Сочинения в 3-х тт. Том 3 [Дэшил Хэммет] (fb2) читать онлайн

Дэшил Хэммет СОЧИНЕНИЯ В ТРЕХ ТОМАХ Том третий
МАЛЬТИЙСКИЙ СОКОЛ Роман
ХУДОЙ Роман
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

*

Художники

З. ШАБДУРАСУЛОВ, Р. РАМАЗАНОВ

© ТЕРРА — Книжный клуб, 2000

© Издательство «Литература», 2000

МАЛЬТИЙСКИЙ СОКОЛ
Роман

Пер. А. Санина

Глава 1 «СПЕЙД И АРЧЕР»

Длинный, заостренный подбородок, круто изогнутый полумесяц губ, крючковатый нос с хищно вырезанными ноздрями и взметнувшиеся вразлет брови придавали облику Сэмюэла Спейда нечто сатанинское. Золотисто-серые глаза, словно затаившиеся в узких щелочках, хорошо гармонировали с густыми рыжеватыми волосами.

Довольно приятная внешность, ни дать ни взять — Вельзевул, перекрасившийся в блондина.

— Что тебе, птичка моя? — спросил он у Эффи Пирайн, долговязой загорелой девицы с карими глазами и открытым мальчишеским лицом. Бежевое платье обтягивало ее, как вторая кожа.

Эффи прикрыла за собой дверь.

— Там какая-то девица. Назвалась мисс Уондерли.

— Клиентка?

— Боюсь, что да. Во всяком случае, мне кажется, что ты не пожалеешь, если примешь ее, — она сногсшибательна.

— Что ж, пусть войдет.

Эффи распахнула дверь.

— Войдите, мисс Уондерли.

— Благодарю вас, — проворковал нежный голосок, и в комнату вошла молодая женщина. Она робко приблизилась к столу, испуганно и испытующе глядя на Спейда синими, цвета кобальта глазами.

Посетительница была высокого роста, с гибкой, стройной фигурой, длинными ногами, узкими бедрами, в платье синих тонов, подобранном под цвет глаз. Пухлые губки были ярко накрашены. Волосы, выбивавшиеся из-под синей же шляпки, отливали медью. Белые зубки застенчиво поблескивали за полуоткрытыми губами.

Спейд поднялся с места и жестом указал на дубовый стул у окна.

Ростом Спейд вымахал под шесть футов. Покатые плечи и широкий таз делали его фигуру похожей на треугольник. Поэтому, должно быть, и выглаженный костюм сидел на нем мешковато.

— Благодарю вас, — прошептала мисс Уондерли и присела на самый краешек стула.

Спейд откинулся на спинку своего вращающегося кресла, крутанулся на четверть оборота, чтобы оказаться лицом к посетительнице, и вежливо улыбнулся. Поскольку улыбался он не разжимая губ, улыбка вышла демонической.

Из-за прикрытой двери доносилась безостановочная трескотня пишущей машинки Эффи Пирайн. Где-то в соседней конторе гулко вибрировала более мощная электрическая машинка.

На столе Спейда, в металлической пепельнице, полной окурков, тлела недокуренная самокрутка. Кучки серого пепла испещряли желтую поверхность стола и многочисленные бумаги, в беспорядке разбросанные на нем. Окно, занавешенное темно-желтыми шторами, было приоткрыто, и бумаги на столе шевелились в воздушном потоке.

Мисс Уондерли беспокойно примостилась на самом краешке стула, словно готовая вот-вот сорваться с места, и нервно сжимала в руках плоскую сумочку, лежавшую на коленях.

— Чем могу быть вам полезен, мисс Уондерли? — спросил Спейд.

Девушка задержала дыхание, взглянула на Спейда, потом торопливо залопотала:

— Могли бы вы… Я подумала, что… — Она прикусила нижнюю губу и смолкла, умоляюще глядя на Спейда и нервно теребя сумочку.

Спейд улыбнулся и понимающе кивнул.

— Почему бы вам не рассказать обо всем с самого начала? Тогда я буду знать, что нам делать.

— Все началось в Нью-Йорке…

— Так…

— Я даже не знаю, где именно Коринна повстречалась с ним… Я имею в виду, что не знаю, где именно в Нью-Йорке. Она на пять лет моложе меня, ей всего только семнадцать, и у нас разный круг знакомых. Пожалуй, мы никогда не были настолько близки, как следовало бы родным сестрам. Мама и папа сейчас в Европе. Это убьет их… Я должна вернуть ее домой до их возвращения.

— Так, — повторил Спейд.

— Они приезжают первого числа следующего месяца.

Глаза Спейда заблестели.

— Значит, у нас есть две недели, — уточнил он.

— Я не знала, что она натворила, пока не получила ее письма. Я была вне себя… — Губы мисс Уондерли дрожали, пальцы беспомощно теребили сумочку. — Я была слишком напугана, чтобы пойти в полицию, и все же тревога за нее толкала меня на этот шаг. У меня никого больше нет… Я хочу сказать, что мне не к кому обратиться за советом. Я не знала, как мне быть, что делать…

— Конечно… — поддакнул Спейд. — Но затем от нее пришло письмо?

— Да. И я телеграфировала ей, умоляя вернуться. Телеграмму я адресовала сюда, до востребования. Это был единственный адрес, который она мне дала. Я прождала целую неделю — никакого ответа, ни слова… А до возвращения мамы и папы осталось уже всего ничего. Вот я и приехала в Сан-Франциско, чтобы отыскать Коринну. Я известила ее о своем приезде. Не следовало этого делать, да?

— Возможно. Не всегда знаешь, что нужно делать. Так вы не нашли ее?

— Нет. Я телеграфировала, что остановлюсь в отеле «Святой Марк», и умоляла Коринну прийти поговорить, даже если она твердо решила не возвращаться. Но она так и не явилась… Я прождала целых три дня, но она не пришла, даже записки не прислала…

Спейд наклонил голову, сочувственно нахмурился и сжал губы.

— Это было ужасно, — продолжала девушка, пытаясь улыбнуться. — Я не могла больше сидеть и ждать в своем номере, не зная, что с ней, где она… Я отправила еще одно письмо до востребования, а вчера днем пошла на почту. Простояла там дотемна, но она так и не пришла. Сегодня утром я снова сходила на почту, но напрасно — Коринна как в воду канула… Зато я встретила Флойда Тереби.

Спейд кивнул. Хмурый взгляд сменился внимательным выражением.

— Он отказался сказать, где Коринна, — продолжала девушка. — Он вообще ничего не соизволил сказать, кроме того, что она здорова и счастлива. Но разве я могу этому поверить? Ведь он сказал бы мне то же самое в любом случае, верно?

— Конечно, — согласился Спейд. — Но, быть может, он сказал правду?

— Надеюсь. Как я хочу, чтобы это было так! — с жаром воскликнула мисс Уондерли. — Но когда я сказала, что не вернусь домой, не поговорив с сестрой, он отказался сообщить ее адрес. Сказал, что Коринна не желает меня видеть. В это я никак не могу поверить. Он…

Дверь в кабинет отворилась. Мисс Уондерли умолкла, испуганно взметнув руку ко рту.

Человек, открывший дверь, переступил через порог и, пробормотав: «О, простите!» — торопливо сдернул с головы шляпу и попятился.

— Заходи, заходи, Майлс, — позвал Спейд. — Мисс Уондерли, позвольте представить вам моего компаньона, мистера Арчера.

Майлс Арчер вернулся в комнату, закрыл за собой дверь и, улыбнувшись мисс Уондерли, неопределенно махнул рукой, в которой держал шляпу. Среднего роста, крепко сбитый, с легкой сединой, пробивавшейся сквозь коротко подстриженную шевелюру, он выглядел старше своего тридцатилетнего компаньона лет на десять.

— Сестра мисс Уондерли сбежала из Нью-Йорка с парнем по имени Флойд Тереби, — сказал Спейд. — Они находятся здесь, в городе. Мисс Уондерли остановилась в «Святом Марке». Она видела Тереби и назначила сестре свидание, но та не явилась. Мисс Уондерли хочет, чтобы мы разыскали ее сестру и вернули домой, потому что до возвращения ее родителей осталось совсем немного времени. — Он взглянул на посетительницу. — Верно?

— Да, — тихо отозвалась девушка. Смущение, которое было оставило ее благодаря подбадривающим улыбкам Спейда, вновь возвратилось, и лицо ее залилось краской. Потупив взор, она нервно мяла сумочку.

Спейд ехидно подмигнул своему компаньону. Майлс Арчер приблизился к столу и остановился, внимательно разглядывая девушку, затем, скользнув взглядом по ее ножкам, многозначительно посмотрел на Спейда и неслышно присвистнул в знак одобрения.

Спейд предупреждающе погрозил рукой.

— Думаю, — сказал он, — что мы сумеем вам помочь, мисс Уондерли. Наш человек проследит за Тереби и отыщет вашу сестру. Если вы уговорите ее вернуться домой — превосходно. Если же она не захочет расстаться со своим спутником, — что ж, мы попытаемся найти способ, как убедить его не делать глупостей.

— Вот именно, — подтвердил Арчер. Голос у него был резковатый и сиплый.

Мисс Уондерли нахмурилась и озабоченно посмотрела на Спейда.

— Только будьте осторожны, — голос ее дрогнул. — Это опасный человек. Я боюсь его… Боюсь, что он может… Она ведь еще так молода… Он увез ее из Нью-Йорка, это же очень серьезно… Может ли… Может ли он сделать ей что-нибудь дурное?

— Предоставьте его нам, — Спейд ободряюще улыбнулся. — Мы придумаем, как с ним управиться.

— Я вам верю, — серьезно произнесла посетительница. — Но только не забывайте — он и впрямь очень опасный человек. Он ни перед чем не остановится. Мне даже кажется, что он способен убить, чтобы выкрутиться…

— Вы не угрожали ему?

— Я сказала только, что хочу, чтобы Коринна вернулась домой до приезда родителей. Я пообещала ни слова не говорить им, если он мне поможет, но в противном случае папа, конечно, добьется, чтобы Тереби наказали. Правда, мне не показалось, что он мне поверил.

— А если Тереби женится на вашей сестре? — осведомился Арчер.

Девушка покраснела.

— У него жена и трое детей в Англии. Коринна написала мне об этом, объясняя, почему бежала с ним.

— Как он выглядит? — спросил Спейд. Он наклонился вперед, чтобы дотянуться до карандаша и блокнота.

— Лет тридцати пяти, вашего роста, смуглый, то ли от природы, то ли от загара. Темные волосы, густые брови. Разговаривает громко, нервно. Весь он какой-то издерганный, но, похоже, привык повелевать.

Царапая что-то в блокноте, Спейд спросил не поднимая головы:

— Какие у него глаза?

— Серые, водянистые. Ах да, у него еще шрам на подбородке.

— Телосложение?

— Он очень крепкий и широкоплечий; я бы сказала, что у него военная выправка. Сегодня утром он был в сером костюме и в шляпе.

— Чем он зарабатывает на жизнь? — поинтересовался Спейд, кладя карандаш на стол.

— Понятия не имею.

— Что еще можете нам добавить?

Девушка пожала плечами.

— Боюсь, что ничего.

— В котором часу он назначил вам свидание?

— В начале девятого.

— Хорошо, мисс Уондерли. В отеле будет наш человек. Он все уладит.

— Мистер Спейд, может быть, придете вы сами или мистер Арчер? — Девушка умоляюще вытянула вперед руки. — Я не хочу сказать, что ваш человек не справится, нет, но я так боюсь за Коринну! Я очень боюсь этого Тереби… Может быть, вы… Конечно, я понимаю, это обойдется значительно дороже. — Она нервно открыла сумочку и, порывшись в ней, достала и аккуратно положила на стол две сотенные бумажки. — Этого достаточно?

— Вполне, — отозвался Арчер. — Я сам возьмусь за это дело.

Мисс Уондерли сорвалась с места.

— Спасибо! Просто не знаю, как вас благодарить! — воскликнула она, протягивая Спейду руку и повторяя: — Спасибо! Большое спасибо!

— Не за что. — Спейд поднялся с кресла. — Рад вам помочь. Будет проще, если вы встретите Тереби в вестибюле, чтобы вас можно было видеть вместе, только учтите: вы меня не знаете, никогда не видели, понятно?

— Я так и сделаю, — пообещала мисс Уондерли.

— Только не высматривайте меня, — предупредил Арчер. — Я сам вас найду.

Спейд проводил клиентку до двери. Когда он вернулся, Арчер кивнул на лежавшие на столе купюры, довольно хрюкнул, взял одну из них, сложил и упрятал в карман жилета.

— Между прочим, в ее сумочке остались их близнецы, — подмигнул он.

Спейд взял вторую сотенную себе.

— Ну, что скажешь?

— Мила! — Арчер мечтательно вздохнул, потом вдруг громко хохотнул. — Увидел ты ее первый, Сэм, но заговорил первым я. — Сунув руки в карманы, он с многозначительным видом покачался на каблуках.

— Не вздумай заводить с ней шашни! — по-волчьи ощерился Спейд. — Добром это не кончится. — И принялся сворачивать очередную самокрутку.

Глава 2 СМЕРТЬ В ТУМАНЕ

Ночную тьму разорвал телефонный звонок. После третьего звонка заскрипели пружины кровати, невидимые пальцы ощупью прошлись по краю тумбочки, и что-то твердое со стуком упало на пол. После этого пружины вновь протестующе завизжали и мужской голос произнес:

— Алло… Да, слушаю… Что?! Убит?.. — Да… Через пятнадцать минут… Спасибо.

Щелкнул выключатель, и комната залилась светом. Спейд хмуро посмотрел на телефонный аппарат, стоявший на тумбочке у изголовья кровати, потом взял лежавшую рядом с телефоном книжечку папиросной бумаги и кисет с табаком.

Холодный воздух улицы проникал в открытое окно, из-за которого доносилось глухое регулярное уханье с Алькатраца, извещавшее об опасном тумане. Стрелки маленького будильника, примостившегося на томике «Знаменитые уголовные дела США», показывали пять минут третьего.

Спейд неспешно свернул самокрутку, аккуратно заклеил ее, затем поднял с пола никелевую зажигалку, щелкнул ею, закурил и встал с кровати. Скинул пижаму.

Бесформенное, расширявшееся книзу тело придавало ему сходство с медведем. С выбритым медведем — ведь грудь Спейда была гладкой, как у младенца. Спейд надел на себя белье, натянул серые носки, потом позвонил по телефону и заказал такси. Он облачился в полосатую рубашку, повязал галстук и оделся в серый костюм, в котором был накануне. Уже в твидовом пальто и темно-серой шляпе, он рассовывал по карманам кисет с табаком, ключи и деньги, когда в дверь позвонили.

Расплатившись с таксистом, Спейд выбрался на Буш-стрит в том месте, где она, прежде чем сбежать по холму в Чайнатаун, пересекает Стоктон-стрит. Предрассветный Сан-Франциско был укутан густым и промозглым туманом.

Буквально в нескольких ярдах от Спейда на тротуаре сгрудилась небольшая кучка людей. Немногочисленные прохожие, остановившиеся на противоположной стороне улицы, вытянув шеи, смотрели в том же направлении. В окнах домов маячили головы праздных зевак.

Пройдя по тротуару к длинному путепроводу, Спейд оперся на металлический парапет и посмотрел вниз, где проходила Стоктон-стрит.

Из туннеля со скрежетом вылетела автомашина и умчалась прочь. Невдалеке от въезда в туннель, возле увешанного афишами щита, копошилось несколько человек. Один из них тщетно пытался заглянуть под щит, а другие сосредоточенно разглядывали что-то в аллее.

Спейд отвернулся и зашагал вверх по Буш-стрит, к сгрудившимся людям. Полицейский, который стоял на тротуаре и жевал резинку, жестом остановил его.

— Что вам здесь нужно?

— Я Сэм Спейд, частный сыщик. Меня вызвал сюда Том Полхаус из сыскного отдела.

— А, это вы. — Полицейский опустил руку. — Я сперва не узнал вас. Они все там. — Он ткнул большим пальцем куда-то через плечо. — Не очень веселое дельце.

— Да, скверная история, — согласился Спейд и зашагал по переулку в указанном направлении.

Он увидел машину «скорой помощи». Позади нее к Стоктон-стрит круто сбегал вниз узкий переулок, огороженный с левой стороны невысоким дощатым забором. В одном месте верхняя доска была сорвана и косо свисала. В нескольких шагах ниже по склону за забором торчал приземистый валун, возле которого распростерся на спине Майлс Арчер. Двое людей стояли над ним, освещая тело карманными фонариками. Какие-то серые тени с фонариками в руках бесшумно сновали вверх и вниз по склону.

Невысокий толстяк с круглым, как бочонок, брюшком окликнул Спейда. Его ботинки, брюки на коленях, руки и подбородок были перепачканы глиной.

— Мне подумалось, что тебе захочется увидеть своего приятеля, пока его не увезли, — сказал он, перелезая через покореженный забор.

— Спасибо, Том, — отозвался Спейд. Затем со вздохом спросил: — Как это случилось? — Он оперся плечом о столб, поглядывая на людей внизу и кивая знакомым.

Том Полхаус грязным пальцем ткнул себя в левую половину груди.

— Пуля угодила прямо в сердце. Стреляли вот из этой штуковины. — Том вытащил из кармана пальто пузатый револьвер и протянул Спейду. — «Уэбли». Английский.

Спейд оторвался от забора и наклонился вперед, рассматривая оружие.

— Верно, — подтвердил он. — «Уэбли-фостер». Восьмизарядный. Тридцать восьмого калибра. По-моему, их уже сняли с производства. Сколько раз стреляли?

— Один. — Том снова ткнул себя в грудь. — Должно быть, Арчер был уже мертв, когда стукнулся о забор. Так ты знаешь эту систему?

— Да, я имел с ними дело, — отмахнулся Спейд. И быстро проговорил: — Значит, его застрелили здесь?

— Похоже, что он стоял на твоем месте, спиной к забору. А убийца находился вот тут. — Том обошел Спейда и вытянул вперед указательный палец.

Спейд задумчиво произнес:

— Значит, так. Выстрел — и Майлс повалился назад, сорвал спиной верхнюю доску забора и покатился вниз по склону, пока не наткнулся на валун. Верно?

— Да, — кивнул Том. — Стреляли с близкого расстояния. Его пальто прожжено.

— Кто обнаружил труп?

— Патрульный Шиллинг. Он спускался по Буш-стрит, и тут фары какой-то машины осветили забор. Он решил посмотреть, кто там набезобразничал, и увидел Майлса.

— Что известно о машине?

— Ничего. Шиллинг даже внимания на нее не обратил — он ведь и не подозревал, что здесь что-то произошло. По пути он тоже никого не встретил. Убийца мог скрыться только через забор — на Стоктон-стрит, но и там вроде бы никто не проходил. Земля от тумана влажная, и единственные следы, увы, оставлены самим Майлсом.

— Кто-нибудь слышал выстрел?

— Мы ведь сами только подоспели сюда, Сэм. — Полхаус повернулся и перекинул ногу через забор. — Хочешь взглянуть на него?

— Нет, — сказал Спейд. — Я ведь увижу только то, что уже видел ты.

Том пристально посмотрел на него, с сомнением кивнул и перемахнул через забор.

— Пистолет у Арчера был за поясом, — припомнил он. — Он даже не успел его вытащить. Пальто было застегнуто на все пуговицы. В карманах обнаружено около ста шестидесяти долларов. Он был на задании, Сэм?

Спейд кивнул.

— Он должен был следить за неким Флойдом Тереби. — Сэм описал Тереби со слов мисс Уондерли.

— Зачем?

Спейд сунул руки поглубже в карманы пальто и поглядел на Тома, сонно мигая.

— Зачем? — нетерпеливо повторил Полхаус.

— Тереби, кажется, англичанин, хотя я точно в этом не уверен, — ответил Спейд. — Не знаю также и того, чем он занимается. Мы ведь только хотели познакомиться с его биографией. — Спейд усмехнулся и, вынув руку из кармана, потрепал сержанта по плечу. — Но не успели. Пока довольствуйся этим, Том. Пойду, извещу его… вдову.

Полхаус нахмурился, помолчал, потом сочувственно произнес:

— Да, скверная история. Ужасно, что он так кончил… У Майлса были свои недостатки, как и у всех нас, но парень он был неплохой.

— Да, — с безразличным видом согласился Спейд. И сплюнул в землю. — Был… — Он повернулся и зашагал прочь.

Заглянув в круглосуточно открытую аптеку на углу Буш-стрит и Тейлор-стрит, Спейд позвонил по телефону.

— Это я, красавица, — бесстрастно сказал он, когда телефонистка соединила его с конторой. — Ты не поверишь, но Майлса застрелили… Да, он мертв… Спокойнее, Эффи, возьми себя в руки… Тебе придется сообщить об этом Иве… Нет, черт побери, я не могу. Это должна сделать ты… Вот умница… И не подпускай ее к конторе. Скажи, что я к ней заскочу… Но ради Бога, не связывай меня ничем… В том-то и дело. Ты ангел… Пока.

Когда Спейд возвратился домой, было уже без двадцати четыре. Спейд бросил пальто и шляпу на кровать, затем прогулялся на кухню и вернулся со стаканом и бутылкой «бакарди». Стоя, он налил полный стакан и залпом осушил его, потом уселся на кровать, закурил и задумался.

Он выпил уже три стакана и выкурил несколько самокруток, когда в дверь позвонили. Стрелки будильника показывали ровно половину пятого.

Спейд вздохнул, сполз с кровати и подошел к домофону. Нажав на кнопку, чтобы отпереть входную дверь, он процедил сквозь зубы:

— Чтоб ее черти взяли!

Лязгнул лифт. Спейд тяжело вздохнул и засопел, шмыгая носом. За дверью загромыхали тяжелые шаги. Спейд испустил вздох облегчения и распахнул дверь.

— Входи, Том! — радостно обратился он к толстобрюхому сержанту, а затем приветствовал его спутника: — Хелло, лейтенант.

Оба полицейских кивнули в ответ и вошли, не говоря ни слова. Том устроился на краешке тахты возле окна. Лейтенант присел к столу. Это был коротко подстриженный моложавый крепыш, с круглой головой, почти квадратной физиономией и седеющими усами.

Спейд прогулялся на кухню, принес еще два стакана, наполнил их и протянул посетителям. Его лицо было спокойно и не выражало никакого любопытства.

Он поднял свой бокал и провозгласил тост:

— За преступников!

Том опорожнил свой стакан, поставил его на пол и вытер рот узловатыми, перепачканными глиной пальцами. Лейтенант сделал лишь маленький глоток, а затем отставил свой стакан в сторону, на стол. Потом неторопливо оглядел комнату и уставился на Тома. Тот заерзал на месте и ни на кого не глядя спросил:

— Ты известил жену Майлса, Сэм?

Спейд кивнул.

— Как она?

— Я плохо разбираюсь в женщинах, — покачал головой Спейд.

— Ну да, — скептически усмехнулся Том. — Ты кому угодно сто очков вперед дашь.

Лейтенант упер руки в колени и наклонился вперед. Его зеленоватые глаза впились в лицо Спейда.

— Какой системы у вас револьвер?

— А никакой, я не очень-то люблю оружие. Хотя в конторе несколько штук держу.

— Хотелось бы взглянуть, — промолвил лейтенант. — А здесь случайно ни один не завалялся?

— Нет.

— Вы уверены?

— Посмотрите сами. — Спейд улыбнулся и обвел широким жестом комнату, держа пустой стакан в руке. — Можете перевернуть все вверх дном — если, конечно, запаслись ордером на обыск.

— Не валяй дурака, Сэм! — протестующе воскликнул Том. — Не лезь на рожон.

— Да, Спейд, советую вести себя умнее, — недобрым голосом произнес Данди.

Спейд поставил стакан на стол, поднялся во весь рост и пристально уставился на лейтенанта.

— Чего вы добиваетесь, Данди? — спросил он резким тоном. В его золотисто-серых глазах заплясали нехорошие огоньки.

Лейтенант сдвинул брови. Том вновь заерзал на месте, глубоко вздохнул и жалобно проговорил:

— Мы не хотим никаких неприятностей, Сэм.

Не обращая ни малейшего внимания на сержанта, Спейд процедил сквозь зубы:

— Чего вы добиваетесь, Данди? Говорите яснее. На кой черт вы заявились сюда поздней ночью?

— Ладно, садитесь и слушайте. — Данди махнул рукой.

— Решительно возражаю! Мне почему-то хочется постоять, — огрызнулся Спейд.

— Ради Бога, Сэм, будь благоразумен! — взмолился Том. — Какой смысл нам ссориться? Вини только себя самого: помнишь, на мой вопрос, кто такой этот Тереби, ты ответил, что это не мое дело. Пойми, старина, мы же должны выполнять свои обязанности.

Лейтенант вскочил и вплотную приблизился к Спейду.

— Я предупреждал, что когда-нибудь вы поскользнетесь! — выпалил он.

Спейд пренебрежительно вздернул брови.

— Когда улицы не убирают, это может случиться с каждым, — насмешливо ответил он.

— На сей раз пришел ваш черед.

Спейд улыбнулся и покачал головой.

— Ошибаетесь, у меня все в порядке. — Он перестал улыбаться, глаза его сузились. — Я не люблю таких виляний. Что вы вынюхиваете? Говорите прямо или убирайтесь вон, я хочу спать.

— Кто этот Тереби? — спросил Данди.

— Я сказал Тому все, что знаю.

— Этого мало.

— Ровно столько, сколько мне известно.

— Почему вы следили за ним?

— Следил за ним не я, а Майлс. И делал он это по той простой причине, что к нам обратился клиент, который щедро расплатился за наши услуги новенькими и вдобавок совершенно подлинными американскими долларами, и попросил установить за ним наблюдение.

— Кто ваш клиент?

— Назвать нашего клиента я могу только с его личного разрешения.

— Или вы назовете его сейчас же, или — выложите все суду! — гневно воскликнул Данди. — Совершено убийство, Спейд, не забывайте!

— И вы тоже не забывайте, что говорить об этом или нет — зависит от меня. Много воды утекло с тех пор, как я плакал в жилетку из-за того, что не понравился первому встречному полицейскому.

Том пересел к столу. Его небритое, замызганное лицо казалось усталым.

— Будь благоразумен, Сэм. Помоги нам. Как, скажи на милость, нам расследовать убийство Майлса, если ты скрываешь от нас то, что тебе известно?

— У него есть повод скрывать, — произнес Данди, мрачно улыбнувшись. — Что я тебе говорил, Том?

Настороженность в глазах Спейда сменилась тупой скукой. Он медленно повернулся к Полхаусу и небрежно спросил:

— Не можешь пояснить, Том, на что так старательно намекает твой подозрительный приятель?

Данди вскочил и забарабанил костяшками пальцев по груди Спейда.

— А вот на что. Дело в том, что Флойда Тереби застрелили буквально в двух шагах от его отеля спустя каких-то тридцать минут после вашего ухода с Буш-стрит!

Спейд вздрогнул, но мигом овладел собой.

— Если вы пианист, то я не рояль, — криво ухмыльнулся он.

Данди поморщился, однако убрал руку и продолжал тем же тоном:

— Между тем, по свидетельству очевидцев, вы так торопились, что даже не соизволили взглянуть на тело своего покойного компаньона!

Том пробурчал извиняющимся тоном:

— Ну да, Сэм, ты ведь и вправду сбежал оттуда.

— И вы вовсе не поехали к жене Арчера сообщить о его смерти, — въедливо подхватил лейтенант. — А подослали к ней свою секретаршу!

Спейд, позевывая, кивнул.

Лейтенант снова хотел постучать по груди Спейда, но вовремя спохватился и отдернул руку.

— Итак, — торжественно изрек он, — вам понадобилось примерно десять минут на то, чтобы добраться до телефона и поговорить с секретаршей. Еще десять, чтобы дойти пешком до отеля, где остановился Тереби, — это на Гири-стрит, неподалеку от Левен-уорт. Как видите, у вас оставалось еще целых десять-пятнадцать минут на то, чтобы дождаться, пока появится Тереби.

— Разве я знал, где его искать? — откровенно зевая, спросил Спейд. — И откуда я мог знать, что именно в это время он будет возвращаться?

— Значит, мог, — упрямо возразил Данди. — В котором часу вы вернулись домой?

— Без двадцати четыре. Всю дорогу шел пешком, обдумывая случившееся.

Лейтенант скептически покачал головой.

— В три тридцать вас еще не было дома, телефон не отвечал. Где же вы гуляли?

— С Буш-стрит я направился прямо домой.

— Встретили кого-нибудь, кто бы мог…

— Нет, никаких свидетелей у меня нет, — перебил Спейд и рассмеялся. — Теперь мне наконец все понятно. Сожалею, что начал огрызаться, но ваше поведение вывело меня из равновесия… Смерть Майлса, а тут еще вы, со своими дурацкими подкалываниями. Теперь все ясно.

— Ладно, забудь об этом, — сказал Том.

Лейтенант не произнес ни слова.

— Тереби умер? — спросил Спейд.

Пока Данди раздумывал, отвечать или нет, Том выпалил:

— Да.

— И, к вашему сведению, если вам это еще не известно, он сыграл в ящик, так и не успев ничего сказать, — зло добавил лейтенант.

Спейд неторопливо свернул самокрутку и спросил не поднимая головы:

— Что вы имеете в виду?

— Вы слышали, что я сказал, — огрызнулся Данди.

Спейд взглянул на него и усмехнулся.

— Уж не хотите ли арестовать меня, лейтенант?

— Ну не валяй дурака, Сэм! — взмолился Полхаус.

Спейд чиркнул зажигалкой и, раскурив самокрутку, рассмеялся.

— Ладно, Том, я буду паинькой, — пообещал он. — Ну, так как же я застрелил Тереби? Я что-то позабыл подробности, — наверное, от недосыпания.

Том неодобрительно хмыкнул. Лейтенант Данди, чуть помолчав, сказал:

— Его продырявили четырьмя выстрелами в спину перед самым входом в отель.

— И у него в кобуре под мышкой был люгер, — добавил Том. — Однако из него не стреляли.

— А что рассказывают служащие отеля? — поинтересовался Спейд.

— Ничего, кроме того, что Тереби прожил у них совсем недолго.

— Один?

— Да.

— Что вы нашли при нем? Или в его номере?

— А что, по-вашему, мы могли найти?

Спейд взмахнул самокруткой.

— Нечто такое, что могло бы подсказать, кто он такой и чем занимался.

— Мы рассчитывали, что вы сами расскажете нам об этом, — сказал Данди.

Спейд взглянул на лейтенанта.

— Я никогда не видел Тереби ни живым, ни мертвым.

— Мы рассказали вам гораздо больше, чем вы нам, — угрожающе заметил Данди, поднимаясь с места. — Не забывайте об этом, Спейд. Вы ведь меня знаете.

— Спасибо за откровенность, лейтенант, — спокойно ответил Спейд. — Но я был бы признателен, если бы вы допили свой стакан.

Лейтенант Данди повернулся к столу, взял стакан, медленно опустошил его и протянул Спейду руку:

— Спокойной ночи.

Сэм стиснул его крепкую ладонь.

— Счастливо, лейтенант.

Том и Сэм церемонно пожали друг другу руки. Спейд запер за полицейскими дверь, разделся, повернул выключатель и лег в постель.

Глава 3 ТРИ ЖЕНЩИНЫ

В десять утра на следующий день, когда Спейд приехал в свою контору, Эффи Пирайи уже находилась на месте и разбирала почту. Ее мальчишеское лицо было бледно, несмотря на загар. Она отложила в сторону кипу конвертов и тихо, предостерегающе прошептала:

— Она здесь.

Спейд застонал.

— Я же просил тебя не пускать ее, — вполголоса посетовал он. Карие глаза Эффи сверкнули.

— Но ты не сказал, как это сделать! — раздраженно ответила она и тут же добавила усталым голосом: — Не злись, Сэм.

Спейд погладил девушку по голове.

— Прости, ангел мой, я не знал, что… — Дверь отворилась, и он замолк. — Здравствуй, Ива, — обратился он К появившейся в дверях женщине.

— О, Сэм… — только и произнесла она.

Вошедшая была красивой блондинкой лет тридцати, с превосходной фигурой, облаченной с ног до головы во все черное. Спейд прошагал в свой кабинет, Ива последовала за ним и, когда дверь за ними закрылась, подставила ему опечаленное лицо для поцелуя. Поцеловав ее, Спейд попытался было освободиться, но Ива крепко прижалась к его груди и принялась всхлипывать.

Спейд гладил ее по спине, приговаривая: «Бедняжка моя», но взгляд его в нетерпении перебегал от стола компаньона к собственному столу. Он украдкой вздохнул.

— Ты вызвала брата Майлса? — спросил он наконец.

— Да, еще ночью, — всхлипывая, пробормотала Ива.

Спейд скривил рот в гримасе и скосил глаза, чтобы тайком взглянуть на часы. Левая рука его покоилась на плече женщины, обшлаг задрался, и циферблат было видно. Стрелки показывали десять минут одиннадцатого.

Ива подняла голову.

— Сэм, — простонала она, — это ты убил его?

Спейд высвободился из объятий, отошел к своему столу и, прищурившись, посмотрел на вдову Майлса.

— Кто это подал тебе такую блестящую идею? — холодно осведомился он.

— Я думала… — Она беспомощно поднесла руку ко рту, и слезы вновь заволокли ее глаза. — Будь ласков со мной, Сэм…

Он невольно рассмеялся.

— «Ты убил моего мужа. Будь ласков со мной…» — Он развел руками. — О Боже!

Ива громко расплакалась, прижимая ко рту платок.

Спейд вышел из-за стола, обнял ее и поцеловал в шею.

— Успокойся, Ива.

Дождавшись, пока она перестала плакать, он наклонился и прошептал:

— Ты не должна была сегодня приходить сюда, дорогая. Это опасно. Ступай домой.

— Ты придешь вечером?

— Не сегодня, — он покачал головой.

— А когда?

— Скоро.

— Когда?

— Как только смогу.

Выпроводив безутешную Иву, он вернулся на место, достал из жилетного кармана табак и папиросную бумагу, разложил на столе и уселся, задумчиво глядя на опустевший стол своего погибшего компаньона.

Вошла Эффи Пирайн. В ее карих глазах сквозило беспокойство, но голос казался беззаботным.

— Ну как? — поинтересовалась она.

Спейд промолчал.

Девушка нахмурилась и подошла поближе.

— Ива думает, что Майлса застрелил я, — не глядя на Эффи произнес Спейд.

— Чтобы жениться на ней?

Спейд опять не ответил.

Эффи молча сняла шляпу с его головы и положила на стол. Затем наклонилась, вынула у него из рук кисет и папиросную бумагу.

— Но этого мало, — сказал он. — Оказывается, по мнению полиции, Тереби прикончил тоже я.

— А кто это такой? — спросила Эффи, насыпая табак на листик папиросной бумаги.

— Парень, за которым должен был следить Майлс по делу этой Уондерли.

Закончив свертывать самокрутку, Эффи лизнула край бумажки, прижала ее, разгладила свое изделие и вложила в рот Спейду.

— Спасибо, моя сладкая. — Он обвил рукой талию девушки и устало прижался щекой к ее бедру.

Эффи натянуто улыбнулась.

— Сэм, ты собираешься жениться на Иве? — с деланным безразличием спросила она, глядя вниз, на каштановые волосы Спейда.

Сыщик фыркнул.

— Какая чушь, — пробормотал он. Незажженная самокрутка дергалась вверх и вниз одновременно с движениями его губ. — Как у тебя только язык повернулся?

— А вот она не считает, что это чушь! — настаивала Эффи. — Да и почему бы ей не надеяться? Можно подумать, что у вас с ней ничего не было.

Спейд поднял голову. Эффи смотрела на него с вызовом.

— Ну, это ее личное дело, — вздохнул Спейд.

— Как бы оно не стало вашим общим… Ведь в свое время, помнится…

Спейд промолчал, только потерся щекой о бедро девушки. Эффи Пирайи сморщила лоб и, наклонившись, чтобы видеть его лицо, спросила:

— А не думаешь ли ты, что она сама убила его?

Спейд снял руку с ее талии, улыбнулся и, достав зажигалку, закурил.

— Ты мой ангел, — пропел он ласково. — Милый, но пустоголовый ангелочек.

Эффи усмехнулась.

— А что будет, если этот пустоголовый ангелочек докажет мистеру Шерлоку Холмсу, что его драгоценная Ива вернулась домой только в три часа утра? Да-да, всего лишь за несколько минут до того, как я пришла, чтобы сообщить ей о смерти Майлса?

Спейд насторожился, хотя улыбка по-прежнему играла на его губах.

— Она продержала меня у двери, пока раздевалась и набрасывала на себя халат. Сказала, что спала, но это очевидная ложь: хотя постель и была разворошена, подушка оказалась нисколько не смятой!

Спейд взял Эффи за руку.

— Ты отличный детектив, дорогая, но… — он покачал головой, — Ива его не убивала.

Эффи выдернула руку и с горечью произнесла:

— Эта развратная стерва стремится женить тебя на себе, Сэм…

Спейд нетерпеливо махнул рукой.

— Данди звонил сюда ночью?

— Да. А ему-то что от тебя нужно?

— Они вместе с Томом Полхаусом ввалились ко мне в четыре часа утра. Сомневаюсь, что только для того, чтобы выпить за мой счет.

— Они и в самом деле думают, что ты застрелил этого, как его…

— Тереби. — Спейд сунул окурок в пепельницу и начал свертывать новую самокрутку.

— Они так думают? — настаивала Эффи.

— Скажем так: не исключают данной версии. Не знаю, насколько мне удалось переубедить их.

— Взгляни на меня, Сэм.

Он посмотрел в ее встревоженное лицо и рассмеялся.

— Ты беспокоишь меня, — сказала она серьезно. — Когда-нибудь ты перехитришь самого себя.

Он усмехнулся и потерся щекой о ее руку.

— То же самое говорит и Данди… Ты только избавь меня от Ивы, милая, и тогда я сумею справиться со всеми неприятностями. — Он встал и надел шляпу. — Кстати, сними с двери табличку «Спейд и Арчер» и повесь вместо нее вывеску «Сэмуэл Спейд, частный сыщик». Я вернусь через час или позвоню.

Спейд пересек отделанный розоватым дубом вестибюль отеля «Святой Марк», подошел к стойке портье и спросил, у себя ли мисс Уондерли.

Справившись в книге, портье покачал головой.

— Она выехала сегодня утром, мистер Спейд.

— Спасибо.

Спейд отошел от стойки и прошагал по вестибюлю к глубокой нише, где за столом красного дерева сидел полноватый человек лет тридцати с небольшим, в темном костюме. На столе стояла пластмассовая табличка-призма с надписью «Мистер Фрид». При виде Спейда мистер Фрид поднялся, вышел из-за стола и протянул руку.

— Я был очень огорчен, узнав про Арчера, — сочувственным тоном произнес он. — Только что прочел об этом в газете. Он ведь был здесь вчера вечером.

— Благодарю вас, Фрид! — торжественно кивнул Спейд. — Вы разговаривали с ним?

— Нет. Когда я пришел, он сделал вид, что не заметил меня. Понятно, я не стал навязываться. Решил, что он на деле, а вы ведь не любите, когда мешают работать. Это имело отношение к его кончине?

— Мы еще ничего не знаем. Во всяком случае, не станем без крайней необходимости впутывать в эту историю ваше заведение.

— Спасибо.

— Не за что. Не можете ли дать мне кое-какие сведения о вашей бывшей гостье?

— Конечно.

— Ее зовут мисс Уондерли. Выехала сегодня утром. Она меня очень интересует.

— Пойдемте посмотрим, — пригласил Фрид.

Спейд не двинулся с места.

— Я не хочу высовываться.

Фрид понимающе кивнул и вышел из алькова. Внезапно он остановился и вернулся к Спейду.

— Вчера вечером по отелю дежурил Гарриман. Он наверняка видел Арчера. Предупредить его, чтобы тоже держал язык за зубами?

Спейд искоса взглянул на Фрида.

— Пожалуй, не стоит. Тут нет никакой связи с этой Уондерли. Гарриман, конечно, парень что надо, но он слишком любит поболтать, так что нет смысла намекать ему на какие-то секреты.

Фрид вернулся через четверть часа.

— Она приехала в прошлый вторник из Нью-Йорка, — во всяком случае, так она зарегистрировалась, — без чемоданов, только с двумя дорожными сумками. Никаких заказов на телефонные разговоры из ее номера не поступало, да и ей звонили всего раз-два и обчелся. Ее видели в обществе высокого смуглого мужчины лет сорока. Сегодня утром она вышла из отеля в половине десятого, часом позже вернулась, оплатила счет и попросила отнести сумки в машину. Рассыльный, провожавший ее, сказал, что машина была из прокатной фирмы Нэша. Мисс Уондерли оставила свой адрес: отель «Амбассадор», Лос-Анджелес.

Спейд поблагодарил Фрида и вышел из отеля.

Когда Спейд вернулся в контору, Эффи Пирайн перестала стучать на машинке и доложила:

— Приходил Данди. Хотел взглянуть на твое оружие.

— Ну и что?

— Я сказала, чтобы он пришел, когда ты вернешься.

— Умница. Ты ангел. Если он опять нагрянет в мое отсутствие — разреши ему осмотреть все, что его душа пожелает. Это все?

— Звонила мисс Уондерли.

— Что она сказала?

— Она хочет тебя повидать. — Эффи взяла со стола бумажку и прочла написанный карандашом адрес: — «Пансион «Коронет», Калифорния-стрит, комната тысяча один. Спросить мисс Леблан».

— Дай сюда, — сказал Спейд, протянув руку.

Взяв записку с адресом, он чиркнул зажигалкой, поджег ее, а потом, дождавшись, пока листочек превратился в почерневшую гармошку, бросил его на покрытый линолеумом пол и растер подошвой.

Эффи следила за ним с нескрываемым неодобрением во взгляде.

— Такие дела, киска, — ухмыльнулся Спейд и, потрепав Эффи по щеке, вышел из конторы.

Глава 4 ЧЕРНАЯ ПТИЦА

Дверь с номером 1001 в пансионе «Коронет» открыла сама мисс Уондерли, облаченная в шелковое зеленое платье. Ее лицо казалось покрасневшим, темно-рыжие волосы были взлохмачены.

— Доброе утро. — Спейд учтиво снял шляпу.

В ответ мисс Уондерли вымученно улыбнулась. В ее синих, почти фиолетовых глазах застыла тревога. Наклонив голову, она едва слышно произнесла:

— Входите, мистер Спейд. Извините за беспорядок, я еще не успела разобрать вещи.

Положив шляпу Спейда на столик у двери, она присела на кушетку орехового дерева. Частный детектив устроился в обшитом парчой кресле лицом к девушке.

Не поднимая глаз она проговорила:

— Мистер Спейд, я должна сделать вам ужасное… ужасное признание…

Спейд изобразил на лице вежливую улыбку, но девушка не отрывала глаз от пола и не видела ее.

— Эта… эта история, что я вам вчера рассказала, была… выдуманной, — пробормотала она и испуганно посмотрела, какое впечатление произвело на сыщика ее «ужасное признание».

— Ах вот вы о чем! — небрежно бросил Спейд. — Мы тоже не столько поверили вашему рассказу…

Она недоуменно уставилась на него.

— … Сколько двум сотням долларов.

— Вы хотите сказать… — Ее глаза оживились.

Спейд прервал ее, взмахнув рукой.

— Дело в том, мисс… Как, кстати, прикажете вас величать на самом деле — Уондерли или Леблан?

Девушка покраснела.

— Меня зовут О’Шонесси. Бриджит О’Шонесси.

— Дело в том, милая мисс О’Шонесси, что два убийства, случившиеся одно за другим, не делают вашу выдумку безобидной детской игрой…

Спейд примолк, поскольку заметил, что она его явно не слушает, а только ждет, пока он остановится.

— Мистер Спейд, скажите мне правду, — пролепетала она дрожащим голосом, — это я… я виновата в том, что случилось прошлой ночью?

Спейд покачал головой.

— Нет, если только вы не утаили от меня какие-нибудь существенные подробности. Вы предупредили, что Тереби опасен, однако наврали о своей сестре и обо всем прочем, но суть не в том. — Спейд пожал плечами. — Нет, я бы пока не стал утверждать, что вы непосредственно причастны к этим ночным событиям.

— Спасибо, — почти шепотом отозвалась она, — но я всегда буду упрекать себя… Мистер Арчер был так внимателен и добр ко мне…

— Оставьте! — резко произнес Спейд. — Он знал, на что идет. Это наша профессия.

— Он был женат?

— Да. И к тому же застрахован на десять тысяч долларов. И бездетен. Жена его не любила.

— Прошу вас… Не надо так, перестаньте! — взмолилась Бриджит.

— Да что об этом говорить. Вы правы. Целая армия полицейских, ищеек прокурора и газетных писак буквально роет землю, чтобы хоть что-то разнюхать… Кстати, а что вы намерены делать? — вдруг спросил Спейд.

— Я хочу, чтобы вы защитили меня от всего этого, — робко попросила она. — Как вы считаете, мистер Спейд, им про меня известно?

— Пока еще нет. Сперва я хотел повидать вас.

— Что они подумают, если узнают, что я была у вас с этой выдумкой?

— Думаю, что букет роз они вам не подарят. Поэтому мне и пришлось юлить ужом и изворачиваться от их расспросов — до встречи с вами. Я подумал, что неплохо бы придумать историю, которая убаюкает все их подозрения…

— Скажите, мистер Спейд, надеюсь, вы сами-то не думаете, что я могу бытьпричастна к этим убийствам?

— Я и забыл спросить вас об этом, — усмехнулся Спейд. — Ну как, причастны?

— Нет.

— Вот и отлично. Итак, милочка, что мы с вами будем говорить полиции?

Бриджит О’Шонесси заерзала на кушетке, ее пушистые ресницы затрепетали, как у невинного ребенка.

— Они непременно должны узнать про меня? — испуганно спросила она. — Лучше мне умереть, мистер Спейд!.. Спрячьте меня, укройте где-нибудь, чтобы мне только не пришлось отвечать на их вопросы! Я этого не вынесу, лучше умереть… Помогите мне, мистер Спейд!

— Тогда выкладывайте начистоту — все как было! — коротко приказал он.

Бледная, напуганная, она опустилась перед ним на колени.

— Я дурно жила! — вскричала она. — Эго было ужасно, но я вовсе не плохая, не подумайте. Взгляните на меня, мистер Спейд! Вы же видите! Неужели вы не поверите мне? Я так одинока, и у меня на всем свете нет никого, кто бы мог мне помочь… Только вы… Но я не могу ничего рассказать даже вам! Когда-нибудь я все расскажу без утайки, клянусь… Я боюсь, мистер Спейд… Нет-нет, я все не то говорю… Я верю вам, как верила и Флойду, но… У меня никого больше нет, никого, мистер Спейд. Только вы можете помочь мне. Вы обещали мне помочь… Если бы я не верила в вас, я бы сегодня же убежала, вместо того чтобы стоять здесь перед вами на коленях! Я понимаю, что это нечестно с моей стороны, но будьте великодушны, мистер Спейд, не требуйте, чтобы я была откровенна до конца! Вы ведь такой сильный, находчивый, отважный… Уделите мне хоть крохотную толику вашей силы, находчивости и храбрости. Помогите мне, мистер Спейд, я так нуждаюсь в помощи… Будьте великодушны, мистер Спейд… Помогите мне!

Спейд с видимым нетерпением выслушал ее сбивчивый монолог.

— А зачем вам помогать? — ухмыльнулся он. — Вы прелестны. Совершенно очаровательны. Дело, наверное, в ваших искренних глазах и той неподражаемой дрожи в голосе, с которой вы произносите фразы типа «Будьте великодушны, мистер Спейд!»

Бриджит вскочила. Она густо зарделась, но смотрела прямо Спейду в глаза.

— Я это заслужила, — сказала она. — Да, поделом мне… Но я так нуждалась в вашей помощи и поддержке… — Она отвернулась, плечи ее опустились. — Я сама виновата в том, что лишилась вашего доверия.

Спейд побагровел и сказал, потупив взор:

— Я начинаю вас бояться.

Бриджит О’Шонесси подошла к столу и взяла шляпу Спейда. Потом приблизилась к нему, держа шляпу в руке. Лицо ее побледнело.

Спейд посмотрел на свою шляпу и вздохнул.

— Ну, ладно. Что произошло прошлой ночью?

— Флойд явился в отель в девять часов, мы с ним вышли пройтись, и тогда мистер Арчер увидел Флойда. Мы зашли в ресторан на Гири-стрит, поужинали и вернулись в отель около половины первого. Флойд распрощался со мной у дверей и ушел, но я заметила, что мистер Арчер, который поджидал его, затаившись на противоположной стороне улицы, последовал за ним.

— В сторону Маркет-стрит?

— Да.

— Вы не знаете, что могло случиться в районе Буш-стрит и Стоктон-стрит? Там, где застрелили Арчера.

Она покачала головой.

— Разве это не там, где жил Флойд?

— Не совсем — примерно с дюжину кварталов в сторону. А что делали вы, расставшись с Флойдом?

— Поднялась к себе и легла спать. А сегодня утром, за завтраком, прочитала в газете… Вы сами знаете что… Потом отправилась на Юджин-сквер, где взяла напрокат автомобиль и вернулась на нем в отель за вещами. Я решила переехать, потому что вчера мою комнату кто-то обыскивал. А потом я приехала сюда и позвонила вам в контору.

— Кто-то обыскал ваш номер в отеле?

— Да, это произошло как раз в то время, когда я была у вас в конторе. — Она покаянно улыбнулась. — Но мне не хотелось говорить вам об этом.

— Это значит, что я могу не задавать вам вопросов про обыск?

Она смущенно кивнула.

Спейд насупился.

Бриджит легонько, едва заметно, качнула его шляпу. Спейд, ухмыльнувшись, сказал:

— Перестаньте размахивать у меня перед носом моей шляпой. Разве я не обещал вам, что сделаю все, что в моих силах?

Бриджит виновато улыбнулась, отложила шляпу на стол и присела на кушетку.

— О, женская логика! — Спейд вздохнул. — При такой степени доверия я вряд ли смогу оказаться вам полезным. Рассказывайте все. Для начала я хочу знать о вашем Флойде Тереби.

— Я встретилась с ним на Востоке, — медленно начала Бриджит О’Шонесси. — Сюда мы приехали на прошлой неделе… из Гонконга. Флойд обещал мне помочь, но воспользовался моей неопытностью и предал меня.

— Очень нехорошо с его стороны. Что же он сделал?

Она молча покачала головой.

— Почему вы пожелали, чтобы за ним следили? — нахмурившись, спросил Спейд.

— Хотела узнать, как далеко он зашел. Он не говорил мне ничего — я не знала даже, где он остановился, чем занимается, с кем встречается и все такое…

— Это он убил Арчера?

Она удивленно вскинула брови.

— Конечно. Кто же еще?

— У него с собой был люгер. Но Арчера застрелили не из люгера.

— Тереби прятал другой револьвер в кармане пальто. Он никогда не расставался с оружием.

— Зачем ему оружие?

— А чем еще он мог зарабатывать на жизнь? В Гонконг он приехал как телохранитель одного игрока, который был вынужден покинуть Штаты. Потом этот человек бесследно исчез. Говорили, что Флойду кое-что известно о его исчезновении. Не знаю. Знаю только наверняка, что он всегда носил оружие и не ложился спать, не разбросав по полу вокруг кровати мятые газеты — чтобы никто не смог бесшумно проникнуть в его комнату.

— Подлинный джентльмен, чувствуется хорошее воспитание, — похвалил Спейд. — Достойного дружка вы себе завели!

— Лишь такой человек и мог помочь мне, — извиняющимся голосом ответила Бриджит. — Если бы он только был мне верен…

— Никогда бы не поверил, что такой человек может подвести. — Спейд оттянул вниз нижнюю губу и мрачно взглянул на собеседницу. — Ну и что же вам, по вашему мнению, угрожает?

— Самое ужасное, что только можно представить!

— Физическая опасность?

— Я не героиня, — прохныкала девушка, — разве может быть что-нибудь страшнее насильственной смерти?!

— К величайшему сожалению, я не Христос, — отозвался Спейд. — Я не могу творить чудеса из воздуха… — Он взглянул на часы. — День проходит, а вы не рассказали мне ничего, с чего я мог бы начать. Кто убил Тереби?

Бриджит прижала смятый платок ко рту.

— Не знаю.

— В чем он должен был вам помочь? Почему вы приехали из Гонконга вместе?

Она испуганно поежилась и промолчала. Спейд поднялся и сунул руки в карманы.

— Был чрезвычайно рад познакомиться.

— Боже мой! — она заплакала. — Неужели вы пойдете в полицию?

— В полицию? — Спейд усмехнулся. — Когда целая свора полицейских преследует меня с четырех утра? Я и так наделал черт знает сколько глупостей, чтобы оправдать доверие моей щедрой и, главное, откровенной клиентки. Но теперь я умываю руки. Изворачивайтесь сами как знаете.

Она медленно поднялась с кушетки.

— Вы правы — это безнадежно. Спасибо за ваше участие… Я… я попытаюсь сама помочь себе…

Спейд пристально посмотрел на нее.

— Сколько у вас денег? — неожиданно спросил он.

Вопрос, похоже, застал ее врасплох.

— Около пятисот долларов.

— Дайте их сюда! — Спейд повелительно протянул руку.

Она недоуменно поглядела на него, прошла в спальню и тут же вернулась с деньгами.

— Здесь только четыреста, — пересчитав купюры, сказал Спейд.

— Я оставила себе немного на жизнь, — робко пояснила она.

— А больше вы достать не можете?

— Нет.

— У вас имеется что-нибудь, за что можно было бы выручить приличную сумму?

— Кольца, кое-какие драгоценности…

— Придется их заложить, — решил Спейд. — Лучше всего — в «Римедил», на углу Пятой авеню и Мишн-стрит.

Бриджит устремила на него умоляющий взгляд. Желто-серые глаза сыщика смотрели на нее холодно и безжалостно. Девушка, вздохнув, полезла в декольте, извлекла оттуда несколько сложенных пополам бумажек и протянула Спейду.

Он пересчитал деньги — четыре двадцатки, четыре десятки и пятерку, — вернул ей двадцать пять долларов, а остальные спрятал в карман. Затем повернулся к двери.

— Пойду выясню, что можно для вас сделать. Постараюсь вернуться поскорее и с хорошими новостями. Я позвоню четыре раза — длинный, короткий, длинный, короткий, — на другие звонки не откликайтесь.

Он вышел, а Бриджит осталась стоять посреди комнаты, глядя ему вслед затуманенным взором.

Спейд вошел в дверь, украшенную табличкой: «Вайс, Мерикен и Вайс». Рыжеволосая девица у коммутатора приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте, мистер Спейд.

— Привет, милашка, — отозвался он, кладя руку на пухлое плечо девушки. — Сид у себя?

Пока девушка возилась с тумблерами, Спейд потрепал рукой ее пухленькое плечо.

Она с готовностью проговорила в трубку:

— Мистер Вайс, вас хочет видеть мистер Спейд. — Затем кивнула: — Проходите.

Спейд ласково погладил ее рыжие кудряшки, пересек приемную и, открыв стеклянную дверь, вошел в кабинет, где маленький человечек с усталым лицом и жиденькими черными, обсыпанными перхотью волосами сидел за огромным письменным столом, заваленным кипами бумаг и папок.

Плюгавый человечек ткнул в сторону Спейда потухшей сигарой.

— Подвинь стул и садись. Ну что, значит, Майлс сыграл в ящик… — Ни его утомленное лицо, ни пронзительный голос не выражали никаких чувств.

— По этому поводу я и решил тебя навестить. — Спейд прокашлялся и закурил. — Боюсь, что мне придется послать прокурора к черту, Сид. Скажи, могу ли я настаивать на святости неразглашения тайн моих клиентов?

Адвокат приподнял плечи. Уголки его губ, напротив, уныло опустились.

— Почему же нет? Ведь следствие — это еще не судебное разбирательство. Отличным образом можешь попытаться. Тебе удавалось и не такое.

— Знаю, но Данди становится чрезмерно назойлив, да и дело на этот раз более щепетильное. Бери шляпу, Сид, нам нужно кое-кого повидать. И поторопись, в данном случае речь идет о моей шкуре, которой я, честно говоря, дорожу.

Сид Вайс окинул взглядом бумаги на столе, тихо выругался, но все же поднялся с кресла и направился к вешалке.

— Сукин ты сын, Сэмми, — сказал он, надевая шляпу.

В тот день Спейд вернулся в контору в начале шестого. Эффи Пирайн сидела на своем месте и читала газету. Спейд присел на краешек стола и спросил:

— Чего интересного вычитала?

— Ничего. А вот у тебя такой довольный вид, будто ты сорвал изрядный куш на скачках.

Спейд весело ухмыльнулся.

— Да, вроде все не так плохо. Я всегда считал, что без Майлса наши дела быстро пойдут в гору. Кстати, ты пошлешь Иве цветы от моего имени?

— Уже послала.

— Ты просто сокровище. Кстати, твоя женская интуиция ничего тебе не подсказывает?

Эффи удивленно воззрилась на него.

— Нет, а в чем дело?

— Что ты думаешь о мисс Уондерли? — спросил Спейд.

— Только хорошее, — не задумываясь выпалила Эффи.

— У этого милого создания слишком много имен, — задумчиво произнес Спейд. — Уондерли, Леблан да еще Бриджит О’Шонесси. — Причем именно последнее, по ее утверждению, настоящее.

— Мне все равно, даже если бы она присвоила себе все имена из телефонной книги. Она в порядке, и ты знаешь об этом.

— Возможно, — позевывая, ответил Спейд. — Во всяком случае, она выложила нам за два дня семьсот шуршиков, а это и впрямь неплохо.

Эффи выпрямилась в кресле.

— Сэм, если у этой девушки неприятности, а ты воспользуешься ее трудностями и выманишь у нее все деньги, я перестану тебя уважать.

Спейд нахмурился, хотел что-то сказать, но звук открываемой двери и шаги в коридоре остановили его.

Эффи Пирайн встала, вышла в приемную и вернулась с визитной карточкой, на которой значилось: «Джоэль Кейро».

— Странный тип, — прокомментировала она.

— А другие ко мне не ходят, киска, — отозвался Спейд. — Зови.

Мистер Джоэль Кейро был небольшого роста брюнет, с гладко зачесанными, лоснящимися волосами. Черты лица выдавали в нем человека восточного происхождения. На модном темно-зеленом галстуке поблескивал крупный квадратный рубин, обрамленный четырьмя бриллиантами. Черное пальто, плотно облегавшее узкие плечи, слегка оттопыривалось на бедрах. Брюки были с иголочки, по последней моде. На кожаных ботинках красовались замшевые гетры. В руке, затянутой в изящную замшевую же перчатку, посетитель держал черный котелок. В воздухе быстро распространился сильный аромат «Шипра».

Спейд наклонил голову, приветствуя посетителя, и кивком указал на стул:

— Присаживайтесь, мистер Кейро.

Тот приблизился маленькими шажками, слегка подпрыгивая, церемонно поклонился и чопорно произнес:

— Благодарю вас. — С этими словами он сел, положил котелок на колени и принялся стягивать с рук дорогие перчатки, палец за пальцем.

— Чем могу быть полезен, мистер Кейро? — осведомился Спейд, безмятежно раскачиваясь в кресле.

Сбросив перчатки в котелок, Кейро поставил его кверху дном на край стола. На пальцах его левой руки поблескивали два брилианта, а рубин, подобранный под стать рубину в галстуке, красовался на правой. Руки были ухоженные, холеные.

— Позвольте постороннему человеку выразить вам соболезнование по случаю трагической гибели вашего компаньона…

— Благодарю вас.

— Позвольте также спросить, мистер Спейд, была ли, как на это указывают газеты, некоторая связь между этим несчастным случаем и смертью, последовавшей несколько позднее, человека по имени Тереби?

Спейд молчал с непроницаемым видом.

Кейро встал с места и поклонился.

— Приношу свои извинения. Не праздное любопытство вынуждает меня задать вам этот вопрос, мистер Спейд. Я пытаюсь отыскать одну вещь… гм… которая была… как бы это сказать… ну, утеряна, скажем так. Я надеялся, что вы сможете оказать мне помощь в ее розыске…

Спейд кивнул, всем своим видом показывая, что слушает с полным вниманием.

— Это небольшая черная статуэтка, — продолжал Кейро, пристально глядя на Спейда и тщательно подбирая слова, — изображающая птицу.

Спейд снова кивнул, выказывая вежливый интерес.

— Я готов вам уплатить, за счет законного владельца статуэтки конечно, пять тысяч долларов наличными за то, чтобы ее найти, обещаю… как бы лучше выразиться… что по этому поводу не будет задано никаких вопросов… — Он вкрадчиво улыбнулся.

— Пять тысяч долларов — солидная сумма, — заметил Спейд, задумчиво глядя на Кейро. — Очень солидная…

В дверь постучали.

— Войдите! — окликнул Спейд.

В двери показалась головка Эффи Пирайн, в темной фетровой шляпке.

— Я вам больше не понадоблюсь, босс?

— Нет. Можете идти. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказала она, закрывая за собой дверь.

Когда дверь в коридор из приемной захлопнулась, Спейд обернулся к Кейро.

Тот улыбнулся и, направив на него небольшой черный пистолет, сказал:

— Будьте любезны, положите, пожалуйста, ваши руки на затылок.

Глава 5 ЛЕВАНТИЕЦ

Откинувшись на спинку кресла, Спейд поднял руки и переплел пальцы на затылке. Он по-прежнему смотрел в лицо посетителя ничего не выражавшим взглядом. Кейро откашлялся и, словно извиняясь, произнес:

— Мне придется обыскать ваш кабинет, мистер Спейд. Предупреждаю: если вы окажете сопротивление, я буду вынужден стрелять.

— Приступайте, — равнодушно отозвался Спейд.

— Будьте любезны встать, — не отводя дула пистолета от груди Спейда, сказал Кейро. — Я должен удостовериться, что вы не вооружены.

Спейд поднялся на ноги, оттолкнув от себя кресло.

Кейро медленно обошел вокруг него, переложив пистолет из правой руки в левую. Он задрал полу пиджака Спейда и, уперев пистолет в спину детектива, стал ощупывать его карманы. Когда левантиец наклонился вперед, его лицо оказалось в непосредственной близости от правого локтя Спейда.

Слейд круто обернулся, резко ударил локтем по лицу Кейро и тут же выхватил из его ослабевшей руки пистолет. Затем, швырнув ошеломленного противника в кресло, Спейд без особого дружелюбия улыбнулся и с силой ударил его кулаком в подбородок.

Кейро мгновенно потерял сознание, и Спейд, опустив обмякшее тело, принялся опоражнивать карманы пальто и костюма. Когда был опустошен последний карман, Спейд не торопясь свернул самокрутку, закурил и начал внимательно рассматривать свою добычу.

В бумажнике из мягкой темной кожи оказалось триста шестьдесят пять американских долларов банкнотами различных достоинств; три пятифунтовые ассигнации; испещренный визами греческий паспорт на имя Кейро и с его фотографией; пять сложенных листков, заполненных убористой арабской вязью; вырезка из газеты с сообщением об убийстве Арчера и Тереби; цветная фотография смуглой женщины с пронзительным взглядом; большой, местами позеленевший шелковый платок; несколько визитных карточек мистера Джоэля Кейро и билет в театр «Гири» на сегодняшний вечер.

Помимо бумажника, из карманов Кейро были извлечены три пестро раскрашенных носовых платка из тонкого шелка, благоухающие «Шипром»; карманные платиновые часы «Лонжин» на золотой цепочке; горстка американских, английских, французских и китайских монет; брелок с полудюжиной ключей; серебряное самопишущее перо; расческа; приборы для ухода за ногтями в кожаном футляре; карманный путеводитель по Сан-Франциско; неполная упаковка фиолетовых таблеток; визитная карточка шанхайского страхового маклера и четыре листа писчей бумаги с фирменным грифом отеля «Бельведер», на одном из которых мелким, четким почерком было записано имя Спейда и адреса его конторы и квартиры.

Внимательно осмотрев трофеи и даже приоткрыв заднюю стенку часов, чтобы убедиться, что там ничего не спрятано, Спейд взял руку все еще не пришедшего в сознание неудачливого визитера за запястье и проверил пульс. Затем детектив устроился поудобнее в кресле и с безмятежным видом закурил.

Наконец Кейро застонал, веки его шевельнулись. Он приходил в себя медленно. Сперва раскрыл глаза, но прошла целая минута, прежде чем его мутный взор сфокусировался на какой-то точке потолка, постепенно проясняясь. Левантиец помотал головой, закрыл рот и сделал глотательное движение, после чего тяжело выдохнул через нос и, приподняв голову со спинки кресла, растерянно оглядел контору. Увидев Спейда, он выпрямился и осторожно пощупал подбородок, на котором багровел внушительный кровоподтек.

— К сожалению, я не застрелил вас, мистер Спейд, — сквозь зубы процедил Кейро.

— У меня несколько иное мнение на этот счет, — возразил Спейд.

— Но раз я этого не сделал…

— …То что же из этого следует? — вежливо спросил Спейд.

— …Зачем тогда вы ударили меня, ведь я и так остался без оружия?

— Прошу прощения, — ответил Спейд и по-волчьи оскалился. — Мне просто показалось, что вы заслуживаете легкого наказания. Представьте себе мое недоумение, когда я обнаружил, что пять тысяч долларов, обещанных вами, — пустое надувательство!

— Вы ошибаетесь, мистер Спейд. Это было и остается вполне деловым предложением.

— Вот как? Кому же вы рассчитывали выплатить эти деньги — моему трупу?

— Я готов уплатить пять тысяч немедленно по возвращении мне черной статуэтки! — нетерпеливо сказал Кейро. — Она у вас?

— Нет.

— Но если так, — вежливо возразил Кейро, — почему же вы пошли на такой риск, не дав мне обыскать помещение?!

— Это была моя прихоть, — пояснил Спейд и ткнул пальцем на вещи, разложенные на столе. — У вас имеется адрес моей квартиры. Вы уже там побывали?

— Да, мистер Спейд, — Кейро с достоинством поклонился. — Итак, я готов уплатить пять тысяч за возвращение статуэтки владельцу…

— Кто он?

Кейро улыбнулся.

— Вы должны извинить меня, но на этот вопрос я не отвечу.

— «Извинить»? — Спейд наклонился вперед, улыбаясь сжатыми губами. — Я держу вас за глотку, Кейро. Вы пришли сюда незваным, но наделали столько глупостей, что, считайте, сами почти что отдали себя в руки нашей полиции, которая со свойственным американцам любопытством интересуется ночными убийствами. Итак, в ваших интересах играть со мной в открытую.

Угроза, похоже, не испугала Кейро.

— Я навел о вас подробные справки, мистер Спейд, прежде чем приступить к действиям, — спокойно сказал он. — Вы слишком практичны и разумны, чтобы отказаться от сделки, которая сулит вам немалую выгоду.

— Какой сделки? — Спейд непонимающе пожал плечами.

— Я же предложил вам пять тысяч за…

Спейд постучал по лежащему перед ним бумажнику костяшками пальцев:

— Тут нет ничего похожего на пять тысяч. С тем же успехом вы могли предложить и миллион…

— Вы желаете получить гарантию? Устроит ли вас маленький задаток?

— Возможно.

— Скажем, сотня долларов?

Спейд раскрыл бумажник Кейро, извлек деньги и отсчитал сто долларов, потом подумал и со словами: «Лучше пусть будет двести» — взял еще сто.

Кейро промолчал.

— Ваше первое предположение заключалось в том, что статуэтка находится у меня, — сказал Спейд, спрятав деньги в карман и швырнув бумажник обратно на стол. — Оно ровным счетом ничего не стоит. А в чем заключается ваша вторая догадка?

— В том, что вы знаете, где находится статуэтка, или, если это не так, хотя бы догадываетесь, как ее можно заполучить.

Сделав непроницаемое лицо, Спейд спросил:

— Можете ли вы доказать, что человек, о котором вы упоминали, и в самом деле является законным владельцем статуэтки?

— К сожалению, пока не могу. Однако, если, как я предполагаю, вы достаточно осведомлены об этом деле, то должны знать, что его права на статуэтку куда большие, чем права Тереби.

— А его дочь? — наобум спросил Спейд.

Джоэль Кейро изумленно выпучил глаза и возбужденно воскликнул;

— Она не является владельцем!

Спейд хмыкнул и, сонно заморгав, предложил:

— Будет куда лучше для нас обоих, если мы выложим карты на стол.

Поспешно замахав руками, Кейро возразил:

— Не думаю, что так будет лучше. Если вы знаете больше меня, то я останусь в выгоде от вашего предложения; если же нет, то это значит, что я совершил ошибку, обратившись к вам, и, приняв его, я попросту усугублю ее.

Спейд безразлично кивнул и, махнув рукой в сторону стола, сказал:

— Забирайте свое барахло.

Глядя, как Кейро рассовывает вещи по карманам, он продолжил:

— Значит, вы оплатите все расходы, которые я понесу, разыскивая для вас черную птицу, и еще выплатите пять тысяч долларов, когда дело будет завершено?

— Да, мистер Спейд. Точнее, пять тысяч минус уже полученный вами аванс.

— Правильно. Это вполне резонно. — Заостренное лицо Спейда казалось торжественным, хотя в уголках глаз затаились насмешливые морщинки. — Вы ведь нанимаете меня не убивать или совершать кражу со взломом, а лишь для того, чтобы вернуть вам эту штуковину, причем по возможности — честным и законным путем.

— По возможности, — согласился Кейро. Его лицо тоже хранило торжественное выражение. Он поднялся и взял свой котелок. — Когда я вам понадоблюсь, я всегда буду к вашим услугам: отель «Бельведер», номер шестьсот тридцать пять. Искренне надеюсь на взаимную выгоду от нашего сотрудничества, мистер Спейд. — Он помолчал, словно обдумывая следующий шаг. — Позвольте мне получить обратно пистолет.

— Конечно. Я и позабыл о нем. — Спейд вынул из кармана пистолет и протянул Кейро.

Завладев своим оружием, Кейро тотчас же направил его в грудь Спейду.

— Будьте любезны держать руки на столе, мистер Спейд, — серьезным тоном произнес Кейро. — Я все-таки намерен обыскать ваш кабинет.

Спейд рассмеялся.

— Ладно. Приступайте. Не буду мешать.

Глава 6 ТОПТУН МОЛОКОСОС

В течение доброго получаса после ухода Кейро Спейд, насупившись, неподвижно сидел за столом. «Что ж, они платят за это», — резюмировал он свои раздумья и достал из ящика бутылку коктейля «Манхэттен» и бумажный стаканчик, Наполнив стаканчик на две трети, он осушил его, убрал бутылку в стол, выбросил стаканчик в корзинку для бумаг, затем надел шляпу и пальто, погасил свет и вышел на улицу, залитую вечерними огнями.

Низенький и щуплый паренек лет двадцати, в серой кепке и пальто, околачивался на самом углу возле дома, в котором размещалась контора Спейда.

Спейд направился вверх по Саттер-стрит, заглянул в табачный магазинчик, купил пачку табака «Булл» и, выйдя на улицу, вновь заметил того же низкорослого паренька среди кучки людей, ожидавших трамвая.

Этот же юнец спустя полчаса разглядывал витрину ближайшего галантерейного магазина, когда Спейд, отужинав, вышел из гриль-бара на Пауэлл-стрит.

Зайдя в отель «Бельведер», Спейд узнал у портье, у себя ли мистер Кейро из шестьсот тридцать пятого номера. Кейро на месте не оказалось. Пока Спейд беседовал с портье, юнец преспокойно листал газету, сидя в кресле в дальнем конце вестибюля.

Спейд отправился к театру «Гири» и, не найдя Кейро в фойе, решил дождаться левантийца у входа. Уже приевшаяся Спейду серая кепка мелькала в толпе зевак перед ярко освещенным рестораном Маркарда.

В начале девятого появился Кейро. Он на мгновение удивился, когда детектив тронул его за плечо, но почти сразу спохватился:

— Ах да! Вы же видели мой билет.

— Мне надо кое-что показать вам. — Спейд отвел левантийца на край тротуара в сторону от спешащих в театр людей. — Обратите внимание вон на того сопляка в серой кепке…

Проявив сообразительность, Кейро взглянул сначала на свои часы, затем бросил взгляд вдоль Гири-стрит, оглядел театральную афишу, на которой Джордж Арлис был изображен в костюме Шейлока, и лишь после этого задержал взгляд на юнце в кепке.

— Кто это? — тихо спросил Спейд.

Кейро вежливо улыбнулся.

— Представления не имею.

— Он следит за мной.

Кейро облизал нижнюю губу.

— Раз так, то разумно ли, что он увидел нас вместе?

— Другого способа опознать его я не придумал, — пожал плечами Спейд.

Кейро приподнял котелок и пригладил волосы. Затем аккуратно водрузил шляпу на место и сказал с ноткой искренности в голосе:

— Уверяю вас, мистер Спейд, что не имею с ним ничего общего. Я вообще не просил ничьей помощи, кроме вашей.

— Значит, это один из наших врагов?

— Возможно.

— Пожалуй, если он будет слишком назойлив, придется сделать ему больно.

— Действуйте, как считаете нужным.

— Хорошо. Поспешите, не то опоздаете к поднятию занавеса.

Спейд перешел через улицу и сел в трамвай, идущий в западном направлении.

Молодой человек в кепке поднялся в тот же вагон.

Спейд вышел у Хайд-стрит и зашагал к дому. Войдя в квартиру, он сразу определил, что в ней кто-то побывал. Вещи были не слишком разбросаны, но, судя по всему, обыск производился тщательно. Приняв душ, Спейд сменил рубашку и вновь отправился в путь. На Саттер-стрит он снова сел в трамвай, идущий в западную часть города. Парень в кепке неотступно следовал за ним. Сойдя с трамвая за несколько кварталов до пансиона «Коронет», Спейд поднялся в подъезд жилого дома, прошел длинным коридором, ловко отомкнул дверь черного хода, ведущую на узенькую улочку, и выскочил, захлопнув дверь за собой. Прошагав еще пару кварталов, он вышел на Калифорния-стрит, пересек ее и оказался у «Коронета». Стрелки его часов показывали около половины десятого вечера.

Радость, с которой Бриджит О’Шонесси встретила Спейда, наводила на мысль, что девушка не была уверена в его приходе. Она была одета в голубое атласное платье и голубые же чулки с туфлями.

В гостиной на сей раз было прибрано, в серых вазах красовались цветы. В камине уютно потрескивали поленья. Пока девушка развешивала в прихожей его пальто и шляпу, Спейд задумчиво любовался на язычки пламени.

— Надеюсь, у вас хорошие новости? — спросила она, еле сдерживая нетерпение.

— Надеюсь, они вам понравятся…

Бриджит радостно вздохнула и села на кушетку. Лицо ее стало спокойным, и она бросила на Спейда пылкий взгляд.

— … Полиция не будет вас особенно тревожить, — продолжал Спейд.

— Как вам это удалось?

— В Сан-Франциско почти все можно купить за наличные или взять силой.

— И вас не ждут неприятности? Прошу вас, садитесь, пожалуйста. — Она подвинулась, приглашая Спейда сесть рядом на кушетку.

— Ожидая меня, они состарятся, — самодовольно ответил Спейд. Он встал возле камина и принялся совершенно в открытую рассматривать Бриджит, как бы раздевая. Девушка зарделась. Наглядевшись вдоволь, он присел рядом с ней.

— А ведь вы совсем не такая, какой кажетесь, — с места в карьер произнес он.

Бриджит устремила на него недоуменный взгляд.

— Это еще почему?

— Вы порой держитесь как школьница, — ухмыльнулся Спейд. — Дрожащий голосок, девичий румянец и все такое.

Щеки Бриджит и вправду залил румянец.

— Я ведь уже просила вас извинить меня за мое поведение, — промолвила она, потупив взор.

— Вот именно, — закивал Спейд. — Опять пунцовые щечки и дрожащий голосок. Об этом я и говорил. Как будто все заранее отрепетировано.

С минуту казалось, что девушка вот-вот расплачется, но она взяла себя в руки и неожиданно рассмеялась.

— Вы правы, мистер Спейд, — сказала она. — Я и в самом деле совсем не та, за кого себя выдаю. На самом деле я восьмидесятилетняя ведьма, а в свободное от полетов на метле время подрабатываю сталеварением. Впрочем, я уже так привыкла к этому образу, что не могу сразу с ним расстаться. Вы уж не обессудьте.

— Хорошо, уговорили, — кивнул Спейд. — Только и вы не обессудьте, но с невинными девочками мне не по пути.

— Все, с невинностью покончено! — заверила Бриджит, приложив руки к сердцу.

— Что ж… — Спейд выжидательно приумолк. — Сегодня я встречался с Джоэлем Кейро.

Бриджит О’Шонесси вздрогнула и насторожилась. В ее глазах промелькнул страх. Спейд, ничего не замечая, пялился на свои туфли. Лицо его ничего не выражало.

— Вы… вы с ним знакомы?

— Я встречался с ним вечером, — спокойно сказал Спейд. — Он собирался в театр, поглазеть на Джорджа Арлиса.

— И вы с ним беседовали?

— Каких-то несколько минут, пока не прозвонил последний звонок.

Бриджит встала с кушетки, подошла к камину и поворошила кочергой полыхающие поленья. Потом взяла со стола пачку сигарет, задернула шторы и возвратилась на прежнее место. Она уже овладела собой.

Спейд ухмыльнулся.

— Да, с вами не соскучишься.

Выражение ее глаз не стало иным. Она спросила:

— И… что он вам сказал?

— О чем?

Бриджит чуть замялась.

— Обо мне.

— Ни единого слова, — Спейд щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить. Его глаза блестели.

— Но все-таки, — с трудом сдерживая нетерпение, спросила Бриджит, — о чем вы беседовали?

— Он предложил мне пять тысяч за черную птичку.

Бриджит чуть заметно изменилась в лице, неловким движением сломала сигарету и бросила встревоженный взгляд на Спейда.

— Надеюсь, вы не станете опять разгуливать по комнате и ворошить поленья? — язвительно спросил Спейд.

Бриджит рассмеялась, бросила в пепельницу сломанную сигарету и посмотрела прямо в глаза Спейду.

— Я больше не буду, — пообещала она. — Что же вы ему ответили?

— Что пять тысяч долларов — большие деньги.

Бриджит натянуто улыбнулась, а вот Спейд, глядя на нее, не улыбался. Улыбка сползла с лица Бриджит, она казалась растерянной.

— Надеюсь, вы это говорите не всерьез? — упавшим голосом спросила она.

— А почему, собственно, нет? Я ни разу не видел, чтобы пять тысяч валялись на улице.

— Но ведь вы обещали помочь мне, мистер Спейд! — Она вскочила и положила руки ему на плечи. — Я верила вам. Вы не можете…

Спейд улыбнулся, глядя в ее испуганные глаза.

— Ваша вера в меня, мягко говоря, принимает странные формы. Действительно, я обещал помочь, но вы ни единым словом не обмолвились о черной птице.

— Но теперь-то вы знаете! Вы не можете, вы не должны оставить меня…

— Пять тысяч долларов — это большие деньги, — повторил он в третий раз.

Бриджит в отчаянии махнула рукой.

— Да, — тихо проговорила она, — это намного больше той суммы, что могла бы вам предложить я.

Спейд рассмеялся.

— Странно вы рассуждаете. Что вы дали мне помимо денег? Свое доверие? Помогли мне распутать ваше же дело? Нет, вы только пытались купить мою помощь за деньги — и все. Так почему бы мне не поработать на тех, кто платит щедрее?

— Я ведь отдала вам все свои деньги. — Слезы блестели в глазах девушки. — Я положилась на вашу честность, мистер Спейд, призналась, что погибну без вашей помощи. Что же еще могу я вам отдать? — Она придвинулась ближе и с вызовом воскликнула:

— Себя?

Лица их почти соприкоснулись. Спейд порывисто обхватил ее лицо ладонями и жадно поцеловал Бриджит в губы. Потом отстранился и сказал:

— Я подумаю. — Взгляд его стал колючим и злым.

Бриджит застыла в неподвижности.

Спейд вскочил и принялся мерить шагами комнату.

— Чушь какая-то! — воскликнул он.

Бриджит не шелохнулась, сидя неподвижно, как каменное изваяние.

Спейд повернулся к ней. Его переносицу прорезали две глубокие складки.

— Я не верю ни единому вашему слову, — заявил он наконец. — Мне наплевать на ваши тайны и интриги, но я должен понять, что вы затеваете.

— Я знаю. Но очень прошу вас поверить. Вот увидите, все будет хорошо…

— Докажите мне! — резко сказал Спейд. — Я искренне хочу вам помочь. До сих пор я делал все, что было в моих силах. Если потребуется, я готов и дальше действовать с завязанными глазами, но я должен быть в вас уверен. Докажите, что понимаете, в чем состоит игра, а не мечетесь, как слепой котенок.

— Вы не можете потерпеть еще немного? Прошу вас, доверьтесь мне!

— Как долго? И чего вы ждете? Пока что вы подсовываете мне шараду за шарадой, а сами надеетесь, что в конце концов все разрешится само собой.

Бриджит прикусила губу и потупилась.

— Я должна поговорить с Джоэлем Кейро, — еле слышно прошелестела она.

— Можете встретиться с ним сегодня вечером. — Спейд взглянул на часы. — Спектакль скоро окончится, и мы сможем позвонить ему в отель.

Бриджит взволнованно посмотрела на него.

— Я не хочу, чтобы он узнал, где я остановилась, — испуганно произнесла она. — Я боюсь его…

— Тогда встретимся у меня, — предложил Спейд.

Она задумалась.

— Вы уверены, что он придет?

Спейд кивнул.

— Ладно, — вскричала она, вскакивая с места. — Отправимся сейчас же!

Она вышла в соседнюю комнату. Спейд подошел к столу, стоявшему в углу у стены, и бесшумно выдвинул ящик. В нем лежали две колоды игральных карт, стопка незаполненных таблиц для бриджа, медный винт, кусок красного шнура и золоченый карандаш. Когда Бриджит вернулась, одетая в серое замшевое пальто и маленькую темную шляпку, Спейд уже закрыл ящик и закурил.

Такси подъехало к его дому и остановилось позади синего «седана». За рулем «седана» сидела Ива Арчер. Спейд, приподняв шляпу, вежливо поздоровался с Ивой и провел Бриджит в подъезд. В вестибюле он остановился, попросил Бриджит обождать минутку и вышел на улицу. Когда он распахнул дверцу «седана», Ива сказала:

— Мне нужно поговорить с тобой наедине, Сэм. — Лицо у нее было бледное и встревоженное.

— Не сейчас.

Ива поджала губы.

— Кто это? — резко спросила она.

— В моем распоряжении всего одна минута, — терпеливо разъяснил Спейд. — Что тебе нужно?

— Кто это? — сердито повторила Ива, кивая в сторону подъезда.

Спейд отвернулся и посмотрел вдоль улицы. Возле гаража, на, углу соседнего дома, прислонившись спиной к стене, стоял давешний юнец в аккуратной серой кепке. Спейд нахмурился и повернулся к Иве.

— Что-нибудь случилось? — Голос Спейда звучал недовольно. — Зачем ты появляешься здесь в такое время?

— Это я тебя должна спросить! — напустилась на него Ива. — Сначала ты заявил мне, чтобы я не приходила в твой офис, а теперь уж я даже не имею права заехать к тебе домой… Если не хочешь меня больше видеть, почему бы не сказать об этом честно?

— Послушай, Ива, не смей так говорить…

— Знаю. Я вообще не имею никаких прав на тебя, хотя мне казалось, что твои уверения в любви…

— Сейчас не время обсуждать это, дорогая, — мягко произнес Спейд. — Зачем ты хотела меня видеть?

— Я не могу разговаривать с тобой на улице, Сэм. Пройдем к тебе.

— Не сейчас.

— Но почему?!

Спейд промолчал.

Она зло сжала губы и повернула ключ в замке зажигания. Мотор заурчал.

— Спокойной ночи, Ива, — сказал Спейд, закрыв дверцу. Он постоял на обочине тротуара с шляпой в руке, дожидаясь, пока машина скроется за углом, а затем повернулся и вошел в подъезд.

Бриджит встала со скамьи ему навстречу. Она весело улыбалась.

Глава 7 БУКВА «Г» В ВОЗДУХЕ

В гостиной Спейд помог Бриджит О’Шонесси снять пальто, усадил ее в кресло-качалку и позвонил в «Бельведер». Кейро еще не вернулся. Спейд оставил портье номер своего телефона и попросил передать, чтобы по возвращении Кейро непременно позвонил.

Усевшись в кресло у окна, Спейд без обиняков принялся рассказывать девушке о том, что несколько лет назад случилось с ним на северо-западе. Он говорил бесстрастным тоном, излагая только факты и время от времени повторяя кое-какие мелочи, чтобы они легче запечатлелись в сознании Бриджит.

Вначале Бриджит слушала без особого внимания, не очень понимая, зачем Спейд излагает ей эту историю, но постепенно рассказ детектива захватывал ее все больше и она принялась внимательно слушать.

Маклер по имени Флиткрафт вышел из своей конторы в Такоме, чтобы пообедать, и не вернулся. Он не явился на игру в гольф, хотя сам назначил время партнеру всего за полчаса до того, как покинул контору. Ни жена, ни дети с тех пор никогда больше его не видели. У него остались двое сыновей, пяти и трех лет, а отношения с женой были самые лучшие. Флиткрафт владел особняком на окраине Такомы, «паккардом» последней модели, да и вообще — всеми мыслимыми благами зажиточного американца.

После смерти своего отца Флиткрафт унаследовал семьдесят тысяч долларов и так успешно вел дела, что ко времени своего исчезновения стоил уже двести тысяч. Дел было много, иные в самом разгаре, и это лишний раз доказывало, что видимого повода бежать у него не имелось. К примеру, уже на следующий день Флиткрафту предстояло подписать один контракт, который сулил ему изрядную прибыль. С собой у Флиткрафта было не больше пятидесяти или шестидесяти долларов. Ни о тайных пороках, ни о связи с другой женщиной — ни о чем подобном не было известно, да и вообще, судя по образу его жизни, вряд ли такое имело место. Он исчез бесследно, буквально в воду канул.

На этом месте рассказа раздался телефонный звонок. Спейд поднял трубку.

— А, мистер Кейро!.. Можете ли вы приехать ко мне домой, на Пост-стрит?.. Прямо сейчас. — Он взглянул на девушку, подмигнул ей и добавил: — Здесь у меня сидит мисс О’Шонесси, которая мечтает вас видеть.

Бриджит нервно заерзала в кресле.

Спейд положил трубку.

— Он скоро приедет. Итак, — продолжал он свой рассказ, — это произошло в тысяча девятьсот двадцать втором году. В двадцать седьмом году я работал в детективном агентстве в Сиэтле. Туда явилась миссис Флиткрафт и рассказала, что в Спокейне видела человека, очень похожего на своего пропавшего мужа. Я отправился туда. Это и в самом деле оказался Флиткрафт. В течение нескольких лет он проживал в Спокейие под фамилией Пайерс, занимался торговлей автомобилями, зарабатывал тысяч двадцать — двадцать пять в год, был женат, имел маленького ребенка, собственный дом и регулярно играл в гольф. Я не слишком представлял, что мне делать в том случае, если я его найду. Мы встретились с ним в моей квартире и поговорили по душам. Флиткрафт не ощущал чувства вины. Он оставил свою первую семью хорошо обеспеченной и потому угрызений совести не испытывал. Его беспокоило только одно — сумеет ли он доказать мне разумность своего поведения.

— Я его понял, — продолжал Спейд, — но миссис Флиткрафт так понять и не смогла. Как бы то ни было, в конце концов все обошлось. Она не хотела скандала и после того — по ее выражению, — как он сыграл с ней такую дурную шутку, она не желала знать его. Итак, они тихонько оформили развод и забыли друг о друге. А теперь послушайте, что же с Флиткрафтом все-таки произошло. Собравшись обедать, он проходил мимо строящегося здания, и вдруг какой-то предмет, сорвавшись с верхнего этажа, пролетел перед самым его носом: осколком у Флиткрафта был содран лишь небольшой кусочек кожи. Я видел шрам у него на щеке. Флиткрафт нежно провел по нему пальцем, когда рассказывал мне о случившемся. Конечно, он здорово струхнул, но скорее был попросту ошеломлен, чем испугался всерьез. Он вдруг почувствовал, что кто-то сдернул покрывало с его жизни и позволил взглянуть на нее со стороны… Флиткрафт был примерным гражданином и по-своему хорошим семьянином, он был вполне доволен своей жизнью и всем, что его окружало. Но рухнувший кирпич вдруг перевернул все его представления о собственной жизни. Хороший гражданин, муж, отец может быть стерт из жизни где-то между конторой и рестораном в результате несчастного случая. Он вдруг отчетливо ощутил, что человек может погибнуть в результате подобной нелепости. Поскольку жизнь его могла столь нелепо оборваться от случайно упавшего сверху кирпича, — следовательно, решил Флиткрафт, он должен отныне избегать подобных случайностей, для чего легче всего было просто-напросто уйти отсюда. Он любил свою семью, но знал, что оставлял ее обеспеченной, и это делало расставание менее болезненным.

— В тот же день он отправился в Сиэтл, — продолжал Спейд, — а оттуда махнул пароходом в Сан-Франциско. Несколько лет он переезжал с места на место, а затем наконец женился. Его вторая жена совершенно не походила на первую, однако и не слишком отличалась от нее. Знаете, она относится к тому сорту женщин, которые играют в гольф и бридж и обожают отыскивать рецепты новых блюд. Флиткрафт ничуть не сожалел о том, что совершил, — его поступок казался ему вполне разумным. Не думаю. чтобы он осознал, что вернулся в ту же рутину, с которой порвал в Такоме. Однако кирпичи больше на него не валились…

— Как интересно! — воскликнула Бриджит, наклоняясь вперед и пожирая сыщика глазами. — Я думаю, вы и сами понимаете, что при желании можете доставить мне массу неприятностей.

Спейд улыбнулся.

— Да, можете не объяснять, — согласился он.

— Он очень умносделал, что вам доверился. — Длинные, изящные пальцы девушки вертели пуговицу его пиджака. — Во всяком случае, я бы ни за что не пришла к вам, если бы вам не доверяла.

— Опять вы за свое! — вздохнул Спейд.

— Но вы же сами знаете, что это правда! — настаивала Бриджит.

— Возможно. — Спейд похлопал ее по руке, теребящей его пуговицу. — Не будем все усложнять. Кстати говоря, вы вовсе не обязаны мне доверять. Во всяком случае, до тех пор, пока не сможете убедить меня в том, что и сами достойны моего доверия.

Бриджит испытующе посмотрела на него. Ее ноздри раздувались.

Спейд рассмеялся и снова потрепал ее по руке.

— Пока что не тревожьтесь понапрасну. Тем более что Кейро будет здесь с минуты на минуту. Объяснитесь с ним, и тогда посмотрим, на чем мы стоим.

Бриджит вскинула брови.

— И вы позволите мне разговаривать с ним, как я захочу? — поинтересовалась она.

— Разумеется.

— Вас послал сам Господь, — тихо произнесла она.

— Боюсь, что он об этом не подозревает, — усмехнулся Спейд.

Бриджит укоризненно покачала головой.

Джоэль Кейро был вне себя от возбуждения. Когда Спейд отворил перед ним дверь, темные глазки левантийца, казалось, стали еще темнее, высокий голос дрожал от плохо скрываемого нетерпения.

— Мистер Спейд! — взволнованно залопотал он. — Этот парень, которого вы показывали мне, или которому показывали меня возле театра — не знаю, торчит тут, у вашего дома… Как это следует понимать? Я явился сюда с чистым сердцем, не думая ни о каких подвохах и ловушках, а тут ошивается этот проходимец…

— Он вас видел? — хмуро прервал Спейд.

— Конечно.

Бриджит О’Шонесси, выйдя в коридор и остановившись позади Спейда, взволнованно спросила:

— Какой проходимец? Что случилось?

Кейро снял котелок, холодно поклонился и чопорно произнес:

— Если вас это интересует — спросите мистера Спейда. Я никакими сведениями на сей счет не располагаю.

— За мной весь вечер следит какой-то подозрительный субъект, — небрежно пояснил Спейд. — Проходите, Кейро, нечего орать на всю лестничную клетку.

Бриджит схватила его за плечо.

— Неужели он выследил вас, когда вы шли ко мне?

— Нет. В тот раз я от него отделался, но паршивец знает мой адрес, так что ему не составило труда снова на меня выйти.

Кейро, прижимая котелок к животу обеими руками, шагнул в прихожую. Спейд запер за ним дверь, и они прошли в гостиную. Кейро снова натянуто поклонился:

— Счастлив видеть вас, мисс О’Шонесси.

— Я в этом не сомневаюсь, — отозвалась она, протягивая руку.

Кейро вновь поклонился, вежливо прикоснулся к ее руке и тут же отпустил.

Бриджит села в кресло-качалку, Кейро устроился у стола. Пристроив шляпу и пальто Кейро в шкаф, Спейд присел на диван у окна и принялся свертывать очередную самокрутку.

— Мистер Спейд рассказал мне, — обратилась к Кейро Бриджит, — про ваше любезное предложение купить сокола. Когда вы можете заплатить?

— В любой момент, — улыбнулся Кейро и взглянул на Спейда, который безмятежно попыхивал самокруткой.

— Наличными? — спросила девушка.

— О, конечно!

Она облизала губы и спросила:

— Вы готовы уплатить пять тысяч немедленно, как только мы вернем вам сокола?

— Простите, я, видимо, неправильно выразился. — Кейро протестующе замахал руками. — Я не хотел сказать, что деньги у меня в кармане, но я могу их получить в любое время, когда работает банк.

Бриджит взглянула на Спейда. Тот выпустил изо рта колечко дыма и сказал:

— По-видимому, это так. Днем, когда я его обыскивал, у него при себе было всего несколько сотен.

Видя, как изумленно расширились глаза Бриджит, Спейд ухмыльнулся.

Левантиец наклонился вперед. В его голосе ощущалось плохо скрытое нетерпение:

— Я могу вручить вам эти деньги завтра утром… скажем, в половине одиннадцатого…

Бриджит улыбнулась.

— Но сокола у меня нет.

Физиономия Кейро вытянулась от досады. Он обхватил своими маленькими ручками подлокотники кресла и выпрямился, печально глядя перед собой и не произнося ни слова.

Бриджит изобразила на лице сожаление:

— Однако я достану его не позднее чем через неделю.

— Но где же он? — вежливо, но язвительно осведомился левантиец.

— Там, куда его припрятал Флойд.

— Флойд Тереби?

Она кивнула.

— И вы знаете где?

— Думаю, что да.

— Зачем тогда ждать целую неделю?

— Может быть, и меньше. А для кого вы сами собираетесь приобрести эту птичку?

Кейро развел руками.

— Я уже объяснил мистеру Спейду… Для законного владельца.

— Так вы снова на него работаете? — изумленно спросила Бриджит.

Маленький человечек кивнул и в свою очередь задал вопрос:

— Кстати, почему вы хотите продать сокола?

— Я боюсь, — ответила Бриджит, потупившись. — После всего того, что случилось с Флойдом. Вот почему сокол сейчас не у меня. Мне страшно даже прикоснуться к нему лишний раз…

Спейд выслушивал этот диалог с видимым безразличием. Он расслабленно откинулся на спинку дивана, делая вид, что происходящее его нисколько не интересует.

— А что случилось с Флойдом? — понизив голос, спросил Кейро и испуганно обернулся.

Кончиком пальца Бриджит О’Шонесси быстро начертила в воздухе букву «Г».

— Опять он, — медленно кивнул Кейро, задумчиво прикусив губу. Однако в голосе его чувствовалось сомнение. — Так он здесь?

— Не знаю… А какая разница?

— Очень большая. — Кейро незаметно ткнул пальцем в сторону Спейда.

Бриджит отрицательно помотала головой.

— Или я, — произнесла она, — или вы.

— Верно. Если не считать еще парня в серой кепке…

— Да. — Бриджит вдруг рассмеялась. — Если это не тот самый топтун молокосос, которого вы так легкомысленно наняли в Константинополе…

Кровь бросилась в лицо Кейро. Он яростно выкрикнул:

— И которого вам не удалось совратить!..

Бриджит О’Шонесси вскочила с места, лицо ее побледнело. Она, словно расфуфыренная кошка, подскочила к Кейро и в то мгновение, как тот начал привставать, звонко шлепнула его по физиономии; щека левантийца быстро начала багроветь.

Кейро гневно замычал, как раненый бык, и с такой силой отшвырнул от себя Бриджит, что та, пошатнувшись, отлетела в угол.

Спейд с каменным лицом поднялся с дивана, схватил Кейро за горло и резко встряхнул. Левантиец захрипел и сунул руку в карман, но Спейд ловко перехватил ее и вывернул. Пальцы Кейро разжались, и черный пистолет упал на ковер. Бриджит мгновенно подобрала его.

— Уже второй раз вы подымаете на меня руку! — выпучив глаза, прохрипел Джоэль Кейро.

— Да, — хладнокровно ответил Спейд, — когда вас наказывают за невоспитанность, вы должны принимать это как должное. — Он отпустил руку Кейро и ладонью трижды хлестнул его по лицу.

Левантиец попытался было плюнуть Спейду в лицо, но во рту у него пересохло и он смог только злобно зашипеть.

В этот момент раздался звонок в дверь. Кейро вздрогнул, а Бриджит испуганно обернулась.

— Кто это? — прошептала она, глядя на Спейда.

В глазах Спейда был написан тот же вопрос.

Звонок раздался более настойчиво.

— Ладно, помолчите пока, — сказал Спейд и вышел в прихожую.

* * *

Спейд включил свет в прихожей и распахнул дверь. На пороге стояли лейтенант Данди и Том Полхаус.

— Привет, Сэм, — сказал Том. — Мы так и думали, что ты еще не лег спать.

— Привет, ребята, — дружелюбно отозвался Спейд. — Вы выбрали самое подходящее время для визита. Что у вас на сей раз стряслось?

— Нужно поговорить, — тихо произнес Данди.

— Я вас слушаю. — Спейд стоял в дверях, не пуская их в прихожую. — В чем дело?

— Неужели мы будем говорить здесь, в дверях, стоя? — пожал плечами Том.

— Сейчас я не могу вас впустить, — как бы извиняясь, произнес Спейд.

— Какого черта, Сэм! — воскликнул Том и, словно в шутку, опустил свою огромную лапу на руку Спейда.

— Хочешь пощупать мой пульс? — усмехнулся тот.

— Впусти нас, — сквозь зубы процедил Данди.

Спейд по-волчьи оскалился.

— Поговорить можно и здесь, — сказал он. — Не нравится — катитесь к черту.

Том Полхаус глухо простонал.

— Ты поплатишься за свои штучки, — угрожающе произнес Данди. — Один раз тебе это сошло с рук, в другой раз — тоже, но не до бесконечности же! Тем более, — Данди криво усмехнулся, — что ходят слухи, будто ты обманывал Арчера с его женой…

Спейд ухмыльнулся.

— Это вы только что придумали? — спросил он. — Или кто другой?

— А что — это неправда? — с невинным видом осведомился Данди.

— Разумеется.

— Она, — торжественно возвестил Данди, — добивалась развода, чтобы уйти к тебе. Что ты на это скажешь?

— Чепуха.

— А еще говорят, что именно из-за нее Арчера и ухлопали, — тем же тоном продолжал Данди.

— Не будьте дубиной! — развеселился Спейд. — Нельзя же вешать на меня все не раскрытые вами убийства. Сперва вы утверждали, что я убил Тереби за то, что он застрелил Майлса, но когда это обвинение рассыпалось в пух и прах, вы обвиняете меня в убийстве моего компаньона.

— А почему бы и нет? — ответил Данди. — Вполне логично предположить, что именно ты пришил их обоих. Тем более что это вполне поддается объяснению.

— Да-да, конечно! Майлса я убил, чтобы овладеть его женой, а Тереби — чтобы обвинить его в убийстве Майлса. Чертовски ловко!

— Перестань ломать комедию, Сэм! — перебил Полхаус. — Ты отлично знаешь, что все это нам нравится не больше, чем тебе, но мы должны делать свое дело.

— Надеюсь, что для этого все же не обязательно ко мне домой с идиотскими вопросами!

— И выслушивать лживые ответы, — неторопливо закончил Данди. — Если ты будешь утверждать, что между тобой и Ивой Арчер ничего не было, то мне ничего не остается, как уличить тебя во лжи!

— Неужели из-за такой ерунды вы и приперлись ко мне?

— Это лишь один из вопросов, которые нас интересуют, — ухмыльнулся Данди.

— А остальные?

Уголки рта Данди опустились.

— Впусти нас, — он многозначительно кивнул в сторону двери, которую загораживал Спейд.

Спейд отрицательно помотал головой.

— Твой отказ впустить нас должен иметь веские причины. — Данди обернулся к Тому Полхаусу.

Переминаясь с ноги на ногу и ни на кого не глядя, Том пробормотал:

— Кто его знает…

— Ладно, мы уходим. — Данди застегнул пальто. — Но обещаю, что следующий наш визит станет для тебя куда менее приятным.

— Ладно, — усмехнулся Спейд. — Всегда буду рад принять вас, лейтенант. Если не окажусь занят, конечно.

Неожиданно из-за двери раздался вопль:

— Помогите! Полиция! На помощь! Убивают! — Это был голос Кейро.

Лейтенант Данди повернулся к двери и торжествующе произнес:

— Ну, уж теперь-то мы войдем, черт побери!

Из-за двери доносились глухие удары, приглушенные вопли и треск мебели.

Спейд вздохнул.

— Вы правы, теперь, кажется, вы можете войти, — сказал он и посторонился, пропуская полицейских.

Глава 8 ЧУШЬ СОБАЧЬЯ

Бриджит О’Шонесси съежилась в кресле, прикрывая лицо руками и поджав колени к подбородку. Кейро склонился над ней, держа в одной руке тот самый пистолет, который Спейд однажды уже отнимал у него. Другую руку он прижимал ко лбу. Кровь сочилась у него между пальцами, заливая глаза; из разбитой губы тоже текла кровь.

Полицейских левантиец не заметил. Свирепо уставившись на Бриджит, он шевелил окровавленными губами, пытаясь что-то сказать, но ничего членораздельного выдавить не мог.

Данди подскочил к Кейро и крепко схватил его за руку, сжимавшую пистолет.

— Что здесь происходит?

Кейро отнял окровавленную руку ото лба, показал лейтенанту глубокую рваную царапину дюйма три длиной и потряс головой.

— Вот, полюбуйтесь на ее работу! — завопил он. — Совсем взбесилась!

Бриджит опустила ноги на пол, опасливо посмотрела на Данди, потом на Тома Полхауса, оторопело стоявшего рядом со Слейдом. Лицо Спейда было совершенно непроницаемым. Когда их взгляды встретились, его желтовато-серые глаза на мгновение осветились недобрым огнем.

— Это ваших рук дело, мисс? — спросил Данди, кивая на лоб Кейро.

Девушка снова посмотрела на Спейда. Сыщик не ответил на ее молящий взгляд. Опираясь на дверной косяк, он взирал на происходящее с полным равнодушием.

Бриджит подняла глаза на Данди. Лицо ее сразу посерьезнело.

— Он меня вынудил, — произнесла она дрожащим голосом. — Когда мистер Спейд вышел, чтобы открыть дверь, он вдруг напал на меня. Я не могла… я вырвалась… Но я… я не могла заставить себя выстрелить в него…

— Ах лгунья! — завизжал Кейро, безуспешно пытаясь высвободить руку с пистолетом, которую зажал, как в тисках, Данди. — Бесстыжая лгунья! — Он обернулся к лейтенанту. — Она лжет самым наглым образом! Они оба напали на меня! Когда вы позвонили в дверь и этот тип вышел, оставив ее здесь с пистолетом в руке, она заявила, что застрелит меня, как только вы уйдете! Я позвал на помощь, и тогда она ударила меня рукояткой пистолета.

— Дайте-ка его сюда! — Данди забрал пистолет. — А теперь отвечайте по очереди, как было дело. Зачем вы сюда явились?

— Он вызвал меня. — Кейро кивком указал на Спейда. — Позвонил по телефону и попросил прийти.

Спейд сонно прищурился и зевнул, равнодушно взирая на левантийца.

— Зачем он вас вызвал?

На сей раз Кейро уже не стал спешить с ответом. Вытирая окровавленный лоб и подбородок шелковым носовым платком, он украдкой взглянул на Спейда. Видимо, осторожность понемногу брала верх над испугом.

— Он сказал, что хочет… что они хотят видеть меня. Не знаю зачем.

Том Полхаус принюхался, вдыхая густой аромат «Шипра», источаемый носовым платком левантийца. Затем он вопросительно взглянул на Спейда, который с деланным безразличием свертывал очередную самокрутку.

— Нун что дальше? — настаивал Данди.

— А дальше они напали на меня. Она ударила меня первая, а затем он принялся меня душить и вытащил пистолет у меня из кармана. Не знаю, что было бы дальше, если бы не вы. Смею сказать, что они наверняка убили бы меня. А потом, пойдя открывать вам дверь, он оставил ей пистолет и приказал караулить меня.

— Почему вы не заставите его говорить правду?! — крикнула Бриджит О’Шонесси, вскочив с кресла и наотмашь ударив Кейро по щеке.

Левантиец заорал благим матом.

Данди толкнул девушку обратно в кресло и рявкнул:

— Чтобы этого больше не было!

Спейд, раскуривая самокрутку, усмехнулся и подмигнул Тому.

— Очень непосредственная особа!

— Ну да, — хмыкнул Том.

— Так где же правда? — хмуро спросил девушку Данди.

— Только не в его словах. — Она обернулась к Спейду. — Не так ли?

— Откуда мне знать? — отозвался Спейд. — Я был на кухне, готовил вам омлет, когда вы тут поцапались…

Бриджит О’Шонесси наморщила лоб, пытливо глядя в яиц^ Спейда. В глазах ее застыло недоумение.

Том Полхаус негодующе хрюкнул.

Данди, не отрывая взгляда от девушки и не обращая внимания на слова Спейда, продолжал:

— Если этот малый брешет, то почему же звал на помощь все-таки он, а не вы?

— Он до смерти перепугался, когда я его ударила, — ответила Бриджит, презрительно поглядев на левантийца, который скорчился на стуле в неловкой позе.

Окровавленное лицо Кейро исказилось.

— Она опять врет! — вскричал он.

Бриджит лягнула его ногой по лодыжке. Кейро взвизгнул от боли и бросился на нее, но Данди ловко перехватил его и отшвырнул в сторону, а Том, остановившись перед девушкой, прогромыхал:

— Веди себя прилично, сестричка!

— Тогда пусть он говорит правду! — вызывающе откликнулась она.

— Мы заставим его — неуверенно пообещал Том. — Только, Бога ради, не буянь больше.

— Послушай, Том, думаю, мы не ошибемся, если заберем этих смутьянов в участок? — обратился Данди к младшему по чину.

Том кивнул.

Спейд покинул свое место у двери и вышел на середину комнаты.

— Не спешите, — сказал он с дружелюбной, но сдержанной улыбкой. — Все это можно легко объяснить.

— Ха! — гоготнул Данди.

Спейд поклонился девушке.

— Мисс О’Шонесси, позвольте представить вам лейтенанта Данди и сержанта Полхауса. — Он учтиво склонился перед Данди.

— Лейтенант, мисс О’Шонесси является оперативным работником моего агентства.

Кейро так и взвился.

— Это ложь! Она… — негодующе выкрикнул он.

Спейд тихо, по-прежнему сердечным тоном продолжал:

— Я нанял ее только вчера вечером. А это — мистер Джоэль Кейро, друг или, во всяком случае, знакомый убитого Тереби. Он явился ко мне сегодня днем и пытался подрядить на одно дельце, а именно — выяснить, что хотел от него Тереби перед смертью. Я отказался, но тогда он вытащил пистолет… Нужно ли говорить, что за этим последовало? Однако затем, переговорив об этом инциденте с мисс О’Шонесси, я подумал, что, может быть, мне удастся разузнать у Кейро что-нибудь насчет убийства Майлса и Тереби, и поэтому пригласил его прийти сюда. Возможно, мы и впрямь ставили перед ним вопросы несколько грубовато, но звать на помощь у него не было никаких причин, смею вас заверить. Напротив, я был вынужден отобрать у него пистолет во избежание повторения сегодняшних неприятностей.

Пока Спейд говорил, на лице Кейро появилось выражение тревоги. Глазки его забегали по сторонам.

Данди посмотрел на левантийца и резко спросил:

— Ну, что вы на это скажете?

Кейро молчал, потупив взор. Когда он поднял глаза, в его взгляде чувствовалась нерешительность.

— Право, я даже не знаю, что и ответить, — смущенно пробормотал он.

— Мне нужна правда! — напирал Данди.

— Правда? — Глазки Кейро забегали по сторонам. — А где гарантии, что вы мне поверите?

— Не валяй дурака, парень. Только подмахни протокол с подтверждением, что подвергся нападению, и я мигом упеку этих проходимцев в каталажку.

— Смелее, Кейро! — подбодрил Спейд. — Доставьте лейтенанту удовольствие — подпишите. Потом мы с Бриджит в свою очередь дадим показания против вас — и мы отправимся за решетку втроем.

Кейро поежился и затравленно огляделся.

— Прекратите паясничать! — не выдержал Данди. — Собирайтесь!

Спейд хохотнул и присел на ручку кресла-качалки.

— Ну что, ребята? — Он подмигнул поочередно Кейро и Бриджит О’Шонесси. — Здорово мы их разыграли, а?

— Собирайтесь, кому говорят! — прикрикнул Данди.

Спейд уютно развалился в кресле и игриво посмотрел на лейтенанта.

— Вы что, шуток не понимаете? Данди побагровел и нахмурился.

— Погоди, в участке разберемся.

Спейд поднялся на ноги, засунул руки в карманы и выпрямился.

— Пошевелите мозгами, приятель, — ласково заговорил он, глядя на лейтенанта сверху вниз. — Газеты Сан-Франциско в два счета выставят вас на посмешище. Неужели вы и вправду думаете, что хоть один из нас даст показания против остальных? Вы что, шуток не понимаете? Когда в дверь позвонили, я сказал:

«Опять эти чертовы фараоны приперлись. Давайте разыграем их. Пусть Кейро поднимет дикий крик, и эти дуралеи попадут впросак». Как видите, именно так и случилось.

Бриджит О’Шонесси прыснула в кулак. Даже Кейро натянуто улыбнулся.

— А кто в таком случае расцарапал рожу этому красавчику? — язвительно осведомился лейтенант, указывая на левантийца.

— Откуда мне знать? — искренне изумился Спейд, пожимая плечами. — Может, он брился и порезался сам?

— Я упал, — быстро залопотал Кейро. — Мы хотели изобразить борьбу за револьвер, но я поскользнулся и упал на пол.

— Чушь собачья, — процедил Данди.

— Как хотите, — Спейд снова пожал плечами. — В газетах все равно напечатают нашу версию. Разве законы запрещают разыгрывать полицейских? Все, что вы тут наблюдали, — самая обычная шутка. Ну, попались вы — с кем не бывает?

Внезапно Данди вскочил, схватил Кейро за шиворот и резко встряхнул.

— Тебе это с рук не сойдет! — свирепо прорычал он. — Я слышал, как ты вопил словно недорезанный и звал на помощь. Теперь ты не отвертишься.

— Что вы, сэр! — жалобно пролепетал левантиец. — Это ведь была самая обыкновенная шутка. Спейд сказал, что вы — его друзья и не обидитесь на нее.

— В любом случае тебе пришьют срок за незаконное ношение огнестрельного оружия. — Данди снова встряхнул Кейро за воротник. — Тогда и посмотрим, кто из нас будет смеяться последним.

Кейро испуганно посмотрел на Спейда. Тот усмехнулся и заговорил:

— Это тоже составная часть розыгрыша, Данди. Револьвер принадлежит мне. — Он ухмыльнулся. — Жаль, конечно, что у него всего лишь тридцать второй калибр, не то вы обнаружили бы, что Тереби и Майлса ухлопали из него.

Данди развернулся и резко выбросил вперед правую руку. Кулак, просвистев в воздухе, угодил Спейду точнехонько в подбородок. Бриджит испуганно вскрикнула.

Спейд пошатнулся, но устоял. На губах его заиграла нехорошая улыбка. Он шагнул вперед, но Том Полхаус с неожиданным проворством преградил ему дорогу и схватил за руки.

— Не надо, Сэм! — взмолился он.

После мучительной борьбы с самим собой Спейд со вздохом отступил.

— Забери его отсюда, пока он еще цел, Том, — тихо проговорил он, побледнев. — В противном случае я за себя не ручаюсь.

Том, удерживая Спейда за руки, метнул на лейтенанта укоризненный взгляд.

Данди стоял, набычившись и широко расставив ноги.

— Запиши их имена и адреса! — приказал он Тому.

Сержант посмотрел на левантийца. Тот быстро пробормотал:

— Джоэль Кейро, отель «Бельведер».

Прежде чем Том перевел взгляд на Бриджит, вмешался Спейд:

— С мисс О’Шонесси ты всегда сможешь связаться через меня.

Том вопросительно посмотрел на Данди.

— Узнай ее адрес! — прорычал тот.

Спейд сказал:

— Ее адрес можно получить только через мою контору.

Данди шагнул к девушке.

— Где вы живете? — спросил он.

Спейд обратился к Полхаусу:

— Убери его отсюда, Том. Я сыт им по горло.

Том посмотрел на Спейда, глаза которого горели недобрым огнем.

— Ну, полно, Сэм, успокойся. — Том потрепал его по плечу, застегнул мундир и обернулся к Данди. — По-моему, тут все ясно, — сказал он и двинулся к двери. Данди нерешительно последовал за ним.

— Подождите! — Кейро внезапно сорвался с места. — Я тоже пойду, если мистер Спейд вынесет пальто и шляпу.

— Чего же тебе бояться, цыпочка, если это только розыгрыш? — мстительно осведомился Данди.

— Уже поздно. — Левантиец отвел глаза. — А у меня дел по горло. Я пойду с вами, если не возражаете.

Данди поджал губы и промолчал. Спейд достал из стенного шкафа пальто и шляпу Кейро, помог ему одеться и с каменным лицом обратился к сержанту:

— Пусть он оставит пистолет.

Данди вынул из кармана пистолет Кейро и положил на стол. Потом, ни слова не говоря, повернулся и вышел. Кейро поспешил за ним.

— Надеюсь, ты сам понимаешь, что творишь? — спросил Полхаус, задержавшись рядом со Спейдом. Тот промолчал, и сержант со вздохом последовал за остальными.

Спейд подождал, пока за полицейским захлопнется входная дверь.

Глава 9 БРИДЖИТ

Возвратившись в гостиную, Спейд уселся на диван, обхватил голову руками и уставился в пол, не обращая внимания на Бриджит, которая сидя в кресле тщетно пыталась улыбнуться ему. Видя, что Спейд ее не замечает, девушка перестала улыбаться и посмотрела на него с нарастающим беспокойством.

Внезапно лицо Спейда побагровело и он принялся хрипло ругаться. Минут пять без перерыва он сочно, грубо и выразительно проклинал Данди. Отведя душу, Спейд вскинул голову и улыбнулся Бриджит.

— Я понимаю, что это ребячество, но ненавижу, когда меня бьют, а я не могу дать сдачи. Впрочем… — он потрогал подбородок и покачал головой, — мы еще дешево отделались. Ничего, это им даром не сойдет.

Бриджит снова улыбнулась, встала с кресла и пересела к Спейду на диван.

— Никогда не встречала столь своенравного человека, — сказала она. — Вы всегда такой неудержимый?

— Ноя ведь позволил ему ударить меня, не так ли?

— Да, но как-никак — он полицейский.

— Дело вовсе не в том, — пояснил Спейд. — Потеряв голову и ударив меня, он перестарался. Если бы я заявил на него, он бы крупно влип. Впрочем, в этом случае нам пришлось бы повторить нашу идиотскую выдумку в полиции. — Он окинул девушку задумчивым взглядом. — Кстати, что вы тут учудили с Кейро?

— Ничего особенного. — Лицо девушки слегка порозовело. — Я его слегка припугнула, чтобы он не шумел и не привлек внимания полицейских, а он, видимо, чересчур испугался и начал вопить.

— И вам пришлось усмирить его рукояткой пистолета?

— Мне ничего другого не оставалось делать — он на меня набросился.

— Допустим, — Спейд выудил из кармана табак и бумагу и принялся скручивать очередную самокрутку. — С Кейро вы успели наговориться. Теперь я жду от вас подробного рассказа.

— Но… — Бриджит медлила с ответом, словно пытаясь выиграть время, — я не успела с ним поговорить. Нашу беседу прервали в самом начале.

Спейд закурил, выпустил струю дыма и засмеялся.

— Какая жалость. Ничего, сейчас я позвоню и он вернется.

Бриджит молча замотала головой, глядя на Спейда из-под полуприкрытых век.

Спейд обнял ее одной рукой, опустив ладонь на обнаженное белое плечо девушки.

— Итак, я жду, — терпеливо повторил он.

Бриджит вскинула брови и повернулась к нему.

— А для этого непременно нужно меня лапать?

— Нет. — Спейд убрал руку.

— Вы совершенно непредсказуемы.

Спейд кивнул.

— Итак, что скажете?

— Ой, посмотрите, который час! — внезапно воскликнула девушка, кивая на будильник, аляповатые стрелки которого показывали два часа пятьдесят минут.

— Да, вечер выдался напряженный.

— Мне пора идти. — Она поднялась на ноги. — Как я могла так засидеться?

Спейд не шелохнулся.

— Вы никуда не пойдете, пока я все не узнаю.

— Посмотрите на часы! — жалобно взвыла Бриджит. — Мой рассказ займет полночи.

— Ничего не поделаешь, — философски заметил Спейд.

Бриджит игриво улыбнулась.

— Так я пленница?

— В некотором роде. К тому же этот парень, который следил за мной… — Спейд нахмурился. — Нет, я не могу отпустить вас.

— Думаете, он еще там?

— Не исключено.

Бриджит передернуло.

— Как бы это выяснить?

— Могу спуститься и посмотреть. — Спейд испытующе посмотрел на девушку, потом кивнул и достал из стенного шкафа шляпу и пальто. — Вернусь минут через десять.

— Только прошу вас, будьте осторожны, — напутствовала его Бриджит.

— Ладно, — пообещал Спейд и вышел.

Пост-стрит была совершенно безлюдна. Спейд прошагал один квартал, оставил позади второй, пересек улицу, покружил еще немного и вернулся, так и не встретив ни души, кроме двух механиков, ковырявшихся в гараже с полуразобранной машиной.

Когда он отпер дверь, то первым делом увидел черный зрачок наставленного на него револьвера, который нервно сжимала Бриджит.

— Он по-прежнему околачивается снаружи, — невозмутимо соврал Спейд.

Бриджит, закусив губу, вернулась в гостиную.

Спейд проследовал за ней, положил шляпу и пальто на кресло и добавил:

— Так что у нас есть время для беседы.

Он отправился на кухню, поставил на огонь кофейник и принялся нарезать длинную французскую булку.

Бриджит застыла в дверях, не выпуская из правой руки пистолета.

— Скатерть там, — Спейд ткнул ножом в направлении буфета.

Пока Бриджит накрывала на стол, Спейд приготовил бутерброды с ливерной колбасой и ростбифом, а потом разлил кофе, добавив в чашечки по нескольку капель бренди из пузатой бутылки.

Они сели бок о бок на лавку. Пистолет Бриджит положила рядом с собой.

— Можем начать прямо за едой, — жизнерадостно предложил он.

Бриджит скорчила гримаску.

— Господи, до чего же вы нетерпеливый! — воскликнула она и впилась в бутерброд.

— Это верно. И еще я — своенравный, неудержимый и непредсказуемый. Итак, что это за пресловутая птица, из-за которой все вы словно с ума посходили?

Бриджит вздрогнула, но не ответила. Некоторое время она молча жевала бутерброд, словно собираясь с мыслями, а потом спросила:

— А что, если я не скажу? Возьму — и не отвечу. Что тогда?

— Вы имеете в виду птицу?

— Нет — вообще все.

Спейд ухмыльнулся.

— Вы надеетесь, что я тогда так растеряюсь, что у меня все из рук будет валиться?

— Возможно. Кстати, а что вы в таком случае сделаете? — Бриджит лукаво посмотрела на Спейда.

Сыщик покачал головой.

Глаза Бриджит игриво блеснули.

— Опять отколете что-нибудь непредсказуемое?

— Не исключено. Как хотите — можете ничего не рассказывать. Я и так уже знаю довольно много. Хочу только честно предупредить: еще день, и я буду знать об этом деле куда больше, чем вы.

— Допустим, — серьезно произнесла Бриджит, разглядывая бутерброд. — Но мне уже так надоела вся эта болтовня. Может быть, нам и в самом деле лучше подождать, пока вы сами обо всем узнаете?

Спейд засмеялся.

— Не знаю. Вам решать. Мой способ расследования прост: я подливаю масла в огонь и смотрю, что из этого получится. Мне-то это ничем не грозит, а вот вам не опалить бы крылышки.

Бриджит повела обнаженными плечами, но промолчала. Потом вдруг сказала:

— Все дело в том, что вы внушаете мне страх.

— Ерунда, — отмахнулся Спейд.

— Нет, это правда, — настаивала она. — Я боюсь только двоих людей, и именно сегодня видела их обоих.

— Мне понятно, почему вы боитесь Кейро, — произнес Спейд. — Все дело в том, что вы не можете до него добраться.

— А до вас?

— О, я-то в вашем распоряжении.

Бриджит зарделась. Она взяла с тарелки бутерброд с ливерной колбасой, но есть не стала. Немного подумав, она нахмурилась и наконец решилась:

— Это черная фигурка хищной птицы — ястреба или сокола — примерно такой величины. — Она развела руки на фут.

— И что в ней такого замечательного?

— Не знаю, — Бриджит отхлебнула кофе. — Знаю только, что мне посулили за нее пятьсот фунтов. А после того, как мы избавились от Кейро, Флойд пообещал, что моя доля составит уже целых семьсот пятьдесят.

— Значит, птичка тянет на добрых семь с половиной тысяч?

Бриджит горько усмехнулась.

— Гораздо больше. Со мной ведь вовсе не собирались делиться по-честному. Меня наняли только для того, чтобы помочь им.

— Каким образом?

— Уговорить обладателя птицы, русского эмигранта по фамилии Кемидов, уступить ее нам.

— Это происходило в Константинополе?

После секундного замешательства Бриджит кивнула красивой головкой.

— На Мраморном море.

Спейд махнул самокруткой в ее сторону.

— Хорошо, а что дальше?

— А дальше — ничего. В Константинополе нам с Флойдом посчастливилось раскусить замысел Кейро: он собирался улизнуть, прихватив сокола с собой. Но мы его опередили. Правда, я от этого ровным счетом ничего не выиграла, поскольку вскоре выяснилось, что Флойд вовсе не намерен платить мне честно заработанные мною деньги. Этот мошенник заявил, что сперва продаст статуэтку в Нью-Йорке, а уж потом расплатится со мной, но я поняла, что он хочет обвести меня вокруг пальца. — Ее глаза потемнели от гнева. — Вот почему я и обратилась к вам за помощью.

— Допустим, я бы вам помог. Что тогда?

— Тогда уже Флойд Тереби плясал бы под мою дудку.

Спейд покосился на нее.

— Но вы ведь не знаете, что статуэтка стоит больше, чем предложил вам Тереби?

— Да, не знаю, — кивнула Бриджит.

Спейд прищурился на сизый столбик пепла, который стряхнул в свою тарелку.

— В чем же может заключаться тайна черной птички? — задумчиво произнес он. — Почему эта статуэтка стоит такую чертову уйму денег?

— Понятия не имею.

— Из чего она сделана?

— Из фарфора или какого-то черного камня — не знаю. Ни разу не брала ее в руки. Флойд только однажды показал мне ее издали, после чего тотчас спрятал.

Спейд допил кофе, облизнулся, вытер губы и бросил скомканную салфетку на стол.

— Ну и лгунья же вы!

Бриджит и бровью не повела.

— Да, я лгунья! — весело заявила она. — Ну и что?

— А то, что нечего этим хвастать, — назидательно посоветовал Спейд и усмехнулся. — Есть хоть крупица правды во всей этой галиматье?

Бриджит стыдливо повесила голову.

— Крохотная, — прошептала она.

— И то хорошо, — ухмыльнулся Спейд и двумя пальцами приподнял подбородок девушки.

— Не унывайте, у нас впереди целая ночь. Я приготовлю еще кофе с бренди, и мы попытаем счастья сначала.

Бриджит потупила взор.

— Я так устала… — ее голос дрогнул, — так устала от всего этого, от себя, от лжи, от необходимости вечно выкручиваться и выдумывать несусветные небылицы…

Внезапно она обвила руками шею Спейда и жадно прильнула раскрытыми губами к его рту.

Спейд порывисто обнял ее. Одной рукой он гладил ее медновато-рыжие волосы, а другой ласкал нежную спину. В его глазах плясали желтые огоньки.

Глава 10 ДИВАН В «БЕЛЬВЕДЕРЕ»

Когда Спейд открыл глаза, уже почти рассвело. Обнаженная Бриджит ровно посапывала рядом. Спейд осторожно встал, на цыпочках выбрался из спальни и бесшумно прикрыл дверь. Быстро одевшись в ванной, он пошарил по карманам пальто Бриджит, выудил из одного из них плоский медный ключ и ушел.

Добравшись до знакомого уже пансиона «Коронет» на Калифорния-стрит, Спейд уверенно вошел в подъезд, затем по-хозяйски отомкнул ключом дверь нужной квартиры и включил свет в прихожей. Закрыв за собой дверь, он приступил к методичному обыску. Все ящики, коробки, чемоданы и сумки — запертые или нет — были открыты и их содержимое тщательно изучено. Вся одежда была перерыта. Спейд снял с постели белье и ощупал матрас. Он перевернул ковры и пошарил под мебелью. Спустив жалюзи, удостоверился, что в них ничего не спрятано, а потом далеко высунулся из окна, чтобы проверить, не подвешено ли что-нибудь к карнизу или к подоконнику. Потыкал вилкой в пудреницы и баночки с кремом, пристально рассмотрел на свет все склянки и пузырьки. Вслед за банками и коробками с продуктами Спейд вывернул на газеты мусорное ведро и внимательно исследовал его содержимое. Он даже снял с унитаза крышку и спустил воду, после чего залез рукой в вентиляционные ходы, простукал трубы и стены, выпотрошил все книги.

Но он не нашел черную статуэтку. Он не обнаружил вообще ничего, что имело бы хоть отдаленное отношение к черной птице.

Единственной бумагой, которую он нашел, была копия счета за квартиру.

Из всех вещей за время обыска его внимание привлекла только цветная шкатулка с дорогими украшениями, запертая в ящике туалетного столика.

Прекратив тщетные поиски, Спейд быстро приготовил и выпил чашечку кофе, затем открыл кухонное окно, поцарапал перочинным ножом задвижку, оставил окно, рядом с которым проходила пожарная лестница, настежь распахнутым и покинул квартиру тем же путем, которым пришёл.

По дороге домой Спейд заглянул в бакалейную лавку, которую только что открыл опухший от недосыпа хозяин, и купил апельсины, яйца, булочки, масло и сливки.

Он тихонечко вошел в свою квартиру, но не успел закрыть дверь, как услышал возглас:

— Кто там?

— Плутишка Спейд с завтраком.

— Как ты меня напугал!

Дверь в спальню была открыта. Девушка, еще дрожа, сидела на краю кровати. Темный зрачок пистолета смотрел прямо на него. Спейд положил свертки на стол, уселся рядом с Бриджит и поцеловал ее в плечо.

— Я проверил, там ли еще этот дрянной сопляк, а заодно купил кое-какую снедь.

— Он еще там?

— Нет.

Бриджит испустила вздох облегчения и прижалась к нему.

— Представляешь — я просыпаюсь, а тебя нигде нет. И вдруг слышу — кто-то входит. У меня от страху душа в пятки ушла.

Спейд откинул со лба девушки медно-рыжие волосы и легонько чмокнул ее.

— Прости, ангел. Я надеялся, что ты не проснешься до моего прихода. А ты так и спала с пистолетом под подушкой?

— Нет, конечно. Я вскочила и схватила его, как только испугалась.

Пока Бриджит умывалась, одевалась и приводила себя в порядок, сыщик украдкой засунул ключ в карман ее пальто и начал стряпать завтрак. Бриджит вышла из ванной, насвистывая какую-то задорную мелодию.

— Постель убирать? — спросила она.

— Да, сделай милость. Через пару минут будет готова яичница.

Когда девушка заглянула на кухню, завтрак был уже на столе. Усевшись напротив Спейда, Бриджит с аппетитом взялась за еду.

— Так как насчет черной птички? — напомнил Спейд, отправляя в рот кусочек яичницы.

Бриджит положила вилку на стол и недовольно воззрилась на него.

— Уж сегодняшним утром мог бы не приставать ко мне с такими вопросами, — проворчала она. — Так и знай — я даже не подумаю отвечать!

— Ах, упрямица! — вздохнул Спейд.

После завтрака Спейд на такси отвез Бриджит к «Коронету», но девушка не впустила сыщика к себе.

— Достаточно и того, что я утром заявляюсь домой в вечернем туалете, — заявила она. — Дай Бог никого не встретить в вестибюле.

— Ужинаем вместе?

— Конечно.

Спейд чмокнул ее в щеку и вернулся в такси.

— В отель «Бельведер»! — бросил он шоферу.

Не успел Спейд войти в отель, как заприметил в вестибюле своего вчерашнего преследователя — прыщавый парень сидел на диване, с которого просматривались все лифты, и старательно делал вид, что читает газету. Спейд узнал у портье, что Кейро не возвращался, поблагодарил его и подошел к дивану.

— Где он? — небрежно осведомился Спейд, усаживаясь рядом с юнцом.

Тот опустил газету и нарочито медленно возвел глаза.

— Чего вам?

— Где он? — спокойно повторил Спейд.

— Кто?

— Твой педик?

— Слушайте вы, чего привязались? — Юнец старательно избегал взгляда Спейда. — Подшутить надо мной решили, что ли?

— Нет, об этом я бы тебя предупредил заранее. — Спейд ласково осклабился. — Ты ведь из Нью-Йорка, судя по выговору?

Молокосос сидел словно воды в рот набрал. Спейд кивнул, как будто получил подтверждение.

— Я так и думал. А с какой свалки? — с наивным видом осведомился он.

— Отвяжись! — процедил сквозь зубы юнец и сплюнул.

Спейд закурил и принял удобную позу.

— Все равно вам придется обратиться ко мне, — сказал он. — Куда вам деться. Все карты у меня в руках. Так и передай своему мистеру Г. Кстати, где он?

Юнец грязно выругался.

— Так можно и без зубов остаться. — Спейд продолжал лучезарно улыбаться, но взгляд его посерьезнел. — Советую впредь быть повежливее.

Юнец повторил те же три слова.

Спейд швырнул недокуренную сигарету в урну и жестом привлек внимание невысокого крепыша, с занятым видом разглядывавшего витрину табачного киоска.

— Здравствуй, Сэм. — Крепыш подошел, протягивая руку.

— Привет, Люк. — Спейд крепко пожал ладонь отельного детектива и не мешкая перешел к делу:

— Что за дешевое гангстерское отродье ошивается в вестибюле твоего отеля, Люк? Неужели ты не заметил, как оттопыриваются его карманы?

— Да-а, ве-ерно, — протянул Люк, окинув одежду юнца профессиональным взглядом. — Тебе чего здесь надо?

Парень поднялся на ноги, но не ответил.

— Убирайся вон! — приказал детектив. — И больше сюда не суйся!

— Я вам это припомню, — буркнул юнец, кинув злобный взгляд на Спейда. И нарочито неторопливо вышел из отеля.

— В чем дело? — осведомился Люк.

— Понятия не имею, — пожал плечами Спейд. — Случайно засек его. Кстати, ты не знаешь Джоэля Кейро из шестьсот тридцать пятого?

— А, этот… — Детектив «Бельведера» скорчил презрительную гримасу.

— Давно он здесь?

— Четыре дня. Сегодня — пятый.

— Что ты про него знаешь?

— Да почти ничего. Но рожа у него премерзкая.

— Узнай, ночевал ли он в номере.

— Попытаюсь.

Люк прошагал к стойке, что-то спросил у портье и вернулся.

— Нет, и сегодня еще не заявлялся. А в чем дело?

— Ничего особенного. Он поручил мне небольшое дельце.

— Если хочешь, могу за ним присмотреть…

— Спасибо, старина, лишняя информация о клиенте никогда не повредит.

Когда Джоэль Кейро вошел в вестибюль отеля, часы над лифтом показывали двадцать одну минуту двенадцатого. Вид у левантийца был довольно потрепанный — одежда измята, голова забинтована.

Спейд перехватил его напротив конторки портье.

— Доброе утро, — как ни в чем не бывало поздоровался он.

Лицо Кейро вытянулось.

— Доброе утро, — безжизненно отозвался он.

Чуть помолчав, Спейд предложил:

— Давайте пройдем куда-нибудь — нам нужно поговорить.

Кейро вздернул подбородок.

— Извините меня, но наши предыдущие беседы носили такой характер, что я вовсе не сгораю от желания возобновить их. Простите за резкость, но это так.

— Вы имеете в виду вчерашний вечер? — Спейд досадливо махнул рукой. — А что мне, черт возьми, оставалось делать? Я думал, вы поймете. Коль скоро вы сами затеяли с ней драку, я был вынужден занять ее сторону. Ведь я не знаю, где находится эта чертова птица. Как и вы. А она знает. Как, черт побери, нам ее заполучить, если я не буду подыгрывать этой девчонке?

Кейро чуть призадумался, потом покачал головой.

— Да, выкручиваться вы мастер, следует отдать вам должное.

Сыщик ухмыльнулся.

— Это мне по роду деятельности положено. А как же иначе — заикаться и краснеть, что ли? Ладно, в конце концов, поговорить мы можем и здесь. — Он провел Кейро к дивану, на котором еще недавно сидел молокосос.

Когда они сели, Спейд спросил:

— Значит, Данди все-таки забрал вас в участок?

— Да.

— И долго они вас обрабатывали?

— Очень долго — как я ни противился. — В голосе Кейро прозвучало возмущение. — Я подам жалобу в греческое консульство и найму адвоката.

— Что ж, валяйте. Может, из этого что-нибудь и выйдет. Удалось легавым что-нибудь вытрясти из вас?

Кейро самодовольно улыбнулся.

— Ни слова. Я настаивал на той версии, которую вы придумали. Хотя, откровенно говоря, предпочел бы, чтобы она звучала более правдоподобно. Я чувствовал себя последним идиотом, пересказывая ваши выдумки.

Спейд довольно ухмыльнулся.

— В полной неправдоподобности и состоит ее главное достоинство. Так вы уверены, что не сболтнули им ничего лишнего?

— Абсолютно.

Спейд забарабанил пальцами по кожаной обшивке дивана.

— Будьте покойны — Данди еще напомнит вам о себе. Главное — стойте на своем, что бы ни случилось. — Он встал. — Ладно, я пошел. До скорого.

— Нет, еще не пришел, — говорила Эффи Пирайн в телефонную трубку как раз в ту минуту, когдаСпейд входил в приемную своей конторы. Заметив шефа, Эффи беззвучно изобразила губами знакомое Спейду имя: «Ива». Спейд испуганно замахал руками. — Хорошо, как только он вернется, я непременно передам, что вы звонили, — закончила Эффи и со вздохом облегчения повесила трубку.

— В третий раз звонит за утро, — пожаловалась она.

Спейд в ответ промычал что-то маловразумительное. Эффи лукаво улыбнулась.

— Ваша мисс О’Шонесси дожидается вас в кабинете с девяти утра.

Спейд кивнул, словно это не было для него новостью.

— Что еще?

— Звонил сержант Полхаус. Передать ничего не просил.

— Соедини меня с ним.

— И еще звонил Г.

Лицо Спейда прояснилось.

— Кто? — на всякий Случай переспросил он.

— Г. Так он назвался. Когда я сказала, что вас нет, он зацокал языком, а потом попросил передать, что звонил Г., который получил ваше послание и хочет с вами поговорить. Сказал, что перезвонит еще.

Спейд задумчиво пожевал губами.

— Спасибо, милая, — сказал он наконец. — Если свяжешься с Томом Полхаусом, кликни меня.

Он решительно направился к своему кабинету и, скрывшись за дверью, плотно прикрыл ее за собой.

Навстречу ему поднялась Бриджит О’Шонесси, одетая точно так же, как во время предыдущего визита.

— Кто-то побывал в моей квартире, Сэм! — взволнованно воскликнула она. — Все перевернуто вверх тормашками.

— Что-нибудь пропало?

— Кажется, нет. Я боялась там оставаться. Ох, похоже, что этот мерзкий парень все-таки выследил тебя.

Спейд покачал головой.

— Нет, ангел. — Он вынул из кармана утреннюю газету, развернул и показал заголовок: «Крик вспугнул грабителей». Некая Каролина Бил, проживающая одна в квартире на Саттер-стрит, проснулась в четыре утра из-за какого-то шороха в спальне. Она завизжала. Таинственный посетитель исчез. Две другие одинокие женщины из того же дома поутру обнаружили, что и в их квартирах кто-то побывал. Во всех случаях ничего не пропало.

— Как раз там я и стряхнул своего топтуна, — пояснил Спейд. — Вошел в этот дом и выбрался наружу через черный ход.

Именно поэтому он и посетил всех этих одиноких женщин — искал меня.

— Но ведь он следил за твоей квартирой, когда я у тебя сидела, — возразила Бриджит, не слишком удовлетворенная объяснением Спейда.

— А почему бы и нет. Возможно, у него есть сообщник. В любом случае он не мог проследить меня до «Коронета». Кстати, — Спейд нахмурился, — не замешан ли в этом деле господин Джоэль Кейро? Он, между прочим, не ночевал в отеле. Надо подумать… Одно ясно — тебе придется подыскать себе новое жилье.

— Да, туда я ни за что не вернусь.

Спейд хлопнул себя по лбу.

— Я сейчас, — сказал он и вышел в приемную, плотно притворив дверь.

— Полхаус не приходил, — сообщила Эффи. — Я позвоню еще раз.

— Подожди. Ты можешь приютить у себя на несколько дней эту красотку?

— Ты имеешь в виду — у меня дома?

— Да. В ее квартире кто-то поорудовал. Уже во второй раз за последнюю неделю. Ей бы лучше не оставаться одной. Было бы здорово, если бы ты взяла ее к себе.

Наклонившись к нему, Эффи с тревогой спросила:

— Ей и в самом деле грозит опасность?

— Боюсь, что да.

Эффи призадумалась.

— С моей мамой случится удар при ее виде. Придется сказать, что она — твой единственный свидетель в сверхважном расследовании и должна до последней минуты оставаться в тени.

— Ты — гений, — похвалил Спейд. — Езжай домой, чтобы вас не видели вместе. Я проверю, чтобы за тобой не было хвоста, а потом отправлю Бриджит к тебе.

Глава 11 ТОЛСТЯК

Когда Спейд, отправив Бриджит О’Шонесси домой к Эффи Пирайн, возвратился в офис, настойчиво звонил телефон. Спейд снял трубку.

— Алло… Да, это Спейд… Да, мне передали. Я ждал вашего звонка… Кто?.. Мистер Гатмэн? Да, да, конечно!.. Чем раньше, тем лучше… Номер 12В… Хорошо. Минут через пятнадцать. Договорились.

Спейд уселся на край стола рядом с телефоном, свернул самокрутку и закурил. Его губы самодовольно изогнулись. Глаза недобро поблескивали.

Внезапно распахнулась дверь и влетела Ива Арчер.

— Привет, милашка! — сказал Спейд, неожиданно расплывшись до ушей.

— О, Сэм, прости меня! Прости меня! — Ива умоляюще смотрела ему в лицо красными, распухшими от слез глазами и теребила носовой платок.

— Ладно, считай, что простил, — ответил Спейд, не вставая со стола.

— Но, Сэм, — всхлипнула она, — ведь это я натравила на тебя полицейских! Я исходила ревностью, совсем голову потеряла. Я позвонила им и сказала, что у тебя можно кое-что выведать про убийство Майлса.

— Почему ты так решила?

— Я вовсе так не думала, клянусь! Я просто сгорала от ревности и захотела насолить тебе!

— Дуреха, ты поставила меня в чертовски неприятное положение. — Спейд смягчился и привлек ее к себе. — Но ничего, теперь все в порядке, только постарайся не допускать больше таких глупостей.

— Никогда! — радостно поклялась она и прохныкала: — Ты был со мной так неласков вчера и хотел поскорее от меня избавиться! Противный! А я целую вечность прождала, чтобы предупредить тебя…

— Предупредить? О чем?

— Насчет Фила. Он узнал, что ты… что ты меня любишь, а Майлс говорил ему о моем желании развестись, и теперь Фил думает, что мы… что ты убил его брата, потому что тот не давал мне развода. Фил все это высказал мне, а потом пошел в полицию.

— Отлично! — язвительно произнес Спейд. — Хотела меня предупредить, но я сюсюкал чуть меньше обычного и ты взбеленилась и заложила меня фараонам…

— Прости, Сэмми… — захныкала Ива. — Я совсем потеряла голову, я так перед тобой виновата!

— Самокритично, — согласился Спейд. — Только с моим прощением, дорогуша, твои неприятности не закончатся. С тех пор как Фил все разболтал полиции, к тебе уже наведывался лейтенант Данди? Или Том Полхаус? Или еще кто-нибудь из управления?

— Нет… — Глаза Ивы испуганно расширились.

— Значит, скоро нагрянут, — посулил Спейд. — И я твоих интересах, чтобы тебя здесь не видели. Ты назвалась, когда им звонила?

— Ну нет! Я сказала только, что ты кое-что знаешь об убийстве, — и повесила трубку.

— Откуда ты звонила?

— Из ближайшей аптеки. О, Сэм, дорогой…

Спейд ободряюще похлопал ее по плечу и сказал:

— Конечно, ты поступила на редкость глупо, но делать нечего. Беги домой и обдумай, что говорить легавым, скоро они к тебе пожалуют. Наверное, лучше все отрицать… — Он нахмурился, словно вспомнив что-то. — А лучше повидайся сначала с Сидом Вайсом. — Он достал из кармана визитную карточку, нацарапал на обратной стороне три строчки и отдал Иве. — Можешь все ему рассказать. Или почти все. Кстати, где ты была в ту ночь, когда убили Майлса?

— Дома, — без колебаний ответила она.

Спейд ухмыльнулся и покачал головой.

— Я была дома! — Ива топнула ногой.

— Нет, но раз ты так упорствуешь, возражать не стану. Отправляйся к Сиду. Это прямо за углом — розоватое здание, комната восемьсот двадцать семь.

Голубые глаза Ивы настойчиво смотрели на него.

— Почему ты не веришь, что я была дома?

— Я знаю, что это не так.

Ее губы искривились, а глаза потемнели от гнева.

— Но я в самом деле была дома! Тебе, наверно, наболтала эта чертова Эффи Пирайн, которая всюду сует свой длинный нос. Я всегда знала, что она меня терпеть не может и уж никак не упустит шанса мне насолить!

— О женщины! — пробормотал Спейд и посмотрел на часы. — Давай, топай отсюда, крошка, а то я уже опаздываю на важное свидание. Я бы на твоем месте рассказал Сиду всю правду. Можешь, конечно, опустить кое-какие подробности, но не вздумай подменять их новыми. И помни: ложь не украшает человека.

— Разве я тебя когда-нибудь обманывала, Сэм? — запротестовала она.

Спейд широко улыбнулся.

— Ты мне не веришь! — прошептала Ива.

— Не верю, — охотно согласился Спейд.

— Значит, ты меня не простил за то… за то, что я наделала?

— Простил. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. — Все в порядке. Беги.

Ива обняла его обеими руками и искушающе прошептала:

— Тогда пойдем со мной к мистеру Вайсу, милый?

— Я вам буду только мешать. — Спейд разнял ее руки, еще раз поцеловал и легонько подтолкнул к двери.

— Топай, крошка.

Дверь номера 12В в отеле «Александрия» открыл тот самый юный субъект, с которым Спейд разговаривал в вестибюле «Бельведера».

— Привет, — добродушно бросил Спейд.

Юнец промолчал и отошел в сторону, освобождая проход.

Навстречу Спейду поднялся толстяк. Он был невообразимо толст. Казалось, в его теле не было ни одной прямой линии. Шарообразная голова, розовые мячики щек, в которых утопали мясистый нос и пухлые губы, отвисший подбородок, полностью скрывавший короткий обрубок шеи, и, наконец, раздувшийся как бурдюк живот. Когда толстяк двинулся навстречу Спейду, все его внушительные телеса затряслись и заходили ходуном, словно мыльные пузыри, готовые оторваться от трубочек. В маленьких, темных, заплывших жиром глазках, однако, прятались хитрость и проницательность. Толстяк был облачен в темную рубашку, черный сатиновый галстук с розовой жемчужиной в булавке, черную же куртку, серые полосатые брюки и кожаные туфли.

— Ах, мистер Спейд! — радостно промурлыкал он, вытягивая вперед пухлую розовую лапку.

— Рад вас видеть, мистер Гатмэн. — Спейд улыбнулся и пожал мягкую пятерню.

Толстяк, не выпуская руки Спейда, взял его под локоть второй рукой и провел к зеленому плюшевому креслу возле стола, на котором находился поднос с сифоном, бокалами и бутылкой виски «Джонни Уокер», коробка сигар «Коронас дель Ритц» и две газеты.

Спейд уселся в зеленое кресло. Толстяк плеснул в два бокала виски и разбавил водой из сифона. Юный субъект куда-то пропал. Дверь в коридор и обе двери в боковых стенах были закрыты. Два окна, прорубленные в четвертой стене, выходили на Гири-стрит.

— Мы хорошо начинаем, сэр, — промурлыкал толстяк, протягивая Спейду бокал. — Я не верю людям, которые отказываются от спиртного. Если человек осторожничает и боится перепить, то это потому, что он не доверяет ни себе, ни другим.

Спейд взял бокал и вежливо поклонился.

Толстяк поднял свой бокал, посмотрел на свет, как вспениваются, поднимаясь, пузырьки, и одобрительно хмыкнул.

— Ну что ж, сэр, — провозгласил он, — за откровенность и взаимопонимание!

— За откровенность, — кивнул Спейд.

Они осушили бокалы и поставили их на стол.

Толстяк окинул Спейда проницательным взглядом.

— Вы, по-видимому, неразговорчивый человек?

— Наоборот, я чрезвычайно люблю поболтать, — усмехнулся Спейд.

— Чем дальше, тем больше вы мне нравитесь, сэр! — воскликнул толстяк. — Я не доверяю и неразговорчивым людям. Если уж они и говорят, то не вовремя и уж совсем не то, что нужно. Чтобы хорошо говорить, необходимо почти постоянно практиковаться. — Он довольно осклабился. — Я думаю, мы с вами поладим, сэр. Сигару?

Спейд взял из коробки дорогую сигару, обрезал конец и закурил. Тем временем толстяк подтащил свое кресло поближе к Спейду и придвинул к нему пепельницу. Затем он плюхнулся в кресло, взял сигару и облегченно вздохнул.

— Теперь, сэр, мы можем поговорить. Я вам сразу скажу, что люблю беседовать с разговорчивыми людьми.

— Прекрасно. Разумеется, поговорим о черной птице?

Толстяк расхохотался.

— О черной птице? Непременно! — Его розовое лицо сияло от восторга. — Вы именно тот человек, который мне нужен, сэр. Мы с вами сделаны из одной глины. Никакого лавирования, а прямо к делу: «…поговорим о черной птице?» Конечно же. Мне это очень нравится, сэр, так и надо делать бизнес. Мы, безусловно, поговорим о черной птице, но только сначала ответьте на один вопросик, сэр, может быть и ненужный, но нам легче будет понимать друг друга. Вы пришли сюда как представитель мисс О’Шонесси?

Спейд выпустил длинное облачко дыма. Затем, сдвинув брови, посмотрел на тлеющий кончик сигары и неспешно проговорил:

— Не могу сказать прямо — да или нет. Это еще не решено — как говорится, все зависит от обстоятельств.

— Каких? — спросил Гатмэн.

Спейд покачал головой.

— Пока еще сам не знаю.

Толстяк пригубил виски.

— Может быть, это зависит от Джоэля Кейро? — спросил он.

— Может быть — небрежно бросил Спейд и в свою очередь отхлебнул из бокала.

Толстяк нагнулся вперед, насколько позволял живот. Его улыбка обвораживала, как и мурлыкающий голос.

— Вы хотите сказать, что вопрос в том, кого из них вы представляете?

— В некотором роде.

— Значит, одного из них?

— Этого я не говорил.

Глаза толстяка блеснули.

— Тогда кого же? — прошептал он.

Как бы не желая мучить собеседника, Спейд указал на себя концом сигары.

— Себя самого.

Толстяк расслабленно откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул.

— Это прекрасно, сэр, — проблеял он. — Это прекрасно! Я люблю людей, которые без обиняков заявляют, что предметом их особой заботы являются они сами. Наоборот, я абсолютно не верю тем, кто, по их словам, не ищет для себя выгоды. А простакам, которые при этом говорят правду, я не верю вдвойне, потому что существование таких ослов противоречит законам природы.

Спейд с видимой скукой, но вежливо выслушал эту тираду и выпустил дым изо рта.

— Лучше бы и доктор философии не сказал. Однако давайте поговорим о черной птице.

Гатмэн расплылся в улыбке.

— Давайте. — Он сощурился, и глаза его тут же утонули в складках пухлых щек. — Мистер Спейд, вы представляете, сколько денег может высидеть эта птичка?

— Пока нет.

Толстяк наклонился вперед и доверительно положил розовую пятерню на ручку кресла Спейда.

— Так вот, сэр, если я назову вам даже половину суммы, — клянусь Богом, вы скажете, что я лгун.

— Не скажу, — улыбнулся Спейд, — даже если подумаю. Но если боитесь назвать сумму, раскройте секрет птички, а я сам подсчитаю возможные барыши.

Толстяк расхохотался.

— Вы не сможете, сэр. Для этого нужен опыт обращения с подобными вещами, а в данном случае… — он сделал паузу, — прецедента не было. — Внезапно он перестал смеяться и уставился на Спейда с той пристальностью, за которой угадывалась некоторая близорукость. — Позвольте… если я правильно понял, вы хотите сказать, что не знаете секрета черной птицы? — изумленно спросил он.

Спейд небрежно стряхнул пепел с сигары.

— Я знаю, как она должна выглядеть. Знаю, что она представляет большую ценность для некоторых людей. Но не знаю почему.

— Она вам не рассказала?

— Мисс О’Шонесси?

— Да. Симпатичная девушка, не так ли, сзр?

— Угу. Нет, она ничего не говорила.

Глаза толстяка превратились в узкие темные прорези.

— Странно, ведь она должна знать… — невнятно пробормотал он. — И Кейро тоже не счел нужным посвятить вас в эту тайну?

— Вы очень проницательны. Кейро жаждет купить ее, но не делится своей информацией.

Толстяк облизал губы.

— Сколько он вам предлагает?

— Десять тысяч долларов.

Толстяк презрительно расхохотался.

— Десять тысяч, и, обратите внимание, не фунтов, а каких-то жалких долларов! Да-а! И что вы ответили?

— Что охотно получу десять тысяч, если принесу ему эту птицу.

— «Если!» Хорошо сказано, сэр. — Толстяк наморщил лоб. — Но они должны знать! — пробормотал он себе под нос. — А вдруг нет? Как по-вашему, сэр, им известен секрет нашей пташки?

— Здесь я пас, — Спейд развел руками. — Кейро темнит, а мисс О’Шонесси клянется, что не знает, — хотя я убежден, что она лжет.

— Понятно. — Толстяк задумчиво почесал голову и нахмурился. Он поерзал в кресле, насколько позволяли его габариты, закрыл глаза, потом внезапно широко раскрыл их и обратился к Спейду:

— А может быть, они и в самом деле ничего не знают? — Складки разгладились, и лицо его приняло одухотворенное, счастливое выражение. — Понимаете, что это значит, сэр?! — крикнул он. — Это значит, что я один во всем нашем светлом и прекрасном мире посвящен в тайну птицы!

Спейд растянул губы в подобие улыбки.

— Я рад, что пришел по адресу.

Толстяк изобразил ответную улыбку, и в глазах его появился настороженный блеск. Лицо его теперь напоминало маску, за которой он пытался скрыть от Спейда свои мысли. Избегая взгляда Спейда, он посмотрел чуть-чуть в сторону, и лицо его мигом прояснилось.

— О, сэр, ваш бокал пуст. — Он поднялся с кресла, подошел к столу и наполнил оба бокала виски с содовой, а затем с поклоном и с шутовским: «Ах, сэр, такое лекарство никогда не повредит!» — подал собеседнику бокал. Тогда Спейд встал и, пристально глядя в глаза толстяку, произнес с вызовом:

— За откровенность и взаимопонимание!

Толстяк хмыкнул, и они выпили.

— Просто поразительно, — толстяк опустил свою громаду в скрипнувшее кресло, — но вполне возможно, что они не знают секрета птички, и тогда в эту тайну посвящен только я — ваш покорный слуга Каспер Гатмэн, эсквайр!

— Прекрасно, — кивнул Спейд, — после того как вы мне расскажете, число посвященных удвоится.

— Математически правильно, — глаза толстяка блеснули, — но… — губы его растянулись в широкую улыбку, — я еще не уверен, что посвящу вас.

— Не будьте идиотом, — терпеливо сказал Спейд. — Вы знаете, какой секрет прячется в потрохах этой птахи, а я знаю, где она. Потому мы и здесь.

— Хорошо, сэр, так где же она?

Спейд пропустил вопрос мимо ушей.

Толстяк поджал губы и нахохлился.

— Вот видите, сэр, — пропыхтел он, — с одной стороны, вы ждете от меня откровенности, а сами?.. Где же равноправие партнеров? Нет, нет, так мы ни о чем не договоримся.

Лицо Спейда побледнело и приняло жесткое выражение. Он заговорил тихим, яростным голосом:

— Слушайте и зарубите себе на носу: или вы мне все выложите без утайки, или можете катиться к дьяволу! Зачем вы мне морочите голову со своим паршивым секретом? Черт побери, я сам отлично знаю, какие сокровища хранятся в подземных казначействах, но не становлюсь от этого ни на цент богаче. Прекрасно обойдусь без вас и ваших душеспасительных бесед. Может быть, и вы кое в чем бы преуспели, если бы с самого начала держались от меня подальше. Но теперь ничего не выйдет: Сан-Франциско — мой город. Так что решайте — либо вы играете со мной, либо выходите из игры, и решайте сегодня же! Он с размаху швырнул бокал с недопитым виски на стол. Стекло разлетелось вдребезги, усеяв осколками пол.

Но партнер у Спейда оказался человеком закаленным: на его лице сохранялось невозмутимое спокойствие.

— И вот еще что, — угрожающе добавил Спейд. — Я не потерплю…

Дверь слева от него распахнулась, и на пороге возник все тот же юный субъект. Он прикрыл за собой дверь и, скрестив на груди руки, молча посмотрел на Спейда.

— Та-ак, — усмехнулся Спейд, свирепо уставившись на юнца. — Порекомендуйте этому субчику держаться от меня подальше, поскольку он действует мне на нервы и я могу — случайно, разумеется, — вышибить из него дух.

Губы юнца шевельнулись в презрительной усмешке, но он промолчал.

— Да, сэр, должен заметить, у вас и впрямь довольно буйный нрав, — кротко вымолвил Гатмэн.

Спейд расхохотался, надел шляпу, подошел к нему и, чуть не тыча сложенными, как для удара, пальцами в живот, проговорил:

— Обдумайте мое предложение, и поживей! В пять тридцать я должен получить ответ. — Он опустил руку, свирепо посмотрел на толстяка, потом на юнца, подошел к двери и резко обернулся. — Пять тридцать, потом — занавес.

Юнец, уставясь на грудь Спейда, тихо, но зло повторил те же три слова, что уже дважды произносил в вестибюле отеля «Бельведер».

Спейд вышел, громко хлопнув дверью.

Глава 12 КАРУСЕЛЬ

Спускаясь на лифте, Спейд ощутил, что по спине струится пот. Когда он полез за платком, чтобы утереть лицо, рука заметно дрожала. Спейд ухмыльнулся и коротко, но столь энергично выругался, что лифтер изумленно осведомился, не провинился ли он в чем-нибудь перед джентльменом.

Пройдя по Гири-стрит, Спейд зашел в ресторан отеля «Палас». К тому времени, как он уселся за столик, нервы немного успокоились и руки перестали дрожать.

Он с аппетитом, не торопясь перекусил и отправился к Сиду Вайсу.

Войдя, он увидел, что Вайс торчит у занавешенного окна и сосредоточенно грызет ноготь.

— Привет. Сэм, — сказал адвокат, повернувшись к нему. — г Бери стул и присаживайся.

Спейд придвинул стул поближе к заваленному бумагами письменному столу.

— Наведывалась миссис Арчер?

— Да. — Глаза Вайса заметно оживились. — Собираешься дать леди свою фамилию, Сэмми?

Спейд раздраженно фыркнул.

— И ты о том же? — проворчал он.

Адвокат улыбнулся уголками губ.

— В противном случае тебе придется изрядно попотеть.

— Не мне, а тебе, — поправил Спейд. — Я плачу тебе не только за нравоучения. Итак, что она рассказала?

— Про тебя?

— Про все, что я должен знать.

Вайс почесал в затылке.

— Она хотела развестись с Майлсом, чтобы…

— Это мне известно, — перебил Спейд, — выкладывай остальное.

Вайс взглянул на него с упреком.

— Послушай, Сэмми, я не имею права…

Спейд посмотрел на потолок, словно на небеса, и, молитвенно сложив руки, вопросил:

— Боже, ты меня слышишь? Этот господин адвокат, разбогатевший за мой счет, читает мне мораль, а я еще должен перед ним унижаться, ползать на коленях, чтобы узнать, за что он получает мои деньги! За каким чертом, по-твоему, я ее к тебе послал?

Вайс скорчил кислую гримасу.

— Еще один клиент вроде тебя — и гнить мне в лечебнице, а то и в Сан-Квентине.

— Туда тебе и дорога. Где была Ива в ночь убийства?

— Выслеживала мужа.

Спейд ошарашенно выпрямился и моргнул.

— Ох, эти женщины! — вздохнул он. — И что же ей удалось увидеть?

— Немногое, — Вайс потряс головой. — Вернувшись вечером домой, Майлс рассказал, что забавлялся с одной девчушкой в отеле «Святой Марк» и что Ива, если хочет, может воспользоваться этим обстоятельством как поводом для развода. Сначала она подумала, что он ее провоцирует…

— Я знаю их семейные отношения, — снова вмешался Спейд. — Что она сделала?

— Ты не даешь мне говорить. Когда он ушел, ей вдруг показалось, что он не наврал насчет свидания. Ты же знаешь Майлса, это на него похоже…

— Ближе к делу.

— Не затыкай мне рот! — взорвался адвокат. — С тобой невозможно разговаривать. Так вот, она вывела машину из гаража, подкатила к «Святому Марку» и остановилась напротив. Через некоторое время Майлс вышел из отеля и последовал прямехонько за парочкой — мужчиной и девушкой, причем той самой, что была у тебя вчера вечером. Миссис Арчер смекнула, что Майлс занят делом и что он просто смеялся над ней. Она была разочарована и взбешена… во всяком случае, я вынес такое впечатление из нашей беседы. Она сопровождала Майлса достаточно долго, чтобы окончательно удостовериться, что он выслеживает парочку, а потом отправилась прямехонько к тебе. Тебя дома не оказалось.

— В котором часу? — уточнил Спейд.

— В первый раз-то? Между половиной десятого и десятью вечера.

— Что значит — в первый раз?

— После этого она полчаса каталась по городу, а потом снова наведалась к тебе. Скажем, в половине одиннадцатого. Тебя все еще не было, и она, чтобы убить время, пошла в кино, надеясь застать тебя после полуночи.

Спейд нахмурился.

— Она пошла в кино в половине одиннадцатого?

— По ее словам, да. В кинотеатр на Пауэлл-стрит, работающий до часа ночи. Она не хотела возвращаться домой и, чтобы позлить Майлса, нарочно просидела в кинотеатре до самого закрытия… Потом она уже раздумала посещать тебя — боялась, что ты разозлишься, — и, перекусив в забегаловке на Эллис-стрит, отправилась домой. — Вайс откинулся на спинку кресла и выжидательно посмотрел на Спейда.

— Ты поверил ей? — безучастно осведомился тот.

— А почему бы и нет? — переспросил Вайс.

— Откуда мне знать? Может, вы сговорились? Ну, ладно, что дальше? Майлса, естественно, дома не было и, по всей вероятности, в живых тоже?

— Ты прав, Майлса дома не оказалось, и это ее совсем взбесило. Она кинулась в гараж и помчалась к тебе.

— А я как раз опознавал труп Майлса. Ну и карусель! Что дальше?

— Она возвратилась несолоно хлебавши и уже стала раздеваться для сна, когда пришла твоя посыльная с вестью о смерти Майлса.

Спейд не спеша размял пальцами сигарету и закурил.

— Ну что ж, состряпано довольно прилично и вполне согласуется с известными фактами. Думаю, ей поверят.

Вайс снова почесал в затылке и с любопытством взглянул на Спейда.

— Но ты не веришь?

— Не знаю, Сид. Пока я ни черта в этом не понимаю.

Адвокат криво усмехнулся и передернул плечами.

— Ладно… я тебя предал. Почему бы тебе не связаться с честным адвокатом, которому ты мог бы доверять?

— К сожалению, он мертв. — Спейд поднялся на ноги и ухмыльнулся. — Обиделся? У меня мало забот — я должен еще соблюдать правила хорошего тона. Чем я провинился? Забыл сделать реверанс, когда вошел?

— Ну и прохвост же ты, Сэм, — улыбнулся Вайс.

Когда Спейд вошел в свою контору, он увидел посреди приемной Эффи Пирайн.

— Что случилось? — спросила она, глядя испуганными карими глазами.

Спейд инстинктивно напрягся.

— О чем ты? — недобрым голосом спросил он.

— Почему она не приехала?

Спейд подскочил к Эффи и схватил ее за плечи.

— Бриджит к тебе не приехала?! — свирепо прорычал он в раскрасневшееся лицо девушки.

Эффи яростно замотала головой.

— Я все ждала и ждала, но ее не было, а тебе дозвониться никак не могла, вот и решила вернуться сюда.

Спейд отпустил ее, засунул руки в карманы и принялся мерить шагами комнату.

— Ну и карусель, — процедил он. — Позвони матери, вдруг Бриджит уже там.

Он прошел в свой кабинет и метался по нему, как тигр в клетке, пока не вошла Эффи.

— Нет, она не приехала, — сказала она. — А ты… ты посадил ее в такси?

Невразумительное ворчание в ответ означало «да».

— Ты уверен, что она… что за ней никто не следил?

Спейд резко остановился посреди комнаты и метнул на девушку свирепый взгляд.

— Ты что, принимаешь меня за простачка? Я все проверил, прежде чем посадить ее в такси, проехал с ней добрую дюжину кварталов и, наконец, когда вышел, то следовал за ее машиной еще пару кварталов.

— Да, но…

Спейд что-то хрюкнул и направился к двери.

— Я разыщу ее, даже если придется для этого перекопать всю канализацию. Оставайся здесь, пока я не вернусь или не позвоню.

Спейд уже прошел половину коридора, но потом вдруг повернул назад. Войдя в контору, он увидел, что Эффи сгорбилась за столом.

— Ладно, не обращай внимания, — сказал он. — Разве ты не привыкла к такому тону?

— Если ты надеешься, что я обращаю на тебя хоть какое-то внимание, то зря! — запальчиво ответила Эффи. — Вот только… — Она прикоснулась к плечу и поморщилась. — Две недели теперь вечернее платье надеть не смогу. Грубиян чертов.

Спейд снисходительно фыркнул, расшаркался и вышел.

На углу стояли две машины, выкрашенные в канареечный цвет. Таксисты беседовали рядом.

— Не знаете, где тот краснолицый, рыжий парень, который околачивался здесь в полдень? — осведомился Спейд.

— Повез пассажира, — ответил один из водителей.

— Он вернется сюда?

— Наверное. — Водитель вытянул шею. — А вот и он, легок на помине.

Спейд подождал, пока краснолицый не остановил свою машину, и подошел.

— Сегодня в полдень мы сели к вам с девушкой. Мы проехали по Стоктон-стрит, а потом по Сакраменто до ресторана на Джонс-стрит, где я и вылез.

— Да, помню.

— Я поручил вам отвезти девушку на Девятую авеню. Где вы ее высадили?

Водитель поскреб замасленной лапищей щеку и с сомнением воззрился на Спейда.

— Не помню.

— Напрягите мозги. — Спейд вручил ему визитную карточку. — Как видите, мне ничего не стоит заручиться согласием вашего начальника.

— Ну, хорошо, я высадил ее возле паромной переправы.

— По пути никуда не заезжали?

— Нет. Когда вы вышли, мы проехали по Сакраменто, потом она постучала в перегородку и заявила, что хочет купить газету. Я остановился на углу, свистнул мальчишке, и она взяла газету.

— Какую?

— «Колл». Когда мы проезжали Ван Несс, она снова постучала по стеклу и попросила отвезти ее к паромной станции.

— Она была возбуждена?

— Не заметил.

— Ладно. Что дальше?

— Она расплатилась, вышла, и больше я ее не видел.

— Ее никто не встречал?

— Не знаю, не обратил внимания.

— Куда она пошла?

— Не помню, может быть, к лестнице.

— Газету взяла с собой?

— Да, зажала ее под мышкой, когда расплачивалась.

— Титульным листом наружу?

— Послушайте, мистер, кто я, по-вашему, — Пинкертон?

— Не заводись, шеф. Держи на сигареты. — Спейд вручил водителю серебряный доллар и распрощался.

Купив номер «Колл», Спейд устроился с ним на лавке.

Он быстро пробежал глазами жирные заголовки на первых страницах: «Задержан по подозрению в изготовлении фальшивых ассигнаций», «Юноша убит из пистолета». На шестой и седьмой страницах не было ничего интересного. На восьмой внимание Спейда привлек заголовок «Трое подростков арестованы по подозрению в вооруженном ограблении». Потом снова ничего до тридцать пятой страницы, отведенной под рекламы, прогноз погоды, расписание прихода и отхода судов, биржевые новости, разводы, рождения, свадьбы, похороны и светские сплетни. Спейд просмотрел последнюю страницу и, не найдя ничего стоящего внимания, со вздохом закурил.

Несколько минут он в раздумье предавался этому занятию, потом сунул газету в карман, вышел на Стоктон-стрит, остановил такси и назвал адрес пансиона «Коронет» на Калифорния-стрит.

Ключом, полученным от Бриджит О’Шоиесси, он отомкнул дверь ее квартиры и вошел. Вчерашнее голубое платье висело на спинке кровати, синие чулки валялись на полу рядом с туфельками. Разноцветная шкатулка с драгоценностями, которая хранилась в выдвижном ящичке туалетного столика, стояла на столике пустая. Спейд нахмурился, осмотрел, ни к чему не притрагиваясь, остальные комнаты и ушел.

В дверях здания, где размещалась его контора, Спейд столкнулся все с тем же прыщавым юнцом. Тот загородил сыщику дорогу и буркнул:

— Пойдем, он хочет тебя видеть.

Юнец держал обе руки в карманах, которые оттопыривались куда больше, чем допускал фасон пальто.

Спейд ухмыльнулся.

— Извините, сэр, не ожидал увидеть вас раньше двадцати пяти минут шестого. Надеюсь, не простудились на сквозняке?

Юнец поднял глаза на Спейда и выдавил, словно превозмогая мучительную боль:

— Поговоришь еще таким тоном — придется выковыривать свинец из брюха.

Спейд фыркнул.

— Чем мельче шавка, тем громче тявкает, — насмешливо бросил он. — Ладно, пошли.

Они зашагали вверх по Саттер-стрит. Юнец не вынимал рук из карманов. Квартал они прошли молча. Потом Спейд учтиво полюбопытствовал:

— Давно перестал по помойкам шарить?

Юнец скрипнул зубами, но промолчал.

— А не приходилось тебе… — начал было Спейд, но осекся. Его желтоватые глаза озорно заблестели. Но мальчишку он оставил в покое.

В коридоре на двенадцатом этаже отеля «Александрия» не было ни души. Спейд немного поотстал и перед номером Гатмэна внезапно схватил юнца сзади за кисти. Тот отчаянно извивался и брыкался, но ничего не мог поделать — железные руки Спейда стиснули его запястья и грозили их раздавить. Юнец отчаянно лягался, пытаясь угодить Спейду по щиколотке, но сыщик ловко уворачивался.

Спейд приподнял юнца над полом и рывком резко опустил, проникнув обеими руками в оттопырившиеся карманы. Вдруг юнец обмяк и, перестав вырываться и брыкаться, затих.

Убедившись, что сопротивление противника сломлено, Спейд тут же ослабил хватку и отступил на шаг, держа в обеих руках по тяжелому автоматическому пистолету. Убрав их в собственные карманы, он ласково улыбнулся.

— Пойдем к твоему боссу, щенок.

Глава 13 ДАР ИМПЕРАТОРА

Гатмэн открыл дверь сам. Лоснящуюся, жирную физиономию осветила радостная улыбка.

— Заходите, сэр, — промурлыкал он, вытягивая пухлую руку. — Спасибо, что пришли.

Спейд вошел и крепко пожал протянутую ладонь. Бледный и помятый юнец зашел следом. Спейд вытащил из карманов пистолеты и протянул Гатмэну.

— Не позволяйте вашему шалуну играть с ними — может пораниться.

Толстяк весело рассмеялся и взял пистолеты.

— Так-так, — прокудахтал он и перевел взгляд на юнца. — Что это значит, Вильмер?

— Какой-то инвалид отобрал у него эти хлопушки, но я заставил их вернуть, — вмешался Спейд, видя, что обескураженный юнец не собирается отвечать.

Гатмэн снова захохотал.

— Клянусь честью, сэр, вы очень занятная личность, — сказал он, возвращая юнцу пистолеты. — Проходите же, садитесь.

Юнец вышел через правую от входа дверь.

Толстяк усадил Спейда в плюшевое зеленое кресло, всучил сигару, поднес зажигалку, смешал виски с содовой, дал один бокал Спейду, а сам уселся напротив с другим.

— Позвольте мне извиниться за…

— Ничего, — перебил Спейд. — Поговорим о черной птичке.

Толстяк склонил голову набок и доверчиво посмотрел на Спейда.

— Хорошо, сэр, — неожиданно легко согласился он, отпивая виски. — Осмелюсь сказать, что, хотя человеку вашей профессии то и дело приходится сталкиваться с поразительными историями, такой вам еще слышать не доводилось.

Спейд вежливо кивнул.

Толстяк возвел глаза к потолку и спросил:

— Что вам, например, известно, сэр, об ордене госпитальеров-иоаннитов, позже переименованном в орден родосских рыцарей?

Спейд небрежно махнул сигарой.

— Немного… только то, что я помню со школы… крестоносцы и что-то в этом роде.

— У вас отличная память, сэр, просто отличная. Вы, конечно, знаете, что Сулейман Великолепный изгнал их с Родоса в тысяча пятьсот двадцать третьем году?

Спейд буркнул в ответ что-то невнятное.

— После этого им пришлось обосноваться на Крите. Там они сидели до тысяча пятьсот тридцатого года, когда император Карл Пятый, поддавшись на уговоры, отдал им… — Гатмэн показал три пухлых пальца, — Мальту, Гоцо и Триполи.

— Вот как? Верю вам на слово.

— Да, сэр, но с таким условием: они обязались выплачивать императору ежегодную дань в виде одного сокола: в знак того, что Мальта по-прежнему принадлежит испанской короне и что, если им придется покинуть остров, он снова отойдет к Испании. Но все это вы, конечно, и без меня помните.

— Разумеется, разумеется, — поддакнул Спейд.

Толстяк повертел головой, удостоверился, что двери закрыты, придвинулся на несколько дюймов ближе к Спейду и заговорщически зашептал:

— Вы имеете хоть слабое представление о неисчислимых богатствах ордена в эту эпоху?

— Насколько я помню, на бедность они не жаловались, — высказался Спейд. — У меня, во всяком случае, взаймы не просили.

Гатмэн покровительственно улыбнулся.

— Не жаловались — не то слово, сэр: они купались в роскоши! Вы и представить себе не можете, нашим умам такое неподвластно. Им удалось награбить у сарацин невероятное количество драгоценных камней, золота и серебра, шелков, слоновой кости — сливок Востока! Это история, сэр. Теперь мы прекрасно знаем, что Святые войны для них, как и для тамплиеров, были только поводом для личного обогащения. Однако вернемся к нашим баранам. Итак, император Карл отдал им Мальту и затребовал формальную ренту — одну птицу в год. Естественно, что несметно богатые рыцари имели способ выразить свою благодарность сюзерену. Их осенила счастливая идея послать в первый год не простого сокола, а отлитого из золота и целиком инкрустированного драгоценными камнями. А у них водились такие камешки, сэр, — лучшие во всей Азии. — Гатмэн остановился и испытующе посмотрел на Спейда, сидевшего с нарочито скучающей физиономией.

— Что вы об этом думаете? — осведомился толстяк.

— Забавная сказка, — любуясь кольцами дыма, вымолвил Спейд.

— Это исторические факты, сэр! Архивы ордена начиная с двенадцатого века до сих пор находятся на Мальте. Что-то, конечно, безвозвратно утрачено, но из уцелевших источников в трех, — он загнул три розовых пальца, — говорится о драгоценном соколе. В рукописи Делавиля Ле Ру «Архивы ордена иоаннитов» есть упоминание о нем. И в неопубликованном приложении к «Происхождению священных военных орденов» Паоли сообщаются все те факты, о которых я упомянул.

— Прекрасно, — вставил Спейд.

— Однако продолжим. Великий магистр Вилье с острова Адама повелел турецким невольникам изготовить эту драгоценную птицу в фут величиной в замке Святого Анджело и отправил Карлу в Испанию. Сокола привезли на галере под командованием французского рыцаря Кормьера, или Корвера, члена ордена, но, увы, корабль не доплыл до Испании. — Гатмэн поджал губы и поцокал языком. — Вы слышали о Барбароссе, или Рыжебородом? Он же был известен как Хайраддин. Нет? Это знаменитый главарь берберийских пиратов, логово которых располагалось тогда в Алжире. Так вот, сэр, он захватил рыцарский корабль, а с ним и сокола. Птица попала в Алжир. Это установленный факт, сэр. Об этом сообщил французский историк Пьер Дан в одном из писем из Алжира. Он написал, что сокол находился в Алжире более ста лет, пока его не увез сэр Фрэнсис Верни, английский авантюрист, примкнувший в свое время к пиратам. Впрочем, леди Фрэнсис Верни в «Мемуарах семьи Верни в семнадцатом веке» ни словом не обмолвилась о соколе. И хорошо известно, что, когда сэр Фрэнсис умер в мессинском госпитале в тысяча шестьсот пятнадцатом году, птицы у него не было. Он был разорен. Но, сэр, нигде не отрицалось, что сокол мог попасть в Сицилию. Он действительно оказался в собственности короля Виктора Амадея Второго, через некоторое время после его коронации в тысяча семьсот пятнадцатом году. Король подарил сокола жене в качестве одного из свадебных подарков. Это тоже факт, сэр. За него ручается Карутги, автор «Истории царствования Виктора Амадея Второго». Вы еще не спите, сэр?

— Наоборот, ваша сказка действует на меня возбуждающе, — откликнулся Спейд. — Продолжайте.

— Не исключено, что Виктор Амадей прихватил птичку с собой в Турин, когда пытался вновь занять престол. Однако дальше драгоценная птица каким-то образом оказалась у испанца, сражавшегося в рядах армии, которая в тысяча семьсот тридцать четвертом году захватила Неаполь. Это был отец дона Хозе Монино-и-Редондо, графа Флоридабланко, впоследствии ставшего главным министром Карла Третьего. Затем ничто не указывает на то, что сокол попал в другие руки — по крайней мере до окончания карлистской войны в сороковых годах девятнадцатого века. Потом он объявился в Париже, который кишел в то время карлистами, сумевшими бежать из Испании. Видимо, один из них и привез птицу с собой, хотя и не подозревал о ее истинной ценности. — Толстяк чуть приумолк, потом неожиданно хихикнул и продолжал: — Дело в том, что во время карлистских беспорядков в Испании птицу, без сомнения предосторожности ради, покрасили или покрыли эмалью, чтобы придать вид просто занятной черной статуэтки. И в таком обличье, сэр, она путешествовала семьдесят лет по Парижу от одного владельца к другому, и все они были настолько тупы, что не сумели угадать, что скрывается под черной оболочкой.

Толстяк снова хихикнул и почти сокрушенно покачал головой.

— Итак, сэр, это сказочное творение семьдесят лет кочевало из рук в руки, пока в тысяча девятьсот одиннадцатом году греческий делец Харилаос Константинидис не обнаружил его в какой-то заброшенной лавчонке. Никакая эмаль не могла скрыть ценности птицы от зорких глаз Харилаоса. Он приобрел ее, проследил всю историю и убедился, что это, по-видимому, тот самый сокол. Об этом пронюхал я, выведал у него все факты и сумел добавить к ним кое-какие новые подробности.

Харилаос не спешил тотчас же обратить свою находку в звонкую монету. Он знал, что, как бы ни велика была ценность этого шедевра, она неизмеримо возрастет, если удастся доказать его подлинность. Может быть, он рассчитывал продать сокола современным орденам, берущим начало от родосских рыцарей, — английскому ордену Святого Иоанна Иерусалимского, прусскому ордену иоаннитов или итальянской или германской ветви суверенного мальтийского ордена.

Толстяк поднес к губам бокал, заметил, что тот пуст, и встал, чтобы налить виски себе и Спейду.

— Вы начинаете мне немного верить? — спросил он, разбавляя виски водой из сифона.

— Разве я говорил, что не верю?

— Не говорили. — Гатмэн прыснул. — Но выражение вашего лица было красноречивее всяких слов. — Он сел, отхлебнул изрядный глоток и утер губы белым платком.

— Потом, сэр, чтобы обезопаситься, Харилаос вновь покрыл сокола эмалью, — полагаю, в таком виде птица и ждет нового своего обладателя, ибо ровно через три месяца после того, как он рассказал об этом мне, я прочел в лондонской «Таймс», что дом греческого дельца ограбили, а его самого убили. На следующий день я уже примчался в Париж. Увы, сокол исчез! Я был вне себя от горя, так как еще хранил уверенность, что больше никто не посвящен в эту тайну. Но меня несколько утешило, что украдено было очень много и что вор, должно быть, просто прихватил птицу вместе с остальной добычей. Знай он, что попало ему в руки, он бы с презрением отбросил остальное барахло. — Толстяк самодовольно ухмыльнулся и прикрыл глаза. Затем снова открыл их и продолжал: — Эго было семнадцать лет назад. Да, сэр, мне потребовалось семнадцать лет, чтобы снова найти сокола, — и я его нашел! Он достанется мне по заслугам. — Толстяк остановился, залпом осушил бокал и утерся платком. — Я напал на след сокола в Турции и узнал, что он находится в доме русского эмигранта, некого генерала Кемидова, в предместье Константинополя. Генерал ничего не подозревал, черная эмалированная фигурка для него ровным счетом ничего не значила, но из какого-то тупого упрямства он отказался продать ее. Я стал опасаться, что старому ослу взбредет в голову узнать, что скрывается под эмалью, и заслал к нему своих людей. Они выкрали фигурку, но я остался ни с чем. — Он поднялся и подошел к столу с пустым бокалом. — Ваш бокал, сэр.

— Значит, птичка принадлежит генералу Кемидову? — рассудил Спейд.

— С таким же основанием она принадлежит королю Испании, — парировал толстяк. — Нет, сэр, законный владелец птицы — тот, в чьих руках она находится.

— Выходит, сейчас законный владелец — мисс О'Шонесси?

— Нет, сэр, она — мой агент.

— Вот как, —иронически сказал Спейд.

— Кстати, вы и вправду уверены, что птица у нее? — поинтересовался Гатмэн, делая наивное лицо.

— Да.

— Где?

— Точно не знаю.

Толстяк с грохотом опустил бутылку виски на стол.

— Вы же сказали, что знаете! — запротестовал он. Спейд небрежно махнул рукой.

— Я имел в виду, что знаю, где ее искать, когда придет время. Розовые складки на пухлом лице Гатмэна немного разгладились.

— Вы и впрямь знаете?

— Да.

— Так где же?

— Предоставьте это мне, — сказал Спейд с ухмылкой.

Толстяк поджал губы и что-то невнятно пробурчал себе под нос.

— Мистер Спейд, а где сейчас мисс О’Шонесси?

— У меня в руках, в надежном месте.

— Верю вам на слово, сэр. — Гатмэн одобрительно улыбнулся. — Теперь, сэр, прежде чем обсудить с вами условия сделки, скажите, когда вы достанете сокола?

— Через пару дней.

— Это подходит, — кивнул толстяк. — Мы… извините, я забыл… — Он смешал виски с содовой и протянул Спейду бокал. — За честную сделку и выгодные барыши, сэр!

— Прекрасный тост, — согласился Спейд, делая большой глоток. — Кстати, каково ваше представление о честной сделке? — поинтересовался он.

— Я готов сделать два предложения, сэр, и каждое из них справедливо. Выбор за вами. Первое — я даю вам двадцать пять тысяч долларов, как только получу сокола, и двадцать пять тысяч, когда приеду в Нью-Йорк. Или же — вы получаете двадцать пять процентов от продажной цены. Решайте, сэр, пятьдесят тысяч практически немедленно или неизмеримо бóльшая сумма через пару месяцев.

Спейд отпил виски и спросил:

— Насколько бóльшая?

Толстяк причмокнул, пожевал губами и понизил голос до шепота:

— Кто знает. Может, на сто тысяч, а то и на четверть миллиона. Вы поверите, если я скажу — полмиллиона?

Спейд прищурил глаза.

— Выходит, эта штучка тянет по меньшей мере на два миллиона… Черт побери — неплохие деньжата!

— Неплохие, — согласился толстяк и покровительственно похлопал Спейда по колену. — И это, безусловно, минимальная стоимость, или Харилаос Константинидис был круглым идиотом, что исключено.

Спейд поставил бокал на стол. В глазах его внезапно помутнело. Он взял в рот сигару, вынул ее и, посмотрев с отвращением, положил в пепельницу. Пелена перед глазами сгущалась.

— Минимальная стоимость, говорите, — пробормотал он, с трудом ворочая неслушающимся языком. — А какова же максимальная? — Слова звучали неразборчиво, и в горле пересохло.

— Трудно судить, сэр, — ответил толстяк. — Я не рискну предсказывать.

Спейд потряс потяжелевшей головой и с трудом поднялся на ноги, опираясь на ручки кресла. Перед глазами плыли круги. Спейд неуверенно шагнул вперед, покачнулся и пробормотал:

— Мерзавец…

Гатмэн поспешно вскочил и отодвинул кресло назад.

— Вильмер! — позвал он.

Дверь мгновенно распахнулась, и вошел юнец.

Спейд еще раз шагнул вперед. Его лицо стало пепельно-серым, и под ушами вздулись желваки мышц.

Ноги не слушались. Он сделал третий шаг и, споткнувшись о подставленную ногу Вильмера, грохнулся навзничь. Когда Спейд пошевелился и попытался встать, юнец отвел далеко назад правую ногу и с силой ударил его в голову. Спейд рухнул на бок и провалился в небытие.

Глава 14 «ЛА ПАЛОМА»

Выйдя в шесть утра из лифта, Спейд увидел полоску света, пробивающегося из-под двери своего офиса.

Он осторожно огляделся по сторонам, шагнул к двери и нажал на ручку. Дверь была заперта. Спейд бесшумно выудил из кармана связку ключей, выбрал нужный и, прижимая остальные ключи пальцами к ладони, чтобы не звенели, столь же бесшумно вставил ключ в замок и повернул.

За столом спала Эффи Пирайн, подложив под голову руки.

Спейд облегченно вздохнул, закрыл за собой дверь, прошел в кабинет, убедился, что там никого нет, и вернулся в приемную.

Девушка встрепенулась и непонимающе обвела глазами комнату. Внезапно сонливость ее как рукой сняло: узнав Спейда, она улыбнулась, откинулась на спинку стула и устало протерла глаза.

— Наконец-то ты вернулся. А который час?

— Шесть утра. Что ты здесь делаешь?

— Ты велел подождать своего прихода или звонка. О, что у тебя с головой? Что произошло?

Правый висок у Спейда вздулся и почернел.

— Не помню, то ли я упал, то ли меня пьяный носорог лягнул. Не столь важно, главное — эта штука чертовски болит. — Он легонько прикоснулся к багровой шишке, поморщился, мрачно усмехнулся и объяснил:

— Я ходил в гости, наглотался какой-то нокаутирующей дряни — то ли ерша, то ли наркотиков — и очнулся на полу двенадцать часов спустя.

Эффи потянулась и сняла с его головы шляпу.

— Боже мой, тебе надо пойти к врачу, нельзя расхаживать в таком виде!

— На вид мне наплевать, а вот голова и вправду болит, — наверно, из-за чертова зелья. — Он подошел к рукомойнику и намочил холодной водой носовой платок.

— Тебе удалось разыскать мисс О’Шонесси, Сэм?

— Нет еще. У тебя есть новости?

— Звонили от прокурора. Он хочет тебя видеть.

— Лично?

— Так я поняла. Еще приходил прыщавый парень и передал, что мистер Гатмэн будет счастлив поговорить с тобой до пяти тридцати.

Спейд выжал платок и приложил его к виску.

— Парня я встретил внизу, а разговор с Гатмэном закончился чтим, — он указал на висок. — Ему нужна одна штука, и он резонно считает, что я могу ее достать. А потом: дай-ка соображу… хама… все ясно! Когда я сказал, что ему придется подождать пару деньков, он подмешал в виски какую-то гадость. Мерзавец, без сомнения, знал, что через десять-двенадцать часов я очухаюсь, значит, ему просто нужно было выиграть время — чтобы заполучить эту штуку без моей помощи. — Спейд усмехнулся. — Надеюсь, что он ошибся… Да, а от мисс О’Шонесси нет вестей?

Девушка покачала головой и в свою очередь спросила:

— А это с ней связано?

— Немного.

— То, что он хочет, принадлежит ей?

— Или испанскому королю. Послушай, милочка, у тебя, кажется, есть дядя, который преподает историю в университете?

— Да, кузен. А что?

— Если мы украсим его унылое существование тайной четырехвековой давности, он сумеет некоторое время держать язык за зубами?

— Да, он хороший парень.

— Отлично. Возьми карандаш и блокнот.

Спейд смочил платок холодной водой, приложил к виску и продиктовал историю сокола от времен Карла Пятого до прибытия эмалированной фигурки в Париж после карлистских волнений. Он немного запинался, вспоминая авторов и названия исторических источников, но сюжет истории пересказал с точностью вышколенного репортера. Когда он закончил, Эффи захлопнула блокнот и восторженно улыбнулась.

— Какая интригующая тайна! Это самая интересная…

— Или абсолютно вымышленная! — оборвал Спейд. — Слетай, пожалуйста, к кузену и спроси, что он об этом думает. Может быть, ему попадалось в архивах что-нибудь, что можно с этим связать? Если ему понадобится время, чтобы разобраться, — пожалуйста, но пусть непременно скажет, подлинные это факты или чушь. И ради Бога, предупреди, чтобы он помалкивал, — знаем мы этих ученых.

— Я поеду прямо сейчас, а ты сходи к врачу.

— Сначала мы должны перекусить.

— Я позавтракаю в университете Беркли, мне не терпится узнать, что скажет Тед.

— Ладно, — согласился Спейд, — только не расстраивайся, если он поднимет тебя на смех.

Позавтракав в «Паласе» и приведя себя в порядок, Спейд направился на Калифорния-стрит. Квартира Бриджит О’Шонесси по-прежнему была пуста, со времени его последнего визита внутри ничего не изменилось. Не теряя времени Спейд тут же пошел в «Александрию». Гатмэн, как и следовало ожидать, исчез. Кроме него, как выяснил Спейд, в люкс-апартаментах были прописаны секретарь Вильмер Кук и дочь толстяка Рея, кареглазая, светловолосая девушка семнадцати лет, очень красивая, по словам клерка. Спейд, однако, узнал, что мистер Гатмэн, прибывший из Нью-Йорка десять дней назад, еще не выписался.

Придя в «Бельведер», Спейд нашел штатного детектива за завтраком в кафе.

— Привет, Сэм, садись, откушай яичко. — Детектив уставился на висок Спейда. — Черт возьми, кто тебя так разукрасил?

— Не твоего ума дело. Как там мой Кейро?

— Он вчера вышел через полчаса после твоего ухода и с тех пор не возвращался. Ночь провел в другом месте.

— Он приобрел дурные привычки?

— Чего ждать от одинокого парня в большом городе? Кто же тебя так отделал?

— Только не Кейро, — усмехнулся Спойд. — Можем покопаться в его комнате, пока он морально разлагается?

— Вполне, ты же знаешь, я всегда готов тебе помочь. — Люк отодвинул чашку, поставил локти на стол и вперился глазами в Спейда. — Хотя мне кажется, что ты со мной не очень-то откровенен. Что у тебя на этого парня, Сэм? Не нужно от меня таиться, не Подведу.

— Я в тебе уверен, Люк. — Спейд поднял на детектива ясные, местные глаза. — Я ничего не скрываю и выложил тебе все начистоту. Я на него работаю, но некоторые его приятели внушают мне опасение. Надо кое-что проверить.

— Тип, которого мы вчера выгнали, — один из его приятелей?

— Да, Люк.

— Может, один из них и прикончил Майлса?

Спейд покачал головой.

— Майлса убил Тереби.

— А самого Тереби?

— Вообще-то это секрет, — улыбнулся Спейд, — но, откровенно говоря, если верить полиции, то убил я.

Люк пробурчал какое-то ругательство и встал из-за стола.

— С тобой нелегко иметь дело, Сэм. Пойдем, взглянем на его вещички.

Остановившись перед стойкой, Люк договорился, чтобы им макнули, если появится Кейро», и они поднялись в нужный номер. Кровать Кейро была аккуратно заправлена, но бумага в корзине, небрежно приспущенные гардины и скомканные полотенца в ванной свидетельствовали о том, что горничная еще не приходила.

Багаж Кейро состоял из большого прямоугольного чемодана, саквояжа и дорожной сумки. Полочка в ванной была заставлена коробочками, баночками, флаконами, пузырьками и тюбиками. II шкафу висели два костюма и плащ, а на нижней полке разместились три пары вычищенной обуви.

Саквояж и сумка стояли на полу открытые. К тому времени, как Спейд изучил их содержимое, Люк справился с замком чемодана.

— Не то, — проворчал Спейд. — Можешь запирать.

— А что мы ищем-то? — небрежно поинтересовался Люк, щелкая замком.

— Точно не знаю, — признался Спейд. — По словам Кейро, он приехал из Константинополя. Я хотел бы проверить, так ли это.

— Чем он занимается?

Спейд покачал головой.

— Это я тоже хочу выяснить. — Он пересек комнату и наклонился над корзинкой для использованных бумаг. — Попытаю счастья здесь.

Он вынул из корзинки газету и, узнав вчерашний выпуск «Колл», встрепенулся. На странице с биржевыми новостями, судовым расписанием и разными объявлениями в левом нижнем углу недоставало куска столбца длиной чуть больше двух дюймов.

Над оторванным куском был заголовок «Сегодня прибывают» и дальше:

«0 час. 20 мин. — «Капак» из Астории

5 час. 05 мин. — «Хелен П. Дрю» из Гринвуда

5 час. 06 мин. — «Альбарадо» из Бэндона».

Ниже текст обрывался и можно было разобрать только еще два слова: «…из Сиднея».

Спейд положил газету на стол и снова полез в корзину. Он нашел клочок оберточной бумаги, обрывок веревки, счет на полдюжины пар носков и на самом дне — скатанный комочек бумаги.

Спейд осторожно развернул комочек, разгладил его на столе и приложил к газете. Оборванные боковые края совпали, но между верхом клочка и словами «из Сиднея» по-прежнему недоставало около полудюйма — достаточно, чтобы вместить извещения о прибытии шести-семи судов.

— Что там? — Люк заглянул через плечо Спейда.

— Похоже, что нашего джентльмена интересует вполне определенное судно.

— Ну, это законом не возбраняется, — заметил Люк, глядя, как Спейд прячет в карман найденные обрывки. — Больше тебе ничего не надо?

— Нет, спасибо, Люк. Звякни мне, когда придет Кейро.

— Непременно.

Спейд отправился в здание, где размещалась редакция «Колл», купил вчерашний номер, раскрыл на нужной странице и сравнил объявление о прибытии судов с обрывком, изъятым у Кейро. На недостающей части было напечатано:

«5 час. 17 мин. — «Таити» из Сиднея и Папеэте

6 час. 05 мин. — «Адмирал Пиплс» из Астории

8 час. 05 мин. — «Ла Палома» из Гонконга

8 час. 07 мин. — «Каддопик» из Сан-Педро

8 час. 17 мин. — «Сильверадо» из Сан-Педро

9 час. 30 мин. — «Дэйзи Грей» из Сиэтла».

Он медленно прочел список, подчеркнул ногтем «Гонконг», вырезал объявление карманным ножом, сунул газету и обрывок в урну и возвратился в офис.

Усевшись за стол, он порылся в телефонной книге и снял трубку.

— Пожалуйста, Керни тысяча четыреста один… Где пришвартовалась «Ла Палома» из Гонконга, прибывшая сегодня утром? — Ему пришлось повторить вопрос. — Спасибо.

Он нажал на рычажок.

— Пожалуйста, Дейвенпорт две тысячи двадцать… Соедините меня с сыскным отделом… Сержант Полхаус на месте?.. Спасибо… Привет, Том, это Сэм Спейд… Да, я пытался связаться с тобой вчера днем… Конечно, давай позавтракаем вместе… Договорились.

Не опуская трубку, он снова нажал на рычажок.

— Пожалуйста, Дейвенпорт ноль один семьдесят… Хэлло, это Сэмюэл Спейд. Моей секретарше позвонили вчера, что со мной хочет встретиться мистер Брайан. Вы можете узнать, какое время его устраивает?.. Да, Спейд. С-п-ей-д. — длинная пауза. — Да?.. Два тридцать? Хорошо. Спасибо.

Он попросил четвертый номер.

— Привет, милочка, соедини меня с Сидом… Хэлло, Сид — Сэм. Завтра в два тридцать мне назначено свидание с прокурором. Позвони около четырех — вдруг влипну?.. А мне плевать на твой субботний гольф: твоя забота — следить, чтобы я не угодил за решетку… Ладно, Сид. Привет.

Он отодвинул телефон, зевнул, потрогал вздувшийся висок и закурил сигарету.

В офис влетела сияющая, разгоряченная, запыхавшаяся Эффи Пирайн.

— Тед сказал, что, по его мнению, история подлинная! — с ходу выпалила она. — Он не специалист в этой области, но имена и даты совпадают. Он страшно возбужден!

— В таком случае бывает трудно держать язык за зубами, — проворчал Спейд.

— Нет, что ты, Тед не такой человек!

— Да-да, все представители семейства Пирайн просто ангелы, — скептически бросил Спейд, — включая также тебя и пятно сажи на твоем носу.

— Тед не Пирайн, он Кристи. — Эффи посмотрелась в зеркальце. — Это, наверное, осталось от пожара. — Она вытерла пятно кончиком платка.

— Неужели от энтузиазма Теда Кристи-Пирайн вспыхнул университет?

Напудривая нос, Эффи скорчила гримасу.

— Когда я возвращалась, горело какое-то судно. Его буксировали от причала, а дым валил прямо на мой паром.

Спейд вцепился в ручки кресла.

— Ты не разглядела, как называлось судно?

— «Ла Палома». А что?

Спейд невесело усмехнулся.

— Если б я только знал, малышка…

Глава 15 ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ

Спейд и сержант Полхаус сидели за столом в «Стейтс Хоф Брау» и уплетали поросячьи ножки в маринаде.

— Послушай, старина, — заговорил Полхаус, задержав у самого рта вилку с нежным розовым мясом. — Выкинь из головы эту дурацкую историю. Данди просто погорячился — сам понимаешь, любой может потерять голову при подобном обращении.

Спейд окинул детектива изучающим взглядом.

— Ты из-за этого захотел со мной встретиться?

Полхаус кивнул, отправил мясо в рот и уточнил:

— Главным образом.

— Он тебя послал?

— Упаси Боже! — всплеснул руками Полхаус. — Он такой же упрямый осел, как ты.

Спейд улыбнулся и покачал головой.

— Ты ему льстишь, Том. Он меня никогда не переплюнет.

— Когда ты наконец поумнеешь? — вздохнул Том и ожесточенно набросился на очередную ножку. — Ну чего ерепенишься? Ты вышел с честью из столкновения, Данди был не прав и знает это.

— Может, мне еще навестить этого совестливого агнца и заботливо поинтересоваться, не ушиб ли он кулак о мой подбородок? И — не мучает ли его бессонница? А? Ладно, не кипятись, — примирительно произнес Спейд. — Фил Арчер не заявлялся с новыми подробностями?

— Черт возьми, Сэм, ведь Данди и тогда не думал, что ты убил Майлса, но что он мог поделать, когда его на тебя натравили?

— Вот как? — В глазах Спейда блеснули недобрые огоньки. — Почему же он вдруг решил, что не я убил? И почему ты так считаешь? Или я ошибаюсь?

Красное лицо Полхауса побагровело еще больше.

— Майлса ухлопал Тереби, — выдавил он. — «Уэбли» ведь принадлежал ему, а в твоего Майлса стреляли именно из этого револьвера.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Мальчишка-посыльный видел револьвер в номере Тереби в отеле. Он это хорошо запомнил, так как никогда прежде не видел револьверов подобной системы. Я их тоже не встречал, их ведь больше не выпускают. Кстати, ты говорил, что гебе попадались такие револьверы… Где это было?

— В Англии, перед войной.

— Ну, что я тебе говорил.

Спейд кивнул.

— Ладно, значит, выходит, я убил одного лишь Тереби?

Полхаус неловко поежился на стуле.

— Тебе не надоело, черт возьми? Никто тебя не подозревает, сам знаешь. Можно подумать, ты никогда не был детективом, так из-за этого переживаешь.

— Ну ладно, — не унимался Спейд, — мы с тобой знаем, что не я убил Тереби. А Данди?

— Данди тоже.

— Интересно, что его пробудило?

— Ах, Сэм, он с самого начала не думал так, верь мне. — В общем, мы раскопали прошлое Тереби.

— Кем же он оказался?

Проницательные карие глаза Полхауса вперились ему в лицо. Спейд не выдержал.

— Если бы я знал хотя бы половину того, что вы мне приписываете! — в сердцах воскликнул он.

— Ладно! — Том махнул рукой. — Впервые он появляется в наших досье как второразрядный гангстер из Сент-Луиса. Несколько раз арестовывался, но, поскольку числился в шайке Игана, все сходило ему с рук. Не знаю почему, но он упорхнул из-под крылышка Игана и в следующий раз попался уже в Нью-Йорке — ограбил игорный дом. Но здесь Тереби не повезло: любовница заложила его полиции, и год он просидел, пока его не вызволил Фаллон. Через пару лет он вновь отбыл небольшой срок за то, что чуть не кокнул другую подружку, которая стала его раздражать; после этого он нанялся к Дикси Монахану, который отныне был такой же крупной шишкой в чикагском игорном бизнесе, как Николас Грек. Тереби сделался телохранителем Дикси и смотался вместе с ним, когда Дикси не смог или не захотел выплатить долг на изрядную сумму. Это было два года назад.

— Кто-нибудь видел с тех пор Дикси? — осведомился Спейд.

— Едва ли, разве что ты?

Спейд вытащил сигарету и размял ее.

— Я его не видел, — тихо ответил он. — То, что ты рассказал, для меня новость.

— Ну как же, — скептически бросил Полхаус.

Спейд ухмыльнулся и спросил:

— Из кого вы выжали эти сведения?

— Кое-что хранилось в наших досье, а остальное наскребли тут и там.

— У Кейро, например?

Полхаус отпил кофе и тряхнул головой.

— Ни единого слова. Ты испортил для нас добычу.

Спейд расхохотался.

— Не говори мне, что пара первоклассных ищеек — я имею в виду тебя с Данди — всю ночь обрабатывала его и он не раскололся!

— Во-первых, не всю ночь, а меньше двух часов! — запротестовал сержант. — Потом мы убедились, что от него ничего не добиться, и отпустили.

Спейд хмыкнул и посмотрел на часы.

— У меня назначено свидание с прокурором, — объяснил он и, подозвав официанта, расплатился.

— Он сам тебя вызвал?

— Да.

— Если он узнает о нашем разговоре, не видать мне продвижения по службе, — предупредил сержант.

Долговязый парень с оттопыренными ушами ввел Спейда к прокурору.

— Привет, Брайан! — весело поздоровался Спейд.

Окружной прокурор Брайан поднялся и пожал протянутую через стол руку. Это был моложавый блондин среднего роста, с крупным ртом и агрессивным подбородком. Ткнув пухлым пальцем в одну из четырех перламутровых кнопок на своем столе, он сказал возникшему на пороге секретарю:

— Попроси ко мне мистера Томаса и Хили. — И, откинувшись на спинку кресла, приветливо обратился к Спейду:

— Я слышал, ты слегка поцапался с полицией?

— Ерунда, — отмахнулся Спейд. — Просто Данди немного переусердствовал.

Дверь открылась, и вошли двое. Тот, к которому со словами «привет, Томас!» обратился Спейд, был загорелый, коренастый крепыш лет тридцати, с видимым безразличием относившийся к своей одежде и прическе. Он хлопнул Спейда по плечу, осведомился: «Как делишки?» — и уселся рядом. Второй из вошедших был на вид помоложе и совсем невзрачный. Он примостился в углу и достал из кармана блокнот и карандаш. Спейд окинул эту бледную личность понимающим взглядом и обратился к Брайану:

— Все, что я скажу, будет использоваться против меня?

— Это никогда не помешает. — Брайан снял очки, посмотрел на них, протер стекла и снова водрузил на нос. — Кто убил Тереби?

— Не знаю, — просто ответил Спейд.

— Но, быть может, выскажешь предположение?

— Нет.

Прокурор изумленно приподнял брови.

— Нет, — снова повторил Спейд. — Может быть, мое предположение окажется блестящим или неудачным, не знаю, но мне доподлинно известно, что миссис Спейд не воспитала ни одного сына, у которого хватило бы безрассудства делиться своими предположениями с окружным прокурором, его помощником и стенографистом.

— А почему бы и нет, если тебе нечего скрывать?

— У каждого человека, — возразил Спейд, — найдется что скрывать.

— И у тебя?

— Конечно. И в частности — мои предположения.

Прокурор поправил очки и внимательно посмотрел на Спейда.

— Если не хочешь говорить в присутствии свидетелей, то стенографиста я могу отослать. Я пригласил его только ради удобства.

— Я вовсе не возражаю, чтобы он сидел здесь, — ответил Спейд. — Наоборот, я хочу, чтобы каждое мое слово занесли в протокол, и желаю этот протокол подписать.

— Мы не собираемся просить тебя подписывать что-либо, — поспешно заверил Брайан. — Пожалуйста, не относись к нашей встрече как к официальному допросу. И не думай, что я верю во все эти полицейские бредни.

— В самом деле?

— Абсолютно.

Спейд вздохнул и закинул ногу на ногу.

— Отрадно слышать. — Он выудил из пачки сигарету. — Какова же ваша теория?

Брайан наклонился вперед.

— Скажи мне, кто поручил Арчеру следить за Тереби, и я отвечу, кто убил Тереби.

Спейд презрительно фыркнул.

— Вы заблуждаетесь, как и Данди.

— Пойми меня правильно, Спейд. — Брайан стукнул по столу костяшками пальцев. — Я не настаиваю на том, что Тереби убил или поручил его убить твой клиент, но хочу сказать, что, зная имя этого клиента, я быстро выясню, кто убийца.

Спейд затянулся и выпустил изо рта облачко дыма.

— Звучит очень красиво, но слишком туманно.

— Тогда я выражу свою мысль так: где находится Дикси Монахан?

Спейд прикинулся озабоченным.

— Полагаю, что где-то в пределах нашей планеты. А для чего он вам?

Брайан снял очки и для пущей убедительности потряс ими.

— Мы знаем, что Тереби был телохранителем Монахана и, когда тот счел за лучшее смыться из Чикаго, они исчезли вместе, причем Монахан не расплатился по ставкам примерно на двести тысяч долларов. Мы пока не имеем понятия, кто его кредиторы, — он мрачно усмехнулся, — но зато слишком хорошо знаем, что может произойти с букмекером, который уклоняется от выплаты долгов. А заодно и с его телохранителем.

Спейд усмехнулся:

— Уж не намекаете ли вы, что я прикончил его от имени кредиторов или отыскал и бросил им на расправу?

— Нет, нет! — запротестовал прокурор. — Я лишь предположил, что ты мог не знать, в чем дело, и…

— Надеюсь, что это правда, — нахмурился Спейд.

— Он не так выразился, — вставил Томас.

— Тогда что он имел в виду?

Брайан замахал руками.

— Я просто подумал, что ты мог ввязаться в эту историю, ни о чем не подозревая. Например…

— Понятно. — Спейд приложил руку к сердцу. — Вы не считаете меня убийцей, вы просто думаете, что я дурак.

— Никоим образом! — клятвенно заверил Брайан, и голос его стал вкрадчивым. — Почему бы не допустить, что кто-то нанял тебя для того, чтобы разыскать Монахана, и в качестве предлога навешали тебе лапшу на уши, подсунув абсолютно вымышленную историю? Откуда ты мог знать, что за этим скрывается? Учитывая подобные обстоятельства, ты, безусловно, не несешь, никакой ответственности за свои действия, если только… — голос прокурора зловеще понизился, — ты не стал соучастником преступления, скрывая личность убийцы или важные улики.

Лицо Спейда разгладилось.

— В ваших умозаключениях, необычайно логичных и тонких, имеется лишь один недостаток.

— Какой же?

— Они ошибочны.

— Докажи.

— Не имею особого желания. — Спейд покачал головой. — Могу только заверить, что дело, для которого меня наняли, имеет к Дикси Монахану такое же отношение, как к проекту орошения Сахары.

Брайан и Томас обменялись взглядами. Затем Брайан заговорил:

— Но вы сами признали, что должны были следить за Тереби, его телохранителем.

— Бывшим.

— Как — бывшим? Ты знаешь, что Тереби уже не был с ним связан? Ты уверен?

Спейд спокойно сунул окурок в пепельницу.

— Я уверен только в том, что мой клиент никогда не интересовался Монаханом. И я слышал, что Тереби съездил с Монаханом куда-то на Восток, а там смотался от него.

Окружной прокурор с помощником вновь обменялись многозначительными взглядами.

— Это принципиально новый поворот, — сказал Томас. — Друзья Монахана могли отомстить Тереби за измену.

— У мертвых букмекеров друзей не бывает, — философски заметил Спейд.

— Все равно это меняет дело, — настаивал Брайан. — Остается одно из трех. Первое: с Тереби расправились кредиторы, которых надул его шеф. Варианты: либо они убрали его с дороги, чтобы добраться до Монахана, либо просто отомстили ему как сообщнику ловкача букмекера. А может быть, он поплатился за то, что не хотел выдавать убежища Монахана. Второе: его убили друзья Дикси. Наконец, третье: Тереби выдал Монахана врагам, и его ликвидировали как нежелательного свидетеля.

— Или четвертое, — вмешался Спейд. — Он умер от старости. Полагаю, моя версия имеет такое же право на существование, как ваши три.

Брайан хлопнул кулаком по ладони.

— Теперь уверен, что одна из моих гипотез верна! — воскликнул он и ткнул указательным пальцем в направлении Спейда. — И ты подскажешь мне, какая из них соответствует действительности!

— Вот как? — лениво поинтересовался Спейд и поскреб в затылке. — Боюсь, что от моей информации, уважаемый прокурор, ваши стройные гипотезы могут разлететься в пух и прах.

Брайан выпрямился и расправил плечи. Голос его прозвучал жестко:

— Это не твоя забота, Спейд. Прошу не забывать, что я все-таки окружной прокурор и я буду определять, где лежит истина.

— Но мне показалось, что наша встреча — неофициальная? — произнес Спейд.

— Я нахожусь на страже закона двадцать четыре часа в сутки. Ты не имеешь права утаивать от меня улики, кроме… — Брайан многозначительно кивнул, — одного-единственного случая, предусмотренного конституцией.

— Если улики свидетельствуют против меня, вы имеете в виду? — догадался Спейд. — Нет, у меня совершенно другие основания. Может быть, мне и придется предстать перед большим жюри, но, пока клиенты мне доверяют, я не намерен разглашать их дела. К тому же и вы и полиция пытаетесь навесить на меня соучастие в убийстве, что не делает наши отношения сердечнее. Я уже имел с вами массу хлопот и раньше и знаю, что единственный шанс избежать новых неприятностей — преподнести вам убийц, связанных по рукам и ногам. А это я смогу сделать только в том случае, если буду держаться от вас подальше, поскольку ни вы, ни полиция ни черта не понимаете в том, что происходит. — Он встал и повернулся к стенографисту. — Все записал, приятель? Или я говорю слишком быстро?

Стенографист испуганно встрепенулся.

— Нет, сэр, я успеваю за вами.

— Вот и молодец. — Спейд вновь посмотрел на Брайана. — Если хотите нажаловаться, что я скрываю улики, и попытаетесь отобрать у меня лицензию, — прошу, дерзайте. Но, честно говоря, не советую, а то ведь эти бесцеремонные газетчики снова могут поднять вас на смех. — Он взялся за шляпу.

— Постойте… — промямлил Брайан.

— И мне до смерти приелись ваши так называемые неофициальные беседы, — прервал его Спейд. — А больше я вам ничего не скажу: я уже по горло сыт тем, что полицейские, прокуроры и все прочие шуты гороховые, облеченные властью, считают своим долгом поизмываться надо мной. Если еще захотите меня повидать, пришлите повестку, и я явлюсь вместе с адвокатом. — Он надвинул шляпу на лоб. — До встречи на допросе.

Глава 16 ТРЕТЬЕ УБИЙСТВО

Спейд зашел в отель «Саттер» и позвонил в «Александрию»: Гатмэна не было. Спейд связался с «Бельведером» — Кейро до сих пор не появлялся.

Он отправился к себе.

В приемной сидел неопрятный, крикливо одетый смуглый мужчина.

— Этот джентльмен желает вас видеть, мистер Спейд, — сказала Эффи Пирайн.

Спейд улыбнулся и, слегка поклонившись, пригласил посетителя в кабинет. Прежде чем последовать за ним, он спросил у Эффи:

— Есть новости по нашему делу?

— Нет, сэр.

Посетитель оказался владельцем кинотеатра на Маркет-стрит. Он подозревал, что один из билетеров и кассир вступили в тайный сговор и надувают его. Спейд быстро выяснил все подробности, пообещал «обо всем позаботиться», запросил и тут же получил пятьдесят долларов и спровадил клиента меньше чем через полчаса.

Не успела наружная дверь захлопнуться, как в кабинет влетела Эффн Пирайн. Ее глаза расширились, а загорелое лицо казалось встревоженным.

— Ты не нашел ее?

Спейд покачал головой, осторожно дотронулся до виска и поморщился.

— Не лучше? — сочувственно спросила Эффи.

— Лучше некуда, — проворчал Спейд.

Девушка зашла ему за спину и начала легонько массировать багровую шишку. Спейд блаженно откинулся назад и положил голову на грудь Эффи.

— Я буду ходатайствовать о причислении тебя к лику святых, — сказал он.

Девушка нагнулась и пытливо заглянула ему в глаза.

— Ты должен разыскать ее, Сэм. Уже вторые сутки, как она пропала.

— Я никому ничего не должен, — вздохнул Спейд, — но, если ты позволишь мне отдохнуть пару минут, я попробую ее разыскать.

— Бедняжка, как тебе больно! — прошептала Эффи и некоторое время молча поглаживала висок. — Ты хоть знаешь, где ее искать? — все-таки не выдержала она.

Зазвонил телефон. Спейд снял трубку.

— Алло!.. Да, Сид, все в порядке, дружище… Нет… Естественно, он встал на дыбы, но я его осадил… Он вынашивает идею гангстерской войны… В общем, мы не стали целоваться при расставании. Я наговорил ему кучу комплиментов, объявил свои условия и ушел… Это уж ты должен волноваться… Ладно, привет. — Он положил трубку на рычаг и раскинулся в кресле поудобнее.

— Так ты знаешь, где она, Сэм? — повторила Эффи, выходя из-за кресла.

— Мне известно, куда она пошла.

— Куда же? — взволнованно спросила девушка.

— К тому судну, следствием пожара на котором было пятнышко на твоем прелестном носике.

Эффн в испуге ойкнула.

— Ты был там! — утверждающе воскликнула она.

— Никоим образом.

— Сэм, — рассердилась Эффи, — прошу тебя, не терзай меня загадками!

— Она сама туда пошла, — терпеливо объяснил Спейд. — Как говорится, по личной инициативе. Стоило ей узнать о приходе судна, как она помчалась туда со всех ног. И вообще, не понимаю, какого черта я должен бегать за своими клиентами и умолять, чтобы они разрешили мне помочь им?

— Но, Сэм, я ведь тебе сказала, что судно горело…

— Это было в полдень, а мне предстояли свидания с Полхаусом и Брайаном.

— Ну, Сэм Спейд, — процедила Эффи, прищурив глаза, — ты порой поступаешь как самая презренная тварь из созданных Господом. Из-за того, что девушка с тобой не посоветовалась, ты преспокойно сидишь и протираешь брюки, когда ей угрожает смертельная опасность!

Спейд побагровел.

— Она в состоянии сама о себе позаботиться, — буркнул он. — А в случае чего ей известно, где искать помощи.

— Какой позор! — воскликнула Эффи. — Ты просто зол, что она пошла на это без твоего ведома. А почему бы и нет, черт возьми? Ты отнюдь не воплощение честности и порядочности, да и не был с ней настолько откровенен, чтобы войти в доверие.

— Хватит! — оборвал Спейд.

Девушка обиженно сжала губы, но через мгновение снова заговорила:

— Если ты сию же минуту не отправишься искать ее, Сэм, я позвоню в полицию. — Голос Эффи дрогнул. — О, Сэм, — умоляюще запричитала она, — помоги ей!

Спейд глубоко вздохнул, чертыхнулся и встал.

— У тебя великолепный дар убеждения, — проворчал он и посмотрел на часы. — Можешь запирать и идти домой.

— Я буду ждать твоего возвращения здесь! — упрямо заявила Эффи.

— Твое дело. — Он пожал плечами и вышел.

Через полтора часа, в двадцать минут шестого, Спейд вернулся в явно приподнятом настроении.

— И почему у тебя, крошка, такой несносный характер? — весело спросил он с порога.

— У меня?

— А у кого же? — Он прикоснулся пальцем к кончику ее носа и легонько расплющил его. Потом, подхватив девушку под локти, приподнял ее и чмокнул в подбородок. — Есть новости? — осведомился он, опустив не пришедшую в себя Эффи на пол.

— С полчаса назад звонил некий Люк из отеля «Бельведер», передал, что Кейро возвратился.

Спейд мгновенно развернулся и быстро направился к двери.

— Погоди, ты нашел ее? — крикнула вдогонку Эффи.

— Расскажу, когда вернусь, — пообещал он и вышел.

Через десять минут такси доставило Спейда к «Бельведеру». Люк прогуливался по вестибюлю. Заметив Спейда, детектив с укором покачал головой.

— Опоздал на пятнадцать минут, — сказал он. — Птичка упорхнула.

Спейд тихо выругался.

— Он выписался и забрал багаж. — Люк достал потрепанный блокнот и протянул Спейду. — Номер его такси — вот, пожалуй, все, что я смог для тебя сделать.

— Спасибо. — Спейд записал номер на обороте конверта. — Он не оставил нового адреса?

— Нет. Он вернулся с большим чемоданом в руке, поднялся к себе в номер, затем вышел с вещами, расплатился по счету и уехал в такси. А что он сказал водителю — я не разобрал.

— Он взял все вещи?

— Ах, черт, чемодан! — Люк хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл про него!

Они поднялись в номер Кейро. Чемодан стоял на полу. Спейд приподнял крышку — внутри было пусто.

— Что это значит? — недоуменно спросил Люк.

Спейд пожал плечами.

Спейд снова вернулся к себе в контору. Эффи Пирайн вопросительно взглянула на него.

— Упустил, — раздраженно проворчал Спейд, проходя в кабинет и усаживаясь в кресло.

Эффи последовала за ним.

— А как насчет мисс О’Шонесси?

— Ее я тоже упустил, — буркнул Спейд. — Но там она все-таки побывала.

— На «Ла Паломе»?

— От этой чертовой «Ла Паломы» меня уже мутит! — огрызнулся Спейд.

— Ну, хватит, Сэм, успокойся.

Он зажег сигарету и убрал зажигалку в карман.

— Да, на «Ла Паломе», если тебе так нравится. Она появилась там вчера после полудня, — значит, выйдя из такси, сразу пошла туда. Это рядом с паромной переправой. Капитан на борту отсутствовал. Его зовут Якоби, и она спросила его по имени. По-видимому, этот самый Якоби ее не ждал, во всяком случае — в это время. Он вернулся в четыре часа, и они до вечера просидели в его каюте, причем вместе поужинали.

Спейд затянулся и выпустил изо рта дым.

— После ужина к капитану Якоби пожаловали еще три визитера: Гатмэн, Кейро и юный негодяй, которого ты видела, — секретарь Гатмэна. Эта троица нагрянула, когда Бриджит еще была в каюте, и завязалась оживленная беседа. Экипаж «Паломы» оказался неразговорчивым, но я все-таки вытянул из одного матроса, что произошла ссора и около одиннадцати часов в капитанской каюте прогремел выстрел. Вахтенный бросился туда, но его встретил капитан и заверил, что ничего, мол, не случилось. В верхнем углу каюты зияет свежее пулевое отверстие, но, судя по траектории, пуля вряд ли могла кого-то задеть. Насколько я сумел выяснить, больше выстрелов не было.

Он нахмурился и затянулся.

— Они ушли около полуночи — все пятеро, включая капитана — никто не казался раненым. Это я узнал от вахтенного. Потом попытался разыскать дежуривших в ту ночь таможенников, но безуспешно. Вот и все. Капитан до сих пор не вернулся.

Он даже не явился на назначенную встречу с судовыми агентами, и его повсюду разыскивают, чтобы поставить в известность о пожаре.

— Из-за чего произошел пожар?

Спейд пожал плечами.

— Знаю только, что огонь обнаружили в кормовой части трюма сегодня утром. Пламя удалось погасить, но ущерб довольно велик. Никто не хочет говорить о случившемся в отсутствие капитана. Видимо…

Наружная дверь хлопнула. Эффи Пирайн метнулась к приемкой, но дверь распахнулась перед ее носом и на пороге возник незнакомец.

— Где Спейд? — хрипло спросил он.

Спейд насторожился, а перепуганная Эффи Пирайн поспешно отступила в сторону. Неизвестный, остановившийся в дверном проеме, почти задевал головой за притолоку — в нем было около семи футов.

Длинное черное пальто, застегнутое на все пуговицы, подчеркивало его рост и невероятную худобу, а костистое, морщинистое лицо цвета мокрого песка было мертвенно бледным. Левой рукой незнакомец судорожно прижимал к груди завернутый в коричневую бумагу и обвязанный веревкой сверток размером с мяч для американского футбола. Невидящими глазами загадочный посетитель посмотрел куда-то мимо Спейда, прохрипел: «Вы знаете…» — и неожиданно рухнул как подкошенный.

Спейд, с окаменевшим лицом следивший за происходящим, проворно спрыгнул со стула и успел подхватить падающее тело в нескольких дюймах от пола. Сверток вылетел из одеревеневших рук и, ударившись о ножку стола, остался лежать под ним. Спейд, не в силах удерживать обмякшее тело, аккуратно опустил его на лол. Остекленевшие, застывшие глаза смотрели прямо в потолок, | в углу раскрытого рта запеклась струйка крови.

— Закрой дверь! — тихо приказал Спейд.

Пока Эффи, зубы которой стучали от страха, возилась с дверным замком, Спейд перевернул тело на спину и расстегнул пальто. Подкладка и синий двубортный пиджак промокли от крови. На груди, под лацканами, зияли крупные рваные отверстия. 'пейд поднялся и пошел в приемную вымыть руки.

Эффи, дрожа от ужаса, прижалась спиной к двери и залепетала:

— Он… он…

— Да. Грудь прострелена в нескольких местах.

— Может быть, вызвать… — забормотала Эффи. Но Спейд оборвал ее:

— Нет, врач уже не поможет, а мне нужно хорошенько пораскинуть мозгами, прежде чем что-то делать. — Он закончил мыть руки и ополоснул раковину. — Он не мог уйти далеко с пулями в груди. Если только… — Он посмотрел на Эффи и нахмурился. — Ну-ну, встряхнись, только не хватает еще, чтобы тебя здесь тошнило. Посмотрим, что в свертке.

Он вернулся в кабинет, перешагнул через труп и подобрал сверток. Тот оказался настолько увесистым, что сердце Спейда невольно затрепетало. Он вытащил нож и разрезал веревку. Эффи, пересилив страх, вошла в кабинет и не глядя на мертвеца, осторожно протиснулась к Спейду, глядя, как его сильные пальцы ловко сдирают бумагу слой за слоем, обнажив футляр из плотно сбитых упаковочных стружек. Наконец перед их глазами предстала черная как уголь, сияющая полировкой фигурка птицы высотой в фут.

Спейд захохотал. Одной рукой он любовно погладил фигурку, а второй привлек к себе Эффи Пирайн.

— Мы победили, ангел!

— Ой, отпусти, мне же больно!

Спейд разжал хватку, взял черную статуэтку обеими руками, стряхнул с нее пыль и с гордостью уставился на свой нежданный трофей. Внезапно зазвонил телефон. Спейд кивнул Эффи, и она сняла трубку.

— Алло… Да… Кто говорит?.. О… Сейчас, подождите. — Вдруг ее глаза расширились и в них появился ужас. — Алло! Алло! — Она забарабанила по рычажку, крича «алло!», потом, всхлипнув, повернулась к Спейду.

— Это была мисс О’Шонесси! — сдавленно выкрикнул Эффи. — Ты ей нужен, она даже не успела договорить… Спаси ее, Сэм!

Спейд поставил фигурку сокола на стол и нахмурился.

— Сначала я должен позаботиться об этом приятеле. — Он указал на распростертый на полу труп.

Эффи подлетела к нему и начала колотить по его груди кулаками.

— Нет, нет, ты должен спешить ей на помощь! Разве ты не понимаешь? Птица принадлежала мисс О’Шонесси, а он принес ее тебе. Он ей помогал, и его убили, и теперь она… — Эффи разрыдалась.

— Ну, ладно. — Спейд склонился над столом, затолкал сокола в упаковочный футляр из стружек и обернул бумагой. — Как я выйду, сразу позвони в полицию. Расскажи, как это случилось, но не называй никаких имен. Ты ничего не знаешь. Мне позвонили, и я сказал тебе, что должен уйти, но не сообщил куда. — Он рванул путавшуюся веревку за конец и принялся завязывать сверток. — Про сокола забудь. Расскажи все как было, но не говори, что у него был сверток, если только тебя не припрут к стенке. Но я не думаю, что это произойдет, — вряд ли им известно о существовании птицы. В крайнем случае скажешь, что я унес сверток с собой, не разворачивая его. — Он завязал узел и зажал сверток под мышкой. — Итак, запомни: ты ничего не знаешь и не имеешь права говорить про мои дела, не посоветовавшись со мной. Поняла?

— Да, Сэм. А ты… ты знаешь его? — Эффи кивнула на мертвеца.

Спейд осклабился.

— Держу пари, что это и есть… вернее, был… мистер Якоби, капитан «Ла Паломы». — Он надел шляпу и задумчиво осмотрел комнату.

— Торопись же, Сэм! — умоляюще попросила девушка.

— Сейчас, сейчас, — рассеянно пробормотал он. — Уже бегу. Будет неплохо, если ты уберешь с пола эти стружки до прихода полиции. — Он потер подбородок. — И не открывай никому дверь. — Он потрепал Эффи по щеке. — Будь умницей, детка.

Глава 17 СУББОТНИЙ ВЕЧЕР

Бдительно озираясь по сторонам, Спейд дворами и аллеями пробрался на Керни-стрит, поймал такси и доехал до Пятой улицы. Там он оставил сверток в камере хранения, положил квитанцию в конверт с маркой, надписал «М.-Ф. Холланду. До востребования», указал номер почтового отделения в Сан-Франциско и бросил конверт в почтовый ящик. Другое такси доставило его к отелю «Александрия».

Спейд подошел к двери номера 12В и постучал. Дверь открылась после того, как он постучал во второй раз, — в проеме стояласветловолосая девушка небольшого роста, в желтом халатике; лицо девушки было неестественно бледным, и она судорожно цеплялась обеими руками за косяк, чтобы не упасть.

— Мистер Спейд? — выдохнула она.

— Да, — ответил Спейд и подхватил внезапно обмякшее тело на руки.

Голова девушки безвольно запрокинулась, тело выгнулось дугой. Поддерживая девушку за талию одной рукой, Спейд попытался было второй рукой подхватить ее под колени, но в это мгновение девушка очнулась и, с трудом ворочая непослушным языком, пробормотала:

— Нет… я должна… шагать…

Спейд поставил ее на пол, захлопнул ногой дверь и, придерживая девушку за талию, принялся водить ее по зеленому ковру вдоль стен.

— Вот так, — монотонно повторял Спейд, — левой — правой, левой — правой… Вот так, хорошо. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, поворот. — Он обнял девушку за плечи и встряхнул. — Теперь назад. Раз, два, три, четыре… Выше голову. Молодец! — Он ускорил шаг, увлекая ее за собой.

— Хорошо… Вот так. Левой — правой, раз, два, три… Тебя одурманили? Как и меня?

Веки девушки на мгновение вздернулись над помутневшими глазами с золотистым оттенком.

— Да… — с трудом выдавила она.

Они сделали еще несколько кругов. Спейд беспрерывно тормошил девушку и приговаривал:

— Левой — правой, левой — правой, — и внимательно осматривался по сторонам. — Раз, два, три, четыре, поворот Молодец! Еще разок. Выше подбородок!

Веки девушки снова вздернулись и открылись.

— Отлично, — подбодрил Спейд. — Открой глаза пошире! Не закрывай их! — Он энергично встряхнул ее за плечи. Девушка протестующе застонала, и Спейд несколько раз быстро хлестнул ее по щекам. Она скривилась, застонала громче и попыталась вырваться.

— Кто ты? — резко спросил Спейд.

Он едва разобрал ответ: — Рея Гатмэн…

— Где Бриджит?

Рея конвульсивно содрогнулась и ухватилась за правую руку Спейда. Тот быстро выдернул руку и недоуменно посмотрел на нее: на тыльной стороне его кисти багровела тонкая царапина длиной дюйма в полтора.

— Что за чертовщина! — выругался Спейд и схватил Рею за руку. Разжав ее правый кулак, он увидел трехдюймовую булавку с нефритовой головкой. — Что за черт! — снова пробормотал он, отнимая булавку.

Увидев булавку, Рея всхлипнула и распахнула халат: белоснежная кожа под левой грудью была вся испещрена кровавыми царапинами и точками.

— Чтобы не спать… держаться… до вашего прихода… — сбивчиво объяснила она и пошатнулась.

Спейд обхватил ее за плечи.

— Где Бриджит?

— Да… ее отвезли… Бер… Берлингем… двадцать шесть, Анчо… быстрее… слишком поздно… — Голова Реи бессильно упала на грудь.

Спейд грубо встряхнул девушку.

— Кто ее увез? Твой отец?

— Да… Вильмер… Кейро… убьет ее…

— Кто убил Якоби?

Рея, казалось, не слышала вопроса.

Спейд несколько раз хлестко ударил ее по щекам.

— Не засыпай до прихода врача.

Страх заставил девушку раскрыть глаза, и в них впервые появилось осмысленное выражение.

— Нет, нет… отец убьет меня… он узнает… обещайте… не сделаете… я буду спать… утра…

— Где твоя кровать?

Рея попыталась поднять руку, но смогла только пошевелить пальцами. Потом она глубоко вздохнула и мягко осела на ковер. Спейд подхватил ее на руки, уложил в постель, снял тапочки и желтый халатик, распахнул окно и огляделся по сторонам. Сгущались сумерки. Спейд постоял, прислушиваясь к ровному дыханию девушки, а затем вышел, оставив дверь в номер незапертой.

Зайдя на телефонную станцию на Пауэлл-стрит, он позвонил в больницу «Скорой помощи».

— Алло, в отеле «Александрия», в номере 12В девушка приняла слишком большую дозу снотворного… Да, пришлите кого-нибудь… Это мистер Хупер из «Александрии»… — Он повесил трубку на рычаг и довольно фыркнул. Потом попросил другой номер. — Здорово, Фрэнк. Это Сэм Спейд… Можешь дать мне машину с парнем, который умеет держать язык за зубами?.. Мне нужно срочно сгонять на полуостров… Всего на пару часов… Отлично. Буду ждать его у Джона на Эллис-стрит.

Спейд позвонил в офис, подождал и повесил трубку, так и не дождавшись ответа.

В закусочной «Джонс» Спейд заказал себе отбивную с печеным картофелем и помидорами, быстро расправился с едой и уже сидел, покуривая сигарету, над чашечкой кофе, когда к столику подошел плотно сбитый сероглазый крепыш в надвинутой на глаза клетчатой кепке.

— Все в порядке, мистер Спейд. Бензобак наполнен, зверь рвется в бой.

— Отлично. — Спейд допил кофе и вышел вслед за крепышом на улицу. — Знаешь в Берлингеме авеню или бульвар Анчо или что-нибудь в этом роде?

— Понятия не имею! — весело откликнулся крепыш. — Но как-нибудь разыщем.

— Тогда вперед! — приказал Спейд, усаживаясь рядом на сиденье темного «кадиллака». — Нам нужен номер двадцать шесть, только не советую останавливаться перед входом.

— О’кей, шеф.

В предместье Берлингема шофер сразу выяснил, как проехать на авеню Анчо. Через десять минут он остановил «кадиллак» на углу темного квартала, выключил фары и неопределенно махнул рукой вперед:

— Это там, третий или четвертый дом на противоположной стороне улицы.

— Спасибо, приятель. — Спейд вылез на тротуар. — Не выключай мотор, — может, придется драпать.

Он пересек улицу и медленно зашагал вперед, пытаясь разглядеть номера домов. Вдали горел одинокий фонарь. Ущербный месяц безжизненно свешивался с черного неба, но его тусклый свет позволил Спейду различить на одном из домов двойку и шестерку. Над номером виднелась белая квадратная табличка.

«Дом сдается», — прочитал Спейд, приблизившись вплотную. От ворот к дому вела цементированная дорожка. Спейд остановился перед крыльцом и вслушался в темноту. Дом молчал. Спейд нажал на ручку — дверь была заперта. Он обошел вокруг дома, заглядывая в темные окна, но ничего не увидел. Задняя дверь и все окна были на запоре. Дом словно вымер. Спейд возвратился к воротам, щелкнул зажигалкой и, загораживая пламя ладонью, прочитал под словами «Дом сдается»: «Ключ в доме номер 31».

Чертыхнувшись, Спейд вернулся к оставленному на углу автомобилю.

— Фонарь есть? — спросил он шофера.

— А как же. Помощь нужна, шеф?

— Не исключено, что потребуется. — Спейд опустился на сиденье. — Поехали к номеру тридцать один. Можешь включить фары.

Дверь дома номер тридцать один открыла темноволосая миловидная девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Спейд вежливо поклонился и улыбнулся.

— Мне нужен ключ от номера двадцать шесть.

— Подождите, я позову папу.

На этот раз к двери подошел краснолицый, плешивый толстяк с торчащими, как у таракана, усами.

— Я хотел бы получить ключ от дома номер двадцать шесть, — повторил Спейд.

— Там света нет, — нерешительно пробурчал толстяк. — Вы ничего не увидите.

— Не страшно, — Спейд похлопал себя по карману. — Я захватил фонарь.

Толстяк замялся, и усы грустно поникли. Чтобы рассеять сомнения, Спейд сунул ему под нос визитную карточку и пояснил:

— Нам намекнули, что в доме кое-что спрятано.

Недоверие толстяка как рукой сняло, и на лице отразился живейший интерес.

— Подождите минутку, — лисьим голосом проворковал он. — Я вас провожу. — Через мгновение он появился с ключом в руке.

Проходя мимо «кадиллака», Спейд кивнул шоферу, и тот присоединился к ним.

— Кто-нибудь интересовался домом за последнее время? — осведомился Спейд.

— Последний раз ко мне обращались за ключом месяца два назад.

Подойдя к двери, толстяк отомкнул замок и отступил в сторону. Спейд толкнул дверь и вошел. В доме царил могильный покой. Сперва с осторожностью, потом не таясь Спейд Обшарил все комнаты: дом был пуст, никаких следов того, что в нем кто-то побывал.

— Вот и все, спасибо! — Спейд попросил шофера остановиться перед «Александрией» и вошел в отель.

— Добрый вечер, мистер Спейд, — поприветствовал его высокий, смуглый клерк.

— Привет! — Спейд подозвал его кивком к углу стойки.

— Постояльцы из номера двенадцать В… у себя?

— Нет, — клерк метнул на Спейда быстрый взгляд и огляделся по сторонам. — Странный случай произошел сегодня вечером, мистер Спейд. Кто-то позвонил в больницу «Скорой помощи» и сказал, что у Гатмэна в номере лежит больная девушка…

— Вот как?

— А там, конечно, никого не оказалось. Они ушли гораздо раньше.

— Ничего, когда-нибудь эти шутники получат по заслугам, — рассеянно заметил Спейд. — Спасибо.

Он зашел в телефонную будку и позвонил домой Эффи Пирайи.

— Алло… Миссис Пирайн?.. Эффи дома?.. Да, пожалуйста… Привет, ангел!.. Новости есть?.. Отлично! Подожди меня. Я буду через двадцать минут… Договорились.

Через полчаса Спейд звонил в дверь двухэтажного кирпично* го дома на Девятой авеню. Открыла Эффи.

— Привет, босс, — улыбнулась она. — Прошу, — пригласила она и понизила голос до шепота: — Что бы тебе ни сказала ма, не огрызайся — она рвет и мечет.

Спейд успокаивающе усмехнулся и потрепал девушку по плечу.

— Как мисс О’Шонесси? — встрепенулась она.

— Меня провели, — буркнул Спейд. — Ты уверена, что это она звонила?

— Да.

Спейд скорчил недовольную гримасу.

— Кто-то над нами подшутил. Ну ладно, черт с ними. Как прошло свидание с полицией? Они знают про сверток?

— Нет. Я сыграла прямо по твоему сценарию, и они решили, что звонок имеет отношение к случившемуся и ты занялся расследованием.

— Данди был?

— Нет, только Хофф, ОТар и несколько других, которых я не знаю. Меня допрашивал сам капитан.

— Так тебя возили в управление?

— Да. И буквально засыпали вопросами. Но я поняла, что они ни о чем не подозревают.

— Отлично! — Спейд потер руки. — Хотя вряд ли Данди и этот осел Брайан упустят возможность что-нибудь мне пришить… Кроме моих друзей из полиции, никто больше не появлялся?

— Ах, верно, — спохватилась Эффи, — тот самый прыщавый тип, который приходил от Гатмэна… Когда полиция приехала, я увидела, что он торчит в коридоре.

— Повезло же тебе, сестричка, что полицейские прибыли первыми.

— Почему?

— Это скверный тип. очень опасный. Убитый, конечно, был Якоби?

— Да.

Спейд потрепал ее по плечу и повернулся к двери.

— Отправляйся на боковую, а мне надо смыться, пока твоя мать не надрала мне уши за то, что я втягиваю ее чадо в грязные аферы.

Когда Спейд добрался до дома, было уже за полночь. Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как рядом громко зацокали каблуки. Спейд мгновенно развернулся — и запыхавшаяся Бриджит О’Шонесси упала к нему на грудь.

— О, слава Богу, я думала, что ты никогда не придешь! — Она выглядела измученной и дрожала как в лихорадке. — Я пряталась в соседнем подъезде.

Спейд молча открыл дверь, впустил Бриджит в квартиру и, обняв все еще дрожавшую девушку за талию, повел в гостиную. Внезапно вспыхнул свет.

Бриджит вскрикнула и прижалась всем телом к Спейду. Посреди гостиной стоял сияющий Гатмэн, а из кухни, держа в обеих руках по пистолету, вышел Вильмер. Кейро появился сзади, из аанной. Он тоже держал в руке пистолет.

— Ну вот, сэр, как видите, мы все в сборе, — промурлыкал Гатмэн. — Устраивайтесь поудобнее и давайте поболтаем.

Глава 18 КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ

— С превеликим удовольствием! — весело откликнулся Спейд и провел Бриджит в гостиную.

Гатмэн, давая им пройти, отступил. Его желеобразные щеки затряслись, как подгулявшие медузы.

Кейро остановился в дверях, а Вильмер, сунув за пояс один из двух пистолетов, подошел сзади к Спейду, не скрывая своих намерений. Спейд покосился через плечо.

— Ты, кажется, собираешься меня обыскать, ублюдок?

— Заткнись и не дергайся! — угрожающе процедил юнец.

Ноздри Спейда угрожающе раздувались.

— Убери грязную лапу, иначе тебе придется пустить в ход пистолет, чтобы спасти свою шкуру. Спроси босса — хочет ли он, чтобы ты меня продырявил.

— Оставь его в покое, Вильмер! — поспешно проговорил толстяк и, укоризненно глядя на Спейда, покачал головой. — В жизни не встречал таких упрямцев, сэр.

— Я уже вам говорил, что мне не нравится этот выродок! — отрезал Спейд и усадил Бриджит О’Шонесси на диван рядом с собой.

Гатмэн погрузился в кресло-качалку, Кейро устроился напротив, у стола, а Вильмер остался стоять, не спуская глаз со Спейда.

Спейд снял шляпу, отбросил ее на край дивана и игриво улыбнулся Гатмэн у.

— Какая нежная кожа на животике у вашей дочери! Вам не жаль, что бедняжка так исцарапалась?

Гатмэн лучезарно улыбнулся, но промолчал.

А вот Вильмер, не сдержавшись, шагнул вперед и поднял пистолет. Черный зрачок уставился на Спейда. Бриджит и Кейро испуганно переглянулись. Гатмэн укоризненно покачал головой. Юнец побагровел и, опустив пистолет, отступил к двери и потупил взор.

Гатмэн снова расплылся до ушей.

— Вы правы, сэр, — пропел толстяк. — Я просто горю от стыда, но что поделаешь? Цель оправдывает средства.

— Как глупо! — Спейд вздернул брови. — Я сам жаждал с вами встретиться, как только заполучил сокола. Мне нужны деньги. Я искал вас в Берлингеме…

— Ну что ж, сэр, — Гатмэн довольно крякнул, — считайте, что наша общая цель наконец достигнута: мы встретились и теперь можем приступить к беседе в тесном, приятном кругу.

— Прекрасно. Когда я смогу получить свои деньги и отдать вам сокола?

У Бриджит О’Шонесси отвалилась челюсть. Девушка выпрямилась и изумленно уставилась на Спейда. Тот незаметно потрепал ее по плечу. Гатмэн в свою очередь окинул его оценивающим взглядом и полез во внутренний карман.

— Пожалуйста, сэр. — Пять пар глаз жадно впились в появившийся на свет белый конверт. Гатмэн вздохнул и бросил его Спейду.

Тот поймал довольно увесистый конверт и с равнодушным видом раскрыл. Внутри были новые, хрустящие тысячедолларовые банкноты — десять тысяч долларов.

— Речь шла о большей сумме, — возразил Спейд.

— Верно, сэр, — охотно признал Гатмэн, — но, когда мы договаривались, нас было меньше. — Он кивком указал на Кейро. — Как видите, сэр, ситуация изменилась.

— Но сокол-то у меня, — невозмутимо напомнил Спейд.

Кейро не выдержал.

— Не забывайте, мистер Спейд, — визгливо выкрикнул он, — что вы в наших руках!

Спейд ухмыльнулся.

— Это меня не беспокоит. — Он отложил конверт в сторону и обратился к Гатману:

— О деньгах мы поговорим позже. Сейчас меня заботит другой вопрос — куда более насущный: мы должны найти козла отпущения…

Видя, что толстяк недоуменно нахмурился, Спейд счел долгом пояснить:

— Того самого козла, которому полиция может пришить эти три убийства.

— Два! Два убийства, мистер Спейд! — Кейро вновь сорвался места. — Вашего партнера ухлопал Тереби!

— Пусть два, — спокойно согласился Спейд. — Мне-то все равно, а вот полиции…

— Послушайте, сэр, — вмешался Гатмэн. — Судя по вашей репутации, вы отлично умеете с ней ладить. Мне кажется, вы и на ей раз превосходно выкрутитесь без нас.

— Ошибаетесь, — Спейд покачал головой. — Вам всегда было свойственно меня переоценивать.

— Но, сэр, ведь не станете же вы уверять, что боитесь полиции. Никогда не поверю, что…

Спейд раздраженно фыркнул.

— Я уже не раз влипал в подобные передряги и посылал к черту всех полицейских чинов вплоть до членов самого Верховного суда. Почему? А потому, что всегда являлся в участок, ведя за ручку очередного негодяя и с уважением представляя: «Вот ваш преступник, чурбаны!» Благодаря таким эффектным сценам мне все сходило с рук, но при первой же неудаче со мной будет покончено.

— Ну что ж, сэр, ваши методы заслуживают уважения, — произнес Гатмэн после некоторого раздумья. — Я преклоняюсь перед вашим мужеством, но, боюсь, что нас такой вариант не устроит. Беспроигрышных систем, увы, не существует, и время от времени приходится делать исключение из правил. Не сочтите за бестактность напомнить, сэр, что в данном случае мы вам щедро оплачиваем это исключение. Убежден, что вы справитесь.

Спейд насупился.

— Послушайте, Гатмэн, — прорычал он, — я не собираюсь выслушивать ваши сентенции! Это мой город и моя игра. Вы разлетитесь в Нью-Йорк и Константинополь, а я останусь здесь.

— Но ведь вы можете… — произнес Гатмэн.

— Нет, не могу! — перебил его Спейд. — И не стану! Это как пить дать. — Он выпрямился и неожиданно улыбнулся. — Поверьте, Гатмэн, то, что я предлагаю, выгодно всем нам. Я уже не говорю о том, что, если полиция не заполучит козла отпущения, — десять против одного, что рано или поздно она нападет на след сокола. Тогда всем нам крышка. Бросьте им кость, и они отстанут.

— Это резонно, сэр, — неохотно согласился Гатмэн. — Но с другой стороны, не окажется ли этот ваш козел отпущения недостающим звеном в цепочке, которая тем вернее приведет полицию к соколу?

На лбу у Спейда набухла жилка.

— Черт возьми, я вижу, что разговаривать с вами бесполезно! — раздраженно выкрикнул он. — Повторяю — другого выхода нет. Можем, к примеру, подкинуть полиции молокососа, — Спейд кивнул в сторону насторожившегося Вильмера, — ведь это он убил Тереби и Якоби…

Юнец язвительно скривил рот, но промолчал. Кейро изумленно вскинул брови. Бриджит отодвинулась от Спейда, метнув на него изучающий взгляд. Гатмэн пожевал губами, словно обдумывая предложение Спейда, потом посчитал нужным расхохотаться. Смеялся он долго и от души.

— С вами не соскучишься, сэр… — выдавил он сквозь смех, утирая слезы. — Вы просто непредсказуемы. Никто не скажет, что вы выкинете в следующую минуту.

— Не нахожу в своих словах ничего смешного, — холодно заметил Спейд. Он вдруг заговорил с Гатмэном по-дружески, как будто всю жизнь состоял с толстяком на короткой ноге. — Уверяю вас — это самый лучший выход. Когда он попадет в лапы полицейских…

— Но, дорогой друг, — возразил Гатмэн, — не думаете же вы, что я принял ваше предложение за чистую монету? Боже, какая нелепость! Я люблю Вильмера как собственного сына. Подумать только — выдать его полиции! Кстати, — спохватился он, — если бы я вдруг решился пойти на ваше предложение, что, конечно, невозможно, разве это помешало бы Вильмеру донести на нас?

— Ерунда! — презрительно бросил Спейд. — Всегда можно пристрелить его при попытке сопротивления властям. Впрочем, уверен — до этого не дойдет. Я обставлю дело так, что его никто и слушать не станет.

Жирный лоб Гатмэна покрылся складками. Опустив сжавшиеся в гармошку подбородки на грудь, он спросил:

— Каким образом? — Потом быстро повернулся к Вильмеру и спросил: — Как тебе это нравится? Потешно, да?

Темные глаза Вильмера горели мрачным огнем.

— Потешно… сукин ты сын.

Спейд тем временем осведомился у Бриджит:

— Как ты себя чувствуешь, детка? Тебе получше?

— Да, но вот только, — голос Бриджит понизился до шепота, — мне очень страшно.

— Не бойся, — беспечно проронил Спейд и положил ладонь ни ее обтянутое серым чулком колено. — Ничего не случится. Выпить хочешь?

— Нет, спасибо. Позже, может. — Она прошептала: — Будь осторожен, Сэм.

Спейд ухмыльнулся и перевел взгляд на Гатмэна. Толстяк дружелюбно улыбнулся и полюбопытствовал:

— Каким образом?

— Что «каким образом»? — с деланным непониманием перепросил Спейд.

Толстяк счел своим долгом посмеяться, потом пояснил:

— Если, сэр, ваше предложение серьезно, то я считаю своим долгом вежливости его выслушать. Хотя повторяю: оно абсолютно неприемлемо. Итак, каким образом вы собираетесь обставить дело так, чтобы Вильмеру не поверили?

— Очень просто. Как и все его досточтимые коллеги, прокурор Брайан заинтересован лишь в том, как будет выглядеть его послужной список. Он никогда не возьмется за сомнительное дело из опасения, что может его проиграть. Я не говорю, что он подобен сфабриковать обвинения против невинного, но, уж юли натолкнется на веские улики, — с подсудимым покончено. Ради того, чтобы засадить за решетку хоть одного преступника, он освободит из-под следствия дюжину не менее отпетых мерзавцев, если их обличение может запутать дело. Мы подкинем ему приманку — и он клюнет. Он не захочет и слушать про сокола, поскольку будет совершенно уверен, что эту басню плетут лишь для отвода глаз. Я докажу Брайану, что, если ему вздумается копать вокруг, дело настолько запутается, что за него не возьмется ни один суд, в то время как сопляка он осудит в два счета.

— Нет, сэр, — Гатмэн неодобрительно помотал головой. — Не думаю, что ваш прокурор, связав одной веревочкой Тереби, Якоби и Вильмера, отмахнется от сокола…

— Вы не знаете прокуроров, Гатмэн! Что касается Тереби, то с ним все ясно: он был наемным убийцей, как и ваш ублюдок. У Брайана уже есть гипотеза на этот счет. В конце концов повесить сопляка можно только один раз. Зачем мучиться и пришивать ему убийство Якоби, когда он уже будет обвинен по делу Герсби? Следствие на этом закончится, к всеобщему удовлетворению.

— Да, но… — Гатмэн посмотрел в сторону Вильмера и запнулся.

Юнец на негнущихся ногах приблизился к Спейду и остановился в нескольких шагах перед ним. Сжимавшие рукоятку пистолета пальцы побелели от напряжения.

— Вставай, гад, и выхвати пистолет! — выкрикнул он срывающимся от ненависти голосом. — Я вобью тебе назад в глотку все оскорбления!

— Ретивый ковбой. — Спейд ехидно подмигнул Гатмэну. — Напомните ему, что от моей преждевременной смерти пострадает дело вашей жизни.

Гатмэн выдавил растерянную улыбку.

— Ну что ты, Вильмер, — отеческим тоном произнес он, — Мы же только пошутили. Успокойся, мой мальчик, не думаешь же ты, что я способен…

Не отводя глаз от Спейда, юнец процедил:

— Если он не оставит меня в покое, я всажу пулю ему в брюхо!

— Он больше не будет, Вильмер. — Гатмэн успел обрести обычное хладнокровие. — Я же говорил вам, сэр, — обратился он к Спейду, — что ваш план никуда не годен. Придумайте что-нибудь другое.

— А я вам повторяю, что другого выхода у нас нет, — не унимался Спейд. — И буду говорить что мне вздумается — зарубите себе на носу.

— Конечно, конечно, — засуетился Гатмэн, — меня всегда восхищала эта ваша черта, но в данном случае разумнее будет не обсуждать больше то предложение, поскольку, сами видите, оно для нас неприемлемо.

— Лично я этого не вижу, — усмехнулся Спейд. — Но, чтобы сделать вам приятное, предлагаю другой вариант, гораздо худший во всех отношениях, чем предыдущий, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

— Слушаю вас.

— Отдадим им Кейро.

Кейро поспешно схватился за пистолет. Лицо левантийца еще больше пожелтело, а глаза испуганно забегали по сторонам.

Гатмэн хотел было захохотать, но в последнее мгновение раздумал.

— Ну что вы, сэр! — неуверенно пробормотал он.

— Конечно, лучше бы отдать им сопляка, — с сожалением сказал Спейд. — Кейро не так похож на убийцу, да и пистолет у него меньшего калибра, чем тот, из которого стреляли в Тереби и Якоби. Нам придется изрядно попыхтеть, чтобы сфабриковать против него улики, но делать нечего, жертвовать больше некем.

— А что если мы пожертвуем вами, мистер Спейд, или мисс О’Шонесси?! — негодующе заорал левантиец. — Вот вам и выход!

Спейд снисходительно улыбнулся.

— Вам, господа, нужен сокол. Эта милая птичка в данный момент находится в моей собственности, и козел отпущения — часть моей цены за него. Что же касается мисс О’Шонесси, то, ели вы считаете ее подходящей для этой роли, я готов обсудить маше предложение.

Бриджит сдавленно вскрикнула и забилась в угол.

Кейро лихорадочно дернулся и заверещал срывающимся голосом:

— Вы, по-моему, забыли, что не можете ни на чем настаивать!

Спейд насмешливо хмыкнул.

— Успокойтесь, джентльмены, — миролюбиво произнес Гатмэн. — Давайте не будем забывать, что все мы — друзья. — Он повернулся к Спейду. — В словах мистера Кейро есть некоторый резон. Учтите…

— Идите к дьяволу, — лениво процедил Спейд. — Убив меня, вы никогда не доберетесь до птицы. Вам не видать ее как своих ушей. А на ваши угрозы мне наплевать — не на такого напали!

Гатмэн задумчиво склонил голову набок. Глаза его поблескивали из-под приспущенных век. Наконец, собравшись с мыслями, он произнес:

— Вообще-то, сэр, существуют и иные способы убеждения, кроме убийства или угрозы убийства.

— Верно, — охотно согласился Спейд. — Вот только проку от них с гулькин нос. Вы понимаете, к чему я клоню? Учтите: если хоть один волос упадет с моей головы, я устрою так, что вам всем не поздоровится.

— Понимаю, — уважительно кивнул Гатмэн. — Но вы тоже, сэр, должны нас понять. Вы сами знаете, что в пылу споров многим людям свойственно терять голову, так что будьте снисходительны.

Спейд вежливо улыбнулся.

— Мне тоже непросто, — признался он. — Я ведь должен играть свою игру, но не довести вас до того, чтобы вы, не совладав с собой, пристрелили меня в ущерб собственным интересам.

— Вы — поразительная личность, сэр! — восхищенно воскликнул Гатмэн.

Внезапно Кейро сорвался с места, подскочил к Гатмэну и принялся лихорадочно нашептывать ему что-то на ухо, загораживая рот рукой. Гатмэн внимательно слушал с закрытыми глазами. Спейд подмигнул Бриджит О’Шонесси. Девушка попыталась улыбнуться, но в глазах ее застыл ужас. Спейд повернулся к Вильмеру.

— Два против одного, приятель, что они решили тебя заложить.

Юнец не ответил, и только напряженная поза выдавала его волнение.

— Надеюсь, пистолеты, которыми размахивают эти дешевые головорезы, не повлияют на ваше решение? — обратился Спейд к Гатмэну.

Тот поморщился и открыл глаза.

— Мне уже доводилось отнимать игрушки у этих смутьянов, — продолжал Спейд, — и в этом я осложнений не предвижу. Ублюдок обычно…

— Хватит! — Голос юнца был искажен от ярости.

Толстая рука Гатмэна с неожиданной проворностью взлетела и перехватила правое запястье Вильмера, в то время как Кейро подлетел сзади и уцепился за левую руку. Вдвоем они сломили сопротивление юнца и завернули его руки за спину. Спейд спокойно поднялся с дивана, шагнул вперед и с силой выбросил вперед кулак. Удар пришелся юнцу в подбородок. Его голова бессильно запрокинулась, и Спейд, не обращая внимания на бессвязные выкрики Кейро, нанес второй удар.

Кейро, выпустив руку бесчувственного Вильмера, тигром прыгнул на Спейда, но тут же отлетел и с треском ударился о стол.

— Я бываю так неосторожен, — извинился Спейд. — Вам не больно?

— Трус, жалкий трус… — пролепетал Кейро и попятился к стене.

Спейд нагнулся и подобрал с пола пистолеты Кейро и Вильмера. Гатмэн опустил обмякшего юнца в кресло и с встревоженным видом склонился над ним. Спейд подошел к Вильмеру и пощупал пальцами подбородок.

— Ничего не сломано, он просто перенервничал. — Спейд без видимых усилий приподнял безжизненное тело и перенес его на диван. Затем он обшарил карманы Вильмера, забрал второй пистолет и повернулся к Гатмэну.

— Ну, вот и наш козел отпущения, — сказал он, кивая на Вильмера.

Лицо Гатмэна побледнело. Он потупил взор и молчал, избегая взгляда Спейда.

— Не валяйте дурака, — снова заговорил Спейд. — Вы пошли на сговор с Кейро и держали сопляка за руки, когда я ему вмазал. К тому же после всего случившегося он вас пристрелит при первой же возможности.

Гатмэн стоял, переминаясь с ноги на ногу. Но молчал.

Спейд продолжал:

— В последний раз говорю: либо вы соглашаетесь, либо я передаю сокола полиции вместе со всей вашей шайкой-лейкой.

— Мне это не нравится, сэр, — пробормотал Гатмэн.

— Естественно, — охотно согласился Спейд. — Итак?

Гатмэн тяжело вздохнул и скорчил кислую гримасу.

— Хорошо, сэр, он ваш.

— Вот и отлично, — кивнул Спейд.

Глава 19 РУКА РУССКОГО

Вильмер распростерся на диване, и, если бы не его ровное дыхание, можно было бы подумать, что молокосос уже отдал Богу душу.

Кейро сидел рядом, растирая ему виски и что-то нашептывая.

Бриджит стояла в углу возле стены, опираясь одной рукой на стол. Другую руку она прижимала к груди. Закусив нижнюю губу, она украдкой посматривала на Спейда, но, перехватив его взгляд, тут же отводила глаза в сторону.

Круглая физиономия Гатмэна снова порозовела. Он стоял перед Спейдом, засунув обе руки в карманы и бесстрастно глядя на сыщика.

Спейд, небрежно поигрывая пистолетами, кивком указал на Кейро и спросил:

— А он нам не навредит?

— Не знаю, — пожал плечами толстяк. — В этом вопросе я целиком полагаюсь на вас.

Спейд улыбнулся. Его и без того острый подбородок заострился еще сильнее.

— Эй, Кейро! — окликнул он.

Левантиец вскинул голову и озабоченно посмотрел на Спейда.

— Прежде чем сопляк очухается, мы должны обговорить кое-какие детали, — сказал Спейд.

— Может, не нужно?! — взмолился Кейро. — Вы и так уже отделали его по первое число…

— Чушь собачья! — отрезал Спейд.

— Прошу вас, не соглашайтесь на это, мистер Гатмэн! — взмолился Кейро. — Вы же понимаете, чем это может…

Гатмэн уныло улыбнулся.

— Мне это тоже не по душе, — сказал он. — Но все козыри у него. — Он кивком указал на Спейда.

— Решайте, Кейро, — холодно проронил Спейд, — присоединяетесь ли вы к нам или выходите из игры? И вы, Гатмэн.

Гатмэн согласно кивнул.

— Я не в восторге от этой перспективы, но, кажется, ничего другого нам не остается.

— Так что вы решили, Кейро? — настаивал Спейд.

Ливантиец облизнул губы.

— Разве у меня есть выбор?

— Да, — заверил Спейд. — Но только знайте, что, если вы выйдете из игры, нам придется выдать вас полиции вместе с молокососом.

— О, ну что вы, мистер Спейд! — вяло запротестовал Гатмэн.

— Мы не можем рисковать, а Кейро — опасный свидетель. И вообще, я вас не понимаю — вы что, в игрушки играете? Или перетрусили? В хорошенькую же компанию я попал. Ну как? — накинулся он на Кейро. — Решились наконец?

— Что мне остается делать? — Кейро беспомощно пожал плечами. — Я с вами.

— Вот и хорошо. — Спейд кивнул Гатмэну и Бриджит О’Шонесси. — Прошу садиться.

Подождав, пока все расселись, Спейд примостился на углу стола и положил конфискованные пистолеты рядом.

— Два часа, — сказал он, посмотрев на часы. — Сокола принесут не раньше восьми утра. Как видите, у нас достаточно времени, чтобы договориться.

— Вы правы, сэр, — согласился Гатмэн. — Кстати, где конверт?

— У меня, — пробормотала Бриджит. — Я подобрала его, когда…

— Очень хорошо, — промурлыкал Гатмэн. — Тогда, сэр, в обмен на Вильмера и десять тысяч долларов я попрошу у вас сокола и два часа, чтобы успеть выбраться из города.

— Не волнуйтесь, — заверил Спейд. И добавил: — Успех гарантирован.

— Не сомневаюсь, сэр, но хочу быть подальше, когда начнут допрашивать Вильмера.

— Ваше дело. — Спейд пожал плечами. — Могу продержать его здесь хоть сутки. Только сначала — выясним все детали. Во-первых, почему он прикончил Тереби? Во-вторых, как, где и почему он убил Якоби?

— К чему вам такие подробности, сэр? Мы ведь уже отдали мне деньги и Вильмера, честно выполнив свою часть нашей сделки.

— Тем не менее, — возразил Спейд, — я рассчитываю на вашу искренность. — Он закурил самокрутку. — Мне нужны убедительные доказательства, в противном случае толку от нашего козла отпущения — как с козла молока. — Спейд коротко хохотнул и нахмурился. — В чем дело-то? Чего вы так его защищаете? Если он вывернется, то вам не поздоровится.

Гатмэн подался вперед.

— Разве это, — он кивком указал на разложенные на столе пистолеты, — не доказательство его вины? В полиции легко установят, что стреляли именно из них.

— Возможно, — согласился Спейд. — Но я сам должен знать, как это произошло, чтобы в случае чего помочь Брайану увязать концы с концами.

Глаза Кейро округлились.

— Говорил же я вам! — заверещал он, обращаясь к Гатмэну. — А ведь он божился, что дело яйца выеденного не стоит. Не связывайтесь с ним! Я думаю, что мы должны…

— Плевать мне на то, что вы думаете, — перебил левантийца Спейд. — Вы уже увязли в этом дерьме по самые уши. Итак, почему убили Тереби?

Гатмэн перестал качаться и, уныло улыбнувшись, произнес:

— С вами трудно иметь дело, сэр. Я уже начинаю жалеть, что вязался с вами. Да, сэр, мы дали маху.

— Ничего страшного, — отмахнулся Спейд. — В конце концов, вы не только останетесь на свободе, но и получите сокола. Чего вам еще желать? В последний раз спрашиваю: почему убили Тереби?

— Этот Тереби был профессиональным убийцей, — после некоторого размышления заговорил Гатмэн. — И в этой игре он был партнером мисс О’Шонесси. Мы убрали его, чтобы она не попыталась обвести нас вокруг пальца. Ликвидировав союзника, мы лишили ее этой надежды. Как видите, сэр, я с вами полностью откровенен…

— Допустим. А вы не подозревали, что сокол может быть у Тереби?

Гатмэн затряс головой — жирные щеки заколыхались.

— Никоим образом — мы слишком хорошо изучили мисс О’Шонесси. Правда, к стыду своему, должен признать, что мы не знали о том, что в Гонконге она передала сокола капитану Якоби, обираясь встретить его здесь.

Спейд на мгновение задумался.

— Вы не пытались договориться с Тереби, прежде чем расправиться с ним?

— Конечно, пытались, ту ночь, после того как убили вашего партнера, Вильмер встретил Тереби возле отеля и привел ко мне. Я его долго уговаривал, нс Тереби стоял на своем и мы не сумели склонить его на нашу сторону. Вильмер проводил его до отеля… а остальное вам известно.

— Ну что ж, с этим мне все ясно. Теперь поговорим о Якоби. Гатмэн серьезно посмотрел на Спейда и сказал:

— Смерть капитана Якоби целиком лежит на совести мисс О’Шонесси.

Девушка встрепенулась. Глаза ее испуганно расширились.

— Сейчас это не имеет значения! — отмахнулся Спейд. — Меня интересуют только факты. Как это случилось?

Вперив в Спейда изучающий взгляд, толстяк, чуть помолчав, произнес:

— Хорошо, сэр. Когда полиция отпустила Кейро, я связался с ним и мы решили объединить свои силы. Мистер Кейро — человек редкой проницательности. «Ла Палома» — его идея. Он увидел в газете объявление о ее прибытии, вспомнил, что в Гонконге мисс О’Шонесси общалась с капитаном Якоби, и тут же сообразил, что к чему. Конечно, Якоби не подозревал, какое сокровище оставили на его попечение, — мисс О’Шонесси достаточно осмотрительна. — Гатмэн лучезарно улыбнулся. — Вместе с Кейро и Вильмером мы прибыли на «Палому», и нам посчастливилось застать там мисс О’Шонесси. Не буду утомлять вас ненужными подробностями, но к полуночи нам удалось уговорить мисс принять наши условия. Такое, во всяком случае, создалось впечатление. Мы покинули яхту, чтобы поехать вместе в отель, где мисс О’Шонесси обещала передать мне статуэтку в обмен на определенную сумму. Но нас провели как простачков. — Он неожиданно игриво расхохотался и погрозил девушке пальцем. — И как вам удалось улизнуть?

Спейд посмотрел на Бриджит. В ее темных глазах была мольба. Спейд перевел взгляд на Гатмэна.

— Это вы подожгли «Палому»? — поинтересовался он.

— Не нарочно, сэр. Это все Вильмер. Пока мы беседовали в каюте, он шарил по всему кораблю в поисках сокола и, видимо, был недостаточно осторожен со спичками.

— Понятно, — пробормотал Спейд. — Значит, если нам вдруг не удастся доказать, что он ухлопал Тереби, то можно повесить на него смерть Якоби и поджог судна. А как ему удалось пристрелить Якоби?

— Мы потратили целый день на поиски беглецов, сэр. Наконец нам удалось разыскать квартиру мисс О’Шонесси. Позвонив и дверь, я услышал стук открываемого окна. Вильмер бросился вниз, чтобы прикрыть пожарную лестницу, и, огибая угол, буквально столкнулся с несущимся на него капитаном Якоби. Вильмеру ничего не оставалось, как выстрелить. Однако пули не остановили Якоби — он сбил Вильмера с ног и припустил пуще прежнего. Когда Вильмер поднялся, он заметил бегущего к нему полисмена — дело было днем. По счастью, ему удалось ускользнуть неузнанным. Но мы вновь оказались ни с чем. Мы затратили много времени и сил, чтобы… э… уговорить мисс О’Шонесси признаться, что она велела капитану передать сокола вам. Потом она любезно согласилась оказать нам еще одну услугу и позвонила вам в офис, чтобы выманить вас наружу, прежде чем придет Якоби. Вильмера я отправил ему вдогонку. Уды, мы потратили лишком много времени на уговоры мисс О’Шонесси…

Вильмер застонал, перекатился на бок и заморгал.

—..Вот почему статуэтка оказалась у вас, — закончил Гатмэн. Вильмер свесил ноги на пол, сел и недоуменно огляделся по сторонам. Кейро подскочил к нему и принялся возбужденно нашептывать что-то на ухо. Стряхнув руку левантийца, Вильмер процедил сквозь зубы, чтобы тот убирался. Постепенно в его главах появилось осмысленное выражение. Вдруг, заметив Спейда, юнец напрягся и вскочил на ноги.

Спейд ухмыльнулся.

— Послушай, слюнтяй, — заговорил он, — если не хочешь бежать к дантисту, чтобы вставить зубы, сядь на диван и веди себя прилично.

Юнец вопросительно взглянул на Гатмэна.

— Ах, Вильмер, — промурлыкал толстяк, — ты не представляешь, как мне жаль терять такого славного парня, как ты, — ведь я любил тебя как собственного сына. Но что поделаешь — другого сына я смогу найти, а мальтийский сокол только один.

Спейд ядовито усмехнулся и обратился к Бриджит:

— Послушай, крошка, свари нам кофе и сваргань что-нибудь поесть. Мне не хочется бросать гостей, они могут подумать, что я дурно воспитан.

— Хорошо. — Девушка направилась к двери.

— Одну минутку! — Гатмэн вытянул вперед пухлую розовую ладонь. — Оставьте здесь конверт, милая, чтобы не заляпать его жиром.

Девушка вопросительно посмотрела на Спейда. Тот кивнул.

— Конверт пока еще принадлежит ему, — сказал он. — Отдай.

Бриджит повиновалась и полезла под пальто. Спейд взял конверт и не раскрывая бросил Гатмэну.

— Можете на него сесть, если боитесь потерять.

— Поймите меня правильно, — примирительно заговорил тот. — Бизнес есть бизнес. — Он достал из конверта банкноты и пересчитал. Потом вдруг гаденько захихикал. — Между прочим, здесь только девять бумажек! Хотя я давал вам десять. Можете сами убедиться. — Он разложил купюры на коленях и торжествующе улыбнулся.

Спейд многозначительно посмотрел на Бриджит.

— Итак? — спросил он.

Девушка недоуменно поежилась и пожала плечами. Губы ее мелко тряслись, в глазах застыл испуг.

Спейд протянул руку и пересчитал банкноты. Как и сказал Гатмэн, их оказалось девять. Спейд возвратил деньги толстяку и встал.

— Ну что ж, — невозмутимо сказал он и взял со стола пистолеты, — придется разобраться. Ты, — он кивнул в сторону Бриджит, не глядя на нее, — пойдешь со мной в ванную. Дверь останется открытой — советую не делать глупостей. По меньшей мере — прыгать с третьего этажа.

— Ну что вы, сэр! — запротестовал толстяк. — За кого вы нас принимаете? Вы должны сами понимать, что бежать нам нет ни малейшего резона.

— Я во всем разберусь, когда покончу с этим делом, — объявил Спейд, увлекая Бриджит в ванную. — Иди за мной!

Бриджит обрела дар речи только в ванной. Она положила обе руки на грудь Спейду и, приблизившись к нему почти вплотную, прошептала:

— Я не брала эти деньги, Сэм.

— Я тоже так думаю, но должен в этом убедиться! — отрезал Спейд. — Раздевайся!

— Ты не веришь мне на слово?

— Нет. Раздевайся.

— Ни за что!

— Хорошо, мы вернемся в гостиную, и тебя разденут там Бриджит охнула и попятилась. Ее глаза наполнились ужасом.

— Неужели ты на это способен?

— Еще как! — сказал Спейд. — Я хочу выяснить, куда пропали деньги, и никакая девичья скромность меня не остановит.

— Дело не в этом, Сэм. — Бриджит обняла его руками за шею. — Я не боюсь предстать перед тобой в обнаженном виде, Не… не так. разве ты не понимаешь?

Спейд неумолимо покачал головой.

— Я все понимаю, но должен выяснить, куда девалась тысяча долларов. Раздевайся!

Бриджит посмотрела в его немигающие желтовато-серые глаза, ее лицо зарделось, а потом побледнело. Отрешенно вздохнув, она принялась раздеваться. Спейд примостился на край ванны, одновременно следя за Бриджит и за дверью в гостиную. Раздевшись догола, девушка переступила через кучу одежды и отступила в сторону. В ее горделивой, уверенной позе не было и тени смущения.

Спейд положил пистолеты на крышку унитаза, опустился на колени, быстро и тщательно перетряхнул всю одежду и, ничего не найдя, выпрямился.

— Спасибо, теперь я убедился, — спокойно произнес он и вернулся в гостиную.

Гатмэн встретил его приветливой улыбкой.

— Ну что, нашли бумажку, сэр?

Кейро, сидевший на диване рядом с Вильмером, вопросительно поднял глаза. Юнец даже не шелохнулся. Обхватив голову обеими руками, он уставился в пол.

Спейд посмотрел на Гатмэна и сказал:

— Нет. Вы ее прикарманили.

Толстяк захихикал.

— Я?

— Кто же еще? — Спейд повертел в руках пистолеты. — Приживайтесь, или мне придется вас обыскать.

— Меня? — вскинул брови Гатмэн.

— Вас, — подтвердил Спейд. — Даю вам три секунды.

Гатмэн оценивающе посмотрел на Спейда, убедился, что тот не шутит, и громко расхохотался.

— Да, сэр, вы правы. — Он хихикнул, выудил из кармана скомканную купюру, разгладил на колене и присоединил к остальным девяти в конверте. — Я люблю розыгрыши, сэр, и мне интересно было узнать, как вы поведете себя в подобной ситуации. Вы с честью вышли из положения, сэр, поздравляю вас! Мне и в голову не приходило, что можно выбрать такой простой и надежный способ, чтобы докопаться до истины.

Спейд криво усмехнулся.

— Ей-богу, не ожидал от вас такого ребячества, — сказал он. Гатмэн подобострастно захихикал.

Бриджит, уже одетая, вышла из ванной и прошагала на кухню. Кейро снова наклонился к Вильмеру, нашептывая ему на ухо. Юнец раздраженно передернул плечами. Спейд посмотрел на пистолеты, потом перевел взгляд на Гатмэна, вышел в коридор, спрятал пистолеты в стенной шкаф, запер его и положил ключ в карман. Затем прошел на кухню. Бриджит наливала воду в алюминиевый кофейник с ситечком.

— Все нашла? — поинтересовался Спейд.

— Да, — сухо ответила девушка, не поднимая головы. В глазах ее блеснули слезы. — О, Сэм, ты не должен был так поступать со мной.

— Извини, ангел, — Спейд поцеловал девушку в губы и возвратился в гостиную.

Гатмэн с улыбкой протянул ему белый конверт.

— Берите, сэр, он ваш по праву.

— Подождите немного, — Спейд уселся в кресло и закурил. — Мы ещене уладили финансовый вопрос — мне причитается больше, чем десять тысяч.

— Но десять тысяч — огромные деньги, сэр!

— Вы цитируете меня, — ухмыльнулся Спейд. — Бывает и больше.

— Но согласитесь, сэр, это неплохая сумма за несколько дней беготни.

— Думаете, мне не пришлось попотеть? — спросил Спейд. — Впрочем, это уже не ваше дело.

— Разумеется, — согласился толстяк и покосился на кухню. — Вы с ней поделитесь?

— Это тоже не ваше дело.

— Конечно, конечно, — закудахтал Гатмэн. — Однако… примите дружеский совет.

— Валяйте.

— Будьте с ней поосторожнее.

— А что, может заложить?

— Запросто, — кивнул Гатмэн.

Спейд усмехнулся и принялся сворачивать самокрутку.

— Я согласен на двадцать тысяч.

— О, сэр, я бы с удовольствием заплатил вам, но десять тысяч — вся моя наличность, клянусь честью. К тому же это только аванс. В скором времени…

Спейд расхохотался.

— Я знаю, что в скором времени получу миллионы, но сейчас меня занимает сегодняшний день. Пятнадцать тысяч?

Гатмэн улыбнулся и покачал головой.

— Мистер Спейд, даю вам слово джентльмена, что располагаю только десятью тысячами долларов и ни центом больше.

— Это ваше окончательное слово?

— Окончательное.

— Ну что ж, — вздохнул Спейд. — Я ожидал большего, но делать нечего. Давайте деньги. — Он взял конверт, пересчитал банкноты и спрятал во внутренний карман.

Вошла Бриджит О’Шонесси с подносом в руках.

Вильмер от еды отказался, Кейро взял чашечку кофе, а Бриджит, Гатмэн и Спейд перекусили яичницей с беконом и гренками.

Остаток ночи каждый коротал как мог. Вильмер заснул на диване, вытянувшись во весь рост; Кейро подремывал у него в Ногах; Бриджит прикорнула в кресле; Гатмэн покуривал сигару и листал томик «Знаменитые уголовные дела США», а Спейд курил и тянул кофе чашку за чашкой.

В половине шестого Спейд прошел на кухню и сварил еще кофе. Полчаса спустя заворочался Вильмер. Он, позевывая, присел на диване, а Гатмэн спросил Спейда:

— Еще не пора?

— Потерпите еще часок.

В семь утра Спейд подошел к телефону и позвонил домой Эффи Пирайн.

— Алло, Эффи?.. Привет, ангел. Извини, что разбудил… Да, очень срочное. Вот что надо сделать: в нашем почтовом ящике ты найдешь конверт, надписанный моим почерком. В конверте квитанция на получение вчерашнего свертка. Принеси мне сверток как можно быстрее… Да, я дома… Умница. Пока.

Без десяти восемь в дверь позвонили. Спейд открыл, и в прихожую влетела запыхавшаяся Эффи. Весело улыбнувшись, она протянула Спейду сверток.

— Благодарю вас, леди, — расшаркался Спейд. — Извините, что испортил ваш выходной, но…

— Я привыкла, — рассмеялась девушка и, почувствовав, что Спейд не собирается приглашать ее в гостиную, спросила: — Что-нибудь еще?

Спейд покачал головой.

— Нет, спасибо.

— Тогда до свидания.

Спейд закрыл дверь, вошел в гостиную и положил сверток на тол. Жирная физиономия Гатмэна налилась кровью, а щеки возбужденно затряслись. Кейро и Бриджит обступили стол, не скрывая волнения, а Вильмер с безразличным видом сидел на диване.

— Прошу, господа! — Спейд отошел от стола.

Гатмэн лихорадочно развязал веревку, распотрошил упаковку и через мгновение, непритворно волнуясь, любовно вертел в руках блестящую черную фигурку.

— Семнадцать лет! — хрипло пробормотал он. — Семнадцать лет!

Кейро облизал пересохшие губы и вцепился пальцами в край стола. Бриджит прикусила губу. Все тяжело дышали — воздух в прокуренной комнате был спертый и удушливый. Гатмэн поставил фигурку на стол и полез в карман.

— Это, без сомнения, мальтийский сокол, — промолвил он, — но не помешает лишний раз проверить. — Он вынул складной нож и раскрыл его.

Кейро и девушка, затаив дыхание, следили за ним. Спейд стоял чуть сзади, краешком глаза присматривая за Вильмером. Гатмэн перевернул фигурку и поскреб кончиком ножа ее основание. Кусочек эмали отлетел — под ним оказался зачерненный металл. Гатмэн еще раз ковырнул, и под лезвием обнажилась тусклая, матовая свинцовая полоска. Гатмэн тихо присвистнул, повернул фигурку и провел ножом по головке сокола: и там под эмалью скрывался свинец. Побагровевший Гатмэн грохнул статуэтку о стол.

— Это подделка! — хрипло возвестил он.

Кейро сдавленно вскрикнул. Спейд понимающе кивнул и внезапно схватил Бриджит за запястье.

— Ты тоже решила над нами посмеяться? А ну, выкладывай все начистоту!

— Это не я, Сэм, клянусь! — залопотала девушка. — Мы выкрали фигурку у Кемидова. Клянусь…

— Я понял! Я все понял! — завопил Кейро, — Это происки русского! Как я сразу не догадался?! Мы его недооценили и остались в дураках… — Слезы выступили на глазах левантийца. — Это вы все испортили! — напустился он на Гатмэна. — Вы сулили ему деньги за фигурку! Жирный глупец! Он понял, что здесь что-то нечисто, отбил эмаль… а потом заказал для нас копию. Немудрено, что нам так легко удалось ее выкрасть! Какой же вы идиот, Гатмэн! Зажравшийся мыльный пузырь! — Кейро обхватил голову руками и заскулил.

Гатмэн, сидевший с отвисшей челюстью, быстро пришел в себя.

— Успокойтесь, сэр, — вкрадчиво замурлыкал он, — право же, не стоит так волноваться. Никто не застрахован от ошибок, и для меня это столь же жестокий удар, как и для вас. Да, русский обвел нас вокруг пальца. Оставил с носом. И что теперь — мы будем проливать горькие слезы и обзывать друг друга или же… — он выжидательно приумолк, — поедем в Константинополь?

Кейро мигом перестал хныкать.

— Вы собираетесь..

— Да! Семнадцать лет я потратил на поиски этой безделушки. Что такое еще какой-нибудь год? Пустяк. Пять и пятнадцать семнадцатых процента.

Левантиец осклабился.

— Я с вами!

Внезапно Спейд выпустил руку Бриджит и оглянулся. Вильмер исчез. Спейд кинулся в коридор — входная дверь была распахнута настежь. Юнца и след простыл. Спейд скривил губы, запер дверь и вернулся в гостиную.

— Да, господа, мошенники вы никудышные! — презрительно сказал он.

Гатмэн хмыкнул.

— Вы правы, сэр, хвастаться нам нечем. Но мы не станем убиваться попусту. — Он вытянул вперед левую руку ладонью вверх. — Попрошу вас вернуть деньги, сэр.

Спейд не шелохнулся.

— Я выполнил свою работу, — промолвил он. — Вы получили сокола. Ваша вина, а не моя, что статуэтка оказалась подделкой.

— Нет, сэр! — с неожиданной решительностью возразил Гатмэн. — Мы все проиграли, и я не намерен за всех расплачиваться. — Он вынул из кармана правую руку, в которой блеснул маленький пистолет, инкрустированный золотом, серебром и перламутром. — Убедительно прошу вас вернуть деньги, сэр!

Спейд пожал плечами и достал конверт. Он хотел было отдать его Гатмэну, но в последний миг передумал, вынул одну тысячедолларовую бумажку и спрятал в карман.

— Это возместит мне потраченное время и расходы, — невозмутимо пояснил он, протягивая конверт.

Гатмэн помялся, раскрыл рот, чтобы возразить, но не нашел что сказать и взял конверт.

— Ну что ж, сэр, в таком случае мы с вами прощаемся, — если, конечно, вы не хотите поехать с нами в славный город Константинополь.

Спейд сказал, что особого желания не испытывает.

— Нет? Жаль, сэр, — откровенно говоря, в вашем обществе нам было бы спокойнее. Но на нет и суда нет. Кстати, надеюсь, вы понимаете, что если полиции станет известно об этом деле, то вам и мисс О’Шонесси тоже не поздоровится?

— Понимаю.

— Прекрасно. И вам придется объясниться с полицией без козла отпущения.

— Ничего, как-нибудь выкручусь.

— Очень хорошо, сэр, не смею вас задерживать. — Он учтиво поклонился. — До свидания, мисс О’Шонесси. Оставляю эту гага avis^[1] вам на память.

Глава 20 ЕСЛИ ТЕБЯ ПОВЕСЯТ

Несколько минут после ухода Каспера Гатмэна и Джоэля Кейро Спейд пребывал в раздумье, уставившись на дверную ручку. Потом насупившись, с мрачной физиономией подошел к телефону и, избегая взгляда Бриджит, позвонил в полицию.

— Алло! Мне нужен сержант Полхаус… Вы не могли бы его позвать?.. Сэмюэль Спейд… Привет, Том, у меня есть новости… Слушай внимательно и мотай на ус: Тереби и Якоби убил субъект по имени Вильмер Кук. Он работает на некого Каспера Гатмэна. — Спейд кратко перечислил их приметы. — Кейро, с которым вы имели дружескую беседу, заодно с ним… Совершенно верно… Гатмэн остановился в отеле «Александрия», номер 12В. Они только что ушли и собираются покинуть город, но, хотя не ждут, что их сцапают, ты все же поторапливайся… С ними еще девчонка, дочь Гатмэна… Будь осторожен с Вильме-ром — это опасный тип… Да, я припас для тебя еще кое-какие мелочи: пистолеты Вильмера, из которых он ухлопал Тереби и Якоби… Хорошо. Желаю удачи.

Спейд медленно опустил трубку на рычажки, потом вздохнул, вытер вспотевшие ладони и повернулся к Бриджит.

— Сейчас наших птичек возьмут — и они запоют, как пить дать. Мы сидим на ящике с динамитом — остались считанные минуты, чтобы подготовиться к визиту полиции. Если ты не выложишь правду — мы пропали. Гатмэн послал тебя в Константинополь?

Бриджит открыла было рот, но прикусила губу.

Спейд положил руку ей на плечо.

— Отвечай же, черт побери! Мы влипли по самые уши. Говори. Это он отправил тебя в Константинополь?

— Д-да, — нерешительно сказала Бриджит, — он послал меня. Гам я встретила Кейро и… попросила его помочь.

— Помочь выкрасть сокола у Кемидова?

— Да.

— Для Гатмэна?

Бриджит замялась, но, подстегиваемая грозным взглядом Спейда, выдавила:

— Нет, мы решили оставить сокола у себя.

— Так. Что дальше?

— Дальше я испугалась, что Кейро меня обманет, и обратилась к Флойду Тереби за помощью.

— Чего ты и добилась. А потом?

— Выкрав фигурку, мы сбежали в Гонконг.

— Вместе с Кейро? Или вы отделались от него?

— Да. Он остался в Константинополе… в тюрьме.

— Это вы натравили на него полицию?

— В некотором роде, — смущенно призналась девушка.

— Ладно. Что вы делали в Гонконге?

— Я не знала, могу ли доверять Тереби, и подумала, что безопаснее будет… в общем, я договорилась с капитаном Якоби, что он переправит сверток в Сан-Франциско. Мне казалось, что это самый надежный вариант.

— Ясно. Вы с Тереби приплыли на более быстроходном судне. Что потом?

— Я… я опасалась Гатмэна. У него такие связи… всюду свои люди… Он был тогда в Нью-Йорке и, получив телеграмму из Гонконга, мог легко опередить нас. Так и случилось. Я боялась, что Гатмэн найдет меня или вступит в контакт с Флойдом и подкупит его, поэтому я и обратилась к вам и попросила… наблюдать за ним, чтобы…

— Это ложь — ты держала Тереби на крючке. Из досье этого славного члена общества известно, что женщины были его единственной слабостью. Впрочем, тебе и не надо было заглядывать в досье, поскольку Тереби был предан прелестной мисс О’Шонесси как пес, и ты решила убрать этого молодчика с дороги до появления Якоби. Ну, дальше…

— Я… я знала, что он был вынужден покинуть Штаты с одним игорным воротилой после какой-то грязной истории. Я думала, что если он узнает, что за ним следят, то испугается, что ого накрыли…

— И ты сказала ему, что за ним следует детектив, — заключил Спейд. — Майлс не был гигантом мысли, но и не таким простаком, чтобы угодить в ловушку в первую ночь.

— Это я, только я виновата… Ночью мы гуляли, я заметила, что за нами следит мистер Арчер, и указала на него Тереби. — Она всхлипнула. — Я не ожидала, что так получится, Сэм. Поверь мне, я только хотела напугать Тереби, чтобы он покинул город. Мне даже в голову не могло прийти, что он убьет твоего компаньона.

Спейд по-волчьи оскалил зубы.

— Как я рад, что тебе это не приходило в голову, крошка. Тереби ведь и впрямь его не убивал. — На лице Бриджит отразилось полное недоумение. Глаза ее затуманились. — Майлс далеко не новичок в частном сыске, и его не просто заманить в капкан. А ведь его нашли в конце темной тупиковой аллеи, с пистолетом в кармане и в пальто, застегнутом на все пуговицы… Нет, это исключено — Тереби никогда бы не завлек Майлса в подобное место. Но вот ты, милочка, — Спейд облизал пересохшие губы, — другое дело. Ты была его клиентом, и по твоему указанию он в любой момент мог оставить Тереби и отправиться куда ты скажешь. Он был достаточно туп для этого. Представляю, как он стоял, разглядывал тебя и причмокивал, предвкушая, как ты ему отдашься, а ты вдруг преспокойно продырявила его шкуру из позаимствованного у Тереби револьвера.

Бриджит в ужасе отпрянула.

— Ты… ты с ума сошел, Сэм! Ты соображаешь, что несешь?

— Оставь этот детский лепет! — Спейд посмотрел на часы. — Полиция нагрянет уже с минуты на минуту. Выкладывай остальное.

Девушка обхватила голову руками.

— О, как ты можешь обвинить меня в таком ужасном…

— Хватит причитать! — нетерпеливо оборвал Спейд. — Сейчас не время для дешевых любительских спектаклей. Итак, я жду.

— Я… я… откуда ты знаешь, что он причмокивал?

Спейд хрипло рассмеялся.

— Я достаточно изучил Майлса. Почему ты его убила?

Бриджит всхлипнула.

— Я не хотела. Просто, когда я поняла, что Флойда так не испугать, я подумала, что если он увидит, что за ним следят, то… О, Сэм, я не могу… это так ужасно…

— Ты подумала, что Флойд выхватит револьвер и один простофиля прикончит другого. Если убитым окажется Тереби — ты от него избавишься. Если же Тереби останется в живых, ты выдашь его полиции. В любом случае — ты в выигрыше. Неплохо задумано. Я прав?

— Да… примерно.

— Но когда ты поняла, что Тереби не собирается убивать Майлса, ты сделала это сама.

— Да.

— И этот план созрел у тебя с самого начала. Ты хотела оклеветать Флойда. Но тебе и в голову не приходило, что Гатмэн уже выследил тебя, — ты узнала об этом лишь после убийства Тереби. Тогда ты сообразила, что надо найти другого защитника, и явилась ко мне. Верно?

— Да, но… Милый, дело не в этом, я бы в любом случае пришла к тебе. С того момента, как я впервые тебя увидела…

— Ты ангел, — нежно вздохнул Спейд. — Ничего, если повезет, ты выйдешь из Сан-Квентина лет через двадцать и вернешься ко мне. Надеюсь, милочка, тебя не повесят за такую обольстительную белую шейку… — Он нежно провел рукой по ее горлу.

— Ты не собираешься… — дикий выкрик застрял в горле Бриджит.

Спейд улыбнулся. Вокруг его глаз разбежалась паутинка морщин.

— Я сдам тебя легавым, — невозмутимо посулил он. — Может быть, тебе даже удастся избежать смертного приговора — в таком случае через двадцать лет ты уже выйдешь на свободу. Ты ангел. Я буду ждать тебя. — Он прокашлялся и смахнул воображаемую слезу. — Если же тебя все-таки повесят, я буду всегда помнить о тебе.

Бриджит уронила руки и резко выпрямилась. Лицо ее ничего не выражало. Она слабо улыбнулась.

— О, Сэм, не говори так! Даже в шутку. Боже, как ты меня напугал! В первую минуту мне даже показалось, что ты говоришь серьезно… — Вдруг она замолчала и всмотрелась в его глаза. Ее губы мелко затряслись, а в глазах появилось затравленное выражение. — Сэм! — пролепетала она. — Ты не шутишь?

Спейд хрипло засмеялся. Его демоническое лицо заблестело от пота.

— Хватит причитать! — грубо сказал он. — Тебе крышка. Должен же кто-то пострадать. Меня бы точно повесили, а вот тебя могут и пощадить. Верно?

— Но, Сэм, ты не смеешь… После всего, что я для тебя сделала… Нет, ты не сможешь!

— Смогу! — жестко сказал Спейд.

Бриджит всхлипнула.

— Неужели ты все это время играл со мной? Притворялся, что любишь меня, чтобы подстроить мне ловушку… Ты не любил… не любишь меня?

— Почему же — люблю, — пожал плечами Спейд. — Но этого мало. — Он вдруг ощетинился. — Я тебе не Тереби. И не Якоби. Меня на мякине не проведешь.

— О, Сэм! — Слезы брызнули из глаз девушки. — Это нечестно! Как низко, подло… После всего, что между нами было…

— А что между нами было? Ты влезла ко мне в постель, чтобы я не задавал лишних вопросов. Вчера ты загнала меня к черту на кулички притворным звонком о помощи. Ночью ты заманила меня в ловушку и в решающий миг с такой искренностью бросилась ко мне в объятия, что при всем желании я не смог бы вытащить пистолет. Сказать, кстати, почему Гатмэн не забрал тебя с собой? Он решил, что я окажусь таким же болваном, как убиенные Майлс, Тереби и Якоби, и не выдам тебя полиции из опасения, что это может повредить моей возлюбленной.

— О, Сэм, — взмолилась девушка, в отчаянии заломив руки, — позволь мне уйти! Неужели мистер Арчер значил для тебя столько же…

— Майлс не был праведником, — согласился Спейд. — Честно говоря, хотя он и был моим компаньоном, я о нем не очень жалею. Но, между нами, и ты, любовь моя, отнюдь не святая. Единственный мой шанс выкрутиться — отдать тебя полиции. Не забывай, что я частный детектив и, упустив убийцу, брошу тень на свою незапятнанную репутацию. К тому же убитый — мой партнер. Хуже рекламы для фирмы и бизнеса не придумать, так что, как видишь, мне ничего больше не остается. Вдобавок я тебе не верю. Кто поручится, что в один прекрасный день ты не всадишь в меня кусок свинца или по меньшей мере — не донесешь на меня в полицию? Нет, милочка, я не отпущу тебя.

— Но ты хоть любишь меня? — пробормотала Бриджит. — Скажи, что любишь…

— Не знаю, ангел. Влюбиться в тебя несложно. — Он смерил ее раздевающим взглядом. — Только — надолго ли? Не уверен. Пусть я люблю тебя — и что из этого? Месяц спустя я могу тебя разлюбить. Такое со мной не раз случалось. И что потом? Буду всю жизнь корить себя? Или попаду вместо тебя в каталажку? Нет, у меня нет выхода. Конечно, выдав тебя полиции, я буду об этом сожалеть одинокими ночами, но это пройдет.

Лицо Бриджит затуманилось.

— Послушай, — сказала она, — но только ответь по-честному. Ты бы так обошелся со мной, если бы сокол оказался подлинным и ты получил свою долю сполна?

— Какая теперь разница? Я ведь совсем не такой уж и проходимец, каким кажусь. Конечно, лишние деньжата мне бы не помешали, но…

Внезапно Бриджит шагнула вперед, обхватила шею Спейда руками и впилась ему в губы пылким поцелуем. Они все еще целовались, когда в дверь позвонили.

Ведя Бриджит за руку, Спейд открыл. На пороге стояли лейтенант Данди, сержант Том Полхаус и еще два детектива.

— Привет, Том, — сказал Спейд. — Взяли пташек?

— Да.

— Отлично. Входите — вот еще одна. — Спейд подтолкнул Бриджит вперед. — Она убила Майлса. И я приготовил для вас несколько занятных экспонатов: пистолеты Вильмера, пистолет Кейро, черную статуэтку, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, и, наконец, тысячедолларовый банкнот, которым меня хотели подкупить. — Он посмотрел на Данди и расхохотался. — Что происходит с твоим юным приятелем, Том? Он выглядит так, словно его ведут на гильотину. A-а, понимаю, — протянул Спейд, — выслушав исповедь Гатмэна, он, видимо, мчался сюда во весь опор, высунув язык от нетерпения — с уверенностью, что наконец поймал меня.

— Опять ты за свое, Сэм, — проворчал Том, избегая смотреть на Данди. — Мы вовсе не думали… Он перехватил взгляд своего шефа и неловко поежился. — К тому же все сведения мы получили от Кейро. А Гатмэн мертв. Мальчишка как раз разряжал в него пистолет, когда мы вошли.

— Чего и следовало ожидать, — философски заметил Спейд.

Когда в понедельник утром Спейд вошел в офис, Эффи Пирайи отложила газету и вскочила.

— Привет, ангел, — бросил Спейд.

— Сэм, это правда… — потрясенным голосом спросила она. — То, что напечатано в утренних выпусках?

— Да, мэм. — Он швырнул шляпу на стол и сел. Выглядел он вполне бодрым, хотя под глазами темнели круги.

Эффи в ужасе уставилась на Спейда, уголки ее губ подергивались.

Спейд поднял голову и ухмыльнулся.

— На сей раз твоя женская интуиция дала маху.

— Ты ее выдал, Сэм? — Как и выражение лица Эффи, голос ее казался неестественным, странным.

Спейд кивнул.

— Я детектив, милая. К тому же не забывай — она убила Майлса. Просто так — паф! — Он щелкнул пальцами и обхватил девушку за талию. Потом игриво опустил ладонь на бедро.

Эффи отшатнулась от него как от прокаженного.

— Не трогай меня, Сэм! Я понимаю, что ты прав, но… не прикасайся ко мне. Не сейчас…

Спейд побелел как полотно.

В наружную дверь постучали. Эффи поспешно оправила волосы и выскочила в приемную, закрыв за собой дверь. Через несколько секунд она вернулась.

— Ива здесь.

Спейд содрогнулся.

— Впусти ее, — вздохнул он.

ХУДОЙ
Роман

Пер. Л. Курбатова

Посвящается Лилиан

I

Я стоял облокотившись на стойку бара в подпольной забегаловке (в стране сухой закон) на 52-й улице и ожидал Нору, делавшую рождественские покупки, когда из-за стола, за которым она сидела с тремя другими людьми, встала девушка и подошла ко мне. Это была невысокого роста блондинка, с довольно приятным лицом и хорошей фигурой, в светло-голубом спортивного стиля костюме.

— Вы не Ник Чарлз? — осведомилась она.

Я ответил:

— Да.

Она протянула руку.

— Я Дороти Уайнент. Меня вы не помните, но вы должны знать моего отца, Клайда Уайнента…

— Да, сейчас я вас вспомнил, но вам тогда было всего одиннадцать или двенадцать лет, не правда ли?

— Да, это было восемь лет назад. Послушайте, вы помните те истории, которые вы мне рассказывали? В них была правда?

— Возможно, нет. Как ваш отец?

Она засмеялась.

— Я вас хотела спросить. Мама развелась с ним, как вы знаете, и мы ничего не знаем о нем, за исключением тех случаев, когда время от времени о его изобретениях пишут в газетах. Вы его никогда не встречаете?

Мой стакан был пуст.

— Что вы выпьете?

— Виски с содовой.

Я заказал две порции.

— Нет, я живу в Сан-Франциско.

Она произнесла осторожно:

— Я бы хотела встретиться с ним. Мама бы устроила большой скандал, если бы узнала. Но все же я бы хотела с ним встретиться.

— И что вам мешает?

— Он не живет там, где мы раньше жили, на Риверсайд Драйв, и его имени нет ни в телефонной книге, ни в городском справочнике.

— Попытайтесь связаться с его адвокатом, — предложил я.

Она обрадовалась.

— Кто он?

— Это человек по имени Мак или Макоули, что-то в этом роде. Да, точно, Герберт Макоули. Его контора была в Синджер Билдинг.

— Одолжите мне монету, — попросила она и пошла к телефону. Назад она шла улыбаясь. — Я нашла его. Это как раз за углом, на пятой авеню.

— Ваш отец?

— Адвокат. Он говорит, что отца в городе нет. Я пойду сейчас к нему. — Она подняла свой бокал. — Встреча через столько времени. Кто же…

Аста прыгнула и толкнула меня в живот передними лапами. Нора, держа поводок в руке, сказала:

— У нее сегодня замечательный день — она сшибла стол с игрушками в магазине «Лорд и Тейларс», до смерти напугала полную женщину, лизнув ей ногу в магазине «Сакс», а трое полицейских потрепали ее нежно за ухо.

Я представил:

— Моя жена — Дороти Уайнент. Ее отец был когда-то моим клиентом, когда она была вот такой маленькой. Он славный малый, но любит выпить.

— Я была им очарована. — Дороти имела в виду меня. — Настоящий, живой детектив. Я любила ходить за ним, просить, чтобы он рассказал мне о своих делах. Он ужасно врал, но я верила каждому его слову.

Я обратился к жене:

— Ты выглядишь усталой, Нора.

— Да, я устала. Давай присядем.

Дороти Уайнент объявила, что ей надо идти за свой стол. Она пожала руку Норе, пригласила нас зайти к ним на коктейль, сообщив, что они живут в «Кортленде», а имя ее матери теперь Йоргенсон. Я ответил, что мы будем рады навестить их и она должна навестить нас как-нибудь — мы остановились в «Нормандии» и будем в Нью-Йорке еще неделю или две. Дороти погладила собаку по голове и ушла.

Мы нашли столик. Нора отмстила:

— Она красивая.

— Да, если ты считаешь, что это так.

Она улыбнулась мне.

— А кто в твоем вкусе?

— Только такие, как ты, — долговязые брюнетки с опасными тубами.

— А как насчет рыжеголовой, с которой ты уединился в ресторане «Квинз» вчера вечером?

— Это глупо. Она просто хотела показать мне французские гравюры.

II

На следующий день мне позвонил Герберт Макоули.

— Привет. Я не знал, что ты снова в городе, пока Дороти Уайнент не сообщила мне об этом. Как насчет того, чтобы перекусить?

— Сколько сейчас времени?

— Одиннадцать тридцать. Я тебя разбудил?

— Да. Но все в порядке. Может, ты приедешь сюда? Я с похмелья и не очень хорошо себя чувствую.

— Хорошо, — скажем, в час дня.

Я выпил с Норой, которая пошла мыть голову, потом еще, после душа, и чувствовал себя гораздо лучше, когда снова зазвонил телефон — женский голос:

— Мистер Макоули у вас?

— Нет еще.

— Извините за беспокойство, не передадите ему, чтобы он позвонил к себе в контору, как только придет. Это важно.

Я обещал ей сделать это.

Макоули опоздал на десять минут. Это был большой, кучерявый, с розовыми щеками, приятно выглядевший человек, моего — около сорока лет — возраста. Он обещал стать хорошим адвокатом. Я выполнял для него несколько дел, когда жил в Нью-Йорке, и мы всегда ладили.

Мы поздоровались, похлопали друг друга по спине, он поинтересовался, как у меня дела.

Я сказал, чтобы он позвонил к себе в контору.

От телефона он отошел с озабоченным видом.

— Уайнент в городе. — Хочет, чтобы я с ним встретился.

Я повернулся к нему с налитыми бокалами.

— Что ж, завтрак может…

— Пусть он подождет. — Он взял у меня бокал.

— Все так же пьет?

— Это не шутка, — сказал Макоули. — Ты же слыхал, что в двадцать восьмом году он почти год находился в санатории?

— Нет.

Он сел, поставил стакан и слегка наклонился ко мне.

— Что хочет Мими, Чарлз?

— Мими? А, его бывшая жена. Не знаю. А она должна что-то хотеть?

— Она всегда хочет, — пояснил он сухо; подумал и очень медленно закончил: — Я думаю, что ты знаешь.

Так вот в чем дело.

— Слушай, Мак, я не занимаюсь сыском уже шесть лет, с двадцать седьмого года.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Честно! — заверил я его. — Через год, как я женился, отец моей жены умер, оставив ей фабрику пиломатериалов, узкоколейку и еще кое-что, и поэтому я оставил агентство и занимаюсь делами. По крайней мере я не хотел бы заниматься Мими Уайнент, или Йоргенсон, или как еще ее — я никогда ей не нравился, а она мне.

— О, я не думал, что ты… — прервал меня Макоули, жестом выражая неуверенность, и поднял бокал. Когда он отнял его ото рта, то продолжал: — Просто Мими звонила мне три дня назад, во вторник, хочет найти Уайнента. А вчера позвонила Дороти, что ты ей сообщил обо мне, и я подумал, значит, ты все еще в детективах, иначе к чему все это.

— А они тебе ничего не сказали?

— Я понял, что они хотят увидеть его по старой памяти. Это много значит.

— Вы, адвокаты, подозрительный народ.

— Возможно, они хотели увидеть его и им нужны деньги.

— Дав чем тут дело? Он что, в бегах?

Макоули пожал плечами.

— Ты знаешь столько же, сколько и я. Я не видел его с октября. — Он снова выпил. — Сколько дней еще ты думаешь быть в городе?

— После Нового года уедем. — И я пошел к телефону, заказать завтрак.

III

Мы с Норой отправились на премьеру спектакля «Медовый месяц», которая состоялась в тот вечер в Малом театре, а затем на ужин, который давали (я уже не помню фамилию этих людей) то ли Фримани, то ли Филдинги, или как-то еще. Когда Нора меня разбудила на следующее утро, я чувствовал себя довольно плохо. Она дала чашку кофе и газету.

— Прочти это.

Я терпеливо прочитал колонку или две, затем положил газету и попробовал кофе.

— Шутки шутками, — сказал я, — но я бы обменял все когда-либо напечатанные интервью с избранным мэром О’Брайеном и Добавил бы индийскую картину в придачу за глоток виски.

— Нет, не это, глупый. — Она положила палец на газету. — Вот здесь.

Секретарь изобретателя убит в собственной квартире.

Найдено изрешеченное пулями тело Джулии Вулф. Полиция разыскивает ее хозяина Клайда Уайнента.

Изрешеченное пулями тело Джулии Вулф, тридцатидвухлетней секретарши Клайда Миллера Уайнента, хорошо известного изобретателя, найдено вчера, ближе к вечеру, в квартире убитой в доме № 411 по 52-й Восточной улице Кристианой Йоргенсон, женой изобретателя, находящейся с ним в разводе, которая пришла туда, чтобы узнать адрес бывшего мужа.

Миссис Йоргенсон, которая вернулась после шестилетнего пребывания в Европе, сообщила полиции, что она услыхала слабые стоны, когда позвонила в квартиру убитой, после чего поставила в известность мальчика-лифтера Мэрвина Холли, а тот позвал Уэлтера Мини, управляющего домами. Когда они вошли в квартиру, мисс Вулф лежала на полу спальни с четырьмя ранениями в груди от пуль тридцать второго калибра и умерла, не приходя в сознание, до прибытия врачей и полиции.

Герберт Макоули, адвокат Уайнента, сказал полиции, что он не видел Уайнента с октября. Он заявил, что Уайнент позвонил ему по телефону вчера и назначил встречу, но не пришел и что он не знает, где находится его клиент. Макоули сказал, что мисс Вулф работала у изобретателя в течение последних восьми лет, но он ничего не знает о семье убитой или личных ее делах и по поводу убийства ничего сказать не может.

Пулевые ранения не могли быть нанесены ею самой, согласно…

В остальном это было обычное полицейское объяснение.

— Ты считаешь, что он убил ее? — спросила Нора, когда я положил газету.

— Уайнент? Я бы не удивился. Он сумасброден до предела.

— Ты знал ее?

— Да. Как насчет того, чтобы выпить немного — надо согреться?

— Какая она была?

— Нормальная, — сказал я. — Она неплохо выглядела, имела достаточно здравого смысла и обладала хорошей выдержкой. Без этого с ним нельзя было жить.

— Она жила с ним?

— Да. Я хочу выпить. То есть они жили, когда я знал их.

— А почему ты сначала не позавтракаешь? Она любила его или это был просто бизнес?

— Я не знаю. Завтракать еще рано.

Когда Нора открыла дверь, выходя, вбежала собака и положила передние лапы на кровать, прижав голову к моему лицу. Я потрепал ее по голове и постарался вспомнить, что Уайнент однажды сказал мне о женщинах и собаках. Нет, не тот анекдот о женщине, спаниеле и ореховом дереве, что-то другое; я не мог вспомнить, однако какой-то смысл был в том, чтобы попытаться вспомнить.

Нора вернулась с двумя бокалами и спросила:

— А как он выглядит?

— Высокий, больше шести футов, и один из самых тонких людей, которых я когда-либо видел. Ему должно быть около пятидесяти сейчас, у него были почти совсем белые волосы, когда я его знал. Обычно заросший, торчащие колючие усы, грызет ногти.

Я столкнул собаку, а то не достать бокал.

— Звучит замечательно. Что ты у него делал?

— Человек, который работал на него, обвинил Уайнента в краже какой-то идеи или изобретения. Его фамилия была Кельтерман. Он пытался вымогать у Уайнента деньги, угрожал застрелить его, взорвать дом, украсть детей, перерезать жене горло — не знаю, что еще, — если он не согласится. Мы его так и не поймали, — должно быть, спугнули. По крайней мере угрозы прекратились и ничего не случилось.

Нора отняла бокал от губ и спросила:

— А на самом деле он украл что-нибудь?

— Только не надо, — сказал я. — Сегодня рождественский вечер, старайся думать хорошо о ближнем.

IV

В тот полдень я повел Асту погулять. Я объяснил двоим, что это не шнауцер, а смесь шотландского и ирландского терьеров, зашел к Джиму выпить пару рюмок, встретил Лари Краули и взял его с собой в «Нормандию». Нора наливала коктейли Куину, Марте Инз, человеку, имя которого я не расслышал, и Дороги Уайнент. Дороти сказала, что хочет поговорить со мной, полому мы взяли коктейли и пошли в спальню.

Она сразу приступила к делу:

— Вы считаете, что мой отец убил ее, Ник?

— Нет. Почему я так должен считать?

— А полиция. Послушайте, она была его любовницей, не так ли?

Я кивнул:

— Когда я знал их.

Она смотрела в бокал, когда говорила.

— Он мой отец, я никогда его не любила. Я никогда не любила маму. — Она подняла на меня глаза. — Я не люблю Гилберта.

Гилберт был ее брат.

— Пусть это тебя не тревожит. Многие люди не любят своих родственников.

— Ты любишь их?

— Своих родственников?

— Моих. — Она хмуро посмотрела на меня. — И перестань говорить со мной, как будто мне все еще двенадцать лет.

— Пев этом дело, — объяснил я. — Я пьянею.

— Ну что, любишь ты их?

Я покачал головой.

— С тобой все было в порядке, ты была просто испорченный ребенок. А на всех остальных мне было наплевать.

— Что с нами происходит? — спросила она, не для того чтобы поспорить, но так, как будто действительно хотела знать. — Разные вещи. Твой…

Гарри Куин открыл дверь.

— Пошли сыграем в пинг-понг, Ник.

— Немного позже.

— И красавицу возьми с собой. — Он хитровато взглянул на нее и пошел.

Она предположила:

— Вы ведь не знаете Йоргенсона.

— Я знаю некого Нельса Йоргенсона.

— Некоторые люди счастливы по уши. Этого зовут Кристиан. Он милый. И вот мама разводится с сумасшедшим и выходит замуж за наемного танцора. — У нее начали мокнуть глаза. Она, вздохнув, сдержала рыдание и спросила: — Что мне делать, Ник? — У нее был голос напуганного ребенка.

Я обнял ее и постарался ее успокоить. Она плакала, уткнувшись мне: грудь. Зазвонил телефон, который стоял рядом с кроватью. В другой комнате по радио играли «Вставай и свети». Мой бокал был пуст. Я посоветовал:

— Наплюй на них.

Она снова заплакала.

— Человек не может сам на себя наплевать.

— Может, я не понимаю, о чем ты говоришь?

— Пожалуйста, не мучай меня, — промолвила она тихо.

Вошла Нора, чтобы снять трубку, и вопросительно посмотрела на меня.

Когда Нора произнесла в телефонную трубку «хэлло», девушка быстро отошла от меня и покраснела.

— Извините… — начала она запинаясь, — я не…

Нора сочувственно улыбнулась ей. Я сказал:

— Не будь дурой.

Девушка взяла платок и стала вытирать глаза.

Нора солгала в трубку:

— Да. Я посмотрю, есть ли он.

— Кто это звонит?

Она рукой прикрыла трубку.

— Это человек по имени Норман. Ты хочешь с ним говорить?

Я ответил, что не знаю, но взял трубку:

— Алло.

Грубоватый голос спросил:

— Мистер Чарлз? Мистер Чарлз, я слышал, вы когда-то работали в детективном агентстве «Континенталь».

— Кто это? — осведомился я.

— Мое имя Альберт Норман, мистер Чарлз, что, возможно, ничего вам не говорит, но я бы хотел сделать вам одно предложение. Я уверен, вы…

— Какое предложение?

— Я не могу говорить об этом по телефону, мистер Чарлз, но, если вы уделите мне полчаса, я могу обещать…

— Извините. Я очень занят и…

— Но, мистер Чарлз… — Тут в трубке послышался громкий шум.

Это мог быть выстрел, или что-то упало, или еще что-то, что производит громкий шум. Я повторил несколько раз «алло», не получил ответа и повесил трубку.

Нора стояла с Дороти перед зеркалом, прихорашивая ее пудрой и румянами.

Я соврал:

— Парень один, из страховой компании, — и направился в гостиную, чтобы выпить. Вошли еще люди. Я побеседовал с ними.

Гарри Куин встал с дивана, на котором он сидел с Мартой Инз, и произнес:

— Теперь — пинг-понг.

Лета прыгнула и толкнула меня в живот передними лапами. Я выключил радио и налил себе коктейль. Кто-то, чье имя я не расслышал, вещал:

— Настанет революция, и нас первыми поставят всех к стенке. — Казалось, он считает, что это хорошая идея.

Куин подошел, чтобы снова налить бокал. Он посмотрел на дверь спальни.

— Где вы откопали эту маленькую блондинку?

— Когда-то прыгала на моем колене.

— На каком? — спросил он. — Мне можно дотронуться до него?

Нора и Дороти появились из спальни. Я увидел газету на радиоприемнике и взял ее. Заголовки гласили:

Джулия Вулф была подругой вымогателя. Артур Нунхайм опознает тело. Уайнент не обнаружен.

Нора, стоявшая рядом со мной, сказала тихим голосом:

— Я попросила ее остаться с нами пообедать. Обходись с ней хорошо. — Норе было двадцать шесть лет. — Она так расстроена.

— О чем ты говоришь. — Я повернулся. Через комнату доносился смех Дороти, ей что-то рассказывал Куин. — Но если ты начнешь вникать в людские неприятности, не думай, что я тебя пожалею.

— Я не буду. Ты хороший, глупый чудак. Не читай это сейчас. — Она взяла у меня из рук газету и засунула ее подальше за радиоприемник.

V

Нора не могла спать в ту ночь. Она читала мемуары Шаляпина, пока я не начал дремать, а затем разбудила меня:

— Ты спишь?

— Нуда.

Она зажгла одну сигарету мне, а другую себе.

— Тебе никогда не хотелось снова заняться сыском, просто ради интереса? Ты знаешь, когда появляются особые дела, такие, как дело Линдб…

— Дорогая моя, видишь ли, я думаю, что Уайнент убил ее, и полиция поймает его без моей помощи. По крайней мере для меня это ничего не значит.

— Я не это имела в виду.

— Да к тому же у меня нет времени, я слишком занят из-за того, что приходится смотреть, как бы ты не потеряла тех денег, на которых я женился. — Я поцеловал ее. — Как ты думаешь, рюмка не поможет тебе уснуть?

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда — мне, если я выпью.

Когда я принес виски с содовой в кровать, она угрюмо смотрела в потолок. Я стал рассуждать:

— Она сообразительна, но не в своем уме. Иначе она не была бы его дочерью. Нельзя понять, что она говорит, как думает, и нельзя определить, что из сказанного действительно имело место. Я люблю ее, но я думаю, что ты…

— Я не уверена, что люблю ее, — призналась Нора задумчиво. — Она склонна к притворству, но, если хотя бы четверть из того, что она сказала, правда, она в трудном положении.

— Я ничем не могу ей помочь.

— Она думает, что можешь.

— И ты так считаешь, а это свидетельствует о том, что у тебя в жизни всегда будут попутчики, невзирая на то, чтó ты о них думаешь.

Нора вздохнула:

— Я бы хотела, чтобы ты был потрезвей, тогда можно было бы с тобой говорить. — Она наклонилась, чтобы сделать глоток из моего бокала. — Я сейчас преподнесу тебе твой рождественский подарок, если ты отдашь мне мой.

Я покачал головой.

— За завтраком.

— Но сейчас уже Рождество.

— За завтраком.

— Думаю, что твой подарок мне не понравится, — поддразнила она, — независимо от того, что ты мне подаришь.

— Как-никак, а тебе придется взять его, так как человек в Аквариуме точно сказал, что назад не возьмет. Он сказал, что они уже откусили хвосты…

— Тебе не повредит, если ты выяснишь, сможешь ли ты ей помочь или нет, не так ли? Она так верит в тебя, Ники.

— Грекам все верят.

— Пожалуйста.

— Ты любишь соваться в дела, в которые…

— Я просто хочу спросить, знала ли его жена, что Вулф была его любовницей.

— Я не знаю. Она ей не нравилась.

— Как его жена выглядела?

— Я не знаю, женщина как женщина.

— Красивая?

— Когда-то была очень.

— Она старая?

— Сорок или сорок два. Прекрати, Нора. Тебе не нужно соваться в это дело. Пусть Чарлзы занимаются своими бедами, а Уайненты — своими.

Она обиделась.

— Может, я выпью, и мне станет легче.

Я встал с кровати и сделал ей коктейль. Когда я вошел в спальню, зазвонил телефон. Я взглянул на часы на столе: было почти пять утра. Нора говорила по телефону:

— Алло. Да, я слушаю. — Она посмотрела на меня. Я покачал головой, чтобы она сказала, что меня нет. — Да, конечно. — Она положила трубку и улыбнулась.

— Ты замечательна, — сказал я. — Что там?

— Дороти идет к нам. Я думаю, что она пьяна.

— Просто великолепно. — Я взял свой халат. — Я боялся, что мне придется ложиться спать.

Она нагнулась, ища свои шлепанцы.

— Не будь занудой. Ты можешь целый день спать. — Она нашла шлепанцы, надела их и встала. — Она действительно так боится матери, как говорит?

— Если она говорит это в здравом уме. Мими — сущая отрава.

Нора сощурила темные глаза и медленно спросила:

— Что ты от меня скрываешь?

— О, дорогая, я надеялся, что мне не придется тебе говорить. Дороти в действительности моя дочь. Я не знал, что со мной происходит, Нора. Для меня это была весна в Венеции, и я был так молод, и луна светила…

— Придумай что-нибудь позабавней. Ты не хочешь что-нибудь поесть?

— Если ты хочешь. Что ты будешь есть?

— Говяжьи биточки с луком и кофе.

Дороти явилась, когда я делал по телефону заказ в круглосуточный буфет. Когда я вошел в гостиную, она с некоторым трудом поднялась и сказала:

— Я ужасно виновата, Ник, что так беспокою тебя и Нору, но и таком состоянии я не могу идти домой. Я не могу… Я боюсь… Я не знаю, что может случиться со мной, что я сделаю. Пожалуйста, не ругайте меня. — Она была очень пьяна.

Аста терлась у ее ног.

Я успокоил ее:

— Не волнуйся. Все в порядке, садись. Через пару минут принесут кофе. Где ты так набралась?

Она села и тупо покачала головой.

— Я не знаю. Где я только не была, после того как ушла от вас. Я была везде, только не дома, потому что в таком состоянии я не могу идти домой. Посмотрите, что у меня. — Она снова встала и вынула из кармана пальто пистолет — весь исцарапанный. — Посмотрите на это. — Она стала махать им передо мной.

Аста, виляя хвостом, стала прыгать. Нора тяжело задышала. Шея у меня похолодела. Я оттолкнул собаку и забрал у Дороти пистолет.

— Что это за фиглярство? Садись. — Я опустил пистолет в карман халата и толкнул Дороти, чтобы она села на стул.

— Не сердись на меня, Ник, — захныкала она. — Ты можешь взять его. Я не хочу никому приносить неприятности.

— Где ты его достала? — спросил я.

— В подпольной забегаловке на десятой авеню. За него я отдала браслет с изумрудами и алмазами.

— А затем выиграла его в карты. Он у тебя на руке.

Она уставилась на браслет.

— А я думала, что отдала.

Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора вступилась:

— Не приставай к ней, Ник, она…

— Он не пристает ко мне, Нора. Он не пристает, — возразила быстро Дороти. — Он единственный человек на свете, к которому я могу обратиться.

Я вспомнил, что Нора не дотронулась до своего бокала, поэтому я вошел в спальню и выпил его. Когдая вернулся, Нора сидела на ручке кресла Дороти, обняв ее. Дороти шмыгала носом, Нора говорила:

— Да Ник не сердится, дорогая. Он любит тебя. — Она посмотрела на меня. — Ты же не сердишься, Ник, правда?

— Нет, мне просто не по себе, — Я сел на диван. — Где ты достала пистолет, Дороти?

— У одного человека, я сказала тебе.

— Что за человек?

— Я сказала тебе, у человека в подпольной забегаловке.

— И ты дала ему браслет за это?

— Я думала, что дала, но посмотри — браслет у меня.

— Я это заметил.

Нора похлопала ее по плечу.

— Конечно, твой браслет у тебя.

Я пообещал:

— Когда разносчик принесет кофе и еду, я дам ему денег, чтобы он остался. Я не собираюсь оставаться наедине с парой…

Нора сердито посмотрела на меня и объяснила ей:

— Не обращай на него внимания, он всю ночь такой.

Дороти сказала:

— Он думает, что я глупая, маленькая пьяная дура.

Нора еще раз похлопала ее по плечу, успокаивая. Я спросил:

— А зачем тебе был нужен пистолет?

Дороти села прямо и уставилась на меня своими пьяными, расширенными глазами.

— Это для него, — прошептала она возбужденно, — если бы он приставал ко мне! Я боялась, потому что была пьяна. Вот что по было. Я и другого боялась тоже, поэтому и пришла сюда.

— Ты имеешь в виду своего отца? — спросила Нора, пытаясь скрыть в своем голосе появившийся интерес.

Девушка замотала головой.

— Клайд Уайнент — мой отец. Моего отчима.

Она наклонилась к Норе. Нора произнесла очень сочувствующим голосом:

— Бедный ребенок, — и многозначительно посмотрела на меня.

Я предложил:

— Давайте выпьем.

— Только не я. — Нора опять сердито посмотрела на меня. — И не думай, что Дороти хочет выпить.

— Нет, она хочет. Это поможет ей уснуть.

Я налил ей большую дозу виски и проследил, чтобы она все выпила. Это подействовало превосходно. Когда принесли кофе, она спокойно спала.

Нора захотела узнать:

— Теперь ты удовлетворен?

— Теперь я удовлетворен. Давай уложим ее, перед тем как есть.

Я перенес ее в спальню и помог Норе раздеть ее. У нее было замечательное маленькое тело. Мы вернулись к нашим биточкам. Я вынул пистолет из кармана и осмотрел его. Он был весь побитый. В нем было два патрона: один в стволе, другой в магазине.

— Что ты с ним собираешься делать? — спросила Нора.

— Ничего, пока я не выясню, не этим ли пистолетом убили Джулию Вулф. Это тридцать второй калибр.

— Но она утверждает, что достала его в забегаловке за браслет.

— Я слыхал это.

Нора через сандвичи наклонилась ко мне. Ее глаза горели и были почти темные.

— Ты считаешь, что она взяла его у своего отчима?

— Да, — сказал я, но сказал слишком честно.

— Ты, как уж. Может, она и взяла, но ты не знаешь. И ты не веришь ей.

— Послушай, дорогая, завтра я куплю тебе целый набор детективных рассказов, но не забивай свою маленькую головку тайнами сегодня ночью. Все, что она хотела тебе поведать, так это: боялась, что Йоргенсон попытается ее взять, когда она придет домой, а она будет настолько пьяна, что может не устоять.

— Но ее мать!

— В семьях все бывает. Ты можешь…

Дороти Уайнент, нетвердо стоявшая в проеме дверей, в ночной рубашке, которая была очень длинна ей, поморщилась от света и попросила:

— Пожалуйста, я могу с вами немного побыть? Я боюсь здесь одна.

— Конечно.

Она подошла и легла на диван, уютно свернувшись калачиком, а Нора пошла взять что-нибудь, чтобы накрыть ее.

VI

Мы рано завтракали в тот день, когда приехали Йоргенсоны. Нора взяла трубку, потом отошла от телефона, стараясь не показать, что ей неловко.

— Это твоя мать, — сообщила она Дороти. — Она внизу. Я сказала им, чтобы они поднялись.

Дороти пробормотала:

— Черт побери. Жалко, что я позвонила им.

— Мы теперь вообще можем поселиться в прихожей, — пошутил я.

Нора обратилась к Дороти:

— Он не это имеет в виду. — И похлопала Дороти по плечу.

В дверь позвонили. Я подошел к двери. Восемь лет никак не повлияли на внешность Мими. Она стала более зрелой, лучше выглядела — и все. Она была крупнее дочери, и ее белокурые волосы были ярче. Она улыбнулась и протянула мне руку:

— С Рождеством. Рада видеть тебя после стольких лет. Это мой муж, мистер Чарлз, Крис.

— Я рад тебя видеть, Мими, — и обменялся рукопожатием с Йоргенсоном.

Он, вероятно, был лет на пять моложе жены — высокий, худой, прямо держащий себя, тщательно и щеголевато одетый брюнет с гладкими волосами и напомаженными усами.

Он склонился передо мной.

— Здравствуйте, мистер Чарлз!

Говорил он тяжело, с тевтонским акцентом, у него была худая, мускулистая рука. Мы прошли в комнату. Мими, когда кончили знакомиться, извинилась перед Норой за то, что они нагрянули.

— Ноя действительно хотела встретиться с вашим мужем, и к тому же, чтобы вовремя забрать мою дочку, есть только один способ — прийти за ней лично. — Она обернулась, улыбаясь, к Дороти:

— Лучше оденься, солнышко.

Солнышко недовольно проговорило, с набитым гренками ртом, что она не хочет тратить день, чтобы идти к тете Алисе, даже если это Рождество.

Мими похвалила Асту — замечательная собака и спросила меня, знаю ли я, где может быть Уайнент.

— Нет.

Она продолжала играть с собакой.

— Он безумен, абсолютно безумен — исчезнуть в такое время. Неудивительно, что полиция сначала думала, что он замешан в этом.

— Что они думают по этому поводу? — спросил я.

Она посмотрела на меня.

— Вы что, газеты не читали?

— Нет.

— Это про одного Морелли, гангстера. Он убил ее. Он был ее любовником.

— Они поймали его?

— Нет еще. Но сделал это он. Я бы хотела найти Клайда. Макоули ничем не поможет мне. Он говорит, что не знает, где он, но это же странно. Он обладает полномочиями адвоката и всего такого, и я прекрасно знаю, что он поддерживает связь с Клайдом. Вы полагаете, что Макоули можно доверять?

— Он адвокат Уайнента. Почему вы не должны ему доверять?

— Я как раз так и думала. — Она слегка подвинулась на стуле. — Садись. Мне нужно узнать у тебя массу вещей.

— Как насчет того, чтобы сначала выпить?

— Я выпью все, кроме этого напитка из яиц, смешанных с ромом. Я себя плохо чувствую после него.

Когда я вышел из буфетной, Нора и Йоргенсон пытались говорить по-французски. Дороти все еще притворялась, что ест, а Мимн опять играла с собакой. Я подал рюмки и сел рядом с Мими.

— У тебя очаровательная жена.

— Мне нравится.

— Скажи мне правду, Ник, ты действительно думаешь, что Клайд не в своем уме? Я имею в виду — настолько не в своем уме, что с этим нужно что-то делать.

— Откуда я знаю?

— Я о детях беспокоюсь, — уточнила она. — Я на него не претендую больше — все это оговорено при разводе, — но дети! Мы абсолютно без копейки сейчас, и я думаю о том, что с ними может случиться. Если он сошел с ума, он же разбазарит все, что у него есть, и оставит их без цента. Как ты считаешь, что я должна сделать?

— Ты хочешь посадить его в психушку?

— Не-е-т. Но я бы хотела с ним поговорить. — Она тронула меня рукой. — Ты бы мог его найти?

Я покачал головой.

— Ты не поможешь мне, Ник? Мы были когда-то друзьями. — Ее большие голубые глаза были мягкими и просили меня об этом.

Дороти подозрительно смотрела на нас через стол.

— Ради Бога, Мими, — в Нью-Йорке тысяча полицейских, наймите одного из них. Я этим больше не занимаюсь.

— Я знаю, но — Дори очень была пьяна вчера?

— Может, я был пьян. Но мне она казалась вполне нормальной.

— Тебе не кажется, что она должна лучше себя вести?

— Мне кажется, что она всегда себя хорошо вела.

Она подумала немного, а затем произнесла:

— Она ведь только ребенок, Ник.

— К чему это? — спросил я.

Она улыбнулась.

— Как насчет того, чтобы одеться, Дороти?

Дороти угрюмо повторила, что она не знает, почему она должна тратить время на тетю Алису. Йоргенсон обратился к своей жене:

— Миссис Чарлз хочет предложить от всего сердца…

— Да, — подтвердила Нора, — почему вам не побыть еще у нас? Мы ждем еще гостей. Я не скажу, что будет очень весело, но… — Она сделала жест рукой, в которой была рюмка, чтобы окончить предложение.

— Я бы с удовольствием, — согласилась Мими, колеблясь, — но боюсь, что Алис…

— Позвони ей по телефону и извинись, — предложил Йоргенсон.

— Я это сделаю, — вызвалась Дори.

Мими согласилась.

— Будь повежливей.

Дороти пошла в спальню. Всем стало веселей. Нора поймала мой взгляд и подмигнула весело. Мне ничего не оставалось, как сразить радость, показать, что это мне нравится, потому что Мими смотрела на меня. Мими спросила:

— Ты действительно хочешь, чтобы мы остались?

— Конечно.

— Мне кажется, что ты врешь. Не нравилась ли тебе бедная Джулия, — некоторым образом?

— «Бедная Джулия» — замечательно звучит в твоих устах. Она нравилась мне.

Мими снова тронула меня рукой.

— Она сломала мне жизнь с Клайдом. Естественно, я ненавидела ее тогда, но с тех пор прошло много лет. У меня не было никакого злого чувства к ней, когда я пошла навестить ее в ту пятницу и увидела, как она умирала. Это было ужасно. Она не заслужила это. Не имеет значения, что я чувствовала когда-то, — сейчас, кроме жалости, к ней у меня ничего нет. Я от всего сердца казала «бедная Джулия».

— Я не знаю, к чему ты клонишь, — сказал я. — Я не знаю, что каждый из вас хочет.

— Каждый из нас, — повторила она. — А Дороти…

Дороти вышла из спальни.

— Я все уладила. — Она поцеловала мать и села с ней рядом.

Мими посмотрела на складное зеркало, не испачкалась ли она, и спросила:

— Она не очень сердилась?

— Нет. Что нужно сделать в вашем доме, чтобы выпить?

Я сказал:

— Тебе нужно пойти к тому столу, где стоят бутылки во льду, и налить.

Мими сказала:

— Ты слишком много пьешь.

— Я не пью столько, сколько Ник. — Она пошла к столу.

Мими покачала головой.

— Эти дети! Я хочу сказать, тебе нравилась Джулия Вулф, не так ли?

Дороти крикнула:

— Тебе налить рюмку, Ник?

— Да, — сказал я. Затем повернулся к Мими. — Она вполне мне нравилась.

— Ты чертовски скользкий человек, — пожаловалась она. — Гебе она нравилась так же, как когда-то я, например?

— Ты имеешь в виду те несколько дней, которые мы угробили?

Она искренне засмеялась:

— Вот настоящий ответ. — Она повернулась к Дороти, несущей нам рюмки: — Тебе нужно купить платье с голубым оттенком, дорогая. Оно очень пойдет тебе.

Я взял рюмку у Дороти и сказал, что мне надо переодеться.

VII

Когда я вышел из ванной комнаты, Нора и Дороти были а спальне. Нора причесывалась, Дороти сидела на краю кровати, занимаясь своим чулком. Нора послала мне поцелуй в зеркале. Она была очень счастлива.

— Ты очень любишь Ника, Нора? — спросила Дороти.

— Он старый, из Греции, дурак, но я к нему привыкла.

— Чарлз — это не греческое имя.

— Это Чараламбидес, — объяснил я. — Когда дед регистрировался на острове Эллис^[2], то парень, который его записывал, сказал, что Чараламбидес очень длинное имя, слишком долго писать, и сократил его до слова Чарлз. Старику было все равно. Они могли назвать его хоть Икс.

Дороти внимательно посмотрела на меня.

— Никогда не узнаешь, когда ты врешь. — Она начала надевать чулок, остановилась. — Что там мама пыталась сделать с тобой?

— Ничего. Выспрашивала у меня. Хотела знать, что ты делала и говорила вчера вечером.

— Я так и думала. А ты что?

— А я? Ты ничего не говорила и ничего не делала.

Она задумалась, но когда заговорила, то уже о другом:

— Я никогда не знала, что у вас с мамой что-то было. Конечно, я тогда была ребенком и ничего бы не поняла все равно, даже если бы заметила, но я даже не знала, что вы называли друг друга по имени.

Нора повернулась от зеркала, смеясь.

— Наконец-то мы добрались до истины. — Она махнула расческой в сторону Дороти. — Продолжай, дорогая.

Дороти честно объявила:

— Что ж, я не знала.

Я вынимал булавки из рубашки.

— Что ты знаешь сейчас? — спросил я.

— Ничего-о… — пропнула она, и ее лицо начало медленно краснеть. — Но я и догадаться могу. — Она склонилась над чулком.

— Могу и сделаю! — прорычал я. — Ты глупая, но не смущайся. Ты ничего с этим не поделаешь, если у тебя плохое на уме.

Она подняла руку и засмеялась, но, когда спросила:

— Как ты считаешь, я очень на маму похожа? — то говорила серьезно.

— Я бы не удивился.

— А так ли это?

— Ты хочешь, чтобы я сказал «нет»?

— Нет.

— Вот с чем приходится мириться, — возвестила весело Нора — С ним ничего нельзя поделать.

Я первым кончил одеваться и пошел в гостиную. Мими сидела у Йоргенсона на коленях. Она встала и спросила:

— Что тебе подарили на Рождество?

— Нора подарила мне часы. — Я показал ей их.

— Они просто замечательные. А что ты подарил ей?

— Ожерелье.

Йоргенсон осведомился:

— Можно мне? — и встал, чтобы налить себе спиртного.

В дверь номера позвонили. Я впустил чету Куинов и Маргот Инз, представил их Йоргенсонам. К этому времени Нора и Дороти кончили одеваться и вышли из спальни. Куин стал разговаривать с Дороти. Пришли Лари Кроули с девушкой по имени Денис и — через несколько минут — супруги Эджи. Я сразу же выиграл у Маргот тридцать два доллара в триктрак. Денис вынуждена была пойти в спальню, чтобы немного отдохнуть. В начале седьмого Алиса Куин, с помощью Маргот, оторвала мужа от Дороти и они ушли, так как им нужно было идти еще куда-то. Ушли супруги Эджи. Мимн надела пальто, заставив мужа и дочь тоже одеться.

— Возможно, это неожиданно для вас, — сказала она, — но, может, вы придете к нам завтра вечером.

Нора ответила:

— Конечно.

Мы пожали друг другу руки, наговорили много приятных вещей, и они ушли.

Нора закрыла за ними дверь и прислонилась к ней.

— Боже мой! Он красивый малый, — сказала она.

VIII

Что касается дела Вулф и Уайнента, то я не имел о нем ни малейшего представления и не предпринимал никаких шагов. Но, когда мы сидели у Рубенса, куда мы зашли в четыре утра по дороге домой, чтобы выпить по чашке кофе, Нора открыла газету и нашла строчку в колонке местных новостей: «Ник Чарлз, бывший ас детективного агентства «Континенталь», прибыл из Калифорнии, чтобы расследовать убийство Джулии Вулф».

И когда спустя шесть часов я открыл глаза и сел в кровати оттого, что меня трясла Нора, я увидел в дверях спальни мужчину с пистолетом в руке. Это был полный, темноволосый, моложавый человек среднего роста, широкоскулый, с узко посаженными глазами. На нем была черная шерстяная шляпа, черное пальто, сидевшее очень хорошо, черный костюм и черные туфли. Все выглядело так, будто пятнадцать минут назад куплено в магазине. Черный тупорылый пистолет тридцать восьмого калибра спокойно лежал в его руке и ни на кого не был направлен.

Нора произнесла:

— Мне пришлось впустить его, Ник. Он сказал, что ему очень нужно.

— Мне нужно поговорить с вами, — подтвердил он. — Это все, что мне нужно. — У него был низкий, хрипловатый голос.

К этому времени я совсем проснулся и начал что-то соображать. Я посмотрел на Нору. Она нервничала, но не испугалась! словно смотрела, как ее лошадь подходит к финишу, идущая впереди только на полголовы.

Я сказал:

— Ладно, говорите, но не уберете ли вы пистолей? Моей жене все равно, но я, как беременный, не хочу, чтобы мой ребенок родился с…

Он улыбнулся, двинув нижней губой.

— Не нужно говорить мне, что вы серьезный человек. Я слышал о вас. — Он положил пистолет в карман пальто. — Я Шеп Морелли.

— Никогда не слышал о вас.

Он сделал шаг в комнату и покачал головой.

— Я не убивал Джулию Вулф.

— Возможно, что вы этого не делали, но вам не сюда нужно было идти с этим.

— Я тут ни при чем. Я не видел ее три месяца. Мы перестали встречаться.

— Скажите это полиции.

— У меня не было никаких причин, делать ей зло: она всегда мне честно относилась.

— Все замечательно, — сказал я. — Только вы не туда пришли.

— Послушайте. — Он сделал еще один шаг к кровати. — Стад-и Бэрк говорит, что вы человек что надо. Вот почему я пришел «ода.

— Как живет Стадси? — спросил я. — Я не видел его с тех пор, как он ходил вверх по реке в двадцать третьем году.

— У него все в порядке. Он бы хотел вас видеть. Он держит забегаловку на Сорок девятой Западной улице, «Пигирон-клаб». Но послушайте, что они делают со мной? Они считают, что это я делал? Или они хотят мне дело пришить?

Я покачал головой.

— Я бы сказал, если бы знал. Не верьте газетам. Я этим делом не занимаюсь. Спросите в полиции.

— Было бы чертовски здорово. — Он улыбнулся, опять двинув только нижней губой. — Эго было бы самой замечательной вещью в моей жизни. Я, из-за которого капитан полиции находится уже три недели в госпитале, так как мы повздорили, — им бы очень понравилось, если бы я пришел и стал задавать вопросы. Им бы это здорово понравилось. — Он повернул руку ладонью кверху. — Я пришел к вам с честными намерениями. Стадси говорит, что вы всегда честны. Будьте честны.

— Я честен, — заверил я его. — Если бы я что-нибудь знал, я бы…

В дверь, ведущую в коридор, резко три раза постучали. Стук еще не кончился — у Морелли пистолет был уже в руке. Его глаза забегали по сторонам.

— Что это? — Его голос, идущий из груди, звучал металлически.

— Я не знаю. — Я сел повыше в кровати и кивнул головой на его пистолет, — Эта штука делает тебя хозяином положения. — Пистолет был направлен точно мне в грудь. Я слышал, как у меня в ушах стучала кровь, и мне казалось, что у меня распухли губы. Я предупредил: — Запасного пожарного хода здесь нет. — И протянул левую руку к Норе, которая сидела на другом конце кровати.

В дверь снова начали стучать и глухим голосом потребовали:

— Откройте — полиция!

Морелли сжал губы, и глаза его забегали.

— Ты — сукин сын, — проговорил он медленно, как будто жалел меня, и немного подвинул свою ногу, чтобы ровней стоять на полу.

Снаружи вставили ключ. Левой рукой я ударил Нору так, что она перелетела через всю комнату. Подушка, которую я правой рукой кинул на пистолет Морелли, казалось, совсем не имела веса. Она летела медленно, как кусок папиросной бумаги. Я никогда не слыхал более громкого звука ни до, ни после, когда выстрелил пистолет Морелли. Что-то ударило меня в левый бок, когда я на четвереньках двигался по полу. Я ухватился за его колено и покатился, увлекая его за собой, а он колотил меня по спине пистолетом, пока я свободной рукой не ударил его, как можно пониже.

Вошли люди и растащили нас. У нас ушло пять минут, чтобы привести Нору в чувство. Она села, обхватив лицо руками, и смотрела вокруг себя, пока не увидела Морелли в наручниках, стоящего между двумя детективами. Лица Морелли разобрать было нельзя. Полицейские над ним немного поработали, для разнообразия. Нора со злостью посмотрела на меня.

— Дурак проклятый. Тебе совсем не нужно было бить меня до беспамятства. Я знала, что ты одолеешь его, но мне нужно было посмотреть.

Один из полицейских засмеялся.

— Боже мой, — проговорил он с восхищением. — Да, среди нас мужественная женщина.

Она улыбнулась ему и встала. Когда она взглянула на меня, она перестала улыбаться.

— Ник, ты…

Я сказал, что это не очень серьезно и раскрыл то, что осталось от моей пижамы. Пуля Морелли сделала мне рану около четырех дюймов под левым соском, из нее текла кровь, но рана была неглубокой. Морелли констатировал:

— Тебе повезло. Пара дюймов выше — и тебе был бы конец. Полицейский, которому понравилась Нора, — это был большой светловолосый мужчина, лет сорока восьми — пятидесяти, сером костюме, не очень складно сидевшем на нем, — ударил Морелли в челюсть.

Кейзер, директор «Нормандии», сказал, что он вызовет доктора, и побежал к телефону. Нора побежала в ванную за полотенцем. Я положил полотенце на рану и лег в кровать.

— Я нормально себя чувствую. И давайте не будем суетиться, пока не придет доктор. Как случилось, что вы зашли к нам?

Полицейский, который ударил Морелли, пояснил:

— Нам удалось узнать, что это место, где встречается семья Уайнентов, его адвокат и другие люди. Мы решили немного понаблюдать за вами — вдруг он появится здесь. И когда сегодня утром Мэк, следивший за номером, увидел, как вошел этот тип, он позвонил нам, мы взяли Кайзера и пришли к вам, в чем вам чертовски повезло.

— Да, повезло, а может, он вообще бы не выстрелил.

Он подозрительно посмотрел на меня. У него были светло-серые водянистые глаза.

— Этот тип — ваш друг?

— Я никогда его раньше не видел.

— Что он от вас хотел?

— Хотел сказать мне, что не убивал Вулф.

— С чем это связано для вас?

— Ни с чем.

— А что он думал по этому поводу?

— Спросите его. Я не знаю.

— Я вас спрашиваю.

— Продолжайте спрашивать.

— Я еще задам вам вопрос: вы будете обвинять его в том, что он выстрелил в вас?

— Это еще один вопрос, на который я не могу вам сразу ответить. Возможно, это произошло случайно.

— Ладно. У нас времени хватит. Я полагаю, что нам придется (просить вас о многом, больше, чем мы думаем. — Он повернулся к одному из своих сотрудников (их было четыре человека): — Обыщем номер.

— Только с постановлением на обыск, — сказал я.

— Это вы так говорите. Начинайте, Энди.

Они начали обыскивать номер.

Доктор, бесцветный, худой человек, с насморком, вошел и тал вертеться и сопеть вокруг меня. Он остановил кровь, наложил повязку и сказал, что если я пару дней полежу, то все быстро пройдет. Полиция не разрешила ему оказать помощь Морелли. Когда он уходил, то выглядел еще более бледным и рассеянным. Большой светловолосый мужчина возвратился из гостиной, держа одну руку за спиной. Когда ушел доктор, он спросил:

— У вас есть разрешение на пистолет?

— Нет.

— Тогда что вы с этим делаете? — Он протянул из-за спины пистолет, который я взял у Дороти Уайнент.

Тут я ничего не мог сказать.

— Вы знаете о законе Саливана? — спросил он.

— Да.

— Вы знаете, чем это пахнет. Это ваш пистолет?

— Нет.

— Чей?

— Мне придется попытаться вспомнить.

Он положил пистолет в карман и сел на стул рядом с кроватью.

— Послушайте, мистер Чарлз, я считаю, что мы оба неправильно себя ведем. Я не хочу относиться к вам плохо и думаю, что вы тоже не хотите относиться плохо ко мне. От этой дыры в боку вы себя лучше чувствовать не будете, поэтому я не хочу вас больше беспокоить, пока вы должным образом не отдохнете. Тогда мы, возможно, поговорим с вами, как этого требует дело.

— Спасибо! — поблагодарил я от всего сердца. — Давайте мы вас угостим.

Нора обрадовалась:

— Вот это правильно! — и встала с кровати.

Большой блондин смотрел, как она вышла из комнаты. Он важно покачал головой. И голос у него был важный:

— Честное слово, сэр, вы счастливый человек. — Он вдруг протянул руку. — Мое имя Гилд. Джон Гилд.

— Мое имя вы знаете.

Мы пожали друг другу руки. Нора вернулась, неся на подносе бутылку виски, сифон и несколько стаканов. Она попыталась налить Морелли, но Гилд остановил ее:

— Это очень великодушно с вашей стороны, миссис Чарлз, но это против закона — давать заключенному спиртное или лекарство, за исключением тех случаев, когда это назначает доктор. — Он посмотрел на меня. — Я не прав?

Я сказал, что он прав. Мы выпили. Тут Гилд поставил пустой стакан и встал.

— Я должен взять этот пистолет с собой, но не волнуйтесь. У нас будет много времени поговорить, когда вы будете чувствовать себя лучше. — Он взял руку Норы и неловко поклонился. — Я надеюсь, что вы ничего не имеете против того, что я сказал тогда, но я от всего сердца.

Нора может замечательно улыбаться. Она улыбнулась ему одной из своих замечательных улыбок.

— Против? Мне понравилось. — Она выпустила полицейских и арестованного. Кайзер ушел чуть раньше. — Он замечательный, — сказала она, когда отошла от двери. — Сильно болит?

— Нет.

— Это все из-за меня.

— Чепуха.

— Как насчет того, чтобы еще выпить? — Она налила мне. — Я сегодня не буду много пить.

— И я не буду, — пообещал я. — На завтрак я съем немного копченой селедки. Теперь, кажется, наши беды кончились на какое-то время. Ты можешь попросить, чтобы нам прислали нашу собаку. И скажи оператору, чтобы он отключил нас. Возможно, будут репортеры.

— Что ты собираешься рассказать полиции о пистолете Дороти? Тебе нужно будет им говорить, не так ли?

— Я еще не знаю.

— Скажи мне правду, Ник. Я выглядела слишком глупой?

Я покачал головой:

— Нет, так, немного.

Она засмеялась:

— Ну и хитер же ты, — и пошла к телефону.

IX

Нора заявила:

— Да ты просто рисуешься. И к чему? Я знаю, что пули отскакивают от тебя. Тебе не нужно доказывать мне это.

— Мне не повредит, если я встану.

— И тебе не повредит, если ты полежишь денек в постели. Доктор велел.

— Если бы он что-нибудь знал, то вылечил бы свой насморк.

Я сел и опустил ноги на пол. Аста начала лизать их. Нора принесла мне шлепанцы и халат.

— Хорошо, упрямец, вставай, и пусть кровь течет на ковры.

Я осторожно встал, и все было бы хорошо, если только бы не шевелить левой рукой и держаться подальше от передних лап Леты.

— Ты пойми, я не хотел связываться с этими людьми и сейчас не хочу, слишком много это уже мне принесло. Но дело в том, что я не могу просто так отсидеться. Я должен посмотреть, что будет дальше.

— Давай уедем, — предложила она. — Поедем на Бермудские острова, или в Гавану на неделю или две, или назад в Калифорнию.

— Мне нужно будет объяснить полиции все насчет пистолета. И, предположим, окажется, что из этого пистолета ее убили? И если они не знают сейчас, то выяснят.

— Ты действительно так считаешь?

— Это только догадки. Мы пойдем туда ужинать сегодня вечером…

— Ничего подобного мы не сделаем. Ты что, совсем с ума вошел? Если ты хочешь кого-нибудь увидеть, пусть придут сюда.

— Это не одно и то же. — Я обнял ее. — И не думай об этой царапине. У меня все в порядке.

— Ты рисуешься, — повторила она. — Ты хочешь, чтобы люди видели, какой ты герой, которого и пули не могут остановить.

— Не будь противной.

— Я буду противной. Я не хочу, чтобы ты…

Я закрыл ей рот рукой.

— Мне нужно видеть, что Йоргенсоны вместе дома, мне нужно увидеть Макоули и мне нужно увидеть Стадси Бэрка. Меня слишком много обходили. Я должен посмотреть, как обстоят дела.

— До чего же ты упрямый, — пожаловалась она. — Ладно, сейчас только пять часов. Полежи, пока не пора одеваться.

Я устроился поудобнее на софе в гостиной. Нам принесли вечерние газеты. Как оказалось, Морелли стрелял в меня — в одной газете писали два раза, в другой три, — когда я пытался арестовать его за убийство Джулии Вулф, и я находился в слишком критическом состоянии, чтобы принимать кого-либо или чтобы меня перевезти в госпиталь. Были помещены фотографии Морелли и моя, тринадцатилетней давности, где меня сняли в довольно смешной шляпе. Снимок был сделан, как мне помнится, когда я расследовал дело о взрыве на Уолл-стрит. Остальные описания подробностей убийства Джулии Вулф были довольно туманны. Мы читали их, когда пришла наша постоянная маленькая посетительница Дороти Уайнент. Я слышал, что она стояла под дверью, когда Нора открывала ей.

— Внизу не хотели сообщать вам, что я пришла, поэтому я прокралась. Пожалуйста, не прогоняйте меня! Я могу помочь вам ухаживать за Ником. Я все сделаю. Пожалуйста, Нора!

Когда она закончила говорить, Нора пригласила:

— Заходи, пожалуйста.

Дороти вошла. Она уставилась на меня.

— Н-но газеты пишут, что ты…

— Похож я на умирающего? Что с тобой случилось?

Нижняя губа у нее распухла и в углу была порезана, на одной стороне лица — синяк, на другой — два следа от ногтей, глаза — красные и распухли.

— Мама побила меня, — сказала она. — Посмотрите. — Она бросила пальто на пол; расстегивая платье, оторвала пуговицу, вынула руку из рукава и приспустила платье, чтобы показать спину. На руке были темные синяки, а спина в иссиня-красных рубцах. Теперь она уже плакала. — Вы видите.

Нора обняла ее:

— Бедный ребенок…

— За что она тебя побила? — спросил я.

Она отвернулась от Норы и опустилась на колени рядом с софой. Подошла Лета и стала обнюхивать ее.

— Она подумала, что я пришла к вам узнать об отце и Джулии Вулф, — говорила она всхлипывая. — Вот почему она сюда пришла — чтобы выяснить, и ты убедил ее, что это не так. Ты заставил ее поверить, что тебе безразлично, что произошло, так же, как ты заставил поверить меня. И все было хорошо, пока она не увидела сегодняшние газеты. Тогда она поняла, что ты врал ей, когда говорил, что ты этим делом не занимаешься. Она била меня, чтобы я рассказала ей все, что тебе.

— Что ты сказала ей?

— Я ничего не могла ей сказать. Я не могла рассказать ей о Крисе. Я ничего не могла ей сказать.

— Он был там?

— Да.

— И он дал ей так тебя побить?

— Но он никогда не останавливает ее.

Я обратился к Норе:

— Ради Бога, давай выпьем.

Нора ответила:

— Конечно. — Подняла пальто Дороти, положила его на спинку стула и пошла в буфетную.

Дороти попросила:

— Ник, разреши, пожалуйста, мне остаться здесь! Я не причиню вам хлопот, честно, и ты сам предложил мне от них уйти. Ты сам знаешь, что это так, а мне некуда больше идти. Пожалуйста!

— Успокойся. Тут нужно немного подумать. Ты знаешь, я так же боюсь Мими, как и ты. И что, она думает, ты мне сказала?

— Она, должно быть, знает что-то, что-то об убийстве, и она думает, что и я знаю. Но я не знаю, Ник. Честное слово, я не знаю.

— Это во многом облегчает дело, — откликнулся я недовольно. — Но послушай, девочка, есть вещи, которые ты знаешь и с которых мы должны начать. Ты все должна рассказать честно, с самого начала, или мы не играем.

Она сделала движение, как будто хотела перекрестить свое сердце.

— Клянусь, я расскажу.

— Это будет очень хорошо. Теперь давай выпьем.

Мы взяли у Норы по бокалу.

— Ты предупредила ее, что уходишь от них?

— Нет, ни о чем я не предупреждала. Может, она и не знает, что я не у себя в комнате.

— Это уже лучше.

— Ты не хочешь меня отправить назад! — крикнула она.

Нора вмешалась:

— Ребенок не может оставаться дома, когда его так бьют, Ник.

Я возразил:

— Тише. Я не знаю. Я просто думал, если мы пойдем к ним обедать, будет лучше, если Мими не будет знать.

Дороти смотрела на меня расширенными от ужаса глазами, а то время как Нора продолжала:

— Не думай, что я собираюсь теперь пойти с тобой туда.

Тут Дороти быстро проговорила:

— Да, мама не ждет вас. Я даже не знаю, будет ли она там. Газеты писали, что вы при смерти. Она не думает, что вы придете.

— Тем лучше. Мы удивим их.

Она приблизила лицо, совершенно белое, к моему, пролив в возбуждении часть содержимого своего бокала мне на рукав.

— Не ходи! Тебе нельзя туда идти сейчас! Послушай меня. Послушай Нору. Тебе нельзя идти. — Она повернула свое белое лицо и посмотрела на Нору. — Он может? Скажи ему, что нет.

Нора, не отводя темных глаз от моего лица, остановила ее:

— Подожди, Дороти. Он должен знать, что лучше. Что лучше, Ник?

Я состроил ей гримасу.

— Я об этом думаю. Если ты скажешь, что Дороти остается здесь, она останется. Я думаю, что она может поспать с Детой. Во всем остальном вы должны оставить меня в покое. Я не знаю, что я буду делать. Потому что я не знаю, что сделали мне. Я должен выяснить. Я должен выяснить по-своему.

— Мы не будем мешать, — пообещала Дороти. — Не будем, Нора?

Нора продолжала смотреть на меня, ничего не говоря. Я спросил Дороти:

— Где ты достала тот пистолет? В этот раз без выдумок.

Она облизнула нижнюю губу, и ее лицо покраснело. Она откашлялась.

— Я тебя предупредил. Если ты начнешь выдумывать, я позвоню Мими, чтобы она приехала и забрала тебя.

— Дай ей возможность подумать, — попросила Нора.

Дороти снова прокашлялась.

— Могу… могу я рассказать тебе, что случилось со мной, когда я была маленькой?

— Имеет ли это отношение к пистолету?

— Не совсем, но это поможет понять, почему я…

— Ладно, ладно. В другой раз. Где ты достала пистолет?

— Я бы хотела, чтобы ты дал мне рассказать. — Она опустила голову.

— Где ты достала пистолет?

Ее голос был едва слышен:

— У одного человека в нелегальной забегаловке.

— Я не сомневался, что мы узнаем правду.

Нора насупилась, покачала головой.

— Ладно. Согласен. Что за забегаловка?

Дороти подняла голову.

— Я не знаю. Думаю, что это было на десятой авеню. Твой друг мистер Куин знает. Он меня туда повел.

— Вы встретились после того, как ушли в тот вечер?

— Да.

— Случайно, я думаю.

Она с укором посмотрела на меня.

— Я пытаюсь рассказать тебе правду, Ник. Я обещала встретиться с ним в «Палм-клаб». Он написал мне адрес на бумажке. Когда я распрощалась с вами, я его там встретила, и мы побывали о многих местах, в конце концов оказались там, где я достала этот пистолет. Это было ужасно скверное место. Вы можете его просить, вру ли я.

— Куин достал тебе пистолет?

— Нет. Он напился до потери сознания к тому времени. Он пал, положив голову на стол. Я оставила его там. Они сказали, чтобы я не беспокоилась, что они доставят его домой.

— А пистолет?

— Я как раз подхожу к этому. — Она покраснела. — Он сказал мне, что это место, где собираются люди, у которых есть пистолеты. Вот почему я предложила пойти туда. И после того как он уснул, я разговорилась там с одним человеком, похожим на настоящего бандита. Я была очарована. К тому же мне совсем не хотелось идти домой, я хотела вернуться к вам, но я не знала, разрешите ли вы мне. — Она совсем раскраснелась и, смущаясь, путала слова. — Поэтому я думала, что, возможно, я… что, может, вы считаете, что я попала в переделку, и к тому же так я не чувствовала себя очень глупой. Как бы там ни было, я спросила того сильного на вид гангстера или кем он там был, не продаст ли он мне пистолет или не посоветует ли, где я могу купить его. Он подумал, что я шучу, и засмеялся сначала. Но я настаивала, что не шучу. Он и тогда продолжал улыбаться, но пообещал, что посмотрит. И когда вернулся, прошептал, что да, он может достать один и сколько я могу за него заплатить. Денег у меня было немного, и я предложила ему браслет. Но я думаю, он посчитал браслет недорогим, потому что не захотел — ему нужны деньги. Ну, я и дала ему двенадцать долларов. У меня остался только доллар на такси. Он мне дал пистолет, и я пришла сюда и выдумала, что боюсь идти домой из-за Криса. — Она кончила скороговоркой — ее слова звучали как одно, и она вздохнула, как бы радуясь, что уже все.

— Значит, Крис не домогался тебя?

Она прикусила губу.

— Да, но не слишком. — Она положила обе свои руки на мою, и ее лицо почти коснулось моего. — Ты должен верить мне. Если бы это не было правдой, я бы не смогла рассказать тебе всего, иначе я бы выглядела дешевой маленькой лгуньей.

— Было бы благоразумней не верить тебе. Двенадцать долларов небольшие деньги. Мы пока не будем об этом. Ты знала, что Мими хотела нанести визит Джулни Вулф в тот день?

— Нет. Я даже не знала, что она пыталась найти отца. Они не сказали, куда пошли в тот день.

— Они?

— Да. Крис ушел из номера вместе с ней.

— Во сколько это было?

Она поморщила лоб.

— Должно быть, около трех часов, после половины третьего по крайней мере, потому что я помню, что опаздывала к Эльзе Хэмильтон. Мы собирались делать покупки, и я торопилась побыстрей одеться.

— Они вернулись вместе?

— Я не знаю. Они оба были дома, когда я пришла.

— Во сколько это было?

— Где-то после шести, Ник. Ты думаешь, что они… О, я вспомнила: она что-то произнесла, когда одевалась. Я не знаю, что Крис ответил, но она заявила: «Когда я спрошу ее, она мне скажет — своим повелительным тоном королевы, как она говорит иногда. Ты знаешь. Я не слыхала больше ничего. Это имеет какое-нибудь значение?

— Что она сказала тебе об убийстве, когда пришла домой?

— О, просто что нашла ее, и как расстроилась, и о полиции, и обо всем.

— Она была поражена?

Дороти покачала головой.

— Нет, просто возбуждена. Ты знаешь маму. — Она посмотрела на меня внимательно и поколебавшись спросила:

— Ты не думаешь, что она замешана в этом?

— А что ты думаешь?

— Я не думала об этом. Я просто думала об отце. — Чуть помедлив, она сформулировала суровым голосом: — Если он сделал так, то только потому, что сумасшедший, а она могла бы убить, ели бы хотела.

— Это необязательно должен быть кто-нибудь из них, — напомнил я ей. — Полиция, кажется, поймала Морелли. Зачем ей нужен был твой отец?

— Деньги. Мы совсем без денет. Крис все истратил. — Уголки к губ опустились. — Я думаю, мы все способствовали этому, но он истратил больше всех. Мама боится, что он уйдет от нее, когда у нее не будет денег.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышала, как они говорили.

— Ты думаешь, он сможет так поступить?

Она утвердительно кивнула головой.

— Если у нее не будет денет.

Я посмотрел на часы.

— Остальное подождет, пока мы не вернемся. Сегодня по крайней мере ты сможешь остаться у нас. Чувствуй себя как дома, закажи в ресторане обед в номер. Возможно, лучше, если ты не будешь выходить.

Она жалобно посмотрела на меня и ничего не ответила. Нора похлопала ее по плечу.

— Я не знаю, что он делает, Дороти, но если он говорит, что мы должны идти туда обедать, то он, возможно, знает, о чем говорит. Он бы…

Дороти улыбнулась и подпрыгнула.

— Я верю вам. Я не буду больше глупой.

Я позвонил по телефону вниз и попросил, чтобы нам принесли почту. Было несколько писем для Норы, одно мне, несколько запоздалых рождественских открыток, включая одну от Лари Краули, с одной из его вечных шуток, несколько телефонограмм и телеграмма из Филадельфии: «Чарлзу Нику тчк Отель «Нормандия» зпт Нью-Йорк тчк Свяжись с Макоули зпт обсуди с ним озможность расследования тобой дела об убийстве Вулф тчк Полностью инструктирую его тчк С наилучшими пожеланиями

Клайд Миллер Уайнент».

Я положил телеграмму в конверт с запиской, где написал, что только что получил ее, и отослал ее с посыльным в Бюро убийств полицейского управления.

Х

В такси Нора справилась:

— Ты действительно чувствуешь себя хорошо?

— Да.

— И тебя поездка не сильно обременяет?

— Я нормально себя чувствую.

— Что ты думаешь о том. что поведала Дороти? — Она заколебалась. — Ты что, не веришь ей?

— Что ты! Но я должен все проверить.

— Ты в этом больше меня разбираешься. Но я думаю, что она по крайней мере пыталась выдавить из себя правду.

— Много небылиц исходит от людей, которые пытаются это делать. Но очень нелегко это сделать, если ты привык врать.

Она ответила:

— Я полагаю, ты знаешь много о природе человека, мистер Чарлз, не так ли? Когда-нибудь ты должен мне рассказать о своем опыте сыщика.

Я стал рассуждать:

— Купить пистолет за двенадцать долларов в забегаловке? Что ж, возможно, но…

Несколько кварталов мы проехали молча. Затем Нора спросила:

— Что на самом деле с ней?

— Ее папаша сумасшедший, и она думает, что она такая же.

— Откуда ты знаешь?

— Ты меня спросила — я тебе отвечаю.

— Ты хочешь сказать, что это догадки?

— Я имею в виду — с ней что-то не так. Не знаю, действительно ли Уайнент сумасшедший и унаследовала ли она что-нибудь от него, если это так. Но она думает, что да, и поэтому не уверена в своих поступках.

Мы остановились перед отелем «Кортленд».

— Это ужасно, Ник. Кто-то должен…

— Не знаю. Возможно, Дороти права. — Я почти уверен, что она мастерит сейчас одежду для Асты.

Мы послали нашу визитную карточку Йоргенсонам, и через некоторое время нам передали, чтобы мы поднялись. Мими встретила нас в коридоре, когда мы вышли из лифта, — встретила нас с протянутыми руками, не переставая говорить:

— Эти проклятые газеты. Они заставили меня так переживать из-за этого глупого сообщения, что ты при смерти. Я дважды звонила, но они не соединяли нас, не хотели сообщать, в каком ты состоянии. — Она взяла меня за руки. — Я так рада, Ник, что это все неправда и что ты приехал к нам на обед. Естественно, я не ждала вас и… Но ты бледен. Тебя действительно задело?

— Не сильно. Пуля поцарапала мне бок, но рана совсем небольшая.

— И несмотря на это, ты пришел на обед! Это льстит, но я боюсь, что это легкомысленно. — Она заговорила с Норой: — Ты уверена, что это разумно — разрешить ему…

— Я не уверена, но он хотел навестить вас.

— Мужчины такие идиоты, — Мими обняла меня. — Они или горы ворочают, или совсем игнорируют вещи, которые могут… Но входите. Разреши, я помогу тебе.

— Рана не очень серьезная, — заверил я ее. Но она настояла на своем — довела меня до стула и обложила подушками.

Вошел Йоргенсон, поздоровался со мной за руку и сказал, что рад видеть меня в значительно лучшем состоянии, чем писали газеты. Слегка нагнувшись, поздоровался и с Норой за руку.

— Если можно, подождите еще минутку, я окончу делать коктейли. — И вышел.

Мими завела беседу:

— Я не знаю, где До. Сидит, скучает где-нибудь, я полагаю. У вас нет детей, не так ли?

Нора ответила:

— Нет.

— Вы много теряете, хотя иногда приходится столько терпеть! — Мими вздохнула. — Не думайте, что я недостаточно строга. Когда мне нужно проучить Дорри, мне кажется, она думает, что я настоящая злодейка. — Ее лицо посветлело. — А это мой другой малыш. Ты помнишь мистера Чарлза, Гилберт? Это и есть мистер Чарлз.

Гилберт Уайнент, высокий, худой, бледный блондин восемнадцати лет, с небольшим подбородком под несколько слабым ртом, был на два года моложе своей сестры. Большие, исключительно чистые голубые глаза и большие ресницы придавали его внешности нечто женственное. Я надеялся, что он уже не такое хныкающее, маленькое, надоедливое существо, каким был в детстве.

Йоргенсон внес коктейли. Мими принялась настаивать, чтобы я рассказал о ранении. Я рассказал ей, придавая всему еще меньшее значение, чем это было на самом деле.

— Но почему он пришел к тебе? — спросила она.

— Кто его знает. Я сам бы хотел это знать. Полиция тоже хотела бы знать.

Гилберт вступил в разговор:

— Я где-то читал, что, когдазакоренелых преступников обвиняют в том, чего они не совершали, даже в чем-то незначительном, они более болезненно воспринимают это, чем обычные люди. Как вы считаете, мистер Чарлз?

— Вероятно.

— За исключением тех случаев, — добавил Гилберт, — когда это что-то большое, — понимаете, что-то, что они сами хотели бы сделать.

Я снова ответил, что вполне возможно.

Мими порекомендовала:

— Ты не деликатничай с Гилом, если он начнет говорить глупости, Ник. У него голова сильно забита чтением. Сделай нам еще один коктейль, милый.

Он пошел за миксером. Нора и Йоргенсон стояли в углу, разбирая пластинки.

Я проговорил:

— Получил сегодня телеграмму от Уайнента.

Мими утомленно оглядела комнату, затем наклонилась вперед и спросила почти шепотом:

— Что в телеграмме?

— Хочет, чтобы я нашел ее убийцу. Была сегодня послана из Филадельфии.

Она тяжело дышала.

— Ты будешь это делать?

Я пожал плечами.

— Я передал ее в полицию.

Вернулся Гилберт с миксером. Йоргенсон и Нора поставили на проигрыватель «Маленькую фугу» Баха. Мими быстро выпила коктейль и попросила Гилберта налить еще. Он сел и произнес:

— Я хочу узнать, можете ли вы определить наркомана, только посмотрев на него? — Он дрожал.

— Очень редко. А в чем дело?

— Меня просто интересует это. Даже если они настоящие наркоманы.

— Чем больше они принимают наркотики, тем больше возможности увидеть, что тут что-то не так. Но не всегда можно быть уверенным, что это наркотики.

— Еще один вопрос. Гросс говорит, что, когда тебя бьют ножом, ты в это время чувствуешь только толчок и только потом появляется боль. Это так?

— Да, если удар силен и нож довольно острый. С пулей то же самое. Ты только чувствуешь удар, а если пуля небольшого калибра, то и толчок совсем небольшой. Остальное появляется, когда туда попадает воздух.

Мими выпила свой третий коктейль и объявила:

— Мне кажется, что вы оба сегодня отвратительны, особенно после того, что случилось с Ником. Попытайся найти Дорри, Гил. Ты должен знать некоторых из ее друзей. Позвони им. Я думаю, что она уже пробирается домой, но все же беспокоюсь.

— Она у нас, — успокоил ее я.

— У вас?

Возможно, что ее удивление было искренним.

— Она пришла к нам в обед и спросила, может ли побыть у нас немного.

Мими сдержанно улыбнулась и покачала головой.

— Эта молодежь. — Она перестала улыбаться. — Немного?

Я кивнул. Гилберт, очевидно желая задать мне еще один вопрос, не проявил интереса к этому разговору между матерью и мной. Мими снова улыбнулась.

— Извини, что она причиняет вам неудобства, но я испытала облегчение, когда узнала, что она у вас, а не Бог знает где. Она кончит дуться к тому времени, когда вы вернетесь. Пошлите ее, пожалуйста, домой. — Она налила мне коктейль. — Вы были очень добры к ней.

Я промолчал. Гилберт начал спрашивать:

— Мистер Чарлз, а преступники, я имею в виду профессиональные преступники, обычно…

— Не перебивай, Гил, — прервала его Мими. — Вы пошлете ее домой, ладно? — Звучало приятно, но это была та королева Франции, о которой говорила Дороти.

— Она может остаться, если захочет. Она нравится Норе.

Мими погрозила мне пальцем.

— Но я не разрешу вам портить ее. Полагаю, она наговорила вам много вздора обо мне?

— Она говорила что-то насчет побоев.

— Вот те на! — воскликнула она самоуверенно, как будто это укрепило ее точку зрения. — Нет, вам придется послать ее назад, Ник.

Я кончил пить свой коктейль.

— Ну что? — гнула она свое.

— Если она хочет, то может остаться с нами, Мими. Нам нравится, когда она у нас.

— Это смешно. Ее место дома. Я хочу, чтобы она была здесь. — Это было немного резко. — Она только ребенок. И вам не нужно поощрять ее глупости.

— А я ничего не поощряю. Если она захочет остаться, то пусть остается.

Голубые глаза Мими сверкали от гнева.

— Она мой ребенок и должна слушаться меня. Ты был к ней очень добр. Но дело здесь не в том, что ты добр к ней или ко мне. Я не потерплю этого. Если ты не пошлешь ее домой, я сама приведу ее. Я бы не хотела спорить по этому поводу, но… — Наклонилась вперед и намеренно отчеканила слова: — Она должна прийти домой.

Я предложил:

— Давай не будем ругаться, Мими.

Она посмотрела на меня, как будто хотела признаться в любви.

— Это угроза?

— Хорошо, пусть меня арестуют за хищение ребенка, добавят за развращение малолетних и издевательство над ними.

Она вдруг взорвалась:

— Да скажи ты своей жене, чтобы она не лапала моего мужа! — Нора, подыскивая следующую пластинку, положила свою руку на руку Йоргенсона. Они оба обернулись и посмотрели на Мими с удивлением.

— Нора, миссис Йоргенсон хочет, чтобы ты не дотрагивалась руками до мистера Йоргенсона.

— Я приношу глубокие извинения. — Нора улыбнулась Мими, затем посмотрела на меня, придала своему лицу выражение озабоченности и певучим голосом, как будто она была школьницей, декламирующей стихи, проговорила:

— О, Ник, ты бледен. Ты слишком перенапряг свои силы, тебе будет сейчас хуже. Прошу простить, миссис Йоргенсон, но я думаю, что мне нужно немедленно отвезти его домой. Вы уж не сетуйте.

Мими не скрыла, что она все понимает. При прощании все проявили особую вежливость. Мы пошли вниз и взяли такси.

— Ну, — подвела итог Нора, — ты договорился до того, что нас не накормили. Что мы сейчас будем делать? Поедем домой и будем обедать с Дороти?

Я покачал головой.

— Какое-то время я смогу побыть без Уайнентов. Поехали к Максу: мне улиток охота.

— Хорошо. Ты выяснил что-нибудь?

— Ничего.

Она пробормотала задумавшись:

— Стыдно парню быть таким красивым.

— А каким он тебе показался?

— Как большая кукла. Стыдно.

Мы пообедали и вернулись в отель. Дороти не было. Я чувствовал, что как будто ожидал этого. Нора обошла комнаты, позвонила вниз. Ни запиской, ни устно она нам ничего не передала.

— Ну, что? — растерялась она.

Еще не было и десяти часов.

— Возможно ничего. Возможно, все что угодно. Я думаю, она появится в три часа ночи и с автоматом, купленным в детском универмаге.

Нора резюмировала:

— К черту eel Надевай пижаму и ложись в постель.

XI

Мой бок чувствовал себя немного лучше, когда Нора зашла ко мне на следующий день перед обедом.

— Мой замечательный полицейский хочет видеть тебя. Как ты чувствуешь себя?

— Ужасно. Должно быть, трезвым лег спать. — Я прогнал Лету и встал.

Когда я вошел в гостиную, Гилд поднялся со стаканом в руке и улыбнулся мне во все свое желтого цвета широкое лицо.

— Да вы, мистер Чарлз, выглядите сегодня хорошо.

Мы поздоровались за руку. Я подтвердил, что действительно чувствую себя очень хорошо, и мы сели. Он с добродушным видом задумался.

— Вам не нужно было разыгрывать меня.

— Разыгрывать?

— Конечно. Пошли делать визиты, в то время как я отложил наш с вами разговор, чтобы вы отдохнули. Я считал, что первым увидеть вас должен был я.

— Я не подумал об этом, извините. Вы видели телеграмму от Уайнента?

— Ага. Мы проверяем все в Филадельфии.

— Теперь о том пистолете, — начал я.

Он остановил меня:

— Каком пистолете? Это больше не пистолет. Боек у него спилен, внутренности все ржавые, и он не работает. Я больше чем уверен, что в последние полгода из него никто не стрелял. Давайте больше не будем говорить об этом ненужном куске железа.

Я засмеялся.

— Эго многое объясняет. Я взял его у одного пьяного, который сказал, что купил его в забегаловке за двенадцать долларов. Теперь я ему верю.

— Кто-нибудь продаст этому типу зал городской мэрии в один прекрасный день. Признайтесь откровенно, мистер Чарлз, вы занимаетесь делом Вулф или нет?

— Вы читали телеграмму от Уайнента?

— Да. Итак, вы на него не работаете? Я только спрашиваю вас.

— Я больше не частный детектив. Я вообще никакой не детектив.

— Я это слыхал. Вы ответьте мне.

— Хорошо. Нет.

Он подумал немного.

— Тогда давайте по-другому: вас это дело интересует?

— Я знаю этих людей, — естественно, я заинтересован.

— И это все?

— Да.

— И вы не будете заниматься этим делом?

Зазвонил телефон, и Нора пошла взять трубку.

— Честно говоря, не знаю. Если люди будут впутывать меня в это дело, трудно судить, насколько далеко это может зайти.

Гилд покачал головой.

— Я понимаю. Я бы хотел, чтобы вы им занимались, только на правой стороне.

— То есть не на стороне Уайнента? Это он сделал?

— Этого я не могу сказать, мистер Чарлз, но мне не нужно говорить, что он нам ничем не помогает.

В дверях появилась Нора.

— Телефон, Ник.

Звонил Герберт Макоули.

— Привет, Чарлз. Как себя чувствует раненый?

— Хорошо. Спасибо.

— Вы получили что-нибудь от Уайнента?

— Да.

— Я получил письмо от него, где он сообщает, что послал вам телеграмму. Вы не слишком слабы?

— Нет, я на ногах. Если вы будете к вечеру у себя в конторе, то я зайду.

— Замечательно. Буду там до шести.

Я возвратился в гостиную. Нора приглашала Гилда позавтракать с нами. Он ответил, что это очень любезно с ее стороны. Я предложил выпить перед завтраком. Нора пошла заказать еду и налить выпить. Гилд покачал головой.

— Ваша жена замечательная женщина, мистер Чарлз.

Я в ответ торжественно кивнул головой. Он продолжал:

— Предположим, что вас втянут, как вы говорите, в это дело. Я бы хотел быть уверенным, что вы на нашей стороне, а не против нас.

— Я обещаю вам это.

— Тогда договорились. — Он слегка покачался на стуле. — Не думаю, что вы помните меня, но, когда вы работали в этом городе, я был постовым на сорок третьей улице.

— Конечно, — вежливо соврал я. — Чувствовал что-то знакомое в вашем лице, но форма меняет людей.

— Думаю да. Я хотел бы быть уверенным, что вы ничего не скрываете от нас.

— Я ничего не собираюсь скрывать. Не знаю, что вам известно. Сам я знаю немного. Макоули я не видел со дня убийства и даже не читал, что пишут в газетах.

Снова зазвонил телефон. Нора налила нам выпить и пошла снять трубку.

— То, что мы знаем, не представляет собой большого секрета, и если вы хотите послушать, то я готов рассказать вам. — Он попробовал напиток и одобрительно кивнул. — Только сначала я Хотел бы спросить вас. Когда вы вчера вечером были у Йоргенсонов, вы говорили ей о том, что получили телеграмму?

— Да. И что передал ее вам.

— Что она ответила?

— Ничего. Она вопросы задавала. Хочет найти его.

Он слегка наклонил голову и сощурил один глаз.

— Как вы думаете, не в сговоре ли они? — Он протянул руку. — Понимаете, я не знаю, в сговоре ли она и что она замышляет. Просто спрашиваю.

— Все возможно. Но я бы сказал с уверенностью, что они не в сговоре. Почему бы?

— Думаю, вы правы. — И он неопределенно как-то добавил — Но есть несколько моментов. — Он вздохнул. — Всегда ость что-то. Ладно, мистер Чарлз, это все, что мы знаем определенно, и если вы сможете еще что-нибудь добавить, пока мы ведем расследование, то буду вам очень благодарен.

Я пробубнил: буду стараться делать все возможное.

— Ладно, где-то перед третьим октября Уайнент говорит Макоули, что должен уехать на некоторое время из города. Он не говорит Макоули, куда едет и зачем. Но Макоули полагает, он хочет уехать, чтобы обдумать изобретение или, скорее, чтобы пока скрыть его от всех. И позже узнает от Джулии Вулф, что это так. И он полагает, что Уайнент скрывается где-то в Адирондаке, но, когда он спрашивает ее об этом позже, она говорит, что ничего не знает, как и он.

— Она знала, что это за изобретение?

Гилд покачал головой:

— Как говорит Макоули, нет. Только это что-то, для чего нужно помещение и оборудование или еще что-то, на это нужны деньги, потому что именно об этом он с Макоули и договаривался. Он велел Макоули взять все его акции и ценные бумаги, какие у него были, и превратить их в деньги, когда это будет нужно, и от имени Уайнента вести все его, Уайнента, банковские счета.

— И все это с ведома прокурора?

— Конечно. И послушайте: когда он сказал, что ему нужны деньги, то он хотел иметь наличные.

— У него всегда были сумасбродные идеи.

— Это все говорят. Смысл здесь в том, что он не хочет, чтобы по чекам знали, где он находится, так как в чеке указана его фамилия. Вот почему он не взял с собой Вулф и даже не сказал ей, если она говорила правду, куда едет, чтобы ему не мешали. — Левой рукой он погладил подбородок, как будто у него была борода.

— Итак, — заключил я, — он был в Адирондаке?

Гилд повел плечами.

— Я так сказал, потому что этот район и Филадельфия — единственные места, о которых упоминают в связи с ним. Мы стараемся сделать все возможное, но мы не знаем, где он. Не исключено, в Австралии.

— И сколько же денег наличными хотел УайненТ?

— Это я могу сказать точно. — Он достал пачку грязных, с загнутыми углами и скомканных бумаг из кармана, выбрал конверт, который был грязнее всех остальных, а другие бумаги положил в карман. — Через день после того, как он говорил с Макоули, он сам взял из банка пять тысяч наличными. Двадцать восьмого октября он заставил Макоули взять для него еще пять тысяч; две с половиной тысячи шестого ноября и тысячу пятнадцатого; семь с половиной тысяч тридцатого; полторы тысячи — шестого, уже декабря; тысячу — восемнадцатого декабря и пять тысяч — двадцать второго декабря, за день до убийства.

— Около тридцати тысяч, — подвел итог я. — Хороший у него баланс в банке?

— Двадцать восемь тысяч пятьсот долларов, если быть точным. — Гидд положил конверт обратно в карман. — Вы понимаете, что всех денег наличными не было. После первого требования Макоули каждый раз что-нибудь продавал, чтобы получить деньги. — Он снова полез в карман. — У меня есть список того, что он продал, если хотите взглянуть на него.

— Не нужно. А как он передавал деньги Уайненту?

— Когда Уайненту нужны были деньги, он писал секретарше, она брала их у Макоули. У него есть ее расписки.

— А как она их Уайненту передавала?

Гилд покачал головой.

— Она сказала Макоули, что приходила в назначенное им место. Но он считает, что она знала, где Уайнент находится, хотя всегда говорила, что не знает этого.

— Возможно, что у нее были еще те пять тысяч, когда ее убили, а?

— Тогда это ограбление, если только… — серые водянистые глаза Гилда были почти закрыты, — он не убил ее, когда пришел и деньгами.

— Или если, — предположил я, — кто-нибудь другой, который убил ее по другой причине, решил забрать их, так как они все равно пропадут.

— Да, — согласился он. — Такие вещи все время случаются. Даже бывает так, что те, кто первыми находят труп, берут что-нибудь себе, перед тем как поднять тревогу. — Он протянул свою большую руку. — Конечно, миссис Йоргенсон такая женщина, я надеюсь, вы не считаете, что я…

— К тому же она не была одна, не так ли?

— Совсем немного. Какое-то время телефон в номере не работал, и мальчик-лифтер отвез управляющего вниз в контору, откуда тот позвонил нам. Поймите меня правильно, я не хочу сказать, что миссис Йоргенсон сделала что-то не так. Такая женщина не могла.

— Что было с телефоном? — спросил я.

Зазвонил дверной звонок.

— Видите ли, — сказал Гилд, — я не знаю, как это понимать. Телефон… — Он перестал говорить, так как вошел официант и начал накрывать на стол.

— О телефоне, — продолжил Гилд, когда мы сидели за столом. — Как я уже говорил, я не могу понять, в чем дело. Трубка была прострелена прямо в микрофон.

— Случайно или?..

— Я у вас могу это же спросить. Пуля была из того же пистолета, как и те четыре, что попали в нее, но то ли эта пуля не попала в нее, то ли он сделал это специально — не знаю. Довольно шумный способ вывести телефон из строя.

— Это наталкивает на мысль. Неужели никто не слыхал эти выстрелы? Пистолет тридцать второго калибра — это не дробовик, но кто-то должен был его услышать.

— Действительно, — признал недовольно. — Сейчас много людей, которые думают, что они что-то слышали, но тогда никто ничего не слыхал, и удивительно, почему они не соберутся вместе и не обсудят, что они слышали.

— Это всегда так, — посочувствовал я ему.

— Да, я знаю это. — Он отправил вилку, полную еды, в рот. — О чем я говорил? Да, об Уайненте. Он сдал свой номер, когда уехал, а тех, кто обслуживал его, — отпустил. Мы проверили персонал, но ничего не узнали: ни куда он делся, ни над чем он работал — ничего, что могло бы помочь нам. И в цехе у него, на Первой авеню, нам тоже не повезло. Он был заперт с тех пор, как Уайнент уехал. За исключением того, что она ездила туда раз или два в неделю, чтобы взять почту и взглянуть на помещение. В почте, которая пришла после того, как она была убита, ничего интересного для нас нет. И у нее ничего не нашли. — Он улыбнулся Норе. — Я думаю, вам это довольно скучно, миссис Чарлз.

— Скучно? — удивилась она. — Да я слушаю вас с большим интересом.

— Женщины обычно любят, когда приукрашивают. — Он кашлянул. — И чтоб витал романтический ореол. Так или иначе, у нас нет фактов, указывающих на место его пребывания, кроме его звонка Макоули в пятницу, когда он просил встретить его в два часа в фойе отеля «Плаза». Так как Макоули не было, то он попросил, чтоб ему это передали.

— Макоули, — вставил я, — завтракал здесь. Он сказал мне…

— Ладно. Макоули пришел в отель «Плаза» не раньше трех часов. Уайнента в фойе он не нашел, и в отеле тот тоже не был зарегистрирован. Макоули пытается описать его с бородой и ба, но никто в отеле не помнит, чтобы встречал его. Он звонит ему в контору, но трубку опять никто не снимает. Когда он звонит Джулии Вулф, она говорит ему, — не знает, в городе ли он; это Макоули считает ложью, потому что он только вчера дал ей пять тысяч долларов для Уайнента и полагает, что Уайнент приехал за ними, но он прощается с ней, вешает трубку и идет заниматься своими делами.

— Какими точно делами? — спросил я.

Гилд перестал жевать кусок булки, который только что откусил:

— Думаю, не повредит узнать. Я выясню. Кажется, нет фактов, указывающих на него, поэтому особенно заниматься этим мы не будем, но никогда не лишнее знать, у кого есть алиби, а у кого нет.

Я покачал головой в знак отрицания на вопрос, который он решил не задавать:

— Не вижу ничего, что указывало бы на Макоули, за исключением того, что он его адвокат и, вероятно, знает больше, чем говорит.

— Да, я понимаю. Но думаю, что для этого люди, наверно, и держат адвокатов. Теперь о секретарше. Возможно, Джулия Вулф — не настоящее ее имя. Пока что мы не смогли точно установить, но выяснили, что она не была той дамой, которой он доверил бы распоряжаться всеми его деньгами. Я имею в виду, если бы он знал все.

— За ней числится что-то?

Он покачал головой.

— Это деликатное дело. За несколько лет до того, как она стала на него работать, она отсидела шесть месяцев за обман на Западе, в Кливленде, под именем Роды Стюарт.

— Вы полагаете, что Уайнент был осведомлен об этом?

— Откуда я знаю. Судя по тому, что он доверял ей распоряжаться деньгами, не похоже, но уверенным быть нельзя. Мне говорили, что он по ней вроде как с ума сходит. Вы понимаете, как ведут себя мужчины в таком состоянии. А она гуляла со всеми, и с этим Шепом Морелли и его парнями — тоже.

— Он у вас в чем-нибудь обвиняется? — поинтересовался я.

— Не в этом, — сказал он с сожалением, — но мы разыскиваем его по другим делам. — Он слегка сдвинул светлые брови. — Я бы хотел выяснить, что заставило его прийти к вам. Конечно, эти наркоманы на все способны, но я бы хотел докопаться до причины.

— Я рассказал вам все, что знал.

— Я в этом не сомневаюсь, — заверил он меня и обратился к Норе: — Надеюсь, вы не думаете, что мы с ним слишком грубо обошлись, но вы понимаете, вы должны…

Нора улыбнулась и подтвердила, что она очень хорошо все понимает, и налила в его чашку кофе.

— Спасибо, мадам.

Она посмотрела на меня и спросила:

— Морелли был?..

— Да. Перед тем как прийти к нам, он принял большую дозу наркотиков.

— Почему ты мне не сказал этого? — упрекнула она. — Все проходит мимо меня. — И пошла, чтобы взять телефонную трубку.

Гилд спросил:

— Вы будете подавать на него в суд за то, что он стрелял в вас?

— Если вам это не нужно, то нет.

Он покачал головой. Голос у него был обычный, но в глазах светилось любопытство.

— Я думаю, пока у нас на него достаточно дел.

— Вы говорили мне о секретарше.

— Да. Мы выяснили, что она проводила очень много времени не у себя в номере, по два-три дня подряд. Возможно, в это время она встречалась с Уайнентом. Морелли утверждает, что не видел ее три месяца. Это мы не смогли проверить. Что вы думаете об этом?

— То же, что и вы, — ответил я. — Уже прошло около трех месяцев, как Уайнент уехал. Возможно, это имеет значение; возможно, нет.

Вошла Нора — звонит Харрисон Куин. Он сообщил мне, что продал несколько облигаций, на которых я начал терять проценты, и назвал цену.

— Ты видел Дороти Уайнент? — спросил я.

— С тех пор как мы расстались у вас, — нет. Но я должен встретиться с ней сегодня в ресторане «Палм-клаб». Подумай над этим, она просила меня не говорить тебе. Как насчет того золота, Ник? Если ты не будешь им заниматься, то потеряешь в деньгах. Эти сумасшедшие с Запада хотят устроить нам инфляцию, когда соберется конгресс. Это наверняка. Но если даже и нет, то все это предполагают. Как я уже говорил тебе на прошлой неделе, поговаривают, что образуется группа для устранения конкуренции…

— Хорошо. — И я попросил его купить несколько акций компании «Доум майнз» за двенадцать с половиной.

Тут он вспомнил, что читал что-то о моем решении. Говорил он довольно туманно и не обращал внимания на мои заверения, что я чувствую себя хорошо.

— Думаю, пару дней мы не сможем играть в пинг-понг, — Как мне показалось он явно о том сожалел. — Послушай, у вас есть билеты на сегодняшнюю премьеру. Если вы не сможете пойти, то я бы…

— Нет, мы пойдем. Спасибо, что позвонил.

Он засмеялся и попрощался со мной. Когда я возвратился в гостиную, официант убирал со стола. Гилд удобно расположился на софе. Нора объясняла ему:

— Мы должны каждый год уезжать на рождественские праздники, так как мои родственники полны желания погулять и они или к нам приходят, или мы идем к ним, а Нику это не нравится.

Аста лежала в углу и лизала лапы. Гилд посмотрел на часы.

— Я отнимаю у вас много времени. Я не хотел, чтобы вы…

Я сел и сказал:

— Мы только подошли к убийству, правда?

— Да. — Он снова устроился поудобнее на софе.-? — Оно произошло в пятницу, двадцать третьего числа, где-то до трех двадцати после полудня — именно в это время миссис Йоргенсон пришла и нашла ее. Трудно сказать, сколько времени она пролежала, умирая, до того как ее нашли. Одно мы знаем: она была в полном здравии и телефон был цел, когда позвонила миссис Йоргенсон, и была еще жива около трех часов, когда ей звонил Макоули.

— Я не знал, что миссис Йоргенсон звонила ей.

— Это установленный факт. — Гилд прокашлялся. — Мы ничего не подозревали в этом отношении, вы сами понимаете, но проверили, как и положено нам, и выяснили у дежурной на коммутаторе в Кортленде, что около половины третьего она подключила миссис Йоргенсон.

— Что сказала миссис Йоргенсон?

— Она сказала, что звонила, чтобы узнать, где можно найти Уайнента. Но Джулия Вулф ответила, что не знает. Тогда миссис Йоргенсон, думая, что она лжет и что, возможно, она узнает правду, если увидит ее, спросила, можно ли к ней приехать. И та согласилась. — Он нахмурился, посмотрел на мое правое колено. — И она поехала туда и нашла ее. Жители этого дома не помнят, чтобы видели кого-либо входящим или выходящим из ее квартиры. Но это просто объясняется. Многие смогли бы сделать так, и никто бы не увидел. Пистолет не нашли. Следов, указывающих на ТО, что кто-то взламывал дверь, нет. Все вещи на своих местах, никто комнату не обыскивал. На ней было кольцо с алмазом, которое, возможно, стоит несколько сот долларов, и в сумке у нее было тридцать с чем-то долларов. Люди, живущие там, знают и Уайнента, и Морелли — оба часто к ней ходили, — но заявляют, что в течение некоторого времени они их не видели. Окно на пожарную лестницу было закрыто, и по лестнице, по крайней мере ближайшее время, никто не ходил. — Он повернул руки ладонями вверх. — Я думаю, вот и все факты.

— Отпечатков пальцев не было?

— Ее; несколько отпечатков пальцев тех, кто убирает в квартире; больше ничего. Ничего хорошего для нас.

— У ее друзей ничего не узнали?

— У нее не было друзей, по крайней мере близких.

— А как с тем… как его фамилия? Нунхайм, он узнал в ней подружку Морелли?

— Он просто видел ее с Морелли и узнал ее на фотографиях, когда увидел в газете.

— Кто он?

— С ним все в порядке. Мы о нем все знаем.

— Вы не будете от меня ничего скрывать? — спросил я. — После того, как взяли с меня обещание ничего не скрывать от вас.

Гилд отозвался:

— Если это дальше вас не пойдет. Он изредка делает для нас ту или иную работу.

— А!

Он встал.

— Я бы не хотел говорить, но это почти все, что мы знаем. Вы можете нам чем-нибудь помочь?

— Нет.

Он пристально смотрел на меня какое-то мгновение, потом протянул кольцо.

— Что вы думаете об этом?

— Кольцо с алмазом; это кольцо, которое дарят перед помолвкой?

— Оно было у нее на этом пальце. — После паузы он спросил: — Ав чем дело?

— Неплохо было бы узнать, кто его ей купил. Я сегодня встречаюсь с Макоули. Если что-нибудь узнаю, то позвоню вам. Похоже, что Уайнент… хорошо, но…

Он добродушно прорычал:

— Ага, «но». — Попрощался со мной и с Норой за руку, поблагодарил за виски, завтрак, наше гостеприимство, вообще за нашу доброту и ушел.

Я счел за должное охладить пыл Норы:

— Ты, конечно, можешь вскружить голову любому мужчине, но не будь слишком уверена, что этот не сможет тебя или меня перехитрить.

— Итак, вот до чего дошло. Ты меня ревнуешь к полицейским!

XII

Письмо Макоули, написанное Клайдом Уайнентом, было большим; очень плохо напечатано на простой белой бумаге и помечено: «Филадельфия, Па. 26 декабря 1932 г.». В нем говорилось:

«Дорогой Герберт!

Я посылаю телеграмму Нику Чарлзу, который, как вы помните, работал на меня несколько лет и находится сейчас в Нью-Йорке; он свяжется с вами по поводу ужасной смерти бедной Джулии. Я хочу, чтобы вы сделали все от вас зависящее, чтобы (строчка зачеркнута, так что ничего нельзя прочитать) убедить его найти ее убийцу. Мне все равно, сколько это будет стоить, — «платите ему!

Вот несколько фактов, которые я хочу передать ему через вас, кроме тех, что вы сами знаете. Не нужно, чтобы он передавал эти факты полиции, но как ему поступить, пусть решает сам. Я хочу, чтобы у него была полная свобода, так как я ему полностью доверяю. Возможно, будет лучше, если вы покажете ему это письмо, после чего вы должны его уничтожить. Вот факты.

Когда я встретил Джулию в четверг вечером, чтобы взять у нее ту тысячу долларов, она сообщила мне, что хочет оставить работу. Она сказала, что в последнее время чувствовала себя плохо и доктор посоветовал ей поехать куда-нибудь отдохнуть. И теперь, когда дело с поместьем ее дяди решилось, она могла себе это позволить. Раньше она никогда не говорила о своем плохом здоровье, и я думаю, она скрывала настоящую причину. Я пытался выведать у нее, но она настаивала на своем. Я не слыхал, что у нее умирает дядя.

Она сказала, что ее дядя Джон — в Чикаго. Я думаю, если потребуется, это можно выяснить. Я не мог убедить ее изменить решение, и она собиралась уехать в последний день месяца. Она была озабочена или испугана, но отрицала это. Сначала мне было жаль, что она уезжает. Но потом нет, так как я ей всегда доверял, а теперь я полагаю, она обманывала меня.

Следующий факт, который должен быть известен Чарлзу, состоит в том, что Джулия и я (опять строчка слегка зачеркнута) ко времени ее убийства и за год до этого были не более чем хозяин и работник. Такие отношения были результатом нашей взаимной договоренности.

Следующее. Я думаю, нужно узнать настоящее местонахождение Сиднея Кельтермана, с которым у нас были неприятности несколько лет назад, так как эксперименты, которыми я сейчас занимаюсь, — это те, о которых он заявил, что я украл их у него. И я полагаю, он порядком не в своем уме и мог убить Джулию в гневе, если бы случилось, что она отказалась сообщить ему мое местонахождение.

Четвертое и самое важное. Поддерживала ли моя разведенная жена связь с Кельтерманом? Как она узнала, что я провожу эксперименты, в которых он мне когда-то помогал?

Пятое. Полицию надо убедить, что я ничего не могу сообщить об убийстве, чтобы они не пытались искать меня, так как это может привести к открытию или разоблачению моих экспериментов, что я рассматриваю в настоящее время как большую опасность. Этого можно добиться, раскрыв немедленно преступление, и я хочу, чтобы именно это было сделано.

Время от времени я буду поддерживать с вами связь, и, если что-нибудь появится и вам нужно будет срочно со мной связаться, поместите следующее объявление в «Таймс»: «Абнеру. Согласен. Банни». И тогда я с вами свяжусь.

Я полагаю, вы достаточно хорошо понимаете необходимость убедить Чарлза работать на меня, так как наши неприятности с Кельтерманом ему уже известны и он знает всех людей, связанных с этим.

Истинно Ваш

Клайд Миллер Уайнент».

Я положил письмо на стол Макоули.

— Это дает пищу для размышления. Вы помните, по какому поводу был скандал с Кельтерманом?

— Что-то касающееся изменения структуры кристаллов. Я могу посмотреть. — Макоули взял первый лист письма и задумался над ним. — Он пишет, что взял у нее тысячу долларов в тот вечер. Я дал ей пять тысяч для него. Она сказала, что ему нужно было именно столько.

— Четыре тысячи от поместья дяди Джона, — предположил я.

— Похоже на это. Интересно, никогда не думал, что она может его обмануть. Я должен буду выяснить насчет других денег, которые я передал ей.

— Вы знаете, что она отбывала наказание в Кливленде за обман и вымогательство?

— Нет. Это на самом деле так?

— Полиция так говорит, под именем Роды Стюарт.

— Где Уайнент нашел ее?

Он покачал головой:

— Представления не имею.

— Вы знаете, откуда она родом, родственников ее и тому подобное? — Он снова покачал головой. — С кем она была помолвлена? — спросил я.

— Я не знал, что она была помолвлена.

— У нее было кольцо с алмазом на этом пальце.

— Это для меня новость. Он закрыл глаза и подумал. — Нет, я не помню, чтобы видел у нее на руке кольцо. — Он положил руки на стол и ухмыльнулся, глядя на меня. — Как насчет его просьбы?

— Никак.

— Я так и думал. — Он дотронулся рукой до письма. — Вы не хуже меня знаете, как он к этому отнесется. Что может заставить вас изменить решение?

— Я не…

— Может ли что-то изменить, если я уговорю его встретиться с вами? Если докажу, что это единственный способ убедить вас взяться за дело?

— Я очень хочу побеседовать с ним, — сказал я. — Но ему придется быть более откровенным, чем в письме.

Макоули как бы размышляя, задал вопрос:

— Вы считаете, что он убил ее?

— Об этом я ничего не знаю, — сказал я. — Я не знаю столько, сколько знает полиция, и сто процентов, у них нет достаточно фактов, чтобы арестовать его, даже если они смогут его найти.

Макоули вздохнул:

— Не очень это интересно — быть адвокатом у дурака. Попытаюсь заставить его внять голосу разума, но знаю, что бесполезно.

— Я хочу спросить: как обстоят у него финансовые дела сейчас? У него по-прежнему все в порядке?

— Почти. Ему, как и всем нам, повредила депрессия. Отчисления с его плавильных установок мы потеряли из-за отсутствия руды в породе, но пергамент^[3] и патенты на звуконепроницаемые материалы приносят от пятидесяти до шестидесяти тысяч в год, плюс единичные патенты. — Он замолчал и спросил: — Вас не беспокоит его способность за все платить наличными?

— Нет, это меня просто удивляет. Есть ли у него еще какие-нибудь родственники, кроме бывшей жены и детей?

— Сестра, Алиса Уайнент. Они были в ссоре. Вот уже четыре или пять лет.

Я предположил, что это тетя Алиса, к которой не пошли на Рождество Йоргенсоны.

— Из-за чего они поссорились?

— Он дал какой-то газете интервью, в котором заявил, что пятилетние планы России необязательно обречены на провал. Он в принципе больше ничего не сказал.

Я засмеялся:

— Они стоят друг друга!

— Она еще хлеще брата. Ничего не помнит. Когда брату вырезали аппендикс, она с Мими поехала навестить его. Им навстречу из больницы выехал катафалк. Она схватила Мими за руку и воскликнула: «О, милочка! Это, наверное… как его зовут?»

— Где она живет?

— На Мэдисон-авеню. Адрес можно найти в телефонной книге. — Он заколебался. — Я не думаю… Я не собираюсь беспокоить ее.

До того как я успел что-нибудь вымолвить, зазвонил телефон. Он поднес трубку к уху:

— Алло. Да, это я. Кто? О да. — У него напряглись мускулы на скулах, глаза слегка расширились. — Где? — Послушал еще. — Да, так. Я успею? — Он посмотрел на часы на левой руке. — Хорошо. Встретимся у поезда. — И положил трубку. — Это лейтенант Гилд. Уайнент пытался покончить с собой в Элентауне, штат Пенсильвания.

ХIII

Дороти и Куин стояли у стойки бара, когда я появился в «Палм-клаб». Они не видели меня, пока я не приблизился к Дороти и не поздоровался:

— Привет, люди!

Дороти была в том же платье, что и в последний раз. Она посмотрела на меня и на Куина и покраснела.

— Ты должен был предупредить его.

— Девочка сердится, — объяснил весело Куин. — Я купил тебе те акции. Тебе бы нужно было заказать их больше. А что ты будешь пить?

— Как всегда. У тебя замечательная способность смываться из гостей, без единого слова.

Дороти снова посмотрела на меня. Царапины у нее на лице стали светлее, синяк еще заметен, губы больше не распухшие.

— Я верила тебе. — Казалось, она вот-вот заплачет.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Даже когда вы пошли на обед к маме, я верила тебе.

— А почему нет?

Куин вмешался:

— Да она сегодня весь день хандрит. — Он тронул ее руку. — Успокойся, дорогая. Неужели ты…

— Заткнись, пожалуйста! — Она отняла руку. — Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду. — Эго уже мне. — Вы оба с Норой высмеяли меня перед мамой и…

Я начал понимать, что произошло.

— Она тебе сказала и ты ей поверила? — Я смеялся. — Тебе двадцать лет и ты веришь всему, что она тебе говорит? Она позвонила тебе после того, как мы ушли. Мы поссорились и недолго там были.

Она опустила голову, произнесла тихим, жалким голосом:

— О, я дура! — И она схватила меня за обе руки. — Послушай! Пойдем сейчас к Норе! Я должна объясниться с ней. Я такая дура! И поделом мне, если…

— Хорошо. У нас есть время. Давай выпьем сначала.

Куин обратился ко мне:

— Брат Чарлз, я хочу пожать тебе руку! Ты вселил жизнь и радость в нашу малышку. — Он выпил свою рюмку. — Пошли к Норе! Выпивка там есть, и стоить будет дешевле.

— Почему ты не хочешь остаться здесь? — воззвала к нему Дороти.

Он засмеялся и покачал головой.

— Только не я. Может, ты Ника оставишь здесь, а я пойду? Твое дурное настроение я терпел весь день, теперь я собираюсь отдохнуть.

Гилберт был с Норой, когда мы пришли в отель. Он поцеловал сестру, поздоровался за руку со мной и Харрисом Кучном, когда их представили друг другу. Дороти сразу же начала долго, честно и не очень внятно извиняться перед Норой.

Нора прервала эти излияния:

— Прекрати. Мне нечего прощать тебя. Если Ник наболтал тебе, что я обиделась или что-то в этом роде, то он необыкновенный лгун. Давай свое пальто.

Куин включил радио. Пробило без четверти шесть по восточному времени.

Нора передала свои функции Куину:

— Поухаживай за ними, ты знаешь, где все находится, — и пошла за мной в ванную.

— Где ты нашел ее?

— В забегаловке. Что Гилберт делает здесь?

— Он пришел, чтобы увидеть ее, так он сказал. Она прошлой ночью не была дома, и он подумал, что она еще здесь. — Она засмеялась. — Хотя он не удивился, что ее здесь не было. По его словам, она всегда где-то бродит. Это у нее мания, от маминой навязчивой идеи, и поэтому она очень интересная. Он слышал, как Стекель говорит, что люди, у которых эта мания бродить везде, имеют склонность к клептомании. Он оставлял вещи, чтобы посмотреть, возьмет ли она что-нибудь, но, насколько он знает, она ни разу не взяла ничего.

— Он уже взрослый парень. Говорил ли он что-нибудь об отце?

— Нет.

— Возможно, он не слыхал. Уайнент пытался наложить на себя руки в Элентауне. Гилд и Макоули уехали к нему. Я не знаю, говорить детям или нет. Интересно, а не Мими ли прислала его сюда?

— Я бы так не подумала, но если ты…

— Интересно. Он давно здесь?

— Около часа. Забавный парень. Он учит китайский и пишет книгу о Знании и Вере, но не на китайском, и считает, что Джек Оуки очень хорош.

— И я так думаю. Ты пьяна?

— Не очень.

Когда мы вернулись в гостиную, Дороти и Куин танцевали под мелодию «Иди была леди». Гилберт отложил журнал, который смотрел, и вежливо спросил, как у меня заживают раны. Я сказал, что хорошо.

— А у меня никогда не было настоящего ранения, — продолжал он. — Это я точно помню. Я сам себя старался поранить, но это не одно и то же. От этого мне было неловко, я чувствовал себя раздраженным и сильно потел.

— Это почти одно и то же. — сказал я.

— Неужели? Я думал, что как у вас — опаснее. — Он подвинулся ближе ко мне. — Эти вещи мне не знакомы. Я еще очень молод, и у меня не было возможности, мистер Чарлз, но я бы очень хотел поговорить с вами немного, но чтобы было поменьше людей и нас не перебивали. У меня к вам столько много вопросов, на которые, кроме вас, никто не ответит.

— Я в этом не уверен. Но я буду рад попытаться ответить в любое угодное тебе время.

— Вы действительно не против? И это не из желания быть вежливым?

— Нет, я серьезно, только не уверен, что оправдаю твои надежды. Все зависит от того, что ты хочешь узнать.

— Вам известны такие вещи, как каннибализм. — Я не имею в виду Африку или Новую Гвинею. В США, например?

— Были такие случаи, но не в наши дни, насколько мне известно.

— Значит, раньше были?

— Я не знаю, сколько случаев, но иногда они происходили, еще до того, как государство полностью образовалось. Подожди минуту, я приведу пример.

Я подошел к шкафу и взял книгу Дюка «Известные преступления Америки», которую Нора купила в букинистическом магазине, нашел место, которое было нужно, и дал ему.

— Тут всего три или четыре страницы.

Вот то, что Гилберт стал читать про себя:

«Альфред Г. Пэкер. Людоед, который убил пятерых спутников в горах Колорадо. Съел их тела и забрал деньги. Осенью 1873 года партия из двадцати отважных людей вышла из Солт-Лейк-Сити, штат Юта, чтобы разведать землю в районе Сан-Джуан. Наслушавшись заманчивых рассказов о возможности составить себе состояние, они обрадовались и, полные надежд, отправились в путь.

Но по мере того, как проходили недели и они ничего не видели, кроме голых камней и снежных гор, у них падало настроение. Чем дальше они продвигались, тем меньше нравилась им местность. И в конце концов они дошли до отчаяния, когда стало ясно, что наградой за все их труды будут голод и смерть.

Когда изыскатели хотели в отчаянии отказаться от своей попытки, они увидели вдали лагерь индейцев. И так как они не жали, как примут их краснокожие, они все же посчитали, что любая смерть лучше голода, и решили попытать счастья. Когда они подошли к лагерю, их встретил индеец, который был к ним дружественно настроен, и провел их к вождю Оурею. К их большому удивлению, индейцы очень внимательно отнеслись к ним и настаивали, чтобы те остались в лагере, пока не оправятся от перенесенных невзгод. Через некоторое время они решили еще раз отправиться в путь и дойти до Лос-Пинос Эйдженси. Оурей хотел отговорить их продолжать путешествие. И десять человек согласились вернуться в Солт-Лейк. Другие десять человек решили продолжить путь. Оурей снабдил их провизией и посоветовал идти вдоль реки Ганисон, которая была названа в честь лейтенанта Ганисона, убитого в 1852 году. (См.: «Жизнь Джо Смита Мормона».)

Альфред Г. Пэкер, лидер группы, продолжившей путешествие, хвастался знанием местности и был уверен в своей способности без труда найти путь. Когда его группа прошла небольшое расстояние, Пэкер сказал, что недавно открыты богатые шахты в истоках реки Рио-Гранде, и предложил отвести группу на эти шахты.

Четыре человека из группы настояли на том, чтобы выбрать путь, указанный Оуреем. Но Пэкер убедил пятерых, по имени Суон, Миллер, Нун, Бэл и Хамфрис, идти с ним на шахты, в то время как остальные четверо отправились вдоль реки. Из этой группы двое умерли от голода и лишений, но двое достигли земли Лос-Пинос в феврале 1874 года, испытав невыносимые трудности. Генерал Адамс управлял там землей, и несчастные были приняты со всем вниманием. Когда они восстановили свои силы, они пошли назад.

В марте 1874 года генерала Адамса вызвали по делу в Денвер. И одним холодным снежным утром, когда он все еще отсутствовал, рабочие этого поселения, завтракавшие за столом, были удивлены появлением в дверях их дома одичавшего человека, который жалобно просил еды и пристанища. У него было ужасно распухшее лицо, во всем остальном он был в довольно хорошем состоянии, хотя пищу желудок его не принимал. Он заявил, что его зовут Пэкер и что пятеро шедших с ним покинули его, когда он заболел, но оставили ему ружье, которое он принес с собой.

Воспользовавшись гостеприимством рабочих и пробыв там десять дней, Пэкер пошел в местечко, которое называлось Саквэч, заявив, что он оттуда собирался идти в Пенсильванию, где у него был брат. В Саквэче Пэкер сильно пил, и стало ясно, что у него много денег. В состоянии опьянения он рассказывал противоречивые истории, касающиеся судьбы его спутников. Стали подозревать, что он избавился от своих бывших попутчиков злодейским способом.

В это время генерал Адамс остановился в Саквэче на пути из Денвера в Эйдженси. И когда он был в доме Отто Меарса, ему посоветовали арестовать Пэкера и произвести расследование его действий. Генерал решил взять его обратно в свой поселок. По пути они остановились в доме майора Дауни, гдевстретили десятерых, которые послушались индейского вождя и не пошли в поход. При них было доказано, что основная часть заявления Пэкера была неправдой. Поэтому генерал решил произвести полное расследование. Пэкера связали и повезли в поселок, где посадили под стражу.

2 апреля 1874 года два сильно возбужденных индейца вбежали в Эйдженси, держа в руках полосы мяса, которое, как они заявили, было мясом белого человека и которое они нашли как раз рядом с Эйдженси. Так как мясо лежало на снегу и погода стояла холодная, оно было в хорошем состоянии.

Когда Пэкеру предъявили найденные полосы мяса, его лицо стало мертвенно-бледным и он рухнул на пол. Ему дали лекарство, и, после того как он попросил о помиловании, он поведал следующее:

«Когда я и пятеро других ушли из лагеря Оурея, мы считали, что имеем достаточно запасов пищи для долгого и трудного пути. Но пища наша быстро кончилась и скоро мы встали на грань голода. Мы выкапывали корни из земли, на чем продержались несколько дней. Но они были малопитательными, а сильный холод загнал всех зверей и птиц в убежища, поэтому наше положение стало отчаянным.

У всех сделалось странное выражение глаз, и все относились друг к другу с подозрением. Однажды я пошел за дровами для костра, а, когда вернулся, увидел, что мистер Суон, старший из группы, убит ударом по голове, а оставшиеся разрезали его тело на части, намериваясь съесть. Его деньги, две тысячи долларов, разделили между оставшимися. Его хватило лишь на несколько дней, и я предложил, пусть следующим будет Миллер, так как на нем много мяса. Его убили топором, когда он собирал дрова. Хамфрис и Нун были следующими. Бэл и я поклялись, что, раз мы остались вдвоем, что бы ни случилось, мы будем держаться друг друга. Однажды Бэл сказал: «Я больше не выдержу» — и бросился на меня, как голодный тигр, пытаясь ударить ружьем. Я отразил удар и убил его топориком. Затем я разрезал его тело на полосы и нес с собой, когда шел сюда. Когда я увидел Эйдженси с вершины холма, я выбросил оставшееся мясо, и с сожалением, так как оно мне понравилось, особенно грудная часть».

После того как он рассказал эту печальную историю, он согласился отвести группу во главе с X. Лаутером к останкам убитых людей. Он повел ее в район высоких, недоступных гор, но так как он заявил, что заблудился, то решено было поиск прекратить и на следующий день отправиться назад.

В ту ночь Пэкер и Лаутер спали рядом, и ночью Пэкер напал на него, пытаясь убить и сбежать, но его связали и по возвращении в Эйдженси передали шерифу.

В том же году, в начале июня, художник из Пеори, по имени Рейнолдс, делал зарисовки на берегу озера Кристоуэл. В лесу из теуги^[4] он обнаружил останки пяти человек. Четыре тела лежали а ряд, а пятое, без головы, — невдалеке. Тела Бэла, Суона, Хамфриса и Нуна имели пулевые ранения в затылок, а голова Миллера была проломлена, очевидно прикладом ружья, валявшегося невдалеке, причем приклад был отломан. Вид убитых показывал, что Пэкер занимался каннибализмом. Видимо, он не лгал, утверждая, что мясо на груди ему очень нравилось, поскольку на всех трупах оно было вырезано до самых ребер.

От них к хижине, где находились одеяла убитых и другие личные вещи, вела проторенная дорожка. Все указывало на то, что Пэкер после убийства много дней провел в этой хижине, совершая частые походы за мясом.

После этого было решено судить убийцу, но во время отсутствия шерифа обвиняемый сбежал. О нем ничего не было слышно до 29 января 1883 года. Девять лет спустя генерал Адамс получил письмо, в котором одни золотоискатель из Солт-Лейк-Сити уверял, что встретился лицом к лицу с Пэкером в городе Чейенне, штат Вайоминг. Он утверждал, что Пэкера знали под именем Джона Шварца и что его подозревали в нескольких преступлениях, совершенных какой-то бандой.

Детективы начали расследование, и 12 марта 1883 года шериф Шарплз арестовал Пэкера, а 17-го числа того же месяца шериф Смит доставил задержанного назад в Солт-Лейк. Хинздейл вернул заключенного в Лейк-Сити, Колорадо.

Суд над ним по обвинению в убийстве Израеля Суона в графстве Хинздейл 1 марта 1874 года начался 3 апреля 1883 года. Было доказано, что у каждого члена его группы, за исключением самого Пэкера, были значительные деньги. Защищающийся повторил свое прошлое заявление, в котором он сказал, что убил только Бэла и сделал это в целях самозащиты.

Тринадцатого апреля суд признал его виновным, и он был приговорен к смертной казни. Ему гарантировали отсрочку приведения приговора в исполнение, и он немедленно обратился в Верховный суд. Пока же его перевели в тюрьму Ганисон, чтобы спасти от гнева людей.

В октябре 1885 года Верховный суд назначил новое следствие, которое обвинило его в убийстве пяти человек. Он был признан виновным по каждому обвинению и приговорен к 40 годам лишения свободы, по 8 лет за каждого человека. I января 1901 года его амнистировали, и он умер на ранчо возле Денвера 24 апреля 1907 года».

Пока Гилберт читал, я налил себе выпить. Дороти прекратила танцевать, чтобы присоединиться ко мне.

— Тебе он нравится? — Она кивнула в сторону Куина.

— А что, хорош.

— Возможно, но бывает очень глупым. Ты не спросил, где я была прошлой ночью. Хочешь правду?

— Это меня не касается.

— Но я нашла кое-что для тебя.

— Что?

— Я была у тети Алисы, — она немного не в тебе, но очень добра. У нее есть письмо от отца, где он предупреждает, чтобы она боялась мамы.

— Как он ее предупреждает? Что он точно написал?

— Я не видела его. Тетя Алиса зла на папу уже несколько лет, и она разорвала письмо. Она говорит, что он стал коммунистом, что коммунисты убили Джулию Вулф и убьют его в конце концов. Она думает, это все из-за какого-то секрета, который они выдали.

Я воскликнул:

— Боже мой!

— Ладно, не ругай меня. Я повторяю ее слова. И забудь, что она не в своем уме.

— Она тебе сказала, что было в письме?

Дороти покачала головой.

— Нет. Только о предупреждении. Насколько я помню, он писал, что маме нельзя доверять ни в коем случае и никому, кто связан с ней, — сюда, я думаю, входим все мы.

— Постарайся еще что-нибудь вспомнить.

— Но больше ничего не было. Это все, что она мне поведала.

— Откуда было письмо?

— Она ничего не знала, за исключением того, что оно пришло авиапочтой. Оно ее не занимало.

— Что она думала по этому поводу? Я имел в виду — она серьезно восприняла предупреждение?

— Она назвала его опасным радикалом — это ее слова.

— Насколько серьезно ты к этому относишься?

Она долго смотрела на меня и затем облизнула губы, перед тем как ответить.

— Я думаю, что он…

К нам подошел Гилберт с книгой в руке. Казалось, он разочарован тем, чтó я дал ему прочитать.

— Это очень интересно, — заявил он, — но, если вы хотите знать мое мнение, это не патологический случай. — Он обнял за талию сестру. — Тут нужно было или голодать, или делать это.

Дороти спросила:

— О чем это?

— История в книге, — ответил Гилберт.

— Скажи ему о письме, которое получила твоя тетя, — посоветовал я Дороти.

Она вняла моему совету. Когда она кончила, он не сдержался:

— Это глупо. Мама совсем не опасна. У нее просто случай замедленного развития. Многие из нас со временем перестают обращать внимание на этику и мораль. Мать просто не доросла до этого. — Он нахмурил брови и, подумав, поправил себя: — Она может быть опасной, но как ребенок, играющий со спичками.

Нора и Куин танцевали.

— А что ты думаешь об отце? — спросил я его.

Гилберт пожал плечами.

— Я не видел его с детства. У меня есть на его счет теория, но это все догадки. Я бы хотел… главное, что я бы хотел знать, — не импотент ли он.

Я сказал:

— Он пытался покончить с собой сегодня в Элентауне.

Дороти закричала:

— Неправда! — так резко, что Нора и Куин прекратили танцевать. Она резко повернулась к брату лицом. — Где Крис? — требовательно спросила она.

Гилберт посмотрел на меня, затем сразу на нее.

— Не будь дурой, — отрезал он холодно. — Он со своей подругой… этой по фамилии Фентон.

Дороти, казалось, не поверила ему:

— Она ревнует его. Это мания матери.

Я спросил:

— Видел ли кто-нибудь из вас Сиднея Кельтермана, с которым у вашего отца были неприятности?

Дороти отрицательно покачала головой. Гилберт коротко ответил:

— Нет. А что такое?

— У меня просто мысль появилась. Я сам его никогда не видел, но так, как мне описали его, — с небольшой натяжкой это мог бы быть Крис Йоргенсон.

XIV

В этот вечер мы с Норой пошли на открытие концертного зала городского радио. Через час мы решили, что с нас хватит, и ушли.

— Куда пойдем? — раздумывала Нора.

— Мне все равно. Хочешь, найдем этот «Пигирон-клаб», о котором говорил Морелли? Тебе понравится Стадси Бэрк. Он когда-то был взломщиком сейфов. Говорит, что вскрыл сейф тюрьме Хэгерстаун, когда отбывал там месячный срок за дебоширство.

— Давай!

Мы отправились на Сорок девятую улицу и, опросив двух водителей такси, двух разносчиков газет и полицейского, нашли это место. Швейцар сказал, что не знает никакого Бэрка, но выяснит. Стадси подошел к двери.

— Как поживаешь, Ник? Входи!

Это был крепко сложенный мужчина среднего роста, немного располневший уже, но не рыхлый. Ему, должно быть, было пятьдесят, но выглядел он на десять лет моложе. У него было широкое, некрасивое, но симпатичное, рябое после оспы лнцо, редкие, неопределенного цвета волосы, и даже лысина не делала его лоб большим. Говорил он глубоким, гортанным басом.

Я поздоровался с ним за руку и представил его Норе.

— Жена, — произнес он. — Подумать только. Честное слово, вы или выпьете шампанского со мной, или вам придется плохо.

Я отвечал, что драться нам не стоит, и мы вошли. Внутри уютно, но выглядело все немного ветхо. Время пересменки, в зале всего три посетителя. Мы сели за столик в углу, и Стадси объяснил официанту, какую точно бутылку вина принести. Затем внимательно посмотрел на меня.

— Женитьба пошла тебе на пользу. — Он почесал подбородок. — Давненько я тебя не видел.

— Давненько, — согласился я.

— Он меня в тюрьму засадил, — сообщил он Норе.

Она в знак симпатии щелкнула языком:

— Он был хорошим сыщиком?

Стадси сморщил маленький лоб.

— Говорят, что да, но я не знаю. Взял он меня случайно. Я делал все правильно.

— Как получилось, что ты вывел Морелли на меня?

— Ты знаешь этих иностранцев, они истеричны. Я не знал, что он такое может натворить. Его беспокоило, что полицейские хотят пришить ему убийство этой Вулф. И мы из газет видели, что ты имеешь к этому какое-то отношение, но я предупредил его: «Ник не похож на тех, кто может предать свою мать». Ему нужно было с кем-то поговорить. Вот он и решил пойти к тебе. В данном случае я помешать ему не мог.

— Его засекли, когда он пробирался ко мне, а он свалил вину на меня. Как он нашел меня?

— У него есть друзья, и ты не ведешь скрытный образ жизни.

— Я был в городе всего неделю, в газете ничего не писали обо мне.

— Так ли это? — спросил Стадси с интересом. — Откуда ты приехал?

— Я живу сейчас в Сан-Франциско. Как он нашел меня?

— Замечательный город. Давненько я там не бывал. Я не должен этого обсуждать, Ник. Пусть он. Это его дело.

— Если только ты не послал его ко мне.

— Ладно, да. Но я же хотел тебя только похвалить. — Он произнес это серьезно.

— И ты мой приятель.

— Откуда я мог знать, что он психанет. К тому же он не очень серьезно тебя ранил.

— Возможно, нет, но мне от этого не легче.

Я перестал говорить, так как подошел официант с шампанским. Мы попробовали и оценили его как замечательное. На самом деле оно было отвратительным.

— Ты думаешь, что он ее убил? — спросил я.

Стадси уверенно покачал головой из стороны в сторону.

— Он не мог это сделать.

— Но он из тех парней, которых можно уговорить стрелять, — напомнил я.

— Да, эти иностранцы истеричны, но в тот день он был здесь.

— Весь день?

— Весь. В этом я могу поклясться. Тут компания отмечала одну свою дату, и он от подруги своей не отходил, тем более не вылезал в этот день на улицу. Я не вру, он это может доказать.

— Тогда почему он нервничал?

— Меня самого это интересует. Но эти иностранцы.

Я подтвердил:

— Да. Они истеричны. А не мог бы он подослать к ней кого-нибудь из своих?

— Думаю, ты ошибаешься в нем. Я ее наблюдал. Иногда она приходила к нам сюда. Они просто забавлялись. Он не любил ее настолько, чтобы убить из-за ревности. Честно.

— Она тоже наркотики принимала?

— Понятия не имею. Видел, что иногда принимала, но, возможно, только за компанию, потому что он это делал.

— С кем еще она здесь гуляла?

— Ни с кем, насколько мне известно, — ответил Стадси безразлично. — Был тут один мерзавец, по имени Нунхайм, который ударял за ней, но, насколько я мог видеть, он успеха не имел.

— Так вот кто нашептал Морелли мой адрес.

— Не говори глупостей. Единственное, что хотел Морелли, — это разгромить Нунхайма. Зачем тому было нужно информировать полицию, что Морелли знаком с этой Джулией? Он что — твой приятель?

— Я его не знаю. Слышал только, что он иногда выполняет для полиции кое-какую работу, — ответил я, все обдумав.

— Мм… спасибо.

— За что? Я ведь ничего не сказал.

— Достаточно, понятно. Теперь растолкуй мне: ради чего вся заваруха? Ведь это Уайнент убил ее?

— Многие так думают, но ставлю два против одного — он здесь ни при чем, — ответил я.

Он покачал головой.

— Не стану спорить с тобой в твоей области, — его лицо прояснилось, — но вот, о чем поспорю, если не возражаешь. Помнишь, когда ты брал меня, я действовал правой, как я уже упомянул? Мне всегда было интересно, сможешь ли ты проделать это еще раз. Когда-нибудь, когда ты будешь вполне здоров, я бы…

Я рассмеялся.

— Нет, я не в форме.

— Да я сам жирный, как боров, — настаивал он.

— Кроме того, тебе просто не повезло: ты не сумел сохранить равновесия, а я крепко держался на ногах.

— Ты пытаешься поскорей меня успокоить — Он помолчал и заметил задумчиво: — Хотя я думаю, тебе действительно повезло. Ну что ж, если ты не хочешь… Давай-ка я наполню наши бокалы.

Нора решила, что пора домой, поэтому мы покинули «Пигирон-клаб»; было чуть больше одиннадцати. Стадси проводил нас до такси и энергично пожал нам руки на прощанье.

— Рад был с вами поговорить.

Мы заверили его в том же и уехали.

Нора признала, что Стадси — восхитителен.

— Я не поняла половину из того, что он говорил.

— С ним все в порядке.

— Ты зачем от него утаил, что больше не работаешь сыщиком?

— Он бы решил, что я морочу ему голову, — объяснил я. — Для такого, как он, тот, кого он знал сыщиком, — вечно сыщик, и я предпочел обмануть его, чем если бы он подумал, что я ему выдаю неправду. У тебя нет сигареты? Он мне действительно доверяет, по-своему конечно.

— А ты его не обманывал, утверждая, что Уайнент тут ни при чем?

— Сам не знаю. Но думаю, что нет.

В «Нормандии» нас ждала телеграмма от Макоули из Элентауна. «Этого человека зовут не Уайнент, и он не пытался совершить самоубийство».

XV

На следующее утро я вызвал стенографистку и избавился от большинства накопившейся корреспонденции, поговорил с нашим поверенным в Сан-Франциско — мы пытались спасти от разорения одного из наших постоянных клиентов, почти час потратили на то, чтобы составить план снижения госпошлины. Я здорово устал к двум часам, когда прекратил работу и пошел позавтракать с Норой. После завтрака она отправилась играть в бридж, а я пошел проведать Гилда (я еще утром ему позвонил).

— Так это была ложная тревога? — спросил я, удобно устроившись в кресле.

— Вот именно. Он — такой же Уайнент, как я. Знаете, как это бывает. Мы отправили полиции Филли донесение о том, что Уайнент прислал телеграмму, и дали его описание. Вот почему всю следующую неделю в штате Пенсильвания всех худых, возможно с усами, принимали за Уайнента. Этого парня зовут Барлоу. Безработный плотник, насколько мы поняли. Его ранил негр, при попытке ограбления. Он не может пока долго разговаривать.

— А не мог ли его ранить кто-то совершивший такую же ошибку, как и полиция в Элентауне?

— Приняв его за Уайнента? Думаю, такое возможно. Но какое это имеет значение?

— Сам не знаю.

— Макоули поделился, что получил письмо от Уайнента?

— Он не открыл, что в нем было. — Я изложил ему все, что мне было известно о Кельтермане.

Он отреагировал:

— Это интересно.

Я сообщил и о письме Уайнента к сестре.

— А он, оказывается, многим пишет, не так ли? — заметил Гилд.

— Я тоже об этом думал.

Потом я рассказал ему о том, что описание Кельтермана с небольшими изменениями подходит Йоргенсону.

— Никогда не вредно прислушаться к мнению такого человека, как вы. Не буду вас прерывать, — произнес он.

— Ноу меня все.

Он наклонил стул назад и уставился в потолок.

— Надо провести кое-какую работу, — наконец промолвил он.

— Приятеля из Элентауна ранили из пистолета тридцать второго калибра?

Гилд минуту смотрел на меня с любопытством и ответил:

— Нет. Калибр сорок четыре. А у вас есть какая-нибудь идея?

— Нет. Просто прокручиваю одну версию.

— Я понял какую. — Он снова наклонил стул, чтобы еще посмотреть на потолок. Когда он опять заговорил, создалось впечатление, что его мысли чем-то заняты.

— Алиби, представленное Макоули, проверено, все в порядке. Он опаздывал на встречу, и установлено, что он был в конторе у некого Германа, на Пятьдесят седьмой улице, с пяти минут четвертого до двадцати и дальше.

— А почему с пяти минут четвертого?

— Ах да, я ведь ничего не сообщил об этом. Мы нашли этого парня, по имени Каресс, который заходил к ней в это время и спросил, нет ли у нее для него работы. Она отказала и заметила, что ей нужно куда-то идти. Это сужает время совершения преступления с трех часов пяти минут до трех двадцати. А вы действительно не подозреваете поверенного?

— Я всех подозреваю. Где были вы сами с трех пяти до трех двадцати?

Он засмеялся.

— Я, наверное, один не имею алиби. Смотрел мультфильмы.

— А у остальных оно есть?

Он кивнул.

— Йоргенсон вышел вместе с женой — это было без пяти три. Затем он улизнул на Семьдесят третьей Западной улице, проведать девицу по имени Ольга Фентон. Мы обещали ему ничего не говорить его жене. Он пробыл там до пяти. Что делала миссис Йоргенсон, мы знаем. Их дочь одевалась, когда они ушли, в три пятнадцать она поймала такси и поехала прямо в магазин «Бергдорф — Гудмэнз». Сын весь день просидел в библиотеке — он читает очень забавные книги. Морелли был где-то в клубе. А где были вы? — И он захохотал.

— Себя не буду оправдывать до тех пор, пока это действительно не понадобится. Ни одно из этих алиби не является безупречным, однако редко встречается железное алиби. А как насчет Нунхайма?

Гилд был удивлен.

— А почему вы о нем спрашиваете?

— Я слышал, он страдал по Джулии.

— Откуда это известно?

— Слышал.

Он нахмурился.

— Информация точная?

— Да.

— Да. Этого парня стоит проверить. Но послушайте, что вы думаете — это сделал Уайнент?

Я ответил ему точно так же, как ответил Стадси:

— Ставлю два против одного, что он этого не делал.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Во всяком случае, это идея. Кого вы подозреваете?

— Пока не знаю. Поймите, мне ничего не известно. Я не говорю, что Уайнент тут ни при чем. Я говорю, что не все улики — против него.

— И утверждаете, что ставите один к двум, за его невиновность.

— Можете называть это интуицией, если угодно, но… — начал я.

— Я никак не хочу это называть. Вы — опытный детектив. Хочу послушать, что вы мне расскажете.

— В основном собираюсь задать несколько вопросов. Например, сколько времени прошло с той минуты, когда лифтер высадил миссис Йоргенсон на этаже, где жила Джулия, до того момента, когда она его вызвала и сообщила, что слышала стоны?

Гилд сжал губы, потом растерянно начал:

— Вы думаете, что она могла?.. — Остальные слова повисли в воздухе.

— Думаю, что могла бы. Мне хочется знать, где был Нунхайм. Мне интересно получить ответ на вопросы, заданные в письме Уайнента. Интересно также узнать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между теми деньгами, которые поверенный выдал Джулии для Уайнента, и той тысячей, которую она отдала Уайненту. Кроме того, очень важно узнать, откуда взялось обручальное кольцо.

— Мы делаем все, что в наших силах, — ответил Гилд. — Но сейчас я хочу выяснить, почему Уайнент не явился, чтобы все объяснить, если он не виновен.

— Единственная причина в том, что миссис Йоргенсон снова упрятала бы его в психушку. — Я задумался. — Герберт Макоули работает на Уайнента. Вы просто поверили ему, что человек в Элентауне — не Уайнент?

— Да нет. Тот намного моложе Уайнента, у него мало седины в волосах, и они не крашеные. К тому же он не похож на Уайнента, — казалось, он убежден в своей правоте. — У вас есть дела на ближайший час?

— Нет.

— Прекрасно. — Он встал. — Я отправлю несколько парней заняться теми вопросами, которые мы обсуждали, да и нам самим придется сделать несколько визитов.

— Отлично, — ответил я.

Он вышел из кабинета.

В почтовом ящике лежал номер журнала «Таймс»; я выудил его, нашел колонку объявлений. Там было объявление, помещенное Макоули: «Абнеру. Согласен. Банни».

Когда вернулся Гилд, я спросил:

— Как насчет помощников Уайнента? Их всех проверили?

— Угу, но они ничего не знают. Они были уволены в конце той недели, когда уехал Уайнент. Их всего двое, и они его до сих пор не видели.

— Над чем они работали, когда мастерская была закрыта?

— Над краской, что-то вроде «устойчивого зеленого цвета». Выясню, если хотите.

— Не думаю, что это имеет значение. Это большой цех?

— Похоже на хорошо оборудованное помещение, насколько я знаю. Вы думаете, с цехом может быть что-то связано?

— Все может быть.

— Да. Ну что ж, пойдем.

XVI

— Прежде всего, — решил Гилд, когда мы вышли из его кабинета, — мы навестим Нунхайма. Он должен быть дома. Я сказал ему, чтобы он никуда не уходил, пока я ему не позвоню.

Мистер Нунхайм жил на четвертом этаже темного, сырого здания, в котором было шумно из-за проходящей рядом Шестой пеню. Мы поднялись в лифте. Гилд постучал в дверь.

Послышались звуки быстрых шагов, затем голос спросил:

— Кто это? — Мужской голос, звучал он в нос и раздраженно.

Гилд откликнулся:

— Джон.

Дверь быстро открыл маленький, с лицом желтоватого цвета мужчина лет тридцати пяти — тридцати шести, он был в майке, голубых брюках и черных шелковых носках.

— Я не ожидал вас, лейтенант, — промычал он. — Вы обещали позвонить. Он казался напуганным.

У него были темные, близко посаженные маленькие глаза, рот широкий, губы тонкие и неряшливые, нос удивительно гибкий, длинный, висящий — как будто без костей и хряща. Гилд тронул меня за локоть, и мы вошли. Через открытую дверь налево была видна незастланная кровать. Комната, куда мы вошли, была общая, все в ней потрепано и грязно, повсюду валялись одежда, газеты и немытая посуда. В нише справа — умывальник и печь. Между ними стояла женщина с шипящей сковородой на длинной ручке. Ширококостная, мясистая, с рыжими волосами, лет около двадцати восьми, по-своему красивая, хотя грубая и неряшливая. На ней было розовое в складках кимоно и шлепанцы с загнутыми носами. Она угрюмо посмотрела на нас.

Гилд не представил меня Нунхайму и не обратил внимания на женщину.

— Садись. — Он отодвинул одежду, которая лежала на софе, чтобы можно было сесть.

Я убрал газеты с кресла-качалки и сел. Так как Гилд был шляпе, и я не снимал свою.

Нунхайм подошел к столу, на котором стояла литровая бутылка, где было немного виски, и пара рюмок.

— Выпьете?

Гилд поморщился:

— Только не эту гадость. Что ты имел в виду, когда сказал, что знал Вулф только с виду?

— Это правда, лейтенант. Чистая правда. — Два раза он быстро посмотрел на меня и так же быстро отвел взгляд. — Может, здоровался с ней изредка, когда виделся иногда, этим наше знакомство исчерпывалось. Это чистая правда.

Женщина в нише засмеялась, только раз, презрительно, но лицо ее не выражало никакого веселья. Нунхайм повернулся к ней.

— Слушай, ты там, — голос его срывался от злости, — скажи хоть слово и я вышибу тебе зубы!

Она размахнулась и кинула сковороду ему в голову. Сковорода пролетела мимо и ударилась о стену. Жир и яичный желток свежими пятнами украсили стену, пол и мебель. Он бросился к ней. Мне не нужно было подниматься, чтобы протянуть ногу и подставить ему подножку. Он упал на пол. Женщина схватила нож.

— Прекрати! — грозно проговорил Гилд. Он также не вставал. — Мы пришли поговорить с тобой, а не наблюдать вашу комедию. Поднимайся и не шали!

Нунхайм медленно поднялся на ноги.

— От нее с ума можно сойти, когда она пьет. Целый день она меня изводит. — Он поводил правой рукой взад и вперед, — Кажется растянул запястье.

Женщина прошла мимо нас не поднимая взора и спальню и закрыла дверь. Гилд прокомментировал:

— Возможно, если бы ты за другими юбками не бегал, у тебя бы с этой не было неприятностей.

— Что вы имеете в виду, лейтенант? — Нунхайм был удивлен, выражал невинность и обиду.

— Джулию Вулф.

Маленький желтолицый человек начал возмущаться:

— Это ложь, лейтенант! Любой, кто скажет, что я…

Гилд прервал его, обращаясь ко мне:

— Если ты хочешь стукнуть его разок, я не помешаю тебе, хоть у него и вывихнута рука. Правда, у него никогда не было сильного удара.

Нунхайм повернулся ко мне, протянув обе руки.

— Я не хотел сказать, что вы лжец. Я хотел сказать, что кто-то, возможно, ошибся, если они…

Гилд снова прервал:

— Ты бы взял ее, если бы смог?

Нунхайм облизнул губу и осторожно посмотрел на дверь спальни:

— Что ж, — признал он медленно, тихим голосом, — конечно, она была классной женщиной. Наверно, не отказался бы.

— Но ты никогда не добивался ее?

Нунхайм колебался, затем повел плечами.

— Вы знаете, как бывает. Когда околачиваешься везде, всякое бывает.

Гилд посмотрел на него с раздражением.

— Было бы лучше, если бы ты повторил мне это сначала. Где ты был в тот день, когда ее убили?

Этот маленького роста человек подпрыгнул, как будто его укололи иголкой.

— Ради Бога, лейтенант, я здесь ни при чем! Зачем мне было ее убивать?

— Где ты был?

Неряшливые губы Нунхайма задергались.

— В какой день ее… — Он прекратил говорить, потому что открылась дверь спальни.

Вышла женщина, неся чемодан. На ней была одежда, в которой выходят на улицу.

— Мариам, — произнес Нунхайм.

Она посмотрела на него хмуро и сказала:

— Я не люблю обманщиков, а если бы я любила, мне бы не понравился обманщик провокатор, а если бы я любила обманщиков провокаторов, то не любила бы тебя. — И пошла к наружной двери.

Гилд, схватив Нунхайма за руку, чтобы тот не пошел за женщиной, повторил:

— Где ты был?

Нунхайм закричал:

— Мариам, не уходи! Я буду себя хорошо вести! Я все сделаю, не уходи, Мариам!

Она вышла и закрыла дверь.

— Пустите меня! — просил он Гилда. — Дайте мне привести ее назад! Я не могу жить без нее! Я приведу ее сюда и расскажу вам все, что вы хотите. Пустите меня! Она нужна мне!

Гилд остановил его:

— Чепуха, садись. — И толкнул этого маленького человека на стул. — Так мы пришли не смотреть на тебя и на твой балаган. Где ты был в тот день, когда убили женщину?

Нунхайм закрыл лицо руками и начал плакать.

— Продолжай скрывать, и я тресну тебя хорошенько разок.

Я налил в стакан немного виски и дал Нунхайму.

— Благодарю, сэр, благодарю. — Он выпил, кашлянул и достал грязный носовой платок, вытереть лицо. — Сразу не могу вспомнить, лейтенант, — захныкал он. — Может был на стрельбище у Чарли, может здесь — Мариам вспомнит если вы разрешите мне привести ее сюда…

Гилд прервал:

— К черту Мариам! Как тебе понравится, если мы посадим тебя за решетку за то, что ты не помнишь?

— Дайте мне подумать… Я вспомню! Я ничего не скрываю. Вы знаете, что я всегда с вами честен. Я просто расстроен сейчас. Посмотрите на мое запястье. — Он протянул нам правую руку, чтобы мы увидели, что она распухла. — Только одну минуту, — Он снова закрыл лицо руками. Гилд подмигнул мне; мы ждали, когда этот маленький человек начнет вспоминать. Вдруг он отнял руки от лица и засмеялся. — Боже мой! И поделом мне, если бы вы меня взяли. В этот день я был… Подождите, я покажу вам. — Он пошел в спальню.

Через несколько минут Гилд закричал:

— Эй, мы не можем ждать тебя целый вечер, пошевеливайся!

Ответа не было. Спальня была пуста, когда мы туда вошли, и, когда мы открыли дверь в ванную, там тоже было пусто. Было открыто окно, а рядом с ним проходила пожарная лестница. Я ничего не сказал и не выразил никаких эмоций. Гилд сдвинул шляпу на затылок и произнес:

— Не завидую ему. — И пошел к телефону в общей комнате.

Пока он звонил, я порылся в шкафах, чуланах, но не нашел ничего. Искал я не очень тщательно и прекратил, как только он кончил приводить полицейскую машину в действие.

— Думаю, мы его найдем, — заявил он. — У мен, есть новость. Мы установили, что Йоргенсон — это Кельтерман.

— Кто установил?

— Я послал человека к девушке, которая была его алиби. Это Ольга Фентон, и он в конце концов вытащил это из нее. Он сказал, что, как ни старался, она настаивала на его алиби. Я собираюсь пойти к ней и поговорить. Хочешь пойти со мной?

Я посмотрел на часы.

— Хотел бы, но уже поздно. Взяли его?

— Ордер на арест выдан. — Он задумчиво посмотрел на меня. — А той девочке придется поговорить со мной.

Я улыбнулся.

— Теперь ты думаешь, кто убил ее?

— Я спокоен на этот счет. Дайте только мне проверить достаточное количество людей, и я вам очень скоро найду его.

На улице он пообещал дать мне знать, если что случится, мы пожали друг другу руки и расстались. Через несколько секунд он подбежал ко мне, чтобы я передал Норе его наилучшие пожелания.

Дома я передал Норе привет от Гилда и рассказал ей все новости дня.

— У меня для тебя тоже кое-что есть, — оповестила она. — Заходил Гилберт Уайнент и огорчился, не застав тебя. Он хотел рас-казать тебе что-то очень важное.

— Он, вероятно, хочет сказать, что у Йоргенсона, как и у его матери, есть идея фикс.

— Ты думаешь, Йоргенсон убил ее?

— Думал, что знал, кто это сделал, но сейчас все перемешалось, остается только ждать.

— Каково же твое предположение?

— Мими, Йоргенсон, Уайнент, Нунхайм, Гилберт, Дороти, тетя Алиса, Морелли, ты, я или Гилд. Может, Стадси это сделал. Как насчет того, чтобы сделать коктейль?

Она приготовила несколько коктейлей. Я пил свой второй или третий коктейль, когда она отошла от телефона и позвала меня:

— Твоя подруга Мими хочет поговорить с тобой.

Я взял трубку:

— Здравствуй, Мими.

— Я очень сожалею, что была так груба в тот вечер, Ник, но я была расстроена и просто потеряла выдержку. Пожалуйста, извини меня. — Она проговорила все это очень быстро, как будто торопилась побыстрее закончить извинения.

— Ничего, все в порядке.

Она едва дала мне вымолвить три слова, как снова начала, помедленнее и больше держалась сути дела:

— Могу я тебя увидеть, Ник? Случилось что-то ужасное. Я не знаю, что делать, куда идти.

— В чем дело?

— Это не по телефону. Но ты должен подсказать мне что делать, мне нужен совет. Ты не мог бы подойти?

— Ты имеешь в виду — сейчас?

— Да, пожалуйста.

Я согласился:

— Ладно, — и пошел в гостиную. — Хочу сходить к Мими. Она говорит, что попала в переделку и ей нужна помощь.

Нора рассмеялась:

— Держись! Она просила у тебя извинения? У меня просила.

— Да. Говорила на одном дыхании. Дороти дома или у тети Алисы?

— Если верить Гилберту, то еще у тети. Как долго ты пробудешь там?

— Не больше, чем будет нужно. Возможно, что Йоргенсона схватили и она хочет знать, можно ли уладить дело.

— Они могут с ним что-то сделать? Я имею в виду — если он не убивал Вулф.

— Наверно, старые обвинения против него: угрозы по почтя и попытка вымогательства. — Я перестал пить, чтобы задать себе и Норе вопрос:

— Интересно, знают ли они с Нунхаймом друг друга? — Об думал это, но, кроме предположения, ни к чему прийти не мог.

— Ладно, я пошел.

XVII

Мими приняла меня с распростертыми объятиями.

— Это очень отрадно, что ты простил меня, Ник, но ты всегда был ужасно хорошим. Не знаю, что вселилось в меня в понедельник вечером.

Я успокоил ее:

— Забудь это.

Ее лицо было немного розовее, чем обычно, и свежее, и моложе. Голубые глаза очень ясные. Руки холодные, когда она дотронулась до меня. Она была вся напряжена от возбуждения, но я не мог решить, что это за возбуждение.

— Было ужасно любезно со стороны твоей жены… — начала она.

— Забудь это.

— Ник, что могут сделать тебе, если ты скрываешь, что кто то виновен в убийстве?

— Ну, если захотят, то могут записать тебя в сообщники.

— Даже если ты сама изменишь решение и дашь им показания?

— Могут. Но обычно не делают этого.

Она посмотрела вокруг, как бы желая убедиться, что в комната больше никого нет.

— Клайд убил Джулию. Я нашла доказательство и скрыла по. Что они мне сделают?

— Возможно, ничего, только отругают сильно, если это так.)н когда-то был твоим мужем. Ты и он довольно близки, поэтому никто не осудит тебя за попытку прикрыть его. Если только, конечно, у них не появиться оснований думать, что у тебя другие мотивы.

Она подчеркнуто холодно спросила:

— Ты так считаешь?

— Не знаю. Я бы подумал, что ты собираешься использовать доказательства его вины с целью получить от него деньги, как только встретишься с ним, и, вероятно, появилось что-то еще и по заставило тебя изменить свое решение.

Она согнула пальцы правой руки, как когти, и замахнулась, чтобы ударить меня. Зубы у нее были сжаты. Но я поймал ее руку.

— Что-то женщины хулиганить начинают… — Я пытался казаться задумчивым. — Только что у одной был — швырнула в парня сковородку.

Она засмеялась, хотя выражение глаз ее не изменилось.

— Ты такой противный! Всегда думал плохо обо мне, не ток ли?

Я отпустил ее запястье, и она растерла следы от пальцев, которые на нем остались.

— Что это за женщина, которая швырнула сковородку? Кто-нибудь, кого я знаю?

— Не Нора, если ты это имеешь в виду. Они арестовали Сиднея Кристиана Кельтермана — Йоргенсона.

— Что?

Я поверил в то, что она смутилась, хотя и это, и то, что я поверил, удивило меня.

— Йоргенсон — это Кельтерман, — объяснил я. — Ты помнишь его. Я думал, что ты знаешь.

— Ты имеешь в виду того ужасного человека, который…

— Да.

— Я не поверю этому! — Она встала, разминая пальцы. — Я не поверю, я не поверю! — Ее лицо побледнело от страха, голос был натянутым, неестественным, как у чревовещателя. — Я не поверю этому!

— Это поможет во многом.

Она слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, подошла и окну, где и осталась стоять. Я произнес:

— Там, в машине, на улице, сидят несколько человек, которые похожи на полицейских, и ждут, чтобы взять его, когда он..

Она повернулась и резко спросила:

— Ты уверен, что это Кельтерман?

Страх в основном сошел с ее лица, и голос ее по крайней мере снова зазвучал по-человечески.

— Полиция уверена.

Мы оба посмотрели друг на друга, каждый был занят своими мыслями. Я думал, что она не боялась, что это Йоргенсон убил Джулию Вулф или по крайней мере что его могут арестовать. Она боялась, что единственной причиной жениться на ней была часть заговора против Уайнента.

Когда я засмеялся не потому, что мысль была забавной, но потому, что она так неожиданно пришла мне в голову, — она по> смотрела на меня и неуверенно улыбнулась.

— Я не поверю этому, — сказала она, и ее голос теперь был очень мягким. — Пока он сам мне не скажет.

— И что будет, когда он скажет?

Она слегка повела плечами, и ее нижняя губа задрожала.

— Он мой муж.

Это должно было быть забавным, но меня раздражало.

— Мими, я Ник. Ты помнишь меня? Н-и-и-к.

— Я знаю, ты никогда не будешь хорошо думать обо мне, — проговорила она печально. — Ты думаешь, я…

— Хорошо, хорошо. Давай не будем. Давай вернемся к той информации об Уайненте, которая у тебя есть.

— Да, это. — Она и отвернулась от меня. Когда она опять повернулась, ее нижняя губа снова дрожала. — Это была ложь, Ник. Я ничего не нашла. — Она подошла ко мне вплотную. — Клайд не имел права посылать эти письма Алисе и Макоули, пытаясь сделать так, чтобы меня подозревали. И я думала, поделом ему будет, если я придумаю что-нибудь против него. Я хочу сказать, а действительно думаю, что он убил ее, и это будет только…

— Что ты придумала? — спросил я.

— Я еще ничего не придумала. Хотела выяснить, что они могут сделать. Ты знаешь, то, о чем я тебя спрашивала сначала Я бы могла наврать, что она пришла в себя, когда была наедине со мной, и, когда другие звонили по телефону, сказала, что это он сделал.

— Ты не говорила, что ты что-то слышала и молчала. Ты сказала, что что-то нашла и утаила.

— Но я еще не решила, я…

— Когда ты узнала о письме Уайнента Макоули?

— Сегодня в обед приходил человек из полиции.

— Он ничего не спрашивал о Кельтермане?

— Он спросил меня, знаю ли я его или знала ли когда-либо. И я думала, что это правда, когда ответила, что нет.

— Возможно, да, и сейчас я впервые верю: ты говорила правду, что нашла какие-то доказательства против Уайнента.

Она широко раскрыла глаза от удивления.

— Я не понимаю…

— И я не понимаю, но могло так быть. Ты могла что-то найти и решила придержать это, возможно имея в мыслях продать по Уайненту. Но когда из-за его письма люди стали косо смотреть на тебя, ты решила отказаться от мысли о деньгах и сделать двойной ход — отплатить ему и передать сведения полиции. Наконец, когда ты узнаешь, что Йоргенсон — это Кельтерман, ты делаешь еще один поворот и придерживаешь этот факт. Не из-за денег на этот раз, но чтобы поставить Йоргенсона в наихудшее положение за то, что он женился на тебе в плане игры против Уайнента, а не из-за любви.

Она улыбнулась спокойно.

— Ты действительно думаешь, я способна на все, да?

— Это не имеет значения. Что для тебя должно иметь значение, так это возможность закончить свою жизнь в тюрьме.

Крикнула она негромко, но это был ужасный крик, и страх, бывший у нее до этого, был ничто по сравнению с тем, который появился сейчас. Она схватила меня за отвороты пиджака и повисла на них, бормоча:

— Не говори так, пожалуйста! Скажи, что ты не думаешь так!

Она вся дрожала, поэтому я обхватил ее рукой, чтобы она не упала. Мы не слышали Гилберта, пока он не кашлянул и не спросил:

— Ты себя хорошо чувствуешь, мама?

Она медленно отняла руки от моего пиджака и отступила на шаг назад.

— Твоя мама — глупая женщина. — Она все еще дрожала, но улыбнулась мне и заговорила игриво — Жестокое ты животное — так напугать женщину!

Я сказал, что сожалею об этом.

Гилберт положил свои пальто и шляпу на стул и смотрел то на меня, то на нее с вежливым интересом. Когда стало очевидно, что ни один из нас ничего не скажет ему, он кашлянул снова, промолвил:

— Очень рад вас видеть! — Он подошел ко мне, поздороваться за руку.

Я ответил, что рад его видеть. Мими проговорила:

— У тебя усталые глаза. Уверена, ты снова читал весь день без очков. — Она покачала головой. — Он так же неразумен, как его отец.

— Об отце есть новости? — спросил он.

— Не было, кроме той ложной тревоги насчет его самоубийства. — Ты ведь слышал, что это ложная тревога?

— Да. — Он колебался. — Я бы хотел поговорить с вами несколько минут, перед тем как вы уйдете.

— Ладно.

— Но он же перед тобой, родной, — вмешалась Мими. — Или есть секреты, которые мне не следует знать? — Она говорила довольно спокойно и перестала дрожать.

— Тебе будет скучно.

Он взял свою шляпу и пальто, кивнул мне и вышел из комнаты. Мими снова покачала головой.

— Я этого ребенка совсем не понимаю. Интересно, как он воспринял нашу сцену? — Казалось, она ничем не встревожена. Потом она более серьезно спросила: — Почему ты так сказал?

— Насчет окончания жизни?

— Не говори так! — Она вздрогнула. — Не хочу этого слышать. Ты можешь остаться поужинать? Я, вероятно, буду одна.

— Сожалею, но не могу. Как насчет улики?

— Я в самом деле ничего не находила. Не смотри на меня так.

Я соврала. — Она нахмурилась.

— Ты, значит, звала меня сюда, чтобы соврать? Тогда почему же передумала?

Она усмехнулась.

— Видимо, я действительно тебе нравлюсь, если ты со мной не соглашаешься.

Ход ее мыслей был мне непонятен. Я заявил:

— Ну а теперь я должен побеседовать с Гилбертом и возвращаться домой.

— Я хочу, чтобы ты остался.

— Сожалею, но не могу. Где я могу его найти?

— Вторая дверь на… А они действительно арестуют Криса?

— Все зависит от того, что он им ответит. Ему придется много рассказать.

— Ах, он… — Она резко оборвала фразу, пристально посмотрела на меня и спросила: — Ты не разыгрываешь меня? Неужели он — действительно тот самый Кельтерман?

— Полиция уверена в этом.

— Но полицейский, который был у нас днем, не задал о Крисе ни одного вопроса, — возразила она. — Он только спросил, не знаю ли я…

— Тогда они еще не были уверены, — объяснил я. — Это было предположение.

— Но сейчас они уверены?

Я кивнул.

— Как они выяснили это?

— У женщины, которую он знает.

— Кто это? — Ее глаза немного потемнели, но голос свой она контролировала.

— Я не могу вспомнить ее имя. — Затем я решил не скрывать правду: — Это та, которая обеспечивала ему алиби в день убийства.

— Алиби?! — возмутилась она. — Не хочешь ли ты сказать, что полиция поверит такой женщине?

— Какой «такой»?

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет. Ты знаешь эту женщину?

Она помотала головой так, как будто я обидел ее. Глаза ее сузились, голос понизился почти до шепота:

— Ник, ты думаешь, что он убил Джулию?

— Зачем ему нужно было это делать?

— Предположим, он женился на мне, чтобы отомстить Клайду. И ты знаешь, это он заставил меня приехать сюда и попытаться взять немного денег у Клайда.Может, это я предложила, но это он меня подтолкнул. И затем, предположим, он случайно встретил Джулию. Она знакома с ним, конечно, так как оба в одно время работали на Клайда. И он в курсе, что я собираюсь идти к ней я тот день, и боится, что, если я разозлю ее, она может выдать его. Могло быть так?

— Тут нет никакого смысла. К тому же ты и он ушли отсюда месте. В тот день у него бы не хватило времени, чтобы…

— Но такси ехало очень медленно, — возразила она. — И я могла бы остановиться где-нибудь. Думаю, я останавливалась… У аптеки, купить аспирин. — Она энергично кивнула головой. — Я помню, что так и было.

— И он знал, что ты собираешься останавливаться, потому что ты сказала ему об этом? — предположил я. — Нет, так нельзя, Мими. Убийство — это серьезное дело. Не стоит убивать людей а то, что они хотят провести тебя.

— «Провести»? — Она с ненавистью глядела на меня. — Да это же… — Она осыпала Йоргенсона всеми грязными ругательствами, голос ее постепенно повышался, в конце она уже кричал* мне прямо в лицо.

Когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, я этим воспользовался:

— Ты его так обвиняешь, но это…

— У него даже хватило смелости намекнуть, что я могли убить ее. У него не хватило смелости спросить меня, но он все время клонил к этому, пока я ему решительно заявила что, не делала этого.

— Ты не с этого начала разговор. Что ты ему решительно за явила?

Она топнула ногой.

— Перестань осыпать меня вопросами!

— Хорошо, и ну тебя к черту. Я сюда не сам пришел. — Я направился к своему пальто и шляпе.

Она побежала за мной, схватила за руку.

— Пожалуйста, Ник! Извини меня! Это мой проклятый характер! Я не знаю, что я…

Вошел Гилберт и предложил:

— Я пройдусь немного с вами.

Мими огрызнулась на него:

— Ты подслушивал.

— Как я мог не слышать, если вы так кричали? Мне нужно немного денег.

— Мы не кончили говорить, Ник.

Я посмотрел на часы.

— Мне нужно идти, Мими. Уже поздно.

— Ты придешь ко мне после твоего делового свидания?

— Если не будет поздно. Не жди меня.

— Я буду здесь. Неважно, как поздно это будет.

Я пообещал, что постараюсь прийти. Она дала Гилберту денег. Он и я пошли вниз по лестнице.

XVIII

— Я слышал, как вы говорили, — сообщил Гилберт, как только мы вышли из дома. — По-моему, глупо не слушать, если есть возможность, а ты занимаешься изучением людей; они ведь не всегда ведут себя так, когда ты с ними. Люди не любят этого, конечно, но… — он улыбнулся, — наверно, птицы и животные тоже не любят, когда за ними подсматривают натуралисты.

— Ты много услышал из нашего разговора?

— О, достаточно, чтобы знать, что не пропустил самой важной части.

— И твое мнение по этому поводу?

Он сжал губы, наморщил лоб и начал рассудительно:

— Трудно определенно сформулировать. Мама иногда умеет очень хорошо скрывать, но она никогда не может ни в чем хорошо разобраться. Любопытная вещь, — думаю, вы заметили это. Люди, которые часто врут, почти всегда делают это неловко, и к тому же их легче обмануть. Ты думаешь, что они остерегаются обмана, но они, оказывается, верят почти всему. Вы ведь заметили?

— Да.

Он продолжал:

— Я хотел вам сказать, что Крис не приходил домой прошлой ночью. Вот почему мама больше обычного расстроена. А когда я утром достал почту, там для него было письмо, и я подумал, в нем что-то есть, и открыл его над паром. — Он вынул письмо из кармана и протянул мне. — Вы лучше прочтите, потом я снова заклею и положу в завтрашнюю почту, в случае если он завтра придет, хотя… вряд ли.

— Почему ты думаешь, что он не придет?

— Потому что он на самом деле Кельтерман.

— Ты намекал ему об этом?

— Не пришлось. Я не видел его с тех пор, как вы мне сказали.

Я взглянул на письмо, которое было в моей руке. На письме стоял штемпель: «Бостон, Массачусетс, 27 декабря. 1932»; адрес был написан немного по-детски, но писала женщина: «М-ру Кристиану Йоргенсону, отель «Кортленд», Нью-Йорк».

— Как тебе удалось открыть его? — спросил я, доставая письмо из конверта.

— Я не верю в интуицию, — отвечал он. — Но, вероятно, существуют запах, звуки, возможно, что-то есть в самом почерке, что нельзя предугадать, — его вы вовсе не осознаете, но что-то влияет на вас. Не знаю… не знаю, что это было. Просто почувствовал: в нем есть что-то важное.

— И часто у тебя такие ощущения в отношении семейной почты?

Он быстро взглянул на меня, как будто хотел понять, разыгрываю ли я его, и ответил:

— Не часто, но раньше я вскрывал их почту. Я говорил вам, что хочу изучить людей.

Я прочитал письмо:

«Дорогой Сид!

Ольга написала мне, что ты опять в Штатах, женат на другой женщине и живешь под именем Кристиан Йоргенсон. Ты сам от< лично знаешь, как это нехорошо, также и то, что ты в течения всего этого времени не написал ни строчки и не прислал ни гроша.

Я знаю, ты вынужден был уехать из-за неприятностей, которые у тебя были с Уайнентом. Но я уверена, он уже забыл об этом. И я думаю, ты мог бы написать мне, так как ты отлично знаешь, что я была тебе другом и готова сделать для тебя все, что в моих силах, и в любое время. Я не хочу ругать тебя, Сид, но мне нужно с тобой встретиться. У меня будет выходной в воскресенье и понедельник по случаю Нового года, и я приеду в Нью-Йорк в субботу вечером и должна поговорить с тобой. Напиши мне, где мы можем встретиться с тобой и в какое время, так как я не хочу причинять тебе неприятности. Пожалуйста, напиши мне сразу, чтобы я вовремя получила письмо.

Твоя действительная жена Джорджия».

Был указан адрес.

— Ну и ну! — Я положил письмо обратно в конверт. — И ты устоял перед искушением рассказать об этом матери?

— О, я знал, как она отреагировала бы. Вы видели, что творилось с ней во время вашего разговора. Как вы думаете, что я должен делать с этим?

— Ты должен разрешить мне рассказать это полиции.

Он сразу же кивнул.

— Если вы думаете, что так лучше. Можете показать им, если хотите.

Я поблагодарил и положил письмо в карман.

Он продолжал:

— Теперь еще один вопрос. У меня было немного морфия для эксперимента, и кто-то украл его, около двадцати граммов.

— Для какого эксперимента?

— Принять его. Я хотел изучить последствия.

— И как тебе это понравилось?

— Я и не ожидал, что он мне понравится. Мне нужно было просто знать, что это такое. Я не люблю вещи, которые притупляют мне разум. Вот почему я не очень часто пью или курю. Но хочу попробовать кокаин все же, потому что считают, что он обостряет работу мозга, — ведь правда?

— Он должен по крайней мере оказывать такое воздействие. И кто, ты думаешь, украл его у тебя?

— Я подозреваю Дороти, у меня есть теория на ее счет. Вот почему я иду на обед к тете Алисе: Дороти еще там, и я хочу все выяснить. Я могу заставить ее сказать мне все.

— А если она там, как она могла?

— Вчера вечером она приходила домой на несколько минут и и тому же я точно не знаю, когда его взяли. Сегодня я первый раз открыл коробку, в которой он лежал три или четыре дня.

— Она знала, что он у тебя есть?

— Да. Это одна из причин, почему я подозреваю ее. Не думаю, что кто-то другой это сделал. Я с ней тоже экспериментировал.

— Как ей это понравилось?

— О, ей очень понравилось, но она и без меня приняла бы его, Но я хочу вас спросить: могла бы она стать наркоманкой за такой короткий промежуток времени?

— Какой?

— Неделю… нет, десять дней.

— Навряд ли, если сама не захочет. Ты много ей дал?

— Нет.

— Поставь меня в известность, когда выяснишь. Я хочу взять здесь такси. Мы еще увидимся.

— Вы должны прийти сегодня поздно вечером, да?

— Если смогу. Может, я тебя тогда и увижу.

— Да. И огромное спасибо.

В первой же аптеке я остановился, позвонить Гилду, не надеясь застать его в кабинете, но надеясь узнать, как позвонить ему домой. Тем не менее он был там.

— Поздно работаешь, парень.

— Вот такие дела! — прозвучало очень живо.

Я прочитал ему письмо Джорджии и дал ее адрес.

— Хороший урожай, — промолвил он.

Я сообщил ему, что Йоргенсон не был дома со вчерашнего дня.

— Думаешь, мы найдем его в Бостоне? — усомнился он.

— Или там, — высказал я предположение, — или подальше на юге, куда ему удалось добраться к этому времени.

— Искать будем и его, и ее, — пообещал он бодро. — Теперь у меня есть новость для тебя. Нашего друга Нунхайма изрешетили пулями тридцать второго калибра как раз через час после того, как ему удалось от нас улизнуть, — убили наповал. Похоже, что пули из того же пистолета, из которого убили Вулф. Эксперты сейчас работают над ними. Думаю, сейчас на том свете он и жалеет, что не остался и не рассказал нам все.

XIX

Когда я пришел домой, Нора в одной руке держала кусок хо лодкой утки, а в другой — картинку-загадку.

— Я уже подумала, ты остался жить у нее. Ты когда-то был сыщиком — найди мне коричневый кусочек, напоминающий форму улитки с длинной шеей.

— Тебе кусочек из утки найти или из загадки? Давай не пойдем сегодня к Эджам, это скучные люди.

— Хорошо, но они обидятся.

— Они не удостоят нас этой чести, — посетовал я. — Они на Куинов обидятся и…

— Харрисон звонил. Он сказал, что теперь пора покупать акции «Мак интейер поркюпайн» (я правильно произнесла?) а придачу к твоим облигациям «Доум». Он сказал, их кончили продавать за двадцать с четвертью. — Она приложила палец и картинке-загадке. — Кусочек, который мне нужен, помещается здесь.

Я нашел кусочек, который был ей нужен, рассказал почти слово в слово, что я делал и говорил у Мими.

— Я не верю этому! — заявила она. — Ты все это придумал Таких людей нет. Что с ними происходит? Они что, из породы монстров?

— Я просто констатирую факты. Не объясняю.

— А как бы ты объяснил это? По-моему, у них в семье теперь, когда Мими восстала против Криса, нет ни одного человека, имеющего хоть мало-мальски дружелюбное чувство к другим, и вес же в каждом из них есть что-то общее.

— Что, возможно, и объясняет все, — предположил я.

— Я бы хотела встретиться с тетей Алисой. Ты передашь это письмо в полицию?

— Я уже позвонил Гилду, — ответил я и рассказал о Нунхайме.

— Что это значит?

— Допустим, если Йоргенсона нет в городе, а я думаю, это так и есть, и пули из того же пистолета, которым была убита Джулия Вулф, что, вероятно, так и есть, — полиция должна будет разыскивать его сообщника, если они хотят что-нибудь пришить ему.

— Вот был бы ты хорошим сыщиком, так понятнее объяснил бы мне все это. — Она опять вернулась к своей картинке-загадке. — Ты снова пойдешь к Мими?

— Навряд ли. Может, ты оставишь в покое эту игрушку и мы займемся обедом?

Зазвонил телефон, и я взял трубку. Звонила Дороти.

— Алло, это Ник?

— Ник. Как поживаешь, Дороти?

— Гил пришел сюда и спросил меня — ты знаешь о чем. И я хочу сказать тебе: да, я взяла его, но только для того, чтобы Попытаться помешать ему стать наркоманом.

— Что ты сделала с этим?

— Он заставил меня отдать ему назад, и он не верит мне. Но Честное слово, я взяла его по этой причине.

— Я верю тебе.

— И ты скажешь Гилу? Если ты мне веришь, то и он поверит, — он считает, что ты знаешь все об этих вещах.

— Скажу, как только увижу его, — пообещал я.

Некоторое время мы помолчали, затем она осведомилась:

— Как Нора?

— Мне кажется, нормально. Хочешь поговорить с ней?

— Да, но я хочу кое о чем тебя попросить. Мама говорила Гебе обо мне, когда ты был там сегодня?

— Насколько я помню, нет. А почему ты спрашиваешь?

— А Гил?

— Только о морфии.

— Ты уверен?

— Конечно. А в чем дело?

— Да ничего, если это так. Просто глупость.

— Хорошо. Позову Нору. — Я вошел в гостиную. — Дороти хочет поговорить с тобой. Не приглашай ее к нам обедать.

Когда Нора возвратилась, у нее во взгляде что-то было.

— В чем еще дело?

— Ни в чем. Она просто спросила, как я поживаю и все такое.

— Если ты обманываешь пожилого человека, Бог накажет тебя.

Мы пошли в японский ресторанчик на Пятьдесят восьмой улице, а потом я все же дал Норе уговорить себя отправиться к Эджам.

Хэлси Эдж был высокий, сухопарый мужчина в возрасте пятидесяти с чем-то лет, с худым, желтым лицом и совсем лысый. Он называл себя «вампиром по профессии и склонностям» — его единственная, если ее можно так назвать, шутка. При этом он имел в виду, что был археологом, — он очень гордился своей коллекцией боевых топоров. Неплохой человек, если вы соглашались Посмотреть специальный каталог его оружия: каменных топоров, медных топоров, бронзовых топоров, топоров с двойным лезвием, топоров с фасками, многоугольных топоров, топоров с зубца ми, топоров-молотков, топоров для тески, месопотамских топоров, венгерских топоров, северных топоров — и все довольно ржавые. Это его жену мы не любили. Ее звали Леда, но он звал ее Тип (Кончик). Очень маленькая, волосы, глаза и кожа разных оттенков серого цвета. Редко садилась на все сиденье стула, только на краешек, и любила наклонять голову в одну сторону. Нора высказывала предположение, что, когда Эдж открыл одну из древних могил, Тип выбежала оттуда, а Маргот Инз, когда вспоминала ее, называла гномом, произнося все слово по буквам. Тип однажды сказала мне, что любая литература, созданная двадцать лет назад, не выживет, если в ней нет психологии. Они жили в ста ром, приятном трехэтажном доме в конце Гринвич Вилледж, и у них подавали отличный ликер. Там была уже дюжина или больше людей, когда мы прибыли. Тип представила нас тем, кого мы не знали, а затем отвела меня в угол.

— Почему вы не сказали мне, что те люди, которых мы встретили у вас в Рождество, замешаны в убийстве? — Она наклонила голову влево, пока ее ухо практически не дотронулось до плеча.

— А я не знал этого. К тому же что сейчас значит еще одно убийство?

Она склонила голову вправо.

— Вы даже не сказали мне, что взялись вести это дело.

— Взялся… что? А, понял, что вы хотите сказать! Я ни тогда, ни сейчас не брался за это. И то, что в меня стреляли, должно доказать, что я ни во что не вмешивающийся наблюдатель.

— Вам больно?

— Раздражает. Забыл сделать сегодня перевязку.

— И Нора не напугалась до смерти?

— И я напугался, и тот, кто стрелял, тоже напугался. А вон Хэлси. Я еще с ним не говорил.

Когда я обошел ее, чтобы оставить, она сообщила:

— Харрисон обещал привести сегодня свою дочку.

Я поговорил с Эджем несколько минут, в основном о доме, который он покупал в Пенсильвании, затем нашел себе выпить и послушал Лэри Краули и Фила Тэмза, рассказывавших друг другу грязные анекдоты, пока не приблизилась какая-то женщина и не спросила Фила (он преподавал в Колумбийском университете) что-то, о чем на той неделе все говорили. Мы с Лэри улизнули к Норе.

— Берегись! — пригрозила она мне. — Гномиха очень настроена выведать у тебя историю убийства Джулии Вулф.

— Пусть она узнает это от Дороти. Она с Куином придет.

— Я знаю.

Лэри полюбопытствовал:

— Он с ума сходит по этой девчонке, правда? Сказал мне, что хочет развестись с Алисой и жениться на ней.

Нора произнесла:

— Бедная Алиса! — Это прозвучало сочувственно — она не любила Алису.

Лэри возразил:

— Это как смотреть. — Ему нравилась Алиса. — Я вчера видел этого парня, который женат на ее матери. Вы знаете, этот высокий парень, я его встретил у вас дома.

— Йоргенсон?

— Да. Он выходил из ломбарда на Шестой авеню возле Сорок шестой улицы.

— Говорил с ним?

— Я был в такси. Элементарная вежливость — тебя не должны видеть люди, выходящие из ломбарда.

Тип обратилась ко всем:

— Тихо!

И Леви Оскэнт начал играть на пианино. Куин и Дороти пришли, когда он играл: Куин — стельку пьян, а Дороти — немного Грезвей. Она подошла ко мне и прошелестела:

— Я хочу уйти вместе с вами.

Я предупредил:

— Тогда ты к столу не попадешь.

Тип зашикала на меня. Мы еще послушали музыку. Дороти поерзала рядом со мной минуту и зашептала:

— Гил сказал, что вы позже к маме пойдете. Это так?

— Сомневаюсь.

К нам, пошатываясь, подошел Куин.

— Как поживаешь, малыш? Как ты, Нора? Ты передала ему то, что я просил?

Тип зашикала на него. Он не обратил внимания. Другие почувствовали себя свободно и начали говорить.

— Послушай, ты держишь деньги — в «Голден Гейт траст» Сан-Франциско?

— Да, у меня там немного денег.

— Забирай их, малыш. Я слышал, они на грани банкротства.

— Ладно. Только у меня там не очень много денег.

— Нет? А что ты делаешь со всеми своими деньгами?

— Как французы коплю золото.

Он торжественно покачал головой.

— Это из-за таких, как ты, наша страна летит к черту.

— И это такие парни, как я, не идут вместе с ней к черту, — подхватил я. — Где ты так набрался?

— Это Алиса дуется на меня целую неделю. И если бы я и» пил, то сошел бы с ума.

— На что она дуется?

— На то, что я пью. Она думает… — Он наклонился вперед и понизил голос до шепота: — Послушай… Вы все — мои друзья, и а хочу вам сказать, что я собираюсь делать. Я собираюсь… развестись и жениться! — И попытался обнять Дороти.

Она оттолкнула его руку.

— Ты глупый и надоедливый тип. Оставь меня в покое!

— Она считает меня глупым и скучным, — пожаловался он мне. — Ты знаешь, почему она не хочет выходить за меня замуж? Уверен, что нет. Потому что она в…

— Замолчи, замолчи, пьяный дурак! — Дороти стала колотить его обеими руками по лицу. Она покраснела, голос звучал резко. — Если ты еще это скажешь — я убью тебя!

Я оттащил Дороти от Куина, Лэри подхватил его и поддержал, чтобы тот не упал. Он захныкал:

— Она била меня, Ник… — Слезы потекли по его щекам.

Дороти прижалась лицом ко мне, — кажется, плакала. Все, кто там были, обратили на нас внимание. Подбежала Тип — лицо у нее раскраснелось от любопытства.

— Что такое, Ник?

Я ответил:

— Пара пьяных дураков забавляются. С ними все в порядке. Я позабочусь, чтобы они добрались домой целыми и невредимыми.

Тип этого было мало. Она хотела, чтобы они остались, по крайней мере до тех пор, пока у нее появится возможность узнать, в чем дело. Она настаивала, чтобы Дороти прилегла на кровать, предложила достать что-нибудь (что она имела в виду?) для Куина, который еле стоял на ногах.

Мы с Норой вывели их. Лэри предложил проводить нас, но мы отказались. До своего дома Куин спал в углу такси; Дороти, молчаливая и застывшая, сидела в другом углу; Нора — между ними. Я держался за складывающееся сиденье и думал, что мы недолго пробыли у Эджей.

Нора и Дороти оставались в такси, пока я отводил Куина наверх. Он еле передвигал ногами. Алиса открыла дверь, когда я позвонил. Она была в зеленой пижаме и с расческой в руке. Устало поглядев на Куина, она попросила:

— Внеси это в комнату.

Я внес «это» и положил на кровать. Оно что-то прошептало, чего я разобрать не мог, и слабо поводило рукой взад и вперед, с зарытыми глазами.

— Я уложу его. — Я ослабил у него галстук.

Алиса склонилась над спинкой кровати.

— Если хочешь.

Я снял с него пиджак, жилетку и рубашку.

— Где он напился в этот раз? — осведомилась она без большого интереса, все еще стоя в ногах у кровати и расчесывая волосы.

— У Эджей. — Я расстегнул ему брюки.

— С этой маленькой потаскухой Уайнент?

— Там было много людей.

— Да, он не любит уединенные места. — Она несколько раз провела по волосам. — Ты считаешь, не по-приятельски говорить мне что-нибудь?

Ее муж зашевелился и пробормотал:

— Дори…

Я снял с него туфли. Алиса вздохнула:

— Я помню, когда его было не свалить. — Она смотрела на Мужа, пока я не раздел его и не положил под одеяло; потом вздохнула.

— Я налью тебе выпить.

— Тебе придется поторопиться, Нора ждет меня в такси.

Она открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, закрыла, снова открыла.

— Хорошо.

Я пошел с ней на кухню. Тут она не выдержала:

— Мне все равно, Ник, но что говорят люди обо мне?

— Ты — как все. Некоторые тебя любят, некоторые — нет, а другие вообще к тебе безразличны.

Она задумалась.

— Это не совсем то, что я хотела узнать. Что люди думают о том, что я живу с Харрисоном, а он бегает за каждой свободной и «горячей» юбкой.

— Я не знаю, Алиса.

— А что думаешь ты?

— Я думаю, возможно, ты знаешь, что делаешь, и, что бы ты ни делала, это твое дело.

Она разочарованно посмотрела на меня.

— Ты никогда не договоришься до неприятностей, так ведь? — Она горько улыбнулась. — Ты ведь знаешь, что я живу с ним только из-за денег, правда? Для тебя это, может, и небольшие деньги, но для меня — да, если вспомнить, как я росла.

— Всегда можно развестись и получать алименты. Ты должна была…

— Пей и проваливай к черту отсюда! — велела она устало.

XX

Нора освободила мне в такси место между собой и Дороти.

— Я хочу выпить кофе, — объявила она. — К Рубенсу поедем?

Я ответил:

— Ладно, — и назвал шоферу адрес.

Дороти робко спросила:

— Его жена сказала что-нибудь?

— Передала тебе свои лучшие пожелания.

Нора проговорила:

— Не будь противным.

Дороти не унималась:

— Я на самом деле не люблю его, Ник. Я больше не буду встречаться с ним, честно! — Она, кажется, почти трезвая. — Это было… ну, я тогда одна… представляешь — мне надо с кем-нибудь провести время…

Я начал что-то говорить, но остановился, когда Нора толкнула меня в бок и вступила:

— Не волнуйся на этот счет. Харрисон всегда был дураком.

— Не хочу подливать масло в огонь, — объяснил я, — но думаю, он действительно любит ее.

Нора снова толкнула меня в бок. Дороти смотрела на мена сквозь полутьму такси.

— Ты… ты не шутишь надо мной, Ник?

— Должен бы был.

— Сегодня вечером я услыхала еще один рассказ о Гномихе, — начала Нора тоном человека, который не хочет, чтобы его перебивали, и объяснила Дороти — Это миссис Эдж. История была довольно забавная, если знать Тип.

Нора продолжала говорить, пока мы не вышли из такси у Рубенса. В ресторане был Герберт Макоули. Он сидел за столом с темноволосой девушкой в красном. Я махнул ему рукой и после того, как мы сделали заказ, подошел к нему поговорить.

— Ник Чарлз — Луиза Якобс, — представил он. — Садись. Что нового?

— Йоргенсон — это Кельтерман, — сообщил я ему.

— Надо же, это он!

Я кивнул.

— И, кажется, он имеет жену в Бостоне.

— Я бы хотел увидеть его, — проговорил он медленно. — Я знал Кельтермана, — я бы хотел убедиться.

— Полиция уверена в этом. Не знаю, где они его нашли. Думаешь, он убил Джулию?

Макоули покачал головой.

— Не могу представить себе Кельтермана, убивающего кого-либо, насколько я его знал, — несмотря на те угрозы, которые он произносил. Ты помнишь, я никогда не принимал их всерьез. А что еще случилось? — И, видя, что я заколебался, успокоил: — С Луизой все в порядке, можешь говорить при ней.

— Не в этом дело. Мне нужно идти к своим. Я подошел спросить: был ли опубликован ответ в «Таймс» сегодня утром?

— Нет еще. Садись, Ник, мне нужно о многом тебя спросить. Ты рассказал полиции о письме Уайнента, не…

— Приходи завтра в обеденное время, и мы все обговорим. Мне нужно к своим.

— Кто эта маленькая блондинка? — спросила Луиза Якобс. — Я видела ее в разных местах с Харрисоном Куином.

— Дороти Уайнент.

— Ты знаешь Куина? — спросил Макоули.

— Десять минут назад уложил его в постель.

Макоули заулыбался.

— Надеюсь, ты не поддерживаешь с ним деловое знакомство?

— Что ты имеешь в виду?

Улыбка Макоули погрустнела.

— Он был когда-то моим поверенным, и его советы почти разорили меня.

— Вот чудесно! Сейчас он поверенный в моих делах и я следую его советам.

Макоули и девушка засмеялись. Я притворился, что смеюсь, и возвратился к своему столу. Дороти предложила:

— Еще не поздно, и мама обещала, что будет ждать вас. Почему бы нам всем не пойти к ней?

Нора очень осторожно налила кофе в ее чашку.

— К чему? — спросил я. — Что вы еще задумали?

Трудно было бы найти более невинные, чем у них, лица.

— Ничего, Ник, — прощебетала Дороти.

— Мы подумали, что было бы хорошо. Еще рано, и…

— И мы все любим Мими.

— Нет, но…

— Слишком рано идти домой, — подытожила Нора.

— Есть забегаловки, — напомнил я, — ночные клубы и Гарлем.

Нора скривилась.

— У тебя все одни и те же мысли.

— Хочешь, пойдем к Барри и попытаем счастья в фаро?

Дороти собралась было согласиться, но остановилась, когда Нора еще раз скорчила гримасу.

— Мне неохота снова встречаться с Мими, — признался я. Я наслушался ее на целый день.

Нора вздохнула, показывая, что у нее есть терпение.

— Что ж, если ты хочешь, как обычно, завершить день в забегаловке, я бы лучше пошла к твоему другу Стадси, не давай ему угощать нас этим ужасным шампанским. Он приятный человек.

— Что ж, я там поухаживаю за вами, — пообещал я и спросил Дороти:

— Тебе Гилберт говорил, что застал нас в компрометирующей ситуации?

Она попыталась обменяться с Норой взглядами, но Нора смотрела в свою тарелку, на пирог с сыром.

— Конкретно он не говорил.

— Он рассказал тебе о письме?

— От жены Криса?

— Да.

Ее голубые глаза засверкали.

— Ну и взбесится же мама!

— А по-моему, тебе это нравится.

— Предположим, да. Что из этого? Что она хоть бы раз сделала, чтобы мне…

Нора потребовала:

— Ник, перестань приставать к ребенку!

Я перестал.

XXI

В «Пигирон-клаб» дела шли хорошо. В зале было полно народа, шум и дым. Стадси вышел из-за кассы поприветствовать нас.

— Я знал, что вы придете. — Он пожал руку мне и Норе и широко улыбнулся Дороти.

— У тебя есть что-нибудь? — спросил я.

Он поклонился.

— Для таких дам у меня всегда что-нибудь есть.

Я представил его Дороти. Он поклонился, сказал какую-то любезность по адресу друзей Ника и остановил официанта.

— Пит, поставь стол для мистера Чарлза.

— У тебя всегда столько народа? — спросил я.

— Приходя раз, потом приходят второй. Возможно, у меня и нет плевательниц из черного мрамора, но то, что я подаю здесь людям, не приходится выплевывать. Хотите постоять у стойки, пока они устанавливают стол?

Мы согласились и заказали себе выпить.

— Ты слыхал о Нунхайме? — спросил я.

Он посмотрел на меня перед тем, как собраться с мыслями, и сказал:

— Ага, я слыхал. Его женщина здесь. — Он повернул голову, показывая в другой конец зала: — Отмечает что-то, я думаю.

Я посмотрел мимо Стадси через зал и увидел большую рыжеволосую Мариам, сидящую за столом вместе с полдюжиной мужчин и женщин.

— Слыхал, кто сделал это? — спросил я.

— Она говорит, что полиция сделала это — он знал слишком много.

— Это насмешка, — сказал я.

— Насмешка, — согласился он. — Вот вам стол, садитесь. Через минуту я вернусь.

Мы отнесли наши стаканы на стол, который втиснули между двумя столами, и устроились поудобнее. Нора попробовала напиток и вздрогнула.

— Ты думаешь, это настоящий напиток?

Дороти сказала:

— О, посмотрите!

Мы посмотрели и увидели Шепа Морелли, который шел к нам. Его лицо привлекло внимание Дороти. Где не было ссадин, оно распухло, и цвета его были от темно-лилового под одним глазом до светло-розового пластыря на подбородке. Он подошел к нам, наклонился и положил руки на стол.

— Послушайте, Стадси говорит, я должен просить извинения.

Нора прошептала:

— Старина Стадси — любитель этикета.

А я спросил:

— Ну и что?

Морелли покачал своей побитой головой:

— Я не прошу извинения за то, что делаю. Люди могут это или принимать, или нет. Но я хочу сказать — мне жаль, что я потерял голову и натворил дел у вас. Надеюсь, рана вас не очень беспокоит. Если бы я мог что-нибудь сделать, чтобы загладить вину…

— Забудь это. Садись и выпей. Это мистер Морелли — мисс Уайнент.

Глаза у Дороти расширились, в них появился интерес.

Морелли нашел стул и сел.

— Вы ведь не будете таить на меня зло, — обратился он к Норе.

Она проговорила с расстановкой:

— Это было забавно.

Он подозрительно посмотрел на нее.

— На поруки выпустили? — осведомился я.

— Ага, сегодня днем. — Он осторожно одной рукой потрогал лицо. — Вот откуда появляются новые синяки. Перед тем как выпустить, они мне еще здорово поддали.

Нора возмутилась:

— Это ужасно! Вы хотите сказать, что они действительно вас…

Я похлопал ее рукой.

— А чего еще можно было ожидать? — Нижняя губа у Морелли дрогнула — он, должно быть, презрительно улыбался. — Ничего, — когда два или три человека тебя бьют.

Нора повернулась ко мне.

— Ты делал такие вещи?

— Кто, я?

Подошел Стадси, неся стул.

— Разукрасили лицо, да? — произнес он, кивая на Морелли.

Мы подвинулись, и он сел; самодовольно улыбнулся Норе, взглянул на ее стакан.

— Вы лучше напитка в ваших барах на Парк-авеню не получите, а здесь вы платите полдоллара за порцию.

Нора слегка улыбнулась. Под столом она тронула меня ногой. Я спросил Морелли:

— Ты знал Джулию Вулф в Кливленде?

Он искоса посмотрел на Стадси, который отклонился на спинку стула, глядя вокруг себя и наблюдая, как растут его доходы.

— Когда она была Розой Стюарт, — добавил я.

Он посмотрел на Дороти.

Я успокоил:

— Не нужно тебе бояться. Это дочь Клайда Уайнента.

— Так это вы? Как ваш папа поживает?

— Но я не видела его с тех пор, как была маленькой девочкой.

Морелли смочил кончик сигареты и вложил ее между распухших губ.

— Я из Кливленда. — Он зажег спичку. Его глаза ничего не выражали, и он старался сохранять непроницаемый вид. — Она была Розой Стюарт один раз, а так — Нэнси Кейн. — Он снова посмотрел на Дороти. — Ваш отец знает это.

— Вы знаете моего отца?

— Говорил с ним однажды.

— О чем? — спросил я.

— О ней. — Спичка в его руке догорела до пальцев. Он бросил ее, зажег другую и прикурил. Посмотрел на меня, сморщив лоб. — Ничего, если я расскажу?

— Конечно. Здесь нет никого, кого бы ты мог опасаться.

— Ладно. Он сильно ревновал. Я хотел стукнуть его разок, но она не позволила мне. Я ничего не имел против: он был ее главным источником существования.

— Как давно это было?

— Шесть месяцев назад.

— Ты видел его с тех пор, как ее убили?

Он покачал головой.

— Я видел его только пару раз, и этот случай, о котором я сказал, был последний.

— Она обманывала его?

— Она не говорила. Думаю да.

— Почему?

— Она умная. Где-то деньги доставала. Однажды мне нужно было пять тысяч. — Он щелкнул пальцами. — Наличными дала.

Я решил не спрашивать, вернул ли он ей деньги.

— Может, он ей дал?

— Действительно, может.

— Ты об этом в полиции рассказал?

Он засмеялся презрительно.

— Они думали, что выбьют это из меня. Спроси, что они дума-об этом сейчас. Вы правильный человек. Я не… — он оборвал фразу, взял в руки сигарету, — мальчик с рожистым воспалением кожи. — Он и протянул руку с сигаретой прямо в ухо человека, за одним из столов, между которыми мы сидели, и все ближе к нам наклонявшегося.

Человек подпрыгнул и повернул бледное, вытянутое лицо к Морелли.

— Убери свое ухо, а то оно нам прямо в рюмки лезет!

Человек заговорил сбивчиво:

— Я нечаянно, Шеп, — и прижался животом к своему столу, Отодвигаясь от нас подальше, что, однако, не лишало его возможности слышать наш разговор.

— Ты всегда нечаянно. — Морелли повернулся ко мне. — Я хочу вам все рассказать. Она теперь мертвая, ей вреда не будет, но у Мулруни нет отчаянных ребят, которые могли бы выбить это из меня.

— Вот и отлично! — одобрил я. — Расскажи мне о ней. Где ты первый раз встретил ее; что делала она, перед тем как связаться с Уайнентом; где он ее нашел?

— Я должен выпить. — Он повернулся на своем стуле и по звал: — Эй, гарсон, который с мальчиком на спине!

Официант с небольшим горбом на спине, которого Стадси назвал Пнтом, протиснулся к нашему столу и приветливо улыбнулся Морелли.

— Что будешь пить?

Морелли громко цокнул. Мы сделали заказ, и официант ушел.

— Мы с Нэнси жили в одном доме, — начал Морелли свой рассказ. — У старика Кейна была кондитерская на углу. Она воровала у него для меня сигареты. — Он засмеялся. — Ее папаша один раз отколотил меня за то, что я показывал ей, как таскать монеты проволокой из телефонного автомата. Вы знаете, как это раньше делали. Боже мой, мы, вероятно, были тогда в третьем классе. — Он снова гортанно засмеялся. — Я хотел стащить кое-что из строящихся рядом домов, сложить у него в подвале и сказать Шульцу, полицейскому, чтобы отплатить ему, но она не позволила мне.

Нора предположила:

— С тобой, должно быть, намаялись.

— Да! — подтвердил он с гордостью. — Послушайте, например. Однажды, когда мне было не больше пяти лет или…

Его прервал женский голос:

— Я так и подумала, что это вы!

Обернувшись на голос, я увидел: это рыжеволосая Мариам обращалась ко мне. Я поздоровался с ней.

Она приставила руки к губам и мрачно смотрела на меня.

— Итак, для вас он слишком много знал.

— Возможно, но все, что знал, взял с собой, когда сбежал от нас с ботинками в руке по пожарной лестнице.

— Чушь!

— Ладно. Вы считаете, он что-то знал, что было для нас слишком?

— Где Уайнент находится.

— Так. А где же он?

— Я не знаю, Арт знал.

— Хотел бы я, чтобы он рассказал мне об этом.

— Чушь! — повторила она. — Вы знаете, и полиция знает Кого вы обманываете?

— Я не обманываю. Правда не знаю, где Уайнент.

— Вы работаете на него, а полиция работает с вами. Не дурите меня! Арт считал, это может принести ему много денег, — бедный дурак. Он не знал, что это могло ему принести.

— Он говорил вам, что знает? — спросил я.

— Я не такая дура, как вы думаете. Он сказал: что-то, и это принесет мне большие деньги. И я увидела результат. Знаю, сколько будет дважды два.

— Иногда четыре, — откликнулся я, — а иногда это двадцать два. Я не работаю на Уайнента. Теперь не говорите слова «чушь». Вы хотите помочь?..

— Нет, он был доносчиком и обманывал людей, на которых работал. Он получил что хотел. Только не думайте, я не забыла, что, когда ушла, он был с вами и Гилдом, а потом его нашли уже мертвым.

— Я не хочу, чтобы вы забыли что-нибудь. Наоборот, чтобы вы вспомнили…

— Мне нужно в туалет, — сообщила она и пошла. Держала она себя довольно грациозно.

— Не хотел бы я связываться с этой дамой, — высказался Стадсн, подумав, — настоящая отрава.

Морелли подмигнул мне. Дороти тронула меня рукой.

— Я не понимаю, Ник…

— Все в порядке, Дороти. — Я обратился к Морелли:

— Ты рассказывал нам о Джулии Вулф.

— Да. Итак, старина Кейн выгнал ее, когда ей было пятнадцать или шестнадцать лет, — она забавлялась с учителем старших классов, потом стала гулять с парнем по имени Фейс Пеплер. Неглупый парень, если бы много не болтал. Я вспоминаю, как однажды мы с Фейсом были… — Он остановился и прокашлялся. — По крайней мере Фейс и она подошли друг другу, черт побери, кто продолжалось пять или шесть лет, если не считать времени его службы в армии, когда она жила с другим парнем. Не помню его имени, двоюродный брат Дика О’Брайена. Худой, темноволосый парень, любил поддать. Но она вернулась к Фейсу, когда он пришел из армии. Они снова были неразлучны, пока их не поймали на попытке шантажа — подвернулся им один тип из Торонто. Фейс взял вину на себя, ей дали шесть месяцев. Его посчитали основным виновником. Когда мне говорили о нем в последний раз, он еще сидел. Я встретил ее, когда она вышла. Она попросила у меня пару сотен, чтобы погулять. А когда мне прислала долг, то сообщила, что ее имя теперь Джулия Вулф и что ей очень нравится жить в большом городе. Но я знаю, с Фейсом они переписывались. И когда в двадцать восьмом году я приехал сюда, я пошел к ней. Она…

Вернулась Мариам и, как прежде, стояла с руками, поднесенными к губам.

— Я думаю над тем, что вы сказали. Вы меня считаете совсем дурой.

— Вовсе нет, — опроверг я не очень уверенно.

— Уж наверняка я не такая дура, чтобы попасться на вашу удочку! Если есть факты, разобраться смогу.

— Вот и хорошо.

— Не «хорошо». Вы убили Арта и…

— Не нужно так громко, девочка. — Стадси поднялся и взял ее за руку. У него был успокаивающий голос. — Пойдем, я хочу с тобой поговорить. — И повел ее к стойке бара.

Морелли снова подмигнул.

— Он любит это. Значит пошел я к ней, когда приехал сюда. И она сказала, что работает у Уайнента. Он любил ее без ума, и она хорошо устроилась. Как оказалось, ее обучили стенографии, когда она отбывала свои шесть месяцев в Огайо. И мне кажется, она посчитала, что это может быть началом, вы сами понимаете. Думала, ей повезет получить работу, где забудут закрыть сейф с деньгами. Агентство послало ее поработать пару дней у Уайнента. И она решила: лучше подольше из него тянуть деньги, чем сразу взять часть и скрыться. Итак, она начала работать и решила остаться там постоянно. Догадалась рассказать ему, что с ней было, и что она пытается исправиться, и все такое, боясь испортить все задуманное, если он узнает о ней, — тем более ей казалось, его адвокат подозревает что-то. Я не знаю, что она делала: вы понимаете, она вела свою игру, и ей не требовалась моя помощь. И, хотя мы были друзьями, не имело смысла говорить мне много — ведь я мог пойти к ее хозяину и рассказать все. Понимаете, она не была моей или что-то там. Мы были просто старые друзья, в детстве играли вместе. Мы иногда с ней встречались. Много раз приходили и сюда, пока он не поднял шум. Тогда она сказала, что прекратит встречаться со мной. Она не хотела терять место из-за пары рюмок, выпитых со мной. Вот и все. Это был октябрь, как я помню, когда она настояла на своем. С тех пор я ее не видел.

— С кем еще она встречалась? — спросил я.

Морелли покачал головой.

— Не знаю. Она не говорила об этом.

— У нее на руке было кольцо с бриллиантом, такие дарят в честь помолвки. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?

— Ничего, за исключением того, что это не мое кольцо. Его у нее не было, когда я ее видел.

— Как ты думаешь, она хотела бы встретиться с Пеплером, Когда он выйдет из тюрьмы?

— Возможно. Она, казалось, не очень думала об этом, раз он В тюрьме. Но ей нравилось с ним работать, и я думаю, что они бы сошлись снова.

— А как насчет двоюродного брата Дика О’Брайена — худого, темноволосого, любителя выпить? Что с ним стало?

Морелли удивленно посмотрел на меня.

— Ей-богу, не знаю.

Стадси вернулся один.

— Может, я ошибаюсь, — он сел, — но, по-моему, если этой Птицей заняться хорошенько, из нее выйдет толк.

Морелли уточнил:

— Если за горло ее взять.

Стадси добродушно улыбнулся.

— Нет. Она хочет попасть куда-нибудь. Усиленно занимается уроками пения и…

Морелли посмотрел на свой пустой стакан.

— Твое молоко от бешеной коровы, должно быть, хорошо Рствует на ее голосовые связки. — Повернулся и крикнул Питу: — Эй, мешочник, еще того же! Нам завтра в хоре петь.

Пит поспешил:

— Иду, Шеппи. — Его серое, в морщинах лицо перестало быть апатичным, когда Морелли обратился к нему. Весьма толстый блондин, с почти белыми волосами, сидящий за столом с Мариам, встал, подошел к нам и сказал мне тонким, дрожащим, Похожим на женский голосом:

— Итак, вы из тех, кто убил Арта Нунхайма?

Морелли не поднимаясь изо всей силы ударил толстяка в жирный живот изо всей силы. Стадси неожиданно поднялся и через Морелли тоже его ударил — в лицо, своим большим кулаком. Я заметил, кстати, что он все ведет правой рукой. Горбатый Пит Подошел сзади и сильно ударил блондина пустым подносом по голове. Подошедший повалился назад, опрокинув трех человек на пол. В это время оба бармена оказались возле нас. Один ударил упавшего, когда тот пытался подняться, дубинкой, толкнув его Вперед на руки и колени, другой схватил рукой сзади за воротник и стал душить, закручивая ворот. Затем с помощью Морелли они Подняли его на ноги и вытолкали вон. Пит посмотрел им вслед и зацыкал языком.

— Этот чертов Воробей! — объяснил он мне. — Когда он пьян, с ним сладить нельзя.

Стадси был рядом с соседним столиком, тем, что опрокинули, и помогал людям подняться и собрать свои вещи.

— Плохо, — говорил он, — плохо для дела, а где провести грань? У меня не притон, но и пансион для благородных девиц я тоже держать не собираюсь.

Дороти побледнела от испуга. У Норы широко раскрылись от удивления глаза.

— Это сумасшедший дом, — определила она. — Зачем они это сделали?

— Я знаю столько же, сколько и вы, — ответил я ей.

Морелли и бармены вошли очень довольные собой. Морелли и Стадси сели на свои места за нашим столом.

— Вы горячие ребята, — молвил я им.

Стадси повторил:

— Горячие, — и засмеялся.

Морелли был серьезен.

— Если этот парень что-либо затевает — надо начинать первым. А разойдется — поздно будет. Мы его видели таким раньше, правда, Стадси?

— Каким? — поинтересовался я. — Он ничего не сделал.

— Ладно, ничего не сделал, — повторил Морелли спокойно, — но насчет него иногда возникает предчувствие. Как, а, Стадси?

Стадси подтвердил:

— Ага, он может скандал устроить.

XXII

Было около двух часов ночи, когда мы распрощались со Стадси и Морелли и ушли из «Пигирон-клаб». Дороти забилась в угол такси, бормоча:

— Я знаю, мне будет плохо. — Она говорила так, будто ей уже плохо.

Нора бубнила:

— Уж эта выпивка… — Она положила голову мне на плечо. — Твоя жена пьяна, Ник. Послушай, ты должен рассказать мне все, что произошло, — все. Не сейчас, завтра. Я не поняла ничего… ничего-ошеньки… Все они потрясающие ребята!..

Дороти обратилась ко мне:

— Послушай, не могу я ехать к тете Алисе такая. Она в обморок упадет.

Нора решила:

— Им не следовало бы так бить того толстяка… Может, это и правда забавно, но только для жестоких людей.

Дороти гнула свое:

— Я лучше к маме поеду.

Нора размышляла:

— Рожистое воспаление кожи ничего не имеет общего с ушами. А что это за слово он сказал, Ник?

— Ухо.

Дороти была озабочена:

— Тете Алисе придется открывать мне дверь — я забыла ключи. И разбудить ее придется…

Нора призналась:

— Я люблю тебя, Ник. Ты замечательный и знаешь таких интересных людей!

Дороти забеспокоилась:

— Вам ведь нужно сделать большой крюк, чтобы завезти меня кмаме?

Я ответил:

— Нет, — и назвал шоферу адрес Мими.

Нора подхватила:

— Поехали к нам домой!

Дороти отказалась:

— Нет, лучше не надо.

Нора спросила:

— Почему?

Дороти ответила:

— Я думаю, что не следует.

И так продолжалось до тех пор, пока такси не остановилось у «Кортленда». Я вышел и помог Дороти выйти. Она тяжело опиралась на мою руку.

— Пожалуйста, поднимемся наверх, только на минуту!

Нора сказала:

— Только на минуту, — и вышла из такси.

Я попросил шофера подождать. Мы пошли наверх. Дороти позвонила. Гилберт, в пижаме и халате, открыл дверь. Он поднял руку, предупреждая нас тихо:

— У нас полиция.

Из общей комнаты донесся голос Мими:

— Кто это, Гил?

— Мистер и миссис Чарлз и Дороти.

Мими вышла к нам навстречу.

— Никогда не была так рада кого-нибудь увидеть! Просто не знаю, как быть.

На ней был розовый атласный халат поверх розовой ночной рубашки, и лицо у нее было розовое, она не выглядела несчастливой. Не обратила внимания на Дороти, пожала руку Норе и мне.

— Теперь я не буду волноваться и оставлю все на Ника. Ты должен сказать, что делать маленькой, глупой женщине.

Сзади раздался возглас Дороти:

— Чепуха! — Она произнесла это, притаив дыхание, но с большим чувством.

Мими ничем не выдала, что услышала дочь. Все еще держа за руки, она повела нас в гостиную, болтая:

— Вы знаете лейтенанта Гилда. Он очень приятный человек, но я уверена, что злоупотребляю его терпением. Я была так смущена. А теперь вы здесь и…

Мы вошли в гостиную.

Гилд сказал мне:

— Привет, — а Норе: — Добрый вечер, мадам.

Человек, которого он назвал Энди и который помогал ему обыскивать комнату в то утро, когда Морелли нанес нам визит, недовольно кивнул нам.

— В чем дело? — спросил я.

Гилд краешком глаза посмотрел на Мими, затем на меня и объяснил:

— Бостонская полиция нашла Йоргенсона, или называйте его как хотите, в доме его первой жены и допросила по нашей схеме. Главное, он, кажется, ничего не имеет общего с убийством Вулф, и миссис Йоргенсон может доказать это, потому что у нее есть улики против Уайнента. — Его глаза снова остановились и «Мими. — Мадам вроде не хочет говорить «да» и вроде не хочет говорить «нет». Сказать правду, мистер Чарлз, я не знаю, как понимать ее.

Это мог понять только я. Я предложил:

— Возможно, она испугалась. Он был разведен с первой женой?

— Первая жена говорит, что нет.

Мими вмешалась:

— Уверяю вас — она лжет.

Я сказал:

— Тише! Он вернется в Нью-Йорк?

— Похоже, он заставит нас применить к нему санкции, если мы хотим его заполучить. Бостонская полиция сообщает, что он настаивает на адвокате.

— Он нам так нужен?

Гилд пожал плечами.

— Если это поможет нам в расследовании убийства. Мне наплевать на его старые обвинения и двоеженство. Если что-то меня не касается, то я людей зря не тревожу.

Я обратился к Мими:

— А ты что скажешь?

— Могу я поговорить с тобой наедине?

Я посмотрел на Гилда. Он не возражал:

— Пожалуйста, если это поможет делу.

Дороти тронула меня за руку.

— Ник, послушай сначала меня, я… — И замолчала.

Все смотрели на нее.

— Что? — спросил я.

— Я хочу сначала поговорить с тобой.

— Давай.

— Я хочу наедине.

Я похлопал ее по руке.

— После.

Мими ввела меня в спальню и тщательно закрыла дверь. Я сел на кровать и закурил сигарету.

Мими прислонилась спиной к двери и улыбнулась мягко и доверчиво. Так прошло около минуты. Затем она вкрадчиво осведомилась:

— Я нравлюсь тебе, Ник? — И когда я ничего не ответил, продолжала: — Ведь правда?

— Нет.

Она засмеялась и отошла от двери.

— Ты хочешь сказать, что не одобряешь мои поступки. — Она села на кровать рядом со мной. — Но я нравлюсь тебе настолько, чтобы ты помог мне?

— Посмотрим.

— Посмотрим — на что?

Открылась дверь, и вошла Дороти.

— Ник, я должна…

Мими вскочила и встала перед дочерью.

— Убирайся отсюда! — проговорила она сквозь зубы.

Дороти вся напряглась, но ответила:

— Я не уйду! Ты не посмеешь.

Мими ударила ее по лицу тыльной стороной ладони.

— Убирайся отсюда!

Дороти вскрикнула и поднесла руки ко рту. Так, с руками у рта, глядя перепуганными глазами в лицо Мими, она вышла из комнаты.

Мими снова закрыла дверь. Я предупредил:

— Ты должна прекратить распускать руки.

Она, казалось, не слышала меня. У нее был тяжелый, задумчивый взгляд, губы чуть-чуть выступали в полуулыбке. И когда заговорила, голос у нее был более тяжелый и гортанный, чем обычно:

— Моя дочь влюбилась в тебя.

— Чепуха!

— Да, и она ревнует меня. Ее прямо переворачивает, когда а подхожу к тебе. — Она говорила так, как будто думала о чем-то другом.

— Чепуха. Возможно, что-нибудь осталось у нее с двенадцати лет, но это все.

Мими покачала головой.

— Ты ошибаешься. Но все равно. — Она снова села на кровать рядом со мной. — Ты мне должен помочь в этом. Я…

— Да, ты нежный цветок, которому нужна защита сильного мужчины.

— О, это… — Она махнула рукой в сторону двери, через которую ушла Дороти. — Уж не становишься ли ты… Да, ты ничего раньше не слышал, не видел, не делал. Беспокоиться тебе не о чем. — Она улыбнулась, как раньше, глаза у нее были тяжелые, задумчивые, губы она слегка вытянула вперед. — Если ты хочешь Дороти, бери ее, но не нужно сентиментальничать по этому поводу. Но не будем об этом. Конечно, я не нежный цветок. Да ты никогда и не считал меня такой.

— Нет, — согласился я.

— Тогда ладно, — проговорила она, как будто приняла окончательное решение.

— Что «тогда ладно»?

— Не надо кокетничать со мной, черт побери! Ты знаешь, что я имею в виду. Ты понимаешь меня так же хорошо, как и я тебя.

— Почти, но это ты начала кокетничать…

— Я знаю. Это была игра. Сейчас я не играю. Этот сукин сын сделал из меня дуру, Ник, совершенную дуру. Сейчас он попал > беду и хочет, чтобы я ему помогла. Я помогу ему! — Она положила руку на мое колено и острыми ногтями впилась мне в тело. — Полиция. Они не верят мне. Как я могу заставить их поверить, что он лжет, что я знаю об убийстве не больше, чем они от меня услышали?

— Возможно, ты и не сможешь заставить их поверить, — медленно проговорил я, — особенно если Йоргенсон только повторяет то, что ты поведала мне несколько часов назад.

Она перевела дыхание, и ее ногти снова впились в меня.

— Ты сказал им это?

— Нет еще.

Я убрал ее руку со своего колена. Она вздохнула с облегчением.

— И, конечно, ты им сейчас не скажешь, да?

— Почему нет?

— Потому что это ложь. Он врал, и я врала. Я ничего не нашла, ничего совсем.

Я прояснил:

— Мы вернулись с тобой к тому, что было раньше, и я верю тебе сейчас так же, как и раньше. Как насчет того, о чем мы говорили с тобой? Между нами должно быть взаимопонимание — никакого кокетства, никакой игры или интриги.

Она легко стукнула меня по руке.

— Хорошо. Я действительно что-то нашла. Немного, но кое-что. И я не собираюсь в этом признаваться, чтобы помочь этому Сукиному сыну. Ты можешь понять мои чувства, Ник. Ты бы чувствовал то же…

— Возможно. Но пока у меня нет причин быть с тобой заодно. Твой Крис не мой враг. И я ничего не выигрываю, помогая тебе вести против него игру.

Она вздохнула.

— Я об этом много думала. Я думаю, ни деньги, которые я Могла бы дать тебе, ни мое красивое белое тело, — она искаженно улыбалась — не значат для тебя сейчас многого. Но неужели тебе не интересно спасти Клайда?

— Большой необходимости нет.

Она засмеялась.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду.

— Я думаю, возможно, нет необходимости спасать его. В отношении него у полиции мало фактов. Он хитрит. Он был в городе в день убийства Джулии, и она вымогала у него деньги, кого недостаточно для ареста.

Она снова засмеялась.

— А если я добавлю?

— Я не знаю. Что это? — спросил я и продолжал, не ожидая «с ответа: — Что бы это ни было, ты валяешь дурака, Мими. Ты можешь открыто обвинить Криса в двоеженстве. Пришей ему это. И на…

Она, мягко улыбнувшись, сказала:

— Но я держу это в резерве, чтобы потом использовать, если он…

— Если обвинение в убийстве пройдет против него? Нет, так не выйдет, любезная. Ты можешь предъявить ему обвинение в течение трех дней пребывания в тюрьме. К этому времени районный прокурор допросит его, сверит факты и установит, что он не убивал Джулию и что ты дурачишь его. И когда обратишься к прокурору с обвинением в двоеженстве, он пошлет тебя к черту и откажется предъявлять обвинение.

— Но он не может так сделать, Ник.

— Может и сделает, — заверил я ее. — А если он еще откопал факты сокрытия тобой доказательств, то тогда берегись.

Она закусила нижнюю губу и спросила:

— Ты правду говоришь?

— Я говорю тебе, что точно произойдет, если только районные прокуроры не очень изменились с тех пор, как я работал сыщиком.

Она снова закусила губу.

— Я не хочу, чтобы его отпускали, — сказала она, — и самой мне неохота ввязываться ни в какие передряги. — Она посмотрела на меня. — Если ты мне врешь, Ник…

— А тут ничего нельзя поделать: или верить мне, или нет.

Она улыбнулась, поднесла руку к моему лицу, поцеловала меня в губы и встала.

— Ты такой пройдоха. А я тебе верю.

Она прошлась по комнате взад и вперед. Глаза ее сияли, лицо было приятно возбуждено.

— Я позову Гилда, — сказал я.

— Нет, подожди. Я хочу сначала узнать, что ты думаешь по этому поводу.

— Хорошо, только без фиглярства.

— Ты, конечно, боишься своей тени, — сказала она, — но на беспокойся, я не собираюсь хитрить.

Я сказал, что это замечательно, и попросил ее показать найденное доказательство.

— А то они беспокоиться начнут.

Она обошла кровать и подошла к шкафу, открыла дверцу, отодвинула в сторону одежду и засунула внутрь руку.

— Это интересно, — сказала она.

— Интересно? — Я встал. — Да это же сногсшибательно, Гилд по полу будет валяться. — Я пошел к двери.

— Не горячись, — сказала она. — Я нашла.

Она повернулась ко мне, держа в руке смятый носовой платок. Когда я подошел, она раскрыла платок, чтобы показать мн «небольшую цепочку, оборванную с одного конца, а другим концом прикрепленную к небольшому золотому ножу. Платок был женский, и на нем были бурые пятна.

— Ну и что? — спросил я.

— Она была в руке у нее. Я увидела ее, когда оставалась с ней одна. Я знаю, это цепь Клайда, поэтому взяла ее.

— Ты уверена, что это его цепь?

— Да! — сказала она нетерпеливо. — Смотри, у нее золотые, серебряные, медные звенья. Он сделал ее из первой партии металла, полученного в результате процесса плавления, который он изобрел. Любой, кто хоть мало-мальски знает его, может доказать это. Другой такой цепи быть не может. — Она передала мне нож, чтобы я посмотрел на буквы, выгравированные там, — «К. М. У.» — Это его инициалы. Я никогда не видела раньше ножа, но цепь я бы везде узнала, Клайд носил ее все время.

— Ты так хорошо знала эту цепь, что могла бы описать ее не глядя?

— Конечно.

— Это твой носовой платок?

— Да.

— И пятна на нем — это кровь?

— Да. Цепь была у нее в руке, я тебе говорила, и там была Кровь. — Она сердито посмотрела на меня. — Не… Ты так себя едешь, как будто ты мне не веришь.

— Не совсем так, — сказал я, — но я думаю, ты сейчас должна рассказать все, ничего не скрывая.

Она топнула ногой.

— Ты!.. — Она засмеялась, и вся злость сошла у нее с лица. — Ты можешь быть самым надоедливым человеком. Сейчас я правду говорю, Ник. Я рассказала тебе все как было.

— Надеюсь, что так. Как раз вовремя. Ты уверена в том, что Джулия не пришла в себя и ничего не сказала, когда ты оставалась наедине с ней?

— Ты опять хочешь свести меня с ума. Конечно, я уверена.

— Хорошо, — сказал я. — Подожди здесь. Я приведу Гилда, но, если ты скажешь ему, что цепь была у Джулии в руке и она была еще не мертва, у него возникнет вопрос, а не пришлось ли лбе приложить немного силы, чтобы отнять ее.

Она широко раскрыла глаза:

— Что мне ему сказать?

Я вышел и закрыл дверь.

XXIII

Нора, выглядевшая немного сонной, развлекала Гилда и Энди в гостиной. Детей Уайнента видно не было.

— Давай, — сказал я Гилду. — Иди в первую дверь налево. Я думаю, она созрела для тебя.

— Расколол ее? — спросил он.

Я кивнул головой.

— Что тебе удалось узнать?

— Посмотрим, что она скажет тебе, а затем сравним, — пред ложи л я.

— Хорошо. Пошли, Энди.

Они вышли.

— Где Дороти? — спросил я.

Нора зевнула.

— Я думала, что она с тобой и с матерью. Гилберт где-то здесь. Он был здесь всего несколько минут назад. Нам здесь долго еще нужно быть?

— Недолго.

Я пошел назад по коридору, мимо двери Мими, в другую спальню, дверь в которую была открыта, и заглянул. Там никого не было. Дверь напротив была закрыта. Я постучал. Раздался голос Дороти:

— В чем дело?

— Это Ник, — сказал я и вошел.

Она лежала на боку на кровати, одетая, только на ногах не было комнатных туфель. Гилберт сидел на кровати рядом с ней Губы у нее были слегка надуты, но, возможно, это оттого, что она плакала. Глаза у нее были красные. Она подняла голову и угрюмо посмотрела на меня.

— Ты все еще хочешь со мной поговорить? — спросил я.

Гилберт встал с кровати:

— Где мама?

— Разговаривает с полицией.

Он что-то сказал, что — я не разобрал, и вышел из комнаты Дороти вздрогнула.

— Он меня раздражает, — сказала она, а затем снова угрюмо посмотрела на меня. — Ты все еще хочешь поговорить со мной?

— Что заставило тебя так ко мне относиться?

— Ты ведешь себя глупо. — Я сел на место, где раньше сидел Гилберт. — Знаешь ли ты что-нибудь о ноже и цепочке, которые якобы нашла мать?

— Нет. А где?

— Что ты хотела мне сказать?

— Теперь ничего, — ответила она недовольно, — за исключением того, что ты можешь вытереть эту помаду со своих губ.

Я вытер ее. Она выхватила носовой платок из моих рук, свернула его, взяла коробок спичек со столика, стоящего с другой стороны кровати, зажгла спичку.

— Да вонять же будет неимоверно, — сказал я.

Она ответила:

— Мне все равно. — Но спичку задула. Я взял платок, подошел к окну, открыл его, выкинул платок, закрыл окно, пошел и сел на свое место на кровати.

— Если тебе от этого лучше…

— Что мама сказала обо мне?

— Она сказала, что ты влюбилась в меня.

Она резко села.

— Что ты сказал?

— Я сказал ей, что нравлюсь тебе с детских лет.

Ее нижняя губа задрожала.

— Ты считаешь, это так и есть?

— А что еще может быть?

— Я не знаю. — Она заплакала. — Надо мной все потешаются — и мама, и Гилберт, и Харрисон. Я…

Я обнял ее.

— Ну их к черту всех!

Через некоторое время она спросила:

— Мама любит тебя?

— Боже мой, нет! Она ненавидит мужчин больше любой другой женщины, у которой нет патологического отвращения.

— Но у нее всегда есть к тебе что-то…

— Да это плотское чувство. Не обманывай себя. Мими ненавидит мужчин — всех нас — очень сильно.

Она прекратила плакать. Сморщила лоб и сказала:

— Я не понимаю. Ты ненавидишь ее?

— Обычно нет.

— А сейчас?

— Я думаю нет. Она глупая, а считает себя очень умной, вот в чем беда, но я не думаю, что ненавижу ее.

— А я — да, — сказала Дороти.

— Ты сказала мне это на прошлой неделе. Я хотел тебя спросить: знала ли ты или видела Арта Нунхайма, о котором мы говорили в забегаловке?

Она недовольно посмотрела на меня.

— Ты просто хочешь сменить тему разговора?

— Я хочу знать. Ты знала его?

— Нет.

— О нем упоминалось в газетах, — напомнил я ей. — Это он рассказал полиции, что Морелли знал Джулию Вулф.

— Я не помню его имени, — сказала она. — Я не помню, чтобы я слышала о нем до вчерашнего вечера.

Я описал его.

— Видела когда-нибудь?

— Нет.

— Знаешь ли ты кого-либо из людей, которые были у Стадси. или что-нибудь о них?

— Нет, честно, Ник. Я бы рассказала тебе все, что знаю, что могло бы помочь.

— Не думая о том, кому это может повредить?

— Да, — сразу сказала она. — Что ты имеешь в виду?

— Ты хорошо знаешь, что я имею в виду.

Она закрыла лицо руками, слова ее едва были слышны:

— Я боюсь, Ник, я… — Она резко опустила руки, так как кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказал я.

Энди открыл дверь настолько, чтобы можно было просунуть голову. Он пытался скрыть любопытство, когда говорил:

— Лейтенант хочет видеть вас.

— Я сейчас приду, — пообещал я.

Он шире раскрыл дверь.

— Он ждет. — Он мне многозначительно моргнул, но при этом губы его искривились, и в результате получилось поразительное выражение лица.

— Я вернусь, — сказал я Дороти и пошел за ним.

Он закрыл за мной дверь и приставил свой рот к моему уху.

— Парень подслушивал, — прошептал он.

— Гилберт?

— Да. У него было время, чтобы убежать, когда он услыхал, как я иду, но он точно подслушивал.

— Это его слабость, — сказал я. — Как у вас дела с миссис Йоргенсон?

Он свернул губы трубочкой и громко выдохнул:

— Что за дама!

XXIV

Мы вошли в комнату Мими. Она сидела в глубоком кресле у окна, очень довольная собой. Она весело улыбнулась мне и сказала:

— Моя душа теперь чиста. Я во всем призналась.

Гилд стоял у стола, вытирая платком лицо. На висках у него были еще видны капли пота, и лицо у него казалось постаревшим и усталым. Нож, цепочка и платок, в который они раньше были завернуты, лежали на столе.

— Кончили? — спросил я.

— Я не знаю, и это факт, — сказал он. Он повернулся к Мими, чтобы спросить ее: — Вы бы сказали, что мы кончили?

Мими засмеялась:

— Я представить не могу, о чем еще можно тут говорить.

— Ладно, — сказал Гилд медленно, несколько недовольно, — в таком случае я бы хотел, извините, поговорить с мистером Чарлзом. — Он тщательно сложил свой платок и убрал его в карман.

— Вы можете говорить здесь. — Она встала с кресла. — Я пойду поговорю с миссис Чарлз, пока вы не кончите. — Она игриво стукнула меня кончиком указательного пальца по щеке, когда проходила.

— Не позволяйте им говорить слишком плохо обо мне, Ник.

Энди открыл ей дверь, закрыл за ней, снова сложил губы трубочкой и резко дунул. Я лег на кровать.

— Ну, — спросил я, — что вам удалось выяснить?

Гилд прокашлялся.

— Она сказала, что нашла эту цепь и нож на полу, где Вулф, по всей вероятности, оборвала ее, борясь с Уайнентом, и она сказала, почему прятала ее до сих пор. Между нами говоря, в этом нет большого смысла, если здраво рассуждать. Но, может, в данном случае нужен другой подход. Я не могу понять ее во многом, не могу — и все.

— Самое главное, — посоветовал я ему, — это не дать ей замучить вас. Когда ты уличишь ее во лжи, она допускает это и вместо пой говорит еще одну ложь и т. д. Большинство людей, даже женщины, теряют мужество, когда ты ловишь их на третьей или четвертой брехне, и начинают говорить правду или молчать, но не Мими Она продолжает врать, и нужно быть осторожным: ты начинаешь верить ей — не потому, что она, кажется, говорит правку, а потому, что устаешь не верить.

Гилд сказал.

— Хмм… Возможно. — Он засунул палец за воротник. Ему было очень неловко. — Послушай, как ты считаешь, она убила ее?

Я увидел, что Энди смотрит на меня очень внимательно Я сел и опустил ноги на пол.

— Я не знаю. Мне кажется, цепь подбросили. Мы можем выяснить, была ли у него такая цепь. Если Мими помнит эту цепь, может, она и сейчас где-то есть. Если она помнит эту цепь так же хорошо, как говорит, — почему она не могла заказать ювелиру сделать такую же. И любой может купить нож и выгравировать любые инициалы, какие хочет. Но есть много фактов, противоречащих тому, что она могла зайти так далеко. Если она действительно подложила ее, более чем вероятно, у нее была вся цепь. Может, она у нее давно была. Но все это нам надо проверить.

— Мы делаем все, что можем, — терпеливо сказал Гилд, — Итак, ты думаешь, что она это сделала?

— Ты про убийство? — Я покачал головой. — Я так далеко еще не зашел. Как насчет Нунхайма? Пули совпали?

— Да, из того же пистолета, каким она была убита, — вся пять.

— В него пять раз стреляли?

— Да. И так близко, что одежда обожжена.

— Я видел его красноволосую любовницу в ресторане, — сказал я ему. — Она утверждает, что я и ты убили его, потому что он много знал.

Он проговорил:

— Гм… А в каком ресторане? Мне, возможно, надо будет поговорить с ней.

— «Пигерон-клаб» Стадси Бэрка, — сказал я ему и дал адрес. — Морелли там тоже ошивается. Он говорит, что настоящая имя Джулии Вулф — Нэнси Кейн и что ее друг, Фейс Пеплер, отбывает наказание в Огайо.

По тому, как он сказал: «Да?» — мне показалось, он уже выяснил о Пеплере и о прошлом Джулии.

— А что еще ты узнал?

— Мой друг Лэри Кроули, журналист, видел Йоргенсона вы ходящим из ломбарда на Шестой авеню рядом с Сорок шестой улицей вчера в обеденное время.

— Да?

— Тебя, кажется, не волнует эта новость. Я…

Мими открыла дверь и вошла со стаканами виски и минерала ной водой на подносе.

— Я подумала, вам неплохо будет выпить, — проговорила она весело.

Мы поблагодарили ее. Она поставила поднос на стол, сказала:

— Я не хочу мешать вам, — улыбаясь нам с видом снисходительности, как любят улыбаться женщины собравшимся мужчинам, и вышла.

— Вы что-то говорили, — напомнил мне Гилд.

— Если вы думаете, что я не до конца откровенен с вами, вы должны сказать это. Пока что мы вместе работаем, и я бы не хотел…

— Нет, нет, — поспешно сказал Гилд, — совсем не это, мистер Нарлз, — Его лицо слегка покраснело. — Я… дело в том, что комиссар нас торопит, и, думаю… я не придал этому значения, но второе убийство осложнило дело. — Он повернулся к подносу на столе: — Как будешь пить?

— Неразбавленное. И никаких наметок у нас нет?

— Тот же пистолет и много пуль, как и в случае с ней, но это все. Никто не подтверждает, что знает Нунхайма, или Уайнента, или кого-нибудь другого, кто у нас в списке. Дверь была не заперта, любой мог войти, но смысла в этом нет никакого. Никто ничего не видел и не слышал. Выстрелы-то они слышали, но они никого не видели.

Он дал мне стакан с виски.

— Пустые гильзы нашли? — спросил я.

Он покачал головой.

— Ни в тот, ни в этот раз. Вероятно, стреляли из револьвера.

— И оба раза он разрядил весь барабан, учитывая выстрел в телефон, если, как и многие другие, для безопасности он не держит под курком патрона.

Гилд опустил стакан, который уже поднес ко рту.

— Не хочешь ли ты найти в этом зацепку, — недовольно спросил он, — только потому, что так можно стрелять?

— Но любая зацепка может помочь. Вы узнали, где был Нунхайм, когда ее убили?

— Ага. Слонялся возле дома Вулф. По крайней мере часть времени. Его видели перед домом, сзади дома, если верить людям, которые обратили мало внимания на это и у которых нет причины лгать. И за день до убийства он был у ее дверей, по словам мальчика-лифтера. Мальчик сказал, что он сразу же вышел и он не знает, заходил ли тот или нет.

Я сказал:

— Тогда, возможно, Мариам права, он слишком много жал. Вы узнали что-нибудь о разнице в четыре тысячи долларов, которые Макоули дал ей и которые Уайнент, по его словам, не получил?

— Нет.

— Морелли говорит, у нее всегда было много денег. Он ска зал, она однажды одолжила ему пять тысяч наличными.

У Гилда поднялись брови.

— Да?

— Да. Он также говорит, что Уайнент знал о ее прошлом.

— Мне кажется, — проговорил Гилд медленно, — Морелли о многом вам рассказал.

— Он любит говорить. Узнали что-нибудь о том, над чем Уайнент работал, когда уехал, и над чем он собирался работать там, куда уехал?

— Нет. Вы вроде интересуетесь его цехом.

— А почему нет? Он изобретатель, цех — его место работы Я бы как-нибудь хотел взглянуть на этот цех.

— Нет ничего проще. Расскажите мне еще о Морелли и как вам удалось разговорить его.

— Он любит говорить. Вы знаете человека по кличке Воробей — большой, толстый парень, с бледным лицом и женским голосом?

Гилд задумался.

— Нет. А что такое?

— Он там был с Мариам — хотел мне взбучку устроить. Ему не дали.

— Почему он хотел это сделать?

— Я не знаю. Возможно, она сказала ему, что я помог убить Нунхайма, вам помог.

Гилд сказал:

— О! — Он почесал подбородок ногтем большого пальца, посмотрел на часы. — По-моему, уже поздновато. Зайдите ко мн» завтра или сегодня.

Я сказал:

— Ладно, — хотя думал я о другом.

Я кивнул головой ему и Энди и пошел в гостиную. Нора спала на диване, Мими отложила книгу, которую читала, и спросила:

— Ваше секретное совещание окончено?

— Да. — Я пошел к дивану.

Мими сказала:

— Пусть она поспит немного, Ник. Ты останешься посла того, как твои друзья полицейские уйдут?

— Ладно. Я хочу увидеть Дороти.

— Но она спит.

— Ничего. Я разбужу ее.

— Но…

Вошли Гилд и Энди, попрощались. Гилд с сожалением по* смотрел на спящую Нору, и они ушли. Мими вздохнула.

— Я устала от полицейских, — сказала она.

— Ты помнишь ту историю?

— Да.

Вошел Гилберт.

— Считают, что Крис сделал это?

— Нет, — сказал я.

— А кто это сделал, по их мнению?

— Я мог бы вчера тебе сказать. А сегодня не могу.

— Это же нелепо, — возразила Мими. — Все знают, и ты также, что это сделал Клайд. — Когда я ничего не ответил, она повторила более резко: — Ты знаешь прекрасно, что это Клайд сделал.

— Нет, — сказал я.

У Мими от восторга осветилось лицо.

— Ты на него работаешь, ведь так?

То, что я сказал «нет», не произвело на нее никакого впечатления. Гилберт спросил, не споря, а просто потому, что хотел узнать:

— Почему он не мог это сделать?

— Он мог бы, но не сделал. Стал бы он писать эти письма, которые бросали подозрение на Мими, единственного человека, который скрыл главную улику против него?

— Но, возможно, он не знал этого. Может, он думал, что полиция не все узнает. Они часто так делают, не так ли? Или, может, он хотел дискредитировать ее, чтобы ей не поверили, если…

— Вот, — сказала Мими. — Вот что он сделал, Ник.

Я спросил Гила:

— Ты не думаешь, что он убил ее?

— Нет, я так не думаю, но я хочу знать, почему у вас такое мнение, — вы понимаете, ваш метод.

— А я бы хотел узнать твой.

Он слегка покраснел, и в его улыбке было некоторое смущение.

— О, но это другое дело.

— Он знает, кто убил ее, — сказала Дороти из двери.

Она была все еще одета. Она уставилась на меня так, как будто боялась смотреть на кого-либо другого. Лицо у нее было бледное, и она держала свое маленькое тело строго прямо. Нора открыла глаза, поднялась, облокотившись на локоть, и спросонья (просила:

— Что?

Никто ей не ответил. Мими сказала:

— Дороти, давай не будем устраивать драматические сцены Дороти ответила:

— Ты можешь побить меня, когда все уйдут. Ты это сделаешь Она сказала это не спуская с меня глаз. Мими старалась показать, что она не знает, о чем говорит ее дочь.

— Кто ее убил? — спросил я ее.

Гилберт сказал:

— Ты ставишь себя в глупое положение, Дори. Ты…

Я перебил его:

— Пусть, пусть она скажет, что хочет сказать. Кто ее убил, Дори?

Она посмотрела на брата, опустила глаза, сгорбилась. Глядя я пол, она неразборчиво сказала:

— Я не знаю. Он знает. — Она подняла глаза на меня и задрожала. — Вы что, не видите, что я боюсь?! — закричала она. Я боюсь их! Уведите меня, и я скажу, но я боюсь их…

Мими засмеялась, глядя на меня.

— Ты сам напросился. Поделом тебе.

Гилберт покраснел.

— Так глупо, — прошептал он.

Я сказал:

— Я действительно уведу тебя, но я хотел бы, чтобы ты сказала это сейчас, когда мы сидим все вместе.

Дороти покачала головой:

— Я боюсь.

Мими сказала:

— Я бы попросила тебя не нянчиться с ней, Ник. Ей от этого только хуже. Она…

Я спросил Нору:

— Ты что-то хотела узнать?

Она поднялась и потянулась не поднимая рук. Лицо ее был» розовое и приятное, как всегда, когда она вставала после сна. Она сонно улыбнулась мне и сказала:

— Пойдем домой. Мне не нравятся эти люди. Пошли. Бери свою шляпу и пальто, Дороти.

Мими сказала Дороти:

— Ложись спать.

Дороти поднесла кончики пальцев левой руки ко рту и прохныкала сквозь них:

— Не позволяй ей бить меня, Ник.

Я наблюдал за Мими, чье лицо носило спокойную полуулыбку, но ноздри двигались вместе с дыханием, и я слышал, как они дышала.

Нора подошла к Дороти.

— Пойдем, мы умоем тебе лицо и…

Из горла Мими донеслись звериные ноты, мускулы у нее на лице напряглись, она вся подалась вперед. Нора встала между Мими и Дороти. Я схватил Мими за плечо, когда она пошла вперед, другой рукой я схватил ее за пояс сзади и поднял ее. Она кричала и била меня кулаками и ногами — на моих голенях от этого остались следы. Нора вытолкнула Дороти из комнаты и встала у двери, наблюдая за нами. Лицо у нее было очень живое. Я четко и ясно видел это, все остальное было в тумане, когда неуклюжие, бесполезные удары по спине и плечам заставили меня обернуться и я увидел, что меня колотит Гилберт. Я его не очень хорошо видел и почти не почувствовал, как оттолкнул его.

— Перестань. Я не хочу делать тебе больно.

Я отнес Мими на диван, положил ее, сел на колени и взял за руку Гилберт снова подскочил ко мне. Я попытался ударить его в коленную чашечку, но ударил слишком низко и сшиб его. Он повалился на пол. Я снова ударил его ногой, но промазал и сказал:

— Мы потом можем подраться, принеси воды.

Лицо у Мими стало багроветь. Глаза у нее выпучились, стали стеклянными, бессмысленными и большими. Слюна пузырями с шипением проходила сквозь сжатые зубы, когда она дышала, и ее красная шея, все ее тело было корчащейся массой вен и мускулов, которые распухли до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнут. Ее руки в моих руках были горячими, и от пота их трудно было держать. Я обрадовался, когда увидел рядом Нору со стаканом воды.

— Плесни ей в лицо, — сказал я.

Нора плеснула. Мими разжала зубы, чтобы вдохнуть воздух, и закрыла глаза. Она со всей силы завертела головой из стороны в сторону, но в ее извивающемся теле было уже меньше неистовства.

— Еще раз, — сказал я.

От второго стакана она дернулась в знак протеста и перестала сопротивляться. Она лежала тихо, безмолвно, тяжело дыша. Я отпустил ее руки и встал. Гилберт, стоя на одной ноге, прислонился к столу, поглаживая ногу, которую я ушиб. Дороти, бледни, с расширенными глазами, стояла в дверях, реши, входить ли ей или убегать и прятаться. Нора, стоявшая рядом со мной с пустым стаканом в руке, спросила:

— Ты думаешь, с ней все в порядке?

— Да.

Тут Мими открыла глаза, заморгала, пытаясь стряхнуть них воду. Я вложил в ее руку платок. Она вытерла лицо, дрожи всем телом, вздохнула и села на диван. Она посмотрела вокруг все еще моргая. Когда она меня увидела, она слабо улыбнулась По этой улыбке было видно, что она считала себя виноватой, но ни о чем не сожалела. Неверной рукой она тронула волосы и сказала:

— Конечно же, меня вытащили из воды.

Я ответил:

— Когда-нибудь, если у тебя будет еще такой приступ, ты можешь остаться там навсегда.

Она посмотрела мимо меня на сына.

— Гил, что случилось с тобой? — спросила она.

Он быстро отнял руку от ноги и поставил ее на пол.

— Я… н-ничего, — сказал он заикаясь. — Со мной все в по рядке. — Он разгладил волосы, поправил галстук.

Она стала смеяться.

— Ой, Гил, ты действительно пытался защитить меня? И от Ника? — Она еще больше стала смеяться. — Это очень мило с твоей стороны, но глупо. Он же чудовище, Гил. Никто бы не смог… — Она приложила платок ко рту и закачалась вперед и назад.

Я посмотрел на Нору. Губы у нее были сжаты, а глаза ее от гнева метали молнии. Я тронул ее рукой.

— Пошли. Гилберт, дай матери выпить. Через минуту или две она будет чувствовать себя нормально.

Дороти, со шляпой и пальто в руках, на цыпочках пошла к входной двери. Мы с Норой нашли пальто и пошли за ней, оставив Мими, смеющуюся в мой носовой платок, на диване. В такси по дороге в «Нормандию» никто из нас троих не разговаривал Нора думала о чем-то своем, Дороти была довольно напугана, а а устал — целый день на ногах.

Было почти пять утра, когда мы приехали домой. Лета нас радостно встретила. Я лег на пол поиграть с ней, Нора пошла готовить кофе. Дороти хотела рассказать мне что-то о том, что случилось с ней, когда она была маленькой. Я сказал:

— Нет. Ты уже делала попытку в тот понедельник. Что? Го верить не даю? Поздно уже. Что это ты боялась рассказать мне у Мими?

— Но ты бы лучше понял, если бы дал мне…

— Ты в тот понедельник сказала. Я не специалист по психоанализу. Я ничего не знаю о предварительном влиянии. И мне наплевать на него. К тому же я устал. Целый день на ногах Столько дел пришлось переделать.

Она обиделась на меня.

— Ты пытаешься сделать так, чтобы мне было тяжелей.

— Послушай, Дороти, — сказал я. — Ты или знаешь что-то, что побоялась сказать в присутствии Мими и Гилберта, или нет. Если да, то выкладывай. И если я что-нибудь не пойму, то спрошу тебя.

Она вертела складку юбки и угрюмо смотрела на нее, но, когда подняла глаза, они сверкали от возбуждения. Она говорила шепотом, но достаточно громко, чтобы любой находящийся в комнате мог услышать:

— Гил видел отца сегодня, и он сказал, кто убил мисс Вулф.

— Кто?

Она покачала головой.

— Он не говорит, он только это сказал.

— И ты боялась сказать это в присутствии Гилберта и Мими?

— Да. Ты бы понял все, если бы дал мне сказать…

— Что-то, что случилось, когда ты была маленькой. Ладно, я не буду. Прекратим это. Что еще он сказал?

— Ничего.

— Ничего о Нунхайме?

— Нет, ничего.

— Где ваш отец?

— Гил не сказал мне.

— Когда он встречался с ним?

— Он не сказал. Пожалуйста, не приставай ко мне с вопросами, Ник. Я рассказала тебе все, что он сказал мне.

— И много же это, — проворчал я. — Когда он тебе это сказал?

— Сегодня вечером. Он говорил мне, когда ты вошел в мою комнату, и, честное слово, это все, что он сказал мне.

Я ответил:

— Было бы замечательно, если бы хоть раз кто-нибудь из вас сказал о чем-нибудь — не имеет значения, о чем, — ясно и определенно.

Вошла Нора с кофе.

— О чем ты задумался сейчас, сын мой? — спросила она.

— О всяком, — ответил я, — загадки, ложь… А я слишком стар и устал от всего этого. Поехали назад в Сан-Франциско.

— До Нового года?

— Завтра, сегодня.

— Яс удовольствием. — Она дала мне чашку. — Мы можем полететь туда, если хочешь, и быть там до Нового года.

Дороти проговорила робко:

— Я не врала тебе, Ник. Я сказала тебе все, я… Пожалуйста, не сердись на меня! Я так… — Она перестала говорить и всхлипнула.

Я гладил Асту по голове и стонал. Нора сказала:

— Мы все устали, и нервы у нас распустились. Давай ото шлем собаку вниз на ночь и ляжем спать, а поговорим после того, как отдохнем. Пошли, Дороти, я принесу тебе кофе в постель и что надеть на ночь.

Дороти встала.

— Спокойной ночи, извините, что я так глупа, — и пошла за Норой.

Когда Нора вернулась, она села на пол возле меня.

— Наша Дори плачет сейчас, — сказала она, — на жизнь жалуется. — Она зевнула. — Что это был у нее за страшный секрет?

Я рассказал ей, что сообщила мне Дороти.

— Похоже, все это чепуха.

— Почему?

— А почему нет? Все, что они нам говорили, — все была чепуха. — Нора снова зевнула: — Полицейскому, возможно, этого достаточно, но не очень убедительно для меня. Послушай, почему не сделать список всех подозреваемых, всех мотивов и доказательств и не проверить их…

— Ты и сделай. А я ложусь. Какие еще доказательства, мамуля?

— А такие. Когда я была одна в гостиной, Гилберт думал, что я спала. Он подошел на цыпочках к телефону и попросил, чтобы со звонящими из города телефон не соединяли.

— Так-так…

— И, — сказала она, — что у Дороти все время есть ключ от квартиры тети Алисы.

— Так.

— И что Стадси толкнул Морелли ногой под столом, когда он начал говорить тебе о пьянице кузене… как его — Дика О’Брайене, которого знала Джулия Вулф.

Я встал и поставил чашки на стол.

— Я не знаю, как это другие детективы обходятся, не имея тебя в женах. Но все равно ты переборщила. Стадси толкнул Морелли под столом ногой, чтобы он лишнего времени не тратил зря. Я больше думаю над тем, били ли они Воробья затем, чтобы он мне что-нибудь не сделал, или затем, чтобы он не сказал мне что-нибудь лишнее. Я совсем сплю.

— Я тоже. Скажи мне, Ник. Скажи правду: когда ты боролся с Мими, у тебя никакого желания к ней не возникло?

— О, немного.

Она засмеялась и поднялась с пола.

— Эх ты, старый распутник! — сказала она. — Посмотри, уже светает.

XXV

Нора разбудила меня в четверть одиннадцатого.

— Телефон, — сказала она. — Это Герберт Макоули, и он говорит, что очень важно.

Я вошел в спальню (я спал в гостиной) к телефону. Дороти крепко спала. Я с трудом проговорил в трубку:

— Алло.

Макоули сказал:

— Еще рано для завтрака, но мне нужно сейчас тебя увидеть. Я могу сейчас к вам прийти?

— Да, приходи к завтраку.

— Я уже позавтракал. Завтракайте, я буду через пятнадцать минут.

— Хорошо.

Дороти, наполовину раскрыв глаза, спросонок сказала:

— Должно быть, уже поздно, — перевернулась и снова уснула.

Я умылся холодной водой, почистил зубы, причесался и вернулся в гостиную.

— Он придет, — сказал я Норе. — Он позавтракал, но ты закажи ему кофе. А мне — куриную печень.

— Ты приглашаешь меня в свою компанию, или я…

— Конечно. Ты никогда не встречала Макоули, не так ли? Довольно неплохой парень. Я был с ним в течение нескольких дней в одном подразделении, недалеко от Ваукса, и после войны мы встречались. Он несколько раз давал мне работу, в том числе и для Уайнента. Как насчет того, чтобы выпить?

— Почему бы тебе не быть сегодня трезвым?

— Мы приехали в Нью-Йорк не для того, чтобы быть трезвыми. Хочешь посмотреть сегодня вечером хоккей?

— Неплохо бы!

Она налила мне выпить и пошла заказать завтрак. Я просмотрел утренние газеты. Там сообщалось о задержании Йоргенсона бостонской полицией и об убийстве Нунхайма. Но следующие сообщения, под заголовками «Война шайки бандитов «Хэл Китчен», «Арест «Принца Майка» Гергусона» и интервью с Джавси о переговорах по поводу похищения Линдберга занимали места побольше. Макоули и мальчик-коридорный, который привел Лету, вошли вместе. Аста любила Макоули, потому что, когда он с ней играл, она могла применять всю свою силу: она никогда hi любила слишком нежных. В это утро вокруг его рта были морщи ны и щеки у него не были такими розовыми.

— Где полиция нашла эту версию? — спросил он. — Они думают?..

Он перестал говорить, так как вошла Нора. Она была одета.

— Нора, это Герберт Макоули, — сказал я. — Моя жена.

Они пожали друг другу руки, и Нора сказала:

— Ник сказал мне, чтобы я заказала вам только кофе. На могла бы я…

— Нет, спасибо. Я только что позавтракал.

Я спросил:

— Что насчет полиции?

Он заколебался.

— Нора практически знает все, что знаю я, — заверил я его. Поэтому, если то, что ты хочешь сказать, не…

— Нет, нет, ничего подобного, — сказал он. — Это только ради миссис Чарлз. Я не хочу причинять беспокойства.

— Тогда выкладывай. Ее беспокоит только то, что она на знает.

— Что это за новая версия полиции? Утром ко мне пришел лейтенант Гилд, — сказал он. — Сначала он показал мне цепочку от часов с прикрепленным к ней ножом и спросил, видел ли я ее когда-либо раньше. Да, я видел. Это вещь Уайнента. Я сказал ему, что да, она похожа на вещь Уайнента. Дальше он спросил, знаю ли я, как она могла попасть к кому-либо другому. После ряда уклончивых ответов я понял, что под кем-то другим он имел в виду Мими. Я сказал ему, что Уайнент мог дать ее кому нибудь, ее могли украсть или найти на улице, или ее мог отдать кому-то кто-то, кто ее увидел или нашел на улице, и ее могли взять у кого-нибудь, кому Уайнент дал эту цепочку и нож «Были другие пути, как вы могли их заполучить», — сказал я ему. Но он понял, что я разыгрываю его, и не дал мне больше говорить об этом.

На щеках у Норы появились пятна, а глаза ее потемнели.

— Идиот!

— Успокойся, — сказал я. — Возможно, мне нужно было пред упредить тебя, он вчера к этому клонил. Похоже, это моя старая подруга Мими намекнула ему. А что еще его интересовало?

— Он хотел узнать о… Он хотел спросить следующее: «Не считаете ли вы, что у Чарлза и Вулф была любовная связь? Или она кончилась?

— Тут Мими приложила руку, — сказал я. — Что ты ему ответил?

— Я сказал ему, что не знаю, имели ли вы что-либо общее, и напомнил, что вы уже долгое время не живете в Нью-Йорке.

Нора спросила:

— Вы действительно так ответили?

Я сказал:

— Не пытайся сделать из Мака лгуна. Что он ответил на это?

— Ничего. Он спросил меня, не думаю ли я, что Йоргенсон знает, что было между тобой и Мими? А когда я спросил, что он имеет в виду, то он обвинил меня, что я притворяюсь, что ничего не знаю. Это были его слова. Поэтому мы много не говорили. Его интересовало, когда я встретился с тобой и где, с точностью до минуты.

— Замечательно, — сказал я. — У меня нет алиби.

Вошел официант с нашим завтраком. Мы говорили о том о сем, пока он не ушел. Затем Макоули сказал:

— Тебе нечего бояться, я сдам Уайнента полиции. — Голос у него был неровный и слегка прерывался.

— Ты уверен, что это сделал он? — спросил я. — Я не уверен.

Он сказал просто:

— Я знаю. — Он прокашлялся. — Даже если бы у него был один шанс из тысячи за то, что я не прав — а этого нет, — он сумасшедший, Чарлз. Он не должен быть на свободе.

— Возможно, это правильно, — начал я. — И если ты знаешь…

— Я знаю, — повторил он. — Я видел его в тот день, как он убил ее, — это могло быть через тридцать минут после убийства, хотя я не знал этого, не знал даже, что она убита. А сейчас я знаю.

— Ты встретил его в конторе Германа?

— Что?

— Ты должен был быть в конторе человека по имени Герман на Пятьдесят седьмой улице от трех до четырех часов в тот день. По крайней мере мне так полиция сказала.

— Да, — сказал он. — Я имею в виду то, что говорит полиция. На самом деле, после того как мне не удалось найти Уайнента или получить известие о нем на улице Плаза, я позвонил к себе в кон-горуи Джулии. Но все было безрезультатно, поэтому я отказался от попытки найти его и пошел к Герману. Он горный инженер, мой клиент, я только что написал для него несколько статей, и нужно было сделать небольшие поправки. Когда я вышел на Пятьдесят седьмую улицу, у меня появилось ощущение того, что за мной кто-то идет, — тебе знакомо это ощущение. У меня нет причин, чтобы меня преследовали, но все же я адвокат и все может быть. По крайней мере я хотел выяснить, поэтому свернул на восток от Пятьдесят седьмой, дошел до площади Мэдисон и все еще не был уверен, что это не так. Там был небольшой, желтолицый мужчина, мне показалось, что я видел его на улице Плаза, но… Быстрей всего выяснить, следят ли за тобой, — это взять такси. Я так и сделал и сказал шоферу, чтобы тот ехал на восток Было слишком много машин, и я не смог увидеть, сел ли желтолицый или кто-нибудь другой в такси, чтобы ехать за мной. Поэтому я сказал шоферу, чтобы он повернул на юг к Третьей улице, потом на восток, на Пятьдесят шестую, и опять на юг, снова на Вторую авеню. К этому времени я был уверен, что желтое такси едет за нами. Я не видел, был ли мой маленький человек в такси, слишком далеко было.

На следующем углу, когда нас остановил красный свет, я увидел Уайнента. Он сидел в такси, ехавшем на запад, на Пятьдесят пятую улицу. Естественно, меня это не очень удивило. Мы были всего в двух кварталах от дома Джулии, и я принял за само собой разумеющееся то, что она не хотела, чтобы я знал, что он был у нее, когда я звонил, и что сейчас он ехал на встречу со мной на улицу Плаза. Он никогда не был особенно пунктуальным. Поэтому я сказал шоферу, чтобы он повернул на запад. Но на Ленсингтон-авеню — мы были всего в полквартале от них — такси, в котором ехал Уайнент, свернуло на юг. Это не было по дороге на улицу Плаза или к моей конторе. Поэтому я послал его к черту и снова стал смотреть, кто за мной следит. Такси больше не ехало за мной. Я все время глядел по сторонам, когда ехал к Герману, и никаких признаков преследования не увидел.

— В какое время вы видели Уайнента? — спросил я.

— Должно быть, в пятнадцать пятнадцать. Было без двадцати четыре, когда я приехал к Герману, и я думаю, что это было минут на тридцать пять позже. Секретарь Германа Луиза Якобс, девушка, с которой вы видели меня вчера вечером, сказала мне, что он занят на конференции весь день, но, возможно, будет через несколько минут. И он пришел. Через десять или пятнадцать минут я закончил с ним дело и уехал обратно в свою контору.

— Я понял: вы не находились настолько близко от Уайнента, чтобы увидеть, был ли он возбужден или нет, была ли на нем цепочка от часов, шел ли от него запах пороха и т. д.

— Все, что я видел, — это его лицо. Но ты не думай, будто я не уверен, что это был не Уайнент.

— Я не думаю. Продолжай.

— Мне он не позвонил. Примерно через час после того, как я вернулся, позвонила полиция и сообщила, что Джулия мертва. Ты должен понять: в том, что Уайнент убил ее, я не сомневался ни минуты. Ты можешь это понять. Ты все еще думаешь, что это сделал не он. Поэтому, когда я пошел туда и полиция стала задавать мне вопросы, я увидел, что они подозревают его. Я сделал то, что девяносто девять адвокатов из ста сделали бы для своих клиентов. Я не сказал, что видел его поблизости в пределах времени, когда совершилось убийство. Я сказал им то, что сказал тебе, — что у меня с ним была встреча, — и, раз он не приходил, я дал им понять, что уехал к Герману прямо с улицы Плаза.

— Это вполне резонно, — согласился я. — В том, что ты рассказал, нет смысла, пока нет показаний другой стороны.

— Точно. И дело в том, что я никогда не слыхал его показаний. Я ожидал: он появится, позвонит мне или еще что-нибудь. Но от него ничего не было слышно до вторника, пока я не получил письмо из Филадельфии. И в нем не было ни слова о том, почему он не смог прийти ко мне в пятницу, — ничего. Да ты видел письмо. Что ты думаешь по этому поводу?

— Ты хочешь знать, было ли в письме чувство вины?

— Да.

— Нет, — сказал я. — В нем написано все так, как если бы он ее не убивал. Нет особенных волнений по поводу того, что полиция подозревает его, за исключением того, что это может помешать работе и он хочет, чтобы все прояснилось и не было никаких осложнений; если сравнивать с другими, то оно ничем не отличается, разве что написано в его заумном стиле. Я так и вижу его отправляющим письмо без малейшего представления о том, что ему лучше подумать над тем, как он объяснит свои действия в день убийства. Насколько ты уверен, что он именно от Джулии ехал, когда ты видел его?

— Сейчас я уверен. Сначала предполагал. Затем подумал, он, может быть, из своего цеха едет. Цех находится на Первой авеню, за несколько кварталов от того места, где я его видел, и, хотя он был закрыт с тех пор, как он уехал, мы снова снимаем его и все готово к работе, если он вернется, — возможно, в тот день он был там. Полиция ничего не смогла найти там, что бы подтверждало, что он там был.

— Я хотел спросить тебя, — говорят, он бакенбарды отрастил. Он…

— Нет. У него все такое же длинное, худощавое лицо, с такими же редкими белыми усами.

— Другой вопрос. Вчера здесь убили одного типа, по имени Нунхайм. Это был небольшого роста…

— Я к этому как раз и подхожу, — сказал он.

— Я подумал о маленьком человеке, который, как ты полагаешь, мог следить за тобой.

Макоули посмотрел на меня.

— Ты хочешь сказать, это мог быть Нунхайм?

— Я не знаю, я думал.

— И я не знаю, — сказал он. — Я никогда не видел Нунхайма. насколько я…

— Это был маленький человек, не больше пяти футов и трех дюймов, а весом не более ста двадцати фунтов. Ему было около тридцати пяти или тридцати лет. Желтоватый, темные волосы и глаза, глаза почти рядом сидят, большой рот, большой, мягкий нос, уши как у летучей мыши крылья.

— Это мог быть он, — сказал он. — Хотя близко я его не видел. Возможно, полиция даст мне посмотреть на него. — Он пожал плечами. — Я бы не сказал, что это имеет значение сейчас. На чем я остановился? А, да, на том, что не мог связаться с Уайнентом. Это поставило меня в неудобное положение, раз полиция знает, что я связан с ним и ничего об этом не говорю. Ты ведь знал?

— Да, — признался я.

— И ты, возможно, как полиция, подозревал, что я встречался с ним на улице Плаза или позже в день убийства?

— Это могло быть.

— Да. И конечно, ты частично прав. Я по крайней мере видел его, и видел в том месте и в такое время, что полиции станет ясно, кто виноват. Итак, инстинктивно солгав, теперь я уже врал намеренно. Герман был занят на конференции весь день и не знал, сколько я его ждал. Луиза Якобс — мой хороший друг. Не вдаваясь в подробности, я сказал ей, что она может мне помочь, помочь клиенту, если скажет, что я прибыл в две или три минуты четвертого, и она довольно охотно согласилась. Чтобы защитить ее от неприятностей, я сказал ей: если дело пойдет неладно, она может заявить, что не помнит, когда я приходил, но что на следующий день я случайно упомянул о времени своего прихода и у нее не было причин не верить мне, все целиком сваливая на меня. — Макоули глубоко вздохнул. — Сейчас это не имеет значения. Важно то, что я получил известие от Уайнента.

— Еще одно ненормальное письмо? — спросил я.

— Нет. Он позвонил. На вечер я назначил ему встречу с нами. Я сказал, что ты ничего не будешь делать, если не увидишься с ним, поэтому он пообещал встретиться с нами. Конечно, я хочу полицейских взять. Я не могу продолжать защищать его так. Я смогу оправдать его на почве сумасшествия, пусть его упрячут куда следует. Это все, что я могу сделать, — все, что я хочу сделать.

— Ты уже сообщил полиции?

— Нет. Он позвонил после того, как они ушли. В любом случае я хотел сначала тебя увидеть. Я хотел сказать, я не забыл, что должен тебе и…

— Ерунда, — сказал я.

— Нет. — Он повернулся к Норе. — Я не думаю, что он рассказал вам, как спас меня в воронке…

— Да он ерунду говорит, — сказал я ей. — Он выстрелил в одного, промазал. Я выстрелил и не промазал, и все тут. — Я снова спросил его: — Почему ты сразу хочешь вызвать полицию? Предположим, что мы с тобой приходим на встречу и слушаем, что он говорит нам. Мы можем связаться и вызвать полицию, когда мы убедимся, что он убийца.

Макоули устало улыбнулся:

— Ты все еще сомневаешься? Ладно. Я готов сделать как ты хочешь, хотя это как в… Но, возможно, ты изменишь решение, когда я расскажу о нашем телефонном разговоре.

Дороти, в Нориной пижаме, слишком длинной ей, вошла зевая.

— О! — воскликнула она, когда увидела Макоули, а затем, когда узнала его: — Хэлло, мистер Макоули. Я не знала, что вы здесь. Есть новости от отца?

Он посмотрел на меня. Я покачал головой. Он ответил ей:

— Пока нет, но, возможно, будут на днях.

Я сказал:

— У Дороти есть новость. Расскажи Макоули о Гилберте.

— Ты говоришь о моем отце? — спросила она неуверенно, глядя в пол.

— Что ты, дорогая, нет — сказал я.

Она покраснела и с укором посмотрела на меня. Затем быстро сказала Макоули:

— Гил видел моего отца вчера, и он сказал Гилу, кто убил мисс Вулф.

— Что?!

Она кивнула головой несколько раз. Макоули посмотрел на меня недоумевающими глазами.

— Это необязательно должно быть так, — напомнил я ему. — Это то, что Гил сказал.

— Понимаю. Тогда вы думаете, что он мог?..

— Вы не очень часто говорили с семьей, с тех пор как началось? — спросил я.

— Нет.

— Это нужно испытать. Они все помешаны на сексе, я думаю Это сказывается на них. Они начинают…

Дороти сказала сердито:

— Ты ужасен. Я делала все…

— Ты против чего возражаешь? — серьезно спросил я. — Сейчас я даю тебе возможность: я хочу верить, что Гил сказал тебе это.

— Не ждите от меня многого.

Макоули спросил:

— И кто же убил ее?

— Я не знаю. Гил не захотел говорить.

— Ваш брат его часто видел?

— Я не знаю, как часто. Он сказал, что они встретились.

— И говорилось что-нибудь о человеке по имени Нунхайм?

— Нет, Ник спрашивал меня. Ничего другого он мне не говорил.

Я перехватил взгляд Норы и подал ей сигнал. Она встала, говоря:

— Пойдем в другую комнату, Дороти, дай этим ребятам поговорить.

Дороти недовольно, но пошла за Норой. Макоули сказал:

— Она хорошенькой выросла. — Он прокашлялся. — Я надеюсь, что твоя жена не будет…

— Не нужно. Нора все понимает. Ты начал говорить о своем разговоре с Уайнентом.

— Он позвонил сразу, как ушла полиция, и сказал, что видел объявление в «Таймс» и звонит узнать, что я хочу. Я сказал, что ты не очень хочешь ввязываться в его неприятности. И сказал, что ты не приступишь к делу, пока не переговоришь с ним. И мы назначили встречу на сегодня. Затем он спросил меня, видел ли я Мими. Я ответил ему, что видел раз или два с того момента, как она вернулась из Европы, а также видел ее дочь. И затем он сказал следующее: «Если моя жена попросит денег, дай ей в разумных пределах».

— Ну и ну, — сказал я.

Макоули кивнул.

— И я такого же мнения. Я спросил его почему. И он ответил, что прочитанное в утренних газетах убедило его в том, что она сентиментальная дура, она не его союзник, и у него были основания считать, что она «хорошо» расположена к нему. Я начал понимать, к чему он клонит, и сказал, что она передала и нож, и цепь в полицию. И попробуйте отгадать, что он ответил на это.

— Я отказываюсь.

— Он ничуть не смутился, а спокойно спросил: «Ты имеешь в виду нож на цепи к часам, которые я оставил, чтобы Джулия отремонтировала?» Я засмеялся: «Что ты сказал?» Это поставило меня в тупик. Я не успел подумать, что ответить, а он уже говорил: «Мы можем обсудить это более подробно, когда встретимся». Я его спросил, где мы встретимся, и он ответил, что позвонит, а пока он не знает, где будет. Он позвонил мне домой в десять часов. А теперь торопится, хотя до этого совсем не спешил, и у него нет времени, чтобы ответить хоть на один из моих вопросов. Поэтому он повесил трубку, а я позвонил тебе. Что ты думаешь о его невиновности сейчас?

— Иначе, чем я думал раньше, — ответил я медленно. — Ты уверен, что он позвонит нам в десять часов вечера?

Макоули пожал плечами:

— Ты знаешь это так же, как и я.

— Тогда, если бы я был на твоем месте, я бы не стал беспокоить полицию, пока мы не поймаем этого безумца и не сдадим его им. Этот твой рассказ комплиментов у полиции не вызовет, и, если они тебя сразу же не посадят, они устроят тебе веселую жизнь, если Уайнент обведет нас вокруг пальца сегодня вечером.

— Я знаю, но я хотел бы сбросить с себя этот груз.

— Несколько часов не имеют значения, — сказал я. — Вы с ним говорили о несостоявшейся встрече на улице Плаза?

— Нет, мне не удалось его спросить. Что ж, если ты говоришь «подожди», я подожду, но…

— Давай подождем по крайней мере до сегодняшнего вечера, пока он не позвонит. Если он позвонит, мы решим, говорить полиции или нет.

— Ты думаешь, он не позвонив?

— Я не уверен, — сказал я. — Он не пришел на последнюю встречу с тобой, и он что-то стал не очень внятно говорить с тобой, когда узнал, что Мими сдала цепочку с ножиком в полицию. Я бы не очень надеялся на встречу. Хотя мы посмотрим. Я приду к тебе лучше около девяти часов.

— Приходи к обеду.

— Я не смогу, но приду как можно раньше. Но придется пошевелиться. Где ты живешь?

Макоули дал мне свой адрес в Скарсдейле и встал.

— Попрощайся за меня с миссис Чарлз и поблагодари ее. О, кстати, я думаю, ты правильно понял меня в отношении Куина, вчера вечером. Я хотел сказать только то, что его советы мне не помогли. Я не хотел сказать… ну, ты сам знаешь, — что он другим клиентам не делал деньги.

— Я понимаю, — сказал я и позвал Нору.

Они с Макоули пожали друг другу руки, наговорили друг другу любезностей, он погладил Асту рукой, попросил меня «Приходи пораньше» — и ушел.

— Хоккей летит к черту, — сказал я. — Если ты не найдешь кого-нибудь другого, с кем пойти.

— Я многого не услышала? — спросила Нора.

— Немного.

Я изложил ей все, о чем рассказал Макоули.

— И не спрашивай, что я думаю по этому поводу. Я не знаю. Я знаю, Уайнент — сумасшедший, но он не ведет себя как сумасшедший и как убийца. Он ведет себя как игрок. Богу только известно, что это за игра.

— Я думаю, — сказала она, — что он прикрывает кого-то еще.

— А почему ты думаешь, что не он убил ее?

Она посмотрела удивленно на меня.

— Потому что ты так не думаешь.

Я сказал, что это замечательная причина.

— Кто этот другой?

— Я еще не знаю. Давай не смейся надо мной. Я много думала над этим. Это не может быть Макоули, потому что он использует его, чтобы помочь прикрыть того, другого, и…

— И это не могу быть я, — предположил я, — потому что он хочет использовать меня.

— Правильно, — сказала она. — И ты будешь глупо выглядеть, если ты сейчас смеешься надо мной, а потом я угадаю раньше, чем ты, кто это. И это не будет ни Мими, ни Йоргенсон, потому что он пытался бросить на них тень подозрения. И это нс может быть Нунхайм, потому что, по всей вероятности, его убил тот же человек и его сейчас можно не подозревать. И это не может быть Морелли, потому что Уайнент ревновал его и у ник была ссора. — Она строго посмотрела на меня: — Я бы хотели, чтобы ты побольше узнал об этом толстяке, по имени Воробей, и той большой, рыжеволосой женщине.

— А как насчет Дороти и Гилберта?

— Я хотела тебя об этом спросить. Ты думаешь, как отец он их очень любит?

— Нет.

— Ты, по-моему, хочешь меня обескуражить, — сказали она. — Зная их обоих, трудно сказать, что кто-то из них мог быть виновен, но я попытаюсь отбросить в сторону мои чувства и придерживаться логики. Перед тем как ложиться спать вчера, я составила список всех…

— Нет ничего более верного, чем придерживаться логики, чтобы побороть бессонницу. Это…

— Не нужно говорить со мной таким тоном. Ты сам ничего стоящего до сих пор не сделал.

— Я не хотел тебя обидеть, — сказал я и поцеловал ее, — У тебя новое платье.

— Ой, трус! Сразу меняешь тему разговора.

XXVI

Сразу после обеда я пришел к Гилду, и мы приступили к делу, как только пожали друг другу руки.

— Я без адвоката пришел. Я подумал, лучше будет, если я приду сам.

Он поморщил лоб и покачал головой, как будто я его обидел.

— Значит, так? — сказал он не спеша.

— Да, так.

Он вздохнул.

— Я полагаю, что вы сделаете ошибку, какую делают другие люди, только потому, что мы… Вы же знаете, мы должны смотреть на дело с разных сторон, мистер Чарлз.

— Мне это знакомо. А что вы хотели узнать?

— Все, что я хочу узнать, — это кто убил ее и его.

— Расспроси Гилберта, — предложил я.

Гилд сжал губы.

— А почему именно его?

— Он сказал своей сестре, что знает, кто сделал это; сказал, что узнал это от Уайнента.

— Вы хотите сказать, он видел отца?

— Она говорит, что он так сказал. У меня не было возможности его самого спросить об этом.

Он, сощурясь, посмотрел на меня своими водянистыми глазами:

— Скажите, что они за люди, мистер Чарлз?

— Йоргенсоны? Вы, вероятно, знаете так же, как и я.

— Я не знаю, — сказал он. — И это факт. Я вообще не могу их понять. Эта миссис Йоргенсон. Кто она?

— Блондинка.

Он угрюмо кивнул:

— Да, и это все, что я знаю. Но, послушайте, вы давно их знаете, и из того, что она говорит, вы и она…

— И я и ее дочь, — сказал я. — И я и Джулия Вулф, и я и миссис Астор. Я с женщинами хват.

Он протянул руку.

— Я не хочу сказать, что верю всему, что она сказала, и но нужно обижаться. Вы занимаете неправильную позицию, если вы не возражаете против того, что я говорю. Вы ведете себя так, как будто мы все хотим до вас добраться, но это же неправильно, абсолютно неправильно!

— Может быть, но ты все время говоришь со мной двусмысленно, еще с…

Он посмотрел на меня бесцветными глазами и сказал спокойно.

— Я полицейский и должен делать свою работу.

— Это довольно разумно. Ты сказал мне, чтобы я сегодня пришел. Что ты хочешь?

— Я не приказывал вам приходить, я попросил вас.

— Хорошо. Что ты хочешь?

— Только не так, — сказал он. — Так говорить я не хочу. До сих пор мы все время честно и откровенно говорили друг с другом, и я бы хотел, чтобы так и продолжалось.

— Из-за вас все изменилось.

— Я не думаю, что это так. Послушайте, мистер Чарлз, вы можете поклясться или просто сказать прямо, что вы до конца со мной откровенны?

Было бесполезно говорить «да», он бы мне не поверил. Я сказал:

— Практически.

— Практически да, — недовольно проговорил он. — Каждый говорит мне практически всю правду. Что я хочу, так это чтобы какой-нибудь упрямый сукин сын взял и сделал за меня все дело.

Я сочувствовал — понимал, каково ему.

— Может, из всех, кого вы нашли, никто и не знает всей правды.

Он сделал недовольное лицо:

— Очень может быть, не так ли? Послушайте, мистер Чарлз, я переговорил с каждым, кого мог найти. Если вы найдете еще, я с ними тоже переговорю.

— Вы имеете в виду Уайнента?

— Неужели вы думаете, что у нашего отдела есть неограниченные возможности, чтобы искать его день и ночь.

— Есть его сын, — предложил я.

— Есть его сын, — согласился он. Он позвал Энди и смуглого, кривоногого человека, по имени Клайд: — Приведите мне этого сына Уайнента, я хочу поговорить с ним.

Они вышли. Он сказал:

— Видите, я хочу говорить с людьми.

Я ответил:

— Сегодня у тебя нервы расходились, не так ли? Ты распорядился, чтобы Йоргенсона привезли из Бостона?

Он пожал своими большими плечами:

— Его рассказ звучит правдоподобно. Я не знаю. Вы хотите высказать свое мнение по этому поводу?

— Да.

— Я сегодня какой-то неуравновешенный, — сказал он. — Прошлой ночью я глаз не сомкнул. Проклятая жизнь! Я не знаю, зачем мне нужна эта работа. Можно взять кусок земли, развести серебристую лисицу и… Вы знаете, когда вы напугали Йоргенсона в двадцать пятом году, он сбежал в Германию, бросив свою жену. Хотя он об этом много не говорит. Он изменил имя, чтобы его сразу не нашли, и из-за этого боится устроиться на постоянную работу. Он говорит, он механик или еще что-то. Он говорит, что брался то за одно, то за другое, что попадалось под руку, но, насколько я мог понять, в основном увивался возле Женщин, у которых были деньги. Но с большими деньгами женщины ему не попадались. А где-то в двадцать седьмом или двадцать восьмом году он был в Милане — это город в Италии — и прочитал в парижской газете «Геральд», что эта Мими, недавно разведенная жена Клайда Миллера Уайнента, прибыла в Париж. Лично он ее не знал, и она не знала его. Но он знал, что она сногсшибательная блондинка, любит мужчин, повеселиться и не очень умна. Он решил, после развода Уайнент дал ей денег и, как считал он сам, среди этих денег была и его часть, та, на которую Уайнент обманул его, и через нее он возьмет только то, что принадлежит ему. Итак, он собирает деньги на проезд в Париж и едет туда.

— Все верно пока. Звучит правдоподобно.

— Я так и подумал. Найти ее в Париже ему было нетрудно. Самому подойти, или через кого-то, или как получится. Все остальное произошло просто. Она сразу же им увлеклась, как он говорит, с первого взгляда, но думает обойти его, решив женить на себе. Естественно, он ее не отговаривает. Она получила приличную сумму вместо алиментов — двести тысяч долларов. С такими деньгами замужество не представляет проблем, и он оказался среди денег как лис в курятнике. Итак, они поженились. Как он говорит, они ловко зарегистрировали брак где-то в горах между Испанией и Францией. Делал все испанский священник, но на французской земле, из-за чего брак был незаконный. Но я думаю, он хочет замазать обвинение в двоеженстве. Лично мне наплевать. Дело в том, что в его руки попали деньги. Он держал их у себя, пока не осталось ни гроша. И вы понимаете, все это время она не знала, что он не Йоргенсон, человек, которого она ветре тала в Париже, и не знала до тех пор, пока его не поймали в Бос тоне. Все в норме?

— Да, все нормально, — сказал я. — За исключением, как ты сказал, женитьбы, и даже с этим все может быть в порядке.

— Да; впрочем какое это имеет значение? Итак, приходи! зима, денег становится меньше. Он решает нажать на нее, сказан, что деньги кончаются, и она говорит, что они, возможно, могут поехать в Америку и выпросить у Уайнента еще. Он считает это справедливым. Она думает, что это можно сделать, и они садятся на корабль…

— Здесь что-то немножко не так, — сказал я.

— Почему вы так думаете? Он не рассчитывает ехать в Бос тон, где живет его жена. Он рассчитывает на то, что не будет попадаться своим знакомым, включая в особенности Уайнснтя Кто-то сказал ему, что закон в отношении двоеженства после семи лет теряет силу. Он понял, что рискует немногим. И они не собираются оставаться здесь долго.

— И все же эта часть мне не нравится, — настойчиво сказал я. — Но продолжай.

— На второй день его пребывания здесь, когда они все еще пытаются найти Уайнента, ему страшно не везет. Он встречает подругу своей первой жены — эту Ольгу Фентон — на улице, и она его узнает. Он пытается уговорить ее, чтобы она не сообщала жене, и это ему пока удается. Он рассказывает ей свои небылицы, на которые он мастер. Какое же у него воображение! Но долго дурачить ее ему не удается. Она идет к своему священнику, par сказывает ему все и спрашивает, что ей делать. Тот говорит, что она должна сообщить первой жене. Она так и делает. И в следующий раз, когда она встречает Йоргенсона, она говорит ему, что она сделала. И он сразу летит в Бостон, чтобы уговорить жену не поднимать шум. И там мы его берем.

— А как насчет его визита в ломбард? — спросил я.

— Это было все взаимосвязано. Он говорит, что поезд в Бостон отходит через несколько минут и у него не было с собой денег, а времени идти домой не остается. К тому же он не очень хотел видеть вторую жену, пока не успокоил первую. И банки были закрыты, поэтому он заложил часы. Все совпадает.

— Вы часы видели?

— Я могу на них посмотреть. А что такое?

— Ты не думаешь, что они когда-то были на цепочке, которую Мими передала вам?

Он фазу выпрямился.

— Боже мой! — Затем подозрительно посмотрел на меня и спросил: — Вы что-то знаете об этом или нет?

— Я просто предполагаю. А что он говорит об убийствах сейчас? Кто, по его мнению, убил их?

— Уайнент. Он признается, какое-то время он думал, что это сделала Мими, но она его разубедила. Он заявляет, она не говорила ему, что у нее есть что-то против Уайнента.

— Возможно, он хочет себя немного выгородить. Я не сомневаюсь: они хотели использовать эту цепь, чтобы выжать из него Немного денег. Тогда — ты не думаешь, что это она подложила нож и цепь?

У Гилда опустились уголки рта.

— Она могла подложить, чтобы потрясти его немного. Ты не согласен с этим?

— Для такого человека, как я, это немного сложно, — сказал я. — Вы выяснили, Фейс Пеплер еще в тюрьме в Огайо?

— Да. На следующей неделе выходит. Это объясняет появление алмазного кольца. Он через своего друга на свободе передал его ей. Кажется, они собирались пожениться и жить вместе, когда он выйдет, или что-то в этом роде. По крайней мере охранник говорит, что такие письма были. Этот Пеплер ничего не сказал, что могло бы помочь нам. И охранник не может вспомнить, чтобы в письмах было что-нибудь полезное для нас. Конечно, даже это немного помогает, чтобы объяснить мотив. Положим, Уайнент ревнует, а она носит это кольцо и собирается уходить от Лего. Это… — Он перестал говорить, чтобы снять телефонную трубку.

— Да, — сказал он. — Да. Что? Конечно. Конечно. Но оставьте кого-нибудь там. Хорошо. — Он оттолкнул в сторону телефон. — Еще одно ложное сообщение по поводу убийства на Двадцать девятой Западной улице, которое произошло вчера.

— О! — сказал я. — Мне показалось, я услышал имя Уайнента. Ты знаешь, как искажаются сегодня слова по телефону.

Он покраснел и прокашлялся:

— Может, что-нибудь и прозвучало наподобие «уай», но… Да, могло так и прозвучать. Я совсем забыл, мы были у того человека, по имени Воробей.

— Что вы выяснили?

— Похоже, для нас ничего нет. Имя его Джим Брофи. Оказывается, он заигрывал с этой девушкой Нунхайма, а она была зла на вас. А он был пьян и думал, — если он вам что-то сделает, то пня ответит взаимностью.

— Хорошая мысль, — сказал я. — Я думаю, что вы не устроите неприятностей Стадси?

— Вашему другу? Он рецидивист, как вы знаете. У него большой послужной список.

— Да. И я его один раз посадил. — Я начал собираться. — Вы заняты. Я пойду.

— Нет, нет, — сказал он. — Останьтесь, если есть время.

— У меня есть время.

— У меня тут пара дел, они могут вас заинтересовать, и вы можете помочь нам с сыном Уайнента.

Я сел.

— Может, вы выпить хотите, — предложил он, открывая ящик шкафа.

Но мне никогда не было хорошо от полицейского вина, поэтому я сказал:

— Нет, спасибо.

Его телефон зазвонил снова, и он сказал в трубку:

— Да… Да. Хорошо. Поднимайтесь.

В этот раз я ничего не услышал. Он отклонился на спинку стула и положил ноги на стол.

— Послушайте. А я серьезно говорил о ферме серебристых лисиц и хотел бы узнать ваше мнение о месте в Калифорнии.

Я пытался решить, не сказать ли ему о фермах в нижних штатах, где разводят львов и страусов, когда открылась дверь и толстый, рыжеволосый мужчина ввел Гилберта Уайнента. Один глаз его совершенно распух, а левая штанина брюк была разорвана.

XXVII

Я сказал Гилду:

— Когда вы говорите «приведите их», они их действительно приводят, не так ли?

— Подождите, — сказал он. — За этим кроется больше, чем вы думаете. — Он обратился к рыжему толстяку: — Давай, Флинт, расскажи нам все.

Флинт обтер губы тыльной стороной ладони.

— Этот парень как дикая кошка, честное слово. Он не сильный, но идти со мной не хотел. А вот бегает здорово.

Гилд сказал недовольно:

— Ты герой, и я пойду к комиссару, чтобы тебе сразу же дали медаль, но оставим это в покое. Давай о деле.

— Я не говорил, что я сделал что-то большое, — возразил Флинт. — Я только…

— Мне наплевать, что ты делал, — сказал Гилд. — Я хочу знать, что он делал.

— Да, сэр. Я как раз к этому и подхожу. Я сменил Моргена в восемь часов сегодня утром. Все шло хорошо и тихо, как обычно; никого не было слышно, когда в десять минут третьего, я слышу, в замок двери вставляют ключ. — Он облизнул губы и дал нам возможность выразить удивление.

— Это в квартире Вулф, — объяснил Гилд мне.

— У меня было предчувствие. И какое предчувствие! — воскликнул Флинт, переполненный восхищением.

— Какое предчувствие? — Гилд строго взглянул на него, и он поспешно продолжал:

— Да, сэр, ключ, а затем открывается дверь, и входит этот молодой человек. — Он гордо и любовно улыбнулся Гилберту. — Он был очень напуган, когда я подошел к нему, вылетел пулей, и только на первом этаже я догнал его. И там, честное слово, он сам потасовку затеял. Мне пришлось стукнуть его раз, чтобы охладить его пыл. Он не сильный, но…

— Что ему нужно было в квартире? — спросил Гилд.

— Он ничего не сделал там. Я…

— Ты хочешь сказать, что ты сразу же набросился на него, не подождав, чтобы увидеть, что он будет делать? — У Гилда шея надулась, а лицо стало красным, как волосы Флинта.

— Я подумал, лучше не рисковать.

Гилд смотрел на меня злыми, непонимающими глазами. Я старался изо всех сил, чтобы мое лицо ничего не выразило. Он сказал сдавленным голосом:

— Хватит, Флинт. Подожди за дверью.

Рыжий был озадачен. Он проговорил медленно:

— Да, сэр, вот ключ. — Он положил ключ на стол Гилда и пошел к двери. Там он повернулся и сказал:

— Он заявляет, что он сын Клайда Уайнента. — И весело засмеялся.

Гилд был все еще не в состоянии справиться со своим голосом, но сказал:

— Неужели?

— Да. Я видел его где-то раньше. Мне кажется, он из компании Биг Шорти Долена. Кажется, я видел его с ними.

— Проваливай! — гаркнул Гилд.

Флинт вышел. Гилд застонал — звук шел изнутри, откуда-то снизу:

— Этот тип угробит меня! Компания Биг Шорти Долена. Боже мой! Ну что, сынок?

Гилберт сказал:

— Я знаю, мне не нужно было этого делать.

— Хорошее начало. — В голосе Гилда чувствовалась доброта. Лицо его снова становилось нормальным — Мы все ошибки делаем. Бери стул, и мы посмотрим, как можно выйти из этого положения. Тебе к глазу что-нибудь приложить?

— Нет-нет, спасибо, все хорошо. — Гилберт подвинул стул немного в сторону Гилда и сел.

— Этот бездельник тебя сам ударил?

— Нет, я виноват. Я сопротивлялся.

— Ладно, — сказал Гилд. — Я думаю, никому не нравится, когда его арестовывают. Теперь рассказывай, в чем дело?

Гилберт посмотрел на меня неподбитым глазом.

— Ты попал в переделку — Гилд может сделать с тобой все что захочет, — сказал я ему. — Если ты хочешь легко отделаться расскажи ему все.

Гилд в знак подтверждения кивнул головой:

— Это так. — Он поудобнее сел на стуле и спросил дружеским тоном: — Где ты взял ключ?

— Отец переслал его с письмом. — Он вынул белый конверт из кармана и дал его Гилду.

Я обошел Гилда сзади, посмотрел через его плечо на конверт Адрес был напечатан на машинке: «Мистеру Гилберту Уайненту «Кортленд», и на конверте не было почтовой марки.

— Где ты его взял? — спросил я.

— Оно было на столе, когда я пришел вчера вечером, около десяти часов. Я не спросил у клерка, сколько оно там лежало, но я думаю, его не было там, когда я уходил, иначе они бы отдали мне его.

Внутри конверта были два листа бумаги со знакомым неумело напечатанным текстом. Мы с Гилдом вместе стали читать:

«Дорогой Гилберт!

Если за все это время я ни разу не написал тебе, то только по тому, что так хотела твоя мать, и если сейчас я нарушаю свое молчание просьбой помочь мне ввиду крайней необходимости, то иду против желания твоей матери. Ты сейчас уже мужчина и сам дол жен решить, остаться ли нам незнакомыми или мы должны действовать, как нам подсказывает кровное родство. Ты знаешь, я сейчас нахожусь в неприятном положении, связанном с убийством Джулии Вулф. И я верю, у тебя есть ко мне доброе чувство и убежденность, что я не виновен, что на самом деле так и есть Я обращаюсь к тебе за помощью, чтобы раз и навсегда доказать полиции и всем остальным мою невиновность, в полной уверяй мости, что, если я не смогу рассчитывать на твою любовь, я тем не менее могу рассчитывать на твое естественное желание сделать все возможное, чтобы сохранить имя твое, твоей сестры, а также и твоего отца незапятнанным.

Я обращаюсь к тебе также потому, что, хотя у меня и есть адвокат, вполне способный, верящий в мою невиновность и делающий все, чтобы доказать это, и я надеюсь на помощь м-ра Чарлза, — я никого из них не могу попросить сделать то, что является незаконным, и к тому же я не знаю никого, кроме тебя, кому бы я мог довериться. Я прошу тебя сделать следующее: завтра утром сходи на квартиру Джулии Вулф, д. 411, Пятьдесят четвертая Восточная улица, куда ты попадешь с помощью этого ключа, который я вложил в конверт, и между страниц книги «Хорошие манеры» ты найдешь лист бумаги. Ты его прочтешь и сразу же уничтожишь. Ты его обязательно должен уничтожить. Когда ты прочитаешь, ты узнаешь, почему это нужно и почему именно к Тебе я обратился с просьбой. В случае если что-нибудь вызовет изменение в наших планах, я позвоню тебе вечером. Если мне не удастся позвонить, то я позвоню завтра вечером, чтобы узнать, Выполнил ли ты мою просьбу, и договориться о встрече. Я очень Верю, что ты осознаешь всю огромную ответственность, которую в возлагаю на тебя, и не подведешь меня.

С любовью. Твой отец».

Размашистая подпись Уайнента была написана чернилами под словами «Твой отец». Гилд ждал, что я скажу. Я ждал его слов. И через некоторое время он спросил Гилберта:

— И он позвонил?

— Нет, сэр.

— Откуда ты знаешь? — спросил я. — Ты разве не говорил оператору, чтобы он не соединял ваш телефон с городом?

— Я — да. Я боялся, вы узнаете, кто это, если он позвонит. Но я знал, — он оставит оператору сообщение для меня, но он не позвонил.

— Выходит, ты не встречался с ним?

— Нет.

— И он не сказал тебе, кто убил Джулию Вулф?

— Нет.

— Ты врал Дороти?

Он опустил голову и кивнул, глядя в пол.

— Я… я думаю, это из-за ревности. — Он посмотрел на меня, яйцо его покраснело. — Вы понимаете, Дороти раньше уважала меня, считала, что я знаю больше, чем другие, почти обо всем. Когда ей нужно было что-нибудь узнать, она подходила ко мне, и она всегда слушала меня. А затем, когда она стала с вами ветречаться, все изменилось. Она стала больше вас уважать. Естеством но, было бы глупо, если бы это было не так, потому что сравнение тут неуместно, конечно. Но, я думаю, я ревновал, и мне это и «нравилось. Не то чтобы не нравилось, потому что я тоже вас ум жал. Но я хотел сделать что-нибудь, чтобы произвести на нее впечатление, порисоваться — как бы вы это назвали. Когда я получил это письмо, я притворился, будто встречаюсь с отцом и что ом сказал мне, кто совершил эти убийства, — пусть бы она увидела что я знаю то, чего не знаете вы. — Он перестал говорить, так как выдохся, и носовым платком вытер лицо.

Я ждал, пока Гилд заговорит. Он сказал:

— Я думаю, здесь вреда большого нет, сынок, если ты уверен что не утаил что-нибудь, что мы должны знать.

Парень покачал головой:

— Нет, сэр, я ничего не утаил.

— Ты ничего не знаешь о ноже и цепочке, которые твоя мата дала нам?

— Нет, сэр, я ничего не знал, пока мать не отдала их вам.

— Как она? — спросил я.

— О, все в порядке, я думаю, хотя она сказала, что весь день пролежит в постели.

Гилд прищурил глаза:

— Что с ней?

— Истерика, — сказал я. — Она с дочкой поругалась вчера вечером и сорвалась.

— Из-за чего?

— Кто знает, просто душевный приступ. Гилд сказал «гм» и почесал подбородок.

— Флинт правду сказал, что у тебя не было возможности найти свою бумагу? — спросил я парня.

— Да, я даже не успел закрыть за собой дверь, как он бросился на меня.

— Я с замечательными сыщиками работаю, — недовольна сказал Гилд. — Он не кричал «держи его!», когда бросился на тебя? Ладно, оставим это. Сынок, я могу сделать одно из двух, а что — зависит от тебя. Я могу немного подержать тебя здесь и от пустить, но за это ты должен сообщить мне, когда отец свяжется тобой. Ты должен дать мне знать, что он скажет тебе и где он хо чет с тобой встретиться.

Я заговорил прежде, чем Гилберт ответил:

— Ты не можешь так, Гилд. Это его отец.

— Я не могу? Неужели? — осклабился он на меня. — А не на пользу ли это отцу, если он не виновен?

Я ничего не сказал. Лицо Гилда медленно посветлело.

— Тогда хорошо, сынок, положим, я отпущу тебя под честное слово. Если твой отец или кто-нибудь другой попросит тебя что-нибудь сделать, ты должен обещать мне, что откажешься, так как дал мне слово.

Парень посмотрел на меня. Я проговорил:

— Это звучит разумно.

Гилберт сказал:

— Да, сэр, я дам вам такое слово.

Гилд сделал широкий взмах рукой:

— Хорошо, иди.

Парень встал, говоря:

— Большое спасибо, сэр. — Он повернулся ко мне: — Вы тоже идете?

— Подожди меня там, — сказал я ему, — если ты не торопишься.

— Хорошо. До свидания, лейтенант Гилд, и спасибо. — Он вышел.

Гилд схватил телефонную трубку и отдал распоряжение найти книгу «Хорошие манеры» и что в ней и принести ему. Сделав это, он обхватил голову сзади руками и стал раскачиваться на стуле.

— Итак, что мы имеем?

— Приходится только гадать, — сказал я.

— Послушайте, вы все еще думаете, что это не Уайнент сделал?

— Какое имеет значение, что я думаю? У вас сейчас достаточно доказательств, с тем, что дала Мими.

— Это меняет дело, — сказал он мне. — Но я очень хочу знать, что вы думаете и почему.

— Моя жена думает, он кого-то прикрывает.

— Даже так? Гм. Я никогда не принимал в расчет женскую интуицию, и если вы не будете возражать, так я скажу: миссис Чарлз — очень умная женщина. Кто же это, она считает?

— Она еще не решила, так в последний раз она сказала.

Он вздохнул.

— Что же, возможно, этот лист бумаги, за которым он послал парня, скажет нам что-нибудь.

Но в тот день лист бумаги нам ничего не сказал. Люди Гилда не смогли найти книгу «Хорошие манеры» в комнатах убитой женщины.

XXVIII

Гилд позвал в комнату рыжего Флинта и стал его «накачивать». С рыжего пот градом лил, но он настаивал, что у Гилберта не было возможности дотронуться до чего-нибудь в квартире и во время пребывания Флинта там никто ничего не трогал. Он не по мнил, видел ли книгу под названием «Хорошие манеры», но он был не из тех, кто запоминает названия книг. Он пытался помочь и делал идиотские предположения, пока Гилд не выгнал его.

— Парень, вероятно, ждет меня там, — сказал я. — Если ты считаешь, что еще один разговор с ним может помочь…

— Вы так думаете?

— Нет.

— Тогда ладно. Но, честное слово, кто-то взял эту книгу, и я хочу…

— Почему? — спросил я.

— Что «почему»?

— Почему она должна быть там?

Гилд почесал подбородок.

— Что вы этим хотите сказать?

— Он не попадался Макоули на улице Плаза в день убийства, он не кончил самоубийством в Элентауне. Он говорит, что вил только тысячу долларов у Вулф, когда мы думаем, что он взял пять. Он говорит, они были просто друзьями, а мы думаем, «но любовниками. Он слишком разочаровывает меня, чтобы я очень уж верил в его слова.

— Да, — согласился Гилд. — Я бы его лучше понял, если бы он пришел или пропал куда-нибудь. То, что он вертится вокруг нас, путает наши карты, это ни на что не похоже, насколько я понимаю.

— Вы наблюдаете за его цехом?

— Да, вроде того. А что?

— Я не знаю, — сказал я откровенно. — Только он указал нам на много вещей, которые ни к чему не привели. Может, нам лучше обратить наше внимание на то, на что он не указывал, и как цех относится к этому.

Гилд проговорил «гм». Я сказал:

— Я оставляю тебя с этой гениальной мыслью, — и оделся. Предположим, мне нужно будет связаться с тобой поздно веча ром, — как мне тебя найти?

Он дал мне номер телефона, и я ушел. Гилберт ждал меня в коридоре. Никто из нас не сказал ни слова, пока мы не сели в такси. Затем он спросил:

— Он ведь думает, я правду говорю, не так ли?

— Да. А разве нет?

— Но люди не всегда тебе верят. Вы маме ничего об этом не скажете?

— Нет. Если ты хочешь.

— Спасибо, — сказал он. — Как по-вашему, где у молодого человека больше возможностей — на Западе или на Востоке?

Я подумал, как бы он работал на ферме по разведению лисиц у Гилда, и ответил:

— Не сейчас. На Запад хочешь поехать?

— Я не знаю. Я хочу что-то делать. — Он стал поправлять Галстук. — Вы подумаете, это странный вопрос: кровосмешение часто бывает?

— Бывает, — ответил я. — Вот почему есть название этому.

Он покраснел. Я сказал:

— Я не разыгрываю тебя. Это то, о чем никто ничего не знает. И не существует способов выяснить это.

После этого мы несколько кварталов молчали. Потом он сказал:

— Есть еще один вопрос, который бы я хотел вам задать: что вы думаете обо мне?

Он был еще более застенчив, чем Алиса Куин.

— У тебя все хорошо, — сказал я. — И все плохо.

Он отвернулся и посмотрел в окно.

— Я так молод.

Мы еще помолчали. Затем он кашлянул и немного крови вытекло у него из угла рта.

— Тот тип хорошо стукнул тебя, — сказал я.

Он, смущаясь, кивнул и приложил платок ко рту.

— Я не очень силен.

У «Кортленда» он не дал мне помочь ему выйти из машины, Настоял, что справится сам. Но наверх я пошел с ним, подозревая, что он не скажет никому о своем состоянии. Я позвонил до того, как он успел вставить ключ, и Мими открыла нам двери. Она вытаращила глаза. Я сказал:

— Его побили. Уложи его в постель и вызови доктора.

— Что случилось?

— Уайнент втянул его в заваруху.

— Во что?

— Ладно, не думай об этом, пока мы его не найдем.

— Но Клайд был здесь, — сказала она. — Вот почему я звонила тебе.

— Что?

— Да. — Она энергично закивала головой. — Он спросил, где Гил. Он был здесь в течение часа или, может, больше. Еще десяти минут не прошло, как он ушел.

— Ладно, давай уложим его в постель.

Гилберт упрямо настаивал, что ему не нужно помогать, поэтому я оставил его в спальне с матерью и пошел к телефону.

— Звонили мне? — спросил я Нору, когда меня соединили.

— Да, сэр, Макоули и Гилд хотят, чтобы ты им позвонил, и жены мистера Йоргенсона и мистера Куина. Дети пока не звонили.

— Когда звонил Гилд?

— Около пятиминут назад. Ты один поешь? Лэри просил меня сходить с ним на новый спектакль Осгуда Пэркинса.

— Давай. Пока.

Я позвонил Герберту Макоули.

— Свидание отменяется, — сказал он. — Наш друг звонил, и он черт знает что хочет. Послушай, Чарлз, я иду в полицию. Мня все надоело.

— Я полагаю, сейчас ничего больше не остается делать, сказал я. — Я сам думал позвонить в полицию. Я у Мими. Он был здесь несколько минут назад. Я не застал его.

— Что он делал там?

— Я собираюсь выяснить.

— Ты серьезно насчет полиции?

— Да.

— Тогда давай звони, а я подъеду.

— Хорошо. До встречи.

Я позвонил Гилду.

— Пришла небольшая новость, как только вы ушли, — сказал он. — Я могу сообщить вам по телефону? Так.

— Я у миссис Йоргенсон. Мне пришлось вести парня домой Этот красноголовый что-то внутри ему повредил.

— Я убью этого тупицу! — зарычал он. — Тогда не будем говорить.

— У меня тоже есть новость. Уайнент был здесь час назад; по словам миссис Йоргенсон, он ушел за несколько минут до моего прихода.

Он немного помолчал, затем сказал:

— Подожди. Я сейчас приеду.

Когда я искал номер телефона Куина, в гостиную вошла Мими.

— Ты думаешь, ему нанесли серьезное увечье? — спросила она.

— Я не знаю, но нужно позвать доктора. — Я подвинул ей телефон. Когда она кончила говорить, я сказал: — Я сообщил полиции, что здесь был Уайнент.

Она кивнула головой.

— Я поэтому и звонила, — спросить тебя, нужно ли мне сообщать им.

— Я Макоули тоже позвонил. Он придет.

— Он ничего не сможет сделать! — сказала она возмущенно — Клайд сам дал их мне, они мои.

— Что твои?

— Эти облигации, деньги.

— Какие облигации и деньги?

Она подошла к столу и выдвинула ящик.

— Видишь?

Внутри были пачки акций, наверху лежал розовый чек «Парк-Ввеию траст компани» на выдачу Мими Йоргенсон десяти тысяч долларов, подписанный Клайдом Миллером Уайнентом. Стояла дата: 3 января 1933 года.

— За пять дней вперед? — спросил я. — Что это за чепуха?

— Он сказал, на счету у него немного денег и он не может Внести депозит в течение нескольких дней.

— Тут может быть все что угодно, — предупредил я ее. — Я надеюсь, ты готова к этому.

— Я не понимаю почему, — возразила она. — Я не понимаю: Почему мой муж, мой бывший муж, не может обеспечить меня и Своих детей, если он захочет этого?

— Прекрати. За что он тебе дал деньги?

— За что… дал деньги?

— Ага. Что ты обещала сделать ему в течение этих нескольких дней, чтобы он не объявил чек неплатежеспособным?

У нее от нетерпения задергалось лицо.

— В самом деле. Ник, ты иногда как полоумный, со своими глупыми подозрениями.

— Я учусь только, чтобы быть таким. Еще три урока, и я подучу диплом. Но помни, ты, возможно, кончишь…

— Прекрати! — закричала она. Она приложила руку к моему рту. — Неужели тебе нужно так говорить? Ты же знаешь, меня это Пугает. — Голос у нее стал мягкий и вкрадчивый. — Ты знаешь, Через что я прошла и прохожу в эти дни, Ник. Не можешь ли ты быть ко мне добрее?

— Что ты меня уговариваешь, — сказал я. — Уговаривай полицию. — Я пошел к телефону и позвонил Алисе Куин:

— Это Ник. Нора сказала, что ты…

— Да. Ты видел Харрисона?

— Нет. С тех пор как оставил его у тебя.

— Ладно, если увидишь его, ничего не говори о том, что я тебе наговорила. Я не то хотела сказать тогда, совсем не то.

— Я так и подумал, — заверил я ее. — И я ему ничего не скажу. Как он сегодня?

— Он ушел, — сказала она.

— Что?

— Он ушел. Он оставил меня.

— Он это и раньше делал. Он вернется.

— Я знаю. Но на этот раз я боюсь. В контору к себе он не ходил. Я надеюсь, он пьет где-нибудь. Но в этот раз я боюсь. Ник, ты думаешь, он действительно любит эту девочку?

— Кажется, он думает так.

— Он тебе говорил об этом?

— Это не имело бы никакого значения.

— Как ты думаешь, поможет ли, если я с ней поговорю?

— Нет.

— Почему ты так думаешь? Ты думаешь, она его любит?

— Нет.

— Что с тобой? — спросила она раздраженно.

— Я не дома.

— Что? А, ты хочешь сказать, что ты в таком месте, где не можешь говорить.

— Да.

— Ты у нее дома?

— Да.

— Она там?

— Нет.

— Ты думаешь, она с ним?

— Я не знаю.

— Когда ты сможешь говорить, ты позвонишь мне, или лучше, может, ты заедешь ко мне?

— Хорошо, — пообещал я и повесил трубку.

Мими смотрела на меня с любопытством своими голубыми глазами.

— Кто-то серьезно воспринимает дела моей дочери? — Когда я не ответил, она засмеялась и спросила: — Дори все еще горюет?

— Я полагаю да.

— О, она будет горевать, пока не сможет кого-нибудь заставить поверить в это. И это ты, кого нельзя провести, ты, который боится поверить в то, что я, например, всегда говорю правду.

— Это мысль, — начал я, но звонок в дверь не дал мне продолжить.

Мими впустила доктора — это был невысокого роста, толстый пожилой человек, согнувшийся и с шаркающей походкой, — и провела его к Гилберту. Я открыл ящик и снова посмотрел на акции. «Почтово-телеграфная компания» — 5 тысяч долларов; «Сао Паоло сити» — 6,5 тысячи; «Тайп фаундерс» — 6 тысяч; «Сертен тид продакте» — 5,5 тысячи; Верхняя Австрия — 6,5 тысячи; «Юнайтед драп» — 5 тысяч; «Филипин рейлвэй» — 4 тысячи; «Токио электрик лайтинг» — 6 тысяч долларов. Общая номинальная стоимость 60 тысяч долларов, как я прикинул, и, предположим, между четвертой и третьей частью на рынке. Когда зазвонил звонок, я закрыл ящик и впустил Макоули. Он выглядел усталым. Он сел не снимая пальто и сказал:

— Расскажи мне все. Что он тут затеял?

— Я не знаю еще, за исключением того, что он дал Мими акции и чек.

— Я знаю это.

Он порылся в кармане и протянул мне письмо.

«Дорогой Герберт!

Я даю сегодня миссис Мими Йоргенсон акции, перечисленные ниже, и чек на 10 тысяч долларов в банке «Парк эйв» к оплате 3 января. Пожалуйста, обеспечь к этой дате деньги. Я бы предложил продать облигации предприятий общественного пользования, но смотри сам. У меня сейчас нет времени оставаться дольше Нью-Йорке, и я, возможно, не смогу приехать сюда в течение следующих нескольких месяцев, но буду время от времени поддерживать с тобой связь. Жаль, но я не могу ждать нашей встречи с Чарлзом сегодня вечером.

Твой Клайд Миллер Уайнент».

Под размашистой подписью был список акций.

— Как это письмо попало к тебе? — спросил я.

— С посыльным. Как ты думаешь, за что он платит ей?

Я покачал головой.

— Она сказала, он заботится о ней и детях.

— Похоже, — похоже так же, как и то, что она всегда говорит правду.

— А эти акции? — спросил я. — Я думал, все его состояние в твоих руках.

— Я тоже так думал, но этого у меня не было. Я не знал, что они у него есть. — Он поставил локти на колени, голову положил на руки. — Если бы все, что я не знаю, сходилось…

XXIX

Вошла Мими с доктором и сказала:

— О, здравствуйте, — и несколько строго поздоровалась с ним за руку. — Это доктор Грант — мистер Макоули — мистер Чарлз.

— Как пациент? — спросил я.

Доктор Грант прокашлялся и ответил, что, по его мнению, Гилбертом ничего серьезного не произошло. Последствия ударов небольшое кровотечение, нужно немного отдохнуть. Он сном прокашлялся и сказал, что был счастлив видеть нас. Мими вывела его.

— Что с мальчиком? — спросил меня Макоули.

— Уайнент послал его в погоню за химерами на квартиру Вулф, и он наткнулся на крепкого полицейского.

Возвратилась Мими, проводив доктора.

— Вам мистер Чарлз рассказал о чеке и акциях? — спросила она.

— У меня была записка от мистера Уайнента, в которой он ставит меня в известность об этом, — сказал Макоули.

— Тогда не будет трудностей.

— Нет, насколько я знаю.

Она расслабилась немного, и глаза ее потеплели.

— Я не понимаю, почему они должны быть, но мистер Чарлз, — она показала на меня, — любит пугать.

Макоули вежливо улыбнулся.

— Могу я спросить вас, говорил ли мистер Уайнент что-ни будь о своих планах?

— Он говорил что-то, но я не думаю, что внимательно слушала. Не помню, чтобы он говорил, когда уедет и куда.

Я недовольно пробормотал что-то; Макоули притворился, что верит ей.

— Говорил ли он что-нибудь о Джулии Вулф и о своих трудностях или о чем-нибудь связанном с убийством? — спросил он.

Она энергично замотала головой.

— Ни слова. Я спрашивала его об этом, но вы знаете, когда он хочет, то ничего не скажет. Он только ворчал.

Я задал вопрос, который Макоули постеснялся задать:

— О чем он говорил?

— Ни о чем особенном, за исключением нас и детей, в особенности о Гиле. Он очень хотел его увидеть и ждал около часа, надеясь, что он придет домой. Он спрашивал о Дори, но не очень.

— Говорил ли он о том, что писал Гилберту?

— Ни слова. Я могу повторить весь наш разговор, если вы хотите. Зазвонил звонок, я открыла дверь, а он стоит. Немного постарел и похудел. Я сказала: «Это ты, Клайд!» — или еще что-то, а он спросил: «Ты одна?» Я сказала, что да, и он вошел. Тогда он… — Зазвонил дверной звонок, и она пошла открывать дверь.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил Макоули глуховатым голосом.

— Когда я начинаю верить Мими, — сказал я, — я надеюсь, что у меня хватит ума не допустить этого.

Она вернулась с Гилдом и Энди. Гилд кивнул мне и поздоровался за руку с Макоули. Затем обратился к Мими:

— Что ж, мадам, я буду вынужден просить вас рассказать мне…

Макоули перебил его:

— Давайте расскажу вам, что должен, сначала я, лейтенант Мой рассказ должен предшествовать рассказу миссис Йоргенсон и…

Гилд махнул своей большой рукой адвокату:

— Давай.

Он сел на край дивана. Макоули рассказал ему то, что он рассказал мне утром. Когда он упомянул об этом Гилду, тот с огорчением посмотрел на меня один только раз. Гилд не перебивал Макоули, который рассказал все ясно и кратко. Дважды Мими хотела что-то сказать, но каждый раз отказывалась и продолжала слушать. Когда Макоули кончил говорить, он передал Гилду записку, в которой говорилось об акциях и чеке.

— Он прислал мне все это сегодня с нарочным.

Гилд внимательно прочитал записку и обратился к Мими:

— Теперь вы, миссис Йоргенсон.

Она рассказала ему о визите Уайнента, тщательно объясняя подробности, все время повторяя, что он отказывался говорить о чем бы то ни было касающемся Вулф или ее убийства. Что, давая ей акции и чек, он просто сказал, что хочет обеспечить ее и детей; хотя он уезжает, она не знает, когда и куда. Она не была обеспокоена тем, что все ей явно не верили. Она закончила улыбаясь, сказав:

— Он во многом хороший человек, но без винтика в голове.

— Вы хотите сказать, что он на самом деле сумасшедший? — спросил Гилд. — А не просто с причудами?

— Да.

— Что заставляет вас думать так?

— О, нужно пожить с ним, чтобы знать, насколько он сумасшедший, — сказала она беззаботно.

Гилд был недоволен:

— Во что он был одет?

— Коричневый костюм, коричневое пальто и шляпа, и я думаю, в коричневых туфлях, белой рубашке и сером галстуке < красным или красно-коричневым узором.

Гилд кивнул головой Энди:

— Скажи им.

Энди вышел. Гилд почесал подбородок, нахмурился задумчиво. Остальные наблюдали за ним. Когда он перестал чесать подбородок, он посмотрел на Мими и Макоули, но не на меня и спросил:

— Кто-нибудь из вас знает человека с инициалами Д.У.К.?

Макоули медленно покачал головой. Мими сказала:

— Нет. А что такое?

Гилд теперь посмотрел на меня.

— А вы?

— Я не знаю.

— Что такое? — повторила Мими.

Гилд сказал:

— Постарайтесь вспомнить. Он почти наверняка был связан с Уайнентом.

— Как давно? — спросил Макоули.

— Сейчас трудно сказать. Может, несколько месяцев; может, несколько лет. Это довольно крупный по объему человек с широкими костями, большим животом и, возможно, хромой.

— Макоули снова покачал головой:

— Я никого такого не помню.

— И я не помню, — сказала Мими. — Но я сгораю от любопытства. Я хочу знать, почему вы об этом говорите.

— Да, я скажу вам. — Гилд взял сигарету из нагрудного кармана, посмотрел на нее и положил опять в карман.

— Этот человек похоронен под полом цеха Уайнента.

Мими приложила обе руки ко рту и ничего не сказала. Глаза у нее были стеклянные. Макоули, хмурясь, спросил:

— Вы уверены?

Гилд вздохнул.

— Такие вещи зря никто не говорит, — сказал он устало.

Макоули покраснел и робко улыбнулся.

— Это был глупый вопрос. Как вы его нашли?

— Хм… Мистер Чарлз все время намекал, что мы должны были обратить больше внимания на тот цех. Поэтому, считая, что мистер Чарлз известен как человек, который знает гораздо больше, чем говорит об этом, я послал несколько человек сегодня утром, и они обыскали все. Мы уже осматривали его и ничего там не нашли. В этот раз решили осмотреть пол, так как мистер Чарлз сказал, что мы должны на это обратить внимание. И мистер Чарлз оказался прав. — Он посмотрел на меня с холодным недружелюбием. — Вскоре они нашли часть цементного пола, который был несколько новее остального. Они его взломали и нашли там останки мистера Д. У. К. Что вы думаете по этому поводу?

Макоули сказал:

— Ну и здорово же, что Чарлз додумался до этого! — Он повернулся ко мне. — Как вы…

Гилд прервал его:

— Вы не должны так говорить. Вы говорите просто «додумался», вы не отдаете должное уму мистера Чарлза.

Макоули был озадачен тоном Гилда. Он вопросительно посмотрел на меня.

— Он меня ставит в угол, потому что я не сказал лейтенанту Гилду о нашем утреннем разговоре, — объяснил я.

— И это есть, — сказал Гилд. — Среди всего прочего.

Мими засмеялась и, извиняясь, посмотрела на Гилда, когда тот взглянул на нее.

— Как убили мистера Д.У.К.? — спросил я.

Гилд заколебался, как будто решал, отвечать или нет, затем слегка повел своими большими плечами и сказал:

— Я еще не знаю, и когда это произошло — тоже. Я еще не видел останки, и медик еще не окончил осмотр, насколько мне известно.

— Что осталось от него? — спросил Макоули.

— Его распилили на части и опустили все в известь или еще во что-то, поэтому тела там почти не осталось, но вещи его, свернутые и положенные рядом, частично сохранились и по ним можно сделать кое-какие выводы. Там есть часть палки с резиновым наконечником. Вот почему мы подумали, что он должен хромать, и мы… — Он перестал говорить, так как вошел Энди. — Ну?

Энди угрюмо покачал головой.

— Никто не видел ни как он входил, ни как выходил. Как это в шутке говорится о человеке, который настолько тонок, что ему Нужно было два раза встать на одном месте, чтобы отбросить тень.

Я засмеялся, но не в ответ на шутку, и сказал:

— Уайнент не настолько тонок, — скажем, как бумага, из которой сделан чек или на которой написаны его письма.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Гилд — лицо его по краснело, глаза смотрели зло и подозрительно.

— Он мертв давно уже. Только на бумаге жив. Я на сто процентов ручаюсь, что в этой могиле, с одеждой толстого, хромого мужчины, лежат его кости.

Макоулн наклонился ко мне.

— Ты уверен в этом, Чарлз?

Гилд заворчал на меня:

— Что вы еще выдумываете?

— Если хотите, я заключаю пари. Кто будет столько возиться с телом, а после этого оставит самое простое, от чего можно избавиться, одежду — нетронутою, если только они…

— Но они не были нетронутыми. Они…

— Конечно, нет. Они бы неестественно выглядели тогда. Они должны быть только частично уничтожены — остаться должна только часть, по которой можно было бы сделать выводы. Я ручаюсь, что инициалы были явно заметны.

— Я не знаю, — сказал Гилд уже не с таким пылом. — Они были на пряжке ремня.

Я засмеялся. Мими сказала зло:

— Это нелепо, Ник. Как это может быть Клайд? Ты же знаешь, он был здесь в обед. Ты же знаешь…

— Глупо быть тебе с ним заодно. Уайнент мертв; твои дети, вероятно, его наследники. А это больше денег, чем лежит у тебя a ящике стола. Зачем тебе брать только часть награбленного, когда ты можешь взять все?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — сказала она. Она очень побледнела.

Макоули сказал:

— Чарлз думает, Уайнента не было здесь в обед, а эти ценные бумаги и чек тебе дал кто-то другой или ты сама их украла. Это так? — спросил он меня.

— В сущности.

— Но это нелепо! — упорствовала она.

— Будь разумна, Мими, — сказал я. — Предположим, Уайнент был убит три месяца назад, а труп замаскировали под кого-то другого. Все думают, что он уехал, оставив право распоряжаться всем своим имуществом Макоули. Хорошо, тогда все его имущество целиком в руках Макоули, по крайней мере до тех пор, пока он его не кончит грабить.

Макоули сказал, вставая:

— Я не знаю, к чему ты клонишь, Чарлз, но я…

— Спокойно, — сказал ему Гилд. — Пусть он выскажется.

— Он убил Уайнента, и он убил Джулию и Нунхайма! — заверил я Мими. — Что тебе еще надо? Ты хочешь быть следующей в списке убитых? Ты должна понять, раз ты помогала ему, сказав, что видела Уайнента, а это у него слабое место, так как он единственный человек, который заявляет, что видел Уайнента с октября, — он не будет рисковать, ожидая, когда ты изменишь свое решение: ведь можно убить тебя из того же пистолета, а вину свалить на Уайнента. И для чего ты это делаешь? Ради этих нескольких паршивых акций в ящике — лишь маленькой части того, что ты можешь получить через своих детей, если мы докажем, что Уайнент мертв.

Мими повернулась к Макоули:

— Ах ты сукин сын!

Гилд, глядя на нее, от удивления открыл рот. Макоули сделал движение. Я не собирался ждать и смотреть, что он будет делать, а ударил его кулаком в челюсть левой рукой. Удар был хорош — он упал, а я почувствовал жгучую боль в левом боку и понял, что от удара разорвал рану.

— А вы что ждете?! — закричал я на Гилда. — Хотите, чтобы а завернул вам его в целлофановый пакет?

XXX

Было около трех часов утра, когда я вошел в наш номер в «Нормандии». Нора, Дороти и Лэри Краули были в гостиной комнате. Нора и Лэри играли в карты. Дороти читала газету.

— Действительно Макоули убил его? — сразу спросила Нора.

— Да. Утренние газеты писали что-нибудь об Уайненте?

Дороти ответила:

— Нет, только об аресте Макоули.

— Макоули его тоже убил.

Нора спросила:

— Действительно?

Лэри сказал:

— Ну и ну!

Дороти заплакала, — Нора удивленно посмотрела на нее. Дороти проговорила, рыдая:

— Я хочу домой, к маме!

Лэри предложил не очень охотно:

— Я был бы рад отвести тебя домой, если…

Дороти повторила, что хочет домой. Нора суетилась возле нее, но не отговаривала. А Лэри, пытаясь скрыть нежелание, взял свою шляпу и пальто. Они с Дороти ушли. Нора закрыла за ними дверь и прислонилась к ней.

— Объясни ты мне все, мистер Чараламбидес, — попросила она меня.

Я покачал головой. Она села на диван рядом со мной:

— Выкладывай. Если ты пропустишь хоть слово, я…

— Мне придется выпить, прежде чем начать говорить.

Она обругала меня и принесла виски.

— Он признался?

— С какой стати? В убийствах, проходящих по первой категории, никто не признается. Чересчур много было убийств, и по крайней мере два из них были слишком хладнокровно совершены, чтобы прокурор позволил ему признаться как в убийствах, проходящих по второй категории. Ему ничего больше не остается, как отказываться.

— Но он совершил их?

— Да.

Она оттолкнула стакан от моего рта.

— Не молчи, давай рассказывай:

— Ну, оказывается, он и Джулия обманывали Уайнента некоторое время. Тот потерял много денег на бирже, и он выяснил все о ее прошлом, как Морелли намекнул. И эти двое вступили в заговор против него. Мы заставим бухгалтеров проверить счета Макоули и Уайнента и проследим, как переходило награбленное от одного к другому.

— Тогда вы не до конца уверены, что он грабил Уайнента?

— Мы наверняка это знаем. Иначе и быть не может. Возможно, Уайнент уезжал третьего октября, потому что он взял свои пять тысяч из банка наличными, но он не закрывал цех и не еда вал свою квартиру. Это было сделано Макоули несколько дней спустя. Уайнент был убит у Макоули в Скарсдейле вечером третьего числа. Мы знаем это, потому что утром четвертого, когда повариха Макоули, ночевавшая дома, пришла на работу, Макоу ли встретил ее у двери с выдуманным обвинением. Выдал ей двух недельную зарплату и сразу уволил, не впуская в дом, чтобы они не обнаружила труп или пятна крови.

— Как вы выяснили это? Говори подробно.

— Обычным способом. Естественно, после того как мы его взяли, мы пошли к нему в контору и домой обыскать все и выяснили все мельчайшие подробности. Повариха, которая сейчас у него работает, сказала, что она у него с восьмого октября, и это нас привело к истине. Мы также нашли стол с едва заметными следами крови^[5].

— Тогда вы не уверены, что он…

— Не говори так. Конечно, мы уверены. Только так может быть! Уайнент обнаружил, что Джулия и Макоули обманывали его, и думал также, правда или нет, что они любовники. А мы знаем, он был ревнивым, поэтому он пошел к нему выяснять отношения, и Макоули, боясь тюрьмы, убил его. Теперь не говори, что мы не уверены. Иначе и быть не может. Однако от трупа очень трудно избавиться. Я могу сделать глоток виски?

— Только один, — сказала Нора. — Но это только теория, не правда ли?

— Называй как хочешь. По мне, все было так.

— Ноя думала, что каждый считается невиновным, пока не доказана его вина, и если есть какая-то существенная причина, то…

— Это дело присяжных, а не сыщиков. Ты находишь человека, который, по-твоему, совершил убийство, ты сажаешь его в тюрьму, и каждый знает, что ты считаешь его виновным, и во всех газетах помещают его фотографии. Прокурор составляет обвинение по всем доказательствам, а, пока ты тут и там собираешь дополнительные факты, люди, узнающие его по фотографии, — так же как и те, которые считают его невиновным, если он не арестован, — приходят к тебе и говорят о нем, и тут ты сажаешь его на электрический стул^[6].

— Но это все так неточно.

— Когда убийство совершают математики, — сказал я, — раскрыть его могут только математики. Большинство убийств совершается не математиками — и это тоже. Я ничего не имею против твоей идеи, что правильно, а что нет. Но когда я говорю, что он, вероятно, расчленил тело и мог его вывезти в город в мешках, то я говорю только то, что является самым вероятным. Это должно было быть шестого октября или позже, потому что механики из цеха Уайнента были уволены именно тогда и цех закрыли. Итак, он похоронил Уайнента под полом — похоронил его с одеждой толстяка, и с палкой хромого человека, и с ремнем, на котором были буквы Д. У. К. Положил так, чтобы на них не попало много извести или того, что он использовал для уничтожения головы и тела. Это место он снова покрыл цементом. Пока идет процедура расследования, у нас есть возможность выяснить, где он купи» или взял эту одежду, палку и цемент^[7].

— Я думаю, все так, — сказала она не очень уверенно.

— Сделав это, он снова снял цех и держал его пустым, как бы ожидая возвращения Уайнента. Это давало ему уверенность, и законную, в том, что никто не обнаружит могилу, а если же случайно найдут, то подумают: этот толстый мистер Д.У.К. (к этому времени от Уайнента останутся только кости и нельзя будет сказать, какой это был человек, тонкий или толстый, — останется только скелет) был убит Уайнентом, что объясняет, почему он скрылся. Сделав все это, Макоули подделывает документы, дающие ему право пользоваться имуществом Уайнента, и с помощью Джулии постепенно начинает переводить деньги на свое имя. Теперь, опять чисто теоретически: Джулия не любит убийств, она напугана, и он не уверен, что у нее выдержат нервы. Вот почему он заставляет ее порвать с Морелли, объясняя все ревностью Уайнента. Он боится, что в момент слабости она может рассказать все Морелли. И так как время выхода из тюрьмы ее друга Фейса Пеплера приближается, он начинает все больше проявлять беспокойство. Все было хорошо, пока Пеплер сидел в тюрьме, потому что писать об этом в письме она ему не будет, так как письма читаются; но теперь… Он начинает думать, и вдруг неожиданность — приезжает Мими с детьми и начинает искать Уайнента, и я приезжаю и поддерживаю с ними контакт, а он думает, что я нм помогаю. И он решает обезопасить себя, убрав Джулию с пути Подходит тебе это?

— Да, но…

— Дальше становится еще хуже, — заверил я ее. — По пути а нам на ланч он звонит к себе в контору, притворяясь, будто он Уайнент, и назначает свидание на Плаза, чтобы создать видимость пребывания Уайнента в городе. Когда он уходит отсюда, то идет на Плаза и спрашивает людей, видели ли они Уайнента, что бы было все правдоподобно. И по той же причине звонит к себе и контору, чтобы узнать, было ли что-нибудь от Уайнента, и звонит Джулии. Она говорит ему, что ждет Мими, и говорит, что Мими не верит, что она не знает, где Уайнент. Джулия довольно напугана. Он решает не дать состояться интервью с Мими. Опережает и убивает Джулию. Он плохой стрелок. Я видел, как он стрелял во время войны. Вполне вероятно, что первым выстрелом он промазал, — это та пуля, которая попала в телефон; и ему не удалось убить ее сразу и остальными четырьмя выстрелами, но он, вероятно, думал, что она мертва; как бы там ни было, ему нужно было уходить, пока не пришла Мими. Поэтому он кидает кусок цепи Уайнента, которую он принес с собой в качестве решающего довода; то, что он держал ее три месяца, заставляет полагать, что он с самого начала собирался ее убить.

Он спешит в контору инженера Германа, где пользуется случаем обеспечить себе алиби. Двух вещей он не ожидал, не мог их предвидеть. Это то, что Нунхайм, в попытке овладеть Вулф, вертелся возле ее дома и видел, как он выходит из квартиры (возможно, даже слышал выстрелы), и что Мими, имея мысль воспользоваться шантажом, решила придержать цепь, чтобы «потрясти» своего бывшего мужа. Вот почему Макоули был вынужден ехать в Филадельфию и дать оттуда мне телеграмму, а также послать письмо себе и тете Алисе. Если Мими подумает, что Уайнент бросает на нее подозрение, она будет вне себя и отдаст в полицию цепь. Ее желание навредить Йоргенсону почти спутало все его карты. Кстати, Макоули знал, что Йоргенсон — это Кальтерман. Сразу же после того, как он убил Уайнента, он посылает детективов в Европу, чтобы они посмотрели за Мими и ее семьей — их интерес в наследстве делал их потенциально опасными. И детективы выяснили, кто такой был Йоргенсон. Мы нашли их сообщения в делах Макоули. Он делал вид, конечно, что держал эту информацию для Уайнента. Затем его начал беспокоить я, тем, что не считаю Уайнента виновным и.

— А почему ты так думал?

— Зачем ему писать письма, направленные против Мими, которая помогает ему укрывать улику? Вот почему я подумал, что цепь подбросили, когда она сдала ее в полицию. Только я почему-то думал, что это она подложила цепь. Морелли тоже беспокоил Макоули: он не хотел, чтобы подозрение падало на человека, который, стараясь избавиться от подозрений, направил бы следствие не туда, куда нужно. С Мими все в порядке, потому что она бросила подозрение опять на Уайнента, любой другой бы исключался. Подозрение, брошенное на Уайнента, было единственным, что могло удержать других от возникновения у них подозрений, что Уайнент мертв; если Макоули не убил Уайнента, ему незачем было убивать других. Самым очевидным во всем этом деле и ключом к решению его должна была быть смерть Уайнента.

— Ты хочешь сказать, что думал так сначала? — спросила Нора, посмотрев пристально на меня.

— Нет, дорогая, хотя мне должно быть стыдно, что я не увидел этого. Но сразу, как я услышал, что под полом был труп, — даже если бы доктора клялись, что это кости женщины, я бы на стаивал на том, что это Уайнент… Это должен был быть он. Это было единственным правильным выходом.

— Я думаю, ты, должно быть, устал. Оттого ты так говоришь.

— И ему о Нунхайме тоже нужно было подумать. Указав на Морелли только для того, чтобы показать, что он нам может быть полезен, он пошел к Макоули. Я опять думаю, дорогая. Мне звонил человек, который назвался Альбертом Норманом, и раз говор окончился шумом на том конце провода. Я полагаю, что Нунхайм пошел к Макоули и потребовал денег за свое молчание, когда Макоули попытался его обмануть, Нунхайм позвонил мне, чтобы назначить встречу и узнать, не куплю ли я его информацию. Тогда Макоули вырвал у него телефон и пообещал ему что-нибудь. Но когда мы с Гилдом поговорили с Нунхаймом и он сбежал, то позвонил сразу Макоули, потребовал действий, — воз можно, даже круглую сумму — и пообещал уехать из города, подальше от сующих везде свой нос сыщиков. Мы знаем, что он в тот день звонил. Телефонистка Макоули помнит, что звонил не кий Альберт Норман и Макоули сразу же пошел переговорить с ним, поэтому не смотри свысока на ход моих размышлений. Макоули не был настолько глуп, чтобы считать, что Нунхайму можно доверять, даже если он ему заплатил; поэтому он заманил его в то место, которое он заранее выбрал, и убил его, и дело было решено.

— Вероятно, — сказала Нора.

— Это слово нужно очень часто использовать в этом деле. Письмо к Гилберту было написано с целью показать, что у Уайнента был ключ от квартиры. И то, что он послал Гилберта туда, было способом удостовериться, что письмо и ключ Гилберт не утаил, а отдал в полицию. Наконец появляется Мими с цепочкой от часов, но тут появляется и другая забота. Она убедила Гилда подозревать меня. Я думаю, когда Макоули пришел ко мне со своим вздором сегодня утром, он собирался заманить меня а Скарсдейл и убить там, делая меня третьим в списке жертв Уайнента. Может, он просто изменил свое решение; может, подумал, что я подозреваю это, выражая желание идти туда без полицейских. По крайней мере то, что Гил солгал, сказав, что видел Уайнента, натолкнуло его на другую мысль. Если бы он мог найти человека, который бы сказал, что видел Уайнента и настаивал на этом… Эту часть мы знаем наверняка.

— Слава Богу.

— Он поехал к Мими сегодня в обед, проехал в лифте на два этажа выше, сошел вниз, чтобы мальчик-лифтер не запомнил его, и доложил ей суть своего дела. Он сказал, что, несомненно, Уайнент виновен, но навряд ли полиция его когда-нибудь схватит. В то время как у него, Макоули, в распоряжении все его имущество. Что он не может позволить завладеть хоть частью, но он все устроит и она сможет получить все его деньги, если поделится с ним. Он даст ей эти акции и чек, но она должна сказать, что это Уайнент дал их ей, и должна отослать эту записку, которая была у него, ему, Макоули, как будто бы от Уайнента. Он заверил ее, что Уайнент, находящийся в бегах, не появится и не разоблачит их, а, за исключением ее и детей, не существует никого, кто бы мог проявить интерес к его имуществу, кто бы мог оспорить ее право. Мими всегда была не очень благоразумна, если была возможность получить какую-либо выгоду, поэтому все прошло хорошо и он получил то, что хотел, — человека, который видел Уайнента живым. Он предупредил ее: все будут думать, что Уайнент платит за услугу, но если она будет просто отрицать это, то никто ничего не сможет доказать.

— Тогда то, что он сказал тебе сегодня утром, — Уайнент велел ей дать любую сумму, которую она запросит, — было просто для подготовки?

— Может быть. Может, он только вынашивал эту идею. Теперь ты удовлетворена теми фактами, что мы имеем против него?

— Да, некоторым образом. Кажется, фактов достаточно, но не все чисто.

— Достаточно чисто, чтобы посадить его на электрический стул. И только это имеет значение. Эти факты объясняют все, и я не могу представить себе, что здесь может быть еще какая-нибудь версия. Действительно, было бы неплохо найти пистолет и пишущую машинку, на которой он печатал письма Уайнента, — они должны быть где-то недалеко, чтобы он мог использовать их, когда надо^[8].

— Пусть будет по-твоему, — сказала она. — Но я всегда думала, детективы ждут, когда сойдется все до мельчайших подробностей…

— А затем будут удивляться, как это подозреваемому удалось добраться до страны, с которой у них не заключен договор о вы даче преступников.

Она засмеялась:

— Хорошо, хорошо! Ты еще хочешь уехать завтра в Сан-Франциско?

— Нет, если только ты не торопишься. Давай побудем здесь еще немного. Из-за этой нервотрепки мы не можем по-человечески выпить.

— Меня это не очень волнует. Как ты думаешь, что будет с Мими, Дороти и Гилбертом теперь?

— Ничего нового. Они будут такими же, как были. Так же как мы, Куины. С убийством прекращается только жизнь убитого, а иногда и убийцы.

— Может быть, — сказала Нора. — Но меня этот ответ не очень устраивает.

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ЗОВУТ СПЕЙД

Пер. В. Киселёва и Н. Войко

Сэмюэл Спейд положил телефонную трубку и посмотрел на часы. Было без нескольких минут четыре.

— Эффи! — позвал он.

Эффи Пирайн, дожевывая кусок шоколадного торта, появилась из соседней комнаты.

— Передай Сиду Уайзу, что я не смогу встретиться с ним сегодня, — сказал Сэмюэл.

Эффи засунула остаток торта в рот и облизала кончики пальцев.

— Уже в третий раз на этой неделе.

Он улыбнулся, и от этого лицо его стало еще длиннее.

— Знаю. А что делать, я должен идти. — Спейд кивнул головой на телефон. — Кто-то угрожает Максу Блиссу.

— Возможно, некто по имени Джон Д. Коншиенс^[9], а? — засмеялась Эффи.

Спейд поднял глаза от сигареты.

— Тебе известно о нем что-нибудь такое, что и мне следовало бы знать?

— Ничего особенного. Я просто вспомнила время, когда он помог своему брату очутиться в тюрьме Сан-Квентин.

— Это еще не самое худшее из того, что сделал Блисс. — Спейд зажег сигарету, встал и потянулся за шляпой. — Однако сейчас с ним все в порядке. Клиенты Сэмюэла Спейда — честные, богобоязненные люди. Если я не вернусь к концу дня, не жди меня.

Спейд вошел в большой дом на Ноб Хилл и нажал кнопку звонка рядом с номером 10 К. Дверь тотчас открылась. За ней стоял плотный, лысый человек, в темном помятом костюме, с серой шляпой в руке.

— Хэлло, Сэм, — улыбнулся он, и его маленькие глазки утратили настороженность, — что принесло вас сюда?

— Хэлло, Том! Блисс дома?

— Еще бы. Можете не беспокоиться.

— Что случилось? — нахмурился Спейд.

В вестибюле, за спиной Тома, появился аккуратно одетый коренастый человек, небольшого роста, с красным квадратным лицом, коротко подстриженными седеющими усами, в черном котелке, сдвинутом на затылок.

— Хэлло, Данди! — обратился к нему Спейд через плечо Тома Данди небрежно кивнул и подошел к двери. Взгляд голубых глаз был жестким и пытливым.

— В чем дело? — спросил он у Тома.

— Бл-и-с-с М-а-к-с, — терпеливо, с расстановкой произнес Спейд. — Я хочу видеть его, он хочет видеть меня. Доступно?

— Теперь только один из вас может высказывать свои желания, — рассмеялся Том, но, скосив глаза на Данди, оборвал смех.

Спейд раздраженно спросил:

— Ну, ладно, он мертв или убил кого-нибудь?

Данди повернул к Спейду квадратное лицо.

— С чего ты взял? — поинтересовался он. Казалось, его нижняя губа выталкивает каждое слово.

— Очень мило, — удивился Спейд, — я прихожу по вызову мистера Блисса, а меня останавливают в дверях двое парней из отдела по расследованию убийств и делают из меня дурака.

— Ладно, Сэм, — проворчал Том не глядя на него. — Он мертв.

— Убит?

Том утвердительно кивнул головой и посмотрел на Спейда.

— Какое вы к этому имеете отношение?

— Он позвонил мне сегодня днем, примерно без пяти четыре — я посмотрел на часы после того, как повесил трубку: до четырех оставалось еще несколько минут, — сказал, что кто-то охотится за его скальпом, и попросил приехать. И вот я здесь. — Эту тираду Спейд произнес медленно и подчеркнуто монотонно.

— А не говорил он… — начал Дандн.

— Ничего больше не сказал, — оборвал Спейд. — Я надеюсь, вы мне что-нибудь объясните.

— Зайди и взгляни сам, — предложил Дандн.

— Зрелище впечатляющее, — добавил Том.

Они поднялись наверх и, минуя холл, вошли в светлую, зеленую с розовым гостиную.

— Хэлло, Сэм, — кивнул человек возле двери, прекратив сдувать белый порошок с края маленького столика, покрытого стеклом.

— Как поживаешь, Фэлс? — Спейд кивнул еще двоим, разговаривающим у окна.

Убитый был полураздет. На обнаженной груди, прямо над сердцем, черными чернилами была нарисована звезда с буквой «Т» посередине.

Некоторое время Спейд молча изучал убитого.

— Его так и нашли? — поинтересовался он.

— Приблизительно, — ответил Том. — Мы только немного сдвинули тело, — он указал большим пальцем на рубашку, жилет и пальто, грудой лежащие на столе. — Все было разбросано по полу.

— Когда? — спросил Спейд и задумчиво потер подбородок.

— Мы прибыли сюда в двадцать минут пятого. Нам сообщила его дочь, — Том кивнул на закрытую дверь. — Вы еще увидите ее.

— Знает что-нибудь?

— Понятия не имею, — устало ответил Том. — С ней пока трудно разговаривать.

— Займитесь бумагами. Мак, — обратился Данди к одному из стоявших возле окна. — Оказывается, ему угрожали.

В комнату вошел грузный мужчина лет пятидесяти с сероватым морщинистым лицом, наполовину скрытым широкополой черной шляпой.

— Хэлло, Сэм, — поздоровался он со Спейдом и обратился к Данди — У Блисса был гость, который пришел приблизительно в половине третьего и оставался примерно около часа. Высокий блондин в коричневом костюме. Возраст — от сорока до сорока пяти. Визитной карточки он не посылал. Я узнал это от лифтера-филиппинца, возившего его в оба конца.

— А лифтер уверен, что блондин этот был наверху только час?

— Нет. Но лифтер уверен, что было не больше половины четвертого, когда тот ушел. В это время обычно доставляют дневные газеты, а посетителя он свез вниз перед тем, как их принесли.

— Сможет лифтер опознать его?

— Говорит, что сможет. Но полностью уверенным быть нельзя. Он видел-то его впервые. Телефонистка дает мне список всех звонков. Как поживаешь, Сэм?

Спейд ответил, что у него все в порядке, и задумчиво произнес:

— Его брат — высокий блондин. Возможно, ему от сорока до сорока пяти.

Взгляд голубых глаз Данди остался жестким и внимательным — Ну и что?

— Помнишь аферу с Грейстонским займом? Они оба были замешаны в ней. Но Макс выкрутился, свалив все на брата, и Теодора посадили на четырнадцать лет в тюрьму Сан-Квентин.

— Да. Теперь я вспомнил. — Данди медленно кивнул голо вой. — Где он теперь?

Спейд пожал плечами и начал сворачивать сигарету.

— Разузнай. — Данди подтолкнул локтем Тома и продолжил: —Ну, хорошо, но если здесь его уже не было в половине четвертого, а этот парень был еще жив без пяти четыре…

— Проверь, когда были принесены газеты, — обратился Данди к О’Хару. Тот кивнул и вышел из комнаты.

— Гм, — пробормотал Мак, рывшийся в секретере, и повернулся, в одной руке держа конверт, в другой — листок бумаги.

— Что-нибудь интересное? — спросил Данди и взял листок.

Записка была написана карандашом, аккуратным, но неразборчивым почерком: «Когда это письмо попадет к тебе, я буду слишком близко, так что на этот раз тебе сбежать не удастся Мы еще сочтемся. Навсегда».

Вместо подписи стояла звезда с буквой «Т» в центре — знак, нарисованный на груди убитого.

Данди перевернул конверт с французской маркой. Адрес был напечатан на машинке:

«Макс Блисс, эсквайр. Амстердамский жилой корпус, Сан-Франциско, Калифорния, США».

— Брошено в Париже, второго числа этого месяца, — Данди быстро посчитал по пальцам. — Должно было прийти сегодня. Ну, ладно. — Он медленно сложил записку, вложил в конверт и сунул в карман пальто.

— Продолжайте искать, — приказал он.

Кивнув головой, Мак вернулся к секретеру.

— Теодор Блисс вышел из тюрьмы пятнадцатого числа прошлого месяца. Я просил их узнать, где он находится сейчас, — сказал Том и опустил телефонную трубку.

Теперь Спейд подошел к телефону и, набрав номер, попросил мистера Дарелла.

— Привет, Гарри! Это Сэм Спейд… Прекрасно. Как поживает Ли?.. Да… Послушай, Гарри, что означает звезда с буквой «Т» посередине? Что?.. Как ты это расшифровываешь?.. Да. Понятно… А если ее находят на теле убитого?.. Я тоже нет. Да, и большое спасибо. Я тебе расскажу обо всем, когда увидимся… Позвони мне… Спасибо… Ну, всего. — Спейд положил трубку и повернулся. — Гарри знает массу нужных вещей. Он говорит, что эта пентаграмма с греческим тау посередине — символ, обладающий мистическим значением. Возможно, розенкрейцеры^[10] пользуются им до сих пор.

— С таким же успехом это «Т» может быть первой буквой имени Теодор, — предположил Данди.

Спейд пожал плечами и небрежно добавил:

— Да, но если он хотел оставить автограф на своей работе, то мог бы написать имя полностью. — И продолжал более серьезно: — Розенкрейцеры есть и в Сан-Жозефе и в Пойнт-Ломо. Я не очень много знаю о них. Нам, вероятно, стоит заняться ими.

Данди утвердительно кивнул.

— Было ли у него что-нибудь в карманах? — Спейд посмотрел на одежду убитого.

— Только то, что и рассчитывали найти. Все на столе, — ответил Данди.

Спейд подошел и начал медленно перебирать одежду убитого: рубашка, жилет, пальто… Под всем этим на столе лежал голубой галстук. Спейд внимательно посмотрел на него.

— Он неношеный.

Данди, Том и помощник следователя — худой, небольшого роста человек с умным смуглым лицом, который все это время молча стоял у окна, — подошли, чтобы посмотреть на несмятый голубой шелк. Том тяжело вздохнул, а Данди выругался сквозь зубы. Спейд, взяв галстук, перевернул его, и все увидели ярлык одного из лондонских галантерейных магазинов.

— Чудно! — развеселился Спейд. — Сан-Франциско, Пойнт-Ломо, Сан-Жозеф, Париж, Лондон…

Данди бросил на него сердитый взгляд. В эту минуту в комнату вошел О’Хар.

— Газеты прибыли в половине четвертого. Что здесь случилось? — спросил он, подходя к ним. — Я не нашел никого, кто мог бы подтвердить, что этот блондин возвращался сюда снова.

— К черту все это! — произнес Данди, поворачиваясь к Спейду. — Не будем строить догадок. Давайте исходить из того, что нам известно.Мы знаем, что он…

— Нашел еще одно, — самодовольно сообщил Мак и прочел вслух: «Дорогой Блисс! В последний раз сообщаю Вам о своем желании получить деньги обратно. Я хочу, чтобы они были возвращены к первому числу этого месяца. Вся сумма. Если я не получу их, то кое-что предприму. Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Не думайте, что я Вас обманываю.

Всегда Ваш Даниэл Талбот».

— Еще одно «Т» для вас. — Мак перевернул конверт. — Опущено в Сан-Диего двадцать пятого числа прошлого месяца. И еще один город. — Он ухмыльнулся.

— Пойнт-Ломо как раз по дороге, — покачав головой, заметил Спейд.

Письмо было написано угловато и неразборчиво, синими чернилами на белой бумаге очень хорошего качества. Казалось, почерк письма и записки карандашом не имели ничего общего.

— Теперь мы к чему-то пришли, — иронически заметил Спейд.

— Давайте исходить из того, что мы знаем. — Данди нетерпеливо махнул рукой.

— Ну, хорошо, а что же мы знаем? — спросил Спейд.

Ответа не последовало. Он вынул из кармана кисет с табаком и папиросную бумагу.

Данди повернулся на каблуках и, насупившись, посмотрел ни мертвого.

— Мне нужны будут оба лифтера после того, как я поговорю с девушкой.

Подойдя к закрытой двери, Данди постучал.

— В чем дело? — раздался хрипловатый женский голос.

— Лейтенант Данди. Я хочу поговорить с мисс Блисс.

Последовала пауза, потом голос произнес:

— Войдите.

Данди и вслед за ним Спейд вошли в черно-серую с серебром комнату. На кровати, подперев щеку рукой, лежала девушка. Рядом с ней сидела пожилая, некрасивая ширококостная, женщина, в черном платье и белом переднике. Мисс Блисс, блондинке с коротко подстриженными волосами и удивительно симметричным и решительным лицом, было лет восемнадцать. Она даже не посмотрела на вошедших. Данди обратился к пожилой женщине:

— Мы хотим задать пару вопросов и вам, миссис Хупер. Вы ведь экономка Блисса, не правда ли?

— Я слушаю. — Хрипловатый голос, глубоко посаженные глаза, устремленные в одну точку, неподвижность больших, лежащих на коленях рук — все производило впечатление спокойствия и силы.

— Можете ли вы нам что-нибудь рассказать?

— Ничего. Мне утром разрешили поехать в Окленд на похороны племянника, а когда я вернулась, здесь были вы и другие джентльмены и… все уже произошло.

— Ожидал ли он чего-нибудь подобного? — обратился к девушке Данди. Та села на кровати.

— Что вы хотите этим сказать?! — воскликнула она.

— Только то, что сказал. Ему угрожали. Он позвонил частному детективу, — Данди кивнул на Спейда, — и сообщил об этом буквально за несколько минут до смерти.

— Но кто… — начала было девушка.

— Именно это нас и интересует, — перебил Данди. — Был ли кто-нибудь, кто хотел свести счеты с вашим отцом?

Девушка уставилась на него с изумлением:

— Никто бы не…

— Знаете ли вы Даниэла Талбота? — обратился Спейд к девушке.

— Да. Вчера вечером он обедал у нас.

— Кто он такой?

— Я знаю только то, что живет он в Сан-Диего, а с отцом у него были какие-то общие дела. Я никогда раньше не видела его.

— Как они относились друг к другу?

— Дружески, — медленно произнесла она и чуть-чуть нахмурилась.

— Где остановился Талбот? — вступил в разговор Данди. — Или он уже в Сан-Диего?

— Не знаю.

— Как он выглядит?

— Он довольно высокий. — Мисс Блисс снова нахмурилась, припоминая. — С красным лицом, седыми усами и волосами.

— Старый?

— Мне кажется, ему около шестидесяти или в лучшем случае — пятьдесят пять.

Данди взглянул на Спейда, как бы приглашая продолжить.

— Когда вы в последний раз видели своего дядю?

— Дядю Теда? — Она покраснела.

— Да.

— После того, — начала девушка и прикусила губу, — ну да ладно, вы же все равно узнаете, — сразу же после того, как он вышел из тюрьмы.

— Он приходил к вам?

— Да.

— Чтобы встретиться с вашим отцом?

— Конечно.

— Как они вели себя?

— Очень сдержанно. Папа дал ему денег, чтобы дядя снова смог начать какой-нибудь бизнес.

— Следовательно, они были в хороших отношениях?

— Естественно, — ответила она и с недоумением пожала плечами.

— Где он живет?

— На Пост-стрит, — ответила мисс Блисс и назвала номер дома.

— Видели вы его с тех пор?

— Нет. Понимаете, он очень стеснялся, что сидел в тюрьме.

— А вы видели его после этого? — обратился Спейд к миссис Хупер.

— Нет, сэр.

— Знал ли кто-нибудь из вас, что он сегодня днем был здесь?

— Нет, — одновременно ответили они.

В это время открылась дверь и вошел Том.

— Его брат здесь.

— О, дядя Тед! — подавшись вперед, позвала девушка.

За спиной Тома появился высокий блондин в коричневом костюме.

Он был таким загорелым, что зубы его казались белее, а глаза голубее, чем на самом деле. Следом за ним медленно и нерешительно вошла высокая, довольно стройная блондинка лет тридцати, с приятным и умным лицом. На ней была маленькая коричневая шляпка и норковое манто.

Блисс обнял племянницу, поцеловал ее в лоб и сел рядом им кровать.

— Ну, ну, не плачь… — неловко начал он.

Тут Мариам заметила женщину.

— О, здравствуйте, мисс Бэрроу!

— Мне очень жаль…

— Теперь она миссис Блисс. Мы поженились сегодня днем, — откашлявшись, прервал ее Блисс.

У Данди был очень рассерженный вид, а Спейд, наоборот, казалось, едва сдерживал смех.

— Желаю вам большого счастья! — после некоторого молчания поздравила мисс Блисс и повернулась к дяде, пока его жена бормотала слова благодарности. — И вам тоже, дядя Тед!

Он ласково погладил ее плечо, притянул к себе и вопросительно посмотрел на Данди и Спейда.

— Ваш брат умер сегодня днем. Он был убит, — сказал Данди.

Миссис Блисс чуть вскрикнула. Рука мистера Блисса еще крепче обняла племянницу, но выражение его лица ничуть не изменилось.

— Убит? — удивленно повторил он.

— Да. — Данди засунул руки в карманы пальто. — Вы были здесь сегодня днем?

Несмотря на загар, было видно, что Теодор Блисс побледнел.

— Да, я был здесь, — произнес он твердо.

— Долго?

— Примерно час. Я пришел сюда около половины третьего, — он повернулся к жене. Когда я позвонил тебе, была половина четвертого, не правда ли, дорогая?

— Да, — ответила миссис Блисс.

— Сразу же после этого я ушел.

— У вас было назначено свидание с братом? — поинтересовался Данди.

— Нет. Я позвонил к нему в офис, мне сказали, что брат уехал домой. Поэтому я пришел сюда. Я просто хотел повидать его перед тем, как мы с Элис уедем, и пригласить на свадьбу. Но Макс не смог. Он сказал, что ожидает кого-то. Разговор наш затянулся дольше, чем я предполагал, и так как я уже не успевал заехать за Элис в контору, то мне пришлось позвонить ей и договориться, чтобы она ждала меня в здании муниципального совета.

— В котором часу?

— Когда мы встретились там? — Блисс вопросительно посмотрел на Элис.

— Было как раз без четверти четыре, — она улыбнулась, — я пришла туда первая и все время поглядывала на часы.

— Когда мы поженились, было несколько минут пятого. Прежде чем началась процедура, мы вынуждены были ждать минут двадцать, пока судья Уайтфилд покончил с предыдущим делом. Вы можете проверить: Верховный суд, часть вторая, как мне кажется. — Блисс говорил медленно, обдумывал каждое слово.

— Нужно проверить, — обернулся к Тому Спейд.

— О’кей, — бросил Том и вышел.

— Если это так, то с вами все в порядке, мистер Блисс. Не говорил ли вам брат, кого он ожидает? — спросил Данди.

— Нет.

— Говорил ли он вам, что ему угрожают?

— Нет. Он никому не рассказывал о своих делах, даже мне. А разве ему угрожали?

Губы Данди чуть-чуть поджались.

— Вы были с ним в близких отношениях?

— В дружеских, если вы это имели в виду.

— Вы в этом уверены?

Теодор Блисс снял руку с плеча племянницы. Все возрастающая бледность сделала его лицо желтым.

— Здесь все знают, что я сидел в Сан-Квентине. Вы можете говорить прямо, без намеков.

— Ну?

— Что — ну? — Блисс нетерпеливо встал. — Имел ли я зуб на брата за это? Нет. А почему, собственно? Мы оба были замешаны, только он смог выкарабкаться, а я нет. Я был уверен, что меня посадят в любом случае — вместе с ним или без него. Если бы нас засадили вместе, я ничего бы от этого не выиграл. Мы все обдумали и решили, что сяду я один, а он останется на свободе и поправит дела. Так и получилось. Посмотрите на банковский счет Макса: вы увидите, что брат дал мне чек на двадцать пять тысяч долларов через два дня после того, как я вышел из Сан Квентина, а регистратор «Нэйшнл стал корпорэйшн» сообщи) вам, что тысяча акций была переведена на мое имя. Я понимаю, вы должны задавать подобные вопросы…

— Вы знаете Даниэла Талбота?

— Нет.

— Я знаю, — вмешалась его жена, — то есть я хочу сказать, что видела его. Он вчера был у нас в офисе.

— В каком офисе? — Данди внимательно, с ног до головы, осмотрел ее.

— Я… я была секретарем мистера Блисса и…

— Макса Блисса?

— Да. Даниэл Талбот приходил вчера днем, чтобы повидаться с шефом.

— Между ними что-нибудь произошло?

Элис посмотрела на мужа.

— Скажи им, ради Бога, все, что знаешь, — попросил Теодор.

— Ничего. Мне казалось, что сначала они были сердиты друг на друга, но когда расставались, то смеялись и весело разговаривали. Перед тем как уйти, мистер Блисс вызвал меня и велел передать Трепперу — это наш бухгалтер, — чтобы тот выписал чек для мистера Талбота.

— Он сделал это?

— Конечно. Он передал мне чек на семь тысяч пятьсот долларов.

— Для чего?

— Не знаю. — Миссис Блисс покачала головой.

— Но ведь вы секретарша, — настаивал Данди, — вы должны хотя бы приблизительно знать, какие дела были у вашего шефа с Талботом.

— Я не знаю, — повторила она. — Я вообще никогда о нем не слышала.

Данди раздраженно взглянул на Спейда, лицо которого было совершенно непроницаемо, и обратился к Блиссу, сидевшему на кровати:

— Какой галстук был на вашем брате, когда вы видели его в последний раз?

Блисс заморгал глазами, затем сосредоточенно посмотрел мимо Данди и закрыл глаза.

— Он был зеленый с… Я бы узнал его, если бы увидел. А что?

— Узкие зеленые диагональные полоски разных оттенков, — уточнила миссис Блисс. — В этом галстуке он был сегодня в офисе.

— Где ваш хозяин хранил свои галстуки? — обратился Данди к экономке Блисса.

— В гардеробе, у себя в спальне. Я покажу вам. — Она поднялась.

Данди и чета молодоженов последовали за ней.

Спейд положил шляпу на туалетный столик и сел на кровать в ногах Мариам.

— В котором часу вы вышли?

— Сегодня? Около часу дня. В час у меня было назначено свидание за ланчем. Но я на него немного опоздала. Потом пошла по магазинам, а затем… — И она содрогнулась.

— Затем вы вернулись домой? В котором часу?

— Вскоре после четырех.

— Что дальше?

— Я увидела папу там и позвонила… не помню, швейцару или сразу в полицию. Больше я ничего не помню. То ли у меня был обморок, то ли истерика.

— Вы не звонили доктору?

— Нет. — Она опустила глаза. — Не думаю.

— Вы знали, что он мертв?

Она подняла на Спейда отсутствующий взгляд.

— Но он был мертв!

— Конечно. Но я вот что хочу знать — убедились ли вы в этом, прежде чем позвонить?

— Я не помню, что делала. — Мариам приложила руку к горлу. — Думаю, я просто знала, что он мертв.

Спейд понимающе кивнул:

— Раз вы позвонили в полицию, то, значит, знали, что его убили.

— Возможно, все так и было. Это ужасно, но я не помню, что думала или делала, — сцепив руки, произнесла девушка.

— Я не полицейский, мисс Блисс, — мягко сказал Спейд, подавшись вперед. — Я был приглашен вашим отцом, и мне не хватило нескольких минут, чтобы спасти его. Сейчас некоторым образом я работаю на вас. Поэтому, если я могу сделать что-нибудь, чего не может полиция, то… — Он замолчал, так как Данди, Блиссы и экономка возвратились в спальню. — Повезло?

— Зеленого галстука там нет, — Данди подозрительно по смотрел на девушку и Спейда. — Миссис Хупер говорит, что голу бой галстук, который мы нашли, — один из полудюжины только что полученных из Англии.

— Что вам дался этот галстук?

— Ваш брат был полураздет, когда мы его нашли, а галстук, лежавший среди одежды, никогда не надевали, — ответил Данди Блиссу и хмуро посмотрел на него.

— А не мог ли он переодеваться, когда пришел убийца и его задушил, прежде чем он успел завязать галстук?

— Да, но что он сделал с зеленым галстуком? Съел его? — мрачно заметил Данди.

— Он не переодевался, — вмешался Спейд, — посмотрите на воротничок рубашки: она была на нем, когда его душили.

Тут в дверях снова появился Том.

— Судья и бейлиф по имени Китредж подтвердили, что Блиссы были в муниципальном совете приблизительно от без четверти четыре до пяти. Я велел Китреджу прийти и посмотреть, они это или нет.

— Хорошо, — не поворачивая головы проворчал Данди. Вынув из кармана записку, подписанную звездой и буквой «Т» посредине, показал ее так, чтобы видна была только подпись. — Кто нибудь знает, что это такое?

— Эго похоже на знак, нарисованный на груди у бедного ми стера Блисса, — сказала миссис Хупер.

— Кто-нибудь раньше видел что-либо похожее?

Все непонимающе переглянулись.

— Ладно, ждите здесь. Может быть, через некоторое время вы мне понадобитесь, — предупредил Данди.

— Минуточку, мистер Блисс, — остановил Спейд, — давно ли вы знакомы с миссис Блисс?

Блисс взглянул на Спейда.

— С тех пор, как вышел из тюрьмы, — осторожно проговорил он, — а что?

— Только с прошлого месяца, — как бы для себя заметил Спейд. — Вы встретились с ней у вашего брата?

— Конечно, в его офисе, а что?

— В муниципальном совете сегодня вы все время были вместе.

— Да, конечно. Куда вы, собственно, клоните? — рассердился Блисс.

— Работа у меня такая — вопросы задавать. — Спейд дружески улыбнулся.

— О'кей. Я солгал. На самом деле мы были не все время вместе. Я выходил в коридор покурить, но уверяю вас, что, глядя через стеклянную дверь, видел Элис сидящей в приемной там, где я ее оставил, — улыбнулся Блисс в ответ.

— А когда вы не смотрели через стекло, вас можно было видеть? Она не могла покинуть приемную незаметно?

— Конечно, не могла, тем более что я отсутствовал не более пяти минут… — перестав улыбаться, сказал Блисс.

— Спасибо. — Спейд вышел за Данди, плотно закрыв за собой дверь.

— Что-нибудь стоящее? — с сомнением спросил Данди.

Спейд неопределенно пожал плечами.

Тело Макса Блисса уже убрали. В гостиной, кроме Мака и О’Хара, находились два лифтера-филиппинца в синей униформе. Они сидели на софе, прижавшись друг к другу.

— Мак, необходимо найти этот проклятый зеленый галстук. Переверните всю квартиру, весь дом, все, что находится по соседству, но найдите галстук. Возьмите столько людей, сколько потребуется! — приказал Данди.

— О’кей. — Мак вышел.

Данди мрачно изучал филиппинцев.

— Кто из вас видел человека в коричневом костюме?

— Я, сэр. — Младший из лифтеров встал.

— Эй, Блисс! — открыв дверь в спальню, позвал Данди.

Тот подошел к двери.

— Да, сэр, это он. — Лицо филиппинца прояснилось.

Данди захлопнул дверь прямо перед носом Блисса.

— Садись, — бросил он филиппинцу.

Тот поспешно сел. Данди продолжал мрачно смотреть на них, пока они беспокойно не заерзали на софе.

— Кого еще вы поднимали в эту квартиру сегодня днем?

Лифтеры отрицательно покачали головами.

— Больше никого, сэр, — ответил младший, заискивающе улыбаясь.

Данди угрожающе надвинулся на них.

— Недоноски! Вы же поднимали наверх мисс Блисс!

— Да, сэр, да. Я отвез их наверх. Я думал, вы имеете в виду посторонних, — утвердительно закивал головой второй лифтер и тоже попытался улыбнуться.

Данди рассвирепел.

— Меня не интересует, что ты думаешь. Отвечай, что тебя спрашивают. Кого ты имел в виду, говоря «их»?

— Мисс Блисс и джентльмена. — Улыбка исчезла с лица парня.

— Какого еще джентльмена? Из той комнаты? — Данди резко кивнул на закрытую дверь.

— Нет, сэр. Другого джентльмена, не американского джентльмена, сэр. — Он поднял голову, и лицо его вновь прояснилось. — Я думаю, он — армянин.

— Почему?

— Потому, что он не такой, как мы — американцы. Он не так разговаривает.

— Ты когда-нибудь видел армянина? — рассмеялся Спейд.

— Нет, сэр. Вот поэтому я и думаю, что он…

— Как он выглядел? — спросил Данди.

— Он высокий, как этот джентльмен, — лифтер указал на Спейда, — с темными волосами. Очень… — он нахмурился, припоминая, — очень хорошо одет. Трость, перчатки и даже…

— Молодой?

— Да, сэр. Молодой.

— Когда он ушел?

— Через пять минут.

— В котором часу они пришли?

— В четыре или, может быть, в десять минут пятого.

— Вы привозили еще кого-нибудь сюда, перед тем как мы появились?

— Нет.

— Давай ее сюда, — бросил Данди Спейду.

Тот открыл дверь в спальню.

— Не выйдете ли вы на минутку, мисс Блисс? — слегка поклонившись, попросил Спейд.

— В чем дело? — обеспокоенно спросила Мариам.

— Всего на минутку, — повторил он, держа дверь открытой, а затем добавил: — Вам тоже лучше выйти, мистер Блисс.

Мариам Блисс и ее дядя вышли в гостиную. При виде обоих лифтеров нижняя губа девушки слегка дрогнула. Она с тревогой посмотрела на Данди.

— Тот человек, что приходил сюда с вами, — резко бросил Данди, — кто он? Где он? Почему он ушел? Почему вы ничего о нем не сказали?

— Он не имеет никакого отношения к этому. — закрыв лицо руками, девушка заплакала. — Он ни при чем. Это принесет ему лишние неприятности.

— Милый мальчик, — иронически заметил Данди, — чтобы его имя не попало в газеты, он смывается отсюда и оставляет вис наедине с убитым отцом.

— Он был вынужден! — воскликнула она сквозь слезы. — Его жена так ревнива, что сразу разведется с ним, если узнает о нашем свидании, а у него за душой нет ни цента.

Данди взглянул на Спейда. Тот посмотрел на филиппинцев, таращивших от удивления глаза, и резким движением большого пальца показал на дверь.

— Проваливайте!

Оба лифтера выскочили из комнаты.

— Кто он? — нетерпеливо повторил Данди.

— Его зовут Борис Смекалов. — Девушка совсем сникла.

— Доставь его! — повернувшись на каблуках, обратился к О’Хару Данди.

Толстяк хмыкнул и вышел.

— Вы и этот Смекалов любите друг друга?

Она с презрением посмотрела на него и ничего не ответила.

— Теперь, когда ваш отец умер, хватит у вас денег, чтобы он женился на вас?

Спейд, быстро наклонившись, подхватил ее, когда она падала, легко поднял и отнес в спальню. Вернувшись, он закрыл за собой дверь и прислонился к дверному косяку.

— Не знаю, как насчет всего остального, но обморок ненастоящий.

— Здесь все ненастоящее, — хмуро заметил Данди.

— По-видимому, нам следует проверить показания экономки о поездке на похороны. В этой женщине есть что-то странное.

С сомнением взглянув на Спейда, Данди кивнул.

— Том проверит.

Спейд обернулся к Тому и, покачивая пальцем, проговорил:

— Держу пари десять к одному, что не было никаких похорон. Проверь… нет ли там обмана.

Открыв дверь в спальню, он позвал миссис Хупер.

— Сержант Полхауз хотел бы получить от вас кое-какие сведения, — сказал Спейд и, подойдя к софе, сел и закурил сигарету.

Пока Том записывал имена и адреса, Данди медленно расхаживал по комнате, сердито уставившись на мохнатый ковер. Теодор Блисс поднялся и вернулся к жене в спальню.

Вскоре Том, положив блокнот в карман, поблагодарил экономку и, бросив Спейду и Данди:

— Скоро увидимся, — ушел.

Экономка стояла там, где он ее оставил, некрасивая, сильная и терпеливая.

Спейд уселся на софе так, чтобы прямо смотреть в ее глубоко посаженные спокойные глаза.

— Не беспокойтесь, — Спейд указал рукой на дверь, в которую вышел Том, — это только формальность. А если честно, — что вы думаете о том, что произошло, миссис Хупер?

— Я думаю — это Божья кара, — ответила она.

Данди перестал расхаживать по комнате.

— Что? — удивился Спейд.

— Плата за грех — смерть, — уверенно, без всякого волнения сказала она.

Данди двинулся к миссис Хупер. Спейд, незаметно для женщины, остановил его.

— Грех? — переспросил он.

— «Кто обидит хотя бы одно из тех маленьких созданий, которые поверили в меня, тому лучше повесить жернов на шею и сбросить в море…». — Глубокая убежденность звучала в ее голосе.

— Что это еще за маленькие создания? — поинтересовался Данди.

— Мариам.

— Его дочь? — Данди нахмурил брови.

— Да, его приемная дочь.

Лицо полицейского покрылось пятнами.

— Вот так новость! — Он потряс головой, как бы желая от чего-то избавиться. — Разве она не родная его дочь?

— Нет. Жена хозяина почти всю жизнь болела, и у них нс было детей. — Спокойствие женщины нисколько не было потревожено его гневом.

Данди пошевелил челюстями, пережевывая эту новость.

— Что он ей сделал?

— Я не знаю, но свято верю в правду, которая восторжествует, и тогда вы обнаружите, что деньги ее отца, — я имею в виду ее настоящего отца, — оставленные ей, были…

Спейд прервал ее, стараясь говорить как можно понятнее и в такт словам описывая рукой небольшие круги.

— Вы хотите сказать, что не знаете наверняка, обкрадывал ли Блисс ее на самом деле? Вы только подозреваете?

— Я чувствую это вот здесь, — приложив руку к сердцу, с достоинством произнесла миссис Хупер.

— Хорошо, можете идти, — сердито посмотрев на нее, сказал Данди и отвернулся.

Экономка ушла в спальню, закрыв за собой дверь.

— Великий Боже, ну и семейка! — вытирая вспотевший лоб, пожаловался он.

Зазвенел дверной звонок. Данди резко повернулся и вышел а прихожую.

До Спейда донесся любезный голос:

— Я Джим Китредж из Верховного суда, мне велели прийти!

Пухлый, румяный человек в слишком тесном костюме, лоснившемся от старости, шагнул в комнату.

— Хэлло, мистер Спейд, я помню вас по делу Берка — Харриса. Спейд встал, чтобы пожать ему руку.

Данди подошел к двери спальни и позвал Теодора Блисса и его жену.

— Это они, точно, — сказал бейлиф. — Без десяти четыре этот джентльмен вошел в приемную и спросил меня, когда будет его честь. Я ответил, что минут через десять, и они остались ждать; сразу же после перерыва в суде, в четыре часа, мы поженили их.

Данди поблагодарил и отпустил Китреджа, а Блиссов отослал в спальню.

— Ну, так что? — хмуро посмотрел он на Спейда.

— Держу пари, что ты не доберешься отсюда до здания муниципального совета меньше чем за пятнадцать минут, следовательно, и Блисс не мог вернуться ни пока он ждал судью, ни сразу после свадьбы, чтобы успеть все это проделать до прихода Мариам, — ответил Спейд, вновь устраиваясь на софе.

Данди открыл было рот, но так ничего и не произнес, потому что в комнату вошел толстяк вместе с высоким, стройным, бледным молодым человеком.

— Лейтенант Данди — мистер Спейд — мистер Борис… ммм… Смекалов, — представил их О’Хар.

Данди коротко кивнул, и в ту же секунду Смекалов заговорил. Его акцент был не очень заметным, хотя отдельные звуки он произносил нечетко.

— Лейтенант, я умоляю вас, пусть все останется между нами Если что-нибудь обнаружится, это меня погубит, лейтенант. Погубит полностью и совершенно несправедливо. Я абсолютно не виновен, сэр, я уверяю вас, что в сердце, в душе и в поступках я не только не виновен, но и ни в коей мере не связан ни с чем во всей этой ужасной истории… Нет никаких…

— Погодите, — Данди ткнул Смекалова в грудь большим пальцем, — никто не говорит, что вы в чем-то замешаны, но было бы лучше, если бы вы не уходили отсюда.

— Но что же мне делать? У меня есть жена, которая… — Молодой человек энергично покачал головой. — Нет, невозможно! Я не мог остаться.

— Все эти эмигранты какие-то бестолковые, — негромко сказал толстяк Спейду.

— Вы, по всей вероятности, попали в хорошенькую историю, — бесцветно произнес Данди. — В этой стране с убийством не шутят.

— Убийство? Но говорю же вам, лейтенант, я случайно попал в эту историю.

— Вы имеете в виду, что пришли сюда с мисс Блисс случайно?

— Н-нет, — запинаясь, произнес Смекалов, а затем продолжал со все возрастающей скоростью: — но это ничего не значит, сэр, ничего не значит! Мы встретились за ланчем, я проводил ее домой, и она предложила зайти выпить коктейль. Вот как я оказался здесь. Вот и все. Даю вам слово. Разве с вами не могло произойти нечто подобное? — Потом он повернулся к Спейду. — А с вами?

— Многое со мной случалось, — ответил Спейд. — Знал ли Блисс, что вы волочитесь за его дочерью?

— Да. Он знал, что мы друзья.

— Было ли Блиссу известно, что вы женаты?

— Не думаю, — осмотрительно произнес Смекалов.

— Вам хорошо известно, что он этого не знал, — пробурчал Данди.

Смекалов облизал губы и не стал противоречить лейтенанту.

— Как вы думаете, что бы сделал Блисс, узнай он об этом?

— Не знаю, сэр.

Данди вплотную подошел к молодому человеку и процедил сквозь зубы:

— Что же он сделал, когда узнал?

С побледневшим от испуга лицом молодой человек отступил на шаг. Дверь спальни открылась, и в гостиную ворвалась Мариам.

— Почему вы не оставите его в покое? — с негодованием воскликнула она. — Ведь я же вам говорила — он к этому не причастен! Борис ничего не знает! Вы только принесете ему неприятности, ничего не добившись. Мне очень жаль, Борис. Я пыталась убедить их, я просила, чтобы они тебя не беспокоили.

Молодой человек пробормотал что-то невразумительное.

— Вы и правда пытались это сделать, — согласился Данди и обратился к Спейду — А не могло ли это быть так, Сэм. Блиссу стало известно, что Смекалов женат, и, зная о свидании за ланчем, он рано пришел домой, дождался их и угрожал рассказать все жене. Его задушили, чтобы помешать этому. — Данди искоса посмотрел на девушку. — Теперь, если еще раз хотите изобразить обморок, валяйте.

Молодой человек пронзительно вскрикнул и рванулся к Данди, размахивая руками. Лейтенант крякнул и ударил его в лицо тяжелым кулаком. Смекалов пролетел через всю комнату и, наткнувшись на стул, упал вместе с ним на пол.

— Отвезите его в управление — как свидетеля! — приказал Данди толстяку.

— О’кей, — ответил тот, поднял шляпу Смекалова и подошел к молодому человеку, чтобы помочь встать.

Теодор Блисс, его жена и экономка, услышав шум, подошли к двери спальни, которую девушка оставила открытой.

Мариам билась в истерике, топала ногами и грозила Данди:

— Я доложу о вас, негодяй! Вы не имели никакого права…

Никто не обращал на нее внимания. Все наблюдали за О’Харом, который помогал Смекалову подняться на ноги. Нос и рот молодого человека были в крови.

— Замолчите, — небрежно бросил Данди мисс Блисс и вынул из кармана какую-то бумагу.

— Здесь у меня список сегодняшних телефонных разговоров. Если узнаете какой-либо номер — свистните.

— Ну что ж, это дает нам обширное поле деятельности, — бодро произнес Спейд.

Раздался звонок.

Данди вышел в вестибюль. Было слышно, как он с кем-то разговаривает, но так тихо, что в гостиной едва ли можно было что-нибудь разобрать. Зазвонил телефон. Спейд взял трубку.

— Хэлло… Нет, это Спейд. Подожди минуточку… Хорошо. Я скажу ему… Не знаю. Я передам, чтобы он позвонил. Ладно.

Положив трубку, он увидел Данди, стоящего в дверях. Руки тот держал за спиной.

— О’Хар говорит, что парень по дороге в управление свихнулся и им пришлось надеть на него смирительную рубашку.

— Давно пора, — проворчал Данди. — Иди сюда.

Спейд вслед за Данди прошел в вестибюль. У входа стоял полицейский в форме. Данди вынул руки из-за спины. В одной из них был галстук с узкими диагональными зелеными полосками, в другой — платиновая булавка в форме полумесяца с маленькими бриллиантами. Спейд наклонился, чтобы рассмотреть три небольших пятнышка на галстуке.

— Кровь?

— Или грязь, — заметил Данди. — Он нашел это завернутым в газету в урне на углу улицы.

— Так вот почему галстук убрали. Ну что ж, пойдем и поговорим с ними.

Данди спрятал галстук в один карман, а в другой засунул руку с булавкой.

Они вернулись в гостиную. Данди начал разглядывать Блисса, его жену, племянницу и экономку так, словно никто из них не внушал ему доверия. Вынув руку из кармана, он показал булавку в виде полумесяца.

— Что это? — требовательно спросил он.

— Как — что? Это булавка папы, — первой заговорила мисс Блисс.

— Неужели? А была ли она на нем сегодня?

— Он всегда носил ее, — Мариам повернулась к остальным, ища поддержки.

— Да, — подтвердила миссис Хупер. Остальные кивнули.

— Где вы нашли ее? — удивилась девушка.

Данди снова начал рассматривать их. Теперь, казалось, они нравились ему еще меньше. Лицо его покраснело.

— «Он всегда носил ее»! — сердито передразнил Данди. — Но никто из вас не сказал: «Ведь папа всегда носил в галстуке булавку, где она?» Нет, нам пришлось ждать, пока она появилась, прежде чем мы смогли вытянуть из вас хоть одно слово.

— Будьте справедливы. Как мы могли знать?.. — начал Блисс.

— Меня не интересует, что вы могли знать, — прервал Данди, — пришло время поговорить с вами о том, что знаем мы, — он вынул из кармана зеленый галстук.

— Это его галстук?

— Да, сэр. Это галстук мистера Блисса, — ответила миссис Хупер.

— На галстуке кровь, но это кровь не Макса Блисса. Мы но видели на нем ни единой царапины. — Данди, прищурившись, перебегал глазами с лица на лицо. — А теперь предположим, что вы пытаетесь задушить человека, который носит в галстуке булавку; он с вами борется и… — тут он внезапно замолчал, потому что Спейд подошел к миссис Хупер, стоявшей со сжатыми руками. Он взял ее правую руку, повернул и снял с ладони носовой платок. Под ним была свежая царапина длиной около двух дюймов. Экономка покорно позволила рассматривать свою ладонь. Она была по-прежнему невозмутима.

— Ну? — спросил Спейд.

— Я оцарапала руку о булавку мисс Мариам, перенося ее ни кровать, когда она упала в обморок.

— Но вас все равно повесят. — Данди коротко засмеялся.

— На все воля Божья. — лицо женщины нисколько не изменилось.

Спейд слегка хмыкнул и отпустил ее руку.

— Ладно, давай вернемся к тому, что мы знаем, — улыбнулся он Данди, — тебе ведь не нравится эта звезда с «Т», не так ли?

— Никоим образом.

— Мне тоже. Угроза Талбота была, вероятно, настоящей, но ведь, кажется, долг уже погашен. Минуточку! — Спейд подошел к телефону и набрал номер своей конторы.

— История с галстуком выглядит тоже довольно странно, — заметил он, пока ждал у телефона, — но теперь кровь нам поможет.

— Хэлло, Эффи. Слушай: в течение получаса или около этого, перед тем как мне позвонил Блисс, были ли какие-нибудь странные звонки?.. Да… прежде чем… Теперь подумай, — он закрыл микрофон рукой и обратился к Данди. — Слишком много жестокости в этом мире. — Спейд снова заговорил в телефонную трубку: — Да? Да… Крюгер?.. Да. Мужчина или женщина?.. Спасибо… Нет, я все закончу через полчаса. Подожди меня, пообедаем вместе. Пока.

— За полчаса до моего разговора с Блиссом какой-то человек позвонил в мою контору и спросил мистера Крюгера.

— Ну и что? — нахмурился Данди.

— Крюгера там не было.

— Кто такой Крюгер? — еще сильнее нахмурился Данди.

— Не знаю. Никогда не слыхал о таком. — Спейд вынул из кармана табак и папиросную бумагу. — Ладно, Блисс, где ваша царапина?

— Что? — спросил Теодор Блисс.

Остальные удивленно уставились на Спейда.

— Ваша царапина, — повторил Спейд намеренно терпеливо. Все его внимание было сосредоточено на сигарете, которую он сворачивал. — То место, куда вонзилась булавка вашего брата, когда вы его душили.

— Вы что — с ума сошли? — воскликнул Блисс. — Я…

— Да, да — вас как раз регистрировали, когда Макса убили, хотите вы сказать. — Спейд лизнул край папиросной бумаги и провел по нему указательным пальцем.

— Но он… но ведь Макс Блисс позвонил, — чуть заикаясь, заговорила Элис.

— А кто говорит, что мне звонил именно Макс Блисс? Я в этом не уверен. Я вообще не знаю его голоса. Известно только то, что какой-то человек позвонил мне и назвал себя Максом Блиссом. А это мог сделать кто угодно, — Спейд покачал головой и улыбнулся. — Но, судя по записи телефонистки, в мою контору звонили отсюда. Я ведь уже говорил, что кто-то звонил мне за полчаса до того, как я разговаривал с предполагаемым Максом Блиссом, и попросили мистера Крюгера.

Он кивнул в сторону Теодора Блисса и добавил:

— Блисс достаточно ловок, чтобы позвонить отсюда в мою контору, зная, что это будет зарегистрировано, — прежде чем он встретился с вами.

Миссис Блисс переводила ошеломленный взгляд с мужа ни Спейда.

— Чепуха, дорогая. Знаешь…

Но Спейд не дал ему договорить:

— Видите ли, ожидая судью, он вышел в коридор покурить. зная, что оттуда можно позвонить. Минута — вот все, что ему было нужно. — Спейд зажег сигарету и спрятал зажигалку и карман.

— Чушь! — воскликнул Блисс резко. — Зачем мне было убивать Макса? — Теодор успокаивающе улыбнулся, глядя в перепуганные глаза жены. — Пусть это тебя не тревожит, дорогая, методы полиции иногда…

— Хорошо, давайте все же посмотрим, есть ли у вас царапина.

— Черта с два вы посмотрите! — Блисс спрятал руки за спину.

Спейд с окаменевшим лицом двинулся к нему.

Эффи и Спейд сидели за маленьким столиком в «Джулиус Касл». В окно был виден освещенный огнями паром, курсирующий между берегами залива, и огни города на той стороне.

— …Возможно, он пошел туда не для того, чтобы убить, и просто вытрясти из брата немного денег. Но, сцепившись с ним, сжал руками его горло и уже не отпускал, пока Макс Блисс не задохнулся, — обида была еще слишком острой. Понимаешь, я просто собираю в одно целое то, что очевидно, что мы узнали от его жены, и то немногое, что выудили у него.

— Очень милая женщина его жена, — кивнула Эффи.

Спейд пожал плечами и отхлебнул кофе.

— А почему, собственно? Лишь потому, что она секретарша Макса Блисса, он сыграл с ней такую шутку. Теперь Элис это знает. Когда Теодор пару недель тому назад взял разрешения нм брак, это было сделано лишь для того, чтобы таким образом связать ее и достать копии документов, подтверждающих связь Макса с аферой по Грейстонскому займу. Она знает — ну да ладно, она знает, что не просто помогала оскорбленной невинности восстановить свое доброе имя. — Он снова глотнул кофе.

— Итак, Теодор приходит к своему брату за деньгами. Происходит драка, и он оцарапывает себе руку о булавку, когда душит Макса. Кровь на галстуке, царапина на запястье — это уже никуда не годится. Он снимает с трупа галстук и ищет другой, потому что отсутствие галстука заставит полицию задуматься. Но здесь Теодор сильно промахивается — хватает первый попавшийся. К несчастью, это один из новых, только что купленных галстуков. Дальше. Теперь он должен надеть его на убитого, — однако у него возникает идея получше: снять с мертвого еще кое-какую одежду и тем самым вовсе озадачить полицию. Если снять рубашку, то галстук, вполне понятно, не привлечет особого внимания. У Теодора возникает еще одна мысль, как сбить полицию с толку. На груди мертвеца он рисует мистический знак, который где-то видел.

Спейд допил кофе, оставил чашку и продолжал:

— Теодор становится настоящим мастером по одурачиванию полиции. Дневная почта на столе, любой конверт годится: все они напечатаны на машинке без обратного адреса, конверт же из Франции придаст делу новый оттенок. Он вынимает письмо и вкладывает в конверт угрозу, подписанную тем же знаком. Теперь ему нужно заняться своим алиби. Он выбирает мое имя из списка частных детективов в телефонной книге и проделывает трюк с мистером Крюгером. После того звонит Элис, сообщает ей, что у него не только нет причин откладывать свадьбу, а наоборот: поскольку ему предложили поехать в деловую командировку в Нью-Йорк прямо сегодня, не могли бы они встретиться через пятнадцать минут и пожениться? Вполне достаточно для алиби. Но Теодор хочет окончательно убедить Элис, что не он убил Макса, — ведь она хорошо знает его отношение к брату. Он не хочет, чтобы его будущая жена думала, будто ее используют как источник информации о Максе. Ведь Элис в состоянии сосчитать, сколько будет дважды два, и получить что-то похожее на правильный ответ.

Позаботившись обо всем, Теодор выходит совершенно открыто. Единственное, что его беспокоит, — галстук и булавка. Он берет их с собой, так как уверен, что полиция найдет следы крови вокруг камней, как бы тщательно он их ни вытер. Выйдя из дома, он покупает у разносчика газету, заворачивает в нее галстук и булавку и бросает в урну на углу улицы. Это кажется вполне надежным. У полиции нет никаких оснований искать галстук; у мусорщика, который чистит урны, нет никаких причин интересоваться скомканной газетой. Но все же, если что-нибудь обернется не так, — то черт с ним: убийца бросил сверток в урну; но он, Теодор, не может быть убийцей — у него железное алиби.

Потом он садится в машину и отправляется к зданию муниципального совета, зная, что там много телефонных будок и всегда можно найти предлог, чтобы выйти и позвонить. Ему даже не пришлось придумывать. Пока они ожидают судью, Теодор выходит в коридор, и вот: «Мистер Спейд, говорит Макс Блисс, мне угрожают…»

— Почему он выбрал частного детектива, а не позвонил прямо в полицию? — спросила Эффи.

— Для безопасности. Если бы тело тем временем нашли, то полиция могла бы засечь место, откуда звонят, и напасть на его след. Частный же детектив смог бы об этом узнать только из газет.

— Тебе повезло, — засмеялась она.

— Повезло? Не думаю. — Спейд печально посмотрел на свою левую руку. — Я повредил себе сустав, когда мы выясняли отношения. К тому же положение таково: кто бы сейчас ни занимался делами Макса Блисса — поднимет вой, если я пошлю счет.

«СЛИШКОМ МНОГИЕ ПРОЖИЛИ…»

Пер. А. Санина

Галстук у него был оранжевый, как закат солнца. Сам же мужчина был крупного телосложения, высокий и плотно сбитый, без малейших признаков рыхлости. Темные волосы с пробором посередине, гладкие, словно приклеенные к черепу, туго надутые щеки, тщательно подогнанный костюм и даже розоватые приплюснутые ушки — все это производило впечатление лишь иначе окрашенной составной части одной и той же безукоризненно ровной поверхности. На вид ему с одинаковым успехом можно было дать как тридцать пять, так и сорок пять.

Усевшись перед столом Сэмюэла Спейда, он чуть пригнулся, опираясь на малаккскую трость, и произнес:

— Нет. Я хочу, чтобы вы только выяснили, что с ним случилось. Надеюсь, вам никогда не отыскать его. — Его зеленые навыкате глаза неотрывно смотрели на Спейда.

Спейд чуть раскачивался на стуле. Лицо сыщика, которому заостренный подбородок, вытянутые ноздри, густые брови и губы, изогнутые книзу в виде буквы «V», придавали несколько сатанинское, хотя и отнюдь не лишенное привлекательности выражение, было лишь вежливо заинтересованным, как и его голос:

— Почему?

Зеленоглазый ответил спокойно, но убежденно:

— Вам я могу сказать, Спейд. У вас как раз та репутация, которая и нужна частному сыщику. Потому-то я и здесь.

Легкий кивок Спейда ровным счетом ни к чему его не обязывал.

— И меня устроит любая разумная цена, — продолжал зеленоглазый.

Спейд кивнул точно так же.

— Меня тоже, — сказал он. — Только я хочу знать, что от меня требуется. Если я верно понял, вы хотите выяснить, что случилось с этим… э-э…. Эли Хейвеном, но на самом деле вам на это наплевать, так?

Зеленоглазый понизил голос, не меняя выражения:

— В некотором роде да. Например, если вы его найдете, но сумеете устроить так, чтобы он сюда не возвращался, я заплачу гораздо больше.

— Даже если это будет против его воли.

— Особенно если это будет против его воли.

Спейд улыбнулся и покачал головой.

— На это, боюсь, никаких денег у вас не хватит. — Он оторвал длинные с пухлыми пальцами руки от подлокотников стула и повернул ладонями кверху. — Выкладывайте, в чем дело, Кольер.

Лицо Кольера чуть побагровело, но глаза так же немигающе смотрели на Спейда.

— У него есть жена. Я люблю ее. На прошлой неделе они поссорились и Хейвен дал деру. Если я сумею убедить ее, что он не вернется, она подаст на развод.

— Я должен поговорить с ней, — произнес Спейд. — А кто такой этот Эли Хейвен? Чем он занимается?

— Скверный тип. Нигде не работает. Стишки пописывает или что-то в этом роде.

— Можете добавить что-нибудь еще, что мне поможет?

— Ничего такого, чего вам не расскажет Джулия, его жена.

Кольер поднялся.

— У меня есть связи, Спейд. Возможно, позже мне удастся что-нибудь раздобыть для вас.

Дверь квартиры открыла хрупкая женщина лет двадцати пяти — двадцати шести. Ее зеленовато-голубое платье украшали серебряные пуговицы. Тоненькая, с прямыми плечами и узкими мальчишечьими бедрами, но с пышным бюстом, она держалась так горделиво, что могла бы, не будь столь изящной и стройной, показаться даже напыщенной.

— Миссис Хейвен? — осведомился Спейд.

Чуть поколебавшись, она ответила:

— Да.

— Меня направил к вам Джин Кольер. Моя фамилия Спейд. Я частный сыщик. Кольер хочет, чтобы я разыскал вашего супруга.

— И вы его разыскали?

— Нет, я сказал Кольеру, что сперва должен поговорить с вами.

Женщина уже больше не улыбалась. Медленно, дюйм за дюймом, она изучала лицо Спейда.

Потом, со словами:

— Да-да, я понимаю, — она отступила на пару шагов и распахнула дверь настежь.

Введя Спейда в просто обставленную комнату, она усадила сыщика лицом к себе возле окна, выходящего на площадку, где копошились дети, и спросила:

— А Кольер объяснил, зачем ему потребовалось найти Эли?

— Он сказал, что если сумеет убедить вас в том, что Хейвен не вернется, то вы, возможно, его послушаетесь.

Она промолчала.

— Раньше муж уже бросал вас так?

— Да, и часто.

— Что он собой представляет?

— Он — прекрасный человек, когда трезв, — бесстрастно ответила женщина. — Да и когда напивается, то ведет себя вполне прилично, если не считать страсти к деньгам и к женщинам.

— Да, это оставляет массу возможностей, чтобы быть приличным. А чем он зарабатывает на жизнь?

— Он поэт, — просто сказала миссис Хейвен, — а поэзией на жизнь не заработать.

— Как же тогда?

— О, каким-то образом он время от времени подрабатывает. Говорит, что выигрывает в покер или на скачках. Точно не знаю.

— Как долго вы уже женаты?

— Почти четыре года.

Спейд улыбнулся.

— И все время жили в Сан-Франциско?

— Нет, первый год мы жили в Сиэтле, а потом перебрались сюда.

— Он сам из Сиэтла?

Она помотала головой.

— Нет, из Делавара.

— Из какого города?

— Не знаю.

Спейд слегка нахмурился.

— А вы сами откуда родом?

Она мило улыбнулась:

— А разве вы охотитесь за мной?

— Еще немного, и до этого дойдет, — проворчал Спейд. — Хорошо, а кто его друзья?

— Не спрашивайте меня!

Спейд нетерпеливо взмахнул рукой.

— Ну хоть кого-то вы должны знать?

— Да-да, конечно. Есть у него некий Минера, потом еще, Луис Джеймс и какой-то парень, по имени Конни.

— Кто они?

— Мужчины, — кротко ответила она. — Я ничего про них не знаю. Они ему звонят, иногда заходят, а несколько раз я встречала их в городе. Вот и все, что мне известно.

— А чем они занимаются? Или они тоже поэты?

Она звонко рассмеялась.

— Один из них, Луис Джеймс, кажется… служит у Джина. Но больше я ничего не знаю, честно.

— Как по-вашему, им может быть известно, где находится ваш муж?

Миссис Хейвен пожала плечами.

— Если да, то они водят меня за нос. До сих пор звонят и интересуются, не вернулся ли он.

— А женщины, которых вы упоминали?

— Их имена мне неизвестны.

Спейд задумчиво уставился на пол, потом спросил:

— А чем он занимался до того, как перестал зарабатывать на жизнь, сочиняя стихи?

— Да чем угодно — продавал пылесосы, бродяжничал, был матросом, подрабатывал на железной дороге, на лесопилке, на консервной фабрике, даже пописывал в какую-то газету.

— У него были деньги, когда он исчез?

— Да, он занял у меня три доллара.

— И что сказал?

Она засмеялась.

— Сказал, что если я как следует воспользуюсь своим влиянием на Господа Бога, то он вернется уже к ужину с каким-то сюрпризом для меня.

Спейд вскинул брови.

— Так у вас были хорошие отношения?

— О да. За пару дней до этого мы как раз помирились после небольшой размолвки.

— А когда он ушел?

— В четверг днем; часа в три.

— Фотографии его у вас есть?

— Да.

Она подошла к письменному столу, выдвинула ящик и по вернулась к Спейду, держа в руке фотографию.

Со снимка на Спейда глядел худощавый блондин с глубоко посаженными глазами, чувственным ртом и испещренным морщинами лбом, над которым нависала копна взлохмаченных волос.

Спейд засунул фотографию Хейвена в карман и потянулся за своей шляпой. Перед самой дверью он остановился.

— А какой из него поэт? Приличный?

Она пожала плечами.

— Зависит от вкуса.

— Есть поблизости какие-нибудь его творения?

— Нет. — Она улыбнулась. — Думаете, он скрывается между страницами?

— Заранее трудно предугадать, что может оказаться полезным в нашем деле. Я еще вернусь. Пораскиньте мозгами, — может, сами додумаетесь, что в следующий раз стоит быть более словоохотливой. Пока.

Он спустился по Пост-стрит, к книжному магазину Мэлфорда, и спросил, есть ли в наличии томик поэзии Хейвена.

— Очень жаль, — сказала девушка за прилавком, — но на прошлой неделе я продала последний экземпляр.

Она улыбнулась и добавила:

— Самому мистеру Хейвену. Но я могу сделать для вас заказ.

— Вы знакомы с мистером Хейвеном?

— Я только продавала ему книги.

Спейд поджал губы, потом спросил:

— А когда это было? — Он протянул ей визитную карточку. — Вспомните, пожалуйста. Мне это очень важно.

Девушка подошла к конторке, раскрыла книгу в красном переплете и вернулась, держа книгу в руках.

— Это было в прошлую среду, — сказала она. — Причем книгу, по просьбе мистера Хейвена, мы доставили мистеру Роджеру Феррису, по адресу: Пасифик-авеню, дом тысяча девятьсот восемьдесят один.

— Огромное спасибо, — сказал Спейд.

Выйдя на улицу, он поймал такси и назвал шоферу адрес мистера Роджера Ферриса.

* * *

Четырехэтажный дом серого камня отделяла от Пасифик-авеню узкая полоска газона. Пухленькая горничная ввела Спейда в просторную гостиную с высоким потолком. Спейд присел, но когда горничная вышла, встал и принялся осматривать комнату. Он остановился перед столом, на котором лежали три книги. На одной из них, в розовато-оранжевой обложке, была изображена красная молния, ударяющая в землю между мужчиной и женщиной. Черным же шрифтом было написано:

«Раскрашенный свет» и ниже «Эли Хейвен».

Спейд взял книгу и вернулся в кресло.

На форзаце, размашистым неровным почерком было написано синими чернилами: «Старому, верному Баку, знававшему рас крашенный свет, в память о былых временах. Эли».

Пролистав несколько страниц, Спейд наугад прочел:

Спейд поднял голову — в гостиную вошел мужчина в вечер нем костюме. Не слишком высокого роста, он держался настолько прямо, что, казалось, почти не уступал в росте поднявшемуся ему навстречу Спейду, в котором было шесть футов с лишком. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Смышленые голубые глаза, моложавое загорелое лицо, гладкий широкий лоб и короткие, подстриженные ежиком почти седые волосы делали его довольно привлекательным. Держался вошедший с достоинством, но дружелюбно.

Увидев в руке Спейда томик стихов, он спросил:

— Как вам понравилось?

— Я в этом деле дилетант, — ухмыльнулся Спейд и отложил книгу в сторону. — Хотя цель моего прихода к вам, мистер Феррис, связана с этой книгой. Вы знакомы с Хейвеном?

— Разумеется. Присаживайтесь, мистер Спейд. — Сам Феррис уселся в кресло напротив Спейда. — Я помню его еще ребенком Надеюсь, с ним ничего не случилось?

— Не знаю, — ответил Спейд. — Как раз пытаюсь это выяснить.

— Могу я спросить — почему? — несколько нерешительно поинтересовался Феррис.

— Вы знаете Джина Кольера?

— Да. — И после некоторого колебания Феррис добавил: То, что я вам скажу, должно остаться между нами. Я владею сетью кинотеатров в северной части Калифорнии, и пару лет назад случилось так, что я испытывал определенные сложности с персона лом. Мне посоветовали обратиться к Кольеру, сказав, что он занимается такими делами. Вот тогда я и познакомился с ним.

— Да, — сухо произнес Спейд, — многие знакомятся с Джином именно таким образом.

— А какое отношение он имеет к Эли?

— Он хочет, чтобы я его разыскал. Когда вы в последний раз видели Хейвена?

— В прошлый четверг он был здесь у меня.

— А во сколько он ушел?

— В полночь… даже немного позже. Он пришел днем, примерно в половине четвертого. Мы не встречались уже целую вечность. Выглядел он ужасно. Я уговорил его остаться поужинать и одолжил ему денег.

— Сколько?

— Сто пятьдесят долларов… больше у меня дома не было.

— Уходя, он не сказал, куда направляется?

Феррис покачал головой.

— Нет, он сказал только, что позвонит мне на следующий день.

— И он позвонил?

— Нет.

— Так вы знали его с детских лет?

— Не совсем. Лет пятнадцать-шестнадцать назад он работал в моей компании «Знаменитые шоу Востока и Запада», которую я сперва возглавлял пополам с компаньоном, а потом сам. Мне всегда нравился этот парнишка.

— А до этого четверга — когда вы видели его в последний раз?

— А Бог его знает, — ответил Феррис. — Много лет я даже не слышал о нем. И вдруг в среду мне приносят эту книгу с дарственной надписью, а на следующий день заявляется он сам. Я был страшно рад, узнав, что он жив-здоров. Мы сидели и битых девять часов вспоминали старые времена.

— Он не рассказывал вам подробности о том, чем занимался с тех пор?

— Нет, говорил, что в основном перебивался случайными заработками, хватаясь за все, что подворачивалось под руку. Он почти не жаловался; я еле уговорил его взять эти полторы сотни.

Спейд поднялся.

— Благодарю вас, мистер Феррис. Я…

— Не за что, — прервал его Феррис. — Если могу еще быть вам полезен, заходите, не стесняйтесь.

Спейд посмотрел на наручные часы.

— Могу я позвонить от вас в свою контору — узнать, есть ли новости?

— Конечно. Телефон в соседней комнате, направо.

— Спасибо, — поблагодарил Спейд и вышел.

Вскоре он вернулся, на ходу скатывая самокрутку. Лицо сыщика казалось застывшим.

— Есть новости? — полюбопытствовал Феррис.

— Да. Кольер отозвал меня. Сказал, что труп Хейвена, простреленный тремя пулями, обнаружили в кустах на дальней стороне Сан-Хосе. — Спейд натянуто улыбнулся и добавил: — И еще он сказал, что попробует сам покопаться в этом деле, используя свои связи.

* * *

Утреннее солнце, пробивавшееся через занавески окна кабинета Спейда, высветило два жирных прямоугольника на полу и выкрасило в желтоватые тона мебель и стены.

Спейд сидел за столом, задумчиво уставившись в газету. Он не поднял голову, когда из приемной вошла Эффи Пирайн.

— Миссис Хейвен здесь, — сказала она.

Спейд оторвался от газеты.

— Это уже лучше, — сказал он. — Пусть войдет.

Миссис Хейвен торопливо влетела в кабинет. Лицо ее побелело. Несмотря на жаркую погоду, она куталась в шаль и мелко дрожала.

Решительно прошагав прямо к столу, она спросила:

— Это Джин убил его?

— Не знаю, — ответил Спейд.

— Но я должна знать! — воскликнула она.

Спейд взял ее за руки.

— Сядьте сюда.

Он усадил ее на стул и спросил:

— Кольер сообщил вам, что отозвал меня?

Миссис Хейвен изумленно вскинула голову.

— Что он сделал?

— Вчера вечером он оставил весточку, что вашего мужа ни шли, а сам он больше в моих услугах не нуждается.

Она понурила голову и еле слышно пробормотала:

— Значит, все-таки он…

Спейд пожал плечами.

— Возможно, только невиновный человек мог повести себя подобным образом. Либо же, наоборот, он виновен, но у него хватило ума и хладнокровия…

Спейд заметил, что посетительница не слушает его. Немного пригнувшись к сыщику, она взволнованно затараторила.

— Но, мистер Спейд, вы же не собираетесь так просто отказаться от этого дела? Вы же не позволите ему остановить вас?

Тут зазвонил телефон.

— Извините, — сказал Спейд и снял трубку.

— Да?.. Угу… Ну и что? — Он поджал губы. — Я дам тебе знать.

Он положил трубку и обратился к миссис Хейвен:

— Там Кольер.

— А он знает, что я здесь? — быстро спросила она.

— Трудно сказать. — Спейд встал, делая вид, что не смотрит на посетительницу. — А вам это важно?

Она чуть закусила нижнюю губу, немного помялась и сказала:

— Нет.

— Вот и прекрасно. Тогда я впущу его.

Миссис Хейвен взмахнула было рукой, чтобы остановить Спейда, но передумала. Ее бледное лицо было спокойным.

— Как хотите, — сказала она.

Спейд подошел к двери и открыл ее.

— Здравствуйте, Кольер, — произнес он. — Заходите. Мы как раз беседовали про вас.

Кольер кивнул и прошел в кабинет, держа в одной руке трость, а в другой шляпу.

— Как ты себя чувствуешь, Джулия? Жаль, что ты не позвонила мне. Я бы отвез тебя обратно в город.

— Я… я сама не знала, что делаю.

Кольер чуть задержал на ней взгляд, потом его зеленые глаза уставились на Спейда.

— Надеюсь, вам удалось убедить ее, что это сделал не я?

— Мы еще до этого не дошли, — ответил Спейд. — Я пока только выяснял, насколько весомы основания для того, чтобы подозревать вас. Присаживайтесь.

Кольер осторожно уселся и спросил:

— Ну и что?

— И тут вы нас прервали.

Кольер мрачно кивнул.

— Ладно, Спейд, — сказал он. — Я снова нанимаю вас. Вы должны доказать миссис Хейвен, что я не имею никакого отношения к убийству.

— Джин! — сдавленно вскричала она, простирая к нему руки. — Я вовсе не думаю, что ты… Я не хочу думать, что ты. Но я так боюсь! — Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Кольер поспешил к ней.

— Ну, успокойся, — уговаривал он. — Я с тобой. Все образуется, вот увидишь.

Спейд вышел в приемную, прикрыв за собой дверь.

Эффи Пирайн перестала печатать письмо.

Спейд подмигнул ей и сказал:

— Пора бы кому-нибудь написать книгу о таких людях: пре странные типажи.

Он взял бутылку с водой и отхлебнул из нее. Потом снова обратился к Эффи:

— У тебя есть телефон Уолли Келлога. Позвони ему и спроси, как мне разыскать Тома Минеру. — И он вернулся в кабинет.

Миссис Хейвен уже больше не плакала.

— Извините, — промолвила она, посмотрев на Спейда.

— Ничего, все в порядке, — отозвался тот и покосился на Кольера. — Так я продолжаю работать?

— Да. — Кольер прокашлялся. — Но если сейчас у вас нет ничего срочного, то я отвезу миссис Хейвен домой.

— Хорошо, у меня только один вопрос. В «Кроникл» написано, что вы опознали тело. Как вы там оказались?

— Мне сообщили, что тело найдено, и я тут же выехал туда, спокойно ответил Кольер. — Я же говорил, что у меня есть связи.

— Хорошо, — кивнул Спейд. — До скорого. — И он распахну» перед ними дверь.

Когда парочка покинула приемную, Эффи Пирайн сказала:

— Минера сейчас в «Бакстоне» на Арми-стрит.

— Спасибо, — улыбнулся Спейд и взял шляпу. — Если через два месяца я не вернусь, скажи, чтобы искали мой труп там.

Пройдя по обшарпанному коридору, Спейд остановился перед покореженной дверью с табличкой «№ 411». Из-за двери доносились голоса, но слова разобрать было трудно. Спейд постучал.

— Кто там? — спросил гнусавый мужской голос, явно измененный.

— Сэм Спейд. Мне нужен Том.

Молчание. Потом:

— Тома здесь нет.

Спейд взялся за ручку, и ветхая дверь заходила ходуном.

— Открывайте! — прорычал он.

Наконец дверь открылась.

— Я не узнал ваш голос, — сказал худой, смуглый брюнет лет двадцати шести, старательно пытаясь придать круглым, как бусинки, глазам простодушное выражение. У него были мясистые губы, а подбородок почти отсутствовал.

Зеленая полосатая рубашка, расстегнутая у воротничка, нуждалась в стирке, зато серые брюки были тщательно отутюжены.

— Да, в наши дни излишняя осторожность не повредит, — провозгласил Спейд и вошел в комнату, где находились еще двое мужчин, делавших вид, что приход Спейда их совершенно не интересует.

Один из них облокотился о подоконник и подпиливал ногти. Второй сидел в кресле, закинув ноги на край стола, и изучал газету. Оба почти одновременно вскинули головы, посмотрели на Спейда, после чего тут же вернулись к своим занятиям.

— Рад познакомиться с друзьями Тома Минеры! — жизнерадостно воскликнул Спейд.

Минера отошел от двери и смущенно пробормотал:

— Э-э… да… мистер Спейд, познакомьтесь с мистером Конрадом и мистером Джеймсом.

Конрад оторвался от подоконника и приветственно поднял руку с пилкой для ногтей. Он был среднего роста, немного старше Минеры, коренастый, с крупным носом и маловыразительными глазами.

Джеймс на миг опустил газету, метнул на Спейда холодный оценивающий взгляд и бросил:

— Здорово, приятель! — И снова погрузился в газету.

Он был крепко сбитый, как и Джеймс, но повыше ростом и со смышлеными глазами.

— Ах, так вы, значит, еще и друзья покойного Эли Хейвена! — выпалил Спейд.

Конрад больно уколол пилкой палец и злобно выругался.

Минера облизнул губы и вдруг виновато забубнил:

— Клянусь, Спейд, ни один из нас его вот уже целую неделю не видел.

Спейд, казалось, даже немного изумился внезапной перемене в поведении смуглолицего.

— Как думаешь, из-за чего его убили? — спросил он.

— Я знаю только то, что было в газетах: все карманы у него были вывернуты наизнанку, и при нем не оказалось ни цента. — Он провел рукой по губам. — Хотя, как мне кажется, он и должен был быть на мели. Во всяком случае, во вторник вечером денег у него не было.

— По моим сведениям, в четверг вечером он раздобыл деньжат, — тихо сказал Спейд.

У Минеры явственно перехватило дыхание.

Джеймс сказал:

— Что ж, вам лучше знать. Я об этом не слыхал.

— Он когда-нибудь работал с кем-нибудь из вас?

Джеймс медленно отложил газету и снял ноги со стола. Похоже, вопрос Спейда показался ему отнюдь не праздным.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

Спейд изобразил удивление:

— Как, вы ведь где-то работаете?

Минера шагнул вперед.

— Послушайте, Спейд, — начал он. — Этот Хейвен был просто парень, которого мы знали. Один из многих. Мы не знаем, кто его укокошил, и не имеем к этому никакого отношения. Мы вообще..

Послышался осторожный стук в дверь.

Минера и Конрад посмотрели на Джеймса, который в отвел кивнул, но в это время Спейд проворно метнулся к двери и открыл ее.

На пороге стоял Роджер Феррис.

Спейд и Феррис уставились друг на друга.

Потом Феррис протянул руку и сказал:

— Очень рад вас видеть.

— Заходите, — кивнул Спейд.

— Вот, взгляните, мистер Спейд. — Феррис дрожащей рукой извлек из кармана грязноватый конверт.

На конверте были напечатаны имя и адрес Ферриса. Марки не было. Спейд вытащил из конверта узкий листок дешевой белой бумаги и развернул. На бумаге было напечатано: «Вам нужно прийти в отель «Бакстон» на Арми-стрит сегодня в пять часов вечера в комнату № 411 по поводу прошлого четверга». Подпись отсутствовала.

— До пяти часов еще далеко, — заметил Спейд.

— Верно, — охотно согласился Феррис. — Но я примчался сразу, как получил записку. Ведь именно в четверг Эли приходил ко мне.

Минера подтолкнул Спейда локтем:

— Что там такое?

Спейд показал ему записку.

Минера прочитал и завопил:

— Ей-богу, Спейд, я тут ни при чем! Я ничего не знаю!

— А кто знает?

Конрад лихорадочно замотал головой.

— Что это за письмо? — спросил Джеймс.

Спейд задумчиво посмотрел на Ферриса, потом заговорил, словно обращаясь сам к себе:

— Ясно, Хейвен собирался потрясти вас.

— Что? — Лицо Ферриса побагровело.

— Потрясти, — терпеливо повторил Спейд, — На жаргоне это означает «вытрясти деньги», или, попросту говоря, шантажировать.

— Послушайте, Спейд, — заговорил Феррис, — надеюсь, вы сами не воспринимаете это всерьез? С какой стати ему бы вздумалось шантажировать меня?

— «Старому, верному Баку», — процитировал Спейд посвящение погибшего поэта, — «знававшему раскрашенный свет, в память о былых временах». — Он хмуро посмотрел на Ферриса. — А что такое «раскрашенный свет»? Знаете, какой термин употребляют в своем жаргоне циркачи и киношники, когда кого-то на полном ходу сбрасывают с поезда? У них это называется «зажечь красный свет». Кому вы зажгли красный свет, Феррис? Хейвен ведь знал про это, верно?

Минера подошел к стулу, сел, обхватил голову руками и вперился в пол.

Конрад дышал как паровоз.

— Итак? — обратился Спейд к Феррису.

Феррис утер лицо носовым платком, убрал платок в карман и сказал:

— Да, он меня шантажировал.

— И вы его убили.

Голубые глаза Ферриса смотрели прямо на Спейда. Голос его был спокоен и не дрожал:

— Нет. Клянусь, что я не убивал его. Я готов рассказать вам, что случилось. Он послал мне книгу, как я вам и говорил, но я тут же сообразил, что означает это посвящение. Поэтому, когда он позвонил на следующий день и сказал, что хочет прийти и побеседовать о былых временах и заодно занять у меня немного денег, я понял, куда он клонит, сходил в банк и снял со счета десять тысяч. Можете проверить: «Сименс нейшнл банк».

— Не беспокойтесь, я проверю, — пообещал Спейд.

— Но, как выяснилось, так много мне не понадобилось. Я сумел уговорить его на пять тысяч, а оставшиеся пять на следующий день вернул в банк. Можете проверить.

— Непременно, — подтвердил Спейд.

— Я сказал, что это в первый и в последний раз, что больше он от меня ничего не получит. Я заставил его подписать бумагу, где было сказано, что он помог мне… совершить то, что я сделал… и он подписал ее. Около полуночи он ушел, и с тех пор я его не видел.

Спейд ткнул в конверт:

— А как насчет этой записочки?

— Мальчишка-посыльный принес ее в полдень, и я сразу помчался сюда. Эли поклялся, что никому про меня не рассказывал, но я хотел быть уверен. Я должен был выяснить, в чем дело.

Спейд повернулся к остальным присутствующим. Лицо его казалось высеченным из камня.

— Итак? — произнес он.

Минера и Конрад посмотрели на Джеймса, который брезгливо поморщился, потом сказал:

— Да, послали мы ему записку, ну и что? Мы были друзьями Эли, а после встречи с этим типом он исчез. Поэтому, когда мы узнали, что Эли убили, мы и попросили этого джентльмена прийти сюда и рассказать, как было дело.

— Вы знали, что Эли собирается потрясти его?

— Конечно. Мы были вместе, когда он решил это сделать.

— А как он на это решился?

Джеймс растопырил пальцы левой руки.

— Мы тут сидели и выпивали — сами знаете, как это бывает, — трепались о том о сем. Вдруг Эли возьми и скажи, что однажды видел, как один малый столкнул своего приятеля с поезда в какой-то каньон. И назвал его имя — Бак Феррис. Кто-то из нас спросил: «А как этот Феррис выглядел?» Эли рассказал, добавив, что не видел его вот уже лет пятнадцать. И тут кто-то присвистнул и сказал: «Держу пари, что это тот самый Феррис, который владеет половиной кинотеатров в нашем штате. Он наверняка бы раскошелился, чтобы никто не узнал о его прошлом!»

Эли сидел как громом пораженный. Это все видели. Он задумался, потом вдруг начал увиливать. Спросил, как зовут нашего Ферриса, а узнав, что его имя Роджер, сразу поскучнел и заявил: «Нет, это не он. Того звали Мартин». Мы, конечно, не поверили, и в конце концов Эли признался, что собирается встретиться с этим джентльменом. Так что, когда он позвонил мне в четверг днем и сказал, что вечером устроит вечеринку в ресторане Поги Хекера, я сразу смекнул, что пахнет жареным.

— Как звали бедолагу, которому зажгли красный свет?

— Эли не сказал. Мы спрашивали, но он как воды в рот набрал. Впрочем, за это его нельзя винить.

— Угу, — согласился Спейд.

— И на этом все. Он так и не появился у Поги. Мы звонили ему до двух часов ночи, но жена говорила, что он не приходил. Часа в четыре или в пять мы решили, что с нас хватит, что Эли нас надул, и смотались, велев Поги выставить счет на имя Хейвена. С тех пор я его не видел — ни живым, ни мертвым.

— Возможно, — спокойно сказал Спейд. — Вы уверены, что на следующее утро не нашли Эли, не повезли его кататься, не всадили в него три пули в обмен на пять тысяч…

В дверь громко постучали.

Лицо Спейда прояснилось. Он подошел к двери и открыл ее.

Вошел молодой человек. Очень подтянутый, элегантный и хорошо сложенный. Руки засунуты глубоко в карманы легкого серого плаща. Войдя, он сразу отступил направо и привалился спиной к стене.

В это время в комнату вошел второй молодой человек. Он занял позицию слева у стены.

Хотя внешне они были не очень похожи, одинаковые плащи, рост и манера держаться — руки в карманах, спина прислонена к стене, холодный взгляд устремлен на присутствующих — на мгновение создавали иллюзию, что они близнецы.

Последним вошел Джин Кольер. Он кивнул Спейду, не обращая внимания на остальных, хотя Джеймс сказал:

— Привет, Джин.

— Есть новости? — спросил Кольер у Спейда.

Спейд кивнул.

— Похоже, что этот джентльмен, — он указал на Ферриса, — был…

— Где мы можем поговорить спокойно?

— Там сзади есть кухня.

— Сотрите в порошок любого, кто рыпнется, — бросил Кольер молодым людям и проследовал за Спейдом на кухню. Там, усевшись на единственный стул, он не мигая смотрел на Спейда внимательными зелеными глазами, пока сыщик докладывал обо всем, что ему удалось узнать.

Когда Спейд закончил, Кольер спросил:

— И что вы обо всем этом думаете?

Спейд задумчиво посмотрел на него, потом сказал:

— Вы тоже не сидели сложа руки. Я хотел бы знать, что удалось откопать вам.

— Пистолет нашли в ручье, примерно в четверти мили от трупа. Это пушка Джеймса — на рукоятке след от пули, оставшийся после перестрелки в Вальехо.

— Очень мило, — произнес Спейд.

— И еще. Парнишка по имени Тербер сказал, что вечером в среду Джеймс поручил ему следить за Хейвеном. Тербер сел Хейвену на хвост в четверг днем, довел его до дома Ферриса, а оттуда позвонил Джеймсу. Джеймс велел ему оставаться на месте, чтобы выяснить, куда направится Хейвен потом, но какая-то нервная дамочка, живущая поблизости, сообщила о подозрительном типе в полицию, и легавые часов в десять прогнали Тербера.

Спейд задумчиво пожевал губами и уставился в потолок.

Взгляд Кольера ничего не выражал, но лицо заблестело от пота, а голос внезапно охрип.

— Спейд, — сказал он, — я собираюсь сдать его легавым.

Спейд оторвал взгляд от потолка и посмотрел прямо в зеленые навыкате глаза.

— Мне никогда прежде не приходилось сдавать своих людей, — процедил Кольер, — но песня Джеймса спета. Джулия должна поверить, что я не причастен к смерти Эли, если я пожертвую одним из своих людей, верно?

— Пожалуй, — нехотя согласился Спейд.

Кольер внезапно отвел глаза и прокашлялся. Потом отрывисто произнес:

— Значит, так тому и быть.

Когда Спейд и Кольер вышли из кухни, Минера, Джеймс и Конрад сидели на стульях. Феррис бродил взад-вперед по комнате. Ни один из молодых людей не шелохнулся.

Кольер приблизился к Джеймсу.

— Где твоя пушка, Луис? — спросил он.

Джеймс сунул было руку за левый отворот пиджака, потом убрал ее.

— Я не взял ее, — ответил он.

Кольер, не снимая перчатки, хлестко ударил Джеймса по лицу, сбросив его со стула.

Джеймс поднялся, бормоча:

— Я не хотел… — Он потрогал рукой скулу. — Я знаю, что не должен был этого делать, босс, но, когда Эли позвонил и сказал, что боится идти к Феррису без пистолета, а своего у него нет, я согласился одолжить ему свой и переслал его Эли.

— А заодно посадил ему на хвост Тербера, — добавил Кольер.

— Нам хотелось знать, что у него выйдет, — пробормотал Джеймс.

— А сам ты пойти не мог или кого-то еще послать?

— После того, как Тербер взбудоражил весь квартал?

Кольер повернулся к Спейду.

— Помочь вам справиться с ними или хотите вызвать легавых?

— Сделаем все по закону, — сказал Спейд и шагнул к висящему на стене телефонному аппарату.

Когда он закончил говорить, глаза его были задумчивые. Он скатал самокрутку, закурил, потом обратился к Кольеру:

— Может, я глуп, но мне кажется, что в рассказе вашего Джеймса довольно много правды.

Джеймс отнял ладонь от ушибленной скулы и изумленно воззрился на Спейда.

— Какая муха вас укусила?! — прорычал Кольер.

— Никакая, — спокойно отозвался Спейд. — Просто мне кажется, что вам слишком не терпится навесить на него это убийство. — Он выпустил несколько колечек дыма. — Зачем, кстати, ему понадобилось оставлять там свой пистолет с такими заметными отметинами?

— Мозгов не хватило, и все, — пожал плечами Кольер.

— Если Эли убили эти парни, то почему они ждали, пока найдут труп, и только потом решили нажать на Ферриса? Зачем им понадобилось выворачивать карманы Хейвена? Обычно так делают только тогда, когда убивают из-за чего-то другого, но хотят создать впечатление, что мотивом убийства было ограбление. — Спейд потряс головой. — Нет, вам слишком не терпится навесить убийство на них. С какой стати…

— Сейчас не это главное, — прервал его Кольер. — Но я хочу знать, почему вы так упорно твердите, что мне не терпится навесить на кого-то убийство?

— Возможно, чтобы обелить себя в глазах Джулии как можно скорее, — предположил Спейд. — Или чтобы обелить себя перед полицией. Потом, у вас еще есть и собственные клиенты.

— Что? — Кольер широко раскрыл глаза.

Спейд небрежно махнул самокруткой.

— Феррис, — сказал он. — Это ведь он убил Хейвена.

Веки Кольера задрожали, но он не моргнул.

— Во-первых, — начал Спейд, — насколько нам известно, Феррис последний, кто видел Хейвена живым, а это уже кое-что. Во-вторых, он единственный из тех, с кем я беседовал до того, как нашли тело, кому было небезразлично, не подумаю ли я, что от меня что-то утаивают. Остальные из вас думали, что я просто разыскиваю пропавшего мужа. Он же знал, что я ищу человека, которого он убил, потому должен был казаться чистеньким. Он даже побоялся выбросить книгу, потому что продавец в книжном магазине мог запомнить посвящение. В-третьих, Феррис был единственным, кто считал Эли славным малым и якобы симпатизировал ему. В-четвертых, его рассказ о том, что шантажист, требовавший пять тысяч, заявился в три часа дня и засиделся до полуночи, просто нелеп. В-пятых, его же рассказ о бумаге, которую якобы подписал Эли, не менее нелеп, хотя такую бумагу он, вполне возможно, и состряпал, подделав подпись Эли. В-шестых, Феррис как никто другой выигрывал от смерти Хейвена.

Кольер кивнул.

— Но тем не менее…

— Никаких «тем не менее»! — отрубил Спейд. — Может быть, он и впрямь провернул с банком операцию, взяв десять тысяч и потом вернув пять, — это просто. Так же легко он заманил незадачливого шантажиста домой, дождался, пока прислуга ляжет спать, отобрал у него пистолет и повез подышать свежим воздухом. Хотя не исключено, что он пристрелил Хейвена еще в доме и повез в машине уже труп. Там, в кустах, он обыскал тело, вывернул наизнанку карманы, чтобы инсценировать ограбление, выбросил пистолет в ручей и… — Спейд прервал свою речь, чтобы прислушаться к реву сирены на улице. Потом перевел взгляд на Ферриса.

Лицо Ферриса было белым как полотно, но смотрел он прямо в глаза Спейда.

— Мне кажется, — продолжил сыщик, — что мы сумеем узнать, перед кем вы зажгли красный свет, Феррис. Вы сами говорили, что одно время возглавляли компанию, в которой работал и Эли, пополам с компаньоном, а потом единолично. Нам не составит труда узнать, что сталось с вашим компаньоном — пропал ли он, или умер естественной смертью, или еще жив.

Феррис заметно увял. Он облизнул губы и сказал:

— Я хочу повидаться со своим адвокатом. Я ничего не стану говорить, пока не посоветуюсь с ним.

— О, да ради Бога, — согласился Спейд. — Вам теперь отдуваться. Кстати говоря, я и сам терпеть не могу шантажистов. Эли написал для них хорошую эпитафию в своей книжонке: «Слишком многие прожили…»

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЧАСТНОГО ДЕТЕКТИВА

Пер. С. Белова

1

В надежде добыть кое-какие важные сведения от членов Христианского общества женщин-трезвенниц одного из городов штата Орегон я решил выдать себя за секретаря Лиги нравственности Батта. В результате мне пришлось выслушать длиннейшую лекцию о том, что курение сигарет способствует повышению сексуальности юных девушек. Последующие эксперименты показали, что эта информация лишена какой-либо ценности.

2

Человек, за которым мне было поручено вести слежку, одним воскресным днем отправился на загородную прогулку и безнадежно заблудился. Мне пришлось объяснять ему, как добраться до города.

3

Профессия вора-домушника, судя по всему, одна из самых низкооплачиваемых в мире. Не знаю никого, кто бы поддерживал себя и своих близких таким вот способом. Впрочем, это относится и к представителям преступного мира в целом: мало кому из них удается сводить концы с концами, если хотя бы время от времени они не подрабатывают законным путем. Большинство из них, однако, предпочитают жить за счет своих женщин.

4

Я знал детектива, который выслеживал на ипподроме карманников и не заметил, как у него украли бумажник. Потом он получил административную должность в одном из детективных агентств на востоке страны.

5

Трижды меня принимали за правительственного агента, следящего за соблюдением сухого закона, но всякий раз я с легкостью развеивал эти подозрения.

6

Однажды ночью я вез арестованного с фермы в окрестностях Гилт-Эдж, Монтана, в Льюистаун, но моя машина сломалась и нам пришлось просидеть в ней до рассвета. Арестованный, по началу самым упорным образом отрицавший слою вину, был одет в легкую рубашку и комбинезон. Продрожав ночь напролет на переднем сиденье, он настолько пал духом, что, когда утром мы отправились на ближайшую ферму, мне не составило никакого труда получить от него полное признание.

7

Мне не раз приходилось иметь дело с растратчиками, но я не припомню из них и десяти человек, которые бы пили, курили и предавались прочим порокам, что приносит отменные барыши нашим корпорациям.

8

Однажды я был необоснованно обвинен в лжесвидетельстве и, дабы избежать ареста, решил прибегнуть к лжесвидетельству.

9

Чиновник из сан-францисского детективного агентства как-то раз исправил в одном из моих отчетов «экстраординарный» на «самый заурядный» на том основании, что клиент может не понять, что я имею в виду. По той же причине несколько дней спустя в другом отчете вместо «стимулировать» появилось «притворяться».

10

Из представителей самых разных наций, оказывающихся на скамье подсудимых, труднее всего вынести обвинительный приговор греку. Грек будет отрицать все подряд независимо от того, насколько убедительными выглядят доказательства его виновности, и подобное упрямство, не желающее считаться с очевиднейшими фактами, производит неизгладимое впечатление на суд присяжных, в конце концов поддающихся этой абсурдной логике.

11

Я знаю человека, который за пятьдесят долларов подделает любые отпечатки пальцев.

12

Никогда не встречал профессионального преступника, который был бы в состоянии столь же блистательно проявлять свои способности в областях, не связанных с нарушением закона.

13

Один мой знакомый детектив решил как следует замаскироваться. Первый встречный полицейский задержал его и препроводил в камеру предварительного заключения.

14

Один помощник шерифа в Монтане получил ордер на арест фермера-гомстедера. Подойдя к его дому, он увидел хозяина с винтовкой в руках. Помощник шерифа вытащил револьвер и, чтобы напугать фермера, выстрелил, целясь поверх его головы. Но стрелял он издалека, и к тому же дул сильный ветер. В результате получилось так, что пуля угодила в винтовку, выбив ее из рук фермера. После этого случая по всей округе разнесся слух об удивительной меткости помощника шерифа, в который он и сам поверил. Он не только не воспротивился предложению друзей выступить на соревновании стрелков, но и поставил все свои сбережения на то, что окажется победителем. Он выстрелил шесть раз, но ни разу не попал в мишень.

15

Дело было в Сиэтле. Супруга находившегося в бегах мошенника предложила мне фотографию своего мужа за пятнадцать долларов. Но я отказался, ибо в другом месте мне ее предложили бесплатно.

16

Одна особа наняла меня собрать факты, компрометирующие ее экономку.

17

В жаргоне, на котором изъясняются между собой представители преступного мира, слишком много нарочитого искусственного, предназначенного в первую очередь для того, чтобы сбить с толку непосвященных. Иногда, впрочем, попадаются и весьма красочные выражения. «Двукратный чемпион» — тот, кто дважды отбывал срок. Более давнее выражение — «пишет письма», то есть счел необходимым на некоторое время выбыть из игры.

18

Из всех профессий преступного мира легче всего освоить ремесло карманника. Любой, кто не калека, может стать здесь специалистом за день.

19

В 1917 году в Вашингтоне я познакомился с молодой женщиной, которая не произнесла фразу «какая интересная у вас работа!».

20

Даже если преступник не пытается уничтожить отпечатки пальцев и оставляет их в изобилии на месте преступления, вероятность наличия достаточно четкого отпечатка — не более чем один к десяти.

21

Начальник полиции одного из городов на Юге как-то снабдил меня подробнейшим описанием человека — упоминалась даже родинка на шее. Он только забыл сказать, что у него нет одной руки.

22

Один фальшивомонетчик ушел от жены, потому что та научилась курить, пока он отбывал срок.

23

По своей популярности у наших газетчиков Раффлз уступает разве что доктору Джекилу и мистеру Хайду. Словосочетание «джентльмен-мошенник» употребляется ими где надо и где не надо. Собирательный портрет тех, кого журналисты обычно награждают этим титулом, — любитель опиума, с галстуком-бабочкой и грязной манишкой, на которой сверкают огромные фальшивые бриллианты. Он таращится на очередную жертву и бормочет: «Не бойся, красавица, я не стукну тебя по кумполу. Я не какой-нибудь бандюга!»

24

Самый хитрый, ловкий и удачливый детектив из всех, кого я когда-либо встречал, отличался чудовищной близорукостью.

25

Пытаясь как-то ночью заглянуть в окно верхнего этажа придорожного отеля в Северной Калифорнии (человек, которого я разыскивал, как потом выяснилось, находился в это время в Сиэтле), я свалился (не выдержала крыша над входом) и повредил лодыжку. Хозяин любезно выдал мне ведро воды, чтобы окунуть распухшую ногу.

26

Основная разница между сложным делом, возникающим перед литературным детективом, и столь же трудной задачей, выпадающей на долю взаправдашнего сыщика, заключается в том, что в первом случае беда состоит в скудости улик, а в последнем — в их изобилии.

27

Я знал человека, который украл чертово колесо.

28

То, что правонарушитель рано или поздно попадает в руки правосудия, является одним из наиболее живучих мифов сегодняшней жизни. Картотеки наших детективных агентств прямо-таки ломятся от нерасследованных преступлений и непойманных преступников.

ЧЕЛОВЕК, УБИВШИЙ ДЭНА ОДАМСА

Пер. А. Яковлева

Когда свет, проникающий сквозь решетку единственного окна под потолком, настолько ослаб, что он уже не мог разбирать надписей, нацарапанных прежними обитателями камеры, человек, убивший Дэна Одамса, встал с койки и подошел к зарешеченной двери.

— Эй, караульный! — крикнул он, и возглас эхом отразился от стены напротив.

В караулке отодвинули стул. Затем послышались размеренные звуки приближающихся шагов и в коридоре появился дежурный полицейский — джинго.

— Я должен сообщить вам кое-что, — вполголоса сказал заключенный.

— Говори, да побыстрее, — ответил караульный и подошел поближе к решетке двери. — В караулке никого нет, и я не могу надолго отлучаться оттуда.

При свете угасающих сумерек караульный вдруг увидел обнаженный ствол револьвера в руке заключенного. Ствол был направлен на полицейского. Тот не стал ждать традиционной команды — и сам поднял руки.

— Кругом! — скомандовал заключенный. — Спиной к двери!

Как только полицейский прислонился к дверной решетке спиной, рука заключенного полезла к нему под мышку и вытянула из кобуры револьвер.

— А теперь отопри дверь!

Полицейский повернулся, позвенел ключами, и дверь камеры открылась. Теперь в руке заключенного блестел револьвер полицейского; он отошел в глубь камеры и стволом револьвера поманил полицейского за собой.

— На кровать! Лицом вниз!

Караульный подчинился. Человек, убивший Дэна Одамса, наклонился и резко ударил полицейского рукояткой его же револьвера по затылку. Тот конвульсивно дернулся и потерял со знание.

Заключенный тщательно осмотрел стражника, забрал деньги, табак, курительную бумагу. Взял и кобуру. Уходя, он запер дверь камеры.

Караульное помещение и в самом деле было пусто. На столе лежали две пачки табака, спички, пистолет и кучка патронов. Заключенный забрал оружие, снял с вешалки шляпу, которая оказалась ему велика, и надвинул ее на уши. Он надел также чересчур узкий и длинный для него дождевик и вышел на улицу.

Глубоко посаженные глаза, которые из*за отсутствия бровей напоминали глаза животного, внимательно осмотрели четыре близлежащих блока домов и дощатые тротуары вдоль них. Поблизости стоял десяток автомашин, но не было видно ни одной лошади.

На первом же углу он свернул и пошел по боковой улочке, которая вела на старую, заброшенную дорогу. Под навесом позади бильярдной он заметил четырех лошадей; тут же на крюках висели уздечки и седла. Он выбрал крепкую и надежную серую лошадь, ибо на бездорожье Монтаны скорость не имела решающего значения, оседлал и повел под уздцы к старой дороге. За тем вскочил в седло и показал этим проклятым джинго спину.

Немного позже он вытащил из кармана «оружие», которым так напугал полицейского; это был всего лишь макет револьвера, вылепленный из куска мыла и обернутый в «серебряную бумагу» — фольгу от сигаретных пачек. Он сорвал фольгу, размял мыло в лепешку и выбросил его.

Небо наконец прояснилось, и показались звезды. По ним всадник определил, что выбранная им дорога ведет на юг. Немилосердно погоняя лошадь, он всю ночь ехал по мокрой и вязкой дороге. К рассвету лошадь выдохлась. Пришлось сделать привал.

Около полудня он снова оседлал лошадь и продолжил свой путь. Дорога шла вдоль долины. Вскоре появились столбы с телеграфной линией. Тогда он выбрался из долины, обогнул ранчо, в которое вела линия, и вновь выехал на ту же дорогу.

Перед вечером счастье изменило ему. Не встречая уже больше часа телефонных линий, он потерял бдительность. Проезжая по гребню холма, он вдруг оказался среди нескольких зданий, к которым тоже, хотя и с другой стороны, тянулся телефон.

Человек, убивший Дэна Одамса, медленно вернулся назад и поднялся на следующий холм; однако, когда он стал спускаться, из кустов раздался выстрел. Он наклонился вперед так, что его лицо уткнулось в гриву, и стал что есть силы колотить лошадь руками и ногами.

Раздался еще один выстрел. Лошадь рухнула. Он успел выскочить из седла и скатиться со склона. Высокая трава и кусты скрыли его. Затем пополз вокруг холма. Выстрелов больше не было. Преследования — тоже.

Он изменил направление и на своих коротких ногах поплелся туда, где на фоне свинцового неба поднималась гора Пестрый Тигр, словно огромнаятемно-зеленая, с грязными белыми полосами сидящая кошка. В складках и трещинах гор еще лежал снег.

При падении с лошади предплечье было сломано и кровило. Некоторое время оно не причиняло особенного беспокойства. Потом он ощутил резкую боль. Кровь текла по руке и заливала измазанную глиной ладонь. Он распахнул полу плаща, разорвал рубашку и перетянул ею плечо. Потом стал подниматься по первой же дороге, ведущей вверх, к Пестрому Тигру, с трудом пробираясь через липкую и вязкую грязь.

В нескольких милях впереди он заметил домики. Но выстрелы, поразившие, к счастью, лишь лошадь, доказывали, что телефон не бездействовал. Со вчерашнего обеда во рту у него не было ни крошки. И хотя он не видел больше явных признаков преследования, все же не решался попросить где-либо еду.

У развилки долины приютилась обветшалая, некрашеная хижина. Над ее крышей неподвижно застыло тяжелое облако дыма, — оно нисколько не уменьшалось от продолжавшего моросить дождя. Надворные постройки выглядели еще печальнее. Но отсутствие телефонной линии, ведущей к этой жалкой хижине, делало ее в глазах беглеца прекраснее, чем творения знаменитейших зодчих.

В течение часа он лежал, наблюдая, на склоне холма. Из домика дважды выходила женщина. Она была невысока ростом и одета в серое, застиранное платье. Вид и возраст трудно было определить из-за сплошной пелены дождя.

Затем вышел мальчик лет десяти — двенадцати — и сразу же вернулся в дом с охапкой дров.

Беглец отошел от дома подальше, обогнул его, спустился с холма в другом месте и стал осматривать хижину сзади. Затем осторожно приблизился. Его поступь была тяжелой, ноги почти не сгибались, но покрытый трехдневной щетиной и слоем грязной глины подбородок отнюдь не говорил о слабости его обладателя.

Не входя в хижину он обследовал надворные постройки. Это были жалкие сараи, едва прикрывавшие от непогоды убогую кобылку и нехитрый крестьянский скарб. Нигде не было видно ни чьих следов, кроме тех, которые оставила женщина или мальчик.

Беглец пересек двор и подошел к домику. С его левой руки ни мокрую землю с размеренностью часового механизма падали капли крови. Он заглянул в окно и сквозь измазанное грязью стекло увидел женщину и мальчика, которые сидели на кровати лицом к двери.

Мальчик побледнел, когда дверь резко распахнулась и в хижину вошел чужой. Худое, блеклое лицо женщины не выразило даже удивления. Оно лишь показало, что приход чужака замечен Какое-то время пришедший не двигался с места. Невысокий, отяжелевший, с массивными приподнятыми плечами, стоял он в дверях, словно гротескная глиняная статуя.

Одежду и волосы трудно было разглядеть под слоем грязи Виднелась лишь часть лица. Но револьвер полицейского, который он держал в руке, был сухим и чистым.

Его взгляд обвел комнату: две кровати у свежеотесанных боковых стен, простой четырехугольный стол, тут и там поваленные стулья, обшарпанный шкаф, потертый чемодан, несколько крючков, на которых висели мужские и женские траурные одежды, куча обуви в углу и, наконец, открытая дверь, ведущая за перегородку, в кухню.

Он подошел к кухонной двери; женщина следила за ним взглядом. За перегородкой было пусто.

— Где твой муж? — обернулся он к женщине.

— Оставил меня.

— Когда он вернется?

— Он не вернется. — Спокойный, без всякого выражения голос женщины, казалось, смутил беглеца.

— Что это значит? — спросил он.

— Это значит, что он сыт крестьянской работой по горло.

Беглец задумчиво сжал губы. Затем направился в угол, заваленный обувью, где были и две пары мужских сапог — поношенных, но сухих, не замазанных глиной. Сел на пол, переобулся, затем снова поднялся, сунул револьвер в кобуру и с трудом стянул с себя намокший плащ.

— Дай мне поесть.

Женщина безмолвно встала и направилась в кухню. Беглец знаком велел мальчику тоже пройти в кухню и стоял в дверях, пока женщина готовила кофе, нарезала ветчину и яблочный пирог. Затем все трое вернулись в комнату. Женщина поставила еду на стол и вместе с мальчиком снова уселась на кровать.

Беглец проглотил еду не глядя. Он старался лишь не упустить из виду дверь, окно, женщину и мальчика. Револьвер он положил на стол рядом с тарелкой. Комки глины падали с его волос, лица, рук на тарелку, но он не обращал на это внимания.

Утолив голод, он скрутил себе цигарку и закурил. Левая рука почти не сгибалась. Женщина, казалось, только теперь заметила кровь.

— Ты кровоточишь. Пусти-ка меня, — сказала она и подошла.

Он недовольно посмотрел на женщину; этот взгляд выражал усталость и истощение; однако он откинулся, сидя на стуле, распахнул одежду и обнажил рану. Она принесла воду, обмыла и перевязала больное плечо. Никто не проронил ни слова, пока она вновь не уселась на кровати. Тогда он спросил:

— Был у тебя кто-нибудь в последние дни?

— Нет. Вот уже шесть или семь недель я никого не видела.

— Далеко ли до ближайшего телефона?

— Восемь миль вверх по долине. У Нобелей.

— Есть у тебя в сараях еще лошади?

— Нет. Только одна.

Он тяжело поднялся, подошел к шкафу, вытащил ящики и перерыл их. Обнаружил револьвер и взял его. В чемодане не нашлось ничего заслуживающего внимания. На стене, под одеждой, висело старое ружье. В постели оружия не оказалось.

Он взял с одной из постелей два одеяла, взял ружье и свой плащ. Идя к двери, он шатался.

— Я посплю немного, — сказал он заплетающимся языком. — Там, в хлеву, где кобыла. Но я буду иногда заходить. Я не желаю, чтобы кто-то исчез из дома. Понятно?

Она кивнула и тотчас предложила:

— Если кто-то придет, разбудить тебя, пока он не увидел?

В его сонных глазах мелькнуло оживление. Он вернулся в комнату, приблизил лицо к ее лицу и попытался заглянуть ей в глаза.

— На прошлой неделе я угробил одного парня из джинго, — сказал он наконец. Его голос звучал продуманно монотонно, так, чтобы оба поверили и восприняли достаточно серьезно. — Это была честная драка. Он ударил меня в плечо, а потом я убил его. Но он из этих джинго, а я — нет. И я не стал ждать худшего: сбежал, пока меня не вздернули. И я не хочу, чтобы меня вернули и повесили. Я также не собираюсь пробыть здесь долго, но пока я здесь…

Женщина снова кивнула. Он предостерегающе взглянул на нее и вышел.

Он привязал лошадь к углу сарая и растянул одеяла. Затем улегся с полицейским револьвером в руке и тотчас уснул.

…Проснулся он под вечер. Все еще шел дождь. Прежде чем войти в дом, он внимательно осмотрел двор и окружающую местность. Ничего подозрительного не было видно.

Женщина за это время успела подмести в комнате, надеть чистое платье, которое от многочисленных стирок стало бледно-розовым, и причесаться.

Когда он вошел, она была занята шитьем, но подняла глаза; ее лицо казалось не столь бледным, как раньше.

— А где мальчишка? — спросил он.

Она показала пальцем через плечо:

— На холме. Следит оттуда за долиной.

Он кивнул головой и вышел. Сквозь дождь был виден силуэт мальчика. Тот лежал на холме под кедром и смотрел на восток Мужчина вернулся в дом.

— Как твое плечо? — спросила женщина.

Он попытался поднять руку. Плечо болело.

— Лучше собери мне еды в дорогу. Пора двигаться дальше.

— Не дури, — спокойно возразила она, но тем не менее напря-вилась в кухню и сделала сверток седой. — Лучше оставайся здесь, пока твое плечо не заживет и ты сможешь идти дальше.

— Здесь я слишком близко к джинго.

— По этой грязи тебя трудно преследовать. Даже лошадь но пройдет, не говоря уже об автомобиле. Разве ты не понимаешь, что никто не станет гнаться за тобой пешком, даже если узнает, где ты. И потом, здесь дождь не намочит твое плечо. — Она наклонилась, чтобы поднять что-то с пола. Под тонким светло-розовым платьем четко обозначились груди, спина, бедра. Когда она выпрямилась, их взгляды встретились. Она опустила глаза и покраснела. Рот ее слегка приоткрылся.

Мужчина прислонился к дверному косяку и толстым пальцем провел по измазанной глиной бороде.

— Может, ты и права, — проговорил он.

Она отложила приготовленный было сверток с едой, достала из угла ведро, трижды сходила к колодцу и наполнила котел, стоявший на плите. Все это время он продолжал стоять в дверях и следить за ней. Потом развела огонь, вернулась в комнату, вынула из шкафа белье, голубую рубаху и пару носков, сняла с крюка серые брюки. Все это она сложила на стул в кухне. Затем вернулась в комнату и закрыла кухонную дверь.

Пока мужчина раздевался и мылся, он слышал, как она негромко напевает. Он дважды подходил к двери и заглядывал в щель; всякий раз он видел, что она сидит на кровати, склонившись над шитьем. Лицо ее все еще было розовым.

Он уже вымылся и сунул одну ногу в штанину, когда ее пение прекратилось. Он тотчас схватил здоровой рукой револьвер и бесшумно подкрался к двери, волоча за собой по полу брюки. Затем прислонился к стене и заглянул в щель.

В дверях хижины стоял высокий молодой человек в блестящем от воды дождевике. В руках у него было двуствольное ружье, оба ствола которого, словно два зловещих глаза, были направлены на дверь кухни.

Беглец поднял свой револьвер и взвел курок с автоматизмом, выдававшим давнюю привычку обращения с оружием. В этот момент распахнулась задняя дверь кухни.

— Бросай оружие!

Беглец, обернувшийся на скрип двери, оказался лицом к лицу с новым противником еще до того, как услышал этот приказ.

Два револьвера выстрелили одновременно.

Но когда беглец оборачивался, его ноги запутались в брюках, которые он успел надеть на одну ногу. Он споткнулся и упал на колени. Пуля беглеца просвистела над плечом противника, стоявшего в двери. Пуля его противника пробила дыру в стене на дюйм выше головы беглеца.

Стоя на коленях, беглец выстрелил снова. Его противник в дверях зашатался и упал. Когда он поднялся, беглец опять положил палец на курок, но в этот момент от дверей хижины раздался выстрел из ружья. Беглец удивленно поднялся на ноги, постоял секунду и рухнул на пол.

Молодой человек с дымящимся еще ружьем подошел к своему союзнику, который прислонился к двери и держался рукой за бок.

— Он ранил тебя, Дик?

— В мякоть. Думаю, что не опасно. А ты убил его, Боб?

— Нет. Но я попал ему в спину.

Женщина тоже вошла в кухню.

— Как дела у Будд и, Боб?

— С мальчиком все в порядке, миссис Одамс, — улыбнулся Боб. — Но он совсем выдохся, пока бежал по этой грязи. Мать уложила его в постель.

Беглец, лежавший на полу, вздохнул и открыл глаза. Миссис Одамс и Боб опустились возле него на колени, но он лишь отмахнулся, когда они хотели осмотреть рану на спине.

— Бесполезно, — проговорил он. Кровь капала у него изо рта. — Оставьте меня в покое. — Затем его глаза остановились на женщине. — Ты… ты… жена… Дэна Одамса?

В ее ответе прозвучало гордое упрямство:

— Да. Жена.

Лицо умирающего даже не дрогнуло. Он лишь бросил взгляд на холм, где, казалось, виднелась фигурка мальчика.

— Кукла? — с напряжением спросил он.

Она кивнула. Человек, убивший Дэна Одамса, отвернул голову в сторону и сплюнул кровь. Затем снова уставился на нее.

— Ловкая женщина, — довольно внятно успел он произнести и затих навсегда.

ГОРОД ШТОПОР

Пер. В. Голышева

Закипев, как кофейник, уже на восьмом километре от Филмера, почтовый автомобиль вез меня на юг сквозь знойное марево и колючую белую пыль аризонской пустыни.

Я был единственным пассажиром. Шоферу хотелось разговаривать не больше, чем мне. Все утро мы ехали будто через духовку, утыканную кактусами и полынью, и молчали — только шофер иногда ругался, останавливаясь, чтобы налить воды в стучащий мотор. Машина ползла по сыпучим пескам, петляла между крутыми красными склонами столовых гор, ныряла в сухие русла, где пыльные мескитные деревья просвечивали, как белое кружево, пробиралась по самому краю ущелий.

Солнце лезло вверх по медному небу. Чем выше оно влезало, тем больше и жарче становилось. Интересно, подумал я, насколько жарче ему надо стать, чтобы взорвались патроны в револьвере у меня под мышкой? Впрочем, какая разница? Если станет еще жарче, мы все взорвемся — машина, пустыня, шофер и я, — все вспыхнем разом и исчезнем. И я не против!

В таком настроении мы поднялись по длинному косогору, перевалили через острый гребень и покатились под уклон, к Штопору.

Штопор в любое время не поразил бы зрителя. Тем более — в знойный воскресный день. Одна песчаная улица, протянувшаяся по краю кривого каньона Тирабузон, от которого, путем перевода, получил свое имя и город. «Город» назывался он, хотя и «деревня» было бы комплиментом: десятка полтора домов, как попало расставленных по улице, да мелкие развалюхи, где прилепившиеся к домам, где присевшие рядом, а где норовящие уползти.

На улице пеклись четыре пыльных автомобиля. Между двумя домами я разглядел загон: с полдюжины лошадей сообща грустили под навесом. Ни души кругом. Даже шофер мой, с вялым и по видимости пустым мешком, скрылся в здании с вывеской «Универсальный магазин Аддерли».

Взяв два пыльных чемодана, я вылез и пошел через дорогу к двухэтажному саманному дому с железной кровлей, на котором висела линялая вывеска с едва различимыми словами: «Каньон-хаус».

Я пересек некрашеную безлюдную веранду, толкнул ногой дверь и вошел в столовую, где за столами, покрытыми клеенкой, обедали человек двенадцать мужчин и одна женщина. В углу стоял стол кассира, а позади него на стене висела доска с ключами. Между ней и столом, на табурете, сидел и притворялся, что не видит меня, толстячок, с землистым лицом и такого же колера остатками волос. Я сказал:

— Комнату и воды побольше.

— Комнату — пожалуйста, — проворчал толстячок, — а от воды вам проку не будет. Только помоетесь и напьетесь, как тут же станете грязным и захотите пить. Куда же запропастился чертов журнал? — Не найдя журнала, он подвинул ко мне старый конверт. — Зарегистрируйтесь на обороте. Поживете у нас?

— Скорей всего, да.

Сзади отодвинули стул.

Я обернулся: долговязый человек с огромными красными ушами поднялся, держась за стол.

— Дамы и гошпода, — провозгласил он, — наштало время оштавить пути неправедные и шнова принятша же вяжанье. Жакон пришел в округ Орилла! Пьяный поклонился мне, задев свою яичницу, и сел.

Обедавшие приветствовали речь стуком ножей и вилок по столу.

Я оглядел их, пока они оглядывали меня. Разношерстное общество: обветренные ковбои, кряжистые рабочие, люди с мучнистыми лицами ночных служащих. Единственная здесь женщина была явно чужой в Аризоне. Худая, лет двадцати пяти, с чересчур блестящими черными глазами, темноволосая и коротко стриженная; шустрая миловидность ее лица несла отпечаток поселения большего, нежели это. Таких или похожих видишь в больших городах, в заведениях, которые закрываются позже театров.

Кавалер ее был степного вида — худощавый парень лет двадцати с небольшим, не очень высокий, со светлыми голубыми глазами, ярко выделявшимися на загорелом лице, совершенно безукоризненном в смысле четкости и правильности черт.

— Вы, значит, новый заместитель шерифа? — сказал мне в затылок землистый хозяин.

Кто-то раскрыл мое инкогнито!

— Да. — Я спрятал раздражение за улыбкой, адресованной и ему и обедавшим. — И хоть сейчас сменяю мою звезду на упомянутую комнату и воду.

Он отвел меня через столовую наверх, в дощатую комнату на втором этаже с тыльной стороны дома, сказал:

— Вот, — и вышел.

С водой из кувшина я сделал все возможное, чтобы удалить скопившуюся на мне белую грязь. Потом достал из чемоданов серую рубашку и толстый диагоналевый костюм и пристегнул под левым плечом револьвер — не собираясь делать из него секрет.

В боковые карманы пиджака я положил по новенькому автоматическому пистолету калибра 8,13 миллиметра — короткоствольные, почти игрушки. Зато они всегда под рукой и маленькие: никому нет нужды знать, что не весь мой арсенал под мышкой.

Когда я спустился, столовая была пуста. Землистый пессимист хозяин высунулся из двери.

— На еду есть надежда?

— Маленькая. — Он кивнул на объявление: «Столовая работает с 6 до 8, с 12 до 2 и с 5 до 7 часов вечера».

— Пожрать можно у Воша — если не привередлив, — кисло добавил он.

Через веранду, пустую из-за жары, и улицу, безлюдную по той же причине, я перешел к Вошу. Его заведение приткнулось к большому одноэтажному саманному дому с надписью «Бордер-палас» через весь фасад.

Это была лачуга — с тремя деревянными стенами и одной саманной («Бордер-палас^[11]»), — едва вмещавшая свое содержимое: обеденную стойку, восемь табуретов, горсть кухонной утвари, половину мух Земли, железную койку за полузадернутой занавеской из мешковины и самого хозяина. Некогда помещение было выкрашено белой краской. Теперь оно сделалось дымчато-серым, за исключением самодельной надписи «Питание круглосуточное. Без кредита» с ценником. Надпись была желто-серая и насиженная мухами. А хозяин — маленький, тощий старик, смуглый и веселый.

— Вы новый шериф? — спросил он с улыбкой.

Я увидел, что зубов у него нет.

— Заместитель, и голодный. Съем все, что дадите, если не укусит в ответ и готовится недолго.

— Сейчас! — Он повернулся к плите и начал греметь сковородками. — Нам нужны шерифы, — сказал он через плечо.

— Кто-то вас донимает?

— Меня никто не донимает, будь спокоен! — Он махнул рукой на сахарный бочонок под полками. — Я с ними живо разберусь!

Из бочонка торчал приклад охотничьего ружья. Я вытащил его; это был обрез двустволки — противная штука в ближнем бою.

Я опустил обрез на место, и старик стал метать мне тарелки.

С пищей в желудке и сигаретой в зубах, я снова вышел на кривую улицу. Из «Бордер-палас» доносился стук бильярдных шаров. Я пошел на этот звук.

В большой комнате над двумя бильярдными столами нагибались четверо мужчин; еще пятеро или шестеро наблюдали за ними со стульев у стены. С одной стороны была дубовая стойка. Через открытую дверь в задней стене долетал шелест тасуемых карт.

Ко мне подошел крупный, пузатый мужчина, в белом жилете, с бриллиантовой запонкой на груди, и его красное, стройным подбородком лицо расплылось в профессионально приветливой улыбке.

— Я Барделл, — представился он, протягивая толстую руку с ухоженными ногтями, на которой тоже сверкали бриллианты. — Это мое заведение. Рад познакомиться с вами, шериф! Ей-богу, вы нам нужны, и надеюсь, вы тут подольше побудете. Эти голубчики, — он, усмехнувшись, кивнул на бильярдистов, — бывает, бузят у меня. — И стал трясти мне руку.

Я не препятствовал.

— Давайте познакомлю вас с ребятами, — продолжал он и повернулся, одной рукой обняв меня за плечи. — Все. работники — с ранчо X. А. Р., — махнул бриллиантами в сторону игроков, — кроме этого молодца Милк-Ривера: он объездчик и на простых пастухов смотрит свысока.

Молодец Милк-Ривер оказался тем стройным парнем, который сидел с женщиной в столовой отельчика. Партнеры его были тоже молоды, хотя не так молоды, как он, — загорелые, обветренные, косолапые, в сапогах с высокими каблуками. Бак Смолл был рыжеватый и пучеглазый; Смит — рыжеватый и низенький, Данн — долговязый ирландец.

Зрителями были рабочие «Колонии Орилла» и маленьких ближних ранчо. Кроме двух: Чика Орра, коренастого, грузного, толсторукого, с вдавленным носом, расплющенными ушами, золотыми передними зубами и покалеченными кистями боксера, и потертого типа с приоткрытым ртом — Жука Рейни; вся вывеска его недвусмысленно говорила о приверженности к кокаину.

В сопровождении Барделла я перешел в заднюю комнату, чтобы познакомиться с игроками в покер. Играли всего четверо. Другие карточные столы, лото и стол для игры в кости были свободны.

В одном из игроков я узнал ушастого пьяного, который произнес приветственную речь в гостинице. Звали его Шнур Вогель. Он работал на ранчо X. А. Р., так же как его сосед Ред Уилан. Оба были на взводе.

Третьим с ними сидел спокойный, средних лет человек, по фамилии Киф. И четвертым — Марк Нисбет, бледный, худой человек. Профессиональный картежник — свидетельствовала вся его наружность: от карих глаз с тяжелыми веками до сноровистых, тонких пальцев.

Вогель с Нисбетом, по-видимому, не очень ладили.

Сдавал Нисбет, партия уже началась. У Вогеля было вдвое больше шишек, чем у других игроков; он сбросил две карты.

— В этот раз пускай мне обе дадут сверху! — И сказал он это без приятности.

Нисбет дал карты, никак не отреагировав на шпильку. Ред Уилан сменил три карты. Киф спасовал. Нисбет сменил одну. Уилан поставил. Нисбет уравнял. Вогель добавил. Уилан уравнял. Нисбет добавил. Вогель поднял еще. Уилан спасовал. Нисбет снова добавил.

— Неужто ты и себе взял сверху? — прорычал Вогель Нисбе-ту через стол и снова поднял ставку.

Нисбет уравнял. У него была пара тузов и пара королей. У ковбоя — три девятки.

Вогель громко засмеялся, сгребая шишки.

— Если бы я мог все время держать шерифа у тебя за спиной, я бы маленько разжился.

Нисбет делал вид, что занят приведением в порядок своих шишек. Я ему посочувствовал. Он сыграл по-дурацки — но как еще сыграешь с пьяным?

— Ну что, понравился наш городок? — спросил у меня Ред Уилан.

— Я его мало видел, — уклонился я. — Отельчик, столовую — и все.

Уилан рассмеялся.

— Значит, с Вошем познакомился. Шнура дружок!

Все, кроме Нисбета, засмеялись; Шнур Вогель — тоже.

— Один раз Шнур попробовал его ограбить на двадцать пять центов — на кофе с булкой. Забыл заплатить, говорит, но похоже, что нашармака хотел пожрать. Короче, на другой день Вош заявляется на ранчо — пыль столбом, обрез под мышкой. Он тащил это орудие смерти по пустыне, пехом, двадцать пять километров — чтобы стребовать двадцать пять центов. И стребовал! Отобрал монету у Шнура с ходу, прямо между загоном и бараком, можно сказать — под пушечным дулом.

Шнур Вогель горестно улыбнулся и почесал большое ухо.

— Старый хрен приперся ко мне, словно я вор какой! Был бы мужик, он бы у меня на том свете получал эти деньги. А с этим грибом что делать, если ему и укусить-то нечем? — Его мутный взгляд устремился на стол, и вислогубая улыбка превратилась в оскал. — Давай дальше! — прорычал он, со злобой глядя на Нисбета. — Теперь будет честная сдача!

Мы с Барделлом вернулись в переднюю комнату, где ковбои по-прежнему гоняли шары. Я сел на стул у стены и послушал их разговор. Нельзя сказать, что он был оживленным. Сразу чувствовалось, что в компании появился чужой. Первым делом мне надо было преодолеть это.

— Никто не скажет, — спросил я, не обращаясь ни к кому в особенности, — где мне добыть лошадь? Не очень норовистую — потому что наездник я паршивый.

— Можно взять в конюшне Эклина, — медленно ответил Милк-Ривер, глядя на меня невинными голубыми глазами, — хотя вряд ли у него найдется такая, чтобы долго жила, если будешь ее торопить. Вот что: у Пири, на ранчо, есть саврасый — как раз для тебя. Он отдавать не захочет, но, если захватишь с собой приличные деньги и помашешь у него перед носом, может, сговоритесь.

— А вы мне не подсунете такую, с которой я не слажу? — спросил я.

Голубые глаза лишились всякого выражения.

— Я тебе вообще ничего не подсовываю, залетный. Ты спросил — я ответил. Но так тебе скажу: если ты можешь усидеть нп качалке, то и на саврасом усидишь.

— Прекрасно. Завтра поеду.

Милк-Ривер положил кий и нахмурился.

— Хотя, если подумать, завтра Пири едет в южный лагерь. Так что, если у тебя нет других дел, можно сейчас туда махнуть.

— Хорошо. — Я встал.

— А вы, ребята, едете домой? — спросил Милк-Ривер у партнеров.

— Ага, — равнодушно отозвался Смит. — Завтра нам с самого ранья выезжать, так что, пожалуй, пора двигаться. Погляжу, готовы ли Шнур с Редом.

Они не были готовы. Через раскрытую дверь доносился склочный голос Вогеля:

— Я тут поселился! Я этого змея за хвост держу — теперь, чтобы голым не уйти, обязательно передернет. А я только этого и дожидаюсь! Пусть только раз ветерок пустит — я ему вырву кадык!

Смит вернулся к нам.

— Шнур с Редом еще поиграют. После доедут на попутной.

С Милк-Ривером, Смитом, Данном и Смоллом я вышел из «Бордер-палас».

Не успели мы сделать и трех шагов, как на меня обрушился сутулый, седоусый мужчина в крахмальной рубашке без воротничка.

— Я Аддерли, — представился он и протянул руку, другой показав на «Универсальный магазин Аддерли». — У вас есть минута? Я хочу вас кое с кем познакомить.

Работники ранчо X. А. Р. медленно шли к машинам.

— Можете две минуты подождать? — крикнул я им вслед.

Милк-Ривер обернулся.

— Нам еще надо залить машину водой и бензином. Не торопись.

Аддерли вел меня к своему магазину и по дороге объяснял:

— У меня собрался кое-кто — из лучших людей города… да почти все лучшие люди. Те, кто поддержит вас, если вы напомните Штопору о страхе Божьем. Мы смертельно устали от непрерывных бесчинств.

Через магазин и через двор мы пришли к его дому. Там собрались человек десять — двенадцать.

Его преподобие Диркс, истощенный, высокий мужчина, с длинным, худым лицом и узкими губами, обратился ко мне с речью. Он называл меня братом, он объяснял, как дурен их город, и сказал, что он и его друзья готовы дать под присягой показания, необходимые для ареста разных людей, совершивших шестьдесят с чем-то преступлений за последние два года.

У него и список был — с фамилиями, датами и часами, — и он зачитал мне этот список. Все, с кем я познакомился сегодня, кроме присутствующих, упоминались в списке хотя бы по разу, равно как и многие, с кем я еще не успел познакомиться. Преступления были разнообразные — от убийства до алкогольного опьянения и сквернословия.

— Если вы дадите мне список, я его изучу, — пообещал я.

Список он мне дал, но обещаниями не позволил отделаться.

— Брат, час промедлить с наказанием зла — значит стать его соучастником. Ты побывал в доме греха, которым заправляет Барделл. Ты слышал, как оскверняли Субботу стуком бильярдных шаров. Ты обонял их дыхание, смердящее контрабандным ромом. Порази же их сейчас, брат! Да не скажут, что ты потакал злу с первого дня пребывания в Штопоре! Ступай в сии чистилища и исполни твой долг, как христианин и как представитель закона!

Он был священник; я не хотел смеяться.

Я поглядел на остальных. Они сидели — и мужчины, и женщины — на краешках стульев. На лицах у них было такое выражение, какое видишь у зрителей на боксерском матче перед ударом гонга.

Миссис Эклин, жена хозяина конюшни, женщина с костлявым лицом и костлявым телом, уставила на меня глаза, твердые как голыши.

— А эта бесстыжая распутница, женщина, которая называет себя сеньорой Геей, и три девки, которые выдают себя за ее дочерей! Плохой из вас заместитель шерифа, если вы оставите их хотя бы еще на одну ночь дома… чтобы они продолжали развращать мужчин округа Орилла!

Остальные энергично закивали.

Мисс Джейни, учительница с кислым лицом и фальшивыми зубами, тоже вставила замечание:

— А еще хуже этих… этих созданий — Клио Ландес! Хуже потому хотя бы, что эти… эти девки… — она потупилась, ухитрилась покраснеть, скосилась на священника, — эти девки хотя бы не скрывают, кто они такие. А о ней… кто знает, что за ней водится?

— Про нее не знаю, — начал Аддерли, но жена не дала ему кончить.

— Я знаю! — рявкнула она. Это была крупная, усатая женщина, и корсет ее торчал шишками из-под черного блестящего платья. — Мисс Джейни совершенно права!

— А эта Клио Ландес значится в вашем списке? — спросил я, ибо действительно не помнил.

— Нет, брат, она не значится, — сокрушенно ответил его преподобие Диркс. — Но только потому, что она хитрее остальных. Без нее Штопор определенно станет чище. Эта женщина, несомненно, низкого морального уровня, без видимых средств существования и связана с худшими элементами.

— Рад был познакомиться с вами, друзья, — сказал я, складывая список и засовывая в карман. — И рад узнать, что вы меня поддержите. — Я двинулся к двери, надеясь улизнуть без дальнейших разговоров.

Номер не прошел. За мной последовал священник.

— Ты поразишь их сейчас же, брат? Ты идешь священной войной на дом похоти и на притон азарта?

— Рад заручиться вашей поддержкой, — сказал я, — но никаких массовых арестов не будет — пока что, во всяком случае. Ваш список я изучу и предприму то, что считаю нужным, но я не намерен сильно беспокоиться из-за мелких нарушений двухлетней давности. Я начинаю с нуля. Меня интересует то, что произойдет с этой минуты. До скорой встречи. — И я ушел.

Автомобиль ковбоев ждал меня перед магазином.

— Познакомился с лучшими людьми, — объяснил я, устраиваясь между Милк-Ривером и Баком Смоллом.

По загорелому лицу Милк-Ривера разбежались от глаз морщинки.

— Тогда ты знаешь, какая мы сволочь, — сказал он.

Данн повез нас по улице на юг, за городом свернул направо, в мелкую лощину, выстланную песком и камнями. Песок был глубокий, а камни многочисленны; мы продвигались медленно. После полутора часов тряски, удушья и зноя мы выбрались из этой лощины и съехали в другую, пошире и позеленее.

Наконец из-за поворота показались строения ранчо X. А. Р. Под низким навесом, где уже стояла одна машина, мы вылезли. Из-за беленого дома к нам шел мускулистый, широкий в кости мужчина. Лицо у него было квадратное и темное. Короткие усики и маленькие, глубоко посаженные глаза — тоже темные. Это, как выяснилось, был Пири, управлявший ранчо вместо хозяина, который жил на Востоке.

— Ему нужна хорошая, смирная лошадка, — сказал Милк-Ривер, — и мы подумали, не продашь ли ты своего Ролло. Такого смирного конька я в жизни не видел.

Пири сбил высокое сомбреро на затылок, покачался с носков на пятки.

— Сколько думаешь заплатить за этого, значит, коня?

— Если он мне подойдет, — сказал я, — готов заплатить за него столько, сколько надо, чтобы его купить.

— Это неплохо, — сказал он. — А что, если кто-нибудь из вас, ребята, накинет на саврасого веревку да приведет его, чтобы человек посмотрел?

Смит и Данн отправились вдвоем, сделав вид, что им очень не хочется.

В скором времени ковбои вернулись — верхами, ведя между собой саврасого, уже взнузданного и под седлом. Я заметил, что ведут они его на веревках. Это была нескладная лошадка масти недозрелого лимона, понурая, с римским носом.

— Вот он, — сказал Пири. — Попробуй его, и поговорим о деньгах.

Я бросил окурок и подошел к савраске. Он печально скосил на меня один глаз, повел ухом и продолжал грустно смотреть на землю. Данн и Смит сняли с него веревки, и я сел в седло.

Пока обе лошади не отошли, Ролло стоял подо мной смирно.

А потом показал, на что он способен.

Он поднялся прямо в воздух и повисел в нем, чтобы успеть повернуться кругом до возвращения на землю. Он встал на передние ноги, потом встал на задние, потом со всех четырех снова поднялся в воздух.

Начало мне не понравилось, но оно меня не удивило. Я понимал, что я агнец, отданный на заклание. Нынешний случай был третьим в моей жизни, и такое я могу пережить. В краю скотоводов городской человек рано или поздно должен очутиться верхом на несговорчивом животном. Я городской человек, но могу даже ехать на лошади, если лошадь согласна сотрудничать. Но если она не согласна — тогда она выиграла.

Ролло намеревался выиграть. Я был не настолько глуп, чтобы тратить силы на борьбу с ним.

Поэтому, когда он еще раз поменял точки опоры, я упал с него, расслабясь, чтобы не разбиться о землю.

Смит поймал желтого конька и держал его за повод, пока я отнимал колени от лба и поднимался на ноги.

Пири сидел на корточках и смотрел на меня, нахмурясь. Милк-Ривер смотрел на Ролло с видом, который должен был означать крайнюю степень изумления.

— Слушай, что ты сделал коню, что он так себя ведет?

— Может, он просто шутит, — сказал я. — Попробую еще раз.

И снова Ролло стоял тихо и печально, пока я на нем не разместился. Затем возобновил конвульсии — и я приземлился в кустах на плечо и затылок.

Я встал, потирая левое плечо, ушибленное о камень. Смит держал саврасого. Лица у всех пятерых были серьезны и официальны — слишком серьезны и официальны.

— Может, ты ему не нравишься? — предположил Бак Смолл.

— Может быть, — согласился я, в третий раз забираясь на Ролло.

Лимонный дьявол вошел во вкус и прямо любовался своей работой. Он позволил мне пробыть на борту дольше, чем в прежние разы, — чтобы скинуть крепче.

Когда я грянулся оземь перед Пири и Милк-Ривером, мне стало нехорошо. Я не сразу смог подняться, а поднявшись, вынужден был постоять некоторое время, прежде чем почувствовал под собой землю.

— Подержите его минутку… — начал я.

Передо мной возникла плечистая фигура Пири.

— Хватит, — сказал он. — Я не желаю тебе смерти.

— Уйди с дороги! — зарычал я. — Мне нравится! Еще хочу!

— На моего коня ты больше не сядешь! — зарычал он в ответ. — Он не привык к таким грубостям. Падаешь неаккуратно — повредишь мне коня.

Я попытался обойти его. Толстой рукой он преградил мне дорогу. Я заехал в темное лицо кулаком.

Он попятился, но на ногах устоял.

Я подошел к коню и сел в седло.

Ролло наконец поверил в меня. Мы были старые друзья. Он решил показать мне самое заветное. Он делал такие штуки, каких ни одна лошадь не могла бы сделать.

Я приземлился в тех же кустах, что и прежде, и остался лежать.

Не знаю, сумел ли бы я встать, если бы захотел. Но я не хотел. Я закрыл глаза и успокоился. Если я не добился того, чего добивался, я готов признать поражение.

Смолл, Данн и Милк-Ривер внесли меня в дом и расправили на койке.

— Не думаю, что мне будет большая польза от этой лошади, — сказал я им. — Наверное, надо поискать другую.

— Не надо так отчаиваться, — посоветовал Смолл.

— Полежи-ка ты, отдохни, — сказал Милк-Ривер. — А будешь шевелиться — на части развалишься.

Я внял его совету.

Когда я проснулся, было утро; меня расталкивал Милк-Ривер.

— Встанешь завтракать или думаешь, лучше тебе в постель принести?

Я осторожно пошевелился и определил, что руки и ноги пока на месте.

— Дотуда как-нибудь доползу.

Пока я надевал туфли — единственное, кроме шляпы, что было снято с меня перед сном, — он сел на койку напротив и свернул самокрутку.

Потом сказал:

— Я всегда думал, что если человек не может сидеть на лошади, то он вообще мало чего стоит. Теперь не знаю. Ездить ты совсем не можешь и никогда не сможешь. Сел поперек животного, а что дальше делать, прямо и не знаешь! Но все-таки, если человек дал лошадке обвалять себя в пыли три раза кряду, а потом сцепляется с человеком, который хочет спасти его от такой плохой привычки, — все-таки он не совсем пропащий. — Он закурил и разломил пополам спичку.

— У меня есть гнедая лошадь — могу уступить за сто долларов. С коровами работать она скучает, а так — лошадь как лошадь, и без норова.

Я полез в пояс с деньгами и отсчитал ему на колени пять двадцаток.

— Ты посмотри ее сперва! — запротестовал он.

— Ты ее видел, — сказал я, зевнув, и встал. — Где завтрак?

В хижине-столовой завтракали шесть человек. Троих я видел впервые. Ни Пири, ни Уилана, ни Вогеля не было. Милк-Ривер представил меня незнакомцам как ныряющего заместителя шерифа, и до конца трапезы еда, которую подавал на стол кривой повар китаец, шла вперемежку с шутками о моих талантах по части верховой езды.

Меня это устраивало. У меня все болело и отнималось, но синяки я нажил не зря. Я завоевал кое-какое положение в этом пустынном коллективе и, может быть, нажил приятеля или двух.

Мы наблюдали за дымками наших сигарет на открытом воздухе, когда в лощине появился столб пыли и послышался стук копыт.

С лошади соскочил Ред Уилан и, вывалившись из песчаного облака, прохрипел:

— Шнура убили!

Из шести глоток посыпались вопросы. Ред стоял, качаясь, и пытался ответить. Он был пьян в стельку!

— Его Нисбет застрелил. Мне утром сказали, когда проснулся. Его застрелили рано утром — перед домом Барделла. Я бросил играть часов в двенадцать и пошел к Гее. А утром мне сказали. Я пошел было за Нисбетом, но… — он виновато поглядел на свой пустой пояс, — Барделл отобрал у меня револьвер. — Он опять пошатнулся.

Я схватил его, поддержал.

— Коней! — гаркнул у меня за спиной Пири. — Едем в город!

Я отпустил Уилана и обернулся.

— Едем в город, — повторил я, — но никаких глупостей, когда приедем. Это моя работа.

Пири посмотрел мне в глаза.

— Шнур был наш, — сказал он.

— А кто убил Шнура, тот мой, — сказал я.

Спор на этом закончился, но я не был уверен, что последнее слово осталось за мной.

Часом позже мы спешились перед «Бордер-палас».

На двух составленных столах под одеялом лежало длинное, узкое тело. Тут же собралась половина городского населения. За стойкой маячило отбивное лицо Чика Орра, суровое и внимательное. В углу сидел Жук Рейни — свертывал дрожащими пальцами сигарету, сыпал табак на пол. Рядом с ним безучастно сидел Марк Нисбет.

Я отвернул край одеяла и посмотрел на покойника: во лбу у него, над правым глазом, было отверстие.

— Врач его осмотрел? — спросил я.

— Да, — отозвался Барделл. — Док Хейли осмотрел его, но помочь ничем не мог. Он, наверное, умер еще до того, как упал.

— Можете вызвать Хейли?

— Почему же нет?

Барделл окликнул Жука Рейни:

— Сбегай через улицу и скажи доку Хейли, что с ним хочет говорить заместитель шерифа.

Рейни робко прошел между ковбоями, столпившимися в дверях, и скрылся. Я спросил:

— Барделл, что вы знаете об убийстве?

— Ничего, — решительно ответил он и стал рассказывать: — Мы с Нисбетом сидели в задней комнате, считали дневную выручку. Чик прибирался в баре. Все остальные уже ушли. Было около половины второго ночи.

Мы услышали выстрел — прямо перед домом; бросились туда, понятно. Чик был ближе всех, он и подбежал первым. Шнур лежал на улице, мертвый.

— Что было дальше?

— Ничего. Принесли его сюда. Аддерли, и док Хейли — он живет напротив, — и Вош, сосед мой, тоже услышали выстрел и вышли. Вот и все.

Я обернулся к Рейни.

— Барделл все сказал как было.

— Не знаешь, кто его застрелил?

— Нет.

У входа я увидел седоусого Аддерли и стал допрашивать его. Он ничего не мог добавить. Он услышал выстрел, выскочил из постели, натянул брюки, обулся и, явившись на место, увидел Чика Орра на коленях возле тела. Он не заметил ничего такого, о чем не упомянул Барделл.

К тому времени, когда я закончил с Аддерли, доктор Хейли еще не появился, и за Нисбета браться было рано. Остальные же, судя по всему, ничего не знали.

— Сейчас вернусь, — сказал я и, пробравшись между ковбоями, вышел на улицу.

Вош наконец-то занялся уборкой в столовой.

— Вот это дело, — одобрил я. — Давно пора.

Стоя на прилавке, он протирал потолок и при моем появлении слез на пол. Стены и пол были уже относительно чистые.

— По-моему, и так не грязно было. — Он улыбнулся, показав голые десны. — Но когда приходит поесть шериф и морщит нос в твоем заведении, что прикажешь делать? Убираться.

— Об убийстве что-нибудь знаешь?

— Как же, знаю. Лежу в постели, слышу — выстрел. Вскочил, схватил ружье — и к двери. На улице — Шнур Вогель, а возле, на коленях, Чик Орр. Я высунулся. В дверях напротив стоит мистер Барделл с этим Нисбетом.

Мистер Барделл говорит: «Как он?»

А Чик ему: «Да уже мертвый».

А этот Нисбет ничего не говорит, повернулся и ушел обратно в дом. Потом приходят доктор и мистер Аддерли; тут я и вышел Доктор посмотрел, говорит: «Мертвый», и мы отнесли его к мистеру Барделлу.

Вот и все, что мог рассказать Вош. Я вернулся в «Бордер-палас». Доктор Хейли, суетливый человечек, был уже там.

Он сказал, что проснулся от выстрела, и ничего не добавил к предыдущим рассказам. Пуля была калибра 9,65 миллиметра Смерть наступила мгновенно. И все.

Я сел на угол бильярдного стола перед Нисбетом. За спиной у меня шаркали ноги, и я ощущал напряжение публики.

— Ну а вы что можете сказать мне, Нисбет?

— Едва ли что-нибудь полезное, — ответил он, медленно и осторожно подбирая слова. — Вы были здесь днем и видели нас за картами — Шнура, Уилана, Кифа и меня. Ну, так игра и шли Он выиграл много денег — ему казалось, что много, — пока мы играли в покер. Но Киф ушел — еще не было двенадцати, а Уилан, чуть позже. Играть больше никто не сел, вдвоем в покер скучновато. Мы перешли на хайкард. Вогель просадил все до последнего цента. Он ушел примерно в час ночи, а через полчаса его убили.

— Вы с Вогелем не ссорились?

Картежник посмотрел мне в глаза и снова потупился.

— Сами же знаете. Вы слышали, как он меня шпынял. Так оно и дальше шло — разве что к концу погрубее.

— И вы ему позволили грубить?

— Именно так. Я зарабатываю картами, а не драками.

— Значит, за столом свары не было?

— Я этого не сказал. Была свара. Когда я его ободрал, он полез за револьвером.

— А вы?

— Я вынул раньше… отобрал у него револьвер… разрядил… отдал обратно… велел выметаться.

— И больше не видели его живого?

— Больше не видел.

Я подошел к Нисбету, протянул руку:

— Покажите ваш револьвер.

Он быстро вынул его из-за пазухи и подал мне, держа за ствол. «Смит-и-Вессон», 9,65 миллиметра, в барабане все шесть патронов.

— Не потеряйте, — сказал я, отдавая ему револьвер. — Он мне может понадобиться.

Возглас Пири заставил меня обернуться. Поворачиваясь, я опустил руки в карманы, к своим игрушкам.

Правую руку Пнри держал у горла — в непосредственной близости к револьверу, спрятанному под жилетом. Рассыпавшись позади него, ковбои изготовились так же.

— У заместителя шерифа дела, может, так делаются, — орал Пири, — а у меня по-другому! Это он убил Шнура! При Шнуре было много денег. Этот гаденыш стрелял ему в спину, даже револьвер не дал вытащить — и забрал свои грязные деньги обратно. Если ты думаешь, что мы потерпим…

— Может, у кого-нибудь есть улики, о которых я не слышал? — перебил я. — У меня их недостаточно, чтобы обвинить Нисбета.

— К черту улики! Факты есть факты, и ты знаешь, что это.

— Тогда постарайся усвоить первый факт: этим делом распоряжаюсь я, и распоряжаюсь так, как мне надо. Есть возражения?

— Много! — В руке у него появился видавший виды револьвер калибра 11,43 миллиметра.

И у остальных в руках такие же предметы.

Я встал между револьвером Пири и Нисбетом, стыдясь того, какими жалкимихлопками ответят мои карманные пистолетики на грохот этой батареи.

— Я предлагаю… — Милк-Ривер отошел от своих товарищей и, опершись локтями на стойку, стоял к ним лицом с револьверами в обеих руках, — те, кто желают повоевать с нашим ныряющим заместителем, пусть станут в очередь. По одному за раз — так я считаю. А когда лезут скопом, мне не нравится. — Говорил он, как всегда, медленно, и в голосе слышалось мурлыканье.

Лицо у Пири стало малиновым.

— А мне не нравится, — заорал он парню, — когда трусливый щенок продает тех, с кем работает!

Милк-Ривер покраснел, но голос его по-прежнему напоминая мурлыканье:

— Что тебе нравится и что не нравится, куриный зуб, я так плохо разбираю, что для меня это прямо одно и то же. И запомни я с тобой не работаю. У меня с тобой контракт на объездку лошадей — по десять долларов за лошадь. А кроме этого, я тебя и твоим всех знать не знаю.

Напряжение разрядилось. Назревавшую драку заболтали до смерти.

— Твой контракт кончился минуты полторы назад, — сообщил Милк-Риверу Пири. — Можешь показаться на ранчо еще один раз — когда будешь собирать манатки. Гуляй! — Он повернулся ко мне, выставив квадратный подбородок: — А ты не думай, что поставил точку! — Он повернулся на каблуке и во главе работников пошел к лошадям.

Час спустя мы с Милк-Ривером сидели в моей комнате в «Каньон-хаус» и беседовали. Я сообщил в центр округа, что здесь есть работа для коронера, и до его приезда пристроил труп Bore ля на хранение.

— Можешь сказать, кто разнес радостную весть, что я заместитель шерифа? — спросил я у Милк-Ривера. — Предполагалось держать это в секрете.

— В секрете? Ты подумай. Наш Терни два дня только тем и занимался, что бегал по городу и рассказывал, какую жизнь устроит нам новый заместитель шерифа.

— Кто такой Терни?

— Командует здесь в компании «Колония Орилла».

Значит, это местный управляющий моих клиентов сделал мне рекламу!

— В ближайшие дни у тебя нет особых дел?

— Особых вроде нет.

— Могу взять тебя на жалованье человека, который знает здешние края и будет мне провожатым.

— Я хочу сперва знать, какая идет игра, — медленно сказал он. — Ты не постоянный заместитель, и ты не из наших краев. Это меня не касается, но вслепую играть неохота.

— Резонно. Готов тебе объяснить. Я работаю в сан-францисском отделении детективного агентства «Континенталь». Меня сюда послали акционеры компании «Колония Орилла». Они вложили большие деньги в ирригацию и улучшение здешних земель и теперь готовы их продавать.

По их словам, сочетание тепла и влаги создает здесь идеальные условия для земледелия, не хуже, чем в Императорской долине в Калифорнии. Тем не менее большого наплыва покупателей пока не заметно. Все дело в том, решили акционеры, что вы, коренные жители, чересчур буйны и селиться среди вас мирные фермеры не хотят.

Всем известно, что на обеих границах Соединенных Штатов до сих пор полно участков, где закон и не ночевал. Очень уж выгодно переправлять иммигрантов и очень уж легко, поэтому туда и тянутся люди не слишком разборчивые в способах добывания денег. С четырьмя с половиной сотнями иммиграционных инспекторов на обе границы правительство мало что может сделать. По официальным прикидкам, в прошлом году через черный ход к нам прибыли сто тридцать пять тысяч иностранцев.

Без железной дороги, без телефона эта часть округа Орилла — один из главных трактов подпольной иммиграции и, по словам людей, которые меня наняли, полна всевозможных головорезов. Месяца два назад, по ходу другого дела, я наткнулся на такое контрабандное предприятие и поломал его. Люди из «Колонии Орилла» решили, что то же самое можно сделать и здесь. Вот я и явился, чтобы научить эту часть Аризоны хорошим манерам.

Я заехал в центр округа и был приведен к присяге как заместитель шерифа — на случай если мне понадобится какое-то официальное положение. Шериф сказал, что заместителя у него здесь нет и денег на заместителя нет, поэтому взял меня с удовольствием. Но мы полагали, что будем держать это в секрете.

Милк-Ривер улыбнулся.

— Развлечений у тебя будет до чертовой матери… так что, пожалуй, пойду к тебе на работу. Только сам заместителем шерифа не буду. Буду работать с тобой, но связывать себя не хочу — не пришлось бы сделаться стражем таких законов, которые мне не по нутру.

— Договорились! А теперь что ты можешь рассказать мне такого, про что мне следует знать?

— Ну, из-за ранчо X. А. Р. тебе беспокоиться не надо. Ребята крутые, но через границу никого не возят.

— Что ж, и на том спасибо. Но задача моя — убрать отсюда нарушителей порядка, а судя по тому, что я видел, они подпадают под это определение.

— Развлечений у тебя будет до чертовой матери, — повторил Милк-Ривер. — Конечно, с порядком они не в ладах. Но как стал бы Пири растить коров, если бы не набрал команду под стать этим самым разбойникам, которые не нравятся «Колонии Орилла»? Ты же знаешь ковбоев. Посели их к лихим людям — и они наизнанку вывернутся, докажут, что не трусливей любого.

— Ничего против них не имею — если будут прилично себя вести. Хорошо, но кто же людей через границу возит?

— Я думаю, главная твоя добыча — Барделл. После него Игнасио. Еще не видел его? Большой, усатый мексиканец, у него ранчо в каньоне, километрах в семи от границы, с нашей стороны. Все, что идет сюда через границу, идет через это ранчо. Но тебе еще придется поломать голову, чтобы доказать это.

— Они с Барделлом работают вместе?

— Ага… Я думаю, он работает на Барделла. И еще один вопросик поставь в своем списке: иностранцы, ребята, которые по купают себе дорогу сюда, не всегда — и даже не очень часто попадают куда хотели. Нынче не особенно удивляешься, когда находишь в пустыне кости, — иначе сказать, могилку, разрытую койотами. И грифы у нас жиреют! Если у иммигранта есть при себе что-нибудь стоящее, или неподалеку рыщет парочка инспекторов, или просто вышло так, что перевозчики занервничали, тогда они мочат своего клиента и закапывают там, где упал.

Звон обеденного колокольчика на первом этаже прервал наше совещание.

В столовой обедали всего человек восемь — десять. Из работников Пири никого не было. Мы с Милк-Ривером сидели в уголке. Обед наш был съеден наполовину, когда в столовой появилась вчерашняя черноглазая соседка Милк-Ривера.

Она направилась прямо к нашему столу. Я встал, и выясни лось, что зовут ее Клио Ландес. Та самая, которую желают сплавить лучшие люди города. С широкой улыбкой она подала мня сильную, тонкую руку и села.

— Опять потерял работу, бродяга? — со смехом сказала она Милк-Риверу.

Я правильно угадал, что она нездешняя. Говор был нью-йоркский.

— Если это все, что ты слыхала, я опять тебя обогнал. Милк-Ривер ухмылялся. — Я нашел другую: теперь мы пасем закон и порядок.

Вдалеке послышался выстрел.

Я продолжал есть.

Клио Ландес сказала:

— Вас, полицейских, такие вещи разве не волнуют?

— Первое правило, — ответил я, — по возможности не отвлекаться от еды.

С улицы вошел человек в комбинезоне.

— Нисбета убили у Барделла! — крикнул он.

И мы с Милк-Ривером отправились в «Бордер-палас» Барделла, а впереди нас бежала половина обедавших и половина города.

Мы нашли Нисбета на полу в задней комнате, мертвого. Кто-то уже расстегнул на нем одежду, и в груди была рана, которую могла причинить 11-миллиметровая пуля.

В руку мне вцепился Барделл.

— Исподтишка убили, сволочи! — крикнул он. — Стреляли, как в мишень!

— Кто стрелял?

— Кто-то с ранчо X. А. Р. — голову даю на отсечение!

— Кто-нибудь это видел?

— Все говорят, что не видели.

— Как это произошло?

— Марк стоял в передней комнате. А тут были мы с Чиком и еще пятеро или шестеро. Марк возвращался сюда. Только к двери подошел — хлоп! — Барделл погрозил кулаком открытому окну.

Я подошел к окну и выглянул. Между домом и обрывистым краем каньона Тирабузон тянулась полутораметровая полоска каменистой земли. За каменный выступ на краю обрыва была захлестнута крученая веревка.

Я показал на нее. Барделл яростно выругался.

— Если б я ее заметил, он бы от нас не ушел. Не подумали, что кто-то может там спуститься, и не посмотрели как следует. Бегали туда и сюда вдоль каньона, все между домами смотрели.

Мы вышли наружу, я лег на живот и заглянул в каньон. Веревка, привязанная к выступу, спускалась в каньон и исчезала в кустах и деревьях, росших на уступе стены. На этом уступе человек легко мог укрыться и незаметно уйти.

— Что ты думаешь? — спросил я у Милк-Ривера.

— Смылся.

Я встал, вытянул веревку и дал Милк-Риверу.

— Ничего не скажу. Может быть чья угодно.

— А на земле что-нибудь видишь?

Он помотал головой.

— Иди в каньон, посмотри, нет ли следов. А я поеду на ранчо X. А. Р. Если ничего не обнаружишь, поезжай за мной.

Я вернулся в дом, чтобы продолжить расспросы. Из семи человек, находившихся в «Бордер-палас» во время убийства, троим, кажется, можно было верить. Показания этих троих в точности совпадали со словами Барделла.

— Вы сказали, что собираетесь к Пири? — спросил Барделл. — Да.

— Чик, давай лошадей! Мы поедем с заместителем шерифа, и вы, остальные, кто хочет. Лишние револьверы ему пригодятся.

— Ничего подобного! — Я остановил Чика. — Еду один. Ополчения — не моя система.

Барделл насупился, но потом кивнул.

— Вам решать, — сказал он. — Я бы хотел поехать с вами, но, раз вы решили сыграть по-другому, буду надеяться, что вы правы.

Когда я пришел на конюшню, Милк-Ривер уже седлал лошадей, и мы выехали из города вместе.

Проехав километр, мы разделились. Он свернул налево, на тропу, которая вела в каньон, и крикнул через плечо:

— Если закончишь там раньше, чем думал, можешь встретить меня: езжай по лощине, где стоит ранчо, в сторону каньона!

Я свернул в лощину; длинноногий, с длинным телом конь, которого мне продал Милк-Ривер, бежал легко и быстро. Солнце стояло еще высоко, и поездку нельзя было назвать приятной. Зной волнами катился по дну лощины, свет резал глаза, пыль забивала горло.

На повороте из этой лощины в более широкую, где стояло ранчо, меня поджидал Пири.

Он ничего не сказал, не шевельнул рукой. Сидел на лошади и ждал, когда я подъеду. На бедрах у него висели два револьвера калибра 11,43 миллиметра.

Я подъехал и протянул ему лассо, которое вытянул из каньона за домом Барделла. При этом я заметил, что у него на седле веревки нет.

— Знакома тебе эта вещь? — спросил я.

Он посмотрел на веревку.

— Похожа на такие, которыми у нас арканят бычков.

— Тебя не проведешь, а? — буркнул я. — Вот эту именно когда-нибудь видел?

Минуту-другую он обдумывал ответ.

— Вообще эту самую вот веревку я сегодня потерял где-то между городом и ранчо.

— Знаешь, где я ее нашел?

— Какая разница? — Он протянул за ней руку. — Главное, ты ее нашел.

— Может быть большая разница, — сказал я, убирая от него веревку. — Я нашел ее на стене каньона за домом Барделла, и ты мог спуститься по ней, когда ухлопал Нисбета.

Он опустил руки к револьверам. Я повернулся, показывая, что пистолеты в карманах у меня уже наготове.

— Не делай ничего такого, о чем ты пожалеешь, — посоветовал я.

— Завалить мне его? — раздался у меня за спиной голос ирландца Данна. — Или маленько подождем?

Я обернулся и увидел, что он стоит за большим камнем, целясь в меня из винтовки. Из-за других камней высовывались другие головы и разнообразные стволы.

Я вынул руку из кармана и положил на луку седла.

Пири обратился — минуя меня — к своим работникам:

— Он говорит, Нисбета застрелили.

— Подумай, какое безобразие! — огорчился Бак Смолл. — Ну не ранили хоть?

— Убили, — пояснил я.

— Кто же это мог такое сделать? — заинтересовался Данн.

— Не Санта-Клаус, — ответил я.

— Хотел еще что-нибудь мне сказать? — спросил Пири.

— А этого мало?

— Ага. Слушай, на твоем месте я бы сейчас прямо ехал восвояси.

— Ты, значит, не хочешь со мной ехать?

— Совсем не хочу. Думаешь забрать меня — попробуй.

Я пробовать не собирался, о чем ему и сказал.

— Тогда тебя тут ничего не задерживает, — сообщил он.

Я улыбнулся ему и его товарищам, повернул своего гнедого и двинулся в обратном направлении. Через несколько километров я повернул на юг, нашел нижний конец лощины, в которой располагалось ранчо Х.А.Р., по ней добрался до каньона Тирабузон и поехал по каньону вверх, к тому месту, где была привязана веревка.

Каньон заслуживал своего названия — изрытая, каменистая, заросшая деревьями и кустами, извилистая сточная канава Аризоны.

Проехав немного, я увидел Милк-Ривера, который шел мне навстречу и вел лошадь. Он покачал головой:

— Ни черта! Я следы разбираю не хуже других людей, но тут сплошные камни.

Я спешился. Мы сели под деревом и закурили.

— Как ты съездил? — полюбопытствовал он.

— Так себе. Хозяином веревки оказался Пири, но ехать со мной не пожелал. Если он нам понадобится, мы знаем, где его искать, поэтому я не настаивал. Могла бы получиться неловкость.

Милк-Ривер скосил на меня голубой глаз.

— Может прийти в голову, что ты стравливаешь ребят X. А. Р. с барделловской артелью, чтобы они перегрызли друг дружку, а самому тебе не пришлось потеть и сильно участвовать в игре.

— Возможно, ты и прав. По-твоему, это глупая идея?

— Не знаю. Нет, наверное, — если этот номер у тебя пройдет и если ты уверен, что хватит сил натянуть вожжи, когда понадобится.

Смеркалось, когда мы с Милк-Ривером въехали на кривую улицу Штопора. В «Каньон-хаус» обедать уже было поздно, поэтому мы слезли с лошадей перед лачугой Воша.

В дверях «Бордер-палас» стоял Чик Орр. Он повернул свою прессованную физиономию и позвал кого-то через плечо. Рядом с ним возник Барделл, поглядел на меня вопросительно, и они парочкой шагнули на улицу.

— Какие результаты? — спросил Барделл.

— Видимых — никаких.

— Никого не арестовал? — изумился Чик Орр.

— Никого. Я пригласил одного проехать со мной, но он отказался.

Отставной боксер измерил меня взглядом и плюнул мне пол ноги.

— Ах ты, бледная мелочь! — буркнул он. — Руки чешутся съездить тебе по рылу.

— Давай, — предложил я. — С удовольствием ушибу об тебя кулак.

Маленькие его глазки прояснились. Он сделал шаг и хотел отвесить мне оплеуху. Я увел лицо и повернулся к нему спиной, стаскивая пиджак и плечевую кобуру.

— Подержи-ка, Милк-Ривер, пока я выбиваю пыль из этого мешка.

Не успели мы встать друг против друга, как уже сбежалась половина города. По возрасту и сложению мы почти не отличались, но я подумал, что жир на нем рыхлее моего. Он был — когда-то — профессионалом. Мне тоже случалось драться, но я не сомневался, что в сноровке я ему уступаю. Зато суставы рук у него были сильно попорчены, с шишками, а у меня нет. Вдобавок он привык работать в перчатках, а голыми руками — это было больше по моей части.

Он принял стойку и ждал, когда я пойду на него. Я пошел, прикинувшись дроволомом, — сделал вид, что начинаю с правой, наотмашь.

Неудачно. Вместо того чтобы нырнуть, он отступил, и моя левая угодила в воздух. Он дал мне по скуле.

Поняв, что хитростями ничего не добьешься, я ударил его левой и правой в живот — и обрадовался, ощутив, что кулаки тонут в мягком.

Он опередил меня на отходе и остановил тяжелым ударом в челюсть.

Еще угостил меня левой: в глаз, в нос. Правая его скользнула по моему лбу, и я снова с ним сблизился.

Левой, правой, левой — ему в трюм. Он заехал мне сбоку кулаком и предплечьем и оторвался.

Опять заработал левой: расквашивал мне губы, плющил нос, долбал по всему лицу, от лба до подбородка. И, прорвавшись наконец сквозь эту левую, я налетел на правый апперкот, который начался у него чуть ли не от щиколотки и закончился на моем подбородке, отбросив меня шагов на пять.

Он не отпускал меня и роился вокруг меня. Вечерний воздух был полон кулаков. Я упер ноги в землю и встретил этот шквал парой ударов, которые попали как раз туда, где его рубашка уходила под брюки.

Он снова хватил меня правой, но не так душевно. Я засмеялся ему в лицо, вспомнив, как что-то щелкнуло в его руке, когда он оглушил меня апперкотом, — и насел на него, обрабатывая понизу обеими руками.

Он опять ушел и засветил мне с левой. Я захватил ее правой рукой, зажал и сам ударил левой, метя пониже. Он ударил правой. Я ему не мешал. Она была мертвая.

Он врезал мне еще раз, под занавес, — прямым левой, который шел со свистом. Мне удалось устоять, а дальше стало легче. Он еще потрудился над моим лицом, но пару в нем уже не было.

Немного погодя он прилег — не от одного какого-то удачного удара, а от общей суммы набранных — и больше не встал.

На лице его не было ни одной метинки, которую я мог бы поставить себе в заслугу. Мое же, думаю, выглядело так, как будто его пропустили через мясорубку.

— Наверное, мне надо помыться перед ужином, — сказал я Милк-Риверу, забирая свой пиджак и револьвер.

— Да, черт возьми! — согласился он, разглядывая мое лицо. Передо мной возник пухлый человек в курортном костюме — он требовал внимания.

— Я мистер Терни из компании «Колония Орилла». Правильно ли я понял, что за время своего пребывания здесь вы не произвели ни одного ареста?

Так вот кто меня разрекламировал! Мне это не понравилось — и не понравилось его круглое, воинственное лицо.

— Да, — признался я.

— За два дня произошло два убийства, — напирал он, — в связи с которыми вы не предприняли ничего, хотя в обоих случаях улики вполне очевидны. Вы считаете это удовлетворительной работой?

Я молчал.

— Позвольте заметить, что это совершенно неудовлетворительно. — На свои вопросы он сам находил ответы. — И столь же неудовлетворителен тот факт, что вы взяли в помощь человека, — ткнул пухлым пальцем в сторону Милк-Ривера, — снискавшего репутацию одного из самых злостных правонарушителей в округе. Вы должны уяснить себе, что если в вашей работе не произойдет коренных улучшений… если вы не проявите склонности делать то, для чего вас наняли, вы будете уволены.

— Кто вы такой, вы сказали? — спросил я, когда он выговорился.

— Мистер Терни, генеральный директор «Колонии Орилла».

— Да? Так вот, мистер генеральный директор Терни, ваши владельцы, когда нанимали меня, забыли мне сообщить о вашем существовании. Так что я вас вообще не знаю. Когда у вас возникнет желание что-то мне сказать, обращайтесь к вашим владельцам, а они, если сочтут это достаточно важным, передадут мне.

Он еще больше раздулся.

— Я, безусловно, доложу им, что вы пренебрегаете своими обязанностями, несмотря на все ваше искусство в уличных драках.

— Сделайте от меня приписочку! — крикнул я ему вдогонку. — Скажите им, что сейчас я немного занят и не смогу воспользоваться никакими советами, от кого бы они ни исходили!

И пошел с Милк-Ривером в «Каньон-хаус».

Викерс, землистый хозяин, стоял в дверях.

— Если вы думаете, что у меня хватит полотенец, чтобы вытирать кровь с каждой разбитой морды, то вы ошиблись, — заворчал он. — И простыни рвать на повязки тоже запрещаю!

— Отродясь не видал такого неуживчивого человека, как ты! — настаивал Милк-Ривер, пока мы поднимались по лестнице. — Ну ни с кем не можешь поладить! У тебя, что ли, вообще друзей не бывает?

— Только оглоеды!

При помощи воды и пластыря я сделал все возможное для восстановления лица, но до красоты ему было далеко. Милк-Ривер сидел на кровати, наблюдал за мной и ухмылялся.

По окончании ремонта мы спустились, чтобы поесть у Воша. За стойкой сидели еще три едока. Во время ужина мне пришлось обмениваться с ними впечатлениями о состоявшемся бое.

Нас прервал стук копыт на улице. Мимо проехали верхом человек двенадцать, если не больше, а потом мы услышали, что они круто осадили лошадей и спешились перед домом Барделла.

Милк-Ривер наклонился ко мне и сказал на ухо:

— Ватага Большого Игнасио из каньона. Держись крепче, начальник, а то вытряхнут из-под тебя город.

Мы доели и вышли на улицу.

В свете сильного фонаря, висевшего над дверью Барделла, лениво прислонясь к стене, стоял мексиканец. Крупный, чернобородый мужчина, весь в серебряных пуговицах; на обоих боках по револьверу с белой рукоятью.

— Ты не отведешь лошадей на конюшню? — попросил я Милк-Ривера. — Я прилягу пока, восстановлю силы.

Он поглядел на меня с любопытством и отправился туда, где мы оставили лошадей.

Я остановился перед бородатым мексиканцем и показал сигаретой на его оружие.

— Когда въезжаешь в город, положено снимать эти штуки, — любезно сказал я. — На самом-то деле с ними вообще не положено приезжать, но я не такой дотошный, под одеждой у человека искать не буду.

Борода и усы раздвинулись в улыбке, открывшей желтую подковку зубов.

— Если el senor jerife^[12] не хочет эти штуки, — может, он их отберет?

— Нет. Ты их убери.

— Я их тут хочу. Я их тут ношу.

— Делай, что тебе говорят, — сказал я по-прежнему любезно, после чего повернулся и ушел в лачугу Воша.

Там, перегнувшись через стойку, я извлек из бочонка обрез.

— Не одолжите? Хочу наставить парня на путь истинный.

— Конечно, сэр, конечно! Пользуйтесь на здоровье!

Прежде чем выйти, я взвел оба курка.

Большого мексиканца не было на улице. Он находился а доме — рассказывал об этом друзьям. Некоторые друзья были американцы, некоторые — мексиканцы, а некоторые — Бог знает кто. Но все были при оружии.

Друзья уставились на меня, и большой мексиканец обернулся. Он схватился за револьверы, пока поворачивался, однако не вынул.

— Не знаю, что в этом орудии, — честно сказал я, направив свою картечницу в центр компании, — может, куски колючей проволоки и динамитная стружка. Мы это выясним, орлы, если вы сейчас же не сложите ваши револьверы на стойке, потому что обдам вас, как Бог свят!

Они выложили револьверы на стойку. Я их не упрекну. Эта вещь посекла бы многих!

— С нынешнего дня, когда приезжаете в город, прячьте ваши пушки подальше.

Снова напустив на лицо приветливость, ко мне протолкался толстый Барделл.

— Не приберете ли это оружие до отъезда ваших гостей? — спросил я.

— Да! Да! С удовольствием! — воскликнул он, совладав наконец с удивлением.

Я вернул обрез владельцу и отправился к себе в отельчик.

Когда я шел по коридору, открылась дверь, вторая или третья от моей. Появился Чик Орр и, обернувшись к кому-то, сказал:

— Не делай ничего такого, чего я не стал бы делать.

Я увидел, что в двери стоит Клио Ландес.

Чик повернул голову, увидел меня и угрюмо остановился.

— Драться ни черта не умеешь! Только и знаешь, что садить.

— Это точно.

Он погладил распухшей рукой живот.

— По корпусу плохо держу удар, так и не научился. Из-за этого и ушел с ринга. Но ты меня больше не задирай — могу зашибить! — Он ткнул меня большим пальцем в бок и направился к лестнице.

Когда я проходил мимо двери Клио, она уже была закрыта У себя в комнате я вынул бумагу и ручку, но не успел написать и трех слов отчета, как в дверь постучали.

— Войдите! — Дверь я не запер, ждал Милк-Ривера.

Вошла Клио Ландес.

— Помешала?

— Нет. Заходите, располагайтесь. Милк-Ривер через несколько минут придет.

— Вы не чалите Милк-Ривера? — спросила она в лоб.

— Нет. Никаких дел за ним не знаю. Лично у меня к нему нет претензий. А что?

— Ничего. Просто подумала, не захотите ли повесить на него какой-нибудь грабеж. Меня вы не обманете. Эти гужееды держат вас за тупого. Но я-то получше их вижу.

— Спасибо на добром слове. Только не распространяйтесь о моем уме. Хватит с меня рекламы. Что вы тут делаете, в глухомани?

— Легочница. — Она постукала себя по груди. — Врач сказал, что на воздухе протяну дольше. А я, дура, поверила. Здесь жить — то же самое, что умирать в городе.

— И давно вы бежали от шума?

— Три года… Два — в Колорадо, а теперь в этой дыре. Кажутся тремя веками.

Я забросил удочку:

— Был там по делам в апреле — недели две или три.

— Правда были? — таким тоном, словно я побывал в раю.

Она засыпала меня вопросами: а это по-прежнему так-то и так-то? А там-то и там-то все как было?

Мы славно поболтали, и оказалось, что я знаю кое-кого из ее друзей. Двое были аферисты высокого полета, один — выдающийся бутлегер, остальные — букмекеры, мошенники и тому подобное.

Какое у нее ремесло, я не выяснил. Говорила она на смеси грамотного школьного языка с воровским жаргоном и о себе подробностей не рассказывала.

К тому времени, когда пришел Милк-Ривер, мы уже прекрасно спелись.

— Мои друзья еще в городе? — спросил я.

— Да. Слышно, как галдят у Барделла. А ты вроде славы опять себе не прибавил.

— Что еще?

— Твоим друзьям из чистой публики не особенно понравился твой последний номер: отдать на хранение Барделлу револьверы Игнасио и его людей. Из правой руки, дескать, забрал у них оружие и в левую вложил — вот какое у них мнение.

— Я просто показал, что могу забрать. Оно мне ни к чему, — объяснил я. — Все равно они бы новое добыли. Пожалуй, пойду покажусь им. Я ненадолго.

В «Бордер-палас» было шумно и оживленно. Друзья Игнасио не обратили на меня никакого внимания. Подошел Барделл.

— Я рад, что вы окоротили парней. Избавили меня от многих волнений.

Я кивнул, пошел к городской конюшне и застал там ночного сторожа, который обнимался с железной печкой.

— Тут не найдется человека, чтобы ночью отвез донесение в Филмер?

— Может, кого и найду, — ответил он без энтузиазма.

— Дай ему хорошую лошадь и пошли ко мне в отель, только поживее, ладно?

Я сел ждать на веранде отеля. Через некоторое время подъехал длинноногий парень лет восемнадцати, на чалой лошадке, и спросил помощника шерифа. Я вышел из тени и спустился на улицу, чтобы наш разговор не услышал кто-нибудь посторонний.

— Папаша сказал, вы хотите отправить что-то в Филмер.

— Ты можешь выехать в направлении Филмера, а потом повернуть на ранчо X. А. Р.?

— Да, сэр, могу.

— Тогда мне вот что надо. Приедешь туда — скажи Пири, что Большой Игнасио со своими людьми в городе и до рассвета могут нагрянуть к ним.

— Все сделаю, сэр.

— Это тебе. За конюшню заплачу потом. — Я сунул ему в руку деньги. — Езжай и чтобы о нашем разговоре никто не знал!

Поднявшись к себе, я застал Милк-Ривера и Клио втроем с бутылкой. Мы побеседовали, покурили, а потом вечеринка закончилась. Милк-Ривер сказал, что комната у него соседняя с моей.

В начале шестого стук в дверь заставил меня вылезти из постели на холод.

— Ты не на ферме! — заворчал я, впуская Милк-Ривера. — Ты теперь горожанин. Тебе полагается спать, пока солнце не встанет.

— Оку закона спать вообще не полагается, — ухмыльнулся он, тоже стуча зубами, потому что надето на нем было не больше, чем на мне. — Фишер — ну, у которого ранчо в той стороне, — прислал человека сказать тебе, что возле X. А. Р. идет бой. Вместо тебя он ко мне вперся. Едем туда, заместитель?

— Едем. Добудь винтовки, воду, лошадей. Я пойду к Вошу, закажу завтрак и чего-нибудь завернуть в дорогу.

Через сорок минут мы с Милк-Ривером выехали из города.

Утро согревалось, пока мы ехали, солнце рисовало фиолетовые картины на песке, перегоняло росу в редеющий туман. Благоухали мескитовые деревья, и даже песок, на котором вскоре станет так же уютно, как на раскаленной сковородке, издавал приятный, свежий запах.

Мы завидели издали три синие крапинки над строениями ранчо — то кружили в вышине грифы, — а еще дальше на фоне неба двигалось по гребню какое-то животное.

— Лошадь. Должна быть под всадником, но всадника нет! — объявил Милк-Ривер.

Немного погодя нам попалось изрешеченное пулями мексиканское сомбреро, потом на солнце блеснула пригоршня медных гильз.

На месте какого-то строения была груда черных головешек. Возле нее лежал навзничь один из тех, кого я разоружал вчера у Барделла.

Из-за угла высунулась забинтованная голова, а потом появился и ее обладатель: правая рука на перевязи, в левой револьвер. За ним семенил кривой повар китаец, размахивая секачом.

Милк-Ривер узнал забинтованного.

— Здорово, Ред! Поскандалили?

— Маленько. Очень кстати вы нас упредили: Игнасио со своими налетел перед самым рассветом, а мы — из засады, и понесли его по всей степи. Меня вот задело пару раз, а остальные ребята погнались за ним на юг. Прислушаешься — слышно, постреливают.

— Поедем за ними или в обгон пойдем? — спросил меня Милк-Ривер.

— А обогнать можно?

— Можно. Раз Игнасио бежит, — значит, к вечеру кружной дорогой приедет к себе на ранчо. А мы, если сперва каньоном, а потом на юг возьмем, можем и раньше поспеть. Быстро-то он не поедет, от ребят отбиваясь.

— Попробуем.

С Милк-Ривером во главе мы миновали здания ранчо, потом лощиной доехали до того места, где я накануне свернул в каньон. Немного погодя дорога сделалась ровнее и мы прибавили ходу.

В полдень остановились, чтобы дать отдых лошадям, съели бутерброды, покурили. Тронулись дальше.

Солнце стало спускаться по правую руку, тени в каньоне росли. Когда долгожданная тень достигла восточного склона, Милк-Ривер остановился впереди меня.

— Оно вон за тем поворотом.

Мы спешились, глотнули по разу, сдули с винтовок песок и двинулись к кустам, заслонявшим следующий поворот извилистого каньона.

За поворотом дно каньона сбегало к крутой впадине — блюдцу. Покатые борта его заканчивались на равнине. Посреди блюдца стояли четыре саманных дома. Хотя дома весь день жгло пустынное солнце, они казались почему-то темными и влажными. Над одним из них вилась струйка дыма. Ни людей, ни животных кругом.

— Я пойду туда разведаю, — сказал Милк-Ривер, отдавая мне шляпу и винтовку.

— Верно, — согласился я. — Я тебя прикрою, но, если что-нибудь начнется, — уходи в сторону. Из винтовки стрелять я не самый большой мастер!

В начале вылазки Милк-Риверу хватало прикрытия. Он продвигался быстро. Но кусты редели, — продвижение замедлилось. Он лег и пробирался ползком: от бугорка к купе кустов, от куста к камню.

Шагах в десяти от первого дома спрятаться было уже не за чем. Он вскочил и кинулся под ближайшую стену.

Ничего не произошло. Несколько долгих минут он стоял у стены, а потом крадучись двинулся к тыльной стороне дома.

Из-за угла появился мексиканец.

Я не мог разглядеть его лицо, но увидел, как напряглось его тело. Рука нырнула к поясу.

Револьвер Милк-Ривера брызнул огнем.

Мексиканец упал. Ясная сталь его ножа промелькнула высоко над головой Милк-Ривера и зазвенела, ударясь о камень.

Дом скрыл от меня Милк-Ривера. Я увидел его снова, когда он мчался к черной двери второго дома.

Из двери навстречу ему хлестнули выстрелы. Я открыл заградительный огонь из винтовок, посылая пулю за пулей в открытую дверь со всей быстротой, на какую был способен. Магазин второй винтовки опустел как раз тогда, когда стрелять стало опасно: Милк-Ривер был уже слишком близко к двери.

Бросив винтовку, я побежал к лошади и верхом помчался на помощь к моему ненормальному помощнику.

Он в ней не нуждался. Когда я подъехал, все было кончено.

Дулами револьверов он выгонял из дома еще одного мексиканца и Жука Рейни.

— Весь улов, — сообщил он. — Больше никого не нашлось.

— А ты что тут делаешь? — спросил я Рейни.

Но кокаинист лишь потупился угрюмо и ничего не ответил.

— Мы их свяжем, — решил я, — а потом поглядим, что еще тут есть.

Вязал главным образом Милк-Ривер, как более опытный в обращении с веревкой. Он уложил парочку на землю, примотал спиной к спине, и мы занялись осмотром.

Кроме разнообразного оружия и более чем достаточного запаса патронов, ничего увлекательного мы не могли обнаружить, пока не набрели на массивную дверь в цоколе главного здания, запертую перекладиной с висячим замком.

Я нашел ржавый обломок кирки и сбил замок. Потом мы сняли перекладину и распахнули дверь.

Из душного, темного подвала к нам устремились люди. Семеро мужчин — и лопотали на разных языках.

Мы остановили их револьверами. Они затараторили громче, возбужденнее.

— Тихо! — рявкнул я.

Они сообразили, что от них требуется, даже если не знали слова. Галдеж смолк; мы оглядели их. Все семеро были похожи на иностранцев, и притом не мирных — вполне разбойничья компания.

Мы с Милк-Ривером сперва попробовали с ними по-английски, потом по-испански — сколько сумели наскрести вдвоем. Обе попытки снова вызвали галдеж, но не английский и не испанский.

— Еще что-нибудь знаешь? — спросил я у Милк-Ривера.

— Чинук^[13] только остается — больше ничего.

Это вряд ли могло помочь. Я попытался вспомнить несколько слов из тех, что сходили у нас в экспедиционном корпусе за французские.

«Que desirez-vous»^[14] вызвало радостную улыбку на толстом синеглазом лице.

Я уловил: «Nous allons aux Etats-Unis»^[15], а дальше он затрещал так, что вникнуть не было никакой возможности.

Интересно. Игнасио не сказал гостям, что они уже в Соединенных Штатах. По-видимому, с ними легче было управляться, пока они думали, что находятся в Мексике.

— Montres-moi votre passeport^[16].

Синий глаз залопотал протестующе. Ясно: им сказали, что паспорта не потребуются. Потому они и платили за переход через границу, что им было отказано в паспортах.

— Quand etes-vous veni ici?^[17]

Hier означало «вчера» — вне зависимости от того, чем это слово сопровождалось. Выходит, Большой Игнасио перевез их через границу, засунул в подвал и прямиком отправился в Штопор.

Мы снова заперли иммигрантов в подвале, присовокупив к ним мексиканца и Жука Рейни. Рейни ревел белугой, когда я отнимал у него кокаин и шприц.

— Огляди потихоньку местность, — сказал я Милк-Риверу, — а я пока что усажу твоего покойника.

К возвращению Милк-Ривера мертвый мексиканец устроился у меня удобно: развалясь на стуле недалеко от фасадной двери главного здания, спиной к стене, в надвинутом на глаза сомбреро.

— Вдалеке кто-то пыль поднимает, — доложил Милк-Ривер.

— Не удивлюсь, если до темноты у нас появится общество. Темнота, и густая, держалась уже час, когда они прибыли.

Мы успели поесть, отдохнуть и были готовы к встрече. В доме горел свет. Там сидел Милк-Ривер и тренькал на мандолине. Свет из открытой двери неясно очерчивал мертвого мексиканца — статую спящего. Позади него, за углом, вплотную к стене лежал я, высунув только голову.

Мы услышали гостей задолго до того, как смогли их разглядеть. Две лошади, топоча за десятерых, приближались резвой рысью.

Игнасио с такой силой осадил свою, что она поднялась на дыбы, и не успели опуститься на землю ее передние копыта, как мексиканец, соскочив с седла, уже занес ногу над порогом. Второй всадник не отставал от него.

Бородатый Игнасио увидел мертвеца. Он кинулся к нему, взмахнул хлыстом и гаркнул:

— Arriba, piojo!^[18]

Мандолина в доме смолкла.

Я вскочил.

Бородатый удивленно раскрыл рот.

Его хлыст задел пуговицу покойника, зацепился, и петля на рукояти задержала запястье. К поясу потянулась другая рука.

Я уже час держал револьвер. Я был близко. Я мог не торопясь выбрать цель. Когда рука мексиканца дотронулась до револьвера, я прострелил ему и руку и бедро.

Пока он падал, я увидел, как Милк-Ривер ударил второго револьверным стволом по затылку.

— А мы вроде неплохо сработались, — сказал мой загорелый помощник, нагнувшись, чтобы подобрать неприятельское оружие.

Громогласные проклятия бородатого затрудняли нашу беседу.

— Которого ты оглушил, я суну в погреб, — сказал я. — Следи за Игнасио: вернусь — мы его перевяжем.

Оглушенный очнулся только тогда, когда я проволок его полдороги до подвала. Остальную часть дороги подгонял револьвером, потом пинком отправил внутрь, пинками отогнал остальных арестантов от двери, закрыл ее и запер перекладиной.

Когда я вернулся, бородатый перестал шуметь.

— За тобой кто-нибудь едет? — спросил я, опустившись возле него на колени, и перочинным ножом принялся разрезать на нем штанину.

Вместо ответа я услышал разные сведения о себе, о моих родителях и моих повадках. Все оказались неверными, зато колоритными.

— Язык ему, что ли, к ноге примотать? — предложил Милк-Ривер.

— Пускай покричит!

Я снова обратился к бородатому:

— На твоем месте я бы ответил на этот вопрос. Если наездники X. А. Р. прискачут за тобой сюда и застанут нас врасплох, — руку даю, что тебя линчуют.

Он об этом не подумал.

— Si, si… Пири и его люди. Они seguir — mucha rapidez!^[19]

— Кроме тебя и этого второго у вас кто-нибудь остался?

— Нет! Ningun!^[20]

— Милк-Ривер, попробуй разведи перед домом костер побольше, а я тут кровь остановлю этому гусю.

Парень посмотрел на меня разочарованно.

— Что же, мы им и засады никакой не сделаем?

— Нет, если не возникнет необходимости.

Пока я накладывал мексиканцу жгуты, Милк-Ривер развел исполинский костер, который освещал и дома, и почти всю впадину вокруг них. Я собирался отправить Игнасио с Милк-Ривером в дом, — на случай если не смогу сговориться с Пири. Но не успел. Едва я начал объяснять мой план Милк-Риверу, как из темноты донесся бас Пири:

— Руки вверх, эй, вы!

— Спокойно! — предостерег я Милк-Ривера и встал. Но рук не поднял.

— Представление окончено! — крикнул я в темноту, — Подъезжайте!

Прошло десять минут. На свету появился Пири. Его квадратное лицо было угрюмо и покрыто разводами грязи. Лошадь — вся в бурой пене. В обеих руках он держал револьверы.

За ним следовал Данн — такой же грязный и угрюмый, и тоже с оружием наготове.

За Данном никто не выехал. Значит, остальные рассредоточились вокруг нас в темноте.

Пири нагнулся над головой лошади, чтобы рассмотреть Большого Игнасио, который замер на земле, затаил дух.

— Мертвый?

— Нет… ранен в руку и в ногу. Кое-кто из его друзей у меня под замком, в доме.

При свете костра бешено сверкнули белки его глаз.

— Других можешь оставить себе! — грубым голосом сказал он. — Нам хватит этого.

Я понял его правильно.

— Все у меня остаются.

— Я тебе ни на грош не верю! — прорычал мне сверху Пири, — Я позабочусь сам, чтобы налеты Игнасио кончились раз и навсегда! Я с ним разберусь!

— Ничего похожего.

— Как же, интересно, ты мне его не отдашь? — Он злобно засмеялся. — Или думаешь, что нас с ирландцем двое? Если не веришь, что ты окружен, — рыпнись!

Я верил ему, но сказал:

— Это не имеет значения. Если бы я был бродяга, или старатель, или вообще какой-нибудь одиночка без связей, ты бы со мной долго не церемонился. Но я не такой, и ты понимаешь, что я не такой. Я на это рассчитываю. Игнасио ты получишь, только если меня убьешь. Никак иначе! Вряд ли он тебе так нужен.

С минуту он глядел на меня. Потом коленями подал лошадь к мексиканцу. Игнасио сел и начал умолять меня, чтобы я его спас.

Я медленно поднял правую руку к револьверу, который был у меня под мышкой.

— Брось! — рявкнул Пири, направив оба револьвера мне в голову.

Я улыбнулся ему, медленно вытащил револьвер, медленно повернул его — так, что он оказался между револьверами Пири.

Эту позицию мы сохраняли довольно долго: времени, чтобы вспотеть, хватило на обоих. Неуютное положение!

В его воспаленных глазах мелькнула непонятная искра. Я слишком поздно понял, что за ней последует. Револьвер в его левой руке отвернулся от меня — выстрелил. В темени Игнасио появилась дыра. Он свалился набок.

Милк-Ривер, ухмыляясь, снял Пири с лошади одной пулей.

Револьвер в правой руке Пири выстрелил уже над моей головой: я удирал из-под копыт его лошади, взвившейся на дыбы. Грохнули револьверы Данна.

— В дом! — крикнул я Милк-Риверу и дважды выстрелил в лошадь Данна.

Над нами, под нами, вокруг нас и только что не внутри запели винтовочные пули.

Растянувшись на полу в освещенном дверном проеме, Милк-Ривер сыпал горячий свинец на улицу с обеих рук. Лошадь Данна повалилась. Данн встал, схватился двумя руками за лицо, рухнул рядом с лошадью.

Милк-Ривер прервал фейерверк ровно на столько времени, сколько мне надо было, чтобы, прыгнув через него, спрятаться в доме.

Пока я разбивал стекло в фонаре и задувал огонь, он захлопнул дверь. Пули играли музыку на двери и стенах.

— Правильно я сделал, что подшиб курощупа?

— Святое дело! — солгал я.

Рвать на себе волосы из-за этого уже не имело смысла, но в смерти Пири не было необходимости. И Данна не обязательно было убивать. Пули уместны, когда исчерпаны слова, а мой загорелый помощник перешел к делу, когда я отнюдь не израсходовал всех средств убеждения.

Пули перестали дырявить дверь.

— Ребята чешут в затылках, — высказал догадку Милк-Ривер. — Патронов небось кот наплакал — с рассвета по мексиканцу палят.

Я отыскал в кармане носовой платок и стал засовывать в дуло винтовки.

— Это для чего? — спросил Милк-Ривер.

— Поговорить. — Я шагнул к двери. — И собачкой не балуйся, пока не кончу.

— Сроду не видел такого любителя поговорить, — посетовал Милк-Ривер.

Я осторожно приотворил дверь. Тишина. Я высунул в щель винтовку и помотал ею при свете еще горевшего костра. Тишина. Я открыл дверь и вышел.

— Пришлите кого-нибудь поговорить! — крикнул я в темноту.

Незнакомый голос с чувством выругался и начал угрожать:

— Мы тебя… — Тирада оборвалась.

В стороне блеснул металл.

На свет вышел Бак Смолл, с ободранной щекой и черными ободьями вокруг воспаленных глаз.

— Чего вы добиваетесь, ребята? — спросил я.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Милк-Ривера твоего добиваемся. На тебя мы зла не держим. Ты делаешь то, за что тебе платят. А Милк-Ривер не должен был убивать Пири!

— Бак, раскиньте немного мозгами. Лихим и буйным дням пришел конец. Вы пока что не замазаны. Игнасио напал на вас, и греха в том нет, что вы расшерстили его банду по всей пустыне. Но валять дурака с моими арестованными вы не имеете права. Пири не хотел это понять. И если б не мы его убили, ему все равно бы висеть. Так что плакать вам не о чем.

Теперь что касается Милк-Ривера: он вам ничего не должен. Он застрелил Пири под вашими дулами — застрелил, хотя игра шла неравная. Все козыри были у вас. Милк-Ривер рисковал так, как ни ты, ни я рисковать бы не стали. Вам нечего плакать.

У меня там десятьарестантов и сколько угодно оружия и патронов. Если вы меня вынудите, я раздам оружие и пущу их в драку. Лучше я их потеряю всех до одного, чем вам отдам.

Ничего, кроме огорчений, ребята, драка вам не даст — все равно, победите вы или проиграете. Ваша сторона округа Орилла была беспризорной дольше, чем почти весь Юго-Запад. Но это времечко кончилось. Пришли деньги из большого мира; идут люди из большого мира. Вам их не остановить! Пробовали когда-то в других местах — не вышло. Передашь это своим?

— Ладно. — И он скрылся в темноте.

Я ушел в дом.

— Должны одуматься, — сказал я Милк-Риверу, — но кто их знает? Так что давай-ка пошарь тут — не найдется ли лаза в нашу каталажку: я ведь всерьез сказал, что раздам оружие арестантам.

Через двадцать минут вернулся Бак Смолл.

— Твоя взяла, — сказал он. — Мы хотим забрать Пири и Данна.

В жизни у меня не было ничего приятней, чем кровать в «Каньон-хаус» на другой вечер — в среду. После вольтижировки на саврасом коне, после драки с Чиком Орром и от непривычной езды верхом болячек у меня было больше, чем песку в округе Орилла.

Наши десять арестантов разместились в старом складе при магазине Аддерли, под охраной лучших людей города с Милк-Ривером во главе. Там они хорошо сохранятся, решил я, до приезда иммиграционных инспекторов, которым уже было послано известие. Шайка Игнасио почти вся погибла в бою с ковбоями, и я не думал, что Барделл сможет набрать людей для налета на мою тюрьму.

Наездники с ранчо X. А. Р. отныне будут вести себя более или менее прилично, решил я. Оставалось еще два огреха, но конец моей пахоты в Штопоре уже был виден. Так что я не имел причин быть недовольным собой — и, раздевшись со скрипом, упал на кровать в предвкушении заслуженного сна.

Дали мне насладиться им? Нет!

Едва я улегся, кто-то забарабанил в мою дверь.

Это был суетливый доктор Хейли.

— Несколько минут назад меня вызвали в вашу импровизированную тюрьму, осмотреть Рейни, — сказал доктор. — Он пытался бежать и в схватке с одним из охранников сломал руку. Это само по себе не страшно, но состояние его внушает тревогу. Ему надо дать кокаин. Мне кажется, что оставлять его дальше без наркотика опасно.

— Он в самом деле плох?

— Да.

— Пойду поговорю с ним, — сказал я, с неохотой взявшись за одежду. — По дороге с ранчо я делал ему время от времени укол, чтобы он у нас не рухнул. Но сейчас мне надо добиться от него кое-каких сведений, и, пока не заговорит, он ничего не получит.

Вой Рейни мы услышали еще на подходе к тюрьме: Милк-Ривер беседовал с одним из охранников.

— Смотри, начальник, загнется он у тебя без марафета, — сказал Милк-Ривер. — Его тут пока связали, чтобы лубки не сорвал. Совсем чумной!

Мы с доктором вошли, а охранник в дверях светил нам, подняв повыше фонарь.

В углу, привязанный к стулу Милк-Ривером, сидел Жук Рейни. На губах у него выступила пена. Он бился в судорогах.

— Ради Бога, укол! — завыл он.

— Доктор, помогите вынести его.

Мы подняли его со стулом и вынесли на улицу.

— А ну, кончай голосить и послушай меня! Ты застрелил Нисбета. Рассказывай все начистоту. Расскажешь — будет укол.

— Не убивал я его! — завопил он.

— Вранье. В понедельник утром, когда мы были у Барделла и говорили о смерти Шнура, ты украл у Пири веревку. Привязал ее так, чтобы создалось впечатление, будто убийца уходил каньоном. Потом ты стал у окна и, когда Нисбет вошел в заднюю комнату, застрелил его. Никто по веревке не спускался — Милк-Ривер заметил бы какой-нибудь след. Будешь признаваться?

Он не желал, он кричал и ругался, клянчил кокаин, твердил, что ничего не знает об убийстве.

— Отправляешься обратно! — сказал я.

Доктор Хейли взял меня за локоть.

— Не подумайте, что я вмешиваюсь, но должен предупредить: то, что вы делаете, — опасно. По моему мнению — и считаю своим долгом довести его до вас, — отказывая этому человеку в наркотике, вы рискуете его жизнью.

— Я понимаю, доктор, но должен рискнуть. Ему еще не так плохо — иначе бы он не врал. Когда его станет ломать по-настоящему, он заговорит!

Упрятав Рейни обратно, я вернулся к себе в комнату. Но не в постель.

В комнате сидела Клио Ландес — я не запер дверь — и ждала меня с бутылкой виски. Сама она была уже на три четверти полна — пьяница из меланхолических.

Несчастная, больная, одинокая, в чужом краю вдали от дома, она заливала тоску алкоголем, вспоминала покойных родителей, перебирала грустные обрывки детства, былые горести — и оплакивала их.

Лишь к четырем часам утра — в четверг — виски вняло моим молитвам, и она уснула у меня на плече.

Я взял ее на руки и понес по коридору к ней в комнату. Когда я подходил к ее двери, по лестнице поднялся Барделл.

— Еще работенка шерифу, — благодушно заметил он и пошел дальше.

Солнце уже стояло высоко, в комнате было жарко, а проснулся я от ставшего привычным стука в дверь. На этот раз меня разбудил один из добровольных охранников — длинноногий парень, которого я посылал в понедельник вечером предупредить Пири.

— Жук вас хочет видеть. — Лицо у парня было осунувшееся. — В жизни не видел, чтобы человек чего-нибудь так хотел.

За ночь Рейни превратился в развалину.

— Я убил! Я убил! — крикнул он мне. — Барделл знал, что ранчо X. А. Р. отомстит за Шнура. Он велел мне убить Нисбета и подставить Пири — чтобы натравить вас на X. А. Р. Он уже такое делал, и все получалось в лучшем виде. Дайте укол! Это правда, Богом клянусь! Я украл веревку, подбросил ее, а револьвер мне дал Барделл. Он послал Нисбета в заднюю комнату, и я застрелил его. Револьвер — под кучей консервных банок за магазином Аддерли. Дайте укол!

— Где Милк-Ривер? — спросил я у длинноногого парня.

— Спит, наверно. Он сменился перед рассветом.

— Хорошо, Жук. Потерпи, пока не придет доктор. Сейчас позову.

Доктора Хейли я застал дома. Через минуту он уже шел со шприцем к наркоману.

«Бордер-палас» открывался только в двенадцать часов. Двери были заперты. Я отправился в «Каньон-хаус». Когда я поднялся, на веранду навстречу мне вышел Милк-Ривер.

— Доброе утро, молодой человек! — приветствовал я его. — Не скажешь ли, в какой комнате почивает Барделл?

Он посмотрел на меня так, словно видел меня в первый раз.

— Сам поищешь. Я поденку у тебя кончил. Пускай другой кто дает тебе титьку, а нет — иди у чертовой матери попроси.

Слова эти были окутаны в запах виски, но не настолько сильный, чтобы все объяснить им.

— Что с тобой стряслось?

— А то стряслось, что ты вшивый…

Продолжения я не стал ждать.

Я шагнул к нему, и его правая рука метнулась к поясу.

Я не дал ему вынуть оружие, бедром притиснул его к стене и схватил за обе руки.

— Ты, конечно, большой артист по револьверной части, — заворчал я гораздо сварливее, чем если он был чужим, и встряхнул его, — но, если со мной попробуешь фокусничать, я растяну тебя кверху попкой!

В руку мне вцепились тонкие пальцы Клио Ландес.

— Перестаньте! — закричала она нам обоим. — Перестаньте! Не беситесь! Он с утра на что-то зол. Сам не знает, что говорит.

Я сам был зол.

— Зато я знаю, что говорю. — Но Милк-Ривера отпустил и ушел в дом.

В дверях я столкнулся с землистым Викерсом.

— Какой номер у Барделла?

— Двести четырнадцатый. А что?’ Я прошел мимо него к лестнице.

С револьвером в руке постучался к Барделлу.

— Кто там? — донеслось из комнаты.

Я назвался.

— Что вам надо?

Я сказал, что мне надо с ним поговорить.

Мне пришлось подождать минуту-другую. Он встретил меня полуодетый. Все, что полагается носить ниже пояса, было на нем. А выше — нижняя рубашка и пиджак, и одна рука в кармане пиджака.

Глаза его расширились при виде револьвера.

— Вы арестованы за убийство Нисбета, — сообщил я. — Выньте руку из кармана.

Он сделал вид, будто его хотели разыграть.

— За убийство Нисбета?

— Да. Рейни сознался. Выньте руку из кармана.

Он отвел от меня взгляд, посмотрел куда-то мне за спину, и глаза его вспыхнули торжеством.

Я опередил его с выстрелом на долю секунды, — он потерял время, дожидаясь, когда я поддамся на этот древний трюк. Его пуля оцарапала мне шею.

Моя попала ему туда, где нижняя рубашка туже всего обтягивала его жирную грудь.

Он упал, терзая карман, пытаясь вытащить револьвер для второго выстрела.

Я мог бы помешать ему, но он все равно был не жилец. Первая пуля пробила ему легкое. Я всадил в него вторую.

Коридор наполнился людьми.

— Врача сюда! — крикнул я.

Но врач Барделлу был не нужен. Он умер раньше, чем я договорил.

Сквозь толпу протолкался Чик Орр и вошел в комнату.

Я выпрямился, засовывая револьвер в кобуру.

— На тебя, Чик, у меня пока ничего нет, — медленно сказал я. — Тебе лучше знать, числится ли за тобой что-нибудь. На твоем месте я бы отчалил из Штопора, не тратя много времени на сборы.

Бывший боксер сощурился на меня, потер подбородок и кивнул.

— Если меня спросят, — скажи, уехал путешествовать. — И он снова протолкался сквозь толпу.

Когда появился врач, я увел его в свою комнату, и он перевязал мне шею. Рана была неглубокая, но кровила сильно.

Наконец он кончил; я вынул из чемодана свежую одежду и разделся. Но, подойдя к умывальнику, обнаружил, что доктор истратил всю воду. Напялив брюки, пиджак и туфли, я отправился за водой вниз, на кухню.

Когда я поднялся обратно, в коридоре уже никого не было, кроме Клио Ландес.

Она прошла навстречу целеустремленно, на меня даже не взглянула.

Я вымылся, оделся и пристегнул револьвер. Еще один пробел закрыть — и я свободен. Я решил, что карманные игрушки мне не понадобятся, и убрал их. Еще одно маленькое дело — и шабаш. Меня грела мысль о расставании со Штопором. Город мне не нравился, с самого начала не нравился, и еще больше не понравился после ссоры с Милк-Ривером.

Я думал о нем, выходя на улицу, а выйдя, увидел его на другой стороне.

Взглянув на него как на пустое место, я повернул вниз по улице.

Шаг — пуля взрыла землю у меня под ногами.

Я остановился.

— Вынимай его, толстомясый! — заорал Милк-Ривер. — Двоим нам не жить!

Я медленно повернулся к нему, мысленно ища выход. Но выхода не было.

В глазах-щелках горело сумасшествие. Лицо — маска смертельной лютости. Никаких доводов он не услышит.

— Двоим нам не жить! — повторил он и снова выстрелил мне под ноги. — Вынимай его!

Я перестал изобретать выход и полез за револьвером.

Он дал мне время приготовиться.

Он навел на меня револьвер, когда я направил на него свой.

Мы нажали на спуск одновременно.

В глаза мне сверкнуло пламя.

Я свалился на землю — весь бок у меня онемел.

Он смотрел на меня растерянно. Я перестал смотреть на него и взглянул на свой револьвер: револьвер только щелкнул, когда я нажал спусковой крючок!

Когда я поднял глаза, он шел ко мне — медленно, уронив руку с револьвером.

— Наверняка играл, а? — Я поднял револьвер, чтобы он мог разглядеть сломанный боек. — Поделом мне — чтобы не оставлял на кровати, когда на кухню за водой иду.

Милк-Ривер бросил свой револьвер — схватил мой.

Из отельчика к нему подбежала Клио Ландес.

— Тебя не…

Милк-Ривер сунул револьвер ей в лицо.

— Твоя работа?

— Я испугалась, что он…

— Ты… — Тыльной стороной руки он ударил ее по губам.

Он упал на колени возле меня — лицо его было лицом мальчишки. На руку мне капнула горячая слеза.

— Начальник, я не…

— Ничего, ладно, — успокоил я его, не покривив душой.

Остальных слов я не услышал. Онемение в боку не проходило, и то, что шло ему на смену, не было приятным. Все во мне всколыхнулось…

Очнулся я в постели. Доктор Хейли делал что-то скверное с моим боком. Позади него Милк-Ривер держал в дрожащих руках таз.

— Милк-Ривер… — прошептал я, ибо на большее в смысле разговора был не годен.

Он приклонил ко мне слух.

— Бери Воша. Он убил Вогеля. Осторожно — у него револьвер. Подмани на самозащиту — может сознаться. Посади с остальными.

Опять сладкое забытье.

Ночь, тусклый свет лампы — когда снова открыл глаза. Рядом с моей кроватью сидела Клио Ландес, безутешная, уставясь в пол.

— Добрый вечер, — выдавил я.

И пожалел о том, что заговорил.

Она обливала меня слезами и непрерывно заставляла убеждать ее, что я простил ей подлость с револьвером. Не знаю, сколько раз я ее простил. Это было дьявольски докучливое занятие.

Пришлось закрыть глаза и сделать вид, что я потерял сознание, — иначе она бы не отстала.

Наверно, я уснул, потому что, когда опять очнулся, был день и в кресле сидел Милк-Ривер.

Он встал, потупясь, не глядя на меня.

— Я, пожалуй, буду трогаться, раз ты оклемываешься. Но все равно скажу тебе: если бы я знал, что эта… сделала с твоим револьвером, я бы никогда не напал на тебя.

— Ладно, а что стряслось-то? — проворчал я.

— Спятил, наверно, — промямлил он. — Выпил малость, а потом Барделл стал мне заправлять насчет нее и тебя и что ты меня за нос водишь. А я… ну, видно, совсем ум за разум зашел.

— На место не встал еще?

— Ты что!

— Тогда, может, хватит дурить — сядешь и поговорим как люди? Ты с ней по-прежнему в ссоре?

Оказалось, по-прежнему — весьма решительно и весьма непечатно.

— Ты дубина! — сказал я. — Она здесь чужая, истосковалась по своему Нью-Йорку. Я могу говорить на ее языке и знаю людей, которых она знает. Вот и все, что было.

— Да не в том дело. Если женщина устраивает такую…

— Чепуха! Проделка пакостная, что и говорить. Но если женщина идет на такую проделку, чтобы тебя выручить, ей цена — миллион за унцию! А теперь беги, найди эту даму Клио и веди ее сюда!

Он сделал вид, что идет с неохотой. Но я услышал ее голос, когда он постучался к ней в дверь. И битый час валялся на ложе страданий, прежде чем они вспомнили обо мне. Они вошли такой тесной парочкой, что спотыкались об ноги друг друга.

— А теперь о делах, — проворчал я. — Какой нынче день?

— Понедельник.

— Взял его?

— Воша-то? Взял, — ответил Милк-Ривер, размещаясь в одном кресле с подругой. — Он в окружном центре — с остальными отбыл. На самозащиту он клюнул, рассказал мне все как было. А ты-то скажи, как скумекал?

— Что скумекал?

— Что Вош убил беднягу Шнура. Как он рассказывает, Шнур пришел к нему тогда ночью, разбудил, наел на доллар и десять центов, а потом говорит: попробуй, мол, получи. Слово за слово, Шнур хватается за револьвер, Вош с испугу в него стреляет — и Шнур, значит, как воспитанный человек, выходит умирать на улицу. Но ты-то как додумался?

— Не следовало бы, конечно, выдавать профессиональные секреты, но на этот раз так и быть. Когда я пришел к Вошу, чтобы расспросить его об убийстве, он занимался уборкой и уже вымыл пол — до того, как приняться за потолок. Если в этом есть какой-то смысл, то только такой: пол ему пришлось вымыть, а, чтобы скрыть это, он затеял генеральную уборку. Так что Шнур, наверное, напачкал кровью на полу.

Если исходить из этого, все остальное объясняется легко. Шнур вышел из «Бордер-палас» в отвратительном расположении духа: продул все, что перед этим выиграл, Нисбет унизил его, отобрав револьвер, да и выпитое за день давало осадок. Ред Уилан напомнил ему ту историю, когда Вош явился на ранчо, чтобы взыскать четверть доллара. Куда же ему направиться со своей злобой, как не в хибару Воша? То, что Шнур убит не из обреза, ничего еще не доказывало. У меня с самого начала не было веры а этот обрез. Если бы Вош рассчитывал им обороняться, то не держал бы его на виду, да еще под полкой, где и достанешь-то не сразу. Я сообразил, что обрез у него для морального воздействия, а для дела припрятана другая штука.

И что еще вы все тут просмотрели — Нисбет, скорее всего, говорил правду; будь он виноват, он придумал бы что-нибудь поскладнее. Рассказы Барделла и Чика были не так хороши, но, возможно, они в самом деле думали, что Шнура убил Нисбет, и выгораживали его.

Мийк-Ривер улыбнулся мне и притянул подругу поближе.

— А ты не такой тупой, — сказал он. — Клио, как увидела тебя, сразу предупредила, чтобы я при тебе не выкамаривал, — Голубые глаза его затуманила мысль. — Ты подумай, сколько народу поубивалось, покалечилось, за решетку село — и все из-за доллара и десяти центов. Хорошо еще, не на пять долларов наел Шнур. Весь штат Аризона через него бы обезлюдел!

СУЕТА ВОКРУГ КОРОЛЯ

Пер. С. Никоненко и Н. Уманца

В Стефании, столице Муравии, я сошел с белградского поезда вскоре после полудня. Погода была отвратительная. Пока я выходил из железнодорожного вокзала, этого гранитного сарая, и садился в такси, холодный ветер хлестал мне в лицо ледяным дождем и заносил капли даже за воротник.

По-английски шофер не понимал, как и по-французски. Приличный немецкий, наверное, также не пригодился бы. Но мой приличным не был: мешанина нечленораздельных звуков. Этот водитель оказался первым, кто попытался его понять. Очевидно, он просто угадывал, что я хочу сказать, и я опасался, как бы он не завез меня куда-нибудь далеко в пригород. Но шофер, видимо, обладал хорошей интуицией. По крайней мере он отвез меня в отель «Республика».

Отель представлял собой шестиэтажную новостройку и гордился своими лифтами, американской канализационной системой, ваннами в номерах и другими современными безделушками. Приняв душ и переодевшись, я спустился в кафе перекусить. Потом, получив короткие объяснения на английском, французском и на языке жестов от одетого в новехонькую форму старшего портье, поднял воротник дождевика и пересек грязную площадь, чтобы посетить Роя Сканлена, поверенного в делах Соединенных Штатов в этом самом молодом и самом маленьком из балканских государств.

Это был весьма щегольски одетый толстый коротышка лет тридцати, с уже заметной проседью в прямых волосах, с вялым, нервным лицом и пухлыми, неспокойными белыми руками. Он пожал мне руку, затем, бегло просмотрев мое рекомендательное письмо, пригласил сесть и, пока говорил, не отводил взгляда от моего галстука.

— Итак, вы частный детектив из Сан-Франциско?

— Да.

— Кто вас интересует?

— Лайонел Грантхем.

— Не может быть!

— Да.

— Но он же… — Дипломат понял, что смотрит мне прямо в глаза, и быстро перевел взгляд на мои волосы, забыв, о чем начал говорить.

— Так что он там? — напомнил я ему.

— О!.. — Поверенный едва заметно наклонил голову и свел брови. — Он не из таких…

— Сколько времени он тут?

— Уже два месяца. А может, и три или три с половиной.

— Вы хорошо его знаете?

— Да нет… Мы, конечно, здороваемся, разговариваем. Мы с ним здесь — единственные американцы, поэтому знакомы довольно близко.

— Вы знаете, что он тут делает?

— Нет, не знаю. Думаю, просто остановился на какое-то время в своих путешествиях. Конечно, могут у него на это быть и особые причины. Несомненно, не обошлось и без девушки — дочери генерала Радняка. Хотя я в этом и не уверен.

— Как он проводит время?

— Я в самом деле не имею об этом представления. Он остановился в отеле «Республика», довольно популярен среди здешней иностранной колонии, немного ездит верхом, живет обыкновенной жизнью молодого человека из приличной, состоятельной семьи.

— Общается ли он с кем-нибудь, кто на самом деле не тот, за кого себя выдает?

— Об этом мне не известно. Правда, я видел его в обществе Махмуда и Эйнарссона. Они, по-моему, негодяи. Хотя, может, и нет.

— Кто они?

— Нумар Махмуд — личный секретарь доктора Семича, президента. Полковник Эйнарссон — исландец, теперь он, по сути, командует армией. Больше ничего о них я не знаю.

— Кроме того, что они негодяи?

Поверенный в делах с обидой сморщил свое пухлое лицо и бросил на меня укоризненный взгляд.

— Не совсем, — буркнул он. — А теперь позвольте спросить: в чем подозревают Грантхема?

— Нив чем.

— В таком случае…

— Семь месяцев тому назад, в тот день, когда ему исполнился двадцать один год, этот Лайонел Грантхем наложил лапу на деньги, которые ему завещал отец. Лакомый кусок. Перед этим парень пережил тяжелые времена. У его матери было, да и по сей день сохраняется, весьма распространенное представление среднего класса об изысканности. А отец у него был настоящий аристократ старой школы — с твердым характером и мягкой речью. Все, что ему хотелось, он просто брал. Любил вино и молодых женщин, к тому же и то и другое в больших количествах. Играл в карты, в кости и на бегах. А еще любил драки — безразлично, наблюдать или принимать в них участие самому.

Пока отец был жив, парень получал мужское воспитание. Миссис Грантхем считала вкусы своего мужа плебейскими, но он был из тех, кто с другими людьми не считается. Кроме того, род Грантхема был один из известнейших в Америке, а она — из тех женщин, на которых это производит впечатление. Но одиннадцать лет тому назад — Лайонелу тогда было десять лет — старик умер. И миссис Грантхем начала пестовать из своего сына патентованного джентльмена.

Я не знаю, но мне говорили, что ее усилия оказались напрасными. Однако она держала парня на привязи целых одиннадцать лет, даже не дала ему убежать в колледж. Так продолжалось до тех пор, пока он не достиг совершеннолетия и не получил право на свою часть отцовского наследства. В то утро он поцеловал мамочку и мимоходом сообщил, что отправляется в небольшую прогулку вокруг света — один. Мамочка сказала и сделала все, что от нее можно было ожидать, но ничто не помогло. Кровь Грантхема взяла верх. Лайонел пообещал матери присылать время от времени почтовые открытки и уехал.

Во время своих путешествий он вел себя, кажется, довольно прилично. Думаю, именно ощущение свободы давало ему положительные эмоции. Но вот несколько недель тому назад адвокатская компания, ведущая его дела, получила от Лайонела распоряжение продать акции железнодорожной компании, которые принадлежали ему, а наличные деньги перевести на один белградский банк. Сумма была очень большая, свыше трех миллионов долларов, поэтому контора сообщила об этом миссис Грантхем. Та была поражена. Она получала письма от сына из Парижа, и в них не было ни слова о Белграде.

Мамочка сразу же решила сама ехать в Европу. Однако брат миссис Грантхем, сенатор Уолборн, отговорил ее от этого. Он послал несколько телеграмм и выяснил, что Лайонела нет ни в Париже, ни в Белграде, если только он не скрывался. Тогда миссис Грантхем упаковала чемоданы и заказала билеты. Сенатор снова уговорил ее не ехать, сказав, что парню не понравится такое вмешательство в его дела и лучше будет провести расследование тайно. Он поручил это дело нашему агентству. Я приехал в Париж и узнал, что один из тамошних друзей Лайонела пересылает ему почту, а сам Лайонел теперь в Стефании. По пути я остановился в Белграде и выяснил, что деньги ему перевели сюда — большую часть денег. Поэтому я тут.

Сканлен с облегчением усмехнулся.

— Ничем не могу вам помочь, — проговорил он. — Грантхем совершеннолетний, и это его деньги.

— Хорошо, — согласился я. — Я придерживаюсь такого же мнения. Единственное, что мне остается, — это порыскать вокруг, выяснить, что он тут делает, и, если парня обманывают, попытаться спасти его деньги. Не могли бы вы мне хотя бы намекнуть, — куда он мог бы вложить три миллиона долларов?

— Не знаю. — Поверенный в делах смущенно задвигался в кресле. — Тут нет никакого серьезного бизнеса. Это чисто аграрная страна, поделенная между мелкими землевладельцами, — фермы на десять, пятнадцать, двадцать акров. Хотя он же еще связан с Эйнарссоном и Махмудом. Эти двое, безусловно, оберут его, если подвернется случай. Но не думаю, что они сделают это. Возможно, он с ними едва знаком. Наверное, тут замешана какая-то женщина.

— Хорошо, а с кем мне стоит встретиться? Я не знаю страны и языка, и это создает много трудностей. Кому я могу рассказать эту историю, чтобы получить помощь?

— Не знаю, — угрюмо ответил Сканлен. Потом его лицо просветлело. — Идите к Василие Дюдаковичу, министру полиции. Это именно тот человек, который вам нужен! Он может помочь. Правда, пищеварение у него работает гораздо лучше мозгов и он ничего не поймет из того, что вы ему расскажете. Но именно Дюдакович вам и нужен.

— Благодарю, — сказал я и вышел на грязную улицу.

Канцелярию министра полиции я нашел в административном здании, угрюмой бетонной башне неподалеку от правительственной резиденции, при выходе с площади. Худой, седой служащий, похожий на чахоточного Санта-Клауса, на плохом французском языке — даже более чудовищном, чем мой немецкий, — сказал, что его превосходительства нет. С серьезным видом, приглушив голос, я повторил, что пришел от поверенного в делах Соединенных Штатов. Кажется, этот фокус произвел впечатление на моего Святого Николая. Он понимающе кивнул и поплелся из комнаты. Вскоре он возвратился и, поклонившись, пригласил меня следовать за ним.

Я отправился вслед за ним по тускло освещенному коридору к широкой двери с номером 15. Служащий открыл ее, снова поклонился и произнес:

— Asseyez-vous, s’il vous plait^[21]. — Потом закрыл дверь и оставил меня одного.

Я стоял в просторном прямоугольном кабинете. Вся мебель в нем была громадных размеров: четыре широченных окна, стулья, которые походили, скорее, на большие скамьи, а также огромное кожаное кресло у письменного стола, напоминавшее заднее сиденье в лимузине. На письменном столе могли бы спать два человека, а за вторым столом человек двадцать могли бы свободно пообедать.

Дверь напротив той, через которую я попал сюда, открылась, и вошла девушка. Закрыв за собой дверь, она прервала грохот, похожий на работу какой-то мощной машины, который доносился из соседней комнаты.

— Меня зовут Ромен Франкл, — сказала она по-английски. — Я секретарь его превосходительства. Может, вы скажете, что привело вас сюда?

Ей могло быть от двадцати до тридцати лет, роста невысокого — футов пять, а то и меньше, — хрупкая, но не костлявая, волосы темные, почти черные, и волнистые, глаза зеленые, с черными ресницами. Черты лица мелкие, голос очень мягкий и тихий, но достаточно ясный. На девушке было красное шерстяное платье; само по себе бесформенное, оно обрисовывало все линии тела. Когда девушка двигалась — шагала или поднимала руку, — то казалось, что это не стоит ей никаких усилий, будто ею двигал кто-то посторонний.

— Мне хотелось бы увидеться с его превосходительством, — сказал я, записывая для себя эти сведения.

— Непременно, но немного погодя, — пообещала она. — Сейчас это невозможно. — Девушка с непринужденной грацией повернулась к двери и открыла ее настолько, чтобы снова стал слышен раскатистый грохот. — Слышите? — спросила она. — Его превосходительство дремлет.

Прикрыв дверь и приглушив таким образом храп его превосходительства, девушка проплыла через комнату и опустилась в огромное кресло возле стола.

— Садитесь, прошу вас, — пригласила она, показывая крохотным пальчиком на стул рядом со столом. — Вы сбережете время, изложив свое дело мне. Ибо, если вы не говорите на нашем языке, мне придется переводить для его превосходительства.

Я рассказал ей про Лайонела Грантхема и свой интерес к нему, по сути, теми же словами, что и Сканлену. А в конце добавил:

— Итак, видите ли, я могу лишь выяснить, что парень тут делает, и в случае необходимости оказать ему помощь. Я не могу пойти прямо к нему — в нем слишком много грантхемской крови, и, боюсь, он воспримет все это как нежелательную опеку. Мистер Сканлен посоветовал мне обратиться за помощью к министру полиции.

— Вам повезло. — У девушки был такой вид, словно она хочет посмеяться над представителем моей страны, но не уверена, как я это восприму. — Вашего поверенного в делах иногда нелегко понять.

— Как только вы поймете одну вещь, это будет уже нетрудно, — ответил я. — Не надо только обращать внимание на все его «нет», «никогда», «не знаю», «ни за что».

— Ну конечно! Именно так! — Смеясь, она наклонилась в мою сторону. — Я знала, что должна быть какая-то разгадка, но до вас никто ее не мог найти. Вы разрешили нашу национальную проблему.

— Вместо вознаграждения поделитесь со мной всей информацией о Грантхеме, которую вы имеете.

— Хорошо. Но сперва я должна поговорить с его превосходительством.

— Скажите мне неофициально: что вы думаете о Грантхеме? Вы с ним знакомы?

— Да. Он очарователен. Чудесный парень. Приятный, наивный, неопытный, но прежде всего — очаровательный.

— С кем он тут дружит?

Она покачала головой:

— Больше об этом ни единого слова, пока не проснется его превосходительство. Вы из Сан-Франциско? Я припоминаю маленькие комические трамвайчики, туман, салат после супа, булочки и кофе…

— Вы там были?

— Дважды. Я полтора года гастролировала в Соединенных Штатах: доставала кроликов из шляпы.

Мы еще с полчаса поговорили об этом, потом дверь открылась и вошел министр полиции.

Огромная мебель сразу сжалась до обыкновенного размера, девушка превратилась в карлицу, а я почувствовал себя маленьким мальчиком.

Василие Дюдакович был ростом почти семь футов. Но это были пустяки по сравнению с его толщиной. Наверное, он весил не больше пятисот фунтов, но, когда я смотрел на него, на уме у меня были только тонны. Это была белобородая и беловолосая гора мяса, одетая в черный фрак. Он носил галстук, поэтому допускаю, что где-то находился и воротник, но он был скрыт под красными складками шеи. Белый жилет министра размерами и формой напоминал кринолин, однако, несмотря на это, едва застегивался. Глаз почти не было видно за подушками плоти вокруг них: тень лишала глаза цвета, как воду в глубоком колодце. Ртом служил толстый красный овал, обрамленный усами и бакенбардами. Василие Дюдакович вошел в комнату медленно, с достоинством, и я удивился, что пол не скрипел.

Выскользнув из кресла и представляя меня министру, Ромен Франкл внимательно следила за мной. Дюдакович улыбнулся мне широкой, сонной улыбкой и подал руку, очень походившую на голого ребенка, а затем медленно опустился в кресло, которое только что освободила его секретарша. Устроившись там, министр стал опускать голову, пока она не оперлась на несколько подбородков, после чего, похоже, снова погрузился в сон.

Я пододвинул еще один стул, для девушки. Она снова внимательно посмотрела на меня, словно что-то искала на моем лице, и обратилась к министру, как мне показалось, на родном языке. Секретарша быстро говорила минут двадцать, но Дюдакович ни единым знаком не показал, что слушает или по крайней мере не спит.

Когда она закончила рассказывать, он бросил:

— Да.

Сказано это слово было сонно, но так громко, что звук просто не мог выйти из источника меньшего, чем его огромное чрево. Девушка обернулась ко мне и усмехнулась.

— Его превосходительство с радостью окажет вам любую возможную помощь. Официально он, конечно, не хочет вмешиваться в дела иностранца, однако понимает, как важно не допустить, чтобы мистер Грантхем пострадал, пока находится здесь. Если вы придете сюда завтра, скажем, в три часа пополудни…

Я пообещал так и сделать, поблагодарил ее, снова пожал руку человеку-горе и вышел под дождь.

Возвратившись в отель, я легко узнал, что Лайонел Грантхем занимает люкс на шестом этаже и в эту минуту он у себя в номере. У меня в кармане лежала его фотография, а в голове я держал описание юноши. Остаток дня и начало вечера я ждал случая, чтобы увидеть его. Вскоре после семи мне это удалось.

Он вышел из лифта: высокий юноша, с прямой спиной и гибким туловищем, которое сужалось от широких плеч к узким бедрам, ноги длинные, крепкие — именно такие фигуры любят портные. Его румяное, с правильными чертами лицо было в самом деле приятным и имело такое безразличное, пренебрежительное выражение, что сомнения не оставалось: это выражение не что иное, как прикрытие юношеской стыдливости.

Закурив сигарету, Лайонел шагнул на улицу. Дождь утих, хотя тучи над головой обещали вскоре выплеснуть новый ливень. Грантхем двинулся по тротуару. Я — за ним.

Через два квартала мы вошли в щедро отделанный позолотой ресторан; на высоко расположенном балкончике играл цыганский оркестр. Похоже, все официанты и половина посетителей знали парня. Он улыбался и кланялся во все стороны, направляясь в конец зала — к столику, где его уже ждали двое мужчин.

Один из них был высокий, крепко сбитый, с густыми черными волосами и обвисшими темными усами. Его цветущее, курносое лицо выдавало человека, который не прочь иногда подраться. На нем был зеленый с позолотой военный мундир и сапоги из блестящей кожи. Его товарищ, смуглый, полный мужчина, с жирными черными волосами и льстивым выражением овального лица, был одет в темный костюм.

Пока молодой Грантхем здоровался с теми двумя, я нашел на некотором расстоянии от них столик для себя. А затем заказал ужин и начал рассматривать своих соседей. В зале было несколько мужчин в военном, кое-где виднелись фраки и вечерние платья, но большинство посетителей были в обыкновенных деловых костюмах. Я заметил два лица, которые вполне могли бы принадлежать англичанам, одного или двух греков, несколько турок. Еда была хорошая, под стать моему аппетиту. Я уже курил сигарету за чашечкой сладкого кофе, когда Грантхем и крепкий, румяный офицер поднялись и удалились.

Я не успел получить счет и оплатить его, поэтому остался сидеть. Наконец заплатил за ужин и дождался, пока тот смуглый, полный мужчина, который все еще сидел за столиком, не попросил счет. Я вышел на улицу за минуту до него, встал и уставился в сторону тускло освещенной площади, приняв вид туриста, который не знает, куда бы ему еще податься.

Мужчина прошел мимо меня, осторожно шлепая по грязи. В эту минуту он напоминал крадущегося кота.

Из темного подъезда вышел какой-то солдат — костлявый мужчина, в тулупчике и шапке, с седыми усами, которые топорщились над серыми улыбающимися губами, — и жалобно заговорил, обращаясь к смуглому.

Тот остановился и сделал жест, в котором были одновременно злость и удивление.

Солдат жалобно произнес что-то снова, но улыбка под его седыми усами стала более наглой. Голос у толстяка был низкий, резкий и сердитый, но рука его потянулась от кармана к солдату и в ней промелькнули рыжие бумажки — муравийские деньги. Солдат спрятал деньги, отдал честь и пересек улицу.

Толстяк стоял, пристально глядя вслед солдату, а я отправился к тому углу улицы, за которым скрылись тулупчик и шапка. Мой солдат шагал, наклонив голову, в полутора кварталах впереди меня. Он торопился. Мне стоило больших усилий не отстать от него. Незаметно мы очутились на окраине города. Чем реже попадались строения, тем меньше мне нравилась эта история. Следить за кем-то лучше всего днем, в центре знакомого большого города. Мой вариант был наихудший.

Мы шли по бетонному шоссе, вдоль которого стояли лишь одинокие дома. Я держался как можно дальше от него, поэтому видел только невыразительную, расплывчатую тень впереди. Но вот солдат скрылся за крутым поворотом. Я прибавил ходу, собираясь притормозить, как только миную поворот. Торопясь, я чуть было все не испортил.

Солдат вдруг возник из-за поворота, направляясь в мою сторону.

Небольшая куча досок на обочине позади меня была единственным укрытием в радиусе ста футов. Я быстро устремился к ней.

Небрежно сложенные доски с одной стороны образовали неглубокую пещеру, где я едва мог спрятаться. Став на колени, я скорчился в этой пещере.

Сквозь щель в досках я увидел солдата. В его руке блеснул металл. «Нож», — подумал я. Но когда солдат остановился перед моим укрытием, я увидел, что это старомодный никелированный револьвер.

Солдат стоял, поглядывая то на мое убежище, то на дорогу. Потом что-то буркнул и направился ко мне. Я плотнее прижался к доскам, и в щеки мне впились занозы. Мой револьвер остался вместе с кастетом в отеле. Как бы они пригодились мне сейчас! А оружие солдата блестело у него в руке.

Дождь забарабанил по доскам, по земле. Солдат поднял воротник полушубка. Я едва сдержался, чтобы не вздохнуть с облегчением. Человек, идущий украдкой за другим, никогда так не поступит. Он не знал, что я тут. Просто он искал укрытия для себя. В этой игре мы были равны. Если он обнаружит меня, у него есть револьвер… Но я же увидел его первый!

Когда он проходил мимо меня — низко наклонившись, огибая мой уголок так близко, что, казалось, те же самые капли дождя падали на нас обоих, — его полушубок коснулся досок. Я разжал кулаки. Его уже не было видно, но я слышал, как он дышит, чешется, что-то мурлычет себе под нос.

Прошло, казалось, несколько часов.

Болотная жижа, в которой я стоял на коленях, просочилась сквозь брюки, и ноги у меня были мокрые. Шершавое дерево обдирало мне щеку после каждого вдоха. Во рту у меня было настолько же сухо, насколько мокры были мои колени, ибо я, чтобы не выдать себя, дышал ртом.

Из-за поворота появился автомобиль, ехавший в город. Я услыхал, как солдат что-то тихо проворчал, щелкнул взведенный курок. Автомобиль поравнялся с нами и помчался дальше. Солдат вздохнул и снова принялся чесаться и мурлыкать.

Прошло, как мне показалось, еще несколько часов.

Сквозь шум дождя пробились человеческие голоса — сперва едва уловимые, потом все громче и явственнее. Четверо солдат в полушубках и шапках прошли той же самой дорогой, что и мы; их голоса медленно затихали, а затем и совсем смолкли за поворотом. Где-то далеко дважды отвратительно проревела автомобильная сирена. «Наконец-то!» Из-под ног солдата брызнула грязь, доска затрещала под его весом. Я не мог видеть, что он делал.

Дрожащий белый свет вырвался из-за поворота, а затем появился и сам автомобиль — мощная машина быстро мчалась в город, несмотря на мокрую и скользкую дорогу. Дождь, ночь и скорость смазывали очертания двух мужчин на переднем сиденье.

Над головой у меня прогремел револьверный выстрел. Солдат приступил к делу. Машина на большой скорости отчаянно заметалась по мокрому бетону, завизжали тормоза.

Когда шестой выстрел дал мне знать, что барабан никелированного револьвера, вероятно, опустел, я выскочил из своей пещеры.

Солдат стоял, опершись на штабель досок, не сводя револьвер с автомобиля, тормоза которого все еще визжали. В тот миг, когда я увидел его, он повернулся, направил на меня оружие и прокричал приказ, которого я не понял. Я мог держать пари, что револьвер был пустой. Подняв обе руки, я сделал удивленное лицо, а потом неожиданно саданул его ногой в пах.

Солдат согнулся пополам и обхватил мои ноги руками. Мы упали на землю. Я оказался под ним, но голова его была у моего бедра. Шапка у него слетела. Схватив солдата обеими руками за волосы, я подтянулся и сел. Он вцепился зубами мне в ногу. Обругав его проклятым упрямцем, я нажал большими пальцами на ямки под его ушами. Не потребовалось особых усилий, чтобы отучить этого человека кусаться. Подняв лицо, он взвыл, и тогда я правой рукой нанес ему удар между глаз, а левой подтянул голову за волосы еще ближе. Второй удар получился еще лучше.

Отпихнув тело, я поднялся, схватил его за воротник полушубка и оттащил на дорогу. Нас заливал белый свет. Щурясь от него, я увидел на шоссе автомобиль, фары которого светили на меня и моего противника. В свет шагнул крепкий мужчина в зеленом с позолотой военном мундире — бравый офицер, один из тех двоих, с кем Грантхем ужинал в ресторане. В руке он держал автоматический пистолет.

Офицер подошел к нам — ноги его, в высоких сапогах, плохо сгибались — и, не обращая внимания на солдата на земле, смерил меня острым взглядом маленьких темных глаз.

— Англичанин? — спросил он.

— Американец.

Он закусил край своего уса и неопределенно пробормотал:

— Это еще лучше.

К нам подошел Лайонел Грантхем. Теперь его лицо было уже не такое розовое.

— Что случилось? — спросил он у офицера, глядя на меня.

— Не знаю, — ответил я. — Прогуливался после ужина и заблудился. Оказался тут и решил, что пошел не в ту сторону. Я уже собирался повернуть назад, когда увидел, как этот человек спрятался за штабелем досок. В руке он держал револьвер. Я принял его за грабителя. Дай, думаю, поиграю с ним в индейцев. Не успел подойти к нему, как он открыл стрельбу. Хорошо, что хоть успел помешать ему прицелиться. Это ваш друг?

— Вы американец, — сказал юноша. — Меня зовут Лайонел Грантхем. А это полковник Эйнарссон. Мы вас искренне благодарим. — Он наморщил лоб и посмотрел на Эйнарссона. — Что вы об этом думаете?

Офицер пожал плечами и проворчал:

— Один из моих парней… Посмотрим.

Я носком ботинка ткнул солдата, лежащего на земле, под ребра.

Удар возвратил того к жизни. Он сел, потом стал на четвереньки и начал о чем-то сбивчиво и нудно умолять полковника, хватаясь грязными руками за его шинель.

— Ах ты!.. — Эйнарссон ударил пистолетом по пальцам солдата и, с отвращением посмотрев на грязные пятна на своей шинели, резко отдал какой-то приказ.

Солдат вскочил на ноги, встал по команде «смирно!», потом получил еще один приказ и, повернувшись на месте, зашагал к автомобилю. Полковник Эйнарссон отправился за ним, держа пистолет наготове. Грантхем взял меня под руку.

— Пойдемте, — кивнул он. — Мы позаботимся об этом парне, а потом как следует отблагодарим вас и познакомимся поближе.

Полковник Эйнарссон сел за руль, усадив солдата рядом. Грантхем подождал, пока я найду револьвер солдата, и мы с ним сели на заднее сиденье. Офицер подозрительно посмотрел на меня краем глаза, но ничего не сказал. Потом он развернул автомобиль и отправился в обратном направлении. Полковник любил скорость, а ехать было недалеко. Не успели мы как следует устроиться на сиденье, как машина уже въезжала в ворота в каменном заборе и часовые по обеим сторонам ворот отсалютовали нам оружием. Сделав полукруг, машина свернула на боковую дорожку и остановилась перед побеленным квадратным строением.

Эйнарссон повел солдата перед собой. Мы с Грантхемом также вылезли из машины. Слева стоял ряд длинных, низких и серых за пеленой дождя строений-казарм. Бородатый дежурный открыл дверь в белый дом. Мы вошли. Эйнарссон протолкнул своего пленника через небольшую приемную и открытую дверь в следующую комнату. Грантхем и я шагнули вслед за ним. Дежурный остановился в дверях, перебросился с Эйнарссоном несколькими словами и вышел, закрыв за собой дверь.

Узкая комната, в которой мы очутились, напоминала камеру; на единственном маленьком окошке недоставало только решетки. Стены и потолок были побелены. Голый деревянный полбыл вытерт до белого цвета — почти такого же, как и стены. Из мебели в комнате стояли лишь черная железная кровать, три складных полотняных стула и некрашеный комод, на котором лежали расческа, щетка и несколько листов бумаги. Вот и все.

— Садитесь, господа, — предложил Эйнарссон, показывая на пляжные стулья. — Сейчас мы распутаем это дело.

Мы с Грантхемом сели. Офицер положил пистолет на комод, оперся локтем рядом с пистолетом, собрал конец уса в большую красную ладонь и обратился к солдату. Говорил он добрым, отеческим тоном. Солдат застыл посреди комнаты и отвечал, уставившись в офицера пустым, обращенным в себя взглядом.

Они разговаривали минут пять. В полковничьем голосе и движениях уже нарастало нетерпение. Во взгляде солдата сохранялось отчуждение. Наконец Эйнарссон заскрежетал зубами и сердито посмотрел на нас с Грантхемом.

— Какая свинья!.. — воскликнул он и начал кричать на солдата.

На лице солдата выступил пот, он сжался и сразу потерял военную выправку. Эйнарссон отвернулся и крикнул что-то в сторону двери. Дверь открылась, и вошел бородатый дежурный с короткой толстой кожаной плетью в руке. Эйнарссон кивнул, дежурный положил плеть на комод рядом с пистолетом и вышел.

Солдат заплакал. Эйнарссон что-то коротко ему бросил. Солдат вздрогнул и начал расстегивать дрожащими пальцами полушубок; запинаясь, он все о чем-то просил и скулил. Наконец снял с себя полушубок, зеленый китель, серую нательную рубашку, бросил все это на пол и остался стоять по пояс голый — волосатый и не очень чистый. Затем сложил ладони вместе и заплакал.

Эйнарссон выкрикнул какое-то слово. Солдат вытянулся — руки по швам, лицом к нам, левым боком к Эйнарссону.

Полковник неторопливо расстегнул на себе ремень, потом шинель, сбросил ее и, аккуратно свернув, положил на кровать. Под шинелью на нем была белая шерстяная рубашка. Он подвернул до локтей рукава и взял плеть.

— Как свинья! — снова буркнул он.

Лайонел Грантхем смущенно задвигался на стуле. Лицо у него побледнело, глаза потемнели.

Эйнарссон снова оперся локтем на комод и лениво скрестил ноги. Стоя так и сминая в левой руке конец уса, он начал стегать солдата. Плеть в правой руке полковника поднималась и со свистом опускалась на спину солдата, снова поднималась и снова опускалась. Это было особенно отвратительно, ибо он не торопился, чтобы не устать. Эйнарссон намеревался хлестать человека до тех пор, пока тот не расскажет все, что от него требовали, поэтому берег силы для длительной экзекуции.

После первого удара ужас исчез из глаз солдата, а губы у него перестали дрожать. Он словно одеревенел и стоял под ударами, уставив взор куда-то над головой Грантхема. Лицо полковника также стало равнодушным. Злость с него сошла. Эйнарссон не получал удовлетворения от этой работы, не видно было даже, чтобы он давал волю чувствам. У него был вид кочегара, который шурует лопатой уголь, или столяра, который строгает доску, или машинистки, которая перепечатывает письмо. Это была работа, которую надлежит выполнить по-деловому, без торопливости, лишних эмоций или напрасных усилий, без восторга, но и без отвращения. Смотреть на такое было неприятно, но я проникся уважением к полковнику Эйнарссону.

Лайонел Грантхем сидел на краешке своего складного стула, уставившись в солдата резко выделявшимися на фоне белков черными зрачками глаз. Я предложил парню сигарету, нарочито долго давая ему прикурить, — чтобы он не считал ударов, потому что это производило на него гнетущее впечатление.

Плеть поднималась в воздух и со свистом опускалась, хлеща по голой спине — вверх-вниз, вверх-вниз. Румяное лицо Эйнарссона раскраснелось еще больше, как от чрезмерной нагрузки. Серое лицо солдата напоминало кусок глины. Он смотрел на Грантхема и на меня. Следов плети мы не видели.

Через некоторое время Грантхем что-то прошептал про себя. Потом выдохнул:

— Нет, это для меня слишком!..

Эйнарссон полностью сосредоточился на работе.

— Теперь останавливаться не следует, — проворчал я. — Мы зашли слишком далеко.

Парень нетвердо поднялся на ноги, шагнул к окну, открыл его и выглянул в дождливую ночь. Эйнарссон не обращал на него никакого внимания. Теперь он вкладывал в каждый удар больше силы. Он стоял, раздвинув ноги, немного наклонившись вперед, упершись левой рукой в бок, а правой все быстрее поднимая и опуская плеть.

Солдат пошатнулся, и его поросшая волосами грудь вздрогнула от всхлипа. Плеть все хлестала, хлестала и хлестала. Я посмотрел на часы. Эйнарссон работал уже сорок минут, и вид у него был довольно свежий. Судя по всему, он вполне мог выдержать так всю ночь.

Солдат застонал и повернулся к полковнику. Тот не сменил ритма ударов. Плеть уже рассекла человеку плечо. Я бросил взгляд на его спину — это был кусок сырого мяса. Потом Эйнарссон что-то резко произнес. Солдат снова встал, вытянувшись, левым боком к офицеру. Плеть продолжала свою работу — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Наконец солдат упал на четвереньки перед полковником и, всхлипывая, начал что-то прерывисто рассказывать. Эйнарссон смотрел на него сверху вниз и внимательно слушал. Левой рукой он держал конец плети, правой — ее рукоятку. Когда солдат замолчал, Эйнарссон задал несколько вопросов. Получив ответ, кивнул, и солдат поднялся. Эйнарссон ласково положил ему руку на плечо, повернул его, посмотрел на иссеченную, красную спину и что-то сочувственно проговорил. Потом позвал дежурного и отдал ему какое-то приказание. Солдат со стоном наклонился, собрал свою разбросанную одежду и вслед за дежурным вышел из комнаты.

Эйнарссон бросил плеть на комод и взял с кровати свою шинель. Из ее внутреннего кармана выпал переплетенный в кожу блокнот. Поднимая блокнот, полковник выронил из него потертую газетную вырезку, и она упала у моих ног. Я подобрал ее и передал Эйнарссону. То был снимок мужчины, — если верить подписи на французском языке, персидского шаха.

— Какая свинья!.. — снова проворчал полковник, имея в виду, конечно, солдата, а не шаха. Одеваясь и застегивая шинель, он продолжал: — У него есть сын, который до прошлой недели также служил у меня. Сын много пьет. Я отчитал его. Но он повел себя просто нахально. Что ж это за армия без дисциплины?! Свинья! Я сбиваю того мерзавца с ног, а он достает нож. Черт! Что это за армия, в которой солдат бросается на офицера с ножом? После того как я — самостоятельно, заметьте, — справился с тем негодяем, его судил военный трибунал и приговорил к двадцати годам тюремного заключения. А этой старой свинье, его отцу, это не понравилось. Поэтому сегодня вечером он решил убить меня. Да! Что же это за армия?!

Лайонел Грантхем отошел от окна. Лицо у него было совсем измученное. Судя по всему, он стыдился своей чувствительности.

Полковник Эйнарссон неловко поклонился мне и сухо поблагодарил за то, что я не дал солдату прицелиться — чего я, собственно, не делал — и тем спас ему жизнь. Потом разговор зашел о моем пребывании в Муравии. Я коротко рассказал им, что во время войны служил капитаном в военной разведке. Это была правда, но этим она и исчерпывалась. После войны — так продолжалось дальше в моей легенде — я решил остаться в Европе, оформил отставку и поплыл по течению, выполняя то тут, то там случайную работу. Я напустил тумана, стараясь создать у них впечатление, что эта работа далеко не всегда была для чистюль. Я привел конкретные примеры и детали — опять-таки вымышленные — о своей последней работе в французском синдикате. А в этот уголок мира я забрался, мол, потому что хотел на год или два исчезнуть из Западной Европы.

— Меня не за что упрятать в тюрьму, — продолжал я, — но неприятности могут быть. Поэтому я и бродил по Центральной Европе, пока не узнал в Белграде, что тревога моя была необоснованной, и вот я тут. На завтра у меня назначена встреча с министром полиции. Думаю, я смогу показать товар лицом и стать ему полезным.

— Этот жирный боров Дюдакович! — с откровенным неуважением промолвил Эйнарссон. — Он вам понравился?

— Кто не работает, тот не ест.

— Эйнарссон… — быстро начал Грантхем, потом заколебался, но все же продолжил: — Не могли бы мы… Как вы считаете… — И не договорил.

Полковник угрюмо посмотрел на него, потом, увидев, что я заметил его недовольство, прокашлялся и обратился ко мне грубовато-любезным тоном:

— Наверное, не стоит так быстро связывать себя с этим жирным министром. Возможно, мы найдем для ваших способностей иное применение, которое придется вам больше по душе… и даст большую выгоду.

Я оставил этот разговор, не сказав ни «да», ни «нет».

В город мы возвращались на машине полковника. Эйнарссон с Грантхемом сидели на заднем сиденье, я — рядом с солдатом-водителем. Мы с Грантхемом вышли перед отелем. Полковник пожелал нам доброй ночи и поехал, словно очень торопился.

— Еще рано, — заметил парень, входя в отель. — Пойдемте ко мне.

Я зашел в свой номер, смыл грязь, налипшую на меня, пока я прятался под досками, и переоделся. Потом отправился к Грантхему. Он занимал на верхнем этаже трехкомнатный номер окнами на площадь.

Парень достал бутылку виски, содовую, лимоны, сигары и сигареты. Мы пили, курили и разговаривали. Пятнадцать или двадцать минут разговор вращался вокруг мелочей — обсуждали ночное приключение, обменивались впечатлениями о Стефании и т. д. У каждого из нас было что сказать собеседнику. Каждый прощупывал другого, перед тем как что-нибудь сказать. Я решил взять игру на себя.

— Полковник Эйнарссон сегодня нас обманул, — проговорил я.

— Обманул? — Парень выпрямился и захлопал глазами.

— Тот солдат стрелял за деньги, а не из мести.

— Вы имеете в виду… — Он так и не закрыл рта.

— Я имею в виду, что маленький смуглый человек, с которым вы ужинали, заплатил этому солдату.

— Махмуд?! Зачем же… Вы уверены?

— Я сам видел.

Он опустил взгляд, словно не хотел, чтобы я увидел в его глазах недоверие к моим словам.

— Возможно, солдат сказал Эйнарссону неправду, — наконец пробормотал он, как бы стараясь уверить меня в том, что не считает меня лжецом. — Я немного понимаю язык, когда говорят образованные муравийцы, но не местный диалект, на котором разговаривал солдат. Поэтому я не знаю, что он там сказал, но вы же понимаете, он мог соврать.

— Ни в коем случае, — возразил я. — Держу пари на свои брюки, что он сказал правду.

Грантхем продолжал смотреть на свои вытянутые ноги, стараясь сохранить на лице спокойное, уверенное выражение. Но кое-что из того, о чем он думал, прорывалось в его словах:

— Конечно, я перед вами в огромном долгу за то, что вы спасли нас от…

— Ни в каком вы не в долгу. Поблагодарите солдата за то, что он плохо целился. Я прыгнул на него уже после того, как он выпустил все пули.

— Но… — Парень смотрел на меня широко открытыми глазами, — если бы в эту минуту я достал из рукава пулемет, он не смог бы удивиться еще больше. Теперь Грантхем будет относиться ко мне с недоверием. Я уже ругал себя за ненужную откровенность. Мне оставалось только открыть карты.

— Слушайте, Грантхем. Большинство сведений, которые я сообщил вам и Эйнарссону о себе, — чистейшая выдумка. Меня послал сюда ваш дядя, сенатор Уолборн. Вы же должны быть в Париже. Большая часть ваших денег переведена в Белград. Сенатор заподозрил рэкет, он не знал, ведете ли вы какую-то игру сами или подпали под чье-то дурное влияние. Я поехал в Белград, узнал, что вы тут, прибыл сюда и попал в эту передрягу. Я узнал, что деньги у вас, и побеседовал с вами. Именно для этого меня и нанимали. Я свое дело сделал, если, конечно, больше ничем не могу быть вам полезен.

— Я не нуждаюсь в помощи, — проговорил парень очень спокойно. — И все же благодарю вас. — Он поднялся и зевнул. — Возможно, я еще увижусь с вами, перед тем как вы уедете.

— Конечно. — Мне ничего не стоило придать своему голосу такое же безразличие, с каким говорил он. — Спокойной ночи.

Я вернулся к себе в номер, лег в постель и уснул.

Проснулся я поздно и решил позавтракать в номере. Я уже заканчивал завтрак, когда в дверь негромко постучали. Полный мужчина, в помятой серой форме и с широким тесаком на поясе, шагнул в комнату, отдал честь, протянул мне белый прямоугольный конверт, голодными глазами посмотрел на американские сигареты на столике и усмехнулся, когда я предложил ему одну, затем снова отдал честь и вышел.

На конверте стояло мое имя, написанное мелким, очень четким и округлым, но отнюдь не детским почерком. Внутри была записка, вышедшая из-под того же пера: «Министр полиции сожалеет, что дела не позволяют ему встретиться с Вами сегодня». После подписи, «Ромен Франкл», стоял постскриптум: «Если Вам будет удобно заглянуть ко мне после девяти вечера, то я, возможно, сумею сберечь Вам немного времени. Р. Ф.». Ниже был сообщен адрес.

Я положил записку в карман и крикнул: «Прошу!» — еще на один стук в дверь.

Вошел Лайонел Грантхем. Лицо у него было бледное и обеспокоенное.

— Доброе утро, — поздоровался я как можно непринужденнее, делая вид, будто уже и забыл о событиях вчерашнего вечера. — Вы уже позавтракали? Садитесь…

— О да, благодарю. Я поел. — Его красивое лицо немного покраснело. — Что касается вчерашнего вечера… Я был…

— Забудьте об этом! Никто не любит, когда вмешиваются в его дела.

— Это очень любезно с вашей стороны, — промолвил он, теребя в руках шляпу. Потом, прокашлявшись, продолжал: — Вы сказали… что поможете мне, если я захочу.

— Да. Помогу. Садитесь.

Он сел, закашлялся, провел языком по губам.

— Вы никому не рассказывали о вчерашнем случае с солдатом?

— Нет.

— Вы могли бы продолжать хранить молчание?

— Зачем?

Он посмотрел на остатки моего завтрака и ничего не ответил. Я прикурил сигарету и, ожидая ответа, стал пить кофе. Грантхем задвигался на стуле и не поднимая головы спросил:

— Вы знаете, что ночью убит Махмуд?

— Тот мужчина, что был с вами и Эйнарссоном в ресторане?

— Да. Его застрелили перед собственным домом сразу после полуночи.

— Эйнарссон?

Парень даже подскочил.

— Нет! — закричал он. — Почему вы так думаете?

— Эйнарссон знал, что Махмуд заплатил солдату за убийство, поэтому он или убрал Махмуда сам, или приказал кому-то его убрать. Вы не говорили ему о нашем вчерашнем разговоре?

— Нет! — вспыхнул Грантхем. — Не очень-то приятно, если твоя семья относится к тебе как к мальчишке и присылает человека для надзора над тобой.

Я высказал предположение:

— Он послал вас, чтобы вы предложили мне работу, о которой шла речь вчера вечером, и одновременно предупредили, чтобы я не рассказывал про того солдата. Так?

— Так.

— Хорошо, тогда предлагайте.

— Но он же не знал, что вы…

— В таком случае что же вы собираетесь делать? — спросил я. — Если вы не сделаете мне предложение, то вам придется объяснять ему, почему вы этого не сделали.

— О Господи, вот беда! — устало посетовал Грантхем и, опершись локтями о колени, положил голову на ладони. Он смотрел на меня растерянным взглядом мальчугана, который вдруг понял, что мир слишком сложен.

Лайонел Грантхем созрел для разговора. Я улыбнулся ему, допил кофе и стал ждать.

— Понимаете, я не хочу, чтобы меня привели домой за ухо, — неожиданно промолвил он с каким-то детским вызовом.

— Вы же знаете, я не собираюсь вас принуждать, — успокоил я парня.

Мы снова немного помолчали. Я курил, а он сидел в той же позе и размышлял. Затем он смущенно задвигался на стуле и выпрямился; лицо его стало пунцовым.

— Я хочу попросить у вас помощи, — наконец промолвил Грантхем, стараясь не выдать своего крайнего смущения. — Я расскажу вам всю эту историю. Но если вы будете смеяться, я… Вы ведь не будете смеяться, правда?

— Если это действительно смешно, то, может, и буду. Но это не помешает мне помочь вам.

— Хорошо, тогда смейтесь! Это очень смешно! Вы должны хохотать! — Парень глубоко вдохнул воздух. — Вы никогда не думали… Вы никогда не думали о том, чтобы стать… — Он замолчал, посмотрел на меня с отчаянной решимостью, а затем, собрав всю свою волю, почти выкрикнул: — Королем?!

— Возможно. Я думал о многом. Наверное, была у меня и такая мечта.

— Я познакомился с Махмудом на приеме в посольстве в Константинополе. — Лайонел начал рассказ, «выстреливая» слова с такой быстротой, словно радовался, что избавлялся от них. — Он был секретарем у президента Семича. Мы подружились, хотя я и не был от него в восторге. Это он уговорил меня приехать с ним сюда и отрекомендовал полковнику Эйнарссону. Потом они… Без сомнения, этой страной управляют плохо. Я бы никогда не дал согласия, если бы это было не так.

Они готовили революцию. Но человек, который должен был ее возглавить, только что умер. Помехой была и нехватка денег. Поверьте… меня толкнуло на это не тщеславие. Я верил — и верю до сих пор, — что это могло быть… что это будет… на пользу стране. Они сделали мне предложение: если я буду финансировать революцию, то стану… то смогу стать королем.

Нет, нет, подождите! Господь свидетель, я поступил дурно, но не думайте о моем поступке хуже, чем он есть на самом деле. Мои деньги пригодятся этой маленькой, нищей стране. Потом, когда ее возглавит американец, будет легче — должно быть легче — получить кредит в Америке или в Англии. Учтите и политический аспект. Муравию окружают четыре страны, и каждая из них довольно сильна, чтобы, если захочет, аннексировать ее. До сих пор Муравия сохраняла независимость только благодаря соперничеству между соседями, а также потому, что не имеет морских портов.

Однако, если страну возглавит американец, да еще если удастся получить займы в Америке и в Англии, ситуация станет совсем иной. Муравия окрепнет, по крайней мере она будет иметь хоть какое-то право на помощь со стороны мощных держав. Этого достаточно, чтобы соседи стали осмотрительнее.

Вскоре после первой мировой войны Албания тоже думала о такой возможности и предложила свою корону одному из американцев. Но тот отказался. В то время это был пожилой человек, который уже сделал карьеру. Я решил воспользоваться своим шансом. Среди Грантхемов… — В его голосе снова появились нотки смущения, — среди Грантхемов уже были короли. Мы ведем свою родословную от Якова Четвертого Шотландского. Поэтому я и подумал: хорошо бы, если наш род снова увенчала бы корона.

Мы не хотели жестокой революции. Эйнарссон держит под контролем армию. Нам оставалось только использовать ее, чтобы заставить депутатов, которые еще не присоединились к нам, изменить форму правления и избрать меня королем. Меня было бы легче избрать, чем человека, в жилах которого нет королевской крови. В этом мое преимущество, несмотря… несмотря на мою молодость. А люди… люди в самом деле хотят короля, особенно крестьяне. Они считают, что не имеют права называться нацией, пока у них нет властелина. Президент для них ничто — обыкновенный человек, как и все они. Поэтому, понимаете, я… Ну же, смейтесь! Вы услышали достаточно, чтобы понять, насколько это глупо! — Голос его сорвался на высокой ноте. — Смейтесь! Почему же вы не смеетесь?

— Над чем? — спросил я. — Видит Бог, это безумие. Но не глупость. Вы ошиблись, но не утратили самообладания. Вы говорите так, словно это дело похоронено навсегда. Оно провалилось?

— Нет, не провалилось, — медленно проговорил Грантхем и насупился. — Хотя я уже начинаю думать, что это именно так. Смерть Махмуда не должна была повлиять на ситуацию, но теперь у меня такое ощущение, словно все кончилось.

— Много денег уже потрачено?

— Дело не в этом. Но… хорошо, допустим, американские газеты узнают об этой истории, а они-таки узнают. Вы же знаете, как они могут ее преподнести. Потом об этом услышат мать, дядя, адвокатская контора. Не хочу прикидываться: мне будет стыдно глядеть им в глаза. А еще… — он покраснел еще сильнее, — а еще Валеска… мисс Радняк… Ее отец должен был стать во главе революции. Он и был во главе… пока его не убили. Она… я никогда не буду по-настоящему достоин ее, — промолвил Лайонел с идиотским благоговением. — Однако надеюсь, что если буду продолжать дело ее отца и смогу предложить ей еще что-то, кроме денег… если бы я что-то сделал… завоевал место для себя… то, может, тогда она… Ну, вы же понимаете…

— Да, — пробурчал я.

— Что же мне делать? — серьезно спросил Грантхем. — Убежать я не могу. Я должен ради нее довести это дело до конца и не потерять уважения к себе. Но у меня такое предчувствие, будто всему конец. Вы предложили мне помощь. Помогите мне! Скажите, что я должен делать!

— Вы сделаете то, что я вам скажу… если я пообещаю помочь вам выбраться из этой истории и не запятнать своего имени? — спросил я так, словно каждый день вытягивал миллионеров и наследников шотландских королей из балканских смут.

— Да!

— Какое следующее мероприятие в революционной программе?

— Сегодня ночью состоится собрание. Я проведу вас.

— В котором часу?

— В полночь.

— Встретимся в половине двенадцатого. Что вы должны были мне сообщить?

— Мне поручили рассказать вам о заговоре и предложить все, что вы пожелаете, лишь бы только завлечь вас. Специальной договоренности о том, много или мало я должен вам рассказать, не было.

В тот же вечер, в девять тридцать, я вышел из такси перед домом, адрес которого был указан в записке от секретарши министра полиции. Небольшой двухэтажный дом стоял на плохо вымощенной улице на восточной окраине города. Дверь открыла среднего возраста женщина, в очень чистом, накрахмаленном, нс плохо сшитом одеянии. Я и рта не успел открыть, как за спиной у женщины появилась Ромен Франкл, в розовом шелковом платье, с оголенными плечами, и подала мне маленькую ручку:

— А я не надеялась, что вы придете.

— Почему? — спросил я и, пока служанка закрывала дверь и брала у меня пальто и шляпу, делал вид, будто удивлен. — Ни один мужчина не откажется от приглашения такой женщины!

Мы оказались в комнате, оклеенной темно-розовыми обоями, устланной коврами и меблированной с восточной роскошью. Единственной вещью, которая вносила диссонанс в интерьер, было огромное кожаное кресло.

— Пойдемте наверх, — пригласила меня девушка и сказала служанке несколько слов.

Мы стали подниматься по лестнице. Ромен Франкл шла впереди — легко, без всяких усилий, так, словно ее несли. Она привела меня в комнату, выдержанную в черных, белых и серых тонах, изысканно, но скупо обставленную. Эту истинно женскую атмосферу нарушало лишь присутствие еще одного огромного мягкого кресла.

Хозяйка села на серую кушетку и отодвинула стопку французских и английских журналов, чтобы освободить рядом место для меня. Сквозь приоткрытую дверь в спальню я видел ножки испанской кровати, край фиолетового покрывала и фиолетовые шторы на окне.

— Его превосходительство весьма сожалеет… — начала девушка и замолчала.

Я смотрел — нет, я смотрел спокойно, не тараща глаза, — на громадное кожаное кресло. Я знал: она замолчала именно потому, что я смотрел на него, и поэтому уже не мог отвести от него глаз.

— Василие, — проговорила она с большим нажимом, чем того требовала обстановка, — весьма сожалеет, что пришлось отменить сегодняшнюю встречу. Убийство секретаря президента — вы слыхали об этом? — заставило нас отложить все дела.

— Ах да, этот Махмуд… — Я медленно перевел взгляд с кожаного кресла на девушку. — Убийцу нашли?

Ее потемневшие черные зрачки внимательно изучали меня; наконец она покачала головой, встряхнула своими почти черными волосами.

— Возможно, это Эйнарссон, — сказал я.

— Судя по всему, вы здесь не бездельничали.

Когда она улыбалась, ее глаза, казалось, мерцали.

Служанка Мария принесла вино и фрукты, поставила все на столик рядом с кушеткой и ушла. Хозяйка налила вина и предложила мне сигареты в серебряной коробке. Я отказался и закурил свою. Она закурила египетскую сигарету — длинную, как сигара.

— Что это за революция, которой они заморочили голову моему парню? — спросил я.

— Это была замечательная идея, пока не погибла.

— Как же случилось, что она погибла?

— Это… вы хоть немного знакомы с нашей историей?

— Нет.

— Муравия возникла в результате опасений и зависти четырех держав. Девять или десять тысяч квадратных миль земли, которыми владеет эта страна, не имеют большой ценности. Ни одна из четырех держав тут, собственно, ни на что не претендовала, но любые три не могли согласиться, чтобы эти земли получила четвертая. Развязать узел можно было только одним способом: создать отдельную державу. Это и произошло в тысяча девятьсот двадцать третьем году.

Первым президентом на десять лет был избран доктор Семич. Он не государственный деятель, не политик и никогда им не станет. Но поскольку Семич — единственный муравиец, о котором слыхали за границами его родного города, здесь решили, что его избрание хоть как-то поднимет престиж новой страны. К тому же это было единственное достойное вознаграждение для единственного великого человека в Муравии. Ведь он был всего-навсего марионеткой. Настоящую власть вершил генерал Радняк, которого избрали вице-президентом. Этот пост тут даже выше поста премьер-министра. Генерал Радняк был способным человеком. Армия молилась на него, крестьяне верили ему, а наша буржуазия знала, что он честный, консервативный и интеллигентный человек и разбирается в экономике не хуже, чем в военном деле.

Доктор Семич — замечательный старый ученый, оторванный от всего, что происходит в мире. Это можно понять на таком примере: он, наверное, самый выдающийся из живых бактериологов, но если вы подружитесь с ним, то он признается вам, что не верит в ценность бактериологической науки. «Человек должен жить с бактериями как с друзьями, — скажет он. — Наш организм должен приспосабливаться к болезням, и тогда будет безразлично — болеете вы чахоткой или нет. Вот где нас ждет победа. Поэтому мы и работаем над этим. Наши хлопоты в лабораториях абсолютно напрасны, однако они забавляют нас».

Но когда этого приятного старого мечтателя соотечественники наградили президентством, он отблагодарил их наихудшим образом. Чтобы показать, как он ценит такую честь, доктор запер лабораторию и всей душой отдался управлению государством. Никто этого не ожидал и не хотел. Главой правительства должен был стать Радняк. Какое-то время он действительно держал ситуацию под контролем и все было хорошо.

Но у Махмуда были собственные планы. Доктор Семич доверял секретарю, а тот начал обращать внимание президента на все случаи, когда Радняк превышал свою власть. Пытаясь устранить Махмуда от управления, Радняк допустил ужасную ошибку. Он пошел к Семичу и откровенно сказал: «Никто не ожидал того, что президент отдаст все свое время государственным делам; соотечественники оказали ему честь, избрав его первым своим президентом, но они, мол, не хотели обременять старого человека такими обязанностями».

Радняк сыграл Махмуду на руку. Теперь доктор Семич был убежден в том, что Радняк пытается отобрать у него власть. С тех пор руки у Радняка оказались связанными. Доктор Семич настоял на том, чтобы самому решать все государственные дела, а по сути вершил всем Махмуд, ибо президент знал об управлении государством не больше, чем в тот день, когда стал у власти. Жалобы — безразлично, кто с ними обращался, — ничего не давали. Каждого, кто жаловался, доктор Семич считал сообщником мятежника Радняка. Чем сильнее критиковали Махмуда в парламенте, тем больше верил ему доктор Семич. В прошлом году положение стало невыносимым, тогда же было положено начало революции.

Естественно, возглавил ее Радняк, и не менее девяноста процентов влиятельных муравийцев поддержали его. Но судить об отношении к революции всего народа трудно. Ведь большинство народа — это крестьяне и мелкие землевладельцы, которые хотят, чтобы им дали мир. Но несомненно одно: они скорее хотели бы короля, чем президента, потому, чтобы угодить им, надо было изменить государственный строй. Армия очень любила Радняка и тоже поддерживала революцию. Восстание вызревало медленно. Генерал Радняк был человек осторожный, осмотрительный, да и страна эта небогата, денег всегда не хватало.

За два месяца до того дня, на который было назначено восстание, Радняка убивают. И революция рассеялась как сон, а ее силы распались на дюжины фракций. Не нашлось достаточно сильного человека, который смог бы удержать их вместе. Некоторые из этих групп и по сей день собираются и вынашивают планы, но у них нет ни влияния, ни настоящей цели.

В такую революцию и втянули Лайонела Грантхема. Через день или два мы будем иметь больше информации, но уже теперь известно, что Махмуд, который проводил месячный отпуск в Константинополе, привез оттуда Грантхема и, сговорившись с Эйнарссоном, решил облапошить парня.

Конечно, Махмуд был очень далек от революции, ведь она направлена против него. А Эйнарссон как раз поддерживал своего начальника генерала Радняка. После его смерти Эйнарссону удалось завоевать почти такую же преданность солдат, какой пользовался покойный генерал. Они, конечно, не любят этого исландца так, как любили Радняка, но Эйнарссон — человек представительный, помпезный, а именно такие черты привлекают простых людей в вожде. Эйнарссон имел армию и мог сосредоточить в руках остатки революционного механизма, чтобы произвести на Грантхема впечатление. Ради денег полковник мог пойти на все. Поэтому они с Махмудом и устроили представление для вашего молодого человека. Для этого они использовали и дочь генерала Радняка Валеску. Думаю, ее тоже обманули. Я слыхала, что ваш юноша и она хотят стать королем и королевой. Сколько денег они вложили в этот фарс?

— Наверное, миллиона три американских долларов.

Ромен Франкл тихонько присвистнула и налила еще вина.

— Какую позицию занимал министр полиции, пока революция еще не погибла? — спросил я.

— Василие, — сказала она, отпивая вино, — удивительный человек, оригинал. Его ничто не интересует, кроме собственного уюта. А уют для него — это чрезмерное количество еды и напитков, не меньше шестнадцати часов сна в сутки и чтобы в течение остальных восьми часов делать как можно меньше движений. Больше его ничто не волнует. Дабы сохранить свой покой, он сделал управление полиции образцовым. Работу все должны выполнять четко и без промедления. В противном случае преступления не будут наказаны, люди будут подавать жалобы, а эти жалобы могут побеспокоить его превосходительство. Он даже вынужден будет сократить свой послеобеденный сон, чтобы принять участие в каком-нибудь совещании или заседании. Так не годится. Поэтому он создал организацию, которая свела количество преступников до минимума и постоянно сокращает этот минимум. Так он добился того, чего желал.

— Убийцу Радняка схватили?

— Застрелен. Оказывал сопротивление при аресте. Через десять минут после покушения.

— Это один из людей Махмуда?

Девушка допила свой бокал, хмуро глянула на меня, и ее нижние веки задрожали.

— А вы не такой уж глупый, — медленно проговорила она. — Но теперь мой черед спрашивать. Почему вы сказали, что это Эйнарссон убил Махмуда?

— Эйнарссон знал, что Махмуд пытался организовать убийство его и Грантхема в тот же вечер.

— Правда?

— Я видел, как солдат взял у Махмуда деньги, подстерег Эйнарссона и Грантхема, выпустил в них шесть пуль, но промахнулся.

Ромен Франкл щелкнула ногтем себя по зубам.

— Это на Махмуда не похоже, — возразила она. — Чтобы на глазах у людей платить за убийство…

— Может, и не похоже, — согласился я. — Но, допустим, нанятый убийца решил, что ему заплатили мало, или получил только часть оплаты. Или, быть может, есть лучший способ получить деньги сполна, чем подойти на улице и потребовать их за пять минут до совершения покушения?

Она кивнула и заговорила, словно размышляя вслух:

— Значит, они получили от Грантхема все, на что надеялись, и теперь каждый старается убрать соперника, чтобы завладеть деньгами.

— Ваша ошибка в том, — сказал я, — что вы считаете революцию трупом.

— Но Махмуд даже за три миллиона не согласился бы плести заговор, который отстранил бы его от власти.

— Вот-вот! Махмуд думал, что они играют комедию для парня. А когда узнал, что это не игра, что у Эйнарссона серьезные намерения, то попытался от него избавиться.

— Возможно. — Она пожала плечами. — Но это только предположение.

— Разве? Эйнарссон носит с собой портрет персидского шаха. Снимок затертый, следовательно, им пользовались часто. Персидский шах был русским солдатом, который после войны вернулся в Персию и продвигался по службе, пока не взял под контроль войска, не стал диктатором, а через некоторое время и шахом. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Эйнарссон — исландский солдат, который попал сюда после войны и сделал карьеру. Теперь армия в его руках. Если он носит при себе портрет шаха и смотрит на него так часто, что тот даже потерся, то не означает ли это, что полковник стремится последовать примеру шаха? Или вы иного мнения?

Ромен Франкл поднялась и принялась ходить по комнате; она то слегка переставляла стул, поправляла какое-то украшение или картину, то разглаживала складки на шторах. Двигалась она так, словно ее водили, — грациозная, нежная девушка в розовом шелку.

Потом она остановилась перед зеркалом — немного сбоку, так, чтобы видеть меня в нем, и, взбивая свои кудри, как-то пренебрежительно проговорила:

— Очень хорошо. Следовательно, Эйнарссон хочет революции. А что будет делать ваш юноша?

— То, что я ему скажу.

— А что вы ему скажете?

— То, что ему будет выгодно. Я хочу вернуть его домой со всеми деньгами.

Она отошла от зеркала, взъерошила мне волосы, поцеловала в губы и села ко мне на колени, держа мое лицо в своих маленьких, теплых ладонях.

— Отдайте мне революцию, мой дорогой! — Ее глаза потемнели от возбуждения, голос стал глубоким, губы смеялись, тело дрожало. — Я ненавижу Эйнарссона! Используйте этого человека, а потом уничтожьте его. Но дайте мне революцию!

Я засмеялся, поцеловал девушку и положил ее голову себе на плечо.

— Посмотрим, — пообещал я. — Сегодня в полночь у меня встреча с заговорщиками. Может, я что-нибудь узнаю.

— Ты вернешься после встречи?

— Попробуй не впустить меня!

В одиннадцать тридцать я вернулся в отель, положил в карман пистолет и кастет, а потом уже поднялся в номер Грантхема. Он был один, но сказал, что ждет Эйнарссона. Казалось, парень был рад мне.

— Скажите, Махмуд когда-нибудь приходил на ваши встречи? — спросил я.

— Нет. Его участие в революции скрывали даже от наиболее надежных. Он не мог приходить, на то были причины.

— Конечно, были. И главнейшая — все знали, что он не хочет никаких заговоров, не хочет ничего, кроме денег.

Грантхем закусил нижнюю губу и вздохнул:

— О Господи, какая грязь!

Приехал полковник Эйнарссон — в вечернем костюме, но солдат до кончиков ногтей, человек действия. Он пожал мне руку сильнее, чем было необходимо. Его маленькие темные глаза сверкали.

— Вы готовы, господа? — обратился он ко мне и к парню так, словно в комнате собралось много народу. — Отлично! Начнем не откладывая. Сегодня ночью не будет трудностей. Махмуд мертв. Конечно, среди наших друзей найдутся люди, которые спросят: «Почему мы поднимаем восстание именно сейчас?» Черт… — Он дернул за кончик своего пышного уса. — Наши побратимы — люди верные, но очень нерешительные. Ничего. Под умелым руководством нерешительность исчезнет. Вот увидите! — Полковник снова дернул себя за ус.

Видно было, что в тот вечер этот господин чувствовал себя Наполеоном. Но я не хочу, чтобы у вас сложилось о нем впечатление как об опереточном революционере, — я помню, что он сделал с солдатом.

Мы вышли на улицу, сели в машину, проехали семь кварталов и направились к маленькому отелю в переулке. Швейцар согнулся в три погибели, открывая перед Эйнарссоном дверь. Мы с Грантхемом поднялись вслед за полковником на второй этаж и очутились в тускло освещенном холле. Нас встретил подобострастный, толстый мужчина лет пятидесяти, который все время кланялся и квохтал. Эйнарссон отрекомендовал его как хозяина отеля. Потом этот толстяк провел нас в комнату с низким потолком, где человек тридцать или сорок поднялись с кресел и стали рассматривать нас сквозь тучи табачного дыма.

Представляя меня обществу, Эйнарссон произнес короткую, очень короткую речь, которой я не понял. Я поклонился и сел рядом с Грантхемом. Эйнарссон сел с другой стороны от парня. Остальные тоже сели, не дожидаясь какого-то особого указания.

Полковник Эйнарссон разгладил усы и начал говорить то с одним, то с другим, время от времени повышая голос, чтобы перекрыть общий шум. Лайонел Грантхем тихонько показывал мне влиятельнейших заговорщиков: десяток или больше членов парламента, один банкир, брат министра финансов (наверное, он представлял этого чиновника), полдесятка офицеров (в этот вечер все они были в штатском), три профессора из университета, председатель профсоюзов, издатель газеты и ее редактор, секретарь студенческого клуба, политический деятель из эмиграции да несколько мелких коммерсантов.

Банкир, седобородый мужчина лет шестидесяти, поднялся и начал речь, внимательно глядя на Эйнарссона. Говорил он непринужденно, мягко, но немного с вызовом. Полковник не позволил ему зайти слишком далеко.

— Черт! — воскликнул Эйнарссон и поднялся на ноги. Его речь для меня была сущей абракадаброй, но у банкира со щек сошел румянец и его глаза беспокойно забегали.

— Они хотят идти на попятную, — прошептал мне на ухо Грантхем. — Не соглашаются быть за нами до конца. Я знал, что так случится.

В комнате поднялся шум. Множество людей что-то выкрикивали одновременно, но никто не мог перекричать Эйнарссона. Все повскакивали с мест; у одних лица были совершенно красные, у других — совершенно мокрые. Брат министра финансов — стройный, щегольски одетый мужчина с продолговатым, интеллигентным лицом — сорвал свое пенсне с такой злостью, что оно треснуло пополам, крикнул Эйнарссону несколько слов, повернулся на каблуках и направился к дверям.

Распахнув их, он замер.

В коридоре было полно людей в зеленой форме. Многие солдаты стояли, прислонившись к стенам, другие сгрудились в группы, сидели на корточках. Огнестрельного оружия у них не было — лишь тесаки в ножнах на поясе. Брат министра финансов, притихнув, стоял в дверях, уставившись на солдат.

Темноволосый, смуглый крепыш, в мешковатой одежде и тяжелых башмаках, перевел взгляд красных глаз с солдат на Эйнарссона и медленно сделал два шага к полковнику. Это был крестьянский политик. Эйнарссон двинулся ему навстречу. Все, кто был между ними, отошли в сторону. Эйнарссон закричал, и крестьянин закричал. Эйнарссон достиг наивысшей ноты, но и крестьянин не остался в долгу. Тогда полковник воскликнул: «Тьфу!» — и плюнул крепышу в лицо. Тот пошатнулся и полез огромной рукой под коричневое пальто. Я обошел Эйнарссона и уперся стволом своего револьвера крепышу в ребра.

Эйнарссон засмеялся и позвал в комнату двух солдат. Они взяли крестьянина под руки и увели прочь. Кто-то закрыл дверь, все сели. Полковник заговорил снова. Никто его не прерывал. Банкир с седыми висками тоже выступил с речью. Брат министра поднялся и произнес полдесятка учтивых слов, близоруко вглядываясь в Эйнарссона и держа в руках половинки сломанного пенсне. Эйнарссон что-то ответил, а затем поднялся и заговорил Грантхем. Все слушали его очень почтительно.

Потом слово взял снова Эйнарссон. Все взволнованно заговорили. Говорили все вместе. Так продолжалось довольно долго. Грантхем объяснил мне, что восстание начнется в четверг, рано утром, — а было уже утро среды — и вот они в последний раз обсуждают детали. Я засомневался, услышит ли кто-нибудь о деталях в этом реве. Так продолжалось до половины четвертого. Последние два часа я проспал в кресле в уголке.

После того собрания мы с Грантхемом возвратились в отель. Он сказал мне, что завтра, в четыре утра, мы собираемся на площади. В шесть уже рассветает, и к тому времени административные здания, президент, большинство членов правительства и депутатов, которые пока еще в оппозиции, будут в наших руках. Заседание парламента произойдет под надзором Эйнарссона, и все пройдет без осложнений, вполне буднично.

Я должен был сопровождать Грантхема в качестве телохранителя, а это, по-моему, означало, что нас будут стараться держать как можно дальше от событий. Меня это устраивало.

Я провел Грантхема на пятый этаж, возвратился в свой номер, умылся холодной водой и снова вышел из отеля. Поймать в этот час такси нечего было и думать, поэтому я отправился к Ромен Франкл пешком. По пути со мной произошло небольшое приключение.

Ветер дул мне прямо в лицо, и я, чтобы прикурить сигарету, остановился и развернулся к нему спиной. И вдруг заметил, как по стене дома скользнула тень. Следовательно, за мной следили, и следили не очень умело. Я прикурил сигарету и отправился дальше, пока не дошел до довольно темной части улицы и не свернул быстро в подъезд.

Из-за угла выскользнул запыхавшийся мужчина. С первого раза я не попал — удар пришелся ему в щеку. Зато второй удар получился куда надо — по затылку. Я оставил шпиона отдыхать в подъезде, а сам отправился к дому Ромен Франкл.

Мне открыла служанка Мария, в сером шерстяном купальном халате. Она провела меня в комнату, где сочетались белые и серые тона и где секретарша министра, все еще в розовом платье, сидела, обложившись подушками, на кушетке. По пепельнице, полной окурков, было ясно, как девушка провела эту ночь.

— Ну? — спросила она, когда я чуть подтолкнул ее, чтобы освободить на кушетке немного места для себя.

— Мы поднимаем восстание в четверг, в четыре утра.

— Я знала, что вы это сделаете, — сказала она, беря меня за руку.

— Все вышло само собой, хотя были такие минуты, когда я мог положить конец всему этому делу — просто стукнуть полковника по затылку и позволить остальным разорвать его на части. Кстати, вспомнил: кто-то нанял шпиона, и он следил за мной, когда я шел сюда.

— Как он выглядел?

— Приземистый, плотный, лет сорока.

— Ноу него же ничего не вышло?

— Я уложил его плашмя и оставил отдыхать.

Она засмеялась и потянула меня за ухо.

— То был Гопчек — лучший наш детектив. Он разозлится!

— Хорошо, так не приставляйте их больше ко мне. А тому детективу передайте: мне жаль, что пришлось ударить его дважды. Ноон сам виноват — не надо было первый раз дергать головой.

Она засмеялась, потом насупилась, и наконец ее лицо приняло выражение, в котором веселости и взволнованности было поровну.

— Расскажите мне о собрании! — велела она.

Я рассказал ей все, что знал. А когда замолчал, она притянула меня за голову, поцеловала и прошептала:

— Ты веришь мне, правда же, милый?

— Конечно. Точно так же, как и ты мне.

— Этого недостаточно, — промолвила она и оттолкнула мое лицо.

Вошла Мария, неся поднос с едой. Мы подтянули к кушетке столик и начали есть.

— Я не совсем вас понимаю, — отозвалась Ромен, откусывая кусочек спаржи. — Если вы не доверяете мне, тогда зачем обо всем этом рассказали? Насколько мне известно, вы не очень сочиняли. Почему вы сказали правду, если не верите мне?

— Все моя впечатлительная натура, — объяснил я. — Я так поддался вашей красоте и очарованию, что не могу отказать вам ни в чем.

— Довольно! — воскликнула она, сразу став серьезной. — Эту красоту и очарование в большинстве стран мира я превращала в капитал. Никогда больше не говори мне об этом! Это причиняет мне боль, ибо… ибо… — Девушка отодвинула свою тарелку, потянулась за сигаретой, задержала на полдороге руку и бросила на меня тяжелый взгляд. — Ибо я люблю тебя, — наконец выговорила она.

Я взял ее застывшую в воздухе руку, поцеловал в ладонь и спросил:

— Ты любишь меня больше всех на свете?

Она высвободила руку.

— Ты что, бухгалтер? — поинтересовалась она. — Может, ты умеешь все подсчитать, взвесить и измерить?

Я усмехнулся и попытался вернуться к завтраку. Я был так голоден! Но съел я всего несколько кусочков и аппетит у меня пропал. Я попытался сделать вид, что все еще хочу есть, но из этого ничего не вышло. Кусок не лез мне в горло. Оставив напрасные попытки, я закурил сигарету.

Ромен разогнала рукой дым и снова спросила:

— Так вы мне не доверяете? Тогда почему же вы отдали себя в мои руки?

— А почему бы и нет? Вы можете задушить восстание. Но меня это не касается. Это не моя партия, и ее поражение вовсе не означает, что мне не удастся забрать отсюда парня со всеми его деньгами.

— А как вы смотрите на заключение в тюрьму, возможную казнь?

— Что ж, рискну, — ответил я.

А сам подумал, что если после двадцати лет жульничества и интриг в больших городах я позволил бы одурачить себя в этом горном селе, то заслуживаю наихудшего.

— Вы вообще ничего ко мне не испытываете?

— Довольно вам строить из себя дурочку. — Я махнул рукой в сторону недоеденного завтрака. — У меня с восьми вечера и росинки во рту не было.

Она засмеялась, закрыла мне рот ладонью и сказала:

— Понимаю. Вы меня любите, но не до такой степени, чтобы позволить вмешиваться в ваши планы. Мне это не нравится. Такое лишает человека мужества.

— Вы хотите присоединиться к революции? — спросил я.

— Я не собираюсь бегать по улицам и разбрасывать во все стороны бомбы, если вы это имеете в виду.

— А Дюдакович?

— Он спит до одиннадцати утра. Если вы начнете в четыре, то у вас останется целых семь часов до тех пор, пока он проснется. — Она сказала это вполне серьезно. — Начинать следует именно в это время. А то он может остановить вашу революцию.

— Неужто? А у меня сложилось впечатление, что он хочет революции.

— Василие не хочет ничего, кроме покоя и уюта.

— Слушай, дорогуша, — сказал я. — Если твой Василие хоть на что-нибудь способен, то он не может не узнать обо всем заранее. Революция — это Эйнарссон и армия. Все эти банкиры и депутаты, которых он тянет за собой, чтобы придать партии респектабельность, не более чем опереточные фигуры. Ты только посмотри на них! Собираются в полночь и болтают всякие глупости. А теперь, когда их наконец толкнули на что-то, они не удержатся и разболтают все тайны. Целый день будут ходить, дрожать и шептаться по темным углам.

— Они делают это уже несколько месяцев, — сказала Ромен. — И никто не обращает на них внимания. А я обещаю, что Василие не узнает ничего нового. Конечно, я ничего ему не скажу, а когда говорит кто-то другой, он не слушает.

— Хорошо. — Я не был уверен, что она говорит правду, но чего, в конце концов, не бывает! — Теперь мы подходим к главному: армия поддержит Эйнарссона?

— Да, армия пойдет за ним.

— Значит, настоящая работа начнется у нас, после того как все закончится?

Она стряхнула пальчиком пепел с сигареты на скатерть и ничего не ответила.

— Эйнарссона надо будет свалить, — продолжал я.

— Нам придется его убить, — задумчиво проговорила она. — Лучше всего это будет сделать тебе самому.

В тот вечер я встретился с Эйнарссоном и Грантхемом и провел с ними несколько часов. Парень был суетлив, нервничал, не верил в успех восстания, хотя и старался делать вид, что все идет как надо. А Эйнарссон просто не мог сдержать потока слов. Он рассказал нам со всеми подробностями о плане следующего дня. Меня, правда, больше интересовал он сам, чем его слова. Он мог бы отложить восстание, мелькнула у меня мысль, и я не стал бы мешать ему в этом. Пока полковник говорил, я наблюдал за ним и мысленно отмечал его слабые стороны.

Сначала я взвесил его физические данные: высокий, крепкий мужчина в расцвете сил, возможно не такой уж ловкий, но сильный и осторожный. Кулак вряд ли причинит вред его коротконосому, пышущему здоровьем лицу с широким подбородком. Он не был полным, но ел и пил много, чтобы иметь крепкие мускулы, а такие цветущие мужчины не выдерживают сильных ударов в живот. Так же как и в пах.

Умственными способностями полковник тоже не отличался. Свою революцию он подготавливал на скорую руку. И иметь успех она могла, наверное, только потому, что не встречала противодействия. У него достаточно силы воли, рассуждал я, но не следует на это особо полагаться. Люди, у которых недостает ума, чтобы чего-то достичь, должны закалять в себе силу воли. Я не знал, хватит ли у него мужества, но полагал, что перед людьми он способен развернуть грандиозное представление. А большая часть задуманного как раз и должна была происходить на людях. Однако в темном углу, наедине, считал я, Эйнарссон наверняка проявит малодушие. Он абсолютно верит в себя. Мне он не верит. Полковник взял меня к себе, потому что сделать это оказалось легче, чем закрыть передо мной дверь.

Он продолжал распространяться о своих планах. Хотя, по сути, говорить было не о чем. Он собирался на рассвете ввести в город солдат и свергнуть правительство. Это, собственно, и был план. Все остальное служило лишь гарниром к блюду, и именно об этом гарнире мы и могли дискутировать. Это было скучно.

В одиннадцать Эйнарссон прекратил свою болтовню и ушел.

— До четырех утра, господа, — именно тогда начнется новая история Муравии! — Он положил мне на плечо руку и приказал: — Берегите его величество!

— Конечно, — откликнулся я и немедленно отослал его величество в постель.

Грантхем не хотел спать, но был слишком молод, чтобы сознаться в этом, поэтому он повиновался как будто охотно. Я взял такси и поехал к Ромен.

Она напоминала ребенка накануне праздника. Девушка поцеловала сначала меня, потом служанку Марию. Ромен садилась то ко мне на колени, то рядом со мной, то на пол, на все стулья по очереди, ежеминутно меняя места. Она смеялась и неустанно говорила — о революции, обо мне, о себе, обо всем на свете. И чуть не захлебнулась, когда, не прекращая говорить, попыталась выпить вина. Девушка прикуривала свои длинные сигареты и забывала их курить или же потушить, пока они не прижигали ей губы. Она пела отрывки из песен на полудесятке языков.

Я ушел от нее в три часа. Она проводила меня во двор, наклонила мою голову и поцеловала в глаза и губы.

— Если ничего не выйдет, — пробормотала она, — приходи к тюрьме. Мы будем ее оборонять, пока…

— Если уж так не повезет, то меня туда приведут, — пообещал я.

Но ей было не до шуток.

— Я еду туда немедленно. Боюсь, Эйнарссон занес меня в черный список.

— Неплохая идея. Если тебе там не понравится, дай мне знать.

В отель я возвращался уже темными улицами — свет выключали в полночь, — не встретив ни одного человека; не видно было даже полицейских. Когда я подходил к подъезду, пошел проливной дождь.

В номере я переоделся в более прочную одежду и обул тяжелые башмаки, потом достал из чемодана еще один пистолет и спрятал его в кобуру под мышкой. Затем набил карманы патронами, подхватил шляпу, плащ и отправился наверх, в номер Грантхема.

— Через десять минут пробьет четыре, — сказал я ему. — Можно уже выходить на площадь. Возьмите на всякий случай оружие.

Парень не спал. Его миловидное лицо было спокойным и розовым, точно таким, как тогда, когда я увидел его впервые, разве что глаза блестели сильнее. Он надел пальто, и мы вышли на улицу.

По дороге на площадь в лицо нам хлестал дождь. Вокруг бродили какие-то фигуры, однако к нам никто не подходил. Мы остановились перед какой-то конной статуей.

К нам подошел бледный, чрезвычайно худой юноша и быстро заговорил, помогая себе обеими руками, время от времени шмыгая носом, словно он страдал насморком. Я не понял ни одного слова из того, что он сказал.

Шум дождя уже тонул в гуле голосов. Жирное лицо банкира с седыми висками, который был на собрании, неожиданно вынырнуло из темноты и так же молниеносно скрылось, словно он не хотел, чтобы его узнали. Около нас собирались люди, которых я никогда до сего времени не видел; они заискивающе здоровались с Грантхемом. Подбежал маленький человечек в большой фуражке, пролопотал что-то охрипшим, прерывистым голосом. Худой, сутулый мужчина в очках, забрызганных дождем, перевел его слова на английский:

— Он говорит, что артиллерия предала нас и теперь у домов правительства устанавливают пушки, чтобы на рассвете смести нас с площади. — В его голосе звучала безнадежность, и он добавил: — В этом случае мы, конечно, ничего не сможем сделать.

— Мы сможем умереть, — кротко промолвил Лайонел Грантхем.

В этой болтовне не было и капли смысла. Никто не пришел сюда умирать. Все они были тут, ибо никто не ожидал, что кто-то погибнет, кроме разве нескольких солдат Эйнарссона. Это если воспринимать слова парня умом. Но, Господь свидетель, даже я, сорокалетний детектив, который уже давно не верил в добрых фей, вдруг ощутил, как под влажной одеждой по телу побежали мурашки. И если б кто-то сказал мне: «Этот парень — настоящий король», возражать я бы не стал.

Внезапно бормотание вокруг затихло, было слышно лишь шуршание дождя да тяжелый топот сапог по мостовой — подходили люди Эйнарссона. Все заговорили одновременно — счастливые, ободренные приближением тех, кто должен был выполнить черную работу.

Сквозь толпу протолкался офицер в блестящем плаще — маленький, нарядный молодой человек, с большущей саблей. Он изысканно отдал Грантхему честь и заговорил по-английски, чем, видимо, гордился:

— Привет от полковника Эйнарссона, сэр! Все идет по плану.

Я задумался над значением последних слов.

Грантхем усмехнулся и промолвил:

— Передайте мою благодарность полковнику Эйнарссону.

Снова появился банкир; теперь он набрался храбрости и присоединился к нам. Подходили и другие участники ночного собрания. Мы стояли около статуи, и нас окружала многочисленная толпа. Крестьянина, которому Эйнарссон плюнул в лицо, я нигде не видел.

Под дождем все уже промокли. Мы переступали с ноги на ногу, дрожали и болтали. День занимался медленно, выхватывая из темноты все больше мокрых людей, в глазах которых блестело лихорадочное любопытство. Где-то вдали толпа взорвалась приветственными восклицаниями. Остальные подхватили их. Люди забыли о том, что вымокли до нитки и замерзли, — они смеялись, танцевали и целовались. К нам подошел бородач в кожаном пальто, поклонился Грантхему и объяснил, что именно сейчас личный полк Эйнарссона занимает административное здание.

Наступил день. Толпа расступилась, чтобы освободить путь для автомобиля в сопровождении кавалерийского эскорта. Машина остановилась перед нами. Из нее вышел полковник Эйнарссон, с обнаженной саблей в руке, отдал честь и, придержав дверцу, пригласил в салон Грантхема и меня. Он сел после нас. От него веяло духом победы, как от девушки духами. Кавалеристы снова плотно окружили машину, и мы отправились сквозь толпу к административному зданию; люди кричали и бежали за нами со счастливыми, возбужденными лицами. Все это производило большое впечатление.

— Город в наших руках, — сообщил Эйнарссон, откинувшись на сиденье; острие его сабли упиралось в пол автомобиля, а руки полковника лежали на эфесе. — Президент, депутаты, почти все, кто имеет политический вес, арестованы. Не сделано ни одного выстрела, не разбито ни одного стекла!

Он гордился своей революцией, и я не винил его за это. В конце концов, я не был уверен, такой ли уж он недоумок. У него хватило ума держать своих гражданских сторонников на площади, пока солдаты делали свое дело.

Мы подъехали к административному зданию и поднялись по лестнице между рядами почетного караула пехотинцев, на штыках которых блестели капли дождя. Еще больше солдат в зеленой форме брали на караул вдоль коридоров. Мы вошли в изысканно обставленную столовую, где пятнадцать или двадцать офицеров приветствовали нас. Было произнесено множество речей. Все ликовали. Разговоры не утихали и за завтраком. Я не понимал из них ничего.

Позавтракав, мы отправились в зал парламента — просторное овальное помещение, в котором выгнутые ряды скамеек и столов были обращены к возвышению; на нем стояло несколько столов и десятка два стульев. Все, кто был на завтраке, расселись на стульях. Я заметил, что Грантхемна — единственные гражданские лица на возвышении. Среди нас не было ни одного заговорщика, кроме офицеров из армии Эйнарссона. Мне это не понравилось.

Грантхем сидел в первом ряду, между мною и Эйнарссоном. Мы смотрели на депутатов сверху вниз. Наверное, с сотню их собрались в зале, они резко разделились на две группы. Справа сидели революционеры, слева — арестованные. Заметно было, что многие из них одевались второпях.

У стен плечом к плечу вдоль всего зала, кроме возвышения, стояли солдаты Эйнарссона.

В сопровождении двух солдат вошел старик — лысый, сутулый, с кроткими глазами и чисто выбритым сморщенным лицом ученого.

— Доктор Семич, — прошептал Грантхем.

Личные телохранители подвели своего президента к одному из трех столов на возвышении. Он даже не посмотрел на тех, которые уже заняли тут места, и не захотел садиться.

Поднялся и заговорил рыжий депутат — один из представителей революционной партии. Когда он закончил речь, его товарищи одобрительно заговорили. Президент произнес лишь три слова очень спокойным голосом, сошел с возвышения и вышел из зала в сопровождении солдат.

— Отказался подать в отставку, — сказал мне Грантхем.

Рыжий депутат поднялся на возвышение и присел к среднему столу. Законодательный механизм заработал. Люди говорили коротко и, наверное, по существу — настоящие революционеры.

Никто из арестованных депутатов не поднялся. Провели голосование. Не голосовали лишь несколько арестованных. Большинство подняли руки вместе с революционерами.

— Они отменили конституцию, — прошептал Грантхем.

Депутаты снова одобрительно зашумели — те, что пришли сюда добровольно. Эйнарссон наклонился к нам с Грантхемом и проговорил:

— Дальше сегодня опасно заходить. Все остается в наших руках.

— Не хотите ли потолковать?

— Конечно.

— Извините, мы вас ненадолго оставим, — обратился я к Грантхему и отошел в угол возвышения.

Эйнарссон, подозрительно насупившись, отправился вслед за мной.

— Почему не отдать корону Грантхему сейчас же? — спросил я у полковника, когда мы встали в углу, спиной к офицерам; мое правое плечо касалось его левого. — Подтолкните их. Вы можете это сделать. Конечно, они взвоют. А завтра под их натиском вы заставите его отречься от престола. Это будет вам на руку. При поддержке народа ваши позиции станут вдвое прочнее. Тогда вы сможете представить все так, будто революция — дело его рук, а вы — патриот, который не дал этому проходимцу захватить трон. Тем временем вы станете диктатором. Разве не этого вы хотели? Понимаете, к чему я веду? Пусть главный удар придется на него. Вы воспользуетесь противодействием.

Эта мысль пришлась полковнику по вкусу, не понравилось ему только то, что она исходила от меня. Его маленькие глазки впились в мои.

— А почему вы это предложили? — спросил он.

— Что вас беспокоит? Обещаю: он отречется от престола в течение двадцати четырех часов.

Полковник усмехнулся в усы и вскинул голову. Я знавал одного майора, который вскидывал так голову всякий раз, когда собирался отдать неприятный приказ.

Я быстро заговорил:

— Посмотрите на мой плащ — видите, он висит свернутым на левой руке?

Эйнарссон ничего не ответил, но глаза его сузились.

— Вы не видите моей левой руки, — продолжал я.

Его глаза превратились в две щелки, но он снова промолчал.

— В ней автоматический пистолет, — завершил я.

— Ну и что? — пренебрежительно спросил он.

— А ничего. Только… попробуйте отколоть какую-нибудь пакость — и я вас продырявлю.

— Ух! — Он не воспринимал меня всерьез. — И что потом?

— Не знаю. Но взвесьте все как следует, Эйнарссон. Я намеренно поставил себя в такое положение и вынужден буду идти до конца, если вы не уступите. Я успею убить вас, прежде чем вы что-то предпримете. И я сделаю это, если вы сейчас же не отдадите корону Грантхему. Понятно? Я буду вынужден. Наверное, — или, вероятнее, так оно и будет — ваши ребята потом рассчитаются со мной, но вы будете уже трупом. Если я сейчас отступлю, то вы наверняка застрелите меня. Поэтому мне некуда отступать. А если ни один из нас не захочет пойти навстречу друг другу, тогда конец обоим. Я зашел слишком далеко, чтобы теперь колебаться. Вы должны сделать уступку. Подумайте над этим.

Он подумал. Немного краски сошло с его лица, и щека задергалась. Я помог ему — немного отвернул плащ и показал ствол пистолета, который в самом деле держал в руке. У меня был неплохой шанс — Эйнарссон вряд ли захочет рисковать жизнью в час своего триумфа.

Полковник пересек возвышение, шагнул к столу, за которым сидел рыжеголовый, грубо согнал его с места и, перегнувшись через стол, заревел в зал. Я стоял немного сбоку и сзади от него, поэтому никто не мог стать между нами.

Целую долгую минуту после того, как смолк рев полковника, никто из депутатов не произнес ни единого слова. Потом один из контрреволюционеров вскочил с места и злобно выругался. Эйнарссон ткнул в него пальцем. Два солдата оторвались от стены, завернули депутату руки за спину и потянули его прочь. Еще один депутат поднялся, начал было говорить, но и его вывели. После того как из зала отправили и пятого оратора, все успокоились. Эйнарссон поставил вопрос на голосование и получил единодушный ответ.

Он повернулся ко мне, взгляд его метнулся от моего лица к плащу.

— Дело сделано, — проговорил наконец полковник.

— Коронацию начнем немедленно! — приказал я.

Большую часть церемонии я проворонил, ибо не спускал глаз с полковника. Но вот Лайонела Грантхема наконец официально провозгласили Лайонелом Первым, королем Муравии. Мы с Эйнарссоном приветствовали, или как оно там называется, его величество, и я отвел полковника в сторону.

— Нам надо прогуляться, — сказал я. — Не делайте глупостей. Выведите меня через боковую дверь.

Теперь он повиновался уже без напоминания про пистолет. Эйнарссон рассчитается со мной и Грантхемом тихо, он уберет нас без лишней огласки, если не захочет, чтобы на него, усмехаясь, показывали пальцем: вот человек, у которого отобрали трон на глазах у его армии.

Мы обогнули административное здание и вышли к отелю «Республика», не встретив никого из знакомых. Все население города собралось на площади. В отеле тоже никого не было. Я заставил полковника подняться на лифте на мой этаж и подвел его к своему номеру. Потом нажал на дверную ручку — дверь была не заперта — и приказал ему войти первым. Он толкнул дверь и остановился на пороге.

На моей кровати расположилась Ромен Франкл и пришивала пуговицы к одному из моих костюмов.

Я втолкнул Эйнарссона в комнату и запер дверь. Ромен посмотрела на него, потом на пистолет в моей руке — теперь не было надобности его прятать — и с деланным возмущением воскликнула:

— Ох, ты до сих пор его не кокнул!

Эйнарссон напрягся. Теперь мы были не одни — его унижение увидел посторонний человек. Он мог на что-то решиться. Надо было вести себя с ним жестко, — а может, и наоборот. Я ударил его носком ботинка по ноге и рявкнул:

— Пройди в угол и сядь там!

Он повернулся ко мне. Я ткнул ему в лицо дуло пистолета, чуть не разбив губу. Он пошатнулся, и я ударил его свободной рукой в живот. Полковник начал хватать ртом воздух. Я толкнул его к стулу в углу.

Ромен засмеялась и погрозила мне пальчиком:

— А ты настоящий головорез!

— Что же мне остается делать? — возразил я, говоря это главным образом для своего пленника. — Если бы кто его увидел, то подумал бы, что имеет дело с героем. А я прижал его и заставил отдать корону парню. Но у этой пташки до сих пор есть армия, а поэтому и правительство в его руках. Я не могу его отпустить, иначе и я, и Лайонел первыми лишимся головы. Мне еще неприятнее бить его, чем ему — терпеть мои побои, но тут уж ничего не поделаешь. Надо, чтобы он был послушным.

— Ты поступаешь с ним неправильно, — проговорила она. — Ты не имеешь права так поступать. Единственная услуга, которую ты можешь оказать этому человеку, — это перерезать ему горло, по-джентльменски.

— Ах ты… — У Эйнарссона снова прорезался голос.

— Замолчи! — прикрикнул я на него. — А то схлопочешь по шее!

Он вытаращился на меня, а я спросил у Ромен:

— Что нам с ним делать? Я бы рад перерезать ему глотку, но дело в том, что армия может за него отомстить, а я не люблю, когда армия мстит.

— Отдадим его Василие, — сказала девушка, спуская ноги с кровати и вставая. — Тот знает, что делать.

— Где он?

— Наверху, в номере Грантхема. Досыпает. — Потом как будто между прочим, словно и не думала об этом, она спросила: — Так вы короновали парня?

— Да, я его короновал. А ты хотела бы посадить на трон Василие? Ну что ж! Мы согласны отречься — за пять миллионов американских долларов. Грантхем вложил в это дело три миллиона и заслуживает прибыли. Его избрали депутаты. Среди них у него нет настоящей поддержки, но он может добыть ее у соседей. Учтите это. Найдутся несколько стран — и не за тысячи миль отсюда, — которые с радостью пришлют войска, чтобы поддержать законного короля в обмен на какую-нибудь уступку. Да, Лайонела Грантхема нельзя назвать безрассудным. Он считает, что вам лучше иметь королем кого-то из местных. Он только просит скромной компенсации от правительства. Пять миллионов — это немного, и он готов отречься хоть завтра. Передайте это своему Василие.

Она обошла меня так, чтобы не загораживать от меня полковника, встала на цыпочки, поцеловала мое ухо и проворковала:

— Ты и твой король — сущие разбойники. Я вернусь через несколько минут. — И вышла.

— Десять миллионов, — произнес Эйнарссон.

— Теперь я не могу вам верить. Вы заплатите, когда нас поведут на расстрел?

— А вы верите этому хряку Дюдаковичу?

— У него нет причин ненавидеть нас.

— У него они будут, если кто-то расскажет ему про вас и Ромен.

Я засмеялся.

— А кроме того, разве он может быть королем? О! Чего стоят его обещания заплатить, если он не сможет занять положение, которое позволяет платить? Допустим даже, что я погибну. Что он будет делать с моей армией? О! Вы видели этого хряка? Ну какой из него король?!

— Не знаю, — ответил я искренне. — Мне сказали, что он был хорошим министром полиции, ибо, когда дела шли плохо, это нарушало его покой. Может, по той же самой причине он будет и хорошим королем! Я его видел раз. Это человек-гора, но ничего смешного в том нет. Он весит тонну, а двигается почти неслышно. Я побоялся бы проделать с ним такую штуку, какую провернул с вами.

Унижение заставило солдата вскочить на ноги. Он был очень высокий и стройный. Его глаза пылали, а губы сжались в узенькую полоску. Он явно собирался причинить мне немало хлопот, прежде чем я избавлюсь от него.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Василие Дюдакович, а вслед за ним — девушка. Я улыбнулся жирному министру. Он солидно кивнул в ответ. Его маленькие темные глазки перебегали с меня на Эйнарссона.

Девушка сказала:

— Правительство отдаст Лайонелу Грантхему четыре миллиона долларов, американских. Он сможет получить их в венском или афинском банке в обмен на отречение. — Потом оставила свой официальный тон и добавила: — Я выжала из него все, до последнего цента.

— Вы со своим Василие — пара заядлых сквалыг, — пожаловался я. — Но мы согласны. Пусть выделят нам отдельный поезд до Салоник. Этот поезд должен пересечь границу еще до отречения.

— Мы это уладим, — пообещала девушка.

— Хорошо. Теперь, чтобы осуществить все это, твой Василие должен отобрать у Эйнарссона армию. Он может это сделать?

— О! — Полковник Эйнарссон откинул назад голову и расправил широкую грудь. — Именно это ему и придется сделать!

Жирный министр что-то сонно проворчал себе в бороду. Ромен подошла ко мне и положила свою руку на мою.

— Василие хочет поговорить с Эйнарссоном с глазу на глаз. Положитесь на него.

Я согласился и предложил Дюдаковичу свой пистолет. Но министр не обратил внимания ни на меня, ни на оружие. Он с холодным спокойствием смотрел на офицера. Я вышел вслед за девушкой из комнаты и прикрыл за собой дверь. Около лестницы я обнял ее за плечи.

— Я могу верить твоему Василие?

— Ох, милый, он справится с десятком таких Эйнарссонов.

— Я имею в виду другое. Он не обманет меня?

— Почему это встревожило тебя именно теперь?

— Он совсем не похож на человека, которого переполняют дружеские чувства.

Девушка засмеялась и нагнулась, чтобы укусить меня за руку.

— У него есть идеалы, — объяснила она. — Он презирает тебя и твоего короля, ибо вы пара авантюристов, которые хотят нажиться на несчастье его страны. Поэтому он так и фыркает. Но слово свое он сдержит!

Может, и сдержит, но он же не давал мне слово — это сделала за него девушка.

— Я должен встретиться с его величеством, — сказал я. — Это не займет много времени. Потом я приглашу к нему тебя. Зачем ты устроила эту сцену с пришиванием пуговицы? У меня они все на месте.

— Нет, — возразила она, ища в моем кармане сигареты. — Я оторвала одну, когда мне сообщили, что ты ведешь сюда Эйнарссона. Чтобы создать домашнюю атмосферу.

Я нашел своего короля в красной с позолотой приемной в резиденции; его окружала толпа муравских общественных и политических деятелей. От униформ все еще рябило в глазах, но к королю уже пробилась группа гражданских вместе с женами и дочерьми. Какое-то время он был слишком занят, чтобы уделить мне несколько минут, поэтому я стоял невдалеке и рассматривал присутствующих. В частности, высокую девушку в черном платье, которая стояла возле окна в стороне от остальных.

Я заметил ее прежде всего потому, что у нее было красивое лицо и великолепная фигура; потом стал изучать выражение ее карих глаз, следивших за новым королем. По всему было видно, что девушка гордится Грантхемом. Она стояла одиноко и смотрела на него. Если бы он соединял в себе Аполлона, Сократа и Александра Македонского, то и тогда не заслужил бы и половины такого взгляда. Я подумал, что, наверное, это и есть Валеска Радняк.

Я посмотрел на парня. Его лицо пылало от гордости; он все время оборачивался к девушке у окна, не очень прислушиваясь к тому, что тараторила группа подхалимов вокруг него. Я знал, что Грантхем далеко не Аполлон, не Сократ и не Александр Македонский, однако он сумел приобрести достойный вид. Парень получил то, чего добивался. Мне было даже немного жаль, что он недолго будет тешиться, но моя жалость не помешала мне спохватиться: потеряно уже много времени.

Я протолкался к нему сквозь толпу. Лайонел посмотрел на меня глазами полусонного бродяги, которого пробудил от сладкого сна на скамейке в парке удар резиновой дубинки по подошве. Он извинился перед обществом и провел меня по коридору до богато обставленной комнаты, где в окнах были матовые стекла.

— Тут был кабинет доктора Семича, — сказал он. — Завтра я…

— Завтра вы будете уже в Греции, — грубо прервал я его.

Он угрюмо опустил взгляд и уставился на свои ботинки.

— Вы должны знать, что долго не продержитесь, — продолжил я дальше. — Или, может, вы думаете, что все продвигается гладко? Если вы так думаете, то вы глупец, слепец и тупица. Я помог вам сесть на трон, ткнув дуло пистолета Эйнарссону в бок. И вас до сих пор не сбросили, потому что я выкрал его. Потом я договорился с Дюдаковичем — это единственный сильный человек, которого я тут встретил. Теперь разделаться с Эйнарссоном — уже его забота. Я не могу ему приказывать, из Дюдаковича выйдет неплохой король, если он захочет им стать. Министр обещал вам четыре миллиона долларов, специальный поезд и безопасный проезд до Салоник. Вы уйдете с гордо поднятой головой. Вы были королем! Вы взяли страну из нерадивых рук и передали в надежные — так оно и есть на самом деле. Кроме того, еще и заработали миллион.

— Нет! Оставьте меня! Я пойду до конца. Эти люди поверили мне, и я…

— О Господи, вы совсем как тот старик Семич! Эти люди вам не поверили — ни на йоту! Это я поверил в вас. Я сделал вас королем, понятно? Я сделал вас королем, чтобы вы смогли вернуться домой, не уронив свою честь, а не для того, чтобы оставаться тут и выглядеть ослом! Я купил этих людей за обещание. В частности, я пообещал, что вы в течение суток заявите об отречении. Вы должны выполнить обещание, которое я дал от вашего имени. Говорите, люди вам верят? Да ты стоишь им поперек горла, сынок! И запихнул тебя туда я! Теперь я хочу вытащить тебя отсюда. И если на этом пути станет твой роман, если твоя Валеска не согласится на иную цену, кроме трона в этой занюханной стране…

— Довольно, хватит! — Голос его донесся до меня, словно с пятнадцатиметровой высоты. — Вы получите свое отречение. Сообщите мне, когда будет готов поезд.

— Напишите его сейчас! — велел я.

Он подошел к столу, нашел лист бумаги и твердой рукой написал, что, покидая Муравию, отказывается от трона и отрекается от всех прав на него. И, подписавшись: «Король Лайонел Первый», передал бумагу мне.

Я спрятал бумагу в карман и сочувствующе начал:

— Я понимаю ваши чувства и жалею, что…

Грантхем отвернулся и вышел из комнаты. А я снова поехал в отель.

Выйдя из лифта на пятом этаже, я тихонько подкрался к двери своего номера. Внутри было тихо. Я нажал на ручку — дверь оказалась незапертой — и переступил порог. Пустота. Исчезли даже моя одежда и чемодан. Я поднялся в номер к Грантхему.

Дюдакович, Ромен, Эйнарссон и половина всей полиции страны были там.

Полковник Эйнарссон сидел в кресле посреди комнаты так, словно кол проглотил. Его темные волосы и усы блестели. Подбородок выступал вперед, на румяном лице играли желваки, глаза горели — его боевой дух был не сломлен. А все благодаря тому, что тут у него были зрители.

Я сердито посмотрел на Дюдаковича, стоявшего спиной к окну, широко расставив огромные ноги. Неужели этот жирный болван не понимает, что полковника лучше держать в каком-то безлюдном углу, где он не доставит хлопот?

Я все еще стоял в дверях, когда ко мне, лавируя между полицейскими, подбежала Ромен.

— Вы все уладили? — спросила она.

— Отречение у меня в кармане.

— Дайте его мне.

— Не сейчас, — возразил я. — Сначала я хочу узнать, так ли велик в самом деле твой Василие, как выглядит. Твой толстяк должен знать, что пленнику не следует задирать нос перед зрителями.

— Я не стану тебе объяснять, на что способен Василие, — мягко ответила девушка. — Скажу только, что он поступил правильно.

Я не был в этом столь уверен, как она. Дюдакович, рыча, о чем-то спросил девушку, и она быстро ему ответила. Тогда он прорычал что-то еще, уже в сторону полицейских. Те начали выходить — один за другим, по двое, целыми группами. После того как вышел последний, толстяк процедил сквозь свои желтые усы несколько слов, обращаясь к Эйнарссону. Полковник поднялся, выставил грудь, расправил плечи и уверенно усмехнулся.

— Что дальше? — поинтересовался я у девушки.

— Пойдемте с нами, там увидите.

Мы спустились вчетвером по лестнице и вышли из отеля. Дождь утих. На площади собралось большинство населения Стефании; наиболее плотной толпа была перед административным зданием и королевской резиденцией. Над головами людей возвышались каракулевые шапки солдат полка Эйнарссона — они до сих пор окружали здания.

Нас или по крайней мере Эйнарссона — узнали и, пока мы пересекали площадь, приветствовали выкриками. Эйнарссон и Дюдакович шли плечом к плечу: полковник — строевым шагом, жирный великан — вперевалку. Я и Ромен держались сразу за ними. Мы направлялись к административному зданию.

— Что он задумал? — раздраженно спросил я.

Она похлопала меня по руке и нервно улыбнулась:

— Подожди, сам увидишь.

Похоже, делать было нечего — только волноваться.

Наконец мы подошли к ступенькам административного здания. Солдаты салютовали Эйнарссону оружием, и их штыки неприятно сверкали в ранних вечерних сумерках. Мы поднялись по ступенькам. На широкой верхней площадке Эйнарссон и Дюдакович остановились и стали лицом к гражданам и солдатам на площади. Мы с девушкой зашли им за спины. Зубы у Ромеи стучали, пальцы впились в мою руку, но губы и глаза продолжали храбро улыбаться.

Солдаты, окружавшие резиденцию, присоединились к тем, которые стояли перед нами, отталкивая назад гражданских. Подошел еще один отряд. Эйнарссон поднял руку, прокричал несколько слов, гаркнул что-то Дюдаковичу и отступил в сторону.

Заговорил Дюдакович. Ему не надо было кричать, — его раскатистый громовой голос можно было услышать даже от отеля. Произнося речь, он достал из кармана бумажонку и держал ее перед собой. В голосе министра, в его жестах не было ничего театрального. Казалось, он говорит о чем-то не очень важном. Но по виду его слушателей становилось понятно, что это вовсе не так.

Солдаты спутали строй и продвинулись вперед. Лица у них горели, то тут то там кто-то потрясал винтовкой со штыком. За солдатами переглядывались испуганные гражданские, они толкали друг друга — кто-то хотел подойти ближе, кто-то пытался выбраться из толпы.

Дюдакович продолжал говорить. Волнение нарастало. Один солдат протолкался сквозь толпу своих товарищей и побежал по лестнице вверх, остальные бросились за ним.

Эйнарссон прервал толстяка, подошел к краю лестницы и закричал, обращаясь к поднятым лицам. То был голос человека, который привык командовать.

Солдаты на лестнице попятились. Эйнарссон закричал снова. Нарушенные шеренги понемногу выравнивались, приклады винтовок опустились на землю. Эйнарссон немного постоял молча, вперившись глазами в свое войско, потом обратился к нему с речью. Из его слов я усек не больше, чем из слов министра, но впечатление они произвели. И злость, без сомнения, с лиц людей, стоявших внизу, сошла.

Я посмотрел на Ромен. Она вся дрожала и уже не усмехалась. Я перевел глаза на Дюдаковича. Тот был спокоен и невозмутим, словно скала.

Я хотел знать, о чем говорит Эйнарссон, — может, в случае необходимости я еще успел бы выстрелить ему в спину и нырнуть в пустой дом сзади нас. Я догадывался, что бумажка в руках Дюдаковича — это какие-то показания против полковника и они так взволновали солдат, что те чуть не набросились на своего командующего.

Пока я так размышлял, Эйнарссон закончил речь, отступил в сторону, ткнул пальцем в Дюдаковича и прорычал приказ.

На лицах солдат внизу появилась нерешительность, глаза растерянно забегали, однако четверо откликнулись на приказ полковника, стремительно вырвались из шеренги и побежали по лестнице наверх.

«Следовательно, — подумал я, — мой жирный кандидат проиграл! Что ж, ему, может, придется стать к стенке. А у меня есть еще задняя дверь».

Моя рука уже давно сжимала в кармане пистолет. Не вынимая руки я сделал шаг назад и потянул за собой Ромен.

— Подожди! — выдохнула она. — Посмотри!

Исполин с заспанными, как всегда, глазами протянул свою лапу и схватил Эйнарссона за запястье. Одной рукой Дюдакович оторвал полковника от земли и тряхнул им в сторону солдат, стоявших внизу. Другой рукой он помахал бумажкой. Черт подери, я не знал, что тряслось сильнее в его руках — бумажка или полковник!

Прорычав несколько фраз, министр бросил то, что держал в обеих руках, солдатам. Этим жестом он словно хотел сказать: «Вот человек, а вот показания против него. Делайте что хотите».

И солдаты, увидев своего командира поверженным, сделали то, чего от них и ожидали. Они принялись прямо-таки рвать его на куски. Они побросали оружие, и каждый старался добраться до полковника. Задние нажимали на передних, опрокидывали их и топтали. Перед лестницей катался клубок неистовых людей, которые превратились в волков и зло дрались за право растерзать человека, который погиб, наверное, в ту же минуту, как только очутился внизу.

Я освободил свою руку из девичьей и шагнул к Дюдаковичу.

— Муравия ваша! — сказал я. — Мне не нужно ничего, кроме денег. Вот отречение.

Ромен быстро перевела мои слова, и сразу же заговорил Дюдакович:

— Поезд уже готов. Чек вам привезут на вокзал. Вы хотите заехать к Грантхему?

— Нет. Пошлите за ним. Как я найду поезд?

— Я покажу вам, — сказала девушка. — Мы пройдем через дом и выйдем через боковую дверь.

Перед отелем за рулем автомобиля сидел один из охранников Дюдаковича. Мы с Ромен сели в машину. Толпа на площади все еще бурлила.

Пока ехали в сумерках к вокзалу, мы долго молчали. Наконец девушка мягко спросила:

— Теперь ты презираешь меня?

— Нет. — Я потянулся к ней. — Но я ненавижу толпу и суд Линча. Меня от этого тошнит. Не имеет значения, сильно провинился человек или не очень: если толпа против него, то я — за него. Когда я вижу стаю линчевателей, мне хочется одного: оказаться за гашеткой пулемета. Я не сторонник Эйнарссона, однако на такое его не обрек бы! Кстати, а что это была за бумажка?

— Письмо от Махмуда. Он оставил его своему другу, чтобы тот передал Дюдаковичу, если с ним случится несчастье. Махмуд, похоже, хорошо знал Эйнарссона и приготовил ему месть. В письме он признавал свою причастность к убийству генерала Радняка и сообщил, что Эйнарссон также приложил к этому руку. Армия обожествляла Радняка, а Эйнарссону армия была необходима.

— Твой Василие мог бы воспользоваться этим и выслать Эйнарссона нз страны, а не отдавать на растерзание волкам, — упрекнул я.

— Василие поступил правильно. Может, это и плохой способ, но другого не было. Вопрос решен раз и навсегда, а Василие получил власть. Слишком рискованно было оставлять Эйнарссону жизнь. Армия должна была знать, кто убил ее кумира. До самого конца Эйнарссон думал, что у него достаточно власти и он держит армию в руках независимо от того, что ей известно. Он…

— Хорошо, довольно об этом. Я рад, что наши королевские хлопоты наконец закончились. Поцелуй меня.

Она поцеловала и прошептала:

— После того как Василие умрет — а он долго не протянет, если и дальше будет столько есть, — я приеду в Сан-Франциско.

— Ну и хладнокровная же ты стерва, — только и сказал я.

Лайонел Грантхем, экс-король Муравии, прибыл к поезду всего через пять минут после нас. Он был не один. Его сопровождала Валеска Радняк, которая держалась словно настоящая королева. Казалось, она совсем не прочувствовала утрату трона.

Пока мы с лязгом ехали в Салоники, парень был со мной любезным, учтивым, но чувствовал себя в моем обществе, очевидно, не очень уютно. Его невеста не замечала никого, кроме своего любимого. Я не стал дожидаться их свадьбы и сел на пароход, что отплывал через два часа после нашего приезда.

Чек я, конечно, оставил им. Три Лайонеловых миллиона они решили взять себе, а четвертый возвратить в Муравию. А я отправился в Сан-Франциско ругаться со своим боссом по поводу моих неоправданных, по его мнению, трат. Общая сумма их составляла целых пятнадцать долларов.

ЧЕЛОВЕК, СТОЯЩИЙ ПОПЕРЕК ПУТИ

Пер. Т. Осиповой

Сенатор покусывал губу, словно его одолевали неразрешимые проблемы. Это был грузный человек, внешний вид которого говорил о том, что он привык властвовать. Вместительное кожаное кресло, в котором он восседал, казалось слишком легким: массивные плечи и руки выпирали по обеим сторонам кресла подобно тесту, готовому вытечь из квашни.

Голова сенатора, с гривой жестких, седых волос, тоже была массивной, а лицо с крупными, резкими чертами было прорезано линиями, характерными для властолюбцев.

Когда он встал и пошел через библиотеку, чтобы принести виски и сигар для своего гостя, огромная комната как бы уменьшилась в размерах, стены и потолок словно сдвинулись, а блестящий пол, казалось, вот-вот заскрипит под его тяжелой поступью, хотя пол и был слишком добротен, чтобы заскрипеть. Пустое кресло, напоминающее собой обитую кожей пещеру, немедленно потеряло всю свою внушительность, как только сенатор снова опустился в него.

Резким контрастом сенатору был человек, неловко примостившийся на кончике одного из самых неудобных стульев, стоявших в комнате. Пренебрегая импортными сигарами, поставленными перед ним хозяином, он искривленным пальцем запихивал грубый черный табак в трубку из серовато-желтого кукурузного ствола.

На вид гостю было лет шестьдесят пять, хотя, возможно, он и был лет на десять моложе. Прожитые годы скорее иссушили, чем смягчили его. Его нечесаные волосы, вернее, то, что от них осталось, в молодости были, вероятно, песочно-желтого цвета, а теперь стали желтовато-белыми и тусклыми; усы того же оттенка, местами окрашенные табаком в более темный цвет, торчали над его увядшими губами. Лоб у него был низкий, узкий и плоский, почти как у пресмыкающегося; бесцветные глаза были унылы и лишены блеска, а длинный и тонкий нос нависал над косо срезанным подбородком.

В своих грубых башмаках на толстой подошве он едва достигал пяти с половиной футов, то есть был чуть повыше плеча сенатора, а стрелка весов, если б он вздумалузнать свой вес, вряд ли показала бы больше ста пяти фунтов. На нем был мешковатый костюм табачного цвета, на полу рядом с ним лежала мягкая черная шляпа. Набив трубку, он повернулся к столу, налил виски в стакан и осушил его с безразличным видом, без гримасы отвращения или удовлетворения, которой обычно сопровождается поглощение чистого виски. Затем, не обращая внимания на спички, лежащие возле него, он обшарил карманы и вытащил свои. Чиркнул спичкой о подметку и зажег трубку.

Его взгляд ни на секунду не задерживался на роскошной обстановке комнаты: время от времени он переводил глаза с сенатора на трубку, затем на шляпу, лежавшую на полу, и снова на сенатора.

Этот маленький человечек явно не привык к такой изысканной обстановке и чувствовал себя в ней неловко, но все же почтения к окружающему его великолепию не испытывал ни малейшего. Скорее, он не одобрял этой сибаритской квартиры и потому решил ни на что не обращать внимания.

Сенатор жевал сигару. Хмуро смотрел себе под ноги и говорил. В политических кругах его считали сдержанным человеком, одним из тех, кто выражает свои мысли кратко и весьма резко. В данный момент его речь не соответствовала общепринятому мнению.

Он говорил бессвязно, не заканчивая начатых фраз, не заботясь об нх логической связи. Человечек отвечал время от времени — вяло и односложно, сухим, пронзительным голосом. Слова хозяина, по-видимому, не производили на него никакого впечатления. Было совершенно очевидно, что сенатор послал за ним не для того, чтобы обсуждать виды на урожай или политическое положение в округе Садлоу Каунти.

В таком нервозном словоизлиянии сенатор потерял три четверти часа. Затем он бросил потухшую сигару в камин, придвинул кресло к стулу своего гостя, наклонился к нему ближе; морщины на его лбу обозначились еще резче.

— Но я хотел видеть вас совсем не для этого, Инч, — сказал он. Его низкий голос звучал внушительно, хотя он произносил эти слова полушепотом. — Я попал в трудное положение, и мне нужна помощь.

Джин Инч слегка кивнул головой.

— Могу я рассчитывать на вас? — И снова, получив в ответ бесстрастный кивок, продолжал: — Помните, я помиловал Тома, когда был губернатором?

Это помилование было вызвано, правда, чисто политическими причинами, но что с того? Он помиловал Тома Инча.

Джин Инч вынул трубку изо рта и сказал:

— Да, я знаю, что вы помиловали Тома. Вы можете не напоминать Инчам об их долгах.

— Следовательно, вы мне поможете?

— Угу! Кого нужно убить?

Сенатор вздрогнул.

— Убить? — повторил он в ужасе. — Убить?

Инч ощерил черные осколки зубов в зловещей ухмылке.

— Я думаю, что к более сильным средствам прибегать не придется, — сказал он. — Но, пожалуй, вам следует рассказать мне, что к чему.

Сенатор положил дрожащую руку на костлявое колено своего собеседника.

— Меня шантажируют. Это продолжается уже много лет и началось вскоре после того, как я приехал в округ Садлоу Каунти. Все эти годы я работал в законодательных органах штата. С тех пор, как я стал губернатором, я плачу. И с каждым годом плачу все больше. А теперь я решил положить этому конец. Инч, с тех пор как я поселился здесь, в Вашингтоне, я приобрел много друзей, и они собираются выставлять мою кандидатуру в президенты. Но я не могу продвинуться, пока не сброшу со своей шеи этого шантажиста. Я должен его сбросить, иначе я конченый человек! Чем выше я поднимаюсь, тем наглее он становится. Да, ему все на руку. И если меня изберут президентом страны… нет, я не смогу даже добиваться этого, пока не избавлюсь от него!

Упоминание о шантажисте и сенаторские мечты о президентстве не изменили выражения лица Инча. Его глаза не заблестели.

— Где я смогу найти этого типа? — спросил он.

— Постойте, Джин, — сказал сенатор. — Мы должны быть осторожны. Нужно, чтобы все обошлось тихо, без скандала, иначе мое положение станет еще хуже. Нужно устроить так, чтобы он перестал беспокоить меня, но при этом следует избегать всего, что может вызвать какие-либо осложнения.

Уголки губ у Инча дрогнули в легкой презрительной усмешке (единственное, что он себе позволил в ответ на эти тонкости). Затем он сказал:

— Ладно. А теперь расскажите мне лучше обо всем подробнее.

Сенатор прищурился и громко заговорил:

— Я помиловал вашего парнишку Тома, когда он отбывал пожизненное заключение за убийство Дика Хэни… Прекрасно! Я приехал в округ Садлоу почти двадцать лет тому назад. Помните? Я приехал сюда после того, как бежал из калифорнийской государственной тюрьмы в Сан-Квентине. Однажды ночью в Окленде я участвовал в драке и убил человека. Меня не знали в Окленде, и, когда меня арестовали, я назвался чужим именем. После того побега я стал жить под своим настоящим именем. Нет такого человека, который пошел бы на это. Я был осужден на тридцать лет, а провел в тюрьме полтора года. Года через два, как я обосновался в округе Садлоу, человек, который был со мной в Сан-Квентине, узнал меня. Его звали Фрэнком Макфайлом, но теперь он известен под именем Генри Буша. С тех пор я отдаю ему каждый цент, который в состоянии наскрести.

Инч в размышлении теребил свой длинный нос.

— Есть ли шанс вывернуться из этого дела? Я имею в виду: сможет ли он что-либо доказать?

— Отпечатки пальцев все еще в картотеке в Сан-Квентине.

— Как вы думаете, знает ли об этом кто-нибудь, кроме Буша? Сенатор покачал головой.

— У меня есть все основания быть уверенным в том, что он никому ничего не говорил. — И добавил с горьким сарказмом: — Иначе я знал бы об этом.

— Где живет этот Буш и как он выглядит?

— Погодите, Джин! — взмолился сенатор. — Вы не можете прийти и застрелить его. Его хорошо знают здесь, в Вашингтоне. Известно также, что он мой друг. Он достаточно хвастался своей дружбой со мной! Как бы вы ни были осторожны, если вы его убьете, что-нибудь да обнаружится и мое положение станет еще хуже. А кроме того, я не переношу убийств!

— Какой здесь поблизости город? — спросил Инч.

— Балтимора. Всего в сорока милях.

— Как вы считаете, Буша хорошо знают в Балтиморе?

— Не знаю. Почему вы спрашиваете?

Инч засунул трубку в карман и поднял с пола свою шляпу.

— До завтра, — сказал он.

На следующий вечер Инч снова пришел к сенатору.

— Сообщите этому Бушу, что вы хотите с ним встретиться завтра в Балтиморе. Что вы будете ждать его в отеле «Стрэнд» с десяти до одиннадцати вечера в комнате четыреста одиннадцать. Что он должен пройти прямо в комнату, не справляясь о вас у портье, так как вы якобы не хотите регистрироваться в отеле под своим настоящим именем. Сможете ли вы заставить его поверить всему этому?

— Я думаю, что смогу, — ответил неуверенно сенатор. — Но он может заподозрить что-то неладное и быть настороже. Что вы собираетесь с ним делать, Джин? Не хотите же вы…

— Оставьте меня в покое, — сказал сварливо Инч. — Я взялся обстряпать это дело. Делайте то, что я вам говорю. Мне безразлично, что он думает, что он подозревает. Заставьте его явиться туда, и я избавлю вас от вашей беды.

Тусклый свет проникал из коридора в комнату номер 411. Сквозь закрытое окно просачивался слабый отблеск уличных огней, превращавший мглу комнаты в искусственный голубоватый полумрак.

Джин Инч сидел сбоку от двери, в углу на стуле. Он был в нижнем белье из грубой, плотной ткани.

В зубах его была зажата погасшая трубка, в руке он держал старый револьвер большого калибра. Босые ноги его на покрытом ковром полу замерли в терпеливом ожидании.

Часы где-то пробили десять, прошло еще несколько минут. Затем ручка двери повернулась, дверь отворилась и на пороге возникла коренастая фигура. Дуло автоматического пистолета уставилось в комнату.

Револьвер Инча скользнул вперед и уперся коренастому человеку в бок. Тот вздрогнул, но не переменил положения. Его правая рука медленно разжалась, и пистолет с глухим стуком упал на пол. Инч подался назад и сказал:

— Войдите и закройте за собой дверь.

Затем он жестом показал пленнику на стул и сам пересел на кровать.

— Вы Буш, я полагаю?

— Да. И если вы думаете…

— Молчите и слушайте!

Буш утих перед угрозой, звучавшей в пронзительном голосе этого странно одетого человечка.

— Снимите пальто!

Буш послушно выполнил приказание.

— Бросьте его на кровать!

Буш осторожно бросил пальто на кровать. Инч обыскал левой рукой карманы, вынимая все, что в них находилось. Потом он бросил пальто на пол.

— Выверните остальные ваши карманы.

Буш вынул все из карманов брюк и пиджака: нож, два ключа, несколько монет, пачку ассигнаций, часы, носовой платок.

— Костюм куплен готовым? — спросил Инч. — Значит, должен быть ярлык на брюках и пиджаке, а также и на пальто. Берите нож и спорите их. Дайте мне вашу шляпу.

Пока пораженный шантажист, не подозревая намерений человека, захватившего его в плен, отпарывал со своей одежды все метки, Инч осматривал шляпу. На ней не было никаких инициалов.

— Наденьте пальто и шляпу! — приказал Инч. — Вложите все вещи, за исключением денег и часов, обратно в карман. Ярлыки можете бросить на пол. А теперь отойдите к стене!

Инч подобрал деньги и положил их в карман своих брюк, висевших на спинке стула. Часы, ярлыки с одежды и вещи, извлеченные им из пальто Буша, он завернул в носовой платок и положил в свой саквояж.

— Послушайте-ка… — начал Буш.

— Заткнитесь! — раздраженно огрызнулся Инч, угрожая шантажисту револьвером.

Затем он тщательно осмотрел комнату и с удовлетворением ухмыльнулся. Пятясь, он подошел к кровати, свободной рукой откинул одеяло и забрался в постель, продолжая держать Буша под дулом револьвера. Полулежа на подушке, Инч натянул простыню на грудь. Затем он медленно подтянул револьвер к себе. Дуло револьвера исчезло под простыней.

Буш следил за ним с открытым ртом. Лицо его выражало крайнюю степень удивления. Когда оружие исчезло под постельным бельем, он напряг мускулы ног, собираясь прыгнуть, но, прежде чем он успел согнуть колени, в комнате раздался грохот выстрела. На белой поверхности простыни появилась дымящаяся дыра, которая стала быстро увеличиваться. Комната наполнилась запахом дыма и спаленной материи.

Инч выбрался из постели, вынул из ящика туалетного стола ручной фонарик и черную самодельную маску и положил их возле трупа. Затем ударом ноги он перебросил лежащий у двери автоматический пистолет к безжизненной руке мертвеца.

Пятнадцатью минутами позднее отельный детектив и полицейский осматривали останки Генри Буша и выслушивали рассказ Джин Инча о том, как он рано улегся спать, как, проснувшись, увидел человека, склонившегося над его одеждой, висевшей на стуле; как он тогда стал осторожно вытаскивать свой револьвер из-под подушки, но вор заметил его движение и ему пришлось стрелять через постельное белье.

Детектив и полицейский закончили обследование и стали обсуждать результаты.

— Никаких примет для опознания преступника.

— Ничего. Нет даже часов или чего-либо другого…

— Нет никакого смысла выяснять, откуда он взял оружие. Воры не приобретают его обычным путем.

Полицейский обратился к Инчу:

— Приходите в полицейский участок утром, часов в десять. — И добавил с восхищением: — Вы удачно попали в него, учитывая, что вам пришлось стрелять из-под этих чертовых простыней!

Сенатор встретил Инча в дверях своего кабинета и сам впустил его. Сенатор был бледен и тяжело дышал. В глазах его, когда он встретился взглядом с Ничем, было странное выражение надежды, смешанной со страхом.

Оставшись вдвоем с сенатором в кабинете, Инч холодно кивнул головой.

— Дело сделано. Все в порядке.

— И он…

— Я читал в газетах о том, что неопознанный грабитель был убит при попытке ограбить фермера в одном балтиморской отеле.

Сенатор встал и протянул обе руки своему спасителю.

— Я никогда не смогу в полной мере отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, Джин. Но, чтобы…

Инч повернулся своей сутулой спиной к изливающемуся в выражениях благодарности сенатору и направился к двери. Уже поворачивая ручку, он со злорадством покосился на сенатора и сказал:

— Я рассчитываю на получение чека первого числа каждого месяца и надеюсь, что вы станете президентом: это будет иметь для меня огромное значение.

Сенатор долго стоял, тупо глядя в унылые, безжизненные глаза маленького человечка. Наконец он понял. Колени его подогнулись, и он как подкошенный упал в кресло.

— Но, Джим…

— К черту «но»! — рявкнул Джин. — Первого числа каждого месяца!

INFO

УДК 82/89

ББК 84 (7 США)

Хэммет Д.

Х37 Сочинения: В 3 т. Т. 3: Мальтийский сокол; Худой: Романы; Повести и рассказы / Пер. с англ. — М.: ТЕРРА — Книжный клуб; Литература, 2000. — 464 с. — (Большая библиотека приключений и научной фантастики).

ISBN 5-300-02958-0 (т. 3)

ISBN 5-300-02955-6

Дэшил ХЭММЕТ

СОЧИНЕНИЯ В ТРЕХ ТОМАХ

Том 3

Редактор Б. Акимов

Художественный редактор И. Mapeв

Технический редактор Т. Фатюхина

Корректор И. Белозерцева

ЛР № 071673 от 01.06.98 r. Изд. № 0800068. Подписано в печать 14.09.99 г. Гарнитура Таймс. Формат 60 × 90 1/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 29,0. Уч. изд. л. 29,7. Заказ. № 2737.

ТЕРРА-Книжный клуб.

113093, Москва, ул. Щипок, 2.

Отпечатано в ОАО Ярославский полиrрафкомбинат.

150049, Ярославль, ул. Свободы, 97.

Книжный клуб «Терра» в серин «Большая библиотека приключений и научной фантастики» (Общий лот серии № 800) выпустил в свет:

Лот № 2486

А. КРИСТИ

Сочинения в трех томах

Английская писательница Агата Крист (1891–1976) — признанный классик детективного жанра, автор многих романов, пьес, рассказов.

В первый том Сочинений включены произведения: «Почему не Эванс?», «Убийство в Месопотамии», «Загадка Ситта-форда» и др. Герои Агаты Крист могут уехать за тысячи миль от родного дома или гулять по дорожке собственного сада — всюду их подстерегает смертельная опасность. Во второй том включены произведения: «Зернышки в кармане», «Миссис Макгинти с жизнью рассталась», «Сверкающий цианид». «Убить легко, — грустно замечает одна из героинь писательницы. — И никто долгое время ничего не заподозрит». Так думают и некоторые персонажи включенных в третий том произведений: «Скрюченный домишко», «Тринадцать сотрапезников», «Родосский треугольник», «Убийство на Рождество». Но зло обязательно будет наказано, и на пут убийцы окажется проницательный и отважный герой…

Лот № 2447

Дж. Ф. КУПЕР

Сочинения в трех томах

Джеймс Фенимор Купер (1789–1851) — известный американский писатель, признанный мастер приключенческого жанра. У Купера нет скучных романов, каждый прочитывается на одном дыхании.

В первый том вошли три произведения. Романы «Два адмирала» и «Блуждающий Огонь» посвящены событиям времен англо-французских войн; последний роман «Хижина на холме» возвращает читателя к периоду, когда американские колонии только обрели независимость. Во второй том вошли три морских романа. «На суше и на море» — это романтическая история, посвященная приключениям главного героя Майлса Уоллингфорда. Роман «Колония на кратере» повествует о жизни двух американских моряков, оказавшихся на необитаемом острове. Роман «Морские львы» рассказывает о поисках пиратских сокровищ и верной любви главных героев. В третий том вошли три романа — «Сатанстое», «Землемер» и «Краснокожие». Это историческая сага о судьбе трех поколений семейства Литлпейджей, обживающего Новый Свет.

Лот № 2679

Э. С. ГАРДНЕР

Сочинения в трех томах

Эрл Стенли Гарднер — один из наиболее читаемых авторов детективных историй. Его произведения отличает динамичный сюжет с неожиданными развязками, который держит читателя в постоянном напряжении, не позволяет выпустить книгу из рук, пока не будет прочитана последняя страница. В первом томе представлены две наиболее популярные детективные серии писателя. Главные герои одной из них — умный, благородный адвокат Перри Мейсон («Дело о бархатных коготках», «Заносчивая блондинка»), другой — окружной прокурор Дат Селби («И все-таки это убийство», «Стертые отпечатки»). Во втором томе представлены романы о молодом окружном прокуроре Фрэнке Дюрайя и Грэмпсе Виггинсе («Убийство во время прилива», «Хитроумный дед»). Терри Клейн — главный герой романов «Смерть таится в рукаве» и «Упрямый китаец». В третий том вошли романы из серии о хозяйке небольшого сыскного агентства Берте Кул и частном детективе Дональде Леме («Домашняя заготовка», «Наилучший выход», «В личных интересах»), а также небольшие рассказы, которые откроют для читателя новую грань таланта знаменитого писателя.

Книги можно заказать по адресу: 113093, Москва, ул. Щипок, д. 2. В открытке не забудьте указать название книги, количество экземпляров и ваш адрес (обязательно с почтовым индексом).

…………………..

Книги издательств и книжного клуба

Холдинговой компании «ТЕРРА»

вы можете купить в филиалах

Книжного клуба в ТЕРРА»:

Москва, ул. Мартеновская, 9/13. Тел. (095) 304-57-98, 304-61-13

Москва, б-р Дмитрия Донского, д. 2, к. 1. Тел. (095) 712-34-54

Москва, ул. Красная Пресня, 29. Тел. (095) 252-03-50

Москва, пр. Мира, 79, стр. 1. Тел. (095) 281-81-01

Москва, ул. Щипок, 2. Тел. (095) 737-04-78

Ярославль, ул. Свободы, 97. Тел. (0852) 21-92-72

Воронеж, ул. Копытовская, 23. Тел. (0732) 52-43-47

Новосибирск, ул. Танковая, 47. Тел. (3832) 76-00-57

Екатеринбург, ул. Викулова, 35/2 Тел. (3432) 42-91-26

Челябинск, ул. Красная, 69. Тел. (3512) 33-07-88

Омск, ул. Бударина, 3(6). Тел. (3812) 23-24-31

Архангельск, пл. Ленина, 3. Тел. (8182) 65-38-79

Ростов-на-Дону, ул., Б. Садовая 84. Тел. (8632) 66-63-84

Дубна, ул. Энтузиастов, 3. Тел. (221) 3-03-83

Саратов, ул. Вольская, 81 Тел. (8452) 24-38-63

Псков, Октябрьский просп 22. Тел. (81122) 16-27-49

или заказать по адресу:

113093, Москва, ул. Щипок, д. 2

Дополнительную информацию

можно получить в Интернете

по адресу: http://www.kkterra.ru

Примечания

1

Редкая птица (лат.).

(обратно)

2

Остров Эллис — Айленд, район Нью-Йорка, где в 1892 году был иммиграционный пункт.

(обратно)

3

Тонкая, прочная бумага

(обратно)

4

Американское хвойное дерево.

(обратно)

5

Криминалисты разбираются сейчас (кстати, оказалось, кровь — от говяжьего мяса).

(обратно)

6

Через два дня женщина в Бруклине узнала Макоули как Джорджа Фоули, который последние три месяца снимал у нее квартиру.

(обратно)

7

Где он взял цемент, мы позже выяснили: купил у угольщика в верхней часы города; с остальными вещами нам не повезло.

(обратно)

8

Мы нашли их на квартире в Бруклине, которую он снимал как Джордж Фоулей.

(обратно)

9

Игра слов: эта фамилия переводится как «угрызения совести».

(обратно)

10

Члены одного из тайных религиозно-мистических масонских обществ.

(обратно)

11

«Бордер» (англ, border) — «край», «кайма».

(обратно)

12

Сеньор шериф (исп.)

(обратно)

13

Язык индейских племен на Дальнем Западе США.

(обратно)

14

Чего вы хотите? (фр.)

(обратно)

15

Мы едем в Соединенные Штаты (фр.).

(обратно)

16

Предъявите паспорт (фр.).

(обратно)

17

Когда вы сюда прибыли? (фр.)

(обратно)

18

Вставай, мерзавец! (исп.)

(обратно)

19

Да, да… гонятся — очень быстро! (исп.)

(обратно)

20

Никого! (исп.)

(обратно)

21

Садитесь, пожайлуста (фр.).

(обратно)

Оглавление

МАЛЬТИЙСКИЙ СОКОЛ Роман

  Глава 1 «СПЕЙД И АРЧЕР»

  Глава 2 СМЕРТЬ В ТУМАНЕ

  Глава 3 ТРИ ЖЕНЩИНЫ

  Глава 4 ЧЕРНАЯ ПТИЦА

  Глава 5 ЛЕВАНТИЕЦ

  Глава 6 ТОПТУН МОЛОКОСОС

  Глава 7 БУКВА «Г» В ВОЗДУХЕ

  Глава 8 ЧУШЬ СОБАЧЬЯ

  Глава 9 БРИДЖИТ

  Глава 10 ДИВАН В «БЕЛЬВЕДЕРЕ»

  Глава 11 ТОЛСТЯК

  Глава 12 КАРУСЕЛЬ

  Глава 13 ДАР ИМПЕРАТОРА

  Глава 14 «ЛА ПАЛОМА»

  Глава 15 ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ

  Глава 16 ТРЕТЬЕ УБИЙСТВО

  Глава 17 СУББОТНИЙ ВЕЧЕР

  Глава 18 КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ

  Глава 19 РУКА РУССКОГО

  Глава 20 ЕСЛИ ТЕБЯ ПОВЕСЯТ

ХУДОЙ Роман

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IX

  Х

  XI

  XII

  ХIII

  XIV

  XV

  XVI

  XVII

  XVIII

  XIX

  XX

  XXI

  XXII

  XXIII

  XXIV

  XXV

  XXVI

  XXVII

  XXVIII

  XXIX

  XXX

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

  ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ЗОВУТ СПЕЙД

  «СЛИШКОМ МНОГИЕ ПРОЖИЛИ…»

  ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЧАСТНОГО ДЕТЕКТИВА

  ЧЕЛОВЕК, УБИВШИЙ ДЭНА ОДАМСА

  ГОРОД ШТОПОР

  СУЕТА ВОКРУГ КОРОЛЯ

  ЧЕЛОВЕК, СТОЯЩИЙ ПОПЕРЕК ПУТИ

INFO

*** Примечания ***