Мелочь [Парк Годвин] (fb2) читать постранично

Парк Годвин

МЕЛОЧЬ

****

Гонвилль Лемминг, вопреки своему имени, ни из-за кого не кинулся бы со скалы, даже ради своего друга детства, Гибберта Снодграсса. Ради Снодди Лемминг с тротуара бы не сошёл, из страха упустить обронённую монетку. Они оба были маниакальными коллекционерами, хотя их вкусы различались с самого начала. Снодграсс неудачно начал в десять лет со спичечными этикетками и набрал впечатляющую коллекцию, прежде чем его энтузиазм иссяк. В тринадцать он уразумел, что на этом поле перспектив нет — но его участь решилась, когда, тащась по улице вместе с Леммингом по дороге на субботний дневной сеанс „Я гуляла с зомби“^[1], Снодграсс схватил с тротуара свежевыброшенную, ещё благоухающую обёртку от жвачки “Wrigley's spearmint“. В то же самое время Лемминг углядел тусклый и потёртый десятицентовик, едва отличимый от бетона, на котором лежал.

За несколько лет каждый из них стал мастером-следопытом в своей специфической области. Снодграсс, наследник людей обеспеченных, мало думал о деньгах, но мог различить обёртку от жвачки за тридцать шагов: новые ли, старые ли, затоптанные, грязные или размокшие от дождя, они прибавлялись к его растущей орде.

— «Нашёл цент — заработал цент», — утверждал Лемминг, более бедный, но не менее остроглазый. Ни одна нечаянно обронённая монетка или банкнота не избегала радарного охвата его неустанных поисков. В его кармане постоянно звенели медь и серебро, хотя он никогда ничего из этого не тратил без тяжёлых принципиальных терзаний. Он развивал хищное зрение, весь город был его полем охоты, где он мог обнаружить цент — тёмный стальной цент 1943 года, заметьте, сам по себе редкий — на новом тротуаре того же самого оттенка за пятнадцать ярдов.

Со временем и зрелостью, Снодграсс и Лемминг прошли от практики до высшей теории. Леммингу никогда не удавалось убедить Снодграсса, что обёртки от жвачки не ценились даже в тайном мире коллекционирования. Пресыщенный, безудержный, Снодграсс искал новые высоты. „Spearmint“, „Juicy Fruit“, „Beeman's“, „PlenTipak“, „Carefree“ и „Cinnaburst“^[2] он рассматривал, лишь как прелюдию к окончательному триумфу. Он прослышал о таком же энтузиасте обёрток, живущем за тысячу миль и через год переписки договорился о покупке коллекции, предложив изрядную сумму, поскольку там был один из редких Граалей этой узкой области: обёртка „War Card“ 1938 года, практически недоступная ни в каком состоянии. Предложения Снодграсса прошли путь от смехотворных до фантастических, но владелец непоколебимо отказывался продавать. Когда же Снодграсс наконец заполучил это сокровище и перешёл к планированию кульминации своей карьеры, на замшелых встречах его сотоварищей мрачно зашептались.

Подумайте о произведениях искусства, настолько редких, что они существуют лишь в слухах, как материал для легенды. Подлинный бочонок, в котором когда-то хранили смирну, принесённую в дар младенцу Иисусу восточным царём, горсть могильной земли Влада Цепеша, кусочек Истинного Креста — они стоят в одном ряду. Для Снодграсса такими были поиски обёртки от шариков жвачки „Fleer Flickers“, приблизительно 1940 года, с полоской комиксов, напечатанной на внутренней стороне каждой. Ему, конечно, завидовали… но коллеги сплетничали об его методах и том, насколько далеко Снодграсс был готов зайти, невзирая на цену.

В сорок лет, одержимый, пренебрегая унаследованным бизнесом, пока он не прогорел, Снодграсс был вынужден выставить свои сокровища на продажу только, чтобы прожить. Бесполезно и слишком поздно. Лишь горстка коллекционеров специализировалась на обёртках от жвачки и ни один не мог дать за его легендарные трофеи и части их стоимости. Он умер сломленным человеком, так и не утратив трогательную веру во „Fleer Flickers“, прижимая к груди самую редкую из них, когда скончался.

Лемминг, как человек более суровой закалки, никогда не давал взаймы и цента, чтобы не вернуть два. В благодушном настроении он мог дать официантке девять процентов чаевых, но такое великодушие быстро увяло и сгинуло, когда его любовь к поиску денег в конце концов возвысилась до Абсолюта, при поисках влажной двадцатидолларовой банкноты в мужской уборной YMCA^[3], самой омерзительной на этаже. В отличие от покойного Снодграсса, для Лемминга это было не кульминацией, но новым броском в обширные перспективы блистающей гениальности. Он трепетал от своих видений. В любой день на любой улице он мог найти монетку. Помножим это на кварталы, города, всю страну: состояние, ежедневно незаметно выпадающее на тротуары повсюду. Сегодня Америка, завтра весь мир…

Если бы он мог как-то всё это подчищать каждый день. Невозможно, разумеется, но допустим…

Амбиции Гонвилля Лемминга не померкли, но лишь выросли. Бескрайняя