Творец бессмертия, или Исповедь гения [Александр Иванович Вовк] (fb2) читать онлайн

Александр Вовк Творец бессмертия, или Исповедь гения

И чтобы совсем уж слиться с богами, чтобы подняться на их божественный уровень, им недостаёт сущей малости – бессмертия!

Часть 1. Живу, куда несет

Если вас привлекла эта тетрадь, то всё, написанное в ней, считайте моей последней исповедью и верьте каждому ее слову. Здесь всё написано правдиво и от души, хотя в спешке, а потому не обращайте внимание на некоторые несуразности моего стиля. Важнее здесь то, что я хотел поведать открывшиеся мне истины. Хотел предупредить Читателя о начале Эпохи принудительного удушения человечества. Собирался помочь Читателю кое в чём разобраться.

Разумеется, ему придётся углубиться в моё прошлое, которое оказалось неожиданным и даже невозможным для кого угодно, поскольку созидалось специально под меня. Поначалу в том прошлом я казался своему окружению баловнем судьбы, гением местного значения, потом та же самая судьба била меня часто и тяжело, и всё же, как считаю до сих пор, я не имею оснований на нее обижаться!

Мне многое было предоставлено авансом, но свою работу в Кремниевой долине, а, по сути, целую вечность, наполненную этой работой, я получил уже по фактическим заслугам. Сверх того судьба, расщедрившись, подарила мне чудесного друга, мою самую прекрасную на свете жену, без которой я не мыслил ни дня своей жизни.

Потому и считаю, что до поры у меня было всё, чтобы считать себя счастливым человеком. И мне крайне жаль, что та пора слишком уж поторопилась на встречу со мной!

Глава 1. Я, мы и они

Начну, пожалуй, так!

Каким бы странным этот факт ни показался кому угодно, но выбор пал на меня!

Понимаю, что со стороны трудно поверить в подобное везение, да еще без всякой протекции, но всё же оно состоялось! И они сделали ставку, с которой всё для меня и началось, именно на меня!

А я… Кто я вообще был такой? И кем я мог им показаться, если именно на меня они и понадеялись?

Впрочем, теперь это не столь уж важно. Ведь я и никто иной, ничем великим тогда не отмеченный, а всего-то однажды безобидно пошутивший над своим товарищем, вдруг заинтересовал представителей самых высоких кругов сего мира.

И ведь действительно, всё получилось неожиданно и странно даже для меня. Как странно и то, что тем кругам моей шутки оказалось вполне достаточно, чтобы предоставить мне возможность воплотить в жизнь их давнюю мечту. Ту самую заветную их мечту, которая на прежнем уровне развития науки и техники даже лучшим специалистам в области геронтологии казалась нереальной. Тем не менее, я взялся за дело и, как это случается при мощном напоре, недюжинной целеустремлённости и некоторых профессиональных знаниях, достиг кое-каких успехов, сделавших мне имя в мировой науке!

Предвижу ехидное подтрунивание: «И кто же они, те люди, названные тобой самыми высокими кругами? Кто они, и почему же мы даже о тех Кругах ничего не знаем? Похоже, ты набиваешь себе цену!»

Увы, я ничего не набиваю! Но вопрос слишком трудный для объяснения и, я уверен, малоизвестный Читателю по своему существу, а потому даже самый правильный мой ответ будет воспринят как бредовый.

Я предвижу, что с первых строк сильно разочарую многих Читателей, но развеять туман, окружающий те высокие круги, то есть, всякие Римские и Бильдербергские клубы, Всемирный экономический форум, Куршевель, масонские ложи и прочие закрытые от населения постоянные и периодически действующие структуры, сможете лишь вы сами! Не все, конечно! Лишь те, кто критически относится ко всему, что будто бы само попадается на глаза, а потому всюду сам и напористо ищет истину.

Если же сказать о себе, то я всего лишь выполнял порученную мне работу. И в те высокие круги не то чтобы не входил, но, более того, меня и на порог не пускали. Всё, что я знаю о них, я знаю лишь по оговоркам, намёкам и слухам, однако и такого материала у меня накопилось не мало. Ведь, как часто случается с прислугой, я знал многое из того, что для моих ушей не предназначалось, а содержание скрываемой от всех информации меня и заинтересовало, и растревожило, и побудило к поиску ответов на многие мои вопросы. Тут надо признаться, что в силу своего характера, мне всегда было неуютно жить с сознанием того, что я хоть что-то не понимаю. И я всегда такие вопросы "копал" на всю возможную глубину, как меня и учили, то есть, до полной ясности.

А дальше, перед тем как я опишу свою жизнь, я скажу так. Пусть кого-то моё мнение и покоробит, так что же с того, если по своему жизненному опыту я знаю, что абсолютное большинство людей не в состоянии разобраться в существе того, что от них скрывают СМИ и прочие структуры, туманящие прошлое, настоящее и будущее. Причем абсолютное большинство даже не попытается разобраться в том, от кого же реально зависит их собственная жизнь? Они так и будут плыть по течению, пока это остаётся возможным, и не станут заниматься сложными проблемами, которые могут испортить им настроение и, тем более, напугать.

Вот и с моими высокими кругами у большинства выходит также! Большинство ничего не знает, знать не намерено или вообще принимает все эти высокие круги за чьи-то жёлтые выдумки. Отсюда и следствие: за все свои беды это несчастное большинство обычно проклинает совсем не того, кого следует, а что нужно делать, чтобы наладить свою жизнь, никогда толком не знает.

Между тем, и это важно, действительно очень влиятельные люди, принадлежащие к самым высоким кругам управления нашим миром, всегда держатся в тени! И если по случайности всё же оказываются на виду, то слабо информированному населению они видятся божественно чистыми и честными! Ну, прямо-таки сущими ангелочками!

И всё потому, что руки свои те люди не пачкают! Руки они всегда оставляют чистыми. Тем не менее, все самые грязные и чудовищные дела на планете вершат именно они, те люди с чистыми руками. Потому-то чистые руки, не есть признак чистой совести! И самые грязные и чудовищные дела те люди обязательно делают чужими, в общем-то, нашими с вами руками.

Такой уж миропорядок они для нас построили на планете – чем мы ниже, тем мы послушнее, бесправнее, меньше знаем и меньше понимаем. И меньше тревожим себя сомнениями по части морали того дела, которое считаем своим. Ведь большинство всегда исповедует очень рациональный девиз: «Только бы выжить! И выжить любой ценой!»

Это понимается так, что в целях выживания вполне допустимо топить ближнего и дальнего! Вполне допустимо пренебрегать моралью, нравственностью и честью!

«Да и как не сделать то самое грязное дело, если сверху приказали?! Ведь они, всем известно, нам спуску не дадут! А нам надо выживать!»

И кому-то трудно бывает понять, что столь нетребовательное отношение населения к морали помогает тем кругам кроить судьбы человечества по собственным лекалам, не считаясь с пожеланиями не только отдельных людей, но и целых народов, и даже всей планеты!

Уж будьте уверены! Они всегда вершат людские судьбы только в своих интересах, война ли то или принудительное переселение народов, борьба с загрязнением окружающей среды или с потеплением климата! Они умеют изящно обмануть всех, чтобы убедить, предотвращая лишние для себя волнения населения! Они всегда убеждают нас, будто поступают в интересах большинства, будто им дорога слезинка каждого ребёнка, но действуют всегда только в своих корыстных интересах, вопреки интересам народа! И всегда – за его же счёт, причём народ тот счёт рано или поздно оплачивает собственной кровью!

Я знаю, что кого-то мои обобщения будут раздражать своей неконкретностью, но пытливые умы заметят, что я лишь сэкономил их время, не разжевывая до конца и без того доступное. Стоит целенаправленно поглядеть на жизнь вокруг себя, как выяснится, что мои слова отражают не сладостные мечты пассивного населения, а нашу реальную действительность.

Мне же всегда было интересно понять не только суть любых общественных событий и явлений, не только установить взаимосвязи между ними, но и узнать, почему они стали возможны? Кто их подтолкнул, кто организовал, кто и какую выгоду от них получил? И чего следует ждать далее?

А действительность вокруг нас всё же крайне интересна! И кто же спорит?! Но редко кто догадывается, что пока существуют представители тех самых высоких кругов, то даже самые расфуфыренные короли, и самодовольные президенты, и ушлые канцлеры, и активные премьер-министры, и прочие деятели, кажущиеся нам недоступными и великими, на самом деле являются лишь куклами! Все они тайно прошли через "отдел кадров" Всемирного экономического форума, который их основательно доработал в нужном высоким кругам направлении, а потом и благословил на "выборную" должность.

Да и нужны все они лишь затем, чтобы трагикомедия под условным названием «Политическая, экономическая, научная, социальная и прочая жизнь планеты Земля» развивалась в направлении, заданном высокими кругами, и казалась всем логически оправданной системой, не вызывающей отторжения большинства. И чтобы та система населению планеты казалась бы сложной, но всё-таки правильной, а потому понятной и вполне нормальной конструкцией.

«Да что же в том непонятного?! Зачем наводить тень на плетень?! – воскликнет любой плебей (простите, это не моя терминология!) – Вот вам наше родное государство, в котором мы все сознаём себя патриотами! Как же нам без него!? Вот наш отец родной – царь или президент, до которого нам не дотянуться, ведь он – почти святой! И хотя он сидит высоко, и непонятно, зачем вообще нужен, но и без него нам, вроде бы, никак не обойтись! Вот нам директор, с которым тоже связываться не стоит, ибо у него и нужный нам пряник, и болезненный кнут! А вот, наконец, и наша родная соха или же станок! Вот мы и сами – население или народ – кроткое и тщедушное, очень многочисленное, но до обиды мелкое, если учесть его истинную роль в свершившейся истории! И понятно, почему оно мелкое! Ведь население, пока оно не забродит, это лишь биологическая масса, притом весьма инертная! Или, если назвать ее одним словом, – не масса, так народ!»

Меня всегда привлекало своей загадочностью одно подмеченное мною почти неправдоподобное обстоятельство. Я давно заметил, что все долгосрочные планы тех высоких кругов управления миром, даже самые бесчеловечные и жуткие, с течением времени исправно выполняются, как и было задумано!

Зато народ, так и не разобравшись, от кого всё исходит, все свои успехи, неудачи, преобразования и кризисы приписывает не тайным высоким кругам, а назначенным ими всяким Наполеонам или Гитлерам, Черчиллям или Кеннеди, Эйнштейнам или Теслам, которые ничего собой, по большому счёту, не представляют.

Но народ-то уверен, будто это только они, всякие тряпичные куклы, вертят Землю и вершат историю, а потому все им и подчиняются. А в наиболее трудных ситуациях, когда уж совсем народ концов не находит, он склонен всё списывать на причуды природы, на удивительные случайности, на нелепые совпадения.

Судя по всему, истинные властелины мира никому не видны и не подотчётны! Они свою неброскость и непубличность возвели в принцип. Их, людей умных и действительно влиятельных, ничуть не задевает, если их не узнают в лицо и не кидаются под ноги за автографами. Им это столь же безразлично, как нам мнение о нас муравьёв! Ведь мы и без муравьёв знаем, чего мы стоим!

Унаследовав от предков огромные богатства, и даже приумножив их, заручившись благоволением своей фортуны, властелины мира всего лишь завистью своего окружения и покорностью вечно темных народов вознесены на вершину земной власти.

И власть их над нами столь огромна, что они почти по праву считают себя богами. Но чтобы совсем уж слиться с богами, чтобы подняться на их божественный уровень, им недостаёт сущей малости – бессмертия!

Это препятствие их особенно волнует! Они давно стремятся его преодолеть, принимая для того самые значительные усилия во всех направлениях. А уж в случае успеха, я вполне уверен, с новой энергией развернут свои главные и еще более чудовищные эксперименты над планетой, оказавшейся в их полном распоряжении. Ведь они, новоявленные боги, станут совсем уж не доступны для суда людей!

Мне об этом известно столь много, что самому становится подчас и смешно, и грустно.

Смешно, поскольку все представления населения о высшей власти на Земле никак не соответствуют действительности. А грустно оттого, что реальность нынешняя и, особенно, ее перспективы, вынашиваемые в тех высоких головах, значительно сложнее и страшнее, нежели представления несведущего населения о своём счастливом будущем. Но о страшных перспективах люди стараются не думать, надеясь на лучшее, а потому, не работая на упреждение, оставляют эти перспективы на совсем уж несладкий десерт.

Глава 2. В начале пути

Когда-то я был молодым, здоровым и сильным! Одновременно я был и весьма тщеславным, самоуверенным и в меру самовлюбленным. Я интересовался всем и вся на свете и потому всё, как мне самому представлялось, знал и понимал – якобы глубоко и правильно! И самым наивным образом полагал, будто мои многочисленные достоинства непременно и автоматически поднимут меня на самый верх общественной пирамиды, чего я, безусловно, вполне достоин.

А уж, выбравшись на верхотуру, я, имея все основания не считать себя моральным уродом, гребущим всё только под себя, смогу принести пользу и своему народу, и стране, чем и обрету заслуженную к тому времени и славу, и почёт.

Вот таким я был молодым и наивным человеком в далёком 94-м году, когда окончил Саратовский университет и стал дипломированным специалистом по вычислительной технике.

И ведь, надо понимать, что достигнутое мной тогда положение было не столь уж легковесным! Оно не всякому давалось. И я по праву считал, что моей модной и многообещающей профессии вполне достаточно, чтобы на деле реализовать мои наполеоновские планы.

К слову, вычислительная техника в СССР уже воспринималась как непременная составляющая технического прогресса во всех отраслях интеллектуальной деятельности. Потому почти все вокруг меня мечтали о личном или, как его называли более грамотные товарищи, персональном компьютере. Появления компьютеров в продаже с нетерпением ждали все и в Союзе, поскольку на Западе такие устройства, как оттуда доносилось и до нас, продавались давно, хотя и за космические деньги.

Однако в университете я готовился к тесному общению не с персоналками, презренными для настоящих специалистов, а с наиболее высокопроизводительными ЭВМ того времени серии «Минск» или «ЕС».

Те огромные вычислительные машины, во многом ещё ламповые, имели совсем уж малую по современным понятиям производительность, но занимали целые этажи в закрытых от посторонних глаз учреждениях. А уж электрической энергии они потребляли, как доменные печи, да почти так же и разогревались.

Да! Я готовился служить только им, большим высокопроизводительным электронно-вычислительным машинам! Тем не менее, ушами я не хлопал, а старался быть в курсе развития и самой малой вычислительной техники, поскольку в перспективе представлял себя ни кем иным, как первоклассным специалистом широченного профиля и только на самых творческих или руководящих должностях. И, разумеется, только в космической или ядерной промышленности, а лучше – в обслуживающей их прикладной науке, насыщенной самой современной вычислительной техникой.

Я-то готовился, однако всё в моей жизни устроилось против моей воли, оставив мои планы для реализации последующими поколениями.

К тому времени советский мир стремительно менялся. Причём всё чаще в нём, как это ни смешно, часы меняли на трусы! А бьющаяся в конвульсиях держава уверенно впитывала новую идеологию жизни – воруй, громи, обогащайся.

Да и могло ли выйти иначе?! Ведь именно такому принципу давно следовали все, кого ни возьми! Прежде всего, конечно, любое советское, партийное, хозяйственное, производственное и прочее начальство! Не говоря уже о недотрогах в лице силовых структур. Всяких МВД, КГБ, которые, когда сменили прежнюю шкуру, стали называться ФСБ. К ним следовало присовокупить другие весомые структуры, например, прокуратуры, инспекции, надзоры и иже с ними.

В общем, в той особенной жизненной среде собралось много тех, кто имел хоть самую ничтожную власть над беззащитным населением. Даже продавцы многих магазинов вдруг почувствовали свою огромную значимость. Все вместе они или по отдельности безжалостно и умело выворачивали своему народу руки и карманы, загоняя его в нищету!

Все они, выше перечисленные, жили, не краснея, под лозунгом, кем-то сформулированным для них столь метко, что точнее и не скажешь: «Пусть у нас будет всё, и пусть нам за это ничего не будет!»

Страна от неуёмного усердия всякого рода дельцов уже опустилась на колени, и доброхоты торопливо перетаскивали в свои карманы всё то, что оставалось от нее хоть сколько-нибудь ценного. Всё больше людей превращалось в стервятников, ибо это стало выгодно и совсем не опасно!

В такой стране я впервые и обрёл свою самостоятельность!

Глава 3. Время больших надежд

Но в моём университете, пока я в нём учился, полноценная жизнь всё же теплилась.

Вообще-то, надо с пониманием и сочувствием принять обидную для всех причастных к образованию лиц истину, что любой, даже самый прогрессивный вуз способен дать обучаемым лишь вчерашние знания. Такова уж ахиллесова пята всех систем образования – они обязательно отстают от жизни.

Я же пишу об этом лишь к тому, что не стоит от своего образования ждать чудес в виде ракетного ускорителя, поднимающего вас до желанных высот! Образование – это лишь основа для самообразования и пробуждения тех талантов, которые были намерены в вас спокойно поспать. А вуз при определенных условиях и, главное, при ваших личных усилиях, способен их разбудить! Вот и всё, на что способны даже лучшие вузы.

И всё-таки в нашей жизни и в самых безнадёжных случаях не обходится без исключений! В любые времена в вузах – всем на удивление – откуда-то появлялись некие бескорыстные создания, которые не только становились выдающимися мастерами своего дела, не только находились на острие проблем своей учебной дисциплины, но и слыли подлинными энтузиастами обучения молодёжи, передачи ей того, что знали и умели сами.

Вот и у нас в университете такие преподаватели ещё встречались. Они нравились мне, а я нравился им. Кое-кто даже, глядя на мои успехи, строил свои собственные планы, рассчитывая, возможно, заманить меня в аспирантуру. Но мою душу уже тогда грели другие планы и мечты.

Учился я легко и с удовольствием. Думаю, совсем не зря сокурсники считали меня «мамонтом», то есть, признавали моё безусловное превосходство практически во всех науках.

Могу сообщить, отбросив скромность, что во мне ничуть не ошибались ни преподаватели, ни товарищи. Я, как потом вполне подтвердилось, уже тогда был не только в курсе всех важных новостей в мире стремительно развивающейся компьютерной техники, технологий и математического обеспечения, но кое-что понимал даже в секретных перспективах и направлениях ее глобального развития. По крайней мере, главные из них я предугадал безошибочно, а это не каждому дано.

Экзамены и зачеты для меня не становились поводом для переживаний. Отличная память и неплохая соображаловка помогали мне успешно отчитываться даже при нарастающем засилье преподавателей-взяточников. Правда, те взяточники «доили» чаще тех, кто приходил за оценкой, не имея знаний. Многие из таких студентов очень редко ходили на занятия, лишь числились, сами же где-то работали, старясь свести концы с концами. В том числе, и для того, чтобы платить взяточникам за экзамены и зачеты.

Только ради сохранения многоцветности истинной картины, я здесь замечу, что среди преподавателей попадались и такие падшие ангелы, совсем уж рухнувшие морально, которые нагло вымогали исключительно у знающих студентов, к каким относился и я.

Всё у тех падших вершилось по простейшей схеме: «Вам нужна отличная оценка, но вы до неё явно не дотягиваете! Могу поставить только «четвёрку»!» А дальше они с наглой улыбкой глядели на попавшего в сети студента, давая ему время прийти в себя, оценить безвыходность ситуации и согласиться «дать».

Я ни разу не согласился! Денег, конечно, мне было жалко, но более всего становилось противно от понимания того, с кем приходилось иметь дело. Потому я и остался не только без медали, на которую поначалу претендовал, но даже без красного диплома. Количество «четвёрок», поставленных мне выкручиванием рук, превысило положенных для красного диплома десять процентов.

Но я о том и не жалел. Зачем, если все в университете знали, что я при любых оценках – непререкаемый авторитет! И такое знание вполне удовлетворяло моё самолюбие. Я вообще считал себя очень не глупым человеком, возможно, даже умным, и притом оставался оптимистом, что, как показала унылая проза жизни, по определению совместить невозможно!

Это уже позже я перековался в реалиста, чему бесконечно рад и сегодня – всё же в объективных законах жизни я разобрался самостоятельно! Но, будучи в молодости оптимистом, я тогда полагал, будто мои знания, мои достижения, моё умение учиться и постигать самое сложное, будет обязательно востребованным и вознаграждённым! Мне казалось, будто моего потенциала вполне достаточно, чтобы прожить с пользой для страны и для себя.

Глава 4. Кое-что из реальности

Увы! Себе же на беду, я в ту пору ещё оставался типичным оптимистом, то есть, много раз битым и без вины виноватым. Ведь на поверку мои самые лучшие качества в реальной жизни оказались значительно менее востребованными, нежели обычные родственные или иные связи в нужных местах.

Связи! Вот что сделало моих сокурсников, не блиставших, в общем-то, ничем, кроме лени и глупости, уважаемыми в обществе людьми. Именно они, не имевшие семи пядей во лбу, заняли после выпуска самые престижные должности.

А я нигде устроиться не мог. И хотя в отделах кадров во мне сразу распознавали палочку-выручалочку для своего учреждения, но откуда-то им звонили, и на хорошее место принимали невесть кого, не глядя на его образование и заслуги.

Понятное дело, наилучшим применением моим способностям могли стать только НИИ или НПО высокого уровня. Такие солидные учреждения находились, в основном, в оборонке. Но именно по ним специфическая российская «демократия» и нанесла свой уничтожающий удар. Эти объекты, сразу лишившись оборотных средств, сколько бы ни сопротивлялись, были вынуждены сокращать штаты, поскольку оказывались не в состоянии выплачивать даже зарплату.

Всё больше производственных площадей повсюду пустовало. Огромные цеха, еще недавно подгоняемые завышенными планами в интересах страны, раздавались спекулянтам из числа прежнего руководства областей, районов и городов под торговые комплексы и вещевые рынки. Именно эти комплексы и рынки всё больше процветали, хотя все деньги вывозились спекулянтами за рубеж, чем подпитывали и поощряли расширение производства в Турции и Китае. А там, жирея на наших деньгах, еще больше производили товаров для жиреющих наших спекулянтов. Цепочка замкнулась в кольцо.

В общем, страна загибалась, а вместе с тем рушились и мои надежды.

Глава 5. А дальше-то что?

Провозглашение в нашей стране курса на всеобщую компьютеризацию меня тоже не спасло от безработицы по остро необходимой ранее специальности. Среди руководителей всех уровней тогда очень редко кто-то знал хотя бы основы вычислительной техники, потому не верил в большую пользу от ее использования и рабочих мест, приносящих якобы золотые яйца, не создавал.

Что уж говорить о том, что оборотную сторону всеобщей компьютеризации тогда вообще никто не мог даже представить. И очень жаль, ибо кто же знал, что она для человечества окажется куда более опасной, нежели ядерное оружие.

И с этим ничего не поделаешь?! Диалектика! То есть единство и борьба противоположностей! А какая из противоположностей победит, заранее было не понятно!

Кому-то и сегодня не понять, почему всё в мире получается столь сложно и происходит столь неожиданно.

То же ядерное оружие, видимо, всё ещё покоится в своих надёжных и недоступных хранилищах, а компьютерный джин уже был выпущен из бутылки на вольные хлеба и, разрастаясь во все стороны словно на дрожжах, кое-где превращался в страшную гидру. И она действительно очень скоро наложила свою лапу на все сферы жизни современных людей, постепенно и вкрадчиво превращаясь не только в умелого помощника в любых делах и досугах, но и в своеобразную удавку.

Сегодня под контролем не состоят разве что самые маленькие дети, да те старики, которые не смогли освоить компьютерные премудрости, потому не имеют даже простенького телефончика. Остальные же, подписав, не читая непрозрачные пользовательские соглашения на какой-нибудь компьютер или айфон, оказались объектом непрерывного наблюдения, то есть прочно сели на крючок.

А контора всё пишет и пишет!

И не только пишет, но и тщательно собирает, систематизирует и изучает любое произнесённое вами слово, каждую покупку, каждый просмотренный видеоролик, каждое перемещение, хоть куда. Она о вас уже знает всё!

Ничего не найти в природе, что для конторы остаётся вашей личной тайной. Ни имя, ни друзья, в том числе, и те, которых вы умышленно утаиваете даже от своих близких! Ни адрес, ни номера телефонов, ни материальные возможности, ни номера счетов, банковских карт или даже ячеек в швейцарских банках, ни убеждения, в том числе, и политические. Не сможете скрыть даже отдельные телефонные разговоры, привычные маршруты, личные фотографии, состояние здоровья во всех подробностях, предпочтения в чём угодно или вкусы, включая, ваше ежедневное меню!

О вас знают всё! Когда и с кем вы легли спать, где и с кем работали на заре советской власти и где работаете сегодня? Что вы думаете об окружающих, и что они думают о вас?

Конечно, конторе в точности известно ваше отношение к местной и федеральной власти, как в частности, так и в общем, а также степень патриотизма по отношению к СССР или к нынешней РФ. Они знают ваш любимый цвет и название зубной пасты, номер и марку автомобиля, в какое время возвращаетесь домой и то, почему на свой четвёртый этаж поднимаетесь, игнорируя лифт. Они знают о вас даже то, что сами вы о себе пока не знаете! Или же, знать не хотите!

И если бы это являлось лишь моей шуткой, но исчерпывающая информация о каждом жителе планеты уже давно накапливается в построенных специально для этого огромнейших серверах, расположенных на территории одного из штатов США.

Такая информация позволяет не только очень точно прогнозировать череду поступков любого человека на планете, но даже вести его неким путём, заданным невидимым Заказчиком.

Информация помогает формированию точных суждений и мнений. И не стоит заблуждаться относительно вашей удивительной самостоятельности и индивидуальности – на самом деле информация помогает формированию, как вам кажется, именно ваших суждений и мнений, которые вы, разумеется, считаете совершенно независимыми! И это хорошо заметно в том случае, когда к каждому человеку услужливо приспосабливаются якобы в его же интересах и его собственный телефон, и компьютер, и автомобиль, и телевизор, и даже стиральная машина!

Разумеется, это коснулось пока не всех и не в равной степени. Тем более что для конторы не все люди интересны в равной мере. Кому-то она уделяет больше внимания, кого-то лишь фиксирует на всякий случай, как некий человеческий фон, а вдруг где-то пригодится?! Однако же фиксирует всех! Об этом я сужу по себе, но подробности расскажу несколько позже.

Глава 6. Как я продался и как я купился?

Я бесконечно долго не мог найти работу по душе. К тому же мои честолюбивые мечты дотла не прогорели, а устраиваться туда, где меня брали, но без карьерных перспектив, я принципиально не соглашался.

Понятное дело, хотеть – это одно, а иметь – это совсем другое! Я мог хотеть чего угодно, но время уходило, не принимая во внимание мои желания и не спрашивая моего позволения. Оно просто уходило, оставляя вместо себя вакуум в моей душе и, конечно же, в давно опустевшем кармане.

Кто бы и что ни говорил, но обстоятельства давят на любого человека. И я – тому очередное подтверждение. В моих представлениях не может здоровый мужик, каким я себя тогда считал, не участвовать в общественно-полезном производстве. Он утром обязан являться на рабочее место, возвращаться под вечер домой и регулярно приносить в семью свою зарплату, полученную не за какой-нибудь противозаконный калым, а за достойный труд.

Всяческие левые заработки мне материально, конечно же, помогали жить, иногда даже неплохо помогали, но их стихийность и нерегулярность меня морально подтачивали всё больше.

И отец регулярно узнавал, заметно расстраиваясь, устроился ли я куда-то, своим вниманием только усиливая мои терзания. А уж мать ещё эмоциональнее за меня переживала:

– Это где же видано, чтобы страна разбрасывалась работниками столь высокой квалификации?! Ну, что за времена настали? Что творится в стране?! И когда же ты куда-то устроишься?

Искать нормальную работу из-за очевидной бесполезности потраченных усилий становилось всё труднее, обиднее и мучительнее. Постепенно во мне вызревало убийственное чувство безысходности, а оно любого способно столкнуть в невидимую поначалу пропасть.

Вот и я, в конце концов, оказался близок к признанию собственной никчемности. Да ещё при понимании абсолютного неумения устраиваться в сложной и противоречивой взрослой жизни, волчьи законы которой я уже познал на собственной шкуре. После того, как в университете я поверил, будто являюсь любимчиком самого господа бога, мне в моральном плане приходилось особенно тяжело.

И ведь мне не то чтобы ничего стоящего не предлагали – мне вообще, вообще ничего не предлагали! Правда, однажды в центре города встретилась расфуфыренная однокурсница. И даже набросилась на меня с нескрываемой радостью. Я-то раньше на нее и не смотрел. Но она с большим участием расспросила меня что, да как, вот лёд во мне и просел. А она предложила мне у неё поработать.

– Ничего себе! – удивился я ее неочевидным возможностям. – Стало быть, ты теперь настоящая капиталистка, коль владеешь средствами производства? – съязвил я. – Выходит, всё-таки дождались мы справедливости! И в каком же качестве ты меня видишь? – спрашиваю я, не веря себе.

– А у меня, знаешь ли, рекламное агентство своё! – снизошла она, не нажимая из скромности на последнее слово. – А ты ведь компьютерщик, как я помню, да ещё с рекомендациями от самого бога! Мне такие ребята позарез нужны! Дело-то новое, динамичное! И очень прибыльное! Так, что? Пойдёшь ко мне? Я ведь не обижу!

Мне никогда не хотелось подчиняться женщинам, тем более, в моей работе. Не то чтобы я считал их в чём-то недостойными командных должностей, но всё же такой порядок мне органически не подходил. К тому же работать на женщину на уровне ее «ребят», заглядывающих ей в глаза… Это меня даже повеселило. Вдобавок, мне всегда представлялось крайне унизительным для нормального парня работать в сфере торговли. Впрочем, многие мои сокурсники моё мнение не разделяли и стремились именно туда. Но я-то, глядя на них, своих принципов не менял.

Оговорюсь, моё самое нелестное мнение о торговле, как о месте возможной или, точнее, невозможной работы для себя, сложилось ещё тогда, когда в стране еще не появилось то, что стало прочно называться рекламой. А уж когда она всем опротивела, мне вообще стало казаться, будто иметь к рекламе хоть какое-то отношение более унизительно, нежели быть продавцом комиссионного магазина.

Уже потому я не мог принять предложения своей знакомой. И когда она решила, будто я могу прозевать своё счастье, не разобравшись в достоинствах ее предложения, и принялась меня агитировать, пришлось задать ей загадку:

– Лена, остановись! Не знаешь случаем, какая деятельность связывает воедино мошенничество, алчность и безвкусицу?

– Ну, ты даёшь, Сашенька! Зато я хорошо знаю, что общего между стремлением к оригинальности и махровым идиотизмом! – оскорбилась она и, не оставляя мне возможности для возражений, повернулась спиной.

И, как говорится: «Идите, идите и идите!»

Но ведь других предложений по трудоустройству я не получал даже от своих товарищей. Причём даже от тех, которые сами давно и неплохо устроились. Разумеется, устроились благодаря кому-то и чему-то, но в моё положение они подчёркнуто не вникали. Им нравилось лишь демонстрировать, как они хорошо «упакованы» и не имеют никаких проблем.

И я, мысленно чертыхаясь, но, не подавая вида, будто чего-то от них жду и надеюсь, отдавал им мысленно, как говорится, всё должное сполна!

И однажды, когда я беззвучно ругался по такому же поводу, всё-таки уразумел бесспорную истину, если даже друзья не собираются мне помогать, то наша страна бесповоротно вступила на тропу махрового капитализма с его хищным бесчеловечным оскалом, и в связи с этим мне всё-таки придётся менять некоторые правила собственной жизни.

В первую очередь мне стало ясно, что в условиях поголовного скотства в отношениях между людьми надеяться можно только на себя!

Придя к столь отвратительному выводу, вытекавшему из беспристрастного анализа моей ситуации, я решил устроиться куда-то хотя бы временно, ибо жить без денег ещё можно, но жить без самоуважения – никак нельзя! Без него от человека останется лишь внешняя оболочка!

Если опустить подробности о трудностях выбора вакансий из негустого набора, которые хоть в первом приближении могли оказаться приемлемыми, то станет ясно, почему я устроился работать именно водителем грузовика-хлебовозки.

В общем, дело было сделано, и настало время подвести итоги, которые едва не подвели меня самого!

Моя первая работа как дипломированного инженера-компьютерщика состояла в развозке хлебобулочных изделий по торговым точкам города. Ко всем моим неприятностям этой важной для людей деятельности, она оказалась ещё и сменной, в том числе, иногда и ночной.

С первых дней я с удивлением выяснил, что на самом хлебном месте работалось весьма трудно, хлопотно и утомительно. К тому же давил на психику неудобный график работы, заставлявший постоянно высчитывать, когда выходить на работу в тот или иной день, и какие свои дела можно успеть сделать до того.

Понятное дело, что ко всем трудностям моей деятельности, меня часто подводила старая и, как следствие, удивительно капризная машина Газ-52. Вдобавок почему-то по ночам страшила материальная ответственность, выкручивали руки высокие санитарные требования, напрягали нервы неприятные контакты с продавщицами, обладавшими непредсказуемыми манерами. Иной раз мне даже казалось, будто к ним опасно поворачиваться спиной – того и гляди, вцепятся в моё беззащитное горло!

Надо признаться, что наслушался и насмотрелся я там предостаточно, чтобы с тоской вспомнить Николая Васильевича Гоголя и позавидовать его умению литературно описывать неописуемое, в том числе, творящееся вокруг меня очень напряженное жизненное недоразумение. Ну, что за люди, в самом деле?!

К примеру, обычно днем, когда я заезжал на тротуар, чтобы подобраться к торговой точке, откуда таскать лотки с хлебом становилось значительно ближе, очередь помалкивала в ожидании разгрузки. Мне же вменялось самому перетаскивать тяжёлые лотки, выдвигая их самодельной кочергой, вести учёт, чтобы ушлые тётки ненароком не надули, и раскладывать освободившиеся лотки в опустевшем пространстве машины.

И вот так – весь рабочий день. Загрузился на хлебозаводе, и началось – туда-сюда, туда-сюда! Даже если не шоферить, то через час всё перед глазами шло кругом! И всякий раз находилась-таки хоть одна сварливая бабка, которая принималась меня учить жизни. Всё ей через меня становилось не так! Нервы-то мои и без нее струнами звенели, а если она союзников привлекала, либо противники объявлялись… Тогда страсти разгорались до шекспировских масштабов. Или до банальных потасовок, в которых мне всякий раз как-то везло не участвовать!

А если кто-то вбрасывал в очередь свежую затравку, моя общественность вдруг возбуждалась качеством современного хлеба. Он-то и впрямь хуже того стал, как мне самому представлялось, который блокадникам в войну выдавали, да только я-то здесь причём?

Знаете, если всего разок в течение каждого дня все эти заявления да потасовки терпеть, то это ещё можно вынести, а если их десять случаются, да все подряд!? Тут и в себя прийти бывало некогда!

И всё-таки я врос в свою временную должность, да ещё столь основательно врос, будто в самую постоянную. Работа – она и есть работа! Ее, любую, надо делать на совесть и с душой! Я так и поступал, потому скоро меня многие и продавщицы, и покупатели, и на заводе встречали с радостью, чем и я отвечал этим людям.

И всё же не забывал о своей мечте, потому глядел по сторонам в поисках чего-то лучшего, да всё без толку получалось. В общем, со своей хлебовозкой я влип по самые уши!

Но в профессиональном плане я себе плесневеть не позволял. Вникал в бурное развитие компьютеров и частенько калымил, хотя и по мелочам, но потому мои навыки не притуплялись и в курсе новинок был.

А как же иначе? Вокруг невиданной ранее техники становилось всё больше. Многие в ней не понимали ни бельмеса, хотя кнопки нажимать приноровились. А если требовалось сделать что-то посложнее, так меня призывали.

Особенно в помощи нуждались торгаши, у которых к тому же всегда находилось, чем расплачиваться за мои услуги. Кому-то новую программу хотелось установить, кому-то приспособить ее под конкретные условия работы, чтобы сама всё считала и расписывала таблицами. Уж это я мог с закрытыми глазами!

Со временем ситуация с калымом для меня только улучшалась. Формально-то ещё в 91-м, ещё в СССР, появились первые интернет-сети, доступные для населения. И всё же до широкого потребителя интернет дошёл значительно позже. Зато в первой половине девяностых, едва цены упали, вместо пейджеров стали стремительно распространяться сотовые телефоны. В 96-м заработала электронная почта Рамблер. И началась красота, как многим казалось! Чем не компьютерная революция?! Все довольны! Сплошные восторги и гонка за приобретением новинок.

А как переоценить появление принтеров и сканеров? Раньше изготовление пустячной копии текстового материала сопровождалось хождением с шоколадками по мукам и машинисткам, а уж если возникала нужда скопировать рисунок или чертёж, тогда лишь фото и спасало. Но было это очень долго, хлопотно и не резко! Фотография – это вообще дело тёмное и мокрое!

Конечно же, на солидных предприятиях и в других крупных организациях на громоздких аппаратах, неумеренно поглощавших спирт, и раньше делали так называемые синьки, но их качество всегда было плохоньким! А тут вдруг – раз, два и всё готово в лучшем виде!

Красота и прогресс оказались рядом, но воспользоваться ими без помощи специалистов редко кто умел, потому я без куска хлеба не оставался, хотя значительно больше людям помогал, нежели на этом деле наживался. По крайней мере, стяжательством я так и не заболел!

Глава 7. Пашка

Крутому повороту моей судьбы поспособствовал, сам того не ведая, Пашка, мой недавний товарищ, так и не ставший близким другом.

В университете друзей у меня было не счесть, но все они куда-то подевались, когда нас выплеснули в самостоятельную конкурентную жизнь. В их глазах я сразу утратил свои прежние достоинства, поскольку не занял ни завидной должности, не переехал на пмж в Германию или Израиль, на худой конец, в Москву, и не заимел папы, хотя бы в чине генерала. В общем, для большинства однокурсников я превратился в неудачника, с которым дело иметь, по их разумению, только время терять!

А Пашка… Пашке было всё равно, кто я такой. Ему со мной, как я понимаю, было просто интересно. Он со всей очевидностью тянулся ко мне, а я и не отталкивал, хотя поначалу сам интереса в таком общении не имел. Так, теплилось что-то в виде неосознанного покровительства.

Пашка же, скорее всего, глядя на меня, забывал о дефектах своей биографии – от армии он открутился, высшего образования не получил, нигде и никогда всерьёз не работал. Зато вместо многих пунктов, обязательных для достойной биографии, у Пашки имелся папа, в недавнем прошлом директор обувной фабрики, а нынче – фактический хозяин акционерного предприятия с каким-то забытым мною названием. А заодно тот папа считался владельцем нескольких фирменных обувных магазинов, правда, разбросанных чуть ли не по всей стране, что вносило в его жизнь неудобства.

Пашка жил, словно кум королю, и часто приглашал меня на рыбалку. Ему льстило принимать меня на правах малоимущего гостя, когда можно было, проявив свою самостоятельность, заплатить за нас обоих. Какие-то деньги у меня, конечно, всегда имелись, но соперничать с Пашкой было бесполезно.

В его распоряжении числился личный «Мерс», почти новый, но на рыбалку мы ездили на Пашкиной «Газели». Эта машина была очень большой, с длинным крытым кузовом. В нем помещалась современная резиновая лодка с твердым каркасом, рассчитанная на четырёх человек. С той лодки никогда не снимался мощный, но экономичный четырёхтактный японский мотор «Ямаха». На воду лодка по роликам легко соскальзывала почти самостоятельно, а затягивалась обратно еще проще – с помощью лебёдки, постоянно закреплённой в кузове.

Я не ущемлял Пашку в праве самому задавать темы наших разговоров. Он же по всякому поводу уточнял «Ты, как думаешь?» и никогда не говорил «Мне кажется…», тем самым предлагая мне брать инициативу на себя. Я охотно делился тем, что знал, ибо спокойно поговорить мне давно было не с кем, а Пашка слушал с интересом и всегда соглашался, потому споров у нас не возникало.

Пашка не был глупым, но его мозг привык обходиться без работы, а потому заплыл жирком! От меня Пашка загружался полезной информацией и проблемными вопросами для последующих личных размышлений, но я сомневаюсь, что очередь до них когда-то доходила.

Когда Пашка слушал меня, то ему казалось, будто это он мне рассказывал нечто интересное. Такое заблуждение ему льстило, и я это замечал. Рядом со мной Пашка казался себе интеллектуалом, мне же он нравился своим лёгким жизненным настроем и незлобивостью.

За любые совместные покупки Пашка, умышленно опережая меня, всегда расплачивался сам, нисколько не считаясь с деньгами, которые у него буквально вываливались из карманов, и, видимо, был бы крайне удивлён, попытайся я сделать это за него. И хотя он прекрасно сознавал мою стеснённость в средствах, но своей помощи ни разу не предложил и деньги взаймы не дал. Правда, я никогда и не попросил, но всё же…

Я замечал,что он намеренно обходил разговоры о деньгах, никогда не расспрашивал меня о работе и о том, на что я существую. То есть, вполне осознанно избегал любых тем, которые могли закончиться обсуждением денежных вопросов.

Это я вспомнил лишь для полноты его характеристики. Ведь итак понятно многим, что у богатеньких, даже если они на вид кажутся исключительно порядочными людьми, моральный кодекс весьма своеобразен. В этом я убедился на собственном опыте.

Когда Пашка тратился на нас обоих, то в его представлении это становилось платой за используемый во время прогулки инвентарь. Инвентарём в таком случае он считал и меня. А за себя Пашка всегда платил обязательно и без колебаний! Тем более что денег у него, наверно, от этого не убывало!

Вот, пожалуй, и всё главное о Пашке.

Глава 8. Калым с прицепом

Так вот! Однажды слегка озабоченный Пашка поджидал меня у моего дома:

– Санёк! – он всегда меня называл так или подобным образом. – Тут ко мне две подруги по случаю заглянули и припозорили, засранки! Удивились до ушей, не обнаружив у меня компьютера! Прямо-таки за лоха посчитали. Какую-то дискету мне собирались воткнуть, а было бы куда! Конфуз, как понимаешь! И на фига козе такой баян?

– Ты бы им так и объяснил!

– Не! Я только подумал! – махнул рукой Пашка на тот конфуз, будто на наседавшую муху. – Я подумал, что всё же надо покупать баян! Поможешь?

Мне не хотелось тратить на Пашку свободное время, крайне редко мне выпадавшее:

– Помочь чем?

– Да накупить всего, что надо! Чтобы ни у кого не найти лучше! Ты сам всё выберешь, я доставлю, а ты этот хлам наладишь. Договорились?

– Неравнозначная задачка! – не знал я, как открутиться от Пашки.

– Не понял! Я же за всё плачу, Санёк! Идёт?

– С товарища деньги брать мне неловко, но три вечера я на тебя загублю… Как минимум!

– Ну, что ты опять за своё? – не отставал Пашка. – Назначай свою немалую цену! Все твои неудобства я компенсирую! Да и с какого дуба, скажи мне, я свои деньги отдам дяде, а не тебе? Ты ведь знаешь, сколько за такие дела берут, так в чём вопрос? Скажи только, сколько?

Я назвал Пашке обычную, но минимальную плату. Он согласился легко:

– Плачу втройне! Еще и обмоем с тобой! У меня коньяк «Наполеон» настоящий есть, французский! Ты его хоть пробовал?

– Но ты должен знать, что с подключением интернета заморочки тебе обеспечены! И платить за него придётся ежемесячно!

– Да не пугай меня деньгами! – засмеялся Пашка.

– Тогда завтра возле «Авроры» тебя устроит? Примерно в девятнадцать, – сдался я.

– Замётано! – обрадовался Пашка. – Надеюсь, багажник «Мерса» выдержит!

Глава 9. Кто бы мог подумать?

Собственно говоря, только с того согласия помогать Пашке моя жизнь и повернулась в неожиданную сторону.

Багажника тогда нам едва хватило, когда вдавили в него несколько больших картонных коробок. Один монитор старого образца, ещё с лучевой трубкой, иных тогда и не выпускали, занял половину всего объёма! Ведь это же, по сути, огромный телевизор, только тупой, не способный показывать телепрограммы! Ну и остальное загрузили, включая мелочёвку.

Я умышленно опускаю малозначительные подробности, даже такую организационно тяжёлую операцию, как вынужденную покупку специального стола под компьютер, который Пашке дополнительно понадобился по ходу нашего дела, чего мы не предвидели заранее.

– И куда я столько добра пристрою? Для него другой стол нужен! – догадался Пашка.

И чтобы тот стол пред ним появился, тоже ведь понадобилось море нашего времени. В общем, с Пашкиной затеей я основательно намаялся.

В итоге всё заработало как надо, хотя радости на лице Пашки я не заметил. Он по-прежнему не понимал, зачем его козе баян, даже когда всё новое и красивое оказалось на своих местах. Работать-то на компьютере Пашка абсолютно не умел, хотя с восторгом убедился, что поисковик легко заменит ему любые словари и энциклопедии, да ещё почти на все вопросы ответит.

Правда, одним вопросом Пашка меня особенно утомил. Очень уж его волновало, он переживал и опасался, зачем при наладке оборудования и установки различных программ от нас постоянно требовалось какое-то согласие.

– На что ты меня подписываешь который раз? – беспокоился Пашка. – Зачем мне это «Ок» да «Ок»? Разве так не обойдётся?

Пришлось на время оставлять на экране всякий текстовый бред, исполненный мельчайшим шрифтом, который известен теперь каждому, кто хоть что-то устанавливал или налаживал на компьютере. И Пашка долго вчитывался в пункт за пунктом этих соглашений, наконец, не выдержал:

– Им-то всё это зачем? Не пойму, Санёк! Им-то зачем? – часто повторял он, всё сильнее тараща недоумевающие глаза. – Что-то в этом заложено против нас!

– Ты просто до конца не дочитал… На это всё и рассчитано!

– Да я уже в самый конец заглядывал! – раздражался Пашка. – Заглядывал, но так ничего и не понял! Белиберда какая-то!

– Не скажи… Ты же своё согласие всё-таки дал… Ты его им дал, хотя возмущаешься и всё считаешь белибердой!

– Это ты дал, а не я! – расхохотался Пашка с непонятной для меня злостью. – Это ведь ты кнопку нажал! Ты за всё и в ответе!

– Не скажи, товарищ папуас! Ведь не я, а ты зарегистрирован как владелец и пользователь! А я действовал по принуждению! С меня-то какой спрос? Я человек подневольный! Мне приказали – я исполнил! – с удовольствием издевался я.

– Ну, ты и гусь лапчатый! – уже не смеялся Пашка. – И чем нарушение их запретов нам пахнет? Неужели американской уголовкой? Что же они, нас к себе возьмут и там посадят, если мы все эти правила пошлём, куда следует?!

– Сам пока не знаю… Очень уж витиевато всё написано. Сплошные юридические выкрутасы, а я в них не разбираюсь. Одно мне понятно, если ты владелец, если ты подписался, значит, ты и влип!

– Кончай запугивать! Лучше объясни, во что же я влип? Надо же мне знать, как от них прятаться! – с кривой усмешкой поинтересовался Пашка. – А я даже не представляю, что теперь мне можно, а что нельзя?!

– Самое большое, что они от тебя добиваются, чтобы ты никогда и ни при каких обстоятельствах не интересовался ни устройством этого «железа», ни содержанием математического обеспечения. Подозреваю, что враги в нём припрятали множество самых отвратительных сюрпризов! Их-то ты и не должен ни обнаружить, ни обезвредить!

– А если все-таки? – стал вытягивать из меня Пашка.

– Тогда они тэбя зарэжут! Киргуду! – засмеялся я. – Забудь ты, Пашка, об этой ерунде! Пользуйся хорошей вещью и радуйся своей беспечной жизни! Вот, смотри!

Я создал на мониторе самый первый файл, назвав его, чтобы посильнее заинтриговать Пашку, «Очень важно и секретно», и попросил продиктовать мне что-нибудь на эту тему. Просто так, для балды получилось!

Он замахал руками:

– Лучше ты сам! Придумай что-нибудь сам! Стихи, например! Или пошли их на… На все возможные стороны!

Я настучал на клавиатуре первое, что взбрело на ум: «Я уже почти знаю, как можно достичь бессмертия души и тела! И это реально!»

– Ну, ты и выдал! – покачал головой Пашка. – Разве что-то попроще нельзя?! Чтобы без мистики! Впрочем, бессмертие и мне интересно! Даже холодок по загривку пошёл! И буквы такие красивые здесь получаются! Ох, не зря ты, видно, Сашок, наладил тот чёртов ящик! Мне он уже нравится! Осталось понять, зачем он мне понадобился?! – и Пашка довольно захохотал. – Обмывать его будем на кухне, а то ведь можно и грохнуть что-нибудь! Ты как? Готов?

Я согласился, но признался, что сначала хотелось бы поесть.

Пашке всегда кто-то прекрасно готовил. И вообще, кто-то образцово вёл его хозяйство, ведь он, как и я, жены не имел, а от родителей давно отделился.

Мне кажется, прилипчивый по натуре Пашка с удовольствием бы и сегодня жил с ними, но так уж решили, видимо, сами родители, а не он. Хотя нежелание Пашки мне вполне понятно – жить в одиночестве, как-то не по-людски! Тоскливо и не рационально.

Глава 10. Паника

Через два дня утром Пашка нервно ждал меня в «Мерсе» у моего дома. Решить вопрос по телефону он не мог. Во-первых, даже у него не было ни сотового, ни простейшего пейджера, а уж обо мне и говорить не приходилось. Правда, он звонил мне по домашнему, но мама ответила, что я до восьми работаю в ночную смену.

Пашка пребывал в ужасе, который связывался с неопределенностью ситуации, потому попытался отыскать меня в городе возле хлебных магазинов, но и это не получилось, и он делал то, что ему и оставалось делать – сидел в машине и рисовал себе жуткие картины.

Это я узнал от него позже, когда вернулся уставшим и голодным после утреннего развоза. Пашка кинулся мне навстречу с укором на лице:

– Ты вообще понимаешь? Понимаешь? – таращил он испуганные глаза.

– Почти всё и всегда! – попробовал отшутиться я. – А если что-то сломалось, так не унывай! У новичков всегда ломается абсолютно всё! Даже то, что ломаться в принципе не может! Пойдём ко мне, я хоть умоюсь, да горячего чайку…

– Давай поговорим здесь! – не согласился Пашка категорически. – После вчерашнего я боюсь замкнутых пространств!

– Ты всегда был натурой утонченной! – не упустил я возможности почесать язык. – Да что же случилось? Неужели крыша рухнула?

– Крыша, крыша! – передразнил Пашка. – Это всё твои кнопочки! Всё твои «океи» мне боком выходят! Они из своей Америки до меня уже дотянулись! Вчера еще! Вечером! Понимаешь ты это? Не зря я боялся!

Пашка действительно был перепуган, а ведь трусом я его не знал.

– Вот теперь и я ничего не понимаю! – признался я искренне. – Поподробнее можешь? И с самого начала!

– Будто я что-то понимаю! Вечером ко мне заявился губернатор…

– Кто? – вырвалось из меня крайнее удивление и недоверие одновременно.

– Глухой, что ли?! Сам губернатор, на мою голову пожаловал! Хорошо, хоть не прокурор! Я уж подумал, мой кормилец засыпался, да после него всех нас потянули, на ночь-то, глядя! А он вежливо так, спрашивает: «Это вы Павел Геннадьевич Каргин?!» Мне пришлось признаться. А он дополнительно уточнил, один ли я в квартире, и тогда попросил разрешения войти.

– Ты брешешь, Пашка, или бредишь? Что-то совсем уж фантастика у тебя выходит!

– Так и я говорю! – задыхался от возбуждения Пашка. – Потом он, закрыв за собой дверь, почти шёпотом спросил, чем я вообще занимаюсь, если ко мне высокопоставленный представитель из США приехал с сопровождающим из Москвы. И всё произошло, это он мне говорит, столь неожиданно для него, что не было возможности хоть как-то подготовиться! Словно незнакомый кирпич ему на голову! От них ведь, от американцев, не отобьёшься, будто жалуется он мне! А я, ничего не понимая, только плечами и пожал. Сам, отвечаю я ему, ничего не понимаю. Ничего! А он мне не верит, зараза!

– Всех ты заинтриговал, товарищ Паша! – подколол я товарища, так ничего и сам не уяснив. – Неужели тебя завербовали? Но кому ты даже с новым «Мерседесом» понадобился?

– Тебе всё шуточки! А губернатор меня тихонько, чтобы за дверью не услышали, предупреждает, строго глядя в глаза: «Сейчас вместо меня к тебе войдёт гость, тот американец, так ты родину и меня не подведи! Ты помни, что мы с тобой оба патриоты!»

Пашка замолчал, гася своё волнение, но всё больше возбуждая его во мне, и опять продолжил, задыхаясь:

– Когда обещанный американец вошёл, я чуть не сел. Представляешь? Само достоинство! Весь из себя, как с глянцевой обложки! Костюмчик темно-серенький с блестящей ниточкой… Моя мечта! Галстучек цивильный, туфельки из молодого крокодила и запашок фирменный, не как от тебя…

– От меня хлебом пахнет! А если еще и потом, так ты поработай с моё! Потаскай, как я, тогда и узнаешь про дополнительный запашок! – огрызнулся я.

– Работа – это слишком скучное занятие!

– Конечно! А я-то думал… – непрозрачно съязвил я.

– Ты дальше слушать-то будешь? – накалялся Пашка от нетерпения. – Ведь всю твою дыню я на себя принял! И куда теперь ее девать?

– Разве у тебя могло быть иначе? – снова вставил я Пашке, так и не облегчившему свою душу. – Ладно! И чего же пожелал твой американец с дыней?

– Не мой, а твой! И не придуривайся! Какая к чертям дыня?! Сначала он меня по-русски спросил, на каком языке мне удобнее изъясняться. Вот же, зараза заморская! Ясно же, на каком, отвечаю я ему – на родном! Потом спросил, есть ли у меня персональный компьютер? Но сам его сразу обнаружил и попросил загрузить. Потом с улыбочкой, будто всё это просто так, выпытывал у меня, где я учился, какую должность теперь занимаю, не связан ли я или мои близкие родственники с медициной? Может, спросил он, ваша жена или подруга работает в медицине? Спросил, что мне известно о геронтологии? Я эту чертовщину хоть сейчас правильно тебе назвал? Выходит, он со мной вёл светский разговор, что ли?

– Ничего мне пока не ясно! Что-то главное ты упустил! – засомневался я.

– Да что же тебе не ясно? Это ты со своими «оками» ко мне эту американскую проблему запустил! Он же спросил моего разрешения воспользоваться компьютером, потом что-то понажимал и сразу твоя дурацкая проба пера на весь экран: «Я почти знаю, как достичь бессмертия души и тела! И это реально!»

– Положим, в твоём компьютере ничего другого пока и нет!

– А американца другое и не интересовало! Он мне сразу в лоб: «Это ваш контент?»

– Я гляжу на него бараном: «Чего?» А он переспрашивать не стал, только спросил, чья это работа, тыча в экран монитора? Кто такой странный текст набирал? Я тебя с потрохами и выдал. А он – деловой – сразу заинтересовался, где с тобой можно встретиться?

– Чушь какая-то! Или ты так лихо шутишь? – не выдержал я потока настораживающей информации. – Адрес мой ты, конечно, сдал? Так?

– А что? Мне следовало дожидаться, когда меня американцы пытать начнут? – парировал Пашка.

– Но меня-то до сих пор не пытают! – констатировал я очевидный факт. – Что-то другое их интересует, а что? Думай, Пашка!

– Каждому своё! Потом американец мне заметил, что время позднее, попрощался и вышел, предупредив, что нанесёт тебе визит до полудня. Так и сказал, собака, до полудня! Тоже мне, Лев Тургенев!

– Да, уж! Может, действительно Лев! Но за такие новости тебе – моё большое спасибо! А я пойду готовиться к приёму высоких гостей! Правда, и икра у меня, и все артишоки вышли!

– Иди-иди! – одобрил Пашка. – Только нас в свои шпионские делишки больше не впутывай! Моему отцу такой надзор здоровье вмиг испортит.

– А губернатор после ухода американца опять заходил? Заходил? – спросил я напоследок.

– А ты как догадался? – удивился Пашка.

– Логика, Паша! Просто логика! Так заходил или нет?

– Ночью заезжал. Наверно, когда американцу одеяльце поправил и колыбельную спел. Он у меня допытывался, чем я обязан приезду американца? И просил держать его, то есть, губернатора, в курсе событий, собака! – чуток расслабился и усмехнулся Пашка.

– Ладно, пошёл я готовиться! – сказал я, чтобы как-то закончить бесполезный разговор, и направился к своему подъезду, услышав в ответ:

– Так ты обещал нас не впутывать! Держи слово, Сашок, а то табачок будет врозь!

Глава 11. Сватовство

Ровно в двенадцать зазвенело за дверью. Я дружелюбно встретил гостя, в одиночестве представшего на лестничной площадке:

– Сэ-э-эр! – пропел я ему почерпанное в иностранном фильме.

– Мистер Гвоздёв? – уточнил американец по-русски и без акцента, привычно склонив голову.

– Это так! – я жестом пригласил гостя войти, заметив для себя с усмешкой, что мистером до сего дня меня не называли!

Американец, как и предупредил меня Пашка, своим внешним видом, наружностью и умением держать себя уважительно, но с достоинством, мог поразить кого угодно.

Мы прошли в комнату, и присели в глубокие кресла у окна.

– Как я могу к вам обращаться, сэр? – уточнил я.

– Прошу простить! – сделал он поклон головой, не привставая. – Доктор Кеннеди Джон третий!

– Мне очень приятно! – опешил я. – А не имеете ли вы отношение к погибшему Президенту США?

– Вы хорошо осведомлены, мистер Гвоздёв. Я действительно выходец из большого рода Кеннеди! – произнёс гость сдержанно, будто для меня эти сведения ничего не значили.

Однако я воспринял их как гром небесный! Ещё бы! Родственник Президента США у меня в гостях! Сон это, бред или всё, вместе взятое? И о чём он намерен беседовать с водителем хлебовозки?

– Можно короче! Можно, просто доктор Кеннеди! Так вот, если вплотную приблизиться к существу вопроса, то ваш покорный слуга давно занимается проблемами бессмертия! Надеюсь вам, мистер Гвоздёв, известно, что мировая геронтология уже добилась некоторых успехов на пути к своей главной цели, но в последние десятилетия она тяжело буксует, оставаясь в тупике. Так у вас говорят?

Я качнул головой в знак согласия, всё ещё не понимая, я-то здесь причём?

– Кое-что слышал, – подтвердил я скромно. – Но в этой области я не специалист!

– О! Только не скромничайте, мистер Гвоздёв! В университете у вас был прекрасный имидж оригинально мыслящего человека! Вы ведь подавали большие надежды! Это нам известно доподлинно. Надеюсь, что вы и со мной сможете поделиться некоторыми вашими изысканиями в этом направлении! Я очень надеюсь! Иначе моё дальнее путешествие окажется бесполезным. Видите ли, мистер Гвоздёв, при всей любви к вашей стране и ее истории мне сейчас совсем не до банальных туристических экскурсий!

– Мне очень жаль, уважаемый доктор Кеннеди, но вы меня явно переоцениваете! – решил я хоть как-то выпутаться из этой нелепой истории, тем не менее, при такой подаче в мой адрес я не хотел выглядеть и полным ничтожеством, вот и задумал поиграть подвернувшуюся мне роль до полного своего разоблачения. – В настоящее время я не обладаю той информацией, которая может быть интересной не только вам, уважаемый доктор Кеннеди, но и той науке, которую вы представляете.

– Я вас понимаю, мистер Гвоздёв! Возможно, в этом вы и правы! – он помолчал, поглядел вокруг себя, будто с интересом, и продолжил, – но когда вся мировая наука буксует, то сдвинуть ее с мели иногда способно даже дуновение лёгкого ветерка. В таком случае, как вы понимаете, важна не столько сила ветра, сколько его направление. Как знать, может, вы как раз и сможете дунуть в нужную сторону? В пору полного штиля важен любой ветерок, не так ли? Потому сейчас я перед вами и сижу.

– Мне ваши слова, конечно, льстят! И я, уважаемый доктор Кеннеди, обязательно поделюсь с вами всем, что знаю, но пока это будут лишь идеи или концепции, если угодно! Разрабатывать такую тему в одиночку я даже не собирался. Для этого у меня недостаточно сил и средств.

– О! Мистер Гвоздёв! Об этом вам не стоит беспокоиться! Под хорошую идею средства у нас найдутся! И поскольку сегодня мы с вами уже кое-чего достигли, я имею в виду ваше согласие на сотрудничество, то мне самое время узнать ваши условия для начала совместной работы. Я вас внимательно выслушаю и сразу обещаю, что наше устное соглашение обязательно будет оформлено письменно в строго юридическом порядке.

– Ну, что вы, уважаемый доктор Кеннеди! Я смущён, ибо мой вклад окажется значительно меньше ваших ожиданий, не желаю вас разочаровывать, потому я ни на что не претендую. В советское время в таких случаях говорили так: «Если желаете меня отблагодарить, так подарите, что вам не жалко!»

– Мистер Гвоздёв! Я очень ценю ваше решение сотрудничать с нами и, если вы позволите, буду лично представлять ваши интересы при оформлении контракта. Вас это устроит?

– Вполне! – согласился я. – Могу начать немедленно.

– О, да! А я могу включить свой диктофон?

– Всё, что вам угодно, сэр. Насколько мне известно, геронтология пытается решить свою главную задачу, продление жизни человека вплоть до бессмертия, исключительно биологическим путём. Я не специалист в биологии, потому не могу обоснованно судить о перспективах таких исследований, однако длительное отсутствие ощутимых достижений указывает мне на возможную ошибочность выбранного пути. По крайней мере, на современном уровне развития биологии. Возможно, биологическое направление геронтологии – это перспективы будущего, но не сегодняшнего дня. Вы согласны, сэр?

– Не могу критиковать коллег до тех пор, пока они сами меня к этому не призовут! – дипломатично закруглил мой гость.

– Я тоже, уважаемый доктор Кеннеди, их не критикую. Я лишь обобщаю свои наблюдения. Мне ближе иной подход к достижению бессмертия.

– Очень интересно! Я весь внимание! – сказал и замер гость.

«Боже мой, куда меня понесло?! Как бы моё кривляние на заданную тему не обернулось большими проблемами! Мне только этого и не хватало! Не в свои сани не садись!»

– Представьте себе, – всё же начал я, – что нам удалось создать компьютер, который с нашей помощью зафиксировал бы в своей памяти абсолютно все сведения о некотором субъекте. О том субъекте, которому мы собираемся обеспечить бессмертие. Понимаете? Абсолютно все сведения! То есть, его подробную биографию, образование, наклонности, предпочтения, любые знания, умения, его индивидуальное понимание мира, оценочные суждения об окружающих его людях, странах, предметах, его вкусы, привычки, включая и плохие… Извините! Я излагаю слишком сбивчиво, но вы, надеюсь, понимаете. Любой штришок, хоть как-то связанный с субъектом, должен оказаться в памяти компьютера без малейших искажений. Разумеется, в цифровом виде. И он должен существовать в памяти сам по себе, но в системе, то есть, связанный самым точным способом со всеми остальными штришками! Как это и происходит в сознании любого разумного человека!

– Очень хорошо, мистер Гвоздёв! Я вас хорошо понимаю! Но ведь перед нами стоит задача продлить жизнь конкретного человека! А в лучшем случае, сделать его бессмертным. Так? И всё это касается только человека, а не компьютера! Но у вас человек всё равно умрёт, а компьютер, воспроизводящий всё о нём, продолжит существование, возможно, ещё очень долго! Но разве нам важно продление жизни компьютера? Или я вас, сэр, не понимаю?

– Уважаемый доктор Кеннеди! Вы просто забегаете вперёд! Для начала я хочу, чтобы вы представили себе только такой компьютер! И то, что нам, несмотря ни на какие трудности, удалось создать в нём цифровую модель субъекта, которая по факту может считаться точной копией сознания интересного нам субъекта. Представили?

– Уже представил! Итак, я правильно вас понял, что мы в компьютере создали точную копию сознания интересующего нас субъекта? Правильно?

– Именно так, уважаемый доктор Кеннеди! Именно так! Пока лишь цифровую модель сознания объекта. И для нас очень важно, чтобы она полностью и без искажений отражала сознание конкретного субъекта! Чтобы она на всё реагировала точно так же, как реагирует сам субъект. Если мы это получили, то, считайте, сделали первый полный шаг к своей цели. Поздравляю вас, доктор Кеннеди!

Мой гость, кажется, всё понял и засмеялся. Значит, понял и я, мне можно идти дальше.

– Итак, мы имеем точную цифровую копию сознания субъекта. Если она действительно точна, то это цифровое сознание станет ощущать себя не копией, а оригиналом. Согласны? То есть, сознание, заложенное в машину, будет чувствовать себя человеком! Оно будет на всё откликаться точно так, как и сам оригинал-субъект.

– О, да! Я вас понимаю! Такое можно представить! И модель действительно сможет вести себя точно так же в разных ситуациях, как и сам оригинал, то есть, как живой человек, называемый нами субъектом. И что же дальше? – заинтересованно следил за ходом моей мысли гость.

– А дальше я вас спрашиваю, чем же наша модель отличается от настоящего субъекта, то есть, он живого человека? Мне видны два существенных отличия. Первое. Мы пока не связали цифровую модель с текущими условиями обитания субъекта, с раздражителями, его окружающими. Иначе говоря, модель обязательно должна быть погружена в реальную жизнь субъекта, должна получать самую новую информацию, соответствующую реальному времени, которую получает или мог бы получать субъект, оставаясь в живых. Так? И если вы согласны, то изложу второе. Наша цифровая модель до сих пор лишена хоть какого-то живого человеческого тела. Так?

– Мысль бесспорная, – ответил доктор Кеннеди, – Но я пока не понимаю, куда она нас заведёт?

– В нашем распоряжении есть несколько вариантов действий, – успокоил я его. – Чтобы не углубляться в детали, давайте договоримся, что мы как-то уже сумели «подключить» цифровую модель ко всей информации, ко всем раздражителям внешней окружающей среды. Будем считать эту сложнейшую задачу решённой. То есть, будем считать совершенным второй шаг! Вы согласны?

– Пусть будет по-вашему!

– Тогда следите за моей мыслью. Цифровая модель, считающая себя настоящим субъектом, опираясь на переработку сигналов от раздражителей окружающей среды в реальном времени, фактически будет развиваться во времени как полноценный живой человек, то есть, по-нашему будет нормально жить! На самом деле это лишь сама машина будет день ото дня полагать, будто она живой человек! Так? Значит, модель сознания субъекта, заключенная в машине, будет считать, что она проживает человеческую жизнь. То есть, живет долго или почти вечно, если вечно будет работать компьютер. Здесь, конечно, в вопросе вечности присутствует некоторая условность, но мы ее с вами понимаем, да?

– Замечательно! Всё именно так! – восхитился гость.

– Тогда, – стал напирать я, – остаётся важнейшая проблема наделения компьютера человеческим телом. Без него машина будет считать, что она живая, даже будет отвечать на вопросы, будет реагировать на всё точно так, как сам субъект, а вот окружающие, не видя перед собой знакомого лица, не поверят, будто субъект жив. Так? – старался я следить за гостем, всё ли он понимает?

– Понятно, что так! Компьютеру обязательно нужно какое-то человеческое тело. Тело, которое он бы считал своим собственным! Тело, которым он бы управлял, с которым бы жил среди людей! И с которым люди воспринимали бы его как полноценный живой субъект, как известного им человека.

– Именно так! – обрадовался я тому, что всё так складно у меня выходит. – Например, мы могли бы сделать цифровую модель вашего родственника, президента США, а все граждане страны, если бы не знали, что он давно убит, воспринимали бы его как живого президента. И он бы их не подвёл! Он действительно выступал бы по телевидению, принимал любые решения, на всё реагировал бы как самый настоящий живой президент Джон Кеннеди. Но кое-что я от вас скрыл, упрощая очень сложную задачу, а вы, кажется, этого не заметили!

– И что же именно? – усмехнулся, но и насторожился гость.

– Компьютер придётся втиснуть в очень тесную черепную коробку. Это раз! И подключить его ко всем мышцам, системам и органам тела, чтобы оно продолжало работать как полноценный биологический организм, даже есть, пить, и так далее. Подключить к компьютеру все органы чувств, то есть, глаза, уши, нос, даже кожу. Через них компьютер будет, как живой человек самостоятельно получать информацию о среде обитания. Это два! И ещё надо будет решить многие технические проблемы обеспечения работы самого компьютера в черепной коробке. Ну, например, питание его электрической энергией, смазку, самоочистку, настройки, тепловой обмен. Это три!

– Ну и ну! – только и сказал гость, оценив масштаб и трудности последних задач.

– Я понимаю ваше беспокойство, вызванное пониманием трудностей реализации проекта, но мне кажется, что вы и теперь не все из них разглядели, уважаемый доктор Кеннеди.

– И что же я не разглядел, по-вашему? – улыбнулся гость.

– От вас ничего скрывать не хочу! Большая проблема связана с тем, что тело со временем стареет. Затормозить старение у нас не получится, ведь это отдельная задача, которая пока никем не решена. Тогда тело нам периодически придётся менять, заметая следы замены. То есть, делать наши манипуляции незаметными для посторонних людей. В общем-то, теоретически это не столь уж сложно. Придётся лишь подбирать двойников и приближать их к настоящей действительности, то есть, дорабатывать.

– Что ж, это не только оригинально, но и вполне возможно, хотя и невероятно трудно! – согласился гость. – Надеюсь, остальные проблемы мне удалось разглядеть? – он широко улыбнулся. – Если так, то поставленную задачу можно считать принципиально разрешимой. То есть, вполне возможно, что приложив очень большие силы, средства и таланты, мы сможем обеспечить солидное долголетие или почти вечную жизнь некоторым субъектам, как вы их назвали. Я вас правильно понял, мистер Гвоздёв? Не так ли? Это принципиально возможно?

– Именно так я это и понимаю, уважаемый доктор Кеннеди! Но нельзя недооценивать сложность множества препятствий на этом пути! Они более чем существенные! На их преодоление может уйти та самая вечность, к которой кое-кто стремится уже сегодня. Возможно, именно с этих позиций кто-то мою идею категорически не приемлет. И не дай бог, как говорится, чтобы ими стали люди очень влиятельные.

– Похоже, вы начинаете меня отговаривать от своей же идеи! – засмеялся гость, но было заметно, что он не мог скрыть радость от знакомства с моей идеей. Она явно пришлась ему по душе, и я, не зная, что за этим последует, решил схитрить. – Время обеденное, уважаемый доктор Кеннеди! В своей квартирке, пока нет моей Светланы, могу предложить лишь чай с печеньем. Минутку подождите, я только поставлю чайник. Надеюсь, вы согласны?

Через десять минут я с родственником бывшего Президента США пил чай у себя в комнате. Разве кто-то мне поверит?!

Кеннеди нахваливал откровенно плохой чай, гордо называемый нами английским, и посматривал на меня испытующе. Я понимал, что он подбирает фразы, чтобы не огорошить меня своим итоговым и разгромным мнением о нашей беседе, о моём наглом экспромте, потому тоже молчал и наблюдал за ним. Мы оба тянули время, обдумывая дальнейшие действия.

Я опять подлил ему чай – пусть мучается от моей гадости, прежде чем выдать мне свою гадость! В конце концов, я очень неплохо, как тогда мне представлялось, справился со столь мошеннической ролью. Сам за собой таких талантов раньше не замечал. На государственную премию, может, я и не тянул, хотя, кто это видел и знал? Это ведь, под каким углом посмотреть! У нас и не такие пустышки становились лауреатами!

Кеннеди поставил чашку на стол, поблагодарил за угощение и выдал многообещающую фразу:

– Мистер Гвоздёв! Возможно, я с первого раза не разобрался в вашей идее, но, во-первых, у меня осталась запись нашей беседы, я ее ещё прослушаю, а во-вторых, мне ваша эффектная идея очень понравилась сама по себе. Да! Не скрою, понравилась! В ней виден принципиально новый подход к решению задачи. И при определенных условиях он может дать весьма интересные результаты. Я не уполномочен принимать на месте окончательное решение, но думаю, что нам вдвоём разрешат взяться за разработку вашей идеи.

У меня глаза, наверно, оказались на лбу, потому что гость улыбнулся и продолжил:

– В связи со сказанным, я делаю вам предварительное предложение возглавить все работы по этой теме уже в США. Скорее всего, в вашем распоряжении окажутся две или три лаборатории разного профиля, усилия которых вы и будете направлять в нужном нам направлении. Если моё руководство одобрит мои предложения, то официально вы сможете занять должность Ответственного менеджера проекта. Это высокая должность и хорошо оплачиваемая. Ваши бытовые проблемы, связанные с переездом в Кремневую долину и обустройством на месте, мы возьмём на себя. В том числе, если вы пожелаете взять с собой свою будущую супругу, прекрасную миссис Светлану, то мы вам во всём поможем. Я ничего не перепутал?

«Ничего себе! – подумал я. – Насколько он со всех сторон успел меня прощупать! Уже и о Светке осведомлён, шпионюга!»

– Тогда ещё кое-что, – продолжил гость. – Я прошу вас простить меня за неконкретность в деталях, но у нас ведь пока лишь предварительный разговор, так ведь? Да и вы, уважаемый мистер Гвоздёв, пока не выразили своих пожеланий! Я же готов выслушать их немедленно или, когда вам будет угодно, если желаете всё обсудить с миссис Светланой!

– Спасибо за столь высокую оценку моей идеи, пока лишь черновую, не проработанную на всю глубину, уважаемый доктор Кеннеди, но мне всё же сдаётся, будто вы переоценили мои возможности. У меня нет опыта научного руководства большими коллективами. У меня нет ученых званий и степеней! Я не знаю в должной мере английского языка! Вообще не знаю! И, кроме того, переезд в Штаты… Это настолько неожиданно для меня…

– Так, когда же штурмовать научные вершины, если не в молодости?! Не дряхлым же стариком браться за великие дела!

– С мною-то всё ясно, такие задачи мне вряд ли по плечу, но вам-то я зачем понадобился? – я действительно не понимал устойчивого интереса ко мне моего гостя.

Разве американцы не смогут без меня разработать мою тему? Ведь запросто сварганят! И ещё лучше, чем я ему наплёл. У них же опыт! У них знание своих американских возможностей, смежников, институтов и кампаний, а я даже в языке их ни бум-бум.

Гость засмеялся:

– Всё же вы очень странный человек, мистер Гвоздёв! Вы сказали сейчас совсем не по-русски – «вам-то я зачем?» Понимаете меня, эти слова подразумевают, будто вы не сделаете ни одного шага, если за этим не предполагается ваша выгода. Из ваших слов получается именно так! Это очень не по-русски! Это – очень не ваш жизненный принцип! Это – очень по-западному! Русские же очень часто совершают поступки от души, то есть, против логики! Против своей выгоды! Но всё чаще мне приходится слышать фразу, подобную вашей: «вам-то это зачем?»

Теперь уже усмехнулся я. Мне стало заметнее, нежели в начале разговора, что гость не так уж откровенен со мной, каким старается казаться. И я промолчал, не стирая насмешливую улыбку со своего лица. И это сработало. Гостю в ответ пришлось самому брать слово:

– О! Я замечаю, что вы не столь уж просты, как мне и говорили.… Впрочем, это не важно! Я расскажу вам абсолютно откровенно, «зачем вы нам нужны?» – он опять засмеялся, давая мне понять, что отвечает моими же словами. – Мы давно наблюдаем за русскими, обладающими интеллектом, выше среднего. Это тонкая работа со многими индивидуальностями, с личностями. Это сбор официальной информации о человеке, о карьерном продвижении, о научной и иной деятельности, поиск рекомендаций, отзывов, слухов, мнений. Мы знаем об интересных людях по рекомендациям и отчетам русских, которые переметнулись, как вы говорите, к нам. Мы следим за выпускниками ваших технических вузов и даже некоторых гуманитарных вузов, в которых есть достойные технические факультеты, прежде всего, биологические и по вычислительной технике. Мы знаем каждого не только по фамилии, имени или в лицо! Мы на каждого имеем обширное досье. В нём сведений о человеке больше, нежели он сам о себе смог бы рассказать! Потому мы можем любым человеком, если надо, управлять, как нам угодно!

– Вот-вот! – перебил я гостя. – Вы можете управлять, как вам угодно, нажимая на психологические кнопки! Этим со мной теперь и занимаетесь?

– Бог с вами! Я же вас не вербую! Я же не покупаю вас американскими ценностями или пресловутым американским образом жизни! Я не подталкиваю вас к измене родине! Я всего-то веду с вами разговор как с равноправным партнёром. Ведь в недалёком будущем вы им и станете?

– Но на мой вопрос вы, сэр, так и не ответили! – съязвил я.

– Обижаете! – гость включил извиняющуюся улыбку абсолютной покорности. – Хотел, но как-то не вышло! Однако я могу начать заново и ответить короче, если вам так угодно!

– Будьте так добры! – я уже не мог столь быстро избавиться от привязавшегося ко мне язвительного тона.

Он заметил это и, пожалуй, будучи мастером психологических атак, сделал обо мне еще какой-то свой и непонятный мне вывод. Он становился всё изощрённее и опаснее! Он предвидел все мои действия наперёд и уже знал свой следующий шаг, загоняющий меня в угол!

– Мистер Гвоздёв! Мы сейчас беседуем с вами лишь потому, что нам стал известен ваш оригинальный подход к достижению интересующей нас цели. У нас-то такой подход, к сожалению, пока не родился. А ведь мы, как вы знаете, тоже не сапогом деланы! – гость красиво усмехнулся. – Мне очень нравится этот ваш юморной оборот! Так вот! Вы стали автором ценного подхода к решению невероятно сложной задачи! Но ведь гениальные идеи не рождаются в головах глупых людей, это нам понятно! И если уж у вас возникла гениальная идея, то вполне возможно, за нею последуют и другие. Это только снаряды в одну воронку не ложатся, а с гениальными идеями происходит как раз наоборот! То есть, мы надеемся, что вы нам будете полезны. Как видите, с моей стороны проявлена беспредельная откровенность! – он опять широко и открыто улыбнулся, будто довёл до конца долгое и трудное дело.

– И всё же вы меня сильно переоцениваете, а потому можете проиграть по-крупному, уважаемый доктор Кеннеди! – стал я собираться с мыслями.

«Чем же этот разговор может закончиться для него, и чем – для меня? Кто из нас окажется в победителях, а кто – в дураках? Сейчас у меня позиции, кажется, сильнее, чем у него. Мне-то терять почти нечего, если не говорить трибунными словами. К тому же, это он меня уговаривает, а не я его! Это он рискует, предлагая мне, видимо, большие блага и деньги! Это он рискует перед своими боссами познать на себе их неудовольствие, если я не оправдаю в будущем их надежды. Так что, инициатива в моих руках! И что же? Неужели меня покупают? Безусловно! И цену предлагают большую, но ведь могут и обмануть! Я уже совсем, как тот телок попался, верю в искренность каждого его слова, а он ведь мастер мозги выкручивать! Кто же знает, как моя жизнь повернётся по приезду в США. Разберутся во мне, да и скажут – пошёл вон, прохвост! И что я там стану делать? Руками махать? Возмущаться? Или призывать жирных капиталистов к совести, мол, вы же обещали?»

– Я привык рисковать, опираясь на своё видение ситуации! – ответил мне гость. – И чаще я не проигрываю. К тому же большие выигрыши невозможны без большого риска! Разве не так, мистер Гвоздёв?!

– Допустим! Пусть всё так и есть! – я всё ещё не знал, что ему ответить по большому счёту, а время-то шло и уходило от меня. Моё время, мой счастливый или, кто же знает, мой несчастный билет. Как оно повернётся в реальности, если не на словах? – Но скажите мне как на исповеди, уважаемый доктор Кеннеди! Как вы на меня вышли?

Мой гость широко усмехнулся, будто я его только что крупно одарил:

– Уважаемый мистер Гвоздёв! Мне представляется, будто это вы и без меня знаете, но проверяете себя, не ошибаетесь ли. Разве не так? Неужели сами себе не доверяете?

– Гипотеза на сей счёт у меня, конечно, имеется, но всё-таки хотелось бы услышать…

– А, пожалуйста! – гость широко взмахнул рукой, будто согласился рискнуть ради меня самым дорогим. – Всё предельно просто! Всё именно так, как вы и понимаете. Разумеется, мы держим под своим контролем каждый компьютер. Ведь любой из них, как только входит в интернет, начинает передавать нам нужную информацию. Всё просто! Мы следим за появлением хоть где-то ключевых для нас слов. В вашей фразе такое слово появилось – это бессмертие. Правда, оно не стало прямым выходом на вас, поскольку компьютер купили не вы, но за новичками мы тоже некоторое время следим и снимаем свой контроль, если не видим перспективы. Ну, вы понимаете… Попадаются люди интеллектуально опустошенные. От них, большей частью, нам ждать нечего. Мы и не ждём! Хотя однажды за их компьютер может случайно сесть одарённый брат, сестра или кто-то иной, заряженный важными идеями. Потому мы к тотальному контролю относимся со всей серьезностью. Такой ответ вас устроил, уважаемый мистер Гвоздёв?

– Мне кажется, вы намерены поразить и подавить меня своими фантастическими возможностями слежки за всеми людьми планеты?

– Да, ничуть, уважаемый мистер Гвоздёв. Но некоторые возможности у нас имеются! Мы действительно следим за всеми! И не только в вашей стране! Но следить за всеми, это не значит, что следить за каждым! Большинство людей ничем нас не могут удивить. Им мы уделяет минимум внимания. Но это же усиливает наши возможности наблюдать за остальными.

Гость помолчал, а я тишину не разрушил, ожидая от него очередного шага. И он сделал этот шаг, видимо, уяснив себе, что я сам не знаю, чего хочу. Потому говорить со мной можно долго, но без нужного результата для себя. Стало быть, пора закругляться:

– Итак, мой дорогой новый друг! Мой уважаемый мистер Гвоздёв, я не сомневаюсь, что вы примете все мои предложения? Я по вашему лицу вижу, что вы мудрый человек и готовы сказать своё решительное «да»!

Я усмехнулся, а гость инициативу из своих рук так и не выпустил:

– Очень рад, что вы согласны принять верное решение! – сказал он мне так, будто я уже действительно дал своё согласие. – Поздравляю вас, мистер Гвоздёв! Вы самостоятельно приняли очень верное решение! Разумеется, мы будем очень рады сделать вашу жизнь и жизнь вашей будущей очаровательной супруги в нашей стране самой приятной. Посчитаю за честь быть представленным в ближайшее время миссис Светлане. Все формальности, связанные с оформлением документов и прочим, мы берём на себя. Ещё раз вас поздравляю и кланяюсь вам!

Это было сказано настолько убедительно, настолько напористо, что возражать мне показалось невозможно. И хотя моя судьба в тот момент делалась чужими руками, я с этим почему-то смирился:

– Хорошо! По рукам, доктор Кеннеди!

Глава 12. До отъезда

Вспоминая теперь, как всё происходило, я не стану лукавить, будто оказался таким уж непреклонным патриотом. Не стану никого убеждать, будто упирался изо всех сил, прощая даже самые ужасные нестыковки своей жизни на родине, те надоевшие лотки с хлебом, нехватку денег даже на приличные ботинки, лишь бы не оказаться во вражеском стане.

Нет! Я не стану лукавить! Я вовсе не упирался и спустя три недели оказался в Сан-Франциско. Если бы я уже тогда был американцем, то непременно бы добавил, что это находится в штате Калифорния, то есть, в США. Это у них принято сообщать потому, что американцы географию своей страны знают очень плохо. Им подсказки требуются, чтобы отыскать на карте даже такой большой американский же город как Сан-Франциско.

Смешно говорить, но американцы в своём незнании пали столь низко, что упоминая столицу США город Вашингтон, непременно добавят, что это в округе Колумбия (так было до 26 июня 2020-го года). Даже про известный всему миру город Нью-Йорк американцы скажут, что его следует искать не где-то в Японии, а в штате Нью-Йорк. В общем, молодцы, всем на удивление! Понятно объясняют, рассчитывая, видимо, только на таких же дебилов, как сами!

Теперь-то, спустя многие годы, проведённые в Америке, я лучше представляю себе жизнь местного населения в США. Ведь в Советском Союзе наши люди американскую жизнь прямо-таки сказочно идеализировали. Идеализировал ее тогда и я, считая, как и многиесоветские люди, что на Западе всё прекрасно, нас же в СССР просто дурят, будто у них всюду нищета и обман.

А в реальности тамошняя жизнь, как было и у нас, оказалась весьма различной для разных людей. Она мало напоминала рай, даже в тени знаменитых небоскрёбов, которые знакомы почти каждому жителю планеты по фильмам или фотографиям. Но одно дело, если смотришь на небоскрёбы издалека, когда они красиво торчат над городом, и совсем другое, когда находишься рядом под их давлением на психику, ощущая, свою муравьиную никчемность.

Кому-то, конечно, американская жизнь, как советским людям всегда и казалось, действительно стала раем на Земле, но таких людей в США всегда было мало. И их белозубые улыбки большинству американцев и, тем более, полунищих эмигрантов, виделись только на теле- или киноэкранах! Сами же они жили иной жизнью, хотя и не роптали, поскольку в «свободной стране» надеялись на лучшее, ведь и им основательно промыли мозги огромными американскими возможностями стать каждому миллионером.

Потому-то остальные жители страны, производившей треть мировой продукции, будь то коренные жители США или вновь испеченные граждане, просто жили. И чем труднее им это давалось, тем чаще они попадались мне на глаза. Потому что таких людей в Штатах было всегда не просто очень много – только они везде и попадались!

Даже по официальным американским данным более десяти процентов населения США в то время получали пособия на продовольствие, без которых они очень скоро загнулись бы от голода. Теперь зависимых от такого пособия стало еще больше.

Тем не менее, поначалу меня ставили в тупик американские улыбки на каждом лице. Казалось, будто все встречные только что узнали о своём крупном выигрыше в лотерею, в лото или в очередной рекламной акции – в США это практикуется везде и всюду. Правда, везунчиков, выигравших по-крупному, я ни разу не встречал, если не считать напористой рекламы, в которой всё становится возможным, стоит вам лишь захотеть и отдать свои деньги мошенникам!

Улыбки, улыбки, улыбки! Это и есть Америка!

Редкий русский поймёт, как можно жить в дерьме и давиться им от счастья, улыбаясь во весь рот! Но американцы-то с детства знают свой звериный мир – слабых здесь сжирают в первую очередь! А отсутствие улыбки – это верный признак слабости или паталогического безразличия к жизни, которое всегда возникает под напором беды!

Наши люди, советские, тоже ведь улыбались. Пусть реже, зато их улыбки ценились выше. Они были исключительно искренними, а потому заразительными, как зевота. Я только в Америке стал вспоминать самые простые бытовые ситуации, в которых вдруг как яркий взрыв на моих глазах раскрывалось искреннее человеческое счастье. И утаить его было никак невозможно, раз уж глаза светились внутренним светом счастья!

Боже мой! Сколько в СССР я встречал счастливых людей, особенно, девчонок-хохотушек, заботливых парней, даже озабоченных молодых мамаш, тоже счастливых со всей очевидностью – всех не счесть!

А молодежные свадьбы! А стройотряды! Или дальние походы! Да стоило хотя бы взглянуть на проходную всякого солидного предприятия в конце предвыходного дня. Какая экспрессия, какие планы написаны на одухотворённых лицах, какое оживление, какой выразительный гомон!

Попадались, конечно, и несчастные лица, были даже трагические, вот только в США даже самая прекрасная улыбка вовсе не означала счастья. Она была лишь необходимой маской.

Мне с детства, едва я стал что-то в жизни понимать, казалось странным стремление некоторых людей устроиться как можно лучше, но обязательно за чужой счёт. Видимо, по той же причине огромные человеческие массы, опьяненные голливудской пропагандой и собственными заблуждениями, рвутся в США на ловлю счастья и чинов.

Они приплывали сюда через Тихий или Атлантический океан! Они со всех сторон стремились сюда огромными самолётами! Они приползали на карачках через мексиканскую границу или под нею. И все лелеяли мечту о бесплатном и беспроигрышном счастье.

Но стоило лишь оглядеться по сторонам, находясь в США, чтобы увидеть – всюду эмигранты, переселенцы, студенты, приезжающие на учебу, изменники, государственные преступники, ловцы удачи – все они рвались в США как мотыльки на свет горячей лампы.

И очень скоро почти все они обжигались и исчезали в небытии, так и не уяснив для себя, что стали жертвой изощрённой американской программы. Так и не поняв, что американский образ жизни почти для каждого из них – это искусственно созданный привлекательный миф. Такой же привлекательный, как свет горячей лампы, обжигающий мотыльков!

Мало кто из эмигрантов, обосновавшихся в Штатах, когда-то добивался своего. Остальные незаметно и навсегда исчезали из поля зрения вместе с тайной своей несчастной жизни. И, самое главное, именно эта тайна никогда не становилась известна тем, кто стоял в очереди за своим правом прикоснуться к горячей лампе.

В США всюду одни мифы, куда ни глянь! Вся история этой страны – сплошные мифы и мистификации!

Демократия – миф! Свобода личности – миф! Свобода мысли и слова – миф! Богатства, чтобы каждому и без усилий – миф! Перл-Харбор – самый большой спроектированный заранее миф, нужный всего-то для одобрения американскими гражданами вступления во Вторую мировую войну!

Прославленные американские братья Райт – якобы впервые полетевшие на аппарате тяжелее воздуха, тоже бессовестный миф! Ведь ещё за год до них и действительно первым прямо в городе у всех на виду взлетел и неуклюже задел здание немец Густав Вайскопф, не так давно осевший в США и сменивший позже свою фамилию на Уайтхед. А ушлые братья Райт, хотя обманом и украли его техническую идею, но так и не взлетели по-настоящему! Во время своего полета на расстояние всего около двухсот метров они находились на столь смешной высоте, что могли бы отталкиваться от нее ногами! Ничего иного у них так и не вышло!

Американцы на Луне – тоже превосходный миф! Даже не миф, а обман планетарного масштаба!

Атака на башни-близнецы – тоже миф, созданный для развязывания войны с весьма странным терроризмом, но, главное, в нарушение всех законов и прав личности самих же американцев!

Тщательное расследование убийства президента Кеннеди – тоже своеобразный миф, рожденный на глазах десятков тысяч техасцев в Далласе, ибо никто и не собирался ничего расследовать. Задача была лишь всех запутать, а заказчиков и осведомлённых свидетелей убрать раз и навсегда!

И смерть их четырежды прославленного президента Рузвельта, не дожившего менее месяца до великой победы над фашизмом, – тоже безусловный миф, которого запрещено касаться сто лет! Очень уж Рузвельт благоволил к СССР, с которым мировое правительство как раз собиралось разделаться! Разумеется, как мне кажется, Рузвельта просто убили, чтобы не мешался под ногами!

Государственная самостоятельность США! А разве она не есть самый большой миф?!

В общем, с какой стороны ни глянь на Штаты – всюду ложь! Если говорить об этом щадяще, то не ложь, а исторические мифы!

Но надо отдать должное американцам хоть в этом! Они – непревзойдённые мастера сочинять и распространять о себе восхищающие всех мифы на любой вкус! Тем самым стягивают к себе со всего мира мозги и крутят ими, как хотят, зато собственный народ держат в первобытном невежестве.

Но у меня по прилёту в США всё получилось иначе. Получилось вполне благополучно.

Намереваясь выжать мои мозги, меня уже ждали очень богатые люди, которые для реализации своих потребностей не скупились! Потому со мной носились как цыган с торбой! И я мог легко не замечать оборотной стороны американской жизни. Я катался как сыр в масле, не имея в кармане поначалу ни цента! Любое моё желание и без денег исполнялось неукоснительно и без промедления!

И как мне, подумайте сами, было не воспевать американский образ жизни? Я же в полной мере испытывал на себе его лучшую сторону, не обращая внимания на иное! И мне поначалу тоже казалось, но по ошибке, будто так живут все! И если бы пришлось кого-то агитировать в пользу американского образа жизни, то я делал бы это совершенно искренне. Хотя, конечно, заблуждался я искренне.

У нас ведь правильно говорят, будто каждый судит по себе! Ну, по крайней мере, тот, кто дальше своего носа ничего не видит!

Но появились у меня и проблемы. Например, я ни бельмеса не понимал по-английски, и если кто-то стал бы мне в лицо высказывать самые отвратительные гадости, то я всё равно ему в ответ улыбался бы по-американски широко. Эту тупо счастливую улыбку я принялся осваивать в первую очередь. Ее отсутствие у собеседника американцев напрягает, будто это проявление агрессивности.

И вообще, в глазах тех людей, которым меня уважительно представляли, я как бессловесное чучело, не способное ни понять ничего, ни ответить, прочитывалось не столько уважение ко мне, сколько острое любопытство: «Это что же за гусь такой? Совсем мальчишка, а почести ему отдают будто президенту! Что же он представляет собой на самом деле? Стоит ли он того, что в него вкладывают, или он очередной американский миф о заезжем гении?»

Но, слегка нарушив хронологию рассказа, вернусь-ка я обратно – к подготовке переезда в США, к моим поспешным усилиям, направленным на то, чтобы не оплошать там с самого начала.

Я и не оплошал, если судить по большому счёту, если судить уже теперь, когда много времени истекло. И всё потому, что за две недели до последнего гудка я предпринял титанические усилия, чтобы не вляпаться в новую жизнь как кур во щи.

Для начала мне пришлось элементарно вникнуть в тамошнюю обстановку и спрогнозировать, каким меня воспримут туземцы. Мне стало ясно, что все, с кем придётся встречаться в США, будут легко распознавать во мне иностранца, уже потому моё незнание языка им не покажется странным, но если я проколюсь в их географии, в их инфраструктуре, нарушу привычные для американцев правила поведения, местные обычаи, вот тогда меня точно сделают посмешищем. Этого мне и следует избежать.

И сразу стало понятно, с чего начинать подготовку моего десанта в Америку при условии, что она должна осуществляться в пожарном порядке.

Прежде всего, я съездил на могилку родителей, рассчитывая перед ними покаяться. Ведь покидаю и их, и родину, которой, правда, я совсем не нужен. Покидаю, возможно, навсегда, поскольку не понять мне здесь, как жизнь сложится дальше.

И от понимания столь простых фактов меня накрыла тоска зелёная, чуть не до разрыва сердца. Могилку-то я убрал напоследок, листья всякие залётные, которые вроде меня самого здесь лишние, землю причесал, как смог, и так вдруг расчувствовался, что горло сдавило. Это ещё ничего – никто бы и не заметил, да следом я разрыдался. Ох и тошно расставаться с тем, что к душе приросло!

Помню, разнюнился, будто и не мужик совсем! И даже когда успокоился, душа болеть не перестала. Раньше будто и нервы мои были крепче, и даже в кровавых драках сопли не распускал.

Но ведь не глупость меня в плен взяла – всё-таки родину оставлял. А ей лучшие годы своей жизни оставлял. И ведь обида душила еще сильнее, оттого что не гнал-то меня никто отсюда. И сам я за бугор не стремился, не мечтал и не собирался, как некоторые, кого и сам вчера презирал. А вот ведь как судьба учудила! Так крутанула, что до слёз прочувствовал, насколько больно вырывать из души то, что всем своим существом в родную землю вросло.

С географией Штатов я разобрался сравнительно быстро, обложившись спешно собранными справочниками и картами. Правда, поначалу лишь по верхам, но скоро уже более-менее ориентировался. Потом за историю взялся, за промышленность, за экономические показатели, за демографию. Всюду следы корпораций, дискриминация, фальсификация, инфляция, милитаризация…

Но я много нового узнал, поскольку копался не как раньше, а вникал заинтересованно, как будущий житель США. С политической системой тоже ознакомился, но без особого интереса. Оставил подробности на потом; на месте всё окажется виднее и понятнее.

Наконец, нырнул в подробности тех заокеанских мест, в которых мне предстояло поселиться. Начал с города, который считался столицей Кремниевой Долины. Итак, Сан-Франциско.

«Ничего городишко, как будто, – подумалось мне. – Но по размерам до моего Саратова не дотягивает. Всего-то, шестьсот пятьдесят тысяч жителей. Впрочем, бог с ним – мне будет не до экскурсий.

Главное теперь – в непонятную работу вжиться! Какой из меня научный руководитель придуманного мною то ли проекта, то ли прожекта? Придётся сутки напролёт землю носом рыть, чтобы подняться на уровень их требований. Но при сложности моих обстоятельств никакого носа не хватит! Я же не Буратино! Но если уж согласился на перелёт, придётся им стать!»

И что же, на поверку, представляет собой прославленная Кремниевая Долина? Это та, которая у всего мира много лет на слуху, как нечто фантастическое, да еще и производящее почти всю современную электронную фантастику?

Пошарил я всюду, где только смог. Собрал самую поверхностную рекламную информацию, мало говорящую специалисту о том, чем в той Долине занимаются? Что же ее столь прославило? Всюду только общие слова! Декларации! Хвастовство! Реклама и опять реклама!

Но если отбросить очевидную туфту, что же останется? Та же туфта – это зона высоких технологий! Революционные достижения!

Так или иначе, но стремительное расползание компьютеризации по миру обеспечило многим лидерам Долины совершенно немыслимые доходы. Сегодня в Долине наибольшая для США концентрация миллионеров! Причем всё её значимое существо поместилось на крохотной территории в Северной Калифорнии, примыкающей к южному берегу залива с уже известным мне названием – Сан-Франциско. Это западное побережье США, побережье Тихого океана.

«Однако воображения у них не хватает, что ли? – удивлялся я. – Всё одинаково называется! И всё, куда ни глянь, сан, да сан!»

Пишут в статьях о Долине, будто поначалу только по причинам экономической выгоды на крохотной территории сосредоточились заводы нескольких корпораций. Они и основали полупроводниковую индустрию, выпуская, считай, для всего мира дорогущие с начала транзисторы и прочее. Все полупроводники тогда базировались на кремнии, он и дал название местности.

Но в 90-е в Кремниевой Долине случился истинный научно-технический бум. Туда будто вся американская наука разом стянулась. Особенно та, которая связана с разработкой компьютерных технологий, программного обеспечения, научных исследований в области перспективной вычислительной техники. И стали в Долину стремиться учёные всего мира, чтобы проявить себя, чтобы прославиться, чтобы заработать шальные деньги, которых там оказалось навалом!

Видимо, весьма густо в той Долине всё мёдом намазали, поскольку численность населения едва ли не с нуля взлетела до двух с половиной миллионов жителей, и каждый четвёртый занимался новейшими технологиями, которых в мире еще не было!

По соседству в Долине росли как на дрожжах три десятка небольших городов.

Я к тому времени своими глазами их не видел, но все названия выписал. Вот только никак не запоминались они мне на слух. Очень уж всё непривычно звучало. Потому положил я в карман шпаргалку и периодически в нее подглядывал, вживался в американскую действительность. Зрительная память мне не изменяла, но китайскую грамоту в таком количестве никакая память не удержит. Да и то, что я мог записать по памяти, по буквам, прочитывал тоже по буквам, не зная законов английского произношения. Знаний языка мне явно не хватало, а в школе и в университете мне достался немецкий. Может, не повезло мне с этим, а, может, как раз наоборот! Только дальнейшая жизнь рассудить и могла!

Но всё же смешные у них названия! Как их выговаривать?! Саннивейл! Санта-Клара! Санта-Круз! Сан-Хосе! Фостер-Сити.

Только Саратога мне сразу и понравилась! Звучала, почти как мой Саратов! Но какой-то Ист-Пало-Альто никак в мозгу не оседал, хотя зрительно я его сфотографировал, но знать бы перевод этих слов! Знать бы произношение. Эти американские туземцы каждую буковку выворачивают наизнанку. Пишется она так, звучит иначе, а в слове ее совсем не разобрать! Зачем? Хорошо еще, что не французский – у битых французов полно всяких Ватерлоо! Всё у них читается не так, как пишется! Словно устный и письменный – это разные языки!

А чего стоит американский город Маунтин-Вью!? Или Лос-Алтос. Об Кэмпбелл вообще язык можно сломать! Или Плезантон – этот ещё хуже! Не родной ли брат доисторического плезиозавра?

Потом я добрался до скудной информации о современной науке Долины. Только и нашёл, будто тамошние университеты – это и есть главные научные центры Кремниевой Долины. Их я тоже выписал на отдельный листок. И думал, что никогда не запомню! Ведь и прочитать-то не мог, как следует. Но всё по буквам записал без изменения, не по-русски!

Northwestern Polytechnic University (Fremont). Carnegie Mellon University. San Jose State University. Santa Clara University. Stanford University.

Может, в каком-то из них я начну работать над своим проектом! Или прожектом! В общем, кошмар на мою бедную голову! Но учить-то придётся! Причём, срочно учить и срочно разбираться с произношением!

Точно таким же образом я выписал всемирно известные компании, уже тогда работавшие в Долине. Их названия повергли меня в уныние. Наверняка, ими придётся свободно оперировать, чтобы меня не посчитали несведущим, и не только в их исследованиях или в выпускаемой продукции, но даже в названиях.

Боже мой: Adobe Systems; Advanced Micro Devices (AMD); Apple Inc.; Cisco Systems; Dolby Laboratories Inc.; Google; Hewlett-Packard; Intel; Intuit; Juniper Networks; Maxtor; National Semiconductor; Nintendo; NVIDIA Corporation; Oracle Corporation; SanDisk; Sun Microsystems; Symantec; Yahoo!

И всё это на мою бедную голову!? – ужасался я. – Я это даже прочитать не умею, хотя уже зазубрил! Так куда же я собрался лететь? Что дальше со мной станет?

Боже! Помоги мне руководить тем, что я сам не понимаю! Ведь опозорюсь! Вышвырнут они меня однажды на ближайшую свалку, и конец настанет мой без музыки!

Кстати, что это такое – софтверные и хардварные компании?

Впрочем, кажется, сам разобрался! Первые занимаются только математическим, то есть, программным обеспечением, а вторые – только аппаратной частью компьютеров. У нас ее называют «железом».

Продукция компаний обоих типов и работа в них персонала отличается как небо от Земли. Одни спецы только программы на алгоритмических языках пишут, сидя за офисными столами, а другие создают элементную базу компьютеров, разрабатывают всякие устройства, объединяют их в единое целое, способное «переварить» те самые алгоритмические языки и что-то «сообразить».

Поменять этих специалистов местами невозможно – они только в своём деле разбираются! Вот и враждуют все между собой, выясняя, что важнее и что сложнее! И кого правильнее считать настоящими создателями компьютеров. В общем, старый спор, с какого конца следует вареное яйцо чистить.

Более всего меня угнетало отсутствие даже минимального опыта руководства научными коллективами. Без него я не мог включиться в работу сам и, тем более, подключить к ней приданные мне силы и средства. Мне предстояло разузнать и усвоить основные принципы руководства.

Понимая это, я через Пашку вышел на его отца. И после предварительного согласования места и времени встречи, с надеждой явился к нему в кабинет.

Геннадий Петрович специально меня, конечно же, не дожидался, занимаясь своими делами, но решительно отложил деловые бумаги в сторону, едва я вошёл.

Он протянул мне руку и приступил без раскачки:

– Александр Николаевич, дорогой ты наш! Скажи мне, пожалуйста, можно ли мне сегодня, учитывая нашу разницу в возрасте, звать тебя просто Сашей?

Я согласился:

– Хоть горшком зовите, только помогите, Геннадий Петрович!

– Помогу-помогу! Конечно, помогу! Ведь я тебе очень благодарен, Саша! Особенно, за Светлану. Мы с женой очень рады за вас обоих и теперь спокойны за судьбу нашей девочки, вот только не заходите вы давно почему-то… Всё некогда?

– Так и вы не заходите, Геннадий Петрович! Светланка очень беспокоится, не обиделись ли на что?

– Да ведь не на что нам, старикам, обижаться, слава богу! Это раньше я опекал маленькую Светланку, а теперь у нее появился законный муж. Теперь мне в чужую семейную жизнь вторгаться противопоказано! А ты береги ее, Саша, в тех далёких Америках. Светлана ведь – чистое золото! А до золота всегда охотников хватает…

– Да что вы, Геннадий Петрович! Светка любого отошьёт, да еще так, что он по швам рассыплется! Ваша школа!

– Ну, это дело прошлое. Я же тебе так скажу, что давно замечаю твоё положительное влияние на моего оболтуса. Сам-то я Пашку проморгал! Каюсь, но теперь ничего поделать не могу. Потому мне вдвойне жаль, Саша, что ты уезжаешь. И Светланка наша будет от нас далеко, и последнее оздоровляющее влияние на Пашку пропадёт! Жаль нам, но ничего нам не поделать! Такая уж странная теперь жизнь, что даже самые толковые люди родине не нужны. А что касается твоей темы, так я ж тебе не университетская кафедра управления, чтобы всё по полочкам раскладывать! Как уж умею!

– Зато у вас опыт какой!

– Это есть! Потому кое-что в тёмном деле управления я постиг. И ничего от тебя, Саша, не скрою! Прежде всего, крепко усвой одну великую аксиому. Суть ее в том, что любому руководителю люди подчиняются только тогда, когда они сами этого хотят! Хотят, чтобы он ими командовал!

– Как так?! – не удержался я от недоверия, выраженного в форме удивления. – А дисциплина? А ответственность? А страх быть уволенным? А прочие неприятности от начальства?

– Ты не кипятись, Саша! Не кипятись! Не запутывай себя напрасно, а наматывай на ус! Вопросы потом задашь! Договорились?

Я сделал вид, будто согласен.

– Так вот! Если твои подчиненные не захотят тебе подчиняться добровольно, то ты их никак не принудишь. Они упрутся! Они забастуют! Или станут дружно саботировать твои распоряжения! В общем, порученное тебе дело забуксует! Помнишь крейсер «Очаков» и бунт на нём матросов? Не захотели матросы подчиняться офицерам – и всё! Российский крейсер оказался в Турции. Так и на любом предприятии. Возможно, кто-то и уступит тебе под сильным нажимом, но уж не все. Это точно! И руководителю в таком случае останется только уйти! Ничего иного, если он не хочет спровоцировать открытый бунт! И если не хочет своему начальству показать полное бессилие. А если уйдёт, то ещё сможет что-нибудь в своё оправдание придумать! – Геннадий Петрович усмехнулся. – Это и есть первый принцип управления коллективом. Прочувствуй его, Саша, и впитай на всю жизнь! Пока всё ясно?

– Неожиданно, но, в сущности, ясно! – ответил я. – Хотя удивлён и… Надо покумекать дополнительно…

– Кумекай! Кумекай! – усмехнулся директор. – Но ты должен твёрдо знать рычаги, которые обеспечат подчинение тебе уже формально подчинённых тебе людей. Вот какая у меня белиберда на язык накрутилась! – он засмеялся. – Ты-то мою мысль понял?

Я ему подыграл, продолжая усиленно соображать: «Уж, случаем, не собирается ли он меня совсем запутать и тем самым разоружить?»

А директор продолжил:

– Рычагов воздействия на людей у любого руководителя мало. Первый и самый важный рычаг – это уважение к нему подчиненных. Уважение достигается не криком, и не приказом вышестоящего начальника, а только общим признанием превосходства руководителя в производственных вопросах.

– Ну, это, конечно! – вставил я.

– Не торопи меня, Саша! – помахал раскрытой ладонью перед моим носом Геннадий Петрович. – Уважение будет, если директор за любого своего подчиненного сможет сработать, если вдруг придётся, да еще лучше его самого. Но этого мало, ибо директор должен и знать, и понимать больше любого своего подчиненного! И видеть все проблемы дальше любого! И знать, хотя бы предварительно, как те проблемы придётся разрешать! Отсюда у людей и возникает уважение к руководителю!

Геннадий Петрович помолчал, подумал. Я молча ждал.

– Теперь второе! Это кнут, если выражаться образно. В общем, всякие наказания. Лишение премии, перенос очереди на жильё, денежные взыскания, лишение грамоты, прогрессивки, снятие фотографии с доски почёта и так далее, не говоря уже об элементарных предупреждениях и всяких выговорах! Понятно? А третье, вижу, ты уже сам догадался, – это сладкий пряник! Можно сказать, то же самое, что и предыдущее, но не со знаком минус, а со знаком плюс.

– Понятно! – подтвердил я, засмеявшись от удовольствия, что всё так просто и логично.

– Вот и хорошо! Если у руководителя есть авторитет, то его будут слушаться. Это точно! Тогда он ленивых и нерадивых будет стимулировать кнутом, а хороших работников – пряником. Тогда нерадивые тоже захотят получить свой пряник и начнут работать лучше. Дела на предприятии пойдут в гору! Но это мы говорим лишь про работу, которая называется «не шатко, не валко!» Это когда вроде все работают, и даже на выходе что-то получается, но без особого энтузиазма, без пламенного горения! Ясно?

– Значит, как везде и всюду! – подвёл я итог. – Ведь так?

– Именно так! – утвердительно взмахнул рукой перед моим носом директор. – Но как же от подчиненных добиться энтузиазма? Отвечаю! Только заинтересованностью в конечном результате общего труда! А как это сделать? Вот это, как раз, и есть продукт таланта, творчества, умения и личности самого руководителя. Энтузиазм может возникнуть и под действием внешних обстоятельств, которые всех могут сплотить! Как в войну было! Потому и сплотились, что все были кровно заинтересованы в победе и работали на нее, не щадя живота! Но и в мирное время ключик к людям можно подобрать! Есть, например, социалистическое соревнование! Только завести людей на подлинное соревнование бывает трудно. Но есть и всякие материальные и моральные стимулы, даже ордена! Правда, сам директор их нашлёпать и раздать права не имеет, но представление на награждение передовиков отослать по команде вполне может. А это – мощный рычаг! За медаль, орден и, тем более, Звезду Героя люди землю зубами рыть станут, если почувствуют, что это им реально светит!

– Это в США-то? – ухмыльнулся я.

– Совсем я забыл! – засмеялся директор. – Забыл, куда ты едешь! Но и там обязательно должно быть что-то подобное! Люди везде остаются всего лишь людьми! Им везде хочется выгоды для себя и уважения от окружающих!

– Ясно!

– И заруби себе на носу, Саша, ещё один важнейший принцип управления. Ты должен о подчиненных знать как можно больше, а они о тебе – как можно меньше. Руководитель для всех, даже для своих заместителей, должен оставаться загадкой. Должен быть непонятным, пока не скажет своего последнего слова, и решительным! Но только не взбалмошным и не истеричным психопатом. Это вообще недопустимо! Никакого крика! Никаких разносов! Но каждое решение руководителя должно внушать всем, что он поступил очень мудро! Поступил в интересах всего коллектива и всего предприятия! Поступил настолько мудро, как не смог бы поступить на его месте никто! Никто, а лишь он! Потому он и директор!

– Здорово! – восхитился я. – Дело осталось за малым, как это освоить на практике?

– Но и это далеко не всё! Запомни ещё некоторые правила. Например, руководитель не должен никому и ничего обещать! Это строго! Но и без обещаний должен много делать для своих подчиненных! Должен заботиться о людях, как отец родной! Или другое. Хороший руководитель своих подчиненных ни начальству своему, ни чужим никогда не сдаст. Иначе это станет признаком его собственной слабости! Даже если свои оказались однозначно не правы, сдавать их нельзя! В таком случае хороший руководитель сам со всеми разберется. Возможно, очень строго накажет! Но только сам, и только позже! И всегда, Саша, выручай своих подчиненных, чтобы тебе это ни стоило, если они окажутся в тяжелых личных обстоятельствах, даже не по работе, а в семейных делах. За это они будут тебе преданы до гроба! Никогда не вымещай на подчиненных свои неудачи и неприятности! Никогда не давай никому повода считать, будто твоя строгость – это последствия разноса, устроенного тебе твоим начальством. Будь для своих надёжным буфером! Всё принимай на себя, сам корчись от боли и унижения, но дальше себя неприятности и лихорадку не пускай. На то ты и начальник, чтобы вертеть обстоятельствами, а не поддаваться им!

– Переварить мне бы всё это! – засомневался я в своих способностях. – Трудная наука, оказывается!

– Переваривай! Ты, Александр, парнишка упорный и талантливый! Переваривай! Настойчивость в себе вырабатывай! Не посрами там наших, русских людей, и не забывай своих корней! Делай вид, будто на них, гадов, работаешь, а свою дулю в кармане всё равно держи!

Я согласно мотнул головой.

– И ещё важнейший тебе совет. Ты, вижу, сейчас в себе засомневался! Есть, конечно, от чего за голову схватиться! Но в жизни всякое случается, и даже куда страшнее, чем теперь. Иногда будет очевидно, что ничего уже не исправить, не успеть, не выполнить. И понимание тобой такой истины будет разрушать лишь твоё сознание, но только до тех пор, пока оно не овладеет и твоими подчиненными. Вот этого допускать никак нельзя! Ведь это они, твои подчинённые, всё на предприятии создают, а не ты, сколько бы ты не пыжился, считая себя самым главным. Потому, запомни твёрдо – чтобы в твоей душе не творилось, показать свою растерянность подчиненным, вызвать неверие в победе, ты не имеешь права! Иначе руки опустятся у них! Вот тогда конец всему и наступит! Отсюда и вывод. Ты должен всегда излучать такую уверенность, будто знаешь самую главную тайну на свете, с которой твой коллектив обязательно победит! Если будешь так держаться, то это и тебе новых сил придаст, и всем их придаст. Вот так-то! Доволен? Может, на этом и закончим? Я же, Саша, не кладезь мудрости, чтобы выдавать ее бесконечно!

– Спасибо вам, Геннадий Петрович, за науку! А Пашке, я думаю, надо просто работу по душе подыскать. Парень-то он хороший, но деньгами и безответственностью испорчен.

– Согласен! Тяжёлый камешек в мой огород! Что уж мне ответить? Будем работать! А тебе, Александр Николаевич, и жене твоей, нашей любимой Светланочке, желаю большой удачи! Вы уж зайдите к нам перед отъездом, найдите времечко! Боимся мы этой Америки чёртовой, честно говоря! Не за нее боимся – за вас со Светланкой! Всё ведь в США совсем не так, как мы это с недобросовестной здешней подачи усвоили… Всё не так! Лживая она и лицемерная насквозь, эта Америка, понял я это только к концу своей жизни. Паутина! Капкан это… Из него, если беду вовремя не заметил, уже не вырваться! Разберись, Сашка, на месте, а как прилетите обратно, так и поговорим подробнее! И мне тебя послушать будет интересно!

– Неужели всё так страшно? – не поверил я, хотя и ощутил холодную озабоченность Геннадия Петровича. – Почему же все туда рвутся?

– Во-первых, далеко не все. А во-вторых… Знаешь сам, уж Советский Союз насколько сильным был, как нам казалось, а ведь тоже находился под внешним управлением через всяких брежневых и андроповых! Есть над всеми какие-то надгосударственные силы, которым и у нас безропотно подчиняются! Есть! Вроде бы революции всякие были, противостояния, неприятие, антагонизмы, борьба, а на деле… На деле подчинялись все, кроме Сталина. Хотя нам это и в голову раньше не приходило. Эти наши «великие» ерзают согласно движениям магнита под картонкой. Водят магнит туда-сюда, и все великие гвоздики на картонке, тоже туда-сюда! Абсолютное послушание!

– Ужасы какие-то, Геннадий Петрович?! Неужели так?!

– Так и есть! Даже Сталин ощутил это в ходе войны и потом стал учитывать. Он же договаривался с равными, с Рузвельтом и с Черчиллем… С кем же ещё? Самые влиятельные верхи, как будто! Вот Сталин их и воспринимал как людей, которым подчиняется весь Запад. Сталину от них был нужен, прежде всего, второй фронт, а они лишь обещали и всякий раз оттягивали окончательное решение. А наши люди, между тем, гибли и гибли! Но лишь только Сталин согласился, имея дело с невидимыми сионистами, в руках которых и был магнит под картонкой, создать в Палестине еврейское государство Израиль после войны, как вопрос о втором фронте был сразу решён. И Сталин крепко тогда задумался. Он понял, что не с теми людьми он вопросы решает. И Рузвельт, и Черчилль – это лишь видимость высшей власти, ее видимые всем представители, а сама власть – это нечто иное, непонятное даже Сталину той поры, что-то невидимое, но почти всесильное.

– Даже так? – удивился я. – Так что же, сионисты правят миром?

– Всё же нет! – поправил Геннадий Петрович. – Может, все они и есть сионисты, но не по этому признаку они устроились управлять планетой! А сами Штаты, они лишь инструмент в их руках! Да! Военная сила, мощное промышленное производство и сельское хозяйство, и финансы, которые Штаты выкачивают из всего мира, как со своих колоний. Потому и богатые! Но трудно догадаться, что те всевышние легко пожертвуют Штатами, если это покажется им выгодным в их чёртовых планах! Ты на месте постарайся в этом разобраться, Александр Николаевич! Изнутри! Очень меня эти вопросы тревожат. Ведь нет у нас полного понимания, нет верного понимания, что такое США и чего от них ждать. Враги-то они – враги! Но ведь и враги бывают разные! Своих дорогих врагов надо с упреждением изучать!

– Обещаю, как минимум, попробовать, попробовать разобраться, Геннадий Петрович! Только кто же мне об этом в их логове расскажет? Не верю, чтобы они писали об этом в своих газетах или на каждом заборе! А там, где расписано от и до, мне точно прочитать не дадут! Кто я для них – наёмный работник, раб, слуга, временщик, которого потом шлёпнут за ненадобностью – и все дела!

– Ну-ну! Будет тебе, Саша, паниковать! С такими настроениями лучше вообще никуда не ехать!

– Надоело мне хлебовозить, если честно! Да только любые перемены, как мой печальный опыт показывает, бывают только в худшую сторону!

– В этом ты перегнул! На всякий случай, больше взвешивай, меньше рискуй и не хнычь. В общем, удачи тебе по самое это самое! Вам обоим – удачи, Саша! Большой удачи! И о нас, о стариках, не забывайте там!

Геннадий Петрович расчувствовался, обнял меня, и я ответил ему тем же.

Потом из нашей беседы я многое по памяти восстановил и перенёс в свой главный блокнот, который всегда под рукой, чтобы уж ничего не забыть. И часто перелистывал его. Ведь всё со временем выветривалось!

Разговор с Геннадием Петровичем у меня вышел толково! И всё же в США я намеревался руководить не просто работниками, но полноценным научным коллективом, а как это делать, как планировать научную работу, как за нее отчитываться, как она финансируется и кем, что можно менять по ходу, что в моих правах, на что покушаться опасно или нельзя?

Много осталось вопросов. Но я понимал, что не проник в свои дела и на одну десятую. Деятельность научных коллективов оставалась для меня туманной. И как же я стану ее налаживать, если сам ничего не представляю?

Кто поможет? Да и кто эту работу знает, чтобы помочь? Разумеется, только те, кто этим занимается в рабочем порядке. Может, мне потереться в родном университете на профильной кафедре? Только вряд ли мне станут уделять там внимание! Я для них мальчишка! А уж если какая-то зависть добавится…

И кто-то непременно объявит меня изменником, я заранее уверен, ведь действительно на врагов еду работать! Кто-то из профессиональной подлючести мне ничего не выдаст, а кто-то и сам в своем деле ни черта не смыслит… Мало ли у нас было бестолковых преподавателей?!

Кратчайший путь к цели редко проходит по прямой. Зная это, я не пошёл в университет, а направился к губернатору. Без предупреждения и звонка. Хорошо, еще до отлёта доктора Кеннеди в Москву, я попросил отдать мне визитную карточку нашего губернатора, чувствуя, что скоро она мне пригодится. Как в воду глядел! А Кеннеди отдал без сожаления.

Но мой звонок по указанному номеру всякий раз сбрасывали. «Очень мило раздавать визитки, по которым невозможно дозвониться!» Зато я с визиткой как с пропуском преодолел все заслоны вплоть до секретаря губернатора.

Секретарь оказался женщиной, которая против меня встала насмерть: «Нельзя! Губернатор сегодня занят, как никогда! И завтра тоже! Он же работает, как вы не понимаете?! И мешать ему нельзя!»

Что мне оставалось делать? Я нарисовал на лице уныние и покорность и, улучшив мгновение, ринулся к двойной двери:

– Петр Степанович! – упреждая вопли оправдания со стороны секретарши, воскликнул я, видя как под моим напором двери одна за другой поддались.

– А! – воскликнул губернатор, завидев меня. Остальные смотрели на него и меня с удивлением и только. – Наш местный американец! И чем могу служить?

– Петр Степанович! Надо, чтобы ректор университета поскорее принял меня как родного. И чтобы свёл меня со своими профессорами. Иначе они меня проигнорируют! Только один ваш звонок! – торопливо выпалил я.

– Только и всего? – весело переспросил губернатор и через секунду связался с ректором. – Тимофей Владимирович! Сейчас к тебе подойдет твой бывший выпускник по фамилии Гвоздёв, так ты организуй ему всё в лучшем виде! Договорились? Ах, вон ты как! … Ладно! Это тебе будет! … Пусть так! Вот и хорошо! … Ну, уж нет, дорогой Тимофей Владимирович! … Это уж ты как-нибудь сам! И это ты сам! … Хорошо, хорошо! Я всё помню! Жди моего человека с распростертыми… Ну, бывай!

– Благодарю вас! – я не хотел более мешать, но губернатор меня придержал и отвёл в сторонку, положив руку на моё плечо:

– Ты, Александр Николаевич, зарезервируй там у себя, где сможешь, одно тёпленькое местечко. Для моей внученьки. Она в следующем году из университета выпускается. Биология. Имей в виду! Хорошо?

– Понял! – улыбнулся я ему. – Будто я там уже большой начальник!

– Вот и становись им поскорее! Звони мне, если что…

Через полчаса ректор действительно встречал меня с распростертыми объятиями:

– Что-то забыл ты нас, дорогой наш мистер Гвоздёв! Не заходишь почему-то, Александр Николаевич! Не наведываешься!

– Да вот, надумал, как раз! Мне бы про организацию научной работы в вузе узнать. Само ее существо!

– Так это тебе к проректору надо, дорогой! К проректору. Это же он у нас всю научную работу куда-то завёл! Он как раз на месте. Кабинет напротив, сразу и пойдём, провожу тебя. Как говорится, быка за рога, а вилы в бок! Но ты, дорогой, свою альма-матер тосковать не заставляй! Не забывай нас, Александр Николаевич! Может, какой-либо обмен специалистами наладишь? Или гранты какие-нибудь…

– У меня пока ни штатного расписания, ни… Я ведь и сам в подвешенном состоянии…

– Так это временно, дорогой! – уговаривал меня ректор, положив руку на моё плечо и провожая в кабинет проректора мимо улыбающейся нам секретарши.

С проректором мы часа три проговорили ни о чём, пока оба не одурели. Правда, я-то лишь слушал, изредка перебивая его вопросами, и всё равно предельно устал, впитывая информацию. Но узнал очень мало.

По большому счёту, ничего нового для своего дела. Слова, слова и никакой системы!

Проректор со студенческой горячностью рассказывал не о том, чего я ждал. Мне была нужна организация научной деятельности. То есть, практические советы, как мне самому начинать с нуля на новом месте, а он навязал рассказ о том, какие научные работы ведёт университет и по чьему заказу он их выполняет. Хвалился результатами, достижениями, выставками, патентами и защищенными диссертациями, никому не нужными, как я всегда считал.

В общем, он не понял задачу или увильнул от неё. Его монолог скорее пригодился бы в качестве отчёта перед начальником, проверяющим его работу. Пригодился бы в качестве самооправдания, будто он не зря получает немалые деньги. Впрочем, я сомневался, что он их отрабатывал хотя бы наполовину.

Когда мы прощались, он ностальгической тоской выразил своё сожаление:

– Знаешь, я ведь пару лет назад неделю провёл с делегаций в штате Висконсин. В одном из тамошних университетов. По их приглашению, разумеется! Знаешь, суета, встречи, экскурсии, уикенды – разве в тех условиях настоящей наукой займёшься?! Вот если бы снова… Если бы нам дали интересные темы, да под хорошие гранты… У нас ведь, сам знаешь, большой научный потенциал!

– Учту! – пообещал я, нарушив первое правило руководителя – никому ничего не обещать.

Вот уж действительно, трудно удержаться! Знать какое-то правило, совсем не означает, что сможешь его применить, когда понадобится! Знать мало, нужно уметь! Тренировки мне нужны, нужен практический опыт руководства людьми. Этот опыт чужими рекомендациями, советами и наставлениями, как ни хитри, не приобретешь!

И как мне быть в оставшееся-то время?

Глава 13. О Светлане, начиная со знакомства

Теперь я все даты помню смутно, но, кажется мне, года за два до отъезда я познакомился со Светланой.

Случилось это, когда Пашка впервые пригласил меня к себе, не предупредив, что в квартире уже собрались его родители и кое-кто из гостей. Оказалось, у Пашки был день рождения, но он, зная о моём нищенстве, умышленно меня не предупредил, чтобы я с подарком не заморачивался. Удружил, называется, будто я совсем уж пустой! Вот я и свалился, как кур во щи!

Но Пашка всегда всё творил запросто! Он и в голову не брал чужие заботы, поскольку сам подобного унижения никогда не испытывал.

С Пашкиными родителями я сошёлся сразу. Они мне понравились, хотя попутно я отметил некоторые странности. Показалось даже, будто Пашка не их сын, поскольку резко отличался от родителей совсем иным жизненным настроем и воспитанием. Разглядеть в нём интеллигентность не смогли бы даже в электронный микроскоп. Однако внешне он – прямо-таки вылитый отец.

Его родители, люди интеллигентные, понимающие без лишних слов состояние и чувства других людей, он же любое дело, как говорят, шапками закидает! Что угодно сотворит, не особенно раздумывая и не переживая за результат, даже в тех случаях, когда всё навыворот получается.

Видимо, Пашкиным родителям я тоже пришёлся по душе. Может, они надеялись, что я смогу положительно влиять на их сына? Парень-то он, в общем, нормальный. Главное, что на предательство не годился. Не жадный, не заносчивый, хотя имел для этого кое-какие основания – отец-то директор!

За праздничным столом оказались две девушки. Пожалуй, они по задумке родителей должны были уравновесить моё и Пашкино мужское начало.

Одну девушку звали Светланой, а ее подругу – Татьяной. Пашка с Татьяной слегка заигрывал, поскольку она сидела ближе к нему, а я попытался разговорить Светлану.

Не тут-то было. Она вежливо, но сухо отвечала на мои вопросы, и мной не заинтересовалась. Это было заметно и слегка обидно. Будто я чучело какое-то. И вообще, дивчина показалась мне не то что бы букой, но чрезмерно уж серьёзной. Я бы сказал, с повышенным самоуважением. А, может, мои наблюдения и не правильны? Я тогда об этом не очень переживал – кто она мне? Но такие гордячки, еще подумалось, обязательно становятся большими начальниками! Начинают они всегда с должностей комсомольских, азаканчивают партийными или профсоюзными вожаками! Со временем они превращаются в бездушный бульдозер, сметающий все преграды на их пути!

Спиртного на столе, даже сухого винца, я не обнаружил. И заметил это совсем не потому, что огорчился – просто взял на заметку. И ещё подумал, либо это семейный принцип, либо кого-то здесь нельзя провоцировать. Но дальше мои рассуждения не пошли.

Пашкина мама, Антонина Сергеевна, заботилась обо всех в равной степени, только и хлопотала вокруг, угощая нас своими кулинарными изделиями. Особенно мне понравился её торт «Мишка». Фантастически вкусный! Своё название он получил, как я догадался, от разлитой сверху коричневой глазури. И впрямь бурый медведь, да и только!

Но торт, как говорится, тортом, да только мне показалось, будто Светлана здесь гость частый и желанный. И будто бы матери и отцу она была ближе, нежели ее подружка. Я тогда ничего не уточнял, но кое-какие тайны в воздухе явно кружились. Мне даже неуютно сделалось от своих подозрений, но я же не специально, всё – само собой!

И хотя мои догадки явно относилось к разряду мистики, я всё же обрадовался, когда все вышли из-за стола и распределились по квартире, как сами того захотели. Разговаривать со Светланой я больше не пытался.

Антонина Сергеевна сразу исчезла в кухне, ей с уборкой стола помогали девчата. Пашка приглушенно включил мощный проигрыватель пластинок «Электроника Д-001» высшего класса. Прекрасный звук заполнил комнату непревзойденным голосом Валерия Ободзинского. В то время современники уже забыли о его неповторимом исполнении, а из молодых мало, кто даже знал, я же присел рядом, чтобы ничем не отвлекаться.

Столь великолепной и дорогущей аппаратуры у меня никогда не было, да и быть не могло. Но она, с широчайшим диапазоном звуковых частот, в те мгновения тешила не тщеславие Пашки, а резонировала мою душу.

– Эти пластинки еще родители в молодости собирали! – проинформировал Пашка без какой-либо гордости. – Но мне некоторые их песни, как это ни странно, до сих пор душу рвут на части! А современникам такое не по силёнкам.

– Это ещё не факт, что у тебя есть душа! – засмеялась, наконец, Светлана, проходившая мимо со стопкой вымытых тарелок.

– Не встревай в мужской разговор, заноза! – дурашливо среагировал Пашка.

– Эй, молодёжь! – окликнул нас с балкона Пашкин отец. – Не пора ли порассуждать о чём-то высоком? Не одними же тортами жить! Идите сюда, слегка подышим на ветерке, да обсудим кое-что! Александр, вы, надеюсь, как и я, не курите?

– Пока не тянет! – сознался я.

Геннадий Петрович одобрительно засмеялся:

– Ответ прост, но с большим вкусом! Он свидетельствует о благоразумии и скромности! – польстил мне Пашкин отец.

– Что вы, Геннадий Петрович! Мой отец никогда не курил, вот и я, глядя на него, удержался. Подростки обычно копируют ребят постарше себя, которые сильнее, наглее, курящие и пьющие, а в отцах они кумиров не признают. Отсюда и корень пороков!

– Ну, Александр! Не успеваю удивляться, глядя на вас! Склонность к рассуждениям, к обобщениям! Замечательно! Откуда это у вас? Тоже от отца? Он кем работает, кстати?

– Отец работает заместителем главного инженера на «Тантале». А мои склонности скорее из университета…

– Замечательно! – сдержанно отметил Пашкин отец. – Жаль, что я в другой отрасли работаю, потому с твоим отцом не встречался, но хотелось бы! Может, как-нибудь подружимся? Наша семья любит собираться компаниями, но без излишеств. И очень хорошо, что вы сегодня с нами. Я люблю молодежь, а вы, как я нахожу, ее достойный представитель.

– Геннадий Петрович! – не выдержал я. – Вы так меня нахваливаете, что я уже опасаюсь того момента, когда вы во мне разочаруетесь. Я ведь свои недостатки скрываю, а достоинства выпячиваю.

Пашкин отец опять поглядел на меня в упор и, явно довольный, улыбнулся, мол, я-то вижу тебя насквозь, но жизнь всё равно подтвердит, что я в тебе не ошибся.

– Ты, Сашок, не тушуйся понапрасну! – вступил в разговор Пашка. – Просто батя старается обратить моё внимание в твою чистую и светлую сторону! Указывает мне тот тип молодого современного человека, который, на его взгляд, заслуживает наибольшего уважения. А я, по мнению отца, ничего, окромя тумаков, не заслуживаю! Первый блин комом!

– Эх, Пашка! – миролюбиво усмехнулся Геннадий Петрович, нежно потрепав сына по волосам. – И в кого ты такой лоботряс? Неужели в меня? А ведь мог бы стать человеком!

В тёплой мужской компании мы достаточно долго проговорили на темы, задаваемые Пашкиным отцом. Интересно поговорили, и потому о Светлане я тогда совсем забыл. Да и упорхнули девчонки раньше меня и Пашки, не прощаясь с нами.

Вспомнил я о Светлане значительно позже, на одной из рыбалок месяца через два, пожалуй. В общем-то, в других местах я с Пашкой встречался вообще редко. Да, собственно говоря, рыбачили мы тоже иногда, хотя оба уважали это негромкое занятие, только всегда находились более важные дела. Может, три-четыре раза и удавалось за весь сезон, который мы закрывали перед ледоставом.

В тот раз нас убаюкивало в лодке на зыби, пока глядели на свои скучные поплавки, вот я и спросил лениво Пашку об отношениях с красавицей с его дня рождения, кажется, с Татьяной.

Пашка вытаращил на меня глаза:

– Я даже имя её забыл! Это же Светкина подруга. Не узнавал…

– А Светка у вас дома, мне показалось, была не впервые. Она тебе нравится?

Пашка вдруг захохотал, окончательно распугав рыбу:

– Не дай-то бог! Меня отец давным-давно предупредил, если к Светке подкачу или кого-то из моих дружков рядом с ней увидит, всем оторвёт всё, что болтается! А он зря бы не предупреждал! Потому я на нее и не гляжу, чтобы ничего не случилось! Хотя – ничего себе дивчина! Она мне давно за сестру. Ну, может, за двоюродную.

– Мутишь ты что-то! Сестра, за сестру или за двоюродную! Явно мутишь!

– Ладно! Раз уж зацепил, так расскажу. Всё равно рыбка сегодня спит дома, – согласился Пашка.

Мне стало интересно, а Пашка охотно заговорил:

– Квартира наша раньше была на улице Высокой. Знаешь, конечно? В стороне от старого аэропорта и далеко от нынешней квартиры. И от центра далеко. Но не это важно! Понимаешь, однажды в нашем подъезде взорвался газ. Может, ты и слышал об этом случае, хотя в газетах о нём точно не писали. Такое ведь редко случалось, но зрелище не для слабаков! Вместо квартир – провал под самую крышу! Дом со стороны, как после прямого попадания авиационной бомбы! Я был ещё мелким, только в первый класс ходил. Школа меня от гибели и спасла. А маленькая Светка спаслась в детском саду. А вот ее родители…

Я насторожился – задавая свой вопрос, узнать о подобной трагедии я никак не ожидал.

– Они жили на нашей лестничной площадке, – продолжал Пашка. – Отец Светки летал штурманом на пассажирском Як-42. Эти наши соседи были людьми во всех отношениях приятными, часто с моими родителями собирались, чтобы посидеть, поговорить. Особенно, в праздники. А если женщины что-то пекли, так обязательно друг дружку угощали, особенно, нас, детей. То они к нам что-то приносили, то мы им! Жили дружно и весело. В общем, они вдвоём тогда оказались дома и погибли. Такая создалась ситуация!

Я слушал, оглушённый чужим горем. С ним в мою жизнь вошёл не просто трагический случай, не просто посторонний страшный эпизод чужой истории, но вместе с ним предстала и знакомая мне девушка, уже известный мне живой человек, которому и пришлось принять на себя ту чудовищную несправедливость судьбы.

В общем, на меня та история, еще не досказанная Пашкой, уже произвела не только впечатление – она меня задела и потрясла. Она меня придавила чужой непоправимой бедой. Представить оказалось тяжело и больно: родители отвели дочурку в садик и навсегда исчезли под завалами! Оба! Одновременно! А она, совсем малышка, осталась несчастной сиротой.

У меня слезы подкатили, готовые… И я видел ее в гостях. Взрослая, красивая, самостоятельная. Родители могли бы ею гордиться, но судьбы семьи трагически разорвались…

Я и не заметил, что Пашка продолжал рассказывать, не дожидаясь, когда я приду в себя. А я будто оглох, что-то прослушал, но и просить повторения не осталось душевных сил.

Пашка же всё вспоминал и вспоминал, видно, не прерываясь:

– Еще задолго до тех событий батя мой души в маленькой Светке не чаял. При любой возможности играл и просто-таки обожал ее. Всегда что-нибудь в кармане припрятывал, чтобы порадовать свою любимицу. Конфетку или игрушку, шишку какую-нибудь, хотя бы жёлудь или самолётик ей бумажный соорудит. Больше, чем меня баловал, это уж точно! Я даже ревновал, потому шугал Светку при первой возможности. А когда батя у себя на работе про взрыв узнал… Пострадала не наша сторона подъезда, а противоположная… Жене, то есть, маме моей, он на работу позвонил, узнать, не попала ли в пекло! Сам успокоился, но ничего ей не сообщил. Потом уже все узнали, что всего два человека погибли. Как раз наши соседи. Взрыв прямо под ними случился, их квартира и осела в первую очередь, а уж на нее стали рушиться остальные. Но даже в той квартире, где взрыв и случился, никто сильно не пострадал. Вот ведь так бывает. Кому на роду написано…

Пашка помолчал, делая вид, будто переводит удочку в другое место. Потом поглядел на меня, наверно, оценил мою реакцию на свой рассказ, и неуверенно спросил:

– Дальше рассказывать?

– Ты же о Светлане собирался! – я мучительно проглотил комок в горле. – А сам оглушил меня тем взрывом. Сколько же лет прошло? Пятнадцать?

– Ну, да! Светка тогда в садик ходила, а теперь, погляди на нее, принцессой стала…

– Я уже не смогу с ней запросто говорить… Стыдно почему-то перед ней, будто я в том взрыве виноват. Жалко мне ее, что ли? Сам не знаю, почему так среагировал? – стал я выкручиваться, очень уж мне не хотелось, чтобы Пашка запомнил мою случайную слабость. – И как же она потом жила?

– Тут я даже не знаю, рассказывать ли тебе? Дело-то семейное! Всё в том, что… Да, ладно – расскажу по секрету, раз удила закусил! Только то, что ты сейчас услышишь, никто и никогда не произносил вслух. А может, я это сам выдумал. Не знаю! Я ведь старался тогда самостоятельно понять, что стало причиной напряжения в нашей семье, которое я чувствовал. Понимаешь? Я боюсь, что это я всё придумал. Такое только в кино можно увидеть. Может, ещё в тех романчиках, которых я сроду не читал и читать не буду.

– Сам думай, если это семейная тайна. Я-то никому не проболтаюсь, будь спокоен, но не отразилось бы это на наших отношениях. Такое с тайнами случается. И не хочу, чтобы родители тебе устроили пропердуцию! В общем, сам думай! – не стал я выпрашивать продолжения, как не стал Пашку и удерживать.

– Ты, кажется, рыбину упустил… Забыл, зачем мы здесь? – посмеялся Пашка, видимо, решив сменить тему.

Я смолчал. Никакой рыбины я не заметил. Клёва в тот день не было. Не брать же с собой мелочь, вроде кильки. В общем, дело это обычное – рыбаки часто пустыми возвращаются, но в тот раз можно было подумать, будто вся рыба специально не мешала нашему разговору. Словно догадалась о его важности в моей последующей жизни.

Пашку всё же подмывало продолжить, и он опять заговорил:

– Отец, насколько я его знаю, горы бы свернул, но малышку забрал бы в свою семью. И удочерил бы обязательно. Но ведь этого не случилось! Почему? Этого я понять не мог. Но замечал, что мама как-то странно реагирует на заботу отца о Светке. Её ведь пришлось отдать в детский дом. То ли не нашлось родственников, согласных ее взять к себе, то ли вообще никого не оказалось. Отец очень переживал, что девочка живет в «казарме», а мать, я же это уже замечал, переживала потому, что переживал отец. Вот такое странное напряжение в семье постоянно и висело. Я теперь понимаю, что отец не стал делать по-своему, поскольку у мамы уже с сердцем было не очень хорошо. Стенокардия начиналась. То есть, любые волнения действуют как дрожжи! Приступ, «скорая», больница…

– Пашка, а ведь твоя мать элементарно ревновала. Странно только, что к такой безобидной девочке.

– Да что ты знаешь?! – странным тоном выкрикнул Пашка.

Я понял, что выстрелил в болевую точку. Разумно было бы покончить с этой темой, хотя о Светлане я узнал маловато. Жаль.

Но Пашка, на удивление, затих не окончательно:

– Я же единственный ребёнок в семье! Но мне кажется, будто отец всегда хотел не сына, такого оболтуса, как я, а дочку. Вон, с каким удовольствием он с соседкой возился! А мама, видимо, остро чувствовала свою вину за такое упущение. И гвоздь придуманной своей виной себе в мозги вбила. Вплоть до стенокардии. А отец, понимая опасность этой болезни, старался мать не тревожить. Однако же и о Светлане, крохе обездоленной, как он сам однажды выдал своё отношение к ней, забывать не хотел и не мог. Он ее в детском доме опекал до самого выпуска. Вот такая ситуация всегда давила на нашу семью. Вроде странно всё это, но иначе я происходившее тогда объяснить не могу.

– Кто бы вообще такой клубок мог распутать? – только и выдал я, чтобы дополнительно не ранить разволновавшегося Пашку. – Забудь, Пашка! Светка-то не пропала, слава богу! Знатная девица образовалась! Да и отец твой по отношению к девочке выполнил обязательства, которые сам на себя и наложил. Разве не так? Выходит, давно нет проблемы!

– Ещё как выполнил! Когда Светке исполнилось восемнадцать, ей пришлось покинуть детский дом, потому как перестала быть ребёнком. Тогда отец напряг все свои связи, чтобы ей выделили положенную в таком случае по закону однокомнатную квартиру. Положено-то каждому выпускнику детского дома, а как это получается в нашей действительности, ты можешь легко себе представить. Понимаешь? Но отец-таки добился. И Светкина квартира оказалась даже недалеко от нашего дома. Вроде бы всё прекрасно закончилось. Но на семейном горизонте возникла новая напасть…

– Ума не приложу! – подзадорил я Пашку.

– А кто такое мог придумать, если не любящая женщина! Теперь моя мама стала ревновать отца уже не к маленькой девочке, а к красивой и интересной девушке, которую он и не собирался вычёркивать из своей жизни в связи с ее совершеннолетием. Понимаешь, какие Дездемоны у нас завелись? И это притом, что мама концерты ревности не закатывала. Она даже вслух ничего не говорила. Я, по крайней мере, ничего подобного в нашем доме не заставал. Но она себя этой ревностью сжигала.

– А что же Светка? Как она с этим жила? – очень уж заинтересовался я.

– Да кто же ее знает?! Она у нас – вещь в себе! Ни за что не выяснишь, замечает ли она наши семейные бури? Думаю, всё замечает! Всё понимает, но ведёт себя так искусно, словно никогда и не становилась причиной конфликтов. Всех нас любит. Родителей моих уважает и считает своими родителями, с некоторой поправочкой, разумеется. То есть, не забывает, что она даже не приёмная дочь, а, получается так, будто всего лишь хорошая знакомая. Но вопросов и об этом не задаёт, и отношения не выясняет. Кажется, будто всё ее устраивает, каждому она в нашей семье благодарна. Даже мне, хотя я сам не знаю, за что? Лишнего Светка никогда не скажет! Если эмоции и проявляет, то без фонтанов! Ей бы разведчицей быть с такими нервами… Говорят, такая была когда-то. Вроде как Мата Хари. Не слышал?

– От чего же! Эта танцовщица мне известна! В действительности, если я не перепутал, с рождения она звалась Маргаретой Гертрудой Зелле. Вот только не надо Светлане желать ее участи. Мата Хари действительно считалась виртуозом разведки, работала на многие противоборствующие страны, за что жестоко и поплатилась. За такую измену каждая страна, на которую она работала, могла ее казнить. Так и вышло однажды. Ее арестовали в 1917 году ушлые французы и, конечно же, сразу казнили. Вот только в судьбе той женщины переплелось столько хитрого, что до сих пор никто не знает, какой державе она больше насолила, а какой помогла! Я думаю, может, она и сама запуталась, на кого работала, и на кого следовало работать? Но женщиной она оказалась роковой! Невозможно даже сосчитать, сколько высокопоставленных мужиков теряло из-за нее голову! Сколько становилось на путь измены родине за один ее благосклонный взгляд. Представляешь, сколько он стоил?!

– Нет! Наша Светка не из тех барышень, которые кому-то мозги крутят! Светка идейная, упорная и надёжная. Я бы сказал, верная! Она не предаст ни под какими пытками, и уж не за сладкие коврижки!

– Вижу, ты ее всё-таки высоко ценишь! – подытожил я.

– Так ведь по заслугам! Мне ли жалеть для нее добрые слова?!

– Пашка, а ты как считаешь? – решился я. – Мне-то можно с ней познакомиться?

– Ну, ты и выдал! Вы же знакомы! А если интересно моё мнение, так я двумя руками «за»! Думаю, что нашу Светку тебе, Сашок, доверить можно!

– Ну, спасибо за доверие! Только как эту встречу устроить? К тому же я более всего опасаюсь, что не перестану думать о ее беде каждую минуту. Понимаешь? Если Светлана догадается, то отшатнётся. Подумает, будто всё из жалости… И хотя она мне нравится, всё рухнет! – нагородил я поспешно.

– Зачем же ты передо мной оправдываешься? Ещё спляши! Сегодня после работы можешь ее и встретить. Она же на обувной фабрике у отца работает. На станке каком-то, не помню, что-то кроит или шьёт…

– Так делать нельзя! Надо чтобы всё выглядело случайностью, а то вообразит невесть что!

– Чудак ты! Мы просто подъедем к фабрике, будто мимо проезжали и решили ее подвезти. Правда, до дома всего пять минут… Но это ведь несущественные детали! – засмеялся Пашка.

Мы так и сделали, успев нарыбачиться до конца Светиной смены, только она легко нас разоблачила:

– Пашка, ты бы напрямую сказал, что от меня нужно? А то мудришь – «решили они меня подвезти!» – она смешно передразнила Пашкину интонацию.

– А ничего не нужно! Или ты не веришь в благородство хороших людей?

– Это ты о себе столь сладко запел? – красиво засмеялась она.

– Ну, конечно! Залазь в кабину, наконец! Испугалась так, будто мы бандиты какие!

– Ну, ты-то бандит всем известный! Так что не прикидывайся благородным! – опять со смехом ответила Светлана. – Езжай своей дорогой, а я пойду своей. Заодно и прогуляюсь по свежему воздуху, а то клея сегодня надышалась!

– Клея надышалась, а никак не поймешь, что мы тебя клеим! – испортил всё Пашка.

– То-то я смотрю, вы оба липкие! – парировала Светлана. – Помылись бы для начала, ребята, прежде чем на свиданье набиваться!

– Будет тебе заедаться! – не выдержал игры Пашка. – Тогда, Санёк, вылезай здесь, а я Газель на стоянку отгоню. А ты, Светка, моего лучшего напарника не обижай. Судить буду строго!

Светлана посмеялась и пошла в сторону своего дома, а я выбрался из кабины и зашагал рядом с ней. Оба долго молчали. Первой нашлась Светлана:

– Я по ходу в магазин за продуктами… Подождёшь?

– Лучше вместе! Помогу поднести, если…

– Ладно, пошли! – легко согласилась она.

Потом мы молча брели к дому и по мере приближения замедляли шаг.

– Мне сегодня Пашка тайну открыл, будто мы с тобой два сапога-пара, а я – недотёпа, если еще тогда, в первую нашу встречу, этого не понял и не назначил тебе свидание.

– Ах, вот оно как? Теперь понятно, зачем за мной заехали! Решили давнюю ошибку исправить! Похвально! Давай, погуляем! – засмеялась Светлана. – Я буду готова через час после того, как зайду домой. Внизу подождёшь?

– Сколько угодно! – вырвалось у меня.

– О! Сашок! Ты только не зарекайся! Ты ведь меня совсем не знаешь! А что если я ведьма? Ведь пропадёшь ни за грош! – она опять красиво засмеялась. У Светланы вообще всё получалось красиво. – И куда сегодня направятся два сапога-пара?

– Хорошо бы согласовать! – осмелел я. – Можно было бы и в кино, но я современные фильмы выдерживаю не более пяти минут. Слишком они одноклеточные, чересчур напомаженные, надуманные. Нежизненно всё в них! Я только советские смотрю… Не все, конечно! А ты?

– И мне в кино не хочется! – просто ответила Светлана.

– А если в ресторан, то мне кажется, ты оскорбишься. Это как-то по командировочному получится, да? Разве что в кафе? Всякие пирожные-морожные! Но я сегодня пошёл бы на набережную. Мне, знаешь ли, нравится просто так сидеть, просто глядеть вдаль или на воду, просто так переваривать в мозгу то, что в него случайно попало! Вроде бы безделье, но оно очень для души! Для моей, по крайней мере!

– Заманчиво! Мне тоже нравится глядеть на текущую воду! Всё хорошее сразу вспоминается! Будто опять на пляже меня папа над водой держит – низко-низко. А вода пенится, бурлит, утекает! А мне не страшно! – согласилась со мной Светлана. – Так я пошла?

– Ты только не торопись! Наша вода не утечёт! – засмеялся, наконец, и я.

Мы долго сидели на теплом парапете у самой Волги, почти не переходя с места на место. Просто глядели на уходящую вдаль свободную воду, просто молчали, не озадачивая себя поиском ненужных нам слов, просто иногда смеялись, без объяснения причины. Мне казалось, что с первых минут мы понимали друг друга, но было ли так на самом деле?

– Отчего так хорошо бывает рядом с человеком, если души резонируют? Как думаешь? – нарушил я тишину. – Это телепатия или человек какие-то свои надежды автономно прокручивает в мозгу?

– А проще можно? – расхохоталась Светлана, глядя мне в глаза. – Либо тебе от твоего собственного резонанса хорошо, и я здесь ни при чём, либо ты просто мне голову морочишь?

– Под твоим строгим взором я вынужден сознаться: «Виноват! Очень уж хочется заморочить тебе голову! Но Пашка меня сразу предупредил, что ты человек весьма серьёзный, потому у меня вряд ли что-то получится!»

– А ты такой послушный, что всем сразу веришь? Или больше надеешься на себя? – крепко зацепила меня Светлана.

– Понимаешь? Я лишь сегодня узнал, что он тебе не брат, – увильнул я. – А как я мог брату не поверить. Уж он-то тебя должен знать!

– Ты не ответил на мой вопрос! – засмеялась девушка, тряхнув копной волнистых волос с лёгкой рыжинкой. Такие волосы, как слышал, сейчас не в моде. Всем женщинам вдруг понадобились прямые как мышиные хвосты. А мне, как раз, нравятся волнистые, даже кучерявые женские волосы, лишь бы не мелкими колечками, как у негритянок.

Я обратил своё внимание, что Светлана тему о том, кем ей приходится Пашка, обошла стороной, значит и мне надо поступать так же. Видимо, она не желает об этом говорить. Гордая девушка. Не хочет вызывать к себе жалости. Желает, чтобы к ней относились по заслугам. И мне это очень понравилось.

Я проводил Светлану до ее дома. По дороге всё думал, как бы ловчее повторить прогулку, чтобы не в просящем режиме, а то ведь откажет, тогда придётся умываться! Но Светлана вдруг сама предложила:

– Вот что, Саша! Завтра я буду занята. Предлагаю встретиться послезавтра.

– Увы! Послезавтра вечером я работаю. Может, в среду?

– Неужели мы сразу упёрлись в несовместимость? – пошутила Светлана.

– Это досадная случайность. Было бы желание встречаться! Но я за среду!

– Что ж! Первый наш вечер прошёл интересно. Я с нетерпением жду следующего! – совершенно откровенно произнесла девушка, повернулась, поставив точку, и не спеша зашла в подъезд своего дома. Через некоторое время я увидел осветившееся на четвёртом этаже окно.

«Вот, узнал о ней ещё кое-что!» – подумал я и от необъяснимой радости, охватившей меня от и до, засмеялся и зашагал к своему дому, иногда подпрыгивая от избытка чувств.

Нет необходимости кому-то знать о наших последующих встречах. Скажу только, что они стали регулярными и частыми. Нам было очень хорошо вдвоём.

Я с удовольствием слушал Светлану – она так весело рассказывала о своей жизни в детском доме, что я даже позавидовал ей, не узнав в своей судьбе того же, что с лихвой досталось ей. Конечно, в ее рассказах жизнь искусно приукрашивалась наблюдательностью Светланы и ее тонким юмором, уважением к воспитателям, которые оказались душевными людьми, и любовью к очень многим друзьям и товарищам. Но, слушая ее, я радовался, что девушке не пришлось попасть в какой-либо ужасный детдом, каких, наверно, в стране было много.

Светлана с интересом слушала мои байки о детстве, об университете и, особенно, о моих родителях. Именно они интересовали мою подругу более всего. И причины этого мне были понятны.

Мне Светлана не то, что бы нравилась, куда там?! Я уже ни одного дня не мог без нее прожить и изнывал от душевных терзаний, если такое получалось по независящим от нас причинам.

В своих мыслях я давно называл ее «своей Светкой» и моё молодое воображение подчас вибрировало во все стороны, но с ней я не позволял себе ничего лишнего. Я не мог допустить того, чтобы о моей Светлане вдруг не лестно подумали Пашкины родители, которых она воспринимала как самых близких ей людей.

Я не мог огорчить ни Светлану, ни их. А им действительно показалось бы очень недостойным, если бы внезапно узнали, что Светлана практически стала моей женой, не попросив их благословления. Да и как эти милые люди, уважаемые мной, посмотрели бы тогда на меня? А ведь скоро они станут ещё и моими родственниками. С ума сойти – родственниками моей жены! Моей Светки!

Мы, разумеется, взрослые люди и имеем право на самостоятельные поступки, но эти поступки не должны исходить из того, будто весь мир существует лишь для нас двоих. Мы не должны нарушать права на достоинство других людей в этом мире! Не должны нарушать самые различные писаные или не писаные правила. Тем более что эти люди сами по себе нам очень дороги.

Вот таким я тогда был моралистом. Впрочем, с тех пор не сильно и изменился!

«Светка! Моя Светка! – думал я с умилением каждую минутку. – Ты же такое чудо! Уж не знаю, за какие заслуги оно мне досталось?! Ты не переживай ни о чём, родная моя, я скорее умру, нежели сделаю тебе больно, хоть в чём-то. И никого не подпущу к тебе! Ни о чём я так не мечтаю теперь, кроме того, чтобы сделать тебя навеки счастливой. Самой счастливой на всём белом свете! И я уверен, что мне такое по плечу!»

Боже мой! – восхищался я. – Природа, безусловно, непревзойдённая мастерица создавать чудеса! Мастерица во всём! Но в Светке она превзошла саму себя! Какая же красота вышла из-под рук природы?! Если бы существовали объективные критерии совершенства, то в качестве идеала женской красоты, без какого-то сомнения, подошла бы именно она, моя Светка! Неужели кто-то в этом может хотя бы усомниться, не говоря уж о том, чтобы возразить! Всё в ней исполнено с божественным совершенством.

Божественная фигурка великолепных пропорций, не испорченная ни худобой, ни какими-то излишествами! Эти фантастически прекрасные кисти рук, эти пальчики с ноготками изумительной формы, без каких-либо лаков и украшалок, они меня просто с ума сводили. Мне так нравилось брать их в свои ладони, нежно обдувать и обцеловывать каждый пальчик! Какое же чудо, твои руки, Светка моя! Какое чудо ты у меня!

При всём том, я до тех пор не видел свою Светку голой. Лишь однажды, когда мы вчетвером на Пашкиной лодке глиссировали по Волге. С нами были тогда Светлана и Ира, ее подруга. В какой-то момент девчонки остались в купальниках, обычное дело, но у меня от этого закружилась голова, когда я увидел Светку. Боже мой! Я нисколечко не ошибался, когда мысленно ее раздевал. Вроде ничего нового не обнаружил, но как же она хороша, как хороша моя Светка!

Я мог бесконечно думать о том, что мне было дорого в ней, что я в Светке трепетно любил. А уж самое прекрасное из всех прекрасных Светкино лицо я просто боготворил! Мне бы таланты Рафаэля, чтобы передать на бумаге всю красоту этих потрясающих линий! Я обожал чудный овал ее лица, как у Мадонны, цвет чуть загорелой кожи, ее правильные губы без признаков помады, носик с несколькими веснушками и, главное, со столь выразительными глазищами. Иногда они казались мне пугающе строгими, бывали притягательно нежными, а то и лукавыми или недоуменными – если старалась меня предостеречь или остановить.

Но какие же у Светки глазищи – не передать! Никогда не встречал ничего подобного вообще, а, тем более, столь красивого. Уверен, что ни одному художнику не поверят, если он как-то умудрится изобразить их во всей красе! Они же – подлинное чудо природы. У всех, кого я знаю, вокруг зрачка всего одна радужная оболочка, а у моей Светки – две! Два тоненьких выразительных колечка. Сразу от зрачка начинается узенькое светло-зеленое, а уж его окружает широкое и голубое-преголубое! А всё вместе, стоит взглянуть Светке в эти чудесные глаза, сводит с ума не только завораживающей необычностью, но и удивительным эффектом голубого сияния.

Да, нет же! Мне этой неземной красоты ни за что не описать! Ее можно лишь самому увидеть, чтобы влюбиться навсегда, а другим девчатам лопнуть от зависти!

Я мог бесконечно долго думать о Светке, но мне почему-то становилось не по себе, если я вспоминал ее как бы по частям. Кощунство какое-то, так мне тогда казалось. Сам не могу понять ход тех своих глупых мыслей влюбленного, но меня что-то самым странным образом к тому и подталкивало! Вот я видел только ее милое лицо, вот только руки, вот грудь, локоток, изгиб изящной шеи, которой позавидует любая балерина, или необыкновенно пахнущие мягкие рыжевато-льняные волосы. Таких сегодня у русских женщин и не найдёшь, пожалуй, разве что у латышек или эстонок ещё частенько встречаются, да у моей Светки… Из этих волос, если в них окунуться, я без Светкиной помощи не смогу вынырнуть.

И всё же свою Светку я всегда воспринимал целиком! Всего человечка, милого, родного и любимого, разом. Я любил ее всю без исключений и без остатка. И думать о ней, или говорить, если вдруг бы с кем-то стал, мог лишь в этом ее прекрасном женском облике, который с некоторых пор видел перед собой, стоило прикрыть глаза.

Девятое октября нам запомнилось так, что лучше бы его вовсе не было ни в одном в календаре и, тем более, в нашей жизни! Но девятое октября всё же случилось.

Все предыдущие дни я жил, одурманенный нашими отношениями. Потому всё дальнейшее представлялось мне в таких же радостных ярких светах и чудесных красках, окутанное тем самым непонятным никому счастьем, с которым поэты связывают настоящую высокую взаимную любовь, при которой можно желать счастья всем на свете и одновременно никого вокруг себя не замечать, кроме единственного родного человечка.

Чарами того сладкого чувства я парил над землёй, парил над тем вечером, над уставшим за день и вразнобой засыпавшим городом. Подобного внутреннего покоя, согласия и одновременно самого творческого возбуждения во мне никогда не случалось.

Дошло до того, что мне, всегда иронично относившемуся к любому рифмоплётству, самому захотелось сочинить самые возвышенные стихи, которые смог бы душой впитать каждый человек на Земле. Чтобы все ощутили такое же счастье, какое чувствовал я.

Неужели пришла она – та самая любовь, над которой я всегда подтрунивал, понимая если не душой ее эфемерность, то уж умом, это точно!

Но как же мне объяснить тебе, моя Светка, насколько ты мне дорога!? Как я восхищаюсь тобой, как любуюсь, как люблю, как безмерно обожаю! Как не хочу обходиться без тебя даже одной секундочки! С этих пор навсегда только ты, и только с тобой! Я даже не могу вообразить ничего другого! И не хочу! Мне даже страшно представить, будто что-то нас может разлучить! Не хочу быть без тебя и не буду! А если вдруг придётся – так лучше умереть!

В тот вечер, гуляя, как обычно, допоздна, мы основательно вымокли под холодным дождём, набросившимся на нас внезапно. Нам только и оставалось поскорее оказаться дома, чтобы согреться и просушиться в тепле.

Когда мы выскочили из троллейбуса, оказавшись почти у цели, сильный ветер снова вдул в нас внушительную порцию дождя. Мы сразу замёрзли еще сильнее, но, согреваемые счастьем, со смехом вбежали в подъезд твоего дома, где я притормозил.

– Ну, и что же ты, Сашка? – засмеялась Светланка. – Побежали ко мне сушиться!

Вспоминаю теперь с улыбкой, что за прошедшие месяцы, почти год, я ни разу к тебе не поднимался в квартиру. Я не считал это удобным. Но теперь меня потрясывал капитальный озноб, и ещё ты надо мной посмеивалась, разрушая мои принципы.

И всё же я удержался от соблазнов и решил бежать домой, о чём тебе и объявил.

Светка, насмехаясь надо мной, уточнила:

– Сашка! Неужели ты такой непоколебимый противник сексуальной революции?

Я дрожал. Мне было не до провокационных разговоров, и всё же я чуть не завёлся:

– Самое время об этом…

– Действительно, самое время! – расхохоталась Светланка. – Не дури, Сашка! Ведь простудишься не на шутку! Сейчас же побежали ко мне! Будем вместе воевать с той самой революцией!

– Некрасиво получится, если твои узнают! – продолжал упираться я. – Если так уж тебе революции полюбились, то должна знать – враги подсунули нам их для нашего же одурачивания, а на деле внедряли массовый разврат населения. Никто еще живым из отравленной паутины не выбирался! Это же совсем не шутка – это очень опасная диверсия! Это настоящая эпидемия…

– Сашка! Брось выдумывать и артачиться! Какой еще разврат? Дрожишь от холода и сырости! Пошли же, дурачок мой любимый! Ты же ко мне идёшь, а не к кому попало! Пошли, просушимся… Мы же взрослые люди!

– Ты, как раз, еще совсем глупенький ребёнок!

– Это ещё почему? – засмеялась Светлана.

– По уму! Потому что тебе до сих пор кажется, будто взрослые могут делать, что им вздумается! На деле же взрослый человек твёрдо знает, что делать можно, а что нельзя! В соответствии с этим всегда и поступает!

– Ты тоже не взрослый человек! – чмокнула меня в щёку Светка. – Ты просто глупенький! Заболеешь, и мне придётся ставить тебе банки и делать пребольнющие уколы! Не хочешь? Тогда пойдём же скорей! Ну, пойдем, дурачок ты мой хороший!

– Тогда я домой позвоню, – предупредил я Светлану и метнулся в телефон-автомат, прижавшийся своей стандартной будочкой к соседнему дому. – Ведь родители не приучены к отсутствию сына ночью. Ещё переволнуются, не дай-то бог!

– Обязательно позвони! – сразу согласилась Светлана. – И очень хорошо, что беспокоишься! А я поднимусь в квартиру, хотя бы чайник поставлю…

Я снял трубку и несколько раз прокрутил разболтавшийся телефонный диск. Гудки долго оставались длинными. Гудки, гудки, гудки…

«Странно, всего девять часов. Родители в такое время не спят, тем более, я не вернулся».

Наконец трубку сняла мама, и я услышал ее тяжелое всхлипывание:

– Саша, папы больше нет… «Скорая» не помогла…

Я услышал, как из рук матери выпала телефонная трубка. Я ничего не мог понять. Может, это была не мама? Может, она ошиблась? Или был чужой телефон? Боже мой, всего этого не может быть! Не может быть! – завыл я от понимания невозможности что-то исправить. – Как же теперь? Или всё же ошибка?

Я плохо помню, что было потом. Помню только, как тупо добрался до четвёртого этажа, ладонью придавил кнопку звонка, не отпуская…

Светлана открыла со смехом и словами:

– Ты что? С ума сошёл… – и осеклась, разглядев меня. – Сашка, что с тобой? Что случилось? – догадалась она, но не поверила, что в ее безмятежность и уже забрезжившее семейное счастье опять ворвалась разрушающая всё случайность. – Опять случайность! – протянула Светлана и опустилась на колени рядом со мной. – Что случилось, Сашенька? Ну, скажи, родной, что случилось?

– Отец… «Скорая» не помогла. Надо спасать маму. Я пошёл…

– Я с тобой! Только переоденусь.

Глава 14. Жизнь сменила знак

Событий тех печальных дней я не запомнил. Теперь кое-что отрывочно возникает в моей памяти, словно в плотном тумане, а некоторые подробности я вообще восстановил для себя лишь по рассказам Светланки.

Она оказалась крепче меня. Именно на ней всё держалось в то очень трудное время. Я же расклеился на все сто. Светланка рассказывала потом, будто я был в страшном состоянии. Просто невменяем.

– Сашка, ты эмоционально беззащитен! – потом рассказывала она. – У тебя совсем нет кожи! Всё через сердце, а оно ведь не железное. Его беречь надо, глупенький ты мой. И меня надо беречь… Как я без тебя жить буду?

Светлана могла водить меня всюду, куда было надо, ведь мы пережили похороны отца. Могла кормить, возить, даже укладывать спать – я во всём ей подчинялся беспрекословно, ничего не понимая, как живой манекен, не больше. Совсем ничего не понимал. На вопросы отвечал как-то странно, не разобрать. Сам же ни о чём не спрашивал и не говорил.

«Страшно мне было глядеть на тебя!» – потом созналась Светлана.

О собственных ощущениях тех дней я рассказывать не буду. Хотя понимаю, кому-то воспоминания сумасшедшего могут быть интересны.

А уж потом, – рассказывала мне Светлана, – уже семнадцатого октября, я вообще за тебя испугалась. Ты сам-то хоть помнишь? На девятый день, когда много народу собралось помянуть твоего отца, хорошо хоть его завод что-то взял на себя, уже твоя мама не выдержала долгого напряжения. И все наши похоронные ужасы повторились заново. А ты был как кукла! Ничего не понимал!

В общем, мы тогда через такое прошли, Сашка, – рассказывала мне Светлана, – что никакому врагу не пожелаешь. Мои тогда, Геннадий Петрович и Антонина Сергеевна, во многом нам помогли, глядя на мои с тобой страдания.

Геннадий Петрович даже организовал тебе консультацию у известного врача. Страшно сказать, ходила я с тобой к психиатру. Но он-то, как раз, меня немного успокоил. Убедил, что сдвиг сознания у тебя произошёл из-за сильнейшего стресса. Почти наверняка, он окажется временным и скоро пройдёт сам собой. Обязательно пройдёт! Надо только терпеливо ждать. Ну, и из лекарств кое-что тебе выписал. Сказал, будто они на всякий случай, для ускорения процессов, но не навсегда. И то уже казалось мне хорошо.

Надежда – это, конечно, прекрасно, да только дни уходили, а сдвиг твой оставался. Я вся на нервах! Руки опускались. Представляешь? Впрочем, такое ты представить не сможешь! Я ведь только нашла тебя, думала уже, что судьба моя наладилась, а тут опять всё рухнуло! Да еще как рухнуло! Ты находился весь день рядом, да только совсем не ты! И не знала я, как мне быть? Не знала чем тебе помочь и себе? И болезнь у тебя какая-то странная была – хуже, пожалуй, и придумать-то трудно! Есть человек, и нет человека!

На девятый день, то есть, в день памяти теперь уже твоей покойной матери, двадцать пятого октября, повезла я тебя на кладбище, и среди тех крестов ты как будто стал оживать. Вижу, уже понимаешь происходящее, взгляд стал осмысленным, но молчишь, стараешься, вижу, сам разобраться во всём.

А сама-то я думаю, это очень хорошо, что проснулся, да как бы ты, разобравшись во всех случившихся наших трагедиях, опять не сдвинулся, да еще сильнее. Это же какая нагрузка на психику?!

А на следующее утро ты засобирался на работу. Видимо, не всё вполне понимал. Я тебе тогда объяснила, что на работу тебе не надо, потому что ты и я в отпуске. Так оно и было. И тебе ведь дали какие-то отгулы, и мне Геннадий Петрович отпуск устроил.

Рассказывала я тебе то, да сё, а сама не могу не плакать, вот тогда ты и очнулся окончательно. Стал меня утешать! Пожалел меня! Видно, сильно любишь, вот и выздоровел, чтобы больше меня не терзать! Такая у нас с тобой история, Сашка ты мой хороший, приключилась.

«Давно это было, – подумалось мне. – Столько лет прошло! Чтобы все сосчитать, так и пальцев не хватит!»

Но дальше-то я и сам всё помню. Мозги постепенно заработали. Только оглядываться в прошлое я и потом опасался. Очень уж тяжелые в нём события остались, а их последствия не сгладятся, пожалуй, пока жив буду.

Мне ещё, можно считать, повезло! Ведь остался бы я на всей планете Земля в одиночестве, если бы не моя Светланка. Сдали бы меня в дурдом! Даже представить страшно! А она все дни, дольше двух недель, со мной как с маленьким… Единственный родной человек у меня на свете остался.

Можно было бы надеяться, что после тех бед наши проблемы должны были бы рассосаться. Вполне достаточно вымучили! Но, как бы ни так! Они лишь добавлялись, вот только стоит ли теперь о том вспоминать?

Впрочем, веселее остальных оказалась одна проблема (мне неудобно даже говорить). Она со всего размаху ударила, так сказать, по моему мужскому достоинству.

Надо же! Эти проклятые стрессы всё успевают разрушать!

После полного осознания своего нового качества, или как это можно назвать, меня основательно перетрясло. И Светка опять за меня испугалась. Она ведь уже насмотрелась, как я умею сходить с ума. Не дай-то бог кому-то пережить подобное! Оно и понятно, человек жениться надумал, а тут – на тебе! Сюрприз с неизвестным продолжением и печальным приложением! Какой жене такой мужик нужен?

Однако урологи, когда узнали причину моего недуга, сравнительно быстро привели меня в порядок. И за то им большое спасибо! А я уж думал, будто наша медицина давно лечить перестала – только рапортует о неведомых никому успехах, а в то же время стремительно сокращает больницы, поликлиники, финансирование, персонал.

И всё же вышло так, что я и перед медициной оказался виноват! Больно уж круто ее обругивал! И, говорили мне, будто обругивал не заслужено. Мол, она-то пыталась тебя лечить, не отказалась, а ты о ней такого наговорил…

Возможно, они в чем-то правы! Однако ни отца моего, которому и пятидесяти не исполнилось, ни мать ведь не спасли. С отцом ещё можно понять – очень уж стремительно всё развивалось, а инфаркт у матери можно было и предотвратить, если бы только предвидели ситуацию. Но никто вовремя не подумал. Ни медицина, ни окружение. Даже лекарства сердечного не нашлось под рукой. Вот ведь как странно получилось! Водку привезли на кладбище, а первую помощь для больного сердца почему-то не взяли!

Возобновить работу на хлебозаводе мне не удалось. Меня с него попросту попёрли. Я, естественно, захотел выяснить причину нарушения трудового законодательства, но ответ получил в худшем стиле грязного саратовского рынка:

– Вас же долго не было, а народу хлеб нужен! Неужели и этого не понимаешь?!

Пожалуй, то был намёк на моё психическое состояние. В общем, мне всё, конечно, было понятно, кроме одного, пожалуй: «Почему всюду стало побеждать невежество, подлость и беззаконие?!»

В отделе кадров меня вообще унизили, нагло отказав вернуть трудовую книжку («У нас ее и не было никогда!) и дать расчёт за отработанные дни. Я едва сдержался, чтобы не плюнуть в лицо этой разжиревшей тётке на должности начальника отдела кадров. Ворьё!

Пришлось возобновить поиски какой-нибудь устойчивой работы, но по прихоти торгашей жизнь в стране уже полным ходом неслась в сторону новогодних праздников, сулящих им невиданные барыши. В такой жизни мне рассчитывать было не на что, если не считать случайного калыма. А перед приближающимся праздником как раз сильно возросла нужда в таких специалистах как я.

Светланка завязала со своим отпуском тоже раньше срока, загадочно добавив, что все не догулянные дни скоро нам могут пригодиться. Я смысла той фразы не понял, но переспрашивать показалось неудобно, потому промолчал, надеясь разобраться в будущем.

Поначалу мы жили в Светкиной квартире, давненько и уютнооборудованной самой хозяйкой, хотя силами и средствами Геннадия Петровича, а уж потом, когда я немного успокоился, переселились в родительскую двухкомнатную, где я вырос.

И хотя мы со Светкой по приходу с работы находились совсем рядышком, как супруги, но последние трагические события, моя болезнь и незатухающие тяжелые переживания мешали нам забыть обо всём.

Какое уж там счастье? Счастья-то, как раз и не было. Была обостренная больная память, и были незабываемые тяжелые потери! В других условиях мы, конечно, пребывали бы на седьмом небе, но не тогда.

Мы были взаимно нежны, мы были заботливы, но между нами непреодолимым препятствием стояли прошедшие дни, не позволявшие приблизиться друг к другу. Может, еще и оттого мы испытывали дополнительную подавленность и необъяснимую виноватость. В общем, настроение постоянно оставалось траурным, как у недобитых.

Наконец, я, постоянно придавленный ощущением не отступающей беды, пересилил себя и нежно прижал Светланку к себе:

– Вот что я решил, хозяйка моя! Плохо это или хорошо, но нам нужно начинать жить. Жить, глядя не в прошлое, каким бы оно ни было, а жить своим настоящим и своим будущим. Пора сбросить с себя этот непосильный груз, иначе он нас задавит! Сколько бы я не тащил его на себе, потерю родителей это не возместит!

Светланка ничего не ответила. Ведь она прошла через такую беду в возрасте пяти лет, и потом несла ее много лет, разъедающую душу. Она знала, что ослабить боль не получится. Потому, давно сострадая мне и не зная как помочь, она лишь легонько прикоснулась своими губами к моим губам. Потом ещё раз прикоснулась, едва уловимо, молча отвернулась и отошла в сторонку.

Меня потрясла изящная простота, в которой моя Светка была абсолютно прозрачна в каждой своей мысли, в каждом намерении, в каждом деянии. Она же святая! Только святой доступна столь великая и бессловесная душевность.

А она вдруг зашептала:

– Ты прав, Сашка! Ты у меня снова молодец! А я тебя люблю еще сильнее! Действительно, пора нам строить свою жизнь!

– Иди ко мне… – я был потрясён происходящим волшебством своего возрождения.

– Нет, Сашка! Только ночью. Ровно в полночь мы начнём с тобой новую жизнь! Счастливую жизнь! И в ней всегда будем вдвоём!

– Почему же вдвоём? Мы никогда не расстанемся, но у нас же будут свои дочки и сыночки! Будут?

– Подчиняюсь беспрекословно! – засмеялась Светлана, становясь в положение «смирно». – Неужели теперь я – настоящая жена? – счастливо хохотнула она. – Я и не мечтала дожить до такого счастья! И я не просто какая-то там жена – я твоя жена!

– Самая настоящая! Но нам надо спешить в ЗАГС. Завтра же подадим заявления. Согласна?

– Всё хорошо! – засмеялась Светлана. – Всё хорошо! Всё будет хорошо!

«Какая же ты умница! – подумал я. – Как же мне повезло тебя встретить!»

Но через минуту мои мысли стали более приземлёнными: «А на какие шиши мы существовали всё это время с огромными расходами?»

«Спрашивать Светку нельзя, – решил я выяснить самостоятельно. – Впрочем, и теперь уже ясно, что нельзя нам и дальше сидеть на нуле. И как только Светка со всем справлялась? Родители помогли! А мне надо усиленно искать работу и активизировать калым! И надо спросить, не влезла ли Светка в долги? Если так, то всем и всё вернуть».

В общем-то, мы стали оживать. Заявление в ЗАГС мы тоже подали.

И ещё одна «радость» объявилась на нашу голову. Уж не знаю, кому мы ею обязаны, но скоро получили письмо из этой мэрии или ферии – всё уже перелицевали на американский лад. Письмо предназначалось Светке. Смысл его такой, что в виду замужества, которое, между прочим, у нас еще не состоялось, ей предлагалось сдать в распоряжение администрации однокомнатную квартиру, полученную в виду утраты статуса круглой сироты… Якобы потому, что после заключения брака и в соответствии с какими-то пунктами какого-то договора, и так далее, она утратила свой прежний статус.

Терять квартиру, нам было жаль. Геннадий Петрович обещал всё где-то уладить, но и у него ничего не вышло, на что Светка среагировала предельно мудро: «Ну, так что ж! Эта квартира в своё время мне очень помогла! Спасибо ей! Может, теперь она поможет ещё кому-то!»

И мы решили сразу после регистрации брака Светкину квартиру освободить от вещей, обеспечив им участь, которой они были достойны – что-то взять себе, что-то отдать Пашке, что-то отвезти Геннадию Петровичу, а что-то выставить просто так, кому пригодится, – а жить захотели в моей квартире. Дай-то бог, нас не попрут и из нее под каким-нибудь странным, но якобы вполне законным предлогом! Ордер-то на эту квартиру когда-то получал отец, а не я. Вот и станут мне околесицу городить!

В общем, я решил тогда, что нас основательно обложили! Только и осталось повторять популярную глупость, будто всё, что в мире случается, нам всем идёт на пользу! Но я в эту оптимистическую формулу никогда не верил в силу ее примитивизма.

Именно в те дни ко мне удачно подкатил Пашка, обуреваемый жаждой приобретения и освоения компьютерной техники. Я об этом уже рассказывал. А потом состоялось и моё невероятное знакомство с родственником бывшего американского президента сэром Кеннеди. С ума сойти, на какую тропу меня вдруг вынесло!

Похоже, подумал я тогда о последствиях решения, принятого под психологическим нажимом сэра Кеннеди, жизнь поставила нас с женой на рельсы, которые куда-то обязательно выведут, но ведь рельсы сделают это, не интересуясь нашими желаниями. И куда они выведут?

Не побывав на конечной станции, на такой вопрос нам не ответить! Но, даже побывав там, отвечать, скорее всего, будет некому! Не напрасно же говорят, будто конечная станция потому и конечная, что дальше пути нет, но и назад вернуться бывает невозможно! Короче говоря, дав своё согласие американцу, я с каждым днём всё больше сомневался в правильности своего решения.

Так поступать или иначе? Были сомнения или была абсолютная уверенность? Я выбрал рельсы или рельсы выбрали меня? Всё это не столь уж важно для конечного результата! Важно было лишь то, что моё решение в глазах этого сэра обрело конкретность, которая станет без всякого спроса править моей судьбой.

В тот же день я обо всём рассказал своей Светке. И главным местом в моём рассказе стало моё бестолковое согласие, данное сдуру и без согласования с женой этому прилипчивому Кеннеди.

Я очень беспокоился, что моя самодеятельность вызовет между мной и моей Светкой неразрешимые разногласия. И мне заранее становилось стыдно от понимания того, с каким укором непонимания она будет глядеть на меня.

«Сам ведь дурак! – терзался я. – Мог бы зажать своё решение! Мог ответить через пару дней. И уважаемый сэр потерпел бы! С другой стороны, я ведь так и собирался сделать! Более того, я вообще не думал соглашаться, но он меня прокрутил каким-то психологическим приёмом! Я и поплыл и, видимо, приплыл, куда он и подгребал!»

Светланка слушала меня молча и, не моргая. Я же по мере рассказа всё острее чувствовал размер допущенной мною глупости. «Всё потому, что привык жить бобылём, не согласовывая свои действия ни с кем!»

Когда я закончил на том, как ловко сэр вытянул из меня нужное ему согласие, лицо Светланы просветлело. Было заметно, что она ожидала чего-то значительно худшего, и потому сказала мне совсем просто:

– Значит, Сашка, так тому и быть! Как ты решил, так я, твоя жена, целиком и принимаю!

– Правда? – вырвалось у меня с такой радостью, что жена засмеялась:

– А ты мог представить, что может быть иначе? Или ты во мне сомневаешься?

– Нет, малыш мой, но всё равно перетрясся. Я ведь не должен был принимать это решение за тебя.

– Мог! Вполне мог, Сашка! Ведь, куда ты, туда и я! Даже если в самое пекло – всё равно только вместе!

– Ты моё чудо! Я знаю, что люблю тебя до невозможности, но ты всё равно достойна большего!

– Я рада, если так! И мне нравится быть женой гения, которого приезжают вербовать за тридевять земель! До сих пор представить себе такого не могу! Выходит, и я тебя недооценила! – уже с дальним прицелом подвела итоги жена. – Ну, что ж! Будем собираться в дорогу! Надеюсь, с тобой я там не пропаду!

После таких слов моя жизнь стала другой, но я, нам же на беду, детально не представлял, что нас ждёт не какая-то там туристическая поездка, а долгая и не простая жизнь в совершенно чужой стране. А в жизни бывают не только взлёты, но и катастрофические падения. Одним словом, нас ждала неизвестность!

Глава 15. Под чужой флаг

Третьего января под вечер мы со Светланой были дома, когда задребезжал наш древний телефон. Я взял трубку; знакомый нам сэр напрашивался в гости. Он обосновывал это тем, что настало время обсудить некоторые вопросы и подписать важные документы. Я, разумеется, пригласил его зайти.

Через минуту доктор Кеннеди стоял в квартире с огромным букетом ярко красных роз. Это в январе-то!

– Моя жена, Светлана! – познакомил я его. – А о вас, уважаемый доктор Кеннеди, я жене уже рассказывал.

– Очень рад, миссис! Вы еще более прекрасны, чем я ожидал! А эти цветы станут лишь бледной оправой вашей красоты…

Он галантно передал розы обалдевшей от такого начала Светке. Я был уверен, что подобных цветов она в своей жизни не получила, потому меня нисколько не удивило, что моя жена мгновенно растаяла, признав в сэре Кеннеди своего лучшего друга.

Наш гость умел влиять на мужчин через их любимых женщин!

– Проходите в комнату, доктор Кеннеди! – пропустил я его вперёд.

– Да-да! Спасибо! Но сначала поздравляю вас с наступившим Новым годом! – поздравил он нас со Светкой, прижавшейся ко мне с цветами.

– Спасибо! – ответил я без напряжения, поскольку меня уже не смущали, как в первый раз, ни манеры доктора Кеннеди, ни его тайные намерения. Я был совершенно спокоен и уверен в себе. Более того, я усиленно соображал, чем бы мне самому вывести его из себя? Надо обязательно поломать ту его линию поведения, которую он, конечно, заранее продумал, чтобы без лишних хлопот опять добиться своего! – Но я этот праздник не отмечаю! – развёл я руками.

– Вот как? – кажется, искренне удивился гость. – И почему же? Неужели вы – оппозиционер? – он засмеялся и взмахнул руками, словно вспомнил с запозданием. – Ах, вы отмечаете Рождество! Я правильно угадал?

Теперь и я усмехнулся:

– Увы! К Рождеству я тоже безразличен, а быть оппозиционером к своему народу, да еще в непринципиальных вопросах – это же так смешно! Не правда ли? – ответил я ему вопросом и простецкой улыбкой.

– О! Да! Вы, конечно же, правы, мистер Гвоздёв! И всё же – почему именно так?

– Никаких секретов! – засмеялся я, понимая, что сумел слегка деформировать планы гостя, к чему и стремился. – Мне кажется, будто с празднованием Нового года связано много нелепостей, которые я не замечал в малолетстве. Сами посудите, наши дальние предки отмечали не Новый год, а Новолетие! А это нечто иное по своей сути! Согласны? Да и как можно начало года отмечать после завершения трети зимы? Разве не абсурд?

– Разделяю ваше мнение, но так же было всегда! Устойчивая традиция! Разве это не аргумент? Народные традиции – это же великая сила! Это – фундамент для любого народа! Разве я не прав, мистер Гвоздёв?

– Конечно, насчёт традиций, если не углубляться в их суть, вы правы! Конечно, это чья-то сила! Сила тех, кому проще жить так, как живут все, не задумываясь над мелочами! К тому же традиция отмечать Новый год даже не в начале зимы не столь уж древняя! Ведь не так давно, если судить по историческим меркам, чуждый нашему народу Пётр Первый вслед за Европой изменил и летоисчисление, и день начала года! И сделал это варварски, сделал преступно, заодно уничтожив тысячи лет нашей истории! И не только нашей. И поломал самые, что ни есть важные народные традиции! Ведь так? – задал я гостю вопрос именно в той форме, которая предполагала только положительный ответ, а уж такой ответ, в свою очередь, ставил гостя в зависимое от меня положение. Мне тогда всерьёз казалось, будто я действительно мог вынудить доктора Кеннеди, этого прожженного дипломата, играть по моим правилам.

Я, конечно же, был наивен. Если он и следовал моим правилам, то лишь, играя свою собственную игру, но, не желая заранее меня настраивать против себя.

– Да-да, мистер Гвоздёв! Это, разумеется, так! Так действительно было! Я слышал, будто раньше начало года связывали с весенним равноденствием. Разумеется, тогда было значительно логичнее! А назовёте ли вы ещё какие-то причины вашего несогласия с традицией встречи Нового года?

Он, видимо, надеется загнать меня в угол, решил я. Мне с недавних пор почему-то постоянно представлялось, будто меня, как бы я не изворачивался, всё равно враги обманут, но и сдаваться без боя я не собирался.

– Конечно, есть! Например, разве не странно отмечать то, чего нет? – усмехнулся я.

– Не совсем вас понял?! – удивился гость и снова засмеялся, рассчитывая на разъяснения.

– Всё очень просто! Знаете ли, мне совершенно понятно, если люди поздравляют друг друга с успешным завершением очередного года своей жизни. Поздравляются с тем, что они дожили, несмотря ни на что, до конца этого года. Или поздравляют кого-то с важными достижениями, достигнутыми уже в прошедшем году! Даже с тем, что сумели как-то пережить беды, которые ушедший год забрал с собой. Это мне понятно!

Я перевёл дух. Мой гость молча дожидался продолжения.

– Но поздравления с тем, что ещё не начиналось, чего нет в природе, что будет впереди и пока никому не понять, каким оно окажется… Разве такие поздравления не преждевременны? С чем же поздравляют? Этого я и не понимаю! А вместе с тем, и весь праздничный Новый год, полюбившийся всем нам с детства своими шумными радостями и подарками, мне кажется, лишь переворачивает и логику, и сознание нормальных людей! Только запутывает их! Разве не так, сэр? Странно поздравлять с тем, что лишь маячит впереди! Вот когда придёт…

Гость очень ловко схитрил, ответив не мне, а обратившись к Светлане:

– Миссис, вам неслыханно повезло с мужем! Он обладает удивительным философским видением любой мировой проблемы! Это – очень редкий дар! Но неужели и вы, миссис, тоже не отмечаете Новый год?

Я догадался, что Кеннеди нашёл способ сделать мою жену своим союзником, вбивая между нами клин.

– Ну, что вы?! Отмечаю и я, и мой муж отмечает! Если все отмечают, разве мы может противопоставлять себя всем?! – красиво улыбнулась Светланка. – Но я согласна с тем, на что мой муж обратил ваше внимание. Есть много необъяснимых странностей, но мы ведь не можем их устранить! Все уже привыкли к такому порядку или, ещё точнее, к такому беспорядку! Привыкли и терпим его, не задумываясь. Иначе говоря, давний обман хитрого Петра удался ему в полной мере! И мы будем обманываться вместе со всеми!

– Вы – просто самая замечательнейшая чета, с которой мне приходилось встречаться! – гость умело перевёл разговор в другое русло. – И я выражаю вам самые искренние соболезнования в связи с безвременной кончиной ваших родителей, о которой я недавно узнал. Я понимаю, что вас постигло огромное горе! Нелепость часто вершит человеческие судьбы! Такая трагическая и ранняя смерть. Детям пережить такое особенно трудно. Соболезную вам обоим!

– Спасибо! – ответил я одновременно со Светланой, помолчал и уточнил. – Мы вас, доктор Кеннеди, пожалуй, задерживаем? Вы говорили о каких-то документах…

– Да-да! – подтвердил гость. – Я занимаюсь только вашими делами, но вам следует ознакомиться с текстом контракта и, в случае согласия, подписать его. Текст у меня с собой.

Он протянул мне несколько стандартных листов с печатным текстом:

– Пожалуйста, внимательно ознакомьтесь, а мы с вашей милой супругой, если позволите, обсудим некоторые вопросы переезда. Хорошо?

– Время пошло! – констатировал я, присаживаясь в кресло под включенным торшером.

Глава 16. Будущее без тумана

Я принялся просматривать документ, озаглавленный как Контракт о найме и выполнении работ, и так далее, но быстро забуксовал. По ходу возникало чересчур уж много вопросов.

Я понимал, что с вопросами можно поступать двояко. Можно посчитать, будто всё написано правильно, можно всё принять на веру, ведь я ни в чем пока не разбираюсь и, чтобы не выдавать это, принять всё, как есть. Но можно потребовать разъяснений или даже изменений. В последнем случае придётся разобраться во всё как можно глубже.

Неужели в какой-то момент это доктору Кеннеди надоест, и он решит, что при моей несговорчивости лучше со мной дела вообще не иметь?

«Ну и пусть! – согласился я и на подобный исход, если уж так получится. – Не было и не будет! Жалеть останется не о чём! Нам и дома хорошо!»

Я выписал на отдельный листок свои основные вопросы, чтобы не оставлять пометок на врученном мне экземпляре, и через какой-то час известил доктора Кеннеди, что готов к разговору. Он прервал милую, как мне показалось, беседу со Светкой и, извинившись перед ней легким наклоном головы, поднялся мне навстречу:

– С вашего позволения, миссис, продолжим позже! Очень рад, сэр! – сделал он поклон головой и мне, мол, я к вашим услугам. Будто это он, а не я у него в полной зависимости. «Темнит, сэр! След заметает! К чему бы это?»

Мы уселись в кресла у окна.

– И каковы ваши впечатления, мистер Гвоздёв? – гость первым сделал свой шаг.

– Разве такой документ с непривычки сразу переваришь?! – решил я в драку пока не бросаться.

– Но вас всё устраивает?

– Я пока не понимаю отдалённых последствий того, что мне предложено подписывать. В вашей стране всё устроено по-другому! Условия жизни и работы, законы, устои… Я всего этого не знаю, потому не могу распознать опасные подводные камни…

– О, да! Это так! Но, мистер Гвоздёв, вы можете совершенно не волноваться! Мы постарались в максимальной степени учесть ваши интересы!

– Благодарю вас, доктор Кеннеди! Благодарю! Но мне было бы удобнее иметь в своих руках такой же Контракт на русском языке. И чтобы он имел равную силу с контрактом на английском. Это возможно?

– О, да! Но ведь он уже в ваших руках, сэр! – удивился гость моей якобы непонятливости.

– Разве? – удивился я в ответ. – А мне показалось, будто в моих руках обычный перевод! Он не на бланке, как ваш документ, который на английском языке! Он даже не предусматривает подписи сторон. Предусмотрена лишь моя подпись. Простите, я не знаю, доктор Кеннеди, может, я вас излишне обременяю своим незнанием каких-то правил, но мне кажется…

– Не беспокойтесь, мистер Гвоздёв! Вашу претензию мы принимаем. Всё будет сделано! Что-нибудь ещё?

– Да! Мне кажется странным, что цель моей работы, для которой вы меня и нанимаете, сформулирована в каком-то дополнительном протоколе, как здесь указано, – я ткнул ручкой в первый лист, показывая его гостю.

– Понимаете ли, – стал объясняться гость, – эта цель действительно сформулирована в дополнительном протоколе. Так сделано ввиду ее конфиденциальности. Мы сможем обсудить этот вопрос устно в месте, исключающем прослушку, а письменно – только по прибытию на место вашей работы.

– Уважаемый сэр! Как это – по прибытию? – очень уверенно задал я свой вопрос. – А в каком положении я окажусь в США, если только там пойму, что не в силах достичь ту неоговорённую заранее цель, или буду с чем-то не согласен? Я не дока в подобных делах, но мне кажется, будто наша телега оказалась впереди лошади…

Гость смотрел на меня, широко улыбаясь. Я догадался, что такой приём предназначался для введения меня в смущение. «Ну, конечно, я был обязан почувствовать себя совершенно непонятливым человеком, который мешает работать честным людям, подозревая их в какой-то галиматье».

Но и я решил не поддаваться, пусть и буду в его глазах выглядеть болваном.

Как я и предполагал, гость не смог держать свою улыбку бесконечно долго, потому сдался и начал меня убеждать:

– Мистер Гвоздёв! Цель вашей деятельности мы можем обсудить где-нибудь на улице. Ведь это очень просто. Со своей стороны я даю вам слово, что интересующая вас цель работы без каких-либо искажений и по существу, и по форме будет вам представлена в дополнительном протоколе. Вы согласны?

– И когда мы ее обсудим?

– Вас устроит сделать это после завершения сегодняшней работы? Можем все вместе погулять вблизи дома…

Я засмеялся, давая понять, что такой вариант считаю удачным. И уточнил:

– Мне можно продолжать, сэр?

Доктор Кеннеди с неизменной улыбкой утвердительно качнул головой.

– А что получится с нашим гражданством? – поинтересовался я.

– Ну, этот вопрос будет решаться в отдалённом будущем!

– Допускаю, что так, – не сдавался я, – но моя работа может затянуться на долгие годы, не так ли, доктор Кеннеди? Мне, по крайней мере, именно такое и представляется возможным. И всё равно нам когда-то придётся принимать какое-то решение… Я просто не знаю, как долго всё это возможно тянуть, если мы останемся с нынешними паспортами?

– Для вас лучше будет так, как у вас в какой-то песне поётся: «В Одессе нужно быть, конечно, одесситом!» А вас я понял, потому мы сразу возьмём этот вопрос на себя. В обычном порядке, если сами захотите всё оформлять, на получение американского гражданства вам понадобится более десяти лет. У нас это получится в пределах полугода, если не возникнут непредвиденные осложнения.

– Какие, например? – не понял я.

– Совсем незначительные для вас при условии нашей помощи. Например, незнание языка, гимна и другие мелочи. И, насколько мне стало ясно, вы не очень-то любите США!

– Разве и в этом вопросе без любви не обойтись? – усмехнулся я.

– Любовь – любовью, а уж политическая благонадёжность от вас точно потребуется. Вы, может быть, ещё не знаете, но при получении гражданства вам придётся давать клятву на верность Соединённым Штатам Америки? Клятву на библии, мистер Гвоздёв! А в США она настолько свята, что нарушить ее безнаказанно не рискует никто!

– Клятва?! – не поверил я. – Действительно, клятва?!

– Ничего удивительного, мистер Гвоздёв! Разве это противоречит вашей логике или логике вообще? Разве какому-то государству нужны граждане-враги? Потому в американской клятве есть такие слова: «Я абсолютно и полностью отрекаюсь от верности и преданности любому иностранному монарху, властителю, государству или суверенной власти, подданным или гражданином которого я являлся до этого дня. Я буду поддерживать и защищать Конституцию и законы Соединённых Штатов Америки от всех врагов, внешних и внутренних. Я буду верой и правдой служить Соединённым Штатам. Я возьму в руки оружие и буду сражаться на стороне Соединённых Штатов, и так далее».

– Да уж! С языком у меня действительно плохо! – подтвердил я, не желая комментировать то, что услышал. Пусть он понимает, как сам того хочет. – Но мы с женой возьмёмся за английский, даже если не станем менять гражданство… Ведь какие-нибудь курсы в Санта-Барбаре найдутся?

Я вдруг осознал, что мне этого американского гражданства не надо никогда, и ни под каким соусом, но не заявлять же ему это в лоб?! А еще стало понятно, что все эти сволочи, красиво именуемые эмигрантами, на деле – абсолютные предатели! Это же надо – за какую-то жрачку и жвачку они обязуются не только забыть свою родину, друзей и мать родную, но и убивать их, если америкосы прикажут. Мразь отечественного производства, если быть точным!

Гость засмеялся, принимая мою игру:

– В Санта-Кларе, мистер Гвоздёв! – подчеркнул гость, указывая на мою оговорку. – Именно, в Санта-Кларе! Санта-Барбара – это совсем другой город! Да и Санта-Клара не одна! Есть, например, знаменитая Санта-Клара и на острове Куба! Вам придётся привыкать к американским названиям…

– Ну, да! Слегка переплелось, кажется! – согласился я. – Но меня мучает ещё одно обстоятельство.

– Я, весь внимание, сэр!

– Мне в США работалось бы значительно спокойнее с уверенностью, что в случае какой-то беды со мной, моей жене будет оказана самая действенная помощь по возвращению на родину, в эту самую квартиру, где мы с вами теперь находимся. По крайней мере, нисколько не в худшую. Это возможно? Можно этот пункт внести в контракт?

– Это не составит труда! – утвердительно качнул головой гость. – Что-нибудь ещё?

– Да! Я вот прочитал, доктор Кеннеди, пункт об оплате моей будущей работы. И годовая зарплата тут указана, и компенсация инфляции, и полная медицинская страховка мне и моей супруге, и дополнительные денежные премии в размере до десяти годовых зарплат при выполнении программы исследований… Вот только я никак не уразумею, – спросил я с усмешкой, – это хорошо для нас или плохо? Двести семьдесят две тысячи в год – это сколько же, если на ощупь? Слышал, будто половина суммы сразу на налоги уйдёт! Ведь это значит, что моя зарплата изначально носит иллюзорный характер! А если и другая половина уйдёт на оплату жилья? Я же этого не знаю! Или я не прав? И вообще, как и за что мне придётся платить? Не получится ли так, что я выясню только по приезду, что денег на полноценную жизнь нам окажется недостаточно?

– Я хорошо понимаю ваши опасения, мистер Гвоздёв! Они имеют под собой веские основания – ведь после переезда вся прежняя жизнь у вас пойдёт кувырком, да?

– Ну, не вся, положим! И не обязательно кувырком, но проблем и на сегодня хватает! – ответил я серьёзно, давая ему понять, что мои опасения весьма серьёзны, не на песке построены.

– Я понимаю! – вроде бы согласился гость. – Я очень хорошо вас понимаю, сэр! Но мне очень и очень сложно ответить. Для начала скажу, что первое время, примерно месяц, во всех делах вам будет помогать Фёдор. Знаете ли, в США очень сложная финансовая отчётность! Сложное налоговое законодательство. Ещё не совсем ясен ваш статус – кем вы будете, резидентом или нерезидентом? В США необходимо фиксировать каждую покупку, каждый доход, любое движение капитала, а к концу года заполнять налоговые формы и по ним платить налоги. Этому Фёдор вас научит. Поначалу, чтобы нам и самим во всех ваших житейских делах разобраться, мы подключим к этому вопросу своего опытного юриста.

– Не надо юристов! Мне бы самому всё понять! – вставил я.

– Тогда сначала вы должны усвоить, что утаивание доходов в США или неуплата налогов в правильном размере – это тягчайшее преступление. Потому ничего нельзя путать! А опыта у вас нет! Что касается вашей зарплаты, то она, как вы уже пересчитали на свой лад, получится двадцать шесть тысяч в месяц. А в Санта-Кларе даже пять тысяч считаются очень хорошей зарплатой. В Сан-Хосе и, тем более, в Сан-Франциско, положение другое. Там жизнь значительно дороже. Там все цены, особенно, на землю и жилье, сильно взвинчены кремниевыми миллионерами. Ваш же город – Санта-Клара – находится в самом центре Долины. Вам, как говорится, и карты в руки! Город по меркам США, достаточно крупный. Население – сто тысяч. Жильё вы будете оплачивать из своих доходов, но чудный домик в прекрасном месте мы вам уже подыскали. Еда и прочее – тоже за ваш счёт, не считая начального периода. То есть, вам будет обеспечена полная самостоятельность и автономность! Городской транспорт везде развит слабо, кроме такси. Крупные и тяжелые покупки вам доставят из любого магазина. Об этом надо лишь заявить. А на свою работу вам будет удобно добираться пешком. Там минут десять ходу. Вот так примерно, если отвечать навскидку!

– А машина?

– У нас для личных поездок, в том числе, и на работу, принято пользоваться своим автомобилем или такси, но опять же, за свой счёт. А транспортные расходы в командировках вам полностью возместят. Все командировки придётся согласовывать со мной. И ещё один момент, мистер Гвоздёв, который вам следует понять с самого начала. Мы, американцы, очень экономные люди. Очень! Мы готовы потратить на дело, допустим, сто тысяч, но будем счастливы, если на этой сделке сэкономим хотя бы десять центов! Такие уж мы! Потому США и стали богатой страной!

– Разве потому? – возразил я. – Или вы действительно думаете меня в этом убедить? Мне-то до сих пор казалось, будто многие богатства США связаны с хождением по свету их доллара, который со всех собирает дань! А, может, с НДС, который США выкачивают изо всех стран! А еще присвоение золота большинства государств мира, якобы на хранение. Или из-за существования такой структуры, как ФРС…

– Сэр! Дорогой вы наш мистер Гвоздёв! – мягко прервал мою антиамериканскую речь гость, приложив для убедительности свою ладонь к сердцу. – И ещё потому, что американцы давно усвоили одну важную истину. Есть кое-что на свете, о чем лучше не говорить! Ни-ког-да! А ещё для вас лучше всегда делать вид, будто вы ничего в том, что сейчас говорили, не понимаете! Это значительно лучше, нежели проявлять свою осведомлённость в финансовых операциях США! Это я так – к слову!

– Я уяснил, доктор Кеннеди! – пришлось мне усмехнуться в знак понимания этого национального лицемерия. – Я ведь итак понимаю, что жил бы в Санта-Кларе как шах персидский, если бы меньше знал, ещё меньше понимал и вопросов бы вообще не задавал!

– Шутите? – спросил гость, хорошо всё понимая. – Юмор, это замечательное качество русской натуры! Американцы тоже любят смеяться, любят шутки, однако часто сами их не понимают. А это иногда приводит к трагедиям! – закончил он с явной угрозой в голосе.

– Да, это действительно смешно! Но всё же, как будут обстоять дела с моей непосредственной работой? Мне пока ничего не ясно! Я не знаю ни места работы, ни фирмы, ни корпорации, ни консервации… Вот спросят меня уважаемые люди, которым нужно отвечать правду и только правду: «Мистер Гвоздёв! А где вы работаете? Где вы прописаны? И так далее! Так я и ответить ничего не смогу! Тут-то меня, как я предполагаю, и скрутят! Мол, попался, вражья сила! Правду нам не выдаёшь! А ведь присягал на верность США!»

– Это уж вы, мистер Гвоздёв, через край хватили! – усмехнулся гость.

– А я, может, краёв не замечаю! Потому и хватил! Разве в этом есть моя вина? Я думаю, что главное сейчас, чтобы меня в вашей Америке кондрашка не хватила! А остальное как-то перемелется!

– Чтобы кондрашка не хватила, я посвящу вас в некоторые детали. В первую очередь, вы будете числиться сотрудником «Санта-Клара университета», сокращённо он называется ПСМ. Это один из старейших вузов Калифорнии! Старейший католический университет на американском Западе! Весьма уважаемое учреждение в составе Ассоциации иезуитских учебных заведений!

– Иезуиты? – переспросил я машинально. – Звучит как-то зловеще…

– Это оттого, что у вас встречается такое словосочетание, как «иезуитское воспитание», то есть, очень строгое, даже жестокое, со строжайшей регламентацией поведения, с унизительными наказаниями. Отсюда и ваши предубеждения к иезуитам. А вообще-то – ничего страшного! Милые и добрые люди!

– Но это же дикое средневековье, как мне кажется! – воскликнул я удивленно.

– Ну и что? Пусть так когда-то и было! Глубокие традиции католицизма – только и всего! Правда, об иезуитах всегда рассказывают всякие небылицы… Например, что в уставах иезуитов разрешено любое преступление, если оно совершается ради «вящей славы божьей». Но в реальной жизни иезуиты американские законы не нарушают, потому у властей нет оснований ограничивать их в правах. Это ведь Штаты, дорогой мистер Гвоздёв! Это США! А США – это, прежде всего, полная свобода по всем направлениям!

– А мне казалось, будто полная свобода, это лишь полный разгул беззакония! – брякнул я не очень дипломатично; мог бы и смолчать, но меня понесло. – Так можно и фашизм законом разрешить! Ведь полная свобода! Почему бы нет?

– Вы правы, сэр! Уже разрешено! В США живет много немецких фашистов, как вы их называете. Глубокие старики, конечно.

– Вот вам и ваши милые иезуиты! Вот вам и их логическое продолжение – немецкие фашисты! – не сдержался я, стараясь всё же не терять самообладания, которое великолепно демонстрировал мой собеседник. – Как же так? Фашисты совершали преступления против человечности, это признано Нюрнбергским трибуналом, у них руки по локоть в крови, они международные преступники, а в США их трогательно оберегают?! Вместо того чтобы немедленно посадить за прошлые злодеяния!

– Мистер Гвоздёв! Извините меня, вы ещё совсем молодой человек! Это, безусловно, хорошо, а для меня – так даже завидно! Но именно в силу молодости и в силу мощной внутренней пропаганды в вашей стране, ваши некоторые представления об основных правах человека весьма деформированы! Увы, простите, но это всё же так! А насчёт того, чтобы всех посадить, так у нас в Штатах тридцать седьмой год не возможен! Если люди не нарушают законы, то в США их не могут считать преступниками. Да! Я согласен, что Германия и немцы многими войнами себя дискредитировали, но вину конкретных немцев должен определить только суд. Однако немцы, живущие в США, ни к трибуналу, ни к суду не привлекались. Так пусть себе живут!

– А если они бывшие эсесовцы?

– Суд, мистер Гвоздёв! Только суд решит! Иначе начнётся самосуд! Но для США это абсолютно не допустимо!

– Неужели надо доказывать причастность к злодеяниям того же Вернера фон Брауна, то есть матёрого эсэсовского генерала? Или шефа гестапо группенфюрера СС и одновременно генерал-лейтенанта полиции Генриха Мюллера? Ведь оба верно служили и нацизму, и Гитлеру, и теперь Америке!

– Во-первых, уважаемый мистер Гвоздёв, названные вами люди лично никого не убивали. Какие же они преступники? А во-вторых, вспомните, пожалуйста, сами, разве Советский Союз после победы не использовал в своих интересах самых отпетых фашистов?

– Не знаю такого! – сказал я не очень уверенно, поскольку уже по опыту знал, что мой гость наверняка в рукаве прячет веские доказательства.

– Ну, что же вы?! А первые ракеты? Те ракеты, которыми вы гордитесь как собственным национальным достижением? Они, между прочим, были разработаны членом НСДАП штурмбанфюрером СС, полное имя которого Вернер Магнус Максимилиан фрайхер фон Браун. А производились те ракеты, обстреливавшие мирные города Великобритании, между прочим, на подземных заводах Германии! А на них по принуждению работали советские заключенные концентрационных лагерей! И всё же в СССР не сомневались, что подобные компромиссы не противоречат коммунистической идеологии! Или ещё! Многие годы в Академии Генерального штаба Советской Армии преподавал немецкий фельдмаршал Фридрих Паулюс – это как изволите понимать? Вы представляете это? В одном из главных советских военных учебных заведений работал не просто рядовой немецкий шпион, а самый высокопоставленный фашист, войска которого пролили цистерны русской крови! А ведь с ним у вас носились как с уважаемой персоной, явно не вспоминая, кто он такой! Это вам, мистер Гвоздёв, известно? А вам, кстати, известно, что ваша страна воевала вовсе не с фашистами?

– Ну, знаете ли! – слишком бурно среагировал я.

– Знаю, мистер Гвоздёв! Я многое знаю! Кое-что и вам могу рассказать!

– Очень интересно! – с явным сарказмом выпалил я.

– Пожалуйста, уважаемый мистер Гвоздёв! Пожалуйста! Ваша страна воевала и, кстати, что весьма важно, воевала в союзе и с США, и с Великобританией, вовсе не с фашистской Германией, как у вас официально всегда заявляли, а с той Германией, у которой официальной идеологией провозглашался национал-социализм. Да, не фашизм, а именно национал-социализм! О! – гость сделал такие движения руками, будто хотел меня оградить от опасной ошибки. – Вы только не подумайте, будто я разделяю ту идеологию! Ни в коем случае! Более того, я убежденный противник национал-социализма, но, в конце концов, надо же сохранять объективность, а не придумывать то, что вам выгодно! Не надо подменять понятия! Это приводит к нарушению сознания!

– Красиво звучит! – опять съязвил я, стремясь поддеть собеседника, но это мне никак не удавалось. Он излучал спокойствие и демонстрировал знания, на которые я не находил убедительных возражений. – Не надо подменять понятия, уважаемый доктор Кеннеди! Надо сохранять объективность! Замечательно всё и очень красиво!

– Уж не собираетесь ли вы зачислить меня в классовые враги, мистер Гвоздёв? Уверяю вас, это стало бы для вас большой ошибкой! Да и я сожалел бы весьма, ведь вы мне нравитесь. Я вынужден это признать – мне нравятся ваши манеры! Даже то, как вы сейчас бросились отстаивать свои убеждения, не лицемеря, мне тоже нравится! Но на деле получается так, будто вы идёте в бой не за истину, а против неё! И только по незнанию! В этом пока ваша слабость! Вам не хватает истинных знаний, потому что вы долго подвергались внешнему деформированию сознания советской идеологией.

Я сделал попытку возразить, но гость остановил меня мягко вытянутой в мою сторону рукой:

– Не надо! – сказал он. – Не надо хоть сейчас стремиться доказать то, что без лукавства доказать невозможно! Если вы по-прежнему злитесь на меня из-за понятия «фашизма», то я вам повторю: я категорически против национал-социализма. Это – явное зло для человечества! Это – абсолютно немецкая идеология – тоталитарная, экстремистская, ультраправая, расистская и антисемитская. Она воплощает в себе этнический национализм, идею биологического и культурного превосходства выдуманной арийской расы над всеми другими расами, непримиримую славянофобию, антикоммунизм, антилиберализм, антидемократизм! Но теоритическим фундаментом всего этого являлся совсем не Адольф Гитлер, как внушили советским людям, а Альфред Розенберг. Впрочем, это я лишь к слову, поскольку сей безусловный факт нисколько не оправдывает ни первого из них, ни второго!

Я слушал молча. Гость просто задавил меня потоком своей информации.

– И всё же фашизм и национал-социализм – это разные идеологии и течения! – утвердительно сказал гость.

– Пусть будет по-вашему! – как будто согласился я. – Но кто и зачем советским людям, как вы утверждаете, перевернул их мировоззрение? Мне это кажется нелепым!

Доктор Кеннеди поглядел на меня спокойно и открыто. Это подкупало. Это как-то интуитивно располагало меня к нему, хотя разумом его речам я противился.

– Это случилось ещё перед войной! – начал гость. – Тогда подмену в вашей стране никто не заметил, никто не оспорил ее, и постепенно население эту подмену приняло за истину. Потом, даже после победы, советский народ в этот вопрос не вникал. Фашизм, так фашизм! Какая в принципе разница, как называлась та ужасная беда, которую вы пережили? Ведь так?

– Но зачем и кому понадобилось всех путать? – опять не выдержал я, повторив свой вопрос.

– Так ведь я вам и отвечаю! Народу было всё равно. А Сталин это понимал задолго до войны и думал иначе! Об этом еще никто вслух не рассуждал, но я полагаю, что сделать так решил именно Сталин. Он был очень мудрым человеком. Только представьте сами! В то время ваша страна фанатично строила социализм, и вдруг бы народ узнал, что у главных ваших врагов, у настоящих извергов, тоже есть свой социализм! Какой-то национал-социализм, но ведь всё равно – социализм! Сталин понимал, что подобное совпадение понятий могло стать роковым! Оно могло подорвать веру советских людей в правильность своего социализма! Могло отторгнуть народ от своего социализма, поколебать уверенность в правильности высоких целей. Вот Сталин и подменил понятие национал-социализма на понятие фашизм, который где-то там, в Италии, когда-то зародился и уже загнивал. Но всё же понятие такое существовало. Это очевидно. А ваш Сталин был мудрым человеком! Это надо признать! Очень мудрым и многое предвидевшим!

– Ладно! – перегрузился я. – Вернёмся к своим баранам! Итак, мне придётся стать иезуитом?

– Совсем нет! В университете под вашим началом будет официально состоять «Группа лабораторий биоцифровых исследований», то есть «Group of laboratories for biocypher research». Она будет финансироваться через университет, потому формально и вы станете числиться в штате университета и, опять же, только формально ему подчиняться, а больше знать вам пока не стоит. Я же останусь вашим головным куратором, то есть представителем заказчика и ведущим менеджером всего проекта. Все вопросы, возникающие в ходе работы, все неувязки, все потребности, все проблемы и даже открытия – всё это ко мне! Ясно?

– Совсем другое дело! Будто глаза открылись! – обрадованно потёр я руки. – Осталось нам обговорить всего-ничего! Светланка! – позвал я жену из кухни. – Будь добра! Устрой нам чаёк! Что-то в горле пересохло!

– О! Мистер Гвоздёв! Я вас уже немного знаю, если вы призвали на помощь жену, то сейчас с вашей стороны прозвучит нечто убийственное! Да?

– Да, что вы говорите, доктор Кеннеди! Просто меня беспокоит, чем моя жена будет занята в Санта-Кларе. Вы же понимаете? Если у человека нет определённых обязанностей, нет объективной ответственности, но есть много свободного времени, то он с катушек съедет обязательно! Вы меня понимаете?

– И что же вы хотите от нас?

– Прошу сэр, опираясь на ваши знания страны и большой опыт, пояснить наши с женой возможности. Я-то думаю, что мою Светлану можно сразу в университет… У нее же нет хорошей специальности. Но по моим ли средствам станет ее обучение?

– В первую очередь вам обоим надо поскорее преодолеть языковой порог. Это нужно вообще для всего, но и обучение в университете ведётся только на английском. Во-вторых, значительно дешевле отучиться два года в колледже университета, а потом поступить на какое-то основное отделение. Два года у нас учатся на бакалавра, ещё два года на магистра. Плата за всё выйдет, на первый взгляд, огромная, но вам она окажется по плечу. К тому же по прилёту вы получите подъемные в размере полутора окладов.

– Годовых? – уточнил я.

– Вы продолжаете шутить, мистер Гвоздёв? Полтора месячных оклада! Тридцать девять тысяч – это весьма большая сумма!

– Хочется верить, что она никогда не закончится! – усмехнулся я.

Гость оглянулся на дверь кухни, видимо, чтобы узнать, где моя жена, и тихо поделился:

– Вообще-то, вы мудро решили насчёт учёбы жены. Но в реальной жизни ничего ведь идеально не получается!

– Не понял!

– В бочке прекрасного мёда всегда прячется ложка отвратительного дёгтя! Так у вас говорят?

– Не совсем! И где же наш дёготь? – всё еще не понимал я.

– Вы и сам понимаете, что ваша жена, начиная учиться, погрузится в мир с качественно и количественно иным наполнением. Очень скоро она существенно изменится сама и постепенно станет удаляться от вас. Вы это понимаете? У нее будут другие интересы, другая сфера общения… Не обижайтесь на старика! Я говорю это чисто по-дружески и лишь потому, что подавляющее большинство эмигрантских семей по прибытию в США расходятся. Редкие семьи сохраняются долго, но и они когда-то распадаются.

– Занятная статистика! – поразился я.

– Да! Именно так у нас происходит! И вам, русским, приехавшим из России, особенно трудно понять, почему инициаторами развода всегда становятся женщины. А всё потому, что в Америке они не только начинают чувствовать себя хозяйками положения, но и стараютсядемонстрировать это мужчинам буквально во всём. Так уж здесь принято! И болезненно реагируют на любое ограничение. Вот вы всего лишь попросили жену, чтобы она принесла нам чай, а я сразу представил себе, если бы я так же попросил свою жену – вы даже не знаете, чтобы она мне устроила! В общем, по чисто прагматическим соображениям мне не хочется такого же результата для вас. Я не хочу, чтобы ваша семья распалась. Тогда вам точно станет не до нашего проекта! А мы от вас ждём прорывных результатов!

– Да уж! – только и ответил я. – Спасибо за науку. К такому развитию событий я действительно не был готов! Начинаю дуть на воду!

– Не понял! – теперь удивился доктор Кеннеди.

– У нас есть такая присказка: «Обжегшись молоком, дуют и на воду!»

– Да-да! Можно сказать, что у нас с вами на общности проблем эмансипации возникла настоящая мужская солидарность! – сказал мне гость и подмигнул.

Как раз в тот момент Светлана поставила на журнальный столик чай, печенье и клубничное варенье в креманках.

– Ну, что я вам говорил?! – воскликнул доктор Кеннеди. – Русские женщины, просто богини! Только и вы, миссис, пожалуйста, присаживайтесь с нами! – обратился он к Светлане, поднявшись перед ней из кресла.

– Спасибо! – легко засмеялась хозяйка. – У вас тут скучные разговоры, совсем мне не интересные! Я лучше в кухне борщ доварю…

Мы занялись чаем, но через некоторое время меня осенило:

– Доктор Кеннеди! В общем, кажется, мы всё обсудили. Может, мы закончим наш разговор о моём контракте не на улице, как договорились, а прямо здесь. Вы можете мне написать на листке ту цель, о которой мы говорили, а потом мы тот листок на месте и сожжём?

– Пожалуй! – он извлёк из своих бумаг чистый лист бумаги и стал писать своей красивой и, видимо, дорогой авторучкой.

Прошло, может, с полчаса, когда гость, наконец, протянул мне исписанный по-русски листок, сопровождая свои действия словами:

– Только сразу условимся, что обсуждать вслух мы ничего не будем!

Я утвердительно качнул головой и принялся читать аккуратный текст, написанный уверенной рукой, образцовым почерком, но с непривычной для меня каллиграфией.

Цели исследования

Вам надлежит обеспечить эффективное научное руководство исследовательской деятельностью «Группы лабораторий биоцифровых исследований» в интересах разработки технологий и программ, позволяющих решить проблему достижения условного бессмертия любой конкретно заданной личности.

Ориентировочный метод комплексного достижения цели.

1. Разработать компактную кибернетическую модель, которая бы системно воплощала в себе все особенности указанной личности как уникальной совокупности врождённых и приобретённых качеств. А именно: ее память; интеллект; характер; темперамент; психофизические реакции; склонности; привычки; манеры; предпочтения; вкусы; приоритеты; политические и прочие убеждения, и так далее.

2. Разработать неразрушающие личность технологии закачивания в кибернетическую модель всех особенностей указанной личности.

3. Разработать технологии замены головного мозга некого человека-донора на компактную кибернетическую модель, обеспечив их совместную работоспособность на основе естественной физиологии человека-донора.

4. Разработать технологии биологической привязки компактной кибернетической модели к реальному времени и обеспечить восприятие ею информации извне за счёт использования естественных органов чувств (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус, ориентация в пространстве, ощущение силы тяжести и ускорения) человека-донора.

Созданный биокибернетический организм (БКО) на основе указанной информации должен в полной мере воспроизводить работу центральной нервной системы указанной личности, обеспечивая поведенческое сходство БКО и указанной личности.

5. Разработать технологии старения БКО, адекватного течению времени и естественному старению людей.

6. Разработать технологии планово-предупредительной или экстренной замены человека-донора, тело которого приблизилось к биологической смерти из-за естественного старения или неестественных причин, на более надёжного с биологической точки зрения человека-донора. При этом нужны технологии, обеспечивающие преемственность внешнего образа человека-донора от предыдущего к последующему.

Выполнение заданий по п. 1-6 должно обеспечить БКО полное ощущение (себя и окружающей среды, в том числе, и взаимодействующих с БКО людей) того, что указанная личность продолжает своё естественное существование, разве что, с некоторыми перенесенными хирургическими вмешательствами, которые могут фиксироваться и в памяти КБО. Этим будет достигнуто условное бессмертие указанной личности по ее самоощущениям и по восприятию ее окружающими людьми.

– Ого! – воскликнул я, дочитав до конца. – Более всего я восхищён двумя обстоятельствами. Во-первых, вы очень точно сформулировали моё собственное представление о решении задачи, а во-вторых, мне трудно представить, как вы всё это запомнили!?

– Память меня пока не подводит! – улыбнулся гость.

– Но, уважаемый доктор Кеннеди, я до сих пор не задал тот вопрос, который меня мучит с нашей первой встречи…

– И что же такое вас мучит, мой дорогой мистер Гвоздёв?

– В общем, если совсем уж односложно… – я замялся, как происходит с теми, кто открывает конверт, в котором указана их дальнейшая, но неизвестная судьба, однако отбросил сомнения и решительно выпалил. – Что станет со мной, если задача не будет решена? Всякое может получиться! Она ведь чрезвычайно трудна!

В тот момент, выслушав меня, доктор Кеннеди, как мне показалось, стал тянуть время, может, набивая цену. Он даже, как будто, заволновался, что меня еще больше насторожило. Задержка ответа наводила на мысль, будто я попал в болевую точку, но противник старается это скрыть.

«Что-то здесь не так! – насторожился я еще больше. – Оттягивал я свой убийственный вопросик, оттягивал, и в самый последний момент, когда решился уточнить, так вместо ответа на меня свалились еще и новые загадки! Неужели я попал в яблочко?!»

Доктор Кеннеди продолжал как-то тяжело молчать, на меня не глядя, и мне было заметно, что он не знает, что ответить. От волнения он скрестил пальцы в замок и, охватив ими одно колено, стал раскачиваться, глядя в пол.

Ничего себе! Такого замешательства в моём присутствии у него не бывало. По моей спине побежали мурашки. Стало мерещиться самое зловещее. Даже приближение весьма странного краха всей моей жизни!

Наконец, гость принял прежнюю позу и несколько успокоился. По крайней мере, мне так показалось. Он взял чашку в руку, отпил чай и вдруг широко улыбнулся. Это было абсолютно неожиданно для меня, но свидетельствовало о том, что он полностью овладел собой.

Однако я-то по-прежнему не понимал причин того, что разыгралось передо мной только что.

– Мистер Гвоздёв! – в обычной манере начал гость. – Вы действительно задали свой вопрос слишком уж односложно, ведь вас не меньше волнует и то, как долго будут продолжаться исследования? Ведь так?

Я качнул головой и вставил своё:

– Слишком уж многое в этой работе не может быть определено однозначно, но ведь от нее зависит наша с женой судьба!

– Извините меня за паузу – кое-что вспомнилось. Да, не это важно! Но я хочу, чтобы вы поверили – я скрывать от вас ничего не намерен. Для этого нет причин. Ваш заказчик вполне осведомлён о том, что на современном и явно недостаточном уровне науки и технологий решить поставленную задачу не удастся никому. Эта работа на перспективу. Потому финансирование исследований предварительно рассчитано на десять лет. Рассчитано с таким умыслом, что за эти годы фундамент для вашей работы значительно укрепится. Вы должны заметить, что заказчик понимает ваши проблемы и не торопит вас. Именно потому он понимает и то, что десяти лет может не хватить, а вашей вины в том может и не быть. Потому, как мне всё это представляется, вы ничем не рискуете. Вас ценят! На вас надеются! От вас ждут, что вы даже в рамках нынешней реальности сможете сделать многое. Вот так! Теперь я развеял ваши сомнения, мистер Гвоздёв?

«Ну, да! – подумал я. – Вы со всех сторон засекретили это исследование, даже финансирование замаскировали под университет, а потом меня, гражданина страны, которая является для вас врагом номер один, от души наградите и отпустите восвояси! Кто бы мог знать заранее, что вы такие щедрые и добродушные!? Это совсем не по-иезуитски! И кто бы мог надеяться, что и я окажусь столь же наивен?»

Я долго молчал, на что мой гость не рассчитывал, потому он не удержался уточнить:

– Мне показалось, мистер Гвоздёв, что я не до конца вас убедил? Уверяю вас – отбросьте все свои сомнения и опасения! Мы – великая страна, и потому можем себе позволить благородство! Вы будете гордиться собой! Вы будете всегда радоваться принятому сегодня решению! Вы ведь тоже так считаете, мистер Гвоздёв?

«И в чём же это мнимое благородство Штатов проявилось хоть однажды? – мысленно спросил я его и даже себя. – Для кого теперь секрет, что ваша великая страна всегда только и ждала момента, чтобы вырвать с кровью чью-то живую плоть! О каком благородстве вы говорите, если даже после Второй мировой войны именно вы, или с вашей подачи, народы мира получили сто семь войн, военных конфликтов и насильственных государственных переворотов? И почему я, хорошо зная, что вся история США построена на лжи и рекламе мнимой свободы, должен вам верить? Конечно же, не стану!»

И в тот момент меня удачно прострелила простая мысль.

«Конечно, я не стану! Но, что для меня особенно интересно и странно, я ведь прекрасно понимаю, что меня обманут, но всё равно стремлюсь туда! Стремлюсь, чтобы обманули! Почему? Зачем? Почему, так происходит вопреки всякой логике? Неужели только из-за американских денег, которыми помахали перед моим носом? Так нет же! Уж я-то точно знаю, что для меня всякие деньги и, тем более, доллары, никогда не были главной целью в жизни! Тогда почему?

Может, только потому, что в своей стране я оказался никому не нужен? Она меня даже не замечает! Она во мне не нуждается и не помогает мне выживать! Она даже не требует от меня отдать ей мои таланты и силы! Более того, она будто намеренно выталкивает меня туда, в США! Сдуру выталкивает, чтобы укреплять ее же врагов, помогая врагам каждую минуту, каждым выдавленным туда нашим талантом, нашим специалистом, ученым, любым толковым гражданином! И я оказался среди них, среди обманутых дураков, подлецов и предателей! Ну, и в славную же компанию я угодил!

И что я делаю? Боже мой, уж не полный ли я кретин? Ещё спрашиваю! Ведь итак понятно! И даже теперь, полностью прояснив для себя ситуацию, я ведь всё равно, как тот глупый кролик, стремлюсь в пасть удава! И Светку свою в американский капкан заманиваю!

Что же я делаю? Я ведь даже в этот миг не верю себе, что остановлюсь! Что я делаю?! Где мой ум, где моя рассудительность, где моя воля, где моя совесть? На что я надеюсь, утратив надежду на свою страну?»

– Вы так глубоко задумались, мистер Гвоздёв… Ко мне, знаете ли, иногда тоже залетают прекрасные мысли! Столь прекрасные, что возникает желание немедленно остановить весь мир и заняться только ими. Видимо, у вас теперь так и случилось? Не правда ли, мистер Гвоздёв?

– Я лишь обдумывал ваш ответ, сэр. И он мне нравится! – сказал я неожиданно для себя и тут же подумал:

«Где моя воля? Где моя совесть? Где моё благоразумие? Неужели я способен так низко пасть, прекрасно сознавая губительные последствия?! Но куда же мне деваться? Ведь даже с хлебовозки турнули!»

– О! Я верил в ваше благоразумие, мистер Гвоздёв! – Вы можете быть уверены, что все ваши пожелания будут внесены в контракт. И тогда вы со спокойной душой его подпишете. Но с отъездом всё же придётся повременить. Не по нашей, а по вашей вине.

Я зыркнул на него, всё ещё оставаясь в своих сомнениях, изрядно ослабивших моё самоощущение: «Ну, вот! А теперь посыпались сюрпризы?»

– О! Пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Гвоздёв! – очень доброжелательно успокоил меня гость. – Ваша вина лишь в том, что вы пока не расписаны с очаровательной миссис Светланой, а она, как я понимаю, намеревается принять вашу фамилию. Стало быть, всем нам придётся подождать нового паспорта и ещё кое-чего. Рассчитываю, что задержка окажется не столь уж длительной!

– Спасибо, я понял. Если мы всё обсудили, то могу вас проводить, – предложил я.

– Благодарю вас! Это ни к чему! Внизу меня ждёт машина, но у нас с вами осталось еще одно дельце…

Я поглядел на него с недоумением, а доктор Кеннеди помахал передо мной исписанными листами бумаги:

– В нашей работе нельзя не учитывать всевозможные случайности! – заметил гость. – Эти листы положено сжечь до выхода из дома.

– Ах, да! – вспомнил я. – Извините! Давайте, я их сожгу!

– Пожалуйста, но на моих глазах! – поставил он условие.

Пришлось мне поджечь листы на кухне перед носом удивленной Светланы и стремительно кинуться с полыхнувшей бумагой к унитазу. Дело было сделано.

Когда гость нас покинул, Светлана, видимо, сгорая от нетерпения, сразу стала им восхищаться:

– Ты знаешь, Сашка! Я никогда не встречала таких галантных мужчин!

– И много ты их вообще встречала? – усмехнулся я, обняв жену.

– Да, ну тебя! Разве ты сам не понимаешь… Такой обходительный! Такой предупредительный! Всё ко мне – миссис, да миссис! Обхохочешься! Я – и вдруг миссис!

– Ох, Светка! Как же тебе нравится, оказывается, когда вокруг тебя словно перед барыней!

– Да! Нравится! А кому, скажи мне, такое обхождение не понравится?

– Не стану показывать пальцем на себя! – возразил я жене.

– И ты думаешь, что я поверю! – расхохоталась Светка. – Да ни за что! Всем нравится, когда их так уважительно обхаживают! Значит, понимают ценность! И ты – не исключение!

– Ладно… Когда-нибудь и ты во мне разберёшься! Может, с моей помощью заодно поймёшь, чего стоит вся их лакированная обходительность. Он бы наизнанку вывернулся даже перед нашей собакой, лишь бы меня в нужное ему русло повернуть!

– Перед какой ещё собакой? – удивилась Светлана.

– Это я так! Для примера! И чего же он тебе напел?

– А не скажу! – стала кокетничать жена. – Мало ли чего?

Я устало брякнулся на табуретку, ведь даже подумать не мог, что после двух часов переговоров можно настолько устать, что и ноги не держат, и жалобно попросил:

– Ну, так как, миссис? Обедать-то будем? Есть у нас готовый борщ или кухонная деятельность вас с некоторых пор унижает?

– Сашка! Ты всё-таки слишком дурной гений! Совсем дурной мне достался! Разве я не понимаю, что этот мистер только вокруг тебя гоголем и ходит, а я для него – бесплатное приложение! Так что же вы с ним всё-таки решили?

– Когда ты получишь паспорт с моей фамилией, тогда их канцелярия и станет готовить наш отъезд! И он – не за горами. И вообще, Светка, сжалься – есть хочу, сил больше нет!

Мы обедали и посмеивались над собой и ушедшим гостем – просто так посмеивались, не зло! Потому что жизнь, как нам казалось, стала разворачиваться в правильном направлении.

– Знаешь, Сашка! Он посоветовал мне, как хозяйке, никаких вещей с собой в дорогу не брать. Сказал, будто надо захватить только самое-самое! Но и из него половину бросить дома, чтобы при нас оставалось лишь по одной небольшой сумке весом не более пятнадцати кг. Это у них ещё кое-как сходит за дамскую сумочку! Можно, сказал он мне, взять и багаж, по одному месту на человека, однако потом с этим багажом мы сами себе не будем рады! Багаж в дороге очень затруднит нашу жизнь! Придётся таскать его, но главное, это многочисленные досмотры, проверки, выворачивания! А нет багажа – нет и проблем!

– Он знает, что советует! Придётся так и поступить. Главное, заплатить за квартиру на год или даже на два вперёд. И ключи ты своим отдать не забудь. Пусть наведываются иногда. Горшки с мамиными цветами соседям раздай! Пусть радуются! Соседи всегда маминым цветам завидовали, выпрашивали.

– А как мы будем жить там? – забеспокоилась жена.

– Как сыр в масле! – засмеялся я. – Ты будешь сыром, а я – маслом! Устроит тебя такая жизнь?

– Ой, Сашка! Как я тебя…

Глава 17. Фёдор

Ни на одном из этапов подготовки у меня не возникло радости оттого, что я лечу в США. Свой переезд я воспринимал как необходимость, связанную с переменой работы.

Новая работа предполагала и новые обязанности, и новые заботы, и контакты с новыми людьми. И мне было жаль, что всё это придётся осиливать даже не в другом городе, а в другой далёкой незнакомой и враждебной стране.

Никаких восторгов по поводу переселения в США я не испытывал никогда, поскольку никогда и культа США у меня не было.

Светланке же всё новое, что нас окружало на каждом этапе подготовки и долгого, более чем утомительного перелёта, было крайне интересно. Моя жена не тяготилась тем, что мучило меня, и в полной мере проявляла свою любознательность, жизнелюбие и оптимизм. Я не вторгался в ее восторги и ни в чём не мешал. К тому же любые текущие желания моей супруги, даже в сверхдорогой зоне «беспошлинной торговли» Duty Free, исполнялись немедленно и не за мой счёт. Так что меня, не привыкшего шиковать даже на рубли, не говоря уже о долларах, Светкины желания нисколько не напрягали.

Они напрягали лишь Фёдора. Именно так его нам представил сэр Кеннеди, назвав нашим главным помощником во всех вопросах переезда. Этот Фёдор за всё расплачивался сам и проводил нас со знанием дела через любые терминалы, таможенные досмотры и еще, бог знает через что и где!

На всякий случай я предупредил жену:

– Светка! У тебя память – будь здоров! Потому, ты запоминай каждый шаг нашего путешествия! Где, что и как?! Может, нам ещё задний ход придётся давать! Или в отпуск ездить, в конце концов, когда ностальгия замучит!

На наше счастье, Фёдор, которого я стал называть в точности, как мне его и представили, просто Фёдором, прекрасно разговаривал по-русски, и мне даже показалось, будто первоначально он был из наших. «Может, и обо мне когда-то на родине так же подумают – он был из наших, а теперь…»

Я задумал при первой же возможности его разговорить, и очень скоро, когда по дороге в Москву в самолёте оказался между своей женой и Фёдором, повод для разговора нашёлся, хотя с моей стороны оказался не совсем тактичным. Дело в том, что с момента нашего знакомства Фёдор оставался немногословным, даже смурным, а тут вдруг принялся излучать лучезарные улыбки налево и направо.

«С чего бы это?» – подумал я. И даже спросил его, улучшив момент:

– Фёдор? Ты так светишься от счастья, что всем понятно – домой летишь!

– Так ведь этот самолёт – это юридически уже территория Штатов! А в Штатах любой, кто не улыбается, кто нос повесил, тот не свой, тот чужой! Вот и вам, мистер Гвоздёв с вашей женой, было бы не лишним сменить прежние маски на новые, на улыбающиеся!

Я сначала опешил от подобной откровенности и точности ответа, а потом расхохотался:

– Фёдор! Может, для кого-то другого оставишь это нелепое клеймо – мистер? Давай по-свойски!

– В США это невозможно, мистер Гвоздёв! У нас, конечно, не дошло до такого как в Англии, там вообще жуткий снобизм, но всё-таки каждый сверчок должен знать свой шесток. Иначе ему грозят проблемы!

– Нас же никто не слышит, – стал я раскачивать Фёдора.

– Те люди, которым это нужно, нас слышат всегда и везде! – ответил Фёдор с ослепительной театральной улыбкой, которую теперь предстояло носить и мне, и моей Светлане.

– Это, конечно, в переносном смысле? – усомнился я и вдруг заметил, что сам автоматически стал улыбаться. – В таком шуме нас ведь расслышать невозможно!

Фёдор опять расплылся в улыбке:

– Вам лучше знать, мистер Гвоздёв!

– Чёрт побери! Тебе хоть кол на голове чеши, а ты всё своё – мистер, да мистер! Говорю же, нас никто не слышит!

– Пусть даже так, мистер Гвоздёв! Но вы для меня – босс! А с боссом по-свойски не положено! – он снова расплылся.

– Я понял! – улыбнулся и я. – У тебя строгие инструкции. Обязанности, да?

– Считайте, как вам угодно, мистер Гвоздёв!

– А где же мой босс?

– Вы спрашиваете о докторе Кеннеди?

– Так других я пока и не знаю! – усмехнулся я.

– Доктор Кеннеди летит в другом самолёте. Чтобы не терять время, он через океан летает на Конкорде. Получается почти в четыре раза быстрее! – улыбнулся Фёдор.

– Вот те раз! Будто мы не торопимся?

– Не в том дело! Ваше время столько не стоит! – ответил Фёдор всё с той же счастливой улыбкой.

Я надолго замолчал. Светланка задремала. Фёдор вопросов не задавал, пялясь на большой экран телевизора.

Наконец, я не выдержал:

– Мистер Фёдор! – схитрил я, рассчитывая на другую реакцию соседа.

– Да, сэр? – мгновенно повернулся ко мне Фёдор с такой ослепительной улыбкой, что мне показалось, будто ее вызвало моё обращение «мистер».

– А как вам удалось в таком совершенстве изучить русский язык? Мне-то всегда казалось, будто такое совершенство достигается лишь в младенчестве или в раннем детстве.

– Вы правы, сэр! – ощерился Фёдор. – Я вырос в семье русских эмигрантов второго поколения. Если бы оно оказалось третьим и, тем более, четвёртым, то мой русский сильно отличался бы от вашего современного языка. Это было бы куда заметнее, нежели теперь, сэр!

– А я совсем ничего и не замечаю, мистер Фёдор! У вас безукоризненное понимание смысла слов, речь без странностей и даже произношение без акцента. Всё прекрасно!

– Благодарю вас, сэр! – расплылся в улыбке Фёдор.

– А откуда были ваши родители, мистер Фёдор?

– Это война, сэр, виновата! – ответил он без улыбки. – Трудно сказать, откуда вышли родители моих родителей, поскольку их родство очень рано стёрлось из памяти переездами по Советской России. Знаю только, что дед был красным командиром, пограничником. Перед самой войной переехал с семьёй с Дальнего Востока на новую тогда границу в Карпатах, и сразу попал в плен. А семья… Её после войны он даже не разыскивал, понимая… А потом дед в Бельгии женился на интернированной русской женщине. Так или иначе, но они оказались в США. Я там у их дочери и родился, но и дед, и мои родители дома всегда говорили по-русски. А моя мать и теперь замужем за русским. В общем, жизнь тасовала людей, как карты в колоде, но мне это пошло на пользу!

– Интересная судьба! – поддержал я. – А вы сами, сэр, как жили в США?

– У американцев, хотя они такие компанейские на вид, есть важное правило, – чем меньше люди о вас знают, тем вам легче живётся!

– Жаль! – посетовал я, ибо мне действительно было жаль. Даже показалось, будто с Фёдором я мог бы сдружиться. Парень он, как будто, – ничего!

– Я звёзд с неба не хватаю, и хотя часто летаю, но всё же не отрываюсь от земли! – засмеялся над собой Фёдор. – Считаюсь американцем. Учился в Сан-Хосе в тамошнем университете на философском факультете, но выяснилось, что философия – дело не моё. Но знание русского языка и некоторые обстоятельства дали мне нынешнее рабочее место. Вот и всё. Теперь я секретарь доктора Кеннеди по русскому направлению.

– Звучит внушительно! – похвалил я. – А кто же такой сам доктор Кеннеди, если в деловом смысле?

– О! Сэр! Он – очень большой человек! Он вхож в такие круги… – широко улыбнулся Фёдор. – Но я о нём ничего не знаю!

– Я понимаю… Вы говорили. Чем меньше люди о вас знают, тем легче вам живётся! Да?

– У нас вообще не принято обсуждать босса за глаза. Это так! А сам он ничего о себе не рассказывает. Однако его внушительные контакты заставляют всех считаться с ним, как с человеком высокого посвящения!

– Человек высокого посвящения… – повторил я. – Не происхождения, а именно посвящения? Я правильно понял? Это звучит не совсем по-русски! Звучит чересчур торжественно и внушает недосягаемость!

– Да, сэр! Так и есть! Это значит, что он человек очень большого влияния, связанный с самым высшим обществом, с могущественными финансовыми кругами, с большой политикой, с мировой элитой.

– Ого! Задумаешься после такого представления! А я, как считаете, мистер Фёдор, случайно не вляпался, согласившись работать на людей высокого посвящения? Вы-то как считаете?

– Сэр! – Фёдор безукоризненно улыбнулся. – У каждого человека своя судьба, но не каждый вправе ею управлять по своему желанию!

Я засмеялся от неожиданности столь изящного ответа при его абсолютной бесполезности.

– Вижу, мистер Фёдор, ваше философское образование не прошло бесследно! Но хотя бы о стране вы мне можете рассказать не как туристу, а как человеку, которому придётся иметь дело со многими жителями США? Можете раскрыть мне какие-то важные национальные тайны поведения, чтобы не ударить в грязь лицом?

– Будьте на этот счёт спокойны, сэр! – улыбнулся Фёдор. – Ваш статус под покровительством доктора Кеннеди столь высок, что над вами никто не посмеётся, даже если вы случайно испачкаетесь! Перед вами всегда будут пресмыкаться, даже тайно не соглашаясь с вами по существу вопроса, пока вы находитесь под покровительством доктора Кеннеди. Будь вы даже клоуном, никто бы над вами не смеялся! Даже если вы однажды спуститесь с вашего неба, выдавая себя за демократа, делиться с вами своими мыслями и, тем более, смеяться над вами всё равно не станут. Все примут ваши действия за воскресные причуды человека, которому всё надо прощать! Но и руку помощи на равных вам тоже никогда не протянут! Еще и порадуются, что вы споткнулись! Вас будут ублажать, но не будут любить, поскольку у вас есть недоступная для них прерогатива, сэр. То есть, право указывать, кому и что следует делать! Причем, указывая это, вам самому можно и не знать, как следует делать дело! Это – не ваша забота, сэр! Вы можете лишь одобрять деятельность подчиненных или же, напротив, выражать им недовольство их работой! Так у нас ведут себя многие боссы, сэр! И их уважают!

– Спасибо, мистер Фёдор, за ценное наставление! Мне придётся его долго переваривать! И к такому повороту я почти готов, ведь другое полушарие – это и другой мир! Ну, а хоть город, в котором мы будем жить, вам нравится?

– Это не американская постановка вопроса, сэр! Американцы живут там, где они работают! Это у вас, у русских, – работают там, где живут!

– Не понимаю… – помотал я головой.

– У вас, мистер Гвоздёв, где люди живут, там они себе работу и ищут, а в США – наоборот! Без сожалений переезжают туда, где есть подходящая работа, и слюни по этому поводу не распускают – нравится, не нравится! У вас ведь как? Если человек живёт в Москве, так к нему в других местах относятся, чуть ли не как к начальнику, прибывшему с инспекцией! А у нас, скажи кому-то, что ты живешь в Вашингтоне, так никто и глазом не моргнёт. Подумаешь, сегодня здесь ты живешь, а завтра я буду на твоём месте! У нас такие рокировки запросто происходят!

– Вы о русских правильно подметили, мистер Фёдор! – подтвердил я. – Хотя мне и кажется это диковатым, но перед москвичами у нас… Казалось бы, с чего это вдруг? Неужели, только потому, что Москва большая, красивая и вылизанная? Так она такая красивая и вылизанная лишь потому, что жизненные силы из всей страны высасывает! Нам москвичей ненавидеть надо, ведь на каждого из них бюджетные расходы в десятки раз больше, чем на жителя любого другого большого города, не говоря уже о посёлках или деревнях! Надо ненавидеть, а наши люди перед ними лебезят… Так и хотелось иногда спросить каждого, где их достоинство?!

Фёдор промолчал, кивнув головой в знак согласия.

– Но хоть немного бы узнать об этом нашем будущем месте жительства, о Санта-Кларе! Правильно я его назвал?

– Произносите-то вы правильно, но хоть кого-то и ругаете за подобострастие, а сами туда же, сэр! – как-то обидно для меня усмехнулся Фёдор.

– Просто мне интересно знать! – оправдался я. – Вдруг город моей жене не понравится, что я ей отвечу?

– Поздно вы об этом задумались, мистер Гвоздёв! – саркастически проговорил Фёдор. – Ни своё решение, ни Америку вам уже не изменить!

– Изволите пугать, уважаемый мистер философ? – ответил я ему весело, чтобы не подумал, будто я и впрямь озадачен.

– Мне-то что? – поставил он точку на нашем разговоре, породив у меня множество сомнений и самых нехороших предположений.

Я решил переключиться на что-то иное, но не получалось. Всё вертелась и вертелась в мозгу навязчивая глупость: «Санта-Клара! Санта-Кларе! – дыра в кляре! Дыра в США! Санта-Клара! Санта-США! Что вас ждёт, Саша?»

Ночью из Саратова мы добрались до Шереметьево-2, где спустя час началась посадочно-пересадочная карусель, ещё нам не знакомая.

Фёдор по прибытию в аэропорт махнул рукой в сторону гигантского электронного табло. Среди многих его строчек мы легко отыскали наш рейс «New York 07:15 4-10 →».

– Все направляемся по стрелке к своим стойкам для регистрации с четвёртой по десятую! – скомандовал Фёдор и двинулся первым, давая по пути разъяснения. – Теперь каждый держит свои документы наготове, – по ходу объявил он. – Видите, большие цветные круги на стойках? Да! Именно те – зеленые и красные! За ними начнётся таможенный контроль. Нам нужно двигаться только к зелёным кругам. Конечно, если вы не везёте с собой оружие или наркотики! И не дай вам бог ошибиться стойкой! Работающие здесь люди юмора не понимают! Они вам и кишки промоют, и багаж перетрясут, если что-то о вас не поймут, а потом, глядишь, наркотики и обнаружат!

– Это шутка? – не поверил я.

– Сами проверьте, сэр! – не останавливаясь, порекомендовал Фёдор.

Мы поспешно топали за Фёдором, понимая только то, что пока ничего не понимаем. Но он нам постоянно что-то подсказывал:

– А теперь идите сюда. По одному. Здесь девочки проведут регистрацию. Отдайте им свой билет и документы.

Мы по очереди всё отдавали и ждали, пока девочки что-то у себя фиксировали. Потом они у каждого уточнили, нет ли у нас с собой багажа? Мы отрицательно мотали головами, сразу сообразив, насколько же мудро мы поступили, оставшись без багажа, но каждому всё же вручили по два посадочных талона.

– Это не для багажа! Это посадочные пропуска. Видите? – обратил наше внимание Фёдор. – На первом талоне крупно написано SVO→{JFK}. Это вам надо понимать! Сокращение слева означает международный код аэропорта Шереметьево, а в фигурных скобках указан наш транзитный пункт назначения, он же и пункт пересадки, то есть аэропорт Нью-Йорка имени Джона Кеннеди. А «JFK» – это сокращение слов Джон Фицджеральд Кеннеди. Понятно?

– С ума сойти! – подтвердил я уровень своего понимания. – И где же здесь можно разглядеть Нью-Йорк? JFK – это и есть Нью-Йорк? Что-то ни одна буква мне его не напоминает! Это как же надо было постараться, чтобы всем понятное настолько запутать?

– Мистер Гвоздёв! Пожалуйста, будьте внимательны! Здесь не надо устанавливать свои порядки! – предостерёг меня Фёдор. – Второй талон надо пока запрятать. Он понадобится только в месте пересадки, то есть в Нью-Йорке. Видите, на нём транзитный пункт обозначен в фигурных скобках, уже известный вам аэропорт имени Джона Кеннеди, а по стрелке указан конечный пункт маршрута, то есть Сан-Франциско! Видите, всё просто:{JFK}→SFO.

– О, да! Мистер Фёдор! Я всё вижу, всем доволен и свои порядки устанавливать не собираюсь!

– Ничего, сэр! Скоро привыкните и на такие мелочи перестанете обращать внимание. Но мы уже подходим к пограничному контролю. Отдайте им свои паспорта. Если будут задавать вопросы не по-русски, говорите, что не понимаете. И кивайте на меня, мол, у вас есть сопровождающий. Я сам им объясню, что понадобится!

Наконец, нас, успешно прошедших все барьеры, собрали в каком-то предбаннике, откуда стюардесса по длинному коридору отвела всех в самолёт. Оказалось, что и по другим коридорам параллельно нам двигались желающие улететь в некий JFK, который мы по незнанию считали Нью-Йорком.

Мы плюхнулись в свои пронумерованные кресла в средней части пузатого фюзеляжа, похожего на удлиненный кинозал. До левых и правых иллюминаторов он нас оказалось очень далеко, потому о наблюдении в полёте за землей или океаном нам оставалось лишь мечтать.

– Интересно! – спросил я сидящего рядом Фёдора. – А наш самолёт уже разобрался во всех этих неочевидных сокращениях и скобках? Он ничего не перепутает?

– Мистер Гвоздёв! Давайте начнём шутить после того, как прилетим на место! – и мне показалось, будто Фёдор опасался, как бы я не сглазил весь наш перелёт.

– Так и я о том же! Я очень серьёзно! – пришлось мне оправдаться.

Вылетев из Москвы ранним утром, мы после одиннадцати часов истинных мук, как-то перенесенных в застенках этого толстого самолета, опять же ранним утром того же дня заходили на посадку в Нью-Йорке.

Фокус со временем, устроенный современной авиацией, несущей нас на Запад со скоростью вращения Земли, оказался коварным. Он аккуратно вычеркнул из нашей жизни все одиннадцать мучительных часов, будто ни их, ни наших мук, никогда и не было.

Разве не сверхстранно? Вчера улетали, а когда прилетели, то у них на календаре ещё значилось то же самое вчера! Запутаться можно и сойти с ума! Это примерно, как лететь со скоростью света. Возвращаешься на следующий день домой с какого-нибудь Альфа Центавра, а вчерашние дети стариками в домино забивают, если еще живы!

Одиннадцать часов непрерывных пыток в тесном кресле!

Об этом испытании пришлось бы долго рассказывать, но зачем, если понять его сможет лишь тот, кто сам летал. Хотя испытывают ведь то же самое очень многие, и вполне добровольно. Кому-то полсуток корчиться в кресле, переваливаясь с бока на бок, всё себе, отсидев, проблемой и не кажется, но только не мне.

– Не лучше было бы через океан да на большом белом пароходе? Хоть отоспались бы на хороших кроватях! – спросила Светлана еще на полпути, уже основательно устав.

– Ой, сомневаюсь я, Светка! За полмесяца ты отоспалась бы до пролежней, и пароход проклинала бы ты еще сильнее этого толстобрюхего летающего чудовища! – возразил я.

– Неужели – целых полмесяца? – удивилась Светлана.

– Примерно так, если не больше! – подтвердил я. – Помню, какие-то сумасшедшие рекордсмены-миллионеры на собственных кораблях-ракетах ради рекорда пересекали океан часов за десять, кажется. Но это не про нас! То тешились, так сказать, весьма уважаемые люди!

– Всё равно! После столь ужасного перемещения в пространстве мне кажется, будто на красивом океанском лайнере нам было бы интереснее! – не согласилась жена.

– Ну, да! Особенно если отчаливать на том красивом океанском лайнере ты смогла бы прямо из своего Саратова! От второго подъезда своего дома! – засмеялся я, всё еще пикируясь со Светланой из-за вынужденного безделья и накопившегося раздражения на весь мир и на себя, ринувшегося за океан на ловлю счастья и чинов. Меня непрерывно беспокоило наше будущее. Тревожила предстоящая деятельность.

– Я и не подумала! – согласилась Светлана. – А откуда же?

– Будто я знаю! Можно, пожалуй, из Владивостока, если плыть через Тихий океан. Это самый короткий путь в Сан-Франциско! Но сначала пришлось бы лететь во Владик, а это – столько же, сколько мы сегодня с тобой осилили, те же одиннадцать часов! Но можно, пожалуй, из Ленинграда в Европу, а дальше с пересадками… Или из Мурманска? Можно даже на атомной подводной лодке! Но сначала во Францию или Англию, а уж оттуда, если билеты на ту лодку достанем, то и дальше, как я понимаю. Но мне две недели подряд видеть под собственным носом эти прекрасные океанские волны с белыми гребешками как-то не хочется! Едва подумаешь, как далеко до дна, и какие ненасытные в этих местах акулы…

– Да, ну тебя! Зачем меня пугаешь?

– Это не я! Это тебя наша реальность пугает! И самое главное о твоем белом корабле… Думаю, если бы мы на нём попали в сильный шторм, то впечатлений тебе хватило бы навсегда! Самых отвратительных впечатлений, которые и вспоминать было бы тошно! Так что, лучше уж мы в этих пыточных креслах как-нибудь полсуток перекантуемся! А ты, чтобы размять косточки, возьми, да пройдись туда-сюда! Погуляй по самолёту, на второй этаж загляни, или в кинозал. Фильм, я заранее уверен, тебя не восхитит, но по ходу многому удивишься! Буфет тут где-то есть. Погуляй-погуляй! Всё равно Нью-Амстердам мы со своих кресел не разглядим…

– Какой еще Нью-Амстердам? – засмеялась жена. – Ты совсем всё перепутал!

– Миссис Светлана! Ваш муж абсолютно прав! – вмешался в разговор сидевший рядом Фёдор. – Нью-Амстердам – это первоначальное название Нью-Йорка. Вам должно быть понятно, захватчики из какой страны его так называли!

– Вот как?! Захватчики? Но тогда этого нового Амстердама не только мы, но и вообще никто больше не увидит! Ха-ха! Вы этого и не узнаете, господа! – хохотнула Светлана. – Билетов на двести лет назад для вас больше не будет! Но мне так хотелось оказаться над небоскрёбами, а окошко далеко… Может, нам уже и не придётся никогда… Ведь Сан-Франциско с другой стороны Америки!

– Не жалей, что ты далеко от него! – успокоил я. – Нью-Йорк столь огромен, что каждый человек в нём букашка. И она рискует быть раздавленной если не физически, то уж морально, это точно! Как в Москве, в том ужасном человеческом муравейнике. Помнишь те стаи автомобилей, рвущихся по сигналу светофора с перекрёстков? Они же, как злые крысы! А люди всюду как голодные волки! И никому в этом зверинце ты не нужна со своим раскрытым от восторга или ужаса ртом. Огромный город – это всегда чудовищный дурдом, пожирающих жизни своего затюканного населения!

– Сашка! – засмеялась Светлана, – тебя залётные мысли опять куда-то понесли?!

– Не знаю, как вам, я меня большие города стараются превратить в запрограммированного робота! Огромные города – явные пережитки индустриального прошлого! Они не дают людям оставаться людьми! В них несчастные людишки не замечают неба, не замечают птиц, пчёл, ручейки, не чувствую ветерка. Городские коробки и асфальт не позволяют заметить красоту даже самой обычной травинки… Они убивают запах сена… Убивают прелесть гниющей на берегу тины, когда грустишь у воды, а нежные волны облизывают твои босые ступни!

– А вы, мистер Гвоздёв, в душе настоящий поэт! – заметил Фёдор, не с восхищением, скорее, с сарказмом.

– Что вы, Фёдор! – вскинулась со смехом Светлана. – Для моего мужа поэзия как красная тряпка для разъяренного быка! Мой бык ее категорически не приемлет! Называет зарифмованным словоблудием!

– Странно! – заметил Фёдор. – А говорит-то ваш муж стихами!

– Ребята! Ну, какие стихи, ко всем чертям!? Жизнь – это проза! Ведь всем понятно, разве что, кроме буйно помешанных, что большие города милы только для откровенно ненормальных, которые не успели понять, что скрывается за их прямыми линиями и непрерывными перемещениями туда и обратно! Люди, прожившие жизнь в большом городе, не знают о существовании настоящей жизни! Им внушили, будто в городах крутятся деньги, значит, в них кипит и жизнь. Они этому верят, поскольку ничего иного не представляют! А торговым воротилам это и нужно – чем больше людей толкается в магазинах, тем проще из простаков вытягивать те самые деньги, которыми они бредят. В общем, в городах наблюдается непрерывный круговорот денежного дерьма в природе!

– Ну, Сашка! Ты как всегда со своей собственной философией! – осудила меня Светлана. – Все не в ногу, один ты за всех переживаешь…

– Похоже, что так и есть! Пусть эти глупенькие людишки в кучу не сбиваются! Пусть мозги включают! – усмехнулся я. – Если же ты хочешь ходить строем, то по прилёту хватайся обеими руками за Фёдора и старайся не потеряться, топая строго за ним! Для тебя сегодня – это задача минимум!

– А у тебя какая задача?

– Одна-единственная! Тебя, моя Светка, не потерять в этих небоскрёбах! Лучше и нам вспомнить, как было раньше: бабка за репку, репка за дедку! В общем, эти бабки и дедки сами знают, за кого им хвататься, чтобы во время пересадки не потеряться! – улыбнулся я жене, стараясь снять с нее беспокойство из-за приближающейся посадки в США.

Глава 18. Вот и Нью-Йорк

Когда мы оказались в чудовищно большом терминале аэропорта Нью-Йорка (терминалом Фёдор назвал основное здание, с которого могло начаться наше знакомство с городом), Фёдор сбегал на разведку к главному информационному табло и, возвратившись, сообщил раздраженно, будто нечто неладное он предчувствовал ещё в Москве, а здесь оно сбылось.

Оказалось, что наши транзитные посадочные талоны на рейс в Сан-Франциско, то есть, в (SFO), выданные в Шереметьево с отметкой Gate E14 (это означало номер гейта или, по-нашему, выхода на посадку в самолёт), не соответствуют местной действительности. В Москве всё выглядело весьма разумно, а на деле-то оказалось никак не согласованным с аэропортом Нью-Йорка.

Нам же, как разглядел Фёдор на главном табло, теперь нужен был выход Gate B8. И уж самое удивительное, развёл он руками, не в силах рационально это объяснить:

– Даже время вылета в талонах указано другое. Нам придётся поторопиться, чтобы успеть! Предстоит на специальной электричке, курсирующей вдоль тех гейтов, поскорее доехать до своего. Может, минут пять понадобится, а может и двадцать, разберёмся по ходу. Но сначала бы нам выбраться на улицу, а там ещё метров триста до поезда пешком…

Вот когда мы от души порадовались со Светкой, что не тащим на себе большой груз. Его бы пришлось забрать с движущейся грузовой ленты, которой с нами оказалось не по пути, и надрываться всю дорогу до вагона. Те самые триста метров!

Вообще-то, в наш первый перелёт почти всё казалось проще, нежели стало потом, когда после планового разрушения самими же американцами трёх небоскрёбов в центре Нью-Йорка (третий, который разрушился будто сам по себе, ведь самолёты в него не врезались, американцы показывать не любят!), всему миру объявили о каком-то необычном терроризме. Якобы он совсем не тот, который был раньше, и жить с ним ну никак никому невозможно! Вот США и обязались с ним за всех яростно бороться! Прямо-таки, Бременские музыканты какие-то!

Тогда всюду внедрили и аэропортовский стриптиз, вплоть до шнурков, выворачивания карманов и ощупывания всех подряд… От щекотки обхохочешься!

Первый глоток американского воздуха, который мне достался на перроне электрички, буквально вдавился в меня таким напористым ветром, что я задохнулся. Воздух оказался тёплым, но с отвратительной моросью, имевшей привкус гниющей океанской волны.

И это, между прочим, было всё, что мне удалось познать, побывав вблизи Нью-Йорка, города, известного всему миру. Побывать-то я побывал, но ничего не увидел. Даже того, на каком из сорока двух островов я тогда оказался.

Тем не менее, формально я получил право сообщать всем, почти не искажая действительность, будто:

«В Нью-Йорке я, конечно же, бывал! О, да! Это настоящий город! Но рассказывать о нём бесполезно! В нём однажды надо оказаться!»

Слава богу, никто у меня не спрашивал, где я был в Нью-Йорке?

Мне приходилось загораживать своим телом продрогшую Светку. Ей, сразу обалдевшей от мокрого ветра, было не до какого-то тамНью-Йорка! Только бы поскорее в любой вагон! Их вереница уже подкатила откуда-то, словно специально для нас.

Глава 19. А теперь Сан-Франциско

Наш самолёт, заполненный пассажирами наполовину, успешно пересёк весь американский материк! От самого-самого восточного побережья Атлантического океана, где покоился Нью-Йорк, до самого-самого западного побережья Тихого океана, где по холмам раскидался Сан-Франциско!

– У них тут всюду океаны, а посредине – огромная суша! – заключила на это моя жена.

Если вдуматься, то подобное перемещение в пространстве должно было потрясти кого угодно, но мы для восприятия столь сильных впечатлений чересчур устали!

Впрочем, вид сквозь иллюминатор нас оживил. За пять часов полета мы, так и не накормленные этими жмотами, наконец, приблизились к Сан-Франциско. Сначала в иллюминаторе возник лишь однообразный кусочек океана, потом самолёт лёг на крыло и долго вырисовывал широкий полукруг, но солнце неожиданно заиграло миллионами бликов искрящегося залива и открыло взору протяженную горную гряду, включило на всю мощь яркие краски цветастого города, уходящего за горизонт…

Казалось, будто наш самолётик круто соскальзывал прямиком в самый настоящий рай! И тогда у нас перехватывало дыхание то ли от предвкушения того неизведанного рая, то ли от быстрого снижения на трижды грешную американскую землю.

В общем-то, нас в равной степени мог принять любой из трёх аэропортов Сан-Франциско и даже международный аэропорт «Минесота Сан-Хосе», поскольку рейс по справедливости считался не международным, а внутренним, тем не менее, свой полёт мы закончили в так называемом международном аэропорту Сан-Франциско.

«Всего-то пять часов и сорок минут понадобилось, чтобы долететь до Сан-Франциско!» – так решил бы кто угодно, только не я, поскольку мне казалось, будто именно через меня волоком протянули целую вечность, измотавшую нас вконец, и потому я лишь воскликнул, вознеся театрально руки к небу:

– О! Святой Франциск! Наконец-то ты возник пред нами! Так укрепи же нашу уверенность в том, что перенесённые муки стоили того, чтобы оказаться в твоих объятиях на другом полушарии Земли даже без подходящей к этому жуткому климату одежды?!

– Сашка, на тебя явно перелёт подействовал! – устало произнесла жена, начисто утратившая свой горячий энтузиазм. – Смотри на всё проще! И не нужно мне его объятий! Нужен только душ! Я чувствую себя скомканным пыльным чемоданом, который безжалостно таскают по всей планете!

Зато Фёдор сдержано ликовал от возвращения на родные просторы.

– В любое время года, когда прилетаю сюда, – поделился он вырывающимися наружу впечатлениями, садясь за руль белой «Камри», две недели дожидавшейся его на парковке аэропорта, – меня всегда встречает туман! Он – будто визитная карточка Сан-Франциско! Как и старинный мост «Золотые ворота», красиво нависающий над заливом. Вообще-то, здесь много мостов над заливом, но этот самый знаменитый, самый красивый.

– Так вперед же на мост! Вперёд! – призвал я Фёдора.

Дорога от аэропорта, называемая автострадой Бейшор, очень узенькая, виляющая единственной полосой (тоже мне, автострада называется!) сверкала столь яркой разметкой, будто ее нанесли специально к нашему прилёту, хотя ковров и почетных караулов в аэропорту я не разглядел.

Встречных машин попадалось мало, но все сверкали необычной чистотой. Если легковые, то, чаще других проносились большие японские «Аккорды» или «Камри», как и у Фёдора, а если грузовички – то небольшие цветные и со смешными мордочками.

Сразу удивило, что автомобили не строили из себя гоночных болидов, не ерзали по дороге, словно, шелудивые, без чего езда в России русским просто претит! Здесь все катились степенно, чтобы приехать, куда и собирались, а у нас гоняют, чтобы «оттянуться»! В общем, кто-то оттягивается, а большинство от столь опасного хулиганства лишь напрягается!

– А далеко нам до Санта-Клары? – спросила уставшая Светлана.

– Совсем нет! – успокоил Фёдор. – Всего семьдесят километров! Но мы едем в другую сторону!

– Как? – вырвалось у моей жены. – Я больше всего на свете мечтала принять ванну!

– Ванна в США, миссис, – это роскошь! Нет! Это даже недостижимая для многих мечта! – опять обрадовал нас Фёдор. – Да и душ здесь не всем по карману! По крайней мере, не всякий день!

– Шутите, мистер? – уточнил я.

– Увы! Вода здесь столь дорогая, что даже богачи ее расходуют по капельке, да еще часто оставляют на второй раз! – обосновал предыдущее заявление Фёдор.

Светлана выразительно застонала:

– Боже мой, Сашка! В какую Сахару нас занесло? Фёдор, а почему, между прочим, мы продолжаем удаляться от душа?

Фёдор оправдался:

– Так мне же мистер Гвоздёв приказал! Приказал – вперёд! Значит, в Сан-Франциско! Я и подумал, что вы намерены его осмотреть! Потом-то долго не соберетесь! А Санта-Клара от вас не убежит! Она совсем другая…

– Ладно, Фёдор! Дави педали, пока не дали… – успокоил я его. – А заодно объясни нам, будь добёр, что ты понимаешь под словами «совсем другая»?

Я столь много был наслышан о прелестях Сан-Франциско, что давно уверился, будто этот город просто обязан сразить нас наповал. Но этого ему не удалось!

Когда мы вкатились в город, он оказался залит туманом такого же подушечного вида, как облака под крылом надоевшего нам самолёта.

Кое-где, вырвавшись из нагромождения подушек, красовались холмы, впритык застроенные причудливыми домиками самых диковинных, но приятных на вид архитектурных форм.

Вдали, может даже, в самом центре, торчал очень даже фигуристый небоскрёб «Трансамерика», видимый отовсюду. Рядом с ним портили эстетику безликие коробки ещё нескольких небоскрёбов, чуть пониже ростом. У них, как я решил, было единственное достоинство: мой взгляд на них никак не задерживался.

Удивил нас необычный трамвайчик, медленно съехавший с холма в густой туман. Широкий, весь открытый и продуваемый насквозь, видимо, сделанный из разукрашенной фанеры, он на крыше не имел обычного для трамваев токосъемника. Занятно! На всех боках вагона бесстрашно висели люди. На них не обращали внимания.

Интересным мне показалось, как поперек крутых улиц парковались легковые машины, сильно накренившись на бок и уткнувшись носами в закрытые ворота своих гаражей. Видимо, заезжать в них днём водители ленились.

Центр города, пожалуй, давным-давно оккупировали многочисленные китайские торговые точки с красочным зеленым рынком посредине. Всюду дефилировали китайцы! Даже ярко разукрашенная детская площадка оказалась китайской, ведь на ней были только иероглифы. Но людей в городе, по нашим меркам, было мало.

Надумай нас хоть кто-то спросить тогда о городе, что смогли бы мы рассказать о почти миллионном Сан-Франциско, всего-то прокатившись по его нескольким улицам в закрытом автомобиле? Почти всё слилось в какой-то неразъемный клубок невыразительных впечатлений.

Может, еще и от усталости в памяти осталось лишь болезненное головокружение, раздражающее мелькание всего и вся, разноцветье улиц, то ныряющих вниз, то карабкающихся вверх! Запомнилось много зелени и цветов! Даже на балкончиках! Даже на подоконниках открытых окон! И досадная головная боль от верчения головой.

Мы что-то замечали сами, на что-то наше внимание обращал Фёдор, что-то мы уже знали из энциклопедии, о чём-то где-то слышали… Но для любых восторгов мы предельно утомились.

Даже теперь, через многие годы после первой встречи с Сан-Франциско, когда я его хорошо узнал, мне трудно охарактеризовать этот город коротко и емко, чтобы стали понятны его основные родовые черты.

И всё же попытаюсь, если кому-то интересно.

Можно смело утверждать, что Сан-Франциско – это город с самой большой в США концентрацией образованных людей. Внушительно, да? Не знаю, связано ли одно с другим, но одновременно в нём достигнута и наивысшая концентрация гомосексуалистов, к которым я испытываю… В общем, понятно что, но говорить о них в тоне, который более всего для них и подходит, здешний закон запрещает. Он их даже воспевает! У них же якобы свобода! От оценок воздержусь!

Сан-Франциско – это город не заканчивающихся землетрясений! Они происходят ежедневно, правда, слабенькие, всего-то на пару баллов. Ощущаются каждую минуту, но не пугают. А вот в году 1906-м, кажется, город буквально разнесло на кусочки. Потом он даже не был восстановлен, ибо восстанавливать оказалось нечего, а выстроен заново. И ведь красиво получилось.

Сан-Франциско – это город, где не бывает очень холодно, но не бывает и очень жарко. Весь год температура воздуха пляшет в диапазоне плюс десять и плюс двадцать по Цельсию. Но не стоит обольщаться! Здесь часты холодные туманы, которые даже летом заставляют лязгать зубами! Рекордная температура в 1932 году составила минус три градуса. А самая высокая – почти сорок жары, навалилась в июле 2000 года. И всё же то были редкие аномалии!

Блеск непредсказуемого в своих спектаклях Тихого океана заметен с многочисленных холмов города. На них можно спасаться при цунами. Они не столь уж редки, и нельзя забывать, что центр города всего на 9 м выше поверхности океана! Об остальном можно догадаться самостоятельно.

Кому-то, возможно, польстит, что в здании городского оперного театра «Памяти войны» в 1945 году проходила конференция объединенных Наций. На ней приняли Устав созданной тогда ООН. А сегодня мне кажется, что ООН настолько обветшала, так мало с нее проку, что пора бы ее сдать в музей. Хорошо бы, в музей Сан-Франциско, откуда она и начиналась!

И ещё! В конце 60-х годов город оказался центром самой разнузданной и позорной хипповой революции за всю историю человечества. Он надолго стал гремучей смесью из неестественно завывающей музыки, потока наркотиков, животной раскрепощённости страстей и творческой экспрессии предельно безответственной молодёжи, наехавшей сюда чуть ли ни со всего света. Возможно, кому-то это и нравилось, хотя мне трудно поверить, будто люди могли нормально жить среди абсолютной вакханалии…

«Странно, – думал тогда я, – неужели никто в городе из ответственных должностных лиц не чувствовал себя обязанным навести элементарный порядок?! Видимо, руки оказались коротки в сравнении с теми руками, которые это затеяли!»

– Всё, мистер Фёдор! – окончательно сломалась Светлана. – Если в Санта-Кларе есть для нас хоть какое-то пристанище, то везите поскорее нас только туда! Только домой!

– Будет сделано, миссис! Через час вы окажетесь в своём доме. Всё что вам может понадобиться в первое время, включая продукты питания, для вас уже приготовлено, так что заезжать по пути никуда не придётся!

– Через час! Как заманчиво! – шёпотом произнесла жена и заснула на моём плече.

– А завтра я заеду за вами часов в десять! – предупредил Фёдор. – На всякий случай заеду! Может, вы куда-то пожелаете съездить, оглядеться! И ещё, чтобы не забыть, теперь же переведите свои часы на местное время – сейчас 17:26, а число всё тоже, семнадцатое, как было в Саратове. И всё та же пятница продолжается!

Глава 20. Дома ли мы?

– Санта-Клара, – предупредил нас Фёдор, – по американским понятиям, достаточно крупный город, но всё же он совсем не большой. В нём около ста тысяч человек, но они, можно это с гордостью отметить, представляют цвет американской научной элиты. Это спокойный, сдержанный во всём город! Он так не похож на крупные и очень шумные американские города. Думаю, что вашей жене и вам, мистер Гвоздёв, жить здесь понравится.

Через десять минут машина плавно съехала с той дороги, которая на плакатах преподносилась как автострада. Мы медленно прокатилась по двум-трём улочкам Санта-Клары с одноэтажными красивыми домиками, пару раз куда-то свернули, проехались по большой дуге вдоль обсаженного деревьями пруда и, наконец, остановились рядом с аккуратным красивым домом за радующим глаз заборчиком.

Светлана всю дорогу спала у меня на плече, иногда подёргиваясь и вскрикивая от избытка впечатлений.

– Мистер Гвоздёв, вот вы и дома! – прошептал Фёдор.

Он тихонько, чтобы не разбудить Светлану, приоткрыл дверь машины, извлек из почтового ящика у калитки связку из двух ключей и вручил их мне. – Такую же пару ключей вы найдёте дома на столе. Один ключ в связке от калитки. Живите и радуйтесь!

Я качнул головой, демонстрируя одновременно понимание, согласие и благодарность за заботу о нас. А Фёдор добавил удивившую меня информацию:

– Только сразу вас предупреждаю! Ничего в доме не надо перемещать! Ничего не надо перевешивать! Ничего не надо прибивать на стены! Потом привыкните сами к тому, что в США делать это запрещено вполне обоснованно.

Теперь я огляделся с большим интересом, чем делал это по пути сюда. Всё-таки, здесь нам предстояло жить!

Оказалось, мы совсем не случайно остановились в этом месте – вблизи огромного красивого пруда, берега которого выгнулись в форме огромного сердечка. Оказалось, мы прибыли к себе домой! Теперь этот пруд будет нашим! Какое чудесное местечко!

Узкая пешеходная дорожка, ограниченная тоненькими бордюрчиками по краям, извиваясь, охватывала собой весь пруд, насколько ее удавалось увидеть мне из машины. К дорожке примыкали ровные, будто подстриженные сверху, неизвестные мне пышные деревца, а на изящных стойках, расставленных на одинаковом расстоянии вокруг пруда и выровненных по высоте, на декоративных коромыслах висели по два желтых фонаря-колокольчика.

Вода в пруду замерла. Недалеко от нас в нее спустилась деревянная дамбочка, может, даже лодочный причал. Там кто-то сидел с обычной удочкой. Небо с перистыми облаками на противоположной стороне пруда уже коснулось деревьев. Здесь всегда рано и без сумерек темнело.

С другой стороны от машины протянулся аккуратненький заборчик из мелкой крашеной сетки. Она держалась между массивными столбиками из красного кирпича. Нас встречала закрытая калитка. Рядом пристроился непривычной формы почтовый ящик, скорее, ажурная металлическая полочка с крышкой, защищающей от осадков.

Прямая гаревая дорожка вела через весёленький стриженый газончик к крыльцу нашего жилища. К красивому одноэтажному домику, казалось, собранному сплошь из голубоватого стекла и даже со стеклянной в белый квадратик дверью. Над идеально оформленным крыльцом в две ступеньки нависал солидный треугольный портик, выкрашенный в подобранные со вкусом белые и серые тона, приятно гармонирующие с расцветкой домика.

Всё мило и красиво!

– Светланка… Светланка! – громко прошептал я, чтобы не напугать. – Мы уже приехали! Пойдём, оглядимся!

Светлана резко проснулась, села в машине ровно, огляделась, щурясь от света, и открыла дверцу. Первыми ее словами был выражен восторг:

– Воздух! Какой воздух! Мы точно приехали?

– Ну, да! Мы дома! – заверил я.

– И можно выходить? А где же дом?

– Так вот он, прямо перед тобой!

– Этот?! О! – обалдела от давно ожидаемого счастья Светлана. – Вот этот? Он наш? – не поверила спросонья жена, но тут же выскочила из машины и попыталась проникнуть через калитку.

Пришлось мне помогать своим ключом.

Я оглянулся на машину, Фёдор по-прежнему не уезжал, наблюдая за нами, видимо, ожидая, когда мы, наконец, скроемся в доме.

Жена метнулась к двери, не обращая внимания на красоты аккуратного газончика, кусты роз и ещё какие-то странные кусты с розовыми метёлками. Ей не терпелось попасть именно в свой дом, и она уже глядела с осуждением на меня, задерживающего своей неповоротливостью ключ.

Светлана ворвалась в дом вихрем, осматривая всё в нём и, не задерживаясь ни на чём. Пока я осмотрелся, не отходя от двери, пока прикрыл ее, обнаружив удобный позолоченный засовчик, жена успела оббежать всё, что было ей доступно, и теперь с восхищением и одновременным испугом мне докладывала обстановку:

– Четыре комнаты и кухня. Две спальни! С ума сойти! Ты в одной, а я в другой? Рядом с каждой есть свой туалет и душ! Перебор какой-то! Мы стоим в зале. Ещё есть для тебя кабинет и кладовка!

– Кладовка – для тебя! – успел вставить я.

– Всё хорошо! Мне и кладовки здесь хватит! Всё замечательно! – ворковала от счастья жена. – Телевизор перенесу к себе в спальню… Занавесок нигде нет – надо срочно повесить! И красивее станет, и заглядывать никто не будет! Здесь прибью фотографии наших родителей…

Я расхохотался от понимания того, насколько же точно рассчитал намерения Светланы Фёдор: «Ничего в доме не перемещать, не перевешивать и не прибивать!»

– И чего ты смеёшься? Чего смеёшься? Не хочешь помогать? Я сама всё сделаю!

– Светка! Родная моя! Всё это делать нам как раз строго запретили! Занавески в США, как я уже слышал где-то, вообще вешать нельзя! Фотографии вешать на стены тоже нельзя, потому что стены не только фанерные, но и очень тонкие! Гвоздям просто держаться не в чем! Насчёт телевизора не знаю, но, видимо, только здесь для него есть подводка антенны… А тянуть провода в другое место – это по-крестьянски получится. Видишь, у них и на полу ничего не лежит! Никаких ковров и ковриков! И вообще, что значит твоё заявление «моя спальня»? Это у тебя с устатку, что ли? Ты же больше всего в жизни хотела не бегать по комнатам, а сразу под душ и спать! Или в твоей жизни что-то изменилось? – усмехнулся я, осматриваясь в помещении.

– Да ведь не что-то, а вся наша жизнь изменилась! – хохотала Светлана и носилась по комнатам. – Сашка! Вот это мы с тобой устроились! Буржуины мы настоящие! Мистер и миссис Гвоздёвы! Ха-ха! Ты только погляди! Я и не знаю, в какой теперь мне душ идти? – хохот жены уже доносился откуда-то справа.

– Ладно! Ты пока мойся, а я насчёт ужина покумекаю! – открыл я высокий холодильник, обклеенный различными наклейками.

В нём оказалось множество всяких банок, баночек, формованных картонных и пластиковых упаковок и одноразовых стаканчиков под крышками. Всё яркое, всё разукрашенное! С какими-то картинками, рожицами и голыми барышнями, то есть, с рекламой, но как это можно есть, и в каком случае, я пока не представлял.

На полу стояла большая пластиковая корзина, доверху наполненная красивыми плодами. Я сразу распознал бананы в вязанке, мохнатые ананасы, неправдоподобно большие апельсины, лимоны и всякую мелочь, то ли киви, то ли манго, которые я никогда не пробовал на вкус. А в вазе Светку дожидалось нечто, похожее на клубнику, но слишком крупное.

«Только вишен нет наших, да яблок! – подумал я. – Сплошная экзотика!»

Решил подождать жену, но вдруг услышал ее отчаянный визг и бросился на помощь – «здесь ведь и змеи в дома заползают!»

Моя Светлана, как и положено, совершенно голая, корчилась под холодным душем и визжала. Я тут же перекрыл воду и попробовал понять, что произошло, но и сам стал объектом нападения:

– Ну, что ты смотришь на меня?! Я же стесняюсь!

– Светка! Не видеть тебя я смогу, лишь обняв?

– Только ни это! – взмолилась жена. – Сначала надо смыть с себя все эти океаны, меридианы и шарлатаны! Боже мой, как же холодно, а у них холодная шпарит из крана для горячей! Ой-ёй-ёй! Сделай хоть что-нибудь поскорей! Я насквозь промёрзла!

Я понял, что произошло, когда обнаружил нечто вроде газовой колонки-водогрейки. С виду почти как отечественные колонки, только более изящная.

«Никогда такую штуку не включал, – подумал я, – но попробовать можно, если не взорвётся! Рискну! Если действовать по логике, то сначала следует создать ток воды… Потом открыть газ… Плавно повернуть эту ручку… Вот и фитилёк сам зажегся. Теперь прибавим газку… Вот! Уже тёпленькая! А теперь и горячая! Переключаем на Светку! Держись, жена! Сейчас будет тебе долгожданный Ташкент!»

Вернувшись в кухню, так и не успев совершить экскурсию по комнатам, я наугад вскрыл несколько банок, выбирая интересные по форме и картинкам. Оказалась каша с вареньем, компот с нарезанными колечками ананаса, и застывшая тушёнка, наверно, из побритых диких обезьян! В самый раз!

Обнаружив множество кастрюлек, я поставил все банки в одну из них, налил холодной воды, перенёс на газовую плиту и включил ее на полную мощь.

«Будь, что есть, а дальше – что получится! – решил я. – Как-нибудь съедим и без хлеба!»

Но пока грелась вода, я осмотрелся более тщательно, заглядывая во все кухонные ящички и полки, кои растянулись метров на пять от пола до потолка. Фёдор успокаивал меня не напрасно. Здесь оказалось припасено буквально всё, что могло понадобиться хозяйке – и крупы, и макаронные изделия, яйца и мука, курица, сахар, колбаса, кофе, чай и жиры, и безвкусное оливковое масло… И даже свежий хлеб нашёлся в хлебнице, которую я поначалу не разглядел среди всех шкафов и амбразур. Но хлеб, явно не наш. К такому привыкать ещё придётся. Белый резиновый батон.

Зато всё оборудование кухни отличное: электрическая плита, и газовая, и микроволновая! Хоть верхом на них садись!

«Мы спасены! – возликовал я. – По крайней мере, голод в ближайшее время нам не грозит! Значит, поедать друг друга нам не придётся! Но откуда здесь свежий хлеб, если в доме до нас никого не было? Впрочем, это только нас и Фёдора не было, но до нашего приезда кто-то же хозяйничал, производил уборку, кто-то всё это завозил, раскладывал!»

Появилась жена с влажными волосами и в новом наряде:

– Как я тебе? – поинтересовалась она, и было заметно, что всё надетое пришлось ей впору и самой нравилось.

– Без этого тебе лучше! – сморозил я. – Впрочем, итак хорошо! Но откуда всё это?

– А там, в спальне, столько всего в шкафу навешано, что мне вовек не перемерять! – хохотнула она. – А ты уже поесть нам приготовил? И чем будешь почивать свою миссис?

– Выбор блюд оказался столь велик, что я в них пока не разобрался! – признался я. – Давай съедим рагу из местных обезьян, закрыв, если понадобится, свои носы! – призвал я.

– А давай! – махнула рукой жена и засмеялась. – Правда, что ли, из обезьян? А хотелось бы из самого злого аллигатора! Такого есть не жалко! Но ведь и обезьяны, такие кривлявые, да?

Мы что-то поели. Вкусов я не замечал, просто следовало в себя чего-то натолкать. Светке понравились ананасные кружочки; сама их и съела, не притронувшись к моей сервировке.

– Сашка! Ты хоть помнишь, где мы с тобой? С ума сойти можно! Или тебе всё равно?

– Конечно, всё равно! Лишь бы с тобой! Знаешь, меня тут опытные люди предупредили, будто русские жёны здесь от своих мужей очень скоро убегают!

– Куда убегают? Не пугай меня! Как представлю, что где-то без тебя в этих американских джунглях окажусь, такой ужас охватывает! Я же тебя люблю, дурачок! Значит, жить без тебя не смогу! Понимаешь? Ничего ты, вижу, не понимаешь, но так всем и говори, кто тебя заставляет мне не доверять!

– Светик! Это я без тебя не смогу! И нисколько не сомневаюсь в этом! Но дело сделано! Теперь мы с тобой окунулись в кромешную неизвестность. У нас во всём неясности и миллионы вопросов, без ответов на которые мы не выживем! Сама ведь знаешь, какие нервы нужны, если всё непривычно, если всё не на месте. А здесь вся жизнь не на месте! Где работа, где взять иголку, где купить хлеб, где деньги и сколько надо? Полная революционная ситуация! Верхи не могут, низы не хотят! Значит, жди революцию! Это надо обоим нам иметь в виду. Мы должны друг друга крепче к себе привязывать, а не отталкивать! И как только появится непонимание, сразу бить тревогу, а не друг друга!

– Проголосуем? – посмеялась Светлана.

– Светка! Не вноси раздор в наши ряды, прошу тебя! Голосуют, чтобы выявить большинство, а мы с тобой должны быть едины?

– Клянусь! Клянусь! Если дотянусь! – опять засмеялась жена. – Ты же знаешь, Сашка, я человек очень не серьёзный! Что с меня взять?

– Вот этого я пока не знал! Или ты уже стала меняться? Но для начала я кладу на стол лист бумаги и ручку. Сюда станем записывать все наши текущие вопросы. Вот я и начинаю. «1) Квартплата?» И место для ответов оставляю. В два раза больше, чем занимает вопрос. Согласна?

– И всё? – снова хохотнула Светлана. – И что же тебе не ясно?

– Совсем ничего! Когда, кому, как, сколько? От чего зависит? Наперёд или потом? Где счётчики и куда записывать показания? Или кто за нас снимет показания и когда? Кто хозяин этой квартиры или мы? Какие у нас права и обязанности? Кто будет убираться в доме, как менять постельное бельё? Как быть, если что-то сломается или разобьём? Куда выносить мусор? А то ведь нас прогонят отсюда как-нибудь, и что станем делать? Где поселимся? Попросимся в Белый дом? Но я думаю, что там из таких, как мы, давно большая очередь!

– Просто ужас, сколько люди могут вопросов понапридумывать! Даже страшно! Ты мне их больше не показывай! И листок свой убери! Я уж как-нибудь сама! Ты вообще заметил, что у нас с одной стороны дома – озеро, а с другой – сосновый лес? Вот где мы гулять весь день будем!

– Гулять – это хорошо! Не пришлось бы нам в твоей тайге дрова заготавливать! Я в комнаты еще не заходил. Всё некогда, знаешь ли! То тебя от холода и воды спасал, то тебе еду готовил, то тебя уму-разуму пытался научить! И всё напрасно! Теперь я намерен исполнить твою давнюю мечту!

– И какую же? – с интересом отреагировала Светлана.

– Пойду под душ, а потом – сразу спать! А ты сегодня назначаешься дежурной по кухне! Вопросы?

– Будет исполнено! – козырнула со смехом жена. – Ты в какой душ пойдешь? В свой или в мой?

– Светка! Ты уже готова оба испоганить… Не лучше ли одним обходиться?

– Разумно, мистер! Жду вас для исполнения моей мечты в левой спальне возле левого душа в левой кровати с левой стороны и без левых мыслей! – и умчалась в противоположном направлении.

После душа я в зале свалился на шикарный диван, выполненный уголком, и хотел сосредоточиться, сам не зная, на чём и зачем. Но с момента отъезда из Саратова меня не покидала тревога, будто я что-то не успел и в этот момент опять что-то важное упускаю.

Я не привык жить без плана! Не привык плыть по течению, которому сам не хозяин, но теперь вся моя жизнь оказалась в чужих руках. Как же мне вернуть себя в свои руки? Как перехватить инициативу? Мне нужна абсолютная уверенность в себе! Её отсутствие и любую слабину люди обязательно замечают, а это не сыграет на мой авторитет.

«В общем, завтра подъем в шесть часов! Обоим! Не лениться! Светке – сразу в кухню, приготовить завтрак, хоть какую-нибудь кашу, а не чёртовы банки с дикими обезьянами, а мне – на пробежку!» – решил я.

И тут же вспомнил, что в Саратове скоро наступит утро, а я только ложусь спать! Всё теперь вверх дном, только я ещё и вниз головой! Оттого голова тяжелая, гудит.

Ладно! Через неделю к новому времени привыкну! Для начала в качестве зарядки оббегу наш пруд, оглянусь, пристреляюсь, что и где?

Я подтянул к себе листок и дописал: «2. Соседи? 3. Местонахождение дома, координаты, стороны света? 4. Курсы языка. 5. Деньги? 6. В карман обоим картонку с новым адресом – показать, если заблудимся. 7. Телефон Фёдора и доктора Кеннеди для консультаций. 8. Нам обоим – телефоны для связи между собой. 9. Можно ли купаться в пруду или гулять в «нашем» сосновом лесу или это всё – частная собственность? Шаг влево, шаг вправо – стреляют? Или как? 10. … О! Боже мой! На все мои вопросы общей тетради не хватит! И это именно та жизнь, которую нам придётся срочно постигать!

Я вышел на крыльцо. Оказалось не холодно даже без куртки. Незамеченные раньше фонарики тускло освещали наш газон, но небо оставалось чёрным-пречёрным.

Боже мой, каким удивительным и красивым оно казалось в первый раз!? Черная дырища, утыканная немыслимым количеством ярких звёзд или едва различимых звёздочек-пылинок. Глубина наоборот! Бездна! Неужели в Саратове не было такого же неба? Или я не обращал на него внимания? Неужели с этой стороны Земли всё другое?

Нет, конечно! Земля ведь вращается! Вон и созвездия знакомые… Вон, Медведица-мама почти перевернулась и Полярная звезда не потерялась, хотя здесь висит, почти задевая горизонт. Значит, одним моим вопросом стало меньше – теперь я знаю, где Север! Стало быть, солнце взойдёт справа от пруда… Жаль! Красивее бы над ним! Всё – как и должно быть, ведь мы по-прежнему в Северном полушарии, хотя то, что сейчас видно мне, полсуток назад мог видеть Пашка в Саратове. А я начинаю здесь жить, словно маленький ребёнок – для меня всё новое и непонятное. Каждый может чем-то удивить!

Дожился на старости лет! Шутки шутками, а скоро тридцать! И как здесь всё для нас повернётся по моей милости? Я же в ответе и за Светку… И дочурку хочется… Кем она здесь будет? Американкой? Уже по факту рождения на этой земле превратится в гражданку США? Ох! Скажет ли за это она нам своё спасибо?

Всё здесь выпадает из моих рук! И я по-детски беспомощен и слаб! Всё придётся начинать с чистого листа, будто опять родился. Надо бы этот день запомнить покрепче. День открытия нами Америки! У америкосов свой день ее открытия, а у нас свой!

– Сашка! Ау! Ты чего здесь? Запрятался или заблудился? А я тебя по всем комнатам обыскалась! Думала, что напугать решил!

– Так получилось… Красота здесь непривычная! Смотри, небо чернющее! Широта во все стороны! Это оттого, что многоэтажки нас не окружают! И хочется пожить в пещере! – засмеялся я. – Пошли домой, моя миссис, а то простынешь. Здесь же всякие вирусы заграничные, а иностранцами они в первую очередь интересуются!

– Да! Красотища! И всё небо в вирусах! Оно – то же самое, а нам видится иначе! Неужели и Луна затылком повернётся? Неизвестной стороной? – счастливо захохотала Светлана.

– Светка! Заговариваешься уже! Если она невидимая и неизвестная, то всем землянам в равной степени! Затылок свой она никому не покажет! Беги спать, а то у нас утро наступает, а здесь будешь носом клевать как ворона!

– Где у нас? Тут или там?

– Видимо, теперь мы долго будем уточнять, где мы и где это, у нас?

Глава 21. Впечатления первого дня

Вставать по будильнику на другом конце планеты оказалось трудненько. Очень не хотелось вставать, потому что где-то там, на родине, подходило время укладываться в постель! Но за стенами дома нас дожидалась иная жизнь, и я даже во сне помнил об этом каждую секунду.

Всё же пришлось встать. Светка последовать моему примеру категорически не пожелала, ее пришлось стащить с кровати за щиколотки. Шуму вышло много, а нужного результата не достиг. Всё за собой потащила: и подушки, и одеяло, но глаза не открыла.

– Поцелуешь, тогда, может, и встану! – бурчала Светка.

– Ну, Светик, постыдись! Если сейчас я тебя поцелую, то, сама знаешь, весь день кувырком… Вставай! Кашу хоть какую-то свари… И курицу! В ресторан нас не пустят… Денег-то нет! Вставай, зарядку сделай, тогда легче станет!

– Сильному зарядка не нужна, а слабому она не поможет! – пробормотала Светка, не раскрывая глаз.

– Ошибочное утверждение! Миру нужна разрядка, а нам нужна зарядка!

– Даже не уговаривай… Спать хочу и буду!

В общем, побежал я один вокруг пруда.

С утра он показался уже не столь большим, как накануне, но с километр по периметру я всё же пробежал.

Вокруг всё чистенько, аккуратненько. Даже парочка лебедей неторопливо кормилась посредине пруда. То один кувыркнётся вниз головой, лишь огузок над водой зеленеет, то другой. А вокруг – потрясающий покой и тишина! Ни грузовики не рычали вечно вонючими дизелями, ни болгарка в чьём-то дворике дико не визжала на всю округу, как у нас бывало. Какой уж покой у нас был – все соседи в делах, все в заботах, потому и шум до ночи! А ночью всё равно кто-то скандалит…

На обратном пути я оглядел наш дом издали – красавец. От него в обе стороны отступили другие домишки, тоже отделенные декоративными заборчиками, непохожие на наш. Не лучше, не хуже, но тоже симпатичные.

Людей не видно. Редкие машины бесшумно проползали мимо и где-то терялись. Воздух пах водой, а у дома – соснами. И хорошо, что соснами. Не нравились мне пальмы с их длинными ровными стволами без единого сучка и веточки, будто слоновьи ноги в землю провалились. А на макушке – хохолок из зеленых перьев! Ни виду, ни тени от них! Может, и кислород по ночам не выделяют! А сосны – это по-нашему!

Надо нам со Светкой на разведку сходить – неужели самый настоящий лесок получился из нескольких деревьев? Хотя, даже это приятно!

«Чем же сегодня заниматься, – подумал я, – если не осмотром нашей Клары, которая ещё и Санта? Клара – несомненно, имя, а Санта – это, пожалуй, отчество!»

Жена не подвела. Из кухни чем-то вкусно пахло и что-то скворчало, но сама Светка опять, это было слышно издалека, изрядно шумела мощным фонтаном в душе. Неужели здесь действительно столь дорогая вода, что Фёдор даже предупредил нас не увлекаться?

Я по-быстрому умылся в другом душе, в котором тоже на своих местах лежало и мыло с приятным запахом, и зубные щётки… В общем, всё, что человеку может понадобиться. И впрямь ведь – очень удобно! Ждать не приходится!

Но ждать всё же пришлось – Светка не торопилась, а когда вышла ко мне напоказ, я обомлел. Оказалось, что моя жена в Америке успела войти во вкус. В дело пошло всё: фены, халатики, причёски, примерки… Из-за них всё остальное начисто забыто!

– И как тебе? – похвалилась жена, рассчитывая, очевидно, на ошеломляющий эффект.

– Светка! Слов нет! Тебе же всё всегда идёт, но скоро Фёдор заедет, а мы не готовы!

– Это ты не готов, а я – почти! – возразила жена, давая мне понять, что занимается более важными делами, нежели всё остальное в целом бренном мире.

– Светик! Будет ещё время на это! Давай, поторопимся! Сегодня и завтра, как я полагаю, у нас дни осмотра города, знакомства с магазинами, с соседями. Ведь так удачно нам сразу выпали и суббота, и воскресенье! И в твой сосновый лес сходим, и лебедей на пруду увидишь! – поторопил я жену и удивился ее преображению.

«Неужели у нас так и дальше пойдёт? Глазам своим не верю! Что с моей Светкой стало? Настоящая вертихвостка! Неужели разыгрывает меня?»

Я принялся искать тарелки, чашки и прочее, дабы успокоиться и как-то ускорить наши приготовления. Светка опять пропала. Искать ее я не стал. Впервые вместо восхищения женой появилось раздражение на нее. Только этого мне и не хватало! Ведь чистый саботаж учинила!

«Неужели у всех разлады так и начинаются… С взаимного пренебрежения… С чрезмерного внимания к собственной персоне… Никогда не думал, что это коснётся и меня. И кто виноват? Ведь не Америка же? Усталость? Женские заскоки? Уж это – точно ерунда! Это у моей-то Светки!? Где после детского дома она могла набраться такой блажи?

Я ведь думал тогда, что со Светланкой у нас может получиться, что угодно, только не это! И как мне теперь быть? Чёртова Америка! Ещё ничего не дала, а уже заставляет платить тем, что дорого!»

Моё воображение принялось раскручиваться на всю его мощь. И я уже стал рисовать себе самые драматичные картины последующей жизни, но ещё не верил им, еще надеялся, что обойдётся.

«Не может быть! С чего бы это началось? Такие резкие перемены без причин не происходят, тем более, со Светкой. Я же всегда считал ее даже более устойчивой во всём, нежели себя, и вот – приплыл!

Не верю! Сначала с ней надо поговорить… Причина может оказаться самой нелепой, самой малозначительной… Надо поговорить. Но где же Светка? Если теперь же кинусь ее искать, то ведь не сдержусь. Уже теперь я раздражён, а тогда всё выльется в такой разгон, что разлетится вдребезги.

Что я – мальчик ей? Разве я не понимаю, что любой разрыв начинается с пустяков, о которых потом и говорить бывает стыдно. Да! Бывает стыдно! Тем не менее, разрыв всё равно происходит, поскольку никто не считает возможным уступить! И именно это обстоятельство важнее всех других – важнее и пустяков, и важнее любого стыда!»

– Ладно! – приказал я себе задушить эмоции. – Иду на Вы! – уверился я в правильности решения и уже собрался идти на поиски супруги в нашем огромном жилище, как вдруг ощутил на плечах тёплый и родной груз.

– Испугался? Ну, скажи мне честно! Ведь испугался? Как я понимаю, тебе твои опытные люди про нас, про русских женщин, такого понарассказывали! Такого! Разве не стыдно и им, и тебе? А ты, мой милый дурачок, сразу всему поверил?! Эх, Сашка! Стоило мне шутки ради сыграть роль взбалмошной дурочки – а ведь получилось, да? – как ты сразу поверил, что я такая и есть?! Эх, Сашка, Сашка! Совсем ты меня не знаешь! И как после этого мне тебя наказать? Даже не знаю такой кары, которую ты заслужил своим недоверием ко мне!

– Я… – только и раскрыл рот, как Светлана закрыла мне его своими ладонями. – Молчи, несчастный! Вовек тебе эту вину не искупить!

Я оторопел. Я просто не знал, чему теперь в поведении Светки верить, хотя от сердца отлегло, ведь тревога-то оказалась придуманной и ложной. И всё же столь коварный замысел жены привёл меня в недоумённое состояние.

«Это же надо – целый спектакль разыграла! Какие таланты спали?! И зачем их было будить? Целый МХАТ я в Америку привёз! Будут мне ещё чудесные гастроли!»

– Ты, между прочим, до сих пор не извинился! – стала опять наступать Светлана.

– Интересное у вас выходит дельце, миссис! Значит, я виноват в том, что допустил о вас мысль, которая вас не украшает, так?

– Ещё как не украшает! Но тебя как моего мужа она не украшает в два раза больше! – огрызнулась жена.

– А то, что меня ваша шалость, как вы выразились, едва с ума не свела – это уже не в счёт? Выходит, я виноват до конца своих дней, а вы ни в чём, и никак, да?

– Конечно, мой милый дурачок! Разве женщина может быть виновной в том, что ей не верит самый родной человек?!

– Ну, ты и артистка! – усмехнулся я, не сумев сделать это весело, поскольку еще не вышел из состояния раздраженности и подавленности.

– А-а-а! Всё же испугался! – торжествовала жена. – Второй раз испугался! Ведь подумал сейчас, что так можно и поругаться, а уж дальше ком будет нарастать! Ведь подумал?

– Ещё как! – признался я. – А, может, я и не испугался… Это совсем другое! Просто, я чуть с ума не сошёл из-за внезапно настигшего меня горя… Ведь я уже думал, будто навсегда потерял тебя такую, какую знал раньше, какую раньше любил, какую ни с кем не мог сравнить! А дальше, подумал я, жить придётся совсем с другой Светкой, с мегерой и с ее изматывающими душу капризами!

– Ну, знаешь ли? – набросилась с кулаками Светлана. – Это уже выше моих сил! Хотя я и миссис, но тумаков ты заслужил!

Я крепко прижал Светку к себе и закружил ее по комнате, а она, выгнувшись и отстранившись от меня, словно гибкая пружинка, не давала себя поцеловать и всё хохотала:

– Выходит, испугался! Выходит, боялся меня потерять! Выходит, любишь?! Любишь? Скажи!

– Не люблю, но более того – обожаю и уважаю, Светка! Но только тебя, а не ту, другую, которую сегодня впервые увидел.

– О ней забудь… И за меня больше не бойся, дурачок! Это во мне что-то озорное просыпалось… Знаешь, захотелось вдруг проверить, смогу ли я перевоплотиться как они? Жизнь изменилась, вот и надумала проверить, а я-то сама вслед за жизнью изменилась?

– Ещё как! Ты же стала отчаянной хулиганкой! Уже запрещенные приёмы используешь! – я, наконец-то, сумел поцеловать жену, как раз, когда раздался звонок колокольчика.

Его мы до тех пор не слышали, потому переглянулись с удивлением. Может, это новая бытовая техника нам свои возможности демонстрирует, но Светка выглянула в окно и сразу обрадовала:

– Ну, вот! Машина уже подкатила… Кто, как не мистер Фёдор в лучшем своём виде пожаловал! Значит, на часах должно быть ровно десять местного времени! Но и это еще не всё! У нас, как теперь выяснилось, на калитке есть свой звонок! Отлично! Впредь будем знать, а пока – а пока мы с тобой не то опоздали, не то доигрались!

– А! – махнул я рукой. – Ничего страшного не будет, если мы в свой первый выходной день слегка задержимся дома, ведь так? Скажем ему, будто часовые пояса спутали! Но всё же пойду-ка я приглашать Фёдора в дом. А ты тут что-нибудь придумай на стол, хулиганка! Каша, кажется, всё же попахивает горелым, или я не прав?

– Иди, иди! Без трусливых гениев разберёмся!

– Доброе утро, мистер Гвоздёв! Как вам спалось на новом месте? – поинтересовался Фёдор. – Как понравился дом? По душе ли район?

– Приветствую вас, мистер Фёдор! Всё понравилось, всё отлично! Ваших вопросов в мой адрес слишком много, но ответ на них один – мы в восторге от всего! Спасибо вам! А нас прошу извинить; мы тут закрутились и ещё не совсем готовы куда-то идти или ехать. Милости просим к нам на чай, чтобы не столь тягостно было ждать!

– Благодарю вас, сэр! От чая я не откажусь!

Если кто-то из Читателей станет обвинять меня в том, что я расписываю малозначительные ситуации, отнимая его время, если он станет меня ругать за то, что я навязываю описание какого-то города, совсем ему не интересного, или продавливаю структуру собственного дома, якобы рекламируя самого себя и свой образ жизни, то я не буду в этом его разубеждать. Хотя задачи перед собой я ставил другие.

Право самого Читателя делать свои выводы о том, что я для чего написал. Возможно, всё так и есть на самом деле, как он считает, но всё же Читатель должен учитывать ряд обстоятельств, которые могут повысить степень доверия ко мне.

Во-первых, я задним числом пишу о враждебном мне мире, который неплохо изучил, прожив в нем очень много лет.

Во-вторых, каждый человек вправе писать и думать, как он может, но именно такое обстоятельство и порождает множество спекуляций, неявных обманов, целенаправленного воздействия на сознание граждан и даже откровенное мошенничество.

Теперь уже многие разобрались, что современные блогеры, какими бы знающими, уважаемыми и обворожительными они не казались, готовы писать, о чём придётся, буквально всякую чепуху. Готовы снимать и показывать всё, что им приходит в голову. И лишь для того, чтобы увидеть, что их заметило еще несколько новых зрителей или читателей. Им это нужно и по моральным соображениям, и по материальным, но такая бодяга – случай совсем уж не мой. И не мой уровень. Мир кнопок и видеороликов меня никогда не привлекал – он слишком приземлён и примитивен. Я всего лишь делал порученное мне дело!

Ну, а в третьих, я ведь теперь элементарно исповедуюсь! И знаю, что использую последнюю возможность рассказать всё, как оно случилось. И не ради себя – ради того, чтобы люди увидели реальность! В такой ситуации, какая возникла у меня, люди не лукавят.

В общем, я пишу, как считаю нужным, а в остальном Читатели и сами, я надеюсь, разберутся! Но общая ситуация меня удручает. Она давно назревала, но ее долго не замечали! Да и что в том удивительного? Её и теперь, когда всему миру откровенно заявляют, будто намерены сократить население в десять раз, миллионы людишек не принимают всерьёз. А миллионы тех, кто понимает важность таких заявлений, успокаивают себя тем, что всё это какая-то конспирология!

Это въедливое словцо (словцо – символ!) умышленно вбросили в массы. Ведь население очень любит новые словечки! Логистика, профицит… Употребляя их, люди кажутся себе умнее, чем они есть, в самом деле. Сказал какую-то чушь, а сразу вроде всё понятно! Вот и это словечко,подразумевающее всевозможные заговоры, неожиданно приобрело смысл чего-то явно надуманного, обманного и глупого.

«Мол, не станем же мы верить конспирологии!»

Бедные людишки! Их опять провели на мякине! Причём, даже в том, что вполне очевидно!

Ведь в действительности важные дела на Земле редко вершатся без заговоров! Всюду, куда ни глянь, обнаруживается предварительный сговор заинтересованных лиц, обсуждение ситуации, выяснение мнений, заявление намерений! Заговоры происходят всюду! И в государственных делах, и в делах личных, а уж в коммерческих, как говорится, сам бог велел!

Потому произносить с иронией слово «конспирология» сегодня, мол, заговоров-то на самом деле нет, значит выдавать очень уж низкий уровень своего понимания отношений между людьми!

Но вернусь к повествованию.

Выйдя из дома с услужливым Фёдором, мы в качестве экскурсии побывали в некоторых местах Санта-Клары. Разумеется, Фёдор сам составил программу знакомства с городом, а мы и не возражали.

Разве город со ста тысячами населения может иметь выдающиеся размеры? Нет, конечно! Потому и времени на экскурсию потребовалось не так уж много.

Скоро мне удалось понять, что Светлане понравилось если не всё увиденное, то многое. Я же взирал вокруг себя большей частью критически, намереваясь, замеченные недостатки потом использовать в своих интересах. В общем, от безделья работал про запас! Да и прицельно я работал – надо же знать город, в котором придётся жить, где придётся решать всевозможные задачки, коих в любой жизни предостаточно.

Нам со Светкой очень понравился центральный парк, его ухоженный пруд и многочисленные аттракционы, даже американские горки. Правда, всё показалось слегка мелковатым, без обычного американского размаха, без парковых изобразительных форм, столь привычных для русских людей, без гипсовой девушки с веслом. Тем не менее, всё выглядело настолько законченно, аккуратно и привлекательно, что мне даже в репликах с женой не удавалось к чему-то придраться.

Даже пальмы везде оказались к месту! Глядя на некоторые из них, я впервые догадался, что они отнюдь не все одинаковые, как мне виделось издали. Есть и достаточно привлекательные, и достаточно облиственные, и весьма декоративные, будто шишками плотно облепленные. Может, их столь затейливо постригли? Но встречались пальмы не только с голыми, но и с мохнатыми стволами, будто обвитыми шерстью бурых медведей.

Потом мы перешли к площади Торгового центра, также окруженного высоченными пальмами. Павильон был увенчан системой голубых крыш из стекла, сделанных в виде огромных солдатских палаток, затейливо соединенных боковыми гранями. Вход замечательно отделан – так и тянет войти. Недалеко пустовала большая автомобильная стоянка. Если по-американски, то парковка. Так Фёдор еще до нашего отъезда из Саратова называл все наши стоянки.

Слово это мне с первого раза не понравилось своей смысловой неточностью, но теперь пришла соглашательская мысль, будто пора и мне забывать свои прежние предпочтения, иначе не смогу приспособиться к местной жизни. Меня здесь просто не будут понимать.

Чёрт с ними, с парковками! Пусть будут парковки, а не стоянки! Всё равно ведь она пустая, хотя рассчитана на многие десятки машин. Но если нет автомобилей, то нет и покупателей? И где же они прячутся? Спрашивать Фёдора я не стал. Сработала привычка доходить до всего самостоятельно, а спрашивать кого-то, лишь в крайних случаях, подобных капитуляции.

Вовнутрь торгового центра мы заходить не стали, несмотря на решительные намерения жены поглядеть, что там и как?

– Туда только войдёшь, – объяснил я Светлане, не очень надеясь ее убедить, – и все наши планы полетят в тартарары! И в головах, и наяву! Лучше, Светик, мы с тобой как-нибудь вдвоём сюда сходим, хорошо? Может, даже завтра, хотя у меня в кармане нет ни гроша! Что покупать-то собираешься?

Наконец мы увидели и университет Санта-Клары! Тот самый ПСМ! С ним у нас должно быть многое связано.

Обычно считают, будто он назван университетом Санта-Клары, поскольку находится в городе Санта-Клара. А в действительности – скорее наоборот! Это университет носит имя Клары, а точнее, Клэр Ассизской, как и город, названный в ее же честь.

Фёдор долго и заинтересованно рассказывал нам о святой Клэр Ассизской, которая якобы родилась в городе Ассизе 16 июля 1194 года. Ох, не верю я этим древним точным датам! Родилась она в богатой и родовитой дворянской семье, а погибла 11 августа 1253 года, находясь всё в том же городе. Выходит, как я подсчитал, прожила Клэр 57 лет.

Она являлась учеником некого святого Франциска Ассизского. Фёдор так и сказал – учеником, а не ученицей, будто Клэр была мужчиной! Или, как знать, прикидывалась им? Может, женщинам запрещалось то, чем занималась она? Не уточнял! Возможно, Фёдор всего-то ошибся, а я уже свою теорию подстраиваю.

А не в честь ли святого Франциска Ассизского назван и город Сан-Франциско?

«Вы только поглядите, – подумал я тогда, – как в этих местах кучно селились святые! Тем не менее, все названия только в честь неё! Разве не странно?»

А сама Клэр, как поведал Фёдор с такой гордостью, будто был знаком с нею лично, даже целый «Орден бедных дам» основала! И только после ее смерти Римско-католическая церковь объявила Клэр святой.

Правда, я так и не понял, зачем пришлось ее смерти дожидаться?! Но Фёдор будто угадал мой вопрос и произнёс с подчеркнутой печалью, что при жизни Клэр очень много страдала. Тоже странный, на мой взгляд, аргумент! Мало ли людей сегодня страдают ничуть не меньше той Клэр?!

В общем, Фёдор нам много о ней рассказывал, да почти всё мимо меня прошло. Трудно было с наскока разобраться, в честь чего Клэр подвергалась бесконечным гонениям даже своей семьи, и чем она занималась, окромя страданий.

Я еще подумал, слушая заливавшегося соловьём Федора, будто все святые чересчур уж много страдали. Постоянно, можно сказать, они страдали! Потому, видимо, нынешняя церковь, пребывающая в роскоши, нас всех призывает страдать. А в качестве самых притягательных примеров – вот вам, пожалуйста, святые! Перенимайте опыт! Страдайте, прихожане, и вы!

Страдайте! Мол, если жизнь у вас совсем паскудная, если существуете вы в жуткой нищете, так это же прекрасно! Так и должно быть в этом мире, зато за ваши страдания потом… Вот Клэр страдала, страдала и выстрадала себе символ святости! И вы, прихожане, смело дуйте в том же направлении. Страдайте и не ропщите!

Очень интересный, мне показалось, подход! Достаточно внушить этим людям – страдайте и повторяйте: «Нам ничего в этой жизни не надо! Нам бы только страдать не мешали!»

Выходит, достаточно проникнуться необходимостью страданий, и всё в этом мире для вас обязательно наладится! То есть, здесь-то все будут страдать и мучиться, пока не станут святыми, а уж там, в раю среди святых, жизнь будет совсем без страданий! Прямо-таки, великолепная жизнь! Причём – вечная! Не устать бы от нее, только!

Наконец, на территории ПСМ, которую здесь все называют кампусом, мы оглядели и место проведения восьмой Миссии Санта-Клара-де-Ассиз в Калифорнии.

Именно восьмой, ибо таких миссий, как с гордостью сообщил нам Фёдор, состоялась всего двадцать одна. Однако я не усвоил, зачем они проводились и какой с них прок? Выяснил лишь, что мы разглядывали испанскую миссию, которая стояла у истоков закладки этого города.

Выходит, я не ошибался, считая, будто сначала появилась миссия, за ней университет, а потом и город.

А кампус университета оказался образован небольшими зданиями, весьма своеобразными, церковного типа, покрашенными в светлые тона, и ухоженными аллейками, скамейками, пальмами и обширными газонами, оборудованными под естественность. Смотрелось всё чинно, нарядно, торжественно и красиво.

В университете обучалось почти девять тысяч студентов! Очень даже хорошо! К тому же, это старейшее учебное заведение Калифорнии! Оно уже тогда имело очень высокий рейтинг в США.

– Смотри-смотри и присматривайся! – посоветовал я Светлане. – Скоро и ты здесь будешь впитывать догмы!

– Это еще зачем? – явно испугалась жена.

– А чем же ты будешь заниматься все дни подряд? Посуду мыть? А так – выучишься, потом местного ректора заменишь! – усмехнулся я. – Только не забывай, что это частный университет! И, кроме того, он еще и иезуитский?

– Смотрите! Какое чудо! – не сдержалась Светлана.

Возразить было невозможно. Перед нами расплылся вровень с берегом небольшой водоём, беспорядочно обставленный огромными массивными вазонами, увитыми свисающими прямо в воду петуньями. В центре на высоком постаменте смиренно глядела вдаль грубовато отесанная статуя Клэр Ассизской.

«А ведь определённое настроение создаёт! И смирение действительно внушает!» – удивился я произведенному на меня, убеждённого атеиста, впечатлению.

«А где прячутся современные иезуиты?» – хотелось мне подколоть Фёдора, но я не стал. Кто его знает? Может, он одержимый? Может, он из их же числа?

– Не переживайте, миссис! – включился Фёдор в разговор о возможной учёбе Светланы. – Здесь учится треть иностранцев. Первый год у них подготовительный, но английский придётся заранее изучить. Не пугайтесь этого, вам вполне можно ориентироваться на поступление сюда уже в следующем году. Всё по силам! Документы надо подать до первого ноября. Причём, придётся собрать много документов, и большинство из них надо получить с вашей родины, со школы, с интерната…

– А кто такие иезуиты? – не удержалась Светлана, обращаясь к Фёдору. – Они, наверно, очень страшные люди?

– Да, с чего вы взяли, миссис?! Они ничем не отличаются от нас с вами! Это всего лишь их религия!

– А зачем мы прилетели не в Сан-Хосе, а в Сан-Франциско? Ведь это значительно дальше! – вдруг резко сменила тему Светлана.

– Вы меня разоблачили, миссис! От вас ничего не скрыть! Каюсь, но всё дело в том, что именно в Сан-Франциско я оставил на хранение свою машину!

Светлана расхохоталась:

– Теперь-то мне понятно! А я уже, казалось мне, все варианты перебрала…

В том же кампусе и напротив миссии расположился Музей Saisset. Его главное здание всегда поддерживало архитектурный стиль той самой калифорнийской миссии испанцев. В нём уместилось несколько выставочных залов и большой конференц-зал.

Федору, как он нам признался, в этом музее более всего нравились картины эпохи Возрождения. Есть картины Дюрера, Пикассо, Шагала, Матисса. А в подвале выставлено много стариннейших фотоотпечатков, закупленных когда-то Эрнстом Сессе в Европе. Это очень интересно! И многие фотографии, что никак не укладывалось в сознании современников, уже цветные! Прекрасного качества фотографии! Могли же всё-таки русские люди! Дело в том, что все фото сделаны одним человеком, Сергеем Прокудиным-Горским, личным фотографом Николая Второго. Тогда в мире ещё никто в цвете не снимал. Таких технологий ни у кого не было! Прокудин-Горский сам всё разработал, во что сегодня трудно даже поверить!

Попутно Фёдор рассказал, непонятно с чем вдруг увязав, что население нашего нынешнего города весьма разнородно. Почти половину жителей составляли белые. Я еще удивился, как он всех объединил – будто у всех белых единая национальность и общая государственная принадлежность?!

Азиаты насчитывали около 40%, а чернокожие – всего около трёх, что для США весьма не характерно. В других местах их значительно больше, но Санта-Клара – город образованных людей, потому негры здесь не приживаются.

– А мои соотечественники здесь найдутся? – не удержался я.

– Можно сказать, что здесь их много! Вот только, где они? Знаю, что в каждой компании работают русские. В основном, программистами. Женщины – уборщицами. Но на улицах вы их не встретите – они как те гребцы, прикованные к галерам. Работают днём и ночью. Для такой работы им всё обеспечено под самым носом – сон, еда, физические тренировки, развлечения. Я знаю таких людей… Через несколько лет галерной работы они превращаются… В общем, это уже неполноценные люди. Сдвинутые! Не разбирающиеся в реальной жизни, но уже и не дети. Человеческий брак! Грустно на них глядеть!

– Неужели они добровольно так живут? – удивился я и положению этих людей, и той оценке, которую неожиданно дал осторожный во всём Фёдор.

– Я не знаю! Могу лишь предполагать! Кому-то очень выгодно, чтобы эти люди ничего кроме работы не знали, и знать бы не желали! Например, мне известно, что в Японии насчитываются уже миллионы людей, которые за всю свою жизнь никогда не выходили из дома. Да! Никогда! Причём, это их самих устраивает. Они даже гордятся, что столь рационально организовали свою жизнь. Работают они прямо на дому. Кнопки нажимают, наверно! Еду им привозят по их же заказам курьеры. Всякие пиццы, газировки… Ну, не знаю, что они заказывают, но так и живут. Это еще более удивляет, поскольку комнатки в Японии, в подавляющем большинстве, микроскопические. В них, чтобы заниматься физическими упражнениями, места совершенно не хватает! Но они живут! Они довольны! Хотя, на мой взгляд, все подряд психически больны! Фобии у них, что ли? Боязнь реальной жизни? Не знаю!

Я пожал плечами. Мол, я тоже не знаю.

– А теперь, чтобы у вас не сложилось впечатление, будто в Санта-Кларе вся жизнь происходит лишь здесь, в университете, как у тех чокнутых японцев, предлагаю пройти к машине! – пригласил нас Фёдор. – Немного покрутимся по городу…

– Прекрасно! – сразу оживилась Светлана.

– Разумеется, мистер Фёдор! – подхватил такую идею и я. – Нам очень интересно.

Мы покатались по городу с часок. Комментарии Фёдора во время движения сразу стали односложными. Они сводились к следующему:

– Смотрите! Справа красивое здание в два этажа… В нём располагается Microsoft. Слева офис корпорации Amason. В тех двух домищах, где крыши стеклянные, фирма EMC.

И так далее. Мы смотрели почти до полного отупения, не в силах всё запомнить, вращая головами и глазами.

Этих странных названий набралось, пожалуй, штук двадцать пять или даже сто. Если бы все запоминал, голова пошла бы кругом, но Фёдор, что меня весьма удивило, помнил-то каждую. Его восторженная информация об этих известных миру фирмах меня не взволновала, а Светлану ещё меньше. Может, потому Фёдор слегка обиделся и уточнил:

– И каким вы теперь находите свой новый город?

– Красотища! – не стала лукавить жена, не пряча своё восхищение некоторыми местами. – Ландшафтный дизайн прекрасен. Море цветников! Даже на окошках! Чудный рай, а не наш город!

Я промолчал. Как это ни странно, во мне зашевелился патриотизм. Я, разумеется, видел многие достоинства этого американского города, но, если не считать восхитительной законченности в отделке каждого уголка, не замечать его архитектурной проработанности, то всё остальное, ровно, как и у нас. Конечно, в Саратове, и даже в Ленинграде, пришлось бы основательно потрудиться, чтобы найти такую же красоту вроде бы и не слишком затейливой архитектуры, такую же безукоризненную отделку зданий, изящную подсветку фасадов, идеально подстриженные газоны и их аккуратное обрамление, тротуары, выложенные цветной керамической плиткой, да мало ли!

Конечно, видеть всё это мне было обидно и, тем более, обидно признаваться вслух, что сравнение оказалось не в нашу пользу, как сто к одному! Но разве всего несколько дней назад Фёдор сам не видел наш убогий Саратов? Разве он не может без моего мнения составить своё, весьма не лестное мнение, и не щипать мне душу лишний раз? Но он это специально подчёркивал!

Ясное дело! Ближний космос освоили, а делать тротуары так и не научились. Зато научились подыскивать этому много весьма убедительных оправданий!

А уж пресловутое дорожное покрытие в Санта-Кларе – это повод для полного расстройства. Улицы покрыты ровнейшим асфальтом, будто черным зеркалом. Некоторые из них даже рифленой плиткой покрыты. А на перекрестках разноцветная плитка выложена красивыми мозаичными узорами. Да-да! Плитка под ногами, плитка под колесами! А сквозь нее кое-где мерцают цветные электрические фонарики, повторяя для водителя и пешеходов сигналы светофора!

Ну, буржуины! Как не восхититься их умением украшать свою жизнь?!

– А вам город, мне кажется, всё же не очень понравился, ведь так, мистер Гвоздёв? – всё же решил вытянуть из меня признание, как капитуляцию, Фёдор.

– Ну, что вы, сэр! Всё вокруг очень мило! Но у нас на родине такие пальмы замерзнут, а такие же дороги мороз за одну зиму разрушит! – решил я заглушить его хвастовство хотя бы учётом наших климатических условий, о которых Федор умышленно не стал вспоминать. Попробовал бы он все эти цветочки в это время года у нас посадить!

– Да-да! Конечно! – ухмыльнулся Фёдор, со всей очевидностью, понимая мои огорчения. И словно для того, чтобы меня успокоить, добавил:

– На Аляске морозы тоже свирепствуют, но дороги не разрушаются. Впрочем, я вам показал лишь лицо Америки, но ее другую сторону можно увидеть, если удалиться от огромных городов в так называемую одноэтажную Америку. Помните Ильфа и Петрова? Все города в США, действительно большие, расположены на океанских побережьях, а центральная часть как раз и осталась одноэтажной. Вот там картина бывает весьма неприглядной. Там наблюдается полная нищета и, следовательно, не только другая жизнь, но и другие виды на пространство открываются, если поглядеть по сторонам. Да и здесь, пока не возникла Кремниевая долина, была такая же глушь! Никакой красоты! Никакого лоска!

Я взглянул на Фёдора с любопытством. «Зачем он мне это рассказал? Неужели, только для объективности? Или заботится о том, чтобы я становился здесь реалистом?»

А Фёдор, будто уже забыл эту тему, весело обратившись к нам:

– Коль с городом вы слегка познакомились, то предлагаю пообедать. Сейчас по пути будет уютный ресторанчик QVALITY.

«Будто я что-то в этом названии понял! Мог бы и на русский перевести!»

– Вы, миссис Светлана, как относитесь к такому предложению?

– Я – с полным удовольствием! – оживилась Светлана. – Лишь бы дома не готовить! Не втянулась я ещё в дела домашние! Ты уж прости меня, Сашуль! – жена прижалась ко мне, как бы закрепляя свои извинения нежностью, а уж она, нежность, по мнению Светланы, должна была сгладить любое моё недовольство.

Когда справа показался тот самый ресторан QVALITY INN & SUITES, о чём свидетельствовала вынесенная поближе к проезжей части высокая зеленая стойка с вывеской, я неожиданно для себя взбрыкнул:

– Что-то зелени здесь маловато… И площадка для машин детских размеров!

– Ну, ты что, Сашка? – шутливо подтолкнула меня в бок жена. – Там такие самшитики чудненькие я заметила, и плетистые розы по стенам… Красота! Ты просто устал! Часовые пояса замучили? – засмеялась Светлана, красиво, как всегда, но еще и как-то по-новому, чересчур уж игриво.

Фёдор избавил меня от необходимости оправдываться.

– Нет проблем, сэр! – легко переключился он. – Проедем чуток подальше. Здесь подобные ресторанчики, как у вас говорят, один на другом! Я бы сказал, один за другим. Это не правильно по-русски?

Мы проехали мимо огромного и шикарного с виду отеля «Eloft Hotels». Даже дух перехватило от его наружного убранства! Вроде бы невзрачная пятиэтажка без особых изысков, но настолько изящно отделана цветными стеклянными плитами – чудо! А цветники вокруг такие, будто мы погрузились на дно огромной оранжереи, уходящей в небо!

– Смотри, Сашка! Какие флоксы, какие петуньи! – восхищенно простонала Светлана и вдохнула воздух, желая ощутить, исходящий от цветов аромат. – Боже ты мой! У нас зима в разгаре, а здесь цветущий рай!

– Слева от нас Monta Vista High School. Это еще один вуз! На ваш выбор, миссис!

Мы проводили взглядом оригинальное сооружение, выполненное из декоративного фиолетового кирпича разных оттенков. Перед ним пустовала вместительная автостоянка, аккуратно разлинованная под каждую машину. Суббота – потому и пустота! Видимо, всюду здесь сегодня не рабочий и не учебный день?

Центр Санта-Клары оказался восхитительным! Удивительная насыщенность самыми неожиданными объектами! Я и не ожидал увидеть столько самого оригинального. Вот, например, желтоватое двухэтажное здание. На первом этаже нельзя не заметить огромные овальные двери с тёмным стеклом. Шикарно всё оформлено! Под крышей выведено настолько чётко, что даже я сообразил – здесь разместился центр Йоги – CorePower Yoga. Фёдор это подтвердил.

Следом еще один домище необычной архитектуры.

– Это BevMo! – прокомментировал Фёдор. – Здесь оптом продаются вина и винные напитки! Вы ещё не подумываете закупать их оптом? – поинтересовался он со смехом.

– Алкоголь нас нисколько не интересует! – ответила за нас Светлана. – Никакой!

– Теперь справа за массивом домов и зелени запрятался, если так можно выразиться, городской стадион. Показываю его на всякий случай! – сообщил Фёдор.

Мы вращали головами и вздыхали.

– Теперь еще одно интересное учреждение культурного назначения! Проще говоря, музей! – обратил наше внимание Фёдор.

И опять мы увидели не стандартное, не высокое здание, отлитое, похоже, из серого бетона. Что может быть его нелепее? Но оригинальный фасад с двумя колоннами и неизменным для Санта-Клары цветным декоративным стеклом, шикарно всё оттенял. На фронтоне фасада крупно выгравировано что-то, непонятное для меня: TRITON VUSEUM OF ART, и рядом – Free Admission.

«Нет! – чертыхнулся я. – Надо срочно учить этот английский, иначе меня любая надпись будет превращать в дурака, не говоря уже о тех аборигенах, которые имеют против меня хоть какой-то умысел. Ведь ни черта не понимаю! Даже прочитать правильно не могу! И на слух, когда Фёдор сам читает, тоже ничего не улавливаю! Зачем он так растягивает губы, ворочает языком и гундосит, когда говорит по-английски?! Будто у него зубов не стало! Как же тяжело чувствовать себя идиотом! До сих пор я этого не ощущал!»

– Я не рассказываю вам об этом музее, понимая, что вы всё равно сюда ещё не раз придёте! – пояснил Федор.

– Прийти-то мы намерены, но что мы здесь поймём, не зная языка? Даже с экскурсоводом не разберемся! – усмехнулся я. – Во-во! Мистер Фёдор! А это что? – взорвался я, заметив за окном нечто привлекательное. – А это что за серия красиво оформленных домиков? Тоже какой-то отель?

– Ну, как вам сказать? В общем-то – да! Причём, весь этот комплекс весьма интересно называется, но я комментировать это не стану. Если перевести на русский, то получится: «Дома на выходные с номерами для некурящих!»

– Я скрытый смысл сего некурящего заведения правильно уловил? – удивился я и усмехнулся. – Интересно бы в какой-то выходной заглянуть в эти номера!

На это Светлана среагировала очень быстро:

– Ну-ну, дорогой! Тогда ты у меня не только никогда курить не будешь, но и дышать перестанешь!

– Ты меня не поняла! – засмеялся я. – Мы ведь оба с тобой некурящие! Вот и поглядим в выходные…

– Я уже всё сказала! – предупредила жена. – Я тебе тоже покажу кое-что в выходные!

Мы опять неспешно катились по великолепному покрытию улиц Санта-Клары, на которых не кучно, совсем не так, как в Сан-Франциско, на приличном расстоянии, чтобы не перемешивались, попадались различные архитектурные объекты, прочно захватывавшие наше внимание. Большей частью мы встречали нечто авангардное. Но всё, абсолютно всё, что нам встречалось, отличалось великолепным дизайном, как самих зданий, так и территорий вокруг них.

И вдруг мы подъехали к необычному угловому зданию. Темное, четырёхэтажное, с умышленно вытянутым в сторону перекрёстка неестественно массивным одним углом, выполненным в виде внушительной круглой башенки. Вроде бы явная старина, даже на крепость смахивает, но очень уж тёмные стёкла выдают современный стиль. Я так и не нашёл названия того, что здесь разместилось, но Фёдор пояснил:

– Это Otel Best Western University Inn Santa Clara. То есть, надо понимать, лучший отель университета Санта-Клары… А слово Western переводится по-разному. Более точно здесь уместно – «приверженец западной, римско-католической церкви»!

– Ну, да! – вставила своё слово Светлана. – И здесь иезуиты поселились, значит!

– А вот, как раз…– заострил наше внимание Фёдор. – Вот мы и к «Аватару» подъехали! Такой ресторан вам подойдёт, сэр? Мы ведь мимо нескольких уже проехали… И, вполне возможно, они были лучше этого!

Я оглядел предложение снаружи.

В глубине от дороги красовался трёхэтажный отель под затейливой многоуровневой крышей, покрытой декоративной красной черепицей. Номера в нём, видимо, были клетушками. Я судил об этом по размерам крохотных притемнённых лоджий на всех трёх этажах.

Основное здание отеля пытались заслонить своими «слоновьими ногами» несколько переросших пальм, но это им оказалось не по силам. Над входом в гостиницу и, наверно, и в сам ресторан, бросался в глаза монументальный навес в стиле самого отеля. На большом пространстве под навесом образовалась желанная в жаркую погоду тень.

– Что вы, Фёдор?! – откликнулся я. – Как я могу выбирать, не зная здесь ничего другого! Это уж на ваш вкус, пожалуйста! – а сам подумал, что даже на родине был в ресторане всего-то единственный раз, когда Пашка меня в него и затащил. Так с чем мне этот «Аватар» сравнивать? Но виду по поводу своей некомпетентности, конечно, я не подал.

– Это, безусловно, не «Хилтон», который мы совсем недавно проезжали, вы его видели, там-то царские палаты! – как бы извинился Фёдор. – Здесь проще, но протягивай ножки… Как у вас об этом говорят, что-то я забыл, по штанам, что ли?

– По одёжке! – засмеялась Светлана.

– Да-да! По одёжке! Ведь всё в рифму! – засмеялся вслед за ней и Фёдор. – Так входите же! Поглядим на возможную нашу одёжку! Я здесь тоже ещё не бывал!

Выходя из машины, я предположил, что в ресторане посетителей не окажется, поскольку на стоянке, пардон, на парковке, автомобиль Фёдора оказался единственным. Но я ошибся. За двумя столиками всё же сидели парочки. Видимо, они вошли сюда прямо из гостиницы, пардон, из отеля!

Мы сами выбрали столик на четверых у окна и свободно расселись. Фёдор, как и следовало по этикету, вручил Светлане роскошную папку-меню для выбора блюд и напитков, успокоив ее, что в случае затруднений сам немедленно придёт на помощь. Конечно же, Федор лишь исправно играл свою роль, понимая ненужность такого жеста, и когда подошёл официант, заказ сделал самостоятельно.

– А ваши гастрономические пожелания, мистер Гвоздёв? – не обошёл Фёдор и меня.

– Что-нибудь поприземлённее! Без экстравагантностей! Без змей, устриц и лягушек!

Фёдор довольно склонил голову:

– Сэр! Я вполне разделяю ваши вкусы!

Ждать не пришлось совсем. Вокруг нас предупредительно закрутились, и через несколько минут мы утолили свой голод первыми салатами, кажется, рыбными с диковинными соусами зеленого цвета.

Официант с полотенцем на руке всем налил вина. Федор к нему не притронулся, но нам порекомендовал.

– Вообще-то, в нашем штате, то есть, в Калифорнии, в крови водителя допускается чуть-чуть алкоголя, но я такой вариант считаю юридической игрой, рассчитанной на выгораживание непонятно кого, потому за рулём езжу исключительно трезвым. Это мой жесткий принцип, не нарушаемый никогда. Ведь к жизни – и своей, и к чужой – всегда следует относиться трезво! Не так ли?

– Разделяю, поддерживаю и полностью одобряю вашу трезвость! – поддержал я. – Предлагаю за это выпить!

Фёдор оценил мой каламбур, поднял свой бокал вина, элегантно коснулся бокала, удерживаемого в моей руке, и засмеялся:

– Браво, сэр! Это – по-нашему! Это – по-русски!

Постепенно мы разговорились о всяких пустяках, отталкиваясь от темы города.

– А вы, мистер Фёдор, где живёте? Тоже здесь? В Санта-Кларе? – спросила Светлана.

– Везде понемножку! Когда как! – ушёл от ответа Фёдор.

– Странно! Как можно так жить, по-цыгански? – удивилась ответу Светлана. – А жена, а дети у вас есть? Очень хотелось бы поговорить с вашей женой по душам!

Фёдор усмехнулся так, будто моя жена сморозила непростительную глупость или бестактность.

– Видите ли, миссис! – произнёс он Светлане, словно непонятливой девочке, – разговор по душам… Я понимаю, о чём вы собирались поговорить, но такой разговор здесь совершенно не возможен. В США откровений не бывает даже среди близких людей. А если такие разговоры и случаются, то потом о них кому-то приходится пожалеть! Так уж здесь всё устроено! Здесь прижился не только непонятный вам язык, но и совсем другие правила повседневной жизни. У каждого в душе здесь есть свои планы, свои мечты, свои тайные интересы, свои враги или люди, которых можно использовать в своих интересах. В том числе, и самых близких людей. И каждый из них может неожиданно превратиться в вашего конкурента или заклятого врага. Например, в деле о распределении наследства! Или в вопросах замужества. Вам трудно это понять, но сёстры здесь являются непримиримыми конкурентками, когда вопрос касается собственности или богатого жениха, а братья – принципиальными конкурентами.

Мы с женой долго переваривали последнюю откровенность Фёдора, тайно надеясь, что он пошутил.

«Ну, невозможны такие отношения между людьми, тем более, родными!» – думали мы, опираясь на свой жизненный опыт.

– Понять-то всё можно! – наконец, откликнулась Светлана, хотя и опешила. – Но, Фёдор! Как такое можно принять? Уж, не знаю! Мне даже сейчас становится страшно и, наверно, теперь я долго не усну! Красота только внешняя, напоказ, но не внутренняя, не от души! Будто и не люди вокруг! Столько красоты насмотрелись, пока ездили и ходили с вами, а за этой красотой, как выяснилось, всюду прячутся зубы алчных людей-хищников! Так, что ли?

– Не хищников, миссис Светлана! – улыбнулся Фёдор. – Не хищников! Всего лишь американцев! У вас на родине установились свои моральные и нравственные отношения, здесь исторически установились иные! Что же с этим можно поделать? Остаётся эти отношения лишь изучать и принимать такими, какие они есть в реальности. Если вы здесь продолжите жить по своей советской морали, вас скушают с потрохами, и всё! Ваша песенка здесь не прозвучит! Ведь в США всем управляет вовсе не любовь к ближнему, а любовь к деньгам! Только возможность их заполучить, разбогатеть, заиметь! По мнению американцев, эта цель оправдывает всё, без каких либо исключений! У американцев абсолютный культ денег! Ведь именно деньги определяют уровень жизни, потому они есть самое главное в жизни любого американца! Деньги, капитал – главная движущая сила всего и вся в США.

– А мне казалось, будто движущая сила капитализма, всё-таки алчность! – вставил я.

– Нет, сэр! Алчность – это само собой. Но в США именно деньги полностью определяют, кто вы такой! Определяют, чего вы стоите и как высоко поднялись над остальными! Определяют отношение к вам окружающих. Определяют ваш общественный статус. Количество денег для американцев – это то же самое, что количество звёздочек на погонах у военных. Наличие денег обеспечивает кому угодно, хоть самому дьяволу, полный комплект достоинств, приписываемых ему обществом. Наличие денег обеспечивает абсолютное уважение! Если у вас есть деньги, то вы – для всех окружающих идеал, даже если вы абсолютное чудовище!

– Боже мой! – ужаснулась Светлана. – Приживёмся ли мы здесь?!

– Но если у вас есть ещё большие деньги, – продолжил Фёдор, – то вы ещё больший идеал! Алчность – это, конечно же, зверская сила! Это и есть неукротимая жажда денег, но я имею в виду только Штаты, ведь, возьмите в качестве примера Великобританию. У них – всё иначе! Там тоже богатство в невероятном почёте, как и всюду при капитализме, но в бриттах снобизм перевешивает богатство. Там классовое общество, его элита, по принципиальным соображениям никогда не перемешивается! Если вы низкого происхождения, или всего-то из другого круга, то никакие деньги не позволят вам подняться хоть на одну ступеньку выше. Никакие! Вас просто будут игнорировать! Вам всюду дадут понять, что с вами не хотят иметь дело. Да! Конечно же, низкие люди будут перед вами заискивать, так же как и в США, потому что те люди надеются, услужив вам, что-то получить для себя, но в Великобритании вам ни с какими капиталами не добиться уважения в высоких кругах! А в США – запросто! Были бы деньги! Потому-то американское общество и считают свободным. Заметьте, совсем не потому, что здесь для всех есть свобода. Смысловая ошибка! Только потому, что здесь деньги вас свободно поднимут на любую высоту. Разумеется, высота зависит от количества у вас денег!

– Да, уж! – выдавил из себя я. – Весьма глубоко… Весьма понятно и поучительно! Спасибо вам за местную науку, мистер Фёдор! Она дорогого стоит! Это сколько же надо здесь пережить, сколько понять и передумать, чтобы прийти к таким заключениям?!

– Вы переоцениваете меня, мистер Гвоздёв! Здесь подобную науку впитывают с молоком матери. Возможно, не каждый способен ее чётко сформулировать, но то, что этой наукой здесь владеет каждый, это точно!

– Но вы противоречите самому себе! – не обидно усмехнулся я. – Вы рассказывали нам, будто никто и ни с кем в США не станет откровенничать…

– Ах, вон вы о чём! – быстро ухватил мою мысль Фёдор. – Это не противоречие! Это, скорее, подтверждение того, что я вам только что рассказал! Я, как и все американцы, понадеялся на ваше особое расположение ко мне в последующем! Только и всего!

Я остолбенел, не зная, что ответить на подобную, прямо-таки разоружающую откровенность. Наконец, нашёлся:

– Нет-нет! Что вы говорите, мистер Фёдор! Вы давно заслужили самое большое наше расположение! Вам для этого больше не надо ничего делать! Мы с женой очень высоко ценим ваше участие в организации нашей жизни!

– Да-да! Уважаемый Фёдор! – подхватила жена, доверительно прикасаясь к его руке. – Мы вам так благодарны, Фёдор! Вы так много для нас сделали и продолжаете делать! Мы без вас – как без рук и без глаз!

– И без мозгов! – призывно засмеялся я.

Меня сразу поддержала Светлана, а потом и Фёдор.

– Благодарю вас! – склонил он голову, давая понять, что всё сказанное им ранее не теряет силу, и он по-прежнему в нашем распоряжении.

– Но ведь у нас нет ни одного американского гроша! – продолжала смеяться Светлана. – А вы говорите, будто всё равно ищете нашего расположения! Мы же в США самые нищие! Мы – изгои! Нам нечем даже за этот обед заплатить!

– Миссис! Вы ещё не на всю глубину ощутили свою силу, которую вам обеспечивает высочайшее покровительство людей, в вас заинтересованных. Эти люди являются вашей охранной грамотой! Пока вы им нужны, вам чёрт не страшен. Эти люди – могучая сила! В них заключается и ваша сила!

Он немного помолчал, видимо, решая, стоит ли продолжать, но решился:

– Она столь велика, что вот этот ресторатор, если бы узнал, кто вы такие, с вас в этом ресторанчике вообще деньги бы не взял! Он использовал бы вас только как рекламу своего отеля, поскольку такая реклама стоит очень дорого! Вам думается, будто этот ресторатор накормил бы вас себе в убыток, но это не так! Он не только бы не обеднел, но даже напротив, еще и привлек бы сюда многих посетителей. Ведь они узнали бы, что здесь обедали даже вы! Не кто там со стороны случайный, а именно Вы! А вы в их представлении не станете ходить по сомнительным ресторанчикам! Значит, вам здесь нравится! А коль так, то, будьте уверены, этот ресторан автоматически понравится очень многим!

– Чудеса, да и только! Как всё просто! – засмеялась Светлана. – И кому только мы нужны, два нищих иностранца!?

– О! Скоро вы, миссис, увидите, как вашего мужа будут всюду узнавать, и заискивать! – пообещал Фёдор. – Однако вы так ничего и не едите, хотя всё давно остыло! – сменил он тему. – И вино по вкусу вам не пришлось, миссис? Впрочем, это меня не удивляет – молодым людям сухие вина обычно кажутся кислыми. А то, что они наиболее чистые, светлые, прозрачные и естественные, люди до поры не понимают. Впрочем, русские в любом возрасте тяготеют к более крепким напиткам. Привычка? Думаю, что война приучила… Так же как курить. Кстати, ваши блюда можно мгновенно подогреть, вы только пожелайте…

– Спасибо, Фёдор! – очень доброжелательно отозвалась Светлана. – В вашем исполнении нам нравится всё!

Я подтвердил это кивком головы.

– Благодарю вас, миссис! – ответил Фёдор с лёгким поклоном в сторону Светланы. – Благодарю вас, сэр! – поклонился он и в мою сторону.

Мы все замолчали, принявшись за мясное в своих тарелках, на наш взгляд, слишком уж дешёвого вида, поскольку они не имели никаких рисунков.

«Говорят, будто в США мясо доступно только богатым людям, – вспомнил я не вслух где-то прочитанное. – Остальные американцы довольствуются курятиной. Причем, едят они только то белое куриное мясо, которое настолько сухое, что я его не могу проглотить и всегда откладываю в сторону. Неужели у всех американцев другое строение горла?» – посмеялся я про себя. – Может, отсюда и их специфическое произношение звуков?»

Жена, вняв рекомендациям Фёдора, стала потягивать вино из хрустального фужера красивой формы и, судя по всему, оно ей понравилось.

«Сейчас у Светки развяжется язычок! – заметил я для себя. – Но как ее остановить, чтобы чего-то не сболтнула? Впрочем, можно использовать эту ситуацию для дополнительной проверки – развяжется ли?»

Ждать долго не пришлось, Светлана тут же задела провокационную тему:

– Если у вас, Фёдор, культ денег, то, как же он уживается с вашей хваленой демократией?

– О! Миссис! Вы очень глубоко нашу демократию копаете! – поощрил он собеседницу похвалой, а вот я сразу решил, что теперь мы точно «приехали!» Сейчас Светка разойдётся!

Светка щурила на Фёдора свои пьяненькие глазки и, глядя на него, ждала ответа.

– Понимаете ли, миссис, моя страна не такая древняя, как ваша. Наша история умещается всего в двух столетиях, а за вашим народом двести веков управления миром! Такая история наложила на всех русских свой божественный отпечаток – это же, безусловно!

– Вы что-то сильно путаете, мистер Фёдор! – вставила удивленная Светлана. – Какие ещё двести веков? Это если на сто умножить… Ой! Едва тысяча лет наберётся!

Фёдор молчал, глядя куда-то в сторону, хотя, конечно же, его внимание не отпускало нас ни на миг. В этом я уже был уверен, зная его реакцию на происходящее вокруг.

Светка тоже, выразив своё недоумение, ждала ответа или извинения за неточность.

Я продолжал молчать, в душе умоляя Светку не заводиться, ибо тогда наши отношения с Фёдором могут стать совсем иными. Мне это повредит во всём.

«Так молчи же! Молчи! – заклинал я жену. – И тебе ведь станет не сладко, если мы утратим в лице Фёдора своего союзника, наставника, опекуна – почти друга! Молчи же, Светка! Ради бога! Ради нас с тобой! Разболталась ты!»

Затягивать паузу до бесконечности всегда не прилично. Это сразу чувствуется. И потому приходится реагировать. Молчание надо объяснять, и Фёдор сделал это мастерски. Он взял в руку фужер, даже поднёс его ко рту, нисколько не отпил, но уже этим переключил наше внимание на другое. Вроде и его ответ стал теперь не нужен.

«Надо же! – подумал я. – Великолепный приём! Надо взять на вооружение!»

Но Фёдора, как оказалось, я ещё не разгадал. Он вовсе не замылил свой ответ – он его напряженно обдумывал.

– Понимайте, как хотите, миссис, но я не знаю, как мне быть! – вдруг заговорил Фёдор о том, что, казалось мне, он столь искусно уже закопал. – Вы переплели две очень непростые для понимания, но и весьма важные темы – американскую демократию и историю русского народа. Я сейчас подумал и неожиданно для себя обнаружил между ними удивительное сходство! Эти темы взаимосвязаны, будто сиамские близнецы! Демократия Америки и история Руси. Казалось бы… Но я ведь тоже русский, пусть и не совсем полноценный. Но я-то считаю себя русским! Мне снятся русские сны! Надеюсь, даже в характере моём не всё русское погибло. Надеюсь!

– Ну, что вы, Фёдор, принижаете себя! – вставилась Светлана. – Я вас с момента нашего знакомства считаю не иначе как русским!

– Спасибо, миссис! Большое вам спасибо!

«Боже ты мой!» – я увидел, как Фёдор неожиданно расчувствовался, глаза его увлажнились.

Так играть, пожалуй, никто не сможет, значит, он с нами искренен. Ох, Светка! Не спугнула бы ты нашего человечка! На кого нам еще надеяться, на кого опираться?! Не на доктора же Кеннеди! От него мы искренности не дождёмся… Он – высоко сидит, далеко глядит! Это мы для него существуем, а не он для нас! А Фёдору сейчас же надо протянуть мою руку помощи – ему же самому через минуту неудобно станет за свою случайную слабость, но я совсем отупел. Как же протянуть эту руку?»

– Светка! – вдруг брякнул я первое, попавшееся на язык. – Ты дома дверь закрыла?

– Вот еще! – переключилась жена на меня. – Это же ты должен был закрыть, а не я! Только сейчас вспомнил, да? – обрадовала ее моя забывчивость.

Я неопределённо пожал плечами, но понял, что попытка удалась.

– А ключ-то в кармане есть? – уже озаботилась и Светлана.

Нашего короткого диалога хватило, чтобы Фёдор пришёл в себя.

– Мне почему-то с вами очень легко и интересно! – поделился он. – Как говорится, искренность за искренность! Сначала расскажу кое-что об истории, известное далеко не всем.

«Ну, конечно! Что ты можешь мне рассказать нового?» – усмехнулся я в душе.

– Я почему выдал вам, будто считаю себя русским, – стал откровенничать Фёдор. – Это чтобы вы сами для себя объяснили мой якобы странный интерес к истории бывшей родины. Так вот – кое-что о том интересе!

Фёдор опять замолчал, будто споткнулся. Мне показалось, будто концерт уже не состоится, но он заговорил заговорщицким тоном:

– Дело в том, что общепринятая история, которую вам преподавали в школе, в действительности ничего общего с историей не имеет! Это всего лишь вредные для сознания сказки! Это мифы для непосвященных людей всего мира! И эти мифы совсем не безобидны и прекрасно работают против русского народа! Иначе говоря, вся официальная история – это настоящая дезинформация, вдавливаемая в ваш народ два века или даже три, чтобы нарушить ваше самосознание. У русских ведь очень мудро подмечено, как корабль назовут, так он и поплывёт! Вот вас официально в мировой лживой истории и назвали необразованными и отсталыми дикарями… Вы и поплыли, переполненные недоумением, но всё-таки, считали себя недоумками! Вроде вы чувствуете в своём народе огромную силу, интеллектуальную силу, а вас за необразованных дурней всюду выдают, когда речь заходит об официальной истории. Вы-то недоумеваете, а разобраться всё равно не можете, поскольку вас к истинной истории и близко не подпускают! Вы правду о себе не знаете! А если кто-то и догадывается о чем-то, так его с усмешкой объявляют фантазёром, а то и сумасшедшим! Его просто нейтрализуют!

– А вы-то сами, откуда это знаете? – вытаращила глаза Светлана.

– Так получилось! Однажды случайно услышал… – не скрыл и это Фёдор. – Как-то я в роли болванчика сопровождал доктора Кеннеди на заседанииВсемирного экономического форума… Там собрались и беседовали очень влиятельные люди… Даже боюсь произнести их фамилии вслух! Действительно, боюсь! Во время одного их перерывов, которые у них всегда очень продолжительные, с обедами, с отдыхом, я час или два пребывал в стороне от тех людей-полубогов, но всё слышал. Они, разгорячившись, не обращали на меня внимание. Я ведь для них являлся частью мебели! Даже доктор Кеннеди в беседу вмешиваться не смел. Как у вас говорят, молчал в тряпочку!

– И что же вы узнали? – уже и я чрезвычайно заинтересовался. – Неужели они все свои тайны так просто выболтали? – подзадорил я Фёдора.

– Конечно же, нет, мистер! Это и невозможно! Их беспокоили совсем другие вопросы, но по касательной они задели и русскую историю. Они говорили о том, что информационные возможности современного интернета, его стремительно разросшаяся аудитория и скорость распространения информации, начинают попирать некоторые их завоевания по искажению мировой истории и, хуже всего, истории Древней Руси. Вот тут-то они и заговорили о том, что в современной России появилось слишком много молодых и очень активных «копателей» альтернативной истории. Это и «теоретики», это и археологи-любители, и изобретатели всяких устройств и механизмов, помогающих работать под водой, в пещерах, даже под землёй. Если бы эти энтузиасты оставались одиночками, то, как и раньше, они не могли бы распространять свои гипотезы, догадки и результаты натурных исследований, поскольку их никто бы не печатал. Они же, почти все, не имеют официального исторического образования. И даже лучшие их статьи бывают формально безграмотны, то есть, дают основания для редакционных придирок и отклонения от публикации. Разумеется, они ни при каких условиях не получат рецензий и отзывов от специалистов-историков, которые, понятное дело, не угодное нам в печать не пропустят! Всё это, говорили они, давно нами отработанное и, казалось, непоколебимое, вдруг зашаталось под напором интернета. Не пора ли его брать под жесткий контроль? Может, надо ввести жёсткую цензуру или ограничить скорость? По этому поводу они и спорили, в основном. А примеры, приводимые ими в качестве доказательств, мне и открыли на историю глаза!

– Очень интересно узнать подробности! – не скрыл я.

– Вот, говорил один из них, какой-то русский «Аиспик», если я сам не перепутал, докопался до того, что именно Санкт-Петербург раньше назывался Третьим Римом. И служил столицей всего античного мира! И высказал догадку, будто античность – это вовсе не древность! Античность ещё совсем недавно была повсеместно! И была не в Древнем Риме или в Древней Греции, как всем внушили, а всюду, вплоть до современного Заполярья. Ещё немного, и этот «Аиспик» до главного докопается! Причем, он уже докопался до того, что этот город служил столицей мира. И очень долго служил, до первого потопа! А после него, когда вода ушла, Третий Рим решили восстанавливать всем миром. А последний потоп произошел не так уж давно! Это он тоже вычислил, опираясь на физическую сохранность таких находок, как не сгнившая кожаная обувь, стеклянная посуда, металлические орудия труда, некоторые предметы быта античных людей. А там ведь они такое находили, я вам скажу! Вот по сохранности различных материалов под землей и в морской воде он и сделал правильный вывод, будто античность утрачена совсем недавно. Всего лет триста или четыреста назад, как он предположил. А ещё он понял, что другие города мира после потопа восстановили быстрее, ведь их затапливало на короткие сроки. При этом широко использовали материалы развалин, то есть, исполинские камни! Использовали глину, которой полмира было замуровано на несколько метров, где как! Использовали красный кирпич, сделанный из той же прекрасной глины даже без обжига. Тот кирпич, как вы знаете, и водостойкий, и втрое прочнее современного красного кирпича. Мало того, что русский выскочка профессор Кнорозов разгадал язык Майя, не выходя из дома, так они, эти русские, теперь подметили, что архитектурный стиль всех древних сооружений по всему миру удивительно схож между собой. Выходит, додумались-таки они, что такое сходство возможно лишь при едином управлении строительством на всей Земле. И не просто строительством, но и вообще!

– Так-так! – поддержал я. – Не всё в моей голове укладывается, но очень интересно!

– Они спорили о том, – продолжил Фёдор, – нужно ли резко снижать скорость интернета, и пришли к тому, что время не пришло. Решили, если интернет «подсядет», то значительная часть молодёжи переключится на что-то другое. Тогда сложнее будет вести свою пропаганду, осуществлять сбор информации о персоналиях и оглуплять молодёжь всякими виртуальными заморочками и компьютерными играми. А продолжать это следует более напористо. Образование русских ещё не сведено к уровню стопроцентной дебильности. Потому самый талантливый некогда народ все равно проявляет себя, несмотря на наши усилия сделать его самым необразованным и тупым. Не помогла в полной мере ни водка, ни курение, ни наркотики, ни массовое переворачивание сознания в так называемых вузах. И хотя наши успехи огромны, но они ещё не распространились на всех русских. Чего стоит полное разоблачение ими американской Лунной аферы? Они всё сами подсчитали, используя какую-то информацию, нами же и выданную там или здесь. Например, кто-то неосторожно запустил в эфир полную запись старта американского лунного корабля с астронавтами. От самого запуска двигателей и до отсечки тяги на орбите. И что вы думаете? Эти русские сразу же рассчитали, что при таком ускорении, которое они засекли по телевизору, за то время корабль не сможет разогнаться даже до первой космической скорости! И ведь они правы! Конечно, не сможет! Они раскрыли нашу аферу! Надо нам тоньше работать, господа! Но главное-то не в этом! Эти русские по-прежнему умеют думать и считать! Они знают физику, математику, химию, биологию, астрономию! Как мы ни старались, кто-то из них всё же находится, кто остальным объясняет истины! Теперь все русские смеются над лунной аферой тупых американцев! И это притом, что ни один русский академик, космонавт, конструктор, чиновник или журналист так и не проговорился! Как дали нам расписку о неразглашении, так молчат или лгут уже более сорока лет про нашу Луну.

Я молчал, пораженный. Светка смотрела на меня, дожидаясь моей реакции на сказанное, чтобы потом поддержать моё мнение якобы с полным знанием дела.

– Чёрт знает что! – ужаснулся своим же словам Федор.

Он слегка передохнул и продолжил рассказ от лица всё тех же тех мировых воротил:

– А этот ваш «Аиспик» вообще обнаружил, что современный Питер построен на предыдущем античном городе! На его фундаменте. Потому вся планировка, все его сегодняшние проспекты точно повторяют античный город. И все его памятники, все статуи, сфинксы и прочее – всё это не привозное, а местное! Всё античное! Даже додумался, что «памятник Петру», якобы установленный Екатериной, нашли на этом месте, только голову Петру приляпали. Он тоже достался от тамошней античности

– Вот те раз! – изумился я, зная в точности официальную историю создания этого памятника.

– Трещит, господа, фундамент нашей истории, тревожились те люди! – продолжил свой пересказ Фёдор. – Эти искатели долго носились с древней кладкой, но теперь знают, что современные здания сначала строили на античных обломках, не слишком затрудняя себя, а сверху докладывали красным кирпичом. А архитекторы тяготели к античности, которая всюду и без них обнаруживалась! Им оставалось лишь повторять то, что было сделано когда-то. Хотя повторяли, разумеется, корявенько, на более низком технологическом уровне, чем в античные времена. Кишка-то теперь тонка! И набережную Невы этот «Аиспик» под водой с какими-то энтузиастами исследовал. И выводы сделал правильные, что там еще три набережных на разной глубине покоятся. И деревянные, и даже мраморные! Потому додумался, что не Петр закладывал Питер! В общем, эти русские в последнее время выкапывают слишком много того, что мы так тщательно запутывали и скрывали сотни лет! Эти русские – они плохо управляемы, потому с ними следует поступать более радикально. Пора им устроить холокост! Иначе их деятельность может стать для нас опасной!

Фёдор вдруг вспомнил, что это он привёл нас в ресторан и потому отвечает за всё последующее и за наше настроение. Наверно, потому он приказал официанту убрать тарелки и принести всем кофе, а мне ещё и молочный коктейль, который я просил. Но когда Светлана его попробовала, пришлось такой же заказать и ей. Фёдор быстро распорядился.

Мы все немного помолчали, будто занимаясь напитками, а на самом деле с трудом переваривали неожиданную информацию. За это время Фёдор слегка отдохнул, дополнительно что-то для нас вспоминая, и вдруг продолжил:

– Я тогда стоял и слушал, а они незлобно между собой переругивались. Помню одного джентльмена, который вдавливал в остальных свои наблюдения: «А чего стоят уже широко ведущиеся обсуждения, будто в древнейшей Сибирской тайге нет ни одного дерева старше ста пятидесяти лет?! Как такое возможно? – удивляются все. На том основании русские сделали вывод, будто лет сто пятьдесят назад была ядерная война! Разумеется, большинству населения это по-прежнему кажется полным бредом. «Какая ядерная война, если тот же Курчатов совсем недавно, и если Королёв впервые…» Большинство ведь верит, будто человечество совсем недавно достигло современного уровня развития науки… Мечи, луки и копья – это понятно, но откуда ядерное оружие? Бред какой-то! Но кое-кто из русских, тот же Кунгуров, надо иметь в виду, уже докопался до стронция. То есть, они уже знают, что стронций образуется никак иначе, а только в результате ядерного взрыва, а он присутствует в воронках! Значит, поняли они, что были-таки невозможные по логике ядерные взрывы! Значит, до нас жили более развитые цивилизации, а совсем не дикари! Как вам это? И опять же эти русские делают правильные предположения, хотя они ещё в самом начале пути! Их ещё можно увести в сторону!»

Фёдор распалился не на шутку. Он всё вспоминал и вспоминал, и всё же короткая передышка ему потребовалась. Он торопливо допил кофе, стремясь поскорее дорассказать свою историю, хотел заказать еще чашку, но махнул рукой, мол, бог с ним, с кофе.

– Лучше я расскажу вам то, о чём они между собой говорили, считая, что их вообще никто не слышит, а если и слышит, то не понимает сути разговора.

– Я весь внимание, Фёдор! Прямо-таки, чудеса настоящие! – искренне восхищался я.

– Кто-то из них ещё посетовал, – заспешил с рассказом Фёдор, – будто некий русский Фоменко, целый академик, да еще математик и астроном, реконструировал хронологию последних тысячелетий. Да ещё вычислил те ложные временные вставки и выпадения, которые мы сделали, чтобы всё запутать! Ему не помешала даже замена календаря на его современный вид. Всё выудил, как есть! Помогает ему во всём некий Носовский, его коллега. Они дошли даже до того, что Христос был реальным славянским человеком, да еще и настоящим царём! И уже знают, что реальный Иерусалим, в котором и правил русский Христос, размещался не там, где мы его наспех соорудили, а на черноморском побережье нынешней Турции. Там до сих пор по халатности нами не убраны многие свидетельства их правоты. Прошляпили мы слегка, господа! Понадеялись, будто никто не разберётся! А они уже знают, что все наши якобы древнегреческие постройки, все эти Парфеноны, Колизеи и прочие, это сплошной новодел!

– Голова идёт кругом! – воскликнула Светлана и действительно схватилась за голову, будто попыталась ее остановить.

– Некий Сундаков, – не останавливал свой рассказ Фёдор, – признанный в мире специалист по древним племенам, всюду рассказывает, будто все современные языки умышленно составлены коверканьем русского. И даже доказывает это. Мы с вами едва от наследия Чудинова избавились, который это весьма красиво обосновал. А уж, какую он работу тогда проделал! Сколько алгоритмов вскрыл, которые мы использовали, ломая русский язык на всякие французские, итальянские и прочие немецкие варианты! Мы ведь так всё запутали с этой Вавилонской башней! Думали, все над ней смеяться будут, а этот разгадал!

Федор покачал головой, мол, они ещё и не то обсуждали:

– А какой-то Кунгуров, как они его называли, уже узнал откуда-то, мол, кто-то всё же проболтался, что вечная мерзлота распространяется на глубину до километра. И сразу задал вполне обоснованный вопрос: «Как же так? Если даже пятидесятиградусный мороз способен проморозить землю всего-то на два метра? Выходит, причины образования мерзлоты совсем другие, нежели нам официально объявляют. Мерзлота не от какого-то похолодания, не от сильных морозов, не от ледников, прокатившихся когда-то по земле!» У Алексея Кунгурова и версия готовая появилась. Правильная, надо признать, версия! В ней и гидрат аммиака, и раздробленная на множество частей комета, бомбардировавшая совсем недавно планету, и водные подвижки сибирского грунта в невиданных масштабах… Они докапываются до истины, но нам-то от этих искателей лишь головная боль! Причем, надо подчеркнуть, что эти русские всё делают без наших грантов! Даже без государственных и частных ассигнований! За свой счёт! Ну, кто в мире на такое еще способен, если не русские?! Вы только припомните, как нам пришлось озолотить Генриха Шлимана, чтобы этот липовый бизнесмен провернул ради собственной же славы свою, вернее, нашу аферу с золотом Трои!? А эти русские всё делают за какие-то несчастные гроши, которыми сами за всё и расплачиваются! Непостижимо, господа! Они ломают внедренные нами в мир представления о том, что дороже золота ничего на свете нет!

– Так даже Троя оказалась аферой?! – не удержался я от недоумения. – Ничего себе! Я правильно вас понял? Подтвердите, Фёдор! Выходит, все эти великие и недоступные нам мужи вели речь не о том, правильны ли гипотезы всех упомянутых ими людей или они не правильны, а только о том, что лучше бы этих версий вообще не было! Так? И только потому, что они самим великим мужам сильно усложняют сокрытие истинной нашей и всемирной истории? И ещё о том, что все версии исходили от русских людей, потому с ними пора кончать? А опираясь на некий очередной Рим, вы сделали вывод о том, будто во главе мира всегда стояли русские?

– Да-да! – горячо отозвался Фёдор. – Именно так я их и понял, этих великих мужей, как вы их иронично обозвали. Но некоторые из них не соглашались, что русских пора кончать. Они спрашивали остальных: «Вы что же, господа, интеллект намерены в Азии искать? Но это же невозможно – его там никогда и не было! Индусы, китайцы и малайцы чрезвычайно работоспособны, но они способны лишь копировать, а нам-то нужны озарения, которые посещают только русских! Потому придётся оставить их в покое! И их образование нельзя сводить к нулю! Не перестараться бы нам, господа, при внедрении нового мирового порядка!» Вот чего они все опасались!

– Потрясает! – вставил я своё мнение. – Подобный кувырок в истории и в сознании народа может привести к решительным последствиям… Согласен! – констатировал я. – Хотя эта куцая информация нас может лишь насторожить, не более! Она лишь намёк на истину, а истины у нас всё равно нет!

– Да-да! – заволновался Фёдор. – А что если еще по чашечке кофе? Вы как?

Мы с женой переглянулись и согласились:

– Почему бы нет? – засмеялась Светлана. – Кофе хороший, собеседник прекрасный, а спешить нам некуда! Можно, и не по одной!

– Спасибо, миссис!

– Ой, Фёдор! – засмеялась жена. – Давайте по-простому! Мы же друзья! Мы же все русские!

– О! Так, миссис, нельзя! Нас здесь просто не поймут и, как у вас говорят, возьмут на карандаш! Здесь всюду спецслужбы, и свои деньги они получают не напрасно! Будьте уверены в этом и не расслабляйтесь никогда! А я сегодня расслабился, что совершенно непростительно! Давно не чувствовал себя так легко и свободно! Это плохо закончится!

– Вот те раз! – удивилась Светлана. – Если хорошо, то, значит, сразу и плохо!

– Это опасно, миссис! Кстати, когда и вас станут вербовать спецслужбы, а это случится обязательно, вы не вставайте в позу, будто не станете никого закладывать, будто вы не привыкли подличать и прочее! В США все закладывают! Без исключения! И все работают против всех и на все спецслужбы одновременно. И хорошо, что так! Надеюсь, что однажды они насмерть запутаются в своих шпионских сетях, перегрызутся в конкурентной борьбе и от испуга скушают друг друга! – засмеялся Фёдор.

– Так вы, как будто, ничего опасного и не сказали! – удивилась Светлана. – К тому же в США полная свобода слова, как мне известно!

– Ну, да! – с иронией произнёс Фёдор. – Свобода для определенных лиц и для определённых слов! Вам, кстати, полезно знать, что некоторые слова у нас запрещены. Например, капитализм. Надо говорить, рыночная экономика и не иначе! И нельзя чернокожих называть неграми.

– А как же их называть? – удивился уже я. – Неужели белыми?

– Только чернокожими! Если не хотите судебного преследования, конечно!

– Смешно, но интересно! – подвела итоги Светлана.

– Кому как! – насторожил нас Фёдор. – У нас ведь демократия! А всякая демократия хороша лишь до тех пор, пока она не пытается сделать общество однородным. Для государственной системы это кажется опасным. Оно и понятно! Кое-кому трудно даже представить, что население может оказаться с ним на одной ступеньке! Отсюда вытекает постулат, что равенства должно быть в меру! В противном случае, так наверно думают властелины, мы им сядем на головы! В общем, многовато я вам сегодня выложил. Теперь замучаюсь докладные писать…

– Какие ещё докладные? – не понял я.

– Обыкновенные! Спецслужбам… Работодателю… Всем подряд!

– И что же – так и опишете всё, о чём мы сегодня беседовали?

– Конечно! Как же иначе? Они итак уже всё знают, а если я что-то утаю, то попаду под подозрение! – с ухмылкой ответил Фёдор.

Мы с женой, как говорится, проглотили языки. И от удивления, и от откровенности Фёдора, и от запоздало пришедшего понимания, что всё теперь в нашей жизни будет совсем не так, как нам нравилось! Вот где, самая что ни есть, тоталитарная система! Она именно в США! А мы-то, дурачки, ещё свои порядки по незнанию поругивали! Только теперь, приехав сюда, мы это и выяснили, слепцы и глупцы!

А там, за океанами, наши люди до сих пор этого не знают и, большей частью, никогда не узнают! Так до смерти и будут считать, будто в США даже унитазы мёдом намазаны! А у нас-то при советах самая лучшая жизнь была!

– Мистер Фёдор! – жалостливо попросила Светлана. – Можно домой? Устали мы! Перебор впечатлений!

– Как пожелаете, миссис! Вечером могу за вами заехать, если появится желание. Поглядите на Санта-Клару с подсветкой. Гарантирую – очень понравится!

Фёдор расплатился за наш обед и заметил:

– Между прочим, вы удивитесь, но надо знать. В США в сфере обслуживания везде положено давать чаевые. Причём, дали вы их или зажали, с официанта всё равно снимут налог с чаевых! И чтобы на вас официанты и парикмахеры не смотрели как на последних жмотов, которые их обкрадывают, надо всегда давать. Обычно, процентов пять. В дорогих ресторанах – десять! Имейте это в виду!

– Век живи – век учись! – усмехнулась Светлана. – Сашка, куда мы попали?!

– А откуда налоговики знают, сколько наш официант получил чаевых? – удивился я.

– У них статистика! А верная она или лживая – это не столь уж важно, ведь успешно спорить с налоговиками ни у кого не получается! – вразумил нас Фёдор.

Когда подъехали к нашему дому, Фёдор, не провожая нас вовнутрь, вручил мне новый сотовый телефон:

– Я в него уже забил основные номера, и всё оплачено! – пояснил он. – Если что-то понадобится, звоните мне в первую очередь. Буду рад помочь! И не забывайте, что за вами следит не только всевидящее око, но и всеслышащее ухо! – усмехнулся он. – Номер этого телефона я на всякий случай записал вам на листочек. Он – в футляре. Сами разберётесь.

Фёдор уехал, а мы ввалились к себе домой, и упали на кровать, испытывая такую усталость, будто на нас воду возили. Всё ещё работала большая разница во времени.

– И как тебе такая Америка? – спросила жена ироничным шёпотом, видимо, из-за усталости. – Домой еще не хочешь?

– Когда со своей работой познакомлюсь, тогда и пойму! А пока хочу только спать! Спать, спать! Только спать!

Вечером я позвонил Фёдору, сказав ему, что мы решили сегодня больше никуда не ездить и не ходить, а завтра посмотрим. Можно было бы сходить в торговый центр, да денег пока нет. Фёдор обещал этот вопрос решить, но лишь за счёт моих подъемных.

Светлана готовила ужин, потом разбиралась в тех женских вещах, которые оказались для нее приготовлены. Вышло совсем не мало – и белье, и верхняя одежда, и обувь, и бог знает, что ещё!

Уже поздно вечером, около десяти, мы вышли прогуляться по хорошо освещенным дорожкам. Было достаточно тепло и тихо. Просто замечательно.

От сосен в нашу сторону тянул ветерок, донося запах хвои. Родной, как нам обоим казалось, запах. Родной – значит, запах родины. Оставленной нами родины…

Между тем, первый день, с интересом проведенный на чужбине, упирался в полночь.

Глава 22. Раскачка

Жена удивила с самого утра. Я проснулся в восьмом часу, ее уже не было рядом. Немного полежал. Никаких признаков ее присутствия не добавилось. Стал искать.

Оказалось, Светлана давным-давно хозяйничала в кухне и уже напекла гору пахучих пирожков. Моих любимых, с повидлом.

– Светка! Что случилось?! Почему дисциплину хулиганишь?!

– Это не я! Это рассогласование часовых поясов… Вот я и решила, а то ты у меня голодный!

– Ты просто героическая личность! И все пирожки в тебя! Теперь придётся приглашать Фёдора?

– Зачем ещё? Мы сами завтракать уже разучились? – удивилась Светлана.

– Как зачем?! Пусть он с утра увидит, какая у меня чудесная жена! Пусть даже позавидует!

Я заметил, что такая постановка вопроса Светке очень понравилась. Ей ведь тоже на новом месте надо самоутверждаться.

– Ну, если уж так, то, приглашай! – колокольчиком засмеялась жена. – Пусть он тебе позавидует! А то ты сам себе никогда не завидуешь, будто и не догадываешься, какая я у тебя хорошая!

Я приблизился к жене, чтобы ее обнять, но получил решительный отпор:

– Ой-ёй! Сашка! – заверещала она. – Всё здесь раскаленное… Для жизни опасно! Беги-ка умываться, лежебока!

– Нет, уж! У меня – давняя традиция! Я сперва вокруг пруда…

– Остынет же! – огорчилась жена. – Давай-ка по-спринтерски…

В восемь, едва вернулся с зарядки, я набрал номер Фёдора. Пригласил его к девяти на завтрак:

– Не напрягаем мы вас? Успеете?

– Я – птичка ранняя! – заверил он. – А на дальнейшее планы появились? Вчера-то вы не увидели и десятой части даже самого примечательного!

– Да, какие там планы?! Поживём – ещё спланируем! Светка в магазины хотела… – я вдруг вспомнил, что об отсутствии денег уже ему говорил, потому напоминание о магазинах прозвучало как недоверие к Фёдору, уже пообещавшему этот вопрос решить. Хорошо ещё, он тактично промолчал, иначе бы пришлось оправдываться. – А теперь вот, я вокруг нашего прудика бегаю, заряжаюсь! И заодно соображаю, где я завтра работать начну? Куда идти? Ума не приложу!

– Не волнуйтесь, мистер Гвоздёв! Вас обязательно сопроводят и введут в курс дела. Никто не забудет! Так я приду?

– О! Извините, ради бога, что отвлекаю! Мы вас ждём!

Фёдор опять продемонстрировал свою пунктуальность. Ровно в девять зазвонил колокольчик.

Фёдор без тормозов поглощал красивые пирожки и нахваливал хозяйку:

– Это же надо, как вы всё умеете, миссис! Наверно, ночь не спали?

– Что вы, Фёдор! Всё утречком! На скорую руку… Всё равно ведь не спится, а нужные продукты, благодаря вам, под рукой оказались! Вот когда закончатся…

– Не переживайте, миссис! Всё наладится! У такой деятельной женщины как вы, иначе и быть не может! А пирожки – просто чудесные! Даже вкус кофе у вас особенный, хотя он как везде…

– Вы меня совсем захвалите! – засмеялась довольная хозяйка. – А куда теперь нас повезёте или поведёте?

– Как вы и собирались, миссис! В торговый центр!

– Ой, спасибо вам! – обрадовалась жена. – Надо мне что-то такое заиметь, чтобы от местных женщин не особо отличаться!

– Как пожелаете, но вы и сейчас на высоте! – успокоил ее Фёдор. – Лучше такой и оставайтесь!

Светка порхала по зеркально отполированному полу огромного универсального магазина вдоль множества торговых точек, пока мы беседовали с Фёдором в микроскопическом кафе, встроенном по соседству.

Фёдор всё толково жене объяснил:

– Вы смотрите, миссис, на что глаз ляжет! Выбирайте, меняйте, меряйте, что душе угодно! Если будут заминки, то к вам сразу придут на помощь, даже просить не придётся! А если надумаете что-то взять с собой, так только рукой продавцу покажите – товар вам отложат и упакуют, а я потом расплачусь! И не стесняйте себя ни в чём, ведь в моих руках ваши деньги! Вам с сегодняшнего дня открыт кредит на сумму подъемного пособия. Ваш муж в курсе, сколько это получается в долларах!

– Спасибо, сэр! – шутливо поклонился я. – Знать бы только, что раньше произойдёт?! Кредит закончится или моя жена покинет торговый центр?

Фёдор шутку поддержал:

– Вы теперь, сэр, человек не бедный! Можете по таким пустякам не тревожиться! Однако должны знать, что в этом Центре всё дорого. Кое-что может стоить в несколько раз дороже, чем то же самое, но в каком-нибудь невзрачном магазинчике вдали от центра. А жена у вас – просто прелесть! Такая жена, точно, ни в чём и никогда не подведёт! Но и для нее ничего не жалко!

– А ваша? – сделал я пробный выстрел.

– И моя не подведёт! – Фёдор опять неопределённым ответом сумел не внести ясности в интересующий меня вопрос о его личной жизни.

Продолжать разговор я не решился, только подумал: «Хороший ведь мужик, но что-то у него не отлажено в жизни, потому и скрытничает. Но торопить его я не буду. Шила в мешке ему всё равно не утаить!»

Скоро подошла Светлана:

– Я готова! Всего одно платьице придётся дома подшить… Не заметила, есть ли у нас швейная машинка?

– Миссис! – вступил в разговор Фёдор. – Может, попробуете иначе? Вы покажете продавцу, что надо сделать, а магазин доработанную вещь привезёт вам домой! Адрес я им назову, а остальное мы и сейчас сможем забрать. Вас это устроит?

– Чудненько! Я бы и сама подшила, да пока не знаю, что и где искать!

Пока Светлана ставила задачу в примерочной, не зная ни слова по-английски, Фёдор объяснил мне, как пользоваться кредитной карточкой. Оказалось просто.

– И что дальше, миссис? – продолжал беспокоиться о нас Фёдор, как только Светлана вернулась к нам.

– А! – лихо взмахнула рукой жена. – К океану хочу! К настоящим акулам!

– Ваше желание – закон! – согласился Фёдор, принимая часть покупок на себя. – Вот только сначала акул предупрежу, чтобы не поступали с туристами по своей давней привычке!

Светлана красиво рассмеялась.

Повинуясь пожеланиям тех Читателей, которые могут упрекнуть меня в затуманивании главного второстепенным, я опускаю повествование о совместной прогулке к побережью Тихого океана и о моих с женой впечатлениях по этому поводу.

Скажу лишь, что Фёдор опять проявил удивительную выдержку, заранее не забивая мне голову тем, о чём известил лишь по приезду к нашему дому.

Будто между прочим, якобы только сам случайно вспомнил, он сообщил мне, что завтра в девять тридцать утра в одном из корпусов университета Санта-Клары он должен в целости и сохранности сдать меня доктору Кеннеди. Потом меня представят всему руководящему составу университета и другим должностным лицам, в коих я буду заинтересован в процессе дальнейшей работы.

– Уяснил! – заверил я с готовностью.

– Но и это не всё! – Фёдор с улыбкой обратился к Светлане. – Миссис, думаю, что я могу надеяться на ваш безукоризненный вкус. Пожалуйста, сегодня же помогите мужу всё проверить! Завтра к девяти часам на нём должен быть безупречный костюм и всё остальное, что необходимо в торжественных случаях! Не смею вам напоминать о мелочах! – поклонился он моей жене. – Итак, завтра к девяти часам я жду мистера Гвоздёва у вашего дома в полной готовности!

Мы оба поклоном головы дали понять, что нам вполне ясна важность предстоящего момента.

– И ещё одно! – теперь Фёдор обращался уже ко мне, несколько смущенному тем, что одевать меня поручили моей жене, будто беспомощного мальчика. – Вас, мистер Гвоздёв, я очень прошу еще сегодня сообщить мне, и сообщить без промедления, если что-то из вашего гардероба окажется не в надлежащем виде. Тогда мы успеем всё исправить! Не забывайте хорошую русскую пословицу, что везде встречают по одёжке! Как будто всем это понятно, но жизнь свидетельствует, что каждому понятно по-своему! Может быть, потому мне приходилось встречать ваших соотечественников, которые в стремлении поразить всех, являлись на встречу с деловыми людьми в джинсах и даже в белых носках. Вы, конечно, сами понимаете, что после такого представления солидные люди не могли их воспринимать всерьёз! Умышленное нарушение общепринятого этикета всегда приравнивается к вызову, брошенному окружающим! А это здесь не прощается.

– Хорошо, Фёдор! – раньше меня среагировала Светлана. – Будьте спокойны! Мы сейчас же приступим.

Когда Фёдор отъехал, я с укоризной спросил жену:

– Ну, моя волшебница! Как у вас всё легко получается! «Будьте спокойны! Мы сейчас же приступим!» – передразнил я Светлану. – И где теперь мне взять костюм как у лорда?

– Сашка! Скажи, пожалуйста, мне по большому секрету: все гении такие бестолковые? Неужели сам ещё ни в один шкаф не заглянул?

– А мне-то это зачем?

– Нет! Вы посмотрите на него! – хохотала Светлана. – Ты мне всё больше нравишься, чудо ты Нью-американское! Фёдор будто в воду глядел, когда мне это дело доверял! Пошли-ка лучше в дом! – продолжала смеяться надо мной жена. – Там я тебя как лорда и одену.

Всё оказалось точно по мне – и костюм, и обувь. Прекрасная рубашечка, гармонирующий с костюмом галстук, и длинные черные носки. Даже приятные батистовые носовые платки – целая стопка! И гладить ничего не понадобилось, хотя Светлана отыскала и утюг, и гладильную доску.

Я позвонил Фёдору, чтобы он не беспокоился – всё мне в самый раз и в полной готовности!

Пока ужинали, я пытался не вгонять себя в транс от приближения завтрашнего дня.

– Завтра у меня трудный день. Придется своим костюмом и молчанием покорить нужных мне американцев! Доктор Кеннеди, конечно, представит меня самым лучшим образом: «В ваш коллектив, господа, вливается новый сотрудник, который ни в чем, ни бельмеса не понимает! Прошу его любить и жаловать!»

– Так и будет! – хохотала Светлана.

– Ты вообще предвидишь ситуацию? Я же появлюсь пред ними словно манекен – не живой, но с красивою улыбкой! И каждый подумает: «И почему вы постоянно молчите? И как вас понять, сэр? А не лучше ли вам немедленно отсюда убраться, сэр, и никому не мешать работать?»

– Не усложняй! – успокоила жена. – Коль они в тебе заинтересованы, то пусть их голова и болит! Что-нибудь, да придумают! А ты только щёки раздувай, будто всё здесь не по тебе! – засмеялась Светлана, так как ей и самой понравилась такая картинка.

– Раздуванием щёк работу не наладишь… С университетскими начальничками я ещё как-то разойдусь, поулыбаюсь им налево и направо, а как подчиненным задачу поставлю? Или они всё сами знают, а я только за деньгами буду приходить?

– Не усложняй, прошу тебя! Всё предусмотреть не получится! Сориентируешься на месте и по ходу! Одно я твёрдо знаю – тебе надо выспаться, чтобы завтра светить своей светлой головой на все четыре стороны!

– Раз у тебя так легко всё выходит, придётся взять тебя с собой. На удачу! Подбирай себе наряды!

– С превеликим удовольствием! – расхохоталась Светлана. – Я уже разговорник на полке обнаружила. Русско-английский! Уже кое-что даже выучила! «Мсье! Я бывший депутат бывшей государственной Думы…»

– Ладно, депутат! Утро вечера мудреней! Идём в палаты…

Глава 23. Первый старт

На следующий день я впервые на американской земле встретился с доктором Кеннеди. Если судить по его улыбке, мне он был искренне рад. Я выразил ему то же самое, насколько смог, основательно задавленный всяческими тревогами. При этом ещё и полагал, будто очевидную мою неуклюжесть в контактах с американцами и без моих извинений все смогут списать на моё стартовое волнение.

Следуя за доктором Кеннеди, я проследовал до конца узковатого, но изящно отделанного коридора с красивыми светильниками, поднялся на второй этаж и вошёл, скорее всего, в приемную ректора.

Фёдор, сдав меня шефу, двигался за нами чуть позади.

В приёмной доктор Кеннеди мило улыбнулся секретарше, сияющей улыбкой бесконечного счастья, и что-то ей проговорил, о чём я мог лишь догадываться. Женщина вскочила из-за своего стола и с прежней улыбкой распахнула перед нами дверь к тому, на страже кого она здесь и находилась. Я зашел следом за доктором Кеннеди. За мной проследовал и Фёдор.

Перед нами открылся большой кабинет с множеством окон, на которых были приспущены французские шторы, тем не менее, рассеянного дневного света для работы вполне хватало.

Из-за главного стола нам навстречу выплыл улыбающийся человек с японскими глазками, обращая всё внимание на моего шефа, как на того человека, которому старался изо всех сил услужить. Одновременно с ним ещё человек десять оторвались от длинного стола и, как казалось, безмерно радуясь нашей встрече, улыбались во все рты, наблюдая со стороны церемонию торжественной встречи.

Человек с японскими глазками, скорее всего, и был ректором. Он одной рукой бережно меня полуобнял и, остановившись перед шеренгой своих подчинённых, стал, не теряя улыбки, информировать их на английском. Из всей его доброжелательной речи я понял лишь свою сильно искажённую фамилию.

В шеренге все улыбались и кивали головами, с таким обожанием глядя на меня, будто всю жизнь только об этой встрече и мечтали. Я тоже, глядя по очереди каждому присутствующему в лицо, учтиво склонял голову, изо всех сил старясь улыбаться. Вряд ли моя улыбка передавала такую же радость, но на большее без тренировки перед зеркалом я пока не годился.

Фёдор прошептал для меня сзади, что все они рады знакомству и готовы мне во всём помогать, что будет в их силах. Я опять всем поклонился, надо понимать, в знак ответной благодарности, едва удерживая на лице глупую улыбку, застывшую как безжизненная маска.

Через три минуты пытка знакомством закончилась, и мы, поклонившись, покинули кабинет в том же порядке, как в него и вошли. Секретарша, провожая нас, всё ещё не могла скрыть своего непомерного счастья от встречи с нами.

– Мне кажется, всё закончилось благополучно! – подвёл итоги доктор Кеннеди, остановившись в каком-то холле вдали от кабинета ректора. – Не так ли, мистер Гвоздёв? – спросил он с усмешкой, видимо, вспоминая, как я лихо сумел сыграть свою роль, ни разу не раскрыв рта.

– И с кем же я теперь знаком? – поинтересовался я.

– Извините, сэр, что не познакомил с каждым! Вам пока трудно понимать этих людей! – дипломатично закруглил доктор Кеннеди. – Это были ректор университета профессор Кохито, слева проректор университета профессор Ривера и другие члены ученого совета. А теперь мы обсудим некоторые ваши служебные дела. На это у нас осталось полтора часа. Потом – обед, если меня не отвлекут иные дела, а после обеда, может быть, осмотрим вашу лабораторную базу. Пока же предлагаю зайти в одну из аудиторий, которую для нас благоразумно зарезервировал мистер Фёдор. Она – рядом!

Когда все присели, доктор Кеннеди раскрыл свою папку для бумаг и сообщил мне, что все мои пожелания, оговоренные нами ранее, учтены в итоговом варианте контракта.

После его подписания я стану главным менеджером известного мне проекта. В интересах проекта утверждены и скоро будут сформированы четыре лаборатории. Пока штатное расписание сделано только на английском языке. Конкретные работники по лабораториям окончательно не распределены, но уже есть достаточно опытные начальники лабораторий. Все они – мои соотечественники, разумеется, знающие русский! Это должно способствовать взаимопониманию и более успешному старту всего проекта.

Все начальники лабораторий безукоризненно владеют и английским, и сразу смогут руководить работами в своих лабораториях. Для них подобраны очень хорошие специалисты, каждый в своей области, но самых разных национальностей, возрастов и даже полов.

К сожалению, вместе никто из них не работал, то есть, коллективы не сформировались, люди в работе между собой не притёрлись. Понадобится время и внимание. Вполне возможно, придётся привлекать психологов. Пока, всё это – не ваша забота, но потом придётся следить за тем, чтобы ничего не мешало максимальной отдаче каждого, чтобы не возникало взаимной неприязни и, тем более, конфликтов.

Все люди имеют самое поверхностное представление о целях дальнейшей работы. Но все знают, что все работы будут выполняться в рамках научных программ университета.

– А теперь более подробно поговорим о лабораториях! – предложил доктор Кеннеди. – Первая из них – цифровая лаборатория математического моделирования центральной нервной системы высших животных, девять специалистов и начальник лаборатории. Вторая – биологическая лаборатория проблем центральной нервной системы высших животных. В ней семь специалистов. Третья – лаборатория проблем совместимости в системе «Человек-машина», девять специалистов. И, наконец, последняя – лаборатория проблем моделирования человеческого интеллекта, девять специалистов. Таким образом, в вашем распоряжении будут тридцать восемь отличных специалистов. Кроме того, к лабораториям будут прикреплены лаборанты, ещё двадцать человек. Штаты по необходимости можно пересматривать, лучше это приурочивать к концу года.

Я впитывал информацию, стремясь сразу решить задачу распределения обязанностей между лабораториями, но сделать это наскоком мне не удалось.

– Как вы могли заметить, упоминания о геронтологии в названиях лабораторий нет! – обратил моё внимание доктор Кеннеди. – И это, разумеется, не случайно. Поставленная перед вами цель и отдельные задачи по ее достижению можно сказать, секретны. Разглашению не подлежит ничто! Допустить утечку информации о целях исследования категорически нельзя ни нам, ни вам! Потому вам придётся всё держать под своим контролем, чтобы никто не смог соединить все наши работы воедино. Не смог бы их соединить даже в своём представлении! Это важно! Вы отвечаете буквально за всё в этом проекте! И за весь проект в целом! Но любой ваш подчиненный должен знать лишь свои задачи, не касаясь чужих задач. Начальники лабораторий, имейте это сами в виду, также не должны иметь полного представления о конечной цели исследования. По понятным причинам весьма желательно, чтобы они взаимодействовали между собой только через вас, возможно, в формате совещаний. На ваше усмотрение! Все лаборатории будут размещены в одном корпусе, но на разных этажах, так что для тесных контактов причин у работников не будет. Ваш кабинет находится на втором этаже под номером 264 с именной табличкой «Ответственный менеджер проекта мистер Александр Гвоздёв». По своему усмотрению вы можете посещать любую лабораторию или по телефону вызывать к себе начальников лабораторий. Контакты по работе с посторонними людьми в стенах университета без моего ведома, не приветствуются. Вопросы ко мне?

– В общем-то, пока мне всё понятно, сэр! – подтвердил я.

– Вот и хорошо! – мимоходом заметил шеф. – Теперь займёмся настоящим делом. До пятницы вам нужно разработать для каждой лаборатории программу работы. Все четыре программы должны содержать конечные и ближайшие цели деятельности каждой лаборатории. Ближайшие цели могут быть рассчитаны в зависимости от их сложности, на один месяц, а, возможно, и на год. Решайте сами. Распределение обязанностей между специалистами и их загрузка – это уже забота начальников лабораторий, но вы должны быть в курсе и распределения обязанностей, и, естественно, их выполнения. Вам понятно?

– Вполне!

– Тогда, – продолжил доктор Кеннеди, – в пятницу утром мы с вами окончательно согласуем программы каждой лаборатории, которые вы сами и разработаете. Затем вы обживёте свой кабинет и с мистером Фёдором ознакомитесь с лабораториями, а я размножу сделанные вами программы для вручения начальникам лабораторий. Вручать буду в вашем, разумеется, присутствии. Думаю, каждому из них придётся дать неделю для предварительного распределения обязанностей в лабораториях, но пока без конкретной постановки задач подчиненным. Все работники лабораторий начнут официально оплачиваемую работу только в день получения задачи. Накануне им покажут рабочее место, доведут распорядок дня, внутренние правила поведения и тому подобное. Это сделают начальники лабораторий. Вопросы ко мне есть?

– Да, сэр! Каким образом мне связываться с вами?

– Если что-то важное, если что-то тормозит работу, то по телефону в любое время суток. И, разумеется, точно так же в случае любых происшествий или каких-то угроз. В остальных случаях, либо через мистера Фёдора, либо в пятницу. В этот день я всегда буду у вас, а вы извольте быть готовым отчитаться за неделю и подготовить для меня вопросы. Это всё?

– Нет, сэр! Хотелось бы поскорее покончить с моей немотой, но не знаю, как это лучше организовать?

– С этим – к мистеру Фёдору! Мы оплатим ваш общий курс английского языка, а за жену вы заплатите сами! Фёдор в ближайшее время решит ваш транспортный вопрос. Ведь на курсы вам, скорее всего, придётся ездить в Сан-Хосе. Ездить, когда вам самим это будет удобно, но не помешает работе. Теперь всё? Мы оба спешим заняться своими делами, не так ли, сэр? Обед, к сожалению, отменяется! Напоминаю, что мы встретимся в пятницу утром для обсуждения программ. Удачи вам во всех делах, мистер Гвоздёв!

Я остался наедине с Фёдором. Он предложил немедленно отвезти меня домой, чтобы сразу заняться предстоящей большой работой, остальное обещал продумать сам и меня проинформировать сегодня же.

Возражать не имело смысла – меня всё устраивало! Мы расстались у ворот моего дома.

Странно до невозможности! – удивился я. – Но ведь я только теперь обнаружил, что кроме калитки в нашем заборчике предусмотрены и ворота, и даже гараж. Он оказался до такой степени задекорирован, что совершенно незаметно вписывался в фасад нашего дома. Удивительно, но у меня до сих пор не возникало мысли его обследовать. Больно уж я не внимателен – не заметил в своем доме огромный гараж! Права Светка, будто я летаю в грозовых облаках, где меня постоянно бьют молнии! То костюм не заметил, теперьгараж в собственном доме отыскал! Ладно, гаражом займусь позже, а сейчас обед, и сразу за работу! Успею ли за два дня? И печатной машинки нет, и компьютера нет! Почему сразу не спросил? Надо подключить Фёдора…

– И с чем тебя можно поздравить, мой гений? – встретила меня Светлана с большим участием. – Понравился ли твой костюм? – она засмеялась, целуя меня.

– Начало положено – только и всего! – в ответ поцеловал я супругу. – Существенных результатов пока нет, и не предвидится, а костюм не заметили, вот если бы его не было…

– Ну и хорошо! Поздравляю тебя, родной! Будем обедать? Я-то сегодня хотела к соснам сходить, но закрутилась… Может, позже сходим?

– Ох, Светка! Теперь я и не знаю! Мне бы поесть, и сразу за работу! За два дня надо закончить то, что не знаю, как начинать?!

После обеда я ушёл в кабинет и прикрыл дверь – надо приучать жену, чтобы впредь не мешала работать.

Со студенческой поры я знал, если предстоит написать значительный труд весьма мутного содержания, который в виду сложности темы мысленно не просматривается от начала до конца, то самой большой ошибкой было стремление продумывать его сколь угодно времени, до полной ясности, а уж по достижении совершенства всё записать набело!

Вроде бы так поступать разумнее всего, но на практике, я уже знал, ничего не выйдет. Думать можно до бесконечности, но на бумаге-то ничего не появится, пока не станешь писать.

Потому разумнее всего писать сразу, что в голову придёт! Не от балды, разумеется, а со знанием дела, и уже потом исправлять то, что получилось, и доводить его до совершенства. Так всегда получалось лучше и быстрее.

Вот я сразу, не заботясь о стиле и однозначности формулировок, и выписал для себя последовательность наиболее важных мероприятий, которые придётся выполнить для достижения конечной цели. Долго мучился, наконец, результат оказался предо мной в более или менее законченном виде.

Заголовок с учётом секретности получился чересчур туманным, плохо выражавшим суть работы, но и бог с ним.

В общем, вышло следующее:

«Комплексная программа достижения цели, согласованной с заказчиком ранее».

А предварительное содержание программы получилось почти нормально! Даже удивился, когда управился всего за полтора часа.

Вот оно, первоначальное содержание.

Разработка микрокомпьютера (МК) с параметрами, соответствующими требованиям задания, представленного в Приложении 1.

Разработка методологии сбора, систематизации и формализации параметров, характеризующих осмысленно действующий субъект, а также разработка полного объема информации, всесторонне и адекватно характеризующей поведение исследуемого субъекта в характерной для него среде обитания.

Разработка математической модели центральной нервной системы (ММ ЦНС) исследуемого субъекта в условиях повседневной для него действительности.

Разработка методологии загрузки, как формализованных параметров, так и максимального объема информации от исследуемого субъекта в ММ ЦНС.

Разработка методологии замены ЦНС субъекта МК с загруженной в него ММ ЦНС.

Исследование проблем автономного функционирования МК с ММ ЦНС на основе естественных биологических функций самого субъекта, и разработка методик для внедрения автономного функционирования МК с ММ ЦНС.

Разработка методологии достижения и поддержания внешнего сходства субъекта заданному образу в течение длительного времени с учётом эффекта естественного старения.

Разработка методологии подключения МК с ММ ЦНС к естественным органам чувств субъекта для адекватного восприятия комплексного информационного поля в режиме реального времени и трансформации его в «жизненный опыт».

Изготовление опытных образцов в соответствии с п.п. 1-4, 6-8, для проведения натурных испытаний.

Проведение натурных испытаний опытных образцов по п. 5.

Ну, что ж! Вполне нормально получилось. Если бы на меня не давила глуповатая секретность, то можно было бы всё написать человеческим языком. Но раз уж самая важная часть сегодняшней работы мною сделана, да еще сделана неожиданно быстро, оставлю-ка я ее, как всегда это делал, дабы отлежалась, а сам схожу со Светкой к соснам.

«Нам нельзя прятаться друг от друга, – думал я! – У нас всегда должны быть совместные интересы, общие темы, дела, обязанности и, конечно, разговоры. Без этого люди непременно отдаляются. Без этого они начинают замечать в своём супруге то, что замечать им и не следует, что может породить разрушающие семью сомнения, неудовлетворённость, подозрения и привести к самым ненужным для обоих выводам и последствиям. А мы в этой Америке одиноки, как двое посреди океана».

Сейчас, пока мы оба не знаем английского языка, нас этот факт ещё как-то сближает, хочешь-не хочешь, а потом очень сильно изменятся жизненные среды каждого, появятся новые контакты, возникнут непересекающиеся интересы. Светка станет напряженно учиться, а это ведь – полный набор больших проблем, в то время как меня засосёт своя работа над проектом!

Тогда ничего не попишешь! Встречаться станем только по вечерам и ночам! А головы даже в то короткое время будут забиты у каждого своими делами!

Объективные трудности и на фоне разных жизненных обстоятельств – это мне вполне понятно! Но нам всё равно, чтобы не творилось в этом мире, нельзя потеряться в море чужих иностранных людей! К тому же мы и русскими должны оставаться, ведь не вечно же мы будем меж двух океанов?! И нашего гражданства именно потому я менять пока не намерен.

Светка обрадовалась моему предложению и мигом закруглила свои кухонные дела:

– Я готова, сэр! – отрапортовала она. – Даже переодеваться не буду, ведь это наш лесок! Значит, можно по-домашнему, без галстука, официального костюма и высоких каблуков! – засмеялась надо мной Светка. – Мы – люди простые! Мы – люди совсем не учёные! Нам всё можно! Конечно, пока деньги есть! – хохотала счастливая Светка. – А если закончатся, так мы у Фёдора попросим!

Те сосны нам казались уже почти родными. Они были высокими, с зелёными шапками хвои, которая, пожелтев, равномерно устилала землю вокруг, будто иголки здесь никогда и не ворошили.

Прямо-таки, как на родине. Тянет ведь домой. И сердце щемит. Как там Пашка? Как живут родители Светланки? Но возвращаться даже в отпуск ещё не время – только ведь приехали. Надо утвердиться, надо врасти, надо выдать первые результаты, надо добиться доверия к себе, как к человеку, который способен сотворить то, что не сделал сам Господь – вечную жизнь. Но не для себя – для кого-то другого!

Интересно знать, можно ли мою предполагаемую деятельность расценить как сотрудничество с вражеской страной? Вроде бы, никакой военной и экономической помощи я ей не окажу, даже если всё получится.

Вот только как такое фантастическое дело может получиться!? Если смотреть на всё объективно, то в моих руках оказался чистейший прожект, а если смотреть с моих личных позиций, то вполне можно его и полноценной аферой посчитать!

Можно! Согласен! Но оцениваю-то не я! Им надо – а я всего лишь согласился сделать! Потому дальше может произойти как у Насреддина. За отпущенное мне время, либо я всё сделаю, либо я помру, либо ишак помрёт!

– Ты осторожнее танцуй под соснами! Осторожнее, Светка! – предупредил я жену.

– А чего мне здесь опасаться? – не поверила она.

– Так ведь шишка может упасть! А они здесь размерами с кокосовый орех бывают! Особые, пальмососновые!

– Ну-ну! – смеялась жена и неудержимо носилась под соснами. – Я будто дома побывала! И не знаю, кому спасибо за такое счастье сказать?! Не сами ведь они выросли здесь, эти чудненькие сосёнки!?

По приходу домой я снова засел за работу. Разработал удачные ленточные графики, позволившие наглядно представить взаимосвязи и последовательность выполнения отдельных работ комплексной программы. Потом раскидал все работы по лабораториям.

Сразу обнаружилась значительная неравномерность загрузки лабораторий по времени, поскольку начало работ в одной из них зависело от завершения работ в другой. Придётся, либо сокращать состав лабораторий поначалу, а потом его восстанавливать – плохое предложение, – либо надо как-то перераспределять работы между лабораториями.

Но самое главное, что я уяснил, погружаясь в свою работу, выходило так, что на определенном этапе к нам должны будут присоединиться хирурги, которых у меня пока нет. Причём, специалисты нужны высочайшего уровня, способные заменять содержимое головы неким рукотворным устройством. То есть, если отбросить всякие предрассудки и недомолвки, нам предстоит лишить человека его головного мозга, а вместо него поставить и заставить работать в унисон с организмом своё электронное устройство.

Такая работа меня весьма страшила. Ведь она была сложнейшей сама по себе, и к тому же предполагала столь значительное вмешательство в организм живого человека, которое вполне должно было бы восприниматься всем научным сообществом, как совершенно недопустимое, граничащее с убийством или проведением опытов на человеке.

Нюрнбергским трибуналом подобные опыты расценены как особое зверство, направленное против человечности.

«Мне только и осталось попасть под такое обвинение! Фашистом, того гляди, признают! Надо этот вопрос решать как-то иначе. Уж пусть его улаживает сам доктор Кеннеди! Он любые законы и любую ответственность обойдёт!»

Однако мне тогда верилось, будто невероятная сложность моей работы всё же может быть преодолена. Ведь был же в СССР такой ученый как Владимир Петрович Демихов.

Он ещё в 1937 году, будучи студентом медфака, сконструировал и собственноручно изготовил первое в мире искусственное сердце, а потом вживил его в собаку. И та собака жила еще целых два часа. То есть, она умерла не оттого, что ее подвело новое сердце. Возможно, биологическая несовместимость повлияла или что-то иное, мне, не специалисту в медицинских вопросах, непонятное.

Но я многое запомнил об этом человеке, поскольку считал его не иначе, как истинным гением, величайшим светилом хирургии, основоположником мировой трансплантологии. Таким он по своей сути и являлся, хотя официально долго оставался непризнанным.

Работать Демихову во многом помешала война. Она отняла четыре драгоценных года, которые Владимир Петрович мог бы использовать для своих исследований. Между прочим, всю войну он служил в армейской патологоанатомической лаборатории, то есть, по специальности. А уже в 46-м году сделал первую операцию по пересадке сердца. Первую операцию свою, и первую в мире!

А в СССР зачем-то всё время сказки рассказывали про первенство в этом деле Бернара из ЮАР. Совсем не понимаю, кому и зачем была выгодна такая ложь? Тем более что сам Бернар везде и всюду подчёркивал, что является учеником Демихова и гордится этим.

Очень скоро после первого успеха Демихов пересадил собаке одновременно и сердце, и легкое. Позже Владимир Петрович пересаживал даже печень, потом опять сердце, но уже сложнее – без применения искусственного кровообращения в ходе операции!

И во всем он становился первопроходцем! Да еще и успешным первопроходцем! Кстати, знаменитое сегодня и часто выполняемое коронарное шунтирование – это тоже его заслуга, его технологии.

Но самая потрясающая работа Демихова – это пересадка собаке второй головы! Причём, таких собак он сотворил целых двадцать! И все головы всех подопытных собак нормально функционировали рядом с их собственными головами! Все они нормально лаяли, независимо поворачивались в разные стороны, откликаясь на внешние раздражители! Они ели, наконец! Фантастика, которая только в руках Владимира Петровича становилась обычной практикой хирурга.

Когда я впервые узнал об этом человеке и его фантастических работах, то был сражён наповал! Подобное никак не укладывалось не только в моей голове, но даже в головах хирургов, с которыми я делился этими знаниями. Каждый раз оказывалось, что наши хирурги об этом даже не слыхивали! Они отказывались мне верить! Так кто же их учил?! В каких вузах они учились? Почему от них скрывали столь выдающиеся достижения советских коллег?!

И как вообще можно было сделать чудеса, которые делал своими руками Демихов? Как на те чудеса можно было хотя бы решиться?!

Я тогда еще мог представить, что кому-то по силам пришить аккуратно отрезанную голову уже мертвой собаки. Но ведь и для этого нужно точно соединить все сосуды, да так, чтобы они не рвались нитками и не протекали! Надо сшить все мышечные волокна, чтобы они могли работать! И кожу надо сшить без складочек, а не в единый грубый шрам! И нервные волокна! А куда пришивать вторую голову, если места для нее природа не предусмотрела?! Это же не кулинария!

Но самым непостижимым мне казалось восстановление разделенного позвоночника, да еще со всеми его нервами из сложнейшего, тончайшего и чрезвычайно уязвимого нервного ствола, проходящего сквозь позвонки!

Но мои восторги и вопросы на том не закончились.

Ко времени, когда я узнал о Владимире Петровиче Демихове, в медицине давно научились делать операции по шунтированию коронарных сосудов сердца и по пересадке сердца. Но, насколько мне известно, такие операции по-прежнему ординарными не считались.

И действительно, в районной или даже в областной больнице их запросто не делали.

К каждой операции подключались многие заслуженные хирурги, опытнейшие операционные сёстры, концентрировалось множество всевозможных аппаратов искусственного дыхания, искусственного кровообращения, контроля состояния пациента, текущего контроля множества параметров… В ходе операции оборудование обслуживали многие и многие специалисты. Требовались особые медикаменты, инструменты, материалы. Операции проводились в течение многих часов, да еще, бывало, даже разными сменами хирургов, поскольку одна смена не выдерживала физических нагрузок от начала и до конца операции.

Именно потому, как обязательно объясняли непосвященным, будто вдалбливая эту информацию, подобные операции стоили сотни тысяч и даже миллионы долларов! Разумеется, их делали только счастливчикам.

Но как же тогда при всех этих непомерных сложностях один-единственный студент, хотя и гениальный, делал всю операцию от начала и до конца, используя только самостоятельно разработанное и изготовленное им же сердце?! И всё выдерживал! И оперируемые собаки выдерживали! И со всем он справлялся! И даже ни у кого не консультировался, поскольку всё равно никто и ничего посоветовать ему не смог бы! И без миллионов долларов как-то обходился!

Почему никто из хирургического окружения Демихова о подобных операциях не то чтобы не мечтал, но даже не считал их возможными! Мне трудно представить, что не нашлось никого, кто не попробовал бы перенять столь драгоценный опыт! Так в жизни просто не бывает – всегда находится кто-то ищущий, амбициозный, в конце концов, просто добросовестный, думающий наперед о своих пациентах. Но рядом с Демиховым никого почему-то не оказалось.

По-моему, такое могло произойти лишь в одном случае – другим делать такие операции не разрешали! Да и самому Демихову мешали и угрожали. И факты из его жизни моё предположение подтверждали.

Ладно! Эти вопросы я еще как-то сумел переварить, но…

Вернусь к пришиванию на законное место хотя бы своей собственной, то есть, родной головы! Я имею в виду голову собаки.

Допускаю, что вернуть всё в прежнее состояние, которое было продумано и создано природой, еще как-то можно! Разумеется, при особых знаниях, умениях, навыках, при наличии специального оборудования и медикаментов. Но как приделать вторую голову? Куда ее приделать, если место для нее природой не предусмотрено?!

Ведь, простите за сравнение, даже обычную водопроводную трубу приделать в непредусмотренном месте очень трудно, если не применять варварской сварки и плашек, метчиков и подходящих переходников! А куда же «приварить» торчащие из головы позвонки?

А ведь Демихов всё «приваривал»! И шея-то у собаки после операции работала как своя собственная! И лишние кости не торчали! И головой собака вертела! Сама вертела! По личному собственному желанию, так сказать! Значит, не только позвонки Владимир Петрович куда-то «прикручивал», но и сосуды прилаживал, и нервные волокна соединял так, что они передавали все сигналы от мозга второй головы, как свои родные! И обе головы вели себя так, будто они принадлежали двум полноценным собакам, а не одной двухголовой!

Ситуация казалась такой, что будь шеи у тех голов подлинней, так они бы поворачивались одна к другой и ласковыми взглядами обменивались! Может даже, Демихов мог бы сделать и не сказочного, а настоящего Горыныча!

Но как же Владимир Петрович Демихов творил свои невозможные чудеса? У него бы другим хирургам поучиться! И создать бы ему все условия и для исследований, и для работы, и для обучения других хирургов, и даже для отдыха – и физического, и морального! Сколько он всего пережил, прежде чем решиться на операции, которые другие хирурги даже мысленно представить себе боялись!

Так нет же! Владимира Петровича принялись усиленно травить. Директор 1-го Московского мединститута, в котором Демихов уже успешно проработал пять лет, Владимир Кованов, не допускал к защите диссертации без каких-либо оснований. Вернее, основания-то были, но личные и корыстные!

Понятное дело, такой конкурент, которым после защиты диссертации оказался бы Демихов, Кованову был опасен. Хотя именно Демихов, величайший ученый-практик да ещё со степенью доктора наук, а не сам Кованов, был куда более достоин должности директора мединститута.

Демихову пришлось искать другое место работы. Он остановился на институте Склифосовского, где успешно защитил сразу две диссертации в один день! Этот человек буквально во всём был неподражаем! Ну, кому такое могло прийти в голову?!

Но спустя два года Демихов, видимо, и там сильно перепугал каких-то высокопоставленных персон. В результате новой атаки с их стороны он на полном серьёзе был обвинен в псевдомедицинской деятельности!

Ничего себе! Так они могли и Ломоносова сожрать, подвернись он им под руку! Для советской науки ничего невозможного не было!

Демихова буквально раздавили те «авторитеты», которые вряд ли хоть в чём-то могли с ним сравниться. Какая уж там наука?! Одни мерзкие интриги! И именно так было везде и всюду, хотя не в каждом конкретном случае! Если человек мало что собой представлял, то его вполне могли всюду пропускать беспрепятственно, в должности повышать и даже орденами награждать! Он же безопасен для начальства, как тот червяк!

Предполагаю, что столь мощный натиск был санкционирован с самых высоких медицинских «верхов». Только в таких случаях ученые мужи, дерущиеся за должности под ковром, проявляют редкое единодушие. Верхи же подключились к этому делу, как у нас часто бывало, по собственной благосклонности, лишь по многочисленным просьбам «уважаемых ученых». То есть круг нападавших на Демихова подлых посредственностей сомкнулся. Проступил наружу самый обычный заговор, управляемый каким-то корыстным начальником.

Неужели указания по травле гения поступали из самых заоблачных верхов? Возможно, но всё же маловероятно.

В ситуации Велихова было бесполезно что-то доказывать с научных позиций! Даже абсолютные и многочисленные приоритеты в области созданной им же мировой трансплантологии во внимание не принимались, будто несущественные.

А судьи-то кто? Разве хоть кто-то из состава того судилища мог пришить собаке вторую голову, заменить печень, сердце или лёгкое?! Потому-то они и испугались, что Владимир Петрович своими операциями высветит всю несостоятельность многочисленных «великих учёных»!

Для верности результата они попытались даже выданную Демихову квартиру отобрать, доказывая якобы ошибочность ее получения. Ну, и распоясались, безнаказанные негодяи!

«Хорошо бы не сдержался! – наверняка, надеялись они. – Хорошо бы его сердце подвело! Инсульт или инфаркт! Тогда и хлопот было бы меньше по устранению этого несносного выскочки!»

«Ну, знаете ли, господа «уважаемые ученые»! – кипел я от осознания несправедливости и беспомощности. – Вопиющая непорядочность некоторых из вас запятнала всех нас!»

И всё же я докопался до сути!

Травля Демихова, как мне казалось, исходила даже не от медицинского начальства, даже не от советского правительства – она возбуждалась где-то там, в невидимых гнёздах мирового правительства! Ведь это оно изо всех сил старалось, чтобы мир не узнал ни о каких потрясающих достижениях русских! Мир должен был знать один-единственный штамп, что русские – отсталые и убогие, дикие и агрессивные!

Для этого мировое правительство активно готовило отраву для русских и против русских, а какой-то Демихов этот образ ничтожного и неполноценного народа вдребезги разбил своими фантастическими работами в области медицины, результаты которых не смогли повторить ни в одной «цивилизованной» европейской стране!

Мой вывод тогда был страшным, прежде всего для меня самого. Даже чудовищным! Хотя он нисколько не противоречил реальности и вполне объяснял происходящее. Он вполне логично объяснял цели, мотивы и действия тех, кто, как выяснилось, запросто крутил всем миром.

Конечно же, крутил! Без сомнения крутил, если они, те упыри мирового правительства, где-то там келейно решили, как им было угодно, а в СССР это послушно выполняли десятки и сотни высокопоставленных должностных лиц, вопреки престижу страны, вопреки ее интересам! Это же настоящий ужас!

Это же не просто государственная измена, считай, всей верхушки, но это для нас вообще – фактическая колониальная зависимость! Внешнее управление!

Но достаточно мне об этом вспоминать! Теперь уже – точно это ни к чему! Мне свои задачи надо решать, а они, надо полагать, оказались даже посложнее, нежели когда-то стояли перед гениальным Владимиром Петровичем Демиховым.

Надо же! Он решился, разработал и своими руками сделал искусственное сердце! Честь ему и хвала! Это – великий шаг, прославляющий всё человечество. Это преодоление порога природных возможностей человека. И все же, что такое сердце? Всего лишь насос мембранно-клапанного типа, приводимый в действие мышечной энергией миокарда, то есть, обыкновенной мышцы, правда, наделенной природой удивительной способностью сокращаться и расслабляться десятки лет без остановки.

Люди испокон веков приписывали сердцу особые душевные качества, ведь оно реагирует на наши волнения так, будто очень умное и всё понимающее, но всё же люди ошибались. Сердце изменениями своего ритма действительно реагирует на тревоги и радости, на изменение физической нагрузки и на покой, но лишь потому, что им управляет нечто-то другое. Люди совершенно напрасно приписали сердцу свойства души, а что такое душа, они до сей поры не понимают.

«И где же она? Где эта непознанная человеком душа? – думал я тогда. – Будто я знаю это! А ведь ее-то мне и придётся воссоздать! Причем, не пересаживать, не пришивать заново к тому человеческому организму или к другому, а создавать искусственную душу! Можно даже сказать, придётся сделать особый кусок железа, который предстоит вживить в организм живого человека, да еще так, чтобы он стал его новой душой! И чтобы всё это полноценно работало, будто созданное самим богом!»

Душа несравнимо сложнее сердца. Душа – это материя весьма тонкая, до сих пор не познанная. Недаром же всюду продолжаются споры, даже на научном уровне, есть ли она вообще и куда девается после смерти? Погибает ли с организмом, как часть конкретного организма, или возносится куда-то, переселяется в кого-то, может, даже живет вечно? А, может, сдаётся на некий склад для хранения? Чтобы выдать ее очередному новорожденному под честное слово, то есть без росписи в «небесной» ведомости!

Загадки, загадки, загадки. Но по силам ли решить их мне? С чего я вдруг возомнил, будто мне по силам, если не имею элементарного медицинского образования даже на уровне фельдшера? Но ведь взялся за гуж!

Стоп! Хорошо, что я понимаю хоть некую житейскую тонкость, то есть, что мои сомнения не должны выходить наружу ни при каких условиях! Это – крайне опасно. Мне доверяют, на меня надеются люди, которые значительно меньше меня представляют те проблемы, которые надобно разрешить, чтобы достичь конечной цели. Но если они поймут, что и я не только не понимаю всей сложности задачи, не только не имею представления как ее решать, не только не горю мечтой закончить это дело с триумфальным успехом, но даже не верю в возможность этого, то они поступят со мной как с хромой лошадью. Зачем им такой руководитель? Для поддержания собственных заблуждений? Вряд ли им моя игра понравится!

Потому-то все сомнения в успехе мне следует убить в себе раз и навсегда! Хотя бы для того, чтобы заказчики не догадались, что я вожу их за нос.

Это правильно! Но ведь уже сейчас я знаю, что иду ошибочным путём. А самое главное состоит в том, что я уже знаю более правильный путь. Я знаю, что надо не создавать искусственный мозг, не переносить в него личность некого человека, не делать его душу из железа, а просто взять его готовый мозг, его голову целиком, и переставить ее на молодой и перспективный организм. Перспективный, конечно, лишь с точки зрения продолжительности жизни. Ведь так поступал и великий Демихов, хотя лишь с собаками. Я уверен, он сделал бы операцию и с человеком, но ему и с собаками, понимая его большие умения и возможности, делать это не позволили!

На том новом пути были видны огромные проблемы, а как их преодолеть, я не знал. Я не медик – я технарь! Ведь не только тело стареет и оттого умирает. То же самое происходит и с мозгом человека. Никуда ни делись всякие его болезни, например, Альцгеймера и прочие. Как избежать старческого слабоумия, даже если удастся имплантировать мозг пожилого человека в молодое тело? Значит, в первую очередь или параллельно, надо заниматься и этими проблемами, чтобы после операции опять не нарваться на новое слабоумие.

Однако стоит об этом намекнуть доктору Кеннеди, как он сразу догадается, что направление деятельности наших лабораторий следует менять радикально! Значит, всю предыдущую работу можно выбросить в мусор! И это означает, что я зашёл в тупик! Означает, что я захромал?! И сразу у заказчика возникнет закономерный вопрос:

«А стоит ли впредь на меня ставить? Ведь доктор Кеннеди с самого начала меня информировал, что мировая геронтология забуксовала, и именно мне предстоит ее подтолкнуть! И вот я не справился! Вот я и сам забуксовал! Значит, им придётся искать кого-то, более перспективного, а меня – в отходы! Неудачник!»

Такой ответ ясен и доктору Кеннеди, и мне! Но вариант заказчиков меня совершенно не устраивает, потому ни в коем случае мне нельзя признаваться в возникновении новой идеи. Надо хитрить и лавировать, сохраняя себя.

«А если он сам догадается, как надо делать? – опять во всём сомневался я. – Тогда он поймёт, что и сам способен найти окончательное решение этой проблемы даже лучше, нежели я. Без посредника! И кем же я окажусь в его глазах? Уже не гением, а прохвостом, который достался заказчику за очень большие деньги, но проблему не разрешил, и разрешить ее не в состоянии!»

Для меня такой вывод окажется очень важным и одновременно убийственным!

Только и оставалось мне постоянно думать об этом, доводя себя до исступления. Лучше подведу-ка я итоги!

Итак, что я имею на сегодня, для того чтобы уверенно работать и спокойно жить?

Во-первых, в меня пока верят! На меня пока надеются! Во-вторых, в меня и в мои исследования вкладывают огромные средства. В-третьих, у меня есть много специалистов в различных отраслях знаний, которые помогают мне решать текущие задачи, но я сам не предполагаю глубину возможностей этих специалистов. Смогут ли они обеспечить прорывы в тех направлениях, которые я и сам вижу как в тумане? И, наконец, у меня ещё есть в запасе немало времени, поскольку заказчик сознает сложность всех работ и невозможность мне опереться на что-то известное. Я же – во всём первопроходец! Почти как Демихов! Правда, у него, как у истинного первопроходца, всё получилось, а я пока не сделал даже первого шага!

А чего же сегодня мне недостаёт?

Прежде всего, весьма обидно, что я не имею даже начального медицинского образования! А оно мне очень нужно, поскольку мои представления об анатомии человека поверхностны и примитивны. Я совсем не знаю головной мозг. Я не знаю центральную нервную систему! Не знаю и периферические нервные системы! И работу самого рядового хирурга я представляю лишь в той степени, в какой знаю, что он всех режет острейшим ножом, называемым скальпелем! Видимо, когда-то такими ножами скальпы снимали – отсюда и название! Но таких знаний мне мало!

И чего же я не имею для успешного решения поставленной заказчиком задачи?

Пожалуй, прежде всего, уверенности в правильности выбранного пути. Но об этом никто не знает, и узнать не должен!

Ладно, с этим как-то можно жить. По крайней мере, замену головы целиком как еще одну исследовательскую работу вполне можно предложить доктору Кеннеди. Можно! Но не как главное направление работы, отрицающее всё, сделанное ранее, а как некий запасной или, это еще лучше звучит, подстраховочный вариант. Предложить как достаточно интересную альтернативу, которую можно исследовать параллельно, не прекращая прежних исследований.

В таком случае мои силы могут даже увеличиться! Лаборатория от этого только разрастётся! И мой вес как руководителя ещё более крупного проекта тоже возрастёт, а это замечательно само по себе. И всё же дальнейшие шаги придётся детально обдумать, как бы мне они боком не вышли…

Выходить на медиков мне придётся обязательно, как ни крути! Ведь даже в первоначальном проекте без них не обойтись, а в моём распоряжении нет ни одного хирурга. Да и хирург подойдёт не каждый. Нужен тот, который специалист по мозгам! С предложением ввести медиков в проект надо выходить на доктора Кеннеди в самое ближайшее время, в эту же пятницу, если получится. Но появиться в наших лабораториях они смогут ещё не скоро. Да и время их пока не пришло, фронт работ не подготовлен. Всё это впереди.

Имплантировать «железку» в голову придётся-то обязательно. И уже скоро. И сразу придётся обеспечивать взаимодействие той «железки» с органами чувств и системой речи. Именно, с системой речи, то есть, со всеми ее составляющими, начиная с речевого центра в мозгу и заканчивая голосовыми связками, языком, гортанью, бронхами и легкими, работающими на речь в роли кузнечных мехов.

В таких делах никак не обойтись мне без такого гиганта, каким был Демихов! Именно на его фантастическое знание, понимание и умение я и рассчитывал изначально. Но где мне взять Демихова, если он, почётный член научных медицинских обществ многих государств мира, умер в конце 1998 года? Надо искать другие таланты. Лучше бы – из молодых, рвущихся в бой, стремящихся доказать своё превосходство, даже работающих локтями.

На следующее утро я опять проверил то, что за ночь, как мне казалось, отлежалось, но почти ничего не исправил. Хороший признак того, что попал в яблочко.

Потому уверенно набрал номер Фёдора. Умышленно, заходя издалека, попросил якобы его совета для разрешения одной текущей трудности.

Дело в том, сказал я Фёдору, что программу для лабораторий, порученную мне доктором Кеннеди, я доделал, но пока она существует в рукописном варианте. Как-то неудобно представлять ее в подобном виде шефу, однако у меня нет ни компьютера, чтобы набрать текст, ни принтера для распечатки. К тому же, в моей программе много схем и графиков. А они создают дополнительные заморочки. В общем, попросил его помощи.

Фёдор легко откликнулся на мою просьбу и даже стал поговаривать, будто неплохо бы ко мне прикрепить секретаршу с безупречным знанием русского и английского языков и с некоторыми специальными знаниями, применительно к нашим исследованиям. Такого человека он решил сам и поискать.

И мои откровенные восторги по тому поводу, как наивысшее одобрение замечательного предложения мистера Фёдора, помогли его дополнительно простимулировать.

Часть 2. Я знаю, как…

Глава 1. Десять лет за моей спиной

Тем временем уже шёл 2007 год.

И так уж вышло за гонкой бесконечных забот, что совсем быстро проскочили наши со Светкой американские десять лет. Подумать только! Целых десять! Вот уж скоро мне стукнет тридцать пять! Наполовину старик! Не очень отстаёт от меня и Светлана, хотя внешне она по-прежнему кажется молоденькой девушкой! На ее морщинки я не гляжу – днём мне некогда!

Уже большим и красивым деревцем стала берёзка, посаженная нами рядом с домом в первый же год, по инициативе деятельной и хозяйственной Светланки.

О каком-то отмечании десятилетнего юбилея нашего пребывания в Штатах мы с женой заранее не тревожились. И когда он вплотную приблизился к нашему порогу, и мы подвели итоги, то кое-чему удивились, кое-чему огорчились, но чему-то и порадовались! Тогда же договорились отметить это семейное событие по-тихому, без гостей, не привлекая к себе внимания. Ведь в предыдущие годы оно всегда вспоминалось второпях лишь утром, да и только. Стало быть, традиция сложилась! А традиции положено чтить!

– Всё-таки, дорогая моя жена, как не признать, что за эти годы сделать нам удалось не так уж мало! – решил я раскрутить вечер воспоминаний и подведения итогов, когда мы уселись ужинать. – Как ты, Светик, считаешь на сегодняшний день? Мы сюда не напрасно приехали?

– Я считаю, что столь умеренная оценка наших заслуг исходит от излишней твоей скромности! – засмеялась Светлана от нарочито канцелярского тона. – На самом деле, мы с тобой – необыкновенные молодцы! Всего десять лет как вместе, а столько наворочали!

– Допустим! – засомневался я. – Но чем же мы можем гордиться?

– Разве сразу сообразишь? – расслабленно начала жена. – Сначала надо вернуться туда… А уж, потом заново пройти весь наш путь. Нужно идти, идти и оценивать каждый шаг. Удачи укладывать в штабеля слева, а неудачи – в штабеля справа! А потом всё подсчитать, поделить и перемножить! – от души хохотнула Светлана.

– Твоя методика мне понравилась! Но уж лучше не делить и множить, а только складывать и вычитать! Как будто недавно мы оказались в США, как будто не столь уж давно тыкались носами всюду и набивали болезненные шишки… Особенно, поначалу, пока не знали языка, все эти странные американские законы, местные обычаи, принятые здесь правила поведения. Да много чего, мы с тобой тогда не знали, как слепые котята. И всё же нас очень заботливо опекали. А если бы не опекали? Если бы мы самостоятельно десантировались, как думаешь, справились бы?

Светлана ответила уверенно, ни секунды не раздумывая:

– И не спрашивай! Конечно, нет! Без языка, без денег, без работы, без жилья, без друзей-товарищей, без Фёдора, который всему нас учил… Десять лет ни за что не продержались бы – потонули бы!

Я склонил голову в знак согласия с женой, и автоматически перед глазами стали прокручиваться воспоминания вперемешку с вопросами, ответами и анализом.

Стали ли мы с женой американцами? Даже на столь простой вопрос я не могу ответить однозначно. В большей степени, всё же не стали!

Ну и что с того? Всё равно не обидно! Ведь ни я, ни моя жена к этому и не стремились, потому и не стали. Более того, особой гордости от своего американства мы и не могли испытывать, поскольку просто не видели, чем здесь можно гордиться? Неужели, достижениями этой страны? Не получалось как-то! Не замечали мы особых достижений. Конечно, какие-то достижения у них были, пожалуй, но мы-то причём?! И почему мы, русские, должны лопаться от гордости при виде американских достижений?

Чем ещё гордиться? Убей – не подскажу! Хотя мы давно замечали, что многие эмигранты собою здесь очень гордятся! Они только и бахвалятся тем, что им удалось приобрести, в каком штате они живут, какой у них теперь прекрасный дом, каких размеров лужайка, что за машина, какой формы бассейн…

Я не знаю…

К нам с женой никогда даже не приближались мысли, будто мы должны своими вещами гордиться так, словно мы их сами и создали. По-нашему, все они – всего-то антураж, а не то, ради чего стоит жить и чем можно гордиться уважающему себя человеку!

Может, кому-то это покажется странным, но в США нам болезненно не хватало родной русской культуры. Там, в Америке, ничего настоящего не встретишь! Только негритянские импровизации. Разве что, можно столкнуться где-то в подворотнях Брайтона, в котором концентрация псевдосоветских и псевдорусских эмигрантов достигла точки насыщения. Но ведь там особый мир, чуждый мне совершенно.

Иногда нас так тянуло посмотреть любимые советские фильмы, а еще чаще, послушать наши родные песни, особенно, Валерия Ободзинского, Валентину Толкунову, Анну Герман… Да, много кого и чего! Ведь родная музыка потому и нравится, что она родная, впитанная с детства. Она непонятным образом и настраивает, и вдохновляет. Она подпитывает душу сладкой энергией, напоминающей на счастье.

Светка посмеивалась над моей тягой к родной культуре, а я не понимал, почему ее совершенно не волнует ничего, связанное с родиной.

Моя же душа часто просила чего-то родного, а сердце болело из-за невозможности такого контакта. У американцев все песни ужасно примитивны. Они составлены из нескольких повторяющихся от песни к песне слов, среди которых обязательно звучат крези, беби, эври тайм. Абсолютный примитив! Где уж в них искать глубину содержания и образность наших Визбора или Высоцкого?!

Почти сразу мне опротивели истошные латиноамериканские вопли и тряски негров. Или ритуальные пляски скачущих по сцене дикарей. Это и есть американское народное искусство? Просто сил больше нет от моего неприятия этого жизнерадостного шабаша среди откровенной нищеты глядящего на всё большинства. А они еще больше взвинчивают себя, возбуждают, озверевают! Это ли культура?

Но ничего другого в Штатах не найти. Там даже самые удачные европейские фильмы если и показывают, то сначала их переснимают на американский лад и с американскими актерами. При этом радикально искажают первоначальный смысл, но местных идеологов это, кажется, и не тревожит! Видимо, так и было задумано, чтобы содержание оказалось совершенно выхолощенным!

Включай здесь что угодно – хоть приемник, хоть телевизор или топай в кинозалы – всюду упрёшься в примитивизм! Убогий Голливуд душит здесь всё. Мыльные сказочки со счастливым концом, не имеющие ничего общего с той жизнью, которая начинается сразу за стенами кинозала. Я не выдерживаю такого насилия над здравым смыслом!

За эти годы мне понравился только фильм «Кудряшка Сью», хотя тоже сказка, и «Когда боги смеются». В нём уже есть над чем подумать.

И всё это в совокупности и есть та самая культура США! И откуда здесь взяться настоящей культуре? Ведь, честно говоря, и самого американского народа в природе не существует! Так, где же могла сложиться национальная культура США?! Вместо американского народа имеется лишь разношёрстное сборище эмигрантов со всего света, лелеющих мечту надуть ближнего, дабы разбогатеть самому! Им ли до искусства?! Им бы иногда оттянуться, вылакав пиво из банки, да и только!

Так было здесь изначально, так осталось до сих пор. Разве что, стреляют теперь чуть реже, чем бывало век назад!

Но со временем мы со Светкой стали кое-что для души находить в интернете, хотя и это утомляло, поскольку его скорость в США (трудно даже поверить) ниже, чем у черепахи. Потому смотреть фильм в режиме реального времени не получалось – изображение тянуло, нервы не выдерживали, а скачать, чтобы самим поглядеть позже, так при такой скорости подчас и ночи не хватало!

Кстати, как-то, когда так же что-то искал для души, мне ударило по голове… А в чём причина ранней смерти Владимира Высоцкого?

В общем-то, непосредственная причина его смерти не подвергается сомнения. Всему виной часто повторяющиеся, по словам Марины Влади, его жены, длительные запои. Но ведь вопрос в том, а почему вдруг Володя стал беспробудно пить? Это вопрос имеет право на существование?

В этом, на мой взгляд, был какой-то секрет. Конечно, сразу можно припомнить сколько угодно примеров, когда и прочие публичные люди, вполне достойные уважения во всём, вдруг превращались в животных, чрезвычайно зависимых от того пойла, но Высоцкий, мне кажется, всё же был среди них исключением. Я имею в виду не его безусловный и непревзойденный талант разить своим словом, а некоторые жизненные обстоятельства, в которых он оказался мятежным пленником вкупе со своим талантом. Всё стремился вырваться, да только обстоятельства оказывались намного сильнее его самого.

Суть моей догадки, может, никому и не интересной, оттолкнулась от того известного факта, что Высоцкий, будучи всенародно любимым сочинителем и исполнителем, почему-то не имел официальных заслуг и наград. Ведь очень странно, да?

Он был всенародным любимцем, но при этом не стал даже заслуженным артистом, а ведь вполне тянул на самое высокое сценическое звание – народный артист СССР. Вполне тянул, но почему-то его всегда не пускали, не замечали, не награждали, унижали!

Но почему? Понятное дело – были указания сверху так поступать! Но в чём была причина тех указаний?

А я полагаю, будто и в этом случае надо вспомнить нашего советского благодетеля, товарища Андропова.

Конечно же, уничтоженный Высоцкий – это пустяк по сравнению с Советским Союзом, уничтожение которого Андропов инициировал под конец своей жизни. Но в семидесятые он возглавлял КГБ и держал за уздцы очень многих деятелей искусства, особенно, наиболее талантливых, имеющих сильное влияние на человеческие умы. Андропов из многих сделал агентов влияния. Не стану перечислять, но известно, что наш высокоинтеллектуальный Юрий Владимирович выбирал, большей частью, евреев. И искал их чаще всего среди Мельпомены. И почему-то всякий раз ему попадались антисоветски настроенные людишки. Такие попадались! Но если поначалу они не во всём соответствовали высоким пропагандистским требованиям Ю.В., то их дорабатывали, то есть умело направляли в нужное русло.

Вот и решил, конечно же, Андропов, что Высоцкий, песни которого вся страна слушала с восторгом, стал бы хорошим рупором антисоветчины. Но – я так думаю – во время «обработки» Высоцкий заупрямился и категорически отказался этим заниматься.

И мне это вполне понятно! Пусть он и не был истинным героем, в полном понимании нами смысла этого слова, но ведь вырос в типовом московском дворе, где господствовали свои, но твёрдые моральные принципы и жизненные правила! Вырос он среди шпаны! А в ее среде, какой бы безнравственной она тогда ни была, стукачество или услужение нквдэшникам и кгбэшникам считалось наивысшим позором.

В силу этого никак не мог Высоцкий,воспитанный по тем дворовым правилам чести, сотрудничать с КГБ и, тем более, с такими сомнительными для советского человека задачами, на которые его подталкивали. Не мог! Потому и получил своё! А вернее, не получил ничего из того, что вполне заслуживал.

Это я, разумеется, так тогда и думал.

И понимал, что обида Высоцкого становилась ещё острее оттого, что он даже не надеялся, не ждал того неясного, но счастливого дня, когда о нём, наконец, вспомнят. Он уже твёрдо знал, что его забвение не связано с чьей-то забывчивостью! Он твёрдо знал, почему его отодвинули от давно заслуженных званий и наград?! Он твёрдо знал, почему его вычеркнули почти из всех ролей в кино? Почему ограничили список городов, в которых разрешалось выступать с концертами? Почему ограничили и количество самих концертов, то есть, размер денежного вознаграждения.

Он твёрдо знал, что ничего не изменится в лучшую сторону, пока он не предаст свои принципы! А предать их он не мог, не погибнув, как уважающий себя человек. И не предал! Ни себя, ни народ свой не предал! Умер от алкоголизма, спился, но не продался, и пакостить советскому народу тоже не стал! А Андропов стал! Андропов предал!

Понимаю, меня обязательно спросят, а при чём же здесь Андропов? Несопоставимые по масштабу фигуры!

Я ответил бы так! Так ведь загнать Высоцкого за красные флажки, сделать его в собственной стране чуть ли не нелегалом, мог только Андропов с его тотальной властью над всеми. Он мог лишь позвонить, кому надо, и всё! И участь любого человека была решена раз и навсегда! Но как же Юрию Владимировичу не решить участь какого-то там Высоцкого, если он не сдался? Если он так и не подпал не только под управление КГБ, но под ту его антисоветскую часть, которую сам Андропов и взращивал?!

Такого прокола всесильный Андропов простить какому-то хриплому артистишке никак не мог! Мне так тогда казалось. А реакцией Высоцкого, не самой лучшей, был его трагический алкогольно-наркотический срыв. Высоцкий ведь знал, что выхода ему не найти! Жизнь у него одна, его время уходит, а раскрыть свой талант в полной мере ему не позволят. А уж чтобы заметить тот талант и воздать ему по заслугам, так о том и думать не приходилось!

Безысходность, как капкан, поставленный Андроповым за нежелание артиста подличать, однажды и убило Высоцкого той водкой, которая помогала ему забыть о своём неизрасходованном таланте и высоком общественном предназначении.

Между тем, в США тогда, как и в остальном мире, жизнь не только текла всюду с разной скоростью и по ее собственным руслам, но и меняла направления, подчас довольно резко.

Ещё в середине 2001 года наш более чем информированный доктор Кеннеди, явно заинтересованный в моей дальнейшей работе, стал мне порциями вдавливать в мозги идею, будто всё ближе подступают времена, когда лучше бы мне с женой принять американское гражданство.

Дело в том, что такие предложения поступали от него и раньше, но я всякий раз уклонялся. Вовсе не хотел я становиться американцем. Вот и опять глядел на шефа с откровенной иронией, которая за меня отвечала ему отказом.

Но в последний раз я отметил особую тревогу доктора Кеннеди даже не за меня, а, скорее всего, за наше общее дело, за которое он тоже отвечал в полной мере. Может, более моего отвечал. Чем вызвана та тревога, я понять тогда не смог, но у меня хватило наглости уточнить:

– Прошу меня простить, уважаемый доктор Кеннеди, но я знаю вас много лет.

Он склонил голову в знак согласия.

– За это время, – продолжил я, – мы не всегда и не сразу находили общий язык, решая совместно некоторые задачи. Это так! Тем не менее, вы никогда не давали мне поводов усомниться в искренности ваших мнений или советов. Этот факт я очень высоко ценю. Очень!

Он одними глазами улыбнулся одобрительно, что я сразу заметил, но опять ничего не произнёс, давая мне возможность, излить душу.

И я продолжил:

– Не сомневаюсь, что вы и сейчас абсолютно искренни, как было всегда, но не могут ли вас подвести ваши информаторы? А я, так уж получится, по ошибке приму их сторону и изменю своим принципам!

– Я не забыл ваше давнее заявление, – подтвердил доктор Кеннеди, – что, изменив матери, родине или своим идеалам, вы не сможете себя уважать! Так? Я ничего не перепутал?

Теперь уже я склонил голову, подтверждая согласие, а он продолжил:

– И всё же, к моему большому сожалению, ваш отказ сегодня может очень скоро лишить вас возможности управлять собственной судьбой! Не могу вам всего рассказать, но я не хочу такого исхода ни для вас, ни для нашего общего дела! А насчёт моих информаторов, как вы выразились… Так это люди столь высокого положения, что они не предвидят важные события на планете – они их сами и организуют! И вам пока лучше не знать суть предстоящих глобальных изменений, но последовать моему совету!

– Что ж! Не буду пренебрегать вашим советом, сэр! Что от меня требуется?

– Главным станет ваше согласие, – ответил он. – Остальным есть, кому заняться. Нам бы только успеть…

– Но ведь ни у меня, ни у Светланы нет даже грин-карт! Разве при получении гражданства США можно обойти законы?

– Уважаемый сэр! Вы меня спрашиваете со столь наивной интонацией, будто за прошедшие годы так и не разобрались, что любые законы Штатов учитывают как пользу для государства от рассматриваемых обстоятельств, так и вред! В вашем случае будет представлено, куда следует, ходатайство столь влиятельных людей, что самый сложный вопрос решится быстро и просто. На это надо надеяться, ибо буквально через год весь мир может измениться столь радикально, что на этой территории лучше иностранцем не считаться. Тем более, эмигрантом, да ещё из той страны, которую США считают врагом номер один!

Но, оставшись в одиночестве, я опять засомневался – не совершаю ли предательство?

Впрочем, мало ли чего по тому поводу думал я? Здесь важно другое! Ведь кто угодно, зная о моём американском гражданстве, больше не подумает обо мне иначе, как о перебежчике, как о подлом изменнике! И это притом, что я не работаю на спецслужбы США, я не служу в американских вооруженных силах, я не выдаю никаких секретов своей родины, да и не знаю их!

И всё это легко проверить и перепроверить! Я ни разу не помог америкосам перекачивать сюда русские мозги, не вызывал на подмогу наших гениальных ребят. И не совершал никаких диверсионных действий в отношении своей родины. Я ничем ей не навредил, если не считать того, что эмигрировал. Но от этого ей даже лучше, она же сама терзалась, не зная, как использовать мои способности, где меня пристроить, а так ей и думать не пришлось! И одним едоком меньше!

Так почему же я сам должен считать себя предателем? Я же не собираюсь менять свое отношение к родине даже после получения американского паспорта. Я всегда ощущал себя русским человеком, даже прожив здесь много-много лет, даже, работая на американцев. Разве я их настраиваю против русских? На мой взгляд, всё происходит наоборот! Я им, в основном, нравлюсь своим отношением к ним, к жизни, к нашему делу, и потому они свое отношение ко мне интуитивно переносят на мою страну, улучшая своё мнение о ней. Я всё равно для них – русский навсегда, а для себя – тем более.

Так почему же, чёрт возьми, меня можно посчитать предателем?

Уж сам-то я знаю, что никогда родине не изменю, то есть, не сделаю ничего, чтобы причинить ей вред, и этого мне достаточно, чтобы считать себя порядочным человеком.

Или в ссудный день никто и разбираться не станет, что я делал и чего не делал?

Возможно, что и не станет! Но разве можно меня спутать с тем же Мирзаяновым? В Советском Союзе он считался крупным учёным-химиком, был ведущим специалистом по разработке боевых отравляющих веществ, то есть, руководил работами в области создания оружия массового поражения. Советский Союз такое оружие, запрещенное международными договорами, никогда не применял, но ведь преступно для обороны страны не иметь того, что есть у противника, потому в СССР занимались и этим. Ещё в двадцатых годах двадцатого века такие работы начинали в Казани и в Самаре под руководством немцев, с которыми тогда активно сотрудничали.

А как же иначе, если боевые отравляющие вещества уже не однажды применялись на полях сражений Первой мировой войны? И потом их втихую применяли! Применяли японцы в своих азиатских войнах. Потом в Корее и во Вьетнаме весьма активно использовали американцы. Правда, они делали вид, будто используют не химическое оружие против людей, а всего лишь гербициды против растений. Но это – обычное прикрытие лжи! Ее подтверждают полностью отравленные джунгли и рисовые поля, через которые насмерть отравились миллионы людей, либо разрушили своё здоровье.

Вот почему я вспомнил некогда видного советского специалиста Мирзаянова. Он позорно сбежал со своей родины, продал все секреты и стал в США создавать против нее химическое оружие! Вот это – действительно опаснейший предатель! Разве меня можно поставить с ним на одну ступеньку? Я тайно в стан врагов не сбегал! Я ничем родине не вредил! Я не изменял ей и не собираюсь делать этого впредь!

Однако если вешать на меня предательство или шпионаж, то в умелых руках, всем понятно, дело спорится!

Но я же не против родины, а напротив, еще и ей смог бы помогать, если бы меня, понятное дело, попросили те, кто на такое уполномочен.

Не идти же мне в российское посольство, в самом деле, со своими шпионскими предложениями? В таком случае, я и дернуться не успею, как американские спецслужбы возьмут меня в оборот, а дальше в моей незавидной участи можно даже не сомневаться.

Что-нибудь обязательно придумают, очень многое навесят, и посадят меня от души, лет на двести! В таких вопросах америкосы юмор совсем утрачивают! Весь мир смеётся, а они, хотя и не понимают насмешек, но задуманное доделывают до конца!

После трагических событий 11 сентября 2002 года я опять получил возможность убедиться в завидной предусмотрительности доктора Кеннеди. Надо сказать, что к той дате я и моя жена уже получили гражданство США, а ворох законов, принятых позже и якобы в защиту прав американцев, основательно подорвал их прежние права.

Со временем многим стало понятно, что в момент страшной трагедии мы все стали свидетелями лишь создания повода для развязывания дальнейших кровавых событий на всей планете. Как следствие, США сразу заставили весь мир трястись от угроз сверхопасного терроризма, под которым уже подразумевалось совсем не то, что раньше.

С того времени США нагло декларировали миру, будто они не потерпят распространения терроризма по планете. И присвоили себе безапелляционное право не только объявлять террористами, кого им вздумается, но и обвинять по выдуманным причинам целые государства в террористических угрозах миру!

«Забота о мире» со стороны США получила законодательное обоснование. Началась полоса ужасных войн… Афганистан, Ирак, Пакистан, Ливия, Сирия, Йемен, повторная интервенция в Ливию…

Новым в этих войнах оказалось то, что США стали привлекать к своим агрессиям международных пособников – Великобританию, Францию, Канаду, Бельгию, Италию, Испанию, Данию, Германию и других. Это позволяло создавать видимость справедливости агрессий – мол, не могут же столько стран ошибаться, развязывая войну?! Но если не могут – значит, они правы!

Надо сказать, что некоторых пособников, например, ту же Великобританию, уговаривать и не пришлось! Они с большим удовольствием проливали чужую кровь за пределами своей страны, но те страны, которые не желали участвовать в агрессии, подвергались силовому нажиму и шантажу. В таких случаях США уже не искали мягких дипломатичных формулировок. Постановка задачи стала наглой и предельно простой – либо вы с ними, либо мы против вас! А потому – ждите! Вы можете оказаться следующей страной, в которой мы станем бороться с терроризмом!

Неужели такие знания давали мне основания гордиться своим случайным гражданством. Неужели я, человек, отношение которого к войнам и агрессорам воспитано советским народом, мог спокойно воспринимать этот бандитский разгул?!

И надо принять во внимание, что я уже тогда понимал истинную роль США в любых мировых конфликтах. Штаты почти во всех войнах – отнюдь не самостоятельная держава!

Они лишь послушный инструмент, управляемый из туманного Альбиона, истинные кровавые деятели которого на глаза мировой общественности предпочитают не показываться. Общественности становится видна лишь страшная деятельность послушных Штатов.

Но правомерно ли винить острый тесак, находящийся в окровавленных руках умелого мясника? Разве тесак способен понимать, как его использует мясник?

А ведь роль такого тесака Соединенные Штаты обычно и играют, в то время как мясником чаще всего оказывается Великобритания. Американские Штаты являются лишь заложниками чужих планов по достижению полного мирового господства.

И всё же в моих глазах даже такое обстоятельство нисколько не оправдывает никакие американские агрессии. Агрессор в любом случае должен нести ответственность за пролитую кровь невинных людей, за разрушенные судьбы, за сожжённые города и страны! А уж те, кто им управляют, тем более!

Но, хватит об этом!

Глава 2. И как же нам жилось?

Наверно, вам интересно, как мы со Светланой жили в те годы?

Ответ наш прост: нормально жили, без особых потрясений.

Я работал по той теме, ради которой меня сюда и взяли. И достиг некоторых успехов. Можно сознаться, сам того не ожидал, но мои специалисты в лабораториях делали своё дело настойчиво и толково. Именно этими людьми в значительной степени обеспечены мои успехи.

Скоро после переезда в США я самым заслуженным образом, то есть, без натяжки стал магистром, а еще через пару лет и доктором физико-математических наук.

Постепенно узнал множество людей из мира науки, знакомством с которыми могу гордиться, но и сам в учёных кругах стал достаточно известным и уважаемым. На различных научных конференциях сделал более двадцати весьма успешных публичных докладов по темам своих исследований, лукаво не раскрывая их конечную цель. Опубликовал три десятка статей в научных журналах, имеющих высокий рейтинг в научном мире. Мои статьи имели успех. Теперь на них делают много ссылок.

Одно время в университете Санта-Клары даже вёлся разговор о выдвижении меня на соискание Нобелевской премии «за некоторые достижения в области моделирования человеческого мозга и наделение цифровых устройств пятого поколения элементами искусственного интеллекта».

Было такое дело! Однако доктор Кеннеди мягко отклонил мою кандидатуру. Притом на ученом совете университета, где ее и выдвигали, он счёл необходимым подчеркнуть, что я вполне достоин столь высокой чести, но некоторые моменты исследования ещё нуждаются в проведении дополнительных опытов для выявления скрытых и неучтенных закономерностей реальной действительности. Итог его выступления – надо еще поработать! До реализации некой собственной программы мне преждевременно претендовать на премию!

Я не обиделся и вполне с ним согласился, прекрасно понимая истинные мотивы действий своего шефа! Уж больно скользкой до сих пор остаётся морально-этическая сторона некоторых наших исследований, да ещё с привлечением «серых» добровольцев. Это вполне можно выдать за опыты на живых людях.

Вот так, лишь одна искорка сомнений в научном мире возникнет (вполне возможно, с чьей-то заинтересованной подачи), а там и пламя сможет разгореться, способное, не разбираясь ни в чём, сжечь буквально все мои официальные достижения!

Шеф абсолютно прав – не стоит рисковать! По крайней мере, до полного завершения исследования.

И хотя мои научно-прикладные и исследовательские работы шли, в основном, вполне успешно, и хотя они ещё ни разу не осуждались какими-либо научными кругами, меня этот вопрос волновал постоянно. Я всегда переживал, понимая, что скоро мне предстоит пересечь ту черту, за которой может возникнуть буря, способная принципиально изменить нашу со Светланой достаточно спокойную жизнь.

Я своим хребтом чувствовал приближение того опасного момента, поскольку тематику ведущихся под моим научным руководством исследований давно расширили согласно весьма удачным моим же предложениям. Теперь у нас вновь созданная медицинская лаборатория интенсивно вела исследования в области трансплантации органов человека.

Все новые исследования, если не вдаваться в ужасные подробности, были направлены на повторение достижений Владимира Петровича Демихова по пересадке… По пересадке, будем так говорить, кое-чего!

Глава 3. Сомнения и опять сомнения

И всё же! Несмотря на все мои успехи в области научных исследований, я весьма сомневался, разумеется, тайно от всех, в их успешном финале. Дело в том, что мои исследования значительно опережали возможности мировой науки, на которые нам всем хотелось опереться, как на достаточно прочный научный фундамент. Но его еще не создали, потому и мы топтались на месте, не имея возможности многие свои идеи реализовать на практике.

От этого моё нервное напряжение постепенно усиливалось и иногда даже прорывалось наружу. Я всё чаще (сам это заметил) стал вворачивать в свою речь некую присказку: «Жизнь – она конечна!..»

Поскольку вокруг меня редко кто понимал по-русски, то уточняющих вопросов не задавали. Но со стороны моя фраза слышалась и понималась иначе. Моё «конечна» всем представлялось как «конечно». Светлана даже принялась как-то со смехом выяснять:

– Сашка! И что это вдруг к тебе прицепилось твоё «конечно»? Ты же всегда гордился отсутствием в своём лексиконе слов-паразитов! А теперь что с тобой случилось?

Я тогда разговор увёл в сторону. Мне совсем не хотелось объяснять жене скрытый смысл этих слов. Сразу потянулась бы логическая цепочка к моему упадническому настрою, а сознаваться в нём Светлане я не собирался. Потому стал за собой следить. Но иной раз, сильно задумавшись, всё равно тихонько произносил себе под нос: «Вот так-то! Жизнь – она ведь конечна!»

Да! Именно так мою фразу и следовало понимать – жизнь конечна!

Но посвященным в мою работу, если бы они это услышали, стало бы особенно весело. Ещё бы, ведь такое заявлял не кто-нибудь случайно, но именно тот человек, который возглавлял научную деятельность большого коллектива по достижению бессмертия! А вот, послушав его, можно было вполне решить, что возглавлять-то он возглавлял, да сам-то в бессмертие не верил!

Более того, как выяснилось, он твёрдо знал, что жизнь конечна, о чём иногда и проговаривался. В общем, не крупный учёный, каким его видели окружающие, а выдающийся мошенник!

Если быть честным до конца, я занимался профанацией и утопией, хотя сам понимал, что сделать жизнь вечной невозможно никакими ухищрениями. Тем не менее, я этими проблемами не только занимался много лет, но и не собирался сворачивать свою деятельность! Помоги мне, как говорится, продолжать это дело Бог!

Впрочем, Бога сюда приплетать не стоит – я уже много лет сижу на грантах, выделяемых отнюдь не им! Молиться мне надобно только за здоровье мистера Кеннеди. Это его усилиями я нахожусь на плаву! А уж за кого держится он сам, мне и дела особого нет!

Но в целом, если забыть о сомнениях и трудностях в реализации проекта, мои лаборатории продвинулись достаточно далеко. Настолько далеко, что даже самый взыскательный проверяющий не засомневался бы в правильности выбранного мною направления. Я основательно поднаторел!

Ещё больших успехов, нежели я, за эти годы достигла моя Светка. Меня-то, если бы я надумал волынить, сама необходимость заставила бы работать, но ее-то никто не подгонял!

Сначала прямо-таки лихо, хотя мы занимались с ней рука об руку, Светлана окончила курсы английского языка с более высоким балом, нежели набрал я. Потом поступила на подготовительные курсы для зачисления в бакалавриат нашего университета. И опять результаты по окончанию тех курсов дали ей приоритет при зачислении.

Хотя официально такого приоритета, как будто и не было, но я-то знаю, как подобные вопросы обыгрываются на практике! Просто человека, на которого нужно сделать ставку, сразу выделяют из остальных, а потом незаметно ведут, куда требуется! В США интеллектом нигде не пренебрегают – его используют на всю катушку!

Через четыре года, я и заметить их не успел, Светлана окончила полный курс бакалавриата по программе «Биохимия». Но и на этом не успокоилась и без раскачки нацелилась в двухгодичную магистратуру по специальности «Биоинженерия». Так и поступила.

Я Светлане ни в чём не препятствовал, только радовался за неё, пусть приобретёт большую уверенность в себе и самостоятельность. Я гордился умением своей жены учиться, умением схватывать всё налету, да еще и самостоятельно преодолевать трудности по-прежнему чужого языка.

И ещё было у жены, как мне казалось, кое-что для моей гордости и удивления! Как ни странно, ведь я тоже когда-то был студентом и знаю цену дружеской помощи, но Светлана в ней не нуждалась, ко мне по вопросам своей учёбы не обращалась, разъяснений или советов не просила. Во всём – только сама и сама! И при этом ни разу не забуксовала – всё сдавала вовремя, всегда числилась среди лучших. Даже стипендию получала два последних года, пока училась на бакалавра, хотя формальных прав на это не имела. Стипендию Светлане платили только за отличные показатели в учёбе, поскольку те, кто платил, знали, что после выпуска столь успешной студентки все затраты вернутся им с лихвой!

И в магистратуре Светлана получала стипендию оба года учёбы. За прежние успехи получала, о которых в университете уже знали, и за текущие получала, поскольку она не только никого ни в чём не подвела, но ее студенческая научная активность к выпуску лишь возросла.

И всё же обучение жены далось нам не так уж просто, как могут подумать несведущие люди. То, лишь в различных завлекалочках, чтобы поступали учиться, годовые суммы на обучение указывают тысяч двадцать (сегодня уже сорок, если в среднем) или около того. Но реальные суммы всегда оказывались значительно больше. Требования оплатить счета буквально сыпались на голову бедного студента, словно камни из ведра. То на медицинское страхование надо отдать $2600, то на сборы с иностранных студентов – $150, то какой-то ориентационный сбор подкатил – $305, то, так называемый дополнительный сбор – $630 и так далее!

Вот и выходило в год уже не 20 тыс., как обещали, зазывая отовсюду абитуриентов, а далеко за пятьдесят и больше!

Хорошо хоть, нам не пришлось платить за проживание и за питание – а то добавилось бы ещё более двадцати тысяч в год! Питалась жена либо в университете, либо в каком-то ресторанчике по соседству, в зависимости от настроения, а то и домой успевала забежать. И стипендия Светланы, достигавшая в иной месяц трех тысяч, конечно же, нам помогла.

И всё же только за возможность жене учиться я заплатил триста сорок тысяч. Очень большая сумма даже для меня, высокооплачиваемого. Правда, в последние годы мои первоначальные доходы значительно выросли, и сегодня выходит шестьдесят в месяц «грязными», но такими темпами миллионером мне всё равно не стать! И считать деньги во многих случаях приходилось, и не всё мог себе позволить!

Особенно, в те годы, пока Светлана училась. Теперь-то она сама кое-что зарабатывает, оставшись в университете на должности ассистента. Но при ее напоре она скоро, как я предполагаю, начнёт подниматься всё выше и выше. Я пару раз осторожно, чтобы не взбрыкнула, предлагал ей место у себя в лаборатории, и зарплата ведь значительно выше, так нет, отказалась – гордая и независимая!

Теперь Светлана постоянно занята своей работой. Раньше учёба составляла практически всю ее жизнь, на остальное времени не оставалось. Теперь вся жизнь состояла в работе. А ведь еще хозяйственные дела, дом!

Но я доволен, что жена не бездельничает, а чувствует свою ответственность за всё и вся. И сама втянулась, всем довольна.

Русские женщины вообще способны, как я уяснил давным-давно, работать день и ночь годами, а еще на них дети, хозяйство, магазины, в которых надо отыскать, что действительно нужно, а не то, что навязывают! И всё им по силам! Маленькие, хрупкие, слабосильные на вид, они способны горы свернуть, если внушат себе, что это только их дело, и никто иначе его не сделает!

Вот только горе окружающим, если потенциальную энергию русских женщин не пустить на великие общественно полезные и мирные цели! Трудно заранее даже предположить, куда это выведет, но что-нибудь случится непременно! Особенно, если русские женщины попали сюда, в США, где все бабы давно чокнулись на стукнувшей им по мозгам независимости!

У американок это началось, пожалуй, ещё с Национального женского дня, впервые отмеченного ими 28 февраля 1909 года. А отмечали они тогда память о событиях предыдущего года, в котором текстильщицы Нью-Йорка потребовали улучшения условий труда.

Потребовали! Это было! Ну, а получили нечто иное! А спустя сто лет заняться многим американкам, видимо, оказалось нечем! На выборы их теперь допускают (нужны они им очень?), условия труда улучшили машины, потому американки с ума и сходят, не зная, чтобы им для себя придумать? Массовая эпидемия по разрушению собственной устоявшейся жизни! Продукт необъяснимой женской логики!

«Упаси нас боже, дорогая моя жена, от этой надуманной американской эмансипации! – всегда опасался я. – И зачем вам, милые женщины, никак я не пойму, право разрисовывать себя по всему телу, подобно папуаскам? Зачем вы таскаете тяжеленые штанги в огромных спортзалах? Неужели не лучше заняться обычной физической культурой или гимнастикой – в тишине и без посторонних глаз? Зачем вам понадобилось утверждать себя в столь садистском увлечении, как бокс, и в не менее отвратительном футболе? Эти виды спорта и мужчин не украшали бы совсем, если бы всему миру не загадила мозги въедливая реклама! И уж совершенно не понимаю, зачем вы возмущаетесь повышенному вниманию к вам мужчин, если это и вам, и им предписано самой природой?! Зачем вы сами отравляете столь короткие дни своей жизни? В угоду кому делаете вы это столь бездумно? Кто вас так безжалостно программирует на саморазрушение?»

И вдруг меня пронзила тревожная мысль, до того момента, никогда не приходившая:

«А если эта проблема не обошла и меня? Ведь Светлана постоянно живёт в той далёкой от меня среде, которую я совсем не знаю. Светлана же в ней словно растворилась! И столько лет подряд чему-то учится! А учёба – это всегда впитывание чего-то или вдавливание чего-то… И чего же вдавливают в нее? Да, всё вдавливают, её окружающее! Всё американское! Всё, чуждое нам, русским! Но для Светки это всё с каждым днём, с каждым занятием становится всё более своим, переходит в ее убеждения, в существо, в устремления! Собственно говоря, превращает ее в новую личность! В другую личность, в не знакомую и не близкую мне! Так чего же можно ждать от незрелой девчонки, какой Светка является по своей сути, погруженной в перерождающую ее и деформирующую среду? Разве кто-нибудь сделал ей прививку от этого американского искушения, нас здесь окружающего и давящего? Разве что в интернате когда-то пытались? Но той жизни, того мира я совсем не знаю и теперь ничего утверждать не могу. Потому, бог с ним! Но ведь и я ей прививку не сделал! Не успел! Не потому ли она не поняла, что попала на другой идеологический полюс! Она, пожалуй, и не верит в непримиримую враждебность двух полюсов! Ведь чистенько всё здесь, всюду милые цветочки, пальмочки, дом есть, есть кастрюльки, есть деньги для учёбы и жизни без злого лиха! Что еще требуется для банального женского счастья?!»

С того момента я и забеспокоился, заметил, наконец, реальную опасность для нас с той стороны, будто прозрел. И сообразил, что моё беспокойство, зародившись однажды, вряд ли рассосётся само собой. С чего бы ему рассосаться, если уж оно появилось?

Я ведь давно стал тревожиться смутным предчувствием, будто что-то в жизни важное проморгал! Я давно заметил, как начинаю проигрывать, еще не понимая кому и в чём!

Кому проигрывать? Сам не знаю! Может быть, какой-то более мощной системе, социальной среде, внешней обстановке, чужой культуре поведения, чужому жизненному укладу! А проигрываю свою Светку!

Я понял главное – в Америке мы со Светкой можем легко очутиться на разных берегах, если уже не оказались! Я-то всё еще остаюсь здесь, на своём берегу! Стою прочно, меня с него не столкнуть, а вот она – уже и не знаю! Не знаю, но знать-то мне надо! Надо к ней приглядеться, надо прислушаться к ее суждениям, надо вникнуть в ее потребности, в ее мечты и планы. А я окунулся лишь в свои дела и всё пустил на самотёк.

Глава 4. Трещина

Нас и впрямь всё больше что-то разделяло, нежели сближало. Даже ребёнка до сих пор не родили. Совсем по американским меркам стали жить!

Здесь семьи образуются очень поздно, когда появляется образование, работа и хоть какие-то средства для более или менее нормального существования семьи. Потому все дети рождаются, когда родители уже не молоды, когда им тяжелы хлопоты с малыми детьми, а уж внуков своих они наверняка не увидят, поскольку и их дети в точности повторят ту же самую задержку естественного жизненного цикла.

Как же так? Почему они этого не замечают, не тревожатся? Почему сами ничего не меняют?

Ах, да! Прежде всего, у них независимость, прежде всего, деньги – а уж потом семья!

И они по-своему правы! Чего бы они ни желали себе, но без денег семья точно станет нищенствовать! А нищета – это жуткое испытание, потому не могут они жить иначе!

Выходит, в своём неразумном поведении америкосы совершенно правы? Выходит, они всего-то приспособились к давящим на них местным обстоятельствам, при которых деньги – всегда и всему голова!?

Всё равно, если взглянуть со стороны, ведь несчастные они люди! Пожалеть их надобно, а не самим перенимать их нечеловеческий образ жизни!

Но Светка-то всё впитывает! Светка самого главного в этой жизни не понимает! Она не только получила американское гражданство, против чего я долго сопротивлялся, – она действительно становится полноценной американкой со всеми их причудами и наворотами! А это ведь – просто ужасно! Она теряет себя и не замечает этого!

Не увиливай, приказал я себе. Ты только что пожалел, что до сих пор не родили ребёнка, так задавай же главный вопрос, и не уходи от больной темы! «Почему не родили?» Ведь предлагал я Светке не раз, но она всегда высмеивала это как шутку, как несбыточное пожелание.

«Как можно? Ведь у меня учёба! Большая и важная цель всей жизни! Такие деньги потеряем, если брошу! Не время, Сашка!»

А много позже, когда мы как-то гуляли со Светой в соснах, и я подумал, что можно тот разговор осторожно возобновить, то вышло всё, как я и не ждал. Светлана вся напряглась, повернулась ко мне резко и вдруг зло выпалила:

– Думаешь, я не хочу малыша? Но не получается ничего у нас!

И в глазах ее появились слёзы и… И злость!

– Так, может, надо сходить… – пробормотал я, потрясенный и новостью, и откровением, и этой необычной для меня злостью в глазах жены.

– Ходила уже! – снова резко ответила Светлана, отворачивая своё лицо. – Всё у меня нормально!

– Тогда ещё проще… – успокоил я. – Почему же мне сразу не сказала? Почему, Свет? Теперь и я схожу, проверюсь… Помогут!

Жена ничего не ответила. Гулянья не получилось, и мы повернули к дому.

Настроение было испорчено у обоих, но впервые это случилось как-то по-особенному. У нас вышла не ссора. У нас вышло взаимное отторжение.

Светка явно во всём винила меня, будто я заранее мог догадываться о своей неполноценности! И если я действительно оказался не в силе, то она совсем мне не сочувствовала, ведь это же и ее беда, как должно быть в дружной семье, – а она просто злилась на меня. Так недружелюбно можно относиться лишь к человеку, который совсем не дорог. К человеку, которого не то чтобы не уважаешь, но нисколько и не ценишь.

Говорят, что даже к врагам не относятся с таким же презрением и ненавистью, как к тем, кого разлюбили. Неужели это коснулось и меня? Вот уж не ожидал беды с этой стороны!

Сначала мне хотелось немедленно во всём разобраться, обнять ее, успокоить, уточнить, но по тому, как Светлана отворачивалась от меня, отдёргивала руку и забегала вперёд, лишь бы не идти рядом, я оценил сложность ситуации. Тут уж оказалось не до уточнений – само собой вдруг многое прояснилось! Многое, но лишь не то, как же нам быть дальше?

Неужели десять лет – это тот перевал, через который мы едва перебрались, но дальше не осталось душевных сил, чтобы идти рядом?! Не видел я в ее глазах никогда такого отчуждения, и не мог понять его истинных причин. Конечно, это реакция именно на меня, но чем же я ее вызвал? Я ничего не мог понять.

Наивно надеялся, может, ещё успокоится? Может, это у нее временное, связанное с неудачей в беременности, но постепенно рана затянется. И у меня затянется, вполне возможно, ведь приговор не окончательный!

Зачем так остро ей было реагировать? Или теперь отношения уже не исправить? У нас же, как смешно это не покажется, совсем нет опыта ссор, потому мы и мириться не научились. Мы как-то сразу и безболезненно притерлись друг к другу. Всё у нас было замечательно, мило и красиво. Ведь мы были влюблены оба! И были счастливы! Тоже оба и вдвоём!

А если так было только в ту давнюю пору, когда Светка глядела на меня как на бога? Ну, не на бога, конечно, а на человека, ею уважаемого, и от которого она полностью зависела. Даже не только она, но и вся ее последующая жизнь, судьба, уже мысленно связываемая со мной.

Так что же случилось теперь? Видимо, та зависимость как раз и ослабла, если она вообще хоть немного сохранилась. Вот и проявилась – та самая женская независимость, которая сама не знает, что творит!

Знал ведь я! Предполагал осложнения, да только соломку не подложил, где следовало! А теперь, когда стало больно, одними уговорами семью не спасти! Теперь надо чтобы Светлана сама опять убедилась, что не сможет без меня. А получается-то всё наоборот – Светка получила хорошее по местным меркам образование, уже самостоятельно и успешно работает в университете, надеется на хорошую перспективу. И всё это очень уж легко ей далось, будто без меня и моего участия! Правда, деньги-то на всё мои потрачены, но кто же это ценит, если наступает момент, когда табачок врозь? В таких ситуациях добра не помнят! Оно в столь щепетильных ситуациях лишь душу тяготит! В таких ситуациях все только о своем, о светлом будущем мечтают!

А не слишком ли далеко я зашёл в своих подозрениях? Как сам-то буду со Светкой жить, если между нами возникло отчуждение, а я его собственным болезненным представлением еще сильнее обостряю? Так и буду приглядываться? Так и буду подозревать?

А когда она заметит, что со временем непременно произойдёт, так пойдут один за другим скандалы. У нее же, наверняка никого нет! Одна лишь жажда независимости бушует от того, кому более всего обязана! Долг ее и тяготит, глупенькую! Это мне понятно! Иначе не было бы тех глаз, полных слёз, которыми она на меня зло глядела! Если бы кто-то у нее появился, так всё развивалось бы иначе, насколько я это представляю.

В общем, пока самому мне надо успокоиться! Чем больше стану копать, тем глубже закопаюсь!

Время, однако ж, шло. Внешне наши отношения наладились. Будто всё встало на прежние места, но я-то чувствовал, что контакт не прочный, без радости, без нежности, которую невозможно скрыть, как невозможно скрыть и ее отсутствие. Я терпел, не подавая вида и делая всё, чтобы не напоминать того неудачного разговора. Светлана, похоже, в этом мне помогала искренне. И на том ей спасибо! Всё подтверждало моё предположение, что никто другой ей пока не нужен.

У медиков я, просверлив себе мозги своей мнимой виной, разумеется, побывал очень скоро. Надо сказать, что медицинская страховка в моём случае оказалась бесполезной, что весьма странно.

Ох, уже эти американцы! Деньги за страховку берут фантастические, а что-то делать не хотят! В общем, пришлось опять платить. Я еще раз убедился, что даже самая простая медицинская консультация в США и, тем более, лечение, значительно дороже обходится, нежели сразу умереть! Благо, что мой статус здесь многое обеспечивал без чрезвычайного напряжения кармана. Но это я просто так вспомнил, для успокоения нервов!

Куда интереснее вердикт, который мне выдали медики: «Вам, сэр, волноваться совершенно не о чём! Желаем вам с женой получить полный дом детей!»

Вот это-то меня и взволновало! Как же так? У Светки всё в порядке! У меня тоже всё в порядке! Но в чём же тогда причина общих неудач? Или медики ничего и не анализировали в своих лабораториях, а результат выдали от балды? Но им было бы куда выгоднее меня к себе «привязать» надуманным заболеванием и долгим лечением.

Кто ж их проверит, как не моя собственная домашняя «Биоинженерия»? Да только неудобно мне с этим обращаться к Светлане. Уж лучше съездить в другую лабораторию, например, в Сан-Хосе или в Сан-Франциско.

Между тем, наша жизнь сама собой катилась в прежнем направлении.

Утром мы разбегались по своим работам. Светлане почти всегда полагалось убегать раньше меня, к началу занятий, что она и делала, я же спешил на работу редко, изображая из себя начальника. Добирались мы всегда врозь и пешком. Даже в самую плохую погоду, благо всё от нас находилось не далее, чем в десяти-пятнадцати минутах спокойного хода.

Во многом потому и свой дом мы за эти годы не сменили. Мой статус, как здесь полагалось, давно требовал перемен, если жить по американским меркам, но переезжать не хотелось ни мне, ни жене. Нам и здесь казалось настолько удобно, что ничего иного и не хотелось! Пусть думают о нас, что угодно!

А они, между прочим, и думали, и удивлялись. Удивлялись нам, имеющим возможность, но не имеющим желания. Ведь в США люди обязательно выставляют напоказ своё благосостояние и общественное положение. И демонстрируют его, в первую очередь, всеми достоинствами своего дома.

Потому очень важно для них, где дом расположен, в каком это районе, насколько он велик, каких размеров газон, есть ли бассейн, сколько автомобилей в гараже, есть ли площадка для гольфа? А уж персональная площадка с вертолетом у дома, это для американцев вообще самый весомый символ удавшейся жизни!

Правда, последнее обстоятельство явно было не для меня, поскольку требовало совсем иного уровня доходов.

Впрочем, подобная демонстрация меня никогда не увлекала. Я к ней всегда оставался равнодушен, чем многих весьма удивлял. Они тайно подсчитывали мои доходы и не могли успокоиться от мучившего их вопроса, куда же я деваю свои большие деньги, которых нет у них?

Я этого тоже не знал! У меня же просто никогда и не было больших денег. Светкина учёба многие годы подряд съедала основную их часть, но главная наша особенность заключалась в том, что мы не брали кредитов, а проживали только нами же и заработанное.

Да! С точки зрения американцев мы жили странно! Ведь все они, да и местные эмигранты, буквально сидели на кредитах. И никто на такую жизнь открыто не жаловался. Более того, те американцы и приезжие даже уповали на занятые в долг деньги, поскольку они давали им возможность жить лучше, чем они работали! Правда, все дополнительно отчисляли огромные проценты, оттого залазили в новые кредиты, чтобы уплатить прежние долги, чтобы не забрали машину, не выгнали из дома, чтобы не остаться без телевизора, газовой плиты и даже без газона. Ведь всё это – по отдельности или вкупе – однажды могли забрать за долги самым законным образом.

Да! Даже газон могли свернуть в рулон и вывезти! Но стоило уплатить долги, как всё возвращали! Почему так? А чтобы опять платили проценты! Чтобы снова брали кредиты и жили на средства, которых не заработали! Чтобы вечно были должны! Чтобы всегда помнили, что пользуетесь тем, что вам не принадлежит!

Замечательно! Американцы всю свою жизнь сидят на пороховой бочке, а разорвать порочный круг не помышляют! «Ведь все так живут!», ответит любой из них, и будет прав! Американцы не представляют, как это можно жить без кредитов! Они и не хотят жить иначе! Они же живут – как все!

И всё же американцы живут в кредит не по своей воле. К этому их вынуждает специально организованная изощренная система долговой кабалы. Всё и вся подталкивает в сети кредитования. И государству, и банкам, живущим на отжатые проценты, очень не по нраву люди, не связанные по рукам и ногам их кредитами.

Такие люди здесь находятся под подозрением. Ведь без кредитов они в своей «свободной стране» отнюдь не на словах оказываются свободными от государства! Ведь они умудряются жить и существовать независимо от него! Ведь они, при случае, смогут и зубки показать!

Такие люди ни банкам, ни государственной системе не только не нужны – они могут быть опасны! Потому их следует либо повязать кредитами, как всех остальных, либо придушить чем-то другим, чтобы сделать управляемыми. Узда на них всё равно нужна! И всё же меня не трогали – срабатывало, видимо, моё высокое покровительство.

Приключений здесь нам вполне хватало – соседство с океаном существенно влияло на нашу жизнь, но еще больше на неё влияло размещение Санта-Клары меж двух океанов. А они без устали соревновались между собой в силе, прокатывая по территории то бури, то смерчи, то торнадо от одного берега до другого! Напуская на нас ветры, туманы, а иногда даже снежные заряды посреди лета!

Но всё преходяще! Раза три или даже четыре (вот ведь как – даже не запомнилось!) мы со Светланой ездили отдыхать, то куда-то на юг, то просто в туристическом поезде с большими остановками на экскурсии. Светка иной раз подталкивала меня в круиз на огромном пароходище, но меня это не привлекало.

Да и что там хорошего? То океан перед глазами, то зеркально сияющие магазины в пять этажей, которых и в Санта-Кларе предостаточно! Остальные развлечения, предлагаемые на лайнерах, меня вообще не интересовали. Круизы мне всегда казались прекрасной затеей только для убийства времени и опустошения карманов!

Друзей в Санта-Кларе у нас с женой за эти годы не прибавилось. Были и есть просто знакомые, были и есть коллеги. Есть даже те, с кем интересно поговорить о работе, но ни шага в сторону. Разве что, о прошедшем отдыхе, о последней игре в регби местной команды или о причудах погоды!

Это совершенно по-американски! Это абсолютно добропорядочно по местным меркам! Но меня подобные светские беседы не захватывали. Они меня тяготили, потому я и Светлана встречались с кем-то из знакомых редко. Зазывая к себе гостей, большей частью, только в ответ на их приглашение.

Единственным другом, которому мы бывали рады, и с которым разрешалось слегка расширить тематику наших бесед, оставался Фёдор.

Всё же трудно скрыть факт его рождения русским человеком, и потому у нас находилось много общего. Мы были рады ему всегда, и заглядывал он к намчастенько даже без всякого дела.

Иногда по выходным мы втроём ездили на прогулки. То в Сан-Хосе или в Сан-Франциско, то на океанское побережье или в другие города Кремниевой долины, которую давно считали «нашей». Вокруг действительно находилось много интересного.

Возил нас всегда Фёдор. Как заезжал по предварительному договору за нами на своей машине, так и оставался за рулём, что меня вполне устраивало – удавалось больше глазеть по сторонам. Всё же за рулём внимание рассеивать опасно.

Иной раз, когда я возвращался домой, машина Фёдора стояла рядом с домом, и я был рад, что он опять заглянул к нам на чай или поболтать. В мою жизнь его внезапные появления, не по работе, а просто так, по-дружески, вносили приятное разнообразие, да и Светлана гостю всегда была рада.

Глава 5. Кроме работы

Нельзя считать, будто трудная работа заполняла мою жизнь без остатка. Если бы у меня не нашлось других интересов, то я непременно сошёл бы с ума. Хотя бы от тоски.

Мне совершенно необходимо жизненное разнообразие. Мне необходимо чувствовать, что я не нахожусь в клетке, как тот попугай, с наброшенной сверху накидкой. Прежде всего, мне требовалась информация обо всём – а уж я выбирал из неё, что меня больше интересовало.

Но в США всё было слишком специфично! Точнее всего, много шуму из ничего! Средства массовой информации никогда не простаивали без работы, но разве то, что они выплёскивали на нас, было информацией? Нас просто засыпали каким-то гадким, чаще желтым мусором. Причем, подобранным и переработанным таким образом, чтобы я ничего не понимал в происходящем даже сегодня, а уж прошлые события непременно выгибались в сторону, кем-то указанную или заказанную. Я не знаю, кем и в какую сторону, но и разбираться во всём этом хламе и, тем более, верить ему, делать какие-то выводы из него, я не считал для себя возможным.

Чтобы не сходить с ума, мне требовались осмысленные занятия, какие-нибудь увлечения. Возможно, я привередничал – не мне судить, но меня не притягивал ни распространённый здесь большой теннис, ни еще более элитарный гольф. Я не болел (я же не псих, чтобы увлекаться этим!) за команду Санта-Клары по регби. Я испытывал отторжение, случайно наблюдая мордобой на ринге, хотя многих, даже женщин, это влекло, как мух на дерьмо. Видимо, родовые психические травмы сказывались!

Читал бы я с удовольствием, но совсем не то, что оказалось в моём распоряжении, принимая во внимание все библиотеки окружавших меня университетов. Американское телевидение я не переваривал категорически. Даже новости со всей очевидностью были подобраны так, чтобы ни у кого не составилось правильное представление о реальности происходящего в мире.

В конце концов, воздействие на мои мозги превращалось в издевательство. Вроде бы пустяки! Но так могло показаться лишь со стороны, а стоило влезть в мою шкуру, чтобы понять, насколько трудно постоянно пребывать в искусственном информационном вакууме, будто в тюремной камере. Ты вроде бы жив, но как можно считать себя живым, если не работает мозг?! Ему нужна информация! Мозг переваривать пустоту не способен!

Я задыхался, точнее, медленно сходил с ума. Работа работой! Но не мог я заниматься лишь ею. Мне требовалось разнообразие! Только оно стало бы для моего мозга полем деятельности и спасением.

Кроме того, дома на меня почти автоматически, так случалось ежедневно, черной тучей наползала наша давняя с женой проблема. Проблема долгожданного ребёнка. Она порождала между мной и Светланой неминуемое напряжение, хотя и скрываемое друг от друга. Зачем поднимать вопрос, который невозможно решить?!

Разогнать мои «тучи» удавалось, лишь переключившись на что-то совсем уж постороннее, но с каждым днём делать это становилось всё труднее. Со временем переключаться стало не на что, а мои старые уловки не срабатывали!

Наверно, кому-то будет трудно поверить в мои странные проблемы, они покажутся кому-то надуманными, но я действительно не мог подыскать для себя занятия, хоть как-то меня увлекавшего, хотя искал его всякий раз, как только вспоминались эти проблемы. Искал, искал, да и прекращал поиски, ни к чему не приходя.

Пожалуй, единственным интересным занятием для недогруженного мозга оставались воспоминания, но и они предельно обостряли ностальгию, отчего я размягчался, утрачивая решительность и волю. Неприятное ощущение. Но воспоминания об истории и стремление понять то, мимо чего на родине я вообще всегда проходил, не задерживая своего внимания, всё же обеспечили работу моему мозгу.

Я вдруг почувствовал странный для себя интерес к истории. Не к исторической и не к художественной литературе на исторические темы, а к той истории, которая хранит множество самых настоящих криминальных событий, запутанных усилиями коварных исторических персонажей, а затем ещё и покрытых толщей времён. Интерес не к истории царей, королей и их окружения, а к истории народов, к истории всей нашей цивилизации, как обычно называют.

Такой взгляд на историю системных знаний не требовал, что меня вполне устраивало. Хотя и было не по-научному. Более того, начитавшись всего подряд, я не мог хоть что-то рассказать об истории мира или об истории каких-либо стран, но это меня не останавливало. Пусть думают обо мне, что хотят, но меня увлекло простое «копание» в разрозненных исторических фактах. Копание наудачу! Я пытался проникнуть в глубину давних событий, где официальной глубины не обнаруживал, но подозревал, что она существовала, хотя не для всех.

Постепенно я стал «копать» всё глубже и чаще замечать, что официально признанные исторические факты можно принимать без внутреннего напряжения, признавая их истинность, можно даже не замечать очевидных противоречий, но сначала придётся себя убедить в том, что это не ослиные уши торчат отовсюду, а просто люди тогда жили иначе, нежели мы. И жили они по чересчур уж странным правилам и законам, чего, скорее всего, просто не могло быть.

Иными словами, мне всё чаще казалось, будто всё, связанное с историей США, мира, России, Европы, Африки, это весьма хорошо сработанные выдумки, подогнанные под заданные кем-то стандарты. Причём очень часто эти выдумки противоречат сами себе, демонстрируя как раз те самые уши, поскольку идеально подогнать один к другому разные куски истории никому не по силам!

И вообще, проснувшийся во мне интерес был связан с тем, что для должного наполнения моей жизни одной работы мне оказалось недостаточно. Душа требовала хоть какого-то разнообразия. Кто-то находил отдушину в рыбалке, кто-то в музыке или филателии. Кого-то захватывало чтение, а кто-то начинал беспробудно пить. Мне же понравилось зарываться в историю, выявляя ее темные места, и, если повезёт, освещать их для себя.

Первый раз меня крепко тюкнуло во время посещения исторического музея в университете Санта-Клары. Зашёл я в него почти случайно, только для того, чтобы слегка развеяться, переключить мозги на нечто иное, и ведь переключил, как говорят, на свою голову и на очень долгое время!

Поначалу, как и следовало посетителю музея, я робко переходил от стенда к стенду, от одного экспоната к другому, чтобы всё прочитать, всё рассмотреть, всё запомнить. И относился я тогда к увиденному, словно к бесспорной истине! И только удивлялся преподносимым мне историческим чудесам и превратностям судеб американских знаменитостей, читая подписи и пространные пояснения к экспонатам. Однако постепенно замечал всё больше несуразностей, нестыковок, патриотической американской надуманности и героизации всяких пустяков.

А тут мне вспомнился старый-престарый рассказ Фёдора, подслушанный им среди членов Парижского клуба. Суть рассказа сводилась к тому, что всю историю человечества перекрутили умышленно и основательно. И сделали это для того, чтобы всех нас запутать, а под этим предлогом ещё глубже запрятать истинную историю. Видимо, кому-то из влиятельных фигур она была не с руки, вот они ее и закапывали в меру своих возможностей, а для нас оставляли на поверхности выпотрошенные сказочки.

С того времени мой интерес к истории разгорелся. Мне всего-то захотелось докопаться до истины, а не бездумно доверяться пропечатанному для всех и каждого, поскольку всё чаще и везде я замечал некую подгонку былого и настоящего под общий знаменатель! Их история никак не соответствовала моим представлениям о поведении нормальных людей. Разве могли они в старину мыслить совсем уж не по-нашему?!

«Возможно, историки здесь ошиблись! – допускал я поначалу. – Ведь с кем не бывает! Возможно, предо мной совсем и не умышленные подтасовки! Но чересчур уж много очевидной ерунды попадалось! И как же можно работать настолько грубо?!»

В общем, скоро я совсем перестал доверять тому, что мне рассказывали об истории официально в книгах, в учебниках, справочниках и музеях. И не то, что бы я перестал доверять, но даже более того, я уже приблизился к самостоятельному выводу о том, что вся преподносимая нам на блюдечке история, как США, так и остального мира, скорее всего, сильно исказила былые события, которые, конечно, и для меня остались неизвестными.

Откуда же было узнать правду? Я по-прежнему мечтал о блюдечке с голубой каёмочкой! Я мечтал найти в библиотеках нечто такое об истории, чтобы со страниц этой мудрой и правдивой книги хотя бы ослиные уши не торчали.

Правильнее сказать, я не стал в полной мере заниматься официально преподносимой всем историей, но стал всё с меньшим доверием относиться к тому, что в меня когда-то вдавили и продолжали вдавливать под соусом подлинной истории. А коль уж в моей голове рассыпалась прежняя система исторических знаний, то на ее месте требовалась какая-то иная, новая система исторических знаний, объясняющая мне взаимосвязь времён и событий.

Но именно это у меня не получилось. Прежде всего, потому, что истина в готовом виде меня нигде не дожидалась. Да ещё в таком виде, чтобы оставалось ее лишь перелопатить под себя и усвоить! А в Ватикан, где глубоко и под охраной запрятаны главные тайны человечества, меня не пустят! Кроме того, не очень-то я и стремился к системности. В тот момент меня устраивали и отдельные исторические задачи, не претендовавшие на решение общеисторических проблем.

Мне нравилось самому формировать новые представления о прежней жизни общества, о жизни исторических персонажей, если они действительно когда-то жили, о событиях, которые «знают все», но которым я уже не верил, стараясь заглянуть им за спину. Может, там и скрывается истина? Возможно, эти персонажи, так занятно придуманные для нас с множеством умиляющих подробностей, истину нам, как раз, и загораживают? Тогда придётся решительно отодвинуть их в сторону. Я уже был готов, но как наполнить содержанием новую историю…

Я принялся искать. Однако благие намерения и желанные результаты редко совпадают. Потому не советую переоценивать мои усилия в этом направлении. Всё же история оказалась для меня лишь интересным увлечением, которому уделять много времени у меня получалось редко.

Искал я лишь иногда, лишь в меру своих крохотных сил и возможностей. Кое-что пытался обнаружить в архивах университета, потом и в других архивах, благо у меня имелся допуск столь высокого уровня, что препятствий с выдачей интересующих меня документов я почти не встречал. Вот только не все документы находились в местных архивах. Мне пришлось посылать запросы самостоятельно или с помощью архивных работников в более крупные архивы. Сами же архивы мне свою помощь не предлагали. Но и я свои поиски до поры ограничивал только Санта-Кларой и Сан-Хосе.

Всё чаще я перекапывал политическую литературу, журналы, газеты, что-то спорное выискивал в интернете. Докопался до так называемой альтернативной истории, убедившись, что она в значительно большей степени похожа на истину, хотя еще не выросла в стройную систему. Всё очень разрознено! Много вброшено глупостей и провокаций! Но уже есть великолепные находки, догадки и даже открытия.

Мой исторический кругозор постепенно расширялся, потому, словно сами собой возникали важные и многообещающие вопросы. Это занятие для меня стало полезным и интересным. Можно считать, оно стало моим спасательным кругом, позволявшим всплывать ещё где-то, кроме работы. Когда я находил факты, проясняющие мои туманные представления и устраняющие исторические нестыковки, я просто торжествовал и ликовал. И кто усомнится в том, что я, оставаясь дилетантом, познал подлинное счастье исследователя?

Если интересно, то расскажу о том, что касается моего представления об истории всего человечества. Конечно, моё представление самое общее, созданное в моём воображении весьма грубыми мазками, ибо детализация нуждается в большей ясности. А я пока ее не достиг!

Так вот! Мне самому представляется достаточно убедительным, что до нас на планете уже существовала некая цивилизация. И, кажется мне, что и она не была первой! Причём даже последняя из цивилизаций и наиболее близкая к нам по времени, поднималась по части своего развития значительно выше уровня, достигнутого сегодняшними людьми.

А уж более древние цивилизации, вполне возможно, были даже инопланетными, если судить по их фантастическим свершениям. Но уже сейчас ясно, что не матушка-природа, а осмысленные и технически хорошо оснащенные существа занимались формированием ландшафта Земли. И переброской гор, и формированием морей, и рельефа всей планеты там, где у них в этом возникала производственная потребность! И делали они всё гигантское настолько легко с позиции наших сегодняшних достижений, что не нам, как говорится, с ними тягаться!

Но мой разговор о тех цивилизациях может показаться слишком туманным, почти не имеющим под собой твёрдых фактов для выдвижения хотя бы слегка правдоподобных гипотез о том, кем были те существа, откуда и когда они появились на планете, которую мы считаем своей, и что с ними в итоге произошло? Потому не буду гадать ни на кофейной гуще, ни на чём-то подобном. Подожду новых фактов.

А вот об уровне развития наших далёких, но ближайших предшественников, которые жили на Земле всего сотни лет назад, судить очень даже можно. Для этого они многое оставили нам на память!

Я о них чаще сужу по тем сооружениям, которые человечество получило в наследство по всему свету. Достаточно однажды взглянуть, как станет ясно, чтобы возводить столь грандиозно и красиво, нужны могучие грузоподъёмные машины, аналогичный транспорт, различные приборы, механизмы, инженерные знания и опыт. А всё это с неба не падает! Я к тому, что сами они всё и сделали.

Но это «всё» для начала надлежало хотя бы спроектировать и изготовить, а уж потом применять по назначению! Значит, требовалась и система образования, и наука, как опора для системы образования, и производство, и добыча, и доставка, и эксплуатация, и то, что сегодня понимается под инфраструктурой.

Те великие сооружения невозможно построить и без освоения технологий резки камня, изготовления плит перекрытия большой прочности и длины, всевозможных железобетонных изделий. Строителям требовался бетон, а для него – цементные и другие заводы. Им требовался и металл, для обработки которого были задействованы станки, мартены, домны, дюбинги, слябинги, прокатные станы. Велась добыча и обогащение всяких руд, выделение редкоземельных металлов для легирования сталей. Значит, нужна была и геологическая разведка…

А ведь даже для задействования всего перечисленного необходима еще и мощнейшая энергетика, которая тоже не рождалась сама собой.

Какой итог моих пламенных речей? Его понять не сложно!

Выходит, что те древние сооружения, которые нам известны из истории, как некие древнегреческие или древнеримские, но, странным образом, встречающиеся по всей земле, создавались не нашей цивилизацией, а той, которая уже до нас умела куда больше, нежели мы умеем и делаем теперь! А мы-то, наивные, до сих пор верим, будто на Земле мы самые-самые, а до нас прятались по пещерам волосатые дикари с кривыми палками. Чушь вся такая история человечества! Явная чушь!

Понятно же, сегодня не станут затевать строительство из каменных глыб массой в десятки и даже в сотни тонн! Да еще специально подготовленных глыб (откуда их нам взять?), грани которых обработаны с ювелирной точностью. Помните, может, как всех удивляет точное прилегание глыб в древних кладках по всей их плоскости и без малейших зазоров!? Сегодня если кто-то этим и займётся, то уж, точно, не в массовом масштабе. А тогда – брались и делали!

Между прочим, плавить гранит или мрамор в наше время не научились, а для предыдущей цивилизации такое дело считалось рядовым производством! Всюду остались следы размягчения камня самых твёрдых пород для превращения его в готовые изделия.

А уж о любви предыдущей цивилизации к красоте и, особенно, к красоте человеческого тела стоит упомянуть особо.

Современники редко задумываются о том, что наши города во множестве случаев украшают вовсе не памятники культуры, сработанные современными талантливыми скульпторами, как нас уверяют несведущие экскурсоводы, а изделия, доставшиеся нам в наследство.

Взгляните для начала хотя бы на памятник Петру Первому в Ленинграде, установленный якобы Екатериной Второй. И сразу же вопрос: «А почему этот странный Пётр сидит на коне в сандалиях, без штанов и с нетипичным для русских воинов оружием? Откуда у него амуниция древних греков? Не холодновато ли приходится Петру?»

Действительно, с чего это в нашем климате Петра столь основательно подраздели?! Зато не постеснялись придумать множество мифов о заготовке для пьедестала каменной глыбы невиданных размеров, о титанической доставке той глыбы на специально созданных судах, а потом и на подводах! Это как? А какова была грузоподъемность деревянных подвод с их деревянными же осями и колесами? Мизерная! А каковы тягловые возможности лошадей или даже волов? Даже если тянут цугом – всё равно сфинксы им не по силам!

Ведь понятно же, что этот памятник с древних времён стоял на том самом месте, где стоит, и никто его не трогал. И Фальконе не вкладывал в него ни свой талант, ни свой труд и ни копейки. Разве что шведскую змею приделал. Это чтобы в заданную тему попасть. Да голову памятнику заменил, чтобы на Петра походила. А так, всё это целиком оттуда, от предыдущей цивилизации досталось. Но нынешние дельцы находку хитро включили в своё правое дело, а нас запутали всякими бреднями. О том, что было реально – нам, конечно, ни гу-гу! Всё лишнее запрятали в музеи! Всё, их компрометирующее, – навечно в глухих музейных запасниках, а то и на дне морском. Где поглубже!

Потому и в Петродворце, и в Летнем саду, и в нынешних открытых для посещения музеях, и во всех царских дворцах – всюду встречается удивительное скульптурное наследство удивительно талантливых и производительных предшественников, но это наследство лживо выставляют как античность. Мол, умели же древние греки и римляне!

Нет, не умели! Их и самих-то не было в том историческом понимании, которое всем навязали!

Поглядите сами хотя бы на сфинксов, которые замерли у Невы на Университетской набережной. Думаете, кто-то был таким чудаком, что решился транспортировать эти 23-х тонные махины из Египта в Петербург?

Чудаком-то быть легко, да как наяву осуществить столь фантастическое перемещение?

Для этого тот чудак, предположим, заранее приготовил негабаритный автомобильный транспорт для сверхтяжелых грузов, доставивший сфинксов через пески пустыни в морской порт. Молодец, если сумел такое сложное дело провернуть, ведь того транспорта и в природе не было! Затем приготовил грузоподъёмные краны, каких тогда не существовало, а потом ещё и повторил всё это в месте разгрузки по прибытию в порт назначения!

Но таких чудаков в реальной жизни, очевидно, всё же не нашлось, ибо даже им казалось, будто проще построить еще пару египетских пирамид, нежели доставить этих сфинксов в Петербург! Все-таки, это очень сложная инженерная задача, а инженеры в трезвом виде за нее тогда бы не взялись, поскольку понимали свою техническую беспомощность.

Зато в период «античности» людям, как теперь экскурсоводы всем рассказывают, всё было по плечу!

Пусть так! Пусть! Только вы под античностью понимаете наших предков, а строили-то совсем другие люди! Даже другие цивилизации, нам не родственные! Мы не от них пошли! Мы есть что-то другое!

А взгляните на любимого всей Одессой и ставшего знаменитым на весь мир Дюка де Ришелье. Это памятник в самом живописном месте города. Что-то он совсем не похож одеждами и обувью на своих же современников. И всё – по той же причине. Только потому, что прекрасной Одессе Дюк достался как подарок из прошлого!

Остальные доказательства по части скульптуры, коих весьма много, отыскивайте, пожалуйста, самостоятельно! Уверен, что вам такие поиски тоже понравятся!

А еще насколько интересны якобы античные здания, дошедшие до наших времён! Каждое из них, даже полуразрушенное, это же остатки великолепной фасадной культуры! Это же полноценные произведения высокого искусства!

В наше время мало найдётся тех богачей, которые позволяют себе на зданиях, если это не дворец культуры или оперный театр, такие же колонны, балюстрады, пилястры, капители, абаки, рустики, антаблементы, кариатиды…

Теперь нас почти убедили, будто всё это – излишества! Излишества очень дорогие и не практичные! Гораздо целесообразнее строить панельные коробки жилых и производственных корпусов!

А представители предыдущей цивилизации считали красоту обязательной везде и всюду! Выходит, они не только умели делать лучше, масштабнее и красивее наших современников, но и богаче были, и культуру ценили значительно выше наших безруких рационалистов!

Не зря ведь после предыдущих людей остались огромные города, пусть в виде развалин, но и они стали свидетельством высочайшего развития тех, кто жил на Земле до нас, но по не понятным причинам не дожил до нынешних дней.

Даже весь тот архитектурный современный Рим, который так всех восхищает, не построен нынешними итальянцами (они же способны только торговать!), а лишь откопан не так уж и давно, в годы правления Муссолини до войны.

Но многое в Риме и сегодня ещё закопано и ждёт начала работ, ведь современная цивилизация даже раскопать то выдающееся, что было создано до нее, еще не смогла! И к тому же продолжает лукаво раздумывать: «А стоит ли это делать? Может, всё же не надо себя позорить?! Не лучше ли опять всё засыпать, закрыть, запретить, заболтать, обмануть, исказить, переврать!?»

Да! Если и далее продолжить разговор о моих представлениях об истории человечества и России, так я поведаю только то, что мне стало более или менее ясно, да и то лишь в виде догадок (гипотез). Моих, разумеется!

Вот некоторые догадки, которые я считаю интересными, хотя, возможно, спорными.

Например, есть в истории России такое святое и одновременно очень лукавое событие как война 1812 года. Почему-то все известные описания тех событий поражают неопределенностью, странностью и противоречивостью, прикрытой жуткой помпезностью. В общем-то, непонятно даже, кто и с кем тогда воевал?!

Но и разобраться ведь мешают! На исследователей той войны, которые решили честно всё «перекопать», отбросив бредни историков, даже боязнь обвинений в махровом не патриотизме давит. Ведь «святое решили опорочить!»

Даже стихотворение Лермонтова «Бородино», якобы подтверждающее истинность той истории, хотя самому свидетелю еще два года не исполнилось, когда всё происходило, тоже сильно давит на психику и укрепляет тех, кто верит в очевидные сказки о Бородинском сражении.

«А как же им не верить?! – скажет вам почти любой. – Ведь это Бородино! Это вам не сказка – это история России! Святое сражение с французами! Великая победа русского духа и оружия! Это великий Кутузов, который одним глазом видел дальше всех! И гениальный Лев Толстой, великолепно описавший события в романе «Война и мира». Это Наполеон! Это Барклай де Толли! Багратион! Ермолов! Раевский! Тучков! Да как вы смеете, в конце концов, поднимать на святое руку?!»

Такими «фактами» и «справедливым» негодованием можно любого честного исследователя одним махом на лопатки положить!

«Разве этот великолепный роман «Война и мир» не есть исторический факт для всех сомневающихся?! Это же – аргументище! Сам Лев Толстой описал!»

Как же честному и одинокому исследователю выступить против такого гения с его многомиллионными тиражами?! Как хотя бы рискнуть, чтобы слегка возразить?

И всё же, Платон мне друг, но истина дороже!

Потому предлагаю свой вариант тех давних и очень важных для истории событий. Но напоминаю и предупреждаю – всё рисую без мелких подробностей. Только собственные представления, и крупными штрихами.

Во-первых, война была не в 1812 году, а, скорее всего, в 1860-м. Об этом свидетельствуют многие исследования, которые не привожу, чтобы в них не утонуть.

Во-вторых, войну начинал действительно Михаил Кутузов, бездарный и трусливый, но не с Наполеоном и не с французами, а с вооруженными силами Тартарии, уже давно подвоёвывавшей с Московией. С той самой Московией, у которой столица и царь Александр Первый находились в Петербурге. С той Московией, которую нынешние патриоты считают своей родиной с названием Россия.

Кстати, отец капитанской дочки служил в оренбургских степях, именно потому, что приходилось обороняться от наседавших с Востока тартар, а не от немцев или французов! Пушкин не удержался, намекнул! Вот только факт этот историками «утерян», поскольку сама Тартария после ужасных глобальных потрясений, которые ее почти совсем уничтожили, сильной армии иметь уже не могла. Потому-то она оказалась не в состоянии разгромить даже слабую армию Московии, и в итоге вообще была разбита, а вот как разбита и кем – это очень интересно.

В-третьих, Наполеон, что бесспорно, был не врагом, а союзником Российской Империи еще при жизни Павла Первого. Оба императора вместе готовили совместный поход для того, чтобы отобрать у Великобритании Индию. Но Павел был убит в ходе дворцового переворота, организованного перепуганной такими планами Великобританией. Казалось бы, как учат нас историки, Великобритания с убийством Павла вернула Россию под своё влияние, а Наполеону пришлось утереться.

Но реально получилось, мне кажется, иначе. Когда Московии пришлось (или понадобилось) воевать с Тартарией, то, ввиду слабости собственной армии, Московии понадобились военные союзники. Она выбрала не Великобританию, которая своими руками ничего не делает, а Наполеона, то есть, Францию.

В-четвёртых, в назначенный срок французские войска в военной форме одежды, практически не отличающейся от формы русской армии, беспрепятственно двинулись в сторону Москвы, которая тогда принадлежала Тартарии.

Всё было бы хорошо, но на всём пути следования Наполеона, его войска не только весьма неохотно снабжались продовольствием и фуражом, но и были неоднократно и сильно биты русскими крестьянами. Ведь они справедливо рассматривали французов, как оккупантов (не помогла и почти русская форма, ведь французов выдавал язык), и не сдавались на их милость. Тем не менее, французские войска всё же как-то приближались к Москве. Но не пятисоттысячная армия, а, как считают исследователи, лишенные фантазий, в десять раз меньшая.

В-пятых, войска Московии под предводительством Кутузова побаивались воевать, но, соединившись с Наполеоном, дали Тартарии тот самый и известный всем бой под Бородино, суть которого изменена историками до неузнаваемости.

Бой был не столь уж грандиозным, но, наверно, кровавым. Всё же тартары стали отходить, а потому объединенные войска Московии и Франции вступили в Москву. Местное население (а это, конечно же, тамошние тартары, не желавшее оставаться под оккупантами) стало покидать Москву.

В Москве начались массовые пожары, вызванные, скорее всего, брошенными впопыхах без присмотра печами.

Но есть версия, которая для современников звучит, как глас идиота, хотя она подкреплена убедительными аргументами о том, что над Москвой произошли воздушные взрывы огромной мощности, подобные ядерным. В общем-то, не стану в это углубляться, чтобы не запутаться в не совсем уточненной информации.

В-шестых, объединенные войска Наполеона-Кутузова стали теснить войска Тартарии и, кажется, даже достигли Волги.

В-седьмых, в то время на территории современной России почти мгновенно изменился катастрофически климат. Причины этого редчайшего явления обсуждать не будем, но это – факт! Войска, воевавшие в легких тужурках, стали вымирать от морозов, которые, надо думать, достигали двадцати градусов и ниже.

Французы, как менее привычные к холоду (хотя как можно привыкнуть к такому морозу без теплой одежды и обуви), побежали первыми. Куда? Конечно же, домой, где тепло, поскольку кормить и обогревать их никто в этих краях не собирался. Они это сразу поняли, ведь коренные жители и сами оказались в труднейшем положении.

В то время тартары сумели завладеть инициативой и погнали московитян обратно.

Потому очень скоро ситуация для Московии ухудшилась до опасной – тартары давно собирались отвоевать свои прежние земли на Западе и Северо-Западе, легко занятые в тяжёлые времена ставленниками Великобритании, выдававшими себя за русских Романовых. Теперь тартары оказались близки к цели.

Но обстановка не была однозначной. Несмотря на успешное наступление тартар, руководство Тартарии понимало ограниченность своих военных ресурсов – страна не имела прежней силы, которой обладала до чрезвычайной климатической ситуации, по сути дела, уничтожившей города, промышленность, население Татарии и ее былую военную мощь. Руководству Тартарии было понятно, что долго войска не продержатся, и вполне возможно, что скоро придётся опять оставлять занятые московитские территории.

В-восьмых, Московия, понимая, что без помощи французов успешно воевать с тартарами не сможет, пошла на переговоры с ними. Призывать на помощь Великобританию Московия не стала, поскольку тогда ее постигла бы участь Индии – колонии Великобритании.

Тартария тоже согласилась на переговоры, в общем-то, тоже в виду своей слабости.

В-девятых, переговоры Московии и Тартарии прошли успешно и закончились следующим.

Война между Московией и Тартарией была закончена. Они объединились, но не на равных условиях. Московия присоединяла все территории и население Тартарии, но не как оккупированные, а как свои собственные. То есть, на бывших землях Тартарии устанавливалась такая же власть и те же законы, как и в Московии. Можно говорить, что именно тогда и образовалась территория, которую мы теперь понимаем как большую Россию.

Правда, Китайская Тартария, Аляска и Япония в ту Московию, кажется, не вошли.

Как я это себе представлял, Тартария, сдалась сравнительно легко потому, что ее руководство понимало неспособность своими силами долго сохранять прежние территории и, следовательно, и свои народы.

В-десятых, далее Объединенные силы Московии и Тартарии сделали вид, будто они изгоняют французских оккупантов со своей территории. Так оно и было в действительности, изгоняли, только никто уже не объяснял, что еще недавно Наполеон был приглашен в Московию для участия в войне самим Императором Александром Первым, который теперь сделал хорошую мину и «принялся освобождать всю Европу от изверга Наполеона!»

И через два долгих года войны объединенные войска Московии и бывшей Тартарии (она формально перестала существовать, а ее воинов стали называть казаками) действительно вступили в Париж как освободители Европы от своего недавнего союзника Наполеона, который якобы коварно напал на Российскую Империю, а потом поработил всю Европу! А чтобы бывший союзник Московии замолчал, его сослали на отделенный от мира остров, а потом, когда интерес населения к нему заглох, по-тихому прихлопнули.

Скорее всего, именно такой оказалась та война, которую даже в Советском Союзе с чего-то вдруг окрестили Отечественной, хотя до сих пор трудно разобраться, какую же часть Московии и Тартарии каждый русский человек имеет право сегодня считать своим отечеством?

Лично мне в большей степени жаль исчезнувшую Тартарию, нежели Московию, состоявшую под протекторатом Великобритании. Но с тех пор, так всё запуталось на этой несчастной земле и в ее истории, что никто не может даже в себе разобраться – из каких же он родов вышел, в конце концов, и кого с полным основанием может считать своими предками?!

Правильна моя версия событий или нет, но с ней стало возможно ответить на многие вопросы, которые ранее всех загоняли в логический тупик. А это, уже само по себе, служит некоторым доказательством верности моей версии.

Вот, например, раньше исследователи во множестве своём часто задавали вопросы, связанные с некоторыми странными находками.

Например, в музеях Парижа сегодня свободно выставлены медали, которые на территории РФ тоже, конечно же, имеются, но их расторопно убрали с наших глаз долой. На тех медалях отчеканены силуэты и указаны победителями в войне и Наполеон Бонопарт, и Александр Первый!

Как же так? Как-то не вяжется такое с известной нам историей! Разве Наполеон оказался победителем в той войне, а не побеждённым? И Александр почему-то запечатлён с Наполеоном на равных? Может, имеет смысл по аналогии поискать медаль, на которой слились силуэты Сталина и Гитлера, как участники одной и той же войны? Или такое никому в голову не пришло? А при Александре, когда чеканили медали, получается, он вполне допускал соседство на пьедестале поверженного им Наполеона? Чудеса, но ведь совершенно невозможные!

Но и медали «За взятие Москвы» и «За взятие Казани» в том парижском музее тоже демонстрируются открыто. И на них опять соседствуют всё те же «братья по оружию» – Александр Первый и Наполеон Бонопарт!

Мне кажется, что все медали отчеканили загодя, чтобы по свежим следам вручать их на месте событий.

Но поскольку медали за взятие Казани всё же заготовили, то закономерен вопрос. А не взяли ли французы Казань в действительности? Ведь задача союзных войск как раз в том и заключалась, чтобы полностью разбить Тартарию и овладеть ее землями, в том числе, и Казанью. Так почему же историкам среди остального вранья не подсунуть нам еще одно – будто Наполеон дальше Москвы не пошёл!? Они и подсунули! Все знают, что Наполеон дальше Москвы не продвинулся!

А он вполне мог! Да только Александру разглашать это было не с руки! А мне для проверки нужны новые факты.

И еще один вопрос прояснился!

Никто не может объяснить странное поведение Кутузова, войска которого почти до самой Москвы уклонялись от сражения с Наполеоном. Бородино не в счёт – это тоже спектакль, но с другими действующими лицами и целями. Впрочем, и после Бородино Кутузов приказал ночью же отойти, хотя имел решающий перевес для успешного сражения на следующий день. Однако он по-тихому сбежал! А Наполеон тоже по-тихому сбежал в противоположную сторону!

Но эти странности заканчиваются сразу, как только прекращается историческое лукавство! Кутузов и не мог нападать на Наполеона, поскольку они были союзниками! Потому Кутузов и не уклонялся – он просто взаимодействовал с Наполеоном в общих интересах! Оба рассредоточивали свои силы для новых сражений с войсками Тартарии. Вот и всё!

А кто ответит, почему в галерее портретов Героев войны 1812 года, которая расположена в Зимнем дворце Петербурга, преобладают французы? Парадокс!

Это же, ни в какие ворота! Побежденные французские герои!

Возникает вопрос, кто кого победил, и кто с кем воевал?

Но и на том все странности не заканчиваются. Оказывается, даже русские генералы, которые гордо смотрятся с портретов, густо увешаны почему-то французскими орденами!

Не могу даже представить, как они заслужили награды у своих врагов? Наполеон их награждал, что ли? Тогда, кому служили те русские генералы? Что-то не видел я советских маршалов с наградами фашистской Германии!

Но и эти вопросы отпадают, стоит допустить, что не воевала-то Московия с Францией. Не воевала! В той войне они были союзниками, воевавшими с Тартарией! По крайней мере, в первой ее половине, пока Московия не предала замерзавшую Францию!

На мой взгляд, только тогда объединенные земли Московии и Тартарии впервые окрестили Россией. А заодно и объединившиеся германские земли стали звать Пруссией. Пруссия и Руссия! Играючи придумали те, для кого весь мир – это лишь игра!

А ещё мне всегда было интересно, почему все боевые приказы императора Александра воюющим войскам оформлялись на французском языке? Этот факт многократно задокументирован самими приказами Александра!

Но как такое могло случиться?!

Может, всё потому что французским генералам, которые как раз и воевали с Тартарией, французский язык казался привычным? Тогда для кого старался Александр – для своих врагов? Не вяжется никак!

Но всё опять проясняется тем, что Александр вполне мог командовать союзными войсками, находившихся в его оперативном подчинении. Потому и применял французский язык, поскольку не все союзники-французы смогли бы понять его русский.

Вот еще интереснейший факт. Как не посчитать весьма странными карты Генерального штаба московитской армии, разработанные и подписанные еще в 1811-м году? (По крайней мере, такая дата на них поставлена.) На них достаточно точно показано будущее расположение противоборствующих сторон вблизи Москвы. То самое расположение, которое стало реальностью только в 1812-м!

И это притом, что нападение Наполеона на Московию, если верить историкам, оказалось неожиданным! То есть, оказалось неожиданным, но планировалось вместе с якобы противной стороной заранее! Да еще, за целый год!

То есть, опять вскрываются совершенно невозможные парадоксы!

Но всё становится на свои места, если допустить, что никакой неожиданности не было, как не было и внезапного нападения. Все действия Франции и Московии заранее планировались исходя из того, что они станут совместными и согласованными и будут направлены на войска Тартарии. Какая уж тут внезапность?!

Но мне интересно и то, как чувствовал себя Император Александр Первый после того, как он наворочал в истории столько грязных дел?

Не мог же он допустить, чтобы весь мир хоть когда-нибудь узнал, как он, Император, подло предал своего союзника!

Не мог он допустить, чтобы весь мир узнал, как он вступил в сговор с их общим врагом, с Тартарией, и добил своего союзника!

Не мог допустить и того, чтобы мир узнал, как он, Александр, воспользовавшись неожиданными катастрофическими морозами, повернул свои войска против союзников-французов, к которым сам за помощью в борьбе с Тартарией и обратился?!

Конечно же, Александр не мог всего этого допустить!

Он, разумеется, представлял, что круг европейских правителей состоит отнюдь не из святош! Потому они простили бы ему любое коварство, поскольку оно, как они считают, есть признак гибкости ума, но столь очевидную подлость Александру Первому не простил бы ни Престол Великобритании, ни прочие монархи Европы.

Он однозначно стал бы изгоем из высшего круга монархов сразу, как только все его грязные дела раскрылись.

Кроме того, за ним, за Александром, высший круг европейских монархов уже давно числил если не явное пособничество в цареубийстве, то уж одобрение и пособничество цареубийству! К тому же, убитым царём оказался собственный отец Александра Павел Первый! А Александр, за кого бы подданные его ни принимали, всё же являлся настоящим отцеубийцей и цареубийцей!

Конечно, некоторым оправданием Александра может служить то обстоятельство, что его, совсем уж простоватого, молодого и неискушенного в интригах, злоумышленники обвели вокруг пальца, но ведь факт цареубийства не перестал быть фактом совершения и дворцового переворота!

Александр Первый явно мучился своей ролью в истории и, в конце концов, как кажется не мне одному, угрызения совести его сломали. И он решился оставить трон, считая себя его недостойным. Это всего лишь версия очень многих исследователей, изучавших факты, но так и не получивших те из них, которые помогли бы поставить точку на всех противоречиях и странностях.

А версия такова. Царь Александр сложил себя ответственность не официально. Он просто инсценировал в 1825 году в Таганроге свою смерть. А с мертвого и взятки гладки! Вместо Александра был похоронен его двойник, а сам Александр до смерти прожил в Сибири под видом старца Федора Кузьмича, считаясь человеком не бедным, но не ясно, чем ранее промышлявшим, образованным, но странным, поскольку никто не знал, кем он был изначально и как оказался в тех краях. Впрочем, в те времена в Сибири было много переселенцев. За всеми не углядишь, и в каждой душе не разберёшься!

Вот так-то! Кто-то теперь готов заключить, будто я тогда занимался не настоящей историей, а безделицей?

Я с ними и спорить не стану, ведь «копаю» только для себя, а настоящие историки должны создавать истинные знания для всех. Но, не удержусь от укора в их адрес. Именно историки занимаются не поиском исторических истин, а обслуживанием тех, на содержании которых они находятся, и кому служат в ущерб истине, скрытой и по их вине!

Иначе говоря, с моей точки зрения, историки – это те же преступники, но пока не подсудные.

Признаю, что описывая свои исторические изыскания, я прыгаю по временам и темам. И понимаю, что заслужил осуждения. Но только тот из Читателей, который когда-то писал исповедь своей рукой, поймёт и меня. Я писал, писал и писал, не возвращаясь назад, чтобы перечитать и что-то подправлять. У меня для этого не было времени.

Кстати, не отрицаю и свою вину перед США! Моя вина в том, что история этой страны меня всегда интересовала значительно меньше, нежели это польстило бы американцам. Я познакомился с историей Штатов лишь в самой малой степени, в гладенькой официальной упаковке, когда готовился к получению гражданства. Поначалу мне хватило и того.

Хотя я уже тогда был уверен в том, что вся история Америки до Колумба – это тоже явная чушь, придуманная совместными завоевателями континента. Как и то, что вовсе не Христофор Колумб открыл эту Америку.

И если даже тщеславный Колумб действительно оказался первооткрывателем, то, понятно любому, не позволил бы никому назвать Америку иначе, нежели своим собственным именем! И тогда сегодняшний мир знал бы не какой-то там штат Колумбию, названный в честь него, а вся Америка от самой южной точки и до крайней северной называлась бы Колумбией!

И вообще! Как можно было утверждать, будто кто-то открыл Америку?! Ведь она к тому времени давным-давно была заселена людьми, которых потом унизительно называли туземцами!

Это мне напоминает ситуацию, когда сумасшедший впервые увидел автобус номер восемь и стал бурно радоваться, объясняя всем, будто это онего открыл! Будто он – первооткрыватель автобуса! Но все же понимают, что он не первооткрыватель, а всего лишь сумасшедший. Это относится и к Колумбу! И к тем, кто до сих пор что-то твердит всем о каком-то открытии Америки!

Да и покупка едва зарождавшимися Соединенными Штатами у Мексики обширнейших, плодороднейших земель, расположенных в благодатном климате, похожа на глуповатый вымысел. Неужели купили? Но где это видано, чтобы какая-то страна свободно торговала своими территориями?! Разумеется, если не опираться в качестве примера на другой нелепый вымысел, до сих пор остающийся тайной мирового значения. Имею в виду покупку Штатами Аляски у России. Той самой Аляски, назначенная цена которой якобы вернулась Америке в виде золота, леса и пушнины уже после первого года владения!

Разве так хоть что-то продают, находясь в здравом уме? Стало быть, и за этим какая-то грязная тайна имеется, нам не доступная!

И как можно поверить столь удачному и случайному совпадению очень уж важных исторических дат и событий?

Ведь в 1775-76 годах образовались Соединенные Штаты Америки. И тогда же перестала существовать великая Тартария, американские земли которой сразу и присвоили нарождающиеся США. Очень неплохо поживились, если учесть, что по первой британской Энциклопедии Тартария известна как самое крупное государство мира.

А ещё эта дата связана с именем Емельяна Пугачёва. Столь непопулярное имя и гаденькую фамилию ему, разумеется, выдумали сами победители после подавления, так называемого крестьянского бунта.

А что, если не крестьянский бунт, а бунт народа против крещения? Это больше похоже на истину, хотя остаётся лишь версией. Так или иначе, но под командой Пугачёва поднялась чуть ли не вся Россия. И вся она его, включая местную знать и духовенство, встречала с хлебом-солью! Не напрасно ведь Екатерина перетряслась!

Но по свидетельству лживых советских историков Пугачёв, поднявший народ, сам не знал, зачем он бунтует. А не знал потому, учили нас те историки, что он не владел марксистско-ленинской теорией революции. Замечательное утверждение! Он, якобы, и «не мог додуматься ни до чего более, кроме как самому усесться на Российский трон вместо Екатерины Второй! Но разве это изменило бы ход мировой истории!?», – в один голос «пели» все советские историки.

Я и тогда, ещё в советское время, никак не мог понять, а чего это они, все наши любимые советские историки, собственно говоря, с такой очевидностью радуются гибели Пугачёва, народного предводителя? Они что же, за Екатерину больше переживали, нежели за весь русский народ? Очень уж странными были те историки! Они на кого, вообще, работали?

Вопросы-то такие мне приходили, и всё же никак я не мог поверить, что все они, историки, являются всего-то прислугой действующей власти. Молод был!

А насчёт того, что Емельян Пугачёв не изменил бы хода мировой истории, так он, я так тогда полагал, изменил бы ее, как раз, радикально! Ведь его победа и воцарение стало бы крахом не только немки Екатерины, но и претензий Англии на мировое господство, которое они в отношении России осуществляли через ту Екатерину. И как бы всё повернулось?

Оказалось – не судьба! Ведь мировое господство, а вернее управление в интересах мира, в те годы принадлежало, скорее всего, Тартарии. Причём она, всем нынешним политикам на удивление, возвышалась над всеми не силой своего оружия, а чем-то иным, мне пока не понятным. Вот в чем бы мне разобраться!

Но опять сказала своё веское слово пресловутая роль личности в истории. Эта роль, на мой взгляд, материалистами была сильно приуменьшена. Ну, сами поглядите! Изменить ход истории Емельяну Пугачёву не позволила тогда другая выдающаяся личность, воспетый теми же историками Александр Васильевич Суворов.

Вот он действительно повернул историю вспять, пленив Пугачёва своей подлостью, опирающуюся на подлость негодяев из окружения Пугачёва. И всё это очень мало походило на военную хитрость. Но у всегда несведущего русского народа и с подачи историков, вечно загаживающих наши мозги, Суворов – завидный молодец!

Ох, и задурили же людям головы! Как полководец – конечно, молодец! Но почему-то народ никогда по достоинству не учитывал истинно человеческие качества своих героев, прославляя лишь некоторые их таланты. А если бы пригляделся, то, вполне возможно, поменял бы свои взгляды!

Ну, это я слегка блуданул, когда переметнулся в историю Тартарии, да и забыл о том, что рассказ начинал-то с истории США. А к современной истории Штатов у меня накопилось множество претензий. Возможно, не столь уж важных, но все они явились результатом выявления мною в этой истории нестыковок и необъяснимостей, если пользоваться нормальным человеческим разумом и жизненным опытом, а не полностью доверять тем мифам, от которых веет очевидным душком.

Чего только 11 сентября стоит? Там же явно слоновьи уши торчат! Трагедия-то реальной была, но в ней же, если во всём разобраться – битый небитого везёт! Всё было не так и, главное, не с теми целями сотворено!

На всякий случай, чтобы не было кривотолков, поясняю собственное отношение ко всем моим историческим копаниям.

Ничего нового я в истории не открывал! Ничего! Я же не такой везучий, как липовый Шлиман! Я лишь пытался глубже понять то, что мне казалось странным. Вот и всё!

Я ни на что не претендовал в своей познавательной деятельности. Я ни на чём не настаивал и заранее допускал, что могу ошибаться в чём угодно и даже во всём сразу.

Но уж ошибаться, перелопачивать любой исторический материал и делать свои выводы – это моё законное право. Право заниматься тем, что мне интересно! Я называл себя историком-бродягой!

Если же кому-то мои исторические экскурсы кажутся не столь занятными (не обижаюсь – признаю в себе дилетанта), то поступайте по своему разумению. Можете выкинуть мои исторические вопросы, ответы и соответствующий текст.

Тем не менее, если Читателю будет интересно понять движущие силы, которые руководили моими поступками в США, то ему придётся составить мой психологический портрет того времени. А для этого, как давно специалистам известно, нет лучшего материала, нежели дневники изучаемого человека и, тем более, его исповедь.

Вот и думайте сами, как вам поступать!

Я уже вполне искренне признался, что история Штатов меня тогда не интересовала. И хотя в остальной истории меня привлекало многое, но и оно никак не выстраивалось хоть в какую-то связанную систему. Я даже не мог остановиться в определенном историческом времени – меня постоянно носило по всем векам и тысячелетиям.

Например, жгучий интерес во мне вызывала не столь уж далекая от нас социалистическая революция в России. Меня увлекала и Первая мировая война, и Вторая тоже. Интересовал триумф Сталинской эпохи и неуёмная энергия Наполеона.

Интересовали истинные, а не придуманные для общего пользования биографии всемирно известных исторических личностей. Того же, Менделеева или Сергея Королёва, Парвуса, Шикльгрубера или Лаврентия Берии, Мао Цзэдуна или Ленина.

Но больше всего меня интересовало то, что хоть как-то касалось моей родины, от которой я официально отказался, оставшись в душе совершенно русским!

Правда, мой безобидный интерес к истории государства, бывшего моей родиной, но враждебного США, не остался незамеченным американскими спецслужбами. Я догадался, что специфический интерес возник у них и ко мне. С их точки зрения, если бы я занимался своими копаниями в одном из многочисленных НИИ и в рамках подрывной деятельности США в отношении любого другого государства, – тогда, пожалуйста! Но если по собственной инициативе, то сразу возникал вопрос – зачем это ему? Для чего копает? К чему готовится? Кому это выгодно? Кто заказал и оплатил исследования?

Понять меня спецслужбы не могли, как не могли понять поведение случайного сумасшедшего, вот и решили установить контроль. Однако руки мне не выкручивали. Как я понимал, срабатывало высокое покровительство. Потому на сей факт я особого внимания не обращал.

Я просто не видел никаких причин мной заниматься! Я же не плел военные заговоры и не подрывал своей любознательностью государственный строй США! Я лишь интересовался страницами мировой истории! Весьма беспорядочно интересовался! И даже не пытался свои наблюдения как-то опубликовать или иным способом популяризовать. И теперь сделаю это впервые. Потому никаких вин ни перед кем я не признаю, и точка!

Но чтобы исключить чьё-то недопонимание, опасное для меня, на всякий случай повторяю, что хоть какая-то система исторических знаний, объединяющих всю историю, у меня тогда не сложилась. Я как настоящий Сократ, уже знал лишь то, что пока ничего не знал! Я набрасывался лишь на то, что мне казалось интересным в данный момент – от Шлимана до нелепых монголо-татар, покоривших Русь, но не оставивших на ее территории ни малейших признаков своего пребывания! Чудеса, да и только! Если эти чудеса всё же происходили, то вполне возможно, что иго было и не монголо-татарским, а каким-либо иноземным, более всемогущим!

Надо признать, мне тогда не приходило в голову, чтобы куда-то приткнуть свои знания и догадки. Я занимался историей только для своего интереса, потому и не пытался поделиться хоть с кем-то своими крохотными открытиями. Да и с кем? Светлане это было смешно и совершенно не интересно! Её волновала лишь биология. А с посторонними, даже с Фёдором, делиться было опасно. Он же сам признался, что пишет отчёты о каждой беседе.

В общем, даже теперь я ничего не собираюсь доказывать или опровергать из того, чем тогда занимался! Я излагаю лишь свои представления, да и то, в том незначительном объеме, в каком считаю это опять же интересным одному лишь мне.

Понимаю, что слишком бдительный Читатель обязательно поинтересуется, а зачем я вообще принялся вспоминать свои творческие копания в истории? Какое отношение они имеют к моей судьбе?

В том-то и дело, что имеют! Ведь и мой интерес, и моя судьба – всё действительно оказалось взаимосвязано и даже взаимообусловлено! Но Читателю, конечно же, всё равно виднее!

Помню, еще в школе одно обстоятельство меня поразило настолько, что я приставал с вопросами буквально ко всем учителям, полагая, что они-то всё точно знают.

Никак я не мог понять, как это Ленин, получив два тяжелых ранения, самостоятельно, хотя и с поддержкой своего шофёра Степана Гиля, поднялся по лестнице на высоченный третий этаж кремля в свою квартиру? Это с двумя-то тяжелыми ранениями? Как такое возможно?

Мне то несоответствие моим представлениям долго сверлило мозг потому, что я хорошо помнил рассказы бывалых фронтовиков. Все они утверждали, будто тяжело раненный человек падает, словно подкошенный. Он потом может и сам этому удивляться. «Вроде и силы были, вроде сознания не терял, но боль парализовала позвоночник и ноги, потому устоять не мог». Человек валился на землю как мешок!

Вот так-то! А Ленин с двумя ранениями – на третий этаж… Странное несовпадение официальных рассказов с жизненным опытом бывалых людей, казалось мне! Явный признак того, что в действительности что-то происходило иначе.

Школьные учителя всё объясняли сильной волей Ленина.

«Воля волей, если сил невпроворот!» – как пел Высоцкий!

Пусть даже воля! Но ведь фронтовики тоже что-то понимали. Они сколько раз убеждались – кто угодно падает, словно подрубленный.

Но и это не всё! Как понять, почему раненого Ленина не повезли срочно в ближайшую больницу или в самую лучшую из них, а домой?

И ведь никто не смог ответить! Что-то скрывалось и за этим не совсем логичное, не правильное.

Гадал я тогда, гадал, даже врачей расспрашивал по случаю, да постепенно мой неудовлетворенный интерес, не подпитываемый хоть какими-то находками, обнулился.

И только недавно я прозрел, копаясь в революционных событиях и противостояниях столетней давности.

Скорее всего, как мне показалось, Ленин из последних сил стремился домой потому, что понимал, там ему будет если не легче, то уж безопаснее. Дома меньше вероятность, что появится незнакомый враг и добьёт Илыча. Не то, что было в больничной неразберихе! А опасность была вполне реальной. Если уж стреляли, то довести дело до конца, они просто обязаны.

Правда, с недавних пор не менее важным мне показалось и другое объяснение.

Пока Ленин не оказался в больнице после ранения, он считался при исполнении своих служебных обязанностей председателя Совнаркома РСФСР. Значит, именно в его подчинении оставались все органы управления и структуры РСФСР, в том числе, и ВЧК.

Это чрезвычайно важно! Ведь параллельно с ним занимал даже более высокий пост председателя ВЦИК Яков Моисеевич Свердлов. По формальной сути, он вообще являлся главой государства, хотя огромный авторитет Ленина именно его делал более важным человеком в глазах всей страны и мира.

И мне показалось вполне логичным, будто Ленин постарался воспрепятствовать тому, чтобы Свердлов стал замещать Владимира Ильича хоть на короткое время. Ведь в таком случае именно Яков Моисеевич сосредоточил бы в своих руках абсолютную власть над РСФСР, а уж потом… Вот этому-то Ленин, как мне тогда казалось, и старался воспрепятствовать.

Но почему такое совмещение Ленину показалось нежелательным или опасным? В этом я и разбирался.

Сдаётся мне, после того, что я узнал, копая, будто наш любимый Яков Свердлов лишь усилиями лживых советских историков так и остался в народной памяти чрезвычайно почитаемым революционером, соратником Ленина, одним из творцов революции. В действительности он был скрытым врагом революции, понятным Ленину, но находящимся под защитой властелинов мира, потому считался неприкасаемым!

Ленин давно мог знать, что Яков Михайлович – это ставленник английской высшей аристократии. Ленин мог знать, что Свердлову поручен перехват власти в России, чтобы рулить ею в пользу Великобритании, как веками делалось при всех Гольдштейнах, которых в СССР с подачи всё тех же историков весьма лукаво называли не настоящей фамилией, а придуманной династической фамилией Романовы. Но об этом – потом.

Как я понимаю, если бы Ленин оказался в больнице, то Свердлов мгновенно развил бы кипучую деятельность и на правах главы РСФСР устранил бы Ленина, закрыв всем рты, что и раньше попытался сделать посредством покушения.

Это даже не моя догадка. Есть подтверждения, не оставляющие сомнений. Ведь именно Свердлов, пользуясь отсутствием на месте главы ВЧК Феликса Дзержинского, приказал расстрелять Фанни Каплан немедленно, прямо в кремлёвском гараже. То есть, стремился поскорее замести все следы, даже не останавливаясь перед явным беззаконием! Обрубал все концы еще не начатого расследования о покушении на Ленина.

Но Ленин всё равно вычислил, что в тех обстоятельствах лишь один Свердлов мог организовать на него то, свершившееся покушение.

Мне могут возразить, будто во время последующего длительного лечения Ленина именно Свердлов исполнял его обязанности, но ничего же страшного за то время не случилось?

Не случилось! Только и ситуация оказалась уже принципиально иной. Теперь вся страна знала, что Ленин жив, стало быть, Свердлов – временщик, и подчиняться ему в столь скользких делишках, как второе покушение на жизнь Ленина, никто бы не стал. Понятное дело, Ленин-то вернётся и во всём разберётся! Кому это надо?!

И Ленин действительно разобрался. Потому через полгода Яков Свердлов вдруг «тяжело заболел и скоропостижно умер от страшнейшей инфекционной болезни – испанки», – которой в его окружении больше никто не заразился. Странно, ведь испанка ничьей исключительности не замечала! Уж если наваливалась, так косила всех подряд. Но историки, вторя политикам, говорят, будто заболел лишь Свердлов!

Вот ведь как! Получается, что и в странной смерти Свердлова все концы обрублены, и потому он навсегда останется видным героем революции, являясь при жизни ее яростным врагом. Чего только странного в истории не случается?!

А всё же – почему утаили правду? Почему посчитали, будто народу лучше выдать врага за достойнейшего героя, нежели рассказать, как было в действительности? Не потому ли, что одна тайна всегда защищает другую, а она, вполне возможно, кому-то показалась еще страшнее.

Но мировое правительство, центр которого и ныне здравствует и, скорее всего, в Лондоне, недолго горевало в связи с внезапной кончиной своего высокопоставленного агента. На этот случай оно давным-давно заимело в руководстве РСФСР запасного «вождя».

Разумеется, им числился еще один выдающийся деятель революции Лев Давыдович Троцкий (Бронштейн)! Очень интересная, между нами, фигура, если разбирать многочисленные странности его биографии. Но ведь и он в своё считался чрезвычайно почитаемым революционером, соратником Ленина, одним из творцов революции, даже создателем Красной Армии. Между тем, задачу от мирового правительства он получил всё ту же, что и Яков Михайлович Свердлов – перехват власти в Советской России из рук большевиков и советов в пользу Великобритании.

А как же с точки зрения Великобритании могло произойти иначе?! Ведь она затратила столько сил и средств на организацию Февральской революции в Российской Империи и совсем не для того, чтобы после убийства одного или двух своих агентов потерять над этой страной свой жесткий и весьма прибыльный контроль.

По этому поводу мне сразу вспомнилось, как в марте 1801 года в своём Михайловском дворце-крепости был растерзан император Павел Первый. Казалось, он был убит в результате заговора местной верхушки, недовольной императором по личным соображениям. Это так! Но ведь подстрекателем была всё та же Великобритания.

Четкий след Великобритании остался на месте и этого ее преступления. Ведь во главе заговора стояли вице-канцлер Никита Панин, которому Павел, между прочим, бесконечно доверял, а также генерал-губернатор Петербурга Петр Пален и фаворит Екатерины Второй Платон Зубов со своими братьями. Все и тогда знали, что они совершенно проанглийски настроены. И получали от Великобритании значительные суммы на организацию переворота. Этот выразительный факт даже историки не отрицают.

Спрашивается, зачем же Англии понадобилось убивать императора России? Зачем она финансировала тот заговор, что подтверждено многими документами. Зачем?

Всё дело в том, что Павел Первый правил менее четырёх лет, но сделал для интересов России во много раз больше (именно так, во много раз!), нежели его мать Екатерина Вторая за все тридцать четыре года своего императорства.

Причём она взошла на трон в результате кровавого государственного переворота, который наши милые историки для смягчения его бандитской и кровавой сути называют дворцовым, и всегда все важные вопросы решала в пользу Великобритании.

Ну а как могло быть иначе, если Екатерина была общих кровей с английскими монархами и даже вела, чем умиляются наши историки, просвещенную переписку с французскими философами Вольтером, Дидро, Даламбером! Подумать только! Но переписка – это так, для души, а все материальные деяния Екатерина вершила-то в пользу Великобритании.

Когда же на трон взошёл ее сын Павел Первый (дождался-таки!), которого она ещё при своей жизни пыталась скомпрометировать, дабы сделать императором не Павла, а послушного ей внука Александра, сына Павла, то всё для Великобритании и перевернулось вверх дном.

Россия с приходом Павла стала разрывать прежние политические и экономические контакты, то есть, прекращать вывоз всего и вся в Великобританию, и усиленно налаживала связи с Францией, вечным врагом Великобритании. Дело дошло до того, что английские суда стали разворачивать, не пуская их в российские порты Архангельска и Мурманска.

Но самым страшным для Великобритании оказался совместный проект Павла Первого и Наполеона Бонапарта, нацеленный на завоевание Индии, то есть, главной колониальной жемчужины английской короны.

Можно сказать, Павел принялся активно готовить убийственный удар по гегемонии Великобритании в мире!

И, надо заметить, то был совсем не блеф Павла, ибо материальные следы подготовки индийской кампании до сих пор заметны даже в Саратовской области! Я хорошо помню странные железнодорожные мосты, ведущие якобы никуда и при полном отсутствии следов железной дороги, но станционные сооружения уже были построены. Выходит, к войне готовились основательно и всерьёз, ведь железная дорога являлась основой для переброски войск, а потом и для вывоза индийских трофеев!

Но с убийством Павла кампания закончилась! Всё разрушалось естественным образом, вызывая недоумение у современных жителей, и у меня тоже, на которые честных ответов проинструктированные советские историки никому не давали. То есть, многочисленные действия Павла, весьма полезные для России, которые историки могли бы прославлять, они не заметили, ведь им приказано прославлять немецкую блудницу, цареубийцу и транжирку русских богатств, называя ее великой и даже матушкой!

И никто, конечно же, не объяснял советским людям существо патриотических планов Павла Первого. Благодаря советским историкам Павел Первый вошёл в историю, как неумный сумасброд, перессоривший всех в империи, всё перевернувший вверх дном (так и было, только ведь на пользу России!), занимавшийся бессмысленной муштрой в армии и пр. Зато о его великих делах – полный молчок!

И зачем услужливые советские историки всё повернули на пользу Великобритании? Именно так у них происходило всегда и во всём, если вопросы касались Великобритании! Но я и моё окружение тогда не могли правильно объяснить подобные факты, ведь мы не были готовы допустить даже мысль, будто вся советская история писалась не славянами, а их врагами и с вполне понятной целью.

Разозлившаяся на российского Императора Великобритания ответила очередным «дворцовым переворотом» в России! Вместо Павла на трон возвели инфантильного Александра Первого, которым управлять удавалось без хлопот. И сразу отношения России с Англией наладились, зато с Францией перестали быть дружественными. И индийский проект, разумеется, утратил своё значение, хотя значительные военные силы казаков, двигаясь конным маршем в направлении Индии, уже достигли Каспия, как и планировалось.

Собственно говоря, вполне возможно, что именно разрыв отношений с Францией и отмена планов совместного захвата Индии и вызвали скорую войну Наполеона с Россией.

Так прозорливые историки и предполагают! Хотя та война, если приглядеться к ней пристально, тоже весьма мутная. В ней еще разбираться надо, да разбираться! Вот только всё, что способно было нам помочь в этом деле, тщательно уничтожалось или надёжно пряталось. Теперь никого не удивит, если всё делалось агентурой Великобритании в ее интересах или, скорее всего, «пятой колонной»!

По всему выходит, что именно так и было! Хотя и это для нас выглядит совершенно странно, ведь советское было время! Было и советское мощное и независимое государство – Советский Союз! Так, как же такое могло происходить?

Да! Это очень странно! Трудно объяснить! Но всё получилось-то именно так!

Впрочем, я опять отклонился от темы. А знал ли Ленин об истинной роли Троцкого в России?

Из ленинской биографии мне известно, что Ленин часто мирил Троцкого и Сталина, органически не переносивших друг друга, но всё же, как мне кажется, больше беспокоился о Троцком. По крайней мере, они оба, и Ленин, и Троцкий бредили одной идеей, которую для себя считали самой важной. Они бредили организацией мировой революции. При этом их обоих нисколько не пугало, что мировая революция обязательно похоронила бы РСФСР. Советскую Россию оба рассматривали как вполне приемлемую жертву, которая никчемна в сравнении с мировой революцией.

В отличие от них, Сталин всегда отстаивал интересы только России, а не вредную советской республике мировую революцию. Он всегда стоял за строительство социализма в отдельно взятой стране, какой и оказалась РСФСР.

В 1923 году Троцкий, занимая в руководстве Советской России ряд высоких должностей, организовал и возглавил внутрипартийную оппозицию курсу Сталина на построение социализма и, опираясь на Коминтерн, основателем и идеологом которого он и являлся, вёл активную подрывную деятельность против Советской России. В связи с этим в 28-м году коллективным решением он был снят со всем постов и отправлен в ссылку в Алма-Ату. Однако и там продолжал организацию антисоветской деятельности. Потому в начале 1929 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о высылке Троцкого за границу, откуда его действия оказались бы менее опасными, что и было осуществлено с большими трудностями. Дело в том, что ни одна страна не хотела принимать Троцкого, опасаясь, что он и в их стране сотворит революцию!

До тяжелой болезни Ленин был бесконечно целеустремленным человеком, образованным, как никто, проницательным, умеющим предугадывать события. Он с первой встречи настолько увлекал людей своими идеями, что люди без колебаний шли не только за ним, но и на смерть.

Ленин умел видеть главное, умел распознавать далекие и близкие угрозы и мобилизовать всё и вся на предотвращение краха его дела. Он был единственным в истории великим теоретиком, который одновременно стал и великим практиком, действительно изменившим своими идеями весь мир.

Ленинская идея построения народного государства зажигала всё новые и новые капиталистические страны. Капитализм и империализм реально испугались возбуждавшихся идеей революции народных масс. И, может, оттого Ленин и стал несколько переоценивать ситуацию и себя. Он поверил в возможность того, что волна революций, которую он называл мировой революцией, вот-вот прокатится по всей планете. Именно, по всей планете! Потому все силы направлял не на защиту русской революции, а на поджигание мировой. Для этого огромные средства ещё нищей Советской России уходили на нужды Коммунистического Интернационала, а он, по сути, был бандитской организацией. Она-то и оказалась колыбелью тех изменнических сил, которые в далёком 1991-м подорвут СССР.

Наиболее эффективным советским подрывником, активным сторонником Троцкого, стал финский товарищ Куусинен и, особенно, его выкормыши, тоже убеждённые троцкисты Михаил Суслов и Юрий Андропов.

В реальности до мировой революции планете было немыслимо далеко. Мировую революцию можно было ожидать только в самой далёкой перспективе, как светлую мечту трудового народа всего мира. И рассматривать ее возможность, лишь забыв ленинский же тезис о том, что вопиющие различия в темпах развития различных государств не позволят всем странам одновременно совершить такую революцию.

Мировая революция возможна ровно в той степени, как и успех совместной деятельности Лебедя, Рака и Щуки! Но они-то никогда не станут работать в унисон, а поодиночке каждый весьма уязвим.

И всё же Ленин, вопреки самому себе, продолжал верить в мировую революцию и подпитывать ее деньгами, отрываемыми от российского народа. И кто знает, кто ещё знает, что бы осталось от РСФСР, если бы скоро после ранения Ленин не потерял бы работоспособность? Если бы не болел в течение нескольких лет подряд, и, в конце концов, не умер в январе 24-го?

Вполне возможно, что ради мировой революции он так и сдал бы Советскую Россию на съедение всеядному империализму! Кто знает?! Но в своих речах он это вполне допускал! И тогда мы узнали бы другого Ленина, а не того, которого Сталин сделал иконой для советского народа, понимая, что хоть какая-то икона народу нужна! Себя на эту роль он ни разу не предложил, так что говорить всерьёз о культе личности Сталина мог только такой истинный враг, каким являлся Никита Хрущёв.

Теперь мне так и хочется спросить! Уж не следы ли английских спецслужб проявились и в той истории с Коминтерном?

Вполне возможно, что, испугавшись призрака мировой революции, английские спецслужбы без лишнего шума сумели возглавить Коммунистический Интернационал и завести его в тупик. Они подкупили, кого следовало, или своих людей поставили, я не знаю, только Коминтерн всё чаще использовал терроризм в качестве своего основного инструмента. А потому Коммунистический Интернационал стал сам себя дискредитировать даже в глазах полунищих и угнетенных людей со всего мира, на которых он собирался опираться в ходе той революции!

Но после смерти Ленина, пусть меня простят за подобное кощунство, Советской России, наконец-то, повезло. Неожиданно и крупно!

И вот как это было! Когда советскому правительству пришлось решать, кто может стать следующим вождём, то выбор пал на Сталина. И он стал тем человеком, который страну неоднократно выручал во всех передрягах, пока сам был жив, да и современная РФ покоится на том фундаменте, который когда-то заложил советский народ под руководством Сталина!

Мало кто знает, почему же именно выбор советского правительства тогда пал на скромного Сталина? Ведь рядом с ним были куда более яркие с точки зрения масс фигуры! Были тогда всем известные личности!

Помню, в советских людей, чтобы дополнительно хоть как-то опорочить оболганного Сталина, активно вдавливали мысль, будто он победил всех своих противников в яростной борьбе за власть. По всему выходило, будто Сталин изо всех сил боролся за власть. А наши люди любую власть любят особенной нелюбовью, что предполагалось перенести и на образ Сталина!

Увы! Любовь Сталина к власти – это выдумки! Наоборот, известны несколько реальных случаев, когда Сталин пытался освободиться от той власти, которая уже была в его руках, лишь бы соратники его ни в чём не подозревали!

А на Сталина их выбор пал только потому, что он один из всего состава правительства умел добросовестно работать! Да, да! И на деле всегда работал крайне добросовестно. Именно работал, тщательно выполняя все животрепещущие для страны распоряжения правительства.

Остальные «вожди» работать не любили – они любили выступать на митингах, проводить собрания, давать указания!

Но ведь кому-то полагалось и работать! Время-то было крайне тяжелым, неустойчивым и опасным для всей страны, но для правительства оно было опаснее всего! Так ведь это и понятно! Если никто не будет здравомысляще руководить советской республикой, то победит более активная и деловитая контрреволюция, и тогда всех членов советского правительства она перестреляет в первую очередь!

Стало быть, для собственной же безопасности пришлось во главе страны ставить человека, который умел не только зажигательно выступать с трибуны, но и умел работать за правительство, то есть решать многочисленные хозяйственные, политические, военные, национальные и социальные задачи.

Таким в советском руководстве оказался единственный человек – Сталин! И хотя до 40-го года он занимал только партийные должности, а не государственные, но за счёт огромного личного авторитета во всех слоях общества именно Сталин безоговорочно признавался руководителем страны. Признавался не только гражданами СССР, но и главами всех иностранных государств.

Являясь лишь генеральным секретарём партии большевиков, Сталин к началу войны сумел вытеснить из руководства страны почти всех болтунов. Почти, но не всех! Тем не менее, страна даже с тяжелым балластом скрытых изменников прогрессировала во всём и упорно готовилась к отражению агрессии, в неизбежности которой никто не сомневался.

Да! Тогда никто не сомневался, что войны не избежать. Личный опыт подсказывал это каждому. И я дополнительно это подчеркнул лишь к тому, что историки везде и всюду нам брешут, будто даже для Сталина война оказалась неожиданной. Нет! Все знали, что она приближается! Все готовились!

Готовились уже потому, что Сталин открыл глаза своему народу на правду: «Если нам за десять лет не удастся пройти тот путь, который капстраны прошли за века, они нас раздавят!»

И всё же, хорошо бы всем теперь знать, что великий Сталин был слишком доверчив, а по отношению к людям он не был проницательным. Последующие события показали, что он часто доверял не тому, кому следовало. Правда, не советую Читателю, прочитав моё заключение, представлять Сталина наивнее себя, но и факт этот, очень много бед принесший советскому народу, запомнить!

Сталин всегда делал Дело! Дело с большой буквы! От Сталина народ и объективные события требовали, чтобы он делал то или иное дело! Но любое его дело воплощалось в жизнь руками других людей – рабочих, крестьян, инженеров, ученых, военных, полярников, дорожников… И работу всех работников страны следовало организовать. Со Сталина такая организация и начиналась. Но ему на всех уровнях были нужны самые деловитые руководители. Потому Сталин более всего ценил в людях их деловые и организаторские качества. По ним, по способности управлять подчиненными и делать порученное дело, Сталин людей и отбирал, чтобы назначать их на важные для страны посты.

Всё же деловые качества проверить проще, нежели заглянуть в душу, да выведать то, что люди стараются скрыть. В том числе, и свои политические взгляды, и подлинные устремления, а то и преступные замыслы.

Выявлять тайных врагов было чрезвычайно трудно, да и не являлось это непосредственной обязанностью Сталина. Потому к началу войны в «пятой колонне» Советского Союза оказалось очень много весьма деловых, образованных, инициативных и работоспособных работников, но одновременно они были тайными врагами советской власти. Они не только желали поражения Советского Союза в предстоящей войне, но и способствовали этому поражению по мере своих должностных возможностей.

Многие из врагов занимали очень высокие посты, следовательно, имели право отдавать приказы и распоряжения, которые множество подчиненных было обязано выполнять беспрекословно. И преступные приказы действительно отдавались. И отдавались тем чаще, чем ближе оказывался назначенный день нападения нацистской Германии на СССР.

И выполнялись преступные приказы везде беспрекословно, подрывая готовность Красной Армии к отражению первого удара. Ведь невыполнение приказов даже при полном понимании их вредоносной сущности требовало от исполнителей выдающейся уверенности, решимости и воли, поскольку ничуть не освобождало от строжайшей уголовной ответственности. А из врагов-начальников никто же не предупреждал, что его приказы преступные!

В общем, ничтожно мало нашлось подчиненных, которые не только догадывались о вреде иных приказов, но и были непоколебимо в этом уверены. И еще меньше нашлось тех, кто преступный приказ не выполнял, понимая, что под горячую руку его могут расстрелять немедленно, даже без суда и следствия. Таковы законы военного времени!

И ничего удивительного в том не было. Никакая система управления не только не допускает демарша подчиненных, но жестоко карает их даже за попытки демарша. И это правильно, конечно, если сама власть не вынашивает по отношению к делу вредительские цели.

Потому-то разрушительное влияние предательства маршалов и генералов на события начала войны оказалось огромным. Преступные приказы не только отдавались, но и выполнялись! И слишком много оказалось в Красной Армии «бывших», ненавидевших советскую власть, но затаившихся до удобного случая.

И случай отомстить социалистической революции за разрушение той жизни, о которой они когда-то мечтали, на которую претендовали в силу своего рождения в дворянской, купеческой или кулацкой семье, этот случай им, наконец, представился! И можно было мстить, что они и делали в массовом порядке!

Впрочем, достаточно об этом. Вопросов у меня всё равно осталось больше, нежели появилось ответов.

А ещё я помню свой интерес к теме американской Луны. Возник он ещё до моего переезда в США. Не хотелось бы признаваться в собственной наивности, но поначалу я тоже верил в фантастический успех американцев. Верил, будто СССР, как нам это вдалбливали официальной пропагандой, «проиграл лунную гонку». И всё нам объясняли очень просто и логично – не стало Королёва, а Мишин космические задачи не потянул!

Как ни обидно мне теперь, но я ту фиктивную победу наивно признавал за истину. Я ни в чём не разобрался! Да и как я мог разобраться? Ведь американское лунное дело вершилось давно, я ребёнком тогда был, да и многие знающие люди, понимавшие в этих вопросах больше моего, тоже с горечью признавали достижения американцев.

«Как же иначе? – спрашивали они в форме утверждения. – Как нам не признавать, ведь у американцев такие автомобили, такие синие штаны, такая жевательная резинка! Потому они, конечно, всё могут! Не то, что мы!»

Советские люди почему-то совсем не принимали во внимание, что лишь уникальные гиганты БелАЗ Советский Союз экспортировал в 97 стран мира! А это ведь не синие штаны, и не жевательная резинка! Но никто не вспоминал ни мощнейшие электрические генераторы для гидростанций, ни атомные ледоколы, ни самые грузоподъёмные в мире самолёты «Мрия», ни гигантские работяги-вертолёты, вроде МИ-26 или самого массового вертолёта Ми-8! Никто не гордился тем, что в странах, образующих экономический рынок советских товаров, тогда проживало более полутора миллиардов человек! То есть более трети населения мира с радостью пользовалось продукцией СССР!

А уж последним для советских людей аргументом стало полное признание американской Луны советской Академией наук (они же не глупцы!), и родным советским правительством. Люди, там работавшие, понимали куда больше нас, но и они не трубили об американских успехах, и не очень их афишировали. Народ объяснял такое поведение тем, что переживали они наше поражение, не меньше, чем и сам народ. И с какой стати, собственно говоря, им было радоваться за США?! Это народ тогда так думал.

Но всё чаще мне приходилось слышать сомнения пытливых умов, которые, вдумчиво изучая американские фотографии Луны, выявляли вопиющие ляпы. И им открывалась истина, что на тех «лунных» фотографиях можно легко увидеть то, чего и быть-то не может, что противоречит и здравому смыслу и законам физики.

Как же так? В природе такое невозможно, а у америкосов – пожалуйста!

Но советские люди, обманутые руководством своей страны, которое пошло за закулисное соглашение с США, по-прежнему верили в то, будто кто-то из американцев на Луне всё же побывал.

«Не могут же нам все врать?! Кто-то, конечно, врёт, но не все же одновременно, да еще и по одному поводу?!»

Верил всему и я, находя очевидным американским ляпам какие-то оправдания. Например, думал, будто флаги развивались в лунном вакууме только потому, что съёмки действительно велись на Земле. А на Земле снимали потому, что на Луне их качество получалось отвратительным. Вот и схитрили американцы, вот и снимали на Земле. Но это касается лишь съемки, а на Луне они всё же побывали. Просто там хорошие съемки не удались, а им хотелось всех удивить и порадовать!

Но однажды мою уверенность в американской Луне в пух и в прах разнёс Юрий Игнатьевич Мухин. Я прочитал его книгу, полную доказательств обмана америкосов и связанного с ним предательства уже советского руководства, и с тех пор в моей голове всё перевернулось. Это лишь сначала, но скоро всё встало на свои места.

Да! Америкосы, конечно, не могли оказаться на Луне по многим причинам, но главная из них заключалась в том, что они так и не создали большую ракету, соответствующую этой задаче. Запуски всяких «Аполлонов» и «Шаттлов» – это лишь эффектные, но неправдоподобные спектакли для простачков, демонстрируемые на весь мир, как и семь последующих липовых экспедиций на Луну!

И чему было удивляться, если буквально вся американская история состоит из подобных спектаклей, а на деле-то – чаще всего, реально были только мыльные пузыри! Они-то в истории США и остались. Время детали в памяти людей стирало – оставались лишь красивые сказочки, которым и верили.

Именно так – всё это американские мифы – до приезда в Штаты я и думал, но здесь в моей голове как-то само собой родилось продолжение ракетной истории. Я стал с интересом собирать попадающиеся на эту тему материалы, накапливать их, сопоставлять, сравнивать и заново обдумывать. И однажды пришёл к совсем уж неожиданным выводам, которые и сам посчитал невозможными.

И всё же расскажу. Мне показалось, будто американцы блефовали и со своими стратегическими боевыми ракетами.

Судите сами! Если они не смогли вывести на орбиту искусственный спутник Земли, если не осилили запуск космонавта, если провалили запуск своих астронавтов на Луну – и всё лишь потому, что не смогли создать достаточно мощные ракеты-носители, то, как же они смогли сделать отличные боевые ракеты стратегического назначения? Ведь это почти одно и то же!

Положим, праздничные фейерверки они сделать смогли! Или даже смогли построить ракеты чуть покрупнее, но только не стратегические! Смогли построить не те ракеты, которые способны доставлять многие тонны груза к целям, расположенным за десять и даже двадцать тысяч км!

Но опять авторитетные люди, сбивая нас с толку, уверенно объясняли, будто такое вполне возможно. Да, космические ракеты американцам были не интересны, но ведь США передовая научно-промышленная держава, потому хорошие боевые ракеты они всё же сделали! Ведь боевые ракеты конструктивно значительно проще космических обитаемых аппаратов. На боевых ракетах не нужны большие объемы для размещения людей, не нужны сложные системы жизнеобеспечения космонавтов. И стартовая масса боевых ракет меньшая, ведь современные термоядерные боевые части не столь уж тяжелы и громоздки.

То есть, убеждали всех, будто стратегические ракеты американцам оказались по плечу.

А я вспоминал деятельность Сергея Павловича Королёва, о которой много читал с большим интересом. Уже после его гибели читал, конечно, когда его самого рассекретили.

Он ведь свою «семёрку», то есть Р-7, сначала делал как боевую ракету, но потом легко превратил ее в доставщик грузов в космос! Именно «семерка» вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли, взорвавший восторгом всё человечество!

А потом она вообще зачастила на орбиту. То доставляла в космос собак, то сложную аппаратуру для исследования доселе неизвестного пространства. Скоро подняла и человека, Юрия Гагарина, сделала с ним кружок вокруг планеты и вернула первого космонавта домой целым и невредимым, приземлив спускаемый аппарат, рядом с городом Энгельс Саратовской области.

Как же мы все тогда ликовали! Это же рядом с нами! Надо было только через Волгу перебраться! А для этого в нашем распоряжении имелся капитальный мост!

По всему выходило, что Сергей Королёв запросто превратил свою боевую межконтинентальную «семёрку» в космическую ракету, а американцы со столь простой инженерной задачей не справились!? Почему же?

Да, потому что они не имели своих боевых межконтинентальных ракет!

Не имели! Иначе, хотя бы ради престижа, переделали бы их в космические корабли! Ибыли бы и у американцев свои космонавты! Ведь ракете безразлично, что выводить в космос – «железо» или «мясо»!

С этого вывода «докапываться до истины» мне становилось всё интереснее! Вот еще странная ситуация…

Вроде бы после первых космических запусков между СССР и США развернулась изматывающая гонка ракетно-ядерных вооружений. Это все знали. Как и то, что Советскому Союзу пришлось догонять США, поскольку американские ракеты, как нам всегда внушали, имели значительно лучшие характеристики. То есть, они имели и большую дальность, и большую точность, и большую эффективность действия у цели! Иначе говоря, американцы каким-то непонятным образом и неизвестно когда вдруг оказались впереди и превзошли советские достижения во всём!

Но как такое возможно? Они не смогли сделать космические ракеты, но неизвестно когда вдруг оказались впереди с боевыми ракетами? Где же логика?

Так весь американский фокус в том и заключался, что нормальной логики в нём не было!

Тогда кому угодно было ясно, что боевые ракеты конструктивно значительно проще космических ракет и, тем более, пилотируемых. Значит, и сделать их легче! Так почему же в той гонке СССР, давно доказавший превосходство своих космических ракет, вдруг стал догонять США в качестве ракет боевых?

Нелепость! Выходило так, будто теперь уже США опередили Советский Союз! По поводу такого перевёртыша у меня возникали серьёзные сомнения!

А потом вообще началось твориться невозможное. Президент США не только объявил на весь мир, будто американцы не станут заниматься всякой мелочевкой, как делал это многие годы Советский Союз с всякими своими спутниками, Лайками, Стрелками, а потом и с Гагариным, а сразу решат более сложную и престижную космическую задачу. Они пошлют своих астронавтов на Луну и живыми вернут их обратно!

Американцы усиленно вворачивали в наши мозги, будто они сами станут решать абсолютно непосильную для себя задачу! А уж Советскому Союзу, намекали они, такая задача тем более не по зубам! Это не стоит даже проверять!

По аналогии с их заявлениями получалось так уж смешно, будто некто слишком умный, впервые наблюдая сложнейшие пируэты чемпионов на гимнастической перекладине или брусьях, вдруг самонадеянно заявил на весь мир, будто не станет тратить время на всякого рода тренировки, а и без них превзойдёт всех чемпионов!

И ведь любому понятно, что такое невозможно. В сложных и, тем более, в неизведанных делах нельзя продвигаться вперёд иначе, нежели постепенно, часто наощупь, от простого к сложному, накапливая опыт, устраняя просчёты и только таким образом приближаться к конечной цели. А американский подход, когда пришёл, увидел и победил – на практике не работает! Взрослость и умение приходит со временем, да и то, не ко всем!

Вот, например, Сергею Королёву, как видно из книг о нём Бориса Чертока и Ярослава Голованова, уже достигшему многих успехов, всё же понадобилось более пятнадцати запусков, чтобы всего-то попасть в Луну, чтобы не промазать, не врезаться в нее, как много раз и происходило, хотя каждый раз надеялись, будто теперь-то всё получится. Но обнаруживался новый «боб», который не выскакивал раньше. И приходилось опять всё проверять, переделывать, устранять!

У Советского Союза на это ушло восемь лет! Восемь лет поражений, неудач, поисков, преодоления и трудного приближения к цели! А первая успешная мягкая посадка на Луну получилась уже после трагической смерти Королёва!

А вот американцы, как тот «излишне умный гимнаст», пришли, увидели и победили!

Но жизнь – не роман! В жизни чудеса создаются только людьми, и только за счёт их героических усилий!

Стало быть, американцы опять устроили миру очередное цирковое представление с новыми фокусами, без всяких оснований прославляющими США!

Понятно, что США устроили очередное грандиозное представление! Бог с ними! Но как понять, почему всё это сразу не разоблачило советское руководство, советская Академия наук, советские космонавты, которые не могли не понимать очевидной липы?

И всё же они, вместе взятые, так не разоблачили американскую ложь! И тем самым всему миру подтвердили их липовые космические успехи! Но почему они так сделали?

Ответ на этот вопрос я нашёл через много лет. Вдруг выяснилось то, о чем никто вслух не трубил – ни в США, ни в СССР!

Оказалось, что американцы заплатили советскому руководству за молчание 20 млрд. долларов в форме кредита.

«Какая же это взятка? – воскликнут скептики. – Это же обычная международная практика!»

Конечно! Это обычная международная практика протягивать руку помощи своим врагам! И где вы такое видели? Я уж не стану повторять надоевшие всем банальности про бесплатный сыр в мышеловке.

За те деньги СССР спас престиж едва крупно не опозорившихся Штатов, признав успешность их липового лунного проекта! А чтобы правда не просочилась наружу даже через сто лет, всем посвященным советским гражданам строгими подписками навсегда заткнули рты! Их список (в первую очередь надо обратить внимание на самых высокопоставленных – все ведь были в курсе) весьма велик! Все согласились подличать «во благо народа».

Правда, многие тяготилось своей трусостью и непорядочностью. В последующие годы они всячески избегали разговоров на запретную тему, хотя бы затем, чтобы снова не лгать.

Но были и такие, кто снова и снова вешал советским людям развесистую клюкву по поводу американских лунных успехов. Более других в этом грязном деле всегда усердствовал заслуженный летчик-космонавт Леонов, который после своих интервью в моих глазах упал низко и навсегда.

За те деньги в СССР убили и Королева, и Гагарина. Ведь они, единственные их всех посвященных, которые бы ни не промолчали и обязательно объявили бы об обмане на весь мир. Потому, полагаю, что их убийство было обязательным условием Штатов о предоставлении СССР того несвязанного никакими условиями кредита, который и возвращать не требовалось.

Правда, официальные версии гибели Королёва и Гагарина совсем другие. Будто бы Королёв умер после завершения хирургической операции в виду объективных осложнений, а еще из-за особенностей горла, в дефектах которого, повинно, разумеется, проклятое НКВД. Как же иначе?! А Гагарин тоже разбился совершенно случайно. Ведь бывают же в авиации, кто усомнится, трагические случайности? Конечно, бывают! Потому и винить вроде бы не кого! Известное дело – трагическое стечение обстоятельств.

Только ведь даже космонавты не соглашались с официальной версией. И не однажды новые комиссии всё опять перепроверяли. Только и они были из прежнего гнезда, потому первоначальные выводы подтверждались!

После сопоставления многих обстоятельств мне представляется, будто вероятность случайных смертей и Королёва, и Гагарина значительно меньше, нежели вероятность их преднамеренных устранений. Уж слишком много всяких «обстоятельств» запрятано, а нестыковок осталось еще больше, чем было!

И опять возникает закономерный и очень важный вопрос: «Если подыграли американцам в их лжи (никуда американцы не летали!), если убили по их требованию Королёва и Гагарина, то – зачем? Неужели без этого нельзя было обойтись?»

Себе я объяснил это так:

«Только для того, чтобы получить от США обещанные 20 млрд. долларов. Это были огромные деньги даже для мощного советского государства! А советскому руководству они в то время оказались крайне необходимы, ведь СССР сильно пробуксовывал в экономике, развитие страны предельно замедлилось, а в некоторых отраслях и совсем остановилось. То был самый настоящий экономический кризис, вызванный, в основном, отсутствием адекватного управления страной. Но по марксистско-ленинской теории кризисы при социализме невозможны! Значит, следовало замазать нестыковки теории и практики, чтобы никто не догадался! Нельзя же показать миру, будто марксистско-ленинская теория не верна! А вливание дармовых американских долларов обещало советской экономике новый рывок, то есть, полное и экономическое, и идеологическое спасение. Вот в узком кругу, в Политбюро ЦК КПСС, и решили пойти с американцами на выгодную для советской экономики грязную сделку, а честь… Ну, что ж делать, если так получилось?! Да ведь и не впервой! В Политбюро давно привыкли жить не по чести!»

Таким образом, тайный сговор состоялся! СССР помог американцам спасти свою репутацию, которая должна была рухнуть вместе с провалом Лунной программы, а американцы помогли Советскому Союзу преодолеть тот экономический кризис, которого по марксистско-ленинской теории быть не могло, но он случился!

Вполне равнозначная сделка!

И всё как будто стало хорошо! Ведь обманутый своими высшими руководителями советский народ за те американские деньги обеспечил себе значительный рывок в экономическом развитии, а заодно поверил в мудрость Брежнева и его окружения!

Народ был доволен «своими» внушительными успехами! СССР, опять же с невероятной помощью США и Европы, смог построить автомобильные гиганты АвтоВАЗ и КАМАЗ – гордость всей советской промышленности на многие годы! И даже приступил к строительству стратегически важной железнодорожной магистрали БАМ.

И всем казалось, будто СССР, наконец, подтвердил верность марксистско-ленинской теории! И убедительно продемонстрировал всему миру подлинное торжество идей коммунизма и преимущества социалистической экономики в сравнении с капиталистической!

Ну, а то, что эти экономические успехи легли несмываемым позором на наш полузрячий народ, считавший себя великим, тогда никто не догадался! А следовало бы, поскольку последствия той американской взятки сильно ослабили жизнеспособность Советского Союза, заложив под него настоящую бомбу. Страна, если ориентироваться на американские 20 млрд., потом заплатила значительно больше, нежели тогда приобрела. Образно говоря, она оказалась на крючке, и скоро Запад не преминул этим воспользоваться. Всё покатилось в сторону того краха, который окончательно созрел в 1991-м.

Но даже после столь вопиющих находок не все мои сомнения развеялись.

Я по-прежнему не понимал, почему наши именитые Главные ракетные конструкторы спокойно смотрели на явную военную хитрость американцев по «возвеличиванию» их боевых ракет?

Почему наши ведущие ракетные фирмы Сергея Королёва, Михаила Янгеля, Владимира Челомея, Александра Надирадзе, Валентина Глушко, Сергея Непобедимого так и не раскрыли советскому народу глаза на явный обман? Ведь тот обман и их самих позорил в глазах народа как конструкторов!

Почему они так и не сказали своему народу правду, что американским «Минитменам» и «Поларисам» далеко до наших стратегических ракет? Почему они не сказали, что Советскому Союзу отнюдь не приходилось догонять Соединенные Штаты? А всё было как раз наоборот – американцы догоняли! Если не во всём, то в целом!

В конце концов, я распутал и эту головоломку! Потому слегка даже загордился!

Но это не помогло Советскому Союзу. Для него всё оказалось значительно хуже, чем я предполагал. Как говорится, шут с ними, с американцами, думал тогда я, но дело-то оказалось с большим «хвостиком»! А на том «хвостике» давно висел колоссальный обман всего советского народа. И обманывали его именно те люди, которых советский народ более других боготворил, признавая самыми эффективными защитниками страны!

В их исполнении всё оказалось очень просто, логично, но и преступно!

Пока нашим великим конструкторам приходилось «догонять», они были на коне! Ведь страна нуждалась в них! Они были уважаемы и катались как сыр в масле! Получали государственные премии, ордена и Звёзды Героев, почёт, уважение, огромные зарплаты, звания академиков!

Но стоило им сознаться в том, что Советский Союз и без лишних телодвижений давно впереди, тогда… Тогда весь туман величия Главных конструкторов испарился бы, а короли оказались бы голыми и, понятно каждому, еще и обманщиками.

Сами они не хотели рубить сук, на котором столь хорошо устроились!

Действительно! Им не выгодно признаваться в собственной ненужности! Зачем признаваться в подтасовках действительности? Зачем признаваться в изнасиловании скудного государственного бюджета ради решения своих шкурных задач? И тем более, зачем им, народным героям, признаваться в весьма подлом обмане своего народа, в общем-то, практически страдающего от нищеты!

Да! Обман был огромным и абсолютно корыстным! А, значит, уголовно наказуемым! Ведь без надуманной работы тех Главных конструкторов, их КБ, НИИ, НПО и сотен задействованных самых лучших заводов советский народ мог вполне обойтись, потратив силы и средства на более нужные дела! Вполне мог переключить деятельность сотен тысяч советских работников на действительно полезные народу задачи.

«Великие ракетчики» всё тянули под себя! Но так и остались неподсудны, хотя состав их огромных преступлений был налицо! Из их числа Главных конструкторов я, хотя не очень компетентен в их делах, исключил бы только Владимира Челомея. Это его прекрасные ракетные комплексы впервые создали для США и НАТО ту реальную ядерную угрозу, которая стала надёжной защитой СССР от ядерных посягательств. Возможный ракетный ответ Челомея останавливал любые авантюры!

И всё же! Оставалось лишь удивляться знакомству с военно-промышленным комплексом! Американский он или советский – получалось, будто всё без разницы!?

Все они доили государственные бюджеты, а уже потому становились похожими как близнецы! И договаривались они между собой легко, и подыгрывали друг другу значительно легче, нежели объяснялись со своими народами!

Как ни противно после того думать о людях, но опять подтвердилось, что многие из них на любых должностях и при любых талантах остаются всего лишь людьми, то есть, думают, прежде всего, о собственном благе за чужой счёт!

К сожалению, иное в жизни встречается настолько редко, что подобные случаи можно считать удивительными исключениями из этого пренеприятнейшего правила!

И, тем не менее, исключения всегда были, и, главное, они есть и будут! Всё равно ведь иногда рождаются и воспитываются люди, думающие не только о собственной выгоде!

Глава 6. И там махровое предательство?

Раньше, ещё на родине, мне не раз приходилось слышать недоумение по поводу причин сокрушительного разгрома Красной Армии в начале войны. И до сих пор у кого-то болит о том голова, хотя после тех трагических событий ушли в историю десятки лет.

Что интересно, так официально ответ на тот главный вопрос до сих пор забалтывают, то есть, делают всё, чтобы истина не открылась, чтобы народ не разобрался.

Потому сразу рождаются еще два вопроса. Во-первых, зачем скрывают? И, во-вторых, почему всё же случилась та страшная катастрофа, которой просто не могло быть, учитывая силу Красной Армии, к которой готовились и всё, казалось, предусмотрели, учли и даже успели?

А ответы, между тем, совсем уж просты и понятны:

«Скрывают только потому, что многие заинтересованные лица всё ещё боятся реальной ответственности, боятся мести народа, боятся потерять то, что потом незаслуженно хапнули, ведь почти все беды СССР в начале войны были связаны с изменой слишком многих советских генералов, не говоря уже о командирах низшего звена!»

Так было тогда! И это трудно понять теперь! Это ужасно и противно, но нужно знать правду. Очень уж значительная часть генералов умышленно работала в начале войны на поражение Красной Армии, на разгром Советского Союза. И не только очень значительная, но и очень влиятельная часть.

Предательство военной верхушки – вот что стало причиной крупнейшего разгрома Красной Армии в начале войны! А разве теперь мы от этого застрахованы?

До начала войны НКВД всё же успел кое-кого выявить и обезвредить. В первую очередь, это касается самых высокопоставленных заговорщиков и пораженцев.

Среди них оказались, трудно такое даже объяснить, Маршал Советского Союза первый заместитель Наркома обороны СССР Михаил Тухачевский; первый заместитель Наркома обороны СССР, начальник Политуправления РККА Ян Гамарник; командующий войсками Киевского военного округа Иона Якир; командующий войсками Белорусского военного округа Иероним Уборевич; начальник Военной академии им. Фрунзе командарм 2-го ранга Август Корк; председатель Центрального совета Осоавиахима Роберт Эйдеман; военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании (опять Великобритания!) Витовт Путна; заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа Виталий Примаков.

Сохранились кадры киносъёмки, на которых промелькнул и Сталин, одиноко сидящий на галёрке в зале суда. Видно, тогда использовался какой-то театр, позволивший вместить огромное количество свидетелей открытого даже для иностранцев процесса.

Враги, разумеется, истолковали присутствие Сталина на суде как стремление его, якобы садиста, получить наслаждение от чужих мучений. Что ж, враги советской власти всегда отличались изощренностью своих измышлений! В этом можно отдать им должное.

Но были заметны тяжелые раздумья Сталина. И я его понимал. Этот человек, как никто, озабоченный сохранением Советского Союза, находившегося в активном зверствующем окружении, стремился понять:

«Чего же не хватало этим высокопоставленным военным людям? Ведь они буквально катались как сыр в масле! Народ жертвовал для них своим благополучием ради того, чтобы они организовали защиту родины от врагов, а они ее всё равно предали. Почему? Видимо, они убежденные враги, которых я не проглядел! Они идейные враги! Их не сломить, их не подкупить привилегиями, их не переубедить – они нацелены только на месть, только на уничтожение ненавистной им советской власти! Но разве на скамье подсудимых сейчас сидят все из них? Конечно, нет! Но если мы их не успеем обезвредить, то можем потерять советскую страну!»

Помню, сколько слюней появилось в пользу осужденного тогда и расстрелянного Тухачевского!

«Вы даже не представляете, какой то был утончённый человек! Он даже не скрипке играл! Он уже столько сделал для Красной Армии (например, расстреливал людей в ходе Кронштадтского восстания, а потом на Тамбовщине, так же потерпел позорнейшее и невероятно кровавое поражение от слабейшей армии Польши), а мог сделать еще больше, но его оклеветали и расстреляли невинного! А ведь впереди была война! Потому она и началась для Красной Армии катастрофически, что убили Тухачевского! Убили лучших и самых опытных генералов! Просто Сталин не мог рядом с собой терпеть талантливых людей! Он стремился, чтобы только его и хвалили, а талантливых он уничтожал!»

Да! Нашей «пятой колонне» надо отдать должное! Она во все времена умела искажать действительность!

Кстати, насчёт клеветы на Тухачевского. В зале открытого для всех суда он такое рассказал, отвечая на вопросы судьи, что сразу становилось ясно, что такие показания не мог «выбить» из него ни один следователь! В каждой фразе Тухачевского даже по терминологии, не говоря уже о содержании ответов, чувствовалось такое профессиональное знание проблем, которое никакому следователю просто не было доступно! Тухачевский рассказывал о замыслах тайного подрыва Красной Армии и о его механизмах, об участии других генералов, об их трудностях и достижениях. Такое следователи выдумать никак не могли – не их оперативный уровень! Они многих слов и не понимали, пожалуй, что было понятно по их уточняющим вопросам.

Сразу возникал вполне логичный вопрос, а зачем Тухачевскому было настолько себя оговаривать, зачем так себя топить?!

Он же понимал, что своими признаниями, глубиной своих исчерпывающих ответов, позволявших понять уровень его враждебности к советской власти и тяжесть содеянного, сам себя подводил под расстрел?!

Да, он, конечно, это понимал! И всё же на вопросы отвечал откровенно. Более того, давая показания о масштабе совершенного им вредительства в Красной Армии, о готовящемся заговоре с целью свержения советского руководства, о подготовке поражения СССР в предстоящей войне с Германией, Тухачевский ещё постоянно и красовался! Он уже не утаивал даже то, о чём его не спрашивали, о чём он вполне мог промолчать!

Но его несло! Он понимал, что проиграл, и для себя ему уже ничего не исправить! Он лишь сожалел, что не довёл своё дело до конечного результата, но это, как демонстрировал он своим уверенным поведением, за него доделают другие! Он внушал всем, что их, таких же скрытых врагов на самых высоких должностях, как он сам, в стране очень много!

А смерти, надо признать, на суде он действительно не боялся! Более того, он был в воодушевлении! Даже торжествовал, рассказывая о коллективной силе и возможностях «пятой колонны» в СССР.

Да! По всему было ясно, что врагом Тухачевский был убежденным! Идейным был врагом, всегда готовым отдать свою жизнь за идею, которой служил на высоких должностях в Красной Армии! Идею уничтожения власти ненавистных ему холопов! Идею уничтожения равенства трудящихся! Идею своего классового превосходства над остальными!

Вот о чём думал Сталин в зале суда. Он никак не мог понять, как обезопасить народ от таких врагов? От убеждённых, которые делают своё разрушительное дело подло, прикидываясь в любви к народу и к его советской власти?

Деловые и организаторские способности человека можно оценить достаточно точно, но как измерить его моральные качества? Как понять степень верности своему народу?

Как можно было понять самого высокопоставленного довоенного перебежчика из СССР Генриха Люшкова? Он являлся комиссаром государственной безопасности 3-го ранга, служил на Дальнем Востоке, где под благовидными предлогами наносил огромный вред РККА, арестовывая наиболее преданных советской власти командиров.

Предчувствуя свой арест, Люшков в июне 1938 года перебежал к японцам. Известно, что японское военное командование очень высоко оценило сведения, переданные ему советским предателем. В руки японцев попала информация о РККА на Дальнем Востоке, о дислокации войск, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях, но пришло время и японцы предателя расстреляли без помощи советской стороны.

Уже в ходе войны с Германией и ее сателлитами многие советские генералы проявили себя «во всей красе». Избежать разоблачения им помогли сложнейшие обстоятельства военного времени. Почти никого из них не обезвредили. И это трагически отразилось не только на ходе войны, но и на всей последующей истории советского государства. Уже после победы некоторые неразоблаченные изменники, закончив войну на чужих плечах «героями», опять показали свою вражескую суть – и Хрущёв, и Жуков, и Конев, и даже Брежнев, и многие другие!

Теперь население берёт оторопь, когда оно узнаёт хотя бы часть правды! Многие люди, даже получив в руки все доказательства, не могут поверить в измену тех, кого они всегда считали самыми выдающимися героями. Ещё бы! Ведь это ни кто-то неизвестный, а сам Жуков! Сам Конев!

И я таких людей не оправдываю, но понимаю! Многие из них не способны менять свои представления о жизни ни в коем случае, ибо сами понимают, что такие замены их психика не выдержит. Они привыкли понимать мир таким, каким они его узнали первоначально, но понимание того, что в действительности всё обстоит не так, станет для них невыносимым ударом. Для них такие открытия – это крушение всего! Крушение самой жизни!

Тем не менее, надо же знать истину! Надо знать, признавать, понимать, что среди самых низких изменников родины оказались многие генералы, занимавшие самые высокие и решающие должности! И они становились изменниками, чаще всего, не из-за банальной трусости, а по идейным соображениям.

Такими оказались, например, нарком обороны Тимошенко, начальник Генерального штаба Жуков, командующий Западным особым военным округом Павлов, Кирпонос – тоже командующий, только Киевским особым военным округом, Хрущёв – член Военного Совета, бывший до войны Первым секретарём компартии Украины и, тайно по совместительству, организатором «пятой колонны» в Украине. А также Баграмян – начальник штаба у Кирпоноса…

Мне сразу забьют гол! «С чего это я уважаемых людей зачислил в изменники?»

Вопрос понятен – поймите и ответ! Анализ действий этих военных начальников стал доказательством того, что они действовали в интересах врага.

Как, например, можно истолковать действия наркома и начальника генштаба, если они за полгода до ожидаемой войны тайно от всех приняли решение об изменении предполагаемого направления главного удара противника? Это очень даже не пустяк! Такое изменение относится к исходным данным для планирования боевых действий. Оно привело к значительной переброске наших сил и средств в интересах удобства наступающего противника и для ослабления советской обороны!

Разве этого мало, чтобы считать их изменниками?

А как можно относиться к начальнику генштаба, который имея на руках все сведения о возможном начале войны в самое ближайшее время, тормозит приведение в полную готовность даже особых военных округов, которые первыми должны принять на себя удар?

Разве этого мало, чтобы считать его изменником?

А если к тому же начальник генштаба никак не контролирует (это его важнейшая обязанность!) действия подчиненных по выполнению важнейших приказов и директив перед непосредственным нападением вермахта? И если многие из подчиненных генералов, как нарочно, ничего и не думали выполнять!

Тут уж либо выявлен общий заговор на всю глубину командования, либо отсутствие управления войсками сверху вниз, что тоже является преступлением начальников на самом верху! Другого и быть не может.

Потому Сталин и стал проверять, кто, когда и от кого получил Директиву №1 и другие приказы о подготовке к отражению возможного вторжения вермахта. Выяснение этого позволило бы понять, кто именно осуществлял преступный умысел. Всем на беду, выяснить это окончательно Сталину удалось лишь после победы, но… Все сведения о той проверке после смерти вождя были засекречены так, что, видимо, вообще уничтожены. На всякий случай, чтобы не менять отношение народа ко многим «героям»!

И надо же, как обидно! Из генералов-изменников только Кирпоноса бог покарал. Вернее, покарали его сами немцы, которым он намеревался сдаться и верно служить!

Немцы-то весьма хорошие вояки! И уж они никак не могли поверить, будто командующий фронтом Красной Армии может запросто сдаться в плен вместе со своим штабом и охранением, потому подозревали коварный замысел русских. Вот они и не поверили Кирпоносу, а открыли артиллерийский огонь!

А Баграмян, начальник штаба у Кирпоноса, тогда как-то выпутался. И даже потом Маршалом Советского Союза стал! Заслуженным человеком слыл в СССР!

Но как же так? Ведь он понимал, что Кирпонос ищет способа сдать войска противнику и сдаться самому! Но не пристрелил изменника, как был обязан сделать по уставу! Выходит, был заодно, но «герой»!

И как ни ужасно звучит на фоне истинного героизма, проявленного советским народом, но если всех предателей той войны перечислять, так здесь и места не хватит! И самое ужасное, что многие из них, наиболее высокопоставленные, увешанные орденами и звездами, так и остались безнаказанными! И продолжают числиться героями!

Как ни обидно, но из-за крайне тяжелейшей обстановки начала войны карающая рука НКВД до многих предателей не дотянулась.

Слишком хитрые из них сориентировались по ходу! Они затаились и перелицевались, как только сообразили, что Красная Армия, несмотря на огромные поражения и потери, всё же не разгромлена, и морально не сломлена, а это может привести к перелому в войне. Потому предатели резко сменили своё поведение, уничтожили компрометирующие их документы и замазали, кто, как смог, свои грехи, сославшись на неразбериху начала войны. Сделали вид, будто всегда служили трудовому народу, не щадя своих подленьких жизней.

Например, Жуков до последних своих дней всюду лгал, перекладывая свою вину на Сталина, якобы то он запрещал провоцировать немцев, запрещал встречать врага огнём, не принимал решения на приведение войск в полную готовность! Всё это – именно его, Жукова, измышления. И его стремление закамуфлировать свою измену родине и многие должностные преступления.

Вот ведь, насколько всё в истории переплелось! Но кое-что неожиданно распуталось и предстало в ином свете!

Я же начинал свой клубок вопросов с ранения Ленина, а логика событий откатила меня к поражению 22-го июня. Вопросов-то не уменьшилось, а даже напротив! И меня больно уж поражает, что слишком многое в истории России завязано на предательство. Слишком часто! И слишком многое!

По всему выходило так, будто не только сегодня, но во все времена предатели в среде русского народа вершили свои делишки подлостью и коварством!? И методы их не очень-то меняются! А наивный русский народ по-прежнему продолжает всем доверять! Рассчитывает на благородство, на честную борьбу, потому и остаётся всегда внакладе!

Можно многое вспомнить. Ведь подло предали, а потому и казнили Пугачёва «военной хитростью» Суворова, которую я считаю обычной подлостью! Предали и убили Павла Первого! Тоже подлостью! Предали и ранили Ленина, что сильно ускорило его смерть! Предали и отравили Сталина! Предали и чуть не сдали врагу весь Советский Союз в 41-м. Пусть тогда оказалось всего «чуть» не сдали, но через полвека всё равно предали и сдали уже с потрохами! И опять во главе всего оказалось массовое предательство! Опять Андропов, Горбачёв, Ельцин, Яковлев, Шеварднадзе, Громыко, Микоян, Крючков…

Да сколько же их было?! И сколько их еще будет!?

И притом везде проявляется специфический след английских спецслужб! Дело дошло до того, что благословлять Горбачёва на высшую должность примчалась сама Тэтчер. Как к себе домой явилась! Выходит, уже нисколько не боялась за своего протеже, понимая, что ее партия беспроигрышна при наличии в Советском Союзе столь мощной армии предателей-руководителей!

Английские же спецслужбы на все сто использовали беспринципного Мишу, завербованного еще во время оккупации советских территорий умелыми немецкими спецслужбами. Тогда агент Миша был «заморожен» до лучших для наших врагов времён, но, отлежавшись на дне многие годы, он стал весьма успешно продвигаться по карьерной лестнице. Как же иначе, если его мощным буксиром тянул наверх Андропов, когда разобрался, кто такой по своей сути этот Горбачёв! Абсолютный негодяй, значит, для такого же Андропова самый подходящий!

А как тянули самого Андропова?! Мне кажется, будто даже такие масштабные и трагические события как фашистский мятеж 56-го года в Венгрии были специально организованы под Андропова. Игра стоила свеч!

Ведь именно после подавления того мятежа Андропов, «прекрасно» проявивший себя (с чьей подачи?) в Будапеште на должности советского посла, был поднят в международный отдел ЦК КПСС, а потом неожиданно для всех возглавил и КГБ! Вот уж точно, всё по русской поговорке – пустили козла в огород! Он и развернулся, тайно вспоминая добрым словом своего «тягача» – Куусинена, до смерти занимавшего в руководстве СССР высокие и влиятельные посты, хотя оставался убежденным троцкистом, то есть, врагом советской власти! Интересно, кто его на том месте держал и поддерживал, если не Суслов? То есть, верный ученик Куусинена!

Можно ошибочно решить, будто меня на английской разведке основательно заклинило. Мол, для объяснения важных мировых событий ничего другого уже и не ищу! Мол, если мне поверить, то всё, что где-то случается, я к этой разведке и свожу!

Но это не так! Это не моя вина, что я о ней часто вспоминал! Это полностью ее заслуга! Она ведь действительно сумела всюду проникнуть, где Великобритания намеревалась поиметь хоть какую-то выгоду для себя. Этой разведке, прежде всего МИ-6, следует воздать должное по праву – работать она умела всегда и умеет до сих пор!

Характерной особенностью в ее деятельности является ставка не на силу, а на интеллект. И это ей, как правило, удавалось. Обычно у расследователей делишек МИ-6 создаётся впечатление, будто к делу причастна любая страна, но только не Великобритания! Работать чужими руками – это тоже обычный стиль англичан. Но именно он и оставляет характерный след английской разведки, который профессионалы называют почерком. Почерк же, как известно, довести до неузнаваемости невозможно! Потому след Великобритании взять трудно, но ее почерк читается без особого труда!

Впрочем, это ни к чему не приводит, так как доказательств вины Великобритании обычно не бывает! Но всегда на поверхности оказывается вина тех, кто в действительности совсем не при чём! Почерк!

А на каком же основании у разведки Великобритании появились такие значительные достижения?

Это – не секрет. Великобритания длительное время господствовала над миром. Причём, большая его часть, за исключением, пожалуй, Западной Европы, находилась в статусе английских колоний – официальных или полуофициальных.

Мало кто считается с тем фактом, что даже Канада и Австралия, не говоря уже о всякой «мелочи», находятся под управлением Великобритании. И они, надо же, даже сегодня не имеют сил заявить о необходимости собственного суверенитета! Оно и понятно! Любого, кто хотя бы поставит такой вопрос, просто не станет!

Чтобы сравнительно небольшой стране, какой являлась Англия, удавалось удержать многочисленные и густо заселенные колонии в повиновении, приходилось основательно поднапрячь интеллект, ведь вооруженных рук для этого явно не хватало.

Англия научилась не только с помощью местных народов выжимать из подконтрольных ей земель все соки, но и принуждать эти народы к рабскому труду с помощью местных наёмников, их же соотечественников. Целые армии выходцев из колонизированного народа выполняли функции надсмотрщиков или полицаев.

Услугами таких же алчных людишек Англия перекачивала к себе богатства почти всего мира. А ее спецслужбы тем временем плели всё более густые сети осведомителей, доносчиков, провокаторов и прочих аморальных служак. На этом материале англичане почти безупречно отточили своё мастерство удержания покоренного населения в узде, способы сбора информации о его настроениях и замыслах, а также получили большой опыт организации всевозможных интриг. На таких делах англичане, как утверждают знатоки, не одну собаку съели!

И всё же на каком-то этапе своего мирового господства Англия допустила роковую ошибку. В конце, кажется, девятнадцатого века она настолько отвлеклась весьма важными колониальными проблемами, что это позволило Соединенным Штатам Америки бесконтрольно подняться и окрепнуть с точки зрения Лондона более допустимого.

И тогда США, почувствовав свою силу и новые возможности, немедленно покусились на мировое господство, принадлежавшее Великобритании.

Поставленная перед США задача была чрезвычайно заманчивой, но и невероятно сложной, потому требовала еще большего экономического, технического и военного усиления.

Правда, для достижения грандиозных целей в наличии Штатов оказалось почти всё – большое население, в разы превышающее численность населения Великобритании, огромная и выгодная с многих позиций территория, стремительно растущая экономика, кое-какая армия, какой-то флот и непреодолимое стремление подмять под себя весь мир.

В начале 20-го века США подготовили, а потом и спровоцировали Первую мировую войну.

То была не просто война – то была дерзкая попытка захвата мирового господства. Но попытка стала неудачной. В общем-то, если не вдаваться в подробности, помешала Российская Империя, которая вступила в войну раньше, чем предполагали США.

Но главным для США в той войне оказалось то, что Великобритания мирового господства не утратила. Она устояла и в военном плане, и экономически, и колонии свои сохранила, как фундамент богатства, и фунт стерлингов остался валютой мира. Потому почти всё осталось по-прежнему.

Но Великобритания запомнила ту мировую войну и выводы свои сделала. Она вполне разобралась в намерениях Штатов. Понимала она и то, что соотношение экономических и военных возможностей складывается не в ее пользу. В сложившихся условиях удержать своё первенство возможно только за счёт ослабления позиций США еще до начала новой войны.

А США, как оказалось, утёрлись после неудачи, но не успокоились! Они стали готовить новую мировую войну, начало которой запланировали на ближайшие годы, но не далее чем через двадцать лет. За это время вполне удалось бы накачать мышцы!

Таким образом, над миром замаячили известные всем памятные даты – и 1939, и 41-й!

США принялись усиленно готовить новую мировую войну, хотя сами вошли в жесточайший экономический кризис. Он едва не привёл к разрушению США. Но помогла война, которая уже начиналась в Европе. Она не только спасла экономику США, которая перешла на военные рельсы, но даже немыслимо обогатила и, главное, подняла в 1945-м на вершину мирового господства.

Вот только устройство мира после войны оказалось совсем другим, нежели ранее. Потому и подчинившимся миром следовало руководить как-то иначе!

Да! Главный соперник Штатов, Британия, которая давно заставила всех называть себя великой, была низвергнута с вершины мира. Заодно была разгромлена и превращена в колонию Германия, кроме ее восточной части. Также разгромлена и превращена в колонию Япония, претендовавшая на господство на Дальнем Востоке. Европа, Африка, Латинская Америка не имели достаточно сил, чтобы составить Штатам хоть какую-то конкуренцию.

С тех пор США чувствовали бы себя полновластным хозяином мира, однако неожиданно СССР не только сохранил себя в ходе войны, но даже усилился. Более того, в результате победы он образовал ещё и достаточно весомую Мировую социалистическую систему, и стал подыскивать себе союзников в Азии и Африке.

То было, может, и не слишком опасное для США, но крайне неприятное противостояние! Выходило так, что по-прежнему не все страны, не весь мир оказался подмят Штатами под себя.

А Штатам исключений не хотелось! Потому они опять сделали ставку на военную силу и сразу превратились в мирового бандита. Штаты почти постоянно воевали вдали от собственной территории войны. Те локальные войны обогащали американский ВПК за счёт бесконечных потребностей воюющих сторон в вооружениях и боеприпасах. Войны, развязываемые Штатами, «убеждали» непокорные страны сдаваться без сопротивления в лапы мирового хищника. Войны запугивали и остальных!

Почти никто больше не перечил США, опасаясь их военной мощи!

Но подлинному торжеству Штатов сильно мешал СССР с его многочисленными союзниками. Потому в мае победного 45-го года США взяли курс на новую войну – уже со своим бывшим союзником по антигитлеровской коалиции, с СССР.

Однако начать войну сразу не получилось. Из-за возросшей силы и опыта Красной Армии результат оказался бы не пользу США. Потому пришлось подготовиться более основательно.

Большие надежды Штаты возлагали на ядерное оружие, которое в то время имелось только у них. Удачное испытание атомных бомб было проведено в Японии. После этого Штатам для нападения на СССР следовало создать запас ядерных боеприпасов. Этот процесс растянулся на десятилетия, в течение которых США так и не смогли достичь абсолютного военного превосходства над Советским Союзом, при котором его можно было бы победить, не получив неприемлемых для США последствий.

Получалось так, что в итоге длительной гонки вооружений усиливались не только Штаты, но и Советский Союз. Потому, как ни хотелось Штатам, но начинать полномасштабную термоядерную войну они побоялись, чтобы самим в ней не «сгореть».

Складывавшаяся в течение десятилетий напряженная ситуация привела к тому, что США были озабочены только уничтожением СССР. Но это обстоятельство позволило Великобритании начать свою большую игру за возвращение мировой короны.

В чём заключалась суть игры Великобритании?

В принципе, всё задумывалось достаточно просто! Следовало ослабить, а лучше бы развалить, или хотя бы стравить между собой большинство конкурентов Великобритании на мировую корону. Надо было руками Великобритании создать предпосылки, чтобы все конкуренты сцепились бы между собой!

Что за конкуренты? В первую очередь, конечно же, сами США. Потом шёл СССР, а далее Германия, Франция, Япония. Даже такая мелкая и никчемная страна, как Израиль, которая периодически разжигала пожары на бывшем английском Ближнем Востоке, но часто работала на себя, а не на своих американских хозяев, подлежала уничтожению!

А потом следовало приниматься и за Китай, который Штаты экономически усилили, чтобы натравить на СССР, но не рассчитали, как всегда! Усилившийся в промышленном и военном отношении Китай показал свои зубки и сам стал претендовать на мировое господство. США смирились, но Великобританию такое возвышение Китая не устраивало.

Великобритания напрягла все ресурсы для целенаправленной подрывной работы против перечисленных конкурентов. И в итоге такая деятельность оказалась решающей для всего мира. Именно разведывательная и диверсионная деятельность Великобритании, а не военная мощь США, сильно изменила соотношение сил в послевоенном мире.

Наибольших успехов Великобритания достигла в разрушении СССР.

Затем она подорвала экономику США. Фатальным просчётом Штатов стала глобализация, исходившая, как мне казалось, как раз от Великобритании в рамках ее диверсионной деятельности. США вдруг недальновидно принялись вывозить производство почти всех своих промышленных компаний в Китай, где цена рабочей силы была значительно ниже. В общем, позарились на большие барыши, а получили одни шиши! В США резко сократилось количество рабочих мест. Начались социально-политические кризисы. Почти сгинул средний класс, который, как решили в интересах экономии, оказался не нужным. А ведь средний класс был интеллектуальной прослойкой, на которой базировалась вся экономика. Потом-то Штаты спохватились, но экономика уже ослабела. Зато Великобритания торжествовала!

Что касается СССР, так для него было задумано самоуничтожение. Оно было включено еще Хрущёвым после убийства создателя и руководителя Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина, и продолжалось вплоть до 91-го года. Но при Хрущёве сталинская экономика была еще столь мощной, что даже на выбеге она успешно проработала десятки лет.

Надо сказать, раньше я понимал, в отличие от многих, называвших Хрущёва глупым, неграмотным, волюнтаристом и прочими ругательными терминами, что в действительности он оказался очень умным, изощренным интриганом, хотя теоретически крайне необразованным, чтобы столь гениально руководить тем разрушением советской экономики, которое началось под его руководством.

И потому я никак не мог понять, кто же столь грамотноруководил тем разрушением? Ведь советская экономика на глазах становилась, по сути, самоубийцей. Она быстро теряла главные социалистические признаки. Была всё менее победной, всё менее развивающейся, но всё более затратной!

Прямо-таки через колено ломалось управление единым народным хозяйством – одни хрущёвские совнархозы чего стоят в этом разрушительном процессе?!

Госплан из руководящего органа был превращён в бесполезную бухгалтерию, утратившую функции руководителя, что вызвало полную анархию, но Хрущёву и этого оказалось мало.

Он остановил программу преобразования природы, начатую Сталиным в интересах борьбы с засухами. Эти засухи сразу после войны добавили бед – чуть ли не голодовка в стране началась.

Фактически он уничтожил все крестьянские и городские подсобные хозяйства, на которых держалось производство чуть ли не половины различного продовольствия для населения, а по картофелю и прочим овощам – три четверти.

Распустил МТС, чем обездолил механизацию сельского хозяйства и возложил на колхозы непомерные расходы по содержанию теперь уже собственной техники, которую они из-за бедности ни купить, ни содержать технически исправной не могли. Заодно в зародыше задушил сельский рабочий класс, а в итоге получил дефицит продовольствия, вплоть до закупки зерна, мяса и фруктов за золото.

Ой, я всё это хорошо помню, поскольку старался сам разобраться еще на родине, но не перечислять же всё это здесь. Ста страниц, пожалуй, не хватит, чтобы припомнить и пояснить все разрушающие советскую экономику действия Хрущёва!

Но одно обстоятельство надо твёрдо уяснить! То был крайне талантливый разрушитель! Его умение собирать вокруг себя врагов советской власти, умение вовлекать в троцкистские кружки молодёжь, умение воспитывать ее идейно-стойкой, способной вредить советской власти, не щадя своей жизни, оказалось у него, на мой взгляд, вообще непревзойденным. Там, где побывал Хрущёв, там всюду оставались скрытые враги, которые затаивались для успеха своей вредительской деятельности, но они не были трусливыми, так что вполне могли идти в бой и с открытым забралом. Просто по тактическим соображениям целесообразнее было скрываться.

Особенно развернулся Хрущёв в Украине, когда был Первым секретарём ЦК компартии Украины. Вся «пятая колонна» перед войной в Западных особых военных округах – это его работа. Причем, многих врагов, того же маршала Жукова, в народе до сих пор не разоблачили и даже чтят как героя, маршала Победы, освободителя, правую руку Сталина! Только всё это не соответствовало действительности!

Но самым вредоносным и опасным деянием Хрущева, захватившего власть в стране, стало то, что он сразу же принялся уничтожать плановость советской экономики. И делал это не абы как, не случайно, якобы, не понимая, что делал, не бессмысленными наскоками и волюнтаризмом, как всем до сих пор внушают, а исключительно грамотно, ускоренно и радикально.

Хрущёв с позиций вредительства весьма разумно менял само существо советских законов, организовывал принятие вредоносных постановлений ЦК и советского Правительства, отдавал директивы, приказы, указы и распоряжения по министерствам, отраслям и ведомствам. И эти руководящие документы ликвидировали достигнутые ранее успехи страны, выкорчёвывал всё, что хоть как-то было связано с именем Сталина. А ведь с ним в стране было связано буквально всё, чем она гордилась!

И всё на глазах народа разрушалось, а он ничего не понимал, но, главное, он, даже понимая, безмолвствовал, не сражался за себя! Он чего-то ждал и на что-то наивно надеялся, а тем временем…

И снова и снова, вспоминая то время, я задавался одним и тем же вопросом:

«Кто же для Хрущёва разрабатывал столь вредительские законы, директивы, приказы, указы, распоряжения? Кто насыщал систему управления страны и народного хозяйства убийственным ядом, действовавшим точно и безотказно?»

Ведь для этого требовалось не только образованность в экономических вопросах, но и умение прогнозировать последствия принимаемых решений! А они совсем уж не очевидны. К тому же требовалось умение генерировать разрушительные идеи тайно, значит, подавать их под таким соусом, будто они направлены на улучшение советской экономики! Чтобы их отдаленные последствия не сразу понимались всеми, а превращались в смертельные мины замедленного действия.

Но на столь хирургически точные удары необразованный Хрущёв, хотя и поднаторел в вопросах экономики, будучи и первым секретарем МГК, и первым секретарём ЦК компартии Украины, и Молдавии, даже с учётом его удивительной хитрости и подлючести, не был, мне кажется, способен.

Или всё же был? Ведь Хрущёв был решительным и острым на язык. Всевозможными идеями он строчил как из пулемёта. Мозги его работали, как говорится, дай бог каждому!

Но любые идеи следовало превращать в безукоризненно оформленные руководящие документы государственного значения, которые содержали бы, в том числе, и убедительные обоснования необходимости принятых решений. Полуграмотный Хрущёв это сделать не мог!

Так кто же помогал Хрущёву в его разрушительной деятельности из корифеев экономики? Были рядом с ним убеждённые и решительные враги советской власти или же трусливо послушные исполнители, которых заботила лишь собственная благоустроенность? Таким людишкам Хрущёв запросто подбрасывал идеи, а они прикладывали к ним свои знания и интеллект. С исполнителями могло быть и так, и иначе, и всё же не они становились генератором развала экономики. Так кто?

Не мог же Хрущёв поставить перед своими исполнителями предельно откровенную вредительскую задачу, мол, «А придумайте-ка мне, ребятки, что-то наиболее убийственное для экономики! Чтобы добило ее окончательно!»

Тем не менее, кто-то делал именно так, но свои действия успешно маскировал. Кто же то был? Кто генерировал столь разрушительные и многочисленные идеи, заставлявшие советскую экономику истекать кровью?

Кто был таким мастером, неизвестным и неоцененным по достоинству до сих пор?

Ответ, как мне тогда казалось, напрашивался сам собой. И всё же я долго не мог наполнить его конкретностью, потому он не выходил за пределы моих догадок. Для обвинения требовались конкретные сведения.

На мой неквалифицированный взгляд, почти открыто заниматься экономическим вредительством могли только на самом высоком уровне руководящей пирамиды. Это имел право делать по своей должности, например, председатель правительства или его заместители. Мог и председатель Госплана.

Ведь именно они выдавали указания на разработку руководящих документов! То они вкладывали своё видение какой-то проблемы, а уж квалифицированные исполнители превращали это видение в документ. Подсчитывали, прогнозировали, формулировали, обосновывали, то есть, доводили документ до безукоризненной формы и содержания.

В готовом виде все документы, если не были текущими, а особо важными для экономики страны, обязательно обсуждались коллегиями, возможно, дополнялись или корректировались по ходу обсуждения и только, пройдя всевозможные экономические и юридические экспертизы, подписывались «верхними» начальниками и рассылались исполнителям, как руководство к исполнению.

Но указания на разработку судьбоносных руководящих документов могли поступать к председателю правительства ещё и из ЦК КПСС, и из политбюро ЦК КПСС, и устно от первого секретаря ЦК КПСС, то есть, от самого Хрущёва. Стало быть, там или рядом, кто-то из них тоже мог организовать вредительство, но с соблюдением процедуры.

Иначе говоря, насколько мне понятно, без одобрения самых высоких лиц в системе управления народным хозяйством руководящие документы, разрушающие советскую экономику, появляться не могли. Их просто не пропустили бы, как минимум. А, как максимум, включили бы уместные случаю меры противодействия, в результате которых вредители понесли бы заслуженную ответственность.

Так кто же конкретно, на мой взгляд, мог вредить?

Я долго изучал биографии всех председателей правительства после Сталина до событий 91-го года, задавшись глупейшим исходя из моей управленческой некомпетентности вопросом: «Этот мог вредить или не мог?»

И вот что получилось.

Первым по порядку оказался Маленков Г.М. Он занимал должность председателя правительства СССР в период 5.3.53 – 8.2.55.

Мог? Думаю, что под напором очень активного Хрущёва – мог, но самостоятельно, всё же, вряд ли. Во-первых, ему старая «школа» не позволяла, во-вторых, враждовал он с Хрущевым, а в-третьих, имел на уме свою экономическую программу, которую сразу и стал осуществлять, повышая в экономике роль сельского хозяйства.

Во вторую очередь шёл Булганин Н.А. (8.2.55 – 27.3.58).

Мог? Вполне мог! Иначе не сработался бы с Хрущёвым, который в те годы всех под себя подмял. Конечно, мог, но лишь как послушный исполнитель, чтобы не конфликтовать с Хрущёвым.

Теперь сам Хрущёв Н.С. (27.3.58 – 15.10.64).

Мог? Еще как, мог! Он более десяти лет только этим и занимался, но, думаю, для консультаций использовал своих штатных советников, и так называемых ученых-экономистов, искренне веривших во всё западное, и всякого рода начальничков, прекрасно понимавших, что нужно Хрущёву, и помогавших ему громить экономику.

Но Хрущёв вполне мог использовать и наиболее разрушительные для советской экономики наработки Великобритании, ориентированные на уничтожение именно социалистической плановой экономики и подбрасываемые Хрущёву с особой элегантностью, уж не знаю каким образом! Но очень глубокая проработка всех деталей будущих руководящих документов, обеспечивавшая высокую эффективность разрушения советской экономики, в какой-то степени служит подтверждением возможности английской версии.

А далее в мою разработку попал очень скользкий тип, Косыгин Алексей Николаевич. Он прекрасно зарекомендовал себя смолоду еще при Сталине, когда и поднялся быстро и высоко. И ведь почти всем советским людям он однозначно нравился своими интеллигентными манерами и очевидной для всех благородностью и скромностью. Других сторон его деятельности и особенностей личности советские люди оценить по достоинству не могли, поскольку взгляд на жизнь кремлёвских избранников был не возможен ни под каким ракурсом. Это я к тому, что в тех условиях легко бы удалось представить народу сущего дьявола в виде ангела. Потому не стоило верить своим глазам, если перед ними оказывался кто-то из высшего советского руководства!

Послужной список Косыгина огромен. Его часто перемещали на разные должности, не обязательно с повышением. Потому расписывать весь его трудовой путь мне не хочется, тем не менее, при Сталине и до самой его смерти он был заместителем председателя Правительства СССР. Целых тринадцать лет.

В то время вредить, скорее всего, он не мог, даже если мечтал об этом – накрыли бы! Впрочем, рядом с ним работал другой заместитель того же председателя, Вознесенский Николай Алексеевич. В 49-м году он был арестован по «Ленинградскому делу» за хорошо налаженную утечку из Госплана СССР сотен секретных документов, обеспечивавших полное представление об экономике СССР по тем показателям, которые тщательно скрывались от Запада, поскольку они «разоружали» СССР.

Вознесенскому было предъявлено и другое обвинение, ещё более увесистое – сепаратизм внутри КПСС, то есть выделение из ее состава никогда не существовавшей отдельной компартии РСФСР. И надо сказать прямо, то был опаснейший заговор, предтеча событий 91-го года. Конечно же, за свою подрывную деятельность Вознесенский был осуждён и расстрелян, но не набрался ли тогда Косыгин от Вознесенского его подрывных идей?

При Хрущёве Косыгин скакал по высоким должностям. Логика его перемещений мне не совсем ясна, но побывал он и заместителем председателя правительства, и председателем Госплана, и первым заместителем председателя Совета министров. Уже потому можно догадаться, если Хрущёв его не снял, то Алексей Николаевич вполне угождал Хрущёву, выполняя все его распоряжения, в том числе и те, которые имели понятный ему как специалисту подрывной характер!

А если учесть, что в день смещения Хрущёва именно Косыгин занял должность председателя правительства, то стоит ли удивляться тому, что он продолжил политику тайного разрушения советской экономики, проводимую им и ранее!

И ведь действительно – исправно продолжил. В Википедии суть его реформ сформулирована весьма конкретно:

«Находясь на посту председателя Совета министров СССР (Косыгин, – дополнено мной) добивался проведения экономических реформ, изложенных им в докладе об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства на Пленуме ЦК КПСС, проходившем в сентябре 1965 года. Суть реформ сводилась к децентрализации народнохозяйственного планирования, повышению роли интегральных показателей экономической эффективности (прибыль, рентабельность) и увеличению самостоятельности предприятий (курсивом выделено мной).

Что же такое децентрализация народнохозяйственного планирования? Что она означала и тогда, и теперь?

Да, только одно! Полное разрушение налаженной за десятилетия системы планирования народного хозяйства, уничтожение Госплана, этого конька социалистической экономики, позволявшего не распыляться на изготовление, допустим, всеми предприятиями, кому вздумается, миллиона утюгов при общей потребности в сто тысяч!

По реформам Косыгина Госплан – этот мозговой центр плановой экономики, отрубался как ненужная голова. А экономика уподоблялась курице, бегающей по двору без головы! С курицами такое случается, но не с огромной же экономикой, которую Косыгин собирался решить централизованного управления, передав его вниз!

По существу Косыгин предлагал ставить телегу впереди лошади! Отныне именно телега должна была решать, куда ей ехать и что везти! Ей разрешалось всё решать самостоятельно, не обращая внимания на действительные потребности страны! Предприятия должны были стать самостоятельными в борьбе только за наивысшую прибыль!

И даже я тогда сомневался, уж не крупномасштабное ли то вредительство! Но тогда почему ему не противодействовали десятки или даже сотни специалистов, в обязанности которых это входило в различных структурах управления?

А что означал призыв Косыгина к повышению роли интегральных показателей экономической эффективности (прибыль, рентабельность)? Он означал, что плановые показатели уже не требовали от предприятий выпускать нужную стране продукцию в строго заданном количестве, а каждый завод делал то, что угодно, лишь бы обеспечить максимальную прибыль!

Это означало полную разбалансировку социалистической экономики, которая работала уже не на нужды смежников или населения, а на прибыль производителя. Это означало приближение коллапса!

Ведь вполне понятно, что может произойти, если, к примеру, руководитель станкостроительного производства заявит: «Не хотим выпускать станки! Хотим делать легковые автомобили! Тогда наша прибыль взлетит!»

– А кто же будет делать станки, в том числе, и для вас? – спросят в Госплане.

– А кто пожелает! Нам-то что? Мы теперь только на прибыль ориентируемся!

– Ну, а если к вашим автомобилям никто не захочет делать шины или бензобаки? Где вы их возьмёте? Ведь тогда вы не сделаете ни одного автомобиля, а прибыль окажется нулевой! И всё из-за вашей децентрализации и самостоятельности предприятий! Всё из-за того, что предприятия считают возможным сами выбирать, что им производить!

В общем, за красивыми фразами Косыгина уже просматривался абсолютный хаос в народном хозяйстве!

Скорее всего, Косыгин и намеревался под флагом прогрессивных с виду реформ уничтожить высокоэффективную плановую экономику СССР! И он очень долго и успешно этим занимался!

И у меня возникал вопрос, так на кого же работал в действительности тот приятный с виду интеллигент, подчиняясь Хрущёву?

Разумеется, на него работал и на развал экономики! А когда прикрытия в лице Хрущёва не стало (его в 64-м сняли), то Косыгин ведь всё равно продолжил начатый развал, отменив из всех разрушительных нововведений Хрущева лишь Совнархозы, явно себя опорочившие на всех уровнях. А все остальные мины, заложенные Хрущёвым и Косыгиным, так и остались! И кто после этого мог усомниться в том, что Косыгин продолжал разрушительный курс Хрущёва?!

И всё же именно Косыгина после Хрущёва назначили главой правительства! Ничего себе – вручили руль разрушителю! Выходит, те, кто назначал, на него надеялись?!

А на что надеялись?

На то, что всё-таки добьёт экономику? Так, что ли?

Но почему же через какое-то время реформы Косыгина всё же отменили?

Неужели разобрались в сути тех реформ? Или разобрались в сути самого Косыгина? Или так решила задняя нога? В СССР такое тоже случалось!

Но ведь официально об экономическом вредительстве Косыгина нигде и ничего так и не написано!

Оно и понятно – если бы реформы действительно оказались полезными для СССР, то их нещадно охаивали бы на Западе. Но – нет! Там о них либо молчат, либо хвалят!

Зато в самом СССР либералы сразу запели песенку на извечный свой мотив: «Косыгину не дали! Косыгину не позволили! СССР упустил последний шанс!»

Так мог вредить Алексей Косыгин стране, которая его вырастила и подняла?

Мне кажется, следует поглядеть и на тот факт, что Алёша родился в другой стране, в дореволюционной России, но все же в рабочей семье! В семье токаря минно-торпедного завода «Леснер»! Правда, это официальная информация из его биографии, которая вполне может оказаться подложной. Потому, если он действительно заявленного происхождения, что вызывает сомнения, если судить по его манерам, то вредить советской власти ему нужды не было, если к тому же его не обработали многочисленные троцкисты, типа Хрущёва.

Но анализ фактов деятельности Косыгина всё же указывает на явное вредительство. Длительное и экономически грамотное! Ну, а скромность… Её никто и не осуждает!

После Косыгина председателем правительства (Совета Министров) был назначен Тихонов Н.А. (23.10.80 – 27.9.85), но еще в хрущёвские времена, с 1960 года, он работал заместителем председателя Государственного научно-экономического совета Совмина СССР. Весьма влиятельная должность. А в 63-65-х годах он вообще занимал пост заместителя председателя Госплана СССР. В 1976 году стал Первым заместителем председателя Совета министров, ну а в 80-м возглавил правительство, то есть, Совет министров!

Казалось бы, на столь высоких должностях возможностей вредить было предостаточно, но вряд ли Николай Александрович этим занимался (если и занимался) по собственной инициативе. Разве что, в порядке исполнения приказов сверху, что не снимает с него ответственность.

Был он человеком технически грамотным, в экономике разбирался, но не отличался активностью и целеустремленностью. То есть, не являлся той яркой зажигательной личностью, которая и должна была в интересах дела занимать столь высокие посты.

Потому, на мой взгляд, в экономике он ничего не исправил, а ведь имел для этого все права. И если уж сам не начал никакой реформы во имя спасения народного хозяйства СССР (а его загнивание было налицо!), то мог хотя бы направить свои усилия, чтобы снять с экономики хрущевские путы. Ведь их никто не отменил, хотя это вернуло бы страну на спасительный сталинский путь развития.

Разумеется, полномочий даже у председателя правительства для таких решений было недостаточно, значит, следовало требовать одобрения этих действий на уровне ЦК КПСС.

Он ничего не сделал! Потому оказался не просто пустым местом, но даже более того, из-за него страна потеряла целых пять лет, так и не приступив к лечению тяжелого заболевания! И это в то время, когда Великобритания и США своими «экономическими советами» буквально вели Советский Союз как глупого бычка к экономическому краху!

Выходит, что Тихонов вредил стране своей пассивностью и неспособностью на организацию ее спасения! А это считалось его непосредственной обязанностью!

Ну что за руководители были во главе СССР?! Или вредители, или бездельники, или неумехи!

Рыжков Н.И. был председателем правительства в период 27.9.85 – 14.1.91. В очень страшное для страны время, когда ее уже волоком тащила в пропасть «пятая колонна», захватившая власть в СССР.

Страна уже находилась под откровенно убийственным внешним управлением, которое осуществлялось через Горбачева, Александра Яковлева, Шеварднадзе, Крючкова и тысяч других изменников родины, в том числе, десятков генералов КГБ, обладавших высокими должностными полномочиями.

Я помню, Рыжков многим в Советском Союзе нравился. Всегда спокойный, улыбчивый, деликатный, даже внешне симпатичный и совсем не старый, какими были остальные советские высшие руководители – всё это в нём подкупало. Думаю, что такие качества очень пригодились бы ему где-то в театре или в кино, а вот что он представлял собой, как руководитель народного хозяйства огромной страны я понял, увидев его в телевизионных репортажах с мест событий в Спитаке, Степанакерте, Степанаване.

Там утром 7 декабря 1988 года на очень большой территории советской Армении случилось сильнейшее землетрясение. Разрушения населенных пунктов и гибель людей оказались такими, будто одновременно произошло несколько ядерных взрывов.

Мне тогда казалось невероятное, будто подземный ядерный взрыв действительно имел место. Он-то, на мой взгляд, и спровоцировал природное землетрясение на огромнейшей территории. И всё это бедствие произошло в рамках огромного плана раскачки ситуации в СССР. И в интересах деморализации советских людей.

Такими ужасами по методике Лондона и Вашингтона советских граждан убеждали в том, что Советский Союз нежизнеспособен! Не стоит за него держаться! Не надо его защищать! Мол, он уже стал и сам бесконтрольно разваливаться! Не надо мешать реформам, какими бы они ни были тяжёлыми! Реформы Горбачёва – стране на благо!

Разумеется, в Армению срочно прибыл глава правительства Рыжков, чтобы на месте оперативно принимать важнейшие решения по ликвидации тяжёлых последствий.

Так вот! Мне было видно, что Рыжков оказался не в состоянии принимать какие-либо решения, будучи там самым большим начальником, облеченным огромной властью и возможностями! На мой взгляд, он был полностью деморализован, лишь сокрушался и ужасался, видя тысячи погибших людей, но пользы от него не было никакой. Он лишь отвлекал остальных руководителей от важных и безотлагательных дел по расчистке завалов и спасению людей, поскольку все были вынуждены сопровождать главу правительства, не выполняя свои важнейшие чрезвычайные обязанности.

В моём понимании, Рыжков был именно тем руководящим ничтожеством, которое и требовалось разрушителям Советского Союза в то страшное время. Он был правой рукой Горбачёва и за шесть лет своей «деятельности» ни в чём предателю не помешал! Иначе говоря, обеспечил ему полное прикрытие!

Не стану высказывать своё мнение об остальных руководителях, поскольку даже по перечисленным фигурам картина полностью ясна, как и ответ на мой вопрос – «Кто же разрабатывал столь вредительские законы, директивы, приказы, указы, распоряжения? Кто насыщал всю систему управления страны и народного хозяйства ядом?»

Во-первых, в верхах советской системы управления действительно из года в год концентрировались не просто диверсионные силы, но самые настоящие изменники родины и ее лютые враги, не говоря уже о карьеристах, проходимцах и прочих сомнительных личностях!

Самым активным, производительным и успешным из них был, безусловно, Никита Сергеевич Хрущёв – опаснейший государственный преступник, который так и избежал справедливого суда. Главное его достижение в том, пожалуй, что все разрушающие рычаги, приведенные Хрущёвым в действие, кроме Совнархозов, никем из его «хороших» последователей так и не были отменены вплоть до полного уничтожения страны.

Мне казалось, что подобная «стабильность» свидетельствовала о том, что намерения Хрущёва добросовестно исполнялись всеми, без исключений, председателями правительства СССР?! Всеми! Будто они были в единой банде или считали себя последователями Хрущёва. Странно, но как это я мог понимать иначе? Конечно, банда!

Во-вторых, только указанные силы практически открыто, лишь за счёт своего руководящего положения, создавали и включали в действие все вредительские законы, директивы, приказы, указы и распоряжения. И им все вокруг подчинялись, и всё выполняли, и всё делали! Хотя, скорее всего, всё же понимали преступность своих действий. Но кого-то это вполне устраивало, лишь бы самого не трогали. А кто-то понимал, что круговая порука в среде начальников выгородит любого из них, зато человека, рискнувшего вывести на чистую воду любого преступника из числа начальников, показательно для всех размажут, а униженного затем ещё и уничтожат со всей строгостью советского же законодательства. Чтобы другим плебеям впредь было неповадно покушаться на права вассалов!

Вот кто разваливал Советский Союз! Разваливала его «пятая колонна», обосновавшаяся на самом верху руководящей пирамиды, а также ещё более многочисленные исполнители преступлений, которые служили исключительно своим начальникам, а не народу, отбросив такие понятия как честь, мораль и совесть! Даже не идеи были их оружием! Только корысть!

Помню, когда я пришёл к таким выводам, то вслед за ними возник важный вопрос:

«Как же так?! Выходит, все годы после Сталина всю советскую власть, все партийные органы, силовые структуры, все производственные структуры управления, да, в общем-то, все руководящие органы страны возглавляли лишь тайные враги, изменники, перерожденцы, проходимцы и негодяи разного рода!? Получается, будто все начальники принадлежали к «пятой колонне»? Так, что ли?

На этот вопрос я могу сообщить лишь своё мнение, поскольку никогда и ни с кем его не обсуждал.

По моим ощущениям, положа руку на сердце, почти так и было! Исключения, конечно, случались. Возможно, было даже много исключений, но негодяи всегда и всюду оказывались в своих действиях лучше мотивированными и более активными. Вполне можно, что каждый негодяй у них стоил десятерых порядочных! Отсюда и разрушительный эффект!

Думаю, услышав моё мнение именно таким, мне не стали бы возражать, поскольку это противоречило бы реальным фактам, ведь вся история советской власти состоит из примеров разоблачения и борьбы с внутренними врагами. И на многих, особенно, заключительных этапах они оказывались даже победителями. Да и СССР был уничтожен руками таких же врагов – андроповыми, горбачёвыми, ельциными… Они не стоят такой чести, чтобы перечислять их всех!

Затаившихся врагов, как оказалось, было очень много, но меня всегда удивляло, почему они не получали мощного отпора от здоровых сил?

Я никак не мог понять, почему всё ближайшее окружение Хрущёва, забравшегося на советский трон, знало о том, что это его руки в крови репрессированных, что он убил Сталина, что он убил Берию, что он совершил государственный переворот и разворот страны в сторону буржуазного общества, но все это окружение терпело! Все молчали! Все подчинялись! И будто не было в стране прокуратуры! Будто не было МГБ и КГБ!

По всему получалось так, что чем выше руководители, тем меньше было у них совести, порядочности, чувства долга и ответственности! Если по-простому, тем в большей степени они являлись негодяями, которых заботили только собственные задницы. Ведь я хорошо запомнил первую аксиому руководителя – если люди не уважают своего начальника, если не хотят ему подчиняться, то и не будут! А эти, «верные ленинцы», совершенно никчемные мужики, приспособленцы, всегда подчинялись! Значит, соглашались и всё разрушительное исполняли!

Если я в этом ошибался, так, кто же скажет, почему Хрущёв на глазах у всех разрушал Советский Союз, и страна, победившая в Великой отечественной войне, так и не смогла его посадить, куда следовало? Все «верные ленинцы», вместе взятые – Молотов, Ворошилов, Микоян, Будённый и прочие, как коммунисты не стоили и выеденного яйца! Соглашались, подстраивались, сопели в тряпочку! И десятилетия управляли страной? Бедная наша страна! Несчастный наш народ! Выходит, вполне заслуженная участь ждала его в 1991-м?

А мне-то казалось, будто тому же Ворошилову следовало показать, какой он сам ворошиловский стрелок, а легендарному Будённому вполне допускалось в таком случае и шашкой пару раз взмахнуть над шеей негодяев, если иных аргументов подобрать не смогли!

Ведь и после тех «героев» ничего в истории Советского Союза не изменилось! Одно ничтожество во главе руководства сменяло другое!

Потом также покорно вытерпели Брежнева, много ужасного наворочавшего в истории страны. А почему ничтожному во всех отношениях Горбачёву, которого Путин при очередном его поздравлении назвал «выдающейся личностью, оставившей значительный след в истории нашей страны и всего человечества», позволили издеваться над страной и добивать ее до полной гибели?

Казалось бы, какие проблемы были связаны с тем, чтобы поставить на место зарвавшихся деятелей или, как было в случае с Брежневым, бездельников. Прилетел бы однажды воробей, клюнул бы таракана, и страна спасена! Ан, нет! Не нашлось в стране даже одного смелого воробья!

Но почему? Почему героическая страна на поверку проявила себя так, будто она состояла из слепцов, недоумков и трусов? Даже те, на кого остальные равнялись, оказались мягкотелыми слизняками!

Неужели это родовая и роковая особенность социализма? Неужели иначе и быть не могло? Эти вопросы долго не давали мне покоя, но я, кажется, нашёл-таки ответ.

Ответ на сей вопрос, с моей точки зрения, скрывался в порочной кадровой политике, которую проводила партия большевиков, она же ВКП(б), а потом она же КПСС. Все же знали, что кадры решают всё! Так почему же на самом верху всегда оказывались самые плохие из претендентов? А уж остальные всегда подбирались по вкусу главного начальника!

В СССР было заведено, что именно партия всегда имела решающее слово при отборе кандидатов на любые даже мало-мальски значимые руководящие должности. Она же формировала и требования к кандидатам, она же и подбирала таких кандидатов, которые устраивали не Дело, а ее саму.

Так было! Если Читателю это известно и понятно, то следует вернуться к тому, что в стране не нашлось смелого воробья… Такими уж были партийные органы! Такими же были, сделанными под ту самую партийную копирку, и многие руководители производства! А ведь именно из них вырастали министры, председатели правительства, и прочие, и прочие. Такими же были командиры в РККА и потом в Советской армии, такими были начальники в КГБ…

Неужели ход моей мысли ещё не ясен? Если так, то следует узнать, как в СССР производилось выдвижение кого-либо на вышестоящую должность. Причём, совсем не важно, что за должность – партийная она, либо комсомольская? Может, профсоюзная, армейская, производственная, научная, театральная, сельскохозяйственная… Любая!

И не столь уж важно, кто повышался – рядовой работник или руководящий. Суть механизма всегда оставалась одинаковой.

Как только намечалась вакансия, так начальник, в ведении которого она могла образоваться, поручал своим подчиненным подобрать несколько подходящих кандидатур. Всё делалось тайно, чтобы заранее не возбуждать возможных претендентов. Потом их список обсуждали в узком кругу, отдавая предпочтение наиболее достойному. По крайней мере, так считалось. Если кандидат соглашался на предложение, то для окончательного решения вопроса на него писали представление, аттестацию, готовили рекомендации и характеристики, хотя всё это уже отдавало излишней формальностью. Вопрос-то был решён!

Характеристики писали чуть ли не под копирку. Разглядеть за ними живого человека со всеми его особенностями было невозможно. Трафарет использовался примерно такой:

«Свою специальность знает хорошо. В прошлом году успешно прошёл обучение на курсах повышения квалификации. Умеет сплотить вокруг себя товарищей (подчиненных) для выполнения производственного задания. Делу партии и советского правительства предан. Военную и государственную тайну не знает, но хранить ее умеет. Принципиален. Дисциплинирован. С товарищами вежлив и доброжелателен, пользуется их заслуженным уважением. С начальниками выдержан и корректен. Подал два рационализаторских предложения, которые внедрены в производство. Хороший спортсмен; два года назад участвовал в лыжном кроссе на первенство предприятия. В быту скромен. Хороший семьянин. Партийные и профсоюзные взносы платит регулярно».

Но очень и очень важно, что никакое назначение, даже самое выгодное и удачное, не могло состояться без одобрения партийных органов. Их слово всегда становилось решающим – наш человек или не наш. Вот в этом-то и состоял почти весь смысл кадровой политики. «Наш или не наш?» Потому начальники штамповались по единому и самому худшему формату!

Всем партийным работникам (это они так себя называли, но точнее было бы их называть партийными бездельниками) требовался человек, исключительно к ним лояльный. Человек, который бы впитывал установившиеся «порядки», основанные на двойных стандартах, а не боролся за наведение порядков, полезных делу, выгодных предприятию или коллективу, нужных, в конце концов, советскому народу!

Партийные бездельники отбирали под себя людей, готовых впитывать «правила игры», а не боролся с недостатками и с людьми, мешающими делу. Отбирали людей, которые не стеснялись пользоваться закрытыми от народа магазинами, где было всё, да еще и значительно дешевле, нежели в официальной торговле. Отбирали людей, которые понимали бы без слов, что их привилегии есть плата за соблюдение внутреннего кодекса поведения, и ценили бы свою исключительность.

Я же, как и большинство моих товарищей, вырос совсем на других идеалах. Я всегда верил в других коммунистов. Не в тех, которые – члены партии, а в настоящих коммунистов. В героических людей, всегда готовых оказаться там, где труднее, где тяжелее, где опаснее. Они всегда оказывались впереди там, где приходилось вести за собой советских людей через трудности, испытания, лишения и невзгоды.

Потому самым дорогим кинофильмом для меня остался «Коммунист» и его образ, созданный Урбанским. Вот откуда я черпал свои идеалы! Вот как стремился поступать всегда сам. Но партийным бездельникам с нами было не уютно, и они своей кадровой политикой перекрывали нам дороги наверх. Потому очень редкие из нас экземпляры достигали руководящих высот.

И всё же настоящие руководители кое-где встречались. Мне, например, по телеинтервью когда-то очень нравился Вячеслав Матузов, квалифицированный работник ЦК КПСС. В нём сразу читалось неравнодушие за порученное дело и за общую ситуацию в стране. Знающий, понимающий, самостоятельно думающий человек, великолепный специалист, ориентированный на проблемы Ближнего Востока. Настоящий! Он как-то рассказывал, что и вокруг него в ЦК были люди хорошо образованные, больших профессиональных знаний, способностей и умений, честные, преданные делу и своему народу, из которого они и вышли, большей частью, из низов рабочего класса.

Когда же Генеральным секретарём ЦК КПСС голосованием в узком кружке политбюро был избран Горбачёв и стал проявлять себя, как разрушитель партии и народного хозяйства, многие товарищи Матузова не молчали. Они открыто требовали поменять вредный курс, явно взятый Горбачёвым на разрушение страны. Коммунисты всё видели, понимали, предвидели последствия и не молчали. А Горбачёв в ответ на это запретил партийные собрания в первичных партийных организациях Центрального Комитета!

Это же уму непостижимо! Запретить коммунистам собираться и выражать своё мнение! Такого никто и представить себе не мог! Всегда было-то как раз наоборот! Это уже попахивало диктатом самодурства или захватом власти людьми, не имевшими ничего общего с коммунистическими принципами! Да еще где это было? В самом ЦК, в штабе партии, в высшем партийном органе, провозгласившем демократический централизм!

Но тогда несогласные и наиболее активные коммунисты стали самым странным образом исчезать, так что товарищи и концов их не находили!

Так начиналась активная борьба Горбачёва и его преступной клики с самой коммунистической идеей. По сути, был взят курс на дискредитацию партии и ее запрет, что попытался сделать уже и Ельцин, вознесенный на самый верх как раз той самой партийной кадровой политикой, которая вдруг сыграла себе же вопреки. Ведь поначалу Ельцина, бестолкового сынка начальника некого строительного треста, взяли в районный комитет партии секретарём по протекции и как представителя рабочего класса. Многоопытный в кадровых делах папаша порекомендовал ему после института, из которого сынок вынес воспоминания лишь о волейбольной площадке, поскольку больше ничем не занимался, сходить «в народ», устроиться простым каменщиком, что Ельцин и выполнил, примазавшись на время к рабочему классу. А его продвижение по карьерной лестнице началось по элементарной ошибке партийных бездельников – врожденную дурь и ухарство Ельцина, его несдержанность и хамство, райкомовские партийцы расценили как принципиальность и стремление к справедливости, не глядя на авторитеты! Такие люди в райкоме были нужны! Они олицетворяли собой идейных борцов! Но и без протекции, разумеется, там тоже не обошлось!

И всё же речь не о таких постыдных выкидышах партии, каким являлся Ельцин. Были и настоящие личности на руководящих должностях. Они иногда встречались на всех уровнях. Они честно и бесстрашно сражались за правое дело, но большей частью терпели поражение, поскольку соотношение сил обычно выходило не в их пользу.

Мне физически невозможно всех их знать и перечислять, но к ним, если поискать на самом высоком уровне, я тогда причислял Петра Машерова, Григория Романова, Шарафа Рашидова. Нравился мне тогда (не скрою своей обидной ошибки) и Юрий Андропов, в существе которого я долго не мог разобраться. Он ведь обитал за теми красными флажками, за которые смертным заглядывать не полагалось! Слишком поздно я разобрался в том, что маскирующийся еврей и непреклонный троцкист являлся опаснейшим врагом советской власти, не только многие годы разрушавшим Советский Союз изнутри, но в итоге его и подрубившим на корню.

Среди руководителей-производственников порядочные люди встречались чаще. Причина скрывалась в том, что производственники были мастерами своего дела. И образование они имели по профилю высшее, потому-то часто не боялись говорить в глаза правду, бороться за правое дело, а не за показуху, смело вскрывать недостатки производства.

Производственник знал, если его и снимут с должности, он всегда устроится, хотя бы рядовым инженером. В крайнем случае, встанет к станку. Для него не являлось позором оказаться в гуще рабочих людей! Он хорошо знал своё дело, и работать умел!

А вот партийный работник, после своего исторического факультета, оконченного в областном педагогическом институте (этот институт чаще других оказывался гнездом будущих партийных работников!), без своей партийной должности оказался бы никем и ничем! Ведь он научился лишь болтать что-то странное об истории, о сути которой сам обычно не имел представления. То есть, в лучшем случае, мог устроиться в школу, чтобы загаживать нашим детям мозги и внушать им свои аморальные жизненные ценности лицемера и паразита. Но он и туда идти не хотел! Он изначально не привык и не хотел работать! Он с ранних лет догадался, что устройство жизни таково, что лучше бы кем-то руководить и ничего не делать, а, главное, ни за что не отвечать!

Отстранение партийного работника от кормушки грозило ему вымиранием.

Чтобы не заблудиться в своих же рассуждениях, я вернусь к их началу.

С тех пор мне стало ясно, кто виновен в том, что среди руководящего состава Советского Союза находилось большое количество людей не только беспомощных в профессиональном плане, но к тому же аморальных и безнравственных.

И виновата в том была не коммунистическая идея или партия как таковая, а те партийные псевдоработники, которые осуществляли свою кадровую политику.

Между прочим, наши кремлёвские старцы на своих должностях восседали до глубокого маразма по той же причине. Ведь никто из их окружения не мог сказать против них ни единого слова! Этого категорически не позволял их не писанный партийный кодекс поведения!

Ну и не позволялось молодых и энергичных в тот круг вводить, а то ведь могли и подвинуть! Вон, как с Горбачёвым случилось – его молодость на фоне умирающих членов политбюро оказалась самым важным достоинством.

Фактически никто из советских высокопоставленных партийных деятелей, красуясь на всех портретах и плакатах, не смог и не захотел сотворить хоть сколько-нибудь полезного стране дела, зато заговоры устраивались неоднократно! И особенно при Сталине, ведь на нём держалась ненавистная многим советская страна.

В связи с этим у меня всегда возникал важный вопрос:

«А почему люди в руководстве страны, стремящиеся свергнуть советскую власть, всегда были крайне настойчивы и активны, а те, кто должен был страну защищать, всегда оказывались пассивными, трусливыми и никчемными?!»

Но своё мнение на сей счёт я здесь приводить не стану. Можете попробовать выработать его самостоятельно. Думаю, всем будет интересно.

Для затравки укажу еще на одну сталинскую ошибку, замеченную мной. Правда, совершить ее Сталину, что особенно интересно, не позволили враги.

Люди, знающие азы истинной советской истории, а не вымыслы на тему этой истории, помнят, что Сталин еще до начала войны собирался ликвидировать руководящую роль партии в управлении страной.

Всё очень логично. Партия большевиков к тому времени выполнила свою историческую миссию – она провела народ через революцию, через иностранную интервенцию и гражданскую войну и, наконец, вывела народ на тот рубеж, с которого можно было приступать к строительству социализма.

Но чтобы сложнейшее и неизвестное дело завершилось как можно лучше, требовались специалисты, грамотные во всех областях знаний и отраслях экономики. Среди партийных работников таких отыскать было трудно, а учиться строить нечто полезное они и не собирались. Они привыкли разрушать всё до основания, а затем…

А затем становились тормозом на пути прогресса социализма, поскольку, ударяя себя в грудь и ничего не умея, позанимали все руководящие должности – «мы же делали эту революцию! Пусть теперь она нам послужит!»

Вот Сталин и пришёл к выводу, что настало время партию отодвинуть от решения задач, которые по силам только специалистам, и отзадач, решаемых от имени народа советскими депутатами. Ну, а партии оставить, чтобы было чем ей заниматься, воспитательные функции и кадровые вопросы.

В этом и была, на мой взгляд, ошибка Сталина.

Как говорится, хорошо, что это не сбылось, ведь партия уже имела достаточный опыт кадровой работы по превращению любых руководящих органов либо в указующих и жирующих паразитов, либо во врагов и даже в контрреволюционеров, троцкистов, пораженцев, монархистов и прочих смутьянов! И, надо думать, в случае, когда партию собирались столь сильно обидеть, она с новой силой активизировалась бы только в одном направлении – чтобы отомстить обидчику! Чтобы вернуть себе безмерную власть и прилагаемые к ней барские привилегии! То есть, страна неизбежно получила бы ту самую контрреволюцию со всеми ее разрушительными последствиями! Или получила бы множество бывших партийных чиновников, которые, занимаясь кадровой и воспитательной работой, воспитывали бы все кадры под себя!

Именно самые бесполезные партийные работники, сразу сообразив, что задумал Сталин, помешали ему это сделать и до войны, и после нее. Более того, потому Сталина и убили, чтобы не потерять свою власть над страной. И потом многие десятилетия подряд советские люди видели на крышах домов странные призывы: «Слава КПСС!»

С чего бы ее следовало советскому народу прославлять? А если она была к тому же руководящей силой в СССР, то как-то не скромно ей прославлять саму себя!

Опять я забыл о Великобритании. Чего же она добилась со своими спецслужбами за послевоенные годы?

Это не столь очевидно. И об этом избегают говорить политики. Но я заметил, что место Великобритании в мире изменилось.

Она не стала крупнее. Она не стала сильнее в военном или экономическом плане, не увязла в каких-то войнах, надолго оказавшихся на слуху. Она даже в Евросоюз вступила, как все! В действительности, завлекая своим примером в этот очевидный капкан многие колеблющиеся страны, а когда ей это удалось, вышла из Евросоюза, обреченного на скорую экономическую и политическую гибель.

Правда, самые влиятельные биржи по-прежнему играют в Лондоне, поднимая статус Великобритании как мирового банка. Там же крутятся огромные деньги, аукционы, фьючерсы, золото… И это притом, что валюта Великобритании является всего лишь резервной для остального мира, как будто ни на что не претендуя.

И редко кто знает и воспринимает всерьёз самое главное, что в Великобритании давно обосновался мозговой центр всей мировой политики. И этот мозг, вполне возможно, является тем самым, никому непонятным и засекреченным от человеческого стада мировым правительством. И только самые посвященные могли бы об этом что-то рассказать, но они, это уж точно, никогда говорить не станут! А все остальные людишки на планете могут наблюдать только последствия работы того мозгового центра, да и то, лишь в том случае, если смогут логически связать одно событие с другим. Но это же – вряд ли!

Между тем, за послевоенные десятилетия роль униженной Штатами Великобритании не только изменилась, но она изменилась весьма значительно. Настолько, что, как мне кажется, в большинстве глобальных вопросов стала определяющей.

Дело дошло до того, что даже США, экономика и военная сила которых способна без особых проблем раздавить Великобританию, является лишь послушным орудием в руках Великобритании.

И сведущие люди замечают, как часто США поступают себе во вред! Но, странное дело, те же действия Штатов оказываются выгодны Великобритании. Такой факт служит основанием, чтобы выяснить истинные взаимоотношения этих двух государств и их реальную роль в мировой политике.

Поглядите сами! Ну, какой у США был интерес ввязываться в войну в Афганистане? Никакого! Но это было выгодно Великобритании – и для ослабления самих США, и для давления на Юго-Восточную Азию, которую Англия всегда считала зоной своих интересов. И вот уже США воюют за интересы Великобритании, вовлекая в это кровавое занятие и другие страны по так называемой коалиции!

А разве с Ираном было иначе?

В настоящее время, как мне представляется, тот мозговой центр весьма успешно убеждает руководство Штатов, будто им выгодно усиливать военное противостояние с Китаем и с РФ, хотя это спорный факт.

Но США ответили «Есть»» и подчинились! И принялись действовать в заданном направлении, себе же во вред.

По всему выходит так, что Великобритания сумела оправиться от давнего поражения и утраты своего мирового господства.

Более того, она опять, хотя и тихой сапой, заняла господствующее положение в мире. И это меня нисколько не удивляло. Как же могло быть иначе, если руководству США и их спецслужбам всегда недоставало интеллекта, чтобы окончательно подмять под себя Великобританию. Потому-то, пользуясь остротой Федора Тютчева, сегодня можно утверждать, будто английский хвост виляет американской собакой!

Но и это не все сюрпризы, связанные с фактическим возвышением Великобритании над планетой.

На мой взгляд, из-за ее амбиций мир в скором времени ждут куда более решительные и бесчеловечные перемены. По-моему, Великобритания собирается в полной мере отомстить Штатам за прежние унижения. И если это ей удастся, то США, как я понимаю, могут вообще прекратить своё существование. Впрочем, экономически они давно к этому готовы, так как целые десятилетия трещат по всем швам из-за всевозможных кризисов! США живут, кажется, лишь для того, чтобы содержать свои вооруженные силы, которыми командует Великобритания.

А уж после расправы с Соединенными Штатами мировое правительство примется уверенно восстанавливать свое мировое господство в полном объёме.

К тому времени, как я понимаю, соперников у Великобритании не останется. РФ, скорее всего, совсем занеможет. Европа сама себя окончательно подкосит, а остальные претенденты на мировое господство – они вообще не в счёт! Потому в качестве решающих сил на планете останутся только Китай, да Великобритания.

И здесь возможны как некоторые неясности, так и варианты.

Мне более вероятным представляется, будто Китай, хотя он огромен, осторожен, хитёр и подчинил себе почти всю Африку и Латинскую Америку, всё же окажется в полном подчинении Великобритании. По крайней мере, она именно к такому варианту и готовится, подчинив своему влиянию так называемых китайских комсомольцев. Практически все они прошли через университеты Лондона и теперь усердно молятся на Великобританию. Предполагается, что они так же сдадут Китай в лапы Великобритании, как это сделал Андропов и его банда с Советским Союзом.

Зачем придумывать новые схемы, если старые доказали свою работоспособность!?

Оставшись на вершине мировой власти в одиночестве, Великобритания приступит к установлению на планете своего «нового мирового порядка», о котором уже на раз говорилось то тут, то там.

У меня нет желания рассуждать об этом бесчеловечной проекте, потому обозначу лишь самое главное.

По некоторым заявлениям основателя и бессменного президента Всемирного экономического форума в Давосе Клауса Шваба суть нового мирового порядка будет сведена в основном к следующему.

Вдохните-ка, друзья, поглубже!

Все государственные границы, да и сами государства на планете будут ликвидированы. Численность населения сократят в несколько раз. Оставшиеся люди низшего сорта, то есть, такие как мы, независимо от национальности и своего былого гражданства получат индивидуальные электронные цифровые номера. Каждому номеру будет соответствовать самое полное электронное досье со всеми данными для контроля лояльности.

Любые действия людей низшего сорта, в том числе, обязательная трудовая повинность, учёба, отдых или перемещения будут возможны только в интересах элиты и только в пределах, разрешенных цифровыми пастухами. Получение корма будет возможно по цифровым карточкам и только при отсутствии штрафных баллов. Если есть баллы, то корма достанется меньше. Жизнь вне работы предусмотрена в бараках. За существенные нарушения дисциплины последует блокировка индивидуальной карточки и отключение от кормушки с вполне прогнозируемыми последствиями.

Личный транспорт и многое другое, к чему люди давно привыкли в течение прошлой жизни, канет в лета. Никаких прав человека не предусматривается. Никакой индивидуальности. Никакого развития. Никакой медицины. Некоторых претендентов на повышение будут обучать в пределах необходимого объема знаний. Избыточная с точки зрения мирового правительства промышленность и сельское хозяйство упразднятся. Добыча нефти, газа и других полезных ископаемых, которые должны в максимальной степени сохраняться для последующих поколений элиты, будет осуществляться в щадящем для планеты режиме и под строгим контролем пастухов.

В итоге реализации таких намерений получится тот самый новый мировой порядок, который кое-кто уже весьма точно окрестил цифровым концлагерем.

Если же кто-то после ознакомления с планом нового мирового порядка сочтёт меня сумасшедшим, я его вполне пойму, поскольку и сам думаю примерно так же, но не о себе, а о Клаусе Швабе, который такое рассказывал в Римском клубе и у себя на Всемирном экономическом форуме. Все претензии направляйте к нему. Его и сумасшедшим считайте, хотя и он, как мне представляется, высказывал чужие представления об этой проблеме и чужие планы ее разрешения.

Но на сегодняшний день США всё ещё существуют! И, находясь на вершине мира, они успели вписать в мировую историю великое множество самых грязных страниц, которые граничат с абсолютным позором. Многим людям хотелось бы, чтобы свято место заняла другая держава, например, Китай. Как-никак, но это же государство с какой-никакой коммунистической направленностью!

Но не дай нам этого бог! Я так думаю! Ведь узкоглазые настолько управляемы и дисциплинированы в любых коллективных действиях, что превратить их в живодёров мирового масштаба особого труда не составит. Тем более что такая работа частично с ними уже проделана. Китайцы, и те из них, которые живут в самом Китае, и разбросанные по всему миру в виде диаспор, всегда оставаясь в душе китайцами, ждут лишь «красного свистка», чтобы подмять под себя чужое жизненное пространство. И географически под этим пространством они понимают весь мир!

У меня на этот счёт сомнений маловато! И потому удивляюсь информационно-дымовой завесе, закрывающей от населения политическую сущность Китая. Ну как до сих пор, скажите мне, можно Китай называть коммунистическим?! Это ту страну, в которой сотни официальных миллиардеров?!

Надо взять для себя на заметку. Оказалось, что можно без особых трудностей одной лишь пропагандой переключать мозги населения с минуса на плюс или обратно!

А теперь вернусь к тайным пружинам мировой политики.

Мне-то давно стало понятно, но вряд ли кто-то из населения согласится со мной в том, что Первая мировая война, разгоревшаяся в 1914 году, стала делом рук совсем не германских, но именно американских магнатов. Нас такому взгляду на ту войну не учили, но тогда было именно так!

«Ну, как такое могло быть?! – крайне удивится Читатель. – Война разгорелась в Европе, а Америка от полей сражений отделялась Атлантическим океаном! Да и не была она тогда мировым лидером. Значит, не могла!»

И действительно, всеми липовыми учебниками истории внушили именно это, а думать самостоятельно население не умеет. Впрочем, дело не в населении, но Первая мировая война однозначно спровоцирована Штатами! Прежде всего, ради того, чтобы отобрать мировое господство у Великобритании!

Но тогда Штатам это не удалось. Потому в 18-м году уже разгоревшуюся войну, но оказавшуюся для США бесполезной, пришлось приостановить, сделав вид, будто подписанием Версальского мира она закончилась навсегда! Но мир был заключён лишь ненадолго и потому, что первоначальный план расширения войны у США не удался.

План США предусматривал, что на первом этапе войны Германия одним махом разгромит Францию, сделав это, пока в войну не вступит неповоротливая из-за своих размеров Россия.

Тогда на втором этапе Германия смогла бы развернуться в противоположном направлении и захватить центральную часть России, поскольку она лишилась бы союзника в лице Франции. А дальше можно было бы и не спешить. Дальше ослабленную Россию предполагалось добить и изорвать на куски совместными интервенционными силами США, Великобритании, Италии, Румынии, Турции, Ирана и Японии.

Не устояла бы Россия! А кончать с ней давно хотели многие государства, да не получалось так, чтобы раз и навсегда! Постоянно что-то мешало!

Вот и опять Штаты просчитались насчёт боевых возможностей Германии и способности разгадывания этого плана Россией.

А Россия, верно оценив обстановку и не дожидаясь завершения уже объявленной Николаем Вторым мобилизации, нанесла мощный удар по германской Восточной Пруссии и оккупировала ее, продемонстрировав самые решительные намерения.

То был стратегически сильный ход! Ведь Германия не имела сил, чтобы воевать на два фронта – с Францией на Западе и с Россией на Востоке. Но после вступления в войну России, воевать пришлось бы именно так, на два фронта. Потому разгром Франции из-за рассеивания сил Германии стал невозможен, а вместе с ним провалился и план последующего нападения на Россию, а далее и низвержение Великобритании, вокруг которой не осталось бы никого из возможных союзников.

И потому организовавшие войну Штаты, наблюдающие издалека за ставшей для них бесполезной схваткой в Европе, убедились в том, что их план провалился.

Теперь-то очевидно, что Россия вступила в войну не для того, чтобы заступаться за Францию, как объясняют историки. Россия спасала саму себя, ибо Генштаб разгадал план американцев, который столь неудачно принялась выполнять Германия.

В общем, не удалось Штатам накопить жирок за счёт чужой войны! Не удалось на чужих штыках вломиться на территорию Российской империи.

Потому и Великобритания в первом тайме, до которой очередь в той войне не дошла, выстояла. Её колонии, как основной источник всех богатств, сохранились. Английский фунт стерлингов тоже остался мировой валютой. Великобритания ещё и богатствами побеждённой Германии сумела поживиться и даже богатствами России, поучаствовав в ее недолгой, но весьма прибыльной оккупации на Севере, на Юге и на Дальнем Востоке.

Но и США проанализировали свои неудачи и пришли к выводу, если не удалась Первая мировая война, так нужна Вторая мировая, более успешная война. Только она и поможет американцам осуществить захват короны мирового господства.

И Штаты принялись усиленно готовить новую мировую войну, установив для себя срок ее начала не далее чем через двадцать лет, то есть, не позднее 1938 года.

Причем Штаты, видимо, чему-то научившись от спецслужб Великобритании, приняли все меры, чтобы в глазах мировой общественности остаться в стороне не только от подготовки к новой мировой войне, но и от самой войны, даже когда она разразится.

Потом с подачи США в развязывании Второй мировой войны оказались виновны будто бы совсем не американские финансовые магнаты, стремящиеся осуществить передел мира, а лишь какой-то бесноватый одиночка Гитлер, фанатично настроенный на расширение владений Германии за счёт территории СССР!

«Ну, что с ним поделаешь?! Это всё он – Гитлер! А на Дальнем Востоке виновата милитаристская Япония! И причём здесь США? Они вообще не собирались воевать!»

«Ну и ладно! – старался я не первый раз остудить себя при изучении этой темы. – Хватит пока об этом – ведь снова забурюсь! Опять забуду, с чего начинал! Ведь иду, куда несёт!»

Глава 7. Что-то не сходится!

Меня давно подогревала шальная мысль, о которой я опасался даже заговорить. Ну, почему в Советском Союзе населению вместо истории всегда втюхивали полную чушь?!

Мне ещё понятно, если бы пытались вдавить идею, будто русский народ всегда был самым революционным или самым прогрессивным. Это было бы выгодно для оправдания социалистической революции, но ведь втюхивали всё наоборот! Мол, Россия была очень слабая! Россия была не развитая! Россия была крайне отсталая!

Даже древняя история, в которой революциями и не пахло, в официальном изложении тоже выглядит очень странно.

И совсем уж трудно понять, с какой целью советские историки взяли на вооружение выдумки наёмных немцев Миллера и Шлёссера? Неужели своих мозгов не хватало? Зачем враждебную пропаганду выдали за свои собственные исторические изыскания? В общем-то, с этим еще можно было бы как-то смириться, черт с ними, с этими недобросовестными историками, но ведь они всю галиматью выдали за подлинную историю и мира, и России!

Это уж вообще, ни в какие ворота!

Неужели то были непонятые мной признаки управляемости Советского Союза со стороны Запада? Неужели в СССР послушно выполняли то, что заказали на Западе?!

Диковато это звучит для нынешних людей! Ведь большинство из них до сих пор не может понять, как это современная Россия оказалась колонией США?

Но если так было уже с Советским Союзом, то зачем и почему подчинялись?

Я понимаю, что ответов от самих историков мы не дождёмся. Они послушно повторяют лишь то, что им велят те, кто сегодня у руля. А рулевые сказать правду не разрешат!

Потому мои вопросы следовало бы обратить к советской власти, но и с этим я опоздал. А разобраться-то хочется.

Уж о монголо-татарах и вспоминать смешно! Над ними сегодня смеяться устали! Большие уши из того ига торчат! Раньше, когда никто не возражал, и не было обмена информацией через интернет, ложь проходила на «ура», но сегодня-то почти все понимают, что это вражьи придумки.

И Киевская Русь туда же! Ведь Киев, по мнению археологов, сравнительно молодой город, а географически он расположен крайне неудобно, вдали от транспортных артерий! И Днепр с его порогами – река хотя и судоходная, но не по всей длине. Причем, хуже всего, что тринадцать непроходимых порогов нарушают сплав ниже самого Киева. Да и крепостных стен у Киева никогда не было. И городов вокруг него, как они возникали вокруг любой столицы, так и не построено. И документов на этот счёт нет. И даже в поздние времена, пусть и по старой памяти, никто Киев за столицу не считал. Скорее на эту роль подходил Переславль или Харьков.

Уже эти обстоятельства не позволяли Киеву стать во главе Руси. Весьма не целесообразно это получилось бы для главного торгового центра! Потому Киевской Русью народ только подальше от истинной истории уводили!

Фундаментальной для всей славянской истории выдумкой стало, как мне казалось, и прославляемое крещение Руси тысячу лет назад!

По официальной версии историков Русь крестил князь Владимир. Крестил ее принудительно, ибо в далёком 988 году она не понимала своего счастья.

Но что-то и это не вяжется! Если христианству на славянских землях более тысячи лет, то почему Евангелие на русском языке впервые появилось в книжном варианте только в 1820 году?! Неужели основной устав христианства не додумались издать раньше?

Понятно, что такого быть не могло. Выходит, не было в том уставе нужды, поскольку еще не было христианства!

Несомненно, что это ещё один признак обмана! То есть, христианство вдавили в славян значительно позже. Но когда?

А подсказка-то на самом виду – 1820 год! Или около того!

Правда, историки подсунули всем интересующимся еще одну дату – 1651 год. Именно тогда патриарх Никон якобы затеял реформу вроде бы уже давно христианской церкви. В той реформе ничего особенного якобы и не было. Подумаешь, креститься следовало не двумя перстами, а тремя. Ну, и еще кое-что Никон ввернул, подобное.

Но почему же из-за того славянский мир поднялся в едином протесте?! Вроде, хлебопашцы – люди мудрые, самостоятельные – они из-за всякой ерунды роптать не станут. Два перста, три или четыре – чушь это, для жизни не важная.

Но коль уж поднялись, то, видимо, было из-за чего! Было что-то принципиально важное для жизни людей. Потому реформы Никона сопровождалась, что ясно даже со слов самих историков, страшными насилиями.

Церковники рука об руку с царской властью принялись громить, жечь, перестраивать старые храмы и уничтожать в них всё, что касалось старой веры, включая и самих непослушных. Даже премии назначали тем, кто сдавал под уничтожение старые славянские иконы и книги, коих всюду находилось видимо-невидимо, подводами свозили на сжигание! Неужели до того всё от старой веры терпели?

Сами церковники, видать, уже не справлялись с огромным количеством символов славянской веры. И, надо полагать, не со своим же христианством они боролись, у которого ни одного печатного Евангелие не нашлось, хотя сия вера у славян уже была якобы семь сотен лет!

У народа возникло активное неприятие реформы и противодействие ей. В ответ начались жесточайшие репрессии против населения! И это сразу прописали в российских законах! Даже за пассивное сомнение в христианской вере, высказанное вслух, или за использование любых атрибутов старой славянской веры, за тайное поклонение прежним богам хоть под собственной кроватью, за всё почти – полагалась каторга и лишение имущества, обрекающее семью на гибель.

Многие крепкие славяне всё равно не подчинялись, но чтобы не попадать на каторгу, оставляли свои дома и с семьями навсегда уходили в далёкие леса. Там заново и селились, там и обживались, но себя и свои убеждения не предавали! Их называли староверами, раскольниками, старообрядцами, хотя, как мне кажется, это одно и то же.

Власть безжалостно боролась с непокорными. Правда, истории известны и многие исключения. Например, даже в 18 и в 19 веках на виду и в большом почёте проживали такие старообрядцы как Рябушинские, Демидовы, Осокины, Щукины, Громовы, Прохоровы, Марковы, Гучковы, Трындины, Третьяковы. Но это – к слову! Ведь другим староверам, которые не могли похвастаться своими миллионами, в лесах и вдали от людей (прятались ведь), жилось тяжело и опасно.

Так может, так называемая реформа Никона и стала первым и действительным актом крещения Руси?

Может, реформа Никона и не была никогда реформой, а задумывалась как насильственное вдавливание в славян враждебного им христианства и искоренения славянской веры?

Вдавливание того самого христианства, которое в официальных сказках будто бы принесло на Русь более высокую культуру, а на деле уничтожило самую древнюю и великую культуру славян.

Христианская вера не призывала к созиданию! Она призывала к покорности и смирению, а попутно уничтожала, сжигала, разрушала, убивала, запрещала, преследовала, ссылала всё, ей неугодное! Даже самобытный алфавит и письменность славян исчезли. Выкорчевали из народа многочисленные обычаи, славянскую веру и ее атрибуты, деформировали мораль. А взамен всем в мозги ввернули своё, иноземное, более привычное для иностранных правителей Руси с русскими фамилиями. Ввернули латиницу, кабаки, курение, балы, распутство. То есть, всю западную культуру!

Одно время я уже был уверен, будто именно 1651 год и стал вдавливанием в славян христианства, но теперь не уверен! Какие у меня появились аргументы?

Их много! Но самым убедительным мне показался следующий факт. В ходе реформы Никона церковники активно разрушали или переделывали славянские храмы.

С точки зрения объёма, те работы выглядели внушительно. Прежде всего, сбивали все фрески с внутренних и внешних стен. По всей высоте. Крушили всё варварски, фактически сбивая толстый слой зубилами, чтобы нисколько не оставалось запечатленной во фресках истинной истории славян. Потом заново штукатурили и рисовали уже то, что, пожалуй, и сегодня можно увидеть в так называемых православных храмах.

Так поступали всюду, в том числе и в многочисленных детинцах (в кремлях, если по-новому). А кремли тогда, то есть, укрепления в виде крепости, имели любые уважающие себя города. Москва, Астрахань, Вологда, Дмитров, Зарайск, Ивангород, Казань, Коломна, Можайск, оба Новгорода, Псков, Рязань, Ростов, Серпухов, Смоленск, Суздаль…

Одновременно в храмах замуровывали три двери (у славян входы во все храмы делались с четырёх сторон). А снаружи, но напротив оставшейся двери, возводили пристройку, которая становилась основой для иконостаса. У славян такого не было.

В фундамент пристройки старались запрятать как можно больше кладбищенских славянских плит, поскольку на них имелось множество дат и надписей, содержавших истинную историю народа. Чаще всего, на двух языках. И никаких крестов – только полумесяц, уложенный на бок в виде чаши, в которой светилась маленькая звёздочка.

Остальные плиты, которые не удавалось уничтожить указанным способом, подвергались безжалостному изуродованию зубилом или дроблению кувалдой.

Так вот, теперь уже известно множество свидетельств тому, что подобные перестройки славянских храмов активно проводились на многих славянских территориях не в годы реформы Никона, а значительно позже, уже в 18 и 19 веках.

Это и есть отгадка! Это и есть правильный ответ – вот когда, скорее всего, и было произведено насильственное крещение Руси, которая, между прочим, и Русью-то никогда не называлась! Тоже более поздние придумки!

Вот когда принуждали креститься! Вот когда народ в знак неповиновения уходил в леса. Вот когда крушили всё, связанное с прежней славянской верой! Вот когда душили непокорный славянский народ!

Вот так и рассыпалась в моём представлении сказка о «тысячелетней христианской Руси», как совершенно несостоятельная!

Но в моих мозгах застрял еще один вопрос.

Ну, почему при явно насильственном крещении Руси на ее территории остались некрещёнными всякого рода татары, башкиры, немцы и прочие мусульмане? Почему же их не обратили в чуждую им Византийско-Иудейскую религию, если славян обращали? Почему их так и оставили в покое? Разве не загадка?!

За разными религиями вообще тянется множество несуразностей. Я не стану углубляться в те подробности, которые предоставляет официальная история религий. Ей я давно не верю! Хотя она вполне может обрушить на неподготовленного человека столько недобросовестной информации, что он будет буквально поражён и надолго лишится возможности мыслить самостоятельно.

Ну, а если попытаться хотя бы религию Древней Греции очистить от шелухи, что останется перед нашими глазами?

Мне кажется, прежде всего, останутся многочисленные мифологические боги, а не единый, как в христианстве, хотя он каким-то несуразным образом представляется церковью одновременно в трёх лицах! Намёк на то, что человеческим мозгом это не постичь, но ведь он и не какой-то там человек-букашка!

Греческих богов во главе с Зевсом было много. И каждый из них, по разумению древних греков, нес персональную ответственность за какой-то вид деятельности или сферу человеческой жизни. А все вместе они, очевидно, были способны превратить жизнь людей в рай на Земле.

Когда-то в школе мне было интересно этими богами заниматься, и часть своего времени я им отдал честно, потому и сейчас многих помню. Перечислю ради собственного интереса, ведь когда-то я запоминал их на спор.

Самый главный бог – это грозный Зевс, громовержец! Он – бог неба! Неплохое, надо думать, место работы!

Следом по рангу числился Аполлон – заместитель Зевса. Он был в ответе буквально за всё – и за ремёсла, и за культуру, и за прочую деятельность людей.

Можно лишь восхищаться тем, что все греческие боги не жили ради себя, а обеспечивали нормальное существование людей на планете. Они помогали людям во всех делах!

Вот тому примеры, хотя бы по должностным обязанностям.

Фемида – богиня правосудия. Та самая богиня, благополучно дожившая до сегодняшних дней, если судить по распространению ее статуй. У нее до сих пор глаза завязаны. Считается, будто так она может лучше разглядеть истину! Смешно?

Персефона – это уже богиня плодородия. Видимо, она работала на полставки, поскольку Деметра, тоже богиня плодородия. Впрочем, я тогда не очень хорошо в их обязанностях разобрался. Возможно, одна из них специализировалась исключительно на женском плодородии или живых существ, а другая – на растительном!

Пан – бог скотоводства. А нам говорят, будто присматривать за скотом, не панское дело! Греки и их боги считали наоборот!

Гигиея – богиня здоровья и, надо полагать, и всего здравоохранения. Гемера – богиня дневного света. Неужели это она каждое утро включала для людей солнце? Эйрена – богиня мира. Явно со своими обязанностями не справлялась! Гестия – богиня семейного очага. Гера – покровительница брака. Гефест – бог огня и ремёсел. Гермес – бог торговли. Мнемозина – богиня памяти. Антерос – бог взаимной любви. Ника – богиня победы. Эйрена – богиня мира.

Был у греков и бог войны – Арес. Он с тех пор без работы не оставался. Узнать бы еще и бога всемирного разоружения! Хотя, вполне возможно, что грекам и Арес помогал исключительно в мирных целях.

Эос – богиня зари и, кажется мне, самая неизвестная из греческих богинь, хотя работает, себя не жалея, на две ставки – утром и вечером! Ранним утром она выходила из океана и на колеснице, запряженной прекрасными лошадьми, вместе с Солнцем возносилась на небо. Но что делала Гемера – богиня дневного света? Конкуренция или взаимозаменяемость?

Аид – бог подземного царства мёртвых. И я никогда не мог уяснить, что он среди мертвых делает? Неужели занимается укреплением дисциплины? Чтобы его питомцы никуда по ночам не отлучались? Или чтобы привидениями не прикидывались, добрых людей до смерти не пугали?

Артемида – вечно юная богиня охоты. А мне казалось, будто не женское это занятие, кровавая охота, да еще для юной леди! Но ведь меня при ее назначении не спрашивали.

В общем-то, я не всех перечислил. Признаться, надоело напрягаться.

Тем не менее, два наблюдения у меня с тех лет сохранились. Во-первых, в греческом небесном богоуправлении наблюдалось засилье женщин. Почему так? Неужели в назидание людям, что женщина, даже если она богиня, должна заниматься посильными делами, а не по магазинам бегать и глазки мужикам строить?

А во-вторых, бросается в глаза достаточно рациональное разделение руководящих обязанностей! Прямо, как в совете министров, где каждый министр рулит своим министерством, полностью за него отвечая. Это было весьма удобно и для жителей Древней Греции. Они не путались, выбирая, к кому следует обращаться с просьбами о помощи – они это знали наверняка.

Полагаю, что и желали древние греки того же, что и все нормальные современные люди. То есть, чтобы в их жизни происходило больше хороших событий, а всяких бед, невзгод и происшествий – значительно меньше. А для этого они сами много работали и в своих делах и заботах просили участия соответствующих богов. Вместе веселее! В хорошей компании любое дело спорится!

Если Читатель твёрдо усвоил рациональный образ жизни древних греков, то предлагаю ему сделать второй шаг навстречу истине. Надо понять: «Как в массовом порядке удалось сдвинуть людей от их прежней веры в благополучие, созданное собственным трудом под руководством богов, к враждебному христианству? В чём оказалось его странное притяжение, необъяснимое логикой нормальных людей?»

Мне совсем не хочется хоть как-то задевать, оскорблять или унижать верующих, но самому кое-что понять, всего лишь понять, мне хочется всегда и во всём. Как говаривал великий мыслитель Михайло Ломоносов: «Не хочу слыть дураком ни перед людьми, ни перед богом!»

Так вот! Я сам попробовал ответить на последний вопрос.

Для этого я на минутку представлял себе людей, живших по принципам древних греков. Жизнь у них получалась, кажется, вполне достойная! А потом я представлял, будто однажды некие миссионеры предложили грекам исповедовать новые принципы жизни. Суть тех принципов свелась к следующему закону человеческого бытия.

«Отныне вы должны как можно больше страдать! Вы не должны даже мечтать об улучшении своей жизни! Чем хуже вам на Земле, тем лучше станет, когда Господь вас призовёт! Ради этого следует отказаться от благ земных! Но власть имущих нужно свято чтить, ведь она от бога! Нельзя противиться злу! Нельзя бороться с несправедливостью, ибо это божье дело! Нужно только каяться и молчать! Отныне вам остаётся только страдание и смирение! Только покорность! Только богобоязнь!»

Помню, в моём детстве ребятня вышеприведенные сделки характеризовала смачно – выменял часы на трусы!

Разве мог нормальный человек воспринимать всё это иначе, нежели как сущий бред сивой кобылы?

Понятно, что ничего бы у миссионеров не получилось, ведь люди сразу догадывались, что они либо заявились с подрывными целями, либо сами страдают тяжёлыми психическими заболеваниями! Разве, находясь в добром здравии, кому-то можно предлагать такое?!

Но, вот ведь что очень странно, всё знающая история религии повествует, будто христианство сразу нашло великое множество своих поклонников и всё глубже проникало в душу разных народов. И они уже не могли противостоять его великой идее и потому добровольно переходили в христианство! Они уже настолько проникались новой верой, что были готовы идти за нее на смерть!

В здравом уме поверить этому нельзя! Но всё же остаётся фактом, что миллионы и десятки миллионов людей когда-то обратились в христианство, а это уже тот странный факт, который, несмотря на его кажущуюся абсурдность, требует хоть какого-то объяснения.

И я такого объяснения не нашёл. Конечно, можно признать варварское насаждение христианства с помощью крестоносцев и давления власти! Это всё могло быть, было и даже сегодня какое-то давление, наверно, осталось! Но ведь то был совсем уж не добровольный переход, а явно насильственный! Какие уж там поклонники!

Правда, допускаю, если подобные идеи внушать с детских лет, если такую миссию силой власти вменить еще и родителям в обязанность, то церкви вполне по силам приобрести массу одураченных поклонников, которых потом никакими атеистическими аргументами с их «истинного пути» не собьешь!

А еще можно опираться на врождённое чувство стадности. Многие люди обращались в христианство за компанию, желая быть как все, не желая отставать от соседей и хоть чем-то выделяться от остальной людской массы.

И всё же, мне представлялось, будто основным побудительным фактором смены веры стало принуждение – запреты прошлой веры, запугивания, публичные наказания, каторга, всё, вплоть до распятия или сжигания на кострах, якобы ведьм.

Вон ведь как запугали даже весьма умного человека – Льва Николаевича Толстого. И чем запугали? Всего-то отлучением от церкви из-за его стремления самостоятельно думать обо всём и обо всём иметь собственное мнение! А ведь он со страху этого даже не понял, что от того отлучения совсем ничего терял, оставаясь прежним верующим, если было угодно, человеком!

Фактически ничего для него не изменилось! Он мог и сам напрямую обращаться к богу. Уже без хитрых посредников от церкви! Ан, нет! Всё равно ведь испугался! Испугался церковной анафемы! Заколебался в своих убеждениях! Стал каяться! Побоялся отделиться от остальных! Уже был готов от своих идей отречься, лишь бы вернуться в правильное стадо, да не получилось у него – собственная смерть помешала. Некоторые потом еще говорили: «Вот ведь, как анафема сработала!»

Выходит, сильно давление религии на людей, ее признающих и не признающих! И такое давление во все стороны действует на окружающих, хотя оно исходит уже и не от церкви, а от них самих, от верующих. Это давление на психику подобно закону всемирного притяжения связывает человеческое стадо! Оно превращает стадо в единое целое. Делает его пусть неумным, пусть импульсивным, даже паникующим, но всё же единым организмом. А управлять им извне несравнимо проще, нежели множеством самостоятельно думающих и самостоятельно налаживающих свою счастливую жизнь личностей.

Именно для этого, для удобства управления многочисленным человеческим стадом, всё и было когда-то задумано и успешно внедрено в жизнь.

Но на страданиях, чтобы не проповедовала церковь, нормальную жизнь не построишь! Это даже не ошибка – это истинный обман, корыстно вдавливаемый в сознание людей!

Стремление к страданиям, мазохизм, вопиющим образом противоречит естеству человеческому! К тому же он разрушителен для общества, а для всякой отдельной личности губителен! И если с некоторыми людьми случается, что они всерьёз начинают верить в благотворность страданий, то, как я понимаю, это происходит лишь под воздействием принуждения, стадного чувства или падения с дуба!

Вырваться из пут религии, преодолеть притяжение стада, равнозначно первому шагу к самостоятельности, к превращению в думающего человека.

Может я был не прав? Я всё допускаю! Но учтите, что я был абсолютно искренен, а потому не ругайте меня строго, даже если я ошибался!

Глава 8. А если было так?

Но я опять и опять возвращался к главному своему вопросу.

Кто же объяснит, наконец, зачем и почему историки всегда лгали и лгут русскому народу? Лгали даже в самое светлое время, когда все советские люди верили, будто те (тоже ведь советские) историки честно служат своему народу, выходцами из которого являются, но на деле-то они доверчивому народу вредили!

Почему советские историки всегда лгали, принижая русский народ и его историю, зато всегда превозносили историю западную? Вечно вдалбливали нам совершенно нелепое трёхсотлетнее монголо-татарское иго, зато о Тартарии – молчали как рыба об лёд!

Более того, любые признаки Тартарии, существовавшей реально на Евроазиатской территории, всё же обнаруженные кем-то, тут же дезавуировались советскими же историками. Например, много удивительных изделий из золота и еще больше из серебра обнаруживали и обнаруживают вблизи Тобольска и Перми. Там бы археологам поработать! Там же наверняка и были древние богатейшие города!

Так, нет же! Ни в коем случае по такому пути они не пошли! Историки завалили теми чудесными изделиями Эрмитаж, и дружно бредят, будто все они иранского происхождения!

Вот уж действительно, чем неправдоподобнее ложь, тем скорее в нее верят!

Якобы все изделия доставлены из неизвестного доселе древнейшего государства сасанидов, которое не так давно, перед большой войной, якобы обнаружили.

И кто, как вы думаете, обнаружил? Да, понятно же! Представители опять тех же английских спецслужб! Они теперь еще и археологами стали! (Работа у них такая!) Да еще в столь свежем виде все изделия обнаружили, что специалистам сразу стало ясно (окромя историков, разумеется), что это весьма свежий новодел. То есть, подделка, выполненная недавно.

И тогда выяснилась еще одна удивительнейшая странность! Оказалось, что (неизвестно, откуда, когда и как?) мудрые советские историки уже всё знают про тех еще неизвестных учёному миру сасанидов!

Вот такие они, наши историки! Правда, они упорно не отвечали на вопрос, почему же в Перми то серебро и золото до сих пор находят и находят, а в Иране, где его якобы производили в огромных количествах, ни крошки так и не обнаружили?! Только английской разведке якобы и повезло, о чем они на весь мир и раструбили, а советские историки их поддержали!

И черт бы с ними, как говорится, но как вообще недоразвитые в цивилизационном отношении дикари-сасаниды, неспособные вылепить для себя даже простейшую глиняную посуду (ни одного черепка иностранные археологи не обнаружили), создавали удивительной красоты сосуды из серебра и золота? Ведь для этого требовалось обладание не только высочайшим вкусом, но и удивительными производственными технологиями. И почему те прекрасные навыки, если они даже были в действительности, больше никогда и ни в чём у сасанидов не проявились?

Мне кажется, ответ очевиден – всё это с какой-то целью выдумано!

Но обратите внимание. Именно английские спецслужбы обнаружили глиняные стены в какой-то крепости! А потом обнаружили и неизвестных учёному миру новоявленных сасанидов. Опять спецоперация по реконструкции истории?

Но английские спецслужбы и не собирались кому-то объяснять, почему за две тысячи лет те стены не размыло и не выветрило?! Почему под открытым небом они продемонстрировали неправдоподобную сохранность, оставаясь новее новых!

Ну, нельзя, мне тогда казалось, господа английские разведчики, даже вам, специалистам облапошивания населения всего мира, так нагло врать, что ослиные уши торчат со всех сторон!

Так и остались с тех пор в моей памяти два взаимосвязанных вопроса, на которые ответа я пока не нашёл! Разумеется, какие-то догадки возникали, но я и сам в них не очень-то верил. Вот если бы кто-то после меня покопался, да проверил ещё…

Вообще-то, в первом приближении сдавалось мне следующее.

По отрывочным данным, которые вполне могут оказаться ложными, Тартария была удивительной страной. Современники, не имея перед собой подобных примеров, ее и представить не могут. Они ведь привыкли к множеству современных государств на территории Тартарии, разделенных границами и разными языками и правителями, которые, называя себя народными избранниками, живут и правят как цари.

И всё же Тартария в действительности была, даже если называлась как-то иначе! Она существовала огромным единым многонациональным государством, расположенным на всех континентах, да еще под реальным народным управлением. Если по-современному, то в ней процветала истинная демократия. А управленцы всякого рода, князья и прочие вельможи, были выборными, и все важные решения принимались на народных сходах или вече.

Многонациональный народ Тартарии говорил на одном языке. Этот язык сравнительно недавно поломали принудительно. Трудно было заставить всех принять новый язык, но всё же сделали! А словарей не было еще очень долго. Народам же вбили в головы миф о неудачном строительстве Вавилонской башни и происках богов. Выходит по всему, что боги виноваты! Это они придумали множество языков, чтобы люди в своих делах не могли между собой запросто общаться, как раньше.

Можно сколь угодно удивляться, но совсем недавно, в восемнадцатом веке, даже гимны во всех странах были на единую мелодию! У всех одинаковые! В том числе, и во враждующих странах – в Великобритании, США, Германии, России, Франции, Канаде…

Слышали, возможно, как пели гимн в России? «Боже царя храни…» Вот такая мелодия была у всех государств!

Вот это факт! И как бы ни старались историки его переиначить, но упомянутое единство гимнов было возможно только в одном случае, если не так уж давно множество видимых нам государств представляло собой нечто единое целое, объединяющее всех и вся!

Но по неизвестным причинам то государство почти одномоментно распалось. Тогда в образовавшихся пепелищах шустрые жучки провозгласили суверенные государства под своим управлением. И в них приходилось долго и тяжело восстанавливать хоть какую-то жизнь. В общем, долго было не до заменыгимна!

Кстати! Те катастрофические события произошли не только в Тартарии. Сильно пострадала вся Земля. Всюду образовались масштабные разрушения и затопления, заиливание местности на большую глубину. Очень много людей погибло. Настолько много, что во многих местностях в живых почти никого не осталось, а Черное море по сей день заполнено сероводородом, поскольку превратилось в огромную братскую могилу.

Так уж вышло, что сильнее всего пострадала Восточная Тартария, то есть, нынешний Крайний Север России, Дальний Восток и вся Сибирь. Эту территорию буквально смыло потоком воды или завалило песком, грунтом, илом, вывернутыми с корнем деревьями и каменными глыбами, фантастических размеров.

Подобной участи, хотя в меньшей степени, не избежала и Европа, и Северная Америка, и Азия, Северная и Центральная часть Африки, которая до того времени уже была плотно застроена и заселена.

Когда стихия угомонилась, оставшиеся люди стали приспосабливаться к новым условиям. Они были тяжелейшими. Почти всё окружение погибло, нет ни жилья, ни еды, ни воды, холод, непрерывные грязные дожди, пониженное содержание кислорода в воздухе, зато всюду гарь, продукты гниения… Трудно было выжить даже тем, кто не получил травм и болезней.

Но выжившие постепенно собирались в группы, в своеобразные отряды и племена. Держали свои территории, не пуская к себе чужаков, поскольку всё оказалось в дефиците. Потом образовалось некое подобие стран. Разумеется, в них нашлись те, кто взял быка за рога! Народовластие времён Тартарии ушло в прошлое – всюду процветал культ силы, наглости и лжи.

Наконец, преобразования в Европе стали приносить свои плоды. Тот период назвали Эпохой Возрождения. Появилось некое подобие небольших государств. В них власть захватили наиболее сильные, наглые и хитрые. Они назвали себя правителями, но желали так укрепить свою власть, чтобы на нее не претендовали хотя бы соплеменники. Для этого приходилось всем внушать не только страх перед возможной расправой за неповиновение или бунт (за это уже отвечала наемная вооруженная банда), но и убедить в исторической законности собственного правления. Стали выискиваться соответствующие аргументы! Нашлись летописцы, и даже свидетели, которые «видели», то, что было нужно! Нашлись и пропагандисты.

Время шло. Люди привыкали к новой жизни, восстанавливали жилища и даже улицы, тяжело работали ради пропитания и выживания. Постепенно население успокаивалось, приобретало навыки выживания и уверенность в будущем.

Но вожди тревожились всё сильнее. Ведь соседи пытались силой отобрать то, что было завоёвано с большим трудом. Да и в стране находились претенденты на власть более авторитетные, проверенные в деле. И недовольство людей, возмущенных силовым и несправедливым правлением, усиливалось, иногда переливаясь через край.

И вот однажды вождям, обосновавшимся на территории Великобритании и занявшим в силу некоторых обстоятельств верховенство над остальными государственными новообразованиями, пришла здравая мысль. «Хватит друг друга третировать! Надо вождям собраться и выработать план совместных действий, не мешающих всеобщему выживанию вождей как класса».

На том, как я понимаю, вожди и сосредоточились.

В итоге своего совещания порешили:

– во-первых, закрепить сложившиеся объективно границы, как нерушимые;

– во-вторых, раз уж прежней Тартарии не стало, делегировать права межгосударственного управления королю Англии, который к тому времени оказался самым богатым. На время делегировать! (Наивные люди!);

– в-третьих, в целях искоренения прежней истории изменить действующий календарь. Навсегда забыть нынешний реальный год, согласно тартарскому летоисчислению – 7208-й от сотворения мира, а считать наступающий год 1700-м! В честь чего? Да ведь это придумать легко! Пусть будет, хотя бы, в честь рождения Христа! Но начнётся год теперь с первого января, а не с первого сентября, как было раньше. Ломать, так уж всё!

– в-четвёртых, создать рабочую группу по разработке новой истории мира, в которой наше правление будет представлено законным, в виду многих и многих важных обстоятельств. Их надо выдумать, согласовать с остальными и вставить в единую историю мира и каждого государственного новообразования. Причем, в новой истории в интересах нашего спокойствия не должно быть даже единичного упоминания такого государства как Тартария и, тем более, никакой информации о ней самой и о прежнем жизненном укладе той страны;

– наконец, в-пятых! Можно признать, что это – самое важное для нашего спокойствия! Правителям всех государственных новообразований следует дать клятву о неразглашении истинной истории никогда, и ни при каких обстоятельствах! Эта клятва имеет вечную силу и касается любого правителя, независимо ни от каких событий, смены форм правления или династий! Хоть частичное разглашение истинной истории совершенно недопустимо и будет расценено нами как измена, подлежащая наказанию только смертью!

Только такая клятва и ее безусловное соблюдение обезопасит нашу власть от опасного принципа домино. Если истинная история где-то обнажится, то скоро она обнажится всюду! Она окажется доступной остальным странам, выставив все наши режимы как противозаконные и даже преступные! Мы не должны этого допустить ни в коем случае!

Видимо, более всего от новой организации мира выиграла всё-таки Великобритания. Потому-то от нее и исходила инициатива о проведении совещания всех правителей. Потому-то ее спецслужбы до сих пор более остальных препятствуют просачиванию в общественность даже намёка на Тартарию!

Всё это мне представилось лишь однажды, как нечто вполне логичное. В реальности же всё происходило, разумеется, и сложнее и масштабнее. Но ведь не напрасно до сегодняшних дней все руководители и Европы, и Азии, и Америки, и Ближнего Востока молчат о реальной истории, будто в рот воды набрали! Никаких объяснений не дают по вопросам давно и в большом количестве обнаруженных нестыковок реальности и их официальных трактовок.

А чего стоят усилия современных религиозных деятелей по заморачиванию сознания населения?! Как-то по телевизору я видел новости из РФ, и заинтересовался. Выступал главный поп, кажется Кирилл. И что тот деятель плёл?

Уверенно так, с таким знанием дела, будто сам всё видел, поп рассказывал что «славяне еще недавно были дикарями, были нецивилизованными, были дикими зверьми, но им на помощь пришли просвещённые европейцы и дали славянам священное слово господне…»

И этот Кирилл, как ни странно, тоже считается славянином! И даже русским человеком!

Но почему же он так упорно унижает русских, низводя их в своих мерзких проповедях до уровня зверей? И это притом, что давно известно о распространении знания как такового именно с Руси. Даже в поздние времена, уже в советские, разве не Советский Союз подтягивал до своего уровня и Среднюю Азию, и Кавказ, и Туву, и Китай? И Вьетнам, Румынию, Болгарию, Венгрию, Польшу, ГДР…

И по всему миру так было всегда!

Возьмите в руки карту современной Европы! Там же всюду славянские названия городов, хотя и слегка деформированные. Росток так и звучит по-прежнему, по-славянски. Рослау раньше был Русиславой. Лейпциг был Липском. Тетеров – он и есть Тетерев, Шверин – Зверин, Дрезден – Дроздяны, Торгау – Торговый, и подобных славянских следов в Европе полно на каждом шагу.

А разве в США иначе? Вот карта в руки попалась, а на ней в глаза бросился остров Baranof. Разве это не славянский остров Баранова? Разве его назвали люди, говорящие на английском языке? Назвали недавно?

Конечно же, не так! Кто жил, тот, разумеется, и называл, да ещё так, что до сих пор всё понятно и помнится!

Например, остров Сhichagof! Разве трудно понять, что это остров Чикагова?! А огромный город Чикаго разве не в честь него же назван? Поглядите даже не на города, а на острова: Poltava, Kashevarof, Mitkof, Woewodski, Woronkofski, Kruzof! Чётко просматриваются названия славянского языка.

И после этого нам какое-то чучело с блестящей кокардой во весь лоб, рассказывает, будто только Запад и сделал из славянских зверей просвещенных людей?

Нет совести у этого деятеля, но скорее всего, он работает-таки на пятый пункт! Видно, не нарушается клятва заговорщиков о неразглашении народам их истинной истории!

Вертелось, вертелось это в моей голове, да и улеглось однажды. И тогда мне показалось, будто нашёл я-таки ответ на свой давнишний вопрос, почему же советские историки лгали в унисон западным?

И всему виной та самая клятва! Это она заставляла их лгать!

Как ни удивительно, даже советских историков связывала с остальными проповедниками лжи та самая клятва, данная и не ими, но ведь и за них, и на многие века наперёд! И нарушение той клятвы действительно имело бы глобальные разрушительные последствия для нынешних правителей всего мира.

Потому даже руководители Советского Союза не решились разворошить это осиное гнездо чудовищной лжи! Ведь за это их ждала смерть! Потому вся история, вся система образования и пропаганды даже в СССР направлялась на сокрытие истинной истории мира и Тартарии! Потому даже могучий СССР лгал своему народу, как договорились когда-то первые властители.

Вот только надо понимать, что они, все европейские, скандинавские и прочие страны, лгали ради своей выгоды – чтобы не выдать свою былую несостоятельность и незаконность образования, а Советский Союз, получается, врал, себе в убыток, но всё же подыгрывал им.

Я давно подозревал, будто всё советское руководство во всех вопросах, в том числе, и в истории, полностью управляется Лондоном. Правда, никогда не допускал, что в этом запачкался и Сталин.

Это в моей голове никак не укладывалось, потому я не верил и остальному. Разве мог Сталин такой обман советских людей допустить?!

На мой взгляд, однозначно, не мог! Значит, что-то было иначе. Вполне возможно, историки продолжали внушать людям дореволюционную историю, а Сталину было не до нее. Возможно, Сталин собирался и в истории поставить все точки над i, да так и не успел? Сталин не мог быть куклой в руках тех, кем и сам часто вертел!

То уже Брежнев проявил себя послушной куклой, после того как его одурачили удобной западной находкой – теорией конвергенции! То есть, теорией естественного и якобы непременного сближения двух непримиримых политических систем!

Разве не странно? Непримиримые, но сближаются! А ещё в народе говорят, будто нельзя быть чуть-чуть беременной! А вот у Брежнева, раз уж очень захотелось, это как-то получилось! Парадокс, да и только!

А ещё Запад, чтобы добиться своего, шантажировал Брежнева тем, что поставит советский народ в известность об участии Брежнева в государственном перевороте с убийством Лаврентия Берии, на котором после гибели Сталина только и держалась страна. Ведь не на Брежневе же, в самом деле?! Это понимали все.

О последующих после Сталина и Берии руководителях и говорить-то всерьёз не приходится. Все они были куклами! Их уже даже не дурачили! Они сами становились в очередь, чтобы обманываться и предавать свой народ, загоняя его в рабство. Все – подлые предатели!

Вот только теперь, кажется, всё у меня заняло свои законные места. Не топорщится и не качается! Всё стоит надёжно, поскольку опирается на здравый смысл, а не на выгодную кому-то ложь!

Но и сегодня ложью власть может добивать многого! Очень многого! Мне даже кажется, если у них появится необходимость или что-то по мозгам ударит, то способны все религии перетасовать. Всем верующим так мозги задурить, что превратят мусульман в христиан, а христиан одурачат и сделают их иудеями или буддистами!

И все станут тупо покорны! Технологии оболванивания отточены, как никогда!

Нашим сознанием, надо это признать, управляют очень грамотно, со знанием дела! За гранты и премии этим делом безропотно занимаются лучшие специалисты мира! А тех, кто не поддаётся, кто противодействует или трепыхается, стараясь сохранить честь, кто твёрдо стоит на своём, попросту сметают с пути.

Наскоком трудно разобраться и поверить, но оказалось, что ложью и утаиванием исторической истины, сокрытием подлинной информации о том, как всё происходило в действительности, любые народы можно дурачить бесконечно.

Вон, если такое кажется невозможным, стоит поглядеть на площадь Святого Петра перед дворцом римского папы. Там всякий раз собираются сотни тысяч любопытных, чтобы поглазеть на балкон и появляющегося на нём понтифика.

Почти все из собравшихся – обычные туристы, жаждущие зрелищ. Им интересно лишь то, о чём можно будет рассказать завистливым соседям! Но пропагандисты впаривают всему миру, будто здесь собрались одни лишь верующие. Собрались, чтобы услышать слово божье из уст самого папы!

Пропагандисты тиражируют это по вездесущему телевизору, внушают всеми другими способами. И в глазах миллионов людей обычная ложь становится уже истиной и даже доказательством того, что «все верят в бога и в его важнейшего наместника на Земле». И, следовательно, каждое слово его исповеди воспринимается как истинная правда! Так некто, почему-то именуемый папой, в воображении обывателей превращается в великого деятеля, которому всем надлежит поклоняться.

Очень умело подменяются понятия, умно смещаются акценты, и это начисто сбивает с толка многих людей! Именно таким образом нечто черное в глазах одураченного населения автоматически становится белым! Или, наоборот!

Проповедники лжи научились прекрасно манипулировать сознанием. Да и делать это стало не так уж сложно, ведь манипулирование начинается с детства, со школьных учебников. В них мифы не приходится даже обосновывать. Они подаются как аксиомы, а наши дети ради получения высокой оценки сами стремятся заучить любую белиберду! А потом ей верят, поскольку помнят свою добрую учительницу по истории, которая всегда им нравилась!

Глядел я на всё это и удивлялся, насколько же глубоко человечество опустилось в своей морали. Ведь когда-то оно считало низостью предательство, измену, ложь. Чуть что не по чести, сразу – дуэль! А нынче низость не только не осуждается, но признаётся необходимым атрибутом движения к успеху.

В сознании многих людей достижение пресловутого личного успеха обязательно связано лишь с подлостью, коварством, заговорами, воровством, подлогами, с обманом и лицемерием. Как многие уже считают, будто следует лишь разумнее всё обтяпать, чтобы комар носа не подточил, и жизненный успех в шляпе!

Вглядитесь в людей. Насколько меньше они стали похожи на людей! Они научились делать вид, но разучились быть!

И почему в прежние времена они всё-таки могли оставаться людьми даже в самое трудное для себя время?

Что их так изменило? Радикальная перемена каких-то жизненных условий? Грязный исторический опыт? Массовая деформация индивидуального сознания? Может, прицельная обработка этого сознания кем-то, имеющего самый высокий доступ и самые низменные цели, если судить по тому, куда именно людей подталкивают!?

До чего же опустилось человечество, если самое гадкое еще вчера, становится допустимым, а потом и возможным? Поглядите сами! Сегодня супружеская измена уже считается нормой. Разве вы сами не слышали такого мнения? «Подумаешь! Так же все теперь живут!» И этого оправдания им оказывается достаточно! И не приходится предъявлять каких-то требований, претензий или обвинений к самому себе, достаточно лишь сослаться, будто так все живут!

Хотя, далеко ведь не все! Но могучая волна аморализации со временем изменит даже тех, кто сегодня ей сопротивляется! Сомнет, поскольку кому-то очень влиятельному на Земле это понадобилось! И именно это теперь всюду реализуется.

Разве это не ясно хотя бы по такой примете, как легализация, более того, даже возвеличивание неестественных связей между полами? То, что раньше во многих странах не только осуждалось в общественном сознании, но и каралось в уголовном порядке, сегодня навязывается уже самими государствами.

Кому это нужно? Таких вопросов большинство никогда не задаёт ни себе, ни тому, кто их подталкивает к тому, что вчера объявлялось преступлением.

Но волна грязи становится всё сильнее и выше, она напирает с такой силой, что малолетние дурачки, именно они, прежде всего, попадающие в этот грязный поток, вопросов не задают! Они всё, их окружающее, принимают за очевидную норму.

А вопросы-то задавать нужно!

Действительно! Кому понадобилось переворачивать миропонимание детей с точностью до наоборот? И зачем это им понадобилось?

Элементарный анализ подводит к выводу, что неестественные связи мешают создавать семьи, или разрушают их, потому снижают рождаемость, уменьшают численность населения. Последнее, скорее всего, и является конечной целью. И хотя подобными методами резко уменьшить количество людей, живущих сегодня на планете, не удастся, но ограничить в какой-то степени, вполне по силам.

Даже в США, где большие семьи всегда были обычным и поощряемым явлением, сегодня количество детей уменьшилось в два раза, и негативные тенденции продолжаются. Женщины уже шарахаются от мужчин! У них, видите ли, эмансипация!

Нашлось-таки словечко, которое всё объяснило!

Человечеству давно внушают, будто население Земли очень быстро растёт, будто оно давно превысило возможности планеты. И заодно внушают, будто с этим надо обязательно бороться во имя продолжения жизни на планете!

Парадокс? Но именно такой бред людям кажется убедительным.

А мне после изучения данного вопроса кажется, что всё совсем не так! И население давно не растёт, особенно в развитых странах, и планета способна прокормить, разместить и создать нормальные жизненные условия многим миллиардам и даже десяткам миллиардов людей. А если вдруг наметился дефицит пресной воды, энергии, сельхозугодий или иных ресурсов, то эти вопросы на современном уровне развития науки вполне разрешимы – было бы стремление их решать у тех, кто захватил управление миром.

Вот такого стремления я и не вижу! Зато замечаю стремление убедить всех людей, живущих на Земле, чуть ли не самоликвидироваться во имя спасения жизни на планете.

Такая гадкая идейка всё активнее пропагандируется везде и всюду. Поскольку всё нынешнее население планеты, как кому-то в верхах захотелось, должно увериться в том, что его сокращение объективно необходимо и неизбежно. Население должно готовиться к навязываемым ему мерам по сокращению себя и никак этому не противиться!

Лучше бы оно, по мнению воплотителей той гадкой идейки, и не понимало, что его постоянно травят всякими ядами в гомеопатических дозах, используя питьевую воду, продовольствие, лекарства, заражая даже воздух ранее неизвестными миру болезнетворными организмами.

Людей умышленно уничтожают бесконечными войнами, инфарктами и якобы непобедимым раком. Людей держат в нищете! Их приучают к «культуре пития», к наркотикам и к другой гадости психогенного действия.

Людям непрерывно давят на психику всевозможными катастрофами и ужаснейшими перспективами. Всю их жизнь умышленно привязали к доллару, сделав его иконой, а потом стали обрушать свою валюту.

И всё итоги подводят и подводят, якобы предупреждая население о грозящих опасностях! Сколько пожаров, сколько взрывов, сколько утонувших, сколько погибших на дорогах, при авариях судов и самолётов, сколько пропало бесследно…

Изверги из высоких кругов, эта планетарная псевдо элита, действуя, словно опытный хищник, до поры не выдает своих истинных намерений. Подкрадываются!

Демонстрируется только забота о человечестве и не более того, но когда жертва ослабнет настолько, что не сможет спасаться, последует мгновенный бросок и удушение.

Всё чаще я всюду замечал признаки того, как наш элитарный хищник наблюдал за нами из засады, выжидал, еще маскировался, подкрадывался. И можно было бы еще спастись, но человечество давно утратило способность не только организовывать своё коллективное спасение, но даже чувствовать смертельные опасности. Оно перестало быть мыслящим даже ради собственного спасения. Его давно разделили на интеллектуалов и безмозглых. Первых подкармливают – они нужны элите для реализации своих творческих идей. Других всегда держат в чёрном теле.

И что же делать мне, понимающему всю тревожность перспективы? Разве у меня есть возможность обратить внимание этого беспечного населения планеты на подкрадывающуюся к нему опасность?! Как я могу его спасти или хотя бы предупредить? Ведь для него уже строят концлагеря – и цифровые, и всякие прочие!

Глава 9. Рабочие моменты

В очередную пятницу я, как всегда в этот день, давал отчёт своему шефу. Чего-то нового и важного за неделю не произошло, потому и говорить нам, по большому счёту, было не о чем. И я стандартно подвёл итоги:

– Все лаборатории в течение недели продолжали прежние работы, согласно графику. Происшествий не случилось. Научных открытий тоже не зафиксировано. Нарушений режима секретности и нарушений дисциплины не было. Все работники здоровы, все работают активно и в соответствии с заданиями. Со стороны начальников лабораторий на сегодняшний день жалоб, просьб и предложений не поступало. Всё как всегда, мистер!

– Вот что, Саша! – сказал доктор Кеннеди. Он с давних пор при отсутствии рядом посторонних обращался ко мне по-свойски, даже по-отечески, подчеркивая своё доверие, но я так и не решился преодолеть планку официальности, чтобы называть его проще. Возможно, у меня это когда-нибудь и получилось бы, но ведь шеф мне и не предлагал. – Ты заметил, что мы подошли к десятилетнему юбилею нашего проекта? Десять лет работы – это выглядит внушительно, не так ли? А какое воплощение этих десяти лет ты можешь показать теперь? Где результаты той огромной работы?

Я хорошо понимал беспокойство шефа. Он хотел услышать такие оправдания, которые бы несколько позже использовал сам, отчитываясь перед своим боссом, которого я и в глаза никогда не видел и потому приписывал ему особую проницательность, требовательность и безжалостность. От этого набора качеств мне иногда действительно становилось не по себе.

Но чем сейчас я могу утешить шефа? Мне, моим лабораториям, действительно нечего показать в конечном виде. Именно так! Нечего показать в конечном виде, но ведь и конца работ не видно! Может, за это мне и зацепиться, подыскивая оправдания, мол, еще не месяц май?

– Доктор Кеннеди! – начал я оправдываться, поскольку дольше молчать было неудобно. – Я не спорю, что за десять лет мы так и не достигли поставленной цели! Это наша реальность! Но ведь и не наша вина! Мы во многом опередили своих конкурентов, занимающихся чем-то близким к нашим исследованиям. Но мы не в состоянии опередить всех и во всём! И не можем даже на один шаг перегнать всю науку всей планеты! Никаких возможностей для этого не хватит! Но я не собираюсь оправдываться! Ведь вы хорошо осведомлены о ходе наших исследований по моим еженедельным докладам, по ежемесячным, квартальным и годовым отчетам. Чтобы в моих вынужденных оправданиях не потонула истина, я должен напомнить о совершенно реальных успехах!

Шеф смотрел на меня, не прерывая мою речь, но эмоционально не раскрывал своего отношения к моей попытке оправдаться. Я продолжил, не понимая, стоит ли мне это делать или мой вопрос решён заранее:

– Мы фактически закончили намеченные работы по искусственному мозгу человека. У нас уже имеется цифровое устройство, которым мы можем заменить природный мозг любого человека. Это наш абсолютный успех, причем, за нами приоритет! Но его мы пока умышленно держим в секрете. Мы уже провели ряд пересадок этого искусственного мозга на обезьянах, и пересадки в целом можно признать успешными, то есть, готовыми к целевому внедрению. Теперь на повестке стоит задача организации и проведения операции с живым человеком. Только после этого можно будет делать окончательные выводы о результатах этой части общей работы.

– Хорошо! – слишком уж безрадостно согласился шеф, продолжая думать о своем.

А я воодушевился хоть такой его поддержкой и продолжил:

– Теперь мы умеем формировать цифровую модель, в общем-то, любого реального человека. Для этого разработаны и практически отработаны все необходимые методики. Это, безусловно, очень большая наша победа, которой мы по праву гордимся! В ближайшем будущем нам предстоит автономная проверка модели мозга, заряженной цифровой моделью реального человека. Автономная проверка означает, что искусственный мозг испытывается пока отдельно от человека, цифровую модель которого мы загрузим в устройство. В этих исследованиях мы значительно опередили утверждённый график работ. Но уже наметились препятствия, которые способны затормозить работу. Я бы назвал их индивидуально-этическими. Этот вопрос я наметил обсуждать с вами на следующей неделе, если вы согласны.

Шеф наклоном головы дал понять, что согласен, и продолжил своё неопределённое молчание. Мне опять пришлось заполнять возникшую паузу:

– Мы достигли весьма больших успехов в деле применения естественных органов чувств человека в качестве датчиков сигналов для искусственного мозга. Весьма больших успехов! Причём решение столь сложной задачи, никем до сих пор в мире не решенной, у нас получилось весьма оригинальным и эффективным. Поначалу мы предполагали, что придётся заниматься подключением к искусственному мозгу по отдельности каждого органа чувств, но оказалось возможным подключить их все одновременно через нервный ствол позвоночника. Это тоже весьма значительное достижение! Пока оно никому не доступно! Разве это не выдающийся результат, которым мы имеем право гордиться? Разве с таким результатом нас можно обвинить в плутовстве, если подходить к оценкам объективно?!

– Не в том вопрос, Саша! Совсем не в том! Ты много мне понарассказывал о достигнутых результатах, и они есть, действительно есть, но всё это звучит не убедительно! Всё тонет в словах и терминах! Полученные результаты восторгов не вызывают! Вот, что главное! А надо просто принести нечто, включить его и скромно произнести: «Вот! Видите? Всё прекрасно работает! Всё думает! Всё шевелится!» Понимаешь что нам надо для полного счастья? Для того чтобы вверх чепчики бросали!

Я был крайне озадачен и через какое-то время, как только слегка пришёл в себя, признал:

– Такого у нас, сэр, пока нет! Более того, ещё долго не будет, ведь даже если кому-то показать сделанный нами искусственный мозг, то он мало на кого произведёт впечатление! Разве что, на узких специалистов в этой области… Они бы, конечно, оценили и заохали от восторгов! А так – ну есть какое-то устройство, и что с того? Еще и спросят с сарказмом: «Вы этим и занимались все десять лет?» И любые наши оправдания будут восприняты как банальное увиливание от ответственности! Это я понимаю!

– Вот! – констатировал шеф. – И я того же мнения! И что мне с этим делать, и как нам быть?

Можно подумать, что я это знал. Потому я отделался дежурной фразой:

– Будем думать!

– А десять лет тебе не хватило, чтобы подумать? – спросил шеф изменившимся не в мою пользу тоном.

Я решил рискнуть:

– А если вместе с вашим докладом поставить некоторые вопросы, подлежащие обязательному решению? Возможно, они отвлекут… Переключат на другое! Мол, сделано многое, но необходимо ещё то, да сё!

– Сомневаюсь, но выкладывай! – решительно потребовал шеф. – Это то самое, что ты собирался согласовать со мной на следующей неделе?

– Точно! – подтвердил я. – Дело предстоит такое. Для экспериментов нам нужны люди. Ничего страшного с ними не случится. Мои специалисты с ними поработают по готовым методикам, позадают множество всяких вопросов, и только! Ведь придётся всю жизнь человека смоделировать, заполнить его память, внедрить пристрастия, отношение к окружающим, к родственникам. Многие вопросы потребуют весьма откровенных ответов интимного характера. В общем, работа предстоит долгая. Возможно, месяц уйдёт, может, два! В итоге будет создана цифровая модель одного единственного человека. Далее останется исследовать реакции модели в различных ситуациях и оценить, насколько модель соответствует поведению реального человека, насколько она похожа на копируемую личность. Вот и всё!

– И что же здесь столь сложного, чтобы я вмешивался и серьёзных людей отвлекал от их дел? – удивился шеф.

– Сложно выбрать человека для исследований! Сразу предупреждаю, что меня выбирать нельзя! – заранее отрезал я такую возможность.

– Почему?

– Во-первых, я надолго утрачу возможность руководить проектом! Во-вторых, если мои сотрудники будут длительное время изучать мои откровения на самые различные темы, да еще под микроскопом, то я останусь перед ними голым, но на блюдечке! А когда они создадут якобы второго меня, цифрового, и начнут его испытывать… Они же со смеху помрут, наблюдая, как цифровой я похож на себя настоящего! И я сделаюсь посмешищем! На эту тему все только и будут шутить и иронизировать! Такой результат делу только повредит! Потому я и вам не предлагаю пробовать…

– Вот уж спасибо! – усмехнулся доктор Кеннеди. – Теперь я оценил твои трудности. А если взять кого-то из лабораторий?

– Да я уже думал! Тоже не выйдет! – заверил я. – Ну, кто же захочет заниматься перед коллегами душевным стриптизом? Кто откроет все свои тайны, привязанности, неприязни, коварные замыслы, нечто, скрываемое из детства и так далее. Если же кого-то заставить, то он просто станет лукавить. Вплоть до того, что на всякий вопрос будет отвечать наоборот. И какую модель мы получим в итоге?

– Кто бы мог подумать, что мы на таком пустяке споткнёмся?! Но не докладывать же мне о наших трудностях по этому вопросу там! – шеф выразительно показал глазами вверх. – Или есть еще более сложные проблемы?

– Есть! Но мы-то пока и первый вопрос не решили! Может, по порядку? – уточнил я.

– А если взять кого-то со стороны, совершенно неизвестного? Премию после работы ему выпишем!

– Так кто же сможет потом узнать его модель, если он со стороны? Он же для всех – незнакомец! Как понять, похожа на него сделанная нами модель или нет? С чем сравнивать, если и незнакомец, и модель для всех загадка?

– Ну, я и не знаю! – сдался шеф. – Что ты сам-то предлагаешь?

– И я пока не знаю! – сознался и я. – Может, взять кого-то из посторонних руководителей, но самого низкого уровня. Чтобы всего десять-пятнадцать подчиненных, знающих начальника, как облупленного. Мы его в тайне от всех опросим, чтобы он не переживал о разглашении его драгоценных сведений, модель с него слепим, да и выставим ее для оценки подчиненными… Таким образом, возможно, дело и пойдёт! Но где нам такого камикадзе искать? Точнее, где искать такой трудовой коллектив?

– По твоим приметам футбольная команда подойдёт!

– Э! Не пойдёт! – сразу отклонил предложение я. – У них интеллекта не хватит, чтобы своего капитана или тренера оценить! У них же ноги всему голова!

– Ну, ты уж слишком перебираешь! – посмотрел на часы шеф. – Тогда студенческую группу возьми! Как считаешь?

– Отличное предложение, но и оно за собою тянет хвост!

– Какой ещё хвост? – удивился шеф.

– Понимаете ли, всё, конечно, получится! Но ведь каждый студент из группы в идеале опознает своего старосту или кого мы подсунем. Так же? Тогда как этот бедный староста-камикадзе почувствует себя в группе? Он же потом сквозь землю провалится!

– Ты прав! – согласился доктор Кеннеди. – Как же быть? Может, не старосту, а простого студента завербуем? И с выпускного курса! Да еще перед самым выпуском, а? Раз – и нет его! И не останется ни разговоров, ни сплетен! Как тебе идейка?

– Должен признать, шеф, отличная идейка! Можно воплощать!

Доктор Кеннеди опять взглянул на часы:

– Вот что! Эту идею я поручу доработать Федору. Он тебе сообщит, когда всё подготовит, а я тебя покидаю. Помню, что ты мне собирался свою проблему доложить. Отложи на завтра или послезавтра. Я тебе позвоню. А теперь – будь здоров, привет передавай Светлане. Хорошая вы всё-таки пара! Приятно на вас поглядеть – неразлучны, словно два белых лебедя!

Глава 10. Моё скользкое дело

Доложить свою проблему мне удалось лишь через неделю – шеф куда-то исчезал. Опять командировка, я же не один у него. А моя вторая лаборатория затормозилась.

Хуже не бывает того, когда весь коллектив буквально горит какой-то важной работой, не ест, не спит по-человечески, торопится изо всех сил, догоняет, переживает, жилы надрывает, а потом – как теперь. Всё бездыханно! Ничто и никому вроде бы и не нужно. Все трудовые порывы и подвиги – коту под хвост! Попробуй после такого охлаждения опять людей поднять на баррикады! Уже не поверят, будто кому-то действительно нужны их жертвы.

Так и станут работать с прохладцей, лишь бы им самим упрёками нервы не трепали. Но всё равно ведь, пройдёт какое-то время, чем-то опять увлекутся, загорятся – и тогда опять их не остановишь! Сами будут торопиться! Самим результат станет важен! Самим захочется проверить себя! В общем, обычные творческие люди!

Люблю я такие моменты в жизни мыслящих и ищущих людей! Но такие моменты рождаются не лозунгами. Для них нужна интересная, трудная и важная работа – она-то и порождает энтузиазм и вдохновение.

– Фёдор плачется, будто не тем занимается! – с тоской доложил я шефу. – Студенческую группу подыскать пока не смог. Говорит, разносол сплошной, а не студенты! Никак их к общему знаменателю не привести! Кто в лес, кто по дрова!

Шеф удивился.

– Надо же! Видимо, он плохо задачу уяснил, – засомневался шеф. – Мне кажется, пусть группа будет любой, лишь бы облик старосты подыскать поколоритнее. Ладно! Я Фёдора к тебе за уточнениями пришлю! А теперь докладывай свой тормоз!

– Это вы точно сформулировали – настоящий тормоз! Да еще и скользкий! – подтвердил я. – А суть его в том, что… Даже не знаю, какую терминологию использовать! Нам нужен человек для замены его мозга на наше устройство. Сами знаете… Но ведь вернуть потом его родной мозг мы не сможем! Как же быть? Кто нам разрешит такой эксперимент? А без него мы безнадёжно забуксуем?

– Я тебя не узнаю, Саша! Мы же с самого начала к этому шли, вот и пришли! Можно сказать, наконец, пришли! Так давай продолжать наше дело! Что конкретно тебе нужно? Я полагаю, ты уже всё продумал? Рассказывай!

– Нам нужен человек, который, так сказать, никому больше не нужен! – грустно усмехнулся я. – Сначала пройдёт операция, потом будет этап выхаживания, и только затем мы начнем основные испытания. Нам много чего предстоит проверить. Программа большая. Там запланирована проверка приживаемости устройства и его работоспособности. Проверка энергетической запитки устройства от живого организма. Далее будет проверяться связь мозга с органами чувств организма. Надо будет настроить чувствительность контуров… Не стану всё перечислять. Наши основные трудности возникают уже до начала работ. Это и надо теперь решать! Где взять объект для опытов, это раз. Надо сформировать бригаду нейрохирургов для помощи нашим спецам, это два! Клинику найти! Абсолютно закрытую, замаскированную, не доступную прессе, но прекрасно оборудованную, это три! Подобрать средний медицинский персонал для выхаживания и поддержания жизни объекта, это четыре! И всё это – на длительное время. Всё это, мягко говоря, не для разглашения.

– Саша! Ты только не драматизируй, пожалуйста! Всё решаемо!

– Шеф! Ведь живой человек… И клиника… – не унимался я.

– Ну и что! Можно взять молодца после аварии, но долго придётся аварии ждать. Ты же меня торопишь? Значит, поступим иначе! Мало ли людей бесследно пропадает? Станет одним больше! Подберём тебе военный госпиталь где-нибудь в глухомани. Чем не клиника? И персонал! И секретность! И всего-то делов, хотя такие задачи решать я не уполномочен! Придётся тебе подождать ответа оттуда! – шеф скосил глаза вверх.

– И что же, всю мою лабораторию в глухомань перевозить?

– А почему бы нет? Воздух там, я надеюсь, хороший, а остальное мы долларами компенсируем! Ещё и проситься у тебя будут! – засмеялся доктор Кеннеди. – Ну, что? Подождём высочайшего дозволения! И будем считать, что на этом этапе все препятствия сметены!

– Для начала хотелось бы точку поставить, а потом уже считать! – не очень-то обрадовался я.

– Мы точку обязательно поставим! – заверил шеф весело. – Готовь программу испытаний, а я собрался отдохнуть недельку! Не ищи меня, что-то устал я после этой командировки. Нервишки шалят. Отпускаешь?

– Молюсь, шеф, и благословляю!

– Благословляешь, говоришь? А сам-то по воскресеньям в свою православную не ходишь! Меня как-то некоторые очень любознательные людишки уже спрашивали о тебе… Мол, работаешь в иезуитском учреждении, но веры-то ты другой! Почему тогда не ходишь в свою церковь? Надёжен ли? Не на Москву ли работаешь?

– Спохватились! – усмехнулся я, но внутренне насторожился. Странно уж очень. – Будто раньше было иначе?

– А в мире, Саша, постоянны только перемены! – усмехнулся шеф. – Неужели сам не замечал? – расплылся он в улыбке, словно я только что сделал его бесконечно счастливым. – Ты лучше мне скажи, как твоя Светлана? По-прежнему цветёт? На работе у нее всё ладится? Тогда, Саша, привет ей от меня передавай.

Шеф, как всегда, беспредельно элегантный, покинул мой кабинет, а я остался в тягостном состоянии. Как будто все служебные проблемы разрешены, надо теперь поработать с лабораториями, вызвать заведующих, уточнить исходное положение и задания на неделю, но я мялся по непонятным для себя причинам. Чутьё какое-то во мне просыпалось что ли? Не знаю даже, но тревога поселилась. Самое неприятное, что я не мог с ней бороться, поскольку не знал, от чего она исходит.

Всё же я вызвал заведующего второй лабораторией, проблемы которой мы решали с шефом, и обнадёжил, что в самое ближайшее время все работы продолжим в соответствии с программой. Будет и нужный объект для работы. Дал задание ещё раз программу проанализировать, чтобы предупредить возможные перекосы испытаний.

Сообщил ему, что, скорее всего, придётся на время испытаний поменять географию лаборатории, но, чтобы как-то компенсировать негатив от переезда, сообщил, будто там всё отлично приспособлено для плодотворной работы. Разрешил намекнуть на это подчиненным, но строго предупредить, чтобы никто не допускал распространения информации! Сами же пусть знают свою перспективу и готовят к ней семьи. Сообщать заведующему о том, что командировка может получиться весьма продолжительной, не имело смысла – он понимал это и без меня, но я с облегчением для себя отметил, что перспектива переезда его, кажется, не расстроила.

Мне именно последнее обстоятельство казалось самым неприятным. Придётся и самому чаще ездить в командировки. Возможно, даже летать. В любом случае, налаженная здесь жизнь может накрениться не в лучшую сторону.

«Переезды, перемены, замены, измены!» – это мне никогда не нравилось!

Но какие же измены? Что ещё за чертовщина в голову заскочила? Не застряла бы! Слава богу, такая беда нас со Светкой не коснулась! Светка у меня – человечек надёжный, стойкий, целеустремленный.

Жаль, что эти качества требуют от нее немалых жизненных усилий и времени. А у нас совместное гуляние даже в наши сосенки, когда последний раз было? А уж о длительном отдыхе, чтобы отключиться от всего где-нибудь в Майями, мы даже не вспоминаем! То я занят, а то Светлана с головой в работе. Так и живём! Живём, не радуя друг друга каждым выпавшим нам мигом, а одной лишь работой и переживаниями о ней!

Надоела непрерывная цепь одних и тех же действий, событий, обязанностей, лиц, надежд и устремлений. Потому так и получается: утро, работа, вечер, утро, опять работа! И вроде бы есть свобода действий, и даже денег вполне достаточно, но ничего себе в радость мы не используем. И, что самое главное и важное для полноценной семьи, ребёночка у нас так и нет. Уже и разговор о нем заводить опасаюсь, чтобы Светлане не сделать больно. Она бурно всякий раз реагирует!

Вот и опять душу непонятной болью задавило. Бросить всё это, куда подальше, хоть на недельку, что ли? Как иначе отвлечься? Вон, шеф тоже решил отдохнуть, но согласовывать с ним свою слабость я не стану, а отдохнуть без спроса мне не солидно – такие мелочи разрушают доверие к людям, в данном случае, ко мне.

И всё же я, себе вопреки, вдруг позвонил Светлане, что среди дня между нами было не принято:

– Светка! А если мы на недельку с тобой куда-то рванём? Ты как?

– У тебя что-то случилось? – спросила Светлана без малейшей доли испуга или хотя бы тревоги, которая всегда сопровождает подобные вопросы, обращенные к родным, к любимым людям.

– Ничего не случилось! Просто появилась возможность.

– Если ничего не случилось, так чего же ты вдруг вспомнил обо мне?

– А разве я о тебе когда-то забывал?

– Послушай, Саша! Ты даже не помнишь, что в эту минуту я провожу занятие со студентами и мешать мне нельзя! Всё! Мне не до лирики! – телефон опять нас разлучил, оставив меня в недоумении. Ведь и сам же знал, что нельзя вот так, когда захотела правая нога, потому и получил по носу!

Я решительно сделал несколько физических упражнений, интенсивно помахав руками, чтобы избавиться от возникших после разговора неприятных подозрений, да где уж там… Сами собой раскрутились!

Глава 11. Оказалось, всё так просто

Несмотря на объявленный в беседе со мной отпуск, доктор Кеннеди решил мою проблему прямо-таки молниеносно. В тот же день, появившись в моём кабинете без предварительного звонка, он назвал сразу три клиники, из которых предложил выбрать с моей точки зрения наиболее подходящую.

– Первый претендент! – объявил мне шеф с явной гордостью. – Это Объединённая база «Эльмендорф-Ричардсон». Она расположена на Аляске, в самом крупном ее городе – в Анкоридже. По соседству имеется мощное объединение баз ВВС США с внушительным авиационным госпиталем. Отличная защита для секретов твоей лаборатории! – пошутил шеф.

Я сделал скорбную мину:

– Очень уж далеко, даже если не учитывать столь прекрасное дополнение, как суровейший климат тех бесконечно далёких мест.

– Зато на белых медведей вдоволь насмотришься! – обрадовал шеф. – Ладно! Второй претендент – это Национальный военно-медицинский центр имени Уолтера Рида. Иначе говоря, объединённый военно-медицинский госпиталь Вооруженных сил США. Находится он в городе Бетесда. Не знаешь такой? Тогда радуйся – это штат Мэриленд. Городок меньше Санта-Клара, зато расположен на северо-западе самого Вашингтона! В его ближайшем пригороде! Там же разместился внушительный комплекс медицинских научно-исследовательских центров, центральные офисы профессиональных медицинских ассоциаций и бог знает, что еще. Кажется, американская гастроэнтерологическая ассоциация. Тоже ведь не плохо!? Подлечишься, в случае чего! Как сам считаешь?

– Очень заманчиво,но от высокого начальства я привык держаться подальше! – пошутил и я, коль уж шеф оказался предрасположен к шуткам.

– Ладно! Тогда третий претендент, – продолжил шеф, – это Армейский медицинский центр Леттермана. И угадай, где он расположен?

– Что-то знакомое… – пролепетал я. – Что-то, кажется, уже попадалось на глаза!

– Радуйся! В самом Сан-Франциско! Вот теперь и думай, что тебе окончательно выбрать!

– С этим уже сейчас ясно! В первую очередь, как только нас допустят на эти объекты, мы обследуем центр Леттермана, чтобы сразу не мчаться на край света. И если уж этот центр нам совсем не подойдёт, то полечу в Вашингтон. А на Аляску – только если белые медведи лично пригласят и гарантируют безопасность.

– Командирам этих баз, – сообщил шеф, – уже поступили приказы от столь высокого начальства, которого ты так не любишь, что встречать тебя будут везде как самого желанного родственника! По принципу: «Бери, что хочешь!»

– Но я-то поеду не один… Сегодня же сколочу свою бригаду для принятия обоснованного решения. Обязательно возьму заведующих первой и второй лабораторий, обоих ведущих хирургов и пару программистов, на вкус их заведующего. Им всем придётся работать в этом месте – пусть под себя всё и выбирают!

– Ну, что ж! Толково! – одобрил шеф. – Завтра-послезавтра ты получишь все пропуска. Остальное – решай сам, только меня о своих действиях ставь в известность. Все договоренности на местах надо обязательно оформить юридически, как положено. Чтобы у тебя и об этом не болела голова, своего юриста я к тебе прикреплю. Вопросы, Саша?

– Вопрос один! Но очень уж болезненный! – дождался я лучшего момента. – Как быть с объектом, а точнее, с его отсутствием?

– Ах, да! Старею, что ли? – усмехнулся доктор Кеннеди. – Будет тебе объект, Саша! Будет! Информация совершенно не для разглашения! Только тебе! Решено использовать военнопленных иракцев или афганцев… Я в подробности не вникал, но уточнил наперёд, на всякий случай, как нам быть, если что-то во время хирургической операции пойдёт не так? И что ты думаешь? Мне сказали, чтобы об этом я не волновался – тогда других дадут! Как только определишься с клиникой, так сразу будет тебе и объект.

Я опешил. Шеф так запросто произнёс этот монолог. А ведь наши действия – это уже не только государственное преступление против человечности, караемое уголовным кодексом, но еще и военное. Военным трибуналом запахло! Разве можно военнопленных подвергать пыткам, опытам и прочим издевательствам?! «Мама, с чем я связался?!»

– Ты знаешь, Саша, в военных госпиталях находится столько всяких раненых и убогих, что на твой объект никто даже внимания не обратит! – решил меня успокоить шеф. – Но ведь еще и строгие меры будут приняты, чтобы не допустить нежелательных пересечений ни с больными, ни с персоналом. В общем, для твоей работы всё будет предусмотрено и подготовлено в лучшем виде. Но помни, что никто из тамошнего персонала ни на каком из этапов в эту тайну посвящён не будет! Никто! И из командования тоже. Все они лишь знают, что вы ведете важную научно-исследовательскую работу в интересах спасения американских военнослужащих, получивших боевые повреждения головы. И что эта работа пользуется поддержкой самого президента США.

– Ого! – вырвалось у меня. – Не переборщить бы!

– Мы не переборщим, Саша! Всё действительно так и есть!

Глава 12. Ползком, но вперёд

Очень скоро работа взяла меня в клещи. Почти все силы пришлось бросить на испытания созданного нами искусственного головного мозга. Эти испытания на тот день я считал самыми важными для себя. Но их следовало организовать и материально подготовить. Потому я метался между домом, университетскими лабораториями, не прекращая работу и в них, и, разумеется, Сан-Франциско. Домой приходил совсем поздно, выжатым как лимон. Но дело того стоило!

Столь много времени стало уходить на дорогу, что шеф несколько раз подвозил меня в клинику или обратно, как бы случайно, на своём маленьком вертолётике. Заодно и прорекламировал. «Очень удобно! Ты присмотрись, Саша! По деньгам ты такую игрушку вполне потянешь, хотя, будь готов – налоги, техобслуживание, место на площадке, много чего. Всё по карману бьёт основательно, но ведь и выигрыш бывает большим! А уж насколько приятно летать, а не ползать, ты и не представляешь!»

Я обещал подумать, хотя заранее считал, что это не для меня! Полетать с шефом я был не против, но самому учиться летать на вертолёте, мне было совершенно некогда и даже ни к чему. А у шефа ещё и самолётик есть. Он рассчитан для полетов километров на семьсот. Но я до сих пор редко так далеко забирался. Мне и автомашины хватало.

«Как же так? – уже давно думал я – Что-то я не предусмотрел, выходит! Всё начиналось так хорошо. Хорошая лаборатория, хорошая дооперационная подготовка объекта и всего, что требовалось для работы. Хирурги заранее провели шесть операций в морге. Заверили меня, будто всё отработали, неясностей не осталось, да и наш объект весьма жизнеспособен и крепок. Тем не менее, первая операция прошла совсем плохо. Объект не смог и десяти минут прожить без своего мозга, так что до пересадки нашего устройства дело не дошло. Но нет худа без толики добра. По крайней мере, устройство винить не приходится!»

Я видел, что мои хирурги раздавлены неудачей. В искренность их реакции я верил абсолютно. Они сильно переживали такой исход, поскольку до начала операции чересчур верили в себя, верили в успех. Пусть не в триумфальный успех, но только не в полный провал, который на них камнем и свалился.

И теперь они во всём, конечно, винили себя. Постоянно выматывали себя, искали допущенные ошибки, непредусмотренные заранее кровотечения, которые всё же случились, как назло, а занявшись ими, ребята упустили допустимое время пребывания объекта с отключенным мозгом.

Мозг погибал, но погибал он не сам, а вместе с тем, простите меня, объектом, которому недавно служил. Оттого, что план операции поломался, у хирургов началась трясучка, экстренные спасательные мероприятия. В таких условиях уже не до намеченной программы – спасти бы того, кто на хирургическом столе! Только бы не смертельный исход!

Но всё закончилось именно так, и очень быстро. Как-то само собой. А на смену пришло полное разочарование, уныние, неверие в свои силы и умение.

А я больше всех винил себя. Но только в провале операции, а о самом объекте, как это ни странно может показаться, я вообще не думал, не переживал, не жалел его. Прежде всего, потому, что никогда не видел его живым, не интересовался биографией или случаем, благодаря которому он оказался здесь. Так он и остался для меня бездушным объектом.

Так же я не позволю себе увидеть и остальных, если они будут. Ни к чему мне думать о них, как о живых людях, а то ведь я и сам не выдержу этих переживаний.

Но слишком уж я доверился своим нейрохирургам. Они-то молодцы, высочайшей квалификации, и за дело переживают не меньше меня. Но ведь обещали отсечь мозг запросто, без наступивших теперь последствий, а в результате ничего хорошего не вышло. Зачем заранее бахвалились?

А я оказался в заложниках! Даже после неудачи вынужден им доверять, ибо ничего в их деле не понимаю.

Вообще-то, даже если всё хорошо понимать, что они и как делают, то этого всё равно слишком мало! Нужно ещё и уметь, нужно знать! Нужно верить в свой опыт и в свою фортуну! Слишком много для меня взаимосвязанных условий, которым я не удовлетворяю. Потому и дальше придётся доверять своим хирургам, а они, между тем, смогут запросто втюхивать мне, что им угодно. И я ведь ни за что в их действиях подвоха не разгляжу.

Всё же никак нельзя руководить людьми, если понимаешь только то, что они делают, как они делают и как должны делать, но не можешь это сделать за них, не можешь сделать самостоятельно. Вернее, руководить-то людьми и даже работами в таком случае можно, но высшего пилотажа не достичь! Да и кому нужен руководитель, который движет своё дело лишь на троечку?!

И сколько дней мои ребята будут в трансе? Может, их заставить поработать? Или взбодрить? Может, припугнуть или накричать, чтобы не раскисали?

Нет! Так тоже нельзя! Они переживают неудачу. Я-то их заставлю, а если они еще не готовы? Если руки трясутся? Если сами не верят, что смогут? Если над ними висит топор неудачи?

В общем, у них свои сложности, не доступные моему пониманию, потому давить на них нельзя. Именно мне давить нельзя – это уж точно! А что же делать, чтобы хоть немного продвинуться вперед?

В настроении панического отчаяния я отправился к начальнику хирургического отделения госпиталя. «Он ведь хирург с опытом, он мне глаза откроет!» – надеялся я.

– Переживаете? – спросил он меня после того, как мы поздоровались. Он, конечно, знал о нашей деятельности не больше, чем все остальные в госпитале, но в курсе нашей неудачи уже оказался. – Такой исход операций и последующий транс, мистер Гвоздёв, бывает почти у всех хирургов, и каждый из них восстанавливается по-своему. Это надо лишь перетерпеть!

– Странно! – удивился я вслух. – Я еще ни о чём вас не спросил, а ответ уже получил!

– Ничего удивительного! Вы же находитесь в типовых рамках, – принялся мне объяснять достаточно молодой худощавый человек в белом халате, которого мне еще недавно представляли как профессора Смита. – Эти рамки для всех хирургов привычны и понятны, потому я и ответил раньше, чем вы спросили. Но ведь, согласитесь, я ничуть вас не успокоил. Лишь потому, что я и сам не знаю, когда у ваших ребят закончится этот простой. Но ни успокаивать их, ни давить на них не нужно! Это я знаю совершенно точно!

– Благодарю вас! Не смею больше отвлекать, но признаюсь, что хотел бы иметь такого приятного и проницательного друга как вы, профессор Смит! – признался я ему, растрогавшись.

– Очень приятно, мистер Гвоздёв! Так заходите по возможности! Всегда буду рад! – пригласил он доброжелательно. – А дальше, как бог положит!

И тут ко мне пришла идея. Я спешно направился в сестринскую.

Сёстры занимались, кто чем, но, в общем-то, ничем, поскольку больных в отделении не было ни одного. Предполагался единственный пациент, но и его не стало.

Когда я зашёл, не постучавшись, все испуганно вскочили, пряча руки, книги, какое-то печенье. Я поздоровался с натянутой улыбкой; мне недружно ответили. Но искал я лишь старшую медсестру.

То была удивительно изящная негритянка невероятной красоты по имени Миранда. Просто удивительно, до чего же она красива. У них, у чернокожих, конечно, свои признаки красоты, белым не понятные, но Миранда, если уж понравилась мне, самым странным образом обладала красотой белых женщин, хотя не была даже метиской. И при этом её не портило ничего – ни слишком смуглая кожа, ни слегка утолщенные губы, ни сверкающие белками глаза, зато сразу влюбляла огромная копна черных завитых природой волос. Смешно, но мне хотелось потрогать их рукой, не жесткие ли, как у всех чернокожих, но я, разумеется, таких вольностей себе не позволил. Но очень уж хотелось.

Я сделал жест рукой, чтобы все сели, и, отвернувшись, демонстрируя, будто мне безразличны их занятия, опять же жестом пригласил Миранду выйти в коридор. Она проследовала за мной.

– Миранда! Всякий раз, когда я на вас гляжу, у меня настроение становится самым хорошим!

– Я вас слушаю, сэр! – ответила она служебным тоном.

– Ладно! Зашёл узнать, когда вы последний раз были в ординаторской?

– С полчаса прошло, сэр!

– И чем заняты наши хирурги? Они хотя бы пообедали?

– Нет, сэр! Переживают очень. Не разговаривают между собой. И мне не ответили…

– Спасибо, Миранда! А я попробую… Можете идти к себе! И еще… очень важно. Ваше общее уныние надо как-то поломать. Подскажите мне сами, как это сделать?

– Не знаю, сэр! Всем тяжело сегодня. Разве что, отпустить всех домой? Дома легче, если чем-то отвлечься.

– Согласен! Все свободны! И вы, Миранда, тоже свободны, хотя я после разговора с нашими грустными хирургами на вас поглядел бы еще раз с большим удовольствием!

Старшая медсестра ничуть не смутилась и приготовилась мне что-то ответить, очевидно, защищаясь от моих притязаний, но я ее опередил:

– Дорогая Миранда! Я знаю, что вы замужем, но пока вы не наденете на себя паранджу, я волен вами любоваться, сколько мне угодно! Разве это можно запретить?!

Она улыбнулась, поклонилась мне, как принято в медицинской среде, и удалилась.

Я постучался в ординаторскую. Никто не ответил. Я ждал довольно долго, потом бесшумно открыл дверь, оставаясь на пороге:

– Господа! Прошу развеять мои заблуждения!

При виде меня хирурги медленно поднялись, не проявляя радости.

– Да, сэр! – ответил мистер Перес, ведущий хирург. – Я весь внимание, сэр! – ответил он, продолжая стоять.

Я рукой пригласил обоих присесть:

– Может, для начала пообедаете?

– Не полезет! – махнул рукой Перес. – Что вас беспокоит, сэр?

– Послушай, Джон! – обратился я к нему будто за дружеским советом. – Скажи мне, почему он умер?

– Понимаете, мистер Гвоздёв, мы и сами не понимаем! Этого быть не должно! – ответил он сокрушённо. – Формально-то я могу ответить, что прекратились и сердечные сокращения, и дыхание, но ведь это тоже имеет свои причины. Мы их не разглядели. Мы оказались слепыми котятами!

– Вот и я не понимаю! – сознался я. – Тогда скажите мне по-простому, почему человек умирает от удушья? Не смейтесь надо мной, ради бога, мои медицинские познания действительно слишком скудны, но мозговой штурм полезен во многих случаях.

– Да, сэр! – ответил он послушно и надолго задумался. – Понимаете ли, мозг требует кислорода постоянно и непрерывно. Но если по каким-то причинам сердцебиение прекратилось, значит, сердце уже не работает. Попросту говоря, насос больше кровь не подаёт. Никуда! В том числе, и в мозг. Тогда наступает коллапс! А если прекращается только дыхание, то насос кровь в мозг качает, но она не насыщает его кислородом. Тогда от кислородного голодания мозг отключается, а человек теряет сознание. Примерно так, сэр…

– Очень понятно объяснили! – похвалил я Джона. – Но ведь мозг, кажется, способен жить минут десять после остановки сердца? Это так?

– Ну, если не вдаваться в подробности, то около того, – подтвердил Джон.

– Вот это меня и волнует, ребята! – обратился я уже к обоим, помня, что слово «ребята» для всех американцев звучит очень доверительно.

Они смотрели на меня непонимающе. Конечно, наверняка ведь думали они: «Вот ведь нашёл момент привязаться, демонстрируя не участие, а всего-то свою некомпетентность!»

Но начальнику положено отвечать, даже если он полный балбес. Этим я и воспользовался:

– По-моему выходит так, будто несчастный человек, которого душит убийца, не дай-то нам этого бог, умирает совсем не оттого, что погибает его мозг! Так от чего же? Может, оттого, что сбивается и сердечный ритм, и ритм дыхания? А восстановить тот ритм самостоятельно жертва не может, и на помощь ей никто не приходит! Потому и умирает. Я правильно понимаю?

Мои хирурги переглянулись. Их взгляды проявили некоторое удивление и будто призыв друг другу удивиться еще сильнее. В их взглядах читался вопрос: «Как же мы сами об этом не подумали?»

Оба смотрели на меня и ждали, что еще я им подскажу.

– Вы не ответили! – улыбнулся я. – Но если я всё изложил верно, то смерть нашего объекта наступила не из-за того, что отделили головной мозг, а оттого, что одновременно нарушили работу сердца и лёгких! Так?

Оба моих хирурга утвердительно качнули головами, всё еще глядя на меня с удивлением.

– Мне кажется, – продолжил я, – что этим заведует спинной мозг позвоночника, который вы не трогали! Так ведь?

– Не трогали, сэр! Старались не затронуть, по крайней мере! Вы хотите сказать, что ритмы сбились, а мы, не попытавшись их восстановить, сами отключили систему искусственного кровообращения и дыхания? Так и не восстановив ритмы, и потому… Очень может быть! Не от шока же он умер?! Он ведь был под общим наркозом… Не должен был умереть…

– А медицине известно, куда следует надавить, чтобы восстановить те самые ритмы? – поинтересовался я.

– В самую точку попали, сэр! – подтвердил Джон. – Беда в том, что медицина представляет себе это весьма смутно, но мы умеем запускать дыхание принудительно, выполняя искусственное дыхание. Правда, не во всех случаях это помогает! Можно возбудить сердце массажем или электрическим током, синхронизируя ритмы и избавляясь от фибрилляции… Вот и всё! Но, как я понимаю, если в нашем случае мы сами долго не отключали бы объект от аппаратного дыхания и кровообращения, то… Это очень интересное предположение, сэр! Очень интересное! Лучше бы такая ситуация не повторялась, но даже если… В общем, мы к ней будем готовы! Спасибо, сэр, что натолкнули на достойную мысль! Теперь мне кажется даже странным, что я сам не додумался! Это всё испуг виноват! Когда человек пугается, то мыслить перестаёт. Им овладевает единственное желание – исчезнуть!

На третий день после того разговора мы уже повторяли операцию.

Утром я умышленно не поехал в госпиталь, чтобы разорвать цепь прежних неудач, что мне уже казалось возможным. И это сработало! После обеда мне позвонил ведущий хирург Перес с откровенным ликованием в голосе: «Сэр! Всё удалось! Всё нормально! Он перенёс!»

Увы! Радость оказалась хоть и обоснованной, но преждевременной.

Операция действительно от начала и до конца прошла, как и планировалось. И наше устройство заняло положенное ему место. Более того, устройство было подключено к объекту, и теперь нам оставалось только ждать.

Ждать, не случится ли отторжение устройства, как инородного тела. Ждать, когда объект начнёт «выздоравливать». Ждать момента, когда появятся, если появятся, первые реакции на раздражители окружающей среды, на естественные потребности организма и прочее.

Надежду на хороший исход укреплял тот факт, что объект дышал самостоятельно, то есть, некоторые функции организма восстановились. Значит, хоть это не повредили! Стало быть, вполне возможно, что также самостоятельно наладятся и остальные естественные функции организма.

Но уже проявилось одно обстоятельство, которое моих хирургов весьма тревожило. Оно оказалось столь важным, что никто не мог понять, почему раньше об этом они не подумали. Никто! Мои хирурги и все остальные спецы, привлеченные к этой части работы, отворачивались от меня, не желая, чтобы именно им пришлось посвящать меня в обидные профессиональные подробности и отвечать за всех.

– Сэр, вы что-то пытаетесь скрыть? – обратился я к ведущему хирургу. – И всё это, конечно, лишь бы не расстраивать меня, так? – иронизировал я.

– Не пытаюсь, мистер Гвоздёв! – ответил испуганно Перес. – Но очень уж обидно мы опять просчитались!

– Чем это грозит и можно ли исправить? – резко уточнил я.

– Понимаете, шеф, нашему объекту кровь в череп поступать не должна. Теперь ему, когда собственного мозга нет, это даже вредно.

– Ну и что? Ведь так и было задумано – оставить устройство сухим! – удивился я. – Ведь так и сделали?

– В том-то и проблема, что мы именно так и сделали! То есть ликвидировали малый круг кровообращения, предусмотренный природой. Потому нагрузка на сердце резко изменилась, она предельно снизилась. Но повысилась частота сердечных сокращений, а давление упало… Сильно упало! Это создало угрозу для почек… И не только!

– Может, не так уж это страшно? – еще понадеялся я. – Ведь объект лежит без движений, физические нагрузки минимальны. Может, потому… И период восстановления продолжается!

– Может быть! – подтвердил ведущий хирург. – Но что-то с этим делать придётся. Такой вопрос еще ни у кого и никогда не стоял, чтобы мозг отключать от кровообращения. Стало быть, нам никто не подскажет. Такого опыта не позаимствуешь, поскольку до нас он никому не понадобился… Мы первопроходцы!

– Но хоть соображения по этому поводу у вас есть?

– Нет, мистер! Пока нет. Надо взвесить возможные последствия, чтобы опять не наступить на грабли.

– Если так, то придётся собрать специалистов, разумеется, в темную, не посвящая их в суть нашей работы, и предложить чисто теоретическую задачу по принципу: «А что если?» Вот и получится мозговой штурм корифеев, а вы уж не теряйтесь, ловите мнения и идеи. Согласны? Я эту конференцию сам организую. Здесь же, в госпитале. Постараюсь немедленно. И мой вам дилетантский совет – поставьте шунт между малым и большим кругами кровообращения. Вот только его пропускную способность я рассчитать не смогу; придётся подбирать эмпирически…

Я прямиком направился к профессору Смиту. Мои-то ребята не имели права общаться без разрешения с кем-то, кроме своих. Для этого мы даже размещались в отдельном корпусе госпиталя, который у военных считался резервным и разворачивался лишь в случаях чрезвычайного поступления раненых. К нам никто не имел права заходить. На входе постоянно дежурила охрана из числа военных. Они строго проверяли пропуска.

Ко времени тех забот, о которых я сейчас рассказал, разрешился вопрос автономной проверки соответствия математической модели мозга, заряженной цифровой моделью реального человека. Мы с шефом решили тогда подключить к этому делу студенческую группу, но я очень скоро перестал контролировать данный вопрос, так как увяз в хирургических проблемах.

Проверка в полном объеме легла на плечи заведующего лабораторией мистера Харриса, и после общей организации эксперимента, выполненной Фёдором, он в течение почти четырёх месяцев доводил всё до успешного финала. Хорошо хоть до выпуска студентов успел.

– Мистер Харрис, почему так долго продолжалась проверка? Мы ведь рассчитывали на два месяца, а получилось в два раза больше! – уточнил я, решив попутно разобраться и в этом, вырвавшись из госпиталя. – Какие были сложности?

– Студенты, сэр! Это и есть основная сложность! Этот их староста, Кларк, всё время был занят, а ведь именно с ним проводилась основная работа.

– Мы же ему платили! Да еще и наличными! – удивился я пробуксовке самого надёжного американского стимула.

– Платили, сэр! Конечно, платили! Но он тоже грамотный оказался! И сразу мне свои расчёты предъявил – сколько стоит его учебный год, сколько он потеряет из-за возможных задолженностей, которые я ему обеспечу своей назойливостью, и какую компенсацию за это он получит от нас, сэр. Он всё правильно рассчитал! Он оказался бы в сильном проигрыше, потому я не мог на него давить. Вот мы и закончили это дело через месяц с лишним, работая почти всегда вечерами. А потом больше месяца делали цифровую модель этого Кларка да отрабатывали ее. Намучились…

– А как проверяли достоверность? – уточнил я.

– В этом деле всё определили непредвиденные трудности. Мы же не имели права засветить Кларка перед его товарищами. Потому я с каждого студента взял подписку о неразглашении информации об эксперименте, но потому и работать приходилось с каждым по отдельности, да так, чтобы другие студенты из группы этого не заметили. В общем, каждый из них считал, будто только он и участвует в важном эксперименте, а его одногруппники ничего об этом не знают!

– Молодец! – похвалил я его. – Ну, а саму проверку как организовал?

– Понадобилась отдельная аудитория, да еще получалось так, что всякий раз нам приходилось искать новую. В ней каждый раз устанавливали всю аппаратуру, закрывали ее непрозрачной ширмой, и каждый студент, в отсутствие других, конечно, получал одинаковую задачу. Предлагалось одними лишь расспросами определить личность человека, прячущегося за ширмой. Я пояснял, что это можно выяснить по знакомой интонации, по тембру голоса или по характерным словечкам, по построению речи. Разрешается анализировать сведения из биографии и тому подобное, но нельзя спрашивать напрямик, кто он такой, откуда он, адрес, место работы и так далее. Ну а потом все студенческие ответы и их пояснения были даны в письменном виде с последующим объяснением мне, по каким именно признакам был опознан неизвестный человек за ширмой.

– Ну, что же?! Замечательно! – опять похвалил я. Мне действительно понравилась такая организация, ведь предварительно мы ее никак не обсуждали, а Харрис организовал всё самостоятельно и весьма разумно. – И какие же результаты получены?

– Результаты хорошие. Судите сами, если не считать старосты, который сам себя, конечно же, не опознавал, в группе было ещё тринадцать студентов. Один из них уже давно болен и на занятия не ходит. Оставалось двенадцать! Из них один был чернокожим. Он вёл себя так, будто ничего в задании не понял. Я посчитал это так, что он наш объект не распознал, но остальные после начала эксперимента распознали его уверенно и достаточно быстро. Выходит, что достоверность модели подтверждена на 91%. Разве этим мы не можем гордиться, шеф?

– Положим, гордиться мы будем успешным завершением всего проекта, ну а теперь можем быть довольными лишь слегка! – придержал я на всякий случай восторги Харриса.

В лабораториях я жил одной лишь работой, но дома ко мне возвращались одни и те же страхи. Ведь я занимался самыми, как говорят, животрепещущими делами, но они в какой-то степени были противозаконными. Опыты на живых людях – это, если вскроется, мне не простят.

Вот так однажды всё рухнет и переменится! Был крупный учёный, успешно решавший важные для страны задачи, а станет заключенным с нашитым номером. Вполне возможно, даже имени мне не оставят, один лишь номер.

Полный кошмар, да еще на всю жизнь! Сразу от меня отпрянут все те, на кого я столько лет работал. Разумеется, им легко будет выдать себя за овечек, ни в какие грязные дела не посвященных. Все грехи повесят на меня. В прессе меня превратят в монстра, которым станут пугать детей. Голливуд снимет обо мне, невиданном чудовище, жуткий по кровавости фильм. Многосерийный! И, может, даже не один…

Каждую ночь ко мне являлись тяжёлые сны, в которых меня преследовали, ловили и пытали, а я удачно сбегал, долго где-то увиливал, ускользал, затаивался в грязных трещинах, в нечистотах, ныряя с головой. Возможно, кому-то покажется смешным – сны они всего лишь сны – но я погружался в них настолько, я ночью жил ими, что и утром не мог отделаться, не мог поставить точку на всей этой ночной навязчивой ерунде, и она постепенно меня изнуряла.

Такие ночи меня выбивали из седла. Я втайне от жены пил валерьянку и какой-то пустырник, но их успокоительного действия на себе не ощущал. Каждая ночь становилась испытанием. И чем дальше, тем труднее мне было держаться наплаву. Эти дурацкие сны догоняли меня даже днём.

Ходить с этими страхами по врачам мне остро не хотелось. А если психологи или психиатры выудят из меня истинные причины моих ночных страхов? Если я им в каком-нибудь наркозе или гипнозе выложу всё как на тарелочке, а они стуканут, куда следует?

Нет, уж! Варианты с заботливыми врачами мне не нравились. И я по-прежнему замыкался в себе.

Наконец, я не выдержал и открыл шефу, что меня всё сильнее беспокоит работа второй лаборатории.

– Что-то опять не клеится? – насторожился шеф.

– Теперь не клеится другое! Мы ведь в исследованиях вышли за рамки закона.

– Ах, вон ты о чём, Саша! – усмехнулся шеф так, что стала очевидной никчемность моей проблемы. – Ты опять за своё! Будто забыл, что работаешь на таких людей, которые в обиду тебя не дадут, даже если тобой лично заинтересуется генеральный прокурор США! Им от тебя нужен конечный результат, потому они не позволят тебе мешать! Так что, Саша, выбрось эти нелепые страхи из своей головы и ни на что не отвлекайся. Работай спокойно и живи спокойно!

– Нет, шеф! Такими аргументами мне успокоиться уже не удаётся! Я лишь со стороны кажусь козырным тузом, а когда свою работу завершу, они для меня яичную скорлупу пожалеют! Вот тогда-то за свои грехи я и отвечу сполна!

– О! – воскликнул шеф удивленно. – Тебя и впрямь развозит, друг мой! Будто ты не знаешь, что наш с тобой проект о бессмертии тоже бессмертен! Он же никогда не закончится! По крайней мере, не при нашей с тобой, Саша, жизни!

– Шеф! А вы не рискуете, произнося вслух подобные откровения? К тому же, я точно знаю, что эти откровения – лишь для моего успокоения. В реальности же мы очень близки к успешному завершению проекта! И вы сами это знаете, не хуже меня!

Шеф посмотрел на меня долгим взглядом, ничего не отвечая. Мне стало ясно, что его слегка занесло, и теперь он это не только понял, но и был благодарен мне, что я так удачно дезавуировал его случайный промах. Нас вполне могли прослушивать.

– Ты прав, Саша! – наконец-то произнёс шеф. – Таким способом тебя не успокоить. Мне надо подумать, как предоставить тебе какие-то гарантии вечной неприкосновенности. Потом я сделаю это… Не волнуйся, Саша, и спи спокойно!

При следующей встрече шеф сам напомнил мне тот разговор:

– Можешь, Саша, считать, что твоё дело в твоей шляпе!

Я усмехнулся:

– Поскольку шляпы у меня нет, то нет и дела!

– Можно и так сказать! – подтвердил шеф. – Нам проблемные дела не нужны! Но я посоветовался, с кем следует, потому и пришёл к тебе со шляпой! Меня успокоили. Сказали, если этот вопрос для вас важен, то его решат. А я неоднократно убеждался в надёжности их обещаний. На всякий случай включил дурака и поинтересовался, как вообще это можно решить?

– И мне очень интересно! – заинтересовался я.

– Так вот! Они из пушек не палят! Они действуют тонко, и не спеша! Для начала запустят долгоиграющую информационную программу в прессу и телевидение. Она станет подготовкой общественности. Наша общественность никогда и не узнает, что в какой-то лаборатории и какими-то засекреченными учеными мозг подопытного человека был полностью изъят. Зато специально на весь мир будет вдавлена информация о том, что некий соотечественник попал в тяжелую аварию и фактически погиб из-за травмы головного мозга, несовместимой с жизнью. Однако титаническими усилиями наших передовых ученых-специалистов пострадавшему в головной мозг было имплантировано уникальное электронно-вычислительное устройство, которое позволило в некоторой степени вернуть его к жизни. Правда, не все прежние функции еще в норме, но всё равно сделан большой шаг на пути к превращению подобных операций в ординарные. Значит, у нашей медицины появится еще больше возможностей спасать от гибели граждан США с тяжелыми травмами головного мозга.

– Ну и что с того? – не сразу понял я.

– Боже ты мой! С того времени вся общественность будет знать, что есть какие-то очень ценные ученые-специалисты, есть какие-то самые совершенные американские электронно-вычислительные устройства! Будет знать, что уже давно проводились операции по имплантации железа в головной мозг не какой-то там собаки, а именно человека! Общественность будет считать, будто обо всём этом она хорошо осведомлена, что в этом вопросе уже нет ничего сенсационного. То есть, когда она услышит что-то о тебе и о твоей деятельности, то ничуть не удивится: «Подумаешь! Это уже не новость! Это уже давно известно!» Представляешь? Никакого шока у твоей дорогой общественности не случится! И даже интерес не проснётся! Она окажется готовой ко всему, в том числе, и к любым промежуточным опытам и исследованиям на людях. Вот и всё! Считай, что общественность и суд присяжных тебя обязательно помилует!

– Типун вам на весь язык!

– Не волнуйся, Саша! Работай спокойно и забудь свои тревоги! Никто тобой жертвовать не станет! Зачем это им?

– А если их могучие конкуренты пожар раздуют? – при этом я красноречиво показал глазами наверх.

– Боже ты мой, Саша! Как же тебя этот вопрос напрягает! Так вот, я скажу тебе так! Конкуренты тоже весьма заинтересованы в результатах твоих исследований. Им ведь тоже хочется еще пожить… Они и сами воспользуются тем, что ты наворочаешь, потому тебе они не враги! И вообще, отвлекись от этого! Радоновые ванны попринимай или что-то в этом духе, только не изводи себя!

После разговора с шефом, я несколько успокоился, но, копаясь в себе ночью, обнаружил нечто новое и весьма удивился. Я вдруг уяснил, что нисколько не переживаю о тех людях, которых мои хирурги используют в качестве подопытных кроликов – я боюсь только за себя самого! Только за себя! А это уже явный признак того, что я со всеми своими делами всё больше превращаюсь в элементарного негодяя. Убивая совсем не «подопытных кроликов», совершая преступления против человечности, я забочусь только о собственной шкуре! Наверно, точно так же вели себя немецкие специалисты в концентрационных лагерях, проводя антигуманные опыты на несчастных людях.

Вот и я встал с ними на один уровень! Поздравляю! Остаётся вспомнить ту ответственность, которую понесли те из них, которых после разгрома нацистской Германии взяли за одно место! Такая же ответственность, как бы шеф меня не успокаивал, уже лежит и на мне! Вот только обвинения до сих пор не предъявлены. Но и это – лишь вопрос времени.

Впрочем, стоит ли мне так уж бояться? Если вспомнить злодеяния нацистов в Европе и в СССР, то очень не многие из них понесли какие-то наказания. Тогда всё происходило, в точности, как и теперь. То есть, чем больше вина, тем меньше вероятность того, что когда-то наступит ответственность.

Если наугад спросить об этом американцев, любого возраста, пусть даже стариков, то они ничего о войне не знают. Это их не занимало ни тогда, ни сегодня. Тем более, молодёжь! Да и в современной Европе не много истинных свидетелей той войны найдётся, но и они своим детям и внукам об ее ужасах, уверен, не рассказывали. Просто, берегли психику детей и, особенно, внуков. Вот и доберегли до того, что детям и внукам самим многое испытать придётся, а истории они, чтобы опереться на чужой опыт, совсем не знают. Не глубока, однако, память человеческая! Её и на одно поколение не достаёт!

А ведь много было медиков-нацистов, творивших свои чудовищные опыты, а потом писавших аккуратные и подробные отчёты в интересах немецких лётчиков и моряков. Они, видите ли, в холодной воде быстро погибали, потому на заключенных выявляли предел человеческих возможностей…

Да разве ж было только это? Врачи те, хотя и настоящие изверги, да всё же кого-то спасали, а если вспомнить, например, Ильзу Кох?

Так звали супругу коменданта крупного концентрационного лагеря Бухенвальд Карла Коха. Истинная волчица! Безжалостная и кровожадная садистка! За глаза ее звали либо Бухенвальдской ведьмой, либо фрау Абажур. Второе прозвище связано с изощренными пытками над заключёнными – она с живых людей снимала кожу для своих поделок.

После прихода Красной Армии ее задержали и отдали под суд, но странным образом исчезли все вещественные доказательства ее злодеяний, зато сама Ильза настаивала на том, что она несчастная жертва нацистского режима. Странно, очень странно, но через полтора года пробуксовки следствия ее отпустили за недоказанностью преступлений!

Однако это вызвало протесты тысяч невинных жертв, оставшихся в живых, потому в 1945-м Ильзу арестовали уже американцы и, о чудо, опять освободили за недоказанностью преступлений! Видимо, как мне кажется, очень уж хотели в верхах, чтобы садистка избежала заслуженного наказания. Наконец, в 1951 году по требованию многих возмущенных людей, знавших ее по концлагерю, Ильза Кох была приговорена к пожизненному заключению, но в 67-м году повесилась в камере.

Пусть хоть так, но справедливость победила. Однако с каким трудом ей это далось!

А потом мне вспомнился однофамилец Ильзы – Роберт Кох, тоже немец, но его роль в истории оказалась и иной, и более значительной. Немецкий врач Роберт Кох в 1882 году выделил микроорганизм – возбудитель туберкулёза, крайне опасного инфекционного заболевания. С тех пор у медицины появилась возможность бороться с этой болезнью, а ее возбудитель стали называть палочкой Коха.

Между прочим, позже этот человек открыл и бациллу холеры! А задолго до того он же выделил и возбудитель сибирской язвы, от которой в ту пору умирало много скота и людей. Правда, открытие бациллы холеры заодно приписывают и его вечному оппоненту французскому химику Луи Пастеру.

Можно только сожалеть, что чрезвычайное тщеславие обоих не позволяло им не только стать товарищами, но даже сдерживать некрасивые и незаслуженные выпады в адрес своего соперника. А ведь могли столько еще сделать крайне полезного для людей!

И всё же, несмотря на все их человеческие изъяны, то были люди, которые на ниве медицины принесли человечеству премного пользы, а что же на их фоне представляю собой я?

А если и меня когда-то по требованию общественности… Ведь я готовый особо опасный преступник! И хотя сегодня нахожусь, как обнадёживает меня шеф, под мощной защитой самых влиятельных людей мира, но что получится со мной, если однажды я им разонравлюсь или не смогу угодить? Если они посчитают меня полностью выжатым лимоном и за ненадобностью отдадут в руки правосудия, шепнув там, как со мной поступать далее? Что со мной будет?

Глава 13. Триумф

Наступила осень, которая в Санта-Кларе заметна лишь по календарю, поскольку даже внешне ничего не меняет. Как летом всё цвело и пахло, так продолжалось и осенью!

К тому времени успехи моей лаборатории в госпитале Сан-Франциско стали очевидными, но ещё не достаточно устойчивыми. И всё же на четвёртом по счёту объекте у нас вышло то, к чему мы все стремились. Правда, не в полной мере, с некоторыми оговорками и недоработками, как в теоретической, так и практической части, и всё же, то уже был несомненный успех! Причём, по своему значению столь большой успех, что моя душа пела, и я, изменяя всем своим правилам, разрешил петь всем душам моих подчиненных.

И все действительно были счастливы – столько лет мы к этому шли, измучили себя сомнениями, постоянными поисками, неудачами, даже более частыми, чем достижения, ежедневными кропотливыми трудами. И заслужили, наконец, право на ликование.

Наши достижения высоко оценило самое большое начальство, которое хоть когда-то появлялось пред наши ясны очи, то есть доктор Кеннеди. И так уж вышло, что одновременно с этими событиями, радостными для всех нас, я получил лестное для себя известие. Его принёс лично шеф:

– Поздравляю тебя, Саша! Рад, что я в тебе не ошибся! – сказал он с широкой улыбкой, которая была всё же не совсем американской, поскольку сочетала в себе настоящую искренность и весьма существенный повод.

– Но ведь сомневались, шеф? – вставил я, довольный подобным началом.

– Не скрою, Саша! Поначалу ещё как сомневался! Дело-то наше было пропитано фантастикой! Как же не сомневаться?! Но потом я тебя узнал и полюбил, чего уж теперь скрывать! Ты давно знаешь моё отношение к тебе… – совсем расчувствовался шеф, чего раньше я за ним не знал.

– Я очень благодарен вам за такие слова! – я его искренне обнял. – Вы мне тоже стали очень дороги, доктор Кеннеди! – признался я. – На кого ещё я мог надеяться и даже опереться все эти годы? В моём успехе всюду ваша забота и помощь! Спасибо, шеф! Будь надо мной кто-то другой, уж не знаю, что получилось бы в итоге?! У меня ведь заскоков на любой случай полным-полно!

Шеф присел и притянул меня к себе:

– Успех, Саша! Такой успех! – явно радовался он. – Теперь мне уже ничего не страшно! Это же главный успех всей моей жизни! А ты стал… Ты стал, я бы сказал, настоящим творцом бессмертия! Да! Именно так! Ты у нас главный творец бессмертия!

Мне не хотелось разочаровывать шефа, не хотелось напоминать ему, что до полного успеха очень далеко. Сегодня лишь подтвердились наши главные предположения, требовавшие серьёзнейшей длительной подготовки к натурным испытаниям и проверки правильности основных гипотез на практике. Пусть всё подтвердилось, пусть мы оказались правы, но впереди опять годы такой же трудной и нервной работы, годы ожиданий и терзаний, годы тяжёлых разочарований, которых нам не избежать ни за что! Они всё равно нас найдут и в покое не оставят!

Я не сказал этого шефу. Пусть сегодня он будет совершенно счастлив нашей победой, своей заслуженной победой!

Но шеф вдруг круто перешёл на другую тему:

– Ты, Саша, скажи мне без утайки! – спросил шеф таким тоном, будто крепко выпил. – По своей натуре, как сам считаешь, ты больше мудрый или больше хитрый?

От неожиданности я замотал головой во все стороны:

– Вот это вопросище! Ничего не пойму? И не мудрый я, и не хитрый! Чего это вам, шеф, вздумалось во мне ковыряться?

– Это я так! Устами постороннего! Вот ведь ты, как и я, давным-давно доктор наук! Только я философ, а ты по физико-математическим наукам, но я-то хорошо знаю, что ты никогда и никого не просил называть себя доктором Гвоздёвым, на что имел полное право. Ты так и остался для всех мистером Гвоздёвым.

Я пожал плечами, начиная понимать, куда ведёт шеф. Но мне его слова льстили.

– И я понимаю, – продолжил доктор Кеннеди, – только потому ты так поступал, чтобы не подниматься на мой уровень! Чтобы формально не сравняться со мной, ибо отдавал себе отчёт в том, что меня это, в общем-то, принизило бы в глазах окружающих! Я понимал твоё поведение и был тебе, Саша, очень благодарен. У тебя благородная душа, а сегодня такое редко встречается. Не смейся, пожалуйста! Казалось бы, вокруг столько высокоблагородий, имущих, солидных, образованных, с прекрасными манерами, с отточенным лексиконом и отработанными речами, но каждый из них, или не каждый, но многие, способны в отношении других людей на поступки, которые благородными никак не назовёшь. Вот я о чём, Саша!

– Ну, спасибо, шеф! Крайне польщён вашей характеристикой!

– Ты послушай меня, Саша! Я давно считал себя обязанным сделать тебе нечто приятное. И я всё-таки подготовил это!

– И как мне такого шефа не ценить!?

– Помолчи хоть немного! – засмеялся шеф. – Поначалу мне удалось в нашем университете Санта-Клары пробить для тебя звание профессора-исследователя. Почти удалось! Очень даже хорошее звание! И тебя оно, в общем-то, ни к чему не обязывало. Профессор-исследователь даже занятия может не проводить, хотя именно ты их всегда проводишь по расписанию! Пусть на четверть ставки, но лекции ты регулярно читаешь. И молодец! Но как ни странно, именно твоя основная работа моей затее и помешала. Понимаешь, в университете Санта-Клары, и так почти во всех американских университетах, профессора-исследователи не имеют права занимать какие-то должности и получать зарплату от университета, а ведь ты какие-то крохи в нём получаешь! Но если бы тебе присвоили звание профессора-исследователя, то ты смог бы получать зарплату исключительно за счёт грантов, то есть, за счёт средств, которые выделяет заказчик твоих исследований. А мы ведь делаем это тайно! Потому у меня всё до поры получалось хорошо, но в самом конце ученый совет твою кандидатуру зарезал… Но тогда уже я задумал кое-что, чтобы еще больше нарушить их университетские уставы! Пусть они только попробовали бы нам с тобой помешать! Мы их ещё ужучим!

Я засмеялся, стремительно соображая, что жетакого задумал шеф, причём, исключительно для того, чтобы ублажить меня? С ума можно сойти! Он действительно меня любит, вот только до сих пор не подпускает к себе близко. Поверить в это трудно, но я совсем ничего не знаю о его личной жизни. Вот закончит он свой рассказ, тогда и попробую что-то выяснить. Момент-то самый подходящий. Расчувствовался старик.

– Надумал я, – продолжил шеф, – сделать тебя полным профессором. Full professor! Разве плохо звучит? Сам знаешь, Саша, в Штатах пальцев на руках и ногах не хватит, что бы перечислить все встречающиеся титулы профессоров! В общем, очень часто профессорами называют простых преподавателей, даже ассистентов! Потому звание профессора здесь давно и сильно обесценилось! Оно не производит должного эффекта. В России профессор – это звучит уважительно и гордо даже без дополнительных пояснений. Здесь же всё не так! Совсем не так! Но звание полного профессора – это то, выше чего быть уже не может! Это как маршал! Пред ним снимают шляпу все! А ты такое звание давно заслужил!

– Полно вам, шеф! Вы уже стали лепить из меня памятник! Я этого не заслуживаю, хотя бы потому, что пока живой!

– Тебя еще никто и не спрашивает! – резко подытожил шеф. – Молчи и слушай!

– Молчу и слушаю! – покорился я с усмешкой.

– Так вот! Продолжаю! У меня долго ничего не выходило! Там такие требования, что ни в какие ворота! Во-первых, полный профессор – это обязательно результат каторжной преподавательской работы не менее десяти-пятнадцати лет. Да ещё в два этапа и на разных должностях, и только на третьем этапе можно стать полным профессором, если проработал в этой должности ещё пять-шесть лет! Но в любой момент на пути к цели тебя могут уволить! Обычно они так и поступают! И кроме основной преподавательской деятельности надо с головой погружаться ещё и в общественную работу, и в управленческие дела университета! Я вообще не знаю, способен ли кто-то реально заслужить и дожить до полного профессора?!

– И не надо было связываться! – поддержал я шефа.

– Э, нет! Если я решил, то их следовало дожать, чего бы это ни стоило! Я поочередно убедил и обработал всех членов ученого совета университета. Да ведь они тебя итак знают, паразиты! Поодиночке все согласились голосовать за тебя, но как только собрались на совет, как только увидели, что ректору это не понравится, сразу в кусты. Я их потом спрашиваю, как же так? Вы же сами собирались мистера Гвоздева к нобелевской премии представлять, а своим профессором сделать отказываетесь! Вы скоро будете гордиться уже тем, что он профессор вашего университета! Он принесёт университету Санта-Клары невиданную славу! Каждый, кто сегодня проголосовал бы за него, потом гордился бы этим всю свою жизнь! Но они – опять упёрлись! Как на ректора своего поглядят, так и становятся столь принципиальными, что дальше некуда!

– Намаялись вы с ними и со мной, шеф! – не выдержал я даже пересказа этой карусели.

– Намаялся или нет, но они меня заставили удила закусить крепко! Надо все вопросы решать с пользой для страны! Потому я доложил об этом досадном инциденте представителю нашего заказчика. Выслушали меня солидные люди и с моими доводами полностью согласились. И очень скоро своё мнение о необходимости присвоения тебе звания полного профессора выразили столь уважаемые люди, что…

– Ну и ну, шеф! – поощрительно удивился я. – Всех на уши поставили!

– Смешно даже вспоминать, как выглядел Ректор Университета Санта-Клары, когда Федеральный министр образования и Губернатор штата Калифорнии выразили ему своё недоумение по поводу неуместной принципиальности при поощрении столь уважаемого учёного, как доктор Гвоздёв. Ведь он, являясь руководителем важнейшего для США научно-исследовательского проекта, добился ценнейших результатов, умножающих честь не только университета, но и всей нашей страны! И вопрос сразу был решён! И завтра рядом с дверью в твой кабинет будет победно сверкать новая табличка!

– Спасибо, шеф! Большое спасибо за все ваши хлопоты! Но мне хочется и многих своих работников отметить…

– И правильно тебе хочется, Саша! Людей надо обязательно поощрять, тогда они любые горы свернут, видя, что их не забывают, видя, что их ценят! Ты мне свои предложения подготовь, а дальше – моя забота!

– Но и это не всё, шеф! В связи с общими успехами и моим новым учёным званием я хочу пригласить вас в ресторан! Этот дуплет надо знатно отметить! Если вы согласны, то я хочу пригласить еще нескольких наших коллег.

– Хорошая мысль, Саша! Но я предлагаю пригласить всех! Всех наших работников! Только всех! Причём с их вторыми половинками! Чтобы и они все гордились! И собираться будем только в «Хилтоне»! Там очень хороший, очень большой ресторан и преотличнейшая кухня. Такой банкет сильнее сплотит наш коллектив и, значит, обеспечит еще больше успехов впереди!

Я был полностью согласен с шефом, но, прикидывая в уме, во что мне это обойдется, даже не будучи скупердяем, стал чесать, как говорится, репу! Однако шеф опередил мои подсчёты:

– Не бери в голову, Саша! Это мероприятие фирма берёт на себя! В конце концов, у нас ведь триумфальный успех! А за эти годы мы ни разу банкетов не закатывали! Я всё согласую! Уверен, нас поддержат! Сейчас позвоню Федору! Пусть он всё организует на высшем уровне! Как считаешь, когда нам лучше собраться?

– Пожалуй, в субботу всем будет удобно. В семнадцать часов! А вы как считаете?

– Утверждаю! – шеф засмеялся счастливым смехом. Расспрашивать его в тот момент об истории жизни я не решился.

«Может, в ходе банкета? – подумал я. – Там обстановка будет ещё свободней».

Глава 14. На банкете

Банкет оказался организован на славу. Фёдор, по всему видать, напрягался основательно, и это проявилось во всём. Чего, например, стоили микроавтобусы, которые подвозили к ресторану моих гостей, а потом развозили их по домам, да еще с корзинками самых свежих ярко-красных роз! Нашим женщинам предназначались цветы, потому что они прекрасно трудятся, а работающим у нас мужчинам – для их любимых женщин!

Все восхищались тем чудесным вечером! Все были довольны как никогда! Все веселились от души, танцевали, раскрывали себя с неизвестной в повседневности стороны!

Такое мероприятие, как говорили когда-то у нас в Саратове, всегда крепко спаивает коллектив!

Нет нужды перечислять все поздравления в адрес уважаемого доктора Кеннеди и в мой адрес.

Уж, каких только красивых речей, обращенных ко мне, я тогда не услышал! Наконец-то я узнал о себе всё! И какой же я прекрасный человек, и какой незаменимый руководитель! И какой я сердечный мужчина и понимающий женщин шеф, и что я достоин ещё больших наград, всевозможных ученых званий, и какая к тому же у меня распрекрасная жена.

А кто-то даже ляпнул, слегка перебрав, пожалуй, будто, изучив меня по многолетней совместной работе, радикально изменил своё отношение и к остальным русским, о которых в Америке обычно говорят слишком плохо.

Я тоже от души восхвалял своего шефа, правда, не переходя порога, дозволенного моими представлениями об этикете. Честно скажу, перестал бы себя уважать, если бы дал кому-то основания уличить себя в лести.

Несколько раз мне приходилось произносить ответное слово, чтобы поздравить весь наш коллектив, в котором, как я сам выразился, мне очень нравятся все коллеги, без исключения. И добавил, что мне очень и очень дорог мой коллектив, в котором все столь увлеченно, творчески и весьма упорно работают на успех нашего общего дела.

Не забыл я упомянуть, что все мои успехи в научно-исследовательской деятельности и награды в самой большой степени обеспечены добросовестным творческим трудом всего нашего коллектива, и я благодарен за это всем.

Приходилось благодарить и отдельных своих подчиненных. Особенно, неожиданно разошёлся со своими восхвалениями в мой адрес мистер Перес, мой ведущий хирург.

Пришлось даже сделать себе наперёд зарубку в мозгу, чтобы уточнить, не часто ли он перебирает? Для хирурга и его пациентов это весьма небезопасно! Пальцы совсем не должны трястись, а от алкоголя это произойдёт обязательно. Впрочем, следить за кем-то – не в моих правилах, а поручать кому-то – тем более, не мой это почерк, потому и запоминать не стоило.

Мне всегда представлялось, будто люди, работавшие со мной рука об руку, действительно, подобрались умелые, ответственные и добросовестные. У меня в этом вопросе никогда не находилось оснований для огорчения. Все молодцы!

Но сильно огорчил меня тот, от кого подобного подарка я никак не ждал.

Меня огорчила жена. Она даже в тот счастливый для меня день, в нерабочую субботу, куда-то надолго укатила из дома, без объяснений и обещаний. Я, разумеется, удивился – ведь в такой день могла бы хоть поздравить. Но не назначать же немедленно расследование! Не опускаться же до того, чтобы разыскивать ее по городу или звонить с дурацкими вопросами: «Где же ты, и когда будешь?»

Я надеялся, что Светлана сделает всё сама в виде приятного сюрприза на банкете, и сделает при всех. Но не сбылось. Вот это мне показалось совсем уж странным.

Более того, к банкету Светлана опоздала, и шеф даже собирался задержать его начало в знак особого почтения ко мне и к моей супруге, но я сделал ему отмашку рукой – так поступать мы не станем, хотя и сам был крайне раздосадован.

Я не мог даже представить, где могла пребывать Светлана, и с чем связан ее вызывающий демарш! Если бы сам не видел ее утром напряженной, то, наверно, посчитал бы, что произошло что-то страшное.

Но мы правильно сделали, что не стали ждать, ибо моя жена появилась только через полчаса после начала общего торжества. В общем-то, всякое опоздание можно было бы простить, но ведь она даже не извинилась. Ни передо мной, ни перед собравшимися в этом зале. И все это заметили, но Светлана не предложила даже самого банального объяснения, не поздравила меня и не поцеловала, чего оказалось бы вполне достаточно для удовлетворения общего внимания к нашей паре, особенно приметной в тот замечательный вечер.

Мне удалось парировать ошибку жены, поцеловав ее у всех на виду в щёчку и извинившись перед всеми, мол, вот ведь какая неуёмная у меня жена, даже в такой день не может оставить в покое подопечных ей студентов.

А что мне оставалось делать? Но кошки на душе скреблись отчаянно! Впрочем, не кошки, а целые пантеры всаживали свои огромные когти в моё страдающее сердце! Но Светлану это, видимо, не волновало. Она вела себя слишком отстраненно, не реагируя на мои шутки и смешные наблюдения в адрес присутствовавших. Мои попытки рассказать жене обо всех людях, собравшихся в зале, тоже не имели успеха.

Я уже вполне понимал, что ничего не понимал. В такой важный для меня день и демонстрировать пренебрежительное отношение ко мне? Чем я заслужил такое? В чём перед ней провинился настолько, что меня можно столь строго наказывать?! Да еще прилюдно! Все же заметили неприемлемое ко мне отношение моей жены.

Чтобы дать себе передышку и успокоить нервы, я развернулся в сторону шефа, налил ему почти полный фужер шампанского, сам тихонько произнёс тост в его честь, а выпить предложил на пару, не привлекая внимания гостей. Шеф сразу согласился:

– Давай, Саша! Но я буду пить не за себя, а за тебя! Мы ведь с тобой действительно как сиамские братья – один пророс в другого всем своим существом! Я без тебя – пустое место! Ты без меня – ноль без палочки! – он счастливо засмеялся. – Но мы ведь вместе! Значит, мы с тобою – огромная сила! Пью за тебя, Саша!

– А я за вас, шеф! – подтвердил я прежнее намерение.

Когда выпили, я решился:

– Шеф! Уже пятнадцать лет я не могу задать вам вопрос… Почему вы даже сюда пришли без своей супруги?

– Очень далеко она, Саша! Далеко не отсюда, далеко от меня! Потому я с завистью, самой хорошей завистью смотрю на тебя и твою Светлану. Вы такая чудесная пара! Но, вижу, и у вас заштормило! Только всё пройдёт, Саша! Всё плохое обязательно пройдёт! Ведь даже самые ужасные шторма вечными не бывают!

– Я тоже так думаю, – подтвердил я, нисколько в это не веря. – Женщины иногда бывают непредсказуемы! Тем они нам и дороги!

– Ты не теряйся, Саша! Иди-ка ты со Светланой танцевать. Смотри, как народ наш развеселился! Многих и не узнать! Пусть отдыхают! Они всё это вполне заслужили!

Я повернулся к жене и с улыбкой предложил:

– Может, потанцуем, Свет? А то ведь прозаседались!

– Не хочу! – ответила Светлана резко и бесцветно как надоевшему дождю.

– Так, может, слегка погуляем? За отелем есть хорошо оборудованный парк.

И опять она ответила односложно и тем же тоном, означавшим, что с человеком не хотят иметь дела:

– Не хочу!

В это время к столу приблизился явно уставший от сегодняшних забот Фёдор. Он присел напротив нас за стол, спросив разрешения у шефа, и было заметно, что собственной организацией этого большого торжества он вполне доволен. Не посидев и пары минут, он со счастливой улыбкой пригласил мою жену танцевать, не обращая внимания на меня. И она пошла!

На меня словно ушат ледяной воды вылили. Да еще и шеф поддал жару:

– Это что за финты такие? Или мне что-то померещилось?

Мне осталось лишь промолчать, сделав вид, будто я в то время глядел совсем в ином направлении.

Когда музыка и танец закончились, Светлана на место не вернулась, оставшись стоять в стороне от столов с Фёдором. Они весело что-то обсуждали, нисколько во мне не нуждаясь. Кажется, я для них вообще не существовал.

Но я существовал и начинал злиться. Во мне уже поднималась дикая злость, прежде всего, на Фёдора. Что он себе позволяет?! Что за совместные выкрутасы? И мне до сих пор не ясно, чем же вызван этот вызывающий выпендрёж моей жены?

«Может, и мне надо с кем-то закрутить?» – подумал я и пригласил танцевать Миранду, спросив разрешения у сидевшего рядом с ней негра строгого вида, но вполне доброжелательного ко мне. Он с доверительной улыбкой склонил голову в знак согласия.

К моему неудовольствию заиграло нечто вроде румбы, то есть, для меня излишне активное. Миранда угадала моё замешательство и за руку потащила в сектор зала, выделенный для танцев:

– Не волнуйтесь, дорогой наш профессор! Вы только обозначайте, будто держитесь за меня, а я наш танец зрительно оформлю. И вас не растрясу! Никто ничего даже не заметит!

– Не заметить вас, Миранда, невозможно! Я сегодня только вами и любуюсь! – и, помолчав, спросил шутливо. – А ваш муж очень ревнивый?

– О! Он настоящий Отелло! – засмеялась Миранда. – Но вас настолько уважает, что доверил даже меня! Жалеет он вас!

У меня вырвался нервный смешок.

– Почему же? – не поверил я тому, что услышал!

– Он говорил, будто у вас, как и у него, слишком красивая жена, а для мужчины это постоянная забота! – сообщила Миранда. – А еще он говорил, будто любая женщина во всём гнёт свою линию, пока она не примет форму семейного круга! Но скоро ей и этот круг оказывается тесен, потому красивую женщину нельзя выпускать из своих объятий!

– Ничего себе! Да он у вас философ и юморист одновременно! С такими взглядами и вы однажды покажетесь ему Дездемоной!

– Уже! – засмеялась Миранда.

– Не понял! – опять удивился я. – Что значит ваше «уже»?

– Он уже давно готов меня задушить и ничуть мне не верит!

– Вы шутите, Миранда! Вы просто счастливы оттого, что он вас так сильно любит!

– Он вас жалеет! – шепотом произнесла женщина, и по ее словам я догадался, что и она меня жалеет. Вот те раз! Это еще что? – Мой супруг хороший психолог. И он уверен, что не бывает женщин, способных выстоять под давлением умных комплиментов, восхищенных глаз и напористого возбуждения! Все сдаются! Не выпускайте свою жену из объятий, сэр! Не выпускайте!

Меня судорогой по всему телу передёрнул этот откровенный совет, будто насыщенный мистическим пророчеством, которому бессмысленно сопротивляться. Мне стало страшно, что внешне я, разумеется, не выдал и произнес с кривой усмешкой:

– Ваш супруг великолепен! Передайте ему мою благодарность за участие, но моя жена особенная!

После моих слов Миранда очень красиво засмеялась, как делала всё и вся, и стала так же красиво отрабатывать бедрами этот сложный и интенсивный танец, словно окружая меня со всех сторон своей юбкой-парашютом. Мне оставалось лишь как-то шевелиться, делая вид, будто и я танцую, слегка смеяться, поощряя ее старания, любоваться удивительной лёгкостью этой женщины, и посмеиваться над собственной неуклюжестью.

Когда румба закончилась, Миранда опять же красиво рассмеялась, похлопала в ладоши оркестру, поцеловала меня в щёку и одна убежала к мужу. А я, обнаружив, что Светлана осталась одна возле напольного фонтанчика, затейливо создававшего из воды правильную сферу, подошёл к ней. Я рассчитывал, что жена успокоилась и посмеётся над тем, что увидела в моем исполнении с Мирандой, но ей, похоже, это было безразлично.

Я предпринял еще попытку разрушить видимый только нам барьер. В конце концов, надо же хоть как-то разрядить неудавшиеся сегодня отношения:

– Думаю, что оркестр опять румбу уже не заиграет. Пойдём и мы потанцуем, Света?

– Я же сказала тебе – не хочу?

– Не хочешь только со мной? – уточнил я, сглупив, поскольку вполне прогнозируемо нарвался на утвердительный ответ:

– Да! Не хочу именно с тобой! – безразлично ответила жена.

– И как это можно понять?

– Буквально! – опять отрезала она, с очевидностью не желая продолжать разговор.

– Светлана! Хотя бы объясни, что случилось? Что с тобой? Почему ты так? Чего от меня добиваешься? Или в чём я провинился?

– Ты именно здесь надумал выяснять отношения? – усмехнулась она уже зло и отвернулась в сторону.

Я тогда совсем ничего не понимал. Впервые не понимал поведения своей жены, самого родного и близкого мне человека. Не понимал причин ее перемены ко мне. Не понимал, как остановить или уладить это недоразумение?

Я не понимал, что мне делать? Но я понимал, что сейчас уходить от Светы нельзя. При таком ее отношении ко мне, другой разговор может и не состояться. Вот ведь до чего дошло! И Светлана настолько открыто действует против меня у всех на виду, словно уже решила, что возврата не будет, а шила в мешке не утаишь!

– Не надо ничего выяснять, – попросил я тихонько, чтобы не привлекать к нам внимания. – Ты просто скажи, что у тебя плохое настроение, а завтра у нас всё будет по-старому. Тогда я успокоюсь и, так и быть, оставлю тебя в покое до завтра! – пообещал я жене с заботливой нежностью.

– Вот и оставь меня в покое сейчас! – тихо прошипела Светлана. – Не будет у меня с тобой завтра! Я решила уйти! Хватит с меня!

– Света! Хватит чего?! Ты понимаешь, что сейчас сказала? – оторопел я. – Как такое можно… Мы ведь всегда… Не понимаю… Светка! Что случилось? Чего я не знаю? Ты больна? Неужели без всяких причин!

– Причины были всегда! Они и сегодня есть!

– Какие причины, Светка? Ты меня разыгрываешь?

– Послушай, профессор новоиспеченный! Нельзя же быть столь наивным дураком! Я же тебе сказала – надоел! Всё! Тебя всё равно никогда рядом не было! Я ничего не теряю! Даже если ты и появлялся к ночи, то мысленно всегда витал где-то там, на своей секретной работе, зато я после работы до ночи превращалась в служанку! Приготовь тебе, постирай, погладь, пропылесось… Надоело!

– И ты столько лет молчала?

– Вот именно! Столько лет всё терпела! Я же – девчонка детдомовская! А ты знаешь, каково это быть девчонкой в детдоме!? Знаешь? Не дай-то бог! Ничего ты не знаешь!

– Света! У тебя же были Геннадий Петрович и Антонина Сергеевна. Они же, как родители, дай бог им здоровья!

– Много ты понимаешь! Как родители, это ещё не родители! Да! Приходил ко мне по воскресеньям твой Геннадий Петрович! Милостыню приносил! Всякие там печеньки, да конфетки! Были бы у меня родители – я не провела бы своё детство за решёткой! Я бы с родителями жила! С любящей и заботливой мамой и с надёжным как стена папой! Потому, когда я вырвалась на свободу, то от счастья ничего не понимала в этой желанной бессонными ночами свободе?! Я же думала, будто выйду замуж, и другая жизнь сама собой начнётся! Настоящая! К тому же, мне все шептали, будто я выхожу за гения! А гений оказался всего-то везунчиком! Но долго везти не может! Я же детдомовская! Чему-чему, а выживать меня научили! Вот я и решила, что настало моё время жизнь свою, хотя бы оставшуюся, спасать! Хоть чуточку пожить настоящей женщиной, в которой видят не прислугу дутому гению, а самостоятельную и полноценную личность!

– Выходит, я действительно тебя так и не узнал… Мне же казалось, будто мы оба вполне счастливы! Я же молился на тебя, как на идеал верности и чести! А ты, вместо того, чтобы давно мне рассказать о своих проблемах, как самому близкому человеку, который готов ради тебя совершенно на всё, взяла и предала меня! Просто отбросила в сторону, как ненужную вещь и даже разговаривать не желаешь! И всё для того, чтобы считать себя женщиной? Ну что ж! Сцен не будет! Живи! Только где ты будешь жить?

– Отныне тебя это не касается! – отрезала бывшая жена без сожаления.

– Меня, как раз, всё всегда касается, хотя я ко всему отношусь по-разному! – заключил я и направился к столу, где продолжал сидеть всё это время шеф.

Дальнейшее торжество меня интересовать перестало, потому я мало чего запомнил. В висках стучала кровь. Хотелось выть, но было недопустимо демонстрировать своё несчастье. И не полагалось портить веселье коллегам. Если уж собрал всех своим обещанием, что недовольных не окажется, то выполнять его нужно до последней точки.

И я крепился. Надеюсь, никто не разглядел, что минуту назад раскололась моя прежняя жизнь, словно от нее отвалилась шелуха, а что от той жизни всё же осталось ценного, я пока и сам не знал.

Я ничего не знал о дне своём завтрашнем. А ведь такого со мной не бывало. Тогда я действительно не знал, куда и зачем мне ехать после банкета, не знал, кого встречу я, и кто встретит меня у моего дома? Я не знал, чем стану заниматься оставшуюся жизнь, и зачем мне такая жизнь нужна? Я уже не представлял, зачем мне этот банкет и эти гости? Зачем мне дальнейшее пребывание среди веселящихся и в чём-то благодарных мне людей?

Всё в моей жизни потеряло прежний смысл. Всё стало пустым и ненужным. Всё, кроме нее! О, боже! Её даже не встревожило, что она разрушает мою жизнь и, значит, убивает меня самого. Я стал для нее тем, к кому можно относиться никак!

После нескольких минут триумфа я вдруг болезненно утратил интерес к жизни. Случилось бы тогда нечто страшное и опасное, я, пожалуй, даже не стал бы спасаться! Зачем мне спасаться, если гибель для меня запланирована самой судьбой?

«Вот сразил бы меня инфаркт или инсульт! – выплывали ко мне из тумана какие-то странные мысли. – Хорошо бы! Чтобы раз – и всё! А если и инфаркт, и инсульт начнут одновременно пытать, да еще и последующая жизнь окажется без Светки, к которой я так привязался, что, даже обрубив все связи с ней, задыхаюсь от одной мысли о ней, то зачем мне такая жизнь? Зачем мне этот садистский комплекс мучений, а не счастливая как раньше жизнь?

– Шеф! А поехали ко мне? – предложил я, чтобы хоть так остановить ход убийственных мыслей, разрывающих голову непривычным давлением. – Места много, время есть, а с остальным по ходу разберёмся! Поехали! Очень прошу…

Шеф взглянул на меня вполне трезвым долгим и оценивающим взглядом и, кажется, понял, что с моей стороны это совсем не дежурное зазывание приятеля домой, которое часто случается у людей после подобных мероприятий, пока не выветрился весь кураж.

– А почему бы и нет?! – легко согласился шеф. – Светлану с собой заберём?

– У нее свои планы! – махнул я рукой.

– Даже так? – удивился шеф, но не стал ничего уточнять и выведывать, а подозвал к себе официанта. – Мистер, прошу вас, сделайте нам с собой на двоих какой-нибудь еды! Это возможно?

– О, да, сэр! Одну минуту, я только схожу за пакетом!

Гости расходились и разъезжались по своему желанию. Никто их не торопил, никто не удерживал. Микроавтобусы и обычные такси дежурили у выхода постоянно. Они без проволочек и бесплатно развозили гостей по домам.

Все и на улице были довольны, все были веселы и, пожалуй, счастливы прожитым днём. Все, кроме меня. Отделаться от самых гадких предположений я самостоятельно не мог. Одна надежда у меня оставалась – надежда на шефа. Для меня стало бы спасением, если он что-то рассказал о себе.

Подъезжая к дому, я по-простецки надеялся, что Светлана меня ждёт, словно ничего и не бывало, но, конечно же, никто не ждал. Несбывшиеся надежды усилили мою обиду и резанули новой болью в сердце.

«Теперь мне придётся валидол носить? – мимоходом пришла мысль, на которую внутренний голос логично уточнил. – А зачем? Ты же хотел прочувствовать, что такое инфаркт миокарда! Пользуйся случаем!»

Дома шеф сразу потребовал чай, якобы по старинной русской традиции, которая всему голова.

Чай так чай! Я долго возился, только бы не появляться на глаза шефу. Наверно, по мне можно было прочитать всё, что случилось.

Потом мы пили чай при свете одного лишь бра, которое мы со Светланой чаще всего включали – она не любила, когда пространство далее стола было ярко освещено. Я же, если включалось бра, всегда простовато обыгрывал имя жены: «Ты моя Света, которая не любит лишнего света!»

И добавлял в таких случаях, что ее имя совершенно не типично на фоне остальных имён – ведь оно на редкость русское! Его смысл так же ясен, как и исходящий от него свет.

И жена, в который раз, слушая меня в кухне с какой-нибудь сковородой в пол-уха, переспрашивала: «Это, почему еще?»

И я опять объяснял, что по чьему-то злому умыслу у русских людей почти все имена оказались не русскими. Они либо греческие, либо еврейские, даже французские, но не русские, ведь их смысл для нас остаётся тайной! Неужели русские люди не могли придумать понятных для себя имён?! Представь только! Человека называют чем-то непонятным! И он всю жизнь может не догадываться, какой смысл вложен в его имя! А если этот смысл унижающий или оскорбляющий?! Вот, например, Александр – как мне понимать это слово? Говорят, защитник людей. А может, что-то равнозначное Недоумку! А если Мария – то же самое, что Капризная или Неверная? Неужели русским людям безразлично, как их называют? И ведь они продолжают называть своих детей, как попало, не понимая смысла имени!

И надо же! Русские с навязанными им поповскими святками безропотно смирились! Настолько смирились, что стараются для своих детей выискать имя совсем уж диковинное! Да еще и выпендриваются такой оригинальностью, которая по мне – просто глупость напоказ! И всё это они творят для своего долгожданного и любимого дитяти!? Очень странно, но ведь как-то появляются среди нас Акрихины, Мартинианы, Павнутии и Феониллы! Зачем это им, я спрашиваю?

– А какие же имена русские? – наконец, интересовалась жена, выкрикивая вопрос из кухни.

– Например, Светлана! Всем ясно, что она в доме сразу все лампы зажигает, как ты, всегда забывая об экономии! Ещё Надежда, Вера, Любовь и даже Роза – это, как говорится, без комментариев! Сразу понятен смысл и Людмилы, а вот Лиза, надо полагать, вовсе не облизывает всё и вся вокруг себя. Это имя также пришлое. Странно, но другие русские имена мне не припоминаются! – удивился я тому, как быстро выдохся. – И всё же, что означают такие имена, столь любимые в России, как: Катерина, Елена, Виктория, Клавдия, Татьяна, Ольга, Маргарита и остальные?

– А мужские русские имена знаешь? – ждала от меня жена.

– Ну, Слава, Мирослав, Лев! Есть ещё имя Вил! Но это плод неудачного революционного поиска, то есть, от сокращения – Владимир Ильич Ленин. Такое имя к русским тоже нельзя причислять – это выкидыш революционного энтузиазма! Так же, пожалуй, если ты помнишь, в фильме «Ещё раз про любовь» встречались имена Электрон и Гипотенуза!

– Ой, помню-помню! – смеялась из кухни Светлана. – Но без гипотенузы! А ещё? Ты-то сам забыл про Владимира! Сам произнёс только что, а не догадался! – смеялась надо мной Светлана.

– Если это русское имя, то, какой смысл в первой его части – Влад? Как говорится, ни в склад, ни в лад! Так, что ли? – подтрунивал я над женой. – И опять повторяю свой вопрос уже применительно к мужским именам. Что означают имена: Семён, Фёдор, Борис, Павел, Леонид, Василий, Дмитрий, Юрий? Да мало ли их – не русских?!

– Ой, оставь меня, Сашка! – кричала с кухни жена. – У меня тут пригорело! Ой-ой! Беги скорее сюда! Спасай мою душу! Масло брызнуло! Ой-ой! Огнём горю!

Потом, за ужином, Светлана вдруг вспоминала:

– И что ты мне об именах наговорил с три короба?

– Меня очень удивило, что любое американское имя имеет вполне понятный смысл. Ты теперь, зная английский язык, и сама это замечаешь. Например, Клер – ясная, Амана – красивая, Фил – любящая, Сара – знатная, Гвинет – счастье, Брук – ручей, Каролин – надёжная, Рей – овца. И этот перечень можно продолжать долго! Почему-то американцы с рождения получают понятные имена, а в России имена превращены в выдуманные и непонятные символы. Проще было бы всех называть Первым, Вторым, Третьим!

– Ну и что с того? Зачем пустяки усложнять? – никак не понимала меня Света.

– Разве я усложняю? Просто люди напрасно себя запутывали! Ведь как было на самом деле, мне кажется? Родился у супружеской пары малыш, поглядели на него родители, послушали и, любя, назвали тем именем, которое ему более других, как им казалось, подходило, которое его характеризовало. Светленького назвали Светлячком, горластого – Крикуном, рыженького – Рыжиком, другого Молчуном, Тихоней, Горластиком, Вертуном, Глазастиком, Синеоким… Да мало ли?! А еще мне сдаётся, будто раньше в день совершеннолетия имя можно было поменять. Ведь к такому возрасту главные качества человека проявляются точнее. Потому имя могло стать другим, например, Чистая, как у американцев, Смышлёная, Прекрасная, Силач, Быстрый, Свирепый, Нежная… Понимаешь, Светка?

– И что же из этого я должна понять?

– Только то, что русским людям когда-то запретили называть своих детей так, как они хотели. С какого-то времени всех принудили называть новорожденных по каким-то иноземным святкам. Представляешь такой абсурд? Местный поп водил своим корявым пальцем по замусоленным святкам и навешивал на ребёнка бессмысленный ярлык – ваша дочь отныне будет зваться Даздрапермой! Да здравствует Первомай!

– Как? – расхохоталась Светлана. – Сам придумал? – продолжала хохотать она.

– Нет, конечно! Слышал когда-то! Но то, что так делали злостные враги русского народа, это я сам догадался. Они принудили ранее свободных людей, и только для их унижения, делать всё наоборот. И креститься не справа налево, а наоборот! И не двумя перстами, а тремя пальцами! И начало года воткнули на первое января, то есть, после окончания первой трети зимы! Странная логика! И год сменили, отбросив без оснований более пяти тысяч лет истории народа, и даже церкви перестроили! И хоронить по-старому запретили, и шарманку категорически уничтожили… Разве не ясно, зачем всё это? Просто людей ломали через колено! Волю их ломали и устоявшийся жизненный уклад! Потому и имена человеческие запретили, а внедрили чёрт знает какие! Вот я о чём! Ведь Русь, как я понимаю, когда-то над всеми была поставлена! Вот потому об русских, когда они почему-то ослабели, бывшие холуи и стали ноги вытирать!

– Чем у тебя, Сашка, только голова не забита?! Зачем в древнюю историю забурился? Только время теряешь на то, чего давно нет! Стоит ли заниматься тем, чего нет? Не понимаю тебя! И зачем тебе эти русские сдались? Забыть давно пора!

– Ты что говоришь?! Что забыть?! Светлана! Что забыть? Место, где я родился, где почувствовал себя человеком? Где похоронены мои родители? Забыть родину, которой я вполне заслуженно гордился? Ведь нам было чем гордиться! Ещё как было! Война! Спутник! Гагарин! Социалистическое содружество множества стран – это же не банда! Это же содружество! Ради чего я всё должен забыть? Ты что? Кем я останусь без памяти о той жизни? Огрызком каким-то! Ты, наверно, сгоряча… Не подумала, Светка? Совсем ты завертелась у плиты… Покажи, где обожглась? Осталось пятнышко?

– Ну, да! Вот – всё красное! Целуй, а то не заживёт!

Я нежно поцеловал на коже крохотное пятнышко от брызнувшего масла и добавил:

– Не поможет! Ты сама лизни! Змеиный яд всегда лучше помогает!

– Ах, так! – Светка навалилась на меня, свалила со стула и демонстративно наступила на грудь. – Повинен в смерти, холоп Александр!

– Я больше не буду!

– Все так говорили! – смеялась Светлана. – И хорошо, что я им не поверила!

От тех воспоминаний, мгновенно нахлынувших, незатейливых, простых, но милых моему сердцу, опять стало тошно. Но – гость в доме – значит, раскисать нельзя! А жаловаться на жену – занятие совсем уж не мужское. Потому – рот на замок!

– Могу показать наши старые фотографии, если вам интересно? – предложил я. – Мы на них совсем молодые, наивные и даже прозрачные! А вот вы, шеф, в отличие от нас, самый засекреченный человек на свете! Столько лет мы в одной связке, но ничего о вашей жизни, даже сегодняшней, если она не проходит перед моими глазами, я ведь не знаю! Поневоле начинаю вам придумывать самую невероятную биографию! Надеялся, что вы хоть сегодня… Только в мои уши…

– Саша! Вряд ли это так уж интересно, как ты сам для себя придумал! – снова изящно уклонился шеф. – Вот и дальше придумывай что-нибудь на свой вкус!

Я промолчал. В таком деле рассказчику руки не выкрутишь! Но шеф неожиданно заговорил:

– Родился я уже в Штатах. И случилось это событие в 57-м году. Мои родители прекрасно разговаривали по-русски. Это и определило мою судьбу. Любой язык, сколько иностранец его не будет изучать, родным для него не станет. Да ты и сам это знаешь по своему английскому!

– Конечно! – охотно подтвердил я.

– В общем-то, точно также я с молоком матери впитал и французский, и немецкий. Заслуга только родителей. Отец в войну был офицером Красной Армии. В СМЕРШе капитаном служил. Но в конце 44-го года, выполняя задание на английской территории – помнишь, второй фронт? – он засыпался. Английская контрразведка его схватила, но не стала возвращать к своим, а… В общем, героя из моего отца не получилось. Стал он работать на так называемых союзников, а по существу, на новых врагов Советского Союза. И, видимо, успешно работал, поскольку служебное положение моего отца только укреплялось. А потом как-то, уже после войны, англичане с дальним умыслом свели его с моей матерью. Она тогда работала диктором на радиостанции «Свобода». Им рекомендовали жениться и стали готовить к переезду в США. А мать моя, между прочим, княжеских кровей! От роду она Репнина-Волконская! Но ее семья от революции сбежала в Париж, где потихоньку, то есть, бесславно растворилась. А мать удачно устроилась на работу в антисоветскую радиостанцию. Опять же русский язык ей помог! Видишь, Саша! Обладание русским языком, казалось бы, какой толк с него на чужбине, а как это определяло судьбы многих людей! Сила запрятана в этом языке огромная! Не зря его могучим величают! А в современной России молодёжь, всякой дурью замороченная, только на английский и молится! Русских книг не читает! Всякие слоганы в башках, да сленг! Счастья своего они не понимают! И ведь уверены, простачки, будто английский и есть всему основа, а русский у них за хлам сходит!

– Да, что с них взять, если даже советские люди не понимали в большинстве своём, в какой стране они жили! Не понимали, какое счастье им с рождения выпало! Только хаяли всё подряд, да иностранцам завидовали! Всё же надо, на мой взгляд, Голливуд наградить! Дезинформацию мирового масштаба он внедрил в мир весьма умело! Даже в СССР поверили, будто в Штатах у каждого свой прекрасный дом, три машины, гора долларов и вообще, не жизнь, а сущий рай!

– Вот, в общем-то, и всё! – шеф будто споткнулся, потеряв желание продолжать рассказ.

Но за такой поворот нашего разговора я почувствовал свою вину, перебил его, потому решил шефа опять слегка расшевелить:

– Сложно всё получилось! Жизнь, судьба, родина. Часто так всё перемешивается, что и не понять, что в итоге выходит! Вот, например, шеф, ваш титул Кеннеди Джон третий, откуда он возник? Это ведь далеко не Репнин-Волконский!

– По ходу присвоили… Так полагалось. Но об этом мы не будем… – поставил точку шеф.

– Нет, так нет! – стараясь казаться весёлым, закончил я. – Сейчас постелю вам, и спать! Завтра воскресенье – можно никуда не спешить!

– Всё так! Только ты ложись, Саша, день у тебя сегодня сложный выдался, а мне надо ехать. Не удивляйся – надо!

– Так ведь второй час ночи, шеф! Какие дела? Может, всё же останетесь?

Доктор Кеннеди развёл руками, показав этим, будто не он хозяин положения. И я опять понял, что, в общем-то, опять почти ничего не узнал о его биографии. Как и где он устроился работать тем, кем он является сейчас? И кто же он, если отбросить все придуманные легенды? Где его семья? Кто жена? Есть ли дети? Не знаю, даже где его родной дом? То он в Сан-Франциско ночевал, то на ночь как-то ко мне в лабораторию прикатил, то в гостинице Санта-Клары оставался. Более того, по всему миру ведь разъезжает и разлетает! Неужели у него вместо дома всегда и везде лишь новые гостиницы!? Вон, как про ресторан категорично высказался – только «Хилтон»! Привычка сработала, что ли? Дорогой ресторан, дорогая гостиница!

Мы по телефону вызвали машину. Она появилась минут через двадцать, и я проводил шефа до такси.

Часы показывали около двух. Возвращаться в дом, сразу опротивевший без Светланы, мне не хотелось, потому я направился к нашим соснам.

Когда я подошёл к ним, издававшим родной запах, прямо как на родине, они с чего-то дружно зашумели и заскрипели длинными шелушащимися стволами с капельками смолы кое-где. Я провел ладонями по стволу одного дерева – на пальцах осталась смоляная липкость. Я медленно шёл, не отрывая руку от лица, и вдыхал успокаивающий запах. Сосны доказали свои лечебные свойства даже в моём случае.

Уже в постели я долго ворочался, то думал, то заставлял себя уснуть, но ни то и ни другое не получалось. Горе, настоящее моё горе, вызванное предательством самого родного и любимого человека, и тревожная неопределённость моего будущего, выжигавшая душу, делали со мной самое страшное – они лишали меня воли и желания продолжать такую жить.

Слишком уж быстро я сломался и, видимо, в момент лишился воли, оглушенный страшной и очень больной внезапностью.

Глава 15. Воскресенье

Моё первое воскресенье в одиночестве, мною незаслуженном, тянулось долго и мучительно. Душа болела и ждала ее возвращения, хотя умом я понимал, что ждать-то мне нечего. И нет никого на целом свете, кто мог бы вытеснить из моего сердца мою Светку. Нет таких, на кого я мог бы поглядеть с такой же нежностью и обожанием.

Я всерьёз даже раздумывал, а не напиться ли? Но не стал, сознавая, что облегчение обязательно наступит, ведь давление на психику, парализованную наркотическим действием алкоголя, ослабнет. Только всё это на короткое время, зато легко в привычку войдёт. Нельзя мне терять лицо.

Спиться я не боялся, поскольку не спился же до сих пор, значит, с той стороны угрозы можно не ждать, но я представлял, с какими мыслями трезвые люди взирают на поддавшего сверх меры. Посторонних людей причины, приведшие к такому состоянию, никогда не тревожат однозначно, но им противен внешний вид пьяного человека, по своему желанию потерявшего разум. Вот если бы они выпивали вместе, тогда совсем другое дело! Себя-то людишки не осудили бы, а заодно простили бы и меня. Как же иначе?

Старался заснуть по-всякому, хотя не закончился светлый день, но и это не получалось. Читал, считал, смотрел какую-то телечепуху, но тяжелые мысли заснуть не давали. И во сне наваливались жуткие кошмары, хотя бояться их уже не приходилось – они и днём меня не покидали.

Я снова ходил к соснам, надеясь, что они справятся с моей хандрой. Долго сидел на лавочке у дома, потом присел на толстый слой хвои, опёршись спиной о сосну, там и заснул, как сообразил, проснувшись.

Это хорошо, – думалось мне, – что опавшие иголки не убирают! Они пахнут сильнее! Словно для меня их не убирали! Ни одного опавшего листочка не оставили, а иголки лежат.

Понятное дело, американцы помешаны на чистоте, которую за них кто-то поддерживает. И им трудно представить, почему русские живут в грязи, почему они не моют дороги, тротуары, дворы? Не понимают, как русские могут воспевать свою якобы высокую духовность, не вылезая из грязи! Как им удаётся совмещать одно с другим, ничего вокруг себя не замечая?! Будто грязь в их доме способны видеть лишь иностранцы!

А ведь действительно трудно догадаться, почему русские так и не вылезли из грязи, когда все европейские города стоят чистенькие словно нарисованные. В них идеальная брусчатка, тротуарная плитка, аккуратные газончики, бордюрчики, древние замки и соборы, от красоты которых дух захватывает, если глядеть снизу вверх. Ну, какое, к чертям, деревянное зодчество с этим сравнится?

На самом же деле, как мне всегда казалось, русским просто не позволяли строить дороги и тротуары с хорошим твёрдым покрытием. Да! Умышленно не позволяли, чтобы держать русских в грязи! Чтобы они с детства привыкали к тому, будто они свиньи от природы! Это им постоянно вдалбливали, и добились-таки своего. Так и нет у русских нормальных дорог, и в грязи они сидят действительно словно свиньи. И привыкли давно к этому, и смирились, и согласились с тем, будто они такие несуразные, что даже дороги хорошие построить для себя не в состоянии, дабы покончить с грязью, с мучениями в пути, с истязаниями себя и техники, а вот в Европе…

Вот это вывод! И кто же не позволял?

Так, ясно ведь – кто! Иго! Только никак уж не монголо-татарское, придуманное в целях деформации русского сознания, а немецко-английское, посаженное на русский трон в виде псевдо Романовых. Они и подсуетились, чтобы подмятая под них огромная страна всегда чувствовала себя ущербной. Ни дорог у нее, ни светлых голов, ни архитекторов, ни художников, ни композиторов, ни мыслителей…

Впрочем, шут с ними, с Романовыми, но ведь и сегодня кто-то держит за руки, перекачивая все заработанные финансы на Запад. И если деньги даже есть, то всё равно людей втаптывают в грязь! Вот пример, если не верите.

Как-то перелистывал российские новости и напоролся совсем уж на курьёзный случай. В Оренбургской области (опять этот «бург», как еще одно подтверждение моих догадок) какой-то мужичок из-за неискоренимой грязи сам настрогал досок и замостил ими триста метров до выезда на твёрдую дорогу!

Титанический труд для одного человека! Но грязь он победил. И соседи обрадовались.

И что же? А местный прокурор среагировал! Он признал действия мужичка самоуправством и велел ему свою дорогу разобрать за свой счёт и грязь восстановить! И срок установил! Мол, не твоё это дело, чтобы самому дороги строить! А те дорожные и ремонтные организации, которых это дело, и в ус не подули! Прокурор импочему-то не напомнил, что и им пора своё дело делать!

Так разве, скажите мне, не торжествует по-прежнему на российской земле воля Романовых, вдолбленная в кондовых служителей всё ещё позорных законов?

Сильна, как я всюду замечаю, ненависть Запада к Руси, будто к случайно поверженному начальнику.

Мою догадку подтвердила Светлана Жарникова, этнограф и искусствовед, кандидат исторических наук, действительный член Русского географического общества. Это она разыскала множество западных авторов, живших примерно два века назад, книги которых переиздавались множество раз в Европе, но только не в России, и только не в Советском Союзе.

В тех древних книгах весьма уважаемые в своё время авторы даже не скрывали, что когда-то на Земле существовал единый лингвистический массив, который они называли греко-германо-балто-славяно-индийским! То есть весь разнообразный люд Тартарии говорил на едином языке, который и сегодня очень созвучен индийскому санскриту.

И индусы из поколения в поколение передают свои сказания о том, будто когда-то они жили под Северной звездой, то есть под Полярной! А в современной Индии Полярная звезда никогда не поднимается над горизонтом, потому оказаться под ней никак невозможно! Но индусы-то помнят совсем другие времена!

Жарникова рассказала, будто даже в наше время в Индии брак в высших кастах не считается состоявшимся, если он не скреплён подписями молодожёнов на берёзовой бересте! А берез-то в Индии нет! Стало быть, обычай хранится с тех далёких времён, когда славяне и индусы селились на Северном полюсе. Не пугайтесь! Климат там был, наверно, субтропическим! Травы и прочей зелени хватало даже многочисленным стадам мамонтов, а уж их в тундре никак не прокормить даже летом!

В те далёкие времена, может, две тысячи лет назад, над всем народом возвышалась его славянская часть, видимо, самая разумная, самая развитая, самая творчески одарённая. Потому-то ей и подчинялись. Но когда произошла планетарная катастрофа, живые разбежались. Славян осталось мало, потому англосаксы, французы, испанцы, голландцы, германцы и прочие договорились перехватить власть, а славян держать обманом в неведении об их прежней роли! Чтобы они опять не оказались наверху! Держать их в чёрном теле! Они, считая себя неполноценными, не станут претендовать на восстановление своего управляющего положения.

Так и сделали! На том и теперь стоят! Потому любой человек, докапывающийся до исторической истины, для них становится угрозой!

Что тогда творилось в моей голове, что в ней вертелось или вызревало, я и теперь не помню. Я знал лишь то, что всё в моей жизни, кроме самой Светки, потеряло цену и смысл.

И всё же я не стал искать с ней встреч! Я не стал ей звонить ни под каким предлогом! Я никогда и никому не доверил решать мой вопрос в качестве посредника!

Я никак не унизился перед ней. К тому же я понимал, насколько это бесполезно. Если уж ушла, то мои уговоры лишь укрепят ее уверенность в собственной правоте, а мне никак не помогут.

Унижаясь, можно что угодно испортить, но ничего нельзя исправить.

Я и не собирался унижаться, но всё-таки ждал, надеялся, что здравый смысл возобладает, и Светка сама поймёт, сколько всего она со мною потеряла, и сравнит с тем, ради чего она всё это потеряла! Сравнит и поймёт, что надо скорее возвращаться ко мне. Такая логика меня поддерживала, и я ждал.

Она же знала, что я прощу. Она же знала, что я не стану ни упрекать, ни вспоминать этот странный ее занос, но сначала она должна вернуться!

Однако время уходило, а Светка не возвращалась! И даже не намекала о себе.

Глава 16. Понедельник

В понедельник утром я по давней привычке проснулся в шесть. Проснулся и почувствовал, будто забыл что-то важное, поскольку не обнаружил рядом Светки.

Но всё сразу вспомнилось. Даже подчёркнутая ее неразговорчивость последних дней. И с самого утра. Она уже тогда избегала со мной разговоров.

Всё плохое сразу вспомнилось, потому идти на работу мне расхотелось. Настроение казалось свинцовым, спутывающим невидимыми верёвками мой настрой на привычную деятельность, даже мысли, даже ноги. Настроение тянуло на дно, а я не очень-то сопротивлялся.

Кто знаком с изменой любимых, тот меня поймёт. Измена сразу разрушает самооценку, подавляет волю, лишает привычной напористости в делах, лишает упорства, а всё это вместе ещё сильнее втаптывает в грязь.

Человеческое достоинство в грязи ничего не стоит. Оно уже никем не воспринимается как достоинство, а лишь как фарс! Втоптанного в грязь либо осмеивают, либо презирают!

Провалявшись в постели полчаса вместо зарядки, я сообразил, что без движения, без любого дела, которое потребует самоотдачи, мне будет становиться только хуже. А раскисать мне никак нельзя. Раскисать будет нельзя даже в тот момент, когда бездна разверзнется, и мир рухнет в тартарары, увлекая за собой всех, кроме меня. Я непременно выживу. И только для того, чтобы мучиться еще сильнее! И такое вполне возможно! Ведь в субботу всё так и случилось!

И всё же… Терять самообладания мне нельзя!

Погибать по глупости, погибать так, чтобы все насмехались, это уже перебор!

Я заставил себя сделать формальную зарядку, правда, не оббегая как обычно весь пруд, потом рискнул встать под душ, не включая горячую воду. Под ледяным потоком я удержался минуту, но из ванной выскочил с другим настроением, более уверенным в себе, заряженным активностью.

«Нельзя думать о случившемся, как о конце света! – уговаривал я себя. – Надо всё сводить к нулю! Пройдёт время, и что угодно покажется пустяком! А до этого надо постараться не утонуть в собственных соплях! В конце концов, не одна же на свете Светка! И глупо считать, будто лучше ее не бывает! Со мной поспорят миллионы мужиков! Нельзя сооружать трагический тупик там, где его нет в реальности! Ведь он существует только в моём воображении! И я справлюсь!»

Мне вспомнился Пашка. Я его тогда подталкивал к женитьбе, ну и показал рукой на пляж, рядом с которым мы проплывали на его лодке:

– Ты погляди только, какая красавица! Всё при ней! Хочешь себе такую жену?

А Пашка вдруг мне вполне разумно возразил:

– Ты, Санёк, узко мыслишь! Ты не на одну красавицу смотри, а на всех сразу! Ты знаешь хоть одну семью, в которой муж с женой во всём бы находил общий язык?

– Ну, в общем-то… – замялся я.

– То-то и оно! – на удивление логично продолжил Пашка. – Нет таких семей в природе! И быть не может, ибо мужское и женское начало противоположно по своей природной сути, и если оно совмещается, то лишь весной, да на короткое время! Такая пара может уживаться, может демонстрировать мирное существование, но никогда не станет чем-то цельным! Вон, самка скорпиона своего любимого вообще с потрохами съедает! И так случается не только у скорпионов! Любая тебя съест, едва зазеваешься!

– Во, куда тебя понесло! – не знал я, что ответить Пашке, чрезвычайно удивившему меня не свойственной ему рассудительностью. – Я ему потенциальную жену-красавицу подыскал, а он, неблагодарный, мне лекцию о мирном существовании скорпионов вдул!

Пашка ответил спокойно и с достоинством:

– Лекции – это по твоей, Санёк, части! Я же, глядя на любую красавицу, всегда задаю себе один вопрос: «С кем она будет собачиться лет через десять? Неужели тем счастливчиком стану я?»

– Ты, Пашка, из-за своего женоненавистничества прямо-таки философом стал! – заметил я, всё еще не понимая основы, вызвавшей подобные изменения в мировоззрении товарища. – Может, книжку умную, наконец, прочитал?

– Типун тебе на язык! – отмахнулся Пашка. – Не стану я себе жизнь портить ни женой, ни книжками!

– Смотри, Пашка! Ведь даже самая стройная философия со временем вырождается в свою противоположность! Не боишься опоздать?

– Жизнь – не философия! – опять отбрил меня Пашка. – Жизнь сама покажет, кто прав, а других она накажет!

– Ты даёшь! Что-то с тобой происходит! Уж не влюбился ли?

– Пошёл ты! – беззлобно огрызнулся Пашка. – Так ты ничего и не понял!

Я вспомнил тот давнишний разговор, посмеялся и на душе оттаяло. Даже принялся готовить себе какой-то завтрак, что-то нарезать, не особенно вникая в суть, что-то кипятить или подогревать – и только для того, чтобы не сидеть, не лежать, не думать о том, о чём думать – только себя разрушать!

Постепенно я зажал себя в комок, отбросил жалостливые мысли, размягчающие волю, сконцентрировался на задачах дня. Дел предстояло много. Предстояло объяснить в лабораториях, что триумфальные настроения надо оставить в прошлом! Всем предстояло забыть о былых успехах, иначе нам не видать следующих.

Всё это я понимал правильно! И убеждал себя в том, что только работой можно заглушить боль, а позже она сама собой ослабнет. Позже я с ней справлюсь, потому что окрепну психологически. Мне всё станет по фигу! Бесконечной боль не бывает – сама со мной замучается!

Итак, направление жизни задано! Оно – верное! И всё же заниматься служебными делами мне не хотелось! Я догадывался, что смогу себя заставить лишь имитировать работу, но это для посторонних глаз, а сосредоточиться даже на ближайшем планировании, не говоря уже о главных сложностях проекта, я не смогу даже под прессом.

Не смогу, и всё! Перед глазами, сколько не очищал от мусора своё расстроенное воображение, возникала Светлана. Милая, любящая, нежная, заботливая, приветливая! Та, которая больше не хотела быть моей женой. Причем, ради себя самой, а я не имел ни малейшей возможности на нее влиять!

Что-то со Светкой всё же не так! Может, шлея под хвост попала, а сегодня она сама всё поймет, кинется извиняться за свой срыв, и со временем всё у нас наладится? Ведь было-то всё хорошо! Я не зря ведь считал себя счастливым человеком! Ну, чего мне раньше недоставало?! Или так считал только я, даже не задаваясь вопросом, что об этом думает моя жена?

Странно, а почему бы ей считать иначе? Я всё сделал для того, чтобы она со мной оказалась счастлива, ибо изначально такую задачу себе и ставил. И что я такого натворил, чтобы можно было всё забыть и пренебречь именно моей жизнью, чтобы именно меня отбросить в сторону, как надоевшие за лето туфли?

Или причина не во мне? Но тогда в чём? А, может, причина не в чём, а в ком? Я ведь даже не знаю, Светка ушла просто от меня или она ушла к другому?

Воображение сразу нарисовало крайне обидную картину: Светка обстоятельно взвесила все его достоинства нетто, взвесила меня брутто, прикинула, что ей более всего сгодится в будущем, и я оказался не нужен! Она решительно отбросила меня в сторону как нечто, выполнившее свои одноразовые функции! Как ракету-носитель, которая, превозмогая чудовищные нагрузки, подняла драгоценный груз на большую высоту, даже придала ему завидную скорость, а затем, больше не нужная этому грузу, была выброшена в космическую пустоту.

Думаю, можно понять, почему из дома я так и не вышел. Меня придавили тяжёлые вопросы без ответов, придавили болезненные воспоминания, придавила острейшая ревность к кому-то неизвестному, придавили даже собственные несдержанные слёзы.

Я разваливался на части. О работе ли мне было думать?

И вообще, какая работа, к чертям? Зачем она мне теперь? Зачем и я в этой чужой стране занимаюсь чем-то преступным, в общем-то, против своей родины? Не послать ли мне их всех? Всех! И ее, в первую очередь! Ту, которая уже никогда не будет прежней, бесконечно дорогой и родной, ради которой я, собственно говоря, горы и ворочал. И ведь не только ворочал те горы, но и значительно в этом преуспел, бросив всё к ее ногам!

Теперь мне стало понятно, что вся моя жизнь предназначалась для нее, для Светланы, хотя раньше я и не думал о том! Даже не для наших детей, о которых я всегда мечтал, но так и не дождался от нее! Всё – только для нее!

Да! Детей у нас нет! Я в любой миг могу уйти в небытие, и после меня никого не останется! Совсем никого! Будто и не было меня на свете! Будто и не жил! И за это я тоже должен благодарить ее!

Или я не справедлив? Врачи ведь никого из нас уверенно не забраковали. Хотя это очень странно! Разве бывает так, чтобы плюс на плюс давал огромный минус?! Или Светлана не рожала, поскольку тайно и давно собиралась уходить, ожидая лишь удобного момента?

Что же ты наделала, Светка!? Как ты могла?

Что это у тебя – простое увлечение? Кто-то понравился настолько, что ты потеряла голову? Мне это крайне неприятно, но всё же могу понять. Такое уж существо человек, что он не может не влюбляться весной, да еще в нечто, кажущееся прекрасным!

Но любой человек должен себя держать в рамках своих обязательств! Человек – не животное! Он должен руководствоваться не только зовом природы, но и моральными нормами своего сообщества. Пренебрежение ими грозит отлучением от сообщества, а в одиночку человек не выживет! И даже это ее не удержало?

«Знаешь, Светлана, – мысленно говорил я с ней, – мне тоже многие нравятся. И было бы нелепо считать, будто кроме тебя не найдётся кто-то и красивее, и стройней, и умней! И всё же ты для меня одна! Одна и лучше всех, потому что иначе жить нельзя. Иначе соскользнёшь, а потом и скатишься в сферу совсем иных отношений, животных отношений, не достойных, на мой взгляд, никакого человека».

Многие скатываются, я знаю! Но нам такое допускать нельзя. Ведь скатываются вполне определенные людишки. Их жизненные интересы и жизненные цели порождают лишь презрение!

Если в человеке не нашлось места нравственным началам, если он нарушает все правила морали, выработанные обществом для самосохранения, чтобы опять не вернуться в мир животных, то ему не место среди людей! Уж не знаю, как с такими особями следует поступать? Может, для начала им крест на лбу рисовать, чтобы слабые людишки не становились их жертвами?!

Да уж! И мне многие нравятся! И я часто восхищаюсь красотой других женщин, их умом, изяществом, умением играть какую-то свою женскую роль пусть с далеко идущими планами… Пусть, если им это интересно! Но я всегда помню о тебе, представляю твою реакцию на это, и ты помогаешь мне не пересекать запретную черту. Физиологические страсти надо душить на корню!

Впрочем, я увлёкся со своей запоздалой морализацией. Ты уже сделала свой выбор.

Но неужели и тебя, совсем ведь не глупую, дешёвые мелодрамы современных пиитов, всюду проповедующих адюльтер, заразили жаждой их всепоглощающей любви?

Пииты это умеют! Правда, ни на что иное у них не хватает ни ума, ни таланта, ни художественного вкуса. Но темка-то для них удобна во всех отношениях! Всем ведь интересно подглядеть, как кто-то сходит с ума! А, поглядев на такое искусство, кто-то лишь ухмыльнётся придуманной пиитами сказке, а кто-то и сам решит ее попробовать. Как говорится, волшебная сила искусства! И вполне понятна логика действий тех, кто вечно в этом плане озабочен! Их только разбуди…

Но ты… Ты-то как на такое попалась? Уж тебе, как будто, давно следовало знать, что всепоглощающая любовь, о которой поют все пииты, вообще любовью не является. Всего лишь страсть. Штука мимолётная!

Можешь меня не упрекать, я прекрасно помню и «Амок» Стефана Цвейга, и «Гранатовый браслет» Александра Куприна. И то, и другое, без всяких сомнений, – это же высочайший гимн подлинной любви! Но, Светка, – это всего лишь литература! В реальной жизни не бывает, чтобы кто-то мог десять лет безнадёжно любить того, кого однажды случайно увидел. Конечно, в тех книгах показана сильная, и даже святая любовь! Конечно, в тех книгах сказаны высокие слова, мудрые мысли! Продемонстрирована высочайшая преданность светлому образу, созданному лишь в воображении! Но ведь интереснее всего там – самоубийство по неявно выраженному желанию любимой! Это, на мой взгляд, уже совершенно бессмысленный фанатизм и самая бесполезная жертвенность, которую я могу вообразить! Так не должно быть! И так не бывает! Всего лишь литературная гипербола, пусть даже с самыми благородными намерениями автора! Но не пример же?

Нет! В такую любовь я поверить не могу! Я глубоко уважаю обоих персонажей, обоих литературных героев, но если бы на моих глазах так же поступали живые люди, то я не мог бы их воспринимать иначе, нежели абсолютно больными в психическом отношении.

Конечно же, в течение десяти лет каждую минуту только и думать, только и мечтать, только и страдать об одном человеке и тайно любить его совершенно безнадёжно и на расстоянии, способен только сумасшедший, не способный ни на что другое. Это же натуральный ступор!

Поймите меня правильно. Я не то чтобы осуждаю того самоубийцу – совсем нет! Жалею? Да! Ни в коей мере не считаю возможным унизить ни его, ни его удивительные чувства, и всё же считаю, что тот несчастный наверняка попал в некий психологический тупик, из которого со своим тяжёлым заболеванием не сумел найти выход.

Вы и сами, пожалуй, так же думаете, что психически здоровый человек непременно переключил бы своё внимание на иной объект для обожания, а не замыкался на очевидной самому себе безнадёжности. Разве не так?

Вы спросите меня, зачем я столь неуважительно отозвался о столь прекрасной, даже неземной любви? Да только потому, что идеалом считаю совсем иные отношения. И не рискую их назвать любовью, поскольку это затасканное и весьма неопределенное по смыслу словцо всё лишь опошлит.

Отношения между близкими супругами бывают куда более высокими, нежели обычная любовь. Это, прежде всего, взаимное уважение и абсолютно бескорыстное притяжение душ. Это, когда без человека невозможно жить ни минутки, поскольку только о нём и думаешь, только о нём и заботишься, только для него и добиваешься счастья, а не для себя. Ведь у нас так и было, Светка, и вдруг всё рассыпалось на мелкие осколки, которые я никак не могу собрать! И как же мне быть?

Я устал без конца всё это прокручивать! Голова не выдерживала! Следовало разорвать цепь событий, в которых я оказался лишним человеком!

Надо уезжать?

Надо!

Но куда? В другой штат? Посоветоваться с доктором Кеннеди? Но для него мой отказ от дел будет равнозначен личному краху. Шеф такой благодарности не заслужил. Мой уход станет таким же предательским бегством, как уход Светки от меня.

Стало быть, этот выход не для меня! Но как же спастись, не превратившись в негодяя?

Мне и тогда, даже в угаре, было вполне понятно, что нельзя строить свою жизнь, создавая несчастье другим людям. Я ведь не сумасшедший и должен отвечать за свои поступки! Но для начала я должен решить, как поступать, а голова только одним и занята – занята не тем, что мне необходимо понять, а обидой, злостью, желанием отомстить!

Никогда у меня не случалось подобного напряжения! Никогда не было полной беспомощности! Никогда не возникало столь острого ощущения горя. Оно же меня почти раздавило, лишив нужной как никогда активности.

Глава 17. И до четверга

Каждый последующий день до боли походил на день предыдущий. Но тяжелее всего бывало справляться с собой по ночам. Я долго не мог забыться, а когда в ночи просыпался от бесконечной череды ужасов, то сразу сознавал, насколько же я несчастный, а жизнь моя уже никогда не наладится.

Сразу хотелось вскочить с постели, побежать, помчаться к ней… Но я остывал, не дёргался, ведь даже не знал, где Светлана сейчас и с кем она кувыркается.

Тяжелей всего переносился покой, что дневной, что ночной, потому я старался не приседать, всё заставлял себя куда-то идти, делая вид, будто спешу. Всё старался куда-то ехать, но ни с кем не вступать в разговоры.

Дорога в госпитальную лабораторию в Сан-Франциско занимала не мало времени, потому теперь я ездил по ней значительно чаще, чем раньше. Хоть чем-то был занят в пути, хоть какая-то отвлекалка мелькала перед глазами. Но, доехав до госпиталя, я лишь появлялся в нём, для виду захватывал из кабинета совсем не нужные мне бумаги и отправлялся обратно. В общем, имитировал занятость, имитировал работу.

Контактировать с людьми не хотелось – у них своя жизнь, а я в ней стал лишь темой для возбуждающих воображение разговоров: «Вы слышали? От нашего-то шефа жена сбежала! Странные всё же существа – эти богатенькие! Уж им, казалось бы, чего не хватало?!»

Пару раз я уезжал на побережье океана. Туда, где было поменьше людей. Мне нравилось сидеть на безопасном удалении от штормовых волн, только быстро замерзал от мокрого ветра, соленых брызг и ко всему ещё простудился.

До чего же сильными бывают высоченные зеленые волны, когда наваливаются на берег, когда в ярости избивают камни упорствующего волнореза и оттого сами превращаются в водяную пыль. Сильны они невероятно, а ведь и у них дело не делается! Однако не сдаются! Они настойчивы! Потому далеко не отступают! Опять ветром разгоняются на просторе и снова врезаются в волнорез, штурмуют его камни!

Камни не жалеют себя, постепенно стираются, дробятся, даже крошатся в песок, но из боя не выходят, сдерживают собою злые волны, раз уж поручено стоять.

Вот ведь мир как интересно устроен! У всех своя задача, указанная природой или даже людьми. И надо уметь стоять на своём до конца!

У всех есть задача! А у меня? Какую задачу теперь я могу считать самой важной для себя?

Ещё недавно я себе подобных вопросов не задавал. В них и нужды не было! Мне итак всё казалось ясным, правильным, нужным!

Я ежедневно делал своё дело, я возвращался домой, где родной мне человечек уже давно хлопотал по дому. Мы оба как-то отдыхали после трудного дня, а утром с новыми силами мчались на свои рабочие места, мечтая о выходных.

Всё было просто и понятно! Всё было привычно и не утомляло морально, не наводило на дурные мысли, не выматывало душу ноющей болью. Жизнь вертелась естественным колесом, повторяя дни, месяцы и даже годы. Но однажды колесо нашей жизни прокололось и завиляло из стороны в сторону. А на большой дороге остался странный бесформенный кусок чего-то бесполезного и мешающего двигаться дальше.

Куском оказался я. Бесполезным и даже мешающим двигаться дальше! Сам не двигаюсь и других не пускаю. И даже не знаю, как мне быть? То ли упереться, как делают те же камни на берегу, чтобы никто не прошёл, то ли пропустить всех вперёд?

Может, пусть они живут, как хотят? Пусть переступят через меня и пойдут дальше? Может, в этом и есть закон природы, ее главный смысл, позволяющий старому и не нужному погибать, а молодому и сильному двигаться вперёд, развиваясь, покоряя пространство и всё вокруг? Может, всё забыть и простить? Или сначала надо простить, а уж потом забыть?

Нет! Ни того, ни другого! Выставлять себя дуриком я не позволю ни Светке, ни ему! Оба ответят!

Мне нельзя размягчаться! Мне нельзя сдаваться без боя и отступать! Надо мстить! Надо восстанавливать справедливость! А она на моей стороне! Я в этом уверен.

Но через какое-то время всё в моей голове переворачивалось и опрокидывалось! Всё в ней запутывалось, и я начинал думать, что упираться возможно лишь в том случае, если есть натиск, если есть противодействие, чего я совсем не испытываю, ведь для них я – пустое место! Потому мне разумнее отступить и уехать.

Эта простая, но спасительная мысль – уехать – раньше ко мне не приходила. Ведь, уехать, значит, бросить работу, бросить знакомых до боли людей, бросить наш дом, с которым я сросся за эти годы, оставить надежду хоть случайно увидеть Светлану. Увидеть, так чтобы и она увидела меня, но не подойти, пройти мимо, не сказав ни слова. Как она себя поведёт?

Уехать, значит, не только перевернуть прежнюю жизнь, как прочитанную страницу, но и начать новую. Где и как?

Постепенно столь простая мысль – уехать – захватывала меня всё больше. Она несла надежду на замену части моего существования новой жизнью, поскольку прежняя оказалась безнадёжно испорчена предательством Светланы. Ту испорченную часть надо отбросить, закопать, сжечь, забыть, вычеркнуть из памяти раз и навсегда!

«Будет у меня и будущее, – думал я с каждой минутой всё увереннее. – Будет новая жизнь! Появится и надёжная подруга, которой буду нужен я, а не мои деньги, не мои возможности по благоустройству или получению американского гражданства!»

Но уехать можно лишь самым тайным образом. Впрочем, даже в таком случае за мной потянется след, который чистым с позиций морали не назовёшь. И всё же мне безумно захотелось спастись и начать новую жизнь на родине.

Я прекрасно знал, что там всюду происходит ужасное! Как и положено в колонии! Запрет на развитие! Организация нового производства допускается только на деньги, ввозимые с Запада. Это называется инвестициями! Это поощряется властями, словно связано с признанием Российской Федерации Западом. Туда же, на Запад, уходит вся прибыль и прочие колониальные отчисления, заставляющие население влачить жалкое существование! Все тараканы, вся моль стремятся в Москву, где жизнь им кажется более надёжной. Стремятся решить сиюминутные задачи, а дальше – уж как придётся!

Может, в чём-то они и правы, не сдаваться же сразу. Но тараканы не понимают, что именно по ней, по Москве, как по идеологическому символу, как по человеческому сгустку, как по концентрату безобразно разбогатевшей нечисти, и будет нанесён главный удар. Всё равно ведь он будет!

В прямом смысле то будет удар или в переносном – разве это главное? Главное в том, Москва всё равно будет уничтожена до основания, а тараканам избежать гибели при гигантском крушении всего и вся не получится!

Людишки совсем не понимают, что происходит и, тем более что вызревает в мире. Даже не предвидят, что вот-вот затеет мировая элита по давно разработанным ею планам.

Бедные людишки! Они и сами замечают, что некогда могучие США всё увереннее сдуваются, но глазам своим не верят и даже мысли об этом не допускают. А ведь можно было бы предвидеть, раз уж трансатлантические компании стали вывозить свои производства из Штатов в Китай!

Китай-то быстро превращался в промышленную державу, зато коренные американцы лишались работы, зарплаты, и признаков жизни! Почти не сохранился в Америке и благополучный ранее средний класс! И его прихлопнули тем же способом, оставив без работы.

И совсем уж интересно наблюдать, как США теперь уничтожают как раз те люди, которые должны их оберегать и защищать! А нищему населению тягаться с ними невозможно даже для собственного спасения. Если же попробуют, так не только полиция, но и армия бросится защищать, вот только, кого? Неужели не ясно?

Впрочем, мне ли думать о спасении американцев?

Где бы теперь самому запрятаться? Разве в далёкой России для меня, в случае чего, останется хоть одно безопасное место? В большом городе, если искать начнут, мне долго не отсидеться. Да и что за жизнь там будет?!

Разве, совсем уж далеко засесть от крохотных поселений, от людей. Но в глуши своим натуральным трудом долго ли протянуть. Хотя и для такой жизни понадобится материальная база. В первую очередь, надежное, крепкое и теплое жилище. Его можно найти и готовое, брошенное людьми, но как быть с продуктами питания, коих на всю жизнь не запасёшь. Но как их копить голодному про запас?

А как быть с энергией? Газ? Так самому его не добыть! Дрова? Так с ними пупок развяжется! Об электричестве придётся забыть. А лекарства? А связь?

С какой стороны ни взгляни на уединенную и удаленную жизнь, она непременно видится полным отрицанием достижений цивилизации. Она станет возвратом к временам, когда довольствовались шкурой убитого животного и его мясом. К этому, разумеется, надо быть готовым морально, иначе сразу помрешь от расстройства психики, инсульта или инфаркта, но самому себе такой жизни не пожелаешь!

Кажется, одни староверы Лыковы и показали всем пример выживания в лесах… И справились ведь! Вот только тогда никого из советских людей их опыт не заинтересовал! Ни к чему он был тогда, их трудный опыт! Не знали советские люди, что когда-то им придётся прятаться по лесам!

Да и Лыковы мучились, а не жили? На них не могли смотреть без жалости и удивления даже геологи, впервые обнаружившие ту семью, когда заметили ее в абсолютной лесной глуши с вертолёта!

Их тогда нашли, а разве меня не найдут при желании? Теперь другие возможности. Какой-нибудь дрон все окрестности обшарит и обязательно меня найдет!

Впрочем, зачем я вставляю палки в свои же колеса? Надо себя на удачу настраивать! Верить, что обязательно прорвусь! Надо накапливать волю и смело бросаться в опасную и неизвестную пучину, ведь только выбравшись из неё живым, можно будет наладить новую жизнь!

В общем-то, решено! Сначала продумаю всё до мелочей, потом детально спланирую и приступлю к исполнению!

Лучшее время начала операции – поздний вечер пятницы. Хорошо бы из Сан-Франциско в Нью-Йорк в это время и улететь. Тогда всю мою дорогу прикроют два выходных, в течение которых меня искать не станут.

А в Нью-Йорке можно взять новый билет, чтобы не считаться транзитным пассажиром, и труднее по мне было бы догадаться, что свой путь до Берлина я начинал не из Нью-Йорка, а из Сан-Франциско.

Из Берлина для запутывания следов можно переехать поездом в Гамбург, а потом уже лететь в Москву и дальше. Таким образом, дорога предстоит дальняя, тревожная и хлопотная!

Нужна полная конспирация, хотя всё равно придётся светиться в электронной системе покупки билетов на самолеты, придётся брать много наличности на случай блокировки кредитной карточки, то есть, меня запомнят и в банке! И кто знает, не стукнут ли они сразу, кому следует – и из авиационных касс, и из банка, и из системы видеонаблюдения в аэропортах США и Германии?

Слишком много капканов по пути, но их придётся пройти как по минной полосе и не засыпаться. Вполне возможно, все меня проспят, ведь кому я нужен, если ни разу не нарушил даже автомобильных правил!

Чтобы не светиться в аэропорту, я в ресторане отеля Сан-Франциско попросил расписание вылета самолетов из его международного аэропорта. Нужный мне рейс нашёлся сразу. Вылет в полночь без десяти минут, но оформление продолжается часа три, кажется.

Особенно беспокоиться мне не о чём, но после событий 11 сентября в американских аэропортах трясут всех так, что даже проктологи и гинекологи привлекаются, не говоря уже о специалистах по чемоданам, ноутбукам, документам, валюте, взрывчатым веществам и наркотикам!

Глава 18. Удар ниже пояса

К пятнице я не только укрепился в своём решении рвануть сегодня же вечером, но и успел предпринять всё необходимое.

Оставалось после работы на своей машине доехать до Сан-Хосе, где поужинать в ресторане. Там же следовало бросить машину, а до аэропорта добраться, два раза поменяв такси.

Существенных вещей я решил не брать. Меньше буду бросаться в глаза, меньше будет проверок перед посадкой в самолёт, меньше подозрений: «И куда он столь серьёзно подготовился? Не похоже, что в краткосрочную командировку! Надо бы его копнуть основательно!»

Видимо, моя внутренняя решимость к серьёзным действиям отразилась на моём поведении. Это я, к сожалению, замечал даже в сочувствующих взглядах своих коллег. Мне следовало стать еще осторожнее, к чему я принял некоторые меры.

Ещё оставалось достаточно времени до начала операции, предполагавшей возвращение после работы домой. А уже потом я должен был выдвигаться в ресторан Сан-Хосе, потому прилёг на диван в своём кабинете. Рассчитывал снять предательскую дрожь в теле, да и отдохнуть мне не мешало.

Но отдохнуть и успокоиться мне не удалось. Раздался звонок настольного телефона. Я взял трубку. Оказалось, Фёдор просит принять его с финансовыми отчётами. Я согласился.

Минут через двадцать, когда услышал, как Федор поздоровался с секретаршей, я поднялся ему на встречу. Он огляделся, извинился, что помешал мне отдыхать, заодно заметил, что мне, судя по моему виду, действительно, хорошо бы пару часиков поспать.

– Впереди два выходных, – ответил я, предложив ему жестом присесть. – Ещё успею отдохнуть!

Я долго перелистывал пачку бумаг, делая вид, будто вчитываюсь в их содержание, поочерёдно подписывал каждую и откладывал в сторону. Когда документы закончились, я сложил их аккуратной стопочкой и вручил потянувшемуся за ними Фёдору:

– Это всё, Фёдор? А чем думаешь заниматься в выходные? – спросил я его по-дружески, честно говоря, с надеждой, что он пригласит меня с собой. Я, разумеется, соглашусь, хотя никуда не поеду, но было бы приятно, что я хоть кому-то нужен.

Но Фёдор не пригласил.

«Давненько мы не гуляли все вместе – Светлана, Федор и я! – подумалось мне с сожалением. – Теперь никогда не сбудется! И словцо-то гаденькое, крылья подрубающее! Прямо-таки из лексикона обречённых! Ни-ко-гда!»

– Дел поднакопилось! – ответил, наконец, Фёдор. – Совсем стало не до гуляний! Да и вы, шеф, насколько мне известно, надумали куда-то по важным делам лететь! Или нет?

Я даже не дёрнулся, и не перевёл на него свой удивленный взгляд, хотя очень удивился, но моё удивление наружу не вышло. Нельзя выдавать себя и я, кажется, смог скрыть эмоции.

– Тебе не до гуляний, но и мне не до них! Собираюсь отоспаться, и будет хорошо, если никто не помешает! – произнёс я так, будто не распознал провокацию Фёдора.

– Странно, шеф! Тогда зачем в ресторане «Нептун» вы интересовались расписанием самолётов из Сан-Франциско в Нью-Йорк? – спросил он весьма нагло, демонстрируя тем самым свою поразительную осведомленность.

– Значит, вынюхиваешь? – заключил я презрительно. – Это меня не удивляет, поскольку соответствует давним представлениям о тебе!

– Ну, что вы, господин полный профессор! – стал явно издеваться Фёдор с непонятными мне целями. Раньше он себе такого не позволял! Неужели добивается того, чтобы я потерял самообладание? – Только в интересах вашей безопасности! Может, вы и сами знаете, есть такая интересная программка, которая в любой момент подскажет, где именно находится нужный сотовый телефон. Мне и за доктором Кеннеди приходится присматривать, чтобы никто его не обидел! Таковы уж мои обязанности!

«И чего он вдруг стал выламываться? – не догадывался я. – Прямо-таки подчеркивает, будто прежняя субординация перестала между нами существовать. Но почему она разрушилась, как он сам полагает и показывает это мне? Что вдруг изменилось между нами столь сильно? Кажется, напротив – мой деловой и научный вес возрос, всё-таки, теперь я полный профессор. И что у него на уме?»

Я решил промолчать – он сам себя и выдаст.

Фёдор, это я видел совершенно точно, молчать уже не мог. Видно, у него в одном месте здорово зачесалось, если уж стал демонстрировать своё превосходство, пока мне совсем не очевидное. В чём же оно заключается, это его превосходство? Надо ещё чуток подождать! Сейчас его всё равно прорвёт!

– Уважаемый профессор Гвоздёв! – стал паясничать Фёдор. – На правах коллеги и друга я хочу впервые и по-доброму назвать вас просто Саша! Так вот, Саша, на основании собственных наблюдений я пришёл к странному выводу, будто вы намерены внезапно покинуть Штаты. Я ведь не ошибаюсь?

– Пока не знаю… – захотел я сбить его с толку. – Я прилетел в США, когда в моей голове был густой туман! Он не позволял мне правильно оценить ту давнюю ситуацию. Но я и тогда не думал о себе! Я лишь мечтал обеспечить счастливую жизнь своей жене и своим детям. Не получилось!

– Всё не так! Вы с этой задачей отлично справились! – вставил своё мнение Фёдор.

– Не перебивай меня, пожалуйста, если уж вынудил исповедоваться. Я и сам не знаю, справился ли я, потому что нет у меня теперь ни жены, ни семьи, ни родины, и никакого дорогого существа, ради которого я должен и дальше здесь находиться!

– Неужели тебя даже при столь печальном раскладе, который ты мне так мрачно описал, не устраивают Соединенные Штаты?

– Совсем, Фёдор, не устраивают! Совсем!

– Но почему же? Разве ты не можешь, как все нормальные граждане США гордиться величием этой большой и мощной страны?

– Не могу! – сознался я вполне определённо. – Здесь не моя родина и моей она никогда не станет! Да и не скотина я, которая ничего в жизни не ценит, кроме сытной кормежки! Уже потому я никогда не смогу гордиться этой страной! Да и чем здесь можно гордиться? Её мифологической историей от открытия Америки и до сегодняшнего дня? Или кровью миллионов загубленных жизней? Или разрушением современного мира под лицемерную болтовню о свободе и демократии?

– Всё равно, Саша, для тебя попытка покинуть США оказалась бы непоправимой ошибкой!

– Ты ошибаешься! Я свободный человек в свободной стране!

– Твои речи подходят для заголовков агитационных передовиц, а в жизни всё проще и сложнее! Ты действительно свободен. Но лишь до тех пор, пока никому не нужен! И ты будешь бесконечно долго сидеть на длинном поводке, думая, что полностью свободен, пока не надумаешь отсюда слинять! И тогда твой поводок слегка натянут. А если сразу не поймёшь, зачем так происходит, то натянут сильнее. Тогда ты и рыпнуться не успеешь! Будь уверен, никого ты обманешь! Так что оставь свои планы возвращения на любимую тобой родину! Ты сегодня выполняешь важную для США работу, и все Штаты, во-первых, заинтересованы в том, чтобы ты ее доделал, а во-вторых, чтобы никто и нигде не сумел бы воспользоваться тобой и твоими способностями повторно!

– Страшную картину рисуешь! Откуда ты всё это знаешь?! – оценил я. – У меня складывается такое впечатление, будто ты, пёс, кому-то ревностно служишь, и кого угодно предаешь за те помои, которыми тебя кормят! Считаю это постыдным!

– Ну, что вы, сэр! – стал выламываться Фёдор, видимо, раздосадованный моей реакцией. – Лучше не будем выдавать, кто и кому служит! Но вам стоило бы знать, что за отказ от гражданства США придется заплатить кругленькую сумму, а денег-то у вас нет, господин полный профессор! И как дальше жить собираетесь? С американским гражданством или с россиянским?

– Деньги у меня, как раз есть! Вполне достаточно! Их я переведу в Эрэфию! – парировал я.

– Что-то ваши речи сегодня слишком наивны, сэр! Неужели вы, профессор, до сих пор не знаете, что деньги свободно переводятся лишь в США, а переводить их в обратном направлении позволительно только в интересах США. У вас же всё выходит наоборот. Так что – плакали ваши счета и ваши денежки, сэр! Вам всё простят! Так что, можете списать их даже из своей памяти!

– Сам как-нибудь разберусь!

– Вот что, дорогой наш Саша! Не делай-ка ты большой глупости. Мы очень просим тебя от этого удержаться! – проговорил Фёдор прямо-таки менторским тоном. – И я, и Светлана! Мы очень тебя просим!

Меня передёрнуло от внезапной догадки. В голову больно ударила кровь, сердце пронзила неизвестная игла, которая постепенно становилась всё толще и мучительнее. Я уставился на Фёдора, всё еще не понимая его фразу буквально:

– Что это значит – Мы? Я тебя правильно понял?

Фёдор молчал, глядя на меня почти смеющимся мне в лицо взглядом. Я ждал ответа, понимая, что ответа не будет, да я в нём больше и не нуждался.

Так вот куда она ушла! И в голове стали прокручиваться многие случаи, когда я возвращался домой и рядом обнаруживал машину Фёдора. Очень уж часто у меня дома он поджидал якобы меня, а на самом деле ублажал мою жену?! И я сразу вспомнил, как радовалась Светлана его приходу, как реагировала она на всякую его шутку и даже на самую серенькую фразу.

И еще я вспомнил недавний банкет, где Светлана не захотела танцевать со мной, но с нескрываемой радостью ушла от нашего разговора, чтобы танцевать с Федором.

Вот в чём дело! А я-то, действительно наивный, ко всему относился настолько легко – мол, как же иначе? Ведь Фёдор – наш общий друг! А другу можно доверять!

И еще я вспомнил, что слишком уж часто, едва я возвращался домой, как выяснялось, что день у Светланы был очень тяжелым, потому она хочет только спать, и уже идёт спать, а я могу поужинать и сам.

Ой, сколько ещё услужливая память мне всего предоставит! Где же эта память была раньше? Ей бы всё это не запоминать, а подытоживать и криком мне кричать: «Сашка! Идиот! Ты же проворонишь свою жену!» Но я своей Светлане верил бесконечно! Даже не сомневался никогда в том, что нас уж подобное точно не коснётся!

Боже мой, каким же простаком я оказался!

– Где она? – не удержался я от унижающего меня вопроса.

– Не ищи! – нагло ответил Фёдор. – Я же ее не переманивал. Она сама ушла ко мне, потому что с тобой ей было трудно! – и добавил, будто точку поставил на всей нашей со Светланой жизни. – Плохо ей было с тобой!

Это был сильнейший удар по моей голове. В глазах потемнело настолько, что, вполне возможно, я отключился, продолжая сидеть.

Через какое-то время я с небес опустился в кабинет и заметил ещё сидящего перед собой Фёдора и его приглушенную ухмылочку. Я всё понял окончательно, и во мне всё напряглось словно пружина, готовая распрямиться с чудовищной и убийственной для врагов силой:

– Имей в виду! – сказал я ему тихо и сухо, сдерживая себя. – К следующей встрече я лучше подготовлюсь! Я тебя пристрелю! Разрушители чужих жизней – это преступники, а потому их как бешеных собак… Меня даже судить не будут!

– Не прикидывайся божественным вершителем судеб! Ну, убьёшь ты меня! Ещё раз сделаешь Светлане больно! И что с того? Сядешь ведь на электрический стул, как миленький! И никому ничего не докажешь!

– Доказывать придётся тебе! Доказывать, что хоть какую-то честь имеешь! Мне же важно одно – восстановить справедливость! Именно она и есть самое важное в жизни! И за нее я готов на стул!

– Боже мой! Какой пафос! Какие рифмы! Только ведь закона, в котором увод чужой жены считается тяжким преступлением, даже в СССР не было! Ты сам его придумал, потому что ты неудачник! – достаточно нагло усмехнулся Фёдор.

– Закона такого не было! Тут ты прав! Но тогда были и остались во мне принципы чести! Избавлять землю от гадов – это один из них! А пока – пошёл вон, тихий подлец!

– Вообразил себя невесть кем! – взорвался Фёдор, видя, что спланированное им унижение не состоялось. – Но кто ты на самом деле, ты поймёшь, когда станет слишком поздно! Потому что ты не полный профессор, не гений, а только полный дурак! Тебя даже собственная жена ни во что ни ставит!

Выпалив это, он метнулся из кабинета, а я постарался погасить сильное возбуждение с одновременной слабостью в теле:

– Так вот она на кого променяла?! И пойму ли я хоть когда-нибудь, кто в этом больше виноват – она, он или действительно я?!

Во мне закипала ярость – ну кто поймёт этих женщин? Кто поймёт женскую логику? Чего же ей недоставало? Говорила, будто жизнь без меня не представляла…

Глава 18. Хорошо сработали

Купить билет в Нью-Йорк не составило труда.

Возможно, кому-то это покажется странным, но американские самолёты часто летают полупустыми. И при этом всему миру сказки напевают, будто американцы умеют считать деньги! Как можно совместить одно с другим?!

Ну, да! Россиянские дельцы сразу бы сбросили количество рейсов, тогда желающих оказалось бы невпроворот, билетов ёк, а самолеты распирало бы от пассажиров. Вот и рентабельность в кармане! А американцы деньги считать умеют, а мозгов для элементарной организациисвоей же деятельности нет!

Но я им подсказывать не буду! Мне бы вырваться без хвостов из мифического рая, а там, на родине, можно будет и поработать от души, и мозгами пошевелить в нужном направлении. Надоело мне здесь – сил больше нет!

И всё-таки, – сверлила меня одна и та же мысль, – чего же Светке не хватало? Я бы понял, если бы она позарилась на огромные деньги, но разве у Фёдора, по его сути, почти официанта, холуя, такие деньги когда-то будут? Или перед ним маячат заоблачные карьерные перспективы? Нет и этого! Ничего притягивающего к нему бабочек, какой оказалась и моя жена, он не имеет! А если огромное наследство? И Светка клюнула?

И вообще, не могу отыскать ни одного его преимущества в сравнении со мной! Но каким-то магнитом он же ее притянул! Притянул замужнюю уравновешенную и даже счастливую женщину! Впрочем, только те с ума и сходят, у которых всё есть! Пресыщенность – вот в чём частая причина подобных взбрыков! Впрочем, и это не так, ведь она не бездельничала, напряженно работала! Да и безнадёжно озабоченной, у которых одно на уме и днем, и ночью, Светка не была.

И всё же он ее чем-то завлёк! Не сама же она кинулась к нему в объятия, черт их побери обоих! Что же особенного она в нём нашла, если сошла с ума?

Или мне причину случившегося надо искать не в нем, а в ней?

А что если действительно в ней, в Светке, проснулось что-то такое, чему ее рассудок противостоять не может!? И это загадочное явление, вполне возможно, лишь самая естественная женская физиология! То есть нечто совсем уж животное! Ведь она сама решилась мне изменять! Потянуло? Захотелось новых приключений и острых ощущений? Насмотрелась какой-нибудь порнухи? Ведь никто не принуждал!

Или сама вдруг ощутила, как однажды происходит со всеми женщинами, что истекает пора ее цветения, а впереди унылая пора из беспросветной повседневности, забот и обязанностей, не сулящих молодых радостей? Стирка, кухня, уборка, работа, примелькавшийся муж с его чуждыми запросами и увлечениями…

Я вполне мог бы понять нечто другое. Допустим, супруги принуждены обстоятельствами долго жить врозь, на расстоянии. Тогда память, конечно же, со временем обязательно сгладит образ любимого! Он потускнеет и потеряет прежнюю привлекательность. Любимые черты замутятся и забудутся. И вдруг в привычном окружении, как взрыв, появляется некто новый – яркий, блистательный, самоуверенный!

А если он еще и артист, какими чаще всего бывают самцы-красавцы, широко распускающие свои яркие хвосты, то в женщинах против их воли бурлит природа. Они себя не помнят! А он видится таким особенным, таким надёжным, обещающим самые приятные перемены в затухающей женской судьбе. В нём всё настолько новое и неизвестное доселе, что непреодолимо хочется самой испытать и испробовать! Это же последний шанс!

«А почему бы и нет?! – оправдывает себя женщина. Всего-то раз! Никто и не узнает!» Но с этим вопросом она уже не только дрогнула – она поплыла по течению…

Я не оправдываю подобное порхание, я его презираю, но мне хоть ясна его психология! Обычный залёт, почти не управляемый сознанием, а ведомый лишь животной страстью! И в ком она не случается, если любой человек – это всего лишь послушное дитя той самой природы, которая всё своё живое подталкивает к размножению?! Природа и пожар страстей придумала лишь за этим!

Но причем здесь наша семья?! Мы ведь каждый день были вместе. И кто, по большому счёту, нарушил нашу жизнь? Этот холуй? Это он в глазах Светки затмил меня? Ничего не понимаю! Неужели я проигрываю даже ему, третьесортному приспособленцу, выросшему в моральном климате эмигрантской семьи предателя родины? Разбираясь в этом дерьме, трудно не спятить!

Не понимаю! Неужели я настолько ей опротивел? Но чем и почему? Или я действительно уже ничего не понимаю?! Да, действительно! Если бы я пил, к примеру, или был с ней паталогически груб, неряшлив, пренебрегал элементарной гигиеной, был бы безнадёжно болен, импотент, в конце концов, или играл в карты недели напролёт, оставляя ее без куска хлеба… Так ведь, всё наоборот! Всё для неё! Всё – только ей!

Неужели виновата, эта чёртова женская физиология? Известна давно и, мне вполне понятна, хотя звучит цинично, но ведь тонко подмечена возрастная трансформация женской психологии. До восемнадцати всякая целомудренная девушка живет по правилу: «Никому, никому!» Но к тридцати годам правило меняет смысл: «Одному, одному!» К пятидесяти психология обновляет и его: «Хоть кому, хоть кому!» А уж потом наступает заключительный этап: «Кому? Кому? Кому?»

И всё же интуитивно женщина всегда выбирает того, кто способен не только защитить ее саму и, главное ее ребёнка, пока он мал, но и того мужика, с которым, как ей подсказывает природа, у нее будут наилучшие дети. То есть, с которым она сможет родить полноценных, здоровых, сильных, умных и, конечно, красивых детей. Потому женщины, теряя последние мозги, тают при виде самцов-красавцов!

Но не женщины виновны в таком их поведении! Это природа запрограммировала их с очевидной ошибкой – уж кто-кто, но только не красавцы способны всю жизнь вить одно и то же гнёздышко!

Может, в этом Светкина проблема? Годы ее далеко не девичьи, а детей всё нет!

Впрочем, женская логика – это загадка даже для науки! Судя по тому, как часто наши красавицы ошибаются в своём выборе, самым важным они всё-таки считают мужскую красоту, будь она не ладна! Может, даже не внешнюю красоту, а лишь красоту поведения, обхождения, умение веером распушить хвост.

Что уж там говорить, но ведь бывают такие мужики, ничего собой в жизни не представляющие, которые, тем не менее, способны столь густого тумана вокруг себя напустить, что любая умница-красавица воспринимает их как самых желанных принцев! В природе-то многие шестёрки научились выставляться тузами! Но лишь в брачных играх, а в достойных мужских делах, где иная удаль в чести, в тень прячутся! Они мастера лишь подюбочных баталий!

А вообще-то, помнится мне, как на родине бабам правильный вопрос в популярной песенке задавали: «Зачем вы, девочки, красивых любите? Непостоянная у них любовь!»

«Боже мой! Я же так с ума сойду! Я же не выдержу и пристрелю его, как пообещал. Меня даже теперь подмывает всё бросить, но дело это провернуть. Пусть Светка потом локти кусает, а самому гордо и с очищенной душой улететь на родину!»

В тот момент я действительно думал так. Я действительно не только мечтал пристрелить Фёдора, но мечтал сделать это в присутствии Светки, чтобы плакала и умоляла хоть его не трогать, как это в водевилях бывает! Чтобы раз и навсегда даже в ее перекошенном воображении поставить на нём точку! Был такой – и нет его!

И пусть поначалу она меня возненавидит! Это – ничего! Слегка помается, немного поломается, да и привыкнет! И меня по-женски простит! И вернётся! И душой, и телом! Такова природа жизни! Время ведь никого не лечит, пусть не обманываются, но оно примиряет даже непримиримое! Всё и у нас поправится! Забудет она его и станет ценить только меня! И даже еще выше, поскольку запомнит, что я могу и убить, в случае чего! Уже потому мне надо его пристрелить! Возможно, только после того и я сумею что-то забыть! Хотя – вряд ли! Эмоции поблекнут, но мозг всё сохранит!

Кому-то будет трудно понять, но мне стоило больших усилий, чтобы остановить в себе нечто дурное, идущее не от ума, а от оскорбленного самолюбия, от жажды мести, от стремления унизить своего врага, ударившего в спину.

Мне стоило больших усилий, чтобы не скомкать свой план и не ринуться за пистолетом, не пуститься на поиски того «официанта», чтобы поставить на нем точку. Только здравый смысл меня и остужал, подсказывая более разумный выход:

«Подожди! Обязательно подожди удобного случая, тогда он от тебя не уйдёт! Спонтанные действия тебе лишь навредят. Соберись с силами, запаси терпения, дождись наилучшего момента, и он тебя вознаградит!»

Как удивительно похожа манера объявлений во всех аэропортах мира! Даже на разных языках они будят во мне странные волнения. Какие-то заботливые почти домашние интонации будоражат в памяти прошлые события, воскрешают несбывшиеся мечты, связанные с перелётами…

Ну, да! Кому чего не хватает! – с иронией к себе подумал я. – А ведь действительно, чего мне не хватает! В Светке для меня, как это ни странно покажется кому-то, далекому от наших эмигрантских проблем, была сосредоточена сама родина. Ведь вокруг меня ничего родного и не было, кроме этих многочисленных пальмовых загривков! А мне хотелось тоненьких беззащитных берёзок с мелкими резными листочками, хотя я и сам знаю, какими могучими могут вырастать эти деревья – не каждый дуб сравнится.

И дубы мне иногда снятся. Они с детства кажутся могучими и стойкими исполинами. Всё нипочём этим великанам, обычно так думают людишки! Ан, нет! Дубы беззащитны, пока не разрастутся. Их и лань мимоходом объест, и кабан вывернет в поисках личинок, и даже тихоходные гусеницы способны за полдня прикончить. Но даже самые огромные, самые старые и разлапистые дубы, заслуживающие безусловного почтения, как маленькие дети боятся ураганов. Особенно, если дубы те одиноки. Если они одиноко живут в поле или на опушке леса. Прямо, как я теперь! Обиженный дуб на ветру! Среди врагов и паразитов!

До чего же сложна настоящая жизнь! И в ней даже великаны не столь уж сильны! Выходит, и они нуждаются в опеке, в сочувствии и защите. Выходит, совсем уж непросто в природе выживать даже им, толстокожим на вид исполинам!

Выходит, мы многого вокруг себя не понимаем, а, не понимая, принимаем ошибочные решения. И в некоторых обстоятельствах оказываемся беззащитны, в своих авантюрах, даже имеющих самые благие намерения!

И всё-таки максимальным злом человечества является его эгоизм. Ни одно дерево, ни одно растение, ни одно живое существо не заражено им как человек! А если что-то и заражено, то возможности растительного и животного мира весьма ограничены. В нём всё запрограммировано и не может выйти за пределы установленных природой рамок! Зато человек в этом беспределе преуспел, добиваясь желанного за чужой счёт!

«А как же иначе, ведь он, как-никак, – царь природы!»

Вот и я, возомнив себя то ли таким же царём, то ли вообще хозяином жизни, ловцом удачи и любимцем фортуны, чересчур расслабился, вот и получил по носу наотмашь!

В общем-то, так тебе и надо, Александр Николаевич! Будешь впредь умнее! Закопал голову в песок, словно перепуганный страус, и уже посчитал, будто угроза миновала, будто возможная беда прошла стороной.

Но сколько же вокруг меня людей?! Сколько вообще на Земле людей?! Не сосчитать! Хотя демографы нам лепят что-то невероятное про миллиарды, но верить-то им способны лишь наивные! Впрочем, наивных всегда очень много!

И каждый людишка, кем бы ни был, чего-то для себя добивается! И все вместе они чего-то добиваются. Всё что-нибудь ухватывают, выискивают, выгадывают, заслуживают! Все куда-то спешат, надеясь, именно там добиться того, о чём давно мечтали!

Как же вас всех в ваших несбыточных желаниях примирить, дорогие мои людишки?! Как сделать так, чтобы вы все, на всей планете нашей, жили дружно, честно и счастливо?! Возможно ли такое?

Наверно, в идеале всё-таки возможно! Но в чём тот идеал? Никто не знает, зато в мире чересчур уж много тех, кто не только не хочет общего благополучия, но и активно ему препятствует. И в этих случаях опять всё упирается в эгоизм, в личные интересы, упирается в политику.

Совместная жизнь на земле множества людей, народов и государств – это всегда политика! Всех надо как-то примирить, всех надо направить на полезные для большинства дела! Но надо и придержать тех, кто мешает жить честно по отношению к остальным! Но ведь и они люди, потому и их нужно сделать счастливыми… Вот только как? Лебедь, рак и щука?

Нас, глупеньких, постоянно убеждают, будто не надо удивляться людям-паразитам во власти! Мол, ничего с этим явлением не поделать! Они были, есть и будут!

Но мне кажется, будто наши дела столь безнадёжны лишь потому, что те паразиты так всё устроили, что сами с собой бороться и обязаны! Разве они станут нашу жизнь улучшать?! Понятно, что при них такое дело с места не сдвинуть!

Потому они же нас и уверяют, будто наши паразиты, в основном-то, все честные! Только некоторые попадаются… Это, мол, политика их портит! Это она во всём виновата! Это она – дело грязное!

Только я давно никому не верю, потому что способен видеть и мыслить самостоятельно! Политика становится грязной только в том случае, если ее делают грязные люди, которые захватили всюду власть и держат ее грязными руками! Сегодня всюду так и получается!

Я так тогда понимал, чтобы ни говорили, но за всю видимую историю любой власти только одному человеку удалось сохранить изначально декларируемые им цели и честно стремиться к их достижению – Иосифу Сталину. Никакого лицемерия, которым пропитаны все политики, у Сталина не было и в помине!

Он действительно болел идеей построения государства, в котором народ стал бы свободным и счастливым! Он и жизнь свою посвятил воплощению этой цели в жизнь! И достиг бы ее, безусловно, с его-то умом и напористостью, да только отравили его как раз тогда, когда страна с победой закончила тяжеленую войну, когда враги признали силу Советского Союза и хоть на время оставили его в покое, когда можно было вплотную заняться налаживанием жизни народа!

Но враги во власти, не намеренные жить для народа, не позволили и Сталину! Подло убили. То есть поступили, как всегда поступают те самые политики, которые имеют только грязные цели, грязные душонки и грязные руки.

А их, как ни крути, абсолютное большинство! Ведь только наиболее грязные людишки стремятся забраться на управленческие верхи. Таков закон карьерного роста в среде, где завёлся хоть один негодяй – ему надо встать над всеми! И в той среде именно он, негодяй, даже не блистая достоинствами, обязательно поднимется на самый верх! Всё потому, что подлость является наиболее мощным ускорителем в любой среде (не только в политике), где через узкое горлышко стремятся проскочить многие! Причем, так происходит в любой стране!

Но если конкретные примеры брать из СССР, то посмотрите сами. Хрущёв – негодяй, которого и сравнить с кем-то трудно! Брежнев, вроде бы прогрессивный руководитель, заменивший Хрущёва, а на деле всего-то мастер подковёрных делишек, направленных на сохранение личной власти, но продажный, подлый и к тому же паталогический бездельник! Андропов – маскирующийся враг всего советского, десятки лет вынашивавший план уничтожения СССР! Черненко раскрыться прилюдно не успел, но всю жизнь числился не более чем писарем Брежнева, который смолоду всюду таскал его за собой. Горбачев – кажется, не требует доказательств, что большего негодяя трудно было бы сыскать! Ельцин – просто подлец, разрушавший страну по указке вражеского Запада. Путин? Следует вспомнить его трогательное отношение к Ельцину, к его семейке, и такое же отношение к Горбачеву, которого он считает великим политиком, изменившим нашу страну и весь мир!

И нельзя населению не считаться с тем, что во власти за всю ее историю только один раз оказывался порядочный человек и, видимо, больше такое не повторится! Потому нельзя давать себя убаюкать сказками, будто в реальности всё во власти устроено иначе! Будто туда, на самые недостижимые для нас верхи, возносятся самые достойные, самые лучшие, самые порядочные.

Пора уже и разобраться, что в реальности всё происходит наоборот! То есть, народу можно даже не мечтать, что власть станет добровольно на него работать. Если такого не наблюдалось даже в советской стране, то при капитализме не произойдет даже теоретически! У капиталистической власти одно на уме – личное обогащение и припрятывание наворованного так глубоко и хитро, чтобы потом, когда лишат должности, хватило бы и самим, и наследникам хотя бы на первую тысячу лет!

Что особенно меня удивило, когда я копался в этих вопросах, что во всём составе советского руководства вообще не оказалось людей, достойных Сталина! Мне было совершенно понятно, что второго Сталина природа нам еще долго не сможет подарить, но беда в том, что все руководители, оставшиеся после него в Советском Союзе, проявили себя совсем уж никчемными.

Почему же так случилось?

Мне казалось, что даже я мог из своего окружения предложить людей более грамотных, образованных, идейных, настойчивых и честных!

Понятное дело, что выбор своего преемника Сталин не мог считать задачей второстепенной, но он решал ее в данной ему и не очень благоприятной реальности. А она оказалась такова, как понимал это и сам Сталин, что в его окружении есть всего один человек, которому можно доверить страну без опаски за ее будущее.

Этот человек умён, целеустремлён, верен идее, энергичен и многократно проверен в тех важных и труднейших делах, которые другие члены политбюро не потянули, а ему каким-то непонятным образом всё оказывалось по силам. Потому Сталин и выбрал следующим после себя лидером Лаврентия Павловича Берию.

То был действительно выдающийся по своим личным качествам руководитель, как и Сталин, фантастически успешно проявивший себя и как хозяйственник, и как строитель новой жизни в зачуханном Закавказье и особенно в Грузии, и как борец со скрытыми, но непримиримыми врагами социализма. При этом Берия был не на словах, а всей душой предан коммунистической идее, Сталинской идее построения сильной советской державы, и такая идея давным-давно стала его сутью.

То был достойнейший преемник Сталина – верный делу, хорошо разбирающийся в экономике, в сложных технических вопросах и в сельском хозяйстве, непревзойдённый организатор, честный и умный. Причём всё сказанное о нём – не пустые рекламные панегирики! Всё – так и было! Выдающийся человек!

Изучив многое, я был уверен, что Лаврентий Берия, как и Сталин, если не был богом на Земле, то был им послан на Землю для величайших преобразований, для защиты от агрессивных глобалистов не только советской страны, но и всего мира.

И всё же у Берии, по мнению Сталина, был один, но очень важный и неисправимый порок. Берия не был русским человеком! Он будто по трагической для русского народа ошибке, являясь по своей внутренней сути истинно русским, родился грузином.

Сталин ведь и за себя стыдился, что он грузин. Ведь народом, определявшим главные успехи СССР, был русский народ, но не грузинский! Так почему же во главе СССР, считал Сталин, должен находиться грузин?! Нет! Должен быть только русский!

И мне не известен ни один случай, когда Сталин назвал бы себя грузином – он называл себя только советским человеком, заранее отводя возможные обвинения в том, что он не русский человек!

По всему выходило, что хотя Берия и хорош, но не подходил по национальному признаку. Сталину следовало найти достойного, но русского претендента. Однако это не удалось. В окружении Сталина из числа русских не оказалось никого, кто мог бы мог управлять страной при решении сложнейших государственных задач. Так уж плохо для русского народа получилось! Но ведь получилось, так зачем уж теперь маскировать ситуацию!?

А окружение было примерно таким.

Молотов многие годы был правой рукой Сталина! Во всём молодец, но не более чем хороший исполнитель сталинских распоряжений! Да ещё, надо учесть, после войны оказался слишком «очарован» американским образом жизни. Так сказал о нем Сталин. И жена его Полина Жемчужина – еврейка. Это не очень хорошо само по себе, так она ещё принялась передавать секретную информацию лидеру сионистского движения в Израиле Голде Меир! В общем, конечно же, решил Сталин, быть впереди всех Молотов не может и не должен! Он теряется, не знает, как поступать даже в текущий момент, не то чтобы продумать всё на три шага вперёд с учетом многих обстоятельств.

Так, может, Каганович потянет?

Нет! Он тоже не лидер, да и крайне не образован, хотя неплохой организатор. Однако же в начале войны его организаторский талант едва не завалил весь план эвакуации производственных мощностей на Восток! Если бы не Берия, на котором тогда и без эвакуации висело больше задач, чем на всём правительстве, так завалили бы совсем эвакуацию. А уж тогда…

Тогда бы стране не удержаться. Мы в войне-то победили только потому, что советская экономика победила экономику всей объединившейся под пятой Гитлера Европы! На таком уровне Каганович не потянет! Да и он не русский, но еще и еврей!

А что же Маленков?

У этого предостаточно апломба, но силён он только в присутствии Сталина, а сам бороться всерьёз не может – умишка не хватает! Его легко ставит в тупик даже бесшабашный с виду весельчак Хрущёв, который вообще в политбюро оказался случайно и не по чину. Был приглашён на короткое время, да остался надолго!

Нет, Маленков никак не подходит!

Может, Ворошилов? Народ его знает и любит! Народ его помнит как знатного рубаку ещё с Гражданской войны. Хитёр, мудёр старый лис. Но себе на уме! Столько лет был на самом верху, а проку с него для страны ни на грош! А если припомнить, как в 39-40-м он провалил Зимнюю войну с ничтожной в военном отношении Финляндией, сколько народа перед большой войной напрасно положил, сколько заказал техники, ненужной для войны, за народные деньги вместо хлеба, так и вообще – невозможно о нем говорить, как о руководителе высокого уровня! Не подходит!

Косыгин? Русский, что уже хорошо! Очень молод, но перспективен только в дальнем будущем! Кто же всерьёз сегодня станет его воспринимать, когда он окажется на самом верху?! Скромник, интеллигент, дипломат, но воля явно слабовата! Прикрикни на него, того и гляди, что расплачется! Нет – не то!

Устинов и Громыко? Очень перспективные ребята, но пока доверять страну им рановато. Пусть еще себя проявят в больших делах. Не подходят пока!

Да что там говорить! Только Берия и подходит! Но и он, к всеобщему огорчению, опять же не русский! Вот же напасть! Зачем он родился грузином?!

И что оставалось Сталину делать, если никто однозначно не подходил?!

Но Сталин тем и велик, что в интересах народа решал любые задачи. Вот и эту решил, не отрываясь от реальности, в которой получалось не всё как хотелось.

Чтобы никто не упрекнул Берию в том, что он, хотя и умница, но родился грузином, Сталин надумал оставить после себя Маленкова.

Сталин знал, что Георгий Максимилианович – это плохой выбор! Зато он русский! Как и положено на главном посту в СССР! А то, что он плохой руководитель, что не стал хорошим специалистом ни в одном деле, так на тот случай при нём всегда будет умный, образованный, энергичный и честный Берия.

В таком случае для СССР теоретически мог получиться великолепный руководящий тандем! Всё руководство страны знало волю Сталина, и после его смерти выполнило всё в точности.

Но тандем получился лишь теоретически. В реальности Маленков ни за что не хотел признавать себя некомпетентным руководителем, а поскольку он был главным по должности, то стал против Берии крутить подковёрные игры, желая освободиться от его опеки. В открытую Маленков боялся даже тявкнуть, но за спиной Берии делишки свои проворачивал. И для собственного усиления не мог ничего лучшего придумать, как опереться на Хрущёва, у которого идей было полно на любой случай. А тому только этого и не доставало, чтобы скомпрометировать Маленкова и убрать его с глаз долой.

Хрущёв, хитрый байстрюк (незаконный сын польского помещика), уже метил на самый высокий уровень власти, на который его кандидатуру никто даже бы не вспомнил. Но через полгода мощными интригами Хрущёв добился своего, подчеркнув еще раз истину, что на самые верхи всегда возносятся самые недостойные, но самые непорядочные и самые активные! Хрущёв таким и был.

При Берии у Хрущёва с его наполеоновскими планами ничего не получалось. Берия очень мешал Хрущёву развернуться, поскольку понимал существо людей значительно лучше, чем Сталин.

К тому же Берия знал, что такое в действительности есть Никита Хрущёв, ведь опирался и на информацию разведки и НКВД. Они открывали глаза Лаврентия Павловича на невидимые всем факты жизни и деятельности Хрущёва. А уж после смерти Сталина, которую Лаврентий Павлович имел все основания считать убийством, он вообще, опираясь на достойных и верных ему людей в МГБ, тайно начал расследование убийства Сталина.

Это было очень важно для советского народа. Значит, было важно и для Берии. Но для Хрущёва, который и организовал убийство Сталина, расследование попахивало расстрелом.

Между прочим, у Лаврентия Берии были подозрения в том, что в организации убийства Сталина поучаствовали и спецслужбы Великобритании. Уж не потому ли на Черчилля, восемь лет томившегося в опале, вдруг просыпался дождь самых высоких английских наград и почетных званий?!

К 26 июня 1953 года, когда Лаврентий Берия прилетел из внезапно и сильно забурлившей ГДР, где по справедливости и бескровно уладил бунт возмущенного немецкого народа, ему сразу предоставили материалы завершенного расследования особо опасного государственного преступления. В расследовании указывалось, что организатором убийства Сталина оказался нынешний министр МГБ Игнатьев, а вдохновителем преступления – Никита Хрущёв.

Перед смертью Сталина Хрущёв занимал должность Первого Секретаря Московского областного комитета партии, а с 1952 года еще входил в Бюро Президиума ЦК, состоявшего из восьми равных секретарей, избранных на XIX съезде.

Лаврентий Павлович Берия (второй по должности человек в стране), строго соблюдавший все советские законы даже в отношении убийц Сталина, немедленно обратился к Маленкову с просьбой о включении в повестку предстоящего в тот же день совместного заседания Президиума ЦК КПСС и Совета Министров СССР вопроса «О выдаче санкций на арест лиц, подозреваемых в убийстве вождя», и назвал их поимённо.

Но враг, как водится, не дремал, потому об этом немедленно доложили Игнатьеву, тогдашнему Министру МГБ, а он в ужасе помчался к организатору покушения Хрущёву, прибавив от себя, что «если меня арестуют, я всех сдам. Всё равно Берия всё знает!»

В стане скрытых врагов советского народа произошёл жуткий переполох, наполненный страхом за свои судьбы. Им было совершенно ясно, что после совместного заседания (или даже на нем) их всех арестуют, а дальнейший исход дела предопределён как для особо опасных государственных преступников.

И тогда, спасая себя, Хрущёв, как самый умный, дальновидный и решительный из заговорщиков и убийц Сталина, немедленно организовал убийство Берии.

Второго человека в СССР нагло расстреляли в собственном доме из крупнокалиберных пулемётов армейского бронетранспортёра, да еще и в самом центре Москвы. Подробности я вычитал у писателей Юрия Мухина, Арсена Мартиросяна и Елены Прудниковой.

И вот тут я опять нарвался на очевидную измену генералитета! Неужели этими людьми на высоких воинских должностях вообще некому было заниматься, чтобы выявить их истинную суть? Неужели мне только кажется, будто среди высших военных начальников врагов было больше, нежели тех, которые честно служили своему народу?!

Непосредственное участие в дерзком государственном перевороте принимали участие очень многие генералы из тех, на кого, как говорится, и не подумаешь! Кажется, их было десять. В том числе, совсем не случайно от вооруженных сил в подлых изменниках оказались «маршал победы» Жуков, генералы Москаленко, Батицкий, Неделин, Брежнев, Баксов, Гетман. В дальнейшем полностью себя запятнал и «маршал победы» Конев, выступая в качестве председателя мифического суда над Берией, еще полгода назад по-бандитски убитого без какого-либо суда.

Уже после 26 июня 1953 года, после дня убийства Берии и успешного государственного переворота в СССР и, прямо-таки, из царской милости Хрущёва, все те военные государственные преступники, а по человеческим меркам, вообще отъявленные негодяи, позанимали самые высокие должности и далее слыли уважаемыми людьми в СССР, который они давным-давно предали! И только одного из них, в общем-то, покарал бог – Главкома РВСН маршала Неделина, сгоревшего в подлинном аду, которого он и остальные члены банды вполне заслужили, на стартовой площадке во время аварийного пуска ракеты Главного конструктора Михаила Янгеля.

Правда, и Брежнев своей смертью не умер. Но это уже была не божья кара, а выполнение плана другого высокопоставленного советского негодяя.

Брежнева отравил любимец советского народа Евгений Чазов по указанию Андропова, который как когда-то Хрущёв спасал свою шкуру.

Андропов узнал от самого Брежнева, что попал в западню, из которой он выбраться не сможет.

– Сразу после ноябрьских торжеств 1982 года, – похвалился своей мудростью Леонид Ильич, – состоится Пленум ЦК КПСС. Он освободит тебя, Юрий Владимирович, от всех политических должностей! Потом мы назначим тебя куда-нибудь подальше и поскромнее!»

Брежнев был настолько уверен, что Андропов является скрытым вредителем, работающим на Великобританию, настолько был уверен, что теперь с ним будет покончено, что сам и проболтался Юрию Владимировичу.

Проболтался, ну и всё! Утром он и не проснулся. Ночью случился сердечный приступ!

Убийцы, как водится в Кремле, остались безнаказанными, а Пленум проводился уже самим Андроповым! Разумеется, даже осведомленные о Брежневской повестке члены ЦК КПСС мудро (как всегда, если требовалось их личное мужество!) промолчали!

Вся власть оказалась в руках врага СССР, которому никто не мешал, потому начинался новый этап советской истории. Этап предательства, необоснованной политической капитуляции и ускоренной подготовки к демонтажу великого социалистического государства, которое семьдесят лет как кость торчала в горле мирового правительства.

А потом уже под руководством Горбачёва стали один за другим выбрасываться из окон представители номенклатуры и генералы, не склоненные к предательству своего народа. Сколько же тогда людей поубивали, которые пытались встать на пути уже вошедшей в раж новой антисоветской буржуазии!

Вот ведь как всегда получалось в московском Кремле – настоящая лафа для особо опасных государственных преступников! Убивай лидеров страны – не хочу! Убили Ленина, убили Сталина, убили Берию, убили Брежнева, убили Черненко. И ничего-то никому за убийства не было! Всё сходило с рук, всё покрывалось тайной! Очевидно лишь потому, что и их окружение состояло из таких же «верных ленинцев»! А у негодяев помогать своим – это же дело святое!

Ну, а что же Хрущёв? Сразу после убийства Лаврентия Берии он крепко схватил быка за рога! В общем-то, ему больше ничего и не оставалось! Если бы он в явочном порядке не объявил себя главным в советском руководстве, то его ждал бы неминуемый расстрел. А против начальников в СССР у всех всегда руки делались короткими!

И Хрущёв, надо отдать ему должное, как достойному врагу советской власти, оказался способен на многое. Он переиграл одной левой всех «видных деятелей» в руководстве СССР. Переиграл и умом, и хладнокровием, и наглостью, и своей знаменитой подлючестью. С помощью упомянутых ранее предателей-генералов он на правительственных «членовозках», не подлежавших досмотру, ввёз в Кремль тело убитого Берии, окровавленного и завернутого в ковер, развернув его перед изумленными членами Президиума ЦК КПСС, а затем предъявил им ультиматум:

– Так будет с любым, кто выступит против меня! Либо вы со мной сейчас же придумаете, как всё это сохранить в тайне и будете молчать вечно, либо ляжете рядом с Берией!

И только представьте себе. Бывшие соратники Сталина, на которых вождь в самые трудные для СССР годы опирался как на деятельных, ответственных и инициативных партийных работников высшего уровня, которых советские люди принимали чуть ли не за небожителей, на самом деле оказались людьми никчемными. Они так наделали в штаны, что Хрущёву не составило труда взять у них всю партийную и государственную власть и прибрать ее к своим рукам.

И давно следовало русским людям знать, что хрущёвские руки задолго до войны уже по локоть были обагрены кровью советских людей, большей частью, невинных. Потом-то он, изворотливый, и схитрил – свою вину за все те репрессии, о которых нужен большой отдельный разговор, Хрущёв вполне официально, от имени всего советского руководства, свалил на мертвого Сталина.

Советские люди были сбиты с толку. Они, знавшие вождя как надёжного защитника в любых вопросах, ничего не понимали, они пожимали плечами, не хотели верить. Но Хрущёв вовсю раскрутил подчиненную ему пропагандистскую машину, которая вдавливала в народ антисталинскую ложь со всей силы. Ну как советские люди, в конце концов, могли не верить своей коммунистической партии, состоящих из самых достойных людей, не верить газетам, радио, ведь всё это было советским, всё было родным, потому и поддались. Поверили в итоге в надуманные злодеяния Сталина, даже не попытавшись в этом разобраться.

Давно известно, что истина способна на своём пути смести всё, кроме клеветы! Именно она самые правдивые доводы, любые доказательства превращает в сомнения, а уж потом и крепости берет без боя!

Потому миллионы оболваненных людишек, не способных мыслить самостоятельно, по сей день твердят о 37-м годе, твердят о сталинских репрессиях, твердят о его кровавых преступлениях. А ведь все эти выдумки исходили от Хрущёва и его соратника Эйхе. А уж потом они были подхвачены и официальной пропагандой, и подлинными врагами народа, и обиженными, и обычными негодяями, либо людьми, ничего вообще не понимавшими в тех событиях, но желавшими казаться сведущими.

Но почему именно теперь мне вспомнились те трагические для СССР события? События, которые для многих его граждан так и остались неизвестными?

А нет ничего в том удивительного! Мои воспоминания тесно связаны с моим же вопросом, переполненным удивлением:

«Как же случилось так, что после смерти Сталина не осталось никого, кто бы смог продолжить его величайшее дело?»

Вернее, один человек всё же остался – Лаврентий Павлович Берия! Но очень скоро он был убит внутренними врагами СССР, а потом оболган ими же, как никто другой во всей истории человечества! А вот тогда уж точно никого достойного не осталось.

Но ведь известно же, что свято место пустым не бывает. Вот и занял его подлый Хрущёв, а потом стал передавать свою эстафету остальным руководителям советской страны. А народ разобраться в том, что творилось за Кремлёвской стеной, не мог. Он и заглянуть-то за нее не мог.

И всё же! Почему никто после Сталина не подхватил его победное знамя? Ладно, допустим, что все ближайшие соратники вождя оказались людьми никчемными, но ведь и кроме них в партии было более чем достаточно коммунистов, чтобы подхватить то знамя!

В конце концов, должен же был сработать хоть какой-то защитный механизм, спасающий страну от измены?!

Увы! Такого механизма не оказалось! Вся власть в стране держалась на авторитете одного лишь Сталина. И это было не правильно, это было опасно для страны, хотя было именно так!

Вопрос, как будто сложный, да ведь всё итак понятно! Всё случилось потому, что к власти неожиданно пришли волки в овечьих шкурах, а народ в них не разобрался.

Лишенный честных и образованных лидеров, он был не в состоянии самостоятельно проанализировать ситуацию и наметить план действий. Он привык, что решение принимают другие; они же за собой народ и ведут! Вот он и побоялся сказать своё слово!

Но голос народа и не мог быть услышан наверху – волки его и не собирались слушать! А если бы народ стал наводить в своей стране достойный порядок, то уж точно, такие руководители как Хрущёв и Жуков, задавили бы его танками и авиацией. Они к этому и готовились! Жуков уже собирался начинать бомбардировки Москвы, чтобы всех запугать и усмирить! Жуков – он же народный герой, он вполне мог сделать, как и собирался!

Так через несколько лет и поступили в Новочеркасске (1962). Правда, к тому времени Хрущёв уже снял Жукова с должности министра обороны. Снял и посадил на даче, превратив ее, по сути, в одиночную тюрьму (октябрь 1957 года).

Но скоро и с Хрущёвым поступят также (октябрь 1964 года). Не станут судить, хотя составы его преступлений были налицо, а оставят доживать на даче. Сажать капусту, заниматься фотографией и писать мемуары, что ему, как будто категорически запретили делать. И надо же, он опять, озорник, всех обманул и написал их у всех под носом! Будто это так легко сделать, тайно от его охранников! А потом те мемуары еще и на Запад передали для публикации!

Смотришь на эти страницы истории, и диву даёшься! Как всё ловко у них там, у небожителей, делалось даже из того, что вроде бы и невозможно! Впрочем, причины таких чудес опять всё те же, что и в других случаях – всюду сплошное предательство и круговая порука!

Но опять я ушёл в сторону от основного вопроса. Не в этих же двух деятелях, в Хрущеве и Жукове, его суть.

На словах-то всюду была демократия, а на деле… На деле в любой стране, не только в СССР, у руля всегда оказывались тщательно отобранные враги, которые никогда в пользу народа не рулили, а сами как куклы управлялись либо своими троцкистскими идеями, либо агентами влияния извне. Практически все страны попадали под колониальный гнёт США или Великобритании, хотя кто же об этом народу объявлял вслух!? Народ волновать лишний раз не стоит!

Сталин – единственное исключение в этом роде, известное мировой истории.

Но есть ли она где-то, та воспетая, но плутоватая в действительности демократия? Демократия как истинная власть самого народа.

Прежде чем ответить, следовало бы разобраться в вопросе, что же такое этот народ, которому понадобилась демократия и власть? А потом еще придётся разбираться, пойдёт ли та демократия тому народу на пользу? Именно тот вариант демократии, который есть якобы в США, в Европе и даже был в Советском Союзе.

По крайней мере, по поводу хваленой американской демократии, ей богу, могу теперь точно сказать, она такая, что если не обхохочешься, так обоплачешься! Это уж, точно!

И всё же, почему? Почему, спрашиваю я уже в который раз, в СССР у руля оказывались самые недостойные? То была объективная закономерность или цепь драматических для страны случайностей?

По всему видать, всё же закономерность! Как говорится, если есть дерьмо, то будут и мухи! И тут уж никак не увернуться.

Впрочем, была-таки и в СССР разработана прекрасная теория, которая могла способствовать установлению в стране настоящей народной власти, которую по-иностранному, чтобы народ не догадался, что это такое в действительности, называли демократией.

Действительно прекрасная теория! Без всяких натяжек! Да еще и единственная за всю историю существования каких-либо государств на нашей планете. Её автор – Мухин Юрий Игнатьевич.

Сколько всякого рода гениев пыталось докопаться, как же сделать так, чтобы народ принимал самое реальное участие в управлении государством!? Как сделать, чтобы его мнение не игнорировали упыри-начальнички? Как сделать, чтобы учитывались народные чаяния? Как сделать, чтобы люди, взращенные самим народом, не забывали о своем народе, едва взобравшись на вершину власти? Как сделать, чтобы недостойные изгонялись, если надо, так с позором?

Даже «Капитал» Маркса, положенный якобы в основу государства диктатуры пролетариата, построенного в СССР, где власть на словах была народной, оказался не в состоянии решить эту задачу. Вон они, «избранники народа», выстроились подряд: Хрущёв, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачёв, Ельцин, теперь вот, Путин.

А ведь могли бы у власти, в принципе, оказаться и лучшие руководители, и более порядочные люди, но их не только не подпускали к рулю и к кормушке – их устраняли на полпути. Более всего в этом преуспел Андропов. Разве не на его совести смерти Машерова, Кулакова, Шелепина, Щербицкого, политическая смерть Романова и Рашидова? А вместо них Андропов подтянул к Кремлю близких к его же изменнической сути Шеварднадзе, Алиева, Микояна, Горбачёва, Яковлева.

И это лишь те, кто оказался на виду, а сколько «деятелей» известной национальности он пригрел в идеологической сфере, очень удобной для ускоренного морального и нравственного разложения народа?

Разве не он организовал подготовку таких молодых деятелей, будущих разрушителей СССР, которых потом, себе на беду, узнала вся страна? И теперь их фамилии на слуху. Гайдар, Чубайс, Авен, Нечаев, Улюкаев, Илларионов, Шохин, Глазьев, Кагаловский, Ясин, Попов, Явлинский.

Единственным руководителем высокого уровня, не подлегшим под Андропова со всеми его антигосударственными планами, оказался Первый секретарь ЦК Узбекистана Рашидов. Но и с этим совершенно порядочным человеком, с настоящим патриотом, предатель Андропов расправился. Хотя убили-то Рашидова позже, но именно Андропов дискредитировал в глазах всего советского народа, прежде всего, весь советский Узбекистан, представил его оплотом коррупции всего Советского Союза, выбил из-под Рашидова официальную опору для продолжения борьбы с предателем.

Правда, на высшую власть в СССР Рашидов претендовать и не мог в силу своей национальности, но он до последнего стоял за советский народ и советскую власть, как стоял он когда-то младшим лейтенантом в битве под Москвой и на Волховском фронте, где сражался до последнего дыхания, пока не был тяжело ранен. Не просто же так младший лейтенант был награждён двумя боевыми орденами Красной Звезды, не считая многих медалей! После очередного тяжелого ранения уже в 43-м он несколько месяцев провёл в госпиталях, но был признан непригодным для дальнейшей военной службы.

Меня спросят, заинтересовавшись: «И что же столь гениального придумал какой-то там Мухин?»

Прежде всего, не надо хоть сколько-нибудь иронизировать! Это действительно придумано идеально и гениально! Юрий Игнатьевич придумал то, что никому не удавалось. Каким образом оценивать деятельность власти за период ее работы и как ее поощрять, либо наказывать, если она того заслужила.

Всё это и впрямь гениально, и всё же, мне так кажется даже сегодня, приемлемо лишь теоретически.

Идея Мухина, к моему огромному сожалению, никогда не сможет стать практикой, поскольку ее воплощение полностью в руках действующей власти. Но разве хоть какая-то власть согласится надеть на себя жёсткую узду, чтобы все ее действия контролировали и оценивали обычные люди? Весьма наивно от нее этого ждать!

И вдобавок по Мухину оценка деятельности власти должна народом выставляться во время очередных выборов. Каждый избиратель должен оставить на бюллетене свое мнение о власти, выраженное по единому трафарету.

Всё замечательно придумано! Но и в выборах сокрыта невозможность реализации прекрасной идеи на практике. Ведь давно известно, что любые выборы – это лишь мистификация, разыгранная действующей властью в интересах ее самосохранения. Не более того! Поскольку в реальной жизни важно не то, как голосуют, а лишьто, кто подсчитывает голоса!

Выходит, в таком деле правды никогда не сыскать! Можно быть уверенным, что любая власть всё посчитает в свою пользу.

В этом вопросе она нигде не стесняется использовать любые приемы мошенников и напёрсточников.

«Так что же в итоге-то у меня вышло? – подумал я о своих исторических размышлениях. – Вышло, будто социализм изначально был обречён лишь из-за… Как бы помягче выразиться? Обречён из-за морально-нравственного несовершенства самого человека? Вышло так, будто современный человек ещё не дозрел до того, чтобы выдвигать добропорядочную власть, заставлять ее работать на народ, а не на свой карман, и только на такой основе жить по-человечески? Не созрел!»

Только в те минуты, уже находясь в аэропорту, я полностью осознал, что затеял.

«Боже мой! Если мне всё задуманное удастся провернуть, то скоро я вернусь на родину! Но что я о ней, о нынешней своей родине теперь знаю? Из-за естественной эмигрантской ностальгии, из-за своей неосведомлённости я ее стал крайне идеализировать, ну а как она меня встретит в реальности, я же тогда совсем не представлял? Всё-таки я – гражданин США, безусловно, враждебного государства. И кто там станет со мной носиться как с гражданином РФ или с долгожданным гостем?

Советского Союза не оставалось в помине даже, когда я не уезжал из РФ. Помню, провозглашались странные намерения построить в умышленно разрушаемой стране капитализм с человеческим лицом! Впрочем, здравомыслящие люди уже тогда понимали, что ничего из тех намерений не выйдет. Все они – обычное мошенничество или прожектёрство! Но, скорее всего, лишь прикрытие более решительных разрушительных действий.

Причин тому было много. Во-первых, никто и не хотел ничего строить! Зато многие горели стремлением всё растащить. Вполне возможно, что именно это России лучше всего удалось.

И что же теперь там построили? Промышленное производство, мне известно, убито и поставлен запрет на развитие, наука убита, поскольку нет смысла ею заниматься. Образование тоже целенаправленно убито. Здравоохранение добивают самым жестоким образом. Вооруженные силы теперь имеют задачу не страну защищать, а отражать нападения каких-то малочисленных банд, вторгшихся в пределы РФ! Смешно, но на большее они теперь и действительно не годятся! В общем, всё очень мило устроилось для мировой закулисы!

Во-вторых, никто и нигде, ни в США, ни в Европе, ни в Великобритании, ни в Китае не позволил бы РФ более-менее восстановиться. Зачем же им взваливать себе на голову ещё одного конкурента?!

А чтобы понять, что вышло, в-третьих, смотри пункт первый, как обычно говорят шутники. Иными словами, кто же допустит, чтобы колония обзавелась неким настоящим руководством, не куклами, не стремящимся ревностно служить интересам своих западных хозяев, как им задано, а задумавшим восстановить свободное и сильное государство?!

И куда я только еду? Выходит, сам себя загоняю в капкан!

Мне ведь было совершенно ясно, что в существовании РФ хоть в каком-либо виде не заинтересована ни одна из сторон, реально вершивших судьбы нынешнего мира. И состязаться с ними РФ теперь не в состоянии! И оградить себя от их корыстного управления она тоже не сможет. Ведь тридцать лет целенаправленно уничтожалась материальная основа экономики, которая теперь как немощная старуха, ни то чтобы не может ничего производить для своих нужд, она вообще едва держится на этом свете! И как может быть иначе при абсолютном контроле мирового правительства за кредитно-денежной политикой? Так называемый центральный банк в России – это же надёжнейшая гарантия того, что больной никогда не поднимается, и всё же будет отчислять, отчислять и отчислять значительные суммы в США или еще куда-то. И будет бесплатно перекачивать нефть и газ в Европу, усыпляя свое население сказками о наполнении бюджета и даже создании всяких резервных фондов, которые на Западе и остаются. Это же значит, продать, но деньги не взять!

Потому приведение приговора мирового правительства в исполнение – это же вопрос решенный. Какие-то неувязки, конечно, могут возникать, но лишь по поводу времени казни и ее способа.

Впрочем, эту страну на некоторое время могут оставить в покое. Но только для того, чтобы потом использовать в качестве какой-либо затравки. Например, спровоцировать войну с соседями, со славянами. Ведь для мирового правительства это самое милое дело, когда ненавистные славяне сами друг друга истребляют, а Штатам останется лишь финансировать и одну сторону, и другую до их полного изнеможения.

Точно так было и до начала Великой отечественной войны. Именно США своими усилиями и финансами создавали мощную индустрию одновременно и в СССР, и в Германии, чтобы потом столкнуть их не абы как, а уже достаточно крепкими лбами! Чтобы война обязательно получилась общемировой, кровопролитной и затяжной! На самоистребление десятков миллионов человек!

Вот только в мире многое изменилось. Теперь хвост виляет собакой! Опять Лондон перехватил управление миром, а США служат всего-то кулаком Лондона. Военным кулаком или экономическим, не столь уж важно, поскольку бьёт он только по команде мирового правительства из Лондона, а не по воле самих Штатов. Штаты теперь тоже заложники чужой воли, как и Россия, как и Евросоюз!

Кстати, война славян Лондону может быть полезна еще и тем, что она, так или иначе, заденет давнего и ненавистного конкурента – Евросоюз. И он, формально не вмешиваясь в войну, станет по задумке Лондона покусывать РФ, а она в ответ сможет сделать лишь одно – перекрыть ему свою газовую трубу. Но перекрыть тоже не иначе, как по команде из Лондона. Разговоры в СМИ для внутреннего употребления допускаются любые, но дела – только по указке Лондона!

А лучшее дело – это оставление промышленности Евросоюза без энергии и сырья! Евросоюз уже сейчас-то не может соперничать с Китаем по себестоимости продукции, а уж после перекрытия трубы, из-за последующего подорожания энергоносителей и продукции, конец Евросоюза неизбежен. Стало быть, еще одним конкурентом окажется меньше!

Правда, останется ещё Китай! Зато США в расчёт можно уже не принимать. Ведь они давно производят лишь всякие мелочи, пусть и высокодоходные, но всё же мелочи, да ещё всевозможное оружие для половины мира. Потому теперь Китай стал и останется огромной «кузницей товаров» для всего мира, удовлетворяющей почти всего его запросы. А США всё больше теряют рынок и хиреют.

Но можно подумать, будто Лондон, натравливая одних на других, только с Китаем на планете и останется. В общем-то, примерно так и будет, если не замечать третьи страны. Но силы Лондона и Китая очень далеки от равенства, потому задача Лондона в этой игре чрезвычайно сложна – оставить Китай в собственном подчинении, несмотря на преобладание его экономической и военной мощи. Задача оставить Китай под собой, чтобы пребывать на вершине мира!

Но как же это можно сделать, если мощь Китая способна раздавить Великобританию как мошку? И он при желании легко это сделает.

Как же слабая Великобритания намерена закабалить могучий Китай? И неужели такое возможно?

А мне кажется, вполне возможно, и будет так!

Все китайские «комсомольцы», а ведь они все управленцы, которые хорошо организованы и имеют большую власть над страной, но лишь чуток не доросли до самых верхов. Они все с давних пор учились только в университетах Лондона, впитывая со знаниями и его интересы. В этом и скрыт ответ на тот самый вопрос – как?

Теперь-то понятно, что эти комсомольцы и есть мощная «пятая колонна», ориентированная на революцию в Китае в пользу Великобритании?! Их, изменников, вполне устроит собственное благополучие за счёт сдачи родного Китая в рабство Лондону. Полная аналогия с предательством Советского Союза, за исключением того, что промышленное и сельскохозяйственное производство Китая обнулять не предполагается.

И всё же свой прогноз я не идеализировал даже тогда. Понятно, что мировые события станут развиваться не совсем так, как они выстроились у меня. Не всё получится столь гладко. Хотя бы потому, что сохранится какое-то противоборство ещё достаточно могучих сил. А в моей схеме над всем третьим миром должно остаться лишь мировое правительство, обосновавшееся в Лондоне, да закабалённый Китай, производитель всего и вся!

Но, скорее всего, на уровне третьего мира и, очень важно, в интересах мирового правительства продолжат своё незавидное существование и Штаты, и Российская Федерация. Их ядерное оружие будет уравновешивать воинственность этих стран, заставляя их по-прежнему враждовать между собой, но, не давая преимуществ в борьбе за мировую гегемонию, что мировому правительству и требуется. К тому же, и это главная цель сохранения США и РФ, их ядерная мощь, подчиненная Лондону, станет надёжно сдерживать Китай от бряцания своим ядерным оружием в сторону более слабой Великобритании, которая будет управлять миром не мощью своего оружия и экономики, а только превосходящей всех силой разума мирового правительства.

Стоп! – в мои прогнозы вмешался мой внутренний голос:

– Как же так? – спросил он. – Даже, понимая всё это, ты, словно спятивший самоубийца, всё равно стремишься в РФ, участь которой тебе самому кажется незавидной?! А то ли ты делаешь, Александр Николаевич? – опять стал приставать внутренний голос. – Никто ведь и не сомневается, что ностальгия, любовь к родным берёзкам и усложнившиеся семейные обстоятельства по приезду на родину вам пойдут в зачёт, однако не стоит ли для начала крепко подумать, прежде чем кончать с собой столь сложным способом? Неужели вы забыли, Александр Николаевич, что в современной России вы – очевидный американский агент, потому долго на свободе, да и вообще, не протянете? Вам это и самому абсолютно ясно! Вы ведь нарушили правила чужой игры, бросили порученную вам работу, за которую вам долго платили большие деньги, и надумали скрыться! И всё ещё продолжаете на что-то надеяться? Вы правы только в том своём выводе, что все правила каждым своим пунктом играют против вас, но ведь и возразить вам нечем! Что вы можете противопоставить враждебным силам? Ясно, что ничего! Ничего! Потому ваше сопротивление бессмысленно!

От столь неожиданной и неприятной мысли я повертелся в скользком пластиковом кресле, потом поглядел на огромные электронные часы, висевшие по соседству с расписанием еще больших размеров, нашёл в нём нужную строку. В расписании значилось, что до начала регистрации пассажиров на интересный мне рейс осталось минут двадцать.

Всего двадцать минут, а за ними начнется новая жизнь! Либо я в ней окажусь победителем, либо сгину навсегда. Вопреки здравому смыслу первое мне всё-таки казалось более вероятным.

А ещё мне казалось, будто жизнь на родине непременно окажется более счастливой, несмотря ни на какие объективные обстоятельства, всё-таки, родина, и я решил подождать своего рейса, не вставая с места.

Нервоз меня уже оставил, я почти успокоился, и решил заново обдумать своё намерение вернуться именно на родину, а не куда-то еще, например, в Европу, чтобы там спокойно зажить в маленькой стране и в маленьком городишке, желательно в Альпах или на Средиземноморье.

Но мне ничего не удалось, поскольку над собой я вдруг услышал отнюдь не случайное обращение:

– Простите, сэр! Это вы профессор Гвоздёв?

Я вынырнул из грёз и устремил взгляд на вопрошавшего. Им оказался мужчина огромных размеров в строгом дешёвом костюме в комплекте с безликим галстуком. В моём представлении подобные одеяния встречались у охранников или вышибал в третьесортном ресторане.

– Для вас это имеет значение? – уточнил я у него с иронией, хотя догадался, что мои неприятности начались.

– Разумеется! – ответил верзила с улыбкой.

Я подчеркнуто медленно огляделся и обнаружил неподалеку еще трёх верзил, во всём подобных моему собеседнику.

– Странно! – ответил я ему с усмешкой, которая далась мне с трудом. – А мне казалось, будто моей фамилией станут интересоваться только при регистрации.

– Дело в том, что регистрации для вас не будет! – твёрдо заключил охранник. – Но оставим пустые разговоры! По вашей реакции, профессор Гвоздёв, я понял, что в вашей личности не ошибся и потому прошу следовать за мной.

– Но с какой это стати? – возмутился я. – Если вы даже имеете отношение к государственным спецслужбам, то всё равно должны предъявить свои документы и как-то объяснить свои намерения! Разве я не прав?

– Вы совершенно правы, сэр! Во всём, кроме одного! У вас нет причин волноваться и, тем более, привлекать к себе внимание! Можете быть уверены, что зла мы вам не причиним!

Я понял, что с того момента ничего хорошего мне ждать не приходилось. Я утратил самостоятельность действий, поскольку те мордовороты, видимо, не ошибались, когда приставали ко мне. Меня они и искали!

И что теперь? Судя по тому, что верзила так и не предъявил свои служебные документы, все они, эти могучие ребята, действуют вопреки закону. Значит, долго со мной могут и не возиться – шлёпнут по дороге и вышвырнут с моста. Прямо скажу, не самый лучший вариант завершения жизненного пути! Но и противостоять банде здесь я не в состоянии.

А если всё же устроить скандал? Привлечь внимание полиции или охраны аэропорта?

Нет! Попробовать-то можно, но регистрацию мне потом уже не пройти ни в одном аэропорту США! Обложили меня капитально, товарищи мордовороты! И быстро ведь след взяли, ищейки! Я-то надеялся хотя бы до Нью-Йорка добраться! Надеялся поспать в самолёте, заодно просчитать варианты дальнейшей жизни…

– Сэр! Всё же прошу вас следовать за мной!

Я поднялся, не дотянувшись даже до плеча мордоворота, взял свой чемоданчик-дипломат, оглядел последний раз чудный и свободный для кого-то мир – за это время и остальные мордовороты слегка приблизились ко мне и заняли более удобные позиции на случай блокировки моей персоны, если бы надумал бежать.

«Да, теперь мне ловить нечего! Соотношение сил совсем уж не в мою пользу!»

– Хорошо! – согласился я. – Но позвольте мне сдать билет; ведь пропадут большие деньги!

– За это, профессор, не переживайте! Дайте ваш билет, мы обо всём позаботимся!

Я пожал плечами и отдал билет. После этого, как я сообразил, моя многолетняя американская история завершилась.

Меня провели без заметного для окружающих конвоирования на вертолётную площадку и пригласили занять достаточно хорошее место, у окна.

Их капсуловидный вертолет оказался вместительнее, нежели у доктора Кеннеди. Он легко рванул ввысь, сразу сильно накренился и стал боком удаляться от аэропорта. Внизу замелькали многочисленные огоньки, а когда пролетали над Сан-Франциско, город так играл огнями, что даже в моей ситуации показался красавцем. В тёмное время суток я над ним и не летал. Выходит, на прощанье с Америкой мне повезло увидеть хоть это! – пошутил я напоследок.

Вертолет оказался явно не экскурсионным. Он не стал размашисто огибать город, не искал удобную посадочную площадку, а устремился в сторону чёрного океанского массива.

«Вот и всё! – догадался я. – Дальше я стану барахтаться вне вертолёта! И кто меня отыщет в океане? Пожалуй, раньше других это удастся бдительным и прожорливым акулам! Напоследок хоть какую-то пользу природе принесу!» – пытался я успокоиться, хотя уже начался озноб.

Океан не был освещён и поблёскивал отраженным светом удаляющихся городских фонарей, да и то лишь пенными верхушками волн, возбуждаемых слабым штормом.

«В шторм я даже плыть не смогу!» – заключил я с сожалением.

Страха к тому времени у меня не осталось. Всё стало предельно ясно и безнадёжно!

Впереди мелькнул хорошо освещенный и известный, пожалуй, всему любознательному миру, хоть что-то знающему о городе Сан-Франциско, остров Алькатрас. В его старой крепости издавна поселилась зловещая тюрьма.

Кажется, именно в ней сидел сам Альфонс Габриэль Капоне, именуемый в уголовном мире как «Великий Аль». Он был всесильным гангстером, возглавившим чикагскую мафию в 20-30 годах двадцатого века.

Сидели в той тюрьме пожизненно и прочие американские изверги. Сама же тюрьма прославилась в мире своей надёжностью – побег из неё, как до сих пор объясняют это туристическим группам, совершенно невозможен.

Вертолёт сильно клюнул носом и стал вертикально падать на площадку в центре крепости. Как только я выбрался из машины, на мне защёлкнули наручники и, что совсем уж трудно объяснить, кандалы.

– И зачем этот маскарад с кандалами? Будто из вашей тюрьмы мне сбежать стало проще, нежели из аэропорта! Там обошлись без своих железных атрибутов, тогда здесь они совсем не нужны! Снимите хоть кандалы! – осмелел я, догадавшись, что акулам меня скармливать не будут.

– Такой уж здесь порядок, сэр! Давние традиции не нам менять, сэр! А теперь прошу вас строго молчать, пока не придём туда, где мы вас оставим под надёжной охраной!

С площадки меня ввели в длиннющий со многими поворотами темно-зеленый коридор, освещенный с потолка тусклыми плафонами, что необычно для США. Здесь верхнего света нигде не встретишь.

«Неужели теперь это мой дом? Кажется, отсюда не выпустили на свободу ни одного узника. Они все, покидая тюрьму, одновременно покидали и этот мир!»

Пустой каменный коридор с каждым шагом неприятно грохотал моими цепями. У меня же оставалась единственная задача – не зацепиться ими за что-либо и не упасть вниз лицом со скованными за спиной руками.

Наша процессия, включавшая меня и трёх провожатых, неспешно переходила из одного коридора в другой, спускалась и поднималась по решётчатым металлическим лестницам, поворачивала в разные стороны и, наконец, вышла на простор.

За одной дверью, за которую нас впустил молчаливый человек с автоматом и другой человек, орудовавший ключами в связке, предо мной открылся огромный корпус, выстроенный в виде прямоугольного пассажа. Его потолок оказался тоже зарешёченным, хотя и набранным из прозрачного стекла, через которое чернело ночное небо. Вдоль средней части корпуса в шесть ярусов, один над другим, тянулись сплошные металлические балконы, зарешеченные мелкой стальной сеткой. Чтобы никто не покушался сигануть вниз, догадался я. Неужели и меня когда-то доведут до подобного желания?!

По любому прямоугольнику балкона удалось бы обойти весь корпус. С балкона можно было попасть и в любую из десятков или даже сотен камер. Каждая из них имела металлическую дверь с крохотным окошком, закрывающимся створкой на уровне груди.

«Очевидно, для удобства официанта! – решил я. – Скоро я здесь всё освою!»

Меня провели до середины балкона, где опять пришлось ждать, когда ключник под надзором автоматчика откроет решетчатую дверь.

«Что тут за ужасы скрываются?» – удивился я, поскольку еще ни одного человека, кроме охраны, не увидел.

Под звон моих кандалов процессия спустилась на первый этаж и, пройдя через ключника и автоматчика, вошла в большой кабинет. От яркого освещения в белой комнате заслезились глаза. Всюду размещались какие-то перегородки, шкафы с папками для документов, металлические столы без скатертей, обтянутая дерматином кушетка в центре комнаты, несколько табуреток – всё намертво прихвачено к полу и стенам. На одном столе блестело множество аккуратно разложенных никелированных медицинских инструментов. В стороне стояли два огромных специальных кресла, возможно, стоматологическое и гинекологическое.

Обстановка кабинета вошедшему сюда впервые внушала тихий ужас, но меня заранее интересовало, как я запою, когда окажусь здесь во второй раз? Мне казалось, что это самая настоящая пыточная.

В кабинете уже скучали два палача, одетых в подобие военной робы. Один из них приказал мне раздеваться догола и заодно рассказывать ему, кто я такой? Выудил он из меня буквально всё: фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, гражданство, образование, хронические заболевания, место работы или службы, и так далее. Другой заносил всё сказанное в компьютер.

Когда я снял с руки часы и положил их на стол, на котором уже сложил почти все свои вещи, то вежливо попросил «писателя»:

– Вы мне потом точное время можете сообщить? – наглея сам, я обретал некую уверенность в себе.

– И зачем оно вам понадобится? – наконец, сказал первое слово удивленный «писатель».

– Для истории пригодится!

– Вам здесь до самой смерти придётся эту историю писать! – не улыбнувшись, отбрил он, одновременно подтвердив, что мне отсюда не выйти.

– И это даже без суда? – удивился я.

– Суд уже был! Заочно! Ваш приговор – пожизненное заключение без права пересмотра дела.

Меня зашатало. Больше всего в ту минуту я жалел, что сплоховал и не нашёл способа всё же пристрелить Федора. К моему пожизненному уже ничего не добавят, хоть подавятся! Но в голове всё же вертелась наивная надежда, что это лишь немыслимый маскарад и не будет никакого пожизненного! Психологическая обработка.

«Как же так? Любой экскурсовод в Сан-Франциско вам скажет, что эта тюрьма десятки лет пустует и используется в качестве музея! Неужели общественность обманули, чтобы ее успокоить, а тут по-прежнему содержатся люди с постоянной пропиской!? Если так, то я здесь отдохну капитально! Только не мешали бы спать!»

Те двое меня взвесили, измерили рост, заглянули в зрачки, уши, нос и даже туда, куда я сам никогда не заглядывал. Потом измерили кровяное давление, поставили в позу Ромберга, в стоматологическом кресле проверили зубы… Удивились вслух, что я в полном порядке, кроме подскочившего давления, видимо, из-за нервов.

Продолжалось всё это долго, причём я всё время оставался совершенно голым, что, можете сами себе представить, не слишком приятно сознавать в присутствии одетых людей, безнаказанно тебя разглядывающих, как занятный экспонат.

Наконец, мне дали огромный бумажный пакет и разрешили одеваться. На дне пакета я обнаружил трусы, бесформенные штаны на резинке, майку, куртку без карманов, два носовых платка, мыло, два полотенца (одно из них, пожалуй, для ног), туалетную бумагу, зубную щетку с полным тюбиком пасты, расческу и библию.

– А можно эту толстую книгу заменить на что-то по моему желанию?

– Нельзя! – рявкнул старший санитар, как я его про себя окрестил. – Библию вам придётся учить наизусть! По воскресеньям в полдень будете ходить в собор. Там же можно исповедоваться. А другие книги разрешат, если заслужите образцовым поведением.

– А сейчас я себя хорошо веду? – решил поиздеваться я, произнеся эти слова лилейным голоском.

– За этот вопрос вам начисляю пять штрафных баллов!

– Понял! Большое вам спасибо! – продолжил я кривляться, лишь бы не впасть в транс. – И что же на них я смогу купить? Неужели даже в кино пустят?

– Скоро вам всё подробно объяснят! – не раздражаясь, ответил старший санитар, почему-то не добавив мне штрафных баллов за лишние вопросы. – А теперь вас проводят в камеру. Её номер 3-82. Три, тире, восемьдесят два, но можете не запоминать, – разрешил он, – вас проводят, так что не заблудитесь! – последние слова очень уж напоминали издевательство.

Тяжелая металлическая дверь захлопнулась за мной основательно, без щелей. Следом загрохотали замки. В камере 3-82 оказалось пусто – она предназначалась, судя по единственной койке, для одного узника, то есть для меня.

Небольшое помещение с крохотным окошком, расположенным на недосягаемой высоте, оказалось глухо закрытым. Металлическая койка с ватным матрасом, табуретка, которую невозможно переставить в другое место, очень чистый санузел с небьющейся раковиной рукомойника, большая тряпка, пожалуй, для мытья пола, синтетический веник, пластиковый совок и пустая тумбочка без выдвижного ящика. Это было всё! Хоть какой-то стол мне, видимо, не полагался.

Плафон освещения, глубоко вдавленный в стену, не имел выключателя. На койке стопкой лежали чистые и хорошо проглаженные простыни с наволочками. Отдельно меня дожидалось байковое одеяло, раздутая шаром поролоновая подушка и больше ничего! Всё по-спартански!

В первую очередь я шагами измерил свою камеру. Поперёк – два шага, а вдоль – четыре. Не разгуляться, не побегать, как я привык вокруг пруда, но хуже всего, что не обнаружил ни вентиляции, ни кондиционера. Теперь-то он не нужен, но придёт же когда-то лето… И не одно, надеюсь!

Как я и прикидывал, время убежало далеко за полночь.

Измученный последними событиями, которые выпадают на долю далеко не каждого человека, тем более с пребыванием в таких апартаментах, где доживал свой век «Великий Аль», я постелил постель и сразу лёг.

Последними своими словами, которые я помню, оказалась моя же присказка:

«Жизнь конечна! И в моих условиях это очень хорошо – вечно я здесь бы не выдержал!»

В 6.30 меня разбудил звонок, включенный снаружи. Оттуда же донёсся безразличный ко всему голос:

– Подъём! Шесть тридцать! Туалет, зарядка, умывание, уборка, завтрак! Подъём!

Голос не был ни злым, ни чересчур громким, за что ему моё спасибо. С кровати меня никто не скидывал, и это тоже пришлось по вкусу! Решил, что буду со всеми дружить!

Сориентировался в пространстве и времени. Если я спятил не совсем, то сегодня уже суббота – выходной! Стало быть, на работу спешить не придётся! А завтра к двенадцати часам меня отведут на исповедь. В моих обстоятельствах она станет важным мероприятием, ожидаемым всю неделю, прямо-таки выход в люди! Замечательно! Жизнь есть везде, где её умышленно не прикончили!

Я освоил туалет и с особым рвением занялся зарядкой. Мне следовало бороться с малоподвижностью! Наконец, я помылся и уселся на табуретку в ожидании завтрака. Интересно, насколько он окажется изысканным? Деликатесов, наверно, не подадут даже в честь субботы?!

Размышляя об этом, я, придушенный вчерашними впечатлениями, забыл даже о том, что столь сильно меня изматывало все предыдущие дни. Я забыл и о Светлане, и о ненавистном мне Фёдоре, и об остром желании его убить. И, слава богу, что всё забыл! Мне больше не надо волноваться! Для этого мне не оставили ни одного повода, оградив крепостными стенами от жизни.

Я долго ждал завтрака. И мне на удивление, даже это пассивное действие показалось хоть каким-то занятием, по крайней мере, наполненным смыслом.

Наконец, завтрак просунули в открывшееся окошко и оставили на приступочке. Он напоминал столик, приделанный к двери. Окошко сразу закрылось снаружи на ключ.

Всё очень мило! Надо привыкать к такому обхождению!

Завтрак был роскошен. В глубокой тарелке плескалась водянистая серая каша. Ее достоинством оказалась температура. Каша даже слегка парила. На бумажной салфетке лежали два кусочка хлеба грубого помола. В моём распоряжении оказалась и большая кружка с кофе. Он мало чем отличался от жидкого чая, который на свободе я не рискнул бы выпить. Ложка была пластиковая, одноразовая. Тарелка и кружка – из эластичного пластика.

Ничего острого, ничего твердого в моём распоряжении не появилось. Так чем же наносить ежедневные засечки, как это делал Робинзон, чтобы не сбиться со счёта дней? И на что их наносить?

Съев без остатка всё, что мне полагалось, не обременяя себя анализом вкусовых особенностей завтрака, я стал думать, где и чем мне делать насечки? Хорошо бы начать над плинтусом, от входа и далее. Со временем можно пройтись вдоль всей камеры, замкнув прямоугольник у двери, а затем начать и второй прямоугольник насечек, сместив их чуть выше. Постепенно появятся многие и многие пояса насечек. Ими, как годами, можно будет мерить прожитый здесь бесконечный срок, и стараться вспомнить, чем знаменательным эта или иная насечка отличается от прочих.

Замечательно! Но чем же царапать? Даже табуретка в этом деле бесполезна, она прикручена к полу, а всё остальное вообще не годится. Всё мягкое как веник.

Под матрасом я обнаружил металлические пружины кроватной сетки. Они туго натянуты, а концы основательно загнуты машинным способом. Можно попробовать изогнуть те концы хотя бы слегка, поработав руками на изгиб, а потом попытаться пружину снять. Ее концом царапать вполне удастся, но… К сожалению, толщина пружинной проволоки едва поддавалась моим пальцам, уродуя руки.

Я оглядел потолок и верхнюю часть камеры и, конечно же, нашёл два микроскопических объектива от камер, направленных в мою сторону с противоположных стен.

«Разумеется! Как же им без камер обойтись?! Если сейчас мои действия заметили, то могут надавать по ушам! Но не оставаться же мне без календаря?!»

И я продолжил своё занятие. Совсем не скоро одна из пружин оказалась в моих расцарапанных в кровь руках. Я решил, что насечки буду делать вечером, на исходе прожитого дня, но сегодня можно отойти от какого правила, чтобы повторно пружину не снимать, ведь ее придётся ставить обратно. Так и поступил.

Больше делать в эту субботу мне оказалось нечего, если не считать занятием ожидание обеда и ужина, а впереди ещё маячил почти весь выходной день. Я вполне понимал, если его не наполнить осмысленными действиями, то долго здесь не продержусь. С ума сойти очень даже просто. Вполне возможно, что сумасшедшему здесь находится легче, я пока не знаю, но меня такой вариант изначально не устраивал! Как говорил Михайло Ломоносов: «Не хочу быть дураком ни перед богом, ни перед людьми!»

Я вспомнил интервью первых советских космонавтов о том, как их испытывали в сурдокамере на пригодность к полёту в одиночестве. У них для этого имелось что-то вроде моей камеры. Может, несколько посвободнее, но главное – всюду мощнейшая звукоизоляция как у меня. Никакие звуки снаружи в сурдокамеру не проникали. Человек принудительно вырывался из привычного, наполненного звуками живого мира. Он не имел ни радио, ни телевидения, ни газет или книг – ничего! Никакой связи с жизнью! Но страшнее всего оказалось, что рядом не было людей. Не с кем было говорить, не на кого было смотреть, не с кем было ругаться или что-то вспоминать! Потому уже через день, у кого-то чуть позже, с сознанием творились чудеса – появлялись правдоподобные галлюцинации звуков, изображений. Мерещилась всякая чепуха. Чем дольше приходилось сидеть в камере, тем ближе становилось настоящее помешательство, не проходящее на воле.

«Казалось бы, что такого, – делились потом впечатлениями космонавты, – ведь действительно чего-то страшного или даже угрожающего совсем не было! Казалось бы, подумаешь, покой, тишина, возможность побыть наедине со своими размышлениями и воспоминаниями, но давление на психику с течением времени усиливалось. Переносить одиночество и тишину становилось невыносимо. Человек терял самообладание. Начинал беситься, кричать, плакать, бросаться на стены, биться о них лбом… Не все себя вели именно так, бывало по-разному, но все признавались, что провести в сурдокамере пятнадцать суток – испытание тяжелейшее!

Конечно! А мне, сколько раз по пятнадцать суток осталось? Не сосчитать! Потому надобно придумать хоть какое-то занятие, которое мешало бы сверлить мои мозги бездельем и отсутствием людей. И я понимал, что за мной следили как за подопытным кроликом. То ли с интересом следили, то ли от безделья! Всем этим тюремщикам тоже ведь туговато живётся! От безделья и они вполне могут подвинуться, хотя им не всю жизнь тут проводить, а только до пенсии, и лишь в дни дежурства!

И чем же здесь можно заняться? Играть самому с собой в слова или города? Или приноровиться двигать в уме фигуры на несуществующей шахматной доске? Учиться шевелить ушами? Или вспоминать прошлую жизнь? Может, новую жизнь себе придумывать?

Всё это было возможно, но меня не привлекло. Может, стоило писать толстые романы? Мысленно, конечно! А ещё лучше написать автобиографию в виде романа! Или даже в стихах! Писать – это для меня привычно! Этим я смогу заниматься долго и с удовольствием.

Однако расстраивает, что руки мои коротки. Уж отсюда мне до Фёдора не дотянуться. А он торжествует, подлец! Пользуется, негодяй, моей женой и надо мной же посмеивается! Его взяла! А я, выходит, полным дерьмом оказался, а не мужиком. Потому моя жена с ним тешится, меня теперь не опасается, что внезапно домой нагряну! Меня ради воспитательной работы отсюда не выпустят! Жучка продажная! А я ее считал идеальной! Считал подарком самого неба!

Опять во мне закипало бешенство, но ведь и сделать-то ничего не мог! Но не бывает так, чтобы мыслящий человек ни до чего не додумался. Умный человек даже самые пакостные обстоятельства должен подчинить своей пользе, поскольку глупец даже самые лучшие из них обязательно превратит в неприятности. Так кем же я окажусь на поверку – умным или глупцом? Вот если придумаю способ, как отомстить отсюда, то насчёт себя можно не беспокоиться! Значит, отыграюсь с чистой совестью!

Я начинал придумывать, но для этого приходилось вспоминать всё в деталях, от чего я не успокаивался, а ещё больше свирепел от злости, которую не мог излить на их обоих.

Насколько же здесь тяжело переносится тишина! Кладбище ночное, а не тюрьма! Ни грохота дверей, ни звона цепей, ни окриков надзирателей, ни диких криков тех, кто уже сошел с ума – полное отсутствие звуков! Этот мир оживает, когда приносят еду, забирают посуду и подают очередные команды. И всё! В остальное время его выключают!

Я пробовал оставлять бурлящую струю из крана, чтобы хоть она напоминала о жизни, но монотонное журчание воды быстро надоедало и начинало раздражать. Стал говорить с собой вслух, читал стихи, которые знаю со школьной программы, подробно вспоминал прочитанные книги, даже пел всё подряд, но надоело и это.

Хотя бы часы в камере повесили, ироды! Невозможно жить, не привязываясь к течению времени! Это не изоляция преступников, которую они, возможно, и заслужили, чтобы далее никому не причинять вреда, а подлинный садизм! Преступники ведь тоже люди!

Но я-то, какой им преступник?! Законов я не нарушал! Так почему я здесь!? Почему я схожу с ума в этой дьявольской тюрьме?! И что это за суд такой придумали – заочный? А я хотел на нём присутствовать! Это же вопиющее нарушение прав человека! Что за издевательства над людьми? Кто позволил? Куда прокуроры смотрят? В чём моя вина, поскорее бы вас чёрт побрал!

Я и не заметил, как осатанел. Я потерял над собой контроль! Во мне всё сильнее разгоралась ярость, готовая крушить всё подряд!

Я непроизвольно накручивал себя сильнее и сильнее, и наконец, принялся барабанить в дверь. Сначала ладонями, потом кулаками, а затем и ногами. Но шума получалось слишком мало. И, кроме того, мой дебош никого не возбудил. Никто ко мне не вломился! Никто меня не поколотил! Никто не поинтересовался, зачем я до синяков отбил себе ладони и ступни!?

Я устал. Я уселся на корточки рядом с дверью и, это еще что, я вдруг беззвучно зарыдал, затрясся. Как мне быть? Сучка предала! Гад остался без справедливого наказания! А меня за их вину они навечно упрятали в тюрьму! Чтобы я здесь в муках загнулся от безысходности. Высшая степень коварства!

Да! Со мной случилось и это! Считая себя достаточно крепким человеком, я через несколько часов в одиночке всё же сломался, хотя никто меня и пальцем не тронул!

Но уяснив, что никакие протесты с моей стороны никого не интересовали, я бросился на койку вниз лицом, чтобы осушить слёзы о подушку, и затих в расчёте на сон.

Сколько я проспал, установить невозможно, но я действительно спал. Сон успокоил нервы. Он с чистого листа включил моё сознание, как это всегда происходило утром.

Я поднялся, снова умылся, даже заправил койку, чтобы в моём хозяйстве всё содержалось чисто и аккуратно. Обнаружил не помытую посуду и исправил эту оплошность, хотя, кто их тут знает, может, в обед ее заберут в посудомойку, а мне принесут другую. Да я итак, не развалюсь, а крохотное занятие себе придумал. Потом занялся самыми разнообразными физическими упражнениями, как говорится, до упада. С десятиминутными перерывами, и всё сначала!

Глава 19. Незваный гость, да ещё с подарком

Я устал ждать, когда откроется окошко и появится мой обед, но почему-то загрохотали открываемые снаружи замки. Затем дверь приоткрылась наполовину, и в моей камере оказался живой человек! Это меня обрадовало некоторым разнообразием, но с чем явился этот незнакомец?

Гость сделал всего один шаг вперёд, иначе наткнулся бы на меня, встречавшего его в позе изумления. Я только что закончил очередное физические упражнение и, восстанавливая дыхание, ждал завязки.

Да! Я ждал и заодно рассматривал гостя, ибо по правилам не моей игры инициатива не может исходить от заключенного. Он должен входящим докладывать по определенной форме, это я знал из кинофильмов, но ведь здесь меня не предупреждали!

Гость впечатлял собой. По внешнему виду я догадался, что это умный, образованный, интеллигентный человек, вполне обеспеченный, судя по изысканности его одежды. Он едва ли был старше меня.

Молча, не стесняясь ничего, гость осмотрел меня с головы до ног, затем провел взглядом по левой и правой стене, видимо, обнаружил камеры, и только потом поздоровался со мной:

– Моё почтение, сэр! – сказал он так, будто мы давно знакомы и теперь случайно встретились в достойном месте, но не в тюремной же камере, которая меня дискредитирует, и, поприветствовав друг друга, готовы разойтись по своим дорогам.

Я слегка поклонился в ответ, радуясь в душе первому живому человеку, меня посетившему, но хотелось бы знать, с какой ещё пакостью он явился?

– Присаживайтесь на табуретку! – пригласил я насмешливо. – Мягкие кресла сдали в химчистку!

– Хорошо, если вы присядете на кровать! – поставил условие гость.

Я сел на кровать, повернувшись к гостю лицом. Он сел на табуретку и также развернулся в мою сторону.

Я по-прежнему молчал, предоставляя ему возможность проявлять инициативу. И он, наконец, заговорил тихо, но уверенно, зная, что я его перебивать не стану:

– Как устроились, профессор Гвоздёв?

– Отлично устроился! – ответил я как можно бодрее. – Ничего лишнего тут нет, потому ничего не отвлекает! Но мне показалось, будто в этом комфорте я пребываю с вашего благословления! Разве не так?

– И как вы догадались?

– Да слишком уж много людей задействовано! И денег немерено истрачено, чтобы этот музей превратить в тюрьму.

Гость усмехнулся:

– Согласен! Пожалуй, перестарались! Зато теперь вам ясны наши безграничные возможности. Разве не так?

– И зачем вы мне их демонстрировали? Кто вы такие?

– Уважаемый профессор Гвоздёв! Мы, те немногочисленные люди на планете, которым никто никогда и ни в чём не отказывает! Понимаете? Никто и ни в чём! А вы решили нарушить условия контракта и, не закончив дела, улететь во враждебную нам страну! Вот нам и пришлось в форме игры сделать вид, будто мы вашими действиями слегка не довольны! – гость усмехнулся, мол, это всего лишь шутка, но в ней намёк.

«Вон оно как! Хорошо уже, что это не бандиты! Хорошо и то, что это не любая из американских силовых структур – от них потом без суда не отвяжешься! Но что же будет со мной? Ведь не в интересах этого гостя держать меня здесь, если мой проект застопорился!?»

– Как-то смешно вы проявляете недовольство! – съязвил я.

– Это уж, с какой стороны посмотреть! – усмехнулся гость и добавил не спеша. – Будут ли в дальнейшем наши действия страшными или смешными, зависит только от вас, сэр! Нам ведь хотелось, чтобы проектом руководили именно вы! Но при этом впредь вы не должны предпринимать действий, которые заставляли бы нас уделять вам слишком много внимания. Мы – люди занятые!

– Но вы мне сами похвалились, будто вам никто в мире не откажет! – может, слегка перебрал я с ядом. – Могли бы подыскать кого-то и лучше меня!

– Конечно! Но такая суета нам не свойственна! Мы вас выбрали! Вы нас устраивали! Результаты работы у вас в порядке, и морально-нравственный облик на уровне, что у русских ценится особенно высоко. Правда, мне не совсем понятен ваш интерес к той истории, которую нигде не преподают, от которой попахивает самодеятельным непрофессионализмом. При вашем общественном положении это выглядит странным. Нам даже кажется, будто такие увлечения вас несколько дискредитируют, и вам следовало бы от них воздерживаться. Но это не категорично, поскольку мы считаем всё это мелочами! Вы, мы понимаем, человек увлекающийся, с интеллектом, с исследовательскими способностями, так почему бы вам чем-то и не увлечься?! Мы закрываем глаза. Разумеется, если ваши увлечения не будут вредить Соединенным Штатам!

Я ухмыльнулся, а гость продолжил, не обратив внимания на мою реакцию:

– Вы нас вполне устраиваете! Потому, работайте, как вы работали раньше, без сюрпризов, а уж тогда ни о чём можете не беспокоиться! И гарантии ваши на дальнейшую занятость в том, что коней на переправе не меняют! Хотя, если кони подводят, а двигаться нужно… Тогда можем и коней поменять, а можем вместо них хоть верблюдов поставить, хоть слонов! Как вы полагаете, слоны с вашей интеллектуальной задачей справятся?

– Вы допускаете, будто надо мной можно насмехаться? – не выдержал я издевательства.

– Ни в коем случае, сэр! Я этого и в мыслях не допускал! Вы прекрасно показали себя в качестве руководителя проекта. Уже заметны значительные достижения… Ну, зачем нам кто-то другой, при условии, что вы действительно продолжите свою работу так же успешно, как прежде! – он доброжелательно улыбался, глядя на меня.

– Не знаю, как вас называть? – я выдержал время, давая гостю возможность назвать себя, но не дождался и продолжил сам. – Понимаете ли, сэр, весьма серьёзные личные обстоятельства мешают мне принять ваше предложение! – выпалил я, начиная раздражаться воспоминаниями, от которых понемногу отстранялся.

Гость улыбался и молчал, глядя на меня настолько пронизывающе, что мне захотелось встать и побегать по своей камере, захотелось сбросить с себя его взгляд.

Он явно смеялся надо мной, хотя действовал абсолютно корректно. И к тому же продолжал молчать долго-долго, будто вынуждая меня изменить первоначальное мнение и согласиться опять на них работать. Но и я упорно молчал.

Тогда заговорил гость:

– А ведь с моей стороны никаких предложений пока не было! Я лишь признался, что приглашать другого руководителя считаю нецелесообразным. Так?

Я качнул головой в знак согласия. Тут он меня подловил.

– Вот и хорошо! – улыбнулся гость. – А вот теперь я свои предложения изложу. Хотите их услышать?

Я опять качнул головой.

– И это хорошо! Не стану скрывать, уважаемый профессор, мы кое-что знаем о ваших личных неприятностях. Более того, мы занимаем вашу сторону! И даже собираемся вам помочь, чтобы всё уладить!

– Это уладить уже невозможно! – отрезал я. – Тем более, совершенно посторонним людям!

– Почему вы столь категоричны? Хотите, я скажу вам, чего вы больше всего желаете? И если я угадаю, то обещаю вам всё это исполнить! Так, мне можно рассказать?

Мне осталось лишь качнуть головой, продемонстрировав своё согласие.

– Прежде всего, как я понимаю, вам бы хотелось, чтобынеугодный вам человек навсегда избавил вас и вашу жену от своего общества. Чтобы вы о нём никогда больше даже не услышали! Так?

– Допустим, – подтвердил я не слишком радостно.

– И вы, уважаемый профессор, больше всего желаете, чтобы ваша жена вернулась в семью, и чтобы всё поскорее забылось! Так?

– Так! – подтвердил я резко. – Конечно, так! Но неужели вы станете меня уверять, будто это в ваших силах? Я не верю! Эту женщину мне уже не вернуть, даже если она поймёт, что ошиблась! – отрезал я. – Не вернуть!

– Доверьте эту работу нам! – с уверенной улыбкой сказал гость. – Мы всё сделаем правильно и мягко!

– Я не могу согласиться, не зная вашего плана или метода! Вы наломаете дров! Вы только испортите ей жизнь, а я против этого!

Гость встал и прошёлся по камере:

– Да! Тесновата ваша комнатушка! А вы как считаете, тесновата? – уточнил он игриво.

Я не ответил. Он задел меня за живое, но я был абсолютно уверен, что уладить нашу семейную ситуацию никто не сможет. Если Светлана приклеилась к этому деятелю, если я его не пристрелил, то она с ним и останется. Она столько вылила на меня того, чего я никак не заслужил, так унижала, что и сама теперь, думаю, терзается и себя проклинает. Она же понимает, что я во всём лучше, но вот что-то в ней животное проснулось, замечталась, обманулась! Даже поэтому она вернуться к прежним отношениям не сможет… Нет! В такую возможность я не верю!

– Так мне рассказать наш план? – с улыбкой спросил гость, нарушая затянувшееся молчание.

– Не верю! – продолжал стоять я на своём. – Не верю, что такое возможно! Вы просто не знаете всех обстоятельств!

– Конечно, не знаю! – подтвердил гость. – Тем не менее… Так мне рассказать? Рассказать, как мы думаем решать эту деликатную задачу? – опять уточнил он.

– Валяйте! – согласился я. – Времени у меня предостаточно! Ведь это вы мне и обеспечили пожизненное безделье, как я понимаю. Так?

– Будем считать это моей неудачной шуткой. За неё прошу вашего прощения! – улыбнулся гость. – Так вот! Мистера Фёдора мы ушлём во тьму тараканью. Больше он вас не потревожит. А для большей надёжности мы его предупредим, что его активность в отношении одной замужней женщины нам не пришлась по нраву. Уверяю вас, для него этого окажется вполне достаточно!

– Это меня не так уж волнует! – солгал я. – Отбить ему охоту знаться с моей женой я мог и сам, но я до последнего дня не знал его истинной роли в этой истории, а вот остановить свою жену я не смог. И в таком ее поведении для меня осталась большая загадка. Почему это случилось с ней?

– Не переживайте, сэр! В большей степени виновато изощренное обольщение, а не она сама. Вашей жене мы очень доверительно и мягко сообщим на высоком официальном уровне – это для большей убедительности – что ее новый друг оказался человеком, вредным для государственных интересов Соединенных Штатов, потому любые контакты с ним могут рассматриваться спецслужбами США как сообщничество в антигосударственной деятельности.

– Я убедился в том, что по части драматургии вы очень сильны! Умеете ставить масштабные спектакли! Надеюсь, Светлану в эту камеру вы не притащите, проведя как меня через всех ваших палачей или врачей? – съязвил я.

– Рад, что вы высоко оценили нашу драматургию! – колко ответил гость. – Но я уверен, что даже очень бережное, но официальное предупреждение вашу жену настолько потрясёт, что она и думать о нем забудет. Но и это не всё, что мы сделаем, уважаемый профессор! – гость смотрел на меня уверенным доброжелательным взглядом, которому было невозможно не поверить.

Но я молчал, слушал и соображал.

В общем-то, я ничем не рисковал, даже соглашаясь опять работать над прежним проектом. Кроме того, для меня получится замечательно, если они сами надавят и на Федора, и на мою жену всей мощью своего официального пресса. И, кроме того, я, как мне тогда показалось, в тот момент узнал в лицо своего покровителя более высокого уровня, нежели доктор Кеннеди. И даже подумал, что когда-нибудь это может мне пригодиться. Разумеется, только в том случае, если он станет воевать на моей стороне.

– Мы надумали сделать вот что, – продолжил гость. – По какому-либо удобному поводу вашу жену пригласит к себе губернатор штата Калифорния. Можете не волноваться, никакого давления! Но губернатор разъяснит ей два важных обстоятельства. Во-первых, в США каждая семья находится под защитой государства, и оно очень не рекомендует разрушать любую семью. А во-вторых, губернатор доверительно сообщит вашей жене, что вы являетесь гордостью штата и выполняете важнейшее государственное задание! Вот так! И потому ваша семья для США особенно дорога, и разрушать ее никому не позволительно! А ещё губернатор доверительно сообщит, что профессор Гвоздёв уже многое сделал для США и в скором времени на него посыплется дождь заслуженных наград. И так далее в том же духе. В общем, после такой встречи с губернатором Калифорнии любая женщина, и тем более, ваша родная жена, уяснит навсегда, что лучшего мужа на всём белом свете нет и быть не может! Она раскается и бросится к вам просить прощения. К тому же для этого не останется помех! Ну, а дальнейшее налаживание семейных отношений в нашу компетенцию не входит! Это уж ваша забота! Как думаете, сэр, наш план сработает?

– Ну, если губернатор… – засомневался я. – В общем-то, работать я согласен, но это не значит, что вам удастся укротить эту женщину! А без нее моя деятельность вряд ли окажется плодотворной! Я убедился в ваших способностях организовывать мистификации, давление которых на психику огромно, и всё же не верю, что из этого что-то выйдет! Как она сама решит, даже если решит против меня, так оно и будет! Вы же итак понимаете, если она проигнорировала даже моё мнение, то у губернатора шансы нулевые! И можете не терять своё время, преподнося жене на блюдечке мои заслуги. На нее даже возможная номинация меня на Нобелевскую премию рассудка не лишила! Однажды она вдруг ушла! Так что, мне очень жаль, сэр! И за вас, и за себя, но ничего у вас не получится!

– Вот и прекрасно! – странно подвёл итоги гость. – Будем считать, что я заключил с вами пари. Буду должен вам пять миллионов, если проиграю!

– Не надо, сэр! – не согласился я. – У меня всё равно таких денег нет! Но за добровольное возвращение этой женщины и ее раскаяние, даже обычное извинение, я отдал бы всё, чем обладаю!

– Уважаемый наш профессор! Я уверен, что своими деньгами не рискую! И еще одно! Как вы думаете, какая теперь на улице погода?

– Не знаю, какая там погода, – засмеялся я облегченно, – но теперь я точно знаю, что испытывали узники этой тюрьмы! Мне здесь действительно очень тесно! Всё тут давит на психику!

– Тогда наше драматическое представление окончено! Можно поднять занавес! Или же опустить? Что вам кажется точнее? – спросил меня гость, улыбкой давая понять, что шутит, а потом, извинившись передо мной жестом, позвонил по своему сотовому телефону.

– Смотря, для какой цели появился этот тюремный занавес! – ответил я. – Если жизнь продолжается, то его перед ней лучше не опускать! И, кстати, у меня к вам есть вопрос! Я теперь сделался не выездным? И мне нельзя будет съездить на родину? Никогда?

– Ну, что вы, профессор! Вы абсолютно свободный человек и всегда сможете ездить, куда вам угодно!

– Я так и понял! Особенно, когда с меня сняли наручники и кандалы! – съязвил я.

– Так то же было вчера! Вы, как я помню, собирались не съездить, а уехать! Не так ли? Это же совсем другое намерение! Но наперёд, если обнаружите в себе глубокие сомнения, – он широко улыбнулся, произнося эти слова, – или понадобится мой дружеский совет, если захотите кого-то убить или скрыться в неизвестном направлении, вот вам мой телефон!

В его вертолете я из узника превратился в гостя, и на правах хозяина он протянул мне обычную визитку стандартного размера.

В моих руках оказалась плотная карточка с золотым узорчатым ободком по краям, на которой был один-единственный номер телефона – без имени, без фамилии и должности. И всё же этот одинокий номер прямо-таки кричал своей оригинальностью – ведь пять последних его цифр были нулями. Как говорится, простенько, но со вкусом!

– Благодарю вас, сэр! – кивнул я ему головой в виде поклона.

Мы взяли курс на Санта-Клару.

Внизу, плотно прижавшись один к другому, цеплялись за множество холмов большого Сан-Франциско частные домишки, разукрашенные в радостные цвета. Небо во все стороны, куда ни глянь, оставалось чистым и голубым, как и моё настроение.

Через двадцать минут пилот, зайдя с севера, низко облетел Санта-Клару и, нагнав радиальную волну, лихо посадил машину на берегу пруда, ставшего за эти годы мне дорогим и даже необходимым. Я выпрыгнул наружу с облегченным сердцем и направился к дому.

Вертолёт подождал за моей спиной минутку, потом загудел тоном выше и ушёл в небо. Я помахал рукой улетавшему гостю, имя которого так и не узнал (было неприлично спрашивать то, что он мне не доверил), машинально вынул из почтового ящика конверт и открыл калитку.

Неожиданно для себя я очень разволновался. Вот наш милый дом! А ведь сутки назад я с ним прощался навсегда! Мир полон чудес!

«Ну, что ж, здравствуй, наш любимый дом! Будем опять жить все вместе! Скоро явится наша хозяйка и любовь, и семейное спокойствие. А потом, надо верить, здесь станут шуметь наши дети. И тебе станет очень весело, родная моя! Я в это верю!»

Глава 20. Теперь можно жить

Прямо у входа я вдруг раскис, да так, что даже рухнул на крыльцо, будто ноги срезало.

С чего бы это? Так сильно устал?

Конечно, устал! Но не столько физически, сколько морально. Всякие гадости и неопределённости давили много дней подряд, терзали душу, портили нервы, а тут сразу – полный покой.

Теперь-то всё у нас будет иначе! Всё будет по-другому! Всё будет отлично! Я пересмотрю свои отношения со Светланой. Может, я сам ее и оттолкнул? Женская душа – это же лабиринты в катакомбах, неуправляемые эмоции и бессмысленные порывы! Мало ли чего она себе вообразила, если на такое решилась? Может, уже и меня в неверности подозревала…

Ведь вся жизнь – это потёмки! Еще, какие потемки, пока они впереди! Но проходит время, какие-то неясности остаются позади, а впереди уже караулят нас новые, чтобы в этой странной жизни опять и опять больно стукаться лбами!

Я жду ее! Я жду свою Светку домой! Жду с нетерпением! И люблю ее всё равно! Хотя чувствую, как что-то отталкивает, настораживает, не даёт ощутить ее такой же родной, какой она была прежде.

Давно ли я ее проклинал? Смогу ли примириться с отравленной памятью? Смогу ли всякий раз, когда она будет близко со мной, не вспоминать того другого?

И всё же – почему так вышло? Почему она ушла именно к нему? Почему ушла к тому, кто в моих глазах совершенно того не стоил? Что за странный выбор? Неужели наши взгляды на жизнь и на ценность людей столь сильно расходятся? Если бы, не дай бог, она ушла к доктору Кеннеди, я бы от горя рвал на себе волосы, но хотя бы понимал оправданность ее выбора – он уважаемый всеми человек, он достоин уважения и твоей любви, а так… Ты же себя этой связью оскорбила! Ты же себя унизила до его уровня!

Не понимаю? Не понимаю свою жену!

Но если я ее не понимаю, так опять смогу наступить на прежние грабли?! Причём повторение этого кошмара я теперь сам же и допускаю? Да, вполне допускаю!

И с такими гадкими настроениями и скрытыми упрёками я ее и встречу?

Так Светка же сразу поймёт мои настроения, ведь и у нее должен накопиться даже больший, нежели у меня комплекс недоверия и предубеждения ко мне. А ещё, может быть, и комплекс большой вины, который любого заставляет постоянно оправдываться, даже если никто не обвиняет. Заставляет даже перед собой оправдываться. И одновременно заставляет ждать обидных упрёков! Ждать, готовиться к ним и от этого всё время напрягаться!

Всё это тяжело чувствовать! Не будет покоя! Не будет любви! Всё когда-нибудь прорвётся наружу новыми ссорами. И снова будут слёзы, будет недоверие, будут обиды!

Всё плохое может снова преградить нам путь. От неурядиц нельзя оградить отношения раз и навсегда. Мне надо становиться умней, надо верить в лучшее, но готовиться к худшему, чтобы не пропустить его в нашу жизнь! Надо стараться предусматривать последствия своих слов и своих действий! Ведь Светке тоже тяжело.

А впрочем, поделом ей! Заслужила ведь! Но если губернатор, да еще вполне официально погрозит ей перед носом, я даже не знаю – а не взбрыкнёт ли Светка на всю мощь своей натуры? Она ведь может!

А коль случится, так потом не переделать! Если Светка включит тормоза – ее и трактором не сдвинуть! Где уж тому губернатору…

Так, может, мне отменить их промывание мозгов, пока не поздно? Самому попробовать? А с другой стороны, то промывание освежит мои достоинства. Те достоинства, которые и впредь будут принадлежать только ей.

Ох, не знаю, что мне делать и как мне быть?! Одни сомнения терзают, словно стая озверевших псов! Переживания рвут душу! А ведь когда вернулся домой, так легко показалось на душе, так было просто, так хорошо! И вот – опять всё вернулось!

Я бесцельно слонялся по дому, не находя себе места, лишь бы не сидеть под тяжестью дум, лишь бы не поддаваться самым неприятным мыслям. Ждал, думал, волновался, даже наводил какой-то порядок, чтобы всё оказалось в самом лучшем виде, когда вернётся Светка.

На глаза попалось письмо. Оно оказалось от наших, из Саратова. Все эти годы мы редко, но всё же поддерживали связь. Иногда по телефону. В последнее время использовали скайп. Но техника… То картинка зависала, то становилась нерезкой настолько, что лиц не разобрать, но больше всего вредили часовые пояса.

Я вскрыл простенький конверт с множеством гашеных марок. В нём таился одинокий листок, заполненный прыгающими буквами. Стал читать, заранее признавая свою вину перед стариками, которых давно считал за родителей, ибо никого другого у меня не было, но ведь мы их так и не навестили. Хотели, даже уже собирались, но всякий раз срывалось. Сессии, авралы, текучка, да и боязнь долгого пути, который нам и по молодости дался не запросто.

*

Здравствуйте, любимые наши, Светочка и Александр Николаевич!

Мы получили ваше письмо, которому были очень рады. Что нам ещё осталось? Радуемся все вместе и вашим очередным достижениям, и успехам, о которых вы нам сообщили. Мы гордимся вами и ставим всем в пример. Для родителей самое большое счастье, если можно похвалиться успехами своих детей!

У нас тоже всё складывается пока нормально. Пашка, а точнее, давно Павел Геннадьевич, как мы вам уже не раз писали, взялся за ум и теперь его не выпускает из рук. В этом году, наконец-то, заканчивает свою заочную учёбу в Государственном университете. Ну, о его учебе и перспективах в работе, если они теперь возможны, мы вам писали.

Пашка фактически вытеснил меня из моего кресла и взял всё производство в свои руки. Я ему, разумеется, помогаю во всём, но, большей частью, лишь советами – здоровье стало подводить. А у Пашки всё получается. Он человек теперь такой, что вы его и не узнаете, – серьёзный, рассудительный и, главное, вошёл во вкус своего дела. Старается достичь совершенства, а это для любого человека и есть самый главный стимул. Вот только в женихах так наш Пашка и ходит. То есть, живёт по нынешним правилам, которые можно только осуждать, да разве нашу молодежь мы в состоянии остановить или хотя бы предостеречь?! Проще было танки в 41-м… А теперь все умные!

В общем, с Пашкиной стороны нам внуков ждать не приходится. Очень нам тягостно, что и вы в этом вопросе подкачали. Мы-то понимаем, как вам трудно на чужбине, но разве можно оставаться без детей, которые только и могли бы понести дальше наше и ваше знамя. В общем, за это мы на вас в обиде. Вы оставили нас без самой главной радости в нашей старости.

Я как-то креплюсь, держусь на этом свете заботами, которые бесконечны, а вот Антонина моя болеет давно и тяжело. Смотреть на это мне больно, а сделать-то ничего не могу. Медицина теперь хуже, чем раньше. Ответственности за нас – ноль! А коль что случилось, так ей и то ладно! Лекарств слишком много стало. Да всё одно в них – лишь названия меняются! А какое поновее, так и цена в разы больше, хотя всё равно ведь – такая же пустышка!

И всё же мы как-то справляемся. Не особенно и тужим, ведь другим людям приходится куда труднее нашего! Однако возраст наш давно не юношеский, и болезни своего требуют, потому сдаём мы постепенно свои позиции. Всё теперь не так! Солнце, воздух и вода – наша главная беда!

Особенно трудно приходится Антонине Сергеевне. Собственно, затем и пишу, что в последнее время она даже психологически надломилась. Что ни день, только вас обоих и вспоминает. Всё гадает, удастся ли вас дождаться? Придётся ли еще когда-нибудь вас обнять? Доживёт ли она до того радостного дня? Поймите меня правильно, не осталось в нашей жизни ничего, чего хотелось бы нам больше – только вас увидеть, поцеловать, а там уж и помирать не страшно.

Потому и надеемся, что у вас получится как-то прилететь в этом году. Ведь и сами, пожалуй, рветесь? Заодно отдохнёте душой и телом, Волгу ощутите, поглядите на родные места. Они ведь честным людям жизненную силу придают.

Если есть на свете бог, а я теперь во всём сомневаюсь, так пусть он вас бережёт особо, ибо вы стоите всех его забот!

Целуем вас и ждём в гости.

С любовью и уважением к вам – А.С. и Г.П.

*

Письмо увело мои мысли в другом направлении. И сразу стало совестно, что за все прошедшие годы мы ни разу не вырвались проведать родителей. Мы ни разу, придумывая себе оправдания, не вырвались на родину. А теперь надо спешить. Ведь душу изгрызёт вина, если неизбежное, понятное дело, до встречи случится.

И мои мозги еще сильнее принялась сверлить мысль о наследниках. Мне скоро сорок, а Светке далеко за тридцать. Конечно, по американским меркам даже первые роды еще допустимы, но ведь и наши риски насколько больше.

А когда детки подрастут до разумного возраста, так, сколько же нам годиков набежит? Мы для них не родителями с виду будем, а старичками – настоящими дедушками и бабушками. И уж внуков своих при таком раскладе нам не увидеть ни за что!

Будут ли наши дети знать, как мы жили, во что мы верили, что мы любили, чем гордились, а что ненавидели и с чем боролись?! Нет, не будут они этого знать! Поскольку огромная дистанция между возрастами сделает это невозможным. В общем-то, у американцев так сегодня и получилось.

Так, может, я напишу, как задумал еще в тюрьме, в виде романа всё напишу, что было с нами, что было со мной и Светкой!

И зачем это, кто-то меня спросит. Зачем такие усилия, старания, страдания и жертвы, если никто читать не станет?!

Да просто так! Чтобы наши дети знали о нашей жизни! Чтобы любили нас, уверившись, что мы тоже были полноценными людьми.

Так или иначе, но уж мне такой роман (сегодня же приступлю!) точно душу облегчит! Занимался ведь я историей для разнообразия своей жизни. Занимался, чтобы не закисать в одном и том же, а теперь буду еще и писать для того самого разнообразия.

Очень даже хорошо придумано! Заодно получится анализ собственной жизни, и систематизация событий, и планирование наперёд… Такое занятие мне по душе! Можно и ночами посидеть!

И что вы думаете? Поначалу самому решение писать казалось странным. Ведь многое в моей жизни случалось, даже удивляться перестал, но чтобы писать…

Такое мне самому, когда неожиданно потянуло, да еще с огромной силой, показалось странным, и всё же я втянулся в это неблагодарное и утомительное занятие.

Да и получилось всё необычно – я почувствовал себя так, будто приказ свыше получил, а этому приказу, если он с того самого неба, противостоять никто не в силах. Ведь как говорят, пишет не тот, кто может писать, а тот, кто не может не писать! А меня ведь с неба заставили! Не мог я не писать! Я и подчинился!

Теперь вспоминаю и сам себе не верю! Ведь в школе сочинения писал с неохотой, только для отмазки. Наворочаю, бывало, для учителя всякого наукомыслия, над чем и сам посмеивался, такое месиво у меня выходило, но чтобы изливать нечто личное на бумагу – это в нашей среде считалось совсем уж диковинным отклонением от нормы. То пусть девчонки в дневники любовные переживания строчат, наивно пряча их от мам под подушки!

Вот ведь как всё удивительно развернулось! Не только в жизни, но и во мне! Заметил вдруг, что даже существо моё меняется… И привычки, и желания, и потребности… А раньше-то казалось, будто я окреп и застыл, как монумент или пирамида. С годами-то разрушаюсь, но не меняюсь ни по существу, ни по форме!

Выходит, ошибался! Но главное в том, что силы во мне еще остались! И совесть моя, как будто, дремать не собирается! Значит, стоит жить!

Но прошли три дня чудовищного ожидания Светки, и всё опять изменилось.

Это прояснилось утром, когда я неспешно приближался к своему кабинету. На доске объявлений висел плакат огромных размеров, да ещё с фотографией Фёдора. Меня передёрнуло.

– Только его мне и не доставало! – со злостью подумал я. – Чем же он за это время прославился?

И тогда я догадался, что черная полоса по контуру плаката, это не какая-то декорация, а настоящая траурная рамка.

Да! Предо мной действительно был самый настоящий некролог. И в нём с подобающим случаю прискорбием извещалось, что сего года, такого-то месяца и только вчерашнего числа в крупной и тяжелой автомобильной катастрофе близ города Сан-Франциско погиб наш коллега мистер Фред Кочнев. И так далее, всё, что полагалось в подобных случаях.

Кровь мне стукнула в голову. Даже закачало. Одновременно заныло сердце. Что-то слишком часто оно стало реагировать, на что вздумается!

«Вот ведь как бывает! Мы живём, ничего не загадывая, а за нами смерть уже по пятам крадётся! – ошарашенно подвёл я итоги, хотя где-то в глубине всё-таки проскользнула радостная мыслишка, будто случившееся только к лучшему. – Так неужели его устранили, как и обещали? Хотя такое варварство – это уж слишком!»

У меня от подобных методов, ведь ясно, что не случайность, по телу пробежала дрожь, и я со странным опозданием догадался о самом главном для себя:

– А если Светка была в машине с ним?! – промычал я, холодея. Голову сдавило ещё больнее. – Да, нет же! – уговаривал я себя. – Быть не может! Если бы с ней что-то случилось, так меня, как мужа, в первую очередь бы оповестили. Ещё ночью! Значит, она не пострадала! – успокоился я на несколько секунд, но потом опять завёлся. – Если она оказалась в машине рядом с Фёдором, то его бы за мужа и приняли. Тогда и мне звонить бы не стали! Зачем им звонить, если муж рядом и ему с некоторых пор совершенно безразлично, что стало с его женой? Так, что же у меня вышло? Что и она там… Как всё туго завязалось! Неужели так?!

Шатаясь от головной боли, я направился в кабинет, сухо поздоровавшись по пути с секретаршей. Эту Бритни для меня когда-то очень удачно организовал всё тот же Фёдор.

«Опять Фёдор! Везде Фёдор, что б его разорвало! Он меня всюду преследует! – подумал я, но одновременно до меня, наконец, дошло случившееся, к которому теперь следовало привыкать. – Не преследует, а преследовал! И это правильно! – уточнил я».

От неприятных воспоминаний и выводов колени задрожали, потому я свалился в своё любимое кресло, не за столом, а за компьютером, и замер, стараясь не беспокоить разболевшуюся голову.

Что мне надлежало делать в связи с гибелью Фёдора? Я не знал, поскольку подобные вопросы всегда оставались в компетенции самого Фёдора. Или, если точнее, в компетенции Фреда, как я только что для себя выяснил. Он, оказывается, был Кочневым, а отчества я уже никогда не узнаю, потому что даже не стану этим интересоваться. Неужели убили?

«Автокатастрофа? Вчера? Сан-Франциско, говорите?» – прошептал я и звонком вызвал к себе Бритни.

– Да, сэр? – с вопросом на лице и готовностью услужить появилась девушка.

– Бритни! Когда вы лично узнали о трагедии?

– Утром, сэр! Когда явилась на рабочее место. Некролог уже висел. Это так ужасно, сэр! Это так ужасно!

– Да! – подтвердил я. – Это ужасно, но, пожалуйста, позвоните в полицию и уточните подробности катастрофы, связанные с нашим коллегой. И еще один вопрос, миссис! Доктор Кеннеди сегодня уже звонил?

– Нет, сэр! Пока не звонил! А подробности я сейчас выясню, сэр. Мне можно идти?

Я кивнул головой, и в тот же момент электронным сигналом запиликал настольный телефон. Я поднял трубку:

– Саша, не волнуйся! Это я! – сообщил шеф. – Как у нас обстановка?

Я тянул время, не зная, как преподнести эту новость шефу, который знал Фёдора и дольше и лучше, нежели я, но больше всего меня интересовала участь Светланы. Я едва себя сдерживал, чтобы не вцепиться в телефонную трубку и не закричать: «Скажи сначала, что с моей женой? Что со Светланой?»

– Если ты молчишь из-за Фёдора, то успокойся. Думаю, он и нас переживёт. Но ты не беспокойся – никто его больше не увидит. Сам понимаешь, нам была нужна хоть какая-то легенда…

– А Светлана? Что с ней? Она… – затараторил я.

– Тихо-тихо! – стал давящим шёпотом успокаивать меня шеф. – Ты не понял, что ли? Ведь всё нормально! Я не знаю, где твоя Светлана в эту минуту, но никакой катастрофы не было! Ты уразумел, наконец, что это простая фальсификация? Значит, придёт домой твоя жена, только не паникуй, Саша! Оставь свой инсульт твоим врагам!

– Выходит, её не было в машине, шеф! – продолжал я трясти трубку, будто она оказалась виновна в моих бедах.

– Стоп! – повысил голос шеф. – Никакой машины вообще не было! Никакой катастрофы вообще не было! Фёдор жив и здоров! Теперь тебе ясно? А со своей женой сам разбирайся!

– Боже мой! – воскликнул я от облегчения. – А меня перетрясло! Голова разрывается…

– Ты в больную голову ничего тяжёлое не бери, а остальное само устроится! Вместо Фёдора я пришлю тебе другого человека. Его зовут Итан. Русского языка он не знает, но тебя же это не ограничивает. Прошу его любить и жаловать. Первым его заданием, как раз, станет организация похорон предшественника. Ты в это дело не вникай, но на захоронение мы с тобой, конечно, поедем, а так, Саша, занимайся своей наукой. Нам с тобой в главном деле бы не забуксовать, а с такими мелочами мы сладим!

– Шеф? Сгораю от любопытства. Неужели некролог вы заранее подготовили?

– А разве я мог поступить иначе?! Ночью сделал и один экземпляр отправил в Сан-Франциско в твою лабораторию, а здесь рано утром другой вывесили…

– Ну и странные события в жизни происходят! – наконец-то с облегчением усмехнулся я. – Неужели далеко услали?

– Я же сказал – забудь! – успокоил шеф. – Всё, Саша! Я поехал дальше, а ты действуй по своему плану!

Слегка приоткрыв дверь, заглянула Бритни.

– Заходите, миссис! – пригласил я. – Что-то уже успели узнать?

– Сэр! Это ужасно! На мосту был сильный туман, а груженый трак мчался навстречу мистеру Фёдору, уже подмяв под себя четыре легковых автомобиля. В итоге три человека погибли, шесть ранены. Дело было вчера в восемнадцать часов двадцать минут на висячем мосту Окленд Бэй Бридж. Мистер Фёдор, как мне сказали в полиции, даже не мучился. Он погиб сразу из-за повреждений головы, несовместимых с жизнью. Это ужасно!

– Да, Бритни, это ужасно! – но плохо, что в реальности этот негодяй не мучился, подумал я. – А с ним в машине кто-то был?

– Мне не сказали, сэр! Наверно не было, иначе бы сказали…

– Благодарю вас, Бритни! А сейчас соберитесь, пожалуйста! С сегодняшнего дня обязанности мистера Фёдора будет исполнять мистер Итан. Он скоро сюда придёт. Прошу его любить и жаловать. Он же займётся и организацией похорон. Помогите ему, миссис Бритни, как вы умеете это делать, пока мистер Итан не вошёл в курс наших дел. И сообщите ему номера моих телефонов. А я до вечера буду в лаборатории нашего госпиталя. Вопросы ко мне?

– Всё ясно, сэр! И всё же это так ужасно!

Глава 21. Но так жить невозможно!

Через четыре дня после похорон Фёдора впервые позвонила Светлана.

На кладбище я всё время озирался в надежде увидеть ее в трауре, но среди множества людей так и не обнаружил. Неужели не приходила? Не хотела встречаться со мной? Не хотела слышать мои просьбы и стенания? Но ведь последнее прощание! Или знала, что он жив?

Меня могла бы не опасаться. Не будет от меня никогда ни просьб, не будет и мольбы. Ничего не будет, пока сама не вернётся. Пока не вернётся ко мне. Не просто так вернётся – в прежнюю свою жизнь – а именно ко мне. Если я опять стану ей необходим.

Боже мой, как от этого непрерывного мелодичного телефонного звонка выпрыгивает сердце. И сразу что-то стукнуло в голову. В какое-то мгновение я весь запылал как печка и всё глядел и глядел на домогающийся меня телефон, опасаясь к нему притронуться, но не включал.

Что значил для меня тот звонок, которого я до головокружения, до боли и сумасшествия давно ожидал каждый день и каждую ночь? Ожидал каждый миг! Что она мне скажет, если возможны всего два варианта – «прости!» или «не проси!»

Я боялся взять телефон в руки, ведь ответ, судя по трёхнедельному ее молчанию, был предсказуем, и я наивно оттягивал время, будто несколько секунд помогли бы спасти всю мою жизнь.

«О, боже! А если телефон сейчас замолчит? И я не узнаю, чего Светлана хотела. А если она готова сказать «прости»?» Если образумилась? Если поняла, что Фёдор не герой ее романа?

Я не выдержал внутреннего напряжения и принял звонок. Конечно же, это была она! Это была Светлана. Я задохнулся от волнения.

– Где Фёдор? – сразу спросила она требовательным тоном и без элементарного обращения ко мне. Видимо, называть моё имя ей стало противно.

Её тон не оставлял сомнений, что ждать чего-то хорошего, мне не приходилось.

– Очень странный вопрос, – ответил я, – ведь ответ ты знаешь без меня.

– Я знаю, что вы его убили! Вам это ничего не стоит! Ты привык переступать через людей! Ты ведь гений! Тебе всё можно!

– Светлана! Неужели ты звонишь только для того, чтобы еще сильнее ранить?

– Скажи мне, где Фёдор? Скажи мне всю правду, где он?!

– Неужели ты не была на кладбище? – спросил я с печалью в голосе, не потому что мне было жаль Фёдора, но лишь потому, что от волнения мой голос плохо слушался и срывался.

– Брось ты все свои «неужели»! Вы все мне лжёте! Гроб-то закрытый. Там был не он! Вы устроили свой мерзкий заговор! Везде круговая порука! Вы подстроили нам с Фёдором ловушки! Ты просто не хочешь моего счастья! Но у тебя ничего не получится, только скажи где он?!

– Ловушки это он мне подстроил, помешав улететь на родину. Это он мне врал от твоего имени, будто ты просила меня остаться! Врал, чтобы сделать еще больнее! Это он предатель, изменник и садист, как и его отец! А у тебя во всём виноват почему-то я! Убийцы, ловушки… Что еще ты мне припишешь, любимая?! Что тебя так одурманило? Чему он тебя научил? – произнёс я с издевательской интонацией.

Я услышал ее всхлипывания. Сердце сжалось от жалости и боли. «Неужели она поймёт, наконец, что я ей точно не враг? Неужели это трудно понять, если вспомнить наше былое?! Я же готов всё простить! Я готов всё забыть!»

– Скажи мне правду, где Фёдор? – со слезами в голосе опять затараторила Светлана. – Он ведь жив? Я знаю, он просто не мог быть на месте той аварии! Я сердцем чувствовала каждый его шаг! Он не мог там быть!

– Если твой ненаглядный жив, то почему не примчался за тобой следом? – не выдержал я и нанёс удар в ответ на ее удар. Ведь я уяснил, что говорил уже не с родным человеком. У родного столько злости и презрения в голосе не бывает. Мои глаза, наконец, раскрылись. Я вконец утратил надежду, что когда-то всё у нас наладится.

– Тебе всегда было не до меня, а Фёдор меня любит! – стала говорить жалостливым тоном Светлана. – Я только теперь поняла, что это значит, когда любят! И я люблю его! И, будет тебе известно, я уже беременна! Я, наконец, стану матерью! Он дал мне то, чего я не дождалась от тебя! Только скажи мне, где он? Я же без него сойду с ума! Я уже схожу с ума! Я так его люблю!

– Так же ты шептала и мне… Но всё забыла! Забудешь и теперь, и опять ошибёшься! Ведь ты запуталась в главном! У тебя же не любовь! У тебя – опасная болезнь, затуманившая мозги! Уж не знаю, может, вы камасутру на практике изучаете, бог тебе судья, только, вспомни, я же тебя предупреждал, этот яд разъест тебя как личность! Из созидающего человека он превратит тебя в жалкую рабыню похоти! Посмотри на себя! Ты словно с обрыва съехала, а подняться назад даже не пытаешься! Ты истинные ценности жизни не понимаешь! Ты же в его руках – простое орудие против меня! Не больше! Ты ему нужна, чтобы, унизить меня и за этот счёт поднять собственную самооценку! Он же ничего не представляет собой как личность! Он тебя отбросит как мусор, как только добьется своего!

– Опять у тебя приступы… Всех учишь! Всё знаешь! Всех унижаешь! Несёшь какой-то бред! Какие-то обрывы! – в наступательной манере выкрикнула Светлана.

– Ты когда-нибудь поймёшь! Поймешь, что своими руками отбросила самое ценное, что имела в своей жизни, самое настоящее, но вернуть уже не сможешь! – выпалил я, понимая бесполезность в тот миг любой истины и логики. – Сознательно бросившаяся в омут измены женщина голову теряет навсегда!

От боли в голове я больше не мог ее слышать, пот заливал глаза, сердце беспорядочно колотилось. Я выключил и отбросил телефон, ведь тоже сходил с ума. Голову распирало, казалось, заодно выворачивая шею и плечи, но иногда еще и молния жуткой остроты прокалывала мозг, видимо, выключая его на какие-то мгновения, потому что я ловил себя в падении.

Сколько можно существовать в таком напряжении, я не знал, но так жить невозможно! Даже сердце не выдержит…

«Боже мой! – завертелось у меня в голове. – Как же так? Как люди умудряются жить в одно время, жить рядом друг с другом, жить, казалось бы, всем общим, единым и единственным, и притом до такой степени не знать и не понимать друг друга?! Какие же люди глупые, как оказалось, кем бы они ни были, кем бы они ни казались со стороны! Они жаждут счастья, жаждут верной любви, а в чужих жизнях ведут себя как безжалостные захватчики и разрушители! Ох, люди, люди! Где ваш разум? Где ваши души? Где ваше бескорыстие, если в каждом вашем поступке лишь махровый эгоизм?»

На следующий день я подозвал к себе Бритни:

– Как настроение, миссис? – спросил я ее с вымученной после бессонной ночи улыбкой.

– Всё чудесно, сэр! Вам что-то понадобилось?

– Видишь эту тетрадь, Бритни?

– Конечно, вижу сэр? Что-то надо перепечатать? Я сейчас сделаю…

– Нет, девочка! – перешёл я почему-то на фамильярности. – Это, в некоторой степени, мой личный дневник. В нем нет ничего о нашей работе! В нём нет никаких секретов. Но я не хочу, чтобы он когда-то попал в руки чиновников, полиции или следователей… Вы меня понимаете, Бритни? Нельзя, чтобы он попал к посторонним людям. Вы его родным мне людям… В конце тетради есть адрес и деньги на пересылку. Понимаете?

– Конечно, понимаю, сэр! Я ваш дневник надёжно запрячу и никому не расскажу!

– Вот и хорошо, Бритни! Но вам надо будет на последней странице самой кое-что дописать!

– Что дописать, сэр? Я ведь ничего в этом не понимаю!

– Вы только не волнуйтесь! Не волнуйтесь, Бритни! Вы обязательно сами поймёте, когда и что вам придётся дописать! Вы сами это поймёте! Вы почувствуете, что пришла пора, и всё поймёте! А потом отправите эту тетрадь! Но не сразу и, желательно, в другом городе.

– Надеюсь, сэр, что я всё сделаю правильно! Хорошо, сэр! Я постараюсь всё выполнить, как вы приказали, сэр!

– Спасибо вам, Бритни! Только я не приказал, а попросил вас мне помочь в той ситуации, когда я уже не смогу ничего сделать сам! Договорились?

– Сэр, не сомневайтесь! Я для вас всё сделаю как надо!

Я удалился в свой кабинет и решил, что хорошо это придумал. Теперь, когда меня не будет, всё равно логический конец появится! Хорошо придумал! Если исповедь окажется в руках бездушных чиновников, то она откроет им глаза на то, что им покажется совершенно не нужным, а потом навеки ляжет на полку какого-нибудь пропылённого архива. И тогда выйдет так, будто мне можно было и не писать! А если исповедь попадёт в руки Пашки, то он ее обязательно опубликует.

Трясущейся от волнения рукой я на своём сотовом телефоне набрал номер со многими нулями в конце. Связь установилась оперативно.

– Слушаю! – отозвались где-то чистым и спокойным голосом.

– Как вы думаете, какая теперь на улице погода? – спросил я у того голоса.

– Ах, вы проверяете, действительно ли мой номер?! – засмеялся голос. – Я всё помню! Не сомневайтесь, это я с вами говорю, уважаемый наш профессор Гвоздёв! Но, думаю, вам совсем не погода интересна? – снова весело и доброжелательно заключил голос.

– Я прошу вас рассказать моей жене, где она может найти мистера Фёдора. Я прошу вас не препятствовать их сближению, и даже помочь, по возможности. И это всё, что мне было нужно, сэр!

– Не делаете ли вы этот шаг в состоянии аффекта, уважаемый профессор? Это ведь поступок сдавшегося человека!

– Я так решил… Ведь моя жена беременна. Пусть она познает радость материнства!

– Профессор! Вы понимаете, что лишь играете в благородство? В самоотречение! В самопожертвование! Это всё так по-русски! Вы собственными руками отсекаете от своей судьбы человека, без которого, как я вижу, не способны существовать! Так зачем же вы себя убиваете? Побойтесь хотя бы бога! Уж если вы ей не нужны, то нам-то вы необходимы! Прошу вас, подумать лучше. Мне даже со стороны заметно, что ваша любовь способна любую женщину вознести на небеса от неземного счастья! И только вы сможете ее поддержать, возможно, даже завтра, когда развеется весь этот туман голливудских страстей!

– Я хочу, чтобы она была счастлива! Любимому человеку можно лишь угодить, но не причинить зло, даже если он в своих стремлениях ошибается! Я больше всего желаю ей счастья. Даже если это будет с ним…– настаивал я.

– Будь, по-вашему! Но условимся так. Сегодня пятница. Если до понедельника, до десяти утра, вы не дадите мне отбой, то я исполню ваше желание. Но советую обдумать всё с холодным рассудком, профессор, без сантиментов! От души желаю вам победы над вашими неприятностями! – телефон отключился.

Кажется, он прав. Я действительно отсёк ее своими же руками. Но так кажется лишь со стороны! Ведь не я, а она меня отсекла! Светлана! А я изменить ничего не смог. Это не моё благородство – это моя любовь к ней и беспомощность.

Впрочем, беспомощность – это какое-то странное слово. Мне всегда казалось, будто беспомощность – это неспособность человека самостоятельно что-то делать, а ведь оно, как выяснилось, означает, что человек остался без помощи! Беспомощность! То есть, речь идёт не о самостоятельности человека, а о неоказании ему помощи другими людьми!

Странно, ведь раньше я не обращал внимания на эту тонкость. А теперь получилось, что я совершенно беспомощен потому, что Светлана не пришла мне на помощь. Только она способна мне помочь! Только Светлана!

Она бы сейчас сказала, будто у меня опять начались «приступы». У нее это значило, будто я снова углубился во что-то своё, в свои мысли, которые ей были безразличны.

Ей почти всё было безразлично, чем занимался я. Ведь так было давно, но меня почему-то это не тревожило. А потом выяснилось, будто это меня не занимали все ее дела, Светкины дела. Странно всё перевернулось с ее помощью! А если перевернулось, то всё стало незнакомым, всё увиделось вверх тормашками, как мы в детстве говорили!

Ладно, постараюсь хоть что-то исправить – не весь же свет на ней замкнулся! Сейчас слетаю на родину, проведаю могилы своих стариков, навещу Светкиных родителей, застать бы их в живых, увижу товарищей, заодно и подругу себе на старость подберу. Там такими подругами сейчас, пожалуй, пруд пруди! Можно и настоящую подыскать, чтобы с душой оказалась, чтобы не одними шмотками бредила…

И не дай мне бог на ту поглядеть, которой меньше тридцати пяти. О чём я с ней беседовать буду? У нее своё, послеперестроечное на уме. Если он, этот ум, еще где-то обнаружится! Кнопочное поколение!

«Дай! Хочу! Я этого достойна! Моё поколение выбирает пепси-колу!»

В общем, безнадёжно деформированное сознание! Пора мне из наших со Светкой отношений хоть какие-то выводы сделать! Хватит мне всех женщин идеализировать!

Мысли о родине навеяли тоску другого рода. Сразу потянуло на родные песни, а не на американское дыц-дыц-дыц. Я даже знал, что легло бы на душу в первую очередь. Даже не любимая мною Людмила Зыкина, а только Надежда Крыгина. А у нее, конечно же, «Прощание с детством». Какое всё-таки это чудо – и стихи, и музыка, а уж исполнение – я каждый раз улетаю на небеса!

Поискал в интернете и нашёл сравнительно быстро. Всё легко даётся, если знаешь, что искать! Включил (звуковоспроизводящая аппаратура у меня хорошая!) и под прекрасную мелодию «поплыл», расчувствовался:

Унеси меня с журавлями ветер,

Унеси далёко, в синие края.

Там осталось детство, там осталась юность.

Там зарю в лугах встречала молодость моя.

Журавли, прошу вас, пролетая утром,

Не будите кликом старенькую мать.

Будет моё детство, будет моя юность,

Будет моя молодость им вслед рукой махать.

Без меня поднялась новая берёзка,

У любви у первой есть своя семья.

Не вернуть мне детство, не вернуть мне юность,

Улетела с журавлями молодость моя.

Почему так распирает голову? Почему всё плывет по часовой? Почему ничего не останавливается? Я падаю? Кажется, я заболеваю. Почему так распирает…

– Бритни… Кажется, мне плохо…

Эпилог

Бритни, застав своего шефа беспомощным, сильно испугалась, но не настолько, чтобы растеряться до беспомощности. Она подлетела к телефону и как изящная кошечка принялась обзванивать тех, кто мог бы оказать профессору помощь.

В первую очередь подняла тревогу среди медиков кампуса. Потом Бритни позвонила в городскую «Скорую», и в лабораторию госпиталя Сан-Франциско. Затем дала знать о беде доктору Кеннеди и принялась удерживать профессора от падения, уже не отходя от него ни на шаг и, повторяя ему что-то обнадёживающее.

Ей было видно, что профессор неправильно ощущает себя в пространстве и не падает на пол лишь потому, что кресло удерживало его высокими подлокотниками. Глаза закрыты, сам он в сознании, но постоянно клонится на бок и что-то тихо произносит по-русски, ей непонятное.

Хорошая секретарша помогала больному даже своим присутствием, поскольку он понимал, что не брошен без помощи. Понимал, что заботливая Бритни всех поднимет на его спасение. А спасать профессора могли только высококвалифицированные специалисты по головному мозгу и невропатологи.

Бритни, умница, дежурила у шефа до тех пор, пока кабинет не стали заполнять всё новые встревоженные экстренной информацией медики.

Симптомы острого нарушения мозгового кровообращения оказались налицо. Совместными усилиями были выработаны и осуществлены первоочередные спасательные действия, но больной нуждался в проведении немедленнойинтенсивной терапии в стационарных условиях и в самом большом объеме. Состояние было угрожающим.

Каким-то странным образом чуть ли не весь кампус не только узнал о случившейся беде, но и лично провожал известного профессора, когда его вынесли на руках их учебного корпуса, чтобы разместить на носилках в специализированной медицинской машине.

Теперь Бритни не сдержалась и заплакала в голос. Ее тут же поддержали другие женщины, очевидно, хорошо знавшие профессора Гвоздёва. Да кто же его не знал в университете, в Кремниевой Долине или в Калифорнии только с самой лучшей стороны?!

Но всё равно кто-то подходил со стороны и подходил, и тогда знатоки вполголоса им объясняли: «Тяжелый инсульт! Но человек очень хороший! Гениальный учёный. Но скромник удивительный – со всеми приветливый, многим хоть в чём-то помог, хотя и русский. Как же так? А мы слышали, будто от него жена ушла?! – подтравливал кто-то. – Да, что вы знаете? – Разве от таких, как он, уходят?! Молодой, красивый, очень небедный профессор! Вроде даже нобелевский лауреат или почти…»

Медицинская машина напористо раздвинула толпу и помчалась в клиническую реанимацию Санта-Клары. Несколько легковых машин сотрудников университета поехали следом, чтобы быть в курсе и, если понадобится, мгновенно оказать посильную помощь хорошему человеку. Может, кровь нужна будет или…

Постепенно люди разошлись и только сотрудники трех лабораторий, руководимых профессором Гвоздёвым, молча группировались перед своим корпусом, потерявшись в трагической неопределенности. Как-то неожиданно всё повисло – и этот непонятный случай, и общая для всех научная работа, и даже судьба каждого. В общем-то, даже начальники лабораторий не призывали немедленно возвращаться к работе, потрясенные не менее остальных. Кто-то даже нервно закурил, хотя для кампуса это считалось нонсенсом, но нарушителя порядка в этот раз никто не одернул. На всех давила тяжелая неопределенность надвигающейся беды. Ее ждали, ее предчувствовали, ее не знали, как встречать.

Часа через три по кампусу прокатился слух, будто состояние профессора осложнилось тяжелым инфарктом миокарда. Больного вертолётом срочно перевезли в военный госпиталь Сан-Франциско. Уж там специалисты от бога – они и мертвого поднимут, если придётся!

*

Но не всё в силах даже специалистов от бога. Больной умер, не приходя в сознание.

Расстроенная досадной неудачей бригада интенсивной терапии нервно перекуривала проявившееся в очередной раз бессилие. Врач-реаниматолог, опираясь на подоконник окна, за которым он подавленно наблюдал сумерки, проговорил никому, хотя и вслух:

– Сказывали как-то, в кулуарах медицинского симпозиума, когда обсуждали его научные достижения, будто не просто умница, а самый настоящий гений! И что совсем уж необычно, все признавали его очень хорошим человеком! Вот только хорошим людям в жизни не везёт! А гении, так те вообще сгорают как порох, вот и этот, кажется, едва ли до сорока дотянул! Очень жаль, ребята! Красивым был человеком, красиво и правильно жил! А мы опять бессильны…

*

Когда увезли любимого шефа, Бритни немедленно забрала тетрадь из его кабинета, а уже дома догадалась, что именно просил он в нее дописать.

Бритни пролистала тетрадь, чтобы убедиться в ее безобидном содержании. Всё было на русском, но ничего настораживающего ее внимание женщина не обнаружила. Видимо, никаких секретов в тетради и не было, но почему шеф опасался, чтобы тетрадь не попадала в чужие руки? Впрочем, итак понятно! Ведь это личный дневник.

Последняя мысль успокоила Бритни, и она подробно описала, что и как случилось в тот тяжелый для шефа и для нее день.

А уже на следующий день, когда весь кампус узнал, передавая новость один от другого, а Бритни узнала об этом в первую очередь, что спасти профессора Гвоздёва не удалось, она горько заплакала.

До боли в сердце было жаль этого человека, всегда ко всем доброжелательного и справедливого. Все сотрудники его проекта удивлялись манере шефа ставить задачу так, будто он не приказывал, а просил сделать важное для него одолжение. Но при этом не заискивал, не унижался, не мельтешил. Он хорошо знал сам, и все без лишних слов понимали, что задание важное, что его надо сделать поскорее и как можно лучше. Все, чувствуя уважение к себе шефа, исполняли его просьбы едва ли не с радостью. С ним было приятно и интересно делать любую работу! Он ни над кем не возвышался, не раздувал щёки от своей важности, ко всем имел свой подход, никогда не проходил мимо, если замечал тень житейских неприятностей на лице сотрудников. Всегда подключался, если помощь была в его силах.

В приёмную, где работала Бритни, торопливо влетел Итан:

– Крошка, подготовь-ка мне основные сведения о биографии шефа. Надо нам для прессы расширенный некролог подготовить. Укажи основные достижения, награды, но о самом проекте, сама знаешь, надо туману напустить. Мол, важнейшие работы по спасению и реабилитации людей с тяжелыми травматическим повреждениями головного мозга, или нечто подобное. Сама сообрази что-нибудь покрасивее и позначительнее! Мы с тобой скоро похоронным агентством сделаемся… Я уже сомневаюсь иногда, в университет ли я попал?

– Мистер Итан! Мне кажется, сегодня шутки не уместны! Извините! У меня лицо шефа постоянно перед глазами, а вы…

– Это не шутки, дорогая наша Бритни! Это попытка как-то сохранить напряженные до предела нервы! Всё! Имей в виду, я уехал в мэрию, буду часа через два.

Вечером Бритни, уединившись от семьи, открыла тетрадь. С болью перечитала написанное и пережитое вчера. Вытерла часто влажнеющие глаза и поставила точку, о которой ее просил шеф:

– Tuesday, April 9, 2013. Сегодня в 7.20 PM в военном госпитале Сан-Франциско после скоропостижно перенесенного тяжелого инсульта, а позже и тяжелого инфаркта миокарда скончался мистер Александр Гвоздёв, видный учёный, доктор физико-математических наук, полный профессор, руководитель важного для США гуманитарного государственного проекта. Университет ПСМ, Санта-Клара, штат Калифорния.

Для всех сотрудников и знакомых эта смерть стала неожиданным ударом. Мы все скорбим!

*

В понедельник и сразу после смерти профессора обладатель телефонного номера со многими нулями позвонил миссис Гвоздёвой, чтобы исполнить просьбу ее покойного мужа, несмотря на драматичность момента.

Когда у Светланы сработал телефон, она обратила внимание на незнакомый номер с нулями и решила, что это очередное соболезнование. Она устало приняла звонок и услышала в трубке, что и ожидала:

– Здравствуйте миссис! Примите мои искренние соболезнования; мне очень жаль!

– Спасибо, – ответила Светлана. – Я разве вас знаю?

– Пожалуй, что нет! – ответил приятный незнакомый голос. – Но я вас знаю хорошо, хотя и заочно, а вы хорошо знаете доктора Кеннеди. Я ему начальник. Думаю, моё имя теперь значения не имеет, но я должен выполнить обещание, данное вашему мужу.

– Я слушаю вас! – сухо произнесла Светлана.

– Накануне мы с ним договорились, что сегодня я вам сообщу, где и как вы сможете встретиться с мистером Фёдором. Ваш покойный супруг уговорил меня не только не препятствовать вашей встрече, но даже способствовать ей. Его заботило лишь то, чтобы вы были счастливы. Кроме того, он надеялся, что вы, наконец, испытаете счастье и материнства. Я сейчас в точности повторил последние слова вашего мужа, которые мне пришлось услышать.

– Меня мистер Фёдор… Видеть его не хочу! Это было досадное недоразумение. К тому же, как мне известно, он вашими усилиями находится в могиле! Или для меня вы его оживили?

– Если бы слова о том, что не хотите видеть мистера Фёдора, вы произнесли своему супругу хотя бы два дня назад, он был бы жив!

– Ну, знаете ли! Вы меня еще и обвиняете! Странные у вас соболезнования! Уж это совсем не ваше дело! – зло ответила Светлана.

– Как раз, это моё дело! – не стал миндальничать голос. – Из-за вашей безрассудной выходки мы потеряли сверхталантливого ученого. Теперь заменить его в деле, которым он руководил, будет очень сложно или даже невозможно! Своей легкомысленной интрижкой вы нанесли значительный урон стране, многим организациям и людям, которые его любили. И себе, как я понимаю, тоже не малый!

– И всё-таки, это не ваше дело! – ответила Светлана со слезами в голосе.

– Ладно, миссис, не будет далее это обсуждать! Но я должен еще раз уточнить перед светлой памятью вашего мужа, можно ли мне считать, что я свой долг насчёт мистера Фёдора исполнил?

– Я же сказала – то было чудовищное недоразумение! – ответила Светлана сквозь слёзы.

– Мне очень жаль!

– Да что вы опять?! Чего вам вдруг стало жаль?! А вы знаете, что муж меня не любил?! – закричала в трубку Светлана. – Вам бы лишь ваши проекты разрабатывать!

– Постарайтесь успокоиться, миссис. Обещаю, что мы никогда не вернёмся к этому неприятному разговору, но кое-что из него вы должны уяснить! Во-первых, как мне известно, ваш муж действительно вас не любил.

– Вы меня решили добить? – разозлилась Светлана.

– Нет! Я хочу сказать, что это слишком мелковато, чтобы выразить его отношение к вам, миссис! Да, что там!? Любая женщина на Земле посчитала бы за невероятную удачу, за самое желанное счастье, за великую честь, если бы к ней относились также как он к вам! Он вас не любил – он вас боготворил! И тем несчастьем, которое мы все переживаем, он доказал, что действительно жить без вас не мог! Пусть я считаю вас легкомысленной особой, но моё величайшее уважение к вашему мужу в полной мере распространяется и на его жену, то есть, на вас, миссис! Иначе я не могу! Но мне кажется, будто вы до конца не осознали, чего лишись!

– У вас всё? – почти закричала Светлана. – Долго вы еще будете меня терзать?! Нашли время!

– Есть еще одно обстоятельство, требующее вашего внимания, миссис. Так уж получилось, что не столь давно я имел неосторожность поспорить с вашим мужем. И только на днях выяснилось, что я в том споре с треском проиграл. Разумеется, считаю делом чести отдать долг. Поскольку я не успел отдать его профессору, то отдам его жене, то есть вам, миссис.

– Ничего не знаю и знать не хочу! – отрезала Светлана.

– Миссис! Во-первых, я привык долги отдавать, значит, отдам! Во-вторых, не надо отказываться от денег, которые принадлежат не вам, а вашему покойному супругу. А уж он передаёт вам эту сумму в наследство! В Bank of America на ваше имя сегодня открыт счёт. Но только потому, чтобы вы случайно не испугались, хочу вас предупредить, – на счёте вы обнаружите то, что там и должно быть, пять миллионов долларов.

– Сколько? – не поверила себе Светлана. – Что ещё за споры у вас? У моего мужа таких сумм никогда не было, и быть не могло! Вы мошенник, да? Конечно, вы мошенник! Что вам от меня нужно? Какие миллионы?! Я немедленно обращусь в полицию! Вы пожалели бы меня хоть в такой день! Оставьте меня в покое, ради бога, очень прошу вас! Я итак едва держусь!

– Миссис! Вы всё правильно расслышали! Именно пять! И именно, миллионов! И подумайте сами, каким бы глупым я был мошенником, если вам, а не себе положил на счёт такие деньги!?

– Я не знаю! Я ничего о вас не знаю! Я знаю только, что мой муж никак уж не мог спорить на такие суммы! Их у него просто не было! – на повышенных тонах сопротивлялась Светлана.

– Он – не мог! А я мог! Я был настолько уверен в своей победе, что просто задумал подмять под себя профессора своей непоколебимой уверенностью, вот и предложил ему в случае, если уж произойдёт самое невероятное, и я проиграю, эту сумму. Теперь я отдаю свой долг! Только и всего! И не терзайтесь вы так! Я уж никак от этого не обеднею, но оставаться в долгу я не смогу! А вы, миссис, сможете распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению прямо с сегодняшнего дня, поскольку они не будут включены в наследство, оставленное вашим мужем. Ведь вся сумма легла на ваш личный счет уже после его смерти. Юридически здесь всё безупречно! И еще один вопрос, миссис…

– Что еще вам нужно!

– В контракте вашего мужа есть пункт об отправке вас в Саратов в случае его смерти. Когда-то он так считал, заботясь о вас. Сами-то теперь вы как считаете?

– Я подумаю!

*

Бритни в связи с отправкой тетради по указанному в ней адресу долго еще мучили сомнения и различные трудности. Всё было бы значительно проще, если бы профессор Гвоздёв указал любой адрес в целом белом свете, только не в далекой Российской Федерации. Там же русские! Они же вечные и опасные враги, безжалостные террористы. Пусть сам профессор Гвоздёв, хотя он русский, был совсем другим человеком – достойнейшим во всех отношениях и уважаемым, но этот адрес…

Этот адрес непременно вызвал бы нездоровый интерес у почтовиков, а их интерес мог потянуть за собой самые неприятные последствия. Бритни больше всего на свете боялась контакта со специальными службами своей страны. От одних лишь мыслей о встрече с ними даже в самых безобидных условиях ее душа холодела от ужаса. А после памятного 11 сентября спецслужбы словно озверели.

Ситуация осложнялась тем, что женщина не имела возможности с кем-то посоветоваться. С одной стороны ее могли элементарно выдать, а с другой – она и сама могла кого-то непроизвольно подвести. Это противоречило ее внутренним убеждениям.

Однажды Бритни догадалась перевести дневник в электронный вид, но делать фото всех листов или копировать их на сканере ей не хотелось. Слишком уж это походило на шпионские действия, возможные подозрения в которых она боялась на себя навлечь больше смерти. А перевести дневник с русского на английский, чтобы сбросить текст на флэшку или диск, она никак бы не смогла, не исказив смысл самого оригинала, его форму и стиль. Это тоже не годилось.

Два раза Бритни пыталась передать тетрадь с оказией в Европу через своих хороших знакомых. Они могли переслать тетрадь по конечному адресу с какой-то другой страны. Знакомые удивлялись подобной конспирации, потешались над мнительностью Бритни, но всё же соглашались ей помочь. Соглашались ровно до тех пор, пока не узнавали, что адрес получателя находится в России. После того страх округлял их глаза до невозможности, и уже заключенный договор становился невозможным.

Обе предпринятые попытки разыгрывались одинаково, словно по нотам, не обеспечивая конечного результата.

Бритни просто отчаялась. Она уже намеревалась сама отправиться в Бразилию или Канаду, чтобы воспользоваться услугами тамошней почты, но ее начинало трясти, когда она понимала, как легко ее могут задержать на границе с этой тетрадью, исписанной по-русски! Что она ответит на вопрос:

«Миссис, это ваша тетрадь? И всё это написали вы? Нет? Так почему чужая тетрадь находится у вас, и почему вы собирались ее вывезти за пределы США? Так, зачем и почему?»

Бритни понимала, что рассказать правду она сможет, но даже такая безобидная правда спецслужбам покажется изощренным вымыслом. «Если тетрадь надо куда-то отправить, так почему вы не воспользовались лучшей в мире почтой Polar Express, Qwintry или Mainbox?» В общем, обязательно начнутся проверки, начнутся задержания, аресты, накрутки… Она даже в собственном воображении не могла всего этого вынести.

В общем, как Бритни не терзала себя неисполненной просьбой шефа, сделать ничего не смогла и со временем даже смирилась с этим. Но 2015 году в ПСМ случилось событие, которое не только всколыхнуло ее память и совесть, но и подарило некоторую надежду довести дело до хорошего конца.

Случилось так, что на вторую годовщину со дня смерти профессора Гвоздёва в кампусе университета Санта-Клары торжественно открыли аллею наиболее прославившихся сотрудников Ассоциации иезуитских учебных заведений. Среди них на аллее ПСМ появился бюст и всеми уважаемого профессора Гвоздёва.

Открытие аллеи было торжественным. И к постаменту бюста ее шефа, к удовольствию Бритни, было возложено самое большое количество венков от университета, от официальных структур штата Калифорния и от министерства образования США, а потом постамент был буквально завален цветами от благодарных людей, до сих пор испытывавших самые добрые чувства к профессору Гвоздёву.

В сторонке от церемонии Бритни заметила умышленно отделившуюся от присутствующих элегантную женщину, в которой она сразу узнала бывшую жену шефа миссис Светлану. Видеть ее, которую женское население университета и, особенно, лабораторий профессора Гвоздёва, считало причиной его преждевременной смерти, Бритни было неприятно. И подходить к ней она не собиралась. Да и о чём Бритни могла с ней заговорить? Выразить свои соболезнования? Но нужны ли соболезнования этой женщине, если она запросто погубила человека, который многим здесь дорог?

*

Но спустя полгода после того случая Бритни снова заметила на аллее миссис Светлану.

Бритни бывала здесь не раз и хорошо помнила высеченные на постаменте даты жизни многих почивших людей. Тот день, когда она заметила одинокую фигуру Светланы у бюста профессора Гвоздёва, как раз совпадал с днём его рождения.

«Выходит, она всё помнит! Помнит и чтит, если пришла именно в день его рождения! – подумала Бритни, уже смягчая своё отношение к бывшей жене. – Поздновато ты, голубушка, оценила такого человека! Да и оценила ли? Может, случайно забрела? Кто ее знает, все только и помнят, что из ПСМ она тогда уволилась и куда-то уехала. Никто не интересовался ее дальнейшей судьбой, все были на нее злы».

Бритни стало интересно самой разобраться, что же привело сюда Светлану, и она, пройдя как можно дальше вдоль аллеи, чтобы не привлекать в себе внимание, ибо людей вокруг в такое время не было видно, присела на скамеечку и принялась наблюдать через зеркальце.

По тому, что Светлана от бюста никуда не уходила, по тому, что у постамента появились самые свежие цветы, и по очевидной грусти женщины Бритни поняла ее тяжелое состояние. Даже стало жаль Светлану, хотя сама во всём и виновата. Супруг не выдержал всех ее выкрутасов, да и себя лишила очевидного счастья! Любая ведь тогда в ПСМ ей завидовала!

И вдруг Бритни осенило:

«А если тетрадь ей и отдать? Ведь шеф не хотел, чтобы тетрадь оказалась в чужих руках, а здесь всё-таки жена. Пусть даже бывшая или вдова, но, как кажется, всё же раскаявшаяся, явно тоскующая. Почему бы не попробовать, раз уж я сама ничего сделать не смогла?!»

Бритни направилась к Светлане. Поздоровалась:

– Здравствуйте, я вас узнала, – очень просто произнесла Бритни, обратившись к женщине, смотревшей отрешенно поначалу мимо нее. – Примите мои соболезнования, миссис Светлана, в этот памятный день?

– Извините, я вас не знаю, но в любом случае мне сейчас не хочется хоть с кем-то говорить…

– Я вас понимаю! – согласилась Бритни. – Но моё обращение к вам вызвано не праздным любопытством.

Светлана взглянула на нее с некоторым интересом, не изменяя прежнему тяжелому настроению.

– Что вам понадобилось? – без почтения и чуть ли не с вызовом уточнила она.

– Прежде всего, не хотелось бы разговор вести в подобном тоне! – не сдержалась Бритни.

– Хорошо! Извините меня! Я слишком ушла в себя! – оправдалась Светлана.

– Мы все любили вашего мужа! – мягко произнесла Бритни, думая таким образом наладить отношения.

– Ну, знаете ли?! – возмутилась Светлана. – Это намёк на то, что только я его не любила? Что вы себе позволяете, наконец?

– Нет, нет! – испугалась разлада Бритни. – Я думаю совсем не так! Впрочем, многие именно так и думают! – вдруг решила она не сглаживать остроту ситуации, ведь действительно не любила, раз уж сбежала.

– Не судите… – с болью произнесла Светлана, изменившись в лице. – Всё у нас было по-разному! Но со временем многое менялось! Впрочем, как меняется у многих! Любая любовь эгоистична! Самоотверженна она бывает лишь до определенного предела, но однажды взрывается самым безобразным эгоизмом. Это у меня так было! Я, конечно, очень перед Сашей виновата! Но теперь я бы многое отдала… – она вдруг заплакала и Бритни, чтобы успокоить женщину, положила ей руку на плечо:

– Не надо, миссис! Не надо плакать! Нам всем когда-нибудь становится жаль того, что невозможно вернуть… Мы все когда-нибудь поступаем так, что жалеем, но всегда жалеем с опозданием! Может, присядем где-то рядышком?

– Зачем? – не согласилась вопросом Светлана.

– Дело в том, что я хочу доверить вам одну тайну!

– Тайну? – удивилась Светлана. – Мне? Но почему мне? Вы же все меня презираете! Я же знаю!

– Это не моя тайна! Это тайна вашего мужа!

– Ничего не понимаю! У него тайн от меня не было! – отрезала Светлана.

– Ну, может, это и не тайна… Только, поймите меня правильно… – разволновалась Бритни. – Мне надо знать… Понимаете, чтобы потом не жалеть, что я ошиблась!

Светлана смотрела на Бритни, не способную, казалось, справиться с волнением, и молчала, видимо, пытаясь самостоятельно понять, что же этой женщине от нее нужно? Какая тайна досталась ей от Саши?

– Вы теперь замужем? – решилась, наконец, в лоб уточнить Бритни.

– Нет! И повторно не была! Я осталась законной вдовой профессора Гвоздёва. Но вам-то, какое дело?

– Не подумайте ничего плохого! – опять сильно разволновалась Бритни. – Я была здесь его секретарём. И так уж получилось, что в последние свои дни профессор просил меня передать его дневник в руки близкого человека. Понимаете? Я перед его памятью не имею права ошибиться! Он даже адрес написал. Там какой-то Павел, кажется. Чтобы я потом, ну когда… Чтобы я отправила туда… В Российскую Федерацию. Но я побоялась за себя. Я не смогла отправить и не смогла никому передать! А тут я увидела вас, увидела вашу откровенную скорбь… И подумала, что вы остались ему единственным близким человеком!

– Я всё поняла. Так это вас, оказывается, зовут Бритни? – эмоционально среагировала Светлана. – Да! Я помню, муж иногда так обращался к вам по телефону. Но мне тогда, к сожалению, это было неинтересно. Теперь я поняла, наконец, чего вы от меня добиваетесь. Хорошо, тогда давайте присядем!

Женщины присели на скамеечку рядом с бюстом дорогого обоим человека.

– Я все вам расскажу! – решилась Светлана.

– Пожалуйста, не тревожьте себя – я вам уже итак верю! У вас на лице всё написано! – решила остановить ее Бритни.

– Нет уж! Я расскажу! Это мне самой теперь нужно, ведь до сих пор молчала! – призналась Светлана. – Поверите или нет, но я никогда даже не думала изменять своему мужу. Я его любила без памяти, но он всегда был занят! Он неделями, нет, иногда и дольше не замечал меня за своими проектами. Я сначала обижалась, потом стала злиться, а ему хоть бы что! Не замечал он меня! У него только свои идеи в голове! И потому я внушила себе, будто он меня разлюбил! Ведь я ему перестала быть интересна! Не замечает совсем! Конечно, разлюбил! Не видела я, что нужна ему! – Светлана помолчала, а потом неожиданно спросила. – У вас, Бритни, есть семья, муж?

– Да, миссис! Конечно! Есть и муж! Прямо такой же, как вы рассказываете, всегда с забитой чем-то головой, и дети есть. Трое!

– Вот ведь как! Вы очень счастливая женщина! А я просто дурой оказалась! Злилась, злилась на него и дозлилась, наконец! В общем, когда Фёдор, этот мастер обольщения, ко мне подвалил, обходительный такой, понимающий, заботливый, восхищающийся мной постоянно, я и решила мужу отомстить, за то, что разлюбил… А как всё случилось, я и сообразить не успела. А потому совсем уж глупость совершила. Подумала, если так случилось всё, то теперь мне надо уже этого любить. Что ж теперь поделаешь?! Саша меня всё равно не простит! Значит, буду с Фёдором жить! Буду его одного любить, раз у меня судьба такая! И стала я к нему приноравливаться. Ведь привыкать как-то надо было. Да еще подумала, грешным делом, может, оно и к лучшему повернётся? Может, хоть Фёдор меня замечать будет?! Может, жизнь с ним наладится, а главное, дети у меня появятся. У нас с мужем всё как-то не получилось за десять лет, хотя мы оба проверялись. И оба, по мнению врачей, были в полном порядке. Вот как бывает! Если бы мне кто рассказал такое о себе, я бы решила, что с жиру спятила баба! А сама-то! Ещё как спятила! Даже внушила себе, будто только Фёдора теперь и люблю, потому что, как же иначе я с ним оказалась?! Выходит, люблю, а мужа не люблю! Наваждение какое-то! Бес, наверно, меня попутал!

– И что же? Вы так и жили с Фёдором, пока он не разбился? И дети есть? – заинтересовалась таким странным опытом и откровением Бритни.

Светлана долго молчала, вытирала глаза, сморкалась в кружевной платочек, опять терла глаза. Было понятно, что она заново всё переживает и ей очень больно и обидно за совершенные когда-то ошибки. Наконец, она снова заговорила:

– Ах, да! Я так и не ответила вам. Как раз тогда и муж из какой-то командировки вернулся, но я ведь у Фёдора была! А через несколько дней Фёдор, я жила-то с ним всего неделю, стал совсем другим. Его как подменили. Я уже потом узнала причину. Оказалось, что ему начальство по моему поводу высказало своё крайнее неодобрение! И я с удивлением обнаружила, что мнение его начальства для него важнее, нежели я сама! Как это можно было перенести?! А потом его вдруг самого похоронили! Да и мой любовный дурман уже до того почти рассеялся. Но вернуться к мужу и упасть к его ногам мне помешала страшная путаница в голове… Гордость! Понимание того, что я оказалась полной дурой, а ведь он меня предостерегал! И та страшная смерть Саши, то есть, Александра Николаевича! А ведь накануне я ему звонила. И сильно ударила ему и по нервам, и по сердцу, которые оказались такими слабыми! А я всё не могла поверить, что Федора действительно похоронили, завелась и нажимала на Сашу. Я и в том виновата! Во всём я виновата! А на следующий день с ним это страшное и случилось, кажется прямо на работе…

– Да! Всё произошло на моих глазах, пока его не увезли в клинику, – подтвердила Бритни.

– Мужа у меня нет, Бритни, а дочурка есть. Ей скоро два годика будет. И самое ужасное, что она как две капли похожа на отца! Уже в таком возрасте, а нельзя ошибиться! Она абсолютно похожа на моего Сашу! Это же его дочь! Наша с ним дочь, наконец! А он из-за меня так и не узнал, что будет отцом! Не может быть мне прощения! – Светлана опять заплакала.

– Все мы умными становимся, когда бывает слишком поздно! – заключила Бритни. – Но всё! Достаточно нам с вами только о плохом и вспоминать! Всё у вас, надеюсь, еще наладится! Вы сходили бы в церковь, помолились! А я теперь с чистой совестью передам вам дневник профессора Гвоздёва, моего дорогого шефа, которому я обещала это сделать давным-давно, да не смогла! Мы с вами здесь после шести сегодня сможем встретиться?

– А если прямо сейчас? Можно? – попросила Светлана. – Мне ещё надо дочку забирать, а я живу и работаю теперь в Сан-Франциско. Можно сейчас, чтобы мне не возвращаться?

– Ну, что ж! Я сейчас позвоню шефу, что задержусь, и мы съедим с вами ко мне домой. Тетрадь я у себя дома прячу! Я за нее боюсь! Кстати, и дом мой заодно узнаете, а когда сможете в следующий раз, так приезжайте ко мне и ко всей моей семье без всяких церемоний! Правда! Заезжайте, миссис Светлана! Я буду рада и вам, и вашей дочке! И мои дети с ней, надеюсь, подружатся!

*

С тех пор прошло еще два года, и в продаже на территории США появилась книга Александра Гвоздёва под названием «Исповедь гения», вышедшая в переводе на английский язык с припиской миссис Бритни.

Книга имела невероятный успех, выдержала три издания подряд и, надо полагать, принесла миллионы долларов вдове писателя. Что, конечно, очень хорошо! Ведь и вдове, и его подрастающей дочери эти деньги помогут в дальнейшем устроить свои судьбы.

И автор «Исповеди», если был бы жив, остался доволен, ведь он всегда мечтал о том, чтобы сделать свою жену Светлану самой счастливой на свете.

Может, хоть эти деньги помогут ей почувствовать себя именно такой?!

А вышла ли эта книга где-то на русском языке, пока не известно.

2022 год, апрель.

Для обложки использовано фото автора.

Оглавление

Часть 1. Живу, куда несет

  Глава 1. Я, мы и они

  Глава 2. В начале пути

  Глава 3. Время больших надежд

  Глава 4. Кое-что из реальности

  Глава 5. А дальше-то что?

  Глава 6. Как я продался и как я купился?

  Глава 7. Пашка

  Глава 8. Калым с прицепом

  Глава 9. Кто бы мог подумать?

  Глава 10. Паника

  Глава 11. Сватовство

  Глава 12. До отъезда

  Глава 13. О Светлане, начиная со знакомства

  Глава 14. Жизнь сменила знак

  Глава 15. Под чужой флаг

  Глава 16. Будущее без тумана

  Глава 17. Фёдор

  Глава 18. Вот и Нью-Йорк

  Глава 19. А теперь Сан-Франциско

  Глава 20. Дома ли мы?

  Глава 21. Впечатления первого дня

  Глава 22. Раскачка

  Глава 23. Первый старт

Часть 2. Я знаю, как…

  Глава 1. Десять лет за моей спиной

  Глава 2. И как же нам жилось?

  Глава 3. Сомнения и опять сомнения

  Глава 4. Трещина

  Глава 5. Кроме работы

  Глава 6. И там махровое предательство?

  Глава 7. Что-то не сходится!

  Глава 8. А если было так?

  Глава 9. Рабочие моменты

  Глава 10. Моё скользкое дело

  Глава 11. Оказалось, всё так просто

  Глава 12. Ползком, но вперёд

  Глава 13. Триумф

  Глава 14. На банкете

  Глава 15. Воскресенье

  Глава 16. Понедельник

  Глава 17. И до четверга

  Глава 18. Удар ниже пояса

  Глава 18. Хорошо сработали

  Глава 19. Незваный гость, да ещё с подарком

  Глава 20. Теперь можно жить

  Глава 21. Но так жить невозможно!

Эпилог