Ян и Яна [Вадим Иванович Кучеренко] (fb2) читать онлайн

Вадим Кучеренко Ян и Яна

ЯН и ЯНА

Поезд дернулся, как стреноженный конь. Возмущенно завизжали тормоза, слившиеся в прощальном поцелуе с рельсами. Поезд напрягся, освободился от железных пут и тронулся, сначала медленно, но все убыстряя ход, и уже ничто не могло его задержать, остановить, повернуть обратно, как невозможно дважды войти в одну реку. В окне вагона мелькнуло лицо Яны. А, может быть, это блик вокзального фонаря, упав на стекло, сотворил один из своих фантомов. Затем сигнальные огни последнего вагона пропали в ночной тьме, и вокзал, опустевший и замусоренный, как всегда после отхода поезда, наполнился гулким эхом. И только вокзальные фонари, тусклые и бесцветные, разделяли с Яном его одиночество.

В эту ночь Ян спал как никогда крепко и без сновидений, выспался и проснулся чрезвычайно бодрым. Но еще долго лежал в постели, бесцельно рассматривая рисунок ковра на стене, и старался не думать, что вставать ему, в сущности, незачем. Яна уехала, и все те мелкие и хлопотливые дела, которые отнимали уйму времени, исчезли из его жизни вместе с ней. Предстоящий день казался ему бесконечным, и вдруг Ян подумал, какое это счастье, что он не бессмертен.

Но вставать все же пришлось. И начался день. Первый его день без нее…

– Я буду петь джаз, – сказала Яна, и извлекла из своей маленькой груди несколько неожиданно громких гортанных звуков. – И только джаз.

– Культура негритянского народа активно проникает в самые широкие слои отсталого европейского населения, – прокомментировал эту новость Ян, за что сейчас же получил в ответ «дурак». Подумал, обидеться или нет. Но принять решение не успел, так как Яна опустилась на его колени и проверила его грудную клетку на прочность своими сердитыми кулачками. Немного погодя, устав, она перешла к более дипломатическому способу доказательства своей правоты.

– Ты ничего не понимаешь в джазе, – кричала она в самое ухо Яна, одновременно придерживая его руки. – Джаз – это будущее мировой культуры. Это вершина музыкального творчества. Это…

Ян никогда не слышал гласа иерихонской трубы, но сейчас мог бы поклясться, что голос женщины, мечтающей петь джаз, звучит ничуть не слабее. А потому поторопился выразить свое согласие с ее доводами.

– Конечно же, ты права, и ты будешь петь свой джаз, – заверил он Яну. – Особенно в те дни, когда я буду ходить на футбол.

Семейная жизнь, которая неизбежно начинается сразу после свадьбы – не такое уж простое дело. И сложности, как и во всяком новом строительстве, появляются уже на этапе проектирования. Потому что проектов будущей совместной жизни, по меньшей мере, два. Его и ее, мужа и жены. Иногда на помощь приходит творческая фантазия родителей молодоженов, родственников и даже друзей. Их проекты, в основном, тоже очень интересны и имеют право на воплощение.

Но ведь любая молодая семья хочет жить своим умом, без оглядки на чужой опыт.

Так что все сводится, как правило, к одному: чей проект выбрать – его или ее?

Яна мечтала петь на сцене, Ян – писать исторические романы. Ей были нужны зрители, овации, всеобщее внимание и поклонение. Ему хотелось в тишине маленького уютного кабинета описывать великие события прошлого, изменявшие путь развития человечества, а потому суета и мелочность современной жизни его раздражали. Проект «певица» и проект «писатель» плохо совмещались друг с другом.

В зале торжественной регистрации брака плакали все: невеста, родители, многочисленные родственники и друзья, и даже штатный фотограф ЗАГСа иногда тайком утирал набежавшую слезу. Если бы Ян тогда знал, сколько шипов выпускает роза, когда пытаешься взять ее в руки, возможно, заплакал бы тоже. Но, сдается, из всех, кто тогда там находился, он один этого и не знал. Это странное впечатление с того дня не оставляло его.

– Не стучи ложкой по тарелке!

Это юная жена занялась воспитанием Яна с утра пораньше.

– Я тороплюсь, – пробурчал он, прожевывая кусок.

– Не чавкай, – тотчас отреагировала она.

– Я голоден! – взмолился он, с тоской взглянув на часы.

В глазах Яны появились крупные, как бриллианты в короне английской королевы, слезы.

– Ужасно… И это интеллигентный человек… С высшим образованием… Какая я несчастная…

Когда говоришь, глотая слезы, не просто выстраивать предложения согласно строгим правилам русского языка. Но комканные, из обрывков слов фразы выглядят намного убедительнее. Яна знала это. Она несколько раз всхлипнула, давая Яну время осознать свою вину, и лишь затем достала носовой платок. Но совсем не о перемирии говорила белая ткань. Скорее, это было ее боевое знамя.

От слез у Яна всегда портился аппетит. В очередной раз сэкономив на завтраке, он торопливо вышел из кухни, кинув на прощание:

– До вечера!

Ни слова в ответ. До вечера…

Ян раз в неделю играет в спортзале в футбол с друзьями. По пятницам, вечером, после работы. В этот день он, как обычно, опаздывает. Вбегает в комнату, торопливо переодевается, хватает сумку с заранее уложенными в нее бутсами, спортивными трусами, майкой и полотенцем, и рвет на себя дверную ручку. Все это – в отличном темпе, минута промедления чревата последствиями, которых хотелось бы избежать: обида друзей, заплативших за полтора часа аренды зала, а из-за него вынужденных сократить время игры, штрафной удар мячом по известному месту за опоздание, насмешки в раздевалке после матча над молодым мужем, придавленным каблуком своей жены…

Ян заранее просчитал все свои действия до наносекунды, но все-таки не успевает. Уже на пороге его сражает наповал короткая фраза:

– Ты меня не любишь!

И – самое страшное! – тихий плач.

И только тогда Ян с ужасом вспоминает, что не успел поцеловать Яну при возвращении домой, а на прощание не поинтересовался состоянием ее здоровья и хорошее ли у нее настроением, не спросил, не было ли писем от родителей, живущих в другом городе, не узнал, не скучала ли она без него, не… Тысяча «не» погребает его под собой как снежная лавина.

Вы не пробовали всего за пару минут убедить женщину в обратном тому, во что она свято верит? Тогда и не пытайтесь. Как это ни удивительно, но иногда Яну подобное удавалось. Но в большинстве случаев он безнадежно опаздывал на тренировку, и сбывались все его самые мрачные опасения. Следует признать, что в дополнение к уже полученным за день оплеухам и неприятностям они сравнительно мало отягощали его горб. Главное, чтобы это не стало последней соломинкой – эта мысль позволяла ему сохранять философское спокойствие верблюда.

Нет большего блаженства, когда твое уставшее за день тело опускается на простыню, расплывается по ее поверхности и впитывает в себя ее прохладу и успокоение. Так приятно чувствовать, как тихо, неслышно ступая, подкрадывается благостный сон…

– Ты уже спишь? – голос жены вечевым колоколом тревожит сон Яна. Его металлическая жесткость не предвещает ничего доброго.

– Что ты, милая, – заверяет ее Ян, незаметно зевая в ладонь.

Но Яну на мякине не проведешь.

– Тогда поговори со мной, – просит она тоном, которому невозможно отказать.

И Ян понимает, что время его ночного сна сокращается как шагреневая кожа. Но покоряется. Поскольку, если насилие неизбежно…

– О чем? – спрашивает он, понимая, что в полночь в постели с женой о футболе не говорят, но спросонья не находя других тем.

Яна милосердно приходит ему на помощь.

– Правда, что я самая красивая из всех твоих бывших подружек? – задает она наводящий вопрос.

И Ян, пусть и спросонья, понимает, что даже заданный нарочито небрежным тоном – это вопрос жизни и смерти. Для него. И отвечает без запинки, тем более что уже давным-давно ответ на него выучен и отскакивает от его зубов, как пинг-понговый мячик от ракетки чемпиона мира, в каком бы состоянии Ян ни находился.

– Ты самая красивая, самая милая, самая добрая, самая умная и т.д. … женщина в мире, – долго перечисляет он через запятую. И завершает предложение внушительной точкой-поцелуем.

Но Яна все еще не убеждена.

– Врешь, поди, – говорит она и неожиданно заглядывает в глаза Яна, словно пытаясь прочесть в них правду.

Но даже ей не под силу разглядеть в ночной темноте их лукавый блеск.

– Конечно, – не подумав, отвечает Ян, по привычке соглашаться со всем, что исходит от жены. И только затем понимает, что произошло. Переговоры о мире затягиваются надолго…

И так изо дня в день, уже с раннего утра начиная восхождение на свою сладостную голгофу, Ян был занят Яной, и даже перестал считать, сколько срочных и важных дел было им отложено в долгий ящик и там забыто. Потому что в его жизни осталось только одно-единственное по-настоящему важное дело – это Яна, женщина, которую он любил. К этому выводу они пришли почти сразу после свадьбы совместно и без особого спора.

Это и было счастье, как Ян теперь понимал. До отъезда Яны для него это была просто жизнь. А в жизни, как известно, многие события осознаешь в их истинной значимости только по прошествии некоторого времени. Иногда это смягчает боль. Отдалившись на безопасное расстояние, смотришь как будто со стороны и мыслишь разумом, не чувствами. Жить чувствами очень болезненно.

Шепот звезд в лунную ночь слышится как укор людям за суетность их желаний. В такие ночи приходят сожаление и раскаяние.

– Десятки раз я чувствовала, что ты не любишь меня, – рассерженный шепот Яны расплавленным свинцом вливается в душу Яна. – Ты злой и плохой человек. Как я попалась!

Тень на стене исказила свои очертания и сломала отростки рук.

– Это ты, ты во всем виноват! Не будь тебя, я могла бы быть счастлива.

Это не было правдой. И тем убедительнее звучало.

Вина Яна была действительно велика – он не подал руки жене, выходя из автобуса. Оправданием с последующим прощением могла быть только его безвременная смерть. Яну очень хотелось умереть, чтобы Яна не так страдала. Но как-то не выходило. Возможно, мешало знание того, что ожидалось дальше по сценарию этой ночи, как две капли воды схожему со многими предыдущими. И потому кроме скуки он ничего не испытывал.

– Что ты молчишь, негодяй? – повысила голос Яна.

Это был апогей. Дело близилось к развязке.

– Дура, – коротко и емко охарактеризовал Ян поведение жены.

Брызги негодования превратились в водопад кипящего масла. Яна воскликнула:

– Ненавижу! – и в ближнее к ней плечо Яна впились все десять крепеньких пальчиков пианистки с остренькими коготками.

Неприятное и, сказать по правде, чрезвычайно болезненное ощущение.

В их жизни до брака было всего несколько коротких встреч, между которыми пролегли долгие месяцы разлук, лишь отчасти сокращаемые множеством писем и частыми телефонными разговорами. Впервые они встретились случайно, во время отпуска, присев за один столик в летнем кафе на морском побережье. Разговорились. Их поразило сходство имен и профессий. Ян и Яна. Она преподавала по классу фортепиано в музыкальном училище, он – историю в университете. Казалось, это был короткий курортный роман, который просто обязан был, по закону жанра, завершиться ничем. Во время второй встречи, там же и ровно через год, они решили, что это судьба, и не надо ей противиться. И еще через год они осуществили свое намерение.

Между этими двумя историческими для них событиями: встречей и свадьбой – было много других, и события эти так или иначе меняли их отношение к жизни, вкусы, привычки, характеры. Но они были далеко друг от друга и не знали этого. Вторая, промежуточная, встреча ничего не изменила, она была очень короткой, сумбурной, заполненной выяснением чувств и признаниями, в ней не нашлось места фактам и времени для анализа. Так что когда они сошлись, чтобы не расставаться уже никогда – они встретились не с тем человеком, которого сохранила им память, а совершенно другим. И реальность поглотила сновидения, как это всегда бывает в первую же минуту пробуждения ото сна.

И это было очень странное, двойственное чувство. Душа по привычке, приобретенной за предшествующие годы, любила, а разум негодовал на подлог. Еще недавно самый желанный и любимый на свете человек вдруг показался чужим, посторонним, случайным и временным попутчиком.

И радость обладания порой пересиливала горечь недоумения – неужели это и есть любовь? Та самая, воспеваемая великим множеством поэтов с самого сотворения мира…

Но удивительнее всего, что это действительно была любовь. Ведь по-настоящему любят не мечты и грезы, не идеал и не Афродиту, богиню любви. Любят человека во плоти, земного и слабого, не знающего меры в своих грехах и добродетелях, переплетенных порой так, что уже и не разберешь, что и где. В этом, наверное, и есть суть библейского проклятия, печать, наложенная разгневанной божественной рукой на жизнь человека.

… И вот она уехала, в отпуск, в другой город, в котором она родилась и жила до того дня, пока не сменила фамилию и не переехала к мужу, оставив в том городе папу с мамой, подружек и свое прошлое. Увозящий Яну поезд еще не успел отойти от перрона вокзала, как в пробитую в памяти Яна разлукой брешь хлынули воспоминания. Горькие и сладостные, о днях и ночах, о словах и жестах. Чем дальше уносил Яну поезд времени, тем ближе становилась она Яну, и тем чаще приходила к нему во снах.

Но были и другие гости.

Первой незаметно подкралась тоска. Она заглушила все остальные чувства, парализовала волю и не затронула только физических процессов организма, превратив Яна в механизм, поглощающий пищу лишь затем, чтобы иметь возможность функционировать, и не более того. Насыщение не приносило былого удовольствия.

Затем пришла бессонница. И странным было это чувство одиночества в ночи, когда холод постели и даже сама благостная прежде тишина мешали ему заснуть. Он беспокойно ворочался с боку на бок и чувствовал себя заблудившимся в пустыне путником, бредущим без капли воды под безжалостно палящим солнцем. Раскаленный бархан подушки, за которым мерещился блаженный оазис сна, отказывался принимать удобное положение, колол, давил, ускользал. И утро приходило вместе с головной болью и опухшими глазами.

Потом были и другие потери, но сознание Яна уже не задерживалось на них. Его разум будто требовал компенсации за бессонные ночи, он сутки напролет и не спал и не бодрствовал, а словно бы дремал.

В одну из таких ночей Ян вспомнил о Франсиско Гойе. Чтобы избавиться от чудовищ, порождаемых его разумом, испанский художник брал карандаш и рисовал. Только теперь Ян по-настоящему понял его «Каприччос». Он решил последовать примеру великого живописца, но на свой, доступный ему, манер. Он сел за компьютер и уже к утру закончил рассказ, который назвал «Видение». Главными его героями были, разумеется, он и она, Ян и Яна. Вот только описываемая в рассказе жизнь была не реальной жизнью, а той, которая могла бы случиться, если бы они были не они, люди из плоти и крови, а, допустим, чьей-то фантазией, выдумкой…

На этом месте своих объяснений Ян окончательно запутался и решил довериться самой Яне. Он был уверен, она поймет, что он хотел сказать, когда прочитает его рассказ. А, быть может, даже объяснит ему.

ВИДЕНИЕ

Эпиграф

«И каждый вечер, в час назначенный,

Иль это только снится мне?..»

А. Блок. «Незнакомка».

Одно за другим гаснут окна городских домов, и одна за другой вспыхивают в небе звезды. Далекие миры обращают свои взоры к Земле, и та, привычная и давно уже обжитая людьми планета, преображается под их взглядами, становится таинственной, полной чудес, и никому не ведомо, что может произойти здесь между полуночью и рассветом.

Я включаю настольную лампу, ставлю на столик две чашки, сахарницу и чайник, устраиваюсь в одном из кресел и жду. Часы бьют полночь.

Неожиданно распахивается окно, порыв ветра приводит в движение голову китайского болванчика на письменном столе, и в комнату на метле влетает Яна. Сделав пируэт, она мягко опускается в кресло напротив и небрежным жестом отправляет метлу в угол комнаты. Китайский болванчик укоризненно качает головой, но, на его счастье, Яна не замечает этого. Сегодня она – египетская царица, в белоснежной тоге, в сандалиях, опоясывающих тонкими ремешками ее икры, с чуть удлиненным разрезом мерцающих, как огни святого Эльма, зеленых глаз.

– Доброй тебе ночи, великий маг! – волнующим меня голосом произносит Яна.

Я отвечаю, радуясь, что сегодня все удалось как нельзя лучше, и даже не разбилась ни одна из чашек:

– Приветствую тебя, прекрасная царица!

Тени по углам, вспугнутые было внезапным появлением Яны, снова мирно засопели. Зачавкал в углу домовой, дожевывая свою кашу. Дракон у дверей, неодобрительно пыхнув огнем, покосился на открытое окно и заполз за диван, опасаясь сквозняка.

– Царицы не летают на метлах, – надула губки египтянка. – Зачем нужно было загонять меня на эту ветлу с ручкой? Еще бы в ступу засадил!

– Подобающий царице караван верблюдов не вошел бы в эту комнату.

– Вошел – не вошел… Превратил бы в мышей… В летучих, – помолчав, уточнила она. – И вообще, позволь побыть собой. Ну, пожалуйста!

Когда Яна о чем-то просит, устоять невозможно. Исчезла тога, пропал удлиненный разрез глаз, и очаровательные ножки с копытцами застучали по паркету. Яна пробежала по квартире, стряхивая с себя остатки африканского песка, по пути наступила на драконий хвост, не поместившийся за диваном, и не извинилась, взглянула на свое отражение в зеркале в прихожей и показала ему язычок, бесцеремонно прогнала на кухню домового, доедать кашу – и все это в одно мгновение, не успела дрогнуть секундная стрелка на настенных часах.

Яна, в истинном своем облике и в натуральную величину – явление, в сравнении с которым кажутся мелкими самые разрушительные стихийные бедствия, самумы и цунами. Я знаю это, и все же не могу не позволить ей побыть самой собой хотя бы раз за вечер.

– Ох, ну и теснотища, – пытаясь сохранить равновесие, взмахнула она руками, в очередной раз спотыкаясь о хвост дракона. Тот, жалобно скуля, заполз под диван, и оттуда, из темноты, настороженно следил, поблескивая глазами, за ее копытцами. – Неужели нельзя дворец построить на одну ночь?

– Нельзя, городские власти не разрешают, – почему-то оправдываюсь я.

– Бюрократы, – говорит Яна. Но внимание ее уже отвлечено другим. – А это что еще за шкура в углу пылится?

– Не трогай! – едва успеваю ее удержать. – Это последний на земле мамонт зашел ко мне в гости по пути в свой каменный век. Возвращается на каникулы из будущего, из межгалактического зоопарка…

– А мамонт – это такой слон, только заросший и небритый? – не дослушав меня, интересуется Яна.

Зверь, обидевшись, встает и уходит, проломив в стене дыру. Известка медленно оседает на пол, покрывая паркет густым слоем. К счастью, соседи в этот час крепко спят, и никто из них не увидел последнего на земле мамонта, пересекающего лестничную площадку современной панельной пятиэтажки.

– Он что – ненормальный? – разозлилась за дыру в стене Яна. И даже крикнула мамонту вслед: – Псих!

Но мамонт уже скрылся и ее не услышал.

– И вообще, будет когда-нибудь в этом доме порядок или нет? – взрывается Яна. – То дикие звери бегают, то каша по всему полу размазана. А все потому, что нет хозяйки. – Ее голос меняется, становится томным. – Я вмиг перевела бы всю эту живность. И пыль бы вытерла…

Она проходит по комнате, заманчиво покачивая бедрами.

Я пью чай и играю в шашки с домовым. Он хитрит и при малейшем зевке крадет мои шашки. Яна отвлекает мое внимание, и у меня возникает желание превратить ее в фарфоровую статуэтку, под пару китайскому болванчику. Но в этот момент домовой самым наглым образом смахивает на пол мою дамку, и приходится дать ему щелчка по носу, чтобы не зарывался. Он пищит, и Яна спасена.

Но вместо благодарности она отпускает крошке домовому весомую затрещину. Тот хныкает и прячется под мое кресло. Сегодня явно не его ночь. Яна садится в освободившееся кресло напротив.

– Нам надо серьезно поговорить, – произносит она звенящим, как литавры, дискантом.

– О чем? – интересуюсь я, мысленно проклиная себя за нерешительность. Давно уже пора вернуть Яну в небытие.

Дальнейший наш разговор напоминает блиц-партию в шахматы, только вместо того, чтобы переставлять фигуры на доске, мы обмениваемся фразами.

– Обо мне.

– Зачем?

– Я тоже человек!

– Смелое заявление.

– Да, и у меня есть сердце.

– А также рожки, хвостик, копытца – и все это очень премилое.

– И я требую…

– А вот это уже шалишь! Требовать ты можешь только у своей родной чертовой бабушки.

– Но я хочу – и буду!

– Я тебя выдумал, я тебя и…

Но я не успеваю договорить. Вдруг глаза Яны начинают сверкать, как два солнца. Я чувствую, как туман окутывает мое сознание и погружает его в непроницаемый мрак. И порожденная моим воображением Яна освобождается из-под ига моей абсолютной власти. Впервые со дня своего сотворения. Так не должно было быть…

Но я уже бессилен помешать этому. Mea culpa.

Поставив последнюю точку после «Mea culpa», что в переводе с латыни означало «моя вина», Ян облегченно выдохнул, но все-таки нашел в себе силы, на всякий случай, перечитать свой рассказ. И похвалил сам себя за предусмотрительность, потому что обнаружил и поправил в нем несколько нелепых грамматических ошибок, допущенных явно второпях. Затем кликнул мышкой и отправил «Видение» электронной почтой в путешествие, конечной точкой которого была Яна. После чего, уставший, но удовлетворенный, лег спать. Уловка сработала. Впервые за последние ночи Ян заснул.

Когда он проснулся, между минувшим вечером и утром пробуждения прошла целая вечность, не меньше – по его, Яна, ощущениям. Он подумал, что каждый прошедший день, даже растянувшийся на годы, неотвратимо приближает их с Яной встречу. Эта мысль позволила ему встать и сделать зарядку, принять контрастный душ, а потом пойти на работу.

А когда он вернулся, его ждал ответ. Это была всего одна фраза: «Так вот что ты обо мне думаешь?» Она была безликой, но ужасной по скрытой в ней страсти. И требовала немедленного отрицания и отречения.

Но он не понял этого. И написал в ответ: «Тебе не понравилось?» После чего поставил улыбающийся смайлик.

Это была неудачная шутка. Смайлик стал последней каплей, переполнившей чашу гнева.

«Это подло».

Слово «подло» Яна повторила в своем письме не менее десяти раз. А затем добавила: «Ты вонзил мне нож в спину». Но это было уже в следующем письме. После чего было письмо с вопросом: «Почему ты не сказал мне этого в глаза?» И другие письма, в которых были заданы не менее ужасные и бессмысленные, с точки зрения Яна, вопросы, ответы на которые он не знал. Поэтому он не отвечал на ее письма. Это была лавина, внезапно и неожиданно сошедшая с горы, которая смела его со своего пути, как ничтожную пылинку. Только однажды он робко спросил, что ему делать. Ответ последовал незамедлительно: «Разорви свой пасквиль на мелкие кусочки, сожги, а пепел развей по ветру». Но как совершить подобное с электронным письмом, он не знал. О чем и проинформировал Яну. Она не вняла голосу разума и сообщила ему, что как только вернется, то подаст на развод. Это была плохая новость. Хорошей новостью стало то, что поток писем иссяк. Яну уже не надо было с содроганием открывать свою почту в ожидании смертного приговора. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. На душе сразу стало легче. Ожидание смерти всегда тяжелее самой смерти, как утверждают знающие люди. Впрочем, как они об этом узнали, для Яна всегда оставалось загадкой. Он просто поверил им на слово.

Он встретил ее на вокзале. Она была холодна и неприступна, как Снежная королева. И великолепна в своей решимости доказать ему, что он уже ничего не значит для нее, как Кай, так и не сумевший сложить из ледяных кубиков слово «Вечность». Это была не та женщина, которую он провожал несколько дней тому назад. И он был другим. Рыцарь, закованный в панцирь обиды, в котором он собирался принять бой и одержать победу. Но почему-то они не смотрели в глаза друг другу, словно опасаясь проявить слабость, которой незамедлительно воспользуется соперник. На их знаменах был начертан лозунг «Победа или смерть». И никто не собирался склонять свое знамя к ногам другого.

Они сели в такси. В разные. Но предварительно обменявшись парой фраз, которыми обговорили свой маршрут. Поэтому подъехали к ЗАГСу одновременно. Словно чужие люди, страшась ненароком прикоснуться руками, заполнили заявление. Узнали день, когда произойдет непоправимое, и расстались, так и не сказав друг другу ни слова и не обменявшись взглядами.

Он весь день бродил по городу, словно в поисках себя самого. Но так и не нашел. А когда в вечерних сумерках случайно наткнулся на дом, в котором жил, то увидел, что в окне их квартиры горит свет. Он совсем забыл, что у нее, как и у него, не было другого пристанища, а, следовательно, по крайней мере одну ночь они должны были провести вместе, если бы кто-нибудь из них не захотел гулять до утра по безлюдным улицам, пугающим воображение мрачными переулками и тусклыми фонарями. Ян был рыцарем, но не настолько. И он вошел в свой дом с таким чувством, словно брал приступом вражескую крепость.

Но он напрасно переживал. Яна забыла выключить свет, когда уходила, забрав все свои вещи. Квартира была пустой, только сквозняки населяли ее. Куда она могла уйти, он не знал, только мог догадываться. У нее были подруги, о которых она ему не рассказывала. Яна даже не знакомила его с ними, по каким-то ей одной ведомым причинам.

Он прошел по квартире, гася свет. Впереди была вечность, лишенная смысла жизни, как ему казалось в это мгновение. И надо было хорошенечко выспаться перед тем, как пуститься в бесконечный путь, в напрасной надежде, что однажды жизнь вернется на круги своя. На прежнюю, наезженную годами ранее, колею.

Смертельно уставший за день, Ян заснул без сновидений, едва его голова коснулась подушки.

А когда он проснулся наутро, то впервые за последние дни отчаяние не мучило его. Худшего уже не могло быть. Что бы с ним не случилось в будущем, это было бы только спасением от одиночества. И он был бессилен помешать этому, каким бы заманчивым ни казалось предаваться отчаянию и жалеть себя.

«Mea culpa», – подумал Ян. И неожиданно улыбнулся, вспомнив, что именно с этого все и началось.

Так им был сделан шаг от края пропасти, в которую он еще накануне собирался падать всю оставшуюся жизнь.

Как верно подметил какой-то мудрец, любой путь начинается с первого шага…