Пока ты спал...(СИ) [D_n_P] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

— Хён-хён-хён, Хоби-хён, к-куда делся? Игры только н-начинаются! — пьяно икнул Чонгук около чужой двери.

Его штормило, ноги отказывались держать тело ровно, но остатки мозга яростно требовали найти пропавшего хёна. Это нечестно, как спаивать младшенького после очередного концерта, так Хосок самый первый — наливал, толкал под локоть, подначивал на слабо и на спор. А как сыграть в любимую макне игру, так пропал с концами. А Чонгуку надо! Ему надо дальнейшее продолжение вечера, чтобы сгустить алкогольный кумар, когда хоть в бутылочку играй, хоть в карты на раздевание — смеха будет больше, чем стеснения и ужаса. И ему срочно нужен напарник для продолжения вечера.

Чонгук разболтано размахнулся, чтобы стукнуть в дверь кулаком, грузно на неё навалился. Под его весом она неожиданно распахнулась. И открыла пьяному взгляду…

Хён, как оказалось, никуда не пропал. Спящий Хосок вольно раскинулся в куче одеял и своей одежды. Полностью раздетый, только одна штанина зацепилась за длинную узкую ступню. Чонгуку понадобилось время, чтобы переосмыслить, что именно он видел: пьяный, обнаженный, объятый сном рэп-хён, смуглеющий телом на белом белье.

Сердце тяжело, полновесно стукнуло о ребра. Минуты замедлили бег, растянулись резинкой, чтобы хлестнуть наотмашь, вышибить из головы крупицы трезвости. Чонгук медленно выдохнул и не спеша закрыл дверь.

Несколько неверных шагов ближе к кровати по освещенной прикроватной лампой комнате. Вздохи редкие, гулкие, жалкие — не дай Бог разбудить, прервать морок, ожившую фантазию. Глаз не отвести. Куда не глянь, от макушки до пальцев ног — перегруз для восприятия. Хён спал на животе, отставив и согнув одну ногу в колене. Одна ладонь подпирала пунцовую щёку, вторая — покоилась на соседней подушке. Круглый яркий рот был приоткрыт, разнося по комнате алкогольное амбре.

Кому взмолиться, чтобы сон не прекращался? Ни его, Чонгука — сказочный, невероятный, ни Хосока — глубокий, обморочный. Сегодня хён был безбожно пьян, безбожно гол, безбожно беззащитен. Какие оправдания, никаких, сегодня Чонгуку все можно — алкоголь в крови ревел вседозволенностью. Сколько себя помнил, столько полыхал, горел по яркому, чувственному, нежному хёну, безнадёжно и безответно. И делал вид, что равнодушен. Не то, чтобы не пытался выяснить. Просто ловил безразличные взгляды. Просто слушал истории чужих симпатий, иногда взаимных, иногда нет. И никогда — однополых. Попытки намекнуть ни к чему не привели. Может, Чонгук неудачно намекал, а может, Хосок был настолько не заинтересован. Стоило ли что-то выяснять?

Может, судьба сейчас скинула Чонгуку выигрышный расклад, пусть такой, без взаимности, но и без равнодушия в сморенном алкоголем взгляде. И очень близко, до нестерпимости. Об остальном он подумает завтра, когда протрезвеет и осознает всю степень своего падения.

Чонгук оперся коленями на кровать и опять замер. Опасный момент — Хоби затрепетал ресницами, дернул острым носом, длинно выдохнул. Узкая, смуглая спина медленно разошлась в лопатках. Но нет, ложная тревога, сон был крепок. Хён размеренно дышал и не чувствовал, что в комнате он не один. За ним пристально, жадно наблюдали, теша обнажившееся алкоголем желание.

Смотреть и не насмотреться. Какой он везде изумительный: нежная шея, бархат узкой спины, поясница с ямочками, крепкие бедра. Смуглая отставленная задница призывно круглела, длинные ноги с узкими щиколотками порнушно разведены. Каждая линия тела вмазывала по венам наркотик. Остальным не рассматривать и не трогать. Сегодняшняя доза только для Чонгука.

Его рука очертила вены на шее, прорисовала переплетения линий на точеных плечах, невесомо огладила впадину позвоночника и изгиб поясницы. Чонгук трогал, ласкал, нажимал всё увереннее, вышвырнув из головы опасения, что хён проснется. Но тот и не собирался, его сон был глубок и нерушим. Только дышал чаще, жарче. Чужое дыхание еле слышными выдохами расходилось по комнате, палило нервы Чонгуку. Внутри скручивался тугой узел из возбуждения и опасности — толкал на дальнейшие исследования тела.

Член стоял по стойке смирно, пачкая модные боксеры, и Чонгук высвободил его, провёл по эрекции рукой, размазывая предэякулят. Кончить хотелось сейчас, но у него большие, невероятно огромные планы на этот вечер. Чужая рука на подушке сжалась в кулак, словно повторила движения по члену. Чонгук, не спеша, её взял, уделил время и ей. Пристально рассмотрел красивую узкую ладонь, тонкие нежные пальцы. Обычно эти руки летали в танцах, при жестикуляции в разговорах, в суете дел, не давали зацепиться, закоротиться взглядом. Но сейчас рука хёна была в его ладони, и Чонгук оглаживал каждую венку, каждую выступающую костяшку, провожал пальцем каждую линию жизни. Только от одних изящных узких кистей мазало до состояния желе. Дыхание клокотало, разрывая ребра, остатки воздуха драли гортань.

— Не сдохнуть бы раньше от переизбытка впечатлений, — прошептал сам себе Чонгук и оглянулся на дверь. Чужих голосов не было слышно.

Тихая, затемненная комната, разобранная постель, неподвижное тело на ней — толкали на эксперименты. Запах алкоголя стелился шлейфом, щекотал ноздри — вселял надежду, что все сойдет с рук, останется незамеченным, забудется в пьяном угаре. Чонгук решился, положил ладонь хёна на член, сжал в кулак своей и начал толкаться бедрами в тесную теплоту. Хосок спал. Хмурил тонкие брови, опалял губы дыханием. Рука его на члене сжималась и разжималась, дарила иллюзию, что взаимность не по принуждению.

— А точно ты спишь? — жалко пробормотал Чонгук, натягивая тугой кулак на ствол. Засмотрелся туда, где пропадала длина, где появлялась с другой стороны налитой тёмно-розовой вершиной и сипло застонал. Собственная смазка увлажнила хватку, позорно хлюпала кожа к коже на каждом толчке.

— Можно, ты сегодня будешь мой? Мой маленький вишневый хён, вкусный, как сироп, — банальности срывались с языка, кружились отзвуком по углам комнаты, но так сладко было их шептать, не боясь услышать отказ.

Крепкий обхват на члене ощущался волшебно. Особенно, если выкинуть из головы мысль, что поверх руки хватка Чонгука была ещё крепче. Но всё неважно, пока в венах алкоголь вперемешку с похотью — разбавлял кровь, разгонял пульс.

Сердце отбивало безумный ритм, и надо бы выдохнуть, сбавить накал ощущений, иначе инфаркт не за горами, даром что молодой. У Чонгука много планов не только на вечер, но и на долгую жизнь. Желательно вместе с грациозным, ярко-смуглым, чувствительным хёном.

Но пока он только топтался на подступах к неприступной горе по имени Чон Хосок, который никак не хотел понимать намеков. Подкаты переводил в шутки, сам же над ними смеялся, обижая и раздражая нетерпеливого Чонгука. То ли его подкаты были тупо-смешные, то ли сказывался недостаток опыта. То ли чёртов Хоби был такой тупой. Красивый гладкий сладкий, как вишневый пирог, но, блин, дурной хён.

Чонгук был в отчаянии. Недавно на концерте он, пользуясь тем, что сценические наряды —джинсы и длинные майки, заловил Хосока в объятья, прижал к телу, впечатал эрекцию в упругие половинки. Тот взбрыкнул, попытался выкрутиться, но зря Чонгук что ли качался и раздавался в ширину? У него теперь крепкие мускулы и жадные руки. Слабосильному, узкому хёну было не вырваться. А Чонгук старался — подталкивал бедрами при ходьбе, втирал член в ягодицы, обхватывал старшего поперек груди на глазах у многих тысяч человек — разве это не похоже на намёк?

Или на следующем выступлении, во время исполнения партии Хоупа, когда тот присел на корточки, зачитывая рэп, Чонгук принялся делать ему массаж. Разминал твердыми пальцами напряженную тонкую шею, линию плеч, оглаживал хрупкие позвонки.

Ну и что, все бестолку. Хлопок узкой кистью по плечу после концерта, смешливый вопль: «делаешь успехи в фансервисе, Гук», и удаляющаяся спина по направлению к гримерке. Всё.

Чонгук реально отчаялся. Даже неожиданная, острая реакция Хоби на массаж, засеченная фанкамами, не сделала ему хорошо. Ну как, сделала, конечно, когда он с телефоном уединился в ванной и подрочил на скриншот с видео, рассматривая поплывшего, зажмурившего глаза хёна, собравшего в морщинку тонкие бровки. Хотелось кончить ему на лицо, на алое сердечко губ. Размазать семя по твёрдым щекам, окунуть пальцы во влажный рот, столкнуться с юрким языком. И слизать всё до последней капли. Но, блядь, это только телефон. Это только телефон Чонгука. Кончить на собственный телефон — это, наверное, дно. Степень его отчаяния с дном и можно сравнить. В своей зависимости, в своем сумасшествии он дошел до тупика — до дня, до вечера, когда собрался трахнуть спящего, пьяного Хоби. И тогда посмотрим, кто будет смеяться последним.

Чонгук отнял руку Хосока от члена, поднес ко рту и обстоятельно вылизал каждый палец. Ласкал нежные местечки между ними, обводил кончиком языка костяшки, подушечки, нежные венки. Рука пахла его семенем, чипсами, каким-то кремом. Где-то, в параллельной вселенной, был мир, в котором эта рука по собственному желанию гладила, бродила по телу Чонгука, трепетно очерчивала щедрые линии мышц, терпко ласкала эрекцию. Но в этой вселенной рука обняла подушку, стоило её отпустить. Жалкие крохи со стола Хоби-хёна, позорно украденные младшим.

По-хорошему, нужно уйти, никто не давал Чонгуку права трогать так собственнически спящего хёна, но он только продвинулся ближе. Беззащитность, уязвимость Хосока сносила преграды, подталкивала на новые подвиги. Теперь его привлекли яркие, четкие губы, сложенные в круглую, идеальную букву О. Он провел по ним пальцами, оттянул нижнюю так, чтобы мелькнули ровные белые зубы. Хосок не шевелился. Хмурил брови, вздыхал, трепетал телом и нет-нет, да изгибал соблазнительно поясницу.

— Что же тебе снится, хён? — пьяно хихикнул Чонгук и запутался пальцами в его волосах. Дернул легонько, придвинув ближе голову. — Секс с девушкой? А может, тебе снятся танцы? Или… снится мужчина? — замер Чонгук, прижал руку к занывшему виску. И сам себе ответил:

— Да нет, вряд ли. Я бы такое не пропустил.

Ласковый, нежный, умопомрачительный Джей Хоуп, чью узкую сладкую задницу хотелось натянуть до упора, никогда не был замечен в интересе к своему полу.

— Ну что ж, я буду первым. Как всегда, — сделало вывод нетрезвое сознание Чонгука.

Убедившись, что пьяный хён всё так же спал, он приблизил член ко рту. Мазнул чувствительной головкой по губам, нырнул глубже, исследуя бархатистую внутреннюю поверхность, провел концом по зубам.

— Открой рот, хён. Ну же. Открой шире…

Прижаться бы губами, попробовать на вкус соджу, который пил хён в зале, у него сто процентов будет привкус вишневой настойки. Чонгук придержал Хосока за подбородок и погрузился членом в теплый, влажный рот. Под веками плеснуло красным — его встретил там робкий язык. Тот касался, оглаживал, выталкивал, заставляя окунаться снова и снова. Низкие стоны Чонгука отскакивали от стен и оседали потом на собственной коже.

— Так что же тебе снится, хён? — заскулил он, двигая бедрами у чужого лица. — Что за сон, в котором ты исследуешь языком чужой член?

Хороший вопрос, чтобы разложить его на составляющие, задуматься, но сегодня вечером умение анализировать и делать выводы махнули рукой, задавленные бетонной плитой алкоголя. Кровь гудела, толкалась шумно по венам, наливала их страстью. Чонгук оглаживал красивое лицо, перебирал кудрявые волосы. Медленно двигался между распахнутых, красных губ, растягивая их на своем члене. Хён принимал молча, терпеливо, только морщил острый нос. Тонкие веки заметно подрагивали на каждом неторопливом толчке.

— Ох, о-о-ох, откуда ты так умеешь?..

А Чонгуку и этого мало, хотелось больше. Больше покорного, не сопротивляющегося хёна. Хотелось рассмотреть его подробнее, запомнить, впечатать картины голого тела под веки. Впрыснуть в кровь, втереть в десна, втянуть носом. Личный сорт героина, от которого Чонгуку было так хорошо, что хотелось сдохнуть.

Новая мысль заставила замереть на толчке, откинув голову. Интересно, у спящего Хосока стояло? Чонгук уставился в потолок невидящим взглядом, длинно выдохнул и вытянул член наружу. Если хён не проснулся от прошлых действий, можно ли его перевернуть? Он осторожно взялся за отставленную острую коленку и потянув за неё, переложил послушное тело на спину. От вида красивого, ровного стояка Хоби Чонгука размазало по простыням. Аккуратный член хёна оставлял вязкие капли под пупком, нежная мошонка поджалась в ожидании ласк. Другого намека и не надо.

Оседлав узкие бедра, Чонгук обхватил оба члена и начал тереться эрекцией по эрекции, стискиваясь ладонью на каждом ударе. С натерто-красных губ хёна слетали томные, чувственные стоны — лишали последнего рассудка. Голова Хосока была откинута, открывала взгляду смуглую шею и маленький нежный кадык — картина теперь будет сниться. Чонгук склонился и куснул мокрую кожу под кадыком. Какой же он вкусный, капельки пота остались на языке привкусом вишни. Удовольствие подступало, охватывало истомой от макушки до пальцев, дыхание судорожно рвалось сквозь сомкнутые губы. Чонгук приласкал чужую мошонку, огладил пальцем местечко за ней и продолжил двигаться.

Воздух искрился в темной комнате, по ощущениям — как на сраной Венере: еще чуть-чуть и кислород закончится. Пот тёк по спине, скатываясь в майку, соленые капли срывались с челки, чтобы испариться с распаленной, горячей кожи хёна. Чонгук сдавил ладонь сильнее и почувствовал дрожь чужой эрекции. Растёкся рукою, выжал оргазм, и Хосок кончил, выстанывая что-то вполголоса, пачкая живот тонкими струями.

Собственный оргазм неотвратим, как цунами — накрыл с головой. Семя щедро разлетелось по животу и груди хёна, и тот снова что-то пробормотал. Чонгук провел ладонью по груди, мешая свои и чужие потеки, и вдруг, как выдох, как тихий стон, как отзвук оргазменной истомы донеслось до него тихое «Чонгуки».

Звонкая ломкая тишина воцарилась в комнате. Ему надо уходить пока разморенный, заляпанный хён не проснулся. Протрезвевший после оглушительного оргазма он наконец-то испугался: а что, если бы Хосок проснулся? Как бы он смотрел ему в глаза? Что бы сказал? А завтра? Что ему делать завтра? Как он вообще будет с этим жить? Проснувшийся стыд сдавил грудь обручем, осел песком под веками. Как хотелось бы остаться тут, лечь рядом, обнять. Послышавшееся «Чонгуки» пристегнуло, привязало к этой комнате, к кровати, к спящему хёну. Тот всё ещё спал, сбитое дыхание рвало смуглую грудь, морщинка меж бровей никак не расходилась. Он выглядел попользованным. И от этого стало тоскливее, словно в этот самый момент Чонгук потерял что-то ценное, родное.

Он тронул натертые губы, провел по их влажной поверхности, прижёг поверх поцелуем. И ушёл.

***

Утро встретило Чонгука головной болью. Сколько же он вчера выпил? Во рту помойка, на душе огромный камень вины. Стыд не проходил, и к нему, рука об руку, добавились смущение и муки совести. Как он мог так поступить? Как смог тронуть пальцем без разрешения? Без взаимности? До какой низости дошёл, пока злился на Хосока за его равнодушие. Поступок настолько позорный, ничем не мог быть оправдан, и с его последствиями предстояло сегодня столкнуться.

Похмелье намяло тело, осушило рот до состояния пустыни. Хочешь, не хочешь, а за водичкой сходить надо, думал Чонгук, лёжа в измятой постели поверх покрывала. Только воду, ни единого куска еды в горло не полезло бы. Особенно, если на кухне будет торчать Хосок.

Как себя вести дальше? Струсить? Сделать вид, что это не он кончил на грудь хёна? Или поступить по-мужски, взять на себя вину и подойти? А что сказать? «Прости, хён, я напился и сделал непотребное?» Или: «прости хён, я по тебе так полыхаю, что напился и сделал непотребное?»

— Как же раскалывается голова. Пусть хотя бы боль пройдет, потом подумаю, — шептал он помертвевшими губами, пока натягивал на себя чистую одежду. Воспоминание мелькнуло укором: — Показалось или нет, как хён стонал «Чонгуки», кончая?

Хосок, конечно же, был на кухне, какого рожна, как говорится. Чистый, одетый (Чонгук сморгнул вчерашние буйные кадры белых струй по груди), уткнувший тяжелую голову в ладони.

— Привет, хён, — проблеял Чонгук, пряча от него глаза. Мысленно ударил себя по лицу. Сдался с потрохами. По его жалкому, трусливому тону и дурак догадался бы.

— Привет, Чонгуки, — поднял голову Хосок и пришиб его злобным взглядом. На лице его ярким укором горели натёртые губы, хён провел по ним языком и оскалился.

Чонгук почувствовал себя самым несчастным человеком во Вселенной. Он сморщился, залился краской стыда. Его рук дело. И рук ли…

— Кофе будешь? — Хосок встал, прошел мимо к кофеварке, больно задев плечом.

Чонгуку бы сейчас пойти утопиться, какой к чёрту кофе, но он стоял как приклеенный. Если сейчас сбежит, так и будет бегать.

«Побудь хоть сейчас мужиком», — сказал он сам себе, вздохнул как перед экзаменом и сел за стол.

Перед ним грохнули чашкой чёрного кофе. Следом шумно приземлили бутылку молока.

— Хоби-хён такой заботливый… — пробормотал Чонгук, вперив взгляд в поверхность стола.

Тихий рык пошевелил волосы на макушке. Вот зачем дёргал тигра за усы? Чонгук искоса глянул на Хосока и неожиданно хмыкнул. Хён такой притягательный в своей злости, такой аппетитный. Нависал над столом, сжимая кулаки. Мягкая кофта с полосками спустилась с одного плеча, задранные рукава открывали вид на тонкие запястья. Под кадыком, на смуглой коже краснел след укуса. Его, Чонгука укус. Как намёк на принадлежность, на обладание. Словно Чонгук уже взял, присвоил, воспользовался — тому осталось только смириться. Какой там хищник. Так, полосатый котёнок. Пугает, грозно рычит, топорщит мягкую шерсть, а тронь — ластится под руку, и подушечки мягкие-мягкие, жамкает ими по хозяйскому животу. Хосоки-хён такой, только смотрит сурово, а натура трепетная, нежная. Чонгук неожиданно приободрился. Все наладится, правда ведь? Они замнут вчерашний вечер, хён подуется и опять простит неразумного тонсена.

Наглая улыбка расцвела в душе, Чонгук почувствовал её отпечаток на губах. Выпрямил плечи и уверенно взялся за бутыль, чтобы добавить в кофе молока. Похмелье похмельем, а крепкий кофе он никогда не любил. Наклонил бутылку к чашке и вдруг ощутил удар по локтю. Молоко предсказуемо вылилось, оставив на столе белёсые потеки.

— Какой неаккуратный, Гуки. За собой надо убирать, — зашипел на ухо Хосок, двинул Чонгуку обидную затрещину и свалил с кухни.

Ворох разнообразных чувств взметнулся внутри. Злость, досада снова подняли головы, отравили организм. Мысль, что он легко отделался, заслонили другие — неправильные, гневные.

— И все-таки? Почему хён сразу подумал на меня? Неужели видел мои подкаты и жестоко их обрубал? Он всё знал и игнорировал? — прогундел он обиженно, глядя вслед убежавшему Хосоку. Встопорщил пальцами слипшуюся чёлку и прикусил губу в задумчивости.

И снова всколыхнулись прошлые обиды, вновь заныли раны безответной любви.

— Мало вчера досталось противному, совсем не солнечному хёну. Надо было трахнуть его расслабленную задницу, — злые бессильные слова, которые не помогут помириться с хёном. Но Чонгук их выдал в эфир, озвучил, и как теперь идти на мировую, если между муками совести и стыдом затесалось чувство правильности происходящего?

***

— Перестань на меня глазеть.

— А то что?

— Глазелки вылезут.

— Нет такого слова, хён.

— Слова нет, а наглые глазелки есть!

— Перестаньте! Какая муха вас укусила! Сколько можно собачиться! Рассажу по машинам! — терпение Намджуна в очередной раз лопнуло, и он гневно гаркнул — крик раскатился по салону машины. Настолько это редкость, когда лидер кричал, все остальные втягивали головы. До недавнего времени. Теперь Чонгук только поцокал языком, а Хосок вихрем взвился на сидении напротив:

— Рассади! Достал меня малолетний хам! Пусть отвернется!

Чонгук покладисто повернулся к затонированному окну.

Тому с недавних пор, чтобы разозлиться, хватало поймать на себе мимолетные взгляды макне. И не то, чтобы Чонгук не специально. А как не смотреть? Если он горел и сгорал. Если он плавился в мареве похоти. На полном серьезе — если собрался отшивать неугодного ухажера, не стоило хорошеть, как хорошел день ото дня чёртов Чон Хосок.

Все заметили, что между ними вспыхнула распря. Хосок обходил Чонгука стороной. Закончились тисканья, обнимашки, совместные проказы. Он тоже не спешил приближаться к хёну, разрываясь между двумя полюсами страданий: от гнетущего чувства вины за содеянное, до желания ещё раз провернуть. И вообще не важно, будет хён в добром здравии или в отрубе.

В голове ежедневно и еженощно полыхали воспоминания о доступном, расслабленном Хосоке, послушно принимающем во рту чужую эрекцию, и эти картины стирали в труху. Такие порочные, греховные в своей правильности. В каком моменте он, Чон Чонгук, свернул не туда?

За окном цвела весенняя Осака, разбегалась парками и толпилась небоскребами. На улицах бродили люди в масках, и Чонгук поправил под подбородком свою. Скоро выходить, группа приехала на саундчек. Вечером концерт, завтра послезавтра еще два, потом Хиросима и Нагойя. Напряжённые дни тура, последние выступления, а отношения между мемберами оставляли желать лучшего. Чонгук подначивал и огребал люлей, Хосок задирал нос, прятался за Чимином и Сокджином. И молчал. Его молчание дарило крошечный шанс, что проступок Чонгука замнется.

Очередной концерт станет спасением. На сцене можно забыть, что жалкие полчаса, во время которых пьяный Чонгук поддался желанию утолить чувственный голод, раскололи время надвое. Период до, когда равнодушный Хосок щедро делился вниманием. И дни после, когда отнюдь неравнодушный Хосок не дарил и крохи прошлого отношения. Выступление подарит иллюзию, что хён не сторонится, и снова рядом. А потом… Чонгук подумает потом.

Машина затормозила перед крытыми воротами, и Чонгук натянул маску на чистое от макияжа лицо, поднялся. В проходе затоптался Хосок, суетливо заторопился, пихнув телефон в карман и дёрнув сумку с сидения. Не стал Чонгук отступать — надавил телом на пространство между ними, втиснулся грудью и плечами. Хён смешно подпрыгнул, выскочил наружу, почти роняя сумку.

Чонгук с интересом проследил за нервными манёврами, а потом закатил глаза. Реакция Хосока такая красноречивая. Мутный хён продолжал игнорировать, дразнил и раздражал макне.

Он пошел следом, щуря глаза на вспышки фотоаппаратов и людской гомон.

— Стой, — в коридоре под трибунами арены его за локоть поймал Намджун.

— Что такое?

Чонгук внутренне собрался, приготовился получить очередное нравоучение. И не ошибся.

— Что за ссора произошла между вами?

— С кем? — вытаращил честные глаза Чонгук.

— С Хосоком, — ответил Намджун, сжав губы в недовольстве. Невозмутимый вид Чонгука, должно быть, подсказал ему, что подробностей он не услышит.

Мимо прошёл стафф, и парни отошли к стене.

— У нас все в порядке, хён, не выдумывай, — Чонгук похлопал лидера по плечу. — Мы с Хоби-хёном никогда не были добрыми друзьями.

— Ещё недавно ты торчал не дальше шага от него, — не поверил внимательный Намджун.

Конечно, тот не верил, слишком резко оборвал дружеские отношения Хосок, но какой выбор у Чонгука? Рассказать правду? Ну нет. Только стоять на своем.

— Как бы там ни было, ничего не случилось, хён, — уверенно сказал Чонгук, и даже молния не поразила его за вранье. Он постоял, как будто подождал её, и, не дождавшись, кивнул Намджуну и пошёл дальше.

В спину его толкнули тихие слова:

— То же самое я вчера спросил у хёна…

Одно предложение, но какое увесистое — наполнило тело цементом. Чонгук опустил пудовую ногу, так и не шагнув.

— И что? — онемевшими губами спросил он. Поворачиваться было страшно, поэтому Чонгук искоса глянул через плечо. — Что он ответил?

— Он сказал, что у вас нет никаких проблем, всё нормально, — протянул лидер, с подозрением оглядев бледный вид Чонгука. — Но вы оба мне не нравитесь. Решайте свой вопрос, ваш конфликт влияет на всех остальных. В помещении, где вы оба, невозможно находиться. Того и гляди бомбанет.

Шум в ушах помешал услышать последние наставления, Чонгука схлопнуло сразу после «нет никаких проблем». Намджун уже ушёл, а он, распластавшись по стене, тёр истошно стучавшее сердце и улыбался, как блаженный.

— Ах, Хоби-хён. Разве ты теперь от меня денешься? — голос сухой, охрипший, с трудом протолкнулся из горла.

Менеджер, проходя мимо, махнул рукой Чонгуку, чтобы не зевал, и он заставил себя пошевелиться. Сначала концерт, потом всё остальное. Что именно остальное — думать было мучительно и сладко.

Комментарий к Часть 1

Авторская группа:

https://vk.com/club190948520

Уютный домик, где я пишу. Фики, которых нет на Фикбуке, ранняя выкладка глав:

https://vk.com/rtk_dnp

Являюсь админом Творческого объединения @Fest_fanfic_BTS в Инстаграме. Командой авторов и дизайнеров проводим тематические фесты, игры, викторины - поднимаем настроение читателям и дарим вдохновение авторам! Присоединяйтесь и пишите, читайте вместе с нами!

https://www.instagram.com/fest_fanfic_bts/

Люблю не только писать, но и читать, поэтому в составе админов веду в VK сообщество рекомендаций фанфиков Quality➤Fanfiction➤BTS➤Фанфик. Ищете интересный фанфик? Перечитали популярное? Любите редкие пейринги? Тогда приглашаю Вас в наше сообщество: https://vk.com/qfbts_ff

========== Часть 2 ==========

Впечатления о прошедшем концерте были смыты коктейлем из восторга и страха. Хён сказал, у них всё нормально. НОРМАЛЬНО. Это слово пульсировало под веками, выжженное мучительным желанием, горело под сердцем воспоминаниями, такими порочными и совсем не нормальными. Стенка в гримерке, куда облокотился Чонгук, ходила ходуном за его спиной, или это казалось измученному физическим нагрузками телу. Он снова открыл глаза, прикипел взглядом к Хосоку. Тот отдыхал на диване в ожидании обязательного фото в Твиттер. Лицо ему успели промокнуть салфетками, но шея блестела каплями, ворот белой майки потемнел от пота. Чонгук сглотнул сухим горлом и поймал на себе взгляд нуны из стаффа.

— Прошу. Садитесь, пожалуйста, — она вежливо показала руками на диван и прошла дальше.

Чонгук нехотя оттолкнулся от стенки — дыхание так и не восстановилось. Его под руки подхватили Тэхен и Чимин, проволокли, посмеиваясь, вперед, и он, незаметно для себя оказался сидящим рядом с недовольным Хосоком.

Знакомая смесь запахов туалетной воды хёна, крема, каких-то снеков в одну секунду снесла крышу подчистую, ударила под дых. Чонгук крупно вздрогнул. Хосок оглянулся, пригрел бешеным, шалым взглядом.

— Плотнее садитесь, пожалуйста. Не помещаетесь в кадр, — жалобно попросила нуна, примеряясь в объектив фотоаппарата.

Была не была. Всё ради просьбы! Всё ради фансервиса! Не рефлексируя, Чонгук перекинул длинную ногу рэп-хёна через свои бедра. Одной рукой крепко прижал растерявшегося Хосока к груди, навалился, коснулся губами твердой щеки. Фансервис так фансервис! Докинем в костёр, пусть поклонницы пригорят. Чонгук усмехнулся и накрыл рукой чужой пах.

Моментом его взорвало, размазало по стенам гримерки — в ладонь жарко ткнулась налитая эрекция. Ткнулась и пропала. Хосок рванулся из рук, едва дождавшись щелчка фотоаппарата, затерялся в толпе персонала.

— Ах ты ж… брыкливый Хоби-хён, — тихо высказался Чонгук, глядя ему вслед. — Ничего не хочешь рассказать?

Он фыркнул и лениво потянулся — тело истомой отозвалось на недавние новости от Хосока. Тягучее, душное «Чонгуки» тонко зазвенело в голове. Подумалось, что время для разговора, наконец, настало.

Всю дорогу обратно до отеля Хосок упорно делал вид, что в группе шесть участников, а то и молчал, разглядывая мазки неоновых вывесок в темноте. Чонгук глаз с него не сводил, видел, как мешало тому пристальное внимание. Но макне уже решился, теперь ничто не собьёт его с выбранного пути. Им надо поговорить, и как можно скорее.

Он подловил Хосока в коридоре отеля, когда почти отчаялся. Тот выбрался из номера тихо, как мышка, с маленькой сумочкой через плечо.

— Хён, тебе не кажется, что нам надо кое-что выяснить? — догнал его Чонгук, опять навалился, чувствуя в себе силу, желание доминировать. Попытался прижать старшего к стене.

Его сердито отпихнули, вложив в толчок всю гамму злобных чувств. Чонгука от неожиданности впечатало в противоположную стену. Вздох удивления застрял между ребер.

— Выяснить значит? А не припоздал ли ты, малолетнее хамло, со своими извинениями?

Молчаливое изумление было ему ответом. Чонгук выпрямился, глядя зубастым волком на добычу. Он не собирался извиняться. За что? Хён его хотел. Ощущение упругого бугра не сходило с ладони. Он собирался расставить точки над «и» и получить свое.

Хосок это, кажется, понял.

— Ты просто наглый эгоистичный ребенок, — пораженно протянул он и поправил сбившуюся назад сумку. — Не вздумай ко мне подходить!

— Нам есть что обсудить!

Хоби ответил ему красноречивым взглядом и торопливо засеменил к лифту.

Чонгук остался один. Что ж… Он не отступит. Теперь он был уверен, что томное «Чонгуки» плавилось на натруженных губах в тот пьяный вечер.

— Ты от меня не сбежишь, — пробормотал он и подпер плечом дверь чужого номера.

Чонгук настроился на осаду.

***

Прыткого хёна не так-то легко поймать. Если Хосок что-то задумал, прикладывал мыслимые и немыслимые усилия для осуществления плана. И сейчас его план — как можно дольше прятаться, как можно дальше держаться от настойчивого макне.

Но Чонгук неумолим. Чонгук настойчив. Чонгук переупрямит любого упрямого хёна, и неважно, что ему по сценарию положено быть милым, заботливым тонсеном. Когда такое бывало? Он даже ради камеры и репутации не сильно себя напрягал.

В бою непокорных характеров все средства хороши.

На репетиции между концертами Чонгук прибился под бок к упрямцу. Тот с бутылкой воды сидел около зеркала, насупился, когда осознал кто именно к нему подсел.

— Мне надо подтянуть хореографию для выступления. Я кое-что забыл. Задержишься со мной ненадолго? — Чонгук пристально посмотрел на потного хёна. Влажные ключицы, капельки пота на висках — дай тот отмашку, и Чонгук готов губами собирать выступившую испарину.

Но тот не давал.

— Чонгуки. Неделю назад на концерте ты станцевал от и до. Не верится, что наш золотой макне что-то забыл… Что конкретно ты от меня хочешь? — Хосок отвернулся, открутил пробку бутылки и глотнул воды. Смуглый кадык, на котором давно пропал след от укуса, дернулся вверх и вниз. Чонгук жадно сглотнул.

— Ты уверен, что хочешь услышать ответ?

Он пошло мазнул себя большим пальцем по уголку губ, облизнулся, и Хосок гневно раздув ноздри, отвернулся.

— Ну и скотина же ты, мелкий.

Аккуратные руки на бутылке мелко тряслись, то ли от гнева, то ли от чего-то ещё, но даже дрожь прекратилась, когда Чонгук сипло выдохнул:

— Просто я очень тебя хочу, хён. И ты меня тоже…

Аккуратные чёрные бровки полезли наверх, следом кругло распахнулся рот. А потом Хосок вскочил, откинув бутылку.

— Пошел к черту, мудак! — следом прилетел еще один аргумент в виде пинка тяжелым кроссовком по голени.

— Бей, если полегчает, — Чонгук поднял тяжелый взгляд на парня. И тут же получил добавки.

Разъяренного хёна увел недоумевающий Чимин — пятиминутное выяснение отношений пропустили все — и только Намджун негодующе качал головой.

С этого момента борьба характеров между Чонгуком и Хосоком перешла на качественно новый уровень.

***

— Смотри, что творят эти двое, — Чонгука под локоть толкнул Тэхен, и он поднял сонные глаза.

Сон в ту же секунду рукой сняло, а зубы свело от приступа бешенства.

Пока он мучился бессонницей, пока переживал ночами тот вечер, разрываясь напополам от отчаяния и желания, Хосоки-хён совершенно не тужил. Едва дождавшись, пока его оденут и накрасят, припал с объятиями к такому же накрашенному Чимину. А тот, вредный гаденыш, ничуть не испугался за наряд и макияж, крепко притиснул к себе хёна, прихватил за упругий зад и залился смехом. Так и остались стоять, хохоча и щупая друг друга.

— И толку, столько контента пропадает впустую. Никто их натужный фансервис не видит, — процедил сквозь зубы Чонгук.

Смотреть было больно, а не смотреть — невозможно. Сердце в груди разбухло и трепетало. Если сейчас его вынуть из груди, пришлось бы держать двумя руками — такое было тяжёлое.

— Да не скажи, — хмыкнул тем временем Тэхен. — Вот нуна с камерой крутится рядом, значит в бомбочке всплывёт.

Чонгук скрипнул многострадальными зубами, в душе надеясь, что Тэхен не заметил его состояние. В последнее время Хосок ходил по лезвию — держался далеко, но умудрялся изводить и так, контактируя больше положенного со всеми мемберами.

Каждый раз в голове срабатывал один и тот же кровожадный алгоритм: «Уничтожить соперника». Ссоры то и дело вспыхивали между участниками, и нередко их зачинщиком был сам Чонгук, за что огребал и от Хосока, и от Намджуна. Уже менеджеры поглядывали с подозрением на их тёрки, а значит скоро информация дойдёт до самых верхов Бигхита. Удивительно, что никто не догадывался о причинах взрывного настроя Чонгука. А может, и догадывались, но все помалкивали, ему сложно было рассуждать, когда дело касалось Хосока.

Он сам устал, но ревность не вникала в доводы рассудка — Хоби-хён был только его, Чонгука, и никто не смел его трогать. Это его укус цвел на смуглой коже, его руки гладили сильное тело, его член нырял в приветливо распахнутый рот. Никто не должен быть рядом. Никто.

Он запустил пальцы в чистые, но еще не уложенные волосы, попытался выдохнуть и успокоиться, но развязный смех неожиданно перетёк в такие же развязные стоны, и у Чонгука лопнуло терпение. Сейчас огребут оба, и положить, кто и что подумает. Набычившись, он взял разгон, промчался мимо нуны с камерой, почти дошёл до сладкой парочки, но его опередила девушка из стаффа. Она незаметно появилась из-за их спин, дёрнула Хосока за рукав, привлекая внимание.

— Сейчас смажешь макияж, и все увидят засосы на шее. И мне огромных трудов стоило замазать укус на кадыке. Не порть работу, — негромко высказалась она.

Чимин хохотнул и провёл пальцем Хосоку по шее, а тот поднял мутные глаза на Чонгука. Странная улыбка расцветила его лицо. Нежная, грустная, напоминающая последние дни августа, что прощаются с летом. Когда тепло, извинившись, уступает место холодному дыханию осени. Улыбка-извинение, улыбка-прощание, улыбка «дальше ты сам по себе».

Стены подступили и завертелись вокруг смазанным калейдоскопом, в груди сжалось и усохло замолчавшее сердце. Чонгук опустил голову, взглянул на дрожащие руки. А потом развернулся и вышел из комнаты.

***

— Кажется, у тебя появилась девчонка? — поинтересовался тем же вечером Чимин у Хосока. — Горячая особа…

— Это… Это… Мы просто… — попытался объяснить тот и не смог подобрать слов. В итоге просто отложил в сторону палочки для еды и с извиняющимся видом потер горящую засосами шею. На Чонгука, замершего над тарелкой, он не взглянул.

— Будь осторожен, хён. Дойдёт до руководства, все отхватим, — прогудел Намджун и протер губы салфеткой. Он, в отличии от Хосока, то и дело поглядывал на Чонгука, но тот сидел молча, разглядывал кимчи в тарелке и как никогда был похож на воспитанного макне.

О чём говорить. Хён его уничтожил. Поднял на небеса и уронил оттуда с улыбкой и извиняющимся видом. Лицемерно изводил, дразнил, а потом опрокинул на обе лопатки — не встать, не постучать ладонью об пол — напрочь вышибло дух.

Знатный нокаут.

— Ой, не нагоняй панику RM-хён, — махнул рукой Чимин, продолжая неприятный разговор. — Вон, Чонгук умудрился влюбиться в кого-то безответно, достал всех своими гормонами. От него проблем куда больше, чем от Хоби-хёна, втихую решающего свои дела. Сделай он так же, все бы выдохнули. Разница налицо. Так вот, я за полноценную половую жизнь, чтобы вы знали.

Смешки разнеслись над столом, и среди них Чонгук услышал болезненно знакомые, резкие. Отчаяние захлестнуло, вспенилось над головой, накрыло грязной шапкой. Он почувствовал, как тонет в бурном море безысходности.

— Спасибо, хён, за совет, — разжал холодные губы Чонгук. — Пожалуй, я им воспользуюсь. А любовь… — вскинул он больные глаза на Хосока, с независимым видом разминающего в руках хлебную палочку. — Нахрен любовь, она только толкает людей на дурацкие поступки. Я ей больше не поддамся.

***

— Хм-м… Привет, Чонгуки… Пришел? Будешь есть?

Чонгук поднял голову от порога. Хоби-хён стоял в дверях кухни, опоясанный фартуком. Дыхалка дала сбой — фартук был весьма легкомысленный, с оборками и розовыми лямками. Не иначе подарок очередной весёлой поклонницы. Узкая талия в нём так и манила обхватить её руками, жадно сжать. Голые стройные ноги пошлым фетишем торчали из-под фартучного подола. Хосок не его, он чей-то ещё, но Чонгука как привязанного потащило на кухню.

В последнее время в общежитии творилось что-то странное. Хён удивлял.

Где тот Хосок который растворялся на просторах дома, стоило Чонгуку появиться в пределах видимости? Который чересчур громко веселился, плотно окружая себя остальными мемберами, лишая, тем самым, шанса приблизиться к себе?

После грохота пушек, выигранных и проигранных сражений, после разгрома Чонгука и безоговорочной над ним победы гадский Чон Хосок полностью поменял тактику и стратегию боя. И начал улыбаться всем и каждому. И иногда Чонгуку.

Нежный, сладкий рот, родинка на верхней губе. Томный взгляд красивых глаз скрывал миллион секретов, но обещал поведать самый пошлый, самый чувственный секрет. Ему. Чонгуку.

Он был готов убивать за этот взгляд, за каждую улыбку, посланную не ему.

Чего добивался Хоби? Он перестал язвить и огрызаться. Улыбки, коротящие мозг, снились Чонгуку в мокрых, позорных снах. Шуге, Намджуну, Чимину — миллион улыбок. Кому-то ещё, неизвестному, наверное, миллиард. Чонгуку одну. Но какую. Пряные губы изгибались озорно, ярко. Ямочки цвели на смуглых щеках, тонкий, острый нос смешно морщинился. Коварный взгляд темных глаз прибивал сверху бетонной сваей.

Будь Чонгук немного опытнее, он бы сказал, что вызывающие ревность улыбки — из разряда дающих жалкую, маленькую, но надежду. Что, несмотря на наладившуюся личную жизнь, Хосок что-то хотел от Чонгука. Но он варился в собственной ревности, в сомнениях и думал, что тот уплыл из рук.

Пропала бы ещё его безответная любовь.

Чонгук стерся. Какой глупец пытается избавиться от ненужного чувства, проводя вечера с членом в руке? Картины перед глазами пылали такие — можно было забыть о любовном забвении. А ещё прятался в спальне, перебирая в памяти улыбки, подаренные лично ему. Чёртово откровение, после всего случившегося, после того, как эти губы растягивались на нём, после того, как эти же губы распахивались только для того, чтобы сказать какую-нибудь гадость — видеть как они изгибались в лукавой, чувственной улыбке.

Чонгук не знал, что за новая тактика ведения боя у вредного хёна. Но что он знал точно — такой Чон Хосок верная его погибель.

Он устало сел за стол, оперся локтями и глянул на суетящегося хёна. Тот вместе с остальными давно приехал домой, а Чонгук задержался, переснимая шершавые моменты клипа в его локации.

— Я не голоден, только воды попью, — сказал он, увидев, как тот склонился к полкам холодильника. Фартук сзади разошёлся в стороны, выдав Чонгуку, что тот облачен в короткие, не длиннее боксёров шорты.

Господи, какой же он вкусный. Со своими смуглыми, сильными ногами, узкими щиколотками, скульптурными икрами и ямками под коленками. Закинуть бы их себе на плечи… Аппетитный, близкий и не его. Чонгук закрыл глаза и выдохнул. Надо уходить, зачем поперся следом. Он мазохист.

— Я налью сам, — сипло проговорил и соскочил со стула. И сшиб грудью повернувшегося Хосока.

Руки сами обхватили хёна за талию, удерживая от падения, сжались поверх кружевного пояса. Тот вдруг замер, запрокинув голову. Посмотрел отчаянным взглядом, а потом и вовсе закрыл глаза.

Почему всем можно? Трогать его, кусать, оставлять следы. А ему, Чонгуку нельзя. За что его отлучили от щедрой красоты, от весёлого нрава, от яркой улыбки? Неужели он виноват только в том, что сделал это без спроса?

Виноват — ответила совесть. Ещё как, — тут же проснулся стыд. Ты всё испортил, сказал сам себе Чонгук. И продолжаешь портить дальше. Разве подобное можно исправить? Возможность извиниться он просрал давным-давно.

— Осторожнее, хён, — шепнул он со вздохом и попытался отстраниться. Но руки, мягко опустившиеся ему на плечи, помешали исполнить задуманное. Чонгук онемел, засмотрелся.

Лицо Хосокабыло напряжённым, нижняя губа закушена белыми зубками. Грудь качало тяжелое дыхание. Ещё немного, и он вырвется, пропадёт в коридорах общаги, снова прячется за спинами других и за своими загадочными улыбками. Чонгук так не хотел. Он хотел, чтобы близко, до ожогов. Чтобы как тогда, только взаимно и без обид. Поэтому он жадно сжал пальцы, как давно мечтал, и медленно прижал хёна к груди. Туда, где ненормально билось ожившее сердце, гоняя по венам горячую взбурлившую кровь. Он почувствовал, как Хосока задело близкое тепло чужого тела. Как тот рвано, сипло задышал. Сердце напротив выстукивало в грудь один и тот же ритм. Ритм нежности и трепетного волнения.

А потом Хосок попятился, выпутался из рук. Красные его щеки рдели малиновым румянцем. Он открыл рот, попытался что-то сказать. Но в итоге, развернулся и ушёл из кухни.

Чонгук проводил его тяжёлым взглядом.

Приплыли.

***

Неудивительно, весь вечер Чонгук не сводил с хёна глаз.

— Ну же, посмотри на меня, — шептал он себе под нос, спрятавшись в темном углу комнаты. — Посмотри на меня, я тебе обещаю, что в этот раз будет все по-другому. Только прости, дай мне шанс, полшанса, и я все исправлю и больше тебя не обижу.

Ответные взгляды не читались — в прищуренных непроницаемых глазах невозможно было прочесть никакого ответа. Хоть иди и выясняй словесно.

Чонгук неожиданно выпрямился, сраженный простой мыслью. А почему, собственно, он решил, что каяться поздно? Он давно задолжал разговор. Расскажет сейчас, как он горел, полыхал по хёну. Как давно дышал, жил им. Что это эгоизм, алкоголь, детская обида на невнимание толкнули его совершить мерзкий, необдуманный поступок. Извинится, в конце концов, а дальше пусть Хосок решает, как с ним поступить — послать или простить. Чонгук за время распри повзрослел и поумнел, ему теперь не стыдно идти сдаваться.

Когда все разошлись по комнатам, Чонгук постучал в дверь рэп-хёна. Хосок появился на пороге. Пушистые волосы мягко очерчивали строгое мальчишеское лицо. Тонкие ключицы манили в вырезе майки. Изящные руки были сложены на груди, и длинные, нервные пальцы без колец обхватывали предплечья. Черно-белые спортивные шорты облегали бедра, и ноги хёна в них такие божественные. Загорелые, точеные — гладкие икры, узкие ступни. Чонгук забыл, что хотел сказать. Дыхание рвало легкие, взгляд кружился по чужому телу в попытках охватить, рассмотреть, запомнить так близко оказавшуюся красоту.

— Чонгуки, — низким, хриплым голосом позвал Хосок, и растерявшийся Чонгук поднял взгляд. — Зачем пришел?

Ладони свело в кулаки от желания схватить близкое, родное. Соберись, застонал про себя Чонгук. Его еще не простили, а он на пороге готов завалить и сладко опробовать вредного парня.

— Хён, впустишь?

Хоби молча отошёл от двери, пропуская.

А Чонгуку так плохо. Как легко было косячить, и как сложно признаться в собственной дурости, признать ошибку и просить прощение. Это как вывернуть душу наизнанку и отдать под микроскоп, на исследование, анализ и обработку результатов. Но нереально красивый, грациозный хён того стоил и Чонгук решился:

— Мне нет прощения. Я такой эгоистичный мудак. Дня не проходит, чтобы я не вспомнил о своем поступке.

Он прикусил губу и отвёл глаза. В них кипели позорные слёзы. Собственный голос наждачкой прошёлся по нервам.

— Зачем ты так поступил? — спросил Хосок, медленно растирая предплечья. — Это было мерзко, проснуться так…

— У меня нет объяснения. Даже алкоголь не служит оправданием. Я зашёл, увидел и… Прости… — Чонгук повесил тяжёлую голову.

Хён промолчал. Отчаяние затопило Чонгука по макушку. Он прошёл ближе, встал напротив. Протянул руку и обхватил поверх узкую ладонь хёна.

— Прошу, не отталкивай меня. Ты — всё для меня. Мой мир сосредоточен на тебе. Ты улыбнулся и, солнце небо осветило. Посмотрел на меня, и в груди запекло. Прости меня. Обещаю, что больше тебя не обижу…

Комната сжалась до размера воздушного шарика. Минимум воздуха. Цвета и звуки, как из-под толщи воды. Чонгук дрожал, ожидая вердикта.

— Гуки… — нежная прохладная ладонь легла на его горящую щеку. Пальцы невесомо огладили бровь, твердую скулу, мазнули по краю губ. — Ты такой дурак. Посмотри на меня… И поцелуй… Ну же…

Чонгука вынесло от той самой лукавой улыбки, цветущей на вишневых губах хёна.

Младший поймал ее губами, сцеловал, забрал себе. Принялся ласкать языком сладкий рот. Руки запутались в кудрявых волосах, потянули пушистые пряди, обнажая мягкую шею и тонкие ключицы. Как вкусно их исследовать, как давно хотелось. Собирать с них вкус, запах, чувствовать губами рваные стоны, прокатывающиеся по нежному горлу.

— Твои стоны снятся мне каждую ночь. Что ты творишь со мной, хён…

Тот улыбнулся и снова подставил губы. Кто-то, действительно, повзрослел.

Хосок дождался.

========== Бонус ==========

Комментарий к Бонус

Обещанный бонус на 900 оценок. Первоначально был опубликован в группе:

https://vk.com/rtk_dnp

*Слово “стенал” не надо исправлять. Моя ПБ дымится. Стенать — издавать стоны, плакать, горько плакать, ронять слезы, захлебываться слезами, заливаться слезами, обливаться слезами, кричать, выть, стонать.

Чон Хосок — безжалостный. Этот нежный хён — милашка и хохотун — самое жестокое существо на свете. Выключайте бомбочки и видео с концертов, всё обман и провокация, каждая улыбка и каждый ласковый взгляд в камеру.

Чонгук всегда это знал. Имел несчастье испытать на собственной шкуре, и почему-то думал, что, заслужив прощение через страдания и муки совести, растопит холодное сердце.

Нет.

Чон Хосок сверкал, зазывно улыбался, дразнил Чонгука объятьями при всех и вкусными поцелуями без свидетелей. И не давался. Не давал. Всё равно не давал доступ к телу. Почему так? Хосок его испытывал? Наказывал? Проверял, научился ли Чонгук держать руки при себе, а член за ширинкой?

Что ж, Чонгук заслужил недоверие и молчаливые упреки. И он терпел, изнывал. В конце концов, на кону было нечто большее, чем просто симпатия. Чонгук был умопомрачительно влюблён, сражён наповал первой своей любовью и имел силы себе в этом признаться.

Как это было больно. Усмирять свою жадную нетерпеливую натуру, держать Хосока в руках, его гибкое гладкое тело. Он зажимал его в тёмных углах общежития, ловил языком сердечко рта, толкался упруго им внутрь и отпускал, стоило тому заполошно хлопнуть Чонгука по плечу. Это было правильно, но страсть и желание рвали жилы, скручивались, тяжелели в груди. Чонгук сходил с ума, но отступался. Безропотно выпускал талию, отрывал с мясом каждую руку и делал шаг назад.

Хосок внимательно смотрел, шептал опухшими вишнёвыми губами «хороший мальчик». И уходил.

Но сегодня всё было по-другому. Сегодня, после концерта Хосок сам ухватился за Чонгука, задержал, делая вид, что завязывает шнурки и ему жизненно необходима подмога. Чонгук видел — его пальцы мелко дрожали, то ли от усталости, то ли от острого чувства поделённого на двоих преступления, пока остальные шли мимо, в сторону гримёрок. Они столкнулись в каком-то пыльном закутке, разгорячённые и потные. Хосок толкнул его к стене, прижал собою. Тени гуляли по его лицу. Он прильнул к губам, влажно выдохнул, зацепился за плечи. Поцелуй, короткий и жадный, ужалил Чонгука. Руки сами скользнули под бёдра, Чонгук стиснул в пальцах ткань джинс. Хосок казался лёгким, но это снова обман — подтянутое тело тяжело осело в руках, когда Чонгук вскинул его на себя и, в свою очередь, вбил в стену.

— Хён… — гортанно застонал он. — Сожру…

Хосок судорожно вздрогнул на его слова. Его голова была откинута, и снова аккуратный кадык — ходил вверх-вниз под гладкой смуглой кожей. Привлекал горячечное внимание. Чонгук с низким рыком его куснул. Идеальный, блядь, Чон Хосок, а Чонгук просто ангел, раз до сих пор не втрахивает его в стену на весу.

Хосок словно услышал его мысли. Стукнул по плечу и прошептал на ухо:

— Вечером… ах, мать твою… приходи вечером…

Чонгук с трудом его отпустил. И долго держал за руку. А потом тот кивнул, выровнял сбитое дыхание и ушёл. И Чонгук почему-то поверил, что сегодня всё, наконец, случится.

И оказался прав. В гостинице, после концерта, они решили затусить в номере Намджуна. Но Хосок не стал долго засиживаться, буквально через полчаса распрощался. На пороге он бросил откровенно пламенный взгляд на Чонгука. В животе плеснуло кипятком, лизнуло кожу влажным жаром. Да-а… Это было оно, приглашение, невозможно было ошибиться. Хосок не передумал, и эта мысль толкнула за край.

Чонгук еле выждал положенное и направился за хёном. Стоило только поднять руку, чтобы постучать в гостиничный номер, как дверь распахнулась. Его за футболку затащили внутрь.

— Чонгука… Как удачно ты зашёл, — фыркнули ему в губы. — Пожелать спокойной ночи?

— Неспокойной… — Чонгук чуть улыбнулся, одними краешками губ. На большее — шутить, отбивать пасы — его сейчас не хватало. Он был одержим своей любовью, — зловредным, сладким хёном. Сердце грохотало в груди, билось частым, гулким пульсом.

— Прям-таки неспокойной? Не верю, — прильнул к нему Хосок.

— Я могу убедить тебя, — еле выговорил Чонгук. Тот сладко вздохнул, прикрыл глаза.

— Дай сначала я… Не шевелись.

Взрывоопасная смесь — смущение, страсть — красили его щёки алым, сушили губы. Чонгук балансировал на грани, буквально в шаге от того, чтобы пихнуть хёна на пол и вылизать его всего от макушки, до нежных пяток. Но он мог ещё потерпеть, подождать. Минут пять. Не больше.

Хосок потянул его в сторону кровати. Настойчивые руки сняли майку, дёрнули пояс спортивных штанов. Ладони огладили плечи, оценили мощность груди, прошлись по торсу.

— Какой ты крепкий, Чонгука, — почти проскулил Хосок, пробежался пальцами,

пересчитывая кубики пресса.

Пять минут тут же превратились в одну. А Хосок спустился ниже — нырнул под резинку белья, жадно и горячо обхватил ствол.

— Везде крепкий, — выдохнул он и проехался кулаком от головки до основания.

Настала очередь Чонгука стонать. Он накрыл руку, поверх штанов, и заставил повторить.

— Вот так, пожалуйста… Сожми крепче, — со слабым рыком попросил он.

Так вкусно и, одновременно мало — надо всего хёна сверху, снизу, под ним и над ним, вбиваться не в кулак, а в него, погружаясь, проскальзывая в тесную глубину. Он так и сказал в маленькое красное ухо, и хриплые низкие стоны Хосока поплыли по комнате. Тот дрожал в руках Чонгука, сбивчиво шептал:

— Это был ты, Гуки… Тогда… Ты, и никто другой. Тебя я видел во сне, чувствовал, ласкал… Так ждал… А ты повёл себя как дурак.

Чонгука повело от этих слов, от близости хёна, от его хватки на члене. Возбуждение сладко цепляло внутренности, перекручивало, взбалтывало миксером.

— Всё, не могу, хён. Надеюсь, ты закончил… — он поднял Хосока под ягодицы, бесцеремонно сжимая, тиская через тонкую ткань шорт. Сильные ноги обхватили его за талию.

Широкая кровать в номере упруго их приняла. Они освободили друг друга от оставшейся одежды, прижимаясь в процессе влажными горячими телами, лаская друг друга с нежной требовательностью. Чонгук подмял Хосока под себя, поцеловал в вишнёвые губы. Руки не пропустили ни миллиметра смуглого стройного тела. Он так любил в это мгновение, так боготворил. Отдавал скопившуюся любовь, преданность, снова просил прощение — всем своим телом, сильным, твёрдым. Хосок стенал. Вскидывал бёдра, тёрся, цеплялся за мокрые плечи.

— Хочу остаться на ночь, навсегда. Позволишь? — Чонгук огладил горячие ляжки, подхватил ногу, целуя кругло-острую коленку. Хосок замычал, опустил руку на свой пах. Там трепетало налитое, мазало каплями по плоскому животу. От вида расхристанного, распластанного под ним хёна, Чонгука накрыло заново.

— У тебя есть смазка? — он замер, еле дыша. Хотел, жаждал каждую ночь, и больше не хотел обижать или делать больно.

— П-под подушкой. Только я готов, не тормози! — взвыл Хосок, нетерпеливо пихнул его пяткой, когда пальцы Чонгука заскользили внутри. Ногами обхватил талию, дёрнул бёдрами навстречу. Пунцовый румянец охватил его по грудь.

— Ты просишь меня? Скажи это, — Чонгук погладил его изнутри, на грани терпения ощущая, как тесно и влажно там, как отзывчиво сжимаются стенки на каждое движение.

— Хочу тебя, сейчас. Хочу быть твоим. Ну же! — не попросил, скомандовал Хосок, и на последнем слове Чонгук одним толчком ворвался внутрь. Полное ощущение падения с высоты — перехватило дыхание и потемнело в глазах. Узкий, какой хён узкий. Чонгука размазало от яркости ощущений. Хён зажался, закусив губу, и несмотря на то, что Чонгуку до боли хотелось погружаться в тело, он заставил себя остановиться.

— Мне… Почти хорошо… Только надо привыкнуть, — просипел Хосок. — Ты почему такой… ох…

Испарина выступила у него над губой. Чонгук слизнул её, чуть двинувшись вперед. Хосок вскрикнул, выгнулся под ним.

— В этот раз мы… сделаем правильно, — снова замер Чонгук. Но бёдра дрожали, рвались из-под контроля.

— У нас всё… лучше не бывает. Ещё! — Хосок бился под ним, насаживался сам.

— Хосок, ты… о-о-о, ладно… — Чонгук потянул член наружу и вбился обратно.

Поступательное движение выбило стоны у обоих. Чонгук всё забыл, позволил себе отключиться. Подхватил хёна под ноги, толкнулся сильнее — пустить удовольствие по венам, насладиться таким терпким Хосоком. Потерял голову, срываясь на быстрый темп. Сложил Хосока пополам, втрахивая в кровать.

А тот всё принял и кончил первым, выстреливая себе в руку, пачкая собственный живот тугими струями. Чонгук ускорился ещё, в попытке догнать, получить свою долю блаженства. Живот к животу, губами обжигая сладкий рот, сцеловывая дыхание.

Оргазм накатил буйной волной, опрокинул, накрыл с головой. Чонгук кончил, сильно вжимаясь в Хосока. Чужие руки обняли за спину и положили на себя.

Это лучше нирваны. Лучше, чем в раю. Хён перебирал его волосы, лаская и разминая мускулы шеи. Чонгук хотел бы так всю жизнь: вместе, рядом, слипшись телами и соприкасаясь душами.

— Так сильно люблю тебя, — шепнул он устало, на грани сна.

— И я тебя, Чонгуки… — услышал тихое.

Теперь он смел надеяться, что хён его простил.