Только в смерти [Дэн Абнетт] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

весны, был неоспоримым повелителем Яго. Старые, старые, старые и пыльные; ископаемые; выветрившиеся и желтые, признаки какого-то очень давнего безбожного преступления в тех диких, одиноких холмах. Это намекало на ритуал, получение трофеев, истребление.

Значение было давно утеряно, стерто временем, погодой и пылью, так что, в любом случае, нельзя было выяснить подробности, и все ужасные представимые вероятности бурлили в разумах марширующих солдат.

А больше всего казалось, что слухи укрепляют смутное впечатление, которое все они составили об этом месте. Яго был дурным булыжником, а эти одинокие холмы были самым худшим, самым унылым участком этого дурного булыжника.

У Гаунта ничего этого не было. Когда слухи дошли до него, он попытался избавиться от них, быстро и четко, как от насекомого под пяткой. Он сказал Харку и Ладду «разобраться» с любым, использующим слова «проклят» или «испуган». Он сказал им, что хочет, чтобы стало известно, что последует наказание, в рамках обязанностей, для любого солдата, обнаруженного за распространением слухов.

Харк с Ладдом сделали так, как им сказали, и сплетни уменьшились до шепота, но отказывались исчезать.

— Люди напуганы, — сказал Виктор Харк.

II

Не помогало и то, что Яго был такой отвергнутой Троном жопой.

Северные горы, восемь тысяч километров обломанных зубцов, обладали тремя превалирующими характеристиками: ветром, пылью и отвесными углами. Эти ингредиенты работали в гармонии, чтобы предоставить такую окружающую обстановку, которой каждый из Призраков с радостью сказал бы прощай, без сожаления.

Ветер был пронзительным и холодным, и грохотал по тесным долинам и глубоким ущельям, словно рикошетирующий лазерный заряд. Он натирал обнаженную плоть докрасна, и делал суставы пальцев окоченелыми, как лед. Он дергал плащи и без приглашения срывал шапки. Он метался вокруг, и терзал и кусал и, все время, выл, как сирена; как фесова сирена. У него была вечность, чтобы попрактиковаться в своем звучании, и он пел Призракам Танита более страстно, чем любая волынка или походная флейта. Он находил щели, расколотые камни, трещины, разломы и расщелины, и выл сквозь них. Он играл на одиноких холмах, как храмовый орган, используя каждую акустическую возможность гористой местности.

А затем была пыль. Пыль забиралась везде, не менее, чем поющий ветер. Она просачивалась за воротники, в уши и манжеты; она забивалась в портянки и перчатки; она забивалась в носы, пока они не были забиты серой смолой. Она находила путь в ранцы, в оружие, в рационы, даже в нижнее белье, где она натирала, как чистящий порошок. Продвигаясь по узким проходам, Призраки сплевывали серую слизь, ополаскивая рты водой из фляг. Винтовки хворали, полированная сталь превращалась в матовую, а механизмы заклинивали, пока Гаунт не приказал, чтобы оружие убрали в чехлы. «Впереди» стало туманной дымкой, «позади» - отпечатками сапог, которые стирались за секунды. «Вверху» было смутным предположением зазубренных скал. Все вокруг них омывалось назойливой песней наполненного песком ветра.

Быстро они стали очень благодарны за очки в медной оправе, которые им выдали служители Муниторума на Сборном Пункте Эликона.

Сухие черепа в пыльном овраге, все с отпиленными макушками.

— Это будет проблемой, — сказал Элим Роун.

— Проблема – это то, что делаем мы, — сказал Ибрам Гаунт.

III

Частью проблемы было то, что война происходила где-то в другом месте. Она с таким же успехом могла происходить в другом столетии. Ночью, во время пауз, когда ветер стихал и пылевые облака опадали, они могли слышать грохот артиллерии и дивизий бронетехники к югу от Эликона. Иногда они видели отдаленные вспышки, похожие на молнию на другой планете, пульсирующие подобно маяку. Изредка десантные корабли пролетали над головой – Валькирии и тяжелые Боевые Кони – направляясь в активные боевые зоны. Десантные корабли учтиво покачивали крыльями цепи солдат, изогнувшейся вдоль долины.

Яго был миром-крепостью, одним из печально известных миров-крепостей, построенных вдоль окраины Системы Кабал. Нахум Ладд абсолютно не знал, чего ожидать, так что его воображение металось между словами «крепость» и «мир». Он вбил себе в голову планету, построенную наподобие замка, всю в орудийных бойницах; планету с башнями бастионов и прямыми углами; немыслимую, неприступную вещь. Правда была совершенно другой. Яго был укреплен задолго до того, насколько могло помнить человечество. Его каменистая, воющая, дымящаяся земная кора была изрезана тысячами километров казематов, бункеров и огневых позиций. Ладд задумывался, что за давно позабытая война нахлынула на это место так сильно, что понадобились такие чудовищные земляные работы. Кем были защитники? С кем они сражались? Как мог кто-нибудь сказать, где заканчивалась одна крепостная линия и начиналась другая? Эликон был сбивающей с толку матрицей