Факел Геро (СИ) [Ната Астрович] (fb2) читать онлайн

Часть первая

Состригая кудри прядь за прядью к новой жизни девушку готовят, Только ждут её не мужнины объятья, а узлы верёвки под рукою. У рабыни добродетель — покорность, видит кнут и вздрагивает тело. Есть душа, но для хозяев это новость, главное — прислуживать умело. Слёзы не помогут уберечься от всего к чему стремится рабья доля. Чёрной ночью, в душных сновиденьях, чей-то голос шепчет: воля, воля… Отвернулись боги от пропащей, к алтарям чужим идти не смеет… Незаметно, в пеплосе блестящем к спящей девушке склоняется Тихея.

Глава 1. Облака, бегущие на юг

1.

Кадуй давно подмечал, что-то не так с этим молодым табунщиком: то жеребец у него захромает, то волки овцу суягную * утащат, непутёвый, одним словом. Кадуй — хозяин строгий. Записал потери олуху в долг, чтоб не повадно было рот разевать. Да с того взять нечего, всё что имеет на себе носит.

Летом, из-за засухи пришлось уйти далеко на север. Врыли колёса кибиток у самой кромки леса. Там, в глубине чащи, на берегах полноводной реки, проживало племя охотников.

Лесные жители пробавлялись не только звероловством, держали мелкий скот, птицу, ловили рыбу в реке, собирали ягоды и коренья, общались с чужаками неохотно. На тех, кто волею богов к ним попадал, смотрели с опаской. Но зла не чинили, отпускали на все четыре стороны.

Несколько лет назад так случилось, что трое мужчин из леса оказались далеко от своих укромных селищ. Кто знает, может река бурная во время половодья унесла их утлую лодчонку или сами они решили познать мир за пределами чащи. Молодцев пленили и отвезли в эллинский город * на продажу.

Пленники были светловолосы, белокожи, молоды и полны сил. Эллины *, большие любители всего необычного, жадничать не стали, заплатили щедро, и внезапно разбогатевшие удальцы накупили много разных товаров в лавках местных ремесленников. На попойку в городской таверне денег тоже хватило.

С той поры этот промысел стал мерилом удачи среди скифской * молодёжи. Тем более, не каждый год в этих краях бывали кочевники.

Лесные жители после того случая оставались настороже. В степь старались не выходить, скотину пасли на полянах в лесу. Сторонились открытых пространств, где внезапно, словно дух из-под земли, мог появиться человек верхом на коне и со свистящим арканом.

В свою очередь, кочевники избегали леса, под сумрачным пологом которого лошади делались пугливыми, да и всадники испытывали суеверный страх.

Иногда неосторожные ловцы людей сами становились добычей, и тела их со стрелой в глазнице находили отправленные на поиски товарищи.

Меткость лесных зверобоев была потрясающей, несмотря на примитивные, по сравнению со скифскими, стрелы и лук. Оружие с мёртвых они снимали, лошадей, если те не успевали убежать, убивали, туши разделывали тут же, на месте.

Ходить на промысел по одному было опасно, а отряд из нескольких человек был слишком шумным для чуткого охотничьего уха, поэтому со временем азарт угас. Но удачи случались, особенно если попадалась девушка или молодая женщина.

Стоимость светловолосой рабыни для простого скифа * — целое состояние, дороже платили только за обученных разным искусствам невольниц.

Табунщика Кадуй отпустил неохотно, сомневался в его везении. Но другой возможности отдать долг у парня не было. Уговорил, раззадорил, поклялся, что без добычи не вернётся. И не вернулся. Уехал и как в воду канул, а с ним ещё четверо юношей.

Ждали до первого снега, а потом двинулись на юг, к месту зимней стоянки. Кадуй проклинал табунщика, пропавшего вместе с неоплаченным долгом, и его, Кадуя, конём.

«Лежит, злополучный, с пробитым глазом, а коня сожрали лесные охотники», — думал Кадуй.

Конь был так себе, хорошего не дал бы, но для небольшого хозяйства всё убыток.

Ругался Кадуй всю дорогу до стойбища, чаще вслух, пока беременная жена не взмолилась. Она боялась, что тень непогребённого по скифскому обычаю табунщика бродит по степи и может причинить вред ей и ещё не рождённому младенцу.

2.

Девочка, задрав голову, наблюдала за белыми облаками, бегущими по небу, и ждала, когда одно из них зацепится за высокую сосну, что росла рядом с их селищем. Зимой за вершину этого дерева цеплялись проплывающие мимо тучи, и тогда лес накрывало искрящейся снеговой пеленой. Отец рассказывал, что она появилась на свет в одну из снежных ночей, потому имя ей дали Снег, Снежа.

Рождение двух младших братьев Снежка не помнила, а вот этим утром, промучившись несколько часов перед рассветом, матушка разродилась девочкой.

Пока матушка громко стонала, женщины шептали заговоры, чертили в воздухе знаки-обереги, жгли пучки сухой травы и бросали их в чашу с подогретой водой, где они с шипением гасли. Пищащую новорождённую обтёрли тряпицей, смоченной в травяном отваре, и подали роженице.

Облачка летели так высоко, что до них не доставали даже самые большие деревья в лесу.

Снежка пригляделась и увидела, что это не просто облака: белый зайчик с выгнутой спинкой и смешными длинными ушами скакал по голубому небу наперегонки с шустрым горностаем, над ними, расправив крылья, парила горлинка.

Когда троица скрылась из виду за макушками деревьев, девочка не выдержала и побежала за ними. Добралась до поляны, но пересечь её не решилась — ей строго настрого было запрещено выходить из-под защиты леса.

«На полянах дуют злые ветры», — говорила матушка, — «эти ветры налетают внезапно. Они так могучи, что могут поднять в воздух, закружить и унести так далеко, что и пути назад не сыскать».

Зайчик превратился в пушистый сугроб, горностай вытянулся белой лентой, горлица и вовсе исчезла. Возвращаться в тёмную землянку не хотелось. Лучше дождаться отца здесь, на окраине опушки, он скоро должен вернуться с охоты. Снежке было интересно узнать, какое же имя он даст маленькой сестрёнке.

Вихрь налетел внезапно и подбросил вверх. Всё завертелось перед глазами, небо поменялось местами с землёй. Потом вихрь понёс Снежку с такой скоростью, что от ужаса девочка закрыла глаза. Но ветру этого было мало. Он сорвал плат с головы, растрепал волосы, и даже под овчинной шкурой она ощущала его ледяное дыхание.

Открыла глаза, когда была уже далеко от леса. Злой ветер принял облик молодого мужчины в остроконечной шапке. Он что-то говорил Снежке, но она ничего не понимала, только плакала от страха.

3.

Молодой скиф возвратился на исходе зимы, тощий, на измученном коне, зашёл в Кадуев шатёр и бросил под ноги хозяину овчинную шкуру. Кадуй был так удивлён, что не сразу понял — в шкуру кто-то завёрнут.

Откинул меховой край, охнул. Не сильный мужчина, не белокурая женщина, или, на худой конец, долговязый подросток — маленькая девочка испуганно смотрела на Кадуя. Тут ругательства, что до этого сдерживал, боясь навредить жене и новорождённому сыну, хлынули из него бурным потоком.

Бранил табунщика недолго: из-за занавески послышался недовольный писк разбуженного младенца и тихий убаюкивающий голос жены. Воспользовавшись заминкой, табунщик выскользнул из шатра, а Кадуй некоторое время сидел, уставившись на затаившегося в овчине ребёнка.

Сплюнув сквозь зубы и вышел наружу. Решил — нет, не согласится он взять девчонку за суягную овцу. Мальца ещё можно было к хозяйству пристроить, а эта — лишний рот. Отвезёт в степь, подальше от становища, и бросит, тогда должник не посмеет утверждать, что расплатился с ним.

Кадуй кликнул раба и приказал седлать лошадь.

4.

Бескрайня равнина, открытая всем ветрам. Кроме кибиток и шатров взгляду остановиться не на чем. Тёмными кочками вдали пасутся овцы и лошади. Небо здесь тоже другое: как крышка горшка, оно плотно накрывает степь от края до края.

Тучи не такие неуклюжие, как в лесу. Они не плывут — мчатся, осыпая на бегу снегом или каплями дождя, а потом спешат дальше.

Безграничность этого чужого мира пугала Снежку, и она первое время боялась высунуть нос из хозяйского шатра. Около очага тепло и уютно. Если хозяин порой и бросает на неё неодобрительные взгляды, то жена его, молодая светловолосая скифянка, всегда добра с нею.

Со временем Снежке пришлась по вкусу суетливая жизнь становища, переезды с места на место, аромат разнотравья весенней степи, ночёвки под звёздным небом, купание в речке, где вода, прогретая летним солнцем, тёплая, как парное молоко.

Прокатиться верхом на лошадях, которых прежде боялась, стало мечтой. Она видела, как скифские ребятишки гордо восседают в сёдлах рядом со своими отцами и старшими братьями.

Снежка часто вспоминала свою семью, отца, которого так и не дождалась в то зимнее утро. Когда она думала о родных, глаза её наполнялись слезами, но жаркий ветер степи быстро высушивал их.

Больше года прошло, как Кадуй, уступив просьбам жены, оставил в своём шатре ребёнка из лесного племени. Оставил не из жалости, понимал, что жена ещё не оправилась от родов и была слишком слаба, чтобы ухаживать за младенцем и хлопотать по хозяйству.

От малявки толку мало, но покачать малыша, перепеленать его может, подать миску с едой или питьём ей тоже по силам.

К лету приодели девчонку во всё скифское, и отличить её от детворы, бегавшей по пыльному стойбищу, можно было только по цвету волос. Нраву маленькая рабыня была спокойного, и Кадуй скоро свыкся с её присутствием.

Долг табунщику пришлось простить, и он больше не появлялся. Говорили, что молодой скиф покинул стойбище и отправился в Ольвию * попытать счастья на службе у эллинов.

Конь, заезженный им, чуть ли не до смерти выправился, да и всё хозяйство понемногу разрасталось.

Кадуй не знал, что больше пришлось по нраву богам: то что он пощадил маленькую пленницу или то, что избавился от несчастливого табунщика.

5.

Весна этого года выдалась затяжной. Тёплые ветряные дни сменялись морозными ночами с неожиданно налетавшими метелями, и тогда снег падал крупными липкими хлопьями, толстым слоем укрывая степь. Решено было сняться с места и идти на юг к перешейку.

Но холода, казалось, двинулись в путь вместе с кибитками. Снег перешёл в дождь, ветер дул из страны Гипербореев * уже много дней. Морозы довершили дело, намертво сковав землю.

Чтобы овцы могли добраться до молодой травы, выпускали лошадей, но их копыта не могли пробить прочную ледяную корку. Разведчики, отправленные на поиски подходящих выпасов, скоро вернулись. Недалеко, в двух днях пути, трава была уже высокой.

Приблизились к перешейку с опаской. Дальше — владения царских скифов. * Не раз на горизонте грозно маячили ихние разъезды.

Не мало запросил царь Опай за выпас скота на своей земле. Кадую пришлось отдать десяток овец и двух молодых кобылиц, и он ещё легко отделался. У других кроме скота взяли самых сильных рабов.

Стойбище притихло, потрясённое потерями, но уже утром защёлкали кнуты, степь наполнилась топотом копыт, рёвом животных и криками погонщиков — началось перемещение табунов и отар через перешеек.

Гостили на царских лугах почти до лета, но пришло время возвращаться в родные земли.

Перед дальней дорогой собрался совет стойбища обсудить, сколько людей нужно, дабы без потерь перегнать стада обратно через перешеек.

Рядили долго, нужно было ещё кому-то править повозками, поэтому решили избавиться от всего лишнего. Сейчас главное — сохранить поголовье овец и лошадей, которое и так пострадало.

В нескольких днях пути от стоянки находилось небольшое селение. Слава у него была недобрая. Словно коршуны, слетались туда перекупщики, скупали скот, шкуры, и основной товар — рабов.

Продавали и покупали не только взятых в полон людей, но и тех, кто по глупости или нерадивости попал в долговую кабалу. У эллинов, живущих в каменных городах на берегу моря, всегда высокий спрос на рабов. Тех, кто по каким-то причинам не приглянулся местным покупателям, отправляли дальше, за море, к далёким землям и островам.

Знающие люди шепнули, что можно откупить обратно свой скот у Опая. Любит царь вина сладкие, дорогую посуду да ткани тонкие, серебром и золотом шитые, что из-за моря привозят, потому от денег не откажется.

Кадуй до последнего скрывал от жены, что задумал продать маленькую рабыню. Сказал, когда в стойбище прибыли два его дальних родственника, согласившихся отвезти девочку к перекупщикам.

Хитрый скиф надеялся, что женщина постесняется поднимать крик при чужих. Не прогадал. Жена на него дулась, но молчала — судьба ребёнка была решена.

Глава 2. Агар

1.

Аг-а-а-ар!

Детский вскрик птицей полетел вслед удаляющимся всадникам и, ударившись о выступ скалы рассыпался многоголосым эхом.

Аг-а-а-ар!

Снежка вновь закричала и проснулась. Тихо заплакала, вспомнив вчерашний день, когда Агар и его брат покинули её, оставив в руках торговца живым товаром.

Она так и не смогла найти никакого объяснения этому предательству. Три дня провела Снежка в обществе братьев, путешествуя по степи. Они были к ней добры, и, если перед старшим, взрослым мужчиной она немного робела, то юный улыбчивый Агар быстро завоевал её симпатию.

Снежка вспомнила тот день, когда братья — дальняя родня Кадуя — появились в стойбище. Гости долго сидели в их кибитке и о чём-то шептались с хозяином.

Хозяйка, обычно добрая и ласковая, в этот вечер была не в духе. Её маленький сын, чувствуя недовольство матери, всё время капризничал, и Снежке пришлось долго успокаивать его.

К ночи внешние звуки почти стихли, но девочка не могла уснуть. Слышала голоса мужчин за перегородкой, звон браслетов на руках хозяйки, которая, несмотря на поздний час, спать так и не легла.

Жена Кадуя сидела в углу рядом с грудой тряпок, раскладывая их в известном ей одной порядке. Губы женщины шевелились, она то ли молилась, то ли разговаривала сама с собой.

Ранним утром следующего дня хозяин, без объяснений посадил девочку в седло к старшему из братьев. Снежка была очень рада тому, что её, наконец, взяли покататься верхом.

Она немного завидовала скифским детям, которые, в отличии от неё, всегда могли попроситься в седло к своему отцу или старшему брату. Наконец её мечта сбылась!

Из кибитки выглянула хозяйка и посмотрела на улыбающуюся девочку, хотела что-то сказать, но, перехватив сердитый взгляд мужа, поспешно скрылась за пологом.

Медленно ехали они по сонному становищу. Мужчины молчали, Снежка поглядывала по сторонам, досадуя, что никто из друзей не видит её в этот момент.

Солнце неторопливо поднималось из-за горизонта, словно не желало делиться теплом с остывшей за ночь степью.

Всадники пустили лошадей рысью, едва выехали за окраину становища. Ветер засвистел в ушах, и девочка взвизгнула от восторга.

За клубами серой пыли, поднятой копытами лошадей, как за пеленой времени, скрылись пёстрые скифские шатры.

Снежка обернулась в надежде отыскать глазами кибитки. Но вокруг, только бескрайняя степь. В тот момент девочка ещё не ведала, что скифское стойбище исчезло не только из виду, но и из её жизни, как когда-то исчезло маленькое лесное селище.

Глухо стучали копыта, ветер то холодными, то тёплыми струями обдувал путников. Мужчины затянули песню. Девочка не знала слов, но перед каждым рефреном Агар поворачивал голову и весело заглядывал ей в лицо и тогда она присоединяла свой звонкий голосок к низким голосам мужчин.

Они сделали привал. Огня не разводили, трапезничали наспех жареным мясом, овечьим сыром и тёплым кобыльим молоком.

С наступлением темноты девочка поняла, что в шатёр Кадуя она сегодня не вернётся, но спросить у своих спутников ни о чём не успела. Уснула мгновенно, как только скифы расстелили на земле толстый кусок войлока.

Проснулась глубокой ночью от холода. С двух сторон от неё спали мужчины. Толстая овечья шкура не спасала от непрогретой земли и студёного ночного ветра.

Снежка выглянула из-под овчины и увидела высоко в небе мерцающие звёзды, рядом, на земле, тлели угли костра. Она подвинулась к Агару, уткнулась озябшим лицом ему в грудь, он, не просыпаясь обнял, прикрыл краем войлока, пригревшись, она снова уснула.

Эта первая ночёвка была самой холодной. Чем дальше они продвигались, тем быстрее менялась степь, всё вокруг оживало прямо на глазах.

Лёд ещё таился в низинах, но на возвышенностях уже была высокая трава. Звоном птичьих голосов наполнилось небо, днём погреться на солнышке высыплись пугливые обитатели нор.

Вскоре к звукам прибавились запахи: заблагоухали травы, первоцветы тянули к солнцу свои тонкие стебли, покачивая на ветру нежными чашечками соцветий.

Снежка скоро привязалась к Агару, молодому добродушному знатоку многих песен. Ей больше нравятся весёлые мелодии, когда кони мчатся галопом по степи, и ритму песни вторит перестук копыт, а припевы заканчиваются резкими громкими выкриками.

Старший брат, более сдержанный, неодобрительно наблюдал за дружбой Агара и девчонки. Иногда он сердито выговаривал что-то Агару и тот делался грустным и молчаливым.

Выбрав момент, Снежка спросила:

— Куда мы едем?

— В город, — ответил Агар.

— Город?

— Это как стойбище, только больше. Вместо кибиток и шатров там каменные дома. Жители города не кочуют как мы с места на место, а живут в нём и зимой, и летом. Находится этот город на берегу моря. Море — это озеро, только намного больше по размеру. Вода в этом море такая гадкая, что пить её не может ни человек, ни животное. Водятся в этой воде кроме рыбы разные мерзкие твари, похожие на огромных пауков и змей. Но горожане не гнушаются употреблять этих гадов в пищу.

Пока девочка пыталась представить себе жителей города, не боявшихся селиться рядом с морем, наполненным водными чудовищами, Агар продолжал:

— Население города — чужаки. Не скифы, не тавры * и не киммерийцы *, не принадлежат они к другим местным племенам и народам. Приплыли переселенцы на больших кораблях из-за моря и зовут себя эллинами.

— Их надо бояться?

— Не боятся, но быть настороже. Эллины — хитрый и расчётливый народ. Они очень любопытны. Хотят знать всё о наших обычаях и богах. О наших землях и о землях других народов, что живут севернее. Сами же не любят делиться секретами, хотя владеют тайнами многих ремёсел. Они говорят о мире, но город их хорошо укреплён, скоро сама увидишь…. — Он осёкся и смущено смущённо взглянул на девочку.

Но она занятая своими мыслями и не обратила на это внимание.

Рассказ молодого скифа произвёл на неё впечатление, Снежка даже не удосужилась спросить, зачем они едут в город. Немного пугали странные эллины, но, к счастью, она находилась под надёжной защитой. Агар с братом не дадут её в обиду.

Этот день путешествия запомнился Снежке не только рассказом Агара, но и тем, как они попали на огромное цветочное поле. Повсюду, докуда хватало глаз, раскинулись ковры цветов: алые, голубые, жёлтые… Лиловые колокольчики стойко выдерживали порывы внезапно налетевшего ветра, дрожали, но не склоняли гордые головки.

2.

Она проснулась рано, не догадываясь, что путешествие с братьями-скифами подходит к концу, и скоро ей предстоит расстаться со своими спутниками.

Всё утро братья хмурились и почти не разговаривали друг с другом. В полдень выехали на дорогу. Изредка встречались всадники и пешие люди, пыля и стуча колёсами, проезжала дребезжащая телега.

Солнце палило нещадно, девочка парилась под многослойной одеждой. Жена Кадуя зачем-то обрядила её в зимнее, даже сапожки велела надеть.

Всадники свернули с дороги и оказались вблизи небольшого поселения. Остановились у полуразрушенного каменного помоста, около которого, прячась в тени, сидели и лежали несколько мужчин и женщин.

Рядом с помостом важно расхаживал невысокий сухощавый человек с огненно-рыжей шевелюрой. Рыжеволосый, видимо, был весьма значительным лицом, потому как за ним по пятам ходили двое мужчин, называли его господином и уговаривали дать хорошую цену, но тот отмахивался от них, как от надоедливых мух.

Скифы остановили лошадей недалеко от помоста и ждали, что «важный» человек обратит на них внимание, но тот делал вид, что никого не замечает.

Тогда старший из братьев двинул своего коня вперёд, чуть не наехав на рыжеволосого. Тот испуганно отскочил и, криво улыбаясь, поприветствовал всадников, окинул цепким взглядом девочку и скомандовал: «Покажи её».

Мужчина спешился, принял из седла ребёнка и поставил на ступень помоста. Рыжий господин грубо ощупал ничего не понимающую девочку и, приподняв ей подол, взглянул на ноги. Снежка вопросительно посмотрела на Агара, но тот отвёл взгляд.

— Слишком мала, — сказал работорговец.

— Подрастёт, — зло бросил старший брат.

— Я не беру детей младше десяти лет, а этой не больше пяти…

— Хозяин сказал, что ей семь, — оборвал его скиф.

— Много не дам, — поспешно проговорил рыжий.

— Сколько?

Торговец показал на пальцах.

— Всего сто драхм? * — возмутился мужчина. — Набавь ещё немного, иначе мы поедем в город и там возьмём больше, а ты потеряешь навар, — сказал скиф. Ему не терпелось завершить сделку и покинуть общество перекупщика. Однако отдать ребёнка за бесценок он не мог.

У скупщика рабов не было опыта в торговле детьми, но он слышал, что можно заработать хорошие деньги, если продать ребёнка в бездетную семью.

Немного поколебавшись, рыжий отцепил от пояса мешочек с монетами и бросил в руки скифу. Тот ловко подхватил деньги на лету и одним махом запрыгнул на коня. Развернув его, во весь опор поскакал от помоста, попутно хлестнув жеребца, замешкавшегося Агара.

Ошеломлённая Снежка смотрела на удаляющихся спутников, но быстро пришла в себя и попыталась спрыгнуть со ступени. Рыжеволосый схватил рабыню за одежду, ткань затрещала. Девочка билась в руках торговца и звала своего друга.

Рабы у помоста безучастно наблюдали за борьбой ребёнка и мужчины. Поняв, что ей не вырваться из рук рыжего, девочка укусила его.

Взвыв от боли, мужчина отпустил ребёнка. Снежка кинулась бежать, но дорога была уже пуста. Торговец поймал беглянку за волосы. Не удержавшись на ногах, девочка упала. Мучитель выхватил из-за пазухи нож и занёс над ней.

Глава 3. Рынок рабов

1.

Снежка плохо помнила дорогу к городу. Трясущаяся повозка тащилась медленно, оставляя за собой клубы серо-коричневой пыли. Следом, понукаемые надсмотрщиками, плелись взрослые рабы.

Руки и ноги маленькой рабыни были свободны, но она больше не пыталась сбежать. В тот момент, когда мужчина занёс нож над головой, Снежка от страха потеряла сознание. А когда пришла в себя, то обнаружила, что её волосы обрезаны.

Рыжий хозяин правил повозкой. Время от времени он молча протягивал девочке флягу с водой, выдолбленную из маленькой тыквы. Утолив жажду, Снежка снова ложилась на дно повозки и поднимала глаза к небу, к быстробегущие светло-серые облакам, за которыми пряталось горячее весеннее солнце.

Работорговца не удивляло безучастное поведение той, которая ещё утром изо всех сил сопротивлялась ему. По опыту мужчина знал, что лучший способ усмирить раба — остричь его, особенно если дело касалось женского пола.

Вместе с волосами раб терял свою силу и связь с прежней жизнью, лишался поддержки рода и богов. Это наказание всегда действовало безотказно. Но его смущало одно — не скажется ли отсутствие волос у девчонки на её цене?

Солнце в последний раз одарило светом землю, когда вдали показались очертания каменных стен. Повозка свернула на боковую дорогу к приземистым строениям. Рыжий возница остановил повозку возле у деревянного щелястого сарая и буркнул: «Приехали».

Он сунул Снежке в руку кусок чёрствой лепёшки, прежде чем втолкнуть в сарай. Едва она сделала шаг вперёд, как её грубо отпихнули, и лепёшка выпала из рук.

Некоторое время Снежка со страхом вглядывалась в чёрную тьму, которая, казалось, жила своей таинственной жизнью. Тьма была наполнена звуками, дышала, всхлипывала, стонала. Шевелилась, наползала, обволакивала незнакомыми запахами. Тьма говорила и причитала на чужих языках.

Опасаясь снова наткнуться на кого-нибудь в темноте, Снежка, не сходя с места, осторожно присела, поджав под себя ноги. Она некоторое время ждала нападения, но его не последовало — тьма приняла новую пленницу.

Глаза демонов ярко горели в ночи, сквозь неплотно пригнанные доски сарая девочка видела, что они приближались и удалялись.

Снежка много раз встречала в родном лесу леших и шишимор, но они были безобидными и никому не причиняли зла. Когда жила у кочевников, жена Кадуя учила её обращаться с местными духами и не боятся их. Каковы здешние ночные демоны? Как их задобрить?

С этой мыслью она проваливалась в забытьё, как в глубокий колодец, не ощущая толчков от невидимых в темноте соседей. Там, по ту сторону ночи был яркий солнечный день, в котором под копытами коней гудела степь и ветер, весело напевая, гнал наперегонки со всадниками — двумя мужчинами в островерхих скифских шапках и маленькой жизнерадостной девочкой.

2.

Она проснулась от собственного крика и проплакала весь остаток ночи. Только перед самым восходом солнца, когда сарай заполнился тревожным предутренним светом, немного успокоилась, и душевные терзания уступили место другим страданиям — голоду и жажде.

Снежка осмотрелась и увидела вокруг себя таких же бедолаг. Маленькое помещение с низким потолком было заполнено женщинами и детьми.

Свет нового дня настойчиво пробивался сквозь щели стен, душная чёрная ночь подошла к концу. Звякнул замок, дверь распахнулась. Луч солнца проникший через открытую дверь сарая на мгновенье ослепил Снежку, и она боязливо отползла назад.

Остальные пленники тоже не торопились покинуть место своего заточения. Обретя зыбкое спокойствие в темноте, люди не стремились к той неизвестности, что ждала их за порогом узилища. Надсмотрщик ухватил Снежку за подол рубашки, вытащил наружу.

Измученные пленники покидали помещения. Если с детьми и женщинами обращались довольно сносно, то с мужчинами не церемонились, при малейшем неповиновении в ход шли кнуты. Детей отделили от взрослых и, несмотря на женские крики, быстро увели.

Около главного помоста уже собралась толпа покупателей, они вальяжно прохаживались вдоль возвышения в ожидании торгов. Горожане пришли сюда ранним утром, чтобы приобрести раба в своё хозяйство.

На помост вывели первую партию товара, и покупатели оживились.

Группа детей, среди которых находилась маленькая пленница, быстро редела. Снежка увидела рыжего работорговца, он с довольным видом улыбнулся и поманил её пальцем. Девочка покорно подошла к нему и по-скифски попросила еды и воды.

— Скоро я тебя покормлю, — пообещал мужчина, — нужно только отойти в сторону.

На небольшом пространстве между сараями невозможно было протолкнуться, всё смешалось в едином водовороте — запоздавшие надсмотрщики гнали рабов к помосту, им навстречу неторопливо шла, звеня колокольчиком, корова. За ней, толкаясь и жалобно блея, толпились овцы. Крики животных и людей, ругань, свист бичей, зычные голоса зазывал. Нелегко было найти тихое место в этой сутолоке, поэтому мужчина увёл девочку на самую окраину рынка. Не успел он вытащить лепёшку, как за спиной послышался громкий мужской голос:

— Это про неё ты вчера говорил?

Рыжий быстро обернулся и увидел дородного богато одетого мужчину с длинными завитыми волосами и ухоженной бородой. Это был Бут, рыночный перекупщик. Он никогда не ездил сам за товаром, предпочитая перекупать рабов прямо на рынке.

— Да, это она.

— Никудышный товар, — губы Бута скривились в усмешке.

— Так не стой здесь, проходи мимо, — раздражённо выкрикнул рыжий.

В ярком утреннем свете маленькая пленница действительно выглядела ужасно. Личико за ночь осунулось, на щеках образовались засохшие грязные подтеки от слёз. Криво обрезанные волосы торчали во все стороны, словно льняная пакля. Овчина, в которую она была одета, смотрелась крайне нелепо.

— Не злись, я помочь тебе хочу, — по-прежнему улыбаясь, сказал перекупщик.

— Чем? Товар же никудышный!

— Ты не сможешь выгодно продать её, если выставишь на помосте. Но есть покупатель, который никогда не ходит на смотрины, ему приводят рабов, а он выбирает. Даёт двойную, а то и тройную цену против того, что на помосте можно выручить.

— Так веди меня к этому покупателю!

— Э! Какой ты! Покупатель этот со всеми подряд дел не ведёт и разговаривать с тобой не будет.

— Так зачем же ты меня дразнишь? — снова рассердился рыжий.

— Да не дразню, не дразню. Говорю же — хочу помочь! Не бесплатно, разумеется, — Бут щёлкнул пальцами унизанными массивными перстнями, показывая выгоду.

— Сколько ты хочешь? — недоверчиво поинтересовался хозяин Снежки.

— Половину навара.

— Сколько это будет в деньгах?

— Покупатель очень капризен, но, если товар понравится — цена будет высока.

— Хорошо, идём.

— Э! Нет, — рассмеялся Бут, — я возьму девчонку и сам отведу к покупателю.

— А как я узнаю цену, за которую ты её продашь?

— Я скажу тебе её.

— А я значит должен поверить! — с сарказмом проговорил рыжий.

— Можешь не верить.

Пока мужчины разговаривали, Снежка совсем обессилила. Перед глазами всё поплыло, и она пошатнулась.

Перекупщик указал на рабыню:

— Смотри! Она сейчас упадёт.

— Это от голода.

Рыжий засуетился около Снежки, достал из-за пазухи остатки вчерашней чёрствой лепёшки. Но девочка отказалась от еды и еле слышно попросила: «Пить».

— Да ты её уморил! Сними эту шкуру, не видишь, она задыхается в ней!

Рыжий, сам себе удивляясь, послушно стал раздевать девочку. Снежке это не понравилось, овечья шкура была её последней защитой от враждебного мира. Она настойчиво куталась в неё, как бабочка в кокон, и не желала расставаться с надёжным убежищем. Но рыжий снова победил — Снежка осталась в одной рубашонке.

— Умой её, — продолжал командовать Бут.

Рыжеволосый снова подчинился, дождался, когда маленькая пленница напилась, наспех сполоснул ей лицо остатками воды.

— Теперь она выглядит получше. — Перекупщик внимательно оглядел девочку и по-хозяйски взял рабыню за плечо. Камни жарко сверкнули в перстнях перекупщика. Рыжий завистливо вздохнул.

— Жди здесь, — приказал Бут и повёл девочку к строению на окраине рынка.

Каменная площадка с новенькой двухскатной коричневой крышей немного возвышалось над невольничьем рынком и отсюда были хорошо видны прямоугольники сараев, где ночью держали рабов, загоны для скота, длинные помосты, вокруг которых толпились покупатели.

Внизу, с другой стороны открытого всем ветрам здания Снежка видит море… Глаза её распахнулись от удивления — ярко-голубое и огромное… «Море!» — вспоминает она слова Агара. Оно дышит, словно живое! Серебристая сеть бликов дрожит на бескрайней глади, уходящей далеко за горизонт

Острокрылые серо-белые птицы кружат над волнами, высматривая добычу. Но стоит небольшому облачку закрыть солнечный лик, как блики меркнут, а море меняет цвет на тёмно-синий и покрывается белой вскипающей рябью.

Лёгкий ветерок принёс множество незнакомых запахов. Внизу, у самого берега огромные лодки мягко покачивались на волнах. Трудно представить сколько людей может поместиться в одну такую лодку!

Не успела Снежка наглядеться на море с лодками, как её глаза вновь распахнулись и рот приоткрылся в изумлении.

Под крышей помещения появилась женщина невероятной красоты. Залюбовавшись незнакомкой, девочка не сразу заметила её спутников — крепкого мужчину-раба и женщину средних лет.

Раб поставил на пол раскладной табурет, и красавица, присев, медленно расправила складки одеяния — волны темно-синего озера заплескались у ног незнакомки.

Светло-русые пряди мягкими волнами уложены вокруг красивого надменного лица. Полупрозрачное покрывало в тон платья с тяжёлой серебристой каймой по краю укрывало голову женщины и искусно закрученный пышный узел волос на затылке.

Белые тонкие пальцы в блеске колец, серьги-колокольчики мелодично звенели при каждом наклоне головы. От этой чудесной женщины исходил дивный цветочный аромат, словно находишься посреди цветущей поляны.

«Это богиня!» — пронеслось в голове у Снежки. Она слышала о чужеземных богах и богинях, знала, что они иногда помогают людям, но могут навредить, если их не почитать. Ошеломлённая своим открытием, Снежка даже забыла про лепёшку в руке.

Служанка с поклоном передала своей госпоже узкий продолговатый предмет. Лёгкий шорох, и в руках богини раскрыл свои лепестки волшебный цветок. Снежка так и ахнула, а красавица невозмутимо принялась обмахиваться этим цветком. Она то складывала лепестки, то снова их расправляла, а Снежка, как зачарованная, следила за удивительным предметом.

Жена Кадуя тоже любила красивую одежду и украшения, но её платья и драгоценности не шли ни в какое сравнение с нарядом незнакомки.

Когда Снежка, наконец, смогла оторвать взгляд от прекрасной женщины и вернуться к действительности, она увидела, что рядом с ней стоит девочка лет десяти и тоже не сводит глаз с нарядной женщины.

Помещение под коричневой крышей быстро заполнялось людьми. Надсмотрщики торопливо вели девочек-рабынь. Последним вбежал запыхавшийся работорговец вместе с совсем взрослой девушкой.

Снежка снова перевела взгляд на женщину в синем одеянии, та хлопнула в ладоши. Тут же один из присутствующих мужчин выступил вперёд и выкрикнул зычным голосом несколько слов на незнакомом языке. Торги начались.

Первая девочка была отвергнута, и недовольный работорговец быстро повёл рабыню вниз, к помостам. Следующие тоже не глянулись привередливой покупательнице. Все роптали, не понимая, что нужно этой женщине. Ей привели самых лучших рабынь!

Бут усмехнулся. Уж он-то знал, как заинтересовать капризную покупательницу. Не зря его шпионы всю ночь шныряли по рынку, выясняя, кому каким товаром удалось разжиться.

Как только Бут узнал о маленькой белокурой рабыне, то сразу понял, кому её можно предложить. Бут хорошо знал все тайны и пороки этого города.

Этот рыжий простофиля, хозяин девчонки, так и не понял, как ему повезло. Впрочем, не удивительно. Большинство работорговцев поставляли людей на поля и виноградники, там ценились сильные и выносливые рабы.

Покупательница приказала раздеть одну из рабынь, пожелав увидеть её без одежды, и торговец принялся стягивать с несчастной рубашку. Но рабыня отчаянно сопротивлялась. После недолгой борьбы одеяние разорвалось — обнажились смуглые плечи девушки. Она с громкими рыданиями рухнула на колени, крепко прижав к груди края разорванной рубашки.

Женщина поморщилась и недовольно махнула рукой — убрать. Торговец со злости пнул непокорную и за волосы потащил вон. Снежка и другие девочки испуганно попятились. Бут решил, что настал благоприятный момент чтобы предложить свой товар.

Воспользовавшись заминкой, мужчина мягко подтолкнул Снежку вперёд, и скоро она оказалась прямо перед сидящей на табурете женщиной. Синеокая красавица в упор смотрела на маленькую рабыню, и девочка заметила, каким холодным был взгляд этих красивых глаз.

— Бут? — Женщина улыбнулась уголком губ.

— Как всегда к твоим услугам, прекрасная Исмена, — поклонившись, произнёс мужчина.

— Чем порадуешь?

— Маленькая беленькая девочка, специально для тебя.

— Откуда она? Из Скифии? * — поинтересовалась Исмена.

— Намного дальше, из Гелонии. * Слышала ли ты о белых рабах, за которых в Элладе * и на островах готовы платить баснословные деньги? Эта девчонка из племени охотников, что живёт в лесах за скифскими землями. Редкая добыча! — похвастался Бут. — Посмотри, какая у неё белая кожа. — Он задрал Снежке рубашку.

— Бела, как мраморная статуя, — согласилась Исмена.

— Вторую такую девчонку не сыскать ни здесь, в Таврике *, ни в Боспоре *, ни за понтом *, - похвастался Бут.

— Возможно, — снова согласилась женщина и с усмешкой продолжила: — Лет через семь за неё много дадут, но сейчас она не стоит ничего.

Бут быстро опустил взгляд, чтобы не выдать себя. По своему опыту перекупщик знал: если покупатель заговорил о цене, даже столь безразличным тоном, то заинтересован в товаре. Хитрый торговец не стал спорить с Исменой, сделал вид, что отступает.

— Ну что ж, — притворно вздохнул мужчина, — придётся искать другого покупателя. Прощай, прекрасная Исмена.

— Прощай, Бут.

Он потянул Снежку в сторону, словно собрался уходить, а Исмена принялась осматривать следующую девочку. Перекупщик не успел дойти до края площадки, как услышал:

— Вернись, Бут! Хочу рассмотреть её получше.

Бут догадывался, что ему придётся торговаться с Исменой за каждый обол *, и не ошибся. Когда мужчина назвал цену, Исмена закатила глаза и подняла вверх руки, словно призывая богов быть свидетелями безумных требований.

Самым большим недостатком был возраст рабыни, здесь риск покупателя был очень велик. Невозможно предвидеть всё — ребёнок может заболеть, стать жертвой несчастного случая, умереть. Цену пришлось сбросить почти на треть.

Вторым камнем преткновения стали обрезанные волосы. Опытная Исмена сразу поняла, что внешность рабыни испорчена неспроста.

— Она, наверное, совсем дика. Смогу ли я её держать вместе с другими воспитанницами?

— Ну что ты, Исмена! Посмотри, за всё время, пока ты её осматривала, она ни разу не взбрыкнула!

— Зачем же ей обрезали волосы? — допытывалась женщина.

— Надсмотрщик неопытный попался, — соврал Бут.

— Смотри же, Бут, — пригрозила Исмена, — если выяснится, что она неуправляема, я верну её и ты отдашь мне деньги обратно. Ты знаешь, я воспитанниц не наказываю кнутом.

Бут сбросил ещё немного, но всё равно остался в выигрыше. Предстояло поделиться с рыжим хозяином девчонки, и перекупщик собирался красочно расписать все сложности, с которыми ему пришлось столкнуться при продаже рабыни.

Ему даже придумывать ничего не надо, просто пересказать все придирки Исмены, и этот дуралей будет рад, что так удачно избавился от «негодного» товара.

Торги на рынке были в самом разгаре, когда Исмена вместе со своей служанкой уселась в повозку, крытую плотной узорчатой тканью, и отправилась в город. За повозкой шёл раб, неся Снежку на руках.

Утро было солнечным, но по-весеннему ветряным. Трава по обе стороны от дороги стояла ещё в росе, воздух был свежим и влажным.

Девочка дрожала от холода, усталости и от напряжения. Раб бережно держал ребёнка, и Снежка, немного успокоившись, доверчиво обхватила ручонками шею мужчины. Сон сморил, едва она прижалась к тёплой груди невольника, и он замедлил шаг, рискуя отстать от повозки. Движение у городских ворот в этот час было оживлённым.

Повозка въехала в город и пропала из виду, но раб хорошо знал дорогу к дому хозяйки. Он шёл неторопливо, подошвы деревянных сандалий звонко стучали по камням мостовой.

Снежка крепко спала, на этот раз без сновидений. Она не видела, как мимо неё проплывали высокие глухие заборы, за которыми прятались аккуратные белые домики с розовато-коричневыми черепичными крышами. Ей не мешали струи солнечного света, пробивавшиеся сквозь молодую листву раскидистых крон. Не слышала она тихого плеска волн совсем близкого моря, не ощущала его мирного дыхания. Городской шум почти стих, как только раб свернул с главной улицы.

Волею судьбы маленькая девочка очутилась в эллинском городе, славившимся прекрасной гаванью и плодородными землями. Останется ли она в этих краях надолго или вновь ветер странствий понесёт её к незнакомым берегам?

Об этом ведают лишь Мойры! * В их ловких пальцах беспрерывно скользит живая нить человеческой судьбы.

Глава 4. Школа гетер

1.

— Зачем наша госпожа взяла её в свой дом? — воскликнула кареглазая девочка лет двенадцати, и её тёмные брови поднялись в притворном изумлении.

— Никогда не встречала таких уродливых детей! — подхватила другая, с хорошеньким розовым личиком и копной вьющихся соломенных волос.

— Посмотрите на неё! Она похожа на вылинявшую тряпку, долго пролежавшую на солнце! — присоединилась к ним взрослая девушка с умело подкрашенным лицом и гибким телом танцовщицы.

Ещё две воспитанницы Исмены не принимали участия в обсуждении внешности новенькой по причине недостаточного знания языка, но всем видом поддерживали злословие подруг. Шестая девушка, стройная черноокая брюнетка, с надменной улыбкой слушала своих товарок. Когда фантазия у говоривших иссякла, они повернулись улыбающейся красавице за поддержкой. Она не обманула их ожиданий:

— Думаю, она выглядит как утопленница!

— Ты права, Рода, она как настоящий мертвец!

— Как из могилы вылезла!

— Из царства Аида * пришла!

Снежка не поняла ни слова, но догадалась, что её отвергают. Не желают принимать и играть с ней. Некоторое время она ещё надеялась, что девочки, расположившиеся на крыльце дома, её позовут и ждала, теребя в руках игрушку.

Увидев, что Снежка ушла в дальний конец двора, красавица Рода махнула рукой и девушки склонились к ней:

— А если это сама Эмпуса? *

— Эмпуса?!

— Ночной демон Гекаты. * Он может менять тысячи обличий и превращаться в человека, чтобы обмануть свою жертву, — стращала Рода.

— Что же делает со своими жертвами Эмпуса? — холодея от страха, спросила кареглазая.

— Разве ты не знаешь? Она пьёт кровь несчастных!

Девушки заохали.

— Как Гелло? * — не унималась кареглазая.

— Как Гелло и Алфита *, а ещё Мормо! * — дополнила Рода.

Девушек охватил ужас. Они сбились в кружок вокруг Роды, которая бесстрашно разоблачила ужасного ночного демона, который мог скрываться в обличии маленькой девочки.

— Что же нам делать, Рода?! — пропищала одна из ранее молчавших девочек. — Вдруг она начнёт пить нашу кровь уже этой ночью?

— Я не буду спать всю ночь!

— Я тоже!

— А я не лягу спать сней в одной комнате!

— Надо обо всём рассказать Семеле! — затараторили наперебой девушки.

Рода, как всегда, была довольна собой. Она обожала нагонять страх на своих подруг. Уже к вечеру фантазии Роды обросли такими подробностями, что ужас охватил не только воспитанниц, но и рабынь-служанок.

Когда Семела вошла в спальню девочек, то застала там лишь новенькую.

«Где остальные?», — с удивлением произнесла женщина.

Поняв, что от девочки она ответа не дождётся, принялась громко звать рабынь. Те прибежали быстро, но в комнату так и не вошли. Остановились в дверях, с опаской вглядываясь в полумрак помещения.

— Что здесь происходит? Почему девочки не в постелях? — грозно спросила служанка.

— Ох, госпожа Семела, тут такое…, - начала одна из рабынь, но осеклась.

— Ну?!

— Ночные демоны! — бросила вторая рабыня.

— Что?! Какие ещё демоны?

— Девочки их видели в спальне и теперь боятся сюда заходить. Просят разрешения перетащить свои постели в другое помещение.

— Где они сейчас?

— Кто? — испуганно переглянулись рабыни.

— Девочки!

— Во дворе.

Воспитанницы Исмены толпились около небольшого алтаря богини, к которому пришли с мольбой о защите от вампиров. В центре круга девушек всё так же находилась Рода. Она была самой взрослой, смелой и умной из них. И остальные надеялись, что старшая подруга придумает, как быть дальше.

Увидев Роду и окруживших её воспитанниц, Семела про себя усмехнулась: «Опять эта Рода мутит воду». Старая служанка за всё время работы в доме Исмены впервые встретилась с таким сильным характером. С тех пор как появилась эта девушка, день редко проходил спокойно. Казалось, что Рода брала уроки у самой Эриды *, богини раздора.

Девушка была из племени керкетов *, живущих на восточном побережье Эвксинского понта. * Госпожа Исмена купила её полтора года назад у торговца, уверявшего, что пленница — дочь одного из вождей племени — сохранила чистоту, хоть и является военным трофеем.

Семела, осмотрев девушку, подтвердила девственность. Её назвали эллинским именем Рода, что в переводе с койнэ * означает «роза». Но роза оказалась с шипами, даже самой Семеле пришлось испытать на себе их остроту.

Роде удалось стать любимицей хозяйки. Исмена нарадоваться не могла на удачное приобретение — красавица, умница, первая ученица и в музыке, и в танцах. А когда девушка всего лишь через месяц обучения начала говорить на очень хорошем койнэ, Исмена пожелала самолично давать девушке уроки письма и чтения.

Вскоре обязанности по обучению Роды легли на плечи Семелы. Служанка не могла не отметить неординарные способности девушки.

«Она и правда дочь вождя, Семела», — уверяла Исмена. — У девушек низкого происхождения не бывает таких талантов. Посмотри, как она держится! Царевна!».

Царский характер новой рабыни вскоре пришлось испытать всем. Рода не желала заниматься ничем, кроме обучения и заботы о себе. Воспитанницы Исмены должны были самостоятельно обслуживать себя, стирать вещи, мыть посуду после трапезы, убираться в комнатах и во дворе и все это делали, но только не Рода. Но Исмена потакала своей любимице и в этом — хозяйскую любимицу освободили от всех работ. За различные проступки девочек могли наказать, а Роде удавалось выходить сухой из воды благодаря покровительству хозяйки дома. Всё бы ничего, но девушка оказалась интриганкой и вскоре подчинила себе всех в доме и Семеле пришлось скрепя зубы терпеть это.

— Кто мне расскажет, что здесь произошло? — поинтересовалась Семела, приблизившись к девочкам. Служанка не смотрела на Роду — была уверена, что зачинщицей беспорядка являлась она.

— Демоны, госпожа Семела, они здесь повсюду, — начала рассказывать дрожащим голосом одна из девушек.

— Ты их видела? — Семела просверлила говорившую взглядом. Не получив ответа, переспросила: — Ты. Их. Видела?

— Нет, госпожа.

— Кто видел? Ты? Может быть, ты? — напирала она на девушек. Взглянув на Роду, с сарказмом произнесла: — я почему-то уверена, что их видела ты, Рода. Никто больше не знает ни про Гекату, ни про её ночных спутников.

— Я не видела демонов, госпожа Семела, но я читала о них в тех книгах, что давала мне госпожа Исмена, — со всей серьёзностью изрекла девушка.

— Ты очень впечатлительна, моя милая, — с напускной ласковостью в голосе заметила Семела. — Такое чтение не для молоденькой девушки. Завтра среди свитков я поищу для тебя что-нибудь более подходящее, лёгкое и весёлое. Не забывай, очень скоро тебе придётся развлекать нового хозяина не только чтением.

Взгляд Роды вспыхнул яростью, и она с ненавистью посмотрела на служанку. Девушка страшилась своего будущего, ведь для дочери керкетского вождя не было участи унизительней, чем стать рабыней-наложницей.

Семела и раньше парой хлёстких фраз ставила на место высокомерную зазнайку, но делала это с опаской — было в этой красавице нечто тёмное и дикое. Умение с лёгкостью подчинять своей воле можно назвать колдовством. Вон как она крутит своими подругами. Глупышки… так и трясутся от страха.

— Всем спать, — приказала Семела. Но воспитанницы не двинулись с места. Семела предвидела это и подозвала рабынь, которые на расстоянии следили за происходящим. — Эй! Вы там! Идите сюда! Пять ударов прутом каждой, кто откажется идти спать, ещё пять той, кто ещё раз упомянет демонов.

Когда девочки вернулись в спальню, Снежка уже спала. Подчиняясь бессловесному приказу Роды, они передвинули тюфяки в противоположный конец комнаты и улеглись вплотную друг к другу. Кареглазую так и подмывало спросить, почему Рода не рассказала госпоже Семеле о подозрениях насчёт новенькой, но, помня об угрозах служанки, благоразумно смолчала.

Убедившись, что все в доме наконец успокоились, Семела отправилась в свою комнату. В небольшом помещении было крохотное окошко под самым потолком, из мебели только самое необходимое — низкая кровать застелена полосатым покрывалом, деревянный растрескавшийся сундук с одеждой. На нём стояла посуда, резной ларец с различными побрякушками и лежал гребень, рядом — небольшое металлическое зеркальце с ручкой. В углу предмет гордости хозяйки — изящный стул-клисмос из драгоценного чёрного дерева, с гнутыми ножками, высокой спинкой и мягкой красной подушечкой на сиденье.

Когда Семела вошла в комнату, она опустилась на стул и задумалась. Стоит ли рассказывать о сегодняшнем происшествии госпоже Исмене? В зависимости от настроения хозяйка могла посмеяться над невежеством девочек или рассердиться из-за того, что воспитанницы вместо того, чтобы учиться, бездельничают и забивают голову разными глупостями.

2.

Семела попала в услужение к Исмене, когда та была знаменитой на весь город гетерой. * У очаровательной весёлой девушки были толпы поклонников, и Семела едва успевала шить мешочки для монет.

Время шло, состояние красавицы росло. Исмена смогла приобрести дом в квартале для зажиточных горожан, там её и приметил немолодой, но состоятельный вдовец. Семела помнила терзания Исмены — она металась между свободой с туманным будущим и замужеством с размеренной и обеспеченной жизнью. Семела, на свою беду, посоветовала госпоже принять предложение мужчины.

Сразу после свадьбы Исмена продала двух рабынь и раба-привратника, а Семелу просто выставила на улицу. Бывшая хозяйка более не хотела видеть около себя никого из прежней жизни.

Старая служанка не любила вспоминать о том времени. Деньги, отложенные на чёрный день, быстро закончились. Кем ей только не приходилось работать! Если ленивую рабыню хозяин обязан содержать, то нерасторопную служанку — выгонит вон.

Через несколько лет судьба снова свела её с Исменой. Они столкнулись на агоре: * Семела собиралась пройти мимо, но Исмена сама обратилась к ней. Она пригласила бывшую служанку к себе домой и там поведала грустную историю о том, что муж полгода назад скончался, оставив её с маленьким ребёнком на руках. Взрослые дети мужа от первого брака стали опекунами её сына, и она теперь не имеет возможности распоряжаться его наследством. А вдовья доля очень мала, и на эти деньги невозможно вести привычный образ жизни.

Слушая стенания Исмены, женщина неторопливо осматривала богато обставленные покои: два тяжёлых ларя у стены, наверняка наполненные доверху всяким добром, ложе-клинэ с изогнутой спинкой, обитое цветастой персидской тканью. Два кресла, на которых они с хозяйкой дома сидели привезены из-за моря, скорее всего из Египта. Медный лампион * со звериным орнаментом — скифская ковка, трёхногий низкий столик с серебряным блюдом с фруктами, кувшин для вина и два килика * старинной работы. Сама хозяйка дома хоть и в траурном одеянии, без украшений, но платье её из дорогого полотна — наряд явно не от городских ткачих.

За окном темнело, а Исмена всё говорила о неудачном браке, о жадных родственниках мужа и не разу не спросила у бывшей служанки о том, как она жила последние годы.

Семела сочувственно вздыхала, всплёскивала руками, когда её собеседница возмущалась корыстью мужниной родни, и ждала. Понимала, что Исмена не просто так остановила её на агоре и привела к себе домой.

Семела очнулась от воспоминаний, опустила руку вниз и медленно провела ладонью по идеально гладкой ножке стула. Этот стул стал символом её новой жизни и первой дорогостоящей покупкой после возвращения к прежней хозяйке.

Теперь она имела не только плату за службу, но и долю с каждой сделки Исмены. Если дела и дальше будут идти также хорошо, то через несколько лет получится накопить и на хорошую мебель, и на уютный домик в приличном квартале города.

Ради исполнения мечты можно стерпеть вздорный характер госпожи, помучиться с воспитанницами-дикарками и глупыми, ленивыми рабынями. Семела, возраст которой давно перевалил через пятый десяток, воспринимала жизнь такой, какая она есть, без всяких рассуждений.

Глава 5. Любовь госпожи Исмены

1.

Семела проснулась рано. Не успела она ополоснуть лицо, как в дверь постучали.

— Кто? — недовольно спросила женщина.

Рабыня приоткрыла дверь, просунув голову между косяком и полотном двери, заговорила на ломаном койнэ:

— Госпожа Семела, хозяйка пришла.

— Так рано? — женщина удивилась.

— Что ей сказать, госпожа?

— Ничего, — ответила она рабыне, — я сама. — И, отбросив полотенце, которым вытирала лицо, поспешила к хозяйке дома.

Исмена ждала её в своих покоях. Она, как всегда, была прекрасна и свежа, как утро таргелиона *, и, похоже, пребывала в хорошем расположении духа.

На хозяйке школы гетер было платье нежно сиреневого цвета, подпоясанное под грудью тонким плетённым шнуром, а на голове — белая косынка-калиптра * с узкой волнистой каймой, полностью закрывавшая волосы. Лишь на лбу и у висков кокетливо показывались несколько прядей.

Семела не могла не признать, что её госпожа, несмотря на тридцатилетний возраст, смогла сохранить почти девичью красоту.

Удивлению старой служанки не было предела, когда Исмена наотрез отказалась принимать ухаживания от поклонников, хотя некоторые из них были весьма настойчивы. На особо назойливых безотказно действовал ледяной отрезвляющий взгляд прекрасной вдовы. Что-то пугающее было в этих глубоких сапфировых глазах. Когда они смотрели прямо и цепко, казалось, что это глаза невозмутимого и безжалостного идола.

Хозяйка дома строго хранила своё вдовство, и Семеле не было известно ни об одной любовной связи госпожи Исмены.

— Госпожа, — склонилась Семела, — я не ждала вас так рано.

— Ах, Семела, как я могу проводить время в праздности, когда так много дел ждут моего решения?! — пожаловалась женщина, усаживаясь на изящный стул с резной спинкой.

— Если бы я только могла помочь вам чем-нибудь, госпожа.

— Можешь, конечно можешь. Присядь, — указала Исмена жестом на табурет у стены, — навигация началась и к нам, в Прекрасную Гавань. * Уже плывут корабли из Ионии * и Аттики *, из Фракии * и Эвбеи *, а также с островов Эгейского понта. * Скоро эти корабли бросят свои якоря у наших причалов, по трапам спустятся купцы и богатые путешественники. Их кошели наполнены золотыми и серебряными монетами. Я хочу получить часть этих денег.

— Вы собираетесь продать одну из девушек, госпожа? — догадалась женщина.

— Да. И надо её выбрать.

— Быть может, Роду? Мы научили её всему, чему могли, госпожа.

— Рода? Я думала о другой… как её зовут — ту, что танцевала на празднике Эроса * в прошлом таргелионе?

— Евфросина, госпожа, — подсказала Семела.

— Как одну из харит? * Подходящие имя!

— Сначала её звали иначе, но после того как у девушки обнаружились танцевальные способности…

— Да, я вспомнила как сама её переименовала. Начинай готовить Евфросину… ну ты знаешь… всё как обычно, — проговорила Исмена, поднимаясь из кресла.

— Слушаюсь, госпожа, — повиновалась Семела, тоже вставая, — только позвольте узнать, почему же не Рода?

— Должна тебе признаться Семела, что с этой девушкой я ошиблась, — со вздохом произнесла Исмена.

— Не понимаю, госпожа…

— Рода красива, очень красива. Эти чёрные, как бездна, глаза, губы — алый цветок, роскошные волосы, стройное тело, но при бесспорных достоинствах никто не даст за неё хорошую цену.

— Как же так, госпожа? — обескураженно выдала служанка.

— Подумай сама, Семела. После смерти царя Александра * его диадохи * постоянно ведут войны друг против друга на завоёванных землях, и рынки городов Эллады заполнены смуглыми черноокими красавицами из стран Востока. Наша прекрасная Рода просто потеряется среди них. Нет никакого смысла везти её из Прекрасной Гавани в такую даль.

— Что же вы собираетесь делать, госпожа? Неужели оставите при себе?

— Ну не-е-ет! Я слишком много на неё потратила, теперь она вернёт мне всё и оплатит гостеприимство и знания, данные ей мною! — надменно воздев подбородок, проговорила хозяйка школы.

— Но как она сможет расплатиться с вами, госпожа? — всё недоумевала Семела.

— Не она, так её брат! — жёстко произнесла Исмена.

— Брат?

— Именно! До меня дошли слухи, что её брат стал вождём племени после гибели отца. Думаю, что он захочет выкупить свою сестру.

— Хватит ли у него денег, госпожа? — засомневалась служанка с опаской.

— Мне все равно, где он возьмёт деньги! — воскликнула алчно Исмена.

— Эти племена очень бедные…

— Но гордые! — перебила властно Исмена. — Думаю, вождь керкетов не захочет, чтобы его родная сестра стала наложницей в Таврике.

Семела мысленно вознесла молитву богам. Неужели они скоро избавятся от этой возмутительницы спокойствия.

— Будут ли какие-нибудь указания насчёт новенькой воспитанницы, госпожа?

— Занимайся с ней, как с остальными. Сейчас главное, чтобы она как можно быстрее заговорила на койнэ, это важно для дальнейшего обучения. Внимательно наблюдай за ней, необходимо как можно раньше выявить и развить все её таланты.

— Слушаюсь, госпожа.

— Я думаю потратить деньги, полученные выкупом за Роду, на педагогов для нашей беляночки. Кроме музыки, танцев и пения, я хочу обучить её чтению, письму и философии.

— Как вам будет угодно, госпожа.

— Кстати, я не успела дать ей имя.

— Я назвала её Левкеей, госпожа, но если вы считаете, что это имя не подходит…

— Левкея — светлая… — Исмена задумчиво попробовала на язык новое имя, — звучит немного простовато… Ну, что ж, зовите её пока так. Позже я придумаю более звучное имя.

Семела вышла из хозяйских покоев и поспешила к воспитанницам, которые уже выстроились в шеренгу перед фонтаном и по команде начали делать гимнастические упражнения.

Исмена через открытое окно наблюдала за происходящим во дворе. Шесть нагих девочек двигались в такт, седьмая, самая маленькая, не успевала за ними и постоянно сбивала ритм, но не останавливалась.

«Старается, — усмехнулась про себя Исмена. — Надо сказать Семеле, чтобы берегла её кожу, не стоит Левкее бывать на открытом солнце».

Немного постояв, Исмена направилась из покоев к выходу. Раб дремал около калитки, свернувшись калачиком прямо на плитках пола подобно дворовому псу. Исмена пихнула его ногой, и мужчина мгновенно вскочил, спустя мгновение с поклоном отворяя дверь перед своей госпожой.

Она осторожно выглянула наружу — никого. Длинная узкая улица, как обычно, безлюдна, окаймлённая глухими стенами задних дворов. Дом, где она держала своих воспитанниц, был удобно расположен в центральной части города, но в тоже время скрыт от любопытных глаз.

2.

Исмена не желала, чтобы её имя было как-то связано со школой гетер, поэтому старалась приходить туда тайно, не привлекая внимания. В самом владении школой не было ничего предосудительного — многие уважаемые горожане держали подобные заведения. Но женщина опасалась, что это напомнит о её недалёком прошлом, когда она сама была доступной женщиной и принимала в свои объятия любого, кто мог щедро заплатить.

После замужества и особенно после рождения сына характер Исмены сильно изменился. Канула в небытие жизнерадостная молодая женщина, и появилась другая — серьёзная строгая матрона, жена, мать, а потом и вдова, пекущаяся о благополучии своего единственного отпрыска.

После многотрудных родов прижав к своей груди сына, Исмена с удивлением поняла, что наконец любит, первый раз в своей жизни — любит! Ни многочисленные любовники, ни муж не могли вызвать ничего похожего на то, что ощущала она в эти мгновенья — нежность, бесконечную как ночное небо.

После рождения сына она стала относится к своему лону, как храму, в котором когда-то жило божество. Более никто не имел права покушаться на эту святыню. Её тело, исполнив своё главное предназначение, не нуждалось больше в чужих объятиях, оно теперь принадлежало ему — маленькому пищащему комочку плоти в расшитых пелёнках.

Когда муж слёг спустя несколько месяцев после рождения сына, Исмена перекинула всю заботу о нём на слуг, а сама осталась при младенце. Фанатичная мать — она не желала пропустить ни первой улыбки, ни первого слова, ни первого шага своего мальчика. Подобно тигрице боролась она за наследство мужа, но по закону всё состояние покойного переходило его старшему сыну от первого брака.

Вдовья доля оказалась крохотной для того, чтобы обеспечить благополучную жизнь для двоих, и Исмене пришлось пойти на страшное унижение — ребёнок должен был воспитываться в семье единокровного брата, ставшего его опекуном. Только на таких условиях родня мужа обещала с наступлением совершеннолетия выделить достаточную сумму для поддержания уровня жизни отпрыску аристократического рода.

Чего стоило ей усмирить свою материнскую ревность, знают только холодные плитки храма и безмолвные статуи богов. Борясь с тоской по сыну, она уговаривала себя, что для мальчика так лучше — он живёт в семье брата, учится благородным манерам, приобретает навыки и знакомства необходимые для жизни в высшем обществе. Рано или поздно его всё равно пришлось бы отдать, таков обычай. Мальчики ещё детьми покидают родные семьи — иначе не вырастить из них смелых воинов, способных защитить полис от многочисленных врагов.

Исмена не любила умершего мужа, но была признательна ему за благородную кровь, что теперь текла в жилах их сына. Эта кровь должна была со временем сделать её любимого мальчика равным среди первых в Прекрасной Гавани.

Сын гостил у неё по нескольку дней в месяце, и она видела, что в семье брата его любят и не попрекают происхождением матери-простолюдинки. Уловив тонкий намёк, Исмена все силы вкладывала на то, чтобы сын никогда не узнал, какую жизнь она вела до замужества.

Как ни старалась Исмена экономить, ей с трудом хватало средств для содержания роскошного дома с огромным садом, доставшимся от мужа. Его продажа нанесла бы непоправимый урон образу респектабельной вдовы. Ещё больше Исмену беспокоило, что в новом жилище её мальчику будет не так уютно, как здесь.

Когда приезжал сын, они долго бродили по тихим просторным покоям, по тенистому саду, останавливались то там, то здесь. Она рассказывала мальчику различные истории из его ранней жизни, о которых он не знал или не помнил.

Будучи заботливой матерью, Исмена понимала, как ему дороги эти моменты и воспоминания об отце, смутный образ которого жил в его сердце. Лёгкая грусть опускалась на них серебристым покрывалом, они молча держались за руки и глядели друг на друга одинаково-синими глазами, которые наливались прозрачной влагой, такой же чистой, как любовь матери и сына.

Исмена хотела забыть о прошлом, но оно не отпускало. Встреча с Семелой на агоре обозначила, что это единственный человек, которому вдова может поплакаться на свою жизнь. Бывшая служанка, похоже, не могла взять в толк, как можно жаловаться на безденежье, живя в роскоши — это Исмена заметила, когда Семела со странным выражением лица оглядывала убранство покоев. Разве может понять эта недалёкая женщина, что каждая вещь здесь имеет совсем другую ценность!

Когда Семела, выслушав все жалобы, осторожна спросила, не хочет ли Исмена вернуться к прежнему ремеслу, та лишь покачала головой — это невозможно. Она не должна предпринимать ничего, что опорочит её или сына — мальчика с благородной кровью.

Всеми делами, связанными со школой гетер, сначала занималась Семела. Даже дом, где предполагалось держать воспитанниц, был куплен на её имя. Исмена съёживалась подобно жухлому листу, от одной мысли, что родня покойного мужа узнает о её занятии и запретит сыну видеться с ней.

Страхи понемногу отступали, когда школа начала приносить хороший стабильный доход. Этих денег было достаточно для безбедной жизни.

Женщина могла попытаться вернуть ребёнка, но, поразмыслив, отказалась от затеи. Какие бы деньги она ни заработала, на них невозможно купить то, что получит её мальчик по праву рождения.

Разбогатев, она осмелела, сама ездила на рынок и выбирала девочек для школы, приглашала учителей для их обучения. Покупатели, ищущие девушек-рабынь с необычной внешностью, в основном были из-за понта.

Исмена была готова держать ответ перед опекуном сына, но никто ни в чём её не упрекал. Лишь однажды в письме было вскользь упомянуто о желании родственников мужа отдать её сына в гимназию, где обучались мальчики из самых благородных семей города.

Дорогое дитя стояло на пороге новой жизни, и материнский долг заключался в том, чтобы ничто не омрачило его лучезарное будущее.

Глава 6. Тётушка и племянник

1.

— Галена, как там поживает моя тётушка?

Задавший этот вопрос молодой человек одним махом преодолел последние ступени лестницы и оказался на прямоугольной террасе перед двухэтажным зданием, светло-серые стены которого были почти полностью скрыты многочисленными побегами вьющихся роз. На высоком крыльце его встречала сбитая женщина лет пятидесяти, в тёмном платье с зелёной полупрозрачной накидкой на седых волосах.

— Всё слёзы льёт, — с тяжёлым вздохом оповестила Галена, — вы бы что-нибудь придумали, господин Агафокл, надо несчастную госпожу нашу, Федру, отвлечь от горьких дум.

Женщина торопливо вошла в дом, Агафокл последовал за ней. В гинекее * тётушки ему всё было знакомо, он часто здесь бывал. На первом этаже располагалась кухня, кладовая и комнаты прислуги, на втором — хозяйские покои и комната Галены, которая была не просто самой преданной служанкой, но и наперсницей своей госпожи.

В периоды, когда на хозяйку гинекея нападала очередная тоска, Галене приходилось руководить всеми рабами, жившими в женской половине. Перед дверью в хозяйские комнаты служанка остановилась и взглядом попросила Агафокла обождать. Вернулась она быстро, широко раскрыла обе створки двери, тем самым приглашая посетителя войти.

В комнате с плотно закрытыми ставнями было темно — ни лучика света, ни огня. Серебряная утварь холодно поблёскивала на поставце у стены, овальное серебряное зеркало, у которого обычно прихорашивалась хозяйка покоев, мерцало в темноте куском льда. Юноша невольно поёжился: не верилось, что за этими стенами яркий жаркий панемос. * Скорбный вздох нарушил тишину, Агафокл повернул голову и увидел тёмное очертание женской фигуры, замершей в кресле. Юноша бросился к женщине:

— Ах, тётушка, милая, что вы с собой сделали? — Агафокл приклонил колени и заглянул тётушке в лицо.

— Агафокл…, - прозвучал в ответ слабый голос.

— Стоит так убиваться?

Ласковые слова племянника произвели на женщину обратный эффект, она начала плакать и стенать. Переждав приступ горя, юноша продолжил свои увещевания.

— Тётушка, дорогая! Зря вы так расстраиваетесь! Могу поспорить, что ваши сыновья сейчас счастливы как никогда! Отправится в такое увлекательное путешествие в столь юном возрасте — какой мальчишка не мечтал об этом!

— Как ты жесток, Агафокл! Говорить мне такое! Когда моё сердце разбито на куски! Они уехали надолго, а может — навсегда! Мои малютки! Алкиму четырнадцать лет, а Макарею всего одиннадцать! Когда же я смогу их увидеть? Мой супруг пожелал дать им образование в Афинах, зачем так далеко нужно их увозить? Почему нельзя учить в нашем городе, в Ольвии или Пантикапее? *

Агафокл молчал. Догадывался, почему муж его тётушки, господин Идоменей, предпочёл отправить наследников в Элладу, и эта догадка была для него очень обидной. Но, как обычно, он предпочёл не думать о неприятном, ему нравилась роль тётушкиного утешителя, потому он продолжил:

— Такова мужска доля! — тяжело вздохнул Агафокл, — почитать матерей и слушаться отцов. Будь я на месте моих кузенов, мне было бы тягостно видеть матушку скорбящей из-за моего отсутствия.

Он поднялся с колен и подошёл к одному из окон, чтобы впустить немного света в комнату, ставшей сегодня обителью печали и мрака.

— Не надо, Агафокл! Не открывай! Моё лицо теперь ужасно выглядит, — немного помолчав Федра добавила: — прости, сегодня я плохая хозяйка — не предложила тебе ни вина, ни угощений.

— Ничего не нужно, тётушка, я сыт.

Женщина замолчала. Ей показалось, что она ненароком задела племянника своей неуёмной материнской любовью. Ведь сам Агафокл сирота, с младенчества не знавший ни отцовской любви, ни материнской. Конечно, до совершеннолетия он рос в их с Идоменеем доме и ни в чём не нуждался. Но может ли самая горячая любовь родственников заменить любовь родительскую? Но Агафокл, казалось, не заметил смятения родственницы, слегка приоткрыв ставню, он наблюдал, как молоденькая рыжеволосая рабыня в коротком жёлтом хитоне * моет плитки террасы.

— Признайтесь, тётушка, что вы печалитесь не о своих мальчиках, которые сейчас веселы и довольны, а о себе. Материнский эгоизм рвёт вам сердце, вы хотели бы ласкать своих сыновей ежечасно, забывая, что им для счастья нужно совсем другое.

Выслушав обвинения от Агафокла, Федра поджала губы и её глаза, не успев просохнуть, вновь увлажнились. Она ничего не сказала, разумно решив, что он такой же жестокосердный, как и все мужчины… как её супруг, принявший решение отправить сыновей в далёкие края из-за мнения, что в богатом родительском доме мальчики вырастут слишком избалованными и слабыми. Агафокл, не видя в темноте выражения лица женщины, самодовольно произнёс:

— Ну что, тётушка, от моего присутствия вам стало полегче?

— Что и говорить, милый племянничек, ты теперь одно моё утешенье. — Она вздохнула: — Прошу, не бросай меня, появляйся хоть иногда.

— Всегда рад бывать у вас в Тритейлионе. Но вы же знаете, что ваш супруг по возвращению из Афин собирается в Ольвию и желает, чтобы я сопровождал его в этой поездке.

— Совсем одна! — Федра в отчаянии всплеснула руками, — и ты ещё обвиняешь меня в эгоизме?! Ещё вчера наш дом был полон жизни и детских голосов. А что теперь? Тишь да тоска, как в некрополе. *

— Ну что же мешает завести вам ребёнка, тётушка? Девочку, например.

О боги! Щёки её вспыхнули огнём. Да что на него нашло сегодня? Снова дерзость! Как можно обсуждать вопросы, касающиеся только двоих — её и Идоменея? Агафокл, всё также не видя лица тётушки во мраке комнаты, продолжил развивать свою мысль, но совсем в другом направлении:

— Если вам так скучно, тётушка, возьмите к себе в дом девочку. Она скрасит одиночество и поможет скоротать время в ожидании ваших сыновей.

— Где же я возьму эту девочку? — удивлённо спросила Федра.

— Разве ваши рабыни не рожают детей?

— Рожают, конечно… но, Агафокл, я не смогу забрать ребёнка у матери! Устроить своё счастье за счёт чужого несчастья…

— Разве рабыня будет против, если у её ребёнка будет совсем иная жизнь? Под вашим присмотром дитя получит прекрасное воспитание и в дальнейшем вы сможете устроить судьбу своей воспитанницы, как пожелаете.

— Ну не знаю…, - женщина продолжала сомневаться.

— Если вы так щепетильны, моя дорогая тётушка, чтобы взять понравившегося ребёнка от рабыни, то девочку можно купить.

— Купить? Разве при продаже детей разлучают с матерями? — возмутилась Федра.

— Ах, тётушка, как вы отстали от жизни!

— О такой жизни я и знать ничего не хочу, Агафокл! — возмутилась женщина, — В Тритейлионе мы стараемся хорошо обходиться с рабами. Мой супруг, как и я, против ненужной жестокости, поэтому рабы наши довольны и никогда не бунтуют.

— Знаю, знаю, тётушка, ваше отношение к невольникам более чем гуманно, — согласился Агафокл, — тем более, взяв к себе на воспитание ребёнка, вы проявите к нему милосердие и, возможно, избавите от печальной участи.

— Как ты хорошо сказал, Агафокл! — воскликнула Федра.

— Вот вы и повеселели!

Агафокл распахнул вторую ставню, впустив в комнату поток света, и увидел, что его тётушка улыбается.

— Милый мой Агафокл! Мне уже хочется, чтобы ребёнок был здесь. — Она поднялась из кресла и подошла к племяннику. — Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы найти подходящую девочку?

Глаза женщины блестели уже не от слёз, исчезли печальные морщинки у уголков губ, и Агафокл отметил, что тётушка его ещё довольно привлекательна. Длинные густые волосы, прихваченные лентой на затылке, спускались по спине тёмными волнами до самой поясницы. Выразительное лицо с живой мимикой и доброй улыбкой, тело, немного отяжелевшее от двукратного материнства, однако полнота была всё ещё притягательной для мужского взгляда.

— Узнаю вас, моя тётушка. Стоит вас заинтриговать, и вы горы готовы свернуть!

— Надо найти девочку не слишком взрослую, но и не слишком маленькую, примерно лет пяти — шести, — мечтательно рассуждала Федра, — как раз в этом возрасте многому можно научить. Я воспитаю её настоящей эллинкой!

Агафокл с улыбкой наблюдал за тётушкой, которая в возбуждении принялась ходить по комнате. Где эта женщина, которая всего полчаса назад была убита горем и лила горькие слёзы? Удивительно, что частая смена настроений и склонность к меланхолии никак не мешали госпоже Федре быть практичной хозяйкой и умело управлять огромным поместьем в отсутствии мужа.

— Самое главное — никто не посмеет забрать её у меня! Она будет принадлежать мне и только мне! — она остановилась напротив Агафокла и повторила свой вопрос: — Когда ребёнок будет здесь, в Тритейлионе?

— Как только вернусь в Прекрасную Гавань, сразу займусь этим делом.

Федра едва не выкрикнула: «Возвращайся скорей», но благоразумно смолчала, чтобы эти слова не прозвучали слишком негостеприимно.

— Нужно найти самую красивую и смышлёную девочку! Возможно ли это, мой милый Агафокл?

— Постараюсь, тётушка! — ответил юноша.

— Я подарю её вам, моя милая тётушка, чтобы господин Идоменей не смог вас упрекнуть, что вы без его ведома потратили деньги.

— Ах, ещё Идоменей, — опомнилась Федра. — Что он скажет на это? — улыбка её тут же угасла.

— Неужели он запретит вам принять мой подарок, тётушка? — нахмурился Агафокл.

— Если бы это был просто подарок…

Агафокл обнял женщину за плечи и усадил в то самое кресло, из которого она подскочила несколько минут назад.

— Не печальтесь, тётушка, я найду для вас маленькую рабыню и привезу её в поместье. Мне кажется, вы найдёте что сказать супругу, а господин Идоменей проявит участие и позволит вам оставить ребёнка при себе.

— Ты прав, Агафокл. Думаю, после причинённой боли супруг будет снисходителен к моей слабости. Займись же этим делом как можно скорей, мой дорогой племянник. Нужно сделать так, чтобы к возвращению Идоменея дитя уже было здесь, в Тритейлионе.

Агафокл поспешил удалиться, чтобы по приезду в город сразу приступить к поискам подходящего ребёнка. Для того чтобы попасть в Прекрасную Гавань, ему нужно было лишь обогнуть по дуге широкий залив.

Юноша обуздал вороного коня и в сопровождении вооружённого раба направился в город. Поля около залива, которые он миновал, как и поместье Тритейлион принадлежали тётушке и её супругу. Это были богатейшие владения во всей округе, Тритейлион лишь совсем немного уступал в размерах Прекрасной Гавани. А ведь когда-то самой богатой в этом городе была его семья… Его отец — родной брат тётушки — был единственным наследником своего отца — крупного землевладельца и потомка аристократического рода.

2.

После смерти родителей опекуном Агафокла стал муж тётушки, господин Идоменей. Каким-то непостижимым образом за неполные шестнадцать лет торговец средний руки сказочно разбогател.

Меньше года назад, в день своего восемнадцатилетия, Агафокл вступил в отцовское наследство. Фесмофет * с помощниками почти пять декад проверяли отчёты опекуна, оценивали стоимость состояния на момент смерти отца и на день совершеннолетия Агафокла. Нарушений найдено не было, опекун не присвоил себе ни одного обола. Но откуда тогда взялось богатство Идоменея?

Возможно, юноша никогда не задался бы таким вопросом, не почувствуй он неприязнь со стороны бывшего опекуна. Определённо, муж тётушки считал его совершенно никчёмным человеком и, опасаясь влияния старшего кузена на сыновей, принял решение отправить их подальше от Таврики.

Это стало неприятным открытием, ведь Агафокл считал, что имеет авторитет у своих кузенов и надеялся со временем познакомить их со всеми прелестями весёлой беззаботной жизни. Его дом в аристократическом квартале Прекрасной Гавани славился многолюдными симпосиями * и интимными дружескими пирушками.

Философы, рапсоды, музыканты, танцовщики и красавицы-гетеры почти каждую ночь развлекали гостей его дома. Он нанял агонотета *, который занимался устройством праздников, и ни разу украшение пиршественного зала не повторило предыдущее.

Деньги на все увеселения Агафокл получал у господина Идоменея. Несмотря на вступление в наследство, юный повеса пока не проявил никакого интереса к делам.

Агафокл предпочитал думать, что Идоменей хитрит и сам не желает выпускать их своих рук бразды правления над его собственностью, продолжая извлекать для себя прибыль из сложившейся ситуации.

Молодому бездельнику было невдомёк, что мужу тётушки просто больно смотреть, как огромное состояние, созданное многими поколениями, растрачивается впустую.

3.

Галена бросила взгляд на Федру, задумчиво стоявшую у распахнутого окна, и вздохнула.

— Что, Галена? — тут же спросила женщина.

— Негоже, госпожа моя, за спиной мужа такие делишки проворачивать.

— Делишки? — возмутилась Федра. — О чём ты, Галена? Не понимаю, чем я обижу моего дражайшего супруга, приняв подарок своего родственника?

— Госпожа моя, я поклянусь на любом алтаре, что честнее и порядочнее вас женщины не сыскать во всей Таврике! Да что там! Во всей Ойкумене! *

— Продолжай, — холодно позволила Федра, понимая, что за хвалебной тирадой не последует ничего хорошего.

Галена, самая преданная, мудрая советчица обладала привилегией говорить правду, какой бы горькой она ни была.

— Госпожа, почему бы вам не дождаться возвращения супруга и не рассказать ему о своих желаниях?

— Если бы я была уверенна в его согласии, так бы и поступила! Но я заранее предвижу отказ.

— Ну почему же, госпожа?

— Разве ты не замечаешь? Он всегда противится всем моим желаниям, никогда не слушает! — она принялась гневно перечислять: — он отстранил меня от участия в судьбе моих детей, считает, что я плохо их воспитываю и слишком балую. Не любит Агафокла, постоянно выговаривает мне за него, а я всего лишь пыталась заменить ему мать. Считает, что моя любовь всех портит! Не понимает, что такое любовь, Галена! Потому что сам… сам никогда никого не любил!

— Что вы такое говорите, госпожа! — воскликнула служанка. — Разве можно так про мужа?!

— Ах! — Федра бросилась к своему ложу и, упав лицом в подушки, зарыдала.

Галена поспешила к госпоже и принялась её утешать. Гладила по волосам, как ребёнка, ласково шептала, но женщина снова была безутешна. «К моим одиноким ночам теперь прибавились одинокие дни», — задыхаясь в рыданиях произнесла Федра.

Старая служанка удручённо покачала головой.

Глава 7. Страсть Агафокла

1.

Каламистр * отложил в сторону нагретый металлический стержень для завивки волос. Агафокл тут же припал к узкому длинному зеркалу из серебра * в оправе кованой виноградной лозы. Из мутноватой поверхности на него глядел гладко выбритый кареглазый юноша с вытянутым лицом, полными губами и тонким, немного длинноватым носом. Пышный каскад светло-золотистых кудрей спадал на лоб, локоны мягко вились по вискам и спускались изящными спиралями до самых плеч.

Каламистр озабоченно вертелся вокруг своего клиента, то и дело подхватывая и крутя пальцами концы его волос в ожидании похвалы или брани. Увидев, что молодой мужчина улыбнулся, парикмахер облегчённо выдохнул и отступил на пару шагов, любуясь на своё творение.

— Прекрасно! — похвалил Агафокл.

— Надо покрыть сеточкой, господин Агафокл, чтобы причёска к вечеру не растрепалась.

— Сеточкой? — Агафокл всё ещё рассматривал своё отражение, — подожди.

Он поднялся с табурета и направился к колонне из чёрного мрамора, отшлифованной до блеска. Легкие, воздушные полы домашнего одеяния распахнулись, открывая совершенную наготу, но молодой парень, совершенно не смущаясь, предстал перед каменным зеркалом и покрутился, тщательно рассматривая себя со всех сторон. Каламистр всё это время с почтением ждал.

— Ну что ж, давай свою сеточку, — наконец, вымолвил Агафокл.

После того, как локоны были аккуратно уложены и подвязаны, хозяин дома напомнил парикмахеру:

— Перед симосием приди, чтоб возложить венок.

— Слушаюсь, господин Агафокл.

— Будешь уходить — найди управляющего, он тебе заплатит.

— Благодарю, господин Агафокл.

— Помнишь ли, когда мне волосы снова осветлять?

— Помню, господин Агафокл, через декаду. *

— Хорошо, ступай, — юноша махнул рукой.

Агафокл вновь повернулся к мраморной колонне, придирчиво осмотрел себя. Крупный, выше среднего роста он не был поджарым, как юноши его возраста. Вялость натуры, мешавшая ему продолжать дело своих предков, и здесь играла свою отрицательную роль: его не привлекали спортивные и военные состязания.

Из необходимых навыков для свободного мужского населения он в должной мере овладел лишь верховой ездой, но только потому, что это была ещё одна возможность покрасоваться, восседая на дорогом коне редкой масти, ослепляя зевак сиянием драгоценной сбруи.

Понимая, что не выдержит соперничества в играх со своими сверстниками, Агафокл примерил маску эстета. Он окружил себя молодыми бездельниками, которые всегда в изобилии появляются вокруг обременённых богатством (но не умом) людей. За возможность проводить дни в праздности и веселье эти пройдохи с удовольствием поддержат любую сумасбродную выходку своего товарища.

Но Агафокл не замечал этого. Он искренне считал всех приходящих к нему на пирушки своими друзьями. Последние неоднократно доказывали ему свою верность. Когда он в противоположность новой моде — стричься по-военному коротко — решил отращивать волосы, товарищи поддержали его. Обычная одежда городских юношей — короткий льняной хитон* с шерстяной накидкой через плечо — была, по мнению Агафокла, явным примером дурновкусия. И он со своими друзьями носил длинную многослойную одежду из тончайших тканей, а зимой плащи, подбитые мехом.

Редко кто из мужчин в городе украшал себя чем-то кроме перстня-печатки. Но взбалмошный Агафокл и тут отличился: не каждая знатная женщина могла похвастаться таким обилием золотых и серебряных побрякушек, которые он мог на себя навесить.

Он пытался заняться интеллектуальным трудом, но философия и сочинения ему не давались. Тогда Агафокл предпочёл быть «другом» философов, покровителем молодых дарований в различных видах искусств.

Сейчас, придирчиво рассматривая себя в чёрном зеркале, Агафокл думал вовсе не о гостях, приглашённых на сегодняшний симпосий, и не об обещании, данном тётушке, и даже не о недовольном господине Идоменее.

Он думал о Пирре — золотоволосой и златоглазой гетере, прибывшей в Прекрасную Гавань с первыми кораблями из Милета. * Агафокл увидел молодую женщину ещё в каламайоне * на празднике в честь Аполлона * и Артемиды * — покровителей жаркого лета. Волосы гетеры крупными волнами струились по спине, над высоким лбом зелёным колдовским светом переливался крупный камень, золото диадемы сливалось с золотом волос…

Агафоклу удалось приблизится к прекрасной незнакомке настолько, чтобы заглянуть ей в лицо. Глаза женщины, по-кошачьи, чуть приподнятые на висках были цвета золотистого электрона * с россыпью зелёных искорок.

Молодой человек не успел налюбоваться на красавицу, как толпа разъединила их и больше он её в тот день не видел.

После той встречи он много узнал о ней. Пирра была скифянкой, проданной много лет назад на городском невольничьем рынке. Её увезли на Эвбею, где она несколько лет прожила в доме своего господина.

Затем,то ли ей удалось выкупиться, то ли хозяин сам отпустил свою наложницу на свободу, но этой весной она вернулась в Прекрасную Гавань и стала вести жизнь гетеры.

Поклонников у девушки было много, и где бы не встретил её Агафокл, она всегда была окружена толпой вздыхателей. На записки, которые влюблённый юноша посылал ей в корзинах с цветами и фруктами, она ни разу так и не ответила. Но Агафокл, проявляя не свойственное ему упорство, ждал своего часа и верил, что сможет завоевать расположение золотоволосой гетеры.

«Она должна увидеть это», — подумал Агафокл, проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности дорогого чёрного мрамора колонны.

Не зная, как привлечь к себе внимание красавицы, юноша решил идти проторённым путём. Отправил своего управляющего к гетере с чистым листом пергамента *, чтобы она сама вписала сумму, за которую согласна прийти к нему на симпосий.

В волнении прошли несколько дней. Агафокл уже начал сомневаться, что получит ответ. Пирра, наконец, вернула пергамент. Сумма была огромной, но истомлённому Агафоклу уже было всё равно.

— Господин…

Агафокл вздрогнул от неожиданности и обернулся. В двух шагах от него, склонив голову, стоял раб, исполнявший в его доме обязанности агонотета.

— Всё готово, господин.

— Идём, — сказал Агафокл.

Когда они вошли в пиршественную залу, Агафокл на мгновение потерял дар речи. Он, конечно, просил, чтобы зал был украшен наподобие скифского шатра, хотел сделать приятное для самой дорогой, во всех смыслах, гостье.

Агонотет призвал на помощь всю свою фантазии, и теперь помещение невозможно было узнать: тонкие деревянные колья, согнутые дугами, образовывали полусферу, обтянутую тканью расписанную сценами из быта кочевников.

Внутри шатра вместо пиршественных лож расстелены шкуры с разбросанными на них пёстрыми подушками; низкая жаровня со звериным орнаментом имитировала очаг. Широкий, вровень с полом, стол ещё не заставлен яствами. Напротив входа — сцена для выступления артистов с обозначенными границами в виде медных лампионов. Их зажгут, как только появятся первые гости.

Взгляд Агафокла остановился на полосатой тигриной шкуре, и он усмехнулся про себя — вряд ли в скифском шатре можно найти такую редкость. Агонотет понял ухмылку хозяина дома по-своему и быстро заговорил:

— Ещё будут музыканты с инструментом: арфой, костяной флейтой, бубном и барабанами.

— Неплохо, — кивнул Агафокл, — мне нравится.

— Стараюсь, чтобы угодить вам, господин…

— Если праздник пройдёт как надо, я щедро вознагражу тебя, — сказал Агафокл, а про себя подумал: «Всё будет хорошо, если только она согласится прийти на ложе, всё только для неё…»

— Господин, — снова тихий голос раба вывел Агафокла из задумчивости.

— Что ещё?

— Боюсь, что симпосий будет шумным. Не нажалуются ли соседи, как в прошлый раз?

Агафокл не потрудился ответить — махнул вяло рукой, мол, не твоё дело. Не впервой ему выслушивать жалобы городских стражников. То шумные пирушки, то нескромные. Сумма, что он вносил в казну общины, заставляла умолкнуть все недовольные голоса. Так было много раз, так будет и впредь.

Перед выходом юноша пиршественного зала он оглянулся. Нет, не на ложе… здесь, на тигриной шкуре он овладеет златовласой красавицей.

2.

До начала праздника оставалось меньше часа. На небе зажглись первые звёзды. Бесшумными тенями скользили рабы, нося подносы с угощеньем и сосуды с вином. Агафокл приказал не разбавлять вино водой, чтобы все было согласно скифским обычаям. Хихикнул, потому что для многих это станет сюрпризом.

Всё вроде бы готово, но странная мысль назойливой мухой крутилась голове. Он направился в свои покои, чтобы переодеться. Раб бережно держал красную рубаху с золотой вышивкой и широкий блестящий персидский халат. В такой одежде наверняка будет удобнее возлежать на подушках, чем в штанах и узком скифском кафтане.

Вошёл управляющий, чтобы узнать о будущих поручениях, и Агафокл хотел отослать его, но неожиданно вспомнил о последнем разговоре с тётушкой. Прошло уже несколько дней, а он так и не взялся за выполнение своего обещания.

— Послушай, Кодр, — сказал он рабу-управляющему, — нужно срочно найти ребёнка, девочку. Не моложе пяти лет, но и не старше девяти. Она должна быть сообразительной, послушной, с приятной внешностью. Очень хорошо, если она говорит на нашем языке. Заплачу щедро… Что ты так смотришь на меня? — спросил Агафокл, перехватив непонимающий взгляд мужчины.

— Простите господин… — раб закашлялся, — что значит срочно?

— Срочно — это как можно быстрее!

— Но где найти такого ребёнка?

— Не знаю, — Агафокл пожал плечами, — на рынке… или, может быть, какая-нибудь нищенка пожелает получить деньги в обмен на дитя.

— Детей на рынке очень мало, господин, нет спроса. Что касается продажи ребёнка родителями, то городской совет запрещает…

— Найди! Остальное я улажу.

— Слушаюсь, господин. Только боюсь, что срочно не получится. Ещё осмелюсь спросить, господин, для чего нужен ребёнок?

— Моя тётушка, госпожа Федра, желает взять себе в дом воспитанницу, а я хочу сделать ей подарок, — проговорил молодой парень и тут же возмутился, — ты смеешь меня допрашивать, раб?

— Простите, господин, я хочу лишь уяснить… Будут ли ещё какие-нибудь пожелания? Например, цвет кожи, волос?

— Хм, пожалуй, лучше, если дитя будет светловолосым, или, скажем, рыжеволосым.

— Понимаю, господин, — Кодр опустил глаза, скрывая мелькнувшую в них насмешку.

В доме все слуги знали о страсти господина Агафокла к рыжей скифянке. После того, как гетера согласилась принять ухаживания хозяина, управляющему пришлось бежать к ростовщику, готовому ссудить необходимую сумму.

Красавица поставила условие, что все деньги должны быть выплачены золотом. Пришлось обещать заимодавцу тройную цену — золотые статеры * были редкостью в Таврике.

3.

Монеты золотым дождём текли с серебряного блюда, гетера даже не взглянула на звенящие у её ног статеры. Серебристо-голубой наряд с тончайшей драпировкой выгодно оттенял золото волос красавицы. В кудрях, подобно светлячкам, мелькали дымчатые топазы, длинные серьги привлекали внимание к стройной шее и изящным плечам. Она неотрывно смотрела на Агафокла колдовским кошачьим взглядом, в глазах плясали зелёные искорки. Юноша не мог пошевелиться, обессилев от её красоты и близости.

— Всё ли так? — произнёс он, едва дыша.

— Да, мой господин, — ответила гетера, опустив длинные ресницы.

Ни начала, ни середины симпосия Агафокл не помнил, боялся отвести взгляд от своей драгоценной гостьи — вдруг исчезнет. Неразбавленное вино оказало на него странное действие, тело отяжелело, но голова оставалась светлой и ясной. Несмотря на это, он упустил момент, когда Пирра скинула своё одеяние и осталась в тонкой прозрачной рубашке.

Он с жадностью разглядывал её, отмечая высокую грудь с тёмно-розовыми подкрашенными сосками, плавный изгиб талии, тонкую складочку кожи у живота. Рывком поднялся с подушек, положил руку ей на бедро. В ответ на ласку, Пирра приблизила своё лицо к лицу юноши, легко коснулась губами его виска, потом щеки. Агафокл задохнулся от восторга и желания, всё, что он хотел в этот момент, — остаться с Пиррой наедине. «О, боги! Сделайте так, чтобы умолкла эта заунывная музыка! Чтобы все исчезли, и я, наконец, смог насладиться любовью этой женщины!»

Сжигаемый страстью Агафокл не заметил, что говорит вслух. Словно по волшебству, шатёр опустел, с тихим шелестом упала ткань полога, мелодия резко прервалась. Стук двух сердец и прерывистое дыхание, треск разрываемой ткани… по тигровой шкуре разметались пряди золотых волос… кожа у гетеры молочно-белая с золотистым отблеском. Последняя мысль Агафокла: «Кто дал ей это дурацкое имя Пирра*? Она не рыжая, она золотая!»

Глава 8. Опасения Семелы

1.

Струя фонтана оскудела настолько, что не текла, а капала, оставляя на дне чаши тёмные влажные пятна, которые почти сразу высыхали под жарким солнцем метагейтниона * — последнего летнего месяца в Таврике.

Все занятия отложены до вечера, обитательницы дома Исмены попрятались, утомлённые жарой, в тени сада и в комнатах. Плитки дворика раскалены яростным солнцем настолько, что можно обжечься, если наступить босой ногой. А налетевший было ветерок давно запутался где-то в кронах высоких деревьев.

Снежка лежала на траве в тени большого дерева, щурилась от солнечного света, пробивавшегося сквозь густую листву. Семела приказала всем звать её Левкеей, но ей не нравилось новое имя. Однако, если на него не отзываться, то можно схлопотать затрещину от Семелы или от рабынь, приставленных к ней и к другим воспитанницам.

Снежке так и не удалось подружиться с девочками. Стоило ей приблизится, как они дружно замолкали и ждали её ухода. Одиночество не позволяло лучше изучить чужой непонятный язык, слова и фразы, которые проговаривают на занятиях, без повторения совсем не держатся в памяти.

Трудно привыкнуть к новым правилам и устоям без объяснений, просто наблюдая и повторяя. Не успела, не поняла — будешь наказана. Как самую маленькую, её щадили, но остальным девочкам приходилось ещё тяжелее — им доставалось за малейшую оплошность.

Все же, несмотря на единство в неприязни к Снежке, между собой, между собой девочки тоже не ладили. Они ссорились, обзывались и иногда дрались. Над всем этим, подобно правителю, властвует Рода, решая, кому примириться, а кому поругаться.

Прекрасную женщину, выбравшую Снежку на рынке, та почти не видела. Обычно хозяйка не выходит к своим воспитанницам, предпочитает наблюдать за ними из окна комнаты, расположенной по соседству с покоями Семелы. Госпожа лишь изредка снисходит до разговора с Родой, и больше никто из воспитанниц не удостаивается её внимания.

Это был странный дом, его обитательницы не испытывали друг к другу ни любви, ни привязанности, ни сочувствия. Словно чувствовали, что они здесь не временно.

Снежка с каждым днём всё больше ощущала своё одиночество, тоскуя по жизни в становище, по простору, которого здесь не хватало.

В скифской низенькой кибитке тоже было тесно, но стоило откинуть полог, и весь мир открывался перед тобой. В этом доме с маленьким двориком и садом в десяток деревьев, окружённым высоким каменным забором, она задыхалась. Куда ни повернись, уткнёшься в стену. Даже ветер, свободно гулявший по просторам степи, не заглядывал сюда, боясь угодить в каменную ловушку. Лишь иногда он опасливо касался макушек деревьев и летел дальше по своим делам.

Ветер! Унеси меня далеко-далеко…

Ей хотелось быть ветром, а ещё облаком, птицей, бабочкой! Шустрый жучок с блестящей спинкой быстро бежал вверх по стволу дерева. Вот если бы она была таким жучком, то продолжила путь к ветке, достававшей до каменной стены, перелезла бы через неё и увидела город, про который ей рассказывал Агар.

Агар…

Про него лучше не думать. Даже воспоминания о родных не причиняли ей столько страданий, как мысли о его предательстве.

Снежка вновь принялась наблюдать за жучком. Насекомое так и не воспользовалось шансом для побега, наоборот, развернулось и, спустившись, скрылось в траве.

Девочка закрыла глаза, представив, что она дома. В полумраке лесной избушки раздаётся писк новорождённой сестрёнки, открывается дверь и, пригнувшись под низкой притолокой, входит отец. От него пахнет лесом и снегом, сыромятной кожей и дымом.

Все ощущается так явно…

Большой шершавой ладонью он поочерёдно взъерошивает волосы братьев, а затем осторожно проводит пальцем по щеке Снежки. Она хватает его руку ручонками и прижимается к ним лицом, а он целует её в макушку.

Снежка не хочет отпускать отцовскую руку, но он осторожно высвобождается, чтобы подойти к матушке и взглянуть на младенца. Присев рядом с постелью, он с любопытством смотрит на шевелящийся свёрток. Снежка не выдерживает и подбегает к отцу, ревниво ластится к нему. Он обнимает её и смеётся, но Снежке не до смеха — непонятная грусть ширится в её груди, она чувствует обиду на отца, на мать, но ещё больше — на маленькую сестрёнку.

Отец словно догадывается о её переживаниях и прижимает к себе крепко-крепко. Матушка тоже тянется к ней и целует в висок, браться срываются со своей лежанки и наваливаются сверху, хватают отца за шею и виснут на нём, он, не выдержав такого натиска заваливается на пол. Все хохочут.

2.

С самого первого дня, следуя приказу госпожи, Семела присматривала за новенькой, но так и не смогла разглядеть в ней никаких особых талантов. На первый взгляд, послушна, хоть и не отличается особым прилежанием, делает всё вполсилы, лишь бы избежать наказания.

Всего раз Семела заметила у Левкеи огонёк интереса в глазах, когда та любовалась танцем Ефросины. Юная танцовщица, польщённая вниманием новенькой, даже снизошла до разговора с девочкой, но вскоре молоденькой гетере пришлось покинуть школу госпожи Исмены и отправиться в далёкий Пергам. *

После отъезда Ефросины Левкея снова бродила по саду в полном одиночестве. Неспособность подружиться с остальными воспитанницами немного тревожила старую служанку. Она помнила, что вредная Рода в первый же день натравила девочек на новенькую, но прошло уже три месяца, а отношения между воспитанницами так и не наладились.

Было видно, что «беляночка», как называла Левкею госпожа Исмена, сама не стремится завоевать расположение обитательниц дома. Возможно, всему виной нрав ребёнка — нелюдимый и безразличный… И вот новость — одна из рабынь, убираясь в комнате девочек, нашла узелок с кусочками засохшего хлеба. Платок принадлежал Левкее, и сам собой возник вопрос: уж не готовится ли девчонка к побегу?

Странная находка обескуражила старую служанку: маленькая дикарка по-своему хитра. Не протестует, не бунтует — тихо ждёт своего часа. «Глаз с неё не спускать!» — приказала Семела рабыням. Нашла взглядом белокурую головку Левкеи среди зелени сада и подумала: «Неужели осмелится? Куда же ты побежишь, глупышка?». Уйти далеко не сможет, но создаст большой переполох. Семелу снова терзали мысли — рассказать ли Исмене? Страшно подумать, что на это ответит госпожа.

Вечер наступил быстро. Резкий металлический звон нарушил тишину — рабыня созывала учениц на занятие. Снежка встала и, пошатываясь, побрела к дому. Взмыленная Семела кричала и сердилась больше обычного. Сонные девочки нехотя расселись перед женщиной, и начался урок. Снежка плохо слушала Семелу, но старалась не совершить какую-нибудь оплошность, чтобы не привлечь к себе внимание. Видимо, этим вечером усердия не хватало не только ученицам, но и учительнице.

Занятие длилось недолго. Проверив знания девочек по теме предыдущего урока, старая служанка, обмахиваясь платком, ушла в свои покои, перед этим приказав рабыням заняться с воспитанницами гимнастикой.

Снежка быстро освободилась от нехитрого одеяния — серой коротенькой рубашонки без рукавов, бросив быстрый взгляд на нагих девочек, она тихонько вздохнула. Занятия гимнастикой были очередным поводом для уныния. Все девочки казались ей дивными красавицами. Стройные и длинноволосые, они лёгкими непринуждёнными движениями почти синхронно сбрасывали с себя одежду и выстраивались в ряд, распущенные волосы без лент спадали на плечи, как накидки.

Кончики маленьких девичьих грудей, словно розовые бутоны тянулись, вверх, к солнцу.

Изящество девичьих тел, упругие груди, вздрагивающие в такт движениям, разметавшиеся пряди волос, сосредоточенность, словно совершался сложный обряд, смысл которого понятен только участникам. Всё это восхищало и завораживало маленькую дикарку, она чувствовала себя неуклюжей и некрасивой среди других воспитанниц.

Снежка стеснялась своего угловатого тела с плоской грудью, то и дело касалась рукой шеи, неприкрытой прядями волос. Семела повиновалась прихоти хозяйки и приказывала подстригать девочку раз в месяц. Сейчас её волосы были постыдно короткими. Стараясь не отставать, Снежка быстро выбивалась из сил, но довольно скоро рабыня хлопнула в ладоши и закончила тренировку.

Под конец — скудный ужин из кусочка сыра, яблока и нескольких слив завершил ещё один день в школе гетер.

Семела, убедившись, что после вечерней трапезы все воспитанницы отправились в опочивальню, вышла во двор, обошла вокруг дома и заглянула во все углы. Не обнаружив ничего подозрительного, остановилась напротив открытого окна, наблюдая за тем, как девочки укладываются спать.

Заметила недоумение Левкеи, не нашедшей под своей лежанкой заветного узелка, и усмехнулась про себя: «Так-то, милая! Не впервой мне ваши загадки разгадывать! Много тут всяких перебывало». На смену торжеству пришла досада — воспитанницам предстоит спать с настежь распахнутым окном. Его не закроешь в такую душную ночь.

Надо бы приказать одной из рабынь лечь снаружи, но толку от этого мало. Они спят — Зевс-громовержец не разбудит. Что же делать? Хоть сама ложись!

Пожилая женщина чувствовала страшную усталость. Рода со своим непростым характером, теперь ещё и Левкея. Впрочем, трудности с воспитанницами были всегда, но, видимо, раньше она была моложе и легче переносила неприятности. «Пора, пора на покой», — покачала головой женщина.

Всю ночь Семела крутилась на ложе, прислушиваясь к звукам во дворе. Перед рассветом сон сморил её, но поспать как следует не удалось. Только сомкнула глаза, солнечный свет уже пробился в щель между ставнями. Наспех привела себя в порядок и бегом во двор. Прошла совсем близко мимо спящей под окном рабыни, но та даже не шелохнулась.

В комнате все воспитанницы были на своих местах, Левкея, сбросив с себя простынь, совершенно нагая распласталась на своём тюфяке. В сумраке опочивальни её тело было белее мрамора.

С наступлением нового дня страх того, что девочка сможет совершить побег, немного ослаб. Семела медленно обошла дом и сад. В саду осмотрела каждый куст, чтобы понять, нет ли новых тайников для побега, о которых никто не догадывался. Но к концу осмотра она все же успокоилась — убежать через сад возможно только с помощью крыльев. Забор слишком высокий. Покинуть дом можно через калитку, вот только чтобы до неё добраться, нужно миновать ещё две двери, а ключи от них есть только у Семелы и госпожи Исмены.

«Пора на покой», — фраза, родившаяся в голове женщины прошлым вечером, возникла вновь. Семела решила вернуться в свою комнату, чтобы пересчитать все деньги, отложенные за время службы в школе гетер. «Нужно быть готовой, — говорила она себе, — чтобы не вышло, как в прошлый раз».

Проходя, пнула спящую под окном рабыню, но девушка спала так крепко, что понадобилась ещё пара толчков, чтобы её разбудить. Приказала рабыне поднимать воспитанниц и поспешила к себе.

Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Семела достала из укромного места несколько мешочков с монетами и радостно вздохнула, ощутив в руках заветную тяжесть.

3.

И снова знойный полдень, одиночество и скука. Трава под деревьями совсем иссохла и неприятно колола тело. Снежка хотела бы перебраться в дом, на свою лежанку, но в жару там отдыхали девочки. Даже сюда, в глубину сада доносилось их щебетание.

Как девочка не старалась, ей так и не удалось завоевать приязнь воспитанниц школы. Снежка вздохнула. Она была уверенна в том, что именно они нашли и украли узелок с хлебом. Вот только почему не выдали? Ждут подходящего момента или не поняли зачем собирают хлебные корки? Нет! Рода точно догадалась! Она ведь такая умная!

Снежка грезила о побеге, но все её планы были очень далеки от реальности, она была слишком маленькой, чтобы самостоятельно их осуществить. Молчание девочек и Роды заставило Снежку теряться в догадках. Возможно они хотят застать её в момент побега и выдать? А может сами мечтают покинуть этот дом?

Снежка понимала, что остальным воспитанницам тоже не сладко, только Рода благоденствовала под покровительством хозяйки школы. Вот если бы они вместе убежали! Наивно мечтала она.

Девочка бросила взгляд на ствол дерева, под которым лежала, и вздохнула. Нижние ветви находились на недосягаемой для неё высоте. Снежка поднялась и медленно пошагала вдоль забора, пальцы скользили по шершавому камню, словно пытались нащупать невидимую глазу брешь.

Нужно совсем немного отклониться от маршрута, чтобы обойти густые заросли лианы, плети которой зелёным водопадом струились по стене. Снежка смотрела и не верила своим глазам! Как же так? Сколько раз она видела эту лиану и ей даже в голову не пришло, что можно попытаться по ней перелезть через стену. Девочка осторожно потянула один из стеблей, проверяя на прочность.

Крик невидимой птицы заставил её вздрогнуть, она выпустила стебель из рук и с беспокойством огляделась. В окне спальни появился девичий силуэт, Рода смотрела поверх забора, даже из сада было видно, как блестели её чёрные глаза.

Глава 9. Алчность

1.

Семела успокоилась. Минула декада с тех пор, как рабыня нашла узелок с хлебными корками в опочивальне воспитанниц. За Левкеей приглядывали, её поведение не вызывало подозрений.

Конец лета — время сбора урожая и заготовок на зиму. Каждый день Семела в сопровождении одной из рабынь отправлялась на рынок за покупками. Госпожа Исмена присылала большие корзины с различными плодами из своего сада. Сразу после утренних уроков обитательницы дома брались за работу: резали, солили, сушили, вялили. К этой ночи от усталости все валились с ног, поэтому вечерние занятия пришлось отменить.

Рабыни вычистили погреб. Каждый день они окуривали его травами, чтобы подготовить для долговременной закладки припасов. Однажды раб принёс огромную корзину со свежей рыбой, которую нужно было разделать для засолки. Вся грязная работа досталась рабыням, а воспитанницы в основном мыли и раскладывали тушки.

Снежку подташнивало от запаха рыбы. За то время, что жила здесь, так и не смогла привыкнуть к морепродуктам. Эта еда казалась отвратительной, в основном, из-за резкого запаха. И только задержав дыхание, она могла заставить себя проглотить хотя бы кусочек.

Снежка гадала, как скоро жизнь в доме вернётся в прежнее русло. Она не столько скучала по занятиям, сколько хотела поближе рассмотреть то, за что взгляд зацепился под листвой лианы. Тогда зловещий крик неизвестной птицы испугал её, и она убежала из сада. С тех пор крики не повторялись, но уединится в саду не получалось, а работа, что кипела все дни в доме, требовала постоянного участия.

Роду, как обычно, заботы дома не касались. Пока все трудились, она сидела со свитком или прогуливалась в тени деревьев. Семела решила не тратить время на споры с дерзкой девчонкой, тем более по слухам, её брат, вождь керкетов, вот-вот должен был прибыть в Прекрасную Гавань, чтобы выкупить сестру. «Когда она нас покинет, я в благодарность принесу Артемиде* жертву», — поклялась служанка.

2.

В тот день Семела как обычно возвращалась с агоры в сопровождении одной из рабынь. Девушка с трудом несла тяжёлую корзину с продуктами. Занятая своими мыслями женщина не обращала внимания на пыхтевшую от усилий помощницу. Не дойдя немного до поворота на свою улицу, Семела остановилась, а рабыня со вздохом облегчения поставила корзину на землю.

— Дальше пойдёшь сама, — сказала ей Семела. — Дорогу помнишь?

— Да, госпожа.

— Дойдёшь до калитки и будешь ждать меня там.

— Слушаюсь, госпожа.

Постояв немного и убедившись, что рабыня свернула в нужный проулок, Семела направилась к дому госпожи Исмены. Старая служанка знала, что хозяйка не любит, когда к ней приходит кто-нибудь из школы, обычно она сама выбирала время, чтобы проведать воспитанниц. Но дело не терпело отлагательств, и Семела надеялась, что госпожа не рассердится на неё.

Быстрым шагом хозяйка дома вошла в комнату. Она была в свободном домашнем платье. Волосы, заплетённые в косы и уложенные вокруг головы, придавали женщине царственный вид. Опасения Семелы оказались напрасными — Исмена не только не рассердилась на свою служанку за внезапный визит, но, казалось, ждала её. Исмена дома принимала Семелу в те же покоях, что и в первый раз. Не предложив своей гостье присесть, Исмена выпалила:

— Ты уже знаешь о ней?

— О ком, госпожа? — не поняла Семела.

— О Пирре!

— О Пирре?

— Да! О нашей Пирре! Ну же, Семела! Та рыжая девчонка, что была нашей самой первой воспитанницей. Помнишь, как мы с ней намучились?

— Конечно, госпожа, припоминаю. Дикарка из племени скифов, рыжеволосая и кожа вся в веснушках, её увезли куда-то на Крит.

— Нет, на Эвбею.

— Что же с ней случилось? Почему вы о ней вспомнили?

— Она вернулась, сейчас она здесь, в Прекрасной Гавани.

— Надеюсь… она не сбежала от своего господина? — осторожно спросила Семела.

— О нет! Она теперь свободна и богата. Все мужи города бьют поклоны у её ног. Говорят, молодой отпрыск одного очень богатого семейства просто сходит от неё с ума. Осыпал золотом с головы до ног и утверждает, что она на самом деле ожившая золотая статуя.

Семела вгляделась в лицо Исмены. Уж не жалеет ли бывшая гетера о привольной и весёлой жизни? Но хозяйка дома тут же развеяла подозрения Семелы, заговорив о другом:

— Пирра в городе давно, но так и не соизволила прийти ко мне, — обиженно проговорила Исмена, — а ведь благодаря мне… — Женщина посмотрела на Семелу и исправилась: — Благодаря нам, она живёт, как царица. Где бы оказалась эта скифянка, если бы я не купила её, не воспитала? Кочевала бы по степи в своей провонявшей дымом кибитке да терпела бы грубости от своего дикого муженька. Неблагодарная!

— Да, госпожа, — поддакнула Семела, думая о своём.

Она хорошо помнила Пирру, как, впрочем, и остальных воспитанниц, покинувших школу гетер и отправившихся в чужие земли к своим новым хозяевам. Исмена старалась не оставлять своих выпускниц в Прекрасной Гавани и даже в Таврике. О судьбах уехавших девушек Семеле ничего не было известно, и вот одна из них вернулась…

Служанку смущало негодование Исмены. Её госпожа всегда считала нужным скрывать, что школа принадлежит ей. С чего вдруг она бранит Пирру? Неужели тщеславие превысило осторожность?

— Для школы большая польза, если бы в городе узнали, что Пирра наша воспитанница, но с другой стороны…, неизвестно как поведут себя родственники моего покойного мужа, вдруг они наговорят чего-нибудь моему мальчику или того хуже, запретят ему приходить ко мне?

Исмена продолжала расхаживать по комнате, сетуя на то, что не может открыто гордиться своими успехами. Наконец, она умолкла и остановилась у раскрытой двери, ведущей на небольшую террасу. За ней начинался великолепный сад с цветниками, лужайками и плодоносными деревьями. Исмена тратила большие деньги на поддержание сада в таком же идеальном виде, что был при жизни её супруга.

Пока хозяйка дома любовалась садом, Семелу одолевали сомнения. Она вдруг поняла, что не хочет сообщать Исмене новость. Возможно, впервые в жизни женщина осознала, что несёт ответственность за судьбы своих воспитанниц. Догадывалась, почему Пирра не хочет видеть прежнюю хозяйку.

Юная дикарка, вырванная из привычной жизни, отчаянно сопротивлялась, попав в школу гетер. Отказывалась есть непривычную еду, спать на непривычной постели, носить чужую одежду, произносить непонятные слова.

Исмена запрещала бить своих воспитанниц. Не из-за жалости, а потому что боялась испортить их внешний вид. Для усмирения непокорных использовались иные методы. И если Исмена гордилась триумфом бывшей ученицы, то Пирра помнила, через какие унижения и страдания ей пришлось пройти.

Пока Семела размышляла, как ей распрощаться с хозяйкой дома, Исмена вырвалась из раздумий и спросила:

— Что за дело привело тебя ко мне, Семела?

— У меня для вас важная новость, госпожа, — нехотя вымолвила женщина.

— Говори.

— Была сегодня на агоре и встретила там Бута.

— Тот торговец, у которого мы купили Левкею?

— Да, госпожа, это он, — подтвердила служанка.

— Ну и что этот Бут? — спросила Исмена, усаживаясь в кресло. — Хочет предложить нам что-то из своего товара?

— Нет, госпожа, он расспрашивал меня о Роде.

— Рода? Зачем она ему?

— Спрашивал, какую цену вы за неё хотите, госпожа.

— Ты сказала ему, что её собирается выкупить брат?

— Сказала, госпожа. Он очень сожалел, что эта девушка не продаётся. У него есть покупатель, готовый заплатить хорошие деньги.

— Он может выбрать любую другую, — заметила Исмена.

— Я сказала ему об этом, госпожа, но ему нужна именно керкетская девушка.

— Не понимаю…

— У одного из его клиентов недавно случилось горе. В родах умерла его любимая наложница, керкетская красавица, которую он купил несколько лет назад на невольничьем рынке.

— А! Теперь понятно. Этот человек хочет новую наложницу, и она должна быть из керкетского племени.

— Вы всё правильно угадали, госпожа, — покивала Семела.

— Жаль! Я уже пообещала брату Роды, что верну ему сестру, как только он заплатит выкуп.

— Ну что ж, госпожа, если вы всё уже решили…

— Интересно, сколько Бут готов был заплатить за нашу Роду? — перебила её Исмена.

Сомнения терзали Семелу, но она все же решила, что Исмена рано или поздно узнала бы о предложении Бута. Оно было очень щедрым, и не нужно быть Мойрой, чтобы догадаться как поступит хозяйка школы.

Утешало, что в этой сделке есть внушительная доля для самой Семелы. Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова, словно железная рука сдавила ей горло. Женщина закашлялась.

— Что с тобой Семела? Ты не здорова? — спросила Исмена. — Присядь, — она указала на кресло.

Сидя в кресле, Семела медленно приходила в себя. Краем накидки вытерла вспотевший лоб, перед глазами неожиданно возникла рука с чашей. Женщина подняла голову и увидела рядом с собой рабыню, которая и протягивала ей серебряный килик.

Старая служанка удивилась, что даже не заметила, как хозяйка дома подозвала девушку и приказала подать Семеле вино. Вино оказалось таким терпким, что она поперхнулась. Да что это с ней такое? Она бросила осторожный взгляд на Исмену, не рассердилась ли на неё госпожа за эту немощь. Но Исмена, прежде такая нетерпеливая, ждала, когда её служанке станет лучше.

— Как ты, Семела? — участливо спросила женщина.

— Благодарю, госпожа. Полегчало. Я, наверное, пойду, не буду вас задерживать.

— Ты так и не ответила на мой вопрос.

— Вопрос? Какой вопрос, госпожа?

— Сколько Бут предложил тебе за нашу красавицу?

— Две тысячи драхм, госпожа.

— Сколько?! — Исмена вскочила из кресла. — Ты ничего не путаешь, Семела? Может, не расслышала?

— Нет, госпожа, я хорошо запомнила.

— Что же ты сразу не сказала? — женщина снова забегала по комнате. — Даже за танцовщицу Ефросину мы выручили вдвое меньше!

Семела наблюдала за госпожой, а в разуме билась одна мысль: «Зачем она рассказала о предложении Бута Исмене?» Она чувствовала, что совершила чудовищную ошибку, и осознание непоправимости сделанного накрыло её всей тяжестью, словно каменной плитой.

— Что нам делать, Семела? — спросила Исмена.

— Госпожа, если вы дали слово…, - со вздохом напомнила служанка.

— Слово данное дикарю — совсем не то, что слово, данное эллину. Моя честь не пострадает, если я это слово не сдержу, — отчеканила Исмена.

Семела не стала спорить с госпожой. Исмена сумеет найти себе оправдание.

— Он обещал, что выкупит сестру до конца лета, — продолжила Исмена.

— Лето ещё не закончилось госпожа, — напомнила служанка.

— Откуда это знать дикарю? — ядовито усмехнулась женщина.

— Госпожа…

— За всё лето он так и не смог собрать жалкую тысячу драхм! И это царь керкетов!

— Они бедны, я говорила вам, госпожа.

— Какое мне до этого дело! Я купила её! Она моя рабыня! Моя вещь! И я могу продать её кому захочу!

— Вы в своём праве, госпожа.

— Мне кажется, ты недовольна моим решением, Семела?

— Ну что вы, госпожа!

— Подумай вот о чём: если эта жалкая Пирра смогла получить такой успех, представь, как может сложиться судьба Роды! Она не только красавица, но и умница! Я просто обязана позаботиться о ней, ведь она моя любимая ученица! Что её ждёт после возвращения на родину? Нищета!

Семела молчала. Тем временем, госпожа Исмена, решив, что убедила служанку, продолжила:

— Но я хочу быть справедливой, Семела. Я дам брату Роды ещё один шанс.

Семела возвращалась домой, с трудом переставляя ноги. Странное недомогание, поразившее её в доме госпожи Исмены, ещё не прошло. Женщина то и дело останавливалась в тени деревьев, чтобы перевести дух. Она казнила себя за то, что поведала Исмене о щедром предложении Бута и таким образом лишила брата Роды возможности выкупить сестру.

Никогда не собрать ему две тысячи драхм! Хоть Семела и недолюбливала девушку, но плохого ей не желала. Рабыня с корзиной ждала её у калитки. Трясущимися руками Семела вставила ключ в замок и открыла дверь.

Только к вечеру служанке немного полегчало. Она вышла из своих покоев, чтобы взглянуть закончена ли работа на сегодняшний день. Семела бросила быстрый взгляд на Роду.

Сердце женщины трепыхнулось и замерло, провалившись в пустоту. По каким-то невидимым признакам старая служанка догадалась — керкетский вождь дал знать своей сестре, что скоро она получит долгожданную свободу. «Что я наделала!» — беззвучно простонала Семела.

Глава 10. Исчезновение Пирры

1.

— Где она? Я тебя спрашиваю! Где она?!

Агафокл тряс молодого раба, как яблоню с плодами, только с того падали не яблоки, а крупные капли пота. Несчастный совсем недавно попал в дом Агафокла и ещё не привык к господским вспышкам гнева. Остальные рабы предусмотрительно попрятались в дальних комнатах и в саду. Раб-управляющий укрылся в небольшой нише и, закусив губу, слушал крики своего господина и испуганный лепет раба.

Обычно Агафокл был вспыльчив, но отходчив. Когда был не в настроении, гнал всех от себя. Но не в этот раз. Он изменился с момента появления златовласой гетеры. Одаривал её сверх меры, стоило девушке бросить взгляд на какой-нибудь предмет домашней утвари, как тут же получала понравившуюся вещицу в подарок.

Рабы только успевали носить в дом Пирры узлы с серебряной посудой, ларчиками из драгоценного дерева, статуэтками из серебра и слоновой кости. И это помимо драгоценностей и дорогих нарядов.

Гетера беззастенчиво пользовалась влюблённостью молодого дуралея, прибирая к рукам всё, до чего могла дотянуться. Кроме этого, хозяин, боясь, что Пирра заскучает, устраивал в доме праздники почти каждый день. Слуги с ног сбились — днём готовились к одному симпосию, а затем, едва успев прибраться после ночи, начинали готовиться к следующему.

Сколько денег ушло! Кодр зажмурился, когда вспомнил о тысяче драхм, которые ему пришлось занять у ростовщиков по приказу хозяина. Агафокл был ограничен суммой, ежемесячно выдаваемой господином Идоменеем. Потратив всё, Агафокл делал займы под будущие доходы.

Все пирушки обычно заканчивались пьяными оргиями, и без вызова соседями ночной стражи не обходился ни один вечер. Раб-управляющий снова зажмурился, представив, сколько штрафов придётся выплатить его хозяину. Но старания Агафокла оказались напрасны, потому что Пирре недоели пиры, праздники и подарки. Сначала она тайком уходила, когда все заспали, потом отказывалась приходить, ссылаясь на болезнь, а теперь вовсе исчезла.

Характер Агафокла стал несносным: бессонница, пьянство, раздражительность. Несколько раз управляющий заставал своего господина плачущим. Это вообще выходило за рамки — молодой красивый и богатый мужчина, плакал из-за какой-то рыжей девки.

Пока Кодр прятался в нише, молодому рабу удалось освободиться из рук хозяина и убежать. Послышался звон сброшенной на пол посуды, с глухим стуком упал стул. Оставшись без того, на ком можно выместить ярость, Агафокл принялся швырять всё, что подворачивалось под руку. Вздохнув раб-управляющий вышел из своего укрытия, нельзя было позволить хозяину разрушить дом.

— Вот ты где, негодяй! — крикнул юноша, увидев своего управляющего.

— К вашим услугам, господин Агафокл, — поклонился мужчина.

— Так ты управляешь моим домом? Никого нет, не дозваться! Говори, негодяй, где все?

— Если вы о слугах, господин, то они на своих местах, заняты делами…

— Какими ещё делами? У всех тут только одно дело — исполнять мои приказания!

— Я слушаю ваши приказания, господин, — Кодр снова поклонился.

— Нужно пойти и позвать госпожу Пирру ко мне.

— Раб, которого я посылал к ней, только что вернулся, господин.

— И что она сказала? Когда придёт?

— Господин, ему никто не открыл…

— Мне это не интересно! — перебил его Агафокл. — Ты, наверное, послал самого глупого раба, поэтому он и не смог ничего узнать. Покрутился у двери и ушёл ни с чем.

— Господин, я пошлю другого.

— Нет! Остальные такие же дураки. Лучше сходи сам… или, погоди, я напишу ей… или нет, письмо писать долго… иди сам. Постарайся сделать так, чтобы она пришла как можно быстрее. Обещай ей… что хочешь обещай, — в голосе Агафокла появились плаксивые нотки. Кодр отвёл взгляд, чтобы не видеть слез Агафокла.

Покинув дом в спешке, раб-управляющий на улице сбавил шаг. Мужчина был уверен в том, что гетера не откроет ему, поэтому не торопился к дому Пирры, решил немного прогуляться и насладиться тёплым погожим днём.

Мужчина свернул к агоре. Он любил главную площадь города за многолюдность, за возможность поглазеть на хорошеньких женщин, подивиться на разные заморские товары, обновить запас городских новостей и сплетен.

Раб остановился, чтобы послушать городского глашатая, тот как раз выкрикивал имена горожан, подлежащих штрафам за различные правонарушения. Навострил уши — не назовут ли имя его господина. Лёгкий толчок в спину заставил его обернуться. Перед ним с масляной улыбкой стоял Бут.

— Приветствую тебя, Кодр, — слегка кивнул работорговец.

— А, Бут! Привет, — откликнулся управляющий.

— По делам здесь или решил развлечься?

— И то, и другое, Бут.

— Я, знаешь ли, тоже люблю потолкаться на Агоре, узнать, что продают, что покупают…

— В твоём деле без этого нельзя, — согласился Кодр. — За этим все к тебе и идут — за знанием. — Немного помолчав, добавил: — О моей просьбе не забыл?

— Помню, помню, — закивал Бут. — Есть подходящая девочка, но…

— Что ещё? Не вздумай торговаться, Бут, цена и так запредельная.

— Как и твоя доля, — быстро произнёс работорговец. — Не понимаю, зачем тебе столько денег — живёшь на всём готовом, — язвительно добавил Бут.

— Не твоё дело, — прервал мужчина.

— Ладно, не будем ссориться. Давай-ка отойдём в сторонку, и я тебе всё объясню.

Мужчины покинули агору и переместились к стое*, возле которой в это время дня было не так много людей.

— Подходящего ребёнка сейчас у меня нет. Была одна девчонка, но я перепродал её ещё весной, наварился неплохо. Кто ж знал…

— Нельзя ли её выкупить?

— Трудно, трудно, — вздохнул Бут и тут же пояснил: — я не торгуюсь, цена останется прежней, клянусь Зевсом.

— Да поразят тебя его стрелы, если ты солжёшь!

— Я же поклялся тебе, Кодр, — обиделся Бут.

— Ладно, — смягчился мужчина, — товар хотя бы в городе?

— В городе, — кивнул Бут, — вот только и у меня есть сомнения насчёт тебя, Кодр. Не получится ли так, что твой господин передумает, когда я договорюсь с хозяином рабыни?

— С чего это?

— Ну, знаешь, — замялся мужчина, — всякое люди болтают…

— Ты про что?

— Слышал, в Совете вроде сильно сердятся на господина Агафокла, некоторые поборники нравственности призывают прибегнуть к остракизму. *

— Не посмеют! — уверенно сказал Кодр.

А у самого появился холодок в груди. Голосование за изгнание из города — это не шутки.

— Вот и я так думаю, но хотелось бы гарантий. Потому как есть ещё господин Идоменей. Что будет, если он урежет содержание господину Агафоклу? — почти прошептал работорговец.

Кодр насупился. Ему было неприятно обсуждать господина с Бутом. Но ещё неприятнее было осознавать, что имя потомка благородного рода трепали все, кому не лень! Господин Идоменей мог предпринять что угодно. Последнее время было видно, что ему надоели выходки племянника.

Несмотря на все мысли и опасения, вслух Кодр сказал:

— Мой господин имеет полное право распоряжаться своими деньгами так, как ему угодно, господин Идоменей лишь хранит и умножает его капитал.

Бут все понял и замолчал. Ведь порядочный слуга никогда не будет обсуждать поведение своих господ. Мужчины, раскланявшись, разошлись в разные стороны.

Кодр направился в сторону гавани, чтобы взглянуть на корабли. Несколько керкур * и лембов * со спущенными парусами покачивались у причала, более мелкие судёнышки лежали на берегу, уткнувшись в песок, словно выброшенные на берег рыбины.

Быстро оглядев суда, Кодр не нашёл знакомого знака, который отличал корабли господина Идоменея. Неизвестно, когда он прибудет в город. Кодр ждал возвращения торговца с надеждой, понимая, что только он сможет повлиять на поведение господина Агафокла. В тоже время, Кодру было жаль молодого хозяина, такого слабого и глупого.

Как он и предполагал, дверь никто не открыл. Куда она подевалась? Не хотелось возвращаться с дурными новостями. Кодр выбрал удобное место для наблюдения за домом Пирры, под сенью тутового дерева. Мужчина достал припасённые флягу с водой и мешочек с орехами, пустую сумку бросил на землю и уселся на неё. Сидеть было неудобно, но всё же лучше здесь провести время, чем выслушивать брань хозяина.

Кодр покинул свой пост, когда уже совсем стемнело. Уходя, он несколько раз оглянулся, надеясь увидеть проблеск огня где-нибудь между створками ставень, но дом был мёртв. Почёсывая голову, он также медленно шёл обратно домой, стараясь придумать, как объяснить своё столь долгое и бесплодное отсутствие. Когда раб-привратник открыл ему дверь, Кодр спросил:

— Как господин?

— Спит.

— Давно? — шёпотом спросил Кодр, словно боялся, что господин Агафокл услышит его и проснётся.

— Он уснул почти сразу, как вы ушли.

— Ух! — с облегчением выдохнул Кодр.

2.

Новости, пришедшие утром, были как гром среди ясного неба. Пирра не покидала Прекрасную Гавань, хотя многие считали иначе. Солнце не спрятать надолго за тучами, а красивую и желанную женщину не утаить в многолюдном городе.

Её видели в одном из храмов. Одета скромно, золотые пряди туго скручены под косынкой, глаз не поднимает. Теперь она обитает в маленьком скромном домике, готовит замечательные кушанья и ждёт своего возлюбленного. Единственного!

Золотоволосой красавице не нужны ни золото, ни серебро, ни восторги, ни восхваления. Надоели бесконечные праздники и пиры. Её избранник не богат, если не сказать беден.

Когда до Агафокла дошли новости, что Пирра влюбилась в начальника городской стражи, его лицо побелело от обиды. Он хорошо знал этого тридцатипятилетнего мужчину, который был полной его противоположностью — сильный, широкоплечий, покрытый толщей мышц, словно бронёй. Неутомимый воин и прекрасный наездник, он последние два года командовал городской стражей и слыл строгим немногословным человеком.

Много раз, когда симпосии в доме Агафокла были слишком шумными, этот страж приходил наводить порядок. Возможно, в один из последних визитов он и приглядел себе Пирру.

Но чем смог привлечь легкомысленную гетеру этот суровый муж? Чтобы скрыться от позора, Агафокл затаился в доме и никого не принимал. Перестал выходить из опочивальни, требовал приносить только неразбавленное вино.

Кодр, наблюдая, как рабы носят кувшины в покои господина, только качал головой. К полудню прибыл гонец из Тритейлиона с посланием от госпожи Федры. Привычно вскрыв письмо, Кодр прочёл: «…я немного сержусь на тебя, мой милый племянник, что ты давно не был у меня…, …понимаю, как много дел свалилось на тебя из-за отъезда моего супруга…, …пиши хотя бы, чтобы я знала, что у тебя всё в порядке…»

Раб-управляющий достал из ящика письменные принадлежности, небольшой кусок пергамента и, усевшись на полу около низкого столика, обмакнул кончик серебряного стиля * в чернильницу. Немного подумав, вывел на выбеленной поверхности листа: «Моя дорогая, моя ненаглядная тётушка, приветствую вас…»

Глава 11. Керкетская роза

1.

Снежка провела рукой по поверхности стены, скрывавшейся за лианой, и поняла — забор не из камня, а из дерева. Надавила ладонью, раздался сухой слабый треск. Боясь, что шумом привлечёт к себе внимание, она стала осторожно стала царапать поверхность ногтями, то и дело оглядываясь.

Дерево на удивление легко поддавалось, буквально крошилось под пальцами. Раздался ещё один негромкий треск, в деревянной части стены образовалась дырка. Приложив совсем немного усилий, Снежка увеличила отверстие до таких размеров, что в него можно было свободно просунуть руку. Любопытство перевесило страх, что кто-то, находящийся по ту сторону забора, схватит её.

Рука погрузилась в стену почти до плеча и не встретила на своём пути никаких препятствий, кроме стеблей и листьев. Похоже, лиана оплетала забор и с противоположной стороны.

Снежка вздрогнула от неожиданности, когда услышала, как одна из рабынь выкрикнула её имя. С сожалением девочка оторвалась от своей работы и поспешила на зов. Рабыня посмотрела на прибежавшую Снежку и, ничего не сказав ей, ушла обратно в дом. Девочка пожала плечами в недоумении, но вернуться к лиане не решилась.

2.

С мягким шорохом, по-змеиному, стебли лианы расползлись в разные стороны. Перед Снежкой открылся тёмный проём, но она не испугалась и смело вступила в него. Тьма быстро рассеялась, и девочка обнаружила, что стоит посередине цветочного поля. Где-то она уже видела такое поле. Снежке захотелось взлететь, чтобы взглянуть на эту красоту сверху, она делает шаг и… летит! Наконец, у неё получилось стать птицей!

От непривычки голова закружилась. Одно неловкое движение, и она, потеряв равновесие, падает, выставив вперёд руки, чтобы нырнуть в разноцветное поле, как в воду.

Чья-то крепкая рука подхватывает её у самой земли, девочка оборачивается, чтобы посмотреть на своего спасителя — Агара. Она снова сидит у него в седле, конь парит, перебирая в воздухе копытами. Они приземляются на границе степи и леса. Среди деревьев Снежка различает несколько человеческих фигур — отец, матушка, братья вышли её встречать.

«Снег! Снег!» — кричат они ей. Её щеки мягко касается снежинка, потом ещё и ещё. Снежинки тают на лице и превращаются в капельки воды, она слизывает их языком. Снег валит такой густой, словно туча снова зацепилась за самую высокую ель в лесу… Под ярким солнцем всё сверкает — больно смотреть. Чтобы не ослепнуть, Снежка зажмуривается и… открывает глаза.

Вся комната залита белым холодным светом. Полный диск луны беззастенчиво заглядывает в распахнутое настежь окно. Быстро одевшись, Снежка тенью выскользнула из комнаты, неслышными шагами пересекла дворик с фонтаном и вышла в сад. Босые ноги холодит, мокрая от ночной росы, трава.

Девочка опустилась на колени перед кустом лианы и пошарила руками под листьями. Вцепилась в края дыры и выломала большие куски, почти в труху, сгнившего дерева. К её сообщнице — луне, присоединился ветер, он раскачивал деревья, стучал ветками, шелестел листьями, заглушая все звуки.

Снежка ликовала, дыра теперь достаточно большая, и она сможет в неё пролезть. Когда до свободы остался всего один шаг, её охватили сомнения. Что ждёт её там, по ту сторону забора? Что она будет делать одна, ночью, в незнакомой местности, куда пойдёт, как добудет еду, где преклонит голову? Может быть, лучше совершить побег днём?

Её мысли прервал негромкий прерывистый свист. Пока она пыталась сообразить, что за животное могло издавать такие странные звуки, на вершине забора появился тёмный силуэт, чётко выделявшийся на фоне луны.

Скифский башлык * украшал голову ночного гостя, быстрые движения худощавой фигуры говорили молодости и силе. «Агар», — с губ сорвалось заветное имя. От радости перехватило дыхание. Он пришёл за ней! Не зря молодой скиф приснился ей этой ночью!

Снежка открыла рот, чтобы позвать юношу, но в этот же момент уловила в саду странное движение. Она спряталась за деревом. Видимо, в доме кто-то проснулся. Чьё чуткое ухо могло уловить этот едва слышный свист? Послышались лёгкие шаги.

Рода! Опять она! Её злой гений!

Что ей здесь нужно? Неужели она следила за ней? Девочка с беспокойством посмотрела на Агара. Он может не успеть спрятаться до того, как Рода его увидит. И Рода увидела. Смотрела на мужчину и улыбалась. Снежка вся сжалась в ожидании, что Рода закричит, и в сад сбегутся все обитательницы дома.

Но тут Агар заговорил. Его голос был похож на глухой рокот, Снежка слушала и не понимала ни слова. Словно тихий ручеёк зазвенел где-то рядом, когда Рода ответила Агару. Как нежно звучит её голос в ночном саду…

Это не Агар!

Губы Снежки задрожали, и она еле сдерживалась, чтобы не заплакать от разочарования. Кто-то другой пришёл этой ночью в сад, и он пришёл не к ней, а к Роде.

Голос незнакомца звучал всё глуше, казалось, что мужчине трудно говорить. Наконец, он замолчал и Рода — тоже. Её голова опустилась на грудь, сейчас она была совсем не похожа на ту дерзкую керкетскую царевну, которая привыкла всеми помыкать.

Снежка поняла, что не просто стала невольной свидетельницей тайной встречи, а увидела болезненное прощание. Ей был непонятен чужой язык, но она уловила интонации… Эти двое крепко связаны между собой, но кто-то или что-то мешает им быть вместе. И то, что мешает — непреодолимо.

Вот почему их голоса звучали так тихо и печально. Неужели умная и смелая Рода не может ничего придумать? А этот молодой мужчина наверняка силён и ловок, если смог забраться на такой высокий забор. Почему бы ему не помочь той, к кому он пришёл на свидание?

Ветер стих. Мертвенно поникли листья, ночные жители сада затаились в своих гнёздах и норах. Луна скрылась за одиноким облаком, холодный свет далёких звёзд слишком слаб и не достаёт до земли.

Силуэт мужчины почти растворился во тьме. Роду Снежка различала только по неясно белеющей ткани хитона. Время неумолимо шло, но никто из присутствующих не нарушил этого тягостного молчания. Тревожная ноющая боль в груди от догадки — они прощаются!

Чуткое наивное сердечко Снежки переполнилось жалостью к этим двоим. Она была готова простить свою гонительницу. Девочка собралась раскрыть своё присутствие и броситься к Роде. Однако та и гордо выпрямилась, снова став собой — непокорной керкетской царевной.

Рода распростёрла руки в стороны, в белом платье с тёмным длинным покрывалом на плечах она была похожа на белогрудую птицу с чёрными крыльями. В затихшем ночном саду голос девушки звучал ясно и твёрдо. Она не просит — она требует, приказывает…

Напряжённую тишину прервал тяжёлый вздох, Рода взмахнула руками-крыльями и… В следующее мгновение девушка уже медленно оседала на землю. Снежка не решилась подойти. Она перевела взгляд на забор — там уже никого не было. Прошло ещё немного времени, но сад по-прежнему молчал. В траве светлым пятном выделялось платье Роды.

Алая керкетская роза распускалась лепесток за лепестком. Снежка, как заворожённая, смотрела на быстро расширяющееся кровавое пятно. Красное на белом — как красиво, невозможно отвести глаз! Из груди Роды торчала рукоятка кинжала.

Рода мертва, её убил мужчина в скифском башлыке, похожий на Агара, но не Агар… Зачем ему убивать Роду? Мужчина говорил с Родой тихим рокочущим голосом, а она что-то резко крикнула ему в ответ и взмахнула чёрными крыльями…

На белом снегу красные пятна маков, но разве маки цветут зимой? Чёрное, красное, белое — всё завертелось у Снежки перед глазами… Колени мягко подогнулись, и она провалилась в спасительную темноту беспамятства.

3.

Семела вскочила, как ужаленная, когда услышала из уст рабыни о пропаже Левкеи. Прибежала в девичьи покои, уставилась на пустое смятое ложе, а в голове только одна мысль: «Не уследили!» Она собралась приказать обыскать весь сад, как тут одна из воспитанниц вымолвила, что Роды тоже никто не видел с самого утра. Рода? Она-то тут причём? Но сердце трепыхнулось и замерло, предчувствуя беду.

— Обыскать все: двор, сад! Заглянуть в кладовую, на месте ли продукты!? — она отдавала приказы нарочито громко, чтобы придать себе уверенности, унять противную тряску рук. Не ушли же беглянки налегке… но почему беглянки? Левкея сговорилась с Родой? Возможно ли такое?

От душераздирающего крика, донёсшегося из сада, у Семелы подкосились ноги и заледенела кровь. Воспитанницы сбились в кружок и вопрошающе уставились на женщину. Закричала вторая рабыня, и тогда старая служанка, прижав руки к груди, чтобы унять бешено колотящееся сердце, двинулась в сторону сада.

Нужно заставить их замолчать! Иначе они переполошат всех соседей! Пусть молчат, чтобы там ни было!

Когда Семела увидела два распростёртых в траве тела, чуть не лишилась чувств. Прижавшись к стволу дерева, сползла по нему, не ощущая, как через ткань хитона обдирает спину о неровности коры.

— Тихо…, - по-змеиному шикнула она. Потом добавила уже громче: — Заткнитесь!

Рабыни повиновались приказу Семелы и умолкли, но ненадолго. Их переполнял ужас от увиденного. Они снова завыли и запричитали.

— Уби… их убили!

— Тихо! Я сказала! — утирая покрывшийся ледяной испариной лоб, проговорила Семела. — Одну убили кинжалом. Посмотрите, что со второй.

Девочку перевернули, осмотрели и не нашли на ней никаких ран.

— Она жива, — выдохнула женщина. — Наверное, упала в обморок.

— Да, госпожа Семела, она тёплая, — подтвердила рабыня.

— Унеси её отсюда, — приказала Семела, тут же обратившись ко второй рабыне: — Ты тоже иди, поможешь привести девочку в сознание. И ещё! Рот на замок! Остальные пока ничего не должны знать. Проболтаетесь — отправлю завтра же на невольничий рынок!

Едва Семела осталась в одиночестве в саду, она затряслась в рыданиях. Никогда ей не было так горько, как сейчас. Старая служанка не любила своенравную девушку. Рода всегда доставляла много поводов для беспокойства — умная, дерзкая, острая на язык.

— Но знают боги, смерти я ей не желала, — прошептала женщина, пытаясь перед кем-то оправдаться. С того момента, как она рассказала госпоже Исмене о заманчивом предложении работорговца Бута, Рода была обречена.

«Проклятый Бут! Если бы я не встретила тебя тогда! Рода была свободна, и её брат мчался бы на быстром коне во весь опор со своей драгоценной ношей». Нетрудно догадаться, что за трагедия разыгралась этой ночью в саду. Видимо, не найдя средств на новый выкуп, керкетский вождь решил убить сестру, дабы избежать позора.

Не в силах подняться, Семела на коленях подползла к мёртвой Роде, прикрыла веки девушки ладонью и набросила покрывало на прекрасное в смерти лицо. «Ты уже отмучилась, девочка, а мне ещё предстоит… нужно придумать как об этом происшествии сообщить нашей госпоже».

— Она пришла в себя, госпожа Семела, — доложила прибежавшая рабыня, прервав горькие раздумья женщины.

— Что говорит? — осторожно спросила Семела, впившись колючим взглядом в рабыню.

— Ничего… мы её ни о чём не спрашивали, госпожа… — испуганно ответила девушка, всё ещё трясясь от страха.

— Сама всё узнаю. Помоги мне подняться, — Семела протянула руку.

4.

Левкея сидела на своём ложе и не выглядела испуганной. Скорее была озадачена суматохой, царящей вокруг неё. Девочка хотела подняться, но старая служанка сама опустилась на табурет возле её постели. В комнате повисла тишина.

— Оставьте нас одних, — громко приказала Семела, при этом не сводя глаз с девочки.

Недовольно переглядываясь воспитанницы покинули спальню, одна из девочек задержалась у входа надеясь услышать о чём будет спрашивать Левкею служанка, но рабыня, заметив эту уловку приказала отойти от двери. Убедившись, что все покинули комнату, Семела вкрадчиво спросила:

— Ты была этой ночью в саду?

Девочка молчала.

— Ты поняла, что я тебе сказала? — членораздельно спросила Семела.

— Да, госпона… госпонджа.

— Тогда отвечай! Ты ходила ночью в сад? — настойчиво повторила служанка.

— Да…

— Зачем? — пожилая женщина горой нависла над ребёнком.

— В сад ходить гулять. Все ходить в сад гулять, сидеть в трава, смотреть дерева, жуки…

— Ночью? — недоверчиво оборвала её Семела. — Разве тебе не страшно в тёмном саду?

— Нет, господна, больше света луна и звёзда, много звёзда.

— Хорошо, оставим это. Ты видела ночью в саду Роду? Что она делала? С кем-то говорила.

— Рода меня не любить!

— Я знаю, что вы не ладили. Сейчас спрашиваю не про это. Ты знаешь, что с ней случилось? — Семела приблизила своё лицо к лицу девочки.

— Я спать…

— Ты была этой ночью в саду? — терпеливо повторила свой вопрос женщина. — Ты видела Роду или ещё кого-нибудь?

— Она лететь! — вдруг выдохнула девочка. — Туда! — Снежка указала рукой вверх. — Она быть птица и лететь, крылья махать. Я смотреть, когда спать!

Семела пристально смотрела на ребёнка пытаясь угадать, что из сказанного было правдой, а что ложью. Поверит ли в это Исмена? Впрочем, от хозяйки лучше скрыть, что Левкея бродила ночью по саду. Достаточно того скандала, что закатит госпожа, когда узнает о смерти свой любимицы.

Тяжело вздохнув, Семела поднялась с табурета и вышла из комнаты. Ожидавшие за дверью любопытные воспитанницы тут же забросали вопросами:

— Что вы узнали от неё, госпожа Семела?

— Она рассказала, зачем ходила ночью в сад?

— Что она сказала?

— Что случилось с Родой? Левкея видела что-то?

— Левкея видела во сне, как Рода превратилась в птицу и, взмахнув крыльями, улетела, — громко сказала Семела.

— Разве это возможно, госпожа Семела? — спросила одна из девочек.

— Всё возможно, — твёрдым голосом женщина. Она решила так объяснить девочкам исчезновение их подруги.

— Но что же Левкея делала ночью в саду? — забыв о предостережении Семелы молчать, пролепетала одна из рабынь.

— Богиня луны Артемида пожелала явить свой лик смертным, и сделала прошлую ночь ясной и светлой. Возможно, на это полудикое дитя так подействовал лунный свет, что она, не просыпаясь, во сне, пошла в сад привлечённая необычным явлением… что там дальше происходило, мне не ведомо, но жрецы знают много случаев, когда спящие ходят под луной, и считают, что такие лунатики находятся под особым покровительством богини и нельзя их судить или как-то порицать.

Произнося эти слова, Семела и сама вдруг уверовала, что так всё и было — Левкея ничего не видела, бродила в бессознательном состоянии по ночному саду и лишь на рассвете, наткнувшись на труп Роды, испугалась и потеряла сознание. Даже странное заявление, что девушка превратилась в птицу, имело объяснение — тело Роды с раскинутыми в стороны руками и вправду напоминало летящую птицу.

— Эй! — окликнула она одну из рабынь. — Живо в купальню! Разведи очаг и поставь греться воду. Нужно всем совершить омовение, возможно Роде удалось превратиться в птицу с помощью колдовства и на нас теперь лежит заклятье.

— Мы станем птицами и улетим?

— Не обязательно. На свете много животных, кто-то превращается в птиц, кто-то в гусениц и пауков, а кто-то в глупых жаб, — она бросила предостерегающий взгляд на открывшую рот рабыню.

Девочек загнали в купальню и заперли снаружи. Семела принесла из своей комнаты кусок плотной ткани, приказала рабыням завернуть в него тело Роды и перенести в холодный погреб.

Семеле стало немного легче после того, как труп девушки убрали из сада. Убедившись, что на траве не осталось следов крови, женщина отправила рабынь в купальню следить за девочками. Сама же ушла в свою комнату. Ей необходимо побыть в одиночестве, чтобы собраться с мыслями. Впереди была самая неприятная обязанность — сообщить об происшествии госпоже Исмене.

Чаша неразбавленного вина, выпитая большими торопливыми глотками, не принесла успокоения. Всё ещё тряслись руки, а голова горела огнём. В таком состоянии вряд ли получится дойти до дома Исмены.

Может быть, послать рабыню с запиской к госпоже? Но можно ли полагаться в таком сложном деле на глупых рабынь? Нет, выпускать никого из дома сейчас нельзя! Кто знает, что эти дурёхи могут натворить от страха! Как бы там ни было, главное — избавится от тела и сделать это так, чтобы никто из девочек ничего не заметил. И на это есть только одна ночь.

Хозяйке можно рассказать всё позже.

Семела прилегла на ложе и закрыла глаза. Требовалось немного отдохнуть, а затем заставить себя выйти из дома, чтобы нанять за щедрую плату какого-нибудь бедняка с повозкой.

Глава 12. Почти побег

1.

Лицо Исмены стало белее куска тассоского * мрамора, когда она узнала об убийстве Роды. Маленькие круглые ноздри затрепетали, она сделала несколько судорожных вздохов. Казалось, что женщина вот-вот упадёт в обморок.

Семела кинулась к кувшину с водой, а когда обернулась к своей госпоже, то увидела, что её лицо покрылось пунцовыми лихорадочными пятнами, губы сжались в тонкую линию, сдерживая крик.

Семела ожидала потока брани, но Исмена не проронила ни звука. Пока тело девушки находится в доме, хозяйка не посмеет устроить скандал и излить на её голову свою ярость.

Исмена, обычно впадающая в раздражение от малейшей неудачи, кусала губы, видимо боялась, что Семела может покинуть её и оставить один на один со многими неприятностями.

Обессилев от переполнявшего её гнева, Исмена с трудом дошла до кресла и, присев, обмякла в нем. Чашу с водой из рук служанки она не приняла, сидела, сгорбившись и закрыв лицо руками.

— Она ещё здесь? — еле слышно спросила женщина.

— Здесь, госпожа, — так же тихо подтвердила служанка.

Ощутив себя во временной безопасности, Семела заговорила со своей госпожой с некоторой ноткой превосходства:

— Я обо всём позаботилась, госпожа. Как только стемнеет, её увезут отсюда и тайно похоронят. Никто ничего не узнает, госпожа. Вам не нужно беспокоиться.

— Благодарю тебя, Семела, — подавлено ответила женщина.

— Не хотите ли взглянуть на неё, госпожа?

— Что? — почти беззвучно спросила Исмена и, отведя руку от лица, взглянула на Семелу.

— Попрощаться с Родой?

— Нет, нет, — замотала головой женщина и вновь закрыла лицо руками.

— Будут ли какие распоряжения, госпожа?

— Нет, не знаю… Я думаю, мне лучше уйти, Семела.

— Конечно, госпожа, вам нужно отдохнуть, прийти в себя.

— Да, я пойду, — сказала женщина, с усилием поднимаясь из кресла. — Но позже мы должны переговорить обо всём, решить, что дальше делать…

— Хорошо, госпожа, — кивнула старая служанка.

Значит, разговор ещё будет. Не стоит расслабляться, потому что скаредная Исмена никогда не простит потери такой значительной суммы. Слишком много было потрачено на Роду.

Что ж, если беседа потечёт в неблагоприятном русле, Семеле придётся отправиться на вольные хлеба, тех средств, что хранятся в тайнике опочивальни хватит на безбедную жизнь.

Исмена покинула школу гетер, не пожелав бросить взгляд на ту, которую считала любимицей и отличала от остальных воспитанниц.

После ухода Исмены старая служанка, немного ободрённая маленькой победой, направилась в свои покои.

Ещё перед приходом Исмены она собиралась найти обол, чтобы положить покойнице в рот. Пусть старец Харон * получит свою плату за перевозку души этой несчастной. Несмотря, на то, что Рода не была эллинкой по рождению, она успела проникнуться эллинские обычаи.

В шкатулке с мелочью Семела нашла нужную монетку и крепко сжала её в ладони — осталось дождаться темноты. Быть может, тогда станет легче дышать, чувство вины притупится, а жизнь потечёт своим чередом. Живым жизнь земная, мёртвым — загробная.

2.

Как ни пугала и ни сыпала угрозами Семела, к полудню все ученицы школы знали о том, что этой ночью в саду убили их подругу, и её труп сейчас лежит в погребе. С самого утра девочки держались вместе и почти не разговаривали между собой. Их взгляды то и дело устремлялись на низенькую дверь кладовой, в тёмных недрах которой находился тот ужасный погреб с мёртвой постоялицей.

Сад был пуст. Никто ни за какие блага не посмел бы вступить сегодня в него. В доме, объятом страхом и тоской, лишь Снежка, обособленно живущая от остальных воспитанниц, ничего не замечала. Она по неведомой прихоти высших сил почти ничего не помнила.

В её сознании вчерашние события проступали отрывочно и неясно, и то, что удержалось в памяти, казалось сном. Сначала Семела хотела сделать вид, что ничего не случилось, и провести утренние занятия, но, увидев настороженные лица девочек, передумала. Отсутствие керкетской красавицы слишком бросалось в глаза.

Так и не дождавшись начала уроков, Снежка убежала в сад. Сгорая от нетерпения, девочка раздвинула стебли лианы и наглядно убедилась, что сможет без затруднений пролезть в отверстие стены. Сегодня, сейчас, она покинет этот тесный душный дом, нужно только взять немного еды.

Снежка метнулась в сторону трапезной, прошла быстрым шагом мимо сидящих на ступенях дома девочек. Сквозь открытую дверь они с возмущением взирали, как она не таясь откинула тряпицу с корзины и вытащила оттуда большую лепёшку. Смяв хлеб, Снежка завернула его в свою косынку и побежала обратно в сад.

— Воровка! — бросила в спину удалявшейся Снежки одна из девочек.

— Это она, — сказала другая. — Это она убила Роду.

Девочки с ужасом уставились на говорившую.

По ту сторону забора почти сразу Снежка наткнулась плодовый садик из немногочисленных деревьев. Немного поискав в высокой траве, Снежка нашла два яблока, пять груш и с десяток слив. Собрала всё в свой узелок, радуясь, что удалось пополнить скудные запасы.

Через десяток шагов под босой пяткой что-то треснуло. Наклонившись, она увидела раздавленную ореховую скорлупу. Огромное дерево рядом было сплошь увешано ещё не полностью вызревшими плодами. Туго набив свой узелок ореховой падалицей, девочка принялась собирать остальное в подол рубашки, но потом остановилась и вытряхнула орехи обратно на землю — всё равно она не сможет их унести.

Снежка вернулась к забору и решила двигаться вдоль него, пока не найдёт выход. Высокое солнце припекало, узелок оттягивал руки, а забор всё не кончался. Снежка услышала звук бьющейся о камень струи, облизнула языком сухие губы. Вода!

Она вышла к небольшому фонтанчику и вдоволь напилась. Вода показалась очень вкусной, но набрать её не во что. Как можно было забыть взять с собой флягу?!

Подняв голову, Снежка испуганно замерла — за строем ветвистых деревьев с толстыми стволами и закруглённой кроной виднелась каменная махина двухэтажного дома. Ставни верхнего этажа, как обычно, в жаркий полдень были закрыты, иначе любой выглянувший в окно смог бы обнаружить в своих владениях непрошенную гостью. Пригнувшись, Снежка юркнула в ближайшие кусты и затаилась. Передвигаться открыто опасно, сначала нужно исследовать забор, держась подальше от дома.

Благодаря своей высоте, ореховое дерево было прекрасным ориентиром, и Снежка вернулась к нему. Девочка придумала спрятать свой узелок под ним и сначала разведать всё вокруг налегке, а потом, когда найдёт выход, то вернётся и заберёт свою ношу.

Снежка обошла орех и замерла перед небольшой полянкой с цветами. Самое удивительное, что на этой полянке цветы росли не хаотично, а словно подчиняясь чьему-то прихотливому желанию.

Растения сочетались между собой не только по высоте, но и по цвету. Еле заметный переход от белого в нежно-розовый, потом из насыщенного розового в лиловый и пурпурный, затем снова в розовой. Конечно, же маленькая лесная дикарка не знала названия всех этих диковинных цветов и оттенков, но все равно красота, созданная рукой человека, была восхитительна.

Забыв о побеге Снежка медленно обошла цветочную полянку, любуясь розовыми волнами, источающими приятный аромат.

Сердце подпрыгнуло вверх, упало вниз и где-то там, внизу гулко застучало. На белой каменной скамье к ней спиной сидел человек. В руке у него был нож, которым он строгал конец толстой короткой палки. Снежка могла бы тихонечко удалиться, если бы не её предательская тень, которая легла слева от незнакомца. По его напрягшимся плечам девочка догадалась, что он её тоже заметил. Она побежала, но человек в два прыжка настиг её и, повалив на траву, взмахнул ножом.

Такое уже было… Нож… работорговец… Память вернула её в недалёкое прошлое. Испуг разлился кипятком по всему телу, и сознание в один миг покинуло Снежку.

3.

Снежка открыла глаза и коснулась рукой лица — оно было влажным. Она плакала? С волос стекали капли воды, платье тоже покрыто мокрыми пятнами. Девочка села и осмотрелась. Не привиделось ли ей всё это — человек на скамье, её тень, сверкающий нож в руке?

Застучали подошвы сандалий, и перед ней появился высокий худощавый мальчик в белом хитоне. Ни ножа, ни палки в его руках не было. Незнакомец держал ладони сомкнутыми в виде лодочки. Увидев, что девочка пришла в себя, он разомкнул руки и выплеснул воду со словами: «Очнулась?»

Снежка не поняла вопроса, но заметила, что мальчик держится дружелюбно. Он присел на траву рядом с ней и снова заговорил:

— В гимназии нас учат приводить человека в сознание. Для этого нужно пострадавшего похлопать по щекам, растереть ему уши и побрызгать лицо холодной водой. Я решил начать с воды, и видишь, у меня получилось. — Он улыбнулся, довольный собой.

Снежка почти ничего из сказанного не разобрала, но улыбка мальчика была такой приветливой, что она не смогла удержаться и улыбнулась в ответ. Последний раз она улыбалась во время путешествия с братьями-скифами, после расставания с ними поводов для хорошего настроения у неё не было.

— Э-э, да у тебя передних зубов нет! — радостно воскликнул мальчик. — Но ты не переживай, они скоро вырастут. Вот, посмотри на мои, — и он демонстративно оскалился. — У меня они тоже выпали, а потом выросли новые, больше прежних!

Снежка рассмеялась и принялась гримасничать, подражая ему, а мальчик хохотал и корчил рожи в ответ. Насмеявшись, он спросил:

— Как тебя зовут?

Она хотела назваться своим настоящим именем, но потом передумала и представилась:

— Лека.

— Лека? Что это за имя такое? — пожал он плечами.

Она произнесла по слогам:

— Ле-ке-я!

— А Левкея! — догадался он.

— Ты? Ты зовут?

— Я Пелей.

— Пеле…ий.

— Как ты странно говоришь… И выглядишь… Похожа на ожившую статую…

— Статуй? Не-е-ет! — засмеялась Снежка. — Я девочка!

— Я догадался, хоть у тебя и короткие волосы, — хихикнул Пелей. — Я мальчик!

— Мачик? Кто он? Какой? — она немного наклонила голову и заглянула ему в глаза.

— Не знаю какой. Обычный мальчик, девяти лет от роду. А ты? Какая ты?

— Я? — она жеманным движением поднесла ладонь к груди, подражая одной из воспитанниц, — Я петь могу жуть… чуть, танец могу чуть… я белый волос красибо… белый лицо и рук, и ног красибо… так говорить меня… мне.

Пелей слушал её, открыв рот, а когда она закончила себя нахваливать, насмешливо произнёс, повторяя её кокетливые ужимки:

— У меня синие глаза. Если в них долго смотреть, то можно утонуть, как в море. Золото моих волос затмит блеск колесницы Гелиоса *, а нежный румянец моих ланит может поспорить с ланитами прекрасной Эос. *

Но девочка не обиделась:

— Да! — воскликнула она. — Хорошо говорив, красибо, синий глаз красибо и волос белый золот… много… много раз красибо! Говорить ещё! — попросила она.

— Что говорить?

— М-м-м… красибо… это как… что? — она показала Пелею рукой на цветы, которыми любовалась, пока не увидела его. — Как звать?

— Название цветов, что растут в этой клумбе, я не помню…

— Клумпе? Так звать цветок?

— Нет! Клумба — это место, где растут цветы, которые высаживает раб-садовник, — пояснил Пелей.

— Клумпе… клумпа, — повторила несколько раз Снежка, чтобы запомнить новое слово.

— Разве ты никогда не видела клумбы?

— Не-е-ет, — простодушно ответила девочка.

— Откуда ты взялась такая? Кто привёл тебя в мой сад?

— Не привёл… сама ходить, — она пошевелила ступнями, чтобы показать, что может ходить самостоятельно.

— Как же ты зашла, если дверь всегда заперта? — допытывался Пелей.

— Не дверь… забор… стена…

— Ты перелезла через забор? — с недоверчивым восхищением спросил Пелей.

— Не-е-ет! — замотала она головой, — лезть в стену.

Она сделала несколько движений руками, раздвигая воображаемые стебли лианы, встала на четвереньки и продемонстрировала, как пролезла сквозь дырку в заборе.

— Покажи, где этот лаз? — попросил заинтригованный мальчик.

Снежка повертела головой, чтобы определить в какую сторону идти, и через несколько минут они стояли у немного растрёпанной лианы. Теперь Пелей опустился на четвереньки, чтобы исследовать дыру, всё тщательно осмотрев, он вынес свой вердикт:

— Похоже, здесь раньше была калитка. Лиана росла, а её стебли постепенно разрушали деревянные части дверцы, — в доказательство он выломал большой кусок доски и отбросил его в сторону. Растение, потеряв часть опоры, слегка осело.

Снежка с интересом слушала Пелея, её завораживала его быстрая певучая речь. Ещё никогда она не сталкивалась с человеком, знающим столько разных слов и умеющим их произносить с такой скоростью.

— Странно, я никогда не слышал, что мой сад был соединён с соседним…, - он задумчиво посмотрел на девочку. — Для человека, мечтающего стать разведчиком, это серьёзное упущение, — он огорчённо вздохнул.

«Мечающи… ведчика…пущение», — никогда ей не выучить столько слов, огорчилась Снежка, — «клумпе… клумпе — это слово надо обязательно запомнить!»

— Что находится там? За этим забором? — своим вопросом Пелей вывел девочку из задумчивости.

Пока она размышляла, как объяснить, чем было для неё то место, из которого она решила сегодня совершить побег, он забросал её вопросами:

— Там находится твой дом? Сколько человек в нём живёт? Чем они занимаются?

— Там, — она махнула в сторону стены, — есть дом… такой, — она попыталась сложить ладошки, чтобы изобразить крышу, — там есть девочка — я, ещё девочка и ещё. — Снежка загибала пальцы, но быстро запуталась, не зная, нужно ли считать уехавшую Ефросину и исчезнувшую прошлой ночью Роду. — Есть рабыня — два, — тут она не сбилась, — есть госпонджа — один и ещё один — два госпонджа. — Но здесь она снова не смогла объяснить, что одна госпожа живёт вместе с ними, а другая только иногда навещает.

— Есть ли в доме мужчины? — продолжил он допрос по всем правилам, представляя, что захватил пленного.

— Муш…чин?

— Или мальчиков?

— Нет! Нет! Только девочка и рабыня, и госпонджа.

— Значит, одни женщины — это хорошо, — сделал он вывод.

— Можешь ли ты незаметно провести меня, чтобы я мог всё сам осмотреть?

Пелей почувствовал, что это уже лишнее. В конце концов, он не воюет с соседями, тем более, с женщинами. Да и воспитание не позволяло ему вторгаться таким образом в чужие владения.

— Ты хотеть ходить в тот дом? — удивилась девочка. — Там могут кричать и бить тонкий палка, — предупредила она.

— А! Так это школа! — сообразил Пелей. — В нашей гимназии тоже наказывают розгами и ругают нерадивых учеников.

— Не хотеть меня бить! — заявила Снежка.

— Мне тоже не нравиться быть битым, — согласился Пелей.

Немного прищурившись, он посмотрел на солнце и, определив его положение, сказал:

— Скоро полуденная трапеза, меня будут ждать, а у вас во сколько обедают?

— Да, скоро кушать давать, — растерянно отозвалась Снежка.

Ей вдруг расхотелось бежать. Уйти в неизвестность сейчас, когда у неё наконец появился друг, такой красивый и интересный мальчик. Он знает столько слов! После долгого неестественного отшельничества, ей хотелось говорить, говорить и говорить, пусть даже на этом незнакомом языке, с трудом подыскивая слова. Словно угадав её мысли, Пелей спросил:

— Ты придёшь завтра в это же время?

— Гулять твой сад? Можна?

— Да, я приглашаю тебя, Левкея, — важно сказал Пелей. — Если захочешь, я расскажу тебе, чему меня научили в гимназии.

Она улыбнулась и кивнула. Волосы её высохли и распушились на ветру, голова на тонкой шее была похожа на белый одуванчик.

4.

Пока Снежка отсутствовала, против неё был составлен целый заговор. Слово, брошенное одной из воспитанниц, что Левкея виновата в смерти Роды, упало в благодатную почву. Несколько часов предоставленные сами себе девочки изощрялись в придумывании способы мести за свою погибшую подругу.

Но скоро стало понятно, что ни у кого из них не хватит духа привести приговор в исполнение. Размозжить Левкее голову камнем, задушить верёвкой или простынёй, облить кипящей водой, закопать заживо, утопить в чане с водой — желающих не было. Может быть, наброситься всем вместе?

— Ещё можно отравить, я знаю травы, — проговорила та, что обвинила Левкею в преступлении.

Это была девочка со светлыми вьющимися волосами, которая в день приезда Снежки в школу назвала её уродиной. Сейчас она явно метила на место Роды, стараясь занять лидирующие положение в маленькой девичьей компании.

— Где же мы возьмём эти травы?

— Здесь их нет, — согласилась девочка.

— Зачем тогда предлагаешь?

— Нет трав — есть грибы, — торжествующе взглянула на свою оппонентку юная красотка, — я видела их в саду.

Позабыв о прежних страхах, все девочки двинулись в сад на поиски грибов.

А у провидения были свои планы на маленькую Снежку. Девочка отказалась от побега ради дружбы с Пелеем, но силы, вызванные страстным желанием покинуть этот ненавистный дом, уже пришли в движение.

В эту ночь никто не спал в школе госпожи Исмены. Рабыни, заперев окна и двери, ушли. Снежка ворочалась на тюфяке, мечтая о завтрашней встрече с синеглазым Пелеем. Девочки съёжились в своих постелях и вздрагивали от каждого звука. То и дело слабо скрипели ставни, скрежетали и поворачивались ключи, где-то в других комнатах, доносился тяжёлый топот босых ног, вздохи и всхлипы, прерываемые низким шипящим гулом…

Стукнула тяжёлая калитка, щёлкнул замок. Возница тронул поводья, железный обод колеса чиркнул по булыжнику, выбив жёлтую искру. Сгущавшаяся чернильная темнота не стала препятствием для чьих-то внимательных, по-кошачьи зорких глаз. Лёгкая бесшумная тень отделилась от стены и двинулась за повозкой.

Глава 13. Предложение Бута

1.

Вторая декада апатуриона * в Прекрасной Гавани началась с похолодания. Студёный влажный борей * сменился сухим колючим эвром. * Северный ветер, не желая уступать первенство своему восточному собрату, нагнал в город тяжёлые дождевые тучи. Но стремительный эвр, вобрав в себя все воздушные потоки обширных восточных земель Таврики, разорвал тучи в клочья, так и не дав им пролиться на высушенную зноем землю. Трёхдневная борьба закончилась примирением братьев. Северо-восточный ветер каждое утро накрывал город плотным густым туманом, который рассеивался только к обеду. Позднее солнце не успевало прогреть сырой воздух, и кое-где в низинах трава за ночь покрывалась хрупкой белёсой изморозью.

Кутаясь в плотную шерстяную накидку, женщина торопливо шла по улице. Некоторые прохожие, встречавшиеся на пути, завернулись в свои плащи, как в коконы. Других прохожих, по всей видимости, резкое изменение погоды застало врасплох, и они, не успев достать из своих сундуков тёплые одежды, ещё щеголяли в лёгких летних накидках и сандалиях на босую ногу.

Женщина остановилась перед домом вход в который был украшен портиком с треугольной крышей и колоннами, она стукнула медным молоточком по диску, чтобы вызвать раба-привратника. Ей пришлось ждать довольно долго, прежде чем послышались неторопливые шаркающие шаги. Пожилой раб осоловелым взглядом осмотрел гостью. Сонливость отступила, когда он разглядел на женщине накидку из хорошего сукна и кожаные сапожки-скифики. Мужчина молчал, не смея первым заговорить.

— Твой господин дома? — быстро спросила женщина.

— Да, госпожа, — склонился раб-привратник.

— Веди меня к нему.

— Что ему сказать, госпожа?

— Ничего. Проведи к нему и всё.

Мужчина отступил, впуская гостью, но сам за ней не пошёл. Женщина уверенно проследовала во внутренний двор и огляделась.

— Семела! — раздался радостный возглас.

— Бут, приветствую тебя, — женщина обернулась на голос мужчины.

Хозяин дома в тёплом стёганном халате с меховой оторочкой стоял в дверях одной из комнат первого этажа.

— Рада видеть тебя, Бут.

— А уж как я рад, Семела! — расплылся в улыбке мужчина.

— Пройдём в мои покои, там тепло, — пригласил Бут, — я мёрзну во дворе, не успел свыкнуться с наступившими холодами.

В комнате было натоплено и пахло дымом — один из лампионов немного чадил. Хозяин дома щёлкнул пальцами, и две молоденькие рабыни, сидевшие на узком ложе-клине, поднялись и бесшумно, словно тени, исчезли за занавесью соседнего помещения.

— Чем угостить мою дорогую гостью?

— Ничего не надо, благодарю, — присаживаясь на стул, отказалась Семела.

— Значит, снова дела, — притворно вздохнул Бут, словно рассчитывал на иной разговор.

Но Семела не заметила насмешки. Она собиралась с мыслями — необходимо выстроить беседу так, чтобы предложение заинтересовало работорговца.

— Моя госпожа хочет продать одну из своих воспитанниц.

— Вот как? О ком ты говоришь? Не о керкетской ли красавице? — Бут в упор смотрел на Семелу.

Женщина вздрогнула и опустила глаза. «Он всё знает», — пронеслось в её голове.

— Нет, эта другая рабыня.

— Другая? Ну не знаю…, - притворяясь разочарованным протянул Бут.

И тут мужчину осенило, как всегда сработал его натренированный годами нюх — речь идёт о той белокурой малышке, что он перепродал госпоже Исмене весной. Бут прикусил губу, чтобы улыбкой не выдать себя, спрятал руки в широких рукавах халата и решил ждать. «Пусть предлагает, пусть умоляет выкупить девчонку обратно», — думал Бут. Он уже прикидывал выгоду, что получит от этой сделки. Кодр, наверное, заждался и не будет тянуть с деньгами.

— Ты должен помнить её, Бут. Ведь это ты продал этого ребёнка моей госпоже, — объяснила Семела.

— И о ком речь? — лукаво поинтересовался работорговец. — Столько сделок, всё не упомнишь!

— Беленька девочка 6–7 лет.

— А! — протянул Бут, — что-то припоминаю… Ну, и чем она не угодила твоей госпоже? Девочка ведь прехорошенькая! Необучаема или характер дурной?

— Не то и не другое, — твёрдо проговорила женщина. — Просто моя госпожа решила отказаться от неё, слишком много расходов.

— Расходы, расходы, — мужчина задумался. — У кого их нет? Ну да ладно! Что хочет твоя госпожа за девчонку?

— Госпожа Исмена желает вернуть все деньги, что затратила на неё. За время, проведённое в нашей школе, девочка многому научилась, — быстро заговорила Семела, словно боялась, что Бут её перебьёт. — Привыкла носить эллинскую одежду, соблюдать наши обычаи, заговорила на койне, знает несколько песен, обучена танцам. Всё это значительно увеличивает первоначальную цену.

Бут пожал плечами и ничего не сказал.

— Но есть ещё одно очень важное условие — девочка должна покинуть Прекрасную Гавань и как можно быстрее.

— Что она натворила? — удивлённо спросил Бут.

— Ничего…, - растерялась Семела.

— Неужели?

Женщина поджала губы, и Бут понял, что разговорить её будет нелегко.

2.

— Это невозможно, — заявил мужчина после некоторых раздумий. — Желание Исмены неосуществимо. Для развлечений девочка слишком мала. Товар для бездетной пары — возможно, но этодолжна быть очень состоятельная семья, чтобы покрыть расходы и заявленную цену. Если удастся выполнить первое условие, то как быть со вторым? — спросил Бут. — Навигация почти закончилась, мы ждём возвращения наших кораблей на зимовку. Чужие суда покидают Прекрасную Гавань и вернутся только будущей весной.

Семеле нечего было возразить. Бут был прав. То же самое она могла бы сказать госпоже, но в свете последних событий в школе гетер у Семелы не хватало духу спорить со своей хозяйкой. Совсем недавно старая служанка думала, что ей удастся заставить Исмену считаться с ней, но жестоко ошиблась.

Бут наблюдал за тенями, пробегавшими по хмурому лицу его гостьи. Ему стало даже немного жаль эту немолодую женщину, хотя род его занятий не предполагал проявления сочувствия к кому-либо. Да и двигала им не жалость — он зарабатывал деньги не только перепродажей рабов. Знание тайн этого города тоже немало способствовало приумножению его капитала. Он смягчил тон, и стараясь, чтобы голос его звучал как можно ласковее, спросил:

— Семела, мы с тобой старые друзья… расскажи мне всё, может быть, я смогу помочь тебе?

Женщина вздрогнула от неожиданности, так душевно и участливо прозвучал вопрос Бута. Наверное, впервые в жизни ей предложили помощь в тот момент, когда она в ней очень нуждалась. Никогда, находясь в здравом уме, она не приняла бы протянутую руку такого субъекта, как Бут.

Губы разжались с трудом, слова застряли в горле, на глаза навернулись слёзы… Семела всхлипнула и сбивчиво заговорила.

Она не заметила, как хозяин дома подал знак, чтобы принесли угощение и вино, не обратила внимания на раба, пришедшего сменить масло в погасшем лампионе, не увидела, что просвет между ставнями давно потемнел. Она всё говорила и говорила:

— Сколько добра я ей сделала, а она? Чем мне отплатила? Выставила меня из своего дома после свадьбы. Мне ведь чуть побираться не пришлось… Зачем я снова пошла к ней в услужение? Думала, что после замужества и рождения ребёнка нрав госпожи Исмены смягчился, но это не так, Бут. Сначала я хотела накопить немного денег и уйти от неё… но сама не заметила, как меня затянуло… едва отложу кругленькую сумму и задумаюсь об уходе, как подворачивается возможность добавить в заветный мешочек ещё несколько сотен драхм. И всё шло хорошо до последнего времени, пока… — Семела запнулась и бросила быстрый взгляд на хозяина дома.

Догадался ли он, что его она тоже считает виноватым в смерти Роды? Но мужчина молчал, и она снова принялась жаловаться:

— Если бы ты знал, Бут, что мне пришлось пережить за эти дни… после смерти Роды. Ты ведь знаешь, что с ней случилось? Ты всегда всё знаешь! Он пришёл на следующий день, этот человек, что увёз её тело и сказал, что труп кто-то выкопал. Я не хотела платить ему за работу, но он начал ругаться и кричать…, а она… она ничего не знает, госпожа Исмена. Всю грязную работу приходится делать мне. И я заплатила ему, что мне было делать? Ты не поверишь, Бут, как я теперь боюсь. Раз Рода не погребена, то её душа не успокоится. Она не уйдёт в царство мёртвых, тень девушки будет бродить среди живых… Иногда чувствую, что за спиной кто-то стоит… оборачиваюсь — никого. Но я знаю, Бут, что однажды я обернусь и увижу её», — женщина снова всхлипнула.

Бут подлил ей вина. Она схватила килик и, сделав большой глоток, прикрыла глаза. Страх тисками сдавливал ей грудь, но она продолжила:

— Но это было только начало. Потом… потом занемогла одна из рабынь, присматривавших за воспитанницами. Бедняжке было так худо, я подумала — ей тоже скоро предстоит дорога через Стикс. * От госпожи это скрыть не удалось.

Она меня так бранила! Говорила, что я не выполняю свои обязанности, что зря получаю деньги, которые она платит. Кем только она меня не называла! Я хотела уйти, Бут, а она сказала — иди! Вот в чём стоишь, в том и иди! Не позволила мне взять ничего из комнаты, ни вещей, ни денег… и я… Я не ушла.

Куда мне идти с пустыми руками? Только топиться! Нет, нет, я не сразу сдалась! Я напомнила ей, что дом, где содержатся девочки, записан на меня, а она лишь рассмеялась в ответ… Оказалось, что договор составлен так, будто я купила этот дом, но деньги за него не заплатила… и это правда, Бут, потому что деньги должна была внести она, но не внесла… и получается, что я теперь должна бывшему хозяину дома, да ещё с набежавшими процентами.

Почему за все годы никто ничего не требовал — я не знаю. После того, как госпожа Исмена назвала мне сумму долга, голова моя пошла кругом, и я совсем перестала что-либо соображать.

Она ушла, сказав мне напоследок, чтобы я обстоятельно подумала обо всём. Это было днём, а вечером… вечером она снова пришла и лицо у неё было такое окаменевшее, словно она заглянула в глаза самой Горгоне. * Не разжимая губ бросила мне, чтобы я привела к ней Левкею, так мы прозвали эту белокурую девчонку.

Мужчина подался вперёд в нетерпении услышать причину, по которой они решили избавиться от маленькой рабыни, да ещё в такой спешке.

Но Семела осеклась и замолчала. О, боги! Что она наболтала? Как посмела порочить имя своей госпожи! Да ещё и перед Бутом — известным собирателем городских сплетен!

Сетуя на свою промашку, Бут принялся уговаривать:

— Ну, Семела, продолжай! Пока я слушал тебя, мне в голову пришла идея, кому мы сможем продать вашу девчонку. Попробую даже выполнить те условия, что требует твоя госпожа, но для этого мне нужно знать всё! Понимаешь меня?

— Бут, — взмолилась Семела, — я и так тебе наговорила…

— Ах, оставь, Семела! Я обещаю, что всё сказанное тобой останется между нами. Более того, обещаю найти законника, который поможет разобраться с договором о купле-продажи дома, навязанном твоей госпожой.

Неизвестно, что из сказанного Бутом подействовало на женщину больше — обещание молчать, предложение помощи или вино, подливаемое хитрым работорговцем. Семела вздохнула и вернулась к своей исповеди:

— Как только я привела девочку, Исмена накинулась на неё. Клянусь, я никогда не видела госпожу в таком бешенстве. Она крутила бедняжке уши, таскала её за волосы, плач и крики ребёнка только разогревали её ярость. Это было так страшно, что я не выдержала и стала молить госпожу остановиться. Только напоминание от том, что она испортит внешний вид рабыни, смогли немного унять её гнев.

— Ребёнок сильно пострадал? — с долей волнения спросил Бут.

— Слава Артемиде, нет. Мне удалось отбить Левкею у госпожи Исмены.

— В чём причина? Что могла натворить маленькая рабыня? Отчего твоя госпожа пришла в такое негодование?

— Ах, Бут! Это дитя посмело покуситься на самое дорогое в жизни Исмены — на её любимого сына.

— Не понимаю…

— Одна из частей нашего сада прилегает к дальней стороне сада госпожи Исмены. Между ними высокий забор, — пояснила женщина. — Кто-то из детей проковырял дыру в стене, они познакомились. Наивный мальчик попросил свою мать купить для него рабыню из соседнего дома, с которой он успел подружиться. Исмена, узнав, о ком идёт речь, впала в неистовство. Она решила, что Левкея пыталась совратить её сына.

— Дурная баба! Мегера! — выплюнул Бут и тут же спохватился: — Где сейчас девочка?

— Заперта в чулане. Там она пробудет до тех пор, пока не найдётся покупатель. — Немного подумав, Семела добавила: — Знаешь, Бут, не потому ли моя госпожа назначила такую высокую цену, что хочет уморить бедное дитя?

— Возможно ли это? — забеспокоился мужчина.

Бут не был гуманистом, но ему претили мелкие женские дрязги. Если рабыня не подошла, лучше её продать. Зачем мучить, портить товар?

— Я выполню все свои обещания, — решительно возвестил Бут после недолгих размышлений. — От тебя потребуется только подготовить ребёнка. Она должна выглядеть здоровой и весёлой. Госпоже своей скажи, что покупатель найден, и он согласен на все условия.

— Кто покупатель?

— Я назову тебе его имя, но сначала мне нужно убедиться, что с малышкой всё в порядке.

Глава 14. Непредвиденные осложнения

1.

Семела вернулась домой глубокой ночью в сопровождении раба Бута. До рассвета оставалось несколько часов, но женщина, прежде чем отправиться в свою опочивальню, решила проверить Левкею.

Когда старая служанка открыла дверь чулана, то чуть не задохнулась от запаха нечистот, заполнивших маленькое помещение без окон. Никто не навещал наказанную рабыню, не выносил горшок, никого в этом доме не заботило есть ли у ребёнка еда и питьё. Занемогшая служанка ещё не выздоровела, а вторая ухаживала за своей подругой и следила за порядком в школе.

Воспитанницы без занятий и дисциплины стали неуправляемыми — дерзили, не слушались, словно в них вселился дух бунтарки Роды. Семела прикрыла лицо краем накидки, чтобы защититься от вони, и вошла в чулан. Она споткнулась о лежащее на полу тело и едва не выронила из рук масляную лампадку.

Женщина перенесла девочку в купальню, положила на широкую деревянную лавку и прислушалась: «Дышит ли? Дышит! Слава Богам, я успела!» Она обтёрла лицо и тело девочки смесью воды с уксусом. От резкого запаха Снежка пришла в себя, поморщилась и завертела головой.

— Посмотри, — приблизилась к ней Семела, — узнаёшь меня?

Девочка кивнула.

— Ну и хорошо, — обрадовалась женщина.

Ответ ребёнка словно влил силы в Семелу, она сбегала на кухню, принесла оттуда плошку с кислым молоком и принялась кормить Левкею.

— Хватит пока, — отняла Семела плошку от губ девочки. — Утром дам ещё, а сейчас только вода. Пить будешь?

— Да, — кивнула девочка.

— Попей и спать, — ласково проговорила женщина, — тебе нужно завтра хорошо выглядеть, чтобы твой новый хозяин остался доволен. — И немного подумав добавила: — Лучше тебе побыстрее уехать из этого дома, пока госпожа не передумала.

Семела сняла с себя накидку и укутала в неё ребёнка — после душного чулана в нетопленной купальне было холодно. Женщина разожгла огонь в очаге и подвесила над ним медный чан с водой. К утру вода нагреется, и можно будет искупать Левкею. Снежка, сбитая с толку вниманием прежде строгой Семелы, решила воспользоваться неожиданным расположением к ней и пожаловалась:

— Больна здесь, — показала она на голову.

— Голова болит? Завтра всё пройдёт! Нужно лишь хорошенько выспаться.

Старая служанка помогла Левкее улечься, сама же прилегла рядом. В помещении купальни заметно потеплело. Масляная лампадка погасла, лишь в очаге тлели угли, то и дело вспыхивая неярким рыжим светом.

«Она не придёт к тебе, не бойся!» — вспомнила женщина слова Бута. — Тело девушки похитил её брат и увёз к себе в Керкетию, чтобы похоронить согласно обычаю. Душа керкетской царевны нашла успокоение на своей родине».

Женщина устало закрыла глаза. Как жаль, что в её жизни не было рядом такого умного и рассудительного мужчины, который понимал бы её, успокаивал, давал мудрые советы. Она забыла, что совсем недавно проклинала работорговца на все лады, но это в прошлом.

Семела медленно погружалась в объятия Морфея *, сейчас она была очень благодарна Буту за то, что он согласился помочь ей и выкупить Левкею на невыгодных для себя условиях.

Проснулась от того, что Левкея скинула с себя толстую накидку. В купальне было жарко. Женщина решила не открывать окно, боясь выстудить помещение раньше времени. Двигаясь в полутьме, Семела налила тёплой воды в выточенную из камня лохань и принялась будить маленькую рабыню.

Только когда девочка погрузилась в тёплую воду по шею, Семела приоткрыла окно. Сонная Левкея вяло плескалась в лохани, но Семела, сняв с себя одежду и оставшись в одной нижней юбке, рьяно принялась за дело. Она долго тёрла тело девочки мочалкой, вымыла ей голову и, ополоснув волосы пахучим травяным настоем, вытащила Левкею из лохани, затем принялась растирать ребёнка куском грубой ткани, пока кожа девочки не порозовела, как край утреннего неба. Семела принесла узелок с одеждой и детскими сандалиями. Нарядив девочку, она поставила её на табурет и обошла вокруг. Хитон немного длинноват, но этот недостаток она исправила быстро — приподняла ткань рубашки на талии ребёнка и подвязала тонким шнуром.

Они быстро позавтракали. До восхода солнца оставалось совсем немного времени, и его как раз хватило, чтобы привести себя в порядок. Семела наспех умылась, расчесала и уложила волосы, сходила в свои покои, чтобы сменить одежду.

Скрипнула дверь в купальню вошла одна из рабынь.

— Госпожа, вы здесь? — девушка удивлённо захлопала глазами. — Я думала, вы не ночевали дома, я не знала, где вы были…

— Мне не интересно, что ты думала, — оборвала её Семела. — Не твоё дело, где я была. Мы уходим, — она качнула головой в сторону Левкеи, — если придёт госпожа, скажешь, что я ушла выполнять её поручение. Всё поняла?

— Да, госпожа Семела.

— Повтори!

— Вы ушли выполнять поручение нашей госпожи… но, если она меня спросит какое поручение? Что мне ей ответить, госпожа Семела?

— Ни о чём она тебя не спросит! Не придумывай! — резко оборвала женщина, — всё, иди занимайся своей работой! — и взяв Левкею за руку, сказала ей: — Пойдём.

2.

Снежка не могла поверить, в то, что мечта, наконец, сбылась, и она покидает этот дом. Сколько раз представляла себе момент — калитка открывается, и она выходит… а там! Она разочарованно вздохнула. Там через несколько шагов начинался длинный каменный забор. Он бесконечно тянулся вдоль другого забора, и между ними лишь узкий извилистый проход. Ни степей, ни леса!

Наконец, когда заборы кончились, открылся вид на необычное сооружение — на многочисленных высоких массивных столбах лежал свод бледно-голубого утреннего неба. Так вот почему небо никогда не падало на землю! В лесу небесный купол поддерживали деревья, а в тех местах, где большие деревья не росли, его поддерживали вот такие столбы.

Снежке хотелось всё подробно осмотреть, но Семела тянула её в противоположную сторону, и перед ней снова был длинный проход с заборами. Постепенно улицы, по которым они шли, расширялись и становились короче. Они то и дело выходили на открытые каменные площадки с красивыми зданиями, фонтанами и каменными истуканами. Истуканы сделаны до того искусно, что похожи на живых людей. «Как огромен этот город! — с восхищением и тоской подумала Снежка. — Никогда бы не удалось выбраться отсюда!»

Когда они вышли из тёплой купальни она сразу озябла, а теперь ей стало жарко от быстрой ходьбы. Они остановились перед массивной зелёной дверью, обитой жёлтыми блестящими пластинами, которые ярко горели под первыми солнечными лучами. Рядом с дверью круглый диск, похожий на маленькое солнышко, с причудливо украшенным молоточком на длинной цепочке. Мысль о том, сколько необычного может скрывается за этой чудесной дверью прервал мужской возглас:

— Семела, приветствую тебя! Надеюсь, я не заставил тебя ждать?

— Здравствуй, Бут, я только подошла.

— Привела её?

Снежка уловила цепкий взгляд мужчины и ей показалось, что она уже где-то видела его.

— Волосы у неё так и не отросли…

— Моя госпожа решила стричь её, — неохотно объяснила Семела. — Сказала, что короткая стрижка подчёркивает длину шеи и хрупкость плеч ребёнка.

— Думаю, она права, — согласно кивнул мужчина. — Чего у твоей госпожи не отнять, так это умения выбирать товар. Нрав бы ей ещё помягче…, - он искоса поглядел на вздохнувшую Семелу. — Ну, не буду тебя томить.

Бут подошёл к двери и, взяв в руки молоточек, стукнул им по блестящему диску. Снежка вздрогнула от громкого звонкого звука и улыбнулась. Эх! Как ей хотелось тоже стукнуть этим молоточком. Дверь открылась, Снежка вытянула шею, пытаясь заглянуть внутрь, но привратник, пропустив только мужчину, тут же захлопнул дверь, оставив их с Семелой на улице.

Ждать пришлось довольно долго, но когда дверь открылась, то Бут вышел не один, а в сопровождении худощавого мужчины. Незнакомец едва кивнул Семеле, отчего она обидчиво поджала губы, зато он очень внимательно осмотрел девочку.

— Она подходит.

— Полностью соответствует твоему описанию, Кодр. И возраст, и внешность.

— Да, — снова согласился с Бутом мужчина. — Но, к сожалению, мой господин не хочет никого видеть и говорить с ним бесполезно.

— Понимаю…, но что мне делать, Кодр? Деньги я уже заплатил её госпоже, — Бут махнул рукой в сторону Семелы.

— Верни девочку, скажи, что не подошла, — ответил Кодр, ни на мгновенье не сомневаясь, что торговец его обманывает.

— А ты ведь мне обещал, Кодр, что не откажешься от сделки, — рассердился Бут.

— Обещал, — пожал плечами управляющий. — Но ничего не могу поделать. Хозяин не в состоянии ехать к своей тётушке, а меня к ней не пустят. Думаешь, я рад, что не получу своей доли?

— Ну ладно, — с некоторой досадой проговорил мужчина, — если ни тебя, ни меня до жены господина Идоменея не допустят, то кого она сможет принять?

— Не знаю, — пожал плечами Кодр, — женщину, возможно, но и тут нужны весомые причины.

Мужчины переглянулись и повернули головы к стоящей неподалёку Семеле.

— Что, если я уговорю её отвезти в Тритейлион подарок от твоего господина? — осторожно спросил работорговец.

— Нет. Её в Тритейлионе не знают. Может…, - Кодр задумался.

— Может…, - осторожно подхватил Бут.

— Попросить господина написать письмо!

— Сможешь ли ты его убедить сделать это? — засомневался Бут.

— Постараюсь, — усмехнулся Кодр, — иногда он меня слушает.

Когда Кодр скрылся за зелёной дверью с блестящими пластинами, Семела подошла к Буту с вопросом:

— Ну что?

— Идём ко мне, нужно подождать, пока Кодр уговорит господина Агафокла написать письмо в Тритейлион.

— Тритейлион? Ничего не понимаю! — воскликнула женщина.

— Пойдём, — повторил Бут, — дома я тебе всё объясню.

Снова неторопливый раб медленно открыл дверь. Даже присутствие господина не заставило его двигаться быстрее. День выдался погожий, и хозяин дома предложил своим гостьям расположиться во дворе. Сам же ушёл в дом и вернулся только тогда, когда раб поставил перед Семелой низкий прямоугольный стол с угощеньем.

Снежка не была голодна, её больше заинтересовал двор с бассейном в центре. В тёмной воде бассейна, плавали бело-розовые цветы, а вокруг — толпились каменные истуканы. Среди истуканов были и мужчины, и женщины, они тоже, как и Снежка, любовались диковинными цветами.

Одна из статуй — молодая женщина — стояла, опёршись одной рукой на большое колесо, в другой держа огромный рог, из которого к её ногам сыпались выточенные из камня фрукты. Снежка присела у подножия статуи, чтобы хорошенько разглядеть плоды и обнаружила среди них вполне себе съедобное яблоко — красное с жёлтым бочком. Она вонзила в яблоко зубы и причмокнула — сладко!

Семела, занятая предстоящим разговором с работорговцем, не следила за своей воспитанницей, она чувствовала, мужчина что-то от неё скрывает и оттого нервничала. Бут, наоборот, то и дело поглядывал в сторону девочки, отмечая про себя, что маленькая рабыня осматривает двор с интересом, обходит кругом каждую статую, подолгу смотрит им в лицо. Но больше всего её привлёк пруд с лилиями. Бут улыбнулся, увидев, как девочка легла животом на бортик бассейна, пытаясь дотянуться до ближнего цветка. Что, если… Семела не дала его мысли созреть:

— В чём дело, Бут? Может, объяснишь, наконец, чего мы ждём?

— Небольшая заминка, Семела. Скоро Кодр принесёт письмо, с которым ты поедешь в поместье господина Идоменея, чтобы передать его супруге подарок от племянника. Подарок — вот этот ребёнок, — Бут указал взглядом на девочку.

— Ты меня обманул! — завопила Семела

— В чём?

— Ты обещал, что Левкея покинет Прекрасную Гавань!

— Она её покинет. Усадьба Тритейлион находится за пределами нашего города!

— Всего лишь на противоположной стороне залива! — негодовала женщина.

— Это так, не спорю! Но поместье господина Идоменея — обособленное место. Они живут своей общиной, у них есть храм для богослужения, они сами проводят праздничные шествия. Супруга господина Идоменея хоть и вносит значительные суммы в городскую казну, сама уже два года как в Прекрасной Гавани не появлялась и в общегородских праздниках участия не принимала. Городской совет с базилевсом *, конечно же, не рад такому повороту, более того, это может быть дурным примером для других, но указать господину Идоменею на то, что жена его пренебрегает городским обществом, никто не посмеет, — поделился сплетнями Бут.

В ответ Семела покачала головой:

— Если Исмена узнает…

— Она не узнает, — перебил женщину Бут. — Девочка станет воспитанницей хозяйки Тритейлиона и будет проводить всё время подле неё. Она никогда не покинет усадьбу. Даже рабы, отпущенные на волю господином Идоменеем, не желают уезжать из Тритейлиона. Так привязаны они к своим господам.

Семела устало слушала работорговца. Несколько дней и ночей в тревоге сделали своё дело — у женщины не было больше сил спорить с Бутом.

— Не волнуйся Семела, — продолжал успокаивать Бут, — отвезёшь письмо и рабыню, а вечером Кодр расплатится с нами.

— А если в Тритейлионе её не примут?

«Если не примут…, - мысленно повторил Бут и перевёл взгляд на девочку, которая оставила попытки достать водяную лилию и, усевшись на край постамента статуи Зевса, грызла яблоко. — Где она его взяла? Неужели нашла среди даров Тихеи? * Нет, всё это неспроста… Неспроста она вернулась…», — Бут не смог припомнить случая, чтобы ему пришлось дважды перепродавать раба.

«Если её не примут в Тритейлионе, то я оставлю её себе», — продолжил свой внутренний монолог мужчина. Семеле он ничего не сказал, боясь увязнуть в новых бесполезных спорах.

Глава 15. Дорога идёт в гору

1.

Крытая повозка медленно катилась по узкой пыльной дороге. Семела охала и хваталась за перекладину, поддерживающую ткань полога, всякий раз, когда повозку подбрасывало на неровностях дороги. Снежка изнывала от любопытства — ей хотелось откинуть занавесь и выглянуть наружу, но старая служанка, опасаясь, что серая дорожная пыль проникнет внутрь кибитки, запретила девочке прикасаться к пологу.

За стенами города ветер весело гонял по опустевшим полям сухие шары перекати-поля. Сквозь истёртую ткань полога можно было разглядеть очертания невысоких холмов, поросших кустарником. Между холмами на небольших участках копошились люди, собирая последний в этом году урожай со своих наделов.

Снежка ощутила во рту привкус пыли, в горле запершило, ей очень хотелось пить, но она не смела попросить у Семелы флягу с водой. Девочка чувствовала раздражение женщины, было видно, что по какой-то причине Семеле неприятна эта поездка.

Ещё в доме того мужчины, что звали Бутом, маленькая рабыня догадалась, что в школу гетер больше не вернётся, но неизвестность впереди пугала меньше, чем перспектива вновь встретиться с хозяйкой школы и испытать на себе её гнев.

Она не поняла ни слова из того, что кричала ей красивая синеглазая госпожа. Были только боль и страх, а также желание убежать и спрятаться в укромном месте, где никто её не найдёт.

Если бы она могла вырваться из этих сильных цепких пальцев, то со всех ног бросилась бы к Пелею, который обещал, что будет просить свою добрую матушку выкупить её. На этот раз Снежка не потеряла сознание, только белая зыбкая пелена застлала свет. Она словно ослепла и оглохла, кто-то привёл её в каморку и положил на пол. Лицо горело, уши пылали огнём, прикосновение щеки к холодному земляному полу принесло небольшое облегчение.

Она почти не плакала, потому что от этого боль возвращалась с новой силой. Сколько времени прошло с того дня, как её заточили в чулане до той ночи, когда Семела перенесла её в купальню, девочка не знала. Снежка вздохнула. Всё осталось позади, там, за стенами каменного города — и красивая злая женщина, и дружелюбный синеокий мальчик Пелей.

Когда они только выехали за городские ворота, у юной рабыни мелькнула мысль — бежать. Неповоротливая Семела нипочём её не догонит, правда был ещё возница, но он тоже не молод и вдобавок к этому хромал.

Мысль о побеге быстро угасла, когда Снежка увидела, что степь отнюдь не безлюдна, и за городскими стенами тоже кипит жизнь.

В кибитке стало так душно, что Семела не выдержала и откинула полог. По обе стороны дороги тянулись поля, женщина восхищённо зацокала языком. После хлебных полей потянулись огороды, которые сменились стройными длинными рядами виноградников.

Повозка немного накренилась, дорога шла в гору. Снежка, высунув голову из кибитки, увидела внизу участки возделанной земли, мимо которых они только что проехали, края этих участков были удивительно ровными.

Когда они выехали к подножию широкого и высокого холма, Семела повертела головой и удивлённо пожала плечами. Местность вокруг была пустынной, даже трава здесь не росла, более того, в некоторых местах женщина разглядела следы огня, словно кто-то специально выжигал землю, чтобы на ней ничего не росло.

— Даже камней нет, — пробормотала женщина.

Снежка не разобрала того, что сказала Семела, но, кинув взгляд вперёд, пригорюнилась — повозка остановилась у мощных, обитых чёрным железом ворот. А она так надеялась, что ей отвезут в степь! К скифам!

Стражник, появившийся в амбразуре четырёхугольной башни, возвышавшейся над воротами, что-то крикнул вознице.

Кряхтя, Семела вылезла из повозки и, взяв флягу, долго пила, а затем смочила водой платок и обтёрла им лицо. Приведя себя в порядок, вытащила из-за пазухи небольшой свиток и помахала им.

Раздался лязг замка, в воротах открылась маленькая дверца, выпустив наружу двух вооружённых рабов. Они осторожно приблизились к повозке. Один из мужчин заглянул внутрь кибитки, второй в это время забрал у возницы кинжал и короткое копьё. Разоружив возницу и убедившись, что гости не представляют никакой опасности, мужчины повернулись к Семеле, женщина передала одному из мужчин письмо.

2.

Молодой раб, из управляющих, долго крутил в руках послание Агафокла, осмотрел со всех сторон печать, чтобы убедиться, что письмо не вскрывали. Он был в некотором замешательстве и не знал, как поступить. Хозяин не дозволял никого принимать в Тритейлионе во время своего отсутствия, исключение делалось только для господина Агафокла — племянника госпожи. Как быть, если господин Агафокл не приехал, но прислал женщину с письмом, которая утверждает, что привезла для госпожи подарок. Разумеется, визит пожилой женщины с ребёнком не может угрожать мирной жизни поместья, но всё же молодому человеку не хотелось нарушать приказ господина Идоменея. Нужно было что-то решать. Раб приложил два пальца к губам и свистнул. Из-за деревьев выбежал худенький смуглый мальчик лет семи, в руках он держал щенка.

— Оставь этого пса, Тавриск, и быстро беги наверх к нашей госпоже. Передашь ей вот это письмо, скажешь, от господина Агафокла. Обязательно дождись ответа!

Мальчуган отпустил щенка, взял в руки свиток и пустился бежать по тенистой аллее.

3.

— Письмо от Агафокла, — обрадовалась Федра, торопливо срывая печать.

Пробежала глазами по строчкам, бросив Галене:

— Он не приедет, пишет, что сильно занят… ну вот, а мой супруг считает его бездельником, — снова обратилась она к своей служанке.

— Иногда, господин Идоменей бывает слишком суров в отношении вашего племянника, госпожа.

— Что же ещё он пишет… Ага! Он посылает мне подарок! Этот мальчишка ничего не передал?

— Нет, госпожа, — пожала плечами Галена, — в руках у него кроме свитка ничего не было.

— Не понимаю…, - прошептала Федра и уселась в кресло, чтобы перечитать письмо.

Галена догадалась, о каком подарке идёт речь в послании господина Агафокла. Она надеялась, что о давнем обещании он забыл. И пока её госпожа читала, служанка обдумывала, как убедить свою хозяйку не принимать этот дар.

— Он прислал мне её! Ты слышишь, Галена?

— Кого госпожа? — притворилась непонимающей служанка.

— Маленькую девочку, которая должна стать моим утешением. О боги! А я уже забыла о нашем разговоре с ним! — И Федра вновь обратилась к письму. — Он сообщает, что задержка вышла из-за сложности в поисках. Далее он пишет, что это чудо, что такая девочка нашлась!

— Госпожа, неужели вы примете этот подарок?

— Приму! Мне кажется, мы уже обсуждали это с тобой в прошлый раз, — повысила голос женщина.

— Госпожа, выслушайте меня и не сердитесь. Я люблю вас с того самого момента, как ваша матушка доверила мне ваше здоровье, а затем и воспитание. Я единственная в вашем окружении могу звать вас по имени — не просто госпожа, а госпожа моя Федра. Вы сами позволили мне так называть вас, и я расцениваю это, как высший уровень доверия ко мне. Поэтому прошу, выслушайте не сердцем, а разумом. Никто, кроме вашего мужа, не имеет права произносить ваше имя, для всех вы госпожа и супруга господина Идоменея. И я, ваша нянька, наставница, наперсница, утешительница, хранительница тайн вашего сердца, склоняюсь перед вашим супругом, и никогда не позволю себе назвать вас по имени в его присутствии. Отчего же вы, госпожа моя Федра, не склоняетесь перед своим супругом, вашим господином? Отчего вам не довериться ему? Из каждой своей поездки он везёт для вас дары: новые драгоценности, дорогие ткани и различные заморские диковинки… Расскажите ему о своём желании, дайте ему возможность самому выбрать для вас рабыню, и вы получите столь желанный подарок из рук своего мужа и господина. И этот подарок не вызовет ссор и раздоров между вами.

— Галена, — немного смягчилась после горячего монолога служанки, Федра, — я не делаю ничего предосудительного, принимая рабыню от своего племянника. Этот поступок никак не может унизить достоинство моего мужа.

— Госпожа моя Федра, все подарки вы можете принимать только с позволения вашего супруга.

— Даже от близкого родственника?

— Даже от него.

— От племянника, которого растила с младенчества, как своего собственного ребёнка?

— Сейчас он не ребёнок, госпожа, он взрослый муж.

— Ну, знаешь, Галена! — Федра вскочила и прошлась быстрым шагом по комнате. — Так можно дойти до того, что и моим сыновьям не будет дозволено дарить мне подарки.

Она остановилась у окна. Взгляд скользил поверх деревьев, листья которых осень уже начала окрашивать в жёлтые оттенки. Женщины некоторое время молчали.

— Что мне делать? — тихо спросила хозяйка Тритейлиона.

— Отошлите ребёнка обратно, госпожа.

— Даже не взглянув на неё?

— Так будет лучше, госпожа.

— Что ты такое говоришь, Галена! Агафокл несколько месяцев искал для меня это дитя, а ты хочешь, чтобы я, даже не посмотрев на девочку, отослала её? Трудно придумать большее оскорбление!

Галена ничего не ответила. Дальше спорить бесполезно, остаётся небольшая надежда, что ребёнок не глянется Федре. Хорошо бы выявить у маленькой рабыни недостатки и убедить госпожу, что они со временем могут обратиться в пороки. Хозяйка Тритейлиона, посчитав, что наконец смогла переспорить свою слишком заботливую служанку, приказала:

— Иди, Галена, кликни этого мальчишку. Пусть скажет Нисифору, что я хочу видеть тех, кто привёз мне послание моего племянника.

4.

Всё время, пока молодой управляющий Нисифор ожидал ответа от хозяйки Тритейлиона, Семела с девочкой изнывали под палящим солнцем. Порывы ветра-суховея засыпали их пылью и мелким песком, который забивался в глаза и скрипел на зубах. Семела, почти опустошив флягу, вдруг вспомнила о своей маленькой спутнице.

— Иди сюда, — кликнула она её. — Пей, — она протянула девочке сосуд с остатками воды.

Когда юная рабыня напилась, Семела начала наставлять её:

— Увидишь госпожу поклонись ей, поняла?

— Да, господа.

— Говори правильно: госпожа!

— Хорошо, господ… госпожда.

— Улыбайся. Улыбнись.

Девочка разомкнула губы в улыбке, обнажив розовую верхнюю десну без двух передних зубов.

— Нет, рот лучше не открывай! Улыбайся вот так! — Семела растянула губы и сделалась похожей на большую болотную лягушку.

Снежка повторила за женщиной, но то ли верхняя губа у неё была коротковата, то ли физиономия Семелы её рассмешила, но рот никак не хотел закрываться.

Семела не успела выбранить ребёнка, как лязгнули петли ворот, из проёма выглянул мужчина и подал им знак подойти. Когда путницы приблизились к воротам, их пропустили внутрь, а вознице приказали ждать снаружи.

Семела огляделась. После степи, открытой немилосердному солнцу и ветрам, казалось, они попали в рай — с десяток огромных ореховых деревьев почти смыкали свои кроны над небольшой вымощенной булыжником площадью, расположенной сразу за воротами. Рассеянный густой зеленью солнечный свет дрожал мелкими бликами на серых камнях. Ветер здесь тоже не буйствовал, а лишь игриво ерошил листву на крепких ветках.

Молодой раб-управляющий приветствовал их.

— Госпожа ожидает, — сказал он. — Это Тавриск, — раб указал на мальчика, — он проводит вас.

— Скажи…

— Нисифор, госпожа, — вежливо представился раб.

— Скажи, Нисифор, неужели нам придётся идти пешком на самый верх?

— Это так, госпожа. Верхом или на повозке в Верхний Тритейлион можно попасть только с разрешения господина Идоменея. К сожалению, сейчас наш господин отсутствует, а без него…, - Нисифор развёл руками, показывая, что он никому не может делать исключений.

— Ну, что ж, правила есть правила, — покорно сказала женщина. — Далеко ли идти?

— Не очень, правда дорога в некоторых местах довольно крута, приходится подниматься по ступеням.

Пока раб-управляющий беседовал с Семелой, Снежка присматривалась к мальчику. Тавриск тоже с интересом поглядывал на гостью. Когда Семела направилась к аллее, Тавриск встал в характерную позу и крикнул Снежке:

— Давай наперегонки!

— Давай! — улыбнулась девочка.

— Только не бегите, — заохала Семела.

Но дети не услышали её, босоногий мальчик стрелой пролетел по полутёмной аллее, за ним, стуча деревянными подошвами сандалий и подобрав подол длинного хитона, мчалась Снежка. Так свободно она не бегала со времён своей жизни в стойбище. Её сердце замирало от восторга, она наслаждалась быстротой и ловкостью своих движений и совсем немного отставала от своего нового друга. Вот если бы она могла сбросить это неудобное одеяние, то тогда бы точно обогнала своего соперника.

Тавриск запрыгал по лестнице, перескакивая сразу через несколько ступеней, а Снежка взлетела на неё словно вихрь. Каменная лестница змеёй вилась по склону холма и нужно хорошо управлять своим телом, чтобы не слететь на крутом повороте. Они почти одновременно вбежали в сумрачную галерею, выстланную коричневой плиткой. Стены галереи были облицованные гладкими некрупными камнями. Меж камней сочилась вода, специальные углубления в виде желобов отводили накопившуюся воду, чтобы она не заливала пол. Снежка, припав к влажной стене ловила губами капли.

— Нет! — закричал Тавриск. — Если хочешь пить, то иди сюда.

Снежка обернулась и увидела статую в виде прекрасной молодой девушки. Одеяния соскользнули с её белых плеч, приоткрыв маленькую круглую грудь. Тонкими руками девушка держала тяжёлый кувшин, из которого звонкой струйкой текла вода. Каменная фигура выглядела, как живая, и Снежка едва не бросилась помочь девушке поддержать ношу, чтобы вода не вытекла из него.

— Её зовут Мэлина *, - с серьёзным видом сказал Тавриск. — Мы приносим ей молоко и мёд, чтобы вода в источнике всегда оставалась чистой и вкусной. Пей!

Вода была холодной и приятной на вкус. Напившись, Снежка принялась осматривать необычное место. Из галереи выходили ещё две лестницы, кроме той, по которой они только что бежали. Одна из лестниц находилась слева от каменной девушки и вела куда-то вниз.

— Что там? — спросила Снежка.

— Эта дорога ведёт вниз, к морю.

— К морю? — подбежала к перилам девочка. — Мы идём туда?

— Нет, — покачал головой мальчуган и махнул рукой в сторону ступеней, что вели наверх. — Нам туда!

— Тебе имя Таврик?

— Тавриск, — поправил он. — А как зовут тебя?

— Меня? — она раздумывала, какое из имён назвать Тавриску.

— Ничего, если у тебя нет имени, тебе его дадут. Ты ведь к нам навсегда?

— Не знаю…

— Хочешь, я замолвлю за тебя словечко? — предложил Тавриск. — Ты смелая и быстро бегаешь. Нам тут нужны сильные и выносливые, — деловито закончил он.

Снежка радостно кивнула. Вихрастый Тавриск ей понравился, хоть он и не был таким красивым и нарядным, как Пелей. Одежда юного раба — серая рубашка с не подшитым подолом и торчащими нитками не шла ни в какое сравнение с одеждой золотоволосого мальчика — светло-голубым хитоном в тонкую складку. И, наверное, Тавриск не знал столько умных слов, как прежний знакомец. Но отчего-то Снежке было легче в обществе Тавриска. Не умом, а сердцем она ощущала его как ровню, и единственное, чего бы ей хотелось, чтобы ей позволили с этим мальчиком играть.

В то время как дети отдыхали у источника наяды * Мэлины, Семела, пыхтя и потея, поднималась по лестнице. Маленькой рабыни и её провожатого нигде не было видно. «Хорошо, что эта дорога не имеет ответвлений, — думала женщина, — а то неизвестно куда эту ребятню могло бы занести». Со всех сторон её окружали густо растущий кустарник и деревья. Видимо, так было задумано хозяевами Тритейлтона, чтобы чужаки не могли наблюдать за жизнью поместья. Лишь изредка в просветах между посадками виднелись длинные строения, крытые соломой, и маленькие домики под красной черепичной крышей. Иногда до слуха доносились голоса, пение, стук молота о наковальню, жужжание мельничного круга, блеянье скота. Семела бросила взгляд назад, и голова у неё слегка закружилась — так высоко она забралась, но впереди ещё было много ступеней. «Как к богам на Олимп» *, - усмехнулась Семела, продолжив свой путь.

Как только Семела вошла в галерею и увидела девочку, то сразу принялась бранить её за мокрый хитон и лопнувший ремешок на одной из сандалий. Снежка с удивлением смотрела на сердитую раскрасневшуюся женщину. За время, проведённое с Тавриском, она совсем позабыла о существовании Семелы. Девочка хотела снова пуститься наперегонки с Тавриском, но Семела крепко схватила её за руку.

— Долго ещё идти?

Тавриск ничего не ответил и направился к лестнице, то и дело оглядываясь на Снежку. Девочка в ответ строила рожицы, пока наблюдавшая за этим безобразием Семела не одёрнула её.

Они прошли через неохраняемую калитку и оказались на открытом пространстве, состоящем из нескольких террас.

Терраса, на которую они вступили возвышалась над остальными и представляла собой прямоугольную площадку с росшими вокруг островерхими кипарисами. Их темно-зелёная плотная зелень контрастировала с белыми колонами находящегося в центре площадки небольшого храма под двускатной крышей. Внутри и по периметру храма располагались жертвенники. На краю, над самым обрывом, в воздухе парила белая ротонда, из неё открывался великолепный вид на море. Гостьи и их провожатый, несмотря на усталость и зной, не сразу смогли покинуть завораживающее красотой и величественностью место.

Снежка попыталась выдернуть свою ладонь из руки Семелы, чтобы побежать к ротонде и взглянуть на море, но женщина только крепче сжала пальцы. «Ничего, милочка, потерпи, насмотришься ещё!» — шептала про себя женщина. Она направилась в храм и потащила за собой ребёнка. У одного из жертвенников Семела остановилась. По богатому убранству алтаря она поняла, что этому богу в Тритейлионе оказывают особые почести. «Гермес Хризоррапис *, молю тебя о даровании удачи мне сегодня, обещаю принести тебе, о, милостивый помощник во всех делах, богатую жертву!» Попросив бога торговли, плутовства и красноречия об удаче, Семела сделала знак Тавриску, что они могут продолжить путь.

С десяток ступеней отделяли обитель богов от жилищ простых смертных, хотя Семела, всю дорогу восхищавшаяся обширностью угодий, а теперь и богатством самого поместья, начинала сомневаться в небожественном происхождении хозяев Тритейлиона. До неё и раньше доходили слухи, что этот ранее пустынный холм на противоположном берегу залива был изрядно переделан в угоду господину Идоменею. Много рабского труда и огромное количество средств было потрачено, на то, чтобы создать этот райский уголок, и казалось невероятным, что для людей, живущих в поместье, вся красота была обыденной.

Даже маленькая рабыня притихла. Ей пришло на ум, что за всё время, пока они шли от ворот, им не встретилось ни одной живой души. И лестница, и галерея наяды Мэлины, и эти парящие в голубом небе белые строения несомненно были делом рук человеческих, но самих людей нигде не было видно. Сердечко её затрепетало, когда на крыльце дома, к которому они приближались, она увидела две женские фигуры. Обе женщины были одеты в тёмные платья. Их волосы, одинаково зачёсанные назад, были укрыты длинными ниспадающими накидками, если бы ветер не трепал концы их одеяний, то могло бы показаться, что это два раскрашенных истукана.

Снежка обернулась, ища глазами Тавриска, но его нигде не было.

Глава 16. Рождение Хионы

1.

Одна из женщин «ожила». Она приложила руку ко лбу и держала её козырьком, чтобы яркий солнечный свет не мешал видеть посетительниц. Семела с девочкой подошли к крыльцу, и Снежка увидела, что женщина приветливо улыбается. Вторая, постарше, так и не шелохнулась, замерев с недовольным лицом. «Которая из них главная госпожа? — силилась понять Снежка. — Кому из них надо поклониться?» А Семела сразу узнала жену Идоменея — видела её однажды во главе праздничной процессии.

— Госпожа, — Семела поклонилась.

Снежка склонила голову и так осталась стоять, помня наставления Семелы. По обычаю, та из женщин, что была выше по положению, должна была первой начать разговор, поэтому Семела отдав поклон застыла в ожидании.

— Приветствую тебя в своём доме, посланница моего племянника. Назови мне своё имя.

— Все зовут меня Семела, госпожа, и я рада видеть вас в здравии и благополучии.

— Я прочлаписьмо, Агафокл пишет о девочке, которую желает принести мне в дар. Это она?

— Да, госпожа.

— Поведай мне о ней. Кто она? Откуда?

— Мне немного известно, госпожа, но всё, что я знаю — расскажу вам. — Семела облизнула губы и продолжил: — Ребёнок появился в моём доме весной. Один из перекупщиков шепнул мне, что есть дитя необычной наружности, — женщина указала взглядом на стоящую с опущенной головой девочку.

Хозяйка Тритейлиона кивнула, заметив редкую внешность ребёнка.

— Продолжай.

— Перекупщик объяснил, что выкупил девочку у скифов.

— Но она не похожа на скифянку!

— Вы правы, госпожа. Она не из скифского племени. Народ, которому принадлежит это дитя, обитает севернее скифских земель, в лесах Гелонии.

— Я слышала про Гелонию и про охотников, живущих в лесах, — кивнула Федра. — Возможно, этим объясняется её белокурость, ведь она родилась и жила в тёмном лесу, куда совсем не проникает солнечный свет…

— Госпожа! — вдруг отозвалась молчавшая всё это время Галена. — Госпожа, что если эта белокожесть — признак какой-нибудь болезни?

— Нет, нет! — тут же воскликнула Семела. — Девочка совершенно здорова!

— Сегодня здорова, а завтра, быть может, заболеет. Белокожим наше солнце вредит. Тело покрывается волдырями, краснеет, начинается лихорадка. От этого одно лекарство — жить в тени, подальше от солнца, иначе можно сгореть до самых костей. — Галена повернула голову к своей госпоже и продолжила: — Подумайте, моя госпожа, вам придётся всё время лечить ребёнка вместо того, чтобы развлекаться с ним.

Хозяйка Тритейлиона смолчала, не высказав возражений. Семела поняла, что сбываются её самые худшие опасения — дар могут отвергнуть, и ей придётся везти девочку обратно в город. Она не получит своей доли, а самое худшее — ей придётся объяснятся с Исменой. Но Семела не собиралась так быстро сдаваться. Она с вызовом посмотрела на противницу, уколов взглядом, и заговорила:

— Госпожа, это дитя провело всё лето в моём доме, и, как видите, на ней нет тех ужасных волдырей, что описывала ваша служанка. Вот, смотрите, — она спустила хитон с плеч Снежки.

Тело ребёнка действительно не имело никаких изъянов.

— А теперь если вы позволите нам приблизиться, то сможете подробно разглядеть её лицо.

Госпожа Федра кивнула, и они подошли почти вплотную к крыльцу.

— Вот, взгляните, — Семела взяла девочку за подбородок.

— Вижу. Лицо этого дитя прекрасно.

— Мне кажется, глаза её пусты и холодны, госпожа, — снова встряла служанка Федры.

— Ну что ты, Галена! Таких лучистых глаз ещё поискать… Словно две серебряные чаши с чистейшей водой, в которой играют солнечные блики. А что касается нашего жгучего солнца, то во всей округе не сыскать той прохлады и тени, что дают сады Тритейлиона. Думаю, этому ребёнку будет здесь хорошо, — закончила Федра.

Услышав эти слова, Семела снова поклонилась, выражая полное согласие с мнением хозяйки Тритейлиона. Она подавила в себе желание бросить победный взгляд на свою соперницу, понимая, что не спроста эта женщина так свободно ведёт себя со своей госпожой. Такие привилегии слугам даются после долгой и верной службы, поэтому не следовало злить Галену.

Семела предпочла обратить свой взор на маленькую рабыню. «По всей видимости девчонке крупно повезло, недаром в доме Бута она нашла яблоко в роге изобилия Тихеи». Семела погладила девочку по голове и притворно поднесла кончик своего платка к глазам, словно хотела промокнуть слезу.

— Как ты звала её, Семела?

— Левкея, госпожа. Я пыталась узнать её настоящее имя, но к сожалению, ни один эллинский язык не сможет повторить это звукосочетание.

— Я поняла, — кивнула госпожа Федра. — Говорит ли она хоть немного на койнэ?

— Говорит, госпожа, — Семела тут же обратилась к девочке. — Левкея, скажи что-нибудь госпоже.

— Господжа…

— Прекрасно! — засмеялась Федра. — Скажи ещё, что-нибудь. Что ты любишь? Что тебе большего всего нравится?

Снежка растерялась от неожиданного вопроса и неуверенно произнесла:

— Клумпа… красибо…нравица…

— Хорошо! — она бросила торжествующий взгляд на Галену. — Ещё, ещё! Говори! Не бойся!

— Бежать… Таврик…

Снежка плохо понимала, что хочет узнать от неё незнакомая госпожа. Она смотрела на белые пухлые руки женщины и думала: «Наверное, если бить такими мягкими руками, то будет не очень больно».

— Таврик? О чём она говорит? — обернулась Федра к Галене.

— О Тавриске. Это тот мальчуган, что принёс вам письмо, госпожа. Госпожа…

Но Федра уже не слушала служанку. Всё её внимание было обращено к маленькой рабыне. Хозяйка Тритейлиона уже строила планы, как займётся воспитанием и обучением этой малышки. В какую благовоспитанную особу под её покровительством превратится это дитя через несколько лет.

— Тебе понравилось общество Тавриска? Ну смотри, если ты будешь хорошо себя вести, то я позволю этому мальчику приходить играть с тобой. Ты поняла, что я тебе сказала?

— Да, господжа. Я буду играть с Таврисом, я буду хорошо играть…

— Ну что ж…

Федра спустилась с крыльца, чтобы исполнить необходимый ритуал, объявить при свидетелях о своих правах на юную рабыню. Она взяла девочку за руку и возвела её на крыльцо. Семела отошла на несколько шагов и склонилась в прощальном поклоне, бросив последний взгляд на бывшую воспитанницу. Девочка же равнодушно смотрела ей вслед.

— Госпожа, не стойте так близко от ребёнка, у неё в волосах могут быть насекомые.

— Ты думаешь? — госпожа Федра немного отстранилась от девочки. — Позови Клитию.

Снежка с тревогой взглянула на прибежавшую девушку, боясь увидеть пренебрежение, с которым ежедневно сталкивалась в школе гетер, но рыжеволосая рабыня с интересом уставилась на девочку.

— Она прехорошенькая, госпожа!

Девушка была настроена очень благожелательно, она смотрела на Снежку почти с обожанием, и та отвечала ей полной взаимностью.

— Разве кого-то интересует твоё мнение? — ядовито проговорила Галена.

Госпожа Федра, не осадив выпад своей служанки, обратилась к рабыне:

— Милая, отведи это дитя в купальню и осмотри её хорошенько. Найдёшь вшей, пошли кого-нибудь к знахарке, пусть даст снадобье. Если насекомых нет, то просто вымой её. Я знаю, что творится на дорогах в такую сушь. А мы с Галеной пока поищем подходящий кусок полотна, чтобы соорудить нашей девочке новый наряд.

Галена, поджав губы, поплелась за госпожой в дом. В покоях Федры вдоль стен стояло несколько сундуков, покрытых цветной тканью с бахромой.

— Не помнишь ли ты, Галена, в какой из ларей я убрала свои старые хитоны и накидки? Необходимо их осмотреть и отобрать те, из которых мы сможем выкроить одежду для нашей малышки.

Галена молча подошла к одному из сундуков и, откинув крышку, принялась рыться в нём, всем своим видом показывая, как неприятна ей эта работа. Хозяйка Тритейлиона, словно не замечая недовольства служанки, продолжила:

— Завтра нужно будет снять мерки с её ног и заказать у нашего сапожника новые сандалии. Я заметила, что её обувь порвана. Ещё необходимы сапожки, ведь дело идёт к зиме.

Галена упорно отмалчивалась, разрываемая огорчением. Федра пренебрегла её советами и снова шла наперекор мужу, господину Идоменею. Она хорошо знала свою воспитанницу. Желание поступать по-своему происходило в ней не от вредности, а от обиды. Но постоянно отсутствующему хозяину Тритейлиона недосуг было разбираться в женских капризах, поэтому он поступал так, как считал правильным. Заметив, что жена не разделяет его взглядов по воспитанию сыновей, господин Идоменей увёз их подальше от неё.

Вместо того, чтобы склониться перед решением своего супруга, Федра выбрала гибельный для себя путь — оспаривать все решения мужа, находя поддержку в своём племяннике Агофокле. «Агафокл!», — Галена вздохнула — ещё одна её боль. Он остался сиротой будучи младенцем, и они с госпожой Федрой всячески заботились о нём. Но, видимо, боги решили посмеяться над отпрыском знатного рода. К сожалению, молодой человек не стал продолжателем дела своей семьи и вёл совершенно безумный образ жизни. Галена снова вздохнула, ей было жаль господина Агафокла. «Бедный господин Агафокл! Бедная госпожа!»

Хозяйка Тритейлиона раскладывала свои старые наряды как заправский торговец в своей лавке. Давно она не ощущала такого прилива сил. Маленькая рабыня пришлась по душе, и Федре не терпелось окружить дитя заботой. Когда-то она мечтала о дочери, но не сложилось… в каком-то смысле эта девочка лучше, чем родная дочь, ведь рано или поздно с дочкой пришлось бы расстаться, отдав её замуж, в чужую семью… а эта останется рядом навсегда!

— Галена! Галена, ты меня слышишь?

— Да, госпожа, — служанка с трудом оторвалась от горьких раздумий.

— Нужно послать кого-нибудь на кухню, наверняка малышка голодна.

— Хорошо, госпожа. Сказать, чтобы ей приготовили поесть?

— И принесли еду сюда, в мои покои.

— Госпожа! Неужели вы хотите, чтобы рабыня трапезничала здесь? При вас? В ваших покоях?

— Почему нет? — пожала плечами Федра.

— Но она дикарка! Скорее всего не умеет вести себя за трапезой и своей неумелостью оскорбит ваш взор! — вскричала Галена.

— Вот и посмотрим, каковы её манеры.

Галена отмолчалась. Госпожа просто околдована этим ребёнком и говорить с ней сейчас бесполезно. Нужно запастись терпением и выждать, когда маленькая рабыня совершит оплошность, тогда, возможно, Федра сама разочаруется в ней.

— Госпожа! — Дверь приоткрылась, и в хозяйские покои заглянула Клития. — Мы пришли, госпожа. Можно войти?

— Конечно, заходите!

Клития внесла на руках девочку, укутанную в простыню, и, не дожидаясь вопроса, выпалила:

— Она чистенькая, госпожа! И такая хрупкая! Как снежинка! Я боялась сажать её в лохань с горячей водой — вдруг растает.

— Дай-ка её сюда!

Федра освободила девочку от простыни и принялась вертеть её и разглядывать.

— Госпожа, есть ли какие-нибудь притирания, чтобы сделать кожу такой же белой как у этой малышки? — поинтересовалась Клития.

Молоденькая рабыня хоть и была рыжеволосой, но кожу имела смуглую.

— Вряд ли. Она такой родилась.

Галена, наблюдая за восторгами вокруг маленькой рабыни, не выдержала:

— Госпожа, вы хотели послать на кухню. Пусть Клития сбегает.

— Благодарю, что напомнила. — Федра обратилась к рабыне: — Милая, сходи к кухарке, попроси у неё еды для девочки.

Когда девушка ушла, женщина указала Галене на шерстяной отрез голубого цвета:

— Что, если выкроить для неё тёплую накидку на зиму? Хватит даже на капюшон.

— Госпожа! Одумайтесь! — возмутилась служанка. — Эта ткань слишком дорога, чтобы шить из неё одежду рабыне.

— Зато голубой ей будет к лицу…

В покои вихрем ворвалась Клития с подносом в руках:

— Вот, госпожа, принесла! Можно я сама покормлю её?

Две женщины наблюдали, как маленькая рабыня кусала маковый пирожок, запивая его тёплым молоком с мёдом. Помощь Клитии не понадобилась. Девочка ела аккуратно, откусывала ровно столько, чтобы кусочек можно было жевать с закрытым ртом, правильно держала в руках чашу с молоком.

И в очередной раз побеждённая Галена с раздражением смотрела на ребёнка. Не стоило и надеяться, что Федра так быстро остынет к этой девчушке, поэтому скорее всего до возвращения господина Идоменея избавиться от неё не удастся. А вот когда приедет хозяин, то супруга первой поплатится за непослушание.

Всё ничего, если бы после стольких лет брака хозяйка Тритейлиона охладела к своему мужу, но Федра любила Идоменея также страстно, как и в первые годы замужества. Все ночи, когда он пребывал в поместье, она ждала его на своём ложе. Для её нежного любящего сердца его упрёки были болезненны вдвойне, но гордый нрав не позволял полностью принять власть мужа над собой, что приводило к недоразумениям и разладам.

Подчинись она Идоменею, возможно тогда он не судил бы о поступках жены так строго и не наказывал бы недоверием. Такое противостояние между супругами обычно разрушительно для обоих, но женщина страдает сильнее. Замкнутая в ограниченном пространстве гинекея, особенно в богатых семьях, она имеет самые смутные представления о жизни, что течёт за стенами дома. У мужчины всё по-другому — он свободен и открыт миру.

Оставив свою недовольную жёнушку охранять семейный очаг, мужчина может вести себя так, как ему заблагорассудится. Ограничить его может только собственная фантазия и денежные возможности, ну и ещё законы полиса, которые легко обходятся, если имеешь достаточно денег на литургии. * Господин Идоменей был богат, правда до Тритейлиона ни разу не доходили слухи о его каких-либо неблаговидных поступках. Впрочем, до гинекея Тритейлиона обычно не доходило ничего.

Как прекратить круговорот размолвок между господами, Галена не знала. Она только наблюдала, как её госпожа год за годом теряла свою женскую привлекательность, её живые тёмные глаза тускнели, лишь изредка в них возвращался прежний блеск, как сегодня, когда она хлопотала вокруг новой рабыни. После отъезда сыновей у госпожи Федры появилась привычка подолгу сидеть в кресле и грустить. Для удобства она приказала обить одно из кресел мягкими подушечками. За это лето она заметно располнела, и, несмотря на то, что сейчас её формы были приятны любому взору, в будущем такой образ жизни не сулил ничего хорошего. Всем известно, что излишняя дородность крадёт у женщины не только красоту, но и годы.

Пока госпожа Федра со своей рабыней Клитией возились с ребёнком, а Галена предавалась невесёлым размышлениям, недолгий осенний день догорал. В дверь постучали, вошла рабыня с жаровней и прикрыв ставни принялась зажигать лампионы. В мягком желтоватом свете тело девочки сияло как навощённая статуя.

— Посмотри! — воскликнула госпожа Федра. — Посмотри! В вечернем полумраке наша загорелая кожа кажется чёрной, а её… её светится!

— Да, госпожа, — вторила ей Клития, — так и есть! Это чудо!

— Знаешь, Клития, я думаю, что следует дать ей другое имя!

— Какое же, госпожа?

— Надо подумать. Например, сравнить с чем-нибудь. Она бела как…

— Как снег…

— Снег? — задумалась госпожа Федра, — Почему нет? Отличное имя! Что ты скажешь Галена? — обратилась женщина к служанке, но та лишь пожала плечами.

Тогда госпожа Федра погладила девочку по щеке и глядя ей в глаза произнесла:

— Хиона. *

Догадавшись, что женщина ждёт от неё, Снежка попыталась повторить новое для неё слово:

— Хона…

— Тебя так теперь зовут. Ты поняла? Это твоё новое имя!

— Да, госпожда, — покорно произнесла девочка, — моё имя Хона.

— Немного не так… ну, ничего, научишься. — И, обращаясь ко всем, Федра добавила: — Ну что ж, мы как могли позаботились об этом ребёнке, искупали, накормили, одели. Пришло время позаботиться о ночлеге. Мне кажется, не стоит укладывать спать нашу малышку одну, она может испугаться в темноте.

— Только не оставляйте её в своей опочивальне, госпожа, — не выдержала Галена. — Этот ребёнок может помешать вашему отдыху.

— Хорошо, Галена, твой совет разумен и я, пожалуй, последую ему. Клития, не возьмёшь ли ты Хиону в свою постель?

— Госпожа! Я буду только рада! — воскликнула девушка.

2.

Было ещё темно, когда Снежка проснулась. Она лежала в нагретой постели в объятиях Клитии, размышляя, как это приятно — лежать холодной ночью рядом с живым горячим телом. Ей вспомнилась лежанка в лесной землянке, которую она делила с братьями. Потом на ум пришла тесная кибитка, в которой она спала вместе с женой Кадуя и её маленьким сыном. Подушка Клитии пахла овечьей шерстью и травами. Жаровня давно остыла, но в воздухе ещё витал древесный аромат погасших углей. Девочка повернула голову в ту сторону, где вчера заметила окно и долго смотрела в темноту, пока не увидела, как рассвет обозначил узкую щель между створками ставень.

Снежка осторожно освободилась из рук Клитии и выбралась из постели. Каменный пол леденил ступни, она, ёжась от холода, подошла к окну и толкнула ставень. Прозрачная волна утреннего воздуха окатила её с головы до ног и, дрожа, она выглянула из окна. Тёмные верхушки деревьев круглыми холмами выделялись на блеклом небосводе, лестница с белыми перилами увлекала куда-то вниз, в таинственную сень кустов. Звёзды меркли на небе, а внизу зажигались фонарики белых соцветий, благоухание которых доносилось до Снежки. Запах цветов перемешался с ароматами поздних фруктов и прелых листьев, к ним добавило свою солёную нотку море, находившееся где-то внизу. С новым именем, омытая свежестью этого утра, как ключевой водой, она глядела из окна в неведомое будущее.

Древние боги, жившие в деревянных идолах на лесном капище, оказались слабее каменных богов эллинских храмов. Но и обитатели Олимпа не могли похвастаться разнообразием историй для простых смертных. Пока богиня удачи Тихея прятала от мойры Атропос * её острый нож, другая из сестёр завязала на жизненной нити девочки первый узелок.

Глава 17. Корабли возвращаются в Прекрасную Гавань

1.

Корабли, подгоняемые первыми осенними штормами, возвращались в Прекрасную Гавань. Припозднившимся смельчакам, не желающим зимовать в городе и пустившимся в обратный путь, желали хорошей дороги, но особо об их участи не переживали. Главное свои: мужья, сыновья, братья, друзья, наконец, ступили на землю, чтобы провести время дома, у родных очагов.

Слава богам, это лето не принесло горя ни в один дом, Посейдон *, славящийся яростным и буйным нравом, не потребовал себе человеческих жертв. Лишь ранней весной недалеко от берега на высокой волне перевернулась рыбацкая лодка. Но и здесь, к счастью, никто не утонул, и все смогли добраться до берега.

Короткая зима с многочисленными праздниками пролетит незаметно. Нужно ещё успеть подготовить суда к весенней навигации. Уже сейчас цены на древесину, паклю, пеньку и сосновый вар поползли вверх.

Керкура осторожно двигалась к городской пристани со спущенным парусом и выброшенными за правый борт плетёными кранцами. * Мягко коснувшись причала, она вздрогнула и замерла. Идоменей первым сошёл на берег со своего корабля, ловко преодолев шаткие сходни. Но, ступив на пристань, потерял равновесие и едва не упал. Ноги, привыкшие к многодневной качке, не слушались на твёрдой земле. Но Идоменей только рассмеялся своей неловкости.

— Осторожно, господин! — крикнул слуга.

Гектор, слуга Идоменея, ещё находился на борту. Он поспешил за господином, прижимая обеими руками к груди кожаный мешок, и просто рухнул в ноги господину.

— Отдай этот мешок кому-нибудь из рабов, Гектор, — сказал Идоменей, помогая подняться слуге.

Но тот отказался, отрицательно помотав головой. Мешок, набитый свитками договоров, заключённых в заморских землях, Гектор будет хранить неусыпно. Не следует кому попало знать о цифрах, прописанных в этих свитках, заверенных большими красными печатями. Слегка пошатываясь, словно ощупывая землю ногами, двое мужчин двинулись в город.

Дом господина Идоменея находился почти в самом центре Прекрасной Гавани, на Храмовой улице. Это были наделы, полученные первыми переселенцами из Милета, поэтому некоторые строения представляли собой небольшие укреплённые усадьбы с собственными колодцами, окружённые садом. Конечно, с развитием города дома из крепостей были перестроены в более комфортабельные жилища. Соответственно Храмовая и прилегающие улицы образовали самый респектабельный квартал Прекрасной Гавани.

Раб-привратник низким поклоном приветствовал своего господина. Идоменей шёл по дорожке к дому, выложенной синей плиткой. Несмотря на осенний листопад, нигде не было опавших листьев. На втором этаже дома, где когда-то располагался гинекей, ставни были закрыты. В отсутствии хозяйки этими помещениями никто не пользовался. Сам хозяин дома довольствовался покоями первого этажа, где находился андрон. *

Комнаты андрона были обустроены с роскошью, которой хозяин дома не чурался, несмотря на то, что эллинское воспитание требовало соблюдать простоту и сдержанность во всех жизненных проявлениях.

Походы македонского царя в Персию и дальше, в восточные страны, позволили многим македонцам и эллинам сказочно обогатиться. Персидское золото и серебро, драгоценные камни далёкой Индии, сверкающим потоком устремились в греческие города, жители которых ещё пытались сохранить старинные законы, которые гласили, что богатое убранство позволительно только храмам и общественным местам.

В борьбе старого и нового силы были неравны. Пока греки воевали в восточных землях, варварское золото захватило их полисы, разделив горожан на две части — меньшинство, утопающее в роскоши, и большинство, которому приходилось ежедневно трудиться, чтобы не умереть с голоду.

Для милетских эллинов, долго живших под властью персов, эти перемены прошли практически безболезненно. Самое большое потрясение испытали города Аттики*, особенно Афины, где сильны были демократические традиции, и каждый гражданин был непосредственным участником городской жизни. Все, кто не смог понять и принять новый порядок, оказались на обочине жизни.

Идоменей отправил своих сыновей в Афины, в самую гущу событий, чтобы кроме классического эллинского образования они смогли получить знания, необходимые для самостоятельной жизни. Только отточив свой ум, набив руку и натренировав глаз, мастер может построить корабль, способный держаться на плаву. Ещё больше опыта понадобится, чтобы построить корабль для плавания к дальним берегам. Каждый строит сам корабль своей судьбы, и только от мужчины зависит, сгниёт ли тихо его судно в ближайшей гавани или выйдет смело бороздить жизненные просторы.

— Купальня готова, господин, — тихий голос рабыни вывел мужчину из задумчивости.

В комнату поспешно вбежал Гектор, успевший привести себя в порядок и переодеться. Он быстро выпроводил рабыню и, оставшись наедине со своим господином, негромко доложил:

— Мешок я спрятал в ларе, ключик от него при мне, — он хлопнул себя по поясу, потом добавил уже громче: — отправил гонца в Тритейлион к вашей супруге, известить, что вы в прибыли в город и находитесь в добром здравии.

— Благодарю тебя, Гектор.

— Разрешите сопроводить вас в купальню, господин. Или… — он повернул голову к двери за которой скрылась рабыня, — хотите, чтобы она к вам пришла?

2.

Вымытый и умащенный Идоменей лежал на своём ложе, ниже поясницы он был укрыт тонкой простынёй. Склонившаяся над ним рабыня массировала господину плечи. Сквозь ресницы мужчина видел, как под тканью хитона мягко колышется её грудь. Ему хотелось протянуть руку и коснуться груди женщины, но он поборол желание. Сначала нужно сходить в храм, негоже перед таким важным мероприятием заниматься любовными утехами с рабыней.

— Можешь идти, — сказал он ей.

Женщина по хрипотце в его голосе поняла, что господин возжелал её. Она секунду колебалась, но все же вышла из комнаты. Гектор за дверью ожидал, когда рабыня покинет покои господина Идоменея. Раб, находившийся рядом, держал в руках серебряное блюдо, на котором под чистой салфеткой лежали бритвенные принадлежности.

Идоменей, обёрнутый простынёй, сидел в кресле. Гектор всегда сам обслуживал своего господина, не доверяя его брадобреям и цирюльникам. Перед выходом в море господин Идоменей обычно просил его постричь как можно короче, поэтому сейчас концы его отросших волос топорщились и торчали в разные стороны. Ещё господин Идоменей не любил бороды, но носил её, так как считал, что его губы очень полны и красны и слишком выделяются на лице, оттого больше подошли бы каком-нибудь юному бездельнику, увлекающемуся модами, вроде господина Агафокла.

Гектор старался учитывать привычки и пожелания господина. Он умело орудовал серебряными ножницами, подрезая тёмные жёсткие волосы. Со стрижкой слуга справился быстро, гораздо больше времени занимало бритьё. Это Гектор предложил господину Идоменею способ спрятать слишком чувственный рот, так смущавший господина, посредством отращивания усов и короткой бородки. А чтобы хозяин не скучал, во время процедур Гектор развлекал его разговорами:

— Всё, что вы определили для нужд Тритейлиона, уже отгружено и находится по пути в ваше поместье, господин. Ваш личный сундук и все ценности доставлены сюда, в ваш дом. Трапезит * с помощником придут завтра, чтобы посчитать и забрать свою долю. Керкура разгружается, наварх просил передать, что повозок достаточно, и к ночи должны закончить.

— Нужно, чтобы закончили, — вставил Идоменей.

— Так и передам, господин. Мешают очень. В порту собралось много зевак, когда пришёл сборщик налогов и начал переписывать товары.

— Зачем ему это?

— Сказал, что вы должны оплатить ввозную пошлину.

— Меня до тавреона * освободили от всех пошлин и налогов за участие в строительстве крепостной башни.

— Говорят, пока вас не было, Совет ввёл новые пошлины, господин.

— Дармоеды, — выругался Идоменей.

— Так и есть, мой господин, — согласился слуга и добавил: — башню они так и не достроили.

— Что ещё нового в городе?

Гектор пожал плечами и глубоко вздохнул, набирая в лёгкие воздух для продолжительной речи, но Идоменей передумал:

— Нет! Не говори ничего. Хочу войти в храм со светлыми мыслями.

Слуга погрузил салфетку в чашу с горячей водой, в которой плавали лепестки цветов и капли душистого масла, и, отжав её, возложил на лицо своего господина. После такой процедуры жёсткие волоски бороды размягчались и их можно было аккуратно уложить с помощью миниатюрного серебряного гребня.

— Господин, взгляните, — Гектор принял тяжёлое зеркало из рук раба.

— Прекрасная работа! Благодарю тебя, Гектор, — разглядывая своё лицо в зеркале, сказал Идоменей.

— Небольшая трапеза, господин?

— Нет, после. Сейчас одеваться, — он поднялся с кресла.

Слуга хлопнул в ладоши, и в комнату вошли два раба, неся на вытянутых руках тщательно выглаженную одежду. Гектор обвил чресла господина мягкой хлопковой тканью с разрезами по бокам. Рабы помогли натянуть длинный ионийский хитон из белого полотна, сборчатые рукава, спускавшиеся до локтей, были перехвачены на плечах маленькими серебряными фибулами. * Светло-серый шерстяной гиматий * с узкой серебристой каймой по краю Идоменей перебросил через плечо и закрепил на талии широким поясом с серебряными вставками. Сапоги с коротким мягким голенищем из кожи ягнёнка довершили наряд. Мужчина не носил ювелирных украшений, кроме кольца-печатки с инталией. *

Внимательно оглядев своего господина, Гектор довольно улыбнулся. Наряд самого богатого торговца и землевладельца для несведущего человека представлялся неброским и простым. Немногие знали истинную цену шерстяной ткани тончайшей выделки из шерсти голубых коз и кипенно-белому хлопковому хитону.

Идоменей прошёлся по комнате, чтобы ощутить удобство одежды. Он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. В его возрасте, а Идоменею в таргелионе исполнилось тридцать шесть лет, мужчины, имеющие хорошее здоровье, обычно быстро восстанавливаются. Идоменей имел рост немного выше среднего и сбитое тело. Такая фигура как нельзя лучше подходила характеру этого человека, умеющего крепко стоять в жизни на ногах. Возраст и обильная пища со временем превращают людей с таким телосложением в тучных толстяков, но господин Идоменей был очень скромен и непритязателен в еде. Он всегда довольствовался небольшими порциями простых блюд.

— Господин, я лишь возьму свой гиматий, — метнулся было к двери Гектор.

— Нет, мой друг, я отправлюсь в храм один, — Идоменей положил руку на плечо своего слуги. — Ты достаточно сегодня потрудился. Не забывай, что ты не молод и тебе нужен отдых для сохранения сил, иначе хвори начнут одолевать тебя.

— Я слягу лишь тогда, мой господин, когда вы перестанете нуждаться во мне, — проговорил растроганный слуга.

— Совсем наоборот, — рассмеялся Идоменей. — Когда ты бросишь хлопотать вокруг меня, то сможешь наконец зажить своей жизнью. Не забывай, что мой отец дал тебе вольную.

— На что мне воля, господин? — недоумевал Гектор. — С молодых лет я при вашем батюшке, а потом при вас…

— Заведёшь жену, детей…

— Жену?! Детей?! — ужаснулся Гектор.

— Для супружества ты ещё не стар.

— А только что сказали, что не молод.

— Не молод для тяжких трудов, для женитьбы как раз. Тебе пятидесяти нет?

— Да как сказать…

— Неужто старше?

— Ой, господин, не занимайте этим ум свой. Уж если собрались — идите. Осенний день короток, ночь ляжет быстро, а вам много надо сегодня успеть.

— Ну ладно, не ворчи, ухожу.

Шуточная перепалка настроила Идоменея на весёлый лад, и он вышел из дома в прекрасном настроении. Гектор посмотрел ему вслед, а потом поднял глаза к небу. С севера на город надвигалась чёрная лохматая туча.

Храмовая улица упиралась в площадь, на которой находился главный храм Прекрасной Гавани. Недавно обновлённый, он возносился колоннами в прозрачную синеву, создавая впечатление, что эти колонны держат небесный свод. Идоменей за свою жизнь побывал во многих городах, но не видел ничего более прекрасного. Величественное сооружение, созданное с помощью божественной гармонии, способствовало очищению души от всего низменного и скверного, помогало простому смертному подняться над обыденностью и направить свой взор к небу, к мечтам.

Идоменей немного постоял под крышей галереи, настраиваясь на соответствующий лад. Внутри храма тихо и пусто, жители города предпочитали приходить сюда в первой половине дня. Мраморный Аполлон глядел на него с высоты десяти локтей. Идоменей по привычке попытался прикинуть во сколько могла обойтись такая статуя, но тут же одёрнул себя. Приблизился к Лучезарному *, поблагодарил его за дарованную удачу и пообещал принести богатые подарки.

Стук деревянных подошв о плитки пола заставил мужчину обернуться. Два храмовых раба-иеродула * пришли, чтобы убраться у алтарей. Узнав Идоменея, они низко поклонились, и один из рабов поспешил удалиться. Идоменей ждал, но раб долго не возвращался, а когда появился, то не соизволил подойти. Оба иеродула возились у алтарей, поглядывая на мужчину. Стук монеты о каменный пол, заставил рабов броситься к тому месту, где стоял Идоменей. Они чуть не устроили драку у его ног, но Идоменей не пожелал одарить нерасторопного раба и ему пришлось вернуться к своей работе, тот что оказался более проворным остался стоять рядом с мужчиной, он своей сгорбленной в поклоне спиной выражал полную готовность услужить господину.

— Что, верховный жрец болен? — спросил Идоменей.

— Нет, господин, когда я видел его последний раз, он был здоров.

Озадаченный Идоменей не понимал, почему верховный жрец не желал побеседовать с главным благодетелем храма. Раньше такой возможности он не упускал. В ближайшие дни здесь не будет торжеств, значит, нет причин, по которым жрец не может прийти. Идоменею показалось слишком унизительным продолжать разговор с иеродулом, и он потребовал провести его к верховному жрецу.

— Приветствую тебя, верховный жрец.

Седовласый сухенький старичок прогуливавшийся в храмовом саду, подскочил от неожиданности, увидев Идоменея. Он сердито глянул на иеродула, но тот уже бежал прочь, крепко сжимая в кулаке монетку.

— Идоме…, - воскликнул жрец, но быстро исправился. — Господин Идоменей! Вернулись? Рад вас видеть.

Выражение лица слишком разнилось со сказанным.

— Эпаф, к чему все эти церемонии. Иеродул ушёл, зови меня по имени. — Идоменей знал жреца задолго до того, как он стал священнослужителем.

— Не могу, господин Идоменей. С недавних пор всё изменилось, поэтому прошу вас не называть меня Эпафом.

— Ты перестал быть Эпафом?

— Вы всё смеётесь, господин Идоменей. А надо плакать и молиться, молиться и плакать. Просить богов о прощении за попрание, за осквернение.

— Эпаф! Да что с тобой? Кто посмел прийти в твой храм, чтоб надсмехаться над богами? Наверное, какой-то чужеземец?

— Чужеземец?! Нет! Ещё нет! Но скоро свершится правосудие и тот, кто поменял эллинских богов на варварских, будет исторгнут из Прекрасной Гавани и тогда он сможет отправиться прямиком к своим милым скифам в объятия безумных энареев. * Возможно, на первых порах дикари сочтут его забавным, но это ненадолго. Когда он им надоест, они сделают из его глупой башки кубок для вина и будут передавать его из рук в руки, распевая свои гнусные песни…, - жрец хотел продолжить, но закашлялся.

Идоменей молчал, догадываясь обо всем, но хотел услышать это от жреца, чтобы подтвердить свои опасения. Пока Эпаф прочищал горло, он попросил:

— Расскажи мне всё по порядку.

Нет! — Эпаф замотал седой головой. — Через два дня, господин Идоменей. Вы всё узнаете через два дня.

Идоменей вернулся домой мрачнее чёрной тучи, нависшей над городом. Гектор, узнавший за много лет все оттенки настроения своего господина, все понял. Безмолвной тенью он скользил вокруг Идоменея, помогая переодеться в персидский халат тонкой стёжки, подал чашу для омовения рук, затем салфетку для утирания, принял от вошедшего раба поднос с едой и поставил на низкий трёхногий столик.

Хозяин Тритейлиона молча опустился на клинэ * рядом со столиком и, отщипнув от хлебца кусочек, не отправил его сразу в рот, а задумчиво мял в пальцах. Только когда Гектор убедился, что его господин получил всё, что ему необходимо для трапезы и отдыха, позволил себе сказать:

— Ваша супруга прислала послание, господин. Она рада узнать, что вы вернулись и находитесь в добром здравии. Далее госпожа сообщает, что повозки доехали до Тритейлиона в целости и сохранности. Ещё спрашивает, когда вы собираетесь приехать в своё поместье, а также желает вам всяческого благополучия.

Гектор замер в ожидании ответа, но Идоменей молчал. Капли дождя тяжело застучали по подоконнику. Гектор бросился закрывать ставни, и в комнате сразу потемнело.

— Схожу за огнём, — сказал Гектор в темноту.

— Не надо огня, — ответил Идоменей. — В темноте мне легче думается. А пока пошли кого-нибудь за Кодром.

Глава 18. Неоплаченные счета

1.

— Шкура индийского тигра, жёлтая с чёрными полосами на красной подкладке — 100 мин. * 26 локтей * расписной ткани для шатра — 280 драхм. Подушки, набитые лебяжьим пухом и обшитые золотой бахромой — 160 драхм. Метрет * хиосского * вина — 100 драхм. Плата Перибею — 10 драхм. Кто такой? — Идоменей поднял вопросительный взгляд на управляющего.

— Устроитель праздников в доме господина Агафокла, — объяснил Кодр.

— Так, дальше… Рапсод *, две флейтистки, арфист и барабанщики, акробаты — на всех 35 драхм. Благовония, масло для светильников…, - Идоменей быстро пробежал начало свитка глазами, — два десятка угрей по 3 драхмы за пару, мёд, метрет хиосского вина, специи… Вот! Пятьдесят золотых статеров взятых у трапезита Евномия. Стленгида * с орнаментом из пшеничных колосьев и цветов, золотая чеканка — 45 мин. Ожерелье серебряное с тремя рядами подвесок, один из рядов со вставками из золотистого электрона — 32 мины. Серьги золотые с подвесками в виде колесницы Гелиоса… браслет в виде змеи, глаза змеи из индийских смарагдов… * бусы жемчужные… венок золотой, листья плюща… перисцелиды * с колокольчиками из серебра… двенадцать серебряных булавок… две золотые фибулы филигрань… *

По спине Кодра струился пот. Он всё ждал, когда господину Идоменею, надоест читать длинный список и он посмотрит в конец свитка, где выведена итоговая сумма. Тогда грозы не миновать.

— Кувшин серебряный, скифская чеканка, два дерущихся льва… гребень черепаховый, инкрустация перламутром, так… зеркальце… шкатулка, вырезанная из цельного розового камня, крышка с золотым навершием… пятнадцать локтей пурпурного шёлка, десять локтей синего, семь локтей шнура, сплетённого из разноцветных нитей, сандалии серебряные, сандалии позолоченные, шесть локтей виссона… * колесница, инкрустированная слоновой костью и позолоченным серебром, заказанная в мастерской ремесленника Алексиса, но ещё не изготовленная, уплачено вперёд 30 мин…Хм…

Идоменей наконец заглянул в конец списка, и, свернув свиток, задумался. «На эти деньги можно построить и снарядить большой торговый корабль». Кодр, страшась взглянуть на сидящего в кресле господина Идоменея, перевёл взгляд на Гектора, надеясь найти в нём поддержку, но слуга, сидя у стены на низком табурете, клевал носом.

Хозяин дома молчал, и Кодру показалось, что он совсем забыл о его присутствии. Однако, когда Идоменей заговорил, лицо управляющего вытянулось от удивления. Он ждал, что грянет гром, разверзнется земля, и он, Кодр, придавленный обвинениями и упрёками, отягощённый собственными грехами, провалится в бездну Тартара. *

— Ладно, — начал Идоменей, откладывая свиток. — Расскажи мне, как твой господин умудрился навлечь на себя гнев Совета и жрецов? Его обвиняют в богохульстве. Ты знаешь об этом?

— Господин! Никто в нашем доме богов не хулил!

— Верю тебе, поэтому и спрашиваю не о том, хулили или нет, а как попали под столь тяжкое обвинение?

— Ума не приложу, господин, — пожал плечами Кодр. — Уже второй месяц мой хозяин никого не принимает.

— Вот как? Как же так случилось, что господин Агафокл разогнал всех своих параситов? * — усмехнулся Идоменей. — Но это ничего не меняет… Известно ли тебе, что через два дня в Совете * будет суд черепков, и господину твоему грозит изгнание?

— Неужели это возможно? — непонимающе поинтересовался Кодр. — Господина Агафокла выгонят из Прекрасной Гавани?

— Лишив всех имущественных прав на время его отсутствия, — дополнил картину бедствия Идоменей. — Дом, земли, доходы от торговли — всё будет конфисковано.

— А что будет с рабами, господин?

— Они станут собственностью полиса, а дальше как решит Совет. Кого-то оставят обрабатывать землю, остальных сошлют на общественные работы, на стройки и рудники, — спокойно объяснил Идоменей.

— И я? А меня? — залепетал Кодр.

— Насчёт тебя я похлопочу перед Советом. Негоже господину Агафоклу ехать в изгнание одному. Он привык к тебе, Кодр, ты один сможешь скрасить своему господину годы жизни на чужбине и создать хотя бы подобие тех удобств, к которым он привык.

— Годы? Господин! — Кодр упал на колени. — Молю, господин! Не отсылайте меня из города!

— В чём дело, раб? Ты отказываешься служить своему господину?

Управляющий затрясся в рыданиях. Идоменей равнодушно смотрел на плачущего мужчину, которого нисколько не было жалко. Не было сомнений, что десятая часть итоговой суммы в свитке перекочевала в карман этого пройдохи. Когда Кодр подполз, чтобы облобызать ему ноги, Идоменей брезгливо оттолкнул его:

— Встань! Мне нужно подумать, возможно я смогу помочь тебе.

— Господин! — воскликнул Кодр, поднимаясь с колен. — Я сделаю всё, что вы попросите, только пообещайте…

— Я не собираюсь ничего обещать тебе, раб! — жёстко отрезал Идоменей.

Кодр умолк, боясь ещё больше разгневать хозяина дома. Он заранее смирился со всем, что предложит господин, другого выхода не было. Он скопил денег, хотел выкупиться из рабства, приобрести дом с участком, даже женщину нашел… Как все не вовремя.

— Кодр, расскажи всё по порядку, что происходило в доме твоего господина этим летом.

2.

Кровать Идоменея мягко покачивалась, словно он ещё плыл по морю на керкуре. Дождь закончился, лёгкий ветерок, проникший в комнату через приоткрытое окно, раздувал занавесь балдахина, словно парус. Но если на корабле в тихую погоду Идоменей быстро засыпал убаюканный волнами, то сейчас, несмотря на глубокую ночь и усталость, Морфей никак не хотел распахивать ему свои объятья.

Гектор из соседней комнаты слушал, как вздыхает и вертится на ложе его господин. В такие бессонные ночи спасение только в одном. Слуга поднялся со своей лежанки и бесшумно вышел из комнаты.

— Господин! — шёпот прозвучал над самым ухом.

Идоменей резко приподнялся на локте и увидел стоящую перед ним женщину с распущенными волосами, которая куталась в накидку, едва прикрывающую грудь.

— Что ты здесь…, - начал Идоменей, удивлённый наглость рабыни.

В простенке между окнами он увидел Гектора, который снял резной колпак с медного лампиона, чтобы приглушить свет. Идоменей откинулся на спину. Рабыня посчитала это приглашением и скинула с себя накидку, тут же скользнув к мужчине под одеяло. Нагая и трепещущая, она прижалась к Идоменею всем телом, и он слышал, как часто и звонко бьётся сердце в её груди.

Первый раз Идоменей проснулся на исходе ночи и недоумённо ощупал войлочное одеяло, лежавшее поверх обычного. Видимо, неугомонный Гектор, боясь, что господин озябнет под утро, укрыл его потеплее. Рядом с ним спала рабыня, её тёмные волосы водорослями разметались по подушке. Когда Идоменей проснулся второй раз, женщины рядом уже не было.

Ещё вчера мучаясь от бессонницы, Идоменей обдумал весь сегодняшний день. С юности привык планировать свои дела, как на дальнюю, так и на ближнюю перспективу. Пока раб накрывал стол к завтраку, Идоменей попросил Гектора принести письмо, доставленное из Тритейлиона. В своём послании Федра вскользь упомянула о делах поместья. В основном речь шла о сыновьях. Также она просила Идоменя как можно быстрее приехать в Тритейлион и опять же привезти с собой письма мальчиков, по которым она ужасно скучала.

— Ответ напишу позже, Гектор. Отправь в поместье самого сообразительного раба. Пусть он передаст на словах, что в городе меня задерживают дела. Письма сыновей я привезу с собой. Жду с нетерпением встречи, и госпоже желаю здоровья и всех благ.

— Слушаюсь, господин, — сказав, слуга покорно склонился. — Тут ещё одно послание для вас.

— От кого?

— От Нисифора.

— Потом, — Идоменей отмахнулся от письма управляющего. — Пошли в порт узнать, какие корабли отплывают завтра из Прекрасной Гавани и куда.

— Так, через декаду ваш корабль, господин,отправляется на зимовку в Ольвию, неужели запамятовали?

— Нет, в Ольвию не надо, куда угодно, только не туда, — загадочно проговорил Идоменей.

3.

Пирра лежала на неубранном ложе, подперев рукой голову, и наблюдала за одевавшимся мужчиной. Это был он — её сотер *, её спаситель. Она ждала его с того самого дня, как родные свезли её на рынок, где продавали рабов и скотину. Потом был дом женщины с синими, как ледышки, глазами, после него далёкий остров посреди моря.

Землевладелец с Эвбеи был стар и недолго развлекался с ней. Когда он умер, Пирра стала жить с его старшим сыном. Женившись, молодой хозяин отпустил её, дал денег, чтобы она смогла вернуться на родину.

В порту, когда Пирра искала корабль, идущий в Таврику, она познакомилась с одним навархом *, и он уговорил её плыть с ним в Милет. В городе они сняли дом и жили вместе, пока у неё не закончились деньги. Потом он уплыл и не вернулся.

Что дальше? Пирра нахмурила брови. Мужчины, много мужчин. Она уже перестала надеяться, что её кто-то спасёт, и падала всё ниже. Повезло попасть на симпосий к одному военачальнику, который заплатил щедрую цену. На эти деньги она вернулась в Таврику.

Здесь снова пиры, вечеринки, мужские тела, молодые и старые. Это возвращение ничего не изменило в её жизни, везде было одно и то же. Страсть мальчишки — Агафокла совсем не трогала её. Увидев его богатый дом, она хищно решила взять отсюда столько, сколько сможет, как те, что брали от неё всё, вычерпывая душу до самого донышка.

И вот, когда она всё глубже проваливалась в трясину пьянства и разврата, появился он — её меднокудрый спаситель. В ту ночь все перепились. Агафокл от вина ослаб настолько, что не смог взять её. Сон ли это был, явь ли? Всё плыло в сизой угарной дымке. Кто-то грубо тряхнул её за плечо, она открыла глаза и увидела перед собой рыжего верзилу. «Какой урод!», — мелькнуло в голове. Её отчего-то развеселило это воспоминание и Пирра уткнулась лицом в подушку, чтобы подавить смешок.

Мужчина склонился над ней:

— Почему ты смеёшься?

— Потому что мне хорошо, а хорошо мне оттого, что я люблю! Тебя одного люблю и никого больше любить не буду!

Он с сомнением покачал головой, и она рассердилась:

— Не веришь? Тогда уходи и не возвращайся! Но если вернёшься, то я буду знать, что ты поверил мне.

Он ушёл и прислал мальчишку, который передал, что начальник стражи поехал сопровождать обоз какого-то купца и вернётся через два дня. Два дня! Настроение Пирры сразу испортилось, а тут ещё прибежала рабыня и сообщила, что в саду её ждёт приличного вида господин.

— Зачем ты меня злишь? Зачем? — кричала Пирра на рабыню. — Ты знаешь я не принимаю никого и никогда! Слышишь? Никогда принимать не буду! И записок читать не буду! И не пойду никуда!

— Госпожа, ваш посетитель выглядит солидно и совсем похож на тех…

— Они все непохожи, а как напьются, то становятся демонами! Веришь ли, — понизив голос продолжила Пирра, — проснулась я однажды после пирушки, а вокруг вповалку все гости голые лежат, и повсюду красными пятнами то ли кровь, то ли вино. Хотела встать, а не могу, словно держит какая-то сила, гнёт к земле. Заметила рядом большой кубок, весь переливается золотом да каменьями драгоценными. Думала, напьюсь из него, и сил у меня прибавится, наклонилась я над кубком, обхватила губами край, а в кубке том не вино, а кровь…

— Человеческая? — задрожала от ужаса рабыня.

— Человеческая, но пахнет, как вино.

— И что же было дальше, госпожа?

— Хочу губы от края кубка отвести, а они как приклеенные.

— Неужели отпили?

— Нет! Он меня спас, мой меднокудрый! Выхватил кубок из рук, укрыл своим плащом и унёс из этой хазины. *

— Тот господин, что ходит к вам сейчас?

— Да, это он, мой милый! — гордо вскинула голову гетера и, понизив голос, зашептала: — Он мне потом сказал, что кубок тот из человеческого черепа сделан, и кто из него напьётся, тот навсегда вампиром станет!

— О, боги! — воскликнула служанка и, подозрительно оглядев хозяйку, осторожно спросила: — Госпожа, вы точно из того кубка не пили?

— Нет же! Нет! Я, что, похожа на вампира!

— Но тот господин, что ждёт вас в саду, тоже не похож.

— Опять ты за своё! Хорошо! Пойду! Но если он меня обидит, так и знай — получишь столько оплеух, что три дня с красными щеками ходить будешь!

Пирра предстала перед гостем, опустив взгляд, как и полагалось женщине. В ожидании, когда мужчина заговорит, все же подняла глаза и мельком осмотрела его. Взгляд зацепился за край вышитого гиматия, а на синем фоне пурпурные зубья меандра.

— Ты ли скифянка, бывшая рабыня, а теперь гетера по прозвищу Пирра, прибывшая из Милета прошлой весной?

— Да, господин…, - Пирра удивлённо подняла глаза на мужчину.

Никто ещё не говорил с ней таким официальным тоном. Может быт, это сборщик налогов? Не похож. Есть в нем и стать, и хороший вкус, и выдержка.

— Откуда вы знаете меня, господин? Кто вы?

— Не важно, где я услышал о тебе, а имя моё знать тебе не обязательно, хотя… я — Идоменей.

— Я слышала о вас, господин Идоменей, — почему-то испугалась Пирра.

Она действительно о нём слышала на одной из пирушек. Однажды при Агафокле упомянули его имя, и он разозлился ни на шутку. Пытаясь вспомнить о том разговоре, Пирра подумала, что это один из родственников Агафокла.

Идоменей разглядывал Пирру и не находил в её внешности ничего, что могло бы заставить разумного мужчину передать пятую часть своего состояния в руки ростовщика. Он видел перед собой невысокую пухленькую девушку с мягкими чертами лица. Она чем-то напомнила ему рабыню, что приходила к нему на ложе прошлой ночью, только Пирра немного моложе и другой масти.

Ярко-рыжими конопушками были обсыпаны лицо девушки, шея и руки. Золотые глаза Пирры, так восхищавшие Агафокла, без подводки выглядели поблёкшими. Ничего колдовского или, тем более, демонического в образе молодой женщины не было. Идоменей понял это еще вчера, когда Кодр пытался оправдать свое бездействие заверениями, что рыжая скифянка околдовала и опоила господина Агафокла приворотным зельем.

«Знаю я это зелье, по 100 драхм за метрет», — усмехнулся про себя мужчина. Гетера была в просторном домашнем хитоне из плотной ткани, и трудно было определить насколько хороша её фигура. Впрочем, он здесь не затем, чтобы оценивать прелести Пирры.

— Я пришёл сказать, что ты должна уехать.

— Что это значит, господин? — изумлённо распахнула глаза молодая женщина.

— Ты уезжаешь, Пирра. Собирай вещи, завтра ты покинешь Прекрасную Гавань.

— Но… я не могу… не хочу никуда ехать!

— Так надо, Пирра. Так будет лучше для всех.

— Нет! — крикнула она, сверкнув взглядом.

— Если ты откажешься покинуть город добровольно, то тебя насильно посадят на первый попавшийся корабль. Разумеется, без барахла. И высадят на берег без единого обола. Догадываешься, что тебя дальше ждёт? — спросил мужчина.

— Это из-за него… Да? Из-за Агафокла? Из-за его даров? — запинаясь, проговорила Пирра. — Что, если я всё верну? Ему или вам? Господин? Всё-всё верну, и подарки, и то, что из дома его взяла.

Но Идоменей, не собирался торговаться:

— Завтра я пришлю к тебе своих рабов, они перенесут твои вещи на корабль. Или тебя без вещей.

Глава 19. Дом госпожи Федры

1.

Хи-о-на — новая жизнь, новое имя, но оно почему-то не вызвало у девочки такого отторжения, как Левкея. Когда госпожа ласково говорила ей: «Иди, сядь подле меня, Хиона», то невозможно не откликнуться на этот зов.

Тогда она усаживалась на низкую скамеечку у ног своей госпожи, и та перебирала своими белыми пальцами её кудри. От этой давно позабытой ласки у девочки глаза наполнялись влагой, а в носу противно щекотало.

Размеры дома, в котором она теперь жила, впечатляли после закутков школы гетер. Поначалу она боялась заблудиться среди дверей, лестниц и переходов. Ещё больше девочку удивило, что огромный дом был почти пуст. Вместе с нею здесь постоянно проживало всего пять человек.

Покои новой госпожи и её служанки Галены располагались на верхнем этаже, внизу, рядом с купальней, находилась комната Клитии, напротив — кухня с кладовой и маленькая комнатушка, в которой спала кухарка. Две рабыни были приходящими, одна из них помогала на кухне, вторая занималась грязной работой — убирала, стирала, мыла полы. Кроме внутренних покоев были ещё внешние помещения — две галереи, верхняя и нижняя, одна над другой, и примыкали к фасаду здания.

На следующий день после приезда она познакомилась с кухаркой. Заглянув рано утром на кухню, Хиона увидела кругленькую розовощёкую женщину в косынке, которая волчком крутилась между пылающим очагом, над которым был подвешен медный котелок, и двумя горшками. В один из них она засыпала крупу, а в другом что-то время от времени помешивала.

Девочка хотела незаметно улизнуть, но было поздно. Женщина в косынке заметила её. Она сделала знак приблизится и сунула ей в руки небольшую плетённую коробочку, в которой лежали жаренные в меду орешки. Сказанное кухаркой девочка не разобрала, наверное, ей приказали, кому-то отнести это лакомство. Но кому? Она не стала переспрашивать, боясь, что женщина отругает её за непонятливость, и бросилась искать Клитию.

Девушка лишь посмеялась над страхами своей маленькой подруги, она запустила пальцы в коробочку и, схватив сладкий орешек отправила его себе в рот. М-мм! Вкусно! Хиона последовала примеру рабыни, они ели и смеялись, облизывая липкие от мёда пальцы, пока их не увидела Галена. Женщина приказала им привести себя в порядок и отправляться к госпоже, которая ожидала их в своих покоях.

В то утро было свежо и светло. Теперь, когда летняя жара спала, не было нужды затворять ставни. Три комнаты шли одна за другой. Дальнюю, самую маленькую, занимали огромные лари и сундуки, в них госпожа Федра хранила свою одежду, запасные одеяла, свёртки, полотна, дорогую посуду и различную утварь из домашнего обихода.

Во второй комнате находилась широкая кровать под расшитым цветами балдахином, на ложе по пушистому одеялу россыпь разноцветных подушечек. Напротив изножья кровати, у окна два столика, один для умывания с мраморной столешницей. Второй, накрытый скатертью, с овальным серебряным зеркалом на подставке. Вокруг подножия зеркала разложено множество мелких предметов. Это и приятно пахнущие баночки с флакончиками, и разных размеров коробочки, гребни, щёточки и кисточки. Названия и назначения необычных вещиц Хиона узнала позже, когда стала понемногу прислуживать госпоже.

Большую часть дня госпожа Федра проводила в третьей комнате, там стояло большое кресло, стол с письменными принадлежностями, на стене была прибита полка со свитками, с которых на тонких бечёвках свисали разноцветные печати. Тут же располагался рабочий столик с пяльцами и корзинка с цветными нитками. В этой комнате было две двери, одна из них вела в опочивальню Галены, вторая выходила в коридор с лестницей.

— Я вижу вы подружились, это похвально! Нет ничего хуже, когда рабыни не ладят между собой. Клития, — обратилась она к девушке, — если тебе так пришлась по душе эта малышка, может быть, ты возьмёшься поведать ей о наших порядках?

— Благодарю за доверие, госпожа. Я расскажу Хионе всё, что знаю, — глаза Клитии радостно заблестели.

— Вот и хорошо! Покажи Хионе гинекей и сад, расскажи, с чего начинается наш день, как он проходит, как завершается.

— У неё будут какие-нибудь обязанности, госпожа?

— Пока нет.

— Хиона, — обратилась Федра к девочке, — если ты будешь слушаться свою наставницу, то я исполню своё обещание и разрешу тебе поиграть с Тавриском. Ты поняла меня, дитя?

— Да, господжа.

Галена слушала этот разговор, поджав губы. С одной стороны, она была уязвлена тем, что Федра ничего не объяснив, отстранила её от прямой обязанности — учить уму-разуму новых рабынь, а с другой, она надеялась, что под руководством этой рыжей дурёхи, маленькая дикарка совершит множество оплошностей. Чему может научить та, что попала в гинекей совсем недавно! Её саму ещё учить и учить!

Когда рабыни ушли, Галена возмущённо пробурчала:

— Госпожа! Неужели вы позволите этому мальчишке приходить в гинекей?

— Нет, не в гинекей. Дети могут играть на террасе или в саду. Нужно пользоваться моментом, пока стоят тёплые дни. Игры для детей важны, через них они узнают жизнь.

— Мне кажется, вы немного заблуждаетесь, госпожа! Не спорю, игры важны, но только для господских детей. Наверное, им нужно познавать, как вы говорите, потому что им предстоит жить в этом мире. Детям рабов нужны совсем иные умения, их с детства надо приучать приносить пользу своим господам. Плох тот господин, который пренебрегает своими обязанностями, ибо его долг дать этим бедолагам в руки ремесло, чтобы они могли заработать себе на пропитание.

— Не волнуйся, Галена, это дитя мы прокормим, — рассмеялась Федра. — Главное, чтобы она росла милой, кроткой, воспитанной…

— А если она не будет такой, госпожа? Ни кроткой, ни послушной… Если эта девчонка разочарует вас?

— Но отчего же, Галена?

— Оттого, что она дикарка, и детство её прошло в лесу среди дикарей. Сейчас она ещё тиха, потому что напугана переменами в своей жизни. Но что будет потом, когда она освоится? Не надо вам приближать её к себе, госпожа, господину Идоменею это не понравится.

— Опять ты за своё! К чему такие мрачные прогнозы? — всплеснула руками Федра. — Всё! Хватит споров! Подай мне мою накидку, хочу прогуляться по саду.

— Госпожа позволит мне сопровождать вас?

— Конечно, Галена. Куда ж я без тебя!

2.

Первым делом Клития повела маленькую рабыню на самую верхнюю террасу, где находился храм. Хиона сразу кинулась к ротонде и посмотрела вниз.

Там — тёмно-голубое море смешалось с синевой неба, и линия горизонта, разделяющая их, исчезла. Казалось, что небо начинается сразу от подножия холма. Ниже, под ротондой она увидела маленькую площадку, ограниченную со стороны обрыва невысоким ограждением.

— Клита! Пойдём туда! — закричала девочка, показывая рукой на площадку.

— Нет, Хиона, — Клития старалась, чтобы её голос звучал строго, — госпожа приказала, чтобы я научила тебя всему. Я привела тебя сюда, чтобы ты знала — это самое главное место Тритейлиона, здесь, в этом доме, живут наши боги!

— Боги? — притихла девочка. — Они какие? Злые?

— Нет, не злые, скорее строгие, и могут наказать за непослушание.

— Клита, скажи им, что я буду их слушать… Хорошо?

— Ты скоро сама сможешь им об этом сказать, — уверила её Клития, — и даже попросить о чём-нибудь. Госпожа отведёт тебя в храм и научит почитать наших богов, а пока, я расскажу тебе немного об этом месте. На этой площади перед храмом проходят все наши торжества. Перед праздниками мы плетём гирлянды и венки, делаем букеты и украшаем ими алтари. Облачённые в нарядные одежды рабы приходят сюда из своего посёлка, и мы всей общиной Тритейлиона воздаём хвалу нашим богам, приносим жертвы, танцуем и поём в их честь. Когда наш господин находится в поместье, он, как глава общины, руководит празднеством. Если его нет, то его заменяет госпожа. В будние дни, здесь, в этой ротонде господин ведёт приём, и раз в декаду, любой из жителей поместья, свободный или раб, может обратиться к нему с жалобой или просьбой. Если кто-то из мужчин желает взять себе жену, то они идут сюда, к господину Идоменею, и он даёт им разрешение на брак. Может быть, когда-нибудь он…, - Клития смутилась и опустила ресницы, щёки её порозовели.

Хиона не поняла, отчего девушка вдруг замолчала и сделалась грустной, и она решила немного развеселить свою старшую подругу:

— Смотри, Клита, — Хиона коснулась рукой медно-рыжих волос Клитии и словно обожглась, отдёрнула руку, подула на пальцы, — ты огонь!

— Что? — не поняла Клития.

— Ты красибая! Твои волосы — огонь!

— Ты считаешь меня красивой? Надо же, никто и никогда мне об том не говорил.

— Не говорил? — удивлённо переспросила девочка.

Клития вздохнула.

— Что там? — маленькая рабыня показала на крышу здания, видневшуюся среди деревьев.

— Это андрон.

— Адрон?

— В нём живёт наш господин.

— Он сейчас там?

— Нет, он в отъезде, но скоро вернётся. Как только наша госпожа получит письмо от своего супруга, здесь закипит работа. Мы все отправимся в андрон, чтобы привести в порядок покои господина к его приезду.

— Все? И я?

— Не знаю, как госпожа решит.

Они ещё немного посидели в ротонде, а затем решили вернуться к гинекею. В это же время госпожа Федра с Галеной вышли из аллеи и тоже направились к дому.

— Госпожа, я водила Хиону на верхнюю террасу, чтобы показать наш храм, — отчиталась девушка.

— Отлично, Клития. Сейчас, пока у нас есть время до дневной трапезы, мы отправимся в мои покои и займёмся рукоделием.

— Как скажете, госпожа.

Маленькая рабыня, открыв рот, наблюдала за тем, как вышивает госпожа. В руке женщины иголка была словно живая, казалось, что пальцы Федры лишь направляют и придерживают прыткую иглу. На туго натянутом полотне под рукой опытной мастерицы один за другим расцветали синие васильки. Галена и Клития тоже сидели с пяльцами в руках. Работа у молодой рабыни не спорилась, нитка постоянно путалась и рвалась, девушка бросала виноватые взгляды то на госпожу, то на Галену. Федра, заметив мучения Клитии, сказала ей:

— Оставь свою работу, милая. Сбегай лучше за своей сирингой * и сыграй нам что-нибудь.

Благодарно улыбнувшись госпоже, Клития вскочила и выбежала из комнаты.

— Так она никогда не научится вышивать, — проворчала Галена.

Федра ничего не ответила служанке. Она поманила к себе девочку, чтобы та могла полюбоваться её работой.

— Красибо, госпаджа, — восхищённо выдохнула Хиона.

— Нравится? Скоро я начну учить тебя вышиванию. Благодаря своим тонким гибким пальчикам, ты со временем, овладеешь этим искусством не хуже, чем я.

Вечером к Хионе допустили Тавриска. Набегавшись по аллеям сада, дети подошли к бассейну и принялись рассматривать изображения морских животных, которые были выложены разноцветными камешками по голубому дну водоёма.

Так прошёл первый день маленькой рабыни в поместье Тритейлион. К вечеру она так устала, что уснула, едва её голова коснулась подушки. Госпожа Федра решила, что раз дело идёт к зиме, то рабыням лучше спать в одной постели, так им будет теплее, а ей спокойнее. К будущему лету она устроит для маленькой рабыни отдельное ложе.

3.

Прошла почти декада, и за это время, к удивлению девочки, её никто ни разу не обидел и не выбранил, никто не смеялся над нею и не гнал от себя. Все её недостатки словно остались там, за городскими стенами. Она ещё недоверчиво присматривалась к обитательницам гинекея, ожидая от них какого-нибудь подвоха. Но госпожа была с ней добра и приветлива. А кухарка не упускала момента сунуть ей какое-нибудь угощение. Галена отстранённо молчала, а Клития… её Клития — милое рыжее солнышко, была всегда рядом, чтобы обнять, приласкать и успокоить. За эти дни, которые провела рядом со своей подругой, девочка узнала больше слов, чем за время, проведённое в школе гетер. Она уже довольно бойко болтала, лишь немного коверкая слова, и госпожа Федра была очень довольна её успехами.

Крохотная птичка, захваченная непогодой, унесённая злым ветром далеко от своего гнезда, потихоньку обживалась на новом месте. После череды невзгод она набиралась сил и осторожно расправляла свои белые крылышки. Благосклонность тех, кто был теперь возле неё, их любовь и забота, спокойные дни и ночи, делали своё дело. Нужно совсем немного времени, чтобы маленькая птичка, радостно взмахнув крыльями, воспарила. И там, под прозрачным голубым сводом, завела свою весеннюю трель.

Глава 20. Встреча на берегу

1.

Агафокл узнав о том, что муж тётушки вот-вот появится в его доме, размышлял, выпить ли вина сейчас или после визита Идоменея? Молодой человек пока ещё осознавал всю пагубность привычки пить с утра, но в тоже время ему было затруднительно отказаться от утренней чаши вина.

Племянник Федры ещё находился в постели, когда в спальню хозяйской поступью вошёл Кодр в сопровождении раба, несущего принадлежности для умывания. Управляющий распахнул окна и повернулся к молодому человеку.

— Что ты делаешь, Кодр? — пробурчал Агафокл, прикрываясь ладонью от солнца.

— Нужно вставать, господин Агафокл. Умываться, бриться, — бодро проговорил Кодр.

— Подай мне мой халат и уходи. Болвана этого тоже с собой забери, — кивнул он в сторону раба.

Подавая расшитый шёлковой нитью халат, Кодр не удержался и съязвил:

— Эксомида * вам тоже будет к лицу, господин.

— Что ты несёшь?! Какая эксомида?!

Кодр прикусил язык. Господин Идоменей строго-настрого приказал ничего не рассказывать юноше, не пугать раньше времени. Пока Агафокл вяло плескал себе водой в лицо и полоскал рот, Идоменей уже входил в его опочивальню. Агафокл вздрогнул от неожиданности и поспешно запахнул халат:

— Вы без доклада…, - недовольно пробормотал он.

— Приветствую тебя, Агафокл! Надеюсь, не рассердишься на меня, что я вот так по-родственному, без церемоний?

— Я тоже рад, что ты в добром здравии, дядюшка, — сообщил он безрадостным голосом.

Разглядывая племянника жены, Идоменей отметил и его растрёпанные волосы, и одутловатое небритое лицо, и трясущиеся пальцы, когда тот завязывал пояс халата. «А ему ведь всего восемнадцать», — с горечью подумал мужчина. Совсем недавно Федра звала его «мой прелестный мальчик». Опочивальня хозяина дома выглядела также не прибрано, как и он сам. По рассказам Кодра, господин Агафокл не впускал к себе никого, кроме раба с вином и едой.

— Ты, смотрю, только встал, — заметил Идоменей, — и не успел позавтракать. Поэтому не стесняйся, прикажи своему рабу подать тебе то, с чего ты начинаешь день.

— А как же ты, дядюшка? Не разделишь со мной трапезы?

— Благодарю, я сыт. Вот только…, - Идоменей прищурился, — не угостишь ли ты меня вином?

— Конечно! — встрепенулся Агафокл. — Кодр, принеси вина. Самого лучшего!

Когда они осушили по килику, Идоменей заметил, что глаза у Агафокла заблестели и порозовел кончик носа, и руки перестали трястись. Молодой человек расслабленно развалился в своём кресле. Кодр наклонился к Идоменею, спрашивая, не налить ли ещё вина, но мужчина отказался, к большому огорчению Агафокла.

— Давно ли ты вернулся, дядюшка?

— Позавчера.

— С тётушкой успели повидаться?

— Ещё нет, дела задержали меня в городе.

— Ещё бы! Всё лето вас не было! Как кузены? Довольны переменами в своей жизни?

— Сам можешь узнать, они написали тебе письмо.

— Вот как! — обрадовался Агафокл. — Значит, не забыли ещё! Я тоже вспоминаю их…

— Извини, Агафокл, — перебил молодого человека Идоменей, — как ты уже заметил, дел накопилось много, пока я отсутствовал, поэтому и к тебе я тоже пришёл не только с родственным визитом. Вчера у меня был трапезит Евномий.

— Что ему понадобилось от тебя, дядюшка? — Агафокл переменил позу и напрягся.

— Он приходил, чтобы получить деньги, которые я ссудил у него перед отъездом. При этом он обмолвился, что ты тоже занимал у него. Разве тебе не хватило того, что я оставил?

— Откуда же мне знать, дядюшка. Ведь не я свой дом веду. Для этого у меня есть управляющий. Вот он, наверное, знает!

— Так зови его сюда!

— Он здесь, дядюшка! — Агафокл указал на Кодра. — Отвечай, мошенник, ходил ли ты к ростовщикам? Брал ли у них денег от моего имени?

— Подожди, Агафокл. Не кричи. Наверняка твой управляющий, как человек аккуратный, ведёт записи о всех расходах и доходах. Пусть он принесёт свои свитки, а мы посмотрим.

— Ты слышал, раб? Неси! — приказал молодой человек, и сделал ему знак, надеясь, что Кодр сообразит, как выкрутиться из этой ситуации.

Но управляющему деваться было некуда, и когда он принёс тот свиток, что изучал вчера Идоменей, молодой человек совсем сник.

Агафокл не стал даже брать список своих долгов из рук управляющего, и Кодр с поклоном передал его господину Идоменею.

— Почти тысяча мин, — озвучил Идоменей.

Агафокл подпрыгнул в кресле.

— Откуда взялась такая сумма?! — бросил он негодующий взгляд на управляющего.

— Господин, вы сами подписывали расписки, а я их только относил…

— На что же были потрачены такие деньги?

— На женские наряды и украшения, — вмешался Идоменей. — Ещё на празднества и дорогие вина.

Идоменей сделал знак Кодру удалиться. Когда управляющий ушёл, мужчина поднялся из кресла и подошёл к открытому окну. Агафокл тоже встал и принялся метаться по комнате, то и дело спотыкаясь о разбросанные на полу вещи.

— Дядюшка! Я не знаю, как… это всё она… эта рыжая ведьма, она околдовала меня! — чуть не плача, выпалил он.

— Полно, Агафокл! Отчего других мужчин никто не околдовывает? Разве они не пьют вина и не любят женщин?

Молодой человек не смог ничего возразить.

— Сделанного не вернёшь. Теперь нужно думать, как ты будешь отдавать долг Евномию.

— Надеюсь, ты мне поможешь дядюшка?

— Боюсь, что нет, племянничек. Сумма слишком велика, а у меня сейчас нет свободных средств.

— Что же делать? — растерялся Агафокл.

— Ты можешь что-нибудь продать. Например, часть своих земель.

— Землю?! — с ужасом вскрикнул молодой человек. — Нет! Нет! Вы что-то не то говорите, дядюшка. Землю продавать нельзя! Мне кто-то это объяснял, но я не помню, кто…

А вот Идоменей отлично помнил, кому принадлежали слова «продать свою землю, то же самое, что продать свою мать». Так говорил дед Агафокла, отец Федры и, видимо, молодой человек слышал это изречение из уст своей тётушки.

Мужчина вздохнул, вспоминая покойного тестя — умного, рачительного, трудолюбивого хозяина, пользовавшегося огромным авторитетом в городе. Когда-то Идоменей начинал у него управляющим… Сейчас мужчина представлял, как седовласый Макарий с укором и печалью смотрит из загробного царства на своего бестолкового внука.

— Дядюшка! — взмолился Агафокл. — Неужели никак нельзя обойтись без продажи земель? Может быть…, - он обвёл рукой комнату, — отдать Евномию всё это? Мне не нужны все эти безделушки.

Идоменей вернулся в своё кресло и сказал:

— Сядь, Агафокл, и выслушай меня. Боюсь, что тебе не поможет ни продажа земель, ни каких-либо вещей. Знаешь ли ты, что тебя считают охульником, попирающим наших богов? Что есть свидетели, которые видели, как ты приносил жертвы скифским богам и обращался к ним с молитвой, как энарей в лоскутном одеянии, прыгал и плясал среди твоих гостей?

Послезавтра в Совете будут голосовать на черепках, и тебя, скорее всего, приговорят к изгнанию. На время изгнания ты будешь лишён прав на всё своё имущество.

Агафокл молчал, потрясённый словами Идоменея. Он открывал и закрывал рот, пытаясь набрать в лёгкие воздух. Глаза молодого человека от страха сделались по-рыбьи круглыми.

— Дядюшка, клянусь, всё это наговор! Не было никакого энарея. Это всё актёры, они разыграли перед нами свой спектакль.

— Отлично! — с сарказмом произнёс Идоменей. — Вот об этом ты и расскажешь на Совете.

— И они мне поверят? — с надеждой спросил юноша.

— Не знаю.

— Но куда же я пойду, если меня прогонят из города и не позволят пользоваться домом в поместье? Мне остаётся броситься к ногам моей тётушки и просить, чтобы она приютила меня в Тритейлионе. Надеюсь ты, дядюшка, будешь не против?

— Выслушай меня, Агафокл. Выслушай меня внимательно и запомни. Если ты посмеешь вмешать в эти дела мою супругу, то я умою руки. — осадил юношу Идоменей. — Никакой помощи от меня тогда не жди! В своём ли ты уме? Что ты ответишь ей на вопрос о причине твоего изгнания? Что ты распутничал в доме, где прошло её детство? Что ты транжирил деньги на девиц? Может быть, ты поведаешь набожной своей тётушке, в чём тебя обвиняет Совет? — переведя дыхание Идоменей продолжил: — Знай! Что если ты сейчас не пообещаешь мне молчать перед Федрой, то клянусь богами — я сам нацарапаю твоё имя на черепке!

2.

Небольшой корабль покачивался у деревянного причала, ожидая отплытия в Гермонассу * с заходом по пути в Керкинитиду *, Феодосию и Нимфей. * Навигация через Эвксинсий понт закончилась, но некоторые смельчаки ходили вдоль побережья Таврики до самых льдов.

Среди пассажиров выделялась своей богатой одеждой и драгоценностями рыжеволосая молодая женщина с небольшим сундучком в руках. Дорогое платье, словно его владелица собралась не в дорогу, а на торжество, контрастировало со скромной одеждой остальных пассажиров и членов команды.

Моряки, угадав в ней гетеру, бросали на девушку красноречивые взгляды и пытались заговорить с её рабыней. Но пассажирки не обращали внимания на заигрывания мужчин. Лицо нарядной женщины было бледным и уставшим, но глаза, слегка припухшие от слёз, глядели твёрдо и решительно. Лицо женщины было повёрнуто в сторону города и во взгляде не было надежды, только одна тоска.

— Госпожа, давайте присядем. Когда корабль тронется, мы можем не удержаться на ногах.

Пирра послушно села. Ей было всё равно, стоять… сидеть… Она даже не знала, куда плывёт этот корабль. Вчера, едва проклятый Идоменей ушёл, он послала рабыню в казармы, приказав узнать, куда уехал её меднокудрый любовник. Рабыня вернулась ни с чем.

Проплакав всю ночь, к утру Пирра начала собирать свои вещи, а потом бросила всё и решила, что возьмёт с собой только сундучок с монетами и украшениями. На уговоры рабыни взять тряпье она ответила отказом и не позволила ей забрать ничего. Пусть всё останется хозяевам дома. Вот обрадуются!

Хитон из драгоценного виссона, шёлковая накидка, на щиколотках и запястьях звенящие браслеты. Золотой обруч сдавил виски, тяжёлое ожерелье натирало шею. Но терпеть оставалось недолго, лишь бы хватило решимости.

Пирра прижала сундучок покрепче к груди — подарок морскому старцу. * Пусть в обмен на него сделает её нереидой *, и однажды в тихую лунную ночь она оседлает волну, и волна понесёт её к городу, в котором она так недолго была счастлива. Тогда поймёт он, её меднокудрый, что не сбежала она с очередным любовником, что осталась ему верна, как обещала.

Матрос снял верёвочную петлю с причальной тумбы и перекинул канат на корабль. Пирра закрыла глаза, чтобы не смотреть на берег во время отплытия. Останется потом сделать лишь один шаг за борт, чтобы драгоценный груз утянул её на дно.

Корабль резко дёрнулся и накренился, все, кто стоял на ногах, попадали. Пассажиры испуганно переглядывались — неужели наскочили на подводную скалу? Но Пирра сразу увидела две руки, крепко схватившиеся за борт корабля, и кудлатую медную голову. Капитан закричал: «Помогите ему кто-нибудь, иначе он опрокинет мой корабль!» Двое матросов втянули мужчину на палубу. Пирра вскочила, сундучок с грохотом выпал из её рук.

3.

Волны тихо плескались у ног, они почти подбирались к камню, на котором сидел Идоменей, но, не успев коснуться кончиков сапог, откатывали назад. Укромная бухточка, прикрытая со стороны города невысокой скалой, в тёплое время года пользовалась большой популярностью у местной молодёжи.

Здесь назначались свидания, устраивались интимные пирушки, здесь купались нагими под луной, а затем воздавали почести и приносили жертвы Пеннорождённой * богине любви.

В похожей бухточке и он, когда-то, в далёкой юности встречался с податливыми девицами, в их жарких объятиях познавая первую радость, если не любви, то плоти. Сегодня, в этот прохладный осенний вечер берег моря был пуст и подходил больше на для любовных свиданий, а для тайных встреч.

За спиной мужчины послышался шорох обсыпающейся под чьими-то ногами, гальки. Он поднялся с камня, чтобы приветствовать пришедшего, но тот его опередил:

— Здравствуй, Идоменей! Прошу, не называй меня по имени.

— Здравствуй…, - Идоменей запнулся. — Как же мне тебя звать?

— Никак, — ответил мужчина.

— Ты даже не позволишь звать тебя другом?

— И другом не надо, ведь ты пригласил меня сюда не как друга, иначе ты пришёл бы открыто ко мне домой, — ровным голосом ответил мужчина.

Идоменей был несколько смущён, таким обращением человека, с которым был с юности дружен, избороздил много морей и пережил много приключений. Много лет назад их пути разошлись. Тогда Идоменей окончательно сделал выбор в пользу торгового ремесла, а его собеседник предпочёл политическую стезю.

Разглядывая умное спокойное лицо и скромную одежду товарища, Идоменей понимал, почему в Прекрасной Гавани его прозвали Совестью полиса. Его друг никогда не брал взяток, не потворствовал знатным и богатым. Ни друзья, ни родственники не могли рассчитывать на его покровительство, если он видел, что они не правы. Несмотря на то, что этот мужчина давно не занимал никаких официальных должностей, его слово во многих спорах было решающим, ибо он был кумиром бедноты, которая, как известно, может долго терпеть гнёт власть имущих. Но бывает, что чернь вдруг вскипает от очередной несправедливости, и её стихийный протест набирает силу шторма, который одним мощным набегом смывает в бездну самые крепкие политические конструкции.

— Что ж, — немного подумав, начал Идоменей, — раз ты не разрешаешь ни произносить твоего имени, ни называть тебя другом, я буду звать тебя Астреидом *, ведь на алтарь этой богини ты приносишь плоды своего труда.

Губы того, кого Идоменей назвал сыном богини справедливости — Астреи, слегка дрогнули в улыбке:

— Узнаю тебя, Идоменей, ты всегда найдёшь способ выкрутится из любой ситуации.

Но тут же лицо мужчины вновь сделалось строгим:

— Я знаю, зачем ты позвал меня, Идоменей. Племянника твоей жены обвиняют в серьёзном преступлении. Сомневаюсь, что я чем-нибудь смогу помочь. Ты ведь знаешь, мы, эллины, всегда со снисходительностью относились к чужим богам. Любой иноверец, проживающий в нашем городе, мог спокойно ставить алтари и воздавать почести своим божествам. Более того, чужаки, наблюдая за тем, как свободны мы перед нашими богами, как славим их в наших храмах, меняли своё вероисповедание и приходили в лоно нашей религии. Теперь всё изменилось, Идоменей, и ты не можешь об этом не знать. После того, как один тщеславный царь * объявил себя божеством и потребовал ставить статуи со своим изображением в храмах, древние традиции пошатнулись. Появились последователи македонского безумца, которые считают, что имеют право сидеть за одним столом с олимпийцами. * К чему всё это привело? Над нашими богами стали смеяться! И я тебе скажу так, Идоменей, вера, над которой смеются — падёт! Уже сейчас некоторые наши единоверцы посматривают в сторону чужеземных богов, считая их более сильными. Здесь, в Таврике, на краю Ойкумены, мы в большой опасности. Редкая россыпь эллинских городов у самой кромки моря, а за нашей спиной тёмный варварский мир со своими колдунами, шаманами и энареями. Если мы дадим им хоть малейшую лазейку, они нас проглотят. Подумай ещё вот о чём — более половины жителей полиса не являются чистокровными эллинами. Первым переселенцам, а это в основном были мужчины в цвете лет, для продолжения рода приходилось вступать в брак с женщинами из местных племён. Все эти полукровки, а также их потомки, несмотря на то, что получили эллинское воспитание, являются потенциальными вероотступниками. Мы не смогли сохранить в чистоте свою кровь, поэтому должны сохранить хотя бы веру. Теперь скажи мне, Идоменей, как мы должны смотреть на то, что какой-то беспутный мальчишка, являющийся эллином по крови, собирает в своём доме гостей и устраивает там праздник в честь скифских богов?

— Он должен понести наказание, — согласился Идоменей. — Только… пусть понесут наказание и те, кто был с ним рядом, кто наблюдал, участвовал и не остановил это бесчинство. Я знаю, там были сыновья из многих знатных семей.

— Слабое оправдание, Идоменей. Гости могли не знать, что их ожидает, а потом не разобраться во хмелю.

— Также Агафокл уверяет, что на той пирушке не было никаких скифских колдунов. Это были переодетые актёры, их можно найти и допросить.

— И наказать за то, что согласились разыграть это гнусное представление, — закончил поборник справедливости.

Мужчины замолчали. Море потемнело, блестящий диск солнца уже коснулся одним краем кромки воды. Блеклая луна смотрела вниз своим подслеповатым глазом, готовясь заступить на ночную вахту. Идоменей тихо сказал:

— Я выслушал тебя, поборник справедливости, послушай и ты меня. Агафоклу не избежать наказания. Я лишь прошу позволить мне самому воздать ему по заслугам. Я обещал своему тестю, когда он лежал на смертном одре, позаботиться о сироте. Что я и делал все эти годы по мере своих скромных сил. Я надеялся, что, когда племянник подрастёт, он станет моим помощником, как я когда-то был помощником его деда. Я пытался узнать его наклонности, чтобы вовремя направить его в нужное русло. Проявил бы он себя в торговле или земледелии, заинтересовался ратным делом или направил свои стопы, как ты, в политику, везде он нашёл бы поддержку от меня. Но я напрасно ждал, увы, так бывает! Боги наделили этого молодчика непостоянным и слабым характером. Он совсем не похож ни на своего отца, ни тем более на своего деда. После совершеннолетия он получил доступ к своему наследству, и скоро я понял, что Агафокл не способен ни приумножить, ни даже сохранить своё состояние. Боясь, что его оберут ростовщики, мне пришлось договориться с трапезитом Евномием, чтобы он ссужал ему мои деньги. Конечно, с течением времени я восстанавливаю свой урон за его счёт, но для меня это не выгодная операция. Поэтому, мой дорогой Астреид, я к племяннику никакого сочувствия не испытываю, и моё наказание, возможно, будет суровее вашего.

— Верю всему, что ты мне сказал сейчас, Идоменей, и догадываюсь, почему так. Тебя волнует не твой племянник, а его земли и те деньги, что он вложил в твою торговлю.

— Так и есть, — не смущаясь, подтвердил торговец. — Будет несправедливо, если состояние Агафокла, накопленное его предками, окажется неизвестно у кого.

— Ты согласился, если бы всё осталось в твоих руках, а племянника твоего изгнали?

— Не знаю, — честно ответил Идоменей, подумав о Федре.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Агафокл сейчас напуган предстоящим судом, оттого согласен на всё. Я хочу отправить его в Ольвию. Один мой друг имеет в окрестностях города большое хозяйство, думаю, он согласится принять у себя Агафокла. Племяннику будет запрещено покидать поместье до срока. Мой друг одинок, у него суровый нрав, поэтому возможностей для развлечений у этого шалопая там не будет. Вместо этого его будут учить всем премудростям земледелия. Так что это наказание будет не менее суровое, чем собирается вынести ему суд.

— Да, — с улыбкой согласился мужчина, — только деньги останутся у тебя.

4.

Идоменей, как и в прошлую ночь, ворочался на своём ложе и никак не мог уснуть. Пока его не было дома, Кодр принял целый ворох писем. Среди них были и писульки Агафокла, в которых он спрашивал о своей дальнейшей судьбе. Но Идоменею нечего была сказать племяннику, встреча на берегу окончилась ничем.

— Кодр! — окликнул мужчина слугу.

— Слушаю, господин, — приподнялся на своём ложе Кодр.

— Пусть придёт та, что была здесь прошлой ночью.

— Хорошо, господин.

Она пришла. Опять простоволосая и обёрнутая в покрывало. Легла рядом и сразу начала целовать его. Идоменей слегка отстранил женщину и спросил:

— Как тебя зовут?

— Сирита, господин.

Рабыня ласкала его плечи и грудь, рука женщины легла на его живот, а потом скользнула ниже, Идоменей глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Глава 21. В Тритейлионе

1.

В первый день посейдиона * Идоменей, завершив в городе все свои дела, намеревался, наконец, отправиться в своё поместье. Он ехал налегке, все сундуки были давно отправлены в Тритейлион. Племянник его жены — Агафокл, в сопровождении управляющего и двух рабов отплыл в Ольвию накануне. В своих покоях мужчина ожидал, когда придёт Гектор и сообщит, что лошади осёдланы и всё готово к отъезду.

— Господин, — рабыня приоткрыла дверь и замерла в нерешительности.

— Можешь войти, Сирита.

— Господин, вы уезжаете…

— Увы, Сирита. Я и так слишком долго задержался в городе.

— Когда же вы вернётесь?

— Не знаю. Возможно, я проведу в Тритейлионе всю зиму.

— А как же я, господин? Разве меня вы не возьмёте с собой?

— Это невозможно, Сирита.

Молодая женщина всхлипнула. Идоменею следовало бы прогнать нахалку, посмевшую допрашивать своего господина, но мужчина не хотел быть грубым. Неловкую ситуацию прервал вернувшийся слуга. Увидев Гектора, женщина поспешно покинула комнату.

— Гектор, найди какую-нибудь безделушку для неё, — Идоменей кивнул в сторону ушедшей женщины.

— Безделушку? — удивлённо переспросил Гектор. — Её следовало бы высечь кнутом, а не подарки дарить. Мыслимое ли дело, навязывать себя господину!

— Ты, что, подслушивал?

— Нет, господин. Зачем? Мне достаточно было взглянуть на неё, чтобы понять, что ей от вас надо.

Вошёл раб и доложил, что Кодр, управляющий господина Агафокла, просит принять его. Кодр? Мужчины переглянулись.

— Господин, Идоменей, — вошедший низко поклонился.

— Ты что здесь делаешь, бездельник? Почему ты не уехал со своим господином?

— Господин Идоменей, мой хозяин разрешил мне задержаться на несколько дней. Я должен составить опись вещей, чтобы за то время, пока господина Агафокла не будет в городе, в доме ничего не пропало.

— Пусть так. Ко мне ты зачем пожаловал?

— Господин, вы так и не сказали мне, сколько продлится эта ссылка…

— Столько, сколько я посчитаю нужным. Год, может быть, два. Это гораздо меньше, чем десятилетнее изгнание, которое грозило твоему господину. Всё зависит от того, как племянник будет себя вести. Мой друг согласился каждый месяц присылать мне письмо с отчётом, вот и посмотрим…

— Господин! — Кодр бухнулся на колени,как в прошлый раз. — Господин! Выслушайте меня!

Гектор возмущённо смотрел на раба: «Что же это такое? — думал он. — Сначала эта девка, теперь Кодр. Совсем распоясались! Нужно ли господину Идоменею слушать все эти бредни?»

— Говори, Кодр, только быстрее. Мы уезжаем.

— Господин, после того, как мы вернёмся обратно, я хотел бы выкупиться у господина Агафокла, и прошу вас поспособствовать мне в этом деле. Взамен я обещаю следить за каждым шагом господина Агафокла и, если вы позволите писать вам… — затараторил мужчина.

Идоменей ничего не ответил ему, и Кодр продолжил:

— И ещё, я хотел бы по возвращению жениться. Девушка, которую я приглядел себе в жёны, тоже рабыня…если бы поспособствовали и этому…

— За этим тебе надо обращаться не ко мне, а к хозяину рабыни.

— Так я и обращаюсь к вам, господин, ибо эта рабыня живёт в вашем доме.

— Вот как? Кто она?

— Сирита, господин.

2.

Они уже подъезжали к городским воротам, а Идоменей всё думал о разговоре с Кодром и о Сирите. Скорее всего, он отдаст эту рабыню Кодру, если тот за время своего отсутствия не передумает жениться на ней. Когда выехали за город, Идоменей тряхнул головой, словно хотел избавиться от всех ненужных мыслей.

Дорога была пустынной, и мужчина, пришпорив коня, пустил его рысью. Позади него, покряхтывая, скакал Гектор. Впереди замаячил серый столбик гермы *, увенчанный кудрявой головой бога — покровителя путешественников, извещающий, что здесь проходит граница общественных земель, принадлежащих городу.

Дальше шли частные наделы и мелкие усадьбы. Следующая герма будет уже на въезде во владения Идоменея. Сам мужчина и душой, и мыслями уже был там, в Тритейлионе. Несмотря на то, что городской особняк был первым жилищем его семьи, своим главным домом он считал Тритейлион.

Этот холм, на котором располагалась поместье, Идоменей получил в наследство от отца. Когда-то там находилось небольшое торговое поселение, со складами и собственной гаванью. Первоначально возвышенность имела трёхгранную вершину, откуда и произошло название холма — тритейлий — трёхгранный.

Во время строительства поместья вид холма изменился, на самом верху появились две разноуровневые площадки. На верхней находился храм и площадь для торжеств, на нижней — андрон и гинекей. Границей между мужской и женской половиной служил бассейн. Одно время сад вокруг господских домов состоял в основном из фруктовых деревьев, но Идоменей, много где бывавший и много что видевший, решил разбить в Тритейлионе настоящий парк, поэтому постепенно садовые насаждения заменялись деревьями, дававшими густую тень в летнее время, декоративными деревцами, кустарниками и, разумеется, клумбами со всевозможными цветами. Таким образом сады с верхней части холма постепенно сместились вниз, к посёлку, где проживали рабы.

Обустройство Тритейлиона не останавливалось ни на день. Когда Идоменей жил в поместье, он сам любил наблюдать за ходом работ, а в его отсутствие всеми делами занимался молодой управляющий Нисифор. Этого раба Идоменей давно заприметил. Юноша обладал практичным умом, твёрдым характером и умением ладить с людьми. Хозяин Тритейлиона одно время подумывал взять Нисифора к себе в личное услужение, но скоро понял, что молодой человек лучше проявит свои таланты на другом поприще.

Территория вокруг холма Идоменею раньше не принадлежала. Одна часть земель была свободной, и он распространил на неё своё право, другую он выкупил у мелких землевладельцев. Со временем поместье Идоменея стало самым крупным на западном побережье Таврики. Для его обслуживания требовалось много рабов, и теперь для удовлетворения жизненных потребностей обитателей Тритейлиона нужны были разные работники и мастеровые. Поэтому в посёлке рабов появились кузня, гончарная мастерская, прядильня, дубильня, плотницкая, мельница и винодельня.

Постепенно поместье всё больше обосабливалось от внешней жизни, чему были не очень рады в Прекрасной Гавани. Отцы города с неудовольствием следили за растущим конкурентом на противоположном берегу залива. Потеря такого крупного налогоплательщика и благотворителя, как Идоменей, могла дорого обойтись городу.

Идоменей прекрасно понимал, что они больше нуждаются в нём, чем он в них, и, не стесняясь, выбивал у Совета для себя различные льготы и налоговые послабления. Единственной неприятностью, омрачившей жизнь хозяина Тритейлиона, стал неожиданный обвал склона холма со стороны моря. Осевший грунт накрыл своей массой и потопил грузовой лемб*. От камнепада пострадали несколько матросов.

Ныряльщики, обследовавшие дно гавани, доложили, что для расчистки понадобятся поистине титанические усилия и огромные денежные средства. Потеря своего порта была довольно болезненной для Идоменея, ведь благодаря этой корабельной стоянке он мог обходить зоркий глаз городской таможенной службы. Но нет худа без добра. Если для жителей Тритейлиона стало недоступным побережье моря, то и для возможных врагов поместье со стороны воды сделалось недосягаемым.

Пока в городе думали, как использовать потерю гавани против Идоменея, хозяин Тритейлиона придумал хитрость. Он распустил слух, что заказал у афинских мастеров удивительный механизм, этакую чудо-машину с помощью которой расчистит дно гавани в кратчайший срок. В городском Совете решили не испытывать судьбу и предложили Идоменею монополию на всю хлебную торговлю, в обмен на обещание не восстанавливать гавань Тритейлиона. В итоге и здесь Идоменей оказался в выигрыше. Теперь всё зерно, свозимое в город с окрестных равнин, шло через его руки.

У своей гермы Идоменей спешился, вынул из-за пазухи шёлковый разноцветный шнур с кисточками на концах и несколько раз обвил им голову Гермеса. «Благодарю тебя, бог дорог, покровитель путешественников. За то, что сделал мой путь спокойным и безопасным, за то, что хранил меня, за то, что позволил вернуться целым и невредимым к родному очагу».

Идоменей вскочил на коня и воскликнул:

— Мы почти дома, Гектор! Боги были благосклонны к нам.

— Так и есть, господин!

Теперь они ехали медленно. Хозяйским взглядом Идоменей оглядывал свои владения. Рабы, трудившиеся на полях, завидев господина, выбежали на дорогу, чтобы поприветствовать его. Миновав виноградники, Идоменей не выдержал и снова пришпорил коня. Со сторожевой башни его уже увидели, он услышал звон цепей и скрежет засова.

Открытое пространство вокруг ворот и внешних стен было частью оборонительных сооружений Тритейлиона. Оно давало возможность заранее определить, кто и с какой целью приближается к воротам.

Два всадника один за другим проскочили сквозь открытые створки. Через мгновение ворота с грохотом захлопнулись за их спинами. Не останавливаясь, Идоменей в сопровождении слуги устремился вверх по вымощенной серым камнем дороге. Она шла в обход холма и заканчивалась на той самой площадке, которую Хиона заметила под ротондой.

Первое, что увидел Идоменей, войдя в андрон, — скопление сундуков в которых были подарки для Федры. Они занимали часть прихожей. Он улыбнулся, предвкушая, как раскроет перед ней эти лари.

— Гектор, открой ставни, а затем сходи в гинекей и извести госпожу о моём возвращении.

— Слушаюсь, господин.

Слуга ушёл, а Идоменей, скинув гиматий, улёгся на кровать и сладко потянулся. Здесь он будет спать один, если только не захочет провести ночь в покоях жены.

Топот ног и детский смех привлекли внимание мужчины. Он приподнялся на локте и увидел около клумбы напротив его окна двух детей.

Один мальчик был одет в грубую одежду раба, а его жёсткие тёмные волосы были взлохмачены. Второй имел более опрятный вид, а очень светлые волосы короткими волнистыми прядками спускались на лоб и шею ребёнка. Но несмотря на мальчишечью стрижку, Идоменею, показалось, что это девочка.

Хозяин Тритейлиона увидел идущего от гинекея Гектора, который тоже с недоумением смотрел на детей.

— Чьи это дети? — встретил своего слугу вопросом Идоменей.

— Не знаю господин, — мужчина пожал плечами. — Сходить узнать?

— Не надо. Я сам. Что супруга моя?

— Ожидает вас, господин. Рада безмерно.

Идоменей прошёл за спинами детей, но они, увлечённые своей игрой, не заметили его.

Федра еле сдержалась, чтобы со всех ног не кинуться к супругу. Идоменей, заметив порыв жены, усмехнулся про себя, но томить её не стал. Подошёл и крепко обнял. Федра уткнулась лицом в грудь мужа и замерла. Она жадно вдыхала давно забытый запах.

Идоменей немного корил себя за то, что растрачивал свой любовный пыл с рабыней, зная, что в Титейлтоне по нему скучает Федра. Он взял лицо жены в свои ладони и заметил в её глазах слёзы. Коснулся поочерёдно ресниц женщины губами, а затем жадно поцеловал в уста.

Слегка отстранившись, он внимательно оглядел её, перевёл взгляд с лица вниз, на стройную белую шею, затем на грудь. Федра сделала непроизвольное движение рукой, чтобы прикрыться. Она всегда стеснялась слишком пышной части своего тела, тем более, что по эллинским стандартам, красивая женская грудь должна быть небольшой и упругой. И её по-девичьи стыдливый жест не ускользнул от внимания Идоменея.

— Приветствую, тебя моя любимая жёнушка. Рад видеть тебя в добром здравии.

По дрогнувшему голосу мужа Федра догадалась — она взволновала его. Щёки женщины вспыхнули, и она, задыхаясь от радости, проговорила:

— Добро пожаловать домой, мой супруг, мой господин!

Чтобы немного разрядить накалившуюся обстановку (ибо он готов был прямо сейчас, не дожидаясь ночи, исполнить свой супружеский долг) Идоменей протянул Федре свиток:

— Вот. Письмо от сыновей. Прости, что задержал это драгоценное послание у себя. Не хотел, чтобы чужие равнодушные руки касались его.

— Благодарю…

Федра выхватила письмо из рук мужа и направилась к окну, на ходу разворачивая свиток. Читала долго, то и дело целуя строчки и роняя слезу. Идоменей терпеливо ждал, когда она закончит.

— Они счастливы там, — сказала она. — И совсем не скучают по мне.

— Это не так, — мягко возразил Идоменей.

— Устала одна, даже поговорить порой не с кем. Надолго ли ты домой, Идоменей?

— Хочу остаться зимовать в поместье.

— Разве ты не едешь вместе с Агафоклом в Ольвию?

— Нет. Планы изменились, твой племянник уехал в Ольвию один.

— Почему же он мне ничего не сказал?

— Как давно ты видела его?

— Давно…, - задумчиво произнесла Федра. — Но он регулярно мне писал. Вот, — женщина извлекла из шкатулки для писем свиток и протянула его Идоменею.

Едва взглянув на послание, Идоменей узнал почерк Кодра и выругался про себя. Неблагодарный мальчишка! Не удосужился собственноручно написать той, что всегда любила и защищала его.

— Не беспокойся ни о чём, Федра. Агафокл будет жить у моего друга и тот присмотрит за ним.

— И всё же я не понимаю, отчего ваши планы переменились.

— Федра, мы так решили!

Этой короткой ёмкой фразой Идоменей подвёл черту. Он очередной раз дал жене понять, что на мужскую территорию ей доступ закрыт. Она сколько угодно может сетовать и плакаться, но решать все важные вопросы он будет без её согласия и участия.

Федра посмотрела на мужа, не рассердился ли? Идоменей через её голову глядел в окно. Женщина проследила за его взглядом и сердце её упало. Хиона с Тавриском весело бегали друг за дружкой вокруг бассейна.

— Может быть, объяснишь мне, что эти дети делают на верхних террасах?

— Мальчика зовут Тавриск, он из посёлка рабов, а девочка… она тоже рабыня.

— Я догадался, что дети рабы. Не понял только, почему они разгуливают около наших домов.

— Идоменей, хотела тебе написать, но подумала, что лучше всё объяснить при встрече. Эту девочку-рабыню мне подарил Агафокл. Он решил, что мне будет не так одиноко без моих мальчиков…

— Агафокл решил? — в голосе Идоменея была насмешка. — Неужели он способен что-то решить?

— Идоменей! Прошу! Не говори плохо о моём племяннике, ты меня обижаешь! Он просто хотел утешить меня и предложил взять к себе воспитанницу, а я согласилась.

— Федра! — Идоменей нахмурился. — Ты знаешь о моих правилах, в Тритейлионе никто не может поселиться без моего разрешения! Это не просто прихоть, это необходимая предосторожность! Всех рабов я выбираю лично, мне нужна уверенность, что в мой дом не проникнет подстрекатель или бунтовщик. Неужели ты не понимаешь, что я не смогу чувствовать себя спокойно, зная, что в поместье в моё отсутствие может вспыхнуть мятеж, что можешь пострадать ты!

— Идоменей, я не хочу спорить с тобой, потому что ты прав! Но какую угрозу может представлять для нас эта маленькая девочка?

— Федра, ты не поняла. Дело не в ребёнке, а в нарушении правил. Если мы, хозяева поместья, не будем соблюдать установленные нами законы, то вскорости их не будет соблюдать никто.

— Я не оспариваю твоих прав решать, кто может жить в поместье, а кто — нет. Но ты забыл, что и у меня есть права. И этими правами наделил меня ты! Разве не ты говорил, что в гинекее я хозяйка, и могу приближать к себе кого захочу.

— Это так, — кивнул мужчина.

— Тогда…я могу её оставить…

— Нет! Ты можешь взять в гинекей любую рабыню, но эта рабыня должна быть из нашего поместья. Когда ты захотела эту рыжую девушку, как её…

— Клитию.

— Да, Клитию. Разве я был против?

Федра замолчала, ей нечего было возразить Идоменею, она по опыту знала — всё, что касается жизни в поместье для мужа свято. Потому и симпосии, и дружеские пирушки он устраивал только в городском доме.

— Идоменей, неужели ты не позволишь…

Мужчина вздохнул.

— Мне так жаль её… я уже успела привязаться к ней…

— Федра, прошу тебя вспомнить о том, что хорошая жена не должна ставить своего мужа в неудобное положение. Мне нелегко отказывать тебе, особенно сейчас, после долгой разлуки…

Федра с грустью смотрела вниз на маленькую светловолосую девочку, с которой ей по всей видимости предстояло расстаться.

— Как я должна поступить?

— Отправь её к хозяину.

— К Агафоклу? Но он в Ольвии!

— В его городском доме остались слуги, они позаботятся о ней. А по возвращению Агафокл пусть сам решает, что с ней делать.

Глава 22. Когда ночь властвует над днём

1.

Рабы внесли в покои Федры тяжёлые сундуки и удалились. Идоменей открывал их один за другим и доставал оттуда подарки для жены.

Здесь были и тончайшие восточные ткани ярких расцветок, и прозрачный воздушный виссон, который ценился наравне с золотом. И расшитые шёлковыми блестящими нитями шали, и витые пояса с кисточками. Длинная шерстяная накидка, отороченная по краям серебристым лисьим мехом. Широкий кожаный красный ремень с золотыми вставками и подвесным кошелём для монет. Сапожки тончайшей выделки с золотой и серебряной вышивкой, веер из тонких костяных пластин с инкрустацией, а также множество различных предметов — заколок, булавок, баночек с притираниями, флакончиков с редкими ароматами… гребни, щёточки для ногтей и крохотные платочки для утирания губ.

Федра разглядывала подарки, вертела в руках веер, смотрела ткани на свет, прикладывала к себе, восхищалась мастерством неизвестных ей рукодельниц и неустанно благодарила мужа за щедрые подарки.

Идоменей смотрел на Федру, и его не покидало чувство, что радость жены наигранна, что думает она о чём-то другом. Неужели обиделась, что не позволил оставить подле себя эту девчонку? Значит, рабыня, что подарил ей Агафокл, милее, чем его дары?

Это открытие несколько обескуражило Идоменея. Агафокл, жалкий глупец, отправленный в ссылку, здесь, в его доме, взял верх над ним, над Идоменеем! Поистине, женское сердце — бездна! Он решил откланяться, сославшись на накопившиеся дела.

Только Идоменей вышел, Федра тотчас отбросила от себя накидку.

Скрипнула дверь, в комнату вошла Галена и замерла в восхищении:

— Госпожа! Сколько добра привёз вам господин Идоменей! До ночи придётся разбирать. Может позвать Клитию и эту… новенькую рабыню, пусть помогут.

— Не надо никого звать. Сами справимся, — резко ответила Федра.

Галена догадывалась о причинах недовольства своей госпожи. Служанка ждала, что Федра, как обычно, начнёт плакать и жаловаться на чёрствость мужа, но женщина молчала. «Она что-то задумала», — решила служанка. — Но что? Всем известно — господин Идоменей никогда не отменяет своих решений».

К вечеру погода испортилась, небо заволокло тучами. Резко стемнело, словно после дня сразу наступила ночь. Сильный восточный ветер по-хозяйски проверял крепость закрытых ставней и дверей.

Идоменей накинул тёплый халат на тонкую рубашку персидского кроя, сунул ноги в меховые тапочки. Хоженым путём направился к гинекею, дошёл до покоев жены, никого не встретив на своём пути.

В покоях Федры было темно, лишь в глубине опочивальни неровным светом горел ночник и в жаровне поблёскивали чёрно-красные угли. Тонкий запах благовоний витал в воздухе. Хозяйка покоев сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы, которые тёмным плащом укрывали спину до самой поясницы. Широкий вырез полупрозрачной рубашки открывал шею и плечи. Увидев мужа, Федра хотела подняться ему навстречу, но он остановил её.

— Подожди, — прошептал Идоменей одними губами и, положив на столик перед нею свёрток из красной шёлковой материи, быстро развернул его. Между пурпурными складками шёлка мягко мерцали крупные каплевидные жемчужины. Идоменей отвёл прядь волос Федры и обвил её шею драгоценным ожерельем. Семнадцать жемчужин в серебряной оправе тяжело легли на грудь Федры, но ещё тяжелее стало дыхание мужа, когда он спустил рубашку Федры, обнажив её тяжёлые круглые груди с тёмными-розовыми сосками.

Идоменей проник в её горячее влажное лоно, едва они возлегли. Двигался медленно, чтобы она ощутила всю полноту его власти., Федра послушно подчинилась его ритму. И вот, они уже неслись в плотном звёздном потоке всё крепче прижимаясь друг к другу. Почувствовав, что она уже на краю, он отпустил себя, Федра глухо застонала. Их объятья ослабли, тела сделались невесомыми, и они вдвоём, словно птицы, вспарили над землёй. Освобождённый и расслабленный он отстранился от неё.

Федра первой пришла в себя, прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Фигурка резного Эрота выглядывала из складок балдахина. Лицо спутника Афродиты * выглядело удивлённым. «Чему ты удивляешься, божок?» — мысленно спросила Федра и тут же ответил за него: — Знаю, порядочная эллинская жена не должна так открыто желать своего мужа. Ведь огненный эрос — это прерогатива жриц любви, а мы, жёны, созданы лишь для ведения хозяйства и рождения наследников. Пусть так! Кто делит ложе с моим мужем в дальних странах — знать не хочу, но здесь, в Тритейлионе, он мой!» — Федра с вызовом взглянула на Эрота.

Первая мысль Идоменея, когда он открыл глаза, был своеобразным ответом жене: «Сирита ничего не понимает в любви, разве могут сравниться угодливые ласки рабыни с этими жаркими объятиями?».

Заметив, что Идоменей пошевелился, Федра натянула на себя покрывало, прикрыв наготу. Идоменей рассмеялся, его забавляла стеснительность жены. Он принялся целовать её лицо, Федра немного отодвинулась от мужа и спросила:

— Ты останешься до утра?

— Как ты захочешь, — ответил он, осторожно касаясь кончиками пальцев её губ, немного распухших от поцелуев.

— Хочу, чтобы остался…

— Вот только поднимусь я рано, как бы тебя не разбудить.

— Зачем же рано?

— Завтра ко мне придут рабы с прошениями…

— Завтра ты их примешь? В какое время?

— С самого утра.

— Тогда спи…, а я буду оберегать твой сон.

Федра, подперев голову рукой, смотрела на лицо мужа, белевшее на подушке, на волевой подбородок, на крупные губы в обрамлении усов и бородки. Когда-то он не носил бороды.

Первый раз она увидела своего будущего мужа в доме отца, а до этого только слышала о нём. Отец нахваливал молодого управляющего: и грамотен, и умён, и устали не знает — с раннего утра до поздней ночи на ногах. Несмотря на то, что отец Идоменея тоже промышлял торговлей, он с родителя денег не тянул, зарабатывал сам и заработанное разумно вкладывал.

Не раз тайком через приоткрытую дверь отцовского кабинета наблюдала Федра за молодым человеком. Видела его только издали, но сердце уже догадалось — это он.

В ту пору ей было уже восемнадцать — засиделась в девицах, все подружки замужем давно, а она даже не засватана. Женихов у богатой невесты всегда было много. Такого приданного во всей Таврике не сыскать! Лицом и статью тоже вышла, кость немного тяжеловата, но зато женщины с такими фигурами обычно здоровы и плодовиты.

Макарий не давал ответа сватам — сначала жалел дочь, а потом слегла её мать, и некому стало вести дом. Брата женили рано, он родился слабым и всю жизнь хворал. Макарий надеялся, что сын успеет произвести на свет наследника, как и случилось незадолго до его кончины. Следом за братом в царство теней последовала его жена, так и не оправившаяся от родов.

Макарий неведомыми путями узнал к кому сердце его дочери потянулось, ей ничего и не сказал, однако выбор одобрил. Крупного состояния его управляющий ещё не нажил, но Макарий чувствовал — это птица высокого полёта. Сам поговорил с отцом молодого человека, мужчины быстро поладили.

Федра чуть сознание не потеряла, узнав, что Идоменей посватался к ней. Она не была наивной и понимала, что отец поспособствовал этому сватовству. До самой свадьбы гадала, есть ли у её будущего супруга хоть какие-нибудь чувства к ней.

Свадебный факел дрожал в руке Федры, и стоящий рядом Идоменей взялся за древко, укрепив его своей сильной рукой. Так, держа вместе факел, они вошли в его дом, чтобы зажечь наполненный хворостом семейный очаг.

То, чего она так ждала и боялась, свершилось быстро и почти безболезненно. В свадебную ночь она познала не только тело мужа, но и своё. Все радости чувственного мира открылись перед ней и её супругу не приходилось тратить много времени, чтобы довести её до блаженства. Те поцелуи, что дарил он ей на свадебном ложе, она помнила до сих пор, и от этих воспоминаний кожа её горела огнём, а внизу живота, наоборот, холодело.

Федра заснула перед самым рассветом, сквозь сон слыша, как ворочался Идоменей, как тянулся и зевал. Она ощутила, как его рука проникла под покрывало, скользнула по её талии, животу, поднялась к груди. Федра сонно запротестовала, Идоменей склонился над её ухом и прошептал: «Спи». Он взял её сонную, это было так пронзительно сладко, что Федра почувствовала, как внутри её рождается крик, она закусила зубами кончик подушки, мычала, стонала, не давая крику вырваться наружу. Федра не открыла глаза, даже когда Идоменей уходил. Распластанная, обессиленная, она лежала на кровати, а деревянный Эрот беззастенчиво смотрел на её обнажённое тело.

2.

За ночь ветер нагнал туч, и они низко повисли над землёй. Ветер немого утих, но при этом сильно похолодало.

В ротонде уже стояло тяжёлое кресло с высокой спинкой и подлокотниками, Гектор застелил его лохматой медвежьей шкурой, чтобы хозяин не замёрз, пока будет принимать посетителей.

Внизу, на лестнице уже выстроились в очередь рабы. Подошёл Нисифор с восковой табличкой в руках, поприветствовал низким поклоном хозяина Тритейлиона и кивнул Гектору.

Идоменей сел в кресло, слуга хотел укрыть его ноги медвежьей шкурой, но мужчина отмахнулся. Нисифор с табличкой * присел на ступеньку ротонды у ног своего господина, взяв на себя роль секретаря.

— Не повезло сегодня с погодой, — поёжившись, сказал Идоменей.

— Господин, если совсем замёрзните, то…, - Гектор вытащил из-за пазухи флягу, — у меня есть подогретое вино для вас.

— Ты как всегда предусмотрителен, мой друг. Но не будем тянуть, кто там первый? Зови!

Идоменей давно завёл эту традицию — выслушивать жалобы и просьбы рабов. Он чувствовал себя патриархом *, который, как стародавние времена, был не только главой своего рода, но и всей общины. Тогда рабы, несмотря на своё зависимое положение, считались членами семьи и ели со своими хозяевами за одним столом.

С тех пор многое изменилось, многолетними войнами были охвачены огромные территории, и каждый день рынки пополнялись несчастными — жителями разорённых городов и взятыми в плен воинами. Из-за переизбытка рабов цены на них пошли вниз, а вместе с ценой упала ценность жизни самого раба. Теперь они продавались наравне со скотом.

Появились философы, оправдывающие столь жалкое положение невольников относительно свободных людей. В гимназии мальчиков учили, что раб — та же скотина, только говорящая.

Идоменей, несмотря на то, что был таким же рабовладельцем, как и большинство его сограждан, считал, что незавидная участь — стать рабом — в этом шатком мире может постичь любого. И тогда вчерашний свободный гражданин окажется на рыночном помосте с ценником на шее.

Получив возможность самостоятельно вершить суд, Идоменей старался не злоупотреблять своим правом. Он был строг, но справедлив, любой в поместье мог просить хозяина о помощи и снисхождении. Кнутом наказывали только за очень большую провинность, такую, как воровство или насилие. Если наказанный не исправлялся, то его везли на рынок.

Жители посёлка рабов знали, что за честную службу их могут отпустить на свободу. Но те, кто получил вольную, как, например, Гектор и Галена, редко покидали хозяев. За время существования поместья навсегда уехали только двое мужчин, пожелав вернуться на родину, и о дальнейшей их судьбе ничего известно не было.

Федра так и не уснула после ухода мужа, но вставать тоже не торопилась. Нежилась в постели, ворочаясь с боку на бок. Подумала о жемчужном ожерелье, которое вчера толком не успела рассмотреть. Улыбнулась, вспомнив, как любовный вихрь захватил обоих.

Она подошла к столику с зеркалом, на все движения её тело отзывалось приятной ломотой. Жаровня потухла, в комнате было прохладно, но Федра не торопилась набросить на себя халат. Нагая, с ожерельем на шее, она подошла к чёрному каменному зеркалу и принялась рассматривать своё лицо и тело.

«Всё это он любил. Любит.», — сказала она своему отражению. Совсем озябнув, укуталась в халат из пушистой мягкой ткани и позвала Галену.

— Вы встали рано, госпожа, — сказала служанка, заглядывая Федре в лицо. — Как провели ночь? Хорошо ли спали?

— Совсем не спала, — ответила Федра, и щёки её порозовели. — Ну ничего, отосплюсь потом. Сегодня много дел нужно успеть.

— Могу ли я узнать, госпожа, что за дела?

— Можешь, но сначала сходи разбуди Клитию с Хионой, потом зайди на кухню. Пусть несут завтрак, что-нибудь простое, я тороплюсь.

Пожав плечами, Галена вышла из покоев госпожи.

— Госпожа, вы звали? — Клития поклонилась.

Её примеру последовала и Хиона. Федра подозвала к себе девочку и ласково погладила её по щеке.

— Клития, принеси ту голубую тёплую накидку, что я отдала Хионе. И поторопись, милая.

— Вот, госпожа, — вернувшаяся Клития протянула Федре нужную вещь.

— Клития, укутай хорошенько Хиону, на улице холодно, — и, повернувшись к Галене, попросила: — помоги ей.

В это время Федра завернулась в накидку из лисьего меха, что привёз вчера Идоменей. Взяв девочку за руку, она сказала:

— Мы уходим.

— Куда вы её ведёте, госпожа? — вырвалось у Клитии.

Девушка знала, что господин Идоменей приказал отвезти маленькую рабыню обратно в город. Клития ничего не сказала своей подружке, но сама не раз плакала украдкой. Федра не стала отвечать рабыне. Когда хозяйка Тритейлиона с девочкой вышли из комнаты, Галена принялась распекать Клитию, за то, что она посмела расспрашивать госпожу.

Идоменей всё же позволил Гектору укрыть ему ноги шкурой, за время сидения в кресле он совсем замёрз. Нисифор, как нахохлившийся воробей, сидел у ног своего господина и держал в негнущихся пальцах стилус.

— Вот и всё! — воскликнул хозяин, когда за спиной последнего посетителя захлопнулась калитка.

— Идёмте скорее домой, в тепло, господин. После столь долгого сидения на ветру немудрено заболеть.

— Господин! — Идоменей обернулся на голос жены.

Федра приблизилась к нему, ведя за руку ребёнка. И он понял всё. Вот почему жена так быстро уступила ему, не протестуя против отъезда маленькой рабыни. Прошлой ночью он ждал, что Федра снова будет просить его оставить девочку в поместье. Она выбрала иной способ, и сейчас обращалась не к мужу, а к господину, хозяину Тритейлиона.

— Господин! — повторила Федра, подойдя к ротонде. — Это бедное дитя просит о вашей милости…

— Федра…

— Несмотря на то, что она ещё очень мала, ей многое пришлось пережить. Её увезли из родного дома, а затем несколько раз перепродавали. Она переходила из рук в руки, жила неизвестно в каких условиях, пока не очутилась здесь, в Тритейлионе, под вашим покровительством.

— Федра…

— Господин, она могла бы поведать вам многое, если бы успела выучить наш язык. Но бедняжке пока трудно связно рассказать вам о своих несчастьях, и поэтому за неё говорю я… Прошу вас, господин, не отсылайте её туда, где о ней никто не сможет позаботиться.

Мужчина взглянул на девочку, она, не понимая, что сейчас решается её судьба, бесстрашно разглядывала его своими светлыми прозрачными глазами. Удовлетворив своё любопытство, она перевела взгляд на Гектора и уголки ей губ тронула улыбка.

Гектор, окончательно замёрзший, на холодном ветру был укутан с головой в несколько накидок, из-под разноцветного кокона торчали худые ноги в сандалиях. Слуга Идоменея не успел найти свои сапоги, и ему пришлось провести утро в неподходящей для таких холодов обувке.

— Федра, — Идоменей спустился по ступеням ротонды и вплотную подошёл к жене.

От её волос пахло так же, как ночью. Вокруг губ он заметил мелкую россыпь розовых прыщиков — следы от его бороды и усов.

— Скажи, это так важно для тебя? Чтобы она осталась?

— Идоменей, для меня важнее всего, чтобы между нами не было больше обид и недомолвок. Когда ты не пожелал говорить со мною и увёз сыновей в Афины, я подумала, что ты больше не любишь меня…

— Ты так подумала? — нахмурился мужчина.

— Прости.

— Что ж теперь? Изменилось ли твоё мнение?

— Я поняла, что ошибалась.

— А если я оставлю это дитя в Тритейлионе, то ты окончательно уверуешь в мою любовь к тебе? — насмешливо проговорил Идоменей. — У меня, видимо, осталась только одна возможность доказать свои чувства — потакать тебе во всём.

— Нет, Идоменей, — Федра предпочла не заметить насмешки. — Я знаю, ты всегда поступаешь, как считаешь нужным, без оглядки на кого-либо, и никогда не меняешь своих решений. Но ещё я знаю, что ты великодушен, и великодушие твоё происходит от осознания своей силы. Ибо только очень сильные люди могут снисходить к слабым.

Глава 23. Боги Тритейлиона

1.

— Он кто? Бог?

— Не совсем, но в Тритейлионе он как бог. Здесь ему принадлежит всё: и дома, и поля, и сады, и виноградники, а ещё лошади, овцы и другая скотина. Рыба, проплывающая у берегов поместья, также принадлежит ему. Ты, я, другие рабы, тоже его собственность.

Клития с Хионой возвращались из посёлка рабов, куда ходили относить подарки от госпожи для разродившейся два дня назад рабыни.

— Он как Зевс? *

— Ну нет! Настоящие боги бессмертны, а наш господин смертен, как все люди.

— Господжа говорила, что боги живут на горе * и дом господина тоже на горе, — не унималась девочка.

— Это совсем другая гора, Хиона.

— Другая? — разочаровано переспросила девочка.

— Гора на которой живут боги, находится далеко отсюда, за понтом, — Клития махнула рукой в сторону моря.

— Если он не бог, то почему его все боятся и слушаются? Даже господжа!

— Он хозяин и для госпожи, потому что он её супруг, — терпеливо объясняла Клития.

— А я? Кто я?

— Ты рабыня!

— Это значит — я плохая?

— Нет, ты не плохая, Хиона, — Клития прижала девочку к себе, — просто, ты ещё маленькая и многого не понимаешь, ну ничего научишься всему со временем.

— Он меня не любит!

— Господин не должен любить рабов, он любит только госпожу и своих сыновей, а мы всего лишь обязаны ему хорошо служить.

Несмотря на объяснения подруги, Хиона не понимала, почему при господине Идоменее её жизнь в Тритейлионе так изменилась. Теперь она не видела Тавриска, не могла бегать по саду, который только начала изучать. Большую часть времени она проводила в гинекее, в покоях госпожи.

Галена пыталась усадить её за вышивание, но безрезультатно. Хиона думала, что стоит ей взяться за иглу, и стежки лягут сами собой, но увы! Она лишь пальцы исколола, да ткань в пяльцах кровавыми пятнышками запачкала.

Госпожа посчитала, что рано ей учиться вышивать, и велела Галене принести коробочку со спутанными клубочками, приказав Хионе разобрать их по цветам. Эта работа ей больше понравилась, чем вышивание, но бегать с Тавриском всё равно было интереснее. В сад теперь она выходила только в сопровождении Клитии. Госпожа наказала девушке строго следить, чтобы Хиона не попадалась её мужу на глаза.

Когда рабыни случайно встречали на своём пути хозяина Тритейлиона, Клития хватала девочку за руку, и уводила её к гинекею или в боковую аллею. Уставшая от запретов Хиона спросила свою подругу, когда она снова сможет свободно гулять по саду и террасам? Клития ответила:

— Когда господин Идоменей уедет из Тритейлиона.

— Когда же он уедет, Клита? — наивно спросила девочка.

— Так нельзя говорить, Хиона! — рассердилась девушка. — Я тебе много раз повторяла, что хозяин здесь — он! Приезжает и уезжает, когда захочет. Именно с его позволения ты осталась в Тритейлионе, а не отправилась обратно в город.

— В город? — испуганно спросила девочка и замотала головой. — Нет! Я не поеду! Я не хочу в город!

— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, моя маленькая подружка. Я успела к тебе привязаться, ты мне стала как сестричка, поэтому прошу, слушайся госпожу и меня. Не подводи нас.

— Хорошо, Клита, — Хиона бросилась девушке на шею. — Я буду слушать господжу, и тебя буду слушать.

2.

С самого утра Идоменей отсутствовал в верхнем Тритейлионе. В сопровождении управляющего Нисифора он совершал объезд своего поместья. Стоял погожий солнечный день, Федра разрешила Клитии с Хионой прогуляться по саду. Рабыни остановились у бассейна, в его потемневшей воде плавали жёлтые листья. Каждой утро приходила рабыня из посёлка и вылавливала их сачком, но на следующий день листьев становилось ещё больше. На той стороне бассейна — андрон, туда Хионе строго-настрого запрещено ходить. Приземистое одноэтажное здание с прямоугольной верандой перед входом совсем не походило на жилище бога, дом госпожи намного больше и красивее.

— Клития, Хиона идите скорее, госпожа зовёт! — услышали рабыни голос Галены.

В своих покоях Федра встретила их с большим мотком разноцветных лент.

— Послезавтра праздник в честь Гермеса-Прибыльного. * Во время празднования состоится процессия и жертвоприношение Гермесу. Так как цветов в саду почти не осталось, я подумала, что гирлянды для украшения храма и алтаря можно сплести из лент и бахромы. За работу мы примемся прямо сейчас, нужно разобрать эти ленты, разложить их по оттенкам, затем разгладить, потом мы приступим к плетению. Хиона, — обратилась Федра к девочке, — ты будешь относить ленты Галене на кухню и ждать, когда она их выгладит, затем приносить их нам обратно. Когда мы займёмся плетением гирлянд, я расскажу вам об этом празднике.

— Гермеса-Прибыльного в Тритейлионе мы почитаем, как бога плодородия, счастливого случая, удачи и конечно же прибыли, которая извлекается из наших общих трудов. Гермес также является прислужником богов. С особым рвением он служит своему отцу Зевсу, выполняя его поручения. Ещё он доносит до ушей своего божественного отца наши мольбы и подаёт к его столу блюда, приготовленные из животных, что мы принесли в жертву на алтаре. Перед праздником необходимо посетить купальню и совершить омовение, затем надеть чистую нарядную одежду. Также необходимо нарядить жертвенное животное, чтобы подношение понравилось богам. В корзине, украшенной бантами, будет лежать нож, посыпанный ячменной крупой. Эту корзину к алтарю понесёт молоденькая невинная девушка. Клития, — обернулась Федра к рабыне, — я хочу, чтобы ты понесла эту корзину.

— Я?! Госпожа…, - девушка захлопала глазами. — Вы доверите мне нести корзину с жертвенным ножом?

— Почему нет? Разве ты не достойна?

— Не знаю, госпожа… я боюсь не справиться…

— У тебя всё получится, милая. Мы всё с тобой отрепетируем. Не бойся!

— Благодарю, госпожа, — девушка покраснела от удовольствия.

— А я, господжа? Я буду нести корзину, как Клита?

— Ты тоже будешь участвовать в процессии, Хиона. Господин Идоменей, мой супруг, возглавит наше шествие, и мы вслед за ним взойдём на храмовую террасу. В это же время с противоположной стороны к храму подойдёт процессия рабов из посёлка во главе с Нисифором. Прямо перед ступенями храма две наши колонны соединятся, и с этого момента начнётся праздничное богослужение.

— А что будет в моей корзине, господжа? Тоже нож?

— Нет, милая, ты понесёшь в своей корзине угощение для Гермеса — медовые лепёшки, орехи и виноград. Выложив перед богом свои дары, ты сможешь обратиться к нему с молитвой, попросить исполнить твоё желание.

— И он всё расскажет Зевсу?

— Да, Хиона, молодец! Ты всё правильно поняла.

В эту ночь девочка долго ворочалась в постели, слова госпожи никак не выходили из её головы. Можно ли попросить Гермеса, чтобы ей разрешили снова играть с Тавриском и разгуливать по поместью? Или лучше пусть сделает так, чтобы господин Идоменей уехал…, а может, всемогущий бог сумеет заставить хозяина Тритейлиона полюбить её?

Утром Клития шепнула ей, что госпожа в прекрасном настроении, оттого, что господин Идоменей всю ночь провёл в её покоях. Хиона хоть не поняла, какая связь между ночёвкой господина в гинекее и хорошим настроением госпожи, но тоже заметила, что хозяйка Тритейлиона просто светится от счастья. За утренним туалетом Федра улыбалась и время от времени принималась напевать вполголоса. «Наверно, госпожа опечалится, если он уедет», — вздохнула девочка, ей очень не хотелось расстраивать свою добрую госпожу.

Суета, царившая в предпраздничный день, никак не давала сосредоточиться и решить с какой просьбой ей обратиться к богам. Хиона хотела поговорить с подругой, но Клитии было не до неё. В преддверии завтрашнего праздника девушка была сама не своя. Она перебрала все свои платья и чуть не расплакалась, когда поняла, что для такого торжественного случая у неё нет подходящего наряда. Когда же госпожа пообещала найти ей хитон и красивую накидку в своих сундуках, то Клития так развеселилась, что принялась целовать и тормошить свою маленькую подружку, приговаривая: «Вот он завтра меня увидит! Вот увидит!»

— Кто он, Клита?

— Я тебе всё расскажу позже. Сейчас нельзя, а то желание не сбудется. Понимаешь?

«Не сбудется? Вот как? Значит нужно действовать тайно, чтобы никто не узнал? — задумалась Хиона. — Клита говорит, что господин Идоменей не бог, но, может быть, она ошибается? И его можно задобрить, как бога, поднеся какой-нибудь дар? Но какой? Из той вкусной еды, что готовит кухарка, он может взять себе, что пожелает. Красивые наряды и дорогие вещицы, что хранит в своих сундуках госпожа, привозит ей господин. Цветы в клумбах тоже принадлежат господину Идоменею, как и все остальные растения Тритейлиона. Что можно подарить тому, у которого всё есть?»

Хиона посмотрела в сторону андрона. Что если… Ей очень хотелось посоветоваться с Клитией, но тогда желание не сбудется!

3.

Дверь андрона оказалась не запертой, Хиона вошла внутрь и огляделась. Просторная комната с очагом, ложе-клинэ, низкий столик, на полу, ярко-красный с чёрной окантовкой, ковёр. Вдоль одной стены, от пола до потолка, полка со свитками, их здесь намного больше, чем в покоях госпожи. У противоположной стены тоже полка, на которой в хаотичном порядке расставлены статуэтки, узкогорлые сосуды с рисунками, серебряные блюда с тонким орнаментом. У окна кресло, накрытое медвежьей шкурой, в нем восседал господин Идоменей в то утро, когда госпожа привела её к ротонде.

Девочка заметила тёмный проём, который вёл в соседнее помещение, она направилась туда, но успела сделать всего два шага, остановилась, замерев перед необычным предметом — на треноге, в слегка наклонном положении, была закреплена прямоугольная столешница из чёрного блестящего, очень гладкого дерева.

В углублениях этой столешницы дрожали, переливаясь волшебными жёлтыми огнями, огромные медовые капли. Девочка наклонилась над столешницей, чтобы поближе рассмотреть это чудо, и заметила, что кроме ярко-жёлтых, есть ещё темно-коричневые и почти белые капли.

Все оттенки мёда были представлены здесь. Она лизнула одну из капель языком, но, к её разочарованию, этот мёд был твёрдым, как камень, и совершенно безвкусным. Хиона положила на ладошку одну из капель и осмотрела её со всех сторон. Внутри каменного мёда сидела маленькая мушка. Девочка потрясла камень, но мушка не пожелала вылететь наружу. Хиона оглядела остальные камни и ещё в двух заметила жука с серебряными крылышками и тонконогого паучка.

Громкий женский крик раздался с храмовой площади, и Хиона от неожиданности едва не опрокинула чёрную столешницу. К крику присоединились другие женские голоса. Торопливо сунув медовые камешки обратно в углубления, Хиона выскочила из андрона и наткнулась на старуху-рабыню.

— Что испугалась, голубка? Не бойся! Они так кричат, чтобы заглушить предсмертный рёв телёнка, что привели для заклания, — прошепелявила старуха. — Скоро мясник разделает тушу, и мы сможем вернуться на праздник, чтобы полакомиться молодым мяском.

— Жалко его, бабушка, — пролепетала девочка, вспоминая белого телёнка с рыжим бочком и золотыми рожками.

— Потому госпожа наша и приказала увести тебя с площади перед жертвоприношением, рано тебе на это смотреть. А телёночка не жалей, его смерть угодна богам и принесёт многопользы всем, кто живёт в поместье.

Они поднялись на храмовую площадку, где царило веселье и громко играла музыка, люди были пьяны от вина и от запаха крови. С белого мраморного алтаря тонкой струйкой текла кровь, одна из рабынь собирала её в специальный сосуд-сфагейон. *

— Хиона! — Клития помахала ей рукой. — Иди скорее сюда, я заняла для тебя место за пиршественным столом.

Платье девушки было забрызгано кровью.

— Это хороший знак, — сказала она, показывая на пятна, — я стояла рядом с алтарём, чтобы господин Идоменей смог взять из моей корзины нож. Бычка держал Нисифор и ещё один раб. Госпожа дала мне выпить немного вина, чтобы я не боялась, но мне всё равно было страшно и на мгновение я закрыла глаза, когда открыла — всё было кончено.

— Господин Идоменей убил телёнка?

— Одним ударом!

Хиона бросила осторожный взгляд на хозяина Тритейлиона, сидевшего во главе стола. Лицо мужчины было спокойным, ничего не указывало на то, что некоторое время назад он нанёс смертельную рану жертвенному животному. Его одежда тоже была в крови. Впрочем, у многих участников заклания одежда была вымазана телячьей кровью. Запахло жаренным мясом, рабы поставили на пиршественный стол несколько огромных тарелок с истекающими соком кусками.

Праздник длился до самой ночи, некоторые рабы перепились и уснули прямо за столом. Идоменей первым закончил пиршественную трапезу. Он встал, за ним поднялись Федра с Галеной. Клития пыталась растормошить заснувшую на её руках Хиону, но девочка, едва открыв глаза, снова проваливалась в сон.

— Гектор, прошу, помоги Клитии, — обратилась к слуге мужа Федра.

Старый слуга осторожно принял девочку из рук рабыни и понёс вниз, к гинекею. Идоменей с Федрой немного отстали от идущих впереди слуг, в темноте мужчина положил руку на талию жены. Этот интимный жест всего в двух шагах от посторонних заставил Федру вспыхнуть от желания. Идоменей, почувствовав трепет её тела, крепко прижал жену к себе. Она не успела спросить, как он ответил на безмолвный вопрос:

— Нет, не к тебе. Ко мне ближе. — И увлёк Федру в сторону андрона.

Она не помнила, когда последний раз проводила ночь у мужа. Обычно Идоменей предпочитал приходить к ней на ложе в гинекей. Сейчас она чувствовала себя не женщиной, пребывающей в многолетнем браке, а любовницей, которая тайно встречается со своим возлюбленным. Не зажигая огня, в темноте, Идоменей торопливо раздел жену и, опрокинув на кровать, накрыл её нагое тело своим.

Потом они долго лежали, уставшие, безмолвные. Федра думала, как странно, что она совсем не скучает о своих сыновьях и её не беспокоит отсутствие писем от племянника. Теперь, когда между ними никто не стоял, их отношения стали более ровными и уважительными. Она ни в чём не перечила ему, а он рассказывал ей о своих планах и даже спрашивал совета. Словно подслушав её мысли, Идоменей сказал:

— Сегодня утром вместе с Нисифором я осмотрел склон холма, часть которого осыпалась в море, лишив нас гавани.

— Идоменей, — Федра попыталась разглядеть в темноте лицо мужа. — Неужели ты хочешь восстановить гавань и нарушить обещание данное Совету?

— Нет, моя дорогая, я не нарушу своего слова, во всяком случае пока они держат своё. Склон я осматривал с другой целью. Ещё год назад я решил укрепить его, обнеся подпорной стеной. Нисифор следил за работами в моё отсутствие, теперь необходимо выровнять площадку на вершине склона, и мы получим ещё одну террасу, на которой можно будет заложить парк и построить дом.

— Дом? Ты хочешь построить в Тритейлионе ещё один дом?

— Хочу.

— Но зачем?

— Затем, что всегда предпочитаю смотреть вперёд, моя дорогая жёнушка. Ведь когда-то наши сыновья выучатся и вернутся домой, в Таврику, со временем они обзаведутся семьями. Тому, кто выберет торговое дело достанется наш дом в Прекрасной Гавани, все мои склады и корабли. Тот, из них, кто захочет быть землевладельцем получит Тритейлион.

— Но ведь по закону, всё должно достаться нашему старшему сыну Алкиму…

— По закону — да, но я хочу распределить своё имущество между сыновьями, по справедливости. Поэтому ещё при моей жизни каждый получит свою долю, а я отойду от дел и поселюсь в том самом доме, что планирую построить. Надеюсь, ты не откажешься занять соседние покои? — спросил Идоменей с лукавой улыбкой.

— Идоменей! — воскликнула Федра. — Ты хочешь, чтобы мы вновь жили в одном доме?

— Ты против?

— Не знаю… сможем ли мы ужиться под одной крышей?

— Ты отлично знаешь, что сможем, наши последние дни и ночи тому пример.

— Но что же это будет за дом? Что ты задумал, Идоменей, расскажи!

— С новой террасы открывается отличный вид. Я хочу построить просторный особняк в два этажа с окнами на море. Все изобретения, что существуют в данный момент для обустройства комфортабельного проживания, будут использованы при строительстве этого дома. Прежде всего обогрев, под полами будут проложены трубы, по которым будет двигаться горячий воздух, поступающий из печей. Купальня с мраморной ванной и горячей водой, которая будет подаваться также по трубам.

— С таким отоплением не нужны жаровни…

— Ты права, нужды в жаровнях не будет. Я хотел тебе рассказать ещё о таком чуде, что позволяет зимой хранить тепло в покоях — это свинцовые окна, в переплёты которых вставлены кусочки разноцветного стекла, наподобие мозаики. Солнечные лучи, проникая через такое окно, озаряют внутренние покои дома особым волшебным светом.

— Идоменей! Неужели ты видел это всё своими глазами?

— Да, дорогая, и скоро ты всё увидишь сама. Уже весной мои корабли отправятся за мрамором для особняка на Парос. * Белый паросский мрамор * для внутренней облицовки стен, тёмно-синий элевсинский * и чёрный, с острова Лесбос, для пола.

— О боги! Но ведь это стоит огромных денег!

— Денег уйдёт немало, — согласился мужчина.

Они проговорили почти до самого рассвета. Когда Идоменей уснул, Федра тихонько покинула ложе мужа. Накинув на голое тело тёплую накидку, простоволосая, она быстрым шагом дошла до крыльца гинекея, радуясь, что никого не встретила на своём пути. Идоменей, наоборот, проснулся в этот день поздно, но, как только встал, сразу принялся за дела. Ожидая, когда Гектор принесёт из кухни завтрак, мужчина взял в руки восковую табличку с записями расходов по поместью и углубился в расчёты.

Он склонился над абаком * и замер в недоумении. Расклад псифосов * на доске никак не соответствовал последней цифре, вписанной в табличку. Мужчина несколько раз переводил взгляд с таблички на абак и обратно, пока, наконец, не убедился, что электроны, выполняющие роль костяшек-псифосов, расположены совсем не в том порядке, что были вчера, когда он оставил свои подсчёты.

— Гектор, кто-нибудь трогал абак? — спросил Идоменей вернувшегося слугу.

— Так никого не было, господин, — сказал Гектор и прикусил язык, он прекрасно знал, что госпожа провела ночь в андроне и видел, как она уходила утром.

— Не понимаю…, - вновь обернулся к абаку мужчина, — никто не убирал мои покои вчера?

— Нет, господин, вчера было не до этого. А вот сегодня должна прийти эта рыженькая, рабыня вашей госпожи, обычно она убирает андрон.

— Гектор, прошу, не оставляй её одну в моих покоях, проследи, чтобы она все вещи клала на свои места.

— Слушаюсь, господин.

Тем временем, Клития, укладывая волосы своей госпожи, вспоминала вчерашний день. Она восхищалась щедростью господина Идоменея, который в честь праздника подарил каждому рабу по серебряной драхме. Краснея и вздыхая описывала, как представительно выглядел молодой Нисифор, впервые возглавивший процессию рабов, как стойко он перенёс процедуру жертвоприношения. Она рассказала госпоже, что рабы из посёлка очень довольны праздником и сегодняшним выходным днём. Девушка весело щебетала, как птичка, не подозревая, что тучи уже сгущаются над её головой.

Глава 24. Плач в ночи

1.

На второй день после праздника Федра занялась подготовкой дома к зиме. Управляющий прислал в гинекей плотника, который должен был закрепить ставни в оконных проёмах и законопатить все щели, чтобы зимние ветра не выдували тепло из комнат. Приходящие рабыни помогли Галене и Клитии снять тонкие занавеси с окон и заменить их на плотные двухслойные полотнища. Затем два раба застелили пол в покоях Федры толстым войлоком, поверх которого раскатали ковры.

Помещение сразу погрузилось в темноту, и в этой темноте обитательницам гинекея предстояло жить до наступления весны. Только окно кабинета Федра оставила нетронутым. Здесь она собиралась заниматься рукоделием при свете дня в тихую безветренную погоду. Управившись с комнатами хозяйки, все перешли в соседнее помещение. Эти комнаты при Хионе ни разу не открывали. Первое, что увидела девочка, войдя внутрь — большой мяч, сшитый из разноцветных кусочков кожи. У стены стоял круглый щит, обитый медью, рядом лежал деревянный меч.

— Господжа, кто здесь живёт?

— Никто, — с грустью сказала Федра. — До отъезда в Афины здесь жили мои сыновья.

— А ещё раньше, — вмешалась в разговор Галена, — тут находилась ткацкая, её перенесли в посёлок рабов, после того как госпожа родила старшенького — господина Алкима, чтобы шум станков не мешал младенчику сладко почивать.

— Ты права, Галена. Всё так и было. Здесь мои мальчики делали свои первые шаги, здесь впервые в жизни взяли в руки стиль, чтобы научиться писать… Ах, эти письма от моих мальчиков! Теперь я их не получу до того, как откроется навигация и корабли приплывут в Прекрасную Гавань, — проговорив, она утёрла слезу.

— Не расстраивайтесь моя госпожа. Господин Идоменей пообещал, что следующее лето ваши дети проведут рядом с вами, здесь, в Тритейлионе.

— Ты права, Галена! Некогда печалиться! Я думаю, эти комнаты тоже следует утеплить, чтобы не было сквозняков, хоть они и пустуют сейчас. Когда закончите здесь, — Федра обернулась к рабам, — приступайте к помещениям первого этажа. Только кухню не трогайте, там всегда очень жарко от очага.

— Госпожа, а как быть с андроном?

— С андроном? Думаю, об этом позаботится Гектор. Знаю, что мой супруг любит спать в прохладном помещении.

Всё время, пока шла работа в гинекее, Хиона была как на иголках. Она то и дело поглядывала в сторону андрона и даже умудрилась пару раз сбегать к нему, пользуясь занятостью Клитии. Хотела проникнуть в дом, но каждый раз отступала, завидев Гектора. Пока хозяин отсутствовал, слуга бдительно охранял покои своего господина.

2.

— Что это?! — Клития вытащила из-под подушки три переливающихся медовым цветом камешка.

Хиона тяжело вздохнула, виновато опустив плечи.

— Хиона! Где ты это взяла?! — девушка с удивлением разглядывала жёлтые электроны. — О, Боги! Это же псифосы из абака господина Идоменея.

— Я не знала, как им имя, Клита…

— Хиона, отвечай, как эти камни оказались у тебя?

— Я взяла их там, — она махнула рукой в сторону, — в адроне.

— Зачем…, - голос Клитии дрогнул. — Зачем ты взяла их? Ты украла…

— Я хотеть ложить потом… ложить обратно…, но там Кег…Хек…

— Гектор?

— Да! Он не уходить… Я боялась, что он увидит меня, когда я буду ложить…

— Так. Расскажи мне всё. Как ты оказалась в андроне? Тебе запрещено приближаться к нему!

— Я ходить в адрон, чтобы знать… чтобы смотреть, что любит господин, что он хочет… я хотеть дарить ему… делать подношение, как богу, и он потом не сердит на меня…

— О, Хиона…, - Клития прислонилась к стене, чтобы не упасть.

— Я ходить…я смотреть, а там это — медовый камешки… там…смотри Клита, — она поднесла электроны к лицу девушки, — там мушка, там жучок и маленький паук… я взять их, чтобы выпустить…я их трясти…я лить в них воду…а они не хотят…не хотят выходить.

— Когда ты их украла?

— Я ходить в адрон, когда был праздник и смотреть… камушки я укра…ла, когда ты, Клита, ходить убирать…мыть…

— Хиона, что ты наделала! — Клития упала на кровать и закрыла лицо руками. — Теперь все подумают, что это я украла псифосы! Знаешь, какое наказание за воровство? Кнут! Да что кнут…О, боги! Он! Он теперь будет думать, что я воровка! — девушка зарыдала.

— Клита! Клита! Не плачь! — она гладила и целовала волосы девушки. — Ты говорить всем, что это я воровка!

— Хиона! Ты не понимаешь! Тебя высекут кнутом! И никто, даже госпожа, не спасёт тебя от этого наказания, потому что кража вещей из господских покоев — самое тяжкое преступление.

— Клита! Я боюсь! Я не хочу кнута! — девочка заплакала.

Добросердечная Клития, забыв о своих бедах, принялась утешать свою подружку. Немного успокоившись, девушка сказала:

— Нужно вернуть эти камни, пока господин Идоменей их не хватился, и если боги будут к нам благосклонны, то никто ничего не узнает.

Но боги не хотели потворствовать их планам. Пока рабыни думали, как выманить Гектора из андрона, слуга Идоменея лазил на четвереньках по полу, ища, потерянные псифосы.

— Нет ничего, господин, — Гектор, кряхтя, поднялся с пола.

— Как это нет? Куда они могли подеваться?

— Ума не приложу, господин!

— Ну хорошо — один пропал…, но сразу три!

— Правда ваша, господин! Странно всё это… Вчера рабыня из гинекея убиралась, но я, клянусь вам, господин, глаз с неё не спускал.

Идоменей раздумывал, ему не хотелось беспокоить жену. Если окажется, что девушка не причём, Федра может обидеться. В то же время, нельзя давать спуску тому, кто украдкой приходит сюда и берёт его вещи…

— Сообщить о пропаже электронов в гинекей? — нарушил молчание слуга.

— Нет, пока нет. Позови ко мне лучше Галену.

Клития с Хионой смотрели, как Галена чуть ли не вприпрыжку бежит к андрону. У них не было сомнений — о пропаже камней уже известно, и скоро в тихом гинекее разразится буря. Хиона не выдержала и, схватив камни, выбежала из комнаты, в след ей неслось: «Куда ты, Хиона?» Девочка сбежала с террасы, потом проскочила лестницу и остановилась у огороженного обрыва, занеся руку для броска. Тогда никто не узнает, что она взяла их, и Клития окажется вне подозрений.

3.

— Не могу в это поверить, господин Идоменей. — Галена стояла напротив сидящего в кресле мужчины. — У нас никогда такого не было…

— Всё бывает в первый раз, Галена. Чтобы этого не повторилось, надо найти и наказать виновника.

— Даже не знаю, как сказать об этом госпоже…

— Не нужно ничего говорить. Проведи расследование, расспроси девушку, которая ходит ко мне убираться. Она должна признаться. Любым способом узнай у неё все.

Голова у Галены после разговора с хозяином Тритейлиона шла кругом. Наступило время обеденной трапезы. В покои Федры вошла Клития, неся на подносе плошки с едой. Служанка так и впилась взглядом в лицо рабыни. А она, то краснела, то бледнела, не в силах скрыть своих чувств.

— Клития, где Хиона? — спросила Федра.

— Она в нашей комнате, госпожа. Спит.

— Спит? Умаялась за утро, бедняжка. Столько дел сегодня переделали…

— Пойти её разбудить, госпожа? Проспит ведь обед, — с притворным участием спросила Галена.

— Нет, не нужно, пусть отдыхает, — отозвалась Федра и вновь обратилась к Клитии: — Милая, ты свободна. Пойди на кухню и пообедай. И скажи кухарке, чтобы оставила что-нибудь для Хионы. Она будет голодна, когда проснётся.

Клития спустилась в пустую комнату. Хиона ещё не вернулась. Может быть, она в саду? Решив проверить догадку, Клития направилась к выходу и в дверях столкнулась с Галеной.

— Проснулась твоя подружка? — кивнула она на пустую постель. — Убежала уже куда-то… плохо ты за ней следишь, Клития.

— Я как раз собиралась её искать.

— Успеешь, — сказала Галена, закрывая дверь. — Поведай мне пока, кто украл электроны из покоев нашего господина.

— Я ничего не знаю…, - пролепетала девушка.

— Не ври! Это твоя подружка стащила камни, а ты её покрываешь! Может, и под кнут вместо неё ляжешь?

— Галена…, - слёзы хлынули из глаз Клитии.

— Плачь, не плачь… Ничто тебе не поможет, если не признаешься! На госпожу не надейся, хозяин строго-настрого запретил вмешивать её в эти дрязги.

— Это я… я взяла псифосы, не знаю зачем…в голове потемнело, пришла в комнату и увидела их в своей руке… хотела вернуть незаметно, но не успела.

— Ну что ж, дурочка, ты сама себе судьбу выбрала. — со злостью проговорила женщина. — После наказания в гинекей ты больше не вернёшься. Если не отправят на рынок, то в поле будешь работать, под палящем солнцем корзины тяжеленые тягать.

— Пощадите! — девушка упала на колени.

Хиона стояла в коридоре и слушала, как в опочивальне рыдала её подруга. На цыпочках девочка вернулась к входной двери и вышла на улицу.

Трудно, совершенно невозможно было заставить себя делать то, на что она решилась. Она страшилась кнута, но ещё больше боялась, что пострадает Клития, та Клития, с которой с самой первой встречи возникла взаимная симпатия, которая любила, жалела её, которая во всём помогала, всему учила, и иногда, совсем немножко ругала.

Хиона раскопала ямку, куда спрятала медовые камешки. Она так и не смогла их выкинуть. Жучок, мушка, паучок… Ноги не шли к андрону, она несколько раз останавливалась, но судьба не дала ей отсрочки, из боковой аллеи в сопровождении слуги вышел хозяин Тритейлиона, путь назад был отрезан.

— Вот! — выбросила девочка вперёд руку с камнями, — бери! Не Клита! Я брать камни, я хотеть играть, потом отдать. Вот! — повторила она, не смея от страха поднять глаза на мужчину. — Меня бить! Клиту нельзя! Она не брать камни, не знать, что я брала…Она ругать меня, когда узнать…

Идоменей был в замешательстве. Никто к нему так не обращался. Никто из рабов не заговаривал первым, не подходил на столь близкое расстояние, не тянул к нему руку с выпачканными грязью камнями, которые днём раньше были украдены из его покоев. И уж тем более, никто не решился бы советовать ему, кого наказывать, кого — нет. Если бы это был взрослый раб, то не миновать ему трёпки…

Первым пришёл в себя Гектор:

— Нельзя так разговаривать с господином, глупое дитя.

Идоменей не произнёс ни слова, не посчитал нужным отвечать этой наглой девчонке. Мужчина сделал знак слуге, чтобы тот забрал электроны и повернувшись к маленькой рабыне спиной, неторопливо направился к андрону. Хиона осталась стоять в растерянности, она не поняла. Спасла она Клитию от наказания или нет?

Идоменей перебирал свитки, лежащие на столе, искоса наблюдая, как Гектор моет псифосы, протирает их насухо мягкой тряпочкой прежде, чем уложить в отверстия абака.

Он снова увидел: грязные камни на маленькой ладони, опущенные вниз дрожащие ресницы. Услышал торопливую исковерканную речь. При всей своей дерзости она всё же не посмела поднять на него глаза. Только сейчас он понял, как она его боялась, но всё же пришла, чтобы защитить свою подругу…

— Она смелая…

— Что, господин? — не расслышал Гектор.

— Эта рабыня смелая, — повторил Идоменей, улыбаясь своим мыслям. — И не лишена благородства. Понимая, что её непременно накажут, она призналась, чтобы не пострадал невиновная подруга.

— Что теперь, господин? Кого вы подвергните наказанию?

— Не знаю, — нахмурился Идоменей. — Не хочу быть жестоким, но безнаказанность порождает вседозволенность. — Немного помолчав, он добавил: — Сходи в гинекей. Пусть Галена не трогает девушку, а что делать с маленькой рабыней, я решу позже.

4.

Идоменей, вышел на улицу, и плотнее запахнул халат. Лёгкий морозец бодрил, несмотря на то, что ночь была тихой и безветренной. Голубоватые звёзды мерцали в высоком тёмно-синем небе, молодой рогатый месяц блестел, как серебряный нож. Идоменей смотрел вверх, заворожённый таинственной бесконечностью, которая открывается каждому, кто видит над собой звёздное ночное небо. Одна из звёзд, не выдержав его пристального взгляда, сорвалась с ночного небосклона и полетела куда-то вниз, к морю.

Всхлип ночной птицы нарушил тишину, Идоменей перевёл взгляд на тёмный гинекей, сквозь плотно закрытые ставни не видно ни огонька. Снова всхлипнула невидимая птица, а потом тоненько заскулила, как щенок.

Идоменей словно очнулся, нет, это не птица. Кто-то плачет в тёмном саду, он покрутил головой и определил, что плач доносится из боковой аллеи.

Идоменей знал, кого он здесь найдёт, в темноте неясным пятном белела детская фигурка. Девочка сидела на скамье, поджав ноги, её согнутая спина с опущенными плечами вздрагивала от рыданий. Вид этого беззащитного ребёнка, переживающего в одиночестве своё горе, смутил Идоменея. Он коснулся плеча маленькой рабыни, она вздрогнула и посмотрела на него. — Что… почему ты плачешь? — спросил Идоменей, не узнавая свой голос.

— Галена…, - всхлипнула девочка, — побила…

— Идём. Не надо здесь сидеть одной. Холодно.

Она поднялась и послушно пошла за ним. В полутёмном коридоре гинекея он спросил: «Где твоя комната?» Но она не успела ответить. Одна из дверей отворилась, и Идоменей увидел, молоденькую рыжую рабыню с растрёпанными волосами — Хиона! — воскликнула девушка. — Я везде тебя ищу. — и тут же осеклась, увидев Идоменея. — Господин…

— Забери её, — приказал мужчина, — успокой и уложи.

— Слушаюсь, господин…

Идоменей поднялся по лестнице и остановился перед дверью, словно не решался войти.

— Господин, — за спиной возникла служанка жены. — Госпожа ожидает вас.

Её руки потянулась к створкам двери, чтобы распахнуть их перед Идоменеем.

— Галена.

— Я вся во внимании, господин.

— Этот ребёнок…

— Я наказала её, господин, чтобы впредь неповадно было…

— Ты хорошо исполняешь свои обязанности, Галена, я это знаю, — перебил её мужчина, — но теперь я говорю тебе: наказывать или нет этого ребёнка, буду решать только я.

— Господин, вы не знаете всего… она дика, и много чего может натворить… я только забочусь о вашем спокойствии и спокойствии госпожи…

Идоменей ничего ей не ответил, он толкнул дверь и вошёл в покои своей жены.

Глава 25. Кукла

1.

Утром Идоменей послал слугу в гинекей с сообщением о том, что собирается отправиться в сопровождении Нисифора к месту закладки нового дома и пригласил Федру составить ему компанию.

Федра всячески отговаривала Галену от участия в этой прогулке. Идти было недалеко, но ни дорожек, ни лестниц в этой части поместья ещё не было, и пожилой женщине нелегко пришлось бы на крутых склонах и узких тропинках.

Не желая спорить с госпожой, Галена согласилась остаться дома. Женщина не очень хорошо себя чувствовала после вчерашних событий. Выговор, полученный от господина Идоменея, очень расстроил её.

Галена видела, как власть над гинекеем постепенно ускользает из её рук — сначала госпожа не захотела, чтобы она обучала новую рабыню, теперь господин взял покровительство над маленькой разбойницей. И этой рыжей дурёхе тоже удалось избежать наказания, а то, что Клития — пособница и укрывательница, Галена не сомневалась.

Виданое ли дело! Нельзя наказывать воровок! Если так дальше пойдёт, они весь дом растащат!

Идоменей ничего не сказал жене, увидев, кого она выбрала себе в спутницы. Рыжеволосая рабыня крепко держала за руку маленькую девочку, а та, подвижная как флюгер на ветру, крутилась во все стороны сразу.

Чистое ясное лицо ребёнка не хранило следов вчерашних невзгод. Ветер весело трепал её кудряшки, маленький рот то и дело разъезжался в улыбке, обнажая верхнюю розовую десну без двух передних зубов. Весь вид девочки говорил о том, что она рада предстоящему путешествию. Даже общество грозного господина её не смущало.

Мужчина заметил, что в свободной руке девочка держит керамическую куклу с отбитым носом. Идоменей не стал приближаться к жене, издали поприветствовав её поклоном. Проявлять чувства на глазах посторонних, тем более рабов, считалось дурным тоном. Мужчины двинулись вперёд, Федра со своими рабынями последовала за ними.

Площадка, на которую они пришли, не была огорожена, и Федра предупредила Клитию, чтобы та не отпускала от себя девочку. Два десятка рабов трудились здесь. Одни таскали носилки с землёй, засыпая ею ту часть участка, где Идоменей планировал разбить цветники и сад. Другие выбирали с поверхности почвы крупные камни и свозили их в сторону. В дальнейшем эти камни могли послужить материалом для фундамента и подпорных стенок.

Клития с Хионой немного отстали, потому что девочка то и дело останавливалась и, обращаясь к кукле, говорила: «Смотри, кука — это кустик, смотри — это травка, это — веточка, на небе, смотри — солнышко, а там, кука — понт».

— Здесь, вот на этом месте, где мы сейчас стоим, я скоро заложу фундамент нашего нового дома. Посмотри, Федра, — Идоменей указал рукой в сторону моря. — Отличный вид. Мы каждый день сможем любоваться прекрасными восходами и закатами. Сразу от ступеней дома начнётся аллея, которая закончится полукруглой террасой на краю обрыва.

— А там, внизу, находится источник Мэлины? — пытаясь сориентироваться, спросила Федра.

— Да! Его я планирую соединить с этой частью нашего поместья, чтобы можно было посещать галерею, минуя верхние террасы.

— Что будет там?

— Долина роз, — склонился к её уху Идоменей и страстно прошептал: — сто пурпурных роз. Такого цветы бывают твои губы, когда ты целуешь меня на ложе.

Федра смутилась, посмотрела по сторонам: «Не слышал ли кто?»

Когда они вернулись в гинекей, Галена не вышла к ним навстречу. Скинув накидку, Федра поспешила в комнату служанки и увидела ту лежащей на кровати.

— Что с тобой, Галена?

— Не здоровится мне, госпожа.

— Как же так? С утра ты была в порядке и даже хотела идти со мной…

— Хотела, — подтвердила Галена. — А как вы ушли, меня тут же прихватило.

— Сейчас пошлю Клитию в посёлок за знахаркой…

— Не надо, госпожа, была она уже, — Галена взглядом указала на чашу с травяным отваром, что стояла на столике.

— Что знахарка сказала о причинах твоего недомогания?

— Сказала: от дум это тяжёлых, от переживаний…

— От каких переживаний? Я думала, ты теперь довольна моими отношениями с супругом. Я вняла твоим советам, не перечу ему, не затеваю ссор.

— Это так, моя госпожа. Гляжу на вас и нарадоваться не могу.

— В чём же дело? Что ещё тебя огорчает?

— Ох! — вздохнула служанка, — если бы я всё могла вам поведать.

— Какие тайны между нами могут быть?

— Не я эти тайны заводила, ваш супруг просил ничего не говорить вам.

— Что он от меня скрывает? — удивилась Федра.

— Ах! не пытайте меня, госпожа. Я слово дала — молчать.

— Галена! Клянусь он ничего не узнает!

— Не знаю, как мне быть меж вас двух…

И Галена рассказала своей госпоже о вчерашнем происшествии, она надеялась, что Федра найдёт возмутительным поведение своих рабынь и то, что они смогли избежать наказания за свои проступки.

Федра удивилась поведению мужа. Недавно он требовал избавиться от девочки, а теперь благоволит ей. Что же произошло? Отчего он решил не предавать огласки этот случай? Посчитал его незначительным, или маленькая рабыня сумела каким-то образом завоевать его симпатию? И сегодня утром во время прогулки он не выказал недовольство тем, что Федра взяла с собой Хиону. Впрочем, Федра была уверенна, что рано или поздно эта малышка очарует и его. Задорная, улыбчивая, с лёгким ненавязчивым характером, она пришлась по душе всем обитательницам гинекея, кроме Галены… В этом-то и причина…

Федра искоса глянула на служанку, которая, приложившись к чаше, пила отвар мелкими глотками. Федра вздохнула, она не хотела плохо думать о верной служанке, но всё же сделала вывод — Галена ревнует! Оттого и слово не сдержала, данное Идоменею, надеялась, что, если не он, так Федра осудит поведение рабынь.

Галена всё ждала, какое наказание Федра изберёт для Клитии и Хионы, возмущению её не было предела, когда она услышала из уст своей госпожи:

— Что ж… раз мой супруг так решил, то мы подчинимся ему, — сообщила она спокойно.

— Госпожа, это неправильно! Такие поступки нельзя оставлять безнаказанными! Одна украла, вторая лгала, чтобы отвести подозрения от первой. Господин Идоменей слишком занят и не смог подробно разобрать это преступление. Вы должны заменить его — вынести приговор лиходейкам и привести его в исполнение. Ваш супруг никогда не вмешивается в дела гинекея. Как вы захотите, так и будет.

— Галена! Не в моей власти отменять приказ — сурово оборвала Федра. — Я — лишь первая из его рабынь, и своим послушанием должна подавать пример остальным! Не ты ли чуть ли не каждый день напоминала мне об этом?

Дверь закрылась за Федрой, а Галена откинулась на подушку и застонала. Она снова проиграла: выдала господина, но и доверия госпожи не завоевала.

2.

В раздумьях вернулась Федра в свои покои, там её ждала Клития.

— Госпожа, — девушка протянула восковую табличку.

— Что это?

— Гектор принёс пока вы были в комнате Галены.

— Он уехал! — удивлённо вскинула брови Федра, пробежав глазами послание — даже не попрощался…

«Милая моя жёнушка, прости, уезжаю срочно в город. Не хотел тебя беспокоить, ты, наверное, отдыхаешь после утренней прогулки. Вернусь через несколько дней, надеюсь не успеешь соскучиться. Целую тебя в губы, в лоб и обе щёки. Идоменей».

Идоменей не хотел возвращаться в Прекрасную Гавань, намереваясь, как и обещал Федре, провести всю зиму в поместье. Он даже приказал пересылать все письма, что приходят в городской дом, сюда, в Тритейлион. А писем он получал много: из городского Совета с просьбами принять участие в тех или иных заседаниях, от давнего знакомца — жреца Эпафа, от трапезита Евномия, от смотрителя верфи, капитанов кораблей, управляющих складами и лавками, нескольких друзей и множества просителей.

На письма он отвечал в соответствии с их значимостью. Эпафа до сих пор томил, памятуя, как он обошёлся с ним при последней встрече. Ещё были письма хозяина поместья, в котором отбывал ссылку Агафокл, и письма самого Агафокла. С прекращением навигации связь с Ольвией почти прервалась, чему Идоменей был несказанно рад.

Во-первых, он боялся, что молодой человек не сдержит обещания и обратится к своей тётушке за помощью. Во-вторых, Идоменею не хотелось ни читать, ни отвечать на письма племянника жены, ибо в них содержались только жалобы и просьбы вернуть его поскорее в Прекрасную Гавань. Этот слабый безвольный юноша не мог с достоинством перенести даже короткое наказание!

И вот, сегодня срочное послание из Ольвии: Агафокл бежал!

Идоменей с трудом мог представить, как этот изнеженный господинчик может бежать в утлой лодчонке, потому как хорошим кораблём никто ради него рисковать не будет. Ещё невероятнее выглядело многодневное путешествие Агафокла по владениям царских скифов. Несмотря на то, что сейчас был мир между кочевниками и эллинскими городами, никто не откажется получить богатый выкуп за эллинского пленника.

С небольшим отрядом из рабов Идоменей двинулся в Прекрасную Гавань. Рабы были нужны, чтобы устроить засады на подступах к городу. Если беглец явится в Тритейлтон, то Нисифору велено Агафокла в поместье не пускать, в каком бы виде он не был, а хватать и везти в город.

В городском доме, который рабы наспех привели в порядок к его приезду, Идоменей чувствовал себя неуютно. Гектора он оставил в Тритейлионе, о чём сейчас жалел. Только старый слуга знал, как наладить быт господина.

Почти сразу после приезда он наткнулся на Сириту. Лицо рабыни расцвело от радости, но Идоменей уже утратил интерес к этой женщине.

В ожидании новостей мужчина решил не терять времени даром и нанёс несколько деловых и дружеских визитов. Получил около десятка приглашений на симпосии и раздумывал, какие из них стоит принять, если придётся задержаться в городе надолго.

На следующий день после приезда Идоменей прошёлся по городским лавкам и убедился, что они полны товара. К весне эти запасы конечно же оскудеют, но сейчас на агоре и близлежащих торговых улочках можно было найти всё, что душе угодно. Торговля шла бойко, после удачного сезона в кошелях горожан было больше серебра, чем меди.

К вечеру, наконец, поступила весть о беглеце: нашёлся! Далеко убежать не смог. Добрался до Ольвии и, напившись вина в первой попавшейся таверне, уснул мертвецким сном. Друг Идоменея спрашивал в письме, нужно ли какое-нибудь кары применить к убежнику? На это вопрос Идоменей лишь пожал плечами и вздохнул. Какие кары? Этот мальчишка сам себе наказание!

3.

Хиона заметила, что её подруга в последние дни выглядит печальной. Много раз она пыталась выяснить причину этой грусти, но Клития не желала ничего рассказывать. Лишь однажды обмолвилась, что господин Идоменей уехал и, возможно, надолго.

Хиона призадумалась: «Неужели Клития, как и госпожа, скучает по хозяину поместья?» Ей же совсем не хотелось, чтобы он возвращался. После отъезда господина Идоменея она вновь обрела былую свободу и общество Тавриска. И вот не успела она насладиться играми со своим дружком, как Клития радостно сообщила:

— Он вернулся!

— Кто?

— Господин Идоменей!

— А…

— Боги услышали меня! — девушка молитвенно сложила ладони.

— Ты просила бога, чтобы господин вернулся? — недоумевала девочка.

— Конечно! Ведь завтра декада!

— Дека…да?

— Завтра господин будет принимать прошение от рабов и, возможно, кое-кто попросит его о разрешении выбрать себе жену… Знаешь ли ты, что не за горами месяц свадеб? В этом месяце празднуют Гамелии — день бракосочетания Зевса и Геры. Свадебные торжества простых смертных в эти дни особенно угодны богам, они даруют молодым семьям долгую и счастливую жизнь. Если господин Идоменей позволит ему взять меня в жёны, то я буду самой счастливой невестой во всей Ойкумене! Но ты не переживай, моя маленькая подружка, я останусь служить при госпоже и буду видеться с тобой каждый день… только ночевать в гинекее после свадьбы не смогу…

Из этого сбивчивого рассказа маленькая рабыня поняла только то, что её подруга в скором времени не будет жить в гинекее и спать с ней в одной постели, а виноват в этом опять же господин Идоменей.

— Не-ет! Клития не уходи! — захныкала Хиона.

— Хиона! Неужели ты не хочешь для меня счастья?

— Хочу! Я хочу твой счас…тье здесь… со мной. Без тебя у меня нет счас. тье…и я хотеть плакать…одна…

Девушка ничего не успела ответить на возражения Хионы. Дверь комнаты открылась, и подруги увидели недовольное лицо Галены:

— Что у вас тут происходит? Что за крики? Быстро к госпоже, лентяйки! — скомандовала она.

4.

Занимаясь рукоделием в покоях госпожи, Хиона исподволь поглядывала на подругу. Взгляд Клитии был отсутствующим, словно мыслями она унеслась очень далеко от гинекея. Лицо девушки то розовело, то бледнело, губы вздрагивали, и она склоняла голову всё ниже к пяльцам, чтобы спрятать улыбку.

В дверь постучали, и Галена, оставив свою работу, пошла отворять. Вошёл Гектор и доложил, что господин желает видеть маленькую рабыню. Сердце девочки испуганно замерло.

— Хиона, ты опять что-то натворила? — огорчённо спросила Федра.

— Нет… нет, господжа…, - замотала головой девочка.

— Тогда почему он зовёт тебя?

— Не знаю, господжа, — едва не плача, пролепетала Хиона.

Клития, оторвавшись от своих мечтаний, с сочувствием и тревогой смотрела на Хиону, но, увы, ничем помочь ей не могла.

— Галена, прошу, сходи с ней в андрон, узнай, что произошло на этот раз.

— Слушаюсь, госпожа, — ответила женщина, стараясь скрыть радость в голосе.

Пока шли до андрона, в голове Галены вертелось: «Когда же успела? Ведь глаз с неё не спускала все дни! Вот егоза! Ну, теперь не отвертится! Господин повторного непослушания не простит».

Идоменей сидел около очага на низком табурете и ворошил кочергой угли. Хиона остановилась у двери, на безопасном расстоянии от мужчины. Галена стояла за её спиной, готовая схватить рабыню, если та вздумает бежать.

— Подойди ближе, — сказал мужчина.

Девочка не смогла заставить себя сделать ни шагу, и тогда Галена подтолкнула её в спину. От этого толчка Хиона едва не упала к ногам хозяина андрона. Тот оставил кочергу и повернулся. Заметив в детских глазах страх, он нахмурился и сказал, как можно ласковее:

— Не бойся, дитя. Посмотри лучше сюда.

Девочка перевела взгляд, куда он указал — это был небольшой свёрток из ткани, лежащий на столике.

— Вот! Взгляни! — он развернул свёрток.

Увидев предмет, что был в свёртке, Хиона глубоко вздохнула, а выдохнуть не смогла. От неожиданности, от восторга у неё перехватило дыхание. Глаза её распахнулись, а рот удивлённо округлился.

Господин Идоменей, что-то говорил, но она ничего не слышала, заворожённая необыкновенной игрушкой. Девочке понадобилось время, чтобы прийти в себя, но отвести взгляд от лежащего перед ней свёртка она не смогла.

Голос господина звучал откуда-то издалека:

— Бери её, она твоя!

За спиной послышался сердитый шёпот:

— Благодари господина. Целуй ему руку, целуй.

Наконец, она взглянула на хозяина андрона: «Неужели он отдаёт эту прекрасную куклу ей?»

И это подарок могущественного господина Идоменея, которого она боялась и даже просила богов, чтобы он побыстрее уехал из Тритейлиона. Правда потом она просила, чтобы он её полюбил… И что же? Её желание исполнилось…

— Брадарю, господин.

Она наклонилась, чтобы поцеловать ему руку, но он не дал ей этого сделать, коснулся осторожно кончиками пальцев её щеки и сказал:

— Ты можешь играть с ней.

Движением, известным всем девочкам с рождения, она уложила куклу на согнутую руку, заботливо укрыв краем своей накидки и, бросив восхищённый взгляд на хозяина Тритейлиона, степенно проследовала к выходу.

Галена молча шла за ней, кусая в ярости губы: «Да она маленькая ведьма! Даже господина смогла околдовать! Когда такое было, чтобы воровкам вместо кнута дарили подарки!»

В гинекее все бросили свои занятия, чтобы полюбоваться на куклу, подаренную Хионе.

— Это очень дорогая игрушка, — сказала госпожа Федра. — Этим подарком мой супруг высказал тебе своё расположение, Хиона, поэтому ты не должна огорчать его.

— Госпожа, из чего сделана эта игрушка? Никогда не видела кукол из такого материала…

— Это слоновая кость, Клития. Глаза у куклы из голубого стекла, а волосы похожи на настоящие, где-то девушка лишилась своих кудрей…

— Госпожа, её платье из шёлка?

— Да эта ткань с Востока. Украшения тоже настоящие, из серебра.

Хиона, не дыша, слушала, как госпожа с Клитией обсуждали её куклу, ловя каждое слово, и испытывала настоящую гордость, какую испытывает всякая мать, когда нахваливают её дитя.

— Хиона, милая, — обратилась Федра к девочке, — завтра я попрошу нашего плотника, чтобы он сделал для твоей красавицы кровать, креслице и сундучок, в котором ты сможешь хранить её наряды.

Девочка смотрела на госпожу влюблёнными глазами. Федра, улыбнувшись детской непосредственности, добавила:

— Тебе придётся научиться шить, моя девочка, чтобы твоя дочурка могла щеголять в новых платьях.

— Да, господжа! — просияла девочка. — Я хочу учить шить.

Прежде чем улечься в кровать, Хиона несколько раз осмотрела лежащую на краю ложа куклу. Удобно ли ей, хорошо ли укрыта. Клития, наблюдая за своей подругой, наклонилась и прошептала:

— Есть такой обычай: девушка перед бракосочетанием приносит на алтарь богини свои игрушки и прощается с детством. Когда-нибудь и тебе придётся отдать свою куклу одной из богинь, например, Афродите, и просить её о том, чтобы она даровала тебе с супругом взаимную любовь.

— Не-ет! — запротестовала девочка. — Я её никому не отдам! Она моя!

— Глупышка! — Клития засмеялась. — Настанет время, и тебе будет не до игрушек. Твоё сердце станет игрушкой в чьих-то руках… Или же чье-то сердце — в твоих… Как страшно не знать, что он думает о тебе, — уже печальным голосом закончила девушка.

— Клита, не грусти, — девочка погладила подругу по волосам, — хочешь, я тебе дам поиграть с моей куклой? На, возьми её.

Хиона положила куклу между собой и Клитией.

— Нам хорошо спать с ней, да, Клита?

— Ах, Хиона! — вздохнула девушка, опуская голову на подушку.

— Клита, я люблю тебя и господжу… и кухарку, и её медовые пирожки, и Галену, когда она не ругается, и господина теперь немного люблю…

На последней фразе, сон сморил девочку и, сладко зевнув, она уснула.

Клития долго глядела на спящую в обнимку с куклой Хиону, но думала о своём. Нисифор завтра, наверное, будет говорить с господином Идоменем.

От волнения она никак не могла уснуть, и, когда светильник погас, так и осталась лежать с открытыми глазами.

Только на рассвете сон одолел её.

Глава 26. Учитель и его ученица

1.

Хиона проснулась раньше всех, помня об обещании госпожи заказать мебель для куклы, и боялась пропустить момент, когда плотник придёт в гинекей. Но её волновала и другая мысль: каждую декаду рабы приходят к хозяину Тритейлиона с прошениями, а вчера Клития говорила, что сегодня как раз тот самый день… Можно воспользоваться этой возможностью и попросить господина о чём-нибудь… правда Хиона пока не знала, о чём…

Нос замёрз и от холода покраснели кончики пальцев. Хиона потеряла счёт времени, сидя на ступенях лестницы, ведущей на храмовую террасу. Тайком наблюдая за тем, как господин Идоменей ведёт приём рабов.

Девочка замечала всё: и как рабы подходят к ротонде, в которой восседает хозяин Тритейлиона, как кланяются ему, или же падают на колени. Он выслушивает просителя, кивает, говорит что-то Гектору или даёт указания управляющему, чтобы тот сделал запись в табличке.

— Что ты здесь делаешь, Хиона? — раздался за спиной голос Клитии.

— Я смотреть дека. ду.

— Идём, госпожа нас зовёт, — девушка потянула её за край накидки. Хотя сама уходить не спешила, не могла отвести глаз от Нисифора, сидящего на ступенях ротонды.

— Пойдём, Клита, — теперь ужеХиона поторопила свою подругу. — Пойдём, я замёрзла.

Идоменей сделал несколько больших глотков горячего вина из фляги, а потом сказал Нисифору:

— Значит, через месяц у нас будет четыре свадьбы?

— Всё так, господин, — подтвердил Нисифор.

— Есть ли свободные комнаты, чтобы заселить туда молодожёнов?

— Пока нет. Но я всё устрою, господин.

— Через десять дней, к очередной декаде, подготовь мне список вещей, необходимых для начала семейной жизни, чтобы моя супруга тоже могла ознакомится с ним. Скорее всего, она пожелает что-то добавить в приданное невест из своих запасов.

— Слушаюсь, господин.

Весь день Клития была сама не своя. Все валилось из рук, а от небольшого нагоняя от Галены она совсем расстроилась и убежала в комнату, чтобы поплакать в одиночестве.

Хиона, наоборот, переживала радостное возбуждение. Приход плотника и та обстоятельность, с которой он измерил куклу, а затем выслушал пожелания госпожи насчёт игрушечной мебели, произвела на неё огромное впечатление, и она была уже готова идти с этим немолодым седовласым мужчиной, чтобы наблюдать вместе с куклой за его работой. Но госпожа не пустила её. И всё же она ускользнула из гинекея, пользуясь отсутствием Клитии и подчёркнутым равнодушием Галены, которая решила будь что будет. Если эта девчонка опять куда-нибудь влезет, то она и бровью не поведёт. Не её это забота — следить за проказницей.

2.

— Гектор, смотри — солнце выглянуло. Вынеси стол со стулом на веранду, хочу поработать на улице.

— Озябните, господин, на ветру.

— Оденусь потеплее. Не хочу оставаться в покоях, ещё насижусь — вся зима впереди.

Идоменей обмакнул стиль в чернила и задумчиво посмотрел в сад. Но собраться с мыслями, чтобы начать письмо, не успел. Светлая детская макушка замелькала над перилами веранды. За сегодняшний день Идоменей несколько раз встречал маленькую рабыню в саду и ему даже показалось, что она его выслеживает.

Сейчас ребёнок, не подозревая, что хозяин андрона находится на веранде и наблюдает за ней, пробиралась к дому. Вот только зачем? Неужели рассчитывает на новый подарок? Затаив дыхание, Идоменей следил за передвижениями девочки. Он понял, что она затаилась у ступеней за ограждением веранды.

— Ну заходи, раз пришла, — с усмешкой проговорил Идоменей.

— Господин, — она вышла из своего укрытия и совершенно не смущаясь приблизилась к нему, — смотри, господин. Я и господжа шить для куклы одежду.

Маленькая рабыня протянула ему куклу, завёрнутую в новую накидку. Часть ткани была прошита неровными грубыми стежкам, на другой части Идоменей увидел аккуратную строчку, вышедшую, по все видимости, из-под иглы его жены.

Он смотрел на лицо девочки, черты которого ещё вчера показалось ему удивительно гармоничными. Очень светлые глаза в обрамлении тёмных пушистых ресниц, высокий лоб, такой гладкий и белый как мрамор, розовый улыбчивый рот и маленький, тонкой лепки нос с круглыми ноздрями.

Идоменей, как истинный эллин, был уверен, что внешняя красота является отражением красоты внутренней, и это прелестное дитя никак не может иметь дурного нрава.

— А ты, господин, ты уметь шить? Что ты уметь, господин, скажи.

Идоменея развеселил наивный вопрос. Действительно, какими навыками он обладает, чтобы заинтересовать этого ребёнка.

— Смотри, — он указал ей на стол с письменными принадлежностями. — Ты знаешь, что это?

— Письмо мальчикам?

— Что? Мальчикам? — не сразу понял мужчина. — А! Ты, наверное, видела, как твоя госпожа пишет письма нашим сыновьям.

Федра действительно почти каждый день писала детям, несмотря на то, что письма удастся отправить в Афины только весной.

— Письма можно писать кому угодно, — начал объяснять Идоменей, — и не только письма. Обладая навыками письма и чтения, можно сочинять, описывать какие-либо события, изложить в письме свои мысли…, - он осёкся и подумал, стоит ли объяснять это маленькому ребёнку, тем более, девочке, родившейся и выросшей среди дикарей.

Но, к его удивлению, маленькая рабыня слушала его внимательно, она даже подошла ближе, чтобы хорошенько разглядеть, что написано в свитке, но лист был совершенно чист.

— Гектор, — позвал слугу Идоменей, — принеси восковую табличку и костяной стиль.

Когда слуга все принёс, Идоменей, взяв их вы руки, написал — Хиона.

— Смотри, — показал он, — здесь написано твоё имя. Если ты подпишешься им, то получатель письма будет знать, что это послание от тебя.

Девочка с любопытством заглянула в табличку и увидела несколько забавных жучков, которые выстроились в ряд.

— Господин, — сказала Хиона, ткнув пальцем в табличку, — напиши твоё имя.

Идоменей написал своё имя. Девочка заулыбалась, жучков в имени господина было намного больше, чем в её. Наверное, так должно быть, ведь господин старше её.

— Может быть, сама попробуешь?

Хиона только пожала плечами.

— Ну-ка, садись на эту скамью. Табличку держи вот так, стиль возьми в эту руку. Начнём с самой лёгкой буквы, она есть и в наших именах, смотри, — Идоменей нарисовал тонкую закорючку, — буква называется иота.

Девочка осторожно черкнула стилем по мягкому воску и глазам не поверила — получилось.

— Отлично! — похвалил Идоменей.

— Теперь давай возьмём букву посложнее, например — ни. Эта буква тоже есть и в твоём, и в моём имени.

Эта буква далась Хионе сложнее, верхние концы буквы широко разъехались, а нижние никак не хотели соединяться, оттого буква получилась огромной и заняла всё свободное пространство таблички. Маленькая рабыня покраснела и досадливо закусила губку. Она бросила быстрый взгляд на господина и виновато опустила глаза.

— Не расстраивайся. Для того, чтобы бегло писать, нужно много тренироваться. Поэтому, если хочешь научиться, то я буду давать тебе уроки. Ты можешь приходить ко мне, когда я в Тритейлтоне.

— Приходить к тебе, господин? — удивлённо спросила Хиона.

— Да, каждый день.

— Меня не ругать ни ты, ни госпожа, ни Галена?

— Никто тебя ругать не будет, приходи.

3.

Невозможно!

Немыслимо!

Все в Тритейлионе с ума посходили из-за этой девчонки. Галена представить себе такого не могла — ладно госпожа Федра… она всегда была слишком добра да жалостлива. Но господин! Строгий, не терпящий бесцеремонного поведения ни от кого, позволяет рабыне приходить в андрон, когда ей вздумается.

Однажды она имела наглость явиться чуть свет и разбудить господина. Но он не рассердился на неё, не прогнал и не наказал.

Учит её грамоте! Зачем рабыне уметь читать и писать, какая от этого польза господам? Раб может стать писарем, секретарём, дослужиться до управляющего, в конце концов!

Самое главное — никакой управы теперь на неё не найти. Ни шить, ни вышивать она не желает, царапает каракули в табличке целыми днями.

И ещё эта нахалка утверждает, что господин очень смеётся, когда она буквы пишет. Поэтому, чтобы он радовался сильнее, букв надо писать, как можно больше.

Галена негодовала, Клития грустила, госпожа Федра днём вздыхала по сыновьям и беспокоилась о племяннике, а ночью наслаждалась любовью мужа.

Хиона училась строить непослушные буковки в ровные ряды. Идоменей украдкой посмеивался над её детскими уловками — она быстро сообразила, что нужно делать, чтобы ему нравиться, и пыхтела над восковой табличкой, высунув кончик языка от усердия.

Агафокл томился в ссылке в далёкой Ольвии.

Тем временем зима медленно, но неуклонно вступала в свои права. Тонкий ледок у побережья день ото дня утолщался. Тучи почти каждый день поливали землю мелким нудным дождём. За ночь вода превращалась в наледь, поэтому каждое утро два раба приносили в верхний Тритейлион носилки с каменной крошкой и посыпали ею террасу и дорожки в саду.

Федра, не выносившая промозглой погоды, совсем перестала выходить из гинекея, ограничившись прогулками в придомовой галерее. Галена и Клития последовали примеру своей госпожи.

И только Хиона, словно челночок, сновала туда-сюда от гинекея в андрон и обратно. Иногда супруги пользовались ею, как гонцом, передавая друг другу устные и письменные послания, так как Гектор, будучи немолодым, остерегался лишний раз выходить на скользкую террасу.

И вот, наконец, пошёл снег. Крупные мокрые хлопья, плотно укладывались на землю, крыши, террасы и дорожки. Всего за несколько часов внешний мир преобразился до неузнаваемости. Под снеговым покрывалом исчез бассейн, садовые скамьи, ступени лестниц, вазоны для цветов.

Маленькая путешественница, не по своей воле оказавшаяся в чужом краю, пережив много опасностей, наконец, обрела покой и тепло в богатом поместье Тритейлион.

Сумев завоевать любовь госпожи, заручиться покровительством хозяина поместья и обрести подругу в лице молоденькой рабыни Клитии, девочка наслаждалась каждым прожитым днём. Купаясь в ласке и любви, она по мере своих сил старалась дарить радость тем, кого успела полюбить всем сердцем.

А пока в Трителионе идёт снег, снежинки кружатся, словно в заколдованном хороводе, и всё вокруг погружается в искрящуюся снеговую пелену, словно в одном далёком лесу туча зацепилась за самую высокую сосну.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Оглавление

Часть первая

Глава 1. Облака, бегущие на юг

Глава 2. Агар

Глава 3. Рынок рабов

Глава 4. Школа гетер

Глава 5. Любовь госпожи Исмены

Глава 6. Тётушка и племянник

Глава 7. Страсть Агафокла

Глава 8. Опасения Семелы

Глава 9. Алчность

Глава 10. Исчезновение Пирры

Глава 11. Керкетская роза

Глава 12. Почти побег

Глава 13. Предложение Бута

Глава 14. Непредвиденные осложнения

Глава 15. Дорога идёт в гору

Глава 16. Рождение Хионы

Глава 17. Корабли возвращаются в Прекрасную Гавань

Глава 18. Неоплаченные счета

Глава 19. Дом госпожи Федры

Глава 20. Встреча на берегу

Глава 21. В Тритейлионе

Глава 22. Когда ночь властвует над днём

Глава 23. Боги Тритейлиона

Глава 24. Плач в ночи

Глава 25. Кукла

Глава 26. Учитель и его ученица