Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3 [Виктор Васильевич Ананишнов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Настоящее – тень прошлого,
будущее – рассеянный свет настоящего.
Человек – это странник с рожденья,
Он родится на судне,
Под которым волнуется время…
Мэтью Арнольд
Часть восьмая
ПЕРЛИ и ТАРСЕНЫ
Земля – это огромный театр, в котором
одна и та же трагедия играется
под различными названиями.
Ф. Вольтер
…там на неведомых дорожках
следы невиданных зверей…
А. Пушкин. Руслан и Людмила
Грань будущего
– Долго тебя не было, – не обратив внимания на приветствие Ивана, со свойственной ему бранчливостью высказался Джордан и, изображая независимость, выставил в сторону ходока нижнюю челюсть и почесал заросшую бороду. Оскалил зубы и противно засмеялся. – А у нас тут Дигон побывал. Важный такой, чистенький. Будто не он с ног до головы провонялся, когда по году здесь не мылся. И не один сюда заявился. А дураков своих приволок. Прятать их здесь удумал. Смех один…
– Кушеры они, – терпеливо поправил его Иван. – Знаешь, Джордан, я вот думаю, что ты всё-таки когда-нибудь сам себе свой язык откусишь и выплюнешь. Поганый он у тебя.
– Не откушу, – насупился местный ходок Кап-Тартара, отступил от Ивана на шаг. – Сам-то, зачем опять пришёл? Воспитывать? Так я уж тут без вас… как-нибудь…
– Помолчи, болтун! – слегка прикрикнул на него Иван.
Он ещё в прошлый раз заметил, что Джордан прямого натиска не выдерживает, пасует.
– Да я…
– То-то! Когда научишься с людьми говорить нормально? Ты же умный человек, а как рот свой раскроешь, так будто… Не буду говорить, в кого превращаешься… Ладно. Ты что, забыл, для чего я к тебе приходил? В будущее пойдём.
Джордан агакнул.
– Ну и!.. – подстегнул его Иван, видя нерешительность собеседника. – Что опять? Бояться ты как будто уже перестал.
– С тобой чего бояться? Другое. Я вот тут… – замялся Джордан и как-то виновато посмотрел на собеседника, словно нашкодил что-то, а теперь пытается выкрутиться. – Ну, после того, как ты ушёл… Я вот думал… А есть ли оно, это будущее?
– Есть. А куда оно денется?
– Вот я и говорю…
– Ты говори, но давай я тебя послушаю по дороге в это самое будущее… А что?
– А ничего! После тебя я туда не совался. – Джордан сжал губы, уморщинил лицо. – Не поверишь, ждал твоего прихода, чтобы стать на дорогу времени. А без тебя – никакого желания.
– Хорошо, что хотя бы здесь наши с тобой желания совпадают. Веди!.. Да, да, сейчас! А что тебя держит? Ну что тебя здесь может держать? Семья? Дети?.. Вот именно, что ничего? Тогда не мешкай, пошли!
– Пошли, – обречённо сказал Джордан, чуть позже буркнул: – Куда только торопимся?
Ведомый Джорданом, Иван легко пробил грань его будущего. Правда, в этот раз пришлось почему-то тянуть ходока, будто пробку из бутылки, но в течение всего нескольких шагов, зато потом тот поистине как пробка выскочил за пределы своего настоящего и совсем перестал тяготить Ивана.
– Ну, КЕРГИШЕТ! – ахнул Джордан, обозревая с открытым ртом раскинувшуюся перед ним ширь.
– Что у тебя? – сделав попытку освободиться из его рук, спросил Иван.
Джордан цепко держался за его рукав и не отпускал.
– Поле… Поле ходьбы… Настоящее! И никаких цветных участков. – Джордан обернулся. – Только там, за нами, темнота…
– Постой, постой!.. Ты же в прошлый раз говорил, что я тебя неоднократно пробивал в твоё будущее. И ты тогда…
– То было будущее прошлого, а сейчас будущее настоящего, – невозмутимо поведал Джордан, как о какой-то безделице.
Зато Ивану его объяснение не сказало ничего, напротив, прозвучало абракадаброй какой-то.
– Ты сам-то понял, что сейчас сказал?
– А что я сказал?
– Вспомни!
– Ну-у… Ты же знаешь, что у меня тут время на время норовит наползти. Иногда оно как будто будущее для меня, но только в прошлом, – начал пояснять он, однако без надежды, что собеседник поймёт его, добавил: – А?
– Продолжай!
– Так я же всё сказал.
Иван вздохнул. Конечно, интересно всё это, но стало надоедать: вот говорят, а друг друга не понимают.
– Ладно, потом поговорим. Итак, ты видишь…
– Поле ходьбы, если я вас всех понимаю правильно. Ям или провалов почти нет, а закрытия… столбы… Столбы есть, но странные какие-то, прозрачные.
– Так, может быть, и должно быть, – подбодрил его Иван, хотя не был в том уверен. – У меня тоже кое-какие перемены.
Перемены заключались в вернувшейся способности свободно ориентироваться и почувствовать себя хозяином положения, а не быть слепым котёнком, которого ведут неизвестно куда.
Временной канал обрамлялся невысокими холмами справа и слева, но впереди явно просматривался монолит будущего. И чем ближе они подходили к нему, тем увереннее Иван чувствовал себя. Здесь он знал точно, где находится, и мог самостоятельно выбирать для себя дорогу времени.
– Вот и граница моего будущего, – оповестил он Джордана, когда туманный водопад истекающего настоящего времени в прошлое окутал его ноги.
Ходок испуганно осмотрелся, инстинктивно хватаясь обеими руками за предплечье Ивана.
– Будет тебе, – отстранился от него Иван. – Давай решай. Здесь меня подождёшь или сам попытаешься вернуться?
– А ты разве сюда не придёшь?
– Мне всё равно.
– Ты приходи сюда, а я тебя лучше тут подожду. Найду ли без тебя дорогу назад? Из своего настоящего будущего? – Джордан выглядел растерянным, но сказал, будто давал наставление: – Раз ты меня сюда привёл, то и уводить должен обратно. Я же тут, в этом поле… нахожусь как в тёмной незнакомой комнате. Ты-то быстро наловчился, а я… – Джордан помолчал, прикидывая что-то в уме. – Но если я тут останусь, то ведь унесёт же меня куда-нибудь. А? И ты меня не найдёшь.
– Никуда тебя не унесёт. Отпусти мою руку. Постой без связи со мной. Один. Давай, давай!.. Ну вот.
– И вправду стою сам, – обрадовался Джордан.
– Здесь стабильный ток времени. Будь только ближе к… Что ты сейчас видишь впереди?
– Ничего особенного. Если вот только… Небольшой уступ перед нами… Ступенька. И она как будто движется… Э-э, КЕРГИШЕТ!.. Она же точно передвигается! Ползёт!
Иван усмехнулся: опять «ползёт».
– Куда же?
– От нас… Осыпается… Край осыпается и ступенька отступает.
– Прекрасно! Ты, наверное, видишь грань моего будущего. Хотя странно. Я вот твоей грани не заметил.
– Ну, так, то ты, а кто я? Ты – КЕРГИШЕТ, а я – так себе, – Джордан сказал и хитро посмотрел на Ивана.
– Ладно тебе прибедняться-то, – хмыкнул Иван. – Но перед тобой ступенька, а у меня – кое-что покруче. Гора.
Он в двух словах объяснил крайне заинтересованному его рассказом Джордану видение монолита своего будущего. Можно было этого не делать, но Иван непроизвольно оттягивал момент ухода за грань настоящего. Что-то там его ожидало? Навряд ли что-нибудь хорошее, если оттуда когда-то толпы людей кинулись по временному каналу в прошлое, лишь бы избавиться от проклятия виртуального мира, в котором они жили.
– Эге, КЕРГИШЕТ! А как же ты на неё взберёшься? – по-своему понял его Джордан. – На гору?
– Зачем взбираться? В ней, надеюсь, как и везде, есть прорехи. Так пройду… Да, если после моего ухода что-то изменится, стой на месте. Если нет, то определяйся по уступу, который видишь.
– Понятное дело, – уныло отозвался моментально поскучневший Джордан. Ему тоже было трудно побороть себя и остаться одному в незнакомом поле ходьбы, да к тому же в своём будущем. – Ты там… – скромно попросил он, – будь недолго.
– Ты же ходок во времени. Что для тебя долго или недолго? Я там пробуду вечность, а для тебя моё отсутствие – практически ничто.
– Оно так…
– Тогда жди! Да я особо зарываться сегодня и не буду. Вначале посмотрю лишь, что там и как.
Иван шагнул к монолиту и слепо упёрся в него руками, ощущая щекотливость в ладонях от таяния стенки настоящего.
Этот монолит сильно отличался от знакомого Ивану в его мире.
Настоящее ли разъедало его неравномерно или будущее сопротивлялось наступлению настоящего, но сплошной преграды не было. Так что вскоре Толкачёв втиснулся в узкую щель, которая вывела его в поле ходьбы будущего.
Впрочем, глубокая увалистая ложбина, ограниченная терассистыми возвышенностями, представившаяся его взору, мало походила на поле. Скорее на ущелье.
Сразу за монолитом, то есть в ближайшем будущем, дорога ходьбы, на первый взгляд, была вполне проходимой, но дальше, подобно бородавчатым наростам, теснились какие-то непонятные образования. Возможно, закрытия. Редкие невдалеке, они густели поодаль, где число их многократно увеличивалось, превратив отдалённое будущее в непроходимый вал, над которым бушевала светотенью мгла. Там, наверное, не было ничего, там заканчивал своё существование параллельный мир перлей…
Тёмный задний фон поля ходьбы, прорезаемый резкими мгновенными вспышками за пределами будущего, придавал панораме дороги времени жутковато-тревожный вид. Так случается перед грозой: округа темнеет, природа затаивается перед первым порывом ветра, и где-то блестят гигантские молнии…
Иван постоял на месте, невесело обозревая такой же невесёлый пейзаж поля ходьбы. Повернуть бы назад, но тогда ради чего он сюда пришёл? Надо было выбирать место и время выхода в реальный мир.
Готовясь проникнуть в будущее Кап-Тартара, Иван хорошо, как ему казалось, изучил пригороды Лондона, но лишь по карте города. Выбрал северную часть, памятуя рассказ Первопредка Эламов о Йоркшире. При том наобум, справедливо считая, где бы он ни реализовался в Лондоне перлей, всё будет одно и то же, поскольку совершенно не знал месторасположения лаборатории Пекты. Или не лаборатории, а чего-то там ещё, откуда он начал пробивать канал времени.
Да и совпадал ли Лондон перлей с Лондоном его мира? Тоже вопрос?
Сомнения терзали его, так ли он всё делает, но и отступать уже от задуманного не было смысла.
Стражи порядка
В реальном мире только-только наступало утро – период глубоких снов и покоя. В такие часы всё словно затаивается перед ошеломляющей деловитостью грядущего дня… Плывут молочные туманы, свежеющий ветерок пробует теребить листву, а каждый неосторожный звук слышен так далеко, что неузнаваем по происхождению: просто звук, колебание воздуха, поток…
Так или примерно так должно было быть.
Но в том реальном мире, где реализовался Иван, ничто не напоминало подобной идиллии начальных мгновений перехода ночи к дневному бытию природы.
Сырой ночной воздух был пропитан гарью пожаров. Где-то далеко постреливали – одиночными и очередями. Невдалеке от точки зоха ухнул взрыв. Разбрасывая искры, догорало высокое здание.
Вокруг – развалины.
Иван глотнул полной грудью после дороги времени, задохнулся, даваясь, стал кашлять. В ответ почти рядом с ним взорвалась граната. Боевой давний опыт бросил его на землю. Он перевернулся, затаился, прислушался. В ушах ещё гудел грохот разрыва и свиста осколков. Чертыхаясь, переполз через груду осклизлых камней в более безопасное, как ему показалось, место, пачкая руки и одежду.
Слишком неожиданно и слишком близко разорвалась граната. Упади она всего в метре в сторону от места своего падения, его изрешетило бы. Спас большой кирпичный блок, отколовшийся от стены, он-то и прикрыл Ивана.
Неужели, появившись здесь внезапно, он, тем не менее, тут же стал мишенью?
– Иго-го! – прокричал кто-то не далее как в десятке шагов, как раз за разрушенной стеной какого-то здания, к которой Иван сейчас прижимался спиной.
– Иго-го! – отозвались чуть, может быть, дальше, но с противоположной стороны.
«Вилка!» – отметил Иван, анализируя обстановку.
Но уходить на дорогу времени он не торопился. Кто знает, как его встретят в другом выходе с неё. Здесь, пока что, пронесло. Если мишенью был он, то, наверное, те, кому он помешал, придут посмотреть на дело своих рук. Тогда: надо подождать их появления и вступить в переговоры, или уж тогда скрыться?
Но ни того, ни другого не хотелось делать.
Проявляясь, Иван помнил рассказ первопредка Эламов из-за Пояса Дурных Веков, так что мог ожидать чего угодно. Однако столь мгновенного нападения не предвидел. Такое впечатление, что на него устроили засаду. Ведь граната должна была практически уже быть готовой к броску тогда, когда он ещё только выходил из поля ходьбы.
Но точку зоха он выбрал сам и совершенно случайно. Может быть, не там, где наметил, рассматривая карту, но выбор у него был в достаточно широком интервале времени, текущего в реальном мире. И излёт ночи выбрал специально, когда все должны спать, и дабы не привлекать внимания к своему неожиданному возникновению перед каким-нибудь случайным свидетелем.
Всё учёл, кроме такой встречи…
Никто не пришёл, не поинтересовался.
Швырнули гранату, напомнили о себе криками – и канули в мраке истекающей ночи.
Сумрак меж тем постепенно рассеивался. Блекли зарева пожаров. Заглохло пламя и в недавно горевшем поблизости здании. Где-то далеко что-то громыхнуло, дрогнула земля, со стены посыпалась каменная крошка и пыль.
Иван тупо смотрел на покрывающиеся рыжим налётом джинсы. Он сидел уже без малого час, а вокруг ничего не происходило. Было холодно, и он, остерегающийся ненароком произвести шум и получить под ноги очередную гранату, стал замерзать.
Но и сидеть – так ничего не высидишь.
Пора бы подняться, пойти, посмотреть, поискать. Надо каким-то образом выбираться отсюда. Находясь на окраине города, он был лишён возможности увидеть события, которые происходят и в этом районе, и в центре его. А они именно там и должны происходить.
Наконец он решился.
Медленно, скрипя всеми онемевшими суставами, поднялся на ноги и осторожно заглянул через кирпичный блок, защитивший его от осколков. За ним всего в нескольких шагах белым облачком курился затухающий небольшой костёр. Над ним металлическая перекладина, подпёртая с двух сторон кирпичами, с подвешенной на нём громадной, покрытой толстым слоем сажи, кастрюлей.
Вокруг костра трое спящих в свободных позах. Одеты в пятнистую камуфляжную одежду, на ногах кроссовки. Один лежал в обнимку с пулемётом, двое других даже во сне не выпускали оружие, по-видимому, автоматы. Пулемёт и автоматы были незнакомы Ивану. Во всяком случае, их конфигурация отличалась от тех систем, которые он повидал, будучи в армии. А там можно было встретить системы подобного оружия различных стран. Рядом со спящими валялись мешки, объедки, вскрытые консервные банки…
Кто-то из них, похоже, и бросил в него гранату.
Непонятно было, кого эти люди представляют собой: засаду, секрет или сами по себе. Последнее Иван тут же отбросил, вспомнив, что за стеной, в которую он только что опирался спиной, был ещё кто-то. Но и в засаде или секрете так безмятежно не спят.
Отмечая и контролируя каждый свой шаг, он двинулся в обход спящих людей. Ему удалось преодолеть не более пяти метров. Со спины раздалась негромкая, но требовательная команда по-английски:
– Стой! Руки за голову!
Иван подчинился и неторопливо, чтобы резким движением не вспугнуть того, кто стоял за ним, обернулся. Почти рядом переминались с ноги на ногу двое с автоматами на изготовке.
Молодые, но тёртые, определил с первого взгляда Толкачёв. От таких ребят сразу не отделаешься, и в противоборство с ними вступать не следовало – моментально прошьют очередью, как бы он не был быстрым.
– Стою, – как можно спокойнее сказал он.
– Видим, – недовольно проговорил один из них, словно Иван своим покорным видом обидел его, и закинул автомат за плечо. – Кто такой?
У него было лицо индуса – смуглое, овальное, глаза сливами, живые, жгуче чёрные, волосы тёмные. Его напарник – увалень с широкой фигурой, особенно ниже груди. Он нервно поводил стволом автомата из стороны в сторону.
– Иду вот… А тут…
Как отвечать или что следовало говорить на заданный вопрос, Иван совершенно не представлял. Не думал о том, так как не предполагал подобной ситуации. Оттого не подготовился. В Афгане моджахедов или подозреваемых либо сразу обыскивали, либо… Нет ничего – иди, есть – другой разговор.
Здесь же всё иначе.
– А тут, а тут! – вдруг взорвался увалень. – Что, а тут? Хлеб и масло вам здесь подготовили, что вы все прёте сюда, будто вас здесь ждут, не дождутся? Подыхайте там, где грядёт, и не мешайте другим это делать, но без вас! Надоели!..
«Блокпост здесь, что ли? – мелькнула у Ивана догадка. – Может быть, пришлых со стороны в город не пускают?»
– Но сказали… – Иван замялся, совершенно не зная, как напомнить им о Пекте.
Если они о нём знают, значит, он попал в то время, ради которого сюда пришёл. Если не знают, то придётся что-нибудь придумывать. Он набрал в грудь больше воздуха, что бы решить сразу все проблемы.
– И этому сказали! – почти простонал увалень и тоже убрал автомат. – Что тебе сказали? Ну что? Он врёт, а вы все уши развесили и как собачки бежите к нему…
– Подожди, Фрэд! Он-то при чём тут? Ты же знаешь… Так что тебе сказали? – обратился индус к Ивану.
Что ему могли пообещать в этом мире?
– Долгую жизнь, – сказал он и опустил руки.
Команды вновь поднять их не последовало, Иван расслабил затёкшие мышцы.
– Если хочешь долго прожить… – увалень, названный Фрэдом, запнулся. – Если не хочешь её укоротить, то можешь, конечно, идти туда, куда идёшь. Но, наш тебе совет, лучше возвращайся туда, откуда пришёл.
– А там, думаешь, лучше? – приободрился Иван.
Первые слова произнесены, ему пока ничто не угрожает. А поговорить надо, можно узнать что-нибудь полезное.
– Откуда? – тоже расслабляясь, поинтересовался индус.
– А! – будто в сердцах отмахнулся Иван, мол, какая разница?
Его ни чего не значащее восклицание, наверное, уже неоднократно звучало перед этими вооружёнными людьми, так что вызвало у них явное понимание.
Они переглянулись.
– Оно так, – упавшим голосом подтвердил Фрэд.
– Вы-то с кем воюете? – наконец решил спросить Иван.
Индус невесело усмехнулся.
– Мародёры, банды… – нехотя ответил он и потерял интерес к разговору.
– Таких дураков, как ты, охраняем, – недовольно проворчал увалень.
Упоминание о дураках заставило Ивана внимательнее всмотреться в сказавшего – не родственник ли он Джордану? Или у них здесь так принято выражаться по поводу и без оного?
– И много таких, как я? – изобразил Иван на лице и в голосе тревогу, подразумевая, что его кто-то уже опередил.
Фред так его и понял.
– Ха! Тебе, наверное, казалось, что ты сюда первым прибежал? А вас тут набежало…
– Берегись! – тонко выкрикнул индус, падая на землю.
И тут же невдалеке протарахтела автоматная очередь.
Иван мгновенно последовал за индусом, а Фрэд, приоткрыв рот и округлив глаза, словно от сильного удивления, стал медленно заваливаться на бок. Колени у него подогнулись, и он комом осел на битый кирпич.
Сколько уже раз Иван видел подобное падение, поэтому определил – недавний его собеседник убит наповал.
– Фрэд! – воскликнул его напарник и хотел броситься к нему.
– Лежать! – крикнул на него Иван. – Он убит и ты…
Индус был прикрыт от стреляющего по нему надёжно, свою же позицию Иван оценил так себе. К тому же он был безоружен и точно не засёк местонахождения противника. Доставать из заплечного мешка пистолет, а тем более бластер, на виду стражника было безумием.
Несколько мгновений он прислушивался, выжидал. Индус с тревогой оглядывался. Было тихо. Иван решился, резко вскочил и метнулся к кирпичному блоку, за которым укрылся индус. По дороге подхватил автомат Фрэда, выпавший из его рук.
Вдогонку раздалась очередь, пули клацнули, выбивая красные фонтанчики вокруг трупа Фреда, но Иван уже лежал бок о бок с индусом и торопливо рассматривал подобранный автомат, неизвестной ему системы.
Впрочем, какой бы системы тот ни был, но создавался он не для того, чтобы долго можно было думать, как из него стрелять. Поэтому, мельком оглядев его, Иван уже знал, как надо это делать, но всё-таки спросил стражника:
– Как он стреляет? Я таких автоматов никогда не видел.
– А, просто, – сказал индус. – Оттяни это… нажмёшь на это. Только не торопись!
Послышалась отчаянная стрельба оттуда, где Иван видел спящих стражников.
– Напали на наш пост, – пояснил индус и с опаской выглянул из-за укрытия.
– Так это ваш пост? Так чего же тогда они там все спали?
– Опять спали! Стервецы! – зло сказал стражник, но чувствовалось, что говорит он так не первый раз. – Фрэд из-за них погиб.
Позади них раздался шорох. К ним подполз перепачканный человек в розовой одежде, она хорошо его камуфлировала на фоне кирпичной крошки. Индус приветствовал его поднятием руки и молчаливым знаком – не высовывайся.
Одновременно из-за громадного блока бывшей стены выглянул один из постовых. Взгляд его остановился на убитом.
– Что тут у вас? – начальственным тоном осведомился приползший, краем глаза наблюдая за Иваном.
– Фрэд убит, – судорожно перевёл дыхание индус.
– А ты куда смотрел?
– А я что? Этого проверяли, – кивнул стражник на Ивана. – А эти, – очередной кивок в сторону поста, – как всегда проспали. Вот кому-то и удалось. Сколько раз говорили им не спать, а они, как только доберутся…
– Фрэда жалко, – без сожаления в голосе сказал одетый в розовое, не дослушав рассказ-упрёк индуса. – А ты кто? – подозрительно глянул он на Ивана.
– Из дураков, – небрежно бросил индус, пока Иван собирался что-нибудь сказать в ответ. – По зову прибежал.
– Несёт их!.. Тут без них… А они прут! – забубнил в розовом, явно теряя интерес к пришлому.
Похоже, подумалось Ивану, лексикон стражей замкнулся всего на десятке слов: «дураки», «несёт», «прут», «а тут»…
– Что рожу корчишь? – не дал опомниться ему приползший, по всей видимости, начальник всех этих вояк. – Стрелять умеешь?
– В тире всегда попадал.
– То-то, в тире, – не то осудил, не то одобрил начальник и обратил своё внимание на постового, всё так же поглядывающего то на мёртвого Фрэда, то в сторону живых. – Проспали? Вы-то все живы?
Постовой неопределённо дёрнул головой.
– Ну! – подхлестнул его одетый в розовое.
На окрик неведомый противник отозвался длинной очередью.
Чуткий слух Ивана в этот раз определил, где устроился стрелок.
– Он там, – показал Иван через кирпичный блок. – У него там амбразура.
– Я тоже так думаю… Ты хорошо, смотрю, ориентируешься в таких вещах… Похвально! Эдвард, – начальник протянул перепачканную руку удивлённому Ивану.
– Э..э… – замешкался Иван, но, понимая нелепость своего промедления, когда надо просто назвать своё имя, которое должно слетать с его губ в мгновение, спохватился и выпалил: – Джек!
– Берут, – не остался в стороне индус и тоже протянул руку для знакомства.
– А ты, Кашен, ещё долго будешь молчать, когда я тебя спрашиваю? – опять взялся за постового Эдвард.
– Ранены они, – махнул тот рукой за себя и поспешно добавил? – Легко. Царапины, а не раны.
– Ранены, значит. Легко, говоришь? – протянул Эдвард и потеребил себя за подбородок. – Ладно… Подумаем, что делать.
Вояки все они, с точки зрения Ивана, всё-таки были аховыми, включая и их командира – Эдварда. А вначале показались тёртыми бойцами. Но инициативу на себя он брать не собирался, хотя лежать на битых кирпичах тоже было не ахти.
Стражи думали, если думали, конечно, долго и молча. Впрочем, все, наверное, ждали, что скажет Эдвард, а тот молчал, ни на кого не глядя и хмуря жидковатые брови.
Неведомый стрелок ещё дважды напомнил о себе, сделав несколько бесцельных выстрелов. Он явно там нервничал, не видя каких-либо действий со стороны тех, у кого он недавно подстрелил одного из них.
– Давайте сделаем так, – не выдержал Иван. – Его надо отвлечь, а я посмотрю, где он точно залёг. И… Я его, как в тире. А?
– Здесь не тир, – наставительно сказал Берут. – Ты для него тоже мишень.
– Когда много мишеней…
– Именно… – прервал его Эдвард, но охоты особой продолжать, что он имел в виду, не последовало.
Иван пожал плечами.
– Я хотел сказать…
– Это я понял. А как отвлечь его, ты тоже знаешь?
– Это каждый знает, – огрызнулся Иван. – Пусть этот, – показал он на постового пальцем, – приклад автомата приподнимет или камни побросает.
Эдвард покровительственно усмехнулся.
– Вижу, начитался… Это хорошо, когда лёжа на диване…
– А на кирпичах лучше? – не остался в долгу Иван, чувствуя, что заводится.
– Да уж, не лучше, – согласился командир. – Кашен, шумни-ка там. Да только сам не попадись! – И Ивану: – Действуй! Но, смотри, чтобы он не оказался быстрее тебя. Это в тире ты один стреляешь, а здесь и ответить постараются.
Иван не обиделся, чтобы быть быстрее его в таких делах, надо по-настоящему нюхнуть пороху, а тут таковых не было. Но и рисковать особо он не собирался.
Как только прогремели первые выстрелы на шум, поднятый постом, Иван стремительно приподнялся и тут же чётко увидел стрелявшего. Тот и вправду занял прекрасную позицию, и всего метрах в тридцати.
Стрелок сразу заметил новое действующее лицо, но опоздал на мгновения. Автомат дрогнул в руках Ивана и послал прицельную очередь, откинувшую противника от амбразуры.
Эдвард дёрнул Ивана за куртку, требуя, чтобы тот спрятался.
– Да всё уже, – наконец сказал ходок, выходя из-под укрытия. – Нет его больше.
– Ну да? – не поверил Эдвард.
– А кто он?
– Да кто угодно, – с опаской поглядывая по сторонам, решился подняться Эдвард. – Попал автомат в руки, они сразу у него начинают чесаться. Хочется пострелять… Но как ты его! – восхитился он. – Это надо уметь.
– Как в тире, – скромно отозвался Иван, довольный собой донельзя.
Ведь сколько уже лет вот так не стрелял: навскидку, при возможности самому получить пулю. А сумел, успел опередить. Как в былые времена. Что-то затеплилось в груди. Нахлынули ненужные сейчас воспоминания.
– При такой стрельбе в тире можно все игрушки выиграть, – заявил Берут, но укрытие не покинул.
– Я имел в виду спортивный тир.
– А-а… Так бы и говорил. А то – в тире.
Эдвард направился с Кашеном посмотреть раненых. Оттуда донеслись его ругательства. Вернулся он злой, с лицом подстать своему одеянию.
– Не столько ранены, сколько скулят, – сказал он с досадой на немой вопрос Берута. – Пусть сами добираются до лазарета… А эту… амбразуру надо взорвать. Иначе другой любитель пострелять объявится. А уж если хулиги придут… – Он в сердцах сплюнул. – Ладно. Пойдём, посмотрим.
Они с трудом пролезли в дыру, из которой стрелок поразил Фреда.
– Да, Джек! Прямо в лоб!
Но не свой удачный выстрел поразил Ивана, хотя им он мог гордиться, а тем, что у недавнего стрелка обнаружил автомат Калашникова. Он удивился, а у Эдварда и Берута вообще случился шок от находки.
– Ну, где они такое достают? – словно драгоценность, баюкая в руках оружие, приговаривал Эдвард. – Никто не знает, где и кто его делает, – пояснил он невольным слушателям. – Будь у нас таких автоматов хотя бы десятка два, мы хулиг давно разогнали бы по углам.
Иван внимал его словам скептически, тот держал автомат выпуска ещё, наверное, до его, Ивана, рождения, лет сорок тому назад. И кучность, и дальность стрельбы из него резко отличались от новых выпусков. Тем более что местный автомат ему показался вполне приличным оружием.
А ведь кто-то пробивает «калаши» сюда из нашего мира, – озадачился Иван. – Вот вопрос к Симону.
В карманах убитого, тощего, заросшего жёсткой щетиной немолодого уже человека, нашлось ещё два полностью снаряжённых патронами рожка, вызвавшие неописуемое ликование Эдварда. Берут с затаённой завистью посмотрел, как командир прячет рожки, и стал готовить амбразуру к подрыву.
– Вот что, Джек, – вдруг посерьёзнев, сказал счастливый обладатель АКа. Он покосился на Берута и тихо продолжил: – Не хочу ничего спрашивать, кто ты есть на самом деле. Но чтобы так стрелять, – он показал на кровавое пятно, почти в центре лба убитого, – в тире не научишься.
– Но-о…
Эдвард оказался прозорливым человеком. Он наверняка понял, что пришлый выдаётся себя не за того, кто он есть на самом деле.
«С ним надо держать ухо востро», – сообразил Иван.
Однако было хорошо, что, раскусив его, Эдвард не стал вдаваться в подробности и оставил своё открытие только между ними.
– Никаких но! Иди к нам, в добровольную армию по наведению порядка в стране. Нам такие, как ты, нужны. Нет, правда, – поменял он тон голоса на просящий. – Ты же видишь, с кем мне приходится иметь дело? А ты… Повторяю, мне нет дела до твоей биографии… А ты, по всему видно, умеешь не только это.
Иван покачал головой. Не за тем он сюда пришёл. Но и нечего ему было показывать свою прыть. Реакция Эдварда понятна, так что надо было как-то выкручиваться.
– Я бы рад, – сказал он осторожно, – но я обещал вернуться.
– Ещё один посланец, – с досадой высказался Берут. – Сами идут, других посылают…
– Пусть так, – с нажимом вставил Эдвард, перебивая высказывание стражника, и обращаясь к Ивану. – Но ты знаешь, сколько таких, как ты, пришедших сюда просто посмотреть, потом домой не вернулось? Каждый второй из них лежит здесь под развалинами, – ткнул он пальцами под ноги. – Просто забросан мусором. Или уплыл в море на корм рыбам, а то гниёт где-нибудь в подвале. Как вот этого, – он брезгливо поддел носком грубого армейского башмака руку убитого Иваном, – мы сейчас присыплем или вон как тех, что вчера, наверное, были с ним.
Эдвард показал на невысокую приподнятость из камней, едва заметную в хаосе руин, больше похожую на клумбу, чем на могилу.
– Но меня выбрали, – гнул своё Иван, понимая всю глупость своих слов после того, что они здесь наговорили. – Они надеяться попасть… И я тоже хочу…
– Пойдёшь с нами, получишь возможность. Может быть, даже пойти первым.
– Правда! – обрадовано воскликнул Иван, а сам подумал: – «О чём это они тут говорят? И я с ними?»
Имя Пекты ещё ни разу не упоминалось, о его призыве уйти в прошлое – тоже. Так что, говоря с ними, он подразумевает своё, но какой смысл вкладывают они в свои слова? Вот в чём вопрос. А если о Пекте они даже не слышали, и о том, что он создаёт временной канал для ухода в прошлое им неизвестно? Напротив, тут, возможно, витают другие слухи, никакого отношения не имеющие к деяниям Пекты, о которых Иван знает лишь по Поясу Закрытых Веков.
Придётся всё-таки начинать выяснение самому. И если что-то будет не так, уходить отсюда на дорогу времени сразу же. Не ждать же пулю в лоб?
– Правда, правда, – неожиданно улыбнулся Эдвард, по-видимому, считая дело сделанным. – Но правда и в том, что для этого надо как следует потрудиться.
– Но Пекта… – начал Иван и остановился, ожидая реакции стражников. – Он же…
– Пекта ничего не решает, – тут же уверенно заявил Эдвард. – Всё отдано Совету. А в нём…
– В нём кому не лень, – бросил реплику Берут.
– Это точно. В нём дурмы заседают, хурки всякие. А командует ими Анахор. Тот ещё тип.
На Ивана накатилось воспоминание. Его ночной разговор с Эламом Шестым.
«… А дурмы… Дурмы, говорят, потомки хурков. А…
– Объяснил, называется. А хурки кто?
– Как это? – удивились в темноте. – Хурки же! Колдуны и волшебники. Ты же знаешь, Пояс Дурных Веков будто бы их работа…»
– Почему тип? – спросил Берут. – Анахор, говорят, большая вычислительная машина.
– Может быть, и машина, – не стал спорить Эдвард. – Но он и все другие решают. А Пекта… Он, конечно, велик, но сам слишком занят, чтобы заниматься организацией пропуска, порядка и отбора. Для того другие назначены. Опять же дурмами и хурками.
К ним из-за каменного блока вышли трое стражников во главе с Кашеном. Лица двух незнакомцев Ивану были сконфужены. Один прижимал к животу перебинтованную руку, другой слегка прихрамывал.
– Явились, засони, – мимоходом отметил их появление Эдвард и опять повернулся к Ивану.
– И когда всё это… произойдёт? – спросил ходок.
– Спроси ветра! Вот уже почти год тянется… Сам знаешь. А пока все воюют против всех.
– У нас не так.
– Скоро и у вас будет так, – с непонятной злостью сказал Берут.
– К сожалению, Джек, он прав. А обещают… Так это обещают. Якобы, через полгода, а то и раньше. А, может быть, и завтра.
– Однако точность, – заметил Иван, но подумал, что последнее, наверное, всего вернее. Не завтра, так недели через три.
– Через полгода половина вымрет от голода, – снова злобно произнёс Берут и дёрнул головой. – А другая половина друг друга перестреляет. Выходит – конец один…
– Он у нас пессимист, – спокойно проговорил Эдвард. – Никому и ничему не верит.
Индус сверкнул глазами исподлобья.
– А кто вы? – наконец Иван нашёл подходящий предлог выяснить, с кем имеет дело.
– Служба охраны порядка, – почти с пафосом проговорил Эдвард, даже грудь слегка подал вперёд, но тут же деловито продолжил: – Добровольцы… Таких вот пришлых, как ты, вылавливаем. Отстреливаем тех, кто любит побаловаться оружием… А в основном воюем с бандами мародёров. Тебя же, наверное, послали не только посмотреть, но и выяснить, нельзя ли здесь чем-нибудь поживиться.
– Я… У нас…
Эдвард отмахнулся.
– Не ты первый, не ты последний. Вот мы таких, как ты, и охраняем.
– Служба охраны в засаде не сидит, – сказал Иван и прикусил язык, так как высказывать своего мнения не собирался.
– Много ты понимаешь, – сквозь зубы процедил Берут, – стреляя в тире там, у себя.
«Дался ему этот тир, – с досадой и беспокойством подумал Иван. – Завидует он мне, что ли?»
– Ты, Джек, на него не обращай внимания, – посоветовал Эдвард, видя напряжение, с коим Иван стал посматривать на индуса. – Они с Фрэдом дружили… Так ты с нами?
– Мне бы посмотреть всё-таки… – Иван не знал, на что решиться, но понимал одно – сейчас отказываться он не имел права. Иначе, ради чего он сюда шёл?
– Тогда с нами, – резко подвёл черту Эдвард и отвернулся от ходока к своим стражникам, выходящим из-за стены.
Их было с десяток – молодых, изнурённых бессонной ночью. По сравнению с ними Кашен и двое раненых при нём выглядели куда здоровее.
Вокруг громоздились руины. Такое Иван видел только в кинохронике времён Второй мировой войны.
В основном это были какие-то предприятия.
Развороченные стены, вытряхнутое оборудование, в котором с большой долей фантазии можно было узнать станки, стойки, транспортные средства. Повсюду паутиной висели провода и змеились никуда теперь не ведущие фрагменты кабельных линий. Чудом продолжающие стоять стены готовы были рухнуть, казалось, от слабого веяния ветра. Так оно, наверное, и было, и то, что Иван ночью посчитал за близкие взрывы, то это, может быть, был грохот от падающих стен.
Где-то за развалинами поднималось солнце.
Можно было разглядеть не только ужасную картину разрушений, но и полное безлюдье, отчего у Ивана стало зарождаться подозрение о не случайности своего выхода в реальный мир именно к месту расположения патруля Эдварда. Проявись он всего в ста метрах в стороне, и – никого вокруг. А ему угораздило попасть прямо в середину его засады.
Эдвард уверенно вёл свой небольшой отряд.
Иван вначале пытался запоминать дорогу, но вскоре отказался от этого затеи – шли не только по открытому небу пространству, но и какими-то подземными коридорами, брошенными цехами со всей оснасткой. Здесь могли укрыться и затеряться не только банды, но и незаметно раствориться целая армия.
По дороге Иван подменял стражников, нёсших на импровизированных носилках Фрэда. Эдвард шёл впереди, так что Ивану не было возможности поинтересоваться по поводу отмеченного им полного отсутствия людей и раздолья для бандитов.
А когда удалось, то не рад был услышанному.
– Здесь начудили наши учёные, – неохотно ответил Эдвард, не снижая скорости движения, а шли они довольно быстро. – Взорвали какую-то бомбу. Она взорвалась, а после неё остались какие-то лучи, которые до сих пор убивают каждого, кто здесь пробудет долго. Так что, кому охота здесь быть? Если бы не Фред… Мы обычно обходим этот район вокруг…
Так вот что означало это странное закрытие, а лучше сказать, – полузакрытие-предупреждение. Мол, если хочешь рискнуть и облучиться, а взорвали тут явно атомную бомбу, коль скоро разговор идёт о лучах-убийцах, то выходи в реальный мир, а нет – то обойди и покидай дорогу времени где-нибудь подальше от этого места.
Он припомнил, что ведь видел подобное полузакрытие, когда его выбрасывало из передового будущего в мир, где он не встретил людей. Видел, а значения этому не придал, поскольку торопился к себе, в своё время и свой дом.
И ещё однажды… А ведь точно!
В прошлом.
Перед встречей с толпой существ на мосту. На него тогда напали летучие твари, одетые в шипастые панцири. Значит, и там что-то рванули?.. После чего и исчезла с лика Земли, быть может, та, предшествующая нам, цивилизация?..
День уже миновал свою первую треть, а путь патруля всё также проходил между каменными и кирпичными завалами, петлял, поднимался и опускался. Ивану всё это уже стало надоедать. Как вдруг стражники завернули за очередную руину и неожиданно влились в шумный поток людей, заполнивших широкую улицу.
Кого тут только не было. Вавилон!
Недомерки и те, кто могли посматривать даже на Толкачёва свысока, смешение всех рас и народов в своеобразных одеждах, взрослые и дети, старики, мужчины и женщины.
Однако сразу бросилось в глаза и ударило по нервам – над всем этим скопищем людей витал дух растерянности и неопределённости. Все они куда-то шли – медленно или быстро, но, несомненно, без определённой цели. Они слонялись от безделья и, в то же самое время, стремились куда-то от внутренней озабоченности, так как, по-видимому, понимали положение, в котором находились, и неестественность собственного состояния в нём.
Стражники прорезали поток в полном молчании. Перед ними расступались и тут же смыкались – толпа вела себя подобно воде с погружённым в неё инородным телом.
Уже входя под арку приземистого строения на противоположной стороне улицы, Эдвард сказал Ивану:
– Они все прибежали сюда, как и ты, на приманку. Вот и думай, куда тебе податься? К нам или к ним?
Иван не ответил, но Эдвард был прав, если бы…
Если бы Толкачёв и в самом деле был тем, за кого себя выдавал. Останься он в толпе, то получает возможность незаметного исчезновения, стоит только углубиться в руины на десяток шагов, равно как и новое появление в этом мире, где его никто не знает, и поинтересоваться им никому не придёт в голову. А в команде Эдварда он станет на счету и на виду. Во всяком случае, его будет знать определённый круг людей, и волей-неволей фиксировать все его действия.
Но и отмахиваться от предложения Эдварда не стоило, ибо как бы там ни было, но стражники по своему статусу всё-таки были ближе к эпицентру грядущих событий.
Было о чём подумать.
Их встречал безобразно толстый и большеголовый тип с маленькими глазками за пухлыми, будто стеганые перины, веками. Широченное лицо его лучилось беспрерывным, приклеенным навсегда смехом. Расплющенный нос, толстенные губы, ноги как тумбы. Голос подстать фигуре-тумбе: глухой, могучий и невнятный.
– Ещё один… – обратился он к Эдварду. – Ты скоро так станешь буссом и стражником одновременно. Кто там у вас? – показал на прикрытое тело.
– Фрэд, – неохотно отозвался стражник. – Ты посмотри этих. Их слегка зацепило. Но сам знаешь…
– Я-то знаю, – смеялся толстяк. – А они что у тебя, не знают, как беречься?
– Сам туда сходи! – окрысился на него индус.
– А вы тогда на что? – глазки встречавшего совсем скрылись вод веками.
– Берут, оставь его! – строго одёрнул подчинённого Эдвард. – Ему ничего не докажешь. Надо поесть и поспать. Джек, так что? – уставился он на Ивана.
– А вот что… Ты мне покажи, куда я могу придти. А я пока потолкаюсь со всеми. Иначе, за чем я сюда шёл?
Эдвард кивнул.
– Ещё один? – точно так же, как недавно об убитом, спросил толстяк.
– И что?
– Да уж слишком здоров. Весь на виду. А тащить его сюда вам придётся на себе, как Фреда, а?
– Пошёл ты со своими шутками! Пойдём, Джек, покажу.
Город
Весь день Иван ходил, слушал, смотрел. Где, проталкиваясь, а где, и подчиняясь общему потоку.
Пекта и иже с ним поработали на славу. Их призыв был услышан.
Многие умерли, многие умирали, но город с лихвой пополнял своё население пришлыми, правдами и не правдами, добравшимися сюда, чтобы стать переселенцами из тупикового мира в иной, сработанный обещаниями Пекты.
Впрочем, никто не знал, что это за мир, куда их зовёт Пекта, как это будет происходить, но все, кто поверил в обречённость окружающего бытия и в гений Пекты, пришли и заполнили улицы и площади. Но при этом никому не было известно, где этот Пекта обитает, чего, собственно, и добивался узнать Иван, ибо, где Пекта, там и Напель.
Он всё ещё тешил себя мыслью, что все его потуги проникновения в перливый мир и поиски истоков временного канала, создаваемого в этом мире Пектой, продиктованы одним желанием – увидеть Напель. Но, как он ни старался сам себя в этом убедить, особого стремления к встрече с Напель, которая ещё не знает его, не ощущал. К тому же на её образ навязчиво наложились другие: обаятельная и ненасытная в любви Ил-Лайда и знойная Зизма.
Им сейчас, практически, двигал лишь интерес к происходящему, сам перливый мир, который, судя по руинам зданий, облика людей, культуры и – да по всему, совсем недавно ничем не отличался от уклада жизни, пусть заграничной, но знакомой Ивану по фильмам, книгам и телепередачам с детства.
Ему хотелось узнать, почему ходоки и даже аппаратчики, так бояться перлей. Говоря о них, Симон даже меняется в лице, а Учитель – так тот, рад-радёшенек, что сидит в его маленькой квартире… И этот прорыв из перливого мира, о котором обмолвился Сарый… Хотя сами оттуда же.
Но здесь вокруг, в Лондоне, параллельно существующем с тем, настоящим, откуда пришёл Иван, на его широких и узких улицах, в скверах, он видел лишь обыкновенных людей, обывателей, испуганных обстоятельствами, а также теми, кто решил, что раз всё рушиться и идёт к концу, погреть на этом руки. Однако о бандитах, мародёрах, любителях пострелять по живым целям в толпе не упоминали, о них не говорили и, вообще, не обсуждали эту тему. В ней жили ожиданием: когда же?
Когда же их уведут от этого кошмара подальше?
И решали насущное: где достать еду?
О первом они говорили с воспламенённым, почти безумным, взглядом, а о втором – с потухшим, как о безнадёжном деле.
К вечеру усталый и голодный (еду, что была им взята в дорогу, он отдал какой-то группке болезненного вида детей), Иван вышел к реке. Его привлекло сюда отсутствие скопища людей, что затопили весь город, и превратили его в переполненную ими чашу.
Парапет каменной набережной за день прогрелся под скудными осенними лучами солнца, на нём было приятно сидеть.
Иван сидел на берегу мутной Темзы и решал, что сделать: вернуться домой, а потом уж уладить сделку с Эдвардом, или наоборот? Размышляя, он всё больше склонялся к первому варианту, так как он не накладывал на него никаких обязательств – ушёл и ушёл. Объяснялось такое заключение просто: Иван с молоком матери впитал чувство долга, культивируемое в его семье родителями. И если он сейчас договориться, то будет обязан…
К сожалению, как он уже представлял, вся его жизнь ходока как раз и состояла теперь из этого пресловутого обязательства, не смотря на то, что умом он понимал всю никчёмность этого чувства. Тем не менее, оно занозой сидело в нём, заставляло суетиться во времени, переживать за тех, кто вскоре окажется за гранью Пояса Закрытых Веков, об аппаратчиках, кушерах, ходоков и в”ыгов.
Понимал, но ничего с собой сделать не мог. Раз должен, то надо выполнять!..
По реке мимо медленно проплывал мусор, кособочились бочки, мелкими заплатками проползали обезличенные трупы животных и людей. За полчаса отдыха Иван машинально насчитал не менее двух десятков раздутых долгим нахождением в воде людских останков. Тогда сколько же их покоилось на дне?!. И сколько их уже уплыло?!.
Он и сам едва не оказался в воде, а то и в компании тех, кого неторопливое течение уносило в море.
Ватага молодых людей, разношерстная по составу и почему-то с вывернутыми карманами широченных штанов, отчего похожая на стаю ушастых двуногих созданий, явно в подпитии добытыми где-то крепкими напитками, развлекалась на набережной. В основном тем, что задирала присутствующих здесь людей; то здесь, то там затевала потасовку. Если получала дружный отпор, то задиры с шутками и прибаутками, отступали, словно и не было ничего, а одиночки и группы слабее старались избегать их внимания.
Толкачёв, сидящий в задумчивости на парапете в полном уединении, привлёк их своей кажущейся беззащитностью, как жертва забавы.
– Ах, кто это тут?.. Мыслитель, видишь ли!.. Откуда же он к нам пришёл такой умник? – стали они весело задавать вопросы и отвечать на них, накатываясь всей гурьбой со всех сторон, отрезая Ивану путь на набережную.
Иван коротко оглянулся. Смерил их взглядом. Несмотря на холодную погоду, компания весельчаков сплошь была босая, да и вообще, наверное, давно отказалась от какой-либо обуви. Из-под штанин выглядывали грязные ступни давно не мытых ног. А во всём остальном – ребята как ребята, лет по пятнадцати, может быть, двоим-троим – и за двадцать.
Сделав вид, что ничего особенного не происходит, Иван вновь стал смотреть на воду. Пока они там перебрасывались репликами, он лишь настороженно прислушивался к их неиссякаемой фантазии по своему адресу, однако когда их дыхание и осязаемые волны агрессии стали достигать его спины, он резко поднялся и оказался перед ними лицом к лицу.
Его рост, формы тела и лёгкость движений слегка смутила подступивших к нему. Но и пасовать перед одним они не собирались. Это стало видно, как они жались друг к другу, ища поддержки в чувстве локтя, крутили головами, проверяя, не дрогнул ли кто, и ни на шаг не отступили назад.
На короткое время установилась немая сцена.
Иван как можно дружелюбнее посматривал на парней – обычные ребята. Поэтому он надеялся таким образом решить неожиданное противостояние мирным путём. Они, со своей стороны, хотя и кривили лица в усмешке, но с опаской следили за его действиями.
Поскольку никаких действий от одиночки не последовало, то, в конце концов, хмельная кровь победила робость, и первый из ватаги со сдавленным вскриком бросился на Ивана и увлёк за собой остальных.
Вначале ходоку было тесно оттого, что одновременно надо было отбиваться от целого десятка желающих дотянуться до него рук и ног.
Ивану вначале казалось, что стукнет он слегка одного-другого, и инцидент будет исчерпан. Хочется ребятам порезвиться, пусть им, но и стать игрушкой для них он не собирался.
Однако первые кровавые сопли, обнаруженные у некоторых из них от не сильных ударов Толкачёва, не пошли впрок. Напротив, команда перестроилась, выдвинув вперёд не самого на вид здорового, но шустрого малого. Он принял стойку, которой Ивана учили лет двадцать без малого тому назад, то есть ученическую и трогательную в своей нелепости.
« Ноги!.. Руки!.. – резко и повелительно подсказывал когда-то тренер. – Локти!.. Локти!.. Смотри мне в глаза!..»
Этому парню всего этого не хватало, но он, похоже, в такой позе был уверен в своей неуязвимости до наглости. Весь вид его говорил: – вот я, возьми меня, если сможешь, конечно.
Иван, конечно, смог, поведя одной рукой в сторону, а другой ткнуть его в солнечное сплетение. Тот с глухим стоном-выдохом согнулся и упал на колени. Иван сделал шаг назад, давая возможность остальным оценить и приём, повергнувший их дружка, и благородство к противнику, которого он мог сейчас добить одним ударом ноги в голову.
Он даже намеревался сказать им несколько слов о необходимости оставить его в покое, иначе-де, так будет с каждым, кто попытается к нему приблизиться с явно недружескими намерениями.
Ни того, ни другого они не оценили, и высказаться не дали, а набросились на него опять всей толпой.
Пришлось Ивану несколько раз приложиться к особо рьяным драчунам с тем, чтобы дать им, наконец, по-настоящему почувствовать, с кем они имеют дело.
Не успели получившие отпор вытереть побитые носы и придти в себя от шока полученных ушибов, как, бесцеремонно растолкав их во все стороны, появился Эдвард со своей командой…
– Неплохо, Джек! Неплохо! Замечательно! – скороговоркой комментировал он, подходя и разглядывая расквашенные физиономии хулиганов. – Мы тут патрулём. Прибежали к нам, говорят, драка. А это ты!
Иван сумрачно слушал его и не верил ни одному его слову.
После бессонной ночи, какой из них патруль – у всех глаза как щёлки, слипаются. Да и кто бы это побежал и рассказал ему, если здесь драчка происходит постоянно?
Следил, поди, за ним и этих подонков к нему подослал?
Правда, со стороны смотреть, так в той массе людей, где он сегодня толкался, будто песчинка в прибое огромного пляжа, не так-то просто кого-то высмотреть. Конечно, он возвышался на пол головы надо всеми…
И всё же…
Тем временем Эдвард внушительно отчитывал компанию. Оказывается, многих из них он знал по именам и даже упоминал их родителей, что также добавляло Ивану уверенности об устроенной за ним слежке и управлении этими хулиганами.
Чуть позже Эдвард объяснил:
– Ещё полгода назад это были вполне нормальные ребята. В школах учились, некоторые работали. Тот же Харви… Как ты его!.. – покривил он губы в сочувствии. – Отец его держал в строгости… Забот с ними не было. Мой участок считался тихим… Всё бывало, конечно, но только не они… Дэнис!.. Ты слышал? Это наш человек, – Эдвард показал на Ивана. – Да и знать надо, на кого наваливаться.
Дэнис, долговязый, лет двадцати малый, всё время держался в тени, но он-то и был предводителем шайки малолеток. У него уже сложился холодный, целеустремлённый взгляд светло-коричневых глаз. Ранние залысины открывали высокий лоб интеллектуала.
– Пошёл ты!.. – огрызнулся Дэнис. – Ваш… Наш…
– Наш, Дэнис, – вступил в разговор индус. Он, похоже, настроен был к банде более агрессивно, чем Эдвард. – И мы тебя предупреждали. Стоит тебе тронуть наших…
– Имеет значение? – парировал Дэнис. – Достанется всем. И вашим, и нашим. Так в чём разница? Сейчас или завтра?
– Есть! И ты знаешь, – по-отечески строго сказал Эдвард. – Убирайтесь-ка отсюда и ведите себя скромнее. Иначе я рассержусь!
Дэнис ухмыльнулся, махнул рукой своим.
– Пошли! Иначе он рассердится.
– Смотрите у меня! – напутствовал им Эдвард.
Сценка журения и обмена репликами, устроенная перед Иваном, снова заставила его подумать, что Эдвард играет против него, ибо страж порядка, каким бы он ни был, мог использовать иные методы и слова, чтобы утихомирить распоясавшихся молодых людей.
Проводив взглядом уходящих драчунов, Эдвард подступил с вопросами к Ивану.
– Как? Насмотрелся?
– Насмотрелся, – хмуро отозвался Иван.
Берут хмыкнул, но промолчал.
– И как тебе это всё показалось?
– Плохо, – ходок кивнул на очередной раздувшийся труп человека, неспешно несомый рекой. – Скоро большинство там будет.
– Нет, – не согласился Эдвард. – Они будут там, – он указал пальцем в небо, заставляя посмотреть туда не только Ивана, но и остальных стражников. – И если верить нашим хлыгам… предсказателям будущего, всё произойдёт в одночасье.
Теперь с этим утверждением не согласился Иван, так как на дороге времени можно было явно рассмотреть следы незакрытых площадок поля ходьбы, где ещё будут, возможно, теплиться островки исчезающего перливого мира.
– Не уверен, – сказал он, но распространяться на эту тему и объяснять своё несогласие не стал.
– Не важно, – отмахнулся страж порядка. – Ты решился на что-нибудь?
– Я-то решился… Но мои друзья…
– Ну-у, – протянул Берут, закатывая глаза.
– Они бы вам тоже пригодились. – Иван говорил, а в голове у него складывался, как ему показалось, удачный план. Он даже усмехнулся пришедшей мысли. – Они…
– Не тяни, Джек!
– Думаю, некоторые из них согласятся вступить в вашу команду.
– Отряд, – поправил Эдвард.
– Я и говорю.
– И где они, твои друзья?
– Как где? Там, где я живу.
– А где ты живёшь?
Иван про себя чертыхнулся. Опять ему надо выкручиваться. Дёрнуло его за язык.
– Не важно, – как можно беспечнее проговорил он.
– Ха! Но это важно. Я о том, когда ты сможешь привести своих друзей? Если завтра, то хорошо. А через месяц вы никому, наверное, уже не будете нужны. Так что считай и решай.
– Через… – Иван надул губы. – Три… Нет! Четыре дня.
Иван, конечно, мог бы назвать промежуток времени и в десять часов или меньше – сколько ему позволял деват, но демонстрировать такую свою прыть поостерёгся.
Эдвард со скучным видом посмотрел на него, ему жаль было упускать такого бойца.
– Что ж… Четыре дня приемлемо. Хотя, – вздохнул он протяжно, – хотел бы я знать, что будет через четыре дня?
– Ещё хуже будет, – сказал Берут. – Мы вот пока держимся, но сам знаешь…
– Оставь, не о том разговор. Что, Джек?
– Меня надо бы отвести к тому месту, где мы с вами встретились. Там мне легче будет выйти из города по знакомой дорожке.
– Хорошо. Берут, отведёшь?
Индус будто только и ожидал момента, когда к нему обратятся. Он показал идеально белые зубы.
– Ты думаешь, он вернётся? Я по его глазам вижу, что не дождётся, когда отсюда унесёт ноги.
Улыбка скользнула по лицу Эдварда.
– Я точно так же считаю. И будь я на его месте, поступил таким же образом. Но…
– Мне нет смысла вас обманывать, – поспешил заступиться за себя Иван. – Если они не согласятся, приду сам. Честно! Вы же обещаете, что…
– Но-но! Не обещаем, а предполагаем.
– А-а.
– Да ты не отчаивайся и не обижайся, – с усталым вздохом сказал Эдвард. – Не ты первый и, надеюсь, не последний. Просто, знаешь ли, – он рассеянно осмотрел небо. – Надоело всё это. Ожидание, стрельба, неурядицы… Сегодня могут бомбить город…
– Кто? – опешил Иван.
– Кто, кто? Да кто угодно! Любой пилот, у которого сдали нервы или кто случайно дорвался до штурвала. Не бомбить, так… Вон посмотри!.. Да, развалины… Туда недавно врезался какой-то свихнувшийся на истребителе. А-а… У вас таксон тоже не работает?
Иван едва не спроси, что он имел в виду. Но интонация Эдварда говорила о какой-то известной вещи, объяснять значение которой нет необходимости, все о ней знают. Чтобы не отвечать, Иван с виноватым видом развёл руками.
– Да, конечно, – кивнул Эдвард. – О тикпоне даже не спрашиваю. А как хорошо было. Сидишь себе дома, а тебе показывают, где что происходит… Как сам там побывал. Теперь никакой связи. Если хочешь с кем-то поговорить, беги сам, а то посылай кого-нибудь. Так и бегаем…
Он же упоминает телефон и телевидение! – догадался Иван.
– Я давно уже…
– Понятно, – перебил его Эдвард, занятый своими мыслями или воспоминаниями. – Откуда у вас? Когда Эриксоника за два дня булькнула под воду, и все эти два дня мы тут видели ужас, происходящий у них, то многие заговорили, что тикпон из разряда проклятых изобретений. Эти страшные валы воды, уничтожающие всё на своём пути вместе с теми, кто их успевал заснять… А потом в Евроме решили выяснить тысячелетнюю правду о границах. Вспомнили, кто где жил, кто пришёл и неправедно захватил земли, и стали колошматить себя, то… Кто-то у нас догадался уничтожить в первую очередь связь… А всё виноваты индоны. Проклятое племя!
– При чём тут индоны? – возмутился Берут. – Они давно уже предупреждали о конце света. Никто не обращал внимания. А когда началось, так виновными оказались они…
Иван молча переваривал названия. Берут явный индус, индиец, так индоны, наверное, индийцы. Еврома?.. Европа?.. Эриксоника?.. Быть может, Америка?.. Как далеко струя времени этого перливого мира отошла от нашего!
– Прости, Берут!.. Я это так, накипело… Ты, Джек возвращайся. У меня на тебя надежда. Мы тут с Берутом поговорили. С каждым днём всё хуже и хуже. Мои стражники, – Эдвард замялся, оглянулся на пришедших с ним, – люди разные. Вот мы с Берутом и решили… Ты нам подходишь.
Иван посмотрел на Берута, тот отвёл глаза. Похоже, Эдвард поставил не на того.
– Я приду точно! – сказал он.
– Вот и хорошо. Берут, отведёшь!
Джордан облегчённо вздохнул, заметив набирающий плоти контур вернувшегося назад КЕРГИШЕТА.
– Сколько времени я отсутствовал? – первое, что спросил Иван.
– Я не считал, – растерялся Джордан. – Сам знаешь, здесь время…
– А ты прикинь на себя.
– О! Часа два, – тут же сказал Джордан. – Но у нас говорят, когда ждёшь, пять секунд могут показаться вечностью.
Иван кивнул.
– Ждать да догонять – хуже занятия нет. Выводи меня. И вот что, Джордан. Я скоро вернусь в Кап-Тартар и, по всей видимости, не один. Ты, пожалуйста, не сердись на меня, что тебе опять придётся сюда тащиться и не только со мной. Так надо… – Иван помолчал, невнимательно осматривая округу. Они шли по дороге времени, ведомой только местному ходоку. – А может быть, и не надо.
Последние слова он произнёс машинально, в такт своим мыслям. Сдался ему этот перливый мир? Побывал, посмотрел. Что хотел, не нашёл.
И неизвестно, стал бы он и вправду возвращаться, но всё повернул Джордан.
– Возьми меня с собой. Туда, – неожиданно и смиренно попросил он. И заторопился с объяснением своей просьбы. – Ты, КЕРГИШЕТ, сразу мне не отказывай. Если бы ты знал, как мне надоело юродствовать в этом проклятом, забытым временем и выпавшим из пространства, Фимане!.. Я там превратился в клоуна!..
Он что-то ещё говорил, всхлипывал, а Иван прикрыл глаза и словно слышал Эдварда, который несколькими минутами назад (для Ивана) говорил то же самое: как ему всё надоело!
А ему самому?
Ему разве не надоело всё то, чем он занимается сейчас, во времени? Ещё как надоело! И он был бы рад вырваться из этого тесного круга.
Размышляя так, Толкачёв стал понимать Джордана, поэтому, не задумываясь о последствиях, пообещал:
– Возьму!
А про себя подумал, что пусть Джордан будет первым его спутником. Только куда?
Ответа он ещё не знал.
Перли, и не только
Разговор с Учителями, как и предполагал Иван, оказался сложным. Они не понимали его желания добраться до Пекты. Напель, как серьёзный довод в пользу этого странного, по их мысли, мероприятия, ими сразу была отвергнута, стоило только Ивану заикнуться о ней. Других же аргументов у него не было. Не повторять же Учителям каждый раз, что им движет жажда приключений, истоков которой он сам не мог для себя уяснить.
Казалось бы, мало ему того, с чем он, практически, повседневно сталкивался в поле ходьбы и на дороге времени? Так нет! Будто загорелось где-то внутри и жжёт. Такое впечатление, что если он этого не сделает, то сам себя обманет, а этого ой! как не хочется.
Но больше всего нареканий вызвало у Учителей его готовность уговорить некоторых ходоков последовать за собой. Он только заикнулся, а его собеседники, словно в раз, были выбиты вообще из колеи.
– Ты!.. Их хочешь заманить к перлям! – трагическим голосом воскликнул Сарый. – И ты думаешь, они согласятся?
Он оглянулся на Симона, тот промолчал, но вид его говорил о том же, что и Сарый.
– А почему нет? – молчание Симона, пусть и неодобрительное, подвигло Ивана поспорить. – Они же часто встречаются с перлями на перекрёстках струн времени. Но я не о том. Им же, наверное, будет интересно посмотреть исход массы людей-неходоков по искусственному каналу времени в прошлое. Они смогут увидеть рождение этого канала, а не руины его. Даже воспользоваться им, дабы понять, как и почему образовался Фиман и те, мифологические по сути, образования, о которых вы упоминаете, как Хан-Тартар и Рам-Тартар. А, Учители мои? Интересно же! И почему фонтан в Фимане…
– Увидели и узнали. Что дальше?
Сакраментальный вопрос Симона, холодный до неприязни, заставил Ивана оборвать переходящую в пафос речь. Он посмотрел на него с приоткрытым ртом.
И, правда, что дальше?
Но почему они его не понимают?
– Ты пойми, Ваня. Ведь это авантюра. И при том связанная с риском. – Симон на мимику ученика не обратил внимания, он внимательно изучал аккуратно подстриженные ногти на пальцах своих рук. – Исчезновение перливого мира не проходит даром для этого, нашего. Ибо всё взаимосвязано. Это событие, поскольку само время обрывается рядом с нами. А там нет ни будущего, ни будущего времени. Нет завтра… будущего часа, минуты, в конце концов. И что происходит потом, никто не знает. Целый мир замкнулся, закончился, угас… Это я так говорю, но ни одно перечисленное слово ни о чём определённом не говорит… Все те ходоки, кто волей или неволей оказывались в тот гибельный момент ушедших уже параллельных струн, никогда больше не возвращался к нам. – Он помедлил и добавил: – Поистине, они ушли в иной мир, откуда нет возврата.
– Но я видел там, в поле ходьбы, оазисы…
– А ты уверен, что будешь находиться именно там, где возникнет временной оазис умершего мира? И потом… Ты всё, Ваня, меришь на себя. Но ты – КЕРГИШЕТ. Ты, может быть, успеешь выскочить оттуда в последний момент или шагнуть за грань струны. А те, кто пойдёт с тобой? Что будет с ними? Вот о чём мы тебе пытаемся сказать.
Иван помедлил с ответом.
Или – вопросом.
Он ещё не знал, как сформулировать пришедшую мысль. А она была немаловажной, по своей сути, и касалась самих Учителей. Вот почему он медлил. Однако следовало поставить точки над «и», потому что разговор его с ними стал выходить за рамки обычного. Проблема перлей встала сегодня во всей своей неопределённости для Ивана. Пора было получить сведения обо всей подноготной феномена перлей.
– Но и вы, мои дорогие Учители, ведь тоже перли в этом мире. – Он констатировал. – В этом, моём мире! Тогда я вас просто обязан бояться. И не только вас! – Иван не стал уточнять, почему Симон осуждающе покачал головой. – Сдаётся мне, что большинство ходоков столпились… Именно столпились в настоящем этой струны времени или разбрелись по ней, и только по ней. И что же теперь?
– Но, Ваня…
– Исчезнет ваш мир, – не обратив внимания на Сарыя, пытавшегося что-то сказать, продолжал высказываться Толкачёв, – исчезните вы? И я вместе с вами? Так?
Сарый осел в кресле, Симон побледнел. Вопросы ученика им, по всей видимости, были весьма неприятны.
– Я полагал, что ты уже достаточно знаешь о нас, чтобы не подозревать и не думать так, как сейчас говоришь, – сказал Симон, медленно поглаживая колени.
– Да, да, Ваня, – с просительными нотками поддакнул Сарый.
Его карие глаза заволокла дымка печали.
– Я высказал только то, что слышал от вас Симон. Это вы поведали мне о незавидной участи тех, кто в момент ухода перля в небытие окажется рядом с ним.
Симон покривил губы, словно говоря, что нельзя ловить на слове.
– Это так, Ваня, – сказал он вялым голосом и прокашлялся, словно поперхнулся. – Хотя, может быть, в том утверждении, о котором я тебе говорил, присутствует некоторое преувеличение…
– Ничего себе! – воскликнул Иван. – Вот это преувеличение!
Симон кивнул.
– Но вначале о нас… Да, мы ушли в своё прошлое и столпились, как ты тут изволил выразиться, здесь. В этом мире, времени и струне. Тому есть причины. Но исчезновение наших миров в будущем ещё далеко. И исчезнут ли они, ещё неизвестно никому. Некоторые перливые миры существуют сотни и тысячи лет. Оттого твои опасения по поводу ходоков, которых ты знаешь, и с которыми сталкивался на дороге времени, преждевременны. А столпились… – Симон повёл головой, словно решил умерить свою горячность, с которой он выпалил последнее слово. – Я тебе уже говорил, что нас, ходоков и временниц, особенно современников, чей кимер может пересекаться, осталось слишком мало. Нам же, как некой общности людей со специфическими способностями необходимо общение, сотрудничество и поддержка. Не будь Камена, кто бы стал твоим Учителем?.. Ума не приложу. И твой детский рывок во времени заметил тоже перль. Так-то, Ваня. Теперь о струне… Эта струна времени вашего… твоего мира оказалась в данном промежутке развития планеты или даже, всё может быть, данного участка Галактики или Вселенной в целом, самой постоянной. Мы не знаем пересечек с другими параллельными мирами, то есть с перлями, вот уже почти три тысячи лет. Немногие могут дойти до этого окна. У кого кимер позволяет, тот рано или поздно приходит к нам сюда. Вот почему мы с тобой говорим, предупреждая об опасности. Там, куда ты сейчас готов сунуть свою голову и повести кого-то за собой, всё иначе. Там преддверие кончины бытия, параллельного этому. – Симон надолго замолчал. – А ходоков, пришедших от перлей, бояться нечего…
– Но вы-то тогда почему боитесь? – возразил Иван, слегка ошеломлённый длинным монологом Симона и последним утверждением.
– Конечно, боимся. Но лишь тех, кого не знаем, откуда они и как оказались здесь. Вот почему, когда ты впервые объявился в поле ходьбы, тебя даже аппаратчики встретили настороженно.
– Вы хотите сказать… есть, значит такие, кого вы не знаете?
– К сожалению, есть. Не в том беда. Есть те, кого ожидает скорое исчезновение. Такие ходоки и временницы опасны.
– И что? Они знают о своей участи?
– Да, Ваня.
– Страшновато.
Симон вздохнул.
– Наверное. Не в том беда. Большинство из них понимает своё положение. Они стараются не навредить окружающим. Но, правда и в том, что некоторые ожесточаются перед угрозой быть вычеркнутым не только из списков живых, но и вообще из истории со своим миром. Они предпочитают уходить не одному, а в компании не подозревающих о том находящихся в соприкосновении с ними людей… Все они, Ваня, и хорошие, и плохие, просто вычёркиваются из жизни без следа. Их нет смысла искать нигде, даже на небесах. Их нет, и – всё!
Симон сказал и поскучнел.
– Теперь я понимаю, почему это Пекта назвал своё детище Поясом Закрытых Веков. Ему удалось отгородиться от мира, которого уже нет или не будет.
– Не думаю, – сказал Симон. – Он просто остановил время.
– Вы говорите, как в”ыг. Он тоже твердил мне об остановке времени.
– Я думаю, здесь разные понятия феноменов времени. В”ыг говорил о философском понимании остановки времени, а твой Пекта…
– Почему это – мой?
Симон отмахнулся и продолжил:
– Он нашёл способ закрыться от своего мира на практике.
– А почему нельзя точно также закрыться перлям-современникам?
– Ну-у, Ваня. Возможность ходьбы во времени – это же врождённая способность. А Пекта создаёт и создаст Творящего Время. На каждого ходока по такому Творящему, так что ли? Но это уже будет не ходок, а аппаратчик. Только, к сожалению, тайменд аппаратчиков – не защита.
– Но если смогли изобрести тайменд, – сказал Иван, – так почему бы ни придумать прибор или устройство, которые могли бы отгородить ходока или аппаратчика от влияния перливого мира?
Симон развёл руками.
– Пытались, Ваня, но… – он дёрнул подбородком вверх, – пока что такой защиты нет и неизвестно, создадут ли. А потом, надо ли?
– Не знаю, – честно признался Толкачёв. – И всё-таки…
– Тебя, Ваня, всегда заносит с какими-то идеями, а реальность намного хуже, – проскрипел Сарый. – О перлях ты от нас услышал всё. Или почти всё. Но мы совсем недавно узнали, что появилась целая группа, прорвавшаяся к нам сюда, настроенная на одно – как можно больше здесь навредить.
– Целая группа? Но, Учители! Такого не бывает. Один смертник – ясно. Но сразу группа. Тогда у этих перлей что, тоже секта? Камикадзе?
– Возможно, и секта. Но мы думаем, они не совсем перли.
– Наши? Новый Радич?
– Наши, они и есть наши, – ответил Симон. – Молодые люди решили покуражиться. А те, о ком упомянул Камен, – чужие. Дважды чужие. Мы считаем, что они из иного, неизвестного и недоступного нам потока времени.
– Вот это да-а! – только и мог выдавить из себя Иван, после заявления Симона, сразу забывая только что волновавшие его вопросы. – Но если это так… Таких потоков, как и перливых миров и струн, может быть несколько?
– Кто знает, – вздохнул Симон.
– Они чем-нибудь отличаются от нас? Вы их видели?
– Видели, конечно, – пробурчал Сарый, будто ученик затронул какую-то запретную тему. – Те же люди, те же манеры…
– Камен как-то от них едва ушёл. Хорошо, что мы были начеку и смогли его отбить.
– Как?
На лице Симона появилась улыбка.
– Извечным способом, – сказал он. – Кулаками.
– И вы? Кулаками?
– И я. Нас тогда было больше. Их трое, нас пятеро. Кроме того, они все подстать мне. Вот и справились.
– И что потом? Куда они делись?
– Сбежали.
– Но куда?
– Нам бы тоже хотелось знать, да не знаем.
– Так надо было хотя бы одного из них пленить, – разочаровался Иван. – Вас ведь было больше…
– Каким образом?
– Дали бы по башке одному…
Симон выпрямился.
– Дали бы, но не получилось. Мы ведь не знаем, держат ли их стены, как ходоков, каков у них кимер и где расположен проход или скрещивание их потока с нашим временным потоком.
– Но тогда как вы догадались, что они… ну-у… это они, чужие?
Учители переглянулись. Иван уже неоднократно замечал их такой красноречивый взгляд, после которого они выдавали ему новые какие-то сведения.
– Пора его поводить по местам, где случились трагедии с перлями, и дать возможность ощутить трапов, – сказал Сарый. – Мы их называем тарсенами. Между собой. Некоторые ходоки и временницы называют их по иному. Например, хуршами или пасталами.
– Как ни назови, – обмолвился Симон. – Но ты прав, показать надо, чтобы он знал, с кем сейчас затеял игру и других хочет позвать за собой. Желаешь, Ваня, посмотреть?
– Любопытно, конечно. Но, – Иван помедлил, – мне бы надо поспать… Извините, Учители. Я скоро исправлюсь и найду себе местечко где-нибудь в прошлом, чтобы отсыпаться, а сюда появляться бодреньким.
– Давно пора, – сварливо заметил Сарый. – Как возвращаешься, так сразу за еду, а потом спать заваливаешься. Ни поговорить с тобой, ни наставить на ум-разум.
– Выйдем здесь, – предложил Симон.
Точка зоха, как определил Иван, приходилась на самое начало второго века нашей эры в Южном Китае.
В полушаге от себя Иван отметил странное закрытие. Обычно для его видения невозможности покинуть дорогу времени или предупреждение о том, что этого не следует делать, представлялось плотной столбообразной формой. Либо, как это было в будущем Кап-Тартара или те же столбы, но прозрачные. Здесь же поднимались в высь и таяли на фоне размытой желтизны неба клубы ядовитого голубого дыма.
Толкачёв поделился наблюдением с Симоном.
– Слишком близко подошли. Для меня здесь уже трудно дышать, и тошнота подступает. Хорошо, что у меня это проходит без последствий. Некоторые ходоки после встречи с подобным закрытием болеют. Ладно, выходим!
В реальном мире – время дождей. Удушливые запахи раздражали обоняние и горло. Иван закашлялся.
– Здесь, я смотрю, тоже не курорт.
– Гиблое место. Отсюда такая болезнь, как грипп, распространяется по всей земле. Но люди живут! И вот тут… Да, Ваня, как раз на этой зарастающей полянке совсем недавно жили люди. Затем сюда пришёл перль или тарсен. Зачем именно сюда, мы не знаем. Но его застала в этом поселении кончина его родного мира, а с ним и его, и тех, кто по несчастью оказался рядом.
Иван внимательно осмотрел пятачок исчезнувшего поселения вместе с его жителями.
– Похоже на взрыв мощной бомбы. Только вот, правда, нет воронки от её падения и взрыва, – высказал он своё мнение.
– Не очень-то похоже, – отрицательно покачал головой Симон. – От происходящего мало остаётся свидетелей и свидетельств. А мы ступать на такие участки, а тем более изучать, как это выглядит, не рискуем. Но создаётся такое впечатление, как будто целый пласт земли переворачивается и всё, что находилось на его поверхности, он хоронит под собой. Пойдём, покажу тебе ещё одну отметину…
В точке зоха, к которой его подвёл Симон, Иван увидел закрытие в виде струи марева не выше десятка метров, хотя делать какие-либо предположения о размерах в поле ходьбы было безнадёжно.
В реальном мире перль исчез в пятом веке до нашей эры на берегу будущей Москвы-реки прямо напротив Боровицкого холма. Событие произошло лет за десять до появления ходоков, но до сих пор площадка с половину футбольного поля резко выделялась от окружающего её ландшафта. Она походила на взрытый громадной лопатой участок. На нём практически ничего не росло, лишь кое-где торчали из земли остатки одного из домов бывшего поселения людей. Выстроено оно было из ошкуренных стволов деревьев и могло бы простоять ещё не один десяток лет. Однако теперь на этом месте зияла рана от катаклизма влияния параллельных миров.
Они долго простояли молча на окраине поля. Тут когда-то, наверное, были ворота или окончание улочки, поскольку вниз, к реке, шла утоптанная дорога, уже заросшая травой, а над ней выбивались ветки кустарника и молодых деревьев.
– Ещё посмотрим? – нарушил молчание Симон.
– Не знаю, хочу ли я подобное видеть ещё? – задумчиво произнёс Иван.
Ему почему-то было неинтересно, вернее, он просто не хотел видеть всего этого, так как ощущал внутренний дискомфорт, словно ему показали нечто далёкое от его помыслов и забот. Да, конечно, печально, что так произошло, – погибли люди, а с ними их труд, надежды и будущее потомство, без которого человечество, может быть, потеряло часть своего величия, таланта и естества.
Но на фоне того страшного беспредела, что люди вытворяли с себе подобными на протяжении тысячелетий, то следы пребывания перлей – капля в море.
Услышав неуверенный ответ Ивана, Симон кивнул.
– Это я тебе показал места, где перли, возможно, искали убежища. Может быть, они думали, что если заберутся подальше в глушь, то беда минует их. Навредить, кому бы то ни было, они не собирались. Другое дело те, кто как бы мстил жителям в этом стабильном мире. Они выбирали многолюдство и в прошлом, когда стены не приглушали эффект исчезновения перливого мира.
– Стены смягчают? Но тогда…
– Ваня! Никаких тогда. Ты что, знаешь, где сейчас притаился или открыто проживает тот перль, мир которого вот-вот исчезнет? Из того же мира, куда ты собираешься пойти? Нет! При том не все ходоки-перли знают об этом. А если и знают? Не могут же они сидеть взаперти, что равносильно такому же выбытию из жизни, как и в первом случае… Недалеко отсюда во времени и в пространстве есть такое место. Юг Урала. Там когда-то было большое поселение. Но появился перль. Возможно, не один. Большая часть людей погибла, а оставшиеся в живых в страхе разбежались кто куда. Там…
– Не пойду я туда, – твёрдо сказал Иван, чувствуя кисловатый привкус во рту и отвращение к услышанному. – Тем более, других каких-то радикальных мер остановить такого перля невозможно.
– Ты прав. Как его остановишь? Появляется человек. Ничем как будто неотличимый от окружающих его людей. Разумеется, со странностями. Но кто без них? Тем более что пришлый со стороны всегда кажется странноватым в поведении. Проходит год-два, человек обживается и становится как все. Но от перливого мира не убежишь, не закроешься…
– А как же вы? – непроизвольно вырвалось у Ивана.
Он вдруг понял и проникся ко всему тому, о чём Симон начал говорить ему ещё при первом посещения института времени в будущем. Рассказывая о перлях, Учители, по сути, говорят о себе. Вот почему их занимает этот вопрос, вот почему они так часто возвращаются к нему. Ибо живут под страхом оказаться у черты, перейти которую им никогда не удастся. За ней – небытие. Такой постоянный страх исподволь меняет психику, искажает представления и мешает принимать правильные решения.
И как им неуютно жить!
Но ведь Симон бывает в будущем, посещая лабораторию Маркоса. Его ли это будущее?..
– И мы, Ваня, – просто сказал Симон. – Только мы знаем, когда надо будет уйти… Но, я уже говорил, это случиться не очень скоро. До того ещё надо дожить… – Он усмехнулся своей неподражаемой мимолётной улыбкой. – Тем и живём…
Они молча возвращались полем ходьбы. Иван чувствовал подрагивание руки Симона в своей руке.
На душе у КЕРГИШЕТА был гадкий осадок, хотелось забиться куда-нибудь, откашляться и выплюнуть эту мерзость.
«И всё-таки, – думал он, – перли тут ни при чём. У ходоков есть расхожее мнение, они его и придерживаются, хотя иногда сами же и говорят об иных источниках происходящих явлений.
Всё надо будет проверить самому…»
Команда
Учители не посоветовали Толкачёву брать кого-либо с собой, но охотники неожиданно нашлись сами.
Первым, вернее вторым после Джордана, был Арно.
Начал он свою речь без обиняков, едва выйдя из поля ходьбы в комнату, где Иван отдыхал после прогулки с Симоном.
– Возьмёшь, не пожалеешь! Да будет тебе известно, уважаемый КЕРГИШЕТ, я повоевал вволю. И мечом помахал, и с автоматом побегал.
– Побегал, значит. Откуда и куда? – неприязненно осведомился Сарый, недовольный появлением этого молодца, которого явно недолюбливал.
Иван давно уже заметил эту нелюбовь. Вначале казалось, что из-за связи Арно с Радичем. Но теперь, после недавней беседы с Учителями и посещения мест, связанных с уничтожением перлей и их окружающих, он стал догадываться, как ему казалось, почему Сарый так относился к этому ходоку.
Перль, как бы далека не была кончина его мира, к иным перлям из других параллельных миров всё-таки подсознательно относился с подозрением. Что бы там не говорили Учители, но развитие параллельных ветвей цивилизации шло по-разному, а люди – продукт своего мира. Иван не собирался глубоко копаться и соизмерять это на себя, но Сарый относился так к Арно по одной причине – тот был уроженцем этого, стабильного мира, к которому относился и Иван.
На вопрос Сарыя, будто не замечая издёвки, Арно отозвался быстро и весело.
– Как куда? В атаку, конечно! А там, думаю, и тем и другим поработать можно будет.
– Эк, как тебя заносит, – буркнул Сарый. Передразнил: – В атаку, видишь ли ты, чтобы тем и другим поработать… Тьфу!
Иван никак не мог вставить в их перепалку своих слов. Наконец, удалось.
– Ты куда это собрался?
– С тобой, в Кап-Тартар и дальше.
– Э, ты-то откуда знаешь, куда я собираюсь идти и кого-то звать с собой берусь? – неприятно поразился Иван.
– Все знают, – заверил Арно и весело, словно о забавной проделке, пообещал: – Скоро сюда многие прибегут тоже. Вот я и поторопился обогнать их всех.
Иван подозрительно посмотрел на Сарыя.
– Учитель! Как они узнали?
– Хе! – потупился вопрошаемый, засовывая руки между коленями.
– Да вы что?.. Вы… – Иван от возмущения не находил слов. – Ну, точно как базарные бабы! Честное слово! Только те несут новости сиюминутные, а вы их по векам разносите!.. Всё! Всё! Меня нет и где я, неизвестно. Арно, пойдём, поговорим где-нибудь в другом месте. Здесь, сам говоришь, скоро…
Могучая фигура дона Севильяка явилась реальному миру во всей своей непередаваемой красе: экстравагантные одежды, усыпанные блестящими звёздочками, на голове лихо заломленный колпак, какие носят сказочные маги и волшебники или шуты гороховые, и тяжёлые башмаки пятьдесят пятого размера на высоком каблуке и с громадными бляхами, сверкающими, словно только что были начищены.
– Ваня! – громоподобный крик, от которого все вздрогнули, а Сарый пригнулся, вырвался, казалось, ещё из пустоты, когда сам дон Севильяк даже не появился в реальном мире. – Как ты мог забыть меня?!. Меня? Твоего друга и где-то даже Учителя?.. Я с тобой, КЕРГИШЕТ!.. Как ты, Ваня мог меня забыть, а?
Последнюю фразу он произнёс нормальным просительным тоном и выпучил глаза.
Иван непроизвольно простонал. Сарый тоже постанывал, но от душившего его смеха.
– Учитель! Это ты устроил этот базар?
– Ты как раз вовремя, – сказал Арно дону Севильяку. – КЕРГИШЕТ, уходим?
– Да, да…
Однако в комнату, словно что-то впорхнуло, и среди ходоков объявился разгорячённый Кристофер, с красным лицом от проделанных усилий на дороге времени.
– Ус-пе-ел! Успел, успел! – выдал он сольный номер хорошо поставленным голосом, недаром пел где-то или когда-то, якобы, в опере. – Я-таки успел! КЕРГИШЕТ…
– За мной, – сквозь зубы проговорил Иван, схватил руки Арно и дона Севильяка и почти силой увёл их в поле ходьбы.
Кристофер переполнил его чашу терпения.
«Если и этот примчался, то тогда что можно было ожидать от остальных?» – думал Иван.
Но, вообще-то, он их понимал. Они же все подобны Джордану. Почуяли возможностьсменить вековую скуку на хоть какое-то мероприятие или приключение.
К тому же сам КЕРГИШЕТ зовёт! Как не отозваться?
Да, Учитель хорошо поработал!
А то ещё и временницы объявятся. Их ему для полного счастья не хватало!..
Отдышался и пришёл в себя за тысячи две в прошлом от своего времени, на пустынном пляже будущей Аргентины.
Местная зима сравнима с летом Ленинграда. Слева океан валко накатывал волны, они далеко забегали по песку и нехотя с шипением покидали сушу. Противоположная сторона пляжа поражала кипенью растительности, стеной вставшей между морем и материком.
Иван сел на тёплый песок, подвернув под себя ноги. Арно опустился рядом, а дон Севильяк ещё покрутился, оглядываясь.
– Хорошее местечко, – оценил он увиденное. – Я всегда знал, Ваня, что ты способен выбрать именно нечто такое. Здесь у тебя шалаш, вигвам или что-нибудь основательное?
С искренним удивлением выслушав «друга и даже где-то Учителя», Иван тоже внимательно окинул взором округу. Здесь и вправду было красиво и романтично.
«Сюда бы Ил-Лайду… – скоротечно подумал он. – Или Напель… Нет… Может быть, Зизму или…»
– Здесь, я думаю, не безопасно устраиваться, – заметил Арно. – Сейчас никого, а через час могут набежать с копьями и луками какие-нибудь аборигены. Или у тебя тут и точно что-то построено основательное?
– Ничего у меня здесь нет! Вышел сюда совершенно случайно… Не о том говорим, – капризно оборвал его Иван. – Давайте… объяснимся.
– А что объясняться, – неуклюже присел на колени, жалея свой великолепный костюм, дон Севильяк. – Я, Ваня, с тобой.
– Что ты со мной? – с сердцем выпалил Иван, наклоняясь телом к дону Севильяку и глядя ему в глаза.
– Ну, как же? – смутился тот. – Все с тобой… И я тоже.
– Слышали звон… Я хочу войти… Я уже там побывал, – поправился Иван, досадуя на себя за непоследовательность высказывания. – Там мир перлей, дни которого сочтены. Я хочу посмотреть… Просто посмотреть, как люди уйдут по временному каналу, пробитому в прошлое Пектой, и быть может, узнать что-нибудь о Напель. И ничего больше. Но там я столкнулся…
Иван в красках и с некоторой долей горечи от пережитого и увиденного поведал о встрече со стражниками и о своём согласии вступить в отряд Эдварда, чтобы быть как можно ближе к грядущим событиям.
– Я ему пообещал, что вернусь с друзьями. Вот, пожалуй, и всё, – закончил Иван рассказывать о своём пребывании в перливом Лондоне. – Симон и Сарый отговорили меня брать кого-нибудь из ходоков с собой. Но Учитель, похоже, не без умысла раззвонил о моём былом желании… Хотя я рад, конечно, вашему приходу. Но Кристофер!.. И вдруг захотят пойти временницы?
– Не дай и не приведи! – поводил перед собой растопыренными пальцами дон Севильяк. – Они такие, они могут.
– Это точно, – подтвердил Арно и засмеялся.
– Не вижу ничего смешного, – обиделся Иван.
Он ожидал от них какой-то поддержки или совета, раз уж хотят пойти с ним, а тут – смешки.
– Да ты, КЕРГИШЕТ, посуди сам, – улыбка не сходила с лица Арно. – Жили мы, поживали и, как говорится, горя не знали. Но вот вдруг появился ты. И началось! Жить стало веселее…
Иван недовольно буркнул себе под нос:
– Вам веселье…
– Точно так, КЕРГИШЕТ. Представляешь, даже временницы, эти недотроги, меньше стали от нас нос воротить. Тут одна из них… Ладно, потом. И по векам прошёл словно звон, как ты говоришь, пробудивший спящих. Интересно, как Симон объясняет этот эффект? О тебе в прошлом слышали, но не встречали. Некоторые даже не верили вообще в КЕРГИШЕТА. Легенда, мол, и досужие фантазии. А теперь только и разговоров о тебе.
– Интересно… – проговорил Иван осуждающе. – Что интересно? Кому-то, может быть, и интересно, а кому всё это надо терпеть, везде успеть, со всеми раскланяться… И тебе интересно? Мне – нет.
– Вы о чём? – будто очнулся дон Севильяк.
Арно засмеялся.
– Мы вот о чём…
Толкачёв, как недавно рассказывал Учителям, ввёл новых слушателей в суть дела, но уже в ярких подробностях, так как они претендовали составить ему кампанию для ухода в перливый Лондон накануне его кончины.
– Мне это нравится, – заявил Арно, как только Иван закончил своё повествование. – Есть интрига.
– Я тоже, – невпопад прогудел дон Севильяк.
– Ты тоже? Что? – вскочил на ноги и подступил к нему Арно.
Дон Севильяк наклонил голову, и, упорно не глядя на приставшего к нему с вопросами ходока, тоже поднялся.
Со стороны они выглядели комично.
Тонкая камышинка – это Арно, и крепенькое деревце чуть большей высоты, но с утолщённым стволом – дон Севильяк. И камышинка теснила деревце. В противостоянии они были равны правами и суждениями. Тем более что перед доном Севильяком Арно мог высказаться свободно. Вот перед Сарыем он такого, наверное, допустить не мог, а тот во всю пользовался создавшийся ситуацией, и к Арно относился как к далёко неравной ему личности.
Иван смотрел на них и думал, что как всё-таки он мало знает о ходоках, их взаимоотношениях, корпоративных связях, содружестве и разобщающих причинах и факторах.
– Я тоже хочу пойти с Ваней. И пойду, тебя не спрошу! – перешёл в атаку дон Севильяк. – А что ты думал? Отступлюсь? А Ваня будет один? А вот какой от тебя там будет толк, надо ещё подумать? Одна болтовня.
Арно не ожидал такого отпора и отступил, а дон Севильяк победоносно посмотрел на присмиревшего собеседника.
– Если вы так будете относиться друг к другу, то лучше я пойду один. Вернее, с Джорданом.
– С кем?!
Оба ходока забыли о размолвке и со схожим недоумением на лицах недоверчиво посмотрели на КЕРГИШЕТА, словно он сказал какую-то глупость.
– С Джорданом,– с нажимом на имени местного ходока Кап-Тартара повторил Иван. – Я ещё до конца так и не разобрался с полем ходьбы под Фиманом. Да и нет там ничего такого, к чему мы с вами привыкли, а есть нечто, сплошь во временных складках и заплатках. Зато Джордан разобрался в них и неплохо ориентируется. По цвету времени… У него сами спросите, когда он вас поведёт, а меня объяснять не заставляйте. Так что только он сможет вывести меня и вас, если пойдёте, к границе моего будущего.
– Да, уж этот Джордан, – сказал Арно. – Я как представлю, что он нам наговорит, пока будет при нас, то уже сейчас начинаю раздражаться.
– А ты его где-нибудь случайно покрепче прижми к стене, он и перестанет тебя… – решил поучить дон Севильяк.
– Никаких стенок! – строго предупредил Иван. – И всем нам следует вооружиться. Мне тоже. Но сейчас возвращаться домой не стоит, – Иван даже вздохнул от огорчения и уныло добавил: – Там сейчас не дом, а проходной двор, наверное.
– А как же, конечно, набежали… Симон же тебе говорил, чтобы ты нашёл себе укромное местечко во времени и пространстве, – напомнил дон Севильяк. – С твоим-то кимером! Можно так потеряться для всех, что никто там тебя не найдёт, не потревожит, не станет надоедать своими заботами. А сейчас пеняй на себя, Ваня.
Иван энергично кивнул в знак согласия и неожиданно для себя заявил:
– Я уже к тому созреваю. Заведу себе в нашем настоящем времени дачу где-нибудь на Карельском Перешейке. Кур разведу, огурцы буду выращивать. И к чёрту прошлое и будущее в придачу!
– Это ты точно созрел, – захохотал дон Севельяк. – Кур разведу! Ха-ха!.. Это же надо придумать. КЕРГИШЕТ при курах, а?
Арно предложил:
– Давай, КЕРГИШЕТ, я вернусь к тебе и всех там разгоню.
Притихший было, дон Севильяк опять рассмеялся.
– Я тоже, – наконец сказал он.
– Да ну вас, – отмахнулся от них Иван, довольный тем, что всё в принципе уладилось, поскольку был рад взять с собой этих ходоков.
Он так и видел удивлённое лицо Эдварда, когда перед ним появятся эти два красавца – на голову выше всех стражников. Да и сам он среди них не потеряется. Троица подбирается удачная.
Чуть позже Арно, вернувшийся к Ивану, который в одиночестве поджидал своих будущих спутников на берегу океана, в лицах описал своё появление с доном Севильяком в переполненной квартире Толкачёва.
– Мы подозревали, что там не протолкнуться, поэтому вышли на лестничную площадку. Нет, КЕРГИШЕТ, нас никто не видел… Дверь открыл Камен, думал, наверное, встретить Симона. А тут мы… Он как всегда… В комнате, так сказать, толпа жаждущих пойти с тобой к перлям. Иных я, бог знает, когда и видел.
– Например?
– Хиркуса… Вижу, ты с ним не встречался вообще. Любопытный тип. По натуре молчун и людей чурается. Хотя…
– Молчун, – это хорошо, – задумчиво сказал Иван. – Другие ходоки этим не страдают.
– Я сказал по натуре. Но есть у него…
– Кто ещё был? – рассеянно спросил Иван.
– Ил-Лайда была, – сказал Арно и нахмурился. – Знаешь такую?
Иван вспомнил, что Арно когда-то ухаживал за девушкой, но его вызывающий на откровенность вопрос пропустил мимо ушей. Его зацепило за живое иное. Ил-Лайда пришла в его время с помощью кого-то. Он совсем недавно решил, было, что подобное под силу только ему одному, а оказывается есть и другие, способные пробивать ходоков в своё настоящее. Он воскликнул:
– Кто же её ко мне пробил?
– Манелла. Думаю, не без помощи Симона.
– Симон там был?
Арно отрицательно повёл головой.
– Манелла и сама может многое, что другим ходокам и мне, естественно, недоступно. Границ между струнами времени, как и ты, не замечает, идёт напропалую. И кимер у неё богатый…
– Но зачем это Ил-Лайде? – стал размышлять вслух Иван. – Тоже приключений захотелось?
– Навряд ли. Её иное гонит.
– Я тоже так считаю, – сказал Иван и, чтобы замять разговор о ней, видя заинтересованность Арно, спросил: – А чем ещё известен, – он наморщил лоб, вспоминая имя. – Да, этот Хиркус?
Иван и сам бы не мог объяснить своего возвращения к этому имени, однако что-то осталось в памяти. Может быть, то, что дичится людей? Совершенно новое явление для ходоков. Некий выброс из их среды, насколько теперь Иван знал о них. Неприятие временниц – не в счёт.
На вопрос Арно пожал плечами.
– Как актёр великий…
– Молчун же, – не понял Иван.
– Оно так. Молчун. Я с ним, правда, встречался всего несколько раз. И всегда невпопад. Глядит исподлобья. Лицом страшноват. Особенно нос у него. Как большой огурец с пупырышками. И…
– Тебя трудно понять. Молчун, актёр… Он хотел с нами пойти?
Арно подозрительно посмотрел на Толкачёва.
– Хотел. А что?
– Познакомь! – сказал Иван, а сам про себя подумал совсем иное, словно это сделал не он, а кто-то другой: – «Зачем он мне нужен?»
– Ну-у, КЕРГИШЕТ. Где же его теперь искать?.. Нет, постой! Я же знаю! Точно. Он, надеюсь, опять вернулся в свою берлогу.
– Как ты его… Почему в берлогу?
– В пещеру. Он в ней проживает иногда. Так что?.. Сюда привести или к нему сам сходишь?
– Сходим, – поднялся Иван, разминая ноги. – Засиделся. Далеко до той пещеры идти?
– Отсюда лет триста к настоящему.
– К дому ближе. Пошли.
Триста лет – несколько шагов в поле ходьбы.
Ходоки вышли в гористой стране Южной Азии.
День – пасмурный, воздух – разряжённый, свежий. После недавнего пребывания под солнцем на берегу океана новые условия Ивану показались скучными и неприветливыми.
Нагромождение каменных глыб, будто вслепую высыпанных неведомым великаном из гигантской горсти, ограничивало обзор; только небо над головой, далёкие снежные вершины, а вокруг – первозданный излом каменной окантовки.
Почти рядом с точкой зоха в реальном мире под толстым тяжёлым козырьком нависшей горной пластины горел костёр. В неглубокой нише, мало похожей на пещеру, там и тут были развешаны и разбросаны какие-то одежды и вещи.
На взгляд Ивана, – ни дать, ни взять всё это походило на скудную декорацию сцены театра под открытым небом. И он, ещё не зная, что так всё и есть на самом деле, умилился своему сравнению антуража ниши со сценой.
У костра на естественном приступке сидел человек лет сорока с длинным лошадиным лицом и руками ел из большой, похожей на тазик, тарелки. Одет в стёганую куртку с меховой оторочкой – обычный ширпотреб. На ногах высокие, до бёдер, сапоги. Лицо обитателя этого странного жилья было чисто выбрито, сам он стрижен под «канадку».
И нос…
Вполне нормальный нос, великоват, правда, но не такой, каким его описал Арно – «огурец с пупырышками».
На внезапно появившихся перед ним ходоков глянул глубоко посажеными глазами не то, чтобы равнодушно, а как-то вяло и устало, будто уже всласть насмотрелся и на них, и на других, и теперь больше не надо бы. А тут опять кто-то появился, и опять надо смотреть. Однако, узнав Арно, есть перестал, вытер руки замызганным, давно не стираным, а может быть, вообще, никогда не бывшим в стирке, махровым полотенцем и наклоном головы поприветствовал визитёров.
Глядя на него, Иван непроизвольно улыбнулся – нос у Хиркуса всё-таки и вправду выдавался огурцом средней величины с мелкими наростами кирпичного цвета.
– Что тебя ко мне принесло? – Хиркус поднялся, явив для обозрения крепко сбитую фигуру атлета. – Если развлечение, то его сегодня не будет.
– Никаких развлечений. Перед тобой КЕРГИШЕТ! – Арно театральным движением руки указал на Толкачёва.
– Ах! Вот он каков! – с ликованием в голосе воскликнул Хиркус и прижал руки к груди. – Я знал, что вы меня найдёте. Иначе, быть или не быть…
– О, да! Он сам к тебе сюда явился, – подстать пафосу хозяина ниши, Арно вставил фразу и опять повёл рукой в сторону Ивана.
– Я так и знал! – Хиркус поднялся на приступок, поднял квадратный, словно кусок кирпича, подбородок, глаза устремил к небу, чтобы продолжать в том же духе.
– Идите к чёрту! – наконец высказался Иван.
Они, и Хиркус, и Арно, посмотрели на него с обидой.
– Мы так хорошо начали, – с досадой сказал Арно. – Это же Хиркус! Великий трагик всех времён и народов.
– Да? – растерянно спросил Иван и задумался.
Может быть, так оно и есть. Что он знает о людях, с которыми встречается в близком и далёком прошлом? Здравствуй и прощай, то есть ничего. Но в громадной толще времени родились, жили и в безвестности умерли несостоявшиеся энштейны, докучаевы, вагнеры, толстые…
Читал у Марка Твена, как на том свете герой повести увидел колонну величайших полководцев. Её возглавлял сапожник, а Наполеон теснился в начале четвёртого десятка. На удивлённый вопрос вновь прибывшему в мир иной объяснили, что если бы этот сапожник стал бы не сапоги тачать, а возглавил рать, то мир содрогнулся бы от его полководческого таланта.
Сослагательность того, что могло быть, дело, конечно, бесперспективное, но не обращать на это внимания тоже нельзя.
– Это точно, – подтвердил Арно.
– Верю. Но давай сначала я с ним поговорю безо всех этих… штучек. Нормально. Хиркус, слезай оттуда.
– Мне и здесь хорошо, – вызывающе отозвался Хиркус и скрестил руки на груди и принял позу памятника.
– Понятно. Ты за чем ко мне домой приходил? Так вот, я ещё здесь чуток постою и уйду, а ты можешь остаться, если тебе там хорошо, и изображать из себя хоть трагика, хоть комика, хоть идола. А то… и чёрта лысого!
– Э-э… Так дело не пойдёт, КЕРГИШЕТ. Это ты пришёл ко мне и как гость обязан…
– Я ничего не обязан!.. Я ухожу!?
Арно оторопело открывал и закрывал рот, но вмешиваться в диалог не рискнул. Он понимал и того и другого. Вольница Хиркуса наткнулась на волю КЕРГИШЕТА, и именно он владел инициативой, а трагику следовало либо сразу принять эту волю, либо отказаться, сохраняя свою независимость, которой он так гордился и выказывал каждому, кто имел счастье или несчастье с ним общаться.
Откажется – и КЕРГИШЕТ уйдёт.
Всёдозволенность косы против травы наткнулась на камень.
– Но!.. – воскликнул Хиркус, заламывая руки, и тут же обмяк лицом и телом. – Не уходи. А это всё, – он обвёл рукой импровизированную сцену, – блажь. Надоело, как запах пота. – Он легко спрыгнул вниз. – Я к тебе приходил по зову…
– Какому ещё зову? – нахмурился Иван, подозревая, что сработал испорченный телефон; Сарый что-то намекнул одному-двум, те передали другим; от ходока к ходоку или через временниц и обратно слух о желании КЕРГИШЕТОМ взять с собой спутников постепенно превратился в нечто иное – как зов.
Наверное, так оно и было, ибо Хиркус, снова впадая в пафос, торжественно произнёс:
– Все, кто может, у кого есть способности постоять за себя и друзей, с кем будет не скучно в опасном приключении…
– Хватит! – повысил голос Толкачёв. – Чепуха всё это. – И повернулся к Арно. – А ты говорил – молчун. Он же любого заговорит.
– Ну-у… – с плутоватой улыбкой протянул Арно. – Я же говорил в том смысле, что сказанное им всё таково, как если бы он промолчал. Он же ведь почти ни одного путного слова не сказал, хотя ты с ним уже наговорился.
– Мне кажется, ты не правильно расставил акценты, – Иван тоже улыбнулся. – При его словоохотливости молчунами становятся его слушатели. Хиркус, а кроме хорошего трёпа, что ты ещё умеешь делать?
– Хороший трёп, да будет тебе, КЕРГИШЕТ, известно, в любом деле полдела. Другую половину можешь закрыть ты и остальные, что пойдут с тобой.
Ивану высказывание Хиркуса понравилось.
– Хорошо сказано. И всё-таки?
Трагик покривил своё длинное лицо, став ещё страшнее, чем был до того.
– Да как все ходоки. Всего помаленьку. Побегал в своё время в прошлом. Правду искал и защищал. Где кулаком, где мечом, а где и убеждением.
– Нашёл и защитил?
Хиркус развёл руками.
Все трое вздохнули.
Где она, эта правда, которую надо защищать? И от кого? Если у тех есть своя правда, то они её тоже будут защищать. Такая защита с одной и другой стороны обычно дорого стоит. Чаще всего защитники друг друга перебьют, а обе правды так и останутся.
Выслушав, наконец, куда, собственно, и на каких условиях КЕРГИШЕТ отбирает спутников, Хиркус сказал с экспрессией, но уже без ужимок и игры:
– Перли! Везде перли! Как только Ленок, мой Учитель, поставил меня на дорогу времени, с той минуты слышу одно и то же – перли, перли! Одни как услышат о них, бегут сломя голову дальше, чем видно и слышно о них. Иные дружат с ними, не находя в том для себя ничего зазорного или опасного от общения с ними…
– Короче!
– А короче…
Хиркус недовольно посмотрел на Ивана. Он, по-видимому, стал всё-таки уже опять входить в новую роль, а его снова прервали. Актёры такого насилия не любят и не прощают.
– Именно. Пойдёшь с нами, то мы тебя как-нибудь и где-нибудь дослушаем. Не пойдёшь…
– Что, значит, не пойдёшь? Пойду! Только… Вот что, КЕРГИШЕТ, давай договоримся о моих условиях. А они…
– Никаких только и никаких твоих условий, – жёстко оборвал его Иван.
Он уже стал подумывать, что зря связывается с этим актёром. Живя анахоретом в добровольном изгнании, Хиркус нажил искажённую психику. В группе, создаваемой Иваном, он может стать помехой. Но раз уж уже предложил, то надо сделать хотя бы так, чтобы отбить у него всякие поползновения к вольнице.
– Вот как?!. – неприятно для себя удивился Хиркус.
– Вот так! – в тон ему отозвался Толкачёв. – У каждого своё, но это, когда он сам по себе. А у всех вместе – общее. Решения принимаем сообща, и нравятся они кому-то или нет, но их надо будет выполнять. Это закон!
По лицу Хиркуса можно было читать, что у него твориться на душе. Он сомневался и негодовал, но резкость КЕРГИШЕТА ему импонировала.
– И ты, конечно, командир? – наконец спросил он с нескрываемой поддёвкой.
Арно, молча наблюдавший сцену укрощения артиста «всех времён и народов», хмыкнул.
– Естественно, – без тени наигранности сказал Иван. – И не только командир, но и ответственный за то, чтобы все мы вернулись в наш мир живыми и здоровыми. Поэтому моё слово – тоже закон!
«Кто знает, – хотелось при этом добавить Ивану хотя бы самому себе, – исполнятся ли его слова о благополучном возвращении».
– Ну, хорошо. Я согласен. – Сказано это было Хиркусом так, словно речь шла о безделице, достойной упоминания, разве что за чашкой чая. – Но согласятся ли остальные, что я пойду с вами. Кто они?
– Согласятся! – заверил Иван. – А кто они? Нас немного. Вот один, – указал он на Арно, – ещё дон Севильяк и Джордан из Кап-Тартара…
– Кто?!. – вскричал Хиркус, театрально закатывая глаза. – Этот болтун? – Руки его поднялись вверх. – Который ничего не понимает в искусстве? Которому наплевать на движения души и тела…
Арно откровенно захохотал, Иван подавил улыбку. Ну, Джордан! Всех, похоже, достал, всем чем-то насолил, даже этому, гордому в своей исключительности ходоку.
– Может быть, – прервал его Иван и не дал развить тему, – присоединится кто ещё другой. Впрочем, четверо – прочное звено для подобных дел. Вся история тому учит.
– Аминь! – неожиданно произнёс Хиркус.
Иван даже вздрогнул.
Ходоки в своей массе к различным верованиям, если только они не подвязывались на этой стези, как, например, Перкунас или создатель собственной религии Дигон, относились с прохладцей, а то и со скепсисом. Да и как они могли верить во что-то сверхъестественное, если обожествляемый субъект чаще всего никогда не появлялся в этом мире. Или напрочь был лишён всех тех качеств, приписываемых ему через годы.
А сами ходоки, из-за присущей им особенности появления и исчезновения, как раз и служили прообразами морока и всякой чертовщины.
Может быть, поэтому они практически никогда не упоминали религиозных догм и имён богов, за исключением, естественно, фразеологизмов, а также не божились, не накладывали на себя аскезу, не щеголяли словечками, присущих верующим. Во всяком случае, к таким относились известные Ивану ходоки и временницы. Тем более, те, кого он собирался взять с собой.
Правда, у Джордана на языке могло появиться всё, что угодно, вплоть до упоминания о нелюбви богов к тем, кто идёт против их воли. Но к выходкам ходока из Кап-Тартара Иван уже привык, да и не был тот верующим.
Вот почему иметь в команде религиозно настроенного человека он не то, чтобы не хотел, а просто всегда считал: повернувшийся к Богу, всегда забывает о людях! Вся история человечества пестрит примерами. Нет такого преступления, которое не совершалось бы во имя Бога. Напротив, вся пыточная техника, чтобы терзать человеческую плоть, придумана и воплощена на практике в миллионах случаях, именно во имя этой цели.
– Верующий? – спросил Иван.
– Не придирайся к словам, КЕРГИШЕТ. Я – актёр!
– Верующий?
– Имеет значение? И потом, что значит, верующий? Ты ведь тоже во что-то веришь. Таким образом, тоже верующий. Нет людей не верующих! Ты это, КЕРГИШЕТ, брось! Нельзя людей делить по этому признаку. Ты же хочешь, если возьмёшь меня к перлям, чтобы я тебе верил? То-то! А «аминь» употребляется, да будет тебе известно, в тех случаях, когда хотят…
– Знаю, – буркнул Иван, недовольный собой.
Было отчего. Какой этот Хиркус верующий? Обычный ходок во времени. Для него нет Митры и Диониса, Осириса и Иисуса. Зато верит, наверное, во всевозможных призраков, в бесчисленное множество тварей, настоящих и придуманных, что бродят по дороге времени и нападают на ходоков. А кто в них не верит? К тому же, не все, но кто-то иногда встречался с ними, как это случилось с ним самим при поиске Напель в ущелье трёхглазых.
Арно воспользовался паузой, потянулся власть и сказал:
– Любишь, КЕРГИШЕТ, пофилософствовать. По мне, мир надо принимать таким, каков он есть, а не выдумывать его. И его, – он кивнул на взъерошенного Хиркуса, – не переделать. Ты ему в одно ухо…
– Ты тоже горазд порассуждать. Только, видишь ли, мы с тобой в разных школах и вузах учились, оттого по-разному воспринимаем и мир, и время, и людей.
– Ты меня с кем-то спутал. Я ни в школе, ни в вузе не учился. Это ты у нас один такой. Вот и мудрствуешь. А почти все встали на дорогу времени, будучи ещё детьми. Так что и школа, и пресловутый вуз у нас затерялись в поле ходьбы.
Начав высказываться будто бы назидательно, Арно к концу говорил уже с печалью в голосе. Иван его понимал. Воспитанник поля ходьбы и ходоков – что может быть ещё несуразнее? Оттого все они – ходоки и временницы – с вывертами, по его глубокому убеждению, в мозгах, в рассуждениях и поведении. Вот из них-то и получились анахореты, заговорщики, страдальцы…
– Ладно. Мы что-то говорим не о том, – Иван, непроизвольно подражая Арно, потянулся. – Хиркус, приходи ко мне завтра. Да… В общем, на другой день после того, когда ты у меня побывал. Я хорошо объяснил?
– Понятно. Слушай, КЕРГИШЕТ, давай возьмём ещё Жулдаса.
– Это того…– вспомнил Иван, – что был у Аранбаля.
– Он.
– Я ему однажды рожу набил… Нужен ли?
Хиркус улыбнулся, улыбка не красила его.
– Слышал я эту историю. Но, что-то Жулдас темнит. Он же хороший боец, знает приёмы борьбы. А ты его…
– Я тоже не лыком шит. И я его прихватил на дороге времени.
– Он после того ушёл от Аранбаля. А стоит ли брать…
– Не тяни, – прервал наступившую паузу Иван.
– А ты с ним поговори.
– Поговори… И ты, конечно, знаешь, где он теперь затаился?
– Обосновался. Так правильнее будет. Но тайны в том нет. Многие знают, где он сейчас.
– Ну да. Совсем недавно никто не знал, а теперь знают многие, – насмешливо констатировал Иван.
Так оно и было.
– Всё правильно, – подтвердил слова актёра Арно, не замечая иронии КЕРГИШЕТА. – После встречи с тобой он некоторое время сидел мышью, а сейчас ждёт удобного случая встретиться с тобой и поговорить.
– Ага! И ты, стало быть, решил выступить его адвокатом?.. Я шучу! Ладно, приводи его. А там видно будет. Хиркус, до завтра!
– Мне надо столько успеть сделать, что твоё завтра для меня растянется на месяц. Так что лучше, до встречи.
– Тебе виднее…
Проявились в полутёмном помещении, вне которого, по-видимому, стояла страшная жара. После свежего горного воздуха, здесь можно было задохнуться от его спёртости и противных запахов.
– Фу! – вдохнул и выдохнул Иван. – И это, как ты сказал, почти конец двадцатого века? И центр города?
– В двадцатом веке как раз такие города и такие их центры повсюду. Не в том суть. Это прямой путь к Жулдасу.
– Оно и видно. Через пыль и вонь к звёздам, так сказать. Будем его здесь ждать?
– Почему же? Вот дверь. Сейчас…
Арно гулко стукнул в филёнчатую дверь дважды, подождал и добавил ещё три стука.
– Конспираторы…
Ивану показался забавным такой путь к местонахождению ходока – через время, пространство, заброшенный чулан или склад и, наконец, условный стук в дверь.
– Зато чужие не ходят, – важно заметил Арно.
За дверью послышался скрип половиц.
– Не знаешь, Жулдас встречался с перлями? – спохватился Иван, вспомнив разговор с Учителями, что не всякий ходок рад встречи с ними.
– Встречался, – успел сказать Арно. – Кто с ними не встречался?..
Дверь легко и бесшумно растворилась. В проёме показалось улыбающееся лицо Жулдаса, приходу гостя он был явно рад. Но, заметив за плечами Арно Толкачёва, отпрянул в глубь небольшой прихожей.
– Не бойся, – спокойно, даже с нотками снисходительности, сказал ему Арно. – Мы к тебе по делу.
Поколебавшись, Жулдас пригласил:
– Входите, если по делу, – и, пятясь спиной, открыл противоположную дверь, старую и скрипучую. – Сюда.
Комната, куда вошли гости, была большой, но уютной. Всё здесь стояло на нужных местах, было подобрано по цвету и размерам. Хозяин имел хороший вкус.
И здесь стояла прохлада.
– Кофе, чай, – голосом официанта спросил Жулдас, когда ходоки сели в удобные кресла вокруг низкого столика.
Иван отказался, качнув головой. Он хотел что-нибудь выпить, но ждать, когда на столе появится тот же чай, ему не хотелось, так как рассиживаться здесь долго не собирался. Арно, глядя на него, тоже отказался, напомнив:
– Мы по делу.
– Ну-у… Тогда давайте по делу, – неохотно согласился Жулдас.
По его выражению лица было видно, что он обижен за попрание законов гостеприимства.
Он расположился напротив Ивана и выжидающе посмотрел на него.
После памятной встречи у Аранбаля, он до сих пор не мог для себя понять, – что с ним тогда произошло? Почему он так легко сдался вот этому ходоку? Ведь тот тогда сумел не только поймать его прямо на дороге времени, но и с позором вырвать в реальное мир?
Внезапность с его стороны или подавляющая сила?
За свою длинную, полную приключений жизнь, Жулдас вступал в смертельную схватку десятки раз. Характер у него был такой неуживчивый. Противники были разными, порой серьёзные, подстать ему самому по опыту и сноровке. Но он не проигрывал никому.
А тут, как наваждение какое-то случилось. В поле ходьбы, где Жулдас всегда себя чувствовал в безопасности от встречи с желающими ему отомстить или ещё раз померяться силами, внезапно и стремительно появляется некто и… Получил непредвиденный удар по скуле, а потом будто собачка на верёвочке… А ведь нападали они с Олисавой первыми.
Вместо Ивана разговор начал Арно.
– Слышал, КЕРГИШЕТ собирает…
– Слышал, – перебил его Жулдас. – И даже побывал у него. Едва втиснулся от желающих пойти с ним.
– Ты был у него? – Арно посмотрел на Ивана. – А КЕРГИШЕТ там был?
– Был, конечно. А что?.. Наши там у него такую давку устроили. Так что он от них… и от меня, естественно, сбежал. Да, так вот… А вы что, – Жулдас лёгкой усмешкой глянул на гостей, – тоже хотите к нему навязаться? Как все? Я говорю, он сбежал, и носа к себе домой не показывает.
– И правильно делает. А ты думаешь, ему надо было всех брать с собой, кто к нему пришёл?
Жулдас нахмурился.
– Нет, естественно. Там даже Кристофер объявлялся. Кудахтал…
– Вот потому-то он и сбежал. Но… – Арно помедлил и, показав на Ивана, торжественно изрёк: – КЕРГИШЕТ решил с тобой сам поговорить.
– О-о! Ты?! КЕРГИШЕТ? – Жулдас вскочил на ноги, улыбка сбежала с его лица. – Как же я сам не догадался? Ещё тогда… Ведь всё говорило, что это КЕРГИШЕТ. А я… Вот уж, поистине, правильно сказано: солнце не увидишь, так как оно светит прямо в глаза. Здравствуй, КЕРГИШЕТ! Будь хозяином в моём доме!
Арно залился смехом. Он был счастлив произведённым эффектом. Засмеялся и Иван.
– Здравствуй, Жулдас! – сказал он и протянул руку для пожатия. – Давай забудем, что было между нами.
– Я уже забыл, – охотно заверил Жулдас, хотя минутой раньше не прочь был расквитаться с этим ходоком, не будь здесь Арно.
Договорились быстро.
Беседуя и наблюдая, Иван постепенно пришёл к выводу – Жулдас ему нравится. Немногословен, сдержан. Вспышка эмоций, когда он узнал в нём КЕРГИШЕТА, быстро прошла, и уступила место уравновешенному рассудку.
Становясь на дорогу времени, он сказал Арно:
– Жулдасом и ограничимся. Нас, пожалуй, уже достаточно много. Шестеро.
– Говорят, семёрка – счастливое число.
– Ну, тебя! Не накаркай! Я вообще-то собирался взять с собой двоих-троих… А потом… Седьмой может выскочить как чёрт из бутылки. Ладно, я пойду к себе домой. Надеюсь, что там будет лишь один Сарый и никого иного.
– Надейся, но я не уверен, что тебя так сразу оставили в покое.
– Буду надеяться, вопреки твоим прогнозам. До встречи!
Седьмой
Седьмой в команде появился. Неожиданный и нежданный.
Вернее, седьмая, неожиданная и нежданная…
Иван вышел в реальный мир в прихожей своей квартиры. Сделал он это намеренно: из опасения наткнуться на толпу жаждущих пойти с ним к перлям. И чтобы иметь возможность сразу же скрыться от них, вернувшись в поле ходьбы.
Вышел, постоял, прислушался.
Тихо…
Только на кухне слышались характерные звуки – Сарый пил чай.
Так оно и было. Заметив Ивана, Учитель поспешно поставил на стол уже поднесённую ко рту чашку. Глаза его виновато забегали.
Иван уже достаточно хорошо изучил его мимику, чтобы отметить: Сарый опять что-то сотворил или намудрил, а теперь не знает, как выкрутиться перед лицом ученика.
На вопросительный взгляд Ивана, Сарый вместо каких-либо объяснений приложил палец к губам, а другой рукой поманил Ивана к себе поближе.
Такого Учителя Иван видел впервые.
Он, опять молча, только движением головы задал вопрос: – «Что случилось?» В ответ Сарый указал на стенку, за которой находилась комната, а потом провёл ребром ладони по горлу.
Жесты, как в разведывательном рейде…
«Кто-то сильно достал Учителя», – понял Иван.
Уже не таясь, направился в комнату. Завидев его с дивана, демонстрируя гибкую фигуру, вскочил молодой человек. В мочке его уха сквозь длинные вьющиеся волосы сверкнул крупный бриллиант. Незнакомец изучающе оглядел Ивана, который занимался тем же самым. Молодой человек был тонок и строен, но не высок, чуть, быть может, выше Джордана.
Два вопроса слились в один:
– КЕРГИШЕТ?
– Ты кто?
В ответ Иван кивнул головой.
Она:
– Я временница. Шилема. Я…
– Временница! – воскликнул Иван, лишь сейчас понимая, что перед ним не молодой человек, а женщина.
– Да, временница, – потупилась она. – Шилема.
Считая её мужчиной, Иван не обратил внимания на лицо, но для женщины оно было некрасивым. Тяжеловатый подбородок, слегка впалые щёки всё-таки больше подходили к противоположному полу.
– Слушаю тебя, Шилема, – сказал Иван, стараясь придать голосу как можно больше холодности и отчуждённости, так как стал догадываться, зачем она сюда пожаловала.
То их, временниц, было не видно и не слышно, а тут вот сама пришла. Явно тоже узнала, что он собирает команду. И не ошибся в своём предположении.
Зато ошибался, как эта просьба будет выглядеть. Начнёт, поди, как все временницы, – думал он, – наступать на меня с требованием и обвинением, если я ей откажу.
– КЕРГИШЕТ, возьми меня, пожалуйста, с собой, – запинаясь на каждом слове, робко произнесла она.
Говорила она по-русски, но с южным акцентом.
Глаза её умоляли. Однако её показная робость не убедили Ивана.
– Учитель! – в сердцах крикнул он, заставив Шилему вздрогнуть и затаить дыхание.
– А что я? – заглянул в дверь Сарый.
Он явно уже стоял под ней и слушал, о чём говорится между Шилемой и Иваном. Сказал, но в комнату не вошёл, считая, наверное, своё присутствие в ней лишним, да и побаиваясь прямых упрёков Ивана.
– Мы же договорились!
– А что я? Это же Шилема! Дьявол, если можно так сказать, в юбке. Это она ходит в штанах. Ты, Ваня, даже не знаешь…
– И знать не хочу!
Иван стал злиться.
Вот пришла временница. Не напросись она сейчас идти с ним к перлям, он мог бы о чём-нибудь поговорить с нею. Разузнать, кто она и чем занимается во времени и, вообще, в жизни? Почему бы нет?
Мнение ходоков о временницах были противоречивыми, но большей частью с предубеждениями. Достаточно послушать суждение о них у Учителей. Поэтому беседа в непринуждённой обстановке, когда между ними были бы отношения лишь дружеские, а не такие, как с Ил-Лайдой, могла дать Ивану многое. Возможно, он мог бы понять, почему между ходоками и временницами возникли такие непростые, а порой антагонистические отношения.
В конце концов, он КЕРГИШЕТ или нет? Ведь ему надо будет объединять всех умеющих ходить во времени для какого-то, неясного ещё, правда, дела, в том числе и женщин.
Он злился, а взгляд Шилемы, неотрывный и просительный, словно прожигал его насквозь. Это было невыносимо.
Однако вскоре её глаза заблестели, между ними появилась упрямая складка. Голос окреп.
– Вот что, КЕРГИШЕТ. Запомни! – проговорила она твёрдо. – Если ты не возьмёшь меня сам, я пойду за тобой сама.
– Иди! Я не указчик, кому куда ходить.
– И пойду! Но если со мной что-то случиться, то все будут знать, по чьей вине это произошло.
Иван даже задохнулся от такой наглости.
– Да ты, оказывается, шантажистка! Тогда…
– Нет! – упрямо перебила она его, и тряхнула волосами. От её уха сверкнул зелёный, колкий для глаз лучик. – Я обычная временница. А ты – КЕРГИШЕТ! И ты должен относиться ко мне с почтением, как ко всякому иному из нашего сообщества людей, умеющих ходить во времени! Иначе, ты не тот, за кого себя выдаёшь, присваивая великое имя КЕРГИШЕТА!
Это был удар ниже пояса.
– Вот что, обыкновенная временница, – процедил Иван, давя в себе неприязнь к этой нахалке. – Во-первых. Я никому ничего не должен. Я КЕРГИШЕТ волей случая. Но это не должность, а способность. Во-вторых. О почтительном отношении. Я всегда готов. Наше вам с ручкой, – и он раскланялся перед нею. – Думаю, достаточно. Извините, обыкновенная временница, но мне надо кое-что сделать… Без вас-с.
– А ты, оказывается, шут гороховый, – притворно, и это было заметно, вдруг, как будто удивилась Шилема. – А я то думала, что ты хоть что-то соображаешь. А у тебя этого ни на столько, – она показала кончик ногтя на мизинце.
– Не будь ты временницей… женщиной… – начал с угрозой Иван, задетый обидой на сравнение его с шутом гороховым, у которого ума с полгорошины.
– Ой-ёй-ёй! – презрительно отозвалась Шилема на его предполагаемые действия, если бы она была не женщиной. – Какой грозный!
Из-за двери послышался сдавленный смех Сарыя. Он подействовал на Толкачёва, готового вспылить не на шутку, отрезвляюще.
«Они же меня разыгрывают», – подумалось ему, хотя и это болезненно задевало его самолюбие. Тем не менее, такая оценка происходящего повлияла на него успокаивающе.
Но от временницы надо было отделываться. Правда, не угрозой, а… Как?
– Всё, Шилема, – как можно твёрже проговорил он, отметая тем самым всё, что между ними было только что сказано. – Я занят! Поговорили, обменялись… мнениями, и – будет!
– Ну, уж нет! – притопнула она ногой.
– Ну, уж да!
Иван отвернулся от неё и пошёл в ванную бриться и принять душ, справедливо считая, что разговор с временницей о принятии её в набираемую им команду окончен раз и навсегда.
Шилема последовала за ним по пятам.
– Мне надо обмыться, – как можно спокойнее сказал Иван, обернувшись к ней.
– Мойся, – разрешила она. – Я посмотрю.
– Что ты посмотришь? – опешил от такого её заявления Иван. – Мне надо раздеться.
– Раздевайся! Я что, голых мужчин не видела? – без тени смущения или хотя бы запинки, сказала она.
Сарый, отступивший на кухню, хлюпнул носом – его там душил смех.
– У тебя что, здесь не в порядке? – Иван показал на голову.
Он опять начинал злиться на эту бестолковую Шилему, у которой возможно, и вправду, было не всё в порядке с мозгами.
– У меня как раз здесь всё в порядке. Вот потому-то я и посмотрю за тобой. Ты сбежишь, а мне потом придётся искать тебя по всему полю ходьбы.
– Ну, ты и…
У Ивана от бешенства перехватило горло. Он сжал кулаки, чтобы не сорваться. Мгновением позже он исчез.
Шилема дёрнулась было за ним на дорогу времени, но Иван использовал все свои способности, чтобы оставить между собой и временницей такой промежуток времени, где нагнать его у обычного ходока не было никакой возможности.
Он вламывался в прошлое и ругался самыми непотребными словами, когда-либо слышанными в жизни. Благо, никто их не слышал, кроме его самого.
Шилема же опять выскочила в реальный мир, расстроенная потерей Ивана в поле ходьбы и с возгласами удивления. Ей всегда казалось, что никто не может так быстро становиться и уходить на дорогу времени, как это делала она. По крайней мере, так было до сего момента.
– Что, с КЕРГИШИТОМ решила посоревноваться? – с нескрываемой насмешкой приветствовал её появление Сарый. – Ты, женщина, забыла, с кем имеешь дело. Он – КЕРГИШЕТ! Запомни это теперь навсегда! А ты… – он сделал пренебрежительный жест рукой. – И ты ему помешала сделать то, что ему надо было сделать. Да ещё пустила в ход свой ядовитый язычок. Я тебя предупреждал, что так оно и будет! Ваня, человек хороший, пока его не доведут такие, как ты. А ты… А! Что с тобой говорить?
– Отстань! – вяло отбилась Шилема. – Лучше скажи, где он может сейчас быть?
– Кто знает. У него в прошлом нет никого и ничего.
– Он что, здесь и живёт? – обвела она взглядом узкий коридорчик, ведущий в крохотную кухню.
– Здесь и живёт, – подтверди Сарый, и с чувством добавил: – А ты – решила его взять нахрапом. Вот и получила!
Иван остановился и повернул назад.
Чего это он так переживает? Ей хочется с ним пойти, он брать её не собирается, вот она и ведёт себя так развязно. То-то Сарый давился от смеха, мол, как она меня обзывала, а я мямлил что-то ей в ответ и злился…
Он проявился в своей комнате и слышал последние слова Сарыя, сказанные Шилеме. Молча предстал перед Шилемой, глаза у которой округлились, словноона увидела перед собой призрак. Так же молча подмигнул ей и вошёл в ванную. Закрыл за собой дверь на щеколду. И чтобы отогнать мрачные мысли и развеяться после разговора с Шилемой и бегства от неё, показав всем свою независимость и непринуждённость, он во весь голос запел:
– Мы шли под грохот барабанов, мы смерти смотрели в лицо…
Чисто выбритый, мытый и умиротворённый, он деловито поинтересовался о еде. За окном было темно, так что Сарый стал выставлять на стол немудрёный не то поздний ужин, не то ранний завтрак.
Шилема стояла тут же на кухне, притиснутая к мойке, с прижатыми к груди руками. Она с удивлением наблюдала за поведением мужчин, для которых эта маленькая кухонька была домом, где они жили и принимали пищу. Это так не вязалось со знакомыми ей ходоками, да и с ней самой. Ей был непонятен этот аскетизм, эта скромная, вернее, нищенская обстановка в жилище, да и само жалкое жилище, эта непритязательная еда.
Её удивлял и одновременно покорял КЕРГИШЕТ. Но она всеми силами пыталась избавиться от такого наваждения…
– Садись, Шилема, поедим, – пригласил Иван временницу.
Сарый сразу же начал бурчать, что-де, набегут всякие, всё съедят, а ему потом, несчастному, опять бегать по магазинам или тащить что-нибудь из прошлого. А ему это надо?
– Учитель, ты не мычи, а больше на стол мечи, – скаламбурил Иван и неожиданно для себя почувствовал лёгкость во всём: мыслях, движениях.
Шилема осторожно присела на уголок табуретки.
– Ешь, Шилема и рассказывай, – хлебосольно поведя рукой, сказал Иван. – Кто ты и что ты? Что умеешь? Чем занимаешься?
Временница приняла протянутый ей бутерброд. Сделала небольшой надкус, долго прожёвывала, проглотила.
– Меня зовут Шилемой. Шилемой Армакан… Я временница. Моей Учительницей была Манелла.
– Ага!.. Ты – перль?
Шилема вздрогнула, с опаской посмотрела прямо в глаза Ивану.
– Н-нет… Да, я перль в этом мире.
– Ага!.. Я так почему-то и думал. Твой кимер?
– Семь тысяч лет с небольшим, лет на двести, – гордо вздёрнула она свой увесистый подбородок.
Иван опять отметил для себя её некрасивость.
Её не красили ни улыбка, ни удивление, ни испуг, ни вдохновение. И даже эта гордость за свои способности ходить так глубоко в прошлое.
«Впрочем, с лица не воду пить», – напомнил себе Иван прекрасную поговорку, так подходящую именно к данному случаю.
– Неплохо, – сказал он, но так, чтобы у неё не возникло опять особого самомнения. Так говорят школьнику, хваля за успешно выученную таблицу умножения. – Сколько тебе лет?
Она опять хотела вскинуть голову, чтобы возмутиться бестактности мужчины, но ответила без эмоций:
– Наверное, лет пятьсот. Я предпочитаю года не считать.
Иван кивнул и машинально потёр пальцами щёку. Он никак не мог привыкнуть к таким возрастным цифрам ходоков.
На вид Шилеме было лет двадцать пять, ну, от силы – тридцать.
– Почему я тебя до сего дня не видел?
Вопрос КЕРГИШЕТА развеселил Сарыя.
– И хорошо, что не видел, – сказал он. – А то давно сбежал бы куда-нибудь подальше. Ей только палец протяни, без руки останешься…
– Ты бы, Задира, помолчал, когда мы серьёзно разговариваем, – строго оборвала его Шилема. Лицо её окаменело, она явно была раздражена репликой Сарыя. – Тебе здесь…
– Он мой Учитель, – поторопился напомнить Иван, чтобы пресечь назревающую пикировку.
Сарый с благодарностью склонил голову, глаза его смеялись.
– Так, где ты была, когда я встречался с другими? – напомнил Иван свой вопрос.
– Дома была. Кое-кому вправляла мозги, чтобы не считали себя выше того, кто они есть на самом деле.
– Вправила?
– Вправила! Лет десять будут помнить.
– Десять лет большой срок, – задумчиво сказал Иван. – За десять лет либо ишак сдохнет, либо правитель помрёт, – напомнил он реплику Ходжи Насреддина.
Шилема поняла её по-своему.
– Не знаю, как ишак, а правитель не помрёт. Ещё молод. И будет помнить, что есть кто-то, знающий все его дела и помыслы. Он придёт и, если дела и помыслы были неправедными, покарает!
Иван повёл осуждающе головой от её такого заявления. Высказано оно было с верой в свою непререкаемую правоту кого-то за что-то карать и миловать.
– Во-от оно что. Бога, значит, из себя представляешь. Так-так… Знаешь, как мне на вас, изображающих из себя всесильных и всевидящих богов, стало в последнее время везти. Что ни век, что ни ходок, то ни много, ни мало, – а Бог! Надоедать стало. Запомни, Шилема. Я ни в каких богов не верую, а воплощающихся в них – презираю!
Иван высказался и надолго замолчал, занятый едой. Шилема всё это время сидела палка-палкой, воткнутой в табуретку, – ровно и неподвижно.
– Ты меня осуждаешь? – наконец, спросила она, хотя Иван её деяние в качестве какого-то местного божка и карающей его силы высказался вполне определённо.
– Не осуждаю. Соболезную. Надо же на себя взвалить такой груз, чтобы за всем следить.
Он непонятно почему вспомнил профессора-зануду, эколога, любящего повторять некоторые определения неоднократно. В памяти Ивана осталось несколько его изречений. Он воспользовался одним из них и блеснул им перед Шилемой.
– Такое наблюдение и контроль за чем-либо называется мониторингом… Само по себе дело хлопотное. Разве за всем уследишь? Да плюс ещё воздаяние за содеянное…
Он заметил, что временница смотрит на него, как на человека, несущего с самым серьёзным видом явную абракадабру.
Иван усмехнулся. Ей пятьсот лет, а она не знает, что собой представляет мониторинг. Подумал так и замер. В грудь проник холодок от страшной догадки.
С ним ведь сейчас происходит точно такое же!
Став ходоком, он едва ли дважды брал в руки газету, не говоря уже о книгах. Недосуг. А реальный мир тем временем не стоит на месте. Миллиарды обычных людей, не озабоченных, подобно ему, реалиями прошлого, да и будущего тоже, живут, развиваются, изобретают и открывают что-то новое, впитывают достижения науки и техники. Появляются необычные теории и понятия. И всё это – мимо него…
Его знания, разум, мысли застыли тогда, когда он оторвался ото всего этого. И вскоре кто-нибудь ненароком ему скажет нечто уже обыденное у не ходоков, а он даже не поймёт, о чём, собственно, идёт речь.
– Учитель. Сколько независимого времени прошло после моего первого выхода в поле ходьбы? – неожиданно для себя и собеседников спросил он. – Я что-то стал сбиваться…
Последние слова он произнёс с лёгким конфузом. Одно, что действительно не мог определить этого промежутка времени, а второе, – уж очень удивились его вопросу и Сарый, и Шилема, совершенно несвязанному с предыдущей темой разговора.
– Если по вашему, современному календарю, – Сарый повернулся к красочному листу на стене. На нём, двусмысленно улыбалась полуголая девица и предлагала колготки со словами: – «Хочешь?» Внизу лепились едва заметные столбики помесячных дат, – то скоро уже будет восемь месяцев. А что?
– Да так, – рассеянно проговорил Иван. – Ладно… Скажи, Шилема, а зачем тебе это надо делать? Там, дома?
– Как зачем? Я – воительница!
– Воительница? – Иван поднял брови и переглянулся с Сарыем, пытаясь по его реакции определить отношение к высказыванию Шилемы.
Взгляд Учителя ничего не выражал, наверное, он давно знал о таком статусе временницы. Но Иван-то слышал впервые. Но позже оказалось, что и Сарый не очень был осведомлён о её занятии.
– Против кого же ты воюешь? – без тени сарказма, как можно было ожидать от него, спросил Иван.
– Не против, а за! – с непонятным вызовом звонко сказала Шилема. – За правду, за тех, кого обижают неразумные или позабывшие, кто они есть, правители!
– Понятно, – подумав, отозвался Иван. И продолжил, уже для Сарыя. – Ещё один Радич, но в юбке.
– В штанах. Я тебе уже говорил. Юбку она никогда не носила!
Заметная неприязнь сквозила в высказывании Сарыя. У него даже лицо перекосилось, так отрицательно он настроился против Шилемы. Было за что: обзывает его при Ване Занудой, за стол уселась есть. Могла бы и отказаться, когда Ваня её пригласил…
– А вы думаете отсидеться, когда в мире твориться беззаконие? – воскликнула она. – Зануда этот всегда… – Иван предостерегающе поднял руку. – Не буду! Но ты, КЕРГИШЕТ? Все знают, что с твоим приходом…
– Не все! – перебил её Иван.
Он не хотел выслушивать очередной бред о том, что он должен, обязан, что ему надо бы делать против его воли и желания.
– Не важно! – парировала Шилема. – Все или не все. Но ты, как КЕРГИШЕТ, должен…
– Запомни! Навсегда! Я никому ничего не должен! Я никому, кроме моих Учителей, не обязан!
– И это ты говоришь мне? Да я о тебе знаю всё! – веско сказала Шилема, понизив голос. – И как ты вытаскивал аппаратчиков из прошлого, и как ликвидировал мешок Сола, и как ходил в будущее, и как носил и носишь кое-кого на руках в Кап-Тартар, и как…
– Ты можешь помолчать? – устало спросил Иван.
Шилема стала его утомлять. Пора было решать, что с ней делать.
– К нам кого-то принесло, – недовольно вклинился в разговор Сарый и ревниво осмотрел стол; кормить ещё кого-то он не собирался.
Из комнаты доносился шум.
– Кто там? – крикнул Иван, довольный появлением кого бы то ни было. Вот и причина расстаться с навязчивой временницей.
– А-а. Вы здесь. А я уж думал, никого нет. – Арно вошёл на кухню. – Шилема?!. Здесь?!.
– Как видишь… – неохотно ответил Иван.
Ему почему-то стало неприятно оттого, что Арно знает Шилему, а вот он встретился с ней впервые.
– Уже напросилась?
– Ты знал?
На неприятный осадок накладывалось подозрение.
– Догадывался, но… И что? Уговорила?.. А если не уговорила, – Арно сделал паузу, – то я бы её взял.
Сарый закивал головой.
– С чего бы это? – непритворно удивился Иван, обводя взглядом высокую фигуру Арно с ног до головы. Подозрительность превратилась в уверенность. Иван неприязненно спросил: – Твоя работа?
Арно открыто улыбнулся и, не обращая внимания на вопросы КЕРГИШЕТА, высказанные холодным тоном.
– Не моя, – не переставая улыбаться, сказал он. – Но я с первого дня знал точно, что она тебя достанет. Это же Шилема! Она трёх мужчин стоит! Ты только посмотри на неё непредвзято.
– Насмотрелся уже, – недовольно огрызнулся Иван и нахмурился, отвёл глаза от Арно, чтобы не видеть его светящегося в довольной улыбке лица.
Ему показалось, что все разговоры с временницей, смех Сарыя по каждому поводу в этом разговоре, а теперь предложение Арно, сделанное почти со счастливой улыбкой – всё это походило на плохо отрежиссированный спектакль со случайными актёрами. На роль ответственного критика назначили его. И в этом качестве ему навязывали против его воли признать весь этот балаган за шедевр.
А спектакль продолжался, порой переходя в фарс.
– Нет, – возразил Арно. – Ты посмотри на неё пристальнее. Она же страшная, как осенняя коряга. Никому даже в голову не придёт, что она девица. Буквально. Но она страшна и в драках. А этого добра, если я тебя правильно понял, у нас будет достаточно. Она владеет мечом, кинжалом, огнестрельным оружием. А противостоять ей в рукопашной я бы никогда не стал… И потом, она – седьмая!
Всё это Арно выложил почти на одном дыхании, чтобы его не прервали. Ивану же казалось, что Шилема вот-вот вспылит и выскажется по поводу прямого оскорбления со стороны Арно об её внешнем облике, он же назвал её «страшной, как осенняя коряга». На её месте ни одна из женщин не простила бы такого выпада в свой адрес. Но ничего не происходило. Напротив, каждое утверждение Арно она сопровождала согласным кивком. И как только Арно замолчал, добавила:
– Я воительница! Ты, КЕРГИШЕТ, должен меня взять! У меня появилось время, чтобы посвятить его твоему благородному делу!
– Какому ещё делу? – слабо запротестовал Иван. – Да ещё благородному?.. Нет никакого дела! У меня…
– КЕРГИШЕТ без дела во времени и в параллельных мирах не ходит! – убеждённо сказала Шилема.
Она произнесла это с такой уверенностью и нажимом, будто вбила кол и зафиксировала точку отсчёта, от которой должно было следовать всё остальное, о чём здесь уже обсуждено и будет ещё сказано, и выжидательно посмотрела прямо в глаза Ивану.
Иван же рассеянно смотрел на неё и на ищущий взгляд не отвечал. У него произошло странное раздвоение сознания. Он сидел за столом на своей кухне, знакомой ему досконально, и, в то же самое время, видел какие-то незнакомые тени, в окружении которых он вот так же сидит, а рядом с ним расположилась Шилема в необычном одеянии и также смотрит ему требовательно в лицо, а он размышляет и колеблется. И как будто горит костёр… И ночь или сумерки…
– КЕРГИШЕТ, возьми, не пожалеешь! – вывела она его из раздвоенного состояния.
Иван тряхнул головой, прогоняя видение.
– Арно, я тебе верю, – негромко проговорил он. – Но она будет на твоём попечении. А ты, Шилема, от него ни на шаг. И потом… – Он выпрямил спину, продолжил уже другим, деловым голосом: – Запомни! Командую я! Все члены команды равны между собой, но подчиняются мне. Понятно!
– А ты, КЕРГИШЕТ, тиран, – высказалась и даже не моргнула Шилема. – Но я согласна.
– На то надеюсь. Тогда… Арно, ты ради неё пришёл?
– КЕРГИШЕТ, ты так ничего и не понял. Она сама по себе, я – сам по себе. Я принёс оружие. Давай посмотрим, отберём.
Сборы оказались долгими
Команда, за исключением Джордана, собралась через два дня независимого времени после появления в ней Шилемы.
Эти дни были заполнены не столько заботами о снаряжении и подготовке к выходу в перливый мир, сколько решением каждым из ходоков внезапно, как это часто бывает, возникшим или давно требующим того дел. Все понимали – что бы там не представлялось им в их предположениях, но направляются они в пасть неведомого для них события…
Иван не рискнул встретиться с Ил-Лайдой, ожидая, что она будет напрашиваться идти с ним к перлям, а ему не хотелось выслушивать от неё ни просьб, ни упрёков, и, естественно, решительно отказывать.
После долгих колебаний – за и против, отправился в становище Дигона.
Бывший кушер в”ыга, хотя и выслушал слегка расплывчатые аргументы Ивана о предстоящем походе в Лондон будущего в параллельной струе времени, но к желанию его и других ходоков вторгнуться в агонизирующий чужой ему и им мир отнёсся с сомнением. А, узнав имена тех, кто собрался с ним туда идти, одобрил только Шилему. И назвал целый перечень доводов в её пользу.
– Она тебе будет лучшим помощником, чем остальные, – заверил он после всего сказанного.
– Ты-то откуда её знаешь, – не без интереса осведомился Иван.
Его поражало отношение ходоков к Шилеме.
Оказывается, все её знали и, что было совершенно непонятно Ивану, уважали. Симон и тот, сухо, правда, но одобрил его выбор.
– Она правильная женщина, – ответил Дигон на вопрос Ивана. – Она умеет видеть то, что иногда скрыто от нас.
– Учту, – сказал Иван. – Такой человек в команде нужен.
Дигон не оставил без внимания Хиркуса.
– Ты ему воли не давай. Он всегда играет. Даже там, где этого делать не надо. Это не всегда хорошо. Может заиграться и даже возомнить о себе не нужное.
– Учту, – согласился Иван и с этим мнением Дигона.
А сам снова подумал, что артист «всех времён и народов» будет тем, кто окажется либо помехой команде, либо вообще лишним в ней.
О Джордане бывший кушер промолчал, хотя при перечне имён неприязненно поморщился, словно проглотил какую-то гадость.
На пиру в честь живого Бога Времени, устроенного Дигоном, Иван познакомился со своим именным жрецом. В его обязанности входило три раза в день производить воскурение какой-то пахучей смеси трав во имя Бога Времени, то есть КЕРГИШЕТА.
Жрец был молод, силён телом и красив лицом и осанкой. Но, увидев «Бога Времени» в плоти, впал в транс и стал пророчествовать на непонятном Ивану языке, который, оказывается, прекрасно знал Дигон. Он стал переводить, на взгляд Ивана, этот чистейшей воды бред. В основе его лежало некое словосочетание, словно заклинание: – «…и тогда Бог Времени придёт и скажет…» Происходить такое будет неоднократно: в защиту кого-то, в наказании каких-то страшилищ, в установлении для кого-то строгого порядка…
Иван только и смог, что приглаживал встающие на затылке волосы от изумления и пожимал плечами. А когда узнал о посвящении ему, как Богу Времени, Зинзы, вообще приуныл. Он ведь, честно говоря, отказавшись от свидания с Ил-Лайдой, ради неё посетил Дигона. Она же теперь посвящена Богу!
Но всё было не так, как ему померещилось. Оказалось, что её близость с ним не возбранялась. Напротив, приветствовалась. Для того в становище поставили отдельный шатёр со всеми удобствами, которые значились в данном времени, то есть далёкими от цивилизованных.
В этот шатёр он и был отправлен в сопровождении собственного жреца. Там его с нетерпением ожидала Зинза…
Надо было сходить в Кап-Тартар к Джордану и предупредить его о скором прибытии команды, вернее, назвать ему список тех, кто пойдёт с ними в перливый мир. Пусть всех знает загодя, и если кто-то ему не понравиться, пусть перекипит до того, как они придут в Фиман.
Иван, опережая события, поступил правильно. Так как ему от местного ходока пришлось выслушать несколько нелицеприятных замечаний о членах набранной им команды. Правда, Иван внимал рассуждениям Джордана рассеянно, так как был готов к такому приёму. Поэтому никакого внимания им не придавал, за исключением, быть может, речи о Шилеме.
– Бывает она тут. Зачем-то ходит на окраину, где время скачет туда-сюда. Туда иному войти легко, выйти – трудно. Она из вашего мира, а вот не боится… Да. Однажды я хотел… – не говорил, а мямлил Джордан, как если бы повторял чужие, а не свои мысли. – Ну, шастает она тут, а ко мне не подходит. Увидит меня и отвернётся. Я и хотел с ней познакомиться… Поговорить, узнать, что у нас делает…
– Не тяни! – прервал его, наконец, Иван. – Чем закончилось твоё хотение?
– Я и так… Я к ней, а она на меня как… посмотрит! Моего хотения и не стало… Дигон, когда я с ним ещё… Это когда мы с ним были… Не дружили, конечно, но и не враждовали. Так вот он мне до того сказал, чтобы я и не пытался её задирать… Она же, как змея на меня посмотрела. Чувствую, ноги слабнут, а во рту слюна горькая. Едва ушёл.
– Что означает – едва ушёл? – спросил Иван.
В сказанном местным ходоком ощущался привкус какой-то не то мистики, не то обыкновенной фантазии. Что-то сам Иван никакой слабости после взгляда Шилемы не почувствовал. Да и другие ходоки ничего такого, говоря о ней, не упоминали.
– Ноги у меня ослабли, вот и ушёл от неё едва, – пояснил Джордан и тут же поторопился высказаться до конца: – Но ты, КЕРГИШЕТ, не бойся. Это она так, чтобы я к ней не приставал. Дигон тогда же говорил, что она, вопреки другим временницам, наша и никого из ходоков не обижает и не обидит. Зарок, мол, о том дала.
– Будем надеяться, что так оно и будет.
Они тут же договорились об оснастке местного ходока.
Джордан согласился вооружиться.
Однако при этом долго вертел в руках холодное и огнестрельное оружие, принесённое Иваном. От огнестрельного – кольта – отказался сразу, объяснив свой отказ в резкой форме:
– Это не для людей, а для зверей!
Из остального – выбрал только нож-финку.
Зато новой одежде обрадовался. Как он объяснил, местные модели ему опротивели уже давно. (Он сказал, естественно, не «модели», а «дурацкие выдумки портных»).
Ходоки же идут сюда, но никогда даже не подумали о нём, чтобы как-то приодеть его приличнее. И вот лишь КЕРГИШЕТ вспомнил о нём, сиром. Спасибо КЕРГИШЕТУ! Самому-самому человечному ходоку из ходоков – КЕРГИШЕТУ… Тому, кто о нём порадел…
– Всё сказал? – неприязненно оборвал Толкачёв его славословие.
– Пока всё, – сказал Джордан и с хитрецой посмотрел на Ивана, мол, как я о тебе тут высказался?
– Ещё раз весь этот перечень или часть его о себе от тебя услышу, пеняй на себя! – как будто спокойно и даже миролюбиво сказал Иван.
Но Джордан почувствовал сдерживаемую угрозу в свой адрес. Опасливо посмотрел на собеседника и сказал:
– Да я так, к слову… Шуток не понимаешь?
– Шутки понимаю. Но шутка шутке – рознь. Понятно?
– Понятно, – буркнул местный ходок.
Однако не только личные интересы послужили ходокам отодвинуть сроки ухода в Кап-Тартар и через него в будущий Лондон. Случилось нечто едва не оттянувшее поход в перливый мир на долгое время, а, может быть, и навсегда.
Симон усталый, но явно чем-то довольный, появился в квартире Ивана к вечеру, накануне сбора команды.
Сам хозяин тоже вернулся домой часом независимого времени раньше и неторопливо собирал в дорогу рюкзак, размышляя над каждой вещью – брать или не брать.
Сарый в позе матери, провожающей родного единственного сына в опасное, потому ею не одобряемое, путешествие, сидел в кресле и молча наблюдал за действиями ученика, сопереживая каждому его сомнению в выборе необходимого в дороге. Кроме того, в нём боролись противоречивые чувства. Коль Ваня настроился посмотреть нечто необыденное, то кто его остановит? Да и надо ли удерживать?
И всё же Сарыя мучили нехорошие ожидания от всей этой его затеи. Ему хотелось выложить Ивану свои ощущения, предостеречь, а лучше всего – остановить его.
Появление Симона внесло оживление в затянувшуюся молчаливую тишину, висевшую в комнате.
Иван вскинул глаза на Симона. Тот ещё ничего не сказал, а Иван по его виду сразу понял, что у ходоков опять что-то произошло, и ему придётся поучаствовать в каком-то срочном мероприятии.
Симон кивнул головой в знак приветствия и сказал:
– Мы их нашли!
– Сколько? – живо спросил Сарый и привстал.
– Трое.
– Те же?
– Они. Мы их узнали. Выследил их Щенек.
– Вы о ком? – напомнил о себе Иван, он никак не мог вникнуть в диалог Учителей.
– Мы о тарсенах. Помнишь, мы с тобой…
– Помню. Из совершенно другого… как Вы тогда называли? Из другого пучка параллельных миров. И что?
– Пусть будет – пучка. Я хочу, чтобы ты с ними познакомился как можно ближе.
– Подраться, что ли?
– Я сказал – познакомиться, – нахмурился Симон и продолжил с укором: – Тебе лишь бы подраться.
– А что ему, молодому? – добавил Сарый. – Силу девать некуда… Вот и собрался в неведомые края силу свою…
– У вас научился! – тоже хмурясь, сказал Иван, недовольный высказыванием Сарыя о его сборах. Да и представление Учителей о его будто бы вечной готовности подраться тоже было не из приятных. Такое впечатление, что он и вправду спит и видит, с кем бы подраться. – Вы же сами выясняли с ними отношения на кулаках.
– Ваня! Ну, до чего же ты всё принимаешь буквально, – укорил его Симон. – Тогда сложилась именно такая ситуация. Вот и пришлось. Теперь они знают нас в лицо. А тебя нет. Но нам необходимо за ними последить, присмотреться… Вот это я и имел в виду.
Учители стояли, а Иван, раздвинув в стороны, не вошедшие в рюкзак пожитки, сел на диван.
– Вы думаете, это так просто? Что я им скажу? Здравствуйте? Не хотите ли со мной познакомиться? А они мне: – Зачем это? И уйдут в поле ходьбы. Мне за ними бежать и упрашивать?
– Никуда они пока что не уйдут. Они, оказывается, неплохо устроились в нашем мире. И совсем недалеко во времени. В Париже. В тысяча шестьсот шестьдесят четвёртом году. Мы их там нашли весной. Довольно искусно изображают купцов с Востока. Тюрбаны, халаты…
– На каком языке они говорят?
– Вот это, я думаю, не важно.
– Но всё-таки. На французском или … На Востоке языков много. Мне бы их послушать, чтобы изъясняться.
– Они сами ни какого-либо восточного, ни французского не знают. Впрочем, я тоже их не слышал, а Штенек не способен определить. У него лингвама нет.
Иван в задумчивости потёр щеку.
– Ладно, послушаю, разберусь.
– Не в том суть, разберёшься ты с языками или нет. Этого, возможно, и не надо будет. Им постоянно нужны носильщики.
Сарый захлюпал носом от смеха, напомнил фразу, когда-то давшую Ивану путёвку к самостоятельному выходу в поле ходьбы:
– Это, Ваня, может. Может быть, силы поубавятся, чтобы…
– На то и надеемся. Ты, я думаю, им понравишься сразу. В Европе того времени малый ледниковый период в самом разгаре. Люди мелковаты, по сравнению с твоими современниками. А язык… Изобрази из себя немого или выходца из не этих мест. Так будет, пожалуй, лучше. Во всяком случае, они не должны знать, что ты их понимаешь. К тому же нам нужен пока не переговорщик, а наблюдатель. Так что… Что, Ваня?
Иван изобразил на лице кислую мину, словно его обидели.
– Как что, Симон? Вы же знаете, что я собрался, и не один, в перливый Лондон. Завтра поутру мы здесь все соберёмся. Неужели кроме меня никто не сможет быть наблюдателем?
– Можно, конечно. Но ты сразу попадёшь к ним на глаза, как могущий перенести больше остальных. К сожалению, таковых у нас не густо. Ты же забираешь с собой и Арно, и дона Севильяка, а они могли бы тебя заменить.
– Это удар ниже пояса, – сказал Иван и вспомнил Шилему. – А он запрещён.
– Кем?.. – Иван не ответил на вопрос Симона, и тот продолжил: – Перестань, Ваня. День-два реального времени погоды не сделают. В Лондоне появишься часом позже, часом раньше. Невелика потеря. А тут… Тарсены пока там. Но, кто знает, что у них в головах. Носильщиками они пользуются уже несколько дней.
Иван вздохнул, с печальной улыбкой глянул на Учителей. Они ждали его решения.
– Когда Вы меня, Симон, вот так начинаете уговаривать, мне становиться неприятно это слышать. Лучше уж скажите напрямую, мол, надо. А то вокруг да около ходите… А! Не привык я к просьбам, высказанным таким образом. Куда я должен пойти?
– Вот и прекрасно! Идти тебе надо… – Симон назвал координаты точки зоха.
Раннее утро – предтеча знойного дня. Центр Парижа. Торговая площадь. Многоголосица: людей, занятых продажей и покупкой, ржания лошадей, мычания пригнанного на мясо скота, блеяния овец, кудахтанья кур…
Чуть в стороне от торговой площади у двухэтажного строения столпился с десяток человек, казалось, всех цветов кожи – от розово-белой до тёмно-ночной. Все они друг друга знали, за исключением одного. Он сегодня подоспел сюда раньше всех, принял позу скучающего повесы и ни с кем не общался. Выше любого из них на две головы, с мощным торсом, без признаков полуголодного существования, он, тем не менее, одеждой не отличался от остальных. Она была ветхой, он в ней спал и ел, о чём говорили помятости и обильные пятна на голубых когда-то панталонах и рубашке апаш. Лицо и руки в давней грязи, а запах немытого с рождения тела сливался с таким же амбре собравшихся.
Каждому становилось понятным, что сегодня этот увалень с полусонной физиономией в первую очередь обратит на себя внимание и получит работу, а тем, кого отберут дополнительно к нему, а он заменит троих, придётся с ним общаться. Оттого хотелось бы оказаться к нему поближе и тоже попасть в поле зрения работодателей, но лучше бы сделать так, чтобы он пошёл отсюда куда подальше и поискал бы работу там, а не здесь.
Ивану большого труда стоило изображать спокойствие и равнодушие, когда на тебя посматривают подозрительно и с нескрываемой неприязнью. Он понимал этих жалких оборванцев, живущих одним днём. Испитые лица, рваньё, не знавшее стирки, хриплые голоса – всё это так не походило на прекрасные фильмы о трёх мушкетёрах, которые жили как раз в этом настоящем времени, если, конечно, верить Дюма.
Щенек, ничем не примечательный ходок, на вид лет пятидесяти, вчера поздно вечером показал Ивану тарсенов. Три хилых мужичка, схожие между собой восточными халатами, кинжалами в ножнах за цветными поясами, осторожно перешагивая кучи грязи и лужи от выплеснутых на улицу помоев и воды, проследовали к двери, у которой сегодня с раннего утра собрались желающие получить от них работу.
Купцы с Востока в Париже хотя и не редкость, но эти трое, по словам Щенека, привлекли к себе внимание тем, что не торговали, а покупали, или точнее сказать, скупали. И не только то, что производилось в самой Франции и привозилось из Нового Света, но и восточные товары, особенно шёлк. Почему они решили делать покупки здесь, в столичном городе, славящемся дороговизной жизни, а не где-нибудь в портовом городе, где и товаров больше, и цены значительно ниже, оставалось загадкой.
Единственное, что смогли предположить ходоки, – это то, что у них где-то рядом была сквозная своеобразная точка зоха для проникновения из своего мира напрямую в наш.
Иван в принципе согласился с такой точкой зрения, но и ощущал всю зыбкость подобного объяснения, поскольку он уже походил в поле ходьбы рядом с этой дверью.
Второй загадкой оставалось вообще бессмысленная, как будто, скупка вещей. Зачем и в таком количестве?
Здесь тоже можно было думать всё, что заблагорассудится. Например, что они настоящие купцы, нашедшие способ получать экзотические для их мира товары там, куда другим торговцам, кроме них, путь заказан. Если это так, то пусть себе занимаются этим бизнесом. Зачем им мешать?
Однако пятеро ходоков во главе с Симоном и тарсены встретились и самым безобразным образом подрались. Ивану хотелось выяснить и понять, почему?
Щенек долго не отвечал по существу вопросов, задаваемых Иваном. Потом, когда увиливать уже не было никакой возможности, он оглянулся, словно кто-то за ним подглядывал, и негромко сказал:
– Мы ведь тоже ищем вход в их мир. Наверное, подошли слишком близко к нему, и встретились почти носами. В поле ходьбы. Вот и…
Иван даже присвистнул от неожиданного признания.
– И давно ищите?
– Давно-о… Но-о – Щенек затягивал гласные в конце слов, отчего выговаривал на одной ноте. – Я недавно-о у Симона-а, но-о он говорил, что-о давно-о.
– Тихушники несчастные, – пробормотал себе под нос Иван. – Ладно. Попробую походить за ними, последить.
– Походи, Ваня. Может быть, узнаешь, где они проходят к нам.
– Нам-то это зачем? Проходят и проходят. Ну и пусть себе. Не хотят с нами знаться, так это их дело.
Щенек засомневался, наверное, никогда не ставил перед собой такого вопроса.
– Мы ходоки во времени, – стал он говорить нараспев, – и они ходоки во времени. А потом, ты у нас появился. А, КЕРГИШЕТ, говорят…
– Всё! – оборвал его Иван, потому что не хотел выслушивать нового толкования того, что он должен, обязан и для чего, вообще, появился на свет…
И вот он стоит в окружении недружелюбной компании. Один лишь их вид вызывал у Ивана разноречивые подозрения. Не так уж они хилы, просты в обращении и солидарны между собой, как хотят показать друг другу, да и ему, новичку в их среде. Правда, всё могло быть и проще: люди ищут работу, чтобы существовать, а он и каждый из них явился претендовать на её получение, отбивая надежду у соперника.
Тарсены появились сразу втроём, будто триединое существо точно в таком же порядке, как и вчера. Равнодушно осмотрели людей, ожидающих от них работы. Тот тарсен, что был ближе к Ивану, пожалуй, не задумываясь, экономным движением ткнул полусогнутыми пальцами в грудь пятерым, в том числе и Толкачёву (в живот), и зашагал за своими товарищами без оглядки. Был уверен – избранные им носильщики, идут следом.
Иван перевёл дыхание. Ему казалось, что первая лицом к лицу встреча с тарсенами, в самый начальный её момент, будет необычной, значимой и для него и для псевдокупцов с Востока. Оттого внутренне готовился и находился в напряжении, пока они не появились. Но оказалось всё значительно проще. Тарсенам, похоже, было всё равно, кто к ним сегодня пришёл и ожидал под дверью в поисках чёрной работы – носить купленное ими: вчерашние или новички.
Четверо избранных, живо переговариваясь между собой, плотной группой поспешили за тарсенами. Замыкающим, отстав на шаг, оказался Толкачёв.
Им вдогонку зазвучали выкрики, по-видимому, нелестного содержания. Лексика была явно ненормативной и не имеющей отношения к французскому, поэтому лингвам Ивана пока что не мог быстро освоить её, чтобы понять эпитеты, посылаемые им вдогонку. А тот французский, который знал Иван, таких слов не имел или потерял их со временем. Чуть спустя, рядом с Иваном упал небольшой камень, явно брошенный в сердцах, а не для того, чтобы в него попасть.
Первым желанием было обернуться и запомнить не сдержавшего эмоций. Но поборол себя, и даже не отреагировал ни жестом, ни телодвижением, будто и не заметил этого.
Завтра они, может быть, уже будут более лояльны к нему, как никак, а появиться он перед ними уже не в первый раз и они будут знать, что выбор опять падёт на него.
Торговая площадь бурлила людьми и собаками, шныряли кошки, порхали пернатые, ржали лошади, орали ослы и мычали жвачные. Грязь неимоверная везде, особенно под ногами; запах гниющих плодов и овощей, мочи и немытых тел уплотнили воздух, пронизанный лучами восходящего солнца до осязаемости.
Иван сполна вкусил прелести такой силы, что едва не задохнулся. К горлу подступила тошнота. Правда, уже через несколько минут и запах, и неимоверный галдёж, давящий на уши, притупились, дав возможность на всё взглянуть внимательнее. Впрочем, времени на то, чтобы оглядеться, посмотреть, кто торгует и покупает, чем торгуют и как, было немного.
Его первого, к вящей радости сотоварищей по делу, стали нагружать покупками.
Тарсены практически не торговались и платили без сожаления в основном, как заметил Иван, серебряными монетами. Здесь их уже знали. Знали их особенность – заплатить, не торгуясь, однако встречали недовольным ворчанием: что это за торг, если клиент молча подошёл, указал рукой на товар, выслушал цену и тут же выложил деньги?
Тарсены едва ли произнесли несколько слов за всё время. Они не говорили между собой, ни с торговцами, ни с нанятыми людьми. Жесты их были понятны, а плата зрима и щедра. Ворчали торговцы, однако провожали благодарными взглядами и, наверное, прикидывали в уме, насколько они обогатились, продав свой товар по явно завышенной цене.
А походя покупалось всё: обувь, головные уборы, поделки ремесленников, ножи, женские украшения…
Вскоре на плечи Ивана лёг увесистый тюк. Он таскал его не меньше трёх часов, если не больше, в течение всего того времени, пока тарсены обходили площадь и снабжали ношей других носильщиков.
Наконец, жестами, понятными и не требующими особой смекалки, чтобы их понять, купцы направились прочь от торга, и повели за собой цепочку навьюченных без меры людей по лабиринту узких улиц Парижа…
Это сейчас Париж, решительно реконструируемый в течение девятнадцатого и двадцатого столетий, имеет широкие проспекты, прямые улицы, просторные площади. Но Иван тащился с тяжёлой ношей тогда, когда здесь был ещё век семнадцатый, конец Средневековья…
Давно Толкачёв не носил на себе такого груза, чтобы не снимать его с плеч полдня. Обильный пот катился по его лицу. Рядом под тяжестью кряхтели его новые товарищи по работе. Ничто так не сближает людей, как совместный труд, к тому же не на себя, а на кого-то. А когда Иван удержал одного из них от падения на скользкой дороге, то ото всех получил в ответ благодарные взгляды.
Казалось, шли вечность, прежде чем их путь закончился у невзрачной двери, охраняемой, тем не менее, двумя ражими стражниками. Кроме того, на двери висел громадный замок.
В чреве большого гулкого строения было пусто и чисто. По указанию тарсенов приобретённые вещи сложили компактной кучей посередине помещения. После чего каждый носильщик получил по монете. Счастливые лица парижан и их восторженная перекличка, убедили Ивана, что тарсены проявили неимоверную щедрость. Сам он оценить полученную плату был не в силах. Давали бы рублями…
Впрочем, цены в его настоящем так быстро менялись, что Сарый каждый раз рассказывал это как о несчастье, так что и в рублях Иван тоже не мог бы оценить плату за проделанную работу.
Но не плата, а сам склад интересовали в это время Ивана. А в нём ничего, кроме старой кладки стен из скверно обработанного камня, он не рассмотрел. Ровная гладь пола, в центре кучей сложенные покупки, принесённые им и другими носильщиками. И – всё.
Правда, была одна деталь, на которою Иван обратил внимание случайно, когда надо было уже уходить. К тому времени его глаза хорошо адаптировались к сумраку, царящему в помещении. Вещи, оказывается, были сложены в круге, покрытом тонким слоем песка или чем-то другим, похожим на него.
Иван нагнулся и потрогал его рукой, вызвав внезапный гнев одного из тарсенов. Он закричал и замахал руками на Ивана. Уже, благодаря лингваму, можно было разобрать, что этого делать нельзя ни в коем случае и пора носильщику убираться вон отсюда.
Прикинувшись провинившимся и прикладывая к сердцу руки, Иван отошёл от круга. При этом он мучительно пытался выловить хотя бы одно знакомое слово из их сочетания, несколько раз повторённого тарсеном вслед за фразами, до того примерно расшифрованными лингвамом.
Брань выходца из другого мира неожиданно выявила его некоторое отличие от людей, замеченное Иваном: несуразно длинная шея, совершенно круглые глаза и прижатые к голове уши, как будто треугольные зубы, делавшие его похожим на какого-то героя мультфильма.
Наконец этот тарсен умолк, с ненавистью посмотрел на Ивана и отвернулся. Другой из них, тот, что сегодня утром выбирал их для работы, тоже сказал, но теперь обращаясь уже ко всем носильщикам. Говорил он на французском, бытовавшим в семнадцатом веке, так что Иван понял его не без труда:
– Завтра… не приходить… Всё.
Мало того, он сделал жест, нарисовав в воздухе указательным пальцем круг. Это тоже был знак, понятный для всех – закругляемся.
Носильщики также знаками выразили сожаление. Тарсены платили хорошо.
У Щенека, в его небольшой каморке, Ивана поджидал Симон. Иван рассказал ему о дневных событиях и подвёл итог:
– Думаю, не сегодня, так завтра их здесь не будет. Уйдут к себе.
– Я такого же мнения, – задумчиво качнул головой Симон.
– Этот круг… Не может ли там быть окно между мирами, – неуверенно предположил Щенек.
– Хотелось бы так думать! – подхватил Иван идею ходока. – Это упростило бы нам задачу.
– Что ты этим хотел сказать? – вскинул на него глаза Симон.
– Ну-у, – Иван ругнул себя за сказанное, так как задуманное им было под силу только ему самому, а так не хотелось этим заниматься. – Пойду, посмотрю. Они вначале должны перебросить в свой мир то, что сегодня накупили. Они, по всему, так и поступают ежедневно в конце закупок. Ведь там у них не было ничего, кроме того, что мы сегодня принесли.
– Так, так, – поощрил Симон. – Но как?
Иван хитро улыбнулся.
– Вот давайте и подумаем сообща, как, – съехидничал Иван, продолжая щериться в улыбке.
– Ты, Ваня, становишься несносным… Ладно. Тебе следует посмотреть, есть ли в окрестностях твоего поля ходьбы для тебя закрытия. И ещё. Ты не обратил внимания на возможность в этом помещении, которое они используют под свой склад, где-нибудь укрыться в реальном времени?
– Наверное, – неопределённо проговорил Иван, запоздало коря себя за то, что не подумал о такой простой вещи, когда был внутри склада тарсенов. Размышляя, он сказал: – Оно довольно большое. Без окон. Стены как будто имеют ниши… Надо смотреть.
– Так, Ваня, – одобрил Симон. – Мы поставим рядом в поле ходьбы кордон из ходоков.
– Мне надо будет пойти за ними? – спросил Иван и опять подумал: – «Ну, куда я лезу?»
Однако им уже владел азарт, заставляя сердце биться чаще и разогревая кровь.
Что ни говори, а тарсены из чужого мира.
Совершенно из чужого!
Если перли – те же люди, проживающие лишь в разных параллельных струях времени, разошедшихся всего веками раньше, то тарсены, по-видимому, откололись слишком давно. Так давно, что эволюция привела уже к отличию их облика от людей Иванова мира. У них, наверное, свои нормы жизни, цели и ценности. По иному построены сообщества разумных; быть может, даже нет стран и городов…
Так интересно на всё это посмотреть. Перливый Лондон стал тускнеть в глазах Ивана.
И другое его подвигало к тому, чтобы ринуться за тарсенами. Правда, он не хотел того признавать, но это возвращалось неоднократно в его помыслы, пока он разговаривал с Симоном и Щенеком. Тарсены – не потомки ли это людей Прибоя? Ветвь тех, освобождённых им самим из тисков Пояса Дурных Веков? За два миллиона лет они могли измениться значительно.
Но тогда получалось, что они далёкие правнуки современных людей, а современные – не от человекообразных приматов, а от них, тарсенов…
Круг замкнулся?!
Если так, то – вот это да!..
И всё это благодаря гению Пекты Великого, создающего сейчас, если рассуждать с точки зрения ходоков, временной канал для спасения соотечественников от исчезновения, загнав их по этому каналу за непреодолимый ни людям, ни природой, покусившейся на их жизнь, Пояс Закрытых Веков.
Но ведь тогда появлялась невероятнаявозможность пройти по этому кругу!
От начала до конца, которое будет началом!
И здесь сразу возникает вопрос: с чего, вернее, откуда начать? С перливого мира Лондона или от тарсенов? Войти в прошлое из своего или чужого мира?
Всё это промелькнуло в мыслях у Ивана за короткие мгновения, но они заставили его пережить милые его сердцу картины взбудораженного воображения совершить сверхъестественное турне во времени.
Он оцепенел, его остановившийся взгляд был направлен в сторону от Симона. Однако, занятый размышлениями, Учитель не заметил состояния ученика и разрушил нагромождение, возникающих с калейдоскопической частотой в голове Ивана, сцен и видений немыслимого путешествия, отрицая всё только что пережитое Иваном. Он сказал:
– Нет! За ними ходить не надо. Достаточно будет знать координаты этой… лазейки между нами и ими. – Он поскучнел. – По мне, лучше бы её не было. Вообще, я имею в виду. Мы же иногда думаем о них не совсем хорошо. Раз чужие, значит пришли к нам со злым умыслом. Некоторые ходоки так и считают, что именно они, а не перли-самоубийцы виноваты во всех пакостях, чинимых как на дороге времени, так и в реальном мире. Кроме того, многие уверены, что тарсены первыми нападают на ходоков… Да, и что, например, могу думать я, если они на меня напали, считая, что я иду в поле ходьбы один? И будь оно так, не знаю, чем бы для меня та встреча с ними закончилась.
– Но тогда зачем надо за ними следить? Высматривать, куда они уйдут? Ничего не понимаю! – сказал Иван.
Сегодня Симон был похож на того, который говорил ему о перлях в стенах института в будущем. Он тогда вот также почти жаловался, что всё не так и надо чего-то бояться.
– Чтобы знать, – сказал Щенек, так как Симон не торопился отвечать Ивану.
– Зачем? Покупают они, продают. Ну и пусть! Встретились, подрались, разошлись. У них свои заботы и дороги во времени, у нас тоже свои. Что нам делить? Увидели и забыли о них! Не так уж часто наши дороги пересекаются, чтобы портить друг другу жизнь.
– Всё так, Ваня, если бы ты был прав, – наконец, сказал Симон. – Мы следим и ищем не ради противостояния с тарсенами. Здесь у нас нечто иное. Бóльшая часть поверхности планеты доступна ходокам повсеместно, где мы с высокой точностью можем выходить в намеченную точку зоха. В этой части поле ходьбы, за исключением двух-трёх временных периодов, открыто и практически безопасно. Но небольшой пятачок, в который входит Франция и часть Испании, всегда для нас был головной болью.
– Из-за тарсенов?
– Возможно, но не только. Есть в этом регионе нечто странное. Для нас, ходоков. Какая-то аномальная зона. Некоторые её называют призрачной. Существует она издавна. Здесь порой появляются закрытия, которых до того не было, хотя в реальном мире никаких особых проявлений не наблюдается. Ни наводнений, ни землетрясений, ни катастрофических ветров. Тишь и благодать, а в поле ходьбы – сигнал, что выходить из него либо нельзя, либо вообще нет возможности его покинуть и проявиться в реальном мире. Но это ещё терпимо. Но вот некоторые ходоки не могут здесь подолгу, иногда до года, становиться на дорогу времени. Представляешь?
– Броневиц? – спросил Щенек.
– Не только он. Скольких мы не знаем. Ты вспомни Мгаму. Принесло его сюда, а уйти не мог почти полтора года.
– Да. Сидел на этом острове… Как его сейчас называют?
– Там давно уже не остров.
– Но он-то сидел на острове.
Симон не стал развивать новую тему, вернулся к прежней.
– Таким ходокам приходиться уходить в те места, где они могут это сделать. А это не так-то просто сделать. В твоём настоящем можно сесть на поезд или лететь самолётом. Несколько часов и ты покинешь этот пятачок. А что делать ходокам прошлого? Дороги реального мира опасны и малопроходимые. Надо перемещаться на сотни километров через леса, болота… И, потом, куда?.. На пути у них другие страны, племена, народы… Впрочем, покончим с этим! Ты, Станислав, – обратился он к Щенеку, – собери наших сюда через полчаса. А ты, Ваня…
– Мне, пожалуй, пора. Пойду и вернусь часа на три. К этому времени они, наверное, уйдут, так что я где-нибудь там найду для себя укрытие и посмотрю, что произойдёт позже.
– Так, – одобрил решение Ивана Симон. – Только не зарывайся.
– Как получится.
Получилось не очень гладко, как это хотелось или мыслилось.
Проявляясь, Иван ожидал окунуться во мрак закрытого на ночь помещения, но здесь царил призрачный свет, исходящий от круга. Тёмная куча тюков, принесённая сюда днём, резко выделялась на его фоне.
Свет – не сумрак, – обрадовался Иван, – только подспорье.
У Щенека ни электрического фонаря, ни спичек не оказалось, а идти за ними в своё время Иван поленился, вот и был рад освещению.
Конечно, создаваемая песком круга светотень, искажала видимость. Тем не менее, Иван вскоре нашёл, как ему показалось, надёжное, хотя не совсем уютное, местечко в виде глубокого западка в стене почти под самым потолком. Лежать в нём, согнувшись в три погибели, было неудобно. Здесь скопилась влага, оставшаяся, может быть, ещё с зимы или после дождя из-за протечки кровли. Но ничего другого подходящего Иван больше не нашёл. Вот и залёг он, поджав ноги, как в засаде, памятной с войны.
Он стал уже в душе чертыхаться, так как время шло, а вокруг ничего не происходило. Ноги затекли, промокшая одежда не грела. Он ворочался, устраиваясь в тесной нише так и эдак, но любая поза уже не давала облегчения.
И только он решился спрыгнуть вниз, размять ноги и согреться движением, как вспыхнул яркий свет. Казалось, его излучала каждая частица воздуха. Высветились все потаённые углы склада, в том числе и укромное, как думалось, убежище Ивана. Он был сейчас весь на виду. И как он ни вжимался и ни сжимался, его можно было видеть с любой точки помещения. Тем более, от круга.
А на нём и вокруг него разворачивалось действо, ради чего здесь Иван и появился.
Вокруг кучи вещей плясали какие-то существа.
Приглядевшись, он даже не поверил увиденному. Именно так описывают и изображают чертей в русских лубках и на картинах художников. Чёрные цветом, тощие, с головами-шарами и… рожками на них. Росточком от силы в метр и коленки…
Коленки-то – назад!!
Копытц только не видно, вместо них ступни как в широких шлёпанцах.
Они водили хоровод в своеобразной ритмике: несколько скачков боком влево, потом задом вправо. Опять бочком влево… Задком вправо… При этом их по кошачьи гибкие тела извивались и принимали уморительные позы. Мало того, в такт движениям они пели, вернее, воспроизводили звуки, не лишённые мелодичности.
Зачарованный необычным зрелищем, Иван отключился, не замечая времени и неудобной позы.
– Тум-тум, тумтум!.. Тум-тум, тумтум!.. – стучало в его голове в такт водящим хоровод.
Но пляска продолжалась не долго. Свет неожиданно мигнул и исчез на секунду, зажёгся вновь и стал медленно гаснуть. Но ни вещей, ни пляшущих вокруг них созданий не стало, будто недавнюю оживлённую картинку выключили вместе со светом.
Раздумывая, кинуться ли за ними вдогонку или присоединиться к ходокам, окружившим этот пятачок поверхности земли, во главе с Симоном, Иван стал выбираться из своего укрытия. Оказалось, что залезть в него было намного легче, чем выбраться. Длинные затёкшие ноги цеплялись за несуществующие выступы, ломило всё тело из-за принятия неестественных поз каждого его члена и каждого сустава. Песок круга тускло светился и едва рассеивал темноту.
Наконец, ноги коснулись пола, Иван с удовольствием прогнулся, потянулся до хруста в костях и повёл плечами, выгоняя из себя мозглость и оцепенение.
Бездумно постоял у призрачного круга, машинально отмечая в нём едва заметные светотени, заткавшие его пространство. Глубоко вздохнул и решил всё-таки податься к Симону. Рассказать, как тут всё было. Подумал так и, усмехнувшись, вспомнил:
– «Испугался чертёнок, и к деду, рассказать про Балдову победу…»
Но вновь вспыхнувший яркий свет ослепил его.
Иван непроизвольно прищурил глаза, а когда смог видеть, то вздрогнул от страха и омерзения, так как оказался в тесном окружении тварей, напавших на него по дороге из оазиса трёхглазых. Он тогда избавился от них, несколько раз перескочив из мира в мир, обгоняя их на переходе. Но если те ничего, кроме своих когтей и клыков не имели, то эти были вооружены кинжалами и палками. Да и глаза их, диковатые и тусклые, всё-таки были более осмысленными.
Сказать, что такое окружение застало Ивана врасплох, – ничего не сказать. Ничего подобного он не ожидал. Но и для этих тварей, по всей видимости, он стал такой же внезапной непредвиденностью. У некоторых из них отвалилась челюсть от страха или неожиданности, а иные попятились, отгораживаясь от него телами сотоварищей.
Готовый уйти на дорогу времени, чтобы совершить однажды уже испробованный манёвр, Иван медлил. Эти существа не походили на тарсенов. Впрочем, как и предыдущие, недавно совершающие танец вокруг вещей. Такое разнообразие способных ходить во времени людей и других, и то, что разумных созданий, столпившихся в одной точке зоха, и, по всей видимости, не спонтанно, а, напротив, целенаправленно, могло заинтриговать любого, тем более Ивана…
Это как ходить по просёлочной дороге в ясные погожие дни середины лета. Сухо, земля тёплая, босиком пройтись по ней – наслаждение. Кругом зеленеет трава, листва на деревьях едва колышется ветром, отчего слух улавливает лёгкий ласкающий шумок. Дорога прямая, светлая, зовущая вдаль. И главное, по ней не страшно пройтись и одному. Людей нет, зверьё, если оно и есть, где-то прячется в зарослях…
Именно так Иван вначале ходил по дороге времени.
Затем, оказалось, что не так всё хорошо на этом просёлке по мере течения времени. Вот и осень, дожди, сумрак, похолодало. Земля превратилась в грязь, листву сорвал завывающий ветер, даль скукожилась, а под ногами появились следы «неведомых зверей», а на самой дороге тесновато от других идущих неведомо куда путников. Да кто-то рядом, за оголённым придорожным кустарником бормочет или чавкает, жадно пожирая кого-то. Идёшь и оглядываешься.
Жутковато…
Но коль скоро есть возможность обезопасить себя каким-либо образом – незаметно скрыться или убежать, то становиться любопытно, кому это ещё не сидится в такую непогоду, что заставило его мокнуть под дождём? Не совпадают ли у них интересы?..
Такое уникальное явление, как ходьба во времени, на глазах Ивана расширяло свои границы, увлекала, требовала осмысления…
Время шло, истекая секундами, а в возникшей немой сцене встречи Ивана с тварями ничего как будто не менялось.
От Ивана
У меня от них челюсти свело, но они меня тоже испугались.
Точно!
Жмутся друг к другу, и нападать на меня, смотрю, не торопятся. Побаиваются или чего-то ждут? Но мне от того не слишком хорошо. Прижат я к кругу, а ступать в него я не рискую, вдруг, провалюсь или перемещусь куда-то, куда исчезли в одночасье покупки тарсенов.
Всё-таки, пошёл по шерсть, а придётся возвращаться стриженным…
Это я так о себе не очень-то весело подумал. На мне стоптанные башмаки, штаны из грубой ткани и безрукавка – грудь нараспашку. Всё влажное, тяжёлое, неудобное… И больше ничего. В руках тоже пустота. Их же передо мной с десяток, и вооружённых. Чем попало: палками с заострёнными концами, дубинками и даже, вон, топорами на длинной рукояти, ножами…
Но почему? Кто их вооружил таким образом и зачем? Против меня, памятуя первую встречу с ними? Если, конечно, это были те же, что напали на меня на дороге из оазиса трёхглазых, в чём я сомневался. Тогда против кого? Предыдущих тварей? Что же тогда происходит на дороге времени? Одни охотятся за другими? Мы за ними подглядываем, а кто-то, кто знает, может быть, всем этим дирижирует.
Во! сюжетец!
А тут ещё и свет стал снова гаснуть, как в кинотеатре – медленно, словно в задумчивости.
Я стал их видеть хуже, зато они слегка ожили. По меньшей мере, произошло какое-то среди них движение: одни подались в сторону, кто-то выдвинулся вперёд. Сдвинулись не на много. На шажок или на полшага. Впрочем, всё это мне могло показаться, потому что на отрезке пространства, разделяющего нас, в воздухе происходило быстрое мелькание тёмных и светлых пятен.
Пришли в себя?
Надо было бы уходить, а я стоял будто очарованный своими мыслями, вопросами и видом этих существ, тем более что они на меня пока не набрасывались, не тянули ко мне свои уродливые конечности, не размахивали передо мной тем, что держали в руках.
У них, на первый взгляд, всё как у людей, но всё не так. Голова треугольником, плечи покатые – рубашке не удержаться, сползёт. Не лица, а личины, словно нарисованные на тряпичной кукле, зато рты и зубы развиты необычайно, впору разгрызать кости. Маленькие глазки незаметны – почти безбровые, серые на фоне серой кожи. Жилистые, поросшие до локтей шерстью, руки крепко держат орудия. Пальцы сильные, а ногти как когти – длинные, толстые, заострённые, опасные.
Со светом кто-то, похоже, баловался. Он опять вспыхнул.
И тут же твари потускнели, зашевелились, а точнее, заколебались, словно нарисованные на шторке под порывами ветра, и расступились, пропуская ко мне явно человеческое существо. Во всяком случае, его едва наметившаяся, ещё прозрачная, как лист полиэтиленовой плёнки, фигура мало отличалась от человеческой.
Но в ней была заметна явная непропорциональность или, как мне показалось, неправильность, что ли.
Громадный, словно деформированный лоб нависал над глубокими глазницами, но сами глаза в них оказались неправдоподобно большими и выпуклыми. Едва выдающийся нос размазан в ширину, ноздри тёмными провалами, нижняя челюсть практически без подбородка.
Такое карикатурное лицо я видел в каком-то мультфильме, где подобный персонаж быстро бегал и даже, кажется, мог летать.
Я говорю о лице, потому что оно бросалось в глаза, а всё остальное прорисовывалось и обретало плотность постепенно.
Итак, вначале лицо, потом вся голова со слегка оттопыренными прозрачными ушами. Дальше – больше. Туловище обрело осязаемый вес, проявились ноги – всё пока что бесформенное, но чуть позже обозначилась одежда: нечто подобное кителю, расшитому золотом в нелепом узоре сверху донизу, ноги упрятались в рейтузы, а ниже – тяжёлые сапоги выше колен. Наконец на голове стала материализоваться шляпа с пером – ни дать, ни взять передо мной явился мушкетёр, только без шпаги и накидки с крестом во всю грудь.
Лишь только я подумал о кресте, как он тоже наметился, правда, какой-то расплывчатый, словно видимый через мутное стекло.
Метаморфоза длилась, наверное, недолго, но мне показалось – вечность, так как обретение существом плоти, и её одевание происходили как бы на периферии моего сознания и внимания. Всё это время я не мог оторваться от его пронзительных, будто прожигающих меня насквозь, огромных глаз.
Существо в упор рассматривало меня, силясь что-то найти во мне и узнать обо мне. Я тоже пытался в его взгляде уловить какой-то намёк – кто же это передо мной?
– Ваня, не двигайся! – вдруг услышал я негромкий предупреждающий голос Симона из дальнего угла склада. – Он сейчас уйдёт… Постоит и уйдёт. И – пусть уходит.
Я, стараясь не упускать из вида незнакомца, искоса посмотрел в угол. Симон стоял со Щенеком.
– Кто он?
– Нардит. Потерпи…
Что значит, потерпи? Симон не пояснил.
А Нардит повёл глазами из стороны в сторону и неожиданно стал оседать, как если бы из него выпустили воздух. Только шипения на его выходе не хватало. Кончилось всё это представление исчезновением всех тварей с Нардитом во главе.
– Ваня, – позвал меня Симон, не покидая угла. – Идём к тебе домой. Здесь больше делать нечего.
Вопросы почти без ответов
Щенек, впервые оказавшийся в жилище КЕРГИШЕТА, как и все ходоки до него, побывавшие здесь, с немым удивлением рассматривал его непритязательный вид и антураж. Сам он, постоянно живя в Париже семнадцатого века, имел для своих утех и отдыха куда менее благоустроенное жильё. Оно у него не имело ни водопровода, ни санузла в современном понимании, ни горячей воды и отопления, но в нём он был полновластным хозяином, а гости – ходоки – бывавшие у него, считались только гостями, без поползновения что-либо ему или другому гостю указывать как себя вести и что делать. Здесь же он столкнулся с ворчанием Сарыя по поводу лишнего рта и с непомерно увеличивающим тесноту доном Севильяком. К тому же каждый из присутствующих вёл себя здесь непринуждённо, как в своём доме.
Иван уже стал привыкать к недоумению ходоков, видящих, в каких условиях он живёт, поэтому на поведение Щенека и его молчаливые вопросительные взгляды не отвлёкся, а подробно рассказал обо всём увиденном им из неудобного тайника на складе.
– Ну, а нам и сказать нечего. Ни кого в поле ходьбы не заметили. Ни твоих, как ты говоришь, чёртиков, ни тарсенов, – уныло поведал Симон. – Мы подождали, подождали и решили заглянуть к тебе, чтобы сказать об этом.
– Но они, может быть, ещё здесь? Они же были не в складе…
– Нет их уже, – глухо проговорил Щенек. На его узком лице обозначились желваки. – Как сквозь землю провалились!
– А что? – вскинулся Иван. – Это идея! Они же могли… сквозь землю…
– Ваня! – отмахнулся Симон.
– Сквозь стену? – Иван выжидательно осмотрел унылых ходоков.
– Думаю, – Симон заговорил о другом, – что в нашем понимании их действий есть изъяны. В том числе и о том, как они выглядят, когда становятся на дорогу времени. А те встречи, что у нас с ними случались в поле ходьбы – невероятная случайность. Поэтому… – Симон глубоко вздохнул, словно набираясь сил перед тем, чтобы сказать. И сказал: – …будем искать иные пути встречи с ними.
– Я никак не возьму в толк, зачем они нам? – задал вопрос Иван, потому что так оно и было. – Они нам мешают или от них страдает наш мир, и мы в том числе?
– Ты помнишь, как дон Севильяк попал в мешок Сола?
– Да, – подтвердил сам пострадавший.
– Я спрашиваю, Ваню, – терпеливо напомнил Симон.
– Помню, – отозвался Иван, но вдруг осознал, что ничего не помнит, так как тогда ему было недосуг выяснять такие подробности, а потом всё это постепенно забылось.
– Так вот, мы тогда знали точно, что он не попал в руки тарсенов. Но другие пропавшие ходоки, возможно, пострадали от них.
– Возможно или именно от них?
– Ты прав, ставя так вопрос. Но пока мы не выясним этого до конца, так и будем считать виноватыми тарсенов. А они, быть может, к этому не имеют никакого отношения.
– Но почему тогда, при встрече, вы не вступили с ними в контакт, а стали драться?
– Я тебе уже говорил, – терпеливо напомнил Симон, поджимая губы.
Ему не хотелось продолжать разговор на эту тему. Зато Ивану надо было выяснить всю подноготную взаимоотношений между ходоками и тарсенами. Ему казалось, что Симон всё-таки как всегда чего-то не договаривает.
– Да. Они напали первыми. Слышал. Но у вас, вдруг, кулаки зачесались. Нет, чтобы принудить их к общению, так вы их проводили тумаками.
Сарый захрюкал в кулак.
– Так их, Ваня! Драчунов.
– Стараюсь.
Иван был рад поддержке Учителя, но тот хитро посмотрел на ученика и поверг его вопросом:
– Ты-то, конечно, знаешь, как это сделать?
– Ваня, правда? – спросил тут же дон Севильяк и с надеждой выкатил на Ивана глаза.
Симон повеселевшим взглядом тоже пытливо глянул на Ивана. Только Щенек никак не мог включиться в игру, оттого хмуро выслушивал Учителей и их ученика – КЕРГИШЕТА.
– А ну вас! – сдался Иван.
– Не знает, – подытожил Сарый.
– А я… – начал дон Севильяк.
– Лучше скажите, кто такой Нардит?
– Наконец-то! – воскликнул Симон. Он хлопнул себя ладонью по колену. – Зная тебя, я думал, что ты о нём спросишь в первую очередь, а ты нам начал вправлять мозги, как надо было поступать с тарсенами.
– Почему это вправлять? – обиделся Иван. – Я только спросил. Вам вправишь…
– Так не спрашивают. Ладно. Теперь о Нардите. Это тебе, я думаю, понравится, так как, по существу, мы не имеем никаких предположений, кто он и откуда.
– Ничего себе ответ! – воскликнул Иван. Ему ответ и вправду понравился. Есть кто-то, но кто, никто не знает. – Ходок?
– Ходок. По всей видимости, ходок. Но и что-то ещё. Мы с ним обычно встречаемся в этой аномальной или призрачной зоне. Он каким-то образом связан, возможно, с тарсенами, но, как нам кажется, не дружественными узами. Вот и сейчас он заявился со своей необычной свитой.
– Его никто не встречал на дороге времени, только в реальном мире, – добавил Сарый.
Симон кивнул.
– Но тогда, почему вы считаете, что он ходок? Да и свита его? Странная и вооружённая чем попало. Один был с секирой.
– Справедливый вопрос, Ваня. Но всё проще, как тебе кажется. И нет никакой загадки. Мы отмечаем, как он уходит в поле ходьбы, но там его сразу теряем. Или не успеваем за ним, или он уходит в какую-то недоступную нам струю времени.
– Тоже интересно! Но кто он?
– А здесь опять же проще, но спросить, чем ответить. У нас есть несколько предположений. Но все они, – Симон покривил губы, – больше похожи на обычные, ничем не подкреплённые, домыслы. А короче, мы не знаем, кто он и откуда появляется. И вообще, человек ли он? Тоже вопрос спорный.
– Я тоже так подумал, глядя на него, – сказал Иван. – Глаза у него…
– Обычная обезьяна, – высказал свою версию Сарый. – Давно вымерший вид. Но он может ходить в будущее, проявляться и пугать нас.
– Всё может быть и так. Ну, а его окружение?
– Выродки какие-то! – с досадой сказал Щенек и надул губы, отчего его лицо приобрело контуры яйца тупым концом вниз. – Того и гляди, нападут.
– И нападут! Я же с похожими на них тварями встречался, когда искал Напель среди трёхглазых. Они тоже ходоки.
– Нет, Ваня. Ты столкнулся с урвами. У Нардита другие.
Иван, оставаясь при своём мнении, несогласно качнул головой.
– Может быть, и так. Но рожи, что у тех, что у этих, – одна к одной. Да и руки их… Такими ногтями землю рыть. Да и взгляд самого Нардита может испугать кого угодно.
– Это точно, – сказал Симон. – Щенек его видел впервые, так мне пришлось его успокаивать.
Щенек повёл плечами как от озноба.
– Испугаешься, когда у тебя шарят под кожей и что-то ищут. Будто щёткой водят и скребут. Брр!
– Вот-вот! – поддержал Симон. – Именно ищет и царапает каждый орган и нерв. Ты, Ваня, не обратил на это внимание?
Иван смотрел на них с недоверием.
– Подождите, подождите! – заволновался он. – Какой взгляд, какие поиски? Он же смотрел только на меня, а на вас даже не оборачивался.
– А-а. В том-то и дело, что он смотрит на каждого, повернувшись к нему лицом.
– Но уши… – растерянно проговорил Иван. – Я же видел уши.
– Мы тоже их видели. Прозрачные, так?
– Да. Но… У него что, много лиц? Или голов?
Симон коснулся пальцами щеки, слегка помассировал её.
– Думаю, правильнее будет сказать, что он многолик, потому что всегда повёрнут в сторону того, на кого смотрит.
– Что же это за создание? – озадачился Иван. – Но честно скажу, меня, когда я его там видел, больше всего поразила шляпа. Шикарная такая. С пером!
– Шляпа? – вместе спросили Симон и Щенек.
– Шляпа. А что?
Ходоки переглянулись.
– Мы не видели никакой шляпы, – сказал Симон.
– Плохо это, – скрипуче заметил Сарый.
– Что плохого? – Симон приподнял белёсую бровь. – Ты ведь тоже видел Нардита. И не раз.
– А то. Он так близко к нашему времени ещё, как я знаю, не появлялся… Да ещё в шляпе.
– Нардита видели во все времена. Шлом говорил, что и в том прошлом, куда он мог доходить. А местные ходоки – в своём прошлом.
– Ну и что? Но все встречи с ним, вспомни, происходили где-то на рубеже новой эры. А тут семнадцатый век. Почти рядом… – Сарый помолчал. – Разворошили муравейник, ничего не скажешь. Да так, что…
– Это, Ваня, он про тебя, – кивнул на Сарыя Симон.
– Опять я виноват?
– Не виноват, но твоё присутствие во времени, мы тебе уже об этом говорили, изменило многое. И кое-что вылезло непредвиденное, да, и правду сказать, неприятное.
– Да уж, – буркнул Сарый. – Грядут события!
– Может быть, и грядут, – невесело согласился Симон.
– Вы это… серьёзно? – напомнил о себе дон Севильяк. – Какие события? Что-то уже знаете?
– Куда уж серьёзнее, – сказал Сарый. – Встреча с Нардитом иногда дорого стоит.
– Не пугай, Камен! – строго сказал Симон.
– Не пугай?.. Ты, вот, Ване, наверное, подсказал, чтобы он стоял и не делал лишних движений? Так?
– Сказал, ну и что?
– Вот-вот. А то, как бы чего не вышло плохого. Так?
– Не пугай, говорю! Все ходоки его видели. Некоторые неоднократно, и все остались живы-здоровы.
– Живы-здоровы, да. Но Будрак рассказывает…
– Нашёл кого слушать, – Симон сделал движение рукой снизу вверх. – Будрак – псих. Он же набросился на Нардита с мечом, намереваясь его проткнуть. Оттого и поплатился.
Сарый выпрямился, подал вперёд грудь.
– Ты тогда и расскажи им, чтобы знали на будущее, какова была плата за движение перед Нардитом, – сказал он наставительно. – Чтобы Ваня послушал и имел в виду, да и Щенеку это полезно будет. И, вообще, всем напомнить следует.
– Не хотелось бы, но ты прав.
– Давайте выкладывайте, мои Учители, что ещё я должен бояться на дороге времени.
– Не бояться, Ваня! О чём ты? – досадливо поморщился Симон. – Был у нас такой случай. С этим Бурдаком. По его версии, он, якобы, хотел поразить Нардита мечом, чтобы тот больше никогда не показывался и не пугал ходоков. Только схватился за меч, как потерял сознание, а, придя в себя, понял, что очутился в прошлом далеко за границей своего кимера.
– Интересно узнать, – сказал Иван, – как он смог определить выброс за пределы кимера?
– Не знаю, Ваня, так как он сам не знает или привирает.
– Зачем ему врать? – сердито спросил Сарый.
– Бурдак добрый, – невпопад подал голос дон Севильяк. – Я у него был. Хорошо встречал.
– Добрый, не добрый. Вы ему верите, а я нет.
– И почему же? – сощурился Сарый.
– Учитель, дай досказать, – запротестовал Иван, – а потом спросишь у Симона, почему он не верит вашему Бурдаку.
– Почему не верю, чуть позже. Он вернулся в своё настоящее, переплыв, как утверждает, океан, не меньше, и обнаружил, что кимер его сократился больше чем в десять раз. С четырёх тысяч лет до трёхсот. Вот он сейчас и мыкается на этом отрезке и рассказывает сказки. Потому что никто никогда не знал его как ходока во времени. И кимер у него от рождения составлял только триста лет.
– Ну, а Савла? – Сарый лукаво повёл взглядом на Ивана, вот-де, как надо получать нужную для себя информацию от сведущих людей.
Симон перехватил его взгляд и отметил кривой – уголок губы и одна щека – усмешкой.
– Это он, Ваня, для тебя старается. Наверное, при появлении Нардита и вправду не следует суетиться. А Савла, как увидел его, тут же стал на дорогу времени. И не узнал своего поля ходьбы. Оттого до сих пор не знает, из какой струи времени он пришёл к нам.
– Я и говорю, с Нардитом шутки плохи. Я до сих пор никому не говорил, но однажды… Ещё до встречи с тобой, Симон, и с доном Севильяком… Не важно где у нас произошла встреча. Но я был один. И не скажу, что в удобной позе…
Дон Севильяк захохотал, остальные ходоки заулыбались.
– Эк, как вас развеселило! – не сдержал тихого смеха и Сарый. – Так вот, он уставился на меня, а я взял и плюнул ему в его бесстыдные глазища. Обозлился на него. Плюнул, чтоб не подсматривал.
– И?.. Не тяни, Камен. Начал, так досказывай.
– Я плюнул, а он лопнул.
– Как это лопнул? – ахнул дон Севильяк.
– Обыкновенно, – сказал Сарый и торжественно выпятил грудь, словно ожидая, когда на неё повесят орден или хотя бы медаль. – Как мыльный пузырь! Блынь! и нет его.
– Вот это да! А его свита?
– Сгинула, будто её и не было.
– Ай да, Камен! Но тогда ты сам себе противоречишь. Ты плюнул, он лопнул, и вы мирно разошлись. Так чего бояться Нардита?
Сарый опал грудью, поскучнел, нахмурился.
– Я, Симон, о том тоже никому не говорил. Да, мы с ним, как будто, разошлись, но, как оказалось чуть позже, не совсем мирно. Для меня, естественно. Я потерял прежнюю дорогу в Кап-Тартар. Теперь, сам знаешь, как мне туда приходится добираться.
– А другие встречи ещё были?
– Была одна… Но в тот раз он объявился вдалеке от меня, словно запомнил мою выходку.
– Кому приятно получить плевок в глаза?
– Так, наверное, и было. Он на меня смотрел с укором.
– Это тебе показалось.
– Может быть, – не стал спорить Сарый. – А у тебя, что с ним было?
– А я никогда не рисковал, – признался Симон. – Я только-только начал вставать на дорогу времени со своим Учителем, как встретил Нардита. Испугался. Учитель меня и предупредил, не выказывать перед Нардитом каких-то резких движений. Так я поступаю и всем рекомендую делать именно так. А случаи с Бурдаком и Савлой… И с Карканом. – Сарый хмыкнул. – То, что с ними произошло, утвердило меня вести перед Нардитом смирно.
– Да, у каждого своё. – Сарый смотрел перед собой. – Мы ведь никогда ещё не говорили о Нардите и встречах с ним. Но почему, как ты думаешь?
Симон пожал плечами.
– Ты сколько раз с ним встречался?
– Считая последний, шесть, – быстро ответил Сарый. – А ты?
– Четырежды. А ты, дон Севильяк?
Дон Севильяк почесал затылок.
– Я не считал… Раз десять, наверное.
– Зато Ване и Щенеку повезло впервые, – сказал Сарый. – Впечатляет?
– В первый, и пусть будет в последний раз, – брезгливо поморщился Щенек. – У меня до сих пор что-то внутри трясётся.
– Охо-хо! – отреагировал дон Севильяк, но его не поддержали даже слабыми улыбками.
– Но, что теперь? – спросил упавшим голосом Иван после непродолжительной паузы, в течение которой слышны были лишь звуки, издаваемые неспокойным доном Севильяком.
– Что ты имеешь в виду?
– Со всеми этими… тарсенами, Нардитом… урвами?
– А пока ничего, – с необычной лёгкостью ответил Симон, словно и не было всего того, что пришлось пережить Ивану за эти дни и сегодняшнего разговора. – Будем ждать очередной встречи. Повезёт, вступим в контакт. Не повезёт… Не ухмыляйся, Ваня!
– Сколько раз уже не везло, – сокрушённо проговорил Щенек, так ни разу не сбросив с лица маску озабоченности и нахмуренности. – Но, заметив удивлённое лицо Симона, пояснил: – Мне Кравец говорил.
– Да, – кивнул Симон. – Кравец не однажды с ними встречался. Давно за ними охотится… Это всё! Вы, Ваня, уходите завтра?
Всё-таки странный, с точки зрения Ивана, состоялся разговор – пустой.
Столько было затрачено сил, чтобы приблизиться к тарсенам, таскать на себе тяжести, потом проникнуть в склад и сидеть там скрючившись в три погибели, увидеть Нардита с его ужасной свитой…
Это только Ивану.
Сам Симон со Щенеком и какими-то другими ходоками патрулировали округу в поле ходьбы. Но всё, как видно, закончилось пшиком.
Иначе, как это назвать?
Ведь тарсены незаметно ушли. Потом появились какие-то пляшущие чёртики. Их сменил Нардит, пробившийся, кто знает, из каких неведомых глубин прошлого сюда, в будущее, то ли с охраной, то ли с группой захвата, состоящей, возможно, тоже из ходоков во времени.
И вдруг это – всё!
Однако, видя решимость Симона закончить разговор, Иван, повернув в сторону лицо, медленно ответил:
– Да, завтра. Так договорились… Что-то я, Симон…
– Где встречаетесь?
Симон явно не хотел больше ни о чём говорить, кроме как о намерении Ивана и его команды уйти в доживающий последние дни перливый мир Лондона.
– Здесь, у меня.
– Разумно. Через Пулковские пойдёте?
– Арно предлагает через Огненную Землю. Я на Пулковских шестого мая так уже наследил, что не втиснуться между закрытиями.
– Да, Ваня. Вот и у тебя целый день в одной точке зоха потерян навсегда, – печально заметил Симон.
– Он и мне его перекрыл, – сказал недовольно Сарый. – Зря я вам тогда назвал этот день. Сам знаешь…
– Почему только тебе? Всем! Но об Огненной Земле я слышу что-то в первый раз. Ты, Камен?
– Как-то ходил. Едва добрёл назад.
– Так многие говорят, – добавил дон Севильяк. – Поэтому я даже пробовать не стал начинать оттуда путь в Кап-Тартар. Это Арно на Ваню надеется.
– Да, Ваня может, – произнёс Сарый уже в который раз полюбившуюся ему фразу.
Щенек попрощался, стал на дорогу времени. Чуть позже ушли Симон и дон Севильяк.
Иван остался с глазу на глаз с Учителем.
Путы настоящего
– Пойду, руки помою, – сказал Иван поднимаясь.
– Ты, Ваня, вот что… – Сарый явно находился в растерянности. – Не хотел при всех говорить…
– Да, – остановился Иван.
– Ты говорил, чтобы я на телефонные звонки не отвечал, но и не отключал…
– Говорил. И что? – Иван стал проявлять нетерпение, тут же показалось, что руки такие грязные, что ими до лица дотронуться противно, а Учитель что-то мямлит.
– Да он так трезвонил, что я… Я снял трубку и… ответил.
– Фу, на вас, Учитель! Ответил и ответил.
Иван отвернулся, считая вопрос исчерпанным.
– Там звонил Алим какой-то…
– Кто? Алим?!. Что сказал?
Иван тут же забыл о своём намерении идти в ванную. С Алимом он воевал в Афганистане. Алим – тоже сержант и… некий антипод Ивану.
Алим, красавец Алим! Не одежда красила его, он – её. Даже походную, с рюкзаком, оружием и прочая. Любил, когда его называли по прозвищу – Джигит, точно так же, как Иван не любил своих прозвищ, как детское, тем более, армейское – Правдолюб, и ещё хлещи – Правдолюбка.
Они недолюбливали друг друга, при любой возможности злословили в противный адрес, не уступали ни пяди своего «я». Конечно, в поиске или в бою исполняли свой долг, делали одно дело, где не до личностных распрей, зато в будни «оттягивались» в словесном творчестве по полной мере.
Гражданка не помирила, но развела их. Алим пытался верховодить среди афганцев, Ивану же было недосуг встречаться с ним, так что, казалось, их пути со временем разошлись навсегда.
И вдруг от него звонок.
У Ивана всё в груди сжалось от предчувствия беды…
– Сказал, что убили какого-то Кешку.
– Мишина?
– Ну-у…Он сказал: Кешку… Сегодня ночью.
– Телефон оставил?
– Вон, на подоконнике… Только, Ваня… Это случилось вчера…
– Какая разница? – Иван набирал номер Алима, рука срывалась. – Убили Кешку!.. Ты понимаешь, Кешку! – пошёл гудок вызова, на том конце сразу же сняли трубку. – Алим?… Это я, Иван Толкачёв… Ну!
Алим был вне себя от случившегося; Ивана потрясло убийство Мишина. Так что между ними исчезли все недомолвки, нелюбовь и соперничество.
Кешку, Геннадия Мишина, застрелили вчера в десять часов вечера у гаража; он ставил машину. Стрелявший сбежал, но невольные свидетели видели невысокого, плотного телосложения мужчину, в темноте лица не разглядели. Он якобы о чём-то разговаривал с Кешкой, а потом трижды выстрелил.
– Нам надо найти эту гадину! – орал Алим.– Он, поднял руку на наших!.. Иван – надо!…
– Где эти гаражи?
Алим указал, а Иван вспомнил, что как-то сам побывал там, где пристроились многие из афганцев.
– Хорошо, я проверю! – Иван бросил трубку, чтобы не терять времени на пустые слова анафемы убийце.
– Ваня, я тебя прошу, – Сарый сложил ладонь к ладони и прижал их к груди. – Ты ничем этому Кешке не поможешь. Ты же знаешь… Только наживёшь сердечную рану… Это же было только вчера. Мы тебе говорили…
– Говорили… Какая погода?
– Зима…Но, Ваня…
Увещевания Учителя пролетали мимо сознания Ивана, он хотел знать одно: кто убил Мишина?
Ну, кому мог помешать общий любимец, вечно улыбающийся до зрелых лет младенец? Кешка Мишин…
Смешно, но ровесник всех во взводе, он олицетворял для каждого младшего брата, которому ещё не положено делать того, что под силу старшим. А он, несмышлёныш, всегда старался быть впереди всех: и в бою, и на отдыхе. Таким он остался после увольнения из армии.
И вот его кто-то убил…
Иван оделся в походную куртку, ступил на дорогу времени.
Гаражи занимали несколько гектаров когда-то бросовой земли, а сейчас к ним вплотную подступили строения разрастающегося города. Иван вышел в реальный мир в половине десятого вечера. Ночь наступала морозная, горели звёзды – редкая для этих мест погода, тем более что как будто совсем недавно выпал снег. Выделялась белая кромка вдоль тёмных стен и ворот, посередине провальной полосой – наезженная колея.
Всё-таки Иван здесь побывал давно даже в рамках нормально текущего времени, а у него эти лет пять-шесть из-за ходьбы во времени растянулись уже за полное десятилетие, а то и больше. Да и привозили его сюда, так что надо было отыскать хотя бы улицу, где располагался гараж Кешки.
Задача не из лёгких.
Вначале он вышел к въездным воротам, и уже от них двинулся, как ему представлялось, по маршруту, ведущему в нужное место. Мрачные улички, порой ярко освещённые фарами машин, и опять погружающиеся в темноту.
Он, пожалуй, подходил к памятному повороту, ожидая, что вот-вот увидит ещё живого Кешку.
Но его чуткий слух уловил приглушённые выстрелы совсем не там, куда он направлялся. Иван чертыхнулся, закрутился на одной точке: звуки выстрелов отразились от стен и могли возникнуть в любой от него стороне.
Увидел две бегущие в конце улицы фигуры. Внезапно дальний свет автомобильных фар метнулся вдоль проезда и осветил их.
– Колобок!?. – воскликнул Иван от неожиданного узнавания одного из бегущих, и бросился в след за ним.
Колобок бежал и оглядывался. В руках у него был зажат автомат. Его напарника Иван не знал, но в отблесках мигающего освещения лишь отметил: у него – усы.
Они бежали к стене, обводящей гаражи. Колобок в очередной раз оглянулся и увидел преследующего их Ивана. Навряд ли он узнал его. Не целясь, пальнул. Пуля прошла далеко от Ивана, но вызвала в нём воспоминание: он лежит, затаясь за хлипким прикрытием, а над головой и рядом щёлканье и посвист…
Автомат Колобка был поставлен на одиночные выстрелы. Дал бы очередь, то для Ивана всё могло закончиться хуже. Он прижался к стене, сливаясь с нею. Колобок побежал боком, оглядывая тылы, но никого не увидел, что-то прокричал обогнавшему его напарнику.
У огораживающей стены были поставлены бетонные блоки, встав на которые, убийцы Кешки, а Иван уже был в том уверен, перемахнули на ту сторону забора. Пока Иван добежал и выглянул наружу, Колобок с усатым подельщиком уже садились в поджидавшую их машину.
Да, они предусмотрели всё, кроме того, что Иван невесть как оказался невдалеке и узнал одного из них, и то, что, не кстати для убийц, появился свет и высветил номер машины.
Иван проводил взглядом красные огоньки, пляшущие от неровности просёлочной дороги. Задумался, размышляя.
Значит, Кешка чем-то помешал Колобку. Но Колобок всегда был на подхвате у Алима.
Но тогда кто руководил Колобком? Сам он шагу не ступит без подсказки со стороны. Так было всегда.
Возможно, Алим знал, но зачем-то решил втравить его в это дело. Но они ведь с ним не общались, а Колобка он не видел уже… сколько же? Пожалуй, со времен окончания института. И в этом промежутке времени, Иван вновь вернулся к прежней мысли, всё могло произойти: Амин и Колобок уже не друзья, а враги; Кешка стал иным. Времена наступили жестокие, каждый сейчас выживает, как знает. Все подались в предприниматели, наступают друг другу на пятки, оттирают плечом, не помогает – рукоприкладством, а радикально – пулю в лоб, чтобы не мешал, не заступал дорогу кому бы то ни было: лучшему другу, ближнему родственнику, тем более, – чужому.
Мог ли знать Алим?
И почему позвонил ему?
И ещё… Ведь вчера в этом именно промежутке он был в другом месте и во времени и в пространстве. То есть, как он мог очутиться сразу в двух точках зоха?..
Встревоженный Сарый встречал его молчаливым укором. Иван, не раздеваясь, тут же позвонил Алиму.
– Алим?
– Нас прервали… – для Алима деват Ивана длился секунды. – Что ты имеешь в виду, что проверишь? Мы тут…
– Кешку убил Колобок! – резко сказал Иван, и не удержался: – Твой дружок.
– Какой он мне дружок? – закричал Алим. – Эта падла… Но как? Как ты узнал?.. Мы тут…
– Так и узнал. С ним был кто-то. Я его не знаю. У него усы…
– А-а! И эта падла!
– Они уехали на машине, – Иван назвал номер. – Всё! Меня нет! И не будет!
Он кричал так же, как Алим. Ярость душила его. Бросил трубку мимо аппарата, рванул шнур телефона, оторвав его вместе розеткой.
Обернулся, увидел Сарыя.
– Учитель,налей водки… Стакан!
Краешек чужого мира
Утром следующего дня, часу в десятом, начали собираться члены отобранной Иваном команды.
Сарый с неудовольствием встречал появление каждого ходока.
– Скоро здесь будет ни вздохнуть, ни протолкнуться, – наконец пробормотал он и стал на дорогу времени.
Иван, хмуря брови и напуская на себя груз озабоченности, поминутно вспоминая вчерашнее, придирчиво, словно как когда-то у новобранцев, проверял снаряжение, как если бы ходоки впервые пускались в просторы поля ходьбы.
– Как зачем? – возмущённо воскликнула Шилема, когда он решил избавить её рюкзак от увесистой коробки с какими-то баночками. – Женщина я или нет?
Заданный Ивану вопрос так не вязался с её обликом.
Коротко стриженые волосы, черты лица, грубые штаны, заправленные в видавшие виды сапоги с раструбом, и точно такая же видавшая виды куртка мало делали её похожей на женщину.
Так что, она сказала, и тут же поплатилась за это, вызвав град усмешек со стороны мужчин. И если Иван отступил, неопределённо высказавшись:
– Да уж…
То остальные замечания были куда хлещи.
– Кто бы мог подумать? – делано удивился Арно, ворочая глазами и приоткрыв рот.
Серьёзный Жулдас на заявление Шилемы обеспокоено покачал головой – что это она задумала?
– О, женщина! О радость нашей жизни! – встал в позу декламатора Хиркус, запнулся и невпопад добавил: – О, Офелия! О!.. Ну, да… О, нимфа! – Потом скороговоркой повторил: – О, Офелия, о, нимфа…
Дон Севильяк громыхнул своим бесподобным смехом.
Шилема не осталась в долгу, а замечания пропустила, казалась, мимо ушей.
– Что вы понимаете? Вы? Даже побриться забыли! И с ногами волосатыми ходите!
Реплика вызвала неподдельный смех мужчин.
– Молодец, женщина! – похвалил Хиркус.
– Перестаньте! – с досадой сказал Иван. – То, что ты женщина, мы помним, – добавил он, обращаясь к Шилеме, всё ещё исподлобья сердито поглядывающей на мужчин.
– Плохо помните, – огрызнулась она, но мгновением позже изобразила лучезарную улыбку. – Да и не нужно мне всё это. Я как все!
– Вот и хорошо. Тогда…
Иван давал последние важные, как ему казалось, наставления, а на самом деле уже неоднократно повторённые и ничего незначащие. И это было оттого, что он всё больше понимал – пройдёт всего ничего времени и выяснится несостоятельность всех его слов. Мало того, появиться то, что именно сейчас надо было бы обсуждать, но никому о том говорить не приходит в голову.
Но, возможно, всё было проще. Они оттягивали время.
И тут в квартире реализовался Щенек, крайне взволнованный, и в растерзанной, как после драки, одежде.
– Хорошо, что застал! Симон в опасности!.. КЕРГИШЕТ, нужна помощь! Надо всем! Срочно!.. Всё скажу по дороге! За мной!
По словам Щенека всё произошло непредсказуемо и, естественно, неожиданно.
Они, группа из пяти ходоков во главе с Симоном, совершала «рутинную» проверку пространственно-временной окрестности, где чаще всего появляются тарсены. В реальном мире недалеко от будущей Тулузы наступала весна 147 года нашей эры.
Ходоки, согретые тёплым солнцем, встали на дорогу времени в хорошем настроении. Перед их глазами стояла ещё картина изумрудных от травы и покрытых цветами полей, свежей листвы, ярких лучей дневного светила. Так что ровный полумрак поля ходьбы не казался каким-то неживым и угрюмым. Кто-то даже пошутил, что пора, мол, посадить что-нибудь и на дороге времени, тогда и ходить по ней будет приятнее. Шутку обсудили. В ней таилась вековая мечта ходоков. Ходоки старших поколений утверждали, что есть такие места в поле ходьбы, где можно встретить растения. Однако никому из современников ничего подобного видеть не приходилось. Либо это были легенды, впустившие в себя желания ходоков, либо часть поля ходьбы, где произрастали травы и кустарник, сейчас по каким-то причинам была для них недоступна.
Ничто не предвещало дальнейших событий.
Как вдруг поле ходьбы в точке зоха осветилось тревожным красным светом, и патруль ходоков потерял ориентировку.
Каждый увидел свою искажённую дорогу времени.
Они даже не успели обменяться мнением об окружившей их новой обстановке, как одновременно пострадали от неё.
Симон поскользнулся и упал, по-видимому, сильно ударившись спиной. У самого Щенека, поле ходьбы которого походило на вязкий песчаный пляж, под ногами захрустел насыпанный валками крупный остроугольный щебень, идти по которому – ногу сломать.
Ходоки остановились. Помогли Симону подняться и твёрдо держаться на ногах на скользкой дороге. Салехана с трудом вытащили из «трещины», куда он попал, провалившись почти по грудь. А ещё одного ходока пришлось вообще держать над «пропастью», образовавшейся в его поле ходьбы.
– Странная аномалия, – придя в себя и отряхнувшись, сказал Симон. – Будем исследовать.
В его предложении не было ничего нового для ходоков, так как с некоторыми аномалиями в призрачной зоне группа Симона встречалась неоднократно. Правда, до сих пор не было такого, чтобы все в одинаковой степени почувствовали кардинальные перемены. Обычно у кого-то из них появлялось закрытие, хотя эту точку зоха он никогда не использовал. Кто-то ощущал неприятные запахи, пропитавшие, казалось, не только дорогу времени, но и реальный мир. А то время словно останавливалось, и точка зоха для ходока превращалась в своеобразное тире. Поэтому каждый ходок в таких случаях уже знал, чем ему заняться.
Здесь было не так, как всегда, и Симону пришлось напомнить: быть предельно осторожными, рук не выпускать, а лучше держаться в тесной кучке.
Постепенно выявились временные и пространственные границы аномалии, сделаны выходы в реальный мир всеми вместе, и по отдельности, найден эпицентр. На нём ходоки сделали короткую передышку перед началом тщательного изучения.
Вот из этого-то эпицентра, словно горох из прорванного мешка, посыпались люди и человекообразные существа. Они разорвали сцепку ходоков, отчего двое из них и Симон оказались в плотном кольце выходцев, по всей видимости, из мира тарсенов.
– Они вооружены? – спросил Иван, ломая голову, что же это могло быть: постоянно действующий канал между мирами или специально подстроенная ловушка на ходоков?
– Мы их никогда не видели вооружёнными, – ответил Щенек и поправился: – Мы не знаем, как выглядит их оружие. Но эти… Они не вооружены, но мне показалось, что они специально посланы для захвата нашей группы.
Иван не успел уточнить, почему у Щенека сложилась убеждённость целенаправленного захвата. Ускоренно пробиваемая им команда со Щенеком вторглась в район аномалии.
Был красноватый, неприятный для глаз свет, как предупредил Щенек. У ходоков, собравшихся в перливый мир, а теперь спешащих на помощь товарищам, случилось новое видение поля ходьбы, кроме, пожалуй, у КЕРГИШЕТА. Для Ивана оно заметно не изменилось. Он слышал удивлённые или натуженные возгласы, но что-либо осмыслить и оглядеться не имел возможности, так как нос к носу столкнулся с агрессивно настроенной оравой разумных и, похоже, не очень человекообразных особей. Они теснились вокруг кого-то, кто пока что сопротивлялся их давлению.
– Симон! Отзовись!.. Симон! – выкрикивал Иван, вламываясь в плотные ряды выходцев из чужого мира.
За ним, расшвыривая в стороны порождения иной полосы времени, следовали члены его команды, разгорячённые быстрым движением, а теперь – видом реального противника. Рокотал дон Севильяк, вскрикивала Шилема, и что-то бормотал Хиркус, наверное, подобающие слова из какой-нибудь драмы или трагедии. Приотставшие Арно и Жулдас оказались не у дел до тех пор, пока их друзья пробивали брешь, но когда те вклинились достаточно глубоко, пришёл и их черёд размяться и показать, на что они способны.
Симон долго не отзывался. Иван свирепел. Казалось, конца не будет искажённым рожам и гибким телам, вставшим у него на пути. По сравнению с ним они были мелковаты и слабосильны, но их было слишком много, а отброшенные им с дороги руками и ногами, быстро приходили в себя и вновь бросались в схватку.
Наконец он увидел Симона и расслышал его сдавленный голос:
– Ваня, я тону… Тону-у!
Ударив подвернувшегося под удар тарсена, Иван дотянулся и ухватил протянутую ему навстречу руку Симона. Рванул её на себя, не без труда, как если бы он тянул его из клейкой массы, подтащил к себе. Двое других ходоков, зажатых вместе с Симоном, также вцепились в его руку.
– Выходим в реальный мир! – зычно подал команду Иван.
Его услышали и подчинились, но проявление в реальном мире вызвало возгласы отчаяния.
Это явно был чужой реальный мир.
Каждый человек распознаёт чужое, по-видимому, на уровне подсознания. И действительно. Когда громадное число предшествующих предков ощущали себя причисленными к какой-то одной экологической зоне, с присущей ей растительностью, рельефом и климатом, видом неба и дали, то потомки, в одночасье, попадая в иные условия, долго ещё ощущают себя как бы в чужом мире.
Выйдя из леса в степь, человек пугается открытого пространства, так как он для всех как на ладони – виден издалека, а спрятаться некуда. И напротив, выросший в степи, беспомощен в лесу, может легко заблудиться и потеряться совсем. И это в одном и том же мире, в той же эпохе…
Но то, что окружало ходоков, заставило их внутренне содрогнуться.
Во все стороны простиралась безжизненная пустыня, изрезанная глубокими безводными руслами некогда протекавших здесь рек. Кое-где маячными башнями поднимались окаменевшими великанами серые останцы, придавая окоёму угрюмость бесконечности, зашторенной пылевыми облаками. Пыль клубилась, фонтанами вспархивала вверх и опадала. Небо… Тусклое. Солнце на нём – оловянное, холодное, как луна в полнолунии, свет которой пробивается через разреженный полог облаков. В воздухе – ощутимый мороз и смрадный запах.
Ходоки долго оставались единственными живыми существами в этом безрадостном месте, и могли осмотреться.
Песок вокруг был истоптан, следы босых ног вели со всех сторон, будто оставившие их сюда сбегались как к центру. Искусственная, по всему, кладка из необработанных камней создавала полукружием стены в рост человека и, возможно, служили для укрытия от ветра и пыли.
По всей видимости, так оно и было. Не далее, как в метрах тридцати раздался громкий, похожий на стон раненого зверя, звук. На том месте вверх взметнулся песок. Он быстро осел, но пылевой столб, неуверенно поколебавшись, словно выбирая направление, двинулся в сторону людей.
Мокрый с ног до головы и замерзающий Симон, выдавил посиневшими губами:
– Отсюда надо уходить. И чем быстрее, тем лучше. Я вот…
Иван прижал его к себе, пытаясь обогреть.
– Куда же делись… эти? – озадачился он вслух.
– Думаю, поджидают нас на дороге времени, – сказала Шилема, она тоже замёрзла и жалась ближе к Арно.
– Наверняка, – поддержал её Арно. – Знают, что здесь нам будет не уютно, и мы будем вынуждены вернуться в поле ходьбы. И вот…
Под ногами дрогнула земля. Столб земли возник почти рядом, обдав ходоков лавиной песка и противным запахом гниющей рыбы.
– Ваня! – задохнулся Симон.
Выругался Арно. Ему досталось больше всех. Шилема пряталась под его рукой, но и она после песчаного душа выглядела серым изваянием.
– Делаем так! – привлёк к себе внимание Иван. – Уходим на дорогу времени. Симон и вы, – он указал на спутников Симона, – будут у нас в центре. Остальные… Арно и дон Севильяк впереди. Я замыкающий. Справа – Шилема и Хиркус. Ты, Жулдас, слева. Становимся!.. Да, прямо сейчас! Разом выходим из этой ямы и сразу же без задержки двигаемся в ту сторону, – он указал направление рукой. – Будем сходу пробиваться сквозь тех, кто там нас и вправду поджидает.
Жулдас замешкался.
– А почему мы пойдём туда? – спросил он.
– Понятия не имею, – дёрнул головой Иван. – Ты предлагаешь в другую сторону?
– Да нет. Думал, ты знаешь, что надо именно туда.
– Слушайте КЕРГИШЕТА, – подал голос Симон. На его скукоженный от холода внешний вид больно было смотреть. Не великий по габаритам, сейчас он вообще превратился в отрока. – В какую сторону ни пойдём, всё равно…
– Да! – воскликнул Хиркус. – Пойдём свиньёй! Тараном!
– Ты лучше отойди от меня хотя бы на шаг, – попросил его дон Севильяк. – А то будет тебе свинья, когда попадёшь под мой кулак. Я не люблю, когда мешают.
– Меньше машите руками. Нам не драка нужна, а выход из их кольца в наше поле ходьбы, – предупредил Иван. – Готовы?.. Тогда… пошли!
Обычно переход из реального мира на дорогу времени, так же как и в обратную сторону, длится две, от силы три, секунды; у каждого ходока своё время перехода. Но в этот раз им показалось, что этому процессу не будет конца.
Команда, ведомая КЕРГИШЕТОМ, проявилась в самой сердцевине плотного окружения тарсенов. Те, по-видимому, предполагали именно то, о чём догадывались Шилема и Арно. К тому же они понимали, что если бросятся вслед, то там их перебьют или покалечат по одному. А загнанные ими ходоки долго в чужом мире быть не будут, и вернутся сюда так же по одиночке, и справиться с ними удастся легко.
Так или не так предполагали тарсены, однако ещё только появилась тень команды, сбитой в кулак, как она согласованно двинулась в одну сторону. Несколько мгновений обескураженные тарсены ничего не могли противопоставить мощному натиску ходоков. А когда они словно проснулись и ринулись на команду со всех сторон, то было уже поздно.
Арно и дон Севильяк далеко отшвырнули последнюю шеренгу тарсенов, давая проход Симону и бросаясь на помощь друзьям, на которых навалилась вся толпа.
Объявился обрадованный Щенек и стал жестами и голосом, тонущим в вязкой субстанции перехода между мирами, призывать двигаться за ним к ближайшей кромке аномалии; там начиналось нормальное поле ходьбы ходоков.
Отбиваясь от подступающей массы тарсенов, команда, хотя и медленно, но без потерь приближалась к этой кромке, шириной всего не более двух шагов по дороге времени.
Люди из иного мира времени, если они и были среди нападавших, наверное, отступили назад, и теперь вокруг ходоков прыгали, метались и попадали под их увесистые кулаки и удары ногами, лишь создания, виденные Иваном на складе тарсенов в момент исчезновения закупленных вещей из песчаного круга.
Смуглые до черноты лица или морды с, будто внутренним огнём горящих глаз, крупные в оскале зубы, лёгкие и подвижные тела, бесстрашные наскоки – вот что видели и ощущали вокруг себя ходоки. И они, нападавшие, что-то, по-видимому, соображали, так как пытались раз за разом отбить кого-либо из ходоков от группы. Для этого они перестраивали свои ряды, производили обманные атаки, порой организованно отступали, заманивая, и вновь бросались в бой.
И всё-таки они опоздали…
Ходоки выскочили в свой родной мир. Вокруг молодая зелень, над головой голубое небо, кое-где прикрытое заплатками облаков…
И щебет птиц…
С лиц ходоков струился пот, смешанный с кровью от царапин. Каждый ощутил боль ушибов. Но радости ходоков не было предела. Они хлопали друг друга по спине, улыбались кривыми улыбками и с упоением вдыхали воздух своего мира.
Лишь Симон долго не мог придти в себя. Маленький на фоне монументальных фигур КЕРГИШЕТА, Арно и дона Севильяка, в порванной, пропитанной водой, одежде, бледный и замёрзший, с синяком под глазом, он представлял жалкое зрелище – бомж после неудачного ночлега среди агрессивно настроенных братьев по несчастью.
– Встретимся у тебя, – клацнул он зубами и вернулся в поле ходьбы.
Его пострадавшие вместе с ним спутники, имён которых Иван не знал, но, кажется, познакомился уже с ними во время их перевода в Кап-Тартар, последовали за Симоном. За ними – Иван. Там он нашёл Симона и проводил его по дороге времени. Она была чиста. Твари исчезли.
– Возвращайся, Ваня, домой, – сказал Симон, когда они были где-то в начале двадцатого века. – Я сейчас…
В квартире Ивана царил бедлам.
Разбросанные по всем стульям и дивану вещи, наполовину заполненные рюкзаки, посредине комнаты кучка принадлежностей. Под ногой не осторожно ступающего Арно хрустнула чья-то зубная щётка. Ходок поднял ногу и осмотрел ступню, так и стоял с виноватым видом, ожидая, кто выскажет ему свои претензии. Но таковых не нашлось.
Сарый, недовольно надувшись, сидел на кухне. Он совсем недавно вернулся сюда, лелея надежду никого уже в квартире не застать, отмыться после мучительного возвращения из Кап-Тартара, поесть и завалиться спать. А тут… Суматоха, неумолчный гам, возбуждение, грохот от раскатистого смеха дона Севильяка. Но хуже и неприятнее всего – всех надо было накормить. Ученик уже намекал, что необходимо накрыть стол в комнате, дабы все могли сразу сесть.
Еда в холодильнике имелась, её хватало на всех с избытком, но Сарыю не хотелось двигаться, доставая её. К тому же, кое-что надо разогреть, на всех поставить тарелки, положить ложки и вилки, да и вообще…
Где для них всех стульев и табуреток набраться?
А потом надо будет идти в магазин, покупать съестное, чего он не любил делать. А кто посуду мыть будет? Им что? Они поедят и уйдут, а ему придётся всё это собрать, перенести на кухню…
Сарый тяжело вздыхал и не двигался с места.
Первым из команды Симона появился Щенек. Сухое лицо его источало торжество. Он быстро осмотрел ходоков, словно удостоверяясь в их наличии по счёту, и, нажимая на каждое слово, как если бы вбивал гвозди, произнёс:
– Мы всё-таки нашли эту дырку между мирами! Нашего и тарсенов. Теперь надо только…
– Я не уверен, – грубовато осадил его Иван.
– Почему? – уголки губ Щенека обидчиво поползли вниз.
– Мне тоже показалось, что на нас напали не тарсены, – сказал Арно. – Это были не люди.
– Люди там были. Я же их видел, – Щенек растеряно посмотрел на Ивана.
Но своё сомнение поспешил высказать и Хиркус.
– Люди ли? – сказал он. – Там было два вида… этих существ. Но те и другие – тарзи. Ты же ходишь с Симоном по следам тарсенов и видишь их часто. Неужели не заметил разницы?
Щенек в смущении развёл руками.
– Когда вы провалились в этот… эту дыру, то мне показалось…
– Они не разговаривали, – напомнил Арно. – И вели себя как обычная стая хищников.
– Стая хищников кинулась бы за вами через канал, – возразил Щенек.
– Не обязательно.
– Конечно, – успел вставить Хиркус.
– Они уже знают, что тем, кто воспользовался этим каналом, по ту его сторону не понравиться, и они обязательно вернуться.
– Знают?.. Хищники?
– Тарзи кое-что соображают.
– Но, – Шилема оставила свой рюкзак, в который то укладывала, то вынимала из него какие-то предметы, – кто тогда те, кого они уже туда загоняли, а потом успевали встретить?
– Вот это уже другой вопрос, – отметил Арно и обратился к Щенеку: – А ты как думаешь?
– Но напали-то они на нас, людей, – сказал Щенек. – Тогда, если они соображают, как ты говоришь, то…
– Вот, вот.
– Это что же, – недоверчиво произнёс Хиркус, – у них уже, значит, была такая возможность? Загонять людей в этот канал?
До того не принимавший участия в обсуждении Жулдас, что сидел с закрытыми глазами на кресле, открыл их.
– Кто-то всё-таки руководил ими, – хмуря брови, сказал он.
Обмен мнениями прервался с появлением чистенького и аккуратного Симона. Он с прищуром левого глаза оглядел комнату и после всего этого заявил:
– Надеюсь, вы поняли, что на нас напали не тарсены, и побывали мы… даже не знаю, в каком мире.
– Вот именно, – подхватил Хиркус. – Если даже ты не знаешь, то кто? Хорошо, что я иду с КЕРГИШЕТОМ к обычным перлям.
Дон Севильяк принял высказывание Хиркуса за шутку. Всё стеклянное в доме звякнуло от его гулкого смеха.
– Я не хочу вас отговаривать, – переждал возникший шум Симон, – но как видите, у нас здесь тоже стало интересно.
– Что интересного? – с раздражением воскликнул Сарый. – На вас посмотришь, так у вас одни забавы, а подумаешь, так убежать куда-нибудь хочется подальше. Но бежать, оказывается, некуда!
– Успокойся, Камен. Пока ничто нам не угрожает. Но то, с чем мы столкнулись сегодня, очень важно. И интересно… Подожди возражать, Камен! Ты помнишь утверждение Мерлихана… Да, да, пятый век. Он говорил о периодичности появления тарзи.
– А-а, это. Что они приходят тоже из другого, какого-то своего, мира по каналу? И этот канал то возникает, и они могут попадать в наш мир, то закрывается?
– Именно так. А лет пятьсот назад…
– Я тоже знаю! – воскликнула Шилема. – И в семнадцатом веке, в его середине можно наткнуться на тарзи. Но ни до того, ни после их нет.
– Так, – подтвердил Симон. – Мы тут как раз с Ваней и Щенеком побывали и встретили их. Но есть и иные точки зоха.
– В девятом веке, – сказал Хиркус. – Я их встречал в самом конце, где-то в году восемьсот девяносто третьем. Не помню уже год точно, но встречал.
– Так это и есть тарзи? – спросил Иван. – Но Хиркус говорит, что там они были двух видов.
– Их несколько видов, Ваня. Но не в том суть. Нам, наконец, повезло…
Сарый демонстративно фыркнул.
– Это, правда, Камен. И вот почему. Мы с вами наткнулись на один из выходов тарзи в наш мир. Я кое-что проверил и пришёл к выводу, что вскоре, лет через двадцать этот канал станет действовать постоянно. Так что мы успеем подготовиться к его открытию.
– Как же ты это узнал? – недоверчиво спросил Сарый. – Поймал кого-нибудь из них и расспросил? Так он тебе и рассказал! Я вот однажды…
– Камен!
– Вы нашли какую-то закономерность?
– Именно, Ваня. Нашёл. Я у тебя как-то видел карту Европы. Где она?
Иван молча поднял руку и снял с верхней полки стеллажа рулон карты. Сдул, к неудовольствию Сарыя, в сторону пыль, подал Симону. Тот её развернул, положив на диван.
– Вот, – повёл он пальцем по южному побережью Франции. – Здесь этот проход. Видите, берег моря. Здесь сплошные острова. Карта мелкая и они тут не показаны. Так вот, – Симон вскинул глаза на внимательных ходоков, – связь между мирами появляется и обрывается из-за того, что этот проход медленно перемещается от острова к острову. Когда она вне суши, то он не существует. Своеобразное закрытие для тарзи. Но стоит только…
– Точно! – вскинулся Арно. – И надо знать, куда он направляется сейчас. Если к суше… Я заметил, когда выскакивал в реальный мир, что островок тот маленький, а до берега материка всего ничего, с милю.
Симон в задумчивости согласно кивнул головой.
– Дрейф канала, как мне удалось определить, как раз идёт в сторону материка. С малой скоростью, но лет через двадцать или двадцать пять достигнет суши… Правда, траектория движения у него извилиста.
– Бед они доставят нам…
– Если доживём, – перебил Жулдаса Хиркус.
– Я о том и говорю, – сказал Симон. – У нас тоже становиться интересно. Прямо под боком.
Он с выжидательной улыбкой посмотрел на Ивана.
– КЕРГИШЕТ, ты слушай его, но не соглашайся, – заволновалась Шилема. – Мы идём к перлям! А тарзи… Когда ещё это случиться. Ведь Хиркус прав. Дожить до того ещё надо. Да и будет ли? А там, у перлей, вот-вот случиться… Мы идём к перлям!
– Ты не только воевать умеешь, но и кое-то сказать, – удивился её высказыванию Арно.
– Она такая, – подхватил Хиркус и принял сценическую позу: ноги расставлены, рука и лицо подняты вверх. Вдохновенно и призывно изрёк: – Идём к перлям!
– И чем быстрее вы отсюда уберётесь, тем лучше, – обрадовано подхватил его призыв Сарый, надеясь, что всё-таки эту ораву кормить ему не придётся.
– Я вас, конечно, не отговариваю, – миролюбиво, но разочарованно сказал Симон. – Я только предлагаю. – И следом огорчил Сарыя: – Камен ты нас, надеюсь, покормишь? Я поесть не успел.
Неурядицы
Джордан, задирая вверх голову, скептически осмотрел команду, приведённую КЕРГИШЕТОМ.
Иван усмехнулся.
– Тебе что-то не нравиться?
– А ты когда-нибудь в настоящем лесу был? Где деревья под небо? И стволы – во! – размахнул руками Джордан.
– Был, – Иван с любопытством посмотрел на местного ходока. Где это он здесь видел деревья до неба? Неужели в парке был? – Ну и что?
– А то! – словно наставляя, с нажимом ответил Джордан. – Идёшь, а они над тобой.
– Не понял.
– Куда тебе? Такому-то? А по мне, так я между вами, дылдами, как в таком лесу. Кругом дубы!
– Ну, дурак! – захохотал дон Севильяк.
Его поддержали Арно и Хиркус.
– Сам… – начал в запальчивости Джордан, но поперхнулся, виновато посмотрел на Ивана и, понизив голос, буркнул: – …такой.
Комичность положения ощутили все. Всем захотелось посмеяться.
Кроме Ивана и Шилемы.
Временница потому, что, похоже, вообще не умела смеяться, а Иван сдержал себя, поскольку подобные перепалки и двусмысленные высказывания, а, тем более, около личностные, следовало пресекать на корню, иначе потом будет хуже.
– Ещё раз кто-нибудь из вас, – чеканил он каждое слово, отчего у ходоков стали вытягиваться лица, – обзовёт другого, то обещаю того выбросить в реальный мир перлей или Кап-Тартара, и пусть он там помыкается, пока мы вернёмся назад! Я понятно сказал!
– Но ты же слышал, как этот… – Джордан показал на дона Севильяка, – меня обозвал?
– Слышал! Но до того появились дубы. Кого ты имел в виду?
– Дубы?.. Какие дубы?.. Я не говорил… А-а… Так я же о том, что шею сверну, пока буду с вами общаться.
– И поделом!
Иван оглянулся на сказавшего, но кто он был, так и не смог узнать. Члены команды улыбались одинаково.
– Я, ребята, не шучу, – сказал Иван. – А ты, чтобы шею не свернуть, смотри на Шилему.
– Вот ещё! – возмутилась временница. – Я что ему, картина?
– Ну и зануда же ты, КЕРГИШЕТ! Сколько можно говорить об одном и том же? Мы Джордана знаем давно. И, как видишь, живы. Будем живы и дальше. С ним или без него.
Иван вспыхнул от первой фразы Хиркуса. Но, закусив губу, дослушал его до конца. И согласился с его утверждением. Самокритически подумал о себе: – а ведь он прав, говоря о моём занудстве. Каждому из них уже несколько сотен лет. И все эти годы Джордан досаждает им своим неуживчивым характером, а они отвечают ему в меру своего такого же непримиримого нрава. Все их реплики, с той и другой стороны, повторялись уже, наверное, неоднократно, что низвело их до уровня пустых дежурных фраз, а не оскорбления или унижения кого бы то ни было. А он теперь решил вмешаться в годами проверенное общение.
– Ладно, – сказал он. – Но… Веди, Джордан!
Исключая Ивана и местного ходока, остальные члены команды впервые стали на дорогу времени в Кап-Тартаре. И хотя они были предупреждены о возможном её своеобразии, не обошлось без неприятностей.
Сразу после ухода из реального мира потерялся дон Севильяк. Пришлось возвращаться назад, а Джордан и КЕРГИШЕТ пустились в поиск.
– Вот ты говоришь, нельзя говорить о ком-то плохо, – горячился Джордан. – Но ведь дурак он. Куда его понесло? Ты же предупредил, чтобы руки не отпускали. А он?
– Помолчи! Давай лучше думать, куда именно его понесло?
– Да куда попало! Здесь нет поля. Он сделает шаги… сам знаешь уже, и попадёт неизвестно куда. Вот и ищи его.
– Не торопись. Дон Севильяк не так глуп, как тебе представляется. Итак, ходит он медленно. Верт… Значит, если даже и двинулся куда-то, то далеко уйти не мог. Кроме того, он же понимает, что потерялся.
– Ну да! Он думает, что мы потерялись. И сейчас, наверное, бегает, выпучив глаза, неизвестно где. Нас спасает!
– И это может быть. Дон Севильяк друзей в беде не бросает. Но, когда человек остаётся один, то кто бы он ни был, ищет остальных не во спасение их, а своего. Я так считаю.
– Как ни считай, а он и в реальный мир мог выскочить.
– И это верно, – как можно спокойнее сказал Иван, потому что и сам понимал серьёзность пропажи дон Севильяка. Но горячиться и устраивать метания здесь, в поле ходьбы Кап-Тартара не следовало. Самим можно будет запутаться. – Надо будет, выйдем и мы в реальный мир.
– Не мы, а ты, – ощерился Джордан. – Что я там не видел?
– Вот и посмотришь, что не видел. Давай проверим точку зоха и то, что рядом с ней.
Они шаг за шагом изучали округу. Менялись краски времени и их оттенки. Но дона Севильяка вблизи не оказалось.
– Будет с нас, – наконец с досадой и беспокойством заявил Иван. – Ты тут ещё поброди и возвращайся. А я поищу его в парке.
– Вот дурак, так дурак! А ещё говорят, не дурак! – отводил душу Джордан, когда КЕРГИШЕТ ушёл в реальный мир. – И где теперь искать этого дурака?..
Дон Севильяк грелся на солнышке в парке у обочины аллеи, ведущей к Фиману. Появлению Ивана был рад несказанно.
– Я вот тут…
– Ты решил не ходить с нами? – неприязненно осведомился у него Иван, перебивая его.
– Я?.. Это не я решил, а это проклятое поле ходьбы! Оно меня не приняло и выбросило! Вытолкнуло!
– То есть? – моментально стал остывать Иван от такого заявления ходока. – Как это вытолкнуло?
– Обыкновенно. Ты что, ты разве ни разу не вылетал как пробка из бутылки с дороги времени в реальный мир?
– Нет, а что? – растерялся Иван. – И такое бывает?
– Ещё как бывает! – воскликнул дон Севильяк. – Иногда…
– Почему?
– Ну, Ваня, – передёрнул могучими плечами ходок. – Кто же такое знает?
– Но ты-то уже заметил, когда и от чего у тебя такое случается?
Дон Севильяк замялся.
– Я, конечно…
– Ага!.. – Ивану стало ясно, что в этих выбросах виноват сам дон Севильяк, но насколько, вот в чём вопрос? Следовало его выслушать подробнее. – Давай-ка, будем возвращаться в Фиман, а ты по дороге всё мне расскажешь. Как, что и почему?
Он стал уже смиряться с мыслью, что к Эдварду придётся идти без дона Севильяка, когда тот сказал:
– Выбросило и выбросило. Такой был, значит, момент, когда я не должен находиться на дороге времени. Вот сейчас опять войдём, и я буду с вами.
– Ты уверен? – спросил Иван, а сам вспомнил пословицу – век живи, век учись.
– Конечно. Был момент, не стало его.
– И многих ходоков так выбрасывает?
– Это ты у них спроси. Но, думаю, всех. У любого из нас, Ваня, с дорогой времени свои тайны взаимоотношений. Но в этом у меня как у всех. Я же, знаешь, иду во времени медленно, не то, что ты или Симон. Так и сегодня случилось. Я за вами поторопился, а мне напоминание – куда бежишь, если тебе такая скорость противопоказана?
– Надо было меня слушать и руки не отпускать, – напомнил Иван.
– Я-то слушал, да вы ведь ушли так быстро, что я не успел кого-либо ухватить.
– Хорошо. Буду помнить о том, и сам тебя поведу за собой.
– Вот это правильно, – словно похвалил его дон Севильяк.
– Но и ты не будь… – едва не сказал – дураком. – Будь повнимательнее, когда становишься на дорогу времени.
Они шли. Появлялись, оставались за их спинами и пропадали на глазах картинки виртуальной жизни предместий Фимана. В этот раз возникла длинная широкая улица – проспект – с аккуратно подстриженными деревцами по одной стороне. На ней было тесно от машин, а на тротуарах двигалась густая толпа людей, одетых по-летнему.
– Я там однажды побывал, – показывая на открывшийся уголок современного города, сказал дон Севильяк. К тому времени картинка стала уже блекнуть, как выгоревшая фотография. – Едва назад вернулся.
– И что там? – жадно спросил Иван, стараясь ещё что-то рассмотреть, но на смену улицы стал проявляться пейзаж какой-то свалки.
– Как везде… – неохотно отозвался дон Севильяк. Ему явно не хотелось что-либо рассказывать. – Мне там пришлось ночевать на местном железнодорожном вокзале. Стражи порядка документы у меня стали спрашивать. А какие у меня документы?… Да и одет я был не так, как они. Станешь там на дорогу времени, а она там вся в закрытиях, шагу не ступить… Ха!.. Побегал я от них. За мной там по всему городу гонялись…
Иван недоверчиво хмыкнул. Что-то не вязалось у спутника в рассказе. Особенно, что он там побегал, а за ним гонялись и не поймали. При его-то неповоротливости и медлительности. Впрочем, ничем иным, кроме красноречивого взгляда, Иван не показал, что сомневается. Хочется дону Севильяку так подать кусочек из своей жизни – его дело.
Команда встретила своего предводителя в сопровождении дона Севильяка, изнывая от неопределённости и утомительного ожидания. На виновника задержки посыпались насмешки и упрёки. Чуть позже, выслушав его объяснение, согласились, что аналогичное может произойти с любым из них.
Но заминка в самом начале их похода в перливый Лондон непроизвольно рождала сомнение в успешном его завершении.
– Споткнулся о порог при выходе из дома, лучше вернись, пути не будет, – напомнил примету Хиркус. Тут же пояснил: – Я ни в какие приметы не верю, конечно… Но ведь так говорят!
– Тогда и молчал бы! – отрезала неприязненно Шилема. – А я верю!
– Ты? – чуть не подавился от смеха Хиркус.
– Если вы утверждаете, что выбросы не редкость, то пойдём плотной группой, плечо к плечу, – прекратил перебранку Иван. – Всем взяться за руки!.. Готовы?.. Пошли!
Ходоки скученно ступило в тёмное пятно центральной площади Фимана, и стали на дорогу времени.
Поле смерти
Поворот налево и опять направо… назад…
Джордан с помощью КЕРГИШЕТА уверенно вёл команду в будущее.
Ходоки, сбитые с толку бессмысленными, с их точки зрения, рысканиями в поле ходьбы, стали роптать на местного ходока и чем дальше, тем больше. Давно зреющая неприязнь к нему вот-вот должна была выплеснуться.
Первой не выдержала Шилема.
– Если он ещё раз повернёт назад, я напомню ему, что водить нас за нос, как Моисей водил свои племена по пустыне сорок лет, чревато для его здоровья! – высказалась она витиевато, но с угрозой в голосе.
– Что ты несёшь? Какой Моисей? – отозвался на её угрозы Хиркус. – Ты же там была, как я знаю. Даже кому-то глаз подбила. А повторяешь сказочные сюжеты, возникшие ещё тысяч за десять до того. А то и много раньше.
– Вот я ему и напомню… сюжет, чтобы он знал!
– Он знает! – резко оборвал её Иван, который тоже утомился, следуя за Джорданом и ускоренно пробивая ходоков за собой. – Я уже вижу грань будущего. – Несколько позже сказал, уже обращаясь к Джордану: – Действительно, что-то сегодня уж очень долго идём. На дороге изменения?
– Не изменения, а каша сплошная. Время пластами уложено. Это, думаю, оттого, что нас много.
– По всей видимости, так оно и есть, – кивнул Иван.
Он уже внутренне готовился к предстоящему пробиванию всех, идущих с ним, в своё будущее. Здесь, в Кап-Тартаре неизвестно ещё было, как это будет выглядеть. Правда, одних он уже знал. За себя был уверен, также как за Джордана, дона Севильяка и Шилему – те двое сами были из будущего, хотя и не дальнего, но достаточного, чтобы добраться до того времени, куда стремился Иван. Можно было надеяться, что с Арно ему затруднений тоже не будет. А вот Хиркус и Жулдас оставались для него пока что неизвестными величинами.
Собираясь сюда, он вначале хотел каждого из них в отдельности проверить на способность пройти с ним в его будущее. Но как представил, сколько это потребует сил у него и у Джордана, то отказался от затеи. Понадеялся, уж если ему удалось аппаратчиков вытащить из временной ямы, а потом в Кап-Тартар несколько десятков ходоков провести, то этих – и подавно.
Джордан, поддержанный КЕРГИШЕТОМ, продолжал всё также, петляя, вести ходоков в будущее. И казалось, эти, ставшие уже рутинными, движения так и будут продолжаться до бесконечности.
– Теперь надо туда… – начал Джордан и осёкся, протянув на выдохе: – О-о!..
То, что остановило его на полуслове, внезапно почувствовали все, так как дорога времени для каждого из них в отдельности стала резко и кардинально меняться.
У Джордана мир поблек, выцвел, потерял краски, а значит и ориентиры. Дон Севильяк задохнулся от неприятного запаха, закашлялся. Арно оказался на пятачке верхушки столба над пропастью. Шилема издала нежный, не свойственный ей, звук и прижалась к Ивану, впиваясь в него не только руками, но и зубами, чтобы никакая сила не могла бы оторвать её от него. Хиркус замер в нелепой позе, словно его разбил приступ радикулита, – невзначай повернулся, а встать нормально мешает нестерпимая боль. Жулдас оторопело оглядывался, стараясь не пропустить момента мнимого нападения неизвестно от кого…
Сам КЕРГИШЕТ ощутил озноб, поднимающийся от ног до макушки, как если бы снизу задул свирепый морозный ветер.
Но для всех поле ходьбы загустело, наливаясь тревожным мраком. Мгновениями позже оно прояснилось, но это было уже другое поле, с разительно отличным пейзажем, если можно так назвать то, что предстало взору ходоков.
– КЕРГИШЕТ, – стуча зубами, едва не плача, простонал Джордан. – нас всё-таки сюда занесло…
Иван машинально освобождался от тисков цепкой Шилемы, вжавшейся в него всем тщедушным, почти невесомым для него, телом.
Они стояли в немом оцепенении на обочине небольшого распадка, сплошь заваленного трупами людей.
Их позы и плоть, не успевшая ещё разложиться, и сохранность погибших свидетельствовали, что всё это избиение случилось внезапно и совсем недавно, днём, а то и считанными часами раньше.
На мёртвых лицах застыла не столько маска ужаса от происходящего с ними, сколько удивления. Они в последнее мгновение своей жизни что-то увидели, попытались осмыслить, что же это появилось перед ними, но тут смерть скоропостижно настигла их.
Можно было гадать, как они попали сюда – ещё живыми или уже мёртвыми, но создавалось впечатление, что их сбросило с небольшой высоты, поскольку трупы лежали в несколько слоёв: ничком, навзничь, торчком – ногами или головой вверх…
– Что же это такое? – онемевшими губами прошептал Хиркус, потрясённый увиденным.
Его и так длинное лицо, казалось, вытянулось ещё на четверть.
Немало повидавший битв и полей после этих схваток, он впервые столкнулся с подобным на дороге времени. Так же, как и его товарищи, в немом столбняке стоящие рядом с ним.
– Я же говорил… – тянул тонким голосом Джордан.
Гулко закашлялся дон Севильяк. На глазах его выступили слёзы.
Панорама завала из трупов не оставалась статичной. Всё поле смерти медленно обращалось вокруг невидимой оси против часовой стрелки. Это смещалось время. Оттого только что свежие останки людей, ещё не тронутых тлением, на глазах уплотнялись, оседали, являя взору быстро разлагающиеся тела.
Надрывался в кашле дон Севильяк.
Не прошло и десяти минут независимого для ходоков времени, как перед ними простиралось уже поле, ровно покрытое слежавшейся массой давным-давно умерших людей. Щерились в оскале обтянутые серой плёнкой кожи черепа. Конечности перекрученными сухожилиями придавали площади вид вскипающей ноздреватой лаве, от которой исходили волны, рождающие у ходоков атавистический ужас.
– А что если мы среди них? – дрожа всем телом, прошептала Шилема.
– Иди и поищи! – грубо, с неприязнью сказал вздрагивающим голосом Жулдас.
– Страшно, – не слыша его, так же тихо произнесла Шилема.
– Мёртвых бояться не надо, – подал голос Хиркус. – Вот если сейчас повернёт… в другую сторону… и они оживут…
– Не накаркай! – строго оборвал его Арно и неловко переступил, боясь сорваться вниз со столба, представлявшего для него сейчас поле ходьбы. – КЕРГИШЕТ, нам лучше бы отсюда уйти.
Хотя Арно обратился к Ивану, но все посмотрели на Джордана. Ходок из Фимана поёжился, втянул голову в плечи, затравленно оглянулся и придвинулся ближе к КЕРГИШЕТУ.
– Здесь только даль этого… – сказал он. – Надо подождать.
– Чего или кого? – Арно так посмотрел на Джордана, что тот сильнее сжался в комок.
– Я говорил… – выдавил он из себя в который уже раз эти слова, словно спасительную формулу, как если бы после неё становилось всё ясным и понятным.
– Да, ты говорил, – неторопливо, с нажимом на концовку фразы, произнёс Иван. – Сейчас ты видишь только… даль этого. Оно имеет цвет?
– Нет… Серое.
– Хорошо. А когда могут появиться цвета других времён? Я к тому, что ты ведь такое уже видел неоднократно.
Джордан дёрнул плечами, после чего расправил их, словно решился на какое-то действие.
– Думаю, скоро уже.
– А если мы сейчас не будем ничего ждать и пойдём… скажем… – Хиркус сделал полный оборот телом. – Скажем, туда?
– Куда здесь ни пойдёшь, везде будет это, – проследив, куда указал пальцем актёр, с вздохом сказал Джордан. – Я в первый раз пытался… Надо подождать. Я всегда…
– Ты уже здесь был? – живо спросила Шилема.
– Не знаю. Может быть, и был, – уныло отозвался Джордан.
– Так был или нет? – нервно спросил Жулдас.
Он придвинулся к Джордану вплотную, потеснив Шилему.
– Говорю, незнаю! Таких мест здесь много. И везде похожее. Трупы и это… коловращение.
Джордан затравленно поглядывал на спутников. От всего его взъерошенного вида так и веяло: «Я говорил… А вы – дураки…»
– Успокойся, – Иван положил ладонь ему на плечо и слегка прижал его. – Ты и вправду говорил и предупреждал. Но сам понимаешь, слышать от тебя и видеть воочию – не одно и то же.
Успокаивая местного ходока, Иван успокаивал и себя.
У него кошки скребли по сердцу, спине было холодно от ужасного зрелища массовой гибели людей, которые явно бросились в канал Пекты, но никуда по нему не попали. Ведь угораздило их оказаться здесь именно сейчас, когда они собрались командой, и направились как раз к истокам этого канала.
Упреждая их устремление, перед ними разворачивалась картина оборотной стороны затеи Пекты. Поистине, как говорил Первопредок Эламов, в образованный временной туннель бросились тысячи, а проскочили десятки. Большая их часть нашла свой конец в таких вот тупиковых, ложных каналах, возникших, быть может, вопреки замыслу создателя. И кто знает, что если вдруг в вопросе Шилемы есть доля правды, и среди этого или иного завала мёртвых тел, есть где-то и их? Или кого-то из них?
Тем временем перед глазами ходоков трупы ускоренно лишались полноты, высыхали до мумий, ветшала и линяла одежда, когда-то покрывавшая этих людей.
– Она сейчас… вот… как…
Плечо Джордана под рукой Ивана мелко задрожало.
– Что ещё ты нам готовишь? – взъярился Жулдас, готовый броситься на Джордана и выместить на нём накопившуюся ярость от пережитого ужаса.
В этот момент поле смерти словно вздохнуло и, вначале с хрустом, а следом – с противным шорохом, осело, круша своей тяжестью потерявшие прочность кости.
– Вот, – со стоном выдохнул Джордан.
Жулдас отвернулся от него, но пальцы его были сжаты в кулаки. Ему нужна была разрядка: вспылить, с кем-нибудь подраться, чтобы не видеть всего этого и, главное, не стоять в ожидании неведомо чего.
Другие ходоки испытывали необходимость, как тягостную в своей реальности неумолимость, дождаться той поры, когда Джордан, наконец, сможет определиться в крутой неразберихе времени Кап-Тартара.
Внезапно на противоположной стороне поля появились очертания небольшой группы людей. Их тела тускло светились, а контуры фигур были словно прорисованы чёрной тушью.
– Час от часу не легче! – заметив их, воскликнул Иван. – Кого это ещё принесло?
– Это мы, – сказал Джордан, – те… которые только что сюда подошли… Это всегда…
– Мы!?.
Казалось, вопрос задали все.
Им не верилось, что там они словно игрушечные создания меняют очертания при движении, а внутри траурного контура как будто плавает туманный набросок лиц, туловища…
Рядом с первой группой стала проявляться вторая, более зримая и естественная. Состояла она из десятка особей, возглавляемой приземистой фигурой странного существа. На голове у него рядом с ушами выдавались громадные рога, а в руке он держал длинный стержень с трезубцем.
– Нардит! – ахнул Жулдас. – Со своими…
– Это и есть Нардит? – спросил Хиркус. – Первый раз вижу.
– Сплюнь, – посоветовал Арно. – Лучше его не встречать.
– Но это же дьявол! – заволновался Хиркус. – Сатана! Во плоти. Как его рисуют некоторые народы. Эти рога… И трезубая острога! Он, к тому же, Наптон!
– Что ещё за Наптон?
– Бог морей. Он у нас так зовётся.
– У кого, у нас, – Арно с подозрением посмотрел на актёра, словно охваченного экстазом при виде Нардита.
– У нас, – не стал уточнять Хиркус. – Во всех струях времени есть подобные боги. Нептун, Намму, Посейдон, Нуна, Напан… Мало ли их, богов, отвечающих за глубины морей и океанов?
«И этот перль, – вздрогнув, отметил Иван. – Перль на перле. И один другого бояться до ужаса. Не понятная какая-то ерунда. Я ведь для них, тоже перль. Что же тогда происходит?»
– Не даром Камен говорит, что Нардит стал всё чаще интересоваться нами, – едва слышно, почти шёпотом, проговорил дон Севильяк. – Вот куда забрался. Высматривает что-то… Он же смотрит на нас!
Нардит смотрел не на тех, их прежних, а именно в сторону настоящих. Трезубец слегка покачивался, свита тоже колыхалась за плотной фигурой Нардита смазанным, как бы полу стёртым, фоном.
– Не так уж и часто, – возразил Жулдас. – И не в таком виде.
– Он всегда без всего… – подтвердила Шилема намёк Жулдаса. – А сегодня эти рога и вилы…
– Трезубец, – машинально поправил её Иван.
– А может быть, канделябр, – добавил Арно. – Это же Нардит.
– Ты знаешь, кто он?
– Нет, КЕРГИШЕТ. Никто не знает, кто или что представляет собой Нардит. Он появляется, смотрит и словно растворяется. Совсем. Никто его не видел до или после появления. Он возникает и исчезает сам по себе. А откуда и куда… Без ответа.
– Исчадие ада, – Хиркус ударил себя кулаком в грудь. – Теперь я знаю, откуда взялся образ дьявола или сатаны во всех струях времени. Ходоки, наверное, не единственные, перед кем он появляется в таком виде. Рога, самый верный признак дьявола. А зачем ему острога, не ясно. Как вы думаете?
– Сейчас!.. – закричал Джордан, заставив всех обратить на него внимание. Если он что-то надумал, так зачем так сильно кричать? Но фиманец имел в виду совершенно иное. – Да, я вижу! Будущее там… Там!
Он потянул за собой Ивана.
– Ко мне! Держаться плотнее! – тут же распорядился, воспрянувший духом, КЕРГИШЕТ. – Уходим отсюда… Быстрее!
Первым на грань своего будущего наткнулся Джордан. Иван ожидал этого и пробил ходока из Кап-Тартара без труда.
Как и в прошлый раз, Джордан не удержался от восклицания:
– Вот теперь я вижу настоящее поле ходьбы! – и повёл ходоков прямым путём.
Наконец, монолит будущего окутал ноги Ивана туманом нарождающегося настоящего.
– Мой песочный порожек, – также отметил Джордан.
Иван остановил команду, выяснил, кто из ходоков каким видит перед собой поле ходьбы. Разрешил расцепить руки, пояснил:
– Буду пробивать по одному.
Как он и предполагал, отсюда начиналось будущее Хиркуса и Жулдаса. С Жулдасом пришлось повозиться. Его всё время тянуло куда-то в сторону. А поскольку он весил килограммов за сто, то Ивану приходилось выверять каждый шаг, чтобы и ходока не упустить, и самому не сбиться, одолевая свой барьер между настоящим и будущим. Но и выйдя из тумана, он долго не мог отпустить Жулдаса, так как тот полностью потерял ориентировку. Пришлось его оставить на попечении Арно, чтобы вернуться за Хиркусом.
Оставленный один на один перед границей, за которой для него находилось будущее, Хиркус, приняв артистическую позу, читал стихи:
– …грядущее нам только снится!..
Даже с появлением КЕРГИШЕТА, он не остановился, пока не досказал последних слов:
– …Меня там ждут!
– Это точно! – сказал неласково Иван. – Могут не дождаться, если я тебя здесь оставлю.
– Не оставишь! – с нагловатой улыбкой на далеко не породистом лице заявил Хиркус. – Ты – КЕРГИШЕТ. А КЕРГИШЕТ – это явление доброе и совестливое. Оставишь меня – сам себя поедом съешь, думая о содеянном. – И не дожидаясь от ошеломлённого Ивана ответа, со значением, гордо и наставительно добавил: – То-то!.. – И следом, уже с испугом: – Э!.. Эй!..
Не докричался: Иван исчезал в будущем, не взяв его с собой.
Появление КЕРГИШЕТА без Хиркуса командой было определено однозначно.
– Что, не прошёл? – с тревогой за всех спросил Жулдас.
– Не знаю ещё. У него там появилась блажь сыграть героя, оттого его охватил словесный понос. Зрителем должен быть я, – Иван, не расцепляя зубов, улыбнулся и сделал пренебрежительную отмашку назад, где остался Хиркус. – Но мне его представление не понравилось, а ему никак его не закончить. Пришлось его там оставить… Пусть доиграет.
– Ты его бросил? Одного? – насторожилась Шилема.
– Не бросил, а оставил! – повысил Иван голос. – Пусть у него там мозги придут в норму! – Съязвил: – Тоже мне, нашёл место и время, где проявлять свой артистический талант… Пусть он там потопчется, а мы с вами передохнём. Жулдас, у тебя поле ходьбы не прояснилось?
– Нет, КЕРГИШЕТ.
Иван надул щёки, попыхтел.
– Не страшно. Нам идти здесь недалеко. А теперь – вот что. Хочу всех предупредить, поскольку не успел этого сделать из-за суматохи. Так вот, поменьше рассказывайте о себе, когда мы туда придём… Стоп, ребята! – ударил себя по лбу Иван в отчаянии. К тому же он обратился к ходокам, назвав их «ребятами», как привык обращаться к монтажникам, людям практически одного с ним возраста. Он даже не задумался, что эти «ребята» по срокам жизни годятся ему в пращуры. Но он сказал и не заметил усмешек, поскольку его взволновало иное. – Как же я не подумал об этом раньше? Ведь вы не все знаете английский, а тот, который знаете либо безнадёжно устарел, либо далеко разошёлся с языком этой струи потока времени. Во всяком случае, трудности в общении у нас возникнут сразу.
– Ну, между нами-то они не возникнут, – возразил Арно.
– Между нами, да, – сказал Жулдас. – Я вот французский знаю хорошо, а английский – так себе. Так как я буду там с ними, с местными, говорить? На пальцах?
– Это моё упущение, – покорил себя Иван. – Честно скажу, о такой детали я даже не задумывался, подбирая вас в команду.
– Не подбирая, – поправил Арно, – а выбирая.
– Кого как, – сказал Иван и искоса посмотрел на Шилему, – Некоторых под давлением. Какой уж тут выбор? Но что случилось, то случилось. Не будем кулаками после драки махать. Надо подумать, как себя там вести, если не знаешь языка.
Дону Севильяку высказывание Ивана показалось забавным. Он расцвёл улыбкой. Зато обеспокоился Джордан.
– Как ты считаешь, КЕРГИШЕТ, я смогу с ними говорить? Ведь, наверное, с трудом?
– Вполне, без труда, – успокоил его Иван. – Арго, как ты?
– Я однажды лет двадцать вращался среди англоязычных. Но это были буры, с юга Африки… Англичане нас понимали, конечно, но не всегда.
– Понятно. Дон Севильяк?
– Я лучше там помолчу. Мне нравиться Средиземноморье. Поэтому мне близки латынь, древнегреческий, итальянский…
– Ясно. Шилема?
– Чепуха всё это, КЕРГИШЕТ! Мне кажется, там сейчас столпотворение. В Англии, тем более двадцать первого века, кто только ни живёт и на каком только языке ни говорит. Ирландцы, шотландцы, жители Уэльса – аборигены, но со своим языком были всегда. Но кроме них там проживают выходцы из ста стран всего света.
– Ха! – восхищённо гаркнул дон Севильяк. – Она хорошо и правильно сказала.
– Так оно, наверное, и есть, – кивнул Иван, вспомнив, что бойцы отряда Эдварда были не все чистокровными англосаксами, примером тому мог быть Берут, явный индус. Да и другие – темнокожие, славянского типа… – Но они, – сказал он, – всё-таки говорят по-английски.
– Ну и пусть! А мы будем говорить между собой на языке ходоков или по-русски, если хочешь, – предложила Шилема. Поправилась: – Хотя я его и не знаю. Пусть думают, что мы из какой-то секты… Ну подумай, КЕРГИШЕТ, кто там сейчас будет разбираться? Сам посуди! Да и все мы! До того ли им? Достаточно того, что КЕРГИШЕТ приведёт к стражам порядка боеспособную группу. Что им ещё надо? Так они и бросились выяснять, кто мы есть на самом деле и почему некоторые из нас не говорят на их языке!
Доводы Шилемы показались Ивану и остальным ходокам разумными. Однако как-то всё-таки надо было объяснить Эдварду, почему в его команде некоторые не знают официального языка своей страны или, вернее, страны, в которой они, якобы, проживают?
– Ты не позабыл о Хиркусе? – напомнил Арно. – А он английский должен знать. Знаком. Был накоротке, рассказывал, с самим Шекспиром
– Не забыл! – отмахнулся Иван.
Арно обратился к нему как раз тогда, когда у него стало складываться какая-то отговорка перед Эдвардом. Но Арно сбил его, и он теперь никак не мог вспомнить, что именно только что придумал.
Его резкий ответ вызвал у Арно нездоровую реакцию.
– Я понимаю, что он тебе не нравится. И всё потому, что не всегда согласен с тобой. Тогда не надо было его брать с собой. А сейчас тогда не надо…
Слова Арно задели самолюбие Ивана, царапнули по самому сердцу. При других обстоятельствах он, может быть, пропустил бы их мимо ушей.
Но он только что пробил всю эту компанию ходоков в будущее.
Затем столкнулся с пренебрежением к нему и его усилиям со стороны этого болтуна, показывающего, где надо и не надо, своё паршивое «я», – Хиркусом.
Следом – осознание своего упущения о языке общения.
И к довершению ко всему, ещё нежданно-негаданно прямое посягательство на его моральные устои, для которых законы дружбы святы, а взятые им в команду ходоков, становились его друзьями.
Так что Арно ударил не по правилам…
Короче, Иван вспылил, наливаясь праведным гневом.
– Кто так ещё думает? – процедил он сквозь зубы. И не дав осмыслить свои претензии к ходокам, не уловившим перемены в его настроении, так как не знали причин, жёстко сказал: – Я вас брал не для того, чтобы вы на каждом шагу делали мне замечания, попрекали каждое моё движение и ловили меня на каждом слове. У меня достаточно своих Учителей. Все другие мне не нужны! Поэтому мы либо сейчас возвращаемся в свой мир, и вы забываете, кто я и где я. Либо…
– Ты что, КЕРГИШЕТ? – испуганно воскликнула Шилема. – Что с тобой произошло?
Ходоки с тревогой во взглядах, кроме Арно, который его прятал, уставились на Ивана.
– Произошло то, что должно было произойти, – Иван кашлянул и, остывая, неопределённо отозвался на вскрик Шилемы. – Но… Но если вы меня выбрали мишенью для выражения своего красноречия или решили всё свалить на меня, а самим оставаться чистенькими, то вы ошиблись адресом!
Иван давно так от души не высказывался.
Пожалуй, со времён своего достославного прорабства.
Правда, для монтажников, народа грубоватого, его словесный изыск всегда оставался невостребованным. Им мало было дела, что и как говорит прораб, главное – что он делает и какие предпринимает меры, чтобы была всегда работа, материалы подавались бы во время и каков он обеспечит заработок?
Здесь же его слушали как никогда внимательно. Никто не возразил, что вызвало у Ивана раздражение, но уже к самому себе.
Вот они стоят, смотрят на него молча. Кто с явным укором, кто, тупя взгляд. Все добровольно пошли с ним, так как каждый был свободен в своём выборе. Он наговорил им тут, присваивая только себе право конечной истины. Так что остаётся им – молчать?..
Пауза после высказывания предводителя команды затягивалась и вот-вот должна была закончиться совсем не так, как хотелось Ивану. Следовало себя пересилить, и он сделал это.
– Ладно, – сказал негромко. – Будем считать инцидент исчерпанным. И что я погорячился… Сейчас приведу Хиркуса.
Когда он скрылся за барьером, дон Севильяк заметил:
– Ваня волнуется. А ты, Арно, попридержи язык. И Хиркусу скажи о том же. Не на прогулку идём…
– Зря он вас, дураков, всех взял, – буркнул Джордан. – Вот что я вам скажу.
Часть девятая
МЕНЯЮЩИЙСЯ МИР
И увидел я новое небо и новую землю, ибо
прежнее небо и прежняя земля миновали…
Апокалипсис Иоанна
Иные люди в момент смерти стоят, иные
сидят, иные лежат…
из «Гуань Инь-цзы»
Встреча в руинах
Точку зоха для выхода в реальный мир Иван наметил ещё в первое своё посещение перливого Лондона. Однако вид поля ходьбы изменился с тех пор разительно. Вал закрытий подступил почти ко времени существования города, в котором он побывал.
Рассматривая изменения и анализируя, Толкачёв пришёл к любопытному выводу. Любопытному, если это не было бы связано с уничтожением целого мира со всем сущим в нём.
По-видимому, уже в процессе образования будущего времени, когда только лишь нарождается сама вселенная из воплощения этого времени и материальные тела в ней, в частности, планета Земля, происходит случайный выбор стабильной струи времени. Той единственной, которая имеет право на существование и на непрерывную последовательность из начального прошлого до этого будущего. А всё то возможное многообразие параллельных ей миров, что нарождались, как побочные процессу творения вместе с ней, страдали изъянами. Они могли соприкасаться или пересекаться со стабильной струёй, но заложенная в них ущерблённость подобно ржавчине, наступающей из будущего, разъедала эти струны.
Вначале уничтожались потомки с их деяниями, затем их предки, далее – пращуры.
Наконец, исчезали все…
Сейчас у тех, кого недавно видел Иван в Лондоне, даже у подонков, напавших на него, оставались считанные дни бытия.
Своими размышлениями Иван не стал делиться ни с кем. Не потому что считал себя выше своих товарищей по способности анализировать обстановку, но лишь из-за того, что полагал лишними такие разговоры. В конце концов, находясь среди стражников отряда Эдварда, им захочется обсудить этот щекотливый момент, а этого делать не следовало. И потому, что подобные разговоры выйдут за пределы его команды и неизвестно как они воздействуют на окружающих, и потому ещё, что знание положения дел могло повлиять на их собственное поведение.
Конечно, когда грядёт самое ужасное – кончина мира, он поделится с ними наблюдениями и со своими предположениями.
Но чтобы не упустить наступления этого мгновения, ему придётся время от времени выходить в поле ходьбы и смотреть, что в нём происходит. Для этого надо будет находить веские причины, чтобы убедить стражников в необходимости таких его действий, тем более что придётся становиться на дорогу времени со всеми ходоками. Иначе они могут растеряться как в многолюдстве города, так и в руинах.
Решив таким образом вести себя впредь, Иван распорядился:
– Будем выходить здесь!
Реальный мир встретил ходоков сплошными развалинами и свежей погодой. Дул пронизывающий ветер, его завывание тревожно и гулко отдавалось эхом от ещё не рухнувших стен, давило на слух.
Ходоки долго стояли потерянной группой среди хаоса, разрушенного и оставленного людьми, предместья города.
– Да уж, здесь местный народ точно сошёл с ума, – высказал общее мнение Жулдас.
– И погодка здесь такая, что не протухнешь. Брр!.. – отметил Хиркус и из-подо лба посмотрел на Ивана, словно просил извинение за высказывание.
Что ему сказал или наговорил КЕРГИШЕТ, когда вернулся за ним в прошлое, для всех, кроме них двоих, осталось тайной. Но артист «всех времён и народов» предстал перед командой с неестественно вытянутым лицом трагика, однако уже не ради той роли, которую он играл, а по вполне житейской причине.
Сейчас он каждый свой шаг и произнесённое слово сверял с мнением КЕРГИШЕТА или с его миной на лице.
Но Ивану было не до тревог и осторожности в поведении, хотя Хиркус иносказательно, но вполне определённо отозвался о погоде.
Ещё пять дней назад здесь было по-летнему тепло и солнечно.
Сейчас же стояла середина дня, но чувствовался морозец и пронизывающая до костей мозглость воздуха. Под ногами слякоть. Руины покрыты влажной плёнкой. Уцелевшие фрагменты стен всё ещё искрятся от сильного мороза, случившегося, по всей видимостью, ночью.
Ходоки, одетые по-походному, тем не менее, в тайне пожалели, что не надели что-нибудь на себя из тёплых одежд.
– КЕРГИШЕТ, будем стоять, замерзнем, – сказал, притоптывая и похлопывая себя по плечам, Арно. – Да и мог бы предупредить, что здесь не южный берег.
– Здесь, – сказал Иван, посмотрев на Арно, – было намного теплее. И… – он в задумчивости коснулся большим пальцем подбородка. Холод он ощущал не менее других. – Что, если это предвестник умирания? И вначале здесь всё замёрзнет? То есть…
– Ты хочешь сказать, – вклинилась Шилема, – что перли не исчезнут в одночасье?
– Именно! – воскликнул Иван. – Но тогда все разговоры о том, что они, приходя в наш мир, становятся как бы минами замедленного действия, не совсем правдивы. Не правдивы по своей сути,.
– Симон тебе показывал, – напомнил дон Севильяк. Похоже, только он не страдал от холода, оттого стоял в свободной позе с грудью нараспашку. – Целые селения погибали.
– Да, показывал. Но он ведь тоже не уверен, что это были именно перли.
– Тарсены… или тарзи? – Шилема поёжилась от воспоминания недавней схватки с тварями и холода.
– Всё может быть, – рассеянно ответил Иван. – Будем отсюда выбираться. Нас ждут… – он обозрел округу и указал рукой направление, – пожалуй, там.
Назначая точку зоха для выхода в реальный мир, он упустил из вида возможные затруднения, возникшие из-за практической непроходимости руин. Его тогда волновало лишь одно, чтобы появиться здесь без свидетелей со стороны, то есть в стороне от назначенного места встречи с Эдвардом и его стражниками.
Теперь он запоздало понял, что несколько погорячился. Можно было выйти и поближе. Но о своей промашке вида не подал, и уверенно повёл команду через груды камней, завалы, под готовыми рухнуть на неосторожных путников стенами.
Самой дороги как будто всего ничего, с пол километра. Но только часа через полтора ходоки, перемазанные глиной и гарью с ног до головы, усталые и помятые, вышли к памятному Ивану пятачку среди руин. Замёрзший труп убитого им любителя пострелять торчал ногами из-под каменной насыпки. Кто-то уже опробовал свои зубы на них, грызя икры.
– Нас должны ожидать здесь. У трупа этого неудачника.
Хиркус брезгливо отвернулся. О том, что неудача погибшего была делом рук КЕРГИШЕТА он, естественно, не знал.
– Варвары! – изрёк он театрально. – Не придав его по-настоящему земле, они убили не только его, но и себя. Им откликнется там, – он поднял лицо вверх, – на небесах.
– Здесь таких, как он, сейчас через шаг, – кинул ему Иван. – А этот сам виноват…
– Чем?
– Тем, что тебя не спросил, – густо за Ивана ответил дон Севильяк.
– Здесь и небес скоро не будет, – заметил Жулдас.
Дон Севильяк захохотал. Невдалеке с грохотом обвалилась стена.
– Ты, Джек? – из-за камня показался Эдвард.
За ним застыл с настороженным лицом Берут, готовый расстрелять любого, кто появится здесь в неурочное время и без договорённости.
– Я, Эдвард! А ты, Берут, опусти свою пушку! Ненароком пальнёшь, – отозвался Иван. И обратился к своей притихшей и тоже готовой отстреливаться команде на языке ходоков: – Это они. Не расслабляйтесь. И ведите себя проще.
– Эй! – крикнул во весь голос Эдвард и вышел с Берутом из укрытия. – Это Джек! Все ко мне!
На встречу с Джеком предводитель стражников привёл весь свой отряд, что несколько удивило Ивана.
«У них что, подумал он, иных дел нет, как всем идти сюда по бездорожью? Не такое уж важное событие, если ещё одна небольшая по численности группа, вольётся в отряд. Так нет же, пришли все. К чему бы это?»
Несколькими минутами спустя вокруг ходоков толпилось не менее трёх десятков вооружённых автоматами стражников. Они, не скрывая своего изумления, разглядывали команду, приведённую Иваном с большим интересом. Им, действительно, было на что посмотреть. Не считая Шилемы и Джордана, жмущихся ближе к КЕРГИШЕТУ, перед ними красовались почти двухметровые здоровяки, которых не коснулись ни голод, ни переживания, связанные с осознанием кончины мира.
Особенно выделялся дон Севильяк, с удовольствием подставлявший себя так, чтобы его хорошенько рассмотрели со всех сторон. Его нагловатые на выкате глаза рыскали по хлипким фигурам стражников. Порой он не стеснительно похохатывал, отмечая какую-нибудь деталь или несуразицу в одежде или облике местных бойцов.
Арно и Жулдас держались скромнее, но их монументальность также покоряла перлей.
Зато Хиркус принял позу чтеца-декламатора, скрестил руки на груди и снисходительно посматривал на новых, не знакомых ещё с его талантом, потенциальных зрителей. Погибающий мир подвигнул его на высказывание, приличествующее, как ему казалось, моменту.
– Ту би о ноу туби, – изрёк он внушительным хорошо поставленным голосом начало монолога Гамлета.
– Хиркус! – нахмурился и прервал его Иван. – У них этого «быть или не быть» через край. Не усугубляй!
Но оказалось, что фраза Хиркуса всем понравилась.
– Хорошо сказано, – восхищённо отозвался Эдвард. – Он у тебя что, философ?
– Какой, к чёрту, философ? Болтун! Ты не обращай на его высказывания внимания.
– Не скажи, Джек. Так красиво и точно отобразить наше положение может только настоящий философ или поэт. Быть или не быть… – посмаковал он фразу.
Иван с грустью понял, что здесь, в этом параллельном мире, Шекспир, возможно, не родился и, значит, не создал своих вечных произведений. А, может быть, высказался совершенно иначе, и гамлетовский вопрос здесь звучит совершенно по-другому или как-то не так. Или всё значительно проще: Эдвард никогда не читал Шекспира и не ходил по театрам.
Это открытие напомнило ему прошлый разговор с Эдвардом, когда тот упоминал названия совершенно незнакомых стран и континентов в его мире, и заставило по иному взглянуть на задуманную им экспедицию ходоков сюда, в этот чуждый им мир. Здесь надо держать ухо востро, чтобы не наговорить лишнего.
– Мне твои ребята нравятся, – говорил тем временем Эдвард. – Ну, а если они стреляют так же, как и ты, то нам, пожалуй, не будет равных среди других стражников. И нашему отряду смогут доверить непосредственную охрану лаборатории Пекты, когда мы туда дойдём. Да, Джек. Это для нас хороший шанс.
Он не стал заниматься расшифровкой, что подразумевает под шансом, но Иван как будто его понял правильно. Появилась реальная возможность попасть отряду Эдварда вовремя, в нужное место и воспользоваться одними из первых временным каналом, создаваемым Пектой.
– А если не доверят? – поинтересовался Иван, так как в поведении и в словах Эдварда просматривалось совершенно новое какое-то отношение к доверенному ему делу.
Всё-таки прошедшие пять дней стали для командира отряда, наверное, не простыми, перевернувшими все его представления о своём предназначении в эти суровые для его мира дни. И Эдвард подтвердил его подозрения.
– А если не доверят, то… – он помедлил, повёл вокруг тоскливым взглядом и, понизив голос, чтобы слышал только Иван, сказал: – Будем пробиваться на свой страх и риск. Я надеюсь, что и тебя и твоих, – он повёл рукой в сторону ходоков, – такой вариант попасть во временной канал Пекты тоже устраивает? Правда… – Он пожевал губами, снова огляделся. – Знать бы точно, где он его создаёт и когда создаст.
– Я знаю, – вырвалось у Ивана.
Он только что вспомнил, как Первопредок Эламов назвал район расположения шахты, откуда начался исход за Пояс Закрытых Веков.
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Эдвард. Глаза его до того грустные, заблестели. Он даже выдавил из себя смешок. – Я не удивлюсь, если ты заявишь сейчас о своём близком знакомстве с самим Пектой и о личном приглашении. Так где?
– Йоркшир… В шахте какой-то. Но их там, как я знаю, накопано много.
– Да, там когда-то добывали уголь. Сейчас они все заброшены. Давно заброшены.
– Вот и надо искать не заброшенную или восстановленную.
– Нет, Джек. О том, что Пекта в одной из шахт Йоркшира, я тоже слышал. Но это просто слух, чтобы отвлечь внимание людей и не дать захлестнуть истинное место образования канала.
– Тогда… Ты тоже не знаешь?
– Если честно, то нет. Но догадываюсь. Вернее… Недавно наше начальство, словно ненароком обмолвилось, а я также ненароком услышал. Якобы, отсюда миль сто, не больше. Почти на восток от Лондона. Чуть севернее. Это где-то на пути к Кембриджу. То есть мы может прямо сейчас двинуть туда напрямую. Здесь как раз северо-восточная окраина города… Э, – вдруг сменил он тему разговора, – он, что у тебя, немой?
– Кто?
– Да вот этот, – Эдвард указал на дона Севильяка.
Дон Севильяк, с жаром жестикулируя, в это время что-то на пальцах объяснял Беруту. Мелкотравчатому на фоне ходока стражнику приходилось высоко поднимать голову, чтобы видеть лицо собеседника, и слегка отклоняться от мелькающих перед самым его носом громадных рук дона Севильяка. Но Берут, похоже, понимал его.
– Нет, не немой. Плохо ещё умеет говорить. Он попал в наши края недавно. Приехал из Италии или Испании.
– Откуда? – Эдвард непонимающе уставился на Ивана.
– Ну, да, – тут же поправился Иван. – Откуда-то с юга.
Невозможно угадать, что в этом перливом мире было идентичным с тем, где он вырос и жил. Лондон, Йоркшир, даже Кембридж, – оказались известными Эдварду, а вот о целых государствах, таких как Италия и Испания, он то ли слышит впервые, то ли они к этому времени здесь уже исчезли с карты Земли. Это всё равно, что услышать ему у себя о прибытии в Россию кого бы то ни было, скажем, из Австро-Венгрии или из Священной Римской Империи…
– У него и имя подстать, – добавил он. – Дон Севильяк.
– Интересное имя, – качнул головой Эдвард. – Но здоров! Донсевильяк… Назовут же человека… Говорят, где-то на востоке есть… была река по названию Дон. Так он, может быть, оттуда?
Иван задохнулся от упоминания Дона.
Казалось бы, такое короткое слово, а сколько в нём энергии. Здесь он был, а у нас есть. Если посчитать, так под боком. Он неоднократно помышлял сходить в век шестнадцатый, посмотреть на житьё-бытьё казаков. Вначале как-то не удавалось, потом, после одного из разговоров с Симоном, отказался от мысли побывать там. Встреча с Симоном случилась спустя день или два, когда он побывал на Дне неповиновения в Чили. Сарый, наверное, сказал об этом Симону.
– Вообще, Ваня, ходить в близкое прошлое, это либо страдать, либо рисковать, – сказал Симон. И кратко пояснил: – Там можно встретить предка. Иногда он оказывается совсем не таким, как о нём тебе рассказывали родители. Поверь, Ваня, чаще всего ожидает разочарование. Оно может испортить жизнь. А риск от появления огнестрельного оружия. Он преследует ходоков постоянно. Пора тебе понимать, что от пули на дорогу времени не убежишь…
– Да, я слышал, есть такая река, – сказал он упавшим голосом. – Но, думаю, дон Севильяк не с тех краёв.
– Если бы не этот, – он кивнул на Шилему, – то я мог бы подумать, что ты своих бойцов подбирал под себя.
– Это Шилема. Женщина…
– Женщина!? – округлил глаза Эдвард. – Твоя?
Было видно, что он явно разочаровался во вкусе Джека.
Такой видный мужчина и такая невзрачная женщина. Это так было хорошо написано на его лице, что Иван возмутился.
– Если ты думаешь о ней, как о моей подруге, то ошибаешься! И хочу тебя предупредить, что ошибаешься вдвойне. Она женщина. Это так. Но стоит твоих пятерых бойцов вместе взятых.
– Ну, уж ты не придумывай, – небрежно отмахнулся командир стражников. – Женщина – она и есть женщина. Какой с неё толк? Сам подумай. Только если нежданных детей рожать. Да и то… Это если кто-то захочет ей в этом деле помочь. А этой, твоей, кто поможет? Если только кому уж очень невтерпёж.
Он пустился в подробности недостатков одной из половин человечества. До чего же его речи походили на высказывания Элама Шестого. Не отсюда ли такое отношение к женщине проникло и за Пояс Дурных Веков? И это Англия! Страна джентльменов.
Усмешка коснулась губ Ивана. Эдвард понял её по-своему.
– Да я не против неё. Нравится тебе, держи при себе. Но отвечать за неё будешь ты! – неожиданно добавил он.
Иван вспомнил, что точно такое же наставление он выдал Арно: будет отвечать за неё.
– Она не такая уж и буйная. Так что, думаю, ничего такого натворить не сможет, чтобы отвечать за неё.
– Не она, так кто-то с ней натворит.
– А-а, ты вот о чём. Навряд ли… Ладно, отвечу, – заминая вопрос, сказал Иван,. – Лучше скажи, ты зачем всех своих бойцов привёл меня встречать? Или у вас здесь рейд?
Эдвард посерьёзнел и заскучал.
– И то, и другое. Мы уже третий день, как… Не знаю даже, как о том сказать. Проще, преследуем какую-то группу или, вернее всего, банду. Но ещё ни одного из её членов не видели. Ни живыми, ни мёртвыми. А они уничтожают на своём пути всех, кто попадётся… Я же завернул сюда, как мы договорились. Теперь будем их нагонять.
– Разведку послал? – деловито осведомился Иван.
– Какую ещё разведку? – с подозрением посмотрел на него Эдвард, словно Иван уличил его в чём-то постыдном.
Толкачёв выдержал паузу. Он осмыслил свой естественный в их положении вопрос. В нём всё сформулировано было правильно. Разведка нужна. Она нужна всегда. Но, возможно, в пределах этого мира нужна какая-то корректировка, чтобы Эдвард его понял, о чём он его спрашивает.
– Я, наверное, не так выразился, – осторожно сказал он и, стараясь быть предельно понятым, пояснил: – Кто у тебя там остался, чтобы знать, куда эта банда пошла и где сейчас находится?
– Хм… – задумался Эдвард. – А зачем?… Сейчас и пойдём.
– Куда? А если они сейчас за вами охотятся?
– За нами? – Командир стражников явно опешил от предположения Ивана. На его худом лице застыла маска непонимания. Он спросил с надрывом в голосе: – Зачем?
– Чтобы перестрелять вас и нас к чёртовой матери! Пока мы здесь празднуем встречу. Вот зачем.
– Ну, тебя! Они же о нас знают. Бегут сейчас, наверное, ног под собой не чуют. Вот мы за ними и пойдём…
Это было разговор двух глухих по анекдоту. Один: – Ты на рыбалку?.. Второй: – Да нет, на рыбалку… Первый: – А-а. А я думал на рыбалку…
Всё-таки Эдвард был полным профаном в военном деле, взяв на себя обязанности командира отряда стражников. Либо было что-то иное, связанное с меняющимся перливым миром.
За прошедшие дни, а было их всего пять, что-то случилось не только с погодой умирающего варианта будущего, но и с людьми. Может быть, оттого Ивану так трудно приходилось в этот раз общаться с Эдвардом. С его стороны появлялись сплошные недоговорки из-за постоянного отвлечения на ненужные подробности и мелочи. Как если бы у него вдруг появилась внезапная и долгожданная возможность высказаться, которой он был лишён долгое время.
– Так куда мы сейчас пойдём за ними? – настоял на ответе Иван.
– Ну-у… – на мгновение задумался Эдвард. – Так. Они шли… И мы туда пойдём. Там был убит Ханек. Не помнишь?… Высунулся, когда не следовало. Ну и… Эй! Хватит! Пора идти! Берут!
Раскрасневшийся лицом Берут после общения с доном Севильяком подошёл к Эдварду.
– Трудно с некоторыми из них говорить. Бормочут что-то непонятное, – сказал он озабоченно. – Они, Джек, что у тебя по-человечески говорить не умеют? И оружия у вас приличного нет. Какие-то пшикалки. Из тира утащили?
«Знал бы он о бластере в моём рюкзаке», – подумал Иван.
Подбирая оружие, Иван убедил свою команду ничего не брать на показ. А в рюкзаках ходоков находились гранаты и пистолеты. Однако подтвердил мысль Берута, чтобы больше не упоминал о вооружении ходоков.
– Из тира, конечно.
– По дороге найдут – и вооружаться, – отмахнулся Эдвард от такой безделицы. – Пойдём через склады. За мной!
Разведка
Было холодно и мозгло. Пар облачком окутывал головы спутников. Но земля под ногами вязла. Волглые и скользкие камни затрудняли ходьбу, того и гляди, вывихнешь ногу. Так оно случилось у одного из стражников. Эдвард с сожалением посмотрел на него, отвернулся и повёл отряд дальше.
А парня оставили одного…
Иван тоже отвернулся, хотя душу скребли кошки. Вот так же без сожаления оставляли они людей Напель, прорываясь к Творящему время…
Руины удручали хаосом и протяжённостью. Одна груда развалившегося строения сменяла другую, через них чаще всего приходилось перелезать, так как проходы между когда-то отдельно стоявшими домами отсутствовали начисто.
Всему этому, казалось, конца не было видно.
Эдвард в этот раз вёл отряд вдалеке от брошенных заводов в радиоактивной зоне. Там была крыша над головой и хоть какие-то остатки цивилизации. Этот же путь был лишён и того и другого.
Одетый в тёплую куртку, Иван всё-таки с сожалением вспоминал отложенный в сторону при сборах свитер из собачьей шерсти, колкий, но зато греющий как печка. Сейчас согревало только движение.
Окоченевший труп Ханека был обложен разновеликими камнями по абрису фигуры. Иван долго вглядывался в его искажённое смертью лицо, ища знакомые черты, но не вспомнил. Может быть, не видел в первый раз, но имя что-то напоминало. Впрочем, и само имя напоминало лишь потому, что о нём недавно говорил Эдвард.
– Мы так договорились с ребятами, – Эдвард подошёл к Ивану. – У кого что-то случилось, и он не может с нами идти, с собой не брать. Оставляем. Кого убьют, не хоронить. Землю здесь не удолбить, а так вот… Воздали дань павшему… Не забыли, не бросили. Пусть его прах лежит под солнцем и тучами. Пока они есть… А те, – он покрутился на пятках, – ушли туда.
– КЕРГИШЕТ… То есть, Джек, – сказал Арно, – напомни им, нам обещали оружие.
– Эдвард? – посмотрел Иван на командира стражников.
– Да, конечно. Берут, покажи им.
– Идите за мной! – махнул рукой Берут. – Тут рядом.
Целый арсенал предстал перед взором ходоков.
Автоматы лежали на земле поленицей. Патроны – россыпью и в ящиках. Горка небрежно сложенных рожков. Развал гранат…
– Откуда? Здесь? – обернулся Иван к Беруту, собравшемуся возвращаться к Эдварду.
– Сами не знаем. Вчера случайно наткнулись. – Он подтолкнул ногой автомат ближе к куче. – Да и какая нам разница? Этого добра сейчас по всей стране… – Берут с досадой сплюнул. – Выбирайте с запасом, чтобы потом не отвлекаться. Эдвард намерен идти быстро.
Уже знакомый с местным автоматическим оружием, Иван сам подобрал его каждому ходоку. Показал, кто не знал, как и заставил всех набить по пять рожков и насыпать в рюкзаки патронов, сколько было можно по силам нести.
– У меня уже достаточно твоего… Что ты мне дал, – заикнулся Джордан.
– Это было на всякий случай. А здесь… Бери, не ленись.
– Но зачем столько?
Фиманец явно не понимал жадности ходоков, торопливо набивавших свои рюкзаки, и до того тяжёлые, не нужным, по его мысли, боезапасом.
– Здесь тебе не Фиман, – пытался объяснить ему Арно. – Здесь стреляют. Вот посмотри на местных. Ходячие музеи оружия. На них навешано от холодного до автоматического. Не зря, думаю.
– Ты прав. Думаю, скоро опробуем на деле, следовало ли набирать столько, – сказал Иван, подсовывая дополнительные рожки под ремень. – Теперь надо проверить, не подглядывает ли кто за нами. Эти стражники о разведке понятия не имеют. Арно, пойдёшь со мной.
– А я? – вскинулась Шилема.
– Двоих достаточно, – отрубил Иван, чтобы у Шилемы не возникло желание канючить и проситься идти с ним в поиск не только здесь, но и впредь.
Они вернулись к стражникам. Отряд вольготно расположился вокруг их бывшего товарища – Ханека. Берут доложил Эдварду об экипировке прибывших с Джеком.
– Долго воевать собираешься, – встретил командир, обращаясь к Ивану. – Смотрю, рюкзаки у вас потяжелели.
– Не долго. Но с пользой для себя. Патроны имеют паршивую особенность. Кончаться, когда в них самая необходимость.
– Бывает, – не заинтересованно к предмету разговора пробормотал Эдвард. Зато озабоченно проговорил: – Сегодня стемнелось раньше, чем вчера. Так пойдёт, скоро дня не будет, а лишь ночь… Что у тебя?
– Я, наверное, схожу, посмотрю, что и кто вокруг нас.
– Ночь, говорю, наступает! – воскликнул Эдвард. – Куда тебя понесёт? Темнеет.
– Не страшно. Я не один. И мы пойдём прямо сейчас.
Эдвард заботы Ивана не понял, но перечить или отговаривать не стал.
– Как хочешь, – сказал он. – Иди. А тут мы костры разложим большие. Далеко видно будет. Не заблудишься.
Костёр – как маяк. Всякий на него выйдет, в том числе случайный, а то и враждебно настроенный человек.
Но, подумав, Иван не стал объяснять Эдварду опасность, что костры могут привлечь внимание кого угодно, и нудно напоминать, что среди таковых найдутся и вооруженные недоброжелатели, и просто любители пострелять по живым мишеням. Мало ли кто сейчас здесь скрывается или шатается вблизи? Скажешь, а Эдвард опять не поймёт его опаски, уверенный в себе и своих стражников.
Дав напутствие ходокам быть настороже и готовыми ко всему, держаться в тени и вместе, Иван с Арно направились в сторону, куда, по мысли Эдварда, ушла банда.
С первых же шагов Иван почувствовал, насколько он потерял на гражданке сноровку. Словно разучился ходить тихо и слышать звуки. К тому же низкий неизвестного происхождения гул давил на уши, вызывая тревожное чувство. Казалось, камни и остатки стен вибрировали в унисон, зрение раздваивалось, отчего очертания предметов смазывалось.
Арно тоже попал под монотонное гудение, тряхнул головой, поковырял пальцем в ушах.
– Всё дрожит, – шепнул он Ивану. – Ощущаешь?
Иван кивнул и следом предостерегающе поднял руку.
Ему показалось: какая-то тень мелькнула слева загорой битых кирпичей. Он жестом показал, чтобы Арно оставался на месте, а сам отступил назад и двинулся в обход завала.
За ним притаился человек.
Измазанный, словно побывавший в котле с грязью, он представлял собой жалкое зрелище. Его трясло от холода, глубоко запавшие щёки говорили о голодном существовании на протяжении долгого времени. В руках он держал палку, которой, по-видимому, решил защититься от внезапно возникшего перед ним громадного вооружённого человека.
Иван поднялся во весь рост, не торопясь, чтобы не спугнуть резким движением незнакомца, приблизился к нему. Негромко позвал Арно.
– Не надо! – с безнадежностью в голосе произнёс человек и закашлялся. Сквозь кашель выдавил: – Не надо?
– Ты кто? – спросил Иван, наклонясь над ним.
Тот попытался отмахнуться палкой, но сил у него не было.
Покрасневшие глаза, потрескавшиеся губы…
– Не надо, – это был уже стон.
– Я сейчас, – не глядя на Арно, сказал Иван.
Он подхватил невесомое тело несчастного и почти бегом вернулся с ним к месту ночёвки отряда стражников. Здесь уже горел костёр, и кто-то суетился вокруг него, готовя еду.
– Вот, – Иван положил человека поближе к теплу. Попросил: – Посмотрите, что с ним. Дайте горячего, покормите.
– Кто это? – подошёл Эдвард.
– Нашёл там… – ответил Иван, и чтобы не выслушивать вопросов или возражений, повернулся и быстрым шагом ушёл к Арно.
– Кто это? – Арно скопировал вопрос стражника.
– Ты же видел. Человек.
Арно вскинул подбородок, но Иван не собирался и здесь что-либо объяснять.
– Пошли дальше!
Дальше открылась небольшая площадка.
На этом месте когда-то был уютный, зажатый со всех сторон постройками, сквер. Теперь деревья с обломанными ветками уныло возвышались вокруг садовой скамейки, наполовину сгоревшей в потухшем костре. А вокруг – трупы. Десятка два. В основном женщины и старики.
Иван определил, осмотрев их, что все они умерли не насильственной смертью. Не было следов борьбы или признаков того, что они метались, ища спасения от нападения извне. Отсутствовали лужи крови, льющейся из ран, нанесённых холодным или огнестрельным оружием. Ран также не было.
– Сами решили покончить с собой, – сделал Иван вывод, сумрачно осматриваясь. – Не стали ждать прихода…
Он не стал уточнять, какого прихода, так как всё было ясно.
– Наверное, – глотая комок в горле, согласился Арно. – Пойдём дальше?
– Да. Но здесь банда не проходила. Надо искать их следы.
– Разделимся. Быстрее будет.
– Нет! – резко и твёрдо заявил Иван. – Вместе! И не забегай вперёд меня!
След вскоре нашёлся.
Банда проложила себе дорогу в лабиринте развалин почти в том направлении, куда указал Эдвард. В составе банды было много бойцов. Путь их отмечался цепочкой брошенных вещей и вещиц, окурками и скомканными пустыми пачками от сигарет, двумя трупами расстрелянных в упор мужчин, ненароком попавшихся им навстречу. Впрочем, это могли быть и сами бандиты… У одного из них был снят башмак и оголён живот, у другого – вывернуты карманы брюк.
Банда явно никуда не торопилась, потому что уже через километр следы её движения, показались Ивану свежее, чем вначале, когда они с Арно вышли на них. А, ещё пройдя шагов сто, они увидели невдалеке разгорающиеся костры – три жёлто-красные точки, проглянувшие прямо у них на пути.
– Вот что, Арно. Ты меня подождёшь здесь. Будь настороже… Я пойду один. Меньше шума. И если что, прикроешь меня… Ну да, конечно… – Иван вдруг подумал, что Арно не понял его, так как слово «прикрой» для него могло иметь совершенно другое значение. – Если они меня заметят, начнут преследовать, постреляй в них. Им тут же будет не до меня. А если…
– Я КЕРГИШЕТ, говорил уже, что повоевал не менее твоего, если не больше, – насупился Арно, скучно выслушав пояснение Ивана. – Не объясняй мне азы! Случится что, прикрою. Давай решим, как отходить в таком случае будем? Обратно, как пришли?
– Извини, Арно. Забываю, с кем имею дело… А отходить… Конечно, как пришли. Надеюсь, наши там услышат стрельбу и подготовятся к обороне.
– Надо договориться о сигналах. Кряканьем. Вот так: кря-кря!
Иван против воли улыбнулся наивности Арно. А говорит, что повоевал. Какие здесь утки? Наслушался, наверное, от кого-то россказней или начитался и теперь считает себя непревзойдённым воякой.
– Что ж, откроем сезон охоты, – не стал он поправлять ходока. – Я недолго.
Чтобы приблизиться к кострам, а было до них, на глазок, никак не меньше двухсот метров, Иван из осторожности взял в сторону от пробитой бандой тропы, но уже через минуту пожалел об этом.
Стало смеркаться, хотя и до того не слишком-то было светло.
Бандиты проходили здесь днём и могли видеть, где удачнее шагнуть, чтобы не упасть или обойти препятствие.
Но Иван уже не имел такой возможности, да и выбор его был другим. Так что вскоре он, чертыхаясь на каждом шагу, – то коленом ударился, то плечом обо что-то стукнулся, то лодыжку едва не вывернул, – понял, что по выбранному пути не пройти.
Пришлось не выбирать, а выбираться на тропу и, пригнувшись, двинуться вперёд, используя естественные укрытия, благо они изобиловали в виде остатков каменных стен, западков между завалами, ямами…
Он крался и с удовлетворением отмечал, как к нему возвращаются навыки, приобретённые в армии. Всё-таки в его мышцах и в памяти сохранились когда-то многократно отработанные до автоматизма элементы скрытого подхода к противнику. Или наоборот, ухода от него. Который никогда, именно так надо настраивать себя, не дремлет, только и ждёт момента встретить тайно к нему подходящего разведчика или диверсанта и преградить путь огнём.
Однако, глянув на площадку, занятую бандитами, поверх очередного нагромождения кирпичей, он пожалел о времени и силах, потраченных на ухищрения незаметного подхода к лагерю банды. Там ярко полыхали костры, в них горела мебель, а вокруг них разыгрывалась неприглядная оргия. Мужчины и женщины предавались повальному греху: вскрики, всхлипы, мычание и подбадривающие советы.
Им некогда и не нужно было оберегать себя от нескромных глаз. Их было много. Сотни две, это тех, кого видел Иван, но там, куда свет костров не достигал, тоже, как будто, кто-то был, там мелькали тени и оттуда доносились звуки.
Сейчас всю банду, при желании, можно было взять голыми руками. Если бы…
Если бы знать, куда их девать или что с ними делать. Брать в плен? Никому не нужная затея в преддверии наступающих в этом мире событий. Кто их будет охранять? Кормить?
Есть лишь один выход – перестрелять! Но нормальному человеку такое претит, ему трудно перешагнуть барьер, за которым уже нет ничего святого…
Иван знал и другое.
Завтра, наверное, точно так оно и будет. Стражники всё-таки нагонят этот вооружённый сброд. Он будет огрызаться огнём автоматов. А пуля, как известно, дура…
Он стоял в полный рост и пытался разобраться в своих чувствах: как поступить? Ощутил подступающий озноб от холода и нехорошего предчувствия. Перевёл дыхание и отвернулся от картины оргии. Не таясь, топая и разминая плечи, чтобы согреться, направился вспять, к Арно. Посетовал тому:
– Не знаю, что предпринять.
– Разоружить, – сказал Арно быстро, и продолжил, всё больше оживляясь, словно предлагал выкинуть лихую шутку: – Тихонько подкрасться и разоружить! А что?
– Тоже выход… Да только не все там, думаю, без ума остались.
– Это их несчастье, – резко сказал Арно и зло добавил: – По мне, взявшего в руки оружие не во благо, надо уничтожать!
– А мы, значит, во благо?
– Ты меня, КЕРГИШЕТ, не лови на слове! Я здесь не сделал ни одного выстрела. Ни по кому. А следы, оставленные ими, видел! Они же безумцы! У них сейчас за душой ничего!
Арно задохнулся.
Как бы подтверждая его утверждению, со стороны лагеря бандитов послышалась беспорядочная стрельба. Шальная пуля цвиркнула невдалеке о камень. В небо устремились огненными птицами трассирующие дорожки. Донеслись крики и пронзительный визг…
– Давай-ка, вернёмся к нашим, – предложил Иван. – А то подумают, что мы с тобой нарвались на засаду и вступили в бой. Переполошатся и прибегут сюда. Тогда перестрелки не миновать.
Как оказалось, его предположение было верным. Уже спустя несколько минут, они столкнулись с Эдвардом, поспешающим со всем отрядом на помощь разведчикам.
Услышав рассказ Ивана, Эдвард облегчённо протянул:
– А-а… Ну и пусть они сами прореживают свои ряды. Нам меньше достанется… А мы сорвались и побежали к вам зря. Там твой Хиркус нам такое представление устроил. Вот артист, так артист! И где только таких слов набрался? Жаль сорвались… Возвращаемся назад! – И озаботился: – Выспаться надо. А они – пусть…
Разрыв
Утром подул тёплый ветер. Камни руин покрылись седым инеем. Даль просветлела, и небо стало выше, на нём хмурились тёмные клубы, словно от дыма.
– Пойдём, посмотрим, что от них там осталось, – сказал Эдвард, протирая глаза и зевая до треска за ушами.
Пошёл от костра к костру, потухших за ночь, поднимать свой отряд.
Стражники просыпались долго. Нужду справляли прямо там, где только что спали. Наконец, нестройной гурьбой двинулись за командиром.
– Мы не туда идём, – предупредил его Иван. – Они были вон там.
Эдвард с сомнением посмотрел вначале на Ивана, а потом в том направлении, куда тот указывал. Лицо его было плоским, словно со стёртыми чертами.
Не выспался-таки, подумал Иван, хотя сам тоже ощущал тяжесть в теле оттого, что не доспал. Ночью было холодно, а тепло костра пригревало только один бок.
– Мне показалось, что они ушли правее… Значит, свернули… Что ж, вначале посмотрим там…
Эдвард покорно пошёл за Иваном и остальными ходоками. Вид у него был подавленный, ему явно никуда не хотелось идти, но обязанности руководителя толкали его на какие-то действия. Вот почему он так быстро подчинился предположению Ивана, хотя твёрдо был уверен в своей правоте по поводу ночёвки банды.
Ноги скользили, идти приходилось осторожно. Постоянно кто-нибудь из стражников падал. Поднимаясь, они виртуозно ругались. Обстоятельно высказывались по поводу того, что с ними случилось, и что привело к этому.
Шилема возмущалась и пофыркивала.
Однажды упал дон Севильяк, наведя переполох на тех, кто шёл с ним рядом, так как руки его едва не увлекли их за собой. Он ушибся, но хохотал во всю силу своих лёгких.
Глаза в пятак величиной, лежит и гогочет. Что может быть примечательнее этой картины?
Иван вначале шикнул на него, но поздно. Если бандиты ещё не покинули ночной лагерь, то уже насторожились, так что читать нотацию дону Севильяку не следовало.
– Поднимайся, лежебока! – подошёл к нему Хиркус. – Нас зовут трубы, и каждый из нас обязан идти дорогой, начертанной свыше! – торжественно высказался он, но совсем по-простому ткнул кончиком сапога дона Севильяка под бок, вызвав у того ещё больше непонятного веселья.
Стражникам было невдомёк, от чего он смеётся, обходили его, хмурясь, стороной, но реплику Хиркуса выслушали с удовольствием, хотя в ней ничего особенного не было. Однако вчерашнее его выступление запомнилось всем; они теперь внимали его голосу и словам. И не важно, что сказало, главное – как это прозвучало.
До места, отмеченного Иваном, ночёвки банды добрались не скоро. Да и Иван старался сдерживать резвых стражников, чтобы они не бежали впереди. Дон Севильяк разбудил даже глухих. И можно было ожидать засад и, вообще, неприятностей.
Дойдя, наконец, увидели жуткую картину.
На небольшой площадке в позах явно внезапно застигнутых нападением, лежало несколько десятков трупов, расстрелянных в упор. Упавшие в костёр, обуглились и до сих пор чадили. Большинство мужчин разуты и раздеты. Чуть в стороне застыла кучка мёртвых детей. Рядом, будто специально отсортированные, лежали женщины…
Стражники, затравленно озираясь, хотя уже стали привыкать к подобным картинам, с втянутыми в плечи головами обошли место разыгравшейся здесь вчера трагедии.
– Это была не банда, – подвёл черту под осмотром Эдвард. – Эти шли к Пекте… А банда на них напала. Они как бешеные собаки! Идут по трупам, кто бы им ни попадался.
– Их самих надо уничтожать! – сказал Иван.
В нём бушевало ожесточение от бессмысленного убийства мирных людей, случайно оказавшихся на пути банды.
– Уничтожать? Надо ли? – охладил его порыв Эдвард, бросая пытливый взгляд на Ивана. – Чтобы уничтожать, надо вступить с ними в бой. Так? Вот именно!.. А я бы не хотел потерять кого-либо из них, – он кивнул в сторону своих бойцов, – хотя бы до того, как мы подойдём к Пекте. Там, сдаётся мне, будет горячо. И банд других будет предостаточно. Не соскучимся. Там, думаю, и будем решать, кто кого…
Он не досказал, понурил голову.
– И всё-таки! – не хотел сдаваться Иван.
Но предположение Эдварда счёл правильным, так, по-видимому, и случится. Таких банд сейчас несколько, и все они тоже идут к Пекте, убирая со своего пути потенциальных конкурентов попасть в канал.
Этот мир летит в пропасть.
В ней сгинут миллионы… миллиарды людей.
И с этим ничего не поделаешь. К тому же эта участь ожидает всех, в том числе и самих бандитов. И стражников Эдварда, и других отрядов. Вскоре некому будет ни вспоминать, ни рассказать о нравственной составляющей поведения тех и других. Никто и никогда уже не оценит, кто был прав в смертях последних дней: бандиты, будто бы безнравственно избавлявшие свои жертвы от ужаса исчезающего всеобщего бытия, или стражники, необдуманно предоставившие им страшную возможность пережить агонию до конца.
– Если ты думаешь, что у меня не горит здесь… – Эдвард коснулся открытой ладонью груди. – Когда я вижу такое, то… Каждый день вижу! – Лицо его исказила страдальческая гримаса. – Но что мы можем сделать? Кого-то спасти? Но зачем?.. Да, мы стражники. Но и обыкновенные люди!.. Не смотри на меня так!
– Извини меня, Эдвард. Но я только что думал о том же. Но тогда что ты предлагаешь? – спросил Иван. – Плестись за ними и считать трупы, оставленные после них?
– Не знаю, Джек. Не знаю! – Эдвард отвернул в сторону голову, выпятил нижнюю губу и сморщился. – Давай соберём отряд и поговорим. Правда, последние два-три дня убили в них чувство ответственности. Им всё становится ни почём.
– Я заметил.
Эдвард реплику пропустил мимо.
– Мы ещё не превратились в банду, – сказал он уныло. – Пока. Однако дело к тому идёт.
– Неужели так зашло далеко? Почему ты так считаешь?
– А ты приглядись сам. Неужели не видишь?
Иван по-иному окинул взглядом место недавней бойни.
Стражники разбрелись и беззастенчиво исследовали карманы мертвецов. Даже с интересом заглядывали под юбки женщинам… И только ходоки сбились плотной группой, и что-то тихо обсуждали между собой.
– Тогда… – Иван вздохнул, прежде чем сказать. – Я, конечно, поговорю со своими. Но, думаю, нам будет с вами не по пути. А жаль.
– Мне тоже, – грустно подтвердил Эдвард. – Берут уже неоднократно намекал мне, что пора и нам с ним, да ещё с пятью, может быть, ребятами, оставить отряд. Чтобы самим не стать… А сам! Берут. Посмотри!
Иван отыскал среди стражников индуса. Тот деловито переворачивал очередной труп и выискивал на нём что-то нужное ему. Но что? Иван никак не мог понять. У этих людей, по его мнению, не было ничего такого, что могло заинтересовать мародерствующих бойцов недавно сплочённого отряда Эдварда.
Но Берут искал же!
– Зачем это им, если… всё идёт к концу? Ничего же не будет! Ни людей, ни вещей.
Эдвард устало пожал плечами, покатал подошвой армейского ботинка подвернувшийся под ногу камешек.
– Человеческая натура, – сказал он и с остервенением пнул камень, – потёмки. У меня самого руки чешутся. Так и тянет посмотреть, что может быть у людей в загашнике… Так вот, – вскинул он глаза на Ивана и понизил голос, – надумаешь уходить, не забудь обо мне. Иначе… – Он отвернулся и крикнул: – Берут!
Индуса точно током ударило. Он дёрнулся, выпрямился, воровато и пугливо огляделся и брезгливо отбросил что-то, только что найденное у очередного мертвеца. Руки тщательно вытер об одежду.
– Да, – наконец отозвался он.
– Собери отряд! – приказал Эдвард и, не оглядываясь на Ивана, двинулся к центру арены разыгравшейся здесь трагедии.
Иван посмотрел, как Берут безуспешно пытается собрать всех к кучу, потом подошёл к ходокам.
– Ты к кому нас привёл? – встречая его, зашипела Шилема. – Какие они стражники? Дорвались до дармового… Это же бандиты!
– Да уж, КЕРГИШЕТ, за что боролись, на то и напоролись, – перебил Шилему Арно. – А ты нам, как помнится, пел совсем иное. Так что теперь? Будем им помогать?
– Ты что говоришь? – воскликнул, бледнея, Жулдас. – Кому помогать.? Им?
– Тогда перестрелять, пока они не напали на нас, – хладнокровно предложил Арно.
– Да ты что? – опешил Жулдас, бледнее ещё сильнее. – Я ведь ни чего такого не предполагал. А ты… что?
– А то… – огрызнулся Арно.
– Тише, друзья, – остановил их Иван. – Я только что говорил о том с Эдвардом. Он сам перепуган метаморфозой, произошедшей среди стражников за последние два-три дня. Словно заразу где подхватили. Он боится, что отряд вот-вот станет не хуже той банды, что прошлась здесь. Я ему сказал, что тогда нам будет с ними не по пути. Он просился к нам с Берутом и с некоторыми бойцами в случае такой неприятности.
– Его понять можно, – сказал Арно. – Но обуза, КЕРГИШЕТ.
– Он прав, обуза, – подал голос и Хиркус.
– Это точно, – невесело отозвался Иван. – Но и… как-то не хорошо получается…
– Здесь всё не хорошо! – выпалила, не тая голоса, Шилема и серьёзно спросила: – Ты, КЕРГИШЕТ, хочешь спасти всех?
Иван помедлил с ответом.
– Хотел бы? Да, конечно. Смог бы, спас. Но это, как ты теперь знаешь, к сожалению, никому не под силу.
– Вот именно! – временница как бы поставила точку в разговоре о невозможности принятия в их группу кого бы то ни было.
– А зачем мы тогда сюда к ним пришли?
Риторический вопрос Хиркуса повис в воздухе, так как ходоки стали молча переглядываться, будто бы выясняя мнение товарищей.
– И вправду, зачем? – подтвердил мысль Хиркуса Джордан, до того с недоумением выслушивающий реплики ходоков. – Это я вас спрашиваю. Зачем вы навязались КЕРГИШЕТУ? У него здесь какой никакой интерес. А я, в отличие от вас, романтик. Мне надоел Фиман, да придурки всякие в нём. В том числе и приходящие к нам… А вы зачем сюда пришли? Только для того, чтобы потоптаться? А потом со спокойной душой убежать восвояси?.. КЕРГЕШЕТ, пусть они уйдут. А мы с тобой мир этот дурацкий не спасём, так хоть кого-то доведём до этого Пекты. Пусть поживёт ещё человек.
Спич, высказанный Джорданом, потерявшимся на фоне могучих фигур спутников, произвёл на них оглушительное, но неадекватное впечатление.
Дон Севильяк рачьими глазами в упор рассматривал эту въедливую личность, которой так хитро удалось отмежевать КЕРГИШЕТА от остальных ходоков только для одного себя. Он рассматривал и обижался. Этот паршивец встал между ним и Ваней. Между ним и КЕРГИШЕТОМ. А кто, скажите, первым к нему пришёл, чтобы оповестить его о даре ходьбы во времени? Джордан? Как бы не так! Он и Симон. Да и кого Ваня, иногда, правда, называет звучным именем – Учитель? Его, дона Севильяка…
Дон Севильяк мог бы выразить свои мысли в словах, но не хотел привлекать к себе внимания. Лучше он как-нибудь выложит свои претензии и обиды на остальных самому КЕГИШЕТУ. Оттого сейчас он ещё сильнее надувался, краснел лицом и выпучивал глаза.
Хиркус скрестил руки на груди и принял позу Наполеона, созерцающего поле боя и довольного его ходом. Разыгрывалась не придуманная и не отрепетированная сцена из жизни ходоков. Можно почерпнуть для себя некоторые новые позы и мимику.
Жулдас хмурил брови, соображая, надо ли и ему высказаться, чтобы дать знать о поддержке КЕРГИШЕТА.
По-видимому, только Арно наслаждался эффектом речи Джордана. Зато Шилема была готова вцепиться в кап-тартаровца, при этом так явственно, что Джордан юркнул за спину Ивана. И уже из-за этой своеобразной защиты, пискнул:
– Бешеная!
Арно откровенно захохотал. Ему стал вторить дон Севильяк, довольный испугом Джордана, немало попортившего ему крови не только сегодня, но и при появлениях в Фимане.
– Шилема! – проговорил Иван, словно наставлял расшалившегося ребёнка. – Не забывай, что Джордан не кто иной, как гарант нашего возвращения в Кап-Тартар, а оттуда и в наш мир.
– От этого мира, КЕРГИШЕТ, вскоре один ветер останется, и ошмётки полетят в безвестность. Ты разве не понял? Временной канал будет пробит через Кап-Тартар. Так что нам там нечего делать будет. Да и этого, – она покривила тонкие губы и кивнула на Джордана, – тоже не будет.
– Это почему же? – выступил из-за Ивана Джордан. – Я что тебе…
– А потому! – отрезала Шилема. Продолжила злорадно: – Тебя просто сдует, как нелепость и ненужность.
– Стоп, стоп! – остановил её Иван. – Ты так думаешь? Но Кап-Тартар уже руина временного канала. Это уже прошлое. И канал, пробитый Пектой, там уже постарел, создав Кап-Тартар и Фиман… Н-да… – Иван в растерянности осмотрел ходоков. – Это что же получается?
– А ничего, – отмахнул рукой Хиркус сомнения Ивана. – Для нас это не проблема. Канал через Кап-Тартар уже был пробит, так что там ничего не изменится.
– Это так, Ваня, – подтвердил дон Севильяк. – Шилема пошутила, чтобы попугать этого… Джордана.
– Шилема? – всё ещё не уверенный в заверениях ходоков, прикрикнул Иван на временницу.
– Ну и пошутила, – ответила она голосом, далеким от шутливого.
– Вот что, друзья, – Иван вытер внезапно вспотевшее лицо ладонью. Предположение Шилемы испугало его. – Я хожу во времени не так давно, как вы. Поэтому мне трудно судить, права ли Шилема, говоря о канале через Кап-Тартар или нет. И есть ли в этой шутке, как вы утверждаете, смысл? Если да…
– Никакого смысла, КЕРГИШЕТ, – поспешил высказаться Арно. – Другое дело, если мы сами будем затянуты в этот канал при его возникновении.
– Это тоже не обязательно, – решительно не согласился Хиркус. – Канал обеспечивает движение в прошлое не ходокам во времени, а обычным людям. Вот и всё. Нам же в нём можно будет двигаться и в прошлое, и возвращаться в настоящее. Иначе мы сюда не попали бы.
Хиркус поворотом головы осмотрел ходоков, ища поддержки. Но никто больше не стал что-либо уточнять.
– Наверное, твоё предположение разумно. Впрочем… – Иван в задумчивости помолчал. – Разумно с нашей точки зрения. Но так ли всё будет в действительности?.. Ладно, просмотрим. А теперь… Да, так что мы решили?
– А что мы решали? – с удивлением спросил Жулдас, когда пауза для ответа затянулась слишком надолго.
– Да ну вас! – незлобиво огрызнулся Иван. – Меня вот Симон всё время упрекает в моей невнимательности во время обсуждения чего-либо, то в отключении от темы этого обсуждения. А вы, я вижу, даже для меня выступаете в таком же виде. Как только с вами тогда говорит Симон?
Дону Севильяку показалось что-то забавным в словах Ивана. Он громко засмеялся.
В отряде стражников, собранных, наконец, усилиями Эдварда и Берута в рыхлую толпу, словно по сигналу со стороны дона Севильяка, послышались возмущённые выкрики. Там с чем-то не соглашались.
– Что там у них? – Арно вытянул шеи и подался чуть в сторону, чтобы видеть через плечо КЕРГИШЕТА.
– Тоже решают, – сказал Иван. – Пойду, послушаю, а вы будьте начеку. Что-то они уж больно расшумелись. Как бы то, о чём мы с вами говорили, не началось.
– Сам поостерегись, – напутствовал его Джордан.
Ходок из Фимана соображал, за чью теперь спину придётся прятаться, если эта дикая кошка, Шилема, вздумает на нём отыграться неизвестно за что. И зачем КЕРГИШЕТ взял её с собой? Она же на женщину не похожа. А он-то сам мужчина хоть куда. Мог бы и получше его выбрать, чем эту уродину.
Но Шилема не собиралась на него нападать.
– Я с тобой, – сказала она Ивану и, не дожидаясь разрешения, пристроилась сбоку, приноравливаясь к его широкому шагу.
Подходя к нестройным рядам отряда, Иван явственно услышал, как молодой стражник выкрикнул:
– Своя шкура дороже!
– Пора, Эдвард, и о себе подумать… – подал голос другой.
Это сказал знакомый уже Ивану по первой встрече стражник. Он напряг память и вспомнил его имя – Кашен. А тот рассудительно продолжал:
– Пока мы бегаем за всякими бандами, всё кончиться… Пекта уйдёт и без нас. Пора идти прямо к нему. А кто будет нам мешать… – он кашлянул, прежде чем сказать, – пусть пеняет на себя.
– Ты предлагаешь идти так, как эти? – спросил охрипшим голосом и кивнул в сторону ближайшего трупа Эдвард.
– Этим не повезло. Что о них теперь говорить? А будем мешкать, такими же будем. Правильно я говорю? – повернул он голову к стражникам.
Раздались голоса поддержки. Некоторые уже готовы были идти, они лишь скучно ожидали окончания никому не нужной перебранки между Кашеном и Эдвардом.
– А совесть у тебя есть? – Иван не выдержал цинизма Кашена.
Сказал и пожалел. Не с этого надо было начинать.
– У-тю-тю! – отозвалась большая часть отряда на его выкрик. – Какая ещё совесть?… Этот совсем уже свихнулся?.. Пошёл ты со своей совестью!..
Сжав челюсти, Иван молча выслушал поток нелестных для себя высказываний. Они исходили в основном от той части стражников, которые присоединились к отряду в последние дни, те, когда он отсутствовал, якобы уходя за друзьями. Это были в основном молодые люди, и большинство из них Иван видел впервые.
Их идейный предводитель Кашен, помалкивал. Он исподлобья следил за каждым движением Ивана. Наверняка помнил его точный выстрел и как он разобрался с целой шайкой хулиганов на набережной Темзы. Этот стрелок из тира, по мысли Кашена, становился основным препятствием в задуманном им мероприятии: наплевать на всё и напрямую пробиться как можно ближе к Пекте, чтобы успеть уйти с ним подальше от предстоящего ужаса исчезновения вместе с этим миром.
А Иван, вдруг, припомнил слова капитана Куткова, когда они оказались в безвыходном, казалось бы, положении, попав в засаду, устроенную моджахедами. После того, как всё закончилось благополучно, солдаты посмеивались, цитируя речь капитана, сопоставляя её с призывом полковника перед Бородинским сражением у Лермонтова: – «И молвил он, сверкнув очами…»
Хотя Кутков говорил совершенно иное, но сейчас Иван, повинуясь давнему, сказал негромко, но его услышали:
– У всех нас одна доля. У всех один конец. Но в любом положении надо оставаться людьми, а не безмозглыми скотами. Вот о какой совести я говорю. И тот, кто этого не понимает, тот… – Определения Иван не нашёл, запнулся. Но досказал: – Или вы отряд стражников, или вы банда! А с бандитами разговор короткий!
Вначале ему показалось, что сказанное им дошло до сознания стоящих перед ним людей, и он хотел уже поделиться с ними и Эдвардом планами на будущее. В конце концов, эти люди напуганы, и, возможно, его слова помогут им устоять перед неизбежным.
Однако из-за Кашена выдвинулся здоровенный малый, с ног до головы увешанный оружием, словно новогодняя ёлка игрушками.
– Мы тебя не звали, – цедя слова, сказал он Ивану в глаза и плюнул в его сторону.
И тут же перед ним возникла Шилема – в пол его роста, тонкая и напряжённая как струна.
– Ну, ты, – сказала она твёрдо, делая ударение на последнем слове. – Заткнись, и никогда больше не разевай свою поганую пасть перед тем, кто знает, что говорит!
Весёлый хохот покрыл концовку её спича.
– Ха! – выдохнул здоровяк, с недоумением рассматривая Шилему, как если бы перед ним явилось чудо-чудное, диво-дивное. – Ты, козявка, пошла вон, а то раздавлю одним пальцем!
– Ты-то? Да ты только жрать, смотрю, умеешь. Вон пузо какое отрастил. Скоро задохнёшься от него.
– Шилема, не трогай его! – крикнул Иван.
Его обращение в женщине, чтобы она не трогала самого сильного из них, вызвал обвал откровенного гогота у стражников. Лица их стали простыми, они теперь посматривали снисходительнее и на Ивана. Шилема сбросила возникшее напряжение. Жаждая продолжения и забавного окончания неожиданного противостояния двух таких разных противников, они почти вплотную подступили к ним и постепенно образовали круг, оставив их в центре.
– Бойся, Лейбан! Она ведь укусить может! – призывал и предупреждал какой-то шутник.
– Она сейчас тебе ка-ак поддаст! – давился от смеха другой.
– Пора тебе убегать!..
– Ах, ты! – взревел Лейбан, обиженный словами Шилемы и смехом сотоварищей, и глыбой двинулся на временницу.
Казалось, вот он её сейчас раздавит только одним своим весом, но случилось невероятное, чего никто не ожидал. Иван тоже. Шилема как будто даже не шевельнулась, а стражник словно споткнулся, всхлипнул и повалился наземь. От его падения дрогнула земля.
– Кто ещё желает показать себя! – вопрос Шилемы, заданный звонко и грозно, повис в мёртвой тишине. – Говори, КЕРГИШЕТ! Они слушают тебя внимательно. А кто не будет слушать, тот повторит опыт этого непослушного идиота! – добавила она грозно.
Иван что-нибудь сказал бы, наверное, закрепляя успех Шилемы. Но произошло то, чего, наверное, никто не ожидал, как бы они ни относился к Ивану. Кашен выстрелил в него. Пуля, выпущенная наспех вскинутым автоматом, пролетела рядом с виском Ивана, шевельнув ветром прядь волос.
Берут с маху ткнул Кашена прикладом в лицо и вырвал автомат из его рук. Эдвард вскинул оружие и повёл стволом на бузотёров, огорошенных не меньше других выходкой Кашена. Рядом с Иваном оказался Жулдас, к нему же подалась Шилема. Арно, так же как и Эдвард, держал отряд на мушке. Из-за его спины выглядывал испуганный Джордан, не привыкший вообще к стрельбе из огнестрельного оружия, отсутствующего в Фимане. Хиркус в замедленном темпе пытался вызволить свой автомат, прижатый рюкзаком.
И только дон Севильяк, похоже, либо не понял, что произошло, либо посчитал инцидент исчерпанным. Во всяком случае, у него на лице не дёрнулся ни один мускул, а руки, как были засунуты глубоко в карманы куртки от холода, так там и остались.
Иван чувствовал холодок в виске от пролетевшей пули и замирающий в дрогнувшем теле ужас. Он – ходок и КЕРГИШЕТ, способный уйти, если понадобится, от любой напасти в реальном мире на дорогу времени, только что едва не получил пулю в лоб. После этого – уже ничего! Ни дороги времени, ни поля ходьбы, ни самой жизни…
Прав Симон. Надо ходить только в том прошлом, где ещё машут мечами, дубинами, а если мечут, то дротики…
– Сдать оружие! – закричал он сдавленным высоким голосом. – Всем! Берут, обеспечь! Ты, – указал он на ближайшего стражника, – автомат на землю!.. Всем на землю!..
Кашен, вытирая кровь из разбитой губы, начал подниматься, за ним закопошился и пострадавший от Шилемы, но она тут же оказалась над ними с намерением не дать им встать на ноги.
– Шилема! Оставь их! – одёрнул её Иван. – Не до того.
– Его убить мало! – остервенело воскликнула она, но от Кашена отступила, но так грозно посмотрела на обидчиков, что они решили больше не рисковать и опять припали к земле.
– Ты! – Иван выбросил руку в сторону очередного стражника.
– Он наш, – хрипло подсказал Эдвард, пугливо косясь на Ивана. – Пусть он поможет Беруту.
– Пусть! Выведи своих. Чего ждёшь?.. Эй, ты! Куда? Стоять!
Автомат окрикнутого Иваном стражника дёрнулся, но очередь, выпущенная из него, лишь вспорола землю под его ногами. А сам он переломился станом и уткнулся лицом в только что взрытый пулями грунт. Это Арно, пока Иван отвлекался на Шилему и Эдварда, заметил подозрительное движение и опередил стрелка. Второй стражник, последовавший было за первым, выпустил своё оружие и со страхом ожидал своей участи, стоя под направленным на него стволом Арно.
После короткой паники, охватившей стражников, разоружение отряда ускорилось. Кроме Берута и Эдварда ещё трое стражников остались с оружием.
Остальные сбились в плотную группу, никто из них не хотел быть в первом ряду, оттого каждый стремился спрятаться за плечо, хоть за полплеча рядом стоящего товарища. Как не стремился поднявшийся на ноги Кашен раствориться где-нибудь в центре группы, его туда не пускали, и он, потолкавшись, смирился с этим. Его залитое кровью лицо придавало недавнему отряду, превращённому в заурядную толпу не столько испуганных, сколько обречённых людей, зловещую окраску.
Иван с горечью смотрел на всё это…
Гхор?
Вдалеке послышалась перестрелка – вялая, одиночными выстрелами. Каждый выстрел гулко оповещал о себе и медленно замирал среди развалин. Обезоруженные стражники заволновались. Их можно было понять. Пока противостояние шло между ними и своими же, ещё можно было надеяться, что всё образумится. Но появись здесь вблизи банда, то исход мог быть совершенно иным. – Им надо отдать автоматы, – облизывая губы, нервно сказал Берут. Глаза его затравленно бегали с обезоруженных на тех, кто держал их под прицелом. Это понимали все. Создалась пикантная ситуация: только что отняли, чтобы обезопасить себя, но тут же оружие следовало вернуть, чтобы сообща обороняться в случае нападения извне. – Мы уходим, – торопливо отозвался Иван. – Они успеют взять своё, когда нас здесь не будет. – И пальнут нам в спину, – сказал Арно, недоверчиво оглядывая насторожившихся стражников. – Да, могут и пальнуть, – подхватил Эдвард. – Они уже стали терять разум.
– Если он у них был, – отчеканила Шилема, открыто демонстрируя своё презрение. – Что-то не верится.
– Он у них был, – вздохнул Эдвард. – Мне жаль их.
– Жалость здесь не помощник, – жёстко произнёс Иван. – Сделаем так. Ты их предупреди, что пока мы не уйдём, пусть к оружию не подходят под страхом смерти. Я и Арно обеспечиваем отход. Берут, ты тоже останься с нами.
Берут кивнул.
– Да, я буду с вами.
– Тогда, Эдвард, в какую сторону нам сейчас лучше пойти?
– Лучше бы туда, где сейчас стреляют. Там есть стена, за ней можно было бы укрыться. Но… Так что… – растерянно тянул Эдвард. – Можно вон к тем завалам, там есть, мне кажется, проход.
Иван оценил расстояние. До предполагаемого прохода и, значит, укрытия было далековато.
– Нет. Нам надо как можно быстрее. Пойдём к стене. Шилема, Жулдас, уводите наших и прикройте оттуда нас. А ты, Эдвард, предупреди отряд и так же уходи со своими за стену. И распорядись там. Давай! Берут, тебе здесь тоже нечего делать.
– Я с Эдвардом… И с тобой.
Пока Эдвард говорил со своими бывшими сотоварищами, а точнее, предупреждал, чтобы они не пытались сделать лишний шаг, который может стать для них последним, Иван советовался с Арно и Берутом, вернее, распоряжался. Давал указание, как и в какой последовательности они будут отходить, чтобы не попасть под пули своих или чужих.
Чуть позже, уже из укрытия, можно было видеть, как плотная кучка стражников распалась, робко потопталась на месте, а потом кинулась к горе оружия, расхватала его, и тут же поделилась на несколько отдельных команд, резко размежевавшимся между собой. И только Кашен остался в одиночестве. Он попытался присоединиться к кому-нибудь, но встречал решительный отказ принять его в свои ряды.
– Поделом, – презрительно сказал Берут и тут же, не переводя дыхания, заявил Ивану: – Я с тобой не пойду! У тебя есть с кем идти, а я пойду один.
– Твоё право, – Иван не совсем понимал мотивов решения Берута, но не стал требовать или выпытывать объяснений. – А, Эдвард?
– Спроси у него самого, – кивнул через плечо Берут и, не прощаясь, юркнул в узкую расщелину развалин, словно он боялся передумать и остаться с ходоками. Вскоре шаги его затихли.
– Нервный какой-то, – отметил Хиркус, поджидавший здесь отхода Ивана и Арно. – Я это ещё вчера заметил. Глазами зыркает во все стороны и оборачивается, будто на него кто охотится.
– Будешь таким… Станешь таким… – тихо сказал Иван, задумался. – Ещё неделю назад их времени он, наверное, даже не помышлял об одиночном уходе из отряда. Отряд же развалился на его глазах. И теперь каждый за себя… Это кончина их мира и их самих. Пойдёмте, послушаем, что-то скажет ещё Эдвард.
Командир стражников стоял, устало привалясь к стенке. Выслушав Ивана, насупился. Стражники, примкнувшие к ходокам, занервничали. Один из них, молодой, хлипкий на вид вдруг подступил к Ивану с расспросами, где Берут их оставил, куда направился. Иван подробно рассказывал, пока до него не дошло, что ни Эдвард, ни его подчинённые ему не верят.
– Не мог он так поступить! – твёрдо подвёл черту, и с нескрываемым вызовом посмотрел он на ходока.
Но Ивану было не до мелочного разбирательства, кто виноват в уходе Берута.
– А Кашен мог так поступить? – вспылил он. – А половина твоего отряда? Они что, тебе не указ?
– Не мог он… мы с ним… – замямлил Эдвард.
– А с Кашеном ты что, враждовал? Вот что, Эдвард. Твои стражники на тебе. Ты их довёл… Извини, Эдвард! Я хочу сказать, что никто не виноват во всём этом бедламе. Решай, мы пойдём вместе?
Недавний командир большого отряда с тоской оглядел жалкие его остатки, своих приверженцев. Покачал отрицательно головой.
– Давай, Джек, разойдёмся. Так будет удобнее и тебе, и, скажу честно, мне тоже… Ты меня тоже извини. Последние дни убили во мне всё… Думаю, Берут это понял раньше меня, оттого и ушёл.
– Так догони его. Далеко он уйти не мог. Вон слышишь… – Стрельба, хоть и редкая, но явно стала смещаться в сторону, куда подался Берут. – Они идут ему наперерез. Он где-то здесь, рядом…
Эдвард опять покачал головой.
Со стороны оставленного отряда послышался топот ног, быстро бегущих людей. На ходоков и Эдварда выскочил с десяток стражников. Они обрадовались, что сумели догнать своих, бросились к Эдварду, как к родному, однако при этом с опаской поглядывали на Ивана и его друзей, что стояли в стороне и молчаливо наблюдали за переговорами КЕРГИШЕТА со стражниками, а теперь братание недавних сослуживцев.
– КЕРГИШЕТ, нам здесь делать нечего.
Это сказал Джордан. Он уже давно держался за руку Ивана, подозревая, что тот может внезапно, в случае опасности, уйти в поле ходьбы. Джордану достаточно было одного выстрела, чтобы поостеречься сейчас и за КЕРГИШЕТА, и за себя.
– Что ж, Эдвард, прощай! Прощайте, друзья! Не держите на меня и на нас всех зла. И будьте вместе с Эдвардом. Он вас не предаст.
Иван повернулся спиной к ним и сделал знак ходокам: – «Уходим!»
Заметил Хиркуса в засаде, он подстраховывал их отступление.
Но стражникам было уже не до них. Они жадно слушали Эдварда. И, может быть, только две-три головы повернулись, чтобы посмотреть вслед уходящим.
Что-то надломилось у Ивана внутри.
Всё, всё не так идёт, как думалось!
Зачем, ну зачем, спрашивается, ему надо было сюда приходить, да ещё тянуть за собой других ходоков?
Напель? Да, наверное, Напель.
Ведь именно она, стремление к ней, открыли ему Кап-Тартар и его поле ходьбы, приведшее к истокам Пояса Закрытых Веков. Это она, Напель, заставила его пойти с Уленойком к ущелью, ведущему к долине трёхглазых, и неожиданно встретить её там. И все его броски во времени связывались с её именем и мыслями о ней.
О, Напель…
Однако время шло. Её образ постепенно начинал размываться, на него наложились черты нежной до печали Ил-Лайды и неукротимой Зизмы. Иногда даже всплывали в памяти Лоретта и те милые подружки, что остались там, в его настоящем времени. А Напель являлась в его воспоминаниях всё реже и реже.
Оттого его действия и поступки, якобы, навеянные, Напелью, постепенно превратились в некую навязчивую, теряющую остроту идею. Она превратилась в какой-то символ, достичь которого он стремится, порой, не замечая целесообразности своих влечений к нему.
Вот он, повинуясь своим странным устремлениям, пришёл в этот умирающий мир. Что здесь произойдёт, он уже примерно получил представление из скудного рассказа Первопредка Эламов. Его воспоминание – жалкий кусочек трагедии, разыгравшейся, вернее, которая вот-вот разыграется где-то здесь рядом в скором времени.
Так на что он надеялся, когда стремился сюда? Придёт, проникнет в канал, пробитый во времени Пектой, пройдётся по нему прогулочным шагом и встретит её… Напель?
И что?
Он её встретит… Встретит?
Каков наив!
Как у мальчика несмышлёного, улетающего в мечтах не слишком высоко и далеко. Он-то ведь понимает, что никогда уже не встретит Напель! А и встретит… Что она ему? Вернее, уж если быть честным до конца, то, что он ей?.. Чужая, незнакомая…
А-а!
Но что остаётся делать? Вернуться домой? Что тогда сказать им, рискнувшим вместе с ним войти в этот мир? Мол, ребята, я погорячился. Давайте повернём и – восвояси. Поймут ли они его? Наверное, нет. У них здесь свои интересы. Они за свои длинные жизни насмотрелись всякого, им приелись века и тысячелетия, где люди живут размеренно, умирают отвозраста или войн и болезней, но тоже в обычной последовательности. А здесь появилось что-то новенькое, необычное, предполагающее ранее неизведанные ощущения и щекотание нервов. До его Напели им нет никакого дела, и до его чувств к ней – тоже…
Да и поймёт ли он сам себя, повернув назад? Ему здесь тоже есть на что посмотреть и осмыслить, проверить себя и пережить невероятное…
Иван шагал и как забубённый клевал головой в такт каждого, пришедшего в голову, гамлетовского вопроса и ответа на него или аргумента, разъясняющего ему самому суть этого вопроса.
Как это часто бывает в таких случаях, проблема решается самым простым или необычным образом. Можно потом гадать о предсказуемости произошедшего, что заставляет менять решения или отвергать сомнения, однако всё происходит так неожиданно…
Где-то ещё постреливали, звуки доходили глухими, растянутыми от многократного эхо. Становилось теплее, под ногами подтаявшая земля сочилась водой. Ветер задувал со всех сторон, словно искал в лабиринте рухнувших стен выход на свободу.
Ходоки, недавно сосредоточенные и молчаливые, занятые поспешностью уйти как можно дальше от Эдварда и его отряда, вскоре расслабились. Реже стали оглядываться, чтобы удостовериться, не догоняет ли их кто из стражников, чтобы примкнуть к ним, либо, с меньшей вероятностью, но опаснее, чтобы послать им вдогонку очередь из автомата.
Наконец, было нарушено и напряжённое молчание,
Ходоки заговорили все сразу, отвлекли Ивана от мрачных мыслей и тупиковых по своей природе размышлений. Он судорожно вдохнул и выдохнул, ощутил горьковатый привкус гари, кашлянул. Обернулся к ходокам, цепочкой следовавшим за ним по следам. Сбавил темп движения, навязанный им с самого начала.
– Наконец-то! – воскликнул Хиркус. – Я уж думал, так без остановки и будем бежать до самого пресловутого Пекты, который ждёт и никак не дождётся, когда это мы к нему прибежим. Оказывается…
Иван воспользовался моментом.
– А надо ли куда-то бежать? – поставил он вопрос ребром. – Не хватил ли нам местных прелестей, а?
– Ты о чём, КЕРГИШЕТ? – уставился на него Арно, его роста хватало, чтобы поднимать голову и без напряжения смотреть в глаза Ивану. – Ради того сюда и пришли. Что тебе здесь не понравилось? Всё так и должно идти. Наверное. Я вполне доволен, что воочию наблюдаю, как заканчивает своё существование перливый мир. К тому же и участвую в нём.
– Ну, удовольствия здесь на ноготь, – буркнул Джордан. – Другое важно посмотреть, чем и как это всё и вправду закончиться. Чтобы потом не слушать досужих домыслов тех, кто этого не видел, а лишь где-то сам услышал или придумал. А мы будем знать точно, и потом донесём до других…
– О, да! Сумерки богов! – засмеялся Хиркус. – Это так романтично!
Его не поддержали, а Джордан закончил фразу:
– …так сказать, в назидание на будущее.
– Он прав, – высказался Жулдас, угрюмо посматривая на всех из-подо лба. – Но мы расскажем, а кто-то всё опять переврёт, – закончил он с непонятной злостью к тем, кто когда-то перескажет в искажённом виде о его похождениях при кончине неперспективного мира.
Шилема подошла к Ивану почти вплотную, подняла к нему суровое и некрасивое лицо.
– Ты передумал найти вход в канал? – спросила она негромко, но твёрдо. – Почему?
Иван немо посмотрел ей в глаза. Они у неё оказались в крапинку по роговице и слегка бегали из стороны в стороны, словно их раскачивал маятник. В глазах застыла настороженность. Шилема ожидала ответа.
Что ей сказать? Не выворачивать же здесь перед ними свою душу, высказывать сомнения и о постигшем его разочаровании. Не объяснять же плаксиво о проблематичности увидеть Напель, ради которой он сюда устремился. Так они о том и так знают.
Ещё Перкунас отметил: – «Любовь, значит…»
Да и Сарый, наверное, дровишек в костёр разгорающихся слухов среди ходоков подбросил: – «Ах, какое чудо Ваня нашёл!..» Оттого, по всему, Манелла Ил-Лайду пробила в настоящее время его квартиры, чтобы либо уязвить её или его, то ли создать противовес…
Впрочем, кто может знать, чем руководствуется женщина в своих поступках?…
Вот и Шилема. Почему спрашивает, зачем это ей?
Отвечать что-либо Иван не хотел. И не успел.
Всего в двух десятках шагов от ходоков раздалась дробная длинная очередь из автомата. Над их головами низко промелькнула стайка трассирующих пуль. Возможно, они послужили сигналом, так как рядом, похоже, за стенкой, что прикрывала ходоков, разгорелся настоящий бой: загремели выстрелы, ухнули взрывы гранат. Комья грязи и битого кирпича долетели до команды Ивана.
Ходоки упали на землю. Иван прикрыл рукой Шилему. Ей это не понравилось.
– Убери! – зашипела она. – Сама справлюсь.
– Помолчи! – оборвал её Иван, но руку убрал. – Скомандовал: – Будьте начеку. Арно, обеспечь круговую оборону. Я сейчас…
Он приподнялся. Отметил – куртка и штаны перепачканы в грязи. Согнувшись, осторожно двинулся в сторону вспыхнувшей схватки. За ним поднялись Шилема и Жулдас.
Как-то так получилось, что они теперь оказались телохранителями у КЕРГИШЕТА. Куда бы он ни направлялся, они старались быть при нём. Он махнул на них рукой, чтобы отстали, однако это всё равно, что приказать машине: её отмашкой руки не остановить. Иван зарычал на них и продолжил путь.
Он оказался коротким.
Из тесного прохода на него выскочил какой-то человек с выпученными глазами, оборванный и безоружный. Тут же споткнулся и упал под ноги Ивану, дёрнулся и затих. Изо рта его вылилась струйка крови, стекла каплями по щеке. Вся спина у него оказалась развороченной: с десяток пуль прошили его насквозь, некоторые вышли из груди. Откуда только у этого человека оказались силы бежать, если в нём не осталось, наверное, ни одного неповреждённого органа?
Иван выругался. Какая с его стороны беспечность. Терзал себя ненужными мыслями, позабыв, где находится. Всё какие-то представления, будто играет в игры. А тут далеко не игра. Хорошо, что ещё повезло, и он не выскочил прямо под огонь автоматов. Когда он, наконец, поймёт, что здесь идёт война не на жизнь, а на смерть? Поэтому и себя надо вести соответственно.
Он перешагнул через убитого и сделал несколько коротких шагов в сторону, откуда тот появился. Наконец ему открылась прогалина в руинах. Вокруг неё-то и кипел бой, центром которого оказался броневик. Такую машину Иван видел только в кино: впереди колёсная пара, а вместо задних колёс – гусеницы, одну из которых нападавшим или обороняющимся удалось разорвать.
Из кузова машины кто-то отстреливался, но против них работали десятки автоматов. Так что не прошло и двух минут, как всё закончилось.
К броневику из-за завалов потянулись какие-то вооружённые люди. Человек сорок. Одетые в одинаковую камуфляжную, но до черноты замазанную форму, они, тем не менее, выглядели не нечаянным сбродом вояк, явно не связанных между собой дисциплиной или какой-то иной общностью. Подходили по одному, парами, редко в большем количестве сразу. Сгрудились у машины. Двое забрались в кузов и стали оттуда выбрасывать какие-то мешки и передавать вниз ящики, возможно, с боеприпасами, как определил Иван по конфигурации этих ящиков.
Неожиданно от толпы отделился один из вояк и прямиком направился в сторону Ивана. Что его потянуло сюда, Ивану было невдомёк, но, по-видимому, решил проведать, что случилось с его товарищем. С тем, с которым столкнулся Иван.
Ходок отступил почти до того места, где лежал убитый и затаился.
Встретить и обезвредить человека, пришедшего посмотреть, где нашёл смерть его дружок, Ивану удалось быстро. Дело техники. Он подхватил обмякшее тело и, перебросив его через плечо, вернулся к своим ошеломлённым товарищам.
– Где ты его подобрал? Опять принёс, – напомнил Арно вчерашний эпизод, когда Иван отнёс к кострам стражников обессиленного человека.
– Это кто? – спросил Жулдас. – Он живой?
– Сейчас узнаем, – отдышавшись, сказал Иван и попытался привести в чувства пойманного вояку. – Ты, Жулдас, лучше пойди и посмотри, чтобы сюда больше никто не заявился. Их там много.
Жулдас постоял, соображая, насколько просьба Ивана важна, но посмотреть всё-таки пошёл.
– Опять не рассчитал, – глядя на потуги Ивана, осудил Арно. – Ты, КЕРГИШЕТ, своей силой управлять не можешь. Мог бы и полегче приложиться.
– Сходи сам, – огрызнулся Иван. – Помоги вот, а то рассуждать ты мастак…
– Давай посмотрю я, – предложил Хиркус. Он склонился над человеком, потрогал его за руку, подёргал за ухо. – Сейчас очухается.
Наконец, незнакомец, словно повинуясь подсказке Хиркуса, пришёл в себя. Он быстро и ненавидяще осмотрел ходоков, на губах его появилась презрительная улыбка, словно не его только что обеспамятствовали, а теперь окружили плотным кольцом, а это он командует некими, не вызывающими уважения, субъектами.
Глядя на него, Арно вдруг пробормотал:
– Лучше бы ты его прибил сразу.
– Почему это? – поинтересовался Иван.
– Сейчас узнаешь.
– Да о чём ты? – воскликнул Иван, задетый за живое. – Что я, бандит какой, что ты так мне…
Его перебил пришедший в себя незнакомец.
– Вы думаете, – проговорил он высоким голосом, – что вам удастся нас опередить? Или дойти живыми? Ха!
Он сплюнул, даже не поворачивая головы. Плевок повис у него на ухе, медленно сползая к земле.
– А кто вы такие, что вас нельзя опередить? – спросил Хиркус, пока Иван думал, как приступить к допросу «языка».
О нём он думал только так. Есть противник, значит, есть и «язык», который может рассказать, кто они такие и почему напали на бронетранспортёр? Да и надо бы пленника посадить, а то лежит бревном, а они над ним стоят столбами…
– Кто мы?.. Несчастный!.. – в его высказывании ощущался сарказм. – Мы – карающая рука Создателя.
– Ага, – озадачился таким неожиданным ответом Хиркус. – И против кого эта карающая рука направлена?
– Против всех! Расплодившихся так, что Земля не выдержала и в проклятиях решила покинуть навсегда этот грешный и развратный мир. Мы её помощники. Мы очищаем от плесени и тварей, испоганившей её святое лоно!
– Понятное дело, – угрюмо кивнул Иван. Ему речь «языка» показалась созвучной с предыдущим его высказыванием. – Создатель сам натворил, а теперь решил обвинить свои же создания. И это известное дело. С него-то взятки гладки, а мир, придуманный им же, пусть рухнет. Так что ли?
Резкое высказывание Ивана пленнику не понравилось. Лицо его передёрнула злобная гримаса.
– Ты сдохнешь в первую очередь! – процедил он сквозь зубы, сжатые так, словно он хотел их вогнать в дёсна. – У Гхора длинные руки. Он тебя ими придушит…
– Гхора! – воскликнул, как громом поражённый Иван. – Какого Гхора? Этого… – он задохнулся.
– А, жалкая амёба и гнусная тварь! Знаешь, значит. Трепещи! – заорал воин Создателя и стал подниматься.
– Кто такой Гхор? – нагнулся над ним Иван, схватил за грудь и стал трясти пленника, как куклу, готовый вытряхнуть из него душу.
Он теребил бандита, а у самого саднила ягодица – напоминание о тычке Гхора бамбуковой палкой там, за Поясом Закрытых Веков.
Он уже о нанесённой тогда обиде стал постепенно забывать, но она дала о себе знать.
Такого яростного натиска со стороны огромного, мало похожего на амёбоподобную тварь, человека, «язык» совсем не ожидал. Он часто заморгал глазами, словно проснулся от дурного сна, а наяву – ещё страшнее.
Да и всё, что он только что говорил, больше походило на высказывание, вбитое в его голову насильно с тем, чтобы в любом случае нагло и уверенно воспроизвести его, не задумываясь ни о содержании, ни о последствиях.
Может быть, для кого-то этого было достаточно, чтобы испугаться или поразмыслить – следует ли с воинами Создателя, ведомого известным каждому Гхором, связываться? Не лучше ли бежать от него подальше?..
С этими, захватившими его людьми, не произошло. Напротив, действительность оказалась такой, что в карающей руке Создателя оказался он сам. Оттого превратился в обыкновенного, испуганного неизвестностью исхода своего пленения, человека, мало понимающего, что на самом деле твориться вокруг него самого и, в частности, в том мире, в котором он до того жил.
Минут десять пристрастных вопросов, и стала вырисовываться такая неприглядная картина.
Банда, организованная неким военным, скрывшим своё истинное имя под кличкой Гхор, означавшей как будто нечто подобное понятию – Очиститель или Стиратель лишнего, взяла на себя миссию уничтожения ненужных, по мнению предводителя, людей, которые стремились к Пекте. Бандиты под руководством Гхора, сокращая численность претендентов на попадание во временной канал, надеялась таким образом очистить к нему дорогу только для себя. Всё остальное: «карающая рука Создателя», «проклятие Земли», «плесень и твари» – выступало идейной подоплёкой творимому бандой преступлению. Она начисто выметала из их сознания и сердца жалость к кому бы то ни было, угрызения совести за содеянное, да и всё человеческое.
– Я этого Гхора из-под земли достану и размажу его по ней так, чтобы даже поскользнуться было не возможно! – в ярости сузив глаза, заявил Иван, бросая несчастного в сторону от себя.
Он, наконец, нашёл, вескую причину, для чего ему нужно прорваться в канал, создаваемый Пектой.
А лучше бы не дать Гхору туда попасть. Ему ещё икнётся не раз за проткнутую чуть ли не до кости ягодицу!..
Переход
И тут заговорил дон Севильяк.
Со вчерашнего дня, то есть с момента выхода к отряду Эдварда, он, если и произнёс десятка два слов, то все они походили на междометия. Местного наречия он не знал, а остальные ходоки предпочитали говорить на нём, забывая, что дон Севильяк не силён в английском. Порой, правда, выручали Жулдас и Хиркус, что пытались что-либо пересказать дону Севильяку.
Зато сейчас, когда они остались одни, и перешли на понятный ему язык, реплика Ивана о Гхоре вызвала у него сентенцию:
– Гнев, Ваня, не лучший помощник. Ты так можешь зарваться и подставить себя под пули. И потом, что ты тогда предлагаешь для нас? Кинуться за бандой вслед и вступить с ней в бой до победного конца?
Высказываясь, дон Севильяк казался как никогда серьёзным, и каждое слово чеканил, как диктовал.
Но с ним согласны были не все.
Иван видел это по реакции ходоков. И, тем не менее, отповедь, данная доном Севильяком, задела его. Он не ожидал, что его угроза в адрес Гхора будет воспринята друзьями так буквально. Неужели они видят в нём безрассудного юнца, бросающегося сломя голову туда, куда его поведёт сиюминутный импульс, что означает принятие неправильного решения?
Подумав так, Иван стал сердиться на себя, так как дал повод думать им о себе до такой степени превратно. Коря себя, злился и на них тоже…
– Я сказал… что сказал. Но это не значит ничего… И что мы с вами будем делать, тоже… И что мы с вами будем делать с этим? – он глазами показал на пойманного бандита.
– А что делают с такими?.. – решительно начала высказываться Шилема.
Она была готова выполнить любой приказ Ивана и поступить с пленным так, как будет сказано.
– Правильно! – подхватил Арно. – Отпустить!
– Ну, ты! – вздёрнула свой кованый подбородок временница. – Мы одних уже отпустили, а потом шли и как зайцы стерегли свои хвосты, чтобы их не оторвали на воротники.
– Какой хвост у зайца? Клочок! – Хиркус изобразил это на себе, приставив руку к крестцу с пальцами, сложёнными в кукиш.
Получилось смешно.
Но ходоки посмотрели на жесты великого актёра и забыли – не до того. А бандит понял всё представление Хиркуса по-иному. Он заволновался.
– Да, да! Гхор, – сказал он, – любит ткнуть кому-нибудь чем-нибудь в задницу. Даже ножом.
У Ивана опять заболело ниже спины. Он дёрнул ногой, словно вновь получил памятный укол.
– Что мы с ним возимся? Да пошли ты его, КЕРГИШЕТ, куда подальше! – предложил Арно.– А ещё лучше, оставить его здесь. Он после того, как побывал в твоих руках, долго ещё будет отлёживаться. А мы тем временем уйдём.
– Так? – обратился ко всем Иван. – Молчание, знак согласия… Но вначале я схожу к Жулдасу. А вы тут…
Жулдаса на том месте, где предполагал его найти Иван, не оказалось. Он потерянно бродил вокруг подбитого бронетранспортёра и что-то там высматривал. Иван, сторожко оглядываясь по сторонам, направился к ходоку.
– А… эти где?
– А! Туда ушли, – беспечно махнул рукой Жулдас в неопределённом направлении. – Ты только посмотри, кто там был, в кузове. Три женщины, в форме. В кабине ещё две… Убитые.
– Эти им тоже помешали, – зло проговорил Иван.
– Кому, этим?
– Бандитам, – отделался одним словом Иван. – Зови сюда всех!
Жулдас с неохотой направился в руины.
Иван обошёл машину, постучал носком сапога по скатам передних колёс. Всё было целым, только одна гусеница была разорвана в одном звене.
Бронетранспортёр можно починить, заключил он, и неожиданно загорелся этой идеей. Сколько раз ему приходилось помогать танкистам: поднимать, натягивать и скреплять разорванную гусеницу. И в бою, и при ремонте.
А на бронемашине легче будет догнать Гхора…
Он стал планировать.
Надо очистить кабину, затем разораться с управлением, а потом уже срастить гусеницу. Запасные траки с пальцами – вот они. Тут делов-то всего ничего. Имея дона Севильяка и Арно, они втроём справятся за полчаса.
Он выносил уже второй труп женщины из кабины, когда Жулдас привёл ходоков.
– Решил похоронить? – осведомился Арно, заглядывая в кузов. – Точно, одни женщины.
– Починить хочу. Тут на полчаса работы.
– Починить этот… Что это? Трактор? – Шилема несколько раз пнула колесо ногой, как заправский автолюбитель.
– Броневик… Бронемашина. Мы на ней поедем. И этого Гхора догоним, и врежем ему по первое число. А лучше – задавим!
– КЕРГИШЕТ, ты сумасшедший! – восхищённо воскликнула Шилема. – Но скажи, зачем ходокам во времени, тем более тебе, ездить на такой… этой штуке?
На всю округу раздался жизнеутверждающий смех дона Севильяка.
– Ай да, Шилема!.. Хо-хо!..
К нему присоединились Хиркус и Джордан. И если актёр подражал дону Севильяку, то есть старался громыхать – хо-хо! то фиманец хихикал, прикрывая рот рукой, словно стеснялся.
– Тише вы! – цыкнул на них Иван, смеясь вместе с ними и оглядываясь по сторонам. – Банда ушла, но недалеко. – Он с сожалением бросил взгляд на броневик. – А жаль… Мы бы на нём с ветерком…
– Здесь не разгонишься, – вставил Арно.
– Ты прав, – улыбка сползла с лица Ивана, он прикрыл дверцу кабина. – Давайте отсюда уходить. Жулдас, так в какую сторону они всё-таки направились? Точнее!
– Они все сразу пошли вон туда. Там, видишь, сколько щелей.
Руины, где прошли бандиты, походили на приземистый частокол. Как будто стены былого строения кто-то специально ломал на равные куски и расставлял, норовя соблюсти между ними приемлемые для людей проходы.
Воздух тем временем стремительно теплел.
От недавнего мороза не осталось и следа. Зато оттаяли лужи, кирпично-бетонное крошево под ногами превратилось в глубокую вязкую грязь. Округа набухла влагой и гулкостью. В ней все звуки стали одинаково глухими: бу-бу-бу, и не разобрать, что это: опять где-то началась стрельба или слышны выкрики людей, а, может быть, рушатся стены. Всё вокруг, как от пара закипающей воды в кастрюле, стало быстро заволакиваться туманом.
Ходоки стояли, прислушивались.
– Нам повезло, – сказал Джордан. – Нас никто не увидит, если будем идти тихо.
– Мы тоже никого не увидим, – сказал Иван. – Думаю, сделаем так. До предполагаемого центра, где Пекта вот-вот пробьёт канал во времени, отсюда километров сто тридцать. Если, конечно, Эдвард не ошибался. Станем на дорогу времени и разберёмся, куда нам шагнуть по ней. Надеюсь, что создаваемый канал в поле ходьбы чем-нибудь себя уже показал, и нам удастся его увидеть в поле ходьбы.
– Должен показать, – уверенно сказал Хиркус. – Не появиться же он в мгновение око. Как вспышка прозрения! Как…
– Прекрати! – одёрнул его Иван.
– Перестань кривляться, – в тон капризно проговорила Шилема.
– Во! – шумно выдохнул дон Севильяк.
Иван нахмурился.
– Вы будете когда-нибудь серьёзными? – сказал он с иронией. – Вы, пережившие поколения? Резвитесь, как дети.
– Это плохо? – подхватил Хиркус, явно намереваясь сказать какую-то сентенцию по поводу реплики КЕРГИШЕТА.
Иван не дал ему времени.
– На дорогу становимся все. Жёсткая сцепка рук. Иначе… Потом друг друга не найдём… Готовы? Двинулись!
Поле ходьбы встретило группу Ивана темнотой и мощным гулом, словно некий механизм бесконечно всасывал воздух. Земля под ногами студенисто вздрагивала и расступалась, подобно грязи. Такое её состояние Иван уже пережил на кромке будущего времени. Только сейчас будущее не творилось, а под действием неведомых сил отступало, превращаясь в первозданный хаос.
– У меня здесь… – с натугой выдавил Хиркус и замолк.
– У меня тоже… здесь… – Дышать было трудно, и Иван помедлил, прежде чем сказать. – Что видите?.. Вначале, что я. Закрытия. Всего в трёх шагах, а то и ближе. Через них мне не протолкнуться. Но это… образование вокруг чего-то, не стена… Джордан, что видишь ты?
– Я вообще ничего не вижу! – пробурчал недовольно фиманец. – Тут разве…
– Шилема?
– Тоже закрытия. Я в них почти упёрлась. Не больше шага.
– Арно?.. Жулдас?..
Иван поочерёдно, превозмогая давящий на уши гул и делая частые вдохи, опросил ходоков. Услышал одно: закрытия, рукой достать.
Общая оценка: по дороге времени можно покрыть, ориентируясь на видение поля ходьбы Шилемой, километров пятьдесят-шестьдесят в сторону закрытий некой локальной пространственно-временной точки.
– Вначале опередим Гхора… – безапелляционно заявил Иван. – Он находится впереди нас от силы километра три … Кто против, может не вмешиваться! А я его…
– Зря ты так, КЕРГИШЕТ, – вплотную придвинулся к нему Арно, чтобы можно было не кричать. – Ты ввяжешься в драку, а мы что, смотреть со стороны будем?
– Я сказал, – упорно, словно боялся отказаться от задуманного, повторил Иван, – кто против?
– Дался он тебе! – с досадой прогудел дон Севильяк под стать гулкому окружению, отчего его практически никто не услышал.
– Знать бы точно, где они, нагрянуть можно прямо в их банду. И отколошматить в собственной берлоге!
Хиркус искал вдохновения, хотелось ему высказаться как можно красивее, но понял, что про берлогу брякнул, не подумав.
Какая у бандитов сейчас берлога? Бегут, наверное, сметая всё на своём пути. Подумал и ощутил неприятный холодок. Их там, бандитов, несколько десятков, а то и сотен, и ходоки для них не помеха. Но высказываться по поводу ненужности вступать в бой с бандой Гхора, не стал.
– Выходим! – подал знак Иван.
Туман, стрельба…
Где-то, может быть, здесь и пробивается банда во главе с Гхором. Да как узнать?
– Мы попадём под шальные пули, – прислушиваясь к какофонии звуков, сказал Жулдас.
– Точно, вслепую не повоюешь. Кто кого, я думаю, никто не разбирает, – Арно вертел головой. – Похоже, все против всех.
Иван понимал, что в такой обстановке поиски Гхора проблематичны. Замечания ходоков естественны. Кто в кого стреляет – не понятно, а быть раненым или убитым – возможность велика. Но и отступать сразу не хотелось.
– Будем искать укрытие, – сказал он. – Иначе…
– Перестреляют нас как куропаток, – буркнула Шилема. – У тебя блажь, КЕРГИШЕТ.
– Не блажь! – отрезал Иван.
Но дальше распространяться не стал, потому что упрёк Шилемы принял болезненно.
Всё-таки она была права. С её точки зрения, естественно.
Втемяшилось-де, этому баловню судьбы наказать какого-то бандита Гхора, вот он и блажит, и их, ходоков, заставляет подчиниться ему, как необходимости. И всё потому, что они без него здесь ни шагу шагнуть не могут.
– Окоп выкопаем, – с оптимизмом предложил Хиркус.
– Ага, руками, – подхватил Арно. – Где здесь можно найти укрытие? А, КЕРГИШЕТ? Сам посуди. Мы на равнине.
– Межевые стенки, – подсказал Жулдас. – Мы как раз рядом с одной из них.
– Это для Джордана впору, да и то, если закопается по уши, – Арно присел, рассматривая осклизлые камни, едва выступающие из земли.
– Я-то закопаюсь, – не остался без ответа Джордан, – а вот ты…
– Посмотрите по сторонам, где-нибудь стена выступает заметнее, – жёстко сказал Иван. – Ты туда, – толкнул он в спину Джордана, – а ты, Арно, проверь там.
– Так их! – одобрил дон Севильяк.
Из тумана раздался радостный крик Джордана:
– Нашёл!
То, что нашёл фиманец, можно было посчитать за счастливый случай. Стенка высотой до полутора метров и почти в метр толщиной давала укрытие всей команде.
– Ну, Джордан, – Арно, не скупясь, хлопнул по плечу фиманца так, что тот едва не упал от его тяжёлого удара, – ты не только говорить умеешь, но, оказывается, нужное и полезное искать способен. Нюх у тебя. А это не каждому дано.
– Тебе точно, – не остался в долгу Джордан, потирая плечо. – И силы побереги…
– Извини уж! Не рассчитал.
Стрельба усилилась. Звук её накатывался как раз к укрытию. Над головами просвистели пули, заставив ходоков вжать головы в плечи. Посыпалась крошка, выбитая из древних камней кладки.
И вдруг всё затихло. Глухая тишина осязаемо навалилась тяжким грузом.
Но вот что-то застучало. Где-то рядом пробежал кто-то, не видимый в тумане. Топот быстрых ног – и только.
– За одним охотятся? – предположил Хиркус. – Вышли в поле, оглядели. Вон бежит человек. Ату его! А человек тот, быть может, сам не прочь кого-нибудь…
– Тихо! – Шилема подняла руку вверх. – Слышите? Идут… Много. Слышите?
Ходоки затаили дыхание. Чуткий слух Шилемы не обманул.
Приближалась плотная людская волна, грозная своей поступательностью и уверенностью. Перед ней не осталось никого, кто мог бы противостоять и остановить её. Одни убиты, другие разбежались по сторонам.
Они явно спешили.
– Думаешь, они? – наклонился к Ивану Арно. – Банда этого самого Гхора?
– Я думаю так же, как и ты, – ответил Иван. – Но так очищать перед собой дорогу могут только бандиты. Иного слова для этих людей не нахожу. А поскольку мы передвинулись по ходу банды Гхора, то, возможно, это она и есть.
– Встретим огнём? – прошептал Хиркус. – Встанем и…
– А если это просто люди? – Жулдас угрюмо посмотрел на Хиркуса. – Что за привычка, как что, так хвататься за оружие.
– Тебе-то без разницы. Кого хочешь руками уложишь, а я нет.
– Вот именно руками, – подхватил Иван реплику Хиркуса. – Надо взять кого-нибудь из них живым и невредимым. И поспрашивать, где Гхор?
Арно хмыкнул.
– Если живым и невредимым, то это надо делать не тебе, а кому-то другому. После тебя человек остаётся живым, но становится невменяемым.
Иван досадливо повёл плечами.
– Они рядом! – напомнила Шилема.
Земля уже гремела вокруг от топота множества ног. Некоторые из идущих натыкались на стенку, ругались и обходили её стороной. Лишь один решил перемахнуть через неё.
– Мой! – Иван вскочил и поймал спрыгнувшего человека ещё в полёте, сильно дёрнув его за ногу вниз.
– Хок! – только и успел утробно выдохнуть любитель перепрыгивать через преграды на дороге, как лежал уже на спине, придавленный коленом в грудь и уткнутым в подбородок стволом автомата.
Он дико водил глазами, не совсем понимая, что с ним произошло. На вид ему было лет тридцать, но недельная щетина и запавшие глаза от бессонницы, состарили его. От него несло перегаром и ещё чем-то тошнотворным.
Иван, глядя на него, уже понял, что вся его попытка перехватить Гхора, сидя здесь в засаде, а теперь после поимки одного из его банды – пустой номер.
– Где Гхор? – тем не менее, спросил он.
– Э-э… Впереди, – бандит явно удивился вопросу Ивана. – Он всегда впереди! А ты решил отсидеться?.. Так сиди!.. – Он забился под коленом Ивана. – Чем меньше, тем лучше!..
На губах у него выступила пена. Глаза закатились.
– Брось его, – посоветовал Арно. – Видишь, как его корёжит? Что тот, что этот… Наркоманы.
Иван выругался. Вырвал из рук бандита карабин, ударил о стену и отбросил в сторону. Брезгливо отёр руки о куртку.
Банда ушла.
Проклятый Гхор! Проклятый туман!
Распорядился:
– Шилема, веди до своих закрытий!
Как вышагнули из тумана, становясь на дорогу времени, так и вышли, покинув её, в реальный мир всё в тот же туман.
В нём, белёсом и плотном, неясно просматривались тени большого числа людей, обречёно бредущих в одну сторону. Раздавались выстрелы и крики, урчали моторы невидимых транспортных средств – военных или гражданских, висел легко узнаваемый шорох множества ступающих ног…
– Нам тоже туда, – махнул рукой Иван в направление общего движения и сделал первые шаги. Обернулся, предупредил: – Не отставать, не отвлекаться. Джордан, будь рядом!.. А Гхор ещё придёт…
Идти здесь было значительно легче, чем в руинах. Ухоженные некогда поля и лесочки, остатки каменных межевых стен – напоминание о средневековье – не укорачивали шаги, лишь порой сбивая их на метровом участке.
Туман не рассеивался, а тепла прибывало.
Под сапогами ходоков стали попадаться тёплые одежды, сброшенные шедшими впереди них. Такая неосторожность (мороз может ударить внезапно) в другие времена удивила бы любого, но наступал конец света, надо было успеть добежать до шахты Пекты или его лаборатории, а тяжёлая в тепле одежда мешала быстрому продвижению.
Часа через полтора молчаливого хода команда Толкачёва также начала обливаться потом. Отброшенные с голов капюшоны, расстёгнутые куртки и рубахи мало освежали. Наступал момент, когда впору сбросить с себя всё и идти налегке, подставляя разгорячённые тела едва заметному ветру.
Туман постепенно превращался в перегретый пар. Дорога вскоре превратилась в сплошной ковёр не только из одежды, но и обуви. Всё это путалось под ногами, мешало ходьбе. Ходоки стали уставать.
– Н-не могу! – первым сдался дон Севильяк. – Свариться в собственной крови можно. Надо стать на дорогу времени, освежиться.
Ходоки вразнобой поддержали его. Только Хиркус высказал сомнение:
– Я не уверен, что там… э-э… тоже прохладно.
– Да я разве против? – пробурчал донельзя разомлевший Иван. – Не знаю, как там, но здесь уже как в бане… Фу! – сдул он обильный пот, стекающий со лба по носу. – Давайте руки и рискнём.
В поле ходьбы стояла ночь.
Однако её темнота освещалась знакомыми Ивану сполохами подступающего будущего времени, идущего вспять. Зато здесь царил средней силы морозец, дававший возможность ходокам свободнее вздохнуть и осмотреться.
Не смотря на то, что видение поля ходьбы у каждого ходока отличалось, все отметили перемены. Выслушав всех, Иван высказал предположение, обсудив которое, ходоки согласились с ним.
По-видимому, передвигаясь в реальном мире, они перешагнули первый вал закрытий, возникший как побочное следствие создаваемого Пектой канала во времени. Пространственно-временной участок, огороженный вторым валом, находился в границах десятикилометрового диаметра и всего в полутора днях ходьбы в реальном мире.
Ко второму валу можно было приблизиться по минимуму дона Севильяка, километров на семь, чем ходоки и воспользовались, прежде чем вернуться в реальный мир.
Выход оказался для них не простым.
Масса стекающихся сюда толп уплотнилась, и вторгнуться в её среду без потерь семерым ходокам стоило большого труда.
Люди шарахнулись от внезапного появления неизвестно откуда взявшихся здоровяков, но спустя считанные секунды позабыли о них. Здесь царил хаос. А когда вокруг твориться светопреставление, такая мелочь, как втиснутая среди безумцев других таких же безумцев, осталась незамеченной.
Зато ходоки сразу оценили опасность. Стреляли везде. Где-то рядом в горячем тумане ревели моторы транспортов, пробивающих себе дорогу напрямик по живому. С их стороны началась давка, и масса людей подалась влево, непроизвольно увлекая ходоков за собой. Однако слева раздалась пальба десятка автоматов. Толпа качнулась вправо, едва не разорвав сцепку ходоков.
Разразилась проклятиями Шилема. Рычал дон Севильяк, сдерживая напирающую на него толпу. Арно предпочёл отгораживаться спиной, а Жулдас отбиваться ногами. Хныкал Джордан, сдавленный со всех сторон. Что-то выкрикивал Хиркус. Под боком Ивана охнул какой-то человек, раненный шальной пулей, прилетевшей, как показалось Ивану, с тыла.
Ещё немного и их растопчут, разъединят, кого-то убьют…
– Уходим! – заорал Иван, чтобы его смогли услышать в мощном гуле толпы, и, не ожидая согласия, потянул связку ходоков за собой на дорогу времени, вызывая у них болезненное ощущение от непривычно быстрого перехода.
Шилема продолжала ругаться и в поле ходьбы. Кто-то там, в реальном мире, едва не раздавил её, навалясь всей тушей. А ответить ему так, как она привыкла, не могла: одна рука в захвате у Арно, а другая прижата так, что ею даже не шевельнуть, не то, чтобы размахнуться.
Тут же оказалось, что их не семеро, а, по крайней мере, раза в два больше. Захваченные внезапным переходом люди выпадали из круга ходоков и исчезали. Были ли они выброшены вновь в реальный мир или терялись в бескрайнем поле ходьбы, никому не было дела. Какая-то молодая женщина висела на руке дона Севильяка и от ужаса противно выла на одной ноте.
– Сбрось ты её! – накинулась на дона Севильяка Шилема, не переводя дыхания после очередного проклятия в адрес потерявшегося во времени и пространстве обидчика.
Обескураженный дон Севильяк, тем не менее, испытывал чувство, подобное тому, что наступает при невероятной удаче или головокружительном успехе. Ему ещё никогда не удавалось взять кого-либо из обыкновенных людей в поле ходьбы, а тут получилось. Оттого он не обратил внимания на истерический выкрик Шилемы. Напротив, отвёл освободившуюся, наконец, руку временницы, готовой вцепиться в волосы женщины.
– Отстань! – грубо оттолкнул он её.
– О, женщины! – с подъёмом изрёк Хиркус и зачастил: – Одна женщина заметила другую женщину, что оседлала мужа спокойного и во всех отношениях приятного. Но женщина никогда не простит другой женщине…
Иван не знал, как отреагировать на появление нового члена команды, который не собирался добровольно её оставлять, и на речитатив Хиркуса.
Плакать или смеяться?
Или браниться?
Однако возникшая экспромтом сценка благотворно повлияла на настроение ходоков.
Фыркнул Арно, раздались смешки, даже Жулдас изобразил улыбку, раздвинув всегда сжатые губы. Только женщина всё ещё безумными глазами пыталась понять, что с ней всё-таки произошло, куда она попала, и кто её окружает?
– Всё! Хватит! – взял слово Иван. – Дон Севильяк!
Ходок его не услышал, занятый своими приятными ощущениями. Веса женщины он не чувствовал, но, поглядывая на неё, представлял, как он теперь будет, подобно КЕРГИШЕТУ, легко и просто уводить кого-то из мира в мир, а то и пробивать во времени.
Ивану пришлось прикрикнуть:
– Дон Севильяк!
– Да, Ваня. Я тут… – вздрогнул от окрика ходок.
Рука его ослабла, женщина вскрикнула, соскользнула вниз. На мгновение её охватил огненный вихрь, закрутил, и она померкла, растворяясь в никуда.
– Ва-аня-я… – обиженно, словно пожаловался, протянул дон Севильяк, глядя на свою руку, словно она была не его, а чужой.
– Что, Ваня? – вспылил Иван. – Я что ли виноват?
– Держать надо было, а не стоять столбом, – подсказал Арно. Добавил как наставление: – Женщин всегда надо держать! Иначе они имеют свойство покидать нас, когда не ждёшь.
Шилема на его слова дёрнула головой и что-то пробурчала.
– Всё хорошо, что хорошо кончается, – сказал Хиркус. – Ушла и ушла. А то таскались бы с ней на дороге времени…
Дон Севильяк шумно перевёл дыхание, поник.
– Да не переживай ты, – посоветовал ему Хиркус.
– Что теперь… – потерянно выдохнул дон Севильяк и посмотрел на Ивана. – Что ты, Ваня, хотел?
– Как далеко до твоих закрытий?
Ходок осмотрелся.
– Э… Закрытий? – он выкатил глаза, развернулся на каблуках, недоверчиво охнул: – А их у меня нет!
– Как это? – не поверил Иван.
До своих закрытий – тёмных столбов, он мог дотянуться рукой. В реальном мире, если считать в километрах, то всего ничего.
– Так и нет! – уверенно подтвердил дон Севильяк своё видение дороги времени и только сейчас опустил руку, на которой висела женщина.
– У меня тоже, – растерянно проговорила Шилема. – Но мне кажется, что они только что были… А теперь нет.
О том же заявили Жулдас и Хиркус.
– Они у меня растаяли… э-э… сейчас, – Хиркус даже протёр глаза, всматриваясь в то, что появилось перед ним.
– Да вы что? – беспокойно озираясь, не поверил друзьям Арно. – КЕРГИШЕТ?
– А что КЕРГИШЕТ? – огрызнулся Иван, задетый за живое. – У меня закрытие! Вот оно, – и он двинул кулаком перед собой. До закрытия не дотянулся, но сказал: – Стена!
Иван мучительно соображал сразу о двух вещах. Что дальше предпринять и, главное и болезненное для него, почему у него, КЕРГИШЕТА, точка зоха закрыта, а у обычных ходоков – нет? Ведь они должны были, образно говоря, воткнуться лбами в те свои образования, которые являются для них непроходимыми. Вот дон Севильяк задохнулся бы уже. Тем более что в реальном мире они от места реализации в нём продвинулись значительно. Тогда, может быть…
Его опередил Жулдас.
– А не мираж ли это всё? У меня уже бывало такое. Ступлю как будто в закрытие, а его нет.
– Такое бывает? – быстро спросил Иван, обращаясь ко всем.
– У меня раза два было, – ответил Арно, другие кивнули, подтверждая, что и они знакомы с этим явлением.
«Каждый день новости», меланхолично подумал Иван.
Сколько же он ещё не знает о дороге времени и о поле ходьбы? Но что же теперь, следует все закрытия проверять? Но марево пропустит, а настоящее – лоб расшибёшь.
– Тогда… – сказал он. – Арно, у тебя закрытие ближе моего и ты уже знаешь, что можно ожидать. Веди нас.
Арно помедлил, поднял ногу и застыл в нелепой позе.
– Странное закрытие. У меня ничего подобного никогда не было. Держите меня все. Иначе… И упритесь, а то…
С этими словами он опустил ногу и сделал маленький шажок. Остановился, постоял и со счастливой улыбкой обернулся к ходокам.
– Отпускайте! Закрытия нет… Во всяком случае, рядом.
– Тогда…
Это словечко, уже неоднократно повторённое, отозвалось в голове Ивана неосторожным ударом тревожного колокола к ночи: – тог-да-а!
Вжав в плечи и подав вперёд голову, он пошёл на своё закрытие как против ветра. Оно не исчезло, но отступило, ужалось вокруг пространственно-временного интервала.
Он сделал второй шаг с таким же результатом.
Иван облегчённо вздохнул, оглянулся на следовавших за ним ходоков, чтобы сказать, что они почти вплотную приблизились к точке творения Пекты. Ещё шага два, и можно будет выходить в реальный мир, и оглядеться в нём.
Внезапная ругань Шилемы, упоминающей незнакомых Ивану богов, и сдавленные вскрики Жулдаса и Хиркуса, заставили его вздрогнуть.
– Что у вас?
– З-закры-ти-я!!. Везде!.. Не пройти!
Неприметный городок
В реальном мире стоял прекрасный день поздней весны – тепло, но не жарко. В небо над головой, в сплошных тучах и стене подстилающего их тумана, зияла идеальной окружности дыра прозрачной атмосферы. Сквозь неё сияло незамутнённое солнце.
Дно этого своеобразного колодца пересекала широкая улица, просторно застроенная одно и двух этажными домами. Вид их Ивану напоминал декорацию для съёмок очередного вестерна или же, показанного как-то по телевидению, всё сокрушающего урагана. Он срывал крыши, походя, взрывал машины, выбивал стёкла, насквозь пронизал дома и выколачивал из них всё живое и неживое…
Ходоки оказались посередине захламлённой улицы в одиночестве. Где-то невдалеке металась, толкалась, уплотнялась и умирала масса людей.
Здесь же – пусто. Если не считать трупы, усеявшие улицу, на всём её протяжении.
Здесь где-то притаилось убежище Пекты…
Но тишины не было.
Вокруг прозрачного пятачка городских кварталов шёл бой. Кто-то нападал, кто-то оборонялся. Туманная стена сверкала сполохами. Там, на границе света и тьмы в схватке участвовала тяжёлая техника, урчали моторы, раздавались орудийные выстрелы.
Ходоки прислушивались. Но установить что-либо определённое не удавалось. К тому же можно было предполагать, что даже здесь, за красивыми решётчатыми или сплошными заборами и заборчиками, тоже нетпокоя, так как порой прорезались крики людей, хлопки выстрелов…
– Мы либо в окружении, либо за линией фронта? – громко, чтобы его слышали, сказал Хиркус, вопросительно вскидывая густые брови.
– Мы в тылу, – поправил его Арно и тут же добавил: – Если за линией фронта, то чьей? В тылу, то кого? В окружении? Кем?..
– Без понятия! – громыхнул дон Севильяк. – Но, по-видимому, мы прорвались в центр чего-то.
– Ты думаешь, здесь Пекта?
– Не знаю, Пекта ли, но посмотри вокруг. Что-то здесь происходит не так, как везде. Труба в небо, а?
О трубе высказались короткими фразами все. Пришли к выводу, неуверенно, правда, что, возможно, Пекта именно здесь создаёт свой временной канал.
– КЕРГИШЕТ, что заметил, когда сюда выходили? – Джордан дёрнул Ивана за рукав.
– Ничего особенного. А ты увидел что-то интересное?
– А я видел. Её же…
– Кого?
– Трубу. Вокруг темно, а в середине столб света. Вверху отражается от чего-то и светлыми жилами падает вниз.
– Это у тебя от страха, – не задумываясь, брякнула Шилема, поджала губы и вздёрнула подбородок.
– Ну и дур-р… – вскипел Джордан, но не договорил слово, обидчиво шмыгнул носом. – Кого ты набрал, КЕРГИШЕТ? Она сама, наверное, идёт и ничего не видит, как слепая. Таскай теперь её за собой! Какая тебе в том охота?
– Мы сюда пришли для чего? – требовательно сказал Иван. – Подкалывать друг друга? Не до того…
Что-то знакомое появилось в непрекращающемся шуме. Иван замер, гадая, не показалось ли ему. Забываемый на гражданке звук приближался стремительно. Заныло под ложечкой.
– Всем на землю! – закричал он, падая плашмя вниз.
Ходоки, не раздумывая, плюхнулись рядом с ним.
Снаряд, с перелётом над ними, разорвался, попав в дом в метрах ста. Кверху и в стороны полетели куски крыши и стен. Громыхнуло, ударило по ушам.
– А-а… – донеслось с места взрыва.
Следом послышался посвист пуль. Улицу в слепую простреливали с одного и с другого конца из стены тумана.
– Дело принимает… хуже некуда, – проворчал, лёжа на животе, дон Севильяк. Ногой он оттолкнул картонную коробку, каким-то образом оказавшейся надетой на его сапог. – Надо, Ваня, прятаться. Иначе… Видишь сколько их здесь лежит? Как бы и нам…
– Спрячешься, а туда снаряд, – недовольно заметил Жулдас, едва отрывая от асфальта голову.
– Снаряд будет или нет, а подстрелить нас, дон Севильяк прав, тут смогут в два счёта, – сказал Иван, крутя головой и пытаясь определить, куда лучше податься. – Давайте вон туда… во двор! Да не все сразу, по одному! Только пригнитесь! Бегом! Ну!
По одному не получилось.
Думали, что первым побежит Иван, а он хотел уйти последним. После некоторых раздумий сразу вскочили Жулдас и дон Севильяк, посмотрели друг на друга шальными глазами и опять упали на землю. Земля дрогнула под их телами.
– Ваня, командуй! – пробасил дон Севильяк. – Я первый…
Он поднялся, громадный и неуклюжий на вид, но легко побежал в указанную сторону.
Ивану пришлось по очереди называть имена. Однако Шилема всё-таки ухитрилась пробежаться рядом с ним, а когда он сделал ей замечание, она только протестующе отмахнулась от него.
– Я с тобой…
Двор оказался большим, ухоженным. Но это в прошлом.
Некогда здесь простиралась зелёная лужайка, стояли аккуратно подстриженные деревца вдоль неширокой аллеи, что упиралась в решётку забора на противоположной стороне.
Сейчас рядом с аллеей свежей раной темнела рваная воронка, образованная отнюдь не снарядом. Там, по-видимому, упала бомба. Деревья с вывороченными корнями, устремлёнными к светлому небу, придавали двору давно заброшенный вид, от которого становилось тоскливо на душе. Жили люди, любовно ухаживали и за травой, и за посадками. И всему этому пришёл конец.
Даже неизвестно, куда делись сами хозяева.
Дом из кирпича, покрытого лазурью, выщербленной взрывом. Широкие окна с выбитыми стёклами. Ветерок играл остатками тонких, изорванных в лохмотья, штор.
Ходоки сгрудились в углу, где к дому примыкала пристройка из обычного красного кирпича с небрежной кладкой, словно строили её наспех, и не стремились к гармонии ансамбля основного дома. Сюда жильцы, по всему заглядывали редко. Скопился хлам из битых кирпичей, бумажек и веток, всё это проросло травой.
– Посидим пока, подумаем, что будем делать, – сказал Иван, садясь прямо на землю.
– А ничего не будем делать, – заявил Хиркус. – Посидим, подождём, когда Пекта, наконец, построит свой канал.
– Ждать да догонять, занятие не из весёлых, – Жулдас примостился чуть отдельно ото всех.
Что-то ему мешало вести себя в команде как все. Как будто он старался показать себя в ней лишним или незначительным, а может быть, и случайным. Если что-то произойдёт не так, то он как бы здесь и не был.
Можно было на его реплику не отвечать, но Иван, заметив его отчуждённость, решил отозваться.
– Ты прав…
– Знать бы, что ждать, – мрачно буркнул Хиркус, потирая, ушибленное во время падения, колено. – Мы тут сидим, а Пекта где-то создаст вход. А мы здесь…
– Всё может быть, – с неохотой отозвался Иван. – Но мне кажется…
Неожиданно, прервав Ивана на полуслове, во двор влетел с автоматом на перевес юркий, одетый в странную униформу, человек. Странность в том, что обут он был в какие-то разношенные башмаки чёрного цвета, ноги затянуты в зелёные рейтузы с белой полоской вместо лампасов, а камуфляжная куртка – яркая, новенькая, только-только со склада, даже складки на ней не расправились от долгого хранения.
Влетел с явной мыслью карать и миловать, приказывать и убеждать, но не словом, а оружием.
Увидев же перед собой непросто загнанную бедой кучку людей, а практически оснащённый для ведения боя сплочённый отряд, он остановился и несколько мгновений рассматривал ходоков. Те с не меньшим интересом наблюдали за его мимикой: боевитая злость, растерянность, недоумение и просветление от принятого решения.
– Хорошо, что вас много! – воскликнул он несильным голосом. – Но, если не хотите быть растоптанными, то надо остановить тех, кто решил не ждать. Прорвут, всё будет сметено.
– Кто и что? – решил уточнить Хиркус.
Задал он вопрос грубо, утробным, словно потусторонним голосом, отчего незнакомец вздрогнул.
– Те, кто сюда решил придти раньше времени, – прерывисто сказал он. – Те, кто не хочет ждать, когда можно будет.
– Ты вот о чём. Они все там не хотят ждать, – возразил ему Арно. – А всех не удержишь.
– Нет! Все ждут! Кроме этих… Слышите? – незнакомец прислушался и сам. – Прорываются, круша всех. Тех, кто ждёт. А нас осталось мало… Потому… Не спрашиваю, как вы сюда попали, но вы вооружены. Помогите. Надо продержаться ещё часа два. Иначе Гхор…
– Гхор! – пересохшим горлом выкрикнул Иван, вскакивая на ноги.
Это походило на наваждение.
Имя обидчика с маниакальной последовательностью преследовало его, не давая покоя. Он едва-едва его забывал, как оно напоминало о себе в самых неожиданных местах. Создавалось впечатление, что пресловутого Гхора здесь, в перливом мире, знали и побаивались все.
– Я вижу, вы с ним знакомы? Тогда поймёте меня.
– Не знакомы, но наслышаны, – уточнил Хиркус.
Шилема красноречиво посмотрела на Ивана. Он понял её взгляд так, как если бы его прихватили на чём-то неприличном, а ему стыдно о том вспоминать.
– Слышать, не видеть, – возразил незнакомец.
Весь его какой-то простецкий и даже нелепый вид, несмотря на явно военную выправку, и манера держаться, вызывали уважение. Не кричит, не грозит, спокоен, хотя говорит о таком, что будь на его месте другой, то мог бы удариться в истерику.
– Надо ли смотреть? – попытался отделаться Хиркус от настойчивого незнакомца.
– Надо бы. Гхор… Он же, не дрогнув, убьёт мать родную, перешагнёт и не заметит.
Пока он говорил, Иван почувствовал, что его лицо наливается краской от упоминания обидчика и взгляда Шилемы. К горлу подступил противный, до тошноты, комок. Его никак не удавалось проглотить. Живот подвело. Гхор сидел в сознании, будто вбитый по шляпку раскалённый гвоздь, и бесчинствовал там, круша и выжигая любые трезвые помыслы.
Иван стал задыхаться.
Это уже становилось чересчур.
Гхор превращался для него в красную тряпку, её он с бычьим упорством пытался достать и поддеть рогом, растоптать в прах…
Он понимал нелепость своего состояния, но никак не мог справиться с собой. В груди уже всё клокотало от ненависти, она рвалась выплеснуться каким-нибудь бессвязным звуком или забористой фразой: безумным мычанием или проклятием.
Ни того, ни другого он не произнёс, а всё сильнее краснел от гнева, смущения и невозможности побороть в себе эти чувства.
– КЕРГИШЕТ, – видя, что Иван стоит, смотрит перед собой и безмолвствует, позвал Арно. – Как тебе это нравится? Опять приглашают повоевать. Куда не придёшь… – Иван не повернул к нему даже головы. Тогда Арно решил обратиться к нему по-другому: – Я не думал, не гадал, КЕРГИШЕТ, что там, где ты появляешься, обязательно случаются какие-то драчки. И тебе приходится потом гоняться за некоторыми из их участников по мирам и во времени.
– Отстань! – в сердцах отбился Иван от нелепых и неуместных обвинений Арно.
Услышав непонятную для него речь, которой обменивались ходоки, незнакомец посуровел.
– Так вы идёте или нет?
– А кто ты такой? – также сурово спросил его Арно.
– Патруль…
– Имя?
– Кейт… – чётко назвался патрульный, дёрнулся, как проснулся, увидел, что перед ним не высокое начальство, а какие-то бродяги, ощерился. – А ты кто такой? Эй! – крикнул он. – Ко мне!
Из-за его спины выступили и поравнялись с ним ещё двое, одетые таким же образом, правда, один из них обулся в высокие сапоги. Возможно, у них имелись какие-то знаки различия, но погоны, петлицы, нарукавные и нагрудные нашивки отсутствовали. Тем не менее, подошедшие находились в явном подчинении у ведущего с ходоками переговоры.
С их появлением ходоки, кто сидел, встали, придвинулись друг к другу ближе.
Реплика Арно в адрес Ивана, нерешительность последнего и появление новых действующих лиц почему-то показалось дону Севильяку смешным. Он разразился своим неповторимым хохотом, немало удивив незнакомцев.
Зато вывел Ивана из столбняка.
– Перестань! – бросил он дону Севильяку и, переходя на местный язык, сказал: – Нам бы не хотелось вмешиваться в перестрелку. Мы – вояки ещё те. А это, – он кивнул на свой автомат, висящий на шее, – мы подобрали по дороге, чтобы быть как все и показать всем, что мы вооружены, и нас трогать не стоит.
Незнакомцы с заметным недоверием выслушали Ивана. Им приходилось смотреть на него снизу вверх, поскольку ростом они едва ли достигали Джордана и Шилему, а по сравнению с ним и остальными ходоками и вовсе казались подростками.
Иван живо сообразил, что именно так он и ходоки смотрелись в их глазах.
Оттого, наверное, его миролюбивое высказывание показалось им не только насквозь лживым, но и подозрительным. Троица как по команде шагнули назад, крепче ухватили оружие, а первый задал вопрос, от которого недавно отказался:
– А как вы сюда попали?
– Ну вот, началось, – сказал Хиркус. Он вышел вперёд перед ходоками, откинул в сторону руку и встал в позу. Голос его задрожал, когда он начал громкий, но бессвязный монолог: – Разумеется! О, разумеется, чудеса бывают, – заявил он. – Отрицать, что господь бог или царица небесная иногда являются людям, значило бы идти против законов природы… А? – не дожидаясь ответа, Хиркус задал новый вопрос: – Отрицать, что дьявол может вселиться в человека, значило бы впасть в прискорбное заблуждение… А?.. Все мы знаем такие случаи. О, Кейт, верный страж и рыцарь!.. Чудеса случаются! Сказано, что сверхъестественные явления бывали во все времена. И невозможно обо всех упомянуть, так, кто же может сказать, откуда мы и как явились в этом мире! Кто может ответить? О, Кейт!.. Никто!.. А потому не спрашивай, не будь так жесток и несправедлив к гонимым обстоятельствами, и бог пройдёт мимо и не покарает тебя!..
Патруль ожидал, по-видимому, всего, но не страстной речи Хиркуса. Один из них, молодой и скуластый, блаженно заулыбался, другой открыл рот, будто решил уловить и проглотить сказанное Хиркусом, а на лице командира, только что подозрительного и сурового, появилась растерянность.
– Артисты, что ли? – неуверенный в своей догадке, выдавил он из себя. – Но как вы сюда попали?
В последней фразе уже не было требовательности, преобладало удивление и даже соболезнование.
– Артисты мы, артисты, – подхватил Жулдас. – Вот, смотрите!
Он наклонился, подобрал камешки и стал ими жонглировать. Незнакомцы с восхищением следили за мельканием рук и камней.
– КЕРГИШЕТ, надеюсь, мы не будем воевать. Надо уходить куда-нибудь, – сказал Арно на языке ходоков так, чтобы его слышали все. – Покажем им истинный цирк. Растаем в воздухе…
– Если только нас снова на это же место после перехода не выведет. Здесь уже стало тесно. Вот тогда будет цирк.
– Достаточно отскочить метров на сто.
Возможно, они так бы и сделали, оставив патрульных с разинутыми ртами от неожиданности, если бы не норовистый характер Шилемы.
– Мы умеем ещё и так! – с этими словами она набросилась на невольных зрителей.
Ни те, ни ходоки не успели ничего предпринять, как три автомата валялись у ног Ивана, а ошеломлённые внезапным нападением незнакомцы лежали на земле.
– Вот дура! – воскликнул Джордан. – Она же…
– Уходим! – оборвал его Иван и рванул за руку, становясь со всеми на дорогу времени.
В поле ходьбы стало темнее и холоднее, отблески сполохов проявлялись лишь матовыми бликами, как если бы кто-то громадный встряхивал подстать себе огромные белые полотнища. Передовое будущее подступило вплотную. Этому миру оставалось существовать совсем немного.
Часы?..
Можно было только догадываться, какая сейчас кипит работа под руководством Пекты где-то здесь невдалеке. Создатели канала, наверное, тоже считают часы и гадают: успеют или не успеют?
Возможно, только Иван знал точно. Успеют!
Однако вид поля ходьбы рождал нервозность.
Ведь Первопредок Эламов вспоминал исход как бедствие. Защитники лаборатории, а может быть, целого института времени, возглавляемого Пектой, вот-вот откажутся сдерживать толпы, что стеклись сюда в ожидании исхода. Они хлынут в открывшийся канал со всех сторон в прошлое, который захлопнет за ними навсегда двери, ведущие в будущее, но даст возможность существовать без боязни превратиться ни во что не только им, но и потомкам.
Поэтому ходокам не следовало куда-либо передвигаться по дороге времени, иначе их выход в реальное время мог попасть именно в столпотворение. Но и задерживаться на ней – тоже рискованно, неизвестно, что на ней будет происходить в момент возникновения канала Пекты.
Ходоки постояли кружком, голова к голове, едва различая лица напротив. Шилема и Джордан оказались под своеобразным навесом более высоких членов команды. Округа гудела. Чтобы говорить, приходилось сильно повышать голос.
Иван хотел высказать Шилеме своё большое «Фэ!», но философски решил: что произошло, то произошло. Сказал лишь:
– Шилема, побереги нервы.
– Вот ещё! – с возмущением отозвалась временница и дёрнулась в руке Ивана. – Вы бы без меня так бы ещё и стояли перед ними, изображая из себя клоунов. И потом, я же их легонько…
– Хо-хо! – подал густо дон Севильяк.
– Что ты понимаешь в этом? – обиделся Хиркус. Он считал себя артистом, а не клоуном. – И чего добилась? Теперь стоим тут… Ну и что?
– А ничего! – легкомысленно отрезала Шилема. И тут же словно удивилась: – И, правда, чего стоим?
На вопрос Шилемы никто не ответил.
Наступил, пожалуй, переломный момент их похода в мир, готового умереть. По всему, это понимали все, и каждый решал, как поступить дальше. По крайней мере, так показалось Ивану, и он был недалёк от истины.
Сам Иван до сих пор намеревался проникнуть в создаваемый временной канал с надеждой, уже потерявшей остроту, встретить Напель. А мотивы дальнейшего пребывания здесь у других оказывались разными, хотя и созвучными. Напрашиваясь в команду КЕРГИШЕТА, каждый из ходоков лелеял одно: посмотреть, поучаствовать.
По крайней мере, так вначале, наверное, и представлялось им, пока они добирались сюда через Кап-Тартар, поле ходьбы Фимана, в будущее Ивана.
Это пока, потому что они ещё не знали, что им готовит грядущее, то будущее, которое определяется чередой событий их личной жизни, а не творимого потоком времени …
Они только хотели посмотреть, как в параллельной струе, далеко разошедшейся с той, где они ходили во времени, совершается грандиозное таинство ликвидации неудачной, дефектной или, может быть, экспериментальной, а то и резервной, но уже выполнившей своё предназначение, ветви развития планеты и того, что в ней существовало, как непоколебимая реальность. Такое событие, величественное и притягательное своей ужасной кончиной, естественно, привлекало ходоков, с первых шагов ходьбы во времени знакомых непосредственно или понаслышке о перлях.
Да, некоторые из них старались избегать встреч и всего того, что могли принести им представители иного мира.
Но были и другие, которые, напротив, жаждали подобных встреч, чтобы пощекотать нервы, притупленные долгой жизнью и усталостью. И уж тем более, проникнуть к ним и посмотреть разыгрывающуюся трагедию, подогретую необычностью исхода из будущего в прошлое больших масс людей по искусственному временному каналу.
К таковым относился Хиркус.
Его интересовали страсти.
Страсти, которые никто не придумывал. Их не облекали в искусственные роли, они не обрабатывались актёрами и не ставились режиссёрами. А истинные страсти, когда у страждущих нет надежд ни на что: ни на спасение, ни на возможность оставить о себе хотя бы имя на камне или бумаге, ни на то, чтобы быть отмщёнными.
Здесь Хиркус надеялся найти для себя богатство новых образов, выразительных движений лицевых мускул и рук, динамику колоритных поз…
Арно также привлекало сюда. Однако ему хотелось увидеть сам процесс гибели целого мира, который при этом можно наблюдать со стороны, ни чем не рискуя. Не более того. Именно – целого мира. А как там случиться в частностях, в том числе и с людьми, имеющих несчастье здесь родиться и жить, его особенно не волновало.
Вот Шилеме не надо всего этого, ей всё равно.
Её напускная грубость питалась неустроенностью жизни. Не красивая, угловатая и мужиковатая, не познавшая за долгие годы не только радости материнства, но и редкой и не счастливой близости с мужчиной, она бесцельно моталась по векам, находя в них для себя только то, к чему имела способности и желания их применить. А их у неё – со счёта не собьёшься, всего ничего – кого-то укротить или направить на путь истины, как она её понимала, кому-то отомстить за обиды, якобы ей нанесённые вольно или не вольно. Но даже такое, казалось бы, вечное чувство страдает от своего постоянства и повторения. Оно приедается, тускнеет и всё чаще наводит тоску, невыносимую скуку. Бежала бы куда-нибудь, но из врождённого кимера не выпрыгнешь и в чужую струю времени не перейдёшь.
Оттого попасть к КЕРГИШЕТУ и бежать от самой себя и проторенных дорожек во времени, стало для неё делом жизни и смерти. О последнем, то есть о смерти, она, конечно, не думала, считая себя неуязвимой и умеющей вывернуться из любой напасти, коль скоро она на неё обрушиться.
И она безраздельно верила КЕРГИШЕТУ.
И верила мужчине!.. Она, временница!..
Сколько себя помнила, такое доверие она испытывала когда-то только к своему отцу. Все её выпады в адрес Ивана, демонстрация независимости вплоть до отчуждения и резкостей – всё это, как ни странно, основывалось на доверии к нему. Она безоглядно считала, что этот ходок, мужчина, человек никогда не бросит её в беде. Она даже сама не понимала, почему так надеялась на него…
Вот отчего ей было всё равно в том смысле, что куда направляется КЕРГИШЕТ, туда и она. А он худого не придумает, в том она была уверена беспредельно,.
Дон Севильяк также считал нужным идти с Иваном.
Рядом с ним он ощущал себя на дороге времени совершенно иначе, чем когда шёл по ней один. Верт от природы, медлительный, словно плывущий в вязкой массе времени, с Иваном он познал радость движения через толщу времени в ритме ренка. Он заметил, что порой, идя с Иваном, рука об руку или просто вместе с ним в поле ходьбы, у него исчезали некоторые закрытия, те, что до того сотни лет у него выступали препятствием для выхода в реальное время. Он, как и Шилема, не выбирал пути и что надо сделать в следующее мгновение, а следовал правилу – куда Ваня, туда и он.
Ему даже стало нравиться выбранная позиция, потому что не надо самому ломать голову, выбирая дорогу времени, и как поступить, если что-то произошло. Когда выбираешь не сам, а кто-то, можно надеяться на необычное, неизведанное и, естественно… забавное.
Во всех мирах столько нелепого и смешного, но большую часть он уже и повидал, и везде посмеялся, так что стало всё труднее находить веселящие сердце жизненные ситуации, нагромождение глупостей и просто – курьёзное.
Зато вся эта затея – посмотреть на отживающий своё время мир – сложнее складывалась у Джордана.
Он уже не раз подумал о своей промашке. Не надо было ему идти со всеми, а следовало остановиться у кромки будущего для КЕРГИШЕТА и подождать возвращения команды, как он это сделал, когда КЕРГИШЕТ в первый раз уходил разведать, что там, за гранью времени, твориться.
Единственное, что удерживало от просьбы к КЕРГИШЕТУ вернуть его назад, было далеко от намерений и желаний других ходоков. Его не волновали, вернее, почти не волновали происходящие с командой перипетии, хотя он горой вставал на стороне всех действий КЕРГИШЕТА. А кого ему поддерживать? Не временницу же? Или Арно?..
Причина же, по которой он держался и за КЕРГИШЕТА, и за команду, осталась в Фимане. Там назревала эгепия, тот непонятный и неприятный для обитателей Кап-Тартара временной скачок, когда всё живое в короткий – минуты – срок становилось на много лет старше, старее, дряхлее. У них начиналась новая эония.
Джордан пережил уже несколько эгепий, воспоминания о которых портило настроение и вкус к жизни. Да и кому понравится, если ты прикрыл глаза, чтобы моргнуть, а, открыв их, вдруг ощущаешь в себе нерадостные перемены. Слабеют мышцы, зрение и слух. Чаще посещает усталость и уныние от созерцания своего и чужих образов – всё не так. Появляются морщины там, где их недавно не было, голова покрывается сединой, в голове какие-то глупости…
Правда, первые эгепии, делавшие его отроком, юношей и затем мужем, ожидались как приятные и желательные. Но когда это было? Всё те приятные чувства позабылись и истёрлись в памяти. Сейчас осталось лишь одно тягостное ожидание неизбежного ухудшения самочувствия и отказа от привычных ощущений окружающего. Бегство из Фимана с КЕРГИШЕТОМ могло сдвинуть наступление эгепии на более позднее время, а то и вовсе не дать ей наступить.
Джордан питал надежду…
Пожалуй, только Жулдас в любой момент мог повернуть назад, подальше от разрушений, людских страданий и, вообще, ото всего, имеющего в своём запасе существования не века, не годы, даже не часы.
Всё-таки, как ему казалось, он поступил опрометчиво, так легко согласившись пойти с КЕРГИШЕТОМ.
При встрече, когда Арно привёл его к нему, приглашение показалось заманчивым, так как у него наступил кризис; он был в отчаянии от постоянных неудачных походов в прошлое, где каждое его появление сопровождалось какой-нибудь нелепой случайностью. Почему-то его внешность всегда привлекала нездоровое внимание, как бы он не подстраивался под эпоху в одежде, в поведении. Натыкался на языковые барьеры. А чужих во все времена побаивались, к ним относились с подозрением, их не любили и не любят до сих пор. Постоянно ощущать себя белой вороной, что может быть нелепей для человека, которому хочется посмотреть, развлечься, повеселиться, побыть самим собой?
Да и вообще, последние годы для него прошли не так, как хотелось бы. Глупо и бесцельно. Подружился с Осикавой, обрёл нечто новое и будто бы постоянное, а тот втянул его в компанию Радича. Вначале там показалось всё интересным. Непривычные речи, вольности и дозволенности подстёгивали к свершениям необдуманных поступков, казавшихся любопытными и занимательными. Но те, кому они себя противопоставили, быстро разобрались с ними. Радич и Гнасис куда-то сбежали и канули в вечность прошлого. От нечего делать он подался к Аранбалю как к человеку, хорошо знающему, чем можно заняться во времени. Но после памятной встречи с КЕРГИШЕТОМ разочаровался и в Аранбале, поняв, наконец, чем тот занимается на самом деле.
Когда КЕРГИШЕТ пришёл к нему с предложением, он обрадовался. Понадеялся, что встряхнётся, поскольку вот уже почти месяц сидел в настоящем безвылазно… Поверил и увязался за КЕРГИШЕТОМ и – вот вновь без внутреннего удовлетворения.
Но отступать назад не позволяла гордость, она же заставляла не распространяться на эту тему ни словом, ни поведением. Вот если все решат покинуть перливый мир, то он сделает это с превеликим удовольствием…
Хотя вопрос Шилемы относился, как будто, ко всем, но отвечать на него должен был ни кто иной, как руководитель команды. Все ждали, что он скажет.
– Ты провокатор, – с укоризной произнёс Иван. – Мы ушли сюда из-за тебя, вот и отвечай на свой вопрос, почему нам приходиться здесь стоять и что нам теперь прикажешь делать?
– Я? – возмущённо воскликнула Шилема. – Почему я? Это ты должен…
Дон Севильяк гукнул в разобравшем его смехе. Коротко хохотнул Арно, что-то пробурчал Джордан.
– Я никому не должен! – с нажимом напомнил всем Иван утверждение, набившую ему уже оскомину. – Вспоминайте и думайте все, где нам сейчас лучше проявиться? Мне показалось или так оно и есть, что там невдалеке расположена какая-то башня?
– Башня точно была, – подтвердил Арно.
– Я также её видел, – сказал дон Севильяк. – Зачем она нам?
– Затем, что на неё можно подняться и сверху осмотреть, что твориться вокруг. Да и чтобы никто к нам больше не приставал. Если, она, конечно, необитаема.
– Мы её можем захватить, если даже в ней кто-то есть, – воинственность Шилемы не улеглась.
– Остынь! Выходим к башне или… Как получится. Всем сразу искать вход в неё. Всё! Разом!
Гул дороги времени сменился громкими беспорядочными звуками реального мира.
До башни ходоки не дотянули метров сто, но даже такая точность удовлетворила их. Могли промахнуться на большее, а то и уйти от неё вообще в противоположную сторону, так как на дороге времени не осталось никаких знакомых ориентиров.
Напрямик идти мешали заборы. Впрочем, здесь уже до них кто-то решал подобную задачу, оставив после себя дыры и лазы. Дыра в ближайшей каменной городьбе оказалась как раз на пути к башне. Ходоки гуськом двинулись к ней и внезапно наткнулись на небольшой табор людей, притаившихся в густом кустарнике, растущим вдоль забора.
Появление ходоков испугало их, дети пискнули и спрятались за спины взрослых, те, в свою очередь, прижались, кто к каменной кладке, а кто подался глубже в кусты.
Иван поднял руку и успокаивающе помахал им открытой ладонью. Втянув шеи, люди не сводили горящих глаз от внезапных визитёров. По всему, сидели они тут уже давно. Дети не могут без движения, им позволяли играть, на земле начерчены клеточки, по которым они прыгали. На кустах у каждого семейства повешены куски штор или одежд, чтобы отгородиться от остальных. Стоял тошнотворный запах мочи.
Ходоки, низко кланяясь, уже протиснулись сквозь дыру, когда за ними раздались отчаянные голоса. Кто-то объявился сюда следом за ними и с весёлым глумлением выкрикнул:
– Здесь они, лишние! – и дал автоматную очередь по кустам.
Замыкающий цепочку ходоков Жулдас сдёрнул автомат с плеча и выглянул за пролом в стене. К нему, мешая один другому, с одного боку притиснулся Иван, с другого – Хиркус, сзади навалился Арно.
Что это были за люди, а их оказалось четверо, но они пришли сюда убивать тех, кто прятался ото всех, практически живя здесь в ожидании исхода по временному каналу. И эти четверо, похоже, решили взять на себя роль чистильщиков, избавляя будущий канал от лишних, по их мысли, претендентов на его использование.
Они явно были либо пьяны, либо приняли ещё что-то. Они выкрикивали лающе бессвязные фразы и словно нехотя постреливали в кусты.
– Ах вы, сволочи! – процедил сквозь зубы Жулдас, беря на мушку пришедших убивать людей.
Короткая очередь Жулдаса свалила двоих, двое других закрутили головами. Они не ожидали отпора. Растерянность стоила им жизни, когда Хиркус присоединился к Жулдасу.
Арно полез посмотреть, кто это был, но Иван остановил его, заметив брезгливо:
– Муть сейчас всякая поднимается со дна. Законов нет, запретов тоже нет. Нужны они тебе? Идёмте к башне! Хотя, честно скажу, эта дикость стала приедаться.
– Кому нравится?
– Если бы не нравилось, никто бы не стрелял, – резко возразил Арно Джордану. – Люди не догадались бы, что нужны автоматы. Но всегда найдётся любитель пострелять в себе подобных.
– Уж это точно, – со злостью сказал Иван, вспомнив такого любителя, убитого им в руинах Лондона. – Хлебом не корми…
Они проходили мимо новой кучки запуганных людей. Они для кого-то тоже могли оказаться лишними, от них они прятались и сидели смирно, не выдавая себя ни активным движением, ни громкими голосами.
Солнце, склоняясь на запад, зашло за тучи, окаймляющие трубу светлой атмосферы над поселением. Она то расширялась, то сужалась, словно дышала, давая возможность краешку светила иногда бросать последние лучи на землю. Вокруг тогда всё вспыхивало и оживало на краткие мгновения. Солнце пряталось, и всё погружалось в тоскливый сероватый полумрак.
Башня
Наконец, вышли к высокому, проломленному в нескольких местах, кирпичному забору. Он огораживал башню, тоже сложенную из красного кирпича. Походила она на обыкновенную привокзальную водокачку, кои ещё остались на родине Ивана.
Башня входа как такового не имела. Вернее, он был, наверное, когда-то, но сейчас он находился под грудой отходов и всякого хлама, свозимого сюда, по-видимому, со всего городка. Кровати и диваны, шкафы и столы, одежда и обувь, игрушки и размочаленные книги – всё это громоздилось вокруг башни до первого, то есть видимого ряда щелей в стене, бывших когда-то окон; сейчас они зияли чёрными вертикальными штрихами.
Ходоки разделились на две неравные группы, Обежали, спотыкаясь на каждом шагу, башню, вновь собрались вместе.
– Что, у них места не было, куда это всё сваливать? – возмутилась Шилема. – Я бы им…
– Да, здешняя власть за порядком не следила, – поддержал её Джордан, но, осознав, что он оказался в одном мнении с временницей, замолчал и отвернулся от Шилемы.
– А нужно это было ей? – сказал Арно. – Другое дело, как пробраться в башню.
– По этой куче можно добраться до окна.
Первым на предложение Жулдаса откликнулся дон Севильяк, с сомнением разглядывая рыхлое образование с торчащими во все стороны ножками, спинками, кусками досок. Уж очень ненадёжной выглядела эта импровизированная лестница.
– Добраться? Да она рассыплется под нами. Только тронь её. Без ног останемся.
– Без рук тоже, – хмыкнул Хиркус, то ли соглашаясь с доном Севильяком, то ли иронизируя его выводу.
– Так оно и есть, – пробасил дон Севильяк и решил продемонстрировать своё предположение. – Он ухватился за угол оконного переплёта, выступающего из-под кучи. – Во, смотрите!
Однако, оказалось, смотреть было не на что. Дон Севильяк пыжился, лицо его наливалось томатным цветом от неимоверной натуги, сапоги прочертили глубокие борозды по земле, а переплёт только хрустел в его руках, но не поддавался. Хрустели и кости ходока, решившего всем показать рыхлость и ненадёжность кучи. Кончилось тем, что одна перекладина сломалась с треском, и дон Севильяк под громкий смех ходоков кувырком полетел назад.
Он сидел на земле, таращил глаза и долго не расставался с обломком, баюкая его в руках. Потом медленно встал, поправил рюкзак, автомат и только после этого расстался с неожиданной добычей.
– Надо подниматься по одному. Тогда она точно не провалиться под ногами, – воспользовался моментом Жулдас. – Да и посмотрите. Здесь этот мусор давно уже лежит. Слежался… Как КЕРГИШЕТ?
– Придётся. Но ты предложил, ты и начинай. И посмотри сверху сразу, нет ли кого подозрительного поблизости? Патруля или… других? Подай знак.
Куча, похоже, улежалась по-настоящему. Это могло развеять опасения дона Севильяка. Но он не торопился подниматься, пропуская вперёд за Жулдасом Хиркуса, а затем и Арно.
Все трое легко добрались до окна и один за другим скрылись в нём. Стало ясно, что для Шилемы и Джордана такой подъём – сущая безделица.
– Твоя очередь, – предупредил Иван дона Севильяка. – Не хватало, чтобы ты здесь остался, когда мы поднимемся. Давай, дорогой, давай! Смелее!
– Я сейчас, Ваня, – суетливо отозвался дон Севильяк.
Он поводил перед глазами большим пальцем, что-то пробормотал, вызвав усмешку у Ивана и нелицеприятную реплику Шилемы, и, резко выдохнув, стал карабкаться вверх. Под его руками гнулись металлические штыри, дважды обламывались ножки столов. Куски деревяшек далеко улетели от его досадливых отмашек.
Полпути он одолел без помех. Он оглянулся с видом победителя, оскалил зубы в улыбке.
– Ого-го! – прогремел его победный клич.
И тут внутри кучи что-то крякнуло, она стала стремительно оседать. Точнее, не сама куча, а та её часть, на которую только что ступил дон Севильяк и на мгновение остановился.
Провалившись по грудь, он в выражениях не стеснялся. Его густой бас заставил резонировать башню. Округа наполнилась гулом. Он перекрыл звуки перестрелки и взрывов не только в городке, но и на его периферии.
– Сюда бегут вооруженные люди! – крикнул Арно, выглянув из окна. – По всему, солдаты.
– Наверх! – скомандовал Иван Джордану и Шилеме. – Не здесь! С того края. Я к дону Севильяку. Арно, прикроешь!
– Мы готовы.
Дон Севильяк барахтался в куче, в бешенстве круша её содержимое, всё, что попадалось под руки. Как от смерча в стороны разлетались камни, какая-то ветошь взлетала причудливыми птицами, куски деревяшек.
Ивану пришлось отбиваться от летящих в него предметов.
– Ты можешь остановиться? – прикрикнул он.
Дон Севильяк непонимающе вращал глазами. Наконец затих.
Но Ивану ни как не удавалось к нему подобраться. Он сам чувствовал под собой ненадёжную опору. Дон Севильяк своей массой нарушил равновесие, и там, в недрах кучи происходили опасные сдвиги.
Забор, в давние времена огораживающий башню пестрел проломами. К одному из них бежали стражи порядка или солдаты некогда регулярной армии, а дон Севильяк ни какими усилиями не мог выбраться из завала.
Иван от безнадёжности выругался.
– Заройся и сиди тихо! – предупредил он дона Севильяка.
Прежде чем солдаты, одетые в холодно-тёмную униформу, появились у подножия башни, Иван уже спрятался в ней.
За окном надо было спрыгнуть вниз на деревянный настил. Внутри по периметру башни стояли какие-то металлические короба, возможно, выброшенные не то остовы холодильников, не то просто когда-то располагавшиеся здесь лари. На следующие этажи башни, перекрытые двутавровыми балками и таким же деревянным настилом, вела узкая лестница, вмонтированная с одной стороны в стену, с другой ограничивалась перилами. В воздухе висел стойкий запах прели и гниющих отходов.
Ходоки притихли. В окна решили не высовываться. Но и оставаться в неведении, что будет происходить снаружи, тоже не следовало. Иван глубже натянул на голову капюшон и, встав на короб, притаился сбоку окна и выглянул через нижний его угол.
К его удивлению и даже некоторому удовлетворению внизу разыгрывалась сценка, многократно повторяющаяся и памятная Ивану со времени службы в армии. Уже через минуту наблюдения он, глядя на солдат, мог предположить, как они поведут себя дальше.
Есть командир и его подчинённые. Вот они прибежали на непонятный крик помочь или наказать, а здесь никого. Где тот, что подал голос? – задавал каждый из них вопрос.
И, естественно, они могли предполагать два возможных варианта, что произошло.
Первый. Некто крикнул, но пока патруль добрался сюда, где находился источник звука, тот уже убежал. Для солдат это лучший вариант: сбежал, так сбежал. Не бегать же за ним. Они выполнили приказ, проверили, никого не нашли и могут заняться другими делами.
Второй вариант для них намного пакостней: надо обследовать башню, вдруг, кричавший укрылся в ней и теперь носа не кажет?
Командир – длинный как жердь, с бравой выправкой старого службиста, явно считал, что башню надо бы проверить. Но кому охота лезть наверх да ещё по этому завалу хлама? Поэтому подчинённые заверяли его в обратном, и горой стояли за первый вариант – сбежал.
К тому же эти вояки, хотя и одетые в форменную одежду недавней, возможно, регулярной армии, уже подверглись тлетворному влиянию последних дней их мира. Пожалуй, здесь ещё не дошло до состояния стражников Эдварда, но никто из солдат на настойчивый призыв командира проверить башню не собирался. Они препирались, посмеивались, отводя лица в сторону, мялись, но с места не двигались.
Перебранка кончилась тем, что командир сдался и махнул рукой следовать за ним.
Они бы так и ушли, но дон Севильяк чихнул, разметая вокруг своей головы мусор во все стороны.
Хиркус схватился за голову, а Арно сквозь зубы процедил:
– Ему надо было нос залепить… Да и рот тоже.
Шилема и Джордан на мгновение словно нашли друг друга, втянули головы и прижались плечами. Жулдас стащил с плеча автомат и бесшумно придвинулся к ногам Ивана, готовый вскочить к нему на подмогу. Сам Иван не видел переживаний своей команды и не слышал их тихих реплик. Он обратился весь в ожидание, что же последует за выходкой дона Севильяка.
Командир словно ожил, приободрился, с вызовом оглядел своих солдат, всем своим видом показывая, как он был прав, а они – нет.
– Эй! Кто там? – крикнул он зычно и весело. – А ну, вылезай!
Ему пришлось повторить свою команду несколько раз. Голос его суровел. Однако в ответ – молчание.
Командир свирепел, солдаты дружно поддерживали его требования.
– Последний раз предупреждаю! – орал командир. – Стрелять буду!
Он выпустил короткую очередь в небо и недвусмысленно повёл стволом автомата в сторону, где затаился дон Севильяк.
Дело принимало серьёзный оборот. Иван знаками предупредил ходоков, чтобы были готовы защищать товарища, то есть открыть огонь.
Но тут произошло нечто невероятное.
Из кучи, метрах в пяти от дона Севильяка послышались всхлипывания и следом – умоляющий женский голос, по всему, просящий помощи. Слов нельзя было разобрать, потому что женщина говорила на неизвестном языке.
Лицо командира вытянулось, подстать его фигуре, он брезгливо вслушивался в непонятный жалобный лепет, доносящийся со дна кучи.
Солдаты дико захохотали и, не ожидая команды, развернулись и направились к лазу в ограде, через который проникли сюда. Командир, посмотрел им в спины, подёргался всем телом. Его подмывало их окликнуть, что-то приказать, но понурился и, не оглядываясь, пошёл за подчинёнными.
Для этих людей человек в куче отбросов также был лишним и не нужным. Провалился, так сиди и жди конца. А раскапывать тебя никто не собирается. Да и зачем? Есть ли различие встретить: погребённым в мусоре или, купаясь в золоте, даже не смерть, а нечто такое, что не поддаётся определению, либо чудо проникновения во временной канал, что равносильно смерти здесь и уход, кто знает, может быть, в иной потусторонний мир, где жизни нет тоже?
Из окна башни хорошо можно было видеть, как командир, хотя и нагнал патруль, но ближе, чем на два шага не приблизился к нему. Солдаты оживлённо делились мнением и, нет-нет, начинали громко смеяться. Никто из них не обернулся и не обеспокоился о командире, почему он не впереди или хотя бы не рядом с ними…
Дона Севильяка вытащить не удавалось долго. Сам он выбраться не мог, стиснутый со всех сторон мусором, перекладинами, всем тем, что цеплялось и не выпускало. А подойти к нему близко, значит, опять же утрамбовывать вокруг него кучу и ещё сильнее запаковать его в ней. Пришлось заниматься разборкой: отбрасывать камни, вытаскивать доски, тряпки, бумагу. Всё это в пыли, слежалось и подобно живому существу сопротивлялось.
Когда, казалось, расчистка доведена до такого состояния, что утонувший в хламе мог бы уже вылезти сам, ворох снова надсадно крякнул и утопил дона Севильяка почти по уши. Стоявшие рядом Хиркус и Арно едва успели отскочить назад, чтобы не свалиться ему на голову и не вбить его ещё глубже.
– Это невозможно, – переводя дух, в отчаянии высказалсяЖулдас. – Он как камень в воде. На поверхности быть не может.
– За камнем можно нырнуть, – убито добавил Арно, растирая ушибленное колено. – А тут…
– Нам его не вытащить, – присел на балку Джордан. – Сюда бы какую-нибудь машину, чтобы разгребла, а потом его вытянула. А так, безнадёжно. Он же, как заноза в пальце сидит. Её вытаскивать, а она глубже впивается.
– Вы что, хотите меня здесь оставить? – вытаращил глаза дон Севильяк. – Ваня?
– Никто тебя не оставит, – успокоил его Иван. – Тебя мы не мытьём, так катаньем вытянем. Но здесь где-то в куче оказался ещё кто-то. Похоже, женщина.
– Она тут где-то подо мной. Иногда шевелится, – сказал дон Севильяк. – Вытащите меня, потом её.
Иван в сомнении покачал головой.
– Мне показалось, она не под тобой, а вон там, – Иван указал на косо торчащий штырь из дюймового уголка.
Рядом со штырём зияла глубокая каверна, может быть, след, оставленный женщиной, после того как она провалилась. Её отчаянные попытки выбраться не помогли, напротив, она погружалась всё ниже, а сверху стали осыпаться края, заживо похоронив её в отбросах.
– Да, – поддержали его ходоки. – Она, пожалуй, там.
– Ишь, ты, – хмыкнул Хиркус. – Нашёл причину, чтобы его вытаскивали первым. Не забыли чтобы, стало быть.
– Арно и Жулдас, попробуйте с ней вступить в контакт и помочь, – распорядился Иван. – А мы займёмся… – он вздохнул, – по новой копать вокруг него. Так будет быстрее.
Сказал и подумал, зачем надо быстрее? Минутами раньше, минутами позже – всё едино.
– Да, да, Ваня, – поторопился сказать дон Севильяк, словно надеялся таким образом заставить ходоков не позабыть о нём.
– Сделаем так, – Иван огляделся. – Джордан, то на чём ты сидишь, нам пригодится. Хиркус, бери эту балку за конец. Так… Заноси её по ту сторону дона Севильяка… Осторожнее! – прикрикнул он, заметив, как Хиркус неосторожно ступил на рыхлый край ямы, вырытой ходоками вокруг незадачливого товарища – Клади её поперёк. А ты хватайся за неё, – подсказал он провалившемуся. – Ну, ну! И подтягивайся! Как сказали два великих писателя: – спасение утопающих, дело рук самих утопающих.
– Что-то о таких великих я не слыхивал, – отозвался Хиркус. – Но сказано хорошо!
«Перль, что он знает об Остапе Бендере и его авторах? – скользнула у Ивана неприятная мысль. – Он может говорить и восторгаться кем-то, о ком я не слышал, да и не мог о нём узнать, поскольку его в нашем мире никогда не было, либо его имя произносилось совершенно по иному, а мне невдомёк – о ком это речь…
Впрочем, много ли я знаю? Сколько писателей и поэтов только в нашей струе времени! Хорошо, если я назову десятка три».
Иван мучился размышлениями, а ходоки подхватили его идею – пусть дон Севильяк сам выбирается из ловушки.
– На такое представление стоит посмотреть, – остановился Арно на пол дороге, направлявшийся за Жулдасом к предполагаемому месту провала женщины. – Хиркус, скажи что-нибудь величественное, соответствующее ситуации, возникшей вокруг дона Севильяка.
Дон Севильяк по-медвежьи обхватил балку. Натужился. Иван насторожился. На вид отёсанное бревно прочное, нормального человека выдержит. Однако за него ухватился дон Севильяк килограммов под сто пятьдесят, да ещё зажатый со всех сторон. А чтобы вырваться из тисков, надо приложить ещё столько же веса.
– Нельзя сказать, чтобы он выглядел красиво. Лицо его исказилось, крупные капли пота падали ему на грудь… – Громко начал Хиркус, однако его возвышенный тон не соответствовал содержанию, он просто комментировал состояние дона Севильяка.
– Не можешь, – сделал вывод Арно, донельзя обидев артиста.
– Попробуй сам! – вспылил он. – Человек рождается на свет божий, покинув землю, которая его вынянчила, а ты…
– Вот теперь лучше, – смеясь, сказал Арно. – А то – капли пота… Пойдём, Жулдас.
Шилема увязалась за ними.
– Пойду с вами.
– Зачем? – насупился Жулдас. Он стоял над возможным местом, где провалилась женщина, и тупо смотрел перед собой. – Сами справимся.
– Не уверена, – бросила временница и тоже посмотрела вниз.
– Ты только нам не мешай, – сказал Арно. Он наклонился над приямком и несколько раз прокричал в него: – Эй! Кто там? Отзовись!
Дон Севильяк постепенно вытаскивал себя из цепкой ямы. Казалось, вот-вот, и он окажется свободным. Бревно всё-таки хрустнуло и со страшным треском переломилось, подтвердив опасение Ивана, что всё именно так и закончиться.
Помогая себе руками, дон Севильяк, наконец, выкарабкался наверх. Попытался без успеха отряхнуть ноги от грязи и ржавых подтёков.
– Вот как, Ваня, бывает, – сказал он, отдуваясь, и захохотал.
– Тише ты! Опять кто-нибудь прибежит! – остановил его Иван. – Полезай в башню! Арно, как у вас?
Арно разогнулся.
– Молчала, но дон Севильяк её разбудил. Подала голос. Только не понятно, что говорит. Одни вопли.
– Ладно, копайте, а мы поднимемся на башню.
– А может быть, ну её! – капризно высказалась Шилема. – Мы ей кричим, а она молчит.
Мужчины переглянулись.
– Копайте! – твёрдо сказал Иван. – А ты, наверх!
– Вот ещё! – дёрнулась Шилема, но приказу подчинилась и полезла вслед за Хиркусом в окно башни.
Арно, показывая на неё глазами, провёл по горлу ребром ладони.
– А?
Иван, к которому был направлен вопрос, усмехнулся.
– Не так страшно, как казалось вначале, – сказал он. – Не буду вам мешать. Мы – наверху.
На мгновения в очередной раз из-за края тучи выглянуло солнце. С каждым разом оно казалось тусклее. Вот и сейчас в ясном небе оно светило, но на него можно было смотреть даже без прищура глаз. Оно тоже умирало в этом мире, если, конечно, единственно принадлежало только ему.
– Придётся повозиться, – услышал Иван бурчащий голос Жулдаса за своей спиной, прежде чем перепрыгнул через подоконник в виде изъеденной временем трухлявой доски. И тут же, громко и весело: – Да вот же она!
– Нашли? – выглянул Иван из окна.
– Здесь под столом сидит, – Арно за руку вытаскивал женщину из-под столешницы массивного стола, прикрывшего её от мусора, падавшего сверху. – Устроилась…
Жулдас подхватил её за талию и поставил на ноги, развернул к себе и застыл в немом удивлении. Перед ним оказалась молодая, симпатичная девушка, прилично одетая, правда, перепачканная и с синяком на скуле. Она беспокойно всматривалась в его лицо слегка затуманенными от пережитого серыми глазами. Её била мелкая дрожь, но больше всего от холода, чем от испуга.
– Хватит тебе, – Арно толкнул Жулдаса в плечо. – Веди её в башню.
Хиркус высунулся из окна рядом с Иваном с целью произнести монолог:
– Они встретились, посмотрели друг другу в глаза и увидели… – начал он возвышенно.
– КЕРГИШЕТ, гони его наверх! – поднялся к ним Арно. – Иначе он проговорит весь день.
– Если этот день случиться, – тут же парировал Хиркус. – Слово сказать не даёте. На ваших глазах происходит вечное творение и уничтожение, а вы…
Жулдас, поддерживая девушку, подошёл к окну, осторожно передал её Ивану. Она и вправду была хорошо сложена и, как ощутил Иван, с упругими мышцами и лёгкая в движениях, точно капелька ртути на неровной плоскости.
Хиркус попытался перехватить её из рук Ивана, но Жулдас молчком бесцеремонно оттеснил его от неё.
– Сказано…
– Не важно, что сказано, – толкнул Хиркуса в спину Арно, направляя его к лестнице. – Потом как-нибудь доскажешь, что было сказано.
– Эх, вы! – воскликнул артист, оглядываясь уже с первых ступеней. – Ничего не понимаете.
– Иди, иди, всё понимающий!
Жулдас вёл за собой девушку, взяв за руку. Она покорно шла за ним. Иван и Арно поднялись на самый верх башни. Несмотря на прошедших здесь ходоков, тем более, дона Севильяка, приходилось ощупывать каждую ступень лестницы и пролёты между этажами. Ветхие, истёртые в некоторых местах до бугристых сучков, они казались ненадёжными.
Сверху открылась панорама городка, той его части, что ещё освещалась светлым небом и не пряталась за периметром подступивших к нему туч и непроницаемого тумана. Там, в темноте, продолжался бой или отдельные стычки сливались в постоянный гул, а тёмные стены вспыхивали бледными зарницами.
В городке строились дома в два-три этажа, так что башня доминировала надо всеми строениями, и давала возможность обозреть округу во всех её деталях. Улицы прямые, кварталы ровные, по каждой стороне пять или шесть домов, в центре кварталов деревья, кустарники, зелёные площадки, оттого планировка казалось идеальной. Лишь в нескольких местах она нарушалась действиями тех, кто наступал и обстреливал городок из тяжёлых орудий, а то и бомбил, и тех, кто его защищал.
На улицах тёмными крупинками лежали трупы людей и животных. Бросались в глаза взорванные дома, упавшие столбы и деревья. Полыхали пожары, клубы дыма терялись на фоне заметно наползающей со всех сторон на городок тёмной стены. Ещё час, полчаса, и она поглотит башню.
Но воздух наверху был чище, чем внизу, и теплее.
– КЕРГИШЕТ, а ты уверен, что Пекта успеет пробить канал?
Вопрос Арно, высказанный вслух при общем внимании к нему, мучил и самого Ивана.
Первопредок Эламов говорил о миллионах, хлынувших в канал. Но откуда им взяться?
Может быть, в его словах проскальзывала устоявшаяся гипербола в оценке тех толп, когда он сам попал в канал? Не миллионы ринулись сюда, в этот городок, а лишь тысячи, большая их часть погибла, как те, кого они недавно видели в поле ходьбы Кап-Тартара. Прошли же и осели за Поясом Закрытых Веков всего лишь сотни.
Иван сейчас вспомнил то, о чём ни там, за Поясом, ни после не задумывался. Там он особой густоты населения что-то не наблюдал. Эламы жили семьёй, за время пребывания у них, он не видел, чтобы кто-то к ним наведывался в гости или рядом располагались другие поселения. Элам Шестой, правда, называл несколько фамилий. Да вот ещё толпа во дворе, куда его принёс Хем, и сопровождение Подарков. Были люди Маклака и Напель… И, пожалуй, всё. Сотни две, не больше.
Если его подсчёты верны, то канал Пекты стал убежищем от вымирания малому числу людей этого мира, даже не избранным, а тем, кому просто повезло. Для остальных канал послужил иным видом гибели.
Размышления подводили к неприятному выводу, а вопрос Арно оказывался непростым для ответа.
Исход
Вся команда молча ожидала, когда их предводитель скажет что-нибудь.
Как вдруг неожиданно заговорила спасённая женщина. Она без умолка лопотала на непонятном для всех языке; в нём, казалось, были одни гласные, оттого речь её походила на исполнение слегка заунывной песни. Зато красноречивые жесты давали понять её состояние. Она явно благодарила ходоков за спасение и обращалась с какой-то просьбой.
Шилема, поджимая губы, с неприязнью рассматривала женщину. Ей она не нравилась. У неё, по-видимому, взыграла ревность. Всё-таки откопанная девушка, несмотря на испуганный вид и перепачканную одежду – свитер и чёрные лосины – была хорошо сложена, миловидна и грациозна. В ней проглядывала женственность, которая нравиться мужчинам, чувствовалась обаяние милой, приветливой и отзывчивой натуры. Шилема, лишённая всех этих качеств, без дружелюбия воспринимала её появление в команде.
А то, что она останется в команде, можно было не сомневаться, если посмотреть на Жулдаса.
Жулдас старался всё время не выпускать руку спасённой им женщины из своей руки, и всем поведением показывал своё право на её защиту и сопровождение. Он хмурился, когда кто-то из ходоков слишком внимательно рассматривал девушку, пытался стать так, чтобы отгородить от остальных, хотя на его право никто не покушался.
Арно посматривал на них снисходительно, а Хиркус хитро щурился и улыбался. Только Джордан и дон Севильяк, словно не замечали ничего и осматривали панораму городка. Фиманец что-то высматривал интересное и показывал напарнику, а тот, глыбой нависнув над ним, всматривался в указанном направлении и мычанием либо соглашался с Джорданом, либо имел другое мнение об увиденном.
Лингвам Ивана давно уже включился помимо его воли в работу, ещё с тех первых звуков, произнёсённых девушкой из-под завала, когда стреляли солдаты. Поэтому сейчас, когда она говорила, у него в сознании начали проскальзывать некоторые понятные слова, потом появились вразумительные связки, однако без смысла.
Так бывает, когда переключаешь радиоприёмник или телеканалы с программы на программу, из каждой слышишь короткие – на два-три слова – обрывки фраз, но о чём там рассуждают или ведут разговор – остаётся за рамками нового переключения.
Впрочем, вслушиваться в сказанное и произношение, Иван и не собирался, оставив это лингваму: он постепенно расставит все слова, установит грамматические правила, оценит стилистику и синтаксис, то есть приведёт неизвестный пока что язык в порядок. После можно будет и поговорить. Другое дело, что он, возможно, никогда не узнает, на каком языка она говорит, так как лингвам, как оказалось, не давал такой расшифровки. При общении с женщиной можно будет узнать у неё самой, кто она и что у неё за речь.
А сейчас…
Иван вдруг почувствовал всем своим существом какие-то перемены и в нём самом, и в окружающем его пространстве. В каждой клетке его естества словно слабо стукнуло в противовес и изнутри, и снаружи, отчего по коже змейкой пополз щекочущий холодок. На глаза пала тень, но тоже как будто не вне него, а в самом глазном яблоке зашторило кисейной пеленой. Он вытер набежавшую слезу.
Рядом что-то говорил, обращаясь к нему, Арно. Жулдас пытался вступить в переговоры с опекаемой им женщиной, а Шилема смотрела на них, и презрительно кривила губы. Всё ещё продолжали осматривать округу Джордан и дон Севильяк, чем-то занимался Хиркус…
Но и они почувствовали перемены, поочерёдно, до кого как это доходило, прерывая на полуслове высказывания и прислушиваясь.
Вокруг внезапно смолкли все звуки, а следом стал нарастать странный гул, не похожий ни на что. Его издавала башня, сама земля, им наполнялся воздух. Он монотонно нарастал и устремлялся вверх к сужающемуся ясному клочку неба как по трубе. Она завибрировала, исказилась, стала скручиваться в спираль. Через светлую часть, словно в запуски, заметались то в одну, то в другую сторону рваные чёрные тучки. Они стремительно вылетали из одного края, достигали другого или вдруг останавливались, замирали кляксами и вновь устремлялись вперёд или назад.
От этих туч или оттого, что солнце далеко ушло на запад, потемнело до ранних сумерек, но воздух обрёл хрустальную чистоту, словно из него вытряхнули всю гарь, дымы и аэрозоли.
Чёткие линии городка теперь казались нарисованными аккуратным рисовальщиком, который заботился не столько о художественном отображении картины, сколько увлекался геометрическими пропорциями в ней.
Уши заложило ватой. Арно открывал и закрывал рот, силился что-то сказать, но его никто не слышал.
– Началось! – прокричал на пределе голосовых связок Иван.
Но и его крик никто из ходоков не услышал. Да и оповещать о происходящем не было смысла, все догадались и сами.
Из непроницаемой завесы, опоясавшей городок, показались первые толпы ни кем не сдерживаемых людей. Они походили на сокрушающий вал наводнения, перед ним не оставалось ничего, что могло остановить стремительного движения. Вал огибал временные преграды, расступаясь перед ними и вновь сливаясь в единый поток, устремлённый к центру городка. Там, в центре, образовалось и импульсивно стало расширяться навстречу бегущим светлое пятно. Они встретились. Крики слились с вселенским гулом земли и небес…
Хиркус схватился за плечо Ивана, с силой потряс, чтобы обратить на себя его внимание. Иван медленно оторвался от безумия, охватившего людей и природу, повернул лицо к Хиркусу. Тот энергично показывал рукой вниз: надо спускаться?
Башня резонировала и могла вот-вот развалиться под ногами ходоков.
Иван кивнул и взглядом показал на остальных, зачарованных от созерцания необыкновенного представления.
Пожалуй, только искушённого Хиркуса оно не потрясло, он ожидал иного, со страстями, рвущими душу, а то, что разворачивалось перед ним, походило больше на массовку в захудалом театре или на съёмках бездарного фильма: мрачно, бессмысленно, незрелищно. Оттого он первым оторвался от него и смог трезво размышлять и оценивать действительность.
Когда они опустились вниз к основанию башни, сверху с неё уже сыпалась крошка ожившей кирпичной кладки, а мимо неё начали пробегать самые резвые: открытые рты, сумасшедшие ничего не видящие перед собой глаза, глухое урчание воздуха, вырывающегося из их груди. Они спотыкались, падали, поднимались и бежали, выкладываясь из последних сил.
Ходоки сбились в тесный круг, чтобы слышать друг друга. Обменяться мнением назрела необходимость, так как мгновения решали судьбу не только этого мира, но и их собственных.
– Ты уверен, что нам надо со всеми? – заорал Арно почти на ухо Ивану, оттого его вопрос дошёл не до всех.
Мимо, едва не сбив его с ног, прошмыгнул человек, схватился за сердце и опять побежал. Арно погрозил ему кулаком.
– Нет! – отрицательно качнул головой Иван.
Он не был до конца уверен, надо ли им со всеми бежать неизвестно куда, чтобы оказаться у истоков канала.
В их неподвижный островок среди мощного людского потока врезалась с ходу громадная туша пыхтящего человека. Как он смог добежать со всеми до ходоков при таких габаритах, можно было только гадать. Он тараном пробивался напрямую, не замечая стоящих на его пути ходоков. Дон Севильяк и Арно общими усилиями с трудом оттолкнули его от себя.
– Будем становиться на дорогу времени? – высокий голос Шилемы расслышали все.
Иван опять отрицательно мотнул головой. Однако с мнением Шилемы согласились все, кроме дона Севильяка, хотя, возможно, он не успел этого сделать со всеми.
Вразнобой, потянув за собой замешкавшихся, ходоки начали становиться на дорогу времени, но её… не было.
Вернее, она была, но грань между полем ходьбы и реальностью потеряла чёткость, истончилась до несущественной отдалённости. Здесь можно ещё двигаться, но зримо просачиваясь через предметы реального мира.
Иван почувствовал, как задрожала рука Шилемы, как дрогнул Хиркус, и стал озираться, дико вращая глазами. Джордан прильнул к нему всем телом и тоже не сдерживал дрожи, передавая часть её Ивану, хотя ему хватало своего переживания от внезапной потери возможности скрыто выскочить куда-нибудь отсюда для обретения свободы.
Они вновь вернулись в действительность, посчитав себя уязвлёнными до глубины души неизвестно кем и обманутыми, тоже неизвестно кем.
Пектой, толпой или самим временем?
А нашествие продолжалось.
Густые толпы, теряя скорость движения, сплошным фронтом направлялись к одной, неведомой никому точке плана городка, где вот-вот должны были сомкнуться в единую человеческую массу и остановиться. Кто окажется в её центре, тому не поздоровится, их там сомнут, растопчут. Над людьми властвовал безумный порыв, а не разум. Каждый из них никого и ничего вокруг себя не видел. Тех, кто держался вместе из родственных или дружеских уз, разнесло, рассеяло как капли, сорванные ветром, в бушующем море…
Так, наверное, потерялся где-то здесь малолетний Первопредок Эламов. И Гхор со своей бандой головорезов. Все смешались, все ждут, все кричат, как если бы человеческий вопль смог что-либо изменить в этой погибающей струе времени.
Прошли ещё краткие секунды…
Команда ходоков вдруг оказалась стиснутой со всех сторон какими-то обезумевшими от страха женщинами.
Иван, как не был занят собой и друзьями, с удивлением успел до того, как они заполнили всё пространство вокруг них, отметить, что все они практически одного возраста, лет за тридцать или около того, и одинаково одеты в серые укороченные выше колен юбки и толстой вязки джемперы.
Правда, его суждение о возрасте страдало поспешностью, он видел только раскрытые рты не то в крике, не то от нехватки воздуха, перекошенные лица и широко распахнутые, лишённые какого-либо смысла в них, глаза.
В таком состоянии человек не похож на себя, а в массе приобретает общие черты, нивелируется до неузнаваемости, под стать окружающим его людям. А стар он или молод – все на одно лицо.
Натиск их не только заставил ходоков потеряться в кишащем муравейнике, но и мог привести к распаду их круга. Они понимали, если кто-то из них сейчас не удержится в группе, упустив руку соседа, то уже никогда не сумеет пробиться к своим. К тому же у женщин, сдавивших их со всех сторон, оказалась своя единая сцепка: они также как ходоки, держались за руки.
Свободный от туч клочок неба, несущий свет тающему пятачку под собой, изогнулся, судорожно запульсировал и внезапно, со страшным грохотом, захлопнулся.
Наступила первозданная тьма.
Заполненное людьми пространство ахнуло в одном прерванном дыхании, и наступила тишина.
Как ни коротка она была, лишь краткое мгновение, но Иван успел крикнуть:
– Уходим! – и потянул за собой ходоков на дорогу времени.
На что надеялся, он не знал сам. Ожидал чего угодно, но хотелось воспользоваться той малой возможностью, что пока давало поле ходьбы. Без помех сплотить группу в тесный ударный кулак, и вернуться собранными таким образом назад, в реальное время. Втиснуться в толпу и ждать со всеми открытия канала Пектой.
Но дороги времени и поля ходьбы уже не было совершенно.
Они и реальность слились в один мир. Там и тут – везде люди…
Везде стало резко холодать, мороз падал сверху, и не стало хватать воздуха, словно его вытягивали мощные насосы… Раздавался нестерпимый свистящий звук, перерастающий в мажорный грохот тысячи тысяч барабанов, бьющих невпопад и без остановки…
Исчезло тяготение. Земля уходила из-под ног вниз и в сторону, укладывая людей штабелями в многослойный пирог…
Яркий огненный луч прорезал тьму. Всё, что попадало под метущийся сноп света, деформировалось, сжималось, наползало одно на другое, подобно картине на листе бумаги, комкающейся от неведомой силы…
Луч коснулся ходоков и тех, кто их окружал…
Ходоки и несколько десятков обступивших их женщин, притихших и испуганных, очутились под колыхающимся пологом длинного, уходящего в розоватую дымку, туннеля. Стены его конвульсивно то сжимались, сдавливая и без того малое пространство и людей, то расширялись, давая возможность разбавить тесноту, – дышали.
После недавнего грохочуще-визжащего и всё поглощающего звука, тишина, царящая в туннеле, привела попавших в него к глухоте, они немо озирались и также немо вопрошали друг друга.
– Канал? – первым нарушил молчание дон Севильяк.
Его басовитый голос заставил вздрогнуть не только людей, но и сам туннель. Вдоль него медленно продвинулось широкое огненное кольцо. Сквозь него можно было видеть мелькающие тени, быть может, того, что находилось вне туннеля. Оно миновало ходоков, ближайших к ним женщин и, вспыхнув ярче, сжалось и оборвало туннель тупиком. Отчаянные крики поглощённых огненным кольцом женщин, долго раздавались в ушах оставшихся по эту сторону тупика.
Инстинктивно и ходоки, и теснящиеся вместе с ними женщины подались дальше от него
– Канал, – подтвердил Иван, отступая под давлением толпы.
– Кишка какая-то, а не канал, – буркнул Хиркус.
– Да уж, труба, – не остался в стороне Арно.
– А как вы себе это представляли?
Иван и сам не помнил, как ему виделся временной канал.
Когда его нёс Хем под горами недоступности, то там туннель выглядел реально, его точно пробили сквозь каменные стены, хотя, возможно, всё это ему показалось. Здесь же ничего подобного не было. И вправду – живая кишка. Она содрогается в конвульсиях, её стены упруги, податливы.
– Как, как? – отозвался дон Севильяк. – Ты, Ваня, сам подумай. Мы ожидали временного канала, а не этой… дыры… не знаю куда!
– И всё-таки это канал. Один, наверное, из многих, образованных Пектой. Общий канал состоит из сотен частных каналов. Волокнистый…
– Мудрствуешь, КЕРГИШЕТ! – перебил его Арно. – А я считаю…
Он не договорил.
Тупиковая часть канала налилась синевой, бархатной дымкой повисшей перед ней, и двинулась на толпу. Вновь послышались крики отчаяния. Кого-то из нерасторопных женщин синева накрыла, окрасила в мертвенные тона, и она, под стенания подруг поглощаемых каналом, как будто ледяная истаяла в поле видимости.
Давка началась невообразимая. Никто не хотел попасть под сень неумолимо наползающего, такого мирного и шелковистого синего облачком, каким оно представлялось на взгляд. Те, кто оказался рядом с ним, бросились бежать в противоположную, открытую сторону канала.
Ходоки по неволе оказались среди бегущих, в задыхающейся от ужаса и непонимания происходящего толпе.
Канал, словно обретя поршень, с нарастающей скоростью выдавливал людей и гнал их неизвестно куда. Замешкавшиеся или оттеснённые в толкотне женщины, коснувшись этого мягкого поршня, вскрикивали как от внезапной боли, их вспышкой окутывал бледный ореол, после чего они пропадали…
Они бежали.
Бежать приходилось всё быстрее и быстрее. Такой темп выдерживали не все. Чаще и чаще кто-то в отчаянии издавал крик-стон, и тут же поглощался синевой.
Канал извивался, судорожно дёргался, то наливался багровой краской, то линял до болезненной серости.
– Как думаешь, их выбрасывает в реальный мир?
Арно легко бежал рядом с Иваном по правую руку. Слева за его рукав уцепился Джордан и отталкивал Шилему, которая была тоже не прочь ухватиться за КЕРГИШЕТА.
– Никак не думаю, – отозвался Иван. – Но скоро, – он оглянулся, соизмерил расстояние до наступающего тупика, – узнаем.
– Так, может быть, нам пора выскакивать и оглядеться, куда нас загнали?
Иван опять оглянулся. Ходоки кучно бежали рядом и следом, Жулдас об руку с той, что откопали в мусорной куче. Впереди с десяток молодых резвых женщин, за ходоками – ещё десятка полтора, но они, похоже, уже были обречены, так как держались из последних сил. Это из их среды поочерёдно пропадали в синем тумане.
– Прогулка по такому вот странному временному каналу не удалась, – высказал общее мнение Хиркус.
Бегун из него не получился. Он бежал вперевалку, выворачивая ноги и не работая руками. Он много тратил лишней энергии и оттого устал быстрее всех.
– Ага, прогулка! – выдохнул Джордан. – Давайте куда-нибудь…
– КЕРГИШЕТ! Давай!
– Руки! – скомандовал Иван. – Выходим в реальный мир … или… в поле ходьбы.
Ни того, ни другого не оказалось. Был всё тот же туннель.
– В стену!
Стена не пропустила. Она мягко провалилась, а потом спружинила так сильно и внезапно, что команда Ивана едва устояли на ногах, да и то благодаря дону Севильяку.
Часть женщин, опережавшая ходоков, убежала далеко вперёд, а догоняющая наткнулась на их плотную группу и остановилась. Синее покрывало тут же накрыло их, вырвав нечленораздельный вскрик, хотя никто ничего не почувствовал особенного…
Горячие лучи солнца встретили, а сухая жара обступила недавних беглецов. От насыщенных влагой одежд возникло туманное облако. Минутами позже оно истаяло, оставляя ходоков и почти дюжину женщин посередине выжженной каменной пустыни.
Часть десятая
Г О Н И М Ы Е
Solamen miseris socios habuisse malorum –
утешение для несчастных – иметь
товарищей по несчастью.
Промахнулись…
Яркое горячее солнце, одурманивающая жара и слепящая беспредельностью песчаная пустыня… Голые, выжженные холмы уходили к вибрирующему от раскалённого воздуха горизонту. И только с одной стороны вдали виднелась тёмная полоска, образованная, возможно, растительностью.
Прошло не менее получаса на то, чтобы выброшенные из временного канала или его побочного образования, ходоки и неожиданно примкнувшие к ним женщины, стали понемногу осознавать произошедшее с ними.
Ходоки всё-таки, что естественно, были хотя бы морально подготовлены к непредсказуемости движения по каналу, искусственно созданному гением Пекты, и могли предполагать либо о его неуправляемости, либо о незначительной пропускной способности. Но то, что не все уйдут именно за Пояс Закрытых Веков, им стало ясно уже после случайного обнаружения завала трупов в поле ходьбы Кап-Тартара. Конечно, предполагать – одно, но всё получилось не так, как хотелось бы.
Однако они, тем не менее, были способны хотя бы трезво оценить ситуацию, в которую угодили.
Иное дело женщины, волей судьбы оказавшиеся рядом с ходоками в одной, навязанной им, точке зоха.
Что они знали о плане Пекты? О том, куда он их зовёт, и что их могло ожидать? Поддавшиеся, как и все в том, умирающем мире, этому зову, они бросились искать спасение, поскольку никто, кроме Пекты, не смог предложить что-либо иное, кроме как покорного ожидания конца, ниспосланного не то разгневанными богами различных религий, не то их антиподами.
Оттого всё, что они только что пережили с пробежкой по каналу, стало, с одной стороны, неожиданным и непонятным, а с другой, – не таким уж и страшным. Они долго озирались, кого-то звали, выкрикивая имена в пустоту пространства. Ходоков они словно не замечали и даже отступили от них шагов на двадцать, где обособились и о чём-то, перебивая друг друга, стали не столько совещаться, сколько спорить.
По всей видимости, женщины были знакомы давно. Верховодила ими молодая, но с жёсткими складками у рта, особа, которую они называли Катриной.
Ходокам тоже было не до них. Они образовали свой тесный кружок, решая свои проблемы. Впрочем, пока что разговор у них шёл только об одном: как далеко в прошлое их выдавило по каналу времени?
Предположения различались, но все понимали, что никто из них не мог сказать пока что ничего определённого. Иван, выслушав мнения сотоварищей, осмелился один стать на дорогу времени для проверки поля ходьбы. Его не было с четверть часа, и ходоки стали волноваться, что могло его задержать там так долго. Наконец, он вернулся с неутешительным известием:
– Сплошная темнота! – сказал он. Заметив взволнованные лица ходоков, спросил: – У вас что-то случилось?
– Как ты считаешь, сколько времени ты отсутствовал? – вопросом на вопрос ответил Арно.
Иван пожал плечами.
– Едва ли секунд десять. А что?
– Для нас… Мы думали, не случилось ли что с тобой на дороге времени. Ты отсутствовал слишком долго.
– Возможно. Но кому-то надо сделать контрольную проверку. Моё видение…
– Это рискованно, КЕРГИШЕТ, – усомнился в необходимости новой проверки Хиркус. – Если ты там ничего не увидел, то мы и подавно.
– Как знать.
– Я схожу, – вызвался Жулдас.
Он стоял рука об руку с женщиной, откопанной ими у башни. Она, пожалуй, до сих пор не отошла от внезапного исчезновения, а затем появления Ивана. Поэтому, когда опекавший её Жулдас пропал из поля видимости, она разрыдалась, а по его возвращении она прильнула к нему и часто заговорила на своём непонятном языке, прикладывая ладони к лицу.
В этот раз лингвам справился, и Иван понял её речь.
– Она боится, что скоро и её возьмут куда-то… и заменят. Как всех нас… Она так считает.
– Ты уже понимаешь, что она говорит? – подался к Ивану Жулдас. – Как её зовут?
С самого первого момента, как эта женщина была освобождена из-под кучи мусора, Жулдас не отходил от неё ни на шаг, а она явно обрела в нём опору и защиту.
– Понимать-то я понимаю её, а вот спросить… – Иван помолчал и, набрав полную грудь горячего воздуха, непослушными губами, обращаясь к ней, спросил на непонятном самому ему языке: – Как тебя зовут?
Она вздрогнула, вскинула на него глаза и разразилась длинной тирадой, часть которой совершенно потерялась для понимания Иваном.
– Ты… не торопись, – попросил он её. – И просто скажи, как тебя зовут?
– Зачем тебе моё имя, незнакомец? – с отчаянием в голосе воскликнула она. – Ты хочешь, чтобы я тоже стала демоном, как вы все здесь? С дурными глазами и чужими лицами. Я думала, вы люди, а вы исчадие ада… Вы все! И даже этот, – она повела рукой в сторону Жулдаса и демонстративно отвернулась от него.
– Что? Что она говорит? – занервничал Жулдас и попытался прикоснуться к ней.
Она брезгливо оттолкнула его руку, на глазах у неё появились слёзы.
– Не говорит, а несёт какую-то ахинею, – с досадой сказал Иван. Только и дела, что сейчас разбираться в суевериях кого бы то ни было. – Мы все для неё демоны. В том числе и ты, Жулдас. Со страшными чужим лицами и дурными глазами. И не люди мы…
– Сама она… каракатица! – первой высказалась Шилема. – Пусть идёт вон к тем… Они там тоже…
– На каком языке она говорит? – перебил её Арно.
– Она? – Иван с некоторым удивлением посмотрел на спросившего ходока. Простой вопрос, но он не мог ответить, так как не знал. Лингвам натаскивал на понимание и речь, но не объяснял. Поэтому Иван с некоторой растерянностью сказал: – Понятия не имею…
– Так как её зовут? Она ответила? – стоял на своём Жулдас.
Высказывание Ивана хотя и повергло его в удивление, а поведение женщины сбило с толку и обидело, но ни то, ни другое его не убедили ни в чём. Он жаждал знать одно – её имя.
– Спроси её сам! – резко сказал Иван. – Не хочет она говорить. Да и нам не до её имени! Пора определяться, что делать. – Он оглядел округу. – Надо перебраться хотя бы ближе к воде, а потом предпринимать что-либо… – И добавил с раздражением по-русски: – Опять занесло к чёрту на кулички! И повязаны мы, шагу друг без друга не ступить.
– Да, Ваня, – хрипло проговорил дон Севильяк. – Надо только всем вместе. Иначе растеряемся.
– Так не будем уходить далеко, – сказал Арно. – Сместимся туда. Там, может быть…
Ходоки поняли его с полуслова. Следовало смещаться туда, где за зыбким маревом как будто угадывались какие-то заросли. Но тут же, словно по команде, повернулись к женщинам. Тем уже было не до разговоров и споров. Томление от жары и наступившей разрядки после бешеного многочасового гона вначале к месту создаваемого Пектой временного канала, а затем по нему, убили в них всякое желание говорить.
– Их нельзя оставлять, – первым высказал общую мысль Хиркус. – Это будет не честно по отношению к ним.
Шилема презрительно фыркнула.
Появление женщин, не относящихся к временницам, было ей не по нутру. Мало того, что они как снег на голову свалились, попав с ходоками в одну и ту же не простую ситуацию, и становились как бы их сообщниками, так таскай их ещё за собой, пробивая сквозь время.
– Только до воды, – быстро сказала она. – А там пусть сами…
– Надо вначале узнать, хотят ли они иметь с нами дело вообще, да ещё идти через дорогу времени? – строго проговорил Хиркус. – Поэтому…
– А я сейчас узнаю, – озорно блеснув глазами, вызвался Арно.
– Ну, ну, – напутствовал его Хиркус. – А то, может быть, меня с собой возьмёшь. Вдвоём веселее. Я им…
– Пока ты им, я тут сварюсь! – воскликнула возмущённо Шилема. – Что их уговаривать? И что с этой делать будем? Тоже таскать за собой будем?
Случайно попавшая к ним женщина непостижимым чутьём определила, что последнее высказывание временницы касалось её. Она тут же прижалась к Жулдасу и испуганно посмотрела на Шилему.
– С нами пойдёт! – жестко, как забил гвоздь по самую шляпку с одного удара молотком, с угрозой в голосе сказал Жулдас, и положил руку на плечо женщины, показывая всем, что берёт её под защиту.
Она дрогнула от его прикосновения и застыла в ожидании.
Смех, донёсшийся от женщин, где Арно что-то им там рассказывал, размахивая руками, прервал внезапную напряжённость среди ходоков.
– Смотри-ка, он их там сумел уговорить, – искренне удивился Хиркус и завистливо добавил: – С его-то красивой рожей. Любая, глядя на него, улыбнётся.
– Не всякая, – выдавила из себя Шилема.
– Ну, о тебе речи нет.
Вдруг, казалось бы, без причины, захохотал дон Севильяк и подтолкнул в бок полусонного Джордана.
– Ты чего? – едва устоял на ногах фиманец.
– Да смешно же! – верт вытер выступившие от смеха слёзы. – Ну, сам посуди. Временница к нам в компанию заползла как змея… Вот эту, что вцепилась в Жулдаса, мы сами откопали и подобрали. Но ведь вон ещё с десяток! В плохом сне такое счастье не приснится, а?
– Ты… ты! – полезла на него с кулаками Шилема. – Какая я тебе змея? Сам дубина!
– А что? Оба похожи, – подбросил дровишек в разгорающийся костёр Джордан.
Он оживился, глаза его заблестели.
– Опять? – цыкнул на них Иван.
Все трое, как нашкодившие школьники, потупились, вызывая у Ивана желание тоже рассмеяться.
– Они согласны! – крикнул Арно. – Но только до воды.
– Будет им вода, – за всех заверил Хиркус. И добавил: – КЕРГИШЕТ у нас всё найдёт… А?
Иван не был уверен в пророчестве Хиркуса и настроен не так беззаботно, как его товарищи.
Он втайне даже завидовал их беспечности, но к сердцу подкатывалось, как тошнота к горлу, предвидение усталости, которую ему придётся в скором времени пережить, вытаскивая всех их к своему настоящему.
К тому же женщины ещё не представляют, где они очутились волей случая. А когда узнают, разберутся, куда их забросило по милости неустойчивого канала Пекты, то их теперешняя паника и отчуждённость от ходоков сменятся обузой. С ними придётся повозиться, чтобы успокоить, объяснить, уговорить быть послушными и надеяться на их благоразумие при становлении на дорогу времени.
И ко всему этому, в рюкзаках у них еды дня на три, а с учётом женщин, вбежавших, как видно, во временной канал налегке, словно их там ожидала манна небесная, и того меньше – на день.
К нему приходило понимание, что стремление найти Напель, хотя она выступала уже лишь формальной причиной, проникновение в канал Пекты, оказалось чистой воды авантюрой.
На что он надеялся? Зачем, вопреки предостережениям Учителей и здравому смыслу, повёл за собой других ходоков? Если отбросить всю шелуху: возвышенные какие-то неясные намёки на необходимость и такую же наивную мысль о возможности встретить в канале, или пройдя по нему, Напель, – так вот, если отбросить всё это, то – что тогда остаётся?
А остаётся одно.
Кинулся он сломя голову сюда из-за надоевшей ему бессмысленной суеты во времени, не дающей ни остановиться, ни вздохнуть. Оттого мнилось: вот канал времени, по нему легко не торопясь пройтись, не тратя сил на пробивание тех, кто пойдёт с ним. Пройтись, неспешно оглядеться, посмотреть, как в натуре осуществлялся переход из перливого мира за Пояс Закрытых Веков, а повезёт, так встретить Напель…
Но Пекта, по всей видимости, создал не канал, а временной импульс, похожий на мгновенный пролом во времени, который безо всякой ориентации брызнул в прошлое отдельными струями-каналами. Они без разбора увлекли за собой попавших в них людей и, походя, разбросали их в громадном промежутке времени, исчисляемым миллионами лет…
Где-то в этом промежутке затерялись и они: ходоки и женщины, на счастье или, напротив, оказавшиеся в одной точке зоха с ними.
Он горько усмехнулся своим мыслям, беззаботности друзей и неведению женщин, которым ещё предстоит узнать страшную правду об обстоятельствах их появления не там, где им хотелось или предполагалось быть.
Это предстоит узнать этим, что оказались рядом с ними.
Но сколько ещё или уже никогда не узнают, куда это их занесло? Это они, рассеянные и потерянные во времени, оставят после себя артефакты, шокирующие их современников: золотые поделки даже в каменноугольных и пермских отложениях, поделки времён мелового периода…
Впрочем, как знать, как знать…
Видел же он атакующего птеродактиля в металлической броне…
Женщин позабавило приглашение взяться за руки с ходоками и предупреждение: ни в коем случае не отпускать их, пока им не скажут. Они смотрели в рот Катрин, ожидая её решения, но и готовые тут же выполнить волю мужчин.
Суровая и неприступная на вид Катрин размышляла не долго, тем не менее, повторилась:
– Только до воды! А там мы сами…
– Да уж вы… конечно… – пробормотал Хиркус. – Они, КЕРГИШЕТ, ещё во что-то верят.
– А ты? – хмуро поинтересовался Иван, всё ещё продолжая думать об одном и том же.
– Ха! – легкомысленно отозвался Хиркус, явно донельзя довольный неизвестно чем.
Женщины подозрительно ретиво выполнили разрешение своей предводительницы. Они почти бросились к ходокам, оспаривая место рядом с тем или другим из них и доводя Шилему своим поведением до белого каления. Она первой ухватилась за Ивана и никого к нему не подпускала, пока он не упрекнул её за то, что ходокам следует распределиться равномерно, чтобы охватить всех, кого придётся пробивать сквозь время.
Подготовка заняла столько времени, что дон Севильяку удалось неоднократно напомнить о невыносимой для него жаре, Шилеме несколько раз перейти с места на место, Арно и Хиркус позлословить, а Джордануопять впасть в полудрёму.
– Делаем шаг, – предупредил Иван.
На дороге времени женщины успели только ахнуть, как вновь проявились в реальном мире. Он оказался совершенно иным, чем тот, покинутый ими мгновения назад.
Редколесье, поросшее колючим кустарником, и жёсткая трава окраины оазиса уже давали хоть какую-то тень и прохладу. Ниже по ложбине просматривались густые заросли и смыкающийся полог крон низкорослых деревьев.
Не сговариваясь, все повернули и гурьбой направились под манящую тенистую сень.
Арно и Хиркус возглавляли испуганно оглядывающихся женщин. После необычного для них перехода через дорогу времени, они присмирели и держались поближе к ходокам.
Иван и дон Севильяк замыкали шествие.
– Ваня, – сказал негромко дон Севильяк, что давалось ему с трудом, – мы, кажется, сильно промахнулись.
– Это мягко сказано, – невесело отозвался Иван. – В таком прошлом я уже, наверное, побывал. Там тоже поле ходьбы в кромешной темноте. Где прошлое, где будущее не определиться.
– В темноте не страшно. Я там, Ваня… – дон Севильяк облизнул сухие губы, – долго находиться не могу. Мне дышать нечем.
– Воздуха нет?
– Воздух есть. Дышать нечем, – повторился дон Севильяк. – Это как густой дым. Думал, задохнусь… Хорошо, успел сообразить и не стал делать полный вдох. Но до сих пор в горле першит. – Он демонстративно или непроизвольно гулко прокашлялся и сплюнул себе под ноги. – Вот!
Иван понимающе кивнул.
Сам он дышать мог и никаких примесей или запаха во вдыхаемом воздухе не почувствовал. Но если у дона Севильяка – дым, то у других ходоков в здешнем поле ходьбы могут быть другие неприятности.
Несколько шагов прошли молча.
Перед ними остановился Жулдас с опекаемой им женщиной.
– Я тоже теперь другая? – жалобным голосом спросила она и вскинула на Ивана повлажневшие глаза, полные муки.
– Та же, что и была. Так же как и мы, – ответил ей Иван, стараясь говорить как можно мягче. Если она вбила себе в голову об обязательном превращении, то простым отрицанием её навряд ли удастся переубедить сразу. – Ты зря боишься нас и то, что мы делаем…
– Спроси её имя, – как заклинание выдохнул Жулдас.
Он приплясывал от нетерпения на месте.
– Не торопись! – И, обращаясь к женщине, попросил: – Ты назвала бы своё имя. А то Жулдас мне покоя не даёт. Хочет знать, как тебя зовут.
– Он? Жулдас? – она повела глазами в его сторону.
– Что она говорит? – почти простонал ходок. – Ты назвал ей моё имя, я слышал. А она…
– Потерпи!.. – отмахнулся от него Иван и опять обратился к женщине: – Так ты назовёшь своё имя?
– Я боюсь.
– Боишься? Чего?
– Если я назову своё имя, то каждый сможет мне сделать плохо. Я не хочу.
– А-а, – Иван вспомнил поверья многих народов, где имя человека пребывает в тайне из-за боязни порчи со стороны злых людей и сверхъестественной нечисти. – Но ведь тебя как-то называли, если хотели поговорить с тобой. Да и не может человек жить без имени или прозвища. Так как тебя называли?
– Да, – она вскинула на него ищущий и чем-то смущённый взгляд.
Всё-таки она была хороша. И, наверное, только обстоятельства, заставившие пережить глубокое волнение в связи с последними событиями, наложили на её облик крайнюю усталость, а на поведение – настороженность ко всему и недоверие ко всем.
– И как же?
– Очень Красивая и Умная, – сказала она и опустила глаза к земле.
– Хорошее у тебя имя. Оно достойно тебя, – с искренней улыбкой похвалил Иван. – Ты красивая, а вот умна ли… видно будет.
Вторую часть реплики он проговорил по-русски. Но женщина услышала только первую её часть и заулыбалась.
Иван передал Жулдасу её открытое имя без перевода.
– Её зовут Иката-май-ё.
– О! – воскликнул обрадованный Жулдас. – Иката-май-ё!
На его возглас она широко открыла глаза и с укоризной посмотрела на Ивана.
– Он и все, кроме меня, не знают твоего языка. Пусть для него и остальных это будет твоим настоящим именем.
На лице её появился румянец.
Иван хотел спросить, откуда она и почему не говорит по-английски. Да и, вообще, на каком говорит языке? Но его позвал Арно, далеко ушедший вперёд.
– КЕРГИШЕТ, иди сюда, посмотри!
Он с Хиркусом и женщинами вышли к площадке среди погустевшего леса и в немом испуге что-то рассматривали.
Иван со спутниками нагнал их.
На поляне они увидели большое горизонтальное колесо диаметром метров тридцать. По его окружности на острых шипах висели мумифицированные останки каких-то существ. Некоторые из них уже потеряли конечности, что лежали на земле вперемешку с мусором, нанесённым ветрами.
Колесо медленно и бесшумно вращалось, как своеобразная похоронная процессия, где провожаемые и провожающие – мертвецы…
Колесо вращалось, неторопливо пронося перед невольными зрителями застывшие в нелепых позах останки гуманоидов. Шипы, пронизавшие их, хищно поблескивали острыми жалами. Некто насаживал на них мёртвые или ещё, может быть, живые тела безо всякого порядка, как придётся: кого пронизало насквозь со спины или живота, кого насаживали стоймя, и тогда шип грозно торчал из головы или, напротив, он вначале входил в голову, а выходил в ногах.
Колесо
Женщины примолкли в ужасе, а мужчины в немом столбняке пытались осмыслить увиденное.
Дон Севильяк ухватился за обод колеса, попытался его остановить, но ходока дёрнуло с такой силой, что он едва не упал. Дон Севильяк ухнул совой и долго ещё после этого внезапного напряжения и такого же отпора потирал руку у локтя и кривил лицо от боли.
– Вот это сила! – воскликнул он. – Оно не само крутится. Его, наверное, кто-то или что-то вращает. Не остановить.
Его заявление повисло в воздухе. Никому не хотелось высказываться по поводу попытки воздействовать на вращение колеса. Достаточно того, что они стояли и смотрели на плавно проплывающие мимо них застывшие фигуры похожих на людей существ.
Наконец, первое оглушающее впечатление постепенно стало стираться. Пришли в себя женщины, с их стороны прозвучали первые реплики, правда, больше похожие на восклицания. Ходоки тоже обменялись несколькими фразами, но их было достаточно, чтобы проникнуться пониманием неприятности, так как они, по всему, проявились не в самом благополучном месте, что в пространстве, что во времени.
Кто, кого и за что? – вот мысли, возникавшие у них.
На такое изощрённое зверство или ритуальное действие способны только разумные, и разумные, стоящие на высокой ступени цивилизации. О том же говорило наличие самого колеса, создать подобное под силу только обладателям инженерных знаний. Да и назначение его явно отличалось специализацией – для накалывания как мух на иголку существ тоже, наверное, разумных.
Арно и Хиркус последовали за медленным движением обода колеса. Они всматривались в мумифицированные лица.
– У них глаза без век, – отметил Хиркус.
– Не совсем, – засомневался Арно. – Они есть, но… может быть, перепонка закрывала у них глаза? Вот смотри…
– Это у них на ногах перепонка. В воде, наверное, жили.
– Или в болоте.
– Где ты здесь видел болото?
– А воду?
Иван слышал их удаляющиеся голоса, сам непроизвольно вглядывался в иссохшие черты, но видел только личины смерти. Он никак не мог решить, что же ему и им всем предпринять. Не оставаться же здесь? Либо надо уходить отсюда, чтобы не видеть этой голгофы, либо… Вторая альтернатива не формулировалось. Или её не существовало вообще. Уходить надо, а потом? Конечно, надо думать сообща. Но не сейчас, ни сию минуту, а позже, когда…
Какое-то нехорошее предчувствие оборвало размышления. Он быстро осмотрелся. Да нет. Все люди здесь, в округе спокойствие, колесо крутиться всё также медленно и бесшумно.
Показалось? Иван перевёл дыхание. Но тут отчаянный крик одной из женщин заставил его вздрогнуть.
– Это она! Смотрите, сёстры!.. Это Элен!
– Да, да! – подтвердила другая. – Это её медальон! Это она!
Женщины шумной стаей бросились к очередной жертве колеса.
Жертва – человек, женщина с длинными спутанными волосами, закрывающими её лицо и часть высохшей груди. Её, по-видимому, с силой насадили на острый шип. Его остриё пробило не только всё тело снизу вверх, но и черепную коробку, и теперь смотрело вверх, выйдя через темя. Руки и ноги её до сих пор сохранили связывающие их путы, колени неестественно вывернуты и подогнуты. Большой крест, топорно выструганный из деревянных палок, был косо прибит к телу Элен на животе длинным тонким стержнем.
Женщины упали перед мумией на колени, вытянули распростёртые, тянущиеся к ней руки и завыли на все лады. Колесо совершало свой неукротимый бег, и женщины были вынуждены ползти на коленях вслед.
Ходоки переглянулись. Дон Севильяк шумно вдохнул.
– Этого нам ещё не хватало, – выдохнул он. – Это что же происходит?
– Я такого не видел даже в моём поле ходьбы, – сказал Джордан и придвинулся ближе к Ивану. – Отсюда, КЕРГИШЕТ, бежать надо. Кто их знает? Как бы нас… тоже.
– Не накличь! – накинулась на него Шилема. – А уходить отсюда надо, потому что противно на это смотреть.
С противоположной стороны колеса послышался зычный голос Арно в сопровождении энергичными размахиваниями руками.
– КЕРГИШЕТ! Здесь есть на что посмотреть!
– Здесь тоже не соскучишься, – проговорил Иван в сердцах. Отозвался: – Мы сейчас подойдём! Шилема и ты, Жулдас… Жулдас, ты меня слышишь? Оставь пока… Икату. Вы поговорите с ними, – он указал на словно обезумевших женщин.
– О чём с ними говорить? – возмутилась Шилема. – Им, наверное, всё это нравиться. Вот и пусть себе…
– И всё-таки. Поговорите. Узнайте, кто эта Элен… Сами понимаете, что её появление здесь… Нам тоже важно знать… И вообще, поговорите с ними. Почему рыдают и ползут…
– Поговорю, – Жулдас так и не оставил руки Икаты-май-ё!
– Вот и поговори. А мы пойдём.
Настроение у Ивана упало много ниже среднего.
Да и откуда ему быть высоким? Хорошему настроению?
Какой-то сюрреализм преследует их, начиная с первой минуты выхода из Фимана в перливый мир. Кое-что, естественно, можно было предвидеть: суматоху нервозных толп умирающего вместе с людьми мира, стрельбу и слепую ярость пробивающихся к центру перехода по каналу, какие-то странности, в конце концов. Но действительность оказалась иной и преподносила и преподносит им такое, что перехлёстывает всякое воображение.
Чего только стоят: поле смерти и Гхор, слепой временной канал и это колесо…
Колесо же делало, казалось, вечное коловращение. И также, словно изначально, за ним ползли на коленях женщины, не отставая от жалких останков Элен.
Сопровождаемый притихшим Джорданом и топающим доном Севильяком, Иван шёл по кругу, обгоняя недавно проплывшие мимо него картинки изуверства.
– Что у вас? – угрюмо, потому что не ожидал ничего хорошего, спросил Иван поджидавших его ходоков.
– Здесь рядом посёлок и озеро. Вода, – сказал Арно.
– Вода вкусная, – вставил Хиркус.
– Подожди, – отмахнулся Арно. – Дело не в том. Там другое… Даже не знаю, как сказать и что подумать.
– Посмотрим. Не объясняй. Веди!
– Да тут и вести некуда. Вот, присмотрись. Да, да.
– Хм… И правда.
Наверное, это было поселение. Своеобразное, конечно, и непривычное людям.
Глиняные, похожие на гигантские закрученные в спираль раковины, сооружения, несомненно, искусственного происхождения, зияли овальными входами полудужьем вокруг нелепой постройки в виде той же раковины, но поставленной вертикально. Наверху, на самом кончике её был водружён крест, такой же уродливый, как на Элен, только большой.
– Вот, – показал на него Арно.
– Там внутри то же, – сказал Хиркус.
– Что?
– Трупы.
– А-а, – Иван заглянул через лаз, ведущий во чрево раковины.
Мумии лежали в ряд. Их хорошо можно было рассмотреть, так как раковину пронизали многочисленные едва заметные отверстия, и в них проникал свет.
Иван выпрямился.
– А не кажется ли вам, что эта Элен… Занималась здесь…
– Миссионерской деятельностью, – подхватил Хиркус. – За это её и покарали. Вместе с приверженцами.
– Разумно. Но остаётся выяснить, кто покарал?
– Лучше не надо, – сказал Арно. – Дело давнее, и нам…
Он не досказал.
– КЕРГИШЕТ! – донёсся истерический вопль Шилемы. – Берегись!
Иван и ходоки словно ожидали именно такого крика и предупреждения. Нервы их находились всё время в напряжении. То, с чем они неожиданно столкнулись, как бы они от него не старались отгородиться, не могло настраивать на благодушный или хотя бы на равнодушный лад, тем более, убаюкивать себя на гарантию безопасности.
И крик Шилемы расставил все точки по местам. Так и должно случиться. Это как бы избавило их он груза ожидания и тягостных мыслей. Раздумья долой, мышцы готовы к действию, исчезли неопределённость и гнетущее состояние.
Всего в десяток длинных шагов, похожих больше на прыжки, они оказались у колеса. Даже Джордан не отстал, делая, порой, три движения ногами, когда рослые ходоки совершали только один.
Испуганные женщины так и стояли коленопреклонёнными.
За спиной Жулдаса, застывшего глыбой, в боевых стойках маячили Шилема и Иката, ограждая женщин от плотной шеренги, вооружённых обоюдоострыми копьями, существ. На вид они не отличались от тех, кто висел на кольях колеса. Но живые, они выглядели, с точки зрения людей, несуразно из-за иных пропорций тела и конечностей. Особенно поражали длинные и тонкие, будто состоящие из одних сухожилий, конечности, что служили им руками. Некоторые из существ опирались ими о землю, не нагибаясь. Стояли они на ногах, сильно развитых в бёдрах и худых к широкой ступне. Усохший и оттого незаметный у трупов горб так же служил достопримечательностью живых. Он начинался от самого затылка треугольной в анфас головы, шёл вдоль спины и оканчивался куцым, но толстым в основании, хвостом.
Появление ходоков во главе с Иваном, по всей видимости, изменили намерение потомков рептилий немедленно напасть на малочисленную группу людей.
Шеренга подалась назад. Произвела это движение резво и довольно чётко и, как по давно отработанной команде, перестроилась, выставив против новых действующих лиц, заслон клином, что так же говорило в пользу их разумности.
Между пришедшими из будущего и аборигенами повисла, скрашиваемая лёгким шуршанием колеса, настороженная тишина, изредка прерываемая всхлипами женщин.
– Будем уходить? – спросил Арно, придвигаясь вплотную к Ивану.
– Наверное… Я надеялся отсюда определить направление во времени, – не поворачивая головы, сказал Иван. – И эти… – он едва заметным кивком показал в сторону женщин. – Пока им опять объяснять и уговаривать будем…
– Зачем тогда уходить? Разогнать этих… лягушек. И – всё! – громыхнул дон Севильяк. – Ты же видишь, сморчки.
– Может быть, и сморчки. Но они только и ждут, – вставил Хиркус, – чтобы тебя съесть. Уже шампуры наготове держат. Нанижут, и даже разделывать не будут, так тебя сожрут вместе с одеждой.
– Ха!
– Разогнать, значит стрелять… Вот что, – принял решение Иван, – вы меня подстрахуйте, а я с ними попытаюсь поговорить.
– Ну, КЕРГИШЕТ! – ахнул Хиркус и следом: – Я с тобой. Не поймут тебя, то я им покажу что-нибудь такое… А что?
– Ещё один, – пробормотал неприязненно Джордан. – Но мне здесь одному тоже делать нечего. Я с вами тогда пойду.
– Ну вот, – Арно посмотрел на воинственно настроенного дона Севильяка. У того раздувались ноздри, при этом автомат он ухватил громадной рукой за ствол, как дубинку. – Мы с тобой что, против?
Иван резко махнул в их сторону рукой.
– Пойду я. Хиркус, ты со мной, – распорядился он, – но будь позади и не высовывайся прежде времени. А вы – начеку.
Иван медленно направился к шеренге местных разумных. Считая жест понятным любому, взявшему оружие, он приподнял руки на высоту плеч, раскрыл ладони и показал аборигенам, что у него в них ничего нет, и его не следует бояться.
Тоже самое проделал Хиркус, недовольный приказом Ивана держаться позади.
– Кто знает, когда это прежде времени наступит? – говорил он себе под нос. – Прежде времени…
Казалось, всё остановило свой бег по оси этого времени.
Перестали причитать женщины, замерли рептилии и ходоки. Только колесо напоминанием вечности продолжало своё кружение, но и оно не смягчало окаменелости застывшей тишины в этом месте. Точно так же не оживляли картину КЕРГИШЕТ и Хиркус, которые медленно и неестественно плавно, словно лодки в спокойной воде по инерции, сокращали расстояние между собой и копьеносцами.
Иван остановился, когда до стоящих в клинообразной шеренге можно было допрыгнуть в один шаг. За ним, подпирая плечом, затаился Хиркус, всё ещё обсуждающий сам с собой о приказе не высовываться прежде времени, и что бы такое показать рептилиям, от чего бы те могли придти в восторг и побросать свои заострённые палки на землю?
Всё! Тишина, неподвижность действующих персонажей, неопределённость…
Толкачёв, готовый к любым действиям противной стороны, всматривался в неотличимые лица тесно стоящих перед ним разумных существ. Но что они думают, глядя на него, что у них зреет в небольших, вытянутых нижней частью, головах, каких непредсказуемых движений можно от них ожидать – понять не мог.
Всё-таки это были не люди, чью мимику и намерения в глазах он смог бы проанализировать и предполагать, хотя бы приблизительно, последующее их поведение. Он бы видел гримасы ненависти и, значит, невозможности договориться. Если бы на лицах читалась растерянность, то появлялась возможность установления контакта. Спокойствие, ожидание, равнодушие – можно вступить в диалог.
Здесь же – ничего.
На что надеялся, Иван и сам, пожалуй, не знал.
Парламентёром он никогда не бывал, но однажды видел, как на это шли двое ребят – офицер и сержант – к моджахедам, окружённым в ущелье. Их там оставалось десятка два, столько же было уже убито в перестрелке. Сержанту пришлось даже перешагнуть через одного убитого. Тогда Иван с замиранием сердца, также как и другие бойцы из его отделения, следил за этими двумя, рискнувшими пойти на переговоры. У него тогда высохли до шершавости губы, перехватывало дыхание, ведь каждый шаг парламентёров, как будто идущих спокойно и уверенно, мог оборваться автоматной очередью…
Обошлось. Что они там говорили обречённым, что обещали – не в том суть. Главное, моджахеды сдались. Но они были людьми, а наши парламентёры – профессионалами в своём деле. Знание языка и психологии поведения загнанных в безнадёжное положение людей, навыки убеждения и агитации помогли остаться в живых и моджахедам и нашим солдатам, которым пришлось бы выбивать их силой.
Сейчас складывалась совершенно иная ситуация.
Правда, ему не грозила быстрая смерть от пуль, выпущенных в упор, а от заострённой палки можно увернуться, да и ходоки поддержат огнём из автоматов. Однако хотелось бы разойтись с миром. Хотя бы на несколько минут, чтобы собрать всех в кучку, стать на дорогу времени и сдвинуться в прошлое или будущее – пока без разницы, лишь бы уйти от этой неожиданной встречи.
Вдруг ряды рептилий дрогнули, зашевелились. И как бы они не отличались от людей, их манеры и поведение держаться, Иван заметил в их позах новое содержание: – они встревожились, но не из-за его появления перед ними. Их взоры круглых бесцветных глаз, до того устремлённых на него, переметнулись к чему-то, возникнувшему за его спиной и заставившее пренебречь возможной угрозой, исходящей от него. Там что-то произошло серьёзное.
Иван подумал о какой-то проделке ходоков и хотел уже резко предупредить товарищей о несвоевременности подобных действий.
– КЕРГИШЕТ! – раздался негромкий, но полный тревожного отчаяния возглас Арно.
Иван оглянулся и с досадой на себя выругался. Не предусмотрел, не подумал, не обезопасился.
За ходоками, оставленными им во втором ряду для поддержки, скопилась целая орда рептилий.
Они надвигались тучей, словно из воздуха возникали всё новые и новые особи неведомого народа-племени. Их вооружение составляли обычные палки или обломки комлей небольших деревьев с ершистыми венчиками корней.
Эдакое народное ополчение, схватившее по дороге, когда сбегалось на звук набата, всё, что попалось под руку.
Положение для людей складывалось аховое. Иван с Хиркусом, Шилема и Жулдас с Икатой, коленопреклонённые женщины и остальные ходоки: четыре разобщённые группки, зажатые в клещи.
«Придётся стрелять!» – с горечью подумал Иван.
У всех автоматы на изготовке, а ему сдёрнуть его с плеча – одно мгновение.
Иван закрутился, оценивая обстановку. Ходоки могли бы успеть, дай он команду, сбежаться, составить сцепку и уйти в поле ходьбы.
Но женщины…
Правда, они тоже, наконец, зашевелились, но и только. Как после непосильно тяжёлой работы они поднимались на ноги и сомневались, удержаться ли они на них после того, когда всё-таки встанут во весь рост.
Во всём, тем не менее, ощущалась какая-то незавершённость в том, о чём с тревогой думал Иван и его спутники.
Аборигены, коль скоро они так удачно их окружили, должны были предпринимать новые, более агрессивные или угрожающие действия.
Иначе, зачем стоило затевать манёвр? Чтобы захватить в плен и как этих… на колесо?
Иван неосознанно, казалось, кожей отметил накал смятения не только среди людей, но и у рептилий. Те, что стояли перед Иваном плотной шеренгой явно чувствовали себя неуверенно. Копья у них подрагивали в руках, они выпрямились с натугой, так как им мешал гребень, неуклюже поворачивали головы и бессвязно переговаривались, как будто волны плескались о берег.
Подошедшие позже, перестраивались.
Они суетливо собирали из беспорядочного своего скопления упорядоченную фигуру, похожую на неровный клин. Но клином на противника, рассеянного и малочисленного, каковыми перед ними предстали люди, не ходят. Такое построение для того, чтобы пробивать брешь в плотных рядах, рассекая их.
Прошли секунды.
И вдруг шеренга копьеносцев распалась. Воины повернулись к Ивану спинами и… довольно резво драпанули прочь. Вслед за ними, опять превращаясь в дикую орду, устремились рептилии, подошедшие позже. Из их глоток исходил клокочущий звук, словно вскипел громадный котёл вязкой массы. При этом они размахивали своим примитивным оружием. Однако своим неуправляемым, на первый взгляд, потоком, не сметали всё на своём пути, а лихо обтекали огорошенных людей со всех сторон и опять смыкались, минуя их.
– Ого-го! – раздался подбадривающий ликующий голос дона Севильяка. – Так их! Так!
– Не ори так! – отшатнулся от него и присел Джордан.
До того он искал у него защиты, скрываясь за громадной глыбой дона Севильяка, как за несокрушимым заслоном ото всех бед.
– Так смешно же! – дон Севильяк панибратски хлопнул приподнявшегося с корточек Джордана по плечу, но не рассчитал силу удара, и фиманец упал. – Гы-ы! – удивился дон Севильяк.
Джордан не стал с ним больше разговаривать, отвернулся и подался ближе к Ивану.
– Как думаешь, КЕРГИШЕТ, у них здесь война или, как сейчас у нас говорят… там, в будущем, – поправился Арно, – местный вооружённый конфликт?
– Спроси что-нибудь полегче… Ты посмотри только!
С десяток рептилий отстали от ушедших в погоню соплеменников. У них не было оружия. Они что-то булькающее бормотали у стайки испуганных, не понимающих их, женщин, а потом упали перед ними ниц. Приподнялись, воздели руки вверх и запели. Звуки, издаваемые из их, плохо приспособленных для этого глоток, неожиданно обрели стройность и ритм.
Иван не поверил своим ушам. Сквозь помехи искажённого произношения чётко выделялись два слова:
– …матка боска…
Возвращение в пустыню
«Матка боска» – заклинанием прокручивалось в голове у Ивана. – «Это же Матерь божья!
Но откуда? Как это может быть здесь? Почему они обращаются к ней по-польски?»
О «матке боске» знал с детства.
В их семью наезжали знакомцы отца и матери со всех концов Европы, в том числе и из Польши. И эта «матка боска» у одних звучало как присказка, у других, как обращение к ней по поводу и без повода. Отец порой тоже говаривал:
– Ну, матка боска, – если хотел сказать о чём-то досадившем его или неприятном.
Но здесь! Здесь!!
Пока в памяти Ивана с калейдоскопической последовательностью вспоминались фрагменты отлетевших лет и продумывались им, женщины с трепетом внимали коленопреклонённым перед ними аборигенам, хотя и с удивлением. Кроме того, две из них тоже опустились на колени и с жаром стали поминать «матку боску» вполне членораздельно, так что Иван удостоверился, что не ошибся, и всё это ему не почудилось, а так оно и есть на самом деле, несмотря на поразительную необыкновенность и чудовищность происходящего.
– Они молятся на польском языке, – оторвался от Икаты и первым высказался Жулдас.
– Да, это польский, – буркнул Арно, словно был недоволен тем, что женщины молились на этом языке. – Ты, КЕРГИШЕТ, что-нибудь понимаешь? Где мы?
– Ни черта не понимаю! Или у нас уже начались глюки… или это перливый мир, но в прошлом.
– Таких миров не может быть, – возразил Арно, но тут же протянул задумчиво: – Хотя…
– Вот-вот, хотя. Много ли мы знаем? – сказал Иван. – Так, где мы?
– Знаем, и достаточно, чтобы быть уверенными наверняка. Таких миров и вправду не бывает, – высказался Хиркус, но уверенности в его голосе отсутствовала так же.
– Ты позабыл тарсенов, тарзей и… кого там ещё?
Колесо медленно и тоскливо вращалось, женщины созвучно с местными существами возносили хвалу матке боске, другие существа, оттеснившие вооружённых копьями, – в немом молчании слушали слаженные голоса, а ходоки в растерянности наблюдали за всем этим непонятным действом.
Наконец, казалось, всё стало заканчиваться, но к этому моменту, сделав полный оборот, колесо поднесло посаженные на шип останки Элен.
Женщины повернулись к ней, упали все на колени, голоса их пошли подвысь, окрепли.
– Мы, может быть, уйдём отсюда, а они пусть себе тут гнусавят, – громко, как это она делала всегда, спросила, ни к кому не обращаясь, Шилема. – Вам не надоело? Ведь у них это надолго.
– Да, представление так себе, – презрительно бросил Хиркус. – Один раз посмотреть, да и то под палкой.
– Наверное, – вздохнул Иван. – Если не слушать и не смотреть, так что предпринять, вы знаете?
Шилема надула губы.
А Иван никак не мог отделаться от чувства виноватости. Не перед ходоками, поскольку привёл их сюда, а почему-то перед женщинами, как словно и они были втянуты им в эту авантюру.
Представлялось ему это так: ходоки, умеющие способность ходить во времени и дороги в нём, в канале Пекты оказались инородными телами, отчего и были по-иному восприняты им и вытолкнуты за пределы канала, где, возможно, для обычных людей действовали специфические силы – и физические, и психофизиологические. Женщинам не повезло, они слишком близко соприкасались с ходоками и вместе с ними оказались не там, куда стремились. Значит, и вытаскивать их куда-то придётся ему. Вот уж по горькой истине: захотел приключений, и получил их сполна и больше.
Шилема теребила его за рукав.
– Так мы идём?
– А эти, думаешь, просто так нас пропустят? – Хиркус кивнул на вооружённых дрекольем местных разумных, что тесным полукругом обступили и ходоков, и женщин, стоящих на коленях вместе с аборигенами.
– Протиснемся, – повёл плечами Арно.
– Да! – поддержал его дон Севильяк и сжал перед собой кулаки, в одном из них за ствол был зажат автомат.
– Тогда так… Шилема и Джордан ко мне ближе. Арно впереди, дон Севильяк с Жулдасом – замыкающие… Протискиваемся!.. Осторожнее!..
Протискиваться не пришлось. Плотные ряды расступились и пропустили команду Ивана.
– Покладистые ребята, – похвалил Хиркус. – Но почему именно в эту сторону?
– Тебе это важно знать? – обернулся к нему Арно.
– Ты не оглядывайся, а внимательнее посмотри дальше своего носа.
– Смотрю, и что? А-а…
– Вот тебе и а-а, – сымитировал его Хиркус. – Мы теперь как на ничейной полосе.
За редкими зарослями кустов маячил ряд вооружённых копьями местных воинов, недавно оттеснённых от колеса. Они пританцовывали и тоже пели – заунывно, на одном дыхании и ноте. Звучало бесконечное «и-и-и…»
Ходоками, выведенными за пределы круга каких-то действий, где они оказались лишними, похоже, уже никто не интересовался.
– Фу, как они противно воют! – Шилема закрыло одно ухо ладонью, и брезгливо покривила губы.
– Ты не права, – сказал Хиркус. – Для нас, конечно, дикая, но это всё-таки песня. И мелодичная. Прислушайся!
– Вот ещё! – возмутилась Шилема.
…Жарко, душно, солнечно.
Муторно на душе. Всё не так. Вернее, непонятно как.
Иван мучительно настраивал себя на принятие какого-то решения. А его не было. Тупик. Мысли сбивались, рассеивались в пустоту, не оставляя ни малейшего намёка на возможность выхода из тупика.
Но решать, в конце концов, придётся ему. Ходоки сейчас не помощники. Они, пожалуй, даже довольны тем, что вокруг них происходит. А Жулдас и вовсе потерял как будто всякое представление, где находится, всё его внимание сосредоточено на Икате, да и она тоже не прочь быть к нему поближе.
Вот ведь как у них получилось!
Встретились случайно, и сразу их кругозор сжался до обоюдного существования только для них; а все остальное – где-то там, вне, ничего не значащее…
Позавидовать можно!
Возбуждённые и возмущённые выкрики женщин прервали его сумбурные размышления. Сразу появилась цель – ближайшая, не приносящая ничего существенного для будущих действий – спасение нечаянных спутниц.
– За мной! – приказал он готовым к прорыву ходокам.
Они молча вломились в частые ряды туземцев. Те, может быть, и ожидали нападения, но не такого мощного и целеустремлённого. Ходоки, подражая им, шли клином. Впереди Иван и Арно, на флангах Хиркус и дон Севильяк, чуть позади временница и фиманец, замыкали Жулдас и Иката, предупреждая нападение сзади.
Иката показала себя. Она не уступала в сноровке Шилеме, попадавшие под её руку или ногу местные существа, отлетали в сторону с квакающими звуками и долго не могли прийти в себя.
Пробить брешь ходокам удалось в считанные секунды. У колеса они застали трагикомическую сцену.
Женщины вцепились в одну из своих подруг со стороны головы за плечи и руки, с другой, за ноги, её тянули невооружённые аборигены. Своеобразное перетягивание каната проходило с переменным успехом.
Произойди такое на каком-нибудь праздновании, то зрители показывались бы со смеху. А происходящее здесь не радовало. Женщины упирались и голосили, на противоположном конце цепкие длинные конечности ухватисто удерживали несчастную, попавшую в переплёт. Она уже, наверное, потеряла сознание, на её бледном лице застыла маска отчаяния и муки.
После прорыва компактная группа ходоков распалась. Хиркус и Арно набросились на тех, кто удерживал женщину, пытаясь оторвать и отогнать их от неё. Шилема помогала им, правда, больше визгом, чем делом. Однако все их усилия привели к обратному, потому что хватка туземцев не ослабла, их длинные жилистые передние конечности, словно приклеились к ногам мученицы, а противоположная сторона расстроилась, выпустив из рук подругу, и она оказалась во власти рептилий.
Новая же попытка опять поймать ускользающие руки и плечи не увенчались успехом. К тому же, Иван и дон Севильяк решительно оттеснили женщин от колеса. Они кричали, а Иван никак не мог добиться задуманного: сплотить всех и уйти в поле ходьбы.
– Арно! Хиркус! Шилема!.. Ко мне! – взывал он. – Хватайте их! Уходим!.. Уходим!..
Женщины бесновались, вырывались из рук ходоков. То одна, то другая бросалась на защиту попавшей подруги в плен к аборигенам, хотя та уже исчезла в клубке тел безоружных и вооружённых рептилий.
Наконец, Арно и Хиркус при поддержке разъярённой Шилемы, отшвыривая направо и налево создания этого мира, прорвались к остальным ходокам.
Под крики, шум и рычание своих и чужих, люди стали на дорогу времени.
Вышли под лучи расплавленного солнца пустыни. Знойная мгла искажала горизонт, нигде ни кустика, ни тени.
Быстрый переход не охладил ни тел, ни накала страстей, бушевавших у одних в мыслях, у других в напряжённых мышцах. Женщины, потерявшие названную сестру по какому-то их тайному делу, тут же отпрянули в сторону и обособились, как только ходоки расцепили руки и выпустили их и своего круга.
– Они совсем одурели! – презрительно бросила в их адрес Шилема. – До чего же бестолковыми оказались…
– А ты бы не одурела? – осадил её Хиркус. – Если бы тебя стали пробивать туда-сюда во времени и с места на место? Они в первый раз, а ты изображаешь из себя тут…
– Вот и успокой их, – посоветовал Джордан. – Думать мешают.
– Мыслитель нашёлся!
Дон Севильяк хрюкнул от распиравшего смеха.
– Перестаньте! – пришлось прикрикнуть Ивану на пикировщиков.
– Не останавливай их, КЕРГИШЕТ. Пусть поговорят, – Арно стряхнул с рукава какого-то жучка, принесённого от скорбного колеса, или успевшего попасть на него уже здесь, где, казалось бы, никакой жизни не должно было быть. – Самому хочется сказать что-нибудь эдакое, заковыристое. Пожаловаться или, наоборот, погрозить кому-нибудь кулаком. Чтобы горло прочистить и мозги встряхнуть себе и другим.
– Жарко, – пропыхтел дон Севильяк, смахивая обильный пот с подбородка. Лицо его покрылось крупными каплями, они собирались в струйки и стекали вниз. – Не люблю пески, жару, пот… Ф-рр!
– Кто любит? – уныло подтвердил Джордан, хотя, пожалуй, только он и Шилема меньше других ходоков были покрыты испариной.
Жара успокоила и женщин. Они теперь с испугом осматривали пустынное грязно-жёлтое пространство, слившееся с таким же невзрачным небом.
Воздух обжигал дыхание, даже сквозь походную обувь ходоков проникало жгучее тепло раскалённого под солнцем песка, а некоторые женщины, обутые в лёгкие полусапожки или туфли, уже приплясывали, стараясь хоть как-то избавиться от нарастающего жжения в ногах. Забота о сохранности ступней заставили некоторых из них, в том числе и предводительницу Катрину, наконец-то, вспомнить о ходоках, что так бесцеремонно уже дважды переместили их непонятным для них образом из одних погодных условий в другие.
– Ну и что теперь? – с вызовом спросила Катрина, подступая почему-то к дону Севильяку.
Тот оторопело уставился на неё своими глазищами, отчего Катрина опустила плечи и, словно стала меньше. А он протянул нечто не членораздельное:
– Э-э…
Как бы там не оробела Катрина от его вида и словно безумных глаз, но она не отступала от него.
Дон Севильяк топтался на месте и бросал на Ивана умоляющие взгляды, чтобы он избавил его от неожиданной напасти в лице этой, непонятно зачем приставшей к нему, женщины, начинающей разъяряться от его мычания и беспомощности что-либо ответить на её резонные, как ей казалось, вопросы.
– А он её испугался, – со смешком заметил состояние дона Севильяка Хиркус. – Ни бэ, ни мэ сказать не может.
– Вернее будет, что это она его испугала, – тоже усмехаясь, уточнил Арно. – Но она права. Что теперь? Здесь оставаться нельзя. Ещё немного…
– Надо вон туда пойти, – сказал Джордан, всматриваясь в зыбкую от зноя даль. – Там у воды всё и обсудим.
Предложение Джордана всколыхнуло надежду, все посмотрели в указанном направлении и все вдруг увидели и вправду невдалеке мерцающее под лучами солнца большое озеро в обрамлении низкой, но пышной растительности.
– Точно, оазис! – обрадовано воскликнула Шилема и облизнула языком сухие губы. – Ну, Джордан, от тебя хоть это. А вот я бы не заметила. И если там пресная вода…
– Пресная, – твёрдо сказал Джордан, польщённый высказыванием Шилемы о его остром глазе. – Видишь, как всё вокруг разрослось.
Оазис увидели и женщины, они первыми направились к нему, но с удивлением оборачивались к ходокам, которые почему-то идти по их следам не торопились.
Почему его спутники стояли, обсуждали, но не бросались к воде, Иван не знал, но сам чувствовал смутное беспокойство и неуверенность.
Вот оно – озеро, с водой и тенью под деревьями. Не дальше километра до него, несколько минут ходьбы, где, освежившись, можно обсудить, наконец, неспешно все проблемы и вопросы, возникшие перед ними. Наметить хотя бы вчерне свои последующие действия, да и оговорить взаимоотношения с женщинами, объяснить им кое-что, дабы они не бросались на него или кого другого ходока с требованиями и вопросами, на которые пока что нет ответов и в ближайшее время, по всей вероятности, не предвидятся.
Пока ходоки раздумывали, поглядывая друг на друга, заговорила молчаливая Иката. Кроме Ивана её никто не понял.
– Что она сказала? – заволновался и первым спросил Жулдас, жаждущий узнать, что говорит приглянувшаяся ему девушка, и страдающий от невозможности самому непосредственно общаться с ней.
– Если я её правильно понял… – медленно проговорил Иван и покачал головой. – У меня было такое же подозрение…
– КЕРГИШЕТ, не тяни. Так что она сказала, а ты подозревал? – нетерпеливо подстегнул Ивана Хиркус.
– Это мираж…
– Точно! – Хиркус коротко встряхнул перед собой кулаком. – Мне тоже показалось, что всё это нам мерещиться.
– Ну, уж! – тут же усомнился Джордан, недовольный предположением, что он ошибся. Оттого он вздёрнул зарастающей бесцветной щетиной подбородок, как всегда это делал, когда ему хотелось высказаться и поспорить. – Что я миражей не видел? Мираж – он…
– Надо остановить этих, – забеспокоился Арно о женщинах, бредущих в никуда.
– Если это мираж, то да, – сказал Жулдас. – Но, КЕРГИШЕТ, почему она считает, что это мираж?
– Я тоже считаю.
– А она почему?
– Да спроси ты её, чтобы он успокоился, – посоветовал Хиркус. – Да и интересно знать, почему она… хм… так считает?
– Однако, – с иронией в голосе сказал Иван. – Спрошу… Иката-май-ё, почему ты решила, что перед нами мираж?
– Знаю, – коротко отозвалась она. И после долгого молчания, когда Иван уже подумал оставить её в покое, продолжила: – Я выросла среди них, в такой же вот пустыне. Разве трудно отличить мираж от правды?
– Трудно, – искренне сказал Иван. Он, житель северо-запада страны, окутанной туманами, поросшей лесами, даже в степи чувствовал себя не уютно. – Она говорит, – обратился он к ходокам, – выросла в пустыне и может точно определить мираж это или нет. Я ей верю. Арно, крикни или лучше догони и верни… этих.
– Я сейчас, – кинулся вдогонку женщинам Арно.
– Жаль, – вздохнула Шилема. – Я воды с собой не брала.
– А кто брал? – ни к кому лично не обращаясь, уныло спросил Хиркус и, подражая Шилеме, облизнул губы.
Женщины вначале Арно не поверили. Он попытался перегородить им дорогу. Для того он забежал вперёд и расставил руки. Они с тупым выражением лиц обошли его. Они видели перед собой воду и возможность укрыться от палящих лучей солнца. И, что бы им ни говорил Арно, спасение могло быть только там, под тенистым пологом растительности, у воды.
Их предводительница тянула за руку хныкающую девушку, силы у той находились на исходе, для неё суматоха последних нескольких часов, беготня и переживания, оказались слишком обременительными. Она, спотыкаясь, брела с закрытыми глазами.
Впрочем, остальные женщины также шли по инерции, словно в полузабытьи, едва переставляя ноги и цепляясь друг за друга. Но каждая из них служила плохой опорой подругам.
Арно не нашёл ничего лучшего, как перехватить стан одной из женщин и принести её, безвольную, к ходокам, со скупым интересом наблюдавших за его действиями. Это отвлекало от необходимости что-либо предпринимать.
Арно небрежно поставил ношу на ноги, попридержал, пока она не встанет прочно на землю.
– Так всех носить и будешь? – фыркала Шилема.
Она искоса посматривала и ревниво оценивала, хотя и измученный, но миловидный облик нечаянной спутницы. Спутанные волосы придавали ей романтический облик. Было ей лет двадцать.
– Одной достаточно, – провёл ладонью по лицу Арно, влагу вытер о куртку. – А те, удостоверяться, что там ничего нет и вернуться.
– Пока удостоверяться, далеко уйдут, – сказал Хиркус. – Без ног останутся или солнечный удар получат. У меня вон сапоги, и то… Прожигает.
– У меня тоже, – переступил Джордан. – Но они уйдут… А мы их потом подбирать будем?
Вопрос его повис в воздухе. Ходоки терпели жару, жаловались и оглядывались на женщин, тёмной стайкой упорно уходящих в колыхающийсяраскалённый воздух. Принесённая Арно женщина порывалась пойти вслед своим подругам, но ходок держал её за руку крепко.
– Сделаем так, – отрывисто произнёс Иван, которому надоело ждать, что кто-то кроме него предложит что-нибудь дельное, и они сдвинуться с мёртвой точки, и покинут это неуютное место. – Догоняем этих. Каждый берёт на себя, сколько может. И без церемоний… Объединяемся и уходим куда-нибудь. Где можно не задохнуться и освежить головы. Шилема, не фыркай, а делай как все!
– Вот ещё! – возмутилась замечанию временница. – Я, может быть, взяла бы Икату, так Жулдас не отдаст. Не отдашь?
Жулдас глянул на неё исподлобья.
– Нет, конечно! – резко и коротко отозвался он и сделал жест, отгораживающий Икату от Шилемы.
Иката почувствовала, что разговор коснулся её особы. Она бросила отчаянный взгляд на Ивана.
– Она говорит обо мне плохо?
– Напротив, – нисколько не сомневаясь в своём, не совсем честном, утверждении, успокоил её Иван. – Мы решаем, как нам лучше поступить и что делать дальше.
– Если в пустыне не знаешь дороги, то как бы вы не решали…
– Мы знаем дорогу. И не одну. Вот и выбираем, по какой из них нам лучше идти.
– Что она сказала? – жадно спросил Жулдас.
– Успокойся! Она спрашивает, что мы собираемся предпринять?
– А-а, – разочарованно протянул Жулдас, он явно ожидал чего-то другого.
– Итак, договорились. За ними! – скомандовал Иван.
Идти по песку оказалось нелегко даже для мужчин, а для женщин и подавно. И как не силилась Шилема, она стала отставать. Икате помогал Жулдас, а Арно опекал принесённую, её звали Илоной. Наконец, Иван, приотстав, ухватил Шилему за предплечье, и, как она не бурчала на него и не сопротивлялась, потащил за собой и нагнал ходоков.
Пока он занимался временницей, группу возглавлял дон Севильяк, он и сообщил:
– Они возвращаются.
Да, женщины возвращались.
Разочарованные, обессиленные, покорные. Они брели по огненно-жёлтому безграничному полю потерянной на нём жалкой крупицей, готовой раствориться на его фоне без следа.
– Ну, дуры, – высказался Джордан. – Я всегда…
– Джордан! – охрипшим вдруг голосом оборвал его Иван и поперхнулся. Он почувствовал пересохшее горло, подумал, что хорошо бы прямо сейчас сделать несколько глотков холодной воды. – Не до того. Берите их!.. Я сказал, не церемоньтесь! Не до того!
Сам он ухватил первых двух женщин. Они не сопротивлялись. Их обмякшие тела пылали жаром и отдавали едким потом. Дон Севильяк, заурчав, не то от усердия, не то от удовольствия, также сграбастал двоих, но тут же растерянно затоптался и едва не выронил их из рук. Взять-то он их взял, буквально следуя приказу Ивана, но уходить на дорогу времени следовало всем скопом.
– Ваня! А как? – крикнул он так, что одна из взятых им женщин повисла на нём в обмороке.
Короткое замешательство испытали и другие ходоки.
– Шилема, в центр! Все к ней! Плечо к плечу! Шилема, пусть они тебя притиснут, не сопротивляйся… Так! В поле ходьбы всем сделать на меня один шаг! Пошли!
Прохлада и глубокая темнота дороги времен моргнула, и вновь ходоки и ведомые ими женщины вышли в реальный мир. Теснота в группе ещё не рассеялась, как Арно воскликнул:
– Чертовщина какая-то! КЕРГИШЕТ!
– Вижу, – упавшим голосом отозвался Иван, освобождаясь от женщин.
Перед ними медленно и бесшумно, словно траурная процессия в минуту наивысшей скорби, вращалось колесо с насажанными на шипы мумиями.
Откровения дона Севильяка
Возвращение к колесу для ходоков стало неприятной неожиданностью. Всё-таки двойной переход через поле ходьбы, к тому же вслепую, так как в нём царила непроглядная темнота, мог вывести их куда угодно, но не в ту же точку пространства. А когда на колесе приблизился свежий труп оставленной здесь женщины, то стало ясно – их вынесло практически в то же самое время, лишь сдвинутое деватом всего часами позже случившихся здесь памятных для них событий.
Изнурённые женщины стали оплакивать подругу, по имени Полли, но их стенания больше относились к ним самим: не ждёт ли их такая же участь? Появление мумии Элен, прежней их сестры по секте, они лишь проводили опухшими от слёз и яркого солнечного света глазами.
Вскоре они успокоились, вытерли слёзы и стали заниматься собой.
Ходоков занимало иное. Они теперь подозревали, что из канала, созданного Пектой, их вытолкнуло в пустыню неспроста. Перейдя в первый раз к колесу, они, по-видимому, снова побывали в той же самой пустыне, в том же времени и в том же месте. И если это так, то они топчутся на пространственно-временном пятачке. Оттого реплика Арно о чертовщине, никого не ввело в заблуждение.
– Яма, – подрагивая щеками уникальным носом, сказал уверенно Хиркус.
– Ловушка, – приглушённо пискнула Шилема.
– Отстойник, – назвал Иван это явление собственным термином.
Все говорили об одном и том же. О страшном для ходоков во времени парадоксе.
Здесь, в глубоком прошлом, в силу каких-то причин, время или какие-то иные физические законы обещали сузить их сферу деятельности и движения. До того, нестерпимо тягучего, стиснутого в рамках последовательности, мира обычных людей, знающих только вчера, сегодня и завтра. Мало того, положение усугублялось тревожной мыслью о невозможности прорваться к эпохе появления человека разумного, к обжитым человечеством векам, к своему дому, в конце концов. А это означало одно – остаться тут, между пустыней и колесом, навсегда. И не важно, что в настоящей временной ловушке побывал только Иван, да и не сам, а с аппаратчиками, которых из неё пришлось ему вытаскивать. Но у всех ходоков его команды имелся опыт хотя бы кратковременного испуга, когда все их попытки стать на дорогу времени и пройтись полем ходьбы, ни к чему не приводили – они оказывались там же, где находились до того.
Все они знали об ужасной участи других ходоков, попавших в пространственно-временную яму. И в ней, как капелька жира на дне слегка вогнутой раскалённой сковородки, которая шипит, перекатывается, но лишь на миллиметр туда или сюда, они находили свою могилу как ходоки во времени, искали своё место в нём и проводили остаток своей жизни в монотонной длительности минут, дней и лет.
– Но это же прошлое, а мы из будущего, а поэтому…
Джордан запнулся и не стал досказывать и делать напрашивающийся, казалось бы, здравый, по его мнению, вывод, что из прошлого их время должно выталкивать, а не держать. Он подобное ощущал неоднократно, погружаясь в поле ходьбы Фимана. Лица спутников и их реплики смутили Джордана, так как они не поддержали его уверенности в сказанном и в том, что он промолчал. Он тоже почувствовал беспокойство и так же как все с надеждой смотрел на Ивана.
То, что они, быть может, очутились в ловушке, у Ивана особой тревоги не вызвало, а встревоженные переговоры ходоков даже удивили. Наверное, оттого, что он думал в эти мгновения совершенно о другом. О том, что хорошо бы сейчас лечь и поспать, чтобы на свежую голову обсудить ситуацию, в которой они оказались. Ведь в последний раз они спали, вернее, дремали, в замёрзших руинах перливого Лондона.
– Давайте без паники, друзья, – сказал он как можно бодрее, чтобы вселить в них некоторую уверенность и успокоить. – Сейчас, думаю, надо вначале посмотреть, не прибежит ли опять кто сюда. И найти воду. Раз здесь было поселение, то, надеюсь, есть вода.
– Вода есть, но это колесо… – Хиркус повёл плечами как от озноба, – на нервы действует. Давайте перейдём в посёлок.
– Уйдём от него, так, может быть, никто сюда не прибежит, а? – с надеждой поддержала его Шилема. – Впрочем, эти… клуши, кого угодно заставят прибежать. Откуда они взялись на нашу голову? – она брезгливо посмотрела в сторону женщин. – Нам одним…
– Что случилось, то случилось, – неласково оборвал её Иван.
К сожалению, она во многом была права. Всё-таки женщины представляли неожиданную и неприятную обузу его команде. Случись новый набег аборигенов, и опять придётся что-то предпринимать, чтобы уберечь их от выделения новой жертвы, предназначенной оказаться на колу колеса.
В пустыню возвращаться? Потом опять суда? И так бегать до бесконечности?
Безрадостная перспектива.
Поднять женщин и повести их в посёлок оказалось делом сложным. Они, молодые и здоровые, не хотели шевелиться, по-старушечьи крёхали и стонали, пока Арно на них не прикрикнул, а дон Севильяк не взялся с хохотом поднимать их на ноги.
– Ни один драматург в мире не показал такого, – шагая рядом с Иваном, говорил Хиркус. – Я всё больше убеждаюсь, что в жизни случается намного больше интересного и неожиданного, что может придумать ум человека.
– Разве это новость? – удивлённо приподнял брови Иван. – Я ничего не понимаю в драматургии и, скажу честно, не театрал. Но мне, кажется, об этом знают все.
– Может быть, и знают. Знают, потому что, так же как и ты, они это услышали от других, а те, в свою очередь, тоже от других. Я же пришёл к такому выводу, бывая и участвуя в представлениях многих народов и в разные времена. Знать и самому познать, это, КЕРГИШЕТ, не одно и то же. Я это – познал.
– Согласен, – рассеянно кивнул Иван.
Он пытался объять, вопреки Козьме Пруткову, необъятное, что таилось в словах Хиркуса, сказавшего о своём личном участии актёром у многих народов и в разных временах. Сколько жизней стояло за этими просто, мимоходом произнесёнными словами! Жизней обычных людей, не ходоков во времени. Десятки? Сотни?
В нём возникло чувство несправедливости к остальным людям, поскольку они не обладают способностью стать такими, как он сам, как ходоки во времени. Несправедливости, ибо ему предстоит ещё пройти такой же жизненный путь, длительность которого не соизмерима со всем тем, к чему он был подготовлен, не зная о себе и своём даре ходьбы во времени.
Неужели, когда-нибудь, он также как Хиркус, словно о безделице, будет говорить о прорве событий, случившихся с ним у многих народов и в бесчисленных веках?
– Осядем здесь? – спросил Арно. – В поселении? Вот и вода, – он показал на небольшое углубление в центре посёлка, заполненное водой. – На вкус вполне приличная.
– В этих норах нам не поместиться, – возразила Шилема.
– Ну, ты-то влезешь, – покосился на неё Хиркус. – А мы нет.
– Не влезу! Там трупы лежат.
– С каких пор они тебя стали беспокоить? – усмехнулся Арно. – Так что КЕРГИШЕТ?
– Да, но не просто остановимся, а вначале осмотримся. А воды в этой луже нам всем хватит на день. Лужа. – И, не давая времени на возникновение возражений, Иван распорядился: – Арно и Хиркус сходите туда, там может быть вода, – он махнул в направлении зарастающей тропы, ведущей к стенке низкорослых кустов. – Жулдас и ты, Шилема, переведите женщин в тень, вон туда, и успокойте. Будете находиться с ними на всякий случай.
– Я лучше тоже воду поищу, – воспротивилась Шилема. – А они сами пусть разбираются, где им сесть. Что я им…
– Воду поищут без тебя, – строго сказал Иван. – Их охранять надо. Так что держите автоматы на изготовке. Джордан, ты также оставайся здесь. А мы с доном Севильяком осмотрим округу. Если для нас образовалась ловушка, то пока с ней разберёмся, следует знать, где мы находимся.
– Но стоит ли нам распыляться? – уже делая первые шаги по тропе, спросил Арно. – Нам нужна вода, но и безопасность тоже.
– Будем сидеть или искать воду, то это не спасёт нас от появления местных, – возразил Иван. – Без воды остаться, та же опасность. Надеюсь, в случае нового нападения, мы успеем сбежаться. Всё, Арно, идите! Дон Севильяк, мы с тобой пойдём по спирали вокруг. Так?
– Так, Ваня, – охотно отозвался дон Севильяк.
Жулдас, словоохотливо подбадривая женщин, с помощью Икаты, стал переводить их в тень. Шилема же ходила с суровым лицом за ними по пятам, с автоматом на груди, ворчала себе под нос, но ничего не делала.
Наблюдая за ней, уходящий в поиск Иван, поделился наблюдением с доном Севильяком:
– Лентяйка!
Дон Севильяк после долгой паузы, когда они уже успели пройти с десяток шагов, не согласился с его утверждением.
– Нет, Ваня. Она не лентяйка. Она воительница. А ты заставляешь её то кого-то, неприятного ей, защищать, то жалеть, а то и ухаживать. Вот она и киснет при тебе.
Он высказался и гулко хохотнул, заставив оглянуться далеко уже ушедшим Арно и Хиркуса.
Иван махнул им рукой, мол, всё в порядке, буркнул:
– Не смешно! Киснет, не пошла бы с нами. Тоже мне, воительница!
– Да ты меня, Ваня, не так понял. И, вообще, не понял. Она же при тебе как ручной ягнёнок. Смотрю на неё и глазам своим не верю. Ни рычит, ни скандалит, ни на кого не набрасывается. Будто дрессированная стала. Что бы ты ей ни сказал, она выполняет.
– Что-то я такого не заметил.
– Это потому, что ты её не знал. Ещё полгода назад…
– Э, э! Смотри под ноги! – крикнул Иван, и сам отступил в сторону.
Громадный скорпион величиной с ногу дона Севильяка в боевой позе перегородил им дорогу.
– Он никак драться с нами собрался? – удивился дон Севильяк, рассматривая насекомое, готовое к нападению. Его ядовитый шип на кончике безглазой головы хвоста хищно отсвечивал отполированным хитиновым покровом. Хвост крючком был поднят кверху. – Но почему он такой большой?
– У него спроси. Обойдём!
– Да я его одним пинком…
– Зачем? У него здесь охотничье место, а мы помешали.
– Ну, Ваня…
– Обходи!
– Да я только хотел… Видишь ли, Ваня, я к тому… Пока здесь кроме нас никого нет, скажу…
Иван оглянулся.
– Это так. И что? – спросил он, не понявший замешательства дона Севильяка.
– А то, Ваня, что я есть хочу.
– А-а… Я тоже не прочь что-нибудь съесть. Это ж когда мы последний раз ели? Но здесь нам придётся туго.
– Вот именно, Ваня, что туго. Не сегодня, но уже завтра наши мешки опустеют. Что есть будем, Ваня? Вот этих?
Дон Севильяк прицелился и поддел скорпиона ногой, мгновенно отскочил назад. Огромное ядовитое жало едва не воткнулось в сапог ходока.
– Что ты делаешь? – воскликнул Иван, живо представляя, что было, если бы хвост насекомого достал ногу дона Севильяка. – Здесь умереть захотел?
– Я? Умереть? Хо-хо-хо! – во всю силу лёгких, которых хватило бы на троицу нормальных людей, захохотал ходок так заразительно, словно Иван рассказал ему смешной анекдот.
Гулкие звуки, издаваемые мощным хохотом, словно разбудили и оживили округу.
Из-за тощего кустарника, клочьями покрывающего окраину близкой пустыни, стала выскакивать и вновь прятаться какая-то живность. Почти из-под ног Ивана скользнула тонкотелая змея. Над головой стремительно промчалась птица или нечто, умеющее летать, и забилась в листву, где не чирикнула, а проблеяла овцой.
– Ничего смешного, – пробормотал Иван.
Он был бы рад поддержать напарника. Давно уже не смеялся. Сказано же: делу время, но и потехе час. Но упоминание о еде и бесшабашная фривольность дона Севильяка с опасностью, отбили у него охоту хотя бы улыбнуться.
– Ваня, смотри веселее, – заметил его состояние дон Севильяк. – Ты разве не обратил внимания, как все мы, кроме тебя, конечно, выскочив сюда и попав в эту проклятую временную яму, повеселели и почувствовали себя свободнее? – Иван насуплено промолчал. – Спросишь, почему? А потому, что всё случившееся с нами, начиная от входа в поле ходьбы Кап-Тартара, необычно! Это так не похоже на все наши жалкие побежки во времени, к которым мы привыкли и делаем машинально. Я, когда сидел в мешке Сола, злился, конечно, на Радича и ненавидел Гнасиса, но вот тут, Ваня, – дон Севильяк наотмашь ударил себя в грудь, она отозвалась звуком тамтама, – у меня всё пело от происходящего со мной небывалого приключения.
– Ну, ты даёшь… – ничего не нашёлся сказать Иван на неожиданный восторженный спич дона Севильяка.
«Это же надо! – подумал Иван. – Я тут, значит, один только маюсь и ломаю себе голову над сложившимся с нами положением, когда совершенно неизвестно всё. В каком прошлом мы очутились, вытолкнутые из временного канала? Где мы находимся в пространстве? Я не знаю, что делать нам самим и с оказавшимися с нами женщинами? Я не знаю, как выбраться из отстойника, и что мы будем есть? А они! Они живут одним моментом и жаждут вкушать приключений!
Чёрт побери, этих долгожителей!
Их чем-то удивить или испугать непросто. Дон Севильяк сидел в мешке Сола, а душа его, оказывается, пела! А!
А мне пришлось, оставив свои дела, бросаться в пучину прошлого через Шлома, Ратаприкунту, школы ходоков до самого безумного гения Сола. Потом возиться с почти бесчувственными телами ходоков, чтобы увести их во времени от взрыва входа в мешок, а затем тащить их в настоящее…
И что же?
Он сидел там, наливался вином, как бурдюк, ничего не соображал… Но был рад так, что до сих пор не может забыть свалившегося на него счастья в его бесцельной и не интересной жизни!
Неужели, пройдут годы, – Иван вздрогнул от вновь посетившей его мысли, – и я сам превращусь в такого же страдальца от скуки, а суматошную нынешнюю возню во времени, когда как будто некогда вздохнуть и оглядеться, буду вспоминать с благодарностью?»
Мысль, уже для него не новая, но всегда свежая и актуальная, расстроила его, он почувствовал гнетущую усталость и вялость во всех членах, впору прямо сейчас сесть и не двигаться.
– Мне кажется, что не все уже в восторге от нашего, как ты говоришь, приключения.
– Да ты что, Ваня? Они все только не визжат от счастья. – Иван хмыкнул, не совсем согласный с таким утверждением дона Севильяка. А тот распалялся. – Это, Ваня, святая правда! Да! Ты сам подумай, что, например, видела в своей жизни Шилема? Мужчины её обходят стороной, друзей, а тем более подруг у неё нет, и не может быть. Занималась только тем, что силой вправляла кому-то мозги. Но это же жалкое и никому не нужное существование. Лишь способное запугать кого угодно. А с нами она ожила, изменилась. Тебя признаёт за повелителя… Я, может быть, повторяюсь, но так оно и есть. Она же при тебе пикнуть боится, либо не сделать чего лишнего, что может вызвать твоё недовольство.
– Я тоже повторяюсь. Что-то я этого не заметил. Бросается на всё и на всех, как дикая кошка. Мужчин, а тем более женщин не временниц ненавидит патологически.
– Это у неё есть ещё. Ещё, Ваня. Но с Икатой она смирилась. Признала в ней родственную душу.
– Так уж и родственную?
– Конечно. Эта Иката подраться тоже любит.
– С чего это ты взял? – поразился Иван такому утверждению. – Да она при Жулдасе, как… – он не находил слов, чтобы выразить внезапную обоюдную симпатию, возникшей между Икатой и Жулдасом.
– Э, Ваня. Ты просто не видел, что она вытворяла, когда мы пробивались к женщинам. Она такой же боец, как и Шилема.
Иван качнул головой.
Всё-таки обрёл он не свободу, уходя каналом Пекты, а новые заботы. Вот не видел же он Икаты во время стычки, так как надо было идти впереди, создавая верхушку клина. И не мог видеть. Думал только о себе, считал, что не до оглядывания, чтобы отмечать, кто и как идёт за ним. А надо было бы. Не один он, а с командой, которой взялся руководить. Должен всё видеть и замечать.
Зато дон Севильяк обратил внимание и оценил.
Иван стал испытывать тревогу и даже какое-то чувство вины оттого, что как будто упустил и упускает что-то важное, а оно ещё скажется неприятностями им всем.
– Жулдас ей помогал, вот тебе и показалось, что она тоже боец, – сказал Иван, чтобы отогнать мысли, посещавшие его всё чаше, как заезженная пластинка, об одном и том же.
К тому же ему хотелось воспользоваться внезапной словоохотливостью дона Севильяка, узнать, наконец, его мнение о команде, о его видении ситуации, в которую они попали, да и пусть расскажет что-нибудь о себе. Почему бы и нет?
Он уже давно отметил, что дон Севильяк в присутствии ходоков словно терялся, предпочитая молчать или вставлять фразы, не всегда по теме разговора, поэтому с ним беседы не получалось. А сегодня его будто прорвало. Наверное, из-за того, что их только двое, и дон Севильяк, видя, что Иван его слушает внимательно, сам строил разговор, неторопливый и вполне связный.
– Да, Жулдас был при ней и помогал… Скажу честно, Ваня, появление Жулдаса у нас для меня стало неожиданностью. Он же нелюдим. Я его никогда не видел смеющимся. Добра, считал, от него не дождёшься, потому что он всегда был сам по себе и для себя. И вдруг увидел Икату… На каком языке она говорит?
– Понятия не имею. Лингвам не подсказывает, на каком языке идёт обмен фразами. Я просто понимаю, что мне говорят, и, обретаю способность говорить сам. Как и почему со мной такое происходит, не знаю. Ну, понимать, куда ни шло. Но говорить!.. Такое порой ощущение, что это не я, а кто-то иной вещает во мне.
Для демонстрации Иван открыл рот и потыкал в него указательным пальцем. Дон Севильяк жизнерадостно захохотал. На немой вопрос Ивана, что тут смешного ответил:
– Хорошо, что у меня его нет. Этого лингвама. Как представлю, какой у вас с Симоном в голове винегрет, то страшно за вас становится.
– Не такой уж и винегрет, – слабо отбился Иван от мнения дона Севильяка о себе.
Но был обескуражен. Наверное, все ходоки считают так, поэтому и относятся иногда к нему по иному, чем к другим ходокам и обычным людям. Они, поди, думают, раз у него в голове винегрет, то, что можно от него такого ожидать нормального? Н-да…
– Да ты, Ваня, не обижайся. Я к тому, что вы с Симоном у нас… Как бы это сказать?.. Вот! Вы ориентиры для ходоков. Симон – это хранитель знаний о ходоках. А ты – надежда ходоков!
Иван, наконец, невесело засмеялся.
– Боюсь, что плохая надежда. Они там, в будущем, надеются на меня, а я тут навсегда застряну во временной яме. Все их надежды по боку.
– Э, Ваня, не застрянешь. У тебя ещё всё только начинается. В твои –то тридцать независимых лет… Эх!
– А тебе сколько?
Дон Севильяк отвернулся и долго не отвечал, грузно ступая по песку. Лицо его хмурилось. Иван посчитал свой вопрос не тактичным и решил перевести разговор опять на ходоков команды, послушать, что ещё скажет о них дон Севильяк.
– Как ты думаешь…
– Не мешай, Ваня! Я считаю.
– Что считаешь? Шаги?
– Сколько мне может быть лет. Когда Симон говорит, что ему без малого две тысячи лет, а Камен…
– Симону как будто восемьсот лет.
– Это он тебе сказал?
– Да.
– Врёт он, Ваня!
– Зачем мне врать?
– Чтобы тебя не шокировать. Он и мне когда-то такое плёл, да я его раскусил… Мне, наверное, будет поболее того лет на триста, думаю. А вот до Камена мне ещё тянуть да тянуть…
– Вот это да-а! – поражённый Иван открывал и закрывал рот, глотал ставшую горькой слюну и тряс головой. – Но… Как вы смогли? Как не потеряли интерес к жизни! Я читал, да и знаю, что даже вполне здоровые и счастливые люди устают жить, порой, уже к годам шестидесяти. А вы?
– Э-э, Ваня! Теряли. Как не терять, когда одно и то же? Да ещё с моим крошечным кимером… Всего ведь ничего. Да и с проницаемостью у меня во времени не слишком. Я же верт… Ходоки теряют, конечно. Но и находят! И опять живут. А как же иначе?
– Непостижимо! – задохнулся Иван не то от восторга, не то от неожиданности, а сможет быть, от подспудного страха перед грядущим, заставившего дрогнуть сердце и перехватить дыхание.
Вернее, последнее, так как в сказанном доном Севильяком ничего восторженного или неожиданного не было и в помине, прозвучали не только тревожные, но и печальные нотки; это они заставляли Ивана затаить дыхание.
Он не то, чтобы сердцем, но умом попытался охватить бездну времени, которую ему ещё предстоит прожить, а значит, увидеть, осознать и впитать в себя разнообразие событий и дел. Но он уже знал, что они не всегда могут быть благоприятны и желанными, чтобы с нетерпением ожидать их наступления. Мешок Сола, отстойник аппаратчиков и сидение на вулканическом островке покажутся милой игрой, а тарсены, тарзи и другая нечисть – досадными, не более того, эпизодами.
Иван долго не мог прийти в себя от услышанного.
Они уже далеко отошли от колеса. Кусты становились приземистее и росли реже, к ним жалась налитая желтизной упругая как проволока трава.
Постояли у края оазиса.
– Никого, – подвёл Иван итог вылазке. – Дальше не пойдём.
– Да… Откуда же они тогда набежали? Даже следов нет.
– У колеса есть.
– Есть. Но к нему они должны были откуда-то прибежать? И те и другие? Не по воздуху же…
– М-да… Ты прав, – Иван рассеянно оглядел пустынный горизонт. – Возвращаемся! Может быть, там наши нашли что-нибудь, хотя бы воду…
Вода есть
Они возвращались к колесу по широкой дуге от окраины оазиса, где он, постепенно теряя растительность и оголяясь, переходил в пустыню. Правда, метрах в двухстах виднелись купы низкорослых деревьев или кустов, занимающих небольшой пятачок среди песков, но ходоки обошли его вниманием.
Ближе к посёлку аборигенов стали попадаться влажные понижения, словно громадные котлы с кашей они кипели от избытка переполняющих их мелких тварей – червячков, округлых и нитевидных созданий, красных, белых, землистых. Вокруг этих живых вместилищ теснились едоки: странные, на взгляд людей, зверушки, покрытые пушком птицы, какие-то часто прыгающие создания, что даже не уследить, к какому классу животных их можно было бы отнести. За ними тоже охотились те, кто покрупнее: разросшиеся бородавчатые жабы, узкоклювые полуптицы, ящерицы…
Вывел Ивана из плена невесёлых размышлений дон Севильяк.
– Здесь надо бы обойти… Осторожнее, Ваня!
Под ногами Ивана стелилось небольшое влажное пятно. Вода, если она могла проступить на поверхность, целиком поглощалась микроскопической живностью, отчего этот клочок земли в окружении сухой как солома низкорослой травы выделялся постоянно изменяющимся цветом и оттенками ковром.
Иван тронул носком сапога живую массу, и тут же провалился по колено другой ногой.
– Ваня, я же тебя предупредил, – с укоризной сказал дон Севильяк.
– Помоги выбраться, а потом читай нотации. Дай руку! Засасывает…
Песчаная трясина ухватилась цепко, и Ивану с помощью напарника с трудом удалось вытащить ногу и, главное, вместе с сапогом, а он так и норовил сползти и остаться под землёй.
– Здесь, наверное, когда-то было дно водоёма. Потом он усох, – предположил Иван, переобуваясь.
– Если дно, то давно. А недавно здесь росли деревья. И большие.
– Ну, да. Так уж и большие.
– Ты же сидишь на пне. Значит, росли, и большие.
Иван, занятый обувью, даже не заметил, на чём сидел. А это был пень, метра полтора поперечником. Не смотря на давность его появления, бросалось в глаза, что дерево упало не само, а его явно спилили, да и самого ствола рядом не было. Вокруг виднелись такие же пни, повыше или уже присыпанные песком, но ни одного от свалившегося дерева естественным путём, ни одного следа, что стволы тут лежали и за временем превратились в труху, унесённую ветром.
– Был лес, да сплыл. А как здесь, наверное, когда-то было хорошо, – сказал Иван, поднимаясь. Потопал ногами, проверяя, не остались ли в сапоге песчинки или камешки. – Но пилили. Значит, имели пилу. А пила – это уже не дикость. Те, кто пилил, думаю, на голову были выше тех дикарей, что на нас напали. Может быть, те ушли, а эти… Заняли их место.
– Может быть, и ушли, – нехотя согласился дон Севильяк. – Но чаще всего не уходят, а вымирают из-за нападений таких вот варваров.
– Наш эколог в институте говорил как-то. Сейчас вспомню… Он говорил, что это, якобы, даже закон. А закон исключений не имеет. Так вот, говорил он, если у тебя высокая культура… Нет, не так. Если высокая организация, а вокруг царит варварство, дикари ещё везде, то и ты вскоре станешь таким же… Ну, не ты сам, а потомки – точно.
– Это и к ходокам относится, Ваня. Мы здесь бродим, а вокруг… Сам видишь.
Замечание дона Севильяка оставило неприятный осадок в душе Ивана.
Закон не имеет исключений!
И он, общаясь с ходоками, погружаясь в прошлое, где имеет дело с людьми, далёкими от цивилизации, породившей его, тоже становится похожим на них, погружается в болото предрассудков и невежества…
Он даже простонал, думая об этом. Дон Севильяк понял его по-своему. Слегка толкнул громадным кулаком в плечо.
– Не переживай, Ваня. Ну, провалился, и провалился. Всякое бывает. Вон ещё одно.
За небольшим рядком кустов, подковой преградившим им дорогу, перед ходоками открылось новая влажная вмятина, переполненная живущими в ней обитателями. На берегу, смешно подёргивая ножками, бегал зверёк, больше похожий на ощипанного воробья, и высматривал добычу. Его тонкие длинные челюсти с мелкими зубами позволяли сунут их в самую гущу и выловить самое лакомое.
Появление людей его не испугало. Часто перебирая ножками, он побежал вдоль кромки лужи, оставляя её между собой и пришедшими не ко времени незваными гостями, которые могли стать ему конкурентами.
– Что-то я не вижу тех, кто мог бы лечь в основу нашего сытого существования, – витиевато, но с удовольствием построил фразу дон Севильяк. Давно, наверное, обдумал, как сказать. Но тут же испортил впечатление. – Жратвы нам, Ваня, хватать не будет. Эту вот букашку с ногами проглоти, даже не почувствуешь на зубах. А скорпионов я есть, не привык. И не буду!
– Говорят, питаться насекомыми полезно. В них белков много.
– Белков, может быть, и много, а еды нет, – глубокомысленно произнёс дон Севильяк. Он с брезгливой гримасой стряхивал с сапога, неизвестно откуда припавшего к нему слизня в палец величиной. Там, где он уже успел проползти, кожа сапога побелела. – Отстань, говорю! – кричал на него дон Севильяк.
Иван спешно осмотрел свою обувь. Чисто. Правда, левый сапог, побывавший в трясине, сверкал как новенький, чего не скажешь о правом. На нём скопилась грязь и кирпичная окраска руин перливого Лондона, чёрная земля подходов к городку Пекты, пыль местной пустыни.
Дон Севильяк справился с напастью, только выломав ветку из куста. Но, где сидел слизень, в сапоге образовалась сквозная дыра. Отчего ходок пришёл в ярость и с остервенением вбил в песок останки твари, испортившей не только походную обувь, но и настроение её хозяина.
– КЕРГИШЕТ! – к ним торопливо приближался Арно. – Вода есть! Целое озеро!
– Это уже полдела, – обрадовался Иван. – Кого-нибудь видели?
– Никого! Будто здесь никого никогда не было, – озадаченно нахмурился Арно, пристраиваясь к неспешно шагающим Ивану и дону Севильяку. – Странно это, не находишь? Никаких даже следов нет.
– У нас то же самое.
– Может быть, мы попали в будущее?
– Возможно. Но вторая женщина… Как её?
– Её звала Полли.
– Она указывает на прошлое.
– Да, конечно, – Арно помолчал и повторился: – Странно…
Прислушиваясь к ним, дон Севильяк тяжело вздохнул. С появлением Арно ему словно прикрыли рот, желание высказаться по обсуждаемой проблеме улетучилось. Он смотрел перед собой, молчал, сопел.
– Странно, не страшно. Сложнее то, что не понятно, – сказал Иван. – Они могут набежать в любую минуту. Мы в тот раз даже не успели оглядеться, как они на нас с двух сторон… А сегодня исчезли как перли.
– А что? Вдруг, перли?
Иван пожал плечами.
– Давай не будем пока гадать. – Посмотрел, прищурившись, на солнце. – Воду можно пить?
– Прекрасная вода! И холодная. Хиркус сунулся искупаться. Выскочил, щёлкая зубами.
– Не лезь, куда не надо, – назидательно буркнул дон Севильяк.
– Холодная – это хорошо, – задумчиво сказал Иван. – Но тоже странно. Если родники… Но здесь равнина. А ты как думаешь, дон Севильяк?
– Нам это важно знать? – дон Севильяк скрылся, заходя за куст, чтобы его обойти. – Э…Э-э! – раздался его возмущённый вскрик. – А ну, отпусти!
Иван и Арно кинулись к нему, предполагая, бог весть что. Вдруг, пока они рассуждали и строили догадки, куда подевались туземцы, они таились почти рядом и теперь напали на дога Севильяка? Его надо будет защищать, и, естественно, защищаться самим. А потом…
Громадных размеров жук висел на куртке дона Севильяка и, громко щёлкая устрашающей величины жвалами, поедал её. Ходок остервенело тряс полой, но насекомое весом в полкилограмма надёжно держалось всеми шестью конечностями, топорщило длинные усы и быстро расширяло дыру на куртке.
– Не подставляй руки! – крикнул Иван, срывая с плеча автомат.
– Ты чего удумал? – отшатнулся дон Севильяк, на мгновения забывая о жуке.
– Стой! Я его прикладом.
Перехватив автомат за ствол, он как дубинкой ударил жука вначале безрезультатно сбоку, потом по голове сверху вниз. Жук, наконец, оторвался с клоком одежды и грузно упал на траву ногами кверху, сложил их к синему брюху и замер. Один ус Иван ему отломил.
– Не-ет, Ваня, – горестно осматривая проеденную дыру, сказал дон Севильяк. – Нас здесь либо разденут, либо съедят вообще. Ты только посмотри. Что за напасть такая на меня? Дыра в куртке, дыра в сапоге… А-а!
– Сладкий ты наш, – не преминул позлословить Арно. – Откуда он взялся?
– Из куста выпрыгнул. Как кошка.
– Во, пакость! – Арно осторожно ткнул носком сапога насекомое.
Жук замолотил перед собой конечностями, силясь перевернуться.
– Живуч… Оставь ты его, – посоветовал Иван, видя как Арно пытается растоптать жука каблуком. – Всех не перетопчешь. Да и надо ли?
– Я таких больших жуков никогда не видел, – Арно тщательно протёр подошву сапога о траву. – Да ещё таких, что бросаются на человека.
– Здесь скорпионы не меньше, – посетовал дон Севильяк, поднял к самым глазам полу и внимательно рассмотрел утраченный кусок куртки. – А если здесь есть подобные комары или…
– Не накаркай! – Арно вскинул голову и осмотрелся, словно ожидания налёта разросшихся кровососущих тварей.
– Комары, это да, – сказал Иван. – Но на них кто-то должен также охотиться, иначе здесь от них было бы не протолкнуться.
– КЕРГИШЕТ, ты тоже не каркай!
– Я констатирую факт. Так что держите оружие наготове. А я, пожалуй, достану бластер. К тому же ему нужна подзарядка, а солнца здесь хватает.
– Ну-ка, ну-ка, покажи! – Арно заглянул в рюкзак Ивана. – Слышал, но не видел. – Сказал с некоторой обидой в голосе: – Симон не всем выдаёт…
– Вообще, никому не даёт, – дон Севильяк, любопытствуя не меньше Арно, придвинулся ближе к Ивану. – Сам тоже не имеет. Только Ване, вот, дал. Говорит, что он ему в дальнем прошлом нужнее, чем огнестрельное оружие.
Иван извлёк небольшую в виде рогалика серебристую вещицу, приплюснутую одним рогом, показал, не выпуская из своих рук, ходокам. Бластер лежал в его широкой ладони больше похожий на детскую игрушку, чем на грозное оружие двадцать второго века.
Дон Севильяк шумно потянул носом воздух, изрёк как знаток:
– Походный вариант. На все случаи жизни. Им можно и орехи колоть. – Захохотал своей шутке, вытер набежавшую слезу. – Он, Ваня, сам подзаряжается. Рассчитан выдать импульсов триста непрерывной стрельбы. Пол оазиса спалить можно.
Однако Арно разочаровано протянул:
– Пшикалка.
– Не скажи.
Иван хотел показать, какая это пшикалка, на примере ближайших кустарников, но раздумал. Неизвестно, как луч бластера скажется на округе. Вдруг, даст сигнал, кто-то увидит, а затем набегут туземцы с дубьём и копьями. Да и жечь кусты под раскалённым солнцем в сушь – опасно. Вспыхнет – всё выгорит.
По поводу пожара он был уверен наверняка. А вот набежит ли кто, не совсем. До сих пор никто не появлялся, и, росла в нём уверенность, не появиться. А феномен колеса с мумиями и двумя женщинами не то что не тревожил его, а оставался как бы в стороне. Было достаточно иных забот, чтобы он мог всё бросить и заняться выяснением, откуда пришли аборигены, поиском создателей этого непонятного и омерзительного по назначению сооружения.
Нет, конечно!
И всё-таки…
Явление острова
Они вошли в брошенное аборигенами поселение. Толстые глинобитные стены раковин-жилищ кое-где перекрывались жердяными матицами, встречались и брёвна внушительной толщины в качестве опор, изъеденные временем и поселившейся в них мелкой живностью: летающей, прыгающей, ползающей.
Смертельно усталые женщины утолили жажду и обмыли лица, расположились под тенью раскидистого куста. В шаге за ним под яркими лучами солнца блекло мерцало ровное полотно поверхности озера, лишь в самом центре испорченное темнеющим пятном морщин.
Иван с удовольствием вдохнул свежий воздух, насыщенный влагой. Климат родного города, где дожди и высокая влажность не редкость, а правило с редким исключением напоминал ему всегда, особенно во время службы на юге. К сухости уже, наверное, никогда не привыкнет.
Он наклонился над чуть голубоватой водой, набрал её, холодную, в пригоршни, выпил, оценил вкус, умыл лицо. Отстегнул флягу, выплеснул остатки, набранной ещё дома, воды, наполнил новой.
Задумчиво осмотрел гладь озера.
Оно оказалось не большим. Метров двести в ширину, да и в длину не на много больше. Берег изрезан, в одном месте суша вдаётся вглубь, полого уходя вниз к середине озера. А там, в середине, по всему, и вправду бьют ключи, оттого центральный участок озера ровной окружности словно подогревался снизу и кипел.
Иван долго стоял на берегу, дышал, ещё раз напился. За его спиной друг другу жаловались женщины, злословил Арно, вызывая возмущённые восклицания Шилемы, раздавался, похожий на басовитый гудок среди ночи, голос дона Севильяка, что-то пытаясь объяснить Джордану, но тот упорно не соглашался.
А он стоял, смотрел перед собой, ни о чём не думал, отдыхал.
– КЕРГИШЕТ, надо бы поесть, – негромко сказал Арно, становясь рядом с Иваном. – Да и, вообще…
– А?.. Ах, да! – Иван повернул к нему голову, шейные позвонки отозвались на движение пощёлкиванием. – Ты прав. Поесть пора…
– Тебя что-то тревожит?
– А тебя нет? – резковато спросил Иван, так как в вопросе Арно ему послышалась снисходительность вполне удовлетворённого всем человека. – Чёрте, где очутились. В глубокой… Не скажу при всех где! Сам догадаешься, надеюсь.
– А может быть, всё-таки подскажешь?
– Иди-ка ты, со своими шуточками!
Арно усмехнулся.
– КЕРГИШЕТ. Что тебе не нравится? Посмотри вокруг. Вода, солнце, женщины, а?
Иван против воли ответил на его улыбку своей.
– Ну, ты скажешь! Курорт!?
– Не курорт, конечно. Но некоторые его составляющие налицо. Одного нет – это, где хорошо и вволю поесть.
Арно ухмылялся. Глядя на него, Иван чувствовал, как одеревеневшие мышцы расслабляются, напряжённость уходит, мысли не скачут.
– Давай поедим. Своё, – сказал он. – Потом подумаем… О курорте.
Когда брали в дорогу еду, казалось, только она забивала заплечные мешки. На поверку, после того, как вытряхнули из них содержимое, оказалось далеко не так. Перед Иваном и назначенным им, при молчаливом согласии всех ходоков, ответственным за съестные припасы Хиркусом предстал скромные возможности с учётом десятка непредвиденных едоков. А они, эти непредвиденные рты в лице женщин, примолкли и голодными глазами поглядывали то на туго подрастающую горку продуктов, то на ходоков, которые старались в их сторону не смотреть.
Больше всех еды взяли с собой Иван и дон Севильяк.
Правда, Иван тут же посетовал самому себе, что взял мало хлеба, одной нарезки на всех – на один укус. Шилема, обладающая отнюдь не птичьим аппетитом, положила в общий котёл пяток тощих пакетов с обыкновенным пшеном. Каким образом временница собиралась варить кашу из него, никто, кроме неё, не мог даже предполагать. Для этого нужна, по крайней мере, хотя бы какая-то посудина, чего ходоки никогда с собой не брали, кроме фляги с водой. Можно, конечно, таскать по векам солдатский котелок, но с ним возни не меньше, чем с любой кастрюлей. Его каждый раз надо очищать от копоти, пристраивать над костром…
Арно вытряхнул из своего мешка всё. Вывернул его. Не густо, но одному ему – на три-четыре сытости. Хиркус, пыхтя и не глядя ни на кого, долго копался в своём солидном на вид рюкзаке, усеянного молниями, бляшками, ремешками.
– Не жмись, актёр, – взял его за плечо и хмуро посмотрел на него Арно, не меньше всех встревоженный необходимостью в скором времени заниматься поиском пропитания. – Шила в мешке не утаишь. Или ты решил один втихомолку доесть то, что оставишь?
Его слова покрыл мощный хохот дона Севильяка.
– Да он же подавится, – пропыхтел он сквозь смех. – Давай, Хиркус, я тебе скорпиона здешнего выловлю на жаркое… Ха-ха!.. Ну, что вы на меня уставились? – вытаращив глаза, дон Севильяк оборвал смех, поразивший всех своей неуместностью. – Живы будем, не помрём! А что? И скорпионов есть можно. Ваня знает…
– Сам ешь скорпионов! – в сердцах отозвался Хиркус и также как Арно вывернул свой заплечный походный мешок наизнанку.
На секунду от вида того, что выпало на землю, воцарилась тишина, затем разразился дружный хохот.
В большом по объёму рюкзаке Хиркусахранились: тёмно-синий халат из тончайшего шёлка, усыпанный сверкающими звёздочками, точь-в-точь такой, какие напяливают на себя факиры во время представления; серебряная чалма довольно истёртая и поблекшая со сломанным пером неведомой птицы; оранжевые башмаки с длинными, загнутыми носами, как у коньков-снегурочек; широкий, серебристый же, пояс из шёлковой ленты; набор разно великих дудочек. И, наконец, колпак с потрёпанной кисточкой…
– Вот, – сказал актёр, отдуваясь и печалясь. – Мешок перепутал. Не тот, что нужно, прихватил. – И вдруг глаза его блеснули, он расправил плечи, торжественно, выделяя каждое слово, словно только оно было главным, сказал: – Так всегда бывает, когда материальное и земное отступает назад, и начинает править идея…
– Какая ещё идея? – вскинулся Джордан. – Таскаешь барахло…
– Говорю для тех, кто знает, – хорошо поставленный голос актёра раздавил лепет фиманца. Он поднял перед собой указательный палец, оглядел его со всех сторон и словно увидел на нём священные письмена, стал считывать, переходя на распевную речь: – Идея! Да, идея! Это когда человек, увлеченный данным ему свыше, и оттого позабывший иное, кроме своего увлечения, начинает прозревать. Тогда ему не нужны еда, он живёт и укрепляет себя размышлениями и глубинными поисками истины…
– Хо-хо-хо! – зашёлся дон Севильяк.
– Бред какой-то! – фыркнула в кулак Шилема. – Болтун!
– Да что же это он несёт? – пытался всех перекричать Джордан.
Арно с Иваном обменялись усмешками.
Хиркус смирно переждал вспыхнувшее возмущение и веселье.
– Вся моя жизнь посвящена идее, – как только установилась тишина, опять же торжественно продолжил он. – Куда бы я ни ходил во времени, меня всегда вела идея. Я всегда забывал о такой мелочи, как пища. Плотское насыщение…
– Ты забывал о пище?! – Джордан, маленький, взъерошенный, возмущённый, подскочил к нему. – Да ты, как только врывался в Кап-Тартар, тут же искал, где пожрать!
– Ха! Да я пока добираюсь до твоей треклятой ямы, что называется Фиманом, и где ты сидишь безвылазно, как пень трухлявый, я не ем. Так что мне приходиться есть, а не жрать. Я ем, а не жру!
Джордан подпрыгнул от негодования.
– А ты сиди в своей яме, а в чужую не лезь. Лезешь к нам, а называешь треклятой ямой. Что тебе у нас надо?
– Стоп! – скомандовал Иван.
– Кого ты набрал? – вставил Арно дежурную шутку.
– Я-то набрал, кого надо! – парировал Иван. – Лишь этого, – он кивнул на Хиркуса, – по твоей подсказке.
– А этого? Из Фимана?
– Если бы не он, нам к Пекте не попасть было бы.
– Ты, КЕРГИШЕТ, не давай ему повода считать себя незаменимым, иначе он тебе на голову сядет.
– Пойдём назад, я тебя обязательно по дороге у Фимана потеряю! – пригрозил Джордан, оставляя в покое Хиркуса, и подскакивая к Арно.
– Я тебя за шкирку держать буду, не потеряешь.
– Хватит вам! Мы же есть собирались, примирительно сказал Иван и обозрел кучу еды. – Как будем… делить?
Вопрос оказался непростым для ответа. Ходоки долго не решались высказать своего мнения.
– Надо Хиркуса назначить смотрителем еды, – наконец, посоветовал дон Севильяк и сглотнул обильную слюну. – Вот он и пусть делит.
– Так я его уже назначил, – сказал Иван.
– Почему это его? – возмущённо воскликнул Джордан, искоса поглядывая на потенциального распорядителя едой.
– А потому, – наставительно сказал дон Севильяк. – Хиркус, как мы слышали, вполне сыт идеей. А когда сам не собираешься есть, то честнее станешь делить еду между другими.
– А-а… Если только он сам есть не будет, тогда пусть, – разрешил Джордан, с хитрецой во взгляде ожидая от Хиркуса ответных действий или реплик.
К его разочарованию Хиркус спокойно выслушал в свой адрес все высказывания и принял на себя решение команды стать распорядителем небогатого запаса, тем более что Иван как будто уже решил, а Арно молчаливо согласился с таким распределением обязанностей.
– Итак, – без обычной напыщенности, а деловито сказал Хиркус, – всего этого нам хватит… Нас сейчас… – Он скользнул взглядом по притихшим в напряжении женщинам. – Шестнадцать человек. По скромному моему расчёту хватит на четыре раза.
– На два, – подал голос дон Севильяк. – Что там на четыре?
– И всё-таки на четыре! – с нажимом отрезал Хиркус на попытку посягательства со стороны дона Севильяка в его расчёты. – А если кого-нибудь подстрелить…
– Да здесь одни скорпионы и жуки!
Отчаяние дона Севильяка не возымело действия на размышления Хиркуса.
– Так вот, если кого-нибудь подстрелить для разнообразия, то еды хватит на три дня при двухразовом питании. К тому же, оказалось, каждый из вас прихватил с собой соли, достаточной для засолки целого быка.
«Где он нахватался таких слов и фраз?» – с удивлением ответил Иван, даже хотел спросить его об этом.
Но тут земля под ними дрогнула, раздался густой басовитый грохот, вода отхлынула далеко от берега, обнажая дно с ползающими по нему букашками. Там, где стояла рябь, взбугрилась крутобокая сфера чистой прозрачной воды на высоту пятиэтажного дома. Самая её макушка выстрелила тонкими струйками воды во все стороны: ни дать, ни взять, из центра озера высунулась гигантская голова, обрамлённая брызжущим венчиком, сверкающим на солнце.
Грохотание ушло в низкие регистры, в инфракрасную часть, создав могучий монотонный, терзающий нервы, гул. Земля, вода и воздух дрожали. Вскоре всё стихло, но чудилось – не стихло, а затаилось перед новым броском. Водяной купол плавно осел, и озеро вернулось в свои извечные берега.
Уже через минуту ничто не напоминало о внезапном природном катаклизме.
Светило солнце, далеко ушедшее от зенита к западу, порхала и мелькала в кустах и под ними мелкая живность, да время от времени ощущались под ногами вскочивших ходоков и женщин слабые подземные толчки, словно кто-то там, под ними, принимал новую позу и никак не может умаститься, чтобы успокоиться.
– Красиво! – первым высказался Хиркус. – Стихия земли и воды обменялись дружескими шлепками.
– Что это было? – Шилема подняла вверх лицо, чтобы видеть мимику Ивана.
– Явление природы, – пожал плечами Арно.
– Но красивое! – отстаивал свою точку зрения Хиркус. – Неужели не заметили?
– Красивое, да. Но, думаю, нам надо отойти подальше от берега. А сейчас, Хиркус, начинай! Надо поесть, – твёрдо сказал Иван и демонстративно сель на песок.
«Что-то не так», – подумал про себя Иван.
Его охватил озноб от какого-то предчувствия. То же самое, по-видимому, переживали и другие ходоки. Они чутко прислушивались к вечерним звукам, находились в состоянии постоянной готовности сорваться с места, если это понадобиться.
Хиркус торопливо, словно боялся не успеть, делил еду. Он шевелил губами, подсчитывая отложенное в кучки по количеству ходоков и женщин, перекладывал, менял. Вскидывая глаза на того или другого спутника, оценивал его как едока, отчего кучки получались неравными, кроме тех, которые он откладывал явно для женщин – они все были равны и меньше, чем для ходоков.
Джордан и Шилема сидели рядом с ним и отрешённо смотрели перед собой. Их оцепеневшие в статике позы и ничего не выражающие лица, одинаковый рост и типичное для ходоков одеяние делали похожими друг на друга. Что было странным, ведь в жизни они резко отличались один от другого. Однако сейчас у Джордана словно разгладились морщины, а у Шилемы появились новые, и всё это складывалось в единый образ.
Арно следил за действиями распорядителя едой, вначале попытался подсказывать ему, но тот отмахнулся, чтобы не мешал. Тогда Арно суетливо стал перебирать подвешенное к поясу походное снаряжение, каждый раз кивая самому себе головой, как только убеждался в наличии того или иного предмета.
Женщины застыли в безмолвии. Что решили их случайные попутчики, они не знали, так как ходоки говорили на неизвестном им языке. А сами перед ними делили еду. Но перепадёт ли им хотя бы по кусочку? Пока что они относились к ходокам настороженно. Правда, уже не так как в первые минуты выхода из канала Пекты. Всё-таки они убедились в непонятной и странной, на их взгляд, заботе со стороны мужчин, заставляющих всех объединяться в плотную группу, после чего они обнаруживают себя то в пустыне, то вновь рядом со скорбным колесом, где нашли свой конец их подруги.
Пожалуй, только Жулдас ничего не замечал, целиком поглощённый созерцанием Икаты. Она была не прочь принять его ухаживания, отвечала ему несмелой улыбкой, но, как и у всех, в её поведении читалась настороженность.
Дону Севильяку, до того с беспокойством наблюдавшего за действиями Хиркуса, надоело ждать, и он сунулся к нему на помощь.
– Без тебя разберусь! – отвёл Хиркус его длинные громадные руки, потянувшиеся к самой большой кучке еды. Наконец, поколдовав ещё с минуту над разложенной едой, Хиркус сказал: – Я так думаю, сегодня съедим то, что может при такой жаре пропасть. Затем, то, что не следует с собой таскать, как некоторые из нас, вообще…
– Ты меньше рассуждай, что и кто, – дискантом посоветовал вмиг оживший Джордан. Его схожесть с Шилемой улетучилась. – Еда… Она и есть еда!
Дон Севильяк грохнул хохотом, выводя Ивана из задумчивости.
«Что-то не так!..»
После скромного обеда или ужина, Иван достал пузырёк фитолона, единственного лекарства, которому доверял безоглядно, и подступил к женщинам.
Еда подкрепила их, успокоила. Воды вволю, тень от куста стала длиннее, да и в воздухе стала ощущаться свежесть. Женщины расположились свободнее и удобнее.
Женщина – всегда женщина. В любой ситуации ей хочется кому-то нравиться или, по крайней мере, не казаться хуже той, какова она есть. Казалось, из небытия у большинства из них появились в руках зеркальца, губная помада, гребни. А подошедший к ним Иван вызвал бурную ответную реакцию: они стали прихорашиваться, поправлять волосы, одёргивать свои стандартные курточки и поправлять невидимые складки на таких же брюках.
– Я могу вам помочь, если у вас есть обожжённая кожа, ранки, царапины, – предложил им Иван.
Одна из женщин с живыми серыми глазами и с вздёрнутым слегка носом, что не портило её улыбчивого лица с ямочками, прыснула в смешке и тут же протянула Ивану руку с одёрнутым вверх рукавом. Багровый след протянулся от запястья почти до локтя, в некоторых местах борозды запеклась кровь.
– У меня… вот, – сказала она, – болит.
– Естественно, болит. Как тебя зовут?
Женщина опять хихикнула. Назвалась:
– Рада.
Иван смочил ватку и, прежде чем провести по ранкам, предупредил: – Не дёргайся, Рада… Терпи!
– Ой! – сдавлено вскрикнула Рада и хотела выдернуть руку, но Иван придержал её.
– Потерпи, сейчас пройдёт. У кого ещё? – он поднял глаза и наткнулся на взгляд синеглазки, что в упор смотрела на него.
– Я тебя знаю, – с упрёком бросила она Ивану в лицо. – Так что оставь свои идиотские шутки при себе! Видите ли, он помочь хочет!..
Её английский страдал плохим произношением.
– Ты… Вы меня знаете? – опешил Иван от её внезапного попрёка, и как оно было заявлено.
Он её видел впервые.
– Ах, ах! – зло проворчала она. На красивом её лице появилась хищная улыбка, от которой Ивану стало неуютно. – Не прикидывайся! И не изображай из себя удивлённого. Как будто не ты крутил мне мозги всего год тому назад. Или у тебя память отшибло?
– Я? – Иван беспомощно оглянулся на ходоков, они о чём-то говорили между собой и возникшей нелепой сценой узнавания Ивана незнакомкой не интересовались.
Зато женщины пришли в невероятное возбуждение. А Рада, только что смотревшая на Ивана с благодарностью, отвела взгляд и потупилась.
– Так это тот самый красавчик, о котором ты нам, Хелена, рассказывала? – спросила Катрин. – Да, жаль, что он тебя бросил, – продолжила она, хотя жалости, как это прозвучало, не было ни на гран. – Но красив! Ты права.
Иван живо поднялся с корточек, завинтил крышку флакончика, помял в пальцах ватку, отбросил её в сторону – всё это резкими, рваными движениями. Он никак не мог найти слов для достойного ответа синеглазой Хилене, обвинившей его в неверности. А что-то сказать надо было, иначе его молчание будет воспринято превратно.
– Я Вас вижу впервые, – нажимая на каждом слове, проговорил он. – Если Вам не повезло, то не надо каждого подозревать, что именно это он Вас обманул.
Обладательница синих глаз скривила губки. Всё-таки она была красивой и знала об этом. Сейчас, рассматривая Ивана, она, по-видимому, стала сомневаться в своих предположениях. Но отступать, по всему, не собиралась. Её холодный взгляд говорил об одном: кто попал в его поле видимости, тот просто так не отделается.
– Ваня, перестань смущать девушек, – по-русски пробасил подошедший дон Севильяк. – Вон как у них глазки на тебя разгорелись.
– Это они кого хочешь смутят, – буркнул недовольно Иван.
– О! – воскликнула Рада. – Вы русские? Как я давно не говорила на родном языке. Говорите ещё! Говорите!
– Ты его тоже узнала? – подозрительно оглядывая возможную соперницу, спросила Хелена на своём испорченном английском.
– Да что ты! Они русские. А я из Смоленска. Тоже русская.
– Русские? – с сомнением переспросила Хелена и опять осмотрела Ивана с ног до головы.
– О чём это они? – дон Севильяк уловил негодование Хелены, но не понял её волнения.
– Да вот эта красотка считает, что я как будто её бросил год назад. Поматросил, как говорят, а потом бросил.
– Ну, Ваня, ты, оказывается, везде успел! – восхитился дон Севильяк.
– И ты туда же… Я знать её не знаю! Хотел им помочь. А у них своё на уме… Вы что-то решили?
– Мы? Решили? – от удивления у дона Севильяка округлились глаза. – У нас решаешь ты, а мы…
– Ну, да, – обиделся Иван и отвернулся от женщин. – Вы все бессловесные овечки, а я у вас, значить, пастырь?
Дон Севильяк не ответил, потянулся сильным телом, всласть зевнул.
– Надо, Ваня, отоспаться, а уж потом что-нибудь решать. Это ты у нас такой… из железа. А посмотри на Джордана, он же спит на ходу. Шилема тоже. Да и всем нам нужен сон.
Дон Севильяк был недалёк от истины. Ивану казалось, что его товарищи обсуждают, как им поступить в дальнейшем, а они, оказывается, откровенно дрыхнут.
После еды его команда расслабилась, разомлела. Жулдас и Иката, припав головами, не шевелились, сидели с закрытыми глазами. Джордан уткнулся носом в тощие колени, рядом с ним в такой же позе находилась в полузабытьи Шилема. Только Хиркус и Арно о чём-то тихо переговаривались, но и они выглядели вялыми, полусонными, и, естественно, никаких особых решений не принимали.
Сам он тоже хотел спать.
Нервное напряжение последних часов, поддерживающее тонус, спадало, на смену пришла тяжесть в ногах и руках, терялись мысли. Это заявление Хелены слегка его подстегнуло и на время оживило, оттого, наверное, со стороны и показалось тому же дону Севильяку, какой он «Недремлющее око». Он и к женщинам направился помочь, чтобы не повалиться на землю, давая отдых телу и чтобы ни о чём не думать.
– Отоспаться, конечно, надо. Только не здесь, рядом с берегом. У озера… – Иван осмотрел водную гладь, подёрнутой рябью в центре. – У него свой норов. Мало ли что оно может ещё подкинуть для нас неприятного.
Как бы подтверждая его слова, вдруг, всё вокруг затукало, зашуршало, забилось. Песчаный береговой пляж стал под ногами разъезжаться и затягивать их.
Женщины с визгом вскочили с мест, уже облюбованных для того, чтобы здесь провести наступающую ночь, и, ступая по журавлиному, бросились от воды подальше. Ходоки тоже поднялись, прислушались. Вода опять куполом поднималась в середине озера. В этот раз он пузырился как газировка в только что открытой бутылке, и шипел.
Водоёмы, обладающие какими-нибудь особенностями или странностями, во все времена служили поводом для поклонения, о них слагали легенды, их боялись и воспевали. Возможно, подумалось Ивану, местные разумные также не избежали чисто человеческих представлений о природных явлениях, и пошли по пути их обожествления. Если это так, то колесо и наколотые мумии на нём, как жертвы, обычные следы культа, сложившегося под влиянием наблюдений за поведением озера. Разум ищет символ и приходит к искаженным понятиям, временами далеко уводящим от реальности…
Однако Хиркус, пока они с неохотой отступали от берега и искали новое место стоянки, высказал, начиная издалека, иную точку зрения на поведение вод озера.
– Я однажды, – говорил он в повествовательной манере, избегая ударных слов и фраз, как он это делал постоянно, – жил у озера. Чуть, может быть, больше этого. Оно питалось родниками. Но там невдалеке тянулся кряж невысоких, правда, холмов. Вода могла поступать оттуда.
– Здесь равнина, – сказал Иван, поскольку сам уже об этом думал.
– Вот-вот. После дождей вода прибывала. Но не так резко, как здесь, и не с таким шумом, но заметно.
– Я не заметил, чтобы она здесь прибывала, – сказал Арно ворчливо, будто Хиркус был в чём-то виноват.
– Вот-вот… – Хиркус разгладил подошвой сапога песок, пробитый редкими стеблями жухлой травы, похожие на жиденькие волосы лысеющей головы, и опустил рюкзак. – Я к тому и подхожу. Если вода прибывает и убывает, то на берегу образуются всякие… М-м…
– Не тяни! – Арно тоже обустраивал себе новое местечко под густым кустом.
Иван усмехнулся внезапно пришедшей мысли. Взаимоотношения в команде изменились непредсказуемо. Джордан и Шилема, вначале неприязненно относящиеся друг к другу, стали держаться ближе. Дон Севильяк оказался сам по себе. Выпал Жулдас, увлечённый Икатой. Арно и Хиркус внешне держались вместе, но часто вступали в противоречия, не подпуская остальных в свои пререкания.
– Я и не тяну, – Хиркус сел и подтянул к себе ближе рюкзак, – а хочу, чтобы и самому мне было понятно. Я заметил, что все эти всплески у здешнего озера начались недавно, если даже не сегодня, когда мы появились рядом с ним.
Дон Севильяк громко крякнул от его слов.
– Ого! – сказал он. – Считаешь, оно на нас ополчилось?
– Может быть, и на нас. Но я никогда не слышал, чтобы ходоки могли так повлиять, как говорит Арно, на явление природы.
– Вот именно! – словно уличил его во лжи Арно. – Так что из этого следует? Начал говорить, то досказывай!
– Подожди! – остановил его Иван.
Его насторожило высказывание Хиркуса. У него самого мелькнуло нечто подобное, когда он наблюдал, как вода отхлынула от берега, чтобы наполнить разрастающийся купол в центре озера. Оголённое дно оказалось ровным, лишь с небольшими песочными валиками от ветровых волн. Потом вода как-то уж спокойно вернулась к прежним берегам. Словно вначале как если бы потянули одеяло вверх, взяв его посередине, концы его сползли, показав несмятые простыни, а затем прикрыли, будто ничего и не было. Но это когда случается один раз. При многократном же сдёргивании одеяла простыни обязательно сомнутся. К тому же, в первый раз подъём купола и его опадание произошли тихо, а во второй он вспенился как в бокале с шампанским.
Впрочем, Хиркус говорит о том же самом.
– Что ты ещё заметил?
– Я сказал всё, – Хиркус явно не хотел больше распространяться на эту тему. – А заметил…
Земля дрогнула, заставив ходоков и женщин, уже подрёмывающих, опять вскочить на ноги. Над озером пылали сполохи. Серебристая спираль ввинчивалась в серое небо, а навстречу ей сверху опускался узкий луч чистого зелёного цвета. Спираль и луч соприкоснулись, вспыхнули на острие контакта, затмевая садящееся за горизонт солнце. Встретились камень и металл: во все стороны огненным фейерверком брызнули синеватые искры.
– Вот-это-да! – подняв голову вверх, произнёс Хиркус. – Это ответ, КЕРГИШЕТ, на твой вопрос. Что я ещё мог заметить?
В его глазах догорали искры нечаянного салюта.
– Это не мираж, – пробормотал Джордан, придвигаясь ближе к Ивану.
– Здесь становиться неуютно, – зябко повёл плечами Арно.
Спираль за спиралью уходили в небо, встречали зелёный луч и вновь рассыпались.
Женщины, памятуя недавние переходы, подтянулись к ходокам, чтобы быть готовыми опять взяться, как прежде, за руки и уйти отсюда куда-нибудь подальше.
Земля мелко дрожала, пересыпался песок, качались кусты и редкие деревья, оголялись корни травы. Здесь такого землетрясения никогда, по-видимому, не бывало, а если и происходило в прошлом, то уже давно истёрлось в памяти оазиса. Впрочем, оно как раз и могло согнать аборигенов с обжитого места.
В довершение общего хаоса, царящего вокруг, перекрывая гул, шум и плеск, со страшным треском сразу в нескольких местах разломилось и развалилось колесо. Большинство мумий превратилось в прах. Женщины заголосили. Можно, конечно, уйти на дорогу времени, однако ходоки понимали, раз уж они попали в «отстойник», то выбор у них невелик, а уходить от воды и из оазиса не было смысла.
Единственное, что оставалось, опять перепрыгнуть в пустыню, а потом вернуться сюда снова и, надеясь на деват, застать округу успокоенной.
– Смотрите, смотрите! – закричал Хиркус. – Смотрите не вверх, а на воду!.. Там что-то появляется!
Его отчаянный возглас заставил невольных зрителей позабыть о дрожащей земле, сломанном колесе и рассыпчатой игре искр и обратить внимание на озеро.
Над ним всё так же метались побледневшие вспышки, но из недр вод поднималось нечто невероятное…
Остров!
Остров
Разноцветные блики вырывали на мгновения контуры рождающегося из озера острова с какими-то строениями и судорожно устремлялись ввысь, где таяли на фоне темнеющего неба.
Остров поднимался. Выходцы из будущего зачаровано наблюдали за его появлением и игрой красок, полыхающих над ним.
Со всеми вместе Иван был охвачен чувством сопричастности к необычному явлению, творимого на его глазах. Остров вынырнул из воды, но поверхность его, как можно было видеть, оставалась сухой. С него не стекали ручьи, не застаивались лужи. Иван до рези в глазах всматривался, стараясь разглядеть, что за строения на нём; или это просто причудливое нагромождение камней?
Неожиданно его охватило беспокойство от ощущения, что кто-то чужой появился рядом с ним. Он повернул голову, готовый к отпору чужака и увидел в шаге от себя Нардита, а за ним, словно фон театральной декорации, его экзотическую свиту.
Нардит как всегда в упор смотрел ему в лицо, но мгновением раньше Иван видел его плоский профиль с едва заметно выступающими чертами лица; Нардит явно наблюдал за радужным видением над озером. Но стоило только Ивану обратить на него свой взор, как лик Нардита неуловимо перетёк в полный анфас.
Они встретились взглядами.
Иван почувствовал, как у него вне воли глаза расширились и приняли незримый поток, исходящий от Нардита. Поток проник в его сознание и как будто стал оседать вниз: закружилась голова, занемела шея, напряглись плечи, неведомая сила коснулась груди и защемила в ней от ожидания чего-то важного и значительного для него. Голова наполнилась видениями и звуками, не имеющими отношения к тем, что бушевали вокруг него. И в том, и в другом как будто отсутствовала последовательность, и всё-таки они явно дополняли друг друга, обретали связи, наставляли и предупреждали, советовали и надеялись на его благоразумие…
Гигантская круто закрученная спираль поглотила, растворила и вовлекла в себя Ивана в стремительный полёт во времени. Мелькали знакомые и незнакомые образы людей, строений, пейзажей, но в каждом из них Иван видел себя, своё неизменное присутствие, и не как простого, пассивного созерцателя, а как непосредственного, активного участника стремительно сменяющихся эпизодов узнаваемых и неведомых событий.
Иван вздрогнул, когда моргнула на мгновение картина выходящего из озера острова со строениями, как он их успел рассмотреть до того, сменившаяся внезапной вспышкой яростного боя – стрельба, клубы огня, взрывы…
– КЕРГИШЕТ! – кричала и колотила Ивана в спину кулаками Шилема. – Ты на него не смотри! Не смотри! Отвернись!
– Да, да, – Иван провёл ладонями по лицу.
Нардит и его постоянные спутники исчезли, растаяв в сумеречном воздухе подобно облачку.
– Ты зачем на него так смотрел? Надо отворачиваться! – не унималась Шилема.
– Она говорит правду, КЕРГИШЕТ, – сказал Арно ровным голосом в противовес истерическому временницы. – Мы всегда так делаем.
– Не обязательно, – Хиркус протирал глаза. – Что в нём страшного? Посмотрит и уйдёт. Даже пожелает удачи.
– Не придумывай! – совсем иным, недовольным, тоном оборвал его Арно. – Как это он тебе? Так и говорит, мол, удачи, дорогой Хиркус?
– Да, Нардит скажет, – пробурчал дон Севильяк. – Как рыба в море. Как навозный жук…
Разговор о Нардите Иван слышал приходящим в его сознание словно издалека на фоне урчащего грохота и шума только что увиденной им схватки на земле и в воздухе.
– Друзья, помолчите! – наконец сказал он. – Не знаю, говорит ли Нардит, но он мне подсказал… Вернее, показал… У нас намечается весёленькое дельце… Фу!.. Сейчас соберусь. Он мне показал, что кто-то на нас скоро нападёт и нам придётся отбиваться не на шутку. Во всяком случае, это стрельба и … взрывы.
– Оттуда? – Арно показал в сторону остров, над которым угасало сияние, а сам он превращался в нелепое нагромождение каменных глыб.
– Нет! – подумав, решительно сказал Иван, так как что-то подсказывало ему это утверждение. – Как будто извне.
– Ты это, КЕРГИШЕТ, серьёзно? – Хиркус передёрнул плечами, показав своё сомнение. – Здесь? Взрывы?
– Да, здесь. С огнём и взрывами, – помрачнел Иван. – Будьте готовы, друзья.
Ходоки помолчали, переглядываясь.
– Да ладно тебе, Ваня, нас пугать, – расправил плечи и выпятил грудь дон Севильяк. – Что-то я сомневаюсь. Стрельба из автоматов, куда ни шло. Но гранат у нас нет.
– У меня есть две, – сказал Арно.
– У меня тоже в запасе парочка, – поделился Хиркус. – А как же?
– Я взял четыре, – полностью вытряхивая из себя наваждение от Нардита, сказал Иван. – Поживём, увидим. Вы лучше присмотритесь, там, на острове, кто-то есть живой.
– Правда, двигаются. Зверьё? – предположил Джордан.
– Ага! Вынырнули вместе с островом, – усмехнулся Хиркус.
– Жаль, бинокля нет, – посетовал Арно.
– Я свой отдал Уленойку, а взять другой не удосужился, – запоздало посетовал Иван.
Наступающие сумерки не давали возможности рассмотреть, что за живность обитала на острове или только что на него забралась.
Спустя некоторое время, осознав тщетность своих усилий увидеть что-либо, ходоки присоединились к женщинам, хоронящих своих подруг. Могилу в песке выкопали руками. Не глубоко, лишь бы покрыть тела погибших. Но и там уже стояла тонким слоем вода. Её прикрыли пучками сорванной травы. Провожая в последний путь, женщины заунывно пели, как можно было разобрать, по-русски, повторяя всего две фразы: – «Пусть вас там встретят» и: – «Ждите нас с миром».
Ночь наступила внезапно.
Звёзды, собранные в незнакомые созвездия, величиной в кулак, яркие и таинственные. Лёгкое, зыбким флёром, свечение над новорожденным островом. Тени на воде и немое молчание природы, ушедшей в себя и позабывшей о самой себе, или затаившейся перед новой выходкой, чтобы поразить нечаянных зрителей своими необузданными фантазиями.
Женщины, пугливо вглядываясь в неясное марево над озером, жались ближе к мужчинам. Сгрудились небольшим табором. Горел скромный костёр, скупо освещавший безрадостные лица ходоков.
Тяжёлый, суматошный, непредсказуемый, поставивший людей пока что в безвыходное положение, день, а точнее, целый период бодрствования, до предела насыщенный событиями, не очень приятными, заканчивался с наступлением ночи здесь, вдали от их родного времени и дома.
Дремали Джордан и Шилема. Джордан порой приоткрывал глаза, осматривался, будто проверял, все ли на месте, и его не бросили одного, вновь смежал веки. Шилема вздрагивала, взбадривалась, старалась показать себя готовой ко всему, но незаметно вновь впадала в полусон.
Женщины, пережив страхи, к вечеру, особенно после появления острова из пучины озера, а затем возникновения не из чего и исчезновения Нардита с вооружённой дубинками и копьями полуголой охраны, похоже, стали расставаться с гордой самостоятельностью и отчуждённостью к нечаянным спутникам. Сейчас они по мере возможности искали покровительства мужчин, пренебрегая, пожалуй, только Джорданом, не показавшегося им твёрдой основой, как защитник, да ещё Жулдасом, ревностно оберегаемого от посягательств со стороны Икатой.
Вообще, в команде Ивана начинала складываться пикантная обстановка, привнесённая женщинами.
Живописную группу представлял дон Севильяк и три женщины, расположившиеся вокруг него. Он сидел, широко раскинув ноги с закрытыми глазами. Женщины неподвижно смотрели в пламя костра. Одна из них, полноватая, но подвижная, со строгими чертами лица, охватила могучую руку ходока, будто всю свою жизнь знавала его, и теперь утверждала свою близость к нему. Подруги называли её усечённым именем Руссой от Харусса. Она выделялась ростом, крепкой фигурой и, по-видимому, обладала недюжинной физической силой и властным характером. Но сейчас она выглядела несчастной женщиной, искавшей поддержки и опоры в лице дона Севильяка. Рядом с ней примостилась худенькая, остроносая, молчаливая, но с приветливым взглядом карих глаз, прикрытых спадающими на лоб волосами, девушка – Аннет. Она всё время находилась под опекой Руссы и держалась её, оттого оказалась в компании с доном Севильяком. Второе его плечо подпирала Лейба. Она казалась или хотела казаться независимой, губы держала в презрительной постоянной, как приклеенной, улыбке, говорила капризным голосом, от этого, наверное, её не жаловали другие женщины, явно выказывая ей свою отчуждённость. Дона Севильяка она выделила сразу и при переходе по дороге времени всегда оказывалась с ним рука об руку. Но и она сейчас представляла собой воплощение смертельной усталости и в лице и в расслабленной позе её, не лишённой изящества, фигуры, припавшей к плечу ходока.
Хелена и её подружка Рада бесцеремонно наметили жертвой своих притязаний Ивана, как ему казалось. Хелена вообще не сводила с него своих лучистых синих глаз, реагировала на каждое его слово и всем показывала свой выбор. Рада оказалась просто привязчивой, она льнула к Ивану, как банный лист. Они вдвоём даже Шилему, которая до того ни на шаг не отступала от Ивана, оттеснили, как она не сопротивлялась, пытаясь оградить его от посягательства этих, не соперниц, конечно, какая для них Шилема соперница, нежданно-негаданно появившихся в команде женщин. Она шипела на них змеёй, и даже угрожала, демонстрируя свои возможности, однако оказалась с Джорданом, а Иван попал в окружение Хелены и Рады.
Сам он, будто бы занятый другими заботами, всё-таки ощущал стеснение от присутствия рядом с ним женщин, а беспокойство Шилемы передавалось ему, и раздражало. В конце концов, он устал и морально и физически, чтобы отбиваться от покушения на него одних и успокаивать другую сторону – Шилему. И потом, кто-то же должен был думать о том положении, в котором они оказались, так как остальных членов его команды такой вопрос ничуть не волновал.
Арно с удовольствием обнимал двух женщин, которых выбрал он, а не они его. Хиркусу тоже дела нет ни до чего, ведёт фривольные разговоры с двумя спутницами.
Иван из-под слипающихся век пытался осмотреться, что-то предпринять, чтобы предупреждение Нардита не застало их врасплох. Да и не собираются же они оставаться здесь навсегда. Надо же куда-то двигаться… Уходить… Куда?.. Как, куда? Назад, домой… А где это – назад или вперёд?..
Мысли путались… Нельзя всем спать… Остров… Нардит…
Раздирающий душу крик заставил всех позабыть о сне, вскочить на ноги и прислушаться к нарушенной тишине ночи.
Внезапный звук разбудил не только людей, но и тех, кто мог слышать в обжитых окрестностях озера. Вокруг в кустах захрустело, зашевелилось, захрюкало. Почти рядом злым огнём блеснули чьи-то глаза и потускнели. Захлопали крылья, раздался утробный рык и чавкающие звуки…
Над озером продолжало висеть туманное марево рассеянного света. С острова тоже доносились звуки, но их характер резко отличался от возникающих в оазисе. Они обладали ритмичностью и чёткостью, порой раздавалось звяканье металла о металл.
Первым это заметил Джордан.
– Куют?
– Хе! Кузнецы? – Хиркус с высоты своего роста посмотрел на фиманца. – Там кузнецы куют, в огне творя мечи и стрелы! Их тяжкий труд, завещанный от богов, не даст врагу ступить на нашу землю! Его мы встретим… – На этом слове, когда голос Хиркуса уже возносился в торжественную подвысь, лязгнуло так явственно, что Хиркус замер на мгновение и выдохнул: – О!.. И вправду куют кузнецы!
– Вы оба… Того! – Арно повёл рукой у виска. – Какие кузнецы? КЕРГИШЕТ, ты их меньше слушай. Они наговорят. Ты-то что думаешь?
– Я уже дремать стал, – вместо ответа почти пожаловался Иван, неловко высвобождая руки из объятий недовольных его действиями Хелены и Рады.
Арно, подражая ему, также освободился от опеки своих спутниц.
– Илона и Храза, вам придётся побыть без меня. Не долго, – сказал он им мягко. – Пойдём, КЕРГИШЕТ, посмотрим и послушаем от берега?
– Пойдём, – не сразу согласился Иван. – Дон Севильяк, подбрось в костёр, пусть разгорится… Да и все тут, посматривайте, что вокруг твориться.
Сказал и экономно повёл рукой больше из-за усталости и вялости, чем намеренно.
К берегу озера за ними тут же увязалась Шилема, а Хелене и Раде, решивших было не оставлять Ивана без своего присутствия, с мстительными нотками скомандовала:
– Вам там делать нечего!
– Вот как? – Рада вздёрнула красиво посаженную голову.
Хелена положила ей руку на плечо.
– Успокойся, сестра. Никуда он от нас не денется, – с меланхолической уверенностью сказала она. – А ведь хорош! – проводила она восхищённым взглядом Ивана.
– Они здесь все подстать. Если бы не эта… змея, – сквозь зубы процедила Рада.
– Перестань, сестра. Эта… Шилема, нам не соперница.
– Да, конечно. Это у неё от зависти к нам. У самой-то ни кожи, ни рожи… – сказала Рада.
– Ещё раз такое услышу о Шилеме… – неожиданно гуднул ей в самое ухо дон Севильяк. Она отшатнулась и даже присела от испуга. – Брошу в озеро и не дам вылезти, пока не утонешь. Впрочем, если Шилема услышит, то сама это сделает легко и с тобой, и с твоей подружкой. Уяснили?
– Ты нам не указчик! – вспылила Хелена. – Катрин!… Ты где, Катрин?
Катрин улыбалась Хиркусу, слегка тесня свою худенькую напарницу. Хиркус же улыбался Джесике. Окрик Хелены вызвал на лице Катрин гримасу раздражения.
– Здесь я! Что тебе?
– Мы долго будем с этими мужланами…
Её возмущённые слова потонули в жизнерадостном хохоте дона Севильяка.
– С чего бы они там? – оглянулся Арно.
– Пусть себе, – без интереса отозвался Иван. Его настроение менялось ежеминутно. Он бы и сам обернулся, чтобы узнать причину смеха, но первым сказал Арно, и желание пропало. Остановился у кромки воды, определил: – Появился целый остров, а вода поднялась не намного. Присмотритесь, там огни как будто?
– Огни. И они двигаются, – Шилема обладала острым зрением.
– Да, – неуверенно подтвердил Иван. – Но у меня сейчас в глазах рябит от недосыпу.
– У меня не рябит, – с вызовом сказала Шилема. – Вижу хорошо.
Арно её выпад не оставил без внимания.
– Тебе из-за твоего характера спать некогда, а нам пора выспаться… Эй! Кто тут?
Арно живо отпрянул в сторону, пропуская мимо массивное тело какого-то животного, без страха перед людьми напролом идущего к озеру на водопой. Оно, словно отвечая на вопрос ходока, выдохнуло утробное: – Их-ха! и надолго припало к воде.
– КЕРГИШЕТ, зови дона Севильяка и Хиркуса. Мясо само пришло в гости! – воскликнул Арно.
– Это мясо?.. Ой! – пискнула Шилема, прижимаясь к Ивану. Мимо неё ещё кто-то прошмыгнул к воде. – Разве это можно есть?
– Ещё как, – весело отозвался Арно. – Поджаренное и с корочкой…
«Жрать захочешь, придёшь, и в пещеру войдёшь, хобот мамонта вместе сжуём…» – вспомнились Ивану слова студенческой песни. Вспомнил, вздохнул: – как давно это было. Там, в другой жизни, в другие времена, среди других людей…
Счастливая пора, где всё понятно, расписано до мелочей и существует неизменная последовательность каждой единицы времени…
– Всё! Оставляем на завтра.
– И мясо?
Иван не ответил на задорный вопрос Арно, повернул назад, к костру. Дон Севильяк постарался, выполняя его просьбу: костёр пылал, освещая далеко округу. От него опять донёсся дружный смех. Там было весело. Хиркус стоял на одной ноге, а другой выделывал невероятные коленца, такое впечатление, что это вовсе не его нога, а чья-то чужая. Нелепые фигуры дополнялись речитативом:
– … и сбежались посмотреть, на ходу теряя шапки!.. Было это или нет, но бежали посмотреть, на ходу теряя… – он вывернулся, поднял ногу выше головы и пошевелил разутой ступнёй. – Правильно! Теряя обувь… Было это или нет…
Ничего, по сути, смешного, а зрители едва не ползали в изнеможении от сотрясающего их хохота. Не все. Дон Севильяк и Джордан лишь ухмылялись, да и то, глядя не на Хиркуса, а на женщин, из которых выплёскивался со смехом и слезами накопившийся страх, мысли о будущем и переживания и неурядицы последних дней.
Общее веселье, казалось, не коснулось Жулдаса и Икаты. Они сидели в стороне, взявшись за руки, слегка удивлённые, может быть, безумством спутников. Иката не понимала языка, а кривляние Хиркуса её мало трогали, также как и Жулдаса. Они в целом были заняты собой.
– Веселятся, – неодобрительно буркнул Иван, сам не понимая, что ему не нравится.
– Вот и хорошо, – сказал Арно. – Что вытворяет, а? Всё-таки он великий артист.
Иван искоса посмотрел на него, в свете костра лицо Арно исказила улыбка, было в ней что-то неприятное Ивану.
– Только выступает не там, где следует, – сказал он ворчливо.
При всем при том он ощущал себя лишним среди весёлых и довольных всем и вся спутников. И в то же самое время, чувствовал неудовлетворённость от такого своего суждения. И корил себя в этом. Действительно, нельзя же считать себя ефрейтором, который один в ногу, а все остальные – нет. Надо бы себя пересилить, стать как все беззаботным и плыть по течению событий. Кривая куда-нибудь да выведет. Ходоки его команды, наверное, уже неоднократно побывали в подобных передрягах и вышли из них с чувством юмора и уверенности, что всё происходящее – к лучшему.
– Опять ты, КЕРГИШЕТ, недоволен, – с лёгкой досадой сказал Арно. – Опять что-нибудь не так, как тебе хотелось бы?
Иван глубоко вдохнул. Что сказать Арно?
– Всё так… – и после паузы: – И всё не так. Где мы? Как мы? Куда, в конце концов, мы?
– Это я понимаю. Все вопросы как будто естественны. Но, знаешь, КЕРГИШЕТ, понимаю умом, а не сердцем.
– И что это означает?
– Может быть, мне кажется, да только во всём, произошедшем с нами, как только мы ступили в поле ходьбы Фимана, есть какое-то… Нет, не кажется. Я уверен. Есть знаковое событие. Мы не зря здесь появились.
– Ты видел Нардита? – быстро спросил его Иван.
– Нардита? – вопрос Ивана вызвал на лице Арно недоумение. – Здесь? А-а… Ну и что? Все его видели. Даже женщины. Постоял и пропал.
– Не просто постоял, а… Ты ничего не почувствовал?
– Не-ет, – протянул Арно. – А ты?
– Видел и почувствовал сполна, – нахмурился Иван и посмотрел в сторону, ожидая опять обнаружить рядом с собой сплюснутую блином личину вездесущего Нардита. – А что? Так я уже сказал: надо ожидать стрельбы и взрывов…
– Н-да, КЕРГИШЕТ, – Арно невольно повёл головой в знак неодобрения встречи Ивана с Нардитом. – Я видел, хотя даже не предполагал о его возможности появляться здесь, в таком глубоком прошлом. Он обычно, если учесть мои встречи с ним и других ходоков, обитает на рубеже новой эры. Это у нас… Но ты говорил, что встречался с ним как будто и в пятнадцатом веке?
– Было дело. Сарый сказал, что его появление в будущем не к добру.
– Камен наговорит…
– Нет, нет. Ты же сам говоришь, чаще всего он встречается на рубеже начала первого тысячелетия. Якобы, между Юлием Цезарем и Нероном.
– Они друг друга стоят. Что Нардит, что эти двое. Ты с ними встречался?
– Пока нет.
– Принеприятнейшие личности, скажу. Что один, что другой.
Иван с удивлением посмотрел на Арно. Его безапелляционная оценка известных исторических деятелей покоробила его, воспитанного на уважении к людям прошлого, оставившим след в людской памяти, тем более что некоторые из них не такой уж и негативный. К ним он всегда относил в своих представлениях Юлия Цезаря. Впрочем, подобное мнение об иных персонажах давней поры высказывал и Симон.
Видать, его современникам, не очень-то нравятся поступки и характер людей той поры, стоящих у власти иделающих, по сути, саму историю.
Любопытный предмет для размышлений, но, естественно, не сейчас…
– Я о Нардите, – вернулся Иван к началу разговора с Арно. – Он как будто так далеко в будущее не заходил, как в моей тут встрече. И здесь, в прошлом… Значит, не так уж мы и в далёком прошлом… Не знаю. Если бы не это колесо и напавшие на нас, то я бы поверил в попадание не в слишком далёкое прошлое.
– Нет, КЕРГИШЕТ, нам повезло попасть в очень далёкое прошлое.
– Почему нам повезло, не спрашиваю. Другое дело, как ты определился во времени?
– Просто. Взгляни на небо, КЕРГИШЕТ.
– Смотрел уже, – сказал Иван, но голову поднял, чтобы опять увидеть незнакомый рисунок распростёршимся над ними небосвода. – На нём созвездия не наши.
– Правильно. А это как раз и говорит, что мы…
– Звёзды считаете? – подошёл к ним Хиркус. – А женщины ждут от вас другого…
– Отстань лицедей! – отмахнулся Арно. – Лучше оцени по звёздам, как далеко в прошлое нас забросило?
– Уже оценил, – беззаботно заявил Хиркус. – Миллионов на двадцать пять или тридцать, если не больше. Половины звёзд не нахожу. А ты?
– Как раз больше. Раза в два. Обрати внимание на Линкуру.
– А-а, – Хиркус проследил за указующим жестом Арно. – Ты имеешь в виду Ошукшу?
– Как ни назови. Она у нас, где должна быть?
– Примерно… Ага, вон там, – показал пальцем Хиркус далеко в стороне от недавнего направления.
– Точно. Может быть, чуть левее. Её движение, ты знаешь…
Иван с нарастающим подозрением вслушивался в их рассуждения. Не выдержал, полюбопытствовал:
– Вы уже побывали? В таком далеко во времени? Но как? Или…
– Или, КЕРГИШЕТ, или… – наставительно ответил Хиркус. – Мы ведь тоже чему-то учились. Я когда-то на изучение истории и предыстории движения звёзд, а также изменение картины их размещения в созвездиях потратил немало лет.
– Я занимался этим тоже, – сказал Арно. – Правда, делал не сам, меня заставлял мой Учитель.
– Ну, я также как и ты, по воле Учителя. Потом увлёкся. Так вот, если ты имеешь в виду Ошукшу, то она иногда имеет попятные движения.
– Ты думаешь? – выпятил вперёд нижнюю губу Арно, показывая, что сомневается в сказанном Хиркусом.
– Не думаю, а знаю!
– Откуда же?
– Ну, – замялся Хиркус, – это долгий разговор. Как-нибудь…
– Постойте! – воскликнул Иван. – Но зачем это вам нужно? Ваш кимер таков, что рисунок неба и созвездий на нём практически не изменяется, когда вы уходите в прошлое.
Арно и Хиркус переглянулись. Во всяком случае, так показалось Ивану в мерцающем свете костра. Он даже вздёрнулся, готовый выслушать опять какое-нибудь наставление по поводу того, чего он не знал и даже не догадывался.
Однако Хиркус сказал просто:
– Мы же ходоки во времени. Мало ли что может случиться в поле ходьбы. Мы же даже не знаем, что оно собой представляет.
– Допустим, что ты прав… Но не на миллионы лет.
– Ты, КЕРГИШЕТ, не прав. Мой Учитель говорил так, – Арно сделал паузу, словно вспоминая наставление своего Учителя. А когда заговорил, стало понятно, что он и вправду цитирует кого-то, поскольку сам никогда так витиевато не смог бы сформулировать идею. – В поле ходьбы ходоки во времени попадают в нелинейный поток времени, порой встречный. Поэтому каждая реализация, то есть возвращение в наш мир, чревата неприятностями различного свойства. Оттого всегда надо определиться, куда тебя занесло, и успеть попасть, вернуться опять в обратный поток времени, обратный предыдущему или в нормальный поток…
Арно замолчал. Иван подождал, не добавит ли он чего к сказанному от себя, проще, как обычно, с долей язвительной иронии.
– Мудрено… – задумчиво проговорил Иван, так как Арно, как будто, сказал всё. – Встречный поток… Обратный обратному поток… А тебе, Хиркус, что говорил твой Учитель?
Хиркус был прикрыт тенью Ивана от костра, и как он воспринял вопрос, не было видно, а он молчал.
– Тогда скажу я. Мне мои Учители… Сарый и Симон о подобных потоках не говорили. Потому-то я и спрашиваю вас. Во-первых, насколько это важно знать мне, как ходоку. А во-вторых, интересно же.
– Не знаю, на сколько это интересно, а знать следует, – произнёс Арно и зевнул в ладонь.
– А мне говорил, – глухо сказал Хиркус. – Но я не верил. Но однажды…
Что с ним случилось однажды, Иван в тот раз не узнал. В их тесный, голова к голове, кружок грубо втиснулся дон Севильяк, оттолкнув Хиркуса от Ивана.
– Шепчитесь? – громогласно оповестил он окрестности оазиса. – Не хорошо, а?
На его циганисто-испанском лице появилась улыбка, готовая перерасти в громкий жизнеутверждающий смех.
– Циклоп среди гномов, – недовольно буркнул Хиркус и без успеха надавил плечом на дона Севильяка. – Шептаться тоже надо умеючи, а не так как ты.
– А чего шептаться? Кто нас здесь слышит? Кто понимает, что мы с вами говорим? – дон Севильяк серьёзно и чётко перечислил причины против того, чтобы шептаться. – Ну, на самом деле! Кому кроме нас все эти тайны нужны?
– Какие же тайны нам нужны? – поинтересовался Арно, и склонил голову в ожидании ответа.
– Никаких! – отрезал дон Севильяк. – Вот проведём здесь ночь, отдохнём, как следует…
– Неужели и ты устал? – делано удивился Хиркус.
– Устал, как и вы. Как все. Так вот, отдохнём и… куда?
– Хороший вопрос, не кажется ли вам? – съехидничал Хиркус. – Задаваясь им, не очень-то отдохнёшь с мозгами набекрень. КЕРГИШЕТ, ты-то чего молчишь?
– За вами не успеть, – нашёлся Иван, вызвав одобрительную усмешку у Арно. – Но мне кажется… – он помедлил, прежде чем поделиться с ходоками тем, что ему почудилось при общении с Нардитом. – Мы с вами совсем скоро узнаем не только куда, но и… с кем.
– Говори! – не выдержал и подстегнул его Арно.
– Я и говорю. Но поверьте, всё это пока что и для меня в тумане. Начинаю думать, не сам ли всё это придумал, нафантазировал с устатку. Нам надо выспаться, а то у меня чувство, что вся смазка во мне кончилась, даже шевелиться нет охоты.
– Темнишь, КЕРГИШЕТ, – Арно зевал уже, не скрываясь.
– Понимай, как хочешь. У меня это, может быть, от предчувствия.
– Да уж, предчувствие, – Хиркус вышел из тени. – У меня оно тоже назревает. Что через день-два есть будем?
– Ты эти два дня ещё переживи, – Арно с хрустом в челюсти зевнул и головой тряхнул. – А поспать надо… Хорошо, что похолодало.
Сон
– Какие вы, мужчины, всё-таки не чуткие. Грубые все. Ни себя, ни нас не жалеете.
Хелена ухватила Ивана за руку и почти силой усадила его рядом с собой и Радой. Иван не сопротивлялся. Идти, пусть два-три лишних шага, и искать место, где можно будет поспать, всё его существо отказывалось, в пору вообще упасть и замереть. Давно он так не уставал, пожалуй, со времени вывода аппаратчиков из временной ямы, когда пришлось тащить на себе неимоверную тяжесть блука.
Он едва не застонал, вытягивая усталые ноги.
– Вот так-то! – сказала Хелена, отметив его покорность и делая далеко идущие выводы. – Побегал на стороне, и хватит!
Иван изумлённо посмотрел в её широко раскрытые глаза с отражёнными в них от костра огоньками, и промолчал. Пусть себе думает о нём, что хочет, а он – спать.
Хелена склонила голову к его плечу, с другой стороны припала Рада. А к спине пристроилась Шилема, бесцеремонно убрав руку Хелены, которой она обхватила Ивана. Между ними произошла короткая перепалка, и Хелене пришлось уступить.
– Не знаю, что у тебя было с Хеленой, – с придыханием сказала Рада, – но ты мне нравишься всё больше и больше.
– Да ни чего у меня с ней не было. Я её вижу в первый раз, – слабо огрызнулся Иван.
Он ещё вяло подумал о парадоксе встреч. Всё может быть, и воспоминания Хелены о близкой связи с ним произойдёт, а он о том ещё не знает… А Рада теплее… Нет, мягче…
Плечи его опустились, расслабились, вызвав выдох облегчения, словно с них сняли надоевший груз. Все жизненные токи в нём замедлились, кровь затуманила мозг. Сквозь прищур глаз жёлтое пламя костра растеклось в мерцающее облако.
Успокоенные Хелена и Рада, и всё ещё не нашедшая удобного положения Шилема, создавали уют и иллюзию того, что он сейчас находится в своей постели, в своем доме, а не за тридевять земель, веков и эпох от него.
Истома затопила, отвлекла ото всех забот, обессилила. Иван погрузился в полусон, в полу грёзу. Поплыли, заклубились гаснущие тени…
И внезапно сменились плоским лицом Нардита.
Иван вздрогнул, но из дрёмы не вышел. Облик Нардита исказился, сжался и обесцветился, уступая место огромному пространству поля ходьбы. Оно располагалось где-то под ним, снизу. Оно колебалось, его пронизывали вспышки света, а он висел над ним и мог видеть.
Он видел…
Он видел ожившую карту времени.
Время распростёрлось вдоль и поперёк. Змеились полосы, разделяющие струи и сопредельные миры. В будущем висел белёсый клуб нарождающегося времени. В прошлом темнел провал минувших времён, уплотнённых в монолитный сгусток, угрожающе огромный, пышущий ненавистью ко всему светлому, новому, молодому. Миллиарды лет затаились в надежде ещё когда-нибудь вернуться, неся на своих тяжёлых крыльях собственное настоящее. Но и знали, что такому не дано сбыться, оттого такое яростное отторжение будущего.
Но не только давно умершее прошлое находилось в противостоянии с новым временем, коему насчитывалось не более полумиллиарда лет. Какая-то тёмная масса вторглась в один из параллельных миров и теснила его, пуская лиловые, бледные на фоне жизнерадостной части времени, нитеобразные щупальца, создавала ядовитые наросты, через которые пыталось прокачать свою сущность и захватить плацдармы для наступления на другие миры, сосуществующие на планете. Одна из таких нитей, извилистая до запутанности, тянулась к миру, где обитал Иван.
Глядя на карту, он сразу понял, где располагались и как соотносились все те узкие, порой соприкасающиеся между собой, струи времени, в которых он уже побывал. К будущему они превращались в некое мочало, мерцающее перливыми вариантами, многие из них прямо на глазах изживали себя.
Время, молодое время, не сдавалось, оно вступило в схватку, как с прошлым, так и с наступающим Ничто.
И оно, Время, боялось!
Оно боялось проиграть. Ему нужны были помощники, способные остановить Ничто, отсечь его щупальца и поставить заслоны, пока ещё не поздно.
Нардит – воплощение ищущего времени тех, кто может стать её помощником, наконец, нашёл его в лице Ивана.
Это он понял тоже сразу и испуганно воспротивился.
Он не хотел растворяться во времени, исчезнуть в нём. Однако следом пришло понимание неправильности его представлений, каким образом он станет и помощником, и защитником времен. Он останется в плоти и в своём естестве, в образе человека, но его возможности движения во времени станут практически безграничными, чтобы он мог успевать везде, где Ничто готовит прорыв или уже проникло в какие-нибудь миры. Но и появится дар растворения во времени и мгновенной материализации в любой точке пространства и времени.
Правда, всё это к нему придёт не сразу, и за подобный дар надо будет постоянно защищать Время, стать ему, по своей сути, партнёром.
Процесс приобщения не так-то и сложен, достаточно, чтобы он сам себе сказал: – «Да».
Но с другой стороны, становясь вровень со Временем, то есть его аватарой, он принимает на себя все его заботы, труды и страхи…
И он сказал:
– Да!
Он не мог ответить иначе на просьбу Времени, так как связал свою судьбу с ним, не мог быть равнодушным к посягательству на поле ходьбы кого бы то ни было. А Ничто уничтожало его. Даже там, где только-только намечались едва заметные нити его лучей, поле ходьбы деформировалось, в нём появлялись искажения – «ловушки».
Именно в такой «ловушке», в яме, образованной Ничто, сейчас находился он сам, его команда и женщины. Он видел её на призрачной карте молодого времени в виде небольшой крапинки оранжевого цвета, погружённой в раствор светло-сиреневой кляксы. Она, эта клякса, подпитывалась по едва заметному капилляру, что протянулся через половину ширины карты и соединял кляксу с жирно тёмным пятном Ничто на окраине времени. Враждебное Времени субстанция вокруг местонахождения ходоков пульсировала, то, медленно расширяясь, то мгновенно, словно обжёгшись, опадая и возвращаясь в прежние границы…
Как только Иван мысленно произнёс; – «Да», карта осветилась, стирая подробности, начертанные на ней, взамен опять проступили черты маски Нардита. Нардит улыбался улыбкой рисованного человечка, он кивнул Ивану и сказал:
– Здесь ты не один. Тебе скажут как. Они знают…
Нардит истаивал, но кто-то настойчиво звал:
– КЕРГИШЕТ, проснись! КЕРГИШЕТ!
Иван открыл глаза.
Лучше бы не открывал.
Как окружающее отличалось от недавнего видения. Там он парил легко и тихо, Время посчитало его равным себе, а согласие стать его помощником пока что не накладывало на него каких-то особых обязательств. Здесь же, наяву, он ощутил задубелое от неловкой позы тело, остатки усталости в мышцах, в глаза ударило пламя разгорающегося костра от вороха подброшенных в него веток, всеобщая суматоха и Арно, теребящий его за плечо.
– Дай поспать, – сбросил он его руку. – Темно ещё…
– Какой сон, КЕРГИШЕТ? У нас гости!! – с надрывом произнёс Арно.
Мивакуки
– О чём ты? – капризно спросил Иван.
Спросил, но сам был намерен тут же позабыть всё, что ему скажет Арно. После сновидений о чём-либо говорить и думать не хотелось. Надо бы ещё подремать, а тут какие-то гости…
Гости…
Какие гости?!
Он встрепенулся. Они – продолжение сна? Это те, что знают и скажут?
– Где? – резко поднялся Иван, отчего Хелена едва не упала, а Рада в испуге замерла на коленях, ожидая чего-то страшного.
Зато Шилема уже тоже была на ногах и подозрительно озиралась, готовая отразить нападение, если оно последует.
– Да вот они, – с прежним надрывом в голосе от волнения проговорил Арно и махнул рукой в сумрак уходящей ночи по направлению к озеру.
Его волнение проявлялось не столько от беспокойства, сколько от растерянности
Иван протёр глаза, всмотрелся.
Всего в пяти шагах от себя он увидел в неровном свете костра и занимающегося утра длинные и тонкие, словно стрелы в колчане, фигуры удивительных существ. И как стрелы они лишены были всего, что могло бы помешать им стремительно пронизывать воздух.
Впрочем, Иван тут же сообразил, что это у него такое сравнение со стрелами создалось от первого обманчивого впечатления.
На самом деле они обладали веретенообразными телами, ноги короткие, явно развитые из хвоста водного животного для передвижения по суше или переходящие в хвост сухопутного существа, как это случилось со временем с млекопитающими, ушедшими в водную обитель: китами, дельфинами, моржами… Руки – лопатой – плотно прижаты к туловищу. Голова конусом, на лицевой стороне огромные глаза, двумя жирными точками обозначена носовая часть, и ниже – губастый рот. Тела их то тянулись вверх, то опадали вниз без определённого ритма. Одежда не обременяла незнакомцев. Она состояла из поблекших разноцветных лент, перекрестивших их грудь и спину, а внизу обернутые вокруг ног.
Рассматривая их, Иван неожиданно ни к месту и времени вспомнил, как произошедшее всего несколькими часами раньше, чудаковатого, как тогда ему казалось, доцента, читавшего им на втором или третьем курсе института экологию. Дисциплину, к которой Иван относился без особого почтения и старался не забивать себе голову определениями и законами, правящими окружающим миром. Правда, работая прорабом, а тем более, став ходоком, он убедился, что нет ненужных дисциплин, читаемых в высшей школе, когда-нибудь произойдёт необходимость вспомнить и использовать те или иные положения, будто забытых напрочь, знаний.
По версии этого доцента облик человека – это некое типичное, и более того, стандартное явление. Любое существо, тем более разумное, где бы и когда бы оно ни появилось – в любой эпохе развития Земли или на планетах вне Солнечной системы – должны обладать рядом специфических форм и черт. Вместилище мозга, как самое существенная часть организма, должно иметь амортизатор, роль которого у человека выполняет шея. Рядом с мозгом концентрируются органы чувств, чтобы быстро реагировать на внешние раздражители, – зрение, слух, обоняние, вкус. Чтобы обозревать и воспринимать внешнюю среду, есть необходимость эти органы чувств поместить как можно выше, отсюда вытекает появление эффекта прямохождения и верхнего положения головы над остальными элементами существа, служащими для содержания мозга в рабочем состоянии…
Впрочем, о подобной целесообразности Иван читали и у Ефремова.
Не успел он рассмотреть гостей, как совершенно сбитые с толку женщины, ахнули, а Джордан подпёр его бок. Арно со злостью процедил сквозь зубы:
– И этого опять принесло!
Слева от ходоков появился Нардит со своей полуголой оравой экзотических, не менее чем новоявленных, существ, вооружённых, чем попало, как наспех собранное ополчение. Он сам и его окружение долгое время не могли обрести устойчивого положения. Они то обесцвечивались и превращались в дымчатые образования, то наливались и обретали стабильные контуры вполне реальных объектов этого мира, и тогда можно было не только их видеть, но и осязать. На Ивана даже пахнуло незнакомым духом, заставившим его на мгновение задержать дыхание.
Гыкнул дон Севильяк, прочистил горло Хиркус замысловатой фразой по поводу тех, кому делать нечего, вот они и приходят незваными. Шилема приняла воинственную позу и заняла место перед Иваном.
Появление Нардита, наверное, поразило и «гостей», они быстрее затрясли своими телами. Впрочем, это тоже могло быть первым впечатлением, ибо ни их мимика, ни жесты не были знакомы людям.
Сон продолжался, но уже наяву…
Как когда-то, при первом знакомстве с ходоками, перенесённый Симоном и доном Севильяком из своей квартиры с тем, чтобы ему поведать о его даре, Иван обрёл спокойствие и как всегда в общем переполохе, почувствовал уверенность в себе и своих силах. В нём поднималось чувство осмысленного отношения и к тому, что ему пригрезилось во сне, и к его продолжению.
– Спокойно, друзья! – сказал он и поднял руку, призывая ходоков и женщин к вниманию. – Я о них был предупреждён.
– Кем?.. – заикнулся Хиркус.
Он оказался почти в свите Нардита и ошеломлённо оглядывался на ходоков, бросал и тут же отводил взгляд от Нардита, так же сторожился смотреть и на остроголовых, как он уже окрестил незваных визитёров. Поддержки со стороны других ходоков он не получил, поскольку те находились, так же как и он, в состоянии ступора.
– Неважно кем, – коротко отозвался Иван. – Но, похоже, это не обошлось без Нардита. Вот он и объявился… Потом всё расскажу. А сейчас… – Он запнулся и ощутил нечто холодное, коснувшееся его гортани, языка и губ. Непроизвольно произнёс на незнакомом языке: – Приветствую вас, мивакуки!
Поперхнулся от внутреннего кашля, так как сказанное им потребовало совершенно иных усилий речевого аппарата, отличных от нормальных. Воздух застревал и распирал щёки, язык старался провалиться вовнутрь, а челюсть сводило судорогой. Голосовые связки напрягались, готовые порваться. И всё-таки он продолжал говорить и понимать вымученные фразы:
– Что привело вас к нам?
Сказал и опять стал прокашливаться, не открывая рта.
Повидавшие в своей жизни виды ходоки, постепенно стали понимать невероятность происходящего рядом с ними. Не сговариваясь, они уплотнились вокруг Ивана.
Мивакуки тоже перестроились, выдвинув перед собой одного переговорщика или старшего в их группе. Такой же манёвр свершил и Нардит, сделав два шага вперёд, или, одолев пространство иным образом, после чего Иван и мивакуки оказались как бы соединёнными между собой Нардитом.
– Приветствуем и мы вас, – сказал, а Иван понял смысл сказанного, поставленный вести переговоры мивакук. – Мы не знаем, кто вы, но мы вас ждали, и нам был, наконец, дан знак. Знак того, что у последней грани мы встретим того, кто поможет нам и защитит нас во всех мирах… Это ты?
Его вопрос неприятно резанул слух Ивана. Опять? То он, вдруг, становится Тем, Кто Остановит Время для в"ыгов, то теперь вот, помощником и защитником мивакуков каких-то.
Ответ на притязание мивакука пришёл с неожиданной стороны.
– Это он! – чётко произнёс Нардит, заставив поражённых ходоков слегка податься назад, как от сильного порыва ветра.
– Он говорит! – прошептала Шилема.
– Он заговорил… – вторил ей Арно, нервно потирая руки от внезапно охватившего озноба.
– Нардит! – Иван почувствовал нарастающее раздражение от необходимости вести разговор, уродуя мимику своего лица, от заговорившего Нардита и его вмешательства в качестве своеобразного адвоката в этот разговор, да и, вообще, от нарастающего напряжения в ожидании новых для себя неприятностей. – Кто это?
Спросил он на русском языке.
– Мивакуки. Гонимые, – замогильным голосом ответил Нардит, неотрывно глядя на Ивана.
– Это я почему-то знаю, – растерянно сказал Иван. – Но… Какой им был дан знак и кем? Почему я?.. И всё-таки, кто они?
Ему показалось, что на плоском лице Нардита появилась насмешливая ухмылка, и он нарочито медлит с ответом. И хотя знал, что тот не мог, не смел и, наверное, даже не подозревал о своём умении улыбаться, выступая некой эманацией Времени. А что ему, Времени, человеческие чувства, и всё-таки…
Ухмыляется и тянет!
– Они ждут от тебя помощи.
– От меня?.. Почему от меня? Ведь это они знают. И они должны мне сказать. А я…
– Они знают, да. – Лицо Нардита, следом он сам и его свита на мгновение исчезли, и вновь проявились, но теперь Нардит предстал в другой одежде, укутавшей его с ног до головы, а его стражники тоже успели обрести другие одеяния, хотя и скудные, оставаясь полуголыми. Нардит продолжал говорить, словно ничего не произошло и его переодевание ничего не означает. – Они знают, но помочь им можешь только ты. И ты уже согласился им помогать, сказав: – Да!
Сон продолжался наяву…
Однако в яви он требовал не созерцания и согласия, а действий.
Так как диалог между Иваном и Нардитом вёлся на русском языке, то все, за исключением Джордана и Жулдаса, могли слышать и воспринимать сказанное, но не суть его.
– Ваня, – дон Севильяк придвинулся ближе, стараясь потеснить Джордана, а тот упирался, как мог. – Что он от тебя хочет?
Лицо Нардита, полностью повёрнутое к Ивану, едва заметно дрогнуло, от него отслоилась прозрачная тень, по видимому образ лица в анфас, повернувшийся к дону Севильяку. По крайней мере, так показалось Ивану, хотя Нардит продолжал смотреть всё так же в упор на него самого. Значит, Нардит обладал многоликостью, вот почему ходоки утверждают, что даже стоя перед ним с противоположной стороны, затылка не увидать, а только лицо Нардита.
– Он от меня хочет того же самого, что и вы. Дела! Дела, о котором я не имею никакого представления, – раздосадовано отозвался Иван, не отрывая взгляда от туманящихся глаз Нардита. Со сказанным выпустил воздух, распиравший грудь, оттого следом сказал уже сдержаннее, кивая на трясущихся мивакуков: – Этим нужна помощь. А какая…
– Так спроси у них, – высунулся из-за спины Арно. – Ты же знаешь их язык.
– Знаю, не знаю… Конечно, не знаю, но… говорю вот. Скоро челюсть выверну наизнанку.
Впрочем, Ивану пускаться в объяснения о неожиданном даре непосредственного вступления в общение с мивакуками без предварительной подготовки лингвама не хотелось, да он и не смог бы этого сделать, так как речь его и понимание речи незнакомцев как будто произносилась и понималась им помимо него. Думал по-русски и слова старался произносить по-русски, но выплёскивал из себя звуки, совершенно не похожие на те, которые хотел произвести. Некое мычание с активной артикуляцией.
Арно трудности произношения не волновали.
– Чем мы можем им помочь?
Иван почти повторил его слова, обратившись к мивакуку, но по-своему:
– Чем и как я могу вам помочь?
– Скоро сюда придут другие, чтобы убить нас и покорить Время.
«Ничего себе!» – озадаченно потер щёку Иван и ощутил покалывание жёсткой щетины.
– Но почему они хотят вас убить?
Если отбросить некоторые неясные для усвоения не то междометия, не то обычные подсобные звуки, Иван услышал и воспринял примерно следующее:
– Мы не даём своим существованием убить Время и дать возможность прийти на его место хырхоро. Само хырхоро с нами справиться не может, но у него есть в мирах слуги, которых оно сотворило. Их много, они идут по нашим следам во времени. Здесь для нас последняя грань, за которой мы не можем появиться в этом мире. И они могут нас убить, тогда вместо Времени настанет хырхоро.
«Бред какой-то», – билось и не находило в рассудке Ивана места хоть какое-то спасительное мнение об услышанном. Мнение, чтобы воспринимать ответ мивакука за реальность, даже несмотря на недавнее сновидение, в котором, по сути, уже всё это случилось. Но тогда всё, как в плохом мистическом фильме: воины света, то есть Времени, противостоят воинам тьмы со стороны хырхоро.
Может быть, и, наоборот, по поводу света и тьмы.
А это уж точно бред!..
Или, как иногда говорят и пишут, – это суровая правда действительности!..
Последнее же чревато выполнением каких-то действий, движений, принятия решений, а к чему они приведут – не известно.
Нардит тихо и незаметно для всех покинул поле встречи: был, и – нет его. Но прежде чем исчезнуть он глухо сказал, глядя в лицо Ивану:
– Берегись себя в хырхоро!
– Что это значит?
Но Нардита уже не было рядом с ним.
Зато его предупреждение заставило Ивана насторожиться. Почему он должен бояться самого себя, да ещё в хырхоро? Он сумеет проникнуть в него и нечто совершить с самим собой? Или оно само каким-то образом войдёт в него… с той же целью? И тогда Время, лишившись его, помощника и защитника, не сможет противостоять хырхоро?
Иван почувствовал, как чьи-то холодные руки охватили его плечи, а снизу вдоль по спине пахнуло морозным ветерком. Он поёжился, повёл плечами, стряхнул наваждение, но полностью избавиться от засевшего в сознании гвоздём предупреждения Нардита не смог…
Мивакуки трясли свои тела, их группа из десятка особей напоминала всплески импульсов при записывании звуков музыки на экране осциллографа. Ритма никакого в этой пляске тел не наблюдалось, но вызывали ненужные Ивану ассоциации, от которых трудно было избавиться. Избавиться, чтобы переключиться на другое, более насущное, о чём надо думать уже по-настоящему.
Временная яма, ловушка, выбраться из которой не так-то просто даже ему одному, превращалась в арену схватки между Временем и неведомым его врагом – хырхоро. И как всегда добро и зло оставались как бы в стороне, давая человеку или равному ему по разумности существу выяснить правду между ними своей кровью.
– Сейчас всё объясню, – отбился Иван от естественных вопросов ходоков, сгорающих от любопытства долгого общения его с незнакомцами. – Как тебя зовут? – решил он выяснить имя старшего из мивакуков, ведущего с ним переговоры.
У того рывками прошла волна утряски, и он стал почти на голову ниже.
– Мивакук.
– Я имел в виду твоё личное имя.
– Мивакук.
– Хорошо, – не удовлетворился таким ответом Иван, так что ничего, конечно, хорошего не было в ответе мивакука, однако как ещё можно подтвердить, что он правильно воспринял манеру дальнейшего обращения к нему. – Когда они на вас нападут?
– На вас они нападут тоже. У вас Время, а хырхоро убивает Время! – Ивану показалось, что последнее утверждение мивакука прозвучало строже. – А придёт оно скоро.
– Это не ответ, – резко сказал Иван, так как расплывчатые разговоры ему уже стали надоедать. – Нам здесь делать нечего. Мы уйдём.
Мивакук основательно встряхнулся, ему в такт последовали все его соплеменники.
– Вы не уйдёте. Хырхоро не пустит, пока мы не сумеем убить тех, кого оно послало за нами и за вами.
– Ага…
«Ну и что: – Ага», – возмутился самим собой Иван.
«Как в анекдоте. Две высоко договаривающиеся стороны, но одна, то есть я, понятия не имеет о чём идёт речь и как себя при этом вести. Оттого и – Ага. Говорю, говорю, а пока ничего определённого не выяснил. Как будет ощущаться или выглядеть нападение самого хырхоро? Кого из себя могут представлять его посланцы, чем вооружены, сколько их и когда всё-таки они нападут? Сейчас, сегодня, завтра? И ещё…»
– Чем и как вы защищаетесь от хырхоро?
Подросший было мивакук, судорожно содрогнулся и осел, стал на четверть шире.
– У нас есть всё, но нас мало.
– Нас мало тоже.
– Нас теперь много.
– Наших половина не в счёт. Они не могут и не умеют сражаться.
– В счёт все!
– А-а… Не числом, так умением, значит, – предположил Иван. – Но всё зависит, с кем воевать, а я пока что так и…
– Числом… – перебил его мивакук. – А вот если хырхоро позовёт народы этой эпохи, то все опять в счёт. Те, кто нападёт – дети Времени, но испорченные хырхоро. Тогда хуже. Они умеют бросать камни, бить и колоть палками. Они могут убить наши тела, как это делают всегда.
– Это уже понятнее. Так, когда это всё-таки начнётся? – добивался более чёткого ответа Иван.
– Они любят день.
– И это понятно. Мне надо передать наш разговор другим людям, тем, кто со мной.
– Да. Мы не удаляемся.
– Это ваше дело, – буркнул Иван про себя.
Смотреть на них, как они подрастают, а потом становятся короче, непривычно, отвлекает и не даёт сосредоточиться.
Иван вкратце пересказал то, о чём так долго вёл переговоры с мивакуками. Впрочем, это вкратце растянулось минут на двадцать, так как у ходоков, естественно, появились вопросы. И не только к Ивану, но и к мивакукам. В основном пытались, так же как и Иван, выяснить всё о противнике. Но мивакук повторял одно и то же.
– Его зациклило, что ли? – наконец, не выдержал и вскипел гневом Арно. – Миленькое дело, заступиться за само Время! Как вам это нравиться? А он? То много, то мало…
– Да он сам ничего, наверное, не знает, – высказал догадку Хиркус. – Так же как заговоривший вдруг Нардит. Он же тоже нёс какую-то чушь! Кто их здесь, на острове достанет. И откуда? Толпа давно бы смела их с лика земли. А это… хырхоро! Мозги навыверт! В плохом сне не увидишь…
– Как раз во сне… – начал Иван.
– Подождите! – попросил Джордан. – Они всегда убегали, а здесь у них… грань? Так, КЕРГИШЕТ? – Иван кивнул. – Теперь им, значит, бежать некуда. Но встретили нас…
– Вот именно, что нас с КЕРГИШЕТОМ! – перебил его Арно. – Нас специально сюда выбросило, чтобы КЕРГИШЕТ помог этим… Странное у них самоназвание.
– Если я правильно могу перевести, то мивакук – это гонимый, то есть тот, за которым гонятся… А ведь точно! – Иван по-новому оглядел трясущихся мивакуков. – Они – гонимые!
– То-то они всё время дрожат, – заметила Шилема.
– Мы, Ваня, тогда тоже гонимые, – сдерживая голос, сказал дон Севильяк. – И я что-то слышал о гонимых от своего Учителя. Но всё позабыл. Думал, зачем мне о них знать. Гонимые пришли и ушли. Мало ли таких? Не о них ли была речь? Гонимые вместе с нами? Хотя о ходоках среди них как будто не упоминалось.
Другие ходоки о гонимых никогда ничего не знали.
– Пусть так, – сказал Арно. – Против палок у нас автоматы.
– Много ты из них подстрелишь? Патронов кот наплакал, – напомнил Хиркус.
– Тогда сами возьмём дубинки, – с энтузиазмом воскликнул Арно и выпятил вперёд грудь. – Я только не возьму в толк важности количественного перевеса над посланцами хырхоро. Их что, не больше двух десятков только будет?
Иван пожал плечами.
– Мне кажется, что численность против самого хырхоро, а против остальных его посланцев, навряд ли.
– Признайся, КЕРГИШЕТ, ты сам придумал это словечко – хырхоро, как название?
– Ты думаешь, мне больше нечем заняться, как новые слова сочинять? – длинно открестился Иван от авторства. – А по поводу количества, вот ещё что. Они говорят, что нас с ними, якобы, вполне достаточно, чтобы хырхоро нас убоялось… Ладно, разберёмся. Так что я им отвечу?
– Бежать-то нам некуда, – первым высказался Хиркус. – Что бы им ни ответить, итог один. Вместе предпочтительнее.
– Да уж, за компанию и повеситься можно, – невесело проговорил Иван. – Но мы с ними в одной лодке, так что…
– В ванне, – поправил Хиркус. – В океане, и в шторм.
– Или в небольшом тазу, – добавил Арно с усмешкой.
– Вы о ком? – неожиданно всполошилась Шилема.
– Не о тебе, – обронил Хиркус. – Давай, КЕРГИШЕТ, говори им о сотрудничестве. Скоро солнце взойдёт, день наступит. А нам до того, как здесь что-то произойдёт и придётся вступить в драку, надо бы поесть.
– Да, еда не повредит, – с надеждой на скорый завтрак, поддакнул дон Севильяк.
«О чём это они опять?» – с досадой подумал Иван, глядя на оживлённых ходоков, обсуждавших о еде.
Мивакуки выслушали Ивана, не выказав понятных людям эмоций, может быть, лишь их потряхивания телами стали чаще.
Мивакук, выделенный для переговоров, на вопрос Ивана, каким образом они будут общаться во время нападения, сказал просто:
– Будем отбиваться, будем общаться. – И тут же, как о некой безделице добавил: – У нас растёт такой же, как вы.
– Что значит, как мы? – растерялся Иван от такого заявления.
– Похожий на вас. Мы его нашли. Он быль маленький, сейчас большой, как мивакук…
– Ребята! – воскликнул Иван. – Среди них есть, оказывается, человек. Они его подобрали ребёнком.
– Так, где он? – спросили сразу все ходоки.
Иван перевёл вопрос мивакукам.
– Он уже идёт, – сказал старший из них.
В сумраке утра от озера показалась фигура человека. Плечи его через шаг-два подёргивались – он подражал подобравшим его мивакукам. К костру подошёл худой отрок, на вид лет десяти, совершенно голый, если опять же не считать лент, идущих накрест от плеч к бёдрам. Он с удивлением обежал глазами людей. Они у него вдруг широко распахнулись от радости и волнения, когда в его поле зрения попала Иката.
– Иката-май-ё? – неуверенно пролепетал мальчик.
– Мау-ма! – закричала Иката, вырвалась из рук Жулдаса, бросилась мальчику навстречу и с рыданиями прижала его к своей груди.
Остров (продолжение)
Поскольку только Иван правильно воспринял смысл невероятной встречи и первых восклицаний, прорывающихся сквозь всхлипывания, то сцена бурной радости и объятий долго оставалась для остальных невольных зрителей загадкой. Особенно волновался Жулдас, на его лице появилось злое выражение.
– Кто это?.. Кто это? – твердил он, подступая к Ивану.
Наконец, тот смог ответить, хотя и неуверенно:
– Кажется, это её брат… Она потеряла его в перливом Лондоне, а он пробыл у мивакуков уже лет пять.
– Брат? – облегчённо выдохнул Жулдас, всё остальное его не волновало, он шагнул к Икате, положил её руки на плечи.
Она обернулась к нему, на её залитом слезами лице светилась радостная улыбка.
– Мау-ма… – показала она Жулдасу рукой на мальчика и вскинула взгляд на Ивана, заговорила.
– Это точно её брат. Она знакомит нас с ним. Его зовут… Она называет его Мау-ма, то есть Желанным.
– Удивительно, – прошептала Шилема. – Если бы это был мой брат… – она не закончила фразу, закрыла лицо руками.
Её переживания, связанные с воспоминанием о брате, никто не заметил, да, возможно, никому в голову, кто знал её, не могло прийти, что она может быть сентиментальной и по такому поводу ощущать боль и отчаяние. И пока члены команды обсуждали событие, она сидела одна, сжавшись в комок. Перед глазами у неё стоял образ брата, погибшего по её вине, по её желанию…
Мивакуки, подрастая и опадая после каждого встряхивания также, по-видимому, были удивлены необычной встречей не меньше людей, но с точки зрения последних, этого нельзя было заметить и оценить степень их эмоций к невероятному событию.
Радость Икаты, счастливое, но всё ещё растерянность и неуверенная улыбка на лице Мау-ма, сумрачный Жулдас, переживший мгновения разочарования, оживлённость ходоков и женщин, хотя и потрясли всех этих свидетелей непредсказуемой игры случая, но настроения не прибавили.
Хиркус, как только улеглись возгласы и поздравления озабоченно заметил:
– Надо будет пробивать через время ещё одного…
Иван немо кивнул на его реплику, обратился к мивакуку:
– Что вы предлагаете сделать нам, чтобы встретить хырхоро и его воинов?
– Пойти с нами в накруз и ждать.
– В накруз? А-а…На ваш остров, в посёлок?
– Накруз! – упрямо повторил мивакук, словно Иван оскорбил его другими названиями их места обитания.
Иван не стал спорить, тем более что, похоже, под этим наименованием стояло нечто больше, чем просто поселение или остров. Приглашение мивакука перевёл для людей по-своему:
– Мы идём с ними. Собирайтесь!
– Куда? На остров? – спросил Арно.
– Куда приведут, – не стал уточнять Иван. – Или есть другие предложения?
Предложений не оказалось.
Ходоки заинтересовались возможностью побывать на острове, в одночасье чудесным образом возникшем в центре водоёма. Способом мивакуков пробивать во времени не только самих себя, но и части окружающего их внешнего мира, они не обладали и даже не слышали о подобной вероятности создания вокруг себя привычной обстановки в любом времени, куда бы их могло занести по желанию или по воле случая. Так что перемещение с жильём и частью подстилающей его землёй для ходоков открылось как откровение, поэтому-то они охотно приняли приглашение мивакуков.
– Поднимайтесь! – прикрикнул Иван на женщин.
Всё, что происходило вокруг, женщин, естественно, касалось и занимало их внимание, однако во всём этом оставались одни догадки, непонятности и, главное, необходимость подчиняться ходокам, мужчинам, чьи поступки и подвижки во времени до сих пор не укладывались в головах. Они между собой уже поговорили власть и вдосталь на эту тему, хотя все их пересуды основывались большей частью на измышлениях, в которых, возможно, и встречались какие-то находки, близкие к истине, и всё-таки по большей части тут же тонувшие в предположениях, совершенно не имеющих под собой никаких намёков на правду.
Окрик Ивана заставил их вскочить, переглянуться. Они стали привыкать к его обходительности, и сейчас тревожно переглянулись, поёжились и унылой стайкой потянулись вслед ходокам и мивакукам.
Способ передвижения гонимых по земле больше напоминал церемониальный шаг при прохождения караула по случаю встречи высокопоставленной личности, прибывшей с визитом из сопредельного государства. Прямая нога, короткая и разлапистая, выносится вперёд, на мгновение замирает и повисает в воздухе, дёрнувшееся тело подаётся вслед и, наконец, падает на опустившуюся ногу. Выдвигается вторая нога, толчок, зависание, падение… Мау-ма вторил им, но чуть позже, наверное, вспоминая, стал перенимать и приноравливаться к человеческому способу ходьбы.
От берега к острову протянулась узкая пересыпь. Её появление вызвало у Ивана протяжное:
– Ну-у, мастаки-и…
– Узковатая дорожка, – не остался без реплики Хиркус. – Придётся потесниться.
Люди пропустили вперёд мивакуков, да и как их было не пропустить, если они дорогу не уступили, перестроившись в затылок друг другу ещё далеко до подхода к переправе. Ходоки разбились на две группы, поставив между собой женщин, и гуськом, длинной цепочкой двинулись по песчаной насыпи, утопая в ней по щиколотку. В отпечатках ног проступала вода, так что замыкающий процессию Арно брёл уже просто по воде. Коса за ним погрузилась под воду либо как утоптанная, либо мивакуки каким-то образом её уничтожили вообще.
Куполообразный остров состоял из скальной основы, оттого ступив на него, люди облегчённо вздохнули, ощутив под ногами твёрдую опору. Дон Севильяк для верности несколько раз топнул ногой, проверяя надёжность острова. В его голове никак не укладывалось, что мивакуки его пробили из прошлого, и ему казалось, стоит на нём хорошо притопнуть, как он лопнет подобно мыльному пузырю.
Впрочем, в умах его товарищей по ходьбе во времени также возникали подобные мысли: не прочь бы убедиться, что у них под ногами оказалась ни некая бутафория, созданная для дешёвого спектакля, а реальный и материальный клочок суши.
Заря нарождающегося дня давала уже достаточно света, чтобы рассмотреть скудное, а вернее сказать, аскетическое обиталище гонимых хырхоро.
Узкая, присыпанная крупным песком, полоска, пересекающая весь остров и поделившая его на две равные части, могла означать уличку, достаточную, чтобы разминуться двум мивакукам, не обладавших могучими торсами дона Севильяка. От этойсквозной дорожки под прямыми углами виднелись ровные тропки. Между ними располагались какие-то строения, возможно, функционального назначения или жилища. Для людей они представлялись в виде квадратных углублений, обнесенных метровыми в толщину и высоту каменными стенками. Пологие сходы вели внутрь, где ничего практически из какого-либо убранства не было, кроме двух-трёх каменных тумб и низкого уступа по периметру строения, на нём стояла утварь, в которой с долей фантазии можно было узнать чаши и какие-то другие, значительно больше, причудливые ёмкости грубой работы.
Это то, что видели люди, проходя мимо. Их вели к центру острова, где оказалась ровная, размером с волейбольную, площадка. Здесь стояли и тряслись ещё с десяток мивакуков. Ровные как столбы для забора, они казались людям бесформенными. Если бы не их странное подрастание, а затем, после потряхивания всем, снизу до кончика острой головы, телом, уменьшения роста, они, наверное, точно походили бы на затёсанные к голове обрубки не слишком толстых стволов деревьев. А так в них словно кто-то вмонтировал отбойный молоток.
– Думаю, столы нам тут не накроют, уныло поделился своими заботами Хиркус. – А нам бы хорошо бы сейчас плотно поесть.
– Да, – тяжело вздохнул дон Севильяк. – Камен, на что жадный, но и он нас иногда подкармливал. Да, Ваня? А здесь… Да и едят ли они вообще?
– Ещё как едят, – не осталась в стороне Шилема от обсуждаемой темы и проглотила слюну. – Вон братец Икаты не голодал, надеюсь.
– Но и не пировал, похоже, – угрюмо поддержал разговор Арно. – Кожа да кости.
Дон Севильяк огорчённо засопел.
– Здесь будем ждать, – перевёл Иван сказанное мивакуком.
– Кого или чего, хотелось бы знать? – Джордан присел на краешек одной из каменных тумб в два ряда тянувшихся через всю площадку.
– Да, пока не понятно, – в тон ему сказал Хиркус. – Но подождать можно хотя бы до начала дня. Что-то мне становится не по душе наши встречи то с одними разумными, то с другими. Так можно подумать, что вокруг нас кишит жизнь, о которой мы не имеем никакого представления. А что, если здесь есть города? А в них театры? Вот бы…
– И ты бы в них выступил, – с неприветливой иронией подсказал Арно. – И показал бы им, как надо это делать. А то они здесь, бедные, ничего, кроме этого жуткого колеса придумать не могли.
– Ну, не театры, так какие-то заведения, где можно поесть, – пропустил колкость Хиркус. – А здесь еды нам не добыть.
– Я видел у них в одной яме большущих жаб, – сказал Джордан. – Может быть, они их едят?
– Фу! Жабы! – надул губы Хиркус. – КЕРГИШЕТ, ты бы спросил мальчика, что он у них ест.
– Спрошу… Помолчите! Все! – Иван поднял руку, обращаясь в основном к женщинам. Они никак не могли усесться, между ними произошла перебранка. – Мивакук говорит…
– Ничего он не говорит, – проворчал Джордан. – Мычит только.
– Так! Он говорит… Думаю, что я правильно его понял… По его словам хырхоро уже исподволь подкрадывается, чтобы отнять у нас Время.
Ходоки насторожились, прислушались, стали беспокойно оглядываться. Но вокруг вступал в свои права очередной день. Вот-вот взойдёт солнце. С берега доносились звуки просыпающегося оазиса.
И всё-таки…
И всё-таки что-то происходило. Что-то было не так.
Как будто вновь вернулись недавние сумерки, восток потускнел. Вокруг всё на мгновение словно заледенело. Воздух уплотнился, и стало трудно дышать, а каждый вдох разрывал лёгкие. Мивакуки перестали дёргаться и замерли столбами.
Сейчас… вот сейчас произойдёт нечто непоправимое, страшное!..
Но вместо этого раздался громоподобный голос дона Севильяка:
– Ваня, спроси их, что мы должны делать?
– Я уже сказал. Надо ждать, – через силу отозвался Иван, чувствуя сухое першение в горле.
Хиркус встал. Лицо его окаменело. Он вытянул перед собой руку и скорбным голосом, отчего людей охватило ознобом, начал речь:
– Ждать!.. Да, ждать, чтобы жить и видеть, как наступает день, распускается цветок, улыбается ребёнок! Во имя всего святого ждать! – И не меняя выражения лица, но уже с другой тональностью неожиданно легкомысленно по содержанию досказал на выдохе: – Ждать и надеяться, что кто-нибудь, в конце концов, нас всё-таки накормит! – Он опустил руку, повернулся к слушателям. – Хорошо я сказал?
Дон Севильяк дал волю хохоту. Загомонили женщины. Ходоки заулыбались. Шилема возмутилась:
– Шут гороховый! Так красиво начал… Шут!
С её возгласом мир изменился. Посветлело, стало легче дышать, мивакук затряслись. Старший из них заговорил.
– Мивакук говорит, – перевёл Иван. – Хырхоро так испугалось нас, что само оно убежало далеко… Ага… Оно всегда боялось, когда брат Икаты… Они его называют мивакеком. Так вот, хырхоро, якобы, всегда боялось, когда он делал так, как сделал дон Севильяк… Но мальчик это делал не всегда, оттого хырхоро всегда лишь только отступало, а сейчас испугалось по-настоящему.
Ходоки переглянулись с недоумением. На их лицах явно было написано недоверие к утверждению мивакука.
– Так оно что… смеха боится? – озвучил общий вопрос Арно.
– Если верить тому, что он говорит, то, по-видимому, смех дона Севильяка стал причиной испуга хырхоро, – сказал Иван.
– Вот так новость! – воскликнул Арно. – Дон Севильяк хырхоро победил одним своим смехом, То-то меня всегда корёжило и било по ушам, когда слышал его противное уханье. А оно оказалось мощнейшим оружием против врага самого Времени.
– Почему же это противный? – вытаращил глаза дон Севильяк. – Первый раз о таком слышу. Я такого не замечал. Мне даже кто-то сказал, что мой смех подобен нежному звону колокольчика. Да.
Его заявление вызвало неподдельный хохот у ходоков. Женщины заулыбались тоже, хотя о чём говорили ходоки, не понимали.
– Колокольчик, значит? – давился Хиркус от смеха и хлопал себя руками по бёдрам.
Хиркус до этого обиженно молчал. Его, как артиста, оскорбили, о нём позабыли, а ведь это только благодаря его выступлению с монологом у дона Севильяка прорезался и вправду противный смех. А не выскажись он, дон Севильяк так бы и сидел насупленный. Но заявление того вывело и Хиркуса из состояния досады.
– Да уж, – вторил Арно. – От такого колокольчика не только хырхоро сбежало. Я теперь подозреваю, что нас сюда занесло подальше, так как и Время его не терпит. Вот и застряли между тем и другим. Ни туда, ни сюда.
– Хырхоро совсем ушло, – сказал мивакук, а Иван перевёл.
– Ушло, – Джордан встал и покрутил головой, словно проверяя гибкость шеи. – Я не знаю, как это показалось вам, а меня что-то едва не раздавило. – Он опять покрутил головой, подвигал сухими плечами. – А когда наступила тишина… – Он замолчал и вскинул короткий взгляд на Ивана. – Ты, КЕРГИШЕТ, раздвоился.
– То есть, как это раздвоился? – вздрогнул Иван.
– Тебя стало двое… Вы стояли и смотрели друг на друга. И один из них, – вымученно выдавил из себя Джордан, – был злой…
Сам Иван ничего подобного не видел и не ощущал.
Но виденное Джорданом и предупреждение Нардита слились воедино, заставив Ивана замереть от страшной догадки. Хырхоро, если оно есть в действительности, то будь оно проклято, имитировало его и противопоставляло ему настоящему.
Но… настоящему ли?..
Ждать!..
Вставало солнце, искажённое атмосферой, но уже раскалённое, багрово-красное, невероятно большое, неторопливое и уверенное в своём поступательном движении: никто и ничто не остановит его, не заставит свернуть от исконного пути.
Женщины дремали, ходоки, за исключением Жулдаса, беседовали через Ивана с мивакуками, вяло переговаривались между собой. Жулдас сидел рядом с Икатой и настороженно следил за нею и Мау-ма. Она расспрашивала брата, а Жулдас не понимал о чём идёт у них речь, оттого не находил себе места. Он бросал быстрые взгляды на Ивана, на ходоков, ища в них поддержки, кривил лицо. Но ни Ивану, ни ходокам не было до его страданий дела, да и страданием они не считали все его потуги включиться в разговор Икаты и брата.
Интереснее было общение с мивакуками. Из расспросов и ответов складывалась некоторая история мивакуков. Не полная, конечно, из-за особенностей развития их разумной расы, и не всегда адекватного понимания и перевода сказанного Иваном, специфики самой группы мивакуков. И они почему-то не знали истоков своего происхождения, кроме как расплывчатого утверждения об снизошедшей им неизвестно откуда необходимости стать защитниками Времени.
Оно явилось им через сны, знамения и порой воплощалось в образе внезапно заговорившего дикого существа. Случалось, даже камни помогали избранникам Времени для своей защиты служить ему и объединяться. Вскоре они создали многочисленную секту, от которой хырхоро бежало и спряталось там, откуда оно пришло на Землю. Но где оно зародилось и куда ушло, мивакуки не знали, оттого считали свою победу над ним полной.
Многие после этого покинули секту, забыв данные ими обеты защищать Время. Они не подозревали, что уходят под влиянием проникшего в них хырхоро, так как, убежав, оно не дремало, а воздействовало на защитников. И не только в моральном, но и в физическом плане. Оно нашло среди соплеменников мивакуков тех, от кого Время либо отвернулось, либо отказалось, либо вообще позабыло о них.
Хырхоро подобрало отверженных и брошенных, и создало из них тёмные орды, способные противостоять защитникам Времени. Вот они-то и напали на мивакуков.
Благодаря Времени, мивакуки обрели способность передвигаться в нём, поэтому смогли покинуть своё прошлое и уйти в будущее, где, как им казалось, все разумные за давностью позабыли о них, а воинство хырхоро осталось где-то там, в прошлом, уже очищенном от самого хырхоро.
Их секта постепенно прижилась среди своих потомков, но, к сожалению, хырхоро и здесь нашло себе приверженцев и, как потом, оказалось, смогло послать и прежних недругов мивакуков вслед за ними.
Пришлось опять уходить в будущее.
И так повторялось несколько раз, пока они не стали по-настоящему мивакуками, то есть гонимыми. Прежде же они назывались как их соплеменники – линами или людьми.
Каждый такой переход вдоль стрелы времени сопровождался потерями в секте от нападений недругов, от естественной смерти, от других причин. Поэтому хырхоро из-за сокращения численности членов секты всё больше и больше смелело и всё быстрее и быстрее настигало их своими тёмными силами, не давая мивакукам передохнуть, чтобы собраться с силами и поискать приверженцев Времени в тех эпохах, в которых они проявлялись.
Их последний скачок в будущее наткнулся на заслон хырхоро, заменившего собой Время. Оттого мивакуки остановились здесь и уже не знали что делать, пока не появился посланец Времени и не сказал о людях, чья сила способна не только избавить Землю от хырхоро, но и, главное, от его приспешников, в которых оно частично растворилось, а, значит, присутствовало и могло в любой момент возродиться.
Иван перестал переводить неторопливый рассказ старшего мивакука, прикрыл от усталости глаза, болели от нелепых движений скулы. И как будто от того же припух язык и теперь колодой лежал во рту.
Однако ходоки, да и женщины, те, кому история мивакуков показалась интересной, ждали продолжения до тех пора, пока Иван собирался с силами и, наконец, молвил:
– Всё! Я помолчу.
Первым, кто высказал своё мнение об услышанном, оказался Арно:
– Мало, что между собой враждуют люди и, как видно, другие разумные в истории Земли, так всё это проявляется на уровне, казалось бы, таких абстрактных понятий, как время и хырхоро. Что они представляют? Никто же не знает. Что время, что хырхоро. Не кажется ли вам, что они друг друга стоят?
– Философ, – с кислой усмешкой сказал Хиркус. – Но… Я тоже не философ. Впрочем, я знавал таких, что пытались расследовать и раскрыть загадку времени всерьёз. Всю жизнь этим занимались. Чего только в результате не напридумывали. И всё-таки ни один из них не сомневался, что время не имеет двойников. Да, прошлое и будущее. Да, параллельность. Даже безвременье. И вот хырхоро. А, КЕРГИШЕТ?
– А что я? Знаком с философами только по книгам. Много читал о времени. И согласен с тобой, что придумали о нём всякое. С моей точки зрения, хырхоро, конечно, абсурд. Но, может быть, только для нас с вами. Ты знаком не со всеми философами, ну, а я прочитал всего с десяток-другой книг. Как знать, а вдруг кто-то уже предполагал о хырхоро, только называл его по-иному?
– А Симон не упоминал? – Арно посмотрел на дона Севильяка и перевёл взгляд на Ивана.
– Симон сам ничего не упоминает, – заявил дон Севильяк. – Его надо расспрашивать.
– Так оно и есть, – подтвердил Иван. – Мои Учители не торопятся вводить меня во все тайны ходоков и всего того, что их окружает. Скармливают малыми порциями. Даже некоторые словечки и термины, что бытуют у вас, я узнаю случайно.
– Все Учители так поступают, – заверил его Арно. – Меня мой Учитель тоже долго держал в неведении о многом.
– Да. Время оказалось многоликим. – Хиркус в задумчивости сузил глаза и стал похож на сонного болванчика. – Но тогда хырхоро – одно из проявлений, что у нас называется временем. И таких проявлений множество. Как звёзд в небе.
– Послушать вас… – сварливо начал Джордан и сделал многозначительную паузу. – Мудрствуете! А меня вот что удивляет. Как мивакуки умудряются пробивать через время этот остров? С постройками, какие они есть, и со всем содержимым на нём?
– И смогут ли они нас двинуть вместе с собой в будущее, коль уж хырхоро испугалось дона Севильяка, и убежало, – воскликнул Арно.
– И правда, – сказала Шилема. – Вдруг, могут? КЕРГИШЕТ, спроси.
– Спрошу.
Мивакук выслушал Ивана, но ничего определённого, по сути, не ответил. Иван даже почувствовал, как от гонимого исходили волны непонимания того, что он должен объяснить. Мивакуку казалось передвижение с островом, вернее, их поселения с частью подстилающей поверхностью земли, само собой разумеющимся делом. Они всегда так поступали и, когда надо было, перемещались подобным образом в будущее.
Это же так просто!
Иван пересказал ответ мивакука и подвёл черту под тем, что перевёл:
– Они, похоже, сами не знают, как это у них получается.
– А мы с вами знаем? – запальчиво спросил Хиркус. – Разве мы знаем, почему можно пробить сквозь время не ходока? Или то, что на нас надето, нагружено? Рюкзаки, автоматы…
– Да, уж, – поддакнул дон Севильяк и потрогал лямки своего рюкзака, проверил, на месте ли?
– Сложно всё это, – сказал Арно. – Ходим и носим… Ну, а нас они возьмут с собой?
Мивакук, вздрогнув всем телом, опять сказал не то, что ожидал Иван.
– Надо ждать?
– Кого или чего?
Мивакук вытянулся вверх, встряхнулся и опал.
– Надо ждать. Они скоро на нас нападут.
– КЕРГИШЕТ, что-то новое? – спросил Хиркус, видя недоумённое лицо Ивана.
– То же самое. Надо ждать. На нас скоро нападут.
– Но КЕРГИШЕТ! – воскликнул Джордан. – Если это неведомое хырхоро убежало, так почему мивакуки не воспользовались и не ушли в будущее? Почему надо ждать, чтобы на нас напали?
– Ай, да, Джордан! Ты, оказывается, иногда можешь, возможно, даже не подозревая, сказать истину, – Хиркус хлопнул фиманца по плечу. – В следующий раз, когда надумаешь сказать что-нибудь умное, поделись сначала мыслью со мной. Мы с тобой можем такое придумать, и так потом это всем представить, что…
– КЕРГИШЕТ! Сколько можно его слушать? – взвизгнула Шилема. – Зачем ты этого болтуна взял с собой?
– А вот это тебя не спросили, – наставительно заявил Хиркус. – И ещё не известно, кого лучше…
– Ну, помолчи ты, – с досадой остановил его Арно. – КЕРГИШЕТ, Джордан и вправду задал справедливый вопрос. Зачем ждать, пока придут за нами, лучше убежать, а?
Объяснение мивакука трудно подавались переводу. Как будто что-то всё время мешало пониманию.
– Они, те, что нападут, пока не дают… да, не дают уйти отсюда, – начал переводить Иван. – Они… э-э… – Переспросил, выслушал. – Ага… Хырхоро убежало и спряталось где-то там, далеко, но часть его растворилось… Так, наверное… Оно растворилось в тех, кто нападёт на нас. Мы их испугаем… похоже, мы их элементарно должны перебить…
– Что за кровожадность? – буркнул Хиркус.
– Мы их всё-таки испугаем, а они… Не понятно. Испугаем, но убьём…Тогда хырхоро выйдет из них… нет, это они прогонят его. Правда, не на долго…
Иван передохнул, словно выполнил тяжёлую физическую работу.
Ответом мивакука он был не удовлетворён. Либо тот сам по-настоящему не знает, что происходит, либо говорит правильно, но Иван не так воспринимает его речь.
Ходоки, так же как Иван, почувствовали натяжку в объяснениях мивакука. Но и сказанное им, может быть, не совсем точно переведённое Иваном, тут же подвергать сомнению или, вообще, отметать, как несерьёзное, не собирались. В конце концов, они уже неоднократно подвергались различным нападениям и знали, что делать. И всё же верилось с трудом в такое утверждение, что, мол, само хырхоро убежало, но орды, посылаемые им против творений Времени, несут в себе некоторую частицу того же самого хырхоро.
– Всё, что мы здесь с вами видим и слышим, представляет собой то, что получило название театра абсурда, – заявил крепнущим от слова к слову голосом Хиркус. – Но началось это, когда ещё друг и наставник Гесиода, забытый, но великий, Эмидокл, предполагал вводить в действие драмы не только богов, но и некое Начало, противное богам. Такое Начало могло перевоплощаться, входить в тела и думы героев и подвергать их искусу, а потом…
– Пошло-поехало. Ну, что ты несёшь? – обрушился Арно на актёра, всё больше входящего в роль не то сказителя, не то декламатора. – Поймите вы. Абсурд это или нет, но не морочат ли они нам голову? В том числе и хырхоро этим? Сами посудите…
– Что ты предлагаешь? – в упор спросил его Иван. – Стать на дорогу времени?
– Нет, но…
– Если нет, то будем ждать! – твёрдо сказал Иван. – А пока… Иката-май-ё, – обратился он к девушке на её языке, – познакомь меня с братом. Хочу поговорить с ним.
– Он совсем забыл, как говорить.
Иката сидела в центре, с одной стороны мальчик, с другой, словно неусыпный страж, насторожённый Жулдас.
Обращение Ивана к Икате оживили его.
– Что она сказала? – вымолвил он дежурный уже вопрос.
– Я хочу поговорить с её братом и выяснить, чем он у мивакуков питался. – И Икате: – То, что он забыл говорить на родном языке, не страшно. Поговорю с ним на местном. Итак, Мау-ма… – Иван споткнулся. – Э-э…
Как он ни пыжился, как ни старался двигать челюстью и выворачивать язык, начать разговор с мальчиком на наречии мивакуков он не смог. Он как будто что-то знал: несколько, менее замысловатых в произношении, слов, пару-другую коротких фраз, не более того.
«Что-то случилось с лингвамом? – похолодел Иван. – Как же я теперь буду общаться с мивакуками?»
Он судорожно вытер внезапную испарину на лбу и заметил – рука дрожит. Этого ещё не хватало!..
Кто же так расстарался? Время, хырхоро, Нардит?..
Месть?.. Чья?
Времени? Пожалуй, нет. Тогда Нардит, чтобы стать единственным посредником между ним и Временем?
Или хырхоро, чтобы лишить его возможности общаться с мивакуками?
Кто бы ни постарался, всё плохо!..
– Они скоро придут, – неожиданно сказал мивакук.
Иван вздрогнул, понял его речь, спросил сам:
– Кто придёт?
– Те, кого ждём. Те, кто хочет нас убить. И вас.
– А-а…
«Мы же говорим! – обрадовался Иван. – И я говорю. Что же происходит? Лингвам на месте? Но почему тогда я не могу поговорить с Мау-ма?»
Его сомнения рассеять никто не мог. Мивакук промолчал, а для остальных суть его бормотания осталось вне понимания.
Иван одёрнул сам себя. О чём это он печётся? До выяснения ли своих забот, когда кто-то уже на подходе, чтобы расправиться с мивакуками и заодно с ними, как противниками хырхоро.
– Будьте наготове! Кто-то скоро уже придёт, чтобы убить нас.
– Шарада какая-то, КЕРГИШЕТ, получается, – резко отнёсся к сообщению Ивана Хиркус. – Кто-то, когда-то… Ящерицы какие-нибудь на нас полезут, змеи, крокодилы набегут…
– Скорпионы и жуки, – продолжил перечень дон Севильяк и ощупал прореху на куртке. – Нам бы дубинками, Ваня, обзавестись.
– Тебе автомата мало?
– Но если жуки и скорпионы, а? Палкой-то их бить будет сподручнее.
– И женщин вооружить, – весело поддержал Арно идею дона Севильяка. – И пусть сильнее визжат. Их визга ни одна тварь не выдержит. Я ими, когда надо будет, займусь. Кто знает, как те, что на нас нападут, будут на их визг реагировать. Хырхоро вот испугалось смеха дона Севильяка, а те побегут от женщин. Только вот дубинки все на берегу остались.
– Я бы сплавал, да тут вода холодная, – сказал дон Севильяк. – Не поплыву!
– Зачем плыть? Пусть опять дорожку устроят. Ты, КЕРГИШЕТ, скажи им, а мы втроём быстренько сбегаем, наломаем.
– Да ну вас! Что придумали?
– Почему же, Ваня. Давай рассуждать здраво…
– Всё! – оскалился в смешке Хиркус. – Дон Севильяк призвал нас рассуждать здраво! Это что-то невероятное!
Дон Севильяк слегка склонил голову, набычился, заулыбался с укоризной.
– Да, здраво. Кого здесь можно собрать, чтобы натравить на нас? Ты же сам говоришь, что ящериц…
– Но и крокодилы.
– Откуда они в пустыне? А всякие насекомые вполне возможны. К тому же они здесь здоровые, как собаки. Сам видел. И жуки, что кошки.
От сравнения дона Севильяка все посмеялись.
– Так как, Ваня?
– Спрошу, спрошу.
Иван обратился к мивакуку, с виду, беззаботно играющему своим телом вверх-вниз, чтобы потрясти, размять косточки. Его соплеменники тоже тряслись без устали.
Ответ несколько обескуражил Ивана.
– Это есть, – сказал мивакук и позвал Мау-ма, назвав его мивакеком. – Принеси то, чем ты всегда пользуешься при нападении мивакроков и бьёшь их. Неси для всех!
– У них для нас что-то есть для того, чтобы отбиваться, – сообщил Иван новость ходокам.
Мау-ма подражал приютившим его существам. Для этого он потряхивал плечами, правда, без особого успеха: старался тянуть шею как можно выше, а потом втягивать голову в плечи, имитируя опускание тела вниз. Он скрылся за каменной стенкой огороженного участка острова и вскоре вышел со связкой палок различной длины. Рассыпал их у ног Ивана.
– Вот оно грозное оружие, – хохотом встретил дон Севильяк появление Мау-ма.
– Это… бить…мивакроков, – с усилием произнёс мальчик на языке Икаты.
Иван вздохнул.
– Насколько оно грозное, узнаем. Но автоматы держите под рукой. Разбирайте! – Он наклонился и подобрал первую попавшуюся палку. Она оказалась увесистой и хорошо лежала в руке. – Катрина! – окрикнул он предводительницу женщин. – Арно объясни, что надо делать. Слышал? Раздай и объясни… Предупреди, что им, возможно, придётся этими палками драться.
– С кем? – Катрина подозрительно посмотрела на мивакуков.
– Не с ними, – охладил её Иван. – А вот с кем… Подождём, увидим. Арно, займись!
Женщины, вопреки ожиданию, встретили известие о необходимости вооружиться равнодушно. Они подходили к вороху палок, выбирали те, что меньше и легче, возвращались и садились на облюбованную ими невысокую стенку из грубо обработанного камня. Палки и руки зажимали между коленей и, сгорбившись, приклонялись головами на плечо соседки. В свете наступающего дня их побледневшие лица казались мертвенно неподвижными и серыми, словно безыскусные маски. Под глазами у них появились синие тени, причёски растрепались, и они их порой только по привычке поправляли, наводя ещё больший беспорядок на головах.
Наконец, палки им стали мешать, и они побросали их на землю подле себя и приняли прежнюю позу пассажиров, проведших бессонную ночь на вокзале. Небольшое оживление, вызванное раздачей Хиркусом скудных порций еды, улеглось и опять наступило тягостное ожидание.
Солнце, уже горячее, торопилось согреть выстуженную за ночь пустыню. Неизвестность ожидания постепенно потеряло для ходоков остроту, они обменивались ничего не значащими репликами, боролись со сном. Мау-ма спал, положив голову на колени Икаты, сидящей с закрытыми глазами. Опорой ей служило плечо Жулдаса. Мивакуки то ли никогда не сидели вообще и не спали, то ли находились в постоянной готовности противостоять хырхоро и её воинству, всё так же обрубками столбов стояли тесной кучкой, подрастая и укорачиваясь.
Арно начал, медленно роняя слова, рассказывать, как он однажды попал в третьем веке до нового исчисления к самому началу одной из бесчисленных схваток местного значения отряда римлян с толпой какого-то германского не то галльского племени на западе Европы, недалеко, возможно, от будущего Люксембурга.
– Римляне построились и пошли. Как их учили. Серьёзные. Идут молча, как стена движется… А эти… местные, тоже неплохо умеют владеть мечом или копьём. Здоровые. Но идут навстречу валом, с шутками. Хохочут во всё горло. Будто на праздник…
– Почётно умереть в бою, – вставил Хиркус со знанием того, о чём говорил.
– Да, почётно, – кивнул Арно. – Но что перед собой видели римляне? Тут вот-вот по голове дадут, насквозь проткнут. Что ни говори, а сердце, когда на тебя идут не для объятий, а несут смерть, замирает. А против них веселящаяся толпа валит. То было время здоровяков, не то, что пятью веками спустя. Идут… Бородатые. Лица раскраснелись от принятого перед боем какого-то наркотического зелья. Оружие в их руках как игрушки. Вверх подбрасывают, ловят, смеются, если кто не поймал. Друг друга по спинам колотят. Гогочут из-за избытка сил, и бесстрашия… Я стоял невдалеке, и завидовал им…
– Нашёл чему завидовать, – сказал Хиркус. – Наверное, ни один не вернулся под защиту частокола? Так?
Арно печально усмехнулся.
– Ни один… Что стена для ветра? Неодолимая преграда! Центурион скомандовал. Щит к щиту, вперёд жала копий. Из-за первой шеренги метнули дротики, и… трети нападавших весельчаков уже нет. Перешагнули. Смех пропал. Выброс копий. Ещё четверть… Перешагнули…
– Постойте! – воскликнул поражённый тягучим рассказом Иван. Он помнил по прочитанным когда-то книгам совершенно иную динамику событий о тех временах. – Там же были целые армии германцев, галлов. Галлы даже Рим захватывали.
– Армии – это потом, когда в крови захлебнулись, – сказал Хиркус. – А вначале… Римляне набирают легионеров порой с виду низкорослых и тщедушных. Но обучают. А в лесах – германцы или галлы. Здоровые, на голову иногда выше римлян. Кровь играет… А-а, как везде! Всему учиться с детства надо. Я вот меч держать правильно, лет пять учился. А всё равно, владею им так себе.
– Где учился? – живо поинтересовался Арно.
– У иберийцев. Горных.
– Угу!.. А я у македонцев. Был с ними при Иссе.
– Надо же! При самом Иссе! – Хиркус с явным одобрением смаковал слова. – А я в такие свалки попадать не рискую. Там за всеми не уследишь. Не заметишь, с какой стороны стукнут.
– Это да. Я попал в самую гущу.
– Сарый говорил, что был при Фермопилах, – вспомнил Иван. – И получил… Как ты говоришь, его стукнули.
– Камен, думаю, во многих битвах побывал, – сказал Хиркус. – Любит куда-нибудь залезть.
– Залезть просто. Как вылезти? – Арно помрачнел. – Я тогда едва на дорогу времени сбежал.
– Долго ли?
– Понимаешь, КЕРГИШЕТ, там была такая давка, что не вздохнуть. Я хочу стать на дорогу времени, но не могу. За мной других затягивает, а сил моих на то, чтобы их пробить, а потом отвязаться, не хватает. Надо же целый взвод за собой тащить в поле ходьбы. Женщины с нами увязались, думаю, не только из-за канала, но и потому, что мы были сжаты ими со всех сторон.
– Я для этого забираюсь на что-нибудь повыше.
Все с удивлением посмотрели на подошедшего дона Севильяка. Он не смеялся, не гудел трубой, а говорил вполне нормально.
– Кто как, – произнёс Хиркус. – Но в толпе лучше не пытаться. У меня такой же был случай. С тех пор в пекло битвы ни ногой… А иногда так хочется…
– Послушать вас, так вы забияки ещё те, – с усмешкой сказал Иван. – А мне говорите, что я люблю подраться.
– Подраться, КЕРГИШЕТ, ты любишь. Мы же говорим совершенно о другом. Драться – это чаще всего махать руками и ногами. Но умело, как это делаешь ты. И по-простецки, как это делаю я, или дон Севильяк.
– Да и я тоже, – сознался Хиркус. – А вот Жулдас умеет. И Шилема…
Шилема бросила на него яростный взгляд.
– Я никогда не дерусь!
– Ну, да. Ты всякого гладишь по головке. Но потом она у них сильно болит.
Временница выпятила нижнюю губу, намеревалась что-то высказать Хиркусу, но промолчала и отвернулась от него.
– Так о чём вы говорите, если не о драке?
– Я говорю о мече, копье…
– Праще, – подсказал Хиркус. – Или вот метательные диски.
– И диски тоже, – кивнул Арно. – Но это уже воинское искусство. Ему учиться надо так же, как и рукопашному бою. Некоторые посвящают этому всю жизнь.
Иван тяжело вздохнул, словно ощутил на своих плечах непомерный груз лет, прожитый ходоками со всеми их перипетиями. И думая сейчас в который уже раз о том, что предстоит в будущем его жизни, сколько времён и народов ему ещё предстоит пройти, побывать в сражениях и обычных драках, сколько увидеть и познать, он уже чувствовал заползающий в его душу и мозг трепет от осознания необъятных возможностей. Если, конечно, он не угодит под шальную пулю, как это могло с ним случиться, когда бросился посмотреть, что творится в Чили. И если бы Кашен не промахнулся… Или не влезет, как Сарый или Арно, в жаркую толкотню какой-нибудь битвы, где можно получить смертельный удар дубиной, копьём, быть пронзённым мечом или попасть под стрелу… Вот ведь Шлому не повезло.
Несмотря на чудесную возможность движения во времени, ходоки такие же пылинки мироздания, как и все живые смертные существа. Только все плывут в одном направлении, рождаясь и умирая, а их, ходоков, носят иные ветры, ветры времени, дующие то в одну, то в обратную сторону, одних больше и дальше, других меньше и ближе, но каждый из них может выбрать себе место, где закончить свой путь, и не всегда самостоятельно. Уж очень много соблазнов проверить себя, пережить острые ощущения, доказать что-то самому себе…
Раздался громкий смех дона Севильяка. Пока Иван был погружён в мысли, верт оказался в окружении женщин. Не зная английского, он объяснялся с ними жестами и, естественно, не всегда впопад. Его попытки подключить в качестве переводчиков Джордана или Шилему, не удавались.
Джордан после двух-трёх фраз засыпал или притворялся, что отключается и не слышит его.
А Шилема гордо вскидывала голову и отворачивалась, когда дон Севильяк говорил, по её мнению, непристойности. К ним она относила практически всё, что касалось вольных отношений между мужчинами и женщинами.
Дона Севильяка под опеку взяли сразу трое. Белозубая Лейба верховодила и всем своим поведением старалась показать дону Севильяку и всем, кто она для ходока – надёжная и покорная. Она улыбалась, но лишь нижней частью лица, а глаза под чистым высоким лбом холодно обводили всякого пытливым взглядом – не хочет ли кто оспорить её место, занятое при доне Севильяке.
Две её наперсницы, подруги Харусса и Аннет, были моложе и на фоне Лейбы, словно без особых притязаний. Правда, Харусса порой беспричинно вспыхивала и бросала рубящие воздух фразы. Но они безответно повисали в нём и гасли, также как и сама Харусса после высказывания. Аннет казалась приветливой, недалёкой девушкой, для которой куда бы ни приткнуться – всё хорошо, лишь бы быть под эгидой подруги.
Рада, знавшая русский язык этой троицей была оттиснута от дона Севильяка, а сам он обратиться к ней не догадался.
Он тыкал в свою грудь громадным кулачищем и смеялся. Наверное, сказал что-то, по его мнению, смешное, но совершенно иное с точки зрения Шилемы. Она фыркнула, встала и пересела подальше от балагура. И с нового места потеряно оглянулась на отделившихся ото всех Ивана, Арно и Хиркуса.
– Если его смех перепугал пресловутое хырхоро, то и тем, кого оно на нас нашлёт, не поздоровится, – вполне серьёзно проговорил Хиркус, хотя веселящийся дон Севильяк его раздражал. – Надо подумать, чем его рассмешить.
– Если будет до смеха, – сказал Иван и потянулся, чувствуя, как трещат кости, как заныло усталое тело.
– Долго ли его рассмешить? – хмыкнул Арно. – Покажи палец. Или встань вверх ногами.
– Покажу, – Хиркус вздохнул. – Или встану.
Они замолчали. Постоянный ответ мивакуков: – Ждать! постепенно становился не актуальным. Солнце поднялось над горизонтом, прогрело воздух. Впрочем, на острове, может быть, из-за того, что вокруг него вода оставалась холодной, жара пока что не ощущалась. Зато наваливалась неумолимая истома. Не хотелось ни говорить, ни двигаться.
Царили тепло и нега. С берега доносился стрекот, глухие взрёвы и писк…
Как вдруг всё смолкло…
На смену живым звукам появился тугой нарастающий гул, идущий со всех сторон. За пределами оазиса поднялись клубы пыли.
– Они идут! – сказал мивакук, а Иван перевёл его короткую фразу всем. Добавил от себя: – Просыпайтесь! Приготовьтесь! Эй, Джордан! Проснись!
Первая атака
Приближение орд хырхоро, хотя и ожидалось, но застало обитателей оазиса врасплох своим проявлением.
Визг, крики, рёв всполошённого зверья нарастал. На берегу появились и заметались в поисках укрытия или защиты бегающая, прыгающая и ползающая живность. В небо тёмными облачками взлетели окрылённые насекомые и иные создания этой эпохи. Ломая кусты и топча не успевших освободить дорогу, выскочило стадо крупных, похожих на кабанов, животных, покрытых роговыми бляшками брони. В нём было десятка два особей. Оно придвинулось к воде, на мгновение остановилось. Неуклюжие на вид создания толкались, подвигая передних к кромке берега. Наконец стадо издало общий заунывный вопль, с шумом и плеском кинулось в воду и поплыло к острову мивакуков.
– Хиркус! Мясо плывёт!
– Ого-го!
– Идите вы! – огрызнулся Хиркус на восклицание Арно и радостное гоготанье дона Севильяка. – Здесь скоро будет не протолкнуться. И не только от мяса. Смотрите!
Смотреть было на что.
Казалось все, кто заселял клочок территории вокруг озера и мог плавать и летать, устремились к острову. Многим достичь его не удавалось, они тонули, но и тех, кто преодолел рубеж и выбирался из воды, хватало, чтобы на острове началась давка, вначале на берегу, а затем она стала распространяться к центру.
Какое-то плоское, длинное и многоногое, возможно, насекомое, а то и нечто неведомое, покрытое зеленоватым пушком, прошмыгнуло между ног женщин, вызвав среди них настоящую панику. С пронзительным визгом они словно без усилий воспарили, взлетев на каменную кладку, служившую им до этого сидением. Они оглушительно кричали и топали ногами, пытаясь отогнать пришелицу, но безуспешно. Бедной многоножке некуда было податься. Ищущих укрытия рядом с людьми и мивакуками становилось всё больше. Они теснились, наползали друг на друга, стрекотали и хрюкали, обживая занятую позицию.
– Ваня! – покрыл все шумы зычный голос дона Севильяка. – Спроси их. Это и есть хырхоровцы? И не пора ли их давить?
Мивакуков, наверное, также как и людей, ошеломило нашествие живности на их накруз, пробиваемый ими через время. Старший из них, учащённо встряхиваясь, долго не отзывался на потуги Ивана выяснить справедливость вопроса дона Севильяка.
– Это не они, – наконец последовал ответ. – Они ещё там… идут…
Сверху спикировала стайка летучих созданий не больше воробьёв, запятнали помётом всё и всех, кто оказался под ними, вызвав новые визги и проклятия женщин, уязвлённых в самом чувствительном для них месте – внешнем виде. Как же они теперь, обляпанные противной жижицей, будут себя ощущать и, главное, выглядеть в глазах мужчин?
Хелена стала взывать к ходокам оградить их несчастных от нашествия противных, ужасных и таких несимпатичных тварей. На неё напустилась Шилема:
– Не вопи! Бери палку и отбивайся, если даже букашек боишься!
– Это?.. Это тебе букашки? – заволновалась Джесика, потерявшая и степенность, и свою значительность. – Это?..
Мимо как раз, пританцовывая на длинных тонких ногах, пробиралось, похожее на громадного таракана, насекомое. Хитиновый покров его отсвечивал коричневым оттенком, а вид устрашал.
Палки же, розданные женщинам, топтали пришельцы. Ни одна из них не решалась опуститься вниз и взять палку в руки.
Суматоха, возникшая на острове, отвлекла внимание людей от оазиса. А пылевое облако, поредев, уже втягивалось в него со всех сторон. Однако, внимательно всмотревшись, Иван отметил прорехи в, казалось бы, сплошном фронте наступающих на остров ратей хырхоро. Выделялись три колонны. Самая мощная из них продвигалась к тому месту, где они сегодня провели ночь.
Наконец, к берегу прихлынула серая волна, вычленить из которой отдельные особи, составлявшие её, людям долго не удавалось.
Копошащаяся, многоликая, аморфная масса предстала перед ними…
– Мелкота какая-то, – молвил дон Севильяк.
– Вода каплями камень точит, – возразил Джордан. – На каждого из нас тысячи.
– Да. Мивакуки что-то намудрили, – выдавил из себя Хиркус, сжимая палку в руках.
Чуть раньше он хотел сказать другое, но отказался – его опередил Джордан:
– Это что же, брат Икаты разгонял их одной палкой? Да тут от палки мочало останется!
Воинство хырхоро прибывало, уплотнялось у берега, но водная преграда не давала им двинуться дальше. К острову тем временем подплывали и подлетали те, кто собирался отсидеться в кустах или норах, но окончательно были вытеснены с насиженных мест плотными рядами противников времени.
Наступило краткое мгновение, когда приверженцы хырхоро полностью остановились. Над озером и его изрезанным берегам установилась относительная тишина.
Буркнул старший мивакук.
– Что он говорит? – нервно спросил Арно.
– Они ждут, – скупо, не вдаваясь в подробности, перевёл Иван сказанное.
На самом деле мивакуки были просто потрясены внезапной заминкой воинства хырхоро, для которых водный рубеж оказался непреодолимым, хотя это, возможно, и вправду была только заминкой. Их растерянность Иван явственно ощутил, может быть, потому, что сам переживал подобное чувство. Да и мивакук к тому же проронил нечто похожее на фразу:
– Не может быть!
Во всяком случае, Ивану показалось, что внешне не читаемое настроение хозяев острова, передаётся ему телепатически.
Противостояние нарушилось неожиданно, но ни люди, ни мивакуки к тому не имели ни какого отношения.
С острова, с верхней его части, хорошо просматривалась площадка, где недавно совершало безотрадные круги колесо с мумиями. Вот там-то и вспыхнула схватка. Вначале никак не было возможности понять: кто с кем? Но вскоре ходоки стали различать внезапных противников хырхоро и, в конце концов, узнали их. Вокруг останков колеса очищали пространство не то смотрители, не то устроители этого сооружения, те, с кем у него недавно встретились люди и вынуждены были уходить на дорогу времени. Там бились с пришельцами оба отряда, врозь, не мешая один другому.
– Откуда они опять взялись? – задался общим вопросом Арно.
– Наверное, защищают прах своих предков? – предположил Джордан.
– Или врагов? – сказал Иван. – Но не важно, кто они. Важно, что они схватились с хырхоро.
– Что говорят мивакуки?
– Ничего! – отмахнулся Иван. – Они сами не меньше нашего ушами хлопают и удивляются.
– Откуда у них уши? – успел удивиться дон Севильяк.
Не успели ходоки оценить и обсудить создавшееся положение, как вся живность, искавшая спасения на острове, словно по команде ринулась в воду и устремилась к берегу. И выбравшись на него, тоже бросились в схватку с ратью противников Времени.
Дон Севильяк оглушительно захохотал, заухал им вдогонку.
– Бей их! Дави!.. Ваня, пора и нам сделать вылазку. Помочь нашим!
– Надо ли? – осторожно заметил Арно.
– Нашим? Каким это ещё нашим? – воинственно воскликнула Катрина. В одночасье осмелевшие женщины спрыгнули с приступка и расхватали палки. – Это они убили Элен и…
– Помолчи! – оборвал её Хиркус. – КЕРГИШЕТ, спроси, наконец, этих танцоров, что нам делать?
– Я же сказал уже. Они сами ничего подобного не ожидали… Ладно, спрошу… Да, они никогда не видели, чтобы местные животные бросались на этих тварей. А по поводу вылазки, сказал, что, если мы захотим, то они смогут для нас сделать переправу.
– Надо ли, КЕРГИШЕТ, нам туда соваться? – повторился Арно.
– Не знаю, – честно признался Иван. – Я ведь ожидал совершенно иного. Более серьёзного, что ли.
У него до сих пор перед глазами стояло видение, переданное Нардитом: взрывы, вспышки, давка. Но здесь ничего такого не было и в помине.
А на берегу разгоралась битва.
– Ва-аня! – простоналдон Севильяк. – Нам пора… Не слушай никого. Сейчас там наши… Все, кто против хырхоро, – наши!.. Им надо помочь.
– Почему бы и нет? – скромно сказал Арно, словно только что не говорил противоположное.
– Тогда… – Иван оглядел своих товарищей. – Решайте сами, кто пойдёт. А я… – Он обратился к мивакуку с просьбой дать возможность выбраться с острова посуху.
Как это у них получалось, так и осталось тайной для людей.
Мивакуки не двинулись с места, не прекратили дрожание, а от острова к берегу, медленно всплывая из вод, протянулась песчаная пересыпь, блестящая от влаги на солнце. Мгновениями позже она обсохла, пожелтела.
Первым по ней побежал дон Севильяк, утопая сильными ногами по щиколотку. За ним, подбадривая себя безумными вскриками, рванулись в едином порыве женщины. Они увлекли за собой Мау-Ма. За братом понеслась Иката, что-то крича ему вдогонку. Жулдас не отставал от неё.
Ивана тоже подмывало броситься бегом, но, заметив, как Арно неторопливо направился к переправе, умерил прыть и также, не спеша, пошёл, чуть приотстав, за ним.
– После дона Севильяка и этих… нам там делать нечего, – бросил через плечо Арно.
– Не уверен, – сказал Иван, с беспокойством оглядывая кишащий тварями берег.
Правда, кромка берега в некоторых местах уже была очищена обитателями оазиса, вставшими на защиту своих территорий. И рать хырхоро медленно, но продолжала отступать под их напором. Однако в развернувшейся перед ними панораме сражения отсутствовали обычные результаты, неизбежные при таких схватках.
Первым обратил на это внимание Хиркус. Он шёл по следам Ивана.
– Трупов никаких нет. Отступают и уносят?
– Ни тех, ни других, – добавил Арно. – Одни уносят, другие несут, что ли? Чепуха какая-то.
– Сейчас узнаем, – Ивану не терпелось быстрее добраться до берега, но Арно всё также неторопливо вышагивал перед ним, загораживая дорогу, а шаг влево или вправо с дорожки затягивал ноги по колено.
А впереди на берег выскочили визжащие женщины во главе с доном Севильяком, потрясающим воздух гулкими выкриками. От них в рассыпную бросилась живность оазиса, чтобы не оказаться у людей под ногами и не быть затоптанной. Замелькали палки. Люди раскалённым ножом в масло внедрились в массу хырхоровцев и быстро продвигались к «нашим» у колеса. За ними тянулось широкое очищенное пространство. Но трупов противников времени за ними не оставалось. Только истоптанный песок говорил, что здесь совсем недавно теснилась масса живых существ.
– Виртуальное воинство? – сделал предположение Иван.
– Это только для наших, а для местных самое настоящее. Посмотри, – Арно широко повёл рукой.
Поверженные в схватке – мелкие существа: жучки, рачки, многоножки – с острова просто не просматривались, но сейчас, при подходе к берегу можно было видеть, что местным обитателям досталось сполна. Истоптанные, порой расчленённые их останки усыпали песок. Впрочем, они могли пострадать и от своих более крупных соседей по оазису. Иван так и сказал:
– Это их свои потоптали.
– Я же говорил, что мивакуки чего-то не договаривают. Хитрят. – Хиркус попытался пойти вровень с Иваном и провалился в песок, чертыхнулся. – Сами даже с места не тронулись, а мы, наивные… Смотрите, все, даже женщины, да и мы с вами побежали, чтобы подраться. Как же, защитники Времени!
– Не ехидничай и не суди! Но разобраться нам в этом следует, – сказал Иван и хмыкнул: – Шашки к бою!
Они ступили на берег. Тут же перед ними выскочили вперёд Джордан и Шилема.
– Назад! – коротко и рассержено распорядился Иван. – Пойдёте за нами. Шилема, что я сказал? Назад!
Джордану повторять не пришлось. Он тут же юркнул за широкие спины товарищей по команде. Шилема буркнула себе под нос и сверкнула исподлобья глазами на Ивана.
– За меня не бойся!
– Я не за тебя, а за себя боюсь. Вдруг кто сзади нападёт. Вот ты их и отобьёшь. Здесь всем достанется.
Шилема скривила губы, потупилась.
– Ладно, – неохотно сказала она и отступила.
Твари хырхоро смыкались за спинами, далеко продвинувшимися к колесу, женщинами и доном Севильяком. Отдельно от них вступившая в сражение троица с Жулдасом во главе, вообще, где-то завязла в самой гуще нападавших.
Не успела Шилема протиснуться назад мимо Ивана, как на него бросилось какое-то существо – словно изломанное от головы, похожей на дыню, до тонких в перьевой бахроме ног. Широко расставленные глаза на плоской морде полыхали красным огнём. Большой рот, раскрытый в оскале, показывал зубы хищника – острые, плотно подогнанные друг к другу. А в целом – страшноватое создание самой природы или, быть может, искажённое и обезображенное хырхоро.
Оно держало в длинных передних конечностях, тоже кое-где покрытых перьями, деревянную колотушку.
Иван непроизвольно отшатнулся от резкого выпада в его сторону этой увесистой, на взгляд, колотушки, и подставил наперерез её движению свою палку. Он ожидал удара. Готовился к нему и смутно предполагал, как после отражения выпада противника, произведёт свои ответные манипуляции палкой: ответит тычком, просто ударит с размахом или в хлёст…
Однако, как только их оружие дикарей соприкоснулось, нападающей твари не стало. Дольше продержалась в поле зрения её колотушка, но и она, спустя мгновения, истаяла, отчего Ивана, хорошо размахнувшегося, чтобы отбиться, повело в сторону, и он едва не ударил Хиркуса, которого так же, как и его, потянуло в бок. Их палки встретились со щелчком.
– Встаньте шире!
Дальше, с досадой на себя, Иван выдавил нечленораздельное урчание и тут же, поводя палкой перед собой, отправил в небытие следующее призрачное создание хырхоро, такого же ужасного на вид, каковым был и предыдущий.
Первые лёгкие победы ходоков над посланцами, направленных якобы, чтобы их убить, слегка озадачили, а потом разохотили «на подвиги», как потом сказал Арно, поскольку он первым попытался применить более действенный нестандартный способ на уничтожение хырхоровцев. Он развёл в стороны руки и пошёл против плотных на вид рядов противников времени. Так ему казалось, удастся выводить их из строя десятками сразу. И поплатился. Невесомые до того удары дубинок, палок и длинных шилообразных шипов обрели увесистость и чувствительную для ходока силу.
Арно охнул и отступил.
Иван едва не последовал его примеру, собираясь также навалиться на стену тварей всей массой тела и, тем самым, без усилий выводить их из игры в одно касание, как можно больше, а, значит, и быстрее покончить со всей этой ордой неизвестно из чего слепленных существ.
А они стягивались к месту схватки. Тысячи, десятки тысяч…
Даже просто поводя перед собой палкой, обладающей удивительными свойствами, сколько же это времени понадобиться, чтобы справиться со всем этим множеством? – с тоской думал Иван.
Неудавшийся пример Арно, заставил людей перестроиться. Они отступили к берегу и стали полукругом перед насыпью, созданную мивакуками для сообщения с островом. По ней уже пытались прорваться несколько особей.
Неожиданно в плотных рядах нападавших образовалась громадная прореха. Через неё вышли по-боевому настроенные женщины и разъярённый дон Севильяк, неся на плече бесчувственное тело одной из них. Из-за униформы, одетой женщинами, трудно было определить, кого это так потрепало в стычке. Подсказала Катрина:
– Сесика… Она потеряла палку. А они её…
Сесика, по-видимому, была старше всех среди женщин. Имела невыразительное лицо и широкий зад. Она играла роль своеобразной наседки для остальных: снисходительная, одомашненная, медлительная клуша.
– Как там… наши? – пользуясь короткой передышкой, спросил Иван.
– Нет там никого! – сопя, отозвался дон Севильяк. – Пока пробивались к ним – были, а когда дошли до колеса – не стало. – Он подбросил ношу, устраивая её на плече удобнее. – Я отнесу её к мивакукам.
– Неси.
– Только ты, Ваня, с этими будь построже! – дон Севильяк кивнул на женщин. – Изображают из себя неизвестно кого. Ничего не бояться. А сами все в синяках.
– Я тоже, – хохотнул Арно и повернулся лицом к подступающим воинам хырхоро.
В течение часа люди сдерживали натиск бесчисленного воинства противников времени. Они надвигались стеной, соприкасались с палками защитников времени, таяли, но сквозь угасающие очертания одних надвигались другие. Они тоже таяли или словно распухали и распадались на атомы, смешиваясь с воздухом.
Иван, меланхолично поводя палкой по широкой дуге перед собой, вспомнил рассказ Учителя о его встрече с Нардитом. Сарый в него плюнул, и тот взорвался.
Случился короткий, но яростный напор со стороны нападавших, когда людям, несмотря на кажущуюся лёгкость расправы с ними, пришлось сплотиться и даже отступить к самой кромке воды. Ноги стали вязнуть в мокром песке. Жалобными звуками отзывались обитатели оазиса, прижатые, как и люди, к берегу.
Внезапно вся, даже на половину не сокращённая, рать невероятного происхождения тварей, обесцветилась, прозрачной дымкой приподнялась над оазисом и смешалась с полуденным небом.
Иван устало вытер пот со лба, но так и замер с не опущенной рукой. Почувствовал слабость в ногах от неожиданности и отвращения. Рядом, почти перед собой он увидел, как воздух, уже потерявший очертания испарившихся существ, поиграл светотенями, вновь сгустился и обрёл очертание громадного лица человека, искажённого ненавистью.
В нём Иван узнал себя…
Однажды, в студенческие годы, у него произошла неприятная стычка с наглыми парнями, которым он, мирно стоящему недалеко от института, почему-то не понравился. Они так ему досадили, что когда один из них решил его толкнуть, он сорвался и, не сильно заботясь о последствиях, отыгрался на них сполна. Его «правый» ответ одобрили все те, кто присутствовал при развернувшейся перед ними сцены от начала до конца, когда недавние хырхоры, вытирая красные сопли, убежали. Кто-то заснял некоторые эпизоды драки и подарил Ивану один из фотоснимков. Он его посмотрел и засунул куда подальше, чтобы никому не показывать, да и самому на него смотреть реже.
На нём он выглядел точь-в-точь так, как теперь на него смотрело творение хырхоро…
Он встретился со своим двойником взглядом, отчего его противный облик дрогнул и выцвел.
Всё это время Иван не дышал, словно забыл, как и для чего это делается. Он с шумом вдохнул и выдохнул, украдкой покосился на товарищей, чтобы узнать, как на них отразилось видение. Но, похоже, для них оно не было предназначено. И если они, возможно, что-то и увидели, то не сопоставили игру хырхоро воздушными тенями с его изображением.
Он несколько успокоился, хотя каждая жилка в нём ещё долго дрожала от пережитого.
Люди постояли, не решаясь сломать широкий полукруг обороны. Они всматривались в пустынное пространство и прислушивались.
Но вот в ближайших к ним кустах вначале робко, потом смелее застрекотала какая-то живность, ей тут же ответила щебетаньем и разноголосым хором округа.
– Всё! – сказал пересохшим горлом Хиркус.
Женщины в изнеможении опустились на истоптанную землю.
К Ивану бочком подошёл Джордан и тихо спросил:
– Ты его видел?
Захваченный врасплох, Иван вздрогнул, замялся. С подозрением и удивлением посмотрел на фиманца и кивнул.
– Видел.
– И я. Мне, КЕРГИШЕТ, как никогда страшно было.
– Мне, Джордан, тоже, – не стал скрывать Иван своего состояния. – Но я выстою, поверь мне.
– Верю. Я… мы тебе поможем…
Иван с благодарностью взглянул на этого маленького вздорного ходока из Фимана.
– Спасибо, Джордан.
Чужая дорога времени
Мивакуки, может быть, что-то и переживали: радовались победе над хырхоро и его приверженцами, беспокоились, чем закончится схватка людей с ними, сочувствовали людям. Но внешне это ничем не выражалось. Они всё так же кучно стояли в углу площадки в центе своего острова – накруза – и самозабвенно трясли своими телами.
– Они, вообще, что-нибудь, кроме своих танцев на одном месте делают? – неприязненно высказался Хиркус. – Палец о палец не ударят…
– Ты у них видел пальцы? – спросил Арно.
– Я не о том.
– Вот они нас и нашли, – также без особого дружелюбия к гонимым сказала Шилема и ощупала саднившее плечо от пропущенного удара тяжёлой колотушкой, когда она, подражая Арно, уверовала в полную призрачность противника и ринулась на них грудью.
– Не суди других, тогда сам судим не будешь, – негромко, будто для себя, произнёс Джордан.
– Ха! Где ты только нахватался таких слов? – Арно сверху вниз посмотрел на фиманца. – Нам ещё праведников не хватало! Когда я как-то побывал…
За его руку держалась Храза. Высокая и плечистая. Она прислонилась к его плечу высоким лбом и перебила его воспоминания плачущим голосом:
– Господи-и! Как я есть хочу-у!
– Все хотят, – тут же отреагировал Хиркус, подозревая, что жалоба Хразы направлена против него. – КЕРГИШЕТ, ты потеребил бы танцоров. А то они сами не едят и нас впроголодь держат.
– Мы не справедливы к ним, – сказал Иван.
Сам он тоже ощущал неприязнь к мивакукам. Но, во-первых, как он наставлял сам себя мысленно, он не хотел, чтобы команда встала в позу оскорблённых от якобы пренебрежительного отношения к ним со стороны, как говорит Хиркус, «танцоров». Но, главное, во-вторых. Нардит сказал, что мивакуки только знают и что их надо защищать, если он, Иван, взял на себя обязательства защитника Времени. Было и, в-третьих. По-видимому, всё, что желали и о чём переживали люди, находилось вообще за пределами понимания мивакуков. Точно так же, как и для них, людей, помыслы, желания и внутренняя жизнь гонимых.
Однако в его команде бытовало иное мнение.
– Это мы-то несправедливы? – возмутилась Шилема. – Мы против целой армии, а они?
– Надо было устроить им встречу без нас, – не осталась в стороне Хелена. – А мы бы посмотрели, как бы они отбивались.
– Они нам помогли, чем могли. Не будь этих палок…
– Вот уж, точно! – подхватил Хиркус.
– Вот и махали бы ими сами! – ощерилась Шилема.
– Да, – подхватила Катрина. – Вон Сесика…
– Стоп! – возвысил голос Иван. – Вы забыли, для чего нам пришлось заниматься этим… неприятным делом.
– А для чего? – спросила Хелена и обвела ходоков ироничным взглядом, словно она знала такое, о чём они сами не догадывались.
Дон Севильяк, вечно поджидавший случая, чтобы посмеяться, оглушительно захохотал, отпугнув стоявших рядом с ним Харуссу и Аннет, но только не Лейбу, своё место при нём она блюла неизменно.
Вообще, женщины, вернувшись на остров, смешались с ходоками, не выделяя себя отдельной группой. Кроме пострадавшей Сесики. Она лежажа на каменном приступке и страдальчески улыбалась. Две или три подруги подошли к ней и довольно равнодушно поинтересовались её самочувствием. И тут же отошли, оставив её отлёживаться в одиночестве.
Хелена и Рада как ангелы-спасители теснились с двух сторон к Ивану, не подпуская к нему Шилему и Джордана.
Впрочем, фиманец, если и относился к их диктату с некоторой досадой, то старался не оспаривать их права находиться там, где им нравиться. Правда, с губ его неоднократно срывались слова о дурости, но это так, походя.
Зато Шилема шипела и фыркала. Хелена и Рада её отталкивали бесцеремонно. Для них она представлялась вздорной и никчёмной, неизвестно как попавшей в компанию с Иваном, где все мужчины были как на подбор. Они ещё не знали и не подозревали её способностей достойно ответить на их толчки, и что им может сильно не поздоровиться, когда она проявит на них свою отточенную веками сноровку.
Тусовка женщин за место у мужчин почти закончилась, как только мивакук промычал что-то для людей нечленораздельное.
Иван понял смысл сказанного и перевёл:
– Хырхоро теперь здесь нет. Оно ищет новое место. Мы можем двинуться дальше и… Сейчас переспрошу… Да, двинуться во времени дальше и ещё раз победить.
– Кого это ещё? – выглянула из-за его спины Шилема.
– Хырхоро.
– Мы что, с вами сюда пришли хырхоро побеждать? – требовательно спросила она.
– А почему бы и нет? – пробасил дон Севильяк, всё ещё занятый разборкой женщин вокруг него.
Его присмотрели и вились вокруг него три из них. Трое – не двое, когда можно стать по левую и правую руку. Оттого они никак не могли определиться с местоположением при доне Севильяке относительно друг друга.
Он с благодушным выражением на лице благосклонно приветствовал борьбу женщин за его внимание. Поэтому настроение его улучшалось с каждой минутой. Он уже подумывал, на ком из них для начала остановить свой взгляд и выделить, показать, кто ближе к его сердцу. Вот, пожалуй, на Харуссе… Высокая, статная. Хотя, несколько вялая, а порой слишком резкая… Впрочем, Лейба тоже… Гм… Может быть, чересчур внимательная, но явно до поры до времени. Видно, что играет… Зато Аннет каждый его взгляд встречает с милой улыбкой. Но… намечаемый второй подбородок слегка портит впечатление, а в остальном…
Кровь вскипала и быстрее бежала по жилам его большого тела, подгоняемое большим сердцем. Его тяжёлые руки касались то одного, то другого плеча женщин. Он выбирал. Ему, даже после многочасовой схватки, мир казался прекрасным и будущее своё он видел в розовых тонах. А хырхоро и его посланцы? Так на то есть Ваня, палки, мивакуки и его собственные руки, которым надо давать нагрузку, чтобы не слабели.
– Тебе всё равно, кого побеждать, – уколола его Шилема. – А мне нет. Мы для этого сюда пришли?
– Не пришли, – поправил её Хиркус, опекаемый Катриной и Жесикой. – Нас сюда вытолкнули. А зачем? Вот вопрос вопросов. Ответ на него может дать только Время и его противоположная ипостась – это неведомое до того ни нам, ни всем людям, хырхоро, у которого нет таких бойцов, как КЕРГИШЕТ, как дон Севильяк, Арно и все мы вместе взятые. В том числе и я. Хырхоро напустило на нас исчадия ада. Мы их успешно победили, и будем побеждать впредь! Везде, где оно станет на нашем пути!.. Если будет надо!..
Жесика восхищёнными глазами следила за его богатой мимикой и великолепными жестами, а когда он закончил своё длинное высказывание на полуслове, она с превосходством во взгляде посмотрела на Шилему, призывая её подчиниться тому, что сказал Хиркус.
Шилема приняла боевую стойку. Дон Севильяк собирался засмеяться, а Иван предупредить Шилему, чтобы она успокоилась и умерила свою прыть…
Но тут неожиданно солнце, уже склоняемое к западу, заметно ускорило свой бег. Разговоры и выяснения прекратились. Все подняли головы. Раскалённый шар светила приближался к линии горизонта.
– Они начали переход, – сказал Иван, переведя короткое сообщение мивакука.
Ночь наступила внезапно. Небо покрылось скользящими по нему с востока на запад созвездиями. Минута-другая, и наступил рассвет, быстро переходящий в день и – сразу в вечер. Кружение небосвода убыстрялось. Дни и ночи будто моргали, сменяя друг друга. Иногда проскальзывала луна. Высветясь на мгновение полнолунием, она тут же исчезала. Наконец вокруг разлился полусумрак обычного и привычного для ходоков поля ходьбы.
Люди вначале встречали новый восход солнца и провожали его до заката, словно розетки подсолнухов, поворачивали вслед лица. Однако когда смена дня и ночи слились, они застыли, переживая очаровательное и одновременно пугающее явление. В нём удивительным, невероятным образом отразилась вечная тяга человека к чему-то необычному, сказочному и страшному от нарушения извечных законов и представлений.
Остров мивакуков – накруз – словно висел в окружающем его поле ходьбы. Иван, так же как и все поражённый способностью мивакуков, видел не только то, что окружало сейчас их в этом призрачном мире – пустынное, полутёмное пространство; лишь в некоторых его местах возникали тенистые сгущения или светлые блики. Накруз проносился мимо, иногда пронизывая их, и оставлял позади.
Всё это видел Иван.
Но каким-то иным зрением он видел и нечто другое. Он как будто птицей парил над необъятным пространством времени. Оно постоянно менялось. То морщилось мятой постелью, то выправлялось тщательно выглаженным бельём. Проступали и обрывались струи не одинакового течения времени вплоть до попятного движения.
Прошлое меркло. Как будто всегда падающий сверху свет, освещавший настоящее и будущее, находящимся в подвыси, оставлял прошлое, которое находилось в крутом падении водного потока, и не могло достичь места падения.
Пробиваемый сквозь время волей мивакуков остров выделялся светлой крапинкой, ползущей к будущему. Его траектория сбивалась с прямого пути и направлялась к широкой и высокой гряде, на много миллионов лет разделившая миры на параллельные. В них скорость потока времени отличалась принципиально. Там, за грядой, возможно, в мире тарсенов или иных каких-то обитателей Земли, время было словно покрыто тенью, что означало его спрессованность и, как следствие, меньшую текучесть, чем в соседнем мире. В нём возникали круговороты, и можно было только догадываться о происходящей упорядоченности протекающих там событий. Повторялись ли они по однажды заведённой схеме или имели какую-то последовательность и разнообразие в развитии?
Через тёмную часть сопредельного мира протянулась ядовитая нить хырхоро. Оно скапливалось в предгорье фиалковой лужицей и уже нашло проходы через границу, разделявшую миры, и также тонким извилистым волоском внедрялось в родной мир Ивана.
К нему-то, прорезавшему уже четверть потока времени, плыл остров мивакуков. И до него оставалось всего ничего расстояния во времени…
Вдруг зарябило, заморгало, замедлилась смена дня и ночи, появились свет и темнота. Солнце словно упиралось в мягкую податливую массу и, наконец, завязнув в ней окончательно, остановилось и замерло на небе, не дойдя до зенита двух своих диаметров.
Накруз вновь уткнулся в стену, созданную хырхоро. Она перегородила ему путь, и он вышел в реальный мир.
Вокруг простиралась увалистая степь, лишь в некоторых местах просматривались жидкие комочки кустарника. Остров оказался на высоком холме, представляя из себя шляпку ненужного здесь громадного гвоздя, прочно вбитого в землю. В чистом воздухе, пронизанного солнечными лучами, витал аромат трав, сразу же затопивший инородное тело до самой его вершины.
Степь кипела жизнью. Невдалеке паслось стадо каких-то животных. Вдали можно было различить ещё несколько подобных скоплений других видов. К накрузу подлетели большущие бабочки и стрекозы, вспорхнули и оседлали каменные скамьи, поражая богатым разноцветьем тел и крыльев. Высоко в небе парили птице подобные существа, а может быть, и настоящие птицы. В ложбинах проглядывали зеркальца небольших водоёмов, поросших по берегам камышом; у них мелькали бегающие и прыгающие создания.
Люди в безмолвии осматривали панораму нового для них местоположения.
– Если бы я мог так, как мивакуки! – воскликнул Хиркус. – Мне в прошлом… там, в нашем, во! Как надоели бытовые неурядицы. Не помыться нормально, не постирать носимое, не приготовить еду… А будь я мивакуком, то пробил бы себе нормальное жильё… С ванной…
– Чего захотел! Представляешь, какой бедлам получиться? – возразил Арно. – Электростанция, например, в первом тысячелетии до нового отсчёта времени, а? И яркий свет в окнах!
– А это не бедлам? Здесь, – Хиркус топнул ногой, – всего часом раньше ничего не было. И вот – бац! И заклёпка в чистом поле.
– Эту заклёпку, как ты говоришь, а лучше нашлёпку, они, тем не менее, всегда таскают за собой, не оставляя следов, – сказал Джордан. – А вы все… всё бросаете или раздаёте в прошлом, ни о чём не заботясь. Вот где бедлам!
Дон Севильяк, вращая глазами, обозревал округу и был озабочен совершенно иными делами.
– Вы как хотите, а я на охоту! – перебил он все разговоры громким голосом. – Мяса хочу!.. Есть хочу!.. Ваня?
– Ну что, Ваня. Я тоже есть хочу, – отозвался Иван и проглотил слюну, так как есть хотел до тошноты.
Он тоже, как и дон Севильяк, был далёк от выяснения правильности поведения ходоков в прошлом, хотя, конечно, был согласен с Джорданом, тем более, что сам позволял себе такие вольности, как оставить бинокль Уленойку или пистолет Эламу Шестому.
Им подспудно овладевала скука по поводу той, по-видимому, безвыходной в их положении ожидаемой одной и той же последовательности событий. Их ожидало отражение хырхоро своим присутствием, затем схватка с его виртуальной ратью, новый скачок в будущее по воле мивакуков до очередной метастазы противника Времени и… Опять бегство хырхоро, палки для его воинства, снова переход…
– Так я пошёл. Кто со мной? – призыв дона Севильяка остался со стороны ходоков без ответа, зато троица женщин, обступившая его, словно кто-то собирался на него напасть, была готова идти за ним куда угодно. – Хиркус, ты чего мнёшься? Кто у нас отвечает за кормление? Ты или я?
– За кормление – я, но не за заготовку. Вот ты и возьми на себя это благородное занятие.
– Ваня!
– Я пойду с тобой, – Иван тряхнул головой, чтобы выбросить все ненужные мысли. – А вы тут, организуйте костры. Думаю, нам пока что никто и ничто не грозит. Успеем… – Звуки, издаваемые мивакуком, остановили его. – Он говорит то же, что и я. Хырхоро пока нас здесь не заметило. Так что время есть. Идём!
Его обращение к дону Севильяку раскололо команду на две неравные части. Джордан и Шилема решили пойти с ними, а женщины, пристроившиеся при Иване и доне Севильяке, не собирались оставаться у острова без них, да ещё заниматься сбором топлива для костра.
На охоте всё бывает
Переход с острова мивакуков в местную экосистему обозначился резкой границей в ладонь шириной. Её заполняла какая-то маслянистая жидкость, поблескивающая под лучами солнца глазами хищника, следящего, как поведёт себя жертва от его обманного движения. Впрочем, это могла быть и обыкновенная вода, принесённая островом в качестве фильтрата из оазиса и теперь выжатая из кромок накруза. И всё-таки люди аккуратно перешагивали через черту, стараясь в неё не шагнуть.
Сойдя вниз, люди сузили себе обзор. Небольшое стадо животных, увиденное с острова, скрылось за пологим бугром. Степь, относительно плоская при осмотре её с высоты площадки, мало походила на ровную столешницу.
Сжатые со всех сторон женщинами, Иван и дон Севильяк оказались порознь, к тому же между ними старались втиснуться Джордан и Шилема.
– Ваня, может быть, пойдём двумя группами? – предложил дон Севильяк, посматривая через голову Аннет. – А то идём толпой… Ведь стрелять будем. А вокруг нас, видишь, как…
Иван оглянулся на накруз. У его подножия старанием и распорядительностью Арно и Хиркуса уже занялось два костра, тоже, наверное, из-за женщин у одного и у другого.
«Приятно, конечно, всё время ловить на себе внимательный взгляд красивой женщины, но как-то уж очень они навязчивы», – подумал Иван, ощущая упругое тело Хелены совсем близко от себя.
– Девушки, – обратился он к ним. – Не лучше ли вам вернуться? Нас слишком много. Всё зверьё перепугаем. А надо бы к нему подойти тише. Не бегать же нам потом за каждым из них по всей степи.
– Пуля любого догонит, – выглянув из-за дона Севильяка, парировала Лейба. – А там нам делать нечего.
Дон Севильяк засмеялся. Громко, раскованно, всласть.
– Вот! – обрадовалась Хелена. – Не мы, а он всех распугает!
– Не распугает! – бросилась на защиту дона Севильяка Лейба. – Давайте разойдёмся. Он же правильно говорит.
Пока она высказывала своё мнение, её покинутое место у дона Севильяка заняла Харусса, освободив второй его бок Аннет, что привело к короткой борьбе между ними.
– Шли бы вы и вправду к мивакукам! И не мешали бы нам, – подождав, когда все успокоятся, веско сказала Шилема.
Женщины, и при Иване, и при доне Севильяке, позабыв о своих распрях, окатили её презрительными взглядами.
– Сама бы туда катилась! – неожиданно высказалась всегда улыбающаяся милой улыбкой Аннет. – Изображаешь тут…
Она не договорила и отпрянула, так как Шилема молнией размазавшись на расстоянии между ними, оказалась перед ней. Её движение произвело на женщин неприятное впечатление.
– Я тебе сейчас изображу, – медленно процедила временница.
– Шилема! – остановил её окрик Ивана. – А вы… все! Если хотите быть здоровыми, не задирайте её! Она стоит десятка мужчин. А с вами со всеми справится одной левой. – На недоуменный ропот женщин, добавил: – Я вас предупредил!
Его суровый тон, если не убедил, то, по крайней мере, вселил беспокойство и страх ни к Шилеме, а к самому Ивану, как к сильному мужчине, на голову возвышавшимся над ними.
– Ваня сказал правду, – дон Севильяк оттиснул Лейбу в сторону. – Шилема – воительница. Честно скажу, что даже я иногда её побаиваюсь.
Шилема зыркнула на него коротким взглядом и отступила.
– Ты?.. Её?.. – не поверила Аннет. – Да она против тебя ничто.
Дон Севильяк затрясся и загрохотал от хохота. Женщины и ходоки, те, что остались у костра, подняли головы и посмотрели в их сторону: что там у них случилось?
– Ва-а-аня, – давился дон Севильяк, – ты-ы слышал?
– Да ну тебя, – недовольно отозвался Иван. – Мы же на охоту пошли. А ты, наверное, и вправду всех в округе уже перепугал.
Оказалось, не всех.
Они поднялись по пологому склону, заросшего травой пригорка, и нос к носу столкнулись со стадом голов в тридцать каких-то животных, Они мирно паслись на степном приволье, и лишь при появлении чужаков, оторвались от этого занятия и уставились на них круглыми глазами. Вначале показалось, что они, скорее всего, поспешат убраться с дороги. Однако стадо неуловимым образом сплотилось, словно по команде, и выставило в сторону непрошеных гостей прямые рога почти полуметровой длины. Кончики рогов, будто смазанные маслом, хищно горели на солнце.
– Остановились! – распорядился Иван.
– Вот и мясо! – воскликнул дон Севильяк. – Заметь, Ваня, они траву едят и похожи на козлов, только больших. – С натяжкой, но сравнение дона Севильяка в какой-то степени подходило к названию этого вида жвачных. – Одного или двух подстрелим?
– Двух! – опередила решение Ивана Харусса, и мечтательно произнесла: – Люблю жареное мясо…
– Да, двух, – быстро проговорила Рада. – Я всегда делала…
– Ваня, у тебя лучше получиться, – сказал дон Севильяк. – Стреляй!
Иван снял с плеча автомат, перевёл его на одиночные выстрелы. Сказал:
– Любители мяса будут разделывать туши. Итак, которого?
– Надо помоложе и покрупнее, – Лейба обежала замершее стадо глазами. – Вот этого, – указала она, – и… вон того… Да-да, его.
Иван дважды выстрелил. Выбранные Лейбой псевдокозлы упали, сражённые пулями в голову.
Лейба и Рада захлопали в ладоши. Иван напомнил:
– Вам их разделывать.
Звуки выстрелов должны были, по мысли людей, поскольку так оно и было всегда, как они знали, спугнуть стадо, чтобы потом спокойно подобрать будущее жаркое.
Животные рявкнули совершенно непохоже на блеяние или мычание и, опустив головы почти до земли, пошли на людей. Кроме того, они перестроились клином, поставив впереди самого крупного и матерого своего представителя. Они явно намеревались разъять противную сторону на две группы и справиться с нею поодиночке.
Любительницы мяса побледнели и отступили назад, предоставляя мужчинам свободу действия.
– Не стреляйте! – крикнул дон Севильяк.
Он выдал устрашающий рык, не менее мощный, что издали козлы, и громыхая:
– А ну, прочь с дороги!
Двинулся им навстречу.
За ним, так же как и он, расставив в стороны локти, и выкрикивая разные слова, потянулась Лейба.
Такой манёвр людей козлам показался неожиданным и противоречащим всей их практике. Стадо остановилось, постояло, словно в задумчивости, а потом резко, в прыжке, повернулось к людям задом. Их куцые хвосты разом приподнялись и… из-под них вылетели струи мерзко пахнущей коричневой жижи.
Дон Севильяк и Лейба отскочить не успели.
А стадо с чувством собственного достоинства, фривольно помахивая хвостами, неторопливо засеменило в степь, уверенное, что никто после такой экзотической атаки не решится их преследовать.
Да и кому их преследовать?
Округа утонула в невыносимой вони.
Ветерок, слегка теребивший траву, потянул в сторону людей. Они, зажав носы и задыхаясь, отступали всё дальше и оставляли неразборчиво бубнящего дона Севильяка и кричащую во весь голос Лейбу.
Дышать стало легче лишь на взлобке бугра. Все кашляли, вытирали слезящиеся глаза, отплёвывались.
Снизу к ним неторопливо, прогулочным шагом, поднимался Арно в сопровождении Илоны и Хразы.
– С удачной охотой! – приветствовал он издалека. – У нас тоже всё готово.
– У вас готово, у нас нет, – отозвался Иван. – Нужно много воды. Тут где-то я видел…
– Да, вода есть, – Арно подходил и, наконец, заметил, что с охотниками что-то произошло. – Что тут у вас случилось?
– Иди и понюхай! – сердито сказала Шилема. – Сразу узнаешь.
– Ага, – на красивом лице Арно отразилась досада непонимания.
– Ты её, милый, не слушай, – грудным голосом сказала Храза. – Она у вас…
– Вот потому-то она у нас, – оборвал её Арно. – КЕРГИШЕТ?
– Где вода?
– Да тут, почти рядом. Надо обогнуть…
– Покажешь! Надо выручать дона Севильяка.
– Что с ним? – встревожился Арно.
– Увидишь. Пойдём к нему вдвоём. Только прикрой нос капюшоном. Там не вздохнуть.
– Да что случилось, в конце концов?
– Пойдём. Расскажу по дороге… Сейчас отдышусь. И… Пошли!
Он вкратце поведал Арно, в какую беду попал дон Севильяк.
Арно улыбался, пока не вздохнул зловонного воздуха.
Дон Севильяк рычал и бесновался. Сорвал с себя куртку и с остервенением топтал её. Лейба также сбросила свитер и осталась по пояс голой. Её мясистые тяжёлые, но высокие груди колыхались в такт ногам. Она подражала ходоку и с замысловатыми проклятиями пыталась вытоптать из одежды экскременты и вонь.
Наконец, дон Севильяк поднял голову к подходящим к нему ходоков с прикрытыми носами, хотя это мало помогало, Ивана и Арно.
Лицо их товарища, заляпанное едва стёртой с него вонючей пакости, демонстрировало одно – ярость. Он плевался, задыхался и ругался, поэтому не сразу понял, что от него хотят.
– Где? – прорычал он и, услышав о воде, и, узнав направление к ней, словно вдрызг пьяный, качаясь из стороны в сторону, направился в указанную сторону.
– Э! Куртку подбери! – крикнул ему вдогонку Иван, но дон Севильяк только отмахнулся.
Лейба подобрала свитер, вытянула руки с ним подальше от лица и в бок, и пустилась вдогонку за доном Севильяком.
– Его куртку… Надо бы… Фу!.. – выдохнул Иван. – Чем бы её поддеть? Не в руки же брать.
– И ногами не подкинешь, – буркнул Арно, воротя нос в сторону, что мало помогало, поскольку животные обрызгали не только людей, но и большой участок земли, где они стояли.
– Обложить травой? – цедил сквозь зубы Иван, не зная как поступить.
Куртку бросать нельзя. Это сейчас дон Севильяк оставил её, одурманенный запахом экскрементов и от злости, а потом будет страдать при переходе поля ходьбы. А с него станется. За курткой может не вернуться.
– Что? – спросил Арно. – Если и травой?
– А-а… В конце концов…
Иван поискал глазами и увидел жалкий куст. Отошёл к нему, отдышался, затем выломал две жидкие хворостины. Вернулся и попытался поддеть ими ком, представляющий куртку дона Севильяка. Ветки сломались. Иван стал злиться.
– Ты, – резко сказал он Арно, словно тот в чём-то был виноват, – подбери… э-э… мясо… И при разделке всю требуху выкинуть! И чем дальше, тем лучше! Иначе… Всё!
Он наклонился и поднял бесформенный тяжёлый комок, при этом сетуя про себя: что же это такое твориться? Невероятные события, случившиеся с ними, и, тут же – дерьмо! Как насмешка над всеми ими, рискнувшим провалиться в глубокое прошлое, встретить «братьев по разуму» и назначению – мивакуков, узнать о хырхоро, проскочить сквозь время на накрузе, и… вляпаться…
Фу-фу-фу!..
Водоём, указанный Арно, оказался почти рядом. Небольшое, но глубокое озерцо, кое-где поросшее по берегу низкорослой травой. В воде уже с наслаждением ухал дон Севильяк, и тщательно отмывалась Лейба. Иван с отвращением бросил куртку рядом со свитером и отошёл подальше, чтобы вымыть руки. Из-под воды на него таращились уродливые рыбки или какие-то неведомые зверушки…
Тьфу!..
– Мне на дороге времени всегда везло, не то, что в этот раз, – говорил дон Севильяк, обжигаясь очередным куском мяса.
– Это когда ты сидел в мешке Сола? – сквозь набитый рот поинтересовался Арно.
– А что? – невозмутимо отозвался дон Севильяк. – Там хорошо угощали и кормили. Не то, что здесь. – Он прожевал и воскликнул: – Нет! Вы только подумайте! – Дон Севильяк оглядел всех своим словно безумным взглядом выпуклых глаз, призывая обратить на себя внимание. – На меня тут напал скорпион и попортил сапог. Вот! – указал он на дырку в обуви. – Потом этот жук! А? Чуть не сожрал мою куртку. А эти… В страшном сне не присниться, как они меня… С ног до головы. А? Едва отмылся!
– Не очень-то, – хмыкнул Хиркус. – Пропитался насквозь. До сих пор от тебя запашок.
Лейба опасливо бросила на него взгляд, понимая, что от неё тоже ещё попахивает.
Иван ел молча. Мясо оказалось сочным и вкусным. Благо, соли было предостаточно. А вот хлеба, к сожалению, пришлось на один укус.
У догорающего костра сушились одежды дона Севильяка и Лейбы. Он сидел в одних пёстрых – цветочки и бабочки – трусах, в которых могли бы поместиться трое нормального сложения мужчин. Мощный, мускулистый. Она – почти нагая, едва прикрытая тем, чем поделились с нею подруги, а на них самих не было ничего лишнего. Зато теперь Лейба почти на правах собственника сидела плечом к плечу с доном Севильяком, потеснив Харуссу и Аннет.
Мау-ма вначале с опаской попробовал жареное мясо. Оно ему явно не понравилось. Оттого он с лёгким испугом на миловидном детском лице наблюдал, как люди много и быстро его съедают. Иката подсовывала ему самые вкусные, по её мнению, и лакомые кусочки, однако мальчик не притрагивался к ним.
Вопрос, чем питаются мивакуки, оставался открытым и, нет-нет, занимал людей. И сейчас, поглядывая на Мау-ма и насыщаясь, когда ни о чём серьёзном говорить не хотелось, как только о еде, эта загадка стала волновать их.
Хиркус стал подбивать Ивана расспросить о том хотя бы Мау-ма.
– Они же кормили его чем-то, – говорил он лениво, вытирая жирные руки о траву и отбрасывая её от себя таким же ленивым движением. – Вот мяса он не ест. Тогда что?
– Траву они тоже не едят, – сказал Джордан.
– Вам это интересно? – Арно, наконец, справился с последним куском и ковырялся в зубах сорванным стеблем травы.
– А тебе нет?
– До еды – да. А когда я поел… Вы ничего не замечаете? – вдруг насторожился он и поднял голову, вглядываясь в небо.
От солнца, минутой назад горячего, хотя уже и предзакатного, словно подуло, вернее, повеяло, так как ветра практически не было, холодом. И заметно стало темнеть, заставляя дневное светило вначале сделаться бесцветным, а потом и вовсе превратиться в оловянную негреющую бляшку.
Что-то обеспокоено залепетал Мау-ма.
С накруза к людям непривычно быстро спустился старший мивакук.
– Хырхоро, – перевёл Иван его слова.
Впрочем, Иван и большая часть людей уже сами поняли, что происходит. Мивакук говорил ещё что-то, Иван синхронно переводил:
– Да, хырхоро… И оно…Оно нас боится, но не так сильно, как в прошлый раз. Потому, что мы… делаем не так. – Иван пожал плечами и добавил от себя: – Вот так!
– Дон Севильяк! – воскликнул Арно. – Его смех…
Настроение дона Севильяка быстро портилось. Он сумрачно посмотрел на Арно. Какой смех, если он ещё не доел того, что наметил? Да и холодно, а одежда ещё сырая, не натянешь, а натянешь, так совсем замёрзнешь. Хорошо смеяться, когда сыт, в тепле и холе.
– Хиркус! – воззвал Арно. – Придумай что-нибудь, чтобы его рассмешить!
Его призыв остался без ответа.
Солнце затуманилось и едва проглядывало. Стало ещё холоднее, к людям подкрадывалась сонная вялость, веки набухали и тяжелели, против воли прикрывая глаза.
Иван плыл в холодном пустом мареве. Мысли тягучие и скользкие, словно тающие льдинки, туманили голову.
Вдруг… музыка…
Откуда здесь музыка? Такая же протяжная, как и мысли, на одной ноте?
Он передёрнул онемевшими плечами, с трудом приоткрыл глаза и увидел его… Свою противно ухмыляющуюся физиономию, похожей больше на громадное табло, чем лицо человека. Она гримасничала, раскачивалась, как если бы была нарисованной на колышущемся под ветром полотнище.
Заметив взгляд Ивана, двойник оскалился в злой усмешке, закатил глаза-тарелки под лоб, его рожа опрокинулась назад вслед за ними, и истаяла лёгким паровым облачком.
Иванвздрогнул и окончательно пришёл в себя. Не мелодия, а какой-то звук раздавался слева. Иван повернул голову, пытаясь рассмотреть источник, шейные позвонки захрустели сухарём под сапогом.
На одной ноте выла замерзающая от холода Лейба. Лицо её посинело. Дон Севильяк сидел с опущенными плечами, в упавшей до земли руке он держал недоеденный кусок мяса.
Стиснув зубы, от усилий и закипающей в груди злости на себя, Иван поднялся. Колени и спина болезненно скрипели. Он кашлянул, прочистил горло и по-армейски крикнул громко и хлёстко:
– Подъ-ём!
Из его рта вырвался пар.
Люди зашевелились, тут же пахнуло теплом.
Новое нападение
– Ещё один его приход, и над нами захлопнется крышка, – Хиркус, тяжело ступая, разминал ноги.
Перед собой он подталкивал Катрин и Джесику, заставляя их двигаться. Они стенали на каждом шаге и капризничали. Худое стройное тело Джесики подрагивало, она поводила плечами и умоляюще оглядывалась на Хиркуса.
– Надо походить, чтобы кровь не застоялась, – словно маленькой девочке наставительно повторял ей актёр.
Он не играл, но вёл себя как на сцене.
– Пока она захлопнется, я прежде превращусь в льдину, – ворчал дон Севильяк, с уморительно горестным видом рассматривая куртку с сожжённой полой.
– А я умру, – печально сказала Шилема. – Это такое… Ни руками достать, ни ногами… Оно же сюда забралось, – временница с отвращением показала на грудь. – Как змея холодная… и шепчет, шепчет…
Подобное пережили все, и ходоки и женщины, содержания которого они сейчас не помнили, но у каждого остался осадок чего-то неприятного, противного и тревожного. Тревога поселилась в их сердцах. Они были подавлены случившимся с ними. Полное отключение от действительности и уход в мучительную грёзу. Они машинально передвигались, что-то говорили, порой для самих себя, как бы убеждаясь в своей способности делать хотя бы это.
Иван и Арно стояли друг перед другом, почти вплотную, но Джордан умудрился втиснуться между ними. Он задрал кверху голову и поглядывал на замершие лица ходоков. А те смотрели глаза в глаза, пытались высказаться, но мысли ускользали холодной рыбой, поймать их никак не удавалось.
Возможно жалоба Шилемы, наконец, вывела их из немого состояния.
– Так оно и будет, – Иван сдвинул с мёртвой точки челюсть и сказал первые слова; в горле першило, кислая слюна накапливалась во рту, – если мы будем сидеть и ждать, когда придёт это проклятое хырхоро, а дон Севильяк изволит засмеяться… Да и до смеха ли ему? И нам тоже?
– Нам, ты прав, надо двигаться, – подтвердил Арно. – Но… Как двигаться? Ходить туда и сюда?
– Бегать наперегонки, – сказал Джордан. – Одни бегут, а другие их поддерживают криками. Не знаю, как у вас, а у нас в Фимане иногда устраивают такое. Народу собирается много, даже с окраин. И все кричат. Шума много.
– Ты-то, думаю, надеешься, конечно, кричать, а не бежать, – опустил вниз голову Арно.
– Да. Я, когда хочу, кричу сильно, – гордо сказал Джордан.
– Н-да, – невесело усмехнулся Иван.
– Ну, посмотри, Ваня! – подошёл дон Севильяк и сунул ему под нос свою многострадальную куртку. – Мало, что жук дырку сделал, – он просунул толстый палец в дыру и пошевелил им, словно приглашая кого-то приблизиться, – так теперь вот наполовину пола сгорела.
– Не сгорела, если бы ты… – подскакивая, чтобы хоть как-то с ним сравняться, напустился на дона Севильяка Джордан, – меньше жрал бы и меньше жаловался! Подумаешь событие! У тебя одно на уме, а тут думают, что делать.
Заросший редкими седыми волосами подбородок Джордан пытался поднять как можно выше, отчего его тщедушная фигура принимала несуразный вид, так курицы проглатывают воду.
Дон Севильяк, медленно поводя глазами навыкате, наконец, уставился на него, мучительно соображая, что же всё-таки происходит. А когда сообразил, слегка опустил свою громадную руку на плечо Джордана, заставив его присесть, и громоподобно захохотал.
Если армейская команда Ивана подняла всех на ноги, то всё побеждающий смех дона Севильяка, наконец-то, разбудил людей. Они оживились, осознанно заговорили, обратили внимание не только на себя, но и на окружающих.
Минуты спустя, собрались в тесный круг, ища поддержки друг у друга. Однако никто не знал, что делать дальше. Оттого Иван пережил приступ негодования, ощущая кожей, что все ждут его распоряжений, команд, высказываний, решений. Хочет он или нет, но ему придётся это делать вопреки своему желанию. Сам бы кого с удовольствием послушал, а, услышав, укрепился бы духом.
Он мучился, что бы такое сказать. Помогли мивакуки, если можно это, конечно, назвать помощью.
– Хырхоро убежало, но недалеко… Скоро… э-э… тут будет, – перевёл Иван и нахмурился. Сказал резко: – Ещё что-нибудь преподнесёт нам новенькое!
– Наверное, так и будет. А тут, – Арно вытянул шею, осматриваясь, – никаких препятствий нет. Если, как там, у озера, со всех сторон наваляться…
– Вот-вот, что со всех сторон! Без заминки. А нам надо будет оборонять весь периметр накруза.
На выброшенную требуху животных, подстреленных Иваном, и на остатки мяса набросились какие-то тощие создания, похожие на больших лысых кошек. Однако звуки, издаваемые ими, мало походили на мяуканье. Они рвали жилы, хрустели костями и хрипло урчали.
– Думаешь, местное зверьё нам не поможет? – спросил Хиркус, словно Иван был непревзойдённым авторитетом по знанию местной фауны и её намерений, когда орды хырхоро подступят к острову мивакуков.
– А что? – Арно тоже с надеждой посмотрел на Ивана.
– Да откуда я знаю? – огрызнулся Иван. И спокойнее: – Если их прижмут, куда им деваться?
– Надо подняться наверх и оборонять только верхушку, – сказал Джордан. – Иначе они пройдут через нас как мелкая рыбёшка через крупную сеть и не заметят.
– И перебьют мивакуков, – подхватил Хиркус.
– Вместе с нами.
– Но, Джордан, я что-то не замечал в Фимане рыбаков, а ты говоришь, как любитель.
Джордан вздёрнул подбородок, оглядел Хиркуса с ног до головы.
– Много ты в Фимане видел? Болтался, поди, в парке или по злачным местам…
– Ну, хватит! – сказал Иван негромко, но к нему прислушались не только ходоки, но и замолкли женщины. – Джордан предложил правильный ход. Поднимемся к площадке, опять взять палки. И посмотрим на месте, как нам встать…
– Мы рядом с тобой, – поспешила высказаться Хелена и потянула за руку Раду поближе к нему.
– Я не о том. Нас… девятнадцать человек. Между нами можно оставить пространство шагов по пять…Пожалуй, не больше. Вот там и посмотрим, какую территорию нам удастся защитить вместе с мивакуками. А кто с кем встанет, не столь суть важно.
– Мы, я и Рада, с тобой!
Шилема презрительно сузила глаза, надула губы.
– Встаньте в очередь! – посоветовала она. – Кто первый?
– Х-а, га-га! – грохнул дон Севильяк, довольный перепалкой женщин.
Но смех его тут же угас. Лейба, вполне оправившаяся после неудачного для неё периода, когда она замерзала и выла в голос так, что разбудила Ивана, бесцеремонно толкнула дона Севильяка под бок.
– А мы с тобой! – сказала она строго и напомнила, кого имела она в виду. – Я, Харусса и Аннет!
– Илона! – воскликнула Храза, – к нам ближе!
Они прижались к Арно.
Такая расстановка вызвала неожиданный гнев Ивана.
Он не мог бы объяснить, почему на него накатилась эта волна возмущения. Может быть, оттого, что чуть раньше все ждали его распоряжений, и он начал за них принимать какие-то решения, думать за них, а оказалось, они сами всё уже установили для себя без него. Но, возможно, это лишь добавило к неприятному воспоминанию о видении самого себя, выступающего на стороне хырхоро.
Ухмыляющаяся рожа так и стояла перед ним. Хырхоро – не шутки! Его орды – тоже! И всякие лишние разговоры и разборки, кто, где и с кем будет стоять, не уместны.
– Каждый станет там, где скажу я! – хрипло проговорил он, выдавливая каждое слово. – Собираемся и наверх!
Арно вскинул на него вопрошающий взгляд и тут же опустил его, так как и сам, почему-то был неприятно поражён и задет за живое заявлениями женщин, и теми, что стояли рядом с ним, и другими. Словно теперь они взяли на себя командование ходоками. И им, ходокам, ничего не остаётся, как подчиняться их прихотям.
«Впрочем, – подумалось ему, – ничего страшного. Они без нас ни шагу, так что проучить их всегда успеется. Если, конечно, они начнут досаждать так, что такое придётся осуществить на деле…»
Сборы продолжались не долго. Да и собирать-то было нечего.
Только Хиркус, озабоченно сдвинув брови, да опекавшие его женщины – строгая Катрин и медлительная Джесика, встряхивающая красивыми волосами, собирали остатки недавнего мясного пиршества. Под их ногами бесстрашно шныряли какие-то зверьки и норовили прибрать то, что по мысли Хиркуса, ещё могло быть съедено людьми. Он шикал на них, отбивался ногами, а его подружки ойкали, но никого не трогали.
Накруз, несокрушимой твердыней укоренившийся среди необъятной степи, принял их. Они взошли на него как на Ноев ковчег, готовый принять на себя местную живность и отбиться от бурь и невзгод, ожидаемых от наскоков хырхоро и его рати.
А она, рать, похоже, уже собиралась, материализовывалась. В степи, на дальних подступах что-то происходило. Стадо, обидевшее дона Севильяка нестандартным поведением, быстро возвращалось к месту встречи с людьми. Затихла грызня за остатки мяса у подножия острова мивакуков. Мелкие, похожие на собак хищники, скулили и метались по периметру накруза, не рискуя пока что взобраться на него. Кричали невидимые птицы, доносился глухой рёв животных…
Иван расставлял команду. С ним не спорили, и всё-таки получилось так, что Хелена и Рада встали справа и слева от него. А Жулдас, совершенно выбитый из колеи из-за невозможности словесного общения с Икатой, оказался рядом с ней и Мау-ма. Арно молча наблюдал за эволюциями Хразы и Илоны. Они как будто слушали команды Ивана, передвигались, однако каждый раз находились невдалеке от Арно. Подобное случилось и с Хиркусом. Шилема и Джордан неожиданно очутились в тылу, и как раз за спиной у Ивана.
На площадке, окружённой людьми, плотной кучкой топтались равнодушные ко всему мивакуки. Их не занимали взаимоотношения мужчин и женщин в команде Ивана, да и, вообще, казалось, что их ничто не занимает, кроме правильной встряски своих тел.
Иван, наконец, махнул рукой и рассмеялся.
– Ну, вас! С вами, пожалуй, ни объекта приличного построить, ни к бою подготовиться. Анархия!
Этого оказалось достаточно, чтобы дон Севильяк разразился своим неповторимым смехом. Лейба, вторя ему, показала великолепные зубы, и Харусса жиденько поддержали его, а Аннет кисло заулыбалась.
Остальным веселящаяся группа показалась неуместной.
Вокруг накруза всего в полукилометре чётче вырисовывалось и густело тёмное кольцо воинов хырхоро. Кольцо медленно и неумолимо сжималось.
– До чего мне это всё надоело! – высказал общую мысль Арно. – А, КЕРГИШЕТ?
– Ты думаешь, мне доставляет удовольствие? – отозвался Иван, размахивая перед собой палкой для разминки. – Обязаловка какая-то получается. Хочешь, не хочешь, а…
– Мы же защитники Времени, – заикнулся Джордан и тут же поправился: – Ты же сам нам об этом сказал.
– Ну да, защитники! С палками, – Хиркус тоже махал оружием против хырхоровцев. – Вы можете мне объяснить, какая между ними связь? Палки… Палки, они и есть палки. А с другой стороны – время! Время, у которого нет начала и конца! Время, в котором всё появляется и исчезает! Время…
– Короче! – цыкнул на него Арно.
– Я и говорю. Время – это время! И палки… Нонсенс!.. Противоречие!.. И даже оскорбление, если хотите!
– Не хотим! – парировал Арно. Ему приходилось говорить, почти кричать, так же как и Хиркусу, так как все они отстояли далековато друг от друга. – А вот и они…
Всё было несколько иначе в этот раз.
Кольцо подступающих к накрузу опять распалось на три колонны. Между ними, вероятно, осуществлялась какая-то связь, поскольку порой возникали светлые комки, перебрасываемые, словно громадные ядра, от колонны к колонне.
Иван уже намеревался перестроить команду, разбив её также на три части, однако чуть позже стало понятно, что, когда отдельные отряды воинства хырхоро подступят к острову мивакуков ближе, то замкнут кольцо. А пока, теснимые ими живые существа выталкивались подальше от накруза. По всему, хырхоро учло опыт предыдущего неудачного нападения и меняло тактику на ходу, оставляя обитателей острова один на один со своей ратью и избавляясь от неучтённых противников.
Впрочем, стадо, на которое охотились ходоки, прижималось к самому краю острова, вместе с ним немногочисленные другие стайки зверья и отдельная живность этих мест, не сообразивших, куда надо бежать.
Стадо отступало и направлялось как раз к тому месту, где дон Севильяк со своими женщинами должен был оборонять полудужье к верхней площадке.
Дон Севильяк дрогнул…
Вначале он начал теснить соседей – Жулдаса с Икатой, чтобы таким образом заставить сдвинуться всю защитную линию обороны по окружности. То есть, тем самым, подставить кого угодно, но только не себя, под возможную атаку со стороны этих громадных вонючих скунсов, спасающихся бегством каракатиц и голубей, не замечающих, кто под ними, в одном естестве.
Когда это не удалось, дон Севильяк воззвал к последней инстанции:
– Ваня! – несвойственным ему просящим голосом позвал он Ивана. – Они же опять… меня…
– Не облезешь, если даже опять! – с ехидцей отозвался Арно.
Иван даже не оглянулся на призыв дона Севильяка.
Он внимательно изучал подходы к своему участку обороны. По правую руку от него стояла воинственно настроенная Хелена. За нею Джордан и Шилема. По левую – Рада и, далее, Жулдас с Икатой и Мау-ма. Этот полукруг Иван мог обозревать одним поворотом головы. Перед ним пролёг пандус неширокой дорожки, ведущей к подножию накруза. Здесь для исчадий хырхоро легче всего, пожалуй, ворваться на остров. Оттого этот уязвимый участок Иван взял на себя. Правда, не было известным, станут ли для наступающих хырхоровцев преградой стенки и колодцеобразные строения, где расположились остальные защитники, в основном женщины.
Таких дорожек-пандусов было три. Два других достались Хиркусу и дону Севильяку. Вот почему верт так забеспокоился, видя перед собой удобный путь прижатому к самому острову стаду.
– Чего их сюда понесло? – раздувая от возмущения ноздри и принюхиваясь, бурчала Лейба.– Могли бы с другой стороны, а не к нам…
– Может быть, в них камни бросить? – неуверенно предложила Харусса. – Отпугнуть, а?
Дон Севильяк принял её слова как сигнал к действию и закрутился в поисках камней, но вскоре вынужден был сказать:
– Здесь не то что камней, а и соринки нет. А эти… – он попытался выломать хотя бы кусочек из каменной кладки, – не поддаётся… – дон Севильяк стал пунцовым от натуги, выдохну, – никак…
– Кладка – бутафория, – предположил Хиркус, внимательно следивший, через такую же стенку, за действиями дона Севильяка. – А на самом деле – единый монолит. Весь остров.
Стадо на остров не пошло, а повернулось и выставило свои длинные острые рога против хырхоровцев.
– Молодцы! – поддержал их Хиркус.
– Лучше бы задом к ним стали, – проворчал дон Севильяк. – И… Вот была бы потеха!
– Фи! – не согласилась Лейба.
Тем временем рать хырхоро остановилась, обступив остров, недавние колонны растекались, заполняя пространство, казалось до горизонта, повторяя рельеф степи, а вдали слились с подступающей темнотой конца дня. Образы тварей не отличались от тех, кто преследовал людей и мивакуков в прошлом нападении. Странные, извращённые, будто меняющие лики при небольшом повороте голов, мерцающие в движении и перемигивании ни то глазами, ни то мимикой.
Воцарилась тишина.
– Эй, вы! – нарушил её раскатистый выкрик дона Севильяка. – Чего ждёте? А ну-ка, попробуйте этого! – погрозил он им палкой.
Его вопрос и угроза погрузились, словно в воду, и погасли без отзвука. Но над ратью тварей хырхоро поднялось и заклубилось вздрагивающее облако… туча, пронизываемая сполохами. Она распадалась на части, а те, сгущаясь, превратились в гигантских летающих монстров с размахом прозрачных крыльев в сотни метров. Вытянутые морды, оскал зубов, тусклые глаза величиной с городское рекламное табло…
Они издали протяжный, раздирающий воздух и ушные перепонки людей, лязгающий звук и со всех сторон тяжёлыми пикирующими бомбардировщиками ринулись к многострадальному накрузу и его защитникам.
Они приближались, едва подрагивая блестящими, словно слюдяными, стрекозиными крыльями. Скоро стало видно, что каждое из творений хырхоро окружает стая мелких, не больше ворон, созданий – не то поддержка, не то свита, хотя это могли быть отходы свершения, не вошедшие в основные существа.
Арно громко отдавал распоряжения Хразе и Илоне, из страха слишком близко прижимающихся к нему. Жулдас подавал знаки Икате, и она его понимала, но не могла оставить одного Мау-ма. Дон Севильяк выкрикивал нечто подобное:
– Эх! Да! О-о!
И призывал не робеть.
А Иван вдруг почувствовал оцепенение и потребность что-то срочно предпринять сейчас, сию минуту, иначе будет поздно. Ему извне шла мощная подкачка, ему подсказывали, но он никак не мог уловить сути. Пока что было ясно одно – налетающие монстры не совсем обычны, как все в рати хырхоро, в них есть что-то неправильное и угрожающее.
«Ну, ну!» – подстёгивал он себя, чтобы прояснить сознание и наитие.
И лишь когда передовые атакующие громады, сравнимые с линейными кораблями, стали снижаться, чтобы обрушиться на редкую цепочку обороны защитников Времени, Иван неожиданно для себя с небольшим опозданием понимания производимого действия, крикнул:
– Автоматы к бою!
Выстрелил первым. Пуля беспрепятственно ушла в небо, пронизав по пути не менее полудюжины летающей нежити. Все они вспыхнули красочным фейерверком и осыпались гаснущими на лету искрами.
Иван передохнул. Не так страшно как ему показалось. Но червь сомнения разъедал и не давал успокоиться.
Над островом мивакуков на фоне сумеречного неба метались многоцветные сполохи. Хватало лишь дуновения от пролетающей пули, как летящая громада сминалась, клубилась, вспыхивала, исчезала. Пора было прекратить стрельбу и взяться опять за палки, так как патроны на счету. Иван набрал в лёгкие воздух для громкой отдачи команды, как перекрывающий стрельбу крик Хиркуса, остановил его и заставил содрогнуться:
– Вот оно!!. А-а!!.
На остров падало подбитое Хиркусом существо в плоти.
Оно издавало клёкот сотни негодующих орлов. Его падение встряхнуло накруз до основания. Из огромной пасти издыхающей твари вырывался поток огня. Защита дрогнула и отступила, но чуть позже оказалось, что огонь – имитация. Достигнув Хиркуса и его женщин, пламя не опалило, а только озарило их.
Секундами позже в остров врезался ещё один монстр, подбитый Арно и также плеснувший холодной огненной струёй. Иван, готовый ко всему, увидел, как налетающее на него чудовище, поставив крылья парусом, пытается остановить свой полёт. Но не это потрясло Ивана, а то, что безликое до того создание в тормозящем движение обрело черты его лица – злого и растерянного. Оно беззвучно шевелило распадающимися бескровными губами, меркло и превращалось в бесформенный сгусток, и, наконец, брызнуло искрами…
– Ого-го!.. Как мы их! – грохотал дон Севильяк и грозил в сумрак увесистым кулаком.
Раздались нервные смешки женщин.
Небо и округа очистились…
Подарок Времени
Нардит объявился как всегда незвано и неожиданно. И один, без своей неизменной свиты…
А до того был очередной пролёт накруза сквозь время, который никого уже не удивил, не шокировал и не позабавил. Не потому, что привыкли, хотя к такому разве привыкнешь? Объяснялось просто: не до того.
Мивакуки продолжали трястись, словно навсегда приросли мощными корнями к одному и тому же месту. А люди сбились в плотный круг и находились в молчаливом забытьи, время от времени озвучиваемые тяжкими вздохами дона Севильяка. Смертельная усталость от долгого напряжения и бессонницы, навалилась на них. Они не замечали плавного нарастания скорости пробега то солнца, то луны по небосклону, погружение в сумрак поля ходьбы и новое замедление движения небесных светил.
Новое место остановки острова – неширокая речная долина, густо поросшая деревьями и кустарником, – являло зрелую весну. Уже развернулись листья, а полёгшую жухлую прошлогоднюю траву пробили тонкие стебельки новолетья; кое-где её вытоптали животные.
Иван бездумно перевёл взгляд на небо. Там занимательно взъерошились перистые облака, забравшиеся очень высоко над землёй.
«Альта стратус», – неожиданно вспомнил Иван. Один из его монтажников, неудавшийся метеоролог, любил щеголять подобными словечками. Даже ругался, с чувством произнося:
– Ну, намба кумулюс!
И если при этом присутствовал посторонний человек, не знавший его, ждал, как тот оценит его экзотическую брань.
Появление Нардита отвлекло его от мирного полусонного созерцания небесных образований.
Посредник между ним и Временем уставился на него коровьими глазами, придвинув плоское, словно отлитое из олова лицо к лицу Ивана. Его губы, тонкая, как нарисованная одной проводкой утлой кисти, чёрточка, должно быть, для подобия лишь лика людей, слегка шевельнулись.
– Хорошо, – сказал он. – Ты познал.
– Ни черта я не познал! – в сердцах воскликнул Иван.
Нардит его не услышал, повторясь:
– Ты познал!
Иван отметил, что Нардит не дышит. А тот:
– Поэтому оно пришло к тебе, как друг, как помощник.
Нардит короткими импульсами стал поворачивать лицо. Оно на мгновение исчезало, а потом проявлялось в новом положении. Импульс за импульсом. Иван проследил, куда смотрит посредник. Невдалеке висело, клубящееся радужными цветами, прозрачное, как лёгкий флёр, выдохнутый из неведомых лёгких, облачко.
– И… Что это? – растерянно спросил он, зачарованный весёлой игрой разноцветья.
Нардит также импульсами опять повернулся к нему и неожиданно произнёс то, чего Иван никак не ожидал от него услышать:
– Это твой транспорт.
– Ага… – как эхо отозвался Иван и почувствовал беспокойство, холодом окатившее его.
Не мог так говорить посредник, он не мог знать таких слов! Откуда?
Но ведь сказал его без запинки.
– Можешь всегда войти в него… Можешь, где хочешь, выйти из него… – торопливо и невнятно пробормотал Нардит, медленно растворяясь в воздухе.
Иван протёр глаза.
Пригрезилось?
Но вот оно – облачко! Играющий поверхностью сферы шар. Как раз под его рост. Висит – рукой достать. Явно невидимый для остальных его спутников, кроме…
– Что он тебе подсунул? – услышал он тихий заговорщицкий голос Джордана.
– Э-э… Ты тоже видишь? – Джордан кивнул. – Сказал, что это транспорт… Могу войти, могу выйти…
– Как в Фимане?
– Там вход и выход, – рассеянно ответил Иван. – А это транспорт. Хм… Так и сказал. Транспорт… Не могу никак привыкнуть… Вообще. Вот, например, к одиссеям ходоков, их увлечениям и долго жительству… К посреднику между нами и Временем тоже… Или вот к хырхоро и возможностям мивакуков таскать через время целый остров… Понимаешь, я всё-таки, наверное, живу ещё там, в нормальных для человека времени и жизни… А надо бы уже привыкнуть и быть как все ходоки.
Джордан сделал презрительную мину.
– Зачем?
– Но ты же сам ходок, – напомнил ему Иван.
– Я ходок, да. И они ходоки. Но ты-то КЕРГИШЕТ! И всё, что ты делаешь, то, что ты совершишь… Как бы это сказать?… Ты должен всё воспринимать как данность, как неизбежность, а не терзать себя по каждому конкретному случаю.
– Ещё один философ, – Иван с удивлением посмотрел на Джордана.
– Это не философия, – не смутился фиманец. – Это практика. В самом её приглядном и неприглядном виде. И чем быстрее ты это поймёшь…
– Вы что, сговорились? Как что, так я должен, по-вашему, как можно быстрее понять, как вести себя, что делать и думать?!
– Мы не сговорились. Но, наверное, думаем одинаково, глядя на тебя. Как ты себя изводишь по пустякам. Хотя я от этих – Джордан повёл головой и поджал губы, – таких обобщений не ожидал…. Впрочем…
– Они от тебя тоже.
– Знаю, – резко сказал Джордан.
Он прикрыл глаза, покачался с пяток на носки.
Иван уже подумал, что разговор окончен, и он сможет остаться один со своими мыслями, обдумает новые возможности, даруемые облаком-транспортом. А оно продолжало висеть рядом, играло бликами и казалось игривым котёнком, которого так и тянет потрогать, поласкать, ощутить податливость и теплоту живого комочка и, тем самым, доставить себе приятные мгновения сопричастности с другим существом, рассеивающим усталость, снижающим напряжение и отводящим прочь тревогу.
Джордан легко тронул его руку.
– КЕРГИШЕТ, пойдёшь туда, – он повёл головой в сторону облачка, – возьми меня с собой. Вдвоём, ты же знаешь, веселее… И куда надёжнее.
– Не хочу торопиться.
– И не торопись. Но возьми!
– Н-да, – неопределённо обронил Иван.
Совсем как будто недавно, а, сколько с того пролетело времени и событий, когда Джордан вот так же просил его взять с собой в перливый мир. Вот и сейчас он покорно ожидал его решения, с надеждой заглядывая в глаза. Щёки и подбородок покрылись седой щетиной, отчего лицо Джордана округлилось, словно пополнело, стало как бы добродушнее, добрее. На него последние дни повлияли сильно. Он позабыл употреблять сварливые нотки при разговоре, порой даже терпеливо выслушивал мнения других и не пускался в ядовитые замечания, комментируя их.
«А то, что вдвоём надёжнее, то навряд ли, – подумал Иван. – Но веселее – это точно».
– Возьму!… – сказал он. – Когда сам решусь.
– Я подожду.
– Ты не исправим, – отозвался на его реплику Иван, но без укоризны, а лишь для напоминания.
– На том стоим, а? – заулыбался Джордан.
Поднялась со стенаниями Сесика и тяжело побрела за невысокую бутафорную каменную стенку, обрамляющей выложенную бутафорными же крупными блоками выемку. Такие сооружения на острове мивакуков составляли большую часть. Там, за стенкой, женщины устроили себе своеобразный нужник. Мужчины предпочитали приямок на противоположной стороне площадки. К сожалению, других мест для этих целей здесь не было, однако все считали, что поступают не правильно, устраивая отхожие места. Но что делать, коль люди нуждаются в такой непривлекательной и, тем не менее, необходимой надобности?
Сонными глазами повёл вокруг Арно и бережно поправил голову Хразы, устроенной на его бедре. Илона уткнулась ему в бок, сжалась, подтянув ноги к самому лицу…
Остальные ходоки и женщины устроились вповалку.
Команда Ивана выдохлась. Её мало что интересовало. Только мивакуки, как гирьки на резинках, неутомимо тряслись, не замечая времен и не испытывая усталости, голода и жажды.
«Если я в него войду? – вяло размышлял Иван, разглядывая облачно. – Войду и… что? Прокачусь на нём по времени, как на экскурсионном автобусе?.. И в пространстве?… Занятно… Заманчиво… За-ме-ча-тель-но-о… Но как?..»
Мысли и возникающие без ответа вопросы превращались в тягучую усталость. Глаза сами собой закрывались, он терял нить размышлений и их последовательность. Вздрагивал. Поднимал тяжёлые веки, видел облачко.
«Ах, да!» – говорил сам себе, и всё повторялось…
«Практика… Ну, да, практика. Но что практика? Практика, говорил Джордан. Только практика даст ответы на всё!»
Иван слегка встрепенулся, огляделся. Они тут все сидят, дремлют, а где-то притаилось хырхоро и вскоре начнёт на них очередную атаку. А они в полной апатии. Мивакукам надо было бы повременить с последним переходом. Убедить их, что людям надо выспаться. А если бы они не поняли, настоять на своём.
А хырхоро не дремлет!
Иван во время перехода не хотел ничего видеть, и теперь с беспокойством подумал, что не знает, какая преграда остановила накруз. Надо узнать бы…
Погрузился в небытие, вышел из него и, ощущая боль в мышцах, наконец, превозмог себя. Потеребил прикорнувшего рядом Джордана.
– Пойдём! Посмотрим!
– А?.. А-а… Ты знаешь как?
– Не знаю! Дай руку!
– А поместимся?
– Раньше надо было спрашивать! – полностью пришёл в себя Иван.
Облачко словно только того и ждало. Иван сделал к нему шаг, а оно колыхнулось навстречу, и, чуть вспухнув, бесшумно обволокло ходоков.
Казалось, ничего вокруг не изменилось, только ноги не касались земли и стихли порывы ветра, он пропал совсем. Спали и дремали люди, тряслись мивакуки.
Иван судорожно передохнул, чувствуя, как под сердце подкатывает разочарование.
Сел, называется, в транспорт, а он без колёс и мотора! Ни туда, ни сюда!
Раньше его не было, но он хотя бы парил над картой времени и мог видеть многое, что происходило на ней. Может быть, непонятного, но всё-таки оставалось впечатление простора от прошлого к будущему и вспять…
Сейчас бы…
Не успел он додумать до конца своего желания, как увидел знакомую картину. Они с Джорданом висели над распростёртой под ними картой времени.
Иван удовлетворённо промычал:
– М-м… – и приказал вернуться в исходное положение.
Облачко подчинилось. Иван приободрился и послал мысленное стремление оказаться опять над картой. Огляделся. Привычно спросил Джордана:
– Что видишь?
– Разбираюсь вот… – наморщил лоб фиманец. – Какие-то полосы. В одних местах широкие, в других узкие… Как обои. Но серые, блеклые… А ты? Ты что видишь?
Накруз, если это был он, так как сейчас он был больше похож на размазанную кляксу, виделся внизу почти уткнувшимся в разделительную гряду разно текущего времени. Но видимых следов хырхоро отсутствовали. Только за грядой, протянутое к ней ядовито-зелёное щупальце, судорожно извиваясь, сокращалось в размерах и уползало в тёмную заграничную область, откуда, наверное, и пришло хырхоро на территорию, контролируемую временем.
– Время вижу, – ответил Иван на вопрос Джордана.
– Ну, да, – согласился тот и нахмурился. – Я, кроме полос, не вижу ничего интересного. Рябит…
– Ладно, посмотрим, – сказал Иван.
Он только подумал, а, может быть, подался корпусом в сторону будущего, как облачко, этот невиданное транспортное средство, плавно качнулось и двинулось в желаемую сторону.
– Они поползли, – отметил Джордан. – Эти полосы. И извиваются как змеи. А?
– Возможно, и поползли, – отозвался Иван, захваченный чувством подъёма и азарта. – Это мы двинулись в будущее.
– А-а… О-о! Она движется?
– Я же говорю.
– Чудесная колымага, а, КЕРГИШЕТ?
– Ничего себе – колымага! Да это… карета. Нет, экспресс… воздушный шар времени! Да что я говорю? Это прекрасная машина времени!
– Как ни назови, а ничего нового не придумаешь. У нас все средства передвижения колымагами называются. Вот поэтому и – колымага.
– Фу, на тебя, Джордан! Умеешь ты от возвышенного скатиться… э-э… к колымаге. А, впрочем, какая разница? Пусть будет колымагой, я не возражаю.
– Да я не настаиваю. Как хочешь, так и зови.
– Опять фу, на тебя! Колымага! Вот так, а не иначе!
Пока они препирались по поводу названия подарка Времени, облачно поглощало века и тысячелетия, далеко оставив в прошлом остров мивакуков с ходоками и женщинами. Сейчас он виделся на карте времени едва заметной крапинкой, но и не исчезал из поля видимости, как другие объекты, мимо которых пролетала колымага. Они появлялись, обозначались, а затем сглаживались.
Иван чуть склонил голову, понуждая облачко сдвинуться в сторону гряды, разделяющей временные миры. И оно подчинилось его повелению. Так же плавно, как бы не торопливо, но там, где оно проплывало, текли годы и годы.
У разделительной черты оно замедлило свой бег, остановилось, как бы задумалось, а поскольку Иван подталкивал его, оно ощутимо колыхнулось, в нём начались какие-то преобразования, словно его стали пронизывать неведомые токи. Наконец, оно сдвинулось с места и перевалило хребет.
В картине видения параллельного потока времени ничто не изменилось. Пожалуй, лишь стало труднее различать детали из-за потускневшего света и размытости их очертаний.
– Что у тебя?
Джордан в ответ вначале промычал что-то несвязное. Лоб его покрылся испариной, хотя в колымаге было не жарко – температура поля ходьбы.
– Стрелы, – наконец, выдавил он. – Они бьют сюда, – он указал на пах и голову. – Куда мы попали?… Надо бы уходить отсюда, КЕРГИШЕТ.
– Наверное, ты прав. – Сам Иван ничего подобного не ощущал. – Не зная броду, не суйся в воду. Так говорят у нас.
– У нас тоже. Войти легко, да выйти тяжело… Так где мы?
– В другом времени.
– Хырхоро?
– В другом потоке времени.
– А-а… – Джордан не понял Ивана. – Вот они и бьют, – покривился он лицом и прикрыл рукой промежность ног. – И что? Что теперь?
– Возвращаемся.
– А-а…
Иван повернул облачко обратно, но оно в этот раз как-то неохотно подчинилось ему. Оно затуманилось, смазав окончательно видимую картину, в которой едва можно было различить крупные образования, в том числе разделительный рубеж.
Перенастройка также продолжалась значительно дольше. Иван почувствовал болезненное покалывание в глазах, груди и кончиках пальцев. Он стал растирать руки. А Джордана трясла лихорадка. Всё его тщедушное тело посинело, остатки волос на голове стали дыбом.
– КЕР-ГИ-ШЕТ… – выстукивал он зубами. – Что-о же эт-то?
– Ничего страшного, – подбодрил его Иван, совсем неуверенный в своём утверждении.
Наконец, подарок Нардита или Времени, Иван ещё не задавался таким нелёгким вопросом, постепенно начал терять мутность, легко и плавно поплыл, пересекая гряду, разделяющую разные потоки времени. Джордан облегчённо вздохнул.
– Отпустило…
Иван мысленно погнал колымагу к месту реализации накруза, представляя, как встретит его команда появление средства передвижения, которое может помочь им вернуться назад, в будущее. Пока он ещё не мог, как следует ориентироваться, сидя в коконе облачка, но не сомневался, что, в конечном итоге, сумеет достичь той точки пространства-времени, с которой они стартовали с Джорданом, да и само облачко поможет ему в том.
К сожалению, он никак не мог рассмотреть на карте времени точку, что совсем недавно указывала на месторасположение острова мивакуков. Зато угадывался едва заметный след недавнего перемещения транспорта времени. Вдоль него Иван и решил пойти.
Колымага медленно, словно нехотя, двинулась по заданному направлению, правда, похоже, не повторяя пройденный до того путь. Она его пересекала, иногда шла параллельно, очень близко, но, тем не менее, не совпадая с ним.
Нетерпение охватило Ивана, хотелось подтолкнуть, прибавить скорости. А облачко плыло себе как во сне: тихо, бесшумно, без толчков и колебаний. Оно наплывало, а под конец вообще затормозило, едва продвигаясь вперёд. И вот – остановилось… Как будто остановилось!
Темно… Ночь, горит костёр…
– Выходим! – коротко скомандовал Иван, вышагивая в реальный мир.
Джордан судорожно ухватился за полу его куртки и последовал за ним. Облачко, освободившись от пассажиров, сжалось в объёме.
Иван вдохнул запах дыма, смешанный с запахами весны, только потом обратил внимание, что костёр, который могли развести люди, совсем крохотный, слабо горит под ветвями раскидистого куста.
На земле.
А накруза не было.
У костра застыла всего одна маленькая согнутая фигурка человека. В её позе читалась безнадёжность и покорность.
Джордан чихнул. Человек вскочил на ноги и голосом Шилемы воскликнул:
– Вернулся!.. Я знала… Я верила, что ты когда-нибудь вернёшься.
Временница подбежала в Ивану, тонкая, измождённая. Припала к нему и заревела в голос.
– Я верила… Я верила…
Конец третьей книги
Санкт-Петербург
Красный Бор – 2013
В оформлении обложки использована фотография Алексея Ананишнова: Фрагмент античной фрески, Brussels, Belgium. Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
Написать автору: anawiwa@mail.ru
Последние комментарии
3 часов 48 минут назад
3 часов 49 минут назад
10 часов 32 минут назад
10 часов 40 минут назад
16 часов 52 минут назад
16 часов 56 минут назад