Восхождение богов (СИ) [Даша Игоревна Пар] (fb2) читать онлайн

Глава 1. Сны из другого мира

Селеста

— Свободная касса! Добрый день! Что будете заказывать? Соус положить? Хорошего вам вечера! Спасибо, и вам!

Она говорила заученными фразами и репликами, уже давно не вдумываясь в смысл слов. Как на автомате принимала заказы, улыбалась и щёлкала карточкой по монитору. Закончив смену, кивает напарнику и стаскивает через голову передник, выходя из кафе в жаркий, как печка, переулок. Захваченные мусорные мешки отправляет в контейнер, брезгливо подавив несколько разбежавшихся под ногами тараканов.

Сощурившись, уставилась в фиолетово-красное небо. Скоро резко похолодает и полуденный зной будет вспоминаться как блаженство, без ассоциации с блинчиками на раскалённой сковороде.

Заплетая опять развалившуюся косу, она прислоняется к кирпичное стене и выуживает заранее припасённую газировку. Закурив, стучит кроссовком по грязному асфальту, выпуская колечко дыма вверх. Блаженно отхлебнув из бутылки, прикрыла воспалившиеся от усталости глаза. Ещё один день подходит к концу.

«Скоро вновь увижу его во снах», — мимолётно подумала она, облизывая пересохшие губы.

— Эй, красавица, дашь прикурить? — раздаётся ершистый, ломающий голосок и девушка досадливо морщится.

— Отвали! — равнодушно цедит она, оборачиваясь.

Девушка вовремя отшатнулась от мощного удара бутылкой по лицу — её край прошёл в считанных сантиметрах от носа, и она врезалась в стену, разбиваясь на осколки, отчего мальчишка взвизгнул — осколок впился в его голую ступню.

— Слышь ты! Проваливай отсюда, недоносок! — заорала девушка, гася испуг.

От неожиданности изо рта выпала сигарета, что сильно раздосадовало её. Она бросилась на нападавшего и ударила бутылкой из-под газировки, щедро окропив обоих липким фонтаном сахара и газов. Девушка продолжала бить, пока он вопил, беспорядочно размахивая острым горлышком своей бутылки, пятясь назад из тёмного переулка, пока не вывались на улицу под ноги прохожих, и уже от их воплей бросился наутёк.

— Стерва! — прокричал вслед, и в его глазах мелькнула такая ненависть, что девушка застыла, будто напоровшись на бетонную стену.

Взбесившись от обиды, она склонила голову, по-особому сощурившись и парень замер, почуяв себя мышкой перед гремучей змеёй. Он стоял на проезжей части, машины объезжали его со всех сторон, раздражённо гудя и давя на тормоза, почти касаясь его, однако мальчишка не мог оторвать от неё взгляд, пока девушка не отпустила его. Вздрогнув, он обхватил виски ладонями, будто ощущая как под кожей жужжат тысячи ос, и убежал, позабыв обо всём на свете.

— То-то же, — пробормотала она, уходя назад, пытаясь отряхнуть форму от коричневых пятен. Её бил озноб от выброса адреналина и она пыталась сообразить, что сейчас произошло.

Сплюнув, выудила очередную сигарету, закурила и прислонилась к похолодевшей стене. Вышедшего на шум сотрудника отправила обратно, радостно сообщив, что увольняется. Ей осточертели малолетние наркоманы, не в первый раз пристающие в день получки.

— Без рабочей визы — страдай, — усмехнулся жирный, как боров, менеджер. — Форму можешь оставить себе. Но зарплату за день не получишь!

Грязно выругавшись, она показала ему средний палец, на что он шумно захлопнул дверь так, что звякнуло стекло, запирая на ключ. Не в первый раз эта сволочь так обращалась с сотрудниками. И не все спокойно терпели его выходки.

Однако девушка не стала ерепениться, зная, чем грозит вызов полиции. Устало выдохнув, она подняла с асфальта бутылку с остатками газировки и не побрезговав допила её.

— Да пошло оно всё! — воскликнула она, запуская бутылку в полёт, кропя и без того грязный переулок, новой порцией битого стекла.

Стоило ей только замереть, чтобы собраться с мыслями, как позади раздалось негромкое покашливание, от которого волосы встали дыбом. Встретившись взглядом со знакомыми глазами, она опрометью бросилась из переулка.

Этот день сразу не задался, но сейчас он стал в тысячу раз хуже.

— Подожди! — далёкий голос замешкавшегося человека дал ей приличную фору, так что, когда следопыт бросился вдогонку, она уже успела стремглав пересечь проспект и выбраться к другим зданиям, скрываясь в очередном закоулке.

К несчастью, охотник знал, что делает. И обладал особым нюхом.

Девушка летела как на крыльях, сбивая мусорные баки и скользя по осклизлым лужам, пока не ухватилась за пожарную лестницу, с лёгкостью гимнастки подтягивая тело наверх и быстро перескакивая через ступени, чтобы нырнуть в открытую дверь третьего этажа. Её дыхание даже не сбилось, а мышцы не устали, когда она выскочила через окно, рыбкой скользнув вниз, падая на вонючие мешки. Только на секунду застыв, чувствуя, как по плечу растекается вонючая жижа из лопнувшего пакета, девушка вывалилась наружу и со всех ног побежала дальше.

Запах должен запутать преследователя. Его рецепторы взвоют, когда он попытается выследить её, потеряв в запутанных улочках многомиллионного города.

Смахнув с лица жухлый листик салата, девушка быстрым шагом прошла насквозь рыбного ресторана, стащив с утопавшей в пару кухни дольку лимона. Вернувшись на залитую вечерним солнцем улицу, она нерешительно застыла, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем нырнула в толпу возвращавшихся с работы людей, не обращая внимания на крививших носы прохожих и шарахавшихся собак.

В её мыслях царил хаос и она намеревалась как можно скорее добраться до арендного жилья, чтобы драпануть из города куда подальше.

Это был не первый её побег.

Сойдя с крупной, заполненной машинами и солнцем, улицы к полузаброшенным зданиям промышленного квартала, она немного повеселела и сердце уняло бешеный ритм. Так было до момента, как она свернула к бывшей фабрике, переделанной в дом под сдачу жилья. Прямо на ступенях входной лестницы её дожидался давешний преследователь.

Застыв и взъярившись, будто дикий пёс, она сжалась, готовясь рвануть обратно, однако была остановлена примирительным жестом мужчины, тотчас подскочившего с места, как только она показалась в конце улицы.

— Подожди, Клэр! Не убегай, пожалуйста! — воскликнул он, медленно спускаясь вниз.

В его жестах — покорность и смирение. Он клонит голову набок, показывая шею, и выставляет опущенные книзу руки, будто успокаивая зашуганного зверя. Движения плавные, пожалуй, чересчур плавные для человека: он будто перетекал с места на место, так точно контролируя каждую мышцу, связку и сухожилие своего тела, чтобы в случае чего прыгнуть с места и в два счёта оказаться рядом с ней.

Настороженная и со злым прищуром в золотисто-голубых глазах, девушка оставалась на месте ровно до той секунды, пока он не оказался в нескольких шагах от неё, успокоенный её обманчивой неподвижностью. Тогда она сдавила в руках лимон и брызнула соком, точно попав в его расширившиеся глаза.

Мужчина тонко завопил, съёжившись и пытаясь унять дикую резь. На губах Клэри мелькнула злорадная ухмылка и она развернулась, чтобы припустить во всю прыть, когда её схватили за лодыжку и с силой потянули вниз, так что она плашмя растянулась на холодном асфальте, приложившись подбородком.

По-звериному зарычав, девушка дёрнула ногой, пытаясь стряхнуть железную хватку всё ещё воющего преследователя. Развернувшись и столкнувшись взглядами с янтарными глазами, осознала — ни за что не отпустит.

И тогда ударила свободной ногой прямо в лоб. А когда промахнулась, ударила ещё и ещё, ужом извиваясь в его руках. Бесчисленное количество раз ей удавалось задеть его. И даже вырваться, ползя вперёд, покуда он приходил в себя от очередного выпада.

Наконец, она сумела встать на ноги, и даже сделала несколько шагов, когда её остановил его усталый голос.

— Клэри, пожалуйста. Давай хоть раз поговорим. Я же твой брат, а не какой-то монстр из маминых сказок!

Девушка скрипнула зубами, звучно щёлкнув челюстью. В конце улицы показалась небольшая компания и при желании она могла воспользоваться удобным поводом, чтобы снова сбежать, однако она не стала.

Уныло вздохнув, развернулась и опустилась на колени, по-волчьи подставляя шею вожаку. Сдаваясь так, как это было принято у них на родине.

Приняв душ и сменив одежду, они разместились в её комнате. На небольшом столике Клэри организовала пару бутербродов с ветчиной и крепкий кофе, которого всегда не хватало на их родине. Солнце давно спустилось за горизонт, с улицы веяло ледяным холодом, пришедшим со стороны океана. Однако они оставались в тонких майках — прохлада совсем не трогала брата и сестру, сидящих друг напротив друга и незнающих, что сказать после пяти лет погони и преследований.

— Ты выросла.

— Можно подумать, раньше я была ребёнком, когда отец решил выдать меня замуж, — язвительно проронила Клэри. Она старательно гасила в себе конфликт, понимая, что ещё пять лет в бегах может и не выдержать. Слишком устала от бесконечной гонки.

— Замужество за кан-альфой не самое худшее, что может случиться в жизни.

Клэри выразительно изогнула бровь, притягивая к себе чашку и делая небольшой глоток. Брат всегда шёл напролом, будучи не склонным к сантиментам. Чего ещё ожидать — весь в отца.

— Лико, если ты ради этого меня искал — забудь. Возвращайся в пределы и передай кан-альфе Корнголик-ана, что его своенравная дочь не вернётся по щелчку когтистых пальцев. А будешь пытаться силой забрать — у меня ещё много сюрпризов припасено!

Чашка треснула в мужских руках и даже стол жалобно заскрипел под потяжелевшим альфой. Он окинул комнату выразительным взглядом, особо задержавшись на испачканной форме с логотипом вшивого фастфуда, валявшейся в углу. Здесь всё кричало о бедности, и это отражалось в его глазах. Как можно променять величие Корнголик-ана на это?

Клэри усмехнулась.

— Я здесь надолго не задержусь. Всего лишь очередная берлога.

— Придушить бы тётку…

— Не она научила меня ходить волчьими тропами, — глухо прорычала сестра. — Инга показала, как можно выжить в этом мире. Только и всего.

Лико поднялся с места и подошёл к окну. Отправляясь в очередной раз на поиски Клэри, он думал, что будет просто убедить её вернуться. Что, поскитавшись по задворкам этой вонючей и перенаселённой планеты, она с радостью вернётся домой. Права была мама — в его сестре оказалось слишком много противоречий.

— Ты же знаешь, почему отец так поспешно устроил смотрины. Почему так торопился выдать замуж.

— Потому что наша драгоценная мама считает, что я такой же магнит для волков, как и она. Что будет лучше, если я выйду замуж, нарожаю деток и окажусь под защитой сильного кан-альфы, как наш отец.

— Она боится не этого, — тихо прошептал Лико, вставая спиной к сестре, чтобы она не увидела, как он аккуратно выуживает из кармана брюк маленький пакетик с белым порошком. — Скажи, тебе всё ещё снятся те странные сны? — нарочито медленно протянул он.

Когда сестра не ответила, он развернулась и тотчас получил по лбу стулом. Падая, он рассыпал серебристый порошок, и тот взвился вверх, окутывая обоих сверкающей завесой. Ни один не успел задержать дыхание и оба вдохнули полную дозу.

— Сонная трава, — прошептала Клэри, чувствуя, как реальность ускользает от неё. Глядя на брата, она понимала, что он очнётся раньше, а значит, когда проснётся она, то будет уже на полпути домой.

— Не бывать этому, — хрипло выплюнула девушка, пробуждая в себе первородную волчью ярость.

Трава начинала действовать, путая реальность и сны, Клэри видела очертания другого мужчины в своём брате, она потянулась к нему и из последних сил ступила вперёд, будто ступая на невидимый путь. Подхватив аварийную сумку, девушка сделала ещё один шаг по волчьей тропе, игнорируя крики предателя-брата и успевая увернуться от его ослабевших рук.

Путались мысли, чувства кружились как серебристые бабочки-звёздочки и вместо знакомого — неизвестное, вместо тропы — пропасть, а за ней — звёзды и сильный ветер…

* * *

На губах соль и от страха замирает в груди: кругом всё — чёрное, опасное. Рука проваливается в пустоту, кручусь на месте вокруг своей оси, пытаясь удержаться на слабой качке, от которой кажется будто падаю в бесконечную тьму. Хватаюсь за деревянный выступ, он останавливает вращение, но тонкая поверхность под ногами слишком неустойчива и я всё-таки срываюсь вниз, всё ещё не ухватывая суть — где я… кто я?..

От полёта закладывает уши, даже крикнуть не успела — воздуха нет. Слышу свист, а падаю прямо в мужские руки и вместе с их обладателем приземляюсь на мокрую палубу корабля. Зажмуриваюсь, а потом вижу его встревоженные глаза, подсвеченные слабыми лампами. О, как он смотрел на меня! Почти с отчаянием, какой-то невыносимой тоской. Ладони сжимают талию, хватка почти как сталь — не вырвешься, даже и пытаться не стоит.

Мгновение стирается, уступая место сомнению.

— Селеста, что с тобой происходит? — полувопль-полушёпот, обидный укор и объятия слабеют, а я вырываюсь наружу, будто сбрасывая с ноги капкан на медведя. Горько.

Чешу нос и звучно чихаю, оглядываясь по сторонам. Где бы не побывала, то место кажется адом по сравнению с потрёпанным всеми зимними ветрами кораблём, на который беспрестанно ругается кэрр Се́дов. Мы не один месяц бороздим северные воды, кажется, что впустую, ведь куда бы не причалили, никто не знает, что именно мы ищем, за какой край земли собираемся ступить в поисках… кого? Легенду или настоящего бога-изменника?..

— Что ты хочешь, чтобы я сказала, Арт?

Моя боль только моя.

Как бы мы не переплетали пальцы, как часто не целовались, прижимаясь изо всех сил, одно остаётся неизменным — мрак, застывший холод между разбитыми душами и немой, колючий вопрос: «Что было между тобой и им?..» Муж знает: стоит задать его вслух — и я как фурия наброшусь на него, срываясь с цепи, проклиная на все лады, стирая то единственное, что осталось у нас. Надежду.

— Минуту назад ты лежала в нашей постели, а потом исчезла и я лишь чудом учуял твой запах с палубы. Опоздай хоть на секунду — разбилась бы или улетела за борт! Сэл, твоя сила сходит с ума!

Вскочив с места, отступила назад, мотая головой. Сотни слов были готовы сорваться в запальчивой горячке, но я промолчала. Снова. И Арт, поднимаясь следом, уловил моё молчание.

— Ты больше не разговариваешь со мной, — с несвойственной ему усталостью выговорил он, отворачиваясь и с силой проводя рукой по лицу, будто пытаясь стереть неразумные слова, и вернуть хрупкое равновесие. Отойдя к бортику и уставившись в непроглядную темень, он прошептал: — Ты возводишь всё больше стен между нами.

А были ли когда-то мосты? Порой кажется, что всё держалось на этой призрачной нити слияния, которая обернулась болезненным разрывом и бесконечной пустотой, которую нельзя заполнить ни разговорами, ни горячими объятиями и нашими желаниями.

— Происходящее со мной никак не связано с ариусом. Это нечто иное.

Встав рядом, опёрлась локтями о борт и посмотрела вниз, тщетно пытаясь разглядеть водную гладь. Луна окончательно скрылась за облаками и только свет от фонарей немного разгонял тьму. Рассредоточившись по палубе, ненавязчиво дежурят матросы, а внизу в каютах спят наши друзья и соратники, утомлённые бесплодными поисками.

Будучи оторванными от цивилизации, мы и понятия не имели, что происходит на берегах королевства, так далеко продвинулось наше путешествие. Теперь пути пролегают по дикому краю, населённому маленькими деревушками, в которых и дракона-то живого никогда не видели, что уж говорить об иных видах.

Мы не знаем, действительно ли проснулись боги, а если так, то что они делают? Как распространяется их влияние? Что задумал Ктуул сделать с Никлосом? После того странного сна-фантазии, я больше не видела своего короля. Моими снами завладела иная особа…

— Я надеюсь, что соплеменники Кукулейко знают, что со мной происходит. Возможно, среди них есть шаманы такого же уровня, что и он.

— Разумеется, ведь нет ничего важнее того, что происходит с тобой, — со странной интонацией в голосе пробормотал Арт.

В полутьме был виден только силуэт мужчины, но даже так было очевидно, чем полны его мысли. В каком сумбуре они пребывают.

— Может сила просто спит, как и слияние. Может нужен какой-то толчок…

Голос сорвался, когда Арт ударил кулаком по дереву, оставив приличную вмятину. Он развернулся ко мне, нависая как громадная, чёрная тень, и змейка страха обвила сердце, пробудив застарелые воспоминания, от которых я сжалась и побледнела. Сила ушла, а вместе с ней и уверенность в себе. Теперь я беззащитнее котёнка, возомнившего себя саблезубым тигром, что обитает в тех местах, куда мы направлялись.

— Слияния нет, потому что ты этого больше не хочешь. Иногда кажется, что ты жалеешь, что оно вообще было. Что наша связь — лишь досадная преграда на пути ваши с Ником отношениях. У вас бы всё сложилось, не будь меня рядом!

Моя рука была остановлена в миллиметре от его щеки, но я всё равно ударила. Коленом прямо между ног, невольно повторяя за своей прародительницей. Я ощутила её свободный гнев в своих венах и он же придал твёрдости голосу:

— Даже не смей так низко думать обо мне! Как ты вообще мог такое сказать?! Я стала твоей женой по доброй воле и с открытым сердцем! Всё это время тянулась к тебе изо всех сил, я боролась за нас, делала всё, что могла! Все говорили, что я должна стать женой короля, тем самым спася мир! «Не убегай, Селеста!» Вот моё предсказание, но я всё равно сбежала! К тебе! — звонкий голос вспорол тьму и разнёс обиду над кораблём и за его пределами.

Пока Арт тихо шипел, пытаясь отойти от моего удара, я толкнула его в грудь, вынуждая отступать, пока он не упёрся в мачту корабля, и даже тогда не остановилась, вставая вплотную и вынуждая выпрямиться.

— Ты же хочешь спросить, не трахалась ли я с Ником, пока была его невестой? Я вижу этот вопрос каждое проклятое утро! Морвиус тебя подери, Арт и это ты обвиняешь меня в том, что я больше не хочу тебя!

Повинуясь импульсу, залезла к нему в штаны и сжала его пах, отчего он неподвижно замер, а потом встала на цыпочки и потянулась к его губам, впиваясь жарким поцелуем, пытаясь вспомнить, каково это — целовать его. До падения, в то тёплое лето, когда казалось, что кроме нас на этом свете больше никого нет.

Его руки остались безвольно висеть вдоль тела, а член даже не пошевелился. Думаю, если бы я оголилась перед ним и станцевала самый непристойный танец пустынных демониц, он бы не откликнулся на мой зов.

— Вот и ответ, — прошептала, в последний раз ощущая мягкость его губ и вдыхая запах родного тела. — Всё сгорело к чертям.

— Что такое «чертям»? — невпопад спросил он, но я не успела ответить.

Позади раздался сигнал тревоги, вспыхнули огни, ярко освещая затенённую палубу и как муравьи из муравейника наверх повылезали матросы, а следом за ними Се́дов и Деян. Вновь затрубили в рог и Арт оттолкнул меня, убирая с пути.

— Уходи в каюту! — приказал он, даже не глядя в мою сторону, пока я пыталась углядеть опасность, замеченную дозорным.

После возрождения богов и угасшего дара Агондария, моря перестали быть безопасным местом. Чудища лишились контроля и теперь нападали на все суда, особо свирепствуя в диких, северных водах.

Дозорный запустил сигнальный огонь, красной кометой пролетевший над кораблём в сторону, откуда шли монстры, подсвечивая блестящие спины в чёрной глади. Десятки тварей лезли к бортам, кривя стозубые пасти. От их заунывного воя кровь стыла в жилах.

Нас ждёт настоящая мясорубка.

* * *

Эта стычка отличалась от прежних. Свирепая, обозлённая, будто хищники заимели единое нутро, жаждущее исторгнуть непрошенных гостей из северных вод. В атаке не было ничего примитивного. Любопытство, с которым прежде спруты пробовали на вкус бочкообразные бока корабля, сменилось давлением, с которым они пытались его перекусить, сжевать и сжать до такой силы, чтобы грот-мачта жалобно заскрипела в объятиях гигантских щупалец, а от тарана невообразимо-огромной акулы-молот матросы на корабле падали, сбивая снасти и опрокидывая бочки.

— Руби их! Все как один! — кричал сориентировавшийся Се́дов и люди бросились с мечами и топорами к самому мощному отростку у рулевой палубы. — Не дайте ему уничтожить руль!

Во все стороны брызнула мутная до черноты жижа и над водой пронёсся яростный полный боли вой. Вскипело море, на поверхность поднялись летающие рыбы. Они бросались вверх, перелетая за борт, и всей массой опрокидывались на палубу, разевая полные острых зубов пасти. Двигаясь как ужи, юркие твари атаковали матросов, целясь им в икры.

Бойня принесла запах крови и тухлой рыбы. Несколько драконов успели обернуться и теперь поливали океан огненными залпами, вынуждая спрутов помельче отпрянуть от бортов, пока их главный собрат доламывал мачту, другими щупальцами отбиваясь от острых лезвий, впивающихся в его грубую шкуру.

Я услышала крик помощника Се́дова, Гори, — ему откусили ногу и теперь он лёжа отбивался от двухметровой рыбины, нацедившейся на всё остальное. Даже при обрывистом свете фонарей видно, как бешено вращаются её глаза, полные безумия и жажды уничтожения.

Будучи в шаге от спуска вниз, я застыла истуканом, а потом бросилась к нему, на ходу разрывая низ платья. Под руку попался кем-то оброненный кухонный тесак, прихватив его, атаковала тварь сзади, впиваясь в верх туловища, от её жалобного визга заложило уши, но я смогла оттолкнуть её от раненого и добить ударом в глаза. На руки налипла зелёная кровь, источающая вонь стухших водорослей. Упав на колени, я подползла к Гори и, не слушая его отрывистую речь, выхватила меч из ослабевших рук и дорубила остаток ноги, чтобы срез был ровным. Я действовала инстинктивно, накладывая слабый жгут и оборачивая обрубок отрезом ткани.

Матрос потерял сознание и я могла только молиться, чтобы он пережил эту ночь вмиг ставшую яркой, как днём. Обернувшись, увидела троих колдунов, сгрудившихся на корме вокруг очерченного круга, из их рук в небо бил ослепительный столб света. Томар Бай едва стоял на ногах, а его дочь почернела от напряжения, прикусив губу до мяса. Корабельный колдун Кордон нараспев читал заклинание и хоть они были далеко от меня, но незнакомые слова звучали будто отовсюду и так гулко, что пробирало до костей, хотелось забраться в норку и сжаться, превращаясь в тень.

Их давление на тварей было так велико, что рыбины прижимались к полу, извиваясь, шипя и повизгивая как маленькие червяки. Только спрут не поддался магии, он взревел, выбираясь всё больше и больше из воды, переползая на корабль, креня его вправо. Колдуны потеряли концентрацию, а вместе с ней и равновесие, их швырнуло набок и они покатились до борта прямо к прыгнувшей навстречу белой акуле.

— Нет! — я закричала изо всех сил, срываясь с места и, балансируя на самой грани, устремилась к ним, пока остальные пытались хоть за что-то уцепиться и не вывалиться в бурлящую хищными пастями воду. Не всем это удалось.

— Амалия! — воскликнул Томар, когда его дочь оказалась в зубах акулы, отец пытался сотворить что-то чёрное, безжалостно вытягивая остатки сил из потерявшего сознание Кордона и не успевал — тварь сомкнула пасть ровно в тот момент, когда я ударила её в бок, а корабль ухнул обратно — драконы спалили спрута, воспламенив вместе с ним и корабль.

Я упала, больно приложившись боком о подвернувшийся моток цепей, и задела рыболовный крюк, вспарывая плечо. А пока пыталась высвободиться, Томар сиганул через борт и скрылся в темноте вслед за ушедшей акулой.

Зашипев от разрывающей боли, дёрнула крюк до конца, с мясом вырывая из кожи, а потом устремилась к оставшемуся колдуну, — от обратной качки его несколько раз перевернуло и теперь он лежал посреди разбитой палубы, раскинув руки в стороны.

Кордон мёртв. Я поняла это сразу, как оказалась рядом: по белой рубашке расползалось красное пятно — он напоролся грудью на торчавшую деревяшку — остатки бизань-мачты. Возможно, он бы выжил, но Томар, в запальчивой попытке спасти дочь, не оставил ему и шанса, вытянув все силы.

Обернувшись, увидела, как выжившие матросы во главе с Се́довым добивают ползучих рыбин и невесть как оказавшуюся на палубе тигровую акулу. Несколько человек уже вовсю тушили рулевую палубу, а в небе над нами кружат три дракона. По цвету крыльев, я опознала двоих — Деяна и Арта. Дав себе секунду, перевела дух и направилась к пострадавшим матросам. Без колдунов, вдвоём с корабельным доктором, мы провозимся до рассвета.

Глава 2. Когда прилетают сильфы

Селеста

На палубу вылетел Томар, в руках держа обессилившую дочь. На инстинктивно отреагировавших ножами и мечами матросов, он не среагировал, падая на колени, прижимая к груди голову Амалии. Закрыв глаза, он что-то прошептал, поцеловав её в лоб, и безропотно отпустил, когда я с доктором Леви решили перенести девушку в импровизированный госпиталь под палубой в общей каюте. Там мы смогли трезво оценить ранения колдуньи.

— Всё не так плохо, — оптимистично заявил Леви, пока Томар, лёжа возле стены, держал пальцы у висков, пытаясь самому не грохнуться в обморок. — Акула не задела внутренних органов.

С моей помощью, доктор сноровисто штопал глубокие рваные раны, щедро поливая спиртом, работая как профессиональная швея. И хоть глаза мои не обманывали, и тварь действительно не искалечила девушку, я нутром чувствовала, что-то не так. Наклонившись вперёд и принюхавшись, уловила тот же запах, что шёл от убитой рыбины.

— Гнилые водоросли, — пробормотала, нахмурившийся.

Руки слабо ныли от напряжения, ещё чесались и в полутьме казались распухшими, поэтому, закончив помогать доктору, я отошла в сторонку, опуская их в таз с морской водой. Сверху ощутимо тянуло мокрой гарью — последствия пожара, из-за чего внизу дышалось через раз.

Дав себе секундную передышку, я намеревалась вернуться к больным, но наткнулась на всклокоченного Томара, который грубо ухватился за мои руки, поднося к лицу.

— Отрава, — прохрипел он. Глаза мужчины расширились, он устремился к дочери, отталкивая Леви и опуская оплетённые магией ладони на её тело.

Минута напряжения скакнула до предела под крик очнувшегося неподалёку матроса, кажется того самого, кому отрубила ногу. Это сбило Томара, и он на негнущихся ногах отпрянул от дочери, шепча:

— Я не смогу её исцелить. От морского яда нет противоядия.

Будь во мне сила ариуса, я могла бы помочь. Разом исцелила бы всех. Но вместо этого могу только накладывать швы и промывать раны. На бо́льшее мне недостаёт знаний и умений. В этой темноте под стоны пострадавших казалось, что блеск дворцовых залов, сияние огней и танцы в роскошных платьях под руку с прекрасными кавалерами остались в другом мире.

Сверху что-то заскрипело, а затем грохнулось и с потолка посыпалась пыльная крошка, заслезились глаза, и я закашлялась, ощущая привкус древесины на губах. Позади зазвучали проклятия Леви — для Амалии он сделал всё, что мог, и успел переключиться на другого раненного: он торопливо накладывал разошедшийся шов на месте глубокой раны шеи.

Прежде чем подняться на палубу, я подошла к осунувшемуся Томару, устало сидевшему у расколотого стола с кружкой воды в руках. Он полностью исчерпал себя и сейчас выглядел как загнанный зверь, окружённый охотниками. После длительного заточения в собственном теле во власти Ктуула, поначалу он выглядел хорошо. Даже помолодел, казалось, влияние старого бога вдохнуло в его тело свежие силы. Однако спустя месяцы плавания ситуация изменилась и теперь колдун напоминал бледную тень себя прежнего. Силы покидали его и Маля опасалась, что отец не переживёт это путешествие.

— Что вы сделали с Кордоном? — спрашиваю угрюмо, осторожно коснувшись его плеча. Колдун встрепенулся, а наткнувшись на мой внимательный взгляд, быстро облизнул губы и попытался ответить ровным голосом:

— Кордон был уже не жилец. Я забрал остатки магии, чтобы спасти дочь.

От моего внимания не ускользнуло, как просто колдун сказал это, и я в очередной раз задумалась о собственных обещаниях. О том, что должна была сделать.

— Я видела раны. За его жизнь можно было побороться, — наклонившись к нему, прошептала, чтобы только он расслышал мои слова. — Вы поступили жестоко.

— Это была бойня. Решение нужно принимать немедленно. Если вы не способны быть жестокой в битве, вам не место в бою, кэрра Селеста, — остро ответил он и я стушевалась, а потом и вовсе ушла, однако мысль занозой сидела в голове: «Я должна была убить его, чтобы убить и Ктуула. Ещё тогда я могла всё это остановить».

* * *

Пока возились в полутьме, над горизонтом вставал тусклый рассвет. Холодное, северное солнце лениво выползало на небосвод, ёжась под стальными, острыми как бритва, облаками. Скоро пойдёт дождь, а вместе с ним придёт тягучий, как патока, туман и без навигации, без звёздной карты, мы вновь потеряемся среди слабых волн.

Прошедшая драка подточила наше судно. Рухнула грот-мачта, руль разнесло в щепки, повсюду видны пробоины, над которыми спешно трудятся матросы, латая их остатками мебели из кают. Люди работают молча, говоря только по делу. На меня смотрят с подозрением.

Потеряв силы — для многих, я превратилась в собственную тень.

Тела тварей успели выбросить за борт, юнга Аскр отскабливал зелёную слизь вместе с кровью. Яд обжёг и обезобразил палубу, чёрными пятнами указывая следы сражения. Чуть поодаль заворачивали тела погибших, чтобы позднее устроить поминки и с честью отправить их в море.

Артан первым заметил моё присутствие. Что-то отрывисто передав Се́дову, окинувшему меня серьёзным взглядом, муж утащил меня обратно вниз в нашу чудом не пострадавшую каюту. Повинуясь смутному предчувствию скандала, я ухватилась за павшие блюдца и чашки, на карачках собирая осколки, смутно отмечая, как накатывает свинцовая усталость.

Одно неверное слово. Тембр голоса… и будет взрыв.

— Я велел тебе спуститься вниз! — цедил мой муж. — Ты могла пострадать. Могла погибнуть. Ты хоть понимаешь, чего избежала? Нет, даже не догадываешься, скольким из нас пришлось рисковать собой, чтобы уберечь тебя! И ради чего?! Ты не боец! В тебе нет магии! Ты благородная кэрра и тебе…

— Довольно! — вставая с колен, я рассердилась до звона в ушах.

Если бы взглядом можно было убить — Арт сгорел бы дотла, но он лишь сложил руки на груди, выразительно изогнув бровь.

— Ты хочешь поскандалить или может поговорим о действительно важных вещах? Ах да, нельзя — ведь я благородная кэрра, а им не пристало присутствовать на собраниях группы! Я должна сидеть в каюте, чинно и смирно, и молчать в тряпочку, не так ли? Всё ради моего хрупкого равновесия!

Из рук выскользнуло блюдо и звонко разбилось на куски, а я топнула каблуком по осколкам и выставила палец в Арта.

— Может я и не умею махать мечом, но одну тварь пришибить сумела! Я не позволю делать из себя кисейную кэрру, которая зажимает глазки при виде крови! Я умею за себя постоять, как и умею штопать и резать плоть. Может моих сил больше и нет, но с иглой и бинтами обращаться обучена. Может я больше не белая драконица, но мой опыт не исчез вместе с силой. Я сталкивалась с вечным чаще, чем вы все вместе взятые. И выжила. Самостоятельно! — последнее слово сорвалось криком и от досады скрипнула зубами, звучно щёлкнув челюстью.

Мне не хотелось срываться на банальный скандал, но жуткая ночь довела до точки.

— Тебе придётся смириться с моим решением, жена, — неожиданно холодно заявил Арт. — Всё это время тебя берегла сила ариуса, но её больше нет. Однако ты по-прежнему остаёшься единственным шансом остановить богов. И раз у тебя нет сил — ты будешь слушаться. А мы будем беречь тебя от всего на свете, пока не найдём способ вернуть твои силы.

От моего гнева должны были полопаться оставшиеся бокалы, а из ушей потечь кровь, но Арт лишь скривился, с непонятной грустью глядя на битую мной посуду. На выходе из каюты он заявил:

— Помни, что несмотря ни на что, я всё равно люблю тебя.

И муж ушёл, заперев за собой дверь. Этот замок появился сразу, как он догадался, что я подслушиваю их собрания. Чего он не знал, так это того, что усидчивости и женских шпилек достаточно, чтобы через несколько дней наловчиться взламывать замок и более аккуратно подходить к вопросам слежки.

Так что я выждала несколько минут, а потом мышкой выскользнула наружу и скрылась в перевёрнутой вверх дном кладовой, примыкавшей к капитанской каюте, куда набился весь старший состав нашей группы.

Их разговор шёл на повышенных тонах, и кто-то всё время кашлял. Через маленькую проковырянную дырочку видела спины, склонившиеся над картой. И позади всех на стульчике возле стены находился Томар Бай со стаканом виски в руках.

— Без якоря нас будет носить по волнам куда заблагорассудится. А без руля мы не можем управлять судном. Сколько времени займёт ремонт? И возможен ли он?..

— Может стоит задуматься о бо́льшем? О том, что мы делаем, куда направляемся? Путь без определённой цели, мы можем годами путешествовать по ледяным просторам, так и не найдя заключительной точки… — хрипло заявил Деян, прижимая к груди руку на перевязи. Его сильно задело в ночной мясорубке, и мужчина отчаянно нуждался в отдыхе. Им всем он был необходим. — Без силы ариуса… даже если найдём отступника… Всё это бесполезно.

Над комнатой повисло тягостное молчание, а я сунула в рот прядь волос, обращаясь к давно забытой детской привычке. Бесполезная. Слабая. Всего лишь благородная кэрра. Сколько бы раз не обращалась к своему нутру — тщетно. Ледяное безмолвие. Силы будто бы и не было никогда. Выжженная пустошь. И сны, мне не принадлежащие.

— Можем сойти на берег. Мы проходим мимо торриканских лагун. Здесь жил Кукулейко. А, как мы знаем, он обладал обширными знаниями о природе старых богов. Может в его деревне есть другие шаманы, которые смогут нам помочь?

— Шаманы?! — встрепенулся Томар. — Опять проклятые шаманы! Вы с ума сошли, раз решили к ним обратиться! Эти твари наверняка служат вечным! Они сдадут нас сразу, как только сойдём на берег!

Артан отрицательно покачал головой.

— Из того, что я понял, Ктуул не считал Кукулейко своим другом. Он убил его из страха. Да, он боялся шамана, а значит в этом есть смысл. Голосую за этот вариант. Если эти люди против вечных, мы сможем получить у них помощь. Как минимум восполнить запасы провианта. Восстановим корабль. И двинемся дальше. Я не считаю, что Селеста утратила свои силы. Предпочитаю исходить из ситуации, что они исчезли на время.

Я могла беситься на Арта сколько душе угодно, но в одном он оставался последователен — в вере в меня. Сердце затопило чувство вины. Осторожно отпрянув назад, тихонько выскользнула из комнаты, прошмыгнув наверх и умостившись на задней палубе, вглядываясь в серую хмарь.

Как муравьи вокруг сновали матросы, прибираясь и разбирая на части сломанное. Где-то наверху уместился дозорный, я видела его очертания в сгустившемся тумане. От запаха гнилых водорослей взбунтовался желудок, и я вспомнила, что давно ничего не ела. Но есть не хотелось.

Вернувшись в каюту, завалилась спать. На бо́льшее меня не хватило. Мысли сумбурно ползали в голове, смешивая в кашу и кровь, и мясо, и отрывки прошлой ночи. Однако к моменту возвращения Арта, я проснулась будто и не спала вовсе. Мне хватило терпения выслушать ещё одну отповедь, как и краткий пересказ совещания. О многом муж умолчал. Но сказал, что они планируют выслать отряд на сушу, чтобы разузнать обстановку. Он его и возглавит.

— Арт, ты больше ничего не хочешь сказать? — спрашиваю осторожно, сминая край одеяла. — О том, что было… до.

В его глазах — вихрь эмоций, но главенствовала усталость. Присев рядом, муж накрыл мою ладонь своей и сжал. Его тепло — моя надежда.

— Что бы между нами не творилось — я верю, что мы во всём разберёмся. Наши отношения — уникальны во всех смыслах. Сэл, иногда я бываю чересчур строг с тобой, но это оттого, что слишком хорошо помню каково это — потерять тебя. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Он мягко, по-отечески, поцеловал меня в лоб.

* * *

Сразу после прощания с погибшими, отряд во главе с Се́довым и Артом встали на крыло, быстро скрывшись в сгустившемся как молоко тумане. Томар Бай остался с дочерью — у него не было сил, чтобы перенести полёт на спине одного из драконов. Главным был назначен Деян.

Мы пересеклись через пару часов после отлёта отряда, когда я решила немного освежиться после затхлого лазарета. На палубе вовсю кипела работа над восстановлением повреждений, стучали молотки, матросы тянули паруса, разматывали и заново складывали канаты. Деян нашёл меня на корме, уместившейся на самом бортике с кружкой чая в руках. И поначалу мужчина молча устроился рядом, задумчиво разглядывая меня, будто пытаясь понять, что я здесь забыла. Маска на его лице порвалась и сквозь неё проступала изуродованная кожа.

— Любовь Арта к тебе мешает ему поступать как до́лжно, — неожиданно заявил он.

Я подавилась чаем и звучно закашлялась, недоумённо глядя на него.

— Он должен отпустить тебя, — наконец молвил Деян, отворачиваясь и стягивая с лица опостылевшую маску. Проминая шрамы, мужчина дал мне время обдумать его слова.

— Считаешь, что без слияния нет любви? Думаешь, что я цепляюсь за Арта в тщетной попытке отыскать исчезнувшее? — спросила с горечью, вынуждая развернуться и предстать в истинном обличии.

Яд Чёрной пьетты глубоко проник под кожу, вынудив её неестественно изогнуться, пойти крупными буграми, почти скрывающими повреждённый, слепой глаз. Заметив жалость, Деян тотчас вернул маску на место, скрепляя её застёжками. Взгляд посуровел и далее он говорил жёстче:

— Считаю, что он опекает тебя как невесту Равновесия, девицу, не знающую, что такое жизнь. Ведёт себя как благородный кэрр, оберегающий возлюбленную, незнающий, как много силы скрыто под этой хрупкой кожей. И боли, — его голос смягчился. — Калиста рассказывала о слиянии. Говорила, что оно берёт начало из родства душ. Могло ли так получится, что после всего, через что ты прошла, твоя душа изменилась и более не соответствует его? Ваши пути разошлись. И если Артан не примет этого, случится беда.

— Ты говоришь так, будто я уже приняла решение. Будто больше не люблю его, — запальчиво отвечаю ему, сходя с места и выплёскивая остатки чая за борт. — Наша история с Артом не завершена. Мы со всем справимся. И если слияние не вернётся — так тому и быть! Это не разрушит наши чувства!

Моей горячности позавидовали бы котлы в королевской кухне, но я не сумела убедить Деяна. Он лишь печально улыбнулся, расчёсывая кожу под маской. Он хотел что-то добавить, когда над поверхностью моря пронёсся печальный полустон-полупесня.

— Киты? — удивился Деян, а потом побледнел. — Сильфы вернулись.

Похолодело, пропуская удары, сердце, и будто стая мурашек пробежались под одеждой, немилосердно обжигая ледяным до коликов раздражением. Мы оба уставились в серое небо. Сильфы всегда нападают, пикируя вертикально-вниз, как штопор, входя в воду, а потом взмывая обратно и как бумагу разрезая человеческую кожу. Острые бритвенные перья запускались подобно стрелам и увернуться от прозрачного блеска — почти что невозможно.

Деян ухватил за локоть и силком потащил к лестнице вниз, начиная кричать под вновь заволновавшийся колокол тревоги:

— Превращаемся! Всякий, кто способен на это, — прекращайтесь! Сильфы, сильфы летят! — в его голосе усталость соседствовала с отчаянием — он не верил, что мы выстоим против летающих монстров. В прошлый раз это удалось благодаря объединённым силам колдунов. Но без Мали и Кордона, с ослабевшим Томаром — это будет не битва, а жестокая резня.

— Отпусти меня!

Я пыталась вырваться, но хватка была настолько болезненная, что доносился лишь противный мышиный писк, а вместо ударов по коленям и бёдрам, я колошматила воздух, всё время промахиваясь. А стоило дотронуться до Деян, так он развернул меня и пришпилил к стене лестницы, придвигаясь вплотную, чтобы раненные, кто мог летать, поднялись наверх.

— Только попробуй сопротивляться! — прошипел он, сдавливая до онемения плечо, пока над нами раздавались крики чаек — эти летающие крысы ещё больше нас ненавидели сильф — те безжалостно истребляли птиц. — Сейчас ты спустишься на самое дно и спрячешься в самом большом дерьме, что сможешь отыскать. И будешь сидеть тихо, тише мышки, будто тебя вовсе нет! Поняла? — он встряхнул меня, отчего затылком врезалась в выступ деревяшки и чуть-чуть прикусила язык.

Молча кивнув, была отправлена за шкирку вниз, и только потом отпущена. Деян проследил, чтобы продолжала спуск вниз, а я услышала, как он призывает всякого, кто способен хотя бы стоять ровно и держать меч, подняться наверх.

В глубине души я порадовалась, что Арт улетел.И испугалась — успели ли они убраться из неба до прилёта этих бестий? Последняя мысль разбилась вдребезги — кто-то столкнул меня в трюм, и я рухнула картошкой вниз, а надо мной померк свет и раздался лязг задвижки. Не доверяя, Деян закрыл дверь на замок.

Почему-то здесь особенно сильно чувствовался запашок водорослей, будто где-то поблизости сдохла одна из ночных тварей. Что за ирония! Выжить после стычки с морскими гадами, чтобы подохнуть от клыков летучих!

Здесь ни зги не видно, только слышен топот сапог и чувствуется капель — где-то есть течь. От холода вспотела и будто покрылась тонким налётом слизи. Под ноги всё время лезли какие-то бочки, коробки, снасти и прочие вещи, будто сговорившись меня уронить и окончательно добить. Я не могла понять, то ли зубы так сильно стучат, то ли где-то уже идёт бой?

Хотелось взбеситься, заорать как ненормальная, и броситься наверх, драконьей тушей разбивая запертую крышку, а потом подняться в небо и наравне с мужчинами драть и рвать сильф, уничтожая их красоту.

Ох, они были красивы! Так красивы, что не сразу видишь ледяное равнодушие в глазах воздушных ящериц с человеческими телами и крыльями орла. Не видишь кисточку на конце длинного тонкого хвоста, внутри которой прячется жвало, готовое вонзиться в тело, поражая его обжигающим, смертельным ядом. А коли не достанет, то обязательно заденет крылом, перерезая сухожилия и вспарывая кожу до костей. О, у этих волшебных монстров ещё много хитростей было припасено! И кто говорил, что они вымерли в эпоху старых богов…

Теперь монстры воскресают как будто праздничные подарочки, сами выбирающиеся из-под новогодней ёлки.

Я прикусила губу, пытаясь сообразить, откуда взялась последняя мысль, почему перед глазами так и стоит пушистая ёлка, украшенная стеклянными шарами и фигурами, под которыми, завёрнутые в разноцветные ткани, лежат коробки с подарками. Что это за традиция такая? Откуда она взялась во мне?

Не успев погрузиться в полусон-полувоспоминание, как надо мной пронеслись крики и жалобные вопли, сравнимые с женским плачем. Что-то падало, сотрясая корабль, отчего расширилась течь. Что-то гремело как тысячи барабанов на королевском параде, сопровождаемые хором патриотов, поющих победоносный гимн. Или же какофония звуков смешивалась в единый неразборчивый рёв, от которого ныли кости и тянуло закричать в ответ.

Я опускаюсь на колени, наощупь ухватившись за деревянную коробку, от которой тянуло чем-то масляным, прогорклым, а потом аккуратно пододвигаю её к лестнице и встаю, спиной упираясь в крышку. Деян считает бесполезной, раз во мне нет огня, но он не знает, какой талантливой я могу быть, если захочу. И к тому же — на слух течь явно усиливается, под ногами уже хлюпает и подошва целиком под водой — значит трюм скоро затопит и лучше я умру в бою с летающими тварями, чем утону как крыса в тонущем корабле.

Нужно всего лишь правильно сосредоточиться. Отрешиться от всяких глупых мыслей, что если ошибусь, то застряну посередине и тогда части корабля в лёгкую порежут на лоскуты, а если перенапрягусь, то не смогу вернуть человеческий облик и тем более встряну, и даже лапой пошевелить не смогу. Что затея моя — высший пилотаж для дракона, тут нахрапом не обойтись, нужны годы практики, ну разве только если…

И я чувствую себя как глина или пластилин, легко подстраивающийся под днище крышки. Чуть больше силы, выделяемой при превращении, нажима для контрольного удара, а потом раз — и крышка под давлением лопается по швам, разлетаясь на куски, а я вылетаю наверх и падаю, окружённая сломанными деревяшками прямо напротив пытающейся подняться Амалии.

У неё круглые глаза от испуга и зелёный вид покойницы. Глаза пожелтели, а губы побелели, и она вот-вот отдаст концы, но нет же. Вот подтягивает к себе какую-то тряпку, а следом нож, и из последних сил встаёт, обращаясь ко мне:

— Раз уж суждено помереть, не лучше ль сделать это как воин, а не…

— Крыса.

Мы понимающе переглянулись и я, положив её руку себе на шею, помогла подняться. От лестницы наверх доносились крики, и разочарованные вопли, смешиваясь с запахами дыма, огня и горящей плоти. В этой разноголосице не разобрать и не понять ничего, только чувствуется как пот застилает глаза, как от сухости пробирает царапающий горло кашель, а от давления в висках будто голова через миг лопнет.

Рука Мали кажется стотонной, а запах её тела отвратительным, но я прижимаю её сильнее к груди, ладонями почти полностью обхватывая щуплое тельце. Как же много силы в этих хрупких костях! Как много магии держится на кончиках пальцев, когда она распахивает запертую дверцу и мы оказываемся в царстве огня и копоти под пылающим небом, где беснуется орда сереброкрылых сильф.

Я падаю на колени, и Маля валится на обугленный пол — над головами пролетает целый залп блестящих перьев и раздаётся гнетущая песнь — к нам пикирует одна из тварей. Сдохнуть не в трюме — это конечно правильное решение, но что толку от меня здесь, если не успею превратиться?

Перекувырнувшись, бросаю в приземлившуюся сильфу палку, которую она режет на две части, пригибаясь и шипя, как змеюка. Она вытягивает вперёд голову, и изо рта вылезает раздвоенный язык, сопровождаемый низким гулом. На мгновение её внимание переместилось на Амалию, спешно сжимающую кулаки в попытке сотворить что-то мощное, а затем возвращается ко мне. В моих руках иная палка. Теперь она горит, запаленная от горящего паруса. Палуба шатается под ногами, корабль стонет как раненный зверь.

Над головами пролетает сереброкрылый дракон, его обозлённый рёв обрывается атакой стаи сильф и он отступает в сторону, а я, наоборот, наступаю вперёд, подражая летунье, зеркале её движения, тем самым доводя до точки кипения. Её хвост бьёт по палубе, торопясь развернуться, прицелиться и ударить по мне заострённым жалом. И она бы успела, да только я не в первый раз танцую — жало прошлось в сантиметре от подбородка — я отшвырнула себя назад, а затем в сторону и опять, упала на колени, подныривая под нацеленные в сердце крылья и вздёрнула горящую палку прямо в плоскую грудь монстра.

Сильфа завопила, заскрежетала, заклокотала будто чайник, вмиг взлетая вверх и с протяжным свистом уходя под воду.

— Ты должна превратиться, Сэл! — закричала Амалия. — Унести нас отсюда, пока корабль не развалился на части!

Она говорила, а я уже действовала, напрягаясь изо всех сил. Только взгляд всё обращался к неизвестному дракону удивительно изящных форм с золотисто-красной чешуёй и потрясающе всеобъемлющем пламенем. Это была драконица. И как же она танцевала в небесах, уворачиваясь и от когтей, и от острых перьев, щедро поливая огнём вопящих неприятельниц!

Мои движения в разы скромнее: пока Амалия из последних сил держала над нами защитный круг, отбиваясь от ударов и гася звонкие перья-стрелы, я обрастала чешуёй и меняла руки на крылья, а ноги на массивные лапы. Меня тянуло как резину, растягивая до невообразимых размеров, а вместе с этим скрипел и ломался пол. Амалия успела запрыгнуть на спину, ухватившись за высокий гребень, когда я взлетела и палубу порвало в щепки.

Застонал корабль. Запел лебединую песнь. Рухнула последняя мачта, жалобно зазвенели рвущиеся канаты и паренёк-дозорный, единственный из нас человек, спрыгнул вниз из своего укрытия, прямо на спину вовремя подоспевшего Деяна.

Я видела ещё одного дракона с человеком на спине — Томар Бай успел выбраться из трюма, и теперь будто обретя второе дыхание разил сильф чёрными молниями, те падали, застывая как скульптуры, беззвучно исчезая во взъерошенных белыми шапками волнах.

Амалия сжимает бёдрами спину, и я повинуюсь, сворачивая в сторону — мимо пикирует сильфа, она делает кувырок в воздухе и задевает больное плечо когтем. Я бью в ответ да с такой силой, что как мячик отправляю тварь в полёт и она врезается в обшивку тонущего корабля, пока я набираю высоту, поднимаясь выше и выше, скрываясь в тумане.

Здесь всё кажется призрачным, далёким, только запах достаёт — гарь пропитала воздух, смешиваясь с тревогой и чувством беды. На моих крыльях застывает вода — так много влаги стоит в воздухе, снизу тянет и жаром, и холодом, а из молочной темноты выныривают то парами, то по одной сильфы. Они возникают так резко, что не всегда успеваю огреть их хвостом или вцепиться в плоть когтями и клыками, так что летучие твари успевают задеть меня, нанося тонкие, но болезненные раны, целясь в крылья, желая порвать перепонки, чтобы я больше не могла летать.

Я потеряла Амалию в тот момент, когда решила, что оторвалась, девушка просто соскользнула со спины, утратив равновесие — ей приходилось использовать магию, чтобы мы оторвались от погони и теперь у неё просто не было сил держаться. Коротко взвизгнув, сложила крылья и нырнула в небесную пену следом за ней, пытаясь хоть чуть-чуть ускориться и нагнать камнем летящее тело.

Её перехватили прямо у воды, подбросили вверх и я смогла аккуратно поймать когтями, благодарно помахав крыльями красному дракону. Та фыркнула, выпустив струйку дыма, а затем устремилась обратно в эпицентр сражения. Снизу, у воды, отчётливее видно, как мало осталось от судна.

Глядя на него, можно официально заявить, что наша экспедиция окончена.

Глава 3. Голый король

Никлос

Он не знал сколько прошло времени. В тюрьме не было ни часов, ни дней, ни ночей. Сплошной сумрак и успокаивающий гул, прерываемый водным шелестом от проплывающих косяков рыб. В какой-то момент забытия он спросил себя: «Прошёл год? Может десятилетие?..» Вечность, отмеряемая нерегулярными приёмами сырой рыбы и солоноватой воды, от которой тошнило и крутило внутренности.

Распластавшись по дну пузыря, Ник подгребал пальцами ледяной песок, рассыпая его надо лбом в тщетной попытке забыться. Он проваливался в сон как в объятия морской пены, заворачивающей волны в тугие спирали, и нырял в безмолвную глубину, мечтая видеть сны или видения, хоть на миг снова увидеть её…

Но вместо этого сильный озноб вытаскивал его наружу, и он сжимался в комок, пытаясь согреться, дрожа как распоследний нищий, застывший перед входом в роскошные апартаменты. Сумрачное сознание создавало иллюзии тепла и мягкой постели, вкусной еды и шёлковых рубашек. Он сидел в любимом кресле, покуривая трубку и наслаждаясь изысканным кофе с коньяком. Пробуждение всегда вырывало из глотки отчаянный стон, который Ник уже не пытался подавить.

Он забыл о гордости и гордыне, усмирил гнев и больше не пытался вырваться из клетки — нориус ослаб и былое могущество теперь казалось причудой восприятия. Никлос даже не мог создать теневое одеяло, чтобы укрыться, что уж говорить о том, чтобы разбить вдребезги это место и с триумфом вернуться домой.

Правда он не представлял и того, что его там ждёт. И ждёт ли. Может на поверхности уже ничего не осталось, кроме песка и пепла, а его… Учитель восседает на троне из костей и пьёт дымящуюся кровь из кубка костей дракона.

Это видение было настолько ярким, что Никлос выплыл из очередной дрёмы и с трудом поднялся, оглядываясь по сторонам. От костюма остались серые лохмотья, а проводя рукой по лицу и голове, чувствовалось как отросли борода и волосы. Он страшно исхудал, утратив всякую связь с собой прошлым.

Неизменным оставался стержень внутри мужчины. В Никлосе Каргатском было нечто особенное. Его воспитывали настоящие короли. Он вырос, зная, что из себя представляет и даже холод морских глубин не был способен изгнать из него эту уверенность. А вместе с ней и надежду.

Смотря на ссохшиеся рыбьи кости, чувствуя, как тянет живот, он понимал, что скоро придёт тюремщица. Она презрительно бросит ему пару рыбёх и пузатый бурдюк с водой, потешаясь над его ничтожностью. Король давно не вступал с ше́лки в разговор, не пытался напасть или привлечь внимание. Он поворачивался спиной, позволяя бить себя пучком жёстких волос по бокам до тёмно-синих синяков, безропотно снося и угрозы, и насмешки. Он ждал.

И сегодня дождался.

Эта ше́лки была из молодых. Яростных. Она любила задержаться, рассказывая Нику ужасы о пиршествах, устраиваемых утопленницами на берегах его королевства. Ей нравилось делиться подробности и увлекаясь рассказом, тварь теряла настороженность.

Он позволил мертвячке поглумиться над собой, не реагируя, когда она вылила воду на пол, тем самым дразня ше́лки действовать жёстче. Войдя в раж, она пнула его по рёбрам, а потом оседлала короля, впиваясь острыми когтями в плечи, наклоняясь вплотную и облизывая шею, сопровождая движения интимным шёпотом с обещанием оторвать голову и полакомиться глазными яблоками.

И даже когда она сильнее впилась когтями в тонкую кожу, он не пошевелился, только тяжело вздохнул, сворачиваясь как щенок, прячущийся от боли. Ше́лки вздохнула разочарованно. Правы были старшие — он сломан и бесполезен. Она поднялась, планируя напоследок ещё разок пустить королевскую кровь, и тут Ник напал, концентрируя всю мощь нориуса в единую линию, разрезая взвизгнувшую тварь надвое. Она рухнула вниз и её внутренности вывалились наружу как гигантские склизкие черви. Пошёл пар и воздух переполнился запахом крови и морской соли, прежде чем останки превратились в бурый мокрый песок.

— Туда тебе и дорога, — плюнув на него, процедил мужчина.

Следующим этапом было создать воздушную маску вокруг лица, чтобы добраться до поверхности. Затем он пересёк натянувшийся в месте выхода пузырь, и оказался под таким давлением, что застонали кости и заболели глаза. До поверхности океана придётся плыть не один километр.

Используя остатки нориуса, он придал себе ускорения и легко заскользил вверх, даже не видя света, только чувствуя направление, король почти ничего не видел, и скорее чувствовал где верх, а где низ, и временами на него накатывал дикий страх, когда казалось, что он заблудился в этой тьме. Тогда перед глазами вставало лицо Селесты, и он скрипел зубами, упрямо устремляясь вперёд.

Когда же Ник в действительности увидел солнечные лучи, почувствовал надежду, он услышал гулкий воинственный клич ше́лки. Со всех сторон к нему спешат мертвячки, а их волосы растянулись в тонкие сети, готовясь сомкнуться вокруг его лодыжек, чтобы поймать в смертоносные силки.

Напрягшись, он поднажал и мощными гребками потащил себя наверх, изо всех сил давя на нориус, чтобы лететь как подводная птица, чтобы вырваться из водного плена, ощутить тепло солнца на драконьей чешуе, улетая выше и выше, подальше от бесконечной тьмы. Вместе с тем ему казалось, что он уже потерпел поражение, что ше́лки тянут его за ноги на дно, что в наказание они впиваются клыками в податливую кожу, разрывая на части и превращая его в беспомощного инвалида, который никогда не сможет ни ходить, ни летать.

— Сдайся и мы пощадим тебя, — шепчут они, нагоняя. — Отдайся нам, и мы оставим твоё драгоценное тело целостным.

Соблазн был велик, он выбивался из сил, а до воздуха ещё плыть и плыть, и что у него нет ни единого шанса успеть.

«Не сдамся. Ни за что! Всё или ничего!» — в висках барабанила боль и в её ритме читалось врождённое упрямство. Мышцы рвались от натуги, нориус истончался до тонких ниточек и в рот попадала вода, раздирая лёгкие кашлем, но он плыл вперёд, будто летел на водных крыльях и когда до поверхности осталось всего ничего, на его талию легла толстая волосяная верёвка, резко подав назад.

Разлетелась маска вокруг лица, мужчина заорал, и вода ринулась в лёгкие, он видел, как стремительно удаляется свет, а его тянут на дно, в бесконечный мрак, из которого уже не выбраться. Его обуяла такая ярость, будто вспышка над проснувшимся вулканом — раздался взрыв и визг обугленных ше́лки, вода вскипела, пошла пузырями и его выбросило наверх как из пороховой бочки.

Сердце заходилось от облегчения, глаза слепило яркое солнце, и тело ныло от разом ослабевших мышц, он держался на подушке нориуса и впервые за долгое время дышал полной грудью. Он заорал от счастья, когда что-то будто щёлкнуло вокруг и Ник упал на каменный пол.

Здесь было темно. Жёлтый свет от лампы гулял по стенам и потолку, лишь чуть разгоняя тьму. Подняв голову, Ник увидел до боли знакомую обстановку: фальшивые витражи вместо окон, пасторальные картины, кофейный столик, кровать с палантином… Он сам выбирал мебель. Сам решал, в каких тонах покрасить стены и где будет стоять обеденный стол.

Это клетка была его творением.

— Молодец, — раздался сухой, но вместе с тем тёплый голос от входной двери.

Обернувшись, Никлос столкнулся взглядом с хрупкой, невероятно худой девушкой со светлыми, почти фиалковыми волосами и вытянутыми чертами лица. Тонкие бесцветные губы кривились, будто пытаясь выдавить улыбку, а пальцы гуляли по воздуху, как если бы она играла на музыкальном инструменте.

— Я долго плела эту паутину, — продолжила она. — Но пришла пора расстаться с иллюзиями и познакомиться. Меня зовут Туула. Но ты можешь звать меня Тули.

— Ты одна из них? — прохрипел Ник, поднимаясь и подходя к двери, девушка зеркально отступила назад, уходя со света в полутень, где её глаза тускло заблестели золотистым светом.

— Смею предсказать иное местоимение. Одна из нас, — мягко поправила Туула, за уши заправляя прямые локоны. — Ты симпатичнее предка. Но такой же своенравный. Надеюсь, в этот раз всё сложится иначе.

— Ты о чём?

Она не ответила, только ещё раз улыбнулась, в этот раз увереннее и отступила дальше в темноту, пока полностью не растворилась во тьме.

* * *

Его величество король Никлос Каргатский принимал просителей сидя на троне, окружённый верными подданными в лице Селесты Каргат, Деяна и Калисты Адегельских, первого маршала Акроша и прочих представителей ближнего круга. Он принимал документы из рук Богарта, прислушивался к рекомендациям Фредерика, кивал на тихо высказанные советы иных министров и помощников, и всячески демонстрировал благостное расположение духа.

— Они напали на наш дом! — вопиял староста рыбацкой деревушки, стоя под светом полуденного солнца. Натёртый до блеска пол отражал тысячи огней, в воздухе носились ароматы скорой весны, а из приоткрытых окон тянуло морской свежестью.

Стоящие и сидящие поодаль аристократы брезгливо клонили головы, с любопытством оглядывая очередного просителя в замызганном кафтане и рваных штанах. Да он и сам стеснялся своего вида, сжимая в руках чёрную шапочку, обтирая ею взмокший от напряжения лоб. В стариковых глазах застыла боль и острый привкус страха — слишком свежи были воспоминания, как он с семьёй бежал через лес, подгоняемый визгами тварей и воплями его соплеменников.

Здесь в этом роскошном зале прошедшие события казались невообразимыми.

— Что же натворили рыбаки, раз на вас напали ше́лки? — с деланным любопытством интересуется король.

Старик исподволь разглядывает его, клонит голову набок, стараясь запомнить каждую чёрточку — не каждый день увидишь всамделишного повелителя! Однако глаза слезились и черты смазывались, никак не удавалось толком разглядеть, да и постоянно протирать лицо — некрасиво, неуважительно…

— Ничего! Они напали среди ночи! — воскликнул староста, падая на колени. — Ваше Величество, сделайте с этими тварями что-нибудь! Они же людей убили!

Принимая бумагу из рук расторопного Богарта, король постучал по крупному перстню, украшавшему указательный палец, а затем звучно цокнул языком.

— А здесь написано, что накануне вы загарпунили несколько ше́лки. Более того, ещё один выживший сообщил, что крестьянка Полита была изнасилована несколько дней назад, и когда она обратилась за помощью, её саму обвинили в грехе. Девушка сбежала и видимо утопла, став одной из жаждущих. Тогда ты, староста Арк, приказал прочесать берег и бить любую тварь, что попадётся на глаза. Стало быть, тебе было известно, что ше́лки нападают только на виновных. Интересно, ты изнасиловал Политу? Нет, — протянул король, ухмыляясь. — Куда тебе, ты свой член за таким животом не разглядишь, да и стар для молодецких утех. А вот сынок, которого порвали прошлой ночью — вполне.

— Ваше Величество! Да она сама под него легла, потом корчила невесть что из себя! — заканючил трусливо Арк, как в подношении держа руки и качаясь из стороны в сторону.

Взлетели тревожными птицами голоса кругом. История стара как мир — власть любит калечить слабых, и не чувствует за собой вины.

Король продолжает улыбаться. Он тянется за Селестой, и девушка усаживает ему в ноги, кладя голову на колени и подставляя лоб под горячую ладонь. Многие с неодобрением смотрят на них. Многие хмурятся, видя, как изменилась белокрылая драконица. Больше не суетится вокруг детей-сирот, не ездит в больницу, не изучает медицину, да и ариуса давно не было видно… Что же стало с их прелестной будущей королевой?..

— За укрывательство сына-преступника, будешь наказан, староста Арк, — тягуче молвит король, наклоняясь и целуя возлюбленную в висок. — Тебя повесят на рассвете. Деревню — восстановят. Пусть выжившим послужит уроком история твоя. А остальным наука — ше́лки не трогают невиновных. Только тех, кто посмел обидеть беззащитных.

Король назидательно наставил палец на аристократов и те послушно потупили глаза. Строг был их король. Даже жесток. И особо слушал своего нового помощника — некоего Ктуула Первого. Личность, завёрнутая в тёмный плащ с капюшоном, говорившая безличным голосом и двигающаяся так, будто вовсе тела не имеет: как призрак плавая над поверхностью, стоишь себе разговариваешь, а он подплывёт и вздрогнешь от холода, идущего из-под одежды. Коснётся тонкой рукой — будто мертвец пометил — до смерти жутко!

— Оставьте нас, — приказал Никлос, заканчивая с очередным прошением. Всего лишь пара слов, а аристократов как ветром сдуло — никто не желал попасться на королевские глаза.

Покинули зал и близкие друзья короны, только Селеста осталась, да из угла выполз Ктуул, вставая напротив бесстрастного короля. Как только закрылись двери, по залу пронёсся колючий воздух, отсекая помещение от внешнего мира — ни звука отсюда не донесётся до наружных комнат — и никто не услышит, что творится внутри.

Драконица поднялась и потянулась как кошка, разминая косточки и вместе с тем меняя обличие. Фиалковые волосы под солнечным светом заблестели как водопадные струи, а огромные глаза окрасились расплавленным золотом. Она вплотную подошла к недвижимому Ктуул и обняла его.

— Ох, дорогой брат, зачем играешь в эти игры? — нараспев спрашивает она, отпуская его.

Вечный скидывает капюшон и садится прямо в застывшего короля, черты которого рассеиваются как дым, уступая место истинному обличию искусного иллюзиониста.

Ктуул, как и Туула, через золото смотрел на мир, как и она, обладая худощавой вытянутой фигурой с тонкими пальцами. Его волосы темнее, чем у сестры, но такие же длинные и шелковистые, цветом скорее напоминая платину, чем фиалковое серебро. Во лбу держался выплавленный алмаз, сверкающий гранями, когда на них попадали прямые солнечные лучи. Под чёрной хламидой скрывался приятный светло-серый костюм и только кольцо осталось на пальце, с кроваво-красным камнем посередине, к которому задумчиво обращался старый бог.

— Это королевство дорого ему, милая Тули. Если уничтожу драконов — он никогда не присоединиться ко мне.

Носик сестры вздёрнулся, и она обхватила себя за плечи.

— Несмотря ни на что, ты мечтаешь о нём. Веришь, что на этот раз всё получится. А ведь когда-то тебе было достаточно только меня.

Ктуул поднял глаза на сестру, безучастно разглядывающую покрытые сетью тонких морщин руки. Он поднялся с места, проходя в центр зала, вставая на перекрестье солнечных лучей и зажмуриваясь, задирая острый подбородок.

— В те времена с тобой было весело.

— И тогда, и сейчас тебе нравится ломать интересные вещи. Привычка из детства, мой милый братик. Но как сломать то, что уже сломано? — шепчет Туула, оказываясь позади брата и обвивая его шею руками. — Идеальная форма. Идеальная игра.

Мужчина вздрогнул от загробного голоса сестры. Он знал, что не все пробуждённые истинно пробудились. Разум многих по-прежнему блуждает во тьме. Оглядываясь на плавные движения сестры, отправившейся в пляс под музыку, звучащую только в её голове, он поморщился, корректируя звенья ловца снов. Звенья, которые развалятся на части, когда он потянет за нужную ниточку.

— Как ты справляешь с Клосом, сестра? — оторвавшись от серебра нитей, задал вопрос Ктуул, и девушка застывает на месте, кривя губы в хищной улыбке.

— Тебе понравилась моя забава? Одна за другой надежда разбивается, и он уже не знает, что реально, а что сон. Скоро всё будет готово для твоей мечты, брат.

Её глаза заблестели как два медных солнца, по залу будто прокатились маленькие сверкающие капли дождя. Девушка с душой старицы захлопала в ладоши, облизывая острые аккуратные клыки, выступающие из-под верхней губы.

— Он симпатичнее прежнего. Нежнее.

— Он мой, Туула, — предостерёг Ктуул, подходя к сестре и кладя руки ей на талию, притягивая вплотную.

— Да, я знаю твою ревность. И всегда-всегда буду помнить, как больно ты можешь жалить, — вмиг похолодела Туула, и на секунду сквозь нежные девичьи черты проступила жуткая искажённая гримаса боли. — Ты сделал всё, чтобы кроме тебя, у меня никого не было.

Тогда вечный наклонился к ней, целуя в лоб, клоня голову к её уху, шепча едва слышно:

— Как только он станет моим, ты обретёшь свободу, милая сестрица.

В глазах Туулы вспыхнул огонёк отчаяния, и она впилась в его плечи, удерживая равновесие. Призрачный шанс на свободу. Впервые за сотни тысяч лет.

* * *

После первой встречи с Туулой, прошло несколько месяцев. Кроме неё Никлос больше никого не видел, а на расспросы девушка не отвечала. Они говорили о чём угодно, только не о самом главном и лишь изредка Туула проговаривалась, скупо делясь информацией о внешнем мире или о пробудившихся вечных. Казалось, что время застыло в ожидании чего-то непоправимого. Терпению богов можно только позавидовать, но незнанием их планов легко обмануться.

Поведение Туулы настораживало Ника. Она вела себя то как мать, то как любовница, меняясь будто бабочка-однодневка. Она могла быть ласковой, нежной и терпеливой, а в следующий миг наброситься с иглами, вспарывая мозг до момента, пока он не замолит о пощаде. Тогда, бесстрастно понаблюдав за его муками, она уходила и могла не приходить несколько голодных дней. А вернувшись, как ни в чём не бывало, разбросать по кровати ворох рисунков, украденных из Академии художеств, и часами донимать его вопросами об искусстве и музыке этого мира.

Ей нравилось мыть его в ванной, подстригать отросшие волосы, брить и делать маникюр. С какой-то маниакальностью подбирать наряды, подыскивая совершенство. Она играла с ним как с живой куклой, и любая его попытка сопротивления оборачивалась дикими приступами боли и многодневным одиночеством.

Так было и на этот раз. После трёхдневной отлучки, Туула принесла целый поднос с едой и Ник набросился на пищу, будто никогда не ел ничего вкуснее. Обычная куриная грудка с картофелем привели мужчину в такой восторг, что он буквально пожирал мясо, сочно облизывая пальцы и макая овощи в вытекший из птицы соус. Запивая ставшей истинным наслаждением еду, он крупными глотками допивал красное вино, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

Сидевшая напротив девушка, заложив ногу на ногу и уперев голову в ладонь, задумчиво крутила пальцем локон волос, разглядывая осунувшегося короля. Неизвестно какой рой мыслей носился в её мыслях и отчего она иногда деревенела, будто проваливаясь в дыру воспоминаний, но одно было точным — ей хотелось быть рядом с ним.

— Кто обезобразил тебя? — спросила она, покачивая босой ногой, когда он закончил есть и в блаженстве откинулся назад.

Мужчина хотел бы промолчать, но помня вкус остроты игл Туулы, не стал сопротивляться. Хуже этой боли были только попытки связаться с нориусом. Стоявший блок до морвиуса пугал Никлоса, который не понимал, как богам удалось блокировать его связь с тьмой.

— Дракол.

Девушка лишь немного сощурилась, только тень пробежалась по дну глаз, выказывая её недовольство от его нежелания говорить. И как в ответ Ник сильнее сжал ножку бокала — очередная игла вошла прямо сквозь затылок к виску, и крутилась там от самого слабого шевеления головы. Любая мысль как приговор — игла вращалась вокруг оси, влезая глубже, вытравливая сопротивление. Дракон не выдержал и тихо выдохнул, тем самым одаривая вечную хорошим настроением.

— Ты отличаешься от своего предка. Тот был интеллигентнее и постоянно смешил меня, — с мечтательностью протянула она, запрокидывая голову и полностью запуская руку в волосы. — Ты простой. Слабый. Незавершённый. Как каменная глыба, по которой ещё не прошлось долото, вылепляя скульптурное совершенство, — она щёлкнула пальцами, поднимаясь с места. — Мой брат мечтает сотворить из тебя нечто особенное. Он думает, что ты станешь продолжением его самого, — она протянула руку и Ник покорно ухватился, поражаясь с какой-то сверхъестественной лёгкостью эта хрупкая особа подняла его, притягивая к себе. В её глазах не было и тени жалости из-за его внешности. Она будто не замечала его увечий. — Жаль, что Ктуул не знает, что сам не совершенен.

* * *

Когда король закончил с обедом, Туула из воздуха вытащила роскошный чёрный костюм, а за ним перстни и запонки в виде маленьких драконов. Она с интересом наблюдала, как король облачается в него, а потом самолично надела на обезображенное лицо шёлковую маску, приятно холодящую чувствительную кожу.

После Туула подвела короля к массивному зеркалу, где он не смог сдержать удивлённого возгласа. В отражении Ник был прекрасен.

— Мой маленький подарок. Пока ты рядом с нами — никто не назовёт тебя уродом, — нежно проворковала она, кладя подбородок на плечо и покровительство обнимая, любуясь их отражением в зеркале. — Не печалься — шрамы останутся не навсегда. Когда совершишь восхождение — никакой смертный яд не тронет тебя.

— Восхождение?..

Девушка проигнорировала вопрос, отпуская его и открывая дверь.

— Пойдём, — сказала она, заметив, что он в нерешительности замер посреди комнаты. — Или ты предпочитаешь уединение в этом склепе?..

* * *

Он сам не понял, когда увидел рядом с собой Селесту в самом игривом и легкомысленном наряде, который настоящая белокрылая в жизни бы никогда не надела. Эта же вела себя как обычная вертихвостка, довольная оказанной ей чести. Они шли из зала в зал и всюду люди встречали их как ни в чём не бывало, будто не пропадала венценосная пара на долгие месяцы из дворца. Будто он всегда был рядом.

— Ты сбиваешь их с толку. Веди себя естественно, — медоточиво прошептала Туула, наклоняясь к нему. — Ктуул позаботился о твоём королевстве пока ты был недоступен.

Страшная догадка пронзила короля, и он иным взглядом окинул бальный зал, куда его привела девушка. Среди ни о чём не догадывающихся аристократов, прятались они. В обличии его друзей. Их внимание резало кожу и сушило глаза. Будто отовсюду доносился шёпот поверх говорка придворных. Они склоняли головы, но держались настороженно. Высокомерно. Как если бы он был питомцем на привязи.

«Кто же ты? Один из них или один из нас? Каков ты на вкус? Течёт ли по твоим жилам вечность или ты с рождения завёрнут в саван смерти? Отдай нам свою душу. Свои помыслы. Чувства. Сотри суетность смертных. Примкни к нам. Или умри».

От шёпота засвербело в зобу и Никлос раскашлялся. Туула протянула ему бокал красного, сумрачно оглянув остальных. Повинуясь ей, они ушли в тень, растворившись в безмятежной толпе.

— Теперь ты знаешь. Ктуул милосерден. Он не стал рушить твоё царство, — с намёком проговорила девушка, поглаживая его руку.

Треснуло стекло, и король тупо уставился на маленькую царапину на сгибе мизинца. Даже не больно, но тёмная кровь выступила наружу и Туула непринуждённо слизала её, сладко облизнувшись.

— Идём. Наш отец желает видеть тебя.

Путешествие по дворцу теней продолжилось. Везде король натыкался на следы пребывания вечных. Повсюду слышал о своём мудром правлении. Не теряя достоинства, принимал похвалы, коли Туула позволяла ему перекинуться парой слов с министрами, послами иных государств или учёными мужами. Дворец избавился от солёного аромата войны, встряхнулся, расправив крылья, готовясь принять очередных невест грядущего Равновесия.

Король с горечью принимал изменения в родном доме. Никто не заметил подмены. Никто не догадался, кто управляет королевством вместо него. Наоборот, казалось, что людям нравится их новый король. И это вносило сумятицу в его сердце.

Только один человек встал на его пути не как верноподданный, а как человек, чующий обман. Он был тёмен как внешне, так и внутри. Глубокие синяки, заретушированные пудрой, не скрывали мучительного напряжения. Вытянутые пальцы дрожали, а губы побелели, утратив здоровый цвет. Он дёргал шеей, клонясь перед ним, сжимая привычную чёрную папочку. Богарт знал правду. И больше не мог её скрывать.

— Благодарю за службу, мой верный Богги, — хрипло сказал Ник, принимая из рук канцлера прошение об отставке. — Здоровье, подорванное непредвиденной гибелью Милан, необходимо восстановить. Даю своё дозволение и щедрую пенсию. Но если когда-нибудь положение измениться, буду рад снова видеть тебя на посту.

На ходу подписав документ и даже умудрившись поставить чёрную кляксу нориуса, он возвратил его в руки застывшего от шока Богарта. Канцлер глазам своим не верил. Зная, что эти месяцы за королевской внешностью скрывался враг, он никак не ожидал увидеть своего короля живым. Молча он обратился к нему, желая сделать хоть что-то, однако Ник только прикрыл веки, показывая, что Богарт ничем не может помочь. Только уйти в сторону, просто чтобы остаться в живых.

Туула дёрнула королевский рукав, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Их ждали в другом месте. Пожелав бывшему канцлеру здоровья и благополучия, король последовал за вечной к выходу из дворца. Экскурсия окончена.

* * *

Ник ожидал чего угодно, но не этого.

Карета доставила их в тюрьму Лакраш, а там Туула отвела его в камеру пыток, где к потолку привязали женщин с мешками на головах. Находясь за решёткой, рядом с пузатым стражником, равнодушно мазнувшим взглядом по королю, Ник собирался войти, но Туула придержала его, чтобы он успел углядеть в той, чьё лицо осталось открытым, Кандиру Мойер, а рядом с ней Ктуула, водящим пальцем по голому плечу монахини. И там, где он касался её, оставался чёрный, тлеющий след.

— Ты должен вытянуть, куда они спрятали вещи Клэрии. Ктуул узнал, кто обокрал сокровищницу, — с мягкой жалостью заговорила Туула, приказав стражнику оставить их. — Монахини предали тебя, Никлос. Им пора за это заплатить. Справишься — и станешь одним из нас.

Её голос спустился до чужеродности, окрасившись металлическими тонами, от которых неприятно захолодело в животе. Сквозь нежные черты Селесты проступили истинные очертания Туулы. Как бы Ник не вглядывался в неё, бередя растревоженное сердце, он признавал, что Селесты здесь нет. И не желал ей сейчас оказаться рядом с ним.

Отворилась скрипучая дверца, на пороге показался нетерпеливый Ктуул, почуявший своего ученика. Истинное обличие ошеломило Никлоса. Он впервые увидел вечного и не смог не отметить, что Ктуул был прекрасен. Старый бог смотрел на короля с такой отеческой заботой, что тот дрогнул, отводя глаза.

— Я рассчитываю на тебя, ученик, — с теплотой в голосе заявил он, шире отворяя дверь и посторонившись, чтобы они могли выйти.

Оказавшись в смрадной комнате, у короля закружилась голова и пересохли губы. Стоявший поодаль палач будто зная, чего пожелает Его Величество, подоспел со стаканом чистейшей водицы. Повинуясь жесту Ктуула, он покинул камеру, когда король напился.

Выгаданная минута совсем не внесла ясность в сумбурные мысли короля. Наоборот, видя, как похожи Ктуул и Туула, видя, насколько иначе они ведут себя не на людях, ему совсем по-человечески стало страшно, настолько они отличались от него самого.

Обернувшись к обессилевшей женщине, он встал перед ней, чуть опуская цепи, чтобы оказаться лицом к лицу и задал один-единственный вопрос:

— Почему?

А она, приходя в себя и замечая короля, плюнула в его волосы и расхохоталась. Исхудав и утратив здоровый вид, женщина будто горела изнутри ярким пламенем веры. Ничто не могло сломить её волю — ни пытки, ни уговоры, ни сумятица, вызванная видениями вечных. Она следовала за своей верой и собиралась умереть за неё.

В мыслях короля набатом стояли слова Туулы: «Нориус вернётся, когда этого захочет Ктуул. Назвав своим Учителем, ты отдал себя в его власть. Он может управлять тобой, пока не пожелает освободить».

Именно в это мгновение оковы спали и Ник почувствовал связь со своей силой. Первым желанием захотелось броситься на Ктуула и уничтожить его. Усилием воли пришлось подавить глупый порыв, и он обратился к монашке вновь.

Разрывая цепи, он поднял её в воздух, а затем распял как на кресте, подавляя своей силой.

Позади доносился мерный шёпот Ктуула. Клэрийский Орден никогда не был верен короне. Они прятали так много тайн в своих соборах и церквях по всему королевству. Монахини лезли в политику, сотрудничали с заговорщиками, с эльфами, подводниками, инквизиторами других стран, готовя переворот, чтобы навсегда закончить гегемонию чёрных драконов. Они знали настоящую историю Карга. Знали, что он был один из старых богов. И намеревались рассказать об этом людям.

— Ответь на вопрос — и твоя смерть будет быстрой, — скупо заявил Ник, разматывая нить нориуса, чувствуя приятное покалывание в пальцах.

Глаза Кандиры стекленели, но она упрямо держалась, неотрывно глядя на него. И было в ней нечто истинное. То, что заставляло короля сомневаться во всём. Заметив его сомнение, женщина усмехнулась. Запрокинув голову, она прошипела:

— Мы всё уничтожили, глупый-глупый король. Чтобы они ничего не получили, — от разбитых запястий к плечам стекала кровь, но Кандира держалась, она злобно уставилась на Ктуула, говоря: — Вы умрёте здесь!

От её слов выморозило комнату и позади раздался тихий свист. Ктуул изволил гневаться. От него исходили волны льда, и остальные монахини завыли, как звери, задёргавшись в мешках, задрожав, а затем одна за другой лопнули, разлетаясь на осколки. Ник вовремя выставил щит, так что он с Кандирой не пострадали, как, впрочем, и вмиг успокоившийся Ктуул с сестрой.

Видя, что Ник колеблется после устроенной бойни, Ктуул подошёл к нему. Его улыбка способна растопить весь кровавый лёд в камере, но всё это тепло было направлено на одного человека. Такая полярность поведения дезориентировала, однако Никлос не поддался, вызвав тень неудовольствия Туулы.

«Бойся его гнева, но ещё больше опасайся мягкости…» — прозвучали в подсознании слова Туулы, которая замерла неподалёку, успокаиваясь после вспышки гнева. Вокруг девушки сновали лживые змеи ариуса, и сама она будто была готова голыми руками задушить тихо подвывающую от утраты сестёр монахиню.

— Ты должен убить её. Да так, чтобы остальные поняли, что бывает с предателями королевства. Эта женщина лишила нас будущего. Тебе не захочется узнать, что будет, если мы не получим утерянное. Посмотри на меня, Никлос. Я готов пообещать тебе, что как только хотя бы вещица Клэрии достанется нам — мы тут же покинем этот мир. И оставим его вам — тебе и Селесте. Я не буду давить или настаивать, чтобы ты отправился со мной. Решение за тобой, мой ученик.

В тот же миг решение созрело в голове Ника и он улыбнулся. Определиться оказалось на удивление легко и далее он больше не сомневался.

— Раз ты этого желаешь, — сказал Ник, подходя вплотную к Кандире. Он посмотрел в измождённое, но не сломленное лицо монахини, а затем положил руки ей на плечи, сосредоточившись.

Сердце Ктуула замерло в нетерпении. Одно движение и всё изменится. Никлос станет его Клосом. Великая сила, исповедующая его желания.

Трескался красный лёд, внося медный привкус в застывший воздух. Туула с прищуром глядела на монахиню, как зверь, чуя подвох. Но когда заклубилась тьма, сжимаясь вокруг Кандиры, девушка не осознала, что происходит. В отличии от Ктуула, издавшего отчаянный вопль:

— Нет! Будь ты проклят! — заорал вечный, подаваясь вперёд со всей своей мощью и всё равно не успевая — Никлос успел заключить Кандиру в объятия, ныряя во тьму и исчезая из застенок тюрьмы Лакраш под вой обманутого учителя.

Глава 4. Новое начало

Селеста

Она бежит со скоростью волчицы, на ходу превращаясь в огромного зверя и взлетая в небо, подгоняемая криками загонщиков. Её крылья впервые распахиваются навстречу безмятежному ветру, и она пытается не кувыркнуться об землю, удержаться на высоте, куда не достают стрелы с пропитанными ядом цепями.

Выше-выше, ещё выше, подальше от охотников, от людей, от этой дикой земли, где повсюду поджидает опасность, а в небесах летают синекрылые драколы, в чьих пастяхотражается бездна. Клэрия задыхается от страха, от невозможности вернуться домой. Сколько дней она скрывалась в пещере, питаясь корешками и грибами? Даже охота похожа на игру со смертью — странные бугристые твари выползали из-под земли с заходом солнца, а при дневном свете на лесные дороги выходили разумные звери. И что было страшнее — неизвестно.

А теперь она обратилась драконом. Подумать только — девушка хотела принять волчье обличие, чтобы бежать, а вместо этого получила крылья и это волшебное слово в придачу — полёт!

Кружась в восходящих потоках, любуясь под лапами пеленой кучевых облаков и заходя в пушистые тучки, которые скоро обрушатся дождём на сухую землю, она чувствовала себя как никогда живой. Именно этого не хватало Клэрии всю её жизнь — настоящего обличия зверя.

Забыв о предательстве брата, о падении в неизвестность, пробуждении в новом, незнакомом мире, она погрузилась в абсолютное счастье и дышала через раз, захваченная мощью крыльев, скоростью полёта и красотой, открывавшейся перед глазами.

И всё было бы чудесно, не возжелай она поближе посмотреть на чёрное круглое пятно в центре долины, формой, напоминавшей огромный кратер. Забрав вниз, складывая крылья, она спускалась, пока до девушки не дошло, что она понятия не имеет, как садиться. Барабаня лапами по воздуху, Клэри как неопытный птенец замахала крыльями и кубарем рухнула на пологий, поросший сочной травой склон, пропахав мордой землю, и уже в обличии человека перекувырнувшись через голову несколько раз, затормозила, впечатавшись в поваленное дерево, выбивая из лёгких воздух.

Возможно, девушка потеряла сознание — открыв глаза, она увидела на груди огромную жабу.

Та сидела безмолвно, только шея подрыгивала, а глаза-колбочки смотрели будто прямо в душу Клэрии. Новоявленная драконица вздрогнула и земноводная в ответ громко, с каким-то надрывом, квакнула, прежде чем прыгнуть вперёд, прямо на лохматые волосы Клэрии, а потом дальше, ускакав в неизвестном направлении.

Приподнявшись, Клэри настороженно огляделась, ожидая что из-за близлежащего холма выскочит кавалькада охотников и с улюлюканьем бросится на неё. Девушка понятия не имела, что она им сделала и зачем они на неё охотятся — язык, разумеется, был незнаком, но по опыту, Клэри знала, что ничего хорошего от мужчин, одетых в кожу и с ножами и стрелами в руках, ждать не стоит.

Перед глазами разлетелись золотистые звёздочки и зашумело в ушах, когда она поднялась и, опершись о трухлявый ствол, встала на ноги. Девушка давно нормально не ела. И не спала. Не мылась, не чистила зубы. Её сумка осталась в пещере, а где пещера Клэри не знала.

— Только вперёд, дорогая, — прошептала она, собирая себя в кучку.

Волчьи тропы ей больше не были доступны. Так что домой не попасть.

Она собиралась спуститься вниз, чтобы подробнее рассмотреть этот странный кратер, когда услышала негромкий свист, а обернувшись, столкнулась глазами с незнакомцем из своих снов.

* * *

Я вскакиваю оттого, что кто-то щекочет ступни. В полутьме не видно лица незнакомца, но слышен детский смех, потом мои глаза слепнут — на миг откинулся полог палатки, и вновь оглушённая темнотой я падаю обратно на набитую соломой подушку. Поверх греет стёганое одеяло, подо мной колючий тюфяк, который намеревался исколоть меня так, чтобы стала похожа на ежа. Всё тело чешется.

Поднявшись, оглядываюсь, разыскивая вещи, попутно собирая по крупицам воспоминания, чтобы ничего из сна не забыть. Новая встреча с Клэрией, а вместе с ней и… это был Карг? Неужели я вижу прошлое как оно есть?..

Из одежды не было ничего моего, однако смогла разобраться в имеющемся. Кожаные брюки, длинная ткань с застёжкой, чтобы обмотать грудь. Сверху тёплое пончо с прорезями и бесформенные, но тёплые сапоги. Грубая и добротная выделка. Даже по вещам можно понять, что нас жители деревни встретили хорошо. Хоть этого и не помню.

Одна из тварей отвлекла красного дракона, а другая вынырнула из облаков и сверху обрушилась на меня. Кажется, это была тяжёлая схватка. На моих плечах и ногах остались следы, зашитые грубыми нитками с повязками поверху. Я вышла победителем. И даже сумела дотащить Малю до берега. А потом, видимо, отключилась.

Хмыкнув, собиралась выйти наружу, носом чуя запах жареного мяса, когда с другой стороны донеслись спорящие голоса.

— Ани, пожалуйста, прекрати это! Что ты несёшь? Куда ты собралась? Останься со мной…

— Ты любишь волнительный женский образ, нарисованный богатым воображением! Сказочная красавица из дальних земель. Но это больше не про меня. Я стала диким драконом.

— И всё равно — я люблю тебя, несмотря на…

— Как ты не понимаешь — у нас не будет детей. Не будет своего дома. Мне нельзя вернуться в королевство. Нельзя быть среди людей! Я даже не знаю, сколько вообще смогу оставаться в обличии человека! В любой момент…

— Оставь это! — прикрикнул Се́дов. — О святая Клэрия, Ани, неужели ты не знаешь, как сильно я тебя люблю?! Ничто в этом мире мне не нужно, кроме тебя. Сколько бы нам не было отмеряно — я буду наслаждаться каждой секундой рядом с тобой…

Сжимая жёсткую ткань, я слушала признание в любви и почему-то слёзы подкатили к горлу. Стало горько и как будто песня застряла в сердце. Ещё несколько месяцев назад чувствовала всё то же самое. Ответные слова Анки утонули в моей горечи, но крик мужчины я услышала:

— Ненормальная? Значит и я ненормален! И тогда плевать на нормальность! — захохотал Се́дов, а я выбежала из палатки, как зверь, утратившись землю.

Повсюду приземистые люди с копчёной кожей, сизые костры и небо, яркое до безобразия. А мне холодно, так холодно, что в глазах темно. И эти незнакомцы тянутся ко мне, а я бросаюсь из стороны в сторону, заблудившись, забыв из какой-то палатки вылезла. Так и побежала вперёд под градом вопросов на незнакомом языке, под вскрики и озабоченные лица, руки, протянутые, чтобы помочь.

— Не трогайте меня! — вскричала звонко и припустила со всех ног.

Меня могло занести куда угодно, но я оказалась в палатке, стоящей в отдалении с большой дыркой в потолке, где возле круглого кипящего котла суетилась немолодая женщина с длинной косой. Склонившись над варевом, она помешивала его ложечкой, сосредоточенно глядя как лопаются коричневые пузыри. От одного запаха могло стошнить — так пахнет сера, смешанная с тиной и мхом.

Чуть дальше за небольшим столиком, заваленным травами и ягодами, сидела вихрастый десятилетний мальчишка, сосредоточенно перебиравший папоротник. Ребёнок с интересом поглядывал на меня, и я догадалась — именно он влез в мою палатку.

— Проснулась, красавица? — с улыбкой спросила женщина, постучав деревянной ложкой по боку чана. — Лейкуку передал, что тебе снились кошмары.

Я с укоризной уставилась на покрасневшего мальчугана. Да-да, очень страшные. Здесь негде было присесть, поэтому просто встала рядом с женщиной, также уставившись в котёл.

— Что вы варите?

— Лекарство для волшебницы.

По знаку знахарки Лейкуку всыпал в середину молотое растение, отчего варево изменило цвет с коричневого на горчичный и пошло более мелкими пузырями. Спиной почувствовав взгляд, обернулась, однако кроме сизого дыма, заползавшего из приоткрытой ткани вместо двери, ничего не увидела.

— Не присматривайся, духи не любят внимание, — проницательно заявила женщина. — Ты нас всех взволновала, Селеста. Мы и не думали, что нам доведётся тебя увидеть. Последнюю из белых крыльев.

Говоря, она споро мешала приготовленное зелье, а потом, принимая из рук мальчика небольшую баночку, аккуратно влила в неё его, и закупорила деревяной крышкой.

— Пусть остужается, — улыбнулась она, выставляя лекарство на витрину к другим крупным и мелким банкам. Вокруг нас кружил молчаливый, но по глазам шкодливый, Лейкуку. Он всё норовил потянуть за подол моего пончо, хотя бы ниточку стянуть или узелок.

Следуя за знахаркой вглубь палатки, через переход в более просторную комнату, я спросила, что она имеет ввиду, говоря «последняя».

— Мы все ощутили раскол книги. Нет больше Сделок. Нет больше порядка. Теперь миром заправляет хаос. Маги первыми это почувствовали. Следом — шаманы.

— Вы шаман?

Она рассмеялась, сощурившись и усаживаясь в густые меха, служившие здесь и диваном, и спальным местом. Я опустилась напротив, крест-накрест сложив ноги. А чуть поодаль разместился Лейкуку, сплетающий косичку из вытянутых разноцветных ниток.

— Нет. Конечно, нет. Лейко должен был им стать. Но теперь его постигнет иная судьба, — со странной интонацией ответила она. — Кстати, ты можешь звать меня Марка. Мы с Лейко поведём тебя через испытания.

Тут мне стало как-то не по себе. И я отпрянула назад, почувствовав себя мышкой в западне.

Смех Марки вновь разнёсся над тихой комнатой и позади ей вторил Лейко. Мальчишка незаметно перебрался ближе и теперь сидел почти вплотную ко мне. Смуглая кожа, чёрные, жёсткие как щетина волосы, и удивительные яркие карие глаза. Он мне кого-то напоминал, но сквозь детские черты ничего, кроме любопытства и детской непосредственности не проступало.

— Твой муж рассказал, куда вы направляетесь. Без навигации. Просто двигаясь по течению, в надежде отыскать таинственный вулкан, куда заточили отступника Шэ. Согласись, этот план изначально был обречён на провал, — она поднялась с места и отошла в сторону к небольшому грубо сколоченному шкафчику, из которого выудила стеклянную бутылку. — Держи, это перцовая настойка. По глазам вижу, она тебе необходима.

Крошечная бутылка пробудила в памяти странное слово «мерзавчик», а её идеальная форма и чуть зеленоватый цвет довершили образ.

— Здесь было что-то другое, — открыв и принюхавшись, памятью почувствовала сквозь перец иной аромат. — Это полынь, смешанная с… аконитом.

— Но в этом мире не растёт аконит. Откуда ты знаешь, что это? — навязчиво спросила Марка, касаясь моей руки. В её глазах смесь сочувствия и тепла, и какой-то тайны. Она хоть и выглядела моложаво, не старше пятидесяти по человеческим меркам, однако серые глаза выдавали куда более пожилой возраст.

— Может подсказка прячется во снах? — ещё одним вопросом подтолкнула она.

— Мне снится, что я Клэрия. Снится её мир и как она попала сюда, — в горле разом пересохло и я открыла бутылочку вновь, выпивая залпом, а потом раскашлявшись да так сильно, что слёзы брызнули из глаз. Наклонившись вперёд, опёрлась локтями о мягкую шерсть, пытаясь продышаться, показалось, что погрузилась в крепкие, морские волны, что с грохотом бьются о песчаный берег. Марка постучала по спине, и помогла выпрямиться назад, а Лейко поднёс к губам полную чашу ледяной воды. Полегчало.

— Вот видишь, а ты боялась испытаний. Первое из них — только что прошла, — с детской укоризной в голосе, как говорят матери с нерадивыми детьми, сказала Марка. — Ничего не бойся. Ты получишь ответы на свои вопросы. Тысячелетиями вечный готовился к возвращению. Но и мы время даром не теряли.

— Так кто же вы?

Она переглянулась с Лейко, а затем прошептала едва слышно, наклонившись так близко, что я почувствовала мятный аромат её дыхания и ощутила тяжесть лёгшей на плечо руки.

— Мы — дети бога Шэ. Чистые души.

* * *

Слова той женщины запали в сердце, и я долго размышляла над ними, пока шла к своей палатке. Марка сказала, что выжившие с корабля мужчины сейчас совещаются со старейшинами деревни. И предупредила, что в дальнейшем все переговоры будут идти через меня.

«Мы хотели дать тебе выспаться. Ты так давно нормально не спала», — заявила она, объясняя, почему меня не позвали на совет.

Теперь я крутила в руках травинки, то засовывая их в рот, то выпуская обратно, наполняя рот сладкой горечью. Меня многое должно волновать, но перед глазами встаёт момент, когда Клэрия (когда я в теле Клэрии) принимаю протянутую руку мужчины.

Он совсем не похож на Ника. Светловолосый, почти неземной красоты. Мужчина выглядел как из другого мира. Сновидение что-то перевернуло во мне, отчего теплело ниже живота и шумело в ушах, а на щеках расцветал румянец. Отголосок эмоций Клэрии. Её любви к Каргу.

Но почему я это чувствую? Я теряю себя? Становлюсь ею?

Мысль испугала, и я невольно прикусила язык. Досадливо поморщившись, остановилась, а подняв голову, увидела выходящего Арта из самого крупного шатра в центре деревни. Сейчас я могла лучше рассмотреть деревню и видела, что от него во все стороны как волны расходились шатры поменьше, а по краям деревни возвышался небольшой частокол, в половину человеческого роста. Повсюду сновали курицы и слышалось блеяние овец. И стоял запах крови. Марка передала, что вечером состоится пир в мою честь. Вот к нему и готовились.

Я первая подошла к мужу и за руку увела подальше от приумножающихся любопытных глаз. Мужчина, хоть и выглядел потрёпанным, однако в его глазах стояло облегчение, а рука сжимала нежно и первое, что он сделал, как мы остались одни, — поцеловал деликатно и очень осторожно. А потом с силой встряхнул за плечи и воскликнул:

— Сэл, почему ты никого не слушаешь?! Тебе же было велено сидеть в трюме, за каким морвиусом, ты полезла в гущу сражения? — он почти дрожал от гнева, сквозь который проступала опостылевшая тревога. Она вязла на зубах и от неё внутри всё опало.

Я высвободилась и обхватила себя за плечи, пытаясь унять противный холод, который частенько испытывала, когда ссорилась с Артом.

— Деян чуть с ума не сошёл, когда не нашёл тебя в тонущем корабле! Он думал, что ты погибла и если бы не Анка…

— Которой совершенно не возбраняется участвовать в битвах, — как бы вскользь заметила я.

Это стало последней точкой. Арт набросился на меня, как какой-то сумасшедший, стягивая через голову пончо и бросая под ноги, а потом, плюя на мои возражения, сдирая и брюки, и ткань вокруг груди, и даже нижнее бельё, несмотря на отчаянное сопротивление! Только когда осталась стоять полностью обнажённой, он резко успокоился.

— Посмотри на себя внимательно, кэрра Селеста Гадельер, — с какой-то мрачной торжественностью заявил он, заставляя убрать руки от бёдер и груди. — Морвиус бы тебя подрал, смотри же Сэл, что ты с собой сделала!

Горячая волна гнева застилала глаза, и я не понимала, о чём он. Парочка швов, немного разноцветных синяков. Ну да, я так и не оправилась после обличия утопленницы и кожа до сих пор не потемнела, отливая какой-то фарфоровой бледностью. Конечно, на рыбе и солонине особо не раздобреешь! Но я и не чувствовала себя увечной. Количество проступающих рёбер и острые коленки не делают меня слабачкой. Сила внутри.

— У тебя нет сил. Ты измождена. Ходишь во сне. Плачешь, когда думаешь, что я не вижу. И постоянно споришь, когда всё, чего желаю — чтобы ты была в безопасности и здорова! — с жарким сожалением в голосе говорил Арт, заламывая брови и мелкой дрожью выводя каждый порез на моём теле, совсем не касаясь кожи. Будто я тончайший фарфор, способный разлететься на куски от малейшего дуновения ветерка.

— Но ты бросаешься в огонь, будто считаешь себя бессмертной, Сэл. Так нельзя. О, духи предков, я не переживу, если вновь увижу твою смерть… — голос дрогнул, и я увидела глубоко запрятанную в душе мужа трагедию. Он состарился как это бывает, если шагнул за пределы своего воображения, ныряя в самую тьму. Будто если нет меня в этом мире, значит и мира самого нет вовсе.

И тогда проняло. Я потянулась к нему, припала к груди, прижимаясь изо всех сил, зажмурившись, чтобы стереть образ из памяти, оставив только тепло мужского тела, такой родной и знакомый запах. Чувство, когда тебя крепко-крепко сжимают, помещая в маленький домик безопасности, где нет никаких бед и тревог. Только тепло. Только любовь.

Когда его губы отыскали путь к моим, я подалась навстречу, впервые ощущая, что это правильно. Что это мой дом.

Глава 5. Шаманизм

Селеста

В голове вертится незамысловатая песня, лихо перескакивая с одного куплета на другой, вращаясь как юла в такт шагам. Я сбиваю мелкие камни, сама нахохлилась, как воробей — к вечеру похолодало. С горных елей тянет морозом, и ночью обязательно пойдёт снег. Кутаясь плотнее в пончо, клоню голову проходящим жителям деревни, а они в ответ осеняют символом Клэрии.

Куда бы не пошла — она следует за мной, тенью стоя у плеча, держа руку на шее, шепча на ухо: «Ты — моё порождение. Без меня — не было бы и тебя». Но ведь нет кровной связи. В Никлосе есть частицы Карга и Клэрии, а я получила только ариус. Ненадолго. Без него даже сны о прошлом не отменят действительности — хоть мои крылья по-прежнему белые, я больше не белокрылая драконица. Не осталось великой силы. Ничего больше нет.

— Я вижу восход злой луны, я вижу беды на пути, я вижу землетрясения и молнии, я вижу, пришли плохие времена… — бормочу себе под нос, удивляясь, насколько прилипчивым оказался этот мотив. Нездоровым. Как будто не моим.

И встала как вкопанная, застигнутая жаркой перепалкой. Ноги вывели к куполообразному шатру, от которого исходил сильнейший жар, в закатных лучах окрашенного багровыми тонами. Из центра в небо вырывался чёрный дым, тугой струёй извиваясь вверх. Прямо напротив входа бесновался Томар, потрясавший рукой и проклинающий на все лады упрямую Марку.

Женщина только смеялась в ответ на его проклятия. В жёлтом цыплячьем платье она походила на злое солнышко в противовес чёрным тряпкам вечного мёрзнущего колдуна.

— Вы отравили мою дочь! Напоили её ядом! — орал он, привлекая нездоровое внимание жителей деревеньки и в особенности пары брехливых псов, что на каждый его крик, возбуждённо поддакивали громким лаем.

Томар не выдержал конкуренции и запустил в них мелкой молнией, отчего они с визгом бросились врассыпную, а знахарка скептически изогнула бровь.

— Вашим предложением было оставить девочку на волю богам. Чтобы она сама справилась с ядом морских тварей. Поступи мы так — и она не пережила бы эту ночь.

Колдун топнул ногой:

— Я не посмею сделать из моей дочери шаманку! Она настоящая колдунья, а ваши отвары…

— Отворяют душу! — отрезала женщина, сузив глаза и перейдя в наступление. — Если душа чиста, ребёнок не пострадает. Она выживет. Её воля решать, кем быть. Без добровольного желания нельзя стать шаманом.

— Шаманизм — медленная смерть, — тихо ответил Томар, опуская голову.

Заметив моё приближение, мужчина успокоился, как-то сгорбился, опускаясь на скамейку, чтобы перевести дух. В его глазах читался немой укор, будто я виновата в том, что утратила ариус.

— Что здесь происходит?

— Перепалка между видами магии. Застарелый спор, — успокаивающе ответила Марка. — Хочешь проведать Амалию? Скоро ей станет лучше, и девушка была бы рада увидеть рядом с собой знакомое лицо.

Колдун вновь взвился, торопливо поднимаясь и пытаясь проскользнуть в шатёр, однако бдительная знахарка преградила путь, отталкивая назад.

— А почему я не могу увидеть дочь?! — возмутился он.

— Чтобы не смог помешать лечению. Напоминаю, колдун, вы здесь в гостях. И ваши люди сами обратились к нам за помощью. Мы будем оказывать её на наших условиях. А теперь уйдите. Ваши эмоции загрязняют воздух. А для выздоровления нужна свежесть и свобода, — с натянутым спокойствием заявила Марка, выставляя руку вперёд.

Было видно, что, если колдун по-доброму не уйдёт, женщина применит силу. И Томар был вынужден уйти. Напоследок только буркнул что-то ядовитое, отчего Марка пошатнулась, холодным взглядом окинув его удаляющуюся спину.

— Будь осторожна с этим человеком, Селеста, — предупредила она. — В нём много яда и гнева.

— Он чуть не умер. В его теле сидел Ктуул.

Знахарка вздрогнула, по-новому глядя в сторону хромающего колдуна.

— Нехорошо. Вот это действительно нехорошо.

С уходом Томара, к шатру вернулись псы. Их вытянутые морды нет-нет, да и поворачивались в его сторону, прикидывая вернётся злой человек или нет. Поджарая красная псина ткнулась носом в мою ладонь, проверяя нет ли чего вкусненького, а потом нахально развалилась в ногах, подставляя пузу, мол, не стой, а давай чеши!

— Собаки чувствуют хорошего человека, — одобрительна заметила Марка, когда я присела и погладила жёсткую шкуру, отчего пёс возбуждённо завилял хвостом. — А плохого станут избегать.

— Томар не плохой человек. Он сложный. С непростой судьбой. Маля — всё для него. Неудивительно, что он так переживает за дочь, — вступилась за колдуна, поднимаясь и подходя ко входу в шатёр. Я не стала повторять слова Кукулейко. Не стала говорить и о своём невыполненном обещании.

— Держи ухо востро, Селеста. Тот, кого коснулась длань бога, никогда не будет прежним.

* * *

Внутри натоплено как в бане, темно, хоть глаза выколи, и пахнет хвоей. В середине прямо под дыркой в небо открытая печка, утопленная в полу и сверху обложенная чёрными камешками, на которые Анка брызжет водой. Вверх поднимается густой недовольный пар и запах усиливается. Кроме неё и лежащей на топчане Амалии, в шатре никого не было.

В небольшом предбаннике я оставила верхнюю одежду и внутрь зашла, укутавшись в полотенце, тотчас покрывшись гусиной кожей — меня немного знобило с вечерней свежести. А драконица, казалось, совсем не чувствует жара, всё подбрасывает дровишки, создавая пекло. Она обтирает мокрой тряпкой обнажённую колдунью, как и велела знахарка. «Нужно выгнать яд из кожи, — заявила Марка, отправляя внутрь. — Ночь так пожарится, сама с собою в чистоте встретится и к утру либо оправится, либо на тот свет отправится. Иного лекарства нет».

В темноте, от света углей и пары масленых ламп, Амалия казалась крошечной и такой тёмненькой, болезненной: с густыми синяками под глазами и страдальческим изломом бровей. Она тихонько постанывала во сне, прижимая руку к голой груди. И будто почуяв меня, приоткрыла глаза, щурясь:

— Мы выжили, Сэл. Правда? Добрались. Теперь всё будет хорошо, — слова выскользнули изо рта и провалились куда-то, а девушка вернулась в тягучий сон болезни, где много жара, ломоты в костях и тугой головной боли. Дотронувшись до её руки, поразилась, насколько она влажная и холодная.

— Поддай жару, Анка. Мальку не хватает огня, — замечаю, опускаясь на свободную скамью и упирая руки в подбородок. — Пойдёшь на вечерний пир?

— Не в мою же честь, так что присутствовать необязательно, — скучающе отвечает Анка, подбрасывая поленья в топку, и раскупоривая пару склянок с жидкостью, от которой сильно разило древесным ароматом. — Пропущу.

— Я бы тоже не пошла, — пробормотала в ответ, наблюдая за её быстрыми движениями. — Я рада, что ты цела и на свободе.

Она брызнула зелье на камни: раздалось громкое, возмущённое шипение, и запах очень быстро разошёлся по шатру, будоража приятной свежестью, проясняющей спутанное сознание. Амалия легче задышала. Теперь Анка опустилась рядом с нами на вотканный ковёр, скрещивая ноги и выпрямляя спину. Её волосы забраны под полотенцем, она разминает шею, и я замечаю тонких золотистых змеек, гуляющих под кожей.

— Это больно? Странно? Желанно? — я пытаюсь подобрать слова, но ничего путного на ум не приходит. Как и нет понимания, во что превратилась бывшая подруга по Равновесию.

Анка проводит рукой по плечу, огоньки вспыхивают ярче, отражаясь в темноте глаз красным пламенем. Показалось, что рядом со мной сидит не миниатюрная девушка, а огромный краснокожий дракон, огнём поглощающий пространство. Всего лишь миг и пламя с рёвом бросится на деревню, сжирая тьму на своём пути, оставляя только мелкий невесомый пепел.

— Естественно. Как и должно быть, — но голос говорил о печали. А глаза сказали больше, чем слова.

Став элементалем, Анка потеряла человеческую часть себя. И будучи не в силах от неё отказаться, она застряла на перекрестье миров, ежедневно мучаясь, пытаясь их соединить.

— Неужели любовь стоит того, чтобы так страдать?..

И сама себе отвечаю — стоит. Да, любовь стоит того. Если она настоящая.

Показалось, что прошла всего минута, но в помещении стало холоднее. Подняв голову, не вижу Анку — она ушла, а вместе с ней и иссушающий жар. Дотронувшись до лба Мали, убедилась, что он прохладный, дыхание ровное, запах гнили испарился вместе с паром, оставив лёгкость и сонливость. Девушка ещё долго будет спать.

Выбравшись наружу, наталкиваюсь на Томара, вернувшегося к палатке. Он сидел на лавочке, прислонившись к деревянной опоре, и что-то строгал из деревяшки маленьким ножом. Присмотревшись, увидела очертания шахматной фигуры коня.

— Не знала, что вы любитель шахмат, — заметила, присаживаясь рядом.

Он мельком глянул, и вернулся обратно к своему занятию. От света горящего фонаря почти ничего не было видно, поэтому колдун подсвечивал руки магией. В отличии от корабельного колдуна, она хорошо его слушалась.

— Всего лишь игра. Мале нравилось.

— Жар ушёл, — замечаю мягко, покрывая его руки и вытягивая почти готовую фигурку. — Она поправится.

Он выдохнул и будто уменьшился. Словно горе так набухло в его венах, превращая в тёмный, озлобленный шар, что, утратив причину, он сдулся, высыхая до глубокой усталости, от которой теперь и подняться с места — непросто. Морщины сильнее залегли возле губ и на переносице, вычерчивая новую карту тревог.

— Кто бы сказал, что ребёнок станет моей слабостью. Я думал, инквизиция всё забрала, но, когда увидел её такой маленькой, крошечной, когда она потянулась ко мне магией, я сразу почувствовал родство. Понял, что она — моё продолжение. И полюбил всем сердцем. Я так боялся, что она навредит себе, всегда держал в ежовых рукавицах, помня, что со мной сделали люди за мои способности. Мою неосторожность. Но Амалия — она свет. Который чуть не погас, когда вы начали дразнить вечного.

В его голосе зазвучали стальные ноты, он напрягся, окинув меня тяжёлым взглядом.

— Так вы всё помните?

— Только то, что он разрешил помнить, — Томар тяжело поднялся, проигнорировав моё стремление помочь.

В очередной раз, я увидела, как мало сил осталось в этом теле. Он иссыхал на глазах, но на все расспросы отмахивался, как от незначительных. Будто смерть — это пустяк и ему не грозит.

— Скажу тебе правду, Селеста Каргат. Я не верю в эту миссию. Не верю, что сгинувший тысячелетия назад изгнанник даст ключ к спасению мира от вечных. Но я обязан тебе своим спасением, поэтому буду помогать по мере сил. Однако, как только станет ясно, что этого недостаточно, я заберу дочь и мы исчезнем раз и навсегда. И будем держаться как можно дальше от всего, что грядёт.

— А вы знаете, к чему всё идёт?

Вдалеке показался Артан, он махнул рукой, зовя на радостные голоса, доносящимся с центральной площади деревни, куда вытащили столы и соорудили лавки, где уже была разложена еда и разлиты напитки. Там веселились, общались, говоря на смеси из языков и жестов. Что-то вдохновенно вещал Се́дов, ему вторил Деян, а над ними громогласно смеялся вождь деревни.

Там было уютно. Там жила надежда. А здесь постыло. Здесь ничего не было.

— Ктуул злопамятен, Селеста. Он будет мстить.

* * *

На рассвете танцевал серый снег. Он бесшумно выписывал пируэты, крупными хлопьями разлетаясь по небу, ложась пушистым ковром на голую землю. Тихо. Как же тихо. Позади доносится довольное посапывание. Муж ещё долго будет спать после местного самогона и настоящего мяса. Как и прочие путешественники, впервые за долгие месяцы, досыта наевшиеся и напившиеся, смывая горечь от потери друзей и товарищей. Спокойный сон. Вкусная еда.

Всё было сделано так, чтобы ничто не помешало пройти испытание.

На мне удобные сапоги, сверху простая рубашка до пят, подвязанная тонким пояском, расшитым любопытными символами луны и солнца, играющих зверей, стрел и когтей. Я заплетаю волосы в тугую косу, выхожу наружу, окунаясь в густой туман, вдыхая свежий морозный воздух и выдыхая облака пара.

Мой путь пролегает в сторону от деревни к хвойному лесу, чьи остроконечные ели как стрелы пронзают тусклое небо. Из-за тумана почти ничего не видно, кроме выложенной белыми камнями тропинку, ведущей в лес. Я прохожу мимо палаток гостей, и при моём приближении отодвигается полог и показывается лицо Анки. В её взгляде читается вопрос: «Нужна ли помощь?» Качаю головой. Испытание пройду в одиночку.

Заходя в лес, успевший за ночь полностью окунуться в сугробы, слышу, как позади треснула веточка — оборачиваюсь, но вижу только тени под заснеженными кронами деревьев. Ели трещат, колются иголками, дразнятся, играя с воображением. Я вижу Лейкуку, прыгающего на одной ноге, но ведь это всего лишь лавина снега, павшая с дерева. Освободившись, ветки танцуют, создавая под собой снежную дымку, скрадывающую обзор.

На идеально круглой поляне стоит человек десять. Все как я — в белых рубахах. Только босые и как их холод не берёт? В центре Марка, она серьёзна как никогда, держит руки ладонями вверх, не обращая внимания, как снег выбелил и без того седые волосы.

Хлопают крылья над головой — с места тронулась полярная сова, скрываясь в молочной дымке. Обращаясь взглядом обратно на поляну, вижу, что теперь все смотрят в ответ. Их глаза в тусклом свете блестят жёлтым, люди неподвижны и кажутся суровыми великанами в бесконечной белизне.

Я подхожу совсем близко и Марка кивает головой. От неё исходит сильный мускусный запах, он резок и будоражит нос. Знахарка не улыбается. А заговорив, пугает низкой модуляцией голоса.

— С той стороны леса есть быстрая горная речка. Доберёшься до неё — останешься в живых.

Мужчины и женщины, сомкнувшие за нами круг, стягивают через головы рубахи, снимают обувь и тянут пояса вниз. Наклонив голову, смотрю недоумённо пытаясь понять, что они делают. Марка хватает за запястье и притягивает к себе:

— Ты умрёшь, если не побежишь. Беги, Селеста, беги!

И с силой отталкивает назад, что я чуть не падаю, задевая обнажённого мужчину. А когда испуганно вскрикиваю, они падают на колени, запрокидывая головы к небу, и начинают выть как самые настоящие волки. Оливковая кожа идёт рябью, буграми, мелко дрожит — из неё выступает шерсть. Лица удлиняются, волосы сливаются с кожей и появляются звериные уши. Они тявкают как щенки, проглатывая звуки, харкая кровью и щёлкая удлинившимися зубами.

Я отступаю всё дальше и дальше назад, зажимая рот, боясь хоть звуком привлечь к себе внимание. А когда волчица-вожак выступила вперёд, облизываясь, и жёлтыми глазами буравя мою шею, я побежала. Со всех ног, как будто никогда прежде не бегала. Но куда? Куда бежать?

Ныряю под ель, скрадываясь среди камней, прячась в глубоких ямах-сугробах. Нога провалилась в нору, и я теряю равновесие, улетая вниз со склона. В бока врезаются ветки, лбом налетаю на камень и как рыбеха распластываюсь на снежной поверхности. Вслед за мной падают шишки и иголки, кружится снег, оседая во рту. Что я делаю? Куда бегу и зачем?

Рычание доносится со всех стороны. Остальное зверьё притихло, затаилось в норах, скрываясь от волчьей стаи. Но волков интересует только одна добыча — это я. С кряхтением поднимаюсь, всматриваясь вверх на пригорок. Если приглядеться, то увижу серые шкуры, ползущие вниз. Обернувшись, радуюсь своему недолгому везению — головой чуть не напоролась на вытянутый сук.

Поднимаясь, прихрамываю, двигаясь дальше вниз, совершенно не понимая, куда иду. С ноги слетел сапог, во второй набилось снегу и пальцы заледенели. Кажется, я оставляю кровавые следы. Кажется, я не доберусь до реки. Да и где она? Я не запомнила.

«Если превратишься в дракона — не пройдёшь испытание, Селеста. Запомни это накрепко. Не вздумай обращаться к драконьей стороне. Ты должна отыскать в себе силу ариуса. Силу истины. Себя настоящую. Не сможешь — и вы вернётесь домой ни с чем», — стучит в висках голос Марки. Она предупреждала. Но не говорила, что всё будет так.

Отламываю от молодого дубка, невесть как затесавшегося в этом хвойном царстве, толстую ветку, обламываю концы, придавая ровный вид. Цепляюсь за ствол старой ели, прислоняясь к ней. Шмыгаю носом. Всего лишь переведу дыхание. Восстановлюсь чутка. Потом побегу. Я смогу добраться до реки. По-другому и быть не может!

Скрипит ветвями ель, падают шишки. Суетливо взлетает из скрытого гнезда чёрная птица. Оставленные кровавые следы распускаются как пионы на белоснежной скатерти ранней весны. В полёте падения я напоролась боком на острый сук.

Морды появляются отовсюду. Я медленно верчусь вокруг дерева и вижу жёлтые горящие глаза, возникающие то здесь, то там. С их пастей падает слюна. Головы наклонены. Вздумай тронуться — рычат, а хвосты прижаты между ног. Вперёд выходит вожак. Она разумно смотрит на меня, стряхивая с шерсти мокрый снег.

— Это же неправда! Вы не убьёте меня! — восклицаю запальчиво, вытаскивая вперёд тяжёлую палку и выступая прямо на волчицу. — Это всего лишь игра! Вы не нападёте!

Глаза теряют разум, и она прыгает вперёд. Не знаю, как, но я умудряюсь отбросить её назад, а потом бегу в сторону, и волки отпрянули с моего пути. Я бегу, несмотря на стук сердца в ушах и хруст костей, несмотря на дикую колющую боль в боку, несмотря на невыносимый холод. Страх. А они следуют за мной по пятам, и то здесь, то там возникают серые туши. Задевают бёдра, целятся в икры, бросаются под ноги, вот-вот укусят, вот-вот повалят и утопят в ледяном снегу, раздирая на ливер и кишки.

Туман такой плотный, что хоть ножом режь, в нём нет кислорода, только мокрая снежная взвесь, в которой мерещится всякое. Будто вижу мальчишку, сидящего на дереве, потешающегося надо мной. Лейкуку запускает в лицо снежком, я уворачиваюсь и падаю, когда волк всем телом врезается в меня, опрокидывая на землю. Клыки вонзаются в лодыжку, трясут как игрушку, и я вою от боли, чувствуя и другие клыки на своей коже.

Зверь выворачивает меня, подбрасывает в воздух, я падаю на спину, и белая волчица ступает на грудь, заглядывая в глаза, прежде чем раззявить окровавленную пасть.

— Нет! — закричала я, и сила вырвалась из сердца, судорогой пройдясь по телу, продолжая бить и бить по нервам. Не так как дракон, но как волк.

Как оборотень, обретший впервые свою ипостась.

Глава 6. Забава вечного

Никлос

Из воздуха они падают на пыльный диван, короля переворачивает и опрокидывает на пол, тогда как Кандира Мойер без движения остаётся на месте. Ник пытался продышаться, от боли сдавило рёбра и перед глазами встала серая пелена, пока мужчина не перевернулся на живот. Глубоко вздохнув, он звучно чихает — скрытая в подвальном лабиринте комната полна пыли и затхлости. При обустройстве этого места, король не пользовался магией, тем самым полностью пряча это помещение среди десятков других.

Поднявшись, Никлос перебрался на не менее пыльное кресло, прикрыв глаза, чтобы прийти в себя. В абсолютной тишине тайной комнаты ему о много было необходимо подумать.

Чудом выбравшись, ему казалось, что вот-вот пространство подёрнется серой рябью и он окажется в клетке, представленным перед глазами насмехающейся Туулы, придумавшей очередную игру. Но время шло, и он всё больше убеждался в своей удаче.

Однако повезло не во всём. Ктуул успел подгадить напоследок — король окончательно утратил связь с нориусом, тем самым потеряв часть себя. Такое беспредельное чувство беззащитности было ему незнакомо и на крошечный миг он пожалел о своём побеге.

Сумбур мыслей нарушил шорох со стороны, поднявшись, он увидел, как дёргается дверная ручка потайного убежища и на пороге появляется бледный Богарт.

— Я же подписал бумаги, — хрипло говорит Ник, видя облегчение, смешанное с затаённой жалостью от внешнего вида короля, на лице канцлера.

— Так что теперь я не на службе короны и могу действовать как частное лицо, — невозмутимо ответил Богарт, плотно прикрывая за собой дверь. Ему хватило такта промолчать об увиденном. — Смею заметить, вы совершили побег? И прихватили с собой нынешнюю главную угрозу королевства?

Король усмехнулся. Пройдя через комнату, он до хруста в костях сграбастал друга в медвежьи объятья, хлопая по спине, чувствуя, как самому становится легче. Он не один. А потом Никлос обратился к скрытым запасам комнаты, откуда выудил коньяк и два стакана. Ему до чёртиков хотелось напиться, чтобы утопить свою глупость в алкоголе. Как он мог быть таким легковерным болваном? Как мог поставить свои желания выше других…

Пока он занимался напитками, Богарт вкратце ввёл в курс дела.

О том, что вместо Его Величества выступает иное лицо, канцлер быстро догадался. Невозможно так просто обмануть главу тайной службы, который легко вычислил поведенческое сходство между лже-Томаром и лже-Никлосом. Сделав выводы, мужчина предпочёл затаиться и по крупице выуживать из «короля» сведения и таким образом выяснил, что странное изменение поведения некоторых придворных и, в частности, Селесты Каргат, является следствием маскировки старых богов.

Однако о судьбе короля Богарт не знал, поэтому счёл, что Никлос и Селеста погибли, хоть Кандира Мойер утверждала об обратном. Она не сумела убедить Богарта, её схватили прежде, чем канцлер узнал о планах Ктуул на счёт Ордена, так что, оставшись в одиночестве, он принялся перестраивать звенья тайной службы, чтобы люди не попали в лапы к морвиусам и старым богам, подозревая, что и его, в любой момент, могут заменить.

В конце концов, он уже знал, что гибель его жены не была случайной. Её безоговорочная преданность морвиусам и лично Баффору раскрылась после того, как он нашёл тайники в дамской комнате с очень грязной информацией. Богарт поставил точку в расследовании исчезновения Кирнан — её сердце было скормлено королю в день летнего солнцестояния, дабы возбудить его чувства тьмой.

Милан была правой рукой Баффора, и судя по расшифрованным страницам её дневника, влюблённой до беспамятства. Она мечтала о возвращении старых богов, чтобы стать парой своему возлюбленному, преодолев видовой барьер.

Словом, данных было много. И сейчас Богарт с опаской поглядывал на похолодевшего от свалившихся новостей Никлоса, пытаясь предугадать, как тот поступит. Не обвинит ли его в случившемся.

— Как вы теперь поступите, мой король? — осторожно спрашивает Богарт, по чуть-чуть потягивая напиток, тогда как король разом ополовинил стакан, потянувшись за свежей дозой.

Окинув канцлера испытующим взглядом, Ник пожал плечами. Весь план состоял в том, чтобы дать время Селесте и Артану найти способ избавиться от старых богов. Он планировал держать вечных на расстоянии от белокрылой, но не сумел сделать этого. И теперь не вполне понимал, что дальше делать. После всего, что он успел наворотить, король не верил, что ему будут где-нибудь рады.

Вместо ответа, он решил проверить Кандиру, всё ещё остававшуюся без сознания. Мужчина приложил ладонь к холодному лбу, проверил пульс и аккуратно осмотрел тело, убедившись, что у неё и правда нет серьёзных повреждений. Кажется, она просто спит от усталости.

— Ваше Величество, вам нужно ещё кое-что знать, — постучав ногтем по бокалу, осторожно заявил Богарт, наблюдая за манипуляциями короля. — Я обнаружил некоторые сведения о морвиусах в вещах жены. И, кажется, теперь могу дать ответ на один из самых сложных вопросов.

Ник поднялся, настороженно поглядывая на Богарта. Он не мог подозревать канцлера в обмане или подлоге — его бывший секретарь не раз доказывал свою преданность. И веру в королевство и корону. То, что он недооценил скромную и излишне трепетную Милан, не делало из него предателя. Ошибки все совершают.

— Из её дневника, я выяснил имя Баффора, однако, я предполагал, что этот человек давно мёртв.

— Он жив, — раздался скрипучий голос с дивана. Высохшая женщина приподнимается на локтях и щурясь смотрит на короля. — Всё это время Баффор находится рядом с Селестой Каргат. Девушкой, у которой сохранился последний предмет с родины Клэрии. Самый ценный, ведь он носится у сердца.

* * *

Кандира Мойер с жадностью поедала чёрный хлеб с сыром, запивая его молоком, принесённый сообразительным Богартом. Она бы не отказалась от более плотной пищи, но больше ничего желудок принимать не желал, и она ела просто, чтобы набраться сил. Ей было трудно говорить, ещё труднее мыслить, но женщина старалась кратко донести до короля свои знания о старых богах:

— Никому неизвестны истинные масштабы влияния вечных. Как и природа их связи с нашим миром. Однако доподлинно ясно, что, по какой-то причине, они не могут покинуть нашу планету, не имея связи с местом, куда направляются. Им нужен маячок другого ожерелья, сделанный рукой разумного. Поэтому следует ожидать худшего от Ктуула, так как в нашем ожерелье не осталось иных планет, куда бы он мог самостоятельно перебраться, — она причмокнула губами, ощупывая нижнюю челюсть. — Не вздумай верить этому существу, Никлос Каргатский. Получив желаемое, он не успокоится, — и она вытащила изо рта отвалившийся зуб и со вздохом положила его накрай столика к другим. Её пытали временем. И сейчас она стремительно старела, ясно осознавая, что жить осталось недолго.

— Я предполагаю, что Баффор не может украсть у Селесты амулет, иначе он давно был бы здесь, — кивнул Ник, игнорируя подтекст слов Кандиры.

Тогда женщина наклонилась вперёд, резко схватив его за запястье, чуть не свалившись с дивана:

— Ты отказал ему. Дважды. Откажешь ещё раз — и он убьёт сначала тех, кто дорог, а потом заберёт и твою жизнь. Терпение вечного истощается. Ты ходишь по краю. Будь готов проиграть, ради общей победы, — отпустив, она громко раскашлялась, запрокидывая голову и прикрывая глаза.

На месте её пальцев проступили красные следы и Ник машинально потёр руку. Он принял решение.

— Я уезжаю, — скупо говорит Никлос. — Здесь у меня больше нет власти. Вздумай Ктуул угрожать людям — и мне нечего противопоставить в ответ. Только игра в поддавки, но это не мой путь. Так что я отправлюсь за Селестой, надеюсь, что сумею разыскать её прежде, чем он заполучит кулон Клэрии. Богги, ты в курсе, где настоящий Акрош с Винелией?

Бывший, но не бывший, канцлер задумчиво теребил истрепавшийся край папки, куда тезисно вписывал полученную от Кандиры информацию. На слова короля он кивнул, сообщив, что пара, скорее всего, укрылась в доме друга её матери и передал адрес.

Мужчина чувствовал себя не в своей тарелке и с каждой секундой это чувство росло, грозясь перерасти в панику. Ему казалось, что на них со всех сторон надвигаются стены, что тени в углах слишком черны, а отсутствие окон прячет время суток. Богарт поднялся с места, ощущая неуёмную потребность пройтись по комнате просто, чтобы собраться с мыслями. Ему хотелось как можно скорее переправить короля из дворца на тайную квартиру, откуда тот сможет спокойно направиться куда ему угодно.

— Вы введёте меня в курс вашего плана? Разумеется, если моя помощь требуется.

— Потребуются кони, деньги и адреса надёжных людей по дорогам к Сатуральским долинам. Я ведь правильно понял, что порталы больше не работают? Придётся путешествовать как человек. Утратив нориус, я не могу переноситься во тьме, а чёрные крылья слишком приметны… Знаете, что любопытно? Мне доподлинно известно, что Селеста также утратила ариус. Но и без своих сил, мы по-прежнему чувствуем друг друга, между нами будто натянуты бело-чёрные связующие нити…

— Как?! И ариуса нет? — встрепенулась Кандира.

От волнения, она вскочила, походя разбивая чашку с остатками молока, и резво налетела на короля, заваливаясь вперёд. Ник удерживал её от падения, пока женщина обхватила руками его лицо, пальцами впиваясь в щёки и нижние веки, словно выискивая что-то в рубиновом отблеске чёрных глаз. А не найдя, отшатнулась, падая на пол.

Там, где она коснулась затянувшихся ран, пробудились болезненные импульсы, напоминая о жутких следах. Сейчас король даже порадовался, что от него прежнего так мало осталось. Будет проще затеряться в толпе. После ночь Трезубцев и костей, после горячего зимнего солнцестояния осталось так много искалеченных людей…

— Мы обречены. Теперь, когда в руках Ктуула столько власти над вами обоими, — безнадёжно говорит Кандира, стискивая кулаки в бессильном гневе.

— Нет. Она не пляшет под его дудку, — правильно интерпретировал Ник возглас угасающей женщины. — Селеста оказалась умнее — она отказалась становиться его ученицей… — горечь в голосе иссякла.

— О, мой бедный, изуродованный мальчик, ты весь как открытая рана, — на карачках, поддерживаемая подоспевшим Никлосом, шепчет Кандира, смягчая взгляд. — Как можно представить себе существо, способное лишь словом изменить карту мышления человека? А ведь Ктуула не зря называют мастером иллюзий и сомнений. Он с лёгкостью ломает искушённые умы, взламывая их отмычкой вечности. Единственное, против чего у него нет оружия, — простота.

Король не успел узнать, что хотела этим сказать Кандира. Его голос утонул, как провалившись в бочку, и вместе с этим погас свет. Что-то толкнуло его назад, и монахиня выпала из его рук. Ник пытался говорить, но ни звука не доносилось из его рта, только возрастало сильнейшее давление на грудь, отчего ему казалось, что он вновь погружается в бездну. Раздался свист, а потом женский оборвавшийся вопль.

— Ваше Величество! — закричал Богарт, но и его голос будто втянулся в пузырь, исчезая с влажным хлопком, уступая место ватной тишине и быстрому биению сердца в ушах.

Ник шарит по воздуху руками, ощущая движение совсем близко с собой, но ничто не попадало в его руки, кроме клочьев непроглядной тьмы. Она как оскалившийся пёс, чьё спёртое дыхание ожогами горячит кожу, заползает в его глаза, выедая и намёк на свет.

— Я мог бы до мелкой крошки сдавить тебя пальцами за все проступки, — раздаётся тихий уязвлённый голос.

Ник резко оборачивается на него, и головокружение настигает красными вспышками. Он бы упал, но сильные руки удержали на месте, а после вцепились в горло, сдавливая до хрипа гортань.

— Ты полностью в моей власти. От ног до головы. Нет ни силы, ни красоты, ни влияния. Я обнажил тебя до самого сердца. И что же там оказалось? Предательство? Отказ принять истину своих помыслов? Разве тебе нравится эта бесславная слабость? — тональность меняется от жёстких, холодных лезвий, режущих не хуже настоящего ножа, до томных, соблазнительных ноток, мягких, как натуральный шёлк.

А рука, что давит на шею, пропадает, уступая место горячим губам, почти забирающимся в подкорку, выжигая калёным железом слова: «Я могу тебя уничтожить, если откажешь мне».

— Чего ты хочешь? — наконец сумел выдавить из себя Ник и его тотчас отпускают.

Он пошатнулся, но сумел устоять. Теперь голос вечного звучал из другого конца комнаты.

— Преданности. Участия. Дружбы. Понимания. В тебе есть созидание, сотворённое через разрушение. Ты способен увидеть красоту в смерти. Способен убивать, не умирая самому. Твоя жажда жизни сильнее иных чувств. Эти отличительные качества открывают дорогу в бесконечность. Остальные не так упорны. В них не заложен настолько потрясающий стержень. Поэтому даже смерть Карга не изменила моих планов. Я хочу видеть тебя своим продолжением. Хочу, чтобы ты целиком отдался мне, отказав иным потребностям. Хочу…

— Я никогда не стану твоим питомцем, — закипая в бессильной ярости кричит Никлос. Его унижали слова Ктуула, что как настоящая змея влезал в его голову, пытаясь стереть инакомыслие. — Я скорее умру, пытаясь остановить тебя, но никогда не превращусь в раба! — наплевав на всё, он бросился вперёд, и на что-то наткнувшись, упал вниз, с глухим стуком разбивая нос о плитку. Под его руками оказались останки Кандиры. Даже наощупь ясно — тело лишилось головы.

Стиснув зубы, король продолжил поиски, воссоздавая карту комнаты. Он игнорировал жуткий смех Ктуула, которого забавляли потуги Ника.

— Беспомощен. Да, твоя наивность свойственна исключительно молодости. Карг не был таким. Он был законченным шедевром. К сожалению, его система ценностей была выстроена вокруг иного. Ему была нужна пара. Он хотел целостности, ведь в нём была подавлена женская половина. Трагический излом, который необходимо было искоренить. И появился ты.

Никлоса схватили за загривок и одной рукой вздёрнули в воздух, бросая вперёд на диван. Он замолотил руками по воздуху, тщетно пытаясь ухватиться за вечного, но тот с лёгкостью перехватил его руки, пригвождая к бокам.

— Это прелюдия? Ты более широких взглядов, нежели чем Карг? — почти игриво спрашивает Ктуул и Никлос замирает, тяжело дыша.

Этого он не ожидал и застыл как мышь перед удавом. Напряжённость возросла до предела, вечный тянется вперёд, замирая в миллиметрах от губ слепого короля.

— Кажется, было бы проще предвидеть такой поворот, неправда ли? Всего лишь желание. Обычная уловка чувств, — шепчет Ктуул, отпуская Ника, который настолько потрясён происходящем, что более не пытается вырваться.

Вечный тянется к жутким шрамам на лице Никлоса, проводит подушечками пальцев по свежим потёкам крови, вызывая болезненный стон в сломанном носу. Такая вспышка боли почти ослепляет короля и его берёт холодный пот.

— Я мог бы сделать это с тобой. Игра получилась бы весьма интересной. Мужчины через секс ломаются легче, чем женщины, так как не могут воспринять себя объектом желания другого мужчины. Это слишком сложно для психики. Необратимо, — Ктуул видит реакцию короля, наслаждаясь ею, видит неконтролируемую дрожь, видит страх в глазах, шарящих в темноте. Слепота короля доставляет ему особое удовольствие, и он продолжает вырисовывать кружево порока, пытаясь вызвать в Нике необходимый надлом.

— После такого можно что угодно заложить в фундамент преданности раба. Из тебя вышел бы отличный питомец. Полностью покорный. Немного сладостей и любви, тонкости и деликатности, чтобы до костей проняло. И абсолютная преданность готова, — продолжал издеваться Ктуул, касаясь рубашки короля и забираясь за воротник, ловя пульс на голубой жилки у основания шеи.

Завораживающее трепыхание, как у птички-колибри. Вечный облизнул губы и от удовольствия даже белки его глаз покрылись золотой поволокой.

— Тогда чего ты ждёшь? К чему тянешь резину? Давай, сделай это! — и Никлос сам тянется вперёд, как зрячий хватаясь за Ктуула, притягивая к себе. — Думаешь, что сможешь легко сломать избранную игрушку? Думаешь, что эта забава мне не по зубам? Вызов маскулинности? Очнись, я не маленький мальчик, выбравшийся из-под материнского подола. Если тебя интересуют такие игры, не думаю, что ты сможешь чем-то меня удивить.

Ник с жестокой жадностью касается губ Ктуула, и тьма вокруг растворяется в ослепительном свете.

Глава 7. Желание Туулы

Никлос

Нет больше потайной комнаты. Ктуул переместил их в гостиную королевских покоев. От открытых окон тянет холодом и солнце бьёт прямо в глаза, вновь слепя после продолжительной темноты. Проморгавшись, Ник видит Ктуула, задумчиво смотрящего на него с противоположного конца комнаты. Он догадался, что эта игра должна была изрядно помотать его нервы и про себя усмехнулся. Кажется, начинает получаться понимать природу характера и души Ктуула. А зная тайные страсти, можно планировать свою партию.

— Что теперь?

Ктуул невозмутимо поправляет рубашку, одёргивает манжеты и застёгивает до конца пуговицы жакета. Он стоит на пути солнца, и оно, заблудившись в фиолетовом шёлке волос, вспыхивает подобно радуге, разбредаясь нимбом вокруг головы старого бога. Даже без проявления силы чувствуется мощь, сокрытая в худощавом теле. Древняя сущность приковывала взгляд, притягивая как магнит, изгоняя из разума мысли, подавляя и принуждая склониться, забыв обо всём на свете.

Даже мимолётное движение вызывало трепет, пробуждало тёмные желания, угодные божеству. Кем бы не являлся Ктуул на самом деле, в этом мире он был богом. Демиургом, способным разрушать и создавать континенты, миловать и карать смертных. В золоте его глаз нельзя прочитать эмоции, только тени истинных чувств. А повелительный наклон головы приказывал королю подчиниться перед могуществом бессмертного.

— Я дам время подумать. Ты ещё не готов, — сухо ответил Ктуул.

Плавный жест руки и обстановка вновь изменилась — они оказались в тюремной камере, куда когда-то Никлос опрометчиво заточил вечного. Как же глупо было считать, что эти стены способны удержать такого, как Ктуул!

— Не спорю, потребуется нечто большее, чем просто приятные беседы, чтобы достичь понимания. Однако, ты должен знать, что понятие доброй воли в данном контексте воспринимается весьма условно. Я мог бы укутать наши отношения в драгоценные вуали теней, подобно той, что сейчас мы проиграли, но предпочитаю друга, глядящего на мир открытыми глазами. Любую фальшь время сотрёт в порошок, оставив истину. Ею мы и займёмся. И… тебе бы не захотелось узнать альтернативу.

Никлос, оказавшийся на постели, приподнялся на локтях. Голова закружилась от очередной смены картинки и после калейдоскопа красок, эта тусклость особо бросалась в глаза, а камера хоть и была просторной, ощущалась коморкой, без окон и свежего воздуха. Король ощущал себя в ловушке, зная, что Ктуул упивается его беспомощностью, подозревая, что планируется игра с двойным, а то и тройным дном. Подлинный мастер взлома человеческих душ его так просто не отпустит.

— Ты обещал оставить меня и Селесту, если получишь вещь Клэрии. Убив Кандиру Мойер, ты упустил шанс выбить из неё местонахождение единственной оставшейся вещи святой.

Ктуул натянул широкую улыбку.

— А как же твой верный канцлер Богарт? Он успел уйти, но далеко ли? Знал бы ты то, что знаю я о таких, как он, то не был бы так уверен в нём. Этот мальчик запросто выложит всё, как только я растолкую ему истинное положение вещей.

Ник судорожно сглотнул, но разом успокоился. Даже зная, у кого предмет, Ктуул не знает где он. Иначе Селеста была бы уже здесь. Одно лишь упоминание её имени передёргивало бога и это не ускользнуло от внимательного взгляда. Селесте ни в коем случае нельзя попасться в лапы вечных. Если он, имея интерес у них, не в безопасности и постоянно подвергается атакам, то её Ктуул попросту сведёт с ума.

— Почему ты так её ненавидишь? — неожиданно для себя спросил Ник. — Даже презираешь. Никогда не берёшь в расчёт.

Ктуул, который на победной ноте уже собирался раствориться в воздухе, застыл, на мгновение сжав кулаки. По-птичьи наклонив голову, он задумался, размышляя, стоит ли отвечать на каверзный вопрос.

— Потому что она — всё, что осталось от Клэрии. Потому, что я не могу добраться до мерзавки, посмевшей меня переиграть. Моя ненависть простирается к той, что неспособна на бо́льшее, чем примитивное существование смертной. Вместе с Каргом Клэрия могла совершить восхождение, но предпочла умереть, не познав истинного могущества и власти. Исчезла как дым, — с непонятной интонацией в голосе молвил Ктуул. В его золотых глазах мелькнула радужная искра и по щеке спустилось серебро, растворяясь на кончике верхней губы. — Селеста такая же. Если ты и дальше будешь поддаваться ей, тебя постигнет та же участь.

* * *

В одиночестве король задремал ненадолго. Полноценный сон никак не наступал: закрыв глаза, опять падая во тьму, он чувствовал под пальцами очертания тела Кандиры, ощущал тягучую кровь на руках, железный привкус во рту, сухость стянутой коркой кожи. После ухода вечного, Ник долго щёткой вымывал кровь из-под ногтей, но этого было мало. Последние секунды жизни Кандиры никак не уходили из головы и её отчаянный вопль всё ещё стоял в ушах криком ночной птицы.

Вместе с тем, Ник задавался вопрос, как много реального произошло за эти дни? Он успел убедиться в искушённости Ктуула и Туулы. Они непревзойдённые иллюзионисты, мастера создавать такую сложную паутину видений, что король попросту не видел разницы между реальностью и фантазией. Нагота слабости. Беспомощности, от которой хотелось кричать.

«Ничему нельзя верить. Даже снам», — думал он, наконец погружаясь в благословенное беспамятство.

Ему виделись заострённые макушки горных елей. Холодный ветер ворошил волосы, льдинками застревая на щеках. Он видел серые шкуры, слышал волчий вой, замечая белую вспышку среди деревьев. Его уносит вниз прямо к стае, где он замечает её. Сидящей среди волков. Девушка поднимает голову и смотрит янтарными глазами прямо на него. А когда улыбается — во рту вместо зубов — клыки.

Под тягостный волчий вой, Ник просыпается, тяжело перевешиваясь через кровать. Ему зябко и тоскливо, и кажется, что там во сне было что-то настоящее, что-то родное и близкое, но чем больше он силился вспомнить, тем меньше в голове держалось сновидение. Только серая рябь, от которой во рту встал металлический привкус.

Не сразу до короля дошло, что он не один. Вернулась Туула. И с ней что-то было не так.

Она стояла, покачиваясь, в центре комнаты, двигаясь как в замедленном танце, от которого ломит кости и всё кажется медовым. Её золотистое платье, непозволительно обтягивающее и короткое, соблазнительно облегает точёную фигурку с маленькой, но пухлой грудкой. На её руках и ногах золотые браслеты, тихонько звенящие в такт движений. Она что-то мурлычет под нос, и её волосы распадаются волнами, настойчиво притягивая к себе внимание.

Заметив проснувшегося зрителя, она замерла, изящно изогнувшись и выпятив грудь. Опустив руку вниз, будто стыдливо прикрыла оголённые ноги, а сама улыбается хитро, облизывая тонкие губы. В полусумраке они казались кровавой раной на белоснежном лице.

— Ты гадаешь, зачем я пришла, не так ли? Думаешь, это очередная уловка Ктуула. Считаешь меня преданной сестрой и дочерью нашего Отца. Не кривись, твоё лицо и так искривлено, — она перебирает пальцами воздух и Никлос чувствует, как иллюзия плотно садится на его кожу, меняя очертания.

Поднявшись с места, он застывает перед зеркалом — оттуда смотрит незнакомец, лишь отдалённо имевший с ним сходство. Очень отдалённо. А Туула встаёт позади и нежно обнимает, расстёгивая мужскую рубашку.

— Я так соскучилась по тебе, — шепчет мелодичный голосок. Она прикладывает ладонь к его груди, прислушиваясь к ускорившемуся биению сердца, и чуть постанывает от удовольствия. — Всего на час. Вспомнить тебя.

— Так выглядел Карг? — тихо спрашивает Ник, понимая, что и голос претерпел изменения.

Он отворачивается от зеркала, чтобы не видеть чужака и смотрит на израненную девушку, что с такой надеждой вглядывается в него.

— И да, и нет, — она облизывает губы, и они притягательно вспыхивают красным. — Но разве это важно для тебя? Может стоит спросить зачем?

— И зачем же?

Она встаёт на цыпочки, запрокидывая правую ножку назад, как девчонка, требующая поцелуя. Однако мужчина отстраняется, сбитый с толку.

— Я выведу тебя из дворца. Помогу сбежать. И даже больше — скрою от пристальных глаз братца, чтобы он не смог выследить. Подарю время и возможность выполнить сделку. Вещица Клэрии в обмен на целый мир, звучит соблазнительно? — как бы невзначай падает лямка платья, замирая на краю, где виднеется маленькая родинка. Почему-то это было так притягательно, что Ник сглотнул, тем вызвав улыбку Тули.

— А что взамен? — подобрав голос, спрашивает он, когда вечная сознательно сбрасывает другую лямку и платье спускается ниже, оставаясь на груди только благодаря торчащим соскам.

Она запрокидывает руки, водя ими по волосам и платье вот-вот соскользнёт вниз, чтобы показать — под ним ничего нет.

— Я хочу вспомнить, каково это быть с мужчиной. Таким как ты.

Никлос разом поскучнел и отошёл назад.

— В эту игру я уже играл. Я не могу дать тебе желаемое. Секс ты можешь получить в любом публичном доме. Ручаюсь, многие достойные мужчины с радостью одарят тебя своей любовью. Но твоё истинное желание никто не в силах удовлетворить.

Лямки вернулись на место и платье удлинилось, скрывая хозяйку целиком. Её лицо заледенело, а глаза сузились, она скрестила руки, спрашивая:

— И чего, по-твоему, я желаю?

— Настоящей любви. Видимо было время, когда Карг любил тебя и давал почувствовать себя живой. Но это осталось в прошлом. Оставь попытки его воскресить.

Некоторое время девушка молчала, размышляя. А потом её внешность начала меняться, пока не перетекла в облик Селесты. Ник, насупившись, ещё раз отступил назад. Он был не намерен покупаться на такую примитивную ложь.

— Выбирай. Иллюзия для нас обоих или я оставлю тебя на растерзание Ктуула. Поверь, он долго будет препарировать твой рассудок, пока не достигнет желаемого результата. Будь уверен, не найдётся иного шанса уйти из-под его бдительного ока.

Король продолжал молчать. Чтобы не пыталась изобразить из себя Туула, иллюзия Селесты вязла на зубах как песок, рассыпаясь на составные части, под которыми пряталась настоящая вечная. Ник не мог обмануться: какой бы тщательной ни была иллюзия, он знал, какая Селеста на самом деле. Глаза не лгут. Белокрылая никогда не смотрела на него так, как смотрит Туула. И это…

Девушка, устав от нерешительности короля, шагнула к нему. Её платье вновь изменилось, истончаясь до полупрозрачной сетки, золотом разлетавшейся вокруг фигуры. Она не шла, а плыла по воздуху, как сладкий дурман, окутывая мужчину запахом ванили с корицей. Глаза заполнились манящим золотом, и Ник не заметил, как оказался на постели под умелыми руками Тули. Рубашка расстёгнута, по прессу гуляют женские пальчики, спускаясь ниже, пока она целует его шею, нежно прикусывая покрывшуюся мурашками кожу.

Он останавливает её, приподнимаясь и поднимая девушку над собой. Грубые пальцы впились в тонкие плечи, причиняя боль, однако она всё равно осталась на месте. Загадочная улыбка застыла на красных губах.

— Только одна ночь. Я ничего тебе не буду должен. А ты исполнишь обещанное, — прохрипел он, сдаваясь перед мыслью, что он делает это ради спасения других, а не ради чего-то иного.

Она, будто читая его мысли, смеётся, соглашаясь. Зная о желаниях больше, чем он, Туула позволяет ему обмануться этой спасительной идеей. И с готовностью подставляется под его объятия, под его жёсткость и даже требовательность, за которой прячется нужда хоть в чём-то оказаться сильнее. В том, как он брал её, не было страсти к женщине, но жажда отомстить.

Куда как более опасная страсть.

* * *

Снаружи дождь хлестал как из ведра, прорываясь внутрь стылой свежестью всякий раз, как открывалась входная дверь. От промозглого мартовского холода не спасала широкая печка, над которой шкворчало на вертеле мясо, и даже наоборот, такой контраст жара и холода словно сильнее выстуживал внутренности гостей, вынуждая всё больше заказывать горячительные напитки, чтобы хоть чем-то разбить этот нежданный лёд.

Двое путников сидели прямо в центре трактира за кружкой пива с тарелками похлёбки. Кто такие? Куда путь держат? Говорят, в Сатуральских долинах бойцов набирают для охраны границ с эльфами. В столицу опять письма не доходят, а эльфы распоясались — с утроенной силой захватывают земли. Там, где вначале зимы были посевные поля, всё искорёженными, проклятыми лесами поросло. И где теперь сажать пшеницу?

Между мужчинами как кошка пробежала — друг на друга не смотрят, говорят скупо и только по делу. Один страшно изуродован, другой — красив как чёрт. И что их держит вместе? Первый явно слеповат — глаза белой плёнкой покрыты. Но руку держит твёрдо и смотрит с такой льдистостью во взгляде, что в дрожь бросает. Многое повидал чернявый. Но и напарник его не отстаёт. Одно слово — наёмники.

— Через час стемнеет, выйдем за околицу и там обернёмся, — скупо говорит Никлос. — Компас указывает на север в Сатуральские долины. А то и дальше.

— Думаешь, она у эльфов? — холодно интересуется Акрош и Ник качает головой.

Ему казалось странным, что девушка находится там, однако инстинкт не обманешь. Даже запертым нориус чувствовал её и вёл по связующей нити.

Приложившись к кружке, король мельком глянул на невольного напарника, дивясь его невозмутимости. Когда он утром явился за ним в убежище и почти приказал следовать вместе к Селесте, чтобы не дать богам завладеть маяком другого мира, он получил неожиданный отпор. Акрош орал на него долго и со вкусом, подробно описывая в каком месте он видел Каргатского короля, лишившегося королевства.

Даже неполного рассказа хватило маршалу, чтобы во всём обвинить Каргата и заявить, что более не состоит на его службе и ничем ему не обязан. После всего, что тот сделал с Винелией. С Селестой. С Анкой. И с ним… Акрош был готов вызвать Никлоса на дуэль, чтобы расквитаться за всё сделанное, и король его ничуть не винил. Слушая со стороны свои прегрешения, мужчина диву давался, как он мог столько натворить на одном только чувстве правоты?!

Назревающую драку остановила Винелия, вовремя спустившаяся вниз и вставшая между ними. Тогда же король заявил, что ничего более не требует от Акроша и извиняется за всё причинённое, готовясь сразу покинуть негостеприимный дом.

— Акрош. Ты пойдёшь с ним. И будешь его защищать, как первый маршал Каргатского королевства, — горячо сказала тогда Винелия, твёрдо глядя на мужа. — Ты сделаешь это, даже если придётся пожертвовать собой. Ты остановишь их. Ради нашего будущего.

— Как я могу оставить тебя сейчас?! — поражённо восклицает Акрош. Он тянется к жене, и она позволяет ему себя обнять, прикладывая руку к округлившемуся животу.

— Потому что, если Селеста и Никлос не остановят старых богов, будущего не будет вовсе.

И сейчас Никлос видел по глазам Акроша, что тот всё возвращается мыслями к Винелии, и чувствовал себя настоящим подонком, забравшим мужчину от беременной жены. Но Ник попросту не знал, к кому ещё можно обратиться. За последний год стоимость доверия резко возросла в цене.

— Говорят, они вернулись… Морвиусы как из щелей повыскакивали… Видел, что на городской ратуше намалевали? До полудня кровью всё было измазано… Портал не работает и как, спрашивается, я буду рыбу свежую в города доставлять?! Да она же стухнет по дороге!..

Со всех сторон нёсся пьяный гул голосов, запах шашлыка завесой парил в воздухе, дурманя нос и смешиваясь с соломенным пивным привкусом. Спорые официантки носились как заведённые и на небольшой сцене уже устраивался менестрель, готовый затянуть весёлый мотивчик. Придорожный трактир находился точно между столицей и портовым городом Таль, так что в нём всегда полно народу.

Но не всё было так гладко и привычно. Постояльцы гостиницы, официантки и хозяин заведения, лично вставший за прилавок смутно ощущали какую-то неправильность царившего «веселья». Люди слишком много пили, неоправданно-громко ржали, да и тени по углам сгущались слишком тучно, игнорируя яркий свет ламп. Сердце у трактирщика заходилось. Будь его воля, закрылся бы тотчас, но скажи он хоть слово — и его бы ногами вперёд в придорожную канаву выбросили бы. Так что он держался. Но маленького сынишку с женой выпроводил, велев схорониться у тётки в деревне, что неподалёку. Он бы и официанток прогнал, да боялся, что один не справится.

— Я тебе больше скажу, с тех пор как эти серые появились повсюду, творится что-то странное… И монахини, клэрийки, ну кто поверит, что именно они сплели заговор против короны? Да это же бред! Я скорее поверю в пришествие старых богов, чем в виновность Ордена! Эти женщины и мухи не обидят, а туда же — заговор! То аристократы интригуют на пару с подводниками, теперь монашки с эльфами!

— Да я вам говорю, это всё король виноват! Из-за него вся эта мерзость полезла! Сидит себе на троне и всех отшивает. Слышали, что он на днях сделал? Повесил старосту деревни и всё из-за проклятых ше́лки! Да он постоянно всякую мразь защищает! То же мне, защитничек! А королевство разваливается на куски…

Никлос так резко опустил пивную кружку, что подпрыгнули тарелки и Акрош удивлённо изогнул бровь. К несчастью, говорливый мужик за соседним столом услышал, какие слова себе под нос процедил король и обернулся, кривя раскрасневшееся от выпитого лицо:

— А что, не согласен? Вы только посмотрите на него! Вздумал подлеца защищать! — пьяно заговорил он. — Уродец! Небось русалки морду изукрасили? Что не послужило наукой?..

— Гриша, прекрати, — попытался влезть товарищ смутьяна, но мужика было не унять. Он приложился к своей кружке, а затем запустил её прямо в Ника, вовремя успевшего уклониться.

— А может ты из этих? Из мышей? Все знают, что за мышки целый год по тавернам шныряют! Всё вынюхивают, да высматривают! — мужик поднялся, огромной тушей нависая над замолчавшим Никлосом.

Акрош прижал руку к бедру, показывая спрятанный нож, но король только головой мотнул, что не укрылось от чересчур бдительного взгляда мужика.

— Даа, не надо! — передразнил тот, а потом без предупреждения ударил Ника по лицу, и он вместо со стулом упал назад.

На мгновение в таверне стало тихо, но, когда король, поднимаясь, сделал подсечку, отчего балагур лбом налетел на край стола, звуки хлынули вновь, топя таверну неестественным воем. Как будто плотину прорвало, люди заговорили взахлёб и разом, разгоняя застоявшуюся от холода кровь, и вскакивая, чтобы наброситься на любой неправильный взгляд.

Акрош только того и ждал, он швырнул свободным стулом в поднявшихся товарищей павшего бойцы, вскакивая и помогая королю увернуться от удара сзади.

— Уходим! — кричит он, таща Никлоса за собой.

Что-то зазвенело тонко — вокруг то здесь, то там по цепной реакции разгорались новые стычки. Почуяв кровь, люди и драконы как с цепи сорвались, бросаясь друг на друга. Трактирщик вовремя убрался через заднюю дверь, успев вывести нескольких девиц и плотно забаррикадировав за собой дверь. Разумно предположив, что в финале от таверны камня на камне не останется, он устремился в деревню за подмогой, наказав официанткам спрятаться.

Напарники почти добрались до выхода, когда Ника за куртку потянули назад, впившись так сильно, что затрещала ткань, распахивая грудь. В полутьме замерцал красный блеск королевской печати. И хоть Никлос успел вырубить напавшего, и они с Акрошем вывалились наружу, побежав к конюшне за лошадьми, оба понимали — один правильный взгляд, и никто уже не сочтёт их обычными наёмниками.

— Что на тебя нашло? — набросился с кулаками на короля Аркош, когда они отдышались, распутывая привязь лошадей. — Ты же сам спровоцировал его!

— Не удержался. В воздухе было что-то такое… знакомое. На вкус как в ту ночь… — Ник попытался подобрать слова, но мысль ускользнула, и он разочарованно цокнул языком. — Придётся уходить на лошадях — здесь стало шумно, так что даже во тьме легко углядеть дракона в небе.

Затягивая подпругу, король остановился, нахмурившись. Привкус усилился, выбравшись из таверны и разлетаясь волнами по воздуху добравшись до конюшни. Идея вертелась на кончике языка, готовясь вспышкой пронестись в мозгу, но цеплялась лапками за что-то, не желая выползать на свет.

— Что? — заметив перемену, спросил Акрош.

Он тоже чувствовал странность. Прикладывая руку к шее, ощущал, как ускоряется пульс, и как дрожь адреналина поднимается по спине, замирая на подушечках пальцев.

— В прошлом некоторые мои действия начинались не с моего желания, а с чужого, — медленно проговорил Ник. — Морвиусы пытались пробудить во мне нечто тёмное, используя определённые звуки и запахи, набор ощущений. Это то, что я почувствовал в таверне сейчас. Как будто…

— Они снова делают это.

И как ответ — в распахнутых дверях конюшни возникла чёрная тень, скрытая капюшоном. Узловатые пальцы стянули его вниз, и мерзкая ухмылка разветвилась по восковому лицу. Человек, приветствуя, учтиво наклонил голову.

— Ваше Величество! А мы вас искали, — мелодично протянул он.

Позади в слабом свете фонаря появились ещё две фигуры, по плащам которых с утроенной силой забарабанил разыгравшийся дождь.

— Не пора ли вам вернуться домой? Вас так ждут!

Морвиусы набросились, не ожидая ответа, просто выскочили как крысы из теней конюшни, окружая Ника и Акроша, палками пытаясь достать драконов. У них не было ножей и клинков. Значит планировали взять живыми.

Захрипели, затанцевали лошади, вставая на дыбы, срываясь с привязи. Короля ударило в бок и отшвырнуло на столб, смачно приложив плечом. Его распластало вокруг него и следующий удар пришёлся прямо по деревяшке, разлетаясь щепками в сантиметре над его головой.

Акрош крутился поблизости, держа ещё двух на расстоянии меча. Одного он успел уложить и в воздух взвился запах свежей крови, от которой кони совсем сдурели, срываясь с места, ржанием попадая в такт ударов молний.

Главарь морвиусов оставался на месте. Он выудил из-за пазухи рог с диковиной серебристой вязью и, что-то шепча, поднёс к губам, пока Ник отбрасывал одного нападающего за другим, лихо подставив самого крупного под лошадиные копыта. Пронзительный вопль разнёсся по помещению и откуда-то снаружи ему вторили иные крики — люди побежали из разорённой, пропитавшейся насилием и болью таверны.

Замерцал единственный фонарь — Акроша постоянно кидало в стену, где он висел. Мужчина теперь орудовал левой рукой, — после мощного удара правая висела плетью. В конце концов, раздался звон и свет окончательно померк, не выдержав очередного столкновения.

Морвиус изо всех сил дунул в рог и бой замер, сдаваясь под его утробным воем. Под вспышками зарниц особенно отчётливо стала заметна разгорающаяся краснота внутри конюшни. Сектанты запели, а Никлос зажал голову в тисках, падая на колени. Невыносимая боль вылезла из затылка, простираясь мглой на покрасневшие глаза, только барабанный бой стоял в ушах, да жажда крови, что растекалась из трупов по соломе.

— Никлос! Король! — закричал Акрош, когда во время очередной вспышки увидел, что творится с Его Величеством. Он бросился вперёд, одним махом разрубая вставших на пути морвиусов, и пал на колени рядом с Ником, вынуждая того ослабить хватку висков. — Давай! Не сдавайся, оттолкни их!

А морвиус вновь тянет губы к рогу. В это же время своенравный конь из-за сильного удара молнии оступается и задевает человеческий труп. Лошадь от страха громко заржала, вновь вставая на дыбы, и уже не разбирая дороги бросилась к выходу из конюшни, как кегли сбивая морвиусов с пути. Под его копытами пал драгоценный рог, и Ник тотчас пришёл в себя. Поддерживаемый руками Акроша, они вместе выскочили наружу, уворачиваясь от поджидавших сектантов.

— В поле! — кричит сквозь ливень маршал, сходя с дороги в канаву и Ник соскальзывает вслед за ним. Вдогонку бегут морвиусы, их дикие вопли холодят почище ледяного ливня, а стрелы, проносящиеся мимо недвусмысленно намекают об изменившихся намерениях.

И только тьма укрывала напарников.

Оба, не сговариваясь, на ходу скидывают верхнюю одежду, избавляясь от оружия и вещей, и прыгают вверх, до невозможности ускоряя трансформацию. Насилие над собственным телом отозвалось дичайшей ломотой в суставах, король подвернул ногу, и она щёлкнула в лодыжке, попавшей в кротовую нору. Он только зло зашипел от боли сквозь удлиняющиеся зубы — нельзя останавливаться.

Морвиусы не были дураками и бежали со всех ног, во вспышках улавливая фигуры обращающихся драконов. Когда король уже не мог бежать из-за удлинившегося туловища, они нагнали его и набросились со всех сторон, пытаясь остановить трансформацию. На помощь подоспел в полузверином облике Акрош. Наплевав на все правила, он выдохнул получеловеческими лёгкими малую струю огня, сжигая мужчин. В воздух поднялся крепкий пар вместе с острым запахом палёной плоти.

Никлос заревел, взмывая вверх, и Акрош последовал за ним, оставляя за собой спалённые тела. Зависнув в воздухе, они увидели, как полыхает таверна: огонь перекинулся с конюшни и теперь занялся над всеми постройками. С высоты да под дождём суетящиеся люди казались букашками, пытавшимися потушить разлившийся огонь, плясавший несмотря на стремительные потоки воды, лившиеся с небес.

Только драконы развернулись в сторону, чтобы пронзить пространство, скрадывая километры пути, как Ник почувствовал чужое присутствие, моментально покрывшись холодным потом. Плотная чешуя грела сердце, но лёд от прибытия этого существа разом выстудил горячую кровь.

Ктуул был рядом.

Пускай Туула укрыла Ника тенью, скрывающей его от вечного, достаточно прямого взгляда, чтобы вновь поймать короля в паутину иллюзий.

Крылом задев Акроша, Ник указал единственное направление, в котором видел шанс сбежать из-под ищущего ока Ктуула. Акрош последовал за ним, бешено заработав крыльями. Они оба набирали скорость, уходят от бушевавшей грозы, прячась в непроглядной тьме от пристального ищущего взора. Ник спинным мозгом чувствовал, как эта сила обшаривает небеса, двигаясь как никогда быстро, при этом не решаясь пронзать пространство, — слишком громко, это может навести на след.

Они летели из последних сил, преодолевая километр за километром, вот показались шпили тальской ратуши, огни городских улиц с крупной площадью на морском берегу. И даже Акрош догадался, какова их конечная цель, и его сердце сделало кульбит, а обожжённые лёгкие сдавило спазмом. Однако он не замедлился. И даже когда позади разошлась тьма, а дождь будто выключили могущественной рукой, разогнав облака и водрузив на небосвод огромную луну, он не спасовал.

Притяжение ночного светила вызвало сильнейшее давление, драконы едва могли работать крыльями, входя в крутое пике прямо к мощным вратам, забитым толстыми брёвнами. Всего один выдох и чёрное пламя выжигает дерево дотла. Что-то просвистело совсем рядом, кляксами оседая вокруг, когда один за другим, чёрный и серебряный драконы, сложив крылья, влетели внутрь врат, растворяясь в непроглядной дымке.

Следом прямо у входа приземлился Ктуул. Парализующая слизь мазнула только крылья черного дракона, не сумев остановить самоубийственный прыжок. Даже вечный не рискнул войти в сломанный портал.

Он знал, куда попадёт его ученик. И это разбило его сердце.

Глава 8. Ученица

Селеста/Клэрия

Одно она знала наверняка, скитаясь из города в город, ходя волчьими тропами из мира в мир, пытаясь отыскать нечто неизвестное, но такое притягательное: «Если тебе протягивают руку помощи — не спеши за неё хвататься».

Она отталкивает его и бросается прочь, соскальзывая по траве, как на серфе вниз. Его далёкий крик остался позади, и Клэри только прибавляет ходу. А когда он врезается в неё, и они оба летят по склону как два кулька, набитых тряпками, даже и не думает затормозить. Выброс адреналина выкинул её на пригорок, и она перевернулась, вставая по-собачьи, пригнула голову и зарычала волчицей. Непередаваемая череда эмоций сменилась на лице мужчины, он явно был обескуражен.

Незнакомец о чём-то спрашивает, но она не понимает ни слова, только ниже клонит голову, бешено кривя лицо и готовясь вновь сорваться с места. Клэри не знала, какой облик примет её тело, будет это волк или снова дракон, но одно понимала с кристальной ясностью — ей было страшно. Жутко до чёрта встретить этого человека, и человека ли, наяву. Во снах он казался безопасным. Другом, если можно так выразиться. Но сейчас она не была уже так уверена.

Видимо он устал пытаться достучаться до неё, такая странная тень промелькнула на странно-выразительном лице, отчего девушка бросилась вперёд, впиваясь отросшими клыками в его запястье, а потом отлетая назад от неожиданно мощного удара руки. Скулёж сорвался с губ, когда она перелетела через рваный край и оказалась в воздухе над пропастью кратера. Бешено замолотив лапами-руками, пытаясь отрасти крылья, она рухнула бы вниз, но мужчина успел вовремя: он что-то сделал с воздухом и тот уплотнился до состояния мягкой подушки, на которую приземлилась Клэрия. Через несколько секунд она ступила на землю рядом с ним, принимая человеческий облик.

— Да кто ты такой? — изумлённо выпалила девушка, видя, что на его руке не осталось и следа от острых клыков.

Лицо просветлело, и он улыбнулся. Прямо на глазах белоснежный костюм, бывший в пятнах от земли и травы, приобрёл кипельно-белую чистоту, засветившись в лучах солнца. Его фиолетовые волосы вспыхнули как радуга, когда он сказал:

— Зови меня Ктуул, малышка Клэрия. Рад, что ты нашла путь в мой мир.

* * *

Я выныривают из омута сна, дыша как после длительного забега. Над головой висит слабо-тлеющий пучок трав, в воздухе парит тонкий аромат сосны, а с моего лба утирают испарину. В собственных глазах застыл огонёк ужаса, он же путешествует по телу муравьями, от которых всё чешется. В полутьме замечаю заботливое лицо Марки.

— Я видела его, видела, — шепчу едва слышно. Губы пересохли и превратились в корку, которую смачивают мокрой тряпкой, а потом подносят ко рту куриный бульон. — Теперь ясно знаю его. Это был Ктуул. Он её затащил в этот мир!

— Спи, Селеста. Ты должна увидеть историю до конца, — как из молочной дымки отвечает Марка.

В глазах темнеет, я погружаюсь обратно в сон, лениво скользнув взглядом по помещению и углядев в дальнем углу спящего Арта. Он сидит с того самого дня, как меня принесли из леса в этот шатёр, полный отголосков прошлого. Мы не встретимся с Шэ, пока не завершу испытание и не узнаю правду о Клэрии и Карге… и Ктууле.

Я ныряю обратно.

* * *

Полёт завершает резко, как по щелчку или взмаху тяжёлого драконьего крыла. Она приземляется на широкую террасу воздушного дворца и принимает из рук услужливого слуги бокал игристого напитка вместе с полотенцем, которым обтирает вспотевшее лицо. Под ноги ей ставят мягкие сандалии, она переобувается и входит внутрь, взъерошив и без того волнистые, спадающие каскадом, чёрные волосы.

Её манит лаборатория под прозрачным куполом, в котором кипят зелья и варятся разноцветные шарики будущих существ. Там, среди колбочек, реторт и мензурок, окружённый книгами и свитками, в белоснежном костюме, стоит он, её учитель и друг, Ктуул Великий. В его лбу сияет пойманная звезда, по силесравнимая с Солнцем. Единственный и неповторимый бог этого маленького мирка.

Порой она спрашивала себя, чем заслужила милость привлечь его внимание? Почему он так добр и заботлив к девушке из далёкого ожерелья? Клэрии пришлось несладко. Она с трудом принимала новую реальность и без устали пыталась найти способ вернуться домой.

За одним исключением, что как клещ, цеплялось за её мысли.

«Не доверяй тем, кто протягивает руку». Так говорила мать. Так говорила тётка. Их история полнится крови и злобы. Их прошлое нависало над Клэрией тяжёлым, удушающим покрывалом. И одно имя всплывало на поверхность сознания, когда она засыпала. Девон*. Существо, превратившее жизнь её матери в ад.

Однако всё это не мешало Клэрии восхищаться небесным дворцом и его властителем. Её покорила магия, доступная Ктуулу, благодаря которой это воздушное сооружение было возведено всего за ночь и перестроено в соответствии с желаниями девушки, в точности воспроизведя её покои в дальних пределах.

Ей нравилось гостить у вечного, нравилось его добродушие, открытость и особенно льстило неприкрытое внимание к собственной персоне и то, каким особенным рисовал он её будущее, предложив стать его ученицей.

Но всё же, она молчала, скрывая то, что пригодилось бы Ктуулу в его изысканиях.

Сейчас он расправлялся с последним элементом её одежды с родины, надеясь найти пригодный материал для создания портала и, в очередной раз, не преуспел. Её вещи созданы машинами. А ему нужны такие, в которые мастер вложил частицу души, частицу творения.

Клэрия знала, что подходящая вещица храниться в пещере, но скрывала об этом, не понимая зачем.

— Видимо придётся омрачить твою веру в мои способности, Клэри, — печально говорит Ктуул, но в его глазах нет и тени печали.

Они золотятся на свету, пряча его истинные мысли, а голос, что как бархат обволакивает кожу, пробирает до нутра и путает мысли горькой сладостью.

— Значит нет иного способа вернуться домой? — осторожничает девушка, вставая рядом.

Вечный тянет руку к её волосам и выуживает запутавшуюся веточку с пепельным кантом. Он чуть хмурит тонкие брови, гадая, куда опять нырнула его ученица, но молчит, ожидая, когда она сама поделится своими приключениями.

— Есть. Но разве ты готова к этому? Тебя пугает сила, которую я готов предложить.

Иногда Клэри особенно остро чувствовала его чуждость, разницу их жизненного опыта. Её пробирала дрожь при мысли, на что он способен, и насколько мелкой и незначительной она является по сравнению с ним.

Почему он так интересуется ею? Как их сны могли соприкоснуться, что даже через ожерелья дотянулись друг до друга, и эта связь нечаянно вытянула её сюда?..

От мрачных мыслей Клэри хмурится, прикусывая губу и отстраняясь от его деликатных касаний. Ей чу́дно видеть его рядом с собой, и она не может привыкнуть к его ненавязчивой всеобъемлемости. Ктуул словно вырастал из теней и света, часами наблюдая за тем, как она изучает алфавит и культуру этого мира.

Иногда он массировал ей плечи, если девушка слишком уставала от занятий по фехтованию или танцам. Не гнушался разминать ступни после длительной пробежки в облике волка. И мог слушать её истории, пока голос Клэри не садился от усталости, всё время задавая новые вопросы, через которые узнавал больше о её мире и семье. Казалось, ему всё в ней интересно. И она открывалась ему как новогодняя игрушка новыми и новыми загадками.

Вот и сейчас, отвлекаясь от опасной темы и рассказывая, куда на этот раз умудрилась влезть, она чувствовала себя в центре внимания, будто весь солнечный свет алмаза в его лбу принадлежит только ей и греет только её сердце.

А он за руку ведёт её по прозрачным и зеркальным коридорам, мимо вытянутых как статуи слуг, в комнату отдыха, где передаёт в заботливые руки служанок, чтобы она могла смыть с себя пыль дорог и после заново пересказать все свои истории.

Клэри раздражённо отталкивает служанку, когда та тянется поправить корсет и заново переплести и без того скрученные как в резинку плотные, чёрные волосы — наследие её матери. Стоя перед зеркалом, замечает, что дверь осталась приоткрытой и на мгновение ей видится радужный свет под солнечным сиянием.

Обернувшись, она вздрагивает, но глупую мысль отбрасывает в сторону и возвращается к новым нарядам. Оса, засевшая в голове, вернулась через несколько мгновений, когда она вдохнула полной грудью, чуть распустив корсет и ощутив в воздухе аромат мёда и вереска.

«Он снился мне с одиннадцати лет», — думает она, прижимая руку к верхней части груди и ощущая, как бьётся сердце. В её жизни уже были мужчины, она выросла среди волков дикого края, и сама была дикаркой-волчицей, непокорной и в чём-то даже злой. Но здесь, в этом мире света и прозрачности, она ощущала себя девчонкой, впервые вышедшей из родительского дома и незнающей, чего ещё ожидать.

Служанка наносит за мочками ушей немного духов, спуская руку к ложбинке между грудей.

— Не смей, — грубо приказывает Клэри на местном языке и девушка, склонившись, оставляет её одну.

И вот уже сама волчица спускает палец ниже, а затем проходит по запястьям. Наносит на щёки чуть-чуть румян и отпускает один локон. Она красива. Но естественной, дикой красой. Её миндалевидные глаза смотрят прямо и уверенно, и кажется, что она видит саму себя насквозь.

Девочка, угодившая в земную сказку. Одну из тех, что рассказывала мама.

Острый укол тоски склонил Клэри ниже к туалетному столику, в глазах защипало от непрошенных слёз.

— Я буду сильной как ты, мама, — шепчет она себе, ощущая, как будто кто-то обнимает её сзади, успокаивающе поглаживая обнажённые плечи.

Если бы только она знала, что её ждёт…

* * *

Я вновь просыпаюсь от вязкого, как малиновое варенье с косточками, сна, выплывая наружу в хвойную темноту. Ко мне склоняется Анка, она подносит к губам парное молоко и следит, чтобы всё до последней капли выпила. Её белое лицо контрастирует с темнотой позади, кажется, что она сияет каким-то невероятным внутренним светом.

— Сколько я проспала?

— Неважно, Сэл. Спи, а я покараулю твои сны.

Я киваю, вытирая с губ белые капли и засыпаю вновь. Следующее видение уничтожило сказку.

* * *

Её озлобленный голос гремел по всем залам воздушного дворца, вынуждая слуг прятаться от очередного скандала в господских комнатах. Она разорялась со всей страстью юности, умолкнув лишь когда закончился воздух в лёгких, однако крик будто застрял над ними обманчивым эхом.

Ктуул проигнорировал её злость, заговорив всё тем же, набившем оскомину, спокойным голосом.

— Это расплата за грехи, Клэри. Они сами виновны в своих бедах. В твой мир драконы пришли мудрыми и всепрощающими, этакими божествами, направляющими к свету. Однако именно они заковали нас в цепи этого ожерелья, забрав возможность переходить из мира в мир. Знаешь ли ты, как сложно вечность быть привязанным к одному месту? Нам пришлось несладко.

Клэри не была наивной. За прошедшие месяцы, что она жила рядом с Ктуулом, она успела усвоить медовую мягкость его нрава, за которым скрывались острые как бритва шипы. Вечный оказался требовательным учителем, не гнушавшимся методом боли, который, казалось, доставлял ему истинное удовольствие. И после каждого урока, Ктуул заваливал её роскошными подарками, пытаясь загладить былую жестокость.

Когда Клэри полетела в запретные земли, он прямо в воздухе отобрал её крылья, и она сломала руки, упав в бушующий океан. Три недели восстановления протянулись как мост через вечность: от бессилия девушка плакала ночами, со страхом ожидая солнца, когда он придёт, чтобы позаботиться о ней. Ктуул самолично кормил и купал Клэри, заботился, чтобы наложенные шины не раздражали нежную кожу. Он развлекал её музыкой и проекциями волшебных миров, в которых когда-то бывал. Однако за этой удушающей заботой скрывалось сытое удовлетворение от полного обладания непокорной волчицей.

В другой раз она влезла в его лабораторию, пытаясь отыскать хоть что-то, что могло бы вернуть её домой, подозревая, что Учитель сознательно держит её при себе, скрывая от других вечных, видя в ней драгоценную игрушку и способ убраться отсюда в одиночку.

Она ничего не нашла, кроме жутких экспериментальных журналов. Он вывел новую породу людей-стражей, каменных исполинов, охранявших проход в тёмный мир, скрытый в ледяном океане. Мир мертвецов.

Узнав о её непослушании, Ктуул забрал её глаза, окрасив мир в бесконечный чёрный цвет, где золотом сияла лишь его фигура. И вновь она впала в полную зависимость от него, вынужденная ходить за руку и постоянно быть подле, чтобы не разбиться и не сломаться.

— Порой мне кажется, ты воспринимаешь меня как куклу. Желаешь, чтобы я всегда была рядом и всегда была интересна, — с горечью произнесла Клэри, когда он из прихоти вернул ей зрение.

На что Ктуул лишь мягко улыбнулся.

— Я лишь забочусь о тебе. И учу. Помнишь? Ты сама согласилась стать моей ученицей. Не думай, что уроки будут лёгкими. В конце концов, когда ты будешь готова, я вознесу тебя на пьедестал величия и ты войдёшь в сонм вечности.

Девушка боялась слов Ктуула. И ещё больше опасалась того, что будет дальше.

Вот и теперь узнав, что драконы, запертые в звериные тела, обладают разумом, скрытым под звериным нутром, она не смогла сдержаться и набросилась на вечного с обвинениями.

— Ваши слуги обращаются с ними как с дикими животными! Выводят породы по цвету, стегают плетьми и содержат в загонах. Но ведь они разумны! Они чувствуют и понимают, что с ними делают!

Ктуул взял Клэри за руки и поднёс их к губам. Девушка застыла на месте, заметив опасный блеск в его глазах. Мурашки пробегали по её телу всякий раз, когда он так смотрел на неё. В этом и был истинный страх. Она была в его власти и понимала, что увязла как муха в паутине бессмертного паука. Будь его воля, она бы и не заметила паутины, но ему нравилось играть с букашкой, знавшей границы своей свободы.

Она позволила ему прижать себя к груди, позволила запустить пальцы в свои волосы, ощущая, как усиливается аромат фиалок в воздухе, а из открытых окон доносится далёкий гром, предвестник настоящей бури. И приняла единственное верное решение.

— Прости, я бываю глупой. Не надо было так себя вести, — глотая гордость, отвечает она и тянется к нему, обнимая и позволяя его тьме заползти под кожу, захватывая тепло её души.

Недавно Клэри узнала кое-что о вечном и теперь лучше понимала, почему он так в неё вцепился, что даже сумел вытащить из родного ожерелья и притащить сюда.

Но этим знанием стоит распоряжаться с осторожностью. Как и новоприобретённым другом.

* * *

Вновь выныривая из сна, жадно хватаю пересохшими губами воздух. Сколько же боли спряталось между видениями, сколько тоски по дому, отчаяния от невозможности вернуться и острого понимания полной зависимости от существа, что так легко обвёл её вокруг пальца, соблазнив словами «Я научу тебя всему, чего бы ты не захотела». Горькая наука всколыхнула собственный опыт. Мне удалось не угодить в ту же ловушку.

Рядом со мной никого нет. Края шатра колышутся от сильного ветра, а снаружи доносятся странные звуки. Подняться с кровати оказалось непростым делом: тело отяжелело от долгой лёжки и недостатка пищи. Я стягиваю одеяло, кутаясь в него как в шаль, и наощупь, слеповато щурясь, выбираюсь наружу.

Никого нет. Всё кругом занесено снегом и небо засеребрилось очередной порцией белой хмари, от который всё за пределами посёлка прячется как в густой туман. Мимо деловито прошлась курица, квохча что-то на своём курином языке. Новый порыв ветра снёс с шапки деревьев верхний слой и я углядела огненные всполохи со стороны побережья. До меня донёсся звериный рык.

Замерло сердце и я было ступила за порог, как меня ухватили за подол ночного платья и дёрнули назад.

— Нельзя, Селеста, — шепчет мальчишка Лейкуку, его глаза окрашены рыжим, и он по-волчьи скалится, сжимая в руках острый нож. — Там — беда, но ты должна закончить сон. Должна, должна, должна! — упрямо говорит он в ответ на все вопросы, уводя обратно к койке.

Он сам накрывает меня одеялом и убирает волосы с лица, задумчиво хмуря тонкие брови. Сквозь детские черты проступает нечто древнее, отстранённое, как текучая вода. И я вспоминаю, где уже видела такой взгляд, чувствовала такую тяжесть.

И когда попыталась спросить об этом, мальчик пальцем запечатал мои уста:

— Закончи сон, малышка Сэлли. Увидь грядущее через прошлое…

И меня уносит обратно в облака к жестокому собственнику Ктуулу. К концу хрупкого мира, к знакомству с Каргом.

* * *

Клэрия больше не улыбается. Она задумала побег.

За долгие месяцы девушка изучила распорядок Ктуула, так что предугадать, когда он в следующий раз оставит её на несколько дней было легче лёгкого. Чего она не продумала, так это то, что он догадается о её планах.

Её чуткий сон потревожили на рассвете, когда она внезапно почувствовала, что больше не одна в своей комнате. Открыв глаза, увидела вечного, сидящего на её постели и задумчиво рассматривающего дымчатый профиль девушки в тусклых тонах. Заметив, что она не спит, он взял её за руку и поцеловал маленькие пальчики, пряча обманчивую улыбку на дне своих золотых глаз.

— Я ухожу. И в этот раз тебе придётся побыть одной дольше, чем хотелось бы. Опасаясь, что ты можешь вновь угодить в беду, я решил укрыть дворец за грозовыми облаками, чтобы никто не мог тебя найти. Даже такой пройдоха, как Шэ.

Клэри попыталась вырвать руку, но мужчина всё не отпускал и в результате упал прямо на неё, оказавшись в нескольких сантиметрах от её лица. Девушка затрепыхалась как пойманная бабочка, а он продолжал улыбаться, легко удерживая на месте. Он смеялся над её планами обмануть его, над попытками сбежать, над глупцом Шэ, посмевшего встать у него на пути.

— Ох, Клэри-Клэри, — мягко пробормотал Ктуул, когда она устала бороться и он отстранился, давая ей пространство. — Почему ты обижаешь меня, моя очаровательная ученица? Почему так сопротивляешься всем тем дарам, которыми пытаюсь одарить тебя? Скажи хоть слово, и ты получишь великую силу, равной которой есть только тьма на дне этого мира. Ты смогла бы исцелять людей, дарить им покой и надежду, пронзать пространство или путешествовать между мирами как настоящий дракон. Никто не посмел бы поднять на тебя руку.

— Кроме тебя, — тихо прошептала девушка и в её глазах отразилось бескрайнее море пустоты. — Каждое желание забирает частицу меня, превращая в твою тень. Всё, что ты даёшь, разрушает мою душу, выворачивая в нечто чу́ждое. Холодное, как пустота космоса. И в итоге дары становятся проклятием.

Ктуул наклонился совсем близко, шумно раздвигая ноздри, улавливая запах отчаяния, запах поражения. Каждый его урок больно отзывался в её сердце и совсем скоро она угаснет как дым, став бесполезной игрушкой. Совсем как его сестра.

Она готова утратить надежду. Это не было его целью. Поэтому он придумал новый урок. Такой, после которого он получит желаемое. Завершённое творение.

Пора познакомить её с Каргом.

________________________

*История матери Клэрии рассказана в трилогии "Волчья книга"

Глава 9. Шэ

Селеста/Клэрия

Что-то врезается в меня, и я улетаю с кровати, переворачиваясь в воздухе. Спросонья глаза совсем слиплись, и я не понимаю, почему кругом так шумно, откуда доносятся крики и вопли, и что это мокрое на моём теле. Из темноты вылетает Томар Бай, он падает к моим ногам, отражая нападение водной твари, целившейся в моё горло.

— Нужно бежать, — кричит он, смывая с лица липкую слизь. — Скорее, Селеста! Ты знаешь, куда? Где можно укрыться?

Он хватает за руку и прорезает магией дыру в шатре, вытаскивая наружу. Снегопад закончился, и я вижу повсюду распростёртые тела селян. Многие успели принять волчий облик, но это не уберегло их от слуг Ктуула, нашедших наше пристанище.

— Как они узнали, где мы? — следующий вопрос впился иглой, совсем как острый камешек, подвернувшийся под голую ступню. — Где Арт?!

— В воздухе. С моря идут ещё твари, — мотает головой Томар, а сам разводит руки в стороны — к нам направляется очередная стая лысых существ, бывших когда-то людьми.

Остатки одежды облепили склизкую, студенистую кожу, они наклонялись вперёд, потрясая головами как кобры, готовые укусить. Магическая волна отбросила их назад, и они оказались среди волков, бросившихся на них со всех сторон.

— Соберись, Селеста! — кричит Томар, устало утирая взмокшее лицо. В его глазах волнение мешалось с паникой. — Я должен отвести тебя в безопасное место, иначе всё потеряет смысл!

Судорожно кивая, я было собралась спросить о чём-то ещё, но сзади из шатра выползла очередная тварь и набросилась на колдуна сзади, пытаясь впиться ему в шею. Она рвала плечи колдуна когтями, кружась вместе с ним, пока он пытался сбросить её. Мои попытки отодрать тварь не увенчались успехом и тогда мужчина спиной налетел на опору шатра, пригвоздив монстра к горящему факелу. Монстр тотчас загорелся, пронзительно визжа, а Томар упал на колени, прижимая пальцы к льющейся из шеи крови. Тварь задела его слишком глубоко.

Не теряя времени, я бросилась к нему, на ходу отрывая ткань от низа платья, чтобы наскоро перевязать горло. Белое быстро стало красным, а лицо колдуна побелело как мел. В таком состоянии он долго не продержится.

Беспомощно оглянувшись, я видела, как остальные пытаются не дать ещё бо́льшему количеству тварей пробраться за периметр деревушки, а потом увидела лежащую с распростёртыми руками Марку. Остов её груди голыми рёбрами торчал кверху, в каком-то жутком бесстыдстве показывая пустое нутро.

Меня вырвало желчью.

Взвалив на плечи бессознательного Томара, потащила его в сторону леса. Я знала, куда идти.

* * *

Дорога невыносимо тяжела, так как пролегала по склону вверх. Я падала несчётное количество раз, задыхаясь от усталости и холода. Томара никак не удавалось привести в чувство, но и бросить его не могла, а после каждой передышки, казалось, что скоро сама потеряю сознание и рухну в мокрый снег.

Шум сражения остался далеко позади, нас укрывали высокие сосны и мелкие ели. Всё утопало в снегу, будто весна забыла тропинку в этот холодный край. Я слышала карканье ворон, видела их крылья над нами, привлечённых дорожкой крови, что вычерчивала наш путь. Если монстры хитры, если они победят, то в лёгкую найдут, куда мы ушли. Разве только вновь начнётся снегопад. Небо оставалось стальным и тусклым, готовясь и вовсе утратить цвет, сгущаясь до вечерних красок.

Сложнее стало, когда едва ощутимая дорожка устремилась круто вверх, в горы, следуя за моим взглядом к двум пикам, формой напоминавшими лошадиные головы. В последний раз я устало опустила колдуна, понимая, что на этом силы окончательно иссякли и дальше уже не смогу его нести.

— Оставь меня, — приходя в себя, прошептал колдун, прижимая руку к шее. Сквозь пальцы проступила свежая кровь. Мужчина приоткрыл глаза, в его глазах отразился закатный сумрак. — От судьбы не так-то просто уйти. Дальше иди сама.

Кажется, я попыталась возразить и даже схватила за плечи, вытаскивая из ямы, куда он чуть не свалился. Кажется, даже сумела протащить его на спине метров двадцать, прежде чем упала и кровь из его вновь открывшихся ран потекла уже по моей шее. Выбравшись из-под тела мужчины, прижалась ухом к его груди, пытаясь услышать биение сердца. Пусто. Тело ещё хранило тепло, но сердце больше не билось. Он умер, спасая меня.

Я завыла от отчаяния и в ответ раскаркались вороны, взлетая с пушистых елей. Позже, когда уйду, они вернутся и начнётся такой редкий в холодных лесах пир. Но пока я здесь, они не тронут колдуна. А я даже не могу вырыть могилу, чтобы уберечь его от падальщиков. Не могу проститься, ведь чем дольше просижу на ледяном морозе, тем скорее здесь окажется два трупа. Я не могла обратиться в дракона, только призвала огонь к поверхности кожи, чтобы лучше сопротивляться ветру и льду.

Когда достигла входа в пещеру, окончательно стемнело. Изнутри стал заметен, спрятанный за извилистыми выступами, тёплый ровный свет. Переступив через наваленные камни, увидела пологий спуск вниз, вглубь горы, откуда тянуло сухим жаром и пахло пеплом и серой, от которой немилосердно зачесались глаза и в нос будто набили тухлых яиц.

Подавив приступ жёсткого кашля со вкусом гнили, продолжила спуск, забираясь всё глубже и глубже, пока не оказалась в полукруглой пещере с разломом посередине, из которого поднимался густой дым. Здесь никого не было.

Я устало привалилась к горячей стене, на мгновение прикрыв глаза, чтобы передохнуть. В животе немилосердно бурчало, руки огрубели от стягивающей кожи крови, а губы пересохли, забыв, когда в последний раз их касалась влага. Не хотелось ничего делать, только сидеть здесь, вновь соскальзывая в сон. Пока я не увижу всю историю, он будет вторгаться в явь, грозясь поглотить её, делая беспомощной.

Но здесь, в тепле, я уже не могла ему сопротивляться. И позволила вновь увлечь за собой навстречу Каргу…

* * *

Клэрия безуспешно пытались прорваться сквозь плотную пелену туч. Как только Ктуул покинул её, она выждала немного, а после бросилась прямо из окна навстречу свирепствовавшей буре. Как безумная птица, она бросалась в потоки воды и молний, пытаясь вырваться наружу, но всякий раз её выносило обратно к каменным стенам воздушного дворца. Она налетала на кладку, карабкалась по крышам, сваливая черепицу и вновь бросалась вниз, пока не заревела от отчаяния и не сложила крылья, решив поддаться урагану. Ей было всё равно куда, только подальше от темницы, подальше от Ктуула и его планов на её счёт.

Закрыв глаза, камнем она падала вниз, пролетая насквозь грозовые облака, раз за разом принимая оглушающие разряды молний в прочную чешую. Это было даже приятно, если бы только шквалистый ветер не швырял её из стороны в сторону, отчего вскоре она полностью утратила ориентиры.

Она бы разбилась оземь, запутавшись во тьме, если бы не случилось чудо. Мощная сила подхватила её прямо возле поверхности земли и мягко опустила вниз. Слетела белоснежная чешуя, пропали крылья, оставив в мокрой почве лежать измождённую девушку, изо всех сил пытавшуюся найти в себе силы встать.

Мужчина, что заметил падавшего дракона, поспешил к ней и помог подняться, одним мощным рывком поднимая вверх так резко, что они чуть не столкнулись лбами. Под вспышками молний и бившего как барабанная дробь дождя, Карг и Клэрия, наконец-то, встретились.

И молния, проскочившая между ними, оказалась сильнее тех, что сотворил Ктуул.

* * *

Я выныриваю из сна, пытаясь отдышаться, настолько сильно на меня повлиял облик Карга. Он был слишком красив и так похож на Никлоса, что перехватило дух! Тот же упрямый изгиб бровей, та же морщинка на лбу и пронзительная чернота глаз. Он был старше, жёстче, будто вылеплен из толстых веток и собран из камней, но мягкость губ, своенравность черт — несомненно, Ник многое унаследовал от прародителя.

Только отдышавшись, обратила внимание, что, находясь по-прежнему в пещере, теперь лежу на грубо сколоченной кровати, под ветхим покрывалом, а под головой туго набитая соломой подушка. Рядом деревянная чашка с водой, от которой исходит аромат серы, и я всё равно жадно выпиваю всё до капли, угощаясь чёрствым хлебом, рассматривая как по изломанным стенам и потолку гуляет свет от маленькой свечки, высветлившей наскальную живопись. Историю волчьего племени. Историю детей Шэ.

Мне чудится прерывистое дыхание за стеной. Кто-то наблюдает за мной через узкую щёлку, внимательно разглядывая моё лицо. Я могла бы выйти к нему, однако необходимо досмотреть сон. Узнать, чем закончилась история противостояния Клэрии, Карга и Ктуула. Ведь так много кусочков головоломки уже собрано!

— Скоро, — молвлю едва слышно и в ответ доносится усталое дыхание. Он будет ждать.

* * *

Тогда Клэрия убежала от Карга. Ведь она сразу узнала, кто он такой, и это напугало её до полусмерти. Мать никогда не скрывала своей истории, рассказывая о существе, который чуть не сжег их ожерелье дотла в попытках достать ненавистных драконов. Его звали Девон.

Так начались её скитания по землям, осенённым светом и тьмой Ктуула. Ей приходилось нелегко. Существа, что встречались на пути зачастую желали зла, а не добра. Нередко она сталкивалась и с Каргом, сумевшим убедить её, что полностью забыл о своём прошлом и понятия не имевшем о том, кем является. Эти встречи оставляли в ней странное чувство. И она всё равно бежала дальше.

Благодаря Шэ, у неё появились сторонники. Эльфам претило само существование вечных, ведь они знали, на что те способны. Клэрии помогали и подводники, укрывая девушку от бдительного ока Ктуула. Она встретила волчью общину, и среди серых шкур легко терялась, коли была такая нужда.

Самыми необычными друзьями стали элементали огня. Истинные драконы, отвергшие человеческую суть и тем самым освободившиеся от влияния Ктуула. Они могли обращаться в людей, но не желали этого, предпочитая стихию огня, с помощью которой истребляли верных слуг вечных. Морвиусов.

Однако каждому бегству рано или поздно приходит конец. Клэри понимала, что не сможет до конца жизни прятаться от Ктуула, как и не сможет вернуться домой, а значит нужно найти способ сразиться с ним. Ей был нужен особенный союзник, являвшийся самым преданным сторонником Ктуула. И тогда она позволила себя поймать.

* * *

Я выхожу из комнаты, прикрытой тёмной тканью, и возвращаюсь в помещение со спуском к недрам сонного вулкана. Здесь меня уже ждёт он. Мальчишка, сидящий на краю расщелины и беззаботно болтающий ногой. Непослушные вихры отсвечивают чернотой во всполохах из-под земли, он щурится, рассматривая меня со всех сторон, но есть что-то такое в его внешности, что резко контрастирует с детской непосредственностью.

— Здравствуй, Шэ, — говорю с непривычки хрипло, опускаясь прямо на камни.

Он замер, а потом как-то разом поднялся, и детская внешность сползла с него, превращая в высокого юношу с безупречно-гладкой, оливковой кожей и почти женственной внешностью. Я знала, что когда-то Ктуул выбрал его именно из-за этой невинности, что открывалась в каждой черте совершенного лица.

Знала, что Клэрия сравнивала его с античным богом из мира людей. Знала, что Шэ часто плакал и был слишком нежным, чтобы противостоять Ктуулу. Однако его любовь ко всему сущему оказалась сильнее слёз, и он жестоко поплатился за свою доброту, оказавшись в жерле вулкана, обречённый вечность сгорать в огне.

Я знала, что и сейчас он горит там, внизу. Но это пламя давно уже не бередит его душу, ведь нашлись люди, который приняли его в обмен на его любовь и тепло. Они впустили бога в свои души, тем самым разделив на тысячи тел жар вечного огня. И в каждом поколении рождался смельчак, что жертвовал собой, дробя тело на двоих, чтобы Шэ не утратил разум и мог действовать, готовясь к возвращению Ктуула.

— Вижу тень Клэрии в твоих глазах. Лишь тень, ведь эта проказница давно ушла в иной мир, — мягко отвечает он, усаживаясь рядом и вытягивая босые ноги.

Он касается моего плеча и боль с усталостью покидают израненное тело. Исчезают порезы, царапины и ссадины. Пропадает тягучий голод. Я вновь свежа и полна сил.

— Мог бы и раньше открыться. Кукулейко. Лейкуку, — тяну с укоризной, а он усмехается.

— Чтобы это изменило? Я надеялся, что сумею опередить Ктуула и вернуть проклятье в привычное русло. Сейчас не самое удачное время для битвы с вечным. А теперь и вовсе сомнительно, что отыщется способ его остановить. А ты знаешь, чего он желает на самом деле. Знаешь, что дважды обыграть его не удастся. Все карты на его стороне.

Я упрямо мотаю головой. Да, теперь мне известно всё. И как Клэрия получила ариус. Как Карг — нориус. Как сила этого мира перетекла в них, сплетаясь с их родной силой, трансформируясь в нечто совершенно новое. Демон, которым они были, превратился в нечто бо́льшее. Ктуул выудил из планеты её суть и заключил в человеческие оболочки, чтобы было проще достать ядро и испить из него вечность.

Оказывается, боги не бессмертны. Им нужна сила планет, чтобы продлевать своё бесконечное существование. Поэтому, когда драконы заперли их в этом ожерелье, пожертвовав им ради всех остальных вселенных, они перешли на экономию и потребовались тысячи лет, прежде чем они пожрали планеты этого ожерелья, пока не осталась только центральная жемчужина, с которой им уже было некуда деваться.

Тогда же драконы вернулись. Они не подозревали, что вечные всё ещё будут живы и угодили в ловушку. Но даже тогда они отказались открывать порталы в другие ожерелья и Ктуул заточил их в собственных телах, низводя мудрых существ до летающих лошадей, отдав на откуп людям этого мира. Он исказил историю и люди поверили, что драконы пришли, чтобы сжечь мир дотла, но добрый бог их остановил и справедливо наказал.

— Ктуул хочет, чтобы мы с Ником стали Демоном и открыли ядро мира, а потом переместились в родное ожерелье Клэрии, чтобы потом сожрать и его. Вечные голодны и слабы.

— Его слабость всё равно сильнее вашей сдвоенной силы.

— Убив его, мы уничтожим мир, — киваю в ответ.

Смерть вечного сравнима с тысячью тысяч термоядерных взрывов, что так потрясло Клэрию на планете Земля. Даже сейчас я вижу, как расползается шапка гриба по небу из её воспоминаний. Если убить Ктуула, это покажется хлопком воздушного шарика в сравнении с тем, что случится, если он умрёт.

— Однако всё это уже несущественно, ведь я больше не владею ариусом, а значит не будет Демона, ничего не будет. Ктуул перехитрил сам себя.

Шэ смотрит внимательно, но отстранённо, а потом качает головой. Он знает, что я умерла. Не знаю откуда, но он знает и как я воскресла.

— Не будь так уверенна. Ктуул велик в своём могуществе, но он, чтобы пройти через вечность, утратил гибкость смертной сущности. Закостенел и более не способен видеть изменения в других, разве только перемены не вызваны им самим. Понимаешь, Ктуул не знает, что Ник смог нориусом вернуть тебя к жизни, а ведь это основа сущего. Как в свете есть тьма, так и во тьме — свет. Ариус не способен на убийство, а нориус на исцеление. Это аксиома. Но так ли это? — и он заговорщически подмигивает.

Я начинаю истерически смеяться. До коликов, до истерики, от которой вою в голос, а Шэ, успокаивая, прижимает к себе. От него пахнет солнцем и вереском, и пчелиным мёдом, собранным в последний день лета. Закрыв глаза, кажется, что обнимаю саму суть жизни. Тепло и домашний уют. Он гладит волосы и от его прикосновений щекотно до мягкого смеха. И я смеюсь, будто умылась росой на рассвете, когда мы с папой отправлялись рыбачить на середину озера.

Именно это я чувствовала рядом с Шэ. Объятия отца, когда бежишь к нему со всех ног, а за тобой увивается воздушный змей. Когда мама утром будит, целуя в лоб, приговаривая: «Вставай соня, а то завтрак проспишь и сил не наберёшься бегать с сестрой наперегонки».

Это когда впервые обнимаешь мужа после заветных слов: «Беру тебя в жены и клянусь оберегать от всяческих бед, в болезни и здравии…» Объятия сестры и брата, когда сталкиваемся лбами, планируя детскую шалость. Счастье так и искрится в груди, а попы ноют от предчувствия грядущей порки. Но звонко! Как же звонко и радостно улепётывать от поварихи, стащив с кухни маковый каравай!

И это объятия Ника в той лодке во сне, когда казалось, что всё не взаправду. Что ничего плохого не случилось и никогда не случится. Его запах ворвался в реальность, и я всхлипываю, предчувствуя, что он в беде. В большой беде и очень далеко отсюда.

— Ну-ну, не плачь, маленькая девочка Сэлли. Ты боец, такой тебя воспитал отец. Помнишь, как ты всегда отказывалась быть просто кэррой и тянулась за чем-то бо́льшим, сопротивляясь привычному укладу? Ты боролась с собственной слабостью, косностью, страхами. Приходилось несладко и очень страшно. Но ты же справилась. Совсем как Клэрия.

— Что толку, если во мне больше нет никаких сил? Я пустышка! — всхлипываю, особенно остро чувствуя свою уязвимость. После солнечного тепла возвращаться обратно в задымлённую пещеру просто невыносимо. — Я даже деревне помочь не могу — они бьются с тварями Ктуула, веря, что узнаю способ, как остановить монстров, но способа нет! Я дутый приз! Никто! Обычная кэрра!

Шэ разомкнул объятия, беря за подбородок. В его светлых глазах отражалось и спокойствие, и безмятежность, и сочувствие. Как свежий бриз в жаркий полдень, от него повеяло прохладой, остужающей пыл тревоги. Меня будто укололо раздражением, настолько невыносимым показалась его реакция на мои слова. В деревне погибают его дети и мои друзья, а он вот ни капельки не переживает! И ничего не делает.

— Моя сила ничто во время боя, но придаёт сил сражающимся. Дети знают, что я с ними, знают, что моё тепло всегда будет рядом и в жизни, и в смерти. Они бьются не за жизнь, а за добро, за то, чтобы в мире не осталось тьмы Ктуула.

— Это дерьмо собачье! — вспылила я словами Клэрии, выворачиваясь из нежных рук Шэ.

Он спокойно отпускает, немного печально выводя улыбку на уста. Поспешное дитя, вот что он думает обо мне.

— Зачем мы вообще пришли сюда, коли нет здесь ни ответов, ни силы, способной поразить Ктуула? Бессмысленно и глупо! Мы только зря потратили время и жизни наших друзей! — воскликнула, с презрением глядя на него. — Что толку от твоей заботы, коли мы все умрём?!

Шэ кротко выдержал мой гнев, продолжая молча улыбаться, пока я всеми силами пыталась до него достучаться. Я кричала, потрясала его, разорялась почём зря, пока не иссякла.

— Я иду обратно. Не могу здесь оставаться, я должна либо помочь выжившим, либо вступить в бой с тварями. В конце концов, смерть не отняла мои когти и клыки. Я буду биться как дракон, оплакивая погибших друзей и мстя всему миру. Даже если моя смерть окажется напрасной, я лучше умру так, что трусливо буду прятаться здесь!

И тогда улыбка Шэ расцвела на его губах полноводной рекой, и всё прежнее показалось лишь тенью его сути.

— Раз ты готова жертвовать собой, позволь и я пожертвую тем, что имею, ради победы. Моя сила — это не бой, но есть в ней нечто, что поможет тебе совладать с Ктуулом. То, что привлекло его во мне и из-за чего он не стал убивать меня, когда узнал о предательстве. Этот дар понадобится и в тот день, когда отыщешь способ вернуть ариус. А сейчас подойди и обними меня, и не плачь, чтобы не произошло. И так было пролито достаточно слёз.

Шэ необычайно грузно поднялся с места и раскинул руки в стороны. Его лицо превратилось в восковую маску, он весь обратился внутрь себя: глаза выцвели до белизны, а губы потеряли цвет, не своим голосом он молвил:

— Знай, что они живы. Я вижу глазами своих детей. Многие пали в бою, но тварей уничтожили. На нашей стороне грозный союзник. Её сила черпается из недр земли, раскалённой лавой опаляя монстров и поглощая их тела. Она сожгла монстров дотла. И пускай это выжигает и внутри неё человечность, она будет биться до конца, не жалея себя.

— Анка, — прошептала едва слышно.

Хотелось спросить про Арта, узнать, что стало с Седовым и Амалией, но мне будто передалось то, что видел Шэ.

Уставшую колдунью, тщетно пытавшуюся найти среди мертвецов отца. Анку, бьющуюся в объятиях возлюбленного — с каждым разом ей всё труднее и труднее укрощать свою суть. И Арта, с тревогой глядящего в облака. Он повсюду ищет меня, хоть и знает, что я в безопасности, ведь он сам велел Томару увести меня подальше от битвы. Я вижу всех и будто глазами каждого, чувствую их, внешне ощущая, как сомкнулись вокруг тёплые руки Шэ, как прижимает он меня к груди и я закрываю глаза, позволяя частице его сути перетечь под кожу, пуская корни в самой сути моей души.

Это отражается нервным покалыванием, щекоткой в боках, и сбитым ритмом сердца в груди. Это будто выпить океан и поглотить небеса, слиться с землёй и взорваться раскалённым солнцем. Это…

Что-то холодно кольнуло в живот, и я пошатнулась, ощущая острую боль под рёбрами в месте, куда ударила меня Милан. От шока распахнулись глаза и мне на лицо брызнули солёные брызги прямо изо рта застывшего Шэ. Он поперхнулся кровью, и она плавно потекла по губам, падая на рубаху вечного.

Тогда я ниже спустила взгляд и увидела торчащий нож из его живота, задевший и меня. Кровь розой распустилась на оборванном платье, а какая-то сила дёрнула Шэ назад, и он завалился набок. Жизнь угасла в его глазах, и невыносимая боль пронеслась по моим венам острым криком, зазвучавшим из уст детей Шэ. Они почувствовали его смерть как свою собственную и пали на землю, катаясь до изнеможения, пока я не верящими глазами смотрела на его убийцу.

— Так было суждено, — обманчиво мягко говорит он и злая усмешка скользнула на его лицо, занимая своё исконное место.

Томар Бай сжимает в руках кинжал с белым лезвием, медленно терявшим свет. Когда тот полностью потух, он зашвырнул его в расщелину и тот со звоном, отскакивая от стен, упал прямо в раскалённую лаву, отчего пещера вздрогнула, задышала как разбуженный медведь, и наверх поднялся чёрный дым, предвестник пробуждения вулкана.

Я не успела ничего сказать, очередной удар, треск и тряска толкнули меня оземь, и я оказалась у ног удержавшегося Томара. От моей попытки ударить, он с лёгкостью увернулся, а потом взвил меня вверх, будто я обычный человек, подвластный его магии.

— Нам пора, пока здесь всё не взлетело, — прокричал он, перекрикивая стон разбуженной горы.

Вместе с дымом взлетали клочья лавы и камней, воздух сгустился до невозможности, и я не могла дышать, не могла призвать собственный огонь, чтобы противостоять разбушевавшейся стихии. Только Томару всё нипочём. Он помолодел, возвращая силу старым костям и своей магии.

Одной рукой колдун продолжал удерживать меня распятой в воздухе, а другой чертил контур портала. Вены вздулись на его запястьях, расходясь чёрными лозами и перетекая в горячий воздух. Через миг он сжал меня до боли и зашвырнул прямо во тьму, ныряя следом.

И когда закончилось головокружение перехода, а дым портала рассеялся, я осознала, куда вернул меня предатель. Вокруг вздымались волны шторма, занося на открытый балкон крепкую пену и солёные брызги. Порывы ветра норовили опрокинуть на пол, а проливной ливень слепил глаза и так ослепшие после перехода от тьмы к свету. Я пошатнулась, отпущенная магией Томара, подкосились ноги, и я упала вниз, обдирая колени и локти.

Протянутая рука подняла обратно наверх, но тот, кто её протянул, завязал мои внутренности в болезненный до икоты узел. Я узнала его, хоть кроме снов, вживую и не видела никогда истинного облика.

На меня с заботой и радостью глядел Ктуул Великий. Вечный. Учитель Клэрии. Мой злейший враг и обманчивый друг.

— Рад снова встретить тебя, Селеста. Идём, нам столько всего предстоит ещё сделать вместе!

Глава 10. Мир мертвецов

Никлос

Темнота будто звенела в ушах, поглощая звуки, так что даже собственное дыхание казалось неправдоподобно громким, с хрипотцой, в которой отражался прерывистый стук сердца. Это сильно напоминало катакомбы, в которых будто в прошлой жизни Ник бродил вместе с Артом в поисках средства против песчаных демонов с той лишь разницей, что тогда они знали, куда идут и откуда пришли. Тогда у них был запас провианта, магические лампы и подходящая одежда. Они могли вернуться в любой момент и вперёд их гнала жажда подвигов, желание показать себя.

Теперь всё иначе.

Они не знали, куда попали, не знали, куда идти и как вернуться домой. И у них ничего не было. Нырнув в портал, мужчины кубарем пролетев по земле, превращаясь обратно в людей, да так и застряли на месте, понимания, что на этом для них всё закончилось.

— О чём ты думал, когда привёл нас сюда? — с жутким скрежетом спрашивает Акрош, разражаясь лающим кашлем, мужчину давила нестерпимая боль в горле, он едва мог дышать нормально и попытка говорить обернулась новой мукой. Маршал подавил стон, уперев руки в бока, а потом и вовсе опустился на землю, на ощупь пытаясь определить, что она из себя представляет.

Песок. Каменная пыль? Прохладная и абсолютно однородная. Без камешков или травинок. Не пойми что! Как и воздух, начисто лишённый вкуса. Безветренный. Пустой.

— Я надеялся, что портал сработает и зашвырнёт нас подальше от Ктуула. Что мы успеем пронзить пространство до того, как он последует за нами. В противном случае, наша песенка была бы спета! Ума не приложу, как он так быстро нас отыскал, — Ник устало выдохнул.

Сражение, а потом и гонка, дождь и ошеломляюще стыдливый страх оказаться вновь пойманным сломили короля. Он никак не мог собраться обратно.

— Что же, ты не угадал, — вновь заходясь кашлем, ответил Акрош.

Маршал почувствовал на руке что-то мокрое и понадеялся, что это слюна, а не кровь, но отчётливый металлический привкус во рту быстро разубедил его в этом. Ему казалось, что вся глотка вплоть допищевода объята пламенем и теперь раздумывал, чем обернётся его безрассудство. Он запросто мог выкашлять все лёгкие и навсегда утратить голос. Не самая большая потеря, учитывая, как часто его острый язык доводил до беды.

Акрошу почудилось, что он что-то видит. Что-то совсем рядом, яркое как вспышка на солнце. Поднявшись, мужчина, медленно переставляя ноги, отправился к свету, пока не врезался в Никлоса, разразившегося возмущённой бранью.

— Да подожди ты, — проворчал маршал, ощупывая короля, а потом одним махом раздирая на нём рубашку. Свет выступил невыносимо-ярким голубым сиянием.

— Не думал, что и здесь пригодится этот свет, — проворчал Ник, втайне радуясь возможности видеть.

Свет оказался настолько мощным, что они могли осмотреть место, в которое угодили. Впрочем, ясности это не привнесло. Насколько хватало сияния, во все стороны простирались пустые земли. Абсолютное ничто. Никаких ориентиров. И даже когда они, предполагая, откуда попали сюда, прошлись по кругу, ничего не попалось на пути. Портал исчез, как и шанс вернуться назад.

— Значит будем идти куда глаза глядят. Лучше, чем умереть, стоя на месте, — заключил Акрош, почёсывая проклёвывавшуюся щетину.

Он сознательно не смотрел в глаза короля, справедливо опасаясь его гнева в ответ на собственную злость. Сейчас он как никогда далёк от Винелии, и подозревал, что на этом путешествие запросто завершится.

— Не совсем так, — мотнул головой Ник, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Куда бы мы не попали, здесь я всё ещё чувствую притяжение ариуса. Будем ориентироваться по нему и впредь.

Так началось их новое путешествие.

* * *

В этом месте не существовало время. Не было искры жизни. Драконы будто провалились в великое ничто, и шагая по бесплотным землям, не сразу догадались, что не испытывают жажды. Как чувства голода или усталости. Они шли молча, заворачиваясь в кокон тишины, как в одеяло, ощущая лишь странную сонливость, за которой не прятался настоящий сон. Отупение, вот что нахлынуло исподволь через тысячи тысяч шагов.

Первым ему поддался Акрош. Он глядел себе под ноги, переставляя их скорее по инерции, чем желая куда-то дойти. В какой-то момент мужчина засмотрелся, как минорно подсвечены его ботинки голубоватым светом, как интересно и в то же время успокаивающе скользит тень, всё больше и больше удлиняясь, тускнея. Помотав головой, он очнулся, сообразив, что застыл на месте, а Ник даже не заметил этого, продолжая тупо идти вперёд, ведомый неизвестным магнитом.

Акрош скоро нагнал его, и принудил себя внимательно следить за собственным шагом, чтобы вновь не задремать, поддавшись царившему вокруг однообразию. Однако, когда Ник замер, наклонив голову набок, мужчина проморгал это событие и сам остановился только когда свет стал едва освещать путь. Это было как ушат воды за шиворот, его пробрал ледяной холод, и он опрометью бросился назад, чтобы растормошить Никлоса:

— Не спи, морвиус тебя побери! Это место усыпляет нас! Словно забирает жизнь, превращая в пустоту! — закричал он в ответ на тупое выражение королевского лица. Осмысленность вернулась не сразу.

— Значит, вот что это такое. Ни еды, ни воды, ни воздуха, ни света. Бесконечная тьма, от края до края. С каждым разом будет всё сложнее и сложнее выплывать из беспамятства, пока окончательно не сдадимся и не превратимся в песок, — невыразительно и как-то устало ответил король. — Блаженное ничто.

Акрош взъярился и отвесил поистине королевскую пощёчину, звонко пройдясь по шрамам на лице Никлоса, от чего тот взвизгнул от боли и оттолкнул маршала, прижимая руку к щеке.

— Кажется, боль вернула тебе ясность ума, — язвительно проговорил Акрош.

Только сейчас Ник заметил уродливые язвы на шее мужчины, сквозь которые сочилась сукровица. В голубоватом свечении это выглядело поистине скверно и ему показалось, что здесь, в этом нигде, Акрош может чувствовать и даже говорить. Но если они вернутся назад… Ник отогнал непрошеные мысли. Пока боль проясняла ум маршала, но что будет дальше?..

— Мы полетим. Крылья будут держать нас в тонусе, так быстрее преодолеем эту пустыню.

Светлая мысль показалась настолько простой и предсказуемой, что оба почувствовали себя нехорошо. Словно она должна была сразу прийти им в головы, а не спустя часы, когда они чуть не потеряли друг друга.

Превращение далось нелегко. Утратилась та искра, что как фитиль разгоралась внутри каждого дракона, прежде чем вылезти наружу чешуёй и когтями. Даже не с первого раза удалось отрастить крылья, обзавестись клыками и дыхнуть огнём, прогоняя пустоту. Поднявшись в воздух, они оба почувствовали странность. Здесь не было восходящих потоков, не было движения. А значит невозможен и полноценный полёт. Их буквально прижимало к земле, и они рухнули, не пролетев и нескольких метров.

Приняв человеческую форму, оба не смотрели друг на друга и продолжили путь, каждый про себя считая шаги, стараясь как можно дольше сохранять концентрацию.

Спустя тысяч десять абсолютно одинаковых переставлений ног, Ник ощутил перемену в воздухе. Нечто неуловимое пронеслось над ними, однако голубой свет не поймал движения, даже крошечного кусочка невидимого существа.

— Заметил что-то? — будто обращаясь к самому себе спросил Акрош, прикрывая глаза.

Яркий свет из груди Ника начал его раздражать. Ему хотелось покоя, хотелось забыться так же, как унялась боль в шее, растворившись в блаженной пустоте. Он чувствовал, как в рот набилось пыли, но не было дискомфорта, он просто констатировал факт, что пыль теперь была внутри него. В глазах, в ушах, в носу и рту. Повсюду, словно он сам пыль… словно кроме неё нет ничего…

— Что? — переспросил он, сообразив, что Ник втолковывает много слов, которые своим звучанием приносили ещё больше раздражения.

— Я говорю, мы здесь не одни, — воскликнул король, замечая, как посерел его друг.

Он подошёл к нему вплотную и взял за плечи, встряхивая, поражаясь как много пыли скопилось на одежде и волосах маршала. Он будто мешок с мукой в подвале старого дома. И такой же сухой наощупь. Язвы на шее совсем скрылись за пыльной корочкой и больше не выделяли жидкости. Не встретив сопротивления, Ник заглянул в рот товарища и увидел, что и там не было слюны. Не было влаги в глазах и носе. Акрош высох за эти тысячи шагов и сам стал походить на пыльную равнину.

Испугавшись, Ник отпрянул назад, засовывая пальцы в собственный рот, отряхивая пыль с рубашки и брюк, понимая, что сам он лишь едва-едва покрылся этой гадостью. В нём было ещё достаточно воды. И он не понимал, в чём такая разница. Почему Акрош быстрее сдаётся, ведь поначалу борьбы было больше в нём.

Остатки разума Акроша проснулись по щелчку, после прикосновения Ника. Мужчина быстро догадался, что с ним приключилась беда. Сообразив какая именно, подивился своей судьбе. Он столько раз бывал в битвах, участвовал в дуэлях, заимел столько врагов… ему было странно понимать, что, скорее всего, окончит жизненный путь здесь, в этой соблазнительной, прохладной пустоте, где столько звенящих колокольчиков, где слышится журчание воды и женский смех…

Очнувшись, маршал помотал головой, заметив, что Ник вновь застыл, погружаясь в пустоту. Приблизившись, он обратил внимание, что свет в груди короля слегка померк, а пыль снизу, без ветра, сама поднимается вверх, потихоньку оседая на королевском теле.

— Неужели мы так просто сдадимся? — в отчаянии пробормотал Ник, возвращаясь назад. — Это место, оно будто живое, будто стремиться забрать всё, что у нас есть, поглотить и превратить в пустоту…

Ему показалось, что он это уже говорил. Или подумал. Слова стали сложными, тяжёлыми, они камнем застревали на губах, связывая их, теряя смысл.

Тогда они решили говорить. Что угодно, но не молчать. Снова тронувшись в путь, по очереди рассказывали истории из прошлого. Травили военные байки, делились детскими воспоминаниями. Потом перешли на мечты о будущем. Когда всё закончится, и они победят. Нику особенно тяжело давались эти мысли. И не потому, что он не верил в победу, нет, его тяготила мысль, что после неё его ничего не ждёт.

Пустыня показала себя, когда у них закончились слова о будущем и прошлом. Это было похоже на ветер без ветра. Кожа не испытала прохлады, но пыли стало больше. Теперь она поднималась в воздух сама по себе, скручиваясь в небольшие смерчи и налётная на них со всех сторон, стремясь забраться под одежду и вгрызться в кожу. Глубже, ещё глубже, сквозь лимфы, сквозь подкожную прослойку, мимо сосудов, мимо вен, прямо в мышцы, а затем и в кости.

Это было так, как если бы пустыня устала ждать, когда же они сдадутся. Когда позволят ей увлечь их, уложить спать в дрёму без сновидений, пока они сами не станут песком и пылью. Пока не перестанут быть.

— Я вижу их, — сощурившись, но глядя в противоположную от света сторону, пробормотал Акрош.

— Кого?

— Родителей. И братьев. Они ждут меня. О! Поместье Адегельских. Чтоб меня побрали морвиусы, оно совсем как новенькое! И Тьен, совсем ещё мальчишка, — Акрош счастливо улыбнулся и помахал кому-то невидимому. — Они все там. Ждут меня. Отец разливает виски из старых запасов, набивает трубку. Он всегда гонял меня, ему не нравилось, что я повторяю его привычки, — мужчина рассмеялся, подмигивая пустоте, не обращая внимания, что оказался в центре небольшого смерча, от колен поднимавшегося выше. — И даже Брошин в кресле с книгой… никогда не видел его таким спокойным. Он сам на себя не похож…

Ник встряхнул его, пытаясь вернуть назад. Но Акрош больше не видел пустоты. Вместо пустыни вокруг на сотни метров раскинулся цветущий сад, высаженный его прабабушкой. А вот и она, копается среди яблонь в полосатом переднике, совсем молоденькая, хохотушка с короткими руками. Такая довольная, поглядывает куда-то в сторонку, откуда доносится заливистый смех её дочерей.

Акрош понял, что все поколения, уходящие вглубь истории его семьи, здесь. Почувствовал связь со всеми утраченными близкими и друзьями. Он знал, что если выйдет из сада и чуть пройдётся по туманной аллее, то придёт к дому пропавшего без вести друга Верста. Знал, что, если захочет, отыщет и своего дуэлянта, от руки которого чуть не погиб. Он знал, что тот не держит на него зла и с удовольствием пропустит по стаканчику заокеанского коньяка, вспоминая о прошлом.

Мощный удар в челюсть опрокинул маршала и тот рухнул как подкошенный ослеплённый вспышкой острейшей боли. Кажется, он лишился парочки зубов, кажется, эта боль спасла его жизнь. Он ощупал лицо, замечая, как сквозь пальцы сыпется песок, замечая, каким тонким он стал сам. Одежда висела как на скелете, а пыли было столько, что она собралась вокруг него небольшими холмиками.

— Ты исчезал, — прошептал Ник, помогая подняться. — Заговорил о какой-то бессмыслице, а потом будто заглянул внутрь себя и начал истончаться. С тебя подсыпался песок, и я догадался, что дело дрянь и ты здесь сдохнешь.

— Почему это место трогает тебя не так сильно?

Король пожал плечами. Его догадка была хуже любой правды, поэтому он не стал её озвучивать. Акрош догадался сам.

— Потому, что твои шрамы старые. Потому что я могу не выжить, если мы вернёмся назад. Я понял, куда мы попали. Это место… принадлежит мертвецам. Я видел их всех. И друзей, и врагов. Бесконечный покой, куда мы попадём, когда умрём.

— А мы угодили в него живыми, — Ник беспрестанно оглядывал небо, пытаясь вновь увидеть то невидимое существо, что преследовало их последние неизвестные часы их пребывания в этом капкане смерти. — Однако, где бы мы ни были, это место связано с миром живых, так как я чувствую, что путь до Селесты сокращается. Притяжение ариуса усиливается, значит мы можем до него дойти. А там, может быть, даже сможем найти дыру или что-то, что поможет выбраться отсюда.

Акрош тускло посмотрел на него. Он не стал говорить Нику, что эффект от удара почти прошёл и он вновь слышит зовущие голоса мёртвых. Не стал говорить, насколько маняще они звучат.

* * *

Ник размышлял над одной загадкой — чем отличаются грёзы от смерти?

Это место сильно напоминало бездну грёзы. Здесь так же видны эфемерные тени близких, далёкий материнский голос, зовущий его в летнем лабиринте, чтобы показать гнездо трясогузки. Отцовское дыхание за спиной, молодецкий хохот Рупера, сбросившего с плеч тяжкие годы и вновь сигающего в человеческом виде с самой высокой башни дворца, чтобы только в последний момент отрастить крылья и пролететь в полузверином облике над столицей, поражая горожан причудливым видом.

При желании и, если сощуриться, можно даже увидеть то, чего совсем не ждёшь. Потаённое, запретное, доступное только мертвецам. Ник намеревался воспользоваться возникшим шансом.

— Акрош, ты как? — отряхивая песок с колен, спрашивает он, а затем сильно бьёт по плечу заснувшего товарища. Тот аж подскочил, хлопая глазами, недоумевая, где находится.

— Видимо, сами мы отсюда не выберемся. Нужна помощь, — говорит король в ответ на немой вопрос. — Ради этого придётся ввязаться в опасную авантюру. А чтобы я окончательно не усох и не развалился как песчаная скульптура, ты будешь сторожить мой сон.

— О чём это ты толкуешь? — подозревая крайнюю пакость покосился на него маршал.

Он украдкой ощупывал шею, поражаясь её сухости. В чувство его привела не боль, а скорее лёгкая дезориентация от толчка. Мужчина всё больше утрачивал связь с миром живых. В голубоватом мертвецком сиянии его одежда уже почти не имела цвета: оглядывая лацканы брюк и ворот рубашки, Акрош отмечал, как быстро сереют вещи, а песок вплетается в структуру нитей, замещая ткань. Чтобы быть ближе к телу. Чтобы добраться до нутра.

— Я собираюсь поискать Карга или Клэрию. Кому как не им знать, что такое смерть и как можно от неё улизнуть. Планирую выяснить, есть ли способ убить Ктуула и остановить вечных. Твоя же задача следить, чтобы я не погрузился слишком глубоко. И для этого будешь резать мою плоть, добывая кровь. Это место не терпит жидкости и так вышло, что кроме слюны и крови у нас больше ничего нет.

— Я не ослышался? Ты хочешь, чтобы я резал тебя, чтобы ты не превратился в песок? Ты хоть понимаешь, как это звучит?! — осипшим голосом вопрошает Акрош, а Ник опускается обратно на песок и даже ложится в него.

С момента как они попали в это место, почва под ногами измягчилась, становясь пустыней, полной мягкого песка. И хоть король не устал, его разум желал этого чарующего покоя, желал оказаться в мире мёртвых, чтобы сбросить с себя навалившееся бремя ответственности за судьбу мира. Пусть кто-то другой решает проблемы, спасает людей и преодолевает трудности. Он больше не относит себя к ним, он проиграл и может забыться, утратив страсти живых.

Ленивый ток мыслей под вялое бормотание Акроша уносил короля дальше от этих мест, отправляя туда, куда он так жаждал попасть при жизни.

И когда в следующий раз Ник открыл глаза, то перед ним оказалась высокая горная круча, у подножия которой раскинулся многоярусный дворец с флюгерами и остроконечными башенками. От высоты скал захватывало дух, небо переливалось синевой с белой поволокой и вверх взлетали шумные ласточки, наперегонки гоняясь друг с другом.

Приложив руку ко лбу, заслоняя свет ослепительного солнца, он увидел, как открываются врата дворца, и на пороге возникает пара лошадей с всадниками.

— Вот я и нашёл вас, — прошептал Ник, опуская ладонь.

Глава 11. Клэрия

Никлос

Добраться до замка оказалось сложнее, чем он думал. Это место плотнее пустоши, воздух насыщен вкусом, а окружавший его лес, сочными красками жизни. Даже его собственное тело вернуло себе тяжесть костей, давление в венах и сопротивление движению. Вернулись неизбежные спутники жизни — голод, лёгкая жажда, дискомфорт от самых незначительных мелочей таких, как камешек, застрявший в ботинке.

Всё это придавало свежесть чувствам, ощущениям. Напоминало, чего он лишился, пролетев через портал. Воспоминание о бесконечной пустыне омрачило хорошее настроение и Ник устало вздохнул. Телом он всё ещё там, среди песков, медленно, по песчинке, теряет реальную живость духа. И если он задержится здесь, то уже никогда не сможет вернуться домой.

Добравшись до моста, идущего через обрыв, он остановился напротив высоченных ворот, увенчанных зубчатыми шпилями. Прислушавшись, король обратил внимание, насколько здесь пустынно. Словно эта многоступенчатая крепость давно заброшена. В ней не ощущалась искра жизни. Пытаясь привлечь к себе внимание, он многократно стучал в кованные двери, кричал на все лады и только горное эхо да карканье далёких птиц было ему ответом.

Ник не знал, сколько времени провёл на невысоком бортике моста, ожидая хозяев замка, раздумывая, не отправиться ли ему на поиски. В конце концов, он решил остаться, понимая, что это место схоже с миром грёз, в котором легко заплутать, особенно без сопровождающего.

В момент, когда его терпение иссякло и он намеревался нарушить собственное решение, из густого леса донёсся топот копыт и на подъездной дороге возникли два силуэта. Приблизившись, он сумел разглядеть молодую женщину, по-мужски сидевшую в седле, а рядом с ней черноволосого юношу с излишне пухлыми губами и добродушным лицом.

Оба неотрывно глядели на непрошенного гостя, и если лицо мужчины выражало вежливый интерес, то его спутница помрачнела, сухо поджав губы. К их седельным лукам привязаны куропатки, а за спинами торчат мощные арбалеты, один из которых женщина тотчас выудила и весьма сноровисто зарядила, направляя прямо на него.

— Я пришёл с миром! — подскочив с нагретого борта, воскликнул Ник, вздевая руки вверх.

Он никак не мог наглядеться на Карга, поражаясь насколько они непохожи. Клэрия же была именно такой, как он себе и представлял. Очаровательная нежность в броне из когтей и резких слов, которые тотчас сорвались с её уст в ответ на его обращение.

Убрав арбалет, Клэри соскочила с коня и взяв его за повод, взмахнула рукой. Повинуясь её торопливому жесту, за спиной короля вздрогнули массивные ставни и ворота, будто поставленные на цепь, грохоча, открылись, показывая пустую площадь.

Девушка что-то сказала спутнику, отдавая поводья своего коня, и он заехал на территорию замка, игнорируя обращения Никлоса, и продолжая тому приветливо улыбаться. Казалось, что он и вовсе не понимает каргатский диалект.

— Не старайся, — фыркнула Клэри, разминая руки и поправляя взъерошенные диким ветром волосы.

Сойдя с коня и вставая напротив Ника, девушка оказалась на удивление миниатюрной и худой, но вместе с этим, она будто захватывала всё пространство вокруг мужчины, сосредотачивая его внимание на себе. Как заколдованный магнит, она притягивала взгляд, и даже самое простое движение вызывало в Нике до боли знакомое чувство. Клэрия волновала его точно так же, как и Селеста.

Пришедшая мысль напугала Никлоса и он заставил себя отбросить её, понимая, опасность таких размышлений.

— Это не тот, кто ты думаешь, — продолжила говорить Клэрия. — Вообще, я удивлена, что ты решил заявиться сюда, зная о риске не вернуться. Полное сумасбродство, видимо дела в мире живых совсем плохи.

— Где Карг?

Девушка ещё раз оглядела его с ног до головы, особо уделив внимание шрамам на красивом лице. Казалось, её беспокоил свет, всё ещё проступающий сквозь его рубашку, но ответ прозвучал сдержано:

— Его здесь нет. И никогда не было. И тебе лучше убраться из моего посмертия, если не хочешь узнать, на что это похоже — быть мертвецом. Мы, неживые, не привечаем таких, как ты. Твоё присутствие баламутит тину на моём гнилом болоте. Всякое может выйти наружу.

Не такого гостеприимства ожидал Никлос. Ему казалось, что Клэри будет рада компании. Казалось, что мёртвые тянутся к живым, а не прогоняют с порога! Тогда он решил попробовать зайти с другой стороны.

— Я извиняюсь за вторжение, благородная кэрра, поверьте, оно было непреднамеренным и незапланированным. В ваш мир я пришёл только из-за крайней нужды и готов уйти по первому требованию.

— Кажется, оно уже было произнесено, — лукавство мелькнуло в её глазах.

Девушка словно потешалась над ним, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая за его спину. Обернувшись, он увидел, что давешний компаньон Клэри остался стоять за воротами. Исчезли лошади, пропали арбалеты, а лицо мужчины спало, превратившись в расплывчатую маску. Всего лишь тень. Воспоминание.

— Может вы всё-таки проявите хотя бы толику великодушия? Я займу у вас совсем немного времени, признаться честно, у меня его и так маловато…

Она ещё раз оглядела его, прикусив губу. А потом кивнула, и через миг они как по волшебству оказались в роскошном зале за длинным столом, заставленным дорогими яствами и бокалами с первоклассными винами. За окном раскинулась глубокая ночь. С потолка поступал тусклый свет от свечной лампы, перекликаясь с ярким пламенем из огромного камина, свирепствовавшим за толстой решёткой. Откуда-то доносилась лёгкая музыка, а к ним прямо из стен выплывали полупрозрачные слуги со стёртыми будто тряпкой лицами. Они споро раскрыли перед ними тарелки и блюда, наполняя помещение умопомрачительными ароматами.

Клэри, сменив охотничий костюм на роскошное красное платье с высоким воротом, подняла бокал с красным вином. Её по-волчьи серебристые глаза хитро блеснули, замечая обескураженный такой резкой сменой обстановки вид своего гостя.

— Хотел побывать у меня в гостях — так добро пожаловать! — она сделала приглашающий жест. — Просто помни, что твоё тело рассыплется песчаной кучкой, стоит только отведать еды с этого стола.

Ник тотчас отшвырнул сочное яблочко, которым намеревался полакомиться. Клэрия всеми силами старалась показать, что ему здесь не рады.

— Где Карг? — повторился он, пока она залпом выпивала вино, тотчас наполняя бокал свежей порцией.

Окружающее изобилие теперь выглядело насмешкой над изголодавшимся живым. От одних только запахов кружилась голова, а в животе урчало. Королю стоило больших усилий, чтобы отвлечься от яств и сосредоточиться на своей цели.

— Утомил, — проворчала она, а потом устало глянула на него. — Карг сидит передо мной. Неужели всё забылось, раз ты не знаешь этого?..

Замерло время, остановился огонь в камине и посерел искусственный привкус жизни. Сидевшая перед ним девушка застыла, став каменным изваянием, безжизненной фигурой. А потом всё разом вернулось, навалившись на него калейдоскопом красок и ощущений. Ник наклонился вперёд, прижимая руки к ушам, а отдёрнув, увидел кровь на подушечках пальцев. Клэри, наблюдая за ним, слегка улыбнулась, облизывая испачканные вином, губы.

— Время на исходе. Ты можешь застрять здесь навсегда, если замешкаешься.

— Что ты имеешь ввиду, говоря, что я Карг?

— Отец, сын и святой нориус, — как набившую оскомину, пробормотала она. — Твоя возлюбленная, кем бы она ни была, должна была быть белым зеркалом этой троицы, если бы я не улизнула, тем самым подарив Ктуулу шанс на возрождение, — она усмехнулась, откидываясь на спинку кресла и по-детски выпячивая губы. — А если бы Карг доверился мне, всё было бы вообще по-другому. Никаких вечных, сделок и разрушения миров.

Смерть зацикливает мёртвых на жизни. Даже спустя тысячелетия дрёмы в этом странном месте, Клэрия всё ещё горела делами прошлого. В её груди огонь обиды тлел. И будет тлеть до конца времён.

— Доверие — забавная штука. Как и любовь. Преданность. Ктуул вечность пытался отыскать родственную душу, не зная, что эта идея обречена на провал. Он психопат. Не способен любить. А как можно разделить с кем-то бесконечность времён, без полного доверия и любви? Вот и следует за ним уютная компания неудач.

Она поднялась с места, приглашая Ника отправиться следом, перемещая их на смотровую площадку, откуда открывался великолепный вид на бескрайние кроны вечнозелёных деревьев, раскинувшихся до красного горизонта. Ушла ночная тьма, сменившись теплотой летних сумерек.

— Это дальние пределы, — прошептала девушка. — Дом, в который я так и не вернулась. Где-то в этих комнатах бродят призраки моих родных. А их души находятся в ожерелье, куда не добраться. Мне никогда с ними не воссоединиться.

По её лицу будто трещины пошли, как по битой яичной скорлупе, вычерчивая глубокую застарелую печаль. Казалось, ещё секунда и она разлетится на кусочки, звоном осыпаясь с башни прямо на высокие кроны деревьев. Это впечатление длилось лишь мгновение, перешагнув через которое вернулась живость и безмятежность мертвеца.

— Твоё присутствие вдыхает в меня жизнь, — заметила она, ёжась от непривычных скорбных чувств. — Не стоило тебе приходить.

— Помоги и я тотчас уйду. Что ты имела ввиду, говоря, что я Карг? Я Никлос, сын своего отца. Как я могу быть другим человеком?

— Душа едина. А память — лишь иллюзия личности. Карг, а до этого Де́вон, а до этого первый полуволк-полудракон, родился в результате насилия, что повлияло на его душу, сделав её схожей с душой Ктуула. Именно этот дефект, помноженный на исключительность рождённой личности, так притягателен для вечного. Немаловажной чертой послужила одержимость Де́вона поиском родственной души. Ничего не напоминает?.. Потерянные души, — Клэри фыркнула и в её руках возникла сигарета и бокал вина.

Она могла сколько угодно пить и курить, но той радости, что доставляли это слабости при жизни, здесь не получалось достигнуть.

— Это была Сделка, но ты и так уже знаешь это. Бесконечная боль и насилие между чёрным и белым взамен на спокойствие мира и медленную смерть вечных.

Поддавшись импульсу, Ник вцепился в руку Клэрии, вопрошая в шоке:

— Медленная смерть? Как бессмертный может умереть?!

От его резкости, Клэри выронила сигарету и пролила оставшееся вино на шёлк красного платья. Расплывшиеся пятна о чём-то напомнили девушке, и она судорожно сглотнула, как хамелеон, меняя окрас платья, зауживая его и убирая пышные нижние юбки, пока не осталась в тонком атласе с тугим корсетом лимонного цвета. Набросив из воздуха серую шаль, она вновь закурила, прежде чем решилась объясниться.

— Их сила — это вычерпанный котёл жизни из ожерелья. После них остаются мертвые миры, наполненные безучастной тьмой, в грязи которой зарождается иная форма жизни. Бесчеловечная, холодная, как смерть, что ждёт нас всех, — девушка зябко передёрнула плечами, поглядывая на горизонт, будто опасаясь увидеть там этих монстров. — Я не знаю, какая причина привела тебя сюда. Но знай — пока нориус убивает ариус, вечные медленно угасают. Рано или поздно они окончательно исчезнут, а тогда закончится наше проклятие и восстановится баланс сил. Тьма и свет вернутся в ядро этого мира, наполняя его новыми соками, чтобы потом по звеньям перетечь в соседние миры и заново вдохнуть в них жизнь.

В её словах было столько уверенности, что Ник смутился, но всё-таки оборвал её надежды:

— Я воскресил белого дракона. Книга Сделок сгорела. Вечные вернулись и мир катится в ад. Сюда попал случайно — порталы больше не работают, и, вероятно, уже не смогу вернуться назад, если ты не знаешь способа, как это можно сделать.

Кажется, она никак не отреагировала. Просто застыла, тупо уставившись на него. Затем затишье треснуло, оборачиваясь кровавой бурей, обрушивший их вниз сквозь пролёты башни, отчего Ник закричал, ничего не видя вокруг себя, а потом рухнул на пол, придавленный свинцовой величиной её раскалённого гнева.

— Как ты посмел явиться сюда?! Хоть знаешь, что будет, если он найдёт меня?! Вечному не помеха мир мертвецов! Он лишь позабавиться, пробираясь сюда, а ты приведёшь его прямо ко мне! — Клэри захлёбывалась словами, охрипнув от бесконечного крика.

Вокруг них дрожали стены, а безликие слуги забились по углам, дрожа как осиновые листики. Белая драконица увеличилась в размерах, превращаясь в великана, чья голова на тонкой шее тянулась вниз, а из серых глаз трещали молнии, ударяя рядом с сжавшимся королём.

— Чтобы забрать своего проклятого Карга, Ктуул последует хоть в ад, хоть в рай, хоть в само чистилище! — продолжала злобно кричать Клэри, добавляя остроты своим словам. — И как, ради всего святого, ты мог её спасти?! Как мог уничтожить всё, ради чего я пожертвовала даже жизнью?!

И Ник, дав время выплеснуть весь гнев, уменьшаясь до нормального размера, рассказал как. Всё и без утайки, на что она опустилась на колени, беря его за руку.

— Я ненавижу то, во что превратилась, — тихо сказала она и в её чертах вновь мелькнула та привлекательность, от которой внутри короля всё перевернулось. — Ненавижу одиночество, ненавижу эту добровольную тюрьму, где забываю обо всём, кроме своего далёкого прошлого…

— Я была ученицей Ктуула, как и Карг. Я была непокорной, своенравной, дерзкой глупышкой, которую использовали, чтобы создать условия для восхождения его драгоценности. Всего лишь марионетка, которой он щедро раздавал дары, намекая, что и для меня отыщется место в хрустальном замке. Я была доверчива. И влюбилась точно, как по указке, в Де́вона, забывшего своё прошлое. Пошла дальше, чем моя мать, — желчно протянула она, запрокидывая голову. — Когда пришёл решающий час, он отступил и предал меня. А я предала его в ответ. Я обещала, что мы вечно будет перерождаться под гнётом Сделки, чтобы сдерживать вечных в мире грёз! Но, родив сына, отдала ариус другой девушке, сама шагнув в мир смерти. Карг хотел последовать за мной, но не смог бросить ребёнка и, умерев, попал в бесконечный цикл перерождения.

Она наклонилась совсем близко и в глазах мелькнул блеск рыбьей чешуи, так ярко зажглась мертвая радужка. В едва слышном шёпоте звучали хоралы надежды и маленькая толика лукавства.

— Теперь понимаешь? Я сама создала условия, в которых Ктуул смог возродиться. Словно бы он заранее знал, что я так поступлю, поэтому и согласился на Сделку, — она прикусила губу. — Но… он не смог учесть всего.

И тогда Клэри притянула его совсем близко к себе, шепча прямо в ухо и прижимаясь всем телом, отчего он замер, наслаждаясь её близостью и пытаясь понять, что она говорит. Он пытался почувствовать, как можно совершить это. Как можно извернуться, пройдя по острой грани, чтобы в нужный момент…

— Только доверие. Если ты сможешь… тогда всё получится, — ещё раз повторилась она, целуя его в щёку. — Сделай то, чего не смог Карг.

* * *

Время вышло. Оно истекло ещё час назад, однако Ник не знал об этом, увлечённый поразительной и прекрасной в своей резкости Клэрией. В ней было нечто неповторимое, уникальное, как сила стихии. Даже после смерти она горела жизнью. Девушка привлекала его как мотылька огонь, и, если бы имя Селесты не вертелось на устах, Ник плюнул бы на мир живых и предпочёл бы остаться с ней, чтобы убрать с её лица грусть и бремя одиночества.

Но время вышло. И тяжёлая поступь напольных часов отбила полночь, отчего Клэрия побелела до трупного окоченения, взлетая вверх, как настоящая башни.

— Он всё-таки пришёл за тобой! — помертвевшими губами едва слышно молвила она.

Отбросив страх, окунаясь в прошлое как в горячее молоко, где стоически встречала беды, спустилась обратно, помогая ему подняться.

— Знаешь, как ты смог её воскресить? Знаешь как?! Потому что в тебе тоже есть ариус. В миг, когда она умерла, ещё не родилась следующая носительница, а в тебя поколениями вливалась кровь белых дракониц! Это шанс на то, что ты не такой, как Ктуул. Он никогда не должен об этом узнать!

Рушились стены, грохнулась люстра, разбрызгивая воск и огонь свечей, ломалась мебель, всё кругом провалилось в широкие проёмы, возникающие прямо под ногами. Отовсюду доносился болезненный треск и глубокий низкий гул, от которого ныли зубы. Воздух сопрел до дымной тяжести, из камина вывалилась объятая пламенем кладка, взметая чёрные клубы дыма.

Клэрия тащит его по коридорам, уворачиваясь от камней и сломанной мебели, и лишь единожды задержавшись, когда к ним выбежал давешний юноша с мечом наперевес. Он что-то закричал на гортанном языке, указывая наверх и она кивнула, в последний раз сжимая его в крепких объятиях.

— Прощай, Лико, — прокричала она вслед, сама же на глазах обрастая кольчугой и прочной бронёй, превращаясь в воительницу давно минувших лет.

— Я задержу его. А ты уходи. Ищи свою Селесту, откройся перед ней, распахни сердце и будет готов к тому, что последует за этим. А я приму свою судьбу.

Такой он её и запомнил. Худая птичка в стальных латах, чьи глаза как расплавленное серебро сияют на пол-лица, завораживая и притягивая как свет полной Луны на чёрном небосводе. Она улыбнулась напоследок, взлетая по возникшей в стене лестнице наверх и скрылась навсегда, воинственно крича невидимому и ненавистному врагу.

Глава 12. Его жертва

Никлос

Его вынесло обратно в пустыню как прибой, неизменно возвращающийся в океан. Безжизненный ветер унёс краски, вкус, варварски забирая ослепительную яркость жизни. За время отсутствия его души от тела осталась лишь мысль, только бесплотная полупрозрачная оболочка, сквозь которую просачивался песок. В нём не осталось и капли крови, телесных жидкостей, даже мочи, ничего, что удержало бы его от полного исчезновения, кроме упрямой мысли: «Я всё ещё жив».

Этого хватило.

И было достаточно, чтобы сделать первый пустой вдох, выдуть из тела лживость смерти, смыть с себя недовольные песчинки, что как маленькие ручки, пытались забраться обратно, недовольные его пробуждением. Он был так слаб, что едва мог стоять на коленях, но мысль билась в нём с королевским упорством человека, привыкшего бороться с собственными слабостями.

Он смог подняться на ноги, смог открыть глаза и оглядеться, чтобы увидеть напарника, бьющегося с сотнями монстров в полной темноте, озаряемой только вспышками жалкого огня. Тогда свет из груди короля засиял миллионами свечей, разлетаясь вокруг как мощная вспышка на солнце, и твари завопили, закричали на все лады, бросаясь прочь, а Акрош, обессилев, рухнул вниз, разваливаясь на песчаных камнях. Он израсходовал последние силы, чтобы удержать крылатых тварей от нападения на короля. Теперь он был готов умереть.

Однако король был против. И теперь он знал, что делать.

— Что же ты так, не уберёг себя? — с мягкостью, совершенно ему несвойственной, говорит он, придерживая голову Акроша, пока завершалась обратная трансформация.

Мужчину давило пустотой вперемешку с песком, он бы выкашлял лёгкие, если бы мог хотя бы шевельнуться, а так ему оставалось лишь смотреть пронзительной льдистостью серых глаз, мысленно отвечая:

«Увы, но моя песня подходит к концу. Я сделал всё, что мог, мой король. Дальше вам придётся идти одному».

— Ну-ну, не говори так, — укоризненно протянул Никлос, ощупывая лоб и спускаясь вниз к новым и старым ранам синеватой россыпью разлетевшихся по полуобнажённому телу дракона. Он видел глубокий след от загнутых когтей, прошедший прямо по сердцу и в этом месте рана раскрывалась как песчаная роза, распускаясь отравленными лепестками.

Даже после позорного поражения стражи мертвецов не уходили с поя боя, они кружились над ними, голодно крича где-то во тьме, готовясь напасть, стоит только мерзкому сиянию хоть на мгновение померкнуть. Они были готовы проползти как ящерицы по песку, заныривая в него как черви, если бы это помогло добраться до… неправильного. До чужеродного. Опасного. Нужно уничтожить то, что потревожило покой… Да, насытить чрево жизнью и вновь укутаться в саван пустоты…

Ник вздрогнул, застигнутый калейдоскопом из чужих стеклянных мыслей, что как паутинка на его собственном сознании, влезло в голову. Они карабкались не только наяву, но и через подсознание. Именно они забирали мысли, пытаясь взять их измором. Пытаясь лишить воли к сопротивлению. Настоящая стража смерти. Сегодня у них не будет новой пищи.

И Никлос погрузил руки прямо в грудь Акроша, заставляя того изумлённо выгнуться вперёд, давясь приступом боли. Король действовал быстро, направляя силу, что спала в нём, заставляя её работать на полную катушку. Он лишь единожды остановился. Когда осознал, что ариус в нём течёт не полноводной рекой, как в настоящем носителе, а держится как в запечатанном сосуде, в котором осталась пара капель. Воскресив Селесту, он исчерпал ресурс. И теперь мог или исцелить Акроша и лишится драгоценного дара, или же отказаться от спасения друга ради более важных задач. Спасти себя?..

Он усмехнулся и далее уже не мешкал.

* * *

— Как ты это сделал?

Вопрос Акроша прозвучал сразу, как развеялась белёсая дымка, окончательно покинувшая королевское тело. Последние движения дались с трудом, казалось, это похоже на извлечение глубоко-засевшей занозы, когда даже вытащив её, не испытываешь в полной мере облегчения, только боль от мелких заусенцев, что прорезали тысячью мельчайших игл кожу.

Дело было сделано. На теле Акроша не осталось и следа от жутких ран, нанесённых местными обитателями. Шея лишилась песчаных струпьев, горло избавилась от язв, полностью растворились кошмарные ожоги. Мужчина излечился целиком и теперь ясно взирал на короля, устало опустившегося на песок.

— Тебе лучше не знать, — вяло отмахнулся Ник, прикрывая глаза.

Вот, что чувствует Селеста, исцеляя. Глубокое чувство удовлетворения. Хорошая работа. Неудивительно, что белокрылая так за неё цеплялась, когда он… Отказав себе в последних мыслях, король поднялся, помогая встать Акрошу, и огляделся. Лишившись силы, он не утратил связи с ариусом, как поначалу опасался, нет, его путеводная звезда всё также указывала куда-то, где, как он предполагал, находится север.

— Идём, мы и так изрядно задержались.

— Думаю стоит подумать о том, как будем выбираться. Совсем скоро мы останемся в кромешной тьме.

Ник удивлённо оглянулся, а потом догадался, в чём суть. Свет. Голубоватое сияние в груди меркло, пока ещё не слишком сильно, но приложив руку, он почувствовал ослабление пульсации, плавный спад исходящего заряда. Видимо, это место влияет и на него. Видимо, оно осознало, что даёт им волю к сопротивлению, и принялось за единственную защиту от неведомых тварей.

Счистив песок с груди, Никлос заметил, как быстро взлетели вверх новые щупальца пустыни — они тянулись к нему и как бы он от них не сторонился, всё время норовили забраться именно на его грудь.

— Придётся поторопиться.

Они побежали, благо в этом месте им не была знакома усталость. И вот удивительно, если первый их поход походил на затяжное погружение в сон, то теперь они с какой-то небывалой лёгкостью сопротивлялись видениям этого места. Ник находил утешение в словах Клэрии, в обещаниях, что дал на прощание. А Акрош, исцелившись, больше не чувствовал в себе привязанности к смерти, теперь он жаждал жизни, и эта жажда пока утоляла песчаный голод. К несчастью, свет погас до того, как они достигли цели. Он потух в тот самый момент, когда король понял, как близко они подобрались к ариусу.

— Придётся лететь, придётся драться с тварями, но мы должны добраться! — закричал Ник, на ходу трансформируясь в дракона.

Его воплю вторили встрепенувшаяся стража, что следовали за ними в отдалении. Они чуяли слабину, видели, как мало осталось света и когда он померк, а драконы, не сумев преодолеть по воздуху и пары метров, были вынуждены спуститься на землю и бежать как ящерицы, бросились вперёд с воинственным клёкотом.

Не имея речи, Акрош озлобленно завыл, нервно дёргая хвостом из стороны в сторону. Только что он отмёл парочку, нанеся им смертельные раны, но в этом месте не было смерти и края плоти затянулись песком, сделав монстров ещё более жестокими. Дракону приходилось испускать огонь, чтобы видеть, с кем он дерётся, и он пытался знаками приказать Никлосу бросить его и бежать одному. Он хотел дать Его Величеству шанс, вот только король не послушал и встал рядом, спина к спине, хвостом сметая очередную тварь, внешне напоминавшую безволосую гиену с провалом вместо носа и глаз. Они видели тьмой. Им не был нужен свет.

В отличии от драконов, у которых заканчивался запас драконьего пламени.

Держать круговую оборону, ориентируясь только на слабые вспышки огня, сражаясь скорее на ощупь, отражая клыки и получая новые раны оттуда, откуда не ждёшь. Как можно предугадать, что перед тобой — когти врага или товарища, завертевшегося в пылу сражения и сместившегося напротив тебя?! Всё это бесполезно! Глупо! Это бой с собственной тенью в полной темноте, когда не слышишь дыхания, настолько громко лязгают клыки врага!

Это запах поражения, пропитывающий тебя не песком, а пеплом. Это предчувствие, что вот следующий пропущенный удар станет роковым и через миг ты уже забудешь, зачем вообще нужно сражаться, что такое битва и ради чего ввязался в безнадёжную затею! Это всего лишь миг, отделяющий от надежды до сухой обречённости, когда уже слышишь предвкушение в воплях монстров, усиливающих напор.

И это яркий свет, разрезающий тьму напополам, освещая бессчётное воинство, окружившее измождённых драконов, почти погребённых в зыбучий песок. Невыносимый вопль пронёссянад пустыней. Вспыхнула стража мёртвых, превращаясь в крупные хлопья пепла, а свет, идущий с небес, спускается к ним, пока мужчины возвращают себе человеческие тела, поднимаясь из песка, как восстающие из пепла птицы-феникс.

Сияние исходило из человеческой фигуры, прямо из лба, стихая по мере приближения к воинам. И как бы они не были рады чудесному спасению, вид их спасителя оборвал надежду. За ними явился Ктуул.

* * *

У них не было ни сил, ни возможности бежать. Даже это место, забирающее усталость, спасовало перед тем напряжением, что им довелось испытать и потому они остались стоять на месте. Лишь единожды переглянувшись, спрашивая друг у друга: «Готов ли ты снова биться в безнадёжном сражении? Готов ли встретить его лицом к лицу?»

Бессмысленный вопрос. Одинаковая усмешка проскользнула по их измождённым лицам, и они встали плечом к плечу, ожидая вердикта врага. Мужчины не собирались сдаваться без боя, но и Ктуул не намеревался сразу карать нерадивого ученика. В другом была его нужда.

— Клэрия передаёт прощальный привет, — как бы невзначай говорит вечный, потирая иссохшие руки.

При первом взгляде он казался сама невозмутимость, лёгкость и безмятежность. Сила, с которой он уничтожил стражу, была бесконечная. И такая же воздушная.

Но теперь в его чертах проступила сухость этого места. То, как он медленно двигался, как неподвижно держал голову, чуть сощурившись. Никлос впервые увидел, как моргает вечный: попеременно используя верхнее и нижнее полупрозрачное веки, отчего фиолетовый цвет радужки терялся до белизны слепца.

— Так значит ты уничтожил её? — голос дрогнул от промелькнувшего образа маленькой девушки с мечом наперевес.

Её горькая улыбка разочарования ещё долго будет преследовать его, укоряя за глупость. Он привёл Ктуула в её посмертие. Её дальнейшая судьба — на его совести.

— Как можно уничтожить мертвеца? — насмешливо восклицает Ктуул, с интересом оглядывая драконов. — Я лишь наградил белокрылую по заслугам.

— Ты бы стёр её в пыль, если бы мог, — возразил Ник. — Но это место влияет и на тебя. Твои силы небезграничны, хоть ты и бог. Здесь даже ты способен умереть.

Видимо его слова задели Ктуула, так быстро он помрачнел, будто истончаясь до чистейшей тьмы. Слабый свет в его лбу налился кровью, а потом вспыхнул ослепительной вспышкой и Ник зажмурился, и долго держал глаза закрытыми, чувствуя горячий след на сетчатке. А когда открыл и проморгался, вокруг стало светло. Будто кровавое солнце вот-вот взойдёт из-за горизонта, заливая пустыню красным сиянием.

— Не стоит принижать мои умения, ученик, — мягко протянул Ктуул.

Ник огляделся и понял, что остался один. Он было бросился на Ктуула, намереваясь выбить из него душу, но тот лишь засмеялся, с лёгкостью перехватывая мужчину и вынуждая того пасть на колени, зажимая голову от дичайшего приступа боли.

— Слишком много эмоций вредно, — улыбается старый бог. — Импульсивность, гневливость, торопливость в поступках и суждениях. Это то, что ослабляет тебя. Делает восприимчивым к манипуляциям окружающих. Тобой легко воспользоваться, если ты действуешь на эмоциях.

Боль спала так же резко, как и возникла. Однако Ник остался лежать у ног Ктуула, придавленный невидимой тяжестью. Отплёвывая песок, он спрашивает, что вечный сделал с Акрошем. Ктуул цокнул языком опускаясь рядом и по-отечески кладя руку на спину съёжившегося Никлоса.

— Какая глупость — тянуться к тем, кто в тебе не нуждается. Кто хочет вообще забыть о том, что ты был когда-то в их жизни. Они все бросили тебя. Даже больше — не думаю, что они когда-нибудь считали тебя за своего. Ты для них опасен и непредсказуем. Ну так и стоит оно того? — Ктуул ухватил короля за подбородок и подтянул наверх, вынуждая изогнуться, распластавшись на спине, как перевёрнутая черепаха. — Может лучше подумать о более достойных перспективах, подходящих твоему нутру?

— Но я сумел от тебя сбежать, — выплёвывая слова, путая гласные, прохрипел Никлос, ясно глядя в безмятежное лицо Ктуула. — Ты ошибаешься на мой счёт. Я не такой как ты. И никогда не стану…

— Никогда не говори никогда — поговорка из мира Клэрии, — назидательно протянул Ктуул, ухмыляясь и отпуская Ника, тот сразу задышал полной грудью, просто чтобы почувствовать, как лёгкие наполняются безвкусным воздухом. — Я бы мог вернуть тебя назад. Устроить тысячу и одну иллюзию, в результате чего ты освободишься от навязанного, обнажишь свою суть. Но, видимо, тебе хочется пройти ускоренную детоксикацию «любви», раз сумел сбежать от меня и так бодро маршируешь к моим врагам. Хотя тебе повезло, что я так быстро тебя нашёл. В другой раз всё может сложиться иначе, уж будь уверен, — и вечный заговорщически подмигнул, оглядывая залитую тёплым светом пустыню.

В её радужных красках затаились недобрые чувства. Никогда смерть не была выставлена так обнажённо и нагло. Все её тайны, все секреты жарились под искусственным солнцем, обжигаясь добела, что не могло не проникнуть в глубины песка, трогая мертвецов, вселяя в них огненный жар, что пробуждало жажду. В безмятежных мирах грянул раскол и совсем скоро почва под ногами придёт в движение, выпуская наружу потревоженных слепцов жизни. К чему они потянутся среди бесплодных земель?..

— Я достану тебе этот проклятый амулет, и ты уйдёшь, оставишь нас с Селестой в покое, — выговорил Ник, совершенно не чувствуя, что грядёт. — Он у неё, а я знаю, где она находится. Я принесу его тебе, и мы больше никогда не увидимся.

Тонкая улыбка промелькнула на лице Ктуула. Уж он точно знал, где Селеста и что амулета у неё нет. С другой стороны, приятно будет посмотреть на лицо ученика, когда он поймёт, как ошибался. Вот это будет встреча!

— Договорились, — мягко согласился Ктуул.

Ник от неожиданности встрепенулся, с сомнением поглядывая на вечного. Он видел, как тот что-то задумал, но был слишком усталым, как самый настоящий мертвец, чтобы вдумчиво читать по едва заметным изменениям на лице своего учителя.

И в тот же миг вечный подхватил ученика подмышки и взмыл с ним в небо вовремя уворачиваясь от осклизлых рук безмозглых мёртвых. Ник не удержал вскрика, когда с высоты птичьего полёта увидел, как пришёл в движение песок, создавая жуткие завихрения из мёртвых тел.

— Всего лишь трупы. Их разум заплутал во снах бесконечности. Безобидные призраки. На самом деле им не нужны туши для посмертного существования, но эти слишком молоды для вечности, чтобы это понять, — отвечает на невысказанный вопрос Ктуул, сильнее прижимая ошеломлённого мужчину.

Он чуть было не засмеялся в голос, но догадывался, что тогда Ник попытается вырваться и упадёт прямо в кишащую кашу из мёртвых тел. Ему не хотелось его так легко отпускать. Близость своего желания вызывала в вечном странные чувства. Ему не терпелось увидеть в глазах своего Клоса родственность. Увидеть, как разгорается в них искра вечности, почувствовать пламя молодости и ярости.

Ктуул желал чёрного дракона, предвидя, как пролетает вечность за вечностью рядом с ним, как их души сплетаются в одно целое и разваливаются на сражения друг с другом. Он мечтал о такой близости, что недоступна смертным. Близость любви и войны. Чистейший огонь, что заново запалит его сердце, выводя из безмятежности в исступленную страсть.

Так близко. Но пока так далеко. Пока.

— Я потревожил их покой. Они не уснут, пока мы не уйдём.

— Как выйти из этого места? — угрюмо спрашивает Ник, раздражаясь от чрезмерной близости вечного и от его собственнических взглядов.

Рядом с Ктуулом чудился аромат гиацинтов и лабораторных примесей, как иногда пах предатель Томар Бай. Никлос, если бы мог, всадил бы кинжал в сердце вечного, лишь бы избавиться от того, что пробуждалось в его душе. От того отклика, что льдом обжигало его мысли, замораживая в них сопротивление. Казалось, что даже самые простые слова Ктуула, обращены к его тьме. К тому, что запрятано так глубоко, куда не поступает солнечный свет. В место, где не было мыслей о Селесте. В сердцевину нориуса, где, как он подозревал, обретался осколок души Карга.

Чувствуя себя испорченным, Ник пытался изгнать из себя эти мысли. Но Ктуул скальпелем резал по живому, завораживая мужчину возможностью раскрыться целиком. Освободиться. Стать собой.

— Лучше спроси, что будет, когда ты найдёшь Селесту. Уверен, Клэрия много рассказала о тебе самом. Вскрыла сотни нарывов, и ты заплутал в определениях «Кто я?» — Никлос Каргатский или Каргат Первый. А может Де́вон.

Ктуул неплохо побеседовал с Клэрии, выуживая из неё то, о чём и не подозревал. Сведения о прошлом Карга стали для него приятным сюрпризом, превращая Никлоса в ещё большую ценность.

Здесь, под красным солнцем, глядя в обезображенное лицо, вечный видел рубины на дне карих глаз. Даже тело Никлоса пропахло дымом и кровью. Он весь состоял из плохо скреплённых осколков. Самый простой молоточек разобьёт его, и грянувший звон доберётся до небес, вспарывая их. И мир умоется тьмой.

— Ты ведь знаешь, кем он был? А может есть? Может всё, что ты делал с Селестой — выуженная наружу истина? Твоё настоящее нутро? Пока ищешь амулет — загляни в себя, да поглубже. Используй нориус, я возвращаю его тебе. Найти правду и как получишь ответ — возвращайся. Я буду ждать тебя, мой Клос.

Вечный с нежностью провёл ладонью по щеке оторопевшего мужчины и в тот же миг отпустил. Тот даже не успел ни за что уцепиться, так и полетел камнем вниз прямо в горячие объятия мертвецов. Последнее, что он увидел, ледяную улыбку Ктуула.

«Это расплата за побег. Он хочет, чтобы я страдал», — осознал Ник, захлёбываясь песком, ощущая, как его тело сдавили как в тиски тысячи рук. Он почувствовал жёсткость цепляющихся за него корявых пальцев, ощутил гниение и смердение, шипение, хлюпаньем доносящееся из костяных глоток окруживших его мертвецов. В их белых и чёрных глазах не было искр разума, только тупая жажда, воплотившаяся в нём. В крови, что бежала по его венам. В глазной жидкости, в мозгах, в слизи, обволакивавшей его внутренности, в поте, что выступил от невыносимого жара разлагающихся тел.

Сотни и тысячи, рыбами и угрями скользили вокруг него, медленно погружая под собой, стремясь ухватиться за каждую частицу его тела, дотронуться, коснуться если не руками, то зубами и остатками языков. Или хотя бы потереться щекой и выступающими частями тела, карябая кожу песком, что пропитал их потроха. Шипение вторгалось в мозг как извращённая мелодия, трансформируясь в одну протяжную ноту, от которой свербело в паху и перехватывало остатки дыхания.

…ммммммммммммм…

Он не успел сделать последний вдох, прежде чем его погребла трясина из жарких тел. Не успел даже крикнуть, когда мертвецы переступили черту и впились в его тело остатками зубов. Он не почувствовал боли, только бесконечное касание, как если бы он нырнул в чан с тараканами и червями, под которым горит костёр. Ослепительный жар душил его, а их зубы пожирали плоть.

«Ты похож на аппетитный окорок в базарный день! Даже у меня слюнки потекли, а ведь я жив и не нуждаюсь в скрытой в твоём теле жизненной искре. Ты — их наркотик и они не остановятся, пока не сожрут тебя, выуживая её и превращая в пустоту. Ох, какая досада, что у тебя нет силы противостоять им… Хотя, погодите-ка!» — насмешливый и временами глумливый голос Ктуула звучал прямо в его мозгу и Ник очнулся, увлекаемый вспышкой гнева.

Он никому не позволит себя есть!

Волна чистейшего нориуса разорвала смертные узы и волной прокатилась по телам мертвецов. Сила была настолько мощной, что сменилась нота, взбираясь на самую высокую октаву и сжигая их ярость в своей чистоте.

Вздыбленная поверхность пустыни успокоилась. Мёртвые обратились в песок, затаившись на глубине, подальше от губительных солнечных лучей и невыносимой ярости чёрной тьмы. Им хотелось покоя. Они взывали к страже мертвецов, моля о защите. А Никлос выбрался наружу, отплевываясь и наслаждаясь звенящей упругостью нориуса в своих венах.

— Я буду ждать тебя! — донёсся удовлетворённый голос Ктуула.

У него было припасено ещё достаточно уроков для упрямого ученика. Но все усилия окупятся сторицей. Как только Никлос раскроется, все препятствия рухнут и мир сгорит дотла, а они будут вместе хохотать над его руинами. Так и будет.

Стоило Ктуулу испариться, как свет померк и из-за горизонта донёсся далёкий клёкот стражи. Ник усмехнулся. Он чувствовал близкое присутствие Селесты. Его беспокоило отсутствие Акроша, он не знал, что с ним сделал Ктуул, но задерживаться в этом месте больше нельзя. В полной тьме даже с нориусом против этих тварей не выстоять.

И он использовал нити нориуса, перемещая в сторону магнитного притяжения, как будто из зала в зал своего дворца. Вокруг разлился дневной свет, он зажмурился, сердцем ощущая невообразимо-быстрое биение сердца Селесты. Она совсем рядом и ей страшно!

— О, святые, что же вы наделали, Ваше Величество! — раздался обречённый голос, и Ник уставился перед собой, не веря своим глазам.

Глава 13. Душа на наковальне

Селеста

Если бы я могла закричать, то не остановилась бы, пока из горла не перестали доноситься хрипы. Если бы я могла дышать, то лёгкие уже горели бы огнём, а перед глазами плавали мушки, в попытках набрать как можно больше воздуха. Чтобы не видеть его. Чтобы не слышать его вкрадчивый и такой довольный голос. Чтобы не царапалось сердце об острые лезвия грядущего правосудия. Чтобы просто закрыться, свернувшись клубком и раствориться в небытие.

Я могла бы превратиться в ветер, стать песком, разлететься брызгами дождя и могильным пеплом. Могла бы склониться перед ним, осознавая свою ничтожность в попытках противостоять божеству, моля о прощении. Выколоть себе глаза, вырвать язык и отрубить руки за все свои грехи.

Но я этого делать не стану. Не позволю своей слабости вырваться истерикой и рвотой, слезами и криками. Не позволю себе дрожать как осинка под его руками. Даже не зажмурюсь, продолжая взирать на него с поверхности рабочего стола. Он из камня, прочный и мёртвый, чтобы магия не выходила за его пределы, оставаясь в замкнутом пространстве.

На моих запястьях кандалы. Такие же цепляются за лодыжки, разводя ноги в стороны, превращая меня в жертвенного ягнёнка. Ой, погодите-ка! Я ведь через это дерьмо уже проходила. Была и связанной, и напуганной, готовящейся принять кинжал в сердце.

Что за глупая ирония раз за разом оказываться каким-то бессловесным объектом чужих желаний. Просто зверушка, которую используют ради достижения целей.

— Мой бог, я говорил, что произошло. Она умерла от руки Милан. Но Никлос воскресил девушку и теперь в ней нет ни капли ариуса. Больше нет нужды оставлять её в живых. Ариус теперь в ком-то другом, — уничижительно и подобострастно говорит Томар Бай. Рядом со своим богом он воспрял духом, вновь изгоняя из себя слабости тела, превращаясь в моложавого мужчину.

Подумать только, и ради него я упустила шанс изгнать Ктуула! Из-за него Амалия ночами не спала, пытаясь придумать способ уничтожить дух старого бога, не навредив отцу… По правде сказать, в ней я теперь тоже не уверена. Быть может, всё это было притворством? Но ради чего? Что такого даёт Ктуул колдуну, что он предал Каргатов? Или же он никогда и не был другом и наставником Ника?..

— Да, теперь я знаю правду, — холодно отвечает Ктуул, открывая глаза и убирая ледяные руки с моего тела.

В его золотых глазах мелькают молнии раздражения и разочарования, когда он смотрит на своего верного слугу. Тот, от стыда, сжимается, проваливаясь под лёд отчаяния. Подвёл господина. Подвёл своего спасителя…

— Но нужно убедиться, — хищная улыбка прошлась по губам Ктуула, когда он наклонился и нежно коснулся моих волос. — Вдруг в этой тушке осталось что-то пригодное. Не узнаешь без проверки.

— Что ты задумал? — голос подвёл меня, и я попыталась дёрнуться, когда его улыбка стала шире, а его руки спустились к моим ногам. — Что ты…

И тогда я закричала.

Эта боль была простой, но всё равно обжигающей. Треск ломаемых костей разлетелся по помещению смешиваясь с моей искрящейся агонией, птицей, вырвавшейся из глотки. Я всё кричала и кричала, пока он ломал пальцы, выбивал коленные чашечки, кулаками ударяя по бёдрам. О, он не использовал магию: обычной физической силы хватило, чтобы превратить мои ноги в кровавое месиво, пока меня корёжило, а в глазах от невыносимой боли лопались сосуды, застилая свет и его улыбку любящего бога, медленно слизывающего кровавые капли со своих губ.

Так я и сорвала голос. Так я потерялась, растворившись в красных вспышках, когда он остановился. Я была готова молить о пощаде, но кому нужны мои мольбы?..

— Хм, — протянул он, выждав время, пока я пыталась хрипеть, и старалась лишний раз не двигаться — теперь даже простое напряжение мышц вызывал новую волну, проходившую через пах к сердцу. Казалось, что и оно запятнано ударами, и теперь бьётся через раз, молотками отзываясь в затылке — слишком много раз я билась головой о безразличный камень, пытаясь увернуться от безжалостных рук.

— Не сработало, — с сожалением сказал Ктуул, а Томар, пятившийся назад, перевёл дух.

Он глотнул воздуха, как воды, впервые сделав вздох после моих криков. Даже сквозь серую пелену, готовую утащить меня в спасительную тьму, видела, что он не ожидал такого.

— Милая Селеста, ты же не будешь возражать против новой попытки? Тебе же нравилась твоя сила? Будет обидно упустить её на развилке судьбы?

— Иди ты к чёрту, — выдавила я, вновь сжимая пальцы.

Тело сводило судорогой и мне никак не удавалось успокоиться, а взгляд всё время обращался вниз к потёкам крови. Маленькая струйка спускалась по желобку стола, уходя в слив. Я не могла смотреть на то, что он со мной сотворил.

— Знакомое выражение, — усмехнулся Ктуул. — Слышал, ты теперь видишь сны о ней? Интересно, как много в них меня? Ты уже всё посмотрела? Знаешь, начало середину и конец нашей с Клэрией истории?

Я безучастно уставилась на него. Да. Теперь знала, что он сделал с ней. Знала, как близко она подобралась к нему. Знала, что, несмотря на предательство, Клэрия оставалась для него ценным активом. И то, что во мне не было её души, бесило Ктуула. Он не закончил с ней, но она сумела вывернуться даже из проклятия.

— Что же, — не дождавшись ответа, пожал плечами Ктуул. — Тогда продолжим.

В тот же миг мир расцвёл красными сумерками.

* * *

Я всё-таки потеряла сознание. Кажется, это случилось в момент, когда он раскрыл мою грудную клетку, чтобы добраться до сердца. Или чуть позже, когда пытался отыскать сердечную тень? Или же когда пустил по моим венам суррогат нориуса смешанного с Чёрной пьеттой? Не знаю наверняка.

Знаю только то, что даже Томар Бай, этот предатель, в конце молил бога о пощаде, на все лады уверяя — во мне не осталось ариуса. Зачем же пытать просто так? Глупец. Ктуул любит такие игры. Ему нравится причинять боль.

А больше всего ему нравится потом восстанавливать уничтоженное, делая вид, что всё это — во благо. Вот и теперь, перенеся меня в персональную тюрьму, дворец Нимфеум, именно Ктуул занимался лечением, с какой-то садистской нежностью сращивая кости рук, собирая вывернутые лёгкие, зашивая без единого шрама грудную клетку. Возвращая цвет и структуру кожи. Его руки порхали надо мной под тягучую мелодию, а в его глазах цвели золотые бутоны, как если бы он был пчелой, поедающей мёд.

Он восстановил всё, кроме ног. Их поместил в лубки, говоря, что мне необходима передышка. Я слишком быстро бегаю. Разум не поспевает за скоростью, оттого совершает непростительные ошибки. Необходимо меня замедлить.

— Зачем? — спросила я, когда он вывел инвалидное кресло на балкон, водружая на колени поднос с крепким чаем и тарелкой супа. — Ты можешь меня убить. Или выбросить, как мусор, ведь во мне нет ариуса. Я больше не ценный актив. Никто.

Он усаживается в сотканное из воздуха кресло, расправляя полы золотистого халата. Напротив нас медленно спускается за горизонт солнце, подсвечивая его фиолетовые волосы разноцветной радугой. Он безмятежен и доволен. Мягок и деликатен, будто час назад и не взрезал мой мозг, пытаясь отыскать в нём тонкие нити ариуса. Будто вся боль, застрявшая в моих костях, была не его рук дела, а кого-то другого. Но даже в этом безмятежном покое, я видела обжигающий чуждый лёд. Видела равнодушный интерес учёного, спокойно взирающего на результат своих испытаний.

— Ещё пригодишься. Хотя я надеялся, что ты останешься маленькой белой бабочкой, из которой можно вылепить законченный шедевр. Твоя ценность уменьшилась, но сбрасывать со счетов ту, в чьём теле сохранились пустоты под ариус? Не стоит. Мало ли, вдруг ты ещё вернёшь себе крылья? — он тихо смеётся, наблюдая, как я молча поедаю куриный бульон. — К тому же, ты дорога Никлосу. Узнав, где ты, он вернется ко мне.

— Его здесь нет? — от неожиданности я подавилась, и раскашлялась до такой степени, что боль в искалеченных ногах прошлась волной от кончиков пальцев до сдавленных рёбер.

— Он не мог не попытаться сбежать. Такой сильный огонь, такая воля к сопротивлению! Вся его суть восстаёт против покорности, против слабости. Клос будет разгораться как сверхновая до тех пор, пока не взорвётся и не вознесётся к вечности, где я его жду, — с холодной теплотой в голосе и долей мечтательности протянул Ктуул. Алмаз в его лбу полыхнул красными искрами, и он помрачнел. — Однако, есть риск, что твой драгоценный Никлос не доживёт до этого момента. В глупой попытке сбежать, он махнул в опасное место. И раз его до сих пор здесь нет, мне придётся отправиться следом.

— А потом в благодарность за спасение, он раскроет свои объятия и падёт в твои руки как спелое яблочко? — желчно отвечаю ему.

Суп закончился, как и чай. Я всё ещё голодна. Меня бьёт озноб и ноги сводит тягучей судорогой. Потираю руки, пытаясь согреться, но холод этот идёт изнутри. Из того закрытого места, где обретается надежда. Видимо, я досуха исчерпала этот колодец.

Ктуул не отвечает. Его действия красноречивее любых слов. И когда меня пронзает укол да в висок, будто острой иглой вспороли череп, только выдохнула сквозь зубы, роняя поднос и скрючившись в припадке. Это было ослепляюще-обжигающе-жёстко, голова взрывалась как перезревший арбуз. Раз и всё кончилось. А вместе с этим я оказалась в постели, а рядом лежит Ктуул, держа мою ладонь.

— Ты утратила ариус, но не присутствие духа. Думаю, будет весело познакомить тебя с моими детьми, чтобы вы поиграли вместе, пока меня не будет. Давай посмотрим, что из этого выйдет? — с очаровательной интригой в голосе говорит Ктуул, глядя так доверчиво-восторженно, что лёд трескается вокруг белоснежной кровати, опадая серыми хлопьями.

По-своему он был красив. По-своему даже приятен, очарователен и мил. Особенность вечности в том, что она стирает с лиц любую тень возраста, так что нельзя прочитать сколько прожитых лет скрывается на дне глаз. Нет морщин, опухлостей, следов притяжения земли, седины и иных мелких деталей, скрытно подсказывающих, сколько человеку лет. Вечному одинаково можно было дать и двадцать, и сорок, и сто лет. То, что называется тенью души, прячущейся на дне зрачков, в особом окрасе радужки, у Ктуула казалось бездонным озером, завораживающим своей тьмой.

Да. Он прекрасен. Чем больше смотрю, тем больше вижу утончённости в том, как он мимолётно хмурит брови, как подёргивает кончиками губ, гася едва-уловимую ухмылку. В том, как разметались волосы по белой подушке, забирая последние солнечные лучи и отражая их, одаривая меня радужными бликами, полными тёплых ударов.

Его ладони — что нежнейший шёлк, а тихое дыхание одаривает палитрой вересковых пустошей с примесью фиалок и полевых цветов. На ощупь он кажется прохладным, нежным и деликатным, эфемерным, даже сказочным. Как принц из детских фантазий, что уведёт в страну бесконечного лета, полного сладких конфет и мороженого.

Принц моих грёз.

Его внешность не имела изъяна, никаких пятен или обманчивости. Настоящий до кончиков нежнейших локонов.

Когда я в детстве читала сказки, так изображали добрых героев. Никто не говорил, что зло не обязательно будет носить на себе отпечатки своей испорченности. Никто не предупреждал, что истинные злодеи выглядят именно так. Что они будут нежны и добры к тебе, ровно до момента, когда ты с ног до головы искупаешься в их медовой ловушке, не замечая, что погружаешься в неё с головой, как в зыбучие пески. А когда закричишь, понимая, что не можешь выбраться, на твои потуги будут смотреть с улыбкой и говорить: «Ты сама этого хотела. Чего возмущаешься?»

— Не боишься, что твои «дети» попортят мою шкурку? Я знаю, что они из себя представляют. Я видела их глазами Клэрии. Чувствовала на себе, что они пытались сделать с ней ради забавы. Особенно твоя последняя любимица — Мора. Как она, кстати, поживает? Всё также ненавидит эльфов за то, что они отобрали её убийственную красоту?

Ктуул, будто мы две старые подружки, подобрался ко мне ближе, заговорщически спустив голос до шёпота:

— О, она невозможна! Тысячелетия в грёзах не сгладили её аппетиты, и она по-прежнему предпочитает питаться старыми душами. Вкуснее эльфов — только драконы. У неё столько идей отмщения накопилось. Грёзы — отличный плацдарм для оттачивания своих мечтаний. Уверяю тебя, она нас ещё удивит, — с воодушевлением говорит, вытягивая шею, почти касаясь меня своими губами. Его дыхание так близко и так волнительно-пряно! От наслаждения меня уводит в сон. От удовольствия я облизываю губы, шепча:

— Я знаю, что ты делаешь. Знаю, что так ты разбудил сомнение в Карге, когда он был готов отказаться от тебя ради Клэрии. Знаю, что ты соблазнил её на его глазах, разбудив в нём Девона, видевшего, как его возлюбленная спит с другим. Ты хочешь провернуть это и с нами. Хочешь вбить шипастый клин и считаешь меня слабой, раз решился действовать так примитивно. Думаешь, я не сыграю с тобой в эту игру? Думаешь, мне не хватит смелости вывести эти отношения на новый уровень? — и я тянусь в ответ, накрывая его губы своими. Внутри моего сердца обретается серебристая змея, распускающая кольца и выдыхающая в него сладкий аромат.

Он никогда не мог перед ним устоять. Интересно, догадается ли вечный, почему ускорился его пульс? Почему он не может разорвать поцелуй, которого не хотел и не ждал? Почему его руки овивают мои плечи, притягивая меня к себе, будто тряпичную куколку из тончайшего льна и пуха? Поймёт ли, что я разбудила в нём такие низменные чувства, о которых он и забыл за прошедшие тысячи тысяч лет?..

Может во мне и не осталось ариуса, но есть иная сила. И если мне хватит смелости, я переверну это игру и сыграю партию до конца. Сколько можно притворяться, что во мне этого нет?

Мои руки на его бёдрах, его губы поверх моих и в них прячется такая тонкая нить связи, что образовалась между нами в тот самый день, когда я отказала ему. Таким как он не отказывают. Никто не может устоять перед его предложением. И в эту минуту кажется, будто я всё это время притворялась, будто обманывала саму себя, не рискуя нырнуть в океан.

В этот момент, когда объятия стали крепче, а ткани на наших телах тоньше, думает ли он, что переиграл меня и я теперь пойду за ним куда угодно?

Увлечься было так просто, так безудержно приятно, как и его касания под платьем, оставляющие после себя тонкие паутинки из искр, бьющих как нежные удары тока, вспарывая чувствительность, обнажая не тело — душу. Он уделяет внимание каждому оголенному отрезку моей кожи, искусно пробегаясь по выступающим венам, забираясь в ложбинку ключиц и нежную впадинку между грудей. Платье исчезло как тысячи ночных бабочек, а боль, что прорвалась сквозь губы, от неосторожного порыва, скрылась внутри от одного его движения между моих ног.

Чувствовала ли я себя особенной, вот так распаляясь под его руками, запрокидывая голову и выгибая грудь вперёд?.. Я сама себе казалась особенной, когда он, не сдержавшись, шепчет нежно моё имя. Всего толика нежности, доверия, изливающейся из моего сердца, и он раскрывается надо мной, как узник темницы, впервые увидевший свет.

И я была готова дать больше, зайти ещё дальше, но в этот же миг всё завершилось острейшей резью в каждой клеточке тела. Такой пыткой, когда тебя с пика блаженства бросают в раскалённую лаву тьмы. И все нити, что должны были вскрыть меня ярчайшим потоком наслаждения, обернулись ядовитыми ручьями, текущими под кожей. Я забилась как мотылёк, пойманный на иглу, не в силах даже кричать, такой судорогой свело шею, а в глазах расцвели кровавые звёзды.

— Думала, я не учую фальшивость? Думаешь, не догадаюсь, что ты воздействуешь на меня, как предатель Шэ? — вкрадчиво тянет он, наклонившись и лизнув мою шею, разбивая боль на составные. Сквозь кровавую пелену, я вижу холодную бездну ярости в его глазах.

Никто не любит быть в дураках.

— Ни тогда, ни сейчас эта сила не сломит меня, не превратит в раба обладателя. Когда-то Шэ привлекал меня способностью дарить любовь, но талант оказался скучным. Оборотная сторона этого дара — бесконечная преданность и привязанность к этой слабости. Шэ — один из самых разочаровывающих моих детей. Хорошо, что Томар завершил его путь. Вечность — не для слабых сердцем.

— Ты отвергаешь любовь, потому что сам не способен испытать её, — хрипло давлюсь словами, вжимая пальцы в простыни, на губах — пузырится солёная пена, а в ушах стоит комариный звон. Я прерываюсь сквозь яд, выныривая наружу. — Как можешь ты желать Никлоса, если не способен ничего ни дать, ни взять у него?!

Боль ушла так же быстро, как и пришла, растворившись внутри жарким шаром, сосредоточившись у низа живота. Задумчивый взгляд Ктуула заставил меня вздрогнуть, как от ледяного дождя в жаркий полдень. Он изменит точку зрения на мой счёт. Шестерёнки в его голове завертелись, оглушающим скрежетом прокладывая новый путь.

Я покрылась холодной испариной, ощущая бесконечную древность его души, в которой осталось лишь одно желание. Одна потребность. Мечта, ставшая проклятием. И горе настигнет бесконечность миров, если и на этот раз бог потерпит неудачу.

— Ты ошибаешься, милая Сэлли, бабочка со сломанными крыльями, — почти проворковал он, поднимаясь с постели. — И скоро узнаешь, как сильно.

Сразу, как он исчез в радужной вспышке, огненный шар внутри меня взорвался, и я кончила.

Глава 14. Воспоминания невинности

Селеста

Нельзя бояться того, чего не знаешь. Нельзя играть в игры с собственным разумом, иначе обязательно проиграешь и наружу выползет бесконечный страх, приправленный нотами воющего отчаяния. Нет, наука самоконтроля, познания собственных слабостей и силы — вот, тот камень, на котором зиждется вера в светлое будущее. Вера в себя.

Какой бы тёмной не была ночь, на рассвете встаёт солнце, и это то, во что стоит верить. На что стоит опираться, когда кажется, что ничего хорошего в этом мире не осталось.

Именно с таким чувством просыпаюсь в этом месте. С такой надеждой, с такой верой, скрепляя уста словами: «Я не сдамся. Проживу сегодня, и завтра, и послезавтра, а затем настанет день, когда больше не придётся до скрипа сжимать зубы».

Незамысловатая мантра. Обманка, дающая силы жить. Я верю, что мы победим, хоть и не вижу поля сражения. Верю, что боги не сломают мой мир, верю, что Никлос не сдастся, а я не предам саму себя. Верю, что обязательно отыщется способ победить. Верю, что хоть и нахожусь в плену у самого могущественного существа на этой планете, без силы и без капли достоинства, мне удастся отыскать способ повлиять на ситуацию и обратить время вспять. Обмануть силы природы и обыграть вечность на игральной доске.

Я не знаю, что делают другие. Не знаю, сумели ли мои друзья и Артан выбраться с того берега и избежать извержения вулкана. Не знаю, какая битва идёт в душе Никлоса и знает ли он, что его ждёт. Я не знаю, кто ещё участвует в этой бойне, не знаю расстановку сил, не знаю ничего, будучи изолированной в этой прекрасной и жуткой тюрьме посреди бушующего океана.

Каждый день, выбираясь из постели, надеюсь, что ноги восстановились и я смогу ходить. Каждый день выползаю на костылях на балкон, вглядываясь в сумрачный горизонт, полный майских гроз и взбитых шапок чёрных туч, пытаясь углядеть белые паруса корабля Седова. Пытаюсь найти в блестящих шапках волн лица русалок, среди которых обретает мой брат. Пытаюсь хоть что-то увидеть, хотя бы проблеск света в темноте бесконечного дождя.

Порой захватывает мысль, что от меня отказались. Что, лишившись сил, я перестала быть нужна. Что меня вычеркнули из числа участников сражения, и я превратилась в самую маленькую пешку, которую смахнут со стола, когда в ней отпадёт нужда.

Что ж, если это так, то мне необходимо выдохнуть, расслабиться и попытаться перестроить ситуацию в свою пользу. Быть маленькой и незаметной, но в нужный момент стать той, кто сможет помочь.

И до самого конца я буду придерживаться веры, что война действительно идёт. Что в этом мире остались силы добра, бьющиеся против старых богов. Что не всё потеряно.

Да. Только так и можно жить, когда кажется, что кроме тьмы ничего не осталось.

Я буду верить в них. И в него.

* * *

Прошло всего несколько дней с визита Ктуула, как ко мне заявилась Туула, сообщив, что наш бог отправился вызволять Никлоса из беды. Вечный поручил ей заботу обо мне, и бессмертная девушка намеревалась развлекать меня столько, сколько потребуется. Что за беда приключилась с Ником, она не сообщила. Сколько времени это займёт тоже. Её слова о внешнем мире были поразительно скудны и полны загадок.

Хорошего в её визитах было мало. Не могу сказать, что она обращалась со мной плохо, нет, девушка или старуха с внешностью молодухи, делала всё, чтобы втереться в доверие. Она вызволила меня из Нимфеума и вернула во дворец. Она изменила мою внешность, чтобы дворцовые обитатели не узнали во мне Селесту, и сама же натянула на себя мой облик, что, как выяснилось, она делала постоянно, превратившись в жуткого двойника.

Сейчас, когда во дворце отсутствовали и Ник, и Ктуул, престолом управляла Туула, используя власть, как инструмент исполнения своих порочных желаний.

— Ох, Сэл, ты ведёшь себя как девчонка малолетняя! — притворно возмущалась она, когда я пыталась сказать, что не стоит так напирать на заокеанских партнёров королевства после их прошений.

— Ты отказываешь в помощи, даже не разобравшись в ситуации! А ведь Каргаты всегда шли на помощь друзьями. Если вас так заботит наше королевство, что предпочли натянуть на лица маски и встать во главе, может стоит подумать об этом?!

— Это просто забавно. Вот и всё, — пожав плечами, отвечает она, размазывая крем по эклеру и приправляя его корицей. Её золотые глаза блестят сочностью, а улыбка нисходит с уст, измазанных в шоколаде.

Главное в Тууле — ненасытность до эмоций и наслаждений. Она много ела и пила, и постоянно меняла наряды, воруя у Маркла его наброски и творя потрясающие иллюзорные платья и костюмы, в которых щеголяла от силы пару часов. Ей нравилось чувствовать разные ткани на коже. Нравилось есть экзотические фрукты и мясо редких животных. Она любила вина и соки, крепкие напитки и наркотические нектары, кофе и какао. Но больше всего она обожала эмоции людей. Казалось, что она буквально питается ими, как какой-то энергетический вампир, существо из памяти Клэрии.

Туула любила делиться своими «шалостями», рассказывая, как сталкивает обитателей дворца с их низменными пороками, наблюдая, что из этого выйдет.

К примеру, она усилила влечение главы дворцовой стражи, Алфабэра, к серокрылой служанке и тот изнасиловал бедняжку, когда та посмела отказать. Мужчина был в ужасе от собственного поступка, ему претила сама мысль о вожделении нецветного дракона, и когда дело вскрылось, он попытался покончить с собой. Туула в моём облике милостиво отправила его в тюрьму, где по решению суда ему надрезали крылья, чтобы снизить мужскую силу. Всё равно что запереть мужчину в гормональную клетку. Скорее всего, он доведёт дело до конца. Девушка же была обвинена в том, что довела доброго стражника до срыва. Она его провоцировала и просто обломала в конце, испугавшись последствий. Её попросту изгнали, обрекая на нищету.

Туула рассказывала об этой игре с таким смаком, сочностью деталей, что меня выворачивало изнутри и я впервые наорала на неё, побив столовые блюда и уничтожив стеклом индейку в виноградном соусе, которой собиралась полакомиться вечная. Непростительная ошибка.

Мрачно сверкнув глазами, девушка ничем не выказала своего неудовольствия, не наказала меня за вспышку гнева. Просто после этого её игры стали жёстче, а полученные эмоции ярче, ведь теперь она подпитывалась ещё и моим бессилием. Ей нравилось тонко издеваться надо мной. Также, как и Ктуул, она любила заворачивать эти эмоции в обёртку из притворной заботы обо мне.

— Сэлли, если ты будешь принимать всё так близко к сердцу, в финале оно просто не выдержит! Заметь, я никогда не создаю ситуации с нуля. Лишь подталкиваю людей к тому, чего они хотят. Та девушка, она действительно была влюблена в Алфабэра, хоть он намного старше её, — Туула нанизывает на вилку ломтики синего сыра и с удовольствием отправляет в рот, продолжая упиваться этой историей. — Он являлся ей во снах и она, случайно, проговорилась об этом лучшей подруге. Та разнесла сплетню, и над ней стали издеваться. Девушка не знала, что Алфабэр также вожделел её. Провожал взглядом, когда она появлялась в поле зрения. Он старалась оказаться рядом, хотел, чтобы она смотрела на него. Так что я просто дала им возможность объясниться. И не моя вина, что всё так обернулось. Она могла сказать да, а он мог быть нежным и в объятиях не давить ненависть к серым драконам.

О да, Туула была богиней лжи и порока. Я ненавидела её всем сердцем и мечтала, чтобы она умерла. Чтобы все вечные умерли, хоть кроме неё, больше никого и не видела. Я задавалась вопросом, где остальные? Куда делся создатель шелки, Шэ? Где топит ярость к эльфам Мора? Куда запропастился сам Ктуул?

Мои расспросы вызвали кривую усмешку на лице вечной, будто она знает какой-то постыдный секрет. А её ответ только создал больше вопросов: вечные ищут предметы иных миров. Лазейки в полотне между ожерельями, чтобы уйти с ненавистной планеты к иным звёздам. Невзначай она поинтересовалась, где мой амулет.

— Сгинул, когда я стала ше́лки. Спроси у Шэ. Может Флакса подобрала? Или же он канул в водах вокруг Нимфеума. А может достался русалкам. Кто его знает, — с деланным равнодушием ответила я.

Тогда впервые заметила непритворную эмоцию Туулы. Она вздохнула древностью, будто выдыхая пыль усталости. Её лицо посерело, и сама она будто слилась с воздухом, став задним планом на масленом полотне художника. Расплывчатое пятно.

— Зря ты так легкомысленно к этому относишься. Если мы не найдём способа уйти, у нас останется только Никлос и носитель ариуса. Понимаешь, что это значит?

О, я понимала гораздо больше, чем она думала.

* * *

Каким-то шестым чувством, я стала предугадывать, когда Туула опять заскучает и придумает новую игру. Обычно она избирала меня безвольным наблюдателем, простым статистом, который, кричи не кричи, никем не будет замечен. Ей нравилось украшать моими слезливыми комментариями очередную жуткую историю вроде той, когда она вынудила братьев заколоть друг друга за отцовское наследство.

Любопытно было то, что и обитатели дворца обратили внимание, какими насыщенными стали дворцовые будни, пока в мире бушевала тёмная магия, а простые люди испытывали голод и бесконечный страх перед ночью. Столица же захлёбывалась лихорадкой чувств. Вспыхивали старые обиды и проклятья. Люди чаще поддавались низменным чувствам, страстям и порокам. Желания выводились на первый план, а потакание собственничеству превращалось в норму. Бесконечная круговерть из насилия, воровства, лжи и ослепительного гнева. Палитра, в которой центральное место отводилось яркости.

В Клэрию свозилась еда и напитки со всего света, привозили драгоценности и люди бежали от страха погрязшего во тьме континента за беспечностью и мнимой безопасностью. Бордели работали от рассвета до рассвета. Театральные постановки превратились в разнузданные пьески, полные секса и жажды плоти. Вот, чего хотели теперь люди, — желать и получать желаемое!

Прошёл месяц с исчезновения Ктуула. За это время деградация достигла пика и пиры во время магической эпидемии окончательно преодолели пределы нравственности. Люди круглосуточно пили, дрались и трахались. Городская стража утрамбовывала тюрьмы, а Селеста Каргат выпускала заключённых обратно на улицы. Из-за этого вскоре стёрлись различия между преступниками и служителями закона. Последние охотно возглавили триумфальное шествие, окончательно уничтожив понимание, что есть власть и порядок.

Городские улицы превратились в бандитские кварталы. Если ты сильный — наслаждайся пиром, вкушай прелести жизни, пока можешь. Если слабый — страдай и припадай к ногам силы. Может повезёт и ты останешься в живых.

И всё это, пребывая в садистском экстазе, сотворила Туула.

* * *

Былпервый день мая.

Вспоминая события прошлого, поражаюсь, как много успело произойти за какой-то несчастный год. Вся прежняя жизнь ничто по сравнению с ним. Бесконечный забег по пересечённой местности с препятствиями в виде кочек и ям, полных змей и острых кольев.

Новое равновесие невест прошло с отличительной помпой и размахом, полным интриг, скандалов и разбитых сердец. Вечная основательно прошлась по главному празднеству года, вспахав невинные души отравленными шипами своего ненасытного чрева. Она никогда не уставала и особенно любила ломать чистых дев. А когда каждая невеста оказалась в эпицентре той или иной трагедии, Туула в моём облике и вовсе объявила сезон закрытым, прикрываясь лживой нравственностью и якобы в попытке защитить светлый город от окончательного разложения, будто никому не видно, во что превратилась столица.

О том, что я должна была выйти замуж за Никлоса первого мая, как-то позабылось. Уж больно ловко Туула управлялась с королевством, используя свой древний и бесчеловечный разум. Люди боялись белой драконицы. Боялись золотой поволоки её глаз и того, что происходит в поле её зрения. Давно уже догадались, что Селеста Каргат приложила руку ко многим трагедиям дворца и теперь она внушала не надежду, а первобытный ужас.

— Иногда кажется, что твой голод вырос из того, что случилось с тобой. Ты прошла через ад и спустя тысячелетия выродилась в существо, стремящееся окунуть в него весь мир, — проговорилась я, после финала очередной трагедии.

Тогда Туула не ответила. Даже жестом не выказала истину моих слов. Но признала после. Как будто это должно было извинить то, что она сотворила со мной.

* * *

В воздухе отчётливо стоял грозовой привкус. Такой трескучий звук, будто тысячи цикад вот-вот разродятся песней и влетят в небо, воспаряя к тучным облакам, где взорвутся тысячью разрядов молний, оглашая окрестности громом, будто сотни лошадей сорвались в безумной гонке к обрыву.

Да, я чувствовала, что даже воздух изменился, а город, немного уставший от творимых безумств, готов сорваться в финальную пляску смерти. Видимо Туула давно не оставалась надолго без пригляда. Видимо, она изнемогает от желания основательно перетрясти доставшуюся ей песочницу полную горячих сердец до возвращения брата/отца.

В этот день она пребывала в отличном настроении как любая шкодница, задумавшая очередную пакость. Разодевшись в нежнейшие шелка с газовыми оборками сиренево-розового оттенка, она чуть ли не парила в воздухе, помогая мне подняться из опостылевшей инвалидной коляски, чтобы переодеться в более роскошное платье.

Туула не знала, что облик невзрачной мышки, двоюродной сестры из долины Винцель, раскрыт последним оставшимся у меня другом в столице. Не знала, что вот уже несколько недель мы планировали побег и совсем скоро я совершу отчаянный побег. Есть ещё на этом свете места, куда вечные боятся соваться. Бескрайние и такие же тёмные, как самый укромный угол чулана.

— У меня подарок. Ручаюсь, ты будешь поражена, что я для тебя приготовила, — заговорщически проворковала она, заплетая мои блёклые волосы в косы. Из отражения выглядывала тусклая девица с рыбоподобной формой лица, над которой трудилась роскошная девушка с рубиновым цветом глаз. Туула очень редко возвращала нам истинные облики, предпочитая придерживаться легенды.

Не знаю почему она так цеплялась за эту ложь, открываясь лишь перед Томаром, что триумфально вернулся в родную обитель и вновь занял пост ректора Академии. Мужчина полностью исцелился и резко помолодел, и теперь с небывалым жаром исполнял свои обязанности, вплотную занимаясь изменившимися законами магии. Его влёк хаос, и он с восторгом воспринимал всё, что творила Туула.

— Ты всегда находишь способ меня удивить, — мрачно заметила я, возвращаясь обратно в коляску.

Ноги больше не болели. Врачи, осматривавшие их, отметили, что кости правильно срослись, а раны затянулись. Логичной причины, по которой я не могу ходить, — нет. Они говорили что-то о нервных окончаниях, о сигналах, не доходящих от мозга к конечностям, но правда была горше — я не пойду, пока того не захочет Ктуул.

— О, это будет особенный сюрприз. Я его долго готовила, — прошептала она, с какой-то извращённой нежностью оглядывая мой облик. — Ну разве ты не красавица, заслуживающая подарка?! — воскликнула девушка, выкатывая коляску в коридор.

Мир как будто смыкается вокруг меня, обряжаясь в тусклые краски, делая всё ненатуральным, неживым. Я слышу, как скрипит заднее колесо, чувствую каждый порожек, каждую ступеньку, по которым мы переходим из одного зала в другой под пристальными взглядами придворных, успевших заметить, как много внимания Селеста Каргат уделяет незначительной особе.

В последнее время всё чаще обращаюсь к воспоминаниям Клэрии, пытаясь как можно полнее составить картины прошлого, поражаясь, как много чужачка привнесла в наш мир. И пускай дней в году меньше, чем в её, именно она создала солнечный календарь, обозвав его на манер своего мира. Она назвала спутник нашей планеты Луной, внесла концепцию рая и ада, населив их ангелами и демонами, адаптировав под местные верования. Во многих мелочах проявляется её рука, будто до самой Клэрии у нас не существовало письменности и культуры.

Иногда гадаю, что было бы, если бы она не отдала ариус зелёной драконице. В её воспоминаниях поразительно скудно отображён этот момент, я лишь чувствую её разочарование и усталость, как если бы до этого она тащила на себе весь мир. Наверное, именно так и было.

— Может всё-таки расскажешь, куда везёшь? — поинтересовалась, когда мы оказались на подъездной дорожке и расторопный слуга помог перебраться в комфортабельную карету.

Безмятежность на её лице дрожит как студень, идёт волнами, прорывая золотые черты вечной. Та смеётся, возвращая идеальную маску. Никогда прежде я не была так прекрасна. Туула стёрла любые недостатки кожи, усовершенствовала нос и скулы, добавила яркости глазам, и теперь они сверкали почти как её родные золотом. Моя талия сузилась, кожа приобрела фарфоровый блеск и полупрозрачность, а волосы спускались густой вьющейся волной, будучи украшенные обычной голубой заколкой.

Двойственные чувства. Это была я и не я. Туула довершила мой облик божественным совершенством, создав прочные границы между мной и людьми. Когда до меня доходят сплетни и слухи, все как один воспринимали белокрылую Селесту как новое божество. Но больше всего пугало не это. Один подслушанный разговор показал подспудное ощущение людей, что Никлос и Селеста — новые боги, что мы служим проводниками к спящим богам, которые вот-вот спустятся на землю и создадут новый мир.

Я догадываюсь, что Туула распускает и потворствует таким сплетням не просто так. Они пытаются отсечь Никлоса от его королевства, возвести его на божественный пьедестал и, в случае неповиновения, отвернуть окончательно подданных, погрузив страну в хаос войны. Я же лишь дополнение к этой задаче. Белокрылая драконица должна перестать быть символом света и стать той, кто она есть, — ещё одна из пантеона богов, обладающая силами уничтожить мир.

Тууле это удалось.

— Мы почти приехали, имей терпение, — говорит она и вскоре мы оказываемся в черте города в удивительно тихом и уединённом районе вдали от раскуроченных кварталов и залитых вином площадей. Здесь, на своей небольшой территории, разместился небольшой особняк, обсаженный липами, от которых исходил пряный и чуть горьковатый аромат.

Закралось нехорошее предчувствие, когда вышедшие из особняка слуги помогли преодолеть ступени высокой лестницы, впуская внутрь. Дверь позади закрылась со скрипом, опуская спокойную полутень на спящий дом.

Управляющая что-то тихо говорила Тууле, пока я осматривалась, с тревогой подмечая всё более и более очевидные детали, говорящий, что это за место.

— Здесь живут дети, — прошептала я.

— Да, кэрра. Сейчас тихий час, они спят, — негромко подтвердила управляющая, поправляя очки.

Я заметила сложную конструкцию у массивной лестницы наверх. Прежде уже приходилось видеть такие.

— Особенные дети, — добавила сухо, и Туула опустила руки на мои плечи, отчего я вздрогнула, слушая вкрадчивый голос:

— Зачем притворяться, когда обе знаем, какие именно дети живут здесь. Их пытались вывезти из города, некая Фейрис Амори даже напала на стражу, когда их пытались задержать. Женщина жизнью заплатила за бесчеловечную попытку похитить моих детей. Мерзавка наверняка желала получить за них выкуп. Говорят, её семья лишилась всего после разгула тёмной магии. Таким образом она пыталась поправить свои дела.

А ведь я плохо думала о Фейрис. Считала её меркантильной и не заслуживающей моих подопечных. А она пыталась их спасти.

Проглотив нервный узел, я облизнула пересохшие губы, готовясь к тому, что грядёт.

Туула отослала управляющую и помогла мне подняться на второй этаж в общую спальню. Здесь было ровно восемнадцать кроваток со спящими детьми всех возрастов. За прошедшие месяцы я не забыла ни о ком из них, и могла только надеяться, что их не тронут. Что они переживут спустившийся на землю ад. Я ошиблась.

— Что ты собираешься делать, Туула? — спрашиваю тихо, когда она прикрыла за нами дверь и взмахом руки укутала помещение в золотой саван, пропитав детские лица пыльцой.

— Говори громко — они не проснуться, пока я не захочу, — ответила она, воркуя над маленькой золотоволосой девчонкой со старой куклой в руках. — Я хочу лишь одного — сыграть в игру. Дворцовые интриги наскучили, желаю новых развлечений. Да и тебе пора встряхнуться, а то ты подозрительно тиха и спокойна.

— И что это будет?

Выйдя на середину комнаты, Туула по-театральному развела руки в стороны, как бы охватывая каждого ребёнка, говоря:

— Я хочу испытать твоё милосердие, милая Селеста. Хочу узнать границы, за которые ты не сможешь переступить. Узнать тебя так, как никто другой. И эти дети помогут в этом, — Туула больше не улыбалась. Она смотрела с какой-то суровой злостью, хищнической ухмылкой, голодом в глазах. — Это простая игра. Жизнь ребёнка в обмен на воспоминание.

Я тотчас недоверчиво хмыкнула, хмуря брови.

— Это шутка? Что ты имеешь виду?

— Я выбираю воспоминание, и ты мне его отдаёшь. Откажешь — и один из детей умрёт.

Видя, что я всё ещё не понимаю, она с усмешкой уточняет:

— Воспоминание за ребёнка. Всё просто.

— Так объясни ещё раз, потому что я не понимаю! — кричу в ответ, ударяя по подлокотнику кресла. — Что ты хочешь от меня и детей?!

Тогда вечная подошла ко мне, спускаясь вниз и кладя руку поверх моей, доверительно глядя в глаза:

— Ты всё правильно поняла. Добровольно отданные воспоминания в обмен на жизни драгоценных детей. По одному за каждого.

Я прикусила нижнюю губу. Тепло её руки холодило внутренности, вызывая глухую злость. Это и правда игра жизнями. Глупая, жестокая, служащая лишь целью позабавиться надо мной. В отместку за всё, что говорила. За непокорность. Хотя, не думаю, что Туула поступила бы иначе, будь я безвольной и кроткой. Скорее наоборот, игра бы уже давно началась и к сегодняшнему дню от меня ничего бы не осталось.

— Хорошо. Какие воспоминания тебе нужны?

Она восторженно захлопала в ладоши, вскочила как подпрыгнула и вернулась обратно в центр комнаты. По мановению её руки из постели выплыл маленький мальчик, безвольно свесив руки вниз. Туула поставила его горизонтально и обняла, взъерошив тонкие почти прозрачные волосы.

— Начнём с него. С этого милого мальчика, у которого в живых осталась только старшая сестра, работающая подавальщицей. Она так тяжело трудится, чтобы когда-нибудь забрать Тима, и нередко расплачивается телом за своё место в шикарном ресторане. Шутка ли — серая драконица с белыми пятнами на боках! Она мечтает вырваться из этого места, но как же Тим? Нигде больше ей не видать работы, разве что окончательно стать шлюхой. А вот если мальчик умрёт — она обретёт свободу. И денег хватит, чтобы уехать из опостылевшего города, в котором потеряла всю семью. Хочешь облегчить ей жизнь? Дай ему умереть. Или отдай воспоминание… о первой встречи со своим возлюбленным. Хочу увидеть, каково это — влюбиться, — мечтательная поволока окрасила её радужку в золото, а на щеках проступил лёгкий румянец.

Мальчишка сквозь сон что-то простонал, хмурясь и она отпустила его, оставив на месте, словно он восковой экспонат в музее.

— Ты хочешь, чтобы я отказала или согласилась? Хочешь это воспоминание или хочешь увидеть, как Тим умрёт?

— Меня устроят оба варианта. А тебе какой ближе?

Мне потребовалось время, чтобы обдумать её слова, прежде чем ответить.

— Жизнь его сестры не важна. Это было её решение. Её выбор. Не его. Он может оставаться здесь и, когда вырастет, получит лучшее будущее. Смерть же — конечна, — я сглотнула, спотыкаясь о холод её застывшего лица. — Отдав воспоминание… я его забуду?

Она утвердительно кивнула и как бы перетекла ко мне, вновь опускаясь вниз и прикладывая руки к моим вискам.

— Постарайся вспомнить как можно больше деталей. Остальное придёт следом.

Я сидела на дереве и боялась смотреть вниз, слушая его голос. На моих глазах соль от пролитых слёз, сердце уходит в пятки, но почему-то его слова успокаивают, и я слезаю вниз, увлекаясь и раскрываясь как птичка. В полутьме не видно глаз, но я знаю, что они самые добрые во всём мире. Что он тёплый и большой, что он хороший. Предчувствие бо́льшего толкнуло меня поцеловать…

Я ахнула, задыхаясь от нахлынувших эмоций. Перед глазами серый туман, а в памяти прогал. Чем больше думаю, тем чётче вырисовывается бальный зал и Артан, напугавший своим видом. Он напугал меня, потому что мы встречались раньше. Но теперь не помню встречи. Просто не помню. Не помню даже почему он вызвал такие странные эмоции. Почему я испугалась?..

Только покопавшись в памяти, отыскала, как мы говорили о той ночи в парке. О разговоре в лесу, о том, как я ловко взобралась на уступ своей комнаты. Но эмоции исчезли. Растворились в голове вечной.

Туула, закатив глаза, будто пробовала деликатес: облизывала губы, прикладывая руку к щеке и мечтательно глядя вверх, говорила:

— Такая нежность, свежесть… это было восхитительно! Жаль, ты больше не помнишь. Хорошее воспоминание. Невинное…

По мановению руки мальчик вернулся обратно в кровать, и одеяло накрыло Тима, заботливо подоткнувшись у тонкой шейки. Ребёнок глубоко вздохнул и погрузился в сон.

— Ладно, давай посмотрим, что ещё вкусного в тебе есть?..

И мы продолжили. За каждого Рори, Павла, Надин, Сенку и остальных я расплачивалась воспоминаниями об Артане. Во мне оставались только слова, а память уходила в туман, окрашенный золотистыми красками. Я забыла, как мы впервые поцеловались, забыла прогулку по набережной, рассталась с днём свадьбы, нашим первым разом и возвращением в Сатуральские долины. Туула безжалостно забирала всё, что имело значение, проницательно угадывая самые важные моменты нашей любви. Я могла только радоваться, что таких моментов было больше восемнадцати. Но самые ценные утрачены навсегда.

Вечная разжирела на них и вела себя, как обожравшийся сметаной кот. Она ласкала свою голову, прикладывая руки к потяжелевшей груди и низу живота. Девушка потягивалась, разгоняя сладкую истому, и загадочно улыбалась, подтрунивая над моей болью в попытках отыскать хотя бы крупицу потерянного. Она потешалась, рассказывая детали, которые больше не несли в себе эмоций. Сухие факты. И я подспудно понимала, что Туула могла и соврать, приукрасить, изменить картинку, просто чтобы поиздеваться надо мной, упиваясь властью.

— Почему он? Почему не Никлос?! — не выдержала я, когда подошли к концу. Оставалось последнее воспоминание и девочка, ради которой залезла в заброшенный дом в поисках куклы. — Разве вы не хотите разорвать нашу связь, чтобы Ктуулу было легче получить его?!

— Так ты подтверждаешь, что связь есть? — рассмеялась Туула, выводя ребёнка на середину комнаты. — Разве драконы полигамны? Я думала, ты любишь только Артана.

— Не извращай мои слова. Ты поняла, что я имею ввиду, — ответила с раздражением, отмечая, как именно Туула отреагировала на мои слова. Стало ясно, что она не просто так взялась за Артана. Это была игра с двойным, а то и с тройным дном.

— Я хотела почувствовать твою невинную любовь, Селеста. Первая любовь — самая сладкая. Настоящее пиршество. Между тобой и Никлосом никогда такого не было. Вас окутывают иные чувства. С такими я уже сталкивалась и мне они не интересны, — она всплеснула руками, обращаясь к девочке. — О, вот бедняжка! Одна из тех, кто совсем покинут этим миром. У неё не осталось ни друзей, ни родных. Одна-одинёшенька. Если её не станет — ничто не будет потревожено. Белый листочек. Таким можно и пожертвовать ради особенно ценного воспоминания.

— Какого? Всё самое стоящее ты уже забрала, — горько дались мне эти слова.

Но это было правдой. Я ощущала небывалую пустоту в сердце, будто его препарировали острыми скальпелями и удалили самые важные мышцы, оставив после себя пустоты, которые теперь как свежие раны ныли, напоминая об утраченном.

— Я хочу увидеть ваш последний раз. Ведь вы были вместе после утраты слияния? Знаю, что были. Так покажи это.

— Нет.

И я сама вздрогнула, как отчаянно прозвучало это слово. Перед глазами встал тот день, тот момент, когда мы отбросили всё и вернулись к самой сути наших отношений. Мы приняли потерю слияния и попытались отыскать нечто бо́льшее в нас самих. Только истина. Только правда. Забыть это — значит перечеркнуть и остальное. Испытанные эмоции говорили, что мы существуем. Но Туула планировала лишить меня всего.

— Давай, я убью её ради вашей любви!

Палец вечной прямо на глазах удлинился, заостряясь, и она аккуратно убрала с девичьей шейки локоны, нежно царапнув прямо над бьющейся жилкой. Девочка всхлипнула сквозь сон, пожевав сомкнутые губки, но вскорости вновь успокоилась.

— Ты думаешь, это уничтожит меня? Сотрёт в пыль? Думаешь, я расплавлюсь как масло на раскалённой сковороде?! Не выйдет! Мы создадим новые воспоминания! Новые чувства и эмоции! Мы взорвём реальность нашей любовью, а вот ты останешься ни с чем! Думаешь, я не понимаю, почему ты так вцепилась в нас? У тебя этого никогда не было! Ты никогда не была невинной, никогда не влюблялась и не любила по-настоящему! Ты так изголодалась, что уже неспособна насытиться, потому что чрево твоё — пустое! — крик звенел в комнате и если бы могла, то вскочила бы и сама зашвырнула бы в неё это воспоминание, но вместо этого только пригласила странно застывшую Туулу к себе. — Иди же, ну! Забирай, коли так хочешь этого!

И она забрала. Резко подскочив ко мне и впившись когтями в виски, царапая кожу. В моей голове будто бомба взорвалась, так жёстко вечная вытягивала наружу все оставшиеся крохи, целиком стирая что-то очень важное, что-то настоящее, с привкусом надежды и солнца. Пустота холодила мои вены, и я обхватила себя руками, дрожа как цыплёнок, выбравшийся из яйца.

Ничего нет. Даже памяти о том, что она выбрала. Последнее воспоминание было отнято целиком. И если про остальные хотя бы знала, что она забрала, здесь же не было ничего.

— Не будь такой проницательной, дорогуша, — прошептала она печально. — Не стоит злить вечность. Она может дать сдачи.

Мои губы пересохли от крика, а из глаз ушёл огонь. Я чувствовала себя полностью выжатой, как тряпка, повешенная на верёвку после мойки. Ветер гоняет из стороны в сторону, но внутри ничего нет. Я пуста.

— Вот и закончилась наша игра. Ты… победила? — спросила Туула, наклоняя голову, пока ребёнок возвращался в постель.

За время игры среди туч всё чаще гремели громовые раскаты. Скоро пойдёт дождь.

Не получив ответа, вечная ухватила меня за подбородок, а увидев моё поражение, скупо произнесла:

— Давай, я дам тебе кое-что взамен. Пусть тебя греет огонь одного из моих сладчайших моментов вечности.

И я увидела её с Никлосом.

Глава 15. Воспитание характера

Селеста

Вокруг меня галерея из зеркал, а над головой бесконечное чёрное небо с точками рассыпчатых как кристаллы соли звёзд. Они отражаются в зеркалах и кажется, будто тысячи моих копий парят в небесах или плавают на океанском дне. Только тронь поверхность, и она подёрнется рябью, совсем как водная гладь. Под ногами — стекло, за которым всё та же звёздная бесконечность, дышащая ледяным холодом.

Не сразу, но удаётся отличить зеркало от коридора, и буквально на ощупь, в полутьме, разгоняемой слабым свечением зеркальных поверхностей, нахожу путь в космическом лабиринте.

Но куда же идти? За каждым поворотом — ещё один, а потом ещё, а затем хуже — развилка и уже не понимаешь, откуда пришёл и куда идёшь. Чувство времени — иллюзорно, ориентация в пространстве — смешна и глупа, а воздух такой холодной, что чувствую себя ледяной принцессой заколдованного царства.

Я сразу поняла, что это сон. Хотя от Туулы можно было ожидать и более жестокой игры.

В тот вечер, вернувшись к себе, я долго сидела на балконе под проливным дождём, пока не промокла насквозь и не ослепла от ярости майской грозы, в стройные ряды которой затесались острые градины, резавшие лицо ледяными бритвами.

Я наказывала себя.

Обстоятельства вновь оказались превыше меня. Опоздала с бегством и вновь утратила нечто ценное. Сколько ещё буду находиться в заложниках собственной жизни? Сколько раз буду оказываться в подвешенном состоянии, пытаясь найти выход из безвыходной ситуации, совсем как из этого лабиринта?

Это шутка подсознания? Иллюстрация моих поражений?

Почему раз за разом не выходит давать настоящий отпор? Почему я оказываюсь на месте безвольной овечки, с которой срезают белоснежную шерсть и готовят отправить на бойню? Может дело во мне? Может внутри есть изъян трусости? Нечто, позволяющее другим думать, что со мной можно так обращаться?

Я никогда не действую на опережение. Пасую перед обстоятельствами, жду, когда другие сделают шаг и надеюсь, что его не будет. Моя вера в лучшее привела туда, где нахожусь сейчас. Пассивность превратилась в слабость, а невинность — в оружие против меня. Будь я жёстче, никогда не пришлось бы оправдываться перед самой собой в том, что проиграла.

Когда поражение неминуемо, возрастает ценность действий, сделанных перед ним.

Сейчас не могу сказать, что сопротивлялась изо всех сил. Что сражалась за свою жизнь и проиграла. Я не выкладывалась как борец, не защищала себя, когда был шанс. Теперь будущее кажется призрачным. В глазах Туулы видела интерес, опасные грани, которые она хочет развить. Я подозреваю, что её забавы на этом не закончатся и в следующие дни она возьмётся за меня по-настоящему.

* * *

Тишину этого места нарушил далёкий скрежет, потом тихий звон, потом царапанье и глухие удары. Звуки нарастали, как колокольный звон, пока ближайшие зеркала не пошли трещинами, а потом не взорвались тысячью сверкающих осколков, разлетаясь во все стороны и являя передо мной человека абсурдного, того, кто не должен был попасть в этот сон, если он, конечно, мой.

Я считала зеркальный лабиринт своей песней покаяния, отчаяния, местом определения своего я. Но на самом деле, оно предназначалось нам двоим и вышедший из осколков Никлос был не менее удивлён увидеть меня, чем я его.

— Неожиданно, — воскликнул он, сбрасывая с истерзанной одежды битое стекло. — Когда меня заточили сюда, я кричал твоё имя, звал тебя и не думал, что ты также заточена здесь. Почему? Это из-за ариуса? Из-за того, в ком он сейчас?

Он обвил мои ладони с такой физической плотностью, будто это и не сон вовсе, а реальность, пролитая в моё сновидение. Или же я сама перешагнула через грань и оказалась рядом с ним в этой зеркальной клетке? Тихий звон оповещал о сращивании границ, об установлении новых, более сверкающих высот, в которых отражались наши совершенно белые лица на фоне тёмных, как погребальных, одежд. И тем не менее я совершенно отчётливо видела его лицо, видела его невероятную нежность, какой-то затаённый трепет, который прежде не замечала. Будто пелена держалась на моих глазах и, наконец, спала, позволив увидеть его непредвзято.

Я пошатнулась от своих мыслей, и как преступник, торопливо отступила назад, прижимаясь к восстановленной зеркальной стене.

— Боюсь моя клетка шире и страшнее зеркал, — осторожно говорю, продолжая разглядывать его, стараясь мыслить трезво. — Мы вновь соединили наши сны. Почему это вообще возможно, ведь я утратила ариус?

Он крадучись подходит ко мне, как если бы я была пугливой ланью, которая сорвётся с места и скроется в зеркальной дымке. Его обращение ко мне — трепетно и пугающе ласково.

— А может наша связь появилась не из-за этих сил? Может она основана на более глубоком чувстве? — мой укоризненный взгляд подавил его, и он кивнул, соглашаясь, как неуклюже прозвучали слова, полные надежды. — Да, ты права, я сам себя загоняю в ловушку… Но, что ты имела ввиду, говоря о клетке? Если это сон, значит тебя здесь нет. Ты с Артаном? И эльфами? Они обижают тебя? Только скажи и я разрушу все зеркала мира и вытащу тебя…

— Я во дворце, Ник. Томар Бай оказался предателем. Он убил бога Шэ и переместил меня прямо к Ктуулу. Вот уже месяц я нахожусь в гостеприимных ручках богини Туулы, пока вечный пытается спасти тебя из какого-то опасного места. Видимо что-то пошло не так, раз ты угодил к эльфам, а он до сих пор не вернулся.

От меня не укрылось, как Ник вздрогнул из-за имени Туулы. Значит её воспоминание правдиво. Не знаю, что именно привело его в её объятия, но он явно был ей не рад. Считает ли он себя своим среди богов? Как глубоко Ктуул проник в его голову? Старый бог коварен. Не удивлюсь, если всё это окажется очередным манёвром его подлых игр.

— Кажется, я вернулся из мира мёртвых всего пара часов назад, — задумчиво протянул Никлос. — Проклятие, он знал. Не просто знал, он действовал! Но как? Целый месяц… — бессвязно заговорил мужчина, досадливо хмурясь и отворачиваясь к зеркалам. — Я шёл к тебе, чтобы предупредить о Томаре, и как дурак крутился в петле, не замечая, как сжимается удавка. Ктуул знал, что мне от него не убежать. Я порвал один поводок, а он накинул следующий. Если ты у него, значит и амулет…

— Вас всех дезинформировали, — рассмеялась я. — Туула тоже говорила об амулете. У меня его нет. Ищите в водах Нимфеума. Или у Флаксы, или бога Ола. А может его подобрали русалки. А может он уже уничтожен. Суть одна — амулета у меня нет. Как и ариуса. Растеряла все свои козыри, теперь очередь воспоминаний… — я не стала говорить о своих потерях. И так задыхалась, от осознания, что мной управляют мои страшные секреты. Кто знает, какой я стану, лишившись памяти?

Никлос молчал. И в его молчании был ответ. Мы оба пленники как иллюзий, так и вполне реальных стен.

Каким я теперь его видела? Больше не король. Не эфемерная фигура на троне. Не мой злостный мучитель. Все прежние титулы канули в бездну и остался просто мужчина. Со своей болью на сердце. Некоторые удары нанесла я. Другие он нанёс самостоятельно. Я должна ненавидеть его. Презирать. Пытаться уничтожить за то, во что он превратил мою жизнь. Несколько месяцев назад из-за него я стала ше́лки. А потом умерла.

Но вот, он возвращается, будто читая мысли и в его глазах отражается красота, которую он видит во мне. Уходит, как утекает вода, корысть. Остаётся только преданность и вера в нас. Что же должно было пошатнуть его эго, раз теперь он так смотрит на меня? Что надломило своенравного короля, раз он готов к любому моему приговору и, несмотря ни на что, готов следовать за мной, как бессловесная тень, а не властный мужчина, готовый брать желаемое, невзирая на последствия?..

— Не говори и не думай про себя так, — тихо отвечает он. — Ты важна для меня. И как женщина, и как человек, способный выдержать любой удар судьбы. Я видел, как ты это делал. Никакая сила не способна раскрыться, если душа человека не держится на стальном стержне воли. Можно обладать величайшими способностями и при этом быть трусом, пасующим перед слабыми телом, но сильными духом.

— Но именно так я себя и чувствую! Постоянно! Этот страх, он как волк выгрызает из меня волю к сопротивлению! Раз за разом я пытаюсь бороться, но все мои деяния оборачиваются против меня! — отвечаю горячо, почти крича, и слёзы лавиной прорвали горечь и, захлёбываясь в них, продолжаю говорить, перебирая свои страхи, как алмазы на тонкой нитке. Вот-вот порвётся и они кровавыми каплями рассыплются по хрустальному полу, обрушивая его и поглощая мой мир тьмой.

— Храбрец не тот, кто не боится, а тот, кто продолжает действовать, несмотря на страх, — уткнувшись в его рубашку, я слушаю его слова, и слёзы высыхают, как будто их и не было. — Сэл, ещё не всё потеряно. Будь сильной и смелой. Умной. Я знаю, ты способна плести кружево интриг, что позволит выжить даже без ариуса. Продержись до моего прихода, я найду способ, как вытащить тебя из дворца.

— Сказал один пленник другому. А кто вытащит тебя? — рассмеялась я, отстраняясь и прикладывая ледяные руки к горячим щекам. Он смотрит сверху вниз, и его ответная улыбка расцветает, как светлячки в лесу.

— Ко мне вернулся нориус. Теперь ни одна клетка не удержит.

Потом его лицо помрачнело, и он с опаской заговорил:

— Я шёл к тебе, Сэл, по связи ариуса и нориуса. Меня тянуло в мир эльфов, хоть я и думал, что ты в северных морях. Я знал, где искать, даже попав в мир мертвецов. Чего не ожидал, что на другом конце окажешься не ты.

Судя по его выражению лица, этот неизвестный должен разбить моё сердце. Я мотнула головой, чтобы он продолжил, а он всё медлил, вновь обхватывая мои ладони в глупой попытке подготовить к плохому известию.

— Говори же, морвиус тебя подери!

— Это твой брат, Сэлли.

Сначала я не поняла.

— Вест? Какого… Ты уверен? Как это возможно? Он же стал морским драконом… и он мужчина! Может ты что-то не так почувствовал? Какая-то накладка… — его молчание порождало новые вопросы, а потом меня осенило, и я осела в его руках. — Святая Клэрия, мама… Но почему?

— Я оказался рядом с детской люлькой. Сомнений нет, младенец является носителем ариуса. Там была твоя мать и сестра. Я даже не успел ничего сказать, как налетели эльфы, и я оказался здесь.

— Насмешка судьбы. Спало проклятие, но моя семья всё равно проклята, — безутешно льются слова, и я поражаюсь, как они отстранённо звучат. — Вечные не должны узнать об этом. Ариус необходим для Демона. Для того, во что мы превращались. Это существо — их путь из нашего мира. Если они получат мальчика…

— О, милая Селеста, позволь мне позаботиться об этом, — нежнейший шёпот раздался из каждого зеркала, а потом через одно из них, как из желе, выступил Ктуул, улыбаясь наигранно ярко и широко, демонстрируя полупрозрачные зубы. Алмаз в его лбу сиял радужными всплесками, что явно не нравилось тихой и тёмной обстановке. — Тебе пора просыпаться, девочка. Не стоит так пылко держаться за эти узы. Чем они крепче, тем легче найти способ их порвать.

Я вцепилась в Ника, заслонившего меня от Ктуул и подтянулась к его шее, говоря горячо:

— Ты должен найти Арта. Пожалуйста, ты должен передать ему, что я жива и в порядке. Должен сказать, что, вопреки всему, я любила и буду любить его! Прошу тебя, Ник, сделай это!

Мой голос звучал отчётливо, но всё вокруг исчезало в дымке, кроме лучезарной и зловещей улыбки Ктуула, сверкающей как маяк в ночи. Он смотрел на меня, но на самом деле его тянуло к Никлосу. Я видела в его движениях, в наклоне туловища повадки хищника рядом с добычей. И если Туула притворялась человеком, играя в сумраке эмоций смертных, Ктуул находился на той стороне вечности — его желания были куда как масштабнее и всеобъемлюще. Между ним и Ником — моя душа. И во взгляде Ктуула я прочла, что он собирается её разрушить.

* * *

Просыпаюсь, выныривая из болотной горячки, вся в поту и с болью в мышцах. Кружится голова и отчаянно хочется пить. Протянутая рука с божественным стаканом, вода в котором танцует в бликах от кубиков льда, кажется истинным спасением, и я пью, наслаждаясь холодным конденсатом, стегающим по пальцам, закрыв глаза и думая, что стою под тропическим ливнем, после раскалённого солнца.

Позже, Ктуул утирает с губ остатки воды, аккуратно проходясь пальцами по подбородку и обтирая мои пальчики, каждый в отдельности. Опасное молчание наполняет голову воспоминаниями о нашем расставании, отчего вспыхивают алым кончики моих ушей. Я была грязной. Я была фальшивой. Но это была я. Во мне действительно есть эта порочность. Не зря Туула как-то заявила, что мы родственные души. Она сказала, что в моей жизни видит отражение своей.

«Я нашла способ выжить. И ты его найдёшь. А потом мы проверим, чья цена за выживание окажется выше», — в её глазах отражались звёзды вечности, а голос звучал до жути пророческим.

Теперь я боялась, что она не лгала.

— Ты снова спас Ника? Вытащил из мира мёртвых, а потом из зеркал? Что теперь? Он вернётся сюда?

— Не торопись ты так, — с укоризной протянул он, убирая ресничку с моего носа, — к тому же, зачем ему спешить? Может Никлосу стоит задержаться, а нам узнать друг друга поближе? — его недвусмысленный намёк вынудил меня покраснеть с ног до головы, и я поджала пяточки.

А потом с удивлением отбросила край одеяла и уставилась на пальцы. Они шевелились. И колени, и бёдра — чувствовала абсолютно всё! Ноги как новенькие и я поддалась восторгу, вылетая из постели и прыгая до потолка, с наслаждением ощущая, как работают мышцы.

Я боялась слабости после месячной неподвижности, боялась атрофии, что придётся долго восстанавливаться, но нет — Ктуул вернул всё и даже больше. Никогда прежде так хорошо себя не чувствовала! Как будто в меня вновь вдохнули искру жизни.

— Я решил, что тебе понадобятся ноги для грядущего путешествия, — облокотившись о кровать и любуясь моим первобытным танцем, заявил Ктуул. — Кстати, не хочешь поблагодарить за выздоровление? — он демонстративно постучал пальцем по своей щеке и мою радость как ветром сдуло.

В горле встал ком, я пошатнулась и увидела себя на операционном столе абсолютно голой и с длинными разрезами на ногах: от бёдер и до колен, в паху, на лодыжках, вдоль голеней и на стопах. Ощутила прикосновения тонких игл, переливающихся радужным серебром, почувствовала пальцы, горячей поступью проходящихся под кожей, чтобы вернуть моим мышцам подвижность.

Он улыбался, я отчётливо слышала, как вечный напевает какую-то мелодию, занимаясь мной. Но глаза, эти золотые глаза, пылали холодом учёного, безразличного к чувствам подопытного кролика.

Видение спало так же резко, как и пришло.

Я медленно подошла к Ктуулу, и попыталась мимолётно коснуться его, однако он ухватил меня за талию и опрокинул на кровать, оказываясь сверху.

— Всего лишь жалкий поцелуй? Как за шоколадную конфетку? Я надеялся, что ты расщедришься на более стоящее дельце, — он зажал моё запястье и спустил руку к своим брюкам. — Продолжим на чём остановились?..

Моя реакция оказалась настолько красноречивой, настолько мученической, что он захохотал в голос, отпуская и позволяя отползти на другой конец кровати.

— Ты просто прелесть! Юность мешается с желанием стать опытной женщиной. Ты примеряешь маски, но совершенно не умеешь их носить! Пора бы определиться, Сэл, к какой категории ты относишься. Я приветствую любую. Невинность приятно покорять и подавлять. Опытность — завоёвывать и ломать. Финал всегда один — я остаюсь в выигрыше, — с отеческим тёплом говорил он. — Ну да ладно. Подумай над своими желаниями позднее и не забудь отчитаться о результатах!

Красноречивые молчание отозвалось в нём новым приступом хохота. Он смеялся, утирая воображаемые слёзы, как если бы я действительно сделала что-то настолько смешное, что можно было бы так патетично хохотать, кривляясь при этом как настоящий паяц. Отнюдь, я видела его насквозь, настолько он был прозрачен. И когда смех остановился как по щелчку пальцев, даже не вздрогнула, ожидая дальнейших действий старого бога.

— Скучно, — сухо заключил он, вставая с кровати и за руку вытаскивая из неё меня.

Скользящее и тягучее движение вытянуло нас на крышу Нимфеума, где с удивлением обнаружила на себе комфортный для путешествий наряд. На мне удобные брюки и куртка, волосы заплетены в тугую косу, а в карманах пара тёплых перчаток.

— Ты говорил про путешествие. Куда?

Он искоса глянул на меня, сам же продолжая любоваться солнцем, бросающим блики на водную гладь, неподвижную, как стекло. В такой момент Ктуул казался вещью в себе. Существом, несклонным к разговорам и компаниям. Существом, мечтающим, чтобы рядом никого никогда не было. Одиночка до мозга костей с разумом блестящего учёного, препарирующего жизнь, как если бы она была опытным образцом в лаборатории вечности.

Это его истинная природа? Или же часть мозаики, всего лишь грань, но не душа бессмертного? Не его суть?

Перехватив случайный взгляд, замечаю тоску, такую волчью, такую стылую и злую, что, если бы она была обращена на меня, моё сердце разбилось бы вдребезги, разлетелось на тысячи кусочков, забыв, кто я и, кто он. Я бы попыталась отыскать в себе то, что могло бы стереть эту бездну печали, забрать грусть и уничтожить вечную мерзлоту на дне его глаз.

— Вот, чем ты их берёшь, — прошептала я, задерживая дыхание и отпуская чужие эмоции. — Перед такой силой мало кто может устоять. Куда уж людям, запертым в телах одиночества. Ты отражаешь их чувства, наполняя собственными, и они падают в паутину лжи, будто мухи, увязая в объятиях паука.

— Усложняешь. Я даю им то, чего они хотят. Но не обещаю, что желаемое принесёт им счастье. Взять, к примеру, Томара. Он жизнь положил на моё возвращение, веря, что я уничтожу грешный мир и дам ему возможность построить новый. Никогда ничего подобного не срывалось с моих уст, он сам придумал эту фантазию и уверовал в неё. Довольно скоро колдуна постигнет разочарование. Но пока он счастлив как никогда. И в этом суть. Счастье, пусть недолгое, это то, что я обещал им всем. И они его получили.

Он переврал мои слова, но истина осталась. Лжец, иллюзионист, притворщик. Честнее было бы встретить настоящего злодея, простого и грубого, чем пытаться сражаться с тем, кто так легко тасует колоды карт.

— Пока ты спала, я поговорил с Никлосом. И дал ему невыполнимое задание. Идеальная комбинация, чтобы разрушить его уверенность в свои силы и поменять приоритеты, — Ктуул протянул руку, и мы сделали очередной шаг, оказавшись на морском дне.

Поначалу я дёрнулась, пытаясь вдохнуть, но быстро сообразила, что сила вечного буквально изменила физику морского дна, сделав её сушей. Я могла дышать и двигаться как по земле, при этом мимо проплывали изумлённые рыбы, а в песке копошились задумчивые крабы и рачки. Как если бы я стала призраком — мы существовали в разных реальностях, но в одной плоскости.

— Совместим наш разговор с полезным занятием. До меня донесли, что амулет может быть где-то здесь. Давай поищем его, пока ты не уехала?

— Что за задание ты дал Нику? — спрашиваю, сбивая кучку песка и обнаруживая лежбище недовольного осьминога.

В ушах стоял странный гул и хотелось зевать. А ещё больше — не найти этот проклятый амулет. С ним вечные быстро прикончат нашу планету и возьмутся за следующую.

— Ты уже в курсе, что ариус в теле твоего брата? Я велел Нику притащить ребёнка ко мне или же я убью тебя.

Я запнулась и чуть не упала, ударившись ботинком о камень. Сжав кулаки, вся подобралась, ядом цедя слова:

— Ты хочешь извлечь ариус из моего брата?

— Придётся! Пол не подходящей. Да и ждать, пока ребёнок не созреет для Ника — расточительно. Будет лучше извлечь ариус из малыша и передать тебе. Ты готовый сосуд.

По моему лицу пробежала тень, и я остановилась, пока Ктуул продолжал идти, разбрасывая по песку какие-то маленькие блестящие камешки, просачивающиеся внутрь будто, капли дождя. Он оставался невозмутимым, как если бы мы говорили об удалении зуба или наложении гипса. Полное безразличие, за которым скрывалась издёвка.

— И ты считаешь, что я сделаю это вместо Ника? — спрашиваю холодно, когда он замечает, что я отстала.

— Нет. Я считаю, что ты сделаешь это ради ребёнка и себя. Я считаю, что ты сама найдёшь способ выудить ариус и мне не придётся подключаться к этой задаче. И я считаю, что ты сделаешь это и вернёшься ко мне.

— Зачем? Я буду свободна. И Ник тоже. Зачем нам возвращаться?

Ктуул окинул меня холодным взглядом, замораживая бессердечностью.

— Сэлли, я мог бы выдвинуть тысячу и одно условие, чтобы принудить тебя вернуться. К примеру, яд медленного действия. Или заложник. Я мог бы приказать убивать одного из детишек, пока ты не вернёшься, и первого убить у тебя на глазах, чтобы ты поверила в серьёзность намерений. Или же мог бы одарить золотыми конфетами, чтобы ты сама захотела вернутьсяза ними, став рабой желаний. Вспомни, что ты испытала в день, когда я ушёл? Я мог бы одарить тебя таким наслаждением, что ты не смогла бы без него жить и валялась бы у моих ног только ради одного взгляда и прикосновения к обнажённой коже. А мог бы обещать вернуть воспоминания об Артане. Дать клятву уйти и оставить эту планету вам. Я хорош в заключении сделок. Но с тобой, Селеста, — он выставил палец вперёд, как если бы это был заострённый кинжал, добравшийся до моего сердца, — я этого делать не буду. Потому что неизвестность последствий пугает гораздо сильнее любых прямых угроз или уговоров. Каждую минуту ты будешь спрашивать, когда кончится моё терпение. Когда я устану ждать твоего возвращения и начну действовать? Это будет есть тебя заживо, и ты костьми ляжешь, чтобы вернуть себе ариус, а потом прийти ко мне вместе с Ником. Я не стану вас преследовать, не стану заставлять или устраивать игры. Вы свободны. Но каждую свободную минуту помните — я жду. И моё терпение не безгранично.

С последним словом к Ктуулу вернулись тысячи золотых капель, впитавшихся в его кожу, как бисеринки пота, сделав её золотой и гладкой, отчего непроизвольно потянуло прикоснуться, чтобы ощутить её прохладу. Он сделал невероятно глубокий вдох, втягивая золото через поры, а потом выдохнул золотистую пыльцу и открыл глаза.

— Амулет уничтожен. Кажется, Ола решил, что нам не следует покидать эту планету. Тем хуже для него.

Глава 16. Под знаком поражения

Селеста

Я всё пытаюсь сообразить, что будет дальше. Кажется, я должна была расслабиться и принять тот факт, что от меня мало что зависит, а потом Ктуул бросил вперёд, просто чтобы помотать наши нервы. Да, всё выглядит именно так. И даже последнее напутствие оказалось проклятой загадкой:

«Когда увидишь ребёнка, сразу поймёшь, что делать. Помни, это твой последний шанс доказать, что ты чего-то стоишь».

Вот уже второй день, как пытаюсь разгадать ребус его слов. Второй день в самом удручающем путешествии моей жизни. Даже поездка семейства Винцелей в столицу проигрывала этой. В конце концов, тогда со мной была семья. Новый спутник не вызывал никаких приятных чувств.

Так уныло. Слишком серо и невыразительно, слишком холодно для майской погоды, слишком мокро и стыло. Отвратительный мелкий дождик противно моросит, ударяясь по крупу пегой лошадки, скатываясь вниз в бурую грязь.

Некогда шумный и многолюдный королевский тракт превратился в пустынную, грязевую дорогу, на которой, кроме ворон и несколько сломанных повозок, нам никто не встретился, что сильно портило настроение, ведь мы понятия не имели, куда делись люди, а мой спутник уверял, что других вариантов нет.

Томар Бай, великий колдун, не мог разом переместить нас в долину Винцель на границу с эльфами. Изменения хаоса затронули все виды магии и теперь ему нужно найти надёжную точку опоры, чтобы переместиться. Пока он её не нашёл. А лететь на крыльях я и сама была не готова — слишком хорошо в памяти держатся сильфы.

«Томар — отличный колдун и надёжный спутник. Без него ты и до границы столицы не доберёшься, учитывая, что сейчас происходит в округе. Во всём полагайся на него. Без ариуса — ты обычная драконица, которая легко станет добычей новых хищников. И я говорю не о монстрах», — мягко втолковывал Ктуул, когда увидела колдуна, стоящего рядом с моей лошадью.

«Мне он неприятен».

«Может стоит послать с тобой Туулу?» — в притворной задумчивости протянул Ктуул и вопрос был исчерпан.

Теперь же просто мечтала о компании проклятой богини, которая так грустила, когда узнала, что я покидаю их. Лишь понимание, что Ктуул не одобрил её действия, успокаивало сердце. Ему явно не понравилось, что она стёрла мою память, но вечный не стал исправлять злодеяние.

«Будь что будет, милая Селеста. Возвращайся поскорее и захвати Никлоса. Моё терпение на исходе».

Эти треклятые слова громом стояли в ушах, и я вновь поморщилась, выуживая из сумки яблоко, чтобы перекусить. Все таверны и постоялые дворы, что в изобилии встречались на нашем пути, были закрыты. Или сожжены. Или просто заброшены, а в темноте распахнутых дверей мерещилось что-то чёрное и живое. Непрекращающийся дождь нагнал туману, и мне чудились странные тени, мелькающие на пустой дороге позади нас.

Даже лошади чувствовали, что здесь нечисто. Они пугливо прядали ушами, и старались держаться друг другу ближе, как бы мне это не нравилось.

— Долго ещё? Это твоё надёжное место находится где-то конкретно или же висит в воздухе, как воздушный шарик? — яблоко оказалось червивым и неспелым, и я выбросила его под ноги, где его с удовольствием схрумкала моя ненасытная и своенравная лошадь.

— Терпение, Селеста. Когда окажемся рядом — сообщу.

Я недовольно фыркнула и нахохлилась как воробей, сумрачно поглядывая в серое небо. Слишком много противной воды. Слишком всё достало. С одной стороны хотелось бежать и лететь на крыльях, чтобы поскорее закончить этот путь, а с другой — никогда не заканчивать, ибо я не знала, что делать. Вернуть ариус? Что я должна почувствовать, оказавшись рядом с ребёнком? Интересно, как мама назвала брата? Как она отреагирует на моё возвращение? Мы не виделись с той самой роковой ночи в нашем замке. Что стало с моим домом? Остался ли он, или же на его месте теперь развалины, в которых обитают крысы да гуляет стылый ветер?..

— Я давно хотела спросить: когда тебя завербовал Ктуул? Почему ты вообще его послушал? — от скуки, нежели действительно желая знать, спросила Томара, успокаивая лошадь, когда с ближайшего дерева сорвалась стайка птиц.

Колдун прочесал отросшую бородку и как-то по-свойски усмехнулся.

— Дай подумать… кажется, это случилось в момент, когда я смог вырваться из огня инквизиции и взлететь, что до того дня считалось невозможным. Я сумел преодолеть закон Армаса-Вердэ, который гласил, что колдовству неподвластен воздух. Этот закон спас жизнь, иначе инквизитор связал бы меня куда как крепче, — мужчина с наслаждением потянулся и резко выпрямился, говоря с бо́льшим чувством: — Я сумел долететь до океана и дальше. Из последних сил, весь объятый пламенем, я вздумал пересечь водную пустыню, даже не представляя, на что себя обрекаю. И вот, когда закончились силы, и я распрощался с глупой надеждой выжить, неведомое притянуло меня к себе и утащило под воду, прямо к дышащему голубым пламенем драколу. Всего лишь пара слов пугающего голоса и я нашёл в себе магию уничтожить эту тварь и забрать её пламя. Так я познакомился с Ктуулом и обрёл нового себя.

— Значит, ты никогда не был верен Каргам? С самого начала плёл заговор против короны?

— Собственно говоря, да. Моя преданность Ктуулу безгранична. Он мой бог и спаситель. Надежда и опора. Он обучил меня премудростям магии, помог найти цель в жизни. Я всем обязан ему.

Мне захотелось врезать колдуну, да посильнее, но я осадила себя. В чём-то он был прав.

— А как же клятва? На книге Сделок?

— О! — восторженно воскликнул он и подмигнул, чуть сдерживая коня. — Это самое потрясающее. Я её не давал. Придумал, но сам не произносил. Король Вернон, получив моё предложение, даже и не подумал с меня её требовать. Это должно было быть самим собой разумеющимся. В церемонии был отведён момент, когда слова срывались с моих уст, но это был лишь текст. И с каждым выпуском я читал его, но не подписывал. Маленький штрих, позволивший отбирать сильнейших новичков и не подпускать их к академии, обучая лично, вдумчиво и с прицелом.

— Морвиусы.

— Ну да. Столетиями мы готовили почву для возвращения Ктуула. А когда всё было готово — вмешалась ты и чуть всё не испортила.

Я непонимающе уставилась на него.

— Тьен. Самая гениальная часть плана. Он должен был забрать у Никлоса нориус, тем самым разорвав сделку Каргов с вечными. Видишь ли, по условиям, выходило, что король сам допустил утерю своих сил, а это нарушение. В итоге, возвращается Ктуул и убивает Тьена, передавая обратно нориус истинному носителю. Выступая в роли спасителя и бога для нашего недалёкого короля. Это было бы восхитительно, если бы не ты, — он окинул меня мрачным взглядом. — Признаюсь, был момент, когда я хотел убить тебя. Но Ктуул отговорил, сказав, что нужен носитель ариуса, а узнав тебя поближе, Ктуул вынес вердикт, что ты идеально подходишь на роль жертвы. План изменился, ты оказалась ключевым персонажем. И всё получилось. Ктуул читает души людей как открытые книги. Его гений сильнее ваших потуг. Он всегда получает желаемое.

На это мне нечего было сказать. Горько сознавать себя марионеткой. Вдвойне обидно слышать это от такого, как Томар. Он говорил о своей надежде, о будущем и прошлом. Всю дорогу я слушала, как много Ктуул ему дал.

Томар был опытным колдуном, но некоторые раны наносятся так глубоко, что никакая сила не способна их вытравить. Страх перед огнём, чувство беспомощности, одиночества, боли от предательства близких… Томар родился в стране, где колдунов сжигали, а ведьм топили. Магия была под запретом, но как можно запретить то, что поёт в душе? Мужчина познавал колдовство украдкой, тайно, он отыскивал родственные души и вместе они учились сплетать волшебных бабочек и исцелять лесных зверей.

Слушая его, видела молодого любознательного парня, который до конца не верил, что магия, сделавшая столько хорошего, может быть предана огню. Так было до дня, когда ковен был раскрыт, и их подвесили за пятки, в попытке достать имена сбежавших. Так он узнал, что среди них был предатель. Человек, который отрёкся от магии и стал инквизитором.

Спустя годы Томар вернулся на родину и убил его.

— А как же Амалия? — как-то спросила его, когда в сумерках разожгли костёр в лесу рядом с дорогой.

Мы опасались сходить с тракта. За три дня путешествия никто не встретился на нашем пути, кроме странных собак с серыми шкурами и чёрными лапами. Томар отогнал их магией и они, скуля, убрались прочь. Позже наткнулись на растерзанного оленя, на боке которого виднелись огромные рваные раны.

— Маля не часть этого. Я пытался держать её подальше, но деятельный характер девчонки чуть не свёл меня в могилу. Милосерден Ктуул, раз не убил её за всё, что она натворила. Много раз я порывалась вовлечь её в дела морвиусов, но дочь слишком своевольная, независимая и преданная свои идеалам, чтобы быть одной из нас. Когда всё это закончится, надеюсь, мы сможем вновь быть вместе. Как отец и дочь, — с необычной грустью, проговорил Томар, вглядываясь в пламя костра. — Если, конечно, магия шаманов не влезла ей под кожу и не изменила мою малышку. Тогда она будет потеряна навсегда.

— А ты думаешь, будет счастливый финал? — жёсткость в голосе как сталь взрезала воздух. — Ктуул ясно дал понять, что сделает с миром-тюрьмой. Он уничтожит нашу родину. Использует ядро планеты, чтобы насытиться и отправиться дальше, а это ожерелье погаснет навсегда.

— И мы отправимся вместе с ним в девственно-чистый мир, где не будет зла. Мы создадим новое будущее, — с маниакальной верой в глазах ответил Томар, с сожалением поглядывая на неразумную меня.

— Ты так уверен в этом? Он сам тебе сказал или ты додумал его скользкие речи? Поверь, Ктуулу плевать на всех, кроме Ника. Может ещё и Туулы. Он явно не планирует забирать людей с этой планеты.

— Не людей. Морвиусов. Его преданных последователей, которые, несмотря на тысячелетия гонений, продолжали пытаться освободить бога. Он не оставит нас.

Мне бы его уверенность. Такую чистую и незамутнённую, что все мои жестокие слова — как об стенку горох — впустую. Томар твёрдо стоял на своём и лишь посмеивался над моими потугами поколебать веру в старого бога. Что же, жизнь рассудит.

А на рассвете за нами вернулись псы.

* * *

Признаться честно, у меня был план бросить Томара на границе с эльфами и дальше действовать по уму. Возможно, я обдумывала вариант, в котором его возьмут в плен и выведают всё, что ему известно. Словом, не думала, что путешествие окажется таким… кровавым. Особенно его финальная часть.

Даже когда на нас напали псы, а магия колдуна перестала действовать, рикошетом отскакивая от серых шкур, из-за чего пришлось пустить лошадей вскачь по скользкому и ухабистому тракту, я была уверена, что всё получится.

Даже в момент, когда моя лошадь оступилась, а дикое ржание пронеслось по дороге в обе стороны, когда я слетела в канаву, успевая сгруппироваться и выставить вперёд руки, оказываясь в капкане из собачьих пастей, страх лишь щекотал нервы, а адреналин заставлял по-звериному рычать в ответ.

Я видела, как псы набросились на раненную лошадь, видела, как брызнула кровь, а небо заволокло красным туманом, вгрызающимся в плоть псов, заставляя их визжать как сучек перед течкой. Они носились вокруг меня, и только самая большая псина оставалась на месте, игнорируя магию морвиуса. Она низко держала голову, и шерсть на загривке стояла дыбом.

Вот, пёс ринулся вперёд, а я выставляю маленький нож прямо под горло собаки. Она налетела на него, и мы вместе перевернулись через себя, столько мощи было в неправдоподобной псине. Мгновение и я выдёргиваю лезвие, спихивая с себя тушу. А надо мной протянутая рука и гарцующий на лошади Томар.

Туман лишь ослабил псов, выгадав время, чтобы сбежать. Мы мчались изо всех сил, в надежде, что следующая деревушка подарит нам частокол из острых кольев и крепких мужиков с огнём и вилами. Однако деревня встретила жуткой тишиной и следами спёкшейся крови и белёсых костей.

Конь под нами выдохся, его бока покрывала красная пена, а изо рта вырывались кровавые хлопья. Он больше не мог бежать. И я уже кричала Томару, что пора взмывать в небо и убираться из этой моровой деревни, к морвиусам в ад, когда он замер, вдыхая полной грудью смрадный воздух, а потом счастливая улыбка озарила окровавленное лицо и он заявил:

— Я нашёл.

Так мы и переместились. Под собачий вой, бросая лошадь на произвол судьбы — Томару попросту не хватило сил забрать и её, так что псы хаоса получили свою добычу. А мы оказались на границе Винцель и Ауэрских лесов.

Я, правда, думала, что всё закончилось.

— Что за?.. — воскликнул Томар, прежде чем его тело взорвалось как от пушечного ядра и разлетелось на мелкие кусочки, с ног до головы окропив меня потрохами и кровью.

Да. Именно так я и познакомилась с Морой.

* * *

Что нужно было знать об этой вечной? Из воспоминаний Клэрии, выходило, что Мора была особенной. Остальные были избраны Ктуулом и доведены до совершенства тем или иным способом. Не каждый вечный был допущен до пожирания планет, некоторые получали бессмертие и великие силы иными путями. Мора была исключением.

Начнём с того, что она попала на эту планету преследуя эльфов, являясь представителем их вида. Просто другой.

Когда-то эльфы делились на две расы. Чёрные эльфы существовали под светом Изиды, мрачного светила родного ожерелья. Светлокожие эльфы были с планеты Ислы, где иное солнце одаривало их кожу белым покрывалом. В памяти Клэрии мало подробностей того, что случилось с эльфами. Но был один факт — эльфы воевали друг с другом до полного уничтожения. И белые победили. Но победа — пиррова, так как последняя чёрная эльфийка, видя, что поражение неминуемо, обратилась к ядру своей планеты и та, впитав в себя свет Изиды, отдала ей всё, что было, обрекая оставшихся и саму себя на гибель.

Так Мора стала вечной. Она поклялась преследовать эльфов, пока не погибнет последний из них. И отправилась в погоню, когда уничтожение планеты Ислы привело белых к бегству. И так она попала в мой родной мир, где встретила Ктуула.

Нельзя точно сказать, была ли она, как и другие, очарована старым богом, или же попала в его паутину лжи, или же держалась подле, не имея возможности самостоятельно уничтожить ненавистных эльфов. Факт один — она стала его любимицей. Ярчайшей звездой пантеона вечных.

К её сожалению, тогда Море не хватило сил влезть в леса эльфов, чтобы добить их. Они крепко сплели корни деревьев с центром планеты. А способ, по которому эльфийка достигла планеты, был завязан на эльфах, и не годился, чтобы свободно уйти из этого мира, так что Море пришлось усмирить свою месть — Ктуул жёстко дал понять, что не намерен умирать из-за её абсурдных желаний.

Всё это определённо было затишьем перед бурей. К счастью для Ктуула, появился Карг, и история поменяла вектор движения на тысячи лет.

А теперь Мора не намерена придерживаться старых договорённостей. С новой страстью она обратила свой взор на леса эльфов. Больше никаких сделок и полумер. Тысячелетия в мире Грёз сожгли остатки её души дотла, и она готова уничтожить эльфов, даже если это убьёт её саму.

Обладательница жестокого характера и жуткой красоты, Мора была совершенна. И безумна одновременно. Не самый лучший враг. Попасть к ней в плен — всё равно, что побывать в мясорубке.

* * *

— Хотела бы устроить тебя получше, но зачем? Эльфы уже знают, что ты здесь. Скоро кто-нибудь придёт, — мягко заявила она, разглядывая меня в полутьме небольшого шатра.

После взрывной смерти Томара, вокруг меня возникли чёрные, как угри, твари, хватая за волосы, будто зомби из мира Клэрии. От них разило тиной и гнилью, а наощупь — как если бы касалась сама смерть. Их было так много, что вскоре не видела ничего, кроме чёрных лиц и блестящих, полных безумия, глаз. «Аргэ ктуан лэху», — шептали их губы, пробуждая жуткие воспоминания. Рядом с ними утратила связность мыслей и не смогла обратиться к второй ипостаси, чтобы взмыть в небо и убраться подальше.

Я могла только кричать.

И так до момента, пока они не притащили меня в этот шатёр, не связали, выкручивая руки, чтобы не смогла обернуться драконом. Я умолкла, когда увидела её.

— Знаешь ли ты, что это такое — быть последней в своём роде? Без будущего и с ужасающим прошлым? Ты боишься меня. Вижу в твоих глазах знание о том, кто я и что собираюсь сделать. Считаешь меня злом? Думаешь, раз я стремлюсь убить белых эльфов, то я злодейка? Плохая? Ты понятия не имеешь, что они из себя представляют! Этакие белые ангелы, посланные с небес, дабы обрушить силы зла, — она говорила, не затыкаясь, и кровавые угли мелькали в серых глазах.

В кожаном костюме и с пирсингом на заострённых ушах, красотка с синими губами на эбонитовой коже. Сложно представить, что в этой стройной и утончённой диве скрывается сила смерти. Белые татуировки ветвились по её телу как живые, они были способны выбраться наружу и как ариус оплести врага сетью, сдавливая змеиной силой удушения.

— Они трусы. Созидатели! — патетично протянула она, наклоняясь ко мне так близко, что я почувствовала запах крови из её рта. — Мы, тёмные, никогда не отказывались от своих корней. Мы уважали безжалостность природы. Гармония? Мир? Созидание? Чушь! Природа признаёт только силу! Хищник запросто сожрёт добычу живьём: зачем напрягаться, если жертва не в состоянии убежать? Вот она — сермяжная правда жизни. Наше глобальное отличие. Мы всегда были зверями на вершине пищевой цепи. Но для белоухих чистюль — зло во плоти. И они решили, что без нас ожерелье станет лучше. Но даже тогда они не бросили вызов, предпочли довести ситуацию до абсурда, чтобы мы сами напали! Иначе, зачем они постоянно лезли под ноги?!

Я не совсем понимала, зачем Мора разоряется передо мной. Как-то было плевать на предысторию её вражды. Я хотела понять, какого морвиуса она задумала теперь. Видимо это отразилось на лице, раз она досадливо хмыкнула, пошевелив кончиками ушей.

— Туула передаёт привет. Её братец свихнулся, раз решил, что мы позволим ему и дальше тянуть из нас силы, чтобы оставаться самым могущественным на планете. Я никому не позволю забрать силу Изиды! Это моё — по праву! Так что он может катиться в преисподнюю со своими эмоциональными забавами — мне эти игры ни к чему. Я выполню свою миссию, чего бы мне это не стоило!

Только попыталась открыть рот, как тотчас взвизгнула — удар плетью по губам разбил их, прочертив по коже кровавые следы. Сплюнув, почувствовала, как зашатались передние зубы. Мора определённо не желала меня слушать. Только говорить. Только выплёскивать свой яд, превращая всё в гротескный танец слов.

И она продолжила бы громогласно разоряться грязью, если бы на пороге шатра не возникла невозмутимая Туула. Девушка скользнула внутрь, поражая нас роскошным перламутровым нарядом с глубоким декольте. Гнев из Моры сдулся, как из шарика. Она даже посветлела лицом, улыбаясь нежно.

Девушка с белыми волосами и чёрной кожей смотрелась поразительно контрастно с белокожей фиалкой, что обняла её и поцеловала в губы страстным и мягким поцелуем. Их объятия не разжимались ещё очень долго, пока Туула не отстранилась, попросив побеседовать со мной наедине.

Шумно дыша и явно желая продолжения, Мора медленно кивнула и, прежде чем уйти, пообещала устроить ад, если в ближайшее время из леса никто не выйдет.

— Не беспокойся, я не дам тебя в обиду, — мягко сказала Туула, когда мы остались одни.

В углу комнаты нашёлся кувшин с водой и чистое полотенце. Богиня опустилась ко мне и осторожно смыла кровь с лица, досадливо цокая языком, сокрушаясь о нанесённых увечьях.

— Её иногда заносит. Слишком много боли в сердце. Мне пришлось научиться терпению, чтобы суметь добраться до нутра эльфийки. Там — тьма. И она мечтает вырваться наружу.

— Что всё это значит? — хрипота в голосе ужаснула, но видимо мне совсем паршиво.

После стычки с псами, после гибели Томара, да ещё побывав в цепких объятиях слуг Моры — неудивительно, что я так паршиво себя чувствую.

— Я всё спрашивала себя, куда подевались остальные? Почему они кажутся тенями, а не настоящими братьями и сёстрами? Не сразу разобрала иллюзии Ктуула. Не сразу дошло, что эти тысячелетия он, связав нас всех, пил по чуть-чуть, чтобы оставаться великим. Многие были опустошены до смерти. Их он объявил погибшими в борьбе с грёзами. Остальные так слабы, что позволили ему испить до дна. То же самое он планирует и для оставшихся. Мы лишь корм. А его обещание отпустить меня — обманка. В чём смысл свободы, если я умру, не прожив и года? — глаза Туулы влажно мерцали в полутьме.

Казалось, что ничего из сказанного на самом деле не тревожит вечную. Но я видела, как больно её ранит собственное открытие.

— Нам нужна сила. Нужен противовес, чтобы Ктуул был вынужден согласиться с нашими желаниями. Пришлось немножко схитрить. Он не знает, что происходит. Его ожидает большой сюрприз.

— А я опять — размерная монета?

— Нет, — одним движением она сбросила мои оковы и взяла за руки, выводя линии вдоль красных следов от верёвок. — Ты — мой самый ценный актив. Видишь ли, Ктуул в действительности не берёт тебя в расчёт. Ему нужен Клос, в обличии Демона. А я считаю, что ты не довесок этого совершенного создания. Я считаю, что ты, в силу своей слабости, способна убить моего брата. Просто потому, что он недооценивает тебя.

Я ничегошеньки не понимала из того, что она говорит. Не понимала, как я могу его убить. Как вообще способна повлиять на его планы? Ведь я ягнёнок на закланье ведомый. Откуда вырастут клыки?..

Видя, что не понимаю, она помогла подняться и отвела в дальний угол шатра, к маленькому столику с фруктами и холодным мясом. Я набросилась на еду, изголодавшись за последние сутки, а Туула пока рассказывала то, чего я не знала.

— Не могу вложить в твою голову план, как победить его. Он почует моё вмешательство и всё пойдёт насмарку. Тебе придётся проявить изобретательность, а для этого стоит узнать, с чего всё началось.

Она поудобнее устроилась в кресле, забирая со стола бокал с вином. В полной тишине, нарушаемой только шелестом ветра, черты её лица поплыли, обретая облик, что Туула набрасывала на меня во дворце.

— Знаешь, почему я одарила тебя такой невыразительной внешностью? Это напоминание о том, как я выглядела, будучи смертной. Наша история с братцем ужасна и удивительна, ведь мы происходим из жестокого мира, где я была счастлива. У меня были сотни братьев и сестёр, любимая мама и обожавший меня отец. А я была доверчивой, наивной дурнушкой. Не обладала никакими особенными талантами. Ни красотой, ни острым умом. Но была доброй. И за это меня все любили, а кое-кто ненавидел.

Она пригубила вино, погружаясь в воспоминания. Её плавная речь очаровала меня, и я будто видела всё наяву.

«Отец был властелином планеты. Алвус брал всё, что хотел, ведь всё — принадлежало ему. Встретив девушку редкостной красоты, он взял её в наложницы, как сотни других красоток нашего мира. Это было в порядке вещей. А мать Ктуула была превосходной красавицей. В чём-то уникальной, ведь она украдена с другой планеты, являясь дочерью другого властелина, который, после поединка, был вынужден уступить.

Отец обожествлял её, а она — боялась. Была слабой сердцем и никакая магия не в силах была вылечить девушку. После каждой ночи любви, она неделями не вставала с постели, не в состоянии выдерживать пламя страсти безжалостного властелина. Зачав ребёнка, девушка пыталась избавиться от него, страшась того, кого породит. Отец удержал. Алвус считал, что ребёнок сильнее свяжет их. После он говорил, что это самая крупная ошибка его жизни. Девушка умерла родами.

Так появился Ктуул. С рождения слабый, он не обладал физической силой, ни внешним сходством с родителями, поэтому отец не смог его полюбить. А спустя год Алвус встретил мою маму и через два — родилась я.

Мы с Ктуулом росли в детском дворце среди других детей властелина. И если я получала всё, что хочу, то брат довольствовался объедками. Его ждала незавидная судьба, ведь мальчики по достижении совершеннолетия должны сражаться за право жить. Испытание проходили не все.

Ктуул справился, но отца это только разозлило, ведь мальчик сжульничал, он использовал силу разума, а не тела. И Ктуул не получил от Алвуса долгожданного признания и одобрения. Тогда в нём что-то умерло. Мальчик, который тянулся к отцу, который пытался заслужить любовь, исчез и родился тот, кого ты знаешь. Опасный хищник. А на контрасте была я. Нежная и драгоценная дочь, самая любимая из всех и единственная, кто любила Ктуула.

Его бесило во мне всё. То, что я дочь женщины, ставшей законной супругой властелина. Дочь, не обладающая и крупицей таланта, но любимая всеми. А он — изгой. От него все отворачивались вслед за нашим отцом. В конце концов, Ктуул замкнулся, накапливая силы для мести. Если отец не может его полюбить — так тому и быть. Значит, он заслужит его уважение иным способом.

Ктуул углубился в изучение магии, добираясь до самых истоков. Магия хаоса помогла превозмочь слабости тела, и он добился того, чего не смог отец ради матери — полного исцеления. Но даже тогда Алвус не признал его. И брат вызвал властелина на поединок крови.

Так было заведено — сын должен убить отца, чтобы стать следующим властелином планеты. Поначалу никто не верил, что Ктуул осмелится. Никто не верил в его победу, а Алвус считал, что парень лишь пытается привлечь к себе внимание. Он думал, это будет лёгкий способ избавиться от ненавистного отпрыска.

Никто не верил в победу Ктуула, кроме меня. Я умоляла брата отказаться, умоляла взамен выбрать изгнание, ведь после вызова иного способа выжить обоим нет. Но Ктуул сделал это и отец проиграл. Сила Ктуула оказалась слишком велика. И началось кровавое пиршество. Мой брат, мой дражайший и любимый братец, которого считала в глубине души добрым и тянущимся к любви, начал убивать…»

Туула прервалась, вновь обратившись к вину. Заговорив снова, её голос прозвучал резко и твёрдо.

«Он убил остальных. Убил всех наших братьев и сестёр. Так не поступали с древних времён. Но он сделал это. А потом убил мою мать и остальных наложниц. На других планетах решили, что парень сошёл с ума, что он безумен и объявили войну. Они не подозревали об истинных масштабах его способностей и ума. Ктуул нашёл себе учителя из древней расы, который научил его вскрывать ядро планеты и забирать силу звёзд. Брат в бездне своей жажды силы сделал это с нашим домом, чтобы победить остальных властелинов и захватить ожерелье целиком. Единственная, кого он пощадил, была я. Он честно признался, что хочет растоптать всё, что мне дорого, хочет, чтобы я стала такой же, как и он.

Ему это удалось».

Туула хищно улыбнулась.

— Ты не можешь себе представить, на что окажешься способен, если тебя толкнут в пропасть. Ктуул уготовил мне судьбу своей вечной игрушки, которую то отпускал и давал возможность поверить, что я свободна, а потом приходил и забирал всё. В конце концов, я отказалась уходить. Я устала от мнимой свободы, и стала превращаться в такую же, как и он, — девушка хищнически улыбнулась. — Правда интересная история? Брат и сестра, ненавидящие друг друга.

— Что ты хочешь услышать? Что я должна почувствовать? Сочувствие? К тебе и Ктуулу? Или что? Как это должно повлиять на меня? — спрашиваю немного раздражённо.

Меня не заботила история давно ушедших дней. А новые знания о Ктууле лишь подтвердили мысли мёртвой Клэрии. Психопат и конченая тварь.

— Нет. Ты должна понять одно — Ктуул тысячелетиями искал любовь. Ради этого он начал создавать последователей. Во многих мирах основал религию имени себя. Он получил желаемое. Его извращённый ум достиг таких высот, что он с лёгкостью влюблял в себя миллионы душ. Но это лишь злило Ктуула, ведь он ничего не чувствовал. И это стало его целью — почувствовать. Полюбить. Он верит, что Клос — его родственная, искалеченная, как и он, душа. Верит, что с ним испытает недоступное.

— Невозможно. Ктуул не способен любить. Именно поэтому он так успешен в том, что делает. Ему не мешают чувства.

— Наша слабость кроется в нашей силе, — проницательно заметила Туула. — Ктуул хочет любить и быть любимым. Но какая любовь ему нужна? В чём проявляется его уязвимость? Знай, что алмаз в его лбу — символ властелина. Это то, с чем он ни с кем не делится. Но я знаю, что он намеревается одарить этим Клоса, считая, что это доверие сделать человека равным себе, откроет в нём недостающее. Он уверен, что Никлос, обретя искомое, не предаст его. Знай и то, что Ник, даже став властелином, не сможет победить Ктуула.

— Ну и к чему ты ведёшь? Какой от всего этого прок?!

— Ммм, мне кажется, я дала тебе всё для успеха. Осталось только правильно распорядиться картами.

Я собиралась возразить, когда полог шатра откинулся, и показалась Мора, измазанная кровью с ног до головы. Она улыбнулась, демонстрируя белоснежные зубы:

— Прислали парламентёра. В жизни не догадаетесь, кого.

Глава 17. Кто ты мне — друг или враг?

Никлос

«Все нити ведут к тебе, мой дорогой ученик. Нет амулета, нет спасительного пути из этого мира. Только ты способен вытянуть нас отсюда. Присмотрись получше к тому, что происходит с эльфийским лесом, вглядись в корни деревьев и ты увидишь истину. Узнаешь, насколько важным ты стал для всех нас.

Вдумайся и в последствия. В то, как к тебе относятся. Посадили в клетку, как животное, надели поводок, чтобы удержать. Ещё немного и на твоём лице возникнет намордник, а перед глазами кнут дрессировщика. Это то, что они сделают с тобой, если почувствуют слабину.

Помни, в этом мире у тебя нет сторонников, кроме меня. Помни, что даже твоя драгоценная Селеста выбирает Артана Гадельера, своих родных, эльфов и даже подводников. Она будет сражаться за семью, частью которой ты так и не стал.

Никогда не забывай о том, какое место тебе отведено. И сделай то, о чём прошу, иначе я убью её…»

Напутствия Ктуула злили Никлоса, и он отчаяннее сжимал кулаки, оглядывая сверкающую бесконечность. Будь ярость материальна, он бы взорвал все зеркала мира и уничтожил бы это место в назидание остальным. Они не имели права сажать его сюда, не разобравшись! Не имели права обращаться с ним, как с опасным зверем, который подлежит укрощению!

Сколько раз за эти дни его пытались отравить Чёрной пьеттой, смешивая с ядами других опасных растений. И Артан, этот болван, всё твердил, что пока Селеста не вернётся к нему, Никлос останется в плену.

Это было даже не смешно. Арт не верил, что Ник рядом с Ктуулом такой же пленник, как и Селеста. Что не существует никакой связи между его свободой и её. Что Ктуул будет делать то, что пожелает, а желает он одного — уничтожить этот мир, и свалить из обломков, используя Ника.

В родственные души он не верил. Слова Ктуула об их особой связи казались издёвкой, глупой насмешкой над его привязанностью к Селесте. Он не понимал подоплёку действий Ктуула и считал всё это жестокой игрой, чтобы влезть к нему в голову и превратить в раба.

Даже самому себе Ник не признавался, что иногда, думая над предложением Ктуула, он чувствовал тёмный отклик. Нет, его ужасала мысль об уничтожении родины, но идея бессмертия, свободы сердца и путешествия среди звёзд… Такое завлекало его больше, чем быть королём, человеком, вынужденным тратить жизнь на проблемы других. Он разочаровался в своём правлении и происхождении. Больше не желал быть тем, кем должен был быть. И знал, чем бы всё это не закончилось, он не вернётся на трон.

Никлос отказался быть королём.

* * *

Клетка отворился также внезапно, как и окружила его. Просто зеркала истончились, обнажая за собой осиновую рощу, полную тёмно-рыжих красок. За ним никто не пришёл, он был совершенно один и даже растерялся от такой перемены. Оглядываясь по сторонам, вдыхая горьковатый с кислинкой вкус леса, ему чудился аромат осени, хотя время приближалось к лету. Что здесь случилось? Почему летние земли эльфов увядают и гибнут? Ему слышалась печальная птичья песнь, до того пронзительная, что замирало сердце, отзываясь на боль в голосах птиц.

Он обогнул деревья, выходя на узкую тропинку, следуя за трагичным пением. Голоса распадались на низкие и высокие тона, он слышал переливчатую трель скрипок и звон колоколов, надрывной вой и безудержные слёзы.

Солнце, стоявшее в зените, только поджаривало краски осени, делая их невыносимо пёстрыми и слишком насыщенными для той печали, что пала на Ауэрские леса. Выйдя на берег широкой реки, он увидел белые лодки с ажурными бортами, в которых лежали безмятежные тела мертвецов, укутанные в летучий саван. Над их головами порхали птицы и мелкие насекомые, от волос исходил белёсый свет и в яркости осени они казались белыми пятнами, что пускает солнце по воде. Миг и лодки растворились дождливым блеском.

Медленно смолкла тягучая музыка и воцарилась бесконечная, пустая тишина. Только тогда Ник сбросил очарование прощальной мелодии и огляделся, замечая на берегу церемонию из сотни эльфов, бросающих лепестки цветов в воду. Они расходились в разные стороны, полностью игнорируя его, пока он не увидел Артана в чёрном костюме, стоящего напротив и холодно на него глядящего.

Сколько же невысказанной злобы затаилось в ясных глазах! Его бывший маршал и друг взирал на него свысока, и едва терпел его присутствие, усилием воли гася желание вновь наброситься и убить за всё то зло, что Никлос принёс в его жизнь.

А сам Ник видел перед собой мальчишку, с которым сначала шутливо подрался, потом подружился да так крепко, что никогда не хотел отпускать от себя. Артан был нужен ему, Артан был для него всем. Пока не появилась Селеста.

— Почему вы меня отпустили? — холодно спросил Ник. — Больше я не дам себя обмануть. Или вы думаете, я не стану мстить за это пленение?

Дёрнулся кадык на горле Артана, но мужчина удержал гнев в себе. Он многое хотел сделать, но приходилось сдерживаться. Махнув рукой в сторону реки, мужчина заявил:

— Сегодня умер Феликс, старейший эльф земли. Вместе с ним за край ушли и другие пожилые эльфы, не выдержав того, что делает Мора, гасящая звёзды. Она пришла за душами всех эльфов. И сказала, что намеревается убить Селесту, если мы не отдадим ей тебя.

Ступор продлился недолго и Никлос резко захохотал, умолкая также быстро, как по щелчку. Он преодолел расстояние и вперил указательный палец в грудь набычившегося Арта:

— И ты ей поверил?! Селеста находится в плену у Ктуула. Как она может быть в двух местах одновременно?!

— Я собственными глазами видел её пленение. Мора убила Томара, а её слуги захватили Сэл. Эльфы считают, что эльфийка вышла из повиновения Ктуула и намеревается завершить свою миссию по уничтожению эльфов.

— Да кто она вообще такая?! — отступая, недоумённо воскликнул Ник.

В двух словах Арт объяснил кто. А потом без обиняков добавил:

— До заката завтрашнего дня Селеста должна быть здесь. Если она тебе дорога, если ты действительно любишь её, ты сделаешь это. Ты обменяешь себя на неё.

— Что случится завтра?

— Завтра мы лишим Ктуула последнего шанса покинуть эту планету и уничтожить её.

* * *

Направляясь к выходу из леса, Ник грустно улыбался своим мыслям. «Я мог забрать ребенка, и никто бы меня не остановил. Феликс выступал сдерживающей силой, после его увядания, никаких больше зеркал, отражающих душу заключённого. Я мог бы просто переместить дитя к Ктуулу и он бы остановил Мору».

Но он этого не сделал. Он знал, что Селеста никогда бы его не простила, поступи он так.

Из слов Артана, Ник знал, что, попав к Море, он больше никогда не увидит Артана и девушку. Знал, что это будет прощание и Ктуулу придётся утереться тем, что есть. Ариус исчезнет навсегда. Всё закончится завтра. И он останется один.

Было немного горько сознавать как мало он значит для людей леса. В их глазах Ник выглядел пустым местом, это даже хуже положения врага. Они считали его виновным во всем. Считали, что Ник — первопричина всего зла, хоть это было и не так. Люди, которые когда-то сидели за его столом и обменивались шутками за завтраком, теперь провожали его холодными глазами, в которых читалось презрение.

Анка, стоявшая рядом с Се́довым, сжимала кулаки. Они оба горели странным красным огнём, что волнами струился по их коже, не опаляя одежду, но готовясь вонзиться в него горячими стрелами, разрывая грудь. Искорёженное лицо Ника наполняло сердце бывшей любовницы удовлетворением. Она наслаждалась его отвратительным видом, говоря глазами: «Ты заслужил всё, что с тобой случилось».

На широкой дороге к выходу из леса толпились и другие обозлённые люди. Его путь напоминал изощрённую экзекуцию, издёвку над всем, чем он когда-то был. Раньше его любили. Потом уважали. Боялись. Но никогда он не видел в глазах людей ненависть. Зелёные драконы, собравшиеся здесь, показали, каково это — находиться под испепеляющем гневом толпы.

Ощущение напоминало выход пленного на эшафот к красному колпаку палача. Взмах топором — и голова, что кочан капусты, летит вниз под ноги хохочущей толпы.

Мора вполне может устроить это, если так страстно возжелала выступить против самого Ктуула.

Вот выходит Акрош. Единственный, кто кивнул ему одобряюще. Рядом с ним красавица Винелия, а на её руках — свёрток с младенцем. Она смотрит с печалью, но больше с облегчением, что для них всё закончилось. Их он больше не увидит.

Как не увидит чету Винцелей с малышом, кричащим на все лады. Мать Селесты выступает вперёд и Ник остановился.

— Ваше Величество… — прошептала она, и её глаза сухие до красноты увлажнились. — Я проклинаю вас за всё, что вы сделали моей дочери. Проклинаю за то, что вы втёрлись к нам в доверие и разрушили наши жизни. Проклинаю за то, что вы обещали её защищать и не защитили! — её голос звенел, наполняясь силой, а после надломился. — Я также проклинаю себя за то, что позволила вам всё это с ней сделать. Вытащите её оттуда и верните ко мне.

Ник медленно кивнул и женщина, прижав утихшего ребёнка к груди, вернулась к мужу, склонив голову набок. Да. Он заслужил каждое проклятие.

Стоявшие неподалёку Адегельские, Калиста и Деян, молчали. Пожалуй, они были единственные, кто не особо реагировал на происходящее. Казалось, другая боль сжигает их сердца. И они просто проводили его взглядом, а потом развернулись и ушли.

Казалось, его вышел провожать весь лес. Отовсюду выглядывали незнакомые лица эльфов и людей. Повсюду звучал едва слышимый шёпотом, в котором одинаково мешались проклятия и пожелания удачи. Селеста оставалась их путеводной звездой даже утратив ариус. Они хотели вернуть её. И только ради этого в его спину не летели камни. Только поэтому они молчали, глядя ему в глаза, будто гадая: действительно ли он готов пожертвовать собой ради неё или это очередная уловка Ктуула? Но эльфы готовы были рискнуть.

В конце концов, он остался один и только Артан вышел проводить его до опушки леса. Мужчины шли молча. Бывший друг заговорил не сразу, собирая разрозненный мысли в единое целое.

— Я знаю о проклятии. Знаю, что с тобой делали морвиусы. Знаю, что Томар Бай — Баффор. Знаю, что тебя использовали ради воскрешения Ктуула. Мне всё известно, но ничего из этого не отменяет того факта, что ты сделал с Селестой. Я не верю в злой рок. Не верю, что ты не мог сопротивляться всему. Ты мог остановить себя. Мог отпустить её, но не стал.

— Да, не стал, — отрешённо подтвердил Ник. — Я отпустил её в то день, когда она умерла. Смерть Селесты изменила всё. Вам не обязательно было связывать меня зеркалами. Я ни за что не причинил бы вам вреда и ушёл бы сразу,чтобы освободить её. Несколько дней назад Селеста приходила в мой сон, как это бывало прежде. Она едва держится. Только на одной силе воли. И единственное, что она хотела — передать, что любит тебя.

Артан запнулся, останавливаясь и опуская голову. Ник внимательно всмотрелся в бывшего друга, подмечая каким усталым тот стал. Ушёл яркий свет, погас запал и неутолимая жажда жизни, бросавшая мужчину в пучину сражений. Теперь он держался на одной лишь надежде. Вновь подобравшись, Арт окинул Ника тяжёлым взглядом и скривил губы.

— Я помню, каким всё было простым год назад. Помню, что прежде считал — есть ты и я против всего мира. Против всяческого зла. Я так уверен был в тебе, что любой намёк на зло внутри тебя отметал, доверяя тебе целиком. Даже Рупер не сумел поколебать мою веру в тебя. И вот, спустя год, передо мной стоит человек мне незнакомый. Человек, который украл мою жену. Не только телом, но и душой. Селеста любит меня, но раз слияния больше нет, значит истинная любовь угасла навсегда. Значит мы больше не подходим друг другу. Значит ты добился желаемого.

Никлосу захотелось ударить его, сопровождая криком: «Болван проклятый, она же раз за разом выбирает тебя! Как ты можешь говорить такое?!» Но сдержался, лишь тень раздражения мелькнула на дне его глаз, отражаясь в глазах Артана.

— Не думай, что я сдался! Не думай, что откажусь от Селесты. Никто в мире на меня не смотрел так, как она. Никто не держался за меня с такой отчаянной нежностью, что сердце бьётся через раз при мысли, что кто-то другой окажется на моём месте, — Арт вцепился в изорванный ворот рубашки Ника, буквально выплёвывая свой гнев и отчаяние. В его горячем дыхании возник дымный привкус и тогда мужчина заговорил другим тоном. — Я был там, когда она умерла. Я умер вместе с ней. И я никогда её не брошу. Слияние — это лишь физиология зелёных драконов. Любовь — она находится куда как глубже.

— Значит мы любим одинаково, — хрипло выдавил Ник.

Арт понял, что даже без ариуса, король всё равно любит и желает Селесту.

Высшие силы, предопределение, биология, проклятия, злой рок и судьба… что это такое, если любовь рождается из того, что вы делаете ради любви? Из того, чем вы готовы пожертвовать ради любви получая аналогичную жертву? Разными дорогами оба мужчины пришли к одинаковому выводу. И пускай один из них ощущал горечь утраты, чувство грядущей потери, они знали, что отпустят её, если она выберет другого.

* * *

Чем дальше Никлос уходил от сердцевины леса, тем меньше листьев держалось на ветках, тем тише пели птицы в кронах деревьев, тем суше становилась земля под ногами, покрываясь чёрной коркой. Наконец, он ступил на выжженную землю, окружённую остовами леса, падающих от малейшего ветерка.

Он видел, как умирает природа. Чувствовал аромат гниения в воздухе и слышал глухой стрёкот невидимых существ, уничтожающих некогда великие земли эльфов. Мора использовала слуг, которые бросались на купол, защищающий Ауэрские леса, тем самым убивая его.

Слуги спящего оказались слугами Моры. Вернее, её способностью извращать живое, делая людей своими рабами. Именно сила Моры убивала жителей прибрежных деревень. Именно она смотрела на него сквозь толщу воды, размышляя, в её ли силах захватить и его. Мора, как и Ктуул не спала в силках грёз, она билась о клетку, возмущаясь, что и её сковала сила Сделки. Ктуул обвёл тёмную эльфийку вокруг пальца, приравняв к другим своим детям, но она никогда не была его ребёнком и сейчас намеревалась показать, на что способна.

— Дальше тебе придётся идти одному, — сухо сказал Арт, когда они приблизились к едва заметной кромке леса. — Эльфийке хватит хитрости, чтобы нанести ещё один удар, и сделать меня одним из этих.

— Пообещай, что завтра всё закончится и Селеста будет в безопасности. Пообещай, что даже если она будет сопротивляться, вы сделаете то, что задумали.

— Он обо всём узнает. Узнает, что ты допустил это.

Ник перевёл взгляд на Арта и увидел тень беспокойства, как если бы они оставались друзьями и восемь месяцев назад Ник не пытался его убить. Будто Арт знал, что одно его существование привело к случившемуся. Знал, что если бы проклятие сработало, если бы Селеста вылечила подводного короля, то Ктуул уснул бы на следующие сотни лет и мир остался бы цел.

— Это всё равно бы произошло. Ктуул слишком долго ждал, — отвечая на тайные мысли, сказал Ник. — Я готов к последствиям, — сухо добавил он, хотя внутри всё замерло.

— Тогда желаю удачи и прощай. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся.

Кивнув, Ник вышел из леса, даже не оглянувшись. Он видел в отдалении несколько палаток, вокруг которых расположились ахийские твари. Каждая из них встрепенулась, заметив одинокого путника, движущегося прямо к ним. Над выжженной пустошью, недавно бывшей границей между землями Винцелей и эльфов, пронёсся тоскливый вой и уже через несколько минут его взяли в кольцо чёрные, безмолвные рабы Моры. А потом показалась и сама эльфийка, а рядом с ней Селеста и самая неожиданная предательница Ктуула. Его сестра.

* * *

— Удивительно, что они согласились обменять тебя на неё. Ты же их козырь против Ктуула. Он бы ни за что не напал на леса, пока ты там, — подозрительно говорила Мора, оглядывая его с ног до головы.

Её тянуло пощупать его, потрогать, залезть в голову избранника Ктуула и всё там переворошить. Ей казалось, что она сможет вскрыть его и сделать своим рабом. Но она останавливала себя, подозревая, насколько сокрушительно всё может пойти не так.

Поэтому затащив его в шатёр, она просто наворачивала вокруг него круги, напряжённо размышляя почему так быстро и так легко эльфы согласились его отдать. Видимо у них был какой-то план. Видимо, она что-то не учла.

— А как бы они меня удержали? — Ник с интересом оглядывал эбонитовую кожу Моры, отмечая её сходство с жителями жарких заокеанских пустынь, куда когда-то он забрался, пытаясь договориться о поставках интересной чёрной жижи, обладавшей уникальными свойствами.

Эльфийка была похожа на них, но при этом черты её лица остры как у лисицы, а глаза глубоки и черны, в них плескались фиолетовые отблески, как и у других детей Ктуула. Он всех помечал своим цветом.

Стоявшая поодаль Туула молчала, будто храня какой-то секрет. Она наматывала на палец длинную цепочку, на которой висела скрученная поделка из металла и облизывала губы, как бы намекая, что за всем стоит именно она. Невидимый кукловод, как и её братец.

— Со смертью Феликса они больше не могут удерживать меня. Им пришлось договариваться. И так уж вышло, что я ценю жизнь Селесты выше своей, — Ник повернул голову к той, ради который был готов пожертвовать всем.

Какой же крошечной и маленькой она ему показалась! Он отметил и разбитую губу, и синяки по всему телу, и наспех уложенные волосы, и платье с чужого плеча. Заметил, что она мелко дрожит, что она исхудала, а глаза запали как чёрные провалы. Заметил и то, с какой печалью девушка смотрит в ответ, будто говоря: «Ты не должен был так рисковать!» Должен был.

— Это их главный старик, да? Вовремя, значит им недолго осталось, — довольно кивнула Мора. — Ну что же, раз стены скоро падут, ты Селеста можешь отправляться валить на все четыре стороны. Хотя я бы рекомендовала остаться. То, что там скоро начнётся, тебе не понравится. Это будет смертельно, так что, если хочешь выжить — оставайся. Как знать, может тебе удастся пережить грядущее.

— Нет, я должна быть со своей семьёй, — отстранённо заявила Сэл. — Но, прежде чем я уйду, мне нужно поговорить с Ником.

— Этому не бывать, — легко пропела Мора, зло поглядывая на нас с Селестой. — Вам, голубкам, не стоит оставаться наедине. А то займётесь всякими шалостями. Начнёте переплетать заговоры, строить планы против меня. Уходи, пока я добрая. У меня сегодня хорошее настроение.

В тот же миг от стенки отделилась Туула и подошла к эльфийке сзади, обвивая за талию и что-то шепча на ухо. Она нежно прикусила мочку, и Ник заметил тонкую серебристую нить, опустившуюся между открытых грудей костюма Моры. Женщина вздохнула глубоко и приоткрыла рот, её глаза заволокло тонким туманом, и она расслабилась, будто отпуская невидимую пружинку.

— Хорошо… пусть поговорят…

И, больше не обращая на них внимание, Мора развернулась к Тууле, заговорщически подмигнувшей Нику, и впилась в её губы, увлекая за пределы шатра.

— Тебе не кажется, что Мора двигается как марионетка Туулы? — задумчиво протянул Ник.

— Да уж, быстро становится ясно, кто из них главная, — кивнула Селеста, а потом предложила сесть за столик.

Ник, изрядно оголодав за прошедшие дни и скудные приёмы пищи, с удовольствием накинулся на еду, и какое-то время только слушал краткий пересказ слов Туулы и Моры, не забывая вставлять комментарии и добавлять то, что знал сам.

— Ты всё ещё видишь воспоминания Клэрии? — поинтересовался он, закончив с трапезой.

Сэл невразумительно пожала плечами. Кажется, она уже не особо радовалась своей связи со святой Клэрией.

— А ты выполнил приказ Ктуула? — задала встречный вопрос девушка, одеревенев как статуэтка.

Было непривычно вот так просто говорить с ней. Быть физически близко. Смотреть на неё прямо. Слушать глубокий, почти грудной голос девушки. Он чувствовал себя равным ей. Видел, как во многом их мысли схожи. Как быстро она научилась вскрывать двойное, а то и тройное дно интриг старых богов. Это было до странного приятно — говорить с ней открыто, не строя никаких планов. Как если бы он отпустил себя, больше не притворяясь кем-то другим.

— Эти игры когда-нибудь закончатся или нет? — усмехнулся Ник, разливая изумительно-красное вино по бокалам. — Что он потребовал от тебя?

Девушка вновь уклонилась от прямого ответа, лишь сообщив, что игра Ктуула глубже, чем они думают. Посмотрев на свет потолочных фонарей через стекло бокала, она пригубила вино, медленно проговорив:

— Ему нравится смотреть, как другие страдают. Не стоит в этом подыгрывать.

Никлос тотчас сменил тему:

— Я видел Арта. Он ждёт тебя. Они все тебя ждут. У эльфов есть план, как оставить Ктуула в дураках. И я прошу тебя, даже если он тебе не понравится, — сделай это. Позволь им спасти тебя.

— Меня? О! Ник, я сейчас ни для кого не представляю особого интереса. Моя ценность есть только в твоих глазах.

Поднявшись с места, Ник поднял и Селесту, беря её за руки и поднося их к сердцу. Столько цинизма, жёлчи и какого-то невыразимого равнодушия сосредоточилось в ней. Казалось, что она полностью утратила желание бороться за себя и теперь с берега реки наблюдала за сражениями других, признав свою уязвимость и слабость.

— Разве об этом я говорил тебе? Разве так я представлял твою борьбу? — говоря мысли вслух, он заметил, как по её лицу прошла волна недовольства от того, как легко он угадал её настроение. — Селеста Каргат, ты действительно считаешь себя настолько слабой, что готова отречься от себя самой? Помнится, что даже в самый тёмный день, ты не сдалась. Помнишь? Ты могла убежать, но предпочла вызвать книгу и заключить со мной неравную сделку. Помнишь? Ты усмирила океан. Ты бросила вызов самому Ктуулу! Не было и дня, чтобы ты не пыталась защитить то, что тебе дорого. И вот такая пассивность! Почему?..

Селеста могла сказать ему, что она устала, что больше не в силах бороться с ветряными мельницами, но это было неправдой. Гораздо больше она устала быть бессильной. Но цена силы слишком высока и она боялась, что осмелится вернуть себе ариус не из-за Ктуула. А из-за того, что сама желала возвращения этой силы.

— Ник, я поступлю так, как считаю нужным, — твёрдо произнесла она, перехватывая его руки и прижимая уже к своему сердцу. — После всего, через что мы прошли, ты должен принять мою истину. Ты был для меня личным дьяволом. Властелином кошмаров и жутких сновидений. Помнишь сон, где я падала в пропасть, убегая от тебя? Он исполнился — я умерла. Сейчас ты видишь во мне отголоски той потери. Я не сдалась, просто больше не могу быть оптимисткой. Что-то умерло во мне за этот год. Детская наивность может быть…

Ник обхватил её лицо и притянул к себе:

— Это наша последняя встреча, Сэл. Я подозреваю, что мы больше никогда не увидимся. Позволь поцеловать тебя и забрать эту боль. Позволь себе забыть обо всём и вернуться в то время, когда ты была счастлива.

Селеста прикусила нижнюю губу. Её глаза потемнели и в них ничего нельзя было прочесть. А потом она привстала на мысочки и очень осторожно коснулась его губ. Совсем мимолётно, застыв в нерешительности, удерживая себя от того, чтобы двинуться дальше.

Никлос не торопил. Он обхватил её за плечи, но более ничего не позволил себе, ощущая, какая осторожная птица застыла в его объятиях.

И тогда она раскрылась, закрывая глаза и увлекаясь в то запретное чувство, что посещало почти каждый её сон. Она приказала себе не думать ни о чём, кроме его рук, его дыхания, объятий, того, как деликатно он притягивает её к себе, опускаясь на стол и сбивая с него бокалы с вином и вазы с фруктами. В шатре разлился пряный винный аромат и точно такой же ощущался на языке, дурманя и без того дурную голову.

Они исследовали друг друга, как в первый раз, будто до этого никогда не были вместе. Будто прежде им не доводилось никого целовать с такой сдержанностью и чувствительностью, что одно неловкое движение разобьёт стеклянные сердца и их птицы навеки улетят свободными в небеса.

Да. Всего один поцелуй. Но как много он им сказал о них самих.

Глава 18. Подрезанные крылья

Селеста

После прощального разговора с Ником, губы горели огнём. После поцелуя я была готова возненавидеть себя за то, что почувствовала в тот момент. Почему жизнь не может быть простой и понятной? Почему я чувствую то, что чувствую и разваливаюсь на две одинаково кричащие половники? Что за треклятая двойственность?!

На выходе из шатра меня поймала Туула, она улыбалась, говоря:

— Нет крепче пут, чем те, что мы сами вокруг себя плетём.

Я промолчала и всю дорогу до леса её слова звучали в ушах, снова и снова, а щёки пылали огнём. Я была не готова увидеть на опушке Арта. Была не готова сказать ему, что я грязная, что после всего, у меня есть чувства к Никлосу. Это разрывало изнутри.

Но вот, падая в его объятия, забываю обо всем, вновь вдыхая родной запах. Вновь успокаиваясь от того, что он рядом. Чувствую себя ребёнком под защитой, когда я с ним. Никаких тревог, никаких бед, только он, а всё прочее остаётся за бортом.

Кажется, мы о чём-то говорили, пока углублялись в лес, а я исподволь наблюдала за ним, пытаясь восполнить эмоциями забранные воспоминания. Как сказать Артану, что не помню ночь нашей встречи? Не помню свадьбу, не помню наш первый и последние разы… Сердцем не помню такие важные мелочи, отчего другие кажутся зыбким, ненастоящим сном и только разум напоминает, что между нами — всё взаправду и по-настоящему. Истинная любовь.

— Томар забрал меня прямо из пещеры Шэ. Он убил бога, а потом переместил нас к Ктуулу. Я понятия не имела — живы вы или нет. Только верила. Отчасти этому способствовал сам колдун — он знал, что его дочь жива.

Артан моментально вспыхнул и со злости ударил кулаком по дереву, отчего то жалобно заскрипело. Он как тучка, взъярившаяся на тревоживший её ветер, из глаз того и гляди посыплются искры.

— Даже жаль, что он так быстро умер. За его предательство… — Арт скрипнул зубами, отводя взгляд.

Я уже привыкла, что он предпочитает гасить свои порывы, оставаясь со мной невозмутимым. От этого дни, когда ссорились, горели ярче.

— Не кори себя. Никто не мог догадаться. Томар был последователем Ктуула задолго до поступления на службу к Каргам. Такую древнюю пиявку ещё поискать, — от моих слов Арт поморщился, но сдержался.

— Мы не знали, где ты. Столичная Селеста не могла быть тобой, поэтому считали, что Ктуул где-то удерживает тебя. И искали, но это как иголку в стоге сена, а сейчас таких иголок — целый стог.

Криво усмехнувшись, я кивнула. Бесконечный хаос и вольница для тех, кто слишком долго сидел на цепи. Стоило ожидать, что Каргатское королевство без возницы бросится вскачь.

— Мы выбрались благодаря Амалии. Того, что она сделала.

Артан решился докончить рассказ только когда приблизились к обитаемой части леса, удалившись от яркости странной осени и дойдя до немногих оставшихся зелёных листьев. За нашу прогулку я успела рассказать всё, что со мной приключилось, что успела узнать и увидеть. За исключением ряда вещей, о которых пока не могла говорить. Просто не могла.

— Она здесь? Не терпится её увидеть! — воодушевилась я, заметив лица людей возле небольшой уличной веранды, окружённой водопадами и разноцветными фонтанами.

Показалось, что услышала смех сестры и среди деревьев мелькнули рыжие завитки волос Анки. Всем сердцем устремилась туда, когда Арт схватил за локоть и придержал, приблизив к себе. Его глаза — пугающие грозовые тучи, а голос сух до отвращения.

— Амалия приняла в себя Шэ. Томар уничтожил носителя ножом, разрезавшим связь бога с его детьми. Именно его боль от возвращения жара лавы пробудила дремлющий вулкан и чуть не погубила нас всех. Колдунья стала его носительницей. И являясь первой… она почти сгорела, отдав всю себя.

Я нахмурилась. Перед глазами стояло лицо Кукулейко. Он был носителем, но личность сохранил. Вспомнила Лейкуку, мальчишку, перенявшим эстафету. Он также оставался собой. Шэ забирал часть, но не поглощал личность.

Видя, что не понимаю, Арт объяснил:

— Её здесь нет, Сэл. Шэ в её обличии находится где-то далеко, он увёл выживших людей на поиски нового безопасного места.

Мой драгоценный муж, осторожно проведя ладонью по моему вспотевшему лбу, смахивая морщинки печали, добавил:

— Мы её не увидим. Если Шэ покинет её тело, она мигом состарится и умрёт. Шаманизм черпает силу изнутри, а не снаружи. Амалия пожертвовала жизнью, чтобы спасти нас.

Я смогла только глубоко вздохнуть, вбирая столько воздуха, что закружилась голова. Впереди раздались знакомые голоса, кто-то набросился на меня, сжимая в крепких объятиях, а я всё никак не могла выдохнуть, неотрывно глядя на Арта, который повторял едва слышно: «Не забывай дышать, Сэлли. Милая моя, держись».

Родной голос что-то восторженно говорил на ухо, а я вздохнула ещё глубже, задерживая слёзы и кривя губы в ненатуральной улыбке.

— Кали, не сжимая мои рёбра так сильно — сломаешь же! — настужено звонким голосом восклицаю сестре, и она отпускает меня.

Как же давно я не видела её! Не видела свет в глазах малышки Кали, моей сестры-близнеца. Мы совсем разные, а ведь когда-то были почти одним целым.

Я отмечаю, что она не изменилась, что Калиста по-прежнему держится поистине с королевским достоинством и сдержанностью. Что она всегда подле своего мужа Деяна, который кивает мне как выживший выжившему. Чуть в отдалении стоят Анка и Се́дов, меня настораживает незримая схожесть ауры вокруг них, будто они теперь из одного теста слеплены и Арт шепчет: «Потом объясню».

Меня вышло встретить так много знакомых и незнакомых лиц, что глаза разбегаются от попытки ухватить каждого и каждому отдать должное. Гадельеры, Винцели, Барбские, даже Паули оказалась среди гостей эльфов и это отозвалось смутной тревогой, когда осознала, как много близких людей оказалось в лесах, подвергаемых атаке Моры.

И, наконец, я увидела маму. Она стояла чуть в сторонке, будто не смея подойти, а я со всех ног устремляюсь к ней, влезая в объятия и жмурясь изо всех сил.

— Мамочка, — шепчу, но так, чтобы слышала лишь она.

Как же мне было одиноко, если могла думать только о возвращении домой, в эту тихую гавань из рук, уткнувшись в шею, вдыхая медовый запах с примесью вереска и льна. Будто камень с души пал, освобождая птицу. Ранимость удерживала от того, чтобы взглянуть в материнские глаза и прочить всё невысказанное, наболевшее, накипевшее за эти месяцы.

— Я больше никогда тебя никуда не отпущу, слышишь? Ох, да провалилось бы это проклятое равновесие! Если бы я знала, если бы только знала, что случится, то сама бы заперла бы в этих лесах, чтобы и духу твоего рядом с этим монстром не было! — причитала мать, раскачивая меня как младенца на своих руках.

Это заставило дёрнуться и осторожно высвободиться. Да, её серые глаза полны родительской тревоги и затаённой грусти. Она выстрадала эти месяцы, похудев, избавившись от лёгкой полноты. И это в месяцы кормления грудью!

— Я слышала, у меня родился братик? — осторожно спрашиваю, робко улыбаясь.

Мать вздрогнула, чуть нахмурив тонкие брови. Она судорожно перевела взгляд за мою спину и чуть заискивающим тоном ответила:

— Да, мы его назвали Кирст. Он родился чуть раньше срока, но такой здоровенький, крикливый, настоящий богатырь!

— А где он? Я хотела бы его увидеть.

И тотчас на поляну будто вуаль тишины накинули. Смолки голоса позади, люди и драконы разошлись в стороны, образовывая круг и коридор, по которому идёт Райли, давнишний друг Артана в роскошном, белом одеянии. Немолодой эльф выглядит пугающе древним, отстранённым, как если бы его соткали из звёзд и лишь на время вместили в человеческую оболочку. Я замечаю, какими робкими взглядами провожают его мои близкие, как они клонят головы, шепча слова приветствия и благодарности.

Он держится с достоинством королей, хоть на его голове и не было венца. И даже без регалий власти, я понимаю, что он занял место Феликса, возглавив оставшихся в живых старейшин.

Остановившись на расстоянии в несколько метров, он поднял руки, призывая людей к молчанию, а потом обратился ко мне с какой-то глупой неловкостью, как если бы я была несмышлёным ребёнком:

— Простите, кэрра Селеста, но вы не увидите младенца в эти дни. Ваше присутствие рядом с ним — нежелательно.

Я собралась возразить, как мать с силой сжимает мою ладонь, знаком велев молчать.

— Друзья, давайте на время оставим белокрылую драконицу с её родными. Она проделала долгий путь, ей нужен отдых, — обратился Райли к остальным и люди, без всякого возражения, даже не взглянув на меня, — ушли.

Пытаясь обратиться к матери, чувствую, как Арт аккуратно извлекает меня из её объятий, шепча на ухо, что скоро всё объяснит. По глазам Алисты видно, как она сдерживает себя, чтобы не сказать нечто очень важное. Нечто, способное в очередной раз разбить мне сердце.

Муж уводит в сторону малого дворца, и я нутром чувствую, что дальше последует нечто крайне мне неприятное. Это читалось во взглядах людей. Читалось в том, каким тоном обращался ко мне новый старейшина. Будто я не среди своих. Будто меня избегают, как если бы я была опасна.

Странным было и место, куда привёл Арт. Я ожидала увидеть наши покои, но вместо этого оказалась в небольшой комнате с закрытой нишей, где журчал водопад вместо душа и располагались остальные удобства, чтобы привести себя в порядок после долгой дороги.

Послав мужа за едой, я наскоро ополоснулась, сменила неприятный наряд на простое серое платье, лежавшее на кровати, и обработала раны на лице, отмечая, как сильно опухли губы. Лёгкий румянец окрасил щёки, когда вспомнила, чем занималась несколько часов назад. Этот стыд я заслужила.

Ожидая Арта, с удивлением обнаружила, что в комнате спрятана входная дверь. Она сливалась со стеной, и я не смогла запустить скрытый механизм, а значит, она открывается только снаружи. Окна же были плотно увиты толстыми лианами, что со стороны напоминали решётку, которую не разрезать, не распилить. И чем больше ходила по комнате, тем чётче ощущала, как сильно это место напоминает тюремную камеру. С удобствами, с мягкой кроватью и в приятных, тёплых тонах. Но это клетка. Новая клетка, в которую меня посадили те, кого считала друзьями.

Я не стала сразу бросаться с обвинениями на Арта, когда он вернулся с едой. По глазам было видно, что он этого ждал и я не стала устраивать ссору, предпочтя отведать нормальной еды за незначительным разговором. И только когда перешли к вину, я весьма деликатно поинтересовалась, хотя внутри всё кипело:

— Какого морвиуса здесь происходит? Это что — своеобразная тюрьма? Вы решили посадить меня под замок?

— О святые, Сэл! Как тебе такое могло в голову прийти? — вполне искренне изумился Арт, оглядываясь, будто в первый раз видя эту комнату.

Жалкое притворство взбесило похлеще открытого противостояния!

— А похоже на то. Что вообще происходит, раз вы решили озаботиться подобной клеткой? Вы думаете я сбегу или наврежу кому-то?

Арт хмурится, всё сильнее порываясь сказать что-то и каждый раз одёргивая себя. Наконец, устав, он откинулся на спинку стула, скрещивая руки и произнёс твёрдым голосом:

— Завтра эльфы закончат строить мост, по которому уйдут в другой мир, захватив своих гостей. Они не собираются сражаться с Морой и остальными вечными. Их старейшины пожертвовали своей магией и жизнью, чтобы молодые смогли выжить и начать всё заново.

Кажется, Арт продолжал что-то говорить, рассказывая подробности плана, причин, по которым эльфы так поступили, но я уперлась в саму суть происходящего и перебила его, когда до меня дошло:

— Ты хочешь сказать, что единственный носитель ариуса покинет этот мир? И Ктуул лишится своего шанса на исход отсюда? — я залпом допила вино и звонко поставила бокал на стол, чуть не разбив его. — Подожди-подожди… и по твоим словам по мосту пройдут не все. Только те, кто уже здесь. А остальные? Жители других стран? Да даже Сатуральских долин, вы же не притащили всех сюда!

Мой любимый, драгоценный, всесильный муж сжался как от удара. Его глаза помрачнели, и он ответил до крайности сухо:

— Они останутся здесь.

— Вместе с разъярённым Ктуулом?! Твою мать, но ведь дело даже не в нём! Вы собираетесь утащить отсюда часть основы этого мира! Ариус и нориус — это базис ядра планеты, вытащенный своенравным богом и втиснутый в людские тела, кто знает, что случится, если часть пропадёт?!

От гнева зашумело в ушах и прижала пальцы к вискам, пока Арт продолжил говорить всё тем же сухим, равнодушным тоном, как если бы его совсем это не волновало:

— Эльфы готовы рискнуть. Альтернатива — Ктуул получает ариус и нориус и уничтожает мир. Это вопрос цены. Меньшее зло.

Я аж задохнулась от ярости, глотая воздух и разевая рот как выброшенная на берег рыба. Немыслимо. Невозможно. Абсолютно бесчеловечно!

Поднявшись, я подошла к нему и опустилась на колени, говоря кротко, пытаясь достучаться:

— Арт, но так ведь нельзя. Вы обрекаете этот мир на муки. Кто знает, что Ктуул сделает с людьми, когда поймёт, что выхода нет? Кто знает, может есть ещё какой кровавый способ уйти отсюда, что обернётся адом на земле для оставшихся? И ты согласен на это?!

Только вблизи я заметила, что он дрожит и держит руки на груди в таком напряжении, что проступили сосуды на пястьях, а сам он одеревенел.

— Главное, что ты и наши близкие будут в безопасности, — муж опустил голову и страшная догадка озарила меня.

— Но ты не бросишь этот мир, ведь так? Намереваешься остаться. И как обычный дракон выступить против Ктуула?!

Отшатнувшись на миг, я вновь прильнула к нему, обхватывая его лицо и пытаясь заглянуть в закрытые глаза. Мне казалось, что вижу, как его рвёт на части от нужды принять это решение. Он будто гильотину поставил между желанием и ответственностью, и намеревается опустить лезвие вниз, отсекая всякую для себя надежду на счастливый конец.

— Я не мог поступить иначе, — наконец, говорит он.

— А если бы меня не отпустили? Если бы я была всё ещё в руках Ктуула? Они ушли бы без меня?

Он открыл глаза и оттуда на меня пала такая звериная тоска, что я вздрогнула, отпуская его. Да. Они бы ушли без меня.

— Вот почему мы здесь, — произношу тихо, возвращаясь обратно за стол и наливая себе новый бокал вина. Мне резко захотелось выкурить что-то из дворцовой заначки Анки, и я усмехнулась про себя, поражаясь цинизму своих мыслей. — Вы боитесь, что я наделаю глупостей. Боитесь, что я, каким-то образом, заберу силу из Кирста.

— Может она сама перетечёт в тебя, как в более подходящего носителя, — негромко объяснил Артан.

Поднявшись с места, я заходила из стороны в сторону, оглядываясь и кожей чувствуя толщину стен, прочность лиан, отсутствие входа и выхода. Эта комната стала ещё меньше, стены как будто надвигались на меня, запирая внутри.

— Вот так ты поступил с нами. Со мной. И с собой. В одиночку решил, что будет лучше для меня. Даже не спросил, хочу ли я отправиться туда без тебя. Принял решение за меня, — горечь лилась потоком, но я ощущала какую-то бесконечную, тупую усталость. — Ты бросаешь меня? — спрашиваю, останавливаясь резко, и отвечаю сама себе. — Да. Ты бросаешь меня. Но не думай, что завтра я добровольно пойду по этому вашему мосту. Не думай, что я так просто брошу всё и уйду. В столице есть люди, которые верят в меня. О, святая Клэрия, там меня ждут мои дети! Ты даже не представляешь, чем я пожертвовала ради них!

Артан взвился вслед за мной, но не ради попыток убедить, а чтобы успокоить. Он остановил моё мельтешение по комнате, обнял, говоря едва слышно:

— Если останешься — умрёшь. Что бы там не задумал Ктуул, крушение его планов отразится на тебе. И в большей степени на тех, кто тебе дорог. Месть хороша, если ты добираешься до цели. Без тебя месть твоим близким будет пустой тратой времени. Не будет такой обозначенной, прицельной, понимаешь? Но если ты останешься — он превратит всё, что тебе дорого, в прах и прямо на твоих глазах. Чтобы ты в конце умоляла о смерти, лишь бы этот кошмар закончился. Нет, Сэл, завтра ты пройдёшь по мосту и исчезнешь из этого мира навсегда.

— А ты? Ради чего ты остаёшься? Это глупая вера в то, что без тебя не справятся? Попытка очистить совесть? Что? — я вырываюсь из его объятий, хотя совсем не хотела этого делать.

— Остаюсь не только я, Анка с Се́довым отправятся к элементалям огня, чтобы восстать против Ктуула. Ола объединился с подводниками. Их король стар и молод одновременно, но этого достаточно, чтобы сражаться. Мы будем искать и находить сторонников пока можем. Мы будем сражаться за то, чтобы вы когда-нибудь смогли вернуться домой. В конце концов, Ктуул не по-настоящему бессмертен! Содержание в грёзах сказалось и на нём. У нас есть шанс.

— Но не у нас, — я мягко сжала его плечи, доверительно заглядывая в глаза. — Ведь я остаться не могу. А ты не готов уйти. Получается, мы больше не вместе.

Арт продолжал смотреть и в его глазах я читала эту ёмкую и такую простую правду.

— А если бы было слияние? Если бы наши души вновь соединились, ты бы отпустил меня?

Сомнение, промелькнувшее в его глазах, сказало больше, чем он хотел признать.

— Это разорвало бы моё сердце, но я отпустил бы тебя, — хрипло произнёс он, а я качнула головой, отпуская его.

— Нет! Ну признайся же сам себе — нет! И в том, как ты отталкиваешь меня, нет доверия и веры в меня! Ты поступаешь так, будто я бесполезная кэрра, от которой прока — чуть! Вот, что ты делаешь! Морвиуса ради — скажи это! Скажи!

Я горячилась не напрасно. И он воскликнул в ответ:

— А разве это неправда?! Сэл, ну что ты творишь? Ты же сама прекрасно знаешь ответ — тебе здесь не место. С тех пор, как ты утратила силы, вспомни хоть день, когда ты могла постоять за себя? Стоило только упустить из виду — и ты сразу попала к Ктуулу! А потом к проклятой Море… Тебе нечего противопоставить им! Даже драконьего огня нет! — видя, как больно ранят его слова, он смягчился. — Но это не делает тебя слабой, о нет, Сэл. Ты сильна духом. Просто сейчас эта сила бесполезна.

Глава 19. Назови это предательством

Селеста

Кажется, наш разговор продолжался по кругу вновь и вновь. Кажется, в конце я его просто достала и он ушёл.

Я говорила, что не дамся в руки. Что просто не позволю себя уволочь к этому треклятому мосту, когда Арт грустно ответил: «И не надо. Мост — это метафора. Ты попадёшь на него прямо из этой комнаты». Это означало, что мы больше не увидимся. Артан ясно дал понять, что не собирается и дальше выслушивать мой гнев. Напоследок, будто заранее зная, чем обернётся этот разговор, он выудил из-за пазухи смятое письмо и положил на столик, наказав прочесть после того, как совершится переход по мосту, и я окажусь в безопасности. Уходя, он поцеловал в лоб и прошептал:

— Жаль, что мы расстаёмся вот так. Я хотел бы запомнить этот момент иным.

Его слова что-то всколыхнули во мне, но я промолчала. Не стала говорить, что утратила воспоминания. И теперь почти ничего не чувствую из того, что ещё недавно казалось таким важным. Будто ампутировали какую-то часть души и на этом месте остались фантомные боли.

Как только он ушёл, первым делом я перерыла всю комнату, пытаясь найти что-то достаточно острое, чтобы перерезать лианы. Проблема эльфийских домов в том, что в них всё живое и текущее, как вода. Нет лезвий. Нет обработанного дерева. Металл отсутствует как класс. Всё было не тем, и я обратилась к себе.

Требовалось время и много практики, чтобы заставить пальцы на руках превратиться в когти, чтобы удлинить руку, завершая её острыми когтями, способными вспороть живое дерево. Дело было невыносимо долгим и больным, и постоянно срывалось, чуть не заканчиваясь превращением в дракона. Увы, но если бы я обратилась, то наверняка сломала бы крылья о низкий потолок комнаты. Я вообще не понимала, откуда у эльфов такая каморка. Будто её создали специально для меня.

Наконец, попытка увенчалась успехом, и я высунула руку в окно, направляя её на самый толстый стебель. Всего несколько взмахов когтём и из него засочилась густая, зелёная жижа, ароматом напоминавшая наваристый суп. А потом дерево тонко завизжало, задрожав, и через секунду я отдёрнула руку назад, отступая перед новыми побегами, плотно закрывшими окно целиком. Оно стало почти монолитом, когда попыталась вновь, и на этот раз зашипела уже я — дерево изменило состав сока, сделав его кислотным.

Опустив по локоть руку в водопад ванной, я шипела сквозь зубы, видя, как она покрывается крупными волдырями.

— К морвиусам! — выпалила громко, разбрызгивая воду.

Вновь и вновь ударяя по поверхности чаши, я рычала, злясь на саму себя. Такая глупость — опять оказаться запертой! Саму себя подставила!

От злости захотелось перевернуть эту клетку верх дном, но всё, на что хватило — это расшвырять посуду, постельное бельё, побить бокалы, а потом допить из горла лёгкое, эльфийское вино, и запустить бутылку в стену, а потом, сидя на полу, наблюдать как стекают вниз разводы, слушая недовольное ворчание лиан за окном.

— Катитесь в бездну! — прошептала я, утыкаясь лбом в колени.

Мне не нравилось то постыдное чувство облегчения, которое накатывало каждый раз, когда упиралась в невозможность выбраться отсюда. От меня ничего не зависит, я просто исчезну из этого мира и всё закончится. Не нужно прятаться, убегать и бояться.

Безопасность для меня и моих родных. Никакого Ктуула, Туулы и остальных вечных. Без Артана… Без Никлоса.

Я застонала, запрокидывая голову и утыкаясь взглядом в потолок. Наверное, мне действительно стоит выйти из игры. Сказать себе: «Ты сделала всё, что могла». Хоть это и ложь. Ведь я знала, что нужно делать, чтобы вернуть ариус. И от самой мысли об этом — холод резал кости изнутри.

Только начав успокаиваться, решив немного поспать, как раздвинулись стены и на пороге появилась Фелия.

В чёрном одеянии она казалось призрачным видением с бледной кожей и влажными, печальными глазами. Эльфийка не шла, а плыла по воздуху, становясь невообразимо маленькой и тщедушной, почти прозрачной на фоне собственного наряда. И слова её были такие же грустные, полные одиночества:

— Он был моим дедушкой, — без приветствия, прошептала она, прижимая к животу сжатую в кулак руку. — Долгая жизнь — это бесконечная вереница потерь. Утрат, ожидания, когда угаснет искра тех, кого мы знали и любили. Феликс возвышался над этим напоминанием не сближаться с иными видами. Сама его внешность говорила, что мы должны быть со своими с начала и до конца.

Она остановилась совсем рядом со мной, так что я смотрела на её снизу вверх. Фелия будто была не здесь, её мысли витали в далёком прошлом, а слёзы, как хрусталики льда, падали на пол, звеня тихими колокольчиками. Девушка водила рукой перед собой, пытаясь словами угнаться за ускользнувшими видениями.

— Я помню его более пылким, страстным, живым. И не могла представить себе, что когда-нибудь и сама начну угасать, погружаясь в саму себя, ведь снаружи так громко, так быстро, так предсказуемо. Кто бы мне сказал, что внешние тревоги затронут сердце моего дома. Что мы сами окажемся на месте суетливых, мелочных, боящихся смерти людей. Никто из ныне живущих эльфов не помнит, почему мы бежали. Что тогда произошло. Записи сухи, полны солёной воды. Мы редко к ним обращались, ведь в них было так много солнечных слов о нашем доме. Этот мир должен был стать нашим. Наши леса сплелись корнями с ядром планеты, медленно меняя его под суть нашей расы. Спустя миллионы лет, земля изменилась бы до неузнаваемости, — её взгляд помрачнел. — Но воскресли боги, хоть мы и считали, что способны повлиять на структуру планеты, чтобы сделка не была исполнена. Чтобы спящие уснули смертным сном. Чтобы Мора умерла вместе с ними.

— У вас не вышло. Ничего из этого. Бессмертные эльфы бегут с планеты, обрекая оставшихся на муки от рук Ктуула и Моры, — моим голосом можно резать камни. Моими словами жалить сердца. Фелия пошатнулась, клоня голову, соглашаясь.

Взгляд прояснился, и она разглядывает меня так, будто способна заглянуть под кожу. Будто взвешивает белизну моей души на весах судьбы. Будто принимая то самое, судьбоносное решение, от которого зависит всё.

— Не все согласны с бегством, — едва слышно ответила Фелия. — Я знаю тебя, Селеста. Знаю, что в тебе бьётся сердце настоящей драконицы. Знаю, что ты способна исполнить пророчество старой Нэрвы и не дать Ктуулу уничтожить мир. К сожалению, но я не могу повлиять на остальных. Не могу заставить их принять бой и покончить с Морой. Я могу только открыть твою дверь и дать тебе шанс.

* * *

Перебираясь по извилистым лианам внутри дома, я поражаюсь как много помню об этом месте. Как много знаю потайных ходов, проходов, которыми пренебрегают парящие эльфы, считая их слишком скучными, невыразительными. Здесь, среди паутины и тусклых растений, без цветов, без тончайших смесей ароматов, без птиц, поющих колыбельные и без радужных красок, так тихо, так пусто, будто оказалась в зеркальном царстве, откуда так удобно, через провалы в стенах, наблюдать за живыми. За торопящимися эльфами, за драконами, дергающимися от каждого чересчур пристального взгляда хозяев лесов.

Я вижу сомнения, вижу их страхи, слышу, как драконы раз за разом спрашивают себя и других — правильно ли они поступают? Верно ли то, что нельзя подождать и собрать больше людей? Спасти другие долины, добраться до других княжеств, увести как можно больше родных и близких, друзей и недругов…

Мы связаны друг с другом совсем как эти паутинки с маленькими чёрными паучками, что незримо опоясывают каждый уровень тайных лазов, запутанных лабиринтов и лестниц без ступеней. Я чувствую себя змеёй, украдкой ползущей к цели. Чувствую, как капает яд с моих клыков, шипя и растворяясь под ногами склизкими лужами.

Подколодная змея. Гадюка, что нанесёт удар в самое сердце своего дома.

Но иного способа так и не придумала, а время на исходе. Я как будто знала, что не будет просто. И предчувствовала, забираясь в детскую комнату, что найду ребёнка без охраны. Что Алиста будет спать, успокоенная волшебным зельем Фелии.

Осторожно касаясь материнского лица, провожу линию вдоль скул, смахивая тонкие морщины у краёв губ. Целуя в переносицу, прощаюсь с ней, зная, что чем бы это не закончилось, она никогда не сможет меня простить.

И обращаюсь к ребёнку. К моему маленькому братику, сладко спящему в висящий в воздухе люльке. Над ним летают маленькие, неразумные эльфийки, видом напоминающие разноцветных колибри. Я слышу их тихое пение, убаюкивающее младенца, отчего он так сладко посапывает во сне. Они гневливо разлетаются в стороны, когда осторожно, подоткнув одеялко, вытаскиваю Кирста наружу и прижимаю к обнажённой коже в слепой надежде, что этого хватит.

Не хватило. Он продолжал спать, как и сила ариуса в нём. Я вижу в этом тщедушном тельце черты лица матери, и своего старшего брата Веста, решившего остаться под водой среди русалок. Мне до сих пор не ясно, почему брат бросил нас. Почему предпочёл море суше? Впрочем, это уже неважно.

Ничего не важно, кроме силы, заключённой в этом малыше.

— Положи ребёнка на место и отойди, Сэл, — я задумалась до такой степени, что не услышала, как в комнату зашёл Арт.

Обернувшись, увидела его и перепуганного до смерти Лиама, держащего в руках детское молочко в бутылочке. Они оба неотрывно смотрят на меня, и мой муж держит руку перед мужем Алисты, чтобыон не бросился вперёд, как если бы я была диким зверем.

— Я не могу, — в горле образовался узел и голос напомнил писк, от которого малыш заворочался. Он такой тяжёлый, я даже не знала, что дети могут быть настолько тяжёлыми, что руки немеют. — Я должна это сделать, Арт. Должна. Побег только усугубит положение. Он обрушат преисподнюю на всё, что дорого, если я не сделаю этого. И будь уверен — он найдёт способ донести до меня цену моего… предательства. Я не смогу с этим жить.

— А с этим — сможешь? — Арт как будто всё понимал и до такой степени, что вцепился в край пиджака Лиама, когда тот попытался вырваться. — Не смей, Сэл. Не делай этого!

Будто почуяв неладное, заворочалась на кушетке мать. Она сонно приоткрыла глаза, оглядываясь, а потом как подскочила, встрепенулась, зрачки расширились, и она в ужасе уставилась на меня.

— Сэл? Что происходит?!

Я больше не могла ждать. Терпеть. Тянуть время. Не могла, хотя под кожей бродили ледяные иглы, разгоняя кровь и покрывая кожу налётом испарины. Я могу ошибиться. Я могу так жестоко ошибиться, что потом меня ждёт одна дорога — на самое дно вулкана прямо в кипящую лаву, чтобы она сожгла и память обо мне.

«В тебе что-то есть. Я вижу по глазам. Вижу, на что ты способна…» — в голову непрошено влез вкрадчивый голос Ктуула и мне показалось, что я вижу нетерпение, вижу его одобрение, его негромкое подбадривание. Руки задрожали и Артан, будто почуял слабину, ринулся вперёд, бросаясь всем телом, чтобы сбить меня с места.

Он не успел. Одно движение удлинённого когтя, брызнула кровь, а потом я ударилась затылком о пол, продолжая удерживать тело малыша.

Раздавшийся, полный звериной боли, вопль ударил по барабанным перепонкам, и я на мгновение зажмурилась, ощущая на себе вес Артана, который вырывает ребёнка из рук и грубо отшвыривает меня в сторону.

Что-то разбивается, я слышу другие голоса, как кто-то вцепляется в мои волосы, вздёргивая и бросая в стену. Вой всё не умолкает. Он раздаётся вновь с другой стороны, с другой тональностью, но с тем же безумным надрывом, отчего я начинаю непроизвольно смеяться.

Открыв глаза, вижу их всех, сгрудившихся над малышом, над тем, что от него осталось. И я не могу остановиться: смех прорывается сквозь сомкнутые вокруг рта руки, он рвётся наружу, пока Лиам не бьёт кулаком по лицу. И даже тогда не смогла умолкнуть, хотя от удара перед глазами расцвели звёзды и всё потемнело. Он ударил снова. И снова. И медь во рту растворялась так быстро, что я не успевала сплюнуть кровь, меня швыряло из стороны в сторону, пока не почувствовала удары по почкам и животу.

— Я убью тебя, мразь! — вопли Лиама набатом били по мне и никто не спешил его остановить.

Я заслужила каждый удар, ведь во мне умирала надежда. Лёд треснул, рассыпался, убирая этот невообразимый эгоизм. Эту вседозволенность, из-за которой посмела подумать, что…

И тогда сила вернулась. Она разлетелась по каждой клеточке тела, подбрасывая в воздух и откидывая Лиама. Сила затрепетала под кожей, возвращаясь в сосуды и заполоняя их блестящей, белоснежной жидкостью, что как пар окутала меня, поднимая выше к потолку. Мои руки, прижатые к груди в попытке защититься от ударов отчима, блестели серебром, изгибаясь под вернувшейся силой.

Я ощутила себя цельной. Собранной по кускам обратно в ту, кем являлась на самом деле. Это моя суть. Это моё настоящее. Моё. Моё. Моё!

Спустившись вниз, запустила крыльями ариус, разбросав в разные стороны сбежавшихся людей и драконов. Мать захлёбывалась слезами, Артан что-то кричал, но я не слышала, будто попав в кокон из тонкой ноты, звучащей внутри меня. Я видела лица Калисты и Деяна. Видела пытающегося подняться, со сломанными рёбрами, Лиама. Видела драконов, толпящихся в дверях, и в немом ужасе таращащихся на меня. Я видела сквозь стены. Видела, как Фелия плачет навзрыд и её слёзы окрашены красным. Видела других эльфов и даже слышала их чувства — ненависть, презрение, отвращение. Только Райли оставался невозмутимым. Он был далеко отсюда, но будто почуял мой взгляд и с печалью посмотрел в ответ.

Всё вокруг окрашено красным и я как белая капля молока посередине. А передо мной бездыханное тело Кирста.

— Прости меня, — прошептала, не обращаясь ни к кому конкретно.

Закрыв глаза, опускаю руки на ребёнка и все уроки Кукулейко всплывают в одночасье, наполняясь иным, более глубоким смыслом. Я сама была преградой для того, чтобы использовать ариус на полную. Я была своими стопором. Но после того, что сделала, все преграды спали.

Мощный поток ариуса влетел в Кирста, полностью закрывая светом ребёнка от остальных. Сквозь пелену слышу их крики, попытки вырваться из белых пут, но тщетно. И пока над комнатой не зазвучал пронзительный визг малыша, ничего не закончилось.

Я воскресила его.

Алиста бросилась к своему дитя, обхватывая его так, чтобы заслонить от меня, но мне было уже всё равно. Я смогла сделать это. Смогла перешагнуть край, окунуться в темноту и выудить душу Кирста, а вместе с этим заново запустить сердце и мозг тела. Я как будто видела изнанку мира, видела все крючки, скрутки, переплетённые нити, видела недостающее. Видела истину жизни. И она доступна мне.

Я могу воскрешать мертвецов. Могу вернуть папу. Вернуть всех, кого потеряла.

Эхом зазвучал голос Кукулейко: «Эта сила — не для людей. Это сила богов». И теперь я понимала, что слово бог не имеет никакого отношения к тому, во что превратился Ктуул и чего он ждёт от нас. Это варварское подобие власти у никчёмной души.

Мои мысли бежали с такой скорость, что я прижала руки к ушам, пытаясь вернуть себя в тело. Ещё секунду и меня бы разорвало на части, сформировав поток бесконечности, устремлённый в ядро планеты и обратно.

Вновь сшив себя в тело женщины, задрала голову, оглядываясь и видя настороженные лица, напуганные неведомыми трансформациями моего тела. Я заметила, что волосы выгорели, а тело вновь приобрело молочную белизну совсем как тогда, после возвращения из обличия шелки. Тем отчётливо виднелись потоки ариуса, пульсирующие и выступающие вместо вен. Во рту ощущался привкус холода. На мне не осталось и следа от ударов Лиама. Я стала совершенной.

Покачав головой, без слов направилась к выходу. Люди расступились, отшатываясь, как если бы я была заражённой. Больше нет никакой святой Селесты.

Я стала злом в чистом виде. Извращением. Уродством. За этой сияющей белизной скрывается гнилая душа, осмелившаяся убить ребёнка. Он мог не выжить. Я могла не вернуть ариус. Или же могла не смочь его воскресить. Но я осмелилась. И удача не оправдывает моих действий. С этим пятном я и спущусь в ад, если выживу.

* * *

Вместе с возвращением ариуса, я почувствовала и нориус. Ощутила всем сердцем связь с этой силой и неумолимое притяжение, почти жажду оказаться рядом. Никлос в большой беде. Он сражается из последних сил, и я должна быть рядом!

Кажется, я уже достигла пределов леса, когда Артан нагнал меня и окрикнул:

— И ты вот так уйдёшь? После всего, что сделала?!

Это заставило меня остановиться. Заставило сжать кулаки, удерживая себя на месте. Я не могу уйти вот так.

Поднялся ветер, и с деревьев слетела последние рыжие листья. Принюхавшись, сообразила, что именно происходит с Ауэрскими лесами и усмехнулась про себя. Клэрия бы сразу догадалась. Она знает, что такое радиация.

— А что ты хочешь услышать? Мне нет оправдания. Я монстр, как и Никлос и Ктуул. Из-за того, что сделала, у последнего появился реальный шанс добить эту планету прежде, чем это сделает Мора.

Муж стоял на расстоянии всего несколько метров, но теперь между нами простирался каньон из острых пик, иголок и лезвий. Он постарел. Из черт лица исчезла мягкость, исчезла доброта. По глазам видела темноту его ненависти. Злоба держалась в руках, в напряжённом теле, в том, как он подобрался, готовясь наброситься и уничтожить явившееся во плоти истинное зло.

— И ты всё равно сделала это, — у него не находилось подходящих слов, чтобы понять меня. Чтобы найти определение моему поступку. Он смотрел как на незнакомку. На ту самую змею, что пробралась ночью в дом. — Кто ты такая?

Я вопросительно изогнула брови.

— Селеста, которую я знаю, ни за что не рискнула бы жизнью ребёнка. Ты не Селеста. Ты… одна из вечных? Это какой-то маскарад? Уловка?

— Не будь я Селестой, как смогла обойти защиту леса? — почти извиняюще звучит голос, разбивая его надежду об обмане.

Лицо мужа закаменело. Ярость выплеснулась наружу, и я увидела жаркое дрожание воздуха вокруг него.

— Тогда ты умерла. Да. В том кратере. Или ещё раньше, на той крыше. Я не знаю человека, стоящего передо мной. Ты не моя жена.

Я согласно кивнула, хотя внутри всё сжалось в узел. Понимая, что дальше будет хуже, что впереди ещё много тёмных дней и вряд ли когда-нибудь смогу спать по ночам, не просыпаясь с криком. Понимая, что мука ещё неоднократно крючками вопьётся в душу, я заговорила, спотыкаясь на каждом слове:

— Меня пытали. Пытались принести в жертву. Использовали. Помыкали. Играли с моим разумом. Меня изнасиловал Ниркес, приняв твой облик. Меня насильно превратили в ше́лки. А потом закололи со спины, — я всхлипнула, гася истеричный смех, вновь прорвавшийся наружу. — Меня предали. Потом пытали снова. Резали. Много-много раз. А потом вскрыли мозг и забрали все воспоминания о тебе.

Он понял, о чём я говорю. Он правда понял! Это стало сюрпризом, так как не считала, что он действительно поймёт, через что я прошла, чтобы дойти до такого. Чтобы стать такой. Чтобы выворачиваться наизнанку, кривыми стежками сшивая себя заново.

Мгновение прошло, и он качнул головой. Артан не принял того, что я сделала. Как и я сама.

Но всё равно он не принял того, что я сделала, как и я сама.

— Селеста Винцель умерла в тот день, когда получила ариус. Селеста Гадельер в день, когда заключила Сделку с Никлосом. А Селеста Каргат была убита на той крыше. Потребовалось слишком много времени, чтобы понять, — я больше не та, кого вы все знали.

— Теперь ты с Ктуулом, ведь так? Поэтому сделала это? Он влез в твою голову и изменил тебя?

Позади раздался звериный рёв и на меня пахнуло дымом. Волоски на коже встали дыбом, и ариус заволновался, отчаянно утягивая за собой, подсказывая, что больше нет нужды использовать крылья и ноги, чтобы добраться до цели. Я могу переместиться так, как это делал Никлос.

Возможно, Арт что-то сумел прочесть по моему лицу. Возможно, несмотря ни на что, он не мог полностью отречься от меня, хотя это пустая и бесполезная надежда. Теперь мы по разные стороны баррикад. Так и должно быть. Больше никаких надежд. Никакой веры.

Я вздёрнула подбородок, расправила плечи и холодно посмотрела на него.

— Нет, Артан Гадельер. Я выбираю свою сторону. И становлюсь той, с кем придётся считаться всем.

Глава 20. Демон

Никлос

Он смотрел на её с неприкрытым раздражением, как если бы она была всего лишь букашкой на его пути. Будто вся история Моры — ничто, а она сама — лишь грубая картинка, набросок в руках неопытного скульптора. Гротескная фигура, ничего более. Неприкрытое отвращение в глазах изуродованного мужчины бесило вечную, будучи подтверждением собственных мыслей.

Позволила себе увлечься Ктуулом. Его идеями. Его личностью, что так ярко разожгла в ней искру потаённого чувства превосходства. Она гордилась собой. Тем, кем стала. На что оказалась способна. Мора видела себя рядом с Ктуулом, считала, что они похожи, что остальные — лишь тени перед величием настоящих богов!

Что же, радужная ящерица показала её истинное место. Всего лишь сосуд силы, из которого можно испить, когда вздумается. Желания Моры — ничтожны. Её стремления — развеяны перед одиозным наслаждением жалкого существа. Да, именно так теперь она воспринимала Ктуула, посмевшего нанести на неё свою метку и посадить, как и остальных ничтожеств, в путы грёзы, из которой не так-то просто было вынырнуть.

Когда-то она была слабейшей. Была безвольной. Была мелкой, когда уничтожали её расу. Но именно Мора выжила, и заставила белокожих бежать в ужасе из родного дома, который эльфийка с наслаждением уничтожила на их глазах. Скоро останки ненавистной расы сгинут как дым, выпущенный её рукой. Ждать осталось недолго. Всего лишь день. А пока можно насладиться уничтожением другого врага. Через то, что ему так дорого.

— Ты, наверное, считаешь себя очень умным? Сильным и могущественным. Уверенным в том, что с тобой ничего плохого не произойдёт? — сладко протянула эльфийка, выныривая из кровавых грёз.

Мора связала Никлоса возле столба узами из гнилой стали, вымоченной в крови её слуг и пропитанной рунами родины. Это магия понемногу забирала силы из полуобнажённого мужчины, на котором она оставила так много следов зубчатых лезвий. От удовольствия девушка зажмурилась, представляя, в какой ужас придёт Ктуул, когда поймёт, во что она превратила его ученика.

Никлос едва мог дышать, настолько сильно впивался металл в запястья, удерживая его в вертикальном положении. Правый глаз, и так полуслепой, заплыл, а во рту стоял медный привкус с чем-то жёстким, как уголь, от которого лёгкие с трудом выталкивали наружу воздух. Он приоткрыл глаза, видя эльфийку как сквозь тонкое золотистое марево.

— А по моему лицу, похоже? — неразборчиво пробормотал он, и Мора засмеялась, подходя вплотную и прикасаясь к обнажённому тросу.

— Ты настоящий уродец. И как она могла поцеловать тебя? Я бы в жизни не прикоснулась к ранам, подобным этим. Даже зажившие они несут в себе аромат дракола. Эти существа коварны и опасны, — она прикоснулась кончиком языка к его груди, а лезвием к коже над печенью, медленно погружая его внутрь, вызывая мучительный стон и лёгкую судорогу, пронёсшуюся по телу мужчины.

Мора потянулась наверх, останавливаясь в считанных сантиметрах от его губ, вдыхая аромат яда, медленно распространявшегося по его внутренностям. Мелкая дрожь и мурашки на его коже дарили ей несказанное удовольствие. Впервые за долгое время, она искренне наслаждалась плотностью воплощения своих фантазий. Грёзы всегда оставляли её неудовлетворённой. Теперь всё было правильным.

— Так больно, так сладко. Так… конечно, — она усмехнулась, отступая назад и проводя длинным языком по окровавленной кромке лезвия ножа. — Осталось недолго. К утру ты умрёшь. Туула как раз успеет привести своего братца, чтобы он полюбовался на своего любимчика. На то, что от тебя останется.

— Ктуулу и смерть нипочём. Он вытащит меня из самой преисподней, если пожелает, — ноты обречённости в голосе Ника особенно понравились Море, раз она поспешила утешить его:

— О, не думай, что твоя душа отлетит со смертью тела! Не считаешь же ты моих слуг бездушными тушами навроде живых мертвецов? О, нет! Они живы. Не уверенна, что им нравится такое существование, но ведь это лучше смерти, правда?

Впервые в его глазах мелькнуло нечто похожее на страх. Ужас перед превращением в одну из тех тварей, что кружили вокруг палатки, оглашая сумеречные окрестности своими заунывными воплями. Даже ветер с дождливой моросью не перебивал аромат гниения их тел. Они походили на тварей из пустыни смерти. И Никлос догадалась, что их природа схожа.

— Ты не сможешь.

— Вот утром и посмотрим. Яд действует медленно.

Мора фыркнула. Ей резко стало скучно. По вкусу ясно, что всё идёт как надо, без неожиданностей. Даже этот вонючий нориус никак не помешал его изменениям. Скоро он пройдёт точку невозврата, а потом нападёт на своего учителя. Интересно, его тьма станет принадлежать ей или же просто исчезнет?..

— Что-то ты больно спокойно переживаешь грядущее уничтожение мира. Ты пожертвовал собой ради Селесты. Неужели не волнуешься, что она умрёт вместе с остальными? Даже не пытаешься сопротивляться. Бежать. Позволил заковать в цепи.

Мора прищурилась, обходя Никлоса по кругу, то и дело, касаясь его тела. Его плеч, вздрагивающих от холодных пальцев. Его шеи, в которой билась тонкая жилка ускоряющегося пульса. Она взъерошила волосы, отросшие и свисающие тонкими линиями. Чувствуя собственную плотность после тысячелетий безмолвных наблюдений, ей было приятно поиграть с чувствами игрушки, но жизненный опыт подсказывал искать во всём подвох. А сегодня слишком многое было поставлено на карту. И хоть её союзница, которая тысячелетиями подсказывала, как и что делать, чтобы избежать давления на силу Ктуула, была уверена в успехе, Мора подозревала, что эта сладкая, белая девчонка ведёт свою игру.

— Или ты думаешь, я не знаю про мост?

Вот оно! Мора тотчас встала в стойку, вновь ощутив интерес. Первая настоящая реакция пленного. Он дёрнулся так резко, что открылись раны на запястьях, и потекла свежая, но уже испорченная ядом, кровь. Вытянувшись, он широко открыл глаза, показывая чёрные сосуды, испещрившие белки глаз. И свою ледяную ярость, бьющую в самое сердце.

— Ты не тронешь их.

— Да брось. Это никудышная угроза. Ты превращаешься в моего слугу, пока эльфийские леса гниют, разрушая ядро. А эльфы… надеются на свой мост, не подозревая, что он сломается в момент, когда они попытаются по нему пройти. Дважды я не позволю себя обойти. Так что я начала действовать сразу, как очнулась. Ударила в эпицентр белокожих, найдя ключ к пониманию, как работает их магия. Кто побежит — сдохнет сразу, неуспевшие — падут от рук моих слуг. Как знать, может Селесте не повезёт, и ты наткнёшься на неё, выполняя мой приказ.

Мужчина дёрнулся раз. Потом ещё и ещё. Он бился, выкручивая суставы, ломая кости и что-то крича, когда Мора напала на него, вновь и вновь вонзая когти в покрывшееся маслянистым потом тело.

— Нет, ты будешь смирным! — прошипела она и её миндалевидные глаза наполнились тьмой, а изо рта пошёл ядовитый дым, направляясь прямо в его лёгкие. Эльфийка стремилась заполнить его отравой, чтобы лишить последний сил.

— Ты тоже умрёшь, — задыхаясь, прохрипел Ник, обмякнув в путах, теряя почву из-под ног.

Твари снаружи запели надрывную, пронзительную песнь. Что для одних — жуткая смерть, для других освобождение от мук.

— А может это то, о чём я давно мечтаю? — смягчилась Мора, очерчивая рукой его жуткие шрамы, как отражение шрамов на своей душе. — Разница между мной и остальным «богами» в том, что они уничтожили свои ожерелья ради божественной силы и власти, а я — чтобы отомстить за гибель своей расы. За то, что с нами сделали белые эльфы. Добрые эльфы, считающие нас мразью. Я лишь хочу, чтобы всё закончилось.

Ни капли сострадания не вызвала эта речь в душе Никлоса, в которой и так творилось невесть что. Он чувствовал, как его разрывает на куски, а потом сшивает заново. Чувствовал невыносимую боль, идущую откуда-то снаружи. Его растягивало на части, и посередине этого каната сидела чёрная пиявка, пытающаяся высосать из него все соки.

— Селеста, — прошептал он, впадая в забытьё.

— Скоро умрёт. И вы встретитесь в послесмертии, если оно остаётся, когда сгорает мир.

* * *

Вновь открыв глаза, Ник обнаружил, что остался один. Мора покинула его, но яд продолжал действовать.

— Дрянь, — выплюнул он, погружаясь в себя.

Мужчина чувствовал — что-то пошло не так. Что-то случилось с носителем ариуса. Младенец страдает. Он оказался на грани, и это было так сильно, что Никлосу почудилось дыхание смерти. Он вкушал этот запах, погружаясь внутрь себя. Ему нужно выбираться. Он должен остановить эльфов, пока они не откроют мост.

Напрягая руки, раз за разом Ник пытался призвать нориус, но пиявки Моры сидели крепко, сжимая его связь. Как же обидно это чувствовалось! Сила только вернулась к нему, но раз за разом он не успевает ею воспользоваться и оказывается в цепях. Ни одной удачной попытки. А ведь прежде он был воистину всемогущим. Никто не смел перейти ему дорогу!

От бессилия Никлос завопил, но изо рта вырвался лишь стон вместе с каплями бурой жижи, от которой запершило в горле и всё вокруг на миг потемнело. А когда зрение вернулось, перед ним в золотистом, призрачном сиянии стоял Ктуул. Его учитель улыбался, глядя лукаво, чуть ли не ехидно, как если бы всё это было забавой. Очередной игрой.

— И ты позволишь ей вот так себя победить? Связанный, прикованный, избитый и почти живой труп — блестяще! Мой ученик сдался перед какой-то эльфийкой, одержимой бредовыми идеями. Молодец! Продолжай в том же духе и к завтрашнему дню от тебя ничего не останется. Не будет никого, кто сможет её остановить.

Ник укоряюще глянул на Ктуула и поперхнулся кровью. Бурая жидкость на полу отливала маслянистой чернотой, а во рту образовалась гнилая слюна, высасывающая из него все соки.

— Ты можешь остановить свою непокорную «дочь».

— Ммм. Да. Могу. Но зачем, если ты можешь это сделать? Зачем упрощать задачу, когда это станет отличным испытанием твоих сил? Твоих границ. Ты же хочешь увидеть, что за ними? Хочешь почувствовать истинную мощь, сокрытую в тебе? Твои предки загнали себя в узкие рамки, чтобы не смущать подданных подлинным величием, но ты больше не король. Сам себя низверг с трона. Больше не нужно сдерживаться.

— Я не понимаю! Каждая попытка обратиться к нориусу лишь ускоряет гниение. Мне наоборот приходится сдерживаться, чтобы сразу не превратиться в ахийскую тварь!

Ктуул обошёл вокруг Ника, заставляя того нервничать, когда старый бог оказался позади и буквально нашептал подходящий способ:

— Но ты ведь не знаешь, что будет, если дойдёшь до конца. Не знаешь, чем закончится слом всех оков. А может… может, стоит попробовать нечто бо́льшее? Нечто, перед которым нет запретов. Может, стоит вызвать в себе иную силу? Попробовать призвать её?

— На том конце непроснувшийся младенец. Как ты себе это представляешь?

Призрачная рука опустилась на плечо Никлоса, и Ктуул оказался перед его лицом. В глазах вечного горели тысячи радужных звёзд в золотистой оправе. Он буквально светился силой, непоколебимой мощью и уверенностью в своём ученике.

— А ты попробуй. В противном случае твоя слабость обернётся крахом для нас всех.

* * *

Давно растворился в воздухе вечный. Погасли огни шатра, а за его пределами воцарилась могильная тишина. Ахийские твари будто заснули, хоть им и неведом сон. А куда отправилась сама эльфийка, Ник мог только гадать. Его смущало движение силы. Ощущение, что ребёнок где-то поблизости, переполненный такими яркими, взрослыми эмоциями, которые не должен испытывать. Там был и гнев, и отчаяние, и бесконечная ранимость, затаённая усталость, рождённая в поступках. Сплетённый в узел комок чувств взрывался вспышками, заставляя нити, связывающие ариус и нориус, дрожать как в предвкушении. Как если бы приближалось долгожданное воссоединение.

Натянув звенья цепей, Ник опёрся о искалеченные ступни, морщась от вспышек боли — Мора перерезала сухожилия, лишая примитивного шанса на побег. Он должен быть искалечен, чтобы её яд действовал, лишая его воли и превращая в тупое орудие её желаний.

Так больше не могло продолжаться. Если она права, то уже сегодня эльфы вместе с Селестой ступят на мост и умрут. А оставшиеся лишатся последней защиты лесов и попадут прямо в когти ахийских тварей. Он не мог этого допустить. Если нужно довериться словам Ктуула, он так и сделает. Ведь было что-то такое в воздухе, говорящее, что всё не так просто. Что есть шанс.

Закрыв глаза, будучи и так в полной холодной тьме, он обратился к ядру своей силы, заставляя нориус полноводной рекой спуститься по венам, покрывая каждый миллиметр его тела. Пока как подготовка, без нажима, чтобы яд не смог проникнуть глубже и влезть, замещая нориус, в эти пути, пронизывающие всё его существо. Нельзя оставить пустоты. Нельзя открыться перед ядом. Это его единственный шанс.

Закончив, ощущая небывалую плотность тела, Ник сжался, сдавливая зубы, прогоняя вспышки боли. Он напрягся, изогнулся кверху, а потом отпустил разом все барьеры, выпуская тьму целиком.

«Ответь! Ответь же на мой призыв!» — завибрировали связующие нити. Звон разлетался во все стороны, гремя набатом, а Никлос поднимался в воздух, и вокруг него плясал нориус, сжигая и яд, и тени, и саму тьму. Завизжали твари, потревоженные потоком чистой ярости. Их маслянистые тела прижались к стылой земле, пригибаясь всё ниже и ниже, в попытках укрыться от нестерпимого сияния первозданной тьмы, из которой они когда-то были призваны, чтобы захватить тела живых и ступать на чистую землю.

«Я призываю тебя!» — потянулась по каналу следующая мысль, резавшая острыми иглами волю на том конце. Никаких полумер.

В небе с крыльями, заполонившими нитями нориуса небосвод, парил чёрный дракон. Его роскошная блестящая шкура переливалась всеми оттенками чёрного, разражаясь красками от чернильного индиго до фиолетовых предгрозовых цветов. Вокруг кружились тысячи линий и дуг, сплетающихся в одно целое и разлетающихся на десятки колючих булав, прорезая ночь истинным цветом бездны.

От его движений холодел воздух, испаряя грядущее лето, сгущая тучи до морозной свежести. На землю спустились первые снежинки, от которых жухлая трава покрылась тонкой корочкой, что как язва расползалась по поверхности, замораживая тварей и превращая их в ледяные скульптуры. Затрещали зимние грозы, вспышки в небе только подчёркивали бесконечную дыру на месте, где сиял чёрный дракон, из рта которого вырывалось голубое пламя дракола, способное заморозить и саму смерть.

Там, где пролетал дракон, никли цветы, насекомые бились друг о друга как хрустальные шарики, а звери падали замертво, выстуженные до абсолютного нуля. Деревья взрывались разящими осколками и те, кто не погиб сразу, был убит этими ледяными ножами.

Казалось, что сама ночь переродилась в царство снега и мороза, переполняясь скрученными ураганами, затягивающими живое в своё нутро. А луна, лишь на миг выглянувшая из-за серебристых туч, казалась рваной, бритой до блестящей выстуженной белизны, как если бы и она подверглась силе истинного нориуса.

Сам дракон оставался безмятежным, обретшим целостность. Он поглощал живое, не чувствуя вкуса, не чувствуя желания делать это. Даже мысль не цеплялась за его равнодушное нутро. Он просто существовал, как может существовать ничто. Конец без начала. Без потребности чувствовать. Свободная сила бытия.

Только одно смогло потревожить его. Только одна незначительная мелочь на миг привлекла его внимание своим раздражающим уколом из места, где у него должно было быть сердце. Дракон увидел точку далеко позади себя, разделённую на двух женщин, посмевших остаться в живых на его радостном поле смерти.

Они бились друг с другом, и где ступала нога одной из них, неживое оживало, что было неправильным. Он сделал это место своим началом. Он заложил в него первые ростки настоящего небытия, а она посмела его изменить. Посмела восполнить отвратительным цветом, формой и плотностью. Это нельзя было оставить просто так.

Один лишь взмах крыльев и он оказался прямо над сражающимися, над девушкой, пытающейся белой силой сковать черную жрицу тьмы. Истинное я нориуса признало в чёрной свою неочевидную последовательницу, отчаянно жаждавшую уничтожить мир. А белая была противовесом. Белая была живой и стремилась к жизни. Поэтому проигрывала. Нужно лишь подтолкнуть его жрицу, чтобы возмутительница спокойствия исчезла навсегда, и он смог вобрать в себя весь мир.

Однако та поступила неожиданным способом, когда он направил к ней несколько нитей в помощь. Она отрезала их своими могильным клинками, и будто только заметив его на небосводе, извернулась, и оказался за спиной белого существа, приставляя один из клинков к её шее.

— Тронешь меня — и твоя драгоценная Селеста умрёт! — закричала эльфийка, на пробу пуская кровь.

Существо замерло. Без собственного я, оно не было способно распознать слова Моры, для него это звучало живое воплощение звука. Это эмоции на другом конце его существования. Как его жрица, та, что стремиться воплотить его форму бытия может быть способна на такое? Она должна умереть изнутри, чтобы помочь ему. Она препятствие для самой себя!

Он попытался вновь направить к ней нити нориуса, чтобы она вплела их в свою кожу, перерождаясь в карающее ничто, но тут белая вспыхнула как спичка, ослепляя его, и он беззвучно завопил, сжимаясь в чёрный шар. Ему казалось, что каждая частица его небытия взорвана этой живой белизной, этой отравой, цепляющейся к его существу. И быть крику, звучащему на всех частотах, услышанным тьмой, но белое лишь прицепилось к чёрному, переплетаясь, и услышал нориус ответный призыв:

«Всё моё — твоё. Всё твоё — моё».

* * *

Сначала Никлос зажмурился. По привычке, как выйдя на яркое солнце, вот только здесь его не было. Здесь как будто ничего не было. Всё в тусклых серых тонах. Без вкуса, без тяжести притяжения. Без давления. И сам он себя ощущал бесплотным. Разве только имел человеческие очертания, запакованные в привычный наряд из чёрных тканей. При этом наощупь никак не ощущавшееся. Как если бы он гладил воздух. Позади раздалось негромкое дыхание. Резко обернувшись, он увидел её.

Селеста, безучастная, равнодушная, как если бы слепая, стояла на месте в белом платье. Она равнодушно смотрела по сторонам, стараясь дышать полной грудью, пытаясь принять это место, лишённое чего бы то ни было. Она видела в этом смысл, как будто закончилось нечто утомительное, длинное и тяжёлое. Драконица выглядела как человек, вырвавшийся из темницы, но потерявший смысл слова воля.

— Где мы находимся? — осторожно поинтересовался Ник, с тревогой оглядывая такую новую Селесту.

Мужчина понимал, что случилось нечто непоправимое. Ужасающее. И это связано с тем, что она вернула себе ариус. С тем, что именно она призвала Демона и сплела их в одно целое.

Потянувшись к своей силе, он ощутил, как пошла рябь по этой пустой реальности и на миг проскользнула картинка извне, где они как единое целое держали в руках извивающуюся Мору, медленно сдавливая её, пока не брызнула кровь. Там время текло иначе. Оно будто застывало, готовясь и вовсе остановиться, пока они не будут готовы вернуться.

По крайне мере один из них.

— Сердце Демона. Должна была догадаться, что, когда мы оба раскроемся целиком, случится нечто подобное. Я видела это в воспоминаниях Клэрии. Ей ни разу не удалось покинуть это место без Карга.

— Почему ты призвала к Демону? Когда-то ты клялась, что не позволишь ему вернуться. Что изменилось? Что с тобой произошло? — Никлосу всё меньше и меньше нравилась эта новая Селеста.

Она вцепилась в это место, как если бы оно стало её тихой гаванью. Местом упокоения.

— Может я просто устала сражаться с неизбежным? Может, это должно было случиться, и я просто заканчиваю начатое. Радуйся, ты получил всё, что хотел. Меня, ариус, Демона. Скоро тебя поглотит Ктуул и всё закончится. Мои родные выживут — вместе с эльфами покинут этот мир. Хоть какая-то отрада для тех, кто вольно и невольно жертвует своими жизнями, чтобы Ктуул мог выпить ядро этой планеты. Просто конец. Я проиграла. Вечный оказался истинным чтецом душ. Он понял, что способно сломить меня.

— И что же это?

— Я сама.

Разве может пара слов быть окрашена такой немыслимой, разящей в сердце эмоцией, в которой сосредоточены все краски первобытного ужаса перед самим собой? Она будто сияла этим. Будто всё на свете окончательно утратило смысл и превратилось в ничто. Из неё ушёл воздух, вода, земля и огонь, пылающий в душе каждого дракона. Она потеряла всё. И в этом открылась навстречу Демону, чтобы он забрал остальное. Полное поражение. Потеря цельности. Потеря души.

— Что произошло? — это всё, что он смог выдавить из себя, настолько сплелись в нём тысячи вопросов и пугающих мыслей.

Его возвращение из первобытного состояния нориуса оказалось стремительным и всепоглощающим. Он не мог не окунуться в водоворот из чувств, из ощущения массивности того, что делает живое живым. И на таком контрасте казалось, что они поменялись местами.

Глаза Селесты заволокло туманом из серебра, а на кончиках пальцев возникли совсем тонкие нити ариуса, которым она провела по своему лицу, снова убеждаясь какой полноводной рекой разлилась белая тьма по венам, по сосудам её сердца.

Впервые девушка осознала, что в силе нет оттенков добра или зла. Нет слова справедливости, карающей длани праведности и непогрешимости. Ариус был просто составной частью основы этого мира. Это люди наделили его свойства сиянием доброты и мира, также как и нарекли нориус тьмой и злом. Но, в сущности, они не были ни тем, ни другим.

— Я убила своего брата.

Произнесённые слова камнем упали в безмолвие этой всепоглощающей пустоты. Они покачнули едва обретённое равновесие, и Селеста наклонилась, прикладывая руки к животу, пытаясь удержаться и не нырнуть ещё глубже в пустоту.

От вставшего рядом Никлоса она отшатнулась, выставляя руку, чтобы не дать поддержать себя, чтобы не дать ему сказать хоть слово поддержки, утешения или любви. Она не могла позволить ему даже взглядом оправдать свершённый поступок. Селеста знала, что если увидит хотя бы что-то, то уже ничто не сможет остановить её от распада личности. И Никлос, каким-то шестым чувством, понял это и застыл, удерживая новую лавину вопросов.

— Так ты вернула себе ариус.

— Эльфы уходят. И забирают с собой мою семью. Это должно было остановить Ктуула, но он придумал, как убедить меня найти способ забрать ариус. Он будто знал наперёд, что ты не сможешь похитить ребёнка, а я буду способна… — девушка запнулась и подняла голову, холодом обжигая Ника. — Оправдание. Я была под воздействием Ктуула. А ведь он даже не сказал, что именно сделает, если я не заберу ариус. Только обещание. И я купилась на это. Придумала способ. Даже надежду изобрела и всё сработало. Ариус у меня и я воскресила Кирста. Вот только цена…

— Оказалась твоей душой. Чтобы Ктуул получил выхолощенный ариус ради возрождения Демона. Он знал, что нет иного способа вернуть эту силу. Я никогда не посмел бы принудить тебя.

Селеста вымученно улыбнулась. Её лицо — бледное как смерть казалось призрачным в месте серых тонов. Слишком мёртвым, как если бы она сама умерла изнутри.

— Я не выйду наружу. Здесь легче дышать. Легче нести это бремя. Ты получил то, что хотел. Я всегда буду рядом с тобой. Как и он. Мои родные скоро покинут этот мир, но… ты же сможешь убедить его не трогать нашу планету? Я знаю, это чудовищно, но и я сама чудовище, поэтому… во вселенной столько иных ожерелий…

Ник не сдержался и схватил её за запястья, выкручивая руки, отчего она испуганно ойкнула, но не попыталась вывернуться, оставаясь безвольной, поникшей. Пустой.

— Прекрати. Как ты можешь сдаваться сейчас?! Как можешь сдаваться после той цены, что уплатила? Ктуул знает тебя? Брехня! Он ничего о нас не знает! Выжил или не выжил ребёнок — неважно! Теперь мы можем остановить его.

Сжав сильнее, Никлос заговорил проникновенным голосом, пытаясь поймать ту тональность, что вытянет девушку из той апатичности, что засасывала её как в трясину:

— Я знаю, как это сделать, но ты нужна мне. Настоящая ты. Которая не сдаётся. Не ломается. Сопротивляется до конца! Ты столько раз проигрывала, столько раз оказывалась на земле, но раз за разом поднималась! Это качество — важнее прочих. Ты не сдаёшься. Сэлли, пожалуйста, не сдавайся сейчас. Закрой все эти чувства в сундук и затолкай его куда подальше! Соберись! Если сейчас мы не победим — то для нас всё будет кончено.

Селеста тупо смотрела на Никлоса и пыталась понять, о чём он говорит. Отчаянно ныли руки — в местах соприкосновения вилась тонкая дымка нориуса и льнущей к ней ариус. Тогда Ник встряхнул её, приближая к себе:

— Ты знаешь его. Знаешь, что он уничтожит этот мир, потому что это в его природе. И тогда твоя преступная жертва потеряет смысл. Ведь мост не сработает. Они или умрут, пытаясь пройти по нему, или останутся здесь.

Кто стоял перед ней? Король, оставивший престол? Мужчина, жертвующий миром ради своих желаний? Человек, выбравший тьму, так как от него отвернулся свет? Или же тот, кто, несмотря ни на что, стоял на своём, держась за то немногое, что осталось в нём своего?

Перед глазами Селесты вновь замелькали кадры из воспоминаний Клэрии, она как будто нырнула в «кино», которое так восхищало молодую волчицу, прежде чем девушка попала в этот мир. Кино, в котором Селеста видела Карга. Видела и слышала его, как если бы он стоял рядом. Как много Ник осенью прошлого года перенял от своего далёкого предка? Не зная, он копировал его, и Карг воплощался в нём с ужасающей ясностью.

В человеке, стоящем перед ней, не было ничего от Карга. Это был Никлос. Такой, каким он был до встречи с ней. До того, как яд проклятия начал действовать. Его суть, прошедшая через мясорубку бездны. И если он, после всего, выстоял и готов бороться до конца, как она может сдаться? Как она смеет сломаться, когда совсем недавно была уверена в себе как никогда?

— Что мы должны сделать?

Глава 21. Координация душ

Никлос и Селеста

Вынырнув обратно в мир, они разлетелись в разные стороны, как перевёрнутый магнит. Селеста упала на колени, впиваясь пальцами в почву, покрытую тонким слоем снега. Стояла зима посреди весны. Холод держался в воздухе, однако рассвет уже топил лёд в тонкие реки, открывая перед ними бескрайное поле мёртвой земли.

— Куда делась Мора? — первым делом спросила Селеста, вставая и отряхивая платье, пошатываясь, как если бы до этого спала долгим сном мертвеца. — Она же была в наших руках!

Ник, поднимаясь следом, сумрачно огляделся и понюхал спёртый воздух, в котором стояли такие явные ноты ахийских тварей. Ему казалось, что он уничтожил их всех. Однако сразу стало ясно, что его действия ранили по большей части природу. Она буквально рассыпалась на их глазах под равнодушным красным светом небесного светила. Краски выгорели до черноты, запеклись в хрустящую корочку и пейзаж кругом напоминал последствия схода лавы после мощного извержения. В воздух, вместе с остатками снега, поднимались легчайшие пылинки пепла, разнося кругом горечь от гибели долины Винцель.

Видимо Селеста осознала, где именно они находятся. Это было дно озера, потерявшего воды за одну ночь. То самое место из детства, где Селеста когда-то бывала с отцом и Артаном. Место её спокойствия. Однако девушка подавила в себе скорбь, отправляя её туда же, где разместилась печаль от содеянного. Эти эмоции нужно держать под замком, иначе ей не пережить грядущее.

— Видимо, сбежала.

Что-то поменялось в некогда обжигающих отношениях. Невидимая полоса пройдена и теперь они воспринимали друг друга на равных. Они держали в себе запертыми неспокойные грехи, которые уравнивали их веру в собственные силы. Больше никаких полумер, намёков и тайных помыслов. Переступив через прошлое, оба готовились к тому, что грядёт.

Селеста, словно очнувшись, вынырнула из тёмного мысленного омута и повернулась к Никлосу, задумчиво оглядев его с ног до головы. Приняв решение, встала напротив, быстро накладывая руки на его лицо. Он даже не успел возразить, как прошла судорога в местах, где от её пальцев отделился ариус и одной прохладной волной пронёсся по шрамам, ранам, задевая глаза, выправляя и залечивая, казалось непоправимый ущерб.

— Так будет правильно, — спокойно заявила девушка, осматривая совершенно чистую кожу.

Она ненадолго задержала руку, чувствуя горячку его щёк, а потом отпустила, неловко скрещивая руки на груди.

— Спасибо.

Дальше, не сговариваясь, они взмыли в воздух и направились в сторону, где чувствовалось возмущение воздуха, где трещали искры и поднимался серый дым. Они шли за Морой.

* * *

Эльфийка едва могла стоять на ногах, так сильно её надломил Демон. Она была вечной, в ней горели ядра погибших миров и в её силах восстановиться, сращивая сломанные кости и залечивая открытые переломы, снимая гематомы и сшивая рваные раны, однако она берегла силы для более важной задачи.

Мора стояла на границе Ауэрских лесов, черпая недостающее в изуродованной земле, чтобы одним ударом прорвать защиту и последней песней чёрной эльфийки прорваться внутрь, отравой заполоняя сердца живых, стравливая их друг с другом. Это потребует от неё всего, но она уже не могла остановиться. Последний удар. Её крик достигнет ядра этой планеты и всё будет кончено.

Опираясь на толстую палку, вечная с небывалой ясностью чувствовала шершавость дерева под рукой и видела, как на тёмной поверхности остаются серые следы прошедшего пепельного дождя. В воздухе стоял такой отчётливый привкус серы, что он скрипел на крошившихся зубах и оседал на языке вязкой горечью. Её лицо покрывала смолянистая плёнка, стягивавшая кожу, а в глазах рябило от пережитого давления. Они покраснели и запали, но огонёк на дне зрачков горел по-прежнему ясно.

Как много тяжести держалось в теле, с каким трудом она удерживала себя вертикально, прогоняя жалкие мысли об отдыхе и минутной передышке. Ей потребовалось так много времени просто, чтобы дойти сюда, хотя раньше дорога заняла бы меньше секунды,стоило только пожелать.

Сплюнув кровавую слюну, она облизнула сухие до корки губы, и улыбнулась. Она успеет. Не может не успеть. Даже стрелы, пущенные из леса, были ей нипочём — в ней оставалось достаточно резервных сил, чтобы они падали, недолетая до ног.

— Бойтесь! Бойтесь кровавой Моры! Пришёл час расплаты! — мощно и гулко прозвучал голос в умолкшем и застывшем лесу. Её крик пронёсся по подлеску, но даже птицы не вылетели навстречу — они погибли прошлой ночью и лес был тих. Но не безлюден.

Подобравшись, она отшвырнула палку и распрямилась во весь рост. В её сердце пела песнь погибшей родины. В её глазах стояли искривлённые лица ушедших родных. Давно унесённые песком времён глаза матери и улыбка отца. Сёстры, сгинувшие в пламени лихорадки, брат, рискнувший пересечь мост миров, заложивший сонливую бомбу в радужных лесах белокожих. Она видела предводителя своего отряда, кричавшего на неё за никчёмность и утверждавшего, что такие как она приведут их к гибели. И она видела ту, из-за которой смерть мира чужаков кажется особенно сладкой, ведь её отобрали, когда ещё была надежда.

Множество лиц пронеслось перед глазами старой девушки, и хоть прошла вечность с тех пор, они стояли перед ней как живые. Они одобряюще улыбались ей, говоря: «Давай, сделай это! Отомсти за нас!»

Пальцы искривились как когти хищной птицы, голова наклонилась вперёд, а из горла донеслось низкое утробное мычание, наполненное символами ядовитых нот. Самая тёмная магия. Запретная, которую даже её командиры не смели использовать, опасаясь, что это сотрёт с лица земли всё живое. Не зря истинный нориус признал в ней свою жрицу. Мора отринула свою личность, стирая её как тряпкой, погружаясь в магию отречённости. В магию смерти.

Изо рта вырвались первые клубы яда. Дым просочился сквозь эбонитовую кожу, и налетевший ветер смахнул его и как пригоршню бросил на свежую зелень на пересечении мёртвого и живого лесов. Она почернела и скукожилась, сжалась, испуская бо́льшую порцию яда. Это была настоящая эпидемия и там, где чернота просачивалась под верхний слой почвы, могла ступать Мора.

Её глаза покинул радужный свет, и где-то далеко-далеко отсюда узкая ухмылка скользнула по губам Ктуула. Он потерял связь с «дочерью». Натянув поводок на шее Туулы, вечный прошептал: «Ты вырастила настоящее чудовище, сестра моя. Жаль, что я так недооценил тебя».

А Мора ступала дальше. И эльфы, скрытые в чаще, бежали от неё со всех ног на последний рубеж обороны. Там, оставшиеся старейшины леса прощались с жизнью, чтобы доделать ступени к мосту, уже сияющему белизной и готовому принять первых пассажиров в незнакомую, спасительную гавань.

Эльфийка была даже немного разочарована. Она ожидала, что враги набросятся на неё, сплетая канаты белой магии, бьющие по земле как молотом или как плетью, что они бросят в неё песком радуги, что вгрызается в поры кожи, заставляя ту белеть, пока не обнажится кость. Мора помнила всю боевую мощь белокожих, но ей было невдомёк, что это поколение слишком давно ни с кем не воевало и просто не могло ничего противопоставить. Все их силы уходили на постройку моста и сдерживающие заклинания, чтобы просто не дать ей идти слишком быстро.

Ничего. Она больше не торопится. Пока яд набирается из ядра вечности, она уже не может повернуть. Теперь только до полного уничтожения.

Вокруг неё — сплошная тьма. Чёрный цвет пожирал живую плоть леса, что жалобно стонал под его напором, забираясь всё дальше и дальше. Вскоре Мора остановилась у первого трупа эльфа. Один лишь взгляд и по его телу прошлись неестественные конвульсии, кости выгнулись под немыслимым углом, треща как на морозе, а потом раздался визг новорождённой ахийской твари. Душа накрепко прикипела к мёртвым жилам и теперь металась под оболочкой, оглашая застывший лес отчаянным воплем. Вскоре она умолкла и извернувшийся на коленках побежала вперёд, а вслед за ней другие восставшие.

— Аргэ ктуан лэху, — прошептала Мора, вздёргивая подбородок. — Идите, идите же, мои слуги! Покажите, что их ждёт!

Вставали новые твари из тел некогда прекрасных эльфов, они поднимались, и их кожа бурела под действием отравы, переполняясь липкой чернотой, белки глаз темнели, а в зрачках загорался белый огонёк запертой души.

Вперёд, под гнётом зова тёмной эльфийки, вперёд против бывших друзей и родственников, против любимых и близких, против самой расы, пока внутри бьётся душа, пытаясь вырваться из оков и не видеть, как под пальцами трещит кожа попавшихся на пути эльфов! Не слышать их умоляющих криков, не видеть, как собственные зубы вгрызаются в плоть и выгрызают сердца, чтобы новые рабы поднялись и обратились следом, как волна, идущая на центр Ауэрских лесов.

Эльфийка чуть отстала, она только слышала вопли, уносящиеся ветром на многие километры вокруг. Эта музыка агонии, это падение врагов казалось райской песнью. Великим исходом.

— Вы заплатите за всё, — прошептала девушка, на секунду прижимаясь к дереву, чтобы перевести дух.

Её живот непропорционально раздался, и она наклонилась вперёд, выблёвывая очередную порцию яда, почти видя, как так просачивается сквозь почву и погружается глубже, отравляя корни и медленно продвигаясь к ядру планеты. Её сил хватит. А когда придёт время, она взорвётся как сверхновая и уничтожить всё вокруг.

Мора скорее почувствовала их приближение, чем увидела чёрные и белые крылья над мёртвым лесом. Заслонив рукой красное солнце, она наблюдала, как они спускаются вниз, кружась вокруг друг друга и падая низ единым целым.

— Вам меня не остановить! — прошипела эльфийка, отирая рот от остатков яда. — Вы лишь жалкие сущности этой планетки, в вас нет силы противостоять мне!

Вот только Демон так не считал. Он бросился вперёд, выплетая из себя чёрно-белые нити, обрушивая их как разряды молний на грудь эльфийки, отбрасывая её назад. И уворачиваясь от бурого тумана, выплывшего из её рта. Демон бил вновь. И вновь, пока эльфийка отступала, каждый раз отправляя ответный удар, скрипя и разражаясь злыми воплями. Она плевалась ядом, но он даже не долетал до кожи Демона, этого превосходного бесполого существа, состоящего из серых оттенков и тонов.

У него не было человеческого лика, только обозначенные черты на местах рта, носа и глаз. Он сам был как масло, обтекаем, бесформенный и потрясающе гибкий. Под его кожей бугрились узоры ариуса и нориуса, сплетающихся как узлы по всей поверхности и каждый новый удар порождал бурление в них, насыщая то чёрным, то белым цветом.

Мора устала от полумер, когда её зашвырнуло вверх и она упала с высоты тридцати метров прямо на поляну, оставив в ней дыру, над которой взметнулись чёрные хлопья пепла. Одним движением она вернула себя в вертикальное положение, и взмахнула руками отражая новый удар, так что Демон сам отлетел назад.

— И это всё, на что вы способны? — усмехнулась она, прижимая руки к пустому чреву, не успевшему насытиться новой порцией яда. Она всё израсходовала, и пора прибегнуть к действительно сто́ящей магии. — Тогда умрите. И пусть Ктуул из глаз Клоса видит, как рушится земля у него под ногами!

Мора выудила из-за пояса короткий кинжал и приставала к груди. Один удар — точно в сердце и взрыв будет такой мощный, что оставшаяся отрава рванёт прямо в эпицентр планеты к ядру и уничтожит его. Это будет последний акт отмщения. И пускай она не успела увидеть, как умирают последние враги, она будет знать, что сделала это. Месть свершится.

Время замедлилось, вытягиваясь как струна. Демон осмысленным взглядом уставился на неё и в головах Никлоса и Селесты промелькнула одна-единственная мысль. Только бы успеть. Только бы времени, подвластного их магии, хватило на то, что они планировали сделать. Взметнулись крылья Демона, и он ринулся над землёй к эльфийке, тянущей лезвие к груди. Она тянула его, а Демон уже ухватил её за плечи, меняя траекторию и взмывая вверх. Слабое сопротивление из-за слишком быстрой скорости лишь немного сбило с пути, и Демон набрал высоту, чтобы как комета устремиться вперёд к оставшимся зелёным кронам леса, к самым высоким и густым деревьям, над которыми уже расцветали белые линии моста.

«Только бы они пропустили!» — мелькнула мысль Селесты. — «Только бы моё приглашение оставалось в силе!»

Зажмурившись, внутри Демона сущности Селесты и Никлоса вцепились друг в друга и прошли насквозь черту, отделявшую зелень от мёртвых деревьев. Удерживаемая Мора широко раскрыла глаза, не веря, что оказалась на бесконечно-прекрасной территории эльфов. Эльфийка на миг ослабила концентрацию и чуть не утратила кинжал, когда её тряхнуло и она вновь основательно ухватилась за рукоять, обращая обратно к груди.

«Успеть! Успеть! Успеть!» — пела тёмная душа, а скорость и звук сливались в серые, вытянутые линии, визг стоял такой, как если бы она влезла в водопад, окружённый тысячью цикад, орущих на максимальной громкости.

Снизу зазвучали трубы тревоги, разнося над эльфийской территорией предупреждение об опасности, что неслась над ними в воздухе, почти касаясь драгоценных лесов. Люди и эльфы спешили к мосту, но только успевали увидеть тень, мелькнувшую над ними и последующий вал ветра, от которого даже могучие кроны гнулись к земле.

Демон всё набирал и набирал скорость, видя единственную цель перед собой. Прекрасные, сплетённые из белого шёлка и перламутровых облаков лестницы, ведущие на белоснежный мост. Даже сквозь шум ветра до них доносилось тонкое пение, издаваемое сверкающей поверхностью, а вдалеке, в самом конце моста зыбко дрожали очертания иного мира, полного фиолетовых и сиреневых оттенков. Там бескрайние волны набегали на серебристые берега, а небо украшал тонкий обруч вокруг спутника неведомой планеты. Изумительное зрелище лишь на миг захватило внимание Демона, прежде чем он почувствовал — нож коснулся кожи Моры. Нож прошёл первый слой и вот-вот достигнет оболочки сердца.

Всё потерялась в бешеной скорости, а потом Демон резко остановился и по инерции бросил эльфийку вперёд с такой силой, что она разбила воздушный хрусталь врат и влетела прямо на мост, не успевая остановить занесённую руку, и движение, в котором сплелась жажда успеть, обернулось обманом — она успела. В тот же миг, как мост стремительно окрасился в чёрный, над ним вспыхнул ослепительное пламя взрыва и мир выцвел до белизны, пропало волшебное пение, а потом и само видение моста.

Остаточная звуковая волна опрокинула Демона и отшвырнула назад, пока он не пал, пробивая в листве дорогу к поверхности земли. Последнее, что он увидел — остатки белых звёзд, медленно гаснущих в небесах.

* * *

Пробуждение застало их сплетёнными друг с другом. Сжимая руки, они лежали на почерневшей земле и первое, что увидели — свои лица в отражении глаз. Потом Селеста закашлялась пеплом и приподнялась на руках, оглядываясь.

От края до края вокруг них располагался чёрный лес с границей зелени. Он казался как после сильного пожара. Ещё тлел местами и повсюду виднелись мёртвые тела эльфов. С исчезновением Моры пропал стержень в мертвецах и души отправились в загробный мир.

— Мы сделали это. Убили её, — прошептала девушка, вставая и помогая подняться Никлосу.

Она осматривает грязное платье и отирает его от маслянистых разводов, что только больше разносит грязь. Её волосы спутались и посерели от пепла, а лицо измазано так сильно, что карие глаза горят как закатное солнце.

— Мы остановили время или же замедлили её? — задумчиво протянул Ник.

— Я бы сказала, что мы ускорились. Никогда не чувствовала ничего подобного. Это было как нырнуть в горную реку и потерять контроль над управлением. Я чувствовала себя пассажиром, и даже не понимала, что происходит вокруг, — усмехнулась Селеста, оглядываясь и замечая кого-то, стоящего в гуще листвы.

Граница между мёртвым и живым была слишком заметна и она подошла вплотную к ней, ощущая непривычное давление перед собой.

Никлос, встав рядом, сразу понял, что это такое. Эльфийский запрет.

— Значит они отозвали моё приглашение, — сухо произнесла девушка, вглядываясь в лица, скрытые в тени листвы. — Я больше не ваш друг, не так ли? — закричала она, ногой вспахивая землю и ударяясь о преграду, от чего по ней пробежались зелёные искры, как побеги молодой зелени.

Из леса вышла эльфийка в траурном, белом одеянии. Фелия, встав напротив Селесты, соединила руки в замок у живота. Вблизи она выглядела старше и мудрее, чем когда девушка видела её в последний раз. Как будто минувшие сутки длились столетия.

— Ты убила младенца и уничтожила мост, лишив нас шанса на спасение. Надежда обернулась проклятием. Лучше бы мы позволили тебе идти своим путём и не дали Артану первым увидеть тебя.

— Что? — Селеста застыла.

— Если бы история шла по накатанной колее, ты встретила бы Никлоса гораздо раньше, — добавила Фелия, её миндалевидный глаза печально блеснули в свете красного светила, а позади раздался приглушённой, недовольный шёпот. — Но история не знает сослагательных наклонений. Ты обрекла нас на гибель. Теперь мы лишь наблюдатели конца твоего пути. Но не друзья.

— Вы никогда ими и не были, — сухо ответила Селеста, хватая Никлоса за руку. — Вы были опытными манипуляторами. Игроками с чужой жизнью. Вы утаивали от меня историю, предпочитая видеть, как я брожу впотьмах, не зная, что ждёт. Обвиняя в преступлении, вы уклоняетесь от собственных. Я знаю, что Мора не была бессмысленным монстром, движимым одним лишь желанием убивать. За ней стоит история действий ваших предков. И кстати, мост, которым вы так дорожили, был отравлен ядом тёмной эльфийки. Скажите спасибо, что он был уничтожен до того, как эльфы ступили на него.

Фелия ничего не ответила на горячую отповедь девушки и в душе Ника поднялся вихрь гнева, успокоенный только прохладой ладони Селесты, которая как будто почувствовала жаркий соблазн проучить проклятых эльфов.

— Будь моим желанием проникнуть к вам — ничто бы нас не остановило! — добавила Селеста. — И что бы вы там на мой счёт не думали, мы не отступим.

Селеста хотела что-то добавить, когда Ник предостерегающе сжал руку, чтобы она не проболталась. Ктуул слышал и видел их через его глаза и уши. Нельзя, чтобы он догадался об их плане.

— Прощай, Селеста Каргат, — прошептала Фелия. — Пусть этот мир переживёт твой короткий век.

Глава 22. Брат и сестра

Ктуул и Туула. Селеста и Никлос

Давно ему не было так хорошо. Так восхитительно, волнительно хорошо! Обуреваемые эмоции проявлялись в движениях рук, сковавшего тело нетерпения, какого-то почти щенячьего чувства восторга. Сложно поверить, что, несмотря на все препятствия, партия сложилась именно так, как он планировал. Было много моментов, когда всё могло пойти не так. Даже Туула, в своей детской манере пошалить, всё равно исполнила свою часть, исподволь вкладывая нужные мысли в головы его «игрушек».

Поступки Моры не стали неприятным сюрпризом, она и должна была сыграть эту роль, чтобы Никлос переступил через черту и призвал Демона. Всё получилось. Селеста выполнила предназначение, эльфийка отправилась на свалку истории. Осталась сущая мелочь, и он почти с игривым нетерпением ждал, когда они придут. Вечный уже слышал шаги, негромкое перешёптывание, участившийся пульс их маленьких сердец, когда они увидели остатки его роскошного празднества. Он подождёт. Кульминация близка.

— Я выполнила свою часть, брат и отец. Теперь ты отпустишь меня? — Туула поправляет ошейник, устало прислонившись спиной к ручке массивного кресла.

После безумного празднества, когда Ктуул собрал «возлюбленных» морвиусов, пригласил горожан и согнал всех придворных во дворец, бальная зала сверкала чистотой. Вечный лично озаботился уборкой, вычищая следы торжества, когда он использовал людей, чтобы приманить бывших детей. Отвлекая внимание, он досуха осушил их всех, несмотря на мольбы о пощаде и прощении.

Теперь, заняв королевский трон, Ктуул любовался отблесками солнца, нарядившегося в кровавые одёжки, предвестники грядущего конца, и пускавшего капельных зайчиков по зеркальной поверхности просторного помещения. Ветра вздымали воздушные занавески, от хрустального декора потолочных люстр доносился тихий звон, музыкой проносясь по застывшему залу. Если прислушаться, то можно услышать отголоски былых торжеств, голоса придворных, звон бокалов, пение и гром из оркестровой ямы. Увидеть призраков, танцующих в центре, почувствовать волнение и яркость их чувств, прежде чем танцы дошли до пика безумия.

Ктуул медленно протянул руку и ухватился за волосы Туулы, запрокидывая её голову и наклоняясь к девушке:

— А ты этого хочешь? Отпущу, и ты превратишься в безликую массу, одну из смертных этого обречённого мира. Хочешь стать пустым местом? Ведь твоя особенность заключается в том, что ты моя несносная сестра. Мой антипод, мой провал и величайшее творение. Остальные достигли высот из-за своей исключительности. Ты же по праву рождения и смерти. Хочешь отказаться от всего? — говоря, он наклонялся ниже и ниже, спуская голос до волнительных, полных обжигающего соблазна нот, в которых мешалось и затаённое вожделение, и надежда, и толика огорчения.

Девушка выдохнула, почти касаясь его губ, видя, как ярко мерцает алмаз в его лбу, как трещит магия сожранных ядер, как отзывается поглощённая сила иных вечных. О, она видела братца насквозь. Видела, что он не против продолжить игру, хоть она и поднадоела им обоим за прошедшие тысячи тысяч лет. Когда живёшь так долго, многое забываешь, утрачиваешь в горячке времени, полностью забывая истинное значение этого слова. Один миг превращается в годы, а годы — в один миг.

— Да. Больше всего на свете я хочу перестать быть твоей сестрой. Да. Я хочу быть обычной девушкой. Хочу забыть всё, чем была. Хочу утратить это и даже больше! Дорогой братец, я хочу забыть тебя. И то, что ты со мной сделал.

Тогда он сбил разделяющее их расстояние и впился в её губы, взмывая вверх и уволакивая девушку за собой. Он пил из неё, как из источника и как бы она не сопротивлялась, погружался всё глубже и глубже, вытаскивая крупицы сил, от чего пальцы Туулы скрючило, а хребет выгнуло, и она беспомощно сучила ногами в воздухе, пытаясь отбиться, пытаясь удержать хоть что-то.

В конце концов, он отпустил сестру, и девушка рухнула вниз как подкошенная, лишённая всего. В ней не осталось и крупицы вечности, брат, как настоящий упырь, высосал из Туулы все соки, и она лишилась волшебного оперения, возвращая истинный облик, хоть и не прихвативший пыль тысячелетий. Лёжа на животе, она подгребла к груди коленки, сжимаясь в позу эмбриона. Её сдавил нечеловеческий холод, от которого дрожало тело и стыла душа. Туула забыла, что это такое — быть человеком. Не иметь никакой силы. Быть слабой, беспомощной, почти что слепой.

Он медленно спустился к ней, прикасаясь к оголённой шее. Раздался щелчок, и ошейник распался на две части, вызвав вскрик со стороны девушки. Тогда Ктуул опустил руку на её спину, утешая как ребёнка:

— Ты свободна, сестра. Больше я не трону тебя. Правда… не уверен, что ты переживёшь грядущее. Боюсь, ты умрёшь вместе с этим миром, когда я получу своего Клоса.

Туула внутренне сжалась. Она знала, что он поступит так. Знала, но всё равно выбрала этот путь.

— Ну-ну, не расстраивайся так, сестрёнка. Помнишь, что я обещал тебе, когда всё только начиналось? — он присел рядом, перетягивая её к себе на колени, и погрузился в сладость и горечь воспоминаний:

— Я помню тот день, как один из счастливейших в моей жизни! Тогда ты отдала мне всё, что у тебя было. Встала на колени, моля о спасении, и я даровал его тебе. Никогда и пальцем не тронув… и ты всегда была со мной! Сейчас пути расходятся. Скоро ты превратишься в ничто. Станешь пустым местом, ведь исчезнет ядро этой утомительной планеты, и твоя душа рассыплется космическим мусором, отголоском, путешествующем между звёзд. Мы иногда чувствуем их. Эти случайные эмоции, чувства потери, незавершённости, всё, что осталось от выпитых планет. Ты познаёшь, что это такое — быть потерянной, — он приобнял её и подтянул к груди, чтобы взглянуть в глаза той, чьи разбитые чувства так долго волновали его.

Её истинный, невыразительный лик приятно грел сердце вечного. Её горечь вызывала в нём почти человеческие желания. Ему нравилось смотреть на то, как Туула пытается вырваться из рук, держа в мыслях — «Я свободна. Он отпускает меня. Не тронет больше. Всё закончилось!»

А потом горячий шёпот и прямо в лицо:

— Но если ты очень-очень сильно попросишь, если будешь умолять и снова встанешь на колени, если докажешь, что хочешь этого и готова ради меня на всё — обещаю, я верну тебя. Ты вновь станешь вечной. Моей сестрой, дочерью и возлюбленной. Мы вместе отправимся в другие миры и никогда не расстанемся. Моя дорогая Туула. Покажи свою любовь, и я прощу все прегрешения, забуду, как ты пыталась манипулировать Никлосом, Селестой, Шэ и Олой. Забуду, как ты настраивала против меня остальных вечных, как сопротивлялась мне, коварно утверждая, что преданна до конца. Давай, давай начнём всё сначала, милая? — в нём было столько тепла, заботы, какой-то лихорадки чувств, от которой и руки его становились теплее, почти обжигая тонкую кожу Туулы, что с испугом смотрела на него.

Она пыталась вырваться, заткнуть уши, чтобы не слышать обещаний в его речах, не слышать слов: «Ты так доверчива, как в тот день, когда помогла победить первого врага. Когда открыла способ обойти физический поединок через магию. Нашла учителя, и деньги, чтобы он обучал меня. Никто не знал, что это была ты. Что это сестринская любовь уничтожила отца и родное ожерелье. Что это ты открыла во мне силы, перевернувшие равновесие природы. И уничтожившие всё».

Туула была виновна во всём, что с ней случилось. Виновна в любви к брату, который никогда на самом деле не любил её.

И теперь он доказывал, что она опять ошиблась, что даже найдя, казалось бы, идеального спутника, он не готов отказаться от любимой игрушки.

— Ты же обещал, — прошептала она. — Ты говорил, что отпустишь…

— Но так и есть! Я отпускаю тебя. Если ты этого действительно хочешь. Если готова отказаться от всего, даже от жизни и послесмертия, готова превратиться в пустоту. Да. Я отпущу тебя в это, — притворное простодушие так и сочилось из него, из того, как он держал её на месте, не давая и секунды на то, чтобы вырваться и хотя бы чуть-чуть вздохнуть холодного ветра, чтобы разорвать ненавистные узы.

— Тогда отпусти! — закричала она, ударяя по его груди.

Она била вновь и вновь, а он обращал её гнев в истерику, обхватывая руками и прижимая к себе, утешая, как если бы речь шла о разбитых коленках.

— О, сестричка, как же тебе больно, — с напускной заботой шептал он. — Как я могу отпустить тебя, если ты так разбита? Если тебе так плохо? Как я могу бросить, ведь ты не сможешь жить без меня, дорогая?

Мысли Туулы метались как птицы, запертые в клетке. Она искала выход и не находила. Она так отчаянно мечтала освободиться, даже не предполагая, что он никогда в действительности не даст ей и шанса сделать это. Что он всё равно будет издеваться, прикрываясь любовью.

У неё была только одна попытка. Только один шанс. И она воспользовалась им:

— Слышишь? Они идут. Они скоро будут здесь! Так ты хочешь встретить их? Своего любимого Клоса, выбирающегося из Никлоса, как из старого, плохо сидящего костюма?

Ктуул, сочтя её слова за поражение, отпустил девушку и даже помог подняться, хоть её и знобило от жуткого холода в костях. Взмахнув рукой, он нарядил сестру в блестящее, облегающее платье, завил волосы в длинные волны, украсил лицо лёгким макияжем и даже вплёл в аромат её тела нотки ванили и вереска. Сам же выбрал белый костюм, отливающий перламутровыми оттенками на солнце, плотный, но наощупь — чистый шёлк. Он вернулся на трон, установленный напротив единственного открытого входа в зал, а сестру усадил на ступени подле, как если бы она была его питомцем. В его руках возник ошейник, которым он играл, как на нервах застывшей сестрицы.

Позже они продолжат этот мучительно-приятный разговор. Глядя на сестру, Ктуул видел, что она вновь сломалась и та эгоистичная, мелкая пакость, что лилась последние тысячелетия из Туулы, ушла, уступив привычной ранимости, детской непосредственности и доверчивости. Девушка возвращается к белому листу, из которого он вылепит нечто новое, более захватывающее.

А может, Клос присоединится к развлечению? Ктуулу понравилось наблюдать за их играми в постели. Было бы интересно посмотреть, что Клос с ней сделает, когда переродиться.

Звон дамских каблучков донёсся с другого конца зала, с подиума, откуда невесты ступали в зал в день весеннего равновесия. Ктуул подался вперёд, с нетерпением глядя на вход, желая видеть своего ученика. Время пришло.

Его внимание было так сосредоточено на этом, что он не заметил, как Туула чуть отклонилась вбок и назад, выуживая из впадинки между грудей два кулона, вплетённых друг в друга. Один — с золотой жидкостью силы, она влила в себя, на миг возвращая всесилие вечности, другой, искорёженный, зажала в руке и с силой надавила, чувствуя как выступает кровь из пореза на ладони.

Опаздывая, Ктуул смутился, почувствовав запах крови. Жалкая секунда на поворот головы и его зрачки расширились, когда он увидел коварную улыбку на устах сестры. Он потянулся к ней, но коснулся лишь воздуха. Туула исчезла, переиграв старого бога, брата и фальшивого отца.

* * *

Вместо того, чтобы сразу отправиться во дворец, они решили взять небольшую передышку. Несколько часов на то, чтобы собраться с мыслями и подготовиться. Никлос даже не стал точно определять место, куда должен перенести нориус, и они оказались в удалённой от крупных дорог деревушке, в которой всё же нашёлся небольшой постоялый двор.

Оба чувствовали себя донельзя странно, ведь их путешествие оказалось настолько захватывающим, что у них не осталось ни денег, ни сменной одежды, ни даже друзей или безопасного места, где они могли бы остановиться.

Выручили их потрясающие способности. Селеста исцелила хромоту у владельца двора, выдав себя за колдунью, а Никлос убрал запруду на реке, образовавшуюся после череды сильнейших за прошедший месяц ливней.

— В этом году май решил посоперничать с буремесяцем, — проворчал в усы хозяин мельницы.

За работу он заплатил серебром, которого хватило на новое платье, пускай и простецкое, для Селесты, а для Никлоса на рубашку и брюки. За сапоги для обоих, девушка подправила зрение хозяйки небольшой лавки.

Сидя в полупустой зале постоялого двора, задумчиво кроша хлеб в суп, Селеста хмурила брови, украдкой оглядываясь по сторонам и поражаясь спокойствию этого места.

— Тоже заметила? В предыдущем трактире я попал на бойню. Люди как с ума посходили и всё из-за влияния морвиусов.

— Столица в руинах, люди дерутся за еду и воду, Сатуральские долины отчасти выгорели после Моры, прибрежные деревни смыло в море, а на королевском тракте водятся какие-то жуткие собаки, но здесь… будто ничего этого нет, — горячо зашептала девушка, наклоняясь вперёд, чтобы завсегдатаи, и так уделявшие им пристальное внимание, не расслышали, о чём они говорят.

— Повезло с порталом. Правда сказать, я и сам не знаю, куда нас выбросил нориус. Направляя тьму, я лишь хотел оказаться в месте, где мы смогли бы передохну́ть.

— Или передо́хнуть, — мрачно заметила Селеста, закидывая в рот остатки хлеба и кивком головы указывая на входную дверь.

Появившаяся там девушка улыбнулась приветливо и помахала ручкой.

Ник аж поперхнулся, когда на свободный стул опустила Флакса в полностью человеческом обличии, разодетая в дорожный костюм, украшенном драгоценными камнями. Её облик кардинально изменился, утратив всяческое сходство со сверхъестественным. Просто миниатюрная девица с чересчур бледной кожей, но потрясающе зелёными глазами. От её бюста сложно оторваться, неудивительно, что в таверне на миг стало тихо и все присутствующие уставились на ожившую мертвячку.

— О, мои дорогие, вас было сложно отыскать! — медоточиво протянула она, стягивая с себя плащ и небрежно бросая на спинку стула. Переложив чёрную косу с плеча на плечо, она по-свойски вытащила из рук остолбеневшего Ника стакан пива и пригубила, облизывая пухлые губки. — А ведь мне нужно было с вами встретиться, прежде чем всё обернётся прахом.

— У тебя не так много времени, прежде чем я кувалдой размозжу твою проклятую головёнку, — тихо проговорил Никлос, улыбаясь, чтобы соседи не вмешались.

Люди то и дело украдкой подглядывали на них, гадая, как в их глуши оказалось так много загадочных колдунов. Они были уверены, что все трое — маги. Новости внешнего мира почти не добирались до их домов, перевиваясь и превращаясь в сумасшедшие слухи, в которые никто не верил. Люди жили в медвежьем углу, и проблемы королевства их особо не волновали. Что сказать, если в деревне не было ни единого дракона, а представителей власти они видели раз в год по осени во время сбора податей!

— Не торопись. Я пришла с миром. Меня послал Ола. Он рад, что вы воссоединились, и предостерегает от грядущего, — мирным тоном заговорила Флакса, примиряюще взмахивая руками. — Вы намереваетесь дать бой Ктуулу, что весьма похвально, но опрометчиво, так как вы не победите его.

— Откуда тебе это знать? Вы понятия не имеете, на что мы способны, — фыркнула Селеста, под столом сжимая кулаки.

Она помнила лицо этой шелки, что утащила её во тьму. Как и Никлос, девушка не прельщалась дружелюбностью утопленницы, подозревая, что та с удовольствием вскроет глотки всех присутствующих мужчин.

— Зато Ола знает способности Ктуула. Знает границы его коварства. И влияния на нашего доброго короля Никлоса, — она вновь подняла кружку с пивом и ополовинила в раз, вызвав новый прилив внимания со стороны соседнего столика. Стукнув дном по столу, она вперилась взглядом в сидящих там мужчин и чернота, мелькнувшая в её глазах, отпугнула их: роняя стулья, те выбежали из зала.

— Это всё? Ола хочет, чтобы я удрал, поджав хвост, иначе Ктуул каким-то образом поработит меня и уничтожит мир? — напущено равнодушным тоном спросил Ник, поглядывая на молчаливую Селесту. В глазах белокрылой стоял тот же вопрос. То же опасение.

— Не стоит недооценивать вечного. Поэтому Ола велел передать вам вот это, — девушка вытащила заплечную сумку, развязала её и положила на стол блокнот с чёрно-рыжей рожей на обложке. Селеста тотчас узнал его, и вытянула из рук не противящейся Флаксы.

— Монахини не уничтожили дары Клэрии. Не все. Ола получил это от подводного короля, чтобы передать вам. С помощью этой книги вы можете покинуть мир. Ктуул навечно останется запертым здесь. Без поддержки своей своры вечных, он обречён на медленную утрату сил.

Селеста бережно погладила корешок блокнота и раскрыла его на середине. Среди незнакомых букв как по волшебству проявились понятные слова, складываясь в предложения: «Как я могу доверять тому, кто не знает себя? Как могу доверять человеку, который когда-то чуть не погубил мою мать? Карг или Девон, он тот, кто он есть. Единственный, кто удерживает мою руку от падения в пропасть…»

Девушка вздрогнула от поразительного совпадения и захлопнула блокнот, отодвигая в центр стола. Подняв голову, она заявила:

— Вот уже второй раз меня пытаются выкинуть с этой планеты. Лучший способ победить — это избежать боя, не так ли? А Ола знает, что будет, если ариус и нориус покинут планету? Думается мне, никто из вас понятия не имеет, насколько крепко мы связаны с ядром этого мира. Мы и сами не подозревали, что на самом деле сидит в нас. Это не сила Демона. Не сила, привнесённая Каргом в этот мир. Это то, что сделал с нами Ктуул. С Клэрией и Каргом. Он связал нас с этим миром. Промежуточный шаг перед вечностью. Спросите себя — зачем? Спросите себя, что случится с планетой без нас. Прямо сейчас магия извращается в этом мире. Она меняется, как меняются животные и птицы, как почва дрожит под ногами, готовясь прорасти неизвестными растениями и деревьями. Воздух колеблется, решаясь опустить дождь или иглы льда. А небо — в нём сокрыты краски радуги, от которой человек ослепнет, коли цвета проступят наружу. Мы чувствуем это. Дисбаланс, вызванный уничтожением Книги сделок. Боюсь, но мы обречены на сражение с Ктуулом. Обречены довести дело до конца, если хотим, чтобы этот мир выжил. Наш побег приравняет нас к вечным, что уничтожили свои дома ради великой силы.

— Какие высокопарные слова, — презрительно протянула Флакса. — Хотя, чего ещё можно было ожидать от верящей в победу добра над злом девушки? Видимо жизнь мало била тебя, раз ты продолжаешь в это верить. Запомни, побеждает только сила. А в этом мире самый сильный — Ктуул. Даже сейчас.

— А если мы объединим усилия? Ола, Шэ, оставшиеся эльфы, подводный король и мы? Если нападём разом, неужели он останется сильнее? — напряжённо спросил Ник, придерживая за запястье Селесту, готовящуюся резкой отповедью ответить на обидные слова Флакса.

Та равнодушно откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди.

— Никто не придёт. А если и придёт, то когда? Ты спрашиваешь у меня, Верховной ше́лки, которая является лишь посыльной от бога, который, как и Ктуул когда-то, приложил руку к уничтожению целой планеты? Он не добрый бог. Как и Шэ. И эльфы. И подводный король. Думаешь, они согласятся помочь? Тебе? Человеку, обречённому стать лучшим другом и возлюбленным Ктуула? Забудь об этом, король утраченного королевства. Бери эту глупую девчонку и книгу, и убегай из обречённого мира. Ведь если мы и объединимся, то точно не под знамёнами падших. Вас отпускают лишь потому, что мы верим, — Ктуул должен умереть. Даже если это погубит нас всех.

Селеста успокоилась. Она отставила остывший суп и огляделась, замечая, как непринуждённо вьётся вокруг жизнь. Люди общались между собой, обсуждали дела, собирались в путь до ближайшего городка, где даже есть ратуша, а городом правит не избранный староста, а назначенный королём управляющий. Они говорили, что должна состояться летом крупная ярмарка, и было бы неплохо прикупить ткани на выданье дочерей. Кто-то ругался за возросшие подати в прошлом году, вспоминали войну с подводным миром и замысловато говорили о причинах, вызывая улыбку на устах Никлоса, заметившего перемену настроения драконицы.

Флакса заказала похлёбку с мясом, щедро выкатив на середину стола цельный золотой. Она давала время обдумать её слова. То, как остальной мир воспринимает белого и чёрного драконов. Какое место им уготовили в грядущем.

Селеста всё обращалась к мыслям о Ктууле. К его заманчивым словам. И в то же время её руки опять дрожали, когда она слышала далёкий плач младенца где-то за пределами трактира.

— Мы остаёмся, — спокойно сказала она. — Не вам решать нашу судьбу.

— Ну и как вы намереваетесь уничтожить того, чья смерть гарантированно уничтожит землю? — Флакса очаровательно улыбнулась официантке, споткнувшейся от случайно подслушанных слов.

Она встала с места и что-то прошептала девице на ухо, отчего та зарделась и несмело улыбнулась, составляя на стол тарелку с супом и кружку с пивом.

— А вот это не ваше дело, — сумрачно ответил Никлос, поднимаясь. — А коли вы не верите в нас, так вперёд — Ола наверняка сможет воспользоваться книгой. Берите её и убирайтесь с планеты.

Он протянул руку Селесте и помог ей подняться, накидывая на её плечи походный плащ. Девушка всё поглядывала на Флаксу, невозмутимо прихлёбывающую из тарелки. Ей хотелось сказать что-то на прощание, но она никак не могла подобрать правильные слова и они, под ручку, направились к выходу.

— Удачи, — раздался голос позади, когда они уже выходили из таверны.

Глава 23. Клос

Селеста, Никлос и Ктуул

— Они просто нам не доверяют, ведь так? — прошептала Селеста, когда они оказались на пороге дворца. — Считают грешниками, ставящими свои интересы выше других.

День был в самом разгаре, солнце светило так ослепительно, что казалось будто окружающий мир застыл лишь на миг, и скоро отовсюду выглянут люди, появится дворцовая стража, слуги спустятся с прохладительными напитками, возникнут прелестные аристократки под руку с мужественными кэррами, а двери распахнутся перед ними приглашая на очередной восхитительный бал танцевать кадельер и пить шампанское в хрустальных бокалах.

Закрыв глаза, можно было увидеть и вспомнить яркость дней, когда Никлос не понимал, какой драгоценный дар был у него в руках — мирная жизнь. Жизнь без войны, без предательств, без жутких морвиусов и старых богов. Упорядоченная реальность, которую он не ценил.

— Забудь, Сэл. В конце концов, мы идём по нашему пути. Чем он закончится — решать только нам.

Он взял девушку под руку, и они поднялись наверх, заходя внутрь. Запустение лишь на миг очаровало их, прежде чем открыться неприглядной правдой. Казалось, что пару часов назад здесь гремела музыка и вина текли рекой. Казалось, что безудержная вечеринка окончилась и люди попадали то здесь, то там, забывшись тяжёлым сном. Казалось, что праздник был таким ярким, что никто не сумел устоять.

Это всё только казалось. Правда была в том, что никто из них не мог уйти. Не мог остановить свои ноги и прекратить танцевать. Не мог заставить голоса умолкнуть и броситься бежать. Они просто не могли этому сопротивляться.

Селеста пошатнулась, видя очередной труп с пробитой головой. Человек прижимал к груди вытянутую вазу, как если бы она была самой ценной в его жизни. Чуть поодаль лежала пара, разодравшая на себе одежду, отправляясь в смертельный загул. Их лица были высушены, а кожа напоминала пергамент. И запах от них шёл, как от пыльной комнаты. Сидевшая возле них пожилая кэрра смотрела с умилением на то, что они с собой сотворили, а сама превратилась в камень.

Чем дальше Ник и Селеста углублялись во дворец, тем больше фантасмагорических картин представало перед ними. Люди умирали в самых причудливых прозах, занимаясь удивительными, иррациональными вещами, как будто исполняя сокровенные желания из снов, где всё именно такое — красочное, живое и пугающе соблазнительное.

Кто-то пытался петь, вскрыв ножом для писем горло, другой рисовал узоры кровью на окнах, выписывая детские рожицы вперемешку с кричащими ликами. Где-то люди резали себя, а где-то просто лежали на полу, в обнимку, и их слёзы напоминали драгоценные камни, застывшие и разлетевшийся по всем углам очередной залы.

Ни Селеста, ни Никлос не говорили, что узнавали погибших. Их лица были полны странных мыслей, и они только переступали и перешагивали через тела или оставшиеся следы лихого «веселья». Так было до момента, пока они не наткнулись на первого вечного.

Это существо сразу выдало в себе иное. Его тонкие перепончатые крылья были проломлены в разных местах, как если бы он упал с большой высоты, а потом на локтях тащился по полу в сторону бального зала. От его тела тянулся след, ведущей во внутренний дворик дворца, вероятного места падения. Селеста присела на корточки и аккуратно перевернула его, чтобы увидеть страдальческий залом застывшей смерти. Он умер так, как если бы до последнего вздоха пытался кого-то звать. Он взывал к кому-то, но так и не дождался ответа и с этой мукой отправился на тот свет.

Другие вечные не обладали таким отличием, но всё же выглядели ни как люди, а скорее мифические создания, нацепившие человеческие маски. Их кожа отливала то зеленью, то серебром, то оливковым, блестящим маслом. Не все они в смерти преисполнились печали, на многих лицах застыло непонимание, злость и усталость, детская обида, разочарование и надломленный крик.

— Их высушили досуха, — прошептал Никлос, разглядывая вечную, фигурой напоминавшую фарфоровую куклу с чересчур изящными чертами лица.

Она безучастно смотрела вверх, как будто в потолочной фреске таился какой-то особенный шарм, от которого нельзя оторвать глаз.

— Сломанные куклы. Они стали не нужны, — ответила Селеста, протягивая руку и перехватывая локоть Никлоса. Они почти пришли.

— Ты готова?

— Только если мы пройдём через это вместе.

Никлос поцеловал макушку девушки, и они остановились перед дверями, через которые когда-то Селеста впервые попала в бальную залу, встретившись с Никлосом.

Колесо замкнулось. И теперь только от них зависело, чем всё завершится. Рука Селесты оттягивала предплечье Никлоса, горяча сквозь тонкую рубашку, и он сделал глубокий вздох, подспудно опасаясь того, что их ждёт. Он с каким-то затаённым страхом боялся самого себя. Боялся того, что сделает Ктуул, на какие рычаги нажмёт, чтобы добраться до его сердца. Сейчас Ник был уверен в себе как никогда, он знал себя, знал, зачем это делает, но не знал плана старого бога. В чём подвох? В чём же будет их ошибка?..

Как будто в ответ на смутные мысли, двери, подгоняемые нетерпением Ктуула, раскрылись и пара ступила на балкон.

* * *

Он ждал их, сидя на троне, как победитель или властелин, укравший мечты у своих подданных. Его роскошный костюм отливал серебром и золотом, сверкая в солнечных лучах. Волосы ниспадали ровной, белой волной, а приветливая улыбка дарила непроизвольную радость от долгожданной встречи.

Если забыть тот путь, что они проделали по дороге к бальному залу, если выкинуть из головы все те ужасы, те кровавые зрелища, что встретились им на пути, если отбросить всё, что они знали о старом боге, если просто представить это существо, как виденное впервые в жизни, то можно подумать, что они действительно встретили доброго бога. Сияющего бога. Бога, чьи дела никогда не окрасятся в красный цвет.

Вот, он легко вскочил с кресла и спустился по ступенькам навстречу, раскрывая руки как старым знакомым. Он шёл легко, почти танцуя, и с такой же лёгкостью нарушил их близость, врываясь в неё и обнимая по очереди — сначала Никлоса, потом и Селесту, говоря с отеческой добротой в голосе:

— Мои дорогие, я так долго ждал вас! Мне даже казалось, что вы предпочтёте удалиться. Без меня покинете обречённую планету, — он держал улыбку как приклеенной, но за невинностью слов, скрывалась едва ощутимая угроза.

Проведя рукой по щеке Никлоса, он улыбнулся шире:

— Селеста, драгоценная моя, ты такая молодец! Он стал ещё прекраснее, чем был. Истинное совершенство. Остался небольшой надлом над сердцем, но и он скоро уйдёт, — загадочно протянул Ктуул, задерживая руку и прерывисто дыша.

— Может закончишь уже с пиететом и начнём переговоры? Мы перед тобой. Ариус у меня. Демон тоже работает. Договорённости исполнены. Пора перейти к сделке, — раздражённо воскликнула Селеста, боком вставая между застывшими Ником и Ктуулом.

В глазах мужчины держалась какая-то странная, неуловимая мысль, как будто он вёл немой разговор с вечным, что сильно не нравилось девушке.

— Даже я не ожидал, что ты так прямолинейно исполнишь поручение. Не ожидал от тебя такого, — разорвав зрительный контакт, Ктуул переключился на Селесту. — Ты прекрасна в своей жестокости, отвратившей от тебя всех, кому прежде была дорога́. Никто не понял твоей нужды.

Девушка передёрнула плечами и вызывающе вздёрнула подбородок.

— Ктуул, мы хотим помочь тебе убраться из нашего дома, — влез Ник. — Без нас. Ты говорил, что нужен Демон для открытия портала драконов. Мы готовы. Скажи, как это сделать, и мы перенесём тебя туда, куда захочешь.

Ктуул неодобрительно хмыкнул. Нетерпеливые дети. Настанет день, когда они с улыбкой будут вспоминать этот момент. Сейчас и Селеста, и Никлос казались вечному такими простодушными, как щенки, тявкающие на отца, когда он вмешивается в их глупые, но опасные игры.

И всё-таки они были прекрасны. Надлом Никлоса расширился, обнажая острую потребность в любви, а боль от свершённого злодеяния превратила Селесту в милую куколку, которую так легко опрокинуть на пол, наблюдая за фонтаном из битого стекла.

Сломанные дети, один из которых станет его будущим.

— Ты же знаешь, что не это моя настоящая цель. Догадываешься, что будь желание таким простым, я бы давно его исполнил. Но нет, мне нужен ты. И ты, — Ктуул мимолётно коснулся плеча Селесты, и та дёрнулась, как от прикосновения ледяной змеи. — И вы готовы принять меня, хотя сами этого ещё не поняли.

Селеста и Ник переглянулись. Одинаковое отрицание промелькнуло в их глазах, делая наслаждение Ктуула особенно исключительным.

— Давайте попробуем? Я не прошу большего. Не собираюсь вас ни к чему принуждать, только позвольте показать, кто вы есть на самом деле. Позвольте самим себе увидеть истину. Забудьте об этом мире. Забудьте о всех никчёмных личностях, что всё это время вставали на нашем пути. Вы даже не представляете, что вас ждёт. Как если бы муравей увидел небо, осознав, что за каждой точкой на небосводе прячутся звёзды.

Он протянул им руки, однако они не дотронулись до него, оставаясь неподвижными. Тогда воздух как будто стал холоднее, а влажность выше. Как будто они погрузились под воду без воды. Как будто кислород вытек из комнаты, оставляя ледяное ничто, в котором плавали драгоценности вместо солнечных лучей. Видение пропало в момент, когда они коснулись Ктуула. Вспышка поглотила зал. Следом исчезли и они.

* * *

Место, в которое их привёл Ктуул, чем-то напоминало обиталище Демона, такое же пустое, но, в то же время, переполненное красками, как если по стенам, формирующимся вокруг них, пустили воду, наполненную радугой. Это походило и на лабиринт, и на зеркальную комнату без отражений, и на пустыню под таким яростным солнцем, что воздух дрожит, становясь плотным, почти осязаемым.

Здесь были запахи. Были тысячи неуловимо знакомых ароматов, вплетённых в их сознательную жизнь. От запаха цветов до тонкого дуновения смерти. От пыльных привкусов одиночества до терпких соблазнов любви. Даже дыхание чудилось иным, даже прикосновения друг к другу казались такими мощными, как будто сердца бились в унисон.

Вся полнота жизни вплелась в это место, но стоит только присмотреться, и кажется, что здесь нет ничего. Пустота, как если бы и самой реальности не существует.

Ктуул вёл их вперёд, ощущая себя как дома. В прошлом он неоднократно спускался по нехоженым дорожкам силы в центр планет, и каждый из них, хоть и не был похожим на другие, нёс единую печать существования. Основа материи вселенной. Основа бытия и небытия. А самым ярким подтверждением служило ядро.

Ник счёл его разочаровывающим. Оно казалось таким маленьким, не в пример настоящего ядра планеты, сокрытого под толщами земли и камня. То ядро огромно и горячо до немыслимых, кроме элементалей огня, температур. Это же было размером с кулак, однако встав рядом, наклонившись над замершим в воздухе шаром, он ощутил его влияние. Первобытная, первозданная мощь. Протянув руку, чтобы потрогать, мужчина был остановлен Ктуулом.

— Не торопись, — произнёс вечный, пока Селеста обходила ядро по кругу, вглядываясь в него и пытаясь понять, как это могло быть основой мироздания.

Ворох мыслей стаей ворон кружился в её голове, разлетаясь на отдельные ощущения — неправильно находиться здесь. Это запретное место. А они грешники, раз так легко попали сюда. Священность. А она глядит на ядро, как будто перед ней обычный предмет. Нельзя вот так просто зыркать на воистину божественное начало!

«Мы грязные для столь чистого существа», — последняя мысль ударила по ней и Селеста отступила назад, сдавливая виски, пытаясь прогнать непрошенные чувства.

— Из него Клэрия вытащила Книгу сделок. Она, используя ариус и нориус, воплотила магию мира в книжке, — заметив настрой Селесты сказал Ктуул, поднимая голову. — Умная была девушка, неправда ли? Кстати, она сейчас с нами.

Одинаковое недоумение мелькнуло на лицах Ника и Селесты. В чём-то они даже двигались синхронно, как единое целое. На миг сердце Ктуула кольнула зависть. Не такой близости он ожидал. Ник должен поглотить Селесту, чтобы та стала лишь тенью, продолжением его руки, а не самостоятельной единицей.

— Я забрал душу Клэрии из мира мёртвых. Когда покинем этот мир и перейдём на её родину, я хочу, чтобы она видела, как её драгоценное ожерелье умирает. Пускай никого из близких девушки давно нет в живых, но со смертью планеты и мёртвые превращаются в частицы вселенной, так что определённо она почувствует, что это такое — смерть всего.

— Я не позволю, — холодно заявила Селеста, возвращаясь к ядру и иначе глядя на его сверкающие вспышки, чем-то напоминающие протуберанцы на солнце. — Что бы ты там не задумал — этому не бывать.

— Посмотрим, — обещающе подмигнул Ктуул, сосредотачиваясь на Никлосе. — Ну что, мой ученик, ты готов встать вровень с учителем? Готов освоить истинную силу? Только попроси и я покажу как.

Кто бы от такого отказался? Кто бы сказал вечному, способному за один миг отправить целую планету в небытие что это не его желание? Что планы Ктуула — лишь иллюзия, что человек, стоящий перед ним, никак и ничем не взволнован открывающимся перспективам?

Никлос хорошо представлял себе и прошло, и настоящее. Он помнил всё, что Ктуул сделал с ним и его близкими. Помнил, что именно из-за старого бога умерли родители. Что морвиусы по его указке использовали какую-то странную магию, от которой он становился гневливым и полубезумным. Он помнил и то, что вечный сделал с Селестой. Помнил, что Ктуул уничтожал миры. Помнил, что тот сделал со своими детьми.

Весь путь бога усыпан трупами и страданиями живых. Как такое существо может представить себе, что найдётся разумный, согласный встать рядом с ним на этот путь?! Ник не был больным. Он не был психопатом или слабым, безвольным существом. Все тёмные желания, пробуждённые в последнем году, приобрели незначительную ценность. Он мог им противостоять. Он не был Каргом. И в этом вся суть.

Было и иное. Селеста, вставшая рядом, чья рука приятно грела ладонь, а чувства, связанные чёрно-белыми нитями, горели так ясно, как в первый раз. Она была на его стороне. Чем бы всё это не закончилось. Они вместе.

— Хорошо. Покажи мне это, — совершенно спокойно заявил Ник, поднимая взгляд на застывшего вечного.

Ктуул как пробудившись от спячки уставился в ответ. На мгновение он показался древним стариком, пьяницей с ликом смерти. А волосы, отливающие перламутровыми оттенками, выцвели и посерели. Глаза утратили фиалковый цвет, полностью покрылись золотом и губы открылись в молчаливом крике, будто перед ними стояла живая статуя со сверкающей, ледяной кожей.

Через секунду видение схлынуло, оставляя невозмутимость вечного. Он потянулся, разминая кости, а через них и силу внутри себя. Протянув руку, он дождался, когда Ник, обогнув ядро, встанет рядом и схватится в ответ.

— Не думай, что не знаю твоих мыслей, ученик. Не думай, что твои сомнения мне неведомы. Я ожидал их и в этом заключается ваше поражение, — наклонившись к Никлосу, скрывая их за шелковистой завесой из волос, прошептал вечный.

Ник дёрнулся, пытаясь вырвать руку, но не преуспел, так жёстко его держал старый бог. Мужчина успел лишь единожды бросить взгляд на нахмурившуюся Селесту, как Ктуул схватил его за загривок и резко наклонил вперёд, опуская прямо в ядро.

* * *

Невозможно описать смерть, случившуюся таким образом. Невозможно даже представить себе, что можно почувствовать в момент, когда заряд ядра проникает в атомы тела, когда он сталкивается с ними с такой мощью, от которой они буквально разрываются на части. Это просто за гранью понимания физического существования души и тела. Как будто разом в тебя влился весь мир. Как будто глотнул воды, и она моментально распространилась под оболочкой, захватывая всё. Ты больше не чувствуешь ничего, кроме удушья, а вместе с ним пытаешься кричать. И этот крик прорывается наружу, будто ты младенец, выбравшийся из материнской утробы.

За долю секунды перед глазами проносится вся жизнь, упираясь именно в это воспоминание. А потом калейдоскоп отправляется дальше, во тьму, обратно к месту, откуда ты выполз в чрево матери. Сюда. В это ядро.

Это возвращение к истокам. Это до начала жизни. Это сама жизнь.

И когда Ктуул выдернул его назад, а с губ Ника спустилась блестящая слюна, падая обратно в разрыв, образованный на месте падения, он ничего не почувствовал, кроме пустоты. Он был оглушён, дезориентирован, пуст. Даже когда Ктуул, вновь превращаясь в древнего старика, внешностью напоминавшего демиурга из серых красок, опустил руку в разрыв и выудил прямо из сердца маленький камешек, и вставил его в лоб Ника, тот всё ещё ничего не ощущал. Он ничего не видел. Ничего не чувствовал, кроме крика рождения. Кроме предмыслия. Предбытия.

— Дыши, Клос, сделай первый вдох и забери оставшееся, — шепчет Ктуул, прижимая руку к груди ученика.

Следуя за знакомым чувством подчинения, дракон клонится вперёд и глубоко вдыхает аромат сладости и гниения. Он впивается губами в разрывы на месте ядра и тот с глухим чавкающим звуком всасывается в него, растворяясь без остатка.

Когда на месте ядра не осталось ничего, земля вокруг них дрогнула и свет, этот неземной, серебристый свет, померк, сгущаясь до вечных сумерек. Так начинается закат мироздания.

— Ник, ты слышишь меня? Ник? — неслышно шепчет и оглушительно кричит Селеста.

Она пытается пробиться к нему, но напарывается на жёсткую ухмылку Ктуула. Девушка понимает — это конец. Чтобы там не испытал Ник, выпив ядро, это его изменило. Навсегда.

Селеста видела перемены в своём чёрном драконе. Как сверкает камень во лбу, всего лишь на чуть-чуть мельче, чем у самого Ктуула. А глаза, эти рубиновые огни, что так часто являлись ей во снах, теперь светлеют, меняя окрас на золото. Видит, как твердеет кожа, как скользят под ней перламутровые тени, сплетаясь с нориусом. Он безвозвратно меняется, уходит от неё туда, где слышен голос вечности. Где само представление мира иное. Где нет ничего, кроме звёзд.

— Да, мой возлюбленный ученик, смотри, смотри ясно. Теперь ты видишь этот мир моими глазами. Слышишь, как колоколами бьются друг о друга планеты? Как взрываются сверхновые, как шелестят чёрные дыры, будто нетопыри в манящей, блестящей тьме? Ощути, как тяжелеют кости. Какой упругой становится кожа, а сердце будто лишается плотности, становясь чем-то бесполезным, лёгким. Его место скоро займёт ядро. И тогда ты окончательно переродишься.

— Я ничего не вижу, — шепчет Никлос… или уже Клос?

Новая сущность умещается до размеров грудной клетки, вплетаясь в тело мужчины, влезая в его клетки, меняя внутренности и заражая их ядом бесконечности.

— Подожди, сейчас глаза адаптируются. Тебе нужно потерпеть. Превращение может быть болезненным.

Но дракон боли не чувствовал. Он будто висел в воздухе, бестелесный, воздушный, почти несуществующий. Даже голоса казались ему далёкими, а тусклый свет ярким, но в то же время его будто не было. Двойственность восприятия оглушала и слепила. Он и видел, и нет. Вглядываясь в бездну, на секунду вовсе позабыл кто он такой, слившись с вечностью. С невесомостью пустоты.

Тогда камень во лбу раскалился и ожёг его, возвращая в реальность и обрушивая его всей плотностью существования. Он выскользнул из рук Ктуула и рухнул на пол, скрючившись от нахлынувшей боли. Сердце горело. Сердце рвалось и металось в попытках слиться с ядром, не потеряться, а сохранить то, чем был Ник. Оно билось, и мужчина закричал:

— Пусть оно перестанет! Пожалуйста, хватит!

Селеста попыталась вновь пробиться к нему, используя ариус, но была отброшена назад — Ктуул прикрикнул: «Не лезь!» и сам опустился к Нику, вновь прикладывая руку к груди.

— Терпи, не сопротивляйся. Позволь ему закончить. Позволь ему стать тобой.

Но Ник не мог. Он не хотел этого и в то же время мечтал вернуться обратно в пустоту. Обратно к безмолвному лицезрению вечности среди звёзд, комет и вспышек рождения. Он хотел нырнуть в кротовую нору и выскользнуть из неё как рыба выпрыгивает из воды, чтобы следом окунуться в темноту чёрной дыры. Он хотел ненасытно поглощать звёзды, хотел испытать ярость солнечных светил, хотел взрывать планеты и сталкивать галактики друг с другом. Он хотел стать яростной частью звёздного пути. Хотел быть таким же огромным, бесконечным, и никогда не чувствовать себя одиноким.

— Да, ты уже подошёл к сути. Всё дело в этом. Я никому не давал съесть так много, чтобы они не превзошли меня. Но ты! Я знал, что ты поймёшь. Знал, что ты почувствуешь то же, что и я. Мы оба — из одного теста слеплены. Понимаешь? Понимаешь, что это такое — быть бесконечным? Нельзя, чтобы примитивный по меркам вселенной разум получил такую силу. В первую очередь — она даёт это сосущее ощущение смерти. Одиночество, помноженное на собственное бессилие. Мы можем быть демиургами. Может быть сокрушителями миров. Конец и начало. Но, вместе с этим, — ничто. Пустота, гложущая каждый день. Нет никакого способа изгнать её. Ведь она — спутница жизни, — свистящий шёпот обволакивал разум Ника, вплетаясь в его суматошные, горькие мысли, он проникал внутрь, и каждое новое слово впаивалось в него, как заклёпки, ладно приделывающие металлическую обшивку к поверхности машины. Он был внутри. Он был везде. Он был им.

И руки, что так тесно обнимали его, и горячее дыхание, и шёлк волос, касающийся губ и щёк. Всё было настоящим. Реальным, как и Никлос. Как и родившийся Клос.

Открыв глаза, он сделал первый вдох. И боль ушла.

* * *

— Ник? Что с тобой? — голос Селесты звучал иначе.

Раньше всё в ней волновало мужчину, но теперь она казалась пустой оболочкой. Просто телом, живым существом, не имеющим никакой ценности. Она была ненужной. Как палочка или песчинка. Так легко сломать. Так просто.

Ему помогли подняться, пока он разглядывал по-новому окружающее пространство. Теперь его глаза смотрели сквозь стены, и он видел разрушение мира. Видел, как дрожит, сворачиваясь земля, как вскипают реки, как плавится океан. Он слышал, как торжественно поднимается лава в кратерах спящих вулканов, готовых разразится взрывами с потоками пепла, закрывающими небеса.

Он видел живых, пытающихся удержаться на ногах. Драконы, устремившиеся в небеса, падают от ударов мощнейших молний, что даже прочная чешуя не выдерживает столкновения. Он видит…

— Вернись. Успеешь ещё налюбоваться, — голос приятен.

Он такой, как если бы сама вселенная заговорила. Как мать и отец, брат и сын. Повернувшись, мужчина уставился на другого, разглядывая его целиком.

Они одинаковы.

Потянувшись сердцем, в котором плавилось ядро, он получил соответствующий отклик. Такой же. И пустота стала меньше. И перестало так отчаянно тянуть в невесомость к парящим звёздам и волнительным бескрайним пустошам.

Память, казавшаяся примитивной, подсказала много об этом существе, напоминая его первоначальные замыслы. Он помнил, что говорил себе. Помнил о плохом. Ктуул был злодеем. Ктуул был разрушителем миров. Но новое существо больше не понимало значение этих слов. Оно утратило ориентиры, перейдя на уровень за гранью этой простой плоскости. Он превзошёл человечность. И ему стало всё равно.

— Нужно уходить.

Собственный голос показался странным. Но красивым. В нём было так много уровней, что на миг мужчина застыл между ними, пытаясь расслышать, что звучит позади звука. Что такое есть в этих сочетаниях, которые его мозг воспринял приятными.

— Для этого нужно кое-что сделать, — отвечает Ктуул любуясь своей работой.

Перед ним стояло совершенство. Впервые за тысячелетия он ощутил себя частью семьи. Такой же как он. Такой же бессмертный, холодный, но тянущийся к нему вечный. Ни одна из прежних попыток не дарила ему такое удовольствие. Такое чувство, что он всё сделал правильно.

— Да. Мы потеряемся среди бескрайних звёзд, пока найдём пригодную планету, — кивнул Клос, отряхиваясь от остатков Никлоса.

Его разум работал на полную, заново обрабатывая воспоминания. Только действия, только конечный результат. Ничто из прошлого больше не волновало его. И хоть он предполагал, что чувствительность вернётся, чем больше будет проходит времени с поглощения ядра, сейчас Клос ощущал себя сплошным льдом, имеющим законченную форму.

В его руках заклубился нориус, и он обратил взгляд на охваченную ужасом Селесту. Пора закончить Демона. Пора забрать то, что умеет эта сущность, сплетённая из двух.

Глава 24. Восхождение богов

Селеста, Никлос и Ктуул

Она была готова убежать. Если бы знала куда. Если бы могла. Если бы действительно верила, что побег — решение всех проблем. «Не убегай, Селеста», — твердила старая Нэрва, но именно сейчас как никогда ей хотелось убежать.

— Никлос? Ты меня слышишь? Это же я, Селеста… — голос надломился, и она попятилась назад, чураясь этого незнакомого мужчины перед собой.

Никогда прежде она не видела его таким. Он действительно переродился и алмаз, сияющий в его лбу, только подчёркивал чуждость этого существа. А глаза, эти покрытые золотом глаза сияли в полумраке как равнодушные звёзд, холодные, мёртвые, лишившиеся всякой человечности и доброты. Как если бы мир перевернулся, а на его месте возникла смерть.

Вот, что дарило полностью поглощённое ядро, — абсолютная чуждость. Вот, что скрывалось за маской улыбок Ктуула, который стоял чуть поодаль, и больше не притворялся живым.

Все эти тысячи тысяч лет, вечный пытался сделать себя таким, как остальные. Пытался вернуть настоящий вкус жизни, чтобы не утонуть в космосе вечности, но каждая попытка оборачивалась провалом — он ничего не чувствовал. Пока не встретил Карга, не встретил человека, способного стать таким же, чтобы вместе разделить этот холод и утолить жажду жизни.

В этом союзе места хватит только двоим. Ктуул манипулировал Никлосом, чтобы довести его до этой точки, чтобы он добровольно попробовал на вкус ядро, не сопротивляясь переменам. Все их планы — ничто по сравнению с тем, во что он окунулся. Это просто иное существо. Это Клос.

Селеста вытягивает ариус как лозу вокруг запястья и выше под платье, отправляя к шее, чтобы он обвил её, как тонкое, но смертельно-острое ожерелье.

— Я убью себя. Вы не успеете мне помешать. Останетесь в этом умирающем мире, — Селеста упёрлась взглядом в Ктуула. — Ты обманул нас. Думаешь, я позволю ему уничтожить себя? Поглотить?!

Ктуул печально улыбался, как победитель перед позором и отчаянной истерикой проигравшего. Он подошёл ближе к Клосу, кладя руку на его плечо, а потом выудил из-под своей рубашки небольшой свёрток, развернув который, показал девушке мобильный телефон Клэрии.

— Думаешь, я всё поставил на карту? Сэлли, не глупи. У меня с самого начала был этот предмет. Иначе как думаешь, монашки попали в сокровищницу? Сначала был я. Вернее мой преданный слуга. Он забрал это из коллекции Клэрии.

Селеста дёрнулась как от удара. Ничто не остановило бы Ктуула от его цели.

— Тогда?..

— Чтобы родился я, — голос оказался на удивление бархатистым и нежным, почти любящим. Клос изменился, но повадки Никлоса остались. Что-то мелькало на дне золотых глаз, искры прошлого, дурман угасшей любви. — Сэл, позволь мне забрать тебя. Позволь разделить с тобой вечность. Ты никогда не будешь одна. Мы всегда будем вместе. Вспомни, ещё недавно ты сама хотела этого…

— Я буду навеки заперта в Демоне! Где в этом правильность и справедливость?!

Визгливость её голоса неприятно обожгла Ктуула и он поморщился. Был бы иной способ — он незамедлительно утащил бы отсюда Клоса, но нужен Демон. Нужен этот уникальный талант драконов, чтобы без преград путешествовать между звёзд. В противном случае, они рисковали когда-нибудь заблудиться среди пустых, мёртвых миров.

— Но ведь это твоё настоящее желание, моя белокрылая бабочка. Никакой боли, никаких сожалений. Ты будешь видеть прекрасные, удивительные сны, от которых не захочешь пробуждаться.

Клос приближался к ней, и девушка дрожала от того, как сильно одеревенели мышцы. Она глядела на него с кротостью ягнёнка, готового к закланию. Короткий век белой драконицы подходил к концу. Её судьба — быть убитой, но вечно живой. Запертой до скончания времён или пока они не найдут способ от неё избавиться. Ненужная, лишняя.

— Ник, пожалуйста. Я не хочу этого. Ты убиваешь наш мир. Убиваешь меня. Как ты можешь делать это? Как можешь принять его? Ты же обещал. Говорил, что никогда не предашь меня. Я доверилась тебе! — она пыталась придать силы своим словам, но они звучали как комариный писк и никак не трогали сердца вечных.

Теперь Клос стоял совсем близко, его рука очертила воздух рядом с её щекой, как если бы он пытался смахнуть драгоценные слезы с её напуганных глаз.

— Это всего лишь люди. Всего лишь пустые, мелкие существа, жизни которых ничего не стоят. Их созидание вечности — лишь рябь на воде. А восприятие времени — игра воображения. Для меня они уже мертвы. Все они.

— Кроме меня, — шелестящий шёпот Ктуула нашёл отражение в мягкой улыбке Клоса.

— Мы с Ктуулом одинаковые. Мы переплавили ядра в наши сердца и теперь сами подобны звёздам. Посмотри на него, неужели не видишь, как мало, в сущности, ты способна воспринять его? Ты низвергала его божественность до примитивного, человеческого уровня, но на самом деле, просто была не способна понять истинный масштаб его сознания. Ты лишь человек. Всего лишь дракон, играющий с белыми спичками.

Девушка прикусила губу, она видела, как близко они оба подобрались к ней. Как мангусты, застывшие перед броском на кобру. Клос говорил, а Ктуул резал взглядом грудь, он дышал отравой, он был как сама смерть, коей и являлась вечность в её глазах.

Она не успела ответить, ведь этим существам не нужно было её согласие. Она была лишь пылинкой на пути к далёким звёздам.

Теперь Селеста понимала, что игра Ктуула была за пределами времени. Что такое вечность в заточении, когда твой разум способен за секунду перешагнуть тысячелетие?

Вечный наблюдал за поглощением Селесты со сдержанным чувством удовлетворения. Заключительная часть пьесы: Клос откроет портал, и они покинут умирающий мир. Может, напоследок, облетят вокруг планеты, чтобы полюбоваться катастрофой, прежде чем свет окончательно погаснет, а ядро планеты остынет.

Пока он видел, как сплетаются друг с другом Клос и Селеста. Видел, как гаснут её глаза, в немом крике уставившейся на Клоса. Она угасала и исчезала. Такова её судьба. Ктуул размышлял над решениями этой девушки. Такая слабая. Такая глупая. Она всегда дёргалась в такт его движений. Ни разу не сбилась с намеченного маршрута. Все её старания шли прахом. Все её попытки сопротивления оборачивались лишь бо́льшими трагедиями. Пожалуй, единственное, что удивило вечного, это её последний поступок. Как она сумела убить дитя? Как такая бесхарактерная амёба, которая никакую интригу не могла довести до конца, решилась на подобное?

Ктуул предполагал, что она похитит ребёнка и принесёт ему. Он даже видел, как она исчезает вместе с эльфами и им на мосту, чтобы ариус возродился в другом дитя. На этот случай вечный нашёл подходящую беременную драконицу, которая родила бы нового носителя. Это было бы выходом. А гнев Никлоса на Мору обернулся бы настоящим кровопролитием и больше ничто не сдерживало бы чёрного дракона.

Но она сумела. Облегчила ему работу. Это было удобно. Слишком удобно для его планов.

Двое соединились в чёрную, маслянистую фигуру. Стоя на месте, она как бы перетекала из белого в чёрный, будто струи воды, бегущие по стенам. Существо застыло, закрыв глаза.

Ктуул предполагал, что в данный момент идёт борьба между остатками храбрости Селесты и монолитом вечности Клоса. Он почти слышал их крики, одновременно прислушиваясь к стону земли. Это место падёт последним, как самая защищённая часть планеты. Сюда не проникнуть. Значимые фигуры заняты борьбой с теми тварями, что он разбудил после смерти Моры. Ктуул открыл все порталы в мир мертвецов и выпустил их, чтобы никто не смог ему помешать.

Демон дёрнулся, сделал глубокий вдох и открыл глаза, полные черноты.

Вот и всё. Клос победил.

* * *

— Что чувствуешь?

— Ничего.

— Постарайся. В этом состоянии тебе достаточно лишь пожелать. Просто подумай о дороге среди звёзд. Драконья суть тяготеет к алмазам, что вплавлены в наши лбы. Это центральные камни ожерелий. Ты способен уловить этот запах. Как способен и почувствовать знакомый аромат ожерелья Клэрии. Её частица есть в нас обоих. У меня душа, у тебя — воспоминания. Просто сосредоточься. Если не выйдет с первого раза, мы воспользуемся предметом Клэрии и попытаемся ещё.

Ктуул настороженно держался за Демона. Эта сущность была иной, нежели его Клос. Другой уровень. Другое сознание, в котором оседали остатки души Селесты. Что скрывалось за матовостью черноты глаз? Какие идеи царили в застывшем разуме? Вечный знал, на что способен Демон. Знал, как Карг в родном ожерелье поработил волков и чуть не уничтожил тот мир. В чём будет цель этого Демона? Является ли он Клосом или стал чем-то другим?..

— Нет. Я точно знаю, что нужно делать, — мороз прошёл по коже от этих слов и когда Демон схватил его за плечо, Ктуул даже растерялся на миг, настолько молниеносно они переместились обратно во дворец.

— Зачем ты привёл нас сюда?

Они оказались на взлётной площадке драконов, сотрясаемой дрожью земли. На их глазах куски каменистой подошвы с грохотом падали в море, вздымая огромные волны, уходящие в сторону океана. Ветер хлестал их лица, а клёкот напуганных птиц оглушал.

Если присмотреться, можно было увидеть, как внизу, на площадях столицы в панике мечутся люди, а драконы сражаются со тьмой. Если прислушаться, можно даже услышать команды оставшихся защитников королевства, безуспешно пытающихся кого-либо спасти. Глупцы, этот бой не выиграть. Как можно сражаться, когда сама земля восстала против тебя и вот-вот поглотит в пучине морской, предварительно зажарив до хрустящей корочки?

— Здесь ничто нас не удержит, — непонятно ответил Клос.

Ктуул сделал несколько шагов назад, неприятное чувство зашевелилось в груди, и он напрягся. Что-то было не так. Опыт подсказывал остерегаться этого существа и хоть Ктуул знал, что способен убить Демона, было странным думать, что он что-то не учёл. Что-то за пределами его безупречного плана.

— О чём ты, мой друг? Клос, прошу тебя, не медли. Наше время небезгранично. Когда мир начнёт угасать, он может потянуть нас за собой.

Демон смотрит холодно. И слишком отстранённо, как будто ничто его не заботит. С такой же отстранённостью он нападает на Ктуула, захватывая его в капкан рук, оплетённых ариусом и нориусом. Он плетёт сети с невообразимой скоростью, но всё равно не поспевает за радужными брызгами из алмаза во лбу Ктуула. Губительные паутины гаснут, стоит им коснуться руки Ктуула.

— Ты ошибся! — воскликнул Демон и на секунду его безликие черты померли, уступив место женским очертаниям. — Твой Клос не родился. Ты проиграл.

Это было так больно, что Ктуул оступился и чуть не упустил очередной удар. Но разочарование лишь поверхностно коснулось его чёрствого вечностью сердца. Он справился с новостью и теперь думал лишь о смерти. Их смерти.

— Тогда вы умрёте. Ваша новорождённая мощь ничто по сравнению с тем, что я забрал у своих детей.

Ктуул раскрыл руки, наполняясь светом бесконечных радуг и мир будто застыл, впитывая в себя эти переливы, эти вспышки, солнечные лучи, прорезающие тёмные небеса. Для оставшихся в живых, он казался ангелом, божественным спасением, который убережёт мир от разрыва. Люди падали на колени, видя его тень в небесах. Они молились и в молитвах позволяли тварями смерти рвать свои тела на куски, не чувствуя боли и не умирая. Как можно умереть, если границы между живыми и мёртвыми окончательно стёрты в агонии гибнущей планеты?

Селеста держалась из последних сил. Даже алмаз во лбу, эта ледяная сила, пока была лишь отголоском радужного сияния, что кружилось вокруг Ктуула. Маленький алмазик ничто по сравнению с десятками алмазов, поглощённых этой падалью бесконечности.

«Сейчас он ударит, и мы исчезнем», — мелькнула равнодушная мысль Никлоса. — «Мы хотя бы попытались».

Селеста согласилась бы с этим, но знала — это не конец. Она улыбнулась про себя, принимая истину. Принимая свою жертвенность. Если это конец, так тому и быть. Но нельзя отпустить его. Нельзя позволить паразиту и дальше поглощать миры.

Она знала только один способ, как его остановить.

Взмыв вверх, вслед за Ктуулом, она распахнула объятия, крича во всё горло:

— Так забери нас! Ну же! Чего ты медлишь?

Демон буквально влетел в Ктуула, Селеста зажмурилась, расслабляя клетки своего существа, открывая внутренние глаза, распахиваясь целиком и отпуская то единственное, что в действительности было необходимо.

Любовь. Настоящая сила, против которой в арсенале Ктуула попросту не было оружия. Он даже не понял, что именно получил, когда Демон, цепляясь за него, потащил вниз, обратно на разваливающуюся площадку. Камни задрожали под ними, отламываясь и падая вниз. Совсем скоро от скал не останется ничего, и дворец рухнет в воду.

Ктуул едва мог дышать, он буквально был взорван изнутри и его распирала такая нестерпимая эмоция, от которой всё вокруг бледнело, исчезало, становилось слишком живым. Он потерялся в эмоциях, удерживаемый объятиями Демона, чувствуя то неведомое, что было доступно всем остальным. Вечный не мог оторваться, его била дрожь, перед глазами вставали воспоминания, и они вонзались в сердце как тысячи кинжалов, разрывая душу. Он даже не знал, что был способен на это. Не знал, что именно чувствует, но ощущал и покой, и мятеж, и злость, и радость. Сердце билось так быстро, что начинало мерцать, а ядро, вплавленное в него, становилось жидким, как побывав в горниле бессмертного кузнеца.

— Ты чувствуешь, Ктуул? — Никлос вынырнул на поверхность Демона и Селеста безропотно пропустила его. Всё, что было нужно, — маленькое преимущество. Момент, когда старый бог уверен в полной победе, не представляя, что есть способ сокрушить его. — Я люблю тебя. Мы все любим тебя, мой прекрасный учитель…

Застонал дворец, как стоглавый зверь, рвущийся из клетки, скрежет поднялся такой, что померк свет и плиты под ними пришли в движение. Клубы пыли поднимаются в воздух, а Ктуул под Никлосом плачет как маленький ребёнок, вышедший из тьмы на свет. Он заново родился и в этом рождении особенно остро чувствует смерть планеты.

— Я хочу подарить тебе кое-что. Я хочу исполнить твою мечту, но для этого ты должен довериться. Слышишь? Пожалуйста, доверься мне, Ктуул! — продолжал шептать Никлос, пока они медленно соскальзывали вниз.

Глаза вечного беззащитны. Он не сопротивляется самому себе, больше не видя того драгоценного холода, что удерживал его от шага вперёд. Его истинный страх — доверие и предательство. Истинная боль — отец, что отверг его, и мать, что умерла, рожая Ктуула, угасли перед искренностью, в которую он безоговорочно поверил.

— Пожалуйста, только не делай мне больно, — прошептал он, повторяя слова, сказанные в детстве, что так отчётливо встало перед глазами.

Он увидел на месте Ника своего отца, увидел пряжку ремня и слова: «Ты так на неё похож», а потом была боль и рваная рана на месте вырванного сердца и души. Его порвали на куски, и он умер тогда, уступая место холодной змее, которую никто не может ранить.

«Я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что», — голос Шэ зазвучал так близко, и частица его души расцвела в нём, показывая, как бог добровольно шагает в кипящее жерло вулкана, будучи отвергнутым своим возлюбленным отцом.

«Братик, я никогда не отвернусь от тебя, слышишь? Я люблю тебя!» — голос сестры возвращает его в тот момент, когда он бил её за доброту, что она дарила ему.

«Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю…» — голоса сливались в бесконечный ряд, как и вереница лиц тех, кто искренне его любил. Даже Клэрия мелькнула среди них яркой вспышкой с печальной улыбкой. Они дарили ему любовь, а он ломал их за эти дары так, как сломали его самого.

— Мы всегда будем любить тебя, — голос Никлоса звучит отчётливо, но так далеко, что Ктуул, плавая в озёрах воспоминаний и осознания себя, даже не понимал, что именно слышит. — Мы — дети звёзд, и тебе пора стать настоящим отцом для всех нас.

Ктуул так и не смог открыть глаза, его золотые белки вытекли наружу. Его переполняла безграничная, вечная любовь, такая яркая, как материнское чрево. Было сладко и больно одновременно. Казалось, что тело исчезает, а в груди пылает огонь, настолько раскалилось ядро, сияя внутри жидким огнём. В последний раз бог ощутил прикосновение к себе другого существа, а потом любовь стала такой ослепительной, такой бесконечной, что он больше не мог её держать в себе и взорвался, прошептав:

— Мой Никлос…

* * *

Они держались друг за друга, наблюдая вспышку в небе, далёкую, но достаточно близкую, чтобы вспыхнули радужными огнями остатки, падая благодатным дождём на землю. У них было немного времени, чтобы полюбоваться за рождением новой звезды. Нового ожерелья, прежде чем оно окончательно исчезло в бескрайнем космосе.

— Он всегда будет любить своих детей, хоть и не будет осознавать себя. Окончательная форма любви. Новая жизнь, — прошептала Селеста, ощущая мягкое присутствие Шэ. — Ты знал, хитрец, что так будет. Ты всегда этого хотел. Но как? Как мог догадаться, что всё сложится именно так? — её восклицание повисло в воздухе, а Ник лишь плотнее прижал её к себе. В его лбу немилосердно чесался алмаз, и он едва удерживал в себе эту силу.

— Пора. Иначе трансформация завершится, и я застряну также, как и Ктуул.

Девушка поцеловала его в губы, и они исчезли, спускаясь обратно в сердце планеты. Там совсем не осталось света, оно исходило теперь только из лба Никлоса, озаряя путь до конца туннеля, к пустому залу, в центре которого зияла рваная рана небытия.

— Мы можем умереть, — прошептала девушка, вставая напротив Ника, так, что ядро оказалось между ними. — Когда сделаем это. От нас ничего не останется.

— А разве можно поступить иначе? — устало прошептал Ник, прикладывая руку ко лбу.

Селеста улыбнулась.

Они оба слишком устали. Вся партия потребовала колоссального напряжения и теперь они едва держались на ногах. Осталось немного.

Мужчина без всякого сопротивления вытащил алмаз изо лба и протянул руки вперёд, удерживая камень, он призывает нориус, так же, как и Селеста ариус, и двойственная сила сплетается вокруг алмаза, пока Ник не отпустил его и не поместил в центр тьмы, заставляя ту недовольно мерцать.

Мужчина и женщина изливали из себя всё без остатка, наблюдая как свет и тьма переплетаются друг в друге, насыщая алмаз, увеличивая его в размерах. От Ника требовалось чуть больше, и он только коротко всхлипнул, когда разорвало его грудь и остатки камня как магнитом притянуло к сердцевине.

Этого оказалось достаточно чтобы ядро засияло, и свет вокруг них зажегся ослепительно-белыми красками, а мир вздрогнул, оживая вновь. Селеста тотчас остановилась и бросилась к возлюбленному, подхватывая его, и удерживая от окончательного падения. Вместе с ним опустившись на пол, она закричала:

— Нет! Прошу, только не покидай меня!

Её крик раненной птицы был слишком отчаянным для мертвеца. Без сердца — нет и жизни. Но в глазах ещё держались остатки его любви к ней. Ник знал, на что шёл. Знал, что умрёт, но не мог смотреть на гибель своего мира.

Будь такая возможность, он прошептал бы ей: «Я всегда любил и буду любить тебя. Такой, какая ты есть. Трогательная, наивная, милая, но сильная, смелая, как маленький прутик из стали, помнишь? Ты справишься и с этим. Ты сможешь, моя драгоценная, белая бабочка» …

Она била его по плечам, молотила воздух, сотрясаясь в рыданиях и дрожа от ледяного озноба. Обращаясь в пустоту, крича что есть мочи:

— Он пожертвовал всем! Никто из вас не пострадал так, как он! За что?! Он должен жить!

«Это та цена, которую Никлос должен был заплатить» — шептал Шэ, посылая тепло, полное горечи от грядущей утраты.

«Его долги были высоки. Расплата не заставила себя ждать», — вторил голос незнакомого Олы.

«Таково предначертание. Он должен был стать погибелью мира, но умер сам, спасая нас всех», — Фелия была едва слышна.

«Ты можешь его спасти!» — этот голос отличался от прочих.

Подняв голову, сквозь мутную пелену слёз, Селеста увидела Клэрию, без улыбки смотревшую на неё. Когда граница между мёртвыми и живыми была стёрта, а Ктуул исчез, становясь новой звездой, Клэрия воспользовалась шансом и воплотилась. Для Никлоса этот путь уже был закрыт.

— Как? Во мне не осталось и капли ариуса! — воскликнула Селеста.

— Ты находишься в месте, где я в последний раз его использовала, чтобы передать другой девушке. Оглянись. Ты найдёшь то, что тебе нужно.

Ответ был прямо перед глазами. Под светящимся ядром, был небольшой постамент, неведомо кем и когда установленный. Как в ответ на вопрос, Селеста увидела, что на нём изображена виноградная лоза, часть которой напоминала ручку двери?..

Сосуд был там.

— Загадай желание, Сэлли. И оно будет исполнено.

Глава 25. Послевкусие

Селеста и Никлос

Он сидел в одиночестве в захламлённом кабинете, окружённый сотнями писем и документов, вчитываясь в очередное послание из-за океана и пытаясь разобраться с бесконечной колонкой цифр. Его руки испачканы чернилами, пятно оказалось даже на носу, когда он особенно задумался над ответным посланием. За окном догорал сентябрьский закат, и деревья уже успели нарядиться в осенние одёжки. Он слышал детские голоса, а также крики перелётных птиц, видел суету на главной площади, остатки прошедшей ярмарки — задорные флажки над зданиями, аляповатые вывески и всё тех же детей, носящихся как угорелые.

Если посмотреть чуть дальше, можно увидеть остатки разлома, идущего через весь город. Им повезло, он остановился на глубине трёх метров и за полтора года его удалось залатать. Но не везде в Сатуральских долинах обошлось малой кровью. Винцельская долина почти полностью выгорела и стала непригодной для жизни. Бросвальская грива обвалилась, перевал утрачен. И эльфы всё-таки ушли. Они больше не могли поддерживать свои леса, поэтомучерез несколько месяцев после Заката богов, исчезли, а их территории постепенно вернулись к естественному порядку, открыв новые варианты для связи с внешним миром.

Это был тяжёлый год. Много смертей. Много разрухи и потерь. Повезло, что удар пришёлся на конец мая, люди успели засеять поля и им не пришлось голодать зимой. Но это было непросто. Как и бороться с остатками магии хаоса. Как и осваивать новые способности, открывшиеся в каждом драконе.

Самым неподъёмным оставалось неведение. Никто так и не понял, что произошло. Это мучило больше всего.

Артан вздрогнул от сонливых мыслей, помотал головой, чтобы взбодриться и встал из-за стола к бару, выуживая бутылку дорогого коньяка — подарок от короля Акроша, нового правителя центральных земель, названных Адельским государством. Подняв стакан к закатным лучам солнца, он скосил глаз на печатку на своём мизинце, знаке его старшинства в Сатуральских долинах. Теперь они снова были сами по себе, и управлялись коллегиально, планируя каждые пять лет заново избирать своих управителей с ведущим во главе.

Трана хотела, чтобы долиной Гадельер правил её муж, Варт, но совет решил иначе и избрали Артана. За заслуги.

Мужчина поморщился и пригубил коньяк, поперхнувшись от горьковатого привкуса. Он морвиус как устал, ему было некомфортно в занимаемом кресле, но люди доверяли ему, поэтому Арт планировал продержаться оставшиеся четыре года, а потом уйти в отставку. У него была надежда отыскать Амалию и Шэ, уйти на дно, чтобы найти Ола и нового подводного короля, пока ещё не изъявившего желание налаживать контакты с сушей. Он хотел узнать хоть что-нибудь о судьбе Селесты и Никлоса. За прошедший год не было ни дня, чтобы он не вспомнил её лица перед тем, как они расстались.

Вернувшись обратно за стол, Арт вскрыл очередное письмо, когда заметил странные переливы света в углу комнаты, они будто втянули в себя все оставшиеся лучи солнца, а разойдясь, обнажили женскую фигуру в светлом балахоне и дорожном костюме. Выйдя вперёд, незнакомка оказалась Селестой.

Её волосы вернули родной цвет, в глазах вновь полно винных оттенков, а кожа порозовела, принимая естественный окрас. Она утратила болезненную бледность, и теперь выглядела абсолютно здоровой. Только во взгляде осталась тихая печаль.

— Ну здравствуй, муж мой, — сказала она, подходя к нему. — Я до последнего не знала, захочу ли увидеть тебя перед прощанием, но не могла уйти, ничего не сказав.

Арт нервно сглотнул, впиваясь в неё ненасытным взглядом. Это было как наваждение, как пресловутое желание, исполненное за один лишь вздох. А потом отпустило и он упал обратно в кресло, глядя уже спокойно. Чтобы ни было между ними — оно безвозвратно ушло.

— И тебе здравствуй, жена моя.

Они были как два незнакомца, встретившиеся на перекрёстке дорог. Ничего из того, что когда-то объединяло их, не осталось. Чужаки. Арт спрашивал себя, зачем она пришла. Зачем решила бередить прошлое, которое больше ничего не значило ни для неё, ни для него?

— Зачем ты здесь? — он произнёс вопрос вслух, когда молчание затянулось.

Селеста подняла стул от стены и поставила напротив его стола, и, прежде чем опуститься, вытянула из-под балахона толстую книгу, положив перед ним, дразня названием: «История богов. Старых и новых».

— Я знаю, что люди запомнили нас как злодеев, чуть не погубивших величественного бога, пытавшегося остановить наш хаос. Вот как запомнилось то сражение. Ктуул превратился в нечто новое на их глазах, но кто же в действительности знает правду? Кому она известна на самом деле? Уж точно не тем, кто был среди камней и песков, кто убегал от монстров и молился, надеясь на скорый конец, — она мягко улыбнулась, заправляя волосы за ухо, и на миг показалась старше, древнее, будто в юном теле скрывается сущность, переживая вечность. — Мы обречены стать злой легендой о проклятом короле и его извращённой невесте. Даже если попытаться изменить мнение о нас, ни к чему хорошему это не приведёт. Однако, перед тем как уйти навсегда, я решила написать нашу историю. От начала и до конца, чтобы хоть кто-то знал, что именно тогда произошло.

— Вы убили его?

— Его нельзя было убить, не уничтожив мир, — она погладила толстый корешок книги, запнувшись о пропущенную нить переплёта. — Мы дали ему то, о чём он всегда мечтал. Искупление. Любовь.

Артан подтащил книгу к себе и открыл её, пройдясь по рукописному тексту, отмечая мягкость бумаги и некоторую лёгкость, идущую от разворотов. Как если он вдохнул запах ранней весны, когда лёд только сошёл с берегов рек, высвобождая быстрые потоки.

— Всё началось в равновесие… — прошептал мужчина, пробуждая воспоминания.

— Для нас, — кивнула Селеста, прикрывая глаза.

— Где вы были весь этот год? Где сейчас Ник? Я хотел бы поговорить с ним, — нахмурившись своим мыслям, осторожно спросил Арт, вытаскивая девушку из паутины воспоминаний.

— В нас не осталось божественных сил нориуса и ариуса. Мы утратили связь с ядром планеты и потеряли то, что делало нас сильными. А после сражения мы были слабы. Даже обычные камень или нож отправили бы любого из нас на тот свет. Так что предпочли скрыться в укромном домике его родителей. Повезло, что он уцелел, — она вновь улыбнулась, глядя на него всё с той же отстранённостью, как если бы Селеста не знала его вовсе. — А теперь мы уходим. Пора покинуть мир, которому причинили так много боли.

— А Ник?

— Прости, — она виновато поджала губы. — Не смогла убедить его прийти к тебе. Сейчас он прощается с другими.

В голове Артана теснилось так много вопросов, что он растерялся, не зная какие стоит задавать. Он понимал, что время уходит, и она вот-вот исчезнет, растворится как дым.

— Твоя мама простила тебя, Сэл. Она простила всё и часто вспоминает о тебе. Как и Калиста и даже Кристан. Он навещал нас летом, — вместо желанных слов признания, заговорил Арт о других.

— Но я себя простить не могу. Не могу забыть того, что чувствовала. Боюсь, эта рана навсегда останется свежей, — лицо девушки искривила морщина на лбу, несвойственная юности.

Глядя на неё, он вспомнил, что ей недавно исполнилось двадцать лет. Она совсем молода, но глаза никогда уже не будут такими наивными, как в день их встречи.

— Значит ты пришла попрощаться?

Селеста встала из-за стола, обогнула его и присела на край, несмело коснувшись короткого ёжика волос, где когда-то были волнистые вихри солнца. Она тоже хотела многое сказать. Но решилась только на одно:

— Мы были обречены лишь тем, что моя сила должна была быть в руках той, что сможет выжить. Сможет дотянуть до решающей битвы, понимаешь? Останься я Селестой Гадельер, твоей кэррой и женой, мы бы проиграли. Порой воспоминания о днях, когда я могла быть просто благородной кэррой, кажутся сном. С самого начала жизнь бросала меня в огонь, а я лишь следовала за пожаром, не решаясь в него вступить, как это сделала Анка. Арт, я действительно любила тебя. А ты любил меня. Вот только меня той уже давно нет.

Артан молчал, пока она не наклонилась и не поцеловала его горьким поцелуем, после которого как призрачное видение растворилась в воздухе. После он провёл долгие часы в полной темноте. Смолкли голоса снаружи, только лай собак тревожил ночной покой. Вскоре придёт племянница Мирта. Она тревожится, если Арт пропускает семейные ужины, порой слишком пристально смотря в его глаза, будто пытаясь в них что-то отыскать.

Но это будет позже. Сейчас он зажёг настольную лампу, пододвинул ближе книгу и раскрыл её, вчитываясь в ровный подчерк Селесты перемежающийся грубыми штрихами замёток Никлоса.

* * *

Селеста застыла на балкончике, прячась за занавесками, разлетающимися от слабого сквозняка в разные стороны. Голоса внутри смешивались с негромким смехом и звяканьем стаканов. Чуть наклонившись к стеклу, она увидела трёх мужчин, сидящих за столом и курящих сигары. Один из них заметил её присутствие и подмигнул, взглядом говоря, что скоро освободится. Девушка махнула рукой в ответ и спрыгнула вниз, на ходу превращаясь в белого дракона, прячась за дождливыми тучами. Она подождёт.

— Се́дов стал как Анка. Он горел заживо, а она сумела передать ему часть огня и наш друг переродился. Теперь они где-то в океане, с другими элементалями. Обещал как-нибудь прилететь в столицу.

— Ты сохранил название Клэрия.

— От города ничего не осталось, но люди по-прежнему верят в неё. Считают, что божество, которое они видели в небесах, это Карг. Они воскресли, чтобы покарать зарвавшихся богов, к которым примкнули коварные Никлос и Селеста, — Акрош скрипнул зубами, чересчур шумно опуская стакан на стол. — И я ничего не могу с этим сделать. Нельзя заставить людей думать по-другому.

Богарт, сидевший напротив, качнул головой. Он слишком верил в Никлоса и Селесту. И, не сумев помочь обоим, когда те были во власти старых богов, он не прекращал оставаться им преданным. Теперь канцлер нового государства намеревался посвятить жизнь, чтобы изменить мнение о них. Даже если для этого придётся основать новую религию вместо почивших морвиусов. В этом он видел свой долг. И хоть Ник укоряюще посматривал на него, взглядом говоря, что это необязательно, мужчина намеревался выполнить клятву, даденную самому себе.

— Из тебя вышел отличный король, Акрош. Ты знаешь, что нужно людям, — произнёс Ник, прикладывая руку к разнывшемуся сердцу.

После воскрешения оно часто ныло от перемены погоды, как бы напоминая об утраченном, о котором он никогда не жалел.

— Людям нужен общий враг, — сумрачно проговорил Акрош, а потом горько рассмеялся, оглядывая королевский кабинет. — Вот уж не думал отец, что паршивая овца семьи станет королём Адельского государства! Хотя о чём это я… Все эти месяцы я ждал, когда придёт настоящий король и займёт законное место. Я думал, что всё это временно. Пока не восстановим городскую площадь, пока не обустроим больницы, городские кварталы… а потом начались разговоры о возведении нового дворца, взамен упавшего в море, и я потерял момент, когда стал тем, кто принимает решения. Кто ведёт переговоры с заокеанскими королевствами, кто обсуждает новые отношения с отколовшимися территориями. Как это стало моей работой? Мы с Винелией хотели сбежать, а оказались на королевских, неудобных креслах!

— Ты хорошо справляешься. Но не расслабляйся и забудь о побеге. По глазам вижу — теперь это твоё призвание, — также рассмеялся Ник.

Их молчание вскрыло смущение двух мужчин, которые не решались задать главный вопрос, совсем как Артан, ныне поглощённый книгой. Они хотели знать, что произошло и что будет дальше.

— Они все мертвы. Окончательно. Неуверен насчёт Туулы, сестры Ктуула, но думаю, она тоже мертва. А мы покидаем этот мир. У нас есть неоконченное дело и пора бы его завершить. Потом… если сможем, вернёмся, а может отправимся в другие миры. Мы оба всегда этого хотели, — слова не успокоили Богарта и Акроша, тогда он добавил: — Я знаю, что вы оба не в ладах с Артаном. Кажется, вам не понравилось, что Сатуральские долины отделились. Ничего. Придётся привыкнуть, что Каргатского королевства больше нет. А эти долины заслужили независимость. После всего, что там произошло. Так вот, Селеста оставила у Арта книгу. Божественную историю. Когда будете готовы — свяжитесь с ним.

— Так и представляю, когда спустя сотни лет, этот дневник станет легендой, как это было с историей Клэрии и Карга.

— Как знать, может мы все доживём до этого дня. То, что когда-то изменило нас, ушло. Драконы вновь обрели связь со своей сутью. Наша магия дарует нам больше лет, чем уместится на торте, размером с эту комнату, — загадочно протянул Ник, и в его глазах блеснули золотые звёзды. — Может быть, мы снова сможем покорять пространство и пронзать не небеса, а космос, посещая далёкие ожерелья и звёзды.

Акрош посмотрел на свои руки, которые иногда чесались от желания впиться в скалистые берега, вытаскивая наружу живые скульптуры, чтобы те воплотили его фантазии о воздушных городах и сверкающих дворцах. Богарт только усмехнулся. Его дар оказался проще, но волнительнее. Он видел отголоски будущего. Пока только тени, только короткие вспышки, не несущие смысла. Но он знал — рано или поздно, его понятие времени и свершенности событий изменится. Он шагнёт на тропу прорицания.

— Я люблю вас, — прошептал Ник и оба друга вздрогнули, чувствуя, какими непривычно тёплыми прозвучали эти слова.

Он так изменился, будто ушла спираль, что скручивала его душу эмоциями тьмы. И обоим разом стало тоскливо. В последний раз они взметнули стаканы с янтарным коньяком, а когда закончили пить, их осталось двое. Только тень мелькнула вдоль стены, да дверца балкона скрипнула.

— Прощайте, мой король, — прошептал Богарт, закрывая глаза и видя грядущую сквозь века встречу. — Пусть счастье идёт рядом с вами.

* * *

Мелкий дождь осторожно касался лица Селесты, застывшей над обрывом и изучающей как бьются волны о новую береговую линию. От дворца ничего не осталось — всё ушло под воду, поглотив и сокровищницу, и подземную тюрьму, и взлётные площадки вместе с телами павших богов и их приспешников, захватив с собой ни в чём не повинных людей. Только камни вместо могил. Наверное, это было к лучшему. Не стоит людям видеть, что тут произошло.

Она почувствовала его присутствие за мгновение до того, как он возник рядом, беря за руку и целуя сжатые пальцы.

— Вот и всё.

— Ты со всеми попрощалась?

— Шэ, как всегда, был в своём репертуаре, но Амалия отказалась его покидать. Теперь она его бессменный аватар. Кажется, ей нравится быть уравновешенной после всего, через что она прошла.

— А как тебе новый подводный король?

— Отчаянно молод. В нём не осталось памяти предыдущих поколений. Я рада, что они начинают с чистого листа. Кристану там нравится, — усмехнулась девушка, запрокидывая голову и любуясь мелкой россыпью звёзд, проглядывающих сквозь тучи. — Кажется, всё возвращается на свои места. Планета исцеляется, скоро её энергия начнёт просачиваться в другие миры ожерелья, и там зародится новая жизнь.

Ник поцеловал макушку девушки, вдыхая полной грудью родной запах. Они мало говорили о том, что случилось в тот день. Им хотелось забыть о прошлом и просто наслаждаться хрупким настоящим.

— Арт хотел увидеть тебя.

Мужчина помрачнел. Он так и не смог войти в ту комнату и поговорить с бывшим другом. Он просто не смог заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Может быть. В другой раз…

Селеста улыбнулась. Да. Когда-нибудь они вернутся. Но сейчас им пора.

— Я ещё долго буду слушать ваши телячьи нежности?

Девушка возникла как из-ниоткуда, будто соткалась из тумана и дождливой дымки. Взъерошенная как воробей, сварливая и полная нетерпения. Только благодаря ей им удалось так быстро восстановиться. Только её умения помогли пережить этот непростой год.

Клэрия дурашливо ударила по плечу Ника, ворча:

— Всё, вдохнули воздух этого мира в последний раз и погнали! Я хочу вернуться домой к родным!

— Но они же мертвы, — удивлённо протянула Селеста. — А ты воскресла.

Клэрия хмыкнула, облизывая губы и хитро улыбаясь:

— Если бы граница между мёртвыми и живыми не стёрлась, хрена с два я бы воскресла. Но как видишь — жива. А значит можно сделать кое-что интересное. Вы же не думаете, что время линейно и мы не можем переместиться в выбранный отрезок? О! Я знаю как. А вы способны это воплотить.

Ник и Селеста переглянулись, улыбаясь во всю ширь. Даже спустя год Клэрия не переставала их удивлять. Вновь взявшись за руки, Селеста спросила:

— Ну? Кто теперь поведёт? Ты или я?

Конец