Вспомнить Нельзя Забыть (СИ) [Ores] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Что будет, если я тебя забуду?
Не рухнут разом небеса.
Не перестанут верить в чудо.
И отражать любовь в сердцах.
Тебя внезапно и надолго
Покроет тонкой коркой льда.
Воспоминанья не помогут.
Они измучают тебя.
Я буду натыкаться взглядом
На твой тоскующий прямой…
Господь, пожалуйста, не надо
Так с общей поступать душой.
Дан
— Слав, привет! — встречаю друга на полном позитиве, сразу убирая трубку подальше от уха. Не нужно предугадывать его реакцию — всё заранее известно.
— Волков, твою мать! — орёт как резанный. Изображаю искреннее удивление. Всë равно гном меня не видит. А почему бы и нет? Ситуация — пиздец, хоть вешайся, но защитная реакция всегда быстрее меня.
— Что случилось, дружище? — захожу издалека.
— Дантрес, — резко становится серьёзным, — скажи, пожалуйста, друг, — делаю осторожный вздох, и так зная — звук сейчас пойдёт по нарастающей, — почему меня покусали мои же дети?!
— Плохо воспитал?..
В это время переползаю повыше на подоконник и колени к себе подтягиваю.
— Воспитанием у нас занимается Кира! Кстати, тебе от неё привет. — На той стороне трубки звучит фоном утробное рычание.
— А сама она этого сказать не может? — прощупываю почву, предполагая масштабы катастрофы.
— Сказала бы, но очень трудно говорить, когда ты в обороте!
— Так вытряхни её из волчьей шкуры, — предлагаю как вариант, попутно присаживаюсь на корты и хорошенько так замахиваюсь скалкой, невесть откуда взявшейся в моей оперативной съëмной квартире. Недолгая передышка — и сажусь, обратно опуская руку.
— Не могу… — перестаёт орать и, сукан, идёт моей же дорогой. — Дан, ты позови, пожалуйста, к телефону Виктора… Очень надо с ним поговорить.
Пара капель пота лениво сползают по спине, веду плечами, снимая раздражение, жду, пока пот впитается в футболку.
— Он сейчас… немножко занят.
— Чем?!
— Славка, да не ори ты, как женщина в кризисе, говори спокойно. — Молчит. — Вик не может подойти, потому что… — тут мне становится немного стыдно, совсем слегка, — я его вырубил. Ментально! Только чуть-чуть усыпил.
— Зачем?.. — глупый вопрос. Нравится мне его пиздить, хобби такое! — Опять перемудрил с ролевыми играми?! А я тебе говорил, не наряжай его в немца!
— Братан, — второй замах, рык, передышка, — он перенервничал, и я его перезагрузил. Кстати, Леон там не рядом? Хотел кое-что спросить…
— Рядом. Вон сидит, глазами хлопает, сейчас задней лапой за ухом чухал. Трубку ему передать?!..
— Вся стая с ушами? — иду ва-банк.
— Да-а-а, — и как же гаденько он тянет это «да», — все в зверином обороте! Вообще все! Даже те, которые в гости пришли! Салан в ахуе. Я не понимаю, что происходит. И видят всевышние, я знаю только одного инкуба, который мог это сделать!
— А я его знаю?..
— ДАН!
— Ладно, признаю, кажется, в случившемся есть часть моей вины. Наверное. Хотя неточно. Вдруг это Вик нечаянно сам?
— Так спроси у него.
— Не могу.
— Без сознания?
— Уже нет. Очухался. Просто… — Как бы так помягче. — Он меня не помнит. А ещё… его теперь два.
— Вот тебе здорово, ты же всегда групповуху хотел! — Прикрываю трубку, а то Вик стал на меня коситься ещё более подозрительно. И брезгливо немного. Праведник нашёлся.
— Его реально два, — палку убираю, больше она не нужна, — Вик — человек и… рядом волк. Прикинь!
Пауза длится целую вечность, продолжаю обливаться холодным потом, пока Виктор гладит холку своему же внутреннему зверю, который сейчас реально вырвался наружу и сидит у его ног, продолжая на меня безостановочно рычать, как трактор. Ладно, хоть в размерах стал меньше, сойдёт за откормленную овчарку… издалека.
— Постараюсь узнать в управлении, что это может быть. Вдруг вирус какой… Волков, а ты часом сам не раздвоился?
— Я единственный и неповторимый. Дубликат невозможен, да и земля не вынесет. Славище, ты не вздумай пока ничего разведывать. Салан подведёшь под удар. Как только узнают, что стая без контроля вожака, то сразу найдутся желающие их изолировать. А живым никто не дастся. Будет резня.
— Ты уверен, что при Бойко это стоило говорить? — гном интересуется вполне резонно — две пары глаз следят за каждым моим действием.
— Я уже ни в чём не уверен. И в этот раз не уверен даже в себе. Славка, сейчас мы в полной жопе, и не представляю, что делать. Так глубоко мы ещё не заходили.
Он не говорит, что всё будет хорошо, и мы прорвёмся, не подсказывает, как поступить, и в принципе молчит. В такой же тишине и сбрасывает, ведь никто из нас не знает в совершенстве природу волков, и как происходит оборот. Почему вдруг они стали сильнее людей и закрепили звериную сущность? Что будет дальше, никто не скажет тоже, но всё это хуйня по сравнению с тем, что на меня сейчас в упор смотрит Вик, вообще-то, на мне навеки запечатлённый, и… по ощущениям не узнает!
Я помню этот взгляд: настороженный, диковатый и принципиально не желающий идти на контакт. Таким его первый раз и встретил, только тогда он был в шкуре. А ещё нас тянуло друг к другу со страшной силой проклятье, а сейчас всё только отталкивало. Особенно погром, который мы учудили, пока выясняли отношения. Бойко завёлся: стены на него давят, в бетонном гадюшнике дышать нечем, от еды из супермаркета уже желудок свернулся, а люди, увлечённые своими пороками, настолько озлоблены, что впору бы взять автомат и проредить. Меня до трясучки вынесла жизнь в лесном посёлке, эта полная изоляция — вроде бы полно места, а скрыться негде, везде за тобой следят, вынюхивают и нарушают личное пространство. Я задыхался там, как он здесь. Заполучили обоюдно доставленный дискомфорт. Только не учёл фазу луны, голод волка, тревогу вожака за стаю и взрывной нрав Виктора. Видимо, произошёл запуск цепной реакции, потому что сначала отключился я, буквально на пару секунд, а когда очнулся, на меня уже кидался зверь, а Виктор лежал на полу и также тяжело приходил в себя. Подумал, что после того как я отшвырнул зверя, и он, скуля, ударился об стену, обнажив клыки, волчара теперь бросится на Виктора, но такого не случилось. Зверь замер над телом и стал защищать. От меня. Как будто я мог причинить Бойко реальный вред.
Перенервничав, вырубил Вика, тем самым выкроив себе время на подумать. Волк атаке не поддался. Стоило ударить сильнее, но нехорошее предчувствие тревожило: животина может и не выдержать удара — беспокойство о зверской судьбе в дальнейшем отрезвило. Неизвестно, как зверь с нами связан…
И вот мы здесь, втроём. На кухне в съёмной квартире на окраине Кемерова. Кругом разгром, в душé раздрай, руки трясутся, как у запойного алкоголика, тварь ещё эта рычит, скалится, и пора бы уже что-то делать, знать бы только что. Ведь ничего не понятно, и сохраниться не успел. Щёлкаю кнопкой чайника. Хоть какое-то движение…
— Как голова? — спрашиваю у парня, покачивающегося напротив. Стоит из чистого упрямства, а самого шатает неслабо, глаза мутные, как после сотрясения мозга, но ссадина на скуле — моя работа — постепенно затягивается — уже неплохо.
— Замечательно, — выговаривает сквозь зубы и продолжает смотреть вроде и на меня, но как на пустое место. Эй, парень! Вообще-то, ты за меня был готов умереть ещё час назад! — А ты кто?
Добивает мои нервы. Улыбаюсь. А хули ещё остаётся? Оттягиваю ворот футболки, наклоняю голову. На, смотри, кто я.
— Бля, я столько не выпью.
Ах, ты ж сукин сын! От возмущения я чуть не прослезился. И не заматерился. И не убил.
— А если посмотреть хорошенько? — предлагаю на полном серьёзе, продолжая буравить его взглядом.
Нехотя подходит: выправка армейская, спина прямая, как доска, напряжён. Скидывает мою отросшую гриву в сторону и пристально изучает своё творение. А посмотреть есть на что. Метки сразу две: одна старая, которую свести хотели, вторая свежая, причём совсем недавно в порыве страсти он снова вгрызся, как будто там вкуснее всего. Метка у волков, как отпечаток пальца, с чужой свою не спутаешь.
— Дорогой, — отдёргиваю голову назад, стряхивая его любопытный взгляд, — может, обнимемся?
Мотает головой и кривится вполне натурально. Не представляет даже, как у меня всё внутри обрывается, как болит за грудиной, и душит паника. Но улыбаюсь в ответ на любую его реакцию. Ничего больше не остаётся.
— Тогда по делу.
Сползаю со своего укрытия и на негнущихся ногах иду к шкафу, достаю две кружки, наливаю кипяток, плюхаю пакетики с заваркой. Одну протягиваю ему. Берёт осторожно и отставляет на стол подальше. Именно в этот момент затаившийся зверь кидается на меня. Кто куда рванул — не поняли, то ли я за Вика, то ли он ко мне, но зверь влетел ему в грудь и так же быстро сел обратно, стоило только их глазам встретиться. Кружка вдребезги. Всё, блядь, напился!
Сердце ещё долго колотится, как ненормальное. Зубастую пасть вижу около своего лица, едва прикрыв глаза, и это реально страшно. Но ритм сбило не испугом, а сработавшим, как надо, рефлексом. Вик чувствует, кого должен защищать, это сильнее генов неча, это то, что есть только у нас двоих, и оно всё ещё живо. Ему этот факт не понравился, Бойко даже покраснел, словно смутился, или…
— Ты не веришь, что ли, что мог спать с мужиком? — делаю предположение, уж больно эротично красным он залился.
— До этого момента не замечал за собой ничего такого, но сказанное тобою было бы последним, что я хотел узнать.
— А ещё ты не всегда сверху.
А что? Мне тоже больно, я просто не показываю. Надо разделить конфетку надвое. И нечего тут говорить, что его утрата — часть сущности, волчара же живой. Пока…
— Как ты заставил меня поставить метку? — вот это поворот.
— Я до встречи с тобой даже не знал о возможности её постановки!
— Вот и жил бы в неведении! Зачем в моей жизни нарисовался? — ого, как сильно мужика перезапустили.
— Это не я себя укусил. — Вспоминаю через силу, кто из нас тут старше и должен быть умнее. Раньше эту роль брал на себя Вик, а я расплёскивал эмоции, которые он мастерски разливал по банкам и убирал на хранение, а я, наоборот, всё в себя впитываю и страшно хочу его придушить. — Но, может, мы опустим тот факт, что ты меня любишь без памяти и готов ради меня на всё, — краснота на его лице становится ярче, — и вернёмся к насущным проблемам? Тебя не смущает твоя звериная сущность, шароёбищаяся по кухне сама по себе?
Они переглянулись со зверем, и оба уставились на меня, как будто это я виноват. Поднимаю примирительно руки.
— Вик, это не я тебя сломал.
— А кто?.. — не могу слышать упрямство в его голосе. — Что-то мне подсказывает, до встречи с тобой у меня всё было хорошо.
— Всё хорошо у тебя было в яйце у папки! А после рождения — полнейшим адом. И заметь, не я тому виной.
— Говоришь, как будто ты единственная радость в моей жизни!
Смотрю на него и понимаю: пацан реально не въезжает. Не помнит меня, возможно, и стаю обрывками, последние годы нашей жизни стёрты под ноль. Себя разве что. У него снова бледное лицо и пустые болезненные глаза, в которых нет страха, но есть сомнение и тревога. Руки трясутся, как и мои, и душа трясётся, я уверен, и паршиво ему и физически, и морально. К тому же, я хотя бы знаю о наших чувствах, и они живы во мне. Пусть Бойко меня не помнит, но, по крайней мере, вот он стоит передо мной живой, и, надеюсь, всё остальное можно исправить. Я обязан это сделать ради нас. А Вик видит совершенно чужого человека, но о котором, помимо воли, обязан заботиться из-за метки и желательно испытывать чувства. Вот такая вот несправедливость. Ко всей его радости, я не человек. Не оборотень. Мужик к тому же. Совсем пиздец.
— Может, мне тебя ненадолго вырубить?.. — предлагаю искренне, а то мало ли истерика или нервный срыв.
— А здоровья хватит?.. — закономерный ответ.
Такими темпами мы подружиться не сможем, решаю для обоих искать мирные пути, но как же это сложно!
Что делать и куда ехать, особо не выбираю, так как и выбора никакого нет. Сунуться в управление — подставить Бойко, он занял слишком сильную позицию в стае. Более того, другие общины стали проявлять интерес к его персоне и часто приезжать за советом, не понимая, как в таком юном для вожака возрасте он добился потрясающих результатов в общении со стаей, сделав всех единым организмом. Я, собственно, потому и психанул с переездом в город, уж слишком до хрена части организма его заботили. Как только узнают о слабости Бойко — его постараются ликвидировать. Или заполучить. Действовать придётся скрытно, а это сложно, учитывая недопса, которого нужно тащить с собой как запчасть. Всё познаётся в сравнении, и сейчас я почти готов признать — перегнул палку. Почти. Вик сам виноват, слишком много мне позволял. Главное — это ему не пиздануть.
— Ты в курсе, что вслух думаешь?..
Поворачиваюсь на звук, Бойко стоит уже переодетый: тёмные джинсы, водолазка — моя, ремень — мой, куртка его, потому что моя будет жать в плечах, а то бы и её напялил.
— Привычка, — пожимаю плечами, прикусывая жало, накидываю капюшон толстовки, а сверху пялю кожанку — ранняя осень теплом не балует. — Напрягает?
— Есть немного. Не особо приятно слушать твои размышления обо мне. Тем более не всегда хорошие.
— С чего такое мнение? — вот тут я конкретно не понял.
— Такое чувство, что я у тебя в подчинении: ведёшь меня, как собаку на привязи, куда взбредёт, и заставляешь выполнять команды. Если бы я тебя любил, — а вот это «если бы» кольнуло, — то делал бы так, но не потому, что нравится, а чтобы хорошо было тебе. Со мной. Получается, используешь меня, как тебе удобно. Где тут любовь с твоей стороны?
Если честно, я просто сел. Проходит не меньше минуты, прежде чем у меня появляется дар речи, и возвращается дыхание, которое задерживал, дабы на эмоциях не разойтись в крике. Испытание нас ждёт сложное. Для обоих. Проверка чувств на вшивость, и, кажется, я её уже не прохожу. Тут хоть на говно изойдись, а заставить полюбить нельзя. Хотя… это ли говорить инкубу, смысл жизни которого именно в «подчинении». Я потому на Бойко и подсел, что он никогда не продавал себя, не просил любить, не уговаривал и не подставлялся по дури, приходилось брать самому. Потому что только ему хватало сил быть рядом, другой бы давно сломался, а этот — сильнее меня, в чём-то умнее и терпимее, и я не представляю уже, как без него прожить. Не хочу больше никого! Такой вот пиздец всемирного масштаба. И не надо говорить, будто такова порода инкубов, и, закрепившись, мы от других кормиться не можем. Это сильнее обеих наших пород. Всеми силами надо это сохранить.
— Судишь по поступкам обычно, а сейчас — по первому впечатлению. Ты дезориентирован, и единственный способ собрать информацию — поверхностный, чем и занимаешься. Потом поймёшь, как был не прав. И ещё ты, Вик, ни черта обо мне не знаешь. Ты — нет, а он — указываю пальцем на грудь, наверняка набил бы тебе лицо за такие слова.
— В том и дело: я осознаю, что не прилепил бы метку на кого попало. Но ты мне не нравишься. Совсем.
Злость ненадолго затмевает разум. Помню вспышку красного света и то, как плотно сжал зубы до скрежета, а когда открыл глаза — Бойко уже тяжело дышал ртом, на висках у него испарина, а возбуждение, которое он сейчас испытывал, было, наверное, самым сильным из тех, которые он помнил. Желание застало его неожиданно, и он не был готов. А я оттолкнул его от себя ещё больше, напугав. Молодец, Дан, так держать. Отпускаю так же быстро, стряхиваю с себя морок, злость и панику. Не мешало бы всё это ещё смыть водой, но времени нет, поэтому выхожу за дверь, бросив через плечо, чтобы не забыл собачку.
Единственный, кто знает нечей достаточно хорошо и может помочь — Даймон. Этот демон осел почти в тысяче километрах от нас, и пилить до него около суток, учитывая, что километре на восьмисотом дорога превращается в грунтовку. Позвонить было бы проще, но, во-первых, я хочу понаблюдать за поведением Бойко и кое-что нехорошее решить для себя, а во-вторых, прослушку никто не отменял, и она здорово может нас подставить в этот раз.
Грузимся молча. В потёмках. Двор вымер на время, даже луна не соизволила показаться. Нас провожает натужный скрип качелей и едва слышимый грохот машин вдалеке. Живность загоняем в багажник внедорожника, Вик постелил ему плед, но волчара всё равно продолжает ворчать и дыбить на загривке шерсть. Гоню от себя мысли его кастрировать, вдруг потом после воссоединения получится казус…
Выезжаем под звуки радио, раздающего попсовые мотивы, не заботясь о разжижении мозга. Виктор осматривается по сторонам, прислушивается. Но я замечаю для себя: больше он не пытается настороженно принюхиваться, как будто часть его особенностей постепенно атрофируется за ненадобностью. Это нехорошо. Я бы даже сказал, очень плохо.
Как только выезжаем за город, давлю на газ. Темнота в отсутствие освещения на трассе меня не пугает, зрение меняется на ночное, и вижу буквально каждую ямку и выбоину. Тишина раздражает. Между нами она, как иголка, колющая без разбора везде, чаще попадая в сердце. Развлекает разве что волк, он с увлечением что-то грызет в багажнике и, чует моё сердце, делает это специально. Может, напьётся масла и уснёт?..
Ненависть, взращённая годами к этому виду, должна была давно оставить меня, благодаря Вику научился же глушить животные порывы, но вот именно к этой особи — непреодолимое желание сократить популяцию волков на одного. Аж руки чешутся!
— Да успокой ты зверя! — рявкаю, не выдержав, когда мохнатость начинает когтями царапать тачку. Видимо, жрать больше нечего.
— Ему не по себе и движухи нет, — поясняет мне собеседник, всё это время старательно делающий беззаботный вид, будто я не вижу, как он меня разглядывает.
— Спеть ему? — предлагаю на полном серьёзе. Как назло, живность начинает выть. Сам решил разбавить путешествие музыкой. Меня хватает на пять минут. Вспоминаю осла из Шрека и его вопрос «мы уже приехали?». Как же я теперь понимаю огра!
— Хорошо, пусть сгрызёт что-нибудь, только заткни его, — прошу Бойко, он ухмыляется одними глазами и разводит руками, мол, не в его компетенции. Сговорились.
Ладно, перенимаю их правила и врубаю выключенную ранее с психу акустику на полную. Хорошую акустику. Качественную! Втыкаю флешку, а там у меня шансон, попса, рок, инструменталка, иногда всё в одном треке… Их хватает на четыре минуты, я засёк. Виктор делает музыку тише, пробует поймать радио, но догнав, что тут оно уже не ловит, и вовсе выключает звук. Молчит. Я праздную победу, но одному грустно.
— Не хочешь поговорить? — спрашиваю из вежливости, вдруг у него есть вопросы.
— Пока не вижу смысла. — Отвык уже от его прямолинейного упрямства. — Как вспомню что-то — задам вопрос.
— А что вообще помнишь?
Сворачиваю круто вправо и держусь по центру дороги, ибо по краям трассу расхуйкали так, что потом ходовку собирать заново придётся.
— Всё. Муштру, военку, стаю, как стал вожаком. Всё, кроме тебя, — говорит это спокойно, и если бы я его не знал, то даже поверил бы, но слишком хорошо знаком с этой защитной реакцией.
— Выглядишь бодро. — попытка поддержать так себе… — Доставляет дискомфорт потеря памяти?
— Напрягает отсутствие возможности слышать стаю. — Смотрит в окно, не хочет показывать эмоции. — Как будто оглох.
— Они уже большие — без тебя справятся. Постараемся быстрее всё уладить. Но… Чего-то ты не договариваешь. Болит где-то?
— В груди.
— Там болеть нечему, Вик. — Наконец на меня поднимают взгляд. — Твоё сердце же у меня.
Как бы невзначай расчёсываю метку. Есть реакция, уставился обратно, надулся.
— Могу сказать, как есть? — а вот это мне не нравится.
— Попробуй.
— Где гарантия, что память отшибло не твоими намеренными действиями, и сейчас ты не везёшь нас в ловушку?..
Ценю честность. Но не в этой ситуации. Лучше бы сидел молча. Как можно доказать человеку что-то, если у тебя нет его доверия?
— Я чудовище, Бойко, но не на столько.
— Докажи.
Биться головой об приборку бессмысленно. Я знал: до встречи со мной Вик был упрям, ему так было нужно, чтобы не сломаться и оставаться сильным, но сейчас это неимоверно бесит.
Останавливаюсь на обочине, плавно скатившись по холму, повезло — не грязь. Глушу машину. Закуриваю. Делаю пару затяжек, а потом так же спокойно перегибаюсь через Вика и открываю его дверь.
— Я никого не держу. — Смотрит с прищуром, прощупывает, пытается анализировать, но давно пора понять: со мной всё через жопу, и его муки бессмысленны. — Можешь идти. Можешь взять волка. Хочешь — бери машину. Мне не впервой выбираться и не из таких ситуаций. Один справлюсь. Только всегда именно ты просил решать всё вместе и не пороть горячку. Сейчас я стараюсь поступать, как делал ты. Честно стараюсь. Вот, блядь, всей душой, хотя у меня её нет! Но ни хрена не получается! Доказывать тебе, что не враг — бессмысленно, к тому моменту, как начнёшь доверять, мы оба уже сдохнем!
— Ты-то почему?
Вообще, я ещё не всё сказал, но меня перебили. Или специально переключили. Наивности и простоты в вожаке никогда не водилось — не поведусь на его щенячий взгляд. Он меня изучает, как и я его.
— Мы запечатлены, бестолочь! Причём немного эксклюзивно. Помрёт один, следом второй. Бонус тебе вместо сервиза на свадьбу.
— Значит ты спасаешь себя?..
— Начинаю понимать Кира, почему он тебя пиздил. — Мотаю головой, выбрасываю окурок, прикуриваю вторую. — Ты или уходишь, или закрываешь дверь — дует.
Закрывает. Ждёт. Смотрит, как будто кино сейчас начнётся. Волк тихо порыкивает. Дым ему не нравится. Выбрасываю почти полную сигарету и просто дышу свежим воздухом.
— А я курю?..
Ухмыляюсь на его вопрос.
— Ты — не куришь. — Перестаёт коситься на пачку, валяющуюся сверху. — И меня пытаешься отучить.
— Значит, не кури! — сам понимает, какую глупость сморозил, улыбается. Показываю ему фак и завожу мотор, дорога только началась, а я уже устал. Неплохо бы километров через триста поспать.
Мука, о которой забыл за последние годы, возвращается снова. Виски гудят, горло пересохло, временами начинает выкручивать все сухожилия, ломая тело голодом. Шея взмокла, бросает в жар. Дабы слегка остыть, прикручиваю печку в машине и приоткрываю окно. Свежий ночной воздух остужает быстро, полоса дороги вновь расширяется и уже увереннее давлю на газ. Что делать дальше?..
Вик
Если кто-то не понимает, каково это — выпустить внутреннего зверя, посмотрите наглядно. У меня не просто ощущение повреждения моей реальности, она словно перекроена, переписана, нет, гораздо хуже — из меня словно кусок вырвали с мясом, с душой и рядом посадили. Дышит часто, горячо, вывалив длинный шершавый язык. Вот «Я» — Волк. А «Я» — Человек — справляется с тем, что стал втрое слабее? Откуда мне знать, насколько я был силён. Сила ушла со зверем, чувствую его смятение, злость, сердцебиение. Оборотню в себе сложнее разбираться с потерей человеческой составляющей. Я ещё успел стать вожаком. Обстоятельств не помню. Как Кир допустил, чтобы щенок его подсидел? Волк касается влажным носом пальцев, ему не нравится здесь. Вопрос, чудовищно назревший… Как?! Это произошло?! Кто нас разделил? Кому это вообще под силу? С трудом принимаю ситуацию, мозги плавятся. Но волк рядом связан со мной, могу его успокоить и рукой, и взглядом, и мыслью. И конечно, не как собаку. Древняя сила кипит в крови, в глазах — тоска. Зверю дискомфортно. Был бы в лесу в стае, возможно, реагировал бы естественнее, но сейчас здесь, в машине, рвётся в хлам, мечется, не находя покоя, тянет меня назад в Салан. Будто наяву вижу свой дом, но вся острота исчезла. Не чувствую себя частью стаи, вижу всех, но нет связи ни с кем. Понимаю, как всё неправильно, и так не должно быть. Надо разобраться. Хотя бы для того, чтобы вспомнить себя. А меня куда-то тащит этот… Странный. Пахнущий мной, отмеченный мной… Невероятно сильный и непереносимо самоуверенный. Безумие! Мог ли я по доброй воле запечатлеться с таким?!
Короткие покалывающие ментальные атаки. Словно кто-то осторожно проникает в мой мозг, взламывает по сложному коду с деликатностью нейрохирурга, любым резким движением напрямую боясь привести к необратимым последствиям. А куда ещё хуже? Словно смотрю на себя в зеркало и пытаюсь принять действительность всю разом. Неузнаваемую, едва осязаемую. Мне не хватает чувств, запахов, звуков, мир вокруг оглох, выцвел, стал пресным, как соевое мясо… Думаю, постепенно привыкну. Но…
Мужик этот рядом говорит о нашей связи. В глазах отчаяние, и от этого злость несоизмеримая с нормальной, ещё одна доза — и он задохнётся. Почему это должно меня заботить? Если я не помню. Имя своё помню?
Виктор Бойко. Произношу вслух. Патлатый вздрагивает, пристально смотрит в глаза. Почему волк рядом сразу срывается в рычание? Почему защищает меня… Он не человек? Опаснее.
— А теперь назови моё имя, Вик, чёрт тебя подери, ты же знаешь его!!! — его злость звенит, как лезвия в поединке у самого уха.
— Зачем? Жить с тобой в городе я не собираюсь! Помочь помогу, если понадобится. Но так-то вижу, ты и сам ведьмачишь неплохо. Куда едем?
Проморгавшись, мой нежданный спутник глотает досаду огромным куском и возвращается за руль. Гонит бесстрашно километров пятьдесят, благо трасса лежит ровным полотном. Нагревается, чтобы я почувствовал лёгкий запах его пота. Открывает окно, дышит. Похоже, это он один и сжигает в салоне кислород. Я молчу, приглядываюсь: доверять или нет? Странное ощущение, будто от меня мало что зависит, и мне явно не договаривают на две трети проблем. Это задевает.
Глаза бы прикрыть и подумать, попытаться вспомнить произошедшее три часа назад, когда очнулся в городской квартире в компании запечатлённого со мной ведьмака и волка. Уверен, смогу… Не верю никому, кроме себя. Честно говоря, не понимаю, почему бы нам не отпустить зверя на все четыре стороны? Скорее всего, парень несёт за него ответственность. Тогда при чём тут я? Волк меня защищает, а на него бросается. Дан… Да, именно так и орал кто-то в трубку. В виске выстукивает противный молоточек, отматываю время назад, вспоминая, как попал в этот город, с какой целью встретился с патлатым? Он меня заманил, или это была запланированная встреча? Тишина в мыслях.
Снова кто-то ковыряет мозг тонкой иглой, думая, что безопасно. В конце концов, меня никто не гонит силком, не понравится — развернусь и уйду. Вокруг тысяча дорог. Кемерово! Да, вспомнил. Там и Салан, но странным образом сейчас возвращаться туда не хочу. Словно был связан по рукам и ногам, а сейчас спустили с цепи. Хочу немного в мире осмотреться. Себя вроде контролирую, мозг немного контуженный заварил на полную мощность. В кармане лежат документы с моей мордой, по которым я Виктор Бойко двадцати восьми лет. Штампа о браке, слава богу, нет, зато есть незарегистрированный залёт в виде помеченного ведьмака. Что я ему должен, если пускал сверху?.. Об этом не могу не думать, висит в подсознании и не забывается. Может, врёт и время тянет? Ничего к нему не ощущаю, даже опаска прошла. Очевидно, Дан в раздрае, хорошо замаскированном злостью. А мне бы пойти своей дорогой, а не искать смысла в нашей поездке. Но так было бы слишком просто.
Странная вонь пронзает меня насквозь. Резко! Как выстрел в плечо: не смертельно, но обжигающе больно. Она просачивается в салон и выдёргивает в реальность за шкирку.
— Останови!
Дан бьёт по тормозам, только услышав приказ, вздрогнув всем телом.
Выпрыгиваю из машины, едва стихает визг колодок. В десяти шагах — зловонное озеро, затянутое тиной, даже на вид кажущееся мёртвым. Рвотный позыв давлю с усилием. Не теряя времени, срываюсь туда. Мутная неподвижная вода с зелёной шугой ряски и сотнями кувшинок, но запах смерти жуткий. Сколько сбитых собак и пакетов с щенками и котятами зашвырнули томиться в эту тихую заводь… Вот и сейчас один мешок зацепился за побережную высокую траву. Там затихает слабый писк, плач, мольба. Рука Дана падает на моё плечо, но рвусь вперёд, врезаясь в острые заросли, хватаю пакет и, оступившись в тухлую воду, громко матерюсь. На берегу мы оба в деле — вытряхиваем из мешка бедолаг. Пять щенков, мокрых, ненужных… Трое уже бегут по лунным лугам, двое ещё цепляются за сучью жизнь. Я сую комки под куртку к полыхнувшему горячим жаром телу, к сердцу, грею, грею, чуть придерживая холодных дрожащих крох, которые и псиной даже не пахнут. Только родились, ещё не засохла пуповина, а их в тёмный пакет — и на смерть.
Правильно, никто не обязан выращивать всех ненужных щенков. Мне словно по коже полоснули бритвой, желая отсечь милосердие. Дан стоит рядом молча, вероятно, понимая мои чувства.
Сходил за небольшой лопатой, вырыл яму. Туда хороним троих. Жду, пока и эти двое уснут на моей груди. Когда сердечко одного затихает, меня мутит. Тёплого щенка укладываем в общую могилу и засыпаем землёй. Последний, чудом выживший, спит, чуть вздрагивая, но упрямо живёт за весь загубленный помёт.
— Садись в машину, темнеет. — слышу приказ над головой, на каком-то ментальном уровне ощущая, как Дан хочет курить. А ещё царапает его спокойствие. Даже не безразличие, а, скорее, безучастие. Сейчас смог увидеть в его глазах опыт, такой получают только прожитыми годами и кровью — настораживаюсь сильнее…
Позади завыл волк, отпевая бедных щенков, и неважно, что собачьих — страшно и горько, когда умирают дети.
Падаю на переднее в этот раз, рукой придерживая щенка под курткой.
— Ты всегда такой. Лиши тебя стаи — найдёшь новую, — не своим голосом, надорванным в нескольких местах, произносит Дан. С укором. — Заткни волка, пожалуйста, — вежливость сквозь зубы, — а то я сам скоро завою.
— Тут ближайший посёлок какой? — спрашиваю своего горе-запечатлённого.
— Богом забытый, какой ещё, мы в глуши. Тут частный сектор. А что?
— Поехали.
Смотрю в распахнувшиеся полы плаща сумерек, ничего нового они не покажут, если учесть, что часть моей жизни не поддаётся воспоминаниям.
Едем петляя по побитой дороге, сюда власти точно не скоро нагрянут с ремонтом. Перед машиной неожиданно выскакивает собака, так ярко блеснув золотистым боком в свете фар. Дан громко материт сучью Анну Каренину, а я спешно выхожу из салона.
Псина смотрит на меня, словно ждёт чуда. Большие влажные глаза умоляют, сорванное горестным скулежом горло издаёт лишь тихие скрипы. Я вынимаю щенка из-за пазухи, мать взвизгивает и принимается лизать руку и найдёныша. На душе немного попускает, выдыхается.
Сажусь на заднее, Дан бледен и измотан, словно всосал весь негатив.
— Ну говори, вожак, кого будем теперь спасать? — ведьмак ложится на руль, кусая фалангу пальца.
— Я бы уже где-нибудь парканулся поспать, — невозмутимо отвечаю в зеркало заднего вида.
— Да ты что?! Всё-таки едем, куда планировали изначально?
— Я никуда не хотел ехать, везёшь ты, меня особо не спрашивая. Поэтому…
Он срывается с места, меня аж назад откинуло, и заворчал потревоженный волк. Чего злится? Если знает меня так хорошо? Наверное, он всё же сильно беспокоится. С этими мыслями меня догоняет дремота.
Комментарий к Часть 1 Мы выражаем глубочайшую благодарность нашей бете Nukra, которой предстоит немалый такой фронт работ. Терпения тебе и спасибо от нас обоих. Вам, дорогие читатели, тем, кто попал на этот рассказ случайно и, конечно, тем, кто шёл с нами по всем его частям уже несколько лет подряд. Будет странное ощущение при прочтении, но не переживайте, у авторов всё под контролем. Ну, погнали)
====== Часть 2 ======
Виктор
— Бля… — в лицо направляют яркий свет фонаря, поэтому комментарий вырывается непроизвольно. Прохладный воздух из-за открытой двери на раз сметает всю дремоту.
— Вроде ничего в твоём мужике не поменялось! Такой же энергичный, как и всегда. — Рожа, смотрящая на меня в упор, наглее Дановской в разы, с более резкими чертами лица, которые периодически видоизменяются в дьявольскую маску. Чуть не втащил с локтя, да демон со смешком отпрянул, предвидя мою реакцию. — А… Вот теперь вижу. Ни хрена не помнит. Скажи, а ты его нечаянно поломал или так задумывалось?
Раздражённый, потирая лицо, выбираюсь из салона. Всё равно разговаривают не со мной. Дан неподалёку быстро скуривает сигарету, мог бы — сгрыз. Адский тип наблюдает за каждым моим движением, слепки снимает и делает выводы, а я чувствую себя обезьянкой в цирке. Дабы уравнять шансы, выпускаю волка, тот пулей рванул орошать кусты, не забыв огрызнуться на хозяина дома — желания к изучению у того сразу поубавилось.
— Вон тот с хвостом, который волк — твой мужик, контуженный, правда, но он и есть Вик. А кто это? — от вопроса, поставленного всерьёз, меня коробит. Что значит, кто я? Я ― это я. Как еще?.. Дан в глубокой задумчивости прячет лицо в метры намотанного на шею шарфа, взятого им на прошлой остановке из багажника, чертыхается и идёт в дом. Хозяин же ждёт меня. А я жду зверя. И, возможно, пришествия высших сил, прояснивших хотя бы что-то и желающих помочь. Но нет: кусты шуршат, ручей журчит, в голове — пиздец.
— Дэймон! — мне протягивают руку.
— Виктор, как это ни странно.
— Жизнь вообще странная штука. Мы, между прочим, знакомы.
— Вместе высоту брали? — усмехаюсь на манер ему, понимая мозгой, что только на военном задании могли с этим демоном пересечься. Руку пожимаю, ощутив лёгкий удар током или нечто похожее, свою не отдёргиваю, а хотелось. Волк длинным прыжком выскакивает из леска. Дэймон по-звериному скалится и широким жестом приглашает в дом. Волчара демонстративно ложится в сенях, а я прохожу в большую тёплую комнату. На диване лежит скелет, обтянутый кожей, но всё ещё живой, и, как единственная достопримечательность, привлекает к себе всё внимание. Лицо парня сохранило остатки благородной красоты, но болезненная худоба догладывает и их. Даже гадать не стал: вампира трудно с кем-то перепутать. Ну и друзья у Дана! Мой запечатлённый надвинулся на Дэймона:
— В Центре знают, что с ним происходит?! Чего ты ждёшь? Пока разложится? Почему ничего не делаешь?!
— Он запретил.
— А ты до хуя послушный стал?!
— Уймись, Дан. Делать уже нечего. Совсем.
Вампир нехотя открывает красные глаза и вперяет взгляд в нас. Пару минут поочерёдно фокусируется то на мне, то на Дане, а потом хмыкает и полностью переключается на моего попутчика. Я не особо расстраиваюсь, но после вопроса «А это кто?» слегка оживаю.
— Удивишься, но это Виктор. — Дан резко жмурится. Настроение его читается на расстоянии: он измотан и потерян, хотя и старается этого не показывать. Видно, что в сложившейся ситуации ему хреново: то ли он привык всё держать под контролем, то ли обычно кто-то разруливает подобные ситуации за него, сказать сложно, но жутко интересно, кто из нас главный и спокойный… А ещё совесть запела, что надо Дана поддержать, но берёт ноту фальшиво, и я от неё отмахиваюсь.
— Твой оборотень приболел, Волков?..
— Я смотрю, язвить ты не перестаёшь даже на смертном одре. Кстати, подыхать тебе не идёт.
— Мне пойдёт белая обувь и то, в чём удобно будет лежать. Но это мои проблемы. Управление тут бессильно, к тому же я в розыске. Если они и помогут, то только пожизненной комой. А вот твои проблемы… куда-то пошли.
В голове нарастает гул. Такое чувство, что закрыли в камере без света и воздуха. Обстановка как раз соответствует. Дом на отшибе, последний на самой последней давно заброшенной улице. Как крыша ещё не рухнула, не пойму. Интерьер махровых советских времён, как положено, с отсыревшими коврами на стенах и скрипучими половицами. От цветастых занавесок на деревянных окнах испытываю особый кайф. Приглядевшись, понимаю, почему так темно: окна оказались заколочены наглухо — сквозняку не пробиться. Одна радость — печка жарит на всю катушку, к ней я и подхожу.
Дан
— Выглядишь паршиво, — потеряв интерес зрителя, вампир перестаёт язвить. Вик с бо́льшим рвением разглядывает поленья, чем его. Макс и сам к себе потерял интерес.
— Ты не намного лучше, — огрызаюсь на рефлексе, следом ловлю закономерный подзатыльник от Дэймона. Вик резко оборачивается, анализирует, и снова поворачивается к нам спиной. Смутная надежда, что малая толика оборотня всё ещё со мной, действует, как живительный глоток, правда недолго. — Я вас сейчас опять удивлю, — задолбавшись стоять, паркуюсь у вампира в ногах без приглашения, он подтягивает к себе колени и с трудом садится. — Но, кажется, мы в полной жопе.
— Я уже взломал систему. — Демон садится рядом, закрывая мне обзор на бледного парня. Защищает — понимаю, но говорить теперь неудобно. — Да. Вы в самой в ней.
— Ты меня даже не попытался утешить.
— Так я и не ангел, чтобы это делать!
Поспорил бы, да сил нет. После долгой дороги и с подпирающим горло голодом глаза слипаются. Мне не хватает энергии действовать рационально. Или я расслабился настолько, что перестал в принципе чуять опасность, привыкнув к защите, что сейчас блуждает по хате сама по себе, положив на меня хуй. Драматичная пауза затягивается. Дэймон отслеживает мой взгляд, и вот оба пялимся в напряжённый затылок Бойко. Недолго. Ему это быстро надоедает, поглядывает на нас — мы резко отворачиваемся. Пялимся теперь в стену как два идиота, вампир ржёт, переходя от веселья в приступ ужасного кашля. Звук такой, словно в Максе ломается каждая кость от любого напряжения и тут же срастается.
— Не говори, что для тебя такая уж большая проблема затащить его в койку. И пожрёшь, и успокоишься, — зловеще тихо шипит Дэймон.
— Я так не хочу, — к моему стыду, который всë же в комплекте был, возвращаюсь к тому, на кого смотрю. Бойко косится на меня, приходится перестать его доставать.
— Виктора не хочешь?! — демона начинает забавлять ситуация. Меня — страшно злить.
— Не уверен, что знаю его.
— И-и-и?.. Будешь держать целибат, Дан, пока не соединишь их сущности?
— Видимо.
— Сдохнешь же, придурок!
— Лучше я, чем он. — Рад бы свою сучью сущность в себя загнать, да она сильнее всегда. Вик сейчас слабее, и если на меня подсядет, не имея чувств, то может выработаться зависимость, а мне оно не надо. Я по-нормальному хочу. Как было. А не вот это всё непонятное дерьмо, в которое погружаемся всё глубже!
— Совсем ты когти остриг. Из хищника превратился в домашнего кота.
— Я к тебе за помощью, вообще-то. Один на один перетрём?
Вампир отпускает нас нехотя. Понимает — затевается что-то нехорошее, во что его из гуманных соображений посвящать не будут. Не хочу его оставлять с Виком, по глазам вижу — Макс тоже что-то задумал, но сейчас важнее узнать хотя бы примерное направление, куда нам двигаться в поисках истины и решения проблемы.
На улице ветрено и сыро, накинутая наспех Викова куртка греет, но слабо. Уткнувшись носом в ворот, глубоко вдыхаю его запах несколько раз, прежде чем начинаю говорить.
— Я знаю, за всё берётся плата, но только ты можешь скитаться по мирам. Нам нужен кто-то, кто знает природу оборотней от начала начал, кто сможет помочь. Хоть на краю земли, но мне нужен долбанный адрес.
— Оборотней знают только оборотни. Даже не все представители их вида осознают всю правду о роде, насколько я осведомлён. Но если все они в шкурах — это тебе мало поможет.
— Должен быть кто-то ещё. Найди экзорциста, ведьмака, бабайку какую-нибудь. Ничто не происходит просто так, всегда кто-то стоит за неприятностями, — Дэймон, изучая моё лицо в профиль, вдруг улыбается совершенно зловеще и тут же улыбку скрывает. По коже бежит холодок, будто кто-то ведёт холодным лезвием по шее. Передёрнув плечами, смотрю на него. — Ты ведь что-то знаешь, да, Демон?..
— То, что могло бы тебе помочь — пока нет, Инкуб.
— А то, что помочь бы не могло, но сделало бы всё понятнее? — вот вроде красиво улыбается, сукан, а всё равно не по себе.
— Слишком много доверительных вопросов, Дан, — всерьёз задумываюсь над тем, чтобы начать его пытать. — Для меня давно нет весомой платы. То, что мне нужно, увы, тебе неподвластно, — тон его меняется, глаза становятся иссиня-чёрными, растворяя зрачки в бездонной смоле. Если кто-нибудь видел, как страдает демон — его жизнь никогда не станет прежней. Мне повезло, я сам такой же, и мне на хуй не сдались чужие страдания. Ну, почти. — Макс исчезает. Это даже смертью не назовёшь. И я ничего не могу сделать. Всё перепробовал. Он давно пережил своих изобретателей, их чёртовы зелья и химикаты. Даже кровь чистокровных больше не способна поддерживать его силы.
— Не всё. — Соображаю лихорадочно, седлая волну его отчаяния, мне жаль давать ему надежду, но если ничего не сделаю, то и моя семья полетит к чёрту, а этого я допустить не могу. — Есть вариант, который может сработать, как когда-то со мной. Но у нас очень мало времени.
— И кто может помочь?
Я подготовился иначинаю смеяться, Дэймон хмурится, но недолго, его тоже пробивает на смех.
— Ты кого обмануть хочешь, нечисть? — спрашиваю в лоб, не ведясь на его наивность ни минуты. — Плата за ответы.
— Дан, я могу взять нужное мне и силой…
Не успевает договорить, как из темноты к нам выходит волк. Шерсть дыбом, рычит предостерегающе, выглядит опасно. И либо он защищает меня, либо он отморозил мозги и с кем-то меня спутал. Или волк в большей степени Вик, чем тот парень в доме?..
— Он тебе поможет, Дэй. — Демон переводит настороженный взгляд с меня на зверя. На крыльце уже стоит Вик. Ну, этим меня не удивишь, только о нём подумаешь — получите, распишитесь! — Но только если их соединить. Кровь Бойко, как антидот, она выжигает любую отраву. А вот с чем её смешать и как вводить, знает только одна из умнейших салановских волчиц, и поможет она только в том случае, если станет человеком. Терять тебе нечего, а шанс один, поэтому либо ты помогаешь нам, а мы тебе, либо мы поехали.
— Убери волка, — просит нервно, раздражение сейчас висит в воздухе, как пороховая пыль, только чиркни — и всему пиздец. Дэймон на взводе из-за вампира, ему нелегко жить в этой бесконечной боли, которую не перебороть, а тут ещё моё предложение, которое, возможно, не оправдает ожиданий. Это сейчас нещадно режет, как серпом по яйцам.
— Он меня не слушается, — пожимаю плечами, кошусь на Вика. Тот, сделав быстрые выводы, подзывает зверя к себе, и теперь оба таращатся на нас. — Чего ты боишься, Дэй?
— Тебя. Себя. Того, что будет. Оказывается, демоны тоже умеют бояться. — Прикуриваю, он продолжает. — Дан, видя, во что всё превратилось, не уверен в желании тебе помогать. Не потому, что ты мне не нравишься, а как раз наоборот. Посмотри, как я живу, во что превратилось то светлое чувство между мной и Максом. Я ненавижу каждый день своей жизни, но и иначе жить уже не смогу. У вас будет то же самое. Межвидовые связи всегда выходят боком. Отпусти ты его. Дай Виктору самому пройти свой путь. Сделать собственный выбор.
— Выбор? — не совсем догоняю, о чём он. Сразу меняет тему.
— Ты же сам до конца не уверен в желании вернуть их единым целым, Бес. И если подвернётся шанс, оставишь всё как есть. Ты хочешь разобраться во всём только из-за привычки идти на два шага вперёд. У тебя не дрогнет рука, если для спасения человека придётся убить волка. И не оправдывайся, я сам такой и понимаю тебя, как никто.
— Терпеть не могу жить в лесу с шерстяным братством, которое всегда с ним. Но не настолько, чтобы ломать ему жизнь! — как же меня начинает всё бесить.
— Это пока ты так рассуждаешь. Пока не узнал, что можно пожить и по-другому. Сейчас, когда мужик всё позабыл, можно открыть для него и себя новые горизонты. Без стаи, без снов о прошлом, что мучают его иногда, без проклятья полной луны.
Молча докуриваю и тушу бычок о подошву ботинка. А что говорить? Я в миротворцы никогда не нанимался, и если масть ляжет — пойду козырями. Только пока ещё не понимаю: козыри у меня на руках или я взял фишки не из той игры.
— Так ты поможешь? — оправдываться перед ним бессмысленно. Насквозь видит. Особенно всё зло, вновь поднявшее во мне голову. Стою перед ним, как голый, весь в печатях пороков, и все до единого ему по вкусу. С ним мне было бы легче. Демон, что с него взять. Но… я уже привык к шерсти и почти — к дохлым зайцам. Дэймон выдыхает паром в ночной прохладный воздух.
— Помогу. Но если мне это будет стоить жизни, ты поставишь Макса на ноги, даже если придётся сдохнуть самому, — негласная сделка, запечатлённая рукопожатием должна была вызвать мощный прилив боли, но, к моему удивлению, ничего не происходит. Вот это уже странно. Беру на заметку и иду в дом, утаскивая по пути непривычно молчаливого Бойко, ибо мою куртку он надевать не рискнул и уже порядком продрог.
После быстрого ужина, вкус которого и не вспомню, нам выделили место на кухне, бросив на пол два матраса и одно одеяло. Думал, Вик с психу уйдёт спать в сени к своей овчарке, но нет, у мужика есть яйца. Стиснув зубы, улёгся и уставился в потолок. Мне лечь рядом оказалось сложнее. Просто лечь, когда вот он, со мной… Я так стану первым в мире инкубом-импотентом, тьфу-тьфу ёпта.
— Чего веселишься, Дан? — Поворачиваюсь к Вику и настырно смотрю в ответ. Выдержать атаку глаза в глаза непросто, но упрямство у нас одно на двоих.
— Да так, о своём подумал, — прикусываю губу, недолго размышляю.
— Почему они живут на отшибе? И вдвоём?
— Хм… на отшибе, потому что ни у одних волков крышу рвёт, а вдвоём… как бы помягче… друзья детства!
— Оно и видно, с одного двора пацаны, — дружно смеёмся, но останавливать нас никто не спешит. Вампир провалился в беспамятство, казалось, осталось одно тело, да и то будто не настоящее, нарисованное, не подходящее для этой жизни и атмосферы, а демон долго гремел барахлом, собирая его по всему дому.
Повернувшись на бок, задеваю Вика плечом. Простое касание, а меня уже трясёт, как девственницу после первого поцелуя. Вид у меня сейчас точно жалкий, поэтому закрываю глаза и концентрируюсь на происходящем, но дальше стен дома не могу пробиться — Дэймон поставил блок.
— О чём вы разговаривали с вампиром, пока я курил? — этот мелкий гадёныш не мог не подлить дёгтя в бочку и так с дерьмом. Готов поклясться чем-нибудь недорогим и неживым. Но, судя по молчанию, делиться со мной ничем не собираются. — Не доверяешь, Вик? — наезд даже не скрываю. Как назло, жутко чешется метка, провожу по ней осторожно пальцами и ненадолго затихаю, глотая протест, а сердце замирает. Чёткий, ровный, ярко выраженный контур шрама слабеет, становится размытым. Кто-то стирает меня из жизни оборотня окончательно, целенаправленно и, сука, так настырно!
— Ты спать очень хочешь? — пихаю Вика в бок, он ворочается и мотает головой. Странно не слышать его мысли. А каково ему не слышать всю свою стаю?.. Как вообще я их обычно перекрикиваю?..
— Не особо. Атмосфера не позволяет расслабиться. Да и в машине я худо-бедно подремал.
— Выспаться тут не получится. Ты первую половину ночи подежурь, я — вторую. Рубит страшно, а мне надо перезагрузиться. Если что, доспишь завтра в машине. До рассвета всё равно выходить нельзя. — Подумав добавляю: — Спать с демоном вообще плохая примета.
— Кто бы мне это сказал, когда я метку ставил…
— В доме у демона! — поправляюсь и закрываю глаза. Не зная моей сути, уже окрестил демоном, наверное, это о чём-то говорит. Дышу ровно. Тело расслабленно. Но сон упрямо не идёт. — Возьми меня за руку, — просьба вышла жёсткой и требовательной, спишем всё на стресс. — Мне надо уснуть.
— Так спи. Я не храплю.
— Как надо было умудриться в такого мудака влюбиться?! — это я выдаю в сердцах и сразу прикусываю себе жало. Вик краснеет, а я опять захотел курить. — Я же тебя не отсосать попросил…
— А вот если бы попросил, то я бы подумал…
— Серьёзно?!
— СПИ! — рявкает на всю кухню и хватает меня за запястье, держит, как конвоир арестованного, а мне и так в кайф. Погладить его, что ли?.. Ладно и так неплохо…
Не помню, как проснулся. Вернулся в реальность и всё. Открыл глаза и тупо уставился в потолок. Первый раз в жизни спал без сновидений. Совсем. Будто и не спал вовсе, а так, провалился куда-то глубоко и только что вылез. Отдохнуть не помогло. За минет продал бы душу. Утро на троечку.
Сажусь и потираю затёкшие плечи, пить хочется страшно, позвоночник материт за такой ночлег, а ещё почему-то катастрофически нужен свежий воздух, от духоты слегка подташнивает, и кружится голова.
Бойко сидит за столом в полуметре от меня и смотрит пристально. Рассматривает в упор почти не моргая, заостряя внимание на шее и ключицах, виднеющихся из ворота футболки. Как бы невзначай наклоняю голову, оголяя часть плоти побольше. Рад бы перевести всё в шутку, но красуюсь специально, а он ведётся. Всегда вёлся. Или всегда хотел откусить мне голову. Сейчас я уже ни в чём не уверен.
— Доброе утро, солнышко! — приветствую своего недооборотня, он хмурит брови и прикусывает губу. — Какого, кстати, ты меня не разбудил?
— Ты когда молчишь, безобиднее выглядишь. А если при этом ещё и не двигаешься, то совсем праздник. — Протягивает мне стакан с водой — прямо сама добродетель. Присев, спокойно дотягиваюсь, скользнув ему по пальцам. Не отдёргивает руку, но недовольство источает тоннами. — И утро недоброе. Восход кровавый. Не к добру.
Пью залпом и выбираюсь из-под одеяла. Прополоскать бы себя, да времени нет. Нечто подгоняет на каждом шагу и некстати просыпается чувство тревоги, оно и не даёт усидеть на месте. Выхожу на крыльцо, мазнув боковым зрением отсутствие Макса, наверное, поэтому такое чувство пустоты: без хозяев дом вымер. С этой мыслью и замираю на крыльце с не подкуренной сигаретой во рту и горящей зажигалкой в руках.
Всё вокруг рябит красным. Капли крови буквально повсюду, куда хватает взгляда. Ими усыпаны заросшие дорожки вдоль дома, ветхий покосившийся забор и даже сбросившая листья яблоня. Запах смерти ни с чем не спутать, он как особенно дорогой парфюм — всегда незабываем. Несколько ещё тёплых беличьих трупиков лежат у крыльца, пара штук — за забором, и жизненный опыт подсказывает, что только их крови бы не хватило…
Холод внутренний мешается с внешним, изо рта вырывается облако пара, руки сводит колючей судорогой. Хватаю Вика за рукав, когда он выходит следом и спотыкается на ровном месте от увиденного. Пальцами врезаюсь в него так сильно, что самому больно становится.
— Ни единого лишнего движения, Бойко! — предупреждаю заранее, предвидя масштабы пиздеца. — Иди проверь волка и осторожно грузитесь в машину. Ступать строго там, где нет крови. Хоть на себе его тащи, если он ещё…
— Он жив, — и камень падает с души с оглушительным стуком. — Его я почему-то чувствую.
— Тогда просто садись в машину.
— Что происходит, Дан?
— Что-то очень нехорошее и запрещённое, как я погляжу, — шестое чувство уловило за спиной движение, это в доме — без вариантов.
— Их тут бросишь? — Вик кивает за спину и улыбается так, будто печатает приговор. Ранит. Но не настолько, чтобы рисковать нашими жизнями.
— Большие мальчики, сами решат, что делать. Забирай зверя и подгоняй сюда машину.
Ему послушание даётся настолько тяжело, что пацану плохеет. Надо бы мягче с приказами, не в лоб, как я привык. Сейчас не тот случай, да и Вик сейчас не тот, чтобы все мои загоны сносить спокойно, в нём ещё бродит кровь вожака, даже если её и хорошенько разбавили. Последний раз он слушался Кира, и этот опыт дорого стоил. Я делаю всё, чтобы этот незнакомый Бойко меня ненавидел, получается неплохо, жаль, только цель совершенно противоположная.
— Вик, пожалуйста, — зубы едва не скрипят от усилия над собой, — давай потом померимся у кого больше, а сейчас сделаем, как надо? — заметьте, я попросил! Сам собой горжусь. Он, видимо, тоже, потому что соглашается, хотя и брови на лоб лезут. Уже делает пару шагов, как оборачивается:
— А у кого больше что?..
Нет, погорячился я с тем, что мой пацан вырос. Он такой же наивный и ранимый, хотя и хрен это покажет. Я его только доломаю.
— Потом скажу и покажу. Приложим друг к другу, потрёмся даже… — ухожу.
Предчувствую, что в дом заходить — самоубийство.
Но неведение страшнее. Неспособность предугадать действия нападающего. Демоны в этом сложнее всего: видят наперёд, тем более когда защищаются. Я задел Дэймона за живое, и не просто задел, а проткнул насквозь. В нём едва теплится жизнь, но то, что вижу перед собой, живым назвать сложно.
Тень в углу ухмыляется порванным нечеловеческим ртом, слизывает с когтей подсыхающую кровь и без конца улыбается. Век и глаз не вижу, только чёрные провалы в ад. Жизни вокруг нет. Несчастный кактус в горшке, что Макс всегда таскал с собой, рассыпался в прах, мрут тараканы за печкой, и меня как будто становится меньше с каждой минутой.
— Где Макс, Дэй? — голос свой не узнаю, огрубевший и злой, он рвёт тишину громким звучанием и не замолкает, раскатившись эхом по стенам.
— Далеко, — говорит по-латыни, человеческий язык он уже забыл. — Тебе его не достать. Он мой.
— Что ты с собой сделал, придурок? — Тихий истеричный смех звенит совсем близко и не могу разобрать чей — мой или его. — Что ты с собой сделал?!
— Ровно то, о чём ты просил, — мне под ноги швыряют волчий клык, он настолько старый, что весь потрескался и начал разрушаться. Поднять его — это как руку сунуть в огонь для того, чтобы согреть. Будет только хуже, я это знаю, чувствую каждой клеткой своего стонущего организма, и всё равно вцепляюсь в проклятый артефакт обеими руками, пока Бойко не решил зайти и сделать это сам. Проклятье на удивление тёплое, оно бережно лижет руки и не причиняет боли, только кровь потихоньку закипает в жилах, потому что не имеет права инкуб держать такое в руках.
— Я его обезвредил, — с трудом различаю слова, образ передо мной тает, за спиной слышен недовольный сигнал авто. — Я сделал всё от меня зависящее… — Дэй не может вспомнить моего имени, от этого демонически жуткие смешки становятся громче. Я истекаю холодным потом и не могу сдвинуться с места. Сущность неча рвётся наружу, а я стою, признавая, что человек во мне стал сильнее, и поэтому проигрываю сам себе. Проклятые людские эмоции берут верх, и, будь я проклят, но с трудом сдерживаю слёзы, не готовый дать ответ — отчего именно так хреново.
— Я выполнил своё условие. Теперь ты не… об… ма… ни.
Обещание застревает в горле колючей проволокой. Прежде чем смог выдавить из себя хоть слово, он исчезает, растворяется в воздухе, будто его и не было. Прошёл морок, и как только я смог двигаться, пулей вылетаю из дома, крыша которого обваливается за спиной так неожиданно, что вскрикнув, я выругался.
Вик ждёт у машины и с чисто вожачьей выдержкой осматривает пиздец у меня за спиной, стараясь не комментировать мою рукожопость. Он молчит, пока меня складывает пополам и рвёт желудочным соком. Молчит, пока я ору в землю, а после умываю рожу остатками минеральной воды из бардачка. Молчит, пока бьюсь головой о капот. Заговорил, только когда я взял себя в руки: не хотел тыкать меня носом в мои же слабости. Спасибо, я оценил.
— Тебе плохо, Дан? — вопрос закономерный. Закрываю глаза и представляю, как всего этого нет, а мой Вик — вот он, беспокоится по-настоящему, а не из вежливости.
— Плохо, — киваю, а хули теперь.
— Могу помочь?
Я заржал — плачет по мне сумасшедший дом, не иначе. А он вообще есть для нечей? Похуй, открою свой и буду сам лечиться и всех лечить!
— Можешь, — поднимаю глаза, а самого вниз гнёт. — Трахни меня, Вик? — тишина искреннее любого ответа. И во взгляде его мне что-то не нравится, именно оно вставляет стержень в позвоночник и помогает наконец расправить плечи. — Нет? Тогда сядь, пожалуйста, за руль и думай, что с этим делать…
Клык падает перед ним на капот, а я ненадолго отключаюсь.
====== Часть 3 ======
Вик
Мне не нравится происходящее в этом месте. Во что ввязался не по собственному желанию, а по стечению обстоятельств? Но так или иначе, я в лодке, не готовый и к половине информации, а она всё поступает и поступает. Самое неприятное — даже мой спутник не знает, что делать, старается выглядеть круто и уверенно, но вижу, как вспухают вены на руках, в каком количестве скуриваются сигареты, и нервно прорывается смех. Не мог не заметить, в каком состоянии эти «друзья детства». Я вроде оборотень, а не маг, но видел наших заклинателей за работой, если, конечно, это были не сны. Имён не вспомню, только то, как их потом уносили и долго лечили… Поймал себя на том, как легко забывается прошлое, словно за тобой не просто закрывают двери, а ещё и закладывают кирпичом, ровно так, чтобы потом не найти даже очертания входа для возвращения. Вернуться… К чему? Куда? В деревню к тётке, в глушь, в Са…? К вот такой жизни, где в страшных муках развоплощаются твои вроде бы друзья?
Дан вышел с Демоном покурить, а я остался с вампиром. Хотел сквозануть следом, но голос Макса остановил, даже силы нашлись приказывать.
— Вик, у меня очень мало времени. Так жить я не хочу. Да и хрен бы со мной… Но Дэймон гробит себя, продлевая мою агонию. Взвалил все общие грехи и рвёт жилы, но… результат очевиден, — он заговорил тише, вынуждая меня сделать шаг вперёд. — Вы с Даном дважды прошли через подобное, но совпали по всем точкам и… И чёрт побери, как же больно видеть, как сам становишься петлёй на шее дорогого существа. Спроси — не вспомню, почему им стал Дэй, но с ним я поверил, что между разными по природе нечами возникает сильная безусловная привязанность. Сейчас же уверен — это билет в один конец. Природа нас расчётливо сводит и связывает, чтобы потом смести с лица земли. Каждый вид хранит свои правила, традиции, законы, табу. Те, кто лезет на баррикады, горит ярко, но недолговечно.
— Я никуда не лез! — вырывается само. Этот парень наверняка понимает — стыд меня замучает в последнюю очередь.
— Ты забываешь прошлую жизнь, Вик. Не знаю, каким силам это нужно, но скоро будешь свободен. Выбор таким, как мы, предоставляется нечасто, поэтому хорошенько подумай, а стоит ли отказываться. — Собеседник прикрывает глаза. Жалость одинаково унижает и жалеющего и того, кто вызвал это чувство. Поэтому закатываю ворот водолазки и наклоняюсь к вампиру, он вздрагивает, но отшатнуться у него нет сил.
— Обещаю, что свой шанс не проебу. — Макс улыбается, верхние клыки чуть удлиняются, выдавая голод. Жадно сглатывает, глядя на мою шею, на бьющийся пульс в крупной вене. — Пей! — теперь приказываю я. Не знаю, какая вожжа попала мне под хвост, но раз предлагают отныне делать выбор самому, начну самовольничать. Второй раз вампиру не нужно повторять: кусает больно, почти вгрызается. Специально поворачиваю голову так, чтобы он сразу добрался до наружной ярёмной вены и челюсть себе не вывихнул. Выглядит Макс жутко, но я себя в трансформации не видел, может, тварь почище этой. Звуки тоже описывать не буду — не для слабонервной публики. Ощущение, что тебя, как бутылку с кровью, выпивают по глотку, вызывает озноб и запоздалую оторопь: «Ну ты и дурило, не сказать бы хуже!» Макс вынимает клыки, проходясь языком по ранкам, снимая боль и дискомфорт. Мы снова встречаемся глазами.
— Наш небольшой секрет скоро исчезнет вместе со мной. Но так приятно снова почувствовать себя… живым! — вампир падает в подушки, на скулах горят два ярких румяных пятна, под серой кожей проступает сетка кровеносных сосудов. Он погружён в то состояние, другим существам недоступное, такое, что сродни сильнейшему оргазму. Возможно… Демон скрутит мне голову с плеч за произошедшее, но отчитываться я не собираюсь. Демон… в это даже поверить сложно. Парня ещё немного пробирает, потом мертвенная бледность опять растекается по кожному покрову, глаза тускнеют, и блаженная улыбка тает без следа. Снова вижу останки, в которых что-то ещё осталось и цепляется взглядом за облупленные стены.
А снаружи тоже творится что-то похожее, аж стены халупы дрожат. Дан выскакивает в моей нагретой телом куртке, а его «стеклянную» кожанку даже в мыслях мерить холодно. Поэтому выхожу без верхней одежды, ветер неприятно студит кожу, но терпимо. Дан и Демон взвинчены так, что никто меня пристально не изучает, ни одно предчувствие не царапает. Мне-то на руку, а то нервы у самого пиздец как звенят, а должно быть всё побоку. Вот только ни один, ни второй не понимают, что орут друг на друга на непонятном языке. Глаза Демона — бездонная пропасть, и из неё вот-вот вырвется тьма. Всё-таки я не просто так в спецназе Соло числюсь… числился. Потому друзей особо и не завожу, чтобы не прикипеть сердцем. Потом терять тяжелее… Вот и Дэй Макса отпустить в забвение не может, в результате страдают оба. А Дан… пытается вернуть наше призрачное прошлое, вернее, разобраться, почему сбилась программа. Но в его благие намерения верится с трудом, чую подвох и уверен — чутьё меня в этот раз не подводит.
Спальное место одно на двоих. Что я валетом и вповалку с пацанами из стаи не спал? Если честно… и этого не помню. Но ложусь на свой матрас сразу, одеяло отдав Дану, такое впечатление, что он всегда мёрзнет. А у меня же температура тела выше… Блин, прохладно! Видимо, во мне действительно всё меняется, укрываюсь курткой. Тепло из протопленной большой комнаты через разбухшую дверь к нам и не собирается. Дан нервничает, психует, я понимаю почему, стараюсь понять — не конченая же сволочь. Когда он всё же принимает горизонтальное положение и касается меня плечом, то начинает дрожать. Наверное, я должен отреагировать так же, но увы! Даже когда он на губы мои смотрит неотрывно, расчёсывая свою метку, ничего слева не дрогает. Интересный, не спорю, привыкаю, но пока это всё. Дан спрашивает про вампира — по глазам вижу, даже не надеясь получить ответ. Тогда и поинтересовался про доверие… А я что, обязан доверять? На минутку за ним в этот затерянный уголок и потащился на доверии, ведь ответы и мне ох как нужны.
«Могу ли я уйти? Один и куда захочу?» — почти готово слететь с губ, но этот Бес блокирует удар.
— Ты спать очень хочешь? — пихает меня в бок и просит полночи подежурить. Как будто есть другой вариант. В доме, где живут отчаявшийся Демон и догорающий Вампир, так просто не поспишь. А вот Дан нуждается в отдыхе. Все мои познания о нём расплывчаты. Но он точно непростой человек. И по видимости, этому «Бесу» с лихвой хватает моей неосведомлённости, чтобы держать нейтралитет и не выдавать себя. На демона не похож, но есть в нём что-то… опасное.
Вертится, как чёрт на сковородке, просит, нет, приказывает взять себя за руку. Рычу ему, чтобы спал наконец, чуть не добавляю «а то укушу» — сдерживаюсь, ему бы точно захотелось меня и дальше позлить…
— Как надо умудриться в такого мудака влюбиться?! — блин, я краснею. — Я же тебя не отсосать попросил…
Решаю ему подыграть, но убедительно не смог, хотя он и в мою плохую игру чуть не вцепляется. Угораздило же нахуевертить таких дел в гоне?! И метку мужику влепить. Вампир, кстати, сказал, мы дважды могли погибнуть, но провидение спасло, потому что совпали… Истинные? Бред! Бред…
— СПИ!
В нём опять что-то разбивается на осколки, медленно отмирая, слышу этот хруст, но сделать ничего не могу. Дан играет честно. Пока! Козыри не достаёт, а они у него наверняка под рукой. Пусть поспит, я отдохнул мало-мальски и будить его до утра не стал.
За стенами звенит тишина, но потом я понимаю — мы словно под водой, ощущается лишь вибрация от пола. И кажется, за пределами комнаты беснуется буря или Демон вспарывает когтями пространство и время. Пришлось прикрыть глаза, но без сна. Так… Лишь обмануть заглядывающую мне в лицо темноту. Она слегка касается щёк, пытается напомнить, как холодна и шелковиста, будто невидимая паучья сеть. Мозг опять пытаются вскрыть. Две отрывистых мысли, как вспыхнувшие и сгоревшие в пламени свечи мотыльки.
«Салан! Вожак!» Что за Салан? Голос детский, но не умоляющий, а очень твёрдый. Лицо округлое с пуговкой носа и зеленющими большими глазами. Волчья Пифия! Я и её забыл, но узнаю при встрече обязательно. Пальцы Дана согрелись в моей руке, пытаюсь отпустить — он сжимает сильнее. Понимаю — утонет в собственном сне, не выберется, поэтому оставляю попытки отдалиться сейчас и уйти. В конце концов, надо ему помочь, а то свихнётся, как эти… друзья детства. Вампир сказал, я могу выбрать нормальную жизнь, именно этого и хочется всё больше и больше.
Рассвет почувствовал. Нутро скрутило. Отзвук зверя во мне срезонировал с тревогой. Гляжу в грязное окно и понимаю, что не беспочвенно. Утро пробивается кровавым высверком, пачкая алым покрывало облаков. Настораживаюсь, волка чую — живой, но издёрганный. Вот перед кем я виноват, зверя нужно было сразу отпустить, не держать рядом. Прошедшая ночь попыталась обострить мои животные инстинкты, но у неё получилось лишь пробудить охотника. Кто-то или что-то вычистили мои память, кровь и навыки, но… человек наконец вдохнул полной грудью, не страшась полной Луны. Дан просыпается и выговаривает мне по полной, только это не досадует. Вообще не понимаю, как он держится в таком адском круге. Вода — это самое меньшее и человеческое, что могу предложить.
— Ты когда молчишь — безобиднее выглядишь. А если при этом ещё и не двигаешься, то совсем праздник! — Дан усмехается на мою реплику, жадно пьёт и неизменно тянется за сигаретой. Интересно, а у таких, как он, бывает болезнь курильщика или рак лёгких? Наверное, ему наплевать на такие мелочи жизни, раз смолит одну за одной.
Покидая комнату, ставшую нам временным приютом на ночь, вдруг понимаю — произошло нечто ужасное. Чувствовал же, Дан намного старше меня, и сейчас он серьёзен, нервозность улетучилась. Контролирует ситуацию, даёт чёткие указания: найти волка и идти заводить машину. Тоже, что ли, военный?.. Представил его в форме и живущего по уставу и даже в такой страшной ситуации чуть не заржал.
Потом выдержка даёт небольшой сбой, ему это необходимо — выдохнуть, отпустить чудовищное напряжение, ведь я уже не ощущаю опасность, как раньше. Дан не рассчитывает больше на меня, прикрывшего бы его спину без просьбы или подсказки. Так тому и быть! Я прислушиваюсь к себе, чтобы словить хоть один болезненный укол за грудиной в оправдание своей амнезии… Дан смотрит мне в глаза. Чёртов бес не теряет надежды? Топает один в дом, останавливая моё безумное желание пойти следом. Отрезвляет мысль, я… теперь человек. Вот что пока не стёрлось. Мышечная память, резкость, импульсивность, навыки бойца-ликвидатора, но без чутья и силы оборотня я просто мясо.
Волка нахожу в коридоре в позе сфинкса, в лапах его комком бьётся живая перепуганная белка. У самого зверя окровавлено ухо, острый край срезан, точно бритвой, земля под ним раскалена. Свищу ему, тот плавно поднимается на лапы, стряхивая белку на пол. Она сначала падает, как окоченевшая, со стуком, потом подскакивает. На ней стоит дыбом каждый волосок. Отмерев, живность стреканула по ступенькам в кусты. Волк идёт за мной, низко опустив голову, ощериваясь на кровь, утробно рыча. Даже жутковато поворачиваться к нему спиной. Страх отпинываю подальше, открываю зверю заднюю дверь, волк послушно запрыгивает. Он всегда был таким крупным?
Машина заводится легко.
Вот только Дан в неё вваливается выпотрошенный морально и физически, будто и не отдыхал совсем. Пришлось смотреть, как его трясёт от бессилия, как причиняет себе боль, а её не чувствует. Чисто по-человечески спрашиваю, чем могу помочь.
— Трахни меня, Вик? — даже не жду другой просьбы, к подобному уже готов, иммунитет сформировался, поэтому не говорю, а просто смотрю в глаза. Его отчаяние истончается, теряет вес, а плечи распрямляются. — Тогда сядь, пожалуйста, за руль и думай, что с этим делать.
Пока Дан был в отключке, а понял это по полному равнодушию к тому, как я дверью машины о забор притёрся, пока его джип выворачивал из двора, рассмотрел хреновину, брошенную бесом передо мной.
Зуб, вернее, полуистлевший клык, хуй знает, какого года выпуска из пасти. На удачу предположил, что волчий. Ну не медвежий же и не тигриный? С когтями проще разобраться. А вот с такими останками… Вырулив на более или менее прямой участок дороги, протягиваю клык волчаре, ну… из-за ухабины, мягко говоря, сую ему прямо в морду. Зверь рычит, прижимает уши, и в каждом волчьем оке загорается по нехорошему такому огоньку. Решаю не испытывать его нервы. Волку легче из машины выскочить, чем дальше путешествовать в компании этой хрени. Клык снова кладу на панель перед собой. Держать его в руке ни горячо, ни холодно. Если это артефакт, то тут я Дану не помощник, ушла моя световая сила, если она была, не джедай больше. Но почему тогда хочется помочь именно этому парню?.. Как будто себе уже помог, все решил, принял, готов начать исполнять, но этот белобрысый держит якорем. Или он… седой?..
Еду, не особо разгоняясь. Водить, оказывается, умею, но, хоть убей, не помню, где научился. Кошусь на клык, в ответ никакого просветления. Он очень старый, может, тот, кто его носил, овец в Древней Руси резал. А может, и не только их… Дан сейчас озабочен разборками произошедшего с нами. Я, к сожалению, ничего не помню, а значит, в помощь мне только логика и, возможно, ошмётки звериного чутья. Волк на заднем сидении одобрительно ворчит, словно мысли читает. Если ни Дан, ни я не знаем, с чего начать, надо искать тех, кто сведущ. А для этого нужно засесть в какой-то конторе с интернетом или огромной библиотекой.
Неожиданно хлестнул дождь, будто огромной, невесть откуда налившейся туче вспороли брюхо. Наши следы стираются с лица земли, а Дан вырубился и не сказал, куда ехать. Поэтому топлю я вперёд в неизвестном направлении на средней скорости, изредка поглядывая на клык и прислушиваясь к себе. Чутьё подсказывает — мы удаляемся от города, где я очнулся другим. А может, ничего и не произошло, и мне элементарно морочат голову. Ударился сильно, очнулся — гипс! Ну, не гипс, а полное беспамятство. Нужно разобраться в себе. Чувствую себя хорошо, в физическом и душевном смысле ничего не беспокоит. Если в моих мозгах и ковыряются, то после встречи с демоном и вампиром не удивляет ничего. В мире полно чертовщины, я подозревал. Дан тревожно дёргается, садится и глухо прокашливается. На меня посмотрел и скис, видимо, до последнего верил, что происходящее ему снится.
— Едем?
— Едем.
— Всё нормально?
— Пока да.
Собеседник оглядывается убедиться в наличии с нами зверя, потом резко возвращается глазами к клыку. Вот дай ему в руки пробирку с бубонной чумой — возьмёт, а к клыку не прикоснётся. В детстве, что ли, покусали? Откуда такая ненависть?..
— Что-нибудь почувствовал, Вик?
— Ни хрена, — признаюсь честно. — Не переоценивай меня. Сядешь за руль?
Неч, полуприкрыв глаза, смотрит в дождевую завесу. Думает долго. Весь бледный, как в гроб собрался. Хотя печка жарит на полную, он ёрзает и передёргивает плечами. Странный он. Необычный.
— Нет так нет. Только не ори потом, куда я нас завёз. — Прикусываю губу.
— Не буду. Сам в таком же положении, как и ты. Ни хрена не понимаю! — с психу лупит по панели. — Клык — это ключ. Из-за него Дэймон натворил дел, возможно, заработав временное проклятие. Хорошо, если временное.
— Можно со мной понятным языком говорить? Я не стоматолог анализировать чьи-то зубы. Уж прости! Всё касающееся твоих знакомых, это, извини, тоже твоя проблема, — снова жёстко даю понять своему спутнику, что меня всё устраивает на настоящий момент, я бы с удовольствием высадился, где-нибудь в большом городе и побродил там. Конечно, денег Дан мне вряд ли займёт, ну а вдруг? Я отдам!
— Зачем тебе деньги? — попутчик не удержался. Я разве вслух? Хотя мог и вслух, кого тут стесняться.
— Мне же надо как-то передвигаться и что-то есть? Если не можешь, покручусь сам.
— Ты хочешь сейчас свалить? — видели бы вы, как сузились его глаза. Нет, это не злость, а возмущение. Словно он всё мне доходчиво объяснил, а я на всё положил приличного размера болт. Возможно, так и было, но хоть стреляйте, не вижу в этом проблемы.
— Было бы неплохо. Давай так: если тебе жизненно необходима моя помощь, я останусь и постараюсь принести пользу. Если…
— Да. Жизненно необходима! — голос не глохнет, не звенит, напротив, Дан стал очень спокоен, почти не слышно дыхания. А у меня все неожиданно поджалось. — Скажу больше: мы оба связаны, и я не гарантирую, что ты останешься в порядке, если начнёшь отдаляться от меня. Это аргумент?
— Пиздец какой… Это типа если отойду от тебя на двести шагов, то…
— Вик, я не знаю! Не знаю, что произошло и продолжает набирать обороты! Но пока не разберёмся, я, как старший, не могу тебя отпустить. Для твоего же блага.
Меня немного цепануло. В смысле старший? Не надо за меня отвечать. Если честно, не понимаю, как мог поставить метку. Ему. Почему ему-то? Кого угодно могу представить рядом, но не этого. И в постели… Мотаю головой. Мы снова и снова возвращаемся к тому же самому разговору с тремя неизвестными. Но сейчас Дан ведёт себя по-другому. Его тревогу невольно слышишь.
— Хорошо. — Он картинно вскидывает руки и губами шепчет «аллилуйя!» — Нужен план. Нужно понимать, куда двигаться. — Я останавливаю машину. — Своих друзей не помню, но у тебя есть неотбитые и не нечи? Клык очень старый, нам нужен эксперт, занимающийся древностями типа этой. Не? Есть поблизости музей или институт какой-нибудь? Может, живёт профессор…
— Музей есть. Исследовательский. Краеведческий. Я не уверен, что… — Дан запинается и замолкает, будто теперь в разговорах со мной обдумывает каждое слово, — …там ещё работает мой знакомый.
— Так, может, надо проверить?
Дождь сделал своё чёрное дело — размыл дороги, и теперь идёт на спад. Дан наконец-то садится за руль, причём перебирается на водительское, не вытаскивая жопу из авто, пока я шлёпаю под дождём. На меня почти не смотрит, пилит взором клык, будто он вот-вот должен заговорить.
Дан
Всё не просто изменилось. Не могу сейчас объяснить, но нутро скручивает от бессилия. Куда бы мы не поехали, не ощущаю себя уверенно. Дело даже не в том, что Вик меня забыл, а в происходящем. Он не пытается разобраться во всём этом, ему не просто не интересно, ему по барабану. Смотрит на выданную ему безграничную реальность без ответственности за стаю, за предназначенного партнёра, за то, что, возможно, сейчас меняется вся история. Мне невыносимо видеть Бойко таким равнодушным. Надо так надо! Если мне нужна его помощь… Да ёб вашу мать! Мы вместе не первый год! Срослись душами, кожей, нервами, строили общие планы… А теперь ощущение, что я чего-то сам придумал и в это поверил. Жил, как во сне, страшненьком таком, но всё же, пока некий манипулятор не хлопнул в ладони перед моим лицом и не выдал реальность без иллюзий. Больно только мне! Да так, что хочется грудину разодрать и сердце отключить.
— Нужен план! — Вот же садюга! Вожака включает почти на автомате, с генами не поспоришь. Никогда наши планы не работали, всё на чистой интуиции и импровизации — никак иначе.
— Найдём профессора Савельеву. Она тётка идейная и сообразительная. Старой закалки. Руководит раскопками в Шестаково.
— Не шутишь? А ищет чего? Затерянные города или следы древних поселений? — Вик оживляется, как подросток, которому предложили полазить в запретной зоне. Да, зря его закрывали в катакомбах, такой потенциал проебали со своими стаями и законами. Сломали пацана под устои! Да всех их там ломают.
— Всё ищет, глубоко и неудобно лежащее. Сейчас не в этом суть. Консультацию от неё получим, а там будет видно.
— Она… Тётка твоя? Неч?
— Причём неизвестной породы. За науку, не дрогнув, на костёр пойдёт, имея хоть малейшее доказательство, будет стоять в споре на своём до конца. Прямо как ты, упрямая. И, кстати, я сирота. У меня, кроме тебя, никого нет. Ну, ещё Славка.
— Кто такой?
— Второй твой муж. Забыл?.. — Видеть, как меняется его выражение лица, бесценно. Я даже немного простил ему похуизм, просто это надо было видеть. — И он гном. — Вот теперь полностью простил. Креститься-то зачем?.. — Да я пошутил. Друг мой, Бойко, запомни заново: я своим ни с кем не делюсь — жадный по природе. Поехали. Темнеет.
Вик странно улыбается. Он ещё может улыбаться в таком положении. Проблемы стекают с него, даже не измарав. Включает навигатор, задаёт адрес музея. Прибор подвисает… вокруг джипа разом врубили несколько помех, не иначе. Наконец GPS пробивается и разбирается, где мы. При этом сильно удивляется, пару раз пытается выстроить путь обратно в город, но, смирившись, продолжает маршрут. Помимо голода физиологического, меня мучает недотрах. Скажи мне об этом ещё полгода назад, засмеялся бы в лицо. Был настолько уверен, что нас с Бойко никто и ничто не в силах разлучить. А главное, зачем? На нас все службы махнули рукой, с исследователями через Кирку мы и так не отказывались работать… Салан процветал и развивался. Док и Мирослава боролись за права нечей. Вон и потомство межвидовое народилось. Кому мы опять перешли дорогу-то? Я заставил себя поверить — это теперь моё, и как же красиво оно рухнуло в осколки.
Рядом с Виком важно не сорваться по привычке и, поддавшись голоду, не воспользоваться своим подлым умением брать не спрашивая. Уже и забыл думать про такое. Сексуальной энергии мне хватало захлебнуться… Жаль, нельзя было закатать в банки, как лечо, про запас. Или наесться впрок. Я был абсолютно, безусловно уверен в нас. Расслабился.
Вик, чёртов волчара, даже не косится, ни одной ноздрёй не дрогает. Он раньше на перемены моего настроения реагировал, как на собственные. Ничего нельзя было скрыть. А сейчас разносится на атомы весь наш мир, Вик же спокойно глядит на дорогу.
Джип подбрасывает на ухабине, подвеска у меня жестковата, аж в почки отдалось. Волк выругался, а Бойко просит остановить. Похлопав по карманам, я не нахожу сигарет. Хорошо, в загашниках валяется пара начатых пачек. Пока волки поливают кусты, я курю. Усмехаюсь, когда Вик предлагает себе в шкуре побегать за палкой. Зверь смотрит натурально, как на дебила. Даже со мной взглядами перекинулся, мол, видишь это? А я продолжаю не верить глазам. Ну, пожалуйста, Высшие силы, придумайте плату, но верните всё как было! Или… я, махровый эгоист, чего-то не сращиваю?! Так объясните мне кто-нибудь, ради какой Великой идеи всё это задумано?!
Вик таки раздраконивает зверя, вон как вцепляется в сук, рычит, упирается, тянет на себя. Детский сад! Их не парит неизвестность, словно вынырнули в другом месте реки, отряхнулись и согласились быть по-новому. Хочу проорать про стаю, дать парочку вводных, но что-то меня останавливает, а мой длинный язык укладывает на прежнее место и примораживает. Живу не один век, потому понимаю: такая аномалия просто так не возникнет. Вик — альфа, чистокровный вожак, сердце и душа стаи. От новорождённого волчишки до подыхающего бирюка все были связаны с ним. И вдруг — бах! Опцию «вожак» отключили, открыли двери в Большой мир и фактически толкнули в спину. Вперёд! Выбирай пути! Живи!
Живи!
Но с какого вдруг хуя? Почему сейчас?..
То, чего Вик был лишён раньше… Свобода, выбор дорог и предназначения. А Луна? Теперь он может её не страшиться? Проклятье на него больше не действует? Но свободу не дают просто так. Всегда изымается плата, просто так не проскочишь. И чаще всего страдают дорогие люди. А ты даже не подозреваешь об этом в эйфории свободы. Волк вырывает палку, Вик едва не садится на задницу в грязь — ловко удерживается, но прежний Бойко даже бровью бы не повёл.
— Размялись? — интересуюсь хмуро, рожи у обоих шибко довольные. Волк — нос в сторону и полез на заднее. Вик придавливает губами улыбку, чтобы меня не раздражать сильнее.
— Надо бы пожрать, а то кишки петь начинают.
— А ты поохоться! Тут зайцы есть, — язвить у меня всегда получалось на отлично.
— А магазинов по дороге не будет?
Меня скручивает и совсем не от голода, низ живота аж рукой зажимаю, чтобы боль придавить. Запах его пота, беззаботность, улыбка, широко открытый взгляд — всё подводит к осознанию, что мне всё меньше места в жизни Бойко. И ещё одно, чего всегда старался не допускать ни одной мыслью, потому что он сразу чувствовал и потом отходил неделями: нужен ли я ему? Ведь без меня ему было бы лучше…
====== Часть 4 ======
Дан
Дорога всегда выматывает, особенно если полотно асфальта перед тобой бесконечно серое и сливается с таким же серым небом, создавая впечатление езды в никуда. Радио давно перестало пытаться ловить волны, а флешку я благополучно проебал, поэтому фоном только наше же дыхание и гул мотора.
Сколько едем, не берусь судить, время растянулось и отказывается сжиматься во что-то логичное, поэтому тупо следую за зелёной стрелочкой, стараясь сильно не привлекать внимание редких обгоняемых водил.
Вик рассматривает меня. От скуки, или что придумал, но косится незаметно только первые минут пять, а дальше откровенно пялится. От его взгляда горят уши, печёт шею, и страшно чешется грудак. Даже волк притих.
— Может, мне раздеться, Вик, чего стесняться? Так лучше будет видно, — предлагаю серьёзно и оттягиваю молнию на куртке вниз, расстёгиваясь.
— Не надо. Я уже всё посмотрел. — Я едва не ржу в голос, Вик отворачивается к окну.
— Ты там ещё и всё попробовал, — нравится мне его доводить. Всегда нравилось. Он когда на эмоциях, такие дела творит, молчу про страсть. Бля, рука снова ложится на живот.
— Болит? — Ух ты, обо мне заботятся!
— Типа того. Отравление, — «тобой» — проглатываю с трудом.
Тишина длится пять минут. Я считал по секундам.
— А как оно вообще… — и замолкает. Желание биться головой о руль возрастает.
— Тебе про пестики и тычинки?.. Тут просто, два пестика…
— Да нет! — косится на мои сигареты, забираю в карман от греха подальше. — Ты утверждаешь, что мы пара, Дан.
— Это утверждаю не я, а твоя хохлома на моей шее.
— Как оно могло произойти? То есть, если я правильно помню, как ты вообще в Салан пробился? Это закрытая территория. Ты бы точно фейс-контроль не прошёл.
— Эм… долгая история.
— Вроде не торопимся.
Молчу, думаю, как быне пиздануть лишнего. Ловить его по лесам мне не улыбается, там грязно. Найти-то найду, но наверняка прибью. — Я подумал, если ты смог приехать, то, возможно, есть кто-то, кто из посёлка когда-то уехал. Он может помочь, Дан.
— Из Салана не сбегают по своей воле. Оборотни — это образ жизни, а не изоляция. Тебе это сейчас сложно понять. И помочь нам бы смог тот, кто не в шкуре, ибо вся ваша братия перекинулась и обратно не хочет.
— Вдруг, есть какой-то оборотень, который контролирует себя и не перевоплощается?..
— Есть, — не выдержав всё-таки ржу и, потеряв управление, виляю влево, хватаю обочину и с трудом выгребаю, но это очень смешно.
— И где он?!
— Рядом с тобой сидит и умничает, — меня складывает повторно. — Ты меня ещё и инициировал, когда спасал. Но помочь я не смогу, потому что сам ни хуя не понимаю!
— Какой ты… проблемный. — А вот это обидно.
— Может, сын твой? — на мой неожиданный возглас есть живая реакция. — А, нет, мы ж его убили… — Бойко рыскает глазами по панели. Хрен тебе, даже зажигалку не дам с огнём поиграть! — Шучу. Не убили. Наверное. Там сложно всё. Вик, забей, я стебусь.
— Ну да, повод-то подходящий. Про сына, — Вик хмурится. Оно и понятно: много информации. Я же не могу подгружать постепенно.
— Если ты пытаешься у меня вызвать стыд, то зря, он сломался, и я его выбросил.
Некоторое время слушаем тишину. Кусаю губы, улыбка не сходит. Вик дуется. На себя. Что не помнит. И мне кажется, вместо того чтобы вспоминать, забывает всё больше. На меня зла не держит, у виска бы уже давно покрутил, да воспитание неплохое, удерживает его от необдуманных поступков.
— Скажу просто. Мы не выбирали друг друга. Это произошло на уровне выше нашего понимания. Но если тебе станет легче, то я пытался тебя оставить много раз. Ничего хорошего из этого не выходило.
— Тебе так легко было отказаться?
— Мне легче быть одному. А от меня у тебя всегда одни проблемы, — это я зря сказал, но накипело за столько времени, проведённом вместе. Устал держать в себе, устал доказывать, устал бороться, и вроде вот он шанс всё исправить, но я даже помыслить не могу сделать от него шаг в сторону. Живи, блядь, и мучайся, ибо нехуй!
— Тогда почему ты не ушёл, Дан?
— Уходил, но чуть не подох. Понял, что никто не нужен, кроме тебя. Мы встретили друг друга на пути не для того, чтобы просто потрахаться и разбежаться. Хотя от «потрахаться» сейчас я бы не отказался.
Остаток пути едем в гробовом молчании, неслабую я ему подкинул пищу для размышления. Сам концентрируюсь на боли, простреливающей тело, пока не начинаю получать от неё кайф, как наркоман-мазохист. Болит — значит живой! Нет, если и сегодня я не подзаряжусь, то точно наделаю дел.
Вик
К зданию музея подъезжаем часов в одиннадцать утра и, потолкав запертую дверь, понимаем — сегодня суббота. Дана нужно было видеть. Курил, психовал, потом его скрутило. Нашли небольшую сносную столовку, бесплатно раздававшую вкусные запахи котлет и борща, взяли по комплексному недорогому обеду и нормально поели. Сложилось впечатление, что в этом заведении рядом с автовокзалом питаются в основном водилы. Дан выбивается из любой толпы и цветом волос, и прикидом, и аурой. И здесь не смешался с толпой. Пару раз его попытались невзначай зацепить подносом, но я вмешался. Подозреваю — так всегда и было. Патлатый находил неприятности, или они его находили, а я помогал разруливать. Выглядел Дан хреновее с каждой минутой.
— Не хочешь позвонить этой Савельевой лично? — смотрю в упор. Он молчаливо подзаряжает ноут, слава небесам, никто из столовки не гонит. Пока пробивает контакт, а по впечатлению всё глубже уходит в себя, Дан выглядит другим человеком. Я же закупаюсь пухлыми аппетитными пирожками, снеками, шоколадками и водой. И откуда во мне такая запасливость?..
Наконец вижу — мужик немного расслабляется и звонит.
— Доброе утро, Ольга Юрьевна. Это Волков.
Волков? Серьёзно, блин?..
— Не помните? Как так… Я же незабываемый! Мы пересекались по работе. Код сто четыре. Опять не помните? Ну да ладно. Извините, что беспокою в выходной, но нам нужна ваша помощь. Можно к вам подъехать? А… Это где? Ого… Там КПП есть? Через забор… А, понял, через забор не надо. В парадную. Припоминаете? Я же говорил — встречались. Ну, замолвите тогда словечко за питерский номер тачки «Я 021 СМ». К вечеру подъедем.
Под моим взглядом Дана опять начинает плющить, всё у него не как у людей.
— Савельева на объекте. Поэтому возьми ещё четыре котлеты для волка, Вик. Ехать неблизко.
— Тогда шесть. О21 СМ? — Дан склабится. Скромность, как и стыд, поломалась.
— Это реклама, Бойко. И твоя радость! Просто ты забыл.
Беру в контейнер пюре, наламываю туда котлет под офигевшим взглядом парочки водил, которые себе позволили тяпнуть пивка и теперь явно воспринимают всё острее. Дан курит, я кормлю зверя. Волк вылизывает импровизированную миску до блеска и с неё же лакает воду. Едем через пятнадцать минут, после того как Дан затаривается сигаретами. У самого рынка с лотка покупаем по паре футболок и трусов, кстати, неплохого качества, а Дан всё равно кривится, доказывая несуществование такого бренда. Я ещё цепляю стопочку носков. Выясняется, что картой платить нам нельзя, ибо вычислить могут наши передвижения на раз, благо у парня в багажнике есть наличка. Из городка выезжаем, Дан дымится от перегрева, а мне весело. Вся эта обыденная суета совсем не раздражает, а его, наоборот, подбешивает.
Почти уверовав в притяжение Волковым всех неприятностей на свете, неожиданно поражаюсь, как нас игнорируют оба поста ДПС. Они даже не поворачивают в нашу сторону обветренные рабочие лица. Дан, не переставая, цедит воду и покупает кофе на заправках. Мрачнеет и говорит со мной отдельными дежурными фразами. Я даже смог спокойно вздремнуть. Когда открыл глаза, увидел, как он выгуливает волчару. Очевидно, Вики договорились о перемирии, но брататься явно не собираются. Подхожу к ним, широко зевая.
— Дан, скажи, а твоя Ольга Юрьевна действительно считает, что на этой территории бродили динозавры?
— Если ты хотел просто поздороваться, сказал бы «привет!» — Мой мрачный спутник с каждым часом выглядит всё паршивее, кажется, стал бледнее, и глаза темнеют и проваливаются всё сильнее. Наркоман, что ли? Этого ещё не хватало.
— Ты врачу не хочешь показаться? Анализ крови сдать или лёгкие посветить?
— Лёгкие-то зачем?
— Куришь не переставая, — я осекаюсь. Какое мне дело до его здоровья? Это нужно иметь талант себя добивать, когда и без вредных привычек хреново.
— Жалко меня стало? Спасибо за заботу, но так просто этот мир не обрадую своим уходом, — хочет усмехнуться с вызовом и наглостью, а выходит смертельно устало. Он с хрустом сминает баночку из-под чёрного кофе. Волк запрыгивает ко мне, не особо ластясь, но обнюхав вполне миролюбиво.
— Сгоняй в кустики и поедем, больше остановок не будет, — звучит как угроза.
Едем довольно быстро, словно догоняем вчерашний день или ещё дальше назад. По дороге встречаем двух студентов в ярких красных куртках и синих кепках с надписями «КемГу». Они бодро прут пакеты с перекусами из ближайшего посёлка. Грязная машина запаркована чуть дальше и забита сзади баллонами с водой.
Дан посигналил, выскочил, перетёр и попросил показать дорогу. Рослые ребята, явно с последнего курса, недоверчиво осматривают «научного работника Волкова» с головы до ног. Видимо, в разговоре Дан всё же вспоминает какое-то кодовое слово, потому что студенты вдруг расслабляются и становятся в разы дружелюбнее. Дальше мы едем за их машиной. На КП тоже проблем не возникает. Савельева — человек слова! Дан показывает какие-то «волшебные» корочки и паспорт, и служивые как-то подбираются, не увязывая внешность и регалии гостя. Я совсем никого не заинтересовываю. Волк залёг на дно, даже уши не торчат. В общем, на объект заехали без досадных придирок.
Савельева — стройная, спортивная коротко стриженная женщина лет пятидесяти представляет собой яркий пример поколения семидесятых, для которых лучшей наградой является почётная грамота и похвала городского главы. Такая… кровь с молоком или водка с перцем. Обниматься с Волковым не стала, осматривает с прищуром и сомнением и какой-то ревностью.
— Даниил… Здравствуйте, мне казалось, или вы должны были быть постарше. А на память я никогда не жаловалась. Хорошая генетика?
— Пластическая операция! — Дан улыбается, лицо его на минуту озаряется странным светом. — Да, вы правы — генетика. Вечно молодой, вечно пьяный.
— Это замечательно! — Ольга Юрьевна, оценив юмор, смягчается. — На сегодня мы работу закончили, приглашаю на ужин и обсудить ваше срочное дело. Вы меня заинтересовали.
Соглашаемся, проходим несколько рабочих траншей, стараясь сильно не озираться по сторонам. Я смог зафиксировать глазом три раскрытых слоя в земле. Подхожу ближе, присев у края раскопок — побороть интерес оказалось сложно. Кажется, или Ольга слишком внимательно на меня смотрит? Дан в это время сосредоточенно изучает всё живое вокруг, иногда хмурится, иногда на губах появляется блядская полуулыбка.
— Дан, а это кто? — Савельева тянет его за рукав, парень хочет отдёрнуть руку, но сдерживается.
— Младший научный сотрудник, специалист по… волкам, — в голосе гада звучит плохо скрываемая издёвка.
— Да вы что?! — женщина прямо расцветает на глазах. — Какое интересное строение челюстно-лицевых костей… но вообще-то я спросила про собаку. Это ведь полукровка? Волкособ?
Ох, эти женщины! Смотрит на мужика, а думает о собаке.
— Простоволк, Ольга Юрьевна. — Профессор протягивает мне руку. — Виктор Бойко.
— Ого! Ваш питомец? — женщина подвисает. — Но он так спокоен среди людей. Вырос в неволе?
— Почти. Одомашненный. Но попросите студентов руки к ушам не тянуть и не прикармливать, — встрял Дан.
— Тогда наденьте на животное ошейник и намордник! — Савельева хмурится.
Животное смотрит с укором и, рыкнув, отбегает. Могло бы — показало фак!
— Смотрите-ка, с характером! — женщина усмехается.
— Волк полностью на совести Виктора, — Дан машет в мою сторону. — За откушенные пальцы отвечать будет тоже Бойко. Шучу, простите.
Савельева приглашает нас в свой фургончик. Волк уходит в лесок, где по определению ему самое место. Лагерь разбит по уму. В палатках уже было бы холодно, поэтому отстроено три домика, где ночевали и грелись студенты.
Профессор смотрит пристально, проводя раскопки теперь на ментальном уровне.
— Полагаю, ребята, если вы так поспешили со мной связаться, дело действительно срочное? Выкладывайте.
— Ольга, в руки моему другу и коллеге попал необычный волчий клык, датируемый как минимум VI веком, — Дан кладёт зуб перед Савельевой, её неподдельный интерес выдаёт блеск в глазах.
— Необычный? И правда… — женщина с нескрываемой жадностью начинает рассматривать находку. — Чем же?
— Очень крупный. Аномально крупный. Почти девять сантиметров. Вам при раскопках такие попадались?
— Попадались, но точно не волчьи. Так от меня-то вы что хотите?
— Возможно, где-то в Средней полосе России упоминалось об обитании таких крупных зверюг? И есть ли на связи какие-либо старожилы, занимающиеся изучением волков?
Савельева кусает губу, эпоха неистовых археологов не пройдёт никогда.
— А с чего вдруг такой интерес к волкам, Волков?
— Спать не могу, как хочу клык к скелету приделать.
Умная тётка не верит ни единому слову, но кивает.
— Было под Смоленском одно поселение. Я тогда совсем молоденькой была. Мой профессор собрал экспедицию в эту деревню старообрядцев расспрашивать да курганы рыть. Было у меня ощущение, ребят, что люди, которые нас встретили, живут в своём особом мире и прогресс им совсем не нужен. Хорошо помню там у самого леса деревянный столб с изображением волка, дальше него нас и не пустили. Никто и не рвался — места дикие. Местные были довольно дружелюбны, но о себе сильно не распространялись. Мы что видели, то и анализировали. Профессор тогда посчитал, будто из нас там дураков делали, — Савельева улыбается. — Как вы сейчас из меня. Клык этот действительно многовековой. Аномальный. И конечно, не моё дело, зачем он вам. Жизнь научила не задавать лишних вопросов, тем более имея дело с… органами, — она осекается, но вовремя исправляется. Дан ухмыляется. — Я тогда обратила внимание на одну странность: ни одной собаки мы не видели, учитывая близость леса и дома без заборов. Если деревенька ещё стоит, ориентиры я вам дам. А дальше смотрите сами. Всё же, какое интересное строение черепа у Виктора!
— Я понял — у вас была увлекательная молодость, но что это даёт нам? — Дан пытливо смотрит на женщину, её лицо вдруг румянится, и она сразу сдаётся.
— Профессор у нас был человек принципиальный и позже собрал сам ещё одну, уже несанкционированную институтом, экспедицию в те же места. Спустя две недели вернулся только Юрий, сам профессор. Ему нужно было кое-какое оборудование. Он успел рассказать, что группе удалось произвести раскопки в нескольких местах. Захороненные кости и правда принадлежали животным, но были огромных для вида размеров, и могильники отличались от обычных для того времени, были слишком глубокими и рядом со скелетами зверей лежали человеческие останки.
— Это немного ближе к теме. И где нам найти кого-то из группы или самого профессора?.. — Дан прямо наклоняется к Савельевой, удерживая её внимание.
— Он погиб через два дня после возвращения из экспедиции. Несчастный случай при трагических обстоятельствах. Толком ничего рассказать не успел, что именно там с ними произошло, был сам не свой. После смерти профессора не нашли никакой информации о том, кто был включён в пропавшую группу, никаких следов. Про поселение — молчу, милиция утверждала, что первый раз слышит о приезжих. Следов работы археологов не нашли, словно все траншеи в земле затянулись сами собой.
— Если профессор не успел ничего рассказать, будучи напуганным, то откуда это всё известно вам?
— …Он был моим отцом.
— И вы не захотели найти тех, кто не вернулся? Или местных посерьëзнее расспросить? — Дан задаёт вполне закономерный вопрос, хотя я и так знаю ответ. Для Волкова, вероятно, месть была важнее, чем здравый смысл.
— Я же говорю, что жизнь меня научила не лезть, куда не следует. Да и не было весомых доказательств их исчезновения без показаний отца, скорее всего, все разъехались по домам раньше. А папа решил вернуться и продолжить работу. Он был фанатиком и не мог переключиться, если уже за что-то зацепился.
— Ольга Юрьевна, я обожаю мудрых женщин. — Дан целует ей руку. Подхалим. — Адресок напишете, куда ехать? — она кивает, а потом стряхивает наваждение, промаргивается и резко переключается.
— Пойдёмте-ка шашлык кушать! Ой, есть! Конечно же, есть, вы же мужчины!
Она не видит, но Дан при упоминании еды кривится, схватившись за живот. На мой выразительный взгляд — та же реакция.
Дан
«Я бы тебя с удовольствием съел пару раз… а потом это бы сделал чёртов волчара, потому что это наше общее неистовое желание. Было…»
А теперь мне придётся жрать мясо с дымком под студенческие шуточки, смотреть в счастливые обветренные лица этих кротов и твоё, Вик, тебе это точно понравится. А мне — поперёк глотки. А бухнуть вряд ли дадут, поэтому надо будет перетерпеть. Не впервой. Продержусь. Ломать себя — это как ёлка на Новый год, уже традиция.
Сытые запахи мяса и печёного картофеля щекочут ноздри, но ничего кроме растущего раздражения не вызывают.
— Даниил, вы себя хорошо чувствуете? — Ольгина лёгкая рука на моём плече становится свинцовой, начинает вжимать в землю. Во рту горчит и отдаёт металлическим привкусом крови. Я бы сейчас мог убить каждого из присутствующих. Разве что вон тот рыжий полукровка, лешак, пусть ещё побегает. Смотрит с опаской, приценивается. Ну и Бойко не трону, у него на мою злость пожизненные льготы. Но я сижу. А злость растёт. И тут не спишешь на демона, это моя чёрная натура хочет слепой справедливости.
— Устал он с дороги. Не обращайте внимания. — Вик появляется сбоку, перебив разговор, прикрывает собой, резко обнимая рукой, мощно всасывая пространство и запахи. — Эх, вкуснотища! — Я теряюсь, на мгновение почувствовав себя как раньше, счастливым. Этот простой жест меня удерживает на поверхности, даёт немного сил. Нет, Вик ничего про нас не вспомнил, он всегда был такой неравнодушной правильной сволочью. Чувствует, когда нужна его помощь, и прёт напролом.
Около костра, тесно прижавшись плечами, сидят студенты: кто с шампурами, кто с тарелками. Дешёвое винцо из тетрапакетов открыто разливают по пластиковым стаканчикам. Юрьевна зацыкала, но обманывать тут было некого. Некоторые её ученики уже родили своих детей, а некоторые отпустили бороды.
Нам выделяют место на сухом огромном бревне, дают тарелку одну на двоих с очень приличной порцией шашлыка. Я прошу картошку, «кушать мясо» есть кому, но так и не откусываю ни разу, не лезет. Невдалеке волк с наслаждением грызёт кость и ведёт себя совершенно по-собачьи, только хвостом не виляет и не позволяет себя гладить. Его животная ипостась всё больше теряет разум человека, и это пиздец как плохо.
— Крутая у вас псина! — Рядом подсаживается девчонка. Мне одного взгляда хватает понять — сердцеедка группы, староста, умница и красавица, Олюшкина любимица. Закопать бы её. — Я Алиса!
— Вик! — Да твою же мать! Кто-то собирается хвост распушить?! Давлюсь дымом. А они ничего так, мило начинают общаться о какой-то ерунде. Сейчас самое время предложить мне вина, и не этот жалкий стаканчик, а весь тетрапакет. Не знал, какой я собственник? Знал! Но видеть, как блестят их глаза, как они соприкасаются бёдрами, всю эту моментально замешавшуюся химию мужчины и женщины — невыносимо! Невозможно! Вик, ты издеваешься?! Нахуя сейчас-то?!
Нет, он не издевается, а живёт в своём тщательно вычищаемом настоящем. И теперь Вику подсовывают Её, отпадную девочку, чтобы Я исчез совсем. Вижу только этих двоих, слышу их голоса, они сливаются, как и сердцебиения. Вика и Алису уже не просто толкают друг к другу, их сжимает само пространство. Он очень увлечён, даже не пытается завуалировать, это искренне и правильно, по-мужски. Неудачные соискатели уже понурились, сила и обаяние Вика не пустой звук — мне не надо представлять, как призывно загораются глаза, что там за тело заводится под одеждой, как красиво напрягаются мускулы, как дёргается в нетерпении член. А ещё он чертовски… Всё плывёт вокруг.
— Ты куда? — окликает меня, скорее, машинально, реально его сейчас вряд ли интересует, куда направляюсь.
— Покурю пойду в тишине, — отмахиваюсь и иду в лес. Мне надо с кем-то поговорить. Из тех, кто умеет слушать, есть только одна личность, которая будет после молчать.
Подходя к кромке леса, хлопаю волка по ушам, он взрыкивает и поднимает голову, при этом сильнее вгрызаясь в кость.
— Да не голодный я. И с миром. — Животное вострит уши. — Идём перетрём, дело есть.
К моему удивлению он идёт. Как бы за жопу не укусил, топчась позади, вижу, хочет, но сдерживается.
Удаляюсь подальше от шума, звуков и запахов. Подальше от эмоций. Глушу в себе понимание, что с лёгкостью могу подложить эту правильную Алису под себя, да хоть при всех на капоте, и она с радостью будет стонать и извиваться. Но… Это ёбаное «но» преследует меня всю жизнь. Симпатия у них с оборотнем настоящая, а я, как всегда, могу только силой. Нет, безусловно, влюблялись и по-настоящему, но… только один гад всех растолкал и занял вакантное место рядом. Кстати, сейчас он собирается хорошенько заблядовать.
— Вот ты мне скажи, — развернувшись, прижимаюсь к прохладному шершавому стволу дерева и внимательно смотрю на зверя, вставшего напротив. — Имею ли я право вмешиваться в его жизнь, если он, возможно, сам меня из неё и стёр? — Зверь не двигается, сам не верит, что мы тут вдвоём. — Всё так сложно, — понимаю, что разговариваю с тишиной. Опускаюсь на корточки, локти на колени, голову вниз. — Ещё пару лет назад я был бы рад такому исходу. А сейчас… — Зверь делает шаг, а я настолько устал, что и опасаться нет сил. — Стал слабым. И это твоя вина! — на кого ору — на Вика, на зверя в нём или на самого себя — да кто там разберёт, когда на эмоциях. — Это ты во всём виноват! — Зверь спокойно сидит в десяти сантиметрах от меня, раз виноват. Его дыхание чувствуется на лице. Страха нет. Привык. Жгучая тяжесть внутри сильней, она примораживает к жёсткой земле и не даёт расправить плечи. Я качусь вниз и не уверен в возможности остановиться. — Гнать меня надо было тогда из вашей деревни. Всем было бы легче. Тебе, ему, мне. А теперь я уже не остановлюсь. Запущен механизм, понимаешь? — Он молчит и смотрит так… знакомо. Мурашки бегут по спине, с трудом сдерживаюсь, чтобы не закрыть глаза. — Мне было бы проще тебя убить и освободить Бойко. Я так долго об этом мечтал. Послать к чёрту все его обязанности, всю стаю и хлопоты, дать ему пожить полноценной жизнью, а не прописанной в своде правил. Прожить со мной. Я бы смог привязать его к себе снова. Это сильнее нас, химия бы сработала. Но, блядь! — Дерево трескается прямо над моей головой, одна из больших веток падает вниз, не задев нас. — Это будет уже не он! — Со свистом выдыхаю и всё же зажмуриваюсь. — На хрена ты вообще появился!
С готовностью жду, когда меня накроет истерика. Жду так сильно, как дети подарков на праздник, готов к слепой ярости и крови, но вместо этого… пара капель дождя падает на мои щёки, хотя везде по-прежнему сухо. Волк упёрся мохнатой мордой мне в лоб, а я с жадностью вцепляюсь в его шерсть, наверняка причиняя дискомфорт, но на это плевать. Мне нужна отдушина. Поэтому и сжимаю его, глажу, плотно закрыв глаза, вдыхаю знакомый, сейчас немного изменившийся запах, и становится легче. Вплоть до того момента, пока не начинаю чувствовать возбуждение Виктора. Это отрезвляет.
Разжав руки, медленно отстраняюсь, зверь так же спокойно делает шаг назад.
— Ты же всё помнишь. — В его глазах темнота, она, как живая, отвечает на мои вопросы, а может, это я уже еду крышей. — Всё знаешь. И даже как найти выход. Дам тебе время из уважения к природе происхождения Бойко, но если всё останется так, а он будет от меня отдаляться — поступлю по-своему. Если понадобится — убью.
Волк, не испытывает страха, понимает меня хорошо. Он тоже устал, как и я, разрываться между ненавистью, долгом и любовью. И, как и я, готов идти до конца за своё «Я». У нас ещё есть время, поэтому перемирию быть, но когда оно закончится… об этом оба стараемся не думать. Сейчас мои мысли переключаются на другого дурака, и от убийства меня отделяет только то, что Вик не разрешает мне убивать девчонок, которые к нему липнут (я уточнял!), и моё право на его задницу он тоже не оспаривал, и когда вспомнит всё, то скажет спасибо, что я остановил. Но видят высшие силы, пиздюлей сейчас кто-то получит основательно! Давно пора выпустить пар. Не сексом, так иначе! Пиздец тебе, Бойко!
====== Часть 5 ======
Дан
Подвыпившая компания людей у костра стала напоминать одну живую двигающуюся массу. Алкоголь и усталость сделали своё дело, поэтому на вышедшие ненадолго из строя электроприборы никто не обращает внимания. Так же, как и на двух удалившихся молодых людей.
Я иду по запаху, сам напоминая зверя, пальцы дрожат, дыхание прерывистое, зрачок увеличивается и теперь глаз абсолютно чёрный с тонкой вертикальной фиолетовой полоской.
Мне остаётся сделать шаг за угол дома, чтобы увидеть то, что видеть не хочется и хочется одновременно. Одна часть моей души ждёт доказательств, что Виктору может быть хорошо и без меня, другая же готова его убить, если это действительно окажется так. Зачем тогда задумывалось всё пережитое «до», если так просто терялось сейчас? Меня разрывает надвое, я желаю Вику лучшей жизни, правда желаю, но не готов к этому. Не такой неподъёмной для меня ценой. Его сексуальная энергия уже льётся по моим венам, но похожа на ртуть и вместо жизни теперь несёт мýку. Просто побыть рядом, пока он займётся сексом — этого бы хватило, чтобы набраться сил. А потом попытаться всё исправить. Но живя с ним, понял одно правило: нельзя думать только о себе.
Выхожу, всё внутри клокочет, а оконные стёкла дома, к которому он прижимает девушку спиной, мелко вибрируют. Я мог бы сейчас зарядить Бойко в табло, считая, что прав, за небольшим исключением: он меня не помнит, а значит, нет никакой неправильности в его желании с кем-то сблизиться — это раз; я сейчас сильнее его и пользоваться этим низко — это два; третье — оттолкнуть Вика от себя безумным поступком — вообще последнее дело. И ещё важный момент, почему я не смог от них просто насытиться и жить дальше: передо мной Виктор стал чистым листом, и если кто и будет в его новой жизни первым, то это точно я. Считайте такой порыв эгоистическим, но это моё право. Потом может отшить, возможно, даже смирюсь… хотя кого я обманываю?..
Молча стою, пока на меня обратят внимание, выдержка у меня железная, не один плен прошёл, не одну засаду высидел. Реакция довольно быстрая, девчонка, и так озирающаяся по сторонам, резко вскидывается, охает и прячет лицо на груди у Бойко.
Сказать можно много, даже проораться, но куда приятнее смотреть, как человек до осознания истины доходит сам, поэтому оттягиваю ворот толстовки и показываю обернувшемуся Вику шею. У него руки с её талии падают сразу, мои же складываются на груди от греха подальше. Наручники были бы вернее, но не захватил сегодня.
— Он женат, Алиса. И у него есть дети, — как спокойно выговариваю, даже для меня загадка, но пощёчина ему — для меня небольшая награда. Бойко даже не дёргается, только отступает и выпускает девушку.
Теперь между нами пять метров расстояния и целая сжавшаяся Вселенная, на которую оба готовы идти войной. Мне паршиво и тошно, ему — непонятно и обидно. Раньше я мог просто уткнуться ему в лопатки, не извиняться, не обещать, уткнуться и помолчать, ему всегда хватало ума и силы вытерпеть, понять и простить, а сейчас взрослым надо быть мне, но эмоции берут верх.
Двигаюсь навстречу первый, как по минному полю, не сохранившись, не посмотрев карту местности, иду, как и когда-то, навстречу. Ударяю слегка, отключая девчонку, вытирающую злые слёзы, чтобы не успела меня рассмотреть, не раскричалась и не собрала тут зрителей. Бойко хочет броситься поднять безвольно упавшее на траву тело, но не успевает. Если бы я увидел себя со стороны, понял бы, почему Вик замахнулся, защищаясь, а не злясь. От удара я уворачиваюсь, ухожу влево, нырнув за спину, заламываю ему руку, и вжимаю в стену. Действую максимально аккуратно, не хочу навредить, но силы недооцениваю. Натренированное тело солдата яростно рвётся из захвата, и приложить его всё же приходится, слегка только выбив воздух из лёгких, чтобы ненадолго успокоился и послушал. Нрав у Бойко бешеный, даже хуже, чем у меня, я хоть психануть могу и уйти, а этот прёт, как танк, до конца. Вот и сейчас, толком не понимая происходящее, сопротивляется, а я не хочу ломать и держать его так, не хочу.
— Уймись, чудовище, — прошу ласково, сам не знал, что так умею. Когда его ярость на градус снижается, слегка ослабляю хват и опускаю заломленную руку ниже, чтобы лопатку не вывернуть. — Ты сам-то подумай, что творишь? Ладно, на меня насрать, о себе подумай. Тебе с этим потом жить. И если всё ещё не веришь, кем был, то хотя бы в меня поверь. Вот он я, настоящий, ещё позавчера просыпался с тобой, и мне пиздец как хреново. Я давить не буду. И просить не буду. Дело в любом случае доведу до ума и тебя в таком состоянии не брошу. Но если ещё раз до того момента, как пожмём руки и разбежимся, заловлю с кем… — Вик нервно дёргает плечом, я отпускаю, даю развернуться, но назад не отступаю. Пусть он и ждёт личного пространства, но стою в упор, глаза в глаза, а он, сука, как железный!
— И что сделаешь, Дан? Убьёшь?
Как его старшаки с таким характером не зашибли — ума не приложу!
— Нет. — Быстрее, чем человек, подаюсь вперёд, Вик так же молниеносно отшатывается, ударяясь затылком о стену. Глаза дурные, люблю, когда так. — Кастрирую.
Пока он открывает рот вдохнуть, выматериться и одновременно проглотить колкость, прижимаюсь к его губам, ловлю своими, чуть сжимаю и с чмокающим звуком отстраняюсь. Переваривает…
Отталкиваюсь от его плеча, разворачиваюсь и ухожу. Жрать захотелось со страшной силой. Облизываю губы, чувствуя его слюну на своих.
— И я не пошутил, — добавляю не оборачиваясь, но чувствую копчиком — мне уже готовы вцепиться в холку. — И тебя тоже! — второе предупреждение волку в кустах, решившему, что его светящиеся во тьме глазища мне не видны, и глухое рычание не слышно. Осознание обдаёт холодным душем, резко оборачиваюсь. Вик стоит неподвижно, сжав кулаки, и смотрит туда, где должна лежать девчонка. В процессе борьбы мы от неё немного отдалились. Упустили из вида. Оглушённой Алисы не было. Ебать-колотить!
Наперегонки с Бойко срываемся к костру, каждый лихорадочно соображает, что будем говорить в своё оправдание, но среди археологов нет и намёка на панику. Ольга помахивает нам рукой.
— Ребята, вы чего такие… взъерошенные?
— С Алисой всё в порядке? — спрашиваю в лоб профессоршу, она забавно хлопает ресницами.
— С какой Алисой? — оба чуть не приседаем. — У меня в группе нет девушки с таким… Дань?! — меня разворачивает на месте, диким взглядом проношусь по всем лицам. Рыжую морду Лешака, слегка перекошенную и бледную, ловлю у кромки леса.
— Ольга, я потом всё объясню! — Пока прости, вы все немного поспите. Лёгким касанием бережно, как нейрохирург, провожу по общему сознанию, хорошо, вся группа настроена на единую волну. — Вик, посмотри, чтобы, никто в костёр не попал.
— Ты… какого хуя… Что тут происходит?! — Бойко, спохватившись, переносит два тела от огня, продолжая материться в голос, троих, опрокинувшихся навзничь с бревна, сажает спиной к спине. Я в это время догоняю Лешего. Напрасно он думает затеряться в родной среде, его след горит в траве золотой змеящейся лентой, её конец сжимаю в руке. Эту ленту и оборачиваю трижды вокруг худой шеи, нагнав беглеца и сшибив на землю.
— Говори! — видимо, голос мой звучит как-то по-другому, себя не узнаю. Корни, треща, пытаются вырваться из земли и защитить этого недопырка, но я сейчас держу всё под контролем.
— Не лес-с-сь в это, Бес-с-с! Ты же не знаешь, что происходит! — Лешак задыхается, свистит, глохнет, извивается.
— Кто-то или что-то поганит мне жизнь, отнимает всё, а ты предлагаешь мне отойти и посмотреть со стороны?! Не вмешиваясь?! Да хуй вы угадали! Мавку-пустышку подсунули, чтобы я сорвался?! Моё истинное лицо показать хотели?!
— Дантрес-с-с, это даже не твой уровень… И я… ничего не скажу, потому что сам не знаю.
Отпускаю полупридушенную падлу с психом, услышав — не лжёт, сам до чёртиков перепуган провалом задания. Лешак падает на колени, потом на бок.
— Какую мавку? — обернувшись, вижу стоящего позади Вика и волка, они не меньше моего хотят срастить всё увиденное и услышанное. Только информация, которую Бойко когда-то знал, у него стёрта, как и малейшее понимание нечей. Меня успокаивает гнев в глазах Вика — всяко лучше, чем паника и обескураженность.
— Девка — не человек, а приманка. Для тебя, Бойко. — Нужно немедленно поворачивать ситуацию выгодной стороной для себя. — Неизвестно, что бы она с тобой сделала, если бы я не вмешался.
— Сделала? — Вик смаргивает и растирает лицо. — Что она могла сделать?
— Много чего. Заморочить — самое простое. Перерезать горло — чуть посложнее.
— А люди у костра? Ты их убил? Всех?! — Конечно, я же изверг, мочу археологов у костра и жру девственниц в полнолуние.
— Нет, — стараюсь быть спокойным и убедительным, это нужно нам обоим. — Ненадолго отключил от реальности, — Вик забавно хлопает ресницами. — Спят они.
— То есть ты мне пытаешься сказать, что усыпил группу людей, не притрагиваясь к ним? А кругом существует и другой мир? Нечи… И я — его часть? Не человек?
— Аллилуйя! — указываю на Лешака, теряющего очертания, врастающего в огромный ствол дуба. — Это лесной морок. Кому-то нужно нас стравить. И разлучить. Навсегда. Разорвать все связи. И я не хочу даже предполагать, на что Они ещё способны пойти! Ты сам видишь. Но это точно не из Управления.
— Они? Кто они?! — Бойко орёт так, что вены на лбу вздуваются, волк рядом щерится на ближайшее дерево, дёрнувшееся к ним веткой. И вот тут я понимаю одну простую вещь: память у Бойко стирается с каждой минутой, обнуляя все его познания о мире, к которому он теперь не принадлежит. Ещё день назад он спокойно говорил о нечах и причислял к ним себя, а сейчас в полной мере удивлён их существованием. Волосы на голове реально становятся дыбом, мне делается хуже и душно даже на свежем воздухе. Сейчас главное не паниковать. Всё ещё можно поправить. Можно, пока мы вместе.
— Вот это мы и должны выяснить, если хотим снова жить спокойно, — как в руки себя беру, не пойму, но выходит трезво и уверенно.
— Вместе?! — Вик скрипит зубами от бессилия. Я закатываю глаза.
— До «вместе» нас ещё надо вернуть. И удержать «себя»!
Эти слова я произношу в самое нужное время, правильно расставив акценты. Бойко кивает, и горящий взгляд его гаснет. Вика вдруг пошатывает. Сколько сил он отдал в этом противостоянии — даже представить не могу. Сколько выпила чёртова мавка, как подкосил я, выдвинувшись на обозрение во всей красе, сколько он сжёг демонов сейчас внутри себя.
— Я не могу тобой так рисковать. Пожалуйста, не провоцируй больше, — мои руки падают вдоль тела, и ударь сейчас корень из-под земли, разорвёт меня безучастного пополам, но всё вдруг стихает. Лешак исчезает, а мы так и остаёмся стоять в этом враждебном мире.
— Разбуди людей, пока их не сожрала живность из лесу. И поехали отсюда, — Вик произносит просьбу глухим уставшим голосом. — Археологи и профессор точно ни при чём. С ними же… всё будет в порядке?
Я клянусь, что в муках, кроме меня, никто не помрёт, только чтобы его глаза не опустели совсем. Бойко кивает второй раз, трогает волка по вздыбленной холке, и они идут в сторону лагеря. Плетусь за ними следом с паршивым чувством вины, ведь вовремя не раскусил подставу. Слишком сильно был занят своими личными переживаниями и собой, ничего не слыша и не видя вокруг.
Людей поднимаю, они даже не успели озябнуть. Ольга, зевая в кулачок, предлагает переночевать в домике и ехать утром, но Бойко за её спиной качает головой. Говорить ему сейчас, что я еле на ногах стою — бесполезно, включит танк и попрёт гусеницы наматывать, поэтому проще согласиться и перетерпеть. Нечи и их сила — это не конкретная локация, они повсюду, главное знать, что искать. Бойко всего пока не понимает.
Савельева расписывает нам месторасположение деревни и ориентиры и желает удачи в поисках. Через полчаса уже гоню по грунтовой дороге до трассы на Кемерово. Телефон отключаю, GPS вывожу из строя. Нас не должны засечь. Верить я сейчас могу лишь себе. И если бы умел — помолился, чтобы Вик верил мне, а не ждал удобного случая уйти.
— У тебя глаза были чёрные, зрачок вытянутый. Ты не человек, но кто по сути, Дан?
— Демон. Хотя… То, что я такое, ещё не до конца изучено. — Вик хмурится, почуяв подвох. — Инкуб я.
— Заебись… — это он ляпает вслух. — Оборотни же не выносят инкубов?
— Не в нашем случае. — Слежу за дорогой из последних сил. Ненавижу, во что превращаюсь голодным, это моя болезнь, но парень сам меня выбрал, и голод мой на его совести. А «голоден» — это мягко сказано. Это не просто живот заныл — ты перекусил на ходу, и отпустило. Это… пиздец это. — Ты не влепил мне метку в гоне. Ты спас мне жизнь и связал наши судьбы и души. Вот почему мне очень хреново, что ты всё забыл. Как с наркоты слезать, понимаешь? У меня ломка, а ты шприцем перед мордой вертишь и не даёшь.
— Я не чувствую, что… — Вик запинается, — могу встать на один уровень с тобой.
— По силе?.. Забей. Это временно. Мы с тобой не раз дрались на равных.
— И кто победил?.. — иногда кажется, он издевается. Нельзя же быть настолько наивным…
— Победила дружба. Сейчас не нужно никаких уровней. Просто помоги мне разобраться в происходящем. И если аргументы будут железными, я… перестану рыпаться в твою сторону, — ненавижу лгать! Но сейчас надо срочно латать пробоины в нашем корабле, иначе пойдём ко дну. Вик глубоко в себе тоже цепляется за логику и здравый смысл. Я на самом деле ему благодарен, он до сих пор не послал и не сбежал. Почему не допускаю даже мысли, что Бойко может уйти?! Настолько…
— Инкубы… вроде едят человеческие страсти? — меня едва не выносит в кювет. — Есть какой-то справочник по вам?..
— Конечно. Я с собой всегда брошюру вожу. «Как пользоваться инкубом» называется.
— Я серьёзно.
— Близко думаешь. Питаюсь сексуальной энергией. Сменим тему? — почти умоляю. Раздражать начинает абсолютно всё, даже собственное дыхание. Приоткрываю форточку и закуриваю. Тело ватное, виски ломит, отдался бы за тёплую ванну.
— Дан, тебе хреново, потому что… — в моём недооборотне просыпается первооткрыватель.
— Да ёб твою мать, Вик, хватит гадать!!! — глушу мотор и падаю лицом на руки, на руль. — Продержаться могу долго, но не вечно. От других питаться не могу, только от тех, с кем у тебя когда-то был секс и то, это капля в море. Если боишься увидеть меня на последних стадиях — успокойся, я держу себя в руках. И ты держишь меня в руках. Не раз спасал.
— Значит. Так было нужно, — Бойко немного смягчает линию рта и смотрит на меня. Я, лёжа щекой на баранке, едва не краснею.
— Спасибо, что сказал правду, Дан. В память о былом, давай разберёмся в происходящем сейчас!
Твою же мать! Так прямолинейно, что ощущение, будто на кол садят. Вик не собирается всё вернуть, он хочет быть уверенным в завтрашнем дне и своём выборе.
— И ещё, — привлекаю его внимание, говоря тише. Ох, как мне не нравится его взгляд, аж царапает. — Я секс из благотворительности не принимаю. Аллергия, понимаешь? — кивает, но как-то рассеянно, словно он раздумывал себя в жертву принести, а я, свинья такая, отказался.
Бойко подбирается, внутри него сжимается чудовищная пружина. Впервые по чьим-то глазам я читаю всю промелькнувшую жизнь и возможные варианты соскочить с поезда. Но потом Вик останавливается и даже пробует мысленно закурить. Всё происходящее ему не нравится, но заставляет поступать, как велит совесть, а она у него жуть какая говорящая. Разлом не только во мне, его тоже раздирает надвое: хочу и надо.
Дальше едем молча вплоть до того момента, пока мне опять не становится душно. Воздуха не хватает, запускаю немного в салон с улицы продышаться, но это не помогает. Грудь сдавливает со страшной силой, из горла вырывается хрип.
Помотав головой, привожу себя в чувство. Наваждение так же быстро исчезло, как и накрыло. Короткий приступ, а вымотал страшно. Останавливаюсь на обочине и выхожу курить. Прохладный воздух одевает второй кожей и остужает, пробирается под тонкую кофту, куртку я благополучно бросаю в салоне. Опираюсь руками о капот в поисках опоры, опускаю голову, закрываю глаза. Сейчас мне станет плохо до тошноты. Это состояние вечного страдания бесит неимоверно. Кровь густеет, и мир вместе с ней тоже двигается медленнее. Так задумываюсь, что упускаю из вида Виктора. Слышу только, как хлопает пассажирская дверь, и тяжёлые шаги слева. Дальше чувствую укол боли в области желудка, она, как патока, течёт ниже, и жжёт, пока не достигает паха, а дальше — взрыв!
Объятия со спины становятся откровением! Я по-прежнему не могу открыть глаза, да и вообще пошевелиться, это странно, но не пугающе, как будто любое моё новое состояние имеет место быть, если Вик рядом. Но счастье длится недолго, только что обнимающие руки болезненно сжимают шею, а толчок сзади опрокидывает грудью на капот. Сорванный ремень оцарапывает нежную чувствительную кожу на животе, штаны Вик приспускает рывком, что выглядит совершенно по-блядски. Полнейшая беспомощность вызывает отвращение к самому себе, холод опаляет грудь. Стиснув зубы, хочу вырваться и на хуй послать, но не могу. Моя сущность, наплевав на гордость, выполняет своё предназначение. Распластанный по машине я всё выше поднимаю бёдра, не зажимаюсь, когда скупо смазанные слюной пальцы напористо растрахивают тугие мышцы заднего прохода, не стараясь помочь, расслабить или приласкать, как должно быть, а наоборот, причиняя унизительную боль, демонстрируя своё превосходство. Вик наслаждается тем, что делает и видит. Шире разведя мне ягодицы, хлещет их ладонью каждый раз, когда я приседаю, не в силах вытерпеть. Я знаю, чьи это руки, чьё дыхание позади, чьё возбуждение упирается мне в бедро. Знаю и, чёрт подери, не понимаю, что делать. Не узнаю то, во что превратился Бойко. Но и отказать не могу. Такое со мной впервые, чтобы я вообще себя не контролировал, поэтому ору, когда горячая головка члена упирается в меня, а дальше следует давление, от которого искрится в глазах.
Толчки тугие и короткие, как от отбойногомолотка, механические, он натягивает меня снова и снова, раз за разом повторяя простое действие, и имеет не только тело, но и конкретно — мозг. Продолжает так, пока не замедляется, делая толчок глубже, насаживая меня, как кусок мяса на шампур. Дыхание его меняется, грубеет и сбивается. Я дрожу. По-блядски выстанываю и только тогда чувствую собственное возбуждение во всей красе. Адреналин хлещет в кровь, и я пьянею, голова кружится, но всё это чувствуется вполовину слабее, чем могло бы, так сильно и долго хотел Вика. Меня тошнит от собственного «Я», потому что с Ним хочется иначе, и я не готов возвращаться в этот мир бесконечного распутства и продажи себя. На глаза наворачиваются слёзы, слишком много всего сразу —это было остро, возбуждающе, горячо и больно. Быстро и грубо. Неправильно. Пытаюсь дёрнуться, но Вик сильнее прижимает меня к капоту, обездвижив окончательно, я даже не могу подмахивать, а ему как будто это и не нужно, словно трахает резиновую куклу! Сдавливает шею, и я не могу дышать. Его злость толкается в меня последними фрикциями, он сурово сжимает мне ногу, дёргается в последний раз, и я чувствую, как сокращается его член, а тёплая сперма льётся внутрь, и…
Открываю глаза и резко виляю влево.
Пальцы становятся деревянными. Как только смог удержать руль?..
Ещё пара секунд, и вон то дерево разделило бы авто пополам, как и всю мою ёбаную жизнь.
Уснул, сука!
За рулём уснул. Слава Всевышним… сон!
Сбрасываю скорость, удивляясь, как сто сорок набрать успел. Останавливаюсь, глушу, прикуриваю и только потом смотрю на Вика. Он пялится на меня, как на второе пришествие, но, спасибо, не комментирует. Я бы сейчас стёба точно не вынес, как и упрёков.
— Дерьмо случается, — пожимаю плечами и выбираюсь на улицу. Отхожу от капота подальше. И от парня тоже. Сейчас мне его близость, как серпом по яйцам. Возбуждение всё ещё бродит во мне, как вино на солнце, и страшно хочется побыть одному. Но Вик выходит следом. Я повторяю, что он не курит, кажется, скоро Бойко перестанет этому верить и начнёт. — Ты сейчас словил наваждение? — спрашиваю прямо, пояснять, какое — нет смысла. У нас с ним одно мутировавшее сознание, и если это видел я, то, скорее всего, и он. Паранойя становится феноменальной. Стрёмно себя чувствую, вроде и против природы не попрёшь, я же на него не наезжал, когда он в шерсти ходил, но как-то тошно от себя.
— Видел, — дышит глубоко, тоже отходит. Я схожу с ума от нашего везения. Да и просто схожу. — И я не хочу так, Дан.
Ухмыляюсь. А хули ещё делать? Боюсь, после увиденного он уже никак не захочет.
Пожимаю плечами, тушу окурок.
— Как хочешь. Нам нужен нормальный сон и помыться. Может, даже отдельный номер тебе выбьем, где хотеть не придётся.
Рука Бойко ложится мне на плечо, сжимает твёрдо, но не так равнодушно, как в том мороке. Заставляет развернуться к нему, хмурится.
— Я никогда не трахну из жалости. Слышишь, Дан? — киваю ему, как болванчик. — И ещё: обещай, что скажешь, когда наступит край терпения?
Держу затяжку в себе, чтобы не пыхнуть в это слишком искреннее лицо, соглашаюсь.
— Не скажу. Покажу.
— Отключи эти видения, если можно?
— Если б я мог… — Глухим кашлем прочищаю лёгкие. — Постарайся меня не касаться! — двигаю плечом не резко — обречённо, его пальцы прожигают мою куртку. Этот непонятливый недоволк даже не знает, что я всё бы отдал, вернись хоть одна ночь, в которой он помнит нас. Моё тело, заводящееся, едва его дыхание касается кожи около шеи, а после следуют губы, сухие и тёплые. Интимное тихое рычание вздыбливает каждый волосок, дёргает член. А Вик гладит, он любит проходиться по моим точкам возгорания, безошибочно в нужном порядке.
Мысли, от которых хочется взвыть и поджечь что-то вроде постели, сменяются досадными раздумьями, как сука-а-а-а побыстрее добраться до Смоленска. Надо собрать силы, сесть за руль и подумать. Почти двое суток с Виком в машине — это пытка. Светиться в общественных местах типа вокзалов — небезопасно, прежде всего, для Бойко. В сотый раз спрашиваю своё внутреннее «я», почему Вик забыл то, что было предопределено. И уж точно дело не во мне. Или во мне? Или лучше поменьше думать о себе? Представляю, как сходит с ума Славка, искусанный дочками и женой — холодеет в животе. Надо действовать по старинке: делать, как велит сердце, а потом взвешивать степень пиздеца.
— Вик, ты доверишься мне настолько, что сможешь закрыть глаза?
Виктор
Блин, он говорит это так, словно задумывает что-то в обход самого себя. Дан вообще очень часто проваливается в свои мысли. Чёрт с тобой! На тебе, как на войне! Я закрою глаза, но если опять полезешь целоваться… Вслух сказал! Волков начинает улыбаться. При общей усталости и измотанности до впалых щёк это слегка радует.
— Что ты хочешь делать?
— Попасть, куда нам надо, по-щучьему… Нет, по-сучьему велению. Даже объяснять не буду: долго и не поверишь.
Пока морально готовлюсь, он берёт клык и приседает перед волком на корты. Я заметил, что после лагеря археологов у них общение стало налаживаться. Когда спелись? Зверь понимает ситуацию лучше меня? Но сейчас волк зверится, прижимает уши, достаточно убедительно обнажает желтоватые клыки, когда ему опять подсовывают артефакт.
— Вик, нужна помощь! — и сейчас Дан обращается не ко мне, а к зверю, делая это так естественно, что руки опускаются. — Проведи нас через теневую зону, — у волка вострятся уши. — Только ты найдёшь след безумного Демона, притащившего этот зуб. Нам надо туда, где он его взял. Поздно я подумал с холодной головой. Слишком сильно переживал. И да, ты вправе сделать вид, что меня ни хрена не понимаешь. Но вот беда, знаю уже — понимаешь.
====== Часть 6 ======
Вик
Дан ведёт себя странно, а волчара — ещё страннее. И вникать в происходящее даже не пытаюсь. Тем нелепее ощущаю себя в этом мире, пятом измерении, где ранее компактная, скрученная реальность лежала под носом, но её никто не видел, а сейчас выпустили джина из бутылки. Наверное, увидев такое, люди начинают писать фантастические романы. А моя обескураженность сменяется дикой жаждой. Как же… ёб вашу мать, интересно жить! Сейчас из окружающего мира крадут свет и краски, стены вокруг истончаются, сгущается воздух. И за секунды до крика Дана «Вик, сейчас же захлопни глаза!» я вижу Зазеркалье. То, во что не верят, но подсознательно чувствуют. В этом мире нет времени и чётких границ, нет живых приятных запахов, нет тепла. В тело вонзает когти холод, причём сразу глубоко, вырывая судорожный выдох. Но тут же мою ладонь сжимает рука.
— Слушай меня! И не бойся!
Волков сейчас не похож сам на себя. Вдох у меня тяжёлый, словно носом втягиваю холодную затхлую болотную жижу. И начинаю тонуть. Отмирать. Это не страх, а беспомощность, особенно, когда не видишь. Под ногами хрустит: лёд, наст, стекло, сухие обломки веток… полуистлевшие кости. Но в соединении наших рук пульсирует одно сердце на двоих. Когда осознаю это, становится легче. Нет, не дышать — переносить неопределённость.
Дан
Волк открыл проход в Сумеречную так, словно государственный экзамен сдавал: быстро и как по учебнику. Теневая жадно лизнула и, всхлипнув, втянула нас троих, захлопывая позади тяжкую реальность, где Вик ничего не помнит о нас. Я вижу оцепенение Бойко, как он замер. Нельзя людей тащить в Сумеречную зону, но Вик же не совсем человек… Он справится!
Волк скалится на невидимого врага, клацает зубами, пытаясь отхватить чьи-то клешни. Не хочу торопить зверя, но Вик сейчас уязвим. Тяну его за собой. Зверь мечется по серой пустыне, выдыхая облака пара, часто зарываясь носом в прах на бесплодной земле, рычит, оглядывается на меня и снова несётся без логики то вправо, то влево. Не останавливаюсь. В Сумеречной нельзя впадать в оцепенение и уныние. Говорю с Виком, но не слышу его ответов. В какой-то момент смотрю на него, и меня охватывает паника. Бойко сам похож на тень, безвольную и серую, но стоит на ногах, плотно сомкнув веки и губы, идёт следом. Доверие или уже бессознательность?! Сейчас нельзя быть слабым. Только не здесь…
— Вик, я с тобой! Слышишь? Кивни!
Медленное, едва уловимое движение головы. Бойко говорил, что время для Теневой стороны бежит по-разному для всех. Для кого-то проходит целая кошмарная вечность. Надеюсь, Виктор не в ней сейчас.
Волк ищет, он тоже знает этот счёт, поэтому и смотрит на нас. Теневая атакует всех, из меня глотка́ми тянут энергию. Что же происходит с Бойко?!
— Волк, ищи быстрее! — крик вырывается бесконтрольно, сильнее тяну за собой Вика вперёд, лишь бы не стоять. Сердце бьётся всё тише, холод становится обжигающим, силы уходят. Очертания тела Бойко теряют чёткость. В какой-то момент сквозь пелену тревоги вижу волка, кружащегося на одном пятачке. Остановившись, поднимает морду и издаёт короткий подзывающий вой. Дёргаю Вика, но он будто вмерзает ногами в землю. Не время паниковать. Прокусываю кожу, она слишком плотная, сущность инкуба защищается, как может. Взмахиваю повреждённой рукой, и рубиновые капли разлетаются, зависая в воздухе как бусины. Теневая пирует с каждой кровинки, принимая жертву. Вик с хрустом отрывает ногу. Шаг. Второй. Веду его к Волку, ощущая себя упрямым маленьким баркасом в штормящем Океане, теряю остатки сил. Молюсь, молю… и вдруг чувствую тепло в руке. Зверь прыгает сзади, толкая лапами в спину. Теряю равновесие, не успев раскрыть рот…
Мы с Виком вываливаемся на сухую поляну. В лесу. Там тоже осень, но удивительно щедрая и тёплая, и часть деревьев ещё наполовину зелёные. В нос забивается множество запахов, аж свербит. С трудом сажусь, Вик рядом на земле, раскидав руки и ноги, как морская звезда, не дышит. Волк скулит и лижет его лицо, винясь за слишком долгие поиски. Пробирает дрожь, начинаю с непрямого массажа сердца, жму на его грудную клетку, считаю секунды, обрываюсь. Сейчас нельзя медлить и отпускать нить веры. Наклоняюсь к серым губам, размыкаю, вдыхаю в них ярость и отчаяние и только сейчас понимаю весь ужас происходящего.
— Ты же Теневую на завтрак ел! А сейчас?! Сдулся?! — гнев нарастает, боюсь сломать ему рёбра, но и остановиться не могу. Виноват тут только один — эгоист, который не может отпустить и отчаянно цепляется за прошлое. — Вик, зачем ты запустил в себя эту хмарь?
Холодные губы Бойко оживают первыми, берут крепко, жёстко, властно, от чего моя голова наполняется звоном…
Вик
Пару раз вернувшись из беспамятства, ты узнаешь ощущения. Торопливое искусственное дыхание от Волкова выдаёт его отчаяние с головой, а потом поцелуй… Нет, не поцелуй, первая помощь, хоть Дана и трясёт. Обмороженную кожу покалывают отходняки, горе-спасатель крушит мне рёбра, накатывает досада. Зачем я ему? Ведь в мире ничего не происходит просто так.
Перехватил инициативу ртом, хотел укусить и отрезвить, но губы были приятно мягкими и тёплыми. Сам не понял, как начал целовать напористо и глубоко, сжав затылок ладонью. Открываю глаза…
В комнате натоплено и старомодно горело три свечи. В печке сыто потрескивал огонь, и Дан лежал рядом улыбаясь. На минуту всё показалось таким естественным, что я решил — это сон.
— Вик? Ты чего? — Дан немного сонный и уютный, его татуировки струятся по бледной коже, тянусь за ними долгим взглядом, вспоминаю. Он расслабляется, выгоняя из-под одеяла дрёму потягиваниями, как большой кот. В какой-то момент доходит — мы оба без одежды, и меня накрывает страсть. Не безумие, не заклятие, лишающие контроля, нет. Отвечаю за каждое действие. Дан коварно усмехается, пока тянусь к нему руками, выглаживаю все рисунки, чтобы запомнить, где они начинаются и где заканчиваются. Парень кусает губы, постанывает, немного строптиво дёргается. Но вскоре ласки лишают его вековой брони. Смотрит расширенными глазами, нежность тянется патокой, и я не тороплюсь прекращать разоружать его. Снова повторяю путь губами. Его сотрясает крупная дрожь, в зрачках можно плавить металлы. Картинка собирается ртутной каплей: два тела, охваченные страстью, потому что души могут соединиться, потому что необходимость любить и быть вместе может победить предрассудки.
Лицом ли он ко мне, спиной ли — я неистово беру, нежничая, лаская, покусывая, слушая каждый отклик голосом и телом. Возбуждаю губами и пальцами, раскрываю для очередного вторжения. Пока ноги на плечах — касаюсь колен и щиколоток, внутренней части бедра, где кожа нежнее. Пока он выгибается в коленно-локтевой — бреду поцелуями вдоль позвоночника до самых плеч. Пока член не начинает звенеть. Пока он не вскрикивает как раненый.
— Смерти моей хочешь?! Давай уже! — смотрит на меня так, что хочется в глазах утонуть. И мне не кажется противоестественным одинаковый пол у обоих. Это неважно. Первым тягучим толчком и сорванным воплем расписываемся в своей полной совместимости. Не уверен немного, что будь я снизу, ощутил бы такое же удовлетворение, но сейчас не могу остановиться, обхватив его руками, не давая возможности уклониться от муки-поцелуя, впитывая дрожь. Пока не разношу на атомы Дана, едва обжав его бьющийся под животом член и скользнув по стволу ладонью… Он кончает. Я догоняю следом…
Дан
Виктор всё ещё спит. Хмурит брови, плотнее сжимает веки. По виску скатывается капля пота, но это не от боли или страха. Ему снится сон. Эротический. Повлиять на который я не могу. Как и остановить это. Если ему нужен сон, значит, пусть продолжается. Смирился уже — его жизнь мне неподвластна. Оборотни вообще одни из самых сложных нечей: уместить в одном теле разум и зверя — нечто невероятное.
Укрываю одеялом и прохожусь по периметру. Дом как дом. Стены давят, душно от печки и полный минимализм, не считая кучи травы, пучками подвешенной под потолком над массивным дубовым столом в самом центре. Как здесь вообще можно жить?
Заглядываю в окно, надеясь тайно, что судьба забросила нас подальше от всех, вообще в другое измерение, где нет оборотней и демонов, где всё хорошо, Вик скоро проснётся, и мы вместе посмеёмся над этой историей. Но судьба, как всегда, нарисовала мне здоровенный болт. За окном серая хмарь сумерек. Ещё горят огнём верхушки пожелтевших берёз на закатном солнце, почти полностью скрывшемся за горизонт. Вижу только деревья и часть полянки до забора, но скорее всего, это то самое поселение, дальше забора — густой туман. Место, куда мы направлялись. Если, конечно, волчара нас не завёл к чёрту на кулички.
Выхожу на крыльцо, дверь скрипит так, будто открывается в ад, и как же здорово этот звук совпадает с моим внутренним криком. Обратно не закрываю. От греха подальше, а то психану и снесу с петель, да и проветрится пусть, воняет — жуть. Пылью, старостью, травами. Сажусь на крыльцо. Хочется проораться в землю, но я сильный. Когда Вик проснётся, мы вместе разведаем обстановку и решим, что делать дальше. Одного я его не оставлю, и решать за него больше не буду. Поэтому дышу свежим воздухом, разглядывая демонстративно повернувшегося ко мне задом волка парой метров правее. Никогда не умел сидеть спокойно, когда Бойко рядом. Это зависимость: докопаться до него и привлечь внимание всеми разумными и не очень (чаще не очень) способами. Только поэтому тихо встаю и, как бы незаметно, иду к зверю…
Подкрадываться к хищнику, это как ссать против ветра — глупо и без толку, но очень хочется. Присаживаюсь за ним, уши у того торчат вверх, а хвост заранее отодвинут подальше. Опускаю ладонь на жёсткую шерсть и веду против роста волосков от хвоста к шее.
— Кусучая сволочь! — Заматываю кисть платком, отступив на шаг. — Вот вспомнишь всё, и тебе будет стыдно! Хотя ты и так много помнишь, да, Вик?.. — зверь молчит и смотрит отстранённо. — Ты же помнишь? — сам морщусь, как жалко это звучит.
— Помнит, помнит, — старчески шуршащий, усмехающийся голос выбешивает за долю секунды. На ноги подрываюсь чисто на рефлексе, а замах делаю от души, ибо не хер подкрадываться со спины!
То, что происходит секундой позже, выворачивает моё понимание наизнанку! Ещё до того, как кулак приблизился к морщинистой физиономии, образ деда размылся, а на его месте появилась огромная пасть размером с меня и мощно щёлкнула зубами. Тряхануло, как на электрическом стуле. Всё вышло далеко за рамки нормального даже для нечей, я отступаю, оступаюсь и падаю на землю. Звон в ушах исчезает, но глухота не проходит. Взгляд мутный, ослеплённый светом. Вик мохнатый стоит надо мной и лупит хвостом по лицу. Ценю, что кинулся защищать, честно, растрогал до слёз, но как же мешает.
— Времени у него помнить, правда, немного осталось, — тот же старик, видения как не бывало, но признаю: сколько лет прожил, первый раз чуть не обделался. Моя сущность демона забивается поглубже и колотится под рёбрами. Страшно захотелось забухать. Передо мной, прикрываясь образом человека, стоит нечто намного древнее меня, считающее время не по часам, а по столетиям. И это не могло не вызывать благоговение и снижающий самооценку ужас.
— Можно в минутах?.. — ну не умею я быть любезным. Если не нравится, значит, не нравится! А этот дедан не нравится до икоты. — Да убери ты свой мохнатый зад, блин! — пришлось волка всё же отпихнуть и с усилием сесть. — Что, кусать его не будешь? — на меня смотрят как на дурака. Понятно, своего признал.
В этот момент просыпается Вик. Он выходит на крыльцо, замотанный в одеяло. Взмокший и ещё полувозбуждённый, подливает масла в огонь. Ему идёт эта растерянность и лёгкая суровость, сонный помятый вид и… о, когда меня вот так резко поднимает с земли, тоже очень идёт. И листья отряхивает, и с задницы можно было бы… а, нет, не отряхивает — одёргивает куртку. Всё равно приятно, в сложившейся ситуации радуюсь малому.
— Что здесь происходит? — в глаза мне, главное, не смотрит, получается, спрашивает у деда, а мне отвешивает наезд на сдачу: — Тебя что, ни на минуту нельзя оставить?! — это точно мне.
— Умирай почаще, Вик, и не такое увидишь!
— Не говори ерунды, когда это я умер?! — уши и губы у него алые, а самого ещё лихорадит.
— Бойко, а ты умеешь с такими Древними разговаривать? — я машу в сторону деда, а тот улыбается стоит, будто все тайны мироздания ему по почте приходят. — Я таких не встречал.
— Дан, побольше уважения… — Вик цедит сквозь зубы полушёпотом.
— А кто это? — мне хлопают по пальцу, который неприлично указывает на дедана.
— Понятия не имею, чистая интуиция, — Бойко улыбается самой своей очаровательной улыбкой, у меня аж встал, пришлось занять у него край одеяла. — Но чувствую, что он легко может как помочь, так и наказать.
— Помочь себе вы можете только сами, а как… Пожалуй, расскажу! — дед, хмыкнув, степенно бредёт к крыльцу, Вик тянет меня следом. А у меня ноги не идут, как в землю врастают. Даже секса перехотелось. Вообще! — Для начала идём в дом, дети. Темнеет. Не стóит вам оставаться на улице, когда зайдёт солнце.
Он заходит первый, и дверь открывается сама совсем без скрипа. Кстати, Вик тоже появился тихо. Я это запомнил. И сейчас он двигается, а я ногу поднять не могу. Вцепляюсь в руку Бойко, чуть не навернувшись, а шагнуть будто сил нет.
За дверью прямо отсюда слышу, как усмехается древняя зараза!
— Может, тебе разрешения спросить, Дан? — Бойко губы кусает, а в глазах ни капли сочувствия. Попал в волчье логово, твою ж мать!
— Я последний раз спрашивал разрешения у тебя. И мне не понравилось.
— А что хотел?..
— Снегоход купить.
— Я разрешил?
— Нет, конечно, — Вик невозмутимо шаг за шагом ведёт меня, подталкивает в поясницу, типа «он со мной, поэтому можно». Я для гарантии вцепляюсь в холку рычащему волку и тащу его следом. — Знаешь, а я всё равно купил.
Вик скептически приподнимает бровь.
— Детский сад… Хочешь сказать, я всё это терпел? Боюсь спросить, чем закончилось.
— Один — один, — вытираю пот, катящийся градом, ощущение такое, что на каждой моей ноге по двадцать килограммов грязи висит.
— В смысле? — останавливаемся на крыльце, наконец почувствовав себя неуютно.
— В смысле у ёлки три перелома и у меня три. Но ты не переживай, я себе другой купил, помощнее. Два!
— Лучше бы ноль — один.
— Не дождёшься. Не быть тебе вдовцом, Бойко! — когда меня накрывает, и ситуация выходит из-под контроля, как сейчас, я спасаюсь юмором, чаще дурным. Новый Вик к этому начал привыкать.
Больше меня слушать не стали и почти на плече затаскивают в дом. Сразу бы так сделал!
Опять этот запах…
Приподнимаю ворот и прячу нос, но не помогает совершенно.
— А теперь серьёзно! Где мы? Как к Вам следует обращаться, чтобы этикет соблюсти и не отхватить за неуважение? И третье: почему Вы не в шкуре? Оборотень же. — решаю начать с начала, ибо искать обходные пути задолбало до невозможности.
Присаживаюсь на край лавки возле стола, Бойко с неохотой плюхается рядом, потому что больше некуда. Дед внимательно смотрит на оборотня, а по мне лишь скользнул глазами — будто по пустому месту. Ладно, тогда поразглядываю Древнего. Кафтан, подпоясанный кушаком, он уже снял. Под ним оказалась домотканая светлая рубаха с вышитым рисунком, орнамент ни о чём не говорит, только путает. Дед сам костлявый, но крепкий и жилистый, стоит ровно, на палку не опираясь, не горбя спину и не сутуля плеч. Да и на лицо… морщин вдруг, что ли, стало меньше, глаза загорелись ярче. Видно, дом сил даёт или морочит нам Древний головы! Обманул неч с возрастом. Нет у него отмеренного времени. Боюсь, что перед нами вообще не живое существо.
Предугадывая мои мысли, дед снова ухмыляется.
— Обращайтесь вежливо. А имя своё я кому попало не назову, не надейся. Привык ты, чтобы только тебя было слышно, а сам слушать начинаешь, только дров наломав. Место это само вас к себе привело. Вик оказался сильнее, чем я предполагал. Сердце тайги тут бьётся, главные корни всех деревьев за эту землю держатся. Простому смертному сюда не пройти, да и избранный заплутает, коли Теневая так решит. Видать, сильна воля ваша, дети, раз пробились.
Давно не видел и не ощущал никого, кому бы так сильно мешало само моё существование. Это то чувство, когда, даже не зная человека, испытываешь к нему неприязнь, а он — к тебе. А тут ещё всё замкнуто на традициях и межвековой вражде, и мы — её лучшие представители.
— Теперь про волчьи шкуры. Оборот нужен тем, кто не определился, какая из его сущностей преобладает над телом. Им одинаково хорошо в обеих ипостасях. Но всё равно Сила контролирует циклы человека и зверя. Я же этот порог переступил, — поясняя, между делом Древний наливает в три кружки травяной чай, я к этому лешачьему зелью даже притрагиваться не хочу, а Вик пьёт. Совсем у пацана отбило инстинкт самосохранения. Но, к моему удивлению, Бойко ощутимо становится лучше, он расправляет плечи и выдыхает так, будто с его груди сдвинули бетонную плиту.
— А чтобы вернуть ему память у Вас травы нет?.. — а вдруг повезёт.
— Нет. Такой не запас, — мне улыбаются снисходительно, мол, что с тебя взять.
Если бы я у него воздуха попросил, совершенно очевидно получил бы ответ, что прям передо мной всё закончилось.
— Окей, уважаемый, будем разбираться без травы. Если у оборотней есть выбор, почему сейчас они запрыгнули в шкуры, а не остались людьми?
— Это же понятно. Защититься зверю проще. Они род свой ведут от волков и сейчас приняли естественный облик. Кроме того, они следуют за вожаком. А их вожак — вон, — он указывает пальцем на лежащего у входной двери волка.
— А это тогда кто? — кошусь на Бойко, он хлопает ресницами и слушает так внимательно, как заворожённый. Пихаю его в бок, проверяя, есть ли реакция. Просит быть посерьёзнее, это меня-то?!
— Воплощение его человеческой души. Той самой, что всё время оставалась в неволе.
— Откуда информация?.. — пора бы узнать, что за личность перед нами.
— Сложный вопрос. Ты спроси, откуда ветер дует или какая звезда следующей упадёт, — отхлебнув чай, теперь мужчина лет сорока, а не дед, пристально смотрит на Виктора. Я морщусь от неприятного чувства вины, осознав, как сильно они стали похожи между собой. Особенно глазами. — Во мне много прожитых жизней. Одна из которых имеет кровное родство с Виктором.
Уж не я ли одну из его жизней и прервал?..
— Прадед, что ли? — не думал не гадал, а попал на знакомство с родственниками.
— Можно сказать и так. Пращур.
За окном становится совсем темно, как будто по щелчку выключили свет. Голова по-прежнему немного кружится, как если бы мы оказались в невесомости. Я не знаю, где мы находимся, но точно там, откуда желательно поскорее сбежать. Туман наступает и облепляет окна грязно-серой ватой — жутковатое зрелище.
— Вопросы закончились или ещё есть? — Древний играет с нами, давно так не забавляясь.
— Как вернуть всё назад? — оба смотрим на Вика, он, молчавший до этого момента, теперь спрашивает строго и ждёт ответ, а я не хочу его услышать, потому что не готов.
— Да проще некуда, но труднее и быть не может! — пращур смотрит в никуда долгим взглядом. — Ты, Виктор, должен выбрать, какая жизнь тебе нужнее. Вожак сильной стаи ликантропов или свободный человек. Приняв решение, его нельзя будет отменить.
— С любой должности можно уволить, — ни хрена я с этим не согласен! Поперёк горла его должность. И жизнь… суч… волчья.
— Не с любой. Есть клятвы и пределы, перейдя которые, вернуться уже невозможно. Это ответственность не только за стаю, но и за весь род.
— В чём тогда сложность выбора? Пусть выбирает «всё как было» — и все дела. Здорово же?! Там целая стая на распутье. Или ты… Вы решаете, что в конечном итоге выберет Вик?! — как никогда хочется встать и разойтись, но не смог сдвинуться с места. Никогда не любил ощущать себя марионеткой. Я пока не готов демонстрировать свою силу, которой могло и не хватить для нашей защиты. У меня предчувствие, что опытный кукловод видит все козыри наперёд и готов отразить любой удар.
— Этого тебе знать не отписано, — меня жёстко осаживают, не двинув косматой бровью. Точно я ему в одной из прошлых жизней нечаянно уши подрезал!.. — А времени действительно мало. Если не вернуть всё на свои места, то оборотни Салана исчезнут. Они потеряют навык оборота и больше не смогут становиться людьми.
— А Вик останется человеком? — то, как посмотрел на меня Бойко, царапает не хуже ножа, он видит мой скрытый интерес, и ему это не нравится.
— Если решит остаться человеком, то да. Но останется нечем без навыков, без воспоминаний, оставив сотни других оборотней в зверином обличье. Так они и будут доживать свой век, забыв прошлую жизнь и оставив тех, кого любили. И тебя Виктор тоже не вспомнит. К счастью.
— А вот тут спешу огорчить, я — незабываемый, замучаетесь стирать! И давить на него не надо, — праведный гнев клокочет, и боюсь сорваться и нагрубить по-крупному.
— Не в твоих же интересах возвращать всё на место, да, демон?.. — разговор сам по себе перестаёт быть вежливым, забавно. Древний смотрит на меня по-иному.
— Скажи ещё, я специально у него в голове что-то сломал, чтобы изжить оборотней! — а чем мне защищать своё? Наше?
— Может быть и так. Чужая душа — потёмки, если она есть. А у тебя — ночь глухая! — пращур Бойко становится массивнее и здоровее, а я едва сдерживаю плеснувшую через край ярость. — Кто знает, зачем ты втёрся к нему в доверие. Может, это изначально был твой план. Сбить Вика с истинного пути. В любом случае, от тебя ничего не зависело тогда и не зависит сейчас. Решать будет Вожак и в своё время. Вижу, что пока он не готов.
— Почему так много зависит от меня? — Вик берёт огонь на себя, мне же и правда нужна передышка. — Что сбилось в ходе времени и пошло не так? Это ни хрена не весело — так выбирать. Кто посмел забрать мои воспоминания?
— Когда вмешивается Высшая Сила, Вожак, нам остаётся лишь подчиниться. Уж поверь, что такое Выбор, я знаю! — Древний облокачивается о столешницу и взгляд становится тяжёлым и мрачным, я чувствую себя лишним и выхожу из-за стола. — Против законов существования нам идти нельзя! Всё сейчас происходящее — это результат нарушения равновесия сил и опасность разоблачения оборотней.
Конечно, слыша их разговор, понимаю: видят они только друг друга, и то, с каким теплом хозяин дома смотрит на Вика, мне не нравится.
— Много лет назад, сколько уже даже я не припомню, стали рождаться волки, отличающиеся способностью чувствовать иначе, чем звери. Они научились ходить за грань, чтобы ускользать от преследования и охотиться. Теневая сторона помогала им получать умения и разум, а они питали её своей кровью. За дающуюся силу требовалось хранить тайну двойной сущности и беспрекословно следовать правилам. Один из вожаков по неосторожности раскрыл тайну рода и запечатлился с человеком после того, как девушка спасла его и выходила. Было много препятствий для союза, но они приняли решение быть вместе несмотря ни на что. Сила их чувств перенасытила Теневую, и чтобы взять ещё больше, Теневая сблизила их еще сильнее. Так зверь получил особый дар: совершать оборот в человека. Но чувствуя опасность за будущих детей, Высшие Силы оставили для оборотней лазейку: если их предадут, те смогут повернуть всё вспять, уничтожив следы своего существования. Волки привязываются не только телом, как люди, но и душой, и пережить предательство или разрыв им иногда не под силу. Могут затосковать, а могут впасть в слепую ярость. Миссию следить за равновесием и гармонией возложили на самого лучшего и мудрого не по годам ликантропа, выбрав его альфа-вожаком всего клана. Его наделили властью забрать по своему усмотрению дар оборота и стереть из памяти волков все навыки человеческой жизни. Высшие силы рассчитывали на человеческий страх при демонстрации силы и ярости ликантропа, когда теряется контроль при полной Луне, жутких страданий в обороте, убийств в припадке безумия…
— Но вышел облом, и человек принял и полюбил, усмирил страх и остался с оборотнем! — самого затошнило, с каким пафосом произношу, но это правда. Я, мать вашу, знаю всё, через что проходит Вик, чтобы иметь возможность быть со мной, и сам ломался под него не раз, и никакие предрассудки не заставят выбрать путь легче, если чувства настоящие. И бесполезно доказывать тем, кто не верит, что это правда, они просто есть, и всё. Теневая ошиблась в расчётах так же, как и этот Древний. Бойко сам того не зная, отказался меня отпускать. Вероятно, поэтому он и разделился. А Сила перестраховалась и сделала ответный шаг, демонстрируя своё превосходство — отбросила стаю к истокам, сделав волками.
— Имей уважение к силе духа и единению душ! — Древний темнеет ликом. — Союз человеческой женщины и ликантропа оказался крепче, чем кто-либо ожидал. Они дали начало сильному потомству. Но ветви чистокровных стали разрастаться, а в дальнейшем кровь смешивалась и разбавлялась. Таким образом тех, кто смог бы вынести бремя Рода, оставались единицы. Сейчас пришло время для Одного. Вик — сильнейший и мой преемник. Был. До встречи с тобой!
— Скажите ещё, что я Бойко родословную перепортил и наследия лишил?.. — Вик только голову опускает, стыдно ему за меня стало, Древний даже не поворачивается, но глаз у него дёрнулся. — А с вами-то что случилось, Уважаемый? Вроде не разрушаетесь, и вполне себе хорошо выглядите. Зачем вам преемник, тем более такой молодой и горячий? Он только стаей научился руководить, а вы ему скидываете ответственность за весь род. Парень толком и пожить в своё удовольствие не успел. Честно по-вашему?
Было ощущение, что меня держат в этом диалоге за дурака, и все волки Салана вдруг стали разменной монетой.
— Единственная возможность спасти Стаю — это отменить запущенное решением Силы возвращение к истокам.
— Как? — Вик подскакивает.
Меня этот вопрос тоже волнует, там Славка… и Кира с девчонками, которые уже родились и не виноваты, что древним маразматикам что-то там показалось… и Леон…
— Я знаю лишь шаги, сам их я не делал — не пришлось, — Древний разводит руками. Врёт же, гад! Цену себе набивает или доводит наши нервы до крайнего предела. У меня зубы заскрипели. — Сделать это сможешь только ты, Виктор, когда вернёшь себе память.
— Но тогда он останется до конца века привязанным к Салану и к своим обязательствам?! Скинуть на пацана всю многовековую ответственность — это свинство, а не волчьи законы!
— Всегда приносится немалая жертва, — теперь от Древнего исходит такая энергетика, что дымится скатерть на столе, но меня уже несёт.
— Да ебал я такой расклад!!!
— Дан, заткнись! — рявкает Вик, и на минуту мне кажется, он ничего и не забывал. Следовал туда, куда должен, готовя меня к такому последнему разговору.
Если зацеплю деда ещё парой наездов, то весь этот домик с травами вспыхнет как факел. А перевести дух надо. Внутри вибрирует и бьётся в замкнутом кругу сила. И не дай Всевышние, я её не удержу! С психу делаю, как обычно, полновесную и прекрасную дурь. Оттягиваю голову Бойко назад, в губы его целую, как жалю, матерюсь в них же, отскакиваю, пока парень в себя не приходит, и сажусь в дальнем углу. Волка глажу. Тот рычит, но терпит, видит — меня неотвратимо накрывает, а как это потом проблемно для всех вокруг, ему хорошо знакомо. Зато из угла мне отлично видно происходящее за столом. Вик ме-е-е-едленно возвращает голову в естественное положение и как-то виновато смотрит на «прадеда». Хотел бы я сейчас слышать его мысли. А свои заткнуть. Ещё хочу, чтобы стены избушки шататься перестали. Славка всегда говорил, что демон — не я, а я — это тот, кем сам хочу быть. Сейчас я хочу быть демоном и убивать. Сильно. До хруста в мозгах хочу! Но сижу на жопе, потому что больше не один. Знал бы Вик, насколько я развил самоконтроль на фоне всех наших пиздецов — испытал бы гордость.
Вик
Итак, главным действующим лицом в этом экшене, как не прискорбно, оказался я. Теперь понимаю, как это ощущать, что тебе по раскладу невидимых карт судьбы навалили гору ответственности. Так я — не герой. Если таковым был, то сейчас всё забыл. Обхватываю голову, не от отчаяния, нет! В поисках кнопки перезапуска. Если кто-то в моей башке копался, значит, было что искать. Помогали мне или прятали поглубже — этого не знаю. Сейчас нужно самому продираться через заслон амнезии. Волки, стая, Салан, оборотни. Если я был частью всего этого, а потом Дан встроился в мою жизнь и до сих пор рядом, значит, не блажь и не нужда, а… необходимость. Провидение. Поворот судьбы, тот который притянул в своё время оборотня к отчаянной человеческой девчонке. Шла Красная шапочка по лесу, а сзади тупой пьяный дровосек с топором и похабными желаниями. Если бы не выпрыгнул Серый волк из кустов… неизвестно, дошла бы внучка до бабушки. Посмотрела девчонка на волка по-иному и поняла, что эти глаза всякий раз следили за ней из кустов. Охраняли, берегли, в нужный момент спасая от беды. В левом виске щёлкнуло, будто ключ в замке провернулся. Внутри всё выхолодило, точно влетел в грудь порывистый ледяной ветер.
Древний внезапно встаёт, подходит к двери. Распахивает её настежь, не спросив, кто там. С рычанием мне под ноги метнулся грязный меховой комок. Волк из угла, скинув Дана, подбегает к нежданному гостю. Отупело смотрю на злого, ощерившегося волчонка, на шерсти которого ещё не растаяла изморозь. Бежал через Сумеречную! Один! Почему?! Настолько силён?!
— Таисия?! — Дан приседает и пытается взять волчонка на руки, она немилосердно тяпает за пальцы. — Что-то со Славкой? Или с Кирой? Рычишь… и как я пойму?! Переведи! — это он волчаре кричит сгоряча, как понимаю, от бессилия. Но и волк, и я недоумённо смаргиваем. Салан, Таисия, Славка, Кира — имена, как дробинки прошивают голову навылет, но это не помогает.
Древний вырастает рядом, как по волшебству. Он вообще начал странно в пространстве перемещаться.
— Пора, Вик! Тем более она сама за вами пришла! — и потом оборачивается к Дану. — Я говорил — ты слышишь только свои желания! Ты, который запечатлён вожаком и им инициирован! Ты же тоже часть стаи! И это был твой выбор, Демон! Тебя спрашивали? Нет. Тебя приняли таким, какой есть! Слушай! Где бьётся сердце Вика?
Я кладу ладонь себе на грудь. Стены вокруг сначала сжимаются, а потом расходятся. Уши закладывает, словно выныриваю из глубины. Дан выглядит нехорошо, и хоть режьте меня, но он сейчас с Древним схлестнулся по-настоящему. Лопается оконное стекло, хлынув на пол волной осколков, стены покрываются росписью трещин. Волчонок ошалело крутится, кусая всех за ноги, не разбирая, кого призывать, кого уважать, кого бояться. У стола надламывается ножка, и всё, стоящее на нём, съезжает на пол.
— Волки уходят в горы. Салан больше не их дом, Сумеречная им не открывает путь. Гном потеряет семью навсегда, если не решит сунуть всех в клетку и начать приручение, — в глаза Дана страшно смотреть, они чёрные с алым высверком, лицо деда уже наполовину страшная волчья морда. Он становится выше, раздаётся в плечах, ломается в позвоночнике, знаком вопроса нависая сверху. Меня незаметно запихивают на главную роль в триллер. Так выглядят оборотни? Так выглядел… я?! Дан тоже меняется, в нём хрустит каждая кость, а тело покрывается чёрной дымкой и теряет чёткие очертания, сила окутывает его и человеческого тела ей мало. Избушка трещит по швам, не выдерживая противостояния. Я уверен, что и Высшие Силы сейчас тихо под себя сходили, но молчат, не палятся. Такое они вряд ли планировали. Или всё по плану?!
Бью себя в грудь — перезапускаю сердце, бью ладонью в лоб, пытаясь сотрясением заставить себя вспомнить. Внутри, как перед взрывом, раскаляется каждая живая клетка. Если бы был простым человеком, видел бы всё так? Или прибитый страхом сидел бы в углу и ждал, пока отпустят-покалечат-убьют? Ведь никто не поверит в такой бред. Демоны! Оборотни! Тысячелетние старики в древнем лесу! Что-то заставляет инстинктивно обернуться… Все происходит за доли секунды. Дан с ошалелым взглядом и криком бросается на меня… Оскалив пасть, с другой стороны прыгает волк.
Нет.
Не на меня…
В меня!
====== Часть 7 ======
Дан
Что произошло — не берусь анализировать. Все вокруг давно перестали пользоваться здравым смыслом, опираясь только на инстинкты и эмоции. Когда увидел взгляд волка, даже через призму гнева смог переступить. Он все решил для себя. Решил настолько важное, не спросив и не обсудив, и мне сделалось по-настоящему страшно. За нас. Такие решения принимаются раз в жизни, и я пока не решил. Рано делать выбор. Поэтому и кинулся наперекор зверю, закрывая моего человека. Да, защищая, да, укрывая, рискуя получить удар сам: пусть хоть разорвёт, без разницы, но лучше так, чем потерять всё в один момент.
Я не хочу их слияния.
Я не хочу этого так сильно! До крика, до стона, до исступления. Оставшееся от Вика в звере, та его часть, которая меня помнит, поняла это быстрее, чем я.
Не отдам!
Волк сменил траекторию, когда я снёс Бойко и повалился на пол. Зверь пролетел над нашими головами и канул в открывшейся Теневой мгле. Она проглотила его с особой жадностью, заставив у меня дрогнуть сердце.
В себя прихожу, лёжа на Вике. Он, ударившись головой, также собирает себя в кучу. Освещение вернулось, ветер и треск стёкол стихли. Тишина стала могильной. Хозяин дома растворился и, чтоб он, сука, никогда больше не нашёлся! Гнев и злость кипят с нечеловеческой силой, меня неслабо лихорадит. Пара капель, и рванёт. Чертовски страшно! Я абсолютно перестаю понимать происходящее, ситуация выходит из-под контроля окончательно: не плыву по течению — тону, с каждой минутой погружаясь всё глубже на дно.
— Это сейчас что было? — выдохнув демонстративно шумно, скашиваю взгляд вниз, туда откуда слышен вопрос. Мой парень лежит совершенно спокойный. Совсем. Ему, как я понял, неплохо. Непонятно, но жить можно. — Ты зачем нас уронил?
Если он сейчас начнёт меня упрекать — выпорю.
— И в горе и в радости, помнишь? — голос пропал, горло перехватило, как ни стараюсь говорить громче, а дальше шёпота не могу пойти. Душу продам за поддержку. Недорого. Если она, конечно, осталась и кому-то нужна.
— Как-то с тобой только в горе получается. — Вик садится потихоньку, ненавязчиво вынуждая меня с него слезть. А я не хочу. Но приходится.
— Надо было, Бойко, выбирать кого попроще.
— Дан, я только что видел, как наш волк ускакал сквозь стену в неизвестном направлении. Напрягают эти фокусы!
Мир ненадолго темнеет. Я отключаюсь, а прихожу в себя, когда Вик трясёт меня за плечо. Перезагрузил систему, так сказать. Нервы сдали к ебеням. Если бы организм правильно не сработал — разнёс бы тут всё, и делу конец. А так ничего, ещё сидим. Чувство, правда, такое, будто самый близкий человек очень настойчиво ногтями рвёт сердце, мелкими, очень глубокими ранами, а затем сверху уксус льёт, а так ничего. Больно. Но это привычно. Теперь знаю, что Бойко не виноват.
— Могу попросить? — да что ж с голосом такое, командным лучше раздавать указания. Вик мне добродушно кивает. — Подбирай выражения. Хотя бы пока я в бешенстве.
— А ты в бешенстве? — хлопает ресницами. Как ему объяснить, что у меня мир рушится, причём не только мой, а заодно и наш?! Но Вик реально этого не понимает и не может понять, потому что в его мыслях «нас вместе» уже нет…
— Немного. — Утыкаюсь мордой в его грудь от бессилия. Ничего, потерпит. А он и терпит, видит же, что мне плохо.
— Пока нет, Вик. У нас нет права на ошибку.
— Конечно, Дань. Это я запутался, а не ты ищешь свою выгоду.
— Если скажу, что отстаиваю НАШИ интересы, а не только свои — не поверишь.
— Поверю. Наверное… когда-нибудь, если разберусь, — ворчит Бойко и отворачивается.
Нам вдвоём всегда было комфортно. Не удобно, как на диване сидеть, а именно комфортно. Не требовалось особой атрибутики, чтобы чувствовать друг друга. Тепло, заботу, страсть, привязанность, а ещё уважение. Вокруг всегда был пиздец: или его, как клещей, притаскивал Вик, или он приходил за мной. Но посиделки были неотъемлемой частью нашей жизни и ради этого, ради пары минут тишины и близости мы прошли многое. Так какого хрена сейчас всё наизнанку?..
Бойко потом не простит себе опрометчивого решения. А я всё ещё слышу в ушах хрипловатый насмешливый голос старика, который, надеясь вывести меня из себя, плеснул масла в огонь, сказав, что после соединения и принятия Виком своей судьбы, он может меня и не вспомнить. Так сказать, ему подчистят память для «нормально жить дальше». Я устал доказывать всему миру, что нормально без меня он жить не сможет. Но, видимо, не до всех дошло.
Придётся сделать всё, чтобы Виктор понял, во что его втягивают. Покажу ему настоящий мир оборотней. Я попытаюсь. И только после демонстрации, если Бойко скажет, что хочет оставаться вожаком своей озверелой стаи — приму это. Наверное…
— Дан, у тебя глаза чёрные. — Так и сидим на полу. Я медитирую, точнее жру себя, а Вик рассматривает, как давлюсь самим собой. Зрелище и правда так себе. — Жутковато. — А я улыбаюсь. — Сделай, как было, а?..
Растираю лицо и с трудом, почти за шкварник, затаскиваю в себя демона, он упирается, психует, и просит дать ему наиграться, но я непреклонен. Мир снова становится цветным, а не чёрно-белым. Это немного отвлекает от размышлений.
— На повестке два вопроса: где волк и как нам его искать? — задаёт вопросы, которые кажутся очевидными, но не совсем правильными.
— Его не надо искать, он сам нас найдёт, когда почувствует твою нужду в нём. Лучше озадачимся тем, как отсюда выбраться, и желательно туда, куда я задумал.
— А куда ты задумал?.. — интерес, смешанный с лёгким недоверием. Вик всегда был любопытным, а ещё никогда не проходил мимо того, во что можно хорошенько вляпаться. Мы так и познакомились. И природа его такова! Значит, и сейчас не отступит.
Встаю на ноги, тяну ему руку. Хватается и позволяет себя поднять. Сейчас, главное, без паники…
— Закрой глаза по-хорошему, — прошу на удивление нежно, Вик так забавно смущается, ненадолго сделав груз ответственности легче. Закрывает. Так по-детски доверчиво, борясь с упрямством, но закрывает. Что пытается себе доказать? Что смелый? Так мог бы у меня спросить, и так бы подтвердил. Но вместо того, чтобы осуществить задуманное, тянусь к нему и прижимаюсь к губам.
Быстрый поцелуй, даже без языка, но и этого иногда так много. Пусть как ритуал моего нетерпения. Отстраняюсь спустя секунду, дышу через раз, как пацан сопливый на первом свидании, улыбку хрен проглотишь. Вик глаза не открывает — видеть не хочет блядскую демоническую физиономию или окончательно отдаёт бразды правления в мои руки, и очень надеюсь, это не прощальный подарок.
— И как нам ЭТО поможет? — а вот стебаться его научил я! Вику, правда, не идёт это так, как мне, но улыбаюсь всё равно.
— Никак, это я опять для себя, — беру его за плечи, Бойко ладонями упирается мне в пресс. — А теперь действительно не открывай, пока не скажу.
В следующую секунду дверь за нашими спинами распахивается, и мы вываливаемся в неё, но падения не следует, ибо и пространство вокруг избы изменилось. Теперь это вроде камеры, в которой собраны разного вида твари, те, которым места в нашем мире нет. Но нет ещё такого существа, которое могло бы меня остановить.
Моё тело меняется, теряя человеческий вид. Вик это чувствует, крепче вцепляется в мою одежду, зажмуривается до искр в глазах, пока прорываемся сквозь сумрак. Попытки ударов беру на себя — пара царапин затягивается сразу. Здесь обитают низшие формы жизни, хоть и агрессивные, но того, кто мог бы быть угрозой — нет. Оборотня схватил за плечи намертво, никто не сможет ему причинить вред. Я не позволю. Даже себе…
Секунда — дело, и жёстко прикладываюсь спиной о землю. В этот раз сверху Вик, и как неудачно его колено прилетает в пах. Складываюсь пополам, прикусываю жало, чтобы не распугать все окрестности, и возвращаюсь в себя.
— Глаза можно открыть. — Бойко лежит на локтях и верхней частью торса — на мне. — Удобненько? — подмигиваю, его как ветром сдувает. — И кстати, это был не стояк, а сигареты!
— Мы где, Дан? — Отряхивается, расправляет одежду. А я ещё полежу. Голова кружится, неба не вижу, только серую грязную вату сверху, свалявшуюся в плотную массу, тяну к ней руку, но достать не могу.
— Добро пожаловать домой! — раскидываю руки, демонстрируя окрестности Салана во всей красе! Осенние полуголые деревья с тяжёлой влажной листвой в сторожевом кольце хвойных великанов, грязь вокруг после дождя со снегом (это мы ещё удачно упали на мшистый пригорок). Дятлы долбятся, словно спасают весь мир, сквозняк плетёт косы из ветра между деревьев — красота. Вот и у меня такая же кислая морда была, когда мне сказали, что жить тут придётся. — Хотя не, — глаза перестают слезиться, и я смог присмотреться, — кажись, промахнулись.
Ничего не происходит просто так. Это я уже понял. Скорее всего, кто-то отчаянно не хочет пускать нас домой. Боится, что именно там Вик может вырвать себе часть воспоминаний? Но пока оно и к лучшему. Хочу сам разобраться в происходящем. Понял вдруг: только вернуть всё назад — мало, надо ещё найти ту тварь, которая всё придумала, и убить. На этом холме закопать. Красиво тут! Хорошо будет лежать!
Достаю мобильный — удивительно, что работает — и сверяюсь с координатами. Радоваться или нет — ещё не решил. Но парой километров левее так удачно находится оперативный центр Кемерова, которым управляет не кто иной, как мой друг Славка! Хотя… посвяти его в суть проблемы, и он будет первым, кто засунет Вика в… Ви… волка и всё мне испортит.
— А с тобой точно всё в порядке?.. — поднимаю глаза от экрана смарта на парня, он слегка шокирован, видимо, эмоции на моём лице сменялись так же неожиданно, как и мысли вслух. — Сильно ударился, да?
— Переживаешь, куда я опять тебя затащил?.. — сам задаю вопросы так, чтобы получить правдивый ответ и расстроиться.
— Очень, — кивает. Вик всегда умел быстро адаптироваться к любой местности и ситуации. Врать мне только никогда не умел.
Смотрю на Бойко сейчас совершенно по-новому, понимая как никогда, что привязываемся мы к человеку не телом, а душой, и сейчас мне мало просто ЕГО телесной оболочки, мне нужно большее — его душа. Вся без остатка. Единолично. Именно это не даёт мне шанса смириться с предрешённой судьбой Вика и отойти в сторону, в дальнейшем надеясь, что всё у нас будет хорошо. Метка на моей шее не чешется и почти исчезла. А вот один из старых оберегов проявился чётче — это настораживает. Нечто выступившее против нас ломает и мою сущность. Счёт пошёл на часы, если не на минуты.
— Сейчас мы с тобой идём на романтический… — Вик кривится, — марш-бросок. Тут по пересечённой местности — пара километров. — Куртку я благополучно оставил в доме, он тоже, как раз согреемся. — Бежать придётся за мной. На зад любоваться можно, отставать — нельзя. В случае чего, тормози меня, но без разрешения никаких лишних действий, ибо находимся мы на охраняемой территории, и если нас поймают, то для меня у них есть очень невкусные транквилизаторы, а у тебя суперспособности в меховых штанах остались, так что отхватим по полной. В лучшем случае.
— А в худшем?..
— В худшем… — всего передёргивает. — меня в лабораторию на опыты, тебя… Вик, ты не просто так живёшь в лесу. Не просто фанат свежего воздуха и ЗОЖ. То, что бродит в твоей крови, оно опасно и неуправляемо, а то, чем не могут управлять люди, их пугает. Они стремятся это уничтожить. Это в их природе, пойми. Поэтому держись рядом. Я не дам тебя в обиду.
— Для мужика это звучит…
— По-пидорски, да-а?
— Я бы сказал… унизительно, но твой вариант тоже подходит.
— То ли ещё было в наши выходные… всё, молчу! — примирительно поднимаю ладони, пока присмотренный мною холм моим же и не стал.
Не спрашиваю, готов он или нет, Вик всегда был готов ко всему, к любым передрягам и трудностям. Часть этого было в него заложено природой, часть нажито благодаря тем, кто делал его жёстким и беспринципным. Не готов мужик был только к моему появлению в своей жизни, но тут — судьба, без вариантов.
Бежим на приличной скорости, хрустя травой и перепрыгивая через неровности ландшафта. Вик не отстаёт ни на минуту не из принципа шкуру рвёт, а в принципе — выносливый, в чём и убеждаюсь, к своей радости. Сила в нём всё же есть и куда больше, чем в обычном человеке. Не хочу думать, что Бойко останется беззащитным перед этим миром, если что-то вдруг пойдёт не так, или не станет меня. Невольно прислушиваюсь к его ставшему более прерывистым дыханию. Знаю, каким горячим сейчас стало тело, знаю, где сейчас нужно поцеловать, чтобы он остыл и переключился только на меня, даже знаю, как положить, чтобы у него не осталось шансов… Вытряхиваю из головы морок и беру левее. Лешачьи ловушки пропускаю, мой косяк, ещё бы немного — и остались бы во временной петле, погрузившись в подобие транса, хотя признаю — приятно, что вместе с Виком.
Люди никогда не любили нечей, не считая кучки фанатов Гринписа. Всё, чего они слабее — вызывает страх. Может, в этом сила сохранения и выживания человеческого вида, а может, способ их самоуничтожения. Но защитой нашего брата люди пользоваться всегда любили. Впрочем, я и не рассчитывал только на видеонаблюдение.
Дальше, сосредоточившись, сканирую местность. Особо опасные участки прошивают рябью в моём чёрно-белом восприятии. Их и обходим. К воротам центра подбираемся, когда почти стемнело. Центр представляет собой высокое одноэтажное серое бетонное здание, больше напоминающее ангар. Окон — по минимуму, да и то, только в административной части, всё остальное место было отведено под инженерные и производственные постройки типа архива, складов оружия и техники. Основная «начинка» этого места внизу, восемью этажами ниже: исследовательский центр и лаборатория испытаний, конечно же, служащая для общего блага, имеет отдельный вход — оно и к лучшему, и всё сообщество фанатиков и испытателей находится там. Вокруг только парковка и ничего, что могло бы привлечь внимание. За исключением высокого бетонного забора, через который проблематично перемахнуть даже нечу. И минимум охраны. Вот и сейчас никого не заметил. Отправляемся к запасному выходу.
Прохладный воздух одевает второй кожей, становится зябко и довольно сыро. Притормаживаю, искренне надеясь, что Бойко влетит в меня — совершенно корыстный план, признаю, но этот гад держит дистанцию и не отвлекается, как я, всякими мыслями, поэтому останавливается за метр, аж со свистом. Ухмыляется. Просчитал уловку, зараза! Показываю ему «фак», он отвечает тем же.
Странно, что это место сразу не признал. Вместе с Виком и сам нюх начал терять. Общее состояние — отстой. Держусь на чистом упрямстве и вере в лучшее. Да и тело двигается уже не так легко и уверенно. Голод подступил очень близко и смотрит глаза в глаза. Обычно, чтобы меня настолько опустошило, нужен не один месяц целибата, а сейчас силу сосут так быстро и старательно — только маты на языке. Творится нездоровая хрень, и это придумал не я! Где этот некий садист-виртуоз, и пусть не прикрывается многовековой историей. Уж я придумаю, как ему отплатить…
Кулаки судорожно сжимаются. Если бы мог нашему кукловоду вломить пару хороших ответных «благодарностей», то это бы спасло три пережитых ужасных дня. Знобит, лихорадит, мокрый, как мышь, про гигиену вообще молчу, спали когда последний раз нормально, не помню. Вообще прошлое, как в тумане: картинки есть, а ощущения притупились. Разнежился. Это Вик виноват. Одомашнил демона — стыд какой.
Свою клинику знаю: голод, нервное перенапряжение, ярость. Поцелуй — это даже не глоток был — дали подержать во рту и тут же заставили выплюнуть спасительную таблетку. Но это лучше, чем ничего. Усмешка исчезает с губ Вика, видит — со мной происходит что-то не то, как постепенно разваливаюсь, его это настораживает.
Чёрный вход специально разработан на случай необходимости, неприметный и удалённый от общей суеты, правда, необходимости бывают разные. Несколько магнитных ключей из портмоне Бойко сильно не удивили. Я всегда был запасливый. Ловлю себя на том, что мой волчара будто в квесте участвует: настороженно, но с интересом. Сомневаюсь, если бы упёрся, что смог бы его на аркане тащить за собой. Больше всего не хочу подключать подчинение — это бы сожгло последние силы, и доверие Вика утратилось бы, скорее всего, безвозвратно. А ещё я до судорог боюсь вызвать у него зависимость без чувств и превратить в робота с определёнными жизненными потребностями. Как представлю… даже сейчас волосы встают дыбом на всём теле.
Оглядевшись ещё раз, заходим с чёрного входа, благо не требуется скан сетчатки — в системе светиться никак нельзя. Реальность плывёт и кажется искажённой. Уже и сам грешу замороченностью, как и Бойко. Кто-то продолжает управлять, незаметно выстраивая нам путь: типа выбираем мы, а на самом деле — не из чего выбирать. Нас гонят по проторённому веками пути, только декорации меняют под настоящее. Почему мне кажется всё вокруг знакомым и одновременно мною отвергаемым? А ещё… я не чувствую страх от этого места, и это странно.
В центре в выходные работают только сумасшедшие учёные и врачи, хотя и внезапные оперативники могут нагрянуть с задания. А тут почти гробовая тишина… Напрягает. Звенящая в голове, разгружающая, дезориентирующая из-за отсутствия звуков. Нет никакой информации, нет этих звоночков для осторожного перемещения по этажам. Нет даже охранника на высоте… Странно. Слишком странно, чтобы сию же минуту уходить, но достаточно, чтобы напряжение взяло своё и скрутило каждую мышцу в ожидании удара.
Делаем пару десятков шагов по пустому, выбеленному до рези в глазах коридору, жду сирену о вторжении, пока пересчитываю наглухо закрытые двери, но тишина властвует. Чтобы хоть немного успокоиться, хватаю Вика за руку и, ускорившись, тащу до огромного лифта, доверившись инстинкту выживания. Двери разъезжаются и, лязгнув челюстями, принимают в своё брюхо. От перегрузки моргает свет, замкнутое пространство сдавливает морально, но панику удаётся сдержать. Ключом отжимаю кнопку «минус восемь». В этом месте даже отпечатки не хочется оставлять. Камеры всё равно засекут и запишут. Или их отключили? Вик интуитивно тоже не касается ни стен, ни поручней. Держится ближе. Присматривается, но иногда подвисает, как перегретый компьютер. После интенсивной пробежки от него исходит такой любимый мною жар, в противовес моему холоду, аж зубы ломит, как хочется отдаться прямо в лифте. До нижнего восьмого… войди он в меня… я бы кончил… Вот так быстро, парой тугих толчков… Судорожно вдыхаю и резко выдыхаю. Хватит! Чёртова природа будет глумиться всё сильнее. Не сдамся, пока меня хватит! Я сам назвался старшим, сам гарантировал защиту. Сомневаюсь, что Бойко, даже почти всё забыв, верит мне на сто процентов. Но он ведёт себя честно и примерно. А насколько меня хватит?..
Лифт довозит без приключений. Честно говоря, скрежета и внезапной остановки я бы не выдержал — психанул бы… Наш враг — отличный стратег и манипулятор, мать его. Он играет с идеальным покерфейсом, дышит глубоко, не сбиваясь, а ты задыхаешься, теряя контроль. И сейчас всё слишком просто и легко. Нет, я и раньше шатался по управлению без особых проблем, и к Славке приезжал, и когда Славки не было. Много тут интересного хранится, но чтобы так… Может, виной тому нервное напряжение последних дней и я себя накручиваю?
— Выходим или как? — Вик легонько толкает плечом. Двери медленно разъезжаются, приглашая в освещённый коридор. Сценарий по-прежнему без изменений. Тихо. Свет предостерегающе не мигает, нет металлических стуков, только звонкие щелчки пульса в висках. Серые, идеально выровненные стены, вытяжки на потолке и белоснежная плитка-мозаика на полу. Меня посещает полубезумная мысль, что мы идём туда, куда кто-то и планировал. Заплутали в нежилом картонном мире без запахов и звуков, точно подопытные в стерильном боксе. Идём в ловушку и не понимаем, где надо остановиться. Совершенно. Мы уже проиграли и доигрываем наши жизни без возможности сохраниться.
Пот катится по спине отрезвляя. Хрущу шеей и расправляю плечи. Живым не дамся!
Вик
На мой вопрос Дан кивает отрешённо и покидает лифт первым, следую за ним шаг в шаг. Пустынный коридор выглядит вполне безопасно, да мы, в принципе, пока ничего не сделали. Или… сделали, а я забыл? Офисных запахов ксерокса и кофе нет. Понятное дело — время ночное, но в таких заведениях деятельность не прекращается с наступлением темноты. Что там старик говорил… Неважно! Дан уверенно и быстро идёт вперёд, не смотрит на номера кабинетов, будто знает, что за дверью каждого из них. Да и вряд ли это кабинеты, скорее, складские помещения, потому что как только мы вышли, смогли увидеть крупную надпись «архив», висящую над головой. Неудивительно — если он тут завсегдатай. В самом конце коридора Волков открывает вполне обычную дверь. Без номера и опознавательных знаков. Я череп и кости увидеть не ожидал, но хотя бы что-то сверхъестественное, а не обычное хранилище бумажек, как и было написано, с рядами стеллажей вдоль стены и узким проходом между ними. Странно, что нас до сих пор никто не тормознул хотя бы окликом. Кроме нас тут вообще кто-нибудь есть? Или они знали, когда и куда мы придём? Ловушка?..
Дану тяжелее двигаться, слишком напряжён, думает — со стороны выглядит спокойно, но ощущение, что его атакует какая-то инфекция.
Дан
Архив — моё любимое место на Славкиной работе. Огромное помещение, где нет никого, кто нёс бы постоянную вахту. Система хранения стандартная, вся информация в программе, и найти нужную ячейку не составит труда. Комп правее, пройти всего метров сто от входа, дальше стеллажи стоят плотнее, а коробки больше и интереснее. Всё удобно оборудовано, и база данных такая, что хоть завтра планируй захват мира — всё есть. Полки с ящиками и удобными проходами позволяют разминуться при перемещении двум взрослым людям. Нет запаха пыли, система кондиционирования и очищения работает исправно, температура идеальная для комфортного нахождения, даже диван есть в углу, если придётся задержаться, но всё же… Что-то здесь не так. Как если бы у вас в доме похозяйничал вор и забрал что-то важное, но что, вы пока не поняли. Само вмешательство страшно злит.
Чувствую подставу, продолжает знобить. Тут раньше безвылазно дежурил сотрудник, потом всё закодировали и зашифровали, и надобность в этой ставке отпала. Садимся в кресла перед двумя огромными мониторами. Вик плюхается спокойно, я сползаю, как насаженный на кол. Истерия прыгает мне на руки и обещает устроить вечеринку, на которую приглашён только я. В последний момент решаю войти в систему под Славкиным паролем с его немого согласия. Кто бы меня укутал в себя? Дал любого настоящего тепла. Я не хочу вновь испытать то состояние боли и злости, бескостности и похоти. Уже забыл о позорных моментах прошлого. Вик меня заставил верить, что всё будет хорошо, и никак иначе. И вдруг посбивались все настройки без наших вводных и паролей. По сучьему велению! Ну что ж, кто там хотел, чтобы мы пришли сюда? Получи и распишись. Только помни, какие мы проблемные столетние детки.
Быстро нахожу нужную папку с файлами. Часть данных я сам туда заносил, поэтому не ошибусь. Ну что, Нео, опять две таблетки? Если там никто не покопался, то сейчас мы увидим в красках боевиков Вагнера на зачистке. От первых секунд оборота до завершения кровавой операции. Зрелище, мягко говоря, не для слабонервных. Вик смотрит в экран.
Вик
Включает мне видео без анонса и предупреждения. Все вопросы — потом. На экране репортаж из вполне живописного посёлка. Вместо староверов в самобытных одеждах, вижу вполне себе счастливых, здоровых, энергичных, физически крепких людей. Женщины, мужчины, дети, подростки, даже старики бодро занимаются каждодневными делами. И вроде бы вокруг лес и всё обязано быть невыносимо скучно. Но нет! Заняты, суетятся, кажутся нормальными. Не догоняю, что к чему.
Дан совсем бледнеет, скусывает ногти с длинных тонких пальцев. На его лице бессильный гнев, следом выдаёт тихое рычание, а потом переходит в состояние ахуя и даже обиду.
— И зачем ты мне это показываешь?
— Подменили записи. Должно было быть совсем другое. Но тут, бля, свой план! — хрипит в ответ, запрокидывая лицо в потолок, и, если сейчас не успокоится, разнесёт тут всё, поэтому забираю мышку и отодвигаю её подальше. Странное желание голода просыпается, по пищеводу будто пускают горячую воду, и сам становлюсь тяжелее. Наверное, я должен был что-то почувствовать, тело отреагировало, а память по-прежнему в коме, и я не знаю, как себя вести.
— Всё же хорошо? — не понимаю его негодования. — Смотри, народ, как в санатории: свежий воздух, здоровое поколение, сильные мужики, красивые женщины… Гармония!
— А изнанка этой гармонии, знаешь какая?! — он не успевает договорить секунду до резкого щелчка. Нас подбрасывает из кресел. Дан, рванув с места, подлетает к двери, прикладывает магнитный ключ, дёргает безрезультатно, срывается на мат. Минуты три изрыгает отборные ругательства на разных языках, но я почему-то всё понимаю.
— Обложили со всех сторон! Глумятся и тащат тебя туда, куда решили! Правду, суки, скрывают!
— Кто? — озираюсь, ощущение потустороннего присутствия морозом по коже.
— Да как бы тебе объяснить, чтобы поверил? Увиденное сейчас — это как макет для всех… Мир в мире. Это всё мираж. На видео должна была быть другая запись, а в центре — куча сонного недружелюбного народа. Я хотел, чтобы ты, делая выбор, знал настоящую цену. Осознавал её, а не геройствовал, как любишь это делать! Сейчас груз ответственности за стаю не давит, ты бы посмотрел на всё своими глазами. На бешенство, ярость, агрессию, боль! Да вот хуй мне! Нет ни оборотов, ни хруста плоти, ни треска костей, ни крови, ни камер для усмирения буйного молодняка! Только розы на ёлках не распустились — осень помешала!
— Успокойся! — меня беспокоит его состояние и, похоже, больше, чем самого Волкова. — В смысле это моя стая? Та, в которой я буду вожаком?
Щелчок.
Мигнуло электричество.
Комп начинает перезагружаться, а глаза Дана темнеть.
— Не смей… ничего… больше… забывать! — это даже не голос, это тоскливый скрежет. — Это же наша жизнь!
Снова щелчок.
Комп, не успев запуститься, снова гаснет. Так техника точно по пизде пойдёт!
— Дан! — три шага вперёд. Я ни разу не сволочь, и если вижу кого-то на грани взрыва, подойду и… Волков судорожно сглатывает в моих объятиях и обмирает, из сильного здорового мужика превратившись в обессиленного и потерянного, и на это нельзя реагировать безучастно. Странно, а я хотел оплеуху влепить. Честно. В себя привести, а в итоге сам растерялся. Тело решило иначе, голова даже не успела подать сигнал.
Дан пристально смотрит мне в глаза, я задерживаю дыхание…
====== Часть 8 ======
Вик
Я читаю странный код, по венам начинает струиться жар. Да, воспоминаний в голове, связанных с этим авантюристом, нет, но руки, когда обняли его, приятно закололо. Запах его волос и шеи будоражит. Даже эти пепельные патлы в сторону отодвигаю ладонью, чтобы губами мазнуть по зоне пульса. Дан отступает на шаг назад, смаргивая, словно к себе прислушивается. Вспоминаю его слова: лучше сдохнуть, чем секс из жалости. Осознаю, что делаю. Трезвый головой, пусть и колени слабеют.
Вдруг стала невыносима мысль, что он снова будет просить себя трахнуть. Более унизительного предложения мне ещё не поступало и, глядя на этого сильного неча, зная о его привязанности ко мне, даже подумать об этом противно. Да, я плохо представляю сам процесс, но сейчас нет категорической неприемлемости или разделения на женское и мужское. По легенде единственный, кто ему нужен, это я. А ведь Дан мог воспользоваться услугами кого угодно, но упрямо ловит мой взгляд, повторяя, что воздуха всё меньше и меньше, и его выжигает изнутри. Дан умеет быть убедительным, но на колени меня не поставил. А мог. Силой. И его забота, граничащая с тревогой, в какой-то момент просто разнесла. Не купила, а именно убедила. Он рядом, потому что беспокоится не только о себе. С первого момента не скрывал, в чём его эгоистичная нужда, и, наверное, сил и слов бы хватило увезти меня в какую-нибудь жопу мира. Но так не сделал. Что возбуждало. За чередой событий я понял это, оказавшись вместе взаперти. Будто система, должная нас разделить, шла через одно место, кода Дан оказывался рядом, и всё происходило в точности до наоборот. Как можно быть таким попаданцем, я не знал, но жить так непросто, и друзей заводить тоже, что говорить о чём-то большем. А у него это было…
Сейчас знаю — ему сильно требуется моя помощь, и совру, если скажу, что оказать её не хочу. Вот так вот, за пару минут работы мысли, разложил для себя целую кучу чувств. Передо мной красивое тело, приятная внешность, возможности, которые не пробовал (или забыл к чёртовой матери), его не получается не хотеть, и я уверен, в это желание макаю себя сам, он ни черта не делает, чтобы мне понравиться, и всё равно… побеждает. И сейчас… его глаза надо видеть. Он смотрит, словно переспрашивает, уверен ли я, понимаю ли, на что иду? Не отказывается, гад, даже не думает об этом, и не представляет, как разносит его слепая преданность. Интересно, я веду себя так же?.. Только с ним?.. С этим нечем, выбрав его одним из миллиарда живых?..
И я киваю головой, облизав искусанные губы. Дан хватает меня за руку и тянет по длинному проходу в самую глубину, где воздух более застоявшийся, хотя и работает сплит-система. Боится, что промедление стряхнёт возбуждение и остудит пыл, но ничего подобного не происходит, наоборот, с каждым шагом жар и волнение усиливаются.
— Раньше тут у дежурного стоял удобный диванчик… — рассеянно шепчет, а мне слышится: «Пожалуйста, пусть там остался этот диван, чтоб не на полу!..» — А иначе… А-а-а-а-а, и стол сойдёт!
Но диван стоит, где оставили, и, полагаю, много оперативников, до одури насмотревшись файлов, валились на него без сил поспать. Под рукой нет ничего: ни простыни, ни рубашки, но что-то щёлкает в третий раз и руки Дана поднимаются, предлагая раздеть его. Подцепив края, тяну водолазку вверх, рассматриваю светлую кожу, на вид кажущуюся плотнее, чем у людей, но на деле ещё чувствительнее. Опуская руки, провожу случайно по животу, он напрягает мышцы. Проступает заметный пресс, рассматриваю с пристрастием, оставив ладонь на теле, вторая, зажав одежду, опускается вниз. Не медлю, скорее, пытаюсь понять, что со всем этим делать?.. Как повести себя правильно, и не дать ему ложных надежд или не загнаться самому. Возбуждение парня видно невооруженным взглядом, про себя молчу: внутри всё замерло и пульсирует в сердечном ритме с каждой минутой всё быстрее.
— Помочь? — его вопрос без капли издёвки, поднимаю глаза и уверенно мотаю головой. Нет уж, как-нибудь сам. Не хочу, чтобы он подломился под меня, как в том видении у капота. Пусть будет настоящим. Таким, каким, возможно, он и был до всего случившегося, если оно действительно правда. Поэтому разжимаю пальцы и водолазка падает на пол, а руки мои ложатся ему на спину и шею, тянут к себе уверенно, что даже он теряется.
Алкоголь бы помог? Да. Но это было бы совсем нечестно, тем более мне хотелось видеть без эффекта «через размытое стекло» и чувствовать без допинга. Я обнял надёжно, крепко поцеловал в губы. Что почувствовал, ощутив его язык у себя во рту?.. Взрыв. Маленькая бомба в районе солнечного сплетения сдетонировала без осечек и сбила пульс. Дыхание разом закончилось.
Пока не потерял контроль, разрываю поцелуй, Дан прихватывает мои губы, прикусив напоследок, и только тогда отходит лишь для того, чтобы развернуться ко мне спиной. Легко толкнув, ставлю парня коленями на диван. Дан, всё поняв правильно, сам сдёргивает джинсы с узких бёдер и, прогнувшись в пояснице, ложится локтями на спинку. Он не просит больше того, что могу дать, не требует ласки или лишней близости, он до одури хочет именно секса и меня, и как же это подстёгивает действовать.
Я скидываю футболку и приспускаю свои штаны. Смотрю как зачарованный на белую спину Волкова с созвездиями родинок, с напряженными поверхностными мышцами, ямки на пояснице, поджарый незагорелый зад и раздвинутые бёдра, насколько позволяют джинсы. Провожу рукой вдоль позвоночника, Дан глухо выстанывает и падает лицом в согнутые руки. Это не нежность, а ободрение, или что-то вроде того. Не члена, он стоит, аж звенит, а духа. Мне предлагают какой-то, несомненно, новый вид секса, а я плюю на последствия. Не любопытство, это больше похоже на осознанное участие в реабилитации. Такое приятное, как тепло его кожи под пальцами, ощущение мурашек на шее и брошенного через плечо недовольного взгляда, упрашивающего перестать медлить и просто выебать.
Трусь пахом о задницу. Здоровый молодой организм реагирует полуэрекцией. Плоть наливается тяжестью и мучительно хочется передёрнуть, но вместо этого прижимаюсь сильнее к нему.
— Дан… А… Мне сразу вставлять?
— Нет, прочти три раза «Отче наш»… — глухо бормочет в ответ, обжимая свой член ладонью.
На висках у него проступает испарина, ему плохо от того, что становится хорошо. Примерно то же самое ощущаю и я, и, как никто, могу его понять. Невыносимо больше тянуть, хочется именно засадить, натянуть его на себя и вытрахать из него всю дурь, или правду, которая для меня была тайной.
— Вот завалялся и дожил-таки до своего звёздного часа! — между ног он просовывает серебристый пакетик с презервативом. Глядит через плечо, как я зубами цепляю краешек упаковки, надевая и раскатывая гандон по члену, остатками смазки на пальцах провожу по его промежности от ануса до поджатых яиц. Мне было бы тоже приятно…
— Отче на-аш…
— Бойко, ты скотина… — шипит сквозь зубы, пока ввожу головку, не лихача, но невольно заводясь от его гнева и в то же время покорности. Ну нельзя быть настолько распущенным и невинным одновременно. Никак. Это вообще не может умещаться в одном человеке! Так передо мной и не человек. Кольцо мышц расслабляется и принимает по миллиметру, сидит плотно, точно подгоняется под меня, растягивается и бледнеет, член проникает глубже, а я смотрю как заворожённый не в силах переключиться на что-то другое. Сжав задницу ладонями, начинаю плавно толкаться, проникая глубже, со следующим ударом ускоряясь. Дан ловит толчки на полпути и с каждым из них опускается грудью всё ниже, ближе пододвигая бёдра ко мне. Спасая его и себя от приступа непонятной вины, утыкаюсь лбом в тёплую спину, касаюсь влажной тонкой кожи губами, собираю кончиком языка пот. Странно, но Дан пахнет приятно, словно только что из душа, и меня не интересует морок это или естественный аромат его кожи. Всё перестаёт интересовать. Вообще не узнаю мир, полностью сосредотачиваюсь на ощущениях — на динамичных толчках, его сорванном дыхании и своих блядских шумных выдохах.
Его колени и бёдра дрожат — приятно осознавать, что тебя именно хотят, а не терпят вторжение как лекарство. Дан вскоре поднимает голову, дышит часто и рвано, смешивая выдохи с тихими стонами, совершенно не сдерживаясь. Поворачивается ко мне, закусив губу, и во взгляде читается столько всего, что смотреть больно. Он будто видит насквозь, подпускает к себе ещё ближе, и вместе с тем там столько нежности, что сбиваюсь с ритма и тяну его на себя сильнее, засадив по самые яйца. Прихватываю кожу на его плече зубами… Странный первобытный жест — оставить ненадолго следы обладания. Но не кусаю, лишь мечу засосом. Он стонет громче, дрочит себе отчаянно, сильнее прогибаясь и давая понять — я делаю всё правильно. Меня оглушает запах, голос, ритмичные шлепки, блядский закатывающийся под ресницы взгляд и то, как бешено бьётся его сердце мне в ладонь, когда поддерживаю его снизу.
— Хватит сдерживаться… — каждое слово на выдохе. — Выеби сильнее! — он не помнит, что у меня с ним первый раз, сам подмахивает, подстраивается, принимает и даёт больше, чем берёт.
Так не сыграешь. Невозможно так притворяться. Собственное сердце пульсирует где-то в горле, импульсом бьёт в висках, и капелька пота ползёт по скуле… И внутри… всё готовится к горячей сладкой разрядке. Нещадно наваливаюсь на поясницу Дана, оттягиваю свой оргазм, чтобы сильнее разогреть его, растереть внутри до взрыва, заставить первым плеснуть в ладонь семенем. Сжимаю его крепко, почти обездвижив. Я сам, я всё сделаю сам… Но в глазах темнеет, толчки, недавно динамичные, замедляются, ритм идёт на хуй, а звон от соударения тел становится только громче и, кроме них и стонов парня, таких откровенно жадных, ни черта не слышу. В какой-то момент ловлю жар-птицу-эйфорию, толкнувшись в него особенно сильно, словно весь хочу оказаться в нём, выстонав в унисон с ним, кончаю остро и резко, как кипятком, вскрикнув, освободив горло. Дан кончил в ту же секунду, что и я, забился подо мной и, потеряв счёт времени в приходе, продолжал дрожать и сползать на диван. В моих руках стал казаться таким маленьким и израненным, что я продолжил его обнимать, грея собой и успокаивающе поглаживая по животу. От липкости на пальцах нет отвращения, только усталость, вымотанность, а ещё желание как-то облегчить Дану жизнь.
Вытеревшись наспех влажными салфетками с рабочего стола, наевшийся инкуб вырубился почти сразу, честно предупредив, что ему надо перезагрузиться. Попросил никуда не отходить и вообще ничего не трогать, пока не проснётся. Я честно пообещал быть послушным и честно спиздел. К этому моменту у меня накопилось много вопросов, но когда Дан был рядом, мне отказывались давать ответы. Возможно, его отключка поможет разобраться хотя бы с какой-то их частью.
Парень, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в свои руки, спит. Его дыхание ровное, он почти не двигается, и больше походит на то, что он в коме, нежели во сне. Рассмотрев ещё раз засос на его шее, сам у себя спрашиваю, хотел бы я все это повторить. И ответить «нет» не могу. Укрываю его своей рубашкой и отхожу к компьютеру, надо немного поработать…
После нескольких часов беспрерывного изучения файлов я обессилено откидываюсь на стул. Руки ослабевают, силы заканчиваются все разом, даже смаргивать тяжело, глаза режет, словно в них сыпанули песка, а ещё этот ком в горле…
Простая система архивации дала понять, где можно посмотреть информацию по оборотням. Криминальные хроники с участием стай, списки ликвидации, сломанные в обороте кости, сходящий с ума молодняк в первых гонах, несовершенство системы управления, использование нечей в роли пушечного мяса — я всё это увидел своими глазами. Горы трупов и своих, и чужих, бессмысленные смерти, пепелище вместо посёлков, боль и утрата. Сам оборот и сложности с ним мне показались незначительными на фоне глобальных проблем. Дан помог. Его болезнь, особенность его сущности, помогла понять, насколько каждый биовид уникален, и приходится жить с тем, что дано природой. К этому оказалось так просто прийти, особенно увидев реальную съёмку жизни стаи. Семьи с детьми, быт, хозяйство, обряды, мне ещё непонятные, но всё было по-настоящему. И как бы не рябил экран и не пытался стереть запись, картинка шла и шла, а я всё больше убеждался в правильности своего выбора и в готовности защищать тех, кто в этом нуждается, чтобы статистика жестокости перестала пополняться новыми эпизодами. Чтобы нечи, которые без команды никого не трогают, могли жить спокойно. Дан меня поймёт. Он меня понял, раз остался со мной до конца.
Вдруг чувствую чьё-то присутствие. За спиной. Почти неслышные шаги, едва уловимое дыхание, а ещё этот сладящий кровавый запах смерти. Но обернуться не успеваю, всё происходит в считанные секунды.
Дан
Просыпаюсь от холода. Градус в помещении упал, одежда не спасала, руки и ноги сильно замёрзли и плохо двигаются. Первым делом, как только открыл глаза, нахожу Вика в самом начале архива. Он спит на стуле перед прошиваемым рябью монитором, положив локти на стол, уронив на них голову и не двигаясь.
В голове шум, словно вода капает со сломанного крана. Кап-кап-кап — прямо в мозг, но источник звука не вижу. Надо определить, откуда шум, чтобы не разбудить Вика. Для начала пробую встать. Приложив все усилия, получается только сесть. Руки безвольно ложатся вдоль туловища, нога подворачивается, ужасно неудобно, и как я ни стараюсь — не могу пошевелиться.
Вику, наверное, тоже холодно, надо бы его укрыть.
Нащупав рубашку Бойко под собой, сжимаю её пальцами, но ткань выскальзывает и падает на пол.
— Вик… — зову севшим голосом, изо рта пар валит и сводит челюсть. Он меня не слышит, слишком тихо говорю и нахожусь далеко. — Виктор… — даже кашель глохнет в грудине, и лёгкие сводит до конвульсивных дёрганий тела. Я должен его разбудить, но тяжесть, сдавившая плечи, непосильна. И этот ужасный звон капель, прямо по нервам…
Ищу глазами источник звука, по стенам, между стеллажами, куда хватает взгляда или куда могу повернуть голову, мимо стола, над головой Бойко. Кто-то ведёт мой взгляд, показывая, куда смотреть можно, опустить его ниже не получается. Настырный некто, обладающий безграничной силой, держит за подбородок.
Шорох совсем близко. Слева. А ещё… запах мокрой от крови шерсти, который никогда не забуду… Паника охватывает молниеносно. Злости становится в разы больше. Её хватает, чтобы дёрнуться вниз и, упав на пол, проползти пару метров. Утыкаюсь взглядом перед собой и не могу отвернуться, не могу снять видение, вообще ни черта не могу. Передо мной силуэт зверя чуть левее стола, кровавые следы, такие заметные на белом кафеле и… Капанье становится громче, будто вытаскивают пробку из ушей. Следую за звуком, но закрываю глаза. Я закрываю их, потому что всё это неправда.
Этого быть не может, я точно знаю, так не бывает.
Но кровь Бойко всё капает со стола на пол, а его плечи совсем не двигаются, как если бы он не дышал. Он же просто задержал дыхание. И жёстко порезался о бумагу…
Тварь, идущая на меня и скалящая окровавленную пасть, не могла причинить ему вред.
Никто не мог, ведь я был рядом.
Я должен был его защищать и беречь, но вместо этого… всё время было что-то вместо этого: дела, принципы, проблемы. Я должен был быть рядом, а не глотать злые слёзы отчаяния, как сейчас.
— Вик… — ещё одна попытка: протягиваю руку, только поднявшись, поскальзываюсь на крови и падаю вниз, ударяясь лицом о пол.
Время замирает. По щелчку из меня вынимают внутренности, оставив только пустую оболочку. Темнота и боль так крепко обнимают, что я стону. Всё теряет смысл за секунды. За какие-то, мать их, секунды мир рушится, и катись он к ёбаной матери! Я не приму его другим!
Зверь подходит вплотную. Обдаёт лицо смрадным дыханием с привкусом мёртвой плоти. Перевернувшись на спину, смотрю хищнику в кроваво-красные от ярости глаза и, как никогда, хочу свернуть ему шею. Я так сильно этого хочу, что находятся силы рвануть на зверя, жаль, только поздно. Волчья реакция обходит демона, а может, его ненависть сильнее в сто раз. Клыки вонзаются в тело и рвут её. Рывок за рывком: плечо, живот, бедро. Кровь пропитывает одежду, раны не заживают, как будто этот адский холод заморозил даже регенерацию. Последним остаётся горло. Зверь так долго вгрызается в него, что едва не откусывает мне голову. Кровь хлещет из порванных артерий, заливает пол, брызжет на лицо. Я лежу и считаю секунды. Когда досчитываю до трёх, глаза закрываются, а зверь, стряхнув с пасти мой вкус, направляется к Виктору и одним прыжком кидается на него, только…
Рывком меня выдёргивает из состояния, похожего на транс. Подрывает как на гранате, и только нечеловеческим усилием, вцепившись в подлокотник дивана, удерживаю себя на месте. Тот же архив. Тот же диван, стол, Виктор, сидящий за ним перед монитором, положивший голову на руки — будто дремлет. Экран не рябит, а от бездействия погас и зияет чёрным квадратом. Но это был не сон. Я знаю, как ощущаются сны, даже если под препаратами, я сам в кошмарах почти каждую ночь, и увиденное было, сука, взаправду! Но сейчас Бойко дышит, спит уставший, измождён, морально истрёпан, но дышит! И катись к чёрту любая реальность, если там я не буду слышать этого дыхания!!! Хотя бы на расстоянии…
Будто услышав нужный сигнал, открывается теневая, и оттуда бесшумно выходит вторая сущность Вика. Лохматый, с остатками тающего прямо на ходу снега, волк топает ко мне, не забыв осмотреть Вика. Он тоже волнуется, это видно, и понимает, как никто, что проблемы из-за меня у него случаются чаще, чем хлопоты с полнолуниями. Я бы тоже меня ненавидел. И глотку бы грыз, и пытался бы избавиться. Всегда. Пока мог бы бороться. От всего на свете я Вика не смогу защитить, а он сможет. Он его сила. Его смысл. Его правда. Его часть. Не я. Тогда почемутак хреново как никогда? Почему ноет каждое сухожилие, тянет и выкручивает, сил нет устоять, падаю обратно на диван, где совсем недавно был счастлив. Я. Был. Счастлив. Рядом вон с тем парнем. Просто был, без условий и пожеланий, без каких-то усилий и хитростей, абсолютно счастлив. Как и в том ебучем лесу, засыпая на шишках с еловыми иголками на и в жопе.
Такое бывает.
Нам не суждено.
Нас создали друг для друга, чтобы преподать урок. Есть что-то невозможное для «долго и счастливо».
Его урок — стать сильнее и, заботясь обо мне, понять своё истинное предназначение, стать опорой для стаи и возмужать, а меня… меня нужно было научить жить и эту жизнь любить. Быть её частью, а не стараться уничтожить мир из-за своей несправедливой судьбы. Возможно, сделать что-то хорошее. Хотя сейчас больше желание спалить всё дотла, а пепел закопать глубоко, чтобы даже сам не нашёл. Единственное… я ничего не хочу забывать. Всё прошедшее, всё пережитое: наше приключение, крики, скандалы, драки, близость, чувства, то, какой горячей бывает его кожа после бега, как он стонет, кончая, и как всегда пересаливает яичницу. Как ворчит, что снова не сплю, или беспокоится по той же причине. Каким бывает в гневе и пьяным, хотя последнее случается редко и в основном с моей лёгкой руки. Каким бывает счастливым. Моим. Со мной.
— Я отпущу его, — говорю достаточно тихо, чтобы не разбудить Бойко, говорю зверю, вставшему напротив и смотрящему на меня из темноты своих звериных глаз непонятным нечитаемым взглядом. — Уйду в сторону, — киваю и ухмыляюсь тому, насколько Вик сделал меня лучше, и как же я ему за это не благодарен. — Он никогда мне и не предназначался, — голос садится, невидимая рука берёт за горло и легонько сжимает, мешая говорить. — Я буду неподалеку… — всё, сел.
Опускаю голову вниз. Сейчас надо сделать глубокий вдох. Перевести дыхание. Побыть одному немного и собраться. Но ни хрена не получается. Трясёт всего и колотит, сердце замирает от каждого слова и колющей болью напоминает — всё ещё живой. Оно отказывается без Вика биться. От этого и силы на исходе, и из глаз вода. Без шмыганья носом, без истерик, без вздохов. Вода, которая бежит и бежит, и должно становиться легче по законам жанра, а мне всё хуже. Пустота внутри растёт, и я помогаю ей стать больше. Сам с мазохистским наслаждением, принимая и эти чувства, потому что связаны они с ним. Такой вот пиздец. Это конец всему. Во благо. Но ебись оно, это благо, конём, и будьте все прокляты — я вас ненавижу!
Волк утыкается носом мне в макушку и ерошит волосы. Это решение нелегко даётся и ему. И ещё не раз зверь замрёт в человеке, пока тот будет переживать чувства, которые не помнит, но и не чувствовать их не может.
— Береги его, — через силу поднимаю руку и треплю его по холке. Жёсткая шерсть так привычно царапает ладонь. — Давай только быстро. Как пластырь снять.
Теряю тепло и себя теряю, поднимаю лицо, когда перестаю чувствовать дыхание зверя на себе. Вытираю глаза. У демонов они не бывают красными от слёз, демоны вообще не плачут, так что вычеркнем этот момент из биографии.
Откидываюсь на спинку дивана. Слежу, как с каждым шагом зверя рушится моя жизнь. Красиво рушится, грациозно, мощно, зрелищно. Особенно, когда встав за спиной Бойко, зверь замирает, оборачивается на меня и смотрит… смотрит так знакомо, я даже на секунду даю себе шанс поверить, что это мой Вик, и сейчас он осуждает моё решение, просит бороться, хочет разразиться одной из своих воспитательных тирад, но видение проходит так же быстро. Одним прыжком хищник растворяется в человеке, окутав его ненадолго светлым облаком дыма.
Вожак поднимает голову и выпрямляет спину. Крутит головой по сторонам, а я до сих пор вижу, как в моём видении у него из разорванного горла капает кровь. Он живой. Немного в недоумении и раздражён, что потерял счёт времени. Потом находит глазами меня. Я ухмыляюсь. Больше ничего не остаётся. Улыбка становится шире, когда слышу:
— Вы не подскажете, где тут выход?..
Замок щёлкает, как по команде, и я киваю головой на дверь. Оборотень встаёт и уходит, пока идёт — трясёт головой и трёт глаза. Наверное, мигрень.
А выхода тут нет. Это как лабиринт, войдя в который за тобой закладывают вход. Игра без победителя. Цель — занять время.
Вожак проходит мимо даже не обернувшись. Вику сейчас не до меня. Как перестроили его память, знает только тот, кто это сделал. Но так будет лучше. По крайней мере пока. Я дам Бойко время доказать всем, что именно ему нужно. Я не уйду. Буду неподалёку, если понадоблюсь, больше не стану попадаться на глаза, пока не пойму, что пора. Пока не найду… кто всё это начал и не сотру его с лица земли. А пока Бойко будет жить. Своей новой жизнью. Без меня. У него всё получится. А я ещё полежу тут немного, совсем чуть-чуть, и тоже начну, правда, только ещё пару минут…
— Ты долго будешь тут штаны просиживать? — Славка возникает из-за спины как чёрт из табакерки, и не хлопнуть его с локтя удерживает только стаканчик с кофе, поставленный передо мной. — Волков, ты жить тут собрался?
Скептически осмотрел архив, видоизменённый мною за два года. Почему нет? К дивану я привык, дополнил его холодильником и столом, на котором удобно банкам с выпивкой, в зависимости от настроения алкоголь заменяется газировкой. Душ есть у Славки в кабинете. Мне много не надо. Единственное, что здесь запрещено — курение. Поэтому именно этой пагубной привычке можно сказать спасибо, что я вообще выползаю на свет божий хлебнуть свежего воздуха.
— Вроде никому не мешаю, — пожимаю плечами и убираю очередную папку на тележку. Рукописи настолько древние, что рассыпаются в руках, но главное, я их уже прочёл — восстановим!
— Как ты можешь кому-то мешать, если сюда все боятся зайти?
— Кусаюсь?
— Орёшь по ночам.
— Кошмары, — снова повторяю простое движение плечами и тянусь за следующей стопкой листов. Сколько я уже перелопатил? Не сосчитать. Сколько тварей выловил лично. Сколько из них были неразумны и опасны, так что их ликвидация была даже кстати, но нужного мне как будто не существует. — Как дела дома? — надо ненадолго переключиться, возможно, тогда ответы выберутся на поверхность.
— Нормально. Девчонки всё время хотят с тобой познакомиться. Не надумал к нам?..
— В Салан?.. — кожу неприятно укололо, как будто искрами от костра осыпало. — Меня ещё в волчьем логове не хватало, — отмахиваюсь и собираюсь перевести тему, хочу спросить про позавчерашнее дело и всех ли поймали, но вместо этого… — Как там вожак?..
— Бойко? — Как будто их сотни. Киваю. Очень хочу пить, отпить остывший кофе и промочить горло, но сижу не двигаясь, чтобы не выдать волнения. — Отлично. Женится на выходных. Я чего и пришёл, он скоро заедет за мной, у меня колесо спустило, а запаски нет, меня не будет недельку. Надо отдохнуть…
Звук выключают, и это правильно. Фоном обрывки фраз, что-то про гостей, угощение и хороший выбор невесты.
А он и не делал никогда плохих, за исключением меня.
Пальцы дрожат, Славка замолкает и помогает прикурить. Хмурится. Знает, что через пять секунд сработает противопожарная сигнализация и нас зальёт водой. Всё никак не привыкну, что чего-то нельзя, но сейчас мне жизненно необходимо затяжками затолкнуть в себя всё, бьющее фонтаном наружу.
Ничего не поменялось. Я всё так же болен им и проклинаю тех, кто, зачищая его, смог взломать мой код и снять с моей сущности запечатление на Вике. Я больше не испытываю голод в отсутствии своего партнёра. Замер в одном моменте и не развиваюсь дальше. Могу обходиться, как раньше, медикаментами или по старинке — драть всё, что плохо лежит, но колёса помогают лучше. Не наесться, а просуществовать ещё немного. Потому что у меня была цель и вера. Вернее, уверенность, что смогу!
Вода льёт с потолка, сигналка предупреждающе пискнула и тушение почти сразу прекращается. Славка сам вводит код и отбирает сигарету. Ругать меня бесполезно, он знает, но попсиховать для него всегда святое дело.
Так плохо мне не было уже давно. Очень. Душа в клочья, она оказывается всё-таки есть, только была не у меня, а у Бойко на хранении.
— Тебе бы развеяться. Может того… на свадьбу?..
— Нет, спасибо. Ещё поработаю.
— Работай, — собеседник стряхивает воду с лица и облизывает губы, — Только здесь, под присмотром. С командировки в пещеры я тебя снял.
— Знаю.
— Оттуда ещё никто не вернулся, и рисковать сотрудниками Управление не будет.
— Ага.
— И сдай табельное оружие. Мне. Сейчас.
Открываю справа ящик, подумав, отдаю один из стволов и закрываю обратно. Там ещё два, но это неважно. Оружие всё равно бессильно против нечей, тут больше подойдёт артефакт. Поднимаю голову, Славка раскрасневшийся и злой, бесится вполне законно.
— Слав, при всём моём уважении, иди на хуй со своим управлением. Куда мне надо, я и без приказа дойду.
Разворачивается и уходит, крикнув напоследок, что торт со свадьбы мне не привезёт.
«Голову невесты привези, я оценю. Или жениха целиком!»
Хотя зачем везти, от Славки им фонит за километр. Скорее всего, отсюда они поедут вместе с другими членами стаи.
Каждый вечер лежа в бессоннице, думаю о том, почему поступил подобным образом. Почему отошёл в сторону, хотя это против моих правил? И всегда ответ один и тот же: потому что так было правильно. Не таким важным стала потеря воспоминаний обо мне, куда больше меня задело то, что и этот Виктор, и тот, который очнулся в нашей квартире, когда всё началось, рано или поздно может в меня влюбиться. Он был на полпути ко мне. Считал ли я предательством такой исход? Да, считал. Мой Вик был другим, и чувства мои были сильны к нему, а не к этому совершенно чужому человеку. Будет ли лицемерием держать возле себя кого-то, позволив ему влюбиться, когда сам навсегда отдал себя другому? И несмотря на то, что обе эти личности были в одном теле, предать нашу связь с Бойко я не мог. Возможно, это единственное хорошее сделанное мною для него.
Не появляться в его жизни — это ведь немного, но как же это сложно, особенно, когда стая всем управленческим составом являлась сюда. Они приезжали неожиданно, предлоги были разные, иногда надуманные, и я несколько раз чуть не нарывался на Вика в коридоре, чудом уходя от встречи. Мне было бы трудно видеть, как вожак смотрит сквозь меня и не узнаёт. Мне всё ещё больно, и раны на сердце продолжают кровоточить. Сколько ещё так выдержу — не знаю. Но не хочу оставлять Бойко одного в этом мире, который его предал. Сначала нужно кое-что проверить, и друг мне в этом помог.
Помог бы и демон. Но его не смог пока найти. Никто в Управлении не помнил ни его, ни Макса. Даже жители Салана вернули себе свои прежние жизни, все жили, как раньше, за исключением того, что никто не знал обо мне. Никто, кроме Славки и Управления, в котором я оказался восстановлен. Как будто я был программной ошибкой, которую наконец стёрли из жизни стаи. Вот и их следов нигде не было. Это наводило на определённые мысли, которые озвучивать вслух не решался. Всё прояснится сегодня. Придется рискнуть.
Шагая по коридору, ищу, куда бы поставить пустой стаканчик. Кофе был отвратительно сладким, Славка специально взял тот, который терпеть не могу, но глюкоза здорово подкармливает перегруженный мозг. Хочу заставить его самого употребить это пойло, но гном ушёл к себе заказывать новое колесо. Старое ведь я пробил, не дав ему уехать одному, можно сказать, вынудил просить о помощи, тем более вожак собирался к его жене. Мне хватит этого времени, чтобы сделать задуманное. Должно хватить.
Стены все ещё давят. Мало света, мало воздуха, из-под кондиционеров он неживой, им не надышаться, поэтому выхожу на улицу и с удовольствием прикуриваю. Ранняя весна.
Без куртки прохладно, но если недолго — можно. Дым сизой струйкой тянется вверх к облакам, солнце уже село, день решил, что с него хватит, и как же я ему завидую. Взять всё и бросить — и за горизонт вместе с солнцем! А с утра — начать жизнь заново. Только жизни и не было, пока в ней не появится смысл. Предполагал, что Вик надолго один не останется. Ощущая в душе пробел, захочет его заполнить. Я обещал себе потерпеть, но на деле струсил и сломался. Как же чертовски не идёт Бойко быть на ком-то, кроме меня. Ухмыльнувшись, затягиваюсь покрепче. Оборачиваюсь на хлопок двери позади... Давлюсь дымом, да так, что от кашля слёзы на глазах наворачиваются.
Не готов был его видеть. Ждал. Но не был готов. И что это, если не судьба?
Бойко стоит и смотрит на меня. Небритый и взмыленный, как часто бывает после суперважных заседаний с людьми, которым рычанием приходится доказывать свою правду. Стоит и… да твою-то мать, курит! А дальше что? Наркотики и беспорядочный секс?.. Нашёл, с кого брать пример!
Я знаю, то, что сделаю сейчас, многое изменит. Изменит во мне. В истории. Возможно, и в мире. Поэтому и иду на негнущихся ногах с бешено колотящимся под горлом сердцем. Поэтому, оказавшись рядом, сначала забираю сигарету, вышвырнув её к ёбаной матери, и в глаза ему смотрю, такие же удивлённые и такие… чужие.
И только потом выхватываю нож и ударяю его в грудь!
В считанные секунды всё меняется. Вик падает, как подкошенный, я успеваю подхватить его у самой земли, придержав за шею, не позволив удариться головой. Клинок сел глубоко в груди, мешая дышать. Оборотень хватает воздух ртом как рыба, выброшенная на берег, но крови нет. Всё верно. Её и не может быть.
Я подтягиваю его к себе, ещё теплого, и прижимаюсь к губам. Ему всё равно больно, агония настоящая, и я её чувствую. Пропускаю через себя страдания сильного тела, немой вопрос и непонимание, с которыми смотрят такие родные глаза.
— Прости, — жалкий скулёж ему в губы. — Так нужно…
Когда его дыхание почти останавливается, а я начинаю паниковать и впадать в истерику, нас наконец накрывает темнота.
— Дыши, Дан, просто дыши! — умоляет знакомый голос, в то время как хватаюсь за грудь и пытаюсь её разорвать, чтобы кислород мог добраться до лёгких. — Слышишь меня? — некто трясёт за плечо, я, отбившись, сбрасываю с себя чужую руку и наконец могу видеть. Следом возвращается возможность вдохнуть, и воздух так стремительно врывается внутрь, что вытолкнуть его получается только с криком, а после наваливается звенящая тишина и слабость до судорог.
— Сейчас спокойно, — просит Леон, это его я отшвырнул к стене. Рядом стоит бледная заплаканная Мирра, а на полу — мохнатые волчары-близнецы жрут мои дизайнерские туфли. — Возьми себя в руки, — мужчина просит очень мягко, продолжая стоять на месте. Та чернота, показавшаяся мне ночью, сейчас со стен сползает ко мне и впитывается обратно. Убираю когти, прорезавшие лезвиями постельное и матрас, глаза снова видят в цвете, и то, что они видят, им не нравится.
Наклоняю голову, чёлка падает на глаза, но я и так знаю — его тут нет. Постель давно остыла.
— У меня два вопроса, господа. — Спускаю ноги с кровати, состояние — как после комы, мышцы атрофировались и не двигаются, в голове туман. Тянусь за джинсами и пялю с трудом на голое тело, застёгивать уже сил нет. — Первый: где мой мужик? — я спокоен, правда, окно трескается и вылетает наружу хлопьями стеклянного конфетти. Никогда не любил пластик, стекла куда эффектнее. Найдя лазейку, ветер сразу врывается в комнату. — И второй: какого, блядь, хуя?!
И встал бы, и заорал, но так восхитительно кружится голова, что я ещё посижу.
====== Часть 9 ======
Дан
Начинает говорить Леон, понятное дело, по старшинству и по глубине понимания всей ситуации. Мирослава тоже опытный управленец и юрист, но сейчас женское сердце подвело, и нервы сдали. А двое пацанов, слегка повзрослевших в переделках благодаря моему появлению в жизни Бойко и всех остальных, ждут команды старших. Это они с виду яйца отрастили, будь здоров, при такой экологии, в режиме постоянных физических нагрузок на свои годы не выглядят — дурь прёт как на дрожжах. Правда, Паха теперь смотрит одним глазом немного жёстче и пристальнее, а ведь раньше Лекс был намного серьёзнее. У Пашки развился исключительный нюх и интуиция. Вкупе с аналитическими способностями брата — молодые волки подают уверенную заявку на основной состав мозгового центра стаи. Последние события привели к гибели части старейшин, кроме того, времена изменились, и волки старой закалки ориентируются медленнее. Пацаны же быстрее примеряют ситуацию, и чаще их импульсивные советы и решения эффективнее выводов стариков. Но Леон со счетов никого не списывает. Так в моём представлении и должен выглядеть вожак стаи. Но зная обо всех достоинствах, Бойко понимал, почему старик добровольно остался вторым номером. А теперь выяснилось: мой избранный — вообще один на миллион. Хотя эту информацию решаю попридержать при себе, пока мне не расскажут всё известное им.
Леон говорить умеет, хотя по обросшему лицу вижу: нервяка хапнули все, а на него ещё и в отсутствие вожака легла ответственность за стаю. Когда мы уехали, точнее, я всеми правдами и неправдами сманил Вика в Кемерово побыть только со мной, двум старейшинам были тревожные видения, не сулившие ничего хорошего. Вожаку покидать стаю претило, это чувствовали те, кому не надо. Леон удвоил патрули, и волки старательно гонялись по тайге за неведомыми тенями, чертями, выскакивающими из Сумеречной зоны, и так же быстро ускользающими из лап. Охотники приходили измотанные и злые, им казалось, что кто-то играл со всей стаей. И чем дальше Вик отдалялся от Салана, тем чаще возникали ссоры и перепалки, огрызающийся молодняк терял берега, нудели и нравоучили старики, а женщины нервничали и срывались на детях.
Затем начались ещё более странные вещи. Охотники плутали в лесу и не могли открыть Теневую. В какой-то момент Салан остался без опоры и уверенности. Даже у бывалых появилось ощущение полной изоляции их существования. Словно они теперь доказывали сами себе, что их стая есть и сами же переставали в это верить. Старейшины, Леон, Мирра и Паха отчаянно пытались связаться с Виком и Кирой, которая с мужем и детьми тоже находилась в Кемерово. Но безрезультатно. Время было не на их стороне, слишком стремительно всё произошло.
Оборотни, привыкшие жить обособленно и отвечать сами за себя, никогда не были так ограничены в связи и перемещении. Более того, в их души пришло смятение, будто сам лес стал их отвергать и отказывать в защите. Наконец-то Варейвода отзвонился. Естественно, гном успокаивал, сводя разговор к временным аномалиям. Ведь Виктор и я не в первый раз покидали Салан. Всё дело в том, что связь с вожаком немыслимо окрепла, и волки за сравнительно короткое время привыкли к тому, что любой зов тут же долетал до Бойко. Это была высшая степень признания и доверия. С момента победы над Вагнером, подлого замысла Бесов, происков сумасшедших учёных, арабов и предателей Центра прошло около пяти лет. Салан из забытого Богом посёлка стал отметкой на карте расселения нечей, а не просто официальной точкой. К нему потянулись разрозненные группы оборотней, чьи стаи стояли на грани исчезновения, как, например, «красные волки» Варламова. Салан признал всех по зову крови. Виктор как вожак принял каждого. Леон знал: в их стае изменилось многое. Это не касалось дисциплины, уважения или воспитания молодняка. Вик интуитивно бережно хранил устои, следовал правилам, но неумолимо прогибал неуверенность и осторожность оборотней. Он вёл своих вперёд, заставлял развиваться и гордиться своим существованием. Вот какие ощущения появились у каждого волка. Оборотни перестали чувствовать себя изгоями, их детям начал открываться другой мир и перспективы. И вдруг всё исчезло…
— Сейчас происходят события иного уровня. — Леон устало опускает огромные руки и сморит на меня в упор. — Я очень надеялся, найти вас здесь… обоих.
— У всех, похоже, сегодня день крушения надежд. — жутко трещит голова, во рту все пересохло, только поэтому я ещё не начал орать в полный голос. — Старик, что это за аномалия такая, есть мысли?
— Мы закрыты. Захлопнули ящик, и вся стая в нём! — Мирра собирает все силы и берёт себя в руки. Выходит так себе, голос дрожит. Это действует на нервы. Я знаю, как себя сейчас повёл бы Вик, как успокоил, а ещё закрыл меня от этого града чужих эмоций и страстей. Но его нет. И это пиздец как паршиво.
— Так. По порядку. А то у меня линия действий никак не выстраивается. — Помотав головой, возвращаю себе слух, звон проходит. — Как вы смогли попасть в эту квартиру, если Теневая наложила бан? — пока жду ответ, пытаюсь растереть онемевшие руки и ноги. Мышцы покалывает, как после обморожения, и движения даются с трудом.
— Благодаря контракту Павла и… — от двух лохматых зверюг отскакивает упругий мячик. Тонко рычащий волчонок подкатывается к моим ногам и встаёт напротив. Забавная выходит стойка с ощеренным загривком, коротким хвостишкой торчком и настоящей взрослой свирепостью.
— Тайка, ты чего?! Ты разберись, а потом наезжай, я же свой! — в её глазах не осталось ничего человеческого, на меня смотрит зверь во всей своей природе. Это кольнуло. Значит, более младшие легче поддаются панике.
— Теневую открыла она, а удержал связь Паша. Мы шли по его следам и попали сюда.
— Обыскали квартиру? — я хмурюсь. — Столько времени потеряно, и хотите сказать впустую?! Хотя сомневаюсь, что улики были оставлены на виду.
— Ничего зримого, — Леон разводит руками, — забравший Вика пришёл сюда тем же путём, что и мы. И у него явное преимущество. Мы не могли тебя разбудить, когда нашли. Вик, вероятно, был в таком же состоянии, значит, забрать его было несложно.
— Всё происходящее с нами — это связанная череда событий, Леон. Целью всегда был и будет Бойко. Так? То, что он делает, выводит оборотней на новый уровень. И каждый раз его пытаются остановить. Кровь Вика, влияние Вика, его действия — сколько ещё будет идти охота на Вожака? Что говорят Старейшины стаи?! — На лице собеседника отражается целая гамма чувств. Батя недоумевает, почему не догоняю я. Я злюсь, что реально чего-то не понимаю. Я был так далёк от всего их звериного мира, и так зациклился на своём, что перестал здраво анализировать. Быть бесстрашной, расчётливой тварью легче, но когда мне облегчали жизнь?..
— Вик стал не очередным обычным вожаком. Его взаимодействие с Теневой показало, что он очень силён…
— Но тут появился я! И сломал всю прекрасную схему их ожидания? Я и высшим силам, если они есть, всё испоганил?!
Меня едва не подкидывает. Ну, извините, что запал на избранного волчару. Вернее, мне бы ещё кто-нибудь по рукам ударил и сказал: положить и не трогать, оно для другого надо. А его собственная воля и чувства не в счёт? Так объясните мне, дураку, как можно вести за собой стаю и при этом самому не быть счастливым и имеющим собственный выбор? Чему можно научить тогда? Выживанию? Вика загнали в жёсткие рамки, в условия, при которых единственным правильным решением было принести свою свободу в жертву. Один в противовес всей стае — это почётно, но пиздец как одиноко. К чему может привести вожак свой народ, если сам скатится до примитивных животных желаний?! Правильно, к первостепенной роли — стать зверем.
Я смотрю в свои пустые ладони. Ведь тоже было время, когда ни о ком не думал, не жил для кого-то, не делился силами и теплом. А когда нашёл личный сорт счастья, меня заставили делить его со всеми. Делиться. Демона. Меня. Нет, кто-то точно промахнулся с желаниями. Кто-то явно драл волосы для этих самых желаний не с бороды джина, а с его жопы!
— Леон, вскрывай карты! — хватит держать меня в стороне. Я (будь она неладна) часть стаи и имею право знать правду. — Вика забрали не люди. Но какая сила способна создавать временные карманы? У меня ощущение, что я полгода пролежал в коме. Причём идеально реалистичной. И если бы не проснулся сам, то остался бы там, пока не вышел мой срок.
— А как ты очнулся? — Мирра смотрит на меня с надеждой, я нервно хлопаю ресницами.
— Лучше тебе не знать. — сам вспоминать не хочу. — На деле прошло трое суток? — Леон переглядывается с Миррой.
Паха и Лекс оборачиваются. Пока их колбасит, думаю о том, что нужно иметь стальные нервы — видеть всякий раз, когда кто-то дорогой сердцу проходит такие тяжёлые испытания, ставшие повседневностью. Жестокая плата за возможность быть людьми. Тот первый волк, влюбившийся в женщину, проклял весь род или одарил? Случались ли в истории оборотней случаи выбора волками пути зверей? Глядя сейчас на это поколение, понимаю: всех устраивало проходить коридорами боли. Леон подаёт им штаны, хотя смутить Мирру членом после батиного… это надо исхитриться. А маленькой волчице пока параллельно. Или я давно близнецов не видел, или они реально растут не по дням, а по часам. Паха стал мужчиной, прокачанным, гибким, с крупными конечностями. Жёсткая чёлка, зачёсанная на пустую глазницу, защищает от лишних вопросов. Лекс догоняет брата в росте, но не в мощи. Вместе они — настоящие боевые тараны, понимающие друг друга с полувзгляда. Кроме того, Паха… Меня прошивает насквозь.
Паха смотрит на меня пристально, ждёт ответа или призывает к действию. Сейчас напрыгни он на Вика под прикрытием «просто подурачиться», я бы приревновал по-взрослому. Быстро на витаминах дети развиваются. Эти двое пацанов были инициированы Вагнером и чуть не стали живым оружием для начала войны с людьми. Вик сам тогда лишь пробовал ответственность на вкус, бросив вызов вожаку. В Бойко поверили старейшины, а потом и все остальные.
— Что ты почувствовал сразу, как вошёл сюда? — я говорю с Пахой на равных, не делая скидку на юный возраст. У меня никогда к нему не было неприязни. Настороженность — да, но не более, возможно, потому что они оба сразу приняли меня без вопросов, доверив вожаку выбор пары.
— Ничего конкретного. Это не запах, который можно почуять, это ощущение озноба и тревоги. — он делает паузу, я киваю подбадривая. — Ты оставляешь похожий.
— Значит, работа Демона. — вариантов больше не вижу. — И при том совершенно отбитого, раз позарился на моё. — Так скриплю зубами, что заныла челюсть. За спиной раздаётся рычание. Резко обернувшись, вижу Леона. Старейшина алыми глазами сверлит что-то на журнальном столике, лицо превращается в оскал полузверя, выглядит жутко. Хрип клокочет и в горле Мирры, и маленький волчонок у её ног тонко подвывает.
На краю стола лежит полуистлевший огромный клык.
«Дэймон! Брат… Ну ты и гад!»
Леон прыжком оказывается около меня и хватает за плечи, я выпучиваю глаза, когда меня начинают трясти как яблоню.
— Дан?! Расскажи мне всё! Где вы блуждали во временной ловушке?! Кто был с вами? — Он что-то нащупал, но ему нужны были доказательства.
Мирра без сил падает в кресло. Близнецы садятся прямо на пол. Меня слушают молча и не перебивая, лишь всё сильнее темнеет лицом Леон.
Я рассказываю быстро, делая акценты на собственном ощущении реальности. Что-то волкам слышать очень неприятно, но я не обязан щадить чьи-то чувства, когда мои разносят на атомы. Про пережитую амнезию Вика… про отвыкание его и потерю необходимости быть рядом ежеминутно… про бессильные мои попытки подвести его к нашим воспоминаниям… какой яркой была ярость к тому самовольному незнакомцу их вида и самому себе.
— С Первым случилась беда… — глухо перебивает меня Леон, прервав мой поток мыслей. — Это почувствовали все в Салане. Реальность пошатнулась. Поэтому испытание началось так стремительно и тяжело в плане последствий. Дан, у таких, как мы, всё намного сложнее. Мы друг с другом связаны одним сознанием.
— Только не надо уровнями и проблемами мериться. У всех сложно! Всем трудно, когда обрываются подпитывающие тебя узы! — не остаётся сил и гнева на продолжительные бравады. Информацию приходится глотать огромными кусками и всё сложнее усвоить. — Первый — в смысле самый первый? Он бы сдох давно!
— Не совсем так. Первого давно нет. Это статус, который передается по старшинству и силе.
— А «вожак» уже не модно?
— Вожак отвечает за стаю, а «Первый» — за весь вид. Вожак может быть выбран из-за личных качеств или достижений, а «Первый» — только по силе.
— Это плохо.
— Это честь!
— Не-е-ет, это очень плохо! — истерика, отойди, ещё не пришло твоё время!
— При всём моём уважении к тебе, Дан, — батя слегка краснеет то ли от злости, то ли от собственной наглости, — но твои любовные проблемы сейчас никого не волнуют. Сосредоточимся на общей цели — найти Вика, всё остальное пока подождёт.
Вик сказал — нельзя спорить со старшими, только поэтому я сжираю тонну дерьма, которое хотел вылить на всех собравшихся. Просто потому, что они реально не виноваты и не понимают ситуации с моей стороны. Виной всему ебучий случай, и с ним у меня будет отдельный разговор. Надо собраться.
— Вероятно, ваш «Первый» дал слабину и пострадал. Но если он смог запустить испытание… Что за испытание вообще?..
— Никто не знает, как оно проходит и что во время него переживают. Видимо, именно то, что описал ты. Выбор между своим хочу и всеобщим надо. Вик сделал правильный выбор… — я прикусываю жало, Мирра замолкает.
— Предыдущий Первый встретил нас в картонном мире, значит, дух его жив и силён по-прежнему. А Вик сделал выбор и соединился со зверем, восстановив равновесие.
— Спасибо, что не… удержал Вика силой. — голос Мирры звенит, и малышка на её руках притихает. Если она сейчас не успокоится, то я реально начну орать. Матом! При ребёнке!
— Кстати, малявка прорвалась к нам, будить, что ли. Узнать бы, кто её так прокачал-натаскал и каково Тайкино предназначение…
Внезапно понимаю, что охренеть как хочу курить, а ещё — подумать в тишине без компании зарёванных баб и детей, полуголых мужиков, тем более моего среди них не оказалось.
Извиняюсь, отпрашиваюсь, обещаю вести себя хорошо и удираю на кухню. Затягиваюсь в полуоткрытое окно, а по ощущениям — кончаю. По привычке готов к рычанию за спиной, ведь у нас дома не курят… Дома… А дом там, где мы вместе: волчий ли это посёлок в лесу или эта квартира в Кемерово… Я и на шалаш согласен с голодными комарами, но только чтобы Вик сейчас положил тяжёлые ладони на мои бёдра и глухо на ухо… вернее, в шею под ухом пробурчал, чтобы я погасил сигарету по-хорошему. Горло предательски пересыхает, сглатываю тягучую слюну. Сплёвываю в раковину, прополаскиваю рот. Ну, поехали думать! До последнего надеялся, что клык Древнего волчары останется в картонном мире и будет частью испытания. Других вариантов у меня не осталось. Дэймон всегда был тёмной лошадкой с неизученным резервом сил. Верил ли я, что он убил Первого? Почему бы и нет. Тело оборотня вполне смертно, если перегрызть глотку или выпустить в голову разрывную. Сердце тоже регенерировать не успеет. Сейчас меня больше волнует, почему Дэй пошёл на такое. Он не настолько отбитая мразь и, несмотря на некоторое расхождение взглядов, мой друг. Забрав Бойко, он явно отдавал себе отчёт, как я отреагирую. Идти против стаи и меня… это натуральное самоубийство. Аргументы должны быть равновесными… Бля…
Дэй был в отчаянии, я очень остро это почувствовал. Осталось понять, сколько ещё протянет Макс, если Дэй зарыл дипломатию как кость. Ради него он пойдёт на всё. А значит, та самая черта, которую переступать не следовало, давно осталась позади.
Волки знать об этом не должны до последнего, иначе у меня к теряющему контроль демону прибавится как минимум сорок разгневанных боевых оборотней. А делать из Дэя главного виновника и врага никто пока не собирается. Ради Вика и я бы натворил немыслимых бед, особо не раздумывая. Если он причинит ему вред — я сам его убью, без волков. На равных.
Сигарета заканчивается незаметно, выколачиваю из пачки вторую. Искать демона — как искать тень в тёмной комнате. Так лихорадочно я ещё никогда не думал. Дэй сейчас даже не высунется. Придётся бить по больному: нужно искать Макса. Вряд ли его плачевное состояние стало улучшаться, поэтому демон должен был поместить любовника в оснащённое место поддерживать почти угасшую жизнь. Я знаю только одного такого осведомлённого чел… гнома, который мог бы ему помочь, и это был Варейвода. Причём разведку нужно вести предельно аккуратно, чтобы Славка раньше времени не полез с ногами в мои дела.
Мой мобильник давно разряжен, прошу Мирру позвонить зятю. Женщина кивает и облизывает сухие губы. Телефон чуть не вылетает из моей руки, так неуклюже ведут себя конечности после долгого забытья. По голосу Славки слышно, что проблемы у него не заканчивались лет двести, если не больше. Огрызнулся, а не ответил.
— Ну, привет! Ты всегда занят, когда мне очень-очень надо поговорить. Я к этому привык. Так вот, сейчас отложи все дела, Слава. Ты мне ничего не хочешь рассказать?.. По-братски.
Тайка рычит — мелкая, а просекла, что наезжаю на её папочку. Славка заговорил хрипло, но не оправдываясь.
— То есть как… не хочешь? Блин, а я надеялся. Хорошо, не рычи! Надо попросить Киру тебя кусать пореже… Стой! Не бросай трубку, я больше не буду!
Свой характер мне деть некуда — не продашь и новый не купишь. Меняться — тоже не вариант. Я ж инкуб, и характер предназначен особыми инстанциями. Кроме того, мне его портили опытами, сомнительными связями и всякими гиблыми заданиями. Даже хотели с моей помощью уничтожить Вожака. А я, как всегда, наворотил дел: я его в себя влюбил, мы перемешали все жидкости в организме от крови до с… слюны. И теперь мы — новый вид, возможности которого Центру и Славке изучать лет сто. Кстати, пару дней гному знать про исчезновение Вика не надо. Выиграть у Славкиного оперативного отдела с его адской работоспособностью два дня — это охрененная фора. Да, чёрт побери, я понимаю, Славка скован по рукам и ногам, и невыполнение приказов может для него выйти боком. Тем более когда он обзавёлся женой-волчицей и выводком дочек… Но подневоля друга сейчас волнует меньше всего. Ударит по всем!
— Дан, не молчи! — просит настойчиво, начинает нервничать.
— Я не молчу, я думаю. Вы ещё контролируете Макса? Какого Макса? Напомню… Оперативника вашего из отдела зачисток. Вампира. Того, который, как и я, стал неудачным опытным образцом. — голос у меня спокойный, я очень стараюсь держать себя в руках.
— Зачем тебе Макс, спросил бы я, но ты всё равно мне правды не скажешь. Он жив. Но это не жизнь. Это жестокая мука, состояние, похожее на анабиоз. Только с непрерывной болью, с неутолимым голодом, — меня передёргивает, я, как никто, мог это понять. — Организм его больше не принимает ни донорскую кровь, ни суррогаты, ни препараты. Невозможно даже на пару часов избавить его от боли. Он сейчас на серьёзной наркоте. Надеюсь, понятно, что это закрытая информация и в нашем управлении нет ни разрешений, ни специалистов, ни оборудования для подобного. С твоей стороны хотя бы намёк, для чего знать о Максе? В любом случае, где он, я с ходу не могу сказать. — прямо вижу лицо Славки, бледное, с оттенком смертельной усталости… Знаю все его невербальные сигналы и о чём именно они сигнализируют. Сейчас нужно быть аккуратным, чтобы не подать ему знака о своей осведомлённости. Правда всё равно вскроется, но видимо, он хочет долго отдирать по кусочку, я же предпочитаю сдирать разом, как пластырь.
— Помоги мне найти, где он сейчас, Слав. Я ведь его всё равно найду.
— Волков, в случае Макса… Мы не можем предугадать, как он себя поведёт на пределе возможностей и как его тогда контролировать. Это очень живучие и сильные создания, неизученные до конца. Вся их жизнь связана с риском и муками, энергетическими взаимодействиями, кому-то не удаётся сохранить нормальную психику, и тогда только истребление. Макс не из таких, он мог сдерживаться и принимать правильные решения. Дэймон дошёл до ручки, пытаясь его спасти… Они чуть не инициировали группу студентов, и тогда вопрос был поставлен ребром. Дэймон ничего не хотел слушать. Он решил, раз мы не смогли помочь Максу, то тихо его уничтожим.
— А разве это не так? — Гном что-то нечаянно ломает: слышу хруст пластика. — Ты дашь мне информацию? Времени на раздумья нет, следить за мной не надо. Но так ты и послушаешься…
— У тебя всё хорошо?..
— Лучше всех. Говори давай.
Слава молчит и дышит глубоко, размеренно, выигрывая никому ненужные секунды.
— Запоминай, — после чего гном говорит языком, понятным только оперативным сотрудникам, для обывателя это была бы весьма странная информация.
Ко всем возвращаюсь перегруженный мыслями, отдаю Мирославе телефон, проверяю, насколько успел зарядиться мой. Клык сую в один из карманов карго, которые успел напялить и теперь ищу чистые носки. Леон смотрит за моими перемещениями немного напряжённо.
— Пацанов с девчонками отправляй в Салан, здесь больше не будет ничего интересного. — Отчего мне никто не верит, даже мелкая варежка? — А ты, старик, мне нужен.
Леон кивает. Близнецы и Мирра оборачиваются, я даже помогаю собрать их одежду в подобие вещевого заплечного мешка, нацепленного Лексу на шею. Когда волки дружно прыгают в промозглый полусумрак Теневой, Леон наконец-то позволяет себе сесть. Он тоже измотан переживаниями. Кроме того, старик хорошо знает меня — и ничего хорошего не ожидает.
— Тебе нужно будет отвезти меня и сдать в частную клинику. И ничему не удивляться. Можешь не быть со мной нежен и аккуратен, я сдерживаться не собираюсь. Если нам не поверят, то какие будут последствия, даже не предполагаю.
Леон молча соглашается и натягивает безразмерную толстовку. Вещи я собираю быстро, у меня никогда это не занимает много времени. Прихватываю спортивный костюм Вика, зарядку, бутылку минералки, три пачки сигарет, не надеясь, что мне позволят их скурить, и упаковку мятных леденцов.
Моя машина никуда не испарилась, поэтому садимся и едем. Помолчать удаётся первые десять секунд.
— Дан, у тебя есть план?
— Теоретический. Есть чёткая цель. Леон, чем меньше ты знаешь, тем в меньшей опасности будешь. Мне надо выманить тех, кто забрал Вика.
— Почему ты думаешь, они появятся? Если целью был именно он, о чём им говорить с тобой? — Леон хмурит мохнатые брови.
— Я сейчас ни в чём не уверен. Но хочу попробовать. Есть другие идеи?..
— Что за клиника, и будет ли там безопасно для тебя?
— Если это будет похоже на места, где я бывал, то можно готовиться к полной заднице.
— И когда тебя забрать? — собеседнику происходящее явно не нравится. Это и планом назвать трудно, больше на шизу похоже.
— Меня ждать в той же квартире, пока не вернусь сам! — я перебрасываю Леону ключи.
— И сколько прикажешь ждать?
Старик скрипит зубами. Ему предлагается бездействие без информации. Не знаю, как он держит себя в руках. Жизненный опыт и возраст, наверное. Я и Вик для него как сыновья. Полстаи для него как сыновья.
— Леон, не забывай, кто я… — пытаюсь его успокоить.
— То-то и оно! — он прячет ключи и вперивается глазами в дорогу. — Хотя на этот раз, может, и выгорит.
Около огороженного забором здания на окраине города притормаживаю. От того, в каком состоянии меня привезёт Леон, зависит, поверят нам или нет. Врачам подобных заведений приходится делать много грязных дел, а потом прятать следы. Следов, как правило, не остаётся. Я хочу выжить и найти своего мужика, а ещё спасти двух других, которых всё ещё, несмотря ни на что, считаю друзьями.
— Зачем мы тут? — Леон приопускает окно и пристально осматривается. — Здание ветхое, под реконструкцию или снос.
— Под снос! — усмехаюсь я. — Мне надо выплеснуть побольше энергии, чтобы разрядиться до состоянии медузы.
— Дурак, а кормить и восстанавливать тебя потом кто будет?! — Леон рявкает так, что я подпрыгиваю.
— Дать мне в челюсть не поможет! — пытаюсь пошутить, но Леон напряжённо размышляет, потом быстро раздевается и в кусты сигает матёрым волчарой. Блин, как всё у оборотней просто на первый взгляд. Но видно, Леону наплевать на боль и переломы костей — восстанавливался на бегу.
Я терпеливо жду, откинув кресло и прикрыв глаза, как при быстром просмотре прогоняя весь пережитый период с Виком. Думаю о Дэймоне и Максе. Они всегда презирали правила и брали самые опасные задания, будучи уверены друг в друге. Как мы с Бойко. Поэтому понимаю поступок Демона. Не оправдываю, а понимаю… Самое поганое, я сам пообещал Дэю сыворотку для вампира на основе крови моего мужика. Значит, дело приняло совсем скверный оборот, и больше ждать Демон не мог. Моя поездка в больницу может стоить мне безумия или долгого забвения, но Вик тоже смертен. Меня передёргивает. Бойко себя никогда не жалел, если дело касалось стаи. Да и не только стаи. Ублюдков вроде Шейна он тоже жалел. Поэтому выбор пал на него? Нет, он таким родился и был предназначен.
В машину наполовину влезает основательно взмокший Леон, чтобы взять штаны и толстовку. Сколько калорий он сжёг за сегодня, я даже думать не хочу. Если честно, да простит меня Мирра, я старика видел больше, чем Вика в том древнем лесу. Но таких чудес Бог для меня точно не припас. Пока Леон одевается, смотрю, как на коротком ёжике его волос тает иней, а от мощного тела идёт пар. По теневой бродил. Скорее всего, в Салан. Броневик, а не мужик. Интересно… Если Вик проживёт столько же, он так же прокачается?
— В обороте Вик намного крупнее, — устало произносит Леон.
Я вслух подумал? Или меня слышат все уши в стае?
— Тычасто думаешь вслух.
— Ладно, это лирика. Что ты мне принёс?
На панель управления ложится заполненный мутноватой жижей шприц. Выглядит невкусно.
— Это убойная доза. Остановит самого безумного волка в первом обороте. Ветеринарам такого не достать. Ты будешь не просто обездвижен, ты лишишься сил дня на два. Их заблокирует, нервная система даст сбой. Потом будут жуткие отходняки.
— Плакать и писаться буду?
— Нет.
— Тогда коли! — выдёргиваю руку из рукава куртки, долго не раздумывая. Леон делает инъекцию через свитер. В мозгу сверкнуло, по венам понёсся наркотик, отключающий чувства, силы, желание жить — не обманул.
— Прости, парень, но тащить всё одному я тебе не позволю. Буду рядом, насколько близко смогу. Только позови…
«…Наверное, это даже не боль. Состояние, из которого не выйти, как будто застужен каждый нерв в теле, лопается каждый капилляр, дробится каждая кость, суставы выламываются из мест, а связки и мышцы рвутся как нитки.
Место, где нахожусь, вероятно, преисподняя или её пригород. Тут нет солнца, не светит ни одна звезда, а в непроглядной смоле слепящим оком плавится багровая Луна, словно истекающий кровью кусок.
Почти ничего не вижу в прорезях для глаз — на голове что-то тяжёлое и природу этого металла даже не пытаюсь угадать. Во рту постоянный вкус крови, и, полагаю, языка нет — его растерзал зубами… клыками. Что-то провоцирует непрекращающийся оборот, а ещё из меня качают кровь. Иногда, приходя в сознание, вижу гибкие прозрачные трубки.
Голода нет, жажды нет, в глотку то и дело поступает что-то тёплое — вкус не различаю — теперь всё похоже на кровь. Не могу рычать, кричать, дышу тоже благодаря трубкам в носу.
Никакими остатками сознания не хочу представлять, кем или чем я стал.
Возле меня постоянная возня, полчища крыс или тьма обрела плоть и блуждает вокруг. Сказал бы, что слышу голоса, но не разбираю слов. Мне не включают свет, не снимают шлем, не отсоединяют от оборудования.
В этом месте точно Бога нет, а Дьявол забегает ненадолго, потому что на пытки тоже надоедает долго смотреть. Иногда яркими вспышками приходят воспоминания. Они силой прогрызают чёрную плотную череву, а оттуда, как требуха, вываливается… недозабытые остатки мыслей…»
Я слышу шуршание своих век. Из состояния онемения выхожу медленно и физически ощущаю на себе пристальные взгляды. Трое людей в белых халатах, все взрослые, слишком серьёзные мужики. Они не улыбаются и не потирают руки. Безликие и холодные, не выражают никаких эмоций, кроме одного, особо неприятного, полноватого старика с прищуром, как у гиены.
Как я оказался тут — не помню. Тем более не знаю, что со мной делали. Крайний справа эскулап похож на Леона. Но моё сознание плывёт, и возможно, это опять игры воспалённого захваченного разума. Меня больше волнует сон, из которого я вынырнул.
Точно не сон. Препарат, вколотый мне Леоном, помог погрузиться в транс, и кажется, я чувствовал то же, что сейчас ощущает Вик. И мне это не нравится. До слёз. Бессилие и страх ненадолго снова отключают свет. Когда прихожу в себя второй раз, ничего не меняется — всё те же лица тем же составом.
— Вы были правы, Леонид Назарович. Этот пациент действительно на грани. Мы обязательно ему поможем. С нами он в безопасности. Надеемся на ваше сотрудничество, — вот тут я слышу лицемерие и жадность в каждом звуке. Не верю ни единому слову, настороженность и инстинкт самосохранения заставляют трезветь, но мозг так неохотно запускается.
— Сколько это будет стоить?! Он нужен мне живым и рабочим.
Это точно… батя?! Пробивает жестокая судорога. Что значит рабочим?.. Он меня в качестве кого сюда сдал?.. Уж не пошалить он собрался? Проказник старый, я ему устрою потом…
— Предлагаю это обсудить не здесь. Мой кабинет справа по коридору. А мальчика повезут на обследование. Вам всё равно дальше приёмного отделения проходить нельзя. Попрощайтесь.
Мне на лоб ложится тяжёлая ладонь. Леон сжимает пальцы, но я едва чувствую. Голова снова наливается тяжестью, в глазах темнеет.
— Будь хорошим мальчиком, — таким тоном он меня ещё ни о чём не просил, и лучше не надо. Мирру в спальне пускай так просит об одолжении! Слава всем, я отключаюсь, потому что мальчиком я давно не был, хорошим никогда не стану, а быть сейчас не могу, ибо пока ещё не в состоянии.
Очнулся спустя пару часов. За окном уже темно. Свет не режет глаза и я этому рад. Пока меня выкручивают отходняки, жду, когда голова лопнет, и вены разорвутся, невольно блуждаю воспалённым взглядом по белоснежной палате, желая зацепиться хоть за что-то. Как же щиплет глаза этот белый цвет! Всё белое. Пол, потолок, стены. Стерильно гладкие, без единой лишней детали. Но всё же есть кое-что интересное…
Справа от меня в хитросплетении проводков лежит ещё одно тело, не подающее признаков жизни.
Слава всем, эти муки не зря.
Макса я всё-таки нашёл!
И он жив!
====== Часть 10 ======
Дан
Судя по прикованным к постели рукам и ногам, не факт, что меня, как и Макса, оставят в живых. Что им там батя наплёл, пока меня оформлял, я не знаю, и на какую сумму лечения угорел Салан — тоже, но настроение просто замечательное. Это и странно. Эмоциональное состояние никак не вяжется с происходящим, и либо меня накачали наркотой, либо наконец поехала крыша. Первое вероятнее. Тогда я должен быть овощем, если судить по объёму вливаемого в меня раствора. Капельница стоит рядом, но названия на бутылке нет, следовательно, коктейль собственного приготовления, жутко подумать из чего.
Кольнуло сердце и сжались рёбра, выдох так тяжело вышел из лёгких — до сих пор болит грудь. Вик и сейчас меня защищает. Его кровь во мне, а значит, реактивы жжёт не жалея, плохо — не полностью, меня всё ещё плющит. А если прибавить к этому боль в теле, слабость и потерю сил, нос ещё чешется, то совсем премерзко получается.
Закрываю глаза, пара глубоких вдохов. Один, второй… Открываю — рассвет. Нормально я моргнул. Тили-тили, трали-вали, всю мы ночку проебали, парам-пам-пам! А батя, скорее всего, метит окрестности за периметром лаборатории, так удачно расположенной недалеко от Кемерово в частном парке. Стало стыдно. Хоть и не виноват.
Веду плечами, кости ломит. Размяться бы, но куда там. Новым открытием становятся бинты по торсу. От груди до живота привязан к кровати ещё и ими. Вика с ремнём нет, и обездвижили меня не для игр, так что мне не нравится.
Пара рывков, вкладываю всю силу — хуй! Даже с места не сдвигаюсь. Капельницу только вырываю, кровь струйкой течёт по руке вниз. На секунду замираю, услышав, как завозился Макс. Он поворачивает голову в мою сторону, шумно вдыхает и снова замирает, как будто сил хватает только на это. Делаю себе заметку его реакции на мою кровь, это может нам пригодиться. Уже собираюсь повторить судороги, но останавливают шаги за дверью. Замерев, прислушиваюсь. Одна пара ног впереди, две более тяжёлых — сзади. Разговор не слышу, но очень хочется.
Первым, как и предполагаю, заходит санитар. На бейджике значится имя Артём и его занимаемая должность. Невысокий, белобрысый, бледно-голубые глаза на пол-лица и не в тему иссиня-чёрные густые ресницы. Тонкие губы поджаты, вид замученный, как будто лечили его, а не он. Но взгляд не по возрасту холодный, колючий, таким впиваются в кожу и оставляют ожог. Мне становится некомфортно, пока он разглядывает меня в ответ и пока идёт ко мне с подносом и шприцем, и даже когда шёпотом мне говорит прикинуться дурачком на момент осмотра. А я уже. В смысле, всегда такой. Специфический. И как прикидываться — не знаю. Умным могу, культурным, галантным, а вот дурачком… Так затроил, что реально стал походить на дебила. Это я понял по тому, что пацан кивнул, вытер мне с руки кровь и всандалил иглу от капельницы обратно.
— Доброе утро, Даниил Андреевич! — слишком приторный для восприятия голос отвлекает от размышлений. В общем хаосе моих переживаний его лицемерный позитив никак не вписывается. Мужчина, тот самый из приёмного, главврач этого заведения, подходит ко мне и расплывается в счастливой улыбке. Как харя не треснула — загадка. — Как вы себя чувствуете?.. — Я молчу. — Вижу, что замечательно! — Не человек, а рентген, ещё и букву «С» отвратно шепелявит, аж руки чешутся прикус поправить. — Ваш «папик» очень о вас тревожится… — на слове «папик» я хочу открыть рот, но губы пересохли, вязкая слюна скатывается в глотку, и я давлюсь. Выглядит это как эпилептический приступ. Будем считать — так и задумано. Я же дурачок.
Мне дают воды и снимают с торса бинты. Голая грудь в синяках, сбоку обширная гематома. Рёбра срослись — и на том спасибо. Хорошо приложили. Даже не помню этого.
— Ночью вы плохо себя вели, — поясняет… эм… Анатолий Владиленович. Бейджики — это круто. — Всё норовили уйти от нас. Это на вас так полная луна действует?.. У полукровок вашего вида такое бывает. Но не переживайте, наши санитары помогли вам расположиться с комфортом. Теперь ваше место здесь. — Меня гладят по голове, как щенка. — И вы принесёте массу пользы всем остальным. Вы же не против поделиться кровью для исследований? — Мои глаза опасно щурятся, пацан за спиной Владиленыча мотает головой, останавливая приступ бешенства. Я пускаю слюну и закрываю глаза. Хорошо, что Вик меня не видит. — В нашем уникальном центре помощь получит каждый. Правда, Леонид надеется забрать вас домой в ближайшее время, жаль его расстраивать, но очень уж хочется поработать с оборотнем полукровкой.
Кем, простите?.. Я тут, выходит, дитя папика, да ещё и полукровка, да к тому же оборотня. Ну, батя… хитрый жук. Только одна проблема имеется… Пацан, стоящий передо мной, прекрасно понимает, кто я на самом деле, и если сдаст — мне точно пиздец. Центр оснащён новейшими системами безопасности, но большая угроза для неча — это артефакты, разбросанные по периметру, как яблоки по осени, я такой сильной блокады ещё не встречал. Не сделаю лишнего шага даже со своей силой. И Батя сюда Теневой коридор не откроет, это невозможно. Никогда не чувствовал себя таким слабым. А время утекает как вода сквозь пальцы. Я нужен Вику, а он, как никогда, нужен мне.
— Артём, приступайте, — команда была дана и выполнена беспрекословно.
Пацан нащупывает вену в руке, делает прокол, и красная жидкость начинает течь по прозрачной трубке. К концу процедуры у меня кружится голова и немеют конечности. Собрав образец, иглу, наконец, вынимают и забинтовывают место прокола. В глаза мне никто не смотрит. Только Владиленович скользит липким взглядом с лица на шею, ниже по ключицам, и особенно ему нравится видеть синяки на теле. Глаза его сияют неподдельным научным интересом.
Есть же люди почти твари, получающие кайф от такой работы, доминируя над более сильными по природе существами. Вот сейчас убери из моей крови наркоту и транквилизаторы… Посмотрел бы я на бледнеющие от ужаса лица медперсонала. Помимо возбуждения и ликования, они нас всё-таки боятся и ненавидят. Ненависть и есть причина садистского отношения к нечам.
Я понимаю, что именно мне дал Леонид — адскую смесь бешенства молодняка. Знал, что я это переварю и сохраню рассудок, но нам поверят! Ещё бы неплохо замести следы, стерев возможность прочитать мой ген, но даже умы Салана до такого ещё не дошли. В лаборатории управления на это уходит трое суток. Сколько здесь — даже судить не берусь.
Конечности сводит судорогой, немеют кончики пальцев. Морозит, но на физическое состояние давно махнул рукой.
— Отдыхайте, Даниил. Мы снимем наручники, чтобы вы могли воспользоваться туалетной комнатой, но больше не шалите. В изоляторе вам не понравится. — Чужая ладонь с моей щеки скользит от уха до горла. Чувствую чужой пульс, и меня передёргивает. Закрываю глаза, чтобы они не стали красными. Это сильнее меня. Первобытная злость и отказ пускать в личное пространство кого бы то ни было, побуждают демона становиться сильнее. Но моя попытка закрыться играет злую шутку: главврач одобрительно хмыкает и сразу отнимает руку, всем своим видом показывая, что продолжение обязательно будет. Перспектива быть замученным этим выблядком меня не прельщает от слова совсем.
Щёлкают наручники, шаги отдаляются, хлопает дверь. Проверяю, насколько свободен. Растираю запястья, сажусь и только потом открываю глаза. Мир чёрно-белый. По его стенам струятся потоки энергии, они то вьются, силой закручиваясь лианами, то бьются штормовыми волнами и ломанными линиями о нарисованное на глухом бетоне окно в поисках спасения. Их создателей уже нет в живых. Сколько душ тут было загублено — не сосчитаю. Такая перспектива реально помочь нечам проиграла жажде наживы и алчности. Разнести это здание — вопроса не стоит! Подорву собственными руками, и гори оно синим пламенем.
Осматриваюсь снова. Справа в стене, и правда, есть ручка. Голова начинает кружиться, как только встаю, и карусели продолжаются всё время: пока уговариваю ватные ноги идти, куда мне надо, пока борюсь непослушными пальцами с проклятой ручкой, всё норовившей выскользнуть, и даже пока пытаюсь понять, где в абсолютно пустой комнате хотя бы раковина. Но… Бля. Дырка в полу — это сортир, решётка — душ, меня им и окатывает. Срабатывает сенсор, вода из дыр в потолке льётся сверху, как только подхожу ближе. Ни единого крючка, ни трубы — ни хрена нет, абсолютное ничто, никак не помогающее сбежать. Побиться бы головой о стену, да и та, сука, прорезиненная.
На мне серые спортивные штаны на резинке и больше ничего. Сижу под прохладными струями воды, барабанящими по свежим ушибам. Голова опущена вниз, локти лежат на согнутых коленях. Хотел бы сейчас, чтобы зашёл Вик, дал мне подзатыльник и сказал: «Домой пошли, я всё разрулил». А потом бы обнял, как умеет только он. Чтобы сразу успокоиться и поверить. Но Вика здесь нет, и это паршиво. Без него я другой. Не физически — духовно. Морально на издыхании как загнанная лошадь. Мы давно так надолго не расставались, да и вообще… как сошлись, нас тянуло магнитом друг к другу. Даже следуя в разные стороны, мы всё равно встречались, а сейчас я один и его не чувствую. Только знаю — ему хреново и всё. И всё.
Вода перестает лить так же неожиданно, как и начала. Готов было обматерить потолок, даже рот открыл, который методично заткнули, кинув в лицо полотенце. Воняет хлоркой. Держу на расстоянии. Кто его знает, что им тёрли.
— Простуду здесь не лечат, — голос у пацана хриплый, прокуренный, никак не вяжется с наивной юной внешностью. Прищуриваюсь. Сканирую насквозь. Он под моим взглядом ёжится, как я от его совсем недавно.
— А от чего тут лечат? — оказывается голос сорван. Ночь была жаркой. Не удивлюсь, если Бойко ломанулся в моё сознание и, сам находясь на грани безумия, пытался меня увести, почувствовав опасность. Хотя, может, я только хочу в это верить.
— Здесь не лечат. — Он подаёт руку и помогает мне встать. Ниже на полголовы, килограмм пятьдесят пять весит, не больше. Снесу одной левой, а бить не хочется. — Здесь изучают.
Полотенце перекочевывает из моих рук в его. Жёсткая ткань проходится мне по груди и голове. Движения точные, отработанные, так собак вытирают после мойки. Двоякое ощущение.
— Соседа моего заизучали смотрю…
— Нет, его доставили таким. — Забирает тряпку и отходит к противоположной стене. Белая роба. Всё здесь слишком белое. Фальшивая чистота.
— Оклемается?.. — безразличие показывать я умею. Но этот пытливый взгляд… насквозь видит. И даже знаю почему. От этого понимания грустно и весело одновременно. Пацан — полукровка, видит природу неча. Встречал таких, но это редкость.
— Без шансов, — мотает головой. — Его искусственно поддерживают. Мозг не работает. Это почти коматозное состояние.
— Тогда зачем он здесь? — Заорать бы. Да просто так. Чтобы окончательно голос сорвать и замолчать уже насовсем, и мысли бы заткнуть, но они вопят и жалят взбесившимися пчёлами, каждая — то в сердце, то по нервам.
— Мне не сказали. Лежит — значит, нужен. Ты же за ним пришёл, да?.. — Меня прошибает пот. Ухмыляюсь. А хули теперь вокруг ходить. Не чувствую от него угрозу. Совсем. Состояние схожее с доверием, но чем оно вызвано — неясно. Вижу его впервые. Это точно. С ним что-то не так. Этот полукровка методично и без давления с моей стороны рассказывает всё, что хочу знать. То, что знает сам.
— За ним, — подтверждаю без ненужной игры. Парень не меняется в лице. — Ты мне поможешь?.. — мотает головой. — Так нравится своя работа?
— Так нравится жить.
— У всего есть цена, — напоминаю простую истину, он усмехается, знакомая мимика… Опять кольнуло. Да что за ерунда!
— Моя цена тебя не устроит, Даниил.
Сверяется с часами, закрытыми пластиковой защитой, хмурит тонкие брови и озирается, как будто время вышло, и за ним пришли.
— Но она есть, и это мой шанс. Озвучишь? — говорю спокойно, а у самого мурашки по рукам то ли от холода, то ли от нехорошего предчувствия, но они кружат по телу и дёргают спину — не устоять спокойно.
Ответ меня поражает настолько сильно, что вводит в ступор, пока он уходит, и даже после, когда остаюсь в полном одиночестве. Вроде простая просьба: «Трахни меня», — а меня всего наизнанку вывернуло. И это эгоистичное брошенное на ходу: «Подумай…» — как серпом по яйцам. А хули тут думать?! Варианта два: меня держат в этих стенах, пока бате не надоест, и он не приведёт сюда Управление и волков. Соврать, что вожака удерживают тут силой — как не хуй делать. Славка подыграет, а потом выяснится, что Вика тут и нет, но спасибо, что спасли. На это уйдёт слишком много времени, и вожак может пострадать сильнее, да и точную цель удержания тут Макса я не знаю, но понимаю отчётливо: без Виктора ему пиздец. И второй вариант — трахнуть мальчишку. Но тут меня повторно скручивает. Что может быть проще? Для инкуба. Для меня. Но… Снова это надоевшее «но», преследующее меня всю жизнь. Не смогу на него залезть. Что-то сильное отталкивает от него, как брошенный об стену мяч летит в противоположную сторону, так и меня отбрасывает, только подумаю о сексе с ним. Это что-то… первобытное. Достать бы его кровь, чтобы понять. Кольнувшая догадка прибавляет сил, но не уверенности. Мне нужно на свободу, нужно найти Дэя. Точнее, демон сам за мной придёт, узнав, где теперь вампир. Я хочу знать, где и как он удерживает Вика, и попытаюсь помочь не натворить ещё больших бед. Нет, костьми лягу, чтобы Вик и Макс встали на ноги, но… не таким путём.
Обезоруженный новым откровением, опускаюсь на свою кровать. На автомате переодеваюсь в сухие брюки, сложенные аккуратно на простыне, и берусь за голову. Пытаюсь почувствовать Бойко, но натыкаюсь на глухую стену. Препарат почти полностью выжжен, а значит, связь с волками меньше. Сыворотка, влитая батей, была из крови Вика, он единственный в мире, кто может лечить подобное безумие. Я бы сейчас принял ещё пару шприцов, чтобы хоть немного переключиться.
Раньше я бы забил на всё, несясь по головам, ради достижения цели, а тут — как отшептало. Хочу закрыться от всех.
— Дэй чувствует то же самое, да, Макс? — присаживаюсь на корточки перед вампиром, беру в ладонь его тонкую руку с полупрозрачной кожей, под которой вижу каждую вену с поступающим в них через трубки раствором. — Он поэтому тебя отдал сюда?.. Поэтому сошёл с ума, объявив всем войну? — Макс молчит, а я, едва касаясь, глажу его ладонь. — Всё наладится. Я тебе обещаю. Мы с тобой не можем подвести тех, кто нам предан. Только продержись ещё немного.
«Ещё немного» затягивается на часы ожидания. Артём не приходит, дверь замурована наглухо и без своих сил, так и не вернувшихся ко мне, её вынести не смогу при всём желании. Чем больше хожу, тем больше кружится голова. Замечаю, что размышляя об одном и находясь в каком-то углу комнаты, вдруг оказываюсь совершенно в другом месте, как будто что-то отключает или пытается отключить мне память. Зеркала нет, да я и так знаю — выгляжу как конченный наркоман и чувствую себя так же. Улыбаюсь. К общей ломке прибавляется ещё и голод. Вообще супер!
Вскоре меняют освещение с дневного на тусклый свет, даже день тут ненастоящий. Какое время суток снаружи, не смог определить. Зато хорошо различаю голоса и лица вошедших. Правда, когда их увидел, они уже стояли передо мной. Момент их появления выпал из памяти. Кто-то очень настойчиво пытается стереть мои воспоминания и, готов поклясться, капельницу мне вливали именно за этим. Ведь если нет воспоминаний, то и идти некуда, и мстить не за что — очень удобно.
— Вячеслав, познакомьтесь, это наш новый образцовый пациент — Даниил! У него удивительная способность усиливать действия препаратов в два раза, потрясающе, правда?! — плывущим взглядом плавно стекаю с Владиленыча на… и тут-то силы находятся! И желание вмазать. Да и вообще — выносит. Злость, ярость, обида, боль… Провал в памяти, морда в пол, заломленные руки и укол в жопу, который, скорее всего, мой сломанный организм сожрёт с аппетитом, адаптирует под меня и то, что может навредить — нейтрализует.
— Он ещё обживается. — Не иначе, как такое поведение здесь норма… раз на мой выброс не отреагировали серьёзно, значит, неподчинение давят с лёгкостью, ох, как это нехорошо.
— Что за вид?.. — От одного звука этого голоса, холодного и высокомерного, в полной мере характеризующего весь свой вид — гномов, меня адреналином глушит. — Опять полукровка?
— Это мы пока выясняем, — главврач — сама деликатность. — Анализы переданы в лабораторию, через пару часов мы всё узнаем.
Мне — пиздец…
По глазам Артёма вижу — он тоже это понял.
Славка носком ботинка поднимает мне лицо и заставляет посмотреть на себя. Что этот змей тут делает, пока не знаю, но всю информацию выведаю по крупицам, скорее всего, пытками. Да, точно пытками! Он кривится и убирает ногу, моё лицо падает обратно. Очень хочется улыбнуться, но не могу: левую сторону парализует. Зато в правой на кончиках пальцев теплится моя сила.
— Этого пока не трогай, — привык слышать от друга беспокойство и заботу, но сейчас это были не они, а алчность и корыстный расчёт. — Оставь его мне.
— О, вы наконец решили присоединиться к нашей работе?.. Честно признаюсь, этот экземпляр я присматривал себе, но для нашего спонсора — всё только самое лучшее!
Хуй в руль тебе, скотина, и провернуть три раза!
Артём делает пометки в карточке, пальцы у него дрожат. Хоть кто-то в этих белых стенах за меня переживает, надеюсь на это. Славка, безразлично кивая на изощрения Владиленыча, строчит в телефоне, а после выдыхает и опускает руку со смартом вниз. Он отвечает врачу, предлагает обсудить условия дальнейшего сотрудничества, а я всё перечитываю сообщение с его телефона повернутое ко мне: «Только дёрнись без моего приказа — убью, дрянь!» Ага, сел и жду. Никому не доверять — это девиз по жизни, против него не попрёшь.
Они уходят, а я лежу. Напольная плитка под правой рукой вибрирует и трескается. Улыбаюсь. Уже не с пустыми руками.
Артём помогает сесть. Осматривает ушибленную бровь, хмурится, мол, заживёт как на собаке, то и дело прислушивается. Неужели совсем не допускает, что я без особых усилий могу свернуть ему шею? Худую, тонкую, цыплячью шею, хрусь — и всё. Потому что ему тут не место…
— А где мне место?.. — Твою ж, опять вслух подумал. — Возьмёшь под крыло и будешь заботиться?..
— У меня даже генно-модифицированные рыбки дохнут через пару дней, не то, что люди. — Ухмыляется в ответ, сидит рядом также на кортах, ждёт чего-то. — Но у меня есть знакомый, который ущербных вроде тебя обожает. Заботится прям, как надо. Ты собак любишь?..
— Не знаю. Я их не видел вживую.
— А?..
— Лаборатория — это мой дом. Здесь с рождения. А Анатолий Владиленович — мой отец. — Мой пиздец заметно подрастает и мужает, залезает на ручки и придавливает грудь, заглушив сердце. — И я его ненавижу. — А не, вроде подсдувается. — Даниил, прости. — Теперь становится совсем неловко. Шум в коридоре, поджимающее время, тикающее заведённой бомбой, весь этот нервяк и… глаза эти слезливые потухшие напротив останавливают, дают перевести дух. Блядь, не получается оставаться безучастным! — Я не должен был тебя просить, ну…
— Потрахаться?.. — Муки совести потом, я бы перемотал сразу к сути.
— Да, — отвечая, он краснеет, я, к своему стыду, тоже. — Попросил от безысходности. Понял потом, что тебе есть, кого… — было открываю рот, — любить!
— Есть, — соглашаюсь и давлю на жалость: — И сейчас ему нужна помощь. А для этого нужен он. — Я указываю на Макса. — И, как я говорил, твоя помощь выйти отсюда.
— Я не могу помочь.
— Боишься отца?
— Нет. Все возможные здесь наказания я прошёл. Да и бояться мне сложно.
— В смысле?
Артём прикусывает губу, решаясь, стоит ли настолько откровенничать о личном с малознакомым придурком. Пока он думает, беру его руку и прокусываю ему запястье. Вскрикивает с обидой и сразу закрывает себе рот. Твою ж… я так и знал!
Кровь каждого неча имеет свой уникальный вкус. У оборотней она терпкая и обжигающая, у леших — густая и отдаёт горечью полыни, а вот у инкубов приторно сладкая, оставляющая неприятное послевкусие после пробы. И сейчас эта едва уловимая сладость оказалась смешана с человеческой кровью, и привкус не пропадает. Пацан опускает глаза.
— Ты инкуб, — подвожу итог. — Полукровка. Но так не бывает.
— Хочешь сказать, что искусственно это создать нельзя?
— Нет конечно. Данная особенность приобретается после вселения демонической сущности в новорожденного ребёнка или в более зрелом возрасте.
— Вынужден тебя разочаровать — я таким родился.
— Но… — всё что я знал, даёт трещину. Это невозможно. Он бы не выжил. Не настолько сложный сбитый механизм, так не бывает.
— Я ничего не чувствую. Все эмоции, переживания мне глушат лекарствами. Поэтому я и хотел…
— Ты ещё и девственник? Инкуб-девственник?! Ты мне всю статистику по виду портишь. Ты бы сдох от голода!
— Препараты лишают меня возможности испытывать влечение, а значит, и голод. Отец говорит, так я не опасен. Я думал, если ты настолько сильный, со мной… сблизишься, это удастся сломать.
— Боюсь тебя разочаровать, но если засунуть в кого-то член, то ничего не починится.
— Эмоции. Ты ими перенасыщен. Я это вижу.
— Это не выход. Здесь… я в науке не силён, но ты — аномалия, позаковыристее меня, ошибка, которой не должно быть.
— Но я же есть… — он даже не обижается.
И с этим не поспоришь. Хочу расспросить его о многом. О том, как жил всё это время, что делал с ним отец, видя маниакальное отношение того к пациентам. Что Артём думает делать дальше? Что теперь с этими знаниями делать мне? Но всё это второстепенное и неважное. Я должен выйти отсюда с Максом. И если придётся, готов использовать и это создание.
— Я правильно понимаю, ваша охранная система автономна? — он кивает. — То есть, чтобы она отключилась, нужно либо подтверждение главного…
— Исключено. Там двухуровневая система, один ключ у отца, второй у начальника охраны, но его сегодня нет.
— А этот приезжий?.. — Артём щурится, подметив мой интерес. Не хотел поднимать речь о Славке, но как-то же он сюда проник.
— У него свой ключ. Ему, чтобы выйти, не надо отключать артефакты, они на него настроены. А ты… хорошо, если прогуляешься хотя бы по коридору.
— Пока они не знают, кто я… — я гляжу на собеседника, он помотает головой, подтверждая, что это ещё по-прежнему так, — на меня они не подействуют. Тебя же не останавливают?
— Всё равно, дальше первого этажа ты не пройдёшь. Территория вокруг хоть и небольшая, но метров пятьдесят придётся пройти буквально по минному полю. До ворот добежать не успеешь. И друг твой, его вид изучен, он не выйдет: может умереть, сработают сильные парализующие блоки…
— Ему всё равно, он без сознания, боль стала частью его жизни. До калитки говоришь… Сможешь организовать поджог? За твою безопасность я ручаюсь.
— Даже если бы смог, что это даст?
— Вся система — это единый организм, если она почувствует угрозу для пациентов, то вынуждена будет отключиться автоматически. При пожаре все двери откроются разом. Чтобы понять ошибку, твоему отцу придётся добежать до пульта управления и включить её вручную. Минут пять у нас будет.
— Но…
— Надо пробовать, даже если не выгорит. Я понесу Макса, а ты догонишь нас на улице.
Артём смотрит долго, жуёт губы и хмурится, но в итоге соглашается, решительно и твёрдо, только взгляду его не верю. Откуда теперь ждать подвох — тоже не знаю.
Он выскакивает из палаты, а я так и не понимаю, зачем ему помогать мне. Из солидарности видов?.. Или потому что так же, как и я к нему, не понимает своего отношения?.. Но это шанс, и я вгрызся в него зубами.
Счёт идёт на минуты. И очень скоро превратится в секунды. Неожиданно, заставив напрячься, слышится оглушающий взрыв и дрожат стены. Писк сигнализации бьёт по перепонкам, и есть в его крике что-то обездвиживающее, но я цепляюсь за свою силу и тащу её наружу, с трудом оставаясь в сознании.
Выдернув из рук Макса трубки и скинув с лица кислородную маску, заматываю его в одеяло и поднимаю на руки, почти не почувствовав веса. Прижимаю к себе и бегу на выход, как только клацает замок, и все двери распахивается. Бегу, куда ведут: по коридору вправо, не глядя в палаты. Страх увидеть там то, что может меня остановить, побуждает смотреть только вперёд.
Запах гари и едкий дым делают своё дело: санитар, выскочивший из палаты навстречу, не ожидая меня увидеть, упускает момент для атаки, и манёвр совершаю я, впечатав его плечом в дверь и хорошенько приложив головой о металл. Грузное тело обмякает и сползает на пол. Перепрыгнув его, я мчу дальше.
В конце коридора ждёт бледный Артём. Он машет головой и устремляется вперёд, уводя за собой вглубь. Коридор всё петляет и никак не заканчивается. Как же я проклинаю это адское место! Позади слышны крики персонала, кто-то оперативно раздаёт указания, а мы всё бежим, пока я едва не влетаю в парня, резко остановившегося напротив распахнутой на улицу двери.
— Чего встал, дёрнули?.. — обгоняю его и выскакиваю первым. Рассветное солнце слепит. Макс на моих руках содрогается конвульсиями, будто его без устали бьют током. — Идём, говорю! — Вампира выворачивает сильнее, не удерживаю одной рукой, поэтому протянуть парню мне нечего. Артём, как назло, стоит неподвижно.
Прохладный ветер освежает разгорячённую кожу, ничего приятнее запаха свободы нет, но всё идёт не так, как надо, и это напряжение между нами электризует всё вокруг. — Артём?!
В конце коридора, выскочив из-за поворота, к нам бегут двое. Позади меня та самая калитка, а в ней Леон. Он не может войти, но рядом, и это напоминает, зачем я здесь.
— Не могу, — с трудом произносит он бесцветными губами. — Я снял защиту, насколько смог. Ты должен успеть уйти.
— Без тебя не пойду! — это говорю как будто не я, а некто ещё мне незнакомый, тот, кто прятался за внутренним демоном и боялся показать себя. Макс стонет, сжимаю его сильнее и пячусь, опровергая свои же слова.
— Я и есть тот артефакт, который всех тут держит. Уйду я — и все заключённые разбегутся, начнётся хаос. Даня, беги, пожалуйста!
И я побежал. Растаптывая сырую землю босыми ногами, побежал. Понимая то, чего понимать не хотел. Бежал, как сумасшедший за своей идеей, ради тех, кто ждёт моего решения и кто необходим мне. Бежал… и всё равно чувствовал себя конченной сволочью.
Почти добравшись до калитки, встречаюсь глазами с Леоном. Притормаживаю. Батя переводит взгляд в сторону, его глаза расширяются от ужаса, а руки тянутся ко мне, но не успевают схватить. Раздаётся хлопок выстрела.
Леон подхватывает Макса, выпавшего из моих рук. Всё смолкает.
====== Часть 11 ======
Дан
Всё смолкает на мгновение, а после оглушает криками и пистолетной очередью. Простого исхода и не предполагал, но на огнестрельное так быстро не рассчитывал, ждал хотя бы догонялок по лесу.
Пуля влетела в железный забор правее от моей головы. Обернувшись, краем глаза цепляю лежащего на земле Артёма и стоящего в бешенстве над ним санитара. Вероятно, мальчишка помешал тому хорошо прицелиться.
Разрывает надвое, и так не вовремя особенности характера и твёрдые жизненные принципы берут верх. Собираюсь обратно, но кто-то жёстко хватает за шкирку и волоком вытаскивает за ограду. Падаю навзничь, перед моим носом сразу захлопывается та самая калитка, как будто только и ждала, пока я уйду, и всё исчезает: звуки, крики, опасность. Поднимается ветер и становится прохладно. Ловушка захлопнулась, изолируя всё происходящее в ней, тот мир от всего остального.
Поднимаю голову, чтобы запомнить лицо того, кого сейчас буду бить, но руки опускаются. Взмыленный Славка стоит надо мной в измятой рубашке, растрёпанный, красный от бега или злости, но глаза… блестят, как у перепуганного ребёнка. Испугался. Я знаю этот взгляд. Чертыхнувшись, проглатываю маты. Хотя есть, что сказать.
— Ты не ранен? — спрашивает у меня, как будто вообще имеет право со мной разговаривать!
— Нет, — прислушиваясь к ощущениям, огрызаюсь. — Не зацепило. А ты?
— Нет.
— Жаль! — Встаю с земли, осматриваюсь. Какого чёрта мы тут вообще стоим и беседуем? Надо куда-то бежать, что-то делать, взгляд лихорадочно мечется, но ноги подкашиваются.
— Леон пока местность изучал, раз сто перед камерами засветился. Они теперь думают, что целая стая в окрестностях и берёт больницу в кольцо. За нами не пойдут, но задерживаться лучше не стоит! — Ничего не могу с собой поделать, смотрю на него говорящего с нескрываемым бешенством. — Дан, давай обсудим потом, ладно? Макс долго так не протянет.
В моей квартире с некоторых пор стало тесно. Слишком много народу, среди которого нет того, кто мне нужен. Как там Вик — стараюсь не думать. Знаю, что плохо. Чувствую себя абсолютно беззащитным и в то же время от отчаяния готовым на всё. Пока не принял опрометчивого решения… хотя кого я обманываю, оно уже принято. Даю время ему побродить в моей голове, уйдя в комнату, где на нашей кровати лежит вампир. Краше только в гроб кладут. Скелет, обтянутый кожей — не более. Есть чувство сострадания к этому существу, чего раньше за собой не замечал, тем более уступая собственным интересам. Моя система жизнеобеспечения сломана. Это нелегко принять. Ещё сложнее с этим будет жить.
Славка стоит над ним, проверяет пульс, хмыкает, мол, данные так себе, но пульс же есть, что неплохо. Заметив меня и то, как закрываю за собой дверь, не может оставаться невозмутимым и начинает нервничать. Орать здесь я не буду. Драться тоже. Если расскажет всё сам, и его версия меня устроит. Но если он причастен к происходящему, то одним другом у меня станет меньше.
— Меня уже приговорил, Дан? Или есть шанс оправдаться? — Слишком долго знаем друг друга. Слишком. Но Славка всегда умел найти ко мне подход. На том и сошлись, ведь в принципе близко к себе никого не подпускаю.
— Попробуй, — пожимаю плечами, делая вид, будто мне всё равно, а это не так! Но даю ему возможность, не могу не дать.
— С чего начать?..
— Где Виктор? — на прелюдии нет времени. Всё сильнее частит под кожей пульс, всё отчаяннее куда-то тянет.
— Вожак пропал?..
— А то ты не заметил, что вокруг меня его нет!
— Дан, не ори. — Морщит лицо и растирает виски. Хочет сесть, груз ответственности давит с большой силой, трудно устоять, но я устал облегчать всем жизнь — потерпит. — Всё… гораздо сложнее, чем тебе может показаться.
— В нелегальный бизнес пошёл? Заебали льготные путёвки от Центра и перспектива незлачной пенсии?..
— Ты же знаешь, на этой работе я не ради денег! Всё сделано либо из благих намерений, либо спланировано Центром для поддержания мира между нечами и людьми. — Было открываю рот, но гном рявкает быстрее: — Заткнись и послушай! Эта лаборатория… Ты хоть представляешь, сколько таких «учёных» по стране хотят воспользоваться генами нечей?.. Сколько разумных существ пропадает каждый день и подвергается насилию? Насколько влиятелен подпольный бизнес и как сложно им управлять?! Да ни хрена ты не знаешь! — На наши крики не приходит Леон, не приходит Пашка, который вообще клал на приказ сидеть в Салане и ждал нас в квартире. Они тихо сидят на кухне и нервничают похлеще моего, и как ни стараюсь — не могу снять с себя вдобавок к моему их напряжение. — Приходится чем-то жертвовать. Если тебе так удобнее — пусть это будет моя совесть. Да, я курирую эту больницу и лабораторию, благодаря чему могу задавить управой другие, более мелкие и недостаточно оснащённые структуры, в которых смертность стопроцентная. Полностью ликвидировать этот бизнес не удастся, я пробовал, годы потратил на это, и всё впустую. Он расползается по стране как чума и каждый раз становится всё изощрённее и опаснее. Здесь я контролирую поступающих пациентов, преступников, или тех, кому нельзя помочь. Это жертва, согласен, но меньшая в общей картине мира. И я не прошу тебя или кого бы то ни было делить со мной муки совести. Всегда приходится делать выбор. Я сделал его в пользу большинства. Это касается того, почему я был там. Читать лекции по поводу того, что ты поступил, как последний кретин, сунувшись без подготовки, нужно или тебе насрать?
— Мне насрать.
— Не удивительно.
— Что там делал Макс?
— Выживал. — Он всё-таки садится в ногах у вампира, опускает грузные плечи, руки безвольно ложатся на колени. — Выбора не было. Дэй пришёл ко мне в отчаянии. Ему нужна была помощь и оказать её пришлось, иначе потом помогать надо было бы многим, кого зацепит гнев демона. — Славка смотрит на меня сурово. — Не самые вы терпеливые существа. Эгоисты, взращённые в собственном мире, который отвергает весь остальной. — Я молчу, даже спорить с этим не буду. — Я дал ему координаты этой больницы, но на этом всё. Сам до последнего не был уверен, примут ли Макса. Он же не чистокровный, искусственно выращенный, а значит, для исследований не несёт никакой ценности. Что он им смог предложить, чтобы…
Он не договаривает, как в висках больно щёлкает. Чтобы не взвыть, закрываю глаза, а когда открываю — повсюду осколки техники, люстры, даже мелкая мебель пострадала. Сила вернулась, и она искала выход, а я не хочу её сдерживать. Теперь демоном для себя был я и жаждал её применения. Меня некому было остановить, а гнев и злость стали сильнее здравого смысла.
— Ну конечно… — ухмыляется, а я пытаюсь свою силу оттащить от стен и вернуть в себя. Вскоре всё стихает, дневной свет возвращается в помещение. Сползаю по стене на пол. — Дан…
— Ты знал, что Бойко уникален в своих особенностях. И хочешь сказать, даже предположить не мог, будто центр, в котором используют особенности разных видов, не заинтересуется таким образцом?.. — улыбаюсь, Славка скисает окончательно. Врать демону — плохая идея.
— Я был уверен… что ТЫ этого не допустишь. — А вот теперь окончательно скисаю я. Все мои страхи и кошмары в одной фразе. — Дан, Вику не раз угрожала опасность, он и один справлялся, теперь вас двое и… что произошло?.. Почему ты не смог его защитить?
Почему?.. Потому что слабак! Потому что обязан был это сделать, но слишком близко Бойко подпустил к себе, и нашей слабостью воспользовались! Но как?! Как, блядь, демон мог знать, что началось Испытание и Вик отключится?! Как было предугадать, что отключусь с ним и я?! Кто вообще имел сведения о тайном обряде оборотней, если даже сами оборотни о нём не знают, только избранные?!
— Мы были без сознания, — выговариваю сквозь зубы, не оправдываюсь, а упрекаю себя.
— Дан. — Славка медленно, почти неслышно подходит ко мне и садится рядом на колени, берёт моё лицо за подбородок и поднимает его, заставляя посмотреть на себя, второй крепко сжимает плечо. — Всё ещё можно исправить, — мир снова становится чёрно-белым, и таким он мне нравится больше. — Ты Макса за этим вернул? Чтобы выйти на демона? Мы его найдём. Я обещаю. Столько нечей хотят помочь, и Леон там, и Пашка… — белого становится всё меньше, сознание уплывает. — Ты только себя не теряй, пожалуйста. Вика это расстроит. Мы всё исправим. Но без тебя не получится, — его голос становится тише, мир потихоньку меркнет.
Я сижу возле двери, руки лежат на полу, поэтому неудивительно, что Пашка умудряется просунуть язык под дверью и облизать мне пальцы. Шершавый, горячий язык касается всего пару раз, банальное желание поддержать, но за эти пару секунд снова чувствую боль Вика: это нестерпимое жжение в каждой вене, воспалённые проколы от игл, наркотическое отравление, от которого реальность плывёт в голове, а ещё жар, выдержать который тяжело даже тому, у кого температура и так выше человеческой нормы.
Хотелось смеяться, но мне так хреново, потому что прихожу в себя опять в пустой комнате, где все присутствующие не те, кто мне нужен. Этот ад идёт на новый неизведанный виток. Пора с этим заканчивать.
Встаю на ноги, оставив Славку на полу в раздрае. В дверях стоит Леон, батя хмурится, чувствует бывалый волчара, что всё идёт не так, но не зная, откуда прилетит, осторожничает и поэтому теряет драгоценное время.
Пара шагов к кровати, выхваченный из-под подушки кинжал и сильный замах над почти не вздымающейся грудью — всё в духе«никто и не подумал проверить постель». Я метил в сердце и знал точно — не промажу. Рука резко пошла вниз, всю дурь, рвущуюся наружу, вкладываю в этот удар. Позади взрываются криком, но слишком поздно…
Я стоял у грани не один раз, готовый разрушить и покинуть телесную оболочку. Видел состояние Макса и нечеловеческим разумом очень хотел ему помочь освободиться, выпустить и избавить от страданий бренной тлеющей плоти. Но я знал, что его всячески пытается удержать и спасти обезумевшее от отчаяния создание, полюбившее и привязавшееся. Уверен, приди Макс в сознание хоть на минуту, он попросил бы себя убить. Такое существование — это не жизнь, а мучение для всех: для уходящих и для не отпускающих.
Спрятав кинжал, убивающий тело, под подушку, я верил — всё получится, найду Макса. Даже больше: если подумать, мне было видение всего происходящего сейчас, как мимолётное в накатившей слезе: гном на полу, Леон в дверях, я в замахе, и разрывающаяся рядом стена, словно она из картона, и пробить её проще простого.
Ждал его: трансформированного, полыхающего жаром, стремительного, мокрого от пота, оскаленного и… яростного. Не разочаровал — появился эффектно!
Дэй сшибает меня и отбрасывает от постели. Пока я лечу, успеваю заметить, что он мало похож на кого-то знакомого. Комната наполняется невыносимо тяжёлым звериным и серным запахом.
Леон перекидывается, молниеносно взвесив масштабы опасности, все стараются не делать лишних движений и даже не дышать. Дэймон, хромая, подходит к Максу, осматривает пристально, убедившись, что нож того не зацепил, издаёт глухой утробный звук, похожий на стон. Демон стоит между нами изнурённый, как долго-долго не отдыхавший страж. Я не видел Дэя в более жуткой форме, отчасти новая трансформация была из-за последнего проклятия. Смотрю на них с Максом, а думаю о нас с Виком. Мы изменили природу друг друга гораздо глубже, чем сближает запечатление и привязанность. Нас обоих использовали, чтобы истребить стаю Вика и мой Древнейший клан инкубов. И всё началось после того, как мы с Бойко встретились и нарушили все возможные правила. Мы и по раздельности-то жили, как хотели, борясь со своей природой. Вик всем своим существованием доказывал, что да, можно быть абсолютным вожаком, но не жертвовать собственными желаниями. И любил меня! Открыто, не боясь осуждений, заставив признать всю стаю — мы отныне вместе. Нет, не заставив — убедив, ведь иначе невозможно.
А в какой-то момент Вику дали попробовать пожить без условностей и давления Силы. Кто разберёт теперь — проклятия или дара? Но в моём оборотне не было зависти, обиды на судьбу, алчности и амбиций. Он изначально был вне доступа для программы «безумная ненависть». Хотя мог разбушеваться так, что яйца поджимались. Вик и во мне увидел то, что пытались вытравить, то, что я сам отвергал всеми правдами и неправдами — зародившуюся душу и запертого в клетку демона. Принял ту и усмирил этого. Латал, зализывал, любил, учил меня любить, а главное, каждый день давал по крохам уверенность, что ни одна сила в этом мире… во всех мирах… нас… сука… не… разлучит! Вик выбрал, зная меня проблемным чудовищем, древним, эгоистичным и противоречивым. Не боялся и не колебался, отдавался и брал, параллелил каждую минуту, не давая разойтись.
Я смотрел в незнакомую пламень глаз Дэя, пытался прочесть мысли. А была ли она такая незнакомая? Вспомнил себя под препаратами, когда и меня пытались сдержать и контролировать. Тогда стал отбитым на всю голову силовиком, а демон внутри упивался кровью. Но ему наскучило подчинение, и он отпустил мой разум, позволив пробиться наверх в управление. Славка знал всё обо мне, он охрененно много знал о природе разных нечей. Используя разные методы, уберегал всех «особенных», обходясь малой «кровопотерей». Центр столкнул лоб в лоб две древних силы: Гару и Инкубов, и мы должны были уничтожить друг друга. Если бы не наша с Бойко неправильность, мы два болта положили бы на тысячелетнюю вражду. Из-за нас бы началась новая. Больше испытаний — крепче связь!
— Почему Макс здесь? Он должен быть в лечебнице, — цедит сквозь зубы демон.
— Дэй, это, по-твоему, выход из ситуации? — Я с трудом поднимаюсь, с трудом глотаю крик и на месте я стою спокойно тоже через силу. Нападение не даст результата, хотя и хотелось отпиздить его так, чтобы встать не мог. Толком не оправившись после «лечения», потратив кучу энергии, сбегая из той клоаки, сейчас моя физическая форма оставляет желать лучшего, но дури бы хватило, я себя знаю. Не жду другой реакции Дэймона, руки сжимаютя в кулаки, а потом падают плетьми. В нём не осталось сил бороться. Вик, какого хуя ты не рядом?! Ты же сжигаешь в крови не только всё химическое дерьмо, но и мой гнев… А ещё Вик бы нашёл для него нужные слова, у меня с этим сложнее.
На моих глазах за спиной Дэя распахиваются два перепончатых крыла, чудовищные клыки лязгают, уродуя и кровавя пасть, между челюстями вылезает раздвоенный змеиный язык, его тело рвёт изнутри демон, и не уверен, что процесс этот обратимый.
— Почему ты упрятал его в такое гиблое место, Дэй? У тебя есть немного времени, чтобы объяснить, какой созрел план и как собираешься действовать? — свой голос я не узнаю, а человеческую речь забыл.
— Ничего… ты уже… не исправиш-ш-ш-шь, — он зло ухмыляется. — Никому нельзя верить. Единственной задачей сейчас я вижу следующее: уничтожить всех, кто причастен к геноциду наш-ш-ших родов. Начну с твоего друга гнома… и ему подобных… Потом… — он смеётся, а я настороживаюсь сильнее. — Думаю, я не доживу до «потом»… Боролся за Макса… сколько мог. Пока не понял, что одного моего желания мало. В нём запустили программу самоуничтожения, ты же знаешь, он отторгает любую кровь, чтобы питаться, и биохимические препараты. Так Центр и люди поступают с теми, кто представляет для них угрозу. Они и себе подобных не щадят, что говорить о нечах.
— Слав, бать, никаких резких движений… — запоздало произношу, пятясь назад, закрывая на них обзор. — Помнишь, о чём мы говорили? — хочу привлечь его внимание, но он будто смотрит сквозь. — Можно попытаться сделать сыворотку на крови вожака.
Дэй облизывает кровавую пасть и мотает головой, меня передёргивает.
— Я забираю Макса. — Зрачок делит глаза демона надвое. — Всё, Дан, Центр исчерпал силы и доверие. Ваша помощь мне больше не нужна. — Дэймон очень быстро теряет силы, но не выпускает из когтистой лапы истаявшую белую руку вампира. — Макс отвергнет и кровь Бойко! — это был крик. — Последняя надежда исчерпает себя. И больше не будет смысла… давать этому миру шанс признать равноправие всех живых существ.
— Не будет смысла? Серьёзно?! А как же само понятие «вести себя по-человечески»? Если претендуешь на понимание и признание в этом мире, — сейчас я не имею права дать слабину, ошибиться и сорвать переговоры, но эмоции шалят не только у него. Благо артефакты защищают квартиру, и соседи или прохожие с улицы не слышат происходящего.
— Демоны — по природе своей зло, Дан, а вампиры питаются кровью живых существ. Суррогаты лишь временно заглушают голод. Это… как дать тебе вместо траха посмотреть на горячий секс, — Дэй гнусно скалится, я опять сдерживаюсь.
— Знаешь, инкубы и оборотни тоже недалеко ушли, приятель. Я жил в Салане с Виком и его стаей, и понял, что такое семья, честь и ответственность перед теми, кто тебя окружает. Нельзя жить только поглощая и ничего не отдавать. Ты вызверился, что Макс, искусственно созданный, исчерпал жизненный лимит… Вам дали шанс побыть вместе, разве этого мало? Ты всегда был сильнее его, сильнее многих в Центре, кроме меня, конечно. Что сдерживало? М? Подумай и ответь сам себе.
Дэй нехорошо пригибает голову, но слушает.
— Гордыня, гнев, алчность, похоть — прекрасная пища для демона. Ты получал всё, что хотел. Макс был ограничителем твоего безумия, не давал перейти грань, после которой пути назад в мир людей — нет. Вам обоим было немыслимо одиноко и вы сошлись, поверь я знаю, о чём говорю. Он держал тебя, как собаку на цепи, а ты сам с радостью сидел у его ног и ни разу не попытался сорвать ошейник. С тех пор как в моей жизни появилась одна ужасная мохнатая зверина, я тоже захотел поменять свою природу ради него. Вику спасибо — он не сомневался и не боялся. Как и Макс верил в тебя.
— Мне больно, — он опускает голову и дышит чаще, словно именно сейчас его боль становится сильнее. Все находящиеся в помещении его чувствуют и понимают тоже, но не могут помочь. — Пусть будет больно всем!
— Так вернись на один из семи кругов ада, если мир без Макса перестанет для тебя существовать. Мы те, кто мы есть. Но уничтожив всё вокруг, ты не испытаешь облегчение. Макс тебя любит. Он и сейчас удерживает тебя в сознании, хоть и не видит, во что ты себя превратил.
— Всего лишь хотел ему помочь… выжить, — из горла Демона вырывается дым. — Нас использовали для самых ужасных и грязных дел, а потом решили списать, как отработанный материал. Макс всегда чётко следовал правилам, исполнительный и честный, вопреки своей природе. И вот… Посмотри на награду за безупречный послужной список! Таких сотни, изуродованных, подсаженных на препараты! Вопрос к вам, начальник! — Дэй с ненавистью смотрит на гнома. — Почему вы не позаботились о гуманных способах вовремя прерывать такие муки?! Откуда такое право, вершить наши судьбы?!
— Вы пришли на Землю с одной целью… — начинает Славка, но демон с яростью перебивает.
— Мы пришли на запах и вкус греха! Ваши обожаемые людишки погрязли во всех его проявлениях. Сильнейшие существа вынуждены служить и принимать этих слабых телом и духом червяков!
— Чёрт тебя побери, Дэй! — я наконец-то срываюсь. — Сейчас ты теряешь время! Нужен Вик, нужна Кира и лаборатория. Нужен последний мозговой штурм, а не апокалипсис сегодня!
— Ога. И пресловутый пятый элемент! — демон склабится и хихикает. У меня резко звенит в голове, внезапно всё вокруг вижу со стороны, выброшенный из собственного тела. Вот он «я» — стою напротив Дэя, выгляжу не ахти, но держусь очень уверенно, словно…
— Да. Вера, надежда и человеческая любовь. Три компонента, без которых не замесить ни одного противоядия! — мои-уже-не-мои глаза горят, пиздец каким знакомым огнём, и черты лица совершенно точно изменились. Я наблюдаю со стороны за самим собой. Ну почему, если попадалово, то сразу по всем направлениям?!
— Я же тебя прикончил, Старик?! — Дэймон медленно отходит от постели. — Хватит с меня твоих сказок, заморочек и легенд! Все сдохнут, если им перегрызть глотку!
— Корни в земле прорастут новыми всходами, если видишь будущее этих ростков, если в тебе нет ненависти за своё несовершенство и потери. — такого бреда я ещё не нёс! — Максим знал, что его ждёт в конце, но не бросился мстить всему миру — хватило мудрости. А в тебе… победило зло. Растратил все силы, умножил собственные проклятия, пошатнул Равновесие. И? Удовлетворён? — теперь я понимаю, о чём просят, когда настоятельно требуют заткнуться. Это значит не усугублять и так царящий пиздец! Никогда мне этот старик не нравился и не понравится, и тело моё отдай, сволочь!
— Мне нужен Макс! — с отчаянием воет Дэй и обхватывает голову, ранясь когтями.
— Ну, так давай… попробуем ещё раз? Поверить и вернуть его? — Славка тяжело поднимается и, слава всем, перебивает меня/не меня. — Организуем последний эксперимент. Кира синтезирует препарат…
— Даже если вся твоя карьера и личная жизнь полетит в ад вместе со мной? — Дэймон прищуривается.
— Даже если полетит.
Уж я, как никто, понимаю, каких усилий стоило Варейводе это сказать. Он своих слов на ветер не бросает, но принципы у него тоже есть, и даже я не знаю их всех.
— Мне нужны гарантии. Если результата не будет, Макс уйдёт быстро и без боли, — Дэй прячет крылья и чудовищную личину.
Вот! Почти! Мы близко! Сейчас очень осторожно, не вскрывая на ранах тонкие свежие корочки…
Тянет обратно, картинка меняется, я снова в себе. Хотя это вопрос спорный.
— Дэй, сейчас нужно действовать быстро, понимаешь? — узнаю свой голос без старческих нравоучений! Доигрались! Допроходились, мать их стерилизовать, испытания Древней силы! Наверное, Вику и правда хреновей некуда, если меня бесцеремонно подвинули, и в моём теле сейчас обосновался Самый первый вожак оборотней с тысячелетними знаниями. Этот без смазки везде пролезет! Мало ему, что ли, своих!!! А почему?! А хуй знает, господа-писатели? Как вы это сейчас собрались разруливать!
Жили мы с Виком, по-разному жили, и хорошо, и не очень, чаще не очень… Вокруг нас постоянно было и веселье, и грусть, и пыль столбом, но всякий раз мы как-то побеждали зло, и жизнь продолжалась! А кто мне объяснит, что сейчас происходит, и как исправить? По моим венам не иначе лава разливается, плохо понимаю, как эту бесконечно втекающую энергию в себе размещать. Она настолько чужеродна, что ломает меня, а ещё в ней есть опасность, природу которой не могу разгадать, а значит — защититься.
Леон вызверивается за несколько секунд, чем обезоруживает меня. Видеть ненависть в глазах того, кто только что готов был за тебя глотки рвать, — невыносимо. В соседней комнате за тонкой стеной слышится недоброе рычание других оборотней, по полу тянет холодом из Теневой. Славка тоже немного в ахере от нового цвета моих глаз и внешности, отчаянно сращивает и теряется в догадках, что ещё может произойти. Моё сознание точно заключили в непроницаемый пузырь: всё вижу, всё слышу — и на этом конец! В дверь нехило скребутся когтями, рвутся сюда явно не на чай, а на разборки. Источник опасности уже не Дэй, и демона это изрядно веселит, а я! Потому что, пометавшись по миру, сила, которую после прохождения испытания должен был забрать себе Виктор, угнездилась во мне. В инкубе, блядь! В том, кого оборотни ненавидят испокон веков, но Дантрес же у нас сосуд для хранения всякой хуйни, почему бы и нет! Нечи, чувствуя угрозу своему виду, ищут способ обезопасить наследие, конечно, убив меня! Нет, я зла не держу, но как же не вовремя!!!
Массовая агрессия вокруг вынуждает к решительным действиям. Сражаться со своими я не собираюсь. Перемещаться по щелчку я не умею, а ключей от Теневой у меня отродясь не было, но сейчас удивительным образом ощущаю её за спиной, как дыхание дикого разъярённого зверя. Сосредотачиваюсь, даю границам этого мира потерять очертания, отступаю, попадая частью ступни в собственную тень на полу. И вот он, проход, как тяжёлая дверь, отваливается с куском стены и ламината.
Никогда не привыкну к этим волчьим трюкам и этому собачьему холоду!
Одним прыжком залетаю туда, или меня втягивает за секунду до того, как когтистая лапа бати раскроит мне череп надвое. Всё схлопывается перед самой оскаленной пастью. Сначала разберусь сам, потом объясню всем, заодно оборотни успокоятся, надеюсь.
Выпустив инстинкты наружу, блуждаю в промозглом тумане, отмахиваясь от наглых ледяных щупалец, тянущих из меня силы. Ну и кто тут главный? С кем договариваться? В каком месте копать? В одиночку никогда в Сумеречной не оказывался, всегда были мохнатые проводники. Но сейчас частично инициированный или, скорее, инфицированный пробую свои новые навыки, хотя по сути они принадлежат Бойко. Он же прошёл Древнее испытание, значит, и обучение, как ими пользоваться. Глупо, но зову Вика несколько раз в надежде, что здесь связь лучше работает. Голос отлетает на полметра и глохнет. В пору бы заорать во всю силу со злости, но не хочется привлекать внимание тех, кого тут быть не должно.
Вспоминается, как часто я пялил на себя вещи Бойко: куртки, штаны, тапки, но не шкуру… Теоретически мог совершить полноценный оборот, но видимо, первородная сущность слишком сильно протестовала. В результате сейчас слоняюсь по Сумеречной, пока она тихонько высасывает из меня силы. Недооборотень какой-то. Недоинкуб. Недодемон. Ну, и человек не особо хороший. Кто я вообще такой?
—Давай, Древний, ты же эту кашу заварил! Показывай дорогу. Или мне на четвереньках нюхать землю самому?
Даже показалось, что вокруг мерзко захихикал туман.
— И почему волки меня чуть как Мурзика не порвали?!
Через некоторое время, не чувствуя ног, сажусь на землю. Голова кружится.
— Ну чего тебе надо, Теневая?! Давай свои условия! Какую цену нужно заплатить, чтобы ты вывела меня? Дел по горло: мужика спаси, вампиру помоги, сам не подохни — честное слово, некогда тут гулять, — ненавижу это место.
Ужасно ощущать себя таким беспомощным. Внезапно понимаю: нужно успокоиться, если доберутся до меня, значит, ищут. А кто меня может искать?.. Медитировать в Теневой — это как начать дышать под водой, она тут же заползает глубже. Странно, но моё зрение меняется, и я начинаю видеть горящие огнём полустёртые следы на пепельно-серой земле. С трудом поднимаюсь и иду за ними по шипящему мху. Если ведут — так надо.
Огонь, огонь, иди за мной… Иду. Почти на ощупь и спотыкаясь, пока не замираю, стараясь отогнать видение, но оно не проходит, и я резко срываюсь на бег.
====== Часть 12 ======
Вик
Наверное, это даже не боль. Состояние, из которого не выйти, как будто застужен каждый нерв, лопается каждый капилляр, дробится каждая кость, суставы выламываются из мест, а связки и мышцы рвутся, как нитки. Но самое невыносимое — это дезориентация в пространстве и почти полное отсутствие зрения. Естественных запахов и звуков тоже нет.
Пока распутываю свитое в клубок сознание, актуальнее вопроса «где я?» — как ни ужасно это звучит — сверлящий мозг вопрос «кто я?». Из последних воспоминаний, скорее, ошмётков памяти — незнакомый лес и старик. Дед молчал, смотрел пристально, даже не в глаза — в душу. Призывал. Но боль заглушает зов. Сильнее ужаса ослепнуть и оглохнуть, сильнее боли — чувство непонимания «почему это происходит».
В какой-то момент выгрызаю управление над веками, но картинка появляется не сразу. Сначала это расплывающиеся пятна непонятного цвета, вспышки света или огня, следом ненадолго показывают место, где нахожусь. Веки гремят, будто сделаны из металла, такие же тяжёлые — не удержать. Напротив стоит полуразмытое ужасное создание с голодными пустыми глазами и провалом безгубого рта. Голый череп, кости скул, обтянутые кожей, острые уши. Оно открывает пасть, утыканную иглами зубов, беззвучно и страшно.
Напрягаю глотку, пытаясь издать хоть рёв, чтобы прогнать надзирателя прочь, дёргаюсь и наконец-то понимаю: я не могу двинуть ни руками, ни ногами. Меня зафиксировали, а может, это что-то посильнее оков, если учесть тварь рядом — я либо неимоверно опасен, либо жертва на заклание.
Встряхнув метель в стеклянном шаре, цепляясь памятью за прошлое, дабы не сойти с ума, вспоминаю ещё одно лицо, точно вырубленное из камня: о скулы можно порезаться, об оскал — убиться. Кир Вагнер. Он вызверивал меня столько лет: учил убивать, ломал волю, делал слабее моим же гневом и яростью, не щадя никого. Вагнер был уверен: это он абсолютный альфа-вожак Гару — и стирал с лица земли потенциальных претендентов. Хотя я же всегда считал достойным лидером батю… Леона. Пусть он больше походил на медведя, чем на волка, но был лучшим представителем нашего вида. Он меня и находил в лесу, отмывал, латал раны и душу и, чёрт его победи, читал надо мной заговоры, думая, что не слышу… Но здесь сейчас со мной такой же нечёткий образ именно Вагнера. Будто все мои кошмары согласовали посещение за один раз.
Сжимаю руки в кулаки до хруста костей. Перекидываюсь, наверное, в сотый раз. Но оковы держат прочно, а по телу струится кровь из порванных костями вен. Плоть зарастает поверх зажимов, а значит, в следующий раз раны будут страшнее. Тварь напротив трансформируется, или мне это кажется. На меня теперь смотрит хрупкий болезненный пацан, но страшнее его глаз только проклятие матери… Шейн. Закрываю глаза, но образ не исчезает.
— Всем нужна твоя кровь, Вик, — он наклоняется к моему лицу, голос пробирается в голову, а губы дьявола не шевелятся. — А не наша… Отравленная… Грязная. В конечном итоге подохнут все нечи. — Мне на лицо капает его кровь, но куда неприятнее слышимая издевка.
— Не слушай эту тварь! — крик доносится совсем близко, такой настойчивый он заставляет снова поднять веки. Медленно поворачиваю голову. Два парня. Их лица знакомы, но и они нечётко проецируются моим больным воображением. Паха и Лекс, точно. Возмужавшие настолько, что мне не страшно за Салан. Стоят плечом к плечу, перекрыв и Вагнера, и Шейна, будто живые и настоящие, а не наркотические глюки. И нет такой силы, которая бы их развела по разным полюсам. Не были бы братьями, стали бы, как мы…
Сердце замирает и так отчаянно болезненно сжимается.
Мы!
— Вспомнил обо мне, чудовище? — голос такой родной, с хрипотцой от злости, усталости и едкой усмешкой, но говорящего не вижу, как ни стараюсь рассмотреть. — Долго собрался прохлаждаться?! — Я знаю его. Его я точно знаю… — Приходи в себя! — не просит, требует. — Трудно мне без тебя. Помогай. И… — что-то меняется, вся напускная защитная шелуха осыпается, и теперь его голос настоящий, и в нём слишком много тревоги. Непроизвольно дёргаю руками, лязг металла перекрывает его голос, но я слышу: — И… пиздец, как тут холодно.
Слышу, как Дан улыбается. Так на фоне конца света может улыбаться только он. И так бесконечно верить в меня! Эта наркота и оковы для чего?! Все лица размазываются, образы исчезают, и на меня жутко таращится месиво мыслей, слов, плоти, событий. Мой надсмотрщик перестаёт скалиться и растворяется тоже. В медицинском штативе новая капельница, а это значит, сознание скоро опять замутится настолько, что забуду всех, кого с таким трудом вспомнил. Снова будут брать кровь, и мерзко захихикает серая хмарь. Но последним рывком выдёргиваю из вены иглу, и сразу становится легче. Как по щелчку исчезает туман в голове, на его место приходит страх не успеть. Как удар под дых, шум родного голоса в голове:
— Вик! — призыв Дана слишком близко, словно я разгрëб завал между нами, но продолжая шарить глазами по тёмным стенам, не нахожу его, а кажется, только руку протяни. — Помоги! Ты же рядом! — в утверждении больше нет прежней силы — уверенность выпили почти полностью, оставив злость и отчаяние. Чтобы он попросил о помощи… не иначе как мир перевернулся.
Такое чувство, что глаза закипают, но на какой-то момент возвращается острота зрения. Рассматриваю место, где нахожусь, насколько позволяет скудный искусственный свет. Длинные светодиодные лампы трещат и мигают, похоже, этим помещением никто не дорожит, и пожар из-за проблем с проводкой — дело времени. Судя по очертаниям оборудования, частично закрытого синей строительной завесой, тут когда-то была лаборатория. Монотонный гул приточной вентиляции подтвердил мои подозрения: держат либо в подвале, либо в бункере. Кафель на стенах, местами побитый, потемнел, а через стыки просочилась коричневая жижа. Пучки обрезанных наспех проводов и кабелей напоминают подсохшие кишки, свисающие сверху. Там, где кафель отвалился, набухшую от сырости штукатурку распëрло, и стена словно тяжело дышит. Или это опять поплыло перед глазами? Ощущение нечистоты́ такое, что кажется, из проломов вот-вот полезут жуки и черви. В общем, отсюда надо бежать сломя голову!
Гнев перебарывает отупение. Боль в запястье тупая и нетерпимая, будто мне его сломали. А сломал я сам, рванув кисть из крепления, приваренного к кровати. Лапа оборотня длиннее и мощнее, чем у человека. Отлетает капельница, хлопаясь о стену.
Дан зовëт. А я сильнее любой боли, любых препаратов. Пока срастается правая рука, выламываю левую и поочерёдно — ступни. Оборотни — жуткие создания для общего восприятия, но среди людей есть чудовища пострашнее. Обращаюсь к Теневой как к сильно задолжавшему мне соратнику. Требую отдать моë! Она с лязганьем открывает ненасытную пасть, почти сплëвывая мне на руки ледяного, взмокшего Волкова. Сука… как настоящий. Выпучил на меня свои глазищи невероятные да так и замер. Боясь, что и он окажется миражом, тяну его ближе к себе.
— Привет, — запинается на полуслове и, приходя в себя, начинает закрываться, прячет за наглостью слабость. — Честно, это не я! Я тут ни при чëм! — Ледяные ладони врезаются мне в спину, он не чувствует, что я ранен, не видит крови, просто понимает, что живой, и старается удержать. Боится, как и я, что мираж исчезнет. Наклоняюсь к нему и обтираюсь щетиной об исхудавшие бледные скулы, касаюсь губами, дышу на его кожу, просто дышу. Им. С ним. У Дана зажигается фитиль, и в какую сторону рванёт бомба, никогда не известно, но вот-вот его разнесёт на атомы. Тушить Волкова совсем не хочется, наоборот, довести до предела и заставить выплеснуть из себя всё то, чем он переполнен, но он не позволит. По крайней мере, не сейчас. Поэтому отстраняюсь и смотрю в глаза.
— Дантрес, какого хуя ты забыл на Теневой стороне? — Оглаживаю пальцем шею и свою метку. Он настоящий, и от этого легче. Под пальцами бешено бьётся пульс.
— Тебя ждал — не дождался, сам пошёл искать. Через Сумеречную ближе… И вообще… — Убирает мою руку от себя и пальцами аккуратно касается почти зажившего перелома, неожиданно резко влипает в мои сухие растрескавшиеся губы и так же стремительно отстраняется. — Пошли домой? Там пиздец.
— Удивил. Там, где ты, там нормальная среда гнездования пиздеца. — Сползаю с кушетки, невольно опираясь на его плечо. Дан делает вид, точнее, очень старается его делать, будто не рассматривает меня. Но беспокойство он никогда не умел скрывать, и мне всегда было за это стыдно. — Мне бы нашего волчьего врача — оценить состояние, — помогаю ему выйти на нужную тему, он благодарно кивает.
Смотрит долго в глаза, нет — в душу. Он спокоен, теперь — да, и это придаёт мне сил. Потому что если живы оба, то есть шанс всë исправить. Знать бы ещё, что Дан там нахуевертил, пока меня тут травили. Кстати, надо захватить капельницу, так будет легче понять, от чего отмывать мою кровь.
— Что происходит, Волков? К чему морально готовиться?
— Эм… в двух словах не расскажешь. Но это реально не я… — ухмылку подавить он не смог, я напрягся. — По крайней мере, не всё.
Дан
Как только его увидел, то понял: пиздец не весь достался мне. Состояние Вика было критическим. Какими силами он перебирал ногами — сказать не берусь, наверняка двигался на чистом упрямстве, как всегда, не умея сдаваться.
Как ни старался, а взгляд без конца скользил по нему, отмечая сломанные по нескольку раз кости, сросшиеся неправильно, и их теперь придётся ломать заново, чтобы собрать мужика, как было. Осознание допущенного этого мною — невольно вызвало ненависть к самому себе. Поэтому, как только мы входим в Теневую, и свет гаснет, делая очертания другого пространства нечёткими и затемнёнными, я перестаю себя сдерживать и отпускаю демона. Глаза вспыхивают алым, когти удлиняются и становятся острее бритвы. Но как только они потянулись к моему горлу, Вик перехватывает запястье и, поднеся его к губам, целует в ладонь. Я никогда не понимал, как он умудряется находить такое неподходящее время и место для нежности, и в принципе не знал, откуда она в нём берётся после всего им пережитого, но каждый раз это были килограммовые мурашки по телу, желание свиться в клубок и… сдохнуть от счастья.
Он знает все мои слабости и пользуется этим не предупреждая, не испытывая и грамма стыда. Вот и сейчас, поворачивается медленно, тянет меня к себе за затылок и жмётся к губам, а я не могу перестать думать, как больно ему должно быть из-за сломанных костей! И хромает Вик страшно, потому что одна ступня вывернута! И вообще!
Теневая лижет нам ноги могильным холодом, но теперь это не страшно. Да хоть весь мир перевернись — мне будет плевать, ведь Он — держит. Держит, наплевав на дискомфорт в теле, прижимает к себе крепче и не замечает, что мне сложно дышать от такой жёсткой хватки. Целует Бойко так же собственнически, властно, нетерпеливо, глубоко запуская язык мне в рот, сметая любое сопротивление силой, оттянув волосы назад, вынуждает запрокинуть голову до хруста в шее.
Если бы Вика не знал, то подумал бы, что ему плевать на царящий за дверью Теневой пиздец. Но это не так, и время нас торопит. Волчье чутьё подсказывает ему — другого момента может не быть?..
Сотни вопросов, и я узнаю о них только сейчас. Что будет с Дэем? Выживет ли Макс? Смогу ли я перерезать глотку демону, когда он попросит меня об этом как друга, узнав о невозможности помочь вампиру? Как наркота в крови Вика скажется на его силе и здоровье? Что будет с оборотнями? Что будет со мной, когда выйду из Теневой? Сможет ли вожак удержать рассвирепевших волков от праведной мести? Станет ли сражаться со своими, если придётся выбирать между мной и стаей?.. Дам ли я ему делать этот выбор? Выбор, с которым он потом не сможет спокойно жить. Я всё накидываю новые вопросы, а он всё целует и целует, не замечая каплю слюны, скатившуюся по подбородку и горящие от близости губы. Целует и не собирается останавливаться, а я не могу ему ответить так, чтобы он почувствовал меня и понял: всё будет хорошо… потому что хорошо не будет!
— Вик? — зову оборотня, увернувшись от ласки и легко толкнув того в грудь, чтобы остыл. Он отстраняется, но делает это для оценки ситуации и готовится напасть снова. Вот дерьмо. Вожак тоже подвержен этому порыву — уничтожить то, что мешает силе, хранящейся сейчас во мне, только для Виктора всё, как всегда, искажено, и просто убить он не сможет. Я давно снёс ему драйвера на вид и установил новые, а коды доступа забыл сохранить…
Как же сильно я хочу его обнять…
— Вик, ты же знаешь, что всё, что я делаю — делаю для тебя?
— В этом и проблема, — пытается подойти незаметно, и не знай я о подвохе, то купился бы. Бойко даже поломанный — тот ещё хищный зверь, и в охоте ему нет равных, а главное… на Теневой он сильней, — надо делать для «НАС», а не для меня. Я это уже говорил.
— А я говорил мыться сразу после секса, но ты меня тоже не слушаешь. — Шаг в сторону, его два навстречу. В глазах есть понимание, что всё идёт не по плану, знал бы ещё кто из нас этот самый план. Вик не понимает, что с ним происходит, не знает, как поступить, но желание выполнить свою обязанность такое сильное, путающее его с нашими чувствами, приближающее и становящееся угрозой, хотя он даже мысли об этом не допускает.
— Ты заговариваешь мне зубы? — спрашивает в лоб. Пара секунд… и такое навязчивое ощущение, что он прыгнет. Бойко хватит одного рывка, чтобы достать.
— Угу, — киваю и, как могу, улыбаюсь ему в ответ, а у самого душа в клочья и, ебись всë конëм, я задолбался её склеивать!
— Зачем, Дан?..
Вик останавливается, сознание у него всегда было сильнее рефлексов и инстинктов, этим и пользуюсь, и да, я свинья, но сейчас особого выбора нет. В голове пошёл отсчёт: три… два… Шаг к нему, держа за предплечья и не давая поднять руки, по-пионерски целую в губы, чем окончательно ввергаю в непонимание.
— Потому что люблю. — А дальше рывок, точный удар под дых, Теневая рвётся и выкидывает Бойко прямо в Салан, а меня — в мою квартиру. Так же быстро она закрывается, отравленная мной и израненная вместе с Виком. Я больше не вижу его и теперь, с матом выругавшись, наконец даю выход гневу и разбиваю об пол кулаки.
Лежу на полу и смотрю в потолок. Оборотней тут нет, они ушли, как только Вик пришёл в себя. Возможно, батя, усмирив бешенство, увёл волков. Макса они забрали с собой, а демон безусловно пошёл следом. В Салан Дэя не пропустят, а значит, он где-то в его окрестностях сидит, подыхает от тоски и ожидания.
Я снова один, и как же это достало! Хотя нет, со мной моя шизофрения!
— И зачем ты об этом попросил? — голос в моей голове насмешливый и слишком юный. — Всё могло бы уже решиться.
— Убей Вик меня своими руками, и вашему виду пришёл бы пиздец. Он бы себе этого не простил и вернулся к исходной точке… — ухмылка выглядит зловеще, но мне плевать, так же как и на разговор с самим собой. — Или это и есть твой план? Перезапустить систему? Вернуть оборотней к первозданному виду?
— А ты не такой тупой как кажешься, — голос стал старше, резче.
— И зачем? — Сажусь и растираю лицо. Губы всё ещё горят, прохожусь по ним пальцами. — Нормально же жили. Или дело в Бойко?.. — ухмыляюсь тут не один я. — Кто-то не хочет, чтобы Вик вёл стаю в будущее? Так? Волки с ним стали совсем другими и продолжают стремительно развиваться. Куда удобнее управлять полуразумными, да?..
— Ты тоже мыслишь как человек.
— Я и есть человек.
— Нет. Ты — модифицированный сосуд для хранения ненужных вещей. Сила — это ошибка, которая была дана тебе случайно. Так же как и само твоё появление.
— Значит, я слишком долго жил с людьми. И вообще, судя по тому, какая дичь творится вокруг меня, я не иначе как послан вам из…
— Ада.
— Да пошёл ты! — рявкаю в стену, встать нет сил. Бойко ещё долго не сможет открыть Теневую и начать меня искать. Я знаю, как он ослаб на том столе, а Тень забрала остатки его сил. Вику понадобится время для восстановления, послать кого-то вместо себя тоже не сможет, тут даже его авторитета не хватит: стая больше не оставит вожака, пока он не придёт в себя, поэтому у меня есть немного времени передохнуть.
— Всё было нормально… — протест во мне не затихает ни на минуту.
— Не обманывай себя. — Старик упрямо спорит. Чужое присутствие порождает мигрень, уж лучше бы во мне говорил демон. — Нечи перешли черту давно. Требуя равенства с людьми, они хотят быть ими, хотят тех же свобод, но забывают, кем были рождены! Межвидовые союзы, рождение полукровок — вот и наследие попрано, забывается история! Из великих родов они превращаются во второсортный материал, который используют те, кто плевать хотел на правила и законы.
— Не все люди — звери, — заявляю вслух.
— Но все звери — нéлюди, и не надо менять древний уклад.
— Это не ошибка Вика. Он делает для стаи даже больше, чем требуется. И уж кто-кто, но он ваши традиции чтит, а я вот их на хую вертел!
— Это твоё право! — теперь это снова Старик, и боль усиливается, будто мозг распирает изнутри. — Но свой вид сберечь я смогу. Как только тебе надоест бегать — объявят охоту. А после вожак сам вернётся к корням. Всё начнётся с начала и таковым и останется. Оборотни станут сильнее, но на своём месте, будучи хищниками.
— Это не Дэй. — Поднимаюсь с пола и иду в ванную, становлюсь напротив раковины и долго смотрю в зеркало. Черты лица искажены, глаза не мои, темнее, и они улыбаются, когда я хочу кричать от гнева. — Это ты направил его. Заставил воспользоваться Виком, доведя демона до отчаяния. Не зря он убил твоё тело — не заслужил по земле ходить. Хотя… ах да, тебе и надо было покинуть тело. Дэй стал палачом по твоей прихоти.
Сделал бы я тоже самое для Вика… А Славка ради Киры? А Пашка ради Лекса?.. Чёрт. Это даже не вопрос. Каждый, кому есть кого терять, пошёл бы на отчаянный шаг. Самое мерзкое, что у Дэя даже выбора не было. От этого и горько. Горечь мыслей подступает к горлу, я кривлюсь.
— Ты не понял, Дантрес, — изображение плывёт, снова вижу того дедана из домика в лесу, — я не зло. И не добро. Я — сила, память, наследие оборотней и действую в их интересах. В моих действиях нет злого умысла. Только необходимость и безусловность.
С ним спорить сложно, но всё происходящее не вяжется с моим мировоззрением. Никто не имеет права решать за оборотней, кем им быть и кого любить. Никто не имеет права доводить Вика до убийства, а потом и до самопожертвования, взваливая на него ответственность за уничтожение всего человеческого в своём виде. Но есть ещё пара вопросов.
— Почему ты во мне?.. Управлять мной ты не можешь. Какой смысл?
— Чем дольше я здесь, тем быстрее разрушу тебя. Не всю силу способно хранить твоё тело. Нужно только немного подождать. Если раньше этого не сделают сами оборотни, тебя убью я. Точнее, излечу. Демоны — это проклятия людей, и смерть — будет спасением.
— Повторяю вопрос: почему ты не в Вике, Старик? Он же выдержал. — Вик справился раньше, меня же удерживали в испытании силой, дабы не путался под ногами. Но Вик же справился!
— Убить его в том измерении было рискованно, — Старик с неохотой признаёт моё везение. — Не думал, что любящий человек способен на такое.
— Любящий человек способен и не на такое, особенно я. — Шум в голове стихает, словно его смывает включенная прохладная вода, под которой мою руки. Кто забыл, напоминаю, что я упëртый. — Так почему сила оказалась во мне?
— Он прошёл испытание, верно, но не смог отречься от своей мирской жизни. Вожак должен жить только интересами стаи и быть для неё всем, но пока есть ты, он на это не способен. Хотя я и не понимаю почему.
— Ему нравятся светленькие.
— Вряд ли это аргумент, — голос становится тише, я выключаю воду. Она продолжает стекать по моему лицу и шее, впитывается в ворот водолазки, но это не мешает.
— То есть дело только во мне?..
— И да и нет. Ты — одна из палок в колесе мироздания оборотней, которая мешает ему вращаться правильно.
— Должен быть выход. Его не может не быть, — говорю скорее себе, а не продолжаю пререкаться.
— Он есть, но я его не допущу, Дан.
— Почему? — усталость давит на плечи, и я сползаю обратно на кафель, прижимаясь спиной к прохладной тумбочке под раковиной.
— Потому что если Вик всё же возьмёт силу себе и продолжит идти тем же путём, то рано или поздно оборотни исчезнут. Стае нужен жёсткий ошейник. Вик же дал им свободу, ослабив поводок. Он не сможет справиться с наследием и будет хранителем информации, наших устоев и прошлого, но пойдёт он в будущее людей, а не оборотней. Ты столкнёшь его с правильного пути, наигравшись в чувства и приручив волка, а после бросишь его одного. Он этого не переживёт. И уничтожит себя и всё, что хранится в нём.
— Значит, он уже не достоин?
— О, более чем кто-либо и когда-либо! Именно поэтому я и вмешался. Это первый случай в нашей многовековой истории.
— Дай ему самому решать. Решать всей стае.
— Не могу. Он сам этого не хочет. Отвергает саму суть оборотней…
— Выкладывай, что задумал, раз уж ты во мне. Так глубоко ещё никто там не был.
— Виктор сам не пускает меня. Пройдя испытания, он понял: как только я с ним сольюсь, то его прошлое перестанет быть личным, его прошлым станет всё прошлое его вида. Как личность он перестанет существовать.
— Он меня забудет?
— Он станет хранилищем многовековой информации, но забудет всё о своей настоящей жизни, обо всём, что важно здесь и сейчас. Чувства перестанут быть смыслом жизни. Смыслом будет долг и созидание. С этим никогда не было проблем, пока…
— Ну извините, я не спецом. И мне не нравится перспектива, что ты хочешь натянуть его на себя как гандон и пользоваться им по своему усмотрению.
— Твоë мнение совсем неважнó.
— Да кто бы спорил. Но знаешь что? — теперь улыбаюсь я, пакостно и премерзко, но от всей души. — Моё мнение уже и не нужно. — Задираю голову и ору в потолок, хотя можно было этого и не делать, но так захотелось немного показухи и пафоса. — Вик? Ты всё слышал?.. — ответа не следует, но по телу прошёлся холодок. — Ну и отлично. Забирай меня тогда отсюда!
Откидываюсь назад, закрываю глаза, и спустя мгновение и острый укол холода оказываюсь на той стороне Теневой в надёжных руках.
====== Часть 13 ======
Вик
Кажется, я стал и слышать, и чувствовать острее всё вокруг. Особенно его. Как только Дан оттолкнул меня, дав понять, как сильно мне нужно время себя переосмыслить, сам тем временем ушёл в реал. Осознание происходящего захлестнуло с головой, и взять себя в руки, сквозь всё ещё плывущее сознание, оказалось непосильной задачей. Но он был рядом, в каждой мысли, первый раз в жизни не блокировал меня, не закрывался, позволив слышать его на расстоянии так чётко. Очень скоро понял, зачем ему это было нужно. Ведь захоти я его найти, он не спрятался бы даже в аду, поэтому бежать от меня было бессмысленно. Волков подкинул информации — показывать наглядно у него всегда получалось лучше, чем говорить. И хоть я и не принимал его методы, но тут был вынужден согласиться и не пожалел. Скажи он мне в лицо, что внутри него всё наследие моего рода — не поверил бы.
В связи с происходящим Дан тоже изменился. Если мне пришлось покрушить себе кости, освобождаясь, то ему — порвать и заново сшить душу. Волков втянул в себя очередной взрыв и частично погасил, чтобы никого не зацепило. Навлëк на себя ярость ничего не понимающей стаи. Сила внутри него ощетинилась как дикобраз, выставив тысячи игл, раня всех вокруг и самого Дана. И кого сильнее — ещё посмотреть.
Кира и Леон с двумя ассистентами не успели за меня взяться, как пришлось снова нырнуть в Теневую. В этот раз она словно образовала вакуум, не потянувшись ни единым щупальцем, просто проложила безопасный коридор. По нему я и пронëсся бодрым галопом, припадая на заднюю и переднюю лапы, которые топорно срослись. Дан снова упал мне в руки, спиной назад, даже не допуская тени сомнения, что не поймаю. Мы с ним все тесты на доверие прошли на «отлично».
Держа Волкова в охапке, возвращаюсь в лазарет под гробовое молчание инкуба. Зная, что у него затишье бывает только перед бурей, решаю за ним понаблюдать и быстро понимаю — Дантрес напуган и ему хреново, а значит, светлая голова должна быть у меня. Рявкаю на напрягшихся ассистентов, видя их оскалившиеся морды, чтобы не нагнетали обстановку ещё больше. Батя, хоть и самому тяжко, всех невменяемыхвыгоняет в коридор проветрить горячие головы и спрятать уши: не выросла ещё женилка на вожака рычать. Кира бегло осматривает Дана, констатировав необходимость полного обследования и у него — так он «прекрасно» выглядит, но увидев от него фак, быстро теряет интерес. А Волков обследует меня, несмотря на то что сам еле держится на ногах. Его усаживают на соседнюю кушетку и некстати раздевают до белья. А трусы Дан в этот раз не надел — не думал, что меня так накроет при виде его костлявого похудевшего тела, ладно хоть простынку набросили от греха. Кира ставит Волкову капельницу и цедит сквозь зубы вопрос, сдерживая оскал, действительно ли он уверен в желании остаться и смотреть. Тот кивает, словно любым способом хочет себя наказать. Смотрит, пока мне под наркозом ломают кости и складывают вновь. Не знаю, как он, но я бы пережил все ощущения вместе с ним, пытаясь забрать часть боли.
Кире я не вру, что наркоз на меня не подействовал. Просто боль вдруг перестаёт существовать, став чем-то обычным как признак — всё ещё живой. Дан каким-то невероятным чутьём это понимает и превращается в камень, не давая прочесть другим ни единой эмоции, пристально вглядывается только в моё лицо и силой воли остаётся на месте, не говоря под руку и не мешая. Батя то и дело промакивает рукавом халата крупный пот. Они с Кирой переглядываются, скорее, как заговорщики, а не спасатели. В голове не проходит туман. Отвлекаюсь от ощущений голосом Дана, прозвучавшим как гром среди ясного неба:
— Вы все хотите меня порвать или только ты и Кира? — Леон едва не роняет лангетку, куда укладывал мою ступню.
— Вся стая, — признаётся честно. — И хоть убей, не пойму, почему такое зверское желание… — Батя берётся за мою руку, стараясь не смотреть Дану в глаза. — Из тебя будто смотрит враг, настолько опасный, что справиться с ним не сможет никто. И одновременно… не иначе как в тебе заложник самого близкого. И сказанное тобой нам придётся выполнять, иначе он пострадает.
Мне интересно, как теперь я уживаюсь с болью. Леон тот ещё костолом и костоправ. Оборотни вообще самые лучшие врачи, особенно травматологи и хирурги. Специалисты по костям, мышцам и сухожилиям. Сейчас мне в руку вгрызается давний противник, но воспринимаю его как нормальное явление. Оборотни регенерируют, а значит, нужно постараться, чтобы уничтожить наш вид. Другое дело — единоличное решение Древнего вернуть нас в волчьи шкуры, чтобы легче контролировать. Очередной спецзаказ? Злиться сейчас нельзя, иначе кровь закипит, и я потеряю её больше, чем планирует Леон. Но от бати не ускользает ничего. Он приподнимает мне веко, анализирует зрачок и хмуро ругает:
— И давно ты так умеешь, партизан?
Киру болезненно передëргивает, она отнимает от меня руки и вот-вот пустит слезу как ребёнок, которого поймали на хулиганстве. Старику дрожать нельзя, он осторожно складывает мне кости, соединяет мышцы и сухожилия, наблюдает за процессом заживления. Не перестаёт хмуриться.
— Если ты будешь способен генетически передавать все эти навыки, Вик, то… — батя поднимает глаза на Киру, — станешь одним из ценнейших объектов для чёрного рынка…
— Хуй вам, а не ценнейший объект! — Дан ухмыляется с кушетки напротив и выдёргивает из вены иглу: больше, чем на полфлакона, его не хватает.
Я убираю затуманенный взгляд и стекло из глаз, смотрю ясно и осознанно — тем страшнее и невероятнее выглядит со стороны степень моего терпения.
— Я всё ещё вожак стаи и сам способен решать, куда мне эту стаю вести. Мы заперли силу в Дане, вернее, Древний сам себя перехитрил, и судьбу наебать не получилось. Теперь у нас есть немного времени разобраться, что пошло не так. Отчего произошёл перезапуск? Мне слабо верится в существование какого-то цикла хранения истории и сакральных тайн. Кто-то опять захотел подмять ликантропов под себя и командовать почти непобедимой устрашающей армией. Мы существовали всегда и будем жить, пока не погибнем. Уничтожить по щучьему велению целый род нечей — на это только одних стальных яиц не хватит.
— Вик… Вы с Даном молоды, сильны и готовы показать зубы любому противнику. Судя по всему, именно ваше развитие в паре вызвало нарушение равновесия. Стая черпает силы от Вожака как единый организм. Ты заметил, почти истреблëнные кланы тянутся в Салан, пополняя ряды стаи сильной чистой кровью? Это не совпадение, это неизбежность. Здесь они обретают защиту и уверенность в завтрашнем дне…
— Бать, — голос мой понижается, — ты не сказал ничего нового, я это знаю. Ты забыл добавить, что и проблемы в Салане в основном из-за меня и Дана.
— Никто здесь ни секунды не пожалел о твоём назначении на роль Вожака! — искренне выдыхает Кира и делает мне укол, не иначе как набравшись смелости.
— Как вампир? — Дан привычно разрушает эти торжественные моменты своим нетерпением. — И что вы сделали с Дэем?
— Демон сейчас в убежище Виктора, где он отсиживался в молодости. На безопасном расстоянии от Салана. Барьер Дэйману, как тебе позволено, не пересечь. Он — не часть стаи. Вампир уже почти готов оставить этот мир. Я не знаю, какими заговорами он ещё существует. Анализы показали: Макс разрушает сам себя, его собственная кровь. — Дан кривится, всем своим видом показывая непонимание. — Если по-простому: организм синтезирует агрессивные белки, тормозящие основные процессы жизнедеятельности. Кровь в его венах похожа на густой кисель…
— Что за бред?! Зачем?! — Инкуб растирает лицо, теряет самообладание. — Суицид?
— Это побочные явления, результат воздействия многочисленных препаратов. Не забывай, что Макс — не обращённый и не чистокровный вампир. Ему, как и многим, не повезло, — Леон опускает голову.
— Бать, тебе стыдно за то, что сделано чужой волей и руками?
— Мне стыдно как учёному и врачу, Вик. В молодости я был неистов и пытлив, как она! — Леонид указывает пальцем в сосредоточенную Киру. — Задавался целью изучения возможностей оборотней регенерировать и мечтал приготовить уйму препаратов для лечения опасных болезней, увечий, вплоть до восстановления конечностей у людей. Я тоже видел общее светлое будущее всех существ на Земле и их взаимное сотрудничество, понимание и уважение. Я тоже… разбился о систему, алчность, жадность, страх перед нашей силой. Меня прижали к ногтю, а с приходом в Салан Вагнера сама жизнь стала как в военном гарнизоне. К тому же… есть вещи, в которые просто нельзя вмешиваться.
Я слушаю матëрого оборотня под глухое похрустывание срастающихся костей и понимаю, как раньше был далёк от осознания таких истин. Хотел есть, драться, трахаться до изнеможения, нестись вперёд, не опасаясь стен и преград, охотиться и делиться добычей. Изнанка всего была ужасной. Оборотни никогда не были свободны. Дан выглядит так, как будто знает это давным-давно. А ещё мне до трясучки хочется его поцеловать, и это желание, похоже, начинает электризовать всё помещение. У Киры и Леона дыбом встают волоски, Дан чувствует и шумно выдыхает. Мы обнимаемся глазами — многообещающе.
Ох, как у меня в паху заломило! Батя готовится дать затрещину, но из уважения сдерживается. Хотя плевал он на звания: воспитывать меня для него всегда будет первым делом. Да и понимает он, что Дан меня к себе в таком состоянии не подпустит. Перенервничал и насмотрелся всего. Совсем инкуб испортился.
— Сутки потерпите, чтобы больше Вожаку кости не ломать.
Дан отмахивается, сделав вид, что мне надо больше, чем ему. Я скалюсь. Многообещающе.
— Кирюха, а Максу возможно помочь? — Дан вдруг становится серьёзным. — Не продлевать мучения, а именно помочь?
— Вкупе с пересадкой стволовых клеток — да! Наверное… — Кира отвечает резко. — Но этот эксперимент или акция по спасению не останется без внимания. Не все в Центре бескорыстные и благородные учёные и наблюдатели. Если у нас получится, спасением одного мы можем причинить вред многим.
— Убьём всех свидетелей, — взгляд инкуба становится пугающе острым.
— И меня? И Славу? — Кира устало проводит рукой по лбу и губам. Дан осекается. — В любом случае Вожак согласился на эксперимент. И сейчас стоит задача по спасению Максима…
Я беру молодую женщину за руку. Сколько времени прошло, что она так повзрослела, набралась этой мудрости-крепости-стойкости-терпения? Волчицы все обманчиво хрупки, пока не увидишь их в ослепительном оскале боевой трансформации. Я ни на миг не забываю, чья Кира дочь.
— Если всё пройдёт успешно, Вика больше не оставят в покое, — Дан рассуждает логически, что ему совершенно не идёт. Слишком много он пережил, чтобы сейчас терять человечность.
— Вожак всё решил… — в голосе волчицы слышится протест, но уважение и преданность ко мне не позволяют отстаивать свои позиции.
— Придётся убить Макса, — все вопросительно смотрят на Дана, — причём быстро. Если эксперимент пройдёт удачно, то Бойко достанут из-под земли.
— Ты сейчас серьёзно?
— Да.
— Дан?.. — Леон не унимается, я понимаю, к чему он ведёт и снова киваю, поддерживая батю. Демон в трауре может стать неуправляемым, и здесь уже на первом месте стоит безопасность Салана, не только жизнь отдельно взятого вампира.
— Демона я беру на себя, — а вот это уже не к добру. — Дэю придётся через это пройти, иначе у него нет будущего. И у нас тоже. Но он справится. Наверное.
— А ты бы справился? — Кира спрашивает в лоб не без иронии и, снимая стресс любимой работой, всандаливает мне такой болючий укол в плечо, что пальцы на ногах от боли поджимаются.
Дан улыбается, так открыто и искренне, но вместо заразительного веселья я, кажется, седею на глазах, а Кира покрывается мурашками. Он не отвечает, хотя мы и так знаем: если бы такое случилось — этому миру точно пришёл бы пиздец. Ну, или хотя бы его собственному.
Нас отпускают, ещё раз напомнив, что завтра забор спинномозговой жидкости, и мне надо максимально отдохнуть и восстановиться. У Макса время идёт на часы. Идею Дана никто не стал отметать в сторону, потому что она не лишена смысла. Мы попробуем, но нет гарантии, что всё может получиться. Сейчас надо отвлечь Дана, переключить его на банальный отдых и меня, иначе в таком состоянии, реши он осуществить свой план, ему не хватит сил.
Удивительно, но мозг ещё сохраняет активность, а значит, вампир разумен ровно настолько, насколько позволяет его боль. А что ощущает Макс, я даже не хочу представлять. Естественно, я и Дан идём не отсыпаться, а навещать вампира в специальном боксе, где ему делают озонотерапию, разжижают густеющую кровь и питают внутривенно, чтобы хоть как-то поддержать. Мою перелитую кровь Макс отторг сразу. По словам Леона смотреть на это было невыносимо. Ему словно пустили по венам кислоту. Вампира колотило и выгибало, внутри него сухо хрустели кости и что-то лопалось, на губах пузырилась кровавая пена. Поэтому решили использовать плазму. Кира выглядит так, словно не спала месяц. Она снимает жизненные показатели с мониторов, делает записи, вводит раствор в капельницу. Я всегда уважал труд врачей как что-то мне неведомое и неподвластное. А в такие минуты всё происходящее кажется высшим умением. Как Кира всё это умещает в своей голове, идёт с этими знаниями напролом, жертвуя семьёй и временем, мне также понять не дано.
— Идите отдыхать! — почти приказывает она, сверкнув глазами, едва не добавив, что кому-то такое благо только чудится. Но слов не находит, да и знала, на что шла, становясь талантливым научным сотрудником. Дана я увожу почти силой, он всё смотрит и смотрит на пациента, желая увидеть того уже мёртвым, но сердце Макса продолжает биться, мы все видим это на мониторе, и от этого ещё сложнее принять решение.
Мы плетёмся в дом. При виде жилища ком к горлу подкатывает у обоих. Словно встретили старого знакомца, которого не видели лет сто. Заходим, сталкиваясь плечами, я показательно морщусь, а Дан, пресытившись переживаниями, осторожно обнимает прямо на пороге, не давая закрыть дверь. Столбим в этой реальности себя, полуразрушенных очередным испытанием. В моём мозгу потихоньку отключаются связи с внешним миром. Тихо, без напора и привычной жадности касаюсь его большого рта, чуть прихватывая нижнюю губу, начинаю один из самых неторопливых и нежных поцелуев. Дан отвечает, подтверждая, что у нас впереди по меньшей мере вечность, и мы можем не торопиться и наслаждаться моментом близости. Его руки шарят по моей спине — ищет крылья — не иначе. Замечаю, что на голове Дана нет привычно длинной шевелюры — короткая стрижка, как у меня. Чёлку оставил, она падает, приглушая дерзкий взгляд. Только я с проседью, а он вечно выбирает странные цвета для волос.
— Давай поспим?
— И отложим очередной пиздец на завтра?
— У вас есть план, мистер Фикс? — ржëт через силу и тянет меня за собой. — Не рычи, вожак, мы просто поспим.
Кровать удивительным образом разобрана, постель перестелена. Остаётся рухнуть в пахнущую чистотой прохладу. Сколько мы уже нормально не спали? Мысли в голове несутся табуном, чуть не затоптав мозг. Но запинаются о нужный рычаг, я закрываю глаза первым, ложась поудобнее, чтобы раскидать конечности, отзывающиеся тупой и такой привычной болью. Дан устраивается на расстоянии вдоха, я вижу, как дрогнули его ресницы, зацепив мою щëку.
— Спи. Я проверю! — угроза через предательский зевок, и он отрубается первым, даже не заметив, как сильно сжимает моё запястье.
Дан
Будит меня до боли знакомая тяжесть и глубокое дыхание в шею там, где тепло и бьëтся пульсом жилка. Усни рядом с волком, он обязательно заберётся на тебя сверху и придавит, чтобы не убëг. Сколько мы проспали, даже не берусь угадывать. Зевнул, выполз из-под Вика, жадно полюбовался на голое загорелое тело, понастроил планов на будущее и просто пожелал нам его спокойного. У Бойко мочевой пузырь безразмерный, он после охоты по двое суток может дрыхнуть — не поднимешь. А у меня рабочий объём ограничен. Штаны натянуть не успеваю, как рядом прошелестело.
— Кира?! — она встаёт с кресла, я прикусываю язык, чтобы слишком громко и слишком матерно не удивляться. — И давно ты тут?
— Часа два. Я думала.
— А более подходящего места для раздумий не нашлось? — хотя кого я обманываю, у оборотней стыд в комплект никогда не кладут. Молодая женщина заострилась ещё больше, словно дала себе зарок не есть и не спать, пока не получит препарат.
— Давай выйдем, поговорим? — я натягиваю спортивки и свитер, бросив пристальный взгляд на своего мужика. Она покорно выполняет мои условия, вот жопой чую, сейчас будет просить волчица.
— Макс опять не принял сыворотку. Это натолкнуло меня на мысль о банальной несовместимости. Вик — зверочеловек, Макс — вампир. Разный набор хромосом и разный генетический код. — Я обоссал-таки забор и прикурил. — Кроме того, в ДНК вампиров веками закладывалась ненависть к оборотням.
— Спросила бы меня, я бы тебе попроще объяснил то же самое. Значит, надежды не осталось? — колет за грудной клеткой, эта тянущая боль не проходит уже давно, а ещё… Инородное нечто во мне… влияет на мои решения. Смерть Макса мне кажется единственным выходом. Встряхиваю головой.
Кира упрямо закусывает губу, она злится на природу, на себя, на недостаток информации. Я злюсь на это утро за то, что оно не стало добрым.
— Хочу попробовать твою кровь, Дан. — Я этого ждал, поэтому не удивляюсь. — По уникальным свойствам она давно похожа на кровь вожака. В тебе больше человеческого, код ДНК другой.
Не то чтобы я напрягаюсь, скорее, гружусь. Столько крови проливал по-дурному, так пусть теперь послужит благому делу. А сейчас она вообще с биодобавкой неожиданно привалившей Силы.
Волокусь с Кирой в лабораторию лазарета. Жаль, что не нахожу слов её подбодрить, она преданно служит науке и следует своим убеждениям, что можно попытаться спасти этот мир. Хорошая девчонка. Не зря Славка Киру не пропустил. Гном не просто так с первого взгляда голову потерял.
Движения Киры, несмотря на усталость — чёткие и выверенные. Ни разу не помню случая, чтобы что-то выпало из её рук, или она не нашла вену, или… Ответственна во всём, поэтому мне так сильно напоминает одного вожака. Кира и мать сумасшедшая, когда успевает. И Славка героически справляется с этим дурдомом бантиков и погрызенными вещами, жалобами от соседей и прохожих. Детский сад для оборотней только в Салане, это когда Мирослава и Леон выручают. Но сейчас заморочек прибавилось, и у каждого в стае свои обязанности. Растить детей — это обязанность родителей. Тут помогайки — степень везения. Ни одного оборотня я не видел, втыкающего в телефон. Даже молодняк типа Пахи и Лекса лучше попинают мяч или просто погоняют по лесу на своих четырёх с экстремальным паркуром по горам и деревьям. У них нет зависимости, а сотовые есть. Поэтому в семнадцать здоровые, как кони. Кстати, я не успел заметить, когда Вик перестал выглядеть как пацан. Он стал крупнее в плечах, раздался в грудной клетке, потяжелел, при этом не утратив гибкости и стремительности. У меня становится горячо в паху. Видимо, и запах меняется, потому что Кира дёргается и снова тянется за пробиркой.
— Я возьму ещё пробу, можно?
Всё-таки все учёные — ненормальные. Размышления помогают отвлечься, но не обмануть себя. До сих пор при виде медицинских блоков корёжит, а от иглы дёргается рука и замирает сердце. Этот страх вшит в подсознание колючей проволокой и от него уже не избавиться. Она это видит и действует аккуратно, но всё равно, чёрт подери, как же паршиво.
Возвращаюсь домой, жуя гематоген, которого у Киры полные карманы. У девчонок попробовала развиться анемия: гном отказывался подкармливать их сырым мясом. Но природа взбунтовалась, пришлось смириться и позволить ей брать своë. Смотреть, как его сладкие девчули с рычанием рвут свежину и грызут кости — не самое приятное для отцовской психики и даже, как выяснилось, потенции, но привыкаешь ко всему, когда любишь.
Вик жадно пьёт воду и проветривает спальню. Всё бы ничего, но он выхолодил наш тëплый дом и был абсолютно голый. Я просто обнимаю со спины, не в силах оставить это великолепие без внимания. Конечно, он меня вычислил метров за… много. Но я всё равно говорю «бу» и касаюсь губами спины. Подыграть он мне не соглашается, но хоть улыбается.
— Как дела? Совсем хреново?
— Кира хочет попробовать мою кровь, — сжимаю сильнее, как-то позабыв о его переломах, но Вику это вредит, как слону дробина.
— Звучит зловеще… — Бойко усмехается, по его горлу стекает несколько капель воды. Хочу их слизнуть с низким рычанием, прикусить на шее тонкую кожу, чтобы он не просто почувствовал, КАК я соскучился, а ясно себе представил картинку.
— Ясно! Я снизу, — волчара скалится моей любимейшей улыбкой, в которую и начинаю яростно целовать. Меня рядом с ним не хватает надолго и все логические размышления летят к чёртовой матери, я просто теряю голову.
— Ни хрена ты не понял, — с трудом разлепляю поцелуй и отвечаю с улыбкой, — снизу я! А дальше как пойдёт.
Вик
Сверху, снизу, сбоку — неважно, когда соскучился так, словно год где-то носило и наконец отпустило. Когда он вывалился мне на руки из Сумеречной, могло показаться, что я отреагировал скупо и заторможено из-за лекарств и неожиданности, но никто не сканировал творящееся у меня внутри. Чуть сердце не лопнуло, чуть не задохнулся, чуть не… Весь мир вокруг вдруг стал им. С его запахом, с его смехом и цветом глаз, и замкнулся в кольцо, словно обнял. И это его фирменное «это не я!», после которого либо тушить пожар, либо надувать лодку. Это непостижимо, когда понимаешь смысл заюзанного выражения: хорошо там, где есть он. Без дополнительных условий в уравнении. В математике не силён так, как в биологии, мысленно ухмыляюсь. Руками выглаживаю спину, нажимая на позвонки, как на кнопочки. Дан щекотку терпит до границы поясницы… если мои пальцы убегают считать рëбра, его выгибает грудиной вперёд, и тогда в чёрных зрачках вызревает страсть. Жгучая, пряная, яркая, он начинает бросаться на губы, как голодный подросток, но потом понимаешь, насколько опытный любовник начинает эту прелюдию. Доталкиваю Волкова до кровати, чуть ударяя животом и пахом о его пах, потираясь, зажигая. Дан постанывает — ему нравится, я сам задаю темп. Но никогда в полузверином обличье! Мы слишком тяжело становились людьми. Все мы, вся стая — хотим иметь полное право жить и не скрываться в этом мире. Кира, Мирра, Леон, Паха, Крис — все мои волки заслуживают избавление. Если бы я мог, отказался бы от мучительного Дара в пользу человеческой сущности, но с другой стороны — я узнал изнанку мира. Здесь никак без Силы, без защитников, без тех, кто знает, что такое дикое безумие, потеря контроля и голод, без тех, кто сумел с этим ужиться и справиться.
Роняю Дана на кровать, вжимая в прохладные простыни, пока он неистово сбивает с ног кросы, стягиваю с узких бëдер спортивки — целую в живот, оставляя на тонкой коже пару ярких засосов, переворачиваю. Вид сзади — лучшее фото в меню, а мой язык слишком беспощаден. Уже через две минуты его член нетерпеливо роняет первые тягучие нити предэякулята на постель. Дыхание сбивается, и запах становится терпким. Да! Со мной Дан приобрёл запах, словно сама природа приняла его существование. Рядом со мной. Мы разделили эти оттенки мускуса, мха и кардамона. Свои биологические маркеры, которые сами узнаём везде и отыщемся даже в кромешной тьме. Дан призывно прогибается, почти злится. Он сейчас взвинчен так, что ещё мгновение, и свернёт с оси весь мир. И я люблю эту сладкую муку первого толчка: немного грубого и болезненного — с Даном это безупречно! Он хрипло стонет, его губы растягиваются в удовлетворённой улыбке и тут же прикусываются. Я очень быстро набираю темп, разгоняюсь, потому что знаю, каков приз. Самые яркие звёзды на седьмых небесах, куда вход непосвящённым — строго запрещён. Малы и слабы для такой страсти, от выплеска которой рождаются и разрушаются планеты. Вот что я чувствую, когда с ним, и если кого-то не убедить, то пусть идёт на х… мимо!
Люблю, когда сливаемся в «мы» до упора в той критической точке, когда каждое движение острое и мучительное. Оргазм подступает всполохами, приступом, дрожью, искрами под веками. Когда обняв поперёк, почти сломав пополам, я тянусь к губам Дана, а рукой обжимаю горячий каменный член, и кончая одновременно, вместе мы порождаем общий последний крик. И тогда я не прекращаю вколачиваться в Волкова, он должен поймать вторую волну, глубокую, не поддающуюся описанию. Знаю: его накрывает через пять минут после первого оргазма. Дан прекрасен в этой красивейшей жестокой судороге, когда начинает тянуть из меня энергию, наедаясь досыта, изливаясь досуха… делясь своими чувствами. Это и есть самое искреннее признание.
Мне всегда его будет мало, представляю, каково ему с такими особенностями. Разнеженные лежим на постели. Дан курит, я закрываю глаза, чтобы не видеть это безобразие, перебираю ему короткие волосы и ненадолго позволяю себе выдохнуть. Вместе — значит всё сможем.
— Я думал, этот день безнадёжно испорчен, — говорит мне полушёпотом, успеваю заметить его счастливую улыбку и почти сразу напрягаюсь, поднимаясь на локтях с подушки, потревоженный инстинктом. Дан резко садится и оборачивается на дверь даже раньше, чем я.
Влетает взлохмаченная Кира, следом за ней запыхавшийся Леон, и уже в них обоих взбешённый Пашка. Говорят наперебой, не могу утверждать чья информация была первой, потому что шум в голове мешает.
— Дэй потерял контроль, барьер долго не выдержит!
— Вик, нам бросили вызов две объединившиеся стаи оборотней. Матёрые и дикие. Пришли в обороте, значит, диалога и не предусматривалось. Пометили край границы нашей территории, и уже двигаются к Салану.
— С Максом совсем плохо! — голос Киры я слышу яснее всех. — Дан, надо поговорить, — Дан вострит уши и хмурится. Понимаю, что общаться про Макса Кира будет не со мной. Ведь совсем немного поспал, а что-то уже успели обстряпать без подписи вожака. Ни на минуту нельзя оставить. Но сейчас меня больше заботят оборзевшие чужаки, наплевавшие на права моей стаи. Леон уже ментально передаёт мне картинку: нападающих много и почти каждый — опытный охотник.
— Охуенно отдохнули! — психует Дан, сползающий с постели и одевающийся наспех. — Кстати, Вик, ну, чтоб совсем заебись — сегодня полнолуние! Молодняк неуправляемый, половина в изоляторе! — и следом его аплодисменты нашему пиздецовому положению. Сам бы похлопал, да руки опускаются…
====== Часть 14 ======
Дан
Как бы мы ни хотели, как бы ни старались, что бы ни делали и каких богов ни просили, нашу судьбу просто невозможно наебать. Она упряма и непредсказуема, а ещё до неприличия жестока, ведь даже мы, прокуренные неприятностями и болью, каждый раз после её уловок теряем самообладание… но не надежду.
Нас снова хотят разделить, и это логично. Порознь мы всегда слабее. Каждый сам по себе избирает свою тактику, и редко в ней мы думаем одинаково. Вик всегда жертвует собой ради стаи, я же жертвую всем ради достижения цели. Только вместе мы действуем единым организмом. И сейчас, когда мне так нужна трезвая голова Бойко, а ему — моя сила, позволяющая минимизировать жертвы среди волков, нам придётся действовать по одиночке. Вик не справится с Дэем не потому, что слабее, а потому, что всё его существо не сможет сразу перегрызть глотку тому, кому он пытается помочь, и подвергнет себя опасности, а я вряд ли стану продумывать план, как усмирить нападающих. Видя, как гибнут наши — просто всех убью. К тому же… оказаться мне среди оборотней, ещё и распалëнных адреналином в пылу сражения… чтобы у них у всех появился один общий враг — Я — идея — хуже не придумаешь.
На сборы пара минут. Мечусь по домику, сталкиваюсь с вожаком и поздно понимаю, что это Вик пытается помочь собраться мне, пока у меня всё валится из рук. В глаза ему не смотрю, но чувствую его руку на своём плече, в сердцах вскрикиваю:
— Да заебало! — и всё. И сказать больше нечего.
Из двух ножей, которыми могли убить и меня, недолго колеблясь, выбираю тот, что убивает душу. Ведь если убить тело демона, оставив душу страдать и бесноваться, он будет мучиться вечность, и такой участи врагу не пожелаешь.
Смотрю, как Вик, ломаясь, перекидывается. Ему тяжко после недавних травм, но не издаёт ни звука. Прошло немного времени с нашей последней тихой жизни, а кажется — вечность, и оборот его теперь видится болезненнее и тяжелее. Он падает на лапы, гнёт спину, встряхивает головой и стоит так, пока сфокусирует на мне виноватый взгляд. А ведь, по сути, всё это он проходит из-за меня. Возможно, намерения Старейшего и не лишены смысла, но такой способ облегчить нашу жизнь мы не рассматриваем, поэтому быстро о нём забываю.
— Скоро в дом не влезешь, здоровый ты волчара. — Ерошу оборотня между ушей, правое тяну вниз, пока не встряхивает головой, огрызаясь. — Ужин в шесть.
Леон за его спиной перекидывается, Пашка держится до последнего: желание перегрызть мне глотку никуда не делось, и он ждёт момента, когда вожак переключит всех на себя. Атмосфера сгущается, и даже воздух становится тяжелее — им не надышаться.
— Ужин, кстати, не забудь.
Вик опускает голову, мне тоже хреново, поэтому выхожу первый, ухватив куртку на ходу. За мной шлейфом тянется сила, искажённая чужим присутствием, она ощущается по-новому: не делает сильнее, но позволяет чувствовать себя… устойчивее, что ли. Проходя мимо Киры, цепляю её за локоть и подтаскиваю к себе. Бросаю ей на ухо пару слов, после которых она хочет вырваться из захвата, но вместо свободы сильнее сжимаю тонкую руку, давая понять, что не шучу. Назад пути нет. Всё решится сегодня.
Завожу квадроцикл. Этот единственный, у которого щенки колеса не сгрызли. Рыкнув мотором, беру левее посёлка и ухожу в лес уже накатанной дорогой. Волки уносятся клином направо к своей границе. Чем дальше уходят они, тем сильнее натягивается нить между нами с Виком, её колебания звенят в голове, каждый нерв, связанный ею, отдаётся простреливающей болью и, как ни стараюсь, не могу успокоить сердце.
Дорога занимает минут двадцать. Мне они кажутся вечностью. Никогда не запоминая маршрут, знаю тут каждую тропу, и это мне передалось с Виковой кровью. Перед глазами всё время Бойко. Такого раньше не было и, возможно, это влияние поселившейся во мне инородной твари, но видится он с перерезанным горлом. И только потому, что верю в него, всё ещё еду вперёд, а не поворачиваю обратно.
Настоящий вожак сможет уладить любой конфликт между своими: не переговорами, так силой. Возможно, ему бросят вызов… а может, просто нападут толпой… что если у них оружие и всё это ловушка?.. Успела ли Кира добраться до лаборатории и отключить Макса?.. Как только подумал об этом, земля уходит из-под ног, квадроцикл взлетает в воздух, переворачивается два раза и грохается на землю, продолжая крутить колеса, благоразумно выкинув меня из седла. Значит — успела.
Я не узнал бы его никогда, если бы точно не понимал — это он. Окончательно потеряв человеческий вид, Дэй походит на сгусток энергии с окровавленной пастью и длинными острыми когтями. От него пахнет смертью и разложением. Проклятие, которое он получил, помогая нам пройти Испытание, вытравливает последнее человеческое в нём. Это больше не тот угрюмый парень на цепи у вампира, знакомый мне, это живое воплощение боли во всей своей красе и во всех её проявлениях. Самое страшное — я вижу в нём себя, вижу дорогу, которой пойду, и даже место в аду, на которое сяду, окажись в такой ситуации.
— Ты бы сделал для меня то же самое.
Достаю нож и показываю ему, чтобы точно понял, что собираюсь делать. Демон скалится, выражает протест не в стремлении выжить, а потому что инстинкт сражаться так сильно вшит ему в подкорку, и по-другому он умереть не сможет.
— Мне жаль, — всë-таки выговариваю это, хотя и не хочу тревожить его человеческую составляющую. Резко ухожу вправо, минуя молниеносный последовавший удар. Демон, пробороздив землю, где только что стоял я, вскрывает её чудовищными когтями.
— Дэй, тебе уже всё равно, но мне правда жаль! — ору на него, словно оправдываюсь, и всё вроде правильно и как должно быть, но хреново так, хоть волком вой.
Следующий удар точнее, его когти цепляют мне плечо, благо левое, нож всё ещё удобно лежит в руке, приятно согревая ладонь… Всё происходит за секунды. Кто-то нападает, кто-то обороняется, смена ролей — и вот уже первая кровь кропит землю, а из звуков — только наше дыхание. Ни единой живой души вокруг, даже черви, и те уходят глубже в землю, отказываясь после исхода жрать кого-то из нас.
— Чтоб ты знал! — я злюсь и не могу понять на кого или на что. На себя, что двигаюсь быстрее, чем обычно, потому что умри сейчас, и сила вырвется наружу, а значит, может навредить Бойко, и мне приходится жить! На Дэя, так по глупости влюбившегося, ведь прописано во всех трактатах: демон любить не может и не должен! Он сам меня за подобное ругал совсем недавно, и это вспоминать больно! На Вика, потому что сейчас он снова один, и я не знаю, как ему помочь, но моë тело ментально пронзает боль, и эта боль точно его. На весь этот ёбаный мир, просто потому что он не тот, каким должен быть! Всё это на фоне бесконечных ударов, криков, хруста и воя, а потом всё резко затихает. Дэй останавливается и обрушивается на землю, силой удара меня отбрасывает в сторону, хорошо приложив о дерево. Тёплая кровь течёт по затылку, но я всё смотрю и смотрю, как Демон останавливается, как прислушивается к себе, как набирается злости и ярости, отдавая ей последние силы… Всё уже случилось. Кира выполнила задуманное и приказанное мной, и ответственность я беру на себя.
— Это я приказал его убить.
То, что осталось и было мне другом, потеряв интерес к границе Салана, ползком подбирается ко мне, и будь я проклят, но в его глазницах я вижу свой смертный приговор. Пусть так. Ненависть выжжет его дотла, а я добью то, что останется.
— Макса больше нет! — Лязг когтей вынуждает собраться — звук, не предвещающий ничего хорошего. — Знаешь, как это было? — Ещё метров десять, и всё закончится. — Просто аппарат, который заставлял его органы работать и кровь циркулировать, выключили. Раз — и всё! И нет вампира! — Пять метров, четыре, три… Раскатистый гром ревёт над головой, тучами затягивает небо, и начинает моросить дождь. Я даже не шевелюсь, буря внутри меня истерит куда сильнее. — Прости!
Он не слышит моих слов, не видит моих глаз, он больше вообще ничего не видит, только чувствует, как тот, кем он жил и кто был смыслом его жизни, создавая саму жизнь, — исчез. С ним исчезает и этот мир. Я всё это вижу, поэтому, пока его дожирает ярость, и кидаюсь вперёд раньше, чем он переступает последний рубеж. Его уже нельзя было спасти. Это пришлось признать. Мне надо было увидеть это своими глазами.
С криком преодолеваю оставшиеся между нами метры на запредельной скорости и падаю с распоротым боком прямо коленями в сырую землю, успев вскрыть грудь демона лезвием. Держу неча на руках, прижимаю к себе, разделяя его боль, как физическую, так и душевную. Я хочу взять больше, но он не отдаст, пока не перемелет всю её сам. Он больше не воет и не плачет. Он улыбается, тянется всеми силами к смерти, пока я укачиваю его, как ребёнка, трезво сознавая, что сотворил. Проклинаю себя и вечный выбор, кого спасать, а кем жертвовать.
После разговора с Кирой около нашего дома и её отчаянного эксперимента проходит несколько часов. И мы с Виком их не потеряли, не провели впустую — пропитались друг другом… Протестировать новую сыворотку, чтобы быть готовой к первичной реакции вампира на препарат, девчонка не успела. Макс уходил, поэтому она действовала быстро. Мне хватает считанных секунд забраться ей в голову. Если Кира меня потом жестоко возненавидит, я пойму. Когда вот так без предупреждения и подготовки взламываешь чей-то мозг — ощущения, мягко говоря, не очень. А волчица — не подопытный кролик. Тем более волчица — гениальный молодой учёный, чей мозг не игрушка для экспериментов. Но, прости за садистские методы, Кирюха, мне нужна картинка. От увиденного пробивает озноб. Если бы знал, что Вику когда-нибудь придётся так страдать, я бы этого не допустил. Пусть бы впереди маячила крохотная, как светлячок, надежда, прервал бы такую ужасную муку и ушёл следом за Бойко не оглядываясь…
Озираясь по сторонам, я ищу помощи, но кроме грёбаного дождя и нас двоих тут никого нет. Вдалеке слышится Вой. Раздирающий душу, пронзительный, жалобный вой, так сильно совпадающий с моим раздраем в душе. Я не знаю, чей он, да это и неважно. Нужно собраться и идти на помощь нашим, а я всё сижу, и сил нет подняться. Как там Вик?..
Глухое рычание позади отрезвляет. Холодный пот прошибает мгновенно. Не нужно оглядываться, чтобы понять: свои со спины не подходят. Но, наверное, сильнее, чем густое волчье дыхание рядом, потрясает еле ощутимое движение на моих руках. Этого быть не может, но когда рассеиваются остатки демонической силы, тело в моих руках приобретает вновь человеческие черты и… сердце Дэя запускается. Словно заводка на игрушке не закончилась, а просто заблокировалась подвижная часть. Но даже нитевидный пульс прошибает мне руки колокольным звоном. Это сродни грому среди ясного неба, хотя небо было напрочь чёрным, да и гром гремел раньше, но я его не слушал! Дэймон уже неосознанно цепляется за меня взглядом, вздрагивает и обрывается, оставив этот мир и это тело. Я ясно почувствовал уход и отпускаю его, попрощавшись. Нож не задел тело, только душу, остальные раны я нанёс в бою, надеюсь, не смертельные, значит, человеку нужно время на восстановление и неотложная медпомощь. Придётся потерпеть. В груди щемит — не продохнуть. Думается иррационально и с трудом. Что делать? Кого спасать? И кто спасёт меня?
Резко оборачиваюсь. Сгружаю тело на землю, времени на тоску нет: позади щерятся пятеро чудищ.
Я, хоть и живу с оборотнем, не берусь рассуждать об их красоте в обороте. Звери и звери. Если сравнивать с крысами или ленивцами, то базара нет — волки прекрасны. Волчар, подкравшихся ко мне, можно назвать только чудовищами. В их глазах нет ничего, кроме злобы и тьмы — преобладает животная ипостась. Они идут убивать — не взвешивая ничего на весах, давно обесценив жизнь, даже свою. Эти оборотни ведут себя как дикари, как истинные хищники, нацелившиеся на зачистку территории. Но есть кое-что ещё в поведении чужаков, разносившее меня от гнева. Они пришли сюда заявлять права как сильнейшие, как хозяева положения, не понимая, кем и зачем заселён Салан. А ещё здесь живу я, и такие соседи меня не вдохновляют, разве что на ответное убийство. Во мне бушуют боль и ярость, такие сильные эмоции ищут выход, но своей вспыльчивостью я могу навредить не только чужакам, но и своим.
Прихожу в себя, как от хорошей затрещины. Где-то в семи километрах восточнее Салана боевики Вика, скорее всего, встретили стаю вторженцев. Но чужаки не могли быть готовы тягаться с таким противником. Высокоорганизованные, обучаемые, развивающиеся, познающие себя, имеющие чувство долга и справедливости, умеющие любить… Называйте меня диссидентом, мудро промолчу, передумав тонны мыслей, но Бойко — уникальный абсолютный вожак, создал этот эгрегор, групповое биополе, сделав всех причастными творцами мира вокруг. Он доказал: важен каждый как по отдельности, так и в стае. Важен и волен выбирать, сам став тому ярким примером.
Я задумываюсь, как поступить, а меня окружают в плотное кольцо. Зловонное дыхание прямо в лицо — что ж, придётся учить жёстко. Иглой вонзаюсь в мозг одного из нападающих, и дыхание перехватывает — сам испытываю сильнейший укол. Сразу же голову заполняет поток информации: боли, ненависти, праведного гнева. Я чувствую всех волков: своих, чужих, одержимых заблуждениями и правых — всё благодаря силе во мне прародителя их вида, а хотел же просто тихо убить.
— Ты нам солгал! — орёт один из нападающих, стоящий слева от меня. С трудом различаю членораздельную речь в жутком рычании и скрежете зубов. — Мы призвали тебя снова уравновесить этот мир, уберечь оборотней и дать нашему роду жить без вмешательства людей, демонов и иных тварей! Их не должно было быть здесь! — говорят не со мной — впереди лёгкой дымкой едва различимое очертание серого седого напрочь волка, и обращаются они к нему.
«Их? Это кого?.. Нас с Бойко? Думали, сдохнем на испытании и не вернёмся? Думали, наша связь ослабит Вика? А вот хуй вам в рыло!» — хочу выпалить я, но мне словно закрыли рот. Чужаки смотрят сквозь меня, припадая к земле, огрызаясь, смотрят исподлобья, не решаясь на прямой взгляд, боятся меня или того, что во мне? Я такой страшный, или опять игры древнего старика?! Да сколько же все будут вламываться в нашу жизнь, как к себе домой?! Неосознанно бью, моя сила мешается с новой, происходит маленький взрыв. Рядом с треском падает несколько деревьев, справа ломает хребет одному из оборотней. Рёв сменяется тоскливым воем, потом жалким скулежом. Это мой ответ на обвинение во лжи.
Оборотень, предъявляющий обвинения, готовится к прыжку.
— Отдай то, что тебе не принадлежит! — а это уже мне, я скалюсь. К сожалению, Сила не монетка — из кармана в карман не переложишь, и я понятия не имею, как извлечь из меня эту отраву. Честно — не жалко, ведь она ядом прогрызает насквозь, а лекарства от заразы так и не придумали. Да и нет среди этих волков потенциального лидера и вожака. Они покинули стаю, или изжили её, озверев, свои хотелки пришлось решать на грани выживания, а там и просто утолять жажду крови, ведь без развития с каждым происходит деградация до тупых инстинктов.
Как некстати полнолуние разливает огонь по венам. Сегодня оно особенно жестоко — отыгрывается за все прошлые мои фазы луны, которые так и не встретил в обороте. Мстит. Момент более чем подходящий. Припадаю на колено, чувство, будто позвоночник превращается в желе и больше не держит.
— Вселенский ты придурок, — сил моих больше нет молчать. — Это не моё и не твоё! Мне дали лишь на время похранить, пока не найдётся сосуд понадёжнее! — навязчиво слышу голос Старика, он шепчет в моей голове, но слов не разобрать. Образ волка впереди отходит назад, окутывая меня ядовитым туманом. С трёх сторон атакуют разом чудища, их слепая твердолобость и безумие с головой выдают низкий уровень интеллекта. Тёмные, тупые создания, поднявшиеся на ноги, чтобы посмотреть, близко ли охотники и собаки. Но мы всегда недооцениваем тьму. Одичавшие смогли разбудить Древнюю силу, надеясь, что она собьёт Бойко с пути и запустит процесс самоуничтожения, усомнить её и разгневать тоже было несложно, прогнать нас с Виком по полю в тысячи игл — нам не привыкать, но главной проблемы они не решили, а только подставили весь свой вид. Сдохни я сейчас, и сила потеряет форму, ей придётся проникнуть в первого попавшегося, и нет никаких гарантий, что ею не захотят воспользоваться в своих нуждах. Теперь пускай сам расхлёбывает. Дух вокруг меня дрожит, и, несмотря на боль, я улыбаюсь.
«Они нужны тебе такие? — подливаю масла в огонь. — Безумные чада, алчущие лишь удовлетворения первобытных инстинктов?!»
«Все важны вместе и каждый по отдельности, Дантрес».
«Тогда вразуми их, пока не случилось беды!»
«Для этого есть Вожак! Ему решать и делать выбор!» — вот же упрямая тварь!
Психую я знатно, готовлюсь ударить привычным предупредительным, чтобы контузило и отшвырнуло… но моя сила полностью блокирована. И деревья валил вовсе не я, а…
Я не могу контролировать потоки чужой отравляющей силы, раньше бы — запросто сам убил всех троих, а теперь полностью завишу от того, кто засел во мне. Что сделал быВик? Он бы говорил, призывал, объяснял! Каждым словом доказывал, что вожаком стал не в одночасье и не брал этот статус на время. Но я же не Вик. И не объяснишь ему, что спасти можно не каждого. «Для меня важны все» — это он упрямо заявлял на любое безумие и боролся — за каждого! Жаль, сейчас убеждение не поможет.
Играючи порвать меня на куски этим блохастым ублюдкам не выгорит. Делать из меня жертву — глупо и смешно. Вик меня скиллами всего обвешал, главное, вспомнить комбинацию кнопок. Полнолуние? Ну, где там оно? Почти с ненавистью смотрю вдаль. Закат только начинает припекать горизонт до золотой корочки. Надменный абрис Луны виден даже сейчас в вечереющем небе — как же бесит этот тянущий зов. Я раньше к нему не прислушивался — собственная природа перебарывала звериный вклад в кровь. Но Вик всегда боялся, что оборот произойдёт вопреки моему сопротивлению Луне, и бесполезно объяснять, что это невозможно, и в оборот может вступить только рождённый оборотень, а не обращённый. Поэтому и блокираторы бросил принимать почти сразу: изжога от них дикая. Сейчас это играет мне на руку — нужно побыстрее взбеситься и озвереть, а дальше старик сам разберётся, или весь его план полетит к чертям. Даже не хочу представлять, как это выглядит со стороны, когда образ волка окутывает меня целиком и приобретает материальную форму. Ну почему нельзя, как у Царевны-лягушки? Набросил волчью шкуру, и нате вам — Волк! Пока думаю, как нелегко на свете жить, будто изнутри загораюсь. Выдыхаю жарко, температура необычно высокая кипятит кровь в венах. Суставы ноют, потом всё перерастает в заостряющуюся с каждой секундой боль. Жилы, сухожилия, мышцы натягиваются до звона, во рту появляется железистый привкус крови, но тело сломаться не может: демон внутри меня намного сильнее зова волчьей крови, а значит, оборота быть не может. Старику придётся взять удар на себя, я же разрешаю ему пользоваться моим телом, оставаясь внутри зверя собой и претерпевая фантомные боли оборота. Слишком топорный и медленный переход. Чужаки прыгают втроём одновременно, как только видят реальную угрозу. Со спины и боков, как трусы, не дав мне шанса полноценно восстановиться…
====== Часть 15 ======
Вик
Никогда не научусь с ним расставаться. Ведь каждый раз, когда нас растаскивает необходимость, мы потом долго зализываем раны и латаем души друг друга. Вот и сейчас грядет тотальный пиздец, а я с тоской смотрю ему удаляющемуся в спину, не зная, увидимся ли вновь. Он чувствует то же, поэтому и не оборачивается, не зовёт и не остаётся рядом, а делает, что должен. У Дана тоже есть своя стая, и эта стая — я.
Свою территорию знаю, как самого себя, каждую опушку и каждый овраг, поэтому чужие шаги не новость, а раздражитель, на который не могу не среагировать. Я чувствую каждого на своей земле — чужих около сотни, каждый несёт свой запах, но все вместе они мешаются в зловоние, отравляющее нюх. Инстинкт защищать берёт верх, он тянет за собой на поводке, и я иду за ним, уводимый от дома, встречая на бегу перекидывающихся соплеменников. Оборотни с рыком и пеной у рта кидаются за мной: сильные — впереди и в хвосте, те, что слабее и старше — в самом центре. Мы движемся единым организмом, прикрывая друг друга, и, что бы ни случилось, никого не бросим, хотя и понимаем: обратно вернуться могут не все. В этом и сложность выбора. Кинуться с боем сейчас хочется, как никогда. Слишком много всего за последнее время свалилось, чтобы была возможность сдерживать адреналин. Зверь внутри хочет выплеснуть из себя эту злость, но разум сильнее — не позволяет стае, в каждой из её голов, поселиться безумию.
Рассредоточившись по периметру, одновременно с чужаками выскакиваем на поляну на самой границе Салана. Слишком близко, чтобы можно было терпеть их присутствие, поэтому и кусаются старшие, придерживая молодняк, чтобы не лезли, пока не будет отдан приказ. А кровь кипит, и безумие рвётся наружу.
Из группы нападающих выходят трое в шкурах разного цвета: от ярко-рыжего до иссиня-чёрного. Когти рвут землю, глаза озверевшие. Я бы своих такими видеть не смог. Дан потому и пытался меня из стаи увести, не понимая, что не каждый зверь станет чудовищем, я это доказывал и буду доказывать.
— Вторжение на чужую территорию — смерть! — предупреждаю на полном серьёзе, меня они понимают, у всех волков один канал связи, доступ к которому у меня есть. Пашка жмётся справа, ныряет мне под горло, обтирается и отходит, а после снова встаёт рядом. Леон чуть позади, его дыхание с рыком в спину только успокаивает.
«Предатель! — с трудом разбираю чужой диалект. — Ты должен был защищать нас. Должен был пройти Испытание и принять неизбежность возвращения к корням. Должен был сделать нас всех сильнее. Но предал!»
Начинаю кое-что понимать, слышать того Старика, голос которого громом гремел в голове и не мог достучаться до моего сознания. Слишком много было в крови наркотиков и подавителей. Внезапно он стихает, как сильный ветер, изорвавший в лохмотья плотный саван сизых туч. Отрываясь от корней и стремясь к человеческому прогрессу, мы теряем первобытную силу, навыки ворожбы и заговоров. Самому древнему из старейшин Салана — более четырëхсот лет. Леону, который всегда скрывает свой возраст, — скорее всего, три сотни. Мирре всегда тридцать, но что-то она слишком хорошо ориентируется в интригах царской России. Из её уст я однажды услышал «сыновья», но не стал допытываться, увидев, как в зелёных глазах оскалилась тьма. Я такой сопляк рядом с ними… но они смотрят на меня с верой и уважением. Раньше всё думал почему, откуда это пришло? Я огрызнулся громче других, стал сильнее, вырос, повёл за собой по тому пути, на который они сами ступить не решались, не потому, что хотел командовать, а потому что не видел иного для себя. Вывел из тёмного леса, так как сам тьму не люблю. Эти мудрые старейшины доверили Стаю мне, ведь я не боялся перемен и смог развить в себе Дар, а не усмирить проклятье.
Кто-то всё говорит о чистоте крови, о первородных, хранящих тайны и силу, — мне не надо приписывать эти заслуги. Я бы с удовольствием просто пожил с отцом и матерью, почувствовал, что такое семья. Но вместо этого мне дали целое поселение. И если сейчас Стая пришла за мной в ад, на край света, в пекло боя, значит, признала Вожаком и в аду, в бою, на краю земли, да в любой точке мира! И мне нужно передать им столько уверенности и сил, чтобы никто не усомнился: оборотни — мудрое племя, способное жить в мире с другими существами.
Чужаки, не желавшие посмотреть в глаза солнцу, живущие в чащобе старообрядцы и человеконенавистники, не имеющие желаний и целей, призвали Древнюю Силу, не подумав о других. В своей злобе и недалëкости решили, что само существование моей Стаи ставит под угрозу весь род. Какой бред. Но Сила всё же послушала их и решила обезглавить мою стаю — усмирив обязанностями молодого буйного Вожака, вернув на тихую безгласную тропу, но опоздала. У меня уже был тот, кому я доверил часть души. Этого не учли ни звёзды, ни кометы. В Салан приехал неч, одержимый Демоном, целью которого было меня убить. Но вместо этого всё пошло наперекор судьбе. Или согласно её воле, разбери теперь? Значит, было что-то прописано в скрижалях попрочнее волчьей шкуры и чешуи демона… Дан, он даже не особо старался, но я сколько ни бежал потом прочь — всё время влипал в него. Потому что у любви есть редкое право — не иметь правил.
Когда раньше дрался с оглушëнными безумием пацанами, которых, искусав, и заразил безумием Кир, знал: любыми путями должен вернуть их в Салан. Когда бросил вызов Вагнеру, я знал, что взваливаю на плечи непосильный груз и назад отступить нельзя. Когда выступил против армии нежити, пришедшей забрать Дана, я бился за своё сердце, и оно стало одним на двоих. Каждый мой бой не был похож на предыдущий, словно я взвешивал в руке каждый меч, каждую истину, каждый итог. И за это мне не нужна похвала, достаточно того, что моя стая рядом со мной, даже волчата пошли бы следом без приказа.
Против меня ощерилась сама Теневая, рвущаяся к истокам. Вот только я ей не был должен ничего. И сворачивать свои цели не собирался. Сила всегда питалась нами в Сумеречной зоне, и брала страшную плату за помощь. Сейчас она на стороне диких чужаков, бросивших мне вызов, ведь инстинкты сильнее разума.
Что могла эта разношëрстная орда из нескольких диких стай знать про наши мечты?! Ничего. Но сделать смогла многое.
— Уходите в чащу, поджав хвосты! — веду диалог в попытке достучаться. — Вы ведь почти забыли, как это ходить на ногах, широко расправив плечи? А в Салане уже есть медики, учёные, спортсмены и учителя — это те, кто смотрят в будущее и видят себя в нём не тварями в ночи, а полноправными жителями! Я даю вам шанс спасти свои шкуры и одуматься. — Моё горло исторгает леденящий вой, стая напрягается, самые отважные прижимаются к земле для прыжка.
«Да, мне дорог каждый оборотень на этой земле. И я помогу вам обрести то, что слепо ищите во тьме заблуждений».
Я твёрдо стою на лапах, ведь мои волки умеют сражаться. Это знают инкубы и кабаны, люди и гномы. Теперь узнают и волки. Биться со своим народом — это всегда давиться привкусом вины. Я этого не хочу. Приносить в жертву заплутавших — не по моим понятиям.
«Ты умрёшь, предатель, и твоя стая захлебнëтся в крови!» — последнее услышанное мною, прежде чем стая бросается в бой.
Охотники жестоко рвут чужаков, чтобы те хорошо почувствовали, как были не правы, но крупные артерии и важные органы не трогают. А вот старообрядцы о чести позабыли. Ищут слабых, нападают толпой, обламываясь раз за разом, когда наши прикрывают собой друг друга. Вой смешивается с рычанием и непогодой — небо, взбесившись, осыпает мелким противным дождём и кричит громом, как будто наших голосов недостаточно. Вся природа бунтует против происходящего, и я с нею заодно.
Откинув очередного дерзкого безумца, принимаю боевую трансформацию, встав в полный рост, взглядом обшариваю поляну, где схлестнулись стаи. Теперь я выделяюсь и вижу всех, слышу всех, каждое сердце, направляю каждую мысль в горячих головах — это ужасающе и прекрасно одновременно, мощь и сила волнами накатывают друг на друга, оставляя после себя кровавые следы на сырой земле. Охотники Салана к такому контролю привыкли, а вот чужаки воют и трясут головами, но потом ещё больше звереют, выплëскивая бешенство. Их сбивают с ног, прижимают к земле, по которой течёт смешавшаяся волчья кровь, давят большинством и тактикой боя. Сила, которая должна всех объединять, передавать знания и навыки, вдруг всё разрушила.
«Они нужны тебе такие? Безумные чада, алчущие лишь удовлетворять первобытные инстинкты!» — спрашиваю, ни к кому конкретно не обращаясь.
«Все важны вместе и каждый по отдельности!» — упрямство у стариков в крови.
«Тогда вразуми их, пока не случилось беды!» — всё не должно так быть, и я кричу об этом без страха.
Я прыгаю на огромного зверя, чем-то напоминающего Леона. Сразу выделил его из всей стаи — вожака видно всегда. Впившись клыками в загривок, срываю с волка скальп, вдавливаю в землю. Будь на моём месте Вагнер, он бы для пущей убедительности упёрся членом под хвост. Чтобы максимально доступно объяснить приоритет силы на своей территории. Кир всегда начинал с унижения. Моей же целью было дать шанс одуматься. Чужак замер, задохнувшись и явно охренев.
— Посмотри, что мои охотники делают с твоими. Это результат многолетних тренировок и обучения. Ты не пришёл с миром узнать природу своих опасений. Ты привёл сюда убийц! После того как сам облажался, призвав силу! — оборотень с чудовищным напором пытается рвануться из-под меня, смыкая челюсти на бедре чуть выше колена. Тогда я хватаю бесноватого зверя за горло, прочитав в расширенных зрачках вызов и расчёт.
«Твои притязания на пост лидера меня не убедили! — И прокусываю, вгрызаясь всё сильнее. — Я всегда буду сильнее тебя!»
Вожак в конечном итоге сам принимает решение и берёт ответственность на себя. Там, под воздействием наркотиков, принявший наследие воинов-гару, я осознал, что мною и даром могут воспользоваться враги. Переправил Силу Дантресу, доверяя ему, как никому, но просчитался: иная природа Дара стала ядом для инкуба. В любом случае, я собирался всё вернуть, но пока не мог сообразить как. Сила — не заноза, просто так не выдернешь.
Дана только вспомни — выскочит как чëрт из табакерки. Вот только сейчас он не бес, а вполне себе волк, точнее… Ухмыляюсь: не в обороте, заперт в теле зверя, но смотрится эффектно. До боевой трансформации не дотянул, но зверь получился полноценный. А как иначе, если в тебе Наследие оборотней? Вот только совсем белый, как альбинос. Ладно, хоть не цвета радуги. Белая ворона — как всегда! За ним, взрывая когтями дëрн, трое чужаков, ослеплëнных желанием убить. На пасти кровь, дыхание сбито. Силы Дана блокированы, он и зверем управляет с трудом. Плохо дело! Если Дан привёл их сюда, и его способности не работают, виноват «подарочек»: случится может всё что угодно.
— Сними с хвоста эту дрянь! — Дан даже волком завывает в своём репертуаре. Я его еле понимаю, а ещё убеждаюсь, что не может воспользоваться Даром каждый сильный. Волков оказывается в кольце быстрее, чем сообразил, слишком заметный. Причём круг замкнули и свои, и чужие — огромный во всю поляну круг, в котором мой инкуб в теле зверя, и защита эта весьма сомнительная…
Обрушилась тишина. Только тихое рычание греет и тревожит воздух.
Большим прыжком оказываюсь в этом кольце горящих глаз и оскаленных пастей, вжавшись боком в Волкова, готовый обороняться и защищать. Инкуба бы полсотни дикарей не остановили! Но сейчас он может рассчитывать на когти, клыки и навыки ближнего боя, и этого, пиздец, как мало. Его просто порвут. Желание убить его и освободить силу — запредельное, перекрикивает даже внутреннюю борьбу стай. Рядом со мной Дан явно увереннее и спокойнее. Перебираю в голове, сколько раз просил у Силы помощь… Да много! Всякий раз! И ни хрена. Так хоть сейчас пусть поможет исправить то, чего не должно быть.
Рывок с двух сторон, оскаливаюсь, но остаюсь на месте. Встав рядом, рычат двое огромных косматых волчар: Лекс и Паха. Один берёт на себя правый фланг, второй — левый. Но этого мало. И стоят же, два придурка, потому что в меня верят, разве это не доказательство того, что за Салан стоит бороться?..
«Вожак, прорывайтесь!»
«Нас не выпустят!»
В головах нарастает гул, словно отключают все каналы связи.
— Где Дэймон? — спрашиваю у Дана. Он не сразу отвечает, сперва хорошенько давится комом желчи.
— Я убил демона, Вик. Тело пока живо.
— Кира отключила Макса, — понимаю с горечью.
— Да.
— Ты ослаблен, Дан. Пиздец как! Сражаться не можешь.
— Поэтому я здесь, вожак. — статус мой без наезда он никогда произносить не умел и сейчас плюёт на всю официальность ситуации. — Решай вопрос. Может, Дэя ещё можно…
В Дэе наша кровь. Чувствую её слабый ток по венам человеческого тела, из которого изгнали демона. А значит, можно попытаться спасти, если сейчас же отнести в больницу.
«Да что тебе нужно, Старик?! — ору про себя, срывая беззвучное горло: — Назови цену, пока есть, с кем торговаться!»
Паха уже вцепляется в первую морду, прикусив чужака за щëку, не дав дëрнуться второй раз. Я ментально раздаю своим плюхи: «Дан — свой! Смотрите двумя слоями глубже! Сердцем смотрите!» Приказываю. Охотники Салана приходят в себя, их потряхивает — это похоже на ломку, когда хочется, но нельзя. Их ярость затихает как шторм. Но вокруг щёлкает зубами дикая орда, а не стая. Стая — это семья, это права и обязанности, это весомый вклад в жизнь всего посёлка, когда беда и радость общие. Это правильный жизненный принцип для любого народа. А у этих — каждый сам за себя.
Чужаки нападают со спины, им проще вытрясти из головы мой голос, не могу на них повлиять. Эти оборотни слишком долго ненавидели, боялись и завидовали, и сейчас их ущербность страшна. Конечно, охотники Салана будут изранены, не удастся избежать увечий и ран, от которых долго отходить и отлёживаться. Будут убитые. Их отпою лично. Отвою, отгорюю, но не стану злее, не превращусь в камень. Сохраню в памяти каждого, чтобы остались навечно частью моей стаи.
С такими мыслями в башке сражаться даже легче. Паха лишь сильнее прижимает уши к лобастой голове. Лекс злится. Если раньше он значительно уступал брату по весу, то сейчас почти догнал. Дан… Дан просто вырывает куски из врагов, даже сейчас в обличие зверя он не похож на волка. Мои охотники по приказу переходят в боевую трансформацию, поднимаются на задние лапы, используя теперь всю свою силу и преимущества. Чужаки, ослеплённые безумием, понимают это слишком поздно. Такие военные практики им были почти не нужны. Они не сталкивались с человеческими боевиками и современным оружием, когда само время встаёт на дыбы…
Но меня не устраивают множащиеся жертвы с обеих сторон. Ведь если разорвать глотку и выпустить много крови, не спасёт никакая регенерация. Эта мысль пульсирует в голове так неистово, что сжимаю собственное горло чудовищными когтями. От запаха моей крови вздрагивают все. А Дан подскакивает через секунду, взвинченный до крайнего предела, жестоко кусает за ляжку — преднамеренно, чтобы отрезвить.
Ему хреново. Сила перегревает организм изнутри, он управляет зверем, неимоверными дозами тратя жизненные силы, и кровь в жилах инкуба вот-вот закипит. Он задыхается, но налитые кровью алые глаза смотрят в душу, не оставляют. Наследие — слишком тяжёлое бремя. Вот почему будущий хранитель выбирается временем и проходит Испытание. И нельзя просто ткнуть веточкой бузины в первого попавшегося сильного вожака. Вот почему Испытание проходит не только лидер, но и вся стая. Нет, весь род оборотней.
Я вздыхаю шумно, ещё раз принимая и подтверждая своё решение. Такую силу нельзя оставлять эхом в наглухо закрытой комнате. Отражаясь от стен, она будет бесполезно метаться и только оглушать, а должна помогать в трудный час. Конечно, Дан помчится за мной в тот лес, ведь мы неразделимы. Но видимо, по-другому мне равновесие не восстановить…
Из-под ног словно выстреливает. Маленький пушистый ком с тонким заливистым рычанием мечется у ног. Откуда здесь волчонок?! Как допустили в мясорубку ребёнка?! В следующую секунду я сам отвечаю на свой вопрос. А Тайка выросла. Ведь пять лет — особый рубеж, а эту девчонку я вырвал из лап смерти, поделившись своей силой. Таисия Варейвода, шастающая по Теневой, как по детской площадке, неистовая, сильная, непостижимая, совершившая первый оборот в год… Меня пробирает смех, ухмылкой выползающий на волчью морду. Когда же я поумнею настолько, что буду соображать быстрее? Сгребаю Дана, подхватываю с Земли мелкую злюку, которая опять за всех сама придумала и решила. В моей стае нет случайных оборотней! Нет заменимых! Тая и Волков встречаются взглядами.
Волчья Пифия однажды станет ещё сильнее, не просто опорой стаи и носительницей наследия… Чёртов гном и тут в деле! Ювелир! Дана жестоко выгибает, я с трудом удерживаю обоих. Быть переходником — значит не перегореть от двойной мощи. Перемещение силы из большого тела в крошечный кусочек плоти — непередаваемое зрелище для глаз, но по ощущениям это ещё более мощно. По мне словно пускают электрический ток, мегабайты информации, мозг перегревается за секунды, а Тайка даже не взвизгнула. Впитала, тряхнула головëнкой, чихнула, облизнулась. Enter!
Сверху на рычащую и воющую поляну будто падает тяжёлая плита, придавив всех к земле. Тая спрыгивает с моих лап, отряхивается — малявку даже не ведёт, немного побило сединой шëрстку, визуально присыпало пеплом. Дан обмякает, выпотрошенный и обессиленный, уже в своём человеческом обличии. Покрывало сдëрнули, а я не тороплюсь отпускать — не чувствую в его ногах твёрдости. Оглушëнные волки, свои и чужие, мотают бошками, поднимаются с земли. Дан смотрит на меня и хрипит.
— Гному сам расскажешь, как было дело. Хотя он всё равно меня обвинит. Хрен же докажешь, что его дочка просто ходячая аномалия…
— Пора всё заканчивать! — рычу в небо, и мои охотники, все как один, отвечают воем. — Кому не нужен Дар оборота, пусть остаётся в обличье волчьем навсегда!
В пустой Пашкиной глазнице полыхает огнём. Для охотников Салана это было бы страшной карой, но для чужаков стало долгожданным освобождением. Мои оборотни оборачиваются, а ничего не понимающие дикие звери бросаются в спасительную чащу леса, поджав хвосты. Теперь это обычные волки нормальных размеров. Волки, которые не смогут стать людьми и всё забудут. Я странным образом управляю силой, которую теперь хранит пятилетняя девчонка! Или это она позволяет?
Тайка присаживается на корточки и начинает рисовать фигуры палочкой на земле, ничуть не смущаясь толпы голых тëток и мужиков вокруг. Ненароком включилась опция «ребёнок».
— Возвращайтесь в Салан. За волчонка отвечаете все! — Я поворачиваюсь к Дану. — Помнишь, где оставил Дэя? Веди, я скоро и сам его почую.
Тело мы находим на том же месте. Все крупные хищники уходят далеко в леса, чтобы не зацепило. Мне хватает несколько секунд оценить ситуацию: у Дэя не осталось времени. Запах приближающейся смерти похож на запах свежескошенной травы. Бледные кожные покровы уже местами заливает синева, грудная клетка не вздымается, я едва слышу трепет сердца. Теневая, мерзотно чмокнув, открывается с жадным нетерпением, мечтая слизать кровь и пот с наших тел.
— Жри меня втройне, но не вздумай взять от человека ни волоска! — я не прошу милости, а диктую свои условия.
Не помню, насколько быстро мы мчались. Дан израсходовал последние силы, но на том конце пути нас ждал вертолёт и белый, как мел, гном.
Дан
Лежу, капаюсь, наслаждаюсь тишиной и белизной стен. Нет чёртовых ёлок, комаров, дурных воющих волков, и можно временно расслабить мозг. Помню, как упал прямо на Славку. Он меня и зашвыривал в вертолёт. Помню, как Вик кусал Дэя, чтобы дать ему время продержаться до госпиталя. Я видел в его глазах решимость попробовать всё, что можно, ведь со щенками, заражëнными безумием Вагнера, это помогло. Укус как раз хочу развидеть, но вожаку хрен запретишь — если он пытается кого-то спасти, лучше не вмешиваться. Помню, как сиплый голос гнома орал, чтобы готовили узи, рентген и операционную.
Мне бы сейчас не этот питательный коктейль, а Бойкотерапию да безо всяких прелюдий… И теперь он снизу, три раза, потому что меня раздирают голод и досада. Почему он всё, как ребёнок, тащит в рот?! Укусить чужого немытого мужика ему, как берёзу обосса… пометить!
Только подумал о нём, уже открывает дверь в палату и садится на стул напротив, чтобы глаза в глаза. Лицом к лицу, а это значит — сначала серьёзный разговор, а всё остальное потом. Мог бы и еды захватить. Кормят тут отвратно.
— Ты знал? Дэя? До того, как в него вселился Демон, — Вик спрашивает спокойно, и чувствуется, как устал морально и физически от пережитого за эту неделю. Словно прошёл год неизвестно какой войны.
— Нет. Человеком — нет. Только по слухам. А что бы это изменило? Вроде был толковый научный сотрудник, но слишком привязался к оперативному образцу. Дмитрий Гурич начал испытывать к вампиру влечение. Многие решили, что это обычное положение вещей. Вампиры умеют быть притягательными. Но Макс другой закалки, не использовал такие уловки, осознавая себя чудовищем, избегал любых разговоров о сближении и контактов с людьми. Дима был упёртым. Однажды ему в руки попали секретные доки, из которых он узнал о природе происхождения Макса и о том, как печально всё заканчивалось у других искусственно созданных вампиров. Говорят, чуть не рехнулся от отчаяния, ища варианты спасения. Макс замкнулся и послал его подальше, попросив другого личного куратора. Слишком гордый, чтобы принимать помощь. Тогда Дима и нарыл тот свиток, нарушив пару пунктов закона… — наверное, я темнею лицом, потому что Вик резко оборачивается и сжимает мою руку. — Остановить его не успели. К тому времени он уже растерял всех друзей. Его считали чокнутым и опасным. И даже велись разговоры о переводе Гурича из отдела, даже о принудительном лечении. Выбора не оставалось. У нас же как, вся жизнь — ебля, только выбор есть: или ты сверху, или имеют тебя. Призвал демона, позволил занять своё тело. Теперь нужно было искать контролёра для него самого. Демон в период адаптации неуправляем. Ну… Ты видел его силу. Да и Дэймон — не первое тело примерял, он старше меня намного… был. — Беру передышку на пару выдохов и продолжаю: — Макс неожиданно вызвался. И справился. Хотя никто так и не понял, как ему это удалось. Думаю, человек хотел именно ему подчиняться, хотя, может, и ошибаюсь. Надел ошейник и взял в руки поводок. Дэй добился своего: соединился с вампиром и постепенно из напарников они стали…
— Ясно, — Вик посильнее сжимает наши сплетённые пальцы. — Жесть. Я почти забыл, когда был Соло. Мы многого не понимаем, когда тупы в желаниях. Не думаем наперёд, к каким последствиям это приведёт.
— Нас это не касается. Мы — аномалии. Как и вся твоя стая. Как там Дима?
— С людьми — сложно. Операция за операцией. Шестой час пошёл. Каждый орган пострадал. Но он борется вместе с врачами. В отличие от Дэя, он очень хочет жить.
— Значит, у него должно получиться.
— Он будет что-нибудь помнить? — Вик опять смотрит мне в глаза. Когда это я стал главным консультантом по нечистой силе?
— По идее, да. Демон очень долго жил в нём, испытывал его чувства и желания. Это было взаимное сосуществование. Но зная Дэя… он вряд ли бы оставил кому-то что-то своё. Может, придётся и с чистого листа.
— Насколько долго он был заражён демоном, Дан?
— Человеческий организм, одержимый демоном, не стареет. Сила поддерживает все органы, оберегает от болезней, лечит физические повреждения. Дэй навлёк на себя проклятия, ища спасение для Макса, и в финале — помогая нам проходить испытание. Такое разрушает всё, — я делаю паузу. — Если подумать: пиздец, как… долго был заражён…
— Это произошло до войны?
Меня передёргивает, я киваю, радуясь, что вожак не уточняет, до какой войны. Но Вика это удовлетворяет. Он научился меня понимать слишком хорошо. Я перекрываю капельницу, вынимаю иглу и втыкаю её в прозрачную трубку. Прокол в сгибе руки почти сразу начинает исчезать.
— Вик, ты очень сильно меняешься.
— Да ну? — в его зелёных глазах сверкает знакомое пацанское. Я тянусь в поцелуй бессознательно, ловя пересохшие в корочках губы. Меняется, да, как и все мы. Но не в отношении друг друга! Никогда! Никогда это не потеряем! Иначе весь мир рухнет. Такое ощущение.
— Полечи меня, вожак! — приказываю, облизываясь, тяну вверх футболку, заголяя живот и грудь до пробитых сосков — умею заставить его возбудиться в считанные минуты — дело несложное. Татухи на моём теле оживают, а Вик уже подтягивает за ноги ближе. Сдираю рубашку с его плеч. Бойко стал мощнее, прокачивается сильнее после каждого испытания, мне дико нравится, что всё это моё. Тяну на себя, он, не удержавшись, падает сверху, а я немилосердно кусаю в шею, даже не намекая, а выкатывая претензии, как каменный стояк из пижамных штанов.
— Нас опять разъебут за нарушение твоего больничного режима, — рычит волчара.
— Но сначала… я разъебу тебя!
====== Часть 16 ======
Комментарий к Часть 16 “НЕБЕЧЕНО”
Проверка главы будет осуществлена позже.
Тем, кто остро реагирует на ошибки в орфографии и пунктуации, лучше подождать до завершения редактирования. Остальных смельчаков приглашаем в финал.
Дан
Я фактически убил двух существ, которые считали меня своим другом. Макса и Дэя. И, конечно, секс сейчас неуместен настолько, насколько может неуместен быть секс. Но Вик смотрит мне в душу и всё понимает. Иногда нужно вовремя переключить каналы. Я слишком долго переживал, что Бойко забудет о нас, даже вспоминать об этих днях невыносимо. Было реально страшно. Я не видел… своей жизни без Вика. Никогда не думал, сказать это вслух, но признаюсь себе, всё моё тело и сознание, привыкшие к самодержавию, яростно протестуют против горделивого и холодного одиночества.
Бойко, отвлекая от мыслей, целует торопливо, пробуждая всю поверхность кожи, создавая при каждом касании губ сотни эрогенных зон. Я, хотевший быстрого грубого сытного секса пару минут назад, желающий заглотить разом приличную порцию энергии, сдаюсь, вжимаясь спиной в простынь, подставляя под ласки тело, и плевать на всех, кто решит к нам зайти. Мы нужны друг другу, здесь и сейчас.
Позволяю себя разносить на атомы этими влажными поцелуями — на самом деле такая сладкая пытка — дëргается член, поджимаются яйца, а во рту всё пересыхает — не вытерпеть. Забываю о желании быть сверху. Неважно как, лишь бы с ним, лишь бы растворяться в нëм, всеми частями тела притереться. Мы вместе назло всему и раз за разом проходим все уровни странной, подчас нечестной игры под названием жизнь. Вик часто принимает важные решения за всех… Я тоже этим грешен, ведь это нужно делать наедине с собой: трудно объяснить мои мотивы, часто неприглядные и ужасные. Просто мне хуева туча лет. По факту я — самый древний здесь неч, хотя порой в это трудно поверить из-за моего распиздяйства. Но умею быть серьёзным. Сейчас это серьёзно! Обвить Вика руками и ногами, позволить вылизать и исцеловать себя от шеи до пят, измазав весь живот своей секреторкой. Едва не кончив, прорычать или взмолиться ему в рот… Остро выстонать от первого тугого толчка, ведь терпения на подготовку пальцами не осталось. Мы не новички в таком сексе — стерпим. Но Бойко делает это «наскоряк» бесподобно. Я всегда готов, хотя удивить мою задницу с каждой сотней лет всё сложнее. Вожак может всё, поэтому забираю его у времени и пространства, мечу росчерком удлиняющихся ногтей, ставлю засосы на загорелой шее и плечах.
Дав себе волю, Вик вбивается сразу на всю длину, вкладывая в несколько сильных толчков все познания о моих вкусах. Взмыленные и перевозбуждённые, мы не следим за временем, и оно проносится незаметно под шлепки и влажные звуки непрекращающегося поцелуя. Кончаю неожиданно быстро для себя, как натерпевшийся целибата срочник, выстонав и забившись в оргазме, накрытый им как плитой. Складывает пополам, но Вик держит крепко. Капли спермы долетают до моих губ, он тут же собирает их поцелуем. Морщится, зараза, но потом скалит зубы, смеётся глазами, как может только он и только со мной. Не переживу, если Вик с кем-то познает подобные минуты наслаждения… Описал бы это, как полёт над всем и всеми. Когда отрываешься от твёрдой поверхности, на которую тебя вернут те же руки, поднявшие на небеса. Почему потом пробивает сесть и написать стихи… Простыми предложениями страсть почти не передать. Представил себя, пишущим стихи под полной луной, губы сами расползлись в дурацкой улыбке.
— Напиши. Я продолжу, — глухо шепчет мне на ухо вожак, вламываясь в тело и душу ещё глубже, к чему никогда не привыкну. И кончает в меня. Голос его ломается, набирает верхних нот. Люблю, как стонет, как судорожно вздрагивает внутри, как потом замирает, восстанавливая дыхание, наваливаясь всем телом, пока насыщаюсь особой близостью.
Вик лежит на спине, заложив руки за голову и рассматривает меня в упор, пока одеваюсь, путаясь в штанинах и пялю футболку на влажное после душа тело.
— Не помогло отвлечься? — спрашивает в лоб, нехотя присаживаясь и следуя моему примеру. Согласен с его недовольным выражением лица полностью — возвращаться в реальность не хочется. Маленькая передышка почувствовать друг друга — и снова в бой. Да, секс был едва ли уместен, но Вик понял, насколько меня необходимо было отключить от настоящего и ненадолго перенести на седьмые небеса. Но в этот раз было не так, как я привык чувствовать.
— Не особо, — пожимаю плечами и присаживаюсь рядом. Прячу руки в карманы, чтобы скрыть волнение, но от него все равно не скроешь.
— Я и не рассчитывал перекрыть твои потери на сто процентов, — произносит устало и закидывает руку мне на плечо. Так по-дружески, но это не напрягает. За нашими передрягами я и не заметил, как из любовников мы стали ещё и хорошими друзьями, и его поддержка для меня очень важна. — Но всё равно мне понравилось.
— Тянем время? — спрашиваю с ухмылкой. Колени трясутся, встать — не в силу, и не из-за плохого самочувствия, а просто хреново, и всё тут.
Кивает. Чмокает меня в ухо. Сейчас он вернётся в Салан, где его задушат обязанности, куча нерешённых вопросов с нападавшими, подсчёт раненых, захоронение нескольких жертв. Он уже прорабатывает план укрепления границ территории и возможности избежать подобных столкновений в дальнейшем. Вместе с Миррой и Леоном Бойко хочет создать Общий штаб для принятия военных решений оборотней России, а потом и мира, чтобы ни один их сородич не остался без поддержки в трудное время. В Салане между старейшинами и вожаком идут разговоры об общедоступном центре реабилитации и лагере для воспитания молодняка, ведь только Бойко может усмирять буйную кровь. И я понятия не имею, когда Виктор будет успевать спать, не то что думать обо мне, о нас. Ненавижу ли я его природу и статус в стае?.. Да. Лютой ненавистью. Но эта часть его жизни не зависит от моего выбора, поэтому отпускаю его, оставаясь здесь.
— Вик, — бросаю ему в спину уже в проёме закрывающейся двери, — я тебя…
— Я знаю, — улыбается, зараза, но уши покраснели не только у меня.
Приятные моменты на этом закончились. Произошедшее за всё последнее время, вертящееся на подкорке, вернулось. Предстоял серьёзный разговор с тем, у кого я отнял близкого. Меня затошнило, скрутило желудок. Дыхательная гимнастика не помогла. Пара глотков из подаренной Славкой фляжки — тоже. Не в силах это терпеть, решаю не откладывать разговор.
Макс пришёл в себя пару часов назад. После того как Кира по моему приказу остановила ему сердце, запускали его трижды. И трижды оно глохло. И только в четвёртый, когда умер Дэй, смогло начать работать. Пацану влили столько всего, что там бы и мёртвый встал, спасибо нашим учёным, хотя я и не был уверен, что Макс за воскрешение меня отблагодарит. Вампира поселили в палате в самом конце коридора центра реабилитации управления. Здесь было всё, что могли дать технологии, но здесь я не чувствовал себя в безопасности и Макса хотел увести. Даже знал куда. Оставалось спросить у вампира, чего же хочет он.
В палату вошёл без стука. Вампир меня уже ждал. Сидел на дальней койке у стены, подтянув к себе колени и уткнувшись в них подбородком, смотрел, не моргая, в мою сторону, а вот присутствие тут Димы стало неприятным сюрпризом. Под капельницами, весь в трубках… Извинившись под ухмылку Макса, вышел в коридор, выматерил персонал, вспомнив всех от уборщицы до главврача. Появившемуся на мои вопли Бойко даже угрожать им не пришлось, его утробного рычания испугались даже больше, чем моих проклятий. С пинка парня перевели обратно в реанимацию, под круглосуточный присмотр, да и от вампира подальше. Дышать и думать в палате сразу стало легче. Макс опустил плечи и расслабился, насколько это было возможно.
В больничной пижаме, висящей мешком на острых плечах, с пустым бестолковым взглядом, всё ещё немного бледный и исхудалый, но живой и в сознании. Не думал, что так обрадуюсь ему. Жаль, он моей радости не разделял. Внешне — зомби, морально истощён. Боль, жестокость, одиночество, сколько ещё будет в его жизни?.. Ни хрена это не справедливо.
— Это я его убил, — голос мой стал громом среди ясного неба. Не мог больше молчать. И с места сойти не мог. Хотя и хотел подойти и обнять. Не знаю, чем бы это помогло, но знал, что так правильно, а не мог.
— Я знаю, — Макс через силу берёт себя в руки и вынуждает себя посмотреть мне в глаза. Смотрит долго, пристально. У меня пот стекает по спине, и ладони мокреют, а он всё смотрит и смотрит, а потом выдыхает так резко и кивает. — Перестань, Дан. Это его решение. Твоей вины нет. Да и не позволил бы он это сделать никому другому.
Блок спадает, подхожу ближе, сажусь у него в ногах, в глазах соль, разъедает.
— Как думаешь, демоны попадают в… — не может подобрать нужное слово. Горло сдавливает ком.
— Конечно, — помогаю ему, — демоны постоянно куда-то попадают, — Макс через силу выдавливает улыбку. Прижимаюсь спиной к стене и прикрываю глаза. — Не знаю я, есть рай или нет. Знаю, что если умер, то это насовсем. Поэтому нет смысла ждать, что Он вернётся. Дэй перерождался несколько раз на Земле, все его жизни не были простыми, но он снова и снова сюда возвращался. Видимо, искал тебя.
— Зачем? Чтобы я его убил?
— Его убил я, Макс.
— Его убила наша любовь! — он вдруг резко начинает кричать, потом так же скоро остывает и замолкает. Глаза всё ещё не открываю.
— Ты лучшее, что с ним было. Единственное, для чего стоило жить. Он умер не напрасно, а борясь за того, кто стал по-настоящему дорог. Бля… — вдруг все слова закончились, остались только эмоции, они пульсировали в груди разрастающимся комом и давили на рёбра. — Вик бы лучше объяснил. Хочешь, позову?
— Нет. Не хочу.
— А чего хочешь? — поворачиваюсь к нему и наощупь нахожу ледяные пальцы, сжимаю.
— Ясности для начала. Что со мной сделали? Мир ощущаю по-другому.
Упрямо заставляет взглянуть себе в глаза. Смотрю. Они красные от недосыпа и болезни, а у меня… виноватые, наверное.
— Тебе не понравится, но скажу как есть. Кира провела сложный… эм, эксперимент. Тебе частично промыли кровь, что-то намешали, я не силён в медицине, прости.
— Я бы даже сказал — ты в ней тупой.
— Не язви, не идёт тебе, — у меня забрали руку. Хорошо, пусть лучше злится, хоть какие-то эмоции, чем безразличие. — Тебя сняли с одной заразы и подсадили на другую. Пока неизвестно точно, какова частота поддерживающей терапии, но некоторое время придётся побыть под наблюдением. Как только мы разберёмся с реакциями твоего организма, то сразу займёмся улучшением сыворотки. Всё будет хорошо. Но когда — сказать не могу. И я понимаю, находиться со мной рядом может быть…
— Притормози. И давай по делу. В Салане я однозначно жить не буду! Лучше в больнице.
— Найдëтся место получше. Если всё получится, то переедем туда. Даже подыщем тебе занятие.
— Что за место?..
— Пока не могу сказать.
— Ладно.
И снова между нами повисает затхлая тишина. Режет слух, давит, мучает.
— Знаешь, как сложно видеть его лицо и заставлять себя верить, что он мëртв?.. — Макс, ненадолго вылезший из своей раковины, снова туда забирается, сгорбливается и прячет лицо в коленях. — Я же его вижу, — указывает пальцем на место, где лежал Дима, нервно стряхивает кисть и прячет под одеяло, словно замаравшись.
— Он не совсем умер, — иду как по лезвию, зная, что каждым словом могу сделать хуже. — Ты любил не только демона, ты любил тот симбиот, который получился у него с человеком. Дэй ушёл, он, вероятно, стёр парню память, большую её часть, но привычки, характер, чувства стереть нельзя. Ты можешь его похоронить, но тот, кто остался, не будет тебе чужим.
— Я его терпеть не могу, Дантрес!
— Лаборанта?
— Угу. До изжоги просто. Всё мне помочь хотел, спасти от участи, таскался за мной, смотрел так, будто встретил лучшего вампира на земле. Я себя ещё никогда таким ущербным не чувствовал, как с ним.
— А взял шефство над ним почему? Из чувства вины?
Макс посмотрел на меня как на идиота. Стало обидно.
— Взял, потому что хотел унизить, заставить осознать, наконец, кто я есть. И был искренен в этом, не переигрывал, не лицемерил, ненавидел честно.
— А влюбился тогда как?..
— В душе не ебу. — Вот это я понимаю, как никто. — Забыл про него уже, когда демон пришёл. С нечистью и сблизился.
— Они — одно существо. Нельзя без одного быть с другим. Так не получится.
— А если тебя убить, а Вику тело оставить, он тоже нормально проживёт?
— Вику не повезло. Если меня убить — умрёт и тело. Я пришёл в тело младенца, а душу того убили. Я — это и есть Дантрес. А у Димы ещё есть шанс. — Макс закатил глаза, ну точно как подросток. — Давать ему этот шанс или нет — твоё право, но отрицать этот факт ты не сможешь, и тебе же будет легче, когда поймёшь, что он тоже был частью ваших отношений. — Макс сполз ниже, из него будто кости вынули, а тело лишилось стержня и обмякло. — Я знаю, ты думаешь, что Дэй ради вас из ада восстанет и вернётся. Но этого не будет. Прости, это больно, но придётся поверить, — если рубить, так сразу одним ударом. — И лаборанта мы возьмём с собой. Его поведение может быть непредсказуемо, так что за ним нужен присмотр. А здесь его пустят на опыты.
— Говоришь, будто есть место, где правительство не доберëтся?
— Надеюсь, скоро появится. Я больше не хочу терять друзей из-за того, что им не успел помочь.
— Дэймон был тебе другом?.. — Макс не поверил, продолжал расспрашивать, будто если говорить о нём — станет легче, но это был самообман. Дэй жил в наших воспоминаниях, там и должен был остаться, в настоящем ему места нет, а нам всем надо идти дальше.
— Был. И всегда будет. Поэтому я за тебя в ответе. Ты, главное, делов не натвори раньше времени, а с остальным мы разберёмся.
— Постараюсь, — соглашается и прячется с головой под одеяло. — Только Этого… не привози. Не могу.
— Как скажешь.
Ухожу, как-только сворачиваем забравший у обоих силы диалог. Максу ещё долго будет плохо, но это придется пережить. Сейчас его накроет истерика, но никто не войдёт к нему в палату,не обнимет и не скажет, что всё будет хорошо, потому что хорошо не будет, а будет всё по-другому. Он выплачет, выкричит свою боль, а потом поймёт, как надо жить дальше, ведь он всегда этого хотел. Уставший от болезни и таких же болезненных отношений, сможет начать сначала. Дэй хотел того же, для этого всё и сделал. А я буду сидеть возле двери в Максову палату и ждать, пока он проревëтся и уснёт, уже после этого позвоню Славке. И как никогда наору на него, что в управлении он больше не работает, и хватит с меня всего этого, больше я никого терять не хочу, а ждать, когда это бюрократическое колесо перемелет и его, не стану. За трубкой заплачет Кира, надеюсь от счастья, а Славка неожиданно согласиться. Не потому что угрожаю, а потому что так правильно, и с нас всех уже хватит. Но для начала он кое-что для меня сделает. И он сделает в лучшем виде.
Ночью, когда зажгут звёзды, возьму караулящего меня Пашку и вместе с ним, проклиная и дуря Теневую, вернусь к месту лаборатории, откуда мы сбежали с Максимом. Долго буду плутать по лесу, объясняя оборотню, что я не поехал крышей, а жду пока меня пустят, ведь пацан жив, он не мог умереть, я в это не просто верю — чувствую.
К рассвету, как из спадающего тумана, появится калитка, а в ней — улыбающийся Артём с тёмными кругами под глазами, словно вечность не спал нормально. Помашет рукой, той, что не забинтована, всё так же боязливо обернётся, заметит кого-то и снова исчезнет вместе с центром, для которого по собственному желанию является артефактом. Скоро всё изменится, для всех нас, и в этот раз — только к лучшему.
— Эй, ушастый, — подпихнув оборотня, призываю его к порядку, — пора в больницу, обход скоро, а у меня вроде как постельный режим, и Вик громко ругается, когда его нарушаю. — Зверь сидит, сосредоточенно пялится в одну точку, ушами хлопает. — Паха, вожак тебе уши оторвёт, если вовремя не вернёмся. Пошли уже. Холодно…
— Вик, есть разговор. — Оборотень стоит за спиной, сцепив руки на моём животе, а голову положив мне на плечо. Объятья становятся крепче с каждым вдохом. Чувствует! Выворачиваюсь из рук, опираясь поясницей о балкон курилки. — Нам надо расстаться.
— Инкуб, ты совсем охренел? — восхитительная наглость, ещё и фамильярничает, совсем от рук отбился. — Суицидником решил стать?
— Да я не про то, — отмахиваюсь от него, хотя реакция мне понравилась. — Нам надо расстаться на время.
— Я всё ещё негодую, — начинает беситься, а мне в кайф, когда он не в себе. Вздыхаю. Выдыхаю. Прикуриваю. Вик ждёт, недолго, правда. — Да рассказывай уже, не тяни!
— Я долго думал о том, как мы живём, и понял, что нужны перемены, чтобы мы могли идти дальше. Я торможу тебя, Вик. — Делаю глубокую затяжку, он отступает на шаг, словно беря разбег, хочу видеть его реакцию. — Ты постоянно разрываешься между мной и стаей, стараешься быть таким, каким тебя хочу видеть я, а не каким должен стать с течением времени, стараешься быть в двух местах одновременно, в итоге нет развития нигде. На все планы попросту не хватает времени: со мной раскрыть потенциал не получается, ведь в тех промежутках, когда мы видимся или трахаемся, мы дерёмся, часто даже не друг с другом.
— Не понимаю.
— Или «не хочу понять»? Я ведь тоже застыл. То хожу за тобой тенью, то бесцельно дома отсиживаюсь. Раньше по уставу жил, знал хоть, что делать, а теперь потерялся. Ну не могу я просто еду в говно перерабатывать. Считаю, что имея такие силы, должен сделать больше, с их помощью.
— Хорошего?.. — Вик явно лихорадочно соображает, какая муха меня цапнула и чем помазать, чтобы побыстрее прошло.
— Это как пойдёт.
— А как пойдёт, когда? И, главное, куда?..
— Я рассказывал тебе про лабораторию, где держали Максима. Так вот… я её зарегистрировал на своё имя. А Славка помог оперативно переделать документы и получить лицензию. Не скажу, что по всем правилам, но доки в порядке — можем работать! Я там буду не один. Гном поможет с управлением, Кира займётся исследованиями, сможет развернуться, Максу там будет хорошо, опять же Дима будет при деле… Вик, ты хоть моргни, чтобы я реакцию понимал.
— Что ещё тебя туда тянет? — Бля, а я думал не прочитает. Размечтался.
— Есть там один Артём, — Вик забавно округлил глаза и приподнял брови, типа не охуел ли я в конец. — И это не то, что ты подумал, — фраза дурацкая, нельзя её было использовать. — Он оказывается инкуб. Как и я. Только перепрошитый иначе. Хочу попытаться ему помочь.
— Решил обзавестись своей стаей, Дан?
— Не знаю. Но чувствую, что должен быть там. Это не так уж и далеко от Салана, через теневую вообще два шага, мы с Пашкой вон метнулись за пару… То есть и ты сможешь в любой момент прибежать! Или вертолётом… нет, ты на четырёх лапах быстрее любой техники. А на выходные я к тебе. Вик, мы должны попробовать. Я хочу найти своё место.
— Скажи ещё — и сделать мир лучше.
— Не, со всем миром — это перебор. Надо начинать с места поменьше. А другое пусть горит синим пламенем, только подальше от меня, — кажется, Вика немного отпускает.
— Дан, откуда мне знать, что всё это не попытка себя наказа…
— Я не испытываю чувства вины, если ты об этом, — прозвучало резко, но Вик понял мои эмоции, поэтому и обнял, а не в челюсть засветил. — Я всё сделал правильно. Обязан был сделать. Я же Макса за этим и отключил. Чтобы проверить. Некого в демоне было уже спасать!
— Хорошо, что ты принимаешь судьбу.
— Ну так что?.. — меня раздирало нетерпение. — Ты со мной на разведку?
— Для начала я попрошу Мирославу проверить бумаги, потом сам осмотрю местность, затем наведу информацию о…
— Здорово! На завтра не планируй ничего, поедем старое управление свергать. Дашь опергруппу?.. А Славка обещал вертолёт для устрашения с воздуха!
— Зачем меня спрашивал, если всё сам решил?! И это ты называешь «пожить отдельно»?!
— Не сам. Знал, ты не устоишь и поддержишь. Отношения — это не только, когда легко, но ещё и необходимость уступать и думать о другом.
— Да ты что? Давай попробуем, — с усмешкой соглашается, и я от радости закричать готов, аж сигарету выронил. — Но говорю по-русски: мне это не нравится. Но вместе мы сильнее.
— Мы и будем вместе, пока пятидневка не разлучит нас. Всё, пошли вещи паковать!
— У тебя выписка только завтра. Куда пошёл?! Дантрес! Стой, говорю!
Вик
Естественно инкуб ничего не спланировал. Из него пёр убойными дозами энтузиазм, отключивший мозг начисто. А штурмовать «ничто» так увлекательно, что словами не передать. Мирре хватило два часа, чтобы проверить насколько ловко сработали связи нашего гнома при «оформлении документов». Теперь понятно, почему эти бородачи самые богатые и скрытные создания в этом мире. Оставалось теперь пойти туда, не знаю куда. Штурмовая группа из пятнадцати лучших охотников, я и Дан. Паха нашёл место в три прыжка и по памяти, чутьё у этого волка самое лучшее в стае. Но вёл он себя как-то странно: выжидающе и настороженно. Сказать, что я был зол — ничего не сказать, но терпеливо ждал, чтобы знать, за что потом выдеру вертлявую задницу.
Волки всё ещё недоверчиво косились на Дантреса, ощущали в нём послевкусие той огромной силы, которую забрала Тайка. Это уже не изменится, рад, что хотя бы Дану на это абсолютно плевать.
Здание, обнесённое простой невысокой оградой, появилось из ниоткуда, будто нас и ждали, как только волки взяли периметр в кольцо, Славка указал на вход, а дальше дело техники.
В результате оказалось, что доступ нам обеспечил худой и бледный парнишка, которого Дан на бегу назвал Артёмом, а Паха в волчьем обличье старательно обнюхал, чем изрядно того перепугал. Я в новом знакомом почуял невероятный резерв сил, ведь контролировать и скрывать это место от посторонних глаз, было поразительной способностью, а ещё что-то знакомое, хотя мог поклясться — видел его впервые. Опасность почуял тоже, куда уж без этого. Охрану обезвредили оперативно. Руководство клиники выглядело паршиво, почему — все из нас понимали: живыми они отсюда не уйдут, слишком много было поставлено на кон, да и не было в них ничего живого, грязь одна. Главврач умоляюще смотрел на Вячеслава, губы его тряслись, шептали, сулили награды, но тот стоял с каменным лицом, сделав правильный выбор. Страшно, когда ты понимаешь, что стал отработанным материалом, и тебя пора списывать. Страшная работа у гнома! И потом он приходит домой и этими глазами и руками смотрит и обнимает детей. Хотя Таисия пострашнее своего отца, особенно сейчас. Но Варейвода пока не знает о новой прокачке дочери, она явно промолчала, да и мне пока говорить не о чем. Всё произошедшее отдаляется и с каждым днём всё больше напоминает дурной сон. Военные увели свергнутое руководство клиники. После штурма над нашими головами зашумели винты вертолётов, я даже не сомневался: девчонка в одной из кабин с матерью и оперативниками. Она, как никто, чувствовала силу и тянулась к ней, будто хотела узнать абсолютно каждого неча на свете и понять его, а Кира просто не могла остаться в стороне, видя такой плацдарм для творчества. Но в здание их пустили только после того, как все следы насилия были окончательно зачищены, тела погибших и тех, кого после совещания с Артёмом и Даном приговорили к изгнанию, Пашка скормил Теневой… Я когда это увидел, всерьёз забеспокоился за пацана, но как оказалось зря: у него всё было под контролем.
Мы быстро осмотрели палаты и здешних «больных», теперь мне и самому захотелось догнать и порвать того главврача. Артём держался молодцом: осознавать, что ты почти сирота и теперь зависим от тех, кто лишил тебя семьи, осилит не каждый. Тревогу не скрывал, но старался держаться к Дану поближе, а тот в свою очередь перестал дурить и вёл себя на удивление серьёзно. Я от него такого взрослого и жёсткого отвык. Хотя… у меня на него любого ст… Нужен он мне любой.
Когда официальная часть закончилась, и основные вопросы были решены, Дан напялил белый халат и невозмутимо разгуливал по коридору, говоря по телефону и раздавая указания. Я же вышел на свежий воздух. Пора было возвращаться, щемило сердце и так сильно хотелось домой. Ради собственного спокойствия оставил пятерых охотников для охраны на первое время, и чтобы было кому открыть Теневую, если что. Паха, как не скулил, ему задержаться я не разрешил, слишком явным был интерес к новому месту. Да, и последняя этой осенью охота, для запаса мяса, требовала его участия. Дану решил «до свидания» не говорить, свернул операцию и, прихватив протестующую волчью Пифию, рванул домой. Мне нужно было серьёзно обдумать всё, что пыталось изменить мою жизнь.
По возвращению долго совещались с Леонидом и старейшинами. О Силе они знали, но даже в теории не предполагали, как должно проходить Испытание вожака. Такого на их веку не было. Удивительно, но никто в Салане не помнил, как накрыло отчаяние, как превратились в волков и утратили со мной связь, когда нас с Даном погнали во все тяжкие. Таисия теперь неизменно сидела рядом с бабушкой. Хотя назови я Мирру бабушкой вслух, то огрёб бы, несмотря на всю свою альфовость. Мелкая сама не понимала, какую силу хранит в себе, и сможет ли она когда-нибудь ей пользоваться, тоже никто не знал. Но девчонка дала нам время разобраться, как поступить с наследием своего рода, и сможет найти того, кто возьмёт эту ответственность или дорастëт до неё и сама. Пока она всё тот же ребенок, только с более тяжёлым, осмысленным взглядом и сотнями прожитых жизней своих собратьев.
Леон предположил, что тот лес и хижина, где мы говорили с прежним носителем — места весьма относительные. Их могло и не быть, просто сделано внушение на подсознательном уровне. Сила приняла обличье Старика без имени. Хотя быть такого не должно. У меня же имя было, а значит и многовековой Дед когда-то его носил. И уж совсем невесело было понимать, что через несколько сотен лет, ему перестало быть нужным тело. Сделавшись сгустком той самой энергии, способной менять форму, лица и голоса, он стал невероятно могущественным, но… перестал быть тем, кто может просто обнять любимого человека или вдоволь поесть мяса, или просто поноситься по лесу и спеть на Луну. Из вот таких мелких обыденных радостей и складывается счастье. Я думаю, а Тайка хитро улыбается и лезет ко мне на колени. Обвив мне шею руками, смотрит в душу. И только я слышу очень взрослый женский голос в голове.
«Ты сделал так, как должен был. Нет никакой инструкции по хранению Силы. Сосуд — это одно, а возможность управлять — совсем другое. Нет необходимости отдаляться от того, что дорого, что укрепляет Силу и дух. Тот Вожак выбрал уединение. Это было верным решением для того времени и стечению обстоятельств. Ты думал за всех, соотносил, как твоё назначение повлияет на стаю, на Дана, на каждого. Ты прошёл дальше на несколько тысяч шагов и понял, одиночество — не твой выбор. Твоя Сила есть в каждом понемногу. И ты будешь биться за каждого волка».
Мирослава позвала Таю, та как ни в чëм не бывало сложила бровки домиком, а губки бантиком.
— Я себя совершенно хорошо чувствую, ба, не переживай!
Леон и остальные старейшины только хмыкнули. Маленькая девчушка носила в себе многовековой груз как венок на голове. Обычно немногословная в жизни, Тая теперь легко приходила с ответами в чужие головы. А Сила слушалась меня!
— К нам пришло несколько посланий от старейшин из других регионов, — начал Леонид.
— Опять кто-то не согласен с моим выбором? Жалобы принимаю в письменном виде с аргументами!
— Они встревожены. Но агрессии не показывают.
— Я сам им отпишу. Нет повода для беспокойства. Старообрядцы получили то, что хотели — превратились в зверей насовсем. Прогресс им был невыносим. Они боялись людей и не хотели учиться. Поэтому породилась тьма злобных мыслей. Мы идём вперёд со временем, учимся, учим, растим детей для будущей полнокровной жизни. Если кто-то усмотрел в этом нарушение Кодекса оборотней, то я поспешу их расстроить. Это благородно — жертвовать собой ради всеобщего блага. Но при этом нужно не забывать, что ты — важнейшее звено в цепи, потерять которое без последствий нельзя.
Я встал.
Я очень сильно повзрослел. Прямо ощущал, как всё это село второй кожей. Отвечал теперь не только за свой Салан. Но это в случае необходимости, а пока…
— Планируем ещё одну охоту. Мяса нужно заготовить побольше. Зима будет лютая, возможно, придётся помочь северным друзьям.
Леон хлопнул меня огромной рукой по плечу. Раньше было ощущение, что меня невольно сдвигает с места этот добродушный шлепок. Старик редко соизмерял силу оборотня. А сейчас я едва почувствовал удар и улыбнулся.
— Кстати, Дану с его новой клиникой натуральные продукты тоже пригодятся.
— Ну куда уж без Дана! — Леон засмеялся. Все потихоньку налаживалось.
Дан
Мы сидели на крыльце после очередного непростого дня и смотрели, как первые снежинки падают на подмороженную землю, тают и исчезают в её грязи, но совсем скоро своей чистотой они выбелят землю, дадут понять, что время не стоит на месте, и за плохим обязательно последует хорошее. Как эта белизна и блеск серебра на недавно грязно-серой земле. Интересно, а с душой так же можно сделать? Чтобы раз — и всё забыть, смыть с себя все грехи и с приходом весны начать заново, переродившись?.. Сомневаюсь.
— Слав, — привлекаю внимание друга. Он отставляет стакан с кофе на ступеньку и весь обращается ко мне. Готовится к серьёзному разговору. Слишком хорошо я знаю его, а он меня, чтобы между нами остались недоговоренности. Выдыхает протяжно. Хмурит брови. Я боковым зрением наблюдаю, как Артём обходит территорию и снимает свои блоки, мы больше не будем прятаться, о нас узнают все.
— Рассказывай уже.
Пора ставить точки в этих бесконечных многоточиях. Я уже понял: ничего не случается само, всегда кто-то в ответе. И конкретно у меня, в девяносто процентов случаях, виноват этот низкорослый мужик! В остальных десяти я сам умудряюсь вляпаться.
— С чего начать? — не уходит от ответа, но по природе своей старается себя обезопасить.
— Ну… Например с того, что мы сейчас здесь, и всё ли прошло, как ты хотел?..
— С тобой никогда не получается, как надо. Ты как абсолютная погрешность в бытие мира. — Я посмотрел на него выжидающе, Слава сдался. — Всё через жопу.
— Тебе это никогда не давало покоя. Всё ещё пытаешься меня спасти? — Он отвернулся.
Я помню тот день: мы были подростками, тогда только узнавали друг друга, доверия не было даже к самому себе, а весь мир казался угрозой. Ночью я привычно проснулся от кошмара, не помню, что снилось, как будто мне отдали только ощущения, а видел его за меня кто-то другой. Гном стоял надо мной, такой непривычно суровый, но перепуганный не меньше моего. Он сказал, что знает, как я умру. А я сказал, что видения не всегда сбываются, и если изменить события, то и итог изменится. С тех пор эта зараза поганит мне жизнь, переворачивая её с ног на голову. И нет, как именно случится моë спасение, он не сказал. Про его сны, после которых он принимает безумные решения, тоже не говорили. Но дар предвидения у гнома был. Скорее всего, и дочке передался, ведь мелкая не совсем оборотень, она — создание другое, совершенное новое в мире нечей, и пока не ясно, на чьей будет стороне. Но сейчас не об этом…
— Мне не всё равно, — отвечает односложно, как и всегда. — Я знал о готовящемся выступлении оборотней против Салана. Знал, что вампир умирает. Мне надо было тебя, Дан, вывести на лабораторию, и Макс мне помог, заметь, ему там и правда помогли, без аппаратуры он столько бы не протянул. Дал Дэю наводку, тот определил туда вампира, конечно, ему поставили условие: предоставить им Вика. На этом все должно было закончиться, ты должен был вожака защитить. Дальше демон действует сам. Так как конфликт оборотней созрел, сила сама на него вышла и манипулировала им в своих целях. Демон убивает тело древнего и запускается испытание, сам того не зная. Вик отключается, и Дэй берет его в плен. А дальше — как снежный шар.
— Почему не сказал вожаку сразу, как узнал про конфликт? Напасть могли в любой момент.
— А что бы он сделал? — его взгляд снова вернулся ко мне. — Устроил переговоры, попытался наладить контакт? Вик — сильный вожак, но ему бы не хватило опыта управления дикими. Сплотить вокруг себя озверевших, полуразумных — тут силы мало. Тем более эта стычка должна была случиться, нужно было показать, что наша стая разумна. Бойко должен был понять свою власть, свою ответственность, и он справился, ты не подумай, что я не доверяю ему. Доверяю. Моя семья тоже часть его. Но не всегда одного желания сделать мир лучше хватает. Приходится принимать реальность такой, какая она есть, даже если она чересчур жестока.
— Многие могли пострадать.
— Жизнь — это вообще война. Всегда будут жертвы.
— С такой философией лучше на люди не выходить. — Хочется закурить, но свежий воздух забивает лёгкие, и дым в них просто не поместится, поэтому просто кручу в пальцах зажигалку, Славка нервничает.
Справа от нас Артём, уже закончив, укрывает пледом сидящего на лавочке с книгой Макса. Вампир всем своим видом изображает недовольство, но скрывать тут нечего, с Артёмом они сразу нашли общий язык. С ним вообще невозможно не поладить. Он, как лист белой бумаги, чистый и светлый, правда, если этот лист перевернуть, там алыми росчерками на чёрном будут отмечены все ужасы его прошлой жизни, которые мне только предстоит прочитать. Я понятия не имею, что с парнем делать. Только начинаю прощупывать почву, и пока не знаю, как снять его с препаратов и запустить нормальные чувства, как сделать из хорошего пацана живого неча, а не робота. Было бы проще, не будь я по уши в одном оборотне, но у меня по-прежнему на парня не стоит, и это напрягает.
— Всё дело в нём? — указываю на парня, он, заметив мои манипуляции, смотрит выжидательно в ответ. Мотаю головой, мол, не тебе, улыбается и возвращается к вампиру.
— В нём, — Славка соглашается, я тревожусь сильнее. — Чтобы ты понимал, я осознаю ответственность перед Максимом и Дэем, да, это я направил сюда демона, и не просто так. Я знал, что ты пойдёшь по его следу. Из-за моего расчёта демона навели на то, что сейчас хранит моя дочь, и уже эта сила координировала его действия. Я все ускорил, хотя оно и так бы случилось, но позже. — Зажигалка выпала из рук, поднимать не стал, боялся спугнуть его решимость.
— Артём… я не знаю, как это возможно, но всё перепроверил несколько раз. Его ДНК и твоя, плюс кровь…
— Что кровь?!
— Вы — родственники.
— Ну да. Инкубы…
— Нет. Вы с ним по линии человека родственники. Скорее всего братья.
— Я родился, когда его прадеда ещё даже не планировали. Его биологический отец умер на днях. Это невозможно.
— Я тоже так подумал. Но данные не врут. Кира всё изучила повторно. Ты как бы сосуд, а он все то, что должно быть в сосуде. Если бы не разница в возрасте, я бы подумал, что вы — близнецы.
— Мы это уже обсуждали! — охуеть, у меня есть братик! — Причина моего создания была в убийстве Бойко! То, что намешано в моей крови, мы не смогли распознать. И оставили эту затею! Я себя контролирую, Вик меня контролирует, мы оставили попытки узнать, что я такое!
— Прости.
— Ты обещал!!!
— Я узнал о парне случайно! И если Артём появился, значит, у него тоже есть цель. И эта цель…
— Я?..
— Пока не знаю. Но хочу, чтобы ты держался от него подальше. А ещё лучше — сдал на опыты.
— Тебе пора на пенсию, Слав. Завязывай со своей деятельностью, займись лучше развитием клиники, где по плану мы будем помогать именно таким, как он или Макс. Тем, кому идти больше некуда, а люди не поймут. Расти дочерей. А в мою жизнь не лезь!
— Я должен рассказать Виктору о нём.
— Давай. Он первый набьёт тебе лицо, и за молчание про заговор, и за то, что пацана хочешь в расход пустить! Вик не бросит его только потому, что тот может быть опасен.
— Я пока ничего не решил… — оба как обожжëные оборачиваемся на голос. Вик стоит, подпирая плечом косяк, и смотрит на нас с укором. Подкрался хищник, чтоб его. — Но два инкуба в волчьей стае — это явный перебор.
— Это два волка в стае инкубов перебор! Зачастили твои звери к нам в гости. Всех медсестер мне перепортят!
— Энергетику свою прикрути и перестанут ходить.
— Не могу. — Славку убить хочу, но по Вику я соскучился больше. Вожак уже смирился с произошедшим и живёт дальше, готовясь к новым испытаниям, которых не избежать. Это я ищу виноватых и где сам сплоховал, а он принимает судьбу и делает выводы. Мне бы так легко отпускать. Благо теперь есть для кого. Центр я подниму, не один, конечно. Макса на ноги поставим. Как у них с Димой только будет, сказать сложно, они то ладят, то дерутся, узнают друг друга по новой, короче. Артём тоже не пропадёт, и не потому что гному пробирки какие-то цифры показали, а потому что мы у него есть и не бросим. Но ощущение грядущего пиздеца уже встало за спиной и нежно так дует в затылок, напоминая, что оно рядом и никак иначе. — Соскучился я.
— Меня не было сутки, — Вик ухмыляется, Славка почти незаметно смывается со сцены. Ну его, потом разберусь.
— Это много, — поднимаюсь следом и подхожу вплотную.
— Ты сам хотел пожить отдельно.
— Перехотел. Вот почти сразу, а признаться было стрёмно.
— Здорово, — обнимает одной рукой за плечи и вжимает в себя. Не одного меня ломает. — Возвращаешься домой?..
— Ни за что!
— Тогда, может, перевезти стаю сюда? Медсестрам на выбор?
— Ещё не хватало!
— Тогда не возмущайся. И сними с забора таблички «С собаками вход воспрещён».
— Зачем? Смешно же.
— Обоссаться можно!
Что он там ещё говорил, я не слышал, время снова замерло, и мы растворились в нём, но ох уж это нехорошее предчувствие…
Последние комментарии
3 часов 21 минут назад
9 часов 5 минут назад
10 часов 12 минут назад
11 часов 10 минут назад
11 часов 24 минут назад
20 часов 35 минут назад