Живи, пока молодой [Алексадр Владимирович Хвостов] (fb2) читать онлайн

Алексадр Хвостов Живи, пока молодой

1.Рассказы. «Последний приют, или ссылка без возвращения»

Сколько бы ни прошло лет, а я никогда не забуду, как однажды, по заданию моей редакции, поехал в дом инвалидов, чтобы сделать о нём большую статью ко дню инвалидов. Чем же мне эта поездка запомнилась? Разумеется, тёплым, почти домашним приёмом директрисы сего заведения, Ольги Валерьевны Тереховой. До сих пор помню её портрет: невысокая, чуть полноватая, круглолицая и светловолосая. На последних двух деталях хочу остановиться подробнее: её светлые волосы были коротко и вполне симпатично острижены, а в круглом лице было просто море обаяния, света и тепла, что это не могло не расположить к разговору. Чего стоит одна её мягкая и добродушная улыбка. Едва мы устроились в кабинете Ольги Валерьевны, как она мне заботливо предложила чая. Однако я отказался, чтобы не терять времени, и мы начали нашу беседу. Надо сказать, что моя собеседница была весьма легка в разговоре, как во время танца (язык подвешен очень хорошо!), речь довольно свободная, раскованная, я бы сказал даже, гибкая. Не буду скрывать, я, наслушавшись до тошноты сухих, казённых высказываний представителей наших городских властей, наслаждался этой речью и мне хотелось её слушать, забыв обо всём. В нашем разговоре Ольга Валерьевна поведала мне, что чаще всего к ним попадают люди, от которых отказались их родные, не желая заботиться о своих мамах, папах, бабушках и дедушках. «А бывает и того хуже, – говорит директриса, – некоторые наши постояльцы сами просили нас приютить их здесь, так как дома они были постоянно травимыми своими родственниками просто за то, что стали инвалидами по разным причинам, и не могут полноценно что-то делать в семье или сделались там для всех помехой. И только в наших стенах эти люди находят заботу, участие, внимание и любовь, которых им не хватало дома. Но самое горькое – то, что некоторые наши постояльцы называют наше заведение своим домом, а нас своей семьёй. Нет-нет, нам не жаль для них ни любви, ни тепла, ни уюта… Просто до боли обидно, что в наше время человеку хорошо с чужими ему людьми и в чужих стенах, чем в своей семье и в своём доме». Я спросил её, почему, по её мнению, это так сегодня? Что это – родители в своё время не додали должного воспитания или наоборот, дали не те ориентиры неправильным отношением к своим родителям? А, может, всё просто: сострадание ближнему и забота о нём в наше время не в цене и не моде? Ольга Валерьевна долго думала. Наконец она дала мне вот такой ответ: «Знаете, молодой человек, боюсь, что вы правы в двух пунктах из трёх: это недостаток воспитания и, как вы правильно сказали, обесценились в наше время добро, забота о старом или немощном человеке, сострадание и внимание к нему. Вот вам пара моментов: два дня назад сама видела, приехав с работы, как соседка, старенькая довольно бабушка, с двумя полными авоськами тискается у входной двери, пытаясь её открыть, а напротив сидели пацаны лет 17-ти, курили и болтали; и хоть бы один подошёл и помог старушке! Слава богу, мы с той соседкой жили на одной площадке и я ей крикнула, чтобы она подождала меня. Подойдя к бабушке, я открыла дверь в подъезд и помогла донести её сумки, а заодно по паре слов с ней перекинулись. Или вот ещё история, прочитанная мной в газете неделю слишком назад: тоже бабушка рассказывала, как её дома родные так затравили тем, что она стала инвалидом после тяжёлой автоаварии, как будто это её вина в создавшемся положении, как будто она, прибывая в нём, обирала всех до нитки и объедала до крошки… Да и вообще относились к ней настолько по-хамски, что старушке только и осталась, что сбежать в дом инвалидов, где её не обидят, где её полюбят и где она не будет никому обузой. К слову говоря, и у нас не мало людей с такими же история». Я спросила директрису – а было ли так, чтобы к кому-то из них приходили их родные и просили, умоляли вернуться домой? Ответ не заставил себя ждать: «Честно говоря, я что-то не помню таких эпизодов. Да даже если бы хотя бы один был бы – боюсь, мало кто из наших постояльцев согласился вернуться домой. – я спросил почему? – Думаю, многие из просто столько всего натерпелись, что просто хотят дожить свои дни в покое. Впрочем, что там стариков домой вернуть! К ним и так никто не жалует, чтобы проведать, покаяться за былое, помочь… Простите за сравнение, но впечатление, что инвалид в нашей стране подобен барахлу, от которого надо любым способом отделаться и забыть, а вместе с ним забыть совесть, долг, доброту и сострадание». Было очень грустно слышать последние слова директрисы и потому, простившись с ней, я уехал в редакцию с тяжёлым сердцем и не менее тяжёлым вопросом: «Да неужели и вправду современный человек превратился в бесчувственную машину?»

29-го января, 2018г.

«Это мой последний дом»

Здравствуйте, добрые люди! Зовут меня Телегин, Василий Макарович. Я живу в доме престарелых уже три года как. Как мне здесь живётся? Да, можно сказать, хорошо: есть, с кем и пообщаться, и поиграть в шахматы, в домино; да и в комнатах у нас всех чистенько, опрятно, хорошо… Словом, грех пожаловаться! Да и относятся к нам тут тоже по-божески. А вот как я сюда попал – это уже другой вопрос и об этом я попробую вам рассказать. Был у меня сын… Точнее сказать, он для меня и поныне ещё есть, а вот я для него был. Зовут его Ваня и он теперь уже взрослый человек. Знаете, мы с покойной матерью его всю жизнь положили на то, чтобы он стал достойным человеком: я занимался с Ванюшкой спортом, поскольку сам преподавал физкультуру в школе, в лес за грибами и ягодами с ним ездил, на рыбалку его брал, а жена занималась его духовно-нравственным воспитанием: к книгам хорошим приучала, водила на интересные спектакли в ТЮЗ, на балеты и фильмы… Словом делали сына человеком. Шло время, Ваня рос, учился в школе… Точнее было бы сказать, учились я и мать, а сын просто в школу ходил, поскольку учиться он ненавидел. Впрочем, и тут следует сделать поправочку: до 7-го класса нам с матерью ещё удавалось это дело контролировать и направлять его на правильный путь словами, а начиная с 7-го класса пошли скандалы по поводу его учёбы и домашних заданий, доходившие порой до оскорблений матери и драк со мной. Отчасти и из-за этого жена раньше времени в гроб слегла – не выдержало материнское сердце сыновних обид. Остались мы с Ваней одни. Он с грехом пополам закончил девятый класс и пошёл работать на автомойку, заявив, что больше учиться не хочет. Армия Ване не грозила по причине проблем со зрением (что правда! Ещё в 7-м классе у Вани почему-то сильно село зрение и ему прописали очки для постоянного ношения). Честно говоря, я иногда всё-таки жалею, что он в армию не попал – может быть, она-то бы и ввинтила ему мозги на место. Нельзя сказать, что меня не радовало, что сын работает, а не ворует и вообще не вяжется с криминалом; но мне откровенно не нравился его, как мне кажется, разгульный образ жизни: он нередко мог пропасть на двое-трое суток у кого-то из своих друзей, где они отдыхали, выпивали, а, возможно, и с девками кувыркались… Наверно, вы меня спросите, откуда я про девок знаю? Да просто один раз, ближе к полуночи, я позвонил Ване, чтобы узнать, как он (а он как раз был у одного из своих приятелей!), и когда Ваня ответил – в трубке послышался девичий хохоток…Ну, и я подумал, что там молодёжь отдыхает по полной программе. Впрочем, был ещё момент, о котором я расскажу попозднее. Первое время я объяснял это безобразие тем, что сын ещё молод, не нагулялся и всё такое прочее; но однако Ване дотикавал 25-й год, когда пора бы остепениться и подумать о семье, о детях и о нормальной жизни. Словом, пора бы было найти нормальную девушку, жениться и детей рожать! И надо сказать, я однажды затевал с Ваней такого рода разговор, чтобы хоть немного образумить моё дитя… Но не тут-то было: Ваня ни о чём таком и не помышлял, по-прежнему таскался по своим друзьям и валялся с бесстыжими девицами. Помню, одну такую он рискнул притащить к нам в дом и объявил мне, что будет с ней жить. До сих пор в памяти это человекоподобное существо: рыжая, вся разрисованная, как индеец перед боем, напомаженная, в какой-то непонятной курточке, за которой виднелись её прелести, и в юбчонке, едва-едва прикрывающей заднюю часть тела девушки… В общем, шлюха шлюхой! Не скрою, объявление сына, что он будет жить в нашем доме с этой дрянью, взбесило меня – и я за шиворот вышвырнул девицу вон из квартиры. Когда Ваня попытался выйти за ней я стал его задерживать – завязалась драка, в которой я проиграл, так как сын ударил меня так больно, что я на какой-то момент перестал понимать, что происходит. Ваня убежал, а я, уже очухавшись, всю ночь провёл один без сна. Сидя на кухне и попивая чай, я пытался понять: что я сделал не так? Неужели это мне расплата за то, что я хотел приучить сына жить, как человек: то есть, как тот, у кого есть не только своё Я, которое лучше бы засунуть в задний карман, но и долг – перед родными, перед семьёй, перед родителями? Неужели сегодняшний человек – это тот, который совершенно свободен от всяческих долгов и обязательств, и который живёт, не дуя в ус, и наслаждается этой жизнью? И, наконец, неужели мы, родители, вырастив наших чад, становимся помехой в этой их жизни? Судя по моей ситуации, да. Утром, собрав свои вещи, я написал Ване записку: «Живи, как хочешь и с кем хочешь! Я ушёл навсегда. Если хочешь – считай, что я умер». Сделав это, я ушёл сюда, в дом престарелых. Сына с тех пор я больше не видел.

25-го февраля, 2018г.

«Чистосердечное признание, или монолог заключённого»

Меня зовут Новиков, Егор Иванович. Родился я 1-го января 1990-го года. Отца я не знаю, а отчество Иванович мне дали от имени моего дяди, Ивана Федотовича Новикова. Вот он мне и был за отца, поскольку своей семьи у него почему-то не было. Мать мою звали Новикова, Мария Федотовна. В настоящее время я сижу в исправительной колонии строгого режима, где быть мне ещё очень долго.

Впрочем, какая разница, как меня зовут, сколько мне лет, когда я родился, где я сижу… А главное, какая разница, кто мои родители? Они были – и теперь их нет. Спросите – почему? Я вам готов рассказать об этом.

Началось всё в 2010-м году. Мне было тогда 20-ть лет и я на ту пору три года, как учился в институте. Хотя, надо сказать, учёба мне была глубоко до лампочки!.. Это просто мать запихала меня в институт, чтобы потешить своё самолюбие, потому как она была у меня преподавателем, доктором наук – и ей как-то стрёмно было бы при такой степени иметь сына-обалдуя. Это, наверно, тоже самое, что увидеть шаха верхом на осле. А так можно было бы перед коллегами похвастаться, как декоративной собачкой: «Вот, мол, будущий профессор идёт! Мой наследник, моя гордость!..» Честное слово, смешно – хоть за живот держись! Словом, учился я с горем пополам, меня даже хотели исключить за неуспеваемость… Но мать подсуетилась и упросила кого нужно дать мне шанс сдать сессию. Моя учёба была поводом для ежедневных скандалов…Не скрою, я сам и кричал на маму, и ругал её на чём свет стоит… А если она меня здорово выводила, то и бил. После чего убегал из дому куда-нибудь развеяться, а если повезет – то и напивался в хлам для полного снятия напряжения. Правда, на утро после этого было вдвое хуже: мало того, что голова разлеталась на части, да ещё мать, зараза ядовитая, вопила, что от меня ни толку, ни любви, ни радости; что я только сижу на её шее, жру за её счёт, поношу на весь свет и водкой глаза заливаю. Однажды свидетелем очередной сцены стал дядя Ваня. Я помню всё, как будто это было вчера. В тот день я пришёл домой выпивший, однако понимал, где я и что вокруг меня происходит. Мама тут же стала меня отчитывать за это дело, на что ей сказал, куда бы ей пойти, и добавил, чтобы она не мешала мне жить, как я хочу.

– Ты как с матерью разговариваешь, сопляк! – вмешался дядя Ваня. – А ну, извинись сейчас же!

– Да пошёл ты… – сказал я, толкая дядю, и пошёл на кухню.

– Я тебе пойду, гадёныш такой, – поднимаясь, сказал дядя и последовал за мной.

Тут началась драка. В какой-то момент я успел схватить со стола нож и вонзил его дяде в живот по ручку… Дядя умер тут же.

– Ты что сделал? – спросила меня мать, увидев эту страшную картину и едва веря в то, что она видит. – Ты же убил его. – сказала она, осознавая произошедшее. – Ты убил его, сволочь такая! – заорав это, мама кинулась на меня.

Поняв быстро, что она меня сейчас разорвёт на тряпки, я ударил её кулаком – мама упала на пол. После чего я сел на неё верхом. Руки её, я помню, зафиксировал своими коленями. И, смотря в её серые, полные самой лютой, какая только может быть, ненависти глаза, я сказал маме:

– Да, я убил его. И тебя, старую гадину, убью и не пожалею об этом, потому что нет моих сил тебя терпеть. Сколько можно плясать под твою дудку, в том числе ходить в твой чёртов институт!.. Ты что думала, что я буду таким же убогим «ботаником», как ты? Что я вот так же до пенсии буду чинно ходить в школу или Вуз, преподавать, сеять разумное, доброе и вечное? Вот дура наивная! Господи, какая дура!.. Да мне это к дьяволу не нужно!.. Да, я хочу гулять, водку пить, девок «трахать»! А на институт твой дурацкий я бы хотел наплевать и размазать!.. А ты своими протухшими мозгами этого понять не хочешь. Вот за своё непонимание и получай теперь!..

С этими словами я вонзил маме в сердце тот же нож. Всё было кончено. И теперь нужно было избавиться от трупов и окровавленных улик – одежды и ножа. План был такой: трупы расчленить и сложить в большие мусорные пакеты (благо, такие у нас были!); нож и одежду, которая на мне, сложить в мешок поменьше и ночью всё это огородами вывезти на свалку, а лучше в лес, где и зарыть. Впрочем, нет, одежду с ножом лучше бы утопить в какой-нибудь речке – тогда точно никто ничего не докажет. А через трое суток прийти в ментуру и подать заяву о пропаже родичей. Да уж, цирк был бы тот ещё!.. Но этому плану не судьба была сбыться: в тот же вечер ко мне заявились люди в форме (видно, соседка вызвала) и взяли меня тёпленьким. А дальше всё, как обычно: следствие, суд, приговор. Помню, когда я рассказывал следователю Сергею Павловичу Медведеву, ведшему моё дело, всё выше описанное, он, кончив писать протокол, долго смотрел на меня своими серыми глазами.

– Что вы на меня смотрите? – спросил я.

– Да хочу понять, кто передо мной? – сказал Медведев.

– Что значит, кто перед вами! – усмехнулся я. – Человек.

– Человек? – вспыхнул Медведев. – Да какой ты, к чёрту, человек?! Тебя после всего этого – он потыкал в записи – и зверем не назвать, потому что даже зверям иногда не чужды чувства. А ты… ты просто выродок. Я тебя слушал сейчас – мне было жутко и холодно от макушки до пяток; а тебе хоть бы что! Даже ни одной слезинки не скатилось по убитым тобой родным. И ты себя человеком считаешь?.. Я бы очень хотел, чтобы ты никогда не вышел из тюрьмы. Таким, как ты, не должно быть мета среди нас.

– А вот это мы посмотрим, – сказал я, после чего меня увели в камеру. Такая вот история.

23, 10, 2015г.

2.«Живи, пока молодой!» Повесть От автора

Прежде всего, я бы хотел попросить прощение у всех родителей, бабушек и дедушек на тот случай, если буду ими неверно понят. Цель же, с которой я и решил написать эту повесть, в том, чтобы достучаться до ума и сердца отдельных представителей молодёжи и попытаться сказать им, что в этой жизни ничего даром не даётся, и что они должны заботиться о своих престарелых родственниках так же, как те заботились о них в детстве. Проще говоря, я хотел попробовать предпринять ещё одну попытку пробудить в этих людях совесть. К сожалению, как ни печально, имеет место тот факт, что стариков сдают в дом престарелых, в дом инвалидов, а то и вовсе убивают…

И всё это ради того, чтобы они не мешали более молодым, сильным и здоровым наслаждаться жизнью, не брюзжали и не поучали. Об этом говорят в газетах, на ТВ и в Интернете. Однако я задумал настоящую поветь, опираясь не только на информацию из данных источников, но и вспомнив как-то в очередной раз о том, как сам, будучи студентом факультета журналистики, во время практики побывал в доме инвалидов, который находится в нашем городе; и вспомнил так же впечатление от этой поездки… Оно у меня до сих пор двоякое. Да, в этом богоугодном заведении, как сказал бы Гоголь, есть и уютные комнатки для проживания постояльцев, и музей, где хранятся, например, кубки и медали здешних участников параолимпийских игр, и библиотека; есть там и врачи, и психологи… Но, поставив себя на место пребывающих там людей, я почувствовал себя Робинзоном на благоустроенном острове, за которым уже никто и никогда не приплывёт. То есть, у этих обитателей есть всё, что им нужно, но сами они не нужны никому из своих родных. А это-то и самое печальное и, думаю, эта моя повесть на данную тему будет далеко не последним сочинением.

Что касается повести, то хочу сказать, что это не дешёвая и плохая подделка под роман Достоевского «Преступление и наказание»… Хотя перекличку с ним вы отчасти найдёте. Но есть и разница: Раскольников убил старуху, которая наживалась на несчастии других, а мой убийца приговорил старушку-инвалидку, потому что она ему мешала в этой жизни. А это совсем другая статья!

Так же прошу прощения, если, по чьему-то мнению, окажется, что я допустил неточность при описании сцен работы сотрудников милиции. И не потому, что я об этом ничего не знаю… Слава богу, и по книгам других детективщиков, и по криминальным телепрограммам мне немного это известно. Но, скажем так, я в моей повести сделал больший упор на нравственные проблемы и вопросы. А почему, собственно, детектив? Мне этот жанр интересен тем, что он построен по принципу пазла, где надо попытаться собрать все кусочки, чтобы получить полную картину преступления. А как я с этим справился – решать вам!..

А. Х.

Часть первая 1

Старушка сидела в своей комнате и смотрела какой-то очень интересный сериал. И потому не слышала, как некто вошёл сперва в квартиру, а после тихо, как-то по-кошачьи, проник к ней, и не предполагала, что этот сериал будет последним, что она увидит в этой жизни…

Было половина второго часа дня, когда Анна Светлова отперла квартиру и вошла в неё. Никто её не вышел встречать, чего обычно никогда не бывало.

– Ау, я дома! – сказала она, снимая с плеча свою сумку, толстую от тетрадок, и ставя её на пуф в прихожей. В ответ доносилась лишь тишина.

– Есть кто дома? – спросила Анна и вновь не услышала ответа.

Дома должны были быть сын Анны Артём, школьник 15-ти лет, и её мать, Дарья Дмитриевна Серова, пенсионерка 65-ти лет, инвалид-колясочник, жившая в квартире Светловых.

«Спят что ли? Или гулять пошли?» – думала Анна.

И, действительно, были нередкими случаи, когда Артём (или Тёма, как звали его близкие), придя из школы, выводил бабушку погулять, а после садился за уроки. Раздевшись и положив ключи в ящик светлого трюмо с узким зеркалом, стоявшим справа от входа, Анна, будто сторож, стала обходить квартиру, ища домочадцев.

– Мама, Тёма! Вы где? – попыталась снова дозваться Анна. Но в ответ вновь тишина.

Дойдя до комнаты матери, Анна услышала тихонько работающий телевизор и увидела, что дверь туда была прикрыта. Хотя Дарья Дмитриевна никогда не закрывала к себе дверь. Открыв дверь, Анна обнаружила мать, лежащую на полу. Подумав, что той плохо, Анна подбежала ближе и увидела, что мать лежит в луже крови. В первые секунды Анна не могла что-либо понять; казалось, это был очередной кошмар, который может присниться, когда пересмотришь какой-нибудь жути. Однако, вскоре убедившись, что эта страшная картина всё же реальная, Анна с перепугу завопила и вылетела в подъезд, крича о помощи. На крик Анны сбежались соседи.

– Ань, ты чего? – спросила её Алла Беликова, соседка сбоку.

– Там… там м-мама уб-б-битая леж-жит, – кое-как проговорила Анна.

– Господи Иисусе! – вскрикнула баба Нина, соседка с квартиры напротив. – Да кто ж это её, несчастную?!

– Я сейчас вызову милицию и «скорою», – сказал, доставая из кармана брюк мобильник, Олег Беликов, муж Аллы. – Маму как зовут… прости, то есть, звали? – спросил Олег Анну.

– Серова, Дарья Дмитриевна, – сказала Алла.

– Алло! Милиция, примите вызов! – быстро сказал Олег. – улица Белинского, дом 3, квартира 10. Убили человека. Серова Дарья Дмитриевна. Лет ей примерно 60. Как убили? Я не знаю, потому что убийство произошло у соседей. Ждём.

Всё тоже самое Олег сказал, вызвав «скорою», после чего все, включая и Анну, подались в её квартиру.

2

«Скорая» и милиция приехали быстро. Олег открыл дверь и увидел участкового и опергруппу со следователем, а так же криминалиста и судебного медика с санитарами.

– Здравствуйте! Это вы вызывали милицию? – спросила женщина лет так 40-ка, темноволосая и весьма ухоженная. Взгляд у неё, как и тон в голосе были прямые и строгие.

– Да, мы, – сказал Олег.

– Следователь Перова, Ольга Алексеевна, – сказала женщина, вынув удостоверение.

– Капитан Кузьминский, Виктор Павлович, – сказал мужчина лет 30-ти, слегка смуглый и от того производивший впечатление, что он немного не русский, темноволосый и коротко остриженный.

– Лейтенант Маслова, Раиса Максимовна, – следом за Кузьминским произнесла светловолосая молодая женщина 25-ти лет, с большими карими глазами, ямочками на щеках и тонкими, слегка улыбающимися губами.

Представившись, офицеры и так же предъявили свои документы.

– Проходите, пожалуйста! – сказал Олег. – Я сейчас позову потерпевшую. – Алла, Аню приведи – тут милиция приехала, – крикнул он на кухню, где Алла отпаивала перепуганную Анну валерьянкой и чаем, а баба Нина сидела рядом и утешала убитую горем соседку.

Все три женщины вышли из кухни на зов Олега.

– Здравствуйте! – сказала немного пришедшая в себя Анна.

– Здравствуйте! – сказала Перова, представляя себя, Маслову и Кузьминского. – Это вы потерпевшая?

– Да, я, Светлова, Анна Ивановна, – ответила Анна.

– Покажите, пожалуйста, где вы обнаружили труп! – попросила Перова.

– Пройдёмте в комнату налево! – сказала Анна.

Они все вошли в комнату убитой. Увиденное поразило своими неописуемыми, даже и не человеческими, и не звериными, а какими-то инопланетными или бесовскими кошмаром и жестокостью многих, включая, казалось бы, всё прошедших и всё видавших Перову и Кузьминского; и никак, никому не поддавалось хоть сколько-нибудь внятному пониманию и объяснению.

Чтобы не мешать и другу, и работе, было решено поступить так: Перова и Маслова будут допрашивать в соседних комнатах Анну и бабу Нину, а Кузьминский с участковым, экспертами и четой Беликовых, оставшихся в качестве понятых, будут проводить работу на месте преступления.

– Ничего себе! – сказал криминалист Юра Снегин, рыжий, молодой и шустрый парень, делавший фототаблицу трупа старушки. – Кто ж её так?

– Кто и за что? – тихонько отозвался Кузьминский, осматривая место происшествия и делая записи в протоколе. – Хоть бы бардак навели в комнате для приличия, что ли.

– А орудие убийства с отпечатками пальцев тебе для приличия не оставить? – слегка хохмя, сказал Снегин.

– Ага! А ещё записку, мол, это я «замочил» бабулю; зовут меня Вася Пупкин, живу там-то, телефон такой-то, – в тон Снегину ответил Кузьминский и тут же обратился к судебному медику Алёне Белкиной, хорошенькой блондинке с серыми глазами:

– Что скажешь, медицина?

– Если говорить о внешней картине, то ясно одно: старушке раскроили голову тяжёлым и острым предметом, – сказала Алёна. – По крайней мере, об этом красноречиво говорит рана наверху головы. И смерть наступила примерно три-четыре часа назад. Но от чего именно бабушка скончалась – я точно не скажу. Сам понимаешь, возраст – а от сюда и болячки всякие… И вполне может быть такой поворот, что погибшая могла умереть раньше, чем убийца стукнул её по голове.

– Так, сейчас четырнадцать ноль-ноль, – сказал Кузьминский, глядя на часы, – стало быть, бабушку стукнули в районе десяти-одиннадцати часов утра?

– Выходит, что так, – ответила Алёна.

– От чего, например, старушка могла бы умереть? – спросил Алёну Кузьминский.

– Сердечко могло отказать или инсульт случится… Хотя, судя по мимике, инсультом тут и не пахнет. Да мало ли, что ещё могло вылезти! – сказала Алёна. – Но, так или иначе, а нужно везти бабулю в морг и там во всём разбираться.

– Ты сказала, что погибшую ударили тяжелым и острым предметом. Топор может быть таким? – спросил Кузьминский.

– Вполне, – ответила Алёна. – И, судя по тому, что удар ей пришёлся сверху, я так думаю, что били старушку тогда, когда она сидела в коляске.

– А чего ж она на коляске ездила? Вроде ж обе ноги на месте… – озадачился Кузьминский.

– А это или я скажу тебе после вскрытия, или Ольга Алексеевна, может, что-то у нашей потерпевшей выяснит. – сказала Алёна.

– Разрешите сказать! – будто школьница, сказала Алла.

– Слушаем вас, – сказал Кузьминский.

– Видите ли, я сама врач и наблюдаю эту семью, – начала Алла, – и погибшая в том числе была моей пациенткой. Я выписывала ей противосудорожное лекарство, так как у неё была эпилепсия.

– Ого! – сказала Алёна. – Вот это новости! И часто у неё были приступы?

– Как мне говорили и Аня, и сама погибшая, не часто, обычно два-три случая за год, – сказала Алла.

– А последний случай когда был не знаете? – спросила Алёна.

– Увы, не знаю, так как сама ещё на больничном и только сегодня боле-мене оклемалась, – ответила Алла.

– Спасибо за информацию, – сказала Алёна. – Однако никакого намёка на судороги я тоже не вижу. Ладно, пойду руки мыть.

– Вы позволите проводить вашу коллегу? – просила Алла Кузьминского. И, получив разрешение, вышла с Алёной.

– Я тоже с бабулей закончил, – вмешался Юра. – Сейчас посмотрю отпечатки пальцев… Хотя вряд ли я найду отпечатки кого-то ещё, помимо отпечатков хозяйки и членов её семьи. А после гляну замок в двери.

– Хорошо, давай! – сказал Кузьминский.

– Я задам вам несколько вопросов… Простите, как вас зовут? – обратился Кузьминский к Олегу.

– Беликов, Олег Ефимович, – сказал Олег.

– Олег Ефимович, где вы были в промежутке между десятью и одиннадцатью часами утра?

– В десять часов закончилась моя ночная смена и пошёл к дому отсыпаться, – сказал Олег.

– А где и кем вы работаете? – спросил Кузьминский.

– Диспетчером в такси «Скороход», – сказал Олег. – Слава богу, там график свободный и можно его под себя подстроить.

– А что было по дороге домой? – спросил Кузьминский.

– Ну, по пути забрёл в наш магазин, что на углу, – пивка купить и хлебнуть, – сказал Олег.

– А кто это может подтвердить? – спросил Кузьминский.

– Увы, никто, – сказал Олег каким-то погасшим голосом. – Ну, наверняка же в магазине есть камеры наблюдения.

– Так, с камерами разберёмся… А по дороге из магазина вы никого не встретили? – спросил Кузьминский.

– Знаете, да… Вот когда я почти дошёл до подъезда, оттуда выбежал какой-то странный парень лет 15-ти или 16-ти, – ответил Олег.

– Так, и в чём его странность? – удивился Кузьминский.

– Понимаете, на улице тепло, а этот парень был в тёплой олимпийке с капюшоном; на лице был повязан какой-то платок со змеиным рисунком, а на глазах тёмные очки. Хотя и погода пасмурная, – ответил Олег. – Словом, он был весь, как в футляре.

– А вы его прежде видели? – спросил Кузьминский.

– Нет, – ответил Олег.

– И последний вопрос: вы как тесно общались с вашими соседями? – спросил Кузьминский.

– Да наше общение было больше на уровне «привет-пока», – сказал Олег. – Вот Алла, жена моя, более тесно общалась, поскольку, как вы знаете, она участковый врач в нашей поликлинике и Аня обращалась к ней по разным вопросам. А бывало, что Алла сама заходила сюда.

***

Тем временем в одной из соседних комнат следователь Ольга Перова вела допрос Анны.

– Скажите, пожалуйста, когда вы обнаружили тело вашей матери? – осторожно спросила Перова.

– В два часа дня, – сказала Анна. – Я пришла на обед из школы, где работаю учителем словесности, зову маму, Тёму (это мой сын), но никто не отозвался. Я разделась и решила их поискать по комнатам – мало ли, вдруг спят или гулять пошли… И вот так я и обнаружила маму. Причём я не сразу поняла, что случилось; я думала, что маме плохо…

– А разве у погибшей были проблемы со здоровьем? – спросила Перова.

– Да, у неё с детства была эпилепсия и на этом фоне бывали судороги, – сказала Анна. – Мама и дверь не закрывала никогда, чтобы в случаи приступа успеть позвать на помощь.

– Анна Ивановна, а я могу увидеть медкарту вашей мамы? – спросила Перова.

– Да, пожалуйста, – сказала Анна.

Найдя медкарту, Анна подала её перовой и та начала её пролистывать, пробегая глазами по текстам записей. В этот момент вошла Алёна.

– Ольга Алексеевна, я закончила и труп можно увозить,– сказала она.

Свои выводы и предположение о том, что старушку убили топором, Алёна прошептала Перовой на ухо.

– Хорошо. На-ка, полюбопытствуй! – сказала Перова.

Алёна так же бегло прочла записи в карте.

– Ну, про эпилепсию мне сказала соседка, – проговорила она, – а у меня вот такой к вам, потерпевшая, вопрос: почему ваша мать ездила на инвалидной коляске?

– Три года тому назад маму сбила машина и мама получила травму позвоночника, – пояснила Анна, – И с тех пор она не ходила.

– Всё ясно, – сказала Алёна Анне. – Ольга Алексеевна, я поеду?

– Да-да, конечно, езжай! – сказала Перова.

Забрав труп старушки, Алёна с санитарами уехали в морг. Анна, отпросившаяся проводить мед-бригаду, взглянула на труп своей матери и снова злилась слезами. Перова, по-человечески понимая всю тяжесть и боль потерпевшей (так как сама год назад овдовела), всё же вежливо попросила Анну взять себя в руки и ответить ещё на пару вопросов.

– Анна Ивановна, скажите, пожалуйста, вы жили втроём – вы, погибшая и ваш сын? – спросила Перова.

– Нет, с нами ещё муж мой жил, Светлов, Георгий Юрьевич, – ответила Анна.

– И где же он теперь? – спросила Перова.

– Ушёл. Вернее было сказать, сбежал, как крыса с корабля, бросил нас, не желая разделять наши трудности и помогать в уходе за мамой, – враждебно сказала Анна, – Никогда ему этого не прощу.

– А вы не знаете, где бы было можно найти вашего мужа? – спросила Перова. – Наверно, у его матери, Ирины Михайловны Светловой, – сказала Анна, – Она живёт на улице Чапаева, дом 10, квартира 12.

– Спасибо, Анна Ивановна, – сказала Перова.

В эту минуту из другой комнаты вышли Маслова с бабой Ниной.

– Ольга Алексеевна, мы закончили, – сказала Маслова.

– Хорошо, – ответила Перова, – Сейчас с Кузьминским поезжайте вот по этому адресу.

– Так, Чапаева, 10, квартира 12, – прочла Маслова, – Знаю я этот адресок; а, вернее, улицу и дом – у меня там, но в 20-й квартире сестрица живёт. Да и улица эта соседняя – пешком дойти можно. А кого нам там надо найти?

– Светлова, Георгия Юрьевича, – сказала Перова.

Появился Кузьминский, точно так же доложился Перовой об окончании своей работы и они с Масловой отправились в новый адрес.

– Ольга Алексеевна, разрешите! – обратился Снегин.

– Слушаю тебя, Юра, – отозвалась Перова.

– В общем, я проверил дверь и не нашёл ни одного следа взлома. Дверь была открыта родными ключами. Никаких отпечатков на ручке нет, – констатировал Снегин.

– Что, совсем ничего? – спросила Перова.

– Кроме хозяйских отпечатков, ничего, – ответил Снегин.

– Спасибо, Юра, – ответила Перова и обратилась к Анне.

– Анна Ивановна, а у кого были ключи от квартиры?

– У меня одни, у Тёмы одни и у Гоши одни, – уверено ответила Анна, – Я, правда, не знаю, выложил ли Гоша свои ключи, уходя от нас, – прибавила она.

– Давайте посмотрим! – предложила Перова.

Они подошли к трюмо. Анна открыла ящик, Перова посмотрела в нём все углы, но помимо ключей хозяйки ничьих других там не нашлось. Случайно ли забыл муж выложить ключи, покидая семью? Ну, мало ли – разругался с женой в пух и перья, ушёл, а про ключи в пылу ссоры забыл. Или всё же специально себе оставил, чтобы при удобном случаи придти и раскроить голову старушке за отравленную семейную жизнь?..

Впрочем, нельзя упускать из виду и такую вполне возможную версию, что Анна, пусть и не сама, но могла убить свою мать. Мотив? Да элементарно – скинуть со своей шеи надоевший «хомут». Но если это и так, то А – откуда у простой учительницы деньги на это дело? Б – где она нашла убийцу? Не по объявлению же! А то, что старушку прикончил именно мужчина, – это к бабке не иди. Удар был весьма неслабый и женщине такой нанести вряд ли было бы под силу. Ц – как она после всё обстряпала так, как это предстало перед всем народом? И, наконец, Д – если старуха до невозможности надоела, то не проще было бы её в дом престарелых или в дом инвалидов сдать?.. Да уж, загадка на загадке.

***

Перова хотела задать Анне очередной вопрос, когда в квартиру, будто ошпаренный, вбежал Артём Светлов.

– Мама, что произошло? Я сейчас видел, как из нашего района ехала «Скорая». Что-то с бабушкой? – сказал Артём.

– Тёмочка, сынок, бабулю убили, – скрепя сердце, ответила Анна сыну.

– Какой ужас… – бледнея, сказал Артём и заплакал.

Перова терпеливо ждала, пока юноша придёт в себя. Когда Артём слегка успокоился, Перова тихонечко обратилась к нему:

– Артём, прими мои глубокие соболезнования… мне очень жаль. Но, может, мы попробуем поговорить?

– Вы хотите меня допросить? – спросил Артём.

– Допросить? Давай это назовём иначе: поговорить, – смягчила Перова, – Ты покажешь мне свою комнату, я задам тебе два-три вопроса и всё. Впрочем, если ты хочешь говорить со мной при маме, я так же не против этого.

– Нет, я буду с вами говорить один на один, – сказал Артём, будто испугавшись, бог знает, чего.

– Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю, – сказала Перова, и они с Артёмом пошли в его комнату.

Комната Артёма соединяла в себе несколько функций: она была и спальней, и спортзалом, и классной (то есть, комнатой, где делают уроки, читают книги и так далее).

У входа стоял небольшой спорткомплекс со всем необходимым инвентарём (как то канаты, кольца, трапеция, боксёрская груша), возле спорткомплекса находились гиря, гантели, ролик и велотренажёр.

Справа стояли шифоньер с голубой дверцей и металлической ручкой, рядом с ним кровать, застеленная шахматным пледом, и ящиками для постельного белья такого же голубого цвета и с такими же ручками, дальше стоял высокий стеллаж с книгами.

Слева, у окна, стояли стул, письменный стол, где обитали ноутбук, лампа, карандашница с ручками, стопки тетрадок… словом, всё, что нужно школьнику. Но была на столе всего одна необычная вещь – роман Фёдора Достоевского «Преступление и наказание». Что ж в этой книге необычного? Милые мои, увидеть сегодня подростка, читающего хотя бы современную книгу, – это тоже самое, что увидеть пингвина в полёте. А что уж говорить о классиках!

Но именно на эту книгу Перова обратила внимание и слегка удивилась, что она была среди вещей подростка, потому что, зная по своему опыту, свою дочь Ларису, ровесницу Артёма, она не могла заставить что-то в этом роде прочитать ни за какой «пряник» (если это не требовали в школе). Дочь больше любила читать фантастику, приключенческие и современные любовные романы. Из классики у неё могли быть разве что классики детектива, как Конан Дойл или Агата Кристи.

– Серьёзная вещь, – заметила она Артёму, – знаешь, я очень люблю читать Достоевского.

– Да это бабуля всё хотела приучить меня читать больше, чем нужно в школе, – сказал Артём. – Бабуля у меня вообще была фанат чтения и даже, скажем, в цирк со мной могла не пойти, пока я не прочту какой-нибудь рассказ.

– А ты, значит, не фанат чтения? – спросила Перова, видя, что юноша говорит о книгах без интереса. – Больше любишь спортом заниматься?

– Да, спорт я люблю больше, – сказал чуть живее Артём.

– Ясно, – сказала Перова. – А ещё что вы с бабушкой делали?

– Ходили в театры, в музеи, – вновь сухо ответил Артём, и Перова поняла, что и эти заведения парня не привлекают.

– Артём, скажи, пожалуйста, каким бабушкам была человеком? – спросила Перова.

– Как вам сказать… – замялся Артём.

– Да как есть! – сказала Перова.

– Прежде, до того, как бабушка стала инвалидом из-за аварии, она была весёлой и общительной женщиной; а когда с ней случилась эта беда, бабушка стала какой-то капризной, замкнулась в себе и озлобилась. Её поведение нередко порождало ссоры, из-за которых однажды ушёл мой отец… – тут Артём прервался и вновь загрустил. – Ушёл человек, которого я любил, как никого и с которым был единым целым.

– То есть, отец от вас ушёл из-за ссоры? – спросила Перова.

– Да, – сказал Артём.

– И последнее: где ты был в момент убийства? – спросила Перова.

– У одноклассника, Васи Крылова, помогал с уроками, – ответил Артём.

Едва Артём ответил на вопрос, как у Перовой зазвонил мобильник.

– Да, Витя! Что? Поняла. Я сейчас подъеду. – сказала Перова и положила трубку.

– Большое тебе спасибо, – сказала Перова и вышла из комнаты Артёма.

Наконец всё разъехались и разошлись. В квартире воцарилась гробовая тишина.

3

Он сидел в одной из соцсетей, где у него была своя страница, и писал, делая в словах какие-то детские ошибки, следующую запись: «Госпади! Не уже ли комне пришло щастье? Не уже ли этой старой крысы больше нет? О, что б ей сварится у чорта в катле за все мои страданея! Еслибы Анечька небыла такой идеоткой и здала бы свою мамачьку в богодельню, то и симья была цыла, и Дарья Дмитривна непринила бы такую жуткую смерть. Жызнь для маладых! И старекам с их балячьками и копризами здьесь неместо!» – такой текст он набрал на своей стене. Да уж, как можно видеть из выше приведённых слов нашего неизвестного, грамматика – явно не его конёк.

***

Георгий Юрьевич Светлов внешне был, как бы сказала одна из героинь Эльдара Рязанова, «тихий, мягкий, безобидный человек». И отчасти так и есть. Светлов был вообще-то человеком спокойным и терпеливый; вспышек гнева почти не допускал; а если такое всё же случалось, то это было кратковременно, как молния в грозу. В общении с людьми, особенно с женщинами, детьми и стариками, Георгий был почтительным, нежным и весёлым; пил мало, но любил хорошие, весёлые, шумные застолья и даже сам не против был слегка побалагурить.

Своего, как нынче говорят, биологического отца Георгий никогда не знал и не видел, потому что тот ушёл, так и не дождавшись рождения сына. Отчество Юрьевич и фамилию Светлов маленький Гошенька получил от второго мужа своей матери – Юрия Викторовича Светлова, в прошлом известного адвоката, а после преподавателя права в одном престижном ВУЗе города. Что побудило его сменить одну профессию на другую – я сказать не могу. Усыновив, малыша, Юрий Викторович любил и воспитывал его, как своего. Да и сам Гоша был к нему очень привязан, звал его папой и стремился взять от Юрия Викторовича все лучшие его качества, как то честность, доброта, обязательность, уважение к старшим и так далее. Они много общались, занимались спортом, ездили на рыбалку. И потому для мальчика было очень тяжело пережить гибель своего отца… Юрий Викторович погиб, защищая соседку с их подъезда от двоих пьяных негодяев, желавших её изнасиловать. Убийц так и не нашли и не посадили, потому что соседка побоялась дать показания.

Мать Георгия, Ирина Михайловна Светлова, была красивой женщиной и разносторонне-одарённым человеком. Помимо того, что она была профессиональный психологом, Ирина Михайловна имела бойкое перо и даже снискала успех, как автор статей о современной психологии в одном из научно-популярных журналов. Кроме того, она прекрасно пела, играла на гитаре, рисовала и готовила.

Ирина Михайловна и сыну хотела привить интерес к музыке и рисованью, но Георгий больше любил заниматься спортом, математикой и физикой. Окончив успешно школу и отслужив в армии, он поступил в педагогический институт на физико-математический факультет, при этом устроившись в родную школу плотником. Мать выбор сына не осудила. Да и вообще, надо сказать, они оба друг в друге души не чаяли. Их любовь была самой нежной, какую только можно найти в сердце человека. При этом нельзя сказать, что мать сильно баловала сына. Всякое бывало – она его и поругать могла за двойку или не мытую посуду; да и Георгий не был размазнёй, маменькиным сынком, у которого с роду не бывает как своего характера, так и своей воли. Всё-таки воспитание Юрия Викторовича сделало своё дело.

Часть вторая 4

Ещё с первого курса на Георгия обращали внимание красивые девушки. Он знал об этом, мог кому-нибудь из этих девушек слегка подыграть, проводить до дома или погулять, но относился к этому не серьёзно. И так было до тех пор, пока он не встретил самую красивую девушку университета – Аню Серову и не влюбился в неё, как в кино, с первого взгляда. Случилось это на дне рождения бывшей соседки Светловых по подъезду и сокурснице Ани, Татьяны Ильиной. Чем привлекла такого простого и балагуристого парня, как Георгий, такая тихая, сероглазая и пышноволосая девушка, как Аня? Наверно, тем, что просто слушала его. И ей было неважно, что Георгий просто «травил» байки. Она слушала Георгия, как слушают чтеца, читающего со сцены литературное произведение с таким ярким артистизмом, что возникает впечатление, будто ты не рассказ слушаешь, а смотришь моно-спектакль в театре одного актёра. Пришло время танцев. И тут Георгий решил разыграть перед Анной этакого неумёху в этом деле, чтобы та его слегка обучила. Чтобы Анна и сделала. Они танцевали, глядя в глаза друг другу. Казалось, они были вне всего суетного и не столь важного для двоих. В некотором смысле можно сказать, что они, как принц и Золушка, очутились на несколько минуток в волшебном саду и только музыка, лёгкая, спокойная, была с ними в этот чудесный момент!..

Натанцевавшись вдоволь, вся компания вернулась к столу, чтобы попить чаю с тортом и ещё немного поговорить. За столом всё одно большое общество разбилось на несколько маленьких групп и каждая из них вела разговор на свою тему – кто говорил о литературе, кто о том, что написано в газете, а кто о науке и технике. И эти разговоры можно вести без конца… Однако, как бы ни было человеку хорошо в гостях, а приходит время ему возвращаться восвояси. Собираясь домой, Георгий предложил Анне проводить её до дому и та не возражала.

***

Был тёплый вечер. Они шли не спеша и им было хорошо вдвоём. Георгий рассказывал весёлые истории о себе, читал стихи любимого своего поэта Александра Блока… И, как выяснилось, Анна сама любила творчество Александра Александровича. И они весь остаток пути говорили о Блоке. Наконец они дошли до серой пятиэтажки по улице Мира.

– Ты что погрустнел? – спросила Анна Георгия.

– Не хочу расставаться, – сказал Георгий.

– Влюбился, что ли? – с усмешкой спросила Анна.

– А хоть бы! – дерзко сказал Георгий. – Разве нельзя влюбиться с первоговзгляда?

– Правда, что ли? – удивлённо спросила Анна.

И тут Георгий в ответ поцеловал Анну в губы.

– Ты что делаешь, обормот! – вскрикнула Анна, толкнув Георгия и влепив ему хорошую пощёчину. – Тоже мне, Ромео нашёлся!..

С этими словами Анна убежала домой. Георгий тоже пошёл восвояси. Он шёл и ругал себя за то, что сделал: «А ты и впрямь обормот! Какого чёрта ты к ней целоваться полез? Зачем тебе оно надо было? Только всё испортил. Поделом же тебе, дураку!». Однако дома, корпя над конспектами и книжками, он всё-таки думал об Анне, мечтал при новой встрече непременно извиниться за свою выходку… Если только она случится. Однако проходил день, другой, третий, а Анна в университете не показывалась. А, может быть, она и была там, да только как-то умудрялась не попасться на глаза? На четвёртый день Георгий решил спросить Татьяну о судьбе Анны.

– А ты не в курсе? – сказала Татьяна удивлённо. – Анька четвёртый день, как с ангиной валяется. А тебе что от неё надо?

– Да я у неё денежку на сигареты попросил – хочу отдать, – сказал Георгий.

– Ты вроде не куришь, – удивилась Татьяна.

– Это просто ты не видела, – схохмил Георгий.

– Ой, да пожалуйста! Не больно и интересно, – сказала, догадавшись, Татьяна и пошла своей дорогой.

Вечером, после занятий, он пошёл навестить больную. Разумеется, дорогой он купил немного яблок, чтобы и с пустыми руками не идти, и чтобы просто дать понять девушке, что он в неё влюблён, что она ему не безразлична и нужна. Улицу и дом он нашёл быстро, благо, помнил, а с квартирой ему помогла одна из соседок, вхожая туда. Найдя нужную квартиру, Григорий сперва почему-то замялся, но потом всё же позвонил. Дверь открыла высокая, светло-рыжая женщина средних лет с таким строгим лицом и взглядом поверх очков, что это сперва слегка отпугнуло Григория.

– Добрый вечер, – поздоровался он с женщиной как-то несмело, почему-то боясь, что с ним что-нибудь сделают за нежданное беспокойство.

– Добрый вечер, молодой человек! – ответила та вполне тепло и приветливо, даже улыбнувшись Григорию. – Что вам угодно?

– Анна Серова здесь живёт? – спросил Григорий уже смелее, видя, что опасаться нечего.

– Да, здесь, – ответила женщина. – А вы учитесь вместе?

– Не совсем, – с улыбкой отвечал Георгий. – Мы учимся в одном институте. Вот, узнал, что Анна заболела, и зашёл повидать.

– А, понятно, – сказала женщина. – Проходите-проходите! Аня, к тебе пришли, – крикнула она затем в даль длинного коридора.

– Ой, а она, наверно, спит? – спросил Георгий, не решаясь войти.

– Да нет! – сказала женщина. – Она сейчас читает. Даже в болезни она не может без книг и тетрадей, всё ей покоя нет! А вы проходите, не стесняйтесь!

– Спасибо, – смущённо улыбнувшись, ответил Георгий и вошёл в квартиру. – Вы извините, я вам не назвался: меня Георгием зовут. Можно Гошей.

– А меня Дарья Дмитриевна. Можно тётя Даша, – ответила хозяйка, запирая за гостем дверь.

Георгий прошёл в небольшую, но светлую гостиную. Она была обставлена весьма красиво и удобно: в середине стоял большой круглый стол, видать, служивший по праздникам столом для сбора гостей, а в будни письменным для хозяек; над столом висела тяжёлая, толи бронзовая, толи медная, люстра с тремя большими и белым плафонами, а у стола стояли стулья с мягкими, светлыми в полоску спинками и сидушками; у окна стоял телевизор с антенной, похожей на рога неизвестного существа; слева стоял тёмно-коричневый книжный шкаф, рядом такого же цвета, но высокий шифоньер; справа стояли также рядком два кресла и диван, втиснутый между ними. Анна сидела на диване в тёплой фланелевой пижаме и читала. Увидев гостя, она встала и с улыбкой кивнула, приветствуя его, точно до того ничего между ними и не было. Георгий тоже поздоровался.

–Не буду вам мешать, – сказала Дарья Дмитриевна и удалилась.

– Ты извини, я говорить толком не могу, – сипло сказала Анна.

– Да я ненадолго, – сказал Георгий и протянул Анне мандарины. – Вот, это тебе, чтобы поправлялась.

– Спасибо, – смущённо улыбаясь, сказала Анна.

– И ещё: Аня, ты извини меня за ту выходку, пожалуйста, – робея, проговорил Георгий.

– Ты ещё это помнишь?! – улыбаясь, сказала Анна. – Да я всё простила тебе давно! Честное слово. А скажи: ты правда в меня влюблён?

– Да, Аня, – ответил Георгий с таким виноватым лицом, будто бы признался не в любви, а в чём-то аморальном. – Поверишь ли, я все эти дни о тебе только вспоминал и думал.

– Ты будешь смеяться, но я о тебе тоже вспоминала и думала.

Они замолчали и просто глядели в глаза друг другу, улыбаясь. И оба в данный момент забыли и про ангину, и про время, и про всё на свете! И одному богу было известно, что эти двое сказали друг другу глазами и что бы ещё сказали, не войди Дарья Дмитриевна с прозаическим предложением чая гостю.

– Нет, спасибо, тётя Даша, я пойду. Не буду долго мучить больную, – ответил Георгий.

– Приятно было познакомиться, – сказала Дарья Дмитриевна.

– Взаимно, – ответил Георгий, попрощался и ушёл.

***

С тех пор Георгий стал приходить в дом Серовых регулярно; бывало и так, что иногда заходил за помощью и к Дарье Дмитриевне, если, например, требовалась помощь по английскому языку, так как Ирина Михайловна знала немецкий и не могла помочь сыну. Кстати сказать, Анна тоже не однажды бывала дома у Георгия и Ирина Михайловна оценила девушку, как умную и хорошую. Что же касается их отношений с Анной – то здесь было всё прекрасно! Они стали встречаться мало-помалу, ходить гулять вместе в свободное от учёбы и работы время, иногда могли пойти в кино или на танцы, или ещё куда-нибудь… А потом, разойдясь по домам и лёжа в своих кроватях, каждый думал друг о друге. Наконец, спустя месяц, Георгий сделал любимый предложение руки и сердца. Она согласилась. Согласились и матери. Свадьба, как и подобавит, была весёлая, шумная, с песнями, танцами и смешными рассказами о молодых из уст мам и друзей. Молодожёнов поселили на квартире Дарьи Дмитриевны (которую они потом разменяют на трёхкомнатную в виду рождения и подрастания сына Тёмы!), а Дарья Дмитриевна съехала к двоюродной сестре Валентине Петровне Ушаковой, которая тогда была больна и нуждалась в присмотре и уходе.

5

Самым счастливым моментом для Ольги Алексеевны Перовой всегда было возвращение с работы домой, где её ждали любимые муж Макар и дочь Лариса… А теперь, увы, одна дочь. Муж умер от сердечного приступа. Ему было всего 52 года. Всё случилось внезапно, во время одного из не таких частых выходных, когда вся семья собиралась в гости к родственникам. Это было болезненным ударом как для вдовы, так для дочери. Для последней – тем более, так как Ларисе (Ларе, как её звали дома) было 13-ть лет на тот момент и она не просто обожала отца, а стремилась быть во всём на него похожей, вплоть до того, что решила быть адвокатом, как он. И хочется верить, что Лариса, с её умом и упорством, своего непременно добьётся!

С тех пор Ольга Алексеевна и Лариса стали самыми близкими подругами. Они и поддерживали друг дружку, и заботились… Особенно Лариса. Она знала, что мама приедет с работы поздно, уставшая, голодная и злая после разговора с каким-нибудь упырём, который, наверняка, или убил кого-то, или изнасиловал, а потом поёт, что, мол, не виноватый он… Так вот, зная это, Лариса по приходе домой из школы и приберёт, и приготовит ужин, и помоет посуду, и даже уроки успеет сделать. Хотя вот уж за что у родителей душа не болела – так это за уроки: дочь училась достойно и жалоб на неё от учителей не поступало. Надо отдать должное и матери: что при отце, что после его смерти, она каким-то ей известным способом находила в себе силы улыбнуться дочери, поцеловать её, сказать два-три тёплых слова… Если только не найдёт своё дитя сопящим в постели.

Собственно говоря, в этом и было счастье Ольги Перовой – прийти домой, где тебя ждут твои родные, хотя бы на миг попытаться забыть, что ты следователь, и стать просто женой и мамой, которая нежно любит дорогих ей мужа и дочь, которой радостно обнимать их и целовать, и которым она тоже нужна.

6

Георгий был дома, когда к нему позвонили сотрудники милиции. Их визит весьма удивил Георгия, поскольку он никого не ждал к себе, а тем более людей в погонах. Да и серьёзных проступков, по его мнению, на нём не было. Георгий второй день, как болел, и сидел на больничном. Оперов он встретил в полосатой пижаме.

– Здравствуйте! Светлов, Георгий Юрьевич? – спросил Кузьминский.

– Здравствуйте! Да, я Светлов, Георгий Юрьевич, – подтвердил тот, не скрывая удивления.

– Уголовный розыск. Капитан Кузьминский, лейтенант Маслова, – сказал оперативник, предъявляя своё удостоверение и представляя коллегу. – Мы можем поговорить?

– Да-да, проходите! – сказал Георгий.

Гостиная, она же спальня Георгия, в силу выше описанных причин выполняла ещё и функцию своеобразной больничной палаты, так как на диване лежали плед и подушки, а рядом, на журнальном столике, были лекарства, термометр и книга, которую, видимо, читал больной (ведь лежать в постели дни напролёт – хуже пытки, а так хоть какое развлечение!). Сама же гостиная была большая, светлая, оклеенная обоями в голубой цветочек. У правой стены стояли шифоньер, посудный и книжный шкафы тёмно-коричневого цвета. У левой стены стояли два кресла, а между ними стол в тон шкафам и шифоньеру. Напротив дивана был балкон и достаточно большое окно, на подоконнике которого ютились горшки с цветами. На день это всё завешивал лёгкий и белоснежный тюль, а на вечер и на ночь – плотные шторы в разноцветных ромбах. У балкона стояла тумба с телевизором, у окна стулья, причём нижние три стула стояли ножками на полу, а верхние три своими сидушками лежали на сидушках нижних. И тумба, и стулья были также в тон всей остальной мебели. Единственный предмет, который выделялся из этой гаммы, – журнальный столик у дивана: он был светлее всей прочей мебели и, видимо, больной просто одолжил его у мамы.

– Вы простите меня за небольшой бедламчик, – сказал Георгий, подавая гостям стулья. – Я просто приболел слегка – и потому в моей комнате устроен такой домашний госпиталь. – Это вы нас извините, что побеспокоили вас, – сказал Кузьминский. – И тем не менее мы к вам пришли не просто так.

– Что-то случилось? – с тревогой спросил Георгий, присаживаясь на диван.

Едва Кузьммнский открыл рот для ответа, как в дверь позвонили.

– Простите, наверно, мама вернулась из магазина. Я открою? – как-то по-ученически спросил Георгий.

– Да, конечно! – ответил оперативник.

Так и оказалось: вернулась Ирина Михайловна с покупками. Георгий встретил мать, сказав, что к ним приехала милиция (та тоже удивилась таким гостям), быстро снёс пакеты в кухню и вернулся обратно в гостиную. Следом, бросив в коридоре свой осенний плащ, вошла и Ирина Михайловна.

– Здравствуйте! – спокойно сказала она операм.

– Моя мама, Ирина Михайловна Светлова, – представил её Георгий. Оперативники тоже представились ей. – Мамуль, пойди, пожалуйста, в свою комнату и позволь нам поговорить!

– Да нет, Гоша, извини! Я бы тоже хотела знать, чем мы обязаны приходу милиции, – сдержано, но твёрдо ответила сыну мать, после чего спросила оперов: – Что-то случилось?

– Увы, но да, – сказал Кузьминский. – Вам знакома Дарья Дмитриевна Серова?

– Да, это моя тёща, – с ещё большей тревогой сказал Георгий. – А что случилось?

– Её убили, – собравшись с силами, сказал Кузьминский.

– Боже милосердный! – взмолилась Ирина Михайловна. В глазах у неё был ужас и шок.

– Как убили? Когда?! – прокричал не менее шокированный Георгий.

– Сегодня днём, ударом по голове, – сказал Кузьминский и увидел, что Георгий поник. – Примите наши оболезнования. Когда вы видели вашу тёщу в последний раз?

–На прошлой неделе, – ответил сухо Григорий.

– А конкретнее? – спросил Кузьминский.

– В среду, с 18:30 до 20:05, – ответил Георгий.

– А где вы были со среды от 20:05-и? – спросил оперативник.

– Здесь, у мамы, – уверенно ответил Георгий.

– Почти всю неделю? – спросил Кузьминский.

– Да я уходил на два дня, думал в пятницу вечером вернуться, да так вышло, что сперва маме в четверг плохо с сердцем стало, даже «скорую» вызывали, а следом и я с гриппом слёг (на работе, что ли, простыл?), – пояснил Георгий. – И чтобы никого не заразить, живу пока у мамы. Сегодня позвонил на работу – сказал, что заболел. Кстати, Аня, моя жена, тогда же, в пятницу, всё узнала и про «скорую» маме, и про то, что я заболел.

– А в какое время вы маме неотложку вызывали? – спросил Кузьминский.

– Не знаю, не до того было, – ответил Георгий. – Где-то в начале шесттого.

– Позвольте, пожалуйста! – вежливо попросила Ирина Михайловна. – Про «скорую» Гоша говорит вам правду: мне действительно в четверг было плохо и к нам приезжали врачи.

– То есть вы подтверждаете слова сына? – спросила Маслова и Ирина Михайловна утвердительно ответила. – Хорошо, так и запишем!

– Георгий Юрьевич, разрешите вопрос личного характера, – сказал Кузьминский. – Почему вы, пусть даже ненадолго, ушли из семьи?

– Как вам сказать… – замялся Георгий.

– Да как есть! – сказал Кузьминский.

– Если как есть – то я просто немного поссорился с женой, – ответил Георгий.

– Из-за чего? – спросил Кузьминский и, видя недовольное лицо Георгия, прибавил: – Поймите, я не из праздного любопытства спрашиваю: мне нужно разобраться, кто убил вашу тёщу.

– Ну, слава богу, я её не убивал! – понемногу раздражаясь, сказал Георгий. – Хотя (прости меня, господи, грешного!) она ещё та зараза была.

– Гоша, опомнись, что ты говоришь! – вновь вмешалась Ирина Михайловна, за что попросила тотчас же извинения у оперов.

– Ссора вышла из-за тёщи? – спросил Кузьминский.

– В общем да, – сказал Георгий. – Видите ли, у нас есть такой ритуал: по воскресеньям всей семьёй выезжать где-нибудь гулять. Я против этого ничего не имею: воздух, общение и всё такое… Но другое дело, что меня друг позвал на рыбалку. Я, правда, ему ничего не обещал, решил сперва со своими женщинами поговорить и попросить перенести прогулку на день или вечер. Теоретически это сделать можно… Но надо знать мою тёщу: с тех пор, как тётя Даша стала инвалидом из-за автокатастрофы, ей, будто бы мозг сбили: она стала деспотичной дурой, думающей, что отныне всё и вся должно крутиться вокруг неё и жить по её воле. И не дай бог тебе сказать, что ты тоже человек и имеешь такие же права на свою жизнь, – скандал такой будет… К слову сказать, в ту среду был именно такой скандал, во время которого тёща, играя первую роль, сказала: «пока я ещё жива – будет так, как я хочу! А свои права и хотелки засуньте себе в задницу!». Аня, естественно, ей подпевала… В общем я не выдержал и послал их обеих к чёрту, после чего ушёл.

– Всё ясно, – сказал со вздохом Кузьминский. – Так, будьте добры написать «с моих слов показания записаны верно» и расписаться.

Георгий всё это продела.

– Ирина Михайловна, разрешите мне один вопрос не для протокола! – вмешалась Маслова.

– Слушаю вас, – отозвалась хозяйка.

– Где у вас туалет? – в полголоса спросила Маслова. Женщина объяснила, а сама пошла за чистым полотенцем, чтобы дать его девушке.

Сделав свои дела, Маслова пошла в ванную помыть руки. Ирина Михайловна тем временем подошла с полотенцем. Вытирая руки, оперативница краем глаза обратила внимание на странный свёрток из полиэтиленового пакета, в котором был предмет в форме буквы «г», стоящий вверх ногами.

– Ирина Михайловна, а что это у вас там? – спросила Маслова хозяйку, указывая в угол.

– А я не знаю, – растеряно ответила хозяйка. – Может, это Гошина какая-то вещь?

– Ясно, – сказала Маслова. – Стойте здесь и ничего не трогайте! Я скоро вернусь.

Сказав это, оперативница вихрем двинула в гостиную доложить обо всём Кузьминскому. Ирина Михайловна стояла, как вкопанная, и ничего не могла сообразить толком.

– А ну, пойдём! – сказал Кузьминский, услышав доклад коллеги и после обращаясь, к Георгию. – И вы пройдите с нами в ванную, пожалуйста!

– Зачем? – не понял Георгий.

– Пройдёмте, пожалуйста! – вежливо настоял на своём оперативник. Все трое вышли из комнаты в ванную. Увидев в углу пакет, Кузьминский спросил Георгия, что в нём.

– Я не знаю, надо глянуть, – сказал Георгий и хотел было потянуться к пакету, но его перехватил Кузьминский.

– Мы обязательно глянем, только чуть позже! – сказал он и тут же он приказал Масловой: – Рая, дуй за понятыми!

Кивнув, Маслова юрко скрылась.

– За какими понятыми? – не понимая спросила Ирина Михайловна.

– За обычными, – невозмутимо ответил Кузьмински.

– Чёрт побери! Вы можете мне объяснить, в чём дело?! – закричал Георгий, поняв, что сейчас происходит что-то не то.

– Ч-ш-ш! – прошипел Кузьминский, успокаивая его. – Георгий Юрьевич, вы же интеллигентный человек, а так кричите. Наберитесь терпения – и скоро мы всё выясним!

Вернулась Маслова и привела с собой двоих пенсионеров.

– Вот, товарищ капитан, привела понятых.

– Хорошо! – сказал Кузьминский. – Давай, бери бумагу и ручку – будешь записывать!

В присутствии Георгия, его матери и понятых оперативник стал разворачивать свёрток. Помимо пакета предмет был завёрнут в какую-то старую тряпку. Развернув её, Кузьминский и все остальные увидели окровавленный топор. Надо ли говорить, что сия картина повергла в шок многих.

– Граждане понятые, обратите внимание! Вы видите топор со следами крови, – сказал Кузьминский. – Георгий Юрьевич, это ваш топор?

– Мой, – растеряно ответил тот. – Но откуда он здесь взялся? Он дома у меня на балконе был. И почему он в крови?

– Разберёмся! – сказал Кузьминский. – А пока мы вынуждены вас задержать по подозрению в убийстве вашей тёщи.

– Какое убийство? О чём вы говорите?! – возопила Ирина Михайловна. – Да мой сын в жизни никого не убивал! Да, он не без греха, но не убийца, слышите, не убийца!!!

– Ирина Михайловна, – мягко и вежливо начал Кузьминский, – я понимаю ваше горе… И даю вам слово офицера, что как только мы во всём разберёмся, я сам принесу и вам, и вашему сыну мои извинения. Мужайтесь, пожалуйста!

Георгий, поняв всё, молча, даже как-то покорно, переоделся, понятые подписали протокол и все вышли.

Часть третья 7

Виктор Кузьминский был потомственный опер. Нет, варианты выбора профессии были: он мог бы быть и тренером в спортклубе, и программистом, и математиком, так как и со спортом, и с математикой, и с техникой он дружил… Но, видимо, чтобы не разочаровывать деда и отца, отдавших и угрозыску, и защите города от преступников свои жизни, после армии он поступил в школу милиции и продолжил их дело. И, надо сказать, работал он достойно: на счету Кузьминского десятки раскрытых преступлений, в их числе и убийства с изнасилованиями. За свои подвиги Кузьминский был награждён грамотами и другими наградами. Однако сам он относился к этому по-мужски спокойно и продолжал служить своему городу во имя закона и порядка. Кузьминский женат и имеет дочь Олю восьми лет, в которой души не чает, равно как и в жене Елене, учительнице русского языка, довольно красивой, весёлой и добродушной женщине. Вот как их свела судьба: осенним, пасмурным днём в отдел, где служил Кузьминский, пришла весьма себе хорошенькая брюнетка с длинными волосами, заколотыми в хвост. Женщина пришла подать заявление о краже у неё кошелька со всей зарплатой. Потерпевшую принял Кузьминский. В ходе допроса выяснилось следующее: кошелёк потерпевшей Елены Филатовой был украден в момент, когда она отлучилась в туалет. Кошелёк лежал на столе, а дверь в класс была не запертой, так как потерпевшая отошла всего на две минуты. Вернувшись в класс, она не увидела кошелька на столе, а на его месте лежала анонимка, написанную каким-то неровным почерком: «Это тебе за неуд, тварь». Сразу стало ясно, что вор – кто-то из учеников потерпевшей. Но кто? Надо бы сказать, что малолетних врагов у неё хватало, так как Елена Адамовна была человеком принципиальным и требовательным. Однако неуд она влепила лишь троим: Егору Грушину из 9-го Б, Анне Арбузовой из 9-го Г и Денису Хамову из 9-го В. За что? Каждому за своё: Арбузовой прилетело за то, что она позволила себе мало того, что прийти в школу, вызывающе накрашенной и одетой (в прозрачной блузке, из-за которой было видно бюстгальтер, и в такой короткой юбке, которая едва-едва прикрывала пятую точку), да ещё посмела едко обсуждать при всём классе внешние данные педагога, чем жестоко оскорбила того. Грушину и Хамову прилетело, по сути, за тоже самое, за что и Арбузовой, с небольшой разницей: Грушин трусоват и не осмелится нахамить учителю в глаза, а или напишет гадость о нём в туалете или на листочке и подсунуть его под дверь адресату, при том изобразив того в неприглядном виде, или скажет эту же гадость в компании приятелей, не думая о том, что и у стен иногда бывают уши. К слову сказать, свой неуд Грушин поймал именно за одно из таких похабных высказываний. Что послужило поводом для него – точно неизвестно. Денис Хамов свою фамилию оправдывает в полной мере: он мог послать любого учителя куда подальше, не особо оглядываясь на возраст того. Вот и в день кражи он прямым текстом послал Филатову за то, что она ему сделала замечание по поводу курения. Если первые два героя росли полных семьях, и родители всё же находили время как на воспитание, так на общение с чадами, то Хамов, росший без отца (тот покинул семью, потому что он вообще не хотел детей), с матерью и бабушкой, вырос, в общем-то, избалованным плохо воспитанным человеком. Нет, нельзя сказать, что мать Дениса вообще не занималась воспитанием сына; когда она была дома – ей удавалось брать это дело в свои руки и направлять своего отпрыска в нужное русло (всё же её отец был офицер, и его характер остался воплоти данной женщины!). Зато когда мать уезжала на месторождение, где она работала по вахтам поваром, всё воспитание летело к чертям под хвост: и всё это потому, что бабушка Дениса по матери была донельзя мягкой, ласковой и не умела сказать внуку «нет», чем тот бесстыдно пользовался, пока старушка не умерла.

И Кузьминскому надо было отработать всех троих несовершеннолетних подозреваемых в краже. Однако двое из них, Арбузова и Грушин, имели твёрдое алиби: Арбузова на момент кражи болела, и сидела дома, а Грушин и вовсе был в бассейн на соревнованиях по прыжкам в воду. Остался один Хамов. И так оно в итоге и оказалось: кражу совершил Хамов. Надо ли говорить о том, что украденные деньги малолетний негодяй пропил и прогулял с дружками? Он даже не покаялся, признаваясь в своём преступлении, напротив, говорил о нём, как о совершённом подвиге, дескать, отомстил нелюбимой училке за двойку за поведение.

– А ты хотя бы понимал, когда воровал у своей учительницы деньги, что она за них с потом и кровью работала? – спросил на допросе Кузьминский, надеясь, видимо, достучаться до совести юнца. – Она могла бы месяц на них жить; а ты мало того, что украл, да ещё всё спустил за один-два дня.

– Да пусть эта гадина скажет спасибо, что я её не «отимел» или не «замочил»! – сказал Хамов без тени стыда и сожаления. Даже на суде он ни в чём не покаялся, за что получил три года колонии. В этой истории больше всех жаль мать Дениса. Как она жила эти три года? И как жила после, с пятном матери вора? Вспоминал ли её сын? Писал ли ей? – один бог знает. Что же касается Виктор Кузьминского и Елены Филатовой, то, спустя три месяца после той истории, они поженились.

***

Если с Кузьминским всё более или менее ясно, то что занесло в милицию Маслову – остаётся загадкой. Впрочем, как и вся её жизнь, за исключением, пожалуй, обще-биографических фактов, сплошная загадка. А биография Раисы Маловой такова: Рая выросла в семье врача и психолога, и, по настоянию матери, сама поступила на псих-фак. Однако через два года всё же бросила его, поняв, что ей это не интересно, и поступила в школу милиции, которую окончила успешно, после чего устроилась в УВД имени Дзержинского. Собственно, вот и всё, что опер уполномоченный Раиса Маслова могла и сама кому-то сказать, и на своей страничке в сети, где она нечастый гость, написать. Всё остальное, вплоть до того, какие книги она читает, какое кино смотрит или какую музыку слушает в нечастые выходные, почему-то остаётся за семью замками. Возможно, кто-то не поверит, но Рая и вправду была самой закрытой из сотрудниц. Если по божьей воле всё же были выходные – то Маслова предпочитала проводить их дома в одиночестве. Что она в этот день будет делать – она решала сама. Рае было хорошо с самой собой, а от людей она устаёт за время работы. Вероятно, поэтому она не любит всякие сборища, выезды на шашлыки и прочее. Впрочем, может, у неё есть какой-нибудь друг или любовник, с которым они вместе проводят время в каком-нибудь в их укромном местечке, ведут спокойный, нежный, полный любви, разговор, обнимаются и целуются… Да только посторонним туда вход закрыт.

8

В отделении Георгия допрашивали более серьёзно, что и понятно, ведь найденный в ванной его матери окровавленный топор – улика, которая способна перевесить, наверно, тысячу всех прочих, и от которой так просто не открестишься. Георгия допрашивала Перова, и он ей рассказал всё тоже, что ранее говорил Кузьминскому и Масловой.

– Я вам матерью своей клянусь, что, уходя в среду от жены, я топора не брал (слава тебе, господи, с памятью у меня всё в норме!), и тёщу им не рубил!!! – сказал Георгий, почти криком кончая свой рассказ.

– Но ведь как-то он к вам попал! – не унимался Кузьминский, бывший тоже на допросе вместе с Масловой.

– А это вы сами выясняйте! – грубовато ответил Георгий. – В конце концов, это ваша работа – доказывать мою вину и вы за неё деньги получаете. Я же сказал всё, что мог, и больше мне добавить нечего.

– Так ли я поняла, что вы не хотите давать показания? – спросила Перова. – Что ж, ваше право, конечно! Но очень печально, что вы не хотите самому себе помочь.

– А чем мне себе помочь? – сказал Георгий с раздражением. – Признанием в том, чего я не делал?! Послушайте! Даже если допустить такую дикую мысль, что я бы хотел зарубить тёщу, так неужели бы я не выбросил топор? Я ж ведь не дурак, чтоб на себя статью вешать, и если бы я такое сотворил – я бы всё обстряпал так, что вы бы во веки вечные до меня не докопались. Да, слава богу, я не такой выродок. У меня всё.

– Что ж, всё – так всё! – сказала Перова, закрыв папку с протоколом.

Кузьминский крикнул конвойного – и тот увёл Светлова в камеру.

– Что вы думаете обо всём этом, Ольга Алексеевна? – спросила Маслова.

– Не знаю, Рая, если честно, – ответила Перова. – Но в одном я, пожалуй, соглашусь со Светловым: мы сцапали лёгкую приманку в виде окровавленного топора, и ладно! Нет, конечно, мы проверим всё… Но, Правда, как-то подозрительно легко сложился пазл, точно бы нам специально сделали такой подарок.

– Хочешь сказать, что Светлова подставили? – спросил Кузьминский.

– Я бы не исключала этого, – ответила Перова.

– Но кто? – спросила Маслова.

– Или жена, или сын, – ответила Перова. – Понимаю, версия чудовищна, но чем чёрт не шутит!

– Допустим! – сказала Маслова. – А мотив? Предположим, у жены он мог бы быть: ей, А – тупо надоело терпеть закидоны мамы-инвалидки, и, Б – хотелось посчитаться с мужем за уход из семьи. А у сына?

– А – бабуля внука заставляла читать больше, чем нужно, Б – такая же месть отцу за уход, – ответила Перова.

– Неужели можно убить лишь за чтение? – спросила Маслова. – Дикость какая-то!

– А ты сегодня много видишь читающих ребят? – отозвалась Перова. – У них давно вместо книг айфоны и планшеты, а из тридцати трёх букв они знают только три, на которые тебя послать можно будет, если ты спросишь их о том, какую книгу они читают.

– Да уж, это у них здорово получается, – с ухмылкой поддержал Кузьминский.

– Помню, по молодости лет я вела дело одной малолетки, которая убила свою мать за то, что та её затолкала в музыкалку, – поведала Перова. – И ладно бы дело просто ограничивалось просто обучением фортепиано, а то ведь мамаша, желая похвастаться перед гостями успехами дочери, как своими, заставляла её играть ту новинку, которую девчонка учила. А если нет – могла влепить дочери оплеуху и лишить ужина со всеми. Так что о чём мы говорим!

– Оля, – вдруг отозвался Кузьминский. – Вот ты сказала о сыне, и я тут же вспомнил о странном пареньке, про которого мне сказал сосед Светловых.

– В чём его странность? – спросила Перова, заинтересовавшись.

– Да в том, что он был весь какой-то замаскированный, – начал Кузьминский. – В тёплой олимпийке с капюшоном, на лице платок, на глазах тёмные очки… И это в пасмурную, но тёплую погоду!

– Я ничего подобного на Артёме не видела, – сказала Перова, напрягши память. – На нём были черные джинсы и чёрная футболка с черепом и костями крест-накрест. А к чему ты это вспомнил?

– Пока не знаю, – признался Кузьминский. Разговор прервал звонок на мобильник Перовой.

– Да, Лара! – ответила та, взяв трубку. – Тебе плохо? А ты где? В медпункте? Держись, я еду!

– Витя, отвези меня сперва в школу, а после домой, – сказала Перова, повесив трубку. – Там Ларке плохо.

– Да, конечно! – ответил тот и все вышли из кабинета. Дорогой Перова дала задание Кузьминскому и Масловой съездить на «Скорую» и проверить вызов на квартиру Светловой, а ещё съездить к Георгию на работу, поговорить с руководством и коллегами.

– Пожалуй, будет неплохо ещё раз поговорить с матерью Светлова и её соседями, может, они что-то знают, – предложил Кузьминский. Перова не возразила.

– Я на связи, если что-то будет интересное, – сказала она.

***

Прибыв в школу, Перова в сопровождении Марии Макаровны, классного руководителя своей дочери, уже ожидавшей её у входа, буквально долетела до медпункта, где находилась Лариса. Слава богу, ничего такого из ряда вон с девушкой не произошло: просто во время выполнения задания на уроке она упала со своего места с головокружением. Из-за чего это вышло – не ясно, но, увидев эту картину, Мария Макаровна послала Алёну Соловьёву, подружку Ларисы, за медсестрой, а сама попыталась оказать помощь ученице. К счастью, всё кончилось благополучно. Ларису привели в чувство и отвели к врачу, который за ней приглядывал до приезда матери. Увидев мать, Лариса невольно улыбнулась, хотя она чувствовала себя ещё неважно. Но что это, когда ты видишь любимого тобой человека, тем более матери! Кажется, одно её появление исцелит любой твой недуг. Ольга обняла дочь, помогла ей собраться и обе они уехали домой. Дома Ольга заботливо переодела Ларису в ночнушку, и уложила в постель. Хотела напоить её чаем, но Лариса отказалась, сказав матери, что будет спать, и, улегшись на бок, начала тихонько засыпать. Ольга, поцеловав дочь в щёку, тихонько покинула её спальню. Позвонив на работу, Ольга отпросилась у начальства, объяснив всю ситуацию. Слава богу, начальник отдела, полковник Тихомиров, Владимир Олегович, был человеком понимающим, и если кому-то из его сотрудников нужен был день по семейным обстоятельствам – он давал, а то и мог предложить этому работнику помощь, если было нужно. К слову, Ольга также доложила Тихомирову о той работе, которая ведётся её коллективом вместе с ней, и что она держит ситуацию под контролем. Однако она не предполагала, какой сюрприз её ждёт.

9

Тем временем Кузьминский и Маслова проехали до станции «Скорой помощи», где узнали следующее: действительно, был вызов на квартиру Светловой в четверг, в 17:10, равно как и сегодня вызывали бригаду к той же больной на тот же адрес и на тот же сердечный приступ.

– И сегодня вызов был? – спросил Кузьминский. – А когда?

– В 16:55, – ответила милая диспетчер и тут же окликнула идущего мимо молодого врача. – Лёня, подойди сюда, тут из милиции пришли! – говорит операм. – Вот Лёня Раздуваев, наш врач, он выезжал на тот вызов, в 16:55. Поговорите с ним!

– Это по поводу Светловой? – спросил Раздуваев.

– Её самой, – сказала Маслова. – Как она?

– А никак, – скорбно ответил врач. – Она умерла. Мы её даже до больницы не довезли, хотя пути было минут 20-ть.

– Ясно, – сказала Маслова, чёрная от горя. Кузьминский был не лучше. – А во сколько она умерла?

– В 17:27, – ответил врач, предъявив операм записи.

– Ясно, – сказала Маслова.

– А вы покойной кто? – спросил Раздуваев.

– Неважно, – ответил Кузьминский, и они с Масловой ушли. В машине они доложили Перовой об услышанном.

– Прискорбно, – с печалью ответила та. – Стало быть, она умерла, пока мы её сына допрашивали? Несчастная женщина. И несчастный сын. Как я ему это скажу? Значит так: езжайте по домам (на сегодня дел довольно!), а соседей и школу отложим на завтра и на понедельник. Спокойной ночи.

Получив такие указания, Кузьминский и Маслова поехали по домам.

***

Он, как обычно, сидел в соцсети, набирая очередной пост. И, как всегда, в тексте поста было полно ошибок: «Чортава старуха! Дажэ натом свете неможит успакоеца. Видил её севодня ночью восне: сматрела всё наминя, старая корга, ивсё спрашивала: «зашто ты миня убил? Яжэ хатела, штобы ты просто был умным чилавекам. Ниужэли я вэтам пириттабой винавата?». Нашто я ей отвичяю: «Еслебы ты, старая крыса, здохла сама, кагда нада была, ябы жыл счистай совистью; а типерь пиняй сама насибя!» Есле ана мне ещё пресница – я зброшусь изакна».

Воскресное утро Анна Светлова встретила с неохотой. Впрочем, правильнее было бы сказать, с нежеланием встречать какое-либо утро вообще после пережитой ей трагедии. Она давно уже проснулась; однако лежала в постели, одетая в тёмно-синюю пижаму, как будто парализованная. Ей не хотелось вставать, что-то делать, о чём-то думать… Лицо её было каким-то безжизненным, в глазах – пустота. Её даже не привлёк запах свежесваренного кофе и выпечки, заботливо приготовленных Артёмом. Словом, всё для неё стало безразлично, и ей хотелось лишь одного: быть там, где отныне её мама. Раздался стук в дверь её спальни.

– Мам, к тебе можно?

– Да, сына, заходи! – ответила Анна, наконец-то очнувшись и всё-таки вернувшись в мир живых. Вошёл Артём.

– Доброе утро, мамочка! – сказал он с нежностью, подходя и присаживаясь на материну кровать.

– Доброе утро, мой мальчик! – сказала Анна с улыбкой больного человека. Оба обнялись и поцеловались.

– Как ты? – спросил Артём мать, ласково гладя её по щеке.

– Тяжело, – призналась мать. – Я почти полночи не спала, не могла найти себе места… Лишь только в три часа ночи заставила себя заснуть.

– Верю, мама, верю. У самого в голове не укладывается, что бабулю убили, да ещё так безжалостно… – и мать, и сын уткнулись друг другу в плечо, и горько заплакали по убитой. – Ладно! – сказал Артём, вытирая свои слёзы. – Жизнь продолжается – и давай как-то привыкать жить по-новому.

– Давай! – согласилась Анна.

– Кофе с оладушками будешь? – спросил Артём.

– Буду! – сказала Анна. – А сколько времени?

– Так к двенадцати доходит, – сказал Артём.

– У! пора вставать! – сказала Анна и стала вылезать из постели. – Ты пока приготовь мне всё, а я переоденусь.

– Хорошо! – сказал Артём. – Да, мам, я тут до отца и бабушки Иры не смог дозвониться – и это меня напрягает. Так что я тебе всё приготовлю, а сам смотаюсь к ним – узнать, что да как.

– Хорошо! – сказала Анна. Сын ещё раз обнял и поцеловал мать, улыбнулся ей, желая утешить и поддержать в трудную минуту, и вышел из спальни. Анна нехотя выбралась из постели, застелила её красивым голубым покрывалом, обшитым жёлтой тесьмой по всем четырём сторонам, и стала переодеваться.

***

Не только Анна Светлова долго не могла уснуть. Ольга Перова тоже провела половину минувшей ночи с открытыми глазами, думая о том, кому было выгодно подставить Георгия? А что его подставили – к бабке не иди! И подставили очевидно кто-то из его близких. Но кто? Жена? Сын? Или оба сразу? А главное – зачем?

Так и не найдя какого-либо вразумительного ответа, Перова решила зайти в соц-сеть. Скорее, просто, чтобы слегка отвлечься. И тут-то её ждал ещё один сюрприз: среди страниц пользователей она увидела и страницу Георгия Светлова. Недолго думая, Перова туда зашла и прочла там несколько записей. Вот некоторые из них: «Госпади, зделайжэ што небудь, штобы эта старая крыса паскарей здохла! Сил ужэ нет тирпетть её копризы! Пребитьбы её, гадену, тапорикам – и все дила!». Или: «Сиврдня старуха слигла с сударагами. Я уш парадавался, думая, што ей канец скора, што ты, госпади, забирёш эту кравапийцу ксибе… Но ты её аставил нам. За што, госпади?! Сколька мне ещё эту безногааю клячю насебе тинуть?! Я пажыть хачю!!!». Или: «Нет, старуху нада канчять как можна скарее! А то ана миня в магилу свидёт. Давольно тирпеть эту палаумную диспатичьку в доме! Вазможна, завтра я и законьчю её дни».

Читая их, она испытывала смешенные чувства ужаса и удивления: ужаса оттого, с какой жестокостью автор пишет о своей тёще, и удивления, что во всех постах полно ошибок. Последнее перевесило первое: «Не может педагог, пусть и физрук, наляпать таких детских и глупых ошибок! – думала Перова. – Или он настолько озверевал, что забывал даже школьный курс русского языка? Бред! Жена не могла такое наляпать – она, как-никак, филолог. Да и вряд ли бы и он, и она, если бы кто-то из них бабулю грохнул, вообще додумался говорить всему свету, как и жаловаться, как бабуля их достала. Это надо быть круглым идиотом! Остаётся сын». Всё встало на свои места. Перовой хотелось позвонить Кузьминскому, чтобы поделиться догадкой… Однако, глянув время на мобильнике (было уже одиннадцать часов!), она не стала звонить, а послала СМС: «Витя, я, похоже, знаю, кто убийца. Встречаемся в полдевятого в отделе. Подробности – на месте. Пока». Такое же СМС она скинула и Масловой, после чего легла спать.

Лариса проснулась также ближе к обеду. Слава богу, ей стало намного легче после субботнего происшествия; однако же, она хотела ещё хоть чуть-чуть поваляться в постели. Перевернувшись на бок, и, свесившись с кровати, чтобы глянуть время на мобильнике, она нашла сложенный листочек из матеренного блокнота. Развернув его, Лариса прочитала: «Ларочка, прости, что бросаю тебя одну в воскресенье, да ещё приболевшую… Но мне очень нужно выйти на работу. Я постараюсь придти пораньше. Не скучай! Целую. Мамуля».

Прочитав последние два слова, Лариса тут же улыбнулась, почувствовав, как её накрывает, словно мягкое и тёплое одеяло, материнская любовь, которую не спутать ни с чем. Более того, она сама много раз, когда хотела получить от матери немного ласки, называла её мамулей. И та, хоть минуту для этого, но находила, и они обнимались и целовались, и им было хорошо в этот момент! Лариса обожала мать (хотя иногда всё же обижалась на неё за то, что та иной раз работала без выходных и проходных!) – поэтому она научилась понимать её и прощать. И      в тот воскресный день она, конечно же, простила мамулю. Повалявшись ещё минут двадцать, и, помечтав о чём-то своём, Лариса с лёгкой неохотой всё же выбралась из постели, застелила кровать, взяла из шкафа полотенце, бельё с домашней одеждой и пошла в душ. Приняв душ и позавтракав (а, может, пообедав), Лариса позвонила своей подруге Алине, чтобы узнать домашнее задание: не то, чтобы она боялась получит «двойку» (чего у неё отродясь не было!), или что её не поймут педагоги, а Лариса просто не привыкла идти в школу с пустыми тетрадями. Да и вообще не в характере Ларисы бездельничать. И как Алина ни отговаривала подругу отдохнуть, та стояла на своём, и, получив задание по литературе, физике и английскому языку, принялась их делать. Сделав уроки, Лариса решила сперва пойти немного погулять (заодно купить хлеба), для чего позвала с собой ту же Алину, а потом заняться домашними делами (бельё погладить, ужин приготовить…).

10.

Кузьминскому было не привыкать рано вставать. Он едва ли не с малолетства просыпался в шесть часов утра. Но он и ложился спать рано! Теперь, правда, он встаёт на полчаса раньше (зачем – бог его знает!). Впрочем, когда всё-таки бывали выходные, или когда Кузьминский был в отпуске, он иногда мог позволить себе поваляться подольше в постели, а то и немного пошалить с женой под это дело. Собрав с собой термос с чаем и несколько бутербродов, уложенных в контейнер, Кузьминский уехал на работу.

В отличии от Виктора Кузьминского Раиса Маслова в самом деле любила поспать. Ей ранние подъёмы давались очень нелегко. Это было в ней ещё с детсадовских лет, когда её каждый будний день родители будили по утрам, чтобы отвести в садик, а самим бежать на работу. К слову сказать, она садик не любила именно за то, что там её спать загоняли днём, когда ей спать вовсе не хотелось. Да и вообще она не любила жить по расписанию: когда вставать, когда на горшок, когда на занятья и так далее. Однако, взрослея, она понимала, что иначе ты сам для себя ничего не добьёшься, и бездарно проживёшь свои дни. Может быть, Раиса и пошла в школу милиции отчасти для того, чтобы привыкнуть к этой самой дисциплине? Как хотите, а в заведениях такого рода этой науке быстро обучают.

***

Вся команда собралась в кабинете Перовой, где она, жуя предложенный Кузьминским бутерброд и попивая чай, поведала о своих находках и догадках, предъявив скопированные посты предполагаемого убийцы.

– Ничего себе! – сказал Кузьминский, вытаращив ошалевшие глаза. – Он что, больной, чтобы писать обо всём этом в сети?

– И, как видно, не просто больной, но и не грамотный! – подметила Маслова. – А почему вы думаете, что это сын Светловых, а не жена?

– Ты знаешь, Рая, насколько я могу судить об учителях, тем более о филологах, для них написать неправильно слово – всё равно, что надеть колготки на голову. Их выучивают так, что они физически не могут писать с ошибками. Возможно, среди них есть раздолбаи, которые и в институте ничему не научились, но таких всё же единицы. А уважающий себя человек, тем более педагог, будет писать грамотно. Если хочешь – я докажу вам, что убийца не Георгий.

– Каким образом? – спросила Маслова, и Перова рассказа:

– Я приглашу Светлова в кабинет, спрошу его – есть ли у него страница в сети или нет, а затем покажу ему эти опусы; и если он скажет, например, что это писал не он, я попрошу его написать на бумаге небольшой текст, а после сравним, у кого ошибок меньше.

– Мысль неплохая, – поддержал Кузьминский. – Давай попробуем!

Перова приоткрыла дверь и, позвав сержанта, велела привести в кабинет задержанного Светлова. Георгий вошёл к ним давно проснувшимся, но довольно больным. Увидев это, Перова, глядя на него виноватым взглядом, предложила ему чая. Георгий вежливо отказался.

– Георгий Юрьевич, я сейчас задам вам вопрос, возможно, странный, но важный, – начала Перова. – У вас есть страница в социальной сети?

– Нет, и не было никогда! – уверенно сказал Георгий.

– Нет? – удивилась Перова, на что Георгий продолжал:

– Я и понятия не имею, как её сделать, и как ей пользоваться. Сын и жена пользуются, а мне и так неплохо живётся. А кчему вы спрашиваете?

– Да просто некто под вашим именем завёл страницу и делает от вашего лица вот эти записи, – сказала Перова, показывая на своём смартфоне найденную ей страницу с записями.

– Ах, ты падонок вонючий! – выдал в гневе Георгий, читая те посты, и Перова поняла, что сейчас будет что-то интересное.

– Это вы о ком так «лестно»?

– О сыне, – ответил Георги. – Думал, за моё имя спрятался, фотку мою приделал – так я его почерк не узнаю. Я, жена и тёща всё время у него ошибки находил в домашних заданиях.

Тут всем всё стало ясно. Попросив попить, сказал Перовой, чтобы она записала его показания.

Из показаний Георгия Светлова.

«Я уже говорил вашим работникам, что после автокатастрофы Дарья Дмитриевна стала очень капризной женщиной, из-за чего у нас бывали скандалы. Причём в этих скандалах порой перепадало и сыну, если он дерзал вмешаться и прекратить их. И вот однажды во время одной из таких ссор (сейчас уже не помню, из-за чего она была) Тёма возьми да скажи Дарье Дмитриевне: «Да лучше было бы тебя отдать в какой-нибудь дом для инвалидов или в психушку, чтоб головной боли с тобой не знать, и жить нормально!». Помню, я тогда ему сперва велел извиниться перед бабушкой, но Артём и мне нахамил, послав меня, и назвав слизняком вонючим. Тогда я дал ему пощёчину, на что он ударил меня в живот и убежал. После того случая Тёма с тёщей три дня не разговаривали, но после помирились… Правда, я сейчас понял, чего стоило это их примирение».

– У вас всё, Георгий Юрьевич? – спросила Перова, дописав последние слова.

– Да, – ответил Светлов с тяжестью в голосе. – Извините, я малость плохо себя чувствую, можно отвести меня в камеру?

– Лучше в мед-часть, – сказала Перова. – Я распоряжусь, чтобы вас туда отвели. Только подпишите протокол, пожалуйста. – Светлов подписал. – И ещё, Георгий Юрьевич, мужайтесь: ваша мама умерла.

– Когда? – спросил Светлов.

– Вчера, – с горечью ответил Кузьминский. – Сразу после того, как мы вас задержали. Примите, пожалуйста, наши соболезнования.

– Спасибо, – мрачно сказал Светлов. Перова с сочувствием посмотрела на него, потом позвала конвойного и велела ему отвести Светлова в мед-часть. Едва увели Светлова, как дежурный сообщает о самоубийстве 15-летнего Василия Крылова. Группа выехала на место происшествия.

***

Пробегаясь дорогой по своей памяти, Перова припоминает из первого разговора с Артёмом Светловым, что Василий Крылов являлся его одноклассником, которому он помогал с уроками в день убийства Дарьи Серовой. «С чего ради пацан на тот свет поспешил? Самоубийц только мне не хватало для полного комплекта!», – думала она, не догадываясь, куда этот самоубийца может её привести.

Всё случилось во дворе дома № 19 по улице Красноармейской (неподалёку от Белинского!). Как полагается, место оцепили, тело погибшего обвели мелом и начали работу. Труп Василия Крылова лежал на асфальте почти ровно, только конечности были малость раздвинуты в стороны. Это был высокий, стройный и красивый молодой человек с длинными тёмными волосами. Многие соседи и родные знали его, как весёлого, светлого и добродушного человека, и потому для них, включая мать погибшего, узнавшую о беде, приехав с дачи, случившееся было шоком. Он со всеми был вежлив, всем помогал, даже не курил. Однако от трупа ядрёно несло водкой, что учуяли все, включая судмедика. В процессе работы под окном, откуда парень шагнул, нашли и пустую бутылку. Что это, он выпел затем, чтобы не страшно было убиться?

– Господи, что ж это парню не жилось? – спросила Алёна Белкина.

– Сама задаюсь этим вопросом, – призналась Перова. – Сейчас попытаюсь от матери чего-нибудь добиться.

– Оля, я бабулю нашу осмотрела: на момент убийства она была в порядке. Заключение я тебе подготовила, ты или сама заедь, или Кузьминскому с Масловой скажи, пусть кто-то из них подъедут.

– Хорошо, Алёна, скажу, – сказала Перова, и Белкина уехала в морг.

Из нелёгкого разговора с матерью погибшего Василия Крылова выяснилось следующее: в минувшую субботу Крылов был сам не свой: ходил мрачный, не разговаривал ни с кем, а когда мать попробовала с ним поговорить – то взбесился, как зверь, накричал на неё, и ушёл в свою комнату. Ночью он проснулся с криком от мучившего его кошмара, чего никогда не было. Мать даже дала ему успокоительное. Когда мать спросила сына, что ему приснилось, он сказал, что ему приснилось, как стая собак напали на него, и стала жрать его вот так, живьём. Утром мать не стала будить сына на дачу, решив дать ему отдохнуть, а сама уехала до обеда. На вопрос Перовой – была ли у погибшего девушка? Мать ответила, что не знает, так как сын с ней не сильно откровенничал о чём-либо, да и мало кого в дом приводил. Из друзей она знала лишь Артёма Серова и Витю Шарикова.

Осмотрев весьма чисто прибранную комнату погибшего, где, по словам матери, обычно всегда был беспорядок, Перова нашла на столе сложенный вчетверо печатный лист бумаги, на котором мелким, но ровным почерком было написано: «Прочитать после моей смерти». Перова развернула лист и стала читать. В письмо заглянула и мать погибшего.

Из письма Василия Крылова.

«Я, Крылов, Василий Семёнович, хочу перед своей смертью признаться и покаяться в том, что принимал участие в убийстве бабушки моего друга, Артёма Светлова. Я пошёл на это по двум причинам: во-первых, Тёма сам мне говорил неоднократно, что ему надоело тянуть лямку, ухаживая больной бабкой, и терпя её старческие придури; а, во-вторых, мне тупо хотелось доказать девушке, которую я любил, что я не чмо трухлявое, и если надо – то и убью. Теперь я понял, что поступил, как последняя сволочь, и сожалею. Вот у как мы всё сделали: ещё в пятницу Тёма мне изложил свой план. По плану, мы должны были встретиться в субботу возле его дома у соседнего подъезда в семь-пятьдесят. Дождавшись выхода матери Тёмы, мы должны были войти в подъезд, пройти на чердак, переодеться в старую одежду, которую не жалко будет выкинуть, надеть медицинские маски и тёмные очки (Тёма должен был ещё и перчатки надеть, чтобы не захватать топор отца), и в таком виде войти к Тёме в квартиру. Там я должен был держать старуху за горло, чтобы она даже пикнуть не смогла, а Тёма ударить топором по голове. Так мы и сделали в итоге. Помню, подойдя к квартире, я спросил Тёму: «Может, не надо бабку грохать?», на что он сказал: «Эй нет, дружок, достал нож – бей! Пошёл на дело – доделывай до конца!». Убив старуху, я, как Тёма мне сказал, положил труп на пол, типа, она упала в припадке, а он сходил на кухню и принёс два мусорных пакета. В один он вложил окровавленный топор, который перемотал скотчем, во второй мы сложили нашу одежду, вернувшись на чердак и переодевшись, которую Тёма велел выбросить. Сам же он забрал топор. Что он с ним сделал – не знаю. Прощаясь, он мне сказал, что если милиция нагрянет ко мне, чтобы я сказал, что Тёма был у меня и помогал с уроками. Потом мы, надев новые медицинские маски и тёмные очки, вышли через разные подъезды: я через Тёмен, а он через соседний. Вот и всё. Простите меня!».

– Господи, какой ужас! – скала шокированная мать погибшего, прочтя письмо. – Я поверить не могу, что Вася кого-то убил.

– Увы, но придётся! – сказала с сожалением Перова. – Я, с вашего позволения, заберу эту записку.

– Делайте с ней, что хотите! – ответила равнодушно женщина.

– Примите мои соболезнования, и помоги вам бог! – сказала Перова, прощаясь.

– Спасибо – ответила женщина, и Перова ушла.

11.

В тот же день, под вечер, Перова с группой приехали на квартиру Светловых. Там все были погружены в новый траур по умершей в субботу Ирине Михайловне Светловой. Дверь открыл Артём. В его глазах и на лице были скорбь и мрак, но Перова знала уже, что это маска. И всё же она решила не торопиться с развязкой этой чёрной и жестокой «комедии», дабы не спугнуть возможного убийцу.

– Здравствуй, Артём! – сказала она спокойно.

– Здравствуйте! – ответил он мрачно.

– Мама дома? – спросила она.

– Сына, кто там? – крикнула мать, подходя к двери. – А, здравствуйте, Ольга Алексеевна! – Здравствуйте, Анна Ивановна! – ответила Перова. – Можно войти?

– Да, конечно! – сказала Анна, приглашая следователя и милиционеров в квартиру.

– Мам, я, пожалуй, пойду куплю хлеба, – сказал Артём.

– Я бы хотела, Артём, чтобы ты остался! – спокойно и вежливо попросила Перова.

– Зачем? – спросил тот.

– А разве тебе неинтересно, кто бабушку убил?

– Да кто б он ни был, он гад и ублюдок, и мне на него плевать! – крикнул Артём, и попытался вырваться, даже перешел в рукопашную с Кузьминским, но тот его усмирил, защёлкнув на руках наручники.

– Пусти меня, мусор говёный! – проорал Артём.

– Ты бы хоть матери постеснялся, – сказал Кузьминский. – А вообще за эти слова, как и за твои действия, есть статьи: Оскорбление сотрудника милиции при исполнении и Применение насилия в отношении сотрудника милиции при исполнении. Это я тебе так, для справки пока сказал.

– Я хочу понять, что здесь происходит? – спросила Анна.

– Дело в том, Анна Ивановна, что ваш сын убил вашу маму, – собравшись с силами, сказала Перова. У Светловой наступил шок.

– Не может быть… Я не верю, что мой сын убийца, – говорила она, едва понимая происходящее.

– И, тем не менее, это факт, – грустно сказала Перова. – Об этом красноречиво говорят и полные ошибок посты в блоге вашего сына, который создал под именем вашего мужа, и предсмертная записка Василия Крылова, где всё подробно изложил.

– Тёма, неужели ты убил бабушку? – спросила сына мать, будто ещё не веря услышанному.

– Да, это я убил бабушку, и не раскаиваюсь в этом! – выпалил тот с ненавистью.

– Да будь ты проклят, выродок! – сказала Анна, начиная плакать. – Ненавижу тебя! Ненавижу!!!

Полная боли и злобы, Анна кинулась на сына, чтобы отхлестать его по лицу, да Перова перехватила её, и кивком велела Кузьминскому увести Артёма, что тот и сделал. Перова отвела несчастную женщину на кухню, где, дав воды, просила её успокоиться.

– Господи, за что мне это всё? – спросила Анна, приходя в себя. – Мать убита, свекровь умерла, муж под арестом, а сын убийца.

– Кстати, а откуда вы узнали и о муже, и о смерти вашей свекрови? – спросила Перова.

– Тёме, когда он к ним ходил, сказали соседи, – сказала Анна, будучи уже в порядке. – Как теперь жить?

– Не знаю, – с горечью ответила Перова. – Мужайтесь! А мужа вашего я сегодня же выпущу. Поддержите его, так как он тоже потерял свою мать.

– Я постараюсь, – спокойно сказала Анна.

– Вы в порядке, Анна Ивановна? – спросила Перова.

– Да, Ольга Алексеевна, – уверенно ответила Анна. – Пойдёмте, я вас провожу.

Женщины вернулись в прихожую.

– Анна Ивановна, позвольте на прощание вас попросить, – начала Перова. – Простите Артёма, пожалуйста! Я вас прошу, как мать.

– После того, что он сделал, у меня нет больше сына, – холодно и со злостью сказала Анна. Услышав это, Перова с сожалением ушла.

***

Прибыв в отдел, Перова вручила Кузьминскому постановление, выписанное дорогой, и попросила съездить в тюремную лечебницу к Георгию, освободить его, извиниться перед ним от лица коллектива и ещё раз принести соболезнования.

– Хочешь сама «расколоть» этого юного головореза? – спросил тихонько Кузьминский, кивая на Артёма, сидящего в кабинете. – Я не против! Но а вдруг он на тебя станет рыпаться?

– Я думаю, он слегка присмирел после того, как ты ему ручонки сковал, – сказала Перова. – Ольга Алексеевна, давайте я съезжу! – предложила Маслова.

– Не возражаю, – согласилась Перова, и Маслова уехала. Начался допрос. Хотя, пожалуй, это походило больше на обычный, свободный разговор. Перова некоторое время, будто ища нужный вопрос или подходящую фразу, с которой следует начать, смотрела на Артёма.

– И что вы меня так рассматриваете? – спросил хамоватым тоном Артём.

– Да хочу понять, кто передо мной? – отвечает Перова.

– Как кто? Человек! – сказал Артём.

– Человек? – спросила удивлённо Перова. – Ты считаешь себя человеком после того, что ты сделал?

– Да! – уверенно сказал Артём.

– А тебе не жалко было бабушки? – спросила Перова. – Ведь она тебя любила, заботилась о тебе и вообще хотела, чтобы ты был культурным человеком… И за всё это ей такая благодарность?

– Да плевал я на то, что она хотела! – проорал Артём. – Меня тошнило и от её сраных книг, и от того, что я был вынужден с ней изо дня в день валандаться, а не с ребятами и девчатами гулять… Да, мне надоела эта лямка. Я пожить хочу!

– А бабушка, значит, не хотела пожить? – спросила Перова. – А бабушка Ира, умершая от горя, что её сына арестовали по обвинению в убийстве, тоже пожить не хотела? И вообще, милый мой, ты не забыл, что у нас ничего даром не бывает? И ты, как дееспособный, обязан был заботиться о недееспособной бабушке и по конституции, и просто по человеческим нормам!

– Жить надо, пока ты молодой! – сказал Артём. – А когда ты стар – твоё место на кладбище, как мусору на свалке, дабы не мешать жить тем, моложе тебя. А ваши слова о долге перед старшими вы можете засунуть в задницу.

– Послушай, наглец молодой! – вмешался Кузьминский. – Ты бы выбирал слова, когда со старшими разговариваешь! Тем более с женщиной!

– А то что будет? – нагло улыбаясь, спросил Артём. – В морду мне въедешь? Так я жалобу напишу – и тебе быстро руки укоротят, а то и пагоны сдерут.

– Ты мои пагоны не трожь! – закричал Кузьминский.

– Товарищ капитан, возьмите себя в руки! – сказала Перова, и Кузьминский отступил. – Артём, скажи, как ты подбросил отцу топор? И, главное, зачем?

– У меня была копия ключей от квартиры бабы Иры, – начал Артём. – Я открыл этими ключами дверь, и вижу, что баба Ира собралась немного пройтись, а отец был у неё, так как заболел. Помню, они удивились, что я пришёл, потому что я должен был быть в школе; но я отбрехался тем, что в школе трубу прорвало, и нас разогнали по домам. Поверят мне или нет – мне было плевать. Баба Ира ушла, а мы с отцом остались; он предложил мне чая – я согласился, сказав, что только руки помою. Вот тогда-то я и подложил ему в ванной топор. А сделал я это для того, чтобы отомстить ему за то, что он, как телёнок, тянул вместе с матерью эту лямку, а нет бы, чтобы сдать бабу Дашу в дом инвалидов, и не терпеть её придурей.

– Поверишь, Артём, – отвечает Перова. – Я слушаю тебя, и меня начинает уже тошнить. Теперь я понимаю и твоего отца, который назвал тебя падонком, и твою мать, которая отреклась от тебя. Они не заслужили такого сына, а ты не заслужил их к тебе любви. Равно, как любви твоих бабушек. Единственное, чего я хочу дождаться от тебя, – это чистосердечного признания, чтобы потом забыть тебя навсегда. Бери бумагу и ручку, и пиши! – На мобильном Перовой раздался звонок. Она вышла за дверь, а её подменил Кузьминский. – Да, Рая! Светлов вышел, и уехал домой? Поняла. Как он (и самочувствие, и вообще)? Слава богу, хоть самочувствие лучше. Спасибо, Рая. Ты, пожалуй, езжай домой! Мы сейчас Светлова-младшего оформим, и тоже по домам. Давай, пока. – Перова вернулась в кабинет. – Ну, что, Артём, написал?

– Написал, – буркнул Артём. Перова бросила взгляд на исписанный мелким почерком лист бумаги.

– Я надеюсь, ошибок нет? – спросила Перова, читая текст.

– Будьте спокойны, Ольга Алексеевна, – отозвался Кузьминский. – Я ему и подсказывал, как какое слово пишется, и проверил.

– Спасибо, Виктор Павлович, – сказала Перова, убирая лист в папку с надписью «Уголовное дело». – Я надеюсь, Артём, у тебя в колонии для малолетних преступников будет достаточно времени, чтобы и изучить родной язык, и поменять своё отношение к старым и немощным людям.

– Давайте обойдёмся без надежд! – ответил Артём злобно. Перова вызвала конвойного, и тот увёл Артема в камеру.

***

Отперев дверь и войдя в квартиру, Перова тотчас почуяла доносящийся с кухни запах блинов. «Ларка кулинарит, блинная душа», – с улыбкой подумала она, поскольку Лариса всегда была неисправимой лакомкой, и блины, которые она обожала, были едва ли не вторым блюдом после яичницы, которое она научилась готовить в совершенстве. Блины Ларису научила печь бабушка по отцу, которая всегда была рада побаловать любимую внучку, если та приезжала в гости. От этого запаха на душе стало как-то теплее, радостнее и хотелось забыть про все рабочие проблемы, сесть за стол, да и уплетать эти блины с вареньем, запивая их свежезаваренным чаем.

– Лара, я дома! – крикнула Перова дочери.

– Я на кухне, мамуль, – отозвалась Лариса. Мать, раздевшись, прошла на кухню.

– Привет, моя птичка! – сказала она дочери, целуя её в щёку. – Как ты?

– Да, слава богу, очухалась. Вот, блинов захотела, и решила напечь. Есть хочешь?

– Умираю с голоду, – призналась Перова Ларисе. – Только переоденусь, и руки помою.

– Ну, и у меня последняя заливка, – сказала Лариса, показывая на остатки квашни в небольшой белой кастрюле.

За ужином дочь поведала матери, как она провела прошедший день: где была, что делала, что видела или слышала… Не то, чтобы Перова требовала от Ларисы ежедневного отчёта, а просто у дочери, начиная с детсадовских времён, всегда была потребность рассказать родителям о новых впечатлениях или новом опыте, и она выкладывала им всё! И порой это было так выразительно и ярко (так как Ларочка могла не только рассказать, но и проиллюстрировать рассказ уморительной гримасой!), что родители катались по полу с невообразимым хохотом, держась за живот.

– Лариса, можно, я спрошу тебя об одной вещи? – спросила Перова, когда дочь рассказала о своих делах. И взгляд, и тон её были такими серьёзными, будто бы она узнала о каком-то весьма нешуточном проступке дочери.

– Спроси! – ответила насторожённо дочь.

– Скажи, если я стану совсем старой, больной и капризной, буду ли я тебе нужна? Не бросишь ли ты меня в доме престарелых или в доме инвалидов? – спросила Перова со слезами на глазах и в голосе, что тотчас взволновало дочь.

– Что ты, мамочка! – залепетала она, обняв мать. – Я тебя не брошу никогда, даже если мне придётся тебя с ложечки кормить, мыть и памперсы тебе менять.

– Спасибо, доченька! – сказала плачущим голосом Перова. – Только не обмани меня, пожалуйста!

– Не обману, любимая моя, – сказала Лариса, глядя матери в глаза. – Честное слово, не обману. – Мать поцеловала дочь в обе щеки и в губы, после чего они вновь обнялись, и сидели так ещё какое-то время. – Мам, а ты к чему задала эти вопросы?

– Я расскажу тебе. Только попозже немного, – сказала Перова, успокоившись.

– Хорошо! – согласилась Лариса, и разговор сменил направление. – Как бы я сейчас хотела, чтобы сейчас было лето!

– Почему? – спросила Перова дочь.

– Очень хочется позагорать и поплавать, – призналась Лариса. Перова невольно улыбнулась.

– Понимаю тебя, Лара. Подожди: в июле у меня отпуск – съездим с тобой к тёте Вале с дядей Васей в Крым. Они нас давно звали, чтобы свой дом показать. Вот там мы и в море накупаемся, и позагораем, и фруктов объедимся до отвала, и нагуляемся везде!

– Хорошо, подождём! – ответила Лариса матери, улыбнувшись, и поцеловав её в губы. – Ну, что же, давай приберём и баюшки пойдём?

– Давай! – сказала Перова.

Прибрав за собой, и помыв посуду, они ушли спать. Завтра, как обычно, для них наступит новый день, наполненный новыми трудностями и заморочками. Расскажет ли Перова Ларисе о деле Артёма Светлова, которое она вела? Думаю, вряд ли. И тут дело не в скромности самой Ольги Алексеевны Перовой; просто Артём – не тот герой, чтобы о нём рассказывать. Но очень хочется верить и надеяться, что Лариса, став взрослым человеком, женой и матерью, не нарушит своего обещания, и не оставит свою мать один на один со старостью и болезнями, равно как и мать не будет сильно мучить дочь своими капризами. Дай им бог обеим счастья!

2013-19гг.

Оглавление

1.Рассказы. «Последний приют, или ссылка без возвращения»

«Это мой последний дом»

«Чистосердечное признание, или монолог заключённого»

2.«Живи, пока молодой!» Повесть От автора

Часть первая 1

2

3

Часть вторая 4

5

6

Часть третья 7

8

9

10.

Из показаний Георгия Светлова.

Из письма Василия Крылова.

11.