Истина всегда одна [Александр Башибузук] (fb2) читать онлайн
- Истина всегда одна [СИ] (а.с. Солдат [Башибузук] -2) 826 Кб, 215с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Александр Башибузук
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Александр Башибузук Солдат. Истина всегда одна
Пролог
Штык с противным хлюпаньем вошел в глазницу, немецкий ефрейтор тоненько завизжал, хватаясь обеими руками за клинок. Иван рывком налег на карабин всем телом, опрокинул немца на землю и резко ударил по прикладу локтем, загоняя штык в череп. Хруст, хриплый стон… Ваня устало вздохнул и обвел поляну взглядом. Ничего нового… Бронетранспортер, трупы, возле чахлого кустика лежит мертвый прадед, неподалеку от него мертвый Жан Жаныч. Застать его живым не получается уже двенадцатый раз… Да, двенадцатый раз. Уже двенадцатый раз не получается пройти гребаный квест подкинутый сукой-судьбой… Первый – подорвался на мине прямо перед советскими позициями. Второй – убили сразу после реинкарнации, влепили в череп пулю. Третий – подорвался на мине через два часа после появления. Четвертый – утонул в болоте. Пятый – сдох от гангрены. Шестой – сожгли немцы в овине вместе с остальными пленными. Седьмой – умер от голода и дизентерии. Восьмой – расстреляли свои, как немецкого диверсанта. Девятый – повесили немцы. Десятый – застрелился, после того как миной оторвало ноги. Одиннадцатый – почти дошел, но опять мина… И вот, еще одна попытка. – Хер вам, бляди, не дождетесь… – хрипло прошептал Иван. – Я все-таки дойду… Встал и пошатываясь от дикой усталости побрел собирать оружие, патроны и еду…Глава 1
Противно заскрипела дверь, одновременно такой же противный надтреснутый голос гаркнул: – Красноармеец Куприн, на выход! Ваня неспешно встал, вышел в коридор, не дожидаясь команды стал лицом к стене и завел руки на спину. Но команда все равно последовала. – Лицом в стене, руки за спину. Не могла не последовать, Ванька Татарин, так прозвал этого конвоира спецконтингент в специальном лагере НКВД, плюгавого рябого парня, являлся ревностным служакой и никогда не упускал возможности исполнить устав от и до. Впрочем, человеком он был не злобным и по своему неплохим. Закрыв камеру, Татарин оттаял голосом и незлобно бросил: – Ну пошли, что ли, Ваньша. Сам знаешь куда. «Знаю…» – устало подтвердил Ваня про себя и пошел по коридору. С тринадцатого раза у него все-таки получилось выйти к своим из окружения. В основном, благодаря тому, что он не старался повторить свой путь в первой попытке. Никого из старых знакомых Иван не встретил. Ни военфельдшера Курицыну, ни майора госбезопасности Черного, ни военврача второго ранга Елистратову, ни якута Петра Петрова. Вообще никого. Ваня и не старался никого встретить, потому что сознательно избегал встреч. Просто он начал понимать, что как только он начинает повторять свои действия, так сразу все перестает получаться. Впрочем, кое-что он повторил: все-таки пристрелил генерала Власова. Так уж получилось. В общем, никаких особых геройств не случилось, хотя к своим Иван добрался с толстой пачкой солдатских и офицерских немецких удостоверений, хозяев которых он отправил на тот свет и планшетом забитым штабной документацией. Скорей всего, уже безнадежно устаревшей к моменту перехода фронта. О том, что он убил Власова, Иван благополучно смолчал, ничего другого сказать нквдешникам было особо нечего, так как никакого специального задания от Черного в этот раз случилось. Поэтому случился проверочно-фильтрационный лагерь НКВД куда направляли для проверки окруженцев. За время своей эпопеи Иван стал жестким реалистом, никаких иллюзий не питал и примерно ожидал подобного. Собирался быстро пройти проверку и отправится на фронт, но что-то пошло не так – за Ваню всерьез взялись соответствующие органы. Что вызвало подозрение? Собственно – все. Подозрение вызывало все. Не истощенный. Отлично вооруженный и экипированный. В новенькой немецкой офицерской форме. Что почему-то особенно беспокоило гебешников. Прошел линию фронта как раскаленный нож сливочное масло и сдался уже на советской стороне. Опять же, никто не хотел верить, что он прошел такое расстояние по немецким тылам, да еще завалил кучу немцев и притащил с собой кучу их документов. Кто? Обычный красноармеец саперного батальона? Да бросьте, такое не каждому матерому диверсанту по плечу. И это чертово знание немецкого языка, о котором Ваня случайно проболтался. В общем, слишком уж Иван выбивался из образа стандартного окруженца. А объяснить, что за все свои бесконечные попытки выжить, Ваня просто стал этим самым матерым диверсантом, он не мог. Ничего на него накопать органы не смогли, вот и задержали надолго в лагере. Справедливости ради, никто Ивана не пытал, кровавая гебня оказалась не особо кровавой, но допросами так вымотали нервы, что Ваня сам едва удерживался, чтобы не свернуть кому-нибудь шею. Были попытки уговорить признать что-то пустяковое и с чистой душой отправиться в часть, но Ваня категорически отказался что-либо признавать и с яростью защищался. – Когда ты уже за ум возьмешься? – бухтел Татарин. – Вроде человек хороший, герой даже, как поговаривают, ан нет, с умом видать у тя слабовато. Какой раз в карцере сидишь? Оно тебе надо? Дождешься же, как пить дождешься, переместят во вторую категорию, а там и лагеря уже недалеко… Ваня не ответил. Меняться он не собирался. Чему виной был упрямый характер, а еще, вся эта история с затянувшейся проверкой начала его снова сильно озлоблять. Уже было исчезнувшая ненависть к гебешникам и прочим приспешникам «режима» и самому коммунистическому «режиму», вновь стала разгораться. Что тоже не прибавляло смирения. А в карцер он в очередной раз попал, потому что свернул скулу наглому и дерзкому соседу по казарме, в прошлом, еще до войны, мелкому уголовнику. Неимоверно гордившемся этим фактом и попробовавшим установить в расположении свои порядки. Справедливости ради, потом добивали Сидора почти все, а посадили в карцер только Ваню. Скрипнула дверь, Иван прикрыл глаза от яркого солнца, а потом машинально осмотрелся. Лагерь устроили на территории складов, в которых разместили казармы. К спецконтингенту относились неплохо, худо-бедно кормили, даже водили в баню, меняли белье и обращались как с военнослужащими, а не как с зеками. Но была еще вторая категория спецконтингента, содержавшаяся отдельно и с которой уже обращались гораздо строже. К ней относились не простые окруженцы, а лица, замаравшие себя сотрудничеством с немцами или подозреваемые в этом сотрудничестве. «Твою же мать… – подумал Ваня, невольно скрипнув зубами от злости. – Резал глотки, сдыхал от голода и холода, сдыхал и оживал и все только для того, чтобы выйти к своим и пойти снова воевать. И чего дождался? Уже по второму разу состав лагеря сменился, а я все сижу. Ладно, там за колючкой твари, которые продались фашистам, а я? Меня за что… собаки сутулые? Ебучие коммуняки, ебучий режим…» В голове опять выстроилась стройная картинка, вдолбленная друзьями еще до попадания. Но Ваня сразу же прогнал ее. Прежних дружков он ненавидел еще сильнее. – Чего застыл? – татарин легонько подтолкнул Ваню в спину. – Заходи… Иван вздохнул и вошел в приоткрытую дверь. Привычно сделал приставной шаг и отрапортовал. – Товарищ старший лейтенант госбезопасности, красноармеец Куприн прибыл по вашему приказанию. Проверяемые в лагере оставались до предъявления обвинений военнослужащими, поэтому обращались к старшим по званию согласно уставу. Сидевший за столом широкоплечий пожилой мужчина с двумя «шпалами» на синих петлицах, молча показал взглядом на стул, потом нырнул рукой в сейф и вытащил из него толстую папку. С самим начальником лагеря, старшим лейтенантом госбезопасности Орловым, Ваня общался всего два раза, да и то мельком, поэтому насторожился и приготовился к очередным неприятностям. Помедлил мгновение и сел, сложив руки на коленях. Старший лейтенант открыл дело, пролистнул несколько страниц и опять закрыл папку. На усталом лице с резкими, рублеными чертами, промелькнула досадливая гримаса. – Думаю, пора что-то с тобой решать… – в голосе начальника лагеря тоже хватало досады. Ваня смолчал. – Итак, мое последнее предложение, – старший лейтенант сделал жесткий акцент на слове «последнее». – Сегодня состоится заседание полевого трибунала, на нем ты получишь месяц штрафной роты и еще до вечера убудешь в расположение своей новой части. – За что, месяц? – невольно хмыкнул Ваня. Когда-то в прошлой жизни он мельком глянул старый сериал, где штрафников нарисовали расходным материалом, а их командиров сплошными сволочами. Так что штрафная рота как место следующей службы у него тоже особого энтузиазма не вызывала. Опять же, среди проверяемых в лагере ходили жутковатые слухи о том, что уже начали создавать такие подразделения, а товарищи из прошлого рассказывали, что штрафников кровавая гебня гнала на убой в атаку пулеметами. – За ношение вражеской формы и орденов без необходимости и без непосредственного приказа командования, – сухо отрезал Орлов. – Статью, соответствующую подберут. На заседании признаешь вину. – А если нет? – Если нет? – с угрозой в голосе протянул начальник. – Тогда за тебя возьмутся заново. И уже никто не будет панькаться. Пойми, по тебе назначено столько дополнительных проверок, что проверяющие уже просто обязаны что-то найти. Иначе с них самих спросят. Я понимаю, Куприн, тебя награждать надо, а не наказывать, но жизнь штука тяжелая и несправедливая, красноармеец Куприн, очень тяжелая и несправедливая. Да и время под стать. Не губи себя. Короче, пиши рапорт с просьбой провести ускоренное разбирательство и отправить в боевое подразделение. Ну? Он подвинул к Ивану карандаш и лист чистой бумаги. Ваня послал его подальше про себя и начал… Начал писать рапорт…Глава 2
– Прошу простить меня за то, что совершал диверсионные действия в тылу врага, за то, что убивал вражеских солдат и офицеров, я больше не буду честное слово… – Орлов недоуменно глянул на Ивана и рявкнул: – Чего, мать твою? Совсем охренел, Куприн? Ну все, пиздец тебе, доигрался… Ваня безразлично пожал плечами и с тупой рожей заканючил: – Да я откуда знаю, что писать? Дык, если посадили, значит виноват. Вот и прошу прощенья… – Куприн, Куприн, хватит строить из себя идиоты… – начальник лагеря обреченно покачал головой. – Ну что ты творишь? – он подвинул по столу еще один лист бумаги. – Пиши, я продиктую. И если опять выкинешь фокус – мигом отправишься во вторую категорию. Понял? Ваня кивнул и решил больше не шутить. Орлов продиктовал текст, прочитал, довольно улыбнулся и неожиданно подмигнул Ване. – Все у тебя получится Ваня. Дадут тебе всего месячишко, срок пойдет с момента зачисления, рота пока только формируется, пока доберетесь до фронта, глядишь и отбудешь благополучно. Ладно, посиди у меня. Трибунал уже собирается… По собственному опыту Иван прекрасно знал, что, когда гладко стелют, спать приходится на твердом, поэтому ни на грамм не верил Орлову. Но машинально кивнул, втайне подозревая, что ему влепят куда больше чем месяц. Но, как ни странно, на заседании трибунала он получил именно тот срок, что обещал Орлов. Мало того, никто его под стражу не взял и даже отпустили в расположение собрать личные вещи. Вернувшись в казарму, Ваня сел на свою койку и устало задумался. «Вот так… – неслись неспешные мысли. – Как там говорится: за что боролись, на то и напоролись? Оно тебе надо, Иван Куприн? Мало всего, теперь штрафбат. То есть, штрафная рота. Впрочем, для меня разницы никакой. Твою же мать, когда это все закончится? Как я должен искупить свою вину? Что мне еще надо сделать?..» И поймал себя на мысли, что уже почти не помнит свою прошлую жизнь. «Да и хрен с ней… – устало подумал он. – Ладно… что дальше буду делать?.. – и ответил сам себе. – Что, что… воевать. А вообще, плевать, плыву по течению. В любом случае, окончательно сдохнуть у меня не получится. Ладно, что за зверь такой штрафная рота? – и он начал повторять почерпнутые из разговора с начальником лагеря сведения. – Штрафные подразделения только-только начали создаваться, после издания приказа номер 227*, так называемого „Ни шагу назад“. Штрафная рота – для рядового и сержантского состава, штрафбаты – для офицеров. Командный состав назначается из кадровых офицеров, младший – из самих осужденных. Служат в них до отбытия наказания, либо до освобождения за отличие. Либо по ранению, или до того времени, как тебя убьют. Весело, бля…» – Вань… – рядом раздался густой, слегка гнусавый голос. – Слышь, Вань… – Чего? – недовольный тем, что его побеспокоили, Ваня строго посмотрел на большого нескладного увальня, с добрым детским лицом. – Чего надо, Фима? Вологодский парень Ефим со смешной фамилией Малюська, попал в спецлагерь за изнасилование. Во время отступления, его взвод стал на постой в глухой деревеньке, где Ефима приметила разбитная вдовушка. Быстро окрутила и предложила спрятать. Мол, ваши уйдут, а мы будем жить да поживать. Ефим отказался, та его напоила, а потом заявила командиру, что тот пытался ее изнасиловать. Историю замяли, но она быстро всплыла и Малюська отправился на фильтрацию. В спецлагере у него не заладилось, Фимой начали помыкать, пользуясь его наивным покладистым характером. Но Ваня быстро отвадил народец, а Малюска почитая его за спасителя и друга и постоянно пытался всячески угодить. Иван порой жестоко ставил его на место, но помогало не особо, Ефим так и таскался за ним хвостиком. – Дык… – Малюська смутился. – Дык… слышал тебе месяц штрафа выписали… – Угу… – кивнул Ваня. – Все? – Тут эта, – Фима вытащил из-за спины сверточек из чистой тряпицы. – Тут эта… припас тебе, значит, на дорогу… В свертке оказался кусок желтоватого сала, пара варенных картофелин и луковица. – Оставь себе, – Иван отодвинул еду. – На фронте кормят хорошо. Фима покраснел, затряс головой и силой сунул сверток Ване в руки, а свои спрятал за спину. – Возьми сказал! Возьми… Иван пожал плечами. – Хорошо, Фима, возьму. Где взял? – Да тут… – Малюська опять смутился. – Водили нас на работы, а там добрая тетенька… – Ох, Фима, Фима, – Иван невольно улыбнулся. – Смотри, опять под статью бабы подведут. – Да ничо, – парень широко улыбнулся. – Обойдется как-нить. Меня вон тоже скоро отправят. Говорят, – он наморщил лоб. – Нет во мне преступленья… вот! Ну… давай обоймемся, что ли? Он крепко облапил Ваню и ушел. Иван посидел немного и начал собирать свои пожитки в сидор. Все богатые трофеи, с которыми он вышел из окружения давно изъяли, как вещественные доказательства, так что особым имуществом он похвастаться не мог. Помятые котелок и кружка, ложка, жестяная коробочка из-под леденцов с крупной, серой солью и несомненные сокровища – новенький брусок хозяйственного мыла с чистым вафельным полотенцем. – Куприн, чего сиськи мнешь… – донесся строгий голос. – За мной! Живо… Старшина спецлагеря Дмитрий Васильевич Коровин по прозвищу Борода, был в лагере единственным человеком, которого спецконтингент по-настоящему уважал. Именно уважал, а не боялся. Бородой его прозвали за то, что тот время от времени отращивал себе солидную купеческую бороду, которую частенько, после воздействия от начальства, безжалостно сбривал. Уважали его за кристальную честность, спокойный и хозяйственный нрав. Борода непонятно каким образом доставал и выбивал все положенное личному составу, что, учитывая военное время, могло считаться не меньше чем настоящим подвигом. А еще неподдельное уважение вызывал орден Красной Звезды у него на гимнастерке. Поговаривали, что Коровин бомбардирует начальство рапортами об отправке на фронт, но его почему-то не отправляют. Хотя в это верили меньше. В самом деле какой дурак поверит, что человек будет рваться под пули со спокойного, хлебного места. Окруженцы и прочие из спецконтингента сами в бой не рвались, успев хлебнуть на фронте. Только благодаря Коровину личный состав лагеря ел три раза в день, мылся в бане, менял белье в положенные сроки и вообще, чувствовал себя как у Христа за пазухой. Борода еще умудрялся находить для спецконтингента удачные наряды на работу в городе. Что тоже давало немалую прибавку к рациону. Утвердившись за прилавком в своей каптерке, старшина немного помолчал, а потом спокойно поинтересовался: – Месяц, значит, влепили? Ваня молча кивнул. – Но ничего, парень, считай тебе обошлось. Значит так… – Борода кивнул сам себе и молча скрылся в подсобке. А через пару минут появился и начал выкладывать на прилавок вещи. – А нечего голодранцем в часть являться. Вот шинелька, почти новая, конец сентября, чай на дворе, скоро сгодится. Сапоги, значит… твои уже каши давно просят. Бельишко, портянки, полотенце… ремень вот, кожаный, довоенный еще… Так, что еще… форма, пилотка… а твою рвань – сымай… Закончив с сортировкой вещей, он строго прикрикнул на Ваню: – Сымай, говорю. Ваня быстро переоделся, но немного замешкался со скаткой шинели. Старшина неодобрительно покрутил бородой, сделал все сам, бурча себе под нос, о безрукой молодежи, а потом выложил на прилавок продолговатую кожаную коробочку, наручные часы на плетеном кожаном ремешке и складной нож. – А это твое… Ваня глянул и чуть не ахнул. Все эти вещи, отличную немецкую бритву, швейцарские часы «Zenit» и удобный складень, Ваня затрофеил во время последнего выхода из окружения. Это была далеко не вся добыча, но каким образом даже они дошли до спецлагеря, Ваня представить себе не мог. – С тобой как вещественные доказательства пришло, – пояснил старшина. – С тобой и уйдет. Как и положено. А это от меня лично… Он таким же движением как Фима раньше, достал из-за спины увесистый нож в кожаных ножнах. – Златоустовский! Пригодится! Но пока не показывай, в сидор спрячь, – Борода подмигнул, выскочил из-за прилавка и принялся оправлять форму на Ване. Через пару минут в пожелтевшем, треснутом зеркале в углу каптерки отразился справный солдат явно не первого и даже не второго года службы в ладно сидящем, подогнанном обмундировании. – Вот! – довольно выразился Борода, быстро обнял Ивана и подтолкнул его к двери. – Все, иди к КПП, там уже тебя ждут. – И в спину тихо сказал. – Все у тебя получится, Ванька, все. Я знаю… Возле КП уже мялись четверо солдат, тоже получивших сегодня разные сроки штрафной роты. Выглядели они не так справно, что не добавило приязни к Ивану в их взглядах. Ваня про себя улыбнулся, поняв, что Борода выделил именно его и стал ждать. Ждать пришлось недолго, появился пожилой старший лейтенант, с ППД* на ремне через плечо и жестко скомандовал: – В машину! А уже через минуту Ваня трясся в нещадно скрипевшем на каждой ямке кузове полуторки*** 7,62-мм пистолеты-пулемёты образцов 1934, 1934/38 и 1940 годов системы Дегтярёва (индекс ГАУ – 56-А-133) – различные модификации пистолета-пулемёта (ПП), разработанного советским оружейником Василием Дегтярёвым в начале 1930-х годов. * ГАЗ-АА («полуторка») – советский среднетоннажный грузовой автомобиль Нижегородского (в 1932 году), позже Горьковского автозавода, грузоподъёмностью 1,5 т.
Глава 3
Ехали долго, больше двух часов, впрочем, но вряд ли уехали далеко от города, потому что полуторка большую часть дороги тащилась как черепаха. Наконец, уже в сумерках, грузовичок остановился и прозвучала команда: к машине. Куда приехали Иван не понял, но разглядел длинное обшарпанное здание непонятного назначения. Возможно коровник или птичник. Опять же, запах напоминал, что здесь недавно квартировала скотина. К старшему лейтенанту стремглав подскочил маленький кривоногий солдатик и скороговоркой, жутко коверкая слова отрапортовал. – Товарища старшая литенанта, личная состава приступила к отдыхам, савсэма спит, диневальный по роты красноармееца Аллахвердиева Мамеда!!! Старлей устало козырнул и тихо приказал. – Покорми людей и уложи спать, Аллахвердиев… – потом повернулся к прибывшим, обвел их пристальным, недобрым взглядом и обронил: – Все завтра, а сейчас без глупостей. Понятно? Все дружно кивнули, потому что по выражению лица старшего лейтенанта было совершенно ясно, что глупости обойдутся очень дорого. Дневальный дождался пока старший лейтенант ушел и тыкнул себя в грудь: – Я диневальный! Аллахвердиев Мамед!!! Понял? Совсем понял? Идем, кушить будешь… Привел к полевой кухне, быстро на нее вскарабкался, открыл крышку, вооружился длинным черпаком и скомандовал: – Подхади па адин! Па адин, сказал! И навалил каждому по полной крышке котелка жидковатой пшенной каши. Еще теплой и аппетитно пахнущей говяжьей тушенкой. У двух прибывших посуды не оказалось, но Аллахвердиев сбегал и притащил им один на двоих котелок. А еще по твердому как камень, слегка плесневелому ржаному сухарю каждому прибывшему. Ваня немного удивился, в голове не хотело укладываться, что штрафников так хорошо кормят. В спецлагере он тоже особо не голодал, но там дело ограничивалось пустой кашей и супчиком на основе той же каши или жиденьким варевом из гниловатой картошки. Впрочем, отказываться он не собирался и принялся усиленно работать ложкой. – Куший, куший! – покровительственно вещал дневальный, не слезая с кухни. – Кормит хорошо, командира хароший, служба хароший, все хароший! Оружия скора давать! Скора пойдема фашиста сектым! Алгзыны сич сектым! Люди еще придут и пойдема! Очень скоро! – Чтоб у тебя прыщ на языке выскочил, нерусь ебучая… – тихо и злобно буркнул сосед Вани, длинный нескладный мужик лет сорока, со злым, побитым оспой лицом. Остальные промолчали, но было вполне очевидно, что оптимизма Аллахвердиева они тоже не разделяют. Иван никак не реагировал. Для него постоянный вводные в судьбе стали вполне привычным делом. Удивляться или радоваться никакого смысла он не видел, так как прекрасно понимал, чем может закончится любая атака. Когда ты один, ты имеешь больше возможностей для маневра, а в составе подразделения маневра нет никакого. Куда сказали – туда и бежишь. И похрен что по тебе лупят из пулеметов, а на голову падают пачками мины. А если командир долбоеб, то вообще пиши пропало. А если даже не долбоеб, то среди вышестоящего начальства долбоеб обязательно найдется. Так что все очень плохо и даже хуже. Честно говоря, он уже подготавливал себя к очередному возрождению с самого начала. И уже прекрасно понимал, что спешить к своим на этот раз не будет. Впрочем, где-то глубоко все еще таилась надежда на более счастливый исход. Потому что умирать оказалось очень страшно и больно. Даже понимая, что умереть окончательно не получится. После ужина дневальный отвел из в здание, подсветил керосиновым фонарем и ткнул рукой на кучи прелой соломы. – Здесь спать! Утром будить… И ушел. Иван попытался разглядеть в темноте остальной личный состав роты, храпевший где-то рядом, не разглядел, постелил шинель на сено, стащил с себя сапоги, подложил под голову вещмешок и моментально заснул. Проблем со сном он уже давно не испытывал, особенно после ночевок в болоте. Снилась Ване военфельдшер Курицына и военврач второго ранга Елистратова, которые, голышом купались в пруду и периодически призывно манили Ваню, принимая соблазнительные позы. Но никакого сексуального возбуждения Иван не чувствовал, совсем наоборот, ему было дико жалко, что они так и сгинули в окружении. Впрочем, того, что Ваня не успел их поиметь, тоже было жалко, но не так сильно. А потом Ваню разбудил пронзительный вопль Аллахвердиева. – Подъема!!! Вставай, сказала!!! – надсаживался дневальный. Судя по удаляющемуся и приближающемуся голосу неугомонный Мамед носился взад-вперед по импровизированной казарме. А потом стало слышно и остальной личный состав. – Вот же чурбан… – Пошел на хер… – Твою же мать, заткните кто-нибудь ему пасть или я сам заткну… – Мамедка, хуй мамин, завали пасть… – Уйди, нахер, скотина… – Да отстаньте от дурачка, все равно бесполезно… Но «диневальный» никак не угоманиваться не собирался, сыпавшаяся ругань, похоже, его совсем не трогала. Ваня покосился на личный состав, точно так же, как и он ночевавший на соломе и ничему не удивился. Усталые, злые люди, которых вырвали из сна, чего от них ожидать? Правда их количество несколько озадачило Ваню. Судя по всему, рота только формировалась, потому что солдат в казарме Ваня насчитал всего два с половиной десятка. Что не могло не радовать, так как по словам начальника спецлагеря срок отбытия начинался с момента зачисления. Пока окончательно сформируют, пока доедут до фронта – уже и срок закончится. Что последует дальше, Ваня даже не подозревал, но догадывался, что в строевой части служить будет легче. Наверное, легче. В этом он был не особо уверен. А потом прозвучала сухая, суровая команда и недовольство моментально исчезло. – Строиться! – скомандовал старший лейтенант, не заходя в коровник. Иван быстро натянул сапоги, оправил форму и быстрым шагом вышел во двор. Со принадлежностью импровизированной казармы он не ошибся, расположение роты находилось на скотном дворе. Рядом располагалось еще несколько коровников и еще много зданий непонятного назначения. На площадке перед казармой уже стояло несколько командиров. Давешний старлей, еще с тремя пока неизвестными старшими лейтенантами. Первым – еще совсем молодым, но здоровенным как лось, с суровым, холодным лицом, изуродованным рваным шрамом на щеке. Вторым – среднего возраста смуглым, скуластым мужиком с горбатым носом, чем-то похожим на донского казака, какими их изображают в фильмах. И третьим – сугубо гражданским по виду очкариком, с какой-то стати напялившем командирскую форму. Присмотревшись к знакам различия, он понял, что этот политрук.Политический руководитель (сокр. политрук) – воинская должность военнослужащих военно-политического состава вооружённых сил Советской России и Вооружённых Сил СССР, существовавшая в различные периоды 1919–1942 годов, уполномоченных осуществлять политический контроль над личным составом и действиями командиров подразделений.
Но командиром роты, скорее всего, был майор, широкоплечий, могучий коротышка, с наголо бритым черепом и тяжелой челюстью. По мнению Вани, больше смахивающий не на командира роты, а на какого-то бандита. Личный состав роты быстро выстроился вразнобой у стены здания. Ваня уже знал, что строиться надо по ранжиру, но утруждать себя не стал и просто стал сбоку. К нему пристроилось остальное пополнение. – Раваняйсу, смирну… – грозно и визгливо скомандовал тот же Мамед, а потом, смешно дрыгая ногами помаршировал к командирам. Но майор оборвал ее рвение на полпути. – Отставить… – брезгливо просил он сиплым голосом, а потом обвел строй неприязненным взглядом и только через долгую паузу поздоровался. – Здравия желаю, товарищи красноармейцы. – Здравжелатовкомандир!!! – не особо дружно ответил личный состав. И это еще мягко говоря. Майор скривился, словно хлебнул уксуса и бросил остальным командирам. – Займитесь личным составом, – а сам пошел в сторону небольшого домика, судя по всему, конторы животноводческого комплекса. За ним потопал очкарик, на ходу махнув пополнению. – Вновь прибывшие за мной… Занимал он маленькую комнатушку в домике, где на стенах висели какие-то пожелтевшие графики и принял Ваню первого. – Красноармеец Куприн по вашему приказанию прибыл. Политрук доброжелательно кивнул и показал на колченогую табуретку: – Присаживайтесь, красноармеец Куприн. Для начала, давайте познакомимся. Я Уланов Андрей… Тут он стрельнул взглядом за спину Ивана и в комнатушке появилось еще одно действующее лицо. Невысокий, плотный лейтенант, но не простой, а судя по синим петлицам, лейтенант госбезопасности. Абсолютно ничем не примечательный молодой мужик лет тридцати возрастом. Какой-то весь серый и неприметный. – Товарищ уполномоченный Особого отдела, – политрук встал, но на его лице особой приязни не появилось. А точнее, свое недовольство он совсем срывать не стал. – Работайте, работайте, Андрей Владимирович, я не буду вам мешать… – особист вежливо закивал и пристроился на табурет в углу комнатушки. Политрук кивнул в ответ, далее последовали стандартные вопросы: где родился, с кем женился и так далее и тому подобное. Ваня отвечал машинально, за многочисленные допросы в спецлагере он отточил свою легенду до идеала. – Насколько вы хорошо знаете немецкий язык? – вдруг встрял в разговор особист. Ваня насторожился и осторожно ответил: – Понимаю все, говорю бегло, но с акцентом. Немцы сразу поймут, что я не коренной житель Германии… Особист непонятно вздернул бровь, но задать следующий вопрос не успел, потому что в комнатушку ворвался командир роты. – Этот что ли, тот самый Куприн? – пренебрежительно хмыкнул он. Ваня вскочил и смолчал. – Он самый, – ответил за него замполит. – Красноармеец Куприн Иван Иванович. – Сколько в окружении провел? – комроты уставился на Ваню. – Чуть меньше месяца… – Сам вышел? – ротный еще раз хмыкнул. – Сам, товарищ майор… – Ну-ну, – в исполнении майора последовало хмыканье в третий раз. – Молодец, раз вышел. Но учти! – он больно ткнул Ивана в грудь пальцем. – У меня любимчиков никогда не было и не будет. Получил – отбудешь как положено! А то ишь ты, взяли манеру. Так сказать, служи по Уставу, завоюешь честь и славу. Усек, Куприн? Вот тут разом недовольно скривились и политрук и особист, словно ротный выдал какую-то тайну или обломал какие-то их загадочные планы на Ивана. В общем, Ваня нихрена не понял и заочно решил, что майор придурок, каких еще поискать надо. О политруке и особисте пока своего мнения не составил, но при этом, исходя из своего прошлого опыта, прекрасно знал, что от таковых ничего хорошего ждать не стоит. Сеанс вопросов и ответов ротный тоже безжалостно порушил, потащив командиров к себе на совещание. В общем, Ваню турнули, чему он явно обрадовался. Но только сначала, потому что в расположении уже во всю начали дрючить личный состав. – Жопу, жопу прижми, мать твою! Отставить, красноармеец Аллахвердиев, марш на рубеж… – старлей со шрамом огрел палкой отклячившего задницу «диневального», вдруг заметил Ваню и свирепо гаркнул: – Красноармеец, тебе особое приглашение надо? Ко мне! Но привлечь к осваиванию передвижения по-пластунски Ивана не успели, потому что прибыло очередное пополнение, около шестидесяти бойцов, но в отличие от Вани, они прибыли своим ходом, что явно просматривалось на черных от пыли физиономиях. Иван еще больше приуныл, потому что формирование штрафной роты продвигалось как-то уж слишком быстро. Но унывал недолго, потому что… Увидел… Ваня едва сдержался, чтобы не кинуться к щуплому, маленькому кривоногому бойцу. Да что там, он едва не потерял сознание, когда увидел… Якута Петра Петрова!!! За все многочисленные попытки выжить Ваня встречался со многими людьми, но только с Петруха для него стал настоящим близким человеком. У Ивана слезы на глаза наворачивались, когда он представлял, как якут мыкается в одиночестве по болотам. Даже если бы в расположение прибыли Курицына и Елистратова вместе, Петрухе он обрадовался бы больше. – Ну еб… – Ваня украдкой стер со скулы слезу и уже было собрался подойти к якуту, но тут прибыло целая колонна грузовиков с вооружением. Прибывших отправили отдыхать, а остальных заставили разгружать ящики и сносить их в склад. Радость от встречи с якутом еще не утихла, но она не помешала Ивану сильно удивиться, сиречь охренеть, после того, как он разобрался, что привезли. А удивиться было чему. Он давно привык, что с автоматическим оружием в армии совсем плохо, а тут привезли целых пять пулеметов, два Максима и три ДП. Мало того, помимо винтовок и карабинов Мосина, еще два ящика автоматов ППД и три десятка винтовок СВТ. Патроны и гранаты вообще таскали часа два. Да что там, привезли еще два пятидесямиллиметровых миномета и несколько огнеметов. И еще грузовик разного другого снаряжения, в том числе и касок.
СВТ – самозарядная винтовка системы Токарева, принята на вооружение в 1939 году. ДП – Дегтярева пехотный, ручной пулемёт калибра 7,62 мм, разработанный Василием Алексеевичем Дегтярёвым. ДП стал одним из первых образцов стрелкового оружия, созданных в СССР.
Вывод напрашивался сам. «Кормят как на убой, вооружают до зубов, значит на убой и бросят…» – подумал Иван. Но не особо огорчился. Сытым и вооруженным даже на убой идти легче. После разгрузки он было опять наладился к якуту, но тут явил себя на свет ротный и приказал формировать роту по штатной структуре. Поднялась суматоха, по результатам которой, Иван очутился во взводе старшего лейтенанта Рощина Александра Сергеевича, того самого молодого амбала со шрамом на морде. В отделение вместе с Ваней в числе прочих попал «диневальный» Аллахвердиев, азербайджанец из Баку и, к счастью, Петруха. Комодом назначили украинца Миколу Демьяненко, в прошлом младшего сержанта, осужденного за систематическое пьянство и разгильдяйство. О чем он сам радостно признался, в стиле, мол, бухал и по возможности буду продолжать. Командир и личный состав отделения Ивана вполне устроил – люди как люди. Однако один их красноармейцев по фамилии Хливкий, все-таки несколько насторожил. Какой-то он был скользкий и противный и по манере поведения и по внешности. Словом, полностью соответствовал своей фамилии. Но спешить с оценкой Ваня не стал, так как давно убедился, что люди частенько не соответствуют своей внешности и даже поведению. После того, как разобрались со штатами, возможности перемолвиться с Петрухой все равно не появилось. Чертовы командиры свое дело знали крепко и продолжили образцово показательно дрючить роту. Даже Ваня, привыкший к физическим нагрузкам и более-менее сохранивший спортивную форму вымотался до предела. «От хорошего солдата должно пахнуть говном и потом… – зло повторял он услышанную фразу. – Собаки сутулые, мать вашу. Заебут же до бесчувствия, уроды…» Но послушно выполнял команды, потому что уже понял – строптивым в армии не место. Обедали снова сытно – густым супом и кашей. После обеда опять началась муштра, а потом прозвучала команда: – Приготовится к медосмотру!!! Ваня в этот момент остервенело тыкал жердиной в соломенное чучело, учась штыковому бою и не сразу сообразил откуда в расположении взялся медработник. А когда его разглядел, в очередной раз чуть не потерял сознание. Потому что этим самым медработником оказалась… Стройная, худенькая девчонка в форме с медицинской сумкой чрез плечо. Серенькая, с простеньким личиком, но она показалась Ивану настоящей богиней. Потому что это была военфельдшер Курицына! – Холосая баба! Осень холосая! – восхищенно прошепелявил Петруха, рядом с Иваном. Его тоже заставили колоть палкой чучело, но получалось у якута так себе. – Хорошая, – охотно согласился Ваня, до крови прикусив губу от переполнявшего его счастья.
Глава 4
Несмотря на переполнявшую его радость Ваня быстро взял себя в руки. Опять же, недавнее прошлое почти напрочь выжгло из его характера лишнюю эмоциональность. Ни о каких отношениях с Курицыной сейчас даже речи не может идти. Кто он, а кто она? Даже расспросить о том, как она вышла из окружения и живы ли, Елистратова с Хусаиновой, не получится. «Ну да хрен с ним… – вяло подумал он. – Да, слава Богу, выжила, порадовались и хватит…» Занятия в расположении прекратились, личный состав первого взвода стал в очередь в контору, где должен был проходить медосмотр, а второй взвод уселся в тенечке под стеной коровника, дожидаясь своей очереди. Иван старался держаться поближе к якуту, но заводить разговор не спешил. В самом деле, ну не скажешь же Петрухе, что они в одной из прошлых жизней гоняли вместе фрицев по болотам и грохнули целого командарма. В общем. Ваня искал повода заговорить, чтобы все выглядело естественно. Солдаты потихоньку начали знакомиться и общаться, но якут вел себя тихо и спокойно и ни с кем не разговаривал. Только мусолил свою пустую трубочку с каменным лицом, чуть в стороне от всех. Ваня слегка поколебался и достал из внутреннего кармана свою старую заначку, еще со спецлагеря, щепотку махорки, завернутую в кусок газеты. Сам он не курил, но давно понял, что курево в армии ценилось на вес золота и его надо беречь. – Держи… Петруха внимательно посмотрел на Ивана, но подношение не взял и проскрипел. – Моя твоя дать нисего нет. – Держи, говорю, – Ваня насильно сунул пакетик якуту в руку. – Ничего мне не надо. Я не курю, мне курево без надобности. Бери! Якут мгновенно разулыбался, несколько раз кивнул и принялся быстро набивать трубку, попутно болтая скороговоркой. – Твоя как совут? Моя Петл Петлов, якута знаесь? Моя якута! Тосе оклусения был? Э-ээ… засем там делают? Моя не хотел ити к своим, но сибко скусьно было леса, говолить ни с кем, а немса наса ясык не понимаеть, сибко дурная немса. Увидел наса, посел с ними и присел. А командила говолит иди Петл Петлов тлибунал. Засем тлибунал? Какой тлибунал? А тлибунал говолит иди стлафная. Стлафная!!! Засем стлафная? Моя нисево не делал плохой. Мал-мала стлелил немса, потом наси присли и я с ними усел… «Ага… – перевел для себя Ваня. – Значит Петруха так и торчал на болотах, понемногу изводил немцев, а потом соскучился по общению, встретил группу окруженцев и вышел к своим. Ну а там, выездное заседания трибунала и здравствуй штрафная рота, минуя спецлагерь. Ничего удивительного. Вот же уроды! Как все это объяснить якуту? Что он плохого сделал, действительно? Хорошо хоть не обозлился парень. Хотя, наверное, он до конца так и не понял, что с ним случилось…» – Сдеся тосе холосо, колмить холосо, баба плиехать. Хотят пловелить – пусть пловеляют… – Якут чиркнул кресалом, затянулся и блаженно закрыл глаза. – Уффф… холосо, шибко холосый табак! – Эй, малой… – рядом нарисовался длинный и худой жердяй с густо побитым оспинами плоским лицом. – Тебя делиться не учили? А ну дай затянуться… Он требовательно потянул руку к трубке якута. Ваня тяжело посмотрел на него и тихо приказал: – А ну съебал… – Ты ничего не попутал, ферт… – окрысился жердяй, но мазнул взглядом по командиру взвода неподалеку и ушел, угрожающе буркнув через плечо: – Ну-ну, мы еще увидимся… – Спасиба… – якут кивнул Ване. – Следусий лаз не нада, моя сама ласбилаться. Твоя как совут? – Иван. – Холосый имя! – якут опять начал болтать. – Нлавится мне. Моя сениться хотел перед войной, потом передумал, поехал уситься Ленинглада. Баба потом, теперь совсем потом… Тем временем первый взвод уже прошел медосмотр, пришлось вставать и топать к конторе. Курицына сидела вся такая важная в белом халате и шапочке, а сам медосмотр заключался в том, что она задавала вопрос о самочувствии, потом смотрела зубы, а в заключении приказывала снять штаны и показать, так сказать, мужское естество. На одного солдата уходило меньше чем полминуты. Впереди Ивана стоял «диневальный» Аллахвердиев, позади якут. – На что жалуемся? – строго поинтересовалась Курицына у Мамеда. – Голова болыт, товарыща врача… – состроив жалобную рожу пролепетал Аллахвердиев. – Голова не жопа, поболит перестанет, – гыгыкнул взводный, сидевший за столом рядом с военфельдшером. – Жопа болит, Аллахвердиев? – Нэт!!! – шарахнулся от него «диневальный». – Зачэм жопа сразу? – Спасибо! – строго и недовольно поблагодарила Курицына старлея. – Но позвольте мне самой провести медосмотр. – Зубы покажите, товарищ красноармеец. А теперь снимайте штаны… живее, живее… Мамед густо покраснел и стащил штаны. У Курицыной мгновенно полезли глаза на лоб. Она даже рот открыла от удивления. Да что там, судя по морде взводного он тоже слегка подохренел от увиденного. Ваня сначала ничего не понял, хотя стоял за Мамедом, а потом… Потом все стало ясно. Короче говоря, Аллахвердиев обладал воистину выдающимся хером. Эдак длиной по колено. Мало того, этот хер… еще и гордо встал при виде Курицыной. – Ну ни хера себе… – хмыкнул старший лейтенант. – Тебе Аллахвердиев только кобыл ебать… – А нельзя обойтись без ваших шуточек? – гневно взвизгнула Курицына. А потом… потом схватила со стола длинную деревянную линейку и со всей силы щелкнула Мамеда по члену. – В-ва-а-а-ай!!! - «диневальный» взвизгнул так, что даже Ивану стало его жалко. – Вот! – довольно улыбнулась военфельдшер Курицына, кокетливо поправила шапочку и скомандовала: – Следующий! Ваню она пропустила, предательски неудосужив хоть каким-то особенным вниманием, чем слегка даже обидела. И вообще, после того, что она сотворила с Мамедом, Иван из мужской солидарности полностью потерял к ней интерес. После медосмотра Курицыну увезли на полуторке, а личный состав продолжили гонять до самого ужина. Правда после ужина все-таки выделили личное время. Однако, и это личное время безжалостно урезали, заставив сколачивать поддоны из досок, на которых вместо кроватей предполагалось спать. Из-за того, что молотка было всего два, а пила и вовсе одна, очередь до Ивана с товарищами из отделения должна была прийти к утру, в лучшем случае. Ваня этому не особо огорчился и решил сходить во двор подышать свежим воздухом. И наткнулся на долговязого жердяя с двумя его дружками, которые зажали Мамеда за казармой. – Ты, чурка тупая… – втолковывал Аллахвердиеву длинный, держа его за грудки. – Повтори что сказал? Да мы тебя… – Отпусты! Сама ты чурка! – ярился Мамед, но довольно вяло и никаких попыток вырваться не предпринимал. Ваня вздохнул. Ввязываться в чужие разборки он не любил, в любом другом случае прошел бы мимо, но длинный начал его раздражать. – Отпустили Мамеда и съебали, – тихо, но решительно предложил Иван. – А, это ты… – довольно осклабился длинный. – Сам пришел… Ивана обступили его дружки. – Если ты думаешь… – начал жердяй. Но не договорил. Иван воткнул кулак ему в солнечное сплетение, потом крутнулся, сбив второго локтем в челюсть, а третьему, просто пробил с колена в грудь, выпрыгнув в ударе под говорящим названием «бомба». Через пару секунд уже вся троицавалялась на земле. Ваня старался не калечить, но досталось им неслабо. – Так-так… – позади вдруг раздался жесткий голос Рощина. – Я смотрю, по спецлагерю соскучились? Ваня зло скрипнул зубами. От штрафной роты он был не в восторге, но в спецлагерь совсем не хотелось. Рощин присел возле подбитого верзилы, хмыкнул и скомандовал: – Еще раз подобное случится и пожалеете о том, что на свет родились. Понятно? Кутепов? Аллахвердиев? Кирсанов, Овсиенко? Целы? Целы спрашиваю? Все ясно? Марш в расположение. Бегом, мать вашу! А ты, Куприн… – взводный встал. – А ты, Куприн, за мной. – Она хороший человек, – встрепенулся Мамед. – Это моя все виноват. Нэ надо его в спецлагерь, товарища командира, нэ надо… Но после стального взгляда Рощина скукожился и побрел в казарму. Вводный привел его в свою каморку, сел на табурет, с любопытством глянул на Ивана и удивленно поинтересовался: – Что это было, Куприн? То, что ты боксер, я знаю, но это был не бокс. Ваня покосился на висевшие на гвоздике боксерские перчатки и тихо ответил: – Бокс. Но я его немного доработал. Опять же, от деда книга осталась по азиатской борьбе. Но я это… больше не буду. Так просто получилось… – Азиатская, говоришь? – Рощин хмыкнул. – Да, Куприн… теперь понятно, зачем тебя… – он недоговорил и резко сменил тему. – Короче, еще раз ударишь кого-нибудь – отправишься снова под трибунал. Понял? Научись решать проблемы без кулаков. Понял? Свободен. Стой… а ну покажи что-нибудь. Ну, удар какой… Ваня пожал плечами и изобразил сок ти и сок таг, выступающий и перпендикулярный удары локтями. – Н-да, интересная штука, – старлей уважительно кивнул. – Правда я сильно сомневаюсь, что так пробьешь защиту хорошего боксера. Но ты это… на всякий случай не светись со своей азиатчиной. – По тебе и так не все вопросы закрыты. Давай, иди. Потом еще покажешь. И не переживай, тебя никто в роте не тронет. Никто никого не тронет. Я обещаю. Но учись с людьми ладить. Тот красноармеец, которого ты уронил, ну, тот что длинный, между прочим, три танка из ПТР подбил, за что «Красную Звезду» получил. А сюда попал по глупости и зазнайству. Да командир тоже у него… того… В общем, иди и будь умнее. Выйдя от взводного Иван с облегчением вздохнул. Однако, постоянные обмолвки командного состава начали сильно его настораживать. То ротный с какого-то хрена любимчиком обозвал, теперь старлей что-то начал плести про то, что ему понятно зачем меня… Вот и спрашивается, зачем и кто? Неужто опять гебешные уши торчат? По поводу длинного, который оказался героем, Иван как раз ничуть не удивился. Так как уже не раз по собственному опыту убедился в том, что на войне люди раскрываются всегда по-разному. Гопник может оказаться героем, а душа-человек, симпатичный внешне и внутри – на поверку становится последней сукой. Поддоны так и не сбили, зато благодарные Аллахвердиев и Петров, сварили котелок душистого отвара из листьев и травок. Ваня похлебал варево, отстоял вечернюю проверку и со спокойной душой завалился спать. Правда азербайджанец и якут успели спеться и вовсю болтали, не давая заснуть Ивану. – Ты видэла? Видэла? – горестно жаловался Мамед. – Какой дурной баба, зачэм бить мой дорогой писун? Что я ей сдэлал? Вах-вах, красивый баба, а голова пустой… «Что они находят в этой Курицыной? – про себя удивился Ваня. – Ни с кожи, ни с рожи, ножки тоненькие, а жить то хочется…» – Класивый всегда дулной… – умудренно отвечал Петруха. – Советский власть шибко хорошо, но баба дулной делал. Баба долсен дома сидеть, а она косынка голова одевать и тлусы одевать. Сасем? От тлусы вся беда… – Вах, какие правильный вэщи говоришь! – восхитился Аллахвердиев. – Этот трусы совсем баба голову ломать! Старик наш говорил, шайтан придумал трусы-шмусы… – Ага, – охотно поддакнул комод Демьяненко. – Бесовская придумка эти трусы. Раньше как, моет баба полы, ты подошел, юбки раз и на голову задрал и все, дело сделано. А сейчас? Трусы, хай им грець. Это нам мужикам на погибель придумали, истинного говорю. Без трусов что, все проветривается, что бабе только на пользу. А в трусах? Фу, бля. То-то же… К какому выводу пришли дремучие враги женского белья Ваня так и не услышал, потому что благополучно заснул. Снилась ему опять Курицына, она гонялась за Иваном как раз в одних трусах и со своей ужасной линейкой, с совершенно неясными намерениями, но сон не был страшным. А еще, Ваня перед тем как заснуть, с ужасом начал осознавать, что ему нравится в армии. Утром все пошло своим чередом. Кутепов с дружками держался в стороне, прибыло очередное пополнение, отцы командиры продолжали зверствовать, но по уму. Дурной шагистикой никто не занимался, в личный состав вдалбливали действительно полезные на войне вещи. Иван уже многому научился сам, но все-равно с удовольствием учился, так как понимал, что от подготовки зависит выживание. А после обеда, личный состав начал получать оружие. Мамед и Петруха получили винтовки Мосина, полноценные, длинные, не карабины, а Ивану досталась новенькая СВТ с четырьмя магазинами и ножевидным штыком. Тяжеленная, неудобная, к тому же Ваня толком не знал, как к ней подступиться. Однако комод Демьяненко быстро показал и растолковал как ее разбирать и чистить. – Добрая штукенция… – он погладил винтовку по прикладу. – Но народ не любит ее, потому что ленивые сволочи. Это тебе не Мосинка, конечно, техника нежная, но как немцы попрут поймешь, что десять раз подряд выстрелить дорогого стоит. Поняв, хлопче? Ваня кивнул и решил при случае раздобыть себе автомат вместо этого неудобного ружьища. К слову, расположение роты никак не охранялось, однако боезапас личному составу все-таки не выдали. Правда взводный пообещал в скором времени выход на стрельбище. При роте еще сформировали пулеметное отделение и отделение ПТР, которое возглавил тот самый длинный верзила. А ближе к вечеру прикатила проверка, а личный состав вытроили на плацу. Однако, приезжий полковник, только мазнул взглядом по выстроенным штрафникам и сразу ушел к ротному в канцелярию. Туда же стянулись остальные офицеры, кроме одного взводного. Через пару минут выглянул политрук и отдал команду заниматься по распорядку. Штрафников распустили и снова организовали увлекательный досуг. А еще через минуту появился взводный и приказал Ивану набрать в графин холодной воды из колодца и принести в канцелярию. Ваня метнулся, но в домик его не пустили, забрали графин и турнули. Однако он услышал разговор из открытого окна и решил слегка задержаться. – У меня роте даже половины штатного состава нет, – оправдывался ротный. – Боевое слаживание только начинается. Да я хоть немедленно, но толку-то? – С личным составом решим… – бодро бухтел приезжий. – Дано распоряжение на уровне дивизий, командиры будут отправлять к вам своим решением. Так что через пару дней личный состав прибудет. – А стрельбы? Как со стрельбами? – не унимался майор. – Минометчиков нет, огнеметчиков тоже. – Разрешение на стрельбы получите! Минометчиков тоже организуем, – отрезал полковник. – Кстати, почему штрафников не охраняют? Что за безобразие? – Не предусмотрена охрана, – мягко пояснил особист. – Но склад с оружием и боеприпасами под охраной. Вооружим на марше, боеприпасы они получат уже на фронте. Не стоит забывать, осужденные к штрафной роте, не заключенные. Они все писали рапорта искупить вину по личному желанию. – Черт знает, что, а если… – проверяющий запнулся, но сразу же сменил тему. – В общем, товарищи командиры, ваша задача за три, максимум, за четыре дня подготовить роту к выдвижению на боевые позиции. Такой приказ командующего. А сейчас, проведем… Что они там собирались проводить Иван так и не узнал, потому что почувствовал опасность и свалил. Новость о том, что через три-четыре дня рота выдвигается на боевые позиции его не обрадовала, впрочем, не особо огорчила, потому что испытания давно сделали его фаталистом. – Чему быть тому не миновать, – спокойно проговорил он себе под нос. – И пошли все в жопу. – Жопа? – насторожился Мамед, крутившийся рядом с Иваном. – Какой жопа? Чей жопа? – Засем плохой слова лота поганить? – недовольно скривился Петруха. – Совсем дулные. – Из песни жопы не выкинешь, – весело прокомментировал Иван. – В какой песня жопа есть? – дружно удивились Аллахвердиев и Петров. – Такой жопа, – отрезал Иван. – Смотрите, взводный на нас пялится. Он точно сейчас растолкует…Глава 5
– Ни черта не понимаю… – пожилой и усатый красноармеец из прибывшего час назад пополнения зло заиграл желваками. – Да, были в окружении, вышли сами, все вопросы сняли, опять фронт, воевал, контузия, госпиталь, представили к награде, сам комдив руку жал, а позавчера… – у него сильно задергалась скула. – А позавчера приказом того же комдива месяц штрафбата на гриву. Даже без трибунала. Какого хера… Выглядел пожилой совершенно обескураженным, нервным и злым. Лицо кривилось в жутких гримасах, чувствовалось, что он едва сдерживает себя. – Да у меня такая же херня, – хмыкнул его сосед по строю, молодой смуглый парень. – Ни с того ни с сего… – И у меня похоже… – поддакнул плотный коротышка с горбатым, кривым носом. Пополнение выстроили перед канцелярией, командиры на время отошли, вот штрафники и судачили между собой. Ваня стоял на посту у входной двери и все слышал, но смолчал. Но для него как раз все стало ясно. Штрафной роте нужны были минометчики, приезжий полковник пообещал и свое слово сдержал. В самом деле, ничего сложного, нашли окруженцев с нужной воинской профессией, коих в частях до хрена и больше и впаяли каждому по месяцу. И не подкопаешься – окруженец? Значит вали в штрафники и искупай вину кровью. Из канцелярии вышел командир третьего взвода. – Красноармеец Велигура… – Старший сержант Велигура, – задиристо поправил пожилой. – Старший сержант! – Вы были старшим сержантом, – спокойно ответил старший лейтенант Корнеев, тот самый усач, похожий на донского казака. – И станете им вновь, но после отбытия срока наказания. Вопросы? Вы назначаетесь командиром минометного отделения, принимайте технику и формируйте расчеты. Корнеев всегда был спокойный, в отличие от других командиров, дравших глотку по поводу и без повода, Ваня ни разу не слышал, чтобы он хотя бы ненамного повысил голос. Но слушались его беспрекословно, потому что глаза у взводного были ледяными и мертвыми. Все прекрасно понимали, что Корнеев так же спокойно пристрелит любого за неподчинение. – А ты, шкура тыловая, мне это звание присваивал? – вдруг выпалил Велигура с кривой, нервной усмешкой. – Где ты был, когда я прямой наводкой из миномета по танкам стрелял? Чего молчишь, нечего сказать? Ишь, раздухарился. Да мне сам командующий фронтом руку жал… – Вы все сказали? – Корнеев внимательно посмотрел на Велигуру. – Теперь выполняйте приказ… – Да иди ты нахрен, сука… – у минометчика страшно исказилось лицо, он еще что-то невразумительно прорычал и плюнул под ноги взводному. Повисла пауза. Но недолгая. Взводный спокойно достал ТТ из кобуры и выстрелил бывшему старшему сержанту в голову. Тот всплеснул руками и навзничь рухнул, из маленькой дырочки в голове на песок медленно потекла прерывистая струйка крови. – Неисполнение приказа в боевой обстановке карается немедленной смертью, – спокойно прокомментировал взводный. Ваня оцепенел, стоявшие в строю штрафники отшатнулись от тела, а из канцелярии выскочили ротный, особист и политрук. Возникла легкая суматоха, но никто лишних вопросов не задавал, тело утащили, командиры вернулись к себе, а Корнеев опять обратил внимание на вновь прибывших. – Красноармеец Велигура спрашивал меня, чем я занимался, когда он стрелял по танкам? – холодно поинтересовался он. – Ну что же, я отвечу. Я тоже был на фронте и тоже воевал. И тоже стрелял по танкам. И тоже не в восторге от того, что меня назначили в штрафную роту. Но в отличие от красноармейца Велигуры, я понимаю, что такое приказ и буду выполнять его до последней капли крови. Каким бы он ни был. Вопросы? Сергеев? – Я! – молодой крепыш сделал преувеличенно бодрый шаг вперед. – Вы назначаетесь командиром минометного отделения, – старлей покосился на минометы. – Принимайте технику и формируйте расчеты. – Из кого формировать?.. – не очень уверенно задал вопрос красноармеец. – Сейчас… – взводный принялся зачитывать со своего блокнота. – Купцов, Иванишвили, Масляков, Ибрагимов, ко мне… Из строя вышли несколько человек и пошли за взводным в сторону минометов. Иван машинально пожал плечами. Смерть Велигуры почти не тронула его. Сначала вся эта дикая несправедливость дико бесила, а потом Ваня привык. Если точнее, просто очерствел. Весь этот гребанный мир сплошная несправедливость. И вообще, какая разница где воевать, штрафников хотя бы кормят вволю. А Велигура? Сам виноват. Взводный тут причем? Не он же лишил звания и отправил в штрафбат? Хотя у всех своя правда. У Корнеева и у Велигуры. И у меня. Только до моей правды никому дела нет. – Немедленно проведите с личным составом воспитательную работу по поводу произошедшего, товарищ политрук… – из канцелярии донесся голос ротного. – Немедленно! А то мы так навоюем… – Так точно, товарищ майор… – быстро отозвался Уланов. – Пусть Корнеев напишет рапорт, а вы, товарищ уполномоченный готовьте акт, я подпишу. Да, прямо сейчас. Черт… понабирают контуженных… говорил же я, наплачемся еще… – А что со стрельбами? – встрял Рощин, явно чтобы сбить майора с темы. – Какие стрельбы? – взвился майор. – Какие, я спрашиваю? Особенно после случившегося? Не пацаны в роте, все обстрелянные. А эти мудаки боятся, говорят нет средств для обеспечения, мол, где мы вам найдем роту НКВД для охраны. По-своему они правы. – В любом случае оружие к нормальному бою привести надо, – настаивал замполит. – Хотя бы пулеметы. Сами понимаете, товарищ майор… – Да все я понимаю, меня никто не понимает. Забудь, сказал, о стрельбах. Я в управление фронта, Рощин, остаешься за меня… Злой и красный ротный выскочил из канцелярии и быстрым шагом пошел к полуторке. Ваня поправил ремень СВТ на плече и еще раз вздохнул. Что такое непристрелянное оружие он почувствовал на своей шкуре в третью свою попытку выжить. Тогда с десяти метров он пять раз подряд промахнулся по немцу из подобранного на поле боя карабина, на вид абсолютно исправного. В результате пришлось заполошно бежать наобум, куда глаза глядят. Закончилось все плохо. Мина, оторванные ноги, мучительная смерть. «Ты хоть пристрелянная? – вежливо поинтересовался он у своей винтовки. – Молчишь? Очень хочется надеяться, что пристрелянная…» – Видел, красноармеец Куприн? – на крыльцо вышел взводный Рощин. – Так точно, товарищ старший лейтенант, – быстро отозвался Ваня. – Все видел. – И что скажешь? – хмыкнул старлей, доставая папиросу из портсигара. – Ты же тоже считаешь несправедливым, что тебя отправили в штрафную роту. Не бойся, говори честно. «Иди ты нахрен…» – мысленно послал его Иван, но ответил совсем другое. – Честно? Ну что же, товарищ старший лейтенант. Лично мне плевать где воевать, в штрафниках или еще где. И воюю я не за награды и не за звания. Но у каждого своя правда… – тихо сказал Ваня. – Но сейчас до нашей правды никому дела нет. Наша правда победить не поможет. И если я вам сейчас сломаю кадык со злости, стране это тоже не поможет. Мне это тоже ничем не поможет. Так что лучше я сломаю кадык какому-нибудь немцу. Тут Ваня сам охренел от того, что наговорил и приготовился к пуле в лоб. Но Рощин не стал хвататься за пистолет, вместо этого он странно усмехнулся и с хорошо заметным одобрением в голосе бросил: – Хороший ты парень, Куприн. Но сильно колючий. Береги себя… Только ротный убыл, штрафников выстроили, и Уланов закатил воспитательную работу на добрых полтора часа. Говорил он толково, грамотно расписал ситуацию от начала до конца, но вряд ли личный состав проникся именно его словами. Личный состав уже без политрука на примере несчастного бывшего старшего сержанта понял, что миндальничать никто с ними не будет. А если точнее, они и до этого понимали, что находятся не в детском саду, но теперь в этом окончательно убедились. Без разговоров среди штрафников по поводу случившегося не обошлось. Мнения разделились на два лагеря, одни обвиняли Велигуру, а другие обвиняли врачей допустивших контуженного в боевую часть. Командиров и трибунал очень предусмотрительно не обвинял никто. Якут Петр Петров сказал очень коротко: – Дулака. Правда кто «дулака» не уточнил, но Ваня понял, что оба. Аллахвердиев стал полностью на сторону взводного: – Зачем командыр пилевать? Если я старика дома плюну, меня жопа на глаз натянут… – Глаз на жопу, – глубокомысленно подсказал комод. – Слуший, какая разница? – удивился Мамед. – Все равно плохо будит! Иван ничего не говорил и ни с кем случившееся не обсуждал. Во-первых, ему было плевать, а во-вторых, он догадывался, что у отцов-командиров среди личного состава есть свои глаза и уши. Потом вернулся ротный из управления фронта, и рота начала ускоренно готовится к маршу. Всем сразу стало ясно, что с формированием покончено и для личного состава опять начинается война. Но до конца дня случилось еще одно происшествие, а точнее даже несколько. Сначала красноармеец Сидоров, ничем не примечательный тихий парень, из отделения Ивана потерял сознание. Просто взял на ходу и упал, закатил глаза и пустил слюну. Выглядело все это очень ненатурально, актерским талантом красноармеец явно не обладал. – Никак солнце башку прижарило? – удивился комод Демьяненко и осторожно хлопнул бойца по щеке. – Вах? – удивился Мамед и тоже добавил, уже сильнее, но, с другой стороны. Сидоров открывать глаза не пожелал и отреагировал страдальческим мычанием. Ваня сразу понял в чем дело и уже было собрался пнуть товарища под ребра, но вместо этого присел рядом и тихо начал говорить. – Вот смотри, Васек. Сейчас вызовут военфельдшера, он сразу поймет, что ты симулируешь, доложит командованию и что? У Василия встревоженно дернулась бровь. – Шлепнут на месте, – охотно подсказал комод. – За симуляцию. А нас вжарят за то, что вовремя не доложили командиру о симулянте. – Я не симулирую, правда… – Сидоров быстро открыл глаза и приподнялся на локте. – Просто голова что-то закружилась. Но вы же не скажете никому? Ваня пожал плечами и отошел, а комод вместо ответа просто пнул Василия, намекая что надо вставать. На этом инцидент исчерпался, но Ваня очень хорошо запомнил дикую злобу в глазах Сидорова. Злобу на все вокруг и на товарищей, словно они были виноваты в том, что его отправили в штрафную роту. А через полчаса еще один штрафник, уже из другого отделения, уронил себе на ногу ящик с гранатами. Специально или не специально, этот момент остался неясным, но нога сломалась как спичка. В данном случае никто никого не пинал, бойца просто увезли на телеге в санбат, а почувствовавший неладное уполномоченный Особого отдела, лейтенант НКВД Огурцов, очень доверительно сообщил личному составу, что лично пристрелит того, кто еще удумает заняться членовредительством. И его вольных, и невольных помощников тоже. Все сразу прониклись, на этом происшествия с болячками и переломами закончились. Перед отбоем штрафникам выдали оружие и полностью экипировали: все получили портупеи, подсумки, каски, саперные лопатки и даже сухпаек с табачным довольствием. Но патронов никому так и не дали. А ночью первый и второй взвода подняли по тревоге. Старший лейтенант Рощин коротко объяснил: – Ночью бомбили Ленинград, один из бомбардировщиков подбили, он дотянул до нас и упал там… – взводный ткнул рукой в темноту. – Мы к нему ближе всех. Два бойца притащили открытый цинк с патронами. – Берем по десять штук… – рука взводного показала на патроны. – Но немцев по возможности стараемся взять живыми. Бегом, марш… Ваня загреб горсть красивых зеленых патрончиков и на бегу стал их заталкивать в магазин, одновременно стараясь не потерять в темноте из виду спину старшего лейтенанта. Через несколько минут впереди вспыхнуло сильное зарево, скорее всего, севший на вынужденную самолет взорвался. У Вани сразу перед глазами встала картина из его первой попытки, когда заживо горела наша летчица в упавшем биплане По-2. А в ушах зазвенел ее крик. – Сука… – он тряхнул головой прогоняя страшное видение и припустил быстрее. – Расходимся, – через несколько десятков метров скомандовал Рощин. – Дистанция между собой двадцать метров, забирайте правее. Деревянко, мать твою, сказал правее… Штрафники быстро разбежались, Ваня выставил вперед винтовку и сбавил ход, до боли в глазах всматриваясь в темноту. Неожиданно, левее вспыхнула стрельба, протарахтел короткой очередью автомат, дважды тявкнул пистолет, а его заглушило гулкое баханье винтовок, сквозь которое прорвался чей-то болезненный вскрик. И почти сразу же, навстречу Ивану, почти в упор быстрой чередой полыхнули вспышки. Ваня с перепугу даванул спусковой крючок, потом понял, что забыл передернуть затвор, ринулся вперед и сбил всем телом проявившуюся в темноте смутную фигуру. Бабахнул еще выстрел, остро запахло сгоревшим порохом, а воротник гимнастерки сильно рвануло. Ваня бросил винтовку и несколько раз наобум ударил локтем. Последним ударом попал и уже по зрячему добавил кулаком. Тело обмякло, Иван в приступе внезапной злости двинул еще разок, завернул немцу руку, но тут… – Ай, шайтан!!! – но тут с диким воплем из темноты выскочил Аллахвердиев и с размаху саданул Ивана прикладом по голове. К счастью не попал, но споткнулся и с грохотом полетел в кусты. – Лежать, сука фашистская!!! – следом за ним появился Демьяненко и чуть не проткнул Ваню штыком. – Как же вы заебали! – ругнулся Иван, поднял руки и заорал диким голосом. – Отставить, мать вашу! Свой я! – Засем лота поганись? – привычно возмутился возникший ниоткуда якут. – Вису, вису сто не немса… Набежали еще штрафники, но, к счастью, никто больше не пытался бить Ивана. Суматоху прекратил Рощин. Как очень скоро выяснилось, часть немцев сгорела с самолетом, еще двух немецких летчиков застрелили, правда штрафники тоже пострадали: ранили тоже двоих, одного сильно, второму ободрало пулей бедро. Тяжелый лежал без сознания, а легко раненый радовался как ребенок. А точнее, бился в радостной истерике, до тех самых пока взводный не шугнул его. Пленного спеленали, но почти сразу же его отобрали какие-то непонятные люди в маскхалатах и с автоматами. Рощин пытался ругаться, но после того, как один из автоматчиков тихо представился, быстро остыл. Ваня в суматохе не участвовал, он пытался дрожащим руками скрутить себе самокрутку, раз за разом рассыпая табак. – Цел? – рядом присел взводный. – Угу… – угрюмо ответил Иван. Башка раскалывалась, в ушах звенело, но в остальном он чувствовал себя целехоньким. – А жаль, – непонятно почему огорчился Рощин. – Почему жаль? – машинально переспросил Ваня и только потом понял, к чему клонит взводный. Ранение сразу снимало судимость, штрафника оправдывали и переводили в обычную часть. Но особо огорчаться не стал. Каким-то непонятным образом, штрафная рота для него стала родным домом. И как бы это странно не звучало, уходить из нее он не хотел. Уже в расположении, Ваню вызвали в канцелярию и заставили раздеться догола. Присутствовал ротный, замполит, особист и два командира взвода. И все они дружно пялились на Ивана. – А ну повернись? Теперь в другую сторону. Ногу отставь. А это что? Не, целый… – разочарованно хмыкнул Огурцов. – А парень счастливчик, – Уланов просунул палец в дырку от пули на воротнике гимнастерки и показал остальным. – И вот, – Рощин пнул сапог. – Голенище прострелило. А сам целехонек. – Вот так, – резюмировал ротный. – Кому-то до хера, а кому-то ни хера. Ладно, Андрей Владимирович, пишите представление на Куприна. Распишите покрасивей, не мне вас учить. И позвоните, сами знаете кому… – Все сделаем, – ответил особист за замполита, потом спохватился и погнал Ваню из канцелярии. – Свободен, красноармеец. Собирай обмундирование, оденешься уже за дверью. И да… молодец! Все дружно покивали и выставили Ивана. Никаких особых эмоций по поводу случившегося Ваня не испытывал. По сравнению с его прошлыми приключениями, захват летчика смотрелся как детское представление против спектакля Большого театра. Что до ранения, которое позволило бы отбыть срок досрочно? Ну что же, не повезло, значит не повезло. И вообще, штрафников лучше кормят. На представление о героизме, по которому тоже могли снять срок, тоже особенно не надеялся, а точнее совсем не надеялся. Делов-то, немца в плен взял. Опять же, пока представление дойдет, пока его рассмотрят и решат по существу, штрафная рота уже будет на фронте. Ищи ее там. – Плевать… – Иван пожал плечами, оделся и побрел досыпать в казарму. Но перед тем, успел заметить военный мотоцикл, заехавший в расположение. В котором, в коляске сидел… Сидел старший лейтенант Сильверстов. Тот самый командир особой группы при Особом отделе Второй ударной армии. Ваня его точно узнал, несмотря на накинутый капюшон маскхалата. А утром штрафная рота отправилась на фронт.Глава 6
Старший лейтенант Корнеев исчез. Скорее всего его забрали гебешники, приезжавшие в ночь перед отправкой на фронт. Вместо него командиром третьего взвода назначили совсем молодого старшего лейтенанта Сиволапова, догнавшего роту на марше. Командование молчало, а мнение штрафников опять разделилось, одни говорили, что Корнеева самого отправили в штрафбат, а другие утверждали, что просто перевели в другую часть. Взводный Рощин, не упускавший возможности перебросится с Иваном словечком, выразился по этому поводу так: – Как ты говорил, красноармеец Куприн, правда у всех своя. Но вышестоящему командованию плевать на нашу правду, потому что она у них тоже своя, при том, почти всегда отличающаяся от нашей… Иван был полностью с ним согласен и почти сразу же забыл случай с Корнеевым и Велигурой. Честно говоря, Ваня подозревал, что после марша их сразу кинут в бой, но в который раз ошибся. Рота заняла участок обороны, откуда ушла предыдущая часть, так что первые дни Ивану приходилось в основном работать лопатой. Прямо впереди, за немецкими позициями находилось Тартолово, еще дальше Синявино. Вокруг простирались очень знакомые Ивану торфяные болота. Но позиции штрафников находились на холме, так что в траншеях было сухо. Немцы вели себя довольно лениво, лишь изредка устраивая минометные и артиллерийские обстрелы, авиационных налетов вообще не было, кормили сравнительно неплохо, погода миловала, словом, штрафники чувствовали себя довольно комфортно. Справа неожиданно раздался громкий лязг. Ваня резко повернулся на звук и увидел на дне окопа рядом с собой Мамеда. Аллахвердиев лежал на спине с полностью охреневшим видом, таращил на Ваню перепуганные глаза и пытался что-то сказать, едва шевеля побелевшими губами. – Вы-ва-вым-мыы… – Бля… – Ваня на корточках переполз к нему, сдернул каску с азербайджанца и задумчиво провел пальцем по длинной царапине на ней. Как уже успел убедится Иван, ни немецкие, ни советские каски винтовочные пули при прямом попадании не держали, но здесь пуля прошла вскользь, сталь не пробила, только оставив глубокую борозду. – Да ты в рубашке родился, Аллахвердиев. – Вв-ах! – стуча зубами и отчаянно заикаясь, наконец выговорил Мамед. – В-вах, к-какой… шайтан… – Вот тебе и вах, – хмыкнул подкравшийся с другой стороны комод, – говорил тебе, дурень, не маячь башкой, хай тебе грець. – Ы-ыым… – виновато промычал Аллахвердиев, держась обеими руками за голову. – Шея болыт… – Что у вас тут? – в траншее появился политрук. – Снайпер, – лаконично ответил командир отделения. – Но обошлось. – Твою мать! – ругнулся Уланов. – С утра уже два раненых. А у соседей два трупа и ротного подстрелили. Развелось гандонов. А наших снайперов хер допросишься. А минометами их ловить бесполезно. – Бам! – рядом неожиданно раздался звонкий выстрел. – Кто стрелял? – политрук с перепугу дернулся. – Моя стлелил, – спокойно отозвался Петруха из-за поворота окопа. – И что? – хмыкнул Уланов. – Все усе, больсе стлелить не будет. – Кто не будет? Ты не будешь? – Немса. Смотли сама. – Где? – Уланов сдернул бинокль и осторожно выглянул из-за бруствера. – Где, Петров? Пиздеть не мешки ворочать… – Тама, восле колюсий пловолка куста видис? – флегматично ориентировал политрука якут. – Лево от куста сломаный делево лесит, видис лука толсит… – Что… не вижу нихрена. – политрук вдруг ахнул. – Стоп! Нихрена себе! Точно лука толсит, тьфу ты, рука торчит, то есть. Да до него как минимум четыре сотни метров. Как ты попал? Да еще без оптики… – Два их было, один умный, усел усе… – огорченно прокомментировал якут. – Отсюда я плохо его видеть. Надо ходить, искать место стобы поймать. Есть есе, много есть немса снайпел, я видел… – Надо же… – политрук присел и привалился спиной к стене траншеи. – Объявляю благодарность красноармеец Петров. Ну? Не слышу. – Слусю Совескому Союсу… – То-то же, – удовлетворенно хмыкнул Уланов и сам себе сказал. – Вот тебе и готовый снайпер. Ладно. Но одному тебе будет несподручно. Кого бы в пару… – он провел взглядом по Ване, Мамеду и Деревянко. – Я бы сам пошел, да кто меня пустит… – Ево пусть, – Петруха ткнул пальцем в Ивана. – Мал-мала усить буду. И руссе дай длугой, мой сибко плохой, столона стлелить. Сам не снаю как попала. «Спасибо тебе добрый человек, мать твою… – зло ругнулся Иван про себя. – Хотя… почему бы и нет, один хер не в окопе сидеть, ждать пока на тебя мина свалится…». В отличие от подавляющего большинства штрафников Иван чувствовал себя в окопах не очень уютно. Во время выхода из окружения его жизнь зависела от маневренности, он привык выживать в лесах и болотах, так сказать, в стиле: вовремя свалить, а здесь, такой возможности не было. А еще, Ваню дико бесил постоянно засратый ротный нужник, который организовали в отдельной траншее. Туда приходилось ходить как по минному полю. – Тоже хочу! – вдруг оживился Мамед. – Тоже хочу шайтан стрелять! Но Уланов только махнул рукой и ушел, на ходу бросив. – Ждите, пришлю посыльного. Винтовку тебе Петров найдем… Только он ушел, как начался минометный обстрел. Ваня сразу забился в нишу в стенке траншеи и принялся тихо материться. Немецкие мины он ненавидел еще больше самих фашистов. Во-первых, они ужасно мерзко визжали в полете, а во-вторых, Ивану постоянно казалось, что мина падает ему прямо на голову. А матюги очень помогали переждать обстрел. Через пару секунд в нишу втиснулся якут. Помолчал немного, и трагически сообщил. – Я сколо умилай. – Что случилось? – Иван ошарашенно уставился на него. – Заболел? – Деда скасал… – Какой дед? – машинально переспросил Иван, но потом невольно улыбнулся, потому что вспомнил историю с дедом Петрухи, по своей первой попытки выжить. – Моя деда говолил! – якут зло зыркнул на Ваню. – Не понимаис? – Понимаю, понимаю, – быстро успокоил его Иван. – Во сне с дедом говолил, – начал рассказывать якут. – Я спать, он плиходил, говолил, сто я дулак сколо помирать… Ваня машинально кивал, переслушивая историю про деда и гадал, что на это раз придумал Петруха. – Но надо думать свой голова, не деда. Засем сталый дулак слусать? А помилай… помилай успею всегда. Тута окопа сидеть сибко плохо, голова падать мина совсем мелтвый будесь… Иван ругнулся в голос из-за близкого прилета и поторопил якута. – И что ты придумал? – Ласведка моя и твой ходить! – гордо сообщил якут. – Плосить командила ходить ласведка! Ласведка холосо, куда хотеть туда и ходить. Окопа сидеть не нада. – Да кто нас пустит в разведку? – Пустит, – уверенно ответил Петруха. – Сначала снайпел стлелить, потом командила смотлеть как мы уметь и ласведка пустить. – Ну… – Ваня подивился продуманности якута. – Так может и пустят… Налет скоро окончился, дело шло к вечеру, штрафникам притащили бачки с едой. Кормить стали гораздо хуже, чем в расположении, но пайки все равно хватало чтобы наесться. Ваня без особого аппетита черпал ложкой жидкую ячневую кашу с редкими волокнами тушенки и посматривал на начинающее темнеть небо. Вызов от политрука он уже перестал ждать. Однако, когда ложка стала царапать дно, прибежал посыльный и отвел Ивана с Петрухой к командирскому блиндажу. Но внутрь их не пустили и заставили ждать возле двери. А потом и вовсе шугнули подальше. Иван сразу почувствовал неладное. Даже по обрывкам разговора, который он успел услышать, становилось ясно, что спокойная жизнь у штрафников вот-вот закончится. Ждать пришлось долго, наконец вышел среднего возраста подполковник с сильно недовольной, злой мордой и в сопровождении свиты из нескольких человек свалил из расположения. Через несколько минут вышел Рощин и задымил папиросой, увидев Ваню и Петруху он очень неприветливо поинтересовался: – Какого хера приперлись? Настроением взводный явно не блистал. – Товарищ старший лейтенант, нас вызвал товарищ политрук, – доложился Иван. Сначала, обращения к начальнику по уставу, все эти «разрешите», «так точно» и «никак нет», здорово бесили его, но потом раздражение прошло, мало того, Ивану даже стало немного нравиться. – А, ну да… – Рощин обернулся и негромко прикрикнул: – Андрей Владимирович, тут ты бойцов вызывал. – Петров и Куприн? Пусть заходят. В блиндаже было сильно накурено, сизый дым висел сплошной стеной. Сидевший за колченогим столом ротный угадывался только по фигуре. – Товарищ майор, – сообщил ему Уланов. – Я нашел хороших стрелков. Думаю, организовать снайперскую пару. Немецкие снайперы чувствуют себя слишком вольготно. Сегодня при мне Петров застрелил немецкого снайпера, я вам докладывал. А из дивизии снайперов не допросишься. Разрешите попробовать? Хуже точно не будет. Ротный посмотрел на него, словно не понял, что он него хотят и неопределенно махнул рукой, мол, делайте что хотите. Уланов явно обрадовался и сразу потащил Ваню с Петрухой в свой закуток блиндажа, где показал на лежащий на лавке туго набитый вещмешок и прислоненную к стене немецкую винтовку со снайперским прицелом. – Вот, забирайте. Винтовку свою отдаю. Пристреляна, бой отличный. Патроны в сидоре. А ты, Куприн, пока своей обойдешься. Все, взяли и ушли. Ваня удивился, откуда у совершенно гражданского с виду политрука снайперская винтовка, но задавать вопросы предусмотрительно не стал. – Моя такой не нада! – забеспокоился якут, тыкая в прицел маузера пальцем. – Моя без него луссе… – Давай, давай, завтра поговорим, – Уланов подтолкнул якута к выходу. – Стоять! – вдруг взревел майор. – До завтрашнего дня никуда. Пусть сидят в окопах. Удумали, мать вашу… Иван сразу понял, что предчувствия не обманули. В вещмешке оказались лохматые бурые накидки, при виде которых Петруха пренебрежительно скривился и пообещал сделать сам такие как надо. Немецкую винтовку он внимательно осмотрел и остался более-менее доволен, хотя сразу скрутил оптический прицел. Иван не стал мешать, только пожал плечами. От прицела он бы точно не отказался, так как в своей меткости сильно сомневался. Но немецкая оптика на его СВТ без кардинальной переделки не становилась. Хотя сама винтовка, к счастью, оказалась довольно точной. На две сотни метров, Ваня с легкостью попадал из нее в цель размером со среднее ведро. Благодаря наличию в команде Петрухи, к предстоящей охоте на снайперов он относился вполне оптимистично, хотя не вполне понимал, как она будет проходить. «Петруха волчара еще тот, – думал он. – Что-нибудь придумает. Какие нахрен снайперы, он матерых егерей делал как детей. Главное, чтобы в этих блядских окопах ни сидеть…» Однако, весь оптимизм испарился, когда перед отбоем в траншеях появились взводные. – Личный состав ночует в окопах, но, чтобы в половину пятого утра, уже все бойцы были на ногах, – инструктировал отделенных Ваниного взвода старший лейтенант Рощин. – Рота будет проводить разведку боем. По команде броском преодолеваете рубеж до старой линии колючей проволоки. Броском это броском, если кто заляжет, башку сниму с вас, понятно? Дальше только по моей команде. Но, возможно, дальше идти не придется. Скорее всего нет, я говорю. Наши наблюдатели будут выявлять в это время огневые точки противника. Перед атакой, пройдет артподготовка. Сигнал к атаке, красная ракета. Не переживайте, я пойду с вами, задачи занять позиции противника нет, главное вскрыть их оборону. Соседи поддержат, вскроем и организованно отступим. Отходим тоже по команде. Сигнал зеленая ракета, я продублирую… Рощин говорил убежденно, бодро и с огоньком, словно был на сто процентов уверен в успехе атаки. Ваня все слышал, инструктаж проводился совсем рядом. Но оптимизма взводного он категорически не разделял. Разбитая старая линия располагалась в трехстах метрах впереди позиций, прямо между немцами и нашими и до этой линии еще надо было добраться. Что под огнем фашистов было явно непростой задачей. А еще, на старой линии обороны, местами остались минные поля. То есть, шансы уцелеть во время атаки стремились к полному нулю. – Броском, мать твою… – зашипел Иван себе под нос. – Ага, не дай бог кто заляжет… вот же урод… да там пулеметы бреют каждый сантиметр… и мины, мать их… Правда, тот момент, что взводный пойдет в одних порядках со штрафниками, несколько убавлял злость на старшего лейтенанта. В атаку прямо на пулеметы Ивану ходить еще не приходилось. Вернее, вообще не приходилось ходить в атаку, что душевного спокойствия не добавляло. Ненавистные окопы сразу стали милым и уютным убежищем, которое ни за что не хотелось покидать. Отделенные после инструктажа естественно поделились новостями с личным составом, так что настроение в штрафной роте царило не самое радостное. – Чего салабоны приуныли… – фальшиво подбодрил комод личный состав. – Скока я ходил в эти атаки – не перечесть. Вишь, живой живехонек. – Когда я последний раз ходил в атаку, от роты осталось десять человек, – зло бросил Хливкий. – Ротный, два взводных, повар и я. – Так это пят получается? Нэт? – Аллахвердиев сунул ему под нос растопыренную пятерню. – Зачема обманават? – Он забыл рассказать, что перед атакой спрятался в нужнике, за что в штрафники и угодил, – хмыкнул комод. – Да, братан? – Да идите вы все нахрен, – раздраженно бросил Хливкий и замолчал. – А если… если… – Сидоров запнулся и ляпнул. – А если убьют? – Обязательно убьют, – хохотнул Валя Семак, тощий и сутулый парень из Воронежа, угодивший в штрафники за драку. – Ты только не сомневайся. – Слышь, Вась… – комод толкнул приунывшего Сидорова в плечо. – Ты это, ну, на бабу уже залезал? Да ладно, мы же боевые товарищи, нам можно сказать… Вася растерянно покрутил головой, а потом стыдливо признался: – Нет, еще. – Вот! – комод ткнул пальцем в небо. – Хорошо, что не стал скрывать. Тут такое дело. Тем, кто еще бабскую мохнатку не нюхал, в атаку нельзя, убьют как пить дать. – А что же делать? – обеспокоился Вася. – Как же быть тогда? А вы все что, уже того… ну с женщинами… Все сразу состроили уверенные морды: мол, даже не сомневайся. – А ты как думал? Конечно. Но есть один способ, – умудренно и важно заявил комод. – Тока шибко секретный. Не каждому сказать можно. Мне вот дед мой доверил, а он всю первую мировую прошел и цел-целехонек… – Ну скажи! – взмолился Сидоров. Демьяненко помолчал и очень серьезным тоном подсказал. – А ты вздрочни! – Как это? – растерялся парень. – Вот так! – комод подергал кулаком. – Может боженьку и наебешь! Отделение дружно грохнуло. Сидоров сконфузился, обозвал всех дураками и замолчал. Петруха молчал, Ваня тоже в разговоре не участвовал. Разговаривать не хотелось. К тому же, ни с кем кроме Петрова, Аллахвердиева и Демьяненко он сблизится не успел. Да и сближаться ни с кем не хотел. Постепенно разговор затих, штрафники разбрелись по своим местам дремать, а Ваня начал собираться на завтрашнюю атаку. Сразу прицепил штык к винтовке, потом переснарядил все магазины к ней, перемотал портянки и подтянул портупею. Достал из сидора и сунул в сшитый из брезента самодельный подсумок две ручных гранаты РГ-33. Закончив со сборами, он немного задумался и едва не свихнулся от сюрреализма ситуации. Еще совсем недавно, он катался на новеньком поршаке, тусил по клубам, ел мраморную говядину и устрицы в ресторанах. Самой большой заботой было снять телочку. А сейчас… – Так тебе и надо дурачок! – вырвалось у Вани. Он уже ни капельки не сомневался в том, за что его так наказала судьба. И в своей вине тоже не сомневался. Позлившись на себя немного, Иван прислонился спиной к стенке окопа и сам не заметил, как заснул. Обошлось без снов, Иван словно провалился в темноту и так же внезапно проснулся. Громко звенели сверчки, где-то в тылу глухо рычали двигатели. Ваня глянул на часы, размял затекшие ноги и стал ждать атаки. – Не спишь? – к Ивану на корточках подобрался Мамед. Иван смолчал. Глупые вопросы он не любил и никогда на них не отвечал. Аллахвердиев подождал немного, а потом свистящим шепотом поинтересовался: – Боишься, нэт? Иван прислушался к себе и понял, что не боится. Раздражение и непонятная злость были, но страха он не испытывал. Не дождавшись ответа Мамед признался. – А я боюс. Стыдно, да. Мужчына не должен бояться, а я боюс. – Это нормально… – после паузы ответил Иван. – Смерти все боятся. – Да? – сильно удивился азербайджанец. – Я думал ты ничего не боюс. Тогда и я не боюс. Он привалился к стенке окопа и замолчал. Через пару минут к ним присоединился Петруха, но он ничего говорить не стал. Небо начало понемногу светлеть. В траншее постепенно просыпались штрафники, залязгало снаряжение, пахнуло табачным дымом, заворчали отделенные, поднимая проспавших. А потом появился Рощин с автоматом ППД на плече и в каске.Оживленный и радостный, словно рота должна было идти не в разведку боем, а на экскурсию в цирк. – Не вижу радостных ебальников… – весело порыкивал он. – Все поссали? Жрать не вздумайте. Знаю я вас, проглотов. Шарко, ремень подтяни. Сальников, где твоя каска? Живо напялил. Кулаков, ты чего расселся как барыня на перине. Не ссать, мы Аллахвердиева вперед пустим, немцы сразу сами обосрутся… Ваня радости Рощина не разделял, но унывать тоже не собирался. А еще, каким-то странным образом, грубоватый и пошлый юмор взводного, действительно вселял уверенность. – Ну? – взводный глянул на часы. Одновременно с этим из тыла донеслись раскаты орудийных залпов, а на немецких позициях плеснулись вспышки разрывов. – Приготовились! По траншее разлетелся рык отделенных, дублирующих команду. А потом в еще черное небо взвилась красная ракета…Глава 7
– В атаку! Иван поглубже вздохнул, поудобней перехватил винтовку, одним движением перемахнул бруствер и побежал в сторону окутанных дымом немецких позиций. Артподготовка все еще продолжалась, над головой пронзительно свистели снаряды, впереди часто вспухали взрывы. Гранатная сумка больно стучала по бедру, сердце бухало как барабан, слева и справа слышался гулкий топот. Иван крутнул головой по сторонам и увидел Аллахвердиева с якутом. Мамед, с белым как мел лицом, согнувшись в три погибели и став оттого совсем маленьким, бежал странными, неровными скачками, выставив перед собой винтовку словно вилы. Петруха, наоборот, неспешно рысил, таща свою мосинку в руке как палку. По лицу якута, как всегда, ничего нельзя было понять. – Живее!!! Бегом, марш!!! – подстегнул жесткий окрик взводного. Растянувшиеся в неровные цепи штрафники ускорились, топот сапог стал чаще. Иван снова осмотрелся и внезапно понял, что бежит в первом ряду атакующей роты. Сердце от ужаса чуть не остановилось, ноги стали ватными, дико захотелось спрятаться за спины товарищей. Оттого, Ивану стало очень стыдно. Стыдно до слез, они сами по себе покатились по щекам. – С-сука!!! – рыкнул на себя Ваня, утирая локтем скулу. – Бегом марш, сука! Трусом он никогда не был, правда в прошлой жизни судьба не подкидывала таких испытаний. Окрик помог, страх отступил, а точнее, спрятался куда-то глубоко внутрь. Неожиданно раздался пронзительный, нарастающий визг. Небо прочертили длинные огненные росчерки. Рота сразу остановилась, большинство залегли, а остальные растерянно пялились на небо. Иван сразу понял, что случилось. В свою пятую ходку на выживание, он уже попадал под огонь реактивных минометов. Тогда, он едва не обмочился от ужаса, но сейчас испугаться просто не успел. – Встать!!! – заревел Рощин, пиная ближнего к нему штрафника. – Бегом, суки! Встать, мать вашу! Это наши! Наши, говорю… Иван относился с неприязнью к офицерскому составу, но сейчас невольно проникся уважением к взводному. Одно дело самому бежать на пулеметы, а совсем другое гнать людей на смерть. – Встать, встать, подъем, мать вашу! – взводного недружно поддержали командиры отделений. Изломанные и разорванные проволочные заграждения снова начали медленно приближаться, но немцы почему-то все еще не стреляли. Внезапно наступила тишина, в которой только слышалось буханье сапог штрафников. Сердце сжалось от жуткого предчувствия. И это предчувствие почти сразу оправдалось. – Тук-тук-тук-тук… – впереди словно застрекотало множество швейных машинок. Клубы дыма на позициях немцев расцвели множеством веселых огоньков. Топанье сапог заглушил свирепый свист пуль. Судя плотности огня, артподготовка почти никакого вреда не нанесла. Но этот свист неожиданным образом подстегнул штрафников. Раздался свирепый рев: – А-а-а-аааа… Рота дружно ринулась к немецким позициям. Ваня сам не понял, как проникся общим безумием. Рот ощерился в безмолвном вопле, руки до боли в костях сжали винтовку, а ноги сами по себе понесли вперед. – Тук, тук, тук, тук… – Ааа-а-а-аа… «Видел бы меня батя…» – мелькнула странная мысль у Ивана. Ваня даже успел погордился собой, но все мысли через мгновение выбил вспухший впереди чадный клубок дыма. Жуткий грохот рванул уши, Иван споткнулся и кубарем полетел на землю. Не понимая, что случилось, он оперся руками и привстал. – Бам-бам-бам… – все вокруг окуталось дымом и пылью. В грохот вплелись дикие, пронзительные вопли. Что-то тяжелое снова сбило Ивана на землю. Он забарахтался, спихнул себя тяжесть и недоуменно уставился на паренька из первого отделения. Сашка Синицын, вытаращив глаза, быстро дергал левой ногой и беззвучно раскрывал рот, пытаясь нащупать руками свою правую ногу, вместо которой из таза торчали окровавленные ошметки. – Сейчас, сейчас… – заторопился Ваня, пытаясь вытащить из кармана перевязочный пакет. – Сейчас… – Вперед, а атаку!!! – прямо под ухом раздался хриплый рев. Кто-то ухватил Ивана за шиворот и вздернул на ноги. – Вперед! Шатаясь как пьяный, Иван куда-то побежал, полностью потеряв ориентацию. Внезапно вспомнив про винтовку, он передернул затвор и высадил магазин, не глядя вперед себя. Выстрелы и удары приклада в плечо, неожиданно привели его в чувство. Мало того, весь страх, растерянность и паника мгновенно куда-то исчезли. Взгляд поймал взглядом впереди большую воронку, утыканную с одного краю покосившимися кольями, окутанными паутинкой ржавой проволоки. «Добежал…» – спокойно подумал Ваня, неспешно подбежал к воронке и рыбкой рухнул в нее. Нос сразу пронзила свирепая вонь, руки попали во что-то склизкое и жирное. – Твою мать… – Иван перекатился, несколько раз оттолкнулся ногами, отползая на заднице и ошалело уставился на полуразложившийся труп в советской форме. С лица трупа сползла плоть, на месте носа зияла дыра, а челюсть скалилась нереально белыми зубами. Мертвец, раскинув левую руку, словно хотел кого-то обнять, сидел на коленях, подогнув ноги. Левая сторона воротника уже сгнила, а на правой, краснела петлица с темя потемневшими кубиками. На коленях у него лежал покрытый налетом ржавчины автомат ППД с дисковым магазином. Правая рука крепко держала оружие за шейку приклада. Ваня машинально ухватился за автомат и дернул его к себе. Хрустнули кости, мертвец подался вперед, но оружие не отпустил. В этот момент, на голову свалилось что-то тяжелое. – Блядь! – Ваня машинально отмахнулся автоматом, наконец, вырвал его у трупа и увидел перед собой Аллахвердиева. – Вай, вай, шайтан… – Мамед, точно так же как Иван минутой раньше засучил ногами отползая от мертвеца. Но еще через секунду уже ему на голову свалился якут. А потом сразу комод Деревянко. А уже на него кулем рухнул взводный Рощин. – Твою же мать! – взводный забарахтался, двинул сапогом комода, а потом сел и радостно ощерился. – Ну ни хера себе, а в атаку кто идти буде… Но недоговорил, и прикрыл руками голову, потому что рядом грянула очередная серия взрывов. – Сопа! – сделал вывод Петруха. – Совсем сопа… – Угу, еще какая жопа… – поддержал комод, неприязненно косясь на взводного. – Дупло, мать ее… Мамед молчал, дергаясь словно припадочный при каждом разрыве. Рощин ожесточенно стряхнул землю с головы и обвел строгим взглядом штрафников. – Ну? – Что, ну? – машинально переспросил Ваня. Взводный помедлил и угрюмо бросил: – Да ничего… Потянулось молчание. Немцы садили густо и часто, взрывы сливались в сплошной рев. Воронку то и дело забрасывало комьями глины и песком. Взводный помолчал, а потом хрипло бросил. – Дошли, все-таки… – и сразу же протянул руку к Ивану, а точнее к ППД. – А ну покажи… Ваня опять машинально подтянул автомат к себе. – Ну как хочешь, – Рощин пожал плечами, глянул на мертвеца и сразу полез в нагрудный карман его гимнастерки. Вытащил слипшуюся пачечку документов, осторожно разлепил первый листок и ошеломленно ахнул. – Да ну нахер… Все дружно уставились на старшего лейтенанта. Тот еще помолчал и тихо сказал: – Сокурсник мой, Сашка Белов… в одном взводе в училище учились. За одной девчонкой ухлестывали… – и добавил печально. – Она выбрала его, сука… – Надо это… – комод снял фляжку с ремня. – Того, помянуть. Дрянная смага, но в голову шибает… – Откуда? – взводный нахмурил брови. Демьяненко безразлично пожал плечами, мол, а тебе не похрен, откуда? Рядом саданула очередная серия разрывов. Ваня инстинктивно пригнулся, а когда поднял голову, увидел, что взводный уже пьет из фляги, судорожно дергая кадыком. Глотнув последний раз, он протянул флягу Ване. Ваня отхлебнул и передал якуту. Тот Мамеду. Комод, получив ее обратно, встряхнул, жалобно скривился и одним глотком выдул все что осталось. Никто так ничего и не сказал. Уже потом, после паузы, взводный бросил. – Теперь ждем… Иван помедлил, а потом попытался снять магазин с автомата. Но сразу не получилось, измазанные в гнилой плоти мертвого командира пальцы скользили по защелке. – Дай сюда, – Рощин выдернул из рук Вани ППД и сам снял магазин. Потом передернул затвор, заглянул внутрь и одобрительно бросил. – Почистишь, смажешь, послужит еще. И вернул оружие Ивану. Ваня сразу заграбастал автомат и прижал к груди, словно он был огромным сокровищем и его могли отобрать. Немного подумав, он вытащил из подсумка мертвеца еще один магазин и сунул его себе в вещмешок. Минометный обстрел потихоньку начал стихать. Взводный сверился с часами и нарочито бодро сообщил: – Скоро наши прикроют, отойдем назад. Особой уверенности в голосе Рощина не было, но с последним его словом раздался очень знакомый вой реактивных снарядов. Обстрел со стороны немцев почти сразу прекратился. – За мной… – взводный выметнулся из воронки. Ване очень не хотелось вылезать. Все его тело отчаянно протестовало, в голове сильно пульсировала кровь, а инстинкт самосохранения вопил в полный голос: «Куда? Зачем! Совсем сдурел!!!» Заставить себя получилось, только прикусив до крови губу. Ваня выпрыгнул и сразу замер. Все вокруг было испещрено воронками и разорванными трупами. Оторванная по колено нога в порытом рыжей пылью сапоге… Голова незнакомого штрафника, с мутными глазами и раззявленной челюстью с высунутым языком… Непонятное месиво… Распластавшийся, словно загорает, солдат, полностью целый, за исключением громадной дыры между лопаток, сквозь которую виднелись розовые кости… – Блять… – едва ворочая языком просипел Ваня. Увиденное не хотело укладываться у него в голове, хотя Иван уже насмотрелся смертей досыта. – Швыдче, дурко… – в спину Ивана толкнул комод. Иван побежал, на бегу очень удивляясь, тому что вокруг него бежали живые штрафники, а он уже почти смирился с тем, что кроме тех, кто сидел в воронке с ним, в роте никого не осталось. В свои окопы бежалось легче и быстрей, Ваня даже подумал, что поставил очередной мировой рекорд. А потом все закончилось. Закончилось, когда он спрыгнул в траншею. Руки и ноги разом отказались действовать, глаза застила багровая пелена, а в голове билась одна единственная мысль: – Живой! Твою же мать твою, я живой!!! Ваня бухнулся на задницу и полностью ушел в себя. Сколько он так просидел, Иван так и не понял, а пришел в себя от не очень дружественного тычка в плечо. – Живой? Цел? Иван открыл глаза и увидел ротного санинструктора Гришку Балакирева. Медчасть штрафной роте не полагалась от слова совсем, зато присутствовал вот этот веселый и румяный здоровяк, словно сошедший с картинки в книге русских сказок. Эдакий Алеша Попович, с санитарной сумкой. Тоже штрафник, правда отчаянно скрывавший причину попадания в роту. Иван собрался с мыслями и кратко изложил свое состояние души. – Иди нахуй. – Живой! – обрадовался Гришка и поспешил дальше по ходу сообщения. Послав санинструктора, Иван почувствовал себя гораздо легче. Предательская слабость отступила, а в голове сложился относительный порядок. А еще, внезапно захотелось дико есть. Ваня вспомнил о сале, презентованном еще в спецлагере, и полез в сидор. Правда быстро спохватился и сначала тщательно отмыл руки от мертвечины. Но только достал сверточек и развернул тряпицу, как рядом нарисовалось три чумазых рожи. Комод Демьяненко, якут Петр Петров и «диневальный» Аллахвердиев, соответственно. Душевное возмущение выразилось в одной емкой фразе. – Ну еб… – Что тут у тебя? Ого! – Мыкола по-хозяйски забрал сало и мигом искрошил его перочинным ножиком в полупрозрачные ломтики на прикладе своей винтовки. – Ну? У кого хлебушек есть? Один сухарь нашелся у Мамеда, второй – у самого комода. Ваня, повинуясь внезапной щедрости вытащил последнюю луковицу, что вызвало приступ неконтролируемой радости у товарищей. – Тебе же нельзя! – комод отпихнул руку Мамеда. – Ты же этот… мусульман, во! – Э! – Аллахвердиев бойко цапнул кусок сухаря с ломтиком сала на нем. – Слуший, я кто? Воен? Аллах говорыл, воен можно! Дед мой мэдресэ учылся, он всегда говорыл, что ест – кушый, аллах мылостыв, простыт. – Удобно с таким богом, – хмыкнул комод. – Ну… жаль смаги больше нет… Но недоговорил, потому что раздался требовательный голос взводного: – Отделенные, мать вашу, доклад о потерях! Провести перекличку, потом ко мне! Живо… – Бля… – комод встал. – Сейчас, тока мою пайку не сожрите. Вернулся он не очень веселым, по его словам, потери роты составляли около тридцати процентов. – Хай ему грець, треть как корова языком слизнула… Ваня неожиданно обрадовался, оттого, что считал потери не меньше чем пятьдесят процентов. Над оправданностью разведки боем он совсем не задумывался, исходя из того, что прекрасно понимал, гибель людей ничем оправдать нельзя. В отделении Ивана никто не погиб, зато второе почти выкосило полностью. А еще, из атаки не вернулся свежеиспеченный командир третьего взвода, старший лейтенант Сиволапов. – Порченный взвод… – умудренно заявил комод, с хрустом жуя сухарь. И все с ним согласились, даже Ваня. Только штрафники подмели сухари с салом, в траншею притащили бачки с обедом. У штрафников своего повара не было предусмотрено, еду готовил непонятно кто в тылу и она, никогда не отличалась ни особым качеством, ни кулинарными достоинствами. Но в этот раз, неизвестный повар постарался на славу. В супе плавали волокна жутко жесткого, но настоящего мяса, а перловая каша состояла из тушенки на-четверть, и вся лоснилась от жира. Вдобавок пайки раздавали очень щедро, так как рота от первоначально состава урезалась на треть. Иван облопался и даже не стал есть пайковой сухарь, спрятав его на черный день. В своей прошлой жизни Иван любил учиться, правда до учебы за развлечениями и спортом почти никогда не доходило. Но сейчас, из-за полного отсутствия развлечений и спорта, Ваня впитывал премудрости воинской науки как губка. А точнее, жизненные воинские премудрости. У бойца в сидоре должен быть запасец провизии на черный день – и точка. Этот момент он усвоил еще до попадания в штрафную роту. Во время обеда немцы начали артподготовку. Не особо густо, но в этот раз прилетал впечатляющий калибр, правда штрафники почти не обращали внимания на близкие разрывы и обыденно занимались своими делами. Да и по сравнению с прошедшей атакой обстрел смотрелся не очень серьезно. Ваня, тоже почти не обращая внимания на грохот, решил заняться трофейным автоматом, а точнее пистолетом-пулеметом Дегтярева образца тысяча девятьсот сорокового года. Его винтовка СВТ на поверку оказалась не такой уж неудобной, он к ней привык и даже полюбил, но с момента попадания в штрафроту Ваня мечтал об автомате. Для начала, он вытащил пенал с принадлежностями для чистки и масленку, затем занялся магазинами ППД. Выщелкал из них патроны: в запасном оказалось пятьдесят потемневших латунных цилиндриков, а основном вообще ни одного. Разбирать магазины оказалось еще та морока, но Иван справился, после чего перешел к пистолету-пулемету. Так получилось, что почти во всех своих попытках выжить, он сталкивался с пистолетом-пулеметом Дегтярева, так что устройство творения знаменитого оружейника знал наизусть. Скрутил затыльник затворной коробки, вынул сам затвор, потом снял спусковой механизм. Выкрутил ножом болты и отделил деревянные части. Затем пришел черед кожуха ствола и самого ствола. Еще через минуту ППД превратился в кучку частей, аккуратно разложенных на запасной байковой портянке. К счастью, время почти не попортило пистолет-пулемет, если не считать слегка тронутых коррозией внешних деталей. Иван предвкушающе вздохнул, тщательно вымыл руки и принялся драить автомат. Драил истово, с настоящим наслаждением, получая нешуточное удовольствие. И даже сгоряча суть не саданул Мамеда, из любопытства прикоснувшегося к затвору своими грязными пальцами. Закончив и удовлетворенно хмыкнув, Ваня собрал оружие, щелкнул затвором, но тут по траншее пронесся глухой ропот: – Командирский блиндаж накрыло!!! Повинуясь общему ажиотажу, Ваня повесил ППД на плечо и ринулся к блиндажу, и прибежал в числе первых, благо он находился рядом. Позиции штрафбату достались от предшественников, неизвестные бойцы укрытия построили на совесть. Траншеи полного профиля и блиндажи в два наката, вдобавок покрытые полуметровым слоем земли, казались надежными и долговечными. Командирский блиндаж выдержал прямое попадание, но… Но землю сверху разметало, а накаты треснули словно спички и сложились внутрь. – Ебать… – дружно ахнули штрафники и тут же, словно муравьи принялись растаскивать поломанные бревна. Продолжавшийся обстрел никого не беспокоил, на него просто не обращали внимание. Через несколько минут извлекли ротного. Майор слабо подёргивал руками ногами, словно лягушка и сипло матерился. За исключением ободранного лба и припухшего, кровоточащего носа он выглядел полностью целым и невредимым. Следом за ним достали ординарца командира роты, разбитного молдаванина Семку, фамилию которого никто не мог выговорить. От Семки целыми осталась только голова, ноги и руки, а туловище сплющило в лепешку. Последним выковыряли политрука. Черного от пыли, внешне невредимого и целого, но без сознания. – Твою мать, где этот Гришка?!! – Балакирев, сюда, твою мать!.. – Да где этот ебучий санинструктор… – Санинструктор… Ваня послушал гомон штрафников, поколебался и с некой мстительностью отвесил Уланову полновесную пощечину. А потом сразу вторую, уже с другой руки. Политрук вдруг громко чихнул, открыл глаза, но вместо благодарности цепко схватил ППД висевший у Вани на шее и быстро зашевелил потрескавшимися до крови губами. – Откуда? Где вы взяли автомат, красноармеец Куприн? Вам не положено… Ивану тут же захотелось прикладом этого автомата политрука и добить.Глава 8
К счастью, автомат Уланов не отобрал, хотя по глазам политрука было видно, что тот явно собирается это сделать. И отобрал бы, но, скорее всего, помог случай. Но случай этот наступил чуть позже, на следующий день после атаки. От госпитализации ротный с политруком категорически отказались, хотя оба оказались неслабо контужены. Штрафники, не скрываясь, за это ими гордились. Мол, железные у нас командиры, не бросили, не сбежали, остались со всеми. Да и у самого Ивана крепко прибавилось уважения к командному составу. Впрочем, он всегда отвал им должное, потому что прекрасно понимал, что командовать штрафниками, работа явно не сахар. И не из-за специфического контингента, а потому что командный состав шел вместе с ними на явную смерть, хотя при этом оставался не осужденными. На следующее утро взводный уверенно пообещал скоро отпустить Ивана с Петрухой на снайперскую охоту. Но как это водится на войне, все очень быстро поменялось… Сначала в роту прибыла делегация очередного начальства, а после его убытия прибежал Рощин и потащил Ваню с якутом, в наскоро отремонтированный командирский блиндаж. – Снайперы, мать вашу… – угрюмо прокомментировал ротный их прибытие, после чего так же неприязненно глянул на взводного. – Хорошо, а теперь скажи, кто будет головой отвечать, если они не вернутся? – Вернутся! – уверенно ответил Рощин. – Молотки, парни. Я отвечаю. – Молотки, они… – недоверчиво хмыкнул себе под нос майор. – Он будет отвечать, видите ли… Выглядел ротный страшновато. Нос сильно распух и напоминал собой грушу, под обоими глазами налился шикарный синяк, занимая почти все лицо, а левый глаз вместе со скулой постоянно мелко дергался. При разговоре присутствовал особист и политрук, но они молчали. Уланов смотрелся чуть получше майора, но тоже весьма печально. Огурцов не пострадал вообще, так как во время попадания снаряда в блиндаж где-то шастал. – Скажут, что дезертировали, – продолжил бурчать командир роты, но потом прихлопнул ладонью по столу и обратил внимание на особиста. – Что вы скажете? Тот неопределенно пожал плечами и так же неопределенно высказался: – Прямого запрета нет. Но есть прямое распоряжение командования дивизии. Так что решайте сами. Я не против. Рощин расцвел лицом, а майор наоборот, еще больше посмурнел. Ваня уже было подумал, что снайперская охота накрылась женским половым органом, но ротный неожиданно для него резко бросил. – Хер с вами. Но как очень скоро выяснилось, речь шла не совсем не о немецких снайперах. А точнее, не о них. Взводный окинул строгим взглядом Ваню с Петрухой и отчеканил: – Слушай боевой приказ, красноармейцы. Необходимо взять языка! «Чего? – прямо взвыл инстинкт самосохранения в голове и Ивана. – Чего? Какой нахер язык? Мы так не договаривались. Вы чего, совсем охренели? Сами лезьте в окопы к фрицам, собаки сутулые…». Раньше он думал, что языков берут специально подготовленные люди, вроде «волкодавов» Сильверстова и от полученного приказа получил образцово-показательный когнитивный диссонанс. А если выразится проще, вообще охренел. Весь его прошлый опыт выживания прямо намекал, что этот приказ из ряда невыполнимых. Одно дело, когда ты уже находишься в тылу, а совсем другое, когда туда еще необходимо перебраться. Опять же, даже если получится кого-то поймать, что тоже из области фантастики, то вытащить пленного к своим еще сложней. И даже без языка простой выйти, та еще задача. Но совершенно неожиданно для себя озвучил совершенно другое. – Есть взять языка! Петруха промолчал, но на его каменной морде никакого несогласия с приказом тоже не отобразилось. – Кто еще пойдет в составе группы? – с подчеркнутым интересом поинтересовался особист у взводного. – Демьяненко… – Рощин ненадолго задумался. – Демьяненко и… пожалуй, красноармеец Аллахвердиев. Они все из одного отделения, уже сработались. Четверых хватит. Командиром группы назначаю… красноармейца Куприна. Ваня доверие не оценил от слова совсем. Причина, по которой за языком послали простых солдат, прояснилась уже в траншее. Оказывается, командование отдало общий приказ командирам подразделений, любой ценой взять как можно больше пленных. Штрафникам прямо никто задачу не ставил, но тут проявил инициативу сам взводный. – Мне надо, парни, – по-простому объяснил он. – Очень надо. Лично мне. Сделаете все правильно, притащите фрица – обещаю, лично подам рапорт о снятии сроков. И добьюсь, чтобы вас реабилитировали. Сделаете? Вопрос звучал риторически, поэтому Ваня отвечать на него не стал. Впрочем, Рощин ответа не ждал и сразу принялся за инструктаж. – Вон там есть лощинка. Видите, вон там, левее подбитого танка. Проскочите по ней. Через три часа пройдет артналет, и немцы отвлекутся. На рожон не лезьте. Если не получится взять в эту ночь, сидите на нейтралке до следующей ночи. Но послезавтра под утро выходите в любом случае тем же путем. Я буду ждать. Сам бы с вами пошел, но меня никто не пустит. Все понятно? Ивану сразу все стало ясно. Но несмотря на злость, здоровый карьеризм командира никакого отрицания не вызвал. Все люди, в том числе и командиры. Правда в обещание Рощина подать рапорт на снятие срока Иван не поверил. Вернее, не поверил в то, что его удовлетворят. Комод воспринял новость спокойно, но со свойственной ему практичностью и под это дело выпросил у взводного еще сухпая и даже выпивки. – Всяко раз может быть, сами понимаете товарищ старший лейтенант, – убежденно толковал комод. – Ранют, может, не дай боженька, опять же ночь сидеть, для сугреву не помешает. Иван думал, что Рощин пошлет Мыколу нахрен, но командир взвода пообещал достать. И действительно притащил пару банок тушенки и сухари. Но выпивки, по мнению комода, оказалось до обидного мало, едва-едва на донышке фляги. Да еше не спирта, а резко шибающей сивухой водки. Мамед воспринял приказ воодушевленно и прямо засветился от оказанного доверия. Но у взводного ничего не просил, а пристал к Ивану. – Ножык дай, а? Ну дай… – азербайджанец хищно выпятил челюсть. – Резать тыхо буду фрыца! Мамед умеет резать ножык! Ваня поколебался и отдал Аллахвердиеву штык от СВТ, который, по странному стечению обстоятельств, в роте был только у него. Остальные винтовки Токарева прибыли почему-то без штыков. Сборы много времени не заняли. Иван с Петрухой напялили лохматые маскировочные накидки, а Мыкола с Мамедом пошли в чем есть и в плащ-палатках. Командование группой по общему молчаливому согласию взял на себя якут и первым делом заставил личный состав вымазать морды грязью. Ваня оставил свою СВТ и взял на дело автомат, патронов к нему тоже подкинул Рощин. Как и обещал взводный, в час ночи началась артподготовка. Но продлилась она до обидного недолго, правда и этого времени хватило, чтобы без препятствий перебраться в лощинку. Первым, совершенно беззвучно скользил в темноте Петруха, вторым шел Ваня. У него получалось гораздо хуже, но тоже неплохо, так как он уже давно научился ходить по лесу сравнительно тихо и ловко. У Демьяненко и Мамеда дела шли совсем скверно: они нещадно топали и пыхтели как паровозы. Дно лощины было залито ужасно вонючей водой, идти приходилось в буквальном смысле по колено в грязи. Ваня держался, но Аллахвердиев и Мыкола начали быстро выдыхаться, темп движения сильно замедлился. Ваня уже начал подумывать их где-нибудь оставить, как из темноты неожиданно вынырнул Петруха и без объяснения быстрыми жестами приказал рассредоточится и залечь. Иван быстро нырнул в воронку на гребне лощины. Сдвинул на ручке затвора предохранитель и щелкнул перед спусковым крючком переводчиком огня. Немного подумал, вытащил и положил рядом с собой гранату. Небо покрывал плотный слой облаков, вокруг стояла густая тьма. Ваня с трудом различал очертание поваленной лесины совсем рядом с ним, а товарищей не видел вовсе. Артподготовка с нашей стороны давно закончилась, зато в ответ начали садить немцы, причем с гораздо большим энтузиазмом. Нудно потянулось время, зачем Петруха приказал залечь, Иван даже не представлял, но привык доверять якуту и просто терпеливо ждал. Ждать он умел, а точнее, ждать его научила чертова жизнь. Пошел мелкий дождик, все звуки вокруг сразу приглушились, словно кто-то прикрутил громкость. Даже разрывы немецких снарядов на наших позициях стали звучать тише. Немного поразмыслив, Иван решил провести время с пользой и сунул руку за пазуху за припасенным сухарем, как в щель между облаками выскочила луна и все вокруг залило мертвенно бледным светом. А еще через несколько секунд, совершенно неожиданно, на дне лощинки проявились идущие гуськом друг за другом смутные фигуры. «Да ну нахер… – ошарашенно ахнул Ваня про себя. – Один, два… пять… Если немцы, то какого хрена они здесь делают? Идут, как и мы, за языком? Точно!» Никем другим кроме немцев неизвестные не могли быть, вдобавок, Иван различил на них очертания немецких автоматов. Что делать дальше Ваня совершенно не понимал, как-то согласовать свои действия с товарищами возможности тоже не было. Но руки сделали все сами. Тихонько щелкнула чека гранаты, а через пару секунд сбоку от первого и второго немца полыхнула яркая вспышка. Кто-то пронзительно взвизгнул, но тут же визг заглушил второй взрыв. Иван машинально зажмурился, а когда открыл глаза увидел прямо перед собой массивную фигуру. Басовито и коротко стрекотнул ППД, Ваня сам не понял, как успел нажать на спусковой крючок. Протянувшиеся из ствола автомата огненные росчерки погасли в фигуре, она глухо хрюкнула и навалилась на Ивана. – Бля!.. – Ваня с трудом сбросил омерзительно воняющее потом тело с себя, вырвал из ножен нож и принялся куда попало бить из немца. Простучала еще одна короткая очередь, затем дважды бабахнула винтовка, а потом темноту пронзил радостный крик Мамеда. – Дэржу, дэржу!!! Здэся! Ай, шайтан, лэжы смырно… Иван рванул на крики и едва не споткнулся об барахтающихся в грязи на дне лощины и совершенно неразличимых друг от друга Аллахвердиева и немца. Кто из них, кто, разбираться времени не было, поэтому Иван с налета саданул сапогом по башке нижнего. – Ва-аай!!! – Бля… – поняв, что попал по Мамеду, Ваня приложил верхнего кулаком по затылку, а потом еще от души дважды добавил по почкам. Стащил обмякшее тело, оседлал его, завернул руки и сразу принялся вязать запястье припасенным ремешком. – Хай тоби грець, падлюка, хай у тоби очи повылазют, курва твоя маты… Ваня машинально ткнул в сторону приближающихся ругательств пистолетом-пулеметом, но потом сообразил, что немцы вряд ли будут материться по-украински и опустил его. В темноте проявился комод, тащивший за собой что-то бесформенное и явно тяжелое. – Вот… – хрипло ахнул тот и обессиленно шлепнулся на задницу прямо в грязь рядом с Иваном. От него почему-то сильно пахло спиртным. Следом за ним бесшумно возник словно привидение Петруха и сразу замахал руками. – Уходить, быстло уходить дома, быстло… Ваня скрипнул зубами и вздернул за шиворот Аллахвердиева на ноги. – Цел? – Мамэд целый, да, совсэм цэлый… – быстро забормотал «диневальный», шатаясь как неваляшка и размазывая грязь по лицу руками. – Тогда помогай… – Иван ухватил за шиворот немца и потащил в сторону своих позиций. Назад не смотрел, но по матеркам комода и пыхтенью, было ясно что Петруха и Демьяненко тоже тянут своего фрица. Немец оказался каким-то нереально тяжелым и уже через сотню метров пришлось сделать привал. Но не успел Ваня отдышаться, как начался ураганный обстрел. Причем, судя по всему, лупили как немцы, так и наши. Пришлось залезть под наш подбитый легкий танк Т-26 и ждать. Немец, которого тащили комод с якутом туда не поместился и его бросили рядом. – Вот… – Демьяненко снял флягу с пояса и потряс ей. – Самое время. – Бамм!!! – там, где лежал пленный вспух огненный клубок. Ваня машинально закрылся локтем, а когда убрал его, увидел, что на месте взрыва осталась только дымящаяся воронка – от немца ничего не сталось. – Вах… – восхитился Мамед. Комод разразился отборными ругательствами, но не по поводу испарившегося фашиста, а потому, что оказывается флягу пробило пулей еще во время стычки и водка вся вытекла. Ваня спохватился и полез проверять, жив ли второй язык? И облегченно вздохнул: немец сдавленно сипел и шипел ругательства. Обстрел все никак не утихал, и Ваня решил не терять времени зря и обыскать пленного. Документов при нем не оказалось, зато в кобуре нашелся новенький «Люгер», а в ножнах на поясе массивный кинжал. Пистолет с кобурой Иван по-хозяйски прибрал себе в сидор, а кинжал сунул Аллахвердиеву. – Держи, твое, заслужил. – Вах, какой! – Мамед восхищенно поцокал языком. – Спасиб! Хороший кынджал! Хранить буду! Деду покажу, когда вэрнусь домой. Все будут говорить, Мамед герой! – Спрячь, герой, отберут ведь, – посоветовал Ваня. Азербайджанец тут же сунул трофей за пазуху. – Ага, правильно. А мое геть пиздой накрылось… – грустно посетовал комод, глядя на воронку возле танка и сразу же принялся потрошить ранец пленного. А через пару минут, вытащив флягу с каким-то спиртным, полностью примирился с судьбой. Петруха в дележе добычи не участвовал, лежал неподвижно и тихо, Иван даже подумал, что тот заснул. Немного поразмыслив, Ваня снял с пленного наручные часы и протянул якуту. Тот окинул его странным взглядом, ничего не ответил, но часы взял. – Кто вы такие и что вам надо?.. – едва слышно просипел немец. – Сам подумай, – ответил Ваня по-немецки. – Ну да, глупый вопрос… – грустно констатировал пленный и тут же похвалил Ивана. – Хорошо говоришь по-нашему. Что со мной будет? – Зажарим и съедим… – хмыкнул Ваня. У него неожиданно поднялось настроение. Из хожденья за языками он почти не надеялся вернуться. В шансы взять пленного оценивал вовсе как мизерные. А тут такой подарок судьбы. Да еще все целые и невредимые. Немец притих и больше не задавал вопросов, но тишком попытался проверить на разрыв путы на запястьях. За что немедленно получил по башке от комода и окончательно утих. Пока пережидали обстрел, немного перекусили трофейной провизией и хлебнули по паре глотков удивительно вкусного коньяка, после которого даже Петруха начал улыбаться. А под утро, когда утих обстрел, а небо начало сереть, дружно решили попытаться выбраться к своим. Немца в целях ускорения заставили пинками идти самого. До конца лощины проскочили быстро, до позиций осталось всего пару сотен метров. Ваню всю дорогу свербило какое-то неприятное предчувствие, что оно значит, он так и не понял, но на всякий случай приготовился к худшему. Перед последним рывком сделали передышку, а потом рывком выскочили из лощины и понеслись к своим окопам. Немца Ваня гнал перед собой. К счастью, наши не стреляли, но уже перед самыми окопами пленный вдруг упал. – Сука… – Иван ухватил его за маскировочную куртку и из последних сил потащил за собой. В траншею упал уже почти без чувств. – Ну, как? – сквозь шум в ушах. вдруг послышался возбужденный голос Рощина. – Где язык… так вот же… твою же мать!!! – Да кто же знал… – в унисон ахнул Демьяненко. – Вах, какой скотына… – запричитал Аллахвердиев. Ваня с трудом разлепил глаза и свозь розовую пелену непонимающе уставился на взводного. – Сука!!! – продолжил орать старший лейтенант. – Какого хера, я спрашиваю!!! Ваня скосил глаза на немца, лежащего рядом с ним и увидел, что у того из маленькой аккуратной дырочки на стриженном затылке выплескивается пульсирующим толчками струйка крови…Глава 9
Крику, конечно, случилось изрядно… Сначала орал взводный, потом к нему присоединился ротный и замполит с особистом… Общий посыл звучал так: если вы, мудаки, все-таки взяли языка, то надо было его хранить пуще ока и вообще, закрывать своими телами. Ситуация усугублялась еще тем, что никто на участке дивизии не смог взять языка, а штрафники смогли, но, как водится, все изговняли, потому что мудаки, сволочи и распиздяи. Ваня отнесся к нагоняю почти равнодушно и стоически ждал, когда отцы-командиры выдохнутся. Он даже в чем-то понимал их. В самом деле, тут уже дырочку для ордена провертел, приготовился к переводу с повышением из гребанной штрафной роты, а подчиненные все мечты нагло засунули кобыле под хвост. А еще, Иван начал догадываться, что понемногу становится настоящим солдатом. Правда, эту мысль он категорически гнал из головы, потому что, где-то в глубине души все еще считал армию пособницей тиранического режима и репрессивной машиной по подавлению индивидуальности отдельно взятой личности. Но только в глубине души, и только в те моменты, когда его за что-то драли как сидорову козу. Наоравшись вдосталь, командный состав, наконец, выдохся, потом сдержанно похвалил участников операции, а затем, единогласно приказал извести нахрен гребанного немецкого снайпера. На что дал карт-бланш. То бишь, полную свободу действий. Звучало это так: делайте что хотите, но, чтобы блядского снайпера извели в самые кратчайшие сроки. Понятно? Личный состав дружно ответил, что все понятно. Ваня, Мамед и Петруха привычно откозыряли, но тут вступил в дело комод. – Так точно! – Демьяненко браво вытянулся, но потом состроил озабоченную рожу и с очень большим сомнением протянул. – Все оно так, но, сами понимаете… Это «но» прозвучало очень глубокомысленно и поставило под очень большое сомнение успешное выполнение приказа. А точнее, сделало, вообще, невозможным выполнение приказа. – Что, «но»? – Ротный уставился на Мыколу тяжелым взглядом. По выражению на его лице чувствовалось, что он с трудом сдерживается, чтобы не дать комоду по морде. Комод состроил рожу дебила от рождения и проканючил, зачем-то перейдя на рязанский говор: – Надоть средства. Снайпера взять это не мандавошку поймать. Надоть с умом и подготовкой. Сами видели, как немец был снаряжен, а мы что, мы чуть ли не в лаптях. Мы что, мы ничего, прикажете – сделаем, но надоть с разумением… Ротный заиграл желваками и бросил Уланову с Рощиным: – Решите вопрос, вы это затеяли, вам и расхлебывать. Найдите все что они хотят. Рощин и Уланов вряд ли обрадовались приказу, но послушно заверили, что сделают. В общем, еще к исходу дня новоявленная антиснайперская группа получила еще несколько комплектов маскхалатов, два пистолета «ТТ», немецкий пистолет-пулемет МР-38 с погнутым прикладом и тремя полными магазинами, ящик гранат Ф-1, цинк винтовочных патронов, несколько банок тушенки, столько же брикетов горохового концентрата, сверток сахара-рафинада весом около полукилограмма, свернутый из газеты кулек чая и пол фляги спирта. И полное освобождение от рутинной солдатской службы. Комод попытался еще что-то выторговать, но Рощин послал его нахер, пригрозил свернуть сопатку и ушел. Демьяненко и Мамед откровенно радовались свалившемуся богатству, Ваня тоже в общем-то не горевал, хотя подозревал, что придется нешуточно отрабатывать выделенные блага, а вот Петруха… Петруха был мрачнее ночи. – Что не так? – Иван привык доверять интуиции якута и решил выяснить причину недовольства. Якут помолчал и веско изрек. – Нисево не полусится. Духи слой на нас. Все плохо будет. Все полтить нам. Ваня нешуточно растерялся. – И что теперь делать? Петруха снова помолчал и категорично ответил: – Камлать надо. – Бля… – никаких других слов Иван подобрать не смог. Перед глазами встала жутковатая картинка из первой попытки выжить, когда якут шаманил над заболевшей Хусаиновой. Все бы ничего, но тогда дело происходило в глухом лесу, а сейчас камлать предстояло в расположении дивизии, где все на пару километров вглубь было забито войсками: от походных хлебопекарен и банно-прачечных отрядов, до ремонтных баз и складов. Опять же, Иван полностью доверял Петрухе и понимал, что тот от своего не отступится, но оттого, что предстоящее действие мог кто-то увидеть, ему становилось не по себе. Комод и Мамед к предстоящему камланию отнеслись настороженно, но явного неприятия не высказали. Демьяненко задумчиво почесал щетину на подбородке и пожал плечами. – Почему нет? У меня бабка ведьмой была. Хер знает кому молилась, но на бабку Параску, еще та курва была, такой парши навела, любо дорого смотреть. Тут не до жиру, быть бы живу. Партия или духи, мне плевать, лишь бы помогло. Аллахвердиев выразился примерно в том же ключе, но очень кратко: – Аллах простит. Ваня сначала думал посоветоваться с командным составом, насчет предстоящего шаманизма, правда очень быстро выбросил эту мысль, из-за полной ее бредовости. Ввиду полной невозможности скрыть камлание от посторонних глаз в расположении, проводить обряд решили на нейтральной полосе, замаскировав под выход на охоту за снайпером. Подготовка заняла целые сутки: пристреливали новое оружие, собирались и отдыхали, а Петруха шастал непонятно где – собирал таинственные ингредиенты. Командование отнеслось с пониманием, но все же нетерпеливо порыкивало: мол хватит сиськи мять, идите и принесите голову блядского снайпера. Наконец собрались и выдвинулись. В этот раз все уже были похожи на настоящих разведчиков. Но только внешне, в способность антиснайперской группы решить поставленные задачи Ваня все еще не верил, а взятие языка в прошлом выходе списывал не более чем на случайность. Свою СВТ Иван отдал комоду, немецким автоматом вооружился Аллахвердиев, при этом, у каждого, кроме якута, был пистолет. Петруха относился к короткоствольному оружию с глубочайшим презрением. Иван подвесил на пояс кобуру с трофейным «Люгером» и подаренный старшиной в спецлагере нож. ППД пристроил на себя на трехточечном ремне. А точнее, на его подобие, смастерив конструкцию на досуге из подручных средств по памяти. Когда-то он любил просматривать ролики в Ютубе по всякой разной тактикульщине, и кое-что запомнил. Впрочем, получилось неплохо: не особо красиво, но крепко и довольно удобно. В вылазку вышли ночью, благополучно проскочили открытое пространство, а потом ушли вправо с участка роты в небольшое болотце, заросшее кривыми, чахлыми сосенками. Болотце располагалось прямо по середине нейтральной полосы и считалось непроходимым. Оттого, с этой стороны атаки немцев никогда не ждали. Скорее всего, немцы тоже слабо верили, что русские полезут через гиблые топи, но на всякий случай, обе стороны исправно обрабатывали болото из артиллерии, отчего в нем образовалось множество бочаг. На то, чтобы скрытно выдвинуться примерно на середину болота ушло немало времени: на примерное место попали только к исходу дня. Ваня, топая по пояс в воде и переползая опасные участки по уши в грязи, тоскливо думал, что ситуация принимает уж вообще сюрреалистический оттенок. – Сначала камлание, духи, шаманы, а что потом? – шипел он себе под нос. – Будде или Аллаху будем молиться? Ну его нахрен, больше никогда не поведусь на подобную херь! Бля! И сам не заметил, как провалился по шею в бочажину. Ноги сразу плотно завязли, Ваня попробовал ими пошевелить, но каждое движение только сильнее засасывало его в топь. Ржавая, вонючая вода подошла до подбородка. В голове забился дикий ужас: в свою четвертую попытку, Иван утонул в болоте и это, пожалуй, была самаястрашная смерть из всех его смертей. Уже с головой в трясине, он до последнего сдерживал дыхание, с взрывающимися от кислородного голодания легкими, отчаянно пытался выбраться. Мерзкая вонь заливавшейся в глотку болотной воды до сих преследовала его по ночам. – Дэржи! – Мамед распластался словно лягушка, выбросив к Ване свой автомат. Приклад расшиб губу, но Ваня схватился за МР, словно за мамкину сиську. – Сэйчас, сэйчас, подожды… – Аллахвердиев перевернулся на спину и загребая ногами потащил ремень пистолета-пулемета на себя. Получалось у него плохо, Мамед тоже стал погружаться в трясину. – Ванька, мать твою! – хлюпая сапогами по тухлой воде, к Ване и Мамеду подбежал комод и сам провалился рядом с ними, но только по пояс, успев ухватится руками за тощую сосенку. Получив спасительную передышку, Ваня пошарил взглядом вокруг, но почему-то не нашел Петруху, который шел во главе команды. Ситуация стала патовой. Ваня, Мамед и Мыкола не тонули, но прочно завязли в болоте, а якут куда-то исчез, словно его никогда и не было. – Сука… – у Ивана от обиды потекли слезы. Неожиданно неподалеку заговорили по-немецки. – На самом деле это очень страшно, Вилли. Клянусь Одином, я сочувствую этим русским. У нас в Померании много болот, я точно знаю. Иван мотнул головой и, к своему дикому ужасу, увидел в тридцати метрах от себя, возле ушедшей на половину в топь избушки, к которой они шли, несколько фигур в пятнистых накидках. То, что это немцы стало ясно сразу, но вот на разведгруппу они почему-то похожи не были. Какие-то уж очень разнокалиберные, совсем не строевого вида, да еще вооруженные карабинами, а не автоматами. А двое, вообще, в очках. Пятеро немцев стояли, совсем не скрываясь и спокойно судачили. – Русским нельзя сочувствовать, – сердито буркнул один из пятнистых. – Потому что они не люди. – Хорошо, но собак ты же жалеешь? – возразил второй – хлипкий очкарик. – Нет? – Это да… – согласился первый. – Собак я люблю. Но сильно сомневаюсь, что русские будут приносить мне в зубах палочку. Хотя, можно попробовать. – Ну и что будем делать? – деловито поинтересовался третий. – Пусть тонут, или? Мне как-то не улыбается лезть к ним. Нам поставили задачу заминировать проходы в болоте, но брать русских в плен никто не приказывал. – Это все Курт… – полноватый коротышка неприязненно покосился на очкарика. – У нас в Померании, у нас в Померании. Тьфу, знаток болот. Если бы не он, нас бы сюда не послали. А с другой стороны, я слышал, как господин гауптман обещал за пленного отпуск. А тут целых три. – Русские, сдавайтесь! – хохотнул четвертый, самый большой и широкий из немцев. – Штоб тоби приподняло и шлепнуло, курвин вышкребок… – заскрипел зубами комод. Аллахвердиев только зло зыркал на фашистов, но молчал. Иван тоже молчал, сходя с ума от бессилия. Ни Ваня, ни комод, ни Мамед ничего сделать не могли, прочно завязнув по горло в болоте. Оставалось надеяться только на Петруху, но он куда-то исчез и спасать товарищей пока не собирался. – Что они говорят? – забеспокоился еще один немец, самый плюгавый из всех. – Может они хотят сдаться? – Их вроде четверо было? – еще один очкарик обеспокоенно пошарил стволом карабина по болоту. – Точно говорю, четверо. – Да нет, Фриц, трое, – убежденно возразил полный коротышка. – Я точно видел. Видишь, они в маскировочной одежде, значит шли за пленным. Решайте быстрее. Вытаскиваем? Вилли, ты командир, ты и решай. – Вытаскивай, – равнодушно бросил большой. – Я туда не полезу. Но пусть сначала бросят оружие. Ваня глянул на заляпанный тиной МР, за который держался. Его ствол смотрел примерно в сторону немцев, для того, чтобы начать стрелять, надо было только сбросить ручку затвора с предохранительного выреза. Но автомат уже успел нахлебаться воды и шансы на то, что он выстрелит были мизерные. – Значит вытаскиваем, – решился очкарик. – Я знаю, как! У нас в Померании много болот, Померания одно сплошное болото! Но надо только вырезать пару палок. Отто, поможешь? Я хочу в отпуск. У меня стоит целый день, так я хочу к своей Эльзе. – Парни, мы сдадимся, только помогите… – неожиданно для себя закричал Иван. – Клянусь коммунистической партией, мы не будем сопротивляться. – Вот это да! – дружно восхитились немецкие солдаты. – Да он говорит на немецком лучше тебя, Вилли. Хороший будет трофей! Точно дадут отпуск. А может еще медаль! – Так уж и лучше, – обиделся здоровяк. – Но ладно, Курт, ты предложил ты и вытаскивай. Отто, помогай ему. Клаус, Фриц, держите русских на прицеле. Немцы засуетились, один из них выдернул сосенку из болота и начал срубать с нее веточки ножом. Остальные топтались без дела на месте, взяв на прицел Ивана, Мамеда и Миколу только формально – тыкали стволами винтовок куда попало. Ваня решился. В плен он ни за что сдаваться не собирался. Забарахтался и, хлюпнув по воде локтем, для того чтобы отвлечь внимание, сбросил затвор пистолета-пулемета с предохранителя. Мамед вытаращил глаза на него, но смолчал. – Смирно! Не шевелитесь!!! – заорал здоровяк. – Да, да, – примирительно зачастил Ваня. – Мы не шевелимся, только спасите. О! Мы очень много знаем, вы не пожалеете. Вы точно получите отпуск! А сам только ждал того момента, когда немцы соберутся компактной группой, чтобы срезать их одной очередью. Неожиданно по ушам стеганул резкий винтовочный выстрел. Здоровяк и стоящий за ним солдат стали медленно заваливаться. Неизвестный стрелок срезал их одним выстрелом, Иван точно увидел, как у первого снесло кусок черепа, а у второго разорвало скулу. Строгавший деревяшку застыл в ступоре. – Черт! – заорал еще один немец, вскидывая карабин, но второй выстрел снес и его с ног. – Сука!!! – заорал Иван и нажал на спусковой крючок. Пистолет-пулемет закашлял и задергался, немца с сосенкой отшвырнуло, еще один болезненно охнул и припал на ногу. Но выстрелы внезапно смолкли, МП заклинило. Ваня бешено задергал затвор, при этом прекрасно понимая, что не успевает. Оставшийся в живых плюгавый немецкий солдат уже успел вскинуть свой карабин и целился прямо Ване в голову. Иван зажмурил глаза и приготовился умереть. Тело постепенно уходило в трясину, вода уже сомкнулась над головой, но Иван, к своему дикому удивлению, почему-то все еще оставался жив. А потом, кто-то резко выдернул его за шиворот на белый свет. – А-а-ааа! – заорал Ваня, со свистом, бешено втягивая в легкие воздух. – Сево клисись? – невозмутимо поинтересовался Петруха. – Сасем в болоте ласил? Совсем дулак? – Сам дулак! – обиделся Иван, бултыхая руками по черной воде. – Вот как дам, сейчас, скотина плоскомордая… Петруха не обиделся и методично вытащил из трясины всех. Как оказалось, совсем рядом под ногами была твердая земля. Еще через несколько минут антиснайперская группа в полном составе переползла к избушке. Единственный оставшийся в живых немец валялся без сознания, очередь Ивана раздробила ему колени. Пленному перетянули ноги жгутами и тут же забыли о нем, потому что всех переполняла радость от неожиданного спасения. Мыкола, хранитель запасов антиснайперской группы, тут же выкатил флягу со спиртом. Иван хватил добрый глоток, с трудом втянул в себя воздух и сипло поинтересовался у Петрухи. – Ну что, камлать будем? Якут растянул губы в ехидной улыбке и спокойно ответил: – Нет, не будем. Усе не надо, духи стал доблый… – Нет так нет, – охотно согласился Ваня. Камлать ему совсем не хотелось. Хотелось дать по морде Петрухе, но делать этого он не стал. Затем группа начала остервенело потрошить дохлых немцев. А по результатам, все впали, вообще, в полную эйфорию, потому что фашисты оказались упакованными по самое не хочу. Их оружие не впечатляло, но остальное… Сало, колбаса, консервы, шнапс, ножи, часы и даже бинокль… Право слово, весь ужас пережитый за последние часы стоил этой добычи. Фляга со спиртом очень скоро показала дно. Но зато под рукой остался немецкий шнапс. Через некоторое, надо сказать, очень недолгое время, антиснайперская группа уже не вязала лыка от слова совсем. Петруха и Мамед, вообще заснули. Ваня с трудом оставался в действительности и прекрасно понимал, что уже пора возвращаться в расположение, но никак не мог заставить себя. Окружающее его болото казалось очень уютным, а вросшая в трясину избушка – настоящим, комфортабельным дворцом. Правда, начавшийся обстрел очень скоро поставил все на свои места. Вздымающиеся громадные фонтаны грязи и воды быстро вернули мозги на место. И уже в сумерках, группа потащилась домой, волоча на самодельной волокуше пленного немца. К счастью, преодолеть болото в обратную сторону, удалось без особых приключений. Помня о немецком снайпере, ждать утра не стали и рванули бегом к своим еще в темноте. Ваня с комодом тащили волокушу, Мамед и Петруха бежали налегке, так как еще не совсем отошли от немецкого шнапса. Обильное возлияние, вкупе с бодрой рысью опять выбили из себя, в окоп Ваня свалился уже совершенно без сил. И первое, что услышал, был гневный рык взводного: – Да вы что, издеваетесь?!! Как чуть позже выяснилось, этого немца они тоже притащили уже дохлым, а еще Рощин унюхал, что особая антиснайперская группа банально надралась…Глава 10
В этот раз взводный почти не орал, он просто пообещал: «вот теперь вам точно пиздец!!!». И этот «пиздец» немедленно стал воплощаться в жизнь. «Особую антиснайперскую группу» немедленно разоружили, лишили ремней, закрыли в пустой блиндаж и поставили у входа вооруженного часового. Еще бухие в сиську Петруха и Мамед немедля завалились дрыхнуть, Микола примостился в одном углу, а Ваня в другом. Разговаривать не хотелось. Иван понимал, что все их заслуги вот прямо сейчас обнулились, но не особо жалел об этом, так как привык к исключительно пакостному нраву своей судьбы. А еще он понимал, максимум, что могут впаять за проступок – так это еще месяцок штрафной роты, а учитывая пятерых уничтоженных в поиске фашистов и срыв минирования проходов в болоте, то вообще может обойдется строгим выговором. Возможно с занесением в грудную клетку, но не более того. Впрочем, он все равно почему-то чувствовал себя виноватым. Возможно потому, что подвел доверивших ему командиров. «Совсем, сука, сбрендил… – свирепо обругал он себя. – Крыша поехала напрочь. Ты еще в партию вступи…» Посчитав такой вариант событий уж вовсе невероятным, он слегка успокоился и понял, что решимости сражаться с фашистами не убавилось. За время своих приключений, Ваня вывел для себя универсальную формулу, которой оправдывал свое участие в войне. Фашисты – враги, твари и нелюди, таких надо уничтожать, несмотря ни на что, а родину, несмотря ни на что – надо защищать от кого бы то ни было. Эта формула кардинально противоречила тем убеждениям, с которыми Иван провалился в прошлое, но сейчас он неимоверно гордился произошедшими в себе изменениями. А партия… с партией оказалось все сложно. Гораздо сложней чем казалось. Никаких особых симпатий к партии и правительству Советского Союза Иван не приобрел, но где-то в глубине души Ваня понимал, что не стоит рубить сгоряча и во многом еще придется разобраться. Микола в своем углу спокойно мурлыкал какую-то песенку. – Несе Галя воду, коромисло гнеться. За нею Іванко, як барвінок в'ється… Ваня припомнил недавние политические события из своей первой жизни и тихо поинтересовался у комода. – Странно, ты редко по-украински говоришь. Разве что материшься только на украинском. И вот… песню запел… Микола равнодушно хмыкнул и ответил по-русски: – Мне без разницы, на каком говорить. Могу и по-польски. Но поляков не люблю. У меня старшего брата в польскую эти твари в лагере голодом заморили. Ненавижу, курв… Иван призадумался и брякнул: – А русских? – Страна так одна, как не любить? – так же спокойно ответил комод. – Всех люблю, татар, белорусов, башкир, этих… мордвинов и узбеков. Хотя татары и белорусы хитрые, заразы. Серега – русский, и второй Серик – казах – мне жизнь спасли, вытащили раненого. Еще до штрафбата. Я сам из Харькова, у нас русских много. Вон, у меня жена русская. Но борщ варит, на загляденье, уши отъешь! Ваня подумал, что Мыкола искусно маскируется и совсем уже решился поинтересоваться про: «москаляку на гиляке», но тут с треском открылась дверь и в блиндаж вошел взводный Рощин. – Собираемся, товарищи алкоголики! – весело прикрикнул он и протянул Ивану ремни в руке. – Быстро приводим себя в порядок, живо, живо. И разбудите этих обормотов… снайперы, мать вашу! Аллахвердиев, особое приглашение надо? Ваня подивился смене настроения у взводного, но лишних вопросов не задавал и быстро привел себя в порядок. – С вами будет беседовать дивизионный комиссар Волошин… – грозно рыкнул Рощин и сунул кулак под нос Аллахвердиеву. – Дышать в сторону, а лучше не дышать совсем. Понятно? Стоим, едим глазами начальство, отвечаем односложно, по уставу. Так точно, товарищ дивизионный комиссар, никак нет, товарищ дивизионный комиссар, виноват, товарищ дивизионный коммисар и все. Усекли? Марш за мной. Говорил, что вам пиздец? Так вот, сейчас он наступит. Проштрафившаяся «антиснайперская группа» послушно потянулась за взводным. – Разрешите, товарищ дивизионный комиссар… – Рощин прикрыл дверь командирского блиндажа, а потом пихнул Ивана в спину. – Входите. Комиссаров и прочих политруков Ваня откровенно недолюбливал, впрочем, как и остальной командный состав, так что от предстоящей беседы ничего хорошего не ждал. И приготовился к очередным пакостям. Посредине блиндажа стоял высокий мужик, на петлицах гимнастерки которого алели два ромба и с большой звездочкой на рукаве. Он резко повернулся и медленно обвел подозрительным взглядом выстроившихся красноармейцев. Внешность дивизионного комиссара Волошина тоже ничего хорошего не сулила. Круглое лицо, аккуратные подбритые усики, круглые очки – точнее, лицо было совсем обычным, но выражение на нем было до такой степени вредным и вздорным, что у Ивана по спине мурашки пошли. Опять же, красные морды ротного, взводных, политрука и особиста, несли на себе следы жесточайшей выволочки. В командирском блиндаже присутствовал еще один незнакомый командир, коренастый, невысокий капитан, с грубым, неприятным лицом. Ваня не рассмотрел петлицы, но определил его как особиста из дивизии, что добавило нехороших предчувствий. «Пиздец… – обреченно подумал Иван. – Как бы к стенке не поставили…» Волошин медленно прошел вдоль строя, внимательно заглядывая каждому в глаза, что тоже прямо намекало на худший, чем предполагалось исход дела. А потом… Потом вдруг вытянулся, принял строевую стойку, вскинул руку к фуражке и громко бросил: – Благодарю, за службу, товарищи красноармейцы! Вот тут Ваня окончательно охренел. Судя по ошарашенным мордам, Мамеда, Мыколы и Петрухи, они очумели не меньше. Но ответ прозвучал на удивление браво и стройно: – Служу Советскому Союзу! Комиссар состроил важную и довольную рожу, пожал каждому руку, а потом, вдруг, с шумом втянул в воздух и вопросительно покосился на командный состав роты. – В медицинских целях, товарищ дивизионный комиссар, – быстро ответил Уланов. – Тяжелый выход был, бойцы сутки просидели в болоте. Иван с облегчением выдохнул. – Одобряю заботу о личном составе, – понимающе проворчал Волошин, сделал несколько шагов туда-сюда по блиндажу и отмахивая рукой, начал говорить: – Целую неделю никто не может взять языка. Даже матерые зубры из дивизионной разведки, ходят впустую. Бездельники! А штрафники смогли! Два раза смогли! Попутно уничтожив целое подразделение немецких саперов, – он взял со стола у ротного пачечку немецких солдатских книжек и бросил их обратно. – Да, пленных не удалось доставить живыми, но в этом не только их вина, но и наша… Он неожиданно обернулся к штрафникам и по-отечески попросил: – Ребята, придется сегодня сходить еще раз. Язык нужен позарез. Знаю, у вас получится. По исполнению приказа, лично подпишу рапорты о снятии срока. Товарищ капитан… – он обернулся к невысокому крепкому капитану. – Позже проведите инструктаж с группой. А вы пока отдыхайте… И потерял интерес к штрафникам. Рощин одними глазами показал на дверь, и «антиснайперская группа» поспешила свалить от греха подальше. – Вах! – восторженно озвучил Мамед случившееся. Остальные промолчали, но полностью согласились с товарищем. Чуть позже появился Рощин и вернул штрафникам все имущество, даже трофеи. Судя по его злой морде, он с большим удовольствием лично расстрелял бы их, но вслух прозвучал только приказ: – А теперь есть и спать. Вечером вас разбудят. – А кто этот капитан, товарищ старший лейтенант? – машинально поинтересовался Ваня у него. Розин недовольно зыркнул и нехотя ответил: – Начальник дивизионной разведки. Когда он ушел, Ваня в голос озадачился. – А чего он злится? Нормальный же мужик был. Правильный ответ подсказал комод: – Он и остался нормальным. Просто… просто… как это правильней сказать… карьерист немножко. Раньше мы лезли за языками, по его инициативе. И все изговняли. Так сказать, в душу нагадили. А сейчас… а сейчас если возьмем, за пленного ему ничего не обломится. Знаешь за что его в штрафроту назначили? – Нет. – До этого он был командиром роты. В третьем взводе есть боец, который в его дивизии служил. Так вот, наш взводный роту свою положил в атаке. Вроде выполнил приказ, честь и хвала, но командование дивизии все равно сплавило его в штрафроту, да еще с понижением. Вот он и старается обратно выбиться. Ваня не поверил: – Что-то не сходится. Нами он командует грамотно. Комод пожал плечами. – Значит борется с собой человек, но не всегда справляется. Чувствую, мы с ним еще хлебнем лиха. Иван про себя согласился и больше глупых вопросов не задавал. Мамед сходил за пайкой, штрафники плотно пообедали, а потом, как и приказано, дружно завалились спать, в том же блиндаже, где сидели под арестом. Перед тем как заснуть, Ивану вспомнились слова Жан Жаныча: – Нам, попаданцам, везет. Очень везет, главное ничего не бояться! Ваня тут же припомнил, что, начиная со второй попытки, он боялся. Боялся всего, гораздо сильнее чем в первый раз. «Ну что же, – подумал Ваня. – Наверное, он прав. Ключевая фраза: не бояться…» Разбудил снова Рощин, уже в сумерках, но этот раз с ним был тот самый начальник разведки дивизии. Он отпустил взводного, одобрительно кивнул, глянув на лохматые маскхалаты, а потом заинтересовался Ваниным автоматом на трехточечном ремне. – А ну одень… Покрутил Ивана, заставил вскинуть оружие несколько раз, померял сам и довольно улыбнулся: – Сам придумал? Молоток! Надо своим такие же спроворить. Справитесь, заберу к себе. А теперь смотрите… Он присел на ящик из-под патронов, подвинул поближе снарядную гильзу с горевшим фитилем и начал рассказывать. – Вот подробное расположение позиций немцев на вашем участке. Карта есть? Нет… тогда запоминай. Но свою обязательно заведи и не стесняйся интересоваться у командиров разведобстановкой. Прямо иди и спрашивай. Запомни – от знания обстановки, прямо зависит успех выхода за языками. Легче всего будет пройти здесь, здесь и вот здесь, на стыке дивизии СС «Полицай» и двести тридцать пятого пехотного полка. На стыках частей проще просочится, как правило, командиры стараются не перемешивать своих бойцов, оттого получаются бреши в обороне. Лучше за языком заходить с тыла, с фронта они ждут. Но смотри сам, если поймаешь момент, решай по ситуации. Не старайся брать офицеров, порой, простой ординарец или денщик, бегающий за едой для офицеров знает больше чем сами командиры. И не надо переть на рожон, сначала внимательно изучи обстановку. Перед отходом – тоже. Правильно отойти, гораздо сложнее, чем взять самого языка. Языка надо холить и лелеять пуще своей жены. Не жалей бинтов, если раненый. Видишь, что тяжелый, не дотащите – бросай нахрен. Из-за него можете сами лечь. Все сразу не лезьте, оставляй прикрытие на рубеже подхода и отхода. А теперь, я нарисую схему боевого порядка в поиске. Можешь себе перерисовать… Инструктаж продлился долго, до самой темноты, капитан рассказал очень много интересного, о чем Ваня даже не подозревал и ушел, еще раз пообещав забрать штрафников к себе. Сборы много времени не заняли, но, когда группа выдвинулась в передовую траншею, прибежал взводный, почему-то вместе с политруком и отменил выход. – Никто никуда уже не идет. По боевым местам, марш. И снимите с себя эту хрень… – он ткнул пальцем в лохматую накидку на Петрухе. Долго ждать причины отмены выхода не пришлось. Уланов затеял политинформацию, а потом взводные начали инструктажи отделенных командиров, из которых стало ясно, что с утра начнется наступление. К этому времени в тылу уже стоял густой гул выходящей на позиции техники. А потом рев двигателей заглушил свирепый вой реактивных снарядов, расчертивших черное небо сплошными огненными стрелами. Артподготовка началась еще ночью и гораздо более сильная чем перед разведкой боем. От грохота артиллерии земля дрожала словно при землетрясении, а немецкие позиции сразу заволокло дымом, сквозь который часто проскакивали всполохи разрывов. Даже бывалые бойцы терялись от такого ужасного грохота и зрелища, зажимали себе уши руками и старались забиться в ниши в стенках траншей. Но Иван, к своему удивлению, не чувствовал никакого страха и тревоги. Грохот тоже почти не досаждал. Он спокойно скрутил и увязал накидку к вещмешку, а скатанную шинель не стал брать с собой. Немного пожалел, что отдал СВТ комоду, но забирать ее назад не стал. Загнал патрон в патронник «Люгера», убрал его в кобуру, проверил как выходит нож из ножен, вкрутил запалы в гранаты и, баюкая в руках ППД, начал ждать. Почти сразу же к нему присели, плечом к плечу, комод, Мамед и Петруха. Так и сидели до самого утра. Артподготовка продолжалась без остановки всю ночь. Немцы тоже стреляли, но гораздо слабее и не по переднему краю. Хотя, когда начало светлеть небо, штрафникам тоже стало доставаться. А утром, раздался рев моторов уже с неба, к немцам двумя волнами потянулись штурмовики, в сопровождении истребителей. Впереди заново вплеснулось зарево. Иван думал, что после такого артналета немецкие позиции выжгли дотла, но вокруг закрутивших карусель штурмовиков вспухли плотные облачка разрывов. Несмотря на обстрел, штрафники повскакивали в окопах и принялись оживленно комментировать происходящее. – Дави тварей!!! – Блядь, подбили?.. – Заткни пасть, сука!!! – Нет, нет, это он реактивными снарядами саданул!!! – Да много ты знаешь… – Это вам, суки, за мою Наташку!!! – Еще, еще!!! – А-а-аа… Из карусели в небе вдруг вынырнул самолет и, оставляя за собой отчетливый дымный след, пошел со снижением в сторону наших траншей. За ним шел еще один, немного поменьше, угловатый и хищный силуэтом. С оконечностей его крыльев в сторону нашего самолета срывались дымные струйки. – Твою мать!!! Немец… Из двигателя штурмовика выплеснулось пламя, но почти в то же мгновение, немец резко отвернул и, тоже дымя, пошел в обратную сторону. – Так тебе и надо, сука! Тяни, тяни!!! – снова заревели штрафники. – Давай, давай, милок… Самолет становился все ближе и ближе, уже стало слышно надсадный, кашляющий вой его движка и видно болтающиеся лохмотья на крыльях. Казалось, штурмовик летит прямо в траншею. Штрафники начали разбегаться, но штурмовик промчался прямо над головами, грохнулся на пузо, проскочил сотню метров по земле, вздымая облака густой пыли с искрами и остановился, сильно накренившись на нос. Было хорошо видно, что ИЛ-2* весь изуродованный, крылья зияли огромными дырами, а от хвостового киля остались одни тряпки. От мотора густо шел дым, но сам самолет не горел.Ил-2 – советский штурмовик времён Второй мировой войны, созданный под руководством авиаконструктора Сергея Ильюшина. Самый массовый боевой самолёт в истории авиации, было выпущено более 36 тысяч штук. Выпускался в одноместном варианте на ранних этапах производства, затем в двухместном.
Иван не раздумывая выскочил из окопа и помчался к штурмовику. Перед глазами снова возникла жуткая картинка горевшей заживо летчицы, а в мозгах, в такт бухавшему как барабан сердцу, билась одна мысль. – Только бы не женщина, только бы не женщина… Добежал первым, вскочил на крыло, заглянул через разбитый вдребезги колпак и машинально отшатнулся. Летчик сидел, уткнувшись шлемофоном в приборную панель, а вся его спина превратилась в месиво из кусков куртки и мяса. Ваня даже мотнул головой, не понимая, как он смог мертвым дотянуть до своих, да еще посадить машину. – Ну, что там? Чего спишь, тащи его! – заорал Рощин, тоже опередивший остальных. И сразу замолчал, тоже смотря на мертвого летчика. Но только на мгновение. Потом отрядил двух штрафников достать мертвого пилота, а остальных погнал матюгами назад. После случившегося в окопах стихли разговоры, все угрюмо молчали. Бомбежка закончилась, советские самолеты ушли, уже не волнами, а в разнобой, Ивану показалось, что их стало гораздо меньше, но он сразу прогнал эту мысль. Артподготовка постепенно стихала. Зато стал приближаться рев двигателей из тыла. Очень скоро через позиции штрафной роты прошли пять танков, два КВ и три Т-34. Иван уже успел насмотреться на советскую технику и сразу определил модели машин, правда, тридцатьчетверки были обычными, но КВ со странными короткими пушками*. Следом за ними рвануло пять легких Т-60, тоже хорошо знакомых Ивану. Но эти держались несколько позади.
КВ-8 – советский тяжелый огнеметный танк периода Второй мировой войны, модификация тяжелого танка КВ-1. Вместо штатной пушки в башню ставили сорока пятимиллиметровую, спрятанную в фальшствол и огнемет. Т-60 – советский лёгкий танк периода Второй мировой войны. Оснащался в том числе нарезной автоматической пушкой калибра 20 мм.
Вокруг них сразу плеснулись разрывы, но танки уверенно перли вперед. Т-34 и Т-60 на ходу вели огонь из орудий, а «Климы Ворошиловы», почему-то не стреляли. Когда танки дошли до старой линии обороны, уши рванул громкий приказ. – В атаку!!! Ваня сжал зубы, выскочил из траншеи и побежал вперед, интуитивно стараясь прикрываться корпусом одного из КВ впереди. Казалось бы, напрочь уничтоженные немецкие позиции, вдруг расцвели быстрыми, злыми огоньками. Один из легких танков рыскнул в сторону, развернулся боком, а потом резко вспыхнул. Следом задымил второй, но вместо того чтобы остановится, только прибавил скорости. Штрафники вокруг начали падать. Иван не слышал немецких пулеметов, но хорошо слышал крики умирающих людей и стук пуль о человеческие тела. Затем среди атакующих порядков начали вспухать чадные, вонючие вспышки разрывов минометных мин. Иван поднажал и рухнул в воронку возле разломанных кольев с остатками колючей проволоки. Страха по-прежнему не было, но заставить себя бежать дальше он просто не смог. Отказавшееся повиноваться тело сделало все за него. Стуча зубами от дикого напряжения, Ваня заставил себя выглянуть, чтобы найти Петруху, Демьяненко и Аллахвердиева, не нашел их, но зато увидел, как одна из тридцатьчетверок, уже близко подошедших к немецкой линии обороны, взорвалась в огромной вспышке пламени, а ее башня взлетела высоко в воздух, неспешно и красиво крутя пушкой вокруг своей оси. И в этот момент, из стволов, оставшихся целыми «Ворошиловых» и Т-34, почти одновременно сорвались длинные, брызжущие огненными каплями, струи огня. Все впереди сразу превратилось в ад…
Глава 11
– В атаку, вперед! Вперед, мать вашу! – хрипло заревел ротный. Он носился среди воронок, свирепо матерился и пинал штрафников. – Марш, марш… – подхватили взводные. Как командир роты оказался в атакующих порядках, Иван не понял, но задумываться не стал. Слегка пригнулся, напружинил ноги, чтобы выскочить, но заставить себя не смог. Ноги в очередной раз отказались повиноваться. Иван чуть не взвыл от стыда, зло ляпнул себя по щеке ладонью, и гаркнул самому себе: – Марш… И все-таки смог сломать сопротивление тела. Выскочил и понесся вперед. Что творится по сторонам не видел, глаза намертво уцепились за неровную черточку немецких траншей, покрытых огромными выжженными, черными, еще тлеющими проплешинами. Противно взвизгнуло над головой, раз, другой, с перепугу Иван шарахнулся влево, потом вправо, не снижая хода, дал длинную очередь от живота и побежал дальше. Танки так и не добравшись до немецких окопов, сделали еще разрозненный залп зажигательной смесью и начали почему-то маневрировать, изредка стреляя из пушек и пулеметов. Одна тридцатьчетверка стояла, сильно накренившись на нос, бешено вращая гусеницами и выбрасывая снопы дыма из выхлопных труб, но с места сдвинуться не могла. Спрятавшись за ее кормой, Иван осторожно выглянул и увидел, что впереди противотанковый ров с крутыми стенками. Танки маневрировали на его краю, но перейти пока не могли. Немецкие пулеметы работали, но их огонь сильно ослабел. Правда минометный и артиллерийский обстрел не стихал, а только усиливался. Штрафники начали ссыпаться в ров, Иван тоже на заднице съехал вниз. В небе снова к немцам пролетели штурмовики и истребители. – Молодцы, молодцы, немного осталось… – почему-то речитативом орал, весь черный от копоти политрук, носясь как заведенный по рву. – Последний рывок… Сильно поредевшие штрафники явно его оптимизма не разделяли, наступательный порыв иссяк. Даже рык взводных и ротного не помогал. Но тут, страшно перепугав Ивана, над головой со страшным визгом пронесся огненный смерч – танки снова сделали залп. А потом раздался нарастающий рев и над противотанковым рвом по воздуху пролетел Т-60. С грохотом брякнулся об противоположный край, бешено забуксовал гусеницами, чуть не съехал обратно, но все-таки выскочил. Следом за первым Т-60, рванули еще два, один уткнулся мордой и пушчонкой в склон и завалился вниз, едва не передавив брызнувших в стороны штрафников, а второму тоже удалось перескочить. Ваня присел с перепугу, но потом, рыхля землю сапогами вскарабкался по стенке, выглянул и увидел, что танки уже носятся по дымящимся немецким окопам. – В атаку!!! В атаку… – снова заблажили командиры. Штрафники с матами полезли из рва. Грянул остервенелый рев: – Урра-а-а!!! Как Иван проскочил оставшееся расстояние он не понял, а пришел в себя уже когда зачем-то перепрыгивал траншею. При этом с ужасом понимая, что внутри нее сидит немец и с перекосившейся мордой, целится в него из винтовки, ведя ее за Ваней, распластавшимся в прыжке, словно за уткой на охоте. Ничего предпринять Иван не успел, тело снова сделало все за него. Приземлившись, Ваня оттолкнулся ногой в противоположную сторону и боком рухнул на немца, в полете двинув его локтем. Сбил его с ног, несколько раз саданул прикладом, вскочил и, по наитию наставил ППД на изгиб траншеи. Пистолет-пулемет рыкнул короткой очередью, выскочивший из-за угла немецкий солдат всплеснул руками и звеня амуницией рухнул. Со всех сторон доносился яростный рев рукопашной схватки. Неожиданно в него вплелся приближающийся тоненький, жалобный визг. А через мгновение, из-за того же угла вылетел еще один немец, совсем молоденький, жалобно кривящий рот в пронзительном вопле. Увидев Ваню, солдатик резко остановился и закрыл лицо руками. Палец даванул на спусковой крючок, но ППД неожиданно отозвался только сухим щелчком бойка. Передернуть затвор Иван не успел, потому что следом за немцем выскочил Мамед, почему-то без винтовки, но с подаренным Ваней кинжалом в руке. – А-а-аргх!!! Иды сюда, шайтан… – свирепо рыча, Аллахвердиев сбил немца плечом на землю, задрал ему башку и одним движением перерезал горло. Спихнул в сторону слабо подергивающие руками тело, вскочил, ринулся уже на Ивана, но вовремя остановился и радостно ощерился. – Ванька, брат!!! Рэзать!!! А-аргх, рэзать всэх! И было побежал дальше, но Ваня поймал его за ремень портупеи. – Куда, дурак? Жди, вместе пойдем. И винтовку найди… Мамед сник, быстро закивал и поднял с земли немецкий карабин. Ваня рывком затвора выбросил патрон, вскинул ППД и пошел мелкими шажками вперед по траншее. Почти сразу начался выжженный огнеметами участок, здесь даже земля спеклась в блестящую корку. Несколько обугленных немцев застыли в жутковатых позах, черная короста на их телах полопалась, из трещин сочилась розоватая сукровица, а воздухе стоял сладковатый смрад жаренного мяса и какой-то химии. Скрипя сапогами по саже Ваня проскочил обугленный участок без особых впечатлений, за время своих попыток выжить он насмотрелся такого, что сердце напрочь очерствело. – Бу-бу-бубу… – сквозь затихающие звуки рукопашки и баханье мин вдруг донеслось странный бубнеж. – Аррр, резать! – Мамед снова дернулся вперед, но Ваня придержал его, сделал несколько шагов вперед и быстро выглянул из-за угла. Машинально вскинул автомат, но сразу ослабил палец на спусковом крючке. – Бубу-бу… – стоявший возле станкового пулемета немецкий солдат радостно гыгыкнул и снова припал к прикладу, поводя стволом и изображая стрельбу губами, словно ребенок из игрушечного оружия. Дно траншеи по щиколотку заваливали стрелянные гильзы, но в самом пулемете уже патронных лент не было. – Бу-бу-бу… – Бля… – Ваня снова не нашел подходящих слов. – Рэзать? – озадачился Мамед. Ответить Ваня не успел, за пулеметчиком вдруг появился немецкий обер-лейтенант в лихо сбитой на затылок фуражке и дал от пояса длинную очередь. Ваня успел юркнуть за угол, не глядя выставил ППД и даванул спусковой крючок. Но на втором патроне пистолет-пулемет снова заклинило. – Сука… – Иван отбросил его в сторону, выхватил гранату, выдрал чеку и швырнул ее за угол. Глухо бабахнуло, взвизгнули осколки, над траншеей поднялся клубок сизого дыма. Ваня мельком выглянул и увидел на дне изорванные тела пулеметчика и офицера. Шагнул к ним и сразу наткнулся на Мыколу и Петруху, выскочивших ему навстречу с противоположной стороны. Радость от встречи выразилась с обеих сторон в универсальном: – Бля!!! Обниматься не стали, просто ткнулись касками. – Там вже всэ… – ткнул пальцем за спину комод и сразу полез потрошить немецкие ранцы. – Стережить мэне… Мамед и Петруха разошлись по сторонам, Ваня просто присел, оперевшись спиной и попытался разобраться, почему ППД начал давать осечки. Звуки боя в траншее полностью стихли, зато начался свирепый минометный обстрел. – Ждем, вперед не лезем! – по траншее пробежался взводный. – Все, мы свое дело сделали. Приготовится отражать немецкую контратаку! Увидев свое «антиснайперское» отделение в полном составе Рощин неожиданно по-доброму улыбнулся, кивнул им и побежал дальше. Правда погрозил кулаком комоду. Оба прорвавшихся легких танка немцы все-таки сожгли, но через ров перебрались сразу две тридцатьчетверки и один «Ворошилов», правда дальше они не пошли, а неспешно маневрировали за немецкими позициями, изредка постреливая из пушек. Ваня переустановил пулемет в обратную сторону и заправил в него ленту. Немцы действительно полезли в контратаку, но танки справились без штрафников, хватило пару выстрелов огнесмесью. А потом из тыла донесся мощный приближающийся рев: – Ура-а-а-а! Комод ткнул пальцем в приближающиеся густые цепи и зло заметил: – Второй эшелон пошел… Ваня тоже глянул, но не ответил, потому что наконец разобрался в причинах осечек. Приемник магазина покорежило, а сам диск намертво застрял в автомате. Вспомнить, когда в ППД попал осколок Иван не смог, огорченно ругнулся про себя, отложил автомат в сторону и подтянул к себе новенький МП обер-лейтенанта. А потом принялся стаскивать с него портупею с магазинами. Грохот стоял жуткий, стреляла и наша и немецкая артиллерия, но никто не обращал на него внимания. – Есть!.. – комод скрутил крышку с фляги и сладострастно втянул в себя воздух из горлышка. – Уффф, конина!!! Ну шо… Правда выпить не успели, потому что вторая волна перехлестнулась через захваченными штрафниками траншеи и при поддержке танков пошла дальше. Ваня заметил, с какой завистью и одновременно с сочувствием смотрят на штрафников бегущие солдаты, но почти сразу забыл о них. Сил не осталось даже на эмоции. А еще он втайне опасался, что вот-вот снова погонят в бой штрафную роту. Но не погнали. А потом, после подсчета потерь, стало ясно что роты как таковой уже нет. От нее осталось всего чуть больше сорока процентов личного состава. А еще, через час, над бруствером вдруг вылезла башка красноармейца Хливкого. – О, вы здесь? – преувеличенно радостно зачастил он. – А меня вот… контузило, едва дополз… Ваня сразу понял, что никакой контузии не было, а Хливкий просто где-то отлежался до конца атаки. Мозги рванула свирепая злость, но ничего сделать он не успел, потому что рядом снова появился Рощин. И тоже понял, что случилось. Чумазое лицо Хливкого сильно побелело, синие губы скривились в хныканье: – Товарищ ста… старший лейтенант, м-меня контузило… – жалобно заблеял он. – П-правда… Рощин молча вырвал у него из рук винтовку, ухватил за воротник и потащил за собой по траншее. Хливкий слабо сучил ногами, хныкал, но не вырывался. – Пиздец ему, – спокойно прокомментировал комод. – К стенке поставят. И поделом. Склизкий был гадина. Ну что? – он снова тряхнул фляжкой. – Самое время причаститься? – Совсем плохой селовек, такой сить не долсен, – глубокомысленно подтвердил Петруха и выразительно посмотрел на флягу, нетерпеливо почмокивая губами. – Сево сдесь? Давай… Ваня выпить тоже не отказался, но Хливкого постарался выбросить из головы. Каким-то странным образом он понимал его, но это понимание было очень противно, словно он прикасался к свежему дерьму. Бой сместился вперед, в траншею притащили бачки с обедом и, даже термос с «наркомовскими». А потом появились санинструкторы и врачи, в том числе – военфельдшеры Курицына и Хусаинова. А уже ими командовала… Военврач второго ранга Елистратова. У Вани чуть челюсть не отпала при виде нее. Варвара Сергеевна ничуть не изменилась. Все такая же стройная и подтянутая, такая же неописуемо красивая. Разве что несколько похудевшая и более строгая, чем Иван запомнил ее. – Живо, живо! – холодно распоряжалась она. – Провести первичный осмотр, перевязать раненых. Бурдюков, чего застыл? Отправляйтесь за ранеными. Найденов, найдите здесь целые блиндажи и организуйте доставку медикаментов и перевязочного материала. Инструменты готовьте. Пока организуем временной полевой госпиталь здесь. Хусаинова, Курицына, займитесь легкими ранеными. Елена Петровна, Николай Павлович, развертывайте операционную. Симоненко, Синицына, живее, живее. Найдите мне командиров подразделения, пусть красноармейцы помогают… Ваня скрипнул зубами от ревности, потому что к ней тут же прибежал весь оставшийся в живых, командный состав штрафной роты. То есть, ротный, особист, Рощин, еще один взводный и политрук. – Все живые? О! Старый знакомый… – рядом появилась Курицына с туго забитой санитарной сумкой, наградив Аллахвердиева веселой улыбкой. Тот наоборот, опасливо отодвинулся от нее. Военфельдшер хмыкнула и строгим голоском потребовала: – Идите со мной, красноармеец. Поможете мне нести сумку. На носатой физиономии Мамеда появилось искреннее страдание. Едва они скрылись, комод, Петруха и Ваня весело заржали. – Я все слышу! – пискнула Курицына, но штрафников это не остановило. А затем объявился Сидоров и радостно объявил, что он живой. – Ну так, вздрочнул, значит, – важно покивал комод. – Я плохих советов не даю. Сидоров вдруг смутился и убежал, а Иван, Микола и Петруха снова залились смехом. Смеялись вокруг все, просто смеялись от того, что остались в живых. И командиры никого не останавливали. Но до поры до времени, а потом погнали всех собирать трупы и оружие с поля боя. И это оказалось страшней всего. Страшней даже чем идти в атаку на пулеметы. Всего пару часов назад, эти люди были живые, Ваня их видел, общался, а сейчас они превратились в холодные, изувеченные трупы, а то и вовсе в куски мяса. Маленький белобрысый солдатик, скрутившийся в калачик, зажимая развороченный живот – Ванька Палий, москвич из соседнего отделения… Вытянувшийся и раскинувший руки словно на пляже, весь залитый уже свернувшейся кровью Семен Семеныч Дрыга, бухгалтер из Выборга, постоянно хвастающийся всем своими внучатами-близняшками и умницей невесткой… Крепко обнимающий обеими руками свою оторванную ногу Макар Полозов, студент из Ставрополья, математик и спортсмен-штангист, тоже окруженец и тоже из второй ударной армии… Рука, просто оторванная рука с татуировкой, изображавшей восходящее солнце над морем. Но Ваня знал, что такая татуировка в роте была только у Гришки Слюсаренко, бывшего морячка торгового флота, заядлого футболиста, постоянно пытавшегося организовать футбольный матч в роте и сильно обижавшегося, когда все его посылали нахрен… Зубы сами по себе скрипели, а сердце превратилось в ледышку. Ивана даже стал бить холодный озноб. А потом он услышал слабый стон. – Чуешь? – комод выпрямился и недоверчиво покрутил головой. – Та не, тут уже санитары частым гребнем прошлись… – А-а-аа… – снова едва слышно кто-то застонал. Ваня уловил направление, подбежал к большой воронке и недоуменно уставился на ее дно. Никого внутри не было. – Что за хрень? – он пристукнул себя ладонью по уху. – Контузило, что ли… А потом увидел, как земля на ее дне слабо шевелится. – Твою же мать! Через пару минут Иван вместе с Демьяненко выкопали командира отделения противотанковых ружей, с которым Ваня схлестнулся в спецлагере. Едва живого, но даже без царапины. И тут же сами потащили его в лазарет. Спасать, конечно, а еще, чтобы не собирать трупы вместе с остальными. А на обратном пути, Ваня снова увидел военврача второго ранга Елистратову Варвару Сергеевну. Врачиха сидела возле входа в блиндаж, гдепроводили операции и безуспешно пыталась подкурить, ломая спички одну за одной. Ваня молча подошел и протянул ей на открытой ладони трофейную немецкую бензиновую зажигалку. Варвара Сергеевна, взяла ее, посмотрела на Ваню и едва заметно улыбнулась. – Спасибо… – и виновато пожала плечами. – Руки дрожат, не могу уже оперировать… – а потом вгляделась в Ваню и удивленно протянула: – А мы с вами раньше не встречались, красноармеец? Странно, вроде нет, но что-то такое неуловимо знакомое в вас есть… Ваня пожал плечами. Признаваться в том, что одиннадцать своих жизней назад, он показывал Варваре Сергеевне свой стоячий член, Иван не собирался. Врачиха подкурила, хотела отдать зажигалку, но Ваня не взял и ушел. Эта встреча загадочным образом растопила лед в сердце. Иван улыбнулся и вслух пообещал себе: – А я ее, все-таки трахну! – Кого это ты трахнешь? – позади раздался голос ротного. – Кого-нибудь, товарищ майор! – нашелся Иван. – Аа… – майор недоверчиво покрутил головой, словно разыскивая кого боец собрался поиметь, а потом неожиданно спокойно, по-доброму улыбнулся Ивану. – А ты… ты молодец, красноармеец Куприн. Ваня в первый раз с момента попадания в роту слышал спокойный голос ротного, без рычания и матюгов и оттого слегка растерялся. – Молодец, – повторил майор. – Я видел, ты первый ворвался в траншею. За такое медаль положена. Но… – он виновато пожал плечами. – Но тебе не дадут. Но я все равно напишу представление. Может хотя бы срок скостят, если твои вовремя подсуетятся. Ваня не понял, кто это для него «свои», но, естественно, переспрашивать не стал. – Это на тебя уже второе будет, – сам себе рассказывал майор. – Лихой ты парень. Но особо не рассчитывай. Наступление идет быстро, непонятно, когда представление до штаба доберется, а пока его рассмотрят… э-эх… – он махнул рукой. – Ну да ладно. Иди, служи… Ваня откозырял и убрался, ломая голову над тем, кто «свои» должны подсуетиться. Но так и не решил загадку. Ночка выдалась неспокойной, и это, мягко говоря. Артиллерия не умолкала ни на минуту, потом немцы контратакой вышибли наших с позиций впереди, они откатились почти к расположению штрафной роты, опять пошли в атаку и уже вшибли немцев, а еще сверху постоянно надоедливо зудели самолеты. Словом, заснуть удавалось всего пару раз на пару минут. А утром штрафную роту снова погнали вперед, но перед выходом расстреляли красноармейца Хливкого…Глава 12
«…в особо исключительных случаях, когда обстановка требует принятия решительных мер для немедленного восстановления порядка на фронте, начальнику особого отдела представляется право расстрела дезертиров на месте. О каждом таком случае начальник особого отдела доносит в особый отдел армии и фронта…» Инструкция для особых отделов НКВД СЗФ по борьбе с дезертирами, трусами и паникёрами. Параграф § 4. Пункт «д».Остатки роты построили, не особо озаботившись ранжиром и прочими уставными заморочками, потом двое красноармейцев притащили Хливкого. Притащили, потому что он сам идти не мог или не хотел, безвольно висел в руках и тихонечко, монотонно, на одной тональности выл. А когда отпустили, упал на колени, опустил голову и обхватил ее руками. Рядом с ним стал особист и быстро, безразличным голосом, зачитал с мятой бумажки приговор. Ваня его не слушал, в память врезались только отдельные слова: «малодушие», «трусость», «дезертирство», «военное время», «без суда и следствия», «высшая мера социальной защиты», «расстрел» и «привести в исполнение немедленно». После чего Огурцов неспешно достал из кобуры свой «Токарев» и выстрелил Хливкому в затылок. Тот ткнулся лицом в землю, два раза резко дернул ногами и затих. Сразу после этого штрафникам отдали команду готовиться к маршу. Ваня прекрасно понимал, для чего Хливкого расстреляли без суда и следствия перед строем; для назидания, для того, чтобы показать личному составу, что никто с ними церемонится не будет. Дабы даже в мысли не закрадывалось, что, если смалодушничаешь, то останешься в живых. Правда, при этом, в самом Иване мнения разделились. Нынешний Ваня, с пониманием отнесся к казни, даже с одобрением: какие проблемы, первый раз ведь простили, дали возможность искупить: не искупил, снова смалодушничал – получай. А почему без суда и следствия? Так где искать трибунал в наступлении, а с преступником что-то надо делать, тюремных камер в поле не сыщишь. Тем более в том, что виноват сомнений нет. А вот прежний, уже почти забытый, насквозь либеральный и толерантный, отчаянно возмущался произволом кровавой гебни и приспешников тоталитарного режима. Впрочем, бунт внутри очень быстро был подавлен. «Тут не до внутреннего дуализма, когда тебе опять очень скоро придется бежать на пулеметы… – с мрачной усмешкой думал Ваня. – А если не побежишь, пристрелят свои. Так что выбор очевиден – лучше сдохнуть в бою. Опять же, там шансов остаться в живых побольше, потому что пуля в затылок, вообще никаких шансов не оставляет…» Как бы странно это не звучало, остальной личный состав штрафной роты, почти поголовно и совершенно искренне одобрил казнь Хливкого. Но несколько с ханжеской, собственнической стороны. Звучало это так: мы там на пули лезли, никто кроме него не хуевничал, а эта тварь отсиживалась – так что поделом. Собирался Иван на передовую основательно: полностью набил сидор трофейной провизией, запасными магазинами к МП и патронами россыпью. Помимо своих гранат, прихватил три немецких «колотушки». Одну сунул за пояс, а две в вещмешок – они так и торчали деревянными ручками наружу, через стянутую завязками горловину, потому что не помещались. Перед выступлением роту пополнили, автоматчики из комендантского взвода привели примерно полсотни новых штрафников, видимо чем-то провинившихся при наступлении. Ваня слегка удивился скоростью работы трибуналов, но потом вспомнил, что в штрафники можно попасть просто приказом командира дивизии и очень быстро выбросил все из головы. Штрафников без лишних вопросов вооружили, распределили по взводам и поставили в строй. В отделении Ивана осталось в живых всего пять человек; собственно, командир отделения Демьяненко, Петруха, Мамед, Сидоров и сам Иван. Теперь к ним добавился молчаливый и угрюмый парень из Пскова – Федор Коновалов. Полностью укомплектовать роту людей не хватило. На вопрос: за что и сколько дали? Федор коротко и исчерпывающе ответил: – Месяц. Испугался, побежал назад. Не повторится. Больше вопросов ему по этому поводу никто не задавал. С кем не случается. Опять же, Коновалов выглядел справным, толковым солдатом. Идти к передовой пришлось недолго: за сутки наступления немцев оттеснили всего километров на пять максимум. Почему так недалеко, тоже не осталось секретом. По пути Ваня насчитал шесть линий немецкой обороны, испещрённых глубокими ходами сообщения, сплошными рядами колючей проволоки и утыканных как грибы дотами, дзотами и прочей фортификационной хренью. Везде чернели изуродованные останки советской техники. А учитывая, что подбитые танки еще пригодные для восстановления уже утащили на ремонт, от понимания, какой ценой дался этот отвоеванный кусочек выжженный и изуродованный кусочек земли, скулы сводило судорогой. Небо плотно заволокли свинцовые тучи, моросил противный мелкий дождь, мало того, немцы садили из артиллерии по захваченному советскими войсками участку со всей своей нацистской ненавистью. Роте только по пути пришлось три раза рассредоточиваться и пережидать артобстрелы. К счастью, авианалетов не было, но и наших самолетов в небе почему-то не просматривалось. Все это не добавляло оптимизма, а когда добрались до места, стало понятно, что предстоящая задача даже близко не стоит с предыдущей по сложности. Впереди темнела река, так и названная Черной, не особо широкая и не глубокая, но с топким берегом с советской стороны, в котором на участке штрафной роты уже завязли несколько танков и валялось много трупов. И с крутым берегом с противоположной стороны. Мало того, к самой реке еще предстояло добраться по почти открытой, насквозь простреливаемой местности. Рота рассредоточилась в жидкой, изломанной взрывами рощице, в двух сотнях метров от реки. Как ставили задачу штрафникам, Ваня слышал, потому что случайно оказался неподалеку, правда обрывками. – … ранним утром захватить плацдарм на том берегу… – … берег эскарпирован, танки не пройдут… – … держать, пока саперы не устроят проходы… – … нейтрализовать немецкие дзоты и доты… – … артподготовка не решает задач… Ротный нарочито активно возражал, мол: рота неполного состава, без тяжелого вооружения, но было видно, что это только для проформы и для очистки совести. – Бля… – реакция на услышанное у Ивана выразилась уже вполне привычным образом. В своей прошлой жизни, он не был особым матершинником, но сейчас по вполне понятным причинам стал даже думать матом, не то, чтобы на нем разговаривать. Каким-то странным образом, матюги помогали пережить творившийся вокруг ужас. Начался очередной артобстрел и пришлось ретироваться в ближайшую воронку. Впрочем, туда же почти сразу свалился почти весь командный состав, вместе с незнакомыми подполковником и танкистом-майором в замасленном и прожженном местами комбинезоне. Присутствию Ивана никто не удивился, гнать его тоже не стали. Вот только Рощин, с явным интересом на него пристально глянул. У Вани сразу заныло сердце от тревожного предчувствия. И это предчувствие очень скоро оправдалось. «Антиснайперскую группу» почти сразу после налета в полном составе дернули на ковер к начальству. Помимо командования роты присутствовал грязный как черт старший-лейтенант сапер: длинный, нескладный, со злым, усталым лицом. – Слушай боевую задачу, – командир роты заиграл желваками, но сразу сбился с уставного тона. – Так, парни. На том берегу, стоят два дота, артиллерия и авиация нихрена с ними сделать не может. Вам придется скрытно переправится ночью через реку и нейтрализовать хотя бы один из них. Посылаю только вас, потому что малой группой легче просочиться. Дальше подадите сигнал для саперов, которые подорвут берег, чтобы прошли танки. Перед дотами минные поля, но с вами пойдут еще саперы. Старлей-сапер кивнул и зачем-то молча показал два пальца. – Сделаете, обещаю… – майор заглянул Ивану в глаза, запнулся и тихо сказал: – Ничего обещать не буду, просто сделаю все что в моих силах. Но хочу, чтобы вы понимали: если у вас не получится – мы здесь все ляжем. Все до одного, понимаете? Все что надо для дела организуем. А теперь обговорим детали. Слева и справа ночью устроят шум, чтобы немцы подумали, что началась атака и отвлеклись. Наша артиллерия, мать ее так, тоже начнет работать… После инструктажа, Рощин пообещал пол-литра спирта и еще раз предупредил, чтобы не облажались. Ваня в ответ кивнул и привычно про себя послал его нахрен. Но сразу свалить не получилось, пришлось еще выслушивать Уланова, удумавшего дополнительно мотивировать штрафников. Но его Иван посылать не стал, потому что с момента атаки сильно зауважал политрука. А еще потому, что сарафанное радио уже донесло, единственный кто возражал приговору без суда и следствия Хливкому – был Уланов. Об этом проболтался ординарец ротного. Несмотря на явно самоубийственное задание личный состав «антиснайперского отделения», по крайней мере внешне, унынием страдать не стал. Мамед увлеченно возился с выданным ему огнеметом, Мыкола сноровисто организовывал легкий перекус из трофейной провизии, а Петруха вообще куда-то свалил с санкции начальства. Видимо разведывать мало-мальски безопасный маршрут. Иван разобрал трофейный МП и тщательно его чистил. Чуть позже прибыли обещанные саперы – два крепких как боровики и кривоногих красноармейца с плоскими круглыми лицами, похожих друг на друга, как две капли воды. – Семен, можно Семка, – спокойно представился первый, скидывая с плеча туго набитый сидор. – Никифор, можно Тишка, – сообщил второй, точно тем же движением скинув вещмешок и стеснительно улыбнувшись добавил: – Никифоровы мы, братья единоутробные, значитца. Рязанские. Микола без лишних слов сразу же наделил их пайкой и заботливо предупредил: – Тут на один зуб, но больше и не надо. Как говорят пшеки, мать их через дышло: что занадто то не здраво. Но потом! Потом нажремся от пуза. Братья дружно кивнули и принялись молча работать челюстями. Ивану показалось, что тоже синхронно. А потом они распаковали багаж, вручили штрафникам вдобавок ко всему, четыре тяжелые как гири РПГ-40* и принялись учить их правильно вязать связки из гранат, попутно наставляя заделавшегося огнеметчиком Мамеда.
РПГ-40 (ручная противотанковая граната образца 1940 года) – советская фугасная противотанковая граната. РПГ-40 предназначалась для борьбы с бронированной техникой противника, бронемашинами и лёгкими танками, имеющими броню до 20–25 мм.
Словом, пополнение влилось в группу без проблем. К вечеру вернулся Петруха, и скупо сообщил, что все обязательно умрут, но он знает, как дойти, затем забрал товарищей, чтобы показать место. Демонстрация затянулась, все с ног до головы перемазались в грязи и сильно устали. А потом Ваня потащился наносить обстановку на карту, которую изъял у мертвого немецкого обера, по совету начальника дивизионной разведки. И добился в какой-то степени своего, при этом получив массу «приятных» впечатлений. Самое невинное, что ему пообещали – это набить морду, чтобы не доставал. А карту отбирали и возвращали три раза. И все это на фоне не прекращающихся артиллерийских обстрелов. И даже одного авианалёта. Правда не особо удачного, первого пикировщика почти сразу сбили, а остальных отогнали советские истребители, наконец, появившиеся в небе. Впрочем, почти сразу и исчезнувшие. Поспать перед выходом все-таки удалось, правда очень ненадолго, Ваня, конечно, не выспался, но в основном, только благодаря снившемуся сну. Одного, а точнее, одну участницу которого, прекрасно запомнил: голую военврача второго ранга Елистратову Варвару Сергеевну, в расписном кокошнике, увлеченно скачущую на нем сверху. Как позже выяснилось, Петруха не спал, он все это время молился духам. Ваня слегка прибодрился, так как успел убедится, что помощь духов и прочей оккультной нечисти никогда лишней не бывает. А дальше… дальше они пошли переправляться через реку. Якут нашел место в двухстах метрах выше по течению, где река делала легкий изгиб и где из воды торчало несколько островков, вокруг которых течение нанесло разного мусора и хлама. Инструктаж от Петрухи был очень кратким и доходчивым. – Я иду… – он ткнул себя в грудь, а потом показал грязным пальцем на товарищей, – ваша идет. Я стою – ваша стоит. Я сел – ваша сесть. Если нет – все умрем. «Я утонул – ваша утонул… – про себя дополнил Иван. – Я обосрался от лютой ненависти – срите и вы…» Но, естественно, ничего не озвучил. Петруху он любил как брата. Затем якут лично проследил, чтобы личный состав экипировался в импровизированные накидки из разного мусора, которые Петруха непонятно, когда успел соорудить. И ровно в полночь группа вышла на задание. Немцы изредка постреливали, вывешивали осветительные ракеты, но расстояние до берега проскочили быстро и без приключений. Все самое интересное началось после густой, но почти сожженной полосы прибрежного камыша. «Удобное место», оказалось одновременно довольно глубоким. Причем глубина начиналась почти сразу. Первым шел, а точнее, почти плыл, Петруха, следом за ним комод, потом братья Никифоровы и Мамед, – а замыкал походный строй Иван. Расположились так, чтобы самые высокие страховали низкорослых товарищей. Высоко в небе вспыхнул ослепительный шар. Все вокруг мгновенно приобрело бледные оттенки и сюрреалистические очертания. Ваня тут же замер, вода доходила ему до подбородка и захлестывала в уши, но он боялся даже пошевелиться. Тишину вдруг разорвал визг реактивных снарядов, впереди вспыхнуло зарево. Иван интуитивно понял, что Петруха начал движение и, преодолевая течение всем телом, сделал первый шаг. – Ахр-р, бляд… – Мамед впереди, вдруг приглушенно захрипев и всплеснув руками, погрузился с головой. Ваня поймал его за лямку вещмешка и притянул к себе. – Спасыб, спасыб… – одними губами зашептал Аллахвердиев и намертво вцепился в Ивана. Идти сразу стало гораздо труднее. Братья Никифоровы держались, поддерживая друг друга. Неожиданно темнота впереди расцвела пульсирующими вспышками. К реке метнулись зеленые росчерки, заканчиваясь красивыми фонтанчиками на воде. Ваня замер, закрыл глаза и приготовился умереть, но секунды шли, а он все еще оставался живым. Немецкий пулемет так же неожиданно заткнулся. Иван пошел дальше, пытаясь поймать взглядом близнецов впереди, не поймал и почти сразу ощутил, что в него помимо Мамеда еще кто-то вцепился. Глянул и чуть не прикусил себе язык от ужаса. Синее опухшее лицо, выпученные белесые глаза, распяливший челюсти громадный сизый язык… Ударивший прямо в лицо смрад мертвечины… Только диким усилием воли, сквозь наступающее сумасшествие, удалось сообразить, что на него течением снесло труп, зацепившийся за Ивана скрюченной, застывшей от трупного оцепенения рукой. – Ух-ррр… – Мамеда, тоже разглядевшего морду мертвеца, сразу вывернуло. Ваня отпихнул труп рукой и стиснув зубы пошел дальше. Немцы поливали реку пулеметным огнем еще два раза, но, к счастью, очереди проходили немного в стороне. Иван полностью выбился из сил и уже отчаялся, как река начала мелеть и очень скоро пришлось ползти в воде. Но тут, продолжающийся артобстрел с нашей стороны, принес серию взрывов прямо по воде и почти выбравшуюся на берег группу накрыло сплошным валом воды, ила и мусора. Иван оглох и совершенно потерял способность адекватно воспринимать действительность. «Надо сходить в „Белый кролик“, – вяло думал он. – Хочу стейк из мраморной говядины и клубничный смузи. А еще, пожалуй, мороженное из трюфелей…» – Выставай братуха… – в уши забился горячий шепот, а чьи-то руки торопливо зашарили по лицу Ивана. Ваня нехотя вынырнул из грез и понял, что его приводит в себя Мамед. К счастью, группа не пострадала и уже через несколько минут заскользила под берегом. Этот участок преодолели почти не скрываясь, быстрым шагом, потому что от немцев скрывал склон. Единственного чего приходилось опасаться, так это мин и дружественного артогня. Но якутские духи или кто-то там еще выручили. Когда добрались до места, место в авангарде группы заняли братья Никифоровы. Весь участок местности до дотов, в буквальном смысле, был перепахан снарядами и бомбами, но ползти от этого легче не стало. Мины все-таки остались и оттого близнецы впереди выбирали замысловатый маршрут движения. Силы закончились, грязь на теле и мокрые сапоги повисли мертвым грузом, каждое движение приходилось делать, стиснув зубы. К тому же, видимо почуявшие неладное немцы, начали пускать осветительные ракеты чаще и почти без остановки поливали все впереди себя пулеметным огнем. Заметив, что небо начинает светлеть, Ваня отчаялся, но потом впереди услышал немецкую речь. – Рядовой Штраус, сраный ты говнюк! – рычал недовольный начальствующий бас. – Не спать! Русские рядом! – Никак нет, господин фельдфебель… – уныло отвечал ему ломающийся тенорок. – Я не сплю!.. – Да не спим мы! – недовольно вступил в разговор еще один голос. – Ты слепой, Вилли? Ага, заснешь здесь. От этих ублюдочных русских чего хочешь можно ожидать… – Мы не в пивнушке! – рыкнул бас. – Так что изволь обращаться по форме, сраный ты говнюк! Ваня понял, что они, наконец, добрались…
Глава 13
Впереди чернел небольшой холм, кое где земля на нем осыпалась, открыв неровные, бетонные стены дота. До него оставалось всего метров двадцать, уже хорошо было видно узкую щель амбразуры. Второй дот не просматривался, но Иван знал, что он расположен в пятидесяти метрах правее. Впереди, простиралась совершенно открытая местность. Стремительно светлело, Ваня понимал, что очень скоро их обнаружат, но даже приблизительно не представлял, что делать дальше. В ходах сообщения между дотами уже просыпались немцы, стучала амуниция, доносились злые ругательства, разговоры и смех. Легкий ветерок принес омерзительный смрад мочи, табачный дым и запах какой-то еды. Ваня осторожно покрутил головой. Левее, лежал комод, Мамед пристроился совсем рядом, близнецы впереди и правее. Петруху как всегда, найти не удалось. «Блядь!!! – чуть не взвыл Ваня. – Еще полчаса и нас увидят. Лежим как на ладошке. Что делать, сука? Рывком? Не добежим, скосят. Гранаты? В амбразуру не попадешь, а немцев в ходах сообщения между дотами как свиней нерезаных – всех не положишь. Так, думай, Куприн, думай! Мне похер, один черт возрожусь, а пацаны нет. Значит? Значит, придется ломиться первому. Если повезет, добегу, а там посмотрим…» – Дьявол… – из амбразуры донесся злой и нервный голос. – Адди, у меня такое чувство, что проклятые русские подобрались вплотную… – Это нервы, Руди, – снисходительно ответили ему. – Какие русские? Да, они дикие варвары, люди второго сорта, но в уме им не откажешь. Они не полезут, пока опять не начнет работать их артиллерия. Но я тебя понимаю, самому не по себе. Дай пару очередей, причеши все впереди, станет легче. А я поддержу. Только давай недолго, чтобы стволы пока не менять. – Не полезут? Да они все сумасшедшие фанатики! Хотя, ты, наверное, прав. Давай. Как всегда, моя левая сторона, твоя правая… У Ивана все внутри заледенело, захотелось зарыться в землю по самые уши, но ничего предпринять он не успел. Из амбразуры стегнули парные снопы пламени. Земля вокруг, в буквальном смысле, вскипела, пули свирепо завыли над самой головой. Ване очень захотелось умереть, потому что выносить весь этот дикий ужас уже не было сил. Слева сквозь грохот и свист неожиданно донесся едва слышный вскрик. Иван попытался заставить себе посмотреть туда, но не смог. А потом пулеметы заткнулись и стало хорошо слышно горячий шепот одного из братьев Никифоровых. – Братка, братка… как же это, что я мамке скажу… – Эй, Руди, ты это тоже слышишь? – забеспокоились в доте. – Нет, я определенно слышал… Его поддержали в траншее. – Что за дьявольщина? – Я тоже слышал… – Эй, вон там, кажется… Иван понял, что для них все закончилось. Приготовился вскочить, чтобы постараться отдать жизнь подороже, но опять не успел. Один из близнецов вскочил и на бегу снимая набитый взрывчаткой рюкзак ринулся вперед. Стеганули выстрелы, он кубарем покатился по земле, но тут же поднялся и что-то отчаянно крича свалился в траншею. А потом саданул оглушительный взрыв. Все впереди заволокло пылью и дымом, Ивана даже откинуло назад взрывной волной, а остаться в сознании удалось только диким усилием воли. Но что случилось он прекрасно понял. Просто брат не захотел жить без брата и подорвал себя, забрав сколько смог с собой немцев. Никифоровы тащили с собой каждый по десять килограмм тола, на случай если придется подрывать доты. Дикое горе и ненависть выплеснулись из Ивана свирепым воплем. – А-а-а, суууки!!! Он вырвал из сумки противотанковую гранату и ринулся вперед прямо в плотную взвесь дыма и пыли. Почти сразу же споткнулся, больно ударился головой, вскочил и неожиданно сообразил, что уже находится совсем рядом с дотом. Примерился, чтобы забросить гранату в амбразуру, но тут мимо пронесся яростно визжащий Мамед. – Сиким санин ахзыны… – Аллахвердиев упал на колени и сунул ствол огнемета в щель. А еще через мгновение, из амбразуры выплеснулось пламя, откинув Мамеда, а пробки в ушах выбил жуткий визг горящих заживо фашистов. – Бля! – охнул Иван от восхищения, потом сориентировался, по высокой дуге зашвырнул «ворошиловский килограмм» * в сторону немецких ходов сообщения, снял автомат и уже неспешно спустился в огромную воронку.«Ворошиловский килограмм» – неофициальное прозвище противотанковой гранаты РПГ-40.
– Вай, вай, шайтан!!! – на ходу сбивая с себя огонь, к нему пристроился «диневальный», выставив перед собой дымящийся ствол огнемета. Чуть позже рядом появился комод, очумело мотавший головой, почему-то с немецким ручником МГ в руках, со свешивающейся из приемника длинной лентой. Вопрос: куда делся Петруха Иван себе не задавал, потому что знал – если якут живой, то он где-то рядом. У начала хода сообщения Ваня притормозил и пропустил вперед Мамеда. Тот радостно и свирепо ощерил потрескавшиеся губы. Громкий щелчок, пронзительный свист и рев пламени, сменившиеся жуткими воплями впереди. – А-а-а!!! – прямо на Ваню выскочил пронзительно верещащий и беспорядочно мотыляющий руками, заживо горящий немец. МП коротко стрекотнул, фашиста сбило на землю. Ваня перешагнул его и, прикрывая от огня локтем лицо пошел вперед. Перед следующим поворотом хода сообщения, все повторилось, удалось проскочить еще десяток метров, а потом закончилась зажигательная смесь. – Все… – Мамед виновато пожал плечами. – Большэ нэт… – Пиздец, – обреченно отреагировал комод. Ваня сообразил, что до второго дота они без огнемета не дойдут. – Э-эээ, однака, уходить надо… – позади раздался голос Петрухи. Иван резко обернулся и недоуменно уставился на якута, совершенно не понимая, когда тот присоединился к ним. Но ломать голову не стал и решительно скомандовал: – Уходим! И сам подал пример, ринувшись назад. Но очень скоро заблудился и уперся в тупик, а точнее, устроенный в ответвлении траншеи нужник – помост на пять мест, прикрытый аккуратно сбитым из досок навесом. Впрочем, полностью загаженный. Назад идти было поздно, немцы пришли в себя и зажали группу. Создалась патовая ситуация: немцы не выпускали группу в основную траншею, а комод со своим ручником не пускал их в ход сообщения к нужнику. Несколько гитлеровцев попытались зайти сзади по верху, но их снял Петруха. При этом Иван понимал, что это совсем ненадолго и очень скоро, словно подтверждая его мысли, полетели гранаты. Первые взрывы грянули за бруствером, еще одну «колотушку» Ване удалось выбросить. Следующая попала точно в «очко» нужника и штрафников окатило шквалом дерьма. Ваня тоскливо вспомнил, что забыл подать сигнал, полез за ракетницей, но обнаружил что кобуры нет. – Да ну его нахрен!!! – взревел комод, вскакивая. – Дохнуть в немецком дерьме я не собираюсь. За мной!.. Но ринуться вперед не успел, потому что со стороны реки бабахнули чудовищные взрывы. Настолько сильные, что земля задрожала словно при землетрясении. Гранаты сразу прекратили лететь. А еще чуть позже, к немецким траншеям выползли сразу два огнеметных КВ. Угловатые башни слегка пошевелились и выплюнули струи огня. К счастью, нужник немцы расположили поодаль и пламя пошло стороной, но от нестерпимого жара захотелось нырнуть в дерьмо. Мало того, пламя выжгло весь воздух, который сменился ядовитыми газами и чадом. Легкие сразу взорвались свирепой резью. Последним, что увидел Ваня перед своими глазами, была мятая, испачканная дерьмом бумажка, исписанная аккуратным почерком. – … милый Рудольф… – сам не понимая зачем, вслух прочитал он, – извини, сраный ты говнюк, но я ухожу к Оскару… И потерял сознание, успев порадоваться за неизвестного Рудольфа. А очнулся от разговора, с трудом пробивающегося сквозь уши. – А чего они так воняют? – брезгливо интересовался смутно знакомый женский голос. – Осторожней, товарищ санинструктор! – отвечал женщине, подрагивающий от едва сдерживаемого смеха, важный басок. – Они герои! Скрытно пробрались в немецкое расположение и героически подорвали гитлеровский нужник! Вокруг раздался веселый смех. Иван немедленно открыл глаза, ничего не увидел сквозь розовый туман, но на всякий случай строго поинтересовался: – А по ебалу? И немедленно зашелся в выворачивающем легкие наизнанку кашле. – Да что вы себе позволяете! – недовольно взвизгнула женщина. Вернее, молодая девушка, судя по совсем юному пискливому голоску. – Что здесь происходит? – строго поинтересовался уже зрелый женский голос, в котором Иван с неожиданной радостью опознал голос военврача второго ранга Елистратовой. Ване немедленно стало легче. – Не поняла, красноармейцы, вы что, глумитесь над ранеными? Мне подать рапорт вашим командирам? – чеканила Варвара Сергеевна. – В отличие от вас, они действительно настоящие герои!!! Только благодаря им удалось прорвать гитлеровскую оборону. Марш в расположение и немедленно доложите командиру своего подразделения о том, что я сделала вам устное взыскание. Ее голос неожиданно заглушил суровый начальственный рык. – Стоять!!! Что здесь происходит, товарищ военврач второго ранга? Начальство Иван уверенно опознал, как начальника политотдела дивизии Волошина. Варвара Сергеевна немедленно мстительно наябедничала, да еще слегка разукрасив ситуацию. Но очень предусмотрительно скрыв участие в веселье своих людей. Ивану захотелось попросить не наказывать бойцов, но сил не хватило и остался лежать с закрытыми глазами. – Сдать оружие! – гаркнул Волошин. – Арестовать их. Увести. Позже я сам по ним решу… – потом он обратился к Елистратовой. – Сделайте все возможное! Я требую, сделать все возможное, чтобы они выжили. – А следом сказал уже Ивану. – Держись парень, держись. Я из кожи вылезу, но Героя ты получишь. Ваня хотел сказать, что если кто заслужил Героя, то это братья Никифоровы, но снова не смог ничего сказать. Чуть позже, видимо уже уходя, Волошин с шумом втянул в себя воздух и хмыкнул. – Вот же народ, то водярой от них несет, то дерьмом… Вот тут Иван обиделся, но благополучно в очередной раз потерял сознание. А пришел в себя уже от свирепой вони в носу. Громко чихнул, яростно потер предплечьем нос, машинально попробовал сесть, но кто-то осторожно, но настойчиво его придержал. – Не спеши, милок, не спеши… – ласково приговаривал женский голос. – Ишь, какой прыткий. Во-от… а теперь пробуй… Ваня открыл глаза и первым делом обнаружил, что совершенно голый, а потом уже увидел пожилую женщину в застиранном белом халате и косынке, с добрым, круглым лицом. – Вот! – довольно улыбнулась она. – А теперь вставай, милок. Ваня кивнул, сначала поднялся на локтях, немного помедлил и резко сел на застеленном шинелью топчане, спустив ноги вниз. – Ерой!!! – снова разулыбалась санитарка и строго прикрикнула. – А ну, Настька, хватит жеманиться! Мужика голого что ли не видела? Ваня глянул кого она шугнула и увидел густо покрасневшую, совсем молоденькую, глазастую и ротастенькую девчушку, во все глаза пялившуюся на Ваню. – Новенькая она у нас, – пояснила санитарка. – Не насмотрелась еще. Ну ничего, быстро насмотрится. – Чего я там не видела, – неожиданно густым голосом, чуть ли не басом отозвалась девушка, но тут же еще сильней покраснела. Санитарка прыснула и ухватила Ивана за локоть. – Ну пошли, ерой, вона, взуй ноги в опорки, Варвара Сергеевна помыть тебя велели. Помогай, Настька. Ваня осторожно отстранился, вдел ступни в обрезанные солдатские сапоги и встал. Чувствовал он себя все еще скверно, нос, глотка и легкие свирепо саднили, глаза слезились, а голова гудела словно пустое ведро. Но ноги держали. Санитарки, бережно поддерживая за локти, вывели его из палатки на маленькую полянку, где уже стояли несколько ведер с водой. После чего, поливая из ковшика, начали мыть в четыре руки. Обожженная кожа немедленно начала гореть, но Ваня не замечал боли из-за невероятного наслаждения – помыться не получалось уже две недели. Неожиданно, кто-то начал елозить в паху. Ваня покосился и увидел, как Настя, высунув язык от усердия, старательно намыливает ему мужские атрибуты. Главный атрибут, от такого бесцеремонного обхождения, немедля начал наливаться твердокаменной силой. – Ой, мамочки… – взвизгнула девчонка, уронив кусок хозяйственного мыла и уставившись широко раскрытыми глазами на результат своего старания. – Хех!.. – Пожилая санитарка хлопнула себя по бедрам. – Вот же дурында… Ваня опасливо повел взглядом, на предмет наличия в непосредственной близости Курицыной с ее страшной линейкой. Курицыну не нашел, зато увидел… Военврача второго ранга Елистратову. Варвара Сергеевна сидела на пенечке, закинув ногу на ногу, неспешно покуривала и спокойно наблюдала за помывкой Ивана. От такой неожиданности Ваня попытался прикрыться руками, но руки соскальзывали, а намыленный член все норовил выскочить. На губах врачихи появилась странная улыбка, но разобрать что она значит Ваня не успел, потому что пожилая санитарка вылила на него целое ведро ледяной воды. Но атрибут от такого еще больше воспрял. Варвара Сергеевна подошла и начала бесцеремонно вертеть Ивана, тихо приговаривая при этом: – Ожоги, ожоги, ссадины – ничего страшного, даже рубцов не останется. Евдокия Михайловна, обработаете зеленкой, теперь резко выдохни, красноармеец Куприн… Ваня послушно выдохнул и снова зашелся в приступе кашля, правда уже не такого сильного. – Легкое отравление, – сделала вывод военврач, не обращая внимания на уткнувшийся ей в юбку член. – Глаза слезятся? Носоглотка горит? Голова болит? Ваня быстро согласно мотнул головой и хрипло поинтересовался: – Со мной еще было… четверо… где они? – Все здесь, не переживай милок, живы, – ответила за нее Евдокия Михайловна. – Потравились, контузии, не без этого, но скоро на ноги станут. Ну и тот, который нерусский, чуток обгорел. Варвара Сергеевна недовольно стрельнула на нее взглядом и, не глядя на Ваню, строго заявила: – Пару дней побудешь у нас, красноармеец Куприн, отлежишься, а потом в строй. Евдокия Михайловна, найдите ему какое-нибудь белье. И ушла, подчеркнуто покачивая бедрами обтянутыми форменной юбкой. Ваня тяжко вздохнул. Во врачиху он успел втюрится без памяти еще в свою первую попытку, а теперь чувство вспыхнуло с новой силой. Затем Евдокия Михайловна с Настей домыли Ивана, снова в четыре руки измазюкали его зеленкой, выдали ему ветхий и сплошь штопанный, но чистый комплект нательного белья, накинули на плечи куцую шинельку и отвели в палату. Оказавшуюся обычной поляной, на которой на кучах лапника, покрытых шинелями вповалку лежали во всю судачившие раненные. – Слышь, Митроха, а за что тебе «Красную Звезду» дали? – Не поверите… – щуплый красноармеец, баюкающий свою закованную в лубки левую руку, досадливо сплюнул. – За свинью! – Да ладно брехать… – вразнобой заржали раненые. – Вот вам хрест! – Митроха уже совсем было собрался перекреститься, но быстро передумал и вместо этого еще раз сплюнул. – Ей-ей, за свинью. Здорового такого хряка. Значитца, еду я на своей кобыле, поотстал от своих. Гляжу, а на опушке фрицы, пятеро и с ними хряк, привязанный к дереву! Фрицы лопочут, видать довольные, что мясцо раздобыли… – А ты? – ахнул боец с забинтованными ногами. – А я как дал из автомата! – Митроха сплюнул в третий раз. – Ну и положил всех одной очередью! – А хряк? – А что хряк? Я его за веревку и привел к своим. Не противился, бежал как миленький, видать сильно не хотел, чтобы его фрицы сожрали. – А вы что? – Так мы и сожрали, конечно. Оголодали, страсть, тогда. Ну и ротный на меня представление накатал. Тока там про хряка ничего не было… Митроха собрался еще раз плюнуть, но тут увидел Ваню и радостно закричал: – Слышь, робя, дык это тот штрафник, который доты подорвал. Эй, братишка, а правда вы ночь в нужнике фрицевском просидели, поджидая удобный момент, чтобы рвануть? Если бы вы знали, как шибало фрицевским дерьмом, когда их в лазарет притащили. Я как раз на перевязке был… Ваня молча пожал плечами, с трудом пристроился на куче лапника и мгновенно заснул. Уж вечером его разбудила Настена, притащившая жестяную миску, полную жидковатой гречневой каши, обильно сдобренной тушенкой и ломоть серого, ноздреватого, еще теплого хлеба. Девчонка уходить не пожелала и пока Ваня ел, тихонько сидела рядышком, подперев острый подбородок кулачками. Потом приперся щеголеватый младший лейтенант госбезопасности и очень подробно записал, что произошло на немецких позициях. Ваня все откровенно рассказал, два раза повторив про подвиг братьев Никифоровых. Но лейтеху, похоже, они не особо интересовали. А потом наступила ночь, и Ваня снова крепко заснул…
Глава 14
Уже на следующий день Ваня почувствовал себе гораздо лучше; голова перестала болеть, кашель тоже почти не беспокоил. После визита младшего лейтенанта гебешника больше никто из начальства не появлялся. Ваня почему-то надеялся, что придет кто-то из штрафной роты, но никто так и не пришел. Свое обещание отправить в часть через пару дней Елистратова не сдержала, надо сказать, без всяких причин, потому что Иван очень быстро практически выздоровел. Даже ожоги сошли без следа. Сначала он откровенно наслаждался бездельем, но очень быстро полевой госпиталь начал сильно тяготить, а точнее, тяготили боль и страдания, пропитавшие все вокруг. Раненые поступали сплошным потоком, им оказывали первую помощь, легких оставляли, умерших хоронили, а тяжелых отправляли дальше в тыл. Установилась хорошая погода, ожили птички, но их пение всегда заглушали стоны и крики, не умолкающие в полевом госпитале. Ваня сильно удивлялся, как персонал лазарета еще не сошел с ума, потому что он сам уже не мог переносить вопли страдающих от боли людей и постоянный запах смерти: состоявший из смрада карболки, гноя и мочи. Чтобы хоть как-нибудь занять себя, Иван начал помогать персоналу лазарета: в основном колол дрова и разгружал раненых. Легче на душе от этого не становилось, но работа хотя бы позволяла немного отвлечься. Петруха тоже быстро шел на поправку, а вот у Мыколы и Мамеда дела обстояли не так хорошо, а если точнее, совсем скверно. Комод сильно отравился, его постоянно бил лающий, кровавый кашель, а у Аллахвердиева начали гноиться ожоги. И на исходе четвертого дня в составе «особой антиснайперской группы» осталось всего два человека. – Нэ хочу, зачэм в тыл… – Мамед всхлипнул. – Зачэм, оставь мэня здэсь, воевать буду. Нэ могу друг бросить. Пожалуйста, оставь мэня… Из глаз азербайджанца на желтые от гноя бинты покатились слезы. – Поговори мне еще! Ишь вояка. Не бойсь, на тебя войны еще хватит, – беззлобно прикрикнул пожилой санитар дядя Вася. – Не спите, грузим… Ваня и Петруха взялись за ручки носилок и перенесли Мамеда в телегу. Ваня осторожно пожал ему руку, потом снял с себя часы и надел на запястье Аллахвердиеву. – Сколо совсем сдоловый будесь, – Петруха вложил Мамеду в ладонь маленькую, деревянную фигурку. – Она будет бересь тебя… Аллахвердиев молча кивнул и уже не скрываясь заплакал. Ваня тоже захотел что-то сказать ему, но не нашел слов. – Ну шо, братики… – Мыкола подошел к телеге сам. – Пора, значит… – он запнулся и по очереди крепко обнял Петруху и Ваню. – Вы того, не переживайте, я присмотрю за Мамедкой… – комод закашлялся, стер локтем кровь на губах и весело улыбнулся. – Все буде добре… Иван зло скрипнул зубами. С людьми он сходился трудно, но сейчас чувствовал себя, словно от него что-то отрезали. Словно от сердца отрезали. – Едем, погоняй, эй, залетные… Караван телег тронулся с места. – Ну я посол, Ванюска? Ланеных надо лесить… – Петруха кивнул Ивану и потопал к палаткам. Он как-то очень органично и быстро влился в лечащий персонал, вовсю готовил свои шаманские мази с отварчиками, при этом, каким-то загадочным образом даже нашел общий язык с врачами и санитарами. Со всеми кроме военврача второго ранга Елистратовой, но и она якута терпела. Иван постоял немного и решил сегодня же потребовать выписки. – Вань, а Ваньша… – позади раздался голосок Настены. – Чего тебе? – Иван обернулся. Девчонка с первого дня шастала за ним хвостиком, сама лично приносила пайку и ягоды, которые собирала в леску, всячески ухаживала и даже пробовала развлекать – петь песни и рассказывать сказки. И все это, несмотря на то, что Ваня обращался с ней абсолютно нейтрально и равнодушно. А порой даже грубовато. Санитарка Евдокия Михайловна, которую раненые называли с любовью баба Дуся, объяснила поведение Насти просто и доступно: – Поспела, девка, в сок входит, хочет уже, – и тут же показала Ване кулак. – Не вздумай, понял, охламон? Обещай, что не замаешь девку! Ну? Иван, конечно, пообещал. Ему такое даже в голову не приходило. Хотя затянувшееся воздержание уже вовсю давало о себе знать. Он было пробовал подкатить к Курицыной, но та этот подкат даже не заметила. А к Хусаиновой подкатить он просто не смог себе заставить. Других кандидаток тоже хватало, но они почему-то Ивана не привлекали. Была еще Варвара Сергеевна, но та просто откровенно издевалась над Иваном. – Смотри, что я спроворила, – Настя протянула на руках Ивану аккуратно сложенную форму. – Вот, все отстирала и зашила. Но это другие, твои штаны и рубаха совсем погорели и расползлись. Должно в пору прийтись. Я выбирала. И бельишко свежее. И сапоги, и портянки! – Гимнастерка, – машинально поправил Ваня. – Гимнастерка! – радостно согласилась Настена. – Идем, померяешь. Иван немного поразмыслил и кивнул. Шастать по лазарету в нательном белье ему уже надоело, а тот момент, что девчонка могла подобрать форму, среди обмундирования, оставшегося от умерших, его ничуть не беспокоил. Во время своих многочисленных попыток выжить Иван только и делал, что раздевал трупы, так что навсегда отучился от брезгливости и суеверий. И пошел за Настей. Она привела его на полянку чуть поодаль от лазарета, села на пенечек и взглядом потребовала – одевайся, явно намереваясь смотреть. Иван жестом приказал отвернуться. Настя строптиво фыркнула, надула губы, но все-таки послушалась. Ваня быстро переоделся. Каким-то странным образом, девчонка подобрала вещи точно по размеру, а сапоги оказались, вообще, почти новые, да еще комсоставские, юфтевые. – Красивый! – восхищенно пропела Настя. – Ну как? Нравится? Подскочила к Ивану, закрыла глаза и смешно вытянула губы, явно напрашиваясь на поцелуй. Ваня вздохнул. Настена была очень симпатичной девушкой, чем-то смахивала на юную Камерон Диас, обещала вырасти в настоящую красавицу, но из-за ее возраста, Ваня воспринимал ее только как ребенка. Она и выглядела как ребенок: голенастая, тощая, еще не сформировавшаяся, несмотря на густой, сильный голос. – Спасибо, Настя. – И все? – с обидой выкрикнула девчонка и плаксиво потребовала: – Хотя бы поцелуй!.. – Все, – твердо ответил Иван и показал на пенек. – Присядь. Расскажи о себе. А потом я кое-что рассажу тебе. – Мне шестнадцать лет! – еще обижаясь, пробубнила Настена, глянула на Ивана, смутилась и быстро поправилась. – Ну… пятнадцать… почти… правда, я не обманываю. – Дальше. – Мы жили там… – Настя показала рукой куда-то себе на спину. – Батя ушел в армию, мы с мамой и бабулей одни остались на хуторе. Потом пришли немцы, мы ушли в лес, там папкино зимовье было. Мамка долго болела, потом померла. Следом бабуля… – девочка всхлипнула. – Я сама осталась. Похоронила мамку с бабулей, подождала до весны, а потом пошла куда глаза глядят. Места-то я хорошо знаю, папка учил. Вот скоро и вышла к своим. Меня сразу Варвара Сергеевна к себе взяла. Вот, теперь санитарка! – она с гордостью задрала нос, оправила гимнастерку и выпятила тощую грудь. – Война закончится – на врача выучусь. Варвара Сергеевна говорит, что я способная и умная. Ваня хотел расспросить ее подробней, но не стал ворошить прошлое, потому что понимал; девочка натерпелась столько, сколько не каждому взрослому пережить. И вместо расспросов начал тихо рассказывать: – Все у тебя будет хорошо, Настя. Но врачом ты не станешь. – А кем? – Настена с любопытством вытаращила на него глаза. – Кем я стану? Ваня помедлил и внушительно сказал: – Певицей ты станешь. Знаменитой на всю страну певицей. Ты будешь собирать огромные залы слушателей, тебя будут снимать в кино, а твои портреты печатать в журналах. Вся страна будет восхищаться тобой. Тысячи поклонников будут счастливы только увидеть тебя. – Правда? – Настя прижала ладошки к щекам. – Правда, правда? Иван уверенно ответил: – Чистая правда. Верь мне, я знаю. Чистая правда. А потом… потом я приеду к тебе. Если ты, конечно, вспомнишь обо мне. – Ваньша! – Настя вскочила и бросилась к Ивану. – Конечно вспомню, обязательно вспомню! Обещаю! Пылко чмокнула Ваню в губы и стремглав понеслась обратно в лазарет. Ваня улыбнулся. На душе сразу стало гораздо легче. Он посмотрел вслед Настены и тихо прошептал: – Все у тебя получится девочка. Главное – захотеть… И тоже пошел в полевой госпиталь, твердо решив выпроситься у Елистратовой на выписку. Варвара Сергеевна сидела у своей палатки и курила. Увидев Ивана, она нахмурила брови и строго поинтересовалась. – В чем дело, красноармеец Куприн? Почему вы не в больничной форме? – Я здоров, товарищ военфельдшер второго ранга! – четко ответил Ваня. – Прошу выписать меня из госпиталя. – Здоров, говоришь? – Елистратова улыбнулась. – Ну что же, пошли, я тебя осмотрю… Иван чертыхнулся про себя. Лечила и осматривала его всегда лично Варвара Сергеевна. И эти осмотры для него стали настоящей пыткой. Происходило это всегда глубоко вечером, Елистратова звала его к себе, приказывала наголо раздеться, а потом очень подробно и тщательно осматривала, прикасаясь и поглаживая все тело. У Ивана сразу же начиналось буйство естества, но Елистратова не обращала на вздыбившееся мужское хозяйство никакого внимания. Вообще, никакого. Словно его и не было! Невозмутимо обрабатывала раны и отправляла обратно. Иван решил, что она просто издевается над ним, но причины такого отношения понять не мог. На какой-то личный загадочный интерес врачихи прямо намекало еще то, что по всем медицинским показателям Ивана еще к четвертому дню пребывания в лазарете должны были отправить в часть, но Елистратова все его не выписывала. – Раздевайся, – Варвара Сергеевна присела на табуретку. – Я здоров! – Иван резко сдернул с себя ремень и быстро стянул гимнастерку вместе с нательной рубахой. – Абсолютно здоров! Смотрите сколько угодно. – Сейчас и посмотрим, – иронично хмыкнула Елистратова, а потом неожиданно поинтересовалась. – Сколько тебе осталось до отбытия срока в штрафной роте? – Четыре дня… – Ваня запнулся, потому что Варвара Сергеевна застала его врасплох. – Кажется… четыре или пять. Или шесть… – И ты стремишься на фронт? – Елистратова нетерпеливым движением пальца приказала раздеваться дальше. – Первый раз вижу такое. Иван рывком спустил штаны с подштанниками. Но в этот раз почему-то мужской атрибут не стал реагировать как обычно. Варвара Сергеевна удивленно вздернула бровь, едва заметно усмехнулась, встала и провела ладонью по груди Ивана. Реакция последовала незамедлительно. Елистратова торжествующе улыбнулась, но потом вдруг резко бросила: – Одевайся… – в ее голосе промелькнула злая досада. – Выпишу я тебя. Выпишу. Разнылся тут. Завтра мы выдвинемся в Тартолово, немцев наши еще отодвинули, а везти раненых сюда далеко и опасно. Немецкие самолеты летают как у себя дома. Так вот, поможешь со своим дружком Петровым нам перебазироваться и выпишу вас. И напишу правильное заключение, о ранении. Вас же по ранению отпускают из штрафников? Но тебе все равно придется вернуться в свою штрафную роту, такой порядок. А уже оттуда, тебя отправят в обычную часть. Свободны, красноармеец Куприн… Ваня быстро оделся, но уже перед выходом Варвара Сергеевна его остановила. – Подожди… – она подошла, быстро поцеловала Ивана в щеку и прошептала: – Береги себя Ваня, береги… – и грубовато подтолкнула. – А теперь иди… Иван ушел, во всю матеря себя за то, что так и не решился поцеловать врачиху. Он уже почти собирался, но какое-то предательское чувство трусости остановило. Ваня никогда не испытывал проблем с женщинами, но перед Варварой Сергеевной почему-то робел. Возможно потому, что она была гораздо старше по званию, а Иван, наконец, начал привыкать к армейской субординации. Петруха вечером поинтересовался: – Посему такой глусный? Сидис, молсис как дулак. Сто слусилось? Ваня молча пожал плечами. Сам-то он понимал, почему нет настроения, но делиться переживаниями с другом не хотел. – Власиха хосесь? – Петруха ехидно усмехнулся. – А это хосесь? – Иван показал ему кулак. Якут не испугался и весело захихикал: – Хосесь, хосесь. Нисево, флонта приедем, больше не захосесь. Тама баска совсем длугой клутить. Тама думаесь как свой сопа сохланить, а не пло баба. Как думаес, олдена нам дадут? – Ага, – хмыкнул Ваня. – Дадут, а потом догонят и еще раз дадут. – Засем два лаза? – удивился якут. – Затем, – отрезал Иван и пошел договариваться с бабой Дусей, чтобы выдали форму Петрухе. Ночь пролетела быстро, а наутро началась отчаянная суматоха. Почти всех раненых отправили в тыл, осталось всего несколько ходячих выздоравливающих, потом общими усилиями разобрали лагерь, погрузились на три едва живые полуторки и пяток телег и выдвинулись в сторону фронта. Иван было попытался вытребовать себе назад свое оружие, потому что чувствовал себя словно без штанов, но как выяснилось, притащили его уже без стволов и без вещмешка. Петруха тоже остался безоружным, но не особо этим огорчался и болтал не умолкая. – Война законсится, уцится пойду – уцитель хосю быть, однака. Уцитель холосо, – он убежденно покивал. – Уцитель все увасают, много снает, все баба любит. Потом сенюсь, баба себе холосый восьму. Какой сахоцю, такой и восьму! – якут мечтательно посмотрел на небо. – Умный, холосый, баба котолый больсе молсит и тлусы не носит. Детка мне лодит, много лодит. А ты, Ванюска, сто будесь делать после войны? Хоцесь еще детка? Детка холосо… Ваня смолчал, потому что даже не представлял, что будет делать после войны. А мысли о том, что придется возвращаться в семью, то есть, к своей прабабушке под видом прадедушки, доводили его чуть ли не до сумасшествия. Правда дожить до конца войны он не особо наделся. Зато слегка надеялся, что рано или поздно его вернет назад в будущее. «А если? – мелькнула вдруг в голове мысль. – А если доживешь до конца войны, что тогда? Если не вернет домой?» Иван немного поразмыслил и решил попробовать остаться в армии. Другого применения себе в своей новой жизни он просто не нашел. А быть в армии, как бы это странно не звучало, ему нравилось. «Пойду в военное училище, – рассуждал он. – Пораскину мозгами, вспомню что знаю и понемногу начну вводить… как это… рацпредложения. Бронежилеты, к примеру. Устройство броников я знаю. Или… или… придумаю систему армейского рукопашного боя на основе муай тай. А что?..» Он с головой ушел в размышления, что можно позаимствовать для армии из будущего. И пришел в себя только от стремительно приближающего пронзительного рева. И сразу заорал во весь голос, потому что уже прекрасно понимал, что это такое. – Живо из машин, живо! Воздух! Воздух, мать вашу! Потом сам выпрыгнул из телеги и ринулся в сторону от дороги. Машины остановились, медицинский персонал и больные бросились врассыпную. – Тук-тук-тук… – в рев самолета вплелся мерный, быстрый стук. Дорогу словно вспороло гигантским когтем, одна из полуторок густо задымилась и сразу развалилась, словно разом из нее разом исчезли все болты и крепления. Немецкий самолет с диким ревом промчался почти над головами и быстро ушел в облака. – Бля… – Ваня покрутил головой по сторонам, увидел распростертые на дороге тела и побежал к ним, в голос молясь: – Только не Настьку, только не бабу Дусю, пожалуйста… И еще не добежав, уже понял, что его молитву никто не услышал. Настя лежала ничком, распростершись на дороге, как будто загорала на пляже. На затылке у нее алело маленькое пятнышко крови. Евдокии Михайловне разворотило крупнокалиберной разрывной пулей грудь и оторвало руку. Из всего лазарета погибли только они. Похоронили их на высоком пригорке, возле двух молоденьких красивых березок. Ваня с Петрухой сами выкопали могилы. Варвара Сергеевна, не скрываясь, плакала. Плакали все, кроме Ивана. Почти полностью выжженные эмоции в Ване совсем умерли. Ему казалось, что теперь он никогда не сможет даже улыбаться. А еще ему было очень стыдно, за то, что он обманул Настеньку.Глава 15
В Тартолово, небольшой поселок, почти начисто стертый с лица земли, прибыли вечером. Варвара Сергеевна сдержала свое обещание и выдала медицинские заключения. Оформленные как положено, с печатями, вот только вела она себя почеркнуто строго и даже накричала на Ивана, ни с того ни с сего. Словно не было той сцены в палатке, когда она поцеловала его. Ваня слегка подохренел, а Петруха с умудренным видом заявил: – Баба, когда мусик хосет – совсем дулной. А эта – два лаза дулной. – Почему два раза? – машинально переспросил Ваня. – Потому что баба-командила! – авторитетно пояснил якут. – Баба нельзя комадила. Даже если умный – слазу дулной будет. Не понимаес? Один лаза дулной потому сто хосет. Втолой лаза, потому сто командила. – Понятно… – Иван немного поразмыслил и полностью согласился с Петрухой. В отношениях с женщинами он больше всего ценил простоту и ясность. А в странных отношениях с Селиверстовой ни тем, ни другим даже не пахло. И вообще, были ли те отношения? Дальше предстояло найти свою штрафную роту, но с этим сразу повезло. Едва Петруха и Ваня отошли от разбитой школы, где квартировал госпиталь, как наткнулись на штрафников, возвращавшихся с переформирования. Иван попытался найти знакомые лица, но нашел всего трех – командира противотанкового отделения, которого спас в свое время, Серегу Сидорова из Ваниного отделения и еще одного малознакомого парня из третьего взвода. Получалось, практически весь состав уже сменился. Что с ними случилось не осталось загадкой. У штрафников присутствовало всего четыре варианта покинуть штрафное подразделение. Первый – погибнуть в бою. Второй – попасть в госпиталь и освободиться по ранению. Третий – освободиться досрочно, совершив подвиг. Либо отбыть срок от начала до конца. И Ваня прекрасно понимал, что из всех этих вариантов самым вероятным и очевидным был первый. Правда ротный, особист и политрук остались живыми. А из взводных – только старший лейтенант Рощин. Остальные комвзвода менялись чуть ли не после каждого боя, а Рощин все оставался живым. Ваня даже стал подумывать, что он заговоренный. Такой неравный расклад между рядовым и командным составом наводил на нехорошие размышления, раньше Ваня без сомнений подумал бы, что сатрапы-командиры гонят солдат на убой, а сами прячутся за спинами подчиненных, но сейчас Иван никого не стал осуждать, потому что не один раз видел своими глазами – командиры себя тоже не щадят. – Вы… – увидев Ваню и Петруху, ротный окинул их тяжелым взглядом. Но потом, с такой же неприветливой мордой, вдруг крепко пожал каждому руку. Особист руку жать не стал и начал сразу с вопросов: – Где Демьяненко и Аллахвердиев? Получив ответ, напрочь потерял к Ване и Петрухе интерес. Рощин откровенно обрадовался. – Живы, чертяки!!! – взводный даже не погнушался обнять якута и Ваню. – Очень хорошо, что вы вернулись, мы с вами повоюем еще! Ваня тут же подумал, что старлей обрадовался не им, а возможности опять замутить какую-нибудь авантюру. А вот политрук… политрук никакой радости не демонстрировал. Поймав момент, когда они остались без свидетелей, Уланов недовольно буркнул. – Ну и какого хрена, спрашивается? Тебе осталось пять дней отбывать, а тебе шесть. А завтра нам идти в атаку. Мозги в голове есть? Ваня не нашелся что ответить и смолчал. – Не могли подольше в роту добираться? – продолжил бурчать политрук. – Ну и что с вами теперь делать? Ладно… – он ненадолго задумался. – Старший лейтенант Рощин вас к себе забрал? Тогда что-нибудь придумаем. А сейчас идите, получайте оружие. И нехрен геройствовать, понятно? Не слышу? Иван с якутом дружно ответили, что им все понятно. Хотя поведение политрука несколько озадачило Ваню. Уж слишком оно было нетипичным для Уланова, постоянно агитировавшего штрафников отдать свою жизнь за родину и партию. Ваня даже поинтересовался у Петрухи, мол, как думаешь, что случилось с политруком. Якут ответил в своем стиле: – Холосый пастух свой олень тоже белесет. Ваня с ним не согласился, но ломать себе голову не стал. Затем Иван стал счастливым обладателем винтовки Мосина, потертой, тяжелой и длинной, изготовленной в тысяча девятьсот десятом году. С четырехгранным штыком, погнутым на кончике. Пояс оттянули подсумки с сорока патронами. Якут получил точно такую же мосинку, того же года, но он, в отличие от Вани, древнему винтарю откровенно обрадовался. – Холосая, холосая… – со счастливой мордой якут пару раз приложился и ласково погладил винтовку по ложе. – Холосая… А еще они получили по гранате Ф-1 каждый, по саперной лопатке, по драному сидору и по помятому котелку с ложкой. На этом с экипировкой покончили. Судя по всему, с момента первого формирования роты, снабжение штрафников сильно ухудшилось. С новым личным составом Петруха и Ваня знакомиться не стали, да и остальные штрафники особой жизнерадостностью и гостеприимством не страдали. В роте царила тяжелая, унылая атмосфера. По обрывкам подслушанных разговоров, Ваня уже знал, что наступление сильно застопорилось. В прорыв вливались все новые части, но продвижения практически не было. Совсем наоборот, немцы осмелели и сами начали контратаковать. А их авиация, висела в небе почти круглосуточно. Так что настроение штрафников Ваня полностью разделял. Особенно когда узнал, что утром придется брать какой-то хорошо укрепленный «рабочий поселок номер восемь». Всю ночь шел дождь, и очень скоро все вокруг превратилось в болото. Около шести утра, началась артподготовка, сразу после нее через позиции штрафников проскочили танки – шесть Т-26, один Т-34 и один КВ. Все обычные, не огнеметные. – В атаку!!! Иван неохотно выпрыгнул из траншеи. Когда он ходил в атаку в первый раз, его переполняла буря эмоций, от страха до непонятной радости, а сейчас он не чувствовал ничего кроме усталости. Даже чувство близкой смерти, раньше будоражащее не хуже наркотиков, сильно притупилось. Сапоги сразу облепила грязь, бежать стало гораздо тяжелей. А когда открыли огонь немецкие пулеметы и минометы, рота дружно залегла. – Вперед, мать вашу! В атаку! – даже свирепый рев взводных не мог поднять людей. Командир первого взвода вскочил, попытался увлечь своим примером, и тут же рухнул, быстро заработал ногами, словно ехал на велосипеде, а еще через пару секунд затих. Больше никто не вставал. Три Т-26 еще на дальних подступах подбили, один из них красиво горел, остальные просто застыли грудой искореженного металла. Оставшиеся легкие танки маневрировали, но вперед не лезли. КВ и тридцатьчетверка застряли, банально застряли. Гусеницы бешено вертелись, выбрасывая фонтаны грязи, из выхлопных труб рвались шлейфы дыма, но танки только все больше увязали в жутком месиве. Немцы сосредоточили на них огонь, Иван хорошо видел, как снаряды выбивают из брони красивые искры, но как немцы не старались, подбить танки все-таки пока не могли. Иван понимал, что рано или поздно у фрицев получится, но только и мог, что бессильно материться. Атака полностью захлебнулась. Залегших штрафников постепенно выбивали. Рядом с Иваном пытался куда-то ползти красноармеец, он упорно загребал руками и ногами, но не замечал волочившийся за ним шлейф облепленных грязью кишок. – А-а-ааа, чтобы вы сдохли, твари!!! – еще один вскочил и заполошно размахивая руками, побежал назад, но уже через пару метров рухнул ничком, весь изорванный пулями. Неожиданно, из верхнего люка «Ворошилова» выскочил танкист, заметался, рухнул в грязь и на корточках пополз к корме танка. Следом показался второй, нырнул рыбкой прямо с башни и тоже присоединился к первому. Ваня сначала не понял, что они делают, а потом разглядел, что танкисты сняли с кормы бревно и ладят его под гусеницы, не обращая внимания на скрестившиеся на них трассерах. Вокруг вздымались сплошные фонтанчики грязи, но танкисты деловито и споро занимались своим делом. – Бля, да вы ебанулись!!! – заорал он, не сдержавшись, а потом… Потом случилось то, что не поддается никакому рациональному объяснению. Десятки штрафников поднялись и бросились помогать экипажу. Ваня сам вскочил и понесся к танку. Мозги притормозили с командой, но тело сработало само по себе. – Бамм!!! – в лицо ударило что-то горячее и соленое. – Бамм!!! – бегущий впереди Вани штрафник исчез в чадном облачке взрыва. – Бамм!!! – в спину хлестнуло горячей волной, но Иван уже упал на колени и обхватил руками скользкое бревно. – Есть контакт!!! – весело заорал чумазый танкист в сбитом на затылок шлемофоне и отчаянно замахал руками. – Разойдись, мать вашу… КВ зарычал, гусеницы резко провернулись, бревно затрещало… И заляпанная грязью громадина с диким ревом стремительно рванула вперед. Ваню обдало смрадом выхлопных газов, он на мгновение ослеп, а когда вновь обрел зрение увидел, как «Ворошилов» уже ровняет с землей немецкие траншеи. – А-а-ааа, ура-аа!!! – над полем пронесся страшный в своей неистовости жуткий рев. Ваня перехватил поудобней винтовку и понесся вперед. Куда, зачем? Он ни о чем не думал, голова была полностью пустая, его напрочь захватила жажда убивать и мстить за Настюху с бабой Дусей. Мощный удар вышиб из рук винтовку, Ваню даже развернуло, он поскользнулся и повалился боком в грязь. В голове мелькнуло паническая мысль: «Убили, ранен?» Но уже через мгновение, осознав, что цел и невредим, Иван радостно заорал в голос: – Жив! Жив, мать вашу! Выдрал саперную лопатку из чехла, понесся дальше и ссыпался в немецкий окоп. – Мамочка, моя мамочка… Иван резко обернулся и увидел немецкого унтера, пытающегося выползти из разваленного блиндажа, превратившегося в жуткое месиво из измочаленных бревен и земли. Ноги немца зажало, а сам он судорожно греб сразу двумя руками, почему-то не выпуская из них автомат и жалобно скулил. Первым желанием было протянуть ему руку, выдернуть из-под завала, но это желание только мелькнуло и сразу исчезло. Резким ударом лопатки Ваня рубанул по тощей шее, чуть пониже затылка, выдрал у унтера из рук автомат и резко развернулся на приближающийся топот. – Дерьмо!!! – прямо на Ивана выскочил здоровенный немец с карабином наизготовку. Автомат коротко рявкнул, но фриц по инерции все-таки сшиб Ваню на землю. Тут же появился второй и сверху вниз, словно долбил ломом, принялся тыкать штыком в Ивана, при этом каждый раз попадая по своему сослуживцу. Иван вертелся как уж, но сбросить с себя дохлого фрица не мог, автомат тоже намертво застрял под его телом. Фриц занес в очередной раз карабин, но тут его пригвоздил штыком к стенке окопа свалившийся сверху Сидоров. Затем перепугано оглянулся по сторонам, как будто искал очевидцев своего преступления и убежал дальше в ход сообщения. – Бля-яя… – Ваня поднатужился и, наконец, сбросил с себя труп. Встал на колени, оттер рукавом с лица грязь и кровь, поднялся на ноги и снова шлепнулся на задницу от страшной слабости. Ноги напрочь отказывались повиноваться, а голова кружилась, словно после качелей. В себя привел знакомый бодрый рык взводного: – Не спать, мать вашу!!! Приготовиться, последний рывок… – К чему приготовится? Какой, нахер, рывок? – флегматично поинтересовался Ваня сам у себя. После чего вытащил из подсумков придавленного немца два магазина и сунул их себе за пояс. – Жив? – рядом нарисовался Рощин, весь облепленный грязью и узнаваемый только по голосу. – Молоток… – и тут же истошно заблажил, размахивая ППД. – В атаку! Вперед… – Ну еб… – другого описания ситуации у Вани не нашлось. Немцы отступили и заняли оборону среди полуразрушенных бараков. Прорвавшийся «Ворошилов» все-таки подбили, он на полном ходу протаранил один из бараков и горел среди полуобрушившихся стен. С атакой у штрафников не заладилось, при первых же очередях со стороны немцев, рота опять залегла. Но тут внезапно и нежданно проснулась наша артиллерия и мощно ударила по поселку из чего-то тяжелого, причем на удивление точно. Немцы начали лупили из тяжелых минометов, наоборот, по своей старой линии обороны. Штрафники мудро решили, что впереди будет безопасней и, наконец, поднялись в атаку. Все вокруг густо заволокло дымом от горевшего торфа. Ваня ничего толком не видел, бежал почти вслепую и едва с разгона не врезался в какую-то облезлую кирпичную стену. Где-то рядом взахлеб заливался очередями пулемет. Иван прижался спиной к стене, скользнул вдоль нее и неожиданно наткнулся на Петруху. Якут зачем-то прижал палец к губам, а потом ткнул им себе за плечо. Иван кинул, сделал еще пару шажков, осторожно выглянул за угол и почти прямо у своих ног увидел немецкий пулеметный расчёт. Один из них азартно лупил из МГ-34 на сошках, а второй придерживал ленту. Ивана они в упор не замечали. – А-а-а, получайте скоты!!! – рычал первый номер. – Густав, засранец, ленту!!! Сначала Ваня собирался уронить на них гранату, но потом пожалел ее и, недолго мудрствуя, срезал фрицев одной короткой очередью. Немного подождал, услышал немецкий говор в здании и, скрепя сердце, отправил в окошко свою единственную «лимонку». Глухо бабахнуло, из оконного проема выплеснулся язык дыма, внутри кто-то истошно завыл. Петруха выскочил из-за спины и замахал рукой, мол, давай за мной. Куда он собрался Иван не понял, но давно привыкнув доверять якуту, без сомнений побежал за ним. И тут… прямо на них, почти лоб в лоб, выскочили трое фрицев. Бабахнул винтарь Петрухи, первый ничком рухнул, но второй на ходу резко махнул карабином и снес прикладом якута с ног. – Сука!!! – Иван даванул спусковой крючок, но автомат отозвался только сухим щелканьем бойка. Но осечка, как ни странно, только обрадовала Ваню. За Петруху, он готов был рвать фрицев зубами, а тут такая возможность как раз представилась. Локоть с хрустом впечатался ударившему якута немцу в кадык, второй сделал четкий выпад, пытаясь достать Ивана штыком, но не довел его до конца, потому что с воплем припал на сломанную в колене ногу. Иван подобрал его карабин и двумя ударами превратил веснушчатую физиономию в кровавое месиво. Бросился к Петрухе, но тот уже сам встал, шатаясь как пьяный и держась за щеку словно у него болел зуб. Иван ухватил якута за шиворот и отволок в сторону. Просто переждать и оценить обстановку. К счастью, ветер сменился и дым снесло в другую сторону. К этому времени озверевшие штрафники сломили сопротивление, часть фрицев вырезали, остальные сбежали. – Ты как? – Иван толкнул плечом Петруху. Якут болезненно сморщился, аккуратно потрогал распухающую на глазах скулу и коротко, но емко высказался: – Немса гандон! Сибко плохой гандон. Ваня притворно строго заметил: – Зачем рот плохими словами рот поганишь? – Иди сопа, Ванюска, – якут угрюмо на него покосился. Ваня не обиделся, хлопнул Петруху по плечу и занялся очень привычным делом: принялся обирать дохлых фрицев, начав с валявшегося рядом целого гауптмана, с оторванной по колено ногой. Остальные штрафники занимались тем же. Никаких моральных терзаний Иван не испытывал. «Ну а как? – спокойно рассуждал он. – Одно дело, если бы нас снабжали всем необходимым. Так хрен! Приходится самому обо всем заботится. Выживай как хочешь. А мертвым оно уже без надобности. И вообще, то свято, что с бою взято…» Правда от брезгливости Ваня так и не избавился. Да еще немцы, все как один, почему-то были крайне грязными и завшивленными. Даже офицеры. К тому времени, как командование призвало личный состав к порядку и погнало занимать оборону, Иван стал обладателем «Вальтера Р-38» в новенькой кобуре, портупеи с подсумками для автомата, отличного обоюдоострого кинжала, явно старинного и еще целой кучи добра, из которых особую ценность представляли: кожаный несессер с мыльно-рыльными принадлежностями и швейцарские золотые наручные часы. Петруху Ваня тоже не забыл и загрузил ему целый вещмешок добра. К обеду, немцы устроили мощный артналет, а потом… Потом показались три здоровенных угловатых танка с длинными орудиями. В которых, благодаря онлайн-играм, Ваня совершенно точно опознал немецкие «Тигры»…Глава 16
– Это еще что за хрень? – озадаченно ахнул взводный. Ваня уже было совсем собрался рассказать ему, что это за хрень, но вовремя прикусил язык. Тем временем, «Тигры» *, порыкивая движками и выбрасывая из выхлопных труб чадные облачка, неспешно продвигались гуськом в сторону русский позиций, но в боевой порядок почему-то разворачиваться не спешили.Panzerkampfwagen VI Ausf.H – E, «Тигр» – немецкий тяжёлый танк времён Второй мировой войны.
«По укатанной дороге идут, – догадался Иван. – Боятся застрять. Тяжелые, суки…» ТТХ «Тигров» он не помнил, зато знал, что немецкие тяжелые танки никогда особой проходимостью не страдали. Немцы очень вовремя устроили мощный огневой налет, стало ясно, что очень скоро последует атака, которую возглавят как раз тяжелые танки. «Тигров» обогнали пять средних Т-4*, но эти в отличие от своих старших собратьев, бодро перли по бездорожью, напролом. За танками, на пролесках, начали мелькать группы немецких солдат, сосредотачивающихся для атаки.
Panzerkampfwagen IV (PzKpfw IV, также Pz. IV; в СССР был известен также как «T‑IV») – средний танк бронетанковых войск Вермахта периода Второй Мировой войны.
– Кто знает, что это за хрень? – заорал Рощин, перекрикивая взрывы мин. – Видели такие раньше? Карнаухов? Оглох? – А хрен его знает, – флегматично ответил командир расчета ПТР, утроившийся со своим длиннющим ружьем и вторым номером неподалеку. – Здоровенная, хрень, мать ее… Наши артиллеристы начали отвечать, но разрывы плескались широко по фронту, никакого вреда танкам не причиняя. – Козлы, – коротко охарактеризовал артиллеристов Ваня и машинально подвинул к себе противотанковую гранату. Он прекрасно понимал, что натворят немецкие зверюги, если доберутся до позиций. Мины продолжали густо и часто сыпаться на штрафников, занявших вторую линию немецкой обороны, но тоже особого вреда не причиняли. Фрицы устроили траншеи на совесть, полным профилем, хотя успели загадить ходы сообщения до предела. Неожиданно сквозь грохот прорвался чей-то тоненький обиженный голосок. – Ой, ой, мамочки, ой, ой… Ваня обернулся, привстал на носках и увидел несущегося к траншее растрепанного солдатика с катушкой телефонного провода на плече. Маленького, тщедушного, в форме размера на два больше, выписывающего замысловатые зигзаги и причитающего на бегу. – Ой, ой, мамочки… – добравшись до окопа, он кубарем сверзился вниз, сел, ошарашенно уставился на взводного и Ваню с Петрухой, после чего пискнул тонким голоском. – Вы что ли, штрафные? – А ты кто такой? – Рощин хмыкнул и вздернул солдатика за шиворот на ноги. – Представься по форме, красноармеец. Тот недовольно зыркнул на старлея, ткнул ему под нос телефонный аппарат, следом продемонстрировал облезлый бинокль, болтавшийся у него на шее, после чего солидно сообщил. – Богатырев Ефим я! Вот! Корректировать, значит буду! Прислали. А ну пусти… Рощин хмыкнул и отпустил корректировщика. Тот мгновенно развил бешенную деятельность, подсоединил телефонный аппарат к проводу, проверил связь, а потом взялся за бинокль, приподнялся на цыпочках и состроил обиженную мину на чумазой мордахе. – Тутой эта… значит, не достаю… подмогнить, а? Ваня невольно улыбнулся. Рощин еще раз хмыкнул и приказал «подмогнуть». Составленные в штабель три патронных ящика несколько поправили положение. Ефим взобрался на них, поглазел в бинокль, а потом начал накручивать ручку телефона и нести в трубку жутко сумбурную ахинею, как, по мнению Ивана. – Бяреза, Бяреза, я Дуб… – Право два, грю, два!!! – Дальше три… – По фронту, по фронту… – Ориентир четыре… – Чего? Три, грю, три… – Бяреза, Бяреза, ответь Дубу, ой, етить… – Да что же это такое, мамочки родные… Поорав в трубку, он обернулся к штрафникам и обиженно пробурчал: – Все, значит, откорректировался. Видать жилку оборвало. Полезу сращивать. А ну подсоби… Но только Ваня успел его подсадить, как над головой с воем пронеслись снаряды и неожиданно точно шарахнули прямо по «Тиграм». Угловатые силуэты сразу закрыло разрывами и заволокло дымом. Иван едва не заорал от радости, но, когда дымную пелену снесло ветерком, стало ясно что танки совершенно не пострадали. Правда они сразу начали расползаться по сторонам. – Твою мать!!! – разочарованно заорал Рощин. – Ну где ты там, давай сращивай живее свою жилку… Иван снова обернулся. Богатырев лежал всего в десятке метров от траншеи. Пилотка слетела, ветерок шевелил белобрысые волосы на затылке, а вся спина была залита кровью. Скрипнули зубы, Иван уже привык к смерти вокруг, но гибель этого несуразного солдатика неожиданно сильно тронула его. – Ну как же так! Сука, Береза, мать твою, отвечай… – Рощин сам принялся накручивать ручку аппарата, но очень быстро отбросил его в сторону. Второй залп тоже пришелся по «Тиграм», но только условно. Угловатые здоровенные коробки продолжили расползаться по фронту, но, неожиданно, одна за одной начали останавливаться. Наша артиллерия сразу сосредоточила огонь на них. Но тут на позиции штрафников налетело звено пикировщиков и Ивану сразу стало не до «Тигров». Дикий, вибрирующий визг пробирал до костей, сердце почти остановилось, а кровь в венах превратилась в ледяной кисель. Ваня как завороженный смотрел на быстро приближающийся черный силуэт и не мог оторвать от него взгляда. От крыльев пикировщика отделились две точки. Ивану показалось, что бомбы летят прямо в него. Он машинально закрыл глаза рукой и стал ждать смерти. Но взрывы почему-то грянули в стороне. – Бля… – Ваня обматерил себя за трусость, утер лицо локтем и взялся за немецкий пулемет. К тому времени, Т-4 подобрались совсем близко, за ними замаячили густые цепи немецкой пехоты. – Бамм!!! – сочно бахнуло противотанковое ружье. Вырвавшийся вперед танк закрутился, роняя гусеницу. – Патрон!!! – истошно заорал Карнаухов. – Патрон, мать твою! Его голос заглушили взрывы, серия минометных мин легла прямо по траншее. Все заволок едкий дым. Легкие взорвались огнем, Иван забился в кашле и сблевал рядом с собой. Утер рукавом рот и увидел немецкие цепи совсем рядом. Немцы шли красиво, словно на параде, солдаты маршировали, делая короткие остановки и стреляя из карабинов на ходу. МГ-34 забился словно припадочный. Ваня даже не целился, просто поливал огнем все впереди себя. Время замедлилось до предела, Иван своими глазами видел, как затвор выбрасывает стрелянные гильзы, красиво кувыркающиеся по высокой дуге, видел, как огненные росчерки тонут в фашистах, видел, как они картинно падают, всплескивая руками. Ваня стрелял из немецкого пулемета всего в третий раз, но каким-то загадочным образом попадал по фрицам. Неожиданно, вхолостую щелкнул боек. – Ленту! – машинально заорал Ваня, но потом сообразил, что второго номера у него нет и принялся сам лихорадочно перезаряжать пулемет, брякая лентой об жестяную коробку. Справился, передернул затвор и понял, что стрелять уже не по кому. Немцы отступили, один Т-4 густо дымил, второй весело горел, все перед позициями было усеяно неподвижными телами в серых мундирах. Два «Тигра» куда-то исчезли, остался только один. Совершенно целый, опустивший пушку с дульным тормозом и завязший по самую корму в грязи. Над траншеями штрафников грянул гвалт. – Видел, видал, как я его срезал!!! – За мою Машку!!! – За Родину, за Сталина!!! – Закрой рот или я тебе сам закрою, вылупок… – Ура, товарищи! – Вот же, сука… – Живой, мать его за ногу, я живой!.. – Ур-рааа! – Блядь, Федьку убило… Иван не радовался. Он прекрасно понимал, что скоро последует следующая атака, потом вторая и третья, снова начнут работать минометы, снова прилетят пикировщики и так до бесконечности. Честно говоря, его больше интересовал собственный желудок, уже сжимавшийся в спазмах от голода. Плеснув на руки из фляги, Ваня достал из сидора большую банку, белая этикетка которой подсказывала, что это крольчатина с зеленым горошком. Нож с аппетитным чмоканьем пробил гофрированную жесть. – Плохой еда… – Петруха укоризненно покачал головой, но тут же достал ложку. – Ага, – согласился Ваня. – Хрень какая-то. И тоже полез в вещмешок за ложкой. – Так, парни… – рядом появился Рощин и сразу схватил вскрытую консервную банку. – Угу… красиво живете… а ну… – он отобрал у Петрухи ложку, запустил ее в банку, отправил в рот и смачно зачавкал. Ваня молча на него посмотрел. – Чего пялишься? – хмыкнул взводный. – Дело у меня к вам есть. Приказывать я вам уже не могу, а точнее могу, но не хочу. Вы и так искупили по самый край. Короче… видели вон ту хрень? – он ткнул ложкой в сторону «Тигра». – Есть мнение, что это новый немецкий тяжелый танк. Фрицы его попытаются обязательно вытащить. Так вот… – Рощин весело осклабился. – Можно попытаться вытащить его первыми. – Ага, – Ваня жестко усмехнулся. – Вы забыли сказать: я сделаю все, чтобы вас реабилитировали. Рощин сник, помолчал и тихо, со злобой сказал: – Я все сделал, что от меня зависит, так что можешь не скалиться. Честно писал представления. И не моя вина, что вы еще здесь. Поэтому не приказываю, а прошу. Понял? А могу приказать. Понял? Ваня хотел еще раз сдерзить, но его опередил Петруха. Якут с каменной мордой помахал пальцем и прошепелявил: – Пугай не надо. Говоли, сто придумал. Иван ожидал, что Петрухе не поздоровится, Рощин отличался крутым вздорным нравом, но он просто кивнул и начал рассказывать: – Ночью подскочим, подойдет «Клим Ворошилов», зацепим и вытащим. Я договорился. За такое, всем обломится неслабо. Ну? Решайтесь. Я с вами пойду. У Ивана прямо на языке вертелся вполне аргументированный и логичный ответ, но вместо того, чтобы послать взводного нахер, он просто кивнул. А секундой позже, кивнул и Петруха. – Отлично! – обрадовался взводный. – Я и не сомневался! Сейчас, я все окончательно решу, а потом к вам. Готовьтесь. Петруха проводил его взглядом и неодобрительно покачал головой: – Сам не хосет сить и длугим не дает, однако. Ваня смолчал. Ночная вылазка за танком ему казалась более безопасной, чем переть днем на пулеметы. А Рощин? Взводного он ни в чем не обвинял. С военной точки зрения, захваченный новейший немецкий танк, мог спасти множество жизней. А амбиции Рощина никакого отношения к этому не имели. Опять же, Ваню и Петруху никто не заставлял, они сами согласились на вылазку. До того, как Рощин все «решил», немцы еще два раза устраивали минометный обстрел и еще разок прилетали пикировщики. Рабочий поселок окончательно размолотили вдрызг, а удачным попаданием бомбы разорвало в клочья четверых штрафников. А Ваня, не обращая внимания на творившийся вокруг ужас, неспешно готовился к выходу. Переснарядил магазины к автомату, проверил как они выходят из подсумков, подтянул портупею и подвесил к ней немецкую гранатную сумку с тремя «колотушками» *. По своему опыту он уже давно убедился, что это не самые лучшие гранаты, но других просто не было. Вещмешок с добытыми ратным трудом трофеями оставлять не стал, потому что давно убедился в простой солдатской истине: все свое ношу с собой. А потом, примостился в траншее и стал ждать.
Stielhandgranate (ручная граната с рукояткой) – немецкая осколочная противопехотная наступательная ручная граната с деревянной рукоятью. У советских солдат граната получила прозвище «колотушка», у англоязычных союзников – «толкушка».
Уже в сумерках приперся Рощин, но не сам, а вместе с Улановым. Взводный и политрук приперлись вооруженные до зубов. Оба с ППД, а Уланов еще зачем-то нацепил на себя сразу две кобуры с немецкими Люгерами. Но не два пистолета, а само присутствие политрука, у Вани вызвало некий когнитивный диссонанс, сиречь – охренение. Уланов боя не боялся, но в авантюрном складе характера никогда замечен не был. Впрочем, Иван объяснил себе ситуацию вполне ясно и практично: штрафная рота заебала всех, в том числе командный состав. В самом деле: с личным составом понятно: проштрафились – искупайте, а командиры? Они-то ничем не проштрафились, но по сути они являлись теми же штрафниками. Хочешь – не хочешь, а придется лезть в самое пекло вместе с осужденными. И это, всего лишь за повышенное финансовое довольствие. Неожиданно, взводный не стал брать командование на себя и просто сказал: – Ну… вы парни бывалые, так что сами знаете, что делать. А мы с вами. Уланов недовольно зыркнул на него, но перечить не стал. Обошлось и без обычной для него политинформации. Политрук был непривычно молчалив и сосредоточен. Ваня тоже привычно отказался от руководства в пользу якута. Петруха для него уже стал неким талисманом, который надежно вытаскивал из всех передряг. – Посли… – коротко бросил якут и скользнул в темноту. Первую сотню метров проскочили быстро, потом пришлось замедлиться, перебираясь через топкую низинку. Петруха шел первым, Ваня вторым, а Уланов с Рощиным замыкали группу. Вокруг повисла сплошная тьма. Как правило, немцы ночью через регулярные промежутки подвешивали осветительные ракеты, но сейчас почему-то пренебрегали обычной для себе практикой. Изредка пробивалась через облака луна, но она давала очень мало света, так что приходилось идти практически наобум. Впрочем, Ваня довольно неплохи ориентировался в темноте и без особого труда держался за якутом, бесшумно скользившим в темноте. Неожиданно совсем рядом прошелестел едва слышный свистящий шепот на немецком языке. – Господи, помоги… Ваня от неожиданности даже присел. Якут тоже остановился. – Господи возьми меня в лона свои… Иван покрутил головой, поймал направление и шагнул на голос. Зачем – не задумывался, просто что-то подсказало, что так надо. Выскочившая из облаков луна осветила темную фигурку, скрючившуюся на дне воронки. – Господи… – истово молился немец. – Забери меня, прошу, забери… нет уже сил терпеть забери… Иван скользнул к нему и присел рядом, но немецкий солдат уже ничего не замечал вокруг. Мерзкий запах фекалий подсказывал, что тот ранен в живот. Ваня помедлил, а потом… Потом, неожиданно для себя, положил руку на горячий как огонь лоб немца и прошептал по-немецки: – Я помогу тебе, сын мой… – Господи!!! – в голосе раненого мелькнула дикая радость. Иван достал из ножен кинжал, нащупал на шее немецкого солдата артерию и коротко ткнул в нее клинком. Хлюпнуло, на руку плеснуло горячим, немец счастливо прошелестел: – Господи… И затих. – Что тут? – из темноты вынырнул взводный и схватил Ваню за плечо. – Какого хера копаешься? Иван грубо сбросил его руку, молча встал и пошел дальше. Скоро проявилась черная громада «Тигра». Ночью он казался гораздо больше, чем днем и чем-то смахивал на доисторическое чудовищем. За полсотни метров до него Петруха исчез, просто бесшумно растворился во тьме. Иван беспокоиться не стал, дождался Рощина с Улановым и жестом приказал им залечь, а потом сам пополз к танку. Поз медленно, через каждые пару метров прислушиваясь, но ничего подозрительного так и не услышал. «Ну не могут же немцы, вот так просто бросить новейший танк? – думал Иван. – Обязательно попробуют. Вот только вопрос, кто успеет первым. Мы или они?» Выходило, что первыми успела группа Ивана. Ваня замер возле левой гусеницы и начал ждать. По диспозиции в два часа ночи к «Тигру» должен был выдвинуться «Клим Ворошилов» с эвакуационной командой. А группа Вани, должна была просто разведать обстановку и выявить возможную засаду. Фосфоресцирующая стрелка на часах замерла и перескочила на цифрудвенадцать. И сразу со стороны наших позиций послышался приглушенный рык. А еще через мгновение, рычание двигателя донеслось уже со стороны немцев…
Глава 17
Услышав приближающийся рев двигателя с немецкой стороны, Иван быстро откатился в воронку неподалеку, приготовил гранаты и замер. Сначала из темноты проявилась громадина танка, а потом к «Тигру» ринулось несколько человек. Замелькали лучи фонариков. – Быстро, быстро!!! – приглушенно шипел кто-то. – Заводите тросы! Русские скоро будут здесь. Фогель, Шмит, готовьте мины, Бах, тебе говорят, тупой осел. Мины! Минируйте вон тот рубеж. Русские приближаются… Фрицы суетились совсем рядом, но Иван даже примерно не представлял, что дальше делать. Петруха по своему обыкновению исчез, где Уланов и Рощин тоже было не совсем понятно. И самое скверное, рев эвакуационного «Клима» с нашей стороны, почему-то заглох. «Все через жопу, мать-мать перемать… – матерился Иван про себя. – Ведь утащат, суки…» – Ближе, ближе!!! – один из немцев замахал высунувшемуся из башни Т-4 танкисту. – Еще! Генрих, а ты давай внутрь, сними его со стояночного тормоза… «Что делать?.. – подумал Иван и потянул из сумки „колотушку“ – В любой непонятной ситуации, сначала бросай гранату…» Тихо скрипнул скручиваемый колпачок. Иван зажал между пальцами шарик и резко дернул его. А потом, аккуратно закинул гранату между «Тигром» и прибывшим танком. – Что за дерьмо? – они из немев резко обернулся и посмотрел себе под ноги. – Клаус, ты что-то слышал… Но договорить не успел. Вспышка разметала гитлеровцев по сторонам, в ночь полетели пронзительные вопли. Танкист высунувшийся из люка, повис вниз головой на башне, зацепившись ногами. Оставшиеся в живых рванули по сторонам, но им навстречу ударили автоматные очереди – удачно сработали Уланов с Рощиным. Через несколько секунд все было закончено. – Ах ты сука… – Ваня заметил, что застрявшего в люке танкиста пытаются затащить внутрь, метнулся, заскочил на броню, сунул внутрь танка гранату и заорал бешенным голосом по-немецки. – Только шевельнитесь, взорву всех! Смирно, свинособаки!!! – Мы сдаемся, сдаемся… – из люка сначала вздернулись поднятые руки, а потом Ивану в лицо хлестнула вспышка пистолетного выстрела. – Бля… – едва успев одернуть голову, Ваня уронил в танк «колотушку» и мигом слетел с брони. Бабахнуло, из люка Т-4 выплеснулся столб дыма. – Черт… – в луче света, уроненного одним из немцев фонарика, появился Рощин. – Ну и где эти уроды? Твою мать!!! Ну почему все через жопу? Следом за ним вынырнул Уланов, но политрук молчал. Иван показал направление стволом автомата и тихо сказал. – Займите позиции. Немцы не успокоятся. Рощин недовольно зыркнул на Ваню, пригнулся и скрылся в темноте. Уланов немного помедлил, кивнул и тоже ушел. – Ой, бля… – Иван неожиданно для себя улыбнулся и вернулся в воронку. И очень вовремя, потому что начали прилетать мины немецких реактивных минометов. От пронзительного визга и грохота напрочь заложило уши. Иван скрючился на дне воронки и в голос материл все и всех вокруг. И особенно взводного, придумавшего всю эту затею с эвакуацией. А на затее вытянуть «Тигр» Ваня уже поставил большой и жирный крест, так как думал, что после такого обстрела от танка ничего не осталось. Но когда мины перестали прилетать, неожиданно выяснилось, что оба танка остались целехонькими. Даже наведенные тросы не повредило. А еще… Со стороны немцев опять послышался рев движков. И не одного, а сразу нескольких. А наш КВ по-прежнему не появлялся. – Твою мать… – Иван растерянно покрутил головой и понял, что самым разумным будет свалить пока не поздно. Но отдать команду отступать не успел, потому что начался налет уже с нашей стороны. Эресы перепахали все вокруг, танки опять остались целыми, а у Вани появилось настоятельное желание поубивать всех артиллеристов на свете, независимо от национальной принадлежности. – Слышь… – к Ивану ползком подобрался Рощин. – А ты это, случайно… – он ткнул пальцем в Т-4. – Ездить на нем не можешь? Ну а что? Тот же трактор. Может попробуешь? А то наших можем и не дождаться. К желанию расстреливать артиллеристов, моментально добавилось желание задушить взводного. Но Ваня не поддался соблазну, только отрицательно качнул головой и язвительно сообщил: – Он уже не ездит. Я в него гранату уронил. – Бля!!! – рассвирепел Рощин. – Ты у меня… ты… да я тебе… – Что? – Ваня ухмыльнулся старлею в лицо. – Что ты мне сделаешь? Старлей не ответил, поиграл скулами, махнул рукой в сторону наших позиций и зло скомандовал: – Уходим. И в этот самый момент, совершенно неожиданно, донесся быстро приближающийся с нашей стороны рев «Ворошилова». – Ура! – старший лейтенант просиял лицом и шмыгнул в сторону. Ваня тоже благоразумно отбежал и залег. Немецкий и русский танки появились одновременно. И одновременно пальнули из пушек друг по другу. Куда попал немец, Иван не заметил, но снаряд «Клима», просто снес у Т-4 башню, отлетевшую метров на двадцать. На КВ брякнул люк, высунулся танкист и весело заорал: – Кого тут на буксир брать? Но тут же нырнул обратно, потому что по броне защелкали пули. КВ бабахнул пушкой еще разок, в кого он попал Ваня не видел, но всплеснувшаяся невдалеке чадная вспышка подсказала, что он все-таки в кого-то попал. Взахлеб застучали пулеметы на «Климе», нескольких фрицев выскочивших к Тигру расшвыряло пулями. – Бля… – восхитился Иван и зашвырнул в сторону немцев последнюю гранату. А потом побежал по дуге, заходя им во фланг. Сердце оглушительно бухало, в мозгах плескалась свирепая радость. Скоротечные и маневренные огневые стычки Иван просто обожал. Коротко чихнул МП, выскочившего навстречу немца зашвырнуло в кусты. Ваня пригнулся, рванул в сторону и в упор расстрелял еще двоих. Неожиданно опять забухали пулеметы КВ, редкие кусты жимолости состригло словно ножницами. Ваня чертыхнулся, упал на колени и пополз влево, уходя от огня. Совсем рядом раздался яростный хрип. – Сука, сука… Иван выглянул и увидел Рощина, оседлавшего немца и молотившего прикладом ППД его по голове, уже превратившуюся в кровавое месиво. Засмотрелся, на секунду замешкался и пропустил неожиданно появившегося фрица. Приклад карабина описал дугу и саданул Ивана по плечу. Потеряв равновесие, Ваня выронил автомат и завалился на землю боком. – А-а-а, русская свинья!!! – немец радостно ощерился, вскинул карабин к плечу и в упор прицелился в Ваню. – Бамм… – и тут же сам упал навзничь. – Не зевай, – из сумерек появился Уланов с дымящимся Люгером и протянул Ивану руку. – Ага… – Ваня схватил выпавший автомат и быстро вскочил. И тут… И тут раздался оглушительный рев движка «Клима Ворошилова». Не сговариваясь, Ваня с Улановым кинулись на звук и увидели, как КВ, натужно ревя мотором, тащит за собой сразу «Тигр» и Т-4, все еще соединённые тросами. – А нас забыли, мать вашу? – из кустов галопом выскочил Рощин. Естественно, никто его не услышал, «Ворошилов» пер словно ломовая лошадь, выбрасывая гусеницами фонтаны грязи и заглушая ревом мотора все звуки. – Бам!!! – рядом вспух дымный клубок. Следом за ним второй, третий и четвертый – немцы опять начали швыряться минами. – Да идите вы все нахрен! – Ваня рванул вперед и на ходу заскочил на броню «Тигра», а потом поймал за руку Петруху, возникшего, как всегда, неожиданно и затянул его к себе. Через мгновение на танке появилось еще два пассажира – Уланов и Рощин. Добраться к своим без проблем не получилось, КВ за полсотни метров до позиций опять заглох, а немцы, начали палить по нему из всего чего только можно. И все-таки подбили – разрывом снаряда «Климу» вывернуло опорный каток. Но командование оперативно прислало еще один танк, который, наконец, вытащил трофеи. А дальше все случилось, как всегда. Дальше Ивана с Петрухой опять хвалили и обещали всяческие милости. Экипаж «Клима Ворошилова», Рощина, Уланова и якута с Ваней построили и началось. – Это пример для всей нашей армии!!! – грузноватый генерал чеканил слова, отмахивая рукой. – Сегодня же мне представления к наградам! Немедля!!! Вы меня слышали? Его свита охотно вытягивалась и охотно рапортовала: как прикажете, немедля так немедля. Ваня откровенно скучал. Он уже давно привык к обещаниям и давно привык к тому, что они ничем не заканчиваются. И даже перестал обижаться. – Политотдел… – генерал грозно нахмурился. – Немедля довести подвиг по армии! Я хочу, чтобы каждый красноармеец брал пример с героев! К нему подскочил какой-то старший лейтенант, с ярко выраженным семитским носом и что-то прошептал на ухо. – Штрафники? – генерал недоверчиво уставился на Ваню с Петрухой, а потом перевел взгляд на старлея. – Ну и что? Что с того, я вас спрашиваю? Они не люди по-вашему? Они уже искупили подвигом свою вину сполна. Семенов, запишите. Штрафников представить к орденам Красной Звезды! – Но, товарищ генерал… – попробовал возразить старший лейтенант. – Молчать! – неожиданно вызверился на него генерал. – Много на себя брать стали! Я сам выйду на командующего! Исполнять! Чем все закончилось осталось неизвестным, потому что на этом моменте Ваню с Петрухой и турнули. А потом они вернулись в расположение штрафников. Иван чуток поколебался и достал флягу с трофейным коньяком. Расслабиться хотелось просто невыносимо. – Холосо!!! – блаженно прошептал якут, опрокинув в себя первую порцию. – Холосо!!! – охотно согласился Ваня, занюхав рукавом. Даже двадцатипятилетний шотландский вискарь, который он предпочитал в прошлой жизни не мог сравниться с этим дрянным коньяком, показавшимся сущей амброзией. – Олдена дадут! – Петруха мечтательно зажмурился. – Ага, дадут, два раза. – Ага, два ласа, – согласился якут. – А потом есе два ласа… – он немного подумал и добавил. – Деда говолит мне касдую нось – все плохо будет. Но все холосо. Навелное, так и будет далсе. Деда совсем дулной. Но на войне не бывает совсем холосо? Ваня немного послушал философствующего якута, а потом прислушался к себе и понял, что он совсем не хочет назад, в будущее. Здесь, в грязи, в зассаных окопах, под немецкими минами, он чувствовал себя на своем месте. Нет, конечно, он бы не отказался от джакузи и красивой модельки в ней, но именно на войне Ваня реализовывал самого себя. – Есть такая профессия родину защищать, – пробормотал он себе под нос услышанную где-то в своей прошлой жизни фразу. – Вот я и буду. А на остальное плевать. «Что» и «кто» – это остальное Ваня не стал сформировывать. Плевать, да и точка. – Бам-бам-бам… – рядом легла серия мин. Ваня равнодушно хмыкнул, снова налил в колпачок фляги коньяка и протянул его якуту. – Вот скажи, в чем сила? Петруха немедля выпил, пьяненько хихикнул и выдал: – В бабах сила, Ванюска. – В бабах? – озадачился Иван. – Ага! – охотно подтвердил якут. – Смотли. Какой такой мусик без бабы? Никакой мусик. Баба нам детка лосает. Нас баба лосает. В бабах сила, однако. – Где бабы? Какие бабы? – рядом появился Уланов и принялся вертеть головой по сторонам, словно, действительно надеялся увидеть женщин. Иван вместо ответа протянул ему крышечку с коньяком. – Охренели в конец… – угрожающе протянул политрук, – я вам кто или как? Это же надо так оборзеть, герои, мать вашу. Он слегка поколебался, но все-таки выпил. Ваня ему подсунул немецкую галетку для закуски и тоже поинтересовался: – Вот скажите, в чем сила, товарищ политрук? – Сила? – Уланов ненадолго задумался. – Конечно, в правде. Правда страшная сила, вот только не всегда она… – он недоговорил и резко сменил тему. – Слушайте меня. Штрафная рота для вас закончилась. Хватит, искупили сполна… Ваня воспринял новость со странным разочарованием. Он уже привык к штрафной роте и даже гордился своей принадлежностью к штрафникам. Опять же, Иван догадывался, что даже если его переведут в обычную часть, ничего толком не изменится – легче от этого не станет. Обычные строевые части точно так же, как и штрафники шли на смерть. – Завтра мы уйдем на переформирование, – продолжил политрук. – На этом ваш срок закончится… – он замялся и добавил. – Должны уйти. Обязательно должны… Ваня невольно улыбнулся. Он уже давно убедился, что в армии на войне понятия «должны» и «обязательно» носит очень условный характер. – Чего ты скалишься? – обиделся политрук. И недовольно бурча себе что-то под нос убрался. Фляга очень скоро показала дно, Иван наконец расслабился и полностью примирился с действительностью. Эпизод с «тигром» даже стал ему казаться забавным. Поспать удалось совсем немного. А утром стало ясно, что ни на какое переформирование рота не уйдет, потому что немцы начали наступление. Пикировщики волна за волной безостановочно заходили на позиции, артиллерийский и минометный огонь тоже не останавливался. За два часа немцы вывалили столько бомб, снарядов и мин, сколько не потратили за прошедшие два дня. Несмотря на окопы полного профиля, штрафная рота сократилась на треть – раненых не успевали оттаскивать в тыл. А потом пошли танки. Обычные Т-4, но на участке своей роты Иван насчитал их целых десять. Артиллерия с нашей стороны работала, но очень слабо и немецкие танки беспрепятственно вышли на рубеж атаки. – Ждем, ждем… – бодро покрикивал взводный. – Карнаухов, Силантьев, Биляледдинов – не спать. Вашим ружьям эти коробочки на один зубок. А на флангах у нас противотанковые орудия – если что, помогут! Ваня покосился на ящик, в котором стояли бутылки с зажигательной смесью. На сорокапятки, стоявшие на флангах, он не особенно надеялся. Рык двигателей становился все громче, танки уверенно приближались. Шесть приняли вправо, а четыре полезли прямо на штрафников. Резкие, как хлопок кнута, выстрелы танковых пушек, звучали все чаще. Правда танкисты не пристрелялись и снаряды уходили с сильным перелетом. Немецкая пехота вперед не спешила, держась за танками. Иван аккуратно поправил коробки с лентами к немецкому пулемету и глянул на непривычное ясное небо и притворно зло буркнул: – Отличная погода, чтобы сдохнуть. – Однако сталый дулак был плав… – примостившийся рядом с Иваном Петруха озабоченно покачал головой. – Все плохо, совсем плохо… – Угу… – согласился Ваня и дал для пристрелки пару коротких очередей. К своему удивлению, он был совершенно спокоен. Ни страха, ни нервозности и азарта, обычных перед боем, Иван не чувствовал ничего. Звонко стеганула мосинка якута. Ваня покрутил головой, разминая шею и поудобней упер приклад пулемета в плечо. Но нажать на спусковой крючок не успел, потому что страшный грохот выбил его из сознания… Очнулся Иван резко, без прелюдий. И сначала подумал, что в очередной раз умер и возродился. Вот только ощущения резко отличались от предыдущих попыток – что-то сильно давило на все тело. Пошевелился и понял, что его завалило землей, хотя дышать было сравнительно нетрудно. Но раскапываться Ваня спешить не стал и сначала попытался понять, ранен он или нет. По первым прикидкам выходило – если и ранен, то несильно. Тупо ныло левое колено и голова, больше ничего не болело. «Уже хорошо…» – с облегчением подумал Ваня, уже собрался раскапываться, но тут услышал хорошо знакомый шепелявый голос. – Сейсяс, сейсяс, подосди Ванюска… Что-то зашуршало, стало значительно легче. Иван пошевелился и рывком вырвал голову из-под земли. – Сивой, сивой… – якут быстро стряхнул с лица Вани землю и тут же зашипел. – Тихо, тихо… Иван покрутил головой и сразу ничего не понял. Он лежал, придавленный обрушившейся стенкой траншеи. Но сверху небо закрывало что-то темное и нестерпимо воняло гарью пополам с бензином. Присмотревшись, Ваня, наконец, сообразил, что сверху днище танка. – Тихо, – снова зашипел Петруха. – Однако уходить нада, тихо уходить… – А рота? – прохрипел Ваня. Якут виновато улыбнулся и покачал головой: – Нет усе рота. Никого нет…Глава 18
Откопавшись, Иван сначала присел на корточки и подождал пока перестанет кружиться голова, а потом уже встал. Осторожно выглянул и едва не поседел от ужаса. Позиции штрафной роты в буквальном смысле были перепаханы, все вокруг усеивали трупы. Фрицев было гораздо больше, но, судя по количеству мертвых советских солдат, штрафная рота полегла почти в полном составе. На подступах и на самих позициях чернело несколько сожженных танков, где-то неподалеку шел стрелковый бой, но живых гитлеровцев видно не было. – Туда идем… – Петруха показал рукой на рощицу в паре сотнях метров от изуродованных траншей, со стороны Тартолово. Ваня кивнул, сделал первый шаг и поймал взглядом, торчащий из заваленной ячейки погнутый ствол противотанкового ружья. Ствол сжимала человеческая кисть, но самого бойца видно не было – его полностью завалило. Судя по следам гусениц, расчет ПТР старательно равнял танк. Неожиданно, пальцы на стволе шевельнулись. Иван резко остановился. И сразу же неподалеку послышался разговор на немецком языке. – Проклятая работа… – Скажи спасибо, что не надо лезть на русские пули, как эти бедолаги… – со смешком прогнусавил хриплый голос. – Не скажи… – согласился с ним первый немец. – Но все равно работа говенная. – Хватит болтать! – прикрикнул третий. – Начинаем с трупов, Отто, Фриц и ты, Вилли, шевелите своими толстыми задницами. И оружие не забывайте. Петруха дернул Ивана за рукав и показал пальцем направление движения. Ваня снова перевел взгляд на заваленный окоп. Пальцы еще раз шевельнулись, прошелестел едва слышный стон: – Помогите-е-ее… – Сука… – одними губами прошептал Ваня, пошарил глазами по земле и подобрал немецкий автомат. Сдвинул затвор, убедился, что патрон в патроннике и развернулся в сторону немецких голосов. – Идем, дулак… – якут дернул Ивана за поясной ремень. – Он все лавно усе мелтвый… Ваня сам прекрасно понимал, что ничем не сможет помочь заваленному бронебойщику, но совесть словно взбесилась и свирепо блажила в мозгах: – Помоги! Помоги ему!!! «Заткнись!!! – заорал про себя Ваня. – Заткнись, мать твою! Ничем я ему помочь не смогу!» И все-таки смог сдвинуться с места, позволив Петрухе потащить себя по траншее в противоположную сторону от немцев. – О, смотри, Вилли, один еще живой! – глумливо хохотнул гитлеровец позади. – Живой еще. Все-таки живучие эти русские свиньи! Ты смотри, до сих пор за свое оружие держится. Может добьем его? – Живучие, как собаки… – в тон ответил второй. – Добить? Вот еще, делать мне больше нечего. Сам сдохнет… – Неправильно это, – в разговор вплелся совсем юный робкий голос. – Нельзя так, надо помочь ему уйти. Он же страдает… – Так добей сам, слюнтяй! – рыкнул первый немец. – Только не вздумай патрон тратить. Вон, русская винтовка. Приткни штыком. Штыки у них острые… Иван опять остановился. Челюсти свело судорогой, зубы заскрипели от горя, злости и ужаса. – Ну хорошо, хорошо… – согласился молодой. – А куда тыкать? Одна рука ведь видна. – Куда? Ну… вроде вот здесь голова… – Сейчас… Раздался полный страдания стон. Немцы весело захохотали. – У тебя руки из жопы растут, щенок. – Давай еще разок! – Я не могу больше, почему он не умирает? – Еще!.. Иван выдохнул, с силой провел ладонью по лицу, развернулся и пошел по траншее за Петрухой. Добравшись до подбитого немецкого танка, Иван и Петруха выбрались из окопов и перебежали в неглубокий овражек, заросший густой осокой. Почувствовав, что больше не может идти, Ваня сел прямо в черную воду. Голова сильно кружилась, а колено пульсировало свирепой, тупой болью. Немного помолчав, он выдавил из себя. – Что дальше? – Своя идем, туда… – якут ткнул пальцем. – Но снасяла леса – туда. Леса холосо, отдыхать, кусать, потом своя идти… Иван молча ощупал себя. Чуть выше виска уже покрылась засохшей корочкой длинная ссадина, колено сильно опухло, но по ощущениям, ничего сломано не было. Следом он занялся снаряжением. Вещмешок исчез, но немецкая портупея с магазинами, кобурой с Вальтером и висевшим на ремне кинжалом в ножнах осталась. Подобранный немецкий МП-40 выглядел исправным и ухоженным. – Побарахтаемся еще… – хмыкнул Ваня, встал, сильно хромая, подобрался к краю оврага и осторожно выглянул. По полю боя неспешно бродили группы немецких трофейщиков, стаскивая трупы и оружие к двум грузовикам. По грунтовке неподалеку сплошной колонной шли танки и бронетранспортеры в сторону Тартолово. Стрельба и канонада сильно отдалились. Понимание того, что опять оказался в окружении, ничуть не пугало. В окружении Иван себя чувствовал, как рыба в воде. Мелькнула предательская мысль; уже никуда не выходить и попытаться обустроиться в тылу фрицев, но Ваня сразу ее прогнал. В мозгах уже давно произошли необратимые изменения и даже понимая, что его опять могут запереть в штрафбат, Иван твердо был намерен добраться до своих. – Дурак, дурак ведь… – вяло обругал он себя. – Оно тебе надо? – и немного помедлив, твердо ответил сам себе. – Надо! – Когда сам себя говолис, совсем с ума сосел, – ехидно прокомментировал Петруха. – Ага, сосел, – охотно согласился Иван. Он и сам давно подозревал, что легонько рехнулся. Неожиданно вспомнились Елистратова и Курицына с Хусаиновой. «Успели уйти? – обеспокоенно подумал Ваня. – Или опять попали в окружение? Не дай Бог! Господи, прошу…» В Бога он никогда не верил, но, на всякий случай, немедля сочинил и истово прогнал в голове простенькую молитву. И тут же оправдал себя вслух: – Ничья помощь не помешает. Надо, буду молиться хоть Аллаху и Будде. И этим… как их… духам… – Посли? – якут улыбнулся. – Хватит сам себя болтай. – Пошли… – Ваня встал. Половину пути до леска пришлось ползти, к тому времени как Иван с Петрухой туда добрались, они покрылись толстым слоем грязи и стали похожи на фантастических болотных монстров. Осталось перейти только грунтовку, но в этот момент, прямо напротив подлеска, где схоронились Иван с якутом, остановился заляпанный грязью «Кюбельваген» *, из которого выбрались три фрица с большими бляхами на шее и коричневых лентах на предплечье с вытканной серебристыми готическими буквами надписью «Feldgendarmerie» *.Полевая жандармерия (нем. Feldgendarmerie) – подразделения военной полиции армии Германской империи и нацистской Германии (с середины XIX века до окончания Второй мировой войны). Volkswagen Typ 82 (Kübelwagen) – германский автомобиль повышенной проходимости военного назначения, выпускавшийся с 1939 по 1945 год, самый массовый автомобиль Германии времён Второй Мировой войны.
– Как думаешь, что нам дадут за русского летчика? – жандарм расстегнул ширинку и принял окроплять близлежащий куст. – Хм… – второй присоединился к нему. – Ну не знаю, Конрад… я в отпуск хочу. Хотя Железный Крест тоже неплохо… – Никогда не думал, что русские могут так выглядеть, – хохотнул третий, спуская штаны и присаживаясь прямо возле дороги. – Я сначала подумал, что он женщина. – А ты пощупай его, – хохотнул Конрад. – Может и правда девка. – Я же его обыскивал… – присевший фриц огорченно покачал головой. – Сисек вроде нет. Но красивый. Типичная нордическая внешность. И даже немецкий знает. Может он не русский? – А кто еще? Может его мамочка согрешила с истинным арийцем. Красивые девки у русских тоже бывают. Помню мы с Руди разложили одну русскую… Слышь, а может ты ему присунешь? Какая в жопу в разница, парень или девка? Клянусь Одином, мы никому не скажем. Да, Карл? – Да сами идите вы в жопу! – жандарм поднатужился и громко испортил воздух. – Ну ты и скотина, Адди! – жандармы шарахнулись в сторону. Иван вдруг решился, встал и сделал два быстрых шага к немцам. – Мой бог!!! – в голос ахнули жандармы. На их лицах проступил ужас и растерянность, за автоматы, висевшие на ремнях, они даже не подумали взяться. И больше ничего сказать не успели. Иван коротко врезал одному под дых, второму сломал колено свирепым лоу-киком, а третьего, так и сидевшего со спущенными штанами, опрокинул прямым ударом в грудь, сам едва не заорав от дикой боли в колене. Дальше выхватил кинжал, но добить фрицев не успел, потому что их быстро и ловко добил прикладом Петруха. – Бля… – Иван пошатнулся и переступил, чтобы не упасть. А потом, с трудом удерживая равновесие, подбежал к машине. Жандарм оказался прав, лежавший в багажнике связанный по рукам и ногам парень в летном комбинезоне действительно несколько смахивал на женщину и был очень красив, причем той нордической красотой, распропагандированной фашистами. Белокурые, коротко стриженные волосы, идеальные черты лица, вот только красоту слегка портил шикарный фингал под левым глазом и расквашенная нижняя губа. – Живой? – Иван дождался кивка, заскочил на водительское сиденье, завел мотор, а затем, с помощью Петрухи, погрузил дохлых немцев прямо на пленного летчика. – Охренели? Блядь… – пленный заворчал и заматерился хрипловатым, грубым голосом, сильно диссонирующем с его внешностью. Но Ваня, не обращая на него внимания, погнал машину в лес и остановился только тогда, когда уперся в глухой бурелом. И там, уже совсем без сил, вывалился из внедорожника. – Развяжите, мать вашу! – заорал летчик. – Не ори… – устало бросил Иван. – Баба! – Петруха вдруг расплылся в улыбке. – Сам ты баба! – задиристо ответил летчик, но на последнем слове почему-то осекся. – Да ну нахер? – Ваня ошарашенно почесал затылок, а потом, выбросив дохлых фрицев, вместе с якутом вытащил пленного. Тот сразу же принялся остервенело оттирать рукавом с лица натекшую с трупов кровь. – Кто такой? – Младший лейтенант Синицын! – ворчливо признался летчик. – Был сбит, взяли в плен… – и вдруг, стеснительно улыбнувшись, поблагодарил: – Спасибо, что освободили, я уже думала… И поняв, что проговорился, моментально покраснел. – Может Синицына? – хмыкнул Ваня. – А вы кто такие? – взвилась летчица. – Немедленно представьтесь! – Так Синицына или Синицын? – не обращая внимания на требование, нагло переспросил Ваня. – Баба, сам не видис? – ехидненько ухмыльнулся якут. – Класивый, но сиська нет! Иван думал, что летчица взорвется в негодовании, но она вдруг примирительно призналась: – Синицына я, девушка. Младший лейтенант Синицына Варвара Михайловна. Летчик истребитель. Но вы это… хватит хамить. – Больсе не буду! – искренне пообещал Петруха. – Спасибо! – улыбнулась Синицына. – А вы кто? – Штрафники, – признался Ваня. – Рота погибла, мы уцелели. Красноармейцы Петров и Куприн. Я слышал, немцы говорили, что вы знаете немецкий язык? В голове у него зашевелилась забавная мысль. – Знаю, неплохо, – не стала отказываться летчица. – Считай, выросла в Германии, отец служил при торговом полпредстве. А зачем вам? – Сам пока не знаю… – Иван задумался, но так ничего не придумал и принялся потрошить дохлых фрицев и машину, попутно экзаменуя Синицыну в знании немецкого. К появлению в отряде девушки, он отнесся довольно равнодушно. Немецкий она знала очень прилично, при должном везении могла сойти за немца со своим грубым голосом и образцово показательной нордической внешностью, но идею рядиться во фрицев Иван пока отложил. Водилу «Кюбеля» назвать особо запасливым было нельзя, но определенный запас провизии и полезных трофеев для выживания в окружении нашелся. Синицына, активно участвовала в обыске, быстро нашла свою кобуру с «ТТ» на ремне и тут же повесила ее себе на пояс. А попутно, абсолютно не стесняясь, с аппетитом жевала кусок трофейной колбасы, чем неожиданно расположила к себе Ваню. Тот момент, что она оказалась летчиком-истребителем, немного удивил, но не особо, потому что Иван давно уже убедился, что советские женщины воюют наравне с мужчинами, в том числе в авиации. И вообще, Варвара оказалась неожиданно компанейской и простой девчонкой, без тени заносчивости из-за своего звания. А еще, несмотря на ее несколько мужскую внешность и отсутствие женских атрибутов, Синицына вызывала откровенную симпатию у Ивана. Но не как женщина, а как товарищ, наверное. Точно Ваня и сам не знал. – Сопровождали на штурмовку… – рассказывала Синицына. – Попала под зенитки, пробило маслопровод, движок заклинило, тянула сколько можно, выбросилась с парашютом… – она потрогала синяк под глазом и сморщилась. – И зацепилась стропами за дерево. А тут эти… – младший лейтенант неприязненно покосилась на труп жандарма. – Побили, связали… но отстояли от других фрицев и сами повезли сдавать. Хорошо хоть подумали, что я мужчина. Увы… – летчица застенчиво улыбнулась. – Я больше на пацана похожа всегда была чем на девчонку. А еще греблей занималась, оттого плечи. И постриглась по-мужски. Знаете, как за волосами ухаживать трудно в полевых условиях. Что теперь делать будем? Мне бы в часть… Иван задумался. Но задумчивость быстро развеял Петруха, приказав сваливать от машины в глубину леса. Что и было исполнено, прихватив трофеи, маленький отряд убрался в чащу и шел, пока не забрел в глубину торфяных болот, к маленькому участку суши. Якут сразу занялся готовкой, разведя маленький бездымный костерок в ямке, а Ваня принялся обрабатывать ссадину на голове. – Давай, помогу… – Синицына сразу включилась в процесс. – Так, там вроде фляга с коньяком была, надо продезинфицировать… Иван настолько устал, что безропотно принял помощь. А сам, пока Варвара обрабатывала рану, ломал голову над тем, что дальше делать и рассматривал трофейную карту. Напрямик соваться к своим, он однозначно не собирался. А вот идея, сместиться в сторону и перейти фронт вне активных боевых действий, нравилась все больше. По итогам своих вышиваний, он давно убедился, чем безумней задумка, тем больше шансов на исполнение она имела. Поэтому, когда Синицына закончила, скомандовал. – Возвращаемся к машине, фрицев разденем и поедем дальше под видом жандармов: – А я? – якут ошарашенно уставился на Ивана. – Я тосе сандалм? Совсем дулак, Ванюшка? – Ты поедешь, как пленный, – отрезал Ваня. – Скажем, если спросят, что везем русского диверсанта. Синицына как-то странно посмотрела на Ивана, но кивнула. Якут недовольно брюзжал, но в итоге Ване удалось его убедить. Плотно перекусив, Ваня с товарищами вернулся к машине, раздел дохлых фрицев до исподнего, после чего вернулся к месту ночевки. К счастью, жандармы оказались более-менее чистоплотными, обошлось без вшей, а пятна крови на форме наскоро замыли в болоте. Варвара, не чинясь, отошла в сторонку и быстро переоделась. Ваня откровенно подсматривал, в надежде увидеть хоть какие-то женские атрибуты, но преуспел лишь частично. Что-то такое на груди проглядывало, но очень невнятное. К тому же Синицына под летным комбезом носила мужское просторное белье, которое все скрывало. Сам Иван с немецкой формой никаких проблем не испытал, так как за свои многочисленные попытки выжить постоянно ее таскал. Щетину сбрил трофейным кинжалом и даже стал немного похож на фотографию жандармского удостоверения. – Я боюсь, даже очень… – откровенно призналась Синицына. Она выглядела абсолютно по-арийски, даже форма жандарма сидела на ней вполне пристойно. – Я тоже… – Ваня пожал плечами. – Ничего стыдного. – Настоясий немес! – Петруха брезгливо скривился. – Оба молда немеский… Он до сих пор дулся из-за того, что ему отвели роль пленного. Иван не стал отвечать и завалился спать возле костерка. Варвара легла спасть поодаль, но совершенно загадочным образом оказалась на плече Вани. Иван плюнул, встал и убрался спать подальше. Ничего против женщин на своем плече он никогда не имел, но летчица больше смахивала на мужчину… ну, сами понимаете… А рано утром, наскоро позавтракав, они вернулись к «Кюбельвагену». Мотор покапризничал, но все-таки завелся. А еще через пару минут, машина покатила по грунтовке. Ваня сидел за рулем, Варвара рядом, а связанного Петруху уложили в багажник. Откуда он несщадно ругал попутчиков, так и не примирившись с ролью пленного…
Глава 19
– Плоклятый немеский свиня! Вы навелное сами пиледателя. Мосет ты не Ванюска, а Ганса? Иван обреченно вздохнул. Петруха не замолкал уже добрых полчаса и поливал Ивана с Варварой отборной бранью. – Какой Валвала? Эта тосе немеский девка… Варвара улыбнулась, а Иван снял с пояса флягу с коньяком и забросил на заднее сиденье. – Пиледателя, спиона… – якут внезапно заткнулся, затем послышалось бульканье, сменившееся довольным бурчанием. – Если и немса, то доблый немса… Синицына покосилась на якута и едва сдерживая смех, сказала по-немецки: – Забавный парень, господин лейтенант. И очень колоритный. – Кто вам разрешил ко мне обращаться, ефрейтор Вернер? – Ваня грозно покосился на летчицу. – Или вам напомнить устав? – Вот сейчас я сама поверила, что ты немец, – Варвара уважительно покачала головой. – Удивительная способность перевоплощаться. И твой немецкий… ты не жил в Германии? – Нет, – соврал Иван. – Просто преподавателем была обрусевшая немка из Эльзаса. – Точно! – щелкнула пальцами Варвара. – Эльзас! Акцент эльзасский!.. – она вдруг притихла и почти шепотом поинтересовалась: – А я сильно на мужчину похожа? Иван изобразил, что думает, а потом ответил: – Когда в мужской одежде – да. В женской – нет. – Ты же меня не видел в платье? – насторожилась Синицына. – Но представлял, – соврал Ваня и тут же, нарочито строго приказал: – В чем дело, ефрейтор Вернер? Живо доложили мне знаки отличия немецких офицеров! Летчица просияла и принялась частить: – Как прикажете господин лейтенант! Ефрейтор… на рукаве нашивка из темно-зеленого сукна в виде равностороннего треугольника, обращенного углом вниз… Иван вполуха слушал ее и тщательно объезжал ямы на дороге, а еще следил за кромкой леса, прекрасно помня, сколько раз нарывался на дружественный огонь. Где-то с километр они проехали по пустой дороге, а потом пристроились к колонне грузовиков, везущих раненых и еще проскочили десять. За это время успел пройти короткий ливень, дорога сразу превратилась в болото и теперь Ивана и Варвару сплошь покрывала грязь, что добавляло маскировки. В летчице сейчас не то что женщину, даже мужчину трудно было опознать. Навстречу шел нескончаемый поток техники, фашисты развивали контрнаступление, а Иван, наоборот хотел вырваться из мешка, в котором оказался. Но для этого надо было проскочить злополучное Синявино, так и не взятое советскими войсками. Пока все выглядело правдоподобно, полевые жандармы везли пленного диверсанта в свой штаб расположенный как раз в Синявино, а о том, что будет дальше, Ваня старался не задумываться. – Ой… – тихонько пискнула Синицына. – Как же это так… Кюбель догнал огромную колонну оборванных, грязных, едва передвигающих ноги пленных, бредущих практически без охраны. – Их же почти не охраняют, почему… – Варвара запнулась. Ваня невесело усмехнулся. Он успел побывать по очереди в двух окружениях, через считанные месяцы, но ответов на вопросы так и не нашел. Впереди на обочине показался длинный легковой «Мерседес-Бенц» с поднятым капотом, возле которого стоял вытянувшийся во фрунт длинный, нескладный солдатик, с замазанным маслом и грязью лицом. Солдатика распекал такой длинный и нескладный офицер непонятного чина, но, судя по машине, явно немалого. Увидев «Кюбель», он выскочил на дорогу и властно замахал рукой. – Ох… – охнула Синицына. – Спокойно… – Ваня прижался к обочине и затормозил. – Отлично! Наконец машина в нужную сторону! – радостно заорал офицер, оказавшийся целым штурмбанфюрером СС. – Мне надо срочно в Синявино, а этот… – он презрительно покосился на своего шофера. – Этот недоумок… Иван неспешно вылез из машины, откозырял и сухо представился: – Лейтенант Холтофф, полевая жандармерия… Майор недоуменно на него уставился, а потом закивал и тоже назвался: – Ах да, ах да, простите, я штурмбанфюрер Шмитц! Ваня сразу понял, что эсэсовец сугубо гражданский человек, по какому-то недоразумению напяливший форму. – Мне надо в Синявино! – молящим тоном заявил немец. – Вы должны подвезти меня. Этот недоумок, мой шофер, сначала завез меня непонятно куда, а потом сломал машину… Ваня раздумывал недолго. Штурмбанфюрер мог оказаться отличным прикрытием. – Садитесь, – пригласил он и жестом приказал Варваре перебраться на заднее сиденье к Петрухе. – Я сейчас, сейчас! – Шмитц выдернул из своего Мерседеса большой кофр и неловко залез в «Кюбель», попутно погрозив шоферу кулаком и пригрозив его отлупить. Иван едва заметно улыбнулся тому, насколько эсэсовец был похож на Паганеля, а еще тому, что шансов выжить стало гораздо больше. – Я из личного штаба рейхсфюрера СС! * – сразу начал болтать Шмитц. – Из управления «L»*. Прибыл сюда изучить возможность подбора подходящих кандидаток для программы. Но сам я антрополог. Признаюсь, в первую очередь я хочу изучить аборигенов в полевых условиях. Да, да, я кабинетный работник, в концлагерях полно подходящего материала, но истинные открытия можно сделать только в полевых условиях! Но проклятые русские как раз устроили наступление. К счастью, германская армия в который раз доказала свое превосходство над…Личный штаб рейхсфюрера СС (нем. SS-Reichsführerpersonalstab; Persönlicher Stab des SS-Reichsführer), центральное ведомство СС, выполнявшее личные поручения рейхсфюрера СС или занимавшееся особыми вопросами, которые выходили за рамки компетенции других Главных управлений СС. Лебенсборн (нем. Lebensborn) – «Исток жизни» (нем. уст. born – источник) – организация, основанная 12 декабря 1935 года по личному указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Иван попытался понять, что несет немец, но ничего не разобрал. Правда при этом сделал вывод, что подобрался какую-то эсэсовскую шишку. И очень пожалел, что не сможет доставить его к своим. Сзади неожиданно послышался пьяненький голос: – Фасиста, посел в сопу!!! Иди сопа, косел!!! И Ивана по спине пробежали мурашки. Он вспомнил, что забыл забрать флягу у Петрухи и теперь, судя по всему, эта фляга уже была пустая. – Что это? – Шмитц недоуменно уставился на Ивана. – Русский пленный, – признался Иван. – Азиат, скорее всего диверсант. Везем его в Абвер. – Азиат! Диверсант! – у немца глаза полезли на лоб. – Ого! А можно… можно мне его осмотреть? Лейтенант, у меня есть бутылка отличного коньяка и она ваша! Мне очень надо сделать несколько фотографий и провести измерения его черепа! Ваня поколебался и кивнул. – Думаю, делать это на дороге неразумно. Найду подходящее место и остановимся. Предложение эсэсовца пришлось в тему. Соваться в Синявино днем не хотелось, а ночью при помощи Шмитца можно было проскочить по-тихому. К счастью, Петруха заткнулся, и штурмбанфюрер опять принялся болтать. – Как не парадоксально, – убежденно вещал он. – Даже среди славян встречаются расово ценные представители. А некоторых даже можно использовать в целях улучшения, а точнее, обогащения немецкой народности. Но процент таковых чрезвычайно низок. Для того чтобы выявлять их, я разработал специальную шкалу расовой ценности… Иван понял к чему клонит Шмитц и первым желанием было сделать остановку на подходящей полянке, а там вскрыть эсэсовца от уха до уха. – Для представителей недоразвитых рас – это благо. Их дети будут воспитываться в комфорте и послужат великому делу. Хотя… признаю, процент брака очень велик. Очень… – он сокрушенно покачал головой. – И этот брак проявляется не сразу… – А что делать с теми, кого отбраковали? – неожиданно поинтересовалась Синицына. – Что делать? – эсэсовец обернулся, уставился на летчицу и восхищенно воскликнул. – О! Прекрасно, прекрасно! Какой прекрасный арийский тип! Вы прекрасны как Зигфрид! Положительно, я хотел бы познакомится с вами поближе! О! Я сделаю ваш снимок рядом с вашим азиатом, чтобы показать наглядно ущербность азиатской расы. Вы случайно не из Гамбурга?.. – Да, господин штурмбанфюрер, – сухо отрезала Синицына. – Я жил в районе Харбурга… Ваня специально въехал правым колесом в яму. «Кюбель» сильно тряхнуло. – Ах да! – клацнув зубами, спохватился Шмитц. – Вы спрашивали, что делать с браком? Как что? Конечно, уничтожение! Полное уничтожение. Мой коллега Виллем, спорил со мной, он считал, что надо даже из бракованных особей извлекать что-то полезное. Кровь, к примеру, для раненых солдат. Ну он не прав! Это порченная кровь… Впереди показался армейский блокпост: бронетранспортер и несколько солдат во главе с фельдфебелем. Один из них вышел на дорогу и отмахнул рукой, приказывая остановиться. Ваня снизил ход и украдкой откинул клапан кобуры. – Ваши документы, куда следуете? – фельдфебель мазнул подозрительным взглядом по машине. Иван хотел ответить, но вперед влез штурмбанфюрер. Он ткнул в морду фельду удостоверением и напыщенно зачастил: – Я из личного штаба рейхсфюрера! Штурмбанфюрер Пауль Шмитц! Немедленно пропустите, я следую с личным поручением от рейхсфюрера к генералу Манштейну! А еще, мы взяли в плен русского диверсанта и везем его в Абвер! Что вам непонятно… Как назло, Петруха что-то буркнул с заднего сиденья, но Синицына, со всей дури стукнула его прикладом автомата. Фельдфебель ошарашено перевел взгляд с летчицы на эсэсовца и отмахнул рукой: мол, проезжайте. Ваня почувствовал, как спина стала вся мокрая. – Так на чем мы остановились? – Шмитц гордо задрал нос. – Ах да, а не пропустить ли нам по стаканчику? Я же вас просил остановиться… – Здесь опасно… – едва ворочая языком от напряжения промямлил Ваня. – От русских можно чего хочешь ожидать. Здесь пока еще бродят недобитые коммунисты… Эсэсовец вздрогнул и быстро согласился: – Недоразвитые расы коварны, согласен. Но так можно на ходу! И полез в кофр. На следующем блокпосту эссэсман повторил выступление с тем же успехом, правда пришлось перебросится парой словечек с служакой-унтером и продемонстрировать мертвецки пьяного Петруху,костерившего фашистов почем зря. А еще, Шмитц попутно выяснил, что Манштейна в Синявино нет. К вечеру, Шмитц надрался до положения риз и потребовал отвезти его в Салогубовку, где возможно, квартировал командующий немецкой группировкой. А еще, он делал недвусмысленные намеки Соколовой и самому Ивану, называл их образцами мужской красоты, пупсиками и хватал за колени. Иван с трудом удерживался, чтобы не перерезать ему глотку, но терпел изо всех сил, понимая, что без эсэсмана им придется очень трудно. К Синявино добрались уже в сумерках. На очередном блокпосту Ваня продемонстрировал Шмитца и заявил, что им приказано отвезти его в ставку. – Штатская свинья… – гауптман с грубой рожей сплюнул. – Не повезло тебе дружище… – он обратил внимание на Синицыну и поинтересовался: – А мы с тобой не встречались, камрад? Ты не из Гамбурга? – Разве что на Рипербан, в борделе, герр гауптман! – хохотнула Синицына. – Свой парень, хоть и на девку похож! – просиял гауптман. – Вот что… через город не надо ехать, в темноте заплутаете. Я дам вам провожатого на мотоцикле, он проведет вас по объездной дороге, а там по прямой, не заблудитесь. Еще час светового времени у вас есть. Но смотрите, лучше переночуйте у меня на посту, здесь полным-полно недобитых русских. Иван откозырял, сунул немцу позаимствованную у эсэсовца бутылку шнапса и ответил, что постарается успеть. – Ты хоть сраный эльзасец, но свой парень! – Польщенный гауптман тут же отрядил мотоциклиста показывать дорогу. Через час Иван благополучно обогнул Синявино, эсэсовец и Петруха спали как сурки, провожающий свалил, а Иван остановился оправиться. – Спасибо! – Синицына подошла и неожиданно чмокнула Ивана в щеку. – Тьфу ты… – Ваня перепугано одернул руки от ширинки. – Не злись… – Варвара улыбнулась. – Я чуть от страха не умерла. Там… – она ткнула пальцем в небо. – Было не так страшно, как сейчас. Но я верила, что ты справишься. Ты молодец! – Угу… – Ваня хотел нагрубить летчице, но вместо этого виновато пожал плечами и попросил. – Может ты отойдешь? – А, ну да, – Синицына шарахнулась в сторону и тоже скрылась в кустах. – Мне тоже надо… это… ну ты понял… – Эй, фасиста… – из «Кюбеля» показалась физиономия Петрухи. – Мой тосе писать хоцесь… – Давай, алкаш, – Иван помог ему вылезть и развязал руки. Из кустов появилась Синицына и сразу бросилась к якуту. – Ой, прости что я тебе ударила! Пожалуйста… – Уйди сенсина, совсем уйди… – Петруха зло на нее зыркнул и свалил в лес. – О!!! Мы наконец остановились! – из машины выпал Шмитц и тоже начал оправляться, поливая свои сапоги. Ваня положил руку на рукоять кинжала, но сразу убрал ее. После того, как эсэсовец изложил суть своей работы, Ваня поклялся себе, что обязательно отправит его на тот свет. Однако штурмбанфюрер мог еще пригодиться. Немец сделал свое дело, убрался в машину и опять захрапел, Петруху снова оформили в пленные. Иван закурил перед тем как сесть за руль и неожиданно понял, что все получилось не только благодаря ему и эсэсману. Но и благодаря Синицыной. Девчонка вела себя как прирожденная разведчица. А еще, Ваня подметил, что смотрит на нее с неожиданным удовольствием. Но тут же себя обругал: – Совсем свихнулся, дуралей. Было собрался сеть за руль, как впереди по дороге послышался приближающийся звук двигателя, а через несколько секунд показался заляпанный грязью Опель «Блитц». Увидев жандарма на дороге, водитель остановился сам и, высунувшись из дверцы, осторожно поинтересовался: – Что-то не так, господин лейтенант? Ваня про себя чертыхнулся и строго поинтересовался: – Куда следуешь солдат? Что в кузове? – В Синявино! Черт бы побрал эти русские названия, – охотно ответил шофер. – В кузове четыре русские девки, пленные. Вроде доктора. И Курт Фогель, для охраны, значит. Приказали сдать в местное отделение абвера. Прятались в лесу, наши при прочесывании наткнулись. Там еще был мужчина с ними, но он отстреливался, пришлось убить. – Русские девки? Военные врачи? – Ваня чуть не получил разрыв сердца. – Показывай… – потом встал на колесо ногой, приподнялся и увидел в кузове… Военврача второго ранга Елистратову Варвару Сергеевну. И Курицыну… И Хусаинову… И еще одну незнакомую женщину. Все они сидели со связанными руками, грязные, со следами побоев на лицах, но живые. А их сторожил краснорожий, расхлябанный ефрейтор с карабином. Ваня не раздумывал даже секунды. В голове отчаянно билась мысль, что с женщинами все сильно усложниться, но одновременно он понимал, что просто не сможет бросить их. Приказал охраннику вылезать и сам отошел на пару шагов. – Что-то не так, господин лейтенант? – краснорожий нагло на него уставился. – Решили сами побаловаться с русскими шлюшками? Так я не против. Только и мне пусть достанется. Хотя они вонючие и грязные как свиньи. Может сначала отмоем? – Все нормально солдат, – успокаивающе сказал Ваня и влепил ему пулю в голову. Вторая уложила шофера. – Что вы творите? Я не понял! Да как вы смеете? Это же немецкие солдаты! – из Кюбеля вскинулся эсэсовец. Вальтер бабахнул третий раз и на одного штурмбанфюрера в распоряжении рейхсфюрера стало меньше. – Зачем? – Синицына недоуменно уставилась на Ивана. – Зачем ты это сделал? – Сейчас поймешь, – Ваня запрыгнул в кузов и принялся резать кинжалом путы на врачихах. Елистратова растерянно прошептала. – Вы кто? – а потом ахнула и сквозь слезы запричитала: – Ванечка, мой Ванечка! Я знала, знала, что увижу тебя еще! – Есе много девка, – флегматично заметил Петруха. – Мосет холосо, мосет плохо, моя не снает… – И что теперь будем делать? – Синицына окинула освобожденных медичек неожиданно недружелюбным взглядом. – Что мы с ними будем делать? Ваня вздохнул: – Что будем делать? Придумаем, что делать…
Глава 20
Для того, чтобы ответить на вопрос: что делать, пришлось много думать. Первым делом Ваня отогнал машины в лес, поручил Варваре и Петрухе накормить медиков, а сам отошел в сторонку, присел на пенек и крепко задумался. Медицинские работники крепко спутали планы. Сравнительно безопасный вояж с эсэсовцем сменился на… – На полную жопу он сменился… – зло буркнул Иван себе под нос и развернул карту. Вариант выбраться из зоны активных боевых действий пешком, пришлось отбросить сразу. Вокруг простирались сплошные болота, а к месту перехода фронта пришлось бы топать не меньше сотни километров. Что такое стокилометровый марш по бурелому и топям Ваня знал не понаслышке. И прекрасно знал, что женщины его не выдержат. Опять же, Варвара Сергеевна и остальные женщины выглядели очень истощенными, к тому же, немцы зачем-то сильно их избили. – А если… – Иван отхлебнул из фляжки. – А если продолжить в том же духе? Я стану штурмбанфюрером Паулем Шмитцем, почему нет? А Синицына останется жандармом, а Петруха… твою же мать!!! Никем кроме пленного он стать не может… В голову ничего толкового не приходило. Ваня недолго помучался и позвал на помощь Варвару. Подсказка последовала немедленно, Варвара уверенно заявила: – В чем проблемы? Так и повезем дальше пленных под видом жандармов, только на грузовике. Петю тоже сделаем пленным. Сколько-нибудь проскочим, а дальше видно будет. Ваня с уважением посмотрел на Синицыну. Такое простое решение ему не приходило в голову. – Спасибо. Наверное, так и сделаем. Как женщины? – Да что с ними станется… – нарочито оптимистично отмахнулась Варвара. – Все равно дальше поедут, а не пойдут. Иван уловил в ее голосе неприязнь и решил узнать в чем дело. – Все нормально? – А что не так? – летчица состроила недоуменную рожицу. – Мне показалось… – Все нормально, – улыбнулась Варвара и как бы невзначай накрыла ладошкой Ванину руку. – Просто… – она запнулась. – Ревнуешь, – догадался Иван. – Что? – бурно возмутилась Синицына. – Больно надо… – но потом слегка смутилась и призналась. – Немножко. Только не зазнавайся. – Не буду, – послушно согласился Ваня. – Но ты тоже не зазнавайся. Синицына прыснула: – Первый класс, вторая четверть. Детский сад, какой-то. Ты знаком с этой… военврачом второго ранга? Мне показалось, что да. Было что-то с ней? – Да ничего такого, – сознался Ваня. – Она в госпитале лечила меня. И издевалась. Вызывала к себе, заставляла раздеться и осматривала… подробно… Синицына хихикнула: – Я бы тоже… тебя осмотрела. Подробно. Вот только она меня красивей. И у нее эти большие… – летчица показала насколько грудь Елистратовой больше чем у нее. Ваня слегка удивился такой раскованности советской молодежи, но потом вспомнил, что Синицына росла в Германии, которая всегда была впереди планеты всей в плане распущенности. – Считаешь меня распущенной? – усмехнулась Варя и с вызовом добавила: – Блядь! А я еще и материться умею. Просто… просто я ненавижу ханжество! Весь этот бред: кодекс морали советской молодежи и прочую хрень. Я всегда беру от жизни что сама захочу! Ответить Ваня не успел. Разговор прервала подошедшая Варвара Сергеевна. Выглядела она сильно уставшей, разбитая, распухшая губа и синяк под глазом сильно портили лицо, но, все равно, у Ивана екнуло сердце и вспыхнуло желание. – Красноармеец Куприн, нам надо поговорить… – строго сообщила она, исподлобья глянув на Синицыну. Та наградила ее точно таким же неприязненным взглядом и ушла. Елистратова присела рядышком, помолчала и тихо спросила: – Как все это понимать, Ваня? Почему ты в немецкой форме, откуда знаешь немецкий язык и как здесь оказался? И кто твой товарищ? – Пришлось, – сухо ответил Иван. – Штрафная рота погибла, остались только мы с Петровым. Пытаемся выйти из окружения. Немецкая форма – потому что так быстрей и удобней. Товарищ – советская летчица. Была сбита, я ее освободил из плена. Немецкий язык – хорошо учился в школе. – Летчица? – удивленно протянула Елистратова. – Надо же… я ее приняла за мужчину. Но… – Вы что-то имеете против, товарищ военврач второго ранга? – резко перебил ее Иван. – Как вы со мной разговариваете, красноармеец! – вскинулась Елистратова. – Вам напомнить о субординации? – А мне вам напомнить о положении, в котором мы находимся? – отрезал Ваня. – Я не против, берите командование на себя. Ну? Вперед, принимайте командование. Да, к Елистратовой его все еще сильно тянуло, но миндальничать с ней он не собирался. В том числе из-за того, что она устраивала с ним в госпитале. Варвара Сергеевна резко сникла и примирительно шепнула: – Перестань. Я все понимаю. Но… но я смотрю, что ты не рад меня видеть? Ваня помолчал и спокойно ответил: – Я рад тому, что мне удалось вырвать вас из рук фашистов. А сейчас, вам придется вернуться в машину в виде пленных. Мы попытаемся в ночное время проскочить еще хотя бы километров двадцать. Все понятно? В глазах Варвары Сергеевны промелькнула злость, но она покорно кивнула: – Да, мне все понятно. Отправив врачиху, Иван подошел к Петрухе, мирно дымившем своей трубочкой. – Тут такое дело, братка. Думаю, надо ехать дальше на грузовике. Пешком не уйдем, а на машине шансы есть. Якут помолчал и тихо сказал. – Ты сам ресай. Я сделать как ты скасесь. Твоя есть фалт. Фалт – главное. Нет фалт – быстло умлем. – Все получится, братка… – Иван улыбнулся и ткнул якута кулаком в плечо. – Самому страшно, но надо. – Надо, – согласился Петруха. Медиков снова загрузили в кузов, туда же отправился Петруха. Иван выдал ему гранаты и немецкий карабин, но руки связал, правда только условно. Варвара отправилась на пассажирское сиденье, а Иван сел за руль. Рыкнул движок, грузовик дернулся и, поскрипывая всеми своими сочленениями на кочках, поехал к дороге. – Извини меня… – Варвара виновато улыбнулась. – Просто я сильно разозлилась… Ваня смолчал. – Я хочу тебе рассказать все, – Синицына осторожно прикоснулась к плечу Ивана. – Выслушай, пожалуйста. Я очень долго была вынуждена изображать из себя другую. А в тебе увидела человека, с которым могу быть такой какая я есть. Ваня про себя выматерился. Выслушивать женские откровения о тяжелой судьбе не очень хотелось. А точнее, не хотелось совсем. Особенно на фоне того, что в любой момент можно было наткнуться на фрицев. Но возражать не стал. – Я уже говорила, что выросла в Германии. Отец работал в торговом представительстве, в Гамбурге. Родители меня любили и не отказывали ни в чем. Баловали, очень баловали. А перед самой войной… их отозвали в Советский Союз. А там… – Варвара вздохнула. – Там арестовали. Предъявили обвинение в шпионаже. «Ничего необычного, – подумал Иван. – Чистки, кровавая гебня и все такое. Друзья-товарищи не всегда врали…» – Но самое гадкое… – Варвара зло утерла нос локтем. – Они действительно были шпионами. Я это точно знаю. Точно! Я все примечала, сама видела. Их завербовали еще в самом начале… Иван слегка ошалел и машинально поинтересовался: – А ты? – Я? – летчица невесело улыбнулась. – А я рассказала все что знала. А потом публично отказалась от родителей. Даже статью в «Правде» об этом напечатали. Как пример того, что дети за родителей не отвечают. А еще за меня заступились там, большие люди… – она ткнула пальцем в крышу. – Очень большие. Но это отдельная история. В общем, вышла сухой из воды. Презираешь меня? – Не мели херни! – вспылил Ваня. – Спасибо… – пискнула Варя. И замолчала. Иван тоже не собирался задавать лишних вопросов, потому что давно убедился – в чистом виде нет ни добра, ни правды, все это нахрен полностью перемешано со злом и ложью. Километров пять удалось проскочить без происшествий, а потом показались огни блокпоста. – Вы с ума сошли, раскатывать ночью? – с налета заорал унтер, с худым, болезненным лицом. – Жить надоело? – Спокойней, унтер-офицер… – Ваня показал ему свое удостоверение. – Мы просто заблудились, а ехать гораздо лучше, чем стоять. Везем русских пленных медицинских работников. – Пароль… – Вюртемберг, – наугад буркнул Иван. В кармане у водителя грузовика он нашел бумажку где было написано это слово. Немец недовольно кивнул, словно был не рад, что Ваня знает пароль. – Да здесь женщины и один азиат! – удивленно воскликнул солдат, проверив кузов. – Куда везете? – унтер внимательно посмотрел на Ваню. – В распоряжение штурмбанфюрера Шмитца, он собирается над ними устраивать какие-то эксперименты, – уверенно соврал Иван. – Скрещивать с кем-то, что ли. Не удивлюсь, если со свиньями. Если не ошибаюсь, он из личного штаба рейхсфюрера, из какого-то там отдела. Он сейчас находится при штабе командующего, в Салогубовке, черт бы подрал эти русские названия. Унтер неприязненно зыркнул на Ивана и отмахнул солдату возле шлагбаума: – Черт с вами, мне плевать… – пробурчал он уже в спину Ване. – Такие уроды как вы точно заслужили русской пули… – Вы что-то сказали, унтер-офицер? – Ваня резко обернулся. – Счастливой дороги, лейтенант, – проскрипел унтер, фальшиво улыбнувшись. В этот момент к нему подскочил какой-то солдат с листом бумаги и начал в него тыкать, что-то бубня вполголоса. – Ехали туда… с другим водителем и сопровождающим… теперь едут назад… что-то не сходится… Иван сразу все понял и выхватил «Вальтер». – На месте, засранцы! Пулеметчик в бронетранспортере крутнул пулеметом в его сторону, но Ваня уже шагнул вперед, саданул солдатика рукояткой в висок и уткнул ствол унтеру под подбородок. – Прикажи, мать твою, бросить всем оружие. Ну! – Да пошел ты к черту, русская свинья! – неожиданно заорал унтер. – Стреляйте, я приказываю! – Убью его!!! – Ваня посильней уткнул ствол пистолета в кадык. – Убью! Гитлеровцы растерянно переглянулись. – Стреляйте! – брызгал слюной немец, трясясь словно припадочный. – Стреляйте, тряпки! Внезапно стеганул выстрел, пулеметчик повис на борту бронетранспортера, а в кузове встал Петруха с карабином. Пятеро солдат тут же побросали винтовки и стали на колени, заложив руки на затылках. Унтер тоже заткнулся и сник, словно из него выпустили воздух. Иван от напряжения чуть не потерял сознание. Приказал вязать пленных, а сам присел на ящик и дрожащим руками вытащил сигарету из пачки. Впрочем, после пары затяжек бросил сигарету и пошел допрашивать командира блокпоста. А потом опять возник вопрос – что делать? До светлого времени суток оставалось всего часа два с половиной. А ехать днем Ваня не хотел. К тому же, какое-то странное чувство подсказывало, что везение уже закончилось. Или вот-вот закончится. – Лезать будем? – Петруха показал на пленных. – Она нас видел, ласскасет длугой немес… Иван поколебался. С одной стороны, убивать пленных не хотелось, а с другой, они, действительно, могли навести на след. «Ну, давай, тряпка!.. – рыкнул на себя мысленно Иван. – Идет война, здесь либо ты – либо тебя! Жан Жаныч не колебался бы ни секунды! Ты же никому ничего не обещал! На тебя надеются люди, хватить мямлить!» Мелькнула предательская мысль приказать убить немцев Петрухе, тем самым снять с себя часть вины, но Иван сдержался. И сам повел немцев в лес. – Убьешь? – унтер скривил рот в усмешке. – Убью, – тихо ответил Ваня. – Сам понимаешь, по-другому никак. – Понимаю, – согласился немец. Один из немецких солдат упал на колени и монотонно заныл. – Я не хочу умирать, не хочу, не хочу, не хочу…. Двое других, принялись его поднимать. – Будь мужественен Вальтер… – уговаривал его пожилой и грузный мужик. – Это не страшно. Смерть как сон, ты даже не поймешь, что умер… – Тряпка! – рычал второй. – Встать, щенок! Ты немец! Встреть смерть как положено! – Хватит! – не выдержал Ваня. – Построиться! Солдаты послушно выстроились в неровную шеренгу. Ваня сбросил затвор с предохранительного взвода и… И не смог нажать на спусковой крючок. Палец намертво свело судорогой. – Сука! – чтобы заставить себя, Ваня начал прогонять в голове все ужасы, которые творили гитлеровцы, ужасы, которые видел своими глазами и… Все равно не смог выстрелить. Зло сплюнул и пошел к блокпосту. – Как тебя зовут, скажи… – тихо попросил унтер. – Скажи, я назову сына твоим именем. У меня жена на сносях… – Назови его Иисусом, – буркнул Иван. Вернулся и грубо, чуть ли не пинками, загнал медичек в бронетранспортер, Варвару посадил за пулемет и дал газу, собираясь проскочить ночью еще хотя бы десяток километров. Только отъехал, как навстречу потянулись колонны техники. Понимая, что опустевший блокпост вызовет подозрение, Иван на первой же проселочной дороге свернул с большака. И гнал, пока не загнал бронетранспортер в болото. – Вот и все, приехали. Теперь, Петруха, ты ведешь… Якут кивнул: – Холосо, Ванюска. Я все сделаю… Варвара Сергеевна, Хусаинова и Курицына выбрались сами, незнакомую пожилую женщину, Нинель Яковлевну Порошину, пришлось вытаскивать. – Она сердечница, возможно инфаркт, – сердито, словно Иван бы виноват в этом, пояснила Елистратова. Ваня глубоко вздохнул и молча начал ладить волокушу. Якут старался выбирать более-менее проходимую дорогу, но к рассвету удалось пройти всего около пары километров. Дальше начались болота и продвижение стало совсем медленным. Когда женщины совсем выбились из сил, Петруха скомандовал привал. Остановились на длинном и узком островке, которые со всех сторон окружало болото. Ваня сбросил с себя ремень волокуши и присел возле Порошиной. – Вы как? Бледная как смерть Нинель Яковлевна слабо улыбнулась: – Все будет хорошо, Ванечка… я только отлежусь немного… Иван кивнул и отошел в сторону. Врачихи попадали там, где стояли, якут ушел разведать обстановку, а Иван сел на поросшее мхом бревно, достал сигарету и попробовал подкурить, но руки сильно дрожали и ничего не получилось. – Дай сюда… – Синицына забрала у Вани сигарету, сама ее подкурила, а потом передала ее Ивану. – Спасибо… – едва слышно выдавил из себя Иван. – Я тебя люблю, – неожиданно призналась Варвара и положила голову на плечо Вани. – Чего? – Иван от неожиданности вздрогнул. – С ума сошла? – Того! – прыснула летчица. – Может и сошла. Тебе то что? Когда на тебя смотрю, глаз не могу оторвать. И сердце ноет… только не зазнавайся, пожалуйста… – Вот же дурочка, – хмыкнул Ваня. – Сам дурак! – Синицына расплылась в счастливой улыбке. – Моя мама говорила, что любовь – это как удар молнии. Вот, считай, меня трахнула молния. – Трахнула? – Ваня тоже улыбнулся. – Ага, трахнула! – Варвара быстро закивала. – А потом я тебя трахну! Но не сразу, надо сначала пожеманиться, покривляться. Ну… сам понимаешь, так положено… Через мгновение они дружно расхохотались. И этот смех, вернул Ивану силы. Он выкопал ямку, наломал сухих веточек, разжег костерок и принялся готовить еду. К счастью, трофеев набралось достаточно, чтобы, по крайней мере, еще неделю нормально питаться. Варвара пыталась помогать, но в основном мешала. Правда, Ваню это ничуть не раздражало. Пожалуй, первый раз в жизни, он получал настоящее удовольствие, просто от того, что рядом девушка. По поводу «любви» он даже не задумывался, просто наслаждался обществом Варвары. А потом вернулся Петруха. – Ванюска… – Чего? – Иван подмигнул якуту. – Я тут варево сготовил. Готовь ложку. – Ванюска… – Петруха выглядел очень смущенным. – Говори уже! – Тут… – якут состроил виноватую рожицу. – Тут сдеся людя есе насел… – Чего? – Иван недоуменно уставился на Петруху. – Какой «людя»? Где «сдеся»? Сбрендил? – Вот… – якут махнул рукой. На островок гуськом стали выходить люди. Оборванные, в лохмотьях, грязные, едва держащиеся на ногах… Ваня очень захотел выматериться, но не смог. От отчаяния челюсти свело судорогой. Оттого, что эти люди были… Женщинами и детьми! Только женщинами и детьми. Мужчин не было.Глава 21
– Крольчатина… – Говядина… – Это что за хрень? А! Тунец… – Свинина, еще свинина… – И все, на этом все… – Ване очень захотелось выругаться, в голос, матом, выругаться оттого, что он напрочь не понимал, как прокормить свалившееся на голову пополнение. Шесть банок условно мясных консервов, четыре брикета горохового концентрата, маленький брусок свиного шпика и коробка растаявших шоколадных конфет. И пара пачек галет. А с другой стороны, десять женщин и десять детей, из которых семеро совсем малыши, от четырех до шести лет. А остальные ненамного старше. А еще Варвара Сергеевна со своими медичками, сам Ваня, Петруха и Синицына. По все прикидкам, получалось, что провизии хватит всего на три дня, и это при одноразовом питании, почитай впроголодь. Иван поколебался и протянул банку говяжьей тушенки худенькому лопоухому пареньку. – Отнеси Марье Ивановне… Мальчик протянул руку к банке и сразу отдернул ее. Остальные дети, сидевшие кружком вокруг Ивана, не отрывая глаз смотрели на банку, но тоже даже не пошевелились. Ваня помедлил и сурово рыкнул по-немецки: – Форвертс! Мальчик быстро схватил банку и стремглав понесся к костерку, где женщины готовили еду. Остальные дети побежали за ним. Ваня невесело усмехнулся. Дети просто обожали Петруху, Варю и врачих, а Ваню почему-то боялись, считая настоящим немцем. Да и женщины из неожиданного пополнения тоже сторонились, видимо по той же причине. Впрочем, Ивана это беспокоило не более чем поскольку-постольку. Гораздо больше его интересовал вопрос: что дальше делать. Первым делом, после встречи, Ваня увел свой увеличившийся отряд в жуткую глушь, в непроходимые буреломы и болота, а вот дальше… Что делать дальше он даже приблизительно не понимал. На задаче: выбраться к своим пешком, сразу пришлось поставить большой и жирный крест. С женщинами и детьми это сделать было абсолютно невозможно. И вообще, на первый план выступила задача, не куда-то выбраться, а просто прокормить людей. А вот как это сделать, Ваня не понимал даже приблизительно. Оставалась надежда только на грибы и ягоды, но на них, как Иван уже успел убедиться, особенно рассчитывать не приходилось. Даже Петруха, чувствующий себя в лесу как дома, в последний раз принес всего горсточку подосиновиков, сильно траченных червями. – Дядя Петя пришел!!! – дети окружили появившегося из леса якута. Ваня тоже подошел, глянул в сплетенное из лыка лукошко и трудом сдержался от разочарованной гримасы: добычу явно нельзя было назвать богатой. После чего, грозно уставился на ребятишек и прошипел: – Кому говорил нельзя кричать? Кто будет вопить – отведу в лес и съем! Понятно? Дети сразу замолчали. Ваня зловеще ухмыльнулся, отошел, присел и достал карту. – Ваня… Иван посмотрел на Синицыну и подвинулся на поваленном бревне, давая ей место. Летчица присела, немного помолчала и тихо поинтересовалась: – Что будешь делать? Ваня вздохнул и честно признался: – Пока не знаю. Наверное, первым делом, искать еду. Подошла Варвара Сергеевна, но увидев рядом Ваней Синицыну, развернулась и собиралась уйти, но Варя вдруг вскочила и взяла ее за руку. – Не уходите. Вот честно, зря вы так. Если хотите, я уйду сама… Варвара Сергеевна покорно вернулась и присела рядом с Ваней. Помолчала и начала говорить: – Я осмотрела детей… на фоне недоедания у них начинается дистрофия, авитаминоз и малокровие. У всех детей признаки пеллагры. Если что-то не предпринять, все закончится очень плохо. Нужны витамины и жиры. Взрослые не в лучшем состоянии. Отвары вашего товарища… – она посмотрела на Петруху, шаманившего у костерка. – Возможно помогут, но ненадолго. Ситуация сильно усугубится с началом холодов. Ваня молча кивнул, потому что не нашелся что ответить. Варвара Сергеевна благодарно улыбнулась. – Я верю в то, что ты что-нибудь придумаешь, Ваня. Встала и ушла. Иван опять взялся за карту, но сразу же спрятал ее в планшет. Он и так успел изучить ее от корки до корки и помнил наизусть. – Попробуем достать продукты? – он посмотрел на Варю. – Попробуем, – охотно согласилась летчица. – А где? – Спроси что-нибудь полегче, – Иван улыбнулся. – Черт… как же я хочу на пляж. Лежать на солнышке и ничего не делать. Зови Петруху, сейчас что-нибудь придумаем. После короткого военного совета было принято решение заняться банальным разбоем. Вот только Иван побоялся соваться к дороге и решил наведаться в небольшую деревеньку, а точнее хутор, в десять километрах северней. Где, по его расчетам обязательно находился немецкий гарнизон. А после сборов, подошел к женщинам и детям. – Мы пойдем искать еду. Не переживайте, завтра к обеду обязательно вернемся. Ваша задача… – он сделал внушительную паузу. – Вести себя тихо и незаметно. – А вы вернетесь? – к Ване подскочила маленькая девчушка, в мужском пиджаке с закатанными рукавами, сидевшем на ней как пальто, обняла его за колени, подняв голову и доверчиво заглянув в глаза. – Обязательно? Обещаете? – Ты что, Машка! – возмущенно ахнула вторая девочка, возрастом чуть постарше. – Это же фашист! Как ты можешь… Остальные тоже забубнили, соглашаясь что Ваня самый настоящий фашист, потому что носит военную немецкую форму. – Да какой это фашист! – фыркнула Маша. – Это же дядя Ваня! Свой он! Если фашист, то чего у него конфеты брали? Дети пристыженно замолчали, а Марья Федоровна, коренастая женщина с плоским некрасивым лицом, подошла к Ване и низким голосом убежденно сказала. – Не бойсь, все сделаем как надо. Иди, с Богом! – Перекрестила Ваню, и повторила. – Иди, не бойсь. Перед самим выходом, к Ване подошла Евдокия, самая молодая девушка из неожиданного пополнения. Худенькая, круглолицая, в растянутой вязанной кофте, мужских сапогах, с простым миловидным лицом и косой до пояса. И, отчаянно стесняясь, попросилась взять ее с собой. – Я с батей на охоту с малолетства шатала… – крутя в руках уголок платка, канючила она. – Стреляю хорошо, значок есть! – она достала и показала на ладони значок «Ворошиловский стрелок». – По топям ходить умею. Возьмите меня с собой, дядь Ваня? Ей-ей, пригожусь. Только ружжо дайте! Я белку в глаз била. Не смотри, что баба! Могу так врезать, мало не покажется. Мамку мои и сестрицу, фашисты снасильничали, а потом убили. Надо отомстить! Не откажите… Ваня поколебался и согласился. Девчонка выглядела уверенно, опять же, на нее можно было нагрузить часть экспроприированной провизии. Выбираться из череды чащобы и топей пришлось долго, почти до самого вечера. Ваня совершенно выбился из сил, Варвара и Дуня едва брели, даже Петруха явно устал. Иван уже собрался устроить привал, но тут они совершенно неожиданно наткнулись на неотмеченную на карте вырубку, на которой стояло два военных грузовика. – На ловца и зверь бежит… – злорадно прошептал Ваня, решив заняться разбоем немедленно. Тот момент, что немцев было не меньше тридцати человек его почти не беспокоил. Ради голодных детей, он был готов воевать с целой дивизией. – Будем лесать, – охотно согласился Петруха. – Я их зубами загрызу! – не очень уверенно заявила Варвара. – Только… только я боюсь немного. Дуня смолчала, но по ее лицу было видно, что она полностью согласна. Тем временем, немцы шастали вокруг длинного барака и пары сараев, занимаясь своими делами. На веревках сушилось белье, кашевар суетился вокруг котла, а еще несколько фрицев возились с машинами. А остальные откровенно бездельничали. Охраны нигде не было видно. План родился быстро и был прост до безобразия: как стемнеет зайти на вырубку, а там уже по обстоятельствам. Решительности прибавлял тот факт, что фрицы, судя по всему не страдали отсутствием провизии. Через час почти полностью стемнело. Варвару и Дуню, Иван отправил во второй эшелон, а сам и якутом выдвинулся вперед. О нюансах даже не задумывался, верил, что решение придет само по себе. – О мой милый Августин, Августин… – мурлыкал себе под нос долговязый повар в грязной белой куртке, подбрасывая поленья в костер. Рядом на ящиках сидел еще один фриц и заунывно гудел на губной гармошке. Остальные сидели в бараке и носа на улицу не показывали. Ваня неспешно обогнул угол сарая и замер. – Всё прошло, всё, денег нет, счастья нет, всё прошло, Августин!.. – ныл повар. Неожиданно из барака вынырнул коротышка в одном исподнем, в сопровождении еще пары полураздетых солдат. – Ха, сейчас попробуем русскую баню! – радовались они. – Говорят, надо бить по заднице вениками из дубовых веток. Воистину варварское развлечение… – Эй, засранцы! – весело хохотнул повар. – Русская баня страшное русское оружие. Что русскому хорошо, то немцу смерть! Составьте завещание, заранее! Руди, завещай мне свою трубку… – Иди в жопу, Клаус! – расхохотались солдаты. – Лучше готовь свой сраный гуляш… – Сами идите, ублюдки!.. Ваня поколебался, решая, как возьмет немцев, а потом плюнул и решил положиться на импровизацию. Импровизация, в отличие от четких, продуманных планов, никогда еще еще не подводила. Дождался пока солдаты уберутся в баню, после чего открыто вышел из-за сарая. – Господин лейтенант? – повар вытаращил на него глаза. – Но… откуда вы здесь… – От верблюда, – коротко ответил по-немецки Иван, вырвал колун из бревна и коротко взмахнув, врубил его в голову немцу. Гармонист вскинулся, но жесткий удар в грудь ногой отправил его на землю. Ваня вырвал топор из разрубленной головы и еще раз резко рубанул сверху вниз. Хруст, сиплый стон, мерзкая вонь крови и фекалий. Ивана передернуло, он уже привык убивать, но никак не мог привыкнуть к тому, что жертвы, как правило, срутся, так сказать, в процессе перехода на тот свет. – Это вам не это, бляди фашистские… – хмыкнул Ваня, перебежал к баньке и накинул на дверь толстенный засов. Из темноты вынырнул Петруха, на ходу обтирая об рукав нож. Ваня ему кивнул и спокойно приказал: – Дальше я сам. Вытащил из гранатной сумки «колотушку», скрутил колпачок, взялся за шарик вытяжной чеки и шагнул в сени барака. – А я? – рядом появилась Варвара, тоже с гранатой в руке. – Я с тобой. Мертвенно бледная, но с отчаянной решительностью в глазах, она приобняла Ивана и крепко чмокнула в губы. Скрип двери, в нос ударил спертый смрад табачного дыма и сивухи. Солдаты сидели за длиннющим столом посередине барака, мирно ужинали и пьянствовали. На столе стояло несколько больших бутылей с мутным содержимым, не оставлявшим сомнение в том, что это такое. – Что здесь происходит, засранцы?! – гаркнул Ваня. И не из-за того, что хотел ошеломить немцев, фраза сама по себе вырвалась при виде столь вопиющего бардака. Немцы замерли, тучный здоровяк громко икнул и судорожно закашлялся. – Кто командир подразделения? – сорвавшись на визг, заорала Варвара. – Вот… – толстяк показал ложкой на безжизненное тело в одном исподнем и в кителе со знаками различия обер-лейтенанта, валявшееся на полатях вдоль стены. – Вы хотите сказать… – Ваня хмыкнул. – Что вы достойны высокого звания немецкого солдата? – Господин лейтенант… – тучный здоровяк вскочил, с трудом сохранив равновесие. – Это недоразумение, мы, мы… нам приказано… это все он… – Это бесполезно, солдат… – Ваня вскинул автомат. – Такие ублюдки недостойны жизни… Совсем недавно, он оставил в живых немцев на блокпосте, но сейчас такой мысли даже не возникло. Бешено задергался МП, пули застучали об плоть, разбрасывая по сторонам брызги крови. Немцы заметались, кое-кто просто вскинул руки, но никто из них так и не схватился за оружие. Затвор сухо лязгнул и остался в крайнем положении. Ваня бросил автомат и вытащил из кобуры «Вальтер». – Бамм!!! – пытающийся отползти немец ткнулся головой в заплеванный пол. – Бамм!!! – совсем молоденький фриц всплеснул руками и повалился боком на нары. – Бамм!.. – белобрысый здоровяк так и не добрался до своего карабина. Ваня прицелился во вскинувшегося с полатей обер-лейтенанта, но его оттолкнула плечом Варвара. – Я сама! – она прицелилась, зачем-то зажмурив глаза. – Я хочу сама! – Бамм!!! – во лбу обера появилась аккуратная дырочка. Варвара сразу согнулась в приступе рвоты. Отблевав, она утёрла рот рукавом и сердито пояснила: – Там, в небе, все проще… но я привыкну… – Привыкнешь, – согласился Ваня и методично добил раненых. Никакого сожаления при этом он не испытывал. Гораздо больше его занимал громадный кус соленого сала на вощеной бумаге на столе. – Все? – заскочивший в барак Петруха удовлетворенно кивнул. – Молодес, я думал… ты опять доблый себя делать… – Тьфу, бляди фашистские! – появившаяся следом за ним Дуня смачно сплюнула на ближайшее тело. Ваня подавил приступ рвоты и сухо приказал: – Собирайте еду, живо… – Так там еще фрицы! В баньке! – Евдокия ткнула рукой в окошко. – Что с ними? Ваня вздохнул и тихо сказал: – Петя и Варвара – собираем еду. Дуня – со мной. По пути к баньке подобрал измазанный кровью топор и сунул его в руки девушке: – Держи. – Зачем? – ошалела Дуня, но почти сразу кивнула. – Хорошо, хорошо, я сделаю… Немцы уже подняли панику, пытались выбить дверь бани и очень обрадовались, что их освободили. И очень огорчились, когда им приказали лечь мордой в землю. Но приказ послушно исполнили. – Твой выход, – усмехнулся Ваня, на всякий случай взяв на прицел гитлеровцев – Мсти за маму и сестру. – Мой, так мой… – Варя поплевала на руки, высоко вскинула топор и с горловым хеканьем его опустила. Через несколько секунд все было закончено. Иван пробежался по вырубке, убедился, что все чисто и совершенно без сил сел на крыльцо. Петруха, Варвара и Дуня собрали восемь полных ранцев провизии. И еще один огромный мешок. Консервы, сало, смалец, хлеб, галеты, несколько копченых тушек птицы, концентраты, спиртное, медицинские препараты, – по самым скромным прикидкам, трофеев хватило бы как минимум на три недели. Ваня начал прикидывать, как дотащить трофеи до базы, но тут Дуня вспомнила: – Дык, а банька? До утра фрицы не вскинуться, так может попаримся? Страсть, как хочется. Я уже вся завшивела. Да и вам, того… ну, пошли? Я парить умею, залюбуетесь. А там и веники правильные. – Совсем дулной! – фыркнул Петруха. – Фалт смывать? Засем? Но как хосесь… я столосить буду… Ваня не стал отказываться, помыться хотелось уже совершенно непереносимо. Варвара отнеслась к затее на первый взгляд настороженно, но тоже не противилась. – Чего, молодой, – втолковывала ей Дуня, споро разоблачаясь в предбаннике. – Не сомлевайся, скидывай портки. Чего я там не видела, с малолетства с братьями парилась. Но только даже не удумай. В бане парятся, а не ебутся. Понял? Баба и мужик в бане равные. Испокон веков так было. Баня всех равняет… Евдокия сама быстро раздевалась и скоро осталась в чем мать родила, совершенно не стесняясь Ваню. Варвара улыбнулась и тоже начала снимать одежду. – Баба? Етить… – ахнула Дуня. – Но как же? Не сиськи не письки… – но уже через мгновение поправилась. – Хотя нет, писька на месте, но худущая – страсть… Летчица оказалась обладателем сильного, спортивного тела, вполне сравнимого с телами современных «фитоняшек», правда с «сиськами» у нее действительно не задалось. Хотя они все-равно присутствовали. У самой Евдокии, с женскими атрибутами все оказалось вполне нормально. Но, у Ивана, обнаженные женские тела не вызвали ровно никакого возбуждения. Ни капельки. Вообще, никак. Он разочарованно вздохнул и нырнул в парилку. Через мгновение, рядом с ним на банной полке оказалась Варвара. Она прижалась к Ване всем телом и впилась поцелуем в губы. Желание сразу вспыхнуло с дикой яростью. Которое сразу поумерила Дуня. – Эй, эй! – насмешливо воскликнула она, взмахнув веником. – В баньке парятся, а не ебутся! Так что обождите маленько…Глава 22
Честно говоря, Ваня почти сразу пожалел, что согласился баниться. С каждым взмахом веника его все дальше и дальше уносило в мягкую, обволакивающую темноту сна. Не помогало даже присутствие рядом обнаженного, огненно-горячего тела Варвары и яростное убеждение самого себя, что каждая лишняя минута в бане может стоить жизни не только ему, но и остальным спутникам, в том числе и неожиданному пополнению. «Не спать! – подбадривал Иван себя. – Не спать, сука!!! Не спааать…» Но сил вырваться из волшебного блаженства не хватило. И понадеявшись на бдительность Петрухи Ваня расслабился и мгновенно провалился в сон. Проснулся быстро, от леденящего холодка, пробиравшего до самых костей. Резко открыл глаза и обвел взглядом остывшую баньку, уже интуитивно предчувствуя недоброе. Рядом, прижавшись всем телом к Ивану спала обнаженная Варвара. Соски на маленьких, красивых грудях напряглись, она блаженно улыбалась чему-то во сне и едва заметно шевелила губами. На другой полке вольготно раскинулась, Дуня. Она лежала на спине, сбросив одну ногу на пол, бесстыже показывая густые заросли рыжеватых кучеряшек в паху и тихонечко всхрапывала, вздрагивая всем телом. Ваню неожиданно пронзила острая, горячая волна желания, но он немедленно и безжалостно обуздал себя и зло заорал: – Подьем, мать вашу! Подьем, сказал! Заорал потому… потому что через маленькое, мутное окошко, в парную уже пробивались первые лучи солнышка. Получалось, что они проспали все ночь. Не обращая внимания на возмущенно попискивающих девушек Иван быстро оделся и выскочил во двор с автоматом наготове. К счастью, на хуторе кроме трупов немцев никого не оказалось. Но в мозгах все-равно билось дикое предчувствие беды. Петруха обнаружился в доме, он сидел углу комнаты, сжавшись в комочек, обняв обеими руками винтовку. Глаза у якута закатились словно у мертвеца, а рядом с ним стояла закопченная кружка с остатками черной как деготь, резко пахнувшей жидкости. – Петруха! – Иван резко дернул его за рукав гимнастерки. – Подьем! Обпился, что ли, мудило косоглазое. – Сам дулак… – якут очнулся, ошарашенно посмотрел на Ваню мутными глазами и слабо охнул. – Ой… неладно, сибко неладно, Ванюска… – Твою же мать! – взвыл Ваня. – Что неладно? Где неладно? Да говори же ты, не молчи! – Все неладно, совсем все… – зло огрызнулся Петруха. – Всера деда лазговаливал, долога спласивал… видать слой духа голова клузил… сибко быстло итти насад надо к бабам… Через пару минут маленький отряд, до предела нагруженный трофеями, понесся по лесу. Однако уже через пару километров, половину поклажи пришлось бросить, потому что темп передвижения упал до предела. – Потом заберем, – пообещал себе Иван, не переставая свирепо корить себя за разгильдяйство и с трудом удерживаясь, чтобы не сорваться на спутников. Но к тому месту, где оставались женщины, все равно удалось выйти только к обеду. – Стой сдеся… – скомандовал Петруха девушкам и махнул Ивану. – Твоя со мной идет, только скура немеский сымай… Иван про себя чертыхнулся и скинул промокший от росы кожаный плащ. – А я? – вскинулась Варвара. – Я тоже с вами! Но после тяжелого взгляда Вани сникла и отошла. Оставшееся расстояние до стоянки Иван с якутом в буквальном смысле проползли, лишь изредка совершая короткие перебежки. – Все будет хорошо, все будет хорошо! – беззвучно шептал себе под нос Ваня, понимая, что, если с женщинами что-то случилось, он не простит себе этого до конца жизни. Наконец, Петруха знаком приказал Ивану остановиться, а сам беззвучно скользнул в густой осинник. Ждать пришлось недолго, но каждая минута казалась Ивану вечностью. Наконец, якут вынырнул из кустов и молча поманил за собой. Поляна была пуста. На ней еще слабо курился костерок в ямке, было полно следов недавнего пребывания людей, но она была пуста. Совсем. – Какого хера? – зло выдохнул Иван. – Куда они подевались. Никаких следов насилия на поляне не просматривалось, ни крови, ни стреляных гильз, мало того, женщины забрали с собой все свои пожитки. По первым впечатлениям выходило, что беженки и врачихи просто ушли, возможно, решив, что Иван с товарищами больше не вернется. Якут не отвечал, он осторожно и медленно обходил стоянку, только возмущенно зыркая на Ивана, когда тот предпринимал попытки самостоятельно устроить осмотр. Наконец, Петруха, показал на открытой ладони бычок. Обычный папиросный бычок. Рядом с бычком лежала использованная спичка. Раньше, в самом начале своей попаданческой эпопеи, Ваня ничего бы не сообразил, бычок как бычок, а сейчас у него моментально сложилась стройная цепочка догадок. Папиросы выдавали только командному составу, солдаты довольствовались махоркой… К тому же, окурок был от папирос «Герцеговина Флор», которые редко попадали младшему командному составу… Мало того, папироса была искурена едва наполовину, что являлось просто фантастическим транжирством для окруженца. Ивану приходилось видеть, как в котлах курили осиновую кору и прочие суррогаты… Все это свидетельствовало, что владелец папиросы обладал достаточным запасом курева, что тоже наводило на размышления. Откуда в окружении запасы такого дефицита? А еще, мундштук папиросы был смят очень сложно, можно даже сказать, франтовато. Чем простые солдаты не грешили… Спичка тоже настораживала. Свои запасы спичек окруженцы давно использовали, а воздушным путем, уж что-что, а спички точно не поставляли. В ход пошли самодельные зажигалки и даже вовсе средневековые приспособления типа кресала. Ладно трофейная, бумажная эрзац-спичка, а тут советская, деревянная. В общем, картинка у Ивана складывалась довольно подозрительная, хотя ничего конкретно плохого, как он не старался, выявить не смог. Женщины сами не верили, что Иван с товарищами вернется, думали, что он просто их успокаивает. Вот и пошли за первыми попавшимися своими. А спички и папиросы… ну мало ли что. Исключения случаются всегда. Натрофеили, вот теперь и шикуют. Ну а что, Ваня в свое время тоже неплохо прибарахлился. Но какой окруженец в здравом уме и памяти повесит себе на шею груз из женщин и детей? Какой? Хотя… Иван совсем запутался и зло скрипнул зубами. – Было восемь селовек… – Петруха для наглядности растопырил пальцы. – Все наси, сапоги наси, папироса наси, списька наси. Остолосный, следов мала-мала. Сенсина и детка усел с ними. Сам усел, не тасили, не саставлял никто. Мосеть палтизана? Ваня выдохнул. На самом деле такое развитие событий избавляло от множества проблем и полностью развязывало руки. Осталась одна Дуняша, но одна она – это не два десятка женщин и детей. Однако интуиция, на которую он уже привык полагаться, подсказывала, что с этим делом не все так просто. А если точнее, все совсем не просто. – Сто делать будем? – якут внимательно посмотрел на Ивана. – Что? – глупо переспросил Ваня. На языке просто вертелось приказать отправляться своим путем, но отдать этот приказ он просто не смог. В голове метнулась догадка. Женщины при расспросах обязательно рассказали бы, что с ними были два подозрительных типа в немецкой форме. И если нашедшие их окруженцы, или кто они там есть, были фальшивые иди предатели, то они обязательно оставили бы засаду. Просто обязательно. Но почему засада не сработала? Хотя… с другой стороны, женщины могли сказать, что Иван их просто бросил? – Походи вокруг, поищи лежку… – помолчав, попросил Иван. – Может на нас засаду оставляли? Ему очень хотелось убедить себя, что женщин похитили или забрали с собой обманом. Что позволило бы отправится вслед за ними и снять гнетущее чувство вины. Якут молча кивнул и ушел. Иван убрался с открытого пространства и укрылся в кустах. Якут вернулся минут через десять и показал обертку от немецкой конфеты. – Была сасада. Сдали наса потом усел. Тама и тама. Иван резко встал на ноги и сказал: – Это не партизаны и не окруженцы. Это черт знает кто, но точно не наши. Как давно ушли? – Сяс насад, мосет два. Баба тли-четыле часа насад. – Тогда идем за ними. С детьми и женщинами они далеко уйти не должны. Только предупредим своих девок, чтобы сидели на месте и ждали. Петруха помедлил немного, смотря на Ивана, словно проверяя, что тот не свихнулся, но потом все-таки кинул. Для самого Ивана все стало просто и ясно. Своих не бросаем – и точка. А те, кто увел женщин, кем бы они ни были, очень скоро об этом пожалеют. Дуняша и Варвара восприняли новость возмущенно, пробовали напроситься с Иваном и Петрухой, но Ваня жестко пресек неповиновение. Первые следы неизвестных появились через пару километров. Получалось, они почему-то забирались в глушь, хотя, по прикидкам Вани должны были идти к немцам. Еще через километр, якут начал проявлять беспокойство, заявив Ивану, что чует беду. Продвижение сразу замедлилось, мало того Петруха увел товарища далеко в сторону от следов, завернув широкую дугу. А еще через час, когда они забрались на огромную, замшелую скалу, Ваня окончательно убедился, что интуиции якута можно смело доверять. – Смотли… – шептал Петруха. – Поломаный делево видис? Внизу камень видис? Тама и тама сидят. Тама два селовек и тама два селовек. Наса сдут. Понимают, сто са ними идем. Сдеся осень удобный место, луссе чем пелвый был. Потому усел оттуда. А сдеся они холосо видеть, если мы тама сел. Стлелить будем? Я холосо видеть, всех забилать… – Стлелить? – Иван задумался. – Нет, надо живыми брать и узнать кто это такие. Сделаем, пожалуй, так… Скорее всего, после того, как Ваня изложил свой план Петрухе, тот укрепился в мысли что Иван дурачок. Но ничего не озвучил, только поцокал языком и заявил: – Твоя много фалт, Ванюска. Но фалт мосет закансиваться. Ладно, делай, Петр Петров пликлоет. Всегда пликлоет. Иван и сам не был особенно уверен в своей адекватности, но от плана не отказался. По своему опыту он уже давно убедился, что в его исполнении удаются самые дерзкие, на первый взгляд сумасшедшие действия, а вот излишняя осторожность всегда выходит боком. – Будем надеяться, что они точно так же хотят поговорить со мной, как и я с ними и не станут сразу стрелять… – с фальшивой убежденностью сказал он. И отправился исполнять план. То есть, вернулся на ту же тропинку, на которой его ждали неизвестные и пошел навстречу засаде, браво мурлыкая под нос немецкий военный марш и отмахивая ритм левой рукой.– Ei warum? Ei darum!
Ei warum? Ei darum!
Ei bloß wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa!
Ei bloß wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa! #
И очень рассчитывал при этом, что неизвестные похитители женщин точно не настоящие партизаны, потому что настоящие партизаны могли сразу влепить пулю в лоб дурному офицерику. Окрик последовал неожиданно. – Стоять, фриц! Руки вверх! Хенде хох, сволочь! – гаркнул чей-то хриплый и грубый голос. Ваня остановился как вкопанный и властно скомандовал по-немецки: – Не стрелять! Старшего ко мне! – Что он сказал? – удивились в кустах. – Бабы ведь говорили, что он знает русский. – Эй, сука фашистская! Автомат долой! – из кустов высунулся сначала ствол ППД, а потом показался его обладатель; кряжистый небритый мужик с уголовной рожей, в новеньком, но прожженном местами ватнике. Иван послушно сбросил автомат с плеча и процедил с легким деланным акцентом по-русски: – Кто такие? Доложитесь по форме! – Ээ-ээ… – автоматчик недоуменно уставился на него. – Ты совсем охренел, фриц? – Тебе старший скоро объяснит кто охренел… – презрительно хмыкнул Ваня. – Меньше разговаривай! – из зарослей выперся еще один детина с ручным пулеметом Дегтярева. – Эти краснопузые… – он понял, что обмолвился, заткнулся, но ничего нового сказать не успел. Иван, уже совершенно не сомневаясь, что партизаны подставные, двинул его локтем в кадык, а потом, с разворота, сломал колено второму, уже успевшему вскинуть автомат. Звонко хрустнуло, автоматчик завопил, выронил ППД, согнулся, но тут же рухнул от удара по затылку. И почти сразу же, со стороны затаившегося на скале Петрухи, стеганули два подряд винтовочных выстрела. А потом, с секундным промедлением – третий. Иван понадеялся, что основные силы неизвестных не услышат выстрелы, но медлить не стал. Сноровисто лишил пленных оружия и спутал им руки сыромятными ремешками, на досуге изготовленными якутом. Следом тщательно обыскал, подивился богатству мнимых псевдопартизан, после чего, пнув в поврежденное колено, привел в чувство первого. Тот было опять принялся вопить, но быстро заткнулся, когда почувствовал под глазом острие ножа. – Так хорошо… – удовлетворенно кивнул Иван. – Первый и главный вопрос: кто вы такие? – Да пошел ты, сука гитлеровская… – сплюнул пленный. – Убивай!!! – Как хочешь… – Иван пожал плечами и легонько нажал на рукоятку. – Не ты, так твой камрад ответит. – Стой, стой… – заторопился автоматчик. – Мы… мы… партизаны. Бабы сказали, что с ними были фрицы странные… вот мы и решили, что надо с ним погутарить… то есть, с тобой… – Неправильный ответ. К примеру, я лейтенант Курт Шилькгрубер, сотрудник военной разведки. И вы мне испортили задание. Поэтому я легко вырежу тебе глаза, а потом примусь за товарища. Из-под века пленного потекла струйка крови. – Стой! Не надо, герр офицер! – взвизгнул «партизан». – Пожалуйста не надо! Мы тоже… тоже ваши, то есть наши. Это недоразумение. Поговорите с нашим главным. Я покажу где наша стоянка, покажу… – Зачем забрали женщин? – Думали… думали, с ними будет легче внедриться к партизанам. С бабами никто ничего не заподозри, ведь правда… не убивайте… Иван убрал нож. В этот момент второй пленный уже очнулся и прохрипел: – Ну ты и сука, Никифор! Ты что, не видишь, это засланный краснопузый… Никифор испуганно забегал глазами. Иван ласково улыбнулся и лениво пырнул второго ножом в шею. С легким хлюпаньем из артерии брызнул прерывистый алый фонтанчик. Ряженый захрипел и быстро засучил ногами, словно ехал на велосипеде. Ваня с неожиданным удовлетворением кивнул и снова обратил внимание на оставшегося в живых пленного. – Как зовут? Никифор? Гут! Теперь с толком и расстановкой. Где стоянка, сколько вас и так далее. Да не егози, дохляков что ли не видел? Как выяснилось мнимые «партизаны» оказались немецкой специальной группой, предназначенной для борьбы с партизанами и организованными группами окруженцев. Составлена была группа из бывших красноармейцев, добровольно выразивших желание служить гитлеровцам, а командовал ими бывший советский командир. Лагерь они основали километрах в пяти вглубь топей, а личного состава наличествовало всего десять человек. – Теперь уже шесть, – хмыкнул Ваня. – А я думал, что здесь партизан и в помине нет. – Есть, есть! – быстро закивал Никифор. – Немного, но есть. Как ни быть? Забились в глушь и пережидают. Точные сведения. Но найти их трудно. Затаились, говорю. Иногда только шалят на дорогах и сразу отходят. Активно подбирают окруженцев, расширяются, так сказать. Вот германцы и решили передавить их, пока не превратились в серьезную силу. Мы их связного взяли, вот только молчит пока сученыш… – он опасливо зыркнул на Ваню и поправился. – Молчит паренек… а окруженцев сразу в расход пускает Сидор. Да, самолично. Любит он это дело. Так нашего главного кличут. Я четно… честно не хотел. С голодухи согласился… сами понимаете! Вы меня не убьете? Я докажу, докажу… Иван досадливо поморщился и кивнул появившемуся из кустов Петрухе. – Ну что, Петруха? Их осталось всего шесть… – Сделаем! – улыбнулся якут. О том, что он будет делать с женщинами, когда отобьет, Иван старался не задумываться. Сначала надо отбить, а потом уже решать.
Глава 23
Когда эйфория прошла, предстоящее дело перестало казаться Ивану легким. Шесть искренне ненавидящих советскую власть выродков, к тому же уже успевших замарать руки в крови, не те противники, к которым можно относиться легкомысленно. Эффект внезапности, на который сначала надеялся Ваня тоже мог не сработать, охранялся лагерь серьезно, к тому же, был расположен в глуши, где снайперские навыки Петрухи сходили на нет. Опять же, женщины могли пострадать во время перестрелки. Впрочем, Иван быстро выбросил сомнения из головы и решил положится на импровизацию, которая никогда его не подводила. Покрутив головой, Ваня скомандовал: – Передохнем. Петруха кивнул, отошел в сторонку и присел на пенек. – Оставишь в живых? Я все покажу и помогу! – истово и убежденно зашептал Никифор, привалившись спиной к кривой сосенке. – Помогу, ей богу! Вот те крест! Есть подходец к лагерю, есть! Проведу, ни одна сука не шелохнется. Тепленькими возьмешь… – А если оставлю? Что дальше будешь делать? – машинально поинтересовался Ваня. – Что дальше? – Никифор на мгновение задумался. – Что дальше… с немцами мне не по пути… хватит, наслужился… с нашими… тоже. Шлепнут они меня. Без разговора шлепнут. Знаешь, что… в лесу останусь! Ничего, проживу. Я лесовик сызмальства. А потом… потом, посмотрим. Ну как? Да не смотри на меня так! Не сука я, не сука! Я никого не предавал! Ты же ничего не знаешь… Никифор зло скрипнул зубами и отвернулся. – Говори… – неохотно буркнул Ваня. Выслушивать откровения предателя ему не хотелось, но он уже давно привык не пренебрегать информацией, позволяющей понять людей, их мотивы и поступки. В том числе из-за того, что сам еще окончательно не определился со своими убеждениями. Верней со своей мотивацией. Никифор помолчал и нехотя начал рассказывать. – Жили мы хорошо… все было, батя даже матушке швейную машинку спроворил. Но горбатились… с рассвета до ночи… я-то еще мальцом был, одиннадцать лет, а сестричка вообще… батя никому спуску не давал и сам жилы рвал… все мечтал, что детей в люди выведет… Когда колхозы стали организовывать, сам отвел две телушки и бычка, мол, помощь вам, но сам в колхоз не пошел… – Лицо у Никифора страшно исказилось, и он прошипел: – Так мало этим сукам оказалось! Голытьба! Думаешь кто колхозом руководил? Самые ледащие, самая пьянь и бездельники! Батя говорил, кто захочет – жить будет! Работай и господь не оставит! А эти… пришли раскулачивать. Все забрали! Скотину, птицу, швейную машинку, одежонку, все! Конуру собаки и пяльцы матери и те сволокли. Дома шаром покати! Батя и кинулся с вилами… порешили его, в общем. А мы… Никифор махнул рукой и замолчал. – Говори, – приказал Ваня. – А что говорить… – хмыкнул Никифор. – Сестра с голоду померла, мать заболела и тоже умерла, а я в город подался. Беспризорничал поначалу, воровал чтобы с голодухи не подохнуть, потом в тюрьму угодил, отсидел – снова в тюрьму. Всю жизнь мне суки поломали, понимаешь? А колхоз тот развалился, дохозяйствовались, а председателя свои шлепнули, ибо проворовался… – он с усмешкой посмотрел на Ивана. – Вот скажи, за что мне любить советскую власть? Я ее не предавал, потому что она не моя! Не моя! – Ты Родину продал… – тихо ответил Ваня. – Власти меняются, а родина всегда остается… – Родину, говоришь! – вскинулся Никифор, но тут же сник, уткнулся лицом в колени и нехотя буркнул: – Может и так. Ладно… помогу я вам, а потом сам решай, жить оставишь или в расход. Противится не буду… Ваню ничуть не тронул рассказ Никифора. Возможно из-за того, что он успел наслушаться всякого подобного и напрочь очерствел. А еще потому, что уже давно понял – последнее в этой жизни – это предавать Родину. Даже из лучших побуждений. Он посидел еще немного и грубо приказал пленному: – Теперь рассказывай, как будем лагерь брать. Все рассказывай, до мелочей. Предатель встрепенулся. – Лагерь на холме, вокруг густой осинник – не пролезешь. Три землянки, в одной Сидор сам квартирует, в другой остальные. В третьей склад всякого полезного и там же держат пацанчика, связного партизан. Есть еще из жердей сложенный лабаз, туда видать баб с детишками определят. Подхода к стоянке только два – Сидор там часовых ставит. Больше никак не подойдешь. Но я с часовым сам справлюсь – дай только нож. Да не переживай – мое слово твердое. Осторожней с Сидором – матерая сволочь. И еще Тишка – его подручный. Здоровый словно шкаф, силищи немеряно. Остальные – так, шелупонь. Заходить надо ночью… Иван внимательно выслушал Никифора, задал несколько вопросов, а потом скомандовал продолжать путь. Шли до самых сумерек, долго и трудно, еле продрались через болото. К счастью, ночь выдалась безоблачной, и луна немного освещала путь. После того как вышли из топей, Никифор остановился и протянул к Ивану связанные руки. – Ну, решай! Здесь уже недалече. Дай штык, все сделаю красиво и вернусь. Иван заколебался. Никифору он не верил, однако что-то подсказывало, что сейчас он не подведет. Именно сейчас. Посмотрел на Петруху, словно хотел увидеть на его лице поддержку, но в темноте ничего не увидел. Внезапно решившись, резанул путы немецким трофейным ножом, а потом, перевернув его рукояткой вперед, молча сунул Никифору. Со стороны якута послышалось язвительное хмыканье. Никифор благодарно кивнул, перехватил нож поудобней, и молча скрылся в темноте. Ваня хотел попросить Петруху проследить за предателем, но тот без напоминаний скользнул в лес. Потянулось изнуряющее ожидание. Иван костерил себя почем зря за то, что доверился предателю. «Предал раз – предаст и второй… – злился он. – Тварь остается тварью, ничем не исправишь. Рано или поздно говно все равно всплывет. А я тоже хорош… пустил слезку… твою же мать, может самом за ним идти? Так поздно уже… ладно, хватит ныть, Петруха исправит, если я налажал…» И почти пропустил появление якута. Хотел спросить, что случилось, но потом услышал еще шаги и понял, что, зря терзал себя. Никифор молча протянул нож Ивану ручкой вперед. Ваня машинально взял и почувствовал, что рукоятка вся липкая от крови. – Там еще один стоит, недалече… – пленный покосился в темноту. – Я схожу? И вы за мной, с той стороны заходить будем. Иван вернул нож. Ему стало стыдно за свои подозрения, и он машинально еще раз мысленно выматерил себя. Со вторым часовым вышло просто и незатейливо. – Слышь, это я, Никифор… – громко буркнул пленный. – Не пальни сгоряча… – Аа-аа… – с облечением ответил ему прерывистый басок. – А где остальные? – Тебя что, Сидор за главного оставил? Вопросы, смотрю, задаешь… – хмыкнул Никифор. – Где-где… на месте. Я за инструкциями. Что-то того штемпа в германском клифте не видать. Где Сидор? – Так у себя, где еще. Там у костерка кукует Миха, дневалит, значит. Остальные отбились уже. А бабы в балагане… – Ага, понял. Ты где там? Покажись… Раздался звук тупого удара, потом сразу второго и третьего, сменившиеся громким прерывистым сипеньем. А потом вернулся Никифор и пожал плечами: – Готово, можно заходить. Только я первый, там еще дневальный. Я ствол оставлю? Он показал в руке немецкий МП. – Бери… – без колебаний ответил Ваня. Сомнения в отношении Никифора исчезли, но он все равно решил приглядывать за ним. Они проскочили сотню метров по узенькой, едва заметной тропинке. Скоро послышался запах костра и табачного дыма. «Я бы этому дневальному в жопу эту папироску засунул, демаскирует же лагерь… – неожиданно подумал Ваня и чуть не рассмеялся. – Совсем охренел, дурачок. Профессиональная деформация, мать ее. Видать, действительно, по мне армия плачет…» По центру большой поляны курился маленький костерок в ямке, рядом всхрапывал во сне дневальный в ватнике, сидя на обрубке бревна. Никифор осторожно подошел к нему, приобнял и одним движением вспорол горло. Из большого, крытого корой балагана послышалось детское хныканье, но сразу стихло. – Там Сидор, там – братва… – пленный показал стволом автомата на землянки. Ваня кивнул, вытащил гранату и, на ходу скручивая колпачок, пошел к убежищу Сидора, показав Никифору и Петрухе на вторую землянку. Щелчок, шипение – «колотушка» скользнула в отдушину. Через пару секунд грохнул глухой взрыв, из дверного проема и всех щелей выметнулись клубы вонючего дыма. Почти сразу еще раз бабахнуло, следом ночную тишину разорвали болезненные вопли, сквозь которые прорвался жалобный женский визг. – Твою мать! – ругнулся Иван и заорал Никифору. – Не выпуская баб из балагана!!! Петруха, еще одну гранату… Из землянки вылетела огромная дымящаяся фигура и на ходу, не глядя, хлестанула очередью по сторонам. Никифор споткнулся и боком завалился на землю. Ваня даванул на спусковой крючок, второй и третий раз, но верзила все не падал, вслепую поливая все вокруг очередями. И упал только после того, как стукнула винтовка Петрухи. Из балагана несся бабский вой и причитания, густо разбавленный детским плачем. Из землянок несло горелой ватой и плотью, смрадом тротила и керосина. Иван закинул еще одну гранату в землянку, подбежал к второй, сменил магазин и высадил его веером в дверной проем. И только после этого подскочил к Никифору. – Жив? Бывший пленный громко закашлялся, утер рот ладонью, глянул на нее и прохрипел: – Зацепил, сука. Видать, все мне… – Блядь! Терпи, здесь врач есть. Сейчас… – Иван вскочил и ринулся к балагану. – Варвара Сергеевна! Нужна ваша помощь… – Ваня? – врачиха недоуменно уставилась на Ивана и гневно закричала. – Ты что сделал? Это же партизаны! Как ты мог! Убей и меня! Давай, стреляй! Я всегда подозревала, что ты немецкий диверсант! Ну… – Твою же мать… – бессильно выругался Ваня. – Варвара Сергеевна… это не партизаны. Это немецкая ягдкоманда… – Не ври!!! – взвизгнула военврач и протянула к Ивану руку с непонятно откуда взявшемся у нее маленьким блестящим пистолетом. – Руки вверх! Застрелю! По ее бешенным глазам было видно, что Варвара Сергеевна выстрелит не задумываясь. Иван качнулся вправо, сбивая прицел, нырнул влево и в прыжке ударил ее в челюсть кулаком. Щелкнул выстрел, военврач тихо ойкнула и медленно осела на землю. Позади раздался сдавленный вскрик. Иван резко обернулся и увидел, что Петруха стоит на коленях, зажимая рукой правую сторону груди. Иван не смог даже выматериться от горя. К счастью, пуля попала якуту в ребра и, судя по всему, никакого особого вредя нанести не смогла. А Никифор… он уже был мертвый. Дальше Ваня пинками выгнал Курицыну из балагана, заставил ее перевязывать якута, пообещал закинуть туда гранату, если женщины не заткнутся, связал руки Селиверстовой, достал фонарик и начал осматривать землянки. И в первой же опять заледенел от горя, потому что вместе с дохлым Сидором, нашел там изорванную осколками Любашу, одну из неожиданных попутчиц, судя по всему добровольно ночевавшую с главарем «партизан». К счастью, во втором убежище, кроме недобитых псевдопартизан никого не было. Добив раненых, Ваня вышел на улицу, дрожащими руками вытащил сигарету из пачки, закурил и вошел в третью, где держали партизанского связного. Совсем молодой мальчишка, с распухшим, изуродованным побоями лицом сидел в углу, привязанный к столбу. Увидев Ваню, он что-то гневно прошепелявил и сплюнул. – Не шипи парень… – Иван присел рядом и перерезал веревки на ногах и руках связного. – И не вздумай дергаться. Свой я, хотя по виду и фашист. Задание у меня такое, секретное. Думаешь мне самому не противно. Но надо. Мальчишка настороженно зыркнул на Ваню, но смолчал. – Мне твои секреты нахрен не нужны, мне помощь твоя нужна, – Иван устало покачал головой. – Понял? Сам я не справлюсь. Ходить можешь? Тогда идем. Да не шарахайся. Сидора с его вертухаями мы положили. Вот… молодец… держись рядом… – Ну что? – первым делом он подошел к Курицыной. – Жить будет, но надо операция и покой, – угрюмо пробурчала военфельдшер. – Пуля надломала ребро и вошла в правое легкое. Но неглубоко. Петруха бледный как смерть лежал на боку быстро, но беззвучно шевелил губами, видимо безжалостно материл Ивана на своем мудреном языке. – Тварь! Фашист! Я тебе горло перегрызу! – бесновалась пришедшая в себя Варвара Сергеевна. – Военфельдшер Курицына, я вам приказываю! Под трибунал… В аккомпанемент ей из балагана доносились тихий вой и причитания. – Вот видишь? – пожаловался Иван мальчишке. – А все так хорошо начиналось. Объясняй давай. Мне они не поверят. Тот посмотрел на Ивана, солидно откашлялся и, болезненно морщась, неожиданно сильным голосом приказал Селиверстовой: – А ну заткнись тетка! Не партизаны это были, а сволочные предатели. Вишь, как меня приголубили. А с этим мы разберемся, но не фашист он. Вроде не фашист… – он на мгновение смутился, но быстро выправился. – Значится, отставить ругаться! Ваня облегченно выдохнул, ушел в сторонку и достал флягу с коньяком. Пару глотков и еще одной сигареты хватило, чтобы немного прийти в себя. После чего он вернулся к Селиверстовой и развязал ей руки: – Вставайте, только без глупостей. Врачиха всхлипнула: – Прости меня Ванечка, пожалуйста. – Это вы у него просите прощения, – Ваня покосился на якута. – А лучше сделайте так, чтобы он выжил. Потому что, если Петруха не выживет, я вас просто повешу. Вам все понятно? Селиверстова быстро кивнула. – Так-то лучше. – Иван протянул руку. – Вставайте, мне нужна ваша помощь. Сначала еще раз осмотрите Петруху, потом займитесь женщинами – успокойте их. Пару дней посидите здесь, затем уйдете к партизанам. Связной вас отведет. – Ты останешься с нами? – Селиверстова заглянула ему в глаза. Ваня молча покачал головой и ушел к Петрухе. – Ну что, братка? Якут хотел что-то ответить Ивану, но Ваня прижал палец к губам: – Молчи братка, тебе говорить нельзя. Скоро отремонтируют тебя, как новенький будешь. А я… мне… – Ваня запнулся. – Мне надо идти. Не могу ждать. Но мы увидимся. Обязательно увидимся. Петруха несколько раз кивнул, мол, понимаю. Нырнул рукой под гимнастерку, вытащил маленькую темную фигурку, сунул ее Ване и едва слышно прошептал: – Дерси, никуда не девай, пусть всегда с тобой. Помосет. Фалт больсе будет. Мне дед давал… Иван прикусил губу и осторожно обнял Петруху. – Спасибо, братка! От мысли, что с якутом придется расстаться, сжималось сердце. Он уже так привык к Петрухе, что не представлял себя без него. А еще, ему начало казаться, что без друга у него теперь ничего не получится. Но с другой стороны, он не видел себя в партизанах. После якута Ваня подошел к связному. – Ну что Мишка. Теперь ты здесь главный. А мне надо уходить. Думаю, справишься. Только помни, если твои баб бросят… – Какие такие мои? – паренек нахмурился. – Не знаю никаких моих… – Ладно, ладно, – усмехнулся Ваня. – Ты меня понял. Скажешь командиру, что это приказ. И если он этот приказ не выполнит – с него спросят. На самом верху спросят. Понял? Потом отошел в сторонку, посидел немного и пошел назад, к Варваре и Дуняше, крепко сжимая в ладони талисман Петрухе.Глава 24
– Я пойду… – Дуняша смущенно потупилась. – Не бойтесь, дойду… тут всего-то с версту, а по лесу я с измальства хожу… – Хорошо подумала? – строго поинтересовался Ваня, стараясь не показывать свою радость от такого решения спутницы. Сугубо гражданская, пусть и привыкшая к лесу девушка висела тяжкой обузой на группе. Ваня считал, что вдвоем с Варварой, они быстрее и легче проскользнут к своим. – Хорошо, Ваня, – Дуня успокаивающе прикоснулась к Ваниной руке. – Там я полезней буду, чем вам. За детишками присматривать, кашеварить. Ну не военная я, боязно знаешь, как? Подвести могу, всех погублю. А еще… – она улыбнулась. – С бабами моя двоюродная сестричка осталась, Любаша. Непутевая она, слабая на передок, без меня пропадет, сблядуется. В общем, за ней присматривать надо. Я и присмотрю… Ваня чуть не прикусил губу, потому именно Любашу он взорвал гранатой вместе с главарем ягдкоманды. Но вида не подал и принялся набивать для Дуни немецкий ранец трофейными продуктами. Закончив, он сунул его в руки девушке, не смотря ей в глаза. – Ну что, пора уже. Как раз к сумеркам дойдешь к своим. Ориентиры ты знаешь. Прямиком по логу, потом обойдешь болото по правому берегу, а дальше на солнышко. Запомнила? Дуня вместо ответа крепко чмокнула его в щеку, улыбнулась Варваре и ушла, чавкая сапогами по мокрому мху. – Вот мы и остались одни, – тихо сказала Варвара. – Мне показалось, что ты побледнел, Ваня, когда Дуняша упомянула свою сестру. Нравилась она тебе? Глаз положил? Иван невесело хмыкнул. Рассказывать о случившемся в лагере ему не хотелось. А еще, он уже давно научился держать язык за зубами. Особенно с женщинами. И нагло соврал: – Тебе показалось. – А я? – с вызовом поинтересовалась Варя. – Я тебе нравлюсь? Живо отвечай! – Ты? – Да, я! – напирала летчица. – Местами, нравишься, – буркнул Ваня. Делиться своими чувствами со спутницами он тоже не собирался. – Какими местами? – хихикнула Варвара. – Может покажешь? – Разговорчики! – Иван встал и закинул за плечо немецкий ранец. – Выдвигаемся. Надо до наступления темноты найти место для ночлега. Ну? Шевелись! – Злюка, какая же ты злюка, – преувеличенно обиженно пискнула Варя. – Это я так, чтобы… ну… разрядить обстановку, расшевелить тебя. А то словно закаменел. Ну идем, что ли. Ох… у меня все кости болят. Живодер ты настоящий, Ваня! – Идем… – Ваня постоял пару секунд и пошел. Сидеть на месте не хотелось категорически, потому что в голову сразу начинало лезть множество мыслей. Об оставленном раненом Петрухе, о убитой собственноручно Любаше и даже о погибшем бывшем предателе Никифоре. И вообще, обо всем. Впрочем, что делать дальше Ваня тоже не представлял, надеясь, что план сложится по дороге. Твердо он знал лишь одно, что надо любыми способами перейти фронт и выбираться к своим. Почти сразу опять начались непролазные топи, Иван с Варварой пока пробирались вымокли ло нитки. Уже в сумерках нашли более-менее пристойное место ночевки, но ночью шарахнули заморозки и, даже не смотря на костерок, просыпаться пришлось покрытыми льдом. – Блядь! – Иван со злости шарахнул кулаком по промерзшей насквозь поле плаща. – Так мы долго не протянем – замерзнем нахрен. – Угу… – трагически согласилась Варвара, всю ночь простучавшая зубами рядом с Ваней. Горячее варево несколько сгладило ситуацию, но все равно становилось ясно, что пешим порядком по болотам далеко не уйдешь. Подыхать от воспаления легких и прочих болячек категорически не хотелось. Ваня подумал, подумал и решил повторить вояж на машине под видом немцев. Канонада все еще грохотала, но сместилась далеко на запад и восток, так что по всем прикидкам Иван и Варвара находились глубоко в тылу, где бдительность гитлеровцев сильно отличалась от переднего края в сторону ослабления. Иван решительно сориентировался по карте и повел Варвару к ближайшей дороге. Варя тоже воодушевилась и призналась на привале: – Ты знаешь, мне нравятся все эти маскарады. Ну… ты понял. Словом, быть разведчицей и диверсанткой. Даже больше… нравится даже больше чем летать, вот! Это как шахматная партия, где надо перехитрить и переиграть противника. Очень интересно! Я совсем, вот, ни капельки не боюсь. Ваня энтузиазма Варвары не разделял, хотя признавал, что у нее неплохо получается, но хвалить не стал и угрюмо ответил: – Это потому, что у тебя все пока получается. После первого провала – все будет по-другому. Уж поверь, я точно знаю. – Наверное, – послушно согласилась летчица. – Наверное ты прав. Но у меня есть уверенность, что все получится. И я полностью уверена в тебе. Это тоже помогает. Знаешь, очень важно, когда рядом с тобой человек, которому ты полностью доверяешь. Ваня в Варваре не был полностью уверен даже приблизительно, поэтому счел благоразумным промолчать. Для того чтобы выйти к дороге понадобился целый день, пришлось еще раз заночевать в промозглом, сыром лесу, что Ивану не прибавило уверенности в Варваре, зато он теперь был готов напасть даже на целую моторизированную колонну. Но прежде, счел разумным привести себя в порядок, потому что после прогулок по топям и столько же ночевок они с Варей были похожи на парочку бомжей, но никак не на немецких фельджандармов. – Х-холодно… – постукивала зубами летчица, умываясь из котелка, в котором поблескивали льдинки. – Черт бы его побрал. Но говорят, что умываться холодной водой полезно для кожи… брр-рр, какой кошмар! Сейчас бы в тепленькую ванну… Ваня сам едва сдерживался от ругательств. Он последний раз провел бритвой по щеке, покосился на чащобу, где мерзко скрипели сучья под ветерком, вздохнул и принялся очищать сапоги и плащ от грязи. Через час «бомжи» преобразились во вполне себе образцовых жандармов, хотя я жутко перемерзли. Ваня критически осмотрел себя и Варвару и остался доволен. Очистить одежду полностью не удалось, но внешний вид соответствовал примерно стандартному виду обитателей прифронтовой полосы. Где никто не утруждал себя особенным марафетом, кроме штабников. Варвара оживилась, щеки раскраснелись, правда постоянно шмыгала носом – ночевки в лесу все-таки сказались. А еще, она прекратила болтать, что очень нравилось Ивану. Впрочем, Варя и без этого очень нравилась Ване, правда он старался гнать эти мысли из головы, считая, что на фронте нет места романтическим увлечениям. Зато самого Ваню просто распирало от желания поговорить с летчицей. Но он мужественно сдерживался. Неизвестно, то ли «фарт» Вани все еще действовал, то ли уже сработал амулет Петрухи, но «фельджандармам» опять неслыханно повезло. Когда Иван скрытно подобрался к дороге, прямо перед собой он обнаружил немецкий блокпост. Все как положено, вырубленный по краям дороги лес и кустарник, обложенные мешками с землей пулеметные гнезда и капонир для транспорта, кривой шлагбаум, самодельные рогатки из жердей и даже от руки намалеванный знак: «Стоп. Контроль документов». Рядом валялся мотоцикл «БМВ» со сплющенной передней вилкой и баком, вот правда самих немцев не обнаружилось – блокпост был брошен. Ваня особенно не удивился. Война, что тут скажешь. Обычное дело, фронт стремительно удаляется, первостепенные направления становятся третьестепенными, держать ценный людской ресурс в глуши никакого смысла нет. Редкие следы колес на грунтовке подтверждали догадку. – Да уж… – зло хмыкнул Иван. – Шанс встретить здесь подходящий транспорт равен почти нулю. И угораздило же. – Фу! – возмущенно воскликнула летчица, заглянувшая в блиндаж. – Тут нагажено, как в нужнике. Вернее, здесь настоящий нужник! Ваня на нее оглянулся, хотел шугнуть, чтобы не орала, но тут послышался приближающийся звук работающего двигателя одиночной легковой машины. Иван с благодарностью сжал в кармане амулет Петрухи и окликнул по-немецки Варвару. – Стой возле блиндажа. Без команды не шевелись. Автомат передвинь на грудь, морду построже. Варя кивнула и приняла грозный уставной вид. Иван на всякий случай расстегнул кобуру и вышел на середину дороги. В то, что ему и в этот раз повезет категорически не верил, но в тайне на это надеялся. Из-за поворота показался замызганный грязью «Опель-Капитан» и уверенно покатил в сторону блокпоста. «Да ну нахер, вот это прет…» – Ваня удивился и отмахнул рукой. Манина остановилась. За рулем сидел рыжий как огонь солдатик, рядом с ним щеголеватый, но какой-то невзрачный гауптман, а на заднем сиденье валялось пару чемоданов. – Полевая жандармерия, лейтенант Холтофф, – сурово представился Ваня. – В чем дело, лейтенант?!! – неожиданно высокомерно вызверился гауптман. – Я следую на аэродром и опаздываю. Немедленно пропустите нас! Или мне пожаловаться вашему начальству? Снова послышался рык двигателя, но теперь грузового, а через несколько секунд показался грузовой «Мерседес» с открытым кузовом, битком забитый солдатами. Иван почувствовал, как по спине покатились капли пота и отмахнул водиле грузовика: мол, проезжай. Что тот и сделал, шутовски откозыряв Варваре, все еще торчавшей возле блиндажа. – Так в чем дело, лейтенант? – насупился гауптман. Иван выдохнул и передумал прямо здесь убивать гауптмана. – Минутку терпения, господин гауптман. Так случилось, что наш мотоцикл… – Иван на всякий случай откозырял и показал на изуродованный «БМВ», – пришел в негодность. Судя по всему, нам по пути. Не могли бы вы подвезти нас? Немец несколько секунд посверлил Ивана надменным и недовольным взглядом, после чего нехотя кивнул: – Подвезу. Только быстро… Иван еще раз откозырял и подозвал Варвару, после чего аккуратно устроился с ней на заднем сиденье, в который раз, не веря своему везению. Сначала он собирался просто проскочить пару десятков километров, потом завалить немцев и уйти в лес, но очень скоро передумал, потому что… Да потому, из разговора офицера с водителем стало ясно, что гаупт – военный корреспондент, а зольдат – оператор, в чемоданах отснятая пленка и они рулят на аэродром, где должны сесть на самолет, следующий в Германию. «Самолет! – ахнул Иван. – А у меня самая настоящая летчица под боком носом хлюпает. Захватим самолет, перелетим фронт и в дамках! Делов то! Твою же мать!!! Нет, так везти не может, но везет же, черт побери…» Очень быстро задумка оформилась в четкий план. В удобном месте завалить капитана и солдатика… Под их видом проникнуть на аэродром и сесть в самолет… В воздухе захватить самолет, перелететь линию фронта и сесть у своих… А предварительно тщательно допросить дойчей, чтобы не спалиться при проверке документов… Делов-то!!! Особенно по сравнению с теми проделками, что уже получилось провернуть. Тут Ваня вспомнил бардак, в который превратилось последнее дело и слегка приуныл, но от задумки отказываться не стал. Все шло своим чередом. Водила с гауптманом изредка перебрасывались словами, с пассажирами они не разговаривали принципиально, Опель трясся и скрипел на колдобинах, изредка навстречу шли грузовики, а Иван тоже молчал. Встретившийся на пути блокпост проскочили не останавливаясь, мордатый унтер на посту нарочито показательно отвернулся от машины, видимо уже имея опыт встречи с гауптманом. Словом, операция развивалась вполне благополучно, но Иван подсознательно ожидал в любой момент какой-нибудь хрени, которая превратит все в бардак. К тому же, по пути все никак не попадалось места, где можно бы было без проблем отправить попутчиков на тот свет. Первый сигнал о грядущих неприятностях прозвучал, когда он заметил, что Варвару трясет словно эпилептичку. Украдкой взял ее за руку и ощутил, что она горячая, как огонь. Поговорить возможности не было, поэтому он просто достал фляжку с коньяком, скрутил крышку и сунул летчице. – Что? – взвился гауптман, почуяв запах спиртного. – Вы пьете? При исполнении? Это возмутительно! И на одном дыхании прочитал лекцию о вреде спиртного и жестоких поражениях ожидающие великую германскую армию из-за таких алкоголиков как Иван и Варвара. – Простите герр гауптман, – Ваня извиняюще пожал плечами. – Мой товарищ заболел. У него жар. – Жар!!! – опять взвился немец. – Алкоголем вы только усугубите положение. И после лекции на медицинскую тематику, приказал остановить машину и полез в багаж доставать аптечку, которая занимала едва ли не целый чемодан. А дальше напичкал Варвару таким количеством микстур и порошков, что их бы хватило на целый взвод. Ваня поглазел по сторонам, дождался пока дойч закончит и аккуратно прострелил шоферу башку, а гаупта огрел рукояткой «Вальтера» по затылку. После чего закинул их в кузов и погнал Опель по едва различимой просеке в лес. Процесс допроса гауптмана сразу не задался. Тот плевался, орал что железный германский дух не сломить, так что пришлось сразу прибегнуть к далеким от гуманности мерам воздействия. Покрутив головой, Иван узрел в кармане дверцы здоровенный заводной ключ. – Свинья, грязная свинья! Вы можете пытать меня, но я ничего не скажу! – выплюнув импровизированный кляп, заорал гауптман, но Варвара без лишних слов засунула ему в рот ствол автомата, попутно порвав губы. Ваня примерил в руке ключ и первым ударом раздробил немцу колено. Тот задергался, но из-за ствола во рту издал только булькающее хрипение. После второго удара гауптман ненадолго потерял сознание, но пинок быстро привел его в чувство. – У меня не времени с вами возиться, – сухо сообщил ему Иван. – Я буду ломать вам по очереди все кости, до тех пор, пока вы не заговорите. Итак, с какой продолжим? – Я все скажу-у-уу… – всхлипнул немец. – Гут, – Ваня одобрительно кивнул и подсунул гауптману карту. – Где находится аэродром, во сколько вылет самолета? По окончанию допроса стало ясно, что полевой аэродром находится сравнительно недалеко, но у Вани с Варварой осталось в запасе всего полтора часа времени. Перед тем как застрелить офицера, Ваня стащил с него форму, по своему опыту зная, что перед тем как умереть и во время того как, люди очень часто обсираются, а ссутся, так вообще почти каждый раз. Варвара стала послушно переодеваться и задала всего лишь один вопрос: – Я все понимаю, но зачем нам в Берлин? Ваня улыбнулся: – В Берлин нам не надо. Мы во время полета захватим самолет, и ты посадишь его на нашей территории. Варвара недоуменно уставилась на Ваню и растерянно спросила: – А с чего ты взял, что я умею летать на транспортном самолете? – А какая разница: истребитель или транспортник? – Большая! – хмыкнула летчица. – В воздухе я его удержу, пожалуй, но посадить… вряд ли! – Значит заставим летчика посадить! – оптимизм Ивана начал улетучиваться в геометрической прогрессии, но отказываться от затеи очень не хотелось. – Аэродромы охраняются, – недовольно бубнила Варвара. – Нас туда не пустят. Сам посмотри, я не похожа на этого солдата. Ваня подошел к ней, обнял и ласково поцеловал в губы. Варвара прерывисто вздохнула и застенчиво прошептала: – Мне уже лучше. Попробуй еще, может я и транспортник научусь сажать? В общем, через несколько минут «Опель-Капитан» уже несся, подпрыгивая на ухабах по направлению к аэродрому. Но уже через полчаса пришлось менять колесо. Едва справились, как машину догнала колонная из четырех бронетранспортеров, двух грузовых машин с солдатами, еще три какие-то неопознанные бронированные конструкции, вооруженные пулеметами и пары шикарных «Опель-адмиралов». Ваня подождал, когда колонная пройдет и охреневая от своей наглости пристроился к ее хвосту. Так и проскочил через большой блокпост – колонну даже не подумали останавливать. А потом колонна подошла к полевомуаэродрому…Глава 25
– Я сейчас вырублюсь… – тихо пискнула Варя. – Плохо, как при высокой перегрузке… Ваня растерялся, но потом вспомнил о трофеях и зашипел летчице: – Грызи шоколад, у тебя в кармане. Он с первитином! Грызи живее…Первитин – стимулирующее наркотическое средство. Широко применялся в немецкой армии во время второй мировой войны. Выпускался как в таблетках, инъекциях, так же добавлялся в пищевые продукты, к примеру – в шоколад.
Варвара тут же извлекла шоколад, ободрала с него обертку и, держа плитку двумя руками, мелко захрумкала, словно заяц капустный лист. Ваня хотел предупредить ее, чтобы не переборщила, но тут колонна подошла к въездному КПП аэродрома. Навстречу выбежал караульный, но головной БРТ чуть не раздавил его вместе со шлагбаумом и будкой. Наружу сыпанули солдаты, оттеснив постовых, и замахали машинам: мол проезжайте. Колонна, не снижая хода въехала на аэродром. Бронированные машины по широкой дуге разъехались по сторонам и начали останавливаться, из них ломанулись солдаты, шустро вставая в оцепление. Опель-адмиралы подкатили прямо к здоровенному транспортнику уже раскручивающему винты. Ваня, едва не теряя сознание от напряжения, пристроил свой «Капитан» туда же, но чуть поодаль. Опознал самолет как Юнкерс Ю 90* и приготовился к тому, что сейчас его выведут на чистую воду.
Юнкерс Ю 90 (нем. Junkers Ju.90), – немецкий пассажирский военно-транспортный самолёт фирмы Юнкерс. Ju 90 был создан в 1937 году на базе Ju 89, имел 4 двигателя BMW-132H.
«Жан Жаныч прав, попаданцам везет… – отрешенно думал он. – Но как ни крути, рано или поздно везение заканчивается. Мы и так исчерпали все его лимиты…» Из машин вышли несколько офицеров и по очереди стали неспешно подниматься по трапу. Ваня не смог определить кто они по званию, но по форме было видно, что звания у них не ниже генеральского. – Мне уже лучше! – бодро отрапортовала Варя. – Еще есть шоколад? Ну хоть кусочек… – Бля… – ругнулся Иван от избытка чувств, после чего, приняв внезапное решение, выпихнул Варвару из машины, нагрузил ее чемоданами и тоже ринулся к трапу. На пути тут же стал целый полковник в полевой форме, вместе с двумя здоровенными автоматчиками в маскировочных куртках. – Кто такие, куда?! – возмущенно заорал он. – Стоять! – У меня предписание! – нагло и заносчиво ответил Иван и сунул полковнику в лицо ворох бумаг. – Я военный корреспондент «Фёлькишер беобахтер» Карл Бахтер! Со мной мой оператор Вилли Моллер! Мы везем отснятый материал! Это возмутительно! В чем дело полковник? Проверьте документы! Вилли, черт побери, если ты уронишь пленки, я тебя сам расстреляю! Мы снимали материал под русскими пулями! Полковник слегка ошалел от такого напора, отослал одного из автоматчиков, видимо для проверки списка пассажиров, а сам принялся разбираться с документами. Ваня понял, что наступил момент истины и уже примеривался, как вырубить полкана, но тот, сравнив фотографии на удостоверениях, гневно забрюзжал: – Вы что, не могли привести себя в порядок, гауптман? Посмотрите на себя и на вашего, как его там! Безобразие! Вы похожи на чучело! Что с лицом? Что вы себе позволяете! Вы позорите немецкую форму! Неслыханно! Иван на всякий случай вытянулся в струнку и утер лицо рукавом, еще сильней размазав грязь на нем. Варвара энергично повторила движение, чуть не огрев чемоданом с пленками полковника. – Прошу прощения, господин полковник! Больше не повторится! Мы спешили… Полковник довольно ухмыльнулся и презрительно процедил: – Будь моя воля, я бы гнал гражданских недоумков взашей с армии. Открывайте чемоданы, для проверки, живо! Тут вернулся автоматчик и, перекрикивая рев двигателей сообщил, что оные гражданские недоумки в списке пассажиров есть. Полкан было наладился опять брюзжать, но один из техников начал орать, что пора взлетать. Полковник ругнулся и рукой показал Ване с Варварой, чтобы лезли в самолет. Иван от восхищения чуть не выругался по-русски и потащил Варвару по трапу за собой. Уже в самолете, Ваня было нагло сунулся в салон, но тощий шкет в комбинезоне и шлемофоне, вытолкал их в самый хвост, на откидные сиденья, объяснив, что сидеть рядом с целым фельдмаршалом у них рыла не вышли. – Эй, камрад! – Ваня поймал его за рукав. – Какой фельдмаршал? Неужели… – Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн! – гордо отчеканил шкет, окидывая Ваню с Варварой презрительным взглядом. – Сидеть здесь, в салон не входить! Надеюсь, все понятно? «Да ну нахер…» – восторженно прокомментировал Иван. Кто такой Манштейн он толком не знал, но звание фельдмаршала внушало. В голове чередой замелькали картинки: как он лично вводит этого самого Манштейна с шикарным фингалом под глазом в кабинет Сталина, как на заседании Политбюро Калинин вешает ему на грудь Золотую звезду Героя и прочие восторженные образы. Впрочем, он очень быстро пришел в себя и толкнул локтем Варвару: – Ты как? Летчица покосилась на него затуманенным взглядом и хрипло поинтересовалась: – Шоколада нет? Судя по всему, она не совсем понимала, где находится. Тем временем, движки транспортника загудели на полную мощь, а сам он начал разворачиваться. – Бля… – Ваня выдохнул и вспомнил, что все оружие осталось в машине. Украдкой вынул из кобуры малюсенький Вальтер ПП, который таскал корреспондент, потом запасной магазин из кармашка и еще раз выматерился. Четырнадцать хилых патрончиков выходило маловато для захвата. Варвара вообще оказалась безоружной – оператору, судя по всему, оружие было не положено. Но Ваня себя утешил тем, что пальба из автомата в летящем самолете может закончится плачевно для всех. А мелкокалиберные пистолетные патрончики особого вредя обшивке не принесут. Опять же, пассажиров всего пятеро. Так что патронов должно хватить на каждого. Самолет дернулся и взлетел. Иван немедленно начал прикидывать, как будет захватываться самолет, понимая, что надо поторопиться, чтобы Юнкерс не успел улететь далеко от линии фронта. И начал с того, что поймал проходящего шкета в шлемофоне и аккуратно придушил его. Поморщился от вони и запихнул тело под сиденья. Обрадовался Люгеру в его кобуре и пихнул Варвару. – Вставай. Начинаем. Летчица слабо кивнула и опираясь о борт с трудом встала. Ваня загнал патрон в патронник и отдал ей Люгер. – Слушай команды. Говорить ничего не надо. Поняла? У тебя все получится. Все, пошли… – Иван аккуратно открыл дверь в салон и четко сказал по-немецки: – Вы все арестованы. Тот, кто не подчинится, умрет. Генералы мирно распивали коньяк за откидными столиками и дружно уставились на Ивана. Кто из них Манштейн Ваня так и не разобрал. Пауза затянулась, пришлось красноречиво покачать стволами пистолетов и резко скомандовать. – Живо на пол, сказал! Ближайший к Ване генерал брезгливо бросил: – Идите проспитесь… Иван вежливо улыбнулся и выстрелил ему в голову из Вальтера. Сухо щелкнул негромкий выстрел, почти не слышный из-за рева двигателей. Немец откинулся и сполз по борту, оставляя на обшивке кровавый след. Какой-то обер-лейтенант, видимо адъютант или порученец, попытался вытащить из кобуры пистолет, но не успел и рухнул на пол, судорожно похрипывая. Из кабины пилота неожиданно вышел плотный коротышка, в летном комбезе и шлемофоне. Увидев Ивана он на мгновение застыл, а потом попытался юркнуть назад. Ваня даванул дважды на спусковой крючок и ринулся в пилотский отсек, по пути крикнув Варе: – Стреляй, если шевельнутся… В полутьме кабины на панелях мелькали огоньки, Иван не сразу сориентировался и пропустил момент, когда кто-то ринулся на него с бокового сиденья. Но успел садануть его рукояткой Вальтера по голове. Добавил еще раз и заорал: – Сидеть, не шевелиться! Берем курс на русскую территорию! Живо, застрелю нахрен… – Да пошел ты к черту! – презрительно процедил один из пилотов, бросая штурвал. – Сука! – хлопнул выстрел, пилот осунулся в кресле. – Ну!!! Второй неожиданно выхватил пистолет. Бабахнуло, глаза ослепила вспышка, а плечо рванул резкий удар. Ваню развернуло, но он успел трижды выстрелить. Пилот опрокинулся на спинку кресла, закинув назад голову, одна из панелей сильно заискрила, а самолет резко рыскнул, а потом накренился на нос. И тут, в пассажирском салоне чередой захлопали выстрелы. – Твою же мать! – зажав плечо ладонью, Ваня выбежал из кабины и увидел, как Варвара стреляет в пассажира. Остальные уже уж были мертвы или при смерти. – Они на меня кинулись! – обиженно заявила летчица, утирая нос рукавом. – Кинулись, понимаешь! Ваня обреченно выдохнул и потащил Варю в кабину. – Кажется мы падаем. В общем, сделай что-нибудь… И принялся вытаскивать пилота из кресла. Дальнейшее происходило как в тумане. Варя кричала, что у нее ничего не получается и что она не может сориентироваться, но самолет все-таки прекратил снижаться, а потом накренился на крыло и начал разворачиваться. Ваня сидел прямо на полу, скрипя зубами от дикой боли, пытался перевязывать себе плечо, а потом вырубился. Очнулся снова от крика Варвары: – Да они же нас собьют! Мы же свои, свои, надо передать им по рации. Ваня, Ваня… Аккомпанементом прозвучал гулкий и частый стук. Самолет задрожал, из пассажирского салона донесся противный свист, а в кабине резко запахло горелой изоляцией. Через мгновение темноту через остекление кабины разорвала ослепительная вспышка. – Сволочи! – надрывалась Варя. – За что? Ванечка, я попытаюсь сесть! Не умирай, пожалуйста, не умирай… Ваня хотел встать, но не смог. Юнкерс перешел в резкое пикирование, через пару минут раздался страшный грохот, а потом звуки резко исчезли и все покрыла мгла…
- - -
– Приговаривается к высшей мере социальной защиты – расстрелу… Иван криво ухмыльнулся трибуналу. Ему очень хотелось послать всех нахрен, но не хватило сил разжать намертво заклинившие челюсти. Тогда он подумал: «Идите все нахер! Я все равно попробую еще раз! И буду пробовать, пока не получится!..» Караульные взяли его за локти и поволокли на выход из зала. – Лицом к стене! Ивана повернули лицом к стене, лязгнул ключ, следом противно заскрежетала дверь камеры… И тут внезапно он проснулся и слегка ошалел от давно забытых ощущений. Было непривычно тепло и комфортно. Вкусно пахло свежезаваренным чаем и сдобой, через которые пробивался легкий запах хорошего табака и одеколона… Непередаваемое ощущение чистоты, а еще, кожа чувствовала вместо заскорузлых, грубых подштанников и нательной рубахи, какую-то странно мягкую ткань… – Что за нахрен? – в голос удивился он и открыл глаза. Сразу же зажмурил их от ослепительного света, но успел заметить, что окружающая обстановка очень сильно отличается от уже привычной одиночной камеры. «Что за хрень?» – подумал Ваня и быстро прогнал последние события в голове. К счастью, Варвара смогла благополучно посадить подбитый самолет на нашей территории. Что было дальше, Иван не помнил, потому что очнулся уже в одиночной камере. А потом начались изнурительные ежедневные допросы. Правда никто особо не зверствовал, Ваню даже качественно подлечили, но последние два месяца он провел за решеткой. Варвару тоже больше никогда не видел, но подозревал, что с ней происходит то же самое. Так вот, сейчас он неожиданно очутился в комфортабельной больничной палате, возможно в гостиничном номере, но уж точно не в тюрьме. Иван был уверен, что заснул в своей камере, а как он оказался здесь пока оставалось загадкой. Впрочем, Ваню больше удивила не резко сменившаяся остановка, а сидевший рядом с кроватью очень знакомый военный, в накинутом на плечи белоснежном халате. Коренастый и смуглый, с ледяными пронзительными глазами. Майор госбезопасности Черный. Вот только на выглядывающей из-под халата петлице вместо одного ромба сейчас почему-то алели целых три. *Комиссар госбезопасности третьего ранга – специальное звание высшего начальствующего состава в органах государственной безопасности СССР.
Ваня немного поколебался, потом открыл глаза и вопросительно посмотрел на комиссара третьего ранга. Первым желанием было поинтересоваться: какого, собственно, хера? Но Иван уже давно научился прежде думать, чем говорить. – Очнулся? Молодцом, Ваня! – добродушно улыбнулся Черный. И взглядом выгнал из палаты непонятно откуда взявшуюся женщину в медицинском халате со шприцом в руках. – Прежде чем мы с тобой поговорим, красноармеец Куприн, надо познакомится поближе, я комиссар госбезопасности третьего ранга Черный Николай Семенович. – Он протянул руку Ивану. Ваня осторожно пожал ее, но опять смолчал. – Вот и познакомились. Закуришь? – Черный вытащил из портсигара папиросу «Герцеговина Флор». – Нет… – Молодец! А я все не могу никак бросить, – удрученно заметил Черный и неспешно раскурил папиросу, – ну что же, задавай свои вопросы, красноармеец Куприн. Хотя подожди! Что же это я! – он спохватился, открыл кожаный портфель и начал выкладывать небольшие коробочки. Последней на прикроватную тумбочку легла толстая пачка денег. И пояснил в ответ на недоуменный взгляд Вани. – Награды, твои, красноармеец Куприн. Награды… – Какие награды? – потерянно прошептал Ваня. Он ничего не понимал и даже втайне ущипнул себя, проверяя не спит ли он. – Это «За отвагу», – Черный показал медаль. – Если не ошибаюсь, за взятого в плен немецкого летчика. А это орден «Красной Звезды» – за захваченный немецкий танк. А это «Красного Знамени», а это – Орден Ленина и Золотая Звезда Героя! За прорыв немецкой линии обороны. А это вторая Звезда Героя и еще один орден Ленина – за Манштейна. Извини, я понимаю, такие награды положено вручать торжественно, но… – Черный виновато пожал плечами. – Но обстоятельства складываются таким образом, что сейчас не до торжественных мероприятий. Впрочем, возможно, все в скором времени изменится и тебе вручат их как положено. Но об этом немного позже. А деньги – денежное довольствие и премии за подвиги за все время твоей службы. Все представления на тебя были удовлетворены. Но, сам понимаешь, война, бюрократия, куда без нее, в общем, все сильно затянулось. Да ты и сам, на месте не сидел и награды дошли до тебя только сейчас. Теперь задавай вопросы. Ваня судорожно сглотнул и тихо спросил: – Это вы меня в штрафники засунули? Черный спокойно ответил: – Извини, пришлось. Мы тебя взяли на заметку сразу после того, как ты перешел фронт. Можно было обойтись без трибунала, но у нас были и есть на тебя очень большие планы, поэтому не хотелось, чтобы тебе твое блуждание в окружении аукнулось поздней. А штрафбат, смывает начисто с людей все прегрешения, как реальные, так и мнимые. Все было рассчитано правильно, ты бы отбыл свой срок даже не доехав до фронта, но, как всегда, вмешались обстоятельства. Роту раньше срока отправили на фронт, а там закрутилось, мы на время потеряли тебя из вида, а потом просто не смогли найти. Но, как видишь, к счастью, все получилось… В Иване плеснулась злость. Но уже давно научившись сдерживать себя он спокойно поинтересовался. – А сейчас зачем два месяца под замком держали и всю душу вытряхивали? Черный пропустил вопрос мимо ушей и спокойно поинтересовался: – Ты, скорее всего, хочешь спросить, что дальше? Иван помедлил и сухо бросил: – Где Варвара? – С ней все в порядке, – с легким оттенком недовольства, словно Иван не оправдал его надежд, ответил комиссар. – Возможно, вы скоро встретитесь. Но об этом, пока рано говорить. Следующий вопрос, красноармеец Куприн. – Красноармеец Петр Петров и врачи, о которых я сообщил во время допроса? – продолжил гнуть свою линию Ваня. – Вы знаете, что с ними? Черный картинно вздохнул: – Тяжелый человек ты, Иван. Ох, тяжелый. Ну хорошо, отвечу, заслужил. Петр Петров месяц назад вышел из окружения и вывел с собой всех тех людей, о которых ты спрашиваешь. С ними тоже все нормально. Петров сейчас инструктор в школе снайперов, бомбардирует вышестоящее начальство рапортами о переводе на передовую, а врачи – успешно работают по своей воинской специальности. В отношении всех них обошлось ускоренной процедурой фильтрации, во многом благодаря тебе. Еще вопросы? Ваня помедлил и угрюмо поинтересовался: – Что дальше? – Ну наконец-то! – наигранно всплеснул руками комиссар, но тут же сменил тон на сухой, можно даже сказать – ледяной: – У тебя два варианта, красноармеец Куприн. Первый – на фронт ты уже не попадешь, будешь служить при политотделе РККА. Ты уже совершил все свои подвиги и теперь будешь своим примером вдохновлять остальных. Извини, с твоим пылом, ты очень быстро сложишь свою голову на фронте, а дважды Героев Советского Союза не напасешься. В этом случае, тебе вручат все твои награды как положено. О чем немедленно узнает вся страна. Соглашайся – работа на самом деле непыльная, опять же продвижение по службе. Начнешь с младшего лейтенанта, приказ уже отпечатан, а там, глядишь, вскорости и меня обгонишь. Ваня уловил иронию в голосе Черного и зло поинтересовался: – Какой второй вариант? – Второй вариант… – протянул комиссар. – Второй – это очень интересная, но очень сложная и тяжелая работа. Но ты станешь дважды героем Советского Союза посмертно. А красноармеец Куприн будет значиться геройски погибшим. Твои родные будут получать пожизненно пенсию за тебя, но ты их больше никогда не увидишь. Но, как раз в этом случае, возможно, ты и встретишься с Варварой. Выбирай. Ваня хмыкнул: – Вы же уже знаете мой ответ. – Знаю, – согласился Черный. – Но важно, чтобы ты сам ответил, потому что дороги назад уже не будет. Иван зачем-то улыбнулся и четко ответил. – Второй вариант, товарищ комиссар третьего ранга.
Эпилог
Западный Берлин. Район Тиргартен, площадь Республики. 1956 год. – Господин Хартманн, через пятнадцать минут у вас встреча с избирателями, а еще, ваша жена просила напомнить вам, что ждет вас на открытии ее аэроклуба. Сами понимаете, ваше присутствие, сразу обеспечит аэроклубу известность. А вечером, ваш ждет американский комендант Берлина на ужин… – Подожди, Пауль… – худощавый, широкоплечий мужчина, отмахнулся, быстрым шагом поднялся по ступенькам центральной лестнице Рейхстага и подошел к одной из колонн. На красивом, но суровом и немного злом лице проявилось странное, слегка виноватое выражение. «Извини Жан Жаныч, – думал он на русском языке. – Обещал тебе расписаться на рейхстаге, но обманул. Невольно, но обманул. Столько всякого случилось, что голова до сих пор кругом. Нет, я честно отвоевал сколько получилось, а потом… в общем, не смог я отказаться. А к рейхстагу вот только сейчас довелось попасть…» Он провел рукой по шершавому мрамору, неожиданно что-то нащупал, присмотрелся и беззвучно, одними губами прочел едва заметную корявую надпись: «Здесь был граф божьей милостью Жан V Арманьяк! Служу Советскому Союзу!» Тут мужчина не выдержал, улыбнулся и восхищенно прошептал: – Ах Жан Жаныч, ах да сукин сын!!! После чего быстро сбежал вниз по ступенькам и сухо скомандовал секретарю, стоявшему возле машины: – Не понял, Пауль? Кто торопил меня? Избиратели ждать не будут. И да… передай фрау Эльзе, что я буду на открытии аэроклуба. Комендант? Передай, что я занят…Конец второй книги
Германия, Росток. 2023 год.
Последние комментарии
14 часов 15 минут назад
23 часов 7 минут назад
23 часов 10 минут назад
3 дней 5 часов назад
3 дней 9 часов назад
3 дней 11 часов назад