Пузырник [Дмитрий Александров] (fb2) читать постранично, страница - 2

От неожиданного ответа я закашлялся.

— Меня? Зачем меня?

— Потому что ты землянин.

«Вот оно что, — подумал я. — Значит, они действительно собирают информацию о нас, обо всём человечестве». Сразу захотелось выглядеть как-то по-особенному, дать пришельцам понять, что с землянами шутки плохи. Одновременно стремление это осознавалось мальчишеским, глупым, как раз недостойным великих землян. Когда хочешь нарочно продемонстрировать силу, обыкновенно показывается твоя неуверенность, слабость.

Пузырник чуть качнулся:

— Что рядом со мной?

Я оглядел пятак грязной глины, из которой ближе к лесу пробивалась кое-какая зелень. Справа от пузырника, под самым его боком, краснели две стреляные гильзы двенадцатого калибра.

— Ах вот что с изоляторами случилось, — нахмурившись, я поднялся было за гильзами, но чтобы их достать, пришлось бы оказаться прямо рядом с пришельцем (дело не самое приятное), и я сел обратно. — Это оболочки от стреляющего оружия.

— Вы здесь воюете?

— Нет, чиним линию. Оружие было у охотников; похоже, они стреляли по линии и испортили её.

— Линия приносит охотникам вред? — голосом, лишённым всякой эмоции, спросил пузырник.

— Вред? Нет, линия всем приносит пользу. Даёт электричество. Они просто развлекались. Стреляли по изоляторам. Хотя… Провод же кто-то срезал, — я задумался.

— Провод я понимаю. Нехватка металла?

— Что? А, вы хорошо осведомлены, — удивился я. — Тут правда не металла, а денег нехватка. И совести, — добавил я, чуть помолчав.

— Я могу спросить про совесть? — на поверхности пузырника (на обращённой ко мне стороне) проглянуло едва заметное красноватое пятно.

— Конечно.

— Совесть — это орган, которым вы чувствуете зло и добро?

Я рассмеялся:

— Можно и так сказать.

— У нас никогда не было этого органа, поэтому мы не чувствуем. Сложно понять слова «добро», «зло»…

— Значит, люди для вас одинаковы? Не важно, нападают ли они на вас, любят ли?

— Все одинаковы.

Некоторое время мы молчали. Затем я спросил:

— Обида. Обиду ты понимаешь?

— Нет.

— Для тебя добро и зло — одно и то же. Для меня — нет. Я хочу принадлежать к добру, но для тебя я равен любому другому землянину. Даже самому дрянному, проклятому лгуну, убийце, нацисту. С Гитлером ты бы так же говорил, как со мной: тебе всё равно.

— Все люди одинаково интересны.

— Вот! Это и обидно, — вздохнул я.

— Это от недостатка знания.

— Разве вы не знаете про нас абсолютно всё? — удивился я. Последнее время принято было считать, что пузырники — это некие образования единого сверхразума, с помощью которых он не то изучает, не то захватывает Вселенную. Поэтому, разговаривая с мягкой сферой, я ощущал, что общаюсь с ними со всеми, с их цивилизацией.

— Охотники — плохие? — прервал мои мысли пузырник.

— Если ради забавы изоляторы сбили — конечно плохие.

— Как Гитлер?

Я снова кашлянул.

— Нет! Гитлер — Гитлер намного хуже. Вы что, ничего не знаете о Гитлере? Это… Ну хорошо, это абсолютное зло. Крайняя точка на шкале зла.

— То есть, относительно Гитлера, охотники хорошие? — с прежней интонацией спросил пузырник.

— Как же тебе объяснить… Случись беда — охотники будут защищать других людей от таких, как Гитлер. — Я на мгновение задумался и добавил: — Наверное, будут. Да, — продолжал я, — есть люди, которые делают глупости. Но после мы способны понять, что ошибались. Стать лучше. И в глупостях не переходим тех границ, за которыми лежит область невозвратного зла. А есть люди, которые такую границу перейдут. Перейдут из ненависти, из зависти, ради выгоды, власти или просто забавы — не важно, чего именно. Понимаешь?

— Это сложно понять, но я очень стараюсь.

Мне показалось, что пузырник пытается выразить этими словами какие-то чувства. Вторая часть фразы — разве существо, лишённое чувств, скажет так?

— А ты на Земле который раз? — спросил я.

— Первый.

— Значит, впервые. Не представляю, как это — посещать другую планету… — Я хотел аккуратно подтолкнуть разговор в сторону планеты пузырников (или станции, звезды — места, где они обитают), но инопланетянин внезапно продолжил:

— Мы все здесь первый раз.

— Вам разрешено бывать на Земле только один раз? — удивился я.

— Мы лопаемся.

— Ну да. А потом? Разве не хочется снова? Тем более, если не успел ничего увидеть?

— Не знаю. Потому что это конец.

— То есть, лопнуть — значит, умереть?

— Да, конец существования, смерть.

Одновременно с этими словами над землёй подул холодный ветер. Я поёжился и принялся закрывать липучки на спецовке. «Так значит, они вовсе не единый организм» — я с удивлением рассматривал пузырника, будто он изменился, стал чем-то новым.

— Погоди, но ведь ты знаешь, что лопнешь. И что это смерть.

— Да.

— И всё равно здесь появился? Может быть, тебя заставили? — в моей голове мелькнули образы ужасного тоталитарного общества пузырников, в котором правители