Кальдур Живой Доспех IV [Рост Толбери] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Кальдур Живой Доспех IV

Пролог

Он больше не чувствует Её Длань.

Но куда страшнее, что внутри Её Длани... Эвриал. И он не чувствует и его тоже.

Он не чувствует ни гнева, ни скорби, ни страха, только пустоту, спокойствие и необходимость сражаться дальше. Годы смертей вокруг и нескончаемой борьбы сгладили всё щербинки и заточили его до лезвия бритвы. Пелёна слёз застилает глаза, но дышит он глубоко, и всё ещё острейший из клинков Госпожи.

Чешуйки брони Гибельного Света словно маленькие зеркала ловят лучики закрытого тучами и далёкого солнца, притягивают их к себе, усиливают и направляют во все стороны страшного сражения. Нужно дать каждому Избранному больше сил и знание того, что он не один в этой темноте.

Братья и сёстры рядом. А он их ориентир и опора.

Атаки становятся яростнее, вспышки разноцветного пламени ярче, звуки битвы гуще, а смерти их врагов стремительнее.

Щупальца левиафана всё держат Небесный Дворец, всё ещё пытаются опрокинуть его, обрушить на воиско снизу, но чудовище слабеет с каждой секундной. Небесный Дворец несёт его прочь, к солнцу, где и он, и все остальные чудовища потеряют последние силы и надежду.

Но что-то не так.

Позиция Госпожи и Её телохранителей молчит и с неё больше не разят гиганта. Он не видит там полчищ порождений Мрака, не видит страшной битвы с легионом бледных колдунов — все они уже должны быть давно сметены мощью Госпожи. Лишь пять тёмных фигур, неспешно поднимающихся по лестницам с разных концов Дворца в самую высокую его точку.

Он не чувствует от них потоков силы, лишь неприятно переворачивающуюся внутри многоножку тревоги, ощущение опасности настолько смертельной, что мозг отказывается воспринимать.

Щиты Госпожи им не помеха.

И тогда живыми щитами для Её тела становятся его братья и сёстры.

Он кричит от того, как стремительно они умирают и как быстро истончаются их ряды.

Зеркан несёт его вниз, всё сливается перед глазами от скорости, но это всё равно слишком медленно. Стальная пасть верного зверя смыкается на горле громадного воина, когти впиваются в доспехи, и уносят грозного противника подальше с поля битвы. Кровь Эвриала на его доспехах, и поэтому Лотрак избрал его своей жертвой.

Стальной зверь живёт ещё секунды. Толстые пальцы из чёрного камня смыкаются на его голове, вминают и проламывают её, жуткий топор врезается в живот, буравит его, и кажется даже, что вместе со стальным телом верного зверя, тут же убивают и его душу.

Они отделяются от зеркан почти одновременно, приземляются на ноги друг на против друга. Путь старого стального друга заканчивается в стене одного из зданий, а могилой его становятся обломки белого мрамора.

Такой путь верных слуг Госпожи, и не о чем тут скорбеть или гневаться.

Все они лишь ступеньки, по которым Госпожа отведёт всех к свету. Если он должен лечь следующим, то он ляжет.

Чудовище перед ним сделано из самого Мрака. Не понятно, зачем он было сделано похожим на человека, зачем ему оружие и доспехи, похоже, это усмешка над одним из величайших творений Госпожи.

Гибельный Свет ярок и нестерпим, но воин из чёрного камня не страшиться его и не теряет под ним силы.

Лезвие громадного топора обрушивается сверху и встречается с клинком из чистого света. От соприкосновения белой и чёрной материи раздаётся взрыв, ветер ударяёт в колонны и рушит их. На чёрном лезвии возникает щербинка, и лицо из клубов чёрного дыма кажется удивлённым и даже обеспокоенным.

В новом ударе больше гнева и нетерпения, желания стереть маленького человека в порошок и добраться до тела Госпожи.

Но не будет этого.

Клинок из чистого света пробивает чёрный доспех снова и снова, отражает удары гигантского топора, взрывные волны ровняют всё вокруг с землёй, но всё это только прелюдия. Слепящий Гибельный Свет гаснет, становиться серым, потом чёрным, а потом непроглядным. Тоже самое происходит и со всем вокруг в радиусе видимости.

Вот она истинная сила его доспеха.

Свет не может существовать без Тьмы. А Тьма не может без Света.

Воин из чёрного камня теряется в темноте, он рубит воздух, пытаясь нащупать хоть что-то, но пространство вокруг него густеет и становится единым комком Мрака. И затем вдруг в темноте снова разгорается свет.

Свет изгоняет тьму, и ту что царила вокруг без света, и та, что составляла тело воина, а кинжал из собранной за всё это время энергии врезается в чёрный камень, чтобы завершить дело. Пока доспех не теряет форму, и всё ещё обладает могуществом целого светила, он хватает умирающего убийцу, поднимает высоко над головой и бросает вниз.

Прочь с Её Дворца, нарушитель.

Золотые и чёрные капли его брони стекают вниз ручьём. Он на коленях и без сил. Больше не может помочь ничем, но всё ещё слышит предсмертные крики своих братьев и сестёр, треск светоносного металла и визг зеркан.

Эвриал погиб.

Он больше никогда не увидит его лицо...

Но это уже неважно.

Один за другим защитники Её падают. И сама Она уже не верит в то, что в этой схватке можно победить.

Беги, Госпожа. Беги, пока можешь. Прячься, как солнце за горизонт, чтобы из пучины чернейшей ночи восстать снова...

Будь неотвратимой как новый день.

Беги, пока можешь.

А он не умрёт здесь. Он сделает, что нужно. Вместе с Её Светом, Гибельный Свет так же покинет своих братьев и сестёр.

Потому что так нужно.

Потому он — острейший из клинков Госпожи.

И он ещё найдёт, как воткнуть себя в тело Её врагов.

Виденье 37. Тысяча лиц

Почти тысяча лиц.

Мёртвых, умирающих, раненых, тех, кто будет жить и тех, для кого уже нет никакой надежды.

Им бы слиться в одно, стереться, стать мутным пятном, без каких-либо черт или признаков, но вместо этого кажется, что они все впечатываются в её память раскалённым клеймом, да так там и останутся до самого последнего её дня.

Такая у неё работа. Бороться за жизнь. Спасать. Вытаскивать с того света.

Но она не всегда может выиграть эту схватку. Бывает, что всё что она может, это проводить к Вратам.

Седой мужчина на лежанке спокоен удивительно. Он совершенно буднично, не скрывая радости, делится тем, что прекрасно разменял свою жизнь. Его сын погиб во время тех страшных событий Шестой, а сам он не знал, зачем жил всё это время после, до вот этого самого дня. Пока сам не взял меч и не пошёл в атаку, не отнял жизнь и не расстался со своей. Его сознание очень ясное, взгляд пристальный, лёгкая улыбка на бледных губах. Кажется ему совсем не больно, он вот-вот встанет и пойдёт дальше заниматься своими делами. И с этой улыбкой он вдруг затихает, закрывает глаза и перестаёт дышать.

Что он видит?

И можно ли верить в то, что говорят о том, что наступает после смерти? Тяжёл ли их путь до Её Царства?

Остаётся только надеяться, что нет. Пусть тут Госпожа не властна над всем, но все они идут в Её Царство.

Девушка под соседним навесом, её следующий пациент, не любит смотреть в глаза. Механически принимает пищу и воду, даёт себя осмотреть. Её рана не получена в бою. Просто глупое стечение обстоятельств. Она отвлеклась, отвлёкся возница, и вот телега с двойкой лошадей врезалась ей в спину, повалила её и проехалась по ноге. Такой перелом, что кости уже никак не собрать внутри. Пришлось удалить почти до самого таза.

Она была красавицей, а теперь плачет по ночам. Она думает, что никто уже не возьмёт её замуж. Что её жизнь кончена, и в ней уже не будет ничего хорошего. Она спрашивает, почему ей не дали умереть, зачем так долго латали и выхаживали, но такие вопросы у целителей просто нет ответов, и они стараются пропускать их мимо ушей.

Для каждого есть план Госпожи. Ни одна жизнь не проходит просто так. Если судьба принесла тебе трудности, то будь добр встретиться с ними лицом к лицу, проиграй или победи, сломайся или согнись, но до конца оставайся достойным Её Света и защиты.

До самого конца.

Который вроде бы для всех один, и которого нет никакого смысла бояться.

Но хуже всего дети. Всё бы она могла развидеть и закопать на дне своей памяти, но ни один самый страшный лик порождения Мрака или виденье о наступившем конце всего сущего, не сравниться с тем, что она испытывает при виде мёртвого или умирающего ребёнка.

Как они вообще оказываются на поле боя? Как стрелы, мечи и копья находят их малюсенькие, худенькие тела в гуще битвы? И главное зачем и во имя чего? У кого раз за разом поднимается рука, чтобы калечить их и лишать жизни? Сколько нужно иметь внутри темноты, чтобы сделать такое?..

Поэтому их прозвали темниками?

Великая Госпожа… дай сил сделать как можно больше для всех этих людей, не важно, что внутри них, Твой Свет или Его Темнота, не важно как их зовут, где они родились, кто их воспитал и какой у них оттенок кожи...

И сделай так, чтобы они прозрели.

Сделай так, чтобы они прозрели.

***

Она проснулась от собственного крика.

Покачнулась на стуле, едва не упала и не приложилась лбом о стол. Её лежанка была всего в метре, но она часто просыпалась тут. Нужно было писать, много писать, чтобы не запутаться в ранах и лекарствах, каждого больного и раненного, чтобы не допустить ухудшения или прибавления новой болезни, чтобы командиры хотя бы попытались достать то, что ей нужно. И могла она писать только после того, как закончит все остальные свои бесконечные дела.

В дне так мало часов, а у неё так мало силы, чтобы стоять на ногах.

Светало.

В лагере было тихо, и это тишина должна скоро кончиться — подвезут ещё раненых. Сколько? Даже Госпоже не ведомо. Считать бессмысленно — спустя столько дней это кажется неким колесом, через которое пройдёт каждый, кого она видела в жизни. Но пока этого не случилось, она должна снова обойти свои подопечных, перевязать их, обработать раны, дать лекарства, проследить, чтобы не напортачили санитары, да и чтобы она сама не совершила ошибок. Ведь у тех, кто пережил первые сутки-двое, вполне ещё может случиться долгая и счастливая жизнь. Если только она всё сделает правильно.

Жаль, что здесь нет настоящих жрецов.

Будь их тут хотя бы с десяток, с их настоящей силой и знаниями, с их опытом и с их самоотверженностью... смертей было бы в половину меньше. За это пришлось бы заплатить цену, но какой бы жрец не заплатил?

Жаль, что ей не дали закончить обучение. В книгах, которые она читала, было написано так мало. Недостающее она узнала тут, но зачастую слишком поздно, ценой её незнания был целая жизнь человека или даже несколько жизней. Она не могла оценивать важность этих жизней, ведь это удел Госпожи... Её удел делать всё что только можно… но она вела счет, просто не могда не вести.

Триста двенадцать. Вышли или выйдут отсюда. Плевать, кто они, и кем будут. Хоть царями, хоть нищими, хоть потерянными, хоть бандитами в доках, что берут за безопасный проход, хоть новыми Избранными — ей неважно…

Триста двенадцать на одной чаше весов.

И вот-вот на её глазах станет шестьсот один на другой. Шестьсот один человек, которых привезли к ней ещё живыми, и которым она не смогла помочь. Первую полусотню с первой чаши весов она не считает — на них хватило Вод Оточ, и правильнее будет сказать, что их спасла сама Госпожа. Ну… или они оказались очень удачливыми, оказавшись в нужное время в нужном месте. А остальных, со второй чаши, она старалась помнить.

Всех.

Всех до единого.

Мальчик с вспоротым животом. Слишком большая рана, она не смогла зажать её. Прожил всего две минуты. Нужно было иметь большую и чистую тряпку на такой случай, кипячёное полотенце, которое нужно было оставить в прокипяченной же кастрюле и держать накрытой крышкой. Может быть, если бы она давила всем весом у него был бы хоть какой-то шанс? Может быть, через прокипяченную тряпку туда бы не попала зараза и...

Лучница с ответным ранением в шею. Говорит, смеётся, в сознании, улыбается. Её усадили в сторонке, не казалось, что её нужна срочная помощь. Умерла сидя. Анижа нашла её уже холодной. Нужно бы проверить на внутреннее кровотечение. Вся её шея и область вокруг ключицы была синяя. Глупая смерть.

Сгоревший сержант. Покойник сто процентов. Весь чёрный. Отказался от дурмана, боялся уснуть или потерять сознание, приказал отдать всё солдатам, которых привезли с ним. Позвал командира и полчаса ему докладывал. А потом вдруг затих. Она бы ничего не сделала. Силёнок на такое чудо бы не хватило, даже вложи она всю себя. Легла бы рядом с ним, но ничего бы не поменялось. Так бывает.

Настоящий гигант с распоротым бедром, которого ей пришлось смотреть прямо в телеге, на которой он приехал. Слишком тяжёлый. Порванная артерия выскользнула из её пальцев, она потеряла её внутри мышц бедра, всё было залито кровью. Под рукой не было нужного инструмента. Он смеялся и травил байки, бледнел и старался не смотреть на рану. Вроде понимал, что всё плохо и старался подбодрить скорее её, чем себя. Слишком много потерял крови. Нужно всегда таскать с собой сумку с минимальным набором. Спать с ней, есть и даже ходить в туалет. Чтобы под рукой всегда было то, что может понадобиться...

Тот, что к ней клеился. Ударили его по голове сильно. А он в полубреде ей комплименты всё говорил, да замуж звал. А потом у него глаза закатились, судорогой тело прошило, и сердце его встало. Что-то с мозгом. Можно было попробовать пробить в черепе дырку, стравить давление, рискованно, да и она никогда не умела точно определять место внутри головы. Слишком мало опыта.

Послушница молодая из храма местного. В куче раненых затесался темник переодетый, она его признала, но всё равно хотела помочь, а он с перепугу ножом её и ударил в живот… В печень попал… быстро отошла, на глазах. Никак бы не успела зашить... И такую рану не прижечь. Теперь присматривалась к каждому, и если что-то не нравилось — говорила страже.

Темник этот… Перепуганный молодой, порубили его прямо там в палате, легкораненые и подоспевшие стражники, столько ран было, что в жизни его не собрать. Не очень-то и хотелось. Но если бы был шанс — помогла бы…

— Мне бы до середины лета дожить, — раздался тихий голосок с дальней лежанки.

Анижа встрепенулась и подошла ближе к покрытой испариной бледной девочка с тяжёлой раной в животе. Она бредила.

— Летом, почти в конце, мне шестнадцать будет. И вот тогда можно… А раньше умирать никак мне нельзя. Я маленькая ещё совсем.

Анижа провела ей рукой по лбу, вздохнула. Несмотря на испарину, лоб девочки был холодным, а это означало, что её тело уже перестало бороться, у него больше нет сил. Анижа, конечно, попробует дать ей отвар и понадеется на молодой и крепкий организм, и на волю к жизни, только вот каков шанс?

— Я ведь не видела ничего, мне никто не целовал… как так вышло вообще? Мужчины не шли вперёд, их отбросили в третий раз, и они же не могли заставить себя идти и бросаться на пики. И тогда я пошла первой, чтобы им стало стыдно… и им стало. Ну, зачем я это сделала? Неужели это было моё дело? Девушки такие слабые, они могут так... не могут так... не могут...

— Утро, — поприветствовал Анижу Мадж.

Он только что выбрался из землянки, был потрёпан, покрыт грязью, от него воняло скисшим потом и перегаром. Анижа кивнула ему, не удержавшись, сморщилась от его вида и запаха, чем вызвала у него только издевательскую ухмылку.

— Ты бы, подруга, лежа бы отдыхала, толку бы больше было, — упрекнул он её, ведь она выглядела не очень. — Не дадут же никогда поспать нормально, хоть с ума сойди и на людей бросайся… Там ещё одного привезли. Пойдём смотреть. А потом и позавтракаем.

Анижа поклонилась ему, взяла сумку и пошла.

***

— Резать надо, — хмуро покачал головой Мадж. — Не спасём ногу.

Он отошёл от телеги, сплюнул на землю, и кивком пригласил Анижу, чтобы и та посмотрела и высказала своё мнение.

— Как это не спасёте?! — заорал солдат с перебитым бедром из которого торчала кость. — Вы шо, охренели? Я как жить-то потом буду?! Коновалы! Отойдите от меня! Уберите их! Дайте других! Бра-а-атцы! Караул! Калечут! Убивают!

Анижа молча кивнула, ей хватило быстрого взгляда на ранение, а на лице Маджа проступило удивление.

— Что? Устала что ли? Даже пробовать не будешь?

— Тут уже ничего не сделаешь, — покачала головой Анижа, морщась от криков раненного. — Долго везли. Гангрена слишком сильная, он бы пережил бы этот день, и уже хорошо было бы.

— Ты что брешешь, ведьма?! — рявкнул на неё солдат и попытался дотянуться руками. У него не получилось, он откинулся назад и воздел руки к небу, он бредил. — Вы где нашли таких?! Убийцы! Ублюдки! Мрази! Твари!

— Тише-тише, товарищи-то ещё спят твои, лагерь весь разбудишь. Ну не повезло тебе, братец, бывает так, — усмехнулся Мадж, глядя солдату в глаза. Пытался успокоить и ободрить, но вышло скорее издевательски. — Судьба у тебя такая, даже если бы раньше привезли, тебе ногу так оприходовали, что ловить нечего. Не повезло тебе только в том, что у нас дурманы кончились, а новых мы наварить не успели. Но это ничего. Сейчас вина в тебя вольём до рвоты, потом скрутим, сунем в рот палочку помягче, а там… девчонка наша ловкая, ножовочку возьмёт, да минуты за три-четыре точно управится. И будешь жить.

— Пожалуйста не надо… — солдат зарыдал и замычал, словно какое-то животное.

— Надо-надо. Это ты щас не понимаешь, а потом поймёшь. Ну… может быть, — Мадж задумался, поморщился и пожал плечами. — А может и не поймёшь ни черта, до смерти меня проклинать будешь… Да оно мне и плевать на это, если честно. И без ноги жить можно, вот что я точно знаю. Моё дело тебе жизнь спасти. А как ты её просрёшь меня уже мало касается.

Проходящий мимо коренастый санитар преклонного возраста, остановился у телеги, покачал головой, пыхнул трубкой сквозь бороду, кряхтя наклонился и задрал штанину. Постучал по палке, на которую опиралась когда-то отрезанная нога. Только сейчас Анижа заметила, что он сильно хромает, и что это не мешало ему очень долгое время таскать на себе раненых, котлы с едой, колоть дрова и делать прочие не особо лёгкие даже для здорового человека вещи. Зрелище не успокоило несчастного, он завопил и зарыдал ещё сильнее.

— Побереги силы, — мягко сказала ему Анижа. — Они тебе понадобиться, когда мы начнём. И когда закончим.

— Мама! Мама-а-а! Мамочка-а-а!

— Мамочка-то как раз твоя нам спасибо скажет, что ты вообще вернёшься с поля боя, — усмехнулся ему Мадж. — Ладно, везём в лазарет. Придётся, тебе Анижка попилить с утреца, да попыхтеть немного. Зато зарядка какая! Полезно для долгих лет жизни. И бодрит.

***

— Ты чего творишь, дурная?!

Вместо крика у Маджа вышло скорее шипение змеи. Анижа вздрогнула, громадный стеклянный шприц с толстенной иглой, которую она воткнула себе в руку, и через которую медленно наливалась кровь, дрогнула, и очередь шипеть настала для Анижи.

— Слабый он совсем. Помрёт, — тихо пояснила она, медленно выдвигая плунжер.

— А так точно помрёт! — уже тише прикрикнул старший целитель. — Запрещено кровь в другого человека вливать! Ты где эту бандуру достала вообще?

— Это вашей школой запрещёно. А я знаю, что Табура достиг немалых успехов, переливая кровь людям.

— У него больше половины умерло, твою мать! Не только раненых, но и здоровых людей! Ты что не знала, дурочка?

— А чего ещё делать?

От её спокойного и уверенного голоса Мадж успокоился, потёр виски и сказал ей уже ласковее:

— Ты же сама ослабеешь так. Ещё и не спишь нормально.

— Не ослабею. Я ему совсем немного дам. По капелькам с гор Явор собирается.

— Дурочка ты ещё совсем. Молодая. Эх… жалко тебя. Ладно, я этого не видел. Ты закончишь как, сразу поешь, и спать иди. Это приказ. Надо тебе отдохнуть, подруга. Я так думаю уже новых нам везут и немало. Нужно чтобы у тебя силы были. Обещаешь, что сделаешь?

— Обещаю.

***

Снился ей кошмар, но такой, которой уже случилась.

Один офицер Вокима, дворянин какой-то богатый и важный с Соласа, лежал у них с лёгкой раной руки. Как только с постели в стал, с перевязкой ходить начал и руку разрабатывать, так стал клеиться к послушнице молодой, которая ещё младше и зеленее Аниже из монастыря пришла помогать. Хотели ему морду набить, да не почину было, боялись всё, что Воким не пожалеет за такой проступок, казнит, выпорет или похуже чего сотворит.

Добоялись.

Чуть он послушницу не изнасиловал. Отбилась от него еле как, да он обиды не просил. Тут же её заколол, а вместе с ней и с легкораненых двух, которые её отбить попытались и на него с голыми руками бросились.

Воким, и правда, не пожалел.

Велел дров натащить на большой костёр, дрова нужны были под костры и под много что, его отговорить пытались, но он был непреклонен.

«Пускай знают», — сказал он, — «кто из своих как темник себя ведёт, он хуже темника. И таких я буду живьём до костей сжигать. И на чин мне срать, и на родство».

Сожгли того дворянина на медленном огне, и ещё несколько сержантов и офицеров, своих постов лишились. А в тот монастырь Воким груз отправил из золота и драгоценностей, чтобы хоть как-то вину загладить.

***

— Кто щас не заткнется, пришибу! Ликом Госпожи клянусь, пришибу!

От шёпота Анижа проснулась, пошевелилась на своей лежанке и открыла глаза. Уже стояли сумерки, и она даже испугалась, что проспала лишнего.

— Ну вот, козлы! Проснулась! Довольны теперь? — снова послышался голос. — Вот встану на ноги, всем вам взбучку устрою! Не дали поспать! А ей как на ногах стоять сутками? Бедная девчонка.

— Да тише, командир, мы же не зла тут стонем и кряхтим!

Говорили о ней. Из соседнего тента, куда дня три тому назад привезли сержанта и его шестерых не особо несчастных и пострадавших бойцов. Она поднялась с лежанки, расчесала рукой волосы, и заглянула к ним.

— Прости, сестрёнка, — жалостливо попросил сержант, от его виноватого вида и щенячьего взгляда Анижа улыбнулась.

— Ну? Чего буяните, артисты? — зевнув, спросила она. — На поправку у меня собрались уже?

— Да поскорей бы, — ответил ей бритоголовый вояка. — Черноту-то мы ещё не всю истребили. Нам бы снова в бой. Стыдно лежать.

— Ишь какие у меня, не навоевались ещё, — Анижа вздохнула. — С вас обход и начнём. Руки кто распустит, пока наклоняюсь, будете у меня траву вместо пайка кушать всю дорогу из лазарета. Уяснили?

— Да ты чего, сестрёнка, — аж задохнулся сержант и суровым взглядом окинул своих бойцов. — Кто руку на тебя подымит, тот её у себя в заднице и ощутит, клянусь своим местом в Её Царстве.

Анижа благодарно ему поклонилась, зевнула и преступила к работе. Сержант был хороший. Слушались его и уважали.

***

— Он как?

Мадж остановился у койки с бойцом, спавшим после ампутации ноги.

— Да дышит пока, дышит, — ответила Анижа, как раз осматривая швы и рану. — Вот в себя придёт ещё орать на нас начнёт, и ругать почём свет стоит.

— Да-а-а, — протянул Мадж. — Они это дело любят. А ты как? Не приплохело?

— Да не. Я не такая уж и дурочка, за которую меня все тут держат.

— Там это… — Мадж скривился, то ли от неловкости, то ли от чувства вины. — Ишака в поле нашли бесхозного. Забили тут же. Суп из него будут делать. Но нам принесли тут, пока всё в котёл общий не ушло. В общем… ишатину будешь сырую? Тебе бы полезно было после потери крови.

— Буду.

***

Куски сладковатого сырого мяса с резким запахом, ещё отдающее кровью, застревали в горле, но Анижа сосредоточенно жевала их и проглатывало словно лекарство. Ей нужны были силы, чтобы работать, тут даже спорить не нужно. Остатки она скормила нескольким солдатам, которым по её мнению это было нужнее.

Мерзкий вкус пришлось заесть парой сухарей, и запить мерзковатым и вяжущим травяным чаем. Она поспешила снова обойти раненых, пока солнце ещё не село окончательно. Бодрость после дневного сна сделала своё дело — она была внимательной, собранной и выполняла всё быстро и без ошибок.

— Хорошо так… — прошептал старый ветеран.

Анижа аж застыла, поправляя ему повязки. Мужчина вымученно улыбнулся.

— Хорошо, что к Вратам такая красавица провожает. И не страшно совсем.

— Так вы может... и не умрёте, — немного возмутилась Анижа.

— Умру. Чувствую уже. Отхожу я, — он ей спокойно улыбнулся.

— И как это? — спросила она после паузы, поняв, что он уверен в своих словах.

— Спокойно. Лучше чем я думал. Страха нет. А боль как-то уже и притупилась, не так мучает меня. Я даже радость какую-то испытываю…

— Почему?

— Ну, доченька… жизнь по эту сторону земли меня особо и не баловала. Любила мне тумака отвешать… Спокойных годков было раз-два и обчёлся. Не было мне места нигде, если так подумать. А теперь всё. Конец. Не достанёт меня она там. А я посмотрю Царство. Там оно и лучше всё должно быть. И счастливее. И потом, там перекантуюсь, и всё заново начну. Глядишь так попадёт, что без Битв новую жизнь отживу. В промежуточке.

Анижа вздохнула, не зная, что ему ответить и надо ли ей вообще отвечать. Он снова ей улыбнулся, нашёл в себе силы повернуть голову и посмотреть на неё.

— За тебя вот волнуюсь. Тебе жить ещё и жить… А ты таким занята. Тяжёло это? К Вратам людей провожать?

— Не знаю даже. Не думала. Работа тяжёлая, да. Но кто-то должен делать. Если не я тут буду стоять, то кто?

— И то верно. Желающих вряд ли будет… В общем, спасибо тебе за всё. Ты хорошая. Очень хорошая. Встретить бы такую… после всего этого…

Его взгляд затуманился, он отвернулся и погрузился в пучину полубессознательной боли. Анижа снова осмотрела его раны, недоверчиво глянула на его бледное лицо, и покачала головой. Шансы выжить у него всё ещё были хорошие. И не важно, что он чувствует. Она и не таких с того света вытаскивала.

Анижа встала и пошла к своим записям, хотела освежить в своей памяти нескольких похожих раненых и решить, что ещё можно сделать.

В проходе к своему тенту она остановилась. Что-то было не так.

Девушки, которая хотела дожить до середины лета, на своей лежанке уже не было.

Триста четырнадцать.

***

— Чего задумался, Мадж? Остынет!

Её коллега дымил трубкой и смотрел вдаль, перед ним остывал суп. Он вздрогнул и смерил её тяжёлым взглядом.

— А да… — он посмотрел на тарелку. — Просто боюсь… и радуюсь.

— Пьяный что ли опять в сопли?

— Да нет, — он нервно хихикнул. — Знаю я просто, что в Шестую было. Лагерь давно стоит, раненых много… радуюсь я, что мы ещё никаких болячек тут не расплодили, вроде лихорадки и чумы. Везёт нам пока. А боюсь я того, что этот момент таки настанет. Это будет совсем другая картина лазарета. Понимаешь?

— Вот настанет… и будем думать, — Анижа надулась, суп и так был противным, а слова Маджа окончательно испортили желание его есть.

— Знаешь, почему так мало врачей там трактаты писало?

— Не до того им было?

— Нет. Кто поумнее был… бежали из таких лазаретов. А кто вроде тебя был… просто не выжили. Одно дело, когда ты с одним больным пересёкся. К тебе совсем немного болезни перешло, ты можешь победить. А другое совсем дело, когда ты со многими больными безвылазно находишься. Врачи, не смотря на отсутствие ран, ещё сильнее заболевают. И часто первыми умирают. Все. Под чистую.

— Ну и? — мрачно протянула Анижа.

— Да просто надеюсь, что ты успеешь ума набраться. И сделаешь что нужно. Для себя в первую очередь. И для тех, кто всё равно умрёт.

***

— Избранная на тебя странно смотрит, когда бывает в лагере. Почему так?

Царило утро нового дня. Юноша по имени Гнарт обедал прямо на куче свежее разрубленных дров. Он иногда помогал ей, и сейчас она составила ему компанию, благодаря Госпожу за уже холодный и желеобразный суп, который был одним из самых отвратительных завтраков в её жизни.

— Странно это как? — удивилась Анижа, недоверчива перемешивая ложкой желе.

— Не знаю даже… — Гнарт ел вариво спокойно, энергично работал ложкой и почти так же энергично языком. — Словно ты её обидела, она тебя видеть не может, но хочет… Не видел, чтобы так смотрели люди друг на друга. Вот и спросил. Что меж вами стряслось?

— Да чёрт же их разберёт, этих Избранных, — попыталась отшутиться Анижа и замялась — от жизни в лагере в её речи проскакивало всё больше грубых слов.

— Устала, сестрёнка? — Гнарт её сочувствующе улыбнулся, оторвавшись от облизывания ложки.

— Отдыхать будем, когда это всё кончится, — Аниже вдруг перехотелось есть, и она отдала остатки "супа" Гнарту, тот согласился на предложение радостно и наконец перестал её донимать.

Она взяла ложку и деревянную тарелку, когда тот закончил, и поплелась к лагерю. Еду всё ещё разносили и раздавали тем, кто сам не мог за ней дойти. В этом помогали раненые, которые уже шли на поправку. Один из них подозвал Анижу к себе и протянул ей целый мешочек с подножным лагерным кормом — старые орехи, свежие шишки, сухари, сушёные и нарубленные в труху мясо, рыба и овощи.

— Ты чего это? Украл что ли? — забеспокоилась Анижа.

— Не-не-не! — тот замотал головой, так что его раны заболели, и он скривился. — Не. Это мы с пайков немного отложили. Ну, тех кто на поправку идёт, у больных не брали, естессно. Что тебе было побольше… а то ты вон какая худая, а работаешь как вол, днями и ночами стоишь, бегаешь, шьёшь или таскаешь нас на себе. Жалко же до слёз тебя.

— Не надо, — Анижа покраснела. — Отдай назад, вам есть надо, чтоб быстрее поправиться. Ну и чтоб не таскать...

Солдат вытаращился на неё, словно на сумасшедшую.

— Видела поле за лагерем? Сколько людей до Врат гулять пошло. А я не пошёл. Поживу ещё, как и товарищи. Всё благодаря тебе. Бери, не стесняйся, сестричка, не обижай нас. Мы ещё добудем. Лишь бы ты ещё кого из наших спасла.

***

— Опять ты тут? — недовольно проворчал стражник.

Анижа опустила глаза под его взглядом.

На лагерь уже опустилась ночь, многие огни погасли, а стражник всё не хотел уходить с прохода и пустить её к пленным.

— Вот и не стыдно тебе… ты же сама ближе всех видишь, что они с нашими парнями делают… а ты их лечишь?

— Не могу я иначе, пусти…

— А то я тебя задерживал… — охранник встрепенулся и убрал копьё в сторону. — Эх… жалко тебя. Не место такой чистой душе среди этой грязи всей. Смотри, чтоб тебя в клетку не затащили и кричи если чего. И побыстрее там.

— Я буду осторожной, — Анижа поблагодарила его поклоном и прошла сквозь оцепление.

Они бы её всё равно не тронули. Может быть, в первый или второй день, когда они были ещё дикие и готовые на любые зверства. Но не после недель своего заточения, когда она почти каждую ночь приходит и делает так, чтобы хотя бы некоторые из них не умерли от своих ран. Может, они и фанатики, но не безумные и не глупые, как про них говорят.

— Ну? — строго спросила она. — Без потерь?

Тот, что знал язык и был командиром, молча указал на дно дальней клетки. У дальней решётки лежало тело, прикрытое чёрным плащом, другие два обитателя клетки старались рассесться от него подальше. Там где плащ скрывал лицо, было сплошное красное пятно.

— Новый что ли? — Анижа попыталась рассмотреть с расстояния. — Что-то я не помню, чтобы кто-то из вас был с пробитой головой. Так новый или нет? Сами его что ли? Или стража? Из-за жратвы подрались опять? Ну?

Темник покачал головой, не желая отвечать на вопрос. Анижа закатила глаза.

— Ну и чёрт с вами. Показываете, чего там у вас.

Послышалась несколько тихих гортанных команд, раненные темники начали вставать, распрямляться насколько позволял низкий потолок клетки и подходить к решёткам, чтобы она их осмотрела. Те кто ходить и стоять не мог, подползали к решётками сами или с помощью товарищей.

Она уже без особого интереса рассматривала их бледную кожу, и чёрные сетки сосудов. Её взгляд останавливался только на старых ранах, тех которые были получены задолго до боёв в этих лесах. Их лечили целители, и то как они это делали, навсегда осталось на бледной коже, и Анижа могла читать эти знаки как целые истории исцеления. Способами, которые она не всегда понимала, но очень хотела понять.

Со стражей темники вели себя гордо, почти всегда отворачивались и молчали. Но не с ней. К ней они тянулись, как к лучику солнца, а ей было стыдно, что это чувство ей нравиться.

Все хотят жить. Все имеют свои недостатки. И дар Госпожи должен быть разделён между всеми. Триста пятнадцать на чаше весов.

***

— Ну что там? — простонала Анижа, пытаясь разлепить глаза.

Кто-то очень настойчиво тряс её, пытался достать с самой глубокой фазы сна. Её тело не слушалось, одеревенело, зато сердце вмиг стало биться как бешенное, сделав это пробуждение ещё более невыносимым.

— Там тебя хотят видеть! Срочно! Ищут тебя! — её тормошил Гнарт и сам он был даже немного испуган.

Анижа встряхнулась, опираясь на него, встала, выплеснула себе в лицо кружку с водой, схватила сумку в охапку и выбежала из палатки. Только на выходе поняла, что понятия не имеет куда бежать, и что ей нужно ждать Гнарта. Он вышел из палатки следом, странно озираясь, и тут же испуганно спрятался внутри палатки. К Аниже шли двое стражников и их капитан, их лица не предвещали ничего хорошего.

— Где раненый? — спросила их Анижа. — Опять напали на вашего?

— Опять, — буркнул командир, стражники вдруг не остановились напротив, а подошли ближе и схватили её под руки.

— Не поняла.

— Скажи вот мне, жричка! — рявкнул на неё командир так, что она моргнула. — Ты вот подружка темников, цацкаешься с ними каждую ночь, хотя тебя никто не просил. И вот как… как, объясни мне, сбежали они?

— А мне-то почём знать? — удивилась Анижа.

— Так ты ж им помогла!

— Меня тут, конечно, часто за дурочку считают… — медленно ответила она. — Но я не настолько.

— Что ты… — снова рявкнул командир, но Анижа оборвала его ледяным тоном:

— Моё дело, чтобы не умер никто по возможности. А пока вы тут по лесам бегаете и режете друг друга, мне только новых привозят. Мне бы хорошо было бы, если бы все по домам разошлись и прекратили. А чтобы раненые, по лесам бегали, чтобы на них как на зверей охотились, и они потом по второму кругу ранеными становились — мне этого не надо. Я их не потому лечу, что они мне нравятся, командир… мне люди вообще не особо нравятся. Людей хороших по-настоящему и чистых перед Госпожой, раз два и обчёлся. Век бы ваши рожи не видала после этого лагеря… Мне больше книги любы, чем вы все. А лечу я вас, потому что я клятву давала — всю жизнь, какая есть, защищать. До самого конца моей жизни. Понимаешь? Мне не важно темник это, ребёнок, или чудище из темноты, если оно скулит и кровью течёт, я перевязывать и шить буду, пока кровь не остановиться. А вы уж сами потом между собой разбирайтесь кто прав из вас, а кто виноват. Моё дело — чтобы жило.

От её речи командир опешил, всё пытался подобрать слова, но ничего не мог из себя выдавать.

— Так ранило кого-то или нет? — сквозь зубы спросила Анижа, попытавшись вырваться из хватки.

— Стражника они оглушили камнем, — командир пришёл в себя, отдал знак, чтоб её отпустили. — Добить не пытались. Вот уж не знаю почему, то ли чтобы у нас было меньше поводов ловить их, то ли стражник не грешил перед ними. А может перед тобой им стыдно стало, шельма. Ладно. Верю тебе.

— Стражник тот где? Всё равно посмотреть надо. Всех, кому по голове прилетело, смотреть надо, даже если кажется, что всё в порядке.

— Там он, у клеток сидит, в себя приходит. Не пропустишь.

Анижа подняла сумку, смерила командира презрительным взглядом, и прошла мимо.

Стражник был всё ещё тот, что пытался отчитать её. Простоял в дозоре сутки, не мудрено, что уже не мог следить за своими подопечными нормально. Уснул стоя. А чего поделать, людей в лагере не хватало.

Он сидел на бревне и держался за криво перемотанную голову. Анижу с немного виноватым видом присела рядом, убрала его руки, размотала бинты и осмотрела ссадину на затылке.

— Тошнит? Голова болит?

— Да, но бывало и хуже. Не первый раз прилетает. Живой я вроде.

— А это уже я буду решать. Отваляешься три дня на всякий случай в лазарете.

— Ага, — ухмыльнулся стражник, — да кто ж мне даст?

— Я с твоим командиром сама поговорю и объясню. С головой шутки плохи. Полежишь, посмотрю за тобой, если всё в порядке — будешь опять стоять тут как истукан.

— Ну попробуй-попробуй.

— Много сбежало? — Анижа осмотрела пустые клетки за спиной охранника, подозревая плохое.

— Да трое всего, — поморщился тот. — Клетки — дерьмо. Воким с утра приказал занять их чем-то, вот могилы теперь копают под охраной. Урежут им пойки, чтоб сил на такое не было. Хорошо хоть глотку не перерезали. Зассали, наверное.

— Ты бы это… сам бы поосторожнее был.

Он попытался ещё раз хихикнуть от её подкола, сморщился от головной боли, и она закончила с его бинтами уже в тишине.

***

— Как же ты так?.. — Анижа скривилась.

— Да топор соскочил, сука, — пожаловался ей солдат, вертясь и мешая ей зажимать рану. — Мне всего-то надо было дров притаранить. Даже не в бою, сука! Ух как больно-то! Дерёт прям руку.

Казалось, что ему совсем не больно, он скорее удивлён и раздосадован. Его ладонь была разрублена по центру, на глубину достаточную, чтобы повредить сухожилия и сделать эту конечность источником проблем на всю жизнь.

Кровь уже перестала течь, она промыла рану, достала из неё несколько осколков костей, и постаралась аккуратно сшить то, что было повреждено. Солдат всё вертелся и отвлекал её разговорами, вёл себя как дурак, ещё не понимая, что это вовсе не царапина, а то, с чем ему придётся прожить всю жизнь.

Уже заканчивала забинтовывать, как вокруг раздались крики. Солдат напрягся, уже хотел вырвать руку, но она грубо одёрнула её назад и попыталась закончить работу. Мимо пробежала одна группка солдат, он проводил их недовольным взглядом и нервно выдохнул — ему скорее хотелось уйти подальше от иглы, крови и ниток.

Под ледяным взглядом Анижи он понял, что ему лучше не дёргаться, и просидел на заднице смирно ещё с минуту, пока не увидел ещё группку солдат, бегущую в сторону выхода. Крикнул им:

— Э, братцы! А чего там такое?

— Говорят зверюга в небе! Огромная! — крикнули в ответ.

— Вирм, наверное, — расслабился солдат, но ответ заставил его побледнеть.

— Не вирм! Монодон летит! Сюда вроде поворачивает!

— Вот же ж сука! — выругался солдат, вырвал таки свою руку, попытался согнуть её под протестующим взглядом Анижи.

Рука сгибаться не пожелала, под бинтами проступила кровь, он потянулся к поясу, второй рукой выхватил топорик, подкинул его, пытаясь приловчиться, и понёсся к своим, на ходу подтягивая зубами бинт. Лагерь приходил в движение.

Из землянки показался заспанный Мадж, встретился с ней обеспокоенным взглядом.

— А Воким где? — крикнули громко. — Где Воким?

— Он с разведчиками ушёл! Нет его!

— Как нет?! Там это! Там это! — кричали дозорные.

— Да что там?

— Тёмные идут! Тёмные идут! И их слишком много!

Виденье 38. И жди урожай

Чёрно-фиолетовые языки пламени отторгли его.

Приземление было жёстким, он упал с высоты, перед столкновением с камнями едва успел распрямиться и подогнуть колени, перекатился через себя, чтобы погасить энергию и по инерции снова оказался на ногах. Отряхнулся от пыли, прокрутил садящее плечо в суставе, прокашлялся, огляделся. Выходки Серой Тени становились привычными, но от этого раздражали только больше.

Он узнал место, куда она его забросила.

Храм Солнца. Точнее… то, что от него осталось. С небольшой высоты тропинки, по которой Кальдур не так уж и давно ходил, чтобы наполнить фляги снегом, вырубленное в скале плато выглядело опустошённым, но всё ещё красивым. Шквальный ветер гнал тучи над руинами, рвал облака, скручивал их, рассеивал и уносил прочь. Прекрасный вид нескончаемого движения. Среди этих пиков небо было таким тысячи лет до прихода Кальдура, и будет ещё столько же после того, как его не станет. Храм бы всё равно рано или поздно рухнул и стал руинами над этим вечно меняющимся, но умиротворяющим небом. Но от этого было не легче.

Он вздохнул, хрустнул затёкшей от напряжения шеей, прошёл несколько шагов в сторону от тропинки и уселся на плоский камень. Немного перевести дух, подышать и не думать ни о чём, глядя на облака и ветер.

Минуту или две у него получалось, но потом он понял, что от вида Храма его тошнит. Перед его глазами встала картина безмятежного лица Анижи, которую он погружает под воду, чтобы оказать ей последнюю милость. Он вспомнил пузырьки воздуха из её ноздрей, дрожь и морщины лишь на мгновение исказившие её лицо, совсем короткую борьбу её тела и удар её сердца, который должен был стать последним...

Она не увидела в произошедшем чудо. Лишь волю Госпожи и «призвание» Кальдура. Словно он просто сделал то, что надлежало сделать.

Как бы он не врал Дукану — она умерла тогда. Пускай всего на несколько мгновений, пускай назад её вернуло чудо, которому они обязаны может и доспеху Кальдура, может быть и самой Госпоже... но такой опыт не может оставить человека прежним. Она стала другой. Ту, Анижу, что бросилась спасать его, когда он был бессильным, и когда темники пришли в его деревню, он спасти не смог. Она умерла тогда.

Он больше не смог сидеть, вскочил с камня и почти бегом устремился по тропинке вниз, сам не зная зачем. Камни и галька пришли в движение от его неосторожных шагов, устремились в след за ним, клацая друг о друга, и вместе с ним коснулись плитки вниз. Он остановился как вкопанный у стены первого купола, покачал головой и сплюнул.

В этих каракулях на стенах она чудо видела. "Великую" судьбу и "свершения" Госпожи и Её Избранных. То, чем их всех пичкали с детства. Глупая девчонка.

Кальдур прошёлся взглядом по плетению фресок и зацепился взглядом за уродливую карикатуру на коренастого человечка, вытягивающую вверх руку, и фигуры Госпожи и Её голема, стоящие слева и справа от неё. От руки кривыми линиями были нарисованы столпы света, и лица всёх трех были изображены откровенно глупыми и карикатурными.

История об Иласе Землеробе. В дни Третьей Битвы он сражался за Госпожу и род людей, чудом пережил все испытания и вернулся домой, потеряв лишь руку. Из его отряда он выжил единственный, некому даже было отдать ему почести за свершённые подвиги и разделить с ним радость победы. Жена так же не обрадовалась его возвращению, потому что тот остался калекой и больше не мог нормально возделывать землю и наладить быт, как не пытался. Она ушла к соседу, не смотря на то, что муж был жив и брак между ними всё ещё был заключён.

После Битвы все его соседи и их оставшиеся неполными семьи еле сводили концы с концами, предрекая зиму полную страха и лишений. Посевная уже заканчивалась, и Илас готовился к голодной смерти, оставленный и преданный всеми. Он не молился, не просил и не плакал, лишь хотел принять свою участь и испытания полным достоинства.

Он собрал нехитрые пожитки, заколотил окна и дверь ставшего не родным дома, покинул деревню и пошёл по дороге куда глаза глядят. Шёл несколько дней, встречаллюдей, которые покинули свои убежища последними и возвращались домой, пережив ужасы Третьей Битвы, и которым так же предстояло как-то выжить до следующего лета. От одних попутчиков он услышал, королевство разрушено почти до основания, многие города стоят пустыми, словно людей там никогда и не было, что тел столько, что никак не успеть похоронить до первого снега, и что скорее всего придётся выдалбливать их изо льда весной. Один из путников так же сказал ему, что не все чудовища Морокай перебиты, и что одно из них, по слухам, скрывается в пещере недалеко от дороги дальше по тракту. Воет там днём и выходит ночью, и близ этого участка лучше не ночевать, если жизнь дорога.

Илас был рад услышать последнюю весть — ему представилась возможность восстановить справедливость и умереть достойно, служа Госпоже. Он отправился туда, куда указали странник, разыскал пещеру, где укрылось зло, уселся у её входа, с ножом в единственной руке, и стал ждать ночи.

Он не боялся войти в темноту, и не боялся отдать жизнь в бою, и не было это самоубийством, просто была в нём воинская честь, воспитанная за долгие годы Битвы и служения Госпоже. Он хотел сражаться с противником на его условиях, так чтобы солнце не лишало сил и чтобы он не был беззащитным.

От тягот пути и горя он уснул, не смотря на опасность и близость смерти. А когда очнулся, столкнулся с Госпожой и Её големом, сделанным из чёрного камня, от которого тащило жаром так, что стоять в полсотни шагов было невыносимо.

Чудовище было уже повержено ими, Госпожа и Её могущественные слуги охотились на последних порождений Мрака по всему королевству. Поняв, что он снова выжил, Илас зарыдал, да так горько, что Госпожа, спешившая и дальше выполнять свой долг, остановилась и выслушала его.

Илас молил отправить его к Вратам Её Царства прямой дорогой, чтобы он мог возродиться здоровым и прожить полноценную жизнь. Но Госпожа ответила ему: «что может быть полноценнее того, что ты уже прожил, Илас? Что может быть полноценнее твоей службы, твоей верности и твоей жертвы? Поверь мне, Илас, если взвешать на весах цену твоей жизни и случайного человека, идущего по тому тракту вдалеке, твоя окажется ценнее».

Алуткуарх, сильнейший голем огня, переглянулся с Госпожой, и они потратили остаток ночи, чтобы разрешить несправедливость, случившуюся с Иласом. Алуктуарх извлёк из своих недр чистейшее серебро, достойное короны царей, и выковал Иласу руку, ещё прекраснее и сильнее прежней. А Госпожа, совершив чудо, срастила её с телом Иласа, и вдохнула в неё жизнь и чувства, чтобы она служила ему, как живая, и так же хорошо, как сам Илас некогда служил Госпоже.

Поражённый увиденным и испытанным, переставший ощущать потерю и боль, Илас горячо поблагодарил богиню, но всё ещё был опечален, и с тревогой смотрел на горизонт и в своё будущее.

— Почему ты не рад, Илас? — спросила его Госпожа.

— Я пропустил посевную, Светлейшая… Ты снова сделала меня мужчиной, это неоценимо много, я никогда не смогу отдать Тебе этот долг... но я не знаю, как проживу этот год.

— Сей, Илас, и жди урожай, — ответила Госпожа. — Вся земля, которую ты видишь, и которую сможешь увидеть за всю жизнь в этом крае, даст тебе то, что ты так желаешь.

— Но как, Госпожа? — удивился Илас. — Ростки не успеют окрепнуть. Холод убьёт их. Уже слишком поздно.

— Не убьёт. Я как Солнце, Илас. Всё, к чему я прикасаюсь, будет цвести и плодоносить. В этой Битве я была смертной, и так долго лилась моя кровь, что не осталось уголка, где бы хоть капля не окропила землю. Сей, Илас. И жди урожай.

История Иласа кончалась слишком уж хорошо. Соседи дали ему семена, он возделал поле в красивом месте, подальше от людей, и получил небывалый урожай, а земля во всём Эррезире стала плодородной как никогда, и больше никто и никогда не видел страшного голода, какой царил во время и первое время после Третьей Битвы.

«Верь».

Голос Розари прозвучал в его голове ясно, будто она стояла рядом, но вызвал только усмешку. Он пнул камешек и пошёл вперёд, спрятав руки в карманы.

Во что он должен верить? Учитывая его собственный опыт как Избранного… вряд ли всё эти сказочные истории проходили вот так вот, без сучка без задоринки, и заканчивались тем, что все были живы, счастливы и довольны.

Пожалуй, ему даже везёт, и он заслужил местечко на такой вот фреске, где-нибудь на заднем плане среди фигурок прорисованных хуже всего. Только эта удача очень странная, его просто забрасывает куда хуже и куда погорячее. А он просто выживает. Больше похвастаться нечем.

Кальдур Герой! Воровал еду в Драконьем Чертоге! Отлынивал от занятий! Ленился! Может поэтому, проиграл Чёрному Наиру! Десять лет прятался в глуши! И там отлынивал от работы при первой возможности! Бежал как трус, спасая свою жизнь! Хотел бросить друзей! Никогда не был с женщиной! Пытался убить женщин, которые были к нему по-своему добры! Они были беззащитны! Ни одну не убил! Дважды просрал доспех! Один доспех добил! И скольких он не спас?

Никогда не был с женщиной... Мда.

Безрадостный пейзаж руин Храма дополнился телами темников. Одна из них лежала лицом вниз посреди тропинки, чёрные вьющиеся волосы трепало ветром, четверо других казалось прилегли отдохнуть у камней и обломков стен. Кончики высохших пальцев и кожа, обтянувшая черепа была покрыта чёрными пятнами — несчастные смогли вернуться сюда, не найдя своей удачи и выхода из лабиринта беспощадных склонов Умудзука. Какое-то время выживали тут, пока остатки их сил не кончились, пока последняя надежда не покинула их, и они не приняли решение просто подождать конца.

Дождались.

Что ж. Не ему их судить. Всегда два выбора — встретить конец спокойно и достойно, либо сражаться как зверь до последнего вздоха. Даже непонятно, что лучше, и где твоей совести будет спокойно на последний удар сердца.

Он бы, наверное, не смог так. Просто лечь и умереть. Вот от чего все его проблемы. Он не сдается, но только продляет вечную пытку, позволяя "удачи" снова и снова забрасывать его в пекло. Зачем-то.

А что если... он просто сядет тут с этой неприятной, но какой-никакой, компанией и просто не подождёт? Серой Тени бы это не понравилось... чёрт бы её побрал.

Тоннель, по которому они выбрались, стал шире, но частично обрушился. Вряд ли несчастные темники были в силах освободить своего «товарища». Чудовище выбралось само. Нужно было похоронить его там, обрушив на его бледную угловатую голову ещё камней и обломков. Зря они недооценили эту тварь. Не было ей комфортно в темноте и тесноте, она просто набиралась сил, чтобы настигнуть их и нанести удар.

Он бы смог сохранить Мрачного Колосса, и "удача" не столкнула бы его с Мерроу. И что бы это изменило? Если всё это судьба, то почему она такая убогая и почему он так глуп и бесполезен?

Снова подул ветер и принёс запах неприятной песчаной пыли, от которой запершило в горле. Раньше, вроде, тут не было ветра.

Кальдур воздохнул, глядя на несчастных темников, пнул подвернувшийся камешек в их сторону, развернулся и пошёл прочь.

Бассейн с Водами Оточ был пуст.

Единственное приятное и мирное воспоминание об этом месте пошло трещиной и больше не могло удержать содержимое. А вместе с ним испарялось и волшебство этого места. Снежные шапки стали ближе, тропинку припорошило снегом, купол просел и стал ниже, иней начал покрывать плитку на границе комплекса.

Один из немногих памятников Госпоже не пережил их визит, он разрушается, не время победило его, а Кальдур. Вот сколько от него было толку. Он застонал и чертыхнулся.

— Зачем мы здесь, Серая Тень? Зачем ты показываешь мне всё это?

— Чтобы ты наконец смог встретиться с темнот ой внутри себя.

— И что это значит?

— То и значит. В прошлое наше знакомство ты был слишком юным. Предполагалось, что ты сам пройдёшь нужный путь и станешь кем нужно. Но ты так и не прошёл его. Так и не стал. Не хватило времени. И не хватило силы внутри. Ты застрял в одной точке.

— И что ты хочешь от меня? Что мне сделать, чтобы ты оставила меня в покое?

— Мне нужно, чтобы стал Избранным Госпожи.

— Может, я просто найду тебе другого носителя и мы попрощаемся?

— Ах, если бы это было так просто, Кальдур. Подходящий материал слишком уж редок среди людей.

— Ну так спроси у своих теней, раз они «знают многое». Я отнесу туда тебя и дело с концом.

— Если ты думаешь, что ты дерьмо, Кальдур, то так и есть, но это не делает тебя менее достойным. Видишь лишь, прозвучит банально, но героями не рождаются, а становятся. Для этого нужно пройти путь, и на этом пути приятного мало. Знал бы ты, что творили те вон ребята с фресок, что пережили, и какие слова срывались с их губ.

— Я тебя умоляю, ну какой из меня герой?

— Такой, которой уже не раз пытался пожертвовать своей жизнью.

— Да просто выбора никакого не было, дурёха ты стальная. Была бы возможность убежать, я бы убежал. Во всех этих случаях.

— У тебя была возможно убежать. Вот только ты остался. Ты посчитал, что ты слишком плох, чтобы жить в сравнении с другими людьми. Что твоя жизнь менее ценная. И что ты легко можешь отдать её, если нужно.

— Да так и есть. Кто я такой? И кто они.

— А вот это уже интересный вопрос. Кто же ты такой, Кальдур? Думаешь, ты плохой человек?.. Свет и тьма не могут жить друг без друга, для них есть место внутри каждого человека. Всё люди и хорошие и плохие, одновременно.

— И что теперь, чёрт тебя дери? Я должен сделать что-то глупое? Победить тьму внутри себя?..

— Не смейся. Темноту победить невозможно, как и свет, она фундаментальна, и всегда будет как частью мира, так и частью тебя самого. Ты должен просто принять её. Ты должен принять всего себя таким, какой ты есть.

— И что дальше? Стану героем? Спасу всех? На какой чёрт мне это нужно?

— Чтобы ты мог снова дышать, глупый Кальдур. Ты не дышал так давно, что уже и не помнишь каково это. А потом, как вдохнёшь хотя бы один раз полной грудью, так уже можно будет и подумать, каково твоё место во всём этом.

— Вот я дышу и пахнет от меня дерьмом. И от тебя тоже.

Дыхание вдруг перехватило. В горло ударил сухой и раскаленный воздух, Кальдур закашлялся, упал на колено, упёрся рукой в землю, почувствовал на пальцах комки чего-то мягкого и пушистого.

Царство Теней и Пепла.

— Ты меня долго собираешься таскать по злачным местам? закричал он и вскочил на ноги.

Голос его прозвучал глухо, не мог отразиться ни от чего, и затих, поглощённый этим унылым местом. Из груды пепла рядом медленно поднялась Серая Тень. Он сжал кулаки и пошёл вперёд. Она вмиг оказалась рядом и ударила его наотмашь ладонью, он отлетел назад, упал на спину, а Серая Тень была уже сверху. Острые грани её тела впились в живот и ноги Кальдура, он едва мог вздохнуть от придавившего его веса, холодные пальцы сомкнулись на его подбородке, сдавили так, что кости хрустнули. Стальные глаза впились в него, показалась улыбка из острых лезвий.

— В каждом из нас есть темнота. И в тебе, и во мне, глупый щенок. Чтобы мир не сделал тебе, ты сам решаешь, что сеять и взращивать внутри. Ты думаешь Мерроу была злой? Смотри.

Она резко повернула его голову в сторону, стальные когти царапнули кожу, пошла кровь. Тени и пепел сформировали картину — горящие сёла, повешенные, зарезанные и заколотые люди. Пытки, казни, расправы сменяли одну за другой, и всегда рядом было мертвенно-спокойное лицо Мерроу и чуть расширенные зрачки. Мужчины страдали больше всего, старики и женщины умирали быстрой смертью. А когда доходило до детей — она замирала. Детей они не трогали, разве что случайно, в горячке боя. Бандиты сбивали их в кучку, запугивали их до полу смерти, избивали, заставляли бежать в лес, прятаться или идти к соседней деревне.

Картина вдруг начала меняться, стала ближе и детальнее. Сцены расправ и пожара исчезли. Перед ним девушка в платье. Красивая и юная, ещё совсем дитя и почти не похожая на Мерроу. Она улыбается и смеётся чему-то.

Вдруг она мрачнеет, пугается. Её бьют в лицо. Сильно и не жалея. Она падает вниз, ударяется головой и тут же руки прижимают к земле, рвут на ней одежду. Она беззвучно кричит.

— Не закрывай глаза, Кальдур, или я отрежу тебе веки. Смотри. Не отворачивайся.

Девушка в разорванном платье, мокрая и избитая, возвращается в деревню. Над ней смеются, показывают пальцами, шепчутся. Молодой и высокий мужчина встречает её, хватает за плечи, трясёт её, кричит, и бьёт, так же сильно и не жалея, что она снова оказывается на земле. Она уже не плачет, просто держится за разбитое лицо и смотрит вниз.

Проходит время. Её лицо зажило, живот округлился, но она всё равно работает тяжёло. Носит воду из далёкого колодца, прибирает дома, кормит скот, ходит в поле. Молодой мужчина пьёт, а когда он пьёт, то девушка старается держаться от него подальше.

У неё на спине знакомые шрамы. Теперь её сторонятся, называют ведьмой, не разговаривают с ней, только показывают пальцами и предпочитают уступать дорогу. Её дом почти пришёл в запустенье, одна она не справляется с хозяйством, голодает, но помочь ей некому.

И вот она возвращается с поля и видит того с приятелями. Пьяного. Он догоняет её, хватает за плечи, трясёт, кричит на неё, обвиняет в чём-то. И бьёт.

В этот раз он остановиться не может. Бьёт её в голову, в спину, в живот, она пытается прикрываться руками, но в ударах слишком много силы и ненависти. Она беззвучно кричит, приятели мужчины сначала смеются, а потом пугаются и пытаются оттащить его.

Она встаёт и, шатаясь, бредёт домой.

Ночью, в одиночестве и муках, она рожает мёртвое дитя. И там, в крови и водах, в ней умирает что-то ещё. Чувствовать, как она чувствовала, она больше не может. Больше не может видеть себя в зеркале, больше не хочет слышать своё имя, больше не хочет жить.

Но она не хочет умирать.

Голая, покрытая кровью и водами, она выходит под ночное небо, и её неспящие соседи, вышедшие из домов на страшные и многочасовые крики, снова шепчутся и указывают на неё пальцами.

Вспышка разрывает темноту, и горящий металл пожирает тело девушки, превращает её в чудовище, пустота внутри неё заполняется болью и яростью, выжигает последнее, что оставалось внутри. Она срывается с места и начинает кровавую жатву.

Кальдур закричал и попытался зажмуриться, но стальные пальцы оттянули его голову и ударили о землю. Она повернула его лицо к себе, придвинулась ближе, вжалась в него, придавила ещё сильнее.

— Ты испытывал к ней отвращение, тебя ранило то, что она делала с людьми, и при этом… ты был рад сам вонзить клинок в её сердце. Напомнить тебе, сколько в тебе было злобы и ненависти, когда ты наносил удар? Напомнить тебе, как приятно и спокойно было ощутить туже самую темноту, что царила в этой девочке?

Тело Серой Тени изменилось, она стала ниже ростом, обрела черты Мерроу, но всё ещё была похожа на отлитую статую. Её голос стал мягче и так же похожим на Мерроу.

— Тебе ведь даже понравилось то, что она с тобой делала.

— Нет… — прохрипел Кальдур, пытаясь вырваться и вздохнуть.

— Да, — Серая Тень прижалась к его тазу, обвила бёдрами, уткнулась своей острой грудью в его грудь. — Ты хотел, что бы она делала это ещё и ещё. Ты хотел её... Ты хотел сам остаться в темноте... Не думать и не чувствовать... Но ты слишком боишься умереть. Ты боялся, что она убьёт тебя, тебе было страшно быть уязвимым и смертным. И поэтому тебе было так легко убить её. Разве эта лёгкость с которой ты вонзил нож в сердце спящей и беззащитной девушки, не делает тебя самого… злым?

— Заткнись…

— Видишь? Даже в тебе, Избранном, темноты так много и так она сильна, что ты способен легко делать страшное и спать по ночам. Но в тебе есть и свет. Ты даже задумался на несколько мгновений, а что если бы у тебя получилось остаться с ней?.. Быть может, ей не хватало такого человека как ты, который бы понимал, что она чувствует как носитель и как человек, которому досталось изрядно. Может быть, будь у неё ты, она бы стала пусть не Избранной, а хорошей девушкой, которая бы полюбила тебя таким, какой ты есть. Со всеми твоими шрамами, внутри и снаружи, которые ты не можешь простить и перестать ненавидеть. Ты бы мог жить с ней. И брать её когда захочешь.

— Заткнись!

— Правда тоже бывает острым клинком, да, Кальдур? И она терзает тебя куда хуже, чем клинок обыкновенный. Но только так можно срезать лишнее. Мы всё очень сложные создания света и тьмы, и мы все совершаем ошибки. Даже Госпожа.

— Отпусти, сука…

— Знал бы ты, маленький щеночек, как Она мучается иногда, от того, что сделала и от того, что сделать не смогла. Будь Её сердце таким же мягким и сделанным из мяса, как у тебя, оно бы давно разорвалось в клочья от того, что Она чувствует и от того, что пришлось пережить Ей. Твои страдания просто не смогут продлиться долго, а Она чувствует всё это веками и этому нет никакого конца.

— Отпусти меня!

— Настало тебе время встретиться с самим собой.

Она отпустила. А над ним снова сомкнулось фиолетово-чёрное пространство.

Свежий воздух, даже с запахом серы и свежести, показался необычной приятным. На этот раз его забросило совсем недалеко, и приступ слабости прошёл ещё до того момента, как он открыл глаза и огляделся.

Могила Хизран.

Невинная жертва их глупой борьбы. Он вздрогнул от вида камней, и как наяву увидел её бледное лицо, окровавленное платье и взгляд, в котором было столько всего намешано, что он просто боялся даже думать о том, каковы были последние её мысли.

Ветер донёс до него запах свежести и аромат цветов. Это место было ещё более спокойным и умиротворяющим, чем небо над Храмом Солнца. После духоты и жара царства Серой Тени усталость и тяжесть навалились на него, ему приплохело и он опустился на колени. Снова посмотрел на камни, и эпитафию, что вырезал на них.

— Я прилягу ненадолго, Хизран. Полежу рядом с тобой. А то сил нет. Кончились куда-то. Красивое место мы тебе выбрали. Надеюсь, тебе тут спокойно. Прости меня.

***

— Хтомай недигурхат?! Хтомай?!

Крики и тряска разбудили его. Кальдур раскрыл глаза. Тяжёлый и глубокий сон, похожий на транс, ещё сковывал его тело. Сердце забилось быстро и тревожно, гортанные выкрики кольнули его, он уже приготовился к схватке с темниками, но над ним застыл совсем не темник, а смуглый и заросший парень в лёгкой летней рубахе.

— Чё надо? — сквозь зубы спросил Кальдур, пытаясь оглядеться и понять, что происходит.

Парень на секунду смутился, ещё раз встряхнул его и крикнул с ужасным акцентом:

— Ти кто такой?! Чито делаешь тут?!

— Я тут сплю, чёрт тебя дери.

Кальдур отпихнул от себя негодяя так, что тот упал на задницу, но тут же подорвался сжав кулаки и вытянул их перед собой.

— Ты дурак? Чего докопался? Подраться хочешь? — Кальдур с недобрым видом поднялся на ноги и заметил, что чуть поодаль стоят ещё два молодых парня, в похожей одежде и с таким же недобрым видом.

Угурмы. Похоже, им не понравилось какое место он выбрал для сна. Вечно он притягивает неприятности.

— Дороттай но ашнаск! — окликнул забияку тот, что стоял чуть поодаль, посмотрел на Кальдура и крикнул ему: — Шрамы откуда у тебя?! Отвечай!

Кальдур поспешно накинул ворот плотнее на шею, и невольно сгорбился. Они перекинулись ещё несколькими короткими и гортанными шрамами, их лица стали ещё более жестокими, они встали полукругом, чтобы не дать Кальдуру сбежать.

— Стоять! — рявкнул Кальдур. — Что нужно-то вам?!

— Ты! — с исступлением крикнул тот, что разбудил его. — Ты забрал сестру из деревни!

— Какую сестру? Ты что несёшь? Я не тот, кто вам нужен.

Оцепеневший и побелевший от злобы забияка выкинул вперёд руку и указал на могилу.

— Ты убил её! Ты!

Злость Кальдура как рукой сняло, ноги его стали ватными, он сглотнул, и примиряющее поднял перед собой руки.

— Стойте! — его голос зазвучал неуверенно. — Какая ещё сестра? Вы о чём вообще?

— Мы братья Зульпура! Его жена Хизран, нам сводная сестра теперь! Была сестрой! Пока ты не увёл её из деревни и не убил!

— Успокойтесь. Я её не трогал, всё был не так.

Тот, что разбудил его прыгнул вперёд и ударил со всей силы Кальдура в челюсть. Тот отшатнулся от удара, упал спиной в камни, которые составляли курган Хизран, часть их них на самом верху осыпалась.

Кальдур успел поднять руки, и вслед за камнями на него посыпались беспорядочные удары. Били его от души, но без особой силы и знания дела. Он подождал пока противник устанет и начнёт задыхаться, резко встал и отпихнул его.

— Стойте! Я не хочу причинять вам вред! Всё было не так! Я не трогал Хизран, она была мне другом!

Тот, что бил его, выкрикнул что-то грубое и снова кинулся в атаку, но на этот раз вместе с ними подключились и братья. Поняли, что Кальдур крепкий и один на один с ним не справится. Он пропустил ещё два или три удара, закрыл голову, ушёл в низкую и широкую стойку, и отступая назад к кургану, выкинул в ответ несколько ударов руками. Нормально попал лишь раз, расквасил нос первому из братьев, тот отшатнулся, едва не упал, но злобы и решимости у него не умерилось.

— Давайте поговорим, — предложил Кальдур, не отпуская руки от головы.

В ответ послышалось ругательство, и откуда-то со стороны ему в висок прилетел булыжник. Горизонт покачнулся, в ухе тонко пискнуло и засвистело, мелькнула вспышка и сам собой из руки Кальдура появился клинок. Противники отпрянули, с недоверием и страхом смотря на странное оружие.

— Пшартанк! Пшартанк! — перекликнулись они.

— Хватит! — снова рявкнул на них Кальдур, но успокаиваться они точно не желали.

— Проклятый колдун! Зачем ты убил её?!

Тот, кто напал на него первым вдруг пересилил себя, и всё равно кинулся в атаку. Кальдур коротко крикнул и едва успел приказать клинку потерять форму. Ударил другой рукой, коротко выкинул её навстречу приближающемуся противнику, столкнул кулак с челюстью, уже не жалея силы. Ноги того подкосились, пробежали чуть вперёд и он шмякнулся затылком о камни. Его товарищи не рассчитывали на такой расклад, осеклись и застыли, больше не пытаясь атаковать. Кальдур развернулся к ним спиной, широко прыгнул, сбежал со крутого склона вниз и быстрым шагом начал удаляться.

— Мы тебя всё равно найдем, подонок! — крикнули ему в спину, рядом ударили камни. — Не боимся твоих колдовских штук! Закон кровной мести не отменить! Мы тебя везде найдём! Ты будешь страдать!

Он услышал, как они подняли своего товарища, как тот быстро пришёл в себя, раскричался, и как все они трое устремились в погоню, переговариваясь на своём гортанном языке.

Кальдур побежал.

Сначала лёгким бегом, потом перешёл на средний, а потом побежал во весь опор. Он надеялся, что они быстро выдохнуться и отстанут, но бегали они куда лучше, чем дрались, и знали эти места как свои пять пальцев. Он слышал их то сзади, то сбоку и сверху, то заходящих справа где-то в районе пропасти, где он ничего не видел.

На несколько минут погоня превратилась, Кальдур уже дышавший тяжёло, остановился прислушаться и перевести дух, уже было расслабился, но вдруг голоса послышались снова и их стало больше, по крайней мере на один или два точно.

Они потеряли след, Кальдур затих, перешёл на осторожный шаг, стараясь быть максимально аккуратным с предательской галькой, понял что особо прятаться было негде, и свернул на отвесный склон. Там его искать вряд ли будут, человек с равнины никогда бы не выбрал такой маршрут, он затаиться где-то там, пока они не уйдут далеко, и решит куда и как ему выбираться отсюда.

Руки и ного хорошо запомнили как карабкаться и выбирать маршрут, а голова всё так же протестовала от нахождения на высоте. Не смотря на то, что он на этот раз был защищён точно исправным доспехом, и мог легко открыть портал или пережить падение на камни — ему было всё равно тошно и дурно от высоты.

В какой-то момент он обогнул склон почти полностью, тропинка и подошвы внизу кончились, отвесная стена упёрлась в стену тумана как сверху, так и снизу, и похоже вела до самой долины. Он висел над пропастью и даже близко не мог понять насколько далеко находится от твёрдой земли.

Если он соскользнёт или сам отпустит руки, тут будет достаточно высоко, чтобы он разбился насмерть? Вряд ли Серая Тень сможет собрать то, что от него останется от падения с хорошей высоты. И хватит ли у него духа не отдать команду принять Форму Пространства и открыть спасительный портал, когда он будет падать вниз?

Ему всего-то нужно расцепить пальцы, отдать маленькую команду своему телу.

Падать страшно. Он уже знает. Ты весь сжимаешься в комок, у тебя перехватывает дыхание, возникает неприятное чувство в спине и низу живота, ты соображаешь очень медленно, но земля приближается очень быстро. Всего лишь несколько тягучих секунд, в которые он даже не успеет понять то, что происходит.

Скала словно подслушала его мысли, на очередном шаге узкий камешек под его ногами вдруг откололся, ноги Кальдур, правую руку оторвало от опоры, его приложило об скалу и он остался висеть лишь на левой.

Пальцы подрагивали. Он дышал тяжёло. Ему нужно было осторожно подтянуться, схватится второй рукой, и затем уже найти нормальную опору под ноги.

Но зачем ему эта жизнь? Этот бесконечный круг мучений, в котором он пленник?

Зачем, Госпожа дала ему этот глупый шанс, который он просрал?

Что он вообще делает?

Всего лишь несколько секунд падения вниз. Удар будет такой сильный, что сразу вышибет из него дух. Ну или хотя бы он потеряет сознание, и уже просто не будет ничего чувствовать, не будет больно, не будет тревожно. Ничего не будет.

И пускай он не отправиться по золотой лестнице к Вратам, пускай у него не будет ещё одной, быть может более счастливой и сытой жизни, пускай он станет пищей для бесплотного хищника, и весь, целиком и полностью, перестанет существовать.

Будто бы его и никогда не было.

Пальцы вот-вот соскользнут, его дыхание спокойное и ровное, он смотрит вниз, в сплошное облако тумана, которое скрывает неизвестно что. Подтягивается на руке, хватается второй рукой, упирается в скалу и выдыхает.

Нет.

Он не самоубийца. Он не хочет умирать. Как бы не было тяжёло идти вперёд, чтобы не нёс новый день, как бы не было всё черно вокруг, он хочет жить.

Пускай он пока не знает как и зачем, но узнает обязательно.

Виденье 39. Злобой сыты демоны

— Ты посмел! Ты посмел!

Кальдур ждал подобных выкриков и «теплого» приёма в деревне Хизран. Разыскать это место снова было непросто, пришлось до самого утра скитался по горным тропкам, пытаясь найти хоть какие-то знакомые ориентиры. Он вышел к деревне скорее случайно, уже потеряв всякую надежду.

Его новые «знакомые» приметили ещё на подходах, бросили свои дела, ринулись наперерез, обступили полукругом, не давали пройти внутрь селения, хотя он и не пытался. К двум «братьям» добавились их молодые товарищи и даже пара девушек, накал криков всё нарастал, из каменных домов высыпали жители, чтобы стать свидетелями расправы.

— Вы правы, — поприветствовал их Кальдур, подождав пока поток оскорблений хоть немного стихнет. — Это я виноват в смерти Хизран. Не стоило её с собой брать. Можете делать со мной всё, что хотите.

Он поднял руки, распростёртые в стороны, и крики ненависти задохнулись. Его спокойствие и искренность обезоружили разгневанную толпу, но всего на несколько мгновений. А дальше его покачнуло от тяжёлого удара в голову. Булыжник скользнул по скуле, выдрал из неё кусок кожи, из раны обильно полилась кровь. Он придержал шевельнувшуюся внутри Серую Тень, чтобы та сразу не начала исцелять его. Он ощутил с тысячу холодных и недовольных покалываний внутри, от которых хотелось вздрогнуть, словно от насекомых пробежавших по коже.

— Нам точно нужна эта театральная постановка?

— Заткнись. Не этого ли ты сама хотела?

Серая Тень отпрянула от его тона куда-то в глубину тела и снова затихла, погружаясь в сон. Ей на самом деле было плевать, что с ним будет. Как и ему самому. То, что было у него внутри, очерняло всё, даже свежий и почти сладкий горный воздух, нужно было дать этому выход или он сломается.

Ночью он спал часа два от силы. Даже зрение доспеха не могло ему ничем помочь в сплошной мешанине горных вершин, тропок, ведущих неизвестно куда и неба, которое, то блистало звёздами и непонятным свечением, то покрывалось тяжёлыми тучами, с которыми не мог управиться даже шквалистый ветер.

Сны ему не понравились.

В первом он снова видел Хизран. Она была в его снах частым гостем, но усталость и нервы превратили последний её визит в сущий кошмар.

Они были одни такой же тёмной ночью в горах. Дул холодный ветер, и в нём ощущалась влага о ручья, который тихо журчал поблизости. Она скинула с себя платье, практически одним движением, обнажила татуированное тело, без стеснения и неловкости кинулась к нему в объятья. Он пытался отстранить её, даже во сне, вспоминая, что она замужем, но это был не тот сон, какие бывают о женщинах.

Она была куда сильнее физически, скрутила его и не отпускала, от её жестокого взгляда хотелось спрятаться, она не моргала, её кожа была холодной и гладкой как металл, она втыкала в него когти, выдирала из него кусочек за кусочком, а он не мог ничего сделать, только терпеть боль и неприязнь.

Во втором сне они с дядей курили трубку. Он, как и Кальдур, не был особо любителем, но тут почему-то они дорвались до табака с жадностью. Сидели у завалинки, у их дома на отшибе, пускали клубы дыма и смотрели вдаль — как сплошная стена тумана, внутри которой бьют молнии, метр за метром захватывает знакомые поля и идёт к ним. Им не было страшно, они смеялись и подбадривали друг друга, хотя Кальдур смутно понимал, что за этой стеной тумана уже ничего нет и не будет, что это конец. Конец всего сущего.

В третьем сне, ещё более смутном и тревожном, Розари кричала и бежала прочь, охваченная первобытным ужасом, было непонятно, где он и от чего именно бежит. Кальдур лишь запомнил веретено капелек крови, которая она оставляет за собой, и очень удивился тому, что её доспех не может остановить кровь.

Ещё один камень, уже поменьше, попал ему в живот. Кальдур инстинктивно согнулся, резко выдохнул, напряг мышцы пресса и тут же распрямился, прошёлся взглядом по кричащей толпе, переборол желание отступить на пару шагов и снова опустил взгляд.

Несколько тычков в грудь, ещё пара камней, толпа окружила его плотным кольцом, спорила о его судьбе на своём гортанном языке, а Кальдур стоял, разведя в стороны руки, чтобы инстинкты снова не взяли верх и он не начал прикрывать голову.

Вперёд вышел старейшина, спокойно выслушал перебивающих друг друга «братьев» и ещё нескольких выскочек, затем поднял руку в воздух и этим жестом заставил всех замолчать.

— Кровная месть не является нашим законом, — медленно изрёк он. — Говорите на языке гостя, чтобы он понимал, о чём идёт речь. Так будет вежливо.

— Вежливо?! — взвизгнул тот, что первым начал его бить. — Он же убийца! Какая может быть вежливость к убийце?!

Старик, снова прервал его жестом, повернулся, смерил Кальдура пристальным и долгим взглядом, будто пытаясь проникнуть в его мысли.

— Убийца, — подтвердил старик. — Но убийца поневоле. И не он отнял жизнь дочери гор. Вижу ясно.

— Не он? — не поверил задира.

— Другой чужак, — пояснил старик. — А этот не враг нам. И никогда не был. У угурмов вообще нет врагов, кроме самих себя. Да и убийца из него... такой же, как и из горного льва, которому нужно убивать, чтобы жить, и нет для него другого закона у природы.

— Но мы уже объявили ему кровную месть!

— Так заберите её назад, — холодно отсчитал их старейшина. — Кровная месть не является нашим законом больше тысячи лет. Вы взяли её из сказок, которые вам читали в детстве, но вы взрослеете слишком медленно, и пока ещё не увидели в них главное — месть не лечит раны и всегда порождает только больше страданий... Круговорот боли затягивает всё вокруг, кормит демонов и злобу, но никогда не даёт утешения.

— Но…

— Убьёте его и сами станете убийцами, — произнёс старик в воцарившейся тишине. — А убийцам в горах нет места.

На лицах мучителей вдруг проступила бледность и неподдельный страх, они замолчали. Старик снова повернулся к Кальдуру.

— Прости их, юноша, они уже сделали свой выбор, и вряд ли смогут простить тебя. Ты для них… хм… «враг». Они не смогут простить тебя, но чтобы очиститься, они попросят прощения у тебя за то, что чувствуют к тебе и за то, что тебе сделали.

— Но… — на этот раз попытался не согласиться Кальдур, но и его старик прервал жестом руки.

Мстители переглядывались друг с другом, с толпой, со старейшиной, но никто больше не говорил ни слова. С каждой секундой их головы и взгляды всё тяжелели и опускались всё ниже, на их лицах читалась внутренняя борьба и безысходность. Спустя минуту или две, они подошли к Кальдуру ближе, став с ним лицом к лицу, в их глазах стояли слёзы, и с огромным усилием они заставили сказать себя:

— Прости нас!

— Прости!

— За что простить? — грозно окликнул их старик, мстители съежились ещё больше.

— За то… за то, что били тебя. И кидались камнями. За то, что погнались за тобой. И что говорили тебе.

— Ты прощаешь их, юноша? — обратился он к Кальдуру.

— Я и не держал на них зла, — выдохнул Кальдур и проглотил комок. — Я не убивал Хизран… но я виноват в её смерти. Если бы она не пошла с нами, то была бы жива. Я хотел…

— Ты ещё накажешь себя сам, — перебил его старик. — Эти юноши не будут помогать тебе и брать камень на сердце. Ваши дороги разойдутся здесь. Ты меня понял?

— Спасибо, — от неловкости лоб Кальдура изошёлся морщинами, он с трудом позволял себе поднять взгляд и тут же опускал его к земле. — Я должен рассказать, что случилось. Бабушка…

— Бабушка Хизран? — снова перебил его старик, и эти слова вызвали в толпе новый шёпот, но уже почти без злобы. — Покинула нас вскоре после того как Хизран не вернулась. Тебе не кому будет рассказать, ведь у Хизран не осталось родственников. Её муж спустился на равнины и вряд ли вернётся. Он ищет мести, а должен снова найти себя и способ жить. Её сводные братья стали свободными, чтобы защищать её, но не защитили, и поскольку её больше нет, они могут перестать называть себя так. Так что всё это пустое. Жизнь идёт дальше, своим чередом, прошлое нужно отпустить.

— Но… — Кальдур побледнел и задышал тяжёло.

— Видите? — старик обратился к юношам. — На нём вины нет, но он всё равно взял себе этот тяжёлый камень и собирается жить с ним. Даже если вините его — он заплатит достаточно. Будет таскать камень на своих плечах, пока тот не раздавит его, или пока вес его весь не стаскается и не сотрётся от его горя. Он заплатит достаточно. А вы, молодые, можете только посмотреть на него и выбросить свои камни в сторону.

Сводные переглянулись с Кальдуром и старейшиной, на их лицах всё ещё шла борьба. Тот, что бил его, подошёл ещё ближе, практически обнял его, и спросил едва-едва слышно:

— Так что случилось?

— Темники напали на наш лагерь с утра, — шёпотом ответил Кальдур. — Выстрелили в неё из арбалета. Мы пытались спасти её, но ничего не смогли сделать.

— Ты отомстил за неё? — мёртвым голосом спросил сводный.

— Да. Её убийц больше нет.

— Она бы их простила… — на его лице снова проступили слезы. — Точно бы простила. А ты… иди своей дорогой. Горы рассудят и возьмут своё.

Сводный отстранился, и Кальдур кивнул ему и отвернулся, чтобы не видеть лица . Он пришёл сюда, чтобы заплатить. Он хотел, чтобы его избили до полусмерти, он хотел почувствовать хотя бы толику боли умирающей Хизран и её родных, оставшихся тут без неё. Он надеялся, что это хоть немного облегчит груз, который начинал давить ему на грудь в самый неподходящий момент, который крал его воздух и делал вдохи такими тяжёлыми и полными тревоги.

Но он не получил этого. Груз стал только тяжелее.

— Ну что ж, можете расходиться, — сказал старик громко, обращаясь к толпе. Подождав, пока его команду начнут выполнять, он снова повернулся к Кальдуру. — Ты проделал большой путь, юноша. И пускай встреча была холодной, но закон гостеприимства у нас всё ещё действует. Приглашаю тебя в свой дом. Никто тебя не тронет. Как бы ты не хотел сам. Но и ты не должен нарушать закон гостеприимства. Веди себя прилично, так как бы хотел, чтобы вели себя твои гости.

Вздох дался Кальдуру чуть легче, он нашёл в себе силы посмотреть старику в глаза и кивнул.

***

Дом старейшины расположился на самой окраине. Он не имел двери — только дырявый полог из плотной ткани. Чтобы войти, и Кальдуру, и хозяину дома пришлось пригнуться — такими низкими были потолки. Внутреннее убранство состояло и лежанки прямо на камнях и сырой земле, отделённой небольшой стенкой и формирующей закуток, который язык бы не повернулся назвать спальней, и основной комнаты, в которой не было ничего, кроме низенького столика их трех стёсанных досок и небольших кусочков древнего как сам мир ковра, которые служили вместо стульев. Единственным предметом быта был кувшин, стоявший в центре стола.

— Удивлён? — старик улыбнулся и жестом пригласил Кальдура сесть.

— Честно говоря… да, — Кальдур потёр затылок и в задумчивости сел на кусок тряпки. — Я думал, что уважаемый человек…

— Чтобы быть уважаемым человеком среди горцев нужно думать о душе, а не о теле и низменных желаниях. Я ещё здоров, но уже очень стар. Рано или поздно настанет моё время идти дальше, и я предпочту пройти этот путь налегке. Всё самое дорогое у меня здесь, — старик коснулся виска указательным пальцем, затем приложил раскрытую ладонь к сердцу. — И здесь.

— Это действительно… внушает уважение. Большая часть старейшин… хм… с равнин, стараются нагрести как можно больше, и жить как можно лучше.

— И я их понимаю, — старик рассмеялся. — Но чтобы жить долго и счастливо нужно себя хотя бы в чём-то ограничивать.

Раздался глухой стук по косяку входной «двери», полог отошёл в сторону, и, пригнувшись, внутрь зашла женщина. Молча, она поставила на стол поднос, на котором была кружка, котелок, две миски и две ложки. Староста поблагодарил её кивком, она поклонилась и вышла.

— Я их не прошу, но они всё равно заботятся обо мне. Даже слишком хорошо. Что ж, юноша, — старейшина, подул на пальцы и ловким жестом открыл ещё горячий котелок. — Угощайтесь и не стесняйтесь, будьте моим гостем.

Желудок отозвался на запах пищи жалобным урчанием, Кальдур отринул смущение, перегнулся через стол, зачерпнул, не стесняясь, ложкой побольше, наполнил миску и стал сосредоточенно поглощать её содержимое. Старик при виде его аппетита только больше заулыбался, сел напротив и положил себе из котелка буквально две ложки, есть не спешил, смаковал и смотрел на Кальдура. Густое варево из зерна и тонких кусочков сладковатого мяса насыщало очень хорошо, было пресным, но от того не теряло вкуса... либо он слишком соскучился по нормальной еде. После трапезы Кальдур вздохнул блаженно, почти мгновенно осоловел и чудом удержался от того, чтобы не начать облизывать миску.

— Спасибо.

— Не за что, юноша.

Полог снова открылся, вошла женщина и поставила на стол поднос с ещё парящим чайником и двумя кружками. Старик поблагодарил её кивком и улыбкой, она расставила чашки, высыпала в каждую по горсти травы из небольшого мешочка, залила кипятком, и ушла. Крепкий и терпкий аромат трав заполнил пространство хижины, заставив осоловевшего Кальдура проморгаться и поморщиться.

Вкус был ещё более странным — отдавал деревом, мятой, пряности и вызывал странное чувство покалывания на языке и в горле. Сонливость как рукой сняло, дышать стало легче и приятнее. И Кальдур, подражая старику, застыл склонившись над горячей кружкой, зажатой в ладонях, и просто вдыхал аромат, время от времени делая небольшой глоток, и думая о своём.

— Чашка хорошего чая из горных трав и плотный обед могут поправить многое, — подал голос старейшина.

— Вы очень добры, — Кальдур поставил чашку на стол и поёрзал на месте. — А я доставил вам только горе и неприятности.

— О, юноша, я уверен, что если бы ты бы властен, то сделал бы нам только хорошее и избавил бы нас от любого горя.

— Наверное, — кивнул Кальдур и снова взял кружку в руки, склонился над ней, вдыхая аромат.

Полог снова открылся, старик смерил взглядом посетителя, вздохнул и поднялся на ноги. В проходе стояла другая женщина, постарше, она не принесла ничего, выглядела серьёзной, сказала старику несколько слов на их языке, и кивнул в сторону улицы, тот тихо ответил ей и снова вздохнул.

— Мне придётся отлучиться, юноша. Есть ещё дела. Посиди пока тут, отдохни и расслабься. Я вернусь скоро.

Старик вышел, и только полог опустился на своё место, тень от стола напротив Кальдура дёрнулась, потеряла форму и заклубилась едва заметно.

— Хм-м-м…

Голос Серой Тени был полон издевательской истомы, Кальдур заскрежетал зубами, залпом допил подостывший и уже довольно таки противный чай, и поставил кружку на стол.

— Ну что?

— Эти люди к тебе слишком милостивы. Я не за тем тебя притащила, чтобы ты чаи распивал, отдыхал и ел от пуза.

— А чего ты добивалась? Чтобы я вырезал тех мальчишек? И чтобы это доказало? Что я чудовище, которым меня считают и темники, и обычные люди?

— О, я не знаю, что будет в итоге, щеночек. Я лишь хочу, чтобы встретился сам с собой. А дальше мы уже будем иметь дело с тем, что получится.

— Звучит-то как... «встретится с самим собой»! И дальше-то что? Думаешь, я о себе чего-то не знаю?

— О да, щеночек. Ты много о себе не знаешь. Я проросла в тебя куда глубже, чем в прошлый раз. И могу это заявить с уверенностью.

— Что это значит?..

— Что у нас теперь одна дорога, от и до. Мы вместе до самого конца.

Дыхание у Кальдура перехватило, сердце сжалось и ёкнуло, только сейчас он понял, почему не чувствует внутри крест доспеха. Потому что никакого креста там и не было. Серая Тень проросла в него полностью, в каждую косточку, мышцу и нерв.

— Ты же сказала, что я могу найти другого носителя!

— Я соврала тебе.

— Ты что дура?.. На что ты рассчитывала? А если я сейчас пойду прочь отсюда? Унесу тебя так далеко от всего этого и от твоей Госпожи, как смогу? А? Поводья всё ещё в моих руках! Можешь кидать меня по всему свету, но ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу.

— Больно-то мне и надо заставлять тебя. Не-е-т. Это называется вера, Кальдур. Я верю и верила в то, что ты Избранный Госпожи и ещё послужишь Ей. И не важно, что об это всём думаешь ты.

— Да Мрак всё это раздери, почему мне попадаются такие бабы?!

Кальдур сжал кулаки и медленно вытолкнул воздух из лёгких. После небольшой паузы голос Серой Тени стал даже ласковым, словно она пыталась успокоить его.

— Я проросла в тебя, потому что захотела. Ты мой. А я твоя. Мы будем вместедо конца. И станем только сильнее.

— Зачем ты это сделала?.. Почему не спросила разрешения?..

— Потому что ты уже согласился много лет назад… Я уже говорила… Легенды молчат о том, что герои — это всего лишь обычные люди. Просто в своей ситуации они нашли себя и смогли сделать многое. Тебе только предстоит сделать многое, Кальдур.

— Ты хочешь сделать меня героем? Ты думаешь, я способен что-то изменить в том дерьме, что случилось с Госпожой и всем королевством?! Ты просто психованная сука... Ты сошла с ума...

— Нет, глупый. Я лишь хотела узнать тебя поближе. Проникнуть в самую твою суть.

— Тогда зачем ты говоришь со мной? Ты же уже всё знаешь.

— Нет. Я знаю только то, что знаешь ты. Но я не знаю того, чего ты не знаешь про себя. Нам предстоит выяснить это. Вместе.

— Мне и одному было отлично!

— Ошибаешься.

— Да и пускай...

Снова воцарилось молчание, а голос Серой Тени стал ещё более кротким.

— Ладно, не обижайся, щеночек. Дай нам время, чтобы построить что-то. Я ведь тут не затем, чтобы мучать тебя, как думаешь... Если ты хочешь покажу тебе.

— Что покажешь?

— Её лицо.

— Чьё лицо? Я не понимаю.

— Твоей матери. То, что ты видишь обычно мутным пятном. То, что ты не помнишь. И то, что ты всегда хотел вспомнить.

***

Старик вернулся через час и обнаружил Кальдура мрачным, отвернувшимся к стене и смотрящим в одну точку.

— Есть ещё одно средство от хвори, — позвал его старик с прохода. — Пойдём прогуляемся. День обещает быть хорошим и долгим.

Нехотя Кальдур встал и побрёл за стариком.

Жители деревни почти не смотрели на них, нарочито отводили глаза, отворачивались или уходили. Кальдура это не обидело, наоборот понравилось, он не хотел, чтобы на него палились и смотрели так, как когда он только вернулся сюда. В детстве он был тихоней, и с возрастом только понял, что ему куда больше нравиться быть в тени, чем на виду.

Старик шёл на удивление энергичным шагом, не сбиваясь в скорости и легко выбирая дорогу среди подъёмов и камней. Скоро деревня осталась позади, они обогнули несколько подъёмов в гору, прошли ручей и оказались на спокойном и зелёном плато, усыпанном красивыми красными цветами. Из-под уже высокой травы торчали надгробные камни и курганы. Ещё одно древнее кладбище.

Старик улыбнулся, разгадав его мысли.

— Просто наша жизнь слишком короткая в сравнении с жизнью гор. Вот нами, как насекомыми... тут всё и усыпано. На равнинах тоже так, на самом деле, просто там всё покоиться или в прахе или в земле. А у нас тут земли слишком мало, да и дерево, чтобы сжигать немного.

Кальдур опустил глаза, рассматривая камни. Удивительно глубокими, но тонкими линиями, там были высечены и всё ещё различимы сюжеты из жизни далёких предков угурмов. Воины с остроконечными шлемами, в странных доспехах, с круглыми щитами и изогнутыми мечами, в разных позах, в боях, походах, на привалах, но неизменно с суровыми и искажёнными лицами и торчащими клыками.

— Значит, вы ведёте мирную жизнь? — спросил Кальдур. — Но что тогда это всё? Почему на этих фресках сплошь да рядом воины с оружием и ненавистью в глазах? М?

— Потому что нужно принимать, помнить и чтить свою историю, какой бы она не была, юноша, — спокойно ответил старик. — Чтобы стать взрослым и жить как взрослый, сначала нужно побывать ребёнком и прожить жизнь ребёнка. Ты когда-нибудь задумывался о том, что было до? До всего этого?

Кальдур вздохнул, опустился на корточки, вырвал травинку и сунул её в зубы.

— Тут было другое королевство, Дрит, кажется, оно называлось. Там жили люди, пока не пришел Морокай. Хотя это не точно. Может быть, мы жили как обычные звери, пока не пришла Госпожа. Я точно не знаю. Да и какая разница?

— А что было до них? — не успокоился старик, глядя на него выжидающе. — И до нас?

— Я не знаю.

Старик присел на один из камней напротив, отвернулся от Кальдура и посмотрел на горные пики вдалеке. Туша Умудзука буравила небо и была охвачена кольцом чернеющих облаков. Там собиралась гроза. Грома ещё не было, блики молний уже искали себе путь из облаков наружу.

— С гор открывается удивительный вид, — нарушил молчание старик. — Зелёные равнины и леса, русые поля пшеницы, голубые притоки Явор… Это место не было таким гостеприимным, когда мы пришли сюда.

— Откуда пришли? — задумчиво спросил Кальдур.

— Из места, которое было ещё менее гостеприимным, и где бы мы точно не выжили... Эта страна выглядела по-другому, когда мы тут оказались. Она сопротивлялась, но мы были свирепыми захватчиками, которым, к тому же, нечего было терять. Мы покорили её и превратили в то, что ты сейчас видишь. И это имело огромный смысл. Каждый росточек в поле, каждый малёк в заводи, каждый котёнок в помёте у матери, должен бороться и делать всё необходимое, чтобы выжить. Такова жизнь. Место под солнцем хватит только сильнейшим и тем, кто возьмёт его... Таков закон природы. Мы выжили. Но так привыкли к борьбе, что запутались. Теперь люди бьются друг с другом, вместо того, чтобы искать согласия. А это не имеет никакого смысла.

— Мы не сами решаем...

— Это только кажется, юноша. Только кажется. Чтобы было движение всегда нужно две точки. Начало и конец. Молния бы никогда не ударила в землю, если бы земли не существовало. Но тем мы отличаемся от сил природы, что сами можем видеть куда движемся и сами выбираем точку для шага следующего.

— И?

— Что бы делал восток и запад, если бы им не нужно было убивать друг друга?

Кальдур задумался, выплюнул травинку.

— Не могу представить. Было бы неплохо, если бы они просто жили там далеко и занимались бы своими делами, не трогали нас. Но так не будет. Мы враги, старик, понимаешь? Никакой жизни не будет, пока они живут.

— Разве ты не испытываешь сострадания к тем, кого называешь "врагами"? Разве ты не видишь, что они тоже люди, как и ты. Твои братья и сёстры.

— Темники не люди, — фыркнул Кальдур. — О, если бы они только поняли, что творят, если бы с ними можно было разговаривать… Но у них нет свободы воли. Они рабы Морокай, и похоже, их уже никак не освободить. Что в этом смешного?

— Как будто свобода воли есть у тебя, юноша.

— Конечно же есть. Я могу уйти в любой момент… я даже хотел уйти.

— Но не ушёл же. На тебе такой же ошейник как и на них, вы все рабы войны и ненависти. И вы все предпочитаете жить рабами, чем идти к свободе.

— И что ты предлагаешь, старик? — повысил голос Кальдур. — Простить их, пустить в страну и обнять? Думаешь, они ответят тем же? Да они просто вырежут нас всех.

— Может это и есть решение? — старик больше не улыбался. — Чтобы драться всегда нужны два человека.

— Ну-у-у нет, — отмахнулся Кальдур. — Хватит этой философской чуши! Как же я устал от этого потока пафосного бреда и проповедей! Вы живетё тут в горах и не видели, что происходит там. Увидел бы, заговорил бы по-другому.

— В каждом монастыре свой уклад. А жизнь везде одна.

— Чего ты хочешь от меня, старик? Скажи уже прямо. Чтобы я что?.. Стал героем ? Спасителем? Новой Госпожой?! Примирил наши лагеря? Освободил темников от Морокай? Ты хоть понимаешь, сколько таких как я ещё погибнет во имя этого и не добьётся ничего?!

— Останься тут, юноша, — вдруг тихо изрёк старик.

— На ночлег останусь, пожалуй, — удивлённо буркнул Кальдур.

— Я про совсем. Нет в твоём пути правды, и не будет. Только изранишься весь. И не соберёшь себя потом.

Что-то было в голосе старика, и Кальдур надолго замолчал и задумался, разглядывая как чёрные тучи всё множаться над Умудзуком, но ветер сносит их в сторону.

— И что мне тут делать? — с неловкой улыбкой спросил Кальдур. — Вряд ли местным понравиться такой сосед.

— Для каждого найдётся место. И дело тоже найдётся.

— Спасибо за всё, но мне нужно найти… даже сам не знаю что.

— Великую цель? — старик не стесняясь рассмеялся.

— Можно и так сказать, — стараясь не обижаться, ответил Кальдур. — Я не знаю.

Взгляд старика похолодел, весёлые огоньки пропали из его глаз, он тяжело вздохнул.

— Ладно. Попробовать стоило… Тебя сюда не зря притащило, юноша. "Великая цель" зовёт. Кое-кто учуял тебя и хочет видеть. Но… если согласишься, то уходи и больше не возвращайся.

— Не понял? Кто хочет меня видеть?

— Пойдём, я покажу тебе. Он живет недалеко.

***

С каждый шагом крутой горной тропе Кальдур напрягался всё больше.

В моменты, когда они слишком близко подходили к краю или тропинка над пропастью становилась слишком узкой, Кальдур исходился тихими ругательствами и старался не отставать.

Ухмылка старика казалась теперь издевательской, а не простодушной, словно тот знает куда больше Кальдура, и теперь ведёт его в ловушку или на заклание. Шаг его стал ещё более быстрым, он ступал по горным тропам так ловко, что Кальдур едва поспевал за ним, и не переставал удивляться как горизонт сменяется горизонтом, и как быстро они путешествуют среди гор.

— Куда ты ведёшь меня старик?

— Не бойся, юноша. Ты идёшь туда, куда хочешь сам. Я лишь помогаю тебе сократить путь. Это моя последняя милость тебе.

От его тона Кальдур остановился как вкопанный. Старик остановился и обернулся.

— Не смеши старика. Никто из горцев не сможет причинить тебе вред, больший чем ты сам причинишь себе. Здесь только один твой враг. И это ты сам.

— Ты ведёшь меня к темникам? — глядя исподлобья, спросил Кальдур. — У них тут всё ещё стоит лагерь? Да?

— Нет, — старик улыбнулся змеиной улыбкой. — Таких как вы горы отторгают быстро.

Кальдур смотрел в спокойное лицо старика, пытаясь разглядеть правду тот говорит или нет. Лицо старика выглядело мертвенным и безэмоциональным, а глаза уже не несли доброжелательности, в них не было вообще ничего.

— Так что там?

— Увидишь.

— Если вздумал предать меня старик...

— Не ты ли шёл сюда, чтобы тебя казнили? — старик рассмеялся, но смех его был сухим, как и взгляд, и безжизненное лицо.

Кальдур заткнулся, и они продолжили путь в тишине. Тропа становилась всё извилистее, всё время уходила вниз, петляла по крутым склонам и становилась всё более каменистой и безжизненной. Отвесные каменные стены нависали над головой Кальдура, ему казалось, что он всё глубже погружается под землю, температура вокруг повысилась ощутимо, солнце светило ярко и поднялось в зенит, стало так жарко, что Кальдур начал видеть движение воздуха. Лишь ближе к вечеру жара начала оставлять Кальдура, уже почти выдохшегося и всё время идущего без привалов. Тропа закончилась широким и пологим каменным склоном, ведущим вниз насколько хватало глаз. К самому горизонту склон уходил в стену тумана и там постепенно терялся. Пахнуло прохладой и даже зимней свежестью.

Кальдур остановился, с недоверием и тревогой, пытаясь разглядеть куда дальше заведёт их дорога. Вокруг было удивительно тихо. Так тихо, что каждое клацанье камня разносилось вокруг причудливым эхом.

— Что это за место? — спросил Кальдур, сцепившись взглядом со застывшим напротив стариком.

— Это, друг мой, конец того, что вы называете Пиками.

Кальдур снова посмотрел вдаль, потом обернулся, поискал глазами движение позади и по сторонам. Снова уставился вдаль. И понял, почему ему стало не по себе.

— Туман такой плотный... он же непростой, да?

— Да, непростой. Идти дальше запрещёно. Мало кто может пройти по туману и вернуться. Зато здесь легко спрятаться.

— Что скрывает туман, старик, — осторожно спросил Кальдур. — Что за ним?

— Камни и горы, — пожал тот плечами. — На очень большое расстояние, которое представить трудно. Потом вода. А дальше я не знаю. Мало кто ходит в ту сторону, даже из горцев.

— Что он скрывает, Мрак тебя раздери?! — Кальдур рявкнул. — Это же колдовской туман! Он не должен стоять такой стеной! На него ветер не действует!

— Он скрывает нас, юноша, — старик криво усмехнулся. — От того что за ним. Но мы идём не туда. Так что не волнуйся.

— Что за ним? — не успокойся Кальдур.

— То, от чего скрываемся мы, — без издевки ответил старик. — Не бери в голову. Мы почти пришли.

Они свернули направо, немного прошли по склону и вдруг стали возвращаться вверх по склону, набрели на крутую тропку, ведущую вверх на каменистое плато, вершина которого тонула в облаках и тумане.

— Да мы день будем туда взбираться, — пробормотал Кальдур, пытаясь хотя бы примерно оценить высоту.

— Если будем ползти как улитки. Вообще-то я планировал вернуться домой ночью, юноша. Люблю спать у себя, а не под открытым небом. Просто иди за мной и не зевай.

***

Они поднялись уже близко к закату. Вспотевший насквозь Кальдур ещё долго не мог вернуть дыхание, дышал как загнанный ишак, его сердце билось так, словно хотело выпрыгнуть. Чуть утомлённый старик снова улыбался ему добродушно, и казалось, испытывал немалое удовольствие от трудностей, что испытал Кальдур.

— Чёрт бы тебя побрал, старик... — задыхаясь прошептал Кальдур. — Чтоб я так себя чувствовал в твои годы... Однако, чтобы ты там не задумал... ты был прав. Мне ни о чем сейчас не хочется думать, только бы завалиться где-нибудь, да полежать.

Старик усмехнулся, кивнул вперёд. Кальдур наконец разглядел их цель путешествия и тут же помрачнел.

Наверху не было ничего. Снежная шапка, ещё не растаявшая с зимы, занимала всё плато. Несколько острых вершинок торчали из-под снежной шапки, которая уже начала таять. На левой стороне виднелась трещинка, ставшая каналом для ручейка, по которому эта шапка и стечёт вниз. Поняв, что над ним посмеялись, Кальдур устало и обречённо вздохнул, зачерпнул снега и умылся им. Как только он продрал глаза, часть снежной шапки пришла в движение.

Кальдур застыл с открытым ртом.

— Что за?..

***

Снег расплавился вокруг зеркан, свернувшегося в клубок.

Стоило ему пошевелится и снежная шапка, скрывавшая его, опала, явив змеевидное тело из светоносного металла, которое засверкало на вечернем солнце ярче снежной шапки.

Кальдур застыл с открытым ртом, не понимая спит он или действительно видит. Затаив дыхание, он подошёл ближе. Стальной зверь был жив, и действительно реален, его голова остроконечной снова дёрнулась в сторону Кальдура и окончательно освободилась от снег.

Зеркан был стар, изранен, весь покрыт щербинками и трещинами, но это никак не умоляло величия и силы одного из величайших творений Госпожи.

— Зовут его Ксикс, — с ноткой веселья буркнул сзади старик. — Десять лет назад он, как и вы, пытался покорить Умудзук, в поисках… не знаю чего. Ваших "великих целей". Умудзук оказался сильнее. Предсказуемо. Раны Ксикса так и не зажили, и он остался тут.

— Почему ты не сказал тогда?.. — прошептал Кальдур.

— Ксикс не хотел, чтобы я хоть кому-то говорил, что он прячется тут. Я лишь выполнял просьбу. Потом я рассказал ему, и он задал мне тот же вопрос. Не мог успокоиться от новостей о вас. Всё мечтает увидеть небо. В последний раз. Так что... хорошо что ты сюда вернулся. Может быть, вы поможете друг другу, раз я не могу помочь вам обоим?

— О да… старик… ты даже не представляешь…

Кальдур не мог отвезти взгляда от сверкающего тела, полного осанки и величия. И грозной силы, которой хватало даже в спокойном и изучающем взгляде древнего создания.

Серая Тень внутри пришла в движения. Многоножки заструились под кожей Кальдура, он вздрогнул, сморщился, но Тень не сказала ничего. И не надо было. Внутри она ликовала.

"Верь"

Он услышал голос Розари так ясно, словно она была рядом. Снова вздрогнул, проглотил комок, подошёл ближе, протянул руку и осторожно дотронулся до сверкающей головы. Зверь ещё больше встрепенулся и подался навстречу. Голова Кальдура вдруг закружилась, словно он вдохнул слишком много воздуха.

— Ну, Ксикс? Хочешь ещё раз увидеть небо?

Виденье 40. Всё очищается огнём

Её убежищем стала грязная и вонючая канава.

Место вряд ли достойное Избранной Госпожи, но сейчас такие материи Розари волновали меньше всего.

Боль в отрубленном запястье всё ещё пульсировала и никак не хотела униматься. Розари не раз резали и кололи, она не раз чувствовала, как оружие проникает в её тело, разрывает внутренности, ломает и скребёт кости. Она знала, что такое, когда кровь покидает тело, и её остается совсем мало, ей были знакомы жар, слизывающий кожу, холод, продирающий до костей, и даже агония... Когда тело сдаётся, и единственное, что удерживает её на этом свете — это её доспех.

...Но такой раны у неё ещё не было. Красная Фурия с трудом смогла остановить кровь, но дальше исцелять повреждение не спешила — словно столкнулась с непреодолимым препятствием или сама получила рану, от которой только ещё предстояло оправиться.

Ночное небо было спокойным и звёздным, порывы ветра тревожили лес и траву вокруг. Розари приходилось прижимать руку к груди, чтобы та не попала в грязь, и не началось заражение. Она чувствовала только опустошение и слабость, холод и влажность выпивали из неё последние силы. Она старалась не потерять сознание, как могла, выравнивала рваное судорожное дыхание, пыталась не дрожать, чтобы не выдать себя, затравленно озиралась по сторонам, пыталась разглядеть хоть что-то в мешанине серой травы и кустарников.

Розари казалось, что тот мужчина всё ещё ходит где-то рядом, ищет её и охотится на неё, будто она какой-то дикий зверь или преступница. Он уже вынес ей приговор, и самое невероятное в этой ситуации то, что каким-то чудом, он был близок к тому, чтобы его исполнить.

Как она вообще могла проиграть обычному человеку? Как он оказался таким сильным и умелым? Или это она оказалась в итоге ни на что не способна? Как и говорил, мастер Лотрак…

Её то бросало в жар, то в полузабытье, из которого тут же вырывало бешенным ритмом сердца от любого шороха или щелчка ветки на раскачивающимся от ветра дереве. Поток её мыслей раз за разом возвращал её к утерянной руке. Даже после ранения чёрной стрелой, она никогда не задумывалась, что ей смогут нанести такой ущерб, который уже не восстановиться. Она привыкла к кашлю и к тому, что место у её лопатки иногда немеет и мышцы там тянет, она уже не обращала внимания на сетку грубых шрамов на руках и ногах, в местах, где она приняла чёрные лезвия в битвах у Храма Солнца и у Опалённой Тверди. Но рука...

Она что теперь останется калекой? Неужели ни черта нельзя сделать?

Ей что... всё это время просто везло? Она была уязвима и только чудом не пострадала серьёзно до этого самого момента.

Мастер Лотрак был прав.

Она не готова. И никогда уже не будет готовой.

***

— Я не хочу больше делать этого!

Маленький лоб Розари нахмурился, детские щечки надулись, она посмотрела на мастера Лотрака так грозно, будто хотела испепелить его. Как обычно, лицо учителя не выражало ничего... вообще ничего, выглядело маской, в которую ещё не вдохнули жизнь, и вряд ли вообще собираются делать это. Она не могла понять, гневается ли он на неё, разочарован в ней или пытается поддержать. И от этого злилась ещё больше.

Выносить его внимательный ледяной взгляд и такое же ледяное молчание было сложно настолько, что иногда она сама начинала кричать и просить, чтобы он сделал хоть что-то. Наказал её. Снова ударил её, как раньше. Хотя бы раз закричал на неё… Хотя бы на мгновение стал человеком.

Она снова начала махать палкой, в десятитысячный раз повторяя одну и ту же последовательность движений. Низкая стойка, блок, переход в высокую стойку, удар сверху вниз, шаг назад, короткий тычок вперёд, поворот вокруг своей оси с ударом, уход с линии атаки, снова низкая стойка.

Она не знала, как называется еда, которую приносит мастер Лотрак, не знала, как называются предметы его одежды, или цветы на поле в конце леса, где они жили, не понимала многие из его слов, когда он рассказывал что-то о Госпоже и своём жизненном пути, она даже не могла сформировать в словах то, что чувствует... Вместо этого всего, он предпочитал учить её странным словам: боевая готовность, тактика, авангард, манёвр, преимущество, честь, допрос, укрепление, позиция… И ещё тысяча прочих, более понятных, которые она могла "потрогать": название боевых приёмов, стоек, ударов и описаний движений.

Упражнения с проклятой палкой никак не давались ей, она всё время сбивалась с ритма, теряла равновесие, забывала следующее движение или совершала маленькую ошибку.

Сначала он бил её почти такими же палками, не больно, но обидно. Доводил до слё,з без интонаций повторяя одно и тоже, словно одно только это повторение в словах могло помочь ей понять, что она делает не так. А теперь он просто молчал и смотрел на неё выжидающе. И лишь иногда опускался до речей, и она подозревала, что ему совсем не нравиться говорить с ней.

— Госпожа избрала тебя, девочка, — изрёк мастер Лотрак, глядя на то, как она снова остановилась и хмурится. — Это значит, что в твоей жизни будет мало того, что хочется и много того, что будет нужно.

— Но я не хочу!

Розари хотела отбросить от себя ненавистную палку, но не решилась. Топнула маленькой ножкой и посмотрела на наставника с обидой и болью. Она ещё не понимала, что он пытается с ней сделать, она чувствовала лишь обиду от того, что единственный в её жизни человек ведёт себя с ней так и не понимает её.

— Твои желания не имеют веса. На чаше весов куда большее, — он подошёл к ней, сел на колено и положил ей руки на плечи. Это не было жестом теплоты, просто так он обычно пытался занять всё её внимание и переключить на себя. — То, что ты делаешь сейчас, это не для Госпожи. Это будет нужно тебе самой. Ты ещё не видела то, что происходит за пределами этого леса и нашего жилища. Рано или поздно, ты покинешь это место, окажешься в большом мире, и тогда… чудовища придут за тобой. Они будут приходить за тобой снова и снова. На тебе всегда будет метка, всегда будет вестись охота, и единственный выход из этого — твоя смерть. Но твоя смерть не нужна Госпоже. Поэтому ты должна быть готова.

— Чудовища заберут меня? — в глазах Розари проступили слёзы.

— Если только ты им позволишь, — безжалостно ответил мастер Лотрак. — Ты сама решаешь насколько ты будешь крепким и острым клинком. Слабые ломаются, а сильные ломают.

— Но я ещё слишком маленькая… — маленький кулачок утёр слёзы. — Я не хочу!

— Пройдёт время, но мои слова взрастут в тебе, Розари. А сейчас ты должна повторить движение снова.

— Но у меня не получается! У меня ничего не получается!

— Ты должна стараться лучше, чтобы получилось. Ничего в этом мире не будет даваться легко, девочка. Тебя избрала Госпожа, а это значит, что тебе придётся стараться в тысячу крат сильнее, чем обычному человечку.

Розари сомкнула дрожащие губы, и уже больше не смогла удержать слез. Мастер Лотрак спокойно выждал несколько минут, пока поток слёз утих и превратился в тихие всхлипывания и шмыганье носом. Подошёл, вырвал палку из её рук и сам повторил движения, чётко и так быстро, что палка в его руках засвистела от скорости.

— Госпожа нашла меня слабым и растерянным, — сказал он, медленно вращая палку в руках. — Я был уже взрослым, более чем взрослым, но это не дало мне ничего. Я был слабым и беспомощным, как ребёнок, не мог позаботиться о себе. И дело даже не в слабости моей спины и ног, которые от рождения не могли держать моего веса, а в слабости моего духа, который не пожелал иной судьбы, кроме как быть пришибленным к земле и ползать.

Палка остановилась в движении, устремилась к земле и воткнулась в неё, мастер облокотился сверху.

— Вместо того, чтобы хоть что-то изменить, я превратил жизнь своих близких в настоящую обитель Мрака. Я закатывал истерики, плакал и кричал, каждый раз, когда мне что-то не нравилось. Я требовал к себе внимания, и того, чтобы все мои желания тут же исполнялись. И я был уже далеко не ребёнком, когда делал это. Так продолжалось довольно долго, пока мои близкие сами не сломались, так же как и я. И меня выставили из дома, словно ненужного старого пса, который уже ничего не может и не сможет, и которого не имеет смысла кормить и держать на привязи. У них даже не хватило духу просто добить меня, они оставили меня в лесу.

Мастер Лотрак остановился и бросил палку в Розари, та ловко поймала её и шмыгнула носом.

— Я не умер. Было лето и начал отравлять жизнь людей, которые шли по дороге через лес. Моя жизнь стала ещё более жалкой. Я стал пить. Лучше тебе не знать, как я доставал еду и выпивку, какие жалкие слова и мольбы срывались с этого рта... Когда Госпожа нашла меня, Розари, я был куда более слабым, чем ты сейчас кажешься себе, и куда более жалким, чем ты сможешь себе когда-либо вообразить.

Розари шмыгнула носом в последний раз и утерлась рукавом.

— Прошло десять лет, прежде чем эти ноги смогли выдержать это тело. И ещё столько, чтобы правильно нанести этот удар, — он подал таз вперёд и выбросил ногу вперёд перед собой. — Тот самый удар, который ты ударила правильно в самый первый день своего обучения. Не говори мне, что у тебя ничего не получается, потому что это ложь. У тебя получается лучше многих. Но ты должна стараться лучше, потому что столько времени, сколько было у меня, у тебя просто не будет.

***

Она сомкнула губы и уже не могла сдерживать стук своих зубов.

Ветер обдувал её кожу, заставлял вздрагивать и запускал сердце галопом. Он вроде бы был тёплым, как и ночь, но похоже, что она потеряла слишком много крови. На склонах Умудзука она промёрзла до костей, но этот холод куда хуже.

Он отдаёт смертью.

***

— Ты давно не плакала, девочка.

Ей на секунду показалось, что в безжизненном тоне мастера проступила хоть немного теплоты, и так он поприветствовал её, в очередной раз вернувшись из большого и страшного мира, который она никогда не видела.

— Да вроде уже всё выплакала, — подражая его холодному тону, пискнула Розари. — Полгода прошло, мастер. И много времени как так забрал меня. Я уже не ребёнок.

Мастер Лотрак не ответил, прошёл мимо, откинул полог хибарки, прошёл внутрь и утолил жажду из кувшина. Розари поднялась из позы для растяжки, начала сматывать бинты, не отводя взгляда от мастера.

— Что там? — нетерпеливо спросила она, надеясь, что он сжалиться и расскажет хотя бы немного.

— Ничего хорошего.

Розари подошла ближе, бросила бинты в жилище и преградила ему путь.

— Пора начать рассказывать, мастер. Если ты учишь меня, как быть Избранной, то учи до конца. Я готова.

— Не думаю, что ты будешь готова, девочка, — он поднял на неё глаза и тут же отвёл. — Слишком мало времени и слишком плохой материал. Может быть, я и переоценил свои силы.

Кулаки Розари сжались. Она снова представила, как бьёт ему пощёчину, и даже в её фантазиях его лицо, даже после такого, не выражает ничего.

— Рассказывай. Мастер, — сквозь сжатые зубы уже спокойнее выдохнула она.

— От Госпожи нет вестей, — Розари показалось, что голос его дрогнул. — И я не чувствую Её присутствия. Первое время я списывал это на то, что Она ослабела от ран и схватки, и что Ей просто требуется восстановить силы. Но прошло много времени… а я все ещё не чувствую Её Свет.

— Она мертва?

— Не думаю, — он замолчал надолго. — Только Пятая Битва далась легко. В остальных Ей всегда приходилось драться насмерть, бежать, отступать, прятаться, а потом возвращаться. Мой доспех всё ещё работает. А темники ищут Её по всей стране. Она точно жива. Но... у меня сомнения...

— Что ты такое говоришь, мастер? Какие сомнения? В чём? Ты что потерял веру?

— Нет. Но есть кое-что, что не знает никто. В последнем сражении, когда мы проиграли, я чувствовал, что чувствует Она. Её последние мысли. Она знает… помнит, что такое сражаться до смерти, что такое быть готовой принести себя в жертву. Это ярость битвы и спокойствие самопожертвования всегда были с ней. Но в тот миг, Она чувствовал страх, растерянность и опустошение. Ей хотелось бежать… понимаешь?

— Думаешь, Она оставила нас? — задохнулась Розари и побелела от злости. — Этого не может быть!

— Я тоже не верю в это. Но уже две тысячи лет Она ведёт нескончаемую битву, в которой не может выиграть. Понимаешь, девочка, Она могла сломаться.

— Боги не ломаются!

— Мы этого не знаем.

— И что теперь?

— Ничего, Розари. На Госпожу надейся, а сам не оплошай.

***

Она проклинала Госпожу, себя, трусливого Кальдура, глупого Дукана и мастера, который слишком плохо справился с её обучением. Поток ругательств казался нескончаемым, в какой-то момент она начала делать паузы, подолгу вспоминать то, что слышала в дороге, от людей, в городах, и даже от темников в последние секунды их жизни. Когда и эти ругательства кончились, она начала выдумывать новые, смешные и странные, а потом и вовсе перешла на бессвязное бормотание.

Боль не утихала. Её знобило и ломало. У неё начался жар, и на обрубке проступили свежие капли крови.

Красная Фурия не лечит её. Чёрны меч обломал ей зубы.

***

— У тебя кровь.

— Пустяки, — отмахнулась Розари. — Просто царапина.

Она изрядно вспотела, избивая тяжёлый мешок с песком, привязанный на верёвке к дереву. Она получала раны так часто, что уже перестала обращать на них внимание. Может быть, её голень или колено разбилось о кору дерева, в которую она била, чтобы освоить низкие удары. Может быть, слетел бинт, и на её костяшках снова лопнула грубая кожа, всё это её беспокоило мало. Она привыкла.

— Это не рана, — странным голосом сказал мастер. — Это твоё тело. Оно начало кровоточить.

Удар соскользнул, и Розари замерла, схватившись за мешок, и с удивлением посмотрела на наставника. Тот не говорил больше ничего. Розари осмотрела свои руки, ощупала живот и спину, плечи, скользнула взглядом вниз и увидела.

Кровь была на её ногах и бёдрах.

— Разорви платок, тщательно прокипяти его, и носи там. Завтра я принесу чистой ткани.

— Я не понимаю, — нахмурилась Розари, всё ещё осматривая себя. — Я не вижу раны. Откуда это?

— Тебе не объясняли про женское тело? — после нетипично долгой паузы спросил наставник.

— Эм... нет.

— Кровь будет идти раз в месяц.

— В смысле?

Розари нахмурилась ещё больше. Наставник её никогда не был замечен в штуках, и то, что он вдруг решил начать, только больше смутило её. Его интонации и взгляд никак не поменялись, он смотрел на неё так, будто она снова совершила какую-то ошибку, и ей предстоит долгое время вычислять, какую именно, и ещё куда более долгое время переучиваться, чтобы исправить её.

— Так работает женское тело. Раз в месяц оно кровоточит.

Всё-таки он не шутил. И не пытался обмануть её или как-то проверить. Но это только больше сбивало с толку.

— Это что какая-то болезнь? — удивилась Розари, всё ещё рассматривая учителя. — Проклятье? Происки Морокай? Колдовство?

— Нет. Просто так работает твоё тело. Ему нужно очиститься.

— От чего очиститься? — ахнула Розари. — Я не понимаю.

— Не нужно это понимать. В такие дни, если почувствуешь себя плохо, можешь не тренироваться.

— Так всё-таки это болезнь? Или проклятье? Как его разрушить?

— Это не проклятье. Так задумано.

— Эм... — брови Розари поползли вверх, — у мужчин так же идёт кровь? Почему я об этом никогда не слышала?

— Нет. У нас всё немного иначе.

— Как?

— Это не имеет отношения к твоим тренировкам. Когда будет идти кровь — носи в том месте прокипяченную ткань и меня её раз в день. Мойся каждый день. Если будешь чувствовать себя плохо — отдыхай. Это всё что тебе нужно знать.

— Так почему идёт кровь? — не унималась Розари. — Это что-то плохое?

— Нет. Кровь должна идти раз в месяц, чтобы женщину покинула всякая скверна и хворь, и чтобы она смогла стать матерью и родить сильное дитя. Таков дар Госпожи, чтобы наш род был достаточно сильным, чтобы сопротивляться гнили Морокай.

— Я что рожу?.. — Розари побледнела.

— Нет. Для того, чтобы родить ты должна провести ночь с мужчиной. Это не имеет отношения к твоему обучению. Хватит вопросов. Ты испытываешь боль? Можешь продолжать тренировку?

Розари прислушалась к своим ощущениям, размяла плечи, прокрутила ногой в воздухе, вдруг остановилась.

— Мне ещё и больно должно быть?! — не выдержала она и прикрикнула. — Это что за дар такой?! Испытывать боль и кровоточить!

Ей показалось, что на беспристрастном лице мастера появилась усталость. Он просто развернулся, и молча пошёл прочь, оставив её наедине со своими мыслями, непониманием и тревогой.

***

— Что ты здесь делаешь, Розари?

Голос мастера разорвал лесную тишину и заставил её вздрогнуть. Она чертыхнулась и выпрямилась. До этого ей казалось, что она крадётся совершенно бесшумно и невидимо. Но Лотрак возник из ниоткуда, словно одно из деревьев друг пришло в движение, и теперь требовало от неё ответа. Она взглянула на него с ненавистью, но ответила спокойно и с вызовом:

— Иду в город. Как ходила уже много раз.

Мастер Лотрак молчал, изучая её холодным взглядом, Розари криво усмехнулась.

— Идти далеко. Почти три дня. Но тебя так долго не бывает, что я могу свободно пройтись туда и обратно.

Кровь перестала идти на третий день, Розари почувствовал себя лучше, а мастер Лотрак собрался в очередное своё путешествие, о которых почти не рассказал и в которых мог затеряться спокойно на неделю или даже месяц. Она сбегала всё чаще, и возвращаться ей становилось все тяжелее и тяжелее, но попалась она в первый раз.

— Я же приказал никогда не покидать убежище. Кто-нибудь знает о том, где мы живём и обо мне? — спокойно спросил мастер.

— Нет, конечно же! — сквозь зубы прошипела Розари. — Я использую другое имя! Никто и никогда не пытался выследить меня!

— Хорошо, — учитель кивнул, развернулся и пошёл прочь.

— И?! — взвизгнула ему вслед Розари. — Даже не накажешь?! Не посмотришь на меня строго?! Я же нарушила главное правило!

Учитель остановился, но не повернулся.

— Общаться с людьми тоже полезно в твоём обучении. Видимо пришло время.

Не дожидаясь её ответа, он скрылся в кустах, а она тут же перестала слышать его шаги. Тихо вскрикнула и залепила со всей силы ногу в дерево, тут же упала рядом, скрипя зубами и шипя как змея, стискивая набухающую голень.

Вот так парой фраз и своим безразличием он убил у неё всякое желание уходить в города. Ударил её сильней любых слов осуждения или физического наказания. Она больше никогда не видела компанию беспризорных мальчишек, с которыми общалась, они вмиг сделались глупыми, неинтересными и ничего не понимающими.

Откуда им было знать и понять, что чувствует она и как живёт.

Как она обязана и будет жить.

***

— Свет Госпожи — это жертвенность, — дрожащим и слабым голосом прошептала Розари.

Боль уже не пульсировала в её запястье, рука охладела и совсем не чувствовалась, как и её ноги и губы. Лужа росы скопившаяся под её спиной и влажная грязь теперь не холодили её, а жгли огнём и кололи иглами, но это волновало её всё меньше. Она изо всех сил боролась со надвигающейся потерей сознания. Опустилась даже до того, что вспоминала такие ненавистные изречения мастера. И лишь эта ненависть хоть чуть-чуть да согревала её.

— Горит он в сердце каждого, — снова прошептала она. — Но чтоб не тлел этот огонь, его нужно постоянно раздувать усилиями... Всё очищается огнём. Ненужное сгорит, а останешься ты... ты настоящая... И только очистившись, ты сможешь послужить Госпоже, и только очистившись, ты сможешь пройти Врата, и сохранить себя в Её Царстве... Всё эти присказки бесполезны, мастер... Мастер... что мне делать сейчас?

***

— Ты стала женщиной, Розари. Знаешь, что это значит?

После того, как она навсегда покинула город, а мастер вернулся, закончив очередные свои дела, они несколько дней не разговаривали. Она не знала, было ли это частью наказания, обидной, каким-то иным проявлением чувств или же мастеру просто было нечего ей сказать. Она выдохнула даже с облегчением, услышав его голос.

— Нет, мастер. Не знаю.

— Это значит, что твоё тело готово. Настало время тебе стать клинком Госпожи. Не просто Избранной, а кайрам.

— Что мне нужно будет сделать? — с готовностью ответила Розари.

— Ничего. Ты должна будешь просто принять живой доспех. Он, точнее она, всё сделает сама. Пойдём со мной.

Розари кивнула спине уже развернувшегося мастера и пошла за ним. Мастер прошёл в поле уже завядших цветов, расположенное на опушке леса, скрывавшего их убежище. По только ему известным ориентирам он выбрал место ближе к дальнему краю, опустился на колени и долгое время копал землю руками.

Спустя около часа он извлёк из получившийся ямы свёрток, скрывавший предмет, напоминающий по форме крест, взял его в руки, и они пошли обратно.

— Я много раз рассказывал тебе о том, кем ты была избрана. Мы, кайрам, носим в себе величайший из даров Госпожи, которым были удостоены смертные. Живые доспехи — плод Её мастерства и необычайного таланта, прекрасное оружие, которым владеют только достойнейшие.

— И как?.. Как им пользоваться? — не выдержала Розари, всё поглядывая на свёрток и описывая нервные круги, вокруг мастера.

— Доспех станет частью тебя. Сольётся с тобой, живой металл и живая плоть. Обычно их помещают в человека через спину, и он крепиться к позвоночнику и костям. Ты понимаешь, что это значит?

— Будет больно? — дрогнувшим голосом спросила Розари.

— Да, — честно ответил мастер, и от его взгляда ей стало не по себе. — Но не бойся. Боль — лишь один из наших спутников, когда ты узнаешь её поближе и привыкнешь, то она станет тебе скорее опорой, чем кошмаром, от которого хочется бежать.

— Я выдержу... тончо выдержу, — попыталась подбодрить себя Розари.

— Конечно, выдержишь. У меня тут нет сомнений. Я узнал тебя достаточно, чтобы точно утверждать что доспех примет тебя и не сожжёт.

— Не сожжёт? — шаг Розари окончательно сбился, она задышала часто и остановилась.

Мастер так же остановился и повернулся к ней.

— Госпожа выбирает Избранных из людей. Не Её вина, что некоторые из них оказываются гнилыми и отвергают Её Свет по каким-то нелепым причинам. Если в человеке оказывается слишком много изъяна — доспех пытается исправить это, выжигает это вручную... пытается выжечь. Либо получается, либо человек не выдерживает... умирает в процессе или сгорает даже заживо. Это благо в любом случае. Ты отправишься к Вратам чистой. Таков Её дар. Стоит тебе принять доспех, и не важно будет примет ли он тебя. Ты будешь прощена в любом случае.

— А если в той, другой, жизни я совершила что-то более ужасное, чем говорят, — Розари опустила глаза. — Что если я чиста... недостаточно.

— Я только сказал тебе.

— Я не боюсь смерти. Я боюсь оказаться... испорченной. Не послужить... Ей.

— Эта мысль только доказывает, что ты не испорчена, Розари.

— Но вас всё равно что-то беспокоит, мастер, — Розари подняла глаза. — Я же чувствую!

— Не беспокоит, — отрезал Лотрак. — Я уже принял решение. Ритуал инициации жесток и лишён чести. Мы связываем наших будущих братьев и сестер крепко, подвешиваем их лицом вниз, так чтобы они видели только земли, по которой ступала нога Госпожи, и чтобы они не могли вырываться. Они могут только кричать. Потому что мы, кайрам, не люди, а Её оружие, и мы должны сразу узнать своё место.

Розари побледнела, закусила губу, и заставила себя приклонить голову — она сделает, что нужно. Мастер вздохнул.

— Жаль, но такие прекрасные клинки больше никогда не будут выкованы. Ладно, это место сойдёт. Встань на колени Розари. Увидь небо, что видели зерафиты и глаза Госпожи. Я не буду связывать тебя, и знаю, что ты вытерпишь боль без крика. Ты пройдёшь ритуал свободной, и может быть то, как я ковал тебя, и то какая ты, сделает тебя самым прекрасным Её клинком.

Розари подчинилась и села на колени. Смотрела в землю, пока он силой не задрал её подбородок вверх. Она стиснула зубы, когда он расстегнул её рубашку и спустил её до пояса, обнажив спину. Он не стал спрашивать готова ли она, она почувствовала как нечто холодное и тяжёлое опёрлось на её кожу. Она пыталась дышать правильно и успокоится, её нервы будто бы оголились и она нижняя челюсть тряслась, и сама она вздрагивала от каждого дуновения ветра или прикосновения травинки.

Ей было страшно, но она этого хотела.

Получить что-то кроме тренировок, боли и травм, нравоучений о долге, и такого вот... воспитателя. Мысли закружились в её голове вихрем, она уже не могла их остановить и сосредоточиться, и нервничала только больше и больше. Холодный металл вдруг перестал чувствоваться, она услышала за спиной нарастающий гул, почва под её коленями завибрировала.

Мастер Лотрак отвернулся, не хотел смотреть.

Она и правда не вскрикнула.

Боль поймала её на выдохе и была такой сильной, что она не смогла вдохнуть до самого конца. Она не знала, сколько длилась пытка, сколько она была объята пламенем,

Она лежала лицом вниз, от её тело подымался пар и запах горелой плоти, её пальцы ещё сжимались в агонии, она хрипела.

— К одиночеству ты привыкнешь, — раздался голос наставника откуда-то сверху. — Сейчас тебя тянет к людям, потому что ты отчаянно хочешь найти себя и место в этой жизни, ты хочешь взять от них недостающее, и это нормальный процесс. Но со временем ты поймёшь, что брать там нечего. Да и ты больше не одна из них.

Ей показалось, что в бесстрастном тоне проступили нотки осуждения и презрения за её побеги в город. Это тут же всколыхнуло внутри поток ярости, который помог куда быстрее снова ощутить тело, отодвинул пелено боли, заставил её задышать чаще, и с трудом и стонами подняться.

— Значит... — тяжёло дыша прохрипела она, — с людьми нам не по пути?

— В целом да, — ответил мастер.

— А кто такой Эвриал? — выплюнула она ему в лицо.

На мгновение его зрачки расширились, и ей даже показалась, что учитель впервые смутился.

— Откуда ты знаешь имя?

— Иногда ты повторяешь его во сне. Мастер. Так кто же это?

— Он не человек. Один из нас, — странным и сухим голосом ответил мастер. — Эвриал был одним из Избранных Госпожи. Я знал его хорошо. Он отдал свою жизнь защищая Госпожу.

— Ты всё таки чувствуешь что-то, старый хрыщ, — лицо Розари резануло ухмылкой. — Я поймала тебя.

Мастер ничего не ответил. Земля вдруг ушла из-под ног Розари, новая волна слабости захватила её тела и она снова упала на колени.

***

— Кто здесь? — позвала Розари.

Порыве ветра стали усилились. Но даже в них она услышала чёткие шаркающие шаги. Неспешные и замирающее, не похожие на шаги охотника, испытывающего нетерпение и гнев. Они то затихали, то снова возникали, описывали странные круги вокруг, возвращались на место, и были похожи на странную игру её разума, чем на нечто реальное.

***

— Кто этот человек? — с напряжением спросила Розари.

Статный высокий и крепкий мужчина с ухоженной седой бородой и волосами, не смотрел на неё, курил трубку, и пытался скрыть своё беспокойство за маской холодности и отчуждённости.

— Его зовут Дукан. Ты пойдёшь с ним, — ответил мастер безинтонаций.

— Куда пойду? — с недоверием спросила Розари.

— Куда он скажет.

— Кто это вообще чёрт подери такой?

— Было тяжёло найти союзника, который был бы полезен и которому можно было бы доверять. Но удача — верный спутник слуг Госпожи.

— И? — от негодования и удивления брови Розари полезли на лоб

— И это значит, что ты пойдёшь с ним. Я успел многое рассказать ему, и у меня нет сомнений, что он внесёт неплохой вклад в твоё обучение.

— Значит, снова уходишь? — наконец поняла Розари. — Почему я не могу пойти с тобой? Ещё немного и мой возраст сравняется...

— С теми, кто погиб в Шестой Битве, — закончил за неё мастер. — Твоя жизнь слишком ценная, чтобы вот так вот разменять её в первом бою. Никому это не нужно. Я рад видеть то, что ты открыла в себе и приняла благодетели Госпожи, но я не буду рад видеть тебя мёртвой, и видеть как последние надежды мирных людей этой страны замирают вместе с твоим сердцем. Не имеешь права. Поэтому ты пойдёшь с Дуканом.

— Да кто он вообще такой?! — Розари сорвалась на крик, но тут же успокоилась. — Что он может?..

— Он умеет то, чего не умею я. И для чего кайрам никогда не были предназначены. Он научить тебя скрываться и наносить удары по слабым местам.

— Что?

— Сейчас мы откровенно слабы, и никак не справимся с более сильным противником. Нам остаётся только хитрость. Вот чему он попробует научить тебя. У меня большие сомнения, что это придётся тебе по духу, но ты получишь бесценный опыт, который возможно спасёт твою жизнь.

— Почему, мастер, ты говоришь только обо мне? — Розари притихла. — Ты сильнейший из кайрам, да и среди всех Избранных Госпожи... Почему ты говоришь только обо мне?

— Потому что моя жизнь скорее всего будет потрачена на другое. В поединке с опасным соперником нужно точно знать, куда нанести удар. Поэтому ты станешь клинком, а я стану знанием. Нужно найти ответы, пока не стало совсем поздно. Тучи сгущаются, Розари, я чувствую. Я позабочусь о том, чтобы ты знала, что делать в самый чёрный момент. Будь в этом спокойна.

— Ты собираешься найти Госпожу?

— Нет. Боюсь, в этом сражении Она нам не поможет. Но мы сделаем так, чтобы Ей было спокойно возвращаться. Таков наш долг.

— Она не будет помогать нам?..

— Нет. Могущественные слуги Морокай ищут её. И они слишком сильны даже для Неё. Всего их осталось семеро. Имена им даны: Стыд, Боль, Скорбь, Ненависть, Уныние, Безразличие и Страх. Ты не должна искать встречи с ними и бросать им вызов. Потому что ты проиграешь.

— Но, мастер… вам же удалось победить восьмого!

— То была лишь странная удача. Чем больше я узнаю об этих созданиях, чем больше вижу их в деле, тем больше понимаю, что не вижу предела их сил. И я не думаю, что я смог победить до конца. Гнев вернётся рано или поздно. Его сила осталась в этом мире. Я убил только тело.

Наставник снова закинул на плечо дорожную сумку и собрался уходить.

— И что? Это всё? М?

— Да, Розари. Это всё. Наши пути разойдутся здесь.

— И какого чёрта мне делать?

— Ты уже знаешь и умеешь достаточно, чтобы назвать тебя Избранной. Я дал тебе все самые важные уроки. Но я не могу дать то, что сделает тебя сильной по-настоящему. Опыт. Тебе придётся заработать его самой. Дукан поможет тебе. И удержит от ошибок, как сможет.

Слезы проступили в глазах Розари, она тут же смахнула их, стиснула кулаки, глядя на наставника одновременно с тоской и с ненавистью.

— Самый важный мой урок, девочка, не забывай его. Береги себя и не погибай напрасно. Принеси людей вокруг себя в жертву, если понадобиться, но выживи.

***

Выжить.

Она чуть не потерпела неудачу и в этом деле. Всё-таки потеряло сознание, утратила бдительность, и пропустила, что кто-то подкрался.



— Кто же тебя так? Хотя знаю я, не отвечай. Вот же ж ублюдки!

Над ней склонилась женщина средних лет, с растрёпанными волосами, с лицом, покрытым сажей и гарью. Розари инстинктивно дёрнулась, собиралась ударить угрозу, но была так слаба, что никакого движения и не вышло.

— Тише-тише, дочка, — ласковее проговорила женщина, в её руках не было оружия. — Я тебя не обижу. Всё позади. Не мешай мне сейчас, нужно перебинтовать твою руку.

Женщина посмотрела на неё сверху вниз, пытаясь понять, соображает ли хоть что-нибудь раненная, Розари сфокусировала взгляд и кивнула. Женщина аккуратно взяла её руку, плеснула сверху воды, обтёрла, нашёптывая слова успокоения, пока Розари шипела от боли. Вдалеке снова раздались шаркающие шаги, Розари замерла испуганно.

— Стой смирно, отец! Не уходи никуда, — крикнула женщина и повернулась к Розари. — Не бойся, это мой отец. Он уже никого не обидит. Почти слепец, а с головой ещё хуже. Еле нашла его в темноте. Сгорел наш дом, но мы живые остались, и на том спасибо. Там обоз идёт из выживших, нам бы до него доковылять, да на телегу тебя посадить. Идти можешь?

Виденье 41. Хотя бы не сегодня

Чёрная туша монодона приближалась быстро.

Небольшая точка вылезла из слоя облаков на горизонте, сдвинулась по краю неба, повернула к лагерю, выросла до размера птицы, затем стала больше солнца и всё увеличивалась в размере. Тяжёлый силует становился всё более различимым, проступали отдельные детали уродливого туловища и рыщущих в воздухе щупалец. Анижа застыла на месте, в круговороте криков и носящихся туда-сюда солдат, готовящихся к обороне, и просто смотрела на непостижимого левиафана, царствующего в небе.

Не укладывается в голове.

Даже если внутри этого странного тела нет костей, только хрящи или что-то подобное… как вообще такая масса может парить в воздухе без колдовства? Кожные мешки заполнены газом, который легче воздуха и создаёт подъёмную силу, но разве её может быть достаточно? И как такое неспешное создание может находить себе пропитание? Как минимум оно всеядно, и скорее всего, может охотиться… Должно охотиться, чтобы получить достаточно энергии и белка… Но как?

И как так вышло, что эта тварь может нести в себе ещё и груз, и людей?

Эта тварь просто не может существовать, не может быть частью этого мира. Она противоестественна. Её нельзя считать жизнью. Это колдовство за гранью.

Анижа встрепенулась и пришла в себя от криков. К командам и тревожным разговорам добавились знакомые ей звуки боли. Металл встречался с металлом, свистели стрелы, гудела толпа, и в бою у южных укреплений уже появились первые раненые.

Монодон и его содержимое были пока что меньшей проблемой. Ещё один отряд темников уже нанёс удар, и надо было как-то пережить сначала его.

Спокойные и неторопливые мысли в её усталой голове оборвались как старая верёвка. Ноги её стали ватными, в горле застрял ком, сердце забилось гулко, воздуха стало не хватать. Ей стало страшно... чертовски, опустошающе страшно. Вокруг неё только и было разговоров, что о битвах, она уже привыкла к названиям, терминам и шуткам, даже сама начала мыслить почти как солдат. Её не пугал вид крови и ран, она даже видела несколько боёв совсем рядом, но всё ещё не могла победить внутри ужас от того, что люди так стремятся убивать друг друга, обладают каким-то чудовищным, животным и далёким от Госпожи, желанием проливать кровь и втаптывать врага в землю. На фоне этого ужаса, мысль о том, что она сама рано или поздно станет жертвой все этой безумной борьбы, казалась лишь тихим и назойливым писком.

Но всё это ничего не значило.

Она встрепенулась, сорвалась с места, вернулась за сумкой, перекинулась взглядами с ранеными, которые не смогли покинуть свои койки, чтобы учувствовать в обороне, и твёрдыми шагами пошла на звуки битвы.

Она жрец.

Солдат Светлейшей Госпожи, проводницы Света в этом мир, Защитницы рода людей. Её битва не имеет конца, её нельзя выиграть, её ведёт и будет вести каждый под этим солнцем до конца всего сущего, она есть истина, самая правильная и самая естественная в природе.

Битва за жизнь.

Которую нельзя выиграть. Лишь бы не проиграть хотя бы сегодня.

***

Триста шестнадцатого она нашла с перерезанным горлом. Он смог выползти из боя, но не догадался изо всей силы зажимать рану. Кровь покинула его настолько быстро, что он уже чутка охладел, когда Анижа попробовала нащупать у него пульс и дыхание. Отвратительное и неудачное начало для дня, который не несёт ничего, кроме настоящего Мрака. А она ведь могла лишний раз пройтись по лагерю и порассказывать, что нужно делать в таких случаях. Может быть, тогда у него был шанс. Она закрыла несчастному глаза и пошла дальше.

Редкие стрелы долетали до неё, втыкались в нескольких метрах в землю, а её смелости уже не хватало идти быстро и в полный рост. Она пригнулась, стиснула лямку от сумки, старалась смотреть в оба, чтобы не пропустить опасность, дышала тяжёло, кусала губы, но шла вперёд.

Бой у южной стены был стремительным и жестоким, оттуда валил дым, горели укрепления, а плотность копошащихся фигур была настолько высокой, что тяжёло было понять, что вообще происходит и кто побеждает. Обычно её это мало беспокоило, но и бои раньше не шли так близко от её лазарета.

Первого раненного уже несли ей навстречу. Сломанный наконечник копья торчал у него в животе, солдат орал, вырывался и пытался вытащить его. Те, кто нёс его, бросили ношу к ногами Анижи и замерли в нерешительности.

— Если вытащишь — умрёшь, — сказала Анижа, глядя раненому в глаза. — Не трогай!

Тот испуганно убрал руки, и дал себя перевязать, постанывая и глядя на неё полными ужаса глазами. Она раскрутила длинный бинт, зафиксировала лезвие и обмотала тело раненого на несколько слоёв, чтобы оно уж точно не сдвинулось. Его друзья смотрели на неё с недоверием и нерешительностью, было видно как они осуждают её за то, что она делает так мало... но они хотя бы не поспешили бросить их обоих.

— Тащите его в лазарет и аккуратно положите на койку. Скажите, чтоб не трогал острие. Напомните ему, чтоб не трогал! Я достану его позже и зашью рану. Сейчас я нужна там, дальше!

Солдаты выслушали приказ, переглянулись, обдумывая его, посмотрели на поле бое, всё-таки снова подняли товарища и потащили прочь. Анижа кивнула им, снова пригнулась и продолжила путь.

***

Больше помощников не нашлось, ей пришлось рассчитывать только на себя одну.

Не в первый раз.

Впереди происходило что-то плохое настолько, что пока ни один из санитаров, ушедших вперёд, не спешил возвращаться. Не скованные клятвой, они вполне могли позволить себе взять оружие, и присоединиться к общему безумию. При ней они ни раз обсуждали такую "возможность", даже желали проявить себя таким образом, ведь многие из них были назначены в санитары потому что не могли стать полноценными воителями из-за травм или болезней, полученных в противостоянии с темниками, или даже с рождения.

Теперь она тащила раненых на себе.

Шла к укреплениям, пригибалась к земле, находила по пути тех, кто пытался уползти и не смог, сначала пережимала им раны, хватала их как придётся, за одежду, ремень или доспех, и тащила прочь. В основном волоком по земле, но иногда они были такими тяжёлыми, что ей приходилось взваливать их на спину и ползти с этим весом, пытаясь дышать и умоляя сердце успокоиться и перестать пытаться выпрыгнуть из груди.

Пошёл мелкий дождик, и он сделал это испытание ещё более тяжёлым.

Одежда намокла, ещё добавила веса, трава скользила под её ботинками, дыхания стало не хватать ещё больше. Она ненавидела себя за то, что ей приходилось брать передышки, когда темнело в глазах, и за то, что за каждым раненым она шла всё с меньшей охотой.

Она дотащила до лазарета четверых, прежде чем вымоталась окончательно и поняла, что в её борьбе никакого смысла. Если защитники не отстоят лагерь — безопасного места тут всё равно не будет. Не имеет никакой разницы, где она оказывает помощь, под тентом, подальше от поля боя, или под открытым небом. Она куда нужнее с бинтами у раненых и истекающих кровью, чем по дороге до лазарета... её ошибка стоила нескольких жизней.

Назад она возвращалась уже бегом, не пытаясь спрятаться. Надеялась на густой дым, скрывавший её, гарью оседавший в её горле и на её лице. Она кашляла, дышала ещё тяжелее, пыталась просто работать и не думать. Не было у неё времени на мрачное настроение. Чаша весов сдвинулась вниз и остановилась на триста двадцать четвёртом — потерявшим сознание, ослабившим хватку и истёкшим кровью из раны на внутренней стороне бедра. Артерия была лишь надрезана, хватило бы хорошей повязки, солдат боролся за свою жизнь долго, но ослабел. Если бы она была рядом, то он был бы жив.

Чуть дальше она увидела телегу с боеприпасами и её уже мёртвых возниц и охранников. Всё пространство вокруг покосившийся деревянной конструкции было усеяно стрелами. Лучники сделали всё, чтобы она не дошла до места назначения, стреляли издалека, с трудом различая её в дыму, но всё-таки попали достаточное количество раз. Спасать там было некого.

Она проглотила комок в горле и обошла драматическую сцену подальше, выглядывая на земле убитых и раненых, которых становилось всё больше и больше. Сражение шло от неё в полсотни метров, любой темник мог прорваться и добежать до неё, здесь она была в опасности, но что это меняло?

"Выносить раненных с поля боя на расстояние полёта стрелы", — вспомнился ей один из уроков. Она всё это время была уязвима, как и раненные на поле боя, просто темники не посчитали их достаточно занятными целями и не стреляли в их сторону, во всяком случае до поры до времени. Она поступила правильно, вытаскивая раненных подальше отсюда, и одновременно с этим, она была нужна и тут тоже...

Её окликнули по имени. Она не узнала голос, да и лицо — слишком уж оно было заляпано кровью и грязью. Голос был ясным, как и взгляд, крепкий юноша тянул к ней руку, лежа на спине. Не пошевелись он — она бы приняла его за мёртвого и прошла мимо. Она бросилась к нему, начала прикладывать тампоны, мотать повязки, но ран у него было слишком много. Он говорил что-то о том, как сражался, как шёл в атаку, как темники шли на приступ волна за волной, почти без перерыва, как он понял, что стену никак не удержать, но и отступить тоже не мог. Голос его был таким ясным и чистым, почти нереальным в мелкой россыпи дождя, густом тумане и окружающих звуках битвы.

Вдруг крики поменялись, слились в один, резко выделились из клацаний металла и глухих ударов, и начали быстро приближаться. Анижа увидела в дыму волну людей, бегущих на неё, сама вскрикнула, схватила раненного и вжала в канаву, чтобы их обоих не растоптали.

Ей досталось два или три удара, она была слишком напугана и не поняла, что вообще произошло и цела ли она. Мальчонке, которого она прикрыла собой, не досталось ни одного, но ему уже и так было достаточно. Она даже заметила, как дыхание его прекратилось и он испустил дух. Она пыталась снова вдохнуть в его лёгкие живительный воздух, давила на грудь, чтобы снова запустить сердце, но он уже был на дороге к Вратам.

Шестьсот двадцать пять.

Она подняла голову. У южной стены больше не было защитников. Там ещё копошились чёрные фигурки, собирались в одну большую чёрную тучу, покрытую дымом и медленно двигались в её сторону.

Почему темники не напали ночью, разве они не любят это дело? Почему она тут, а не в лазарете, стоит на их пути, а не над раненными, которых ей должны были привозить? Почему защитники не смогли отстоять стену? Они что проиграли? Что теперь будет с ней? Со всеми ними? Как она будет заботиться о раненых?

Рядом раздался стон.

Анижа вскочила и увидела ещё одного, кто в ней нуждался. Он был ранен в плечо стрелой, поскользнулся на мокрой траве, и ему досталось от своих же товарищей. Его грудь и голова выглядели плохо, сознание было замутнённым, он стянул с себя шлем, судорожно пытался двигаться, озирался расширенными зрачками, тяжёло дышал, но ноги его были слишком слабы и он не понимал, что происходит вокруг.

Она полила его из фляги, пытаясь смыть кровь, начала ощупывать рукой голову, молясь, что не найдёт глубокой раны или разлома кости, он мешал ей и вырывался. Он боролась с ним минуту или две, из его рта пошла пена, он весь затрясся, откинулся назад и его глаза закатились. Она только и могла, что держать его голову, повернуть на бок и следить, чтобы его собственный язык не запал в горло и не перекрыл ему воздух.

***

Её буквально оторвали от раненого.

Она попыталась снова броситься к нему и продолжить зажимать рану на голове, из которой сильной струёй давило кровь, но её ударили наотмашь тяжёлой перчаткой и сорвали с плеча сумку. Она покачнулась, едва не упала, получила ещё один тяжёлый удар в живот, сложилась пополам, пытаясь вспомнить как дышать, и её подхватили и увели в сторону... уже свои. Она с трудом разогнулась и узнала одного из солдат, которого лечила от лёгкого ранения и который поправился не так давно.

— Держись-ка за нами сестричка. Не надо им девочку в первых рядах видеть. Знаем мы этих ублюдков, — прошептал он ей и вымученно улыбнулся.

Втиснул в формирующийся строй пленных, мягко усадил на землю, сел рядом, распрямился как мог, и закрыл своей грудью.

Только сейчас до неё дошло, что дела её плохи по-настоящему. Бандиты и ополчившаяся на них городская стража из Соласа никогда не вызывали у неё страха, лишь неприязнь и непонимание. Но даже и близко не могла представить, что твориться в голове темников, и что ей следует от них ждать.

Она так и не узнала, что сделали с послушницами её монастыря и её учителями. Не хотела знала. Предпочитала думать, что просто уехала оттуда за Кальдуром, оставив свою "семью" и подруг в добром здравии.

Страх снова накатил на неё волной, она с трудом удержала вскрик, покачнулась, пытаясь вскочить и бежать, но солдат сидящий рядом вдруг схватил её за руку и не позволил. Она взглянула на него испуганными глазами, и тут же перевела взгляд на свою одежду, словно та горела...

Нет, она вся перепачкана кровью и грязью, да и уже давно не носила одежду послушниц. Она просто девушка из лазарета. Девушка... с которой могут сделать страшное... Нет, только не это, что угодно, только не это... Только не так...

Крупные пальцы сжали её ладонь до боли и хруста, она застонала, ещё больше выпучила глаза и упёрлась в спокойного и сосредоточенного солдата, который дышал глубоко и медленно, и всем видом показывал, что ей следует сделать тоже самое. Просто подышать и успокоится.

Темники захватили лагерь.

Они все полностью в их власти. Непонятно, чего ждать. Но это война. Рано или поздно такое с ней могло случиться. Ведь она просто не могла уйти, как её не выгонял Кальдур, как на неё не смотрела Розари, как не предлагал ей Дукан. Просто не могла и всё. Она тут потому что по-другому быть не могло. Она на своём месте. Там, где и должна быть. Чем темнее Мрак, тем ярче должен быть Свет. А она, Анижа, жрец, и доверенный проводник Света, когда рядом нет Госпожи.

Она благодарно кивнула солдату, всё ещё тяжёло дыша, освободила руку, чуть отодвинулась от него, чтобы не привлекать внимания и попыталась собраться. Ей нужно понять, что происходит вокруг, и как теперь себя вести. Она должна быть собранной и внимательной, чтобы не допустить ошибок и выбраться из этой ситуации. Или хотя бы помочь выбраться другим.

В центре лагеря пленных собиралась всё больше. Перед Анижей и защищавшим её солдатом возник ещё один ряд сидящих на коленях, затем ещё один и ещё. Анижа было дёрнулась, что перевязать раненного, попавшего в поле зрения, но солдат дёрнул её за рукав и снова усадил на место.

— Тише, сестричка, чуть попозже мы со всем этим разберёмся. А пока опусти голову, не смотри на них, и не совершай резких движений. Тебя тут нет. Ты камешек, ну или веточка, тебя просто качает ветром, и ты ни в чём не участвуешь.

— Он же кровью истечёт, — прошептала Анижа и снова попыталась дёрнуться, но солдат только крепче ухватил её.

— Значит, на то воля Госпожи. Теперь твоя жизнь важнее всех их...

— И вовсе нет! — зашипела на него Анижа, но солдат терпеливо продолжил:

— Ты должна в первую очередь позаботиться о самой себе, а потом уже о ком-то другом. Будь тихой, острожной и не накликай на себя беды. Не давай темникам повода заметить и сделать что-то плохое. Поняла меня?

Поняв, что солдат не отпустит, Анижа надула губы, нервно кивнула и не удержалась от ещё одного взгляда на темников.

Впервые она увидела их так близко, без криков и боя, без крови и ран, свободных, не в клетках. Они совсем были не похожи на пришибленных и побеждённых пленников, или сосредоточенных воинов, которые ни раз пытались её убить. В этой обстановке в них проявилось нечто схожее, что сплачивало их. Взгляд и осанка. Полные спокойного презрения, высокомерия и какого-то чувства избранности. Даже остромордые и длинноухие худющие псы темников обладали таким же взглядом. Они не лаяли, не рвались с поводков, смотрели исподлобья, низко рычали, и лишь иногда рвались укусить тех, кого проводили слишком близко.

Последние очаги схватки затихли, дым почти рассеялся, укрепления догорели, а монодон уже был на земле, недалеко от лагеря. Своими щупальцами он цеплялся за рощицу деревьев, почти касался пузом земли, и выпускал из своего чрева всё новые и новые фигуры темников, уже идущих по направлению к лагерю.

Пока шёл бой она забыла об этой громадине. Теперь, не смотря на своё любопытство, она старалась не глазеть на чудовище, и была одной из немногих, кто смог найти в себе силы отвернуться или направить свой взгляд к земле и притвориться камнем.

— О чём они говорят? Кто-нибудь знает их язык? — зашептали рядом.

— Я немного понимаю, — ответил другой голос, смелый и не пытающийся звучать тихо. — Удивляются, что мы тут так долго продержались. Высокомерные ублюдки, ни во что нас не ставят. Ну ничего, поговорят со своими пленными, узнают, как мы их тут гоняли.

— Ха, чудные, удивляются ещё… — сзади раздались смешки, которые почти не нашли поддержки.

— Говорят, что они вроде как ветераны какие-то. Элитный отряд. Не понимают, зачем их сюда заслали. Слишком лёгкая победа.

— Элитный? Ну по монодону бы можно было догадаться. Абы кому этого монстра бы не доверили. То-то они нас так лихо с позиций выбили.

— Да нас, братцы, слишком мало было. Вот же они выбрали момент. Как специально.

— Может, там бледные были? Я чего-то не заметил. И поэтому так легко продули.

— Не-е, не было бледных. Просто их больше было.

Темник, охранявший пленников, повернулся к ним с недовольным лицом, стянул с пояса плеть и ударил воздух над их головами, ясно давая понять, что им лучше не разговаривать и вести себя тихо. Строй затих, замер, шёпот стал куда тише, но не прекратился.

— Вокима ищут… — едва слышно сказал кто-то за спиной. — Но не найдут, ублюдки.

— Убили что ли его? — ответил испуганный шёпот.

— Нет, сбежал он. Не было его в лагере, как темники пришли. А это значит… вернётся он, надо только продержаться.

— И что он сделает? — кашлянул старый ветеран, сидящий в первом рядом.

— Для начала не даст себя изловить. Подождёт всё войско с Кархарта. И возьмёт назад лагерь. Тут может тыща или две беломордых. А под Кархарт наших тыщи три маршировало. Стену они разворотили и новую построить не успеют.

— Если осталось хоть какое-то войско после штурма...

— Осталось. Я знаю. Воким нас не бросит.

— Если продержимся столько.

— Продержимся-продержимся, братцы. Не унывайте. Мы с вами даже ночи вечной не видели, и солнце ещё в небе. Темники не во власти. Не повезло нам просто. Но дело ещё поправимое.

— Поправимое... ага...

— Я бы на вашем месте губу не раскатывал, братцы, — после непродолжительной тишины кивнул ветеран на темников вдалеке. — Смотрите. Закапывают оружие. Рушат палатки, ломают их, жгут. Выгребают всё ценное. Тут они задерживаться не собираются. Не будут занимать лагерь. А это значит…

— Значит, что они вряд ли будут брать пленных, — буркнул грубый голос сбоку. — Порежут нам глотки и дело с концом. Я бы так поступил.

— И что если так они сделают?

— Я буду прорываться, — спокойно ответил ветеран. — Кинусь на охранника. А там уж Госпожа и рассудит, кто прав. Вам того же советую. Если все разом бросимся — шанс у нас будет. Не все выживут. Но не все погибнут.

— Ждём пока, что будет, — осадил всех низкий голос одного из сержантов. — На тот свет всегда успеете.

— Да. Ждём. Авось и дождёмся чего доброго.

Снова воцарилась тишина, Анижа не удержалась и мотая головой рассмотрела всех участников беседы. Все они были потрёпаны, избиты или легкоранены. Чуть подальше она увидела солдата, держащегося за живот, бледного и пытающегося зажать рану, он постанывал и водил по сторонам ничего не понимающим взглядом. Анижа залезла рукой в карман, достала запрятанный там тампон и бинт, ткнула в бок сидящего рядом и взглядом попросила передать последнюю надежду к товарищам, сидящим рядом с раненым. Сержант, который допрашивал её о побеге, сидел чуть подальше в последней линии и затравлено смотрел на движения, возникшее в строю раненых, чтобы её просьба была удовлетворена. Темники не обратили на это внимания, но сержант всё равно удостоил её ненавистным взглядом, и она увидела, как маленьким ножом с остервенением он отпарывает знаки отличия на груди и рукаве. Роет ямку, и аккуратно прячет их туда, как сильнее обмазывается грязью, чтобы выглядеть обычным солдатом.

Сначала она не поняла такого "предательства", но на всякий случай отвернулась. Ответ на вопрос нашёлся спустя минут десять. Одного за другим из рядов сидящих пленников поднимали офицеров и сержантов, и уводили их в сторону.

— Вот же ж суки! — прошипел солдат рядом, и вокруг поднялся недовольный шёпот и даже крики.

Один из пленных и связанных офицеров плюнул в лицо темнику в ответ на вопрос. Его тут же ударили и потащили к одной из дозорных вышек, закинули петлю на шею и потащили верёвку наверх. Сапоги взмыли в воздух, он забрыкался, но очень быстро обмяк, изошёлся коротко в судорогах и закачался на верёвке уже мертвый. Второго офицера тут же застрелили тремя стрелами в грудь. После этой картины и натянутых луков один из сержантов начал говорить, но рот ему заткнули и повели в одну из нетронутых палаток — допрашивать, скорее всего. Оттуда уже раздавались крики того, у кого беседа с темниками не клеилась.

— Чёрт, а они быстры на расправу, — задыхаясь от злости прошептали рядом. — Зря мы сдались, бежать надо было. Всех тут перебьют. В лесу был бы шанс.

— Помалкивай, — тихо ответил сержант. — По этим же лесам они ещё своих будут искать. Есть ещё время. Не только Воким вернётся, но и Избранная. Её одной хватит, что они пожалели, что сюда сунулись.

— Точно... она им всем покажет. Правда ведь, братцы?

— Правда-правда. Она не только в байках шороху навести может. Я сам видел, как она этих ублюдков на клочки рвёт, словно не люди они, а бумага.

— И я видел. Госпожа сохрани их души, хорошо что она за нас воюет.

Темник-охранник снова щёлкнул кнутом, только уже не над головами, а по спине говорившего. Тот завыл тихонько, упал на землю, и разговоры тут же прекратились. По ушам резанул очередной беспокойный рёв монодона.

Чудовище у земли нервничало, орало и булькало, покачивалось от ветра, и время от времени вырывало из земли очередное оказавшееся слишком слабым деревце. Надсмотрщики нервничали тоже, едва ли у человека даже с опытом такой работы, могло выработаться спокойствие рядом с подобным питомцем. Анижа всё равно старалась не смотреть туда, даже поняв, что пленных слишком много, чтобы темники следили за каждым.

Следующими казнили двух раненых офицеров. Они громко пели и вели себя вызывающе, когда их вывели из лазарета, сразу дали понять темникам, что сговорчивыми не будут. Когда офицеры кончились, темники, освобождённые из клеток, начали мстить охранникам, вытаскивать их из строя и избивать. Розари вздохнула с облегчением — тот, которому она недавно перевязывала голову, всё ещё лежал в лазарете, а раненых, за исключением командиров, темники пока не трогали.

Грязного и перепачканного из землянки вывели Маджа и других санитаров. Судя по его одежде и видочку, он пытался зарыться по глубже и спрятаться, за что заслужил несколько ударов, превративших его лицо в набор гематом и припухлостей. Его подвели к строю, но садить на колени не спешили. Теперь допрос вёл спокойный темник с седыми висками, поглядывающий с презрением не только на пленников, но и на своих солдат. Мажда подтащили к нему.

— Целитель? — спросил темник гулким и бархатным голосом.

Мадж сплюнул, смахнул кровь с губ и кивнул.

— В монастыре учился? — темник поглядывал на него странно.

— Нет, — ответил Мадж громче и спокойно посмотрел ему в глаза. — Я потомственный. Отец шить учил людей. А мать знахарству и болезням. Нет у меня таланта к чудесам.

— Хорошо умеешь? Лечить?

Мадж снова кивнул. Темник наклонил голову, оглядывая его и скривившись.

— Моих солдат лечить будешь?

Мадж криво усмехнулся, посмотрел на строй пленников, тоже скривился, снова встретился взглядом с темником и кивнул. Темник указал на него. Тут же подлетели двое, освободили Маджу руки и надели на шею цепочку с небольшой дощечкой, на которой был вычерчен чёрным странный символ, похожий на каплю.

— Не потеряй, — темник указал на знак. — Это значит, что тебя не тронут, пока ты работаешь. За каждую спасённую жизнь наших солдат будешь награду. Понятно?

Мадж кивнул, его под руки поволокли прочь, но темник жестом остановил солдат и указал на первый ряд пленников.

— А жрецы здесь есть? — спросил он.

— Нет, к сожалению, — Мадж прошёлся взглядом по лицам пленников, чуть дольше задержавшись на Аниже. — Были бы, мы бы тут куда больше сделали. Это санитары всякие, недоучки, да помощники. Из знающих и толковых только я.

— Ясно, — холодно ответил темник. — Болезни были? Эпидемии?

— Пока нет.

— Что даже вшей нет?

Мадж отрицательно покачал головой, темник потерял к нему интерес, махнул рукой и его снова потащили прочь.

— Если раненых у вас много, мне и такие помощники сгодятся! — крикнул Мадж, и кивком головы показал темнику на Анижу и ещё одного санитара, сидящего чуть поодаль, но темник проигнорировал его возглас и снова навис нал пленниками.

— Строители есть? — спросил темник, он даже не пытался кричать, но его голос прозвучал очень громко.

Ответом ему была тишина, и командиру темников это не понравилось. Он развернулся спиной, и отдал несколько спокойных команд на гортанном языке. Чёрно-серые фигурки пришли в движение, строй пленников сначала напрягся, ожидая избиения или издевательств, но расслабился, увидев, что выполнявшие приказ темники поспешили к выходу из лагеря и монодону, и ничего дурного пока не делать не собираются. По дороге из лагеря темники запряглись в одну из телег и начали собирать туда убитых. Никому это не показалось странным, пока процессия с мёртвыми телами не покинула лагерь и не взяла курс на рощу с нависшим над ней чудовищем.

Монодон издал новый звук. Вскрик, резанувший по ушам, был полон торжества, восторга и голода. Темники едва успели отбежать от щупалец, которые тут же перевернули телегу, потянулись за телами и стали подтаскивать их к пасти.

— Что они творят… — прошептал солдат рядом.

— А ты думал, чем этих чудовищ кормят? — ответил ему сержант. — Так эти твари и живут. Не птиц же они едят.

Солдата затошнило, он зажал рот рукой и предпочёл отвернуться.

— Кто скажет, где Красная Фурия будет отпущен прямо сейчас, — снова раздался голос командира темников. — С мешком золота. Один человек.

Ответом ему снова была тишина, но на этот раз темник не расстроился, а даже взглянул на пленников с какой-то бодростью в глазах, словно их непокорность ему импонировала.

— Не обязательно умирать здесь, — темник попробовал ободряюще улыбнуться, но вышло не очень. — Крестьяне и ополченцы будут отпущены домой, им нужно возделывать земли, а не проливать кровь не понятно зачем. Солдаты, которые будут сотрудничать и работать, так же получат прощение и возможность уйти к своим родным. Офицеры, знать и другие враги, проявившие исключение упорство в своих злодеяниях на этой земле, так же смогут сохранить свои жизни! Но в обмен на десять лет работы у нас, чтобы мы точно были уверены, что они больше никому не принесут вреда.

— Как брешет-то, уши вянут, — снова раздался громкий и смелый голос, и на его возглас ответили едва слышными смешками.

— Красная Фурия? — снова спросил темник, всматриваясь в лица пленников.

— Не кликай лихо, — ответил смельчак, обращаясь к командиру. — Оно тебя само найдёт. Скоро.

От наглого ответа темник прищурил глаза, но улыбка ещё не стерлась с его лица. Он в какой-то мере остался доволен ответом.

— Кто будет выкапывать могилы? — задал он следующий вопрос.

— Для своих копать не будем. Сами убиваете — сами надрываетесь!

— Выкапывать старые, — уточнил темник и указал на монодона.

Тот стал заметно тише, увлекшись трапезой, но уже заканчивал, и вероятно, так и не смог утолить голос.

— Вы что... его падшими хотите накормить? — раздался в воцарившейся тишине слабый голос.

— Ему без разницы, он падальщик, — холодно ответил командир.

— Сам ты падальщик! — снова раздался голос смельчака. — Не будем копать, пускай падшие спят спокойно.

— Или копайте, или будем кормить вами, — легко парировал темник. — Вас не надо выкапывать.

К командиру подошли два сотника и начали докладывать ему на своём гортанном языке. Командир быстро потерял интерес к пленникам, стал изучать карту, которую ему поднесли, оглядывать лагерь и окрестности.

— Я ещё подслушал. Когда оно закончит есть, они загрузят туда раненных и зелёных совсем, и отправят их назад к тому, что как я понимаю, является Чёрной Крепостью. А сами пойдут назад пешком. Хотят переловить партизан, и вернуть своих.

— Жалко…

— Жалко?

— Да. Я бы посмотрел как эта штука падает с неба от залпа тяжёлых болтов. Или может даже баллисты. Сдаётся мне оно слишком медленное, чтобы уклониться от хорошего выстрела.

— Не о том думаете, братцы.

— А о чём нам думать?

— Думайте, как сержанта нашего прикрыть. Говорят они сейчас, что не будут с офицерами церемониться, зуб на них имеют.

— Так это мы уж и сами поняли. Хорошо что, большая часть их с Вокимом или к Кархарту ушла. Что ещё говорят.

— Да муть всякую. Что-то по знати. Что-то по местным. Монастырь ищут. "Не должно остаться жрецов", — говорят.

Виденье 42. Или я приду к тебе

Ночь стояла душная и безветренная.

Анижа вся покрылась липким потом и изнывала от жажды, но воду им не давать не спешили. Просьбы о ней, ещё недавно бывшие полными ненависти и негодования криками, теперь подзатихли и превратились в жалобные стоны, и не переставая раздавались в ночи.

Их разделили, перемешали и связали верёвкой по нескольку человек. Солдат, пытавшийся защищать её, кинул ей напоследок несколько добрых слов и приказал держаться. Было видно, что ему тяжёло оставлять девушку, но никакого выбора у него не было. Новыми товарищами по несчастью для неё стали пятеро мужчин: двое стариков, прибившихся к лагерю, двое молодых солдат и солдат постарше, всех пятерых она видела мельком и не знала по именам. На Анижу они внимания не обращали, держались спокойно, не разговаривали, и пытались поспать, не смотря на верёвки и бугристую землю

Счастливчики.

Сон легко шёл к ним даже в таких условиях, а Анижа вдруг поняла насколько устала и как мечтает выспаться. Но только не здесь, а где-нибудь в другом месте поспокойнее, где с ней ничего не сделают. Под таким же звёздным небом, с прохладой горного воздуха, в землях, где почти нет людей и царит такая приятная тишина, в уютной палатке и... с Кальдуром.

Что ж. Учитывая обстоятельства, скоро она с ним объединиться. Учитывая, как он умер, Госпожа должна была смилостивиться и отправить его к Вратам. Он ждёт её. Он все понял и избавился от своих демонов, что так мучили его. А если даже нет, то она поможет ему...

Это хорошая картина, только вот почему ей так страшно и почему она так не хочет... умирать? Потому что так должны вести себя все живые существа? У них есть только одна жизнь в одном теле, не смотря на чудо перерождения, никаких попыток переиграть эту жизнь не будет. Никто не знает, что там за гранью, не сможет рассказать, может быть, там на самом деле ужасно... и души, висящие в пустоты, только и думаю о том, как бы снова почувствовать что-то, оказаться живыми и снова обрести сосуд?

Или потому что она жрец, и обязана защищать любую жизнь до своего последнего вдоха? Почему эти люди вокруг так просто рискуют этим даром, и идут добровольно на смерть, будто так и задумано? Она была готова много раз пожертвовать собой, но ради кого-то, а не так вот, привязанная словно животное, которое готовят на заклание. Смерть не должна быть наполнена таким страхом... или же нет? Всё так и задумано, хищники часто едят свою добычу живьем, не смотря на страх, боль и душераздирающий визг, такими их сделала природа, а значит... так всё и должно происходить?

Лучше бы ей обо всём этом не думать. Достоинство и спокойствие — такие же благодетели Госпожи, как и милосердие, и прощение, которое должно чувствовать к врагам. Она должна быть такой, хоть и не чувствует в темниках что-то злое, и враждебное... Всё рушиться внутри от страха, все тексты молитв и сакральных суждений, что были ей опорой и ориентиром, не могут выдержать неизвестности от того, что ей только предстоит пережить.

Жрецов учат быть сильными и встречать любые невзгоды лицом к лицу. Только как это сделать, если силы внутри больше нет?..

По спине Аниже прошёл холодок. Громадина монодона снова засопела неподалёку. Чудовище зависло в воздухе практически неподвижно, тёмным пятном перекрывая вид и часть звёздного неба, дышало едва заметно, но не могло удержать в себе целого потока звуков. Анижа, как и большая часть пленников, уже перестали обращать внимание на левиафана, и почти не вздрагивали от каждого его движения или звука. Но присутствие его всё ещё давило, и в ту сторону смотреть не хотелось.

Мелкая дрожь ладоней и губ никак не унималась. То ли от нервов, то ли от усталости и напряжения, она никак не могла взять себя в руки. Глубокое успокоительное дыхание только сбрасывало её на грань панической атаки и совсем не расслабляло.

Она не знала, что будет дальше.

В лагере мало девушек. И каждый из патрулирующих ряды пленников темник смотрел на неё долгим и пронзительным взглядом, изучал её, улыбался ей странной и неприятной улыбкой. А ей очень не хотелось стать чьей-то добычей. Она снова и снова думала о судьбе девушек из своего монастыря.

Под этими взглядами она плотнее закуталась во всю одежду, что была на ней, натянула капюшон на голову, измазала землей лицо и руки. Глупо, но ей показалось, что это может хоть как-то защитить её.

В середине ночи трое охранников после непродолжительного разговора вдруг направились прямо к ней. Она попыталась отползти, но верёвка не позволила. В воздухе повисла гнетущая тишина, и темники, и невольники, понимая, что происходит, переглядывались напряжённо. Анижу отвязали, но взяли другого пленника — её соседа, солдата постарше, а её снова привязали к остальным. Вскоре они вернулись и увели по очереди ещё нескольких человек. Из расположенных рядом шатров и из землянки, где ютился Мадж и санитары, раздались крики, которые минута к минуте становились всё истошнее и страшнее.

Через час мимо неё провели сержанта, который пытался скрыть своё положение. Он не сопротивлялся, шёл спокойно, его лицо выражало усталость и лёгкое разочарование. Его увели в палатку подальше, и крики его были слышны не так сильно.

***

— Вставайте, собаки! Чего разлеглись!

— Встать!

— Подъём!

— Живо поднялись!

Рассвет встречали под лай собак, пинки, удары плетью и крики темников. Толпа надзирателей вдруг утроилась, пришла к движению, оказалась между рядом пленников, и с невиданной до этого злобой начала гнать всех на окраину лагеря — туда, где раньше томились пленные темники.

— Воды! Дайте воды! — просили солдаты в ответ на удары и выкрики, но темники их не слушали, только сильнее били и гнали к клеткам.

Места на всех не хватило, даже при условии, что народа туда набивали, как судака в бочку. Ей не досталось ни одного удара, только пара грубых выкриков, и тычок дубинкой в спину. Анижу, как и многих «счастливчиков», привязали к прутьям снаружи. И не понятно было, кому повезло больше — тем, что едва дышали в тесноте, но были защищены телами товарищей, или те, кто остался под палящими солнцем и взглядами охранников снаружи.

Силы у неё кончились давно. Только её усадили у клетки и закончили вязать руки, а она уже была готова сдаться и сомкнуть глаза. Но руки онемели тут же, спина свело от неудобной позы, и не было никакой возможности расслабиться, прижимаясь к прутьям и слушая тяжёлое дыхание тех, кто внутри.

Зато дали воды. Такую маленькую поварёшку из такого большого и полного воды бака. Её едва хватило, чтобы промочить горло и распухший язык, и только усилило и без того невыносимое чувство жажды. День обещался быть жарким, и похоже, что это могла быть и последняя порция воды на сегодня. Проклятия и крики недовольства проводили процессию с водой, а Анижа думала, о том, что раненные, потерявшие много крови, уже не справятся.

— Хотят нас ослабить, — прозвучало изнутри клетки. — Но у них это не выйдет.

Она поймала внутри клетки уставший взгляд говорившего. Старый и спокойный ветеран обращался к Аниже и всем кто нуждался и выглядел потерянным, пытался подбодрить и настроить на нужный лад. Не сказать, что у него получилось.

— О чём они говорят, Мрак их дери? — раздался раздражённый голос из самой глубины и толчеи внутри клетки. — Нас казнят? Или что? Что делать? Умолять их или плевать им в лица, когда подойдут? О Госпожа, дай мне сил пройти это чёртово испытание...

— Не успеваю немного за их речью, — ответил ветеран. — Обсуждают приказы.

— Ну? — заинтересовался третий голос. Говорившего человека не было видно, его прижимали к прутьям с другой стороны клетки — Чего замолчал? Какие?

— Говорю же, не разобрать. Вроде собираются по-быстрому всю округу прочесать и дальше двигать.

— Куда двигать?

— Назад, похоже. Что-то им тут совсем не нравится. Торопятся. Но не похоже, что напуганы или что к подвоху готовятся.

— Надеюсь, Воким уже треплет им вовсю нервы и скоро придёт за нами...

— Надейся, а сам не оплошай. Мы может и не доживём до того момента…

— Ты же, братец, и в Шестую воевал, — обратился к ветерану из клетки молодой, но уверенный голос. — Как быстро они нам глотки перережут знаешь?

— Даже Госпожа не знает. По-разному было, если ты за опыт спрашиваешь. Бывало возвращались с их земель из поена спустя годы, я слышал. А бывало и глотки сразу всем резали без разбору. Не надо их за людей считать, и надеятьсяна их человечность тоже не нужно. Бросят нас на корм чудикам своим, если не сделаем ничего.

— Как-то поздновато метаться. Прутья пускай и из дерева, но Воким распорядился, чтоб они толщиной с запястье были.

— Жить захочешь, ещё не так заметаешься, — презрительно ответил ветеран. — Надо возможность ждать. И тут же делать что-то. Пока не ослабли.

— Заткнитесь оба! Не пугайте сестричку, а она вон чуть живая от ужаса. Надо было её в клетку пихать, чтоб темникам на глаза не попалась.

Разговоры вдруг затихли, и Анижа поймала на себе сразу несколько сочувствующих взглядов.

— Это да, братцы. Нам-то легко, мужикам, нам глотки порежут или повесят, да и дело с концом. А её… терзать будут…

— Да заткнись ты, кому сказал! Не кликай лихо, может оно мимо проползёт!

***

Она сомкнула глаза лишь на секунду и тут же с ужасом проснулась, всё ещё зная, что происходит и где она находиться, но не понимая, сколько прошло времени и не упустила ли она ничего важного.

Она всё ещё была привязана к прутьям снаружи. Внутри клетки мешанина из людей пыталась дремать, или молча смотрела по сторонам. Становилось всё жарче, и жара выматывала людей всё сильнее.

Её руки выглядели плохо. Бледными и обескровленными, она почти не чувствовала ладони и кончики пальцев, но чувствовала верёвку, которая всё ещё врезается и терзает кожу. Паника снова накатила на неё, перебила дыхание и заставила рвануться прочь от решетки. Прутья скрипнули, в неё упёрлось несколько осуждающих взглядов, но только боль от впившейся ещё сильней верёвки остановила её.

По ту сторону решетки видели её испуг, но сил и желания успокоить и подбодрить её не осталось ни у кого. Пришлось справляться самой. Насколько позволяла веревка, она отвернула голову от клеток, и старалась беспристрастно изучать то, что происходило в лагере и что делают темники.

Ночью они так же не спали. Их количество увеличилось не менее чем в два раза — подошли остатки обоза и силы обеспечения. Они суетились, всё ещё перерывая лагерь и утаскивая людей на допросы. Первые избитые и запытанные жертвы были возвращены в клетки. Ещё человек десять казнили через повешенье, закрепив верёвки на дозорных башнях. Спустя час тела сняли, к радости всех присутствующих — никто не хотел созерцать это зрелище. Чуть позже характерный визг и силуэты вдалеке видали пять вирмов и их всадников, которые миновали лагерь и устремились дальше за горизонт.

Монодон улетел к обеду в противоположную сторону.

Темникам он так же внушал страх. Раненые и совсем зелёные солдатики могучего Морокай с трудом перебарывали себя и забирались в бездонное чрево, чтобы отправиться домой. И даже суровые ветераны старались держаться от качающегося на ветру левиафана подальше, поглядывали на него изредка, словно ожидая какого-то подвоха. Как только громадная чёрная туча скрылась за горизонтом дышать стало как-то полегче.

Их снова напоили, но так же скудно.

От жажды и духоты ей мерещилось всякое. Она знала, что это просто воздух клубится от жара, а устала голова её подводит и работает не так, как нужно, но легче от этого не становилось.

Скорее бы пришла Розари и освободила её. За глоток воды и развязанные руки, Анижа бы позволила снова поцеловать себя, даже бы ответила на поцелуй, как бы противно и противоестественно это не было... Жаль, что только одна Избранная у них осталась.

— Приди, Кальдур, — едва слышно прошептала она. — Или я прийду к тебе сама... но я так не хочу... прости меня...

Но пришёл не Кальдур. Она увидела трех темников, идущих прямо к ней и смотрящих на неё ещё издалека. Их лица ничего не выражали, ни похоти, ни злобы, ни даже усталости от жары или бессонной ночи. И это напугало её ещё сильнее. Пока её отвязывали, она кричала и отбивалась. Она понимала, что сделает только хуже, что лучше отвернуться и не сопротивляться, чтобы они не делали, но не могла перебороть это. Изнутри клетки донеслось только несколько вялых проклятий, никто даже не попытался заступиться за неё.

Пока её тащили, она тихо всхлипывала, и всячески пыталась замедлить своих мучителей, но те молча подняли её над землей, так чтобы она не могла упираться. У шатров её всхлипывание переросли в тихий вой, внутри её скроют от глаза и будут делать с ней...

Её почти что закинули под полог, и сквозь слёзы она увидела внутри совсем не то, что рисовало воображение. Никаких верёвок или кровати, рабочий стол, заваленный картами и документами, двое писарей, сосредоточенно пишущих под диктовку, стул в центре и сидящая на нём властная фигура.

Это был тот, что перед строем предлагал им работать и сдать офицеров. Без доспехов он выглядел ещё более старым, но уже не таким угрожающим. Он расселся в плетёном стуле, раскинув ноги в стороны и давая им подышать без сапог, дымил трубкой, пил нечто травяное и пахучее из небольшой кружки, и задумчиво произносил слова, делая между ними длинные паузы. Стражи так же молча поклонились ему и вышли. Он коротко кивнул им, закончил диктовать приказы несколькими короткими предложениями, и шатёр следом покинули и писари.

— Не бойся, девочка, — по его губам скользнула лёгкая улыбка. — Тут тебя никто не тронет. Им не велено. Как тебя зовут?

Ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов и утереть кулаком слёзы, прежде чем ответить.

— Анижа.

— Просто Анижа? — странно спросил темник, уперевшись в неё взглядом.

— Да.

— Меня зовут Зинродант, я происхожу из клана Серых Волков, иногда меня называют просто Волк, но не из-за клана, а из-за моей репутации и жесткости. Я командую десятью тысячами душ, и я здесь, чтобы освободить эти земли.

— Очень приятно, — выдавила из себя Анижа.

— Ты выросла здесь, девочка? — он поставил кружку на столик и чуть наклонился к ней, внимательно разглядывая.

— Нет, ближе к западу.

— Почему оказалась тут, в военном лагере?

— Мне просто… больше некуда было пойти, — ответила она честно.

— Ты целительница?

— Я только учусь.

— Кто твой учитель?

— Мадж, он тут главный. Ну был главным…

— Он рассказывал про тебя, — темник кивнул, и снова смерил её изучающим и неприятным взглядом. — Что у тебя есть… хм… особые таланты? Это так?

— Я хорошо зашиваю людей, господин. И немного умею делать отвары. Я быстро учусь. Но если бы я была действительно талантлива, то раненые бы у меня не умирали.

Ответ удивил его на несколько мгновений, но удивление быстро сменилось снисходительной улыбкой, будто Анижа ребёнок, только что сморозивший глупость. Он подумал несколько минут, подымил трубкой в её сторону, снова заставив её съёжиться.

— Ты когда-нибудь видела жрецов, Анижа?

— Конечно, — ответила она спокойно. — Монастыри и храмы стоят почти во всех деревнях и городах. Тяжёло прожить жизнь и не встретить ни одного из них.

— А здесь... здесь ты встречала жрецов?

Вопрос повис в воздухе на несколько мгновений. Зинродант улыбался лёгкой и непринуждённой улыбкой, но в нём действительно проступили черты волка, словно кожа натянулся на холке и оскалилась пасть, уши пригнусь к голове и он был готов к прыжку... во всяком случае так рисовало воображение Аниже. Она снова почувствовала как мысли ускользают от неё, как жажда душит её, как её язык распух и с трудом ворочается во рту. С трудом она сглотнула пару капель слюны.

— Нет, господин, я не видела. Было бы хорошо, если бы они помогали.

— Да-а-а, жаль, что они оставили вас, — Зинродант укоризненно покачал головой. — Не знаешь, куда они подевались?

— Подевались? — Анижа с трудом смогла изобразить удивление. — Не должны были никуда подеваться. Тут просто места дикие, господин, мало храмов. И мало жрецов.

— И правда мало, — он впервые отвёл от неё взгляд и уставился на улицу, словно Анижа стала ему противна. — Ты будешь лечить наших солдат, Анижа?

— Да, господин, — Анижа хотела добавить, что все жизни ценны одинаково, но вовремя себя остановила. — У меня ведь нет выбора?

— Конечно, есть, — он повернулся к ней и улыбнулся неприятно. — Просто другие варианты тебя вряд ли понравятся. Лечи наших солдат и живи. Что такое?

Он увидел, как она поморщилась и ему это не понравилось.

— Господин, а если не спасу кого-то? Много кто умирает от этой войны, а я могу так мало...

Он снова посмотрел на неё снисходительно, а Анижа впервые поняла, что действительно звучит и выглядит глупо, но на этот раз — это ей только на руку. Зинродант смягчился и окончательно потерял к ней интерес, вальяжно махнул рукой в её сторон.

— Каждый делает, что может. Старайся, и мы увидим. Согласна?

— Да, господин. Я буду стараться.

Он что-то громко произнёс, в палатку вошли солдаты, взяли её подругу и повели прочь. Только они преодолели полог палатки, ноги Анижи подкосились. Стражи просто поволокли её как куклу дальше, ещё метров десять или двадцать, пока она не вспомнила, как нужно ходить. Она была в безопасности, ей ничто не угрожало, во всяком случае пока...

***

Наполовину разгромленный лазарет возвращался к своей деятельности.

Только теперь койки были заполнены бледнокожими и татуированными солдатами другой стороны. Анижа немного воспряла духом, когда ей дали возможность уцепиться за то, что она знает и умеет. И даже облегчённо улыбнулась, увидев, что под одним из тентов были собраны и её бывшие пациенты, слишком тяжёло раненные, чтобы ютиться в клетках с остальными.

— Раненых много, — деловито поприветствовал её Мадж, не поднимая глаз от стола со склянками и реагентами, сосредоточенно готовя какое-то зелье. — Много запущенных и не леченых. Их ещё доставляют из лесов и пещер по округе. Даже близко не могу сказать, сколько окажутся на этих койках. Скорее всего лазарет придётся расширять. Наша задача — поставить легко раненных на ноги, а всех остальных долечить так, чтобы они не умерли по дороге... Лечи, как знаешь, но тихо и не высовывайся, умоляю тебя.

Анижа кивнула, на ходу пытаясь сообразить, как ей высказать слова благодарности за то, что Мадж, очевидно, посветил ей немало слов на своих допросах и этим спас её от участи, о которой у неё не было сил думать.

— И ещё одно, — сказал он намного тише и проследив, что охранники отошли далеко. — Старайся делать так, чтобы они выживали, но больше не могли воевать. Понимаешь меня? Или они вернуться снова кромсать наших парней.

Анижа попыталась воспринять смысл его слов, не смогла и просто кивнула, оглядывая то, что осталось от её "кабинета" и спального места. Темники перевернули всё вверх дном, забрали всё опасное и ценное на их взгляд. Мадж успел восстановить лишь малую часть и рук у него не хватало. Из двух десятков помощников и санитаров в лазарете остались лишь пятеро: одноногий ветеран, двое совсем юных мальчишек и пара ребят покрепче, пострадавших в прошлых боях и потерявших способность ходить и выносить тяготы похода.

— Что-то ещё? — буркнул Мадж, видя как она замешкалась.

— А чудовищам мы тоже будем помогать? — спросила она, всё озираясь по сторонам и пытаясь прикинуть с чего ей начать.

— Понятия не имею, но видимо они с ними не живут всё-таки. Я бы точно не жил. Держал бы их в клетках подальше отсюда. Не видел я тут чудовищ, будь спокойна и не высовывайся, и всё будет нормально. Ты плохо выглядишь, Анижа... Тебя били по голове?

— А если они угонят нас к себе? — проигнорировала она вопрос, но закатила глаза, чтобы он понял, что она в порядке.

— Значит будем лечить там, — ответил Мадж. — Я бы так далеко не заглядывал, подруга. Они может и фанатики, но не дураки, не будут так просто разбрасываться полезными людьми. Так что будь полезной, Анижа, и всё с тобой будет хорошо. Давай за работу. Раненые сами себя не выходят. Теперь с нас три шкуры снимут за любого, кого хоронить придётся.

***

Пытки и допросы не прекращались и в следующую ночь.

Она едва держалась на ногах, но в отведённое ей время не смогла поспать толком из-за криков, среди которых теперь слышались и женские. Темники почувствовали себя куда вальяжнее, их позы перестали быть такими напряжёнными, дисциплина снизилась, отовсюду слышалась незнакомая речь, смех и даже причудливые песни.

Стоило ей только задремать на рассвете, как вдруг в лагере воцарилась почти полная тишина, от которой ей стало даже страшнее, чем от взрывов смеха, криков и хищных взглядов на неё. Она с трудом поднялась со своего ложа, и пошла смотреть, что происходит.

Недалеко от лазарета толпа темников сформировала широкий круг на полянке, растащила в стороны угли потухшего костровища и деревяшки, на которых сидели вокруг. В центр круга вытащили голого по пояс и синего от побоев солдата, которого Анижа раньше не примечала. Туда же вышло два темника: плотный и низкий, с тяжёлым лицом и массивной челюстью, и высокий и жилистый, который так же разделся по пояс, и обматывал руки бинтами, начиная с пальцев и до самого локтя. Басовитым тоном он кинул что-то на наречии темников избитому солдату. Его плотный товарищ перевёл почти без акцента:

— Он говорит, что его зовут Замин из клана Речных Змей, так же он известен как «Молоток». Он предлагает тебе обмотать руки и представиться, раз уж такое дело.

— Да пошёл он к чёрту, — солдат смачно сплюнул на землю и потёр садящую от побоев челюсть. — Я Раст. Если эта девчонка боится расшибиться об мой лоб, то пускай бинтуется. Настоящие мужики дерутся на голых руках.

Низенький темник долго переводил изречения солдата, а высокий отрывисто и пренебрежительно рассмеялся. Толпа его поддержала.

— Что происходит? — шепнула Анижа такому же недовольному, нервному и невыспатому Маджу, подошедшему сзади.

— Драться они собираются, что непонятного? — буркнул тот. — А нам потом лечить их.

— Зачем драться? Заставляют пленных что ли? — Анижа удивилась, мысли крутились в её голове ещё медленнее.

— Да не надо их заставлять. Раст скорее всего долго припоминал их мамаш и расхваливал, что каждого из них уделает как ребёнка. Вот и довыеживался. Не знаю, кто его противник, но судя по его спокойствию, он дерётся часто и хорошо. Ставки ещё сейчас будут делать. У нас такое Воким делать не позволял. А у них видно нету Вокима.

— Они же могут пострадать, — задумчиво протянула Анижа.

— Могут. И скорее всего пострадают. А чего поделаешь?

— Готхай, Замин! — крикнули из толпы. — Готхай!

— Уделай его, Раст! — громко крикнули со стороны палаток. — Заставь его пожалеть!

Кричал один из офицеров, такой же избитый и голый по пояс. Его только что вытащили с допроса, но увидев, как он оживился при виде товарища на полянке, тут же отвесили ему ещё пару ударов в живот и потащили назад.

Замин закончил бинтоваться, немного покрутил руками и корпусом, несколько раз нагнулся, распрямился и под одобрительные крики пошёл вперёд. Раст ответил ему ухмылкой, его перестали держать и так же вытолкнули к центру круга.

Когда они оказались напротив друг друга, высокий темник поднял руки к голове, чуть отклонил туловище назад и странными коротенькими шагами начал сближаться с расслабленным Растом. Тот скрестил на груди, встал широко расставив ноги и ждал соперника с ухмылкой. Как только между ними осталось меньше метра, Раст вдруг расцепил руки, сжал кулаки, и нанёс тяжёлый удар снизу вверх, закручивая корпус и неловко покачнувшись вперёд. Темник принял тяжёлый удар на согнутую руку и тут же ответил коротким тычком в нос Раста. Тот отшатнулся, скривился, глаза его налились кровью, он издал вопль и ответил темнику целой серией размашистых ударов, метя то в корпус, то в голову.

От натиска темник отступил назад, вращая телом и закрываясь руками, и избежал таким образом или ослабил почти все удары. Раст задышал тяжёло, покачнулся вперёд, опустив руки, и тут же темник нанёс ему тяжёлый удар откуда-то из-за головы. Раст неуклюже упал назад, ударился спиной и едва нашёл силы оторвать голову от земли и оглядеться невидящим взглядом. Замин был уже рядом и довершил дело прицельным ударом сапога в голову, но не остановился на этом — обошёл Раста сбоку и ещё несколько раз пнул в голову. Ещё от первого удара Раст не подавал никаких признаков сознания, а от последующих и вовсе мог погибнуть. Анижа замерла на месте от такой жестокости, но Раст вдруг пришёл в себя и зашёлся в кровавом кашле.

Плотный низкий темник снова вошёл вкруг и остановился рядом с Растом, снова переведя слова высокого:

— Замин говорит, что дерёшься как животное, он ожидал большего. Ты не достоин сражаться и называть себя воином. Тебе стоит отрезать язык за то, что ты позволил себе говорить. Но Замину не велено резать языки, пока вам, псам Светозарной ещё есть что сказать. Поэтому он заберёт твою ногу.

Низенький закончил речь и кивнул Замину. Воин-темник кивнул в ответ, покачал головой, глядя на Раста, прыгнул что было мочи вверх и приземлился на колено поверженного солдата. Раздался хруст, Раст закричал и задёргался, пытаясь подтянуть к себе сломанную ногу.

— Вот же ублюдки, — шепнул Мадж. — На кой чёрт было ногу ломать? Валяться теперь Расту теперь сколько?

— Что нам делать? — спросила Анижа, морщась от криков несчастного.

— Жди, — отмахнулся Мадж.

Словно услышав их слова, низенький темник нашёл их взглядом и махнул рукой. Мадж выругался, заметался в поисках носилок, и гаркнул Аниже, чтоб готовила доску и бинты.

Пока они фиксировали ногу, Замин разматывал руки, поглядывал на Анижу и отпусках на чуждом языке шутки, от которой ещё не разошедшаяся толпа так же смеялась и смотрела на Анижу. Её руки снова дрожали, она старалась не показывать этого и работать быстрее. Вдвоём они подняли носилки и оттащили Раста в лазарет.

Орал он ещё долго. Дурман не был положен раненым с их стороны.

***

Вечером Мадж повёл её на осмотр солдат Вокима.

Выбить эту привилегию было не так просто, они оба поспали всего часа четыре, не дали никому умереть и обошли всех раненых темников раза на три точно.

Опоздали. Они из запытанных офицеров умер от ран ещё в обед. Слишком перестарались на его допросе. Хромой санитар и Мадж угрюмо стащили его с повозки, и увезли за лагерь — туда, где снова начали копать могилы, только работой занимались солдаты Вокима.

Анижа тем временем помогала как могла — меняла повязки, обрабатывала раны, кормила и мыла тех, кто не мог позаботиться о себе сам. Вернувшись, Мадж к ней присоединился, но его визит был не только частью долга. Едва слышно он начал говорить с ранеными о том, что заставило Анижу проснуться и слушать во все уши.

— ...Побег без плана — это самоубийство, — шикнул на одного из солдат Мадж.

— Есть кое-что, кхм, — раздался с другой кровати слабый голос офицера.

— Говори! — хрипло приказал сержант с забинтованным горлом.

— Воким распорядился... кхм... снять одежду с двадцати темников и закопать под своим шатром. Кхм.

— Что? На кой чёрт?

— Хотел сделать отряд, который бы ловил темников на живца… но не успел. Кхм.

— Дай-ка я тебя расцелую!

— Ой да пошёл ты... кхм.

— Не понял. Чем нам это поможет? — слишком громко спросил солдат без ноги.

— Вот ты дубина! Тише тут. Мы переоденемся в их форму и просто выйдем из лагеря.

Солдат без ноги посмотрел на заговорщика с примесью презрения и ненависти, но потом расслабился. Хриплый сержант, у которого обе ноги были на месте, оказался от такой перспективы не в восторге:

— Только вот кожа у вас слишком тёмненькая, чтобы это сработало, братцы. И языка вы их не знаете. И двигаетесь не так. Раскусят вас как пить дать. Сколькими жизнями остальные заплатят за вашу держать?

— Это если мы просто так попрём. Надо с умом сделать. Выгадать момент или даже создать его. Одни мы точно далеко не уйдём, у них собаки эти, гончие жуткие — далеко не уйдём. А если обоз поджечь и пленников выпустить, да немного крови пролить — у нас куда больше шансов будет. И пользы от нас.

— А чем не вариант? До прихода Вокима можем по лесам прятаться, как они, и кровушку им же пить, как они делали.

— А это вариант.

Мимо прошёл патруль, и тут же все заговорщики заткнулись. Анижа тревожно посмотрела на нервного Маджа, но тот только покачал головой. Он не хотел доверять темникам свою жизнь. И её тоже. Он не просто так позвал её сюда. Он хотел, чтобы она всё это слышала. И приняла решение.

Страх снова сковал её и не отпускал даже когда они вернулись в лазарет, и Мадж снова отпустил её спать.

***

Утром её разбудил не Мадж, а темники.

Рывком подняли её с земли, и молча потащили прочь из лазарета. В этот раз она нашла в себе силы не кричать и не вырываться. Надеялась на значок у себя на шее, и на то, что её не тронут, как и обещали.

Она снова оказалась в шатре Зинроданта.

Только в этот раз он встречал новое утро хмурым и неулыбчивым и был не один. Стол с картами был отодвинут в сторону, и его место заняли носилки, на которых лежал молодой парень, слишком бледный даже для темника, покрытый испариной и бредящий.

Анижа застыла в проходе, и молчание сохранялось достаточно долго. Зинродант не поднимал на неё глаз, смотрел не отрываясь на юношу и потягивал трубку.

— Знаешь, что с ним? — нарушил он тишину, и она вздрогнула.

— Нет, господин.

— Это мой сын, Умлих, — Зинродант вздохнул. — Его даже не ранило. Он был в походе и просто заболел. И эта болезнь не отступает. Наши целители не знают, что с ним.

— Мадж... — тихонько предложила Анижа.

— Скорее всего предпочтёт сделать так, чтобы Умлих умер, а я был в плохом настроении, — перебил её темник. — Я видел, как он смотрит на нас. И знаю, что у него в голове. Насколько хорошо ты училась у него?

— С болезнями сложнее, чем с ранами, господин, — выдавила из себя Анижа. — Ваши колдуны...

— Должны точно знать, что с ним, чтобы помочь, но они не уверены... Говорят, что он подцепил это здесь, и они не понимают, как это работает. Они не смогут помочь ему. Посмотри, что с ним. Прошу тебя.

Анижа ещё немного постояла молча, взяла себя в руки, подошла ближе и склонилась над юношей.

— Жар. Но не сильный, — Анижа провела рукой по лбу несчастного, заглянула ему под одежду. — Кожа чистая. Нет язв и нарывов. Может только покраснение от солнца. Он обезвожен. Он часто ходит в туалет?

— Уже давно не ходил. И пищу не принимает. Четыре дня. Только поим его, но он и воду с трудом может принять. Тошнит и выворачивает, не может глотать, задыхается. Но самое странное... ему больно от ветра. Пришлось принести его в этот шатёр, потому что тут самая плотная ткань.

— Больно от ветра? — переспросила Анижа.

— Да.

Анижа наморщила лоб, сложила губы трубочкой и слегка подула на лоб несчастного. Тот застонал. Не подавая вида, она всё ещё изображала задумчивость, хотя точно знала, что с больным, и что у него нет никаких шансов без помощи магии. Бешенство — очень коварная болезнь. Его укусил дикий зверь, может быть безобидная белка или енот, который просто пробегал рядом и ещё даже не начал исходить пеной. Болезнь развивалась достаточно долго, чтобы след от укуса и память о нём забылись. Либо парень умышленно скрыл это происшествия, а может быть даже и знал, чем закончит.

Он прошёл стадию галлюцинации и агрессии быстро и тихо, так бывает... но темники всё равно должны были опередить болезнь. Или же?.. у них там нет такой?

— Ну? Чего ты молчишь, девочка?

— Это похоже на отравление, — осторожно произнесла она. — Я могу попробовать что-нибудь сделать, но не могу знать получиться ли у меня.

— Что ты можешь? Говори прямо.

— Нужно очистить его кровь и связать яды. Я приготовлю лекарство, но мне нужно то, что забрали из лазарета.

— Ты обманываешь меня? — он впервые удостоил её взглядом, неприятным и оценивающим.

— Нет, господин. Есть шанс, что я смогу помочь вашему сыну, — твёрдо ответила Анижа. — Но мне нужно, чтобы мне позволили делать работу и не мешали. Я не дам гарантий, болезнь запущена, юноша слаб. Но сделаю, что смогу. Я должна спасать всё жизни.

Он ещё некоторое время поизучал её взглядом. Она выдержала испытание с вновь проснувшейся твёрдостью и уверенностью. Наконец он кивнул, подозвал охрану и дал им ряд команд на своём гортанном языке.

— Иди. Они проводят тебя и дадут всё что нужно. Если чего-то не найдёшь, они отведут тебя к повозке с травами и снадобьями, может быть там будет что-то полезное.

***

— Ну? — нетерпеливо спросил Зирнодант, когда она вернулась и приступила к работе.

— Это не так быстро, господин. Если бы волшебное лекарство, которое бы помогло всем и сразу, я бы его тут же приготовило.

— Что это? — спросил темник, указывая на стеклянный шприц.

— Это устройство, чтобы откачать плохую кровь, господин. Я воспользуюсь им чуть позже. Господин, — Анижа встала, подошла ближе и посмотрела старому темнику в глаза. — Юноше нужен покой. А мне нужно сосредоточиться и не ошибаться. Не могли бы вы оставить нас?

— Наедине с моим сыном? — бровь темника устремилась вверх, он сделал непонятный, но резкий жест рукой.

— Я не причиню ему вреда. Вы должны довериться мне.

Он снова смерил её тяжёлым взглядом, замолчал надолго, набил трубку и несколько раз затянулся. Юноша забормотал что-то и скривился от дыма. Зирнодант тут же вытряхнул содержимое трубки на пол и растоптал ногой.

— Хорошо. Но это твой шанс на хороший или очень плохой исход, Анижа. Если ты хоть чем-то сделаешь хуже или причинишь вред Умхлиху, судьба твоя будет просто кошмарной.

— Не причиню, господин.

— Сколько тебе нужно времени?

— Возвращайтесь часов через восемь. Тогда и будет ясно, смогла ли я ему помочь или нет.

Зирнодант молча кивнул ей и твёрдым шагом пошёл на выход из шатра.

— И прикажите, чтобы никто нас не беспокоил.

***

Умхлих смотрел на неё непонимающими, но уже вполне разумными глазами человека с ясным разумом. Улыбался ей, чувствовал себя неловко и пил воду из фляги. Спустя обещанных восемь часов полог открылся и внутрь вошёл Зинродант, уставился сначала на усталую, но довольную Анижа, а затем и на сына.

— У тебя получилось! — радостно заявил Зирнодант. — Похоже, ему намного лучше. А ты молодец.

Анижа позволила себе ответить на его улыбку и слега приклонила голову.

— Похоже, что произошло настоящее чудо, — на мгновение Зирнодант разулыбался ещё сильнее, и вдруг его улыбка стёрлась. — А ведь нет никакого способа исцелить бешенство, кроме как чудо. Да, Анижа?

Анижа уставилась на него и в животе у неё неприятно похолодело.

— И всё-таки, ты жрица, — жестокая усмешка скользнула по губам Зинроданта. — Хотела втереться мне в доверие? Сыграть на моих чувствах? Выторговать что-то?

— Что? — Анижа обомлела. — О чём вы говорите, господин?

Зирнодант проигнорировал её вопрос, повернулся к спасенному и обменялся с ним несколькими ласковыми репликами. Тут же гаркнул несколько команд, вошли стражники, подняли носилки и унесли Умлиха прочь.

— Умлих не мой сын, — Зинродант снова повернулся к ней. — Он просто солдат, который сходил на неудачную охоту и чуть не умер. Иронично, что одна зараза помогла вычислить другую.

Он повернулся к ней спиной и вышел из шатра, оставив её одну. Она успела почувствовать оковы страха, которые стиснули её горло и плечи, и пыталась остановить поток оправдательных реплик, которые должна была сказать, но сказать не успел. Раздались команды и в шатёр ворвались темники.

От первых двух ударов она боли не почувствовала. Её голова метнулась в сторону, она перестала понимать, где верх, а где них, вдруг оказалась на полу, не успевая осознать, что происходит и что будет дальше. Град ударов сверху быстро сменилась на удары точечные, острыми уколами они осели в рёбрах, спине, животе, печени и почках. А потом с неё начали срывать одежду.

***

Когда боль скопилась и стала исходить из всего её тела, ей стало полегче. Её привязали к столбу рядом с шатром и подняли на высоту полутора метров, верёвки впились в тело, но если не двигаться, о них можно было и забыть. Осталось только две проблемы, сводившие её с ума — жара и жажда. И ни о чём другом думать она не могла.

— Где храм из которого ты пришла? — снова вышел к ней Зинродант. — Он где-то тут недалеко? Дальше Кархарта? В Тамботе?

— Вы уже сожгли его... — с хрипом ответила Анижа.

— Правда? Хм. А ты сбежала. Тоже хочешь, чтобы тебя сожгли, да? Во имя своей Светозарной Богини? Знаешь, мы больше не жжём жрецов. Перестали, когда поняли, что такими муками вам не отомстить. Вы принимаете это как должное, без осознания. Теперь мы оставляем вас висеть так, чтобы вы всё поняли. Это занимает очень много времени, но мы ведь никуда не спешим с тобой? Мы можем стаскивать тебя с этого шеста утром, делать с тобой всякое, и потом вешать тебя назад, пока ты не тронешься умом, и не знаешь, что есть кое-что ещё, кроме того, чему тебя учили.

— Я всё равно вас не ненавижу, — выдавила из себя Анижа. — Когда придут...

— Когда они придут, — перебил её Зинродант, — мы уже будем ждать их. Ты кстати увидишь это, буквально через пару дней, если верить донесениям разведки. И ты доживёшь до этого, я тебе обещаю. Смотри внимательно.

Он провёл рукой по палаткам и укрепления вдалеке. Не сразу ей удалось сфокусировать взгляд и разглядеть то, на что он указывал. Тёмно-серые фигуры больше не шныряли туда-сюда, и не кучковались у кострищ и шатров. Вместо них были фигуры в разношёрстной одежде солдат Вокими. А солдаты Вокима сидели в чёрно-серой форме в клетках, предназначенных для темников.

— Воким...

— Твой Воким бежал далеко отсюда и не предупредит людей о том, что лагерь захвачен. Они ничего не знают, идут к себе домой, расслабленные и довольные. У них не будет никакого шанса. И для твоей Избранной мы тоже кое-что приготовили. Мы ждём их, понимаешь?

Анижа не ответила. Снова попыталась сглотнуть и закашлялась.

— Так где ещё жрецы? Я не смогу поверить, что кучка грязных коновалов смогла так долго держать такой отряд бродяг без мора. Не молчи, глупая, чем скорее ты расскажешь, что знаешь, тем скорее всё это кончиться.

— Не было тут никаких жрецов...

Зинродант хмыкнул, покачал головой и пошёл прочь.

— Ну как знаешь. Упирайся, не упирайся — всё равно вас не останется. Посмотрим, сколько ты протянешь.

***

Новую партию раненых из леса везли на телегах.

Мысли о том, что с ними, как они получили свои раны, и как их надлежит лечить на несколько мгновений отвлекли её от жажды и ноющего тела. Один из темников, вдруг соскочил на землю и хромая направился прямо к ней. Стражник у её шеста остановил раненого тычком копья, и Анижа узнала в нём одного из тех, кого лечила в клетках, пока тот не сбежал. Он разругался с охранником в пух и прах, всё время жестикулируя и указывая на неё, но охранник лишь покачал головой.

— Ун бриттдин!

За отказом последовал новый тычок копьём. Расстроенный раненый встретился с Анижей взглядом, попытался показать, как ему жаль, пересилил себя, отвернулся и захромал прочь. Анижа проводила его безразличным взглядом, перевела его на голубое небо, прищурилась от солнце и попыталась улыбнуться.

— Приди, Кальдур... Или я приду к тебе.

Виденье 43. Если победит Он

— Легче, Ксикс, легче!

Они падали. Заснеженная скала приближалась стремительно, тень зеркан на ней всё увеличивалась, воздух свистел над головой, а Кальдур от страха не мог кричать, только шипеть сквозь стиснутые зубы.

— Кси-и-икс!

Кальдур сильно пожалел о своём импульсивном решении познакомиться со стальным зверем поближе. Стоило ему подойти и протянуть руку, как доспех в мгновение ока объял его, притянулся вперёд и стал с телом зеркан единым целым. Они устремились к небу с ужасающей скоростью, оставив далеко позади самые высокие вершины. Сам не помня себя от страха, Кальдур оказался на стальной спине зверя. Достигнув только ему ведомой точки, Ксикс вдруг расслабился, потерял всю скорость, замер на несколько мгновений и камнем рухнул вниз. И только у самой земли передумал размазывать их о камни, послушно остановил полёт, легко скользнул на землю, мягко затормозил хвостом и когтями о снежную шапку, прижался к земле, и замер словно статуя, ожидая пока Кальдур отделиться.

Серая Тень немного поёрничала. Расцепила хватку с телом зеркан только после потока ругательств. Неудавшийся зерафит упал и приложился лицом о камни. Тут же вскочил, спрятал доспех, ещё больше изошёлся в ругательствах, и получил новую порцию головокружений. Снова стоять было приятно, но куда приятнее было завалиться на спину и почувствовать твёрдую почву всем телом, даже не смотря на холодный и колючий снег. В ушах ещё шумело.

— Чёрт, как же страшно, — выдавил из себя Кальдур, чуть переведя дух и пытаясь унять дрожь в пальцах.

Стальной зверь не ответил. Изгибаясь телом, словно исполинский змей и цепляясь за камни стальными когтями, он прополз вперёд и снова зарылся в снег, оставив снаружи только морду. Помимо достоинства и спокойствия в стальных глазах древнего создания Кальдуру почудились искорки издевательской иронии и озорства.

— Вот смешно-то! Я в отличии от тебя летать не создан! — прикрикнул Кальдур. — Чуть не обделался на тебя!

Он невольно сжался от звука своего голоса, стремительно расходящегося эхом по горным пикам вокруг. Сначала ему показалось, что он выглядит глупо, а потом он вдруг заметил, что оценить его вид просто некому. Старейшины, который привел его сюда, и след простыл. Кальдур поднялся, огляделся в его поисках, нахмурился и расстроено покачал головой. Ему хотелось напоследок ещё раз попросить прощения и сказать хоть какие-то слова благодарности. И чтобы хоть как-то утолить эту жажду, он поймал взглядом горные вершины и низко поклонился им. Горы не ответили.

— Хм... и что мне с тобой делать? — снова повернулся он к древнему созданию.

— Ты серьёзно? — от полного издевки и иронии искажённого голоса Серой Тени его пробрала дрожь. — Неужели и это нужно будет разжёвывать?

— Ой, вот только тебя и твоих нотаций тут не хватало…

— Кальдур! — Серая Тень вдруг стала серьёзной. — Я привела тебя сюда, чтобы нашёл себя, но мы нашли зеркан. Ты ведь не настолько идиот, чтобы не понимать, что это значит?

— Да, — Кальдур усмехнулся, присел на корточки и погрузил пальцы в снег, поглядывая на стальную голову, торчащую из-под снега. — Это значит, что мы можем хоть сейчас лететь спасать твою Госпожу, и погибнуть как настоящие идиоты. У нас для этого, чёрт подери, всё готово! Только вот меня такой план не устраивает.

Как и меня, глупый. Никто и не просит тебя погибать.

— И что же мы предпримем? — Кальдур попытался скопировать её издевательские интонации. — Прыгнем на спину этого великана и попросим нас унести подальше отсюда? Я думаю, он справится. Вон как ему на месте не сидится.

Ты этого не сделаешь, — Серая Тень была настолько уверена, что его это задело.

— А что ещё делать? Оставим его здесь? Присыпем снежком, чтоб не нашли ещё тысячу лет? М?

И этого мы делать не будем.

— Ба-а-а, неужели я слышу в твоём скрежете налёт сомнения, Тень? — Кальдур хлопнул себя по лбу, вскочил на ноги и рассмеялся. — Ты же не знаешь, что делать дальше… Ха! Добро пожаловать в мой мир! Сэкономлю тебе немного сил и времени... я больше не сяду на эту штуку. Ты меня не заставишь. Даже если у тебя есть чертовски хороший план.

А чего так? — издевательские инотанции вернулись. — Страшненько стало?

— Именно так, — спокойно признался Кальдур. — Всё-таки я не птица и для неба не предназначен, разве нет? Не вижу тут ничего постыдного.

Конечно, не видишь. Но дело не в том, что ты не птица, — где-то внутри него Серая Тень задумалась, и снова стала серьёзной, подбирая слова. — Твой страх имеет иную природу. В одной из прошлых жизней с тобой что-то случилось высоте, ты погиб в горах или упал с высоты. А может быть это случилось с твоим близким человеком. Вот откуда твой страх высоты.

— Серьёзно? — её заявление сбило Кальдура с толку, он хотел пропустить его мимо ушей, но не смог. — …И душа помнит?

— Конечно. Душа помнит всё. Она снимает жизнь как старую кожу, но отметины всегда остаются.

— Никогда не думал о таком, — Кальдур снова присел на корточки.

Страх создает границы, которые отчасти помогают нам выжить, но и мешают нам превзойти себя и достичь результатов. Это такая рана, которая сама по себе не заживёт. Её нужно лечить.

— Теперь меня и лечить нужно, — Кальдур снова улыбнулся. — Вот куда телега приехала... А если я просто не хочу летать на этой штуке? Чего мы вообще за это уцепились? Ксикса никто не будет спрашивать, чего же хочет он? Он прячется на этой вершине, далеко от войн и поближе к спокойствию не просто так, нет?

— Конечно же, не просто так. Он здесь ждёт Госпожу, идиот. Только Она сможет излечить его раны. Или переплавить его на что-то более ценное.

— Чёрт... — Кальдур сплюнул на землю и прикусил губу.

Дукан не обманул тебя, Кальдур, — осторожно начала Серая Тень. — Я куда сильнее, чем была в нашу первую встречу, пускай это и означает, что большая часть моих братьев и сестёр мертва.

— И что ты хочешь эти сказать?.. Стоп, откуда ты вообще знаешь это имя?

— Я уже говорила, что мы теперь неразделимы. Я знаю, всё, что ты помнишь, всё, что ты знаешь и всё, что ты чувствуешь.

— Что прям-таки всё? — Кальдур снова охладел от неприятного чувства и мыслей.

— Все твои мысли срамные, да... Не дуйся. Я лишь хочу сказать, что не смотря на то, как всё складывается, мы не будем делать глупостей, Кальдур. Я очень... не вчера родилась. Если мы и будем делать что-то, то только так, чтобы не проиграть и не погибнуть. Я не живая, но не тороплюсь стать мёртвой полностью. Оставь эту браваду молодым глупцам и фанатикам.

А разве ты не одна из них? Ба-а-а, какие новости.

— Всё бы ты знал, Кальдур. Всё бы ты знал...

— Я всегда думал, что вы просто причудливое оружие. А теперь я думаю, что у тебя есть душа. Знаю, что есть. Пускай эта душа и немного сучечная. Ладно, чёрт с тобой. Чего ты от меня хочешь? Хочешь чтобы я стал, о Великая Госпожа, последним зерафитом в этом небе?

— Для начала.

Кальдур вымученно зарычал, сплюнул на землю, рывком поднялся, снова встретился взглядом со стальным взглядом и неловко замер напротив него.

— Ну ладно… попробуем…

***

Густая дымка облаков, в которой не было видно ничего была даже хуже белой метели, защищавшей последний оплот Госпожи. Кальдур перестал быстро понимать где верх, а где низ, снова закричал, а потом заткнулся, закрыл глаза и попытался приготовиться к страшному. Вот-вот они с Ксиксом столкнуться с горной вершиной, поджидающей их в плотном слое тумана.

Удара не последовало.

Поток воздуха над головой, от которого захватывало уши, сменился лёгким, пусть и прохладным ветерком. На своей стальной маске он вдруг ощутил странную теплоту, за закрытыми глазами вдруг стало очень ярко. Кальдур расцепил веки, и от удивления и перестал дышать... Кромка пушистого облака сползла со стального тела Ксикса. Внизу осталось спокойное и застывшее пушистое море. Над ними величественно возвышалось солнце, и кроме него вокруг не осталось ничего.

Абсолютная пустота и спокойствие. Где совсем не место его глупому страху. Только...

Восторг.

Странная душа стального зверя, все мысли которой напоминали резкие молнии инстинктов, ликовала, и Кальдур чувствовал это, чувствовал едва заметный, холодящий металл ветер, одновременно с ним проснувшуюся здесь теплоту солнца. И это странное сочетание заставляло трепетать что внутри и его.

Вот почему Храм Солнца был построен среди этих Пиков.

Людям не удалось разыскать место настолько близкое к солнцу и Её Царству, которое бы смогло передать хотя бы толику величия и спокойствия, царящего в открытом небе.

Наконец-то ты понял.

Голос Серой Тени был начисто лишён привычных издевательских интонаций. Он был спокойным и расслабленным, будто бы и она могла насладиться ощущениями царящими здесь. Вместо ответа Кальдур вдохнул полную грудь морозного воздуха и медленно выпустил вокруг себя пар.

— Госпожа создала меня и этого зеркан для войны... мы лишь инструменты, Кальдур. Но светоносный металл, из которого мы сделаны — всего лишь металл, и бы он мог послужить тысячи целей. Мы инструменты войны, Кальдур, лишь по необходимости. Как ты, и как... сама Госпожа. Поэтому ты чувствуешь себя так... неприкаянно на войне и среди всего это. И это правильно. Нам всем должно найтись и иное применение. Когда-нибудь война закончится и ты сможешь жить без неё.

Серая Тень замолкла.

— Если не будет Морокай… всё наша сила сможет пойти на созидание, Кальдур. Настанет день, когда мы всем сможем построить Царство не менее прекрасное, чем Её, прямо здесь, на этой земле. И на этом мы не остановимся. Сил у нас просто море, мы сами не понимаем сколько.

— Ты сказала, что Тьма всё равно будет жить во всех нас, — заметил Кальдур, разглядывая почти неменяющийся пейзаж облаков внизу.

— Да, это конечно же так. Но Тьма, что живёт внутри тебя очень маленькая и ничтожная, она не способна своей силой закрыть солнце тучами на целые годы и десятилетия, не способна творить чудовищ, и извращать души людей, не способна порождать колдовство извращающее суть вещей… эта маленькая Тьма просто будет склонять тебя к плохим поступкам, но ты всегда сам будешь решать кормить её внутри себя, или нет. Госпожа так отчаянно защищает нас только потому, что видит — мы способны побеждать Тьму внутри себя каждый день... мы способны нести не меньше Света в этот мир, чем несёт Она. И поэтому у нас нет никакого иного выбора, кроме как победить Морокай и изгнать его чужеродную сущность назад во Мрак. Он не должен поработить этот мир и лишить всех его созданий надежды и силы воли. Он не должен победить.

А что если он уже победил?

— ...Ты бы хотел быть далеко от всего этого, я понимаю. Кто бы не хотел? Но даже если тебе удастся скрываться от всего этого всю свою жизнь, Кальдур, даже если ты умрёшь, прожив прекрасную и сытую жизнь далеко от всего этого, даже если ты попадёшь в Её Царство… тебе рано или поздно придётся родиться снова. Если конечно, Её Царство вообще сможет выстоять... В каком мире ты окажешься в следующий раз, Кальдур? Если победит Он… ты не сможешь убежать в конечном итоге.

— Я знаю, — признался Кальдур. — Просто… мне страшно… и я не хочу умирать.

— Никто не хочет. Мы пришли в этот мир чтобы жить, и до последнего должны цепляться за жизнь. Всем нам страшно. И тебе, и мне, хоть я и не живая, и Ксиксу, и Дукану, и Розари, и Аниже.

На высоте Кальдур вдруг стало неуютно. Он поёжился и проглотил ком в горле.

— Я оставил своих друзей.

— Да. Оставил.

— Я должен вернуться.

— Да. Ты должен.

Горные вершины под ними, едва торчащие из облаков, вдруг упали вниз, их перестало быть видно. Солнце спряталось за облака, в лёгкой дымке начали проступать звёзды. Кальдур хотел спросить — куданесёт его Ксикс, но ответ пришёл к нему сам, на уровне чувств и знания. Ксикс уже давно несёт его туда, куда он действительно хочет. К людям, которые забрались в его сердце и стали близкими. К людям, с которыми рядом и Морокай не так страшен. К людям, перед которым ему должно быть стыдно за свои поступки и слова. К людям, которые примут его снова, не смотря ни на что.

Во всяком случае, он так чувствует. Ему бы ещё раз увидеть их лица.

Вдруг что-то кольнуло его в сердце, словно острый шип из металла.

— Что за шутки?! — ойкнул Кальдур, схватившись за грудь.

Дыхание у него перешибло, он испугался, но эта была не Серая Тень. Она не отвечала ему, полностью ушла куда-то в себя и была сосредоточена на едва уловимых ощущениях.

Тяжёлое дыхание.

Быстрое биение сердца.

Боль.

Знакомый запах.

Испуг.

Страх.

На секунду под сомкнутыми веками он увидел беспорядочную мешанину деревьёв и высокой травы, сквозь которые пыталась прорываться...

Розари.

Розари в беде.

— Кто мог причинить ей такой вред? — сорвалось с губ Кальдура, и он тут же почувствовал себя очень глупым. — Ах да… сейчас кто только не способен убить нас. Ты чувствуешь это, Серая Тень? Мой разум не обманывает меня, я не сплю?

— Нет.

— Ты видишь место, где она находиться? Можешь открыть туда портал?

— Нет. Это просто чувства. Связь между вами с Розари и Красной Фурией.

— Ты хотел увидеть небо и солнце, Ксикс. Ты увидел, — Кальдур замолчал.

— Он тоже знает, что должен делать. И он не против.

— Как удобно, — горько усмехнулся Кальдур. — И снова никакого выбора.

***

Уже светало.

Горизонты сменяли друг друга с поразительной скоростью. Ветер врезался в металл, свистел и гудел вокруг, но Кальдуру всё ещё казалось, что они движутся слишком медленно. Они спустились ниже облаков, серо-чёрная мешанина внизу стала зеленеть, но различить в ней что-то даже при свете солнца было очень тяжело.

— Ну? Чувствуешь её?

— Нет. Не могу понять в чём дело.

— Она умерла?

— Я не знаю. Может быть. Или потеряла сознание. Или прячется.

— Прячется?

— Девочка напугана, ей очень хотелось спрятаться. Неосознанно она могла пожелать скрыться ото всех. Даже от нас.

— Напугана? Розари-то? Великая Госпожа, да что там случилось такое?

— Мне неведомо.

— Как нам её найти?

— Не знаю. Я больше её не чувствую.

— Нужно опуститься вниз. Смотри туда. Дым. Кажется, я узнаю эти места.

Кальдур пригляделся ещё раз. Почти квадратная возвышенность, ровное поле вокруг, холмы и клочки леса вдалеке.

— Это точно наш лагерь. Высота конечно не сравнима с прыжками Колосса, но это он. Палатки белые, отсюда вижу. Перекрещенный частокол. Темники так строят.

— Что-то не так. Не могу понять.

Люди внизу показались встревоженными. Что-то просвистело у него над головой и в стороне слева. Стрела.

— Эй! — крикнул Кальдур что было мочи. — Это я! Кальдур! Не бойтесь!

Новый залп стрел ударил в тело зеркан. Большая часть пролетела мимо, или не долетела вообще. Наконечники звякнули о светоносных металл, древки разбились в щепки.

— Да какого чёрта они творят! Деревенщины!

Он поискал глазами Вокима, он-то уж должен был мигом разогнать творящиеся безобразие. Но рядом с его шатром увидел нечто совсем уж странное — столбы из дерева, на которых висели люди.

Внизу что-то кричали, но не ему. Кальдур не различил слов, и решил, что нужно приземляться.

Вдруг воздух разрезал знакомый писк.

Зеркан под его ногами дёрнулся и занервничал. В небе они были не одни. Пятёрка черных теней приближалась с высоты и едва была видна в свете рассветного солнца.

— Прячьтесь! — рявкнул Кальдур. — Вирмы!

И сам оглох от своего голоса. Металлическое тело Ксикса усилило его, и выкрик стал подобен грому, его точно услышали внизу.

Пока не полетели бомбы, и всё не захватил колдовской огонь, нужно было остановить всадников и их чудовищ. Он не знал, как приказать Ксиксу, как уговорить его вступить в бой, не смотря на ранения, и спасти людей внизу. Всё ещё не понимал до конца, как им удаётся чувствовать мысли и эмоции друг друга... но в этот раз это и не требовалось. То, что Кальдур принял за нервозность и страх, на самом деле оказалось удивлением и негодованием. Стальной зверь ещё не был знаком с новыми летающими тварями, и их появление на своей территории он воспринял с ревностью, с которой любой хищник защищает свою территорию.

Он уже рвался к ним.

Ещё вдалеке вирмы занервничали, их порядок распался, и не смотря на команды и удары плетью, они бросились в россыпную. Грозная стая выдрессированных чудовищ в миг стала похожа на зашуганных воробьёв, и это вызвало у Кальдура лёгкую улыбку.

— Тут Морокай просчитался, конечно, эти зверьки не чета настоящим королям неба, — сказал он вслух.

Храбрился. Ещё не привык просто летать на этой штуке, только-только научился дышать размерено и не пытаться уцепиться сильнее с каждым порывом ветра или поворотом гибкого тела. А теперь они летели с огромной скоростью, чтобы сражаться в небе, которое и близко не было его родной стихией.

Внизу живота всё охладело и онемело, он с трудом удерживался от выкриков, и не понимал, что ему делать дальше.

Ксикс сделало всё сам. Настигнул такого медленно вирма и его перепуганного всадника, перекувыркнулся в воздухи и ударил хлыстом. Перед глазами Кальдура небеса и обрывки земли перекувыркнулись несколько раз, он услышал лишь свист и глухой удар. Боковым зрением увидел, что две точки камнем пошли вниз.

Остальной бой он запомнил и осознал ещё хуже. Ксиксу не нужно было махать крыльями, его тело вело себя в воздухе подобно рыбе в речной воде, он был куда более юрким, быстрым и поворотливым. Всё усилия вирмов оказались тщетными — они не успели даже разлететься друг от друга на приличное расстояние.

Когда удар когтистой лапы переломил шею последнему, и последнее змеиное тело устремилось к земле, под вопли своего всадника, Кальдур позволил себе торжествующий крик и похлопал зверя по стальной спине.

— Хорошо что мы тебя там не оставили! А может и права Серая Тень... теперь всё измениться.

Ксикс сам повернул к лагерю и стал снижаться. Люди внизу не ликовали. Улыбка Кальдура стёрлась от тучи стрел, которыми встречали победителей воздушной дуэли. Кальдур хотел снова рявкнуть на них, привести их в чувства, но Ксикс опустился уже так низко, что Кальдур смог различить головы и кожу, бледную словно молоко.

Темники.

Темники повсюду.

Это ловушка. Лагерь захвачен. Укрепления разрушены, на них ещё следы огня, почему он не он просмотрел это?

Но если внизу по нему стреляют переодетые темники, то кто тогда в клетках?

И кто привязан на столбах? Кто?

Его тревога и мысли передались Ксиксу, и тот послушно нарезал круги всё ниже и ниже, рывками уходя от залпов стрел, чтобы Кальдур мог рассмотреть. И когда он разглядел платок обёрнутый вокруг запястья и колыхающийся на ветру, ему стало плохо.

В этот раз он отделился мгновенно.

Короткий миг падения, и он разметал в сторону клочья земли. Ксикс продолжил тревожный полёт без всадника, но окружности, которые он описывал всё расширялись с каждым разом. Кальдур поднялся рывком и быстрыми шагами пошёл вперёд, слышал только обеспокоенные крики вокруг и скрежет собственных зубов.

Чем ближе он подходил, тем сложнее ему было смотреть и тем больше в его память врезались детали. Грязь на голых ступнях и разбитые ногти. Ссадины на голенях и порезы на голенях, синяки и ушибы на коленях, разорванное платье.

Он коротко рыкнул и одним ударом перерубил шест. Рванулся вперёд, поймал Анижу, мягко уложил её на землю, разорвал путы, отбросил в сторону оставшийся кусок дерева, освободил лицо от запутавшихся волос и встретился с её помутневшими зрачками.

Великая Госпожа...

Она мертва. Мертва много дней.

***

Тяжёлые молоты били по вискам.

Его затошнило. Он поднялся, пошатываясь как пьяный, прошёл несколько шагов, не видя ничего перед собой.

— Да вы что наделали-то?.. — прошептал он копошащимся вокруг нервным фигуркам.

Слух доносил до него обрывки чуждой встревоженной речи. Ему они не отвечали, переговаривались между собой, он хотел посмотреть в их глаза, чтобы хотя бы там найти ответ, но они спешили отойти подальше. Что-то царапнуло его по доспеху, отскочило и воткнулось рядом в землю. Арбалетный болт. По нему стреляют. Его хотят убить.

Анижу убили.

— Ублюдки... какие же вы ублюдки!

От ещё одной стрелы от отмахнулся как от назойливой мухи. Тошнота накатывала, дыхание становилось только тяжелее, сердце сжималось и кололо. Всё вокруг смешалось, замедлилось, потеряло знакомые очертания и смысл. Он почувствовал как его доспех меняется, раскаляется до едва выносимой температуры, стонет и ноет, принимая новую форму. Его тело словно стянуло стальными канатами со всех сторон, они то расслаблялись, то натягивались, и он внезапно понял, что начал двигаться.

Он и не думал, что может двигаться так быстро. Всё вокруг смешалось ещё больше. Мелкие капли чего-то теплого покрыли стальную кожу, и он это почувствовал так, будто бы это была его кожа. Земля под его ногами прогибалась, шла трещинами и разрывалась в клочья от силы его ног. Не успели капли достигнуть её и осесть со странным громким звуком на лепестках и травинках, а он уже прорывался сквозь новый кричащий от ужаса комок плоти.

Это не люди. Никакие это не люди. И никогда не были.

Он чувствовал лишь проблески происходящего снаружи, пусть и очень чётко, каждой клеточкой своего тела. Непроглядная волна пепла и тумана погребла его, утянуло его на глубину. Это не он сражался. Это сражалась Серая Тень, и она дела это совсем на ином уровне, который он просто не мог пока понять.

Одна из тучи стрел, летящих в него со всех сторон, была направлена ему прямо в грудь. Он даже успел разглядеть её во всех подробностях: массивное оперение, чуть кривое древко и конечно же — наконечник из чёрного камня и грубыми гранями. Стрела медленно шла наперез его движению, и инерция была таковой, что он уже не мог уклониться. Просто случайная встреча двух кусков металла в этой неразберихе.

Это было страшно, но ещё страшнее было новое столкновение с разумом Серой Тени — сосредоточенной, ледяной и испытывающей такую все пожирающую ненависть, что его гнев показался ему каким-то детским капризом. Она готова была испепелить всё вокруг, даже его. А стрела всё приближалась.

Он уже знал, что будет дальше. Легкий толчок, от которого он едва покачнется, и понимание, что он мгновение назад слышал, как трещала и расходилась в сторону плоть, как наконечник царапал его кость, и погружался в тело всё глубже. Нужно будет достать его рывком, в надежде, что наконечник не сломался и не остался внутри. Всё сразу же зальёт кровью, а он ослабеет, и будет слабеть пока Серая Тень не залечит рану. Если она сможет конечно.

Он не владел своим телом. Был полностью во власти своего доспеха. Руки сами раскинулись в стороны, грудь повернулась, чтобы удар точно пришёлся по центру, бугры стальных мышц напряглись ещё больше, и клочки чёрного наконечника полетели в стороны, не оставив на светоносном металле даже царапинки.

Страх стёк с него, словно вода, и он понял, что даже с этой стрелой глубоко в груди не пожелал бы останавливаться. Как разряд молнии на веках отпечаталось лицо Анижи, и стоило ему закрыть глаза и он снова видел.

— Добро пожаловать в мой мир, Кальдур. Где нет ничего, кроме боли и старых потёрь. Кроме криков ужаса и бесконечного кошмара во сне и наяву. Где нет никакого Света Госпожи, ибо тут так темно, что ему уже не проникнуть, да он и не нужен... не нужен, чтобы жить дальше и делать то, что нужно.

Боль и поднимающийся крик из груди крик, сковали Кальдура. Он упал на одно колено, стиснув бока руками, и из его рта к земле устремился густой серый туман, который тут же начал расползаться в стороны и заполнять всё вокруг. Тревожные выкрики и команды сменились кашлем и воплями, туман поднялся высоко, заполнил всё вокруг и скрыл лагерь от солнца.

Теперь всё вокруг было тенью, а значит Кальдур мог перемещаться ещё быстрее и ничто не могло от него укрыться.

***

Он сам не заметил, как снова стал хозяином своего тела.

Серая Тень отпускала хватку постепенно, по мере того, как тошнота уходила, а дыхание его успокаивалось. Размытая мешанина, охваченная туманом, становилось всё чётче, в ней появлялись знакомые детали, а Кальдур был сосредоточен на работе, и трудился так, как не трудился даже во время сбора урожая в деревне у дяди.

Их с Серой Тенью чувства, болезненные и разрывающие по одиночке, как-то смешались друг с другом, заострили разум и сделали его ледяным и полным концентрации.

Эта земля не будет прекрасной, пока то тут, то там виднеются сорняки, которые отравляют всё вокруг себя. Нужно вырвать их все, не оставить ни одного, потому что эти паразиты не достойны света солнца, он им не нужен, а они не нужны здесь.

От чёрных стрел они перешли к прямым атакам. Даже долго продержались без своей типичной бравады и потребности спокойно броситься на клинки Кальдура. Сначала Кальдур, что их смутило появление Ксикса в небе, или то, что они больше не могут навредить доспеху и тому, кто внутри, прямо как в старые добрые времена. Но на самом деле они просто потеряли надежду. В тумане они могли различить мало, он отправлял их и душил, но покинуть лагерь они бы всё равно не смогли. Где-то рядом с укреплениями на окраинах лагеря он становился настолько плотным, что человек уже не мог пройти, упирался как в стену. Трусов среди темников оказалось немало, и теперь они помогали Кальдуру — собирались в кучи, орали дурниной, и устраивали давку, убивая не меньше своих товарищей, чем сам Кальдур.

Солнце в тумане видно не было, но Кальдур знал, что работа идёт быстро, и что он закончит не позже полудня. Он даже успел запыхаться и заскучать, но от того лишь пытался работать быстрее — чтобы мысли не лезли в голову. И начал делать ставки — смогут ли темники сегодня чем-нибудь удивить или ему стоит как можно скорее закончить всё это.

Удивили.

Целый отряд темников, около тридцати душ, заливаясь кашлем и выхаркивая свои дышла, сплотился вокруг деревянного ящика, занял круговую оборону, как будто их слабые доспехи и хрупкие тела могли остановить кайрам хотя бы на мгновения. Часть темников внутри круга с остервенением терзали топорами громадный ящик, срывая с него цепи и печати.

Кальдур приземлился прямо внутрь круга, воины с топорами отпрянули, всё кроме одного, у которого изо рта уже шла кровавая пена. Жаль он не видел ухмылки под маской смерти, с которой Кальдур подошёл к нему и одним рывком сорвал последнюю из цепей, замок которой никак не уступал под ударами топора. Чтобы не было внутри этого ящика — Кальдуру плевать, этим жестом он хотел показать, что у темников нет никакой надежды, и тот, что кашлял кровью понял это.

Застыл, с остекленевшими полубезумными глазами, трясущимися руками стянул с пояса нож и вдруг ударил себя в горло. Осел, захлебываясь, упёрся в Кальдура проклинающим взглядом и просто умирал, спокойно и сосредоточенно. Сделал всё, чтобы Кальдур не добрался до него первым.

— Да, именно так, — разнёсся искажённый голос Кальдура, когда тот повернулся к товарищам темника, которые всё не могли собраться и броситься в атаку. — Я чудовище. И я пришёл, чтобы утащить вас всех в темноту. Никто не скроется.

Раздались крики, кто-то бросился в атаку, а кто-то оцепенел на месте, став ещё более лёгкой добычей. Продержались меньше минуты. Крики вдалеке указали на то, что ещё кучка трусов пытается найти выход из смертельной ловушки. Нужно было идти туда и помочь им... "выбраться".

Со скрипом и грохотом одна из граней ящика упала вниз.

Температура воздуха вокруг ощутимо опустилась в одно мгновение. Волна иния пробежала по траве, покрыла узорами разбросанное вокруг оружие и тела. Кальдур обернулся, расслабленно и спокойно, и то, что было заключено внутри вызвало у него только ухмылку. Он ставил на что-то такое. Знал, что только вирмами тут дело не обойдётся. Неподвижной статуей внутри ящика сидел гигант, на подобии того, что был разорван Мрачным Колоссом. Не было секретом, что Морокай сделает далеко не одно такое чудовище, будто Чёрных Наиров ему мало.

— Я не собираюсь убегать. С одним справился, значит и с остальными справлюсь.

Серая Тень внутри него вздрогнула, неприятно кольнув иглами по всему телу изнутри, но не проступившего в голосе Кальдура упорства, а от чего-то ещё.

— Что такое, Серая Тень?

— Н-ничего... — голос её так же дрогнул. — Просто убей это.

— Такой план и есть.

Содержимое ящика дёрнулось. Повернуло голову к Кальдуру, распрямило плечи и поднялось с колен, разломив в стороны оставшиеся деревянные стенки.

Белокожий великан был ещё уродливее, чем прошлый. Его лицо напоминало дыру, уходящую вниз и скрывающуюся в шее, его тело было настолько непропорциональным, что он не мог стоять даже близко как стоят люди, он был ниже, но куда шире в плечах, чем первый. Температура вокруг всё понижалась, и было нетрудно догадаться о природе сил гиганта. Жалкая и весьма опоздавшая попытка повторить големов Госпожи

Атаковать он не спешил, смотрел куда-то в сторону от Кальдура, и казалось, сам ожидал его атаки. Больше недооценивать их Кальдур не решился.

— Что-то этот ублюдок задумал. Похоже, настало время вспомнить старые приёмчики. Сработает?

Не уверена, но попробовать стоит. Колдовством от него несёт изрядно.

Пот прошиб Кальдура мгновенно, а напряжение заставило его надуться внутри доспеха и перебить дыхание.

Из его запястий появились изогнутые лезвия, и они всё росли, увеличиваясь в размере, и покрываясь сложнейшим рисунком резного лабиринта. В конечной своей форме они отделились от его тела, упали в ладони, и стали двумя частями полутораметрового круга. Круга Безмолвия.

Цинния учила его этому целый год. Он так и не понял откуда вообще взялась эта техника и как она работает, слишком уж сложной она была. Она возникла откуда-то из глубины его сознания, а может быть даже и не его, а Серой Тени.

При виде нового оружия гигант вдруг оживился, уставился на Кальдура и двинулся вперёд, прихрамывая и заводя за спину правую руку. Слишком поздно. Кальдур развёл руки в стороны, поднял оружие над головой и ударил двумя лезвиями друг о друга. Раздался причудливый звон металла, который всё усиливался и входил сам с собой в резонанс. Это был не просто звук. Сам воздух под его колебаниями становился препятствием для колдовства, и любой бледный колдун или колдовская тварь, порожденная им, становились абсолютно беспомощными. Серая Тень так же не забыла что нужно делать — закрыла его уши плотными слоями металла. Сила Круга Безмолвия не угрожала Кальдуру, но звук был настолько громким, что стоя рядом, можно было оглохнуть.

Металл в его ладонях вибрировал всё сильнее, удержать его было тяжёло. Чудовище приближалось.

Кальдур сместил назад правую ногу, поднял полумесяцы ещё выше, завёл их за голову и вдруг резко метнул вперёд один за другим. Неловкими уклонами гигант избежал встречи с обоими лезвиями, но совсем потерял с трудом набранную скорость. Волоча одну из ног за собой, он неспешно покрыл оставшееся расстояние и замер перед Кальдуром лицом к лицу.

Ударил из-за спины после небольшой паузы. Короткий и быстрый выпад снизу вверх, куда-то в сторону сердца, без всяких обманок и прелюдий. Правая рука гиганта превратилась в длинный, тонкий и гладкий шип, похожий скорее на иглу, чем на наконечник копья. Откуда-то из своих тренировок Кальдур вспомнил схожий удар, сместил корпус в сторону, отшагнул назад, и лезвием, отросшим из левого запястья, увел выпад в сторону и вверх, закрутил его, сгибая руку, и отбросил в противоположную сторону. С глухим стуком в его спину врезались оба вернувшихся лезвия.

Чудовище закрутилось, потеряло равновесие и по инерции шагнуло несколько раз вперёд.

Кальдур подавил желание добавить в спину великану обидный пинок и увидеть как тот заваливается лицом в землю — такой выкрутас бы мог дорого ему обойтись.

Чудовище вдруг упало на колени само, схватилось за горло, начало терзать камнеподобную кожу, раздирать её скрюченными пальцами.

— Оно мучается, Кальдур. Убей это. Одним ударом. Оно не будет сопротивляться.

Виденье 44. Будет помнить

Лезвия Круга Безмолвия в спине великана начали источаться и распадаться пеплом. Слишком сложное и громоздкое заклятие, чтобы долго поддерживать его. Великан больше не дёргался, лишь водил пальцами по своей искорябанной шее и «посматривал» на Кальдура дырой, что служила ему лицом и глазами.

Жутко.

Кальдур застыл рядом с занесенным клинком и всё не решался нанести удар. Не потому что испытывал какую-то жалость или сочувствие к неудавшемуся творению Морокай, а просто трезво понимал, что прочная кожа чудовища вряд ли поддастся. И даже если Кальдур пробьёт её — он всё ещё будет слишком живучим, чтобы хоть какой-то урон был причинён одним ударом. Он думал о кромке своего лезвия и пытался заставить его стать более острым и смертоносным, сделать с ними что-то необычное, как делала Розари. Раз за разом рубить шею этой твари, словно свинью тупым топором, ему совсем не хотелось.

Думай быстрее, Кальдур! Пока оно не опомнилось или не передумало! — голос Серой Тени наполнился тревогой.

— Я знаю только один способ убить эту штуку, — мрачно изрёк Кальдур, спрятав лезвие назад в локоть. — Но прошлый такой фокус стоил жизни Мрачному Колоссу. Да и я вернулся из ничего только благодаря его милости и заботе.

Я крепче него и меня уже не постигнет такая судьба. Мне навредить куда сложнее, чем ему, — отмахнулась Серая Тень.

— Из-за того, что ты проросла в меня намертво? Спасибо что напомнила, я ведь в восторге от этого... Ладно. Я сделаю это.

Чудовище снова взглянуло ему «в глаза», словно было в нетерпении, а Кальдуру стало не по себе от давления, которое он ощутил от всего этого странного «боя». Он выругался, собрался с силами, протянул руку, коснулся уродливой головы и призвал Форму Пространства. Половину чудовища срезало и утянуло в портал, вместе с верхушками слишком высоких травинок, которые тут же разлетелись в стороны от них. Невидимое лезвие, забравшее Кальдура и его добычу в пустоту, с одинаковой лёгкостью прошло сквозь воздух, тоненькие стебельки, почву под ногами, бледную кожу и неведомые кости и внутренности этого существа.

Их закрутило, зашвыряло кубарем куда страшнее обычного, а тело Кальдура вдруг свело судорогой — он почувствовал невероятные потоки энергии из разрушенного тела великана, и увидел мелкие капельки тёмно-бурой крови, расходящиеся в стороны от вращения.

Кальдур не успел понять, что чудовище было действительно живым — оно вдруг запаниковало, задёргалось, попыталось вцепиться в него. Инстинктивно Кальдур упёрся согнутой ногой в грудь великана, что было силы оттолкнулся от него, тут же расцепил руки, чуть отдалиться и наконец объявил у себя в голове конечную точку назначения — рядом с местом, где он стоял только что.

В лице-дыре монстра, как ему показалось, застыл ужас, оно удалялось всё дальше.

Из портала он появился уже один. Ноги и верхняя часть туловища лежали на земле и дымились. Сила исходила и от них, но Кальдур не хотел смотреть туда, чувствовать и пытаться разобраться, он хотел поскорее забыть о всём, что произошло сегодня. Вот только вряд ли он сможет когда-либо.

— Кажется, ему не очень-то понравилось, — прошептал Кальдур. — Интересно, где оно окажется и будет ли у этой штуки когда-нибудь возможность вернуться?

Он не ждал ответа на свои вопросы, просто хотел немного выдохнуть и восстановить силы, и не как можно дольше не возвращаться к горе, что упала ему на плечи. Каждая его мышца от напряжения и тысяч движений теперь болела, он пропотел на несколько раз, всё не мог остановиться от глубокого и спешного дыхания, и всё это было бы даже приятными ощущениями, если бы не…

Анижа мертва. Она лежит там, у шатра Вокима, который должен был защищать её… Почему она просто не ушла отсюда, зачем осталась, ведь Кальдур не раз говорил ей... ведь она сама видела, как жгли её монастырь...

Он с трудом нашёл её в тумане снова.

Замутнённые бледные расширенные зрачки смотрели вверх. Её лицо не было безмятежным. На нем застыл страх, предельная изнеможение и гримаса нескончаемой боли. Оно выглядело уродливым и неприятным, недостойным такой чистой Анижи, не принадлежащим ей.

Она страдала. Очень сильно. Её терзали. Не просто убили. Замучили до смерти.

От мыслей о её последних минутах, часах, даже днях, его живот скрутило и он закусил губу до крови. Зачем они так? Да, мы враги, но разве у Кальдура хотя бы раз было желания мучить их вот так? Да, он причинял им вред, да, пытал их, да, получал от этого удовлетворение, когда мстил, но ему никогда… никогда не хотелось мучить их и видеть как они страдают, как бы он их не ненавидел и не боялся.

Не люди они никакие.

Не способны на такое люди, никогда не были и не будут. Уродливые внутри и снаружи куклы, души которых полностью извращены и во власти Морокай, и нет для них никакого спасения, даже в смерти.

Если бы тогда, десять лет назад, он был бы сильнее и убивал бы их больше… хватило бы у них сил снова прийти на эту землю и творить такое?

Кальдур опустился рядом на колени, и едва коснувшись стальными пальцами, прикрыл ей глаза.

А он ведь знал, что всё эти кончиться. Это он позволил ей пойти следом, уверился в том, что она слишком упрямая, что никак не сможет отговорить ей. Он мог просто ударить её, привязать к забору и сбежать куда глаза глядят... тогда в Лукате. Она бы до конца жизни ненавидела его, может быть даже искала, но не нашла бы. И была бы далеко от всего этого. И всё бы, по крайней мере, не закончилось вот так вот.

Он дал ей пойти за собой, просто потому что не хотел оставаться один. Она умерла потому, что он потащил её за собой. У неё должна была быть другая жизнь. Но её не будет, потому что глупый и жестокой Кальдур принял решение отнять у неё всё это.

Это несправедливо.

Этого не должно было случиться.

Он стиснул зубы до хруста, проморгался чтобы смахнуть слёзы под маской смерти. В обход Серой Тени он потянулся к самой сути живого доспеха, воззвал ко всей энергии Госпожи, что была заключена в нём, молился и просил, приказывал и требовал, шептал и кричал.

Его мышцы и сухожилия стянуло внутри словно грубыми нитками, так что стало ещё тяжелее дышать, и почти невозможно пошевелиться и сдвинуться с места. Поверхность доспеха завибрировала, поменяла тёмно-пепельный свет на почти что прозрачный и полированный, раскалилась и породила низкий гул, частота которого всё увеличивалась и переходила в писк, от которого дрожало уже всё окружающее пространство. Трава под его ногами пожухла и посерела. Тело Кальдура охладело так, будто он сам уже был не живым. Что-то внутри его мышц, хрящей и костей начало лопаться и трескаться.

Кальдур опустил руку на холодный лоб Анижи, и там вспыхнуло так, что он ослеп и долго не мог видеть ничего.

Хватит, Кальдур! Она уже начала разлагаться. Ты ничего не сможешь сделать!

Было хуже и холоднее, чем когда он умирал в холодных водах величественной Явор, чем на бесконечных склонах Умудзука и в ледяной метели у крепости Госпожи. Сердце его билось рвано и натужно, так же умоляло его прекратить. Жизнь покидала его, он чувствовал это так же ясно, как и своё тяжёлое дыхание, но это это устраивало.

— Пожалуйста, остановись...

Да как он может остановиться? Да, что она вообще понимает, эта Серая Тень?

— Мне больно... ты убиваешь нас... ты убиваешь меня...

Он издавал странный звук, нечто среднее между рыком, хрипом и протяжным воем. Что-то теплое и липкое поползло по его щекам. Не слезы, он не плакал. Кровь. Она шла из его рта, глаз, носа и ушей. Что-то внутри него вдруг оборвалось, и он понял, что больше не может вдохнуть. Свет вокруг рассеялся, доспех на нём снова стал серым, его поверхность кипела от набранной температуры, но каким-то чудом ещё не начала разрушаться. На лбу Анижи остались ожоги от его пальцев, но она осталась такой же холодной и мертвой, как и была.

Хватит! Этот барьер даже Госпожа не сможет пройти! Душа Анижи далеко отсюда, в прекрасном месте! Ты не сможешь вернуть её в этот кусок гниющий плоти... А даже если бы смог, представь хотя бы на секунду, какого будет сделать вдох дырявыми лёгкими, полными гноя, какого будет разгонять истлевшим сердцем густую, чёрную кровь! Каково ей будет жить с насекомыми, уже поселившимся внутри! Никто бы не хотел проснуться так, Кальдур! Оставь её, молю тебя…

— Прости меня, пожалуйста, прости меня… — прошептал Кальдур и убрал руку.

Тяжёло упал назад и закашлялся, хватая воздух как побитый пёс. Он бы хотел, чтобы всё это было странным сном, по типу тех, что часто преследовали его. Он бы просто открыл глаза, и этот туман, и то, что случилось, остались бы во сне. Ещё долго он лежал вот так, пока доспех остывал, а к нему возвращались силы.

— Что мне делать? — жалобно спросил Кальдур, поднявшись и снова взглянув на тело.

— Похорони её, просто похорони. Надейся, что она родится снова. И что вы увидитесь в этой жизни, между ними, или в следующей. Скорби, выплачь всё, отпусти и живи дальше.

Кальдур тяжёло вздохнул и судорожно вздохнул. Кивнул. Осмотрелся. Содрал с белого шатра Вокима длинный кусок ткани. Постелил его на землю, поднял тело, положил сверху, и укутал Анижу так, чтобы солнце больше не видело, что с ней сделали.

Отступил назад.

Легче не стало.

Он почти оглох в этом тумане, потерялся в нём и в чувствах, в которых так сходу и не разберешься. И теперь, в этой вязкой тишине, словно крылья назойливых мух, он услышал новые звуки. Крики о помощи и кашель, которые раздавались со всех сторон уже довольно долго.

— Пленники! — встрепенулся Кальдур. — Мы же убиваем их! Отзови туман.

Я? — удивилась Серая Тень. — Это не я его породила, а ты. Ты и приказывай.

Кальдур не стал с ней спорить, не стал удивляться, его голова просто не хотела работать над чем-то, ему уже было ничего не интересно. Он потянулся мыслями к туману, плохо понимая, что делать, и просто сказал ему, что тот может быть свободен. Мягкие клубы и сгустки тут же пропустили ветер и поддались его силе, закружились на месте, начали сплетаться в узоры, опускаться к ногам и рассеваться.

Кальдур поспешил к клеткам.

— Чёрт, я забыл про вас. Простите!

В посеревших лицах по ту сторону решёток не осталось силы ни для радости, ни для страха перед фигурой, увенчанной шипами и возникшей из ядовитого тумана. Он сорвал замки у первой клетки, и на него высыпалась куча людей, набитых туда будто судак в бочку. Всего несколько стонов, тяжёлое дыхание и остекленевшие взгляды поприветствовали Кальдура. Они не могли даже расползтись в стороны, чтобы дать вдохнуть придавленным, тем, кто оказался внизу, и Кальдур протянул руки, чтобы помочь им и растащить в стороны.

И пошёл к следующей.

Над местом сражения снова засветило яркое солнце. Но тишину прекрасного солнечного дня тут же нарушили крики тех темников, кому не повезло сразу умереть от ударов Кальдура. Он хоть и старался бить так, чтобы наверняка, но темников было слишком уж много, чтобы можно было проследить за судьбой каждого. Крики резали по ушам и отвлекали от работы. Сначала Кальдуру должно было позаботиться о своих людях.

— Кто ты, демон? — прошептал один из освобождённых солдат, в бреду пытаясь схватиться за гладкий доспех Кальдура.

— Я пришёл освободить вас, всё будет хорошо, — соврал ему Кальдур и оттащил его в сторону от клетки.

Некоторые из пленников уже не дышали. Кальдур не знал, он в этом виноват или нет. Ему было плевать. Он просто доставал их из клеток. Большая часть хватала воздух, кашляла и водила туда-сюда красными и невидящими ничего глазами. Несколько самых крепких уже были на ногах, с яростью срывали с себя форму темников и шли освобождать товарищей.

Скоро работа была закончена, а бывшие пленники начали оживать и приходить в себя. Кто-то сидел на траве, молча смотря в даль и пытаясь прийти в себя от пережитых ужасов, кто-то ползал или шатался в поисках воды, и несколько особо злых сразу же пошли добивать темников. Когда последняя клетка была разрушена, Кальдур спрятал доспех, оставив лишь тонкую сетку металла под одеждой, переходящую от спины на ноги и пальцы — на случай если ему снова придётся применять силу.

— Что тут случилось? — спросил Кальдур, увидев нашивки сержанта на форме одного из спасённых.

Тот посмотрел на Кальдура бессмысленным взглядом и промолчал. Тогда Кальдур взял его за грудки и встряхнул.

— Я кайрам, Избранный воин Госпожи, отвечай же мне! Что здесь случилось? Почему здесь темники? Откуда они взялись?

Ледяной голос Кальдура был подобен ушату воды, опрокинутому на голову. Сержант вздрогнул, попытался сфокусироваться на нём и определить, виденье перед ним или что-то реальное. Нашёл в себе силы и ответил:

— На лагерь напали… когда основной отряд отошёл брать Кархарт. Огромный монодон высадил... Их было слишком много. Потом они устроили засаду на тех, кто возвращался. Многих перебили, но части наших удалось отступить. Неделю в своём дерьме просидели, кажется. Точно не знаю… постоянно хотелось пить. А сейчас уже не хочется. Я жив?

— Ты жив, сержант, — процедил Кальдур. — Всё закончилось. Соберись, баба, вставай и помоги своим людям.

— Вы всё-таки вернулись за нами? Воким отбил лагерь? — всё ещё не веря спросил сержант.

— Нет. Никто не пришёл. Здесь только я. Но темники больше тут не главные. Вставай, пёс. Делай свою работу.

Кальдур отпустил сержанта и пошёл прочь. Вид этих полуживых измождённых и замученных мужчин вызвал в Кальдуре совсем не сострадание, а какой-то рвущийся изнутри гнев. Эти слабаки тоже виноваты в том, что случилось. Куда им до тех храбрецов, с которыми Кальдур ходил в бой десять лет назад. Всего неделю в своём дерьме, и на них уже жалко смотреть. Конечно же, они не смогли защитить её.

— Почему я не почувствовал, Тень? Почему мы занимались каким-то дерьмом, вместо того, чтобы быть тут?

В том, что случилось твоей вины нет, Кальдур.

— Почему я не услышал её, как услышал Розари… — Кальдур вдруг осёкся. — Розари!

Он совсем забыл о том, что вообще привело его сюда. Сорвался с места, отбежал от клеток, нашёл ещё живого темника, рывком поднял его, скорчившегося и держащегося за распоротый живот, и рявкнул ему в лицо:

— Ты? Ты меня понимаешь? — по его глазам и стону Кальдур понял что не особо, но это его не остановило. — Что вы сделали с другой девушкой?! Она была в доспехе из блестящего металла. Красная коса. Рудо Фурен? Где она, отвечай, тварь!

— Но… нох… нох!

Кальдур стиснул его череп и он лопнул под пальцами и металлом. Едва тело несчастно коснулось земли, Кальдур уже прижимал горло следующего ногой, собираясь раздавить, если что-то не понравится:

— Мы ждали её, но она не пришла, — прохрипел темник. — Пришёл ты! Кто ты такой?! Как ты смог убить гомункула?!

Кальдур не придумал достойного ответа, лишь ухмыльнулся. Он чуть надавил, пока испуг не проступил на бледном лице, и убрал ногу. Темник всё равно был нежилец. Его кишки торчали наружу, кровь, может быть, и перестала бы из него течь, но после таких ран без чуда не выживают. Всё равно подхватит заразу и отъёдет медленно. Тем лучше. Пускай помучается за то, что натворил.

Кальдур обернулся в поисках следующей жертвы, оторвал от земли девчушку, едва ли старше самой Розари, с переломанными ногами, стиснул её тонкую шею:

— А ты что скажешь? Тоже не причём?

— Тут её не было, — с трудом выдохнула темница.

— Врёшь, — процедил Кальдур. — Что вы с ней сделали? Где она?

— Она не врёт, Кальдур, — встряла в их разговор Серая Тень. — Чувствую её сердцебиение.

— И? — нетерпеливо рявкнул Кальдур, обращаясь к Тени. Девушка в его руках дёрнулась от испуга. — Может, пока ей больно у неё сердце так и ёкает, что не различить правда там или ложь.

— Они не могли причинить ей такой вред. Чудовище освободили при нас. Значит это сделал кто-то ещё.

— Кто? — рявкнул Кальдур, ничего не понимающая темница снова дёрнулась от испуга, и тогда он отшвырнул её от себя.

И осёкся. Скорбь мог причинить такой вред. Или другой Чёрный Наир. Неужели...

— Я не чувствую их поблизости. Но... это не значит, что они далеко. Они могут охотиться на нас. Ведь они именно за этим были созданы.

— Чёрт.

— Уже не так хочется идти и спасать её, а?

— Заткнись.

На мгновение что-то закрыло солнце, юркая тень промелькнула по земле, Кальдур затравленно оглянулся, задрал в голову, и вдруг расслабился. Никакой опасности там не было, просто он забыл кое-что ещё. Ксикс.

Он уже спускался сам, без всякой команды, описывал широкие круги над лагерем. Его полированное тело отбрасывало блики, но сливалось с синим небом, делая его практически незаметным. Кальдур вытянул руку вверх и жестом остановил стального зверя.

— Услышь мой зов, Ксикс! — Кальдур дотянулся до него мысленного, и ему показалось, что Ксикс ответил утвердительно. — Осмотри окрестности с высоты и незаметно. Ищи ещё одну кайрам. Она может быть в беде. Помоги ей, если так, или вернись за мной. И если встретишь сбежавших темников — позаботься о том, чтобы они уже не заговорили. Им пока не зачем знать, что у нас есть живой зеркан. Сделаешь?

Блестящая тень со змеиной ловкостью перекувыркнулась в воздухе, начала набирать высоту и вскоре стала совсем неразличимой.

— Молодец, Кальдур. Правильное решение. Он тут пока не нужен.

— Нужно найти Розари, — уже вслух пробормотал Кальдур. — Всё ещё не чувствуешь её?

— Нет. В этом лагере её нет.

Кальдур снова осмотрелся и пошёл между шатров — Розари должна была оставить хоть какие-то следы. Он останавливался у приходящих в себя людей и спрашивал их, видели ли они Избранную и знают ли её судьбу.

— Она брала Кархарт, — ответил один из встречных, когда Кальдур уже начал терять терпение. — Но больше я её не видел.

— Её ранили во время осады? Там были чудовища?

— Меня там не было. Город сгорел. Темники сами его подожгли.

— Я знаю, что с ней случилось, — сказал старый ветеран, сидящий на земле чуть поодаль. Он надолго изошёлся в кашле, прежде чем продолжить. — Мы встретили чудовище на обратном пути. Огромный вирм, величиной с монодона... Он унёс её. Я думаю они убили друга. Ни Избранную, ни эту тварь мы больше не видели.

Ветеран снова изошёлся в кашле, а Кальдур застыл над ним, словно собираясь за эти слова казнить и его.

Нет...

Какая-то летающая ящерица просто не могла убить Розари... Вирмы обычные животные, они не смогут прокусить доспех. Здесь дело в чём-то другом. Глупая девчонка. Переоценила свои силы и вляпалась в какое-то дерьмо.

— Может быть так, Кальдур, что ты теперь последний Избранный...

— Может, — сквозь зубы буркнул Кальдур.

Из палатки напротив под руки вывели Дукана, избитого и прихрамывающего. Он выглядел даже хуже, чем на склонах Умудзука, из крепкого и статного мужчины, стал усталым и больным стариком. Он смерил Кальдура взглядом полным презрения и ненависти, оттолкнул помощников, осел на траву и отвернулся. Кальдур вздохнул и отвернулся тоже. Старик жив, но смотреть ему в глаза и говорить с ним пока что сил не было.

Вдруг Кальдур почувствовал, что что-то не так. Освобожденные теперь смотрели прямо на него, шептались и кашляли.

— Так кто освободил нас? Где Воким? — раздался вдалеке хриплый голос.

— Да он же нас освободил! Вот он! — крикнули, указывая рукой на Кальдура. — Это Избранный воин Госпожи! Я сражался с ним у Неопалимой!

— Я тоже видел! Он сражался с темниками один! Он одолел их всех!

— Один?! Сражение шло несколько часов!

— Он кайрам! Избранный воин Госпожи! В нем Её сила!

— А Воким где?! Где?

— Да чёрт же его знает! Не пришёл пока!

— Кальдур его зовут! Кальдур!

— Кальдур!

— Кальдур!

Толпа ещё долго ликовала выкрикивала его имя, а он кривил лицо, и не знал куда себя деть. Кальдур подтащил к себе труп темника, стащил с его пояса флягу, сорвал крышку и вдоволь напился её кислым содержимым. От этого жеста крики вмиг оборвались. Пленники вдруг поняли насколько они хотят пить. Тут же оставили Кальдура и разбрелись в разные стороны, искать воду или чего покрепче.

***

К вечеру жара немного спала, а крики темников почти прекратились.

Возиться с их ранными сил уже ни у кого не было. Так что... помогли чем смогли. Теперь предстояло хотя бы оттащить тела подальше от лагеря, чтобы они не начали вонять, пока не найдутся желающие зарыть их, или хотя бы присыпать.

Пережившие плен немногочисленные командиры и сержанты понемногу пришли в себя и уже раздали измождённым солдатам приказы — восстанавливать лагерь и оказывать помощь тем, кто пострадал слишком сильно. С Кальдуром больше общаться не пытались, лишь смотрели на него с благодарностью и улыбкой. В одном из шатров он смог раздобыл немного вяленого мяса, и с трудом, подавляя тошноту, и запивая вином, смог поместить его себе внутрь. Немного захмелев от усталости и крепкого вина, он продолжил помогать. Таскал раненных в лазарет, выносил тела на поле, искал еду и воду, восстанавливал палатки и укрепления, помогал вооружаться на случай, если темники ещё оставались в округе и попробуют напасть снова.

Его тело умоляло присесть и передохнуть, но он знал, что если остановиться, то в голову его неминуемо полезут мысли о Розари и Аниже. Он пока и близко не знал, что делать дальше. Неплохо было бы пойти искать Розари, но он просто не знал где, а у проводников, желающих проводить его до места её исчезновения, пока не было сил.

Да и страшно ему было.

Найти ещё одно тело.

***

Искать не пришлось.

Забивая новые колья в рухнувшую и прогоревшую палатку на окраине лазарета, он вдруг увидел фигуру, застывшую над ним.

Он не узнал её в первые секунды.

Так она была худа и перепачкана грязью. Её пошатывало, она хромала и прижимала к груди руку, затянутую окровавленными обрывками одежды. Только взгляд её выдал, острый как бритва, пусть и затуманенный и судорожный от пережитого и уже поселившегося надолго страха.

— Что с тобой случилось, Розари? Где ты была? — спросил он.

Она не ответила. Подошла к нему широкими шагами и залепила ему такую пощечину, что он отшатнулся.

Затем вторую, третью, четвёртую. Била одной рукой, замахиваясь то с одной стороны, то тыльной частью ладони. Он и сам поднял руки, чтобы защититься или схватить её, но передумал. Она сама перестала увидев его лицо.

Отошла и застыла, пытаясь понять в чёмдело. Он вздохнул, смерил её тяжёлым взглядом, пнул от себя инструменты, которыми работал, и пошёл вперёд. Розари постояла, глядя ему вслед, пересилила себя и пошла за ним. Пока они брели до шатра Вокима, она озиралась вокруг со всем большим удивлением. Не понимала, что случилось, почему стражи лагеря так выглядят и почему всё усеяно телами темников.

У савана, края которого колыхались на ветру, и который скрывал тело Анижи, она застыла с ещё большим недоумением, которое быстро сменилось всё нарастающим в глазах испугом.

Что внутри этого клочка ткани?

Кто?

Кто там внутри?..

Несколько мгновений она перебирала немногочисленные варианты людей близких настолько, чтобы лицо Кальдура выглядело так. И поняла, что такую скорбь могла вызвать потеря только одного человека. В шоке Розари оцепенела.

— Кто это сделал, Розари? Кто ранил тебя? Это Скорбь? Он ещё рядом? — тихо спросил Кальдур.

Розари лишь покачала головой, не отрывая глаз от Анижи, и пытаясь вместить в голову то, что случилось.

— Да, это Анижа, — ответил Кальдур на немой вопрос. — Я не уберёг. Не успел.

Испуг и шок сменились в её глазах промелькнувшей дикостью и ненавистью, она заметалась на месте, оглядываясь из стороны в сторону, едва не сорвалась с места, но тяжёло дыша, опустилась на корточки. Мстить уже было некому.

Она бросилась к савану, раскинула в сторону ткань и коротко болезненно всхлипнула, увидев то, что с ней сделали. рука и губы её задрожали, она поспешила снова прикрыть тело. Взглянула на Кальдура с такой надеждой, что его сердце съёжилось.

— Нет. Слишком много времени прошло... Уже ничего не сделать. Прости.

Это ещё больше лишило её дара речи. Она села землю, подтянув к груди ноги, и вдруг зарыдала, громко и протяжно. И долго не успокаивалась. Кальдур стоял рядом и ждал.

— Поможешь мне подготовить её? — спросил он, когда поток слёз почти сошёл на нет.

Розари сухо кивнула, утёрла слёзы, поднялась. Кальдур сходил до лазарета и вернулся с тазом и тряпками. Поставил его рядом, опустил тряпку в воду, смочил её и принялся оттирать грязь с тела Анижи.

Розари постояла рядом, прижимая к груди раненную руку, собралась с духом, села напротив и здоровой рукой взяла губку. Расправил как мог разорванное платье, прикрыл её тело, помог Розари уложить спутанные волосы.

Со вздом Кальдур освободил ладонь Анижи от повязки, которая прикрывала так и не зажившую до конца рану. Зачем-то спрятал окровавленный кусок тряпки за пояс. Ну хотя бы теперь ей не больно и из этой раны не сочиться кровь.

Снова завернул в саван, на этот раз туго и в несколько слоёв, поднял на руки и замер. Вокруг них собралась толпа.

Лица раненых и перебинтованных солдат, которых был не один десяток, и которые так же собрались проводить Анижу, удивили Кальдура. А потом он усмехнулся, вспомнив, как они покидали Неопалимую и как за ними бежали благодарные и спасённые люди. Это Анижа. Нечему тут удивляться. Там где была она, был и Свет Госпожи. И люди, которым однажды повезло согреваться им, теперь чувствовали потерю так же остро, как и Кальдур.

Они расступились.

А он понёс её к полю. Травы и красивых летних цветов тут почти не осталось. Всё было перекопано и засыпано землей. Могил там было столько, что можно было потеряться. Это его не устроило и он пошёл дальше, искать место покрасивее и поспокойней. Там, где ей будет хорошо.

Её душа в хорошем месте, и однажды снова ступит на эту землю. Будет помнить, как с ней обошлись люди, и может быть будет держаться подальше от всего этого проклятого дерьма. Это будет уже не Анижа.

Анижи больше нет.

Из процессии за ними потянулись только четверо. Розари, молодой парень, и ещё двое, почтительно державшихся на расстоянии. Он шёл долго, пока лагерь не скрылся далеко за горизонтов, пока вокруг не осталось тропинок и следов пожарищ, устроенных во славу войны. Поднялся на холм, поближе к небу и солнцу, и застыл у его обрыва.

Вдалеке, затянутые дымкой, виднелись Северные Пики. С их ледяных склонов вниз убегал ручей, который проделав далёкий путь куда-то на юго-восток, соединялся с величественной Явор и наполнял её силой поддерживать жизнь во всём королевстве. Вокруг колосилась уже пожелтевшая трава, но всё ещё виднелись синие, оранжевые, жёлтые и красные цветы. Ветер здесь дул прохладный и полный их ароматов.

Хорошее место.

Оглянулся в поисках лопаты. Понял, что даже и не подумал взять её с лагеря. Призвал когти, опустился и стал копать ими.

— Я могу... я могу вытащить землю порталом, Кальдур, — едва слышно сказала Розари. — Если мой доспех послушается... он так слаб.

— Нет, — Кальдур на секунду остановился. — Мы не будем делать так. Я вырою ей могилу как положено. Она достойна быть похоронена как воин. Как один из нас. Как наша сестра.

— Да...

Он вспотел изрядно, даже под когтями из светоносного металла почва поддавалась с большим трудом. Когда яма показалась ему достаточно глубокой, он поднял Анижу и погрузил туда. Не торопясь, зарыл, разровнял почву, подтащил камень побольше и застыл над ним, не зная, что выцарапать.

— "Анижа, жрица Света Её", — предложила Розари.

— "...Которая не отступила", — закончил Кальдур.

— Вот и всё.

— Вот... и всё.

Виденье 45. Дай воде течь

Молодой парнишка, пожелавший отдать последние почести Аниже, положил на её могилу цветы, кивнул Розари и оставил их ещё недолго побыть там. Душный ветер трепал волосы, соединялся с удушливым же запахом цветов, несся прочь, куда-то в сторону Северных Пиков, к прохладе, снегам и вечном спокойствию. Так хотелось, чтобы он унёс туда же их всех.

Они покидали могилу в последних лучах солнца.

— Думала, ты уже не вернёшься, — буркнула ему в спину Розари.

— Я тоже так думал, — вздохнул Кальдур и поморщился от духоты, усталости и опустошения.

— Анижа говорила, что ты погиб, — Розари замолчала надолго, шаркая позади ногами. Голос её изменился, стал острее. — Но я знала, что ты просто сбежал.

— Я не... — попытался вставить Кальдур, но его слова потонули в крике.

— Потому что ты трус! Слышишь меня?! Ты трус!

Она нагнала его в несколько шагов и впечатала ему уцелевшую ладонь между лопаток. От удара он сбился с шага, ещё раз поморщился, но даже не обернулся, продолжил идти так.

— Ты трус, Кальдур!

Шаги позади стихли, она ждала хоть какой-то реакции, хоть каких-то слов, и то, что ничего не последовало, только больше её разозлило. Она снова нагнала его и ударила, на этот раз кулаком. Метила в печень, но усталость, слабость и не привычные ощущения от нехватки одной из конечностей не позволили ей ударить как нужно. Да и в последний момент Кальдур почувствовал её намеренья, немного согнулся, увёл корпус подальше от удара и выдохнул. Кальдуру не хотелось отвечать ей, он просто шёл дальше. Он знал, что на душе Розари, чувствовал это как будто чёрное и проклятое болото, в которое ему очень уж не хотелось проваливаться, но в которое он мог провалиться… просто потому что чувствовал тоже самое. Только он винил не её, а себя самого. И будь у него возможность оказаться с самим собой лицом к лицу — он бы тоже ударил. И не раз.

Сумерки позади него разорвала вспышка — Розари призвала доспех. Ноги его стали ватными, прошли ещё несколько шагов, и он остановился, обернулся всё-таки и взглянул на неё.

Гладкая и полированная маска смерти смотрела ему в душу. Место отрубленной руки заняла изящная, но не совсем симметричная стальная перчатка со слишком длинными и тонкими пальцами, оканчивающимися когтями. Красная коса беспокойно колебалась за спиной Розари, а саму её потряхивало от нахлынувшей ярости.

— Ты трус, — процедил искажённый металлический голос.

— Не стоит, Розари, — холодным тоном предупредил Кальдур.

Ещё секунду назад он чувствовал сбивающую с ног вину и стыд, но стоило ей бросить ему вызов, как внутри не осталось ничего кроме жестокости, и он сам поразился этой мгновенной перемене.

Она рванулась вперёд, высвободила из тела клинки и рубанула место, где стоял Кальдур. Будь он без доспеха, или с неповоротливым Колоссом внутри — точно бы потерял голову. Розари не шутила, не играла с ним, не хотела наказать его или сделать ему больно. Она хотела, чтобы умер. И он хотел тоже, какой-то своей частью. Но не мог себе больше этого позволить. Он не может умереть тут, так глупо. Потому что стальная удавка долга обвита вокруг его шеи, тянет его к земле, от её давления больно и неприятно, но она на своём месте, там, где и должна быть.

Хотя он и колебался, Серая Тень сама поднялась из его недр, блеснула в сумерках, и затянула кожу броней из светоносного металла. Розари пошла в сторону от него, описывая круг, и разглядывая его новую форму.

— Что с твоим доспехом, трус?

— Не стоит, — повторил Кальдур.

И эти слова снова спустили её, как натянутую тетиву. Она рванулась вперёд, сцепив клинки на манер ножниц. Почти развела их у его горла, то ли собираясь разодрать его, то ли и вовсе попробовать обезглавить. Он едва успел пригнуться, отскочить в сторону и остановить её напор мощным толчком ноги в грудь. Она превратила своё падение в изящный кульбит, мягко приземлилась на ноги и снова стала обходить его кругом.

— Что с твоим доспехом, ублюдок? Ты вылепил из него более уродливую форму, чтобы он соответствовала тому, что внутри? М?

Кальдур молчал, нехотя оборачиваясь вслед за ней и следя за каждым её движением. Она дёрнулась, чтобы заставить его вздрогнуть, но не напала. Под маской смерти он видел её жестокую ухмылку.

— Почему ты не бежишь, трус? Почему не спасаешь свою жалкую жизнь? Ведь это и есть твоя убогая, мерзкая и гнусная суть.

— Остановись. Розари.

— Я убью тебя, если ты не убежишь. Кальдур.

Она снова прыгнула на него, но тут он уже не сдерживался — прыгнул навстречу, перехватил когтистую ладонь, занесённую для удара, вцепился пальцами в горло, отшвырнул в сторону. Оказался за спиной тут же, обхватил талию, оторвал от земли и проломил ей дерево. Настиг, когда она пыталась отскочить в сторону, и ударил кулаком в висок так, что её маска смерти прогнулась и жалобно пискнула. Снова схватил и отшвырнул прочь.

Нагнал, оказался сверху, вдавил её в землю всей своей силой и всем весом, сомкнул обе руки на горле, сдавил. Она брыкалась внизу, пыталась разорвать хватку, но вдруг из его плеч, рук и головы показались изогнутые лезвия, направленные в её лицо. Они всё росли и увеличивались в размере, уже начали врезаться в светоносный металл её шлема и горло и тут…

Она остановилась.

Не потому что испугалась за свою жизнь, а потому что вдруг поняла, что её злобы недостаточно. Она всё ещё слишком слаба, чтобы сражаться с Кальдуром. Он физически почувствовал её презрение и безразличие к тому, что последует дальше.

— Мрачный Колосс погиб в той битве, — Кальдур старался выговаривать каждое слово, так чтобы она поняла и услышала. — Не выдержал. Но смог спасти меня. Я был далеко отсюда.

Она не шевелилась и молчала, глядя в сторону от него. Ей было не интересно.

— Этот доспех зовётся Серой Тенью,— он встряхнул её, заставив посмотреть вверх. — Он… точнее она, служила мне во время Битвы.

Она стрельнула на него глазами, снова пройдясь по контуру новой брони, задержала глаза на его лезвиях, разглядела отверстия в маске, изучила узоры и форму доспеха на плечах и груди. Ничего общего с Колоссом.

— Как? — выдавила из себя Розари.

— Это долгая история, — вздохнул Кальдур. — Похоже, Госпожа вела меня. Как я не старался уйти с Её пути.

Он убрал шипы, а затем и руки от её горла. Отстранился, поднялся и протянул руку, чтобы помочь ей встать. Она решилась не сразу.

— Как погиб Колосс? — недоверчиво спросила она, всё ещё борясь с яростью внутри, и разрабатывая ушибленное в драке плечо.

— Разрушился, — мрачно ответил Кальдур и решился повернуться к ней спиной. — В нём были трещины… Слишком большая нагрузка. Он предупреждал меня что так будет... но всё-таки выполнил последний приказ. Тогда я не просто открыл портал и унёс с собой часть того чудовища подальше от вас. Я открыл портал в никуда… Чтобы эта тварь сгинула и не смогла вернуться... Ну и получается… я вместе с ней. Но Колосс смог меня вытащить.

— Ты… ты… — Розари вдруг закашлялась и подавилась своими словами. — Ты не врешь сейчас! Я слышу твоё сердце, и Красная Фурия слышит! Ты хотел пожертвовать собой… правда хотел. Что?.. Я не понимаю…

— Не то что бы хотел, — Кальдур закинул руки за голову и задумался. — Это было импульсивное решение, признаю. Но я просто не видел иных вариантов.

— Я бы могла это сделать! — она толкнула его в спину, но уже совсем легко и с другим видом злобы.

— Я не знал, сработает это или нет, — он повернулся к ней. — Я не хотел, чтобы ты пострадала. Или кто-нибудь ещё. Я не в праве рисковать чьей-то жизнью, кроме своей. Ты понимаешь?

Она стиснула кулаки и низко наклонила голову, он слышал как заскрипели её зубы друг о друга.

— Мрак тебя раздери, Кальдур!

— Прости, Розари, — не своим голосом ответил он. — В том, что случилось, всё равно есть моя вина. И я действительно хотел бежать подальше от всего этого. Вместо того, чтобы вернуться к вам, я ушел далеко... Я пытался… но обстоятельства сложились так, что это стало невозможным. Я всё ещё хотел бы жить другой жизнью… Я знаю, что ты иногда чувствуешь то же самое, я чувствую это внутри тебя… и теперь я понимаю, почему ты можешь так легко побороть в себе эти чувства. Я больше не могу бежать, потому что это всё… всё равно догонит меня, будет догонять каждую ночь. Её лицо, как я не успел, как я копал эту могилу, как убили Хизран… Великая Госпожа, это же не первая могила… и не последняя. Я не найду покоя, пока мы не покончим со всем этим… Ты понимаешь?

— Кто-то должен заплатить за всё это! — срываясь на крик, ответила она. — Хорошо, что это будешь не ты, но кто-то должен!

— Да! — кивнул Кальдур. — Я этого так не оставлю. Больше не смогу… просто.

Он выдохнул, пытаясь успокоить дыхание, и следом тоже самое попыталась сделать и Розари.

— Темники должны пожалеть, что пришли сюда, — злоба снова разгоралась внутри неё, грозя опять лишить разума. — Морокай должен пожалеть! Он заплатит мне.

— Да.

Кальдур вдруг оказался рядом и заключил её в объятия. Стиснул крепко, она попыталась вырваться, но на третьей попытке вдруг успокоилась и обмякла. Он дышал глубоко, выпячивая грудь и надолго задерживая её на вдохе и выдохе, и добился того, чтобы она задышала так же, с ним в унисон.

— У тебя есть какой-то план? — её голос стал необычайно тихим.

— Я бы не сказал. Но я знаю с чего начать.

— Ну?

— У меня есть незакрытый должок. Я бы начал с него. Скорбь.

— Скорбь, — прошептала Розари, словно пробуя это имя на вкус. — В прошлый раз нам не удалось с ним сладить. Он и правда слишком силён.

— Конечно. Мы были не готовы. Но если мы подготовимся…

— Если мы сами будем на него охотиться, всё может сложиться по-другому, — в её голосе заиграла надежда, и это предало Кальдуру сил.

— Именно.

Он расцепил объятья, и Розари почувствовала себя такой слабой, что предпочла тут же сесть на землю и подобрать под себя ноги. Он сел рядом и положил ей руку на плечо.

— Мы должны придумать, как убить его. Гомункул, как его называют темники, тоже не поддавался сначала. Но всё, что было создано — можно разрушить. Мы в равной мере были созданы для созидания и для разрушения. Быть может, если мы поймём, как они были созданы…

— Нет, — она остановила его. — Мы не будем учиться понимать колдовство, Кальдур. Не потому, что это запрещено и займёт годы, а то и десятилетия, а потому что Света Госпожи в нас достаточно, чтобы разрушить любое создание Мрака. Пускай и не грубой силой, в этом прав. Нужно будет придумать что-то ещё.

— И мы придумаем, Розари. Нас теперь двое. И мы так же сильны как сто.

— Да… Спасибо, Кальдур. Что не оставил меня и нашёл в себе силы вернуться.

— Спасибо… что в моей жизни вообще появилось то, к чему возвращаться. И прости меня… я так долго был слеп. Но теперь я прозрел.

***

Розари в задумчивости смотрела на свежую кожу обрубка.

Царила звёздная ночь, около неё дымился кружка с травяным чаем вместо вина. Он не расслаблял и не снимал боль с избитого и перенапряжённого тела, но и не погружал её сознание в муторную прострацию и такое же отвратительное искусственное веселье.

— Рука не отрастает, — сказала она, не рассчитывая, что кто-то ответит.

Мадж, только что закончивший осматривать её, скептически покачал головой и нахмурился.

— Она и не должна, Розари. Волосы отрастают, кожа, вроде бы даже самые кончики пальцев. Но на большее наши тела не способны.

— Меня несколько раз рвали на пополам, буквально, — прошептала Розари. — И продирались насквозь так, что из меня вся кровь вытекала и внутренности все были наружу. А просто проклятая ладонь!

— Чудеса не моя специальность, — даже грубо ответил целитель. — Могу тебе сказать, что рана заросла на отлично. Никаких следов заражения. Твоей жизни ничего не угрожает, но по степени твоего истощения, я бы рекомендовал тебе пару недель отдыха и покоя.

Розари коротко рассмеялась от его комментария, и проводила целителя презрительным взглядом.

Кальдур пошевелил угли в костре, опёрся на палку, кашлянул, но так и не придумал хоть каких-то слов, чтобы поддержать её.

Тонкие стальные нити блеснули в свете звёзд, спустились от её шеи и затылка, и сплели на месте отсутствующей ладони деталью. Розари вся надулась и раскраснелась, меняя форму металла и пытаясь получить хоть что-то похожее на свою родную руку, или хотя бы не пугающее и естественное, но у неё никак не получалось.

— Я не обращал внимания, — признался ей Кальдур. — Тогда не было оружия из чёрной руды, но бледные и некоторые порождения вполне могли нам навредить. Кто-то получал такие раны, терял руку или ногу... а я думал, что меня такое никогда не коснётся. Старался не замечать. В общем… я не знаю почему так и как это поменять. Наверное, есть способ. Может пока твой доспех слишком слаб, чтобы не просто срастить плоть, а воссоздать её заново.

— Красная Фурия ничего не говорит мне… — пробормотала Розари, пытаясь скрыть в голове тревогу и горечь. — Я могу остаться такой. Калекой.

— Если мы вытащим Госпожу, Розари, я думаю, Она сможет возместить нам многие утраты.

Розари вздохнула и прекратила попытки воссоздать руку. Пальцы всё равно остались слишком длинными, светоносный металл отражал свет костра и давал отблески, и судя по лицу Розари совсем не воспринимался как часть её тела.

— Не ходи так постоянно, — напомнил Кальдур. — И ты, и доспех должны отдыхать. Спи хотя бы без него.

— Но Мастер Лотрак…

— Да, я знаю. Он уже не мог в полной мере быть здоровым без постоянного ношения металла на своей коже. Слишком стар. Да и... помнишь, как он кончил?

— Мы не знаем, как он кончил, — язвительно поправила Розари и стиснула стальные пальцы в кулак.

— Но рисковать не имеем права.

Его голос был более чем спокойным и убедительным. Розари немного надулась, но кивнула. Кальдур вздохнул и попытался размять затёкшие плечи и шею. На них легла новая тяжесть, которая ему совсем не нравилась. Теперь они равны по силе, но он старше и опытнее… А это значит, что он командир, он будет принимать решения... И отвечать за свои поступки.

Только вот перед кем?

Анижи не стало. Это всё ещё висит в воздухе и не укладывается в голове, но кто будет судить его за такое преступление и череду его глупых выборов? Даже Госпожа не сочла бы это достаточным грехом, чтобы навсегда низвергнуть его во Мрак, ведь Она не против тех, кто пытается выжить любой ценой и ищет себя. А его угрызения совести Она бы одобрила, ведь это всё равно что очищающее пламя...

Никто не накажет его за смерть Анижи. Её жизнь словно бы и ничего не стоила. Словно бы её никогда и не было. И никто, кроме них и не заметил, что её не стало.

И что ему делать со всем этим внутри всю оставшуюся жизнь?

В свете костра появилась ещё одна тень, и оторвала его от тяжёлых мыслей. Дукан застыл чуть поодаль, глядя на них обоих холодным и изменившимся взглядом. Каким-то чудом во всём этом хаосе ему удалось разыскать чистую и приличную одежду, но от его осанки и расправленных плеч не осталось и следа.

Он постоял ещё немного, посверлил их глазами, и уселся рядом.

— Теперь всё будет по-другому, — буркнул он. — На слишком многое были закрыты глаза, слишком многое ушло сквозь пальцы, мы заплатили за это цену. Но всё могло быть куда хуже. Мы могли проиграть окончательно. Ты, Кальдур, теперь ни шагу не ступишь без моей команды. Как и ты, Розари, не сделаешь того, что я буду запрещать тебе. Нам предстоит немало работы и у нас больше нет времени на ваши сопли, уговоры и страдания.

— Нет, — коротко ответила на его бессвязную тираду Розари.

— Нет? — холод в глазах старика сменился удивлением и некоторой неуверенностью.

— Знаешь, старик, ты помог... правда, помог, — Кальдур переглянулся с Розари, но она была совсем не против того, что он пытался сказать. — Но теперь мы сами по себе. Не зачем смертным лезть в это всё.

Дукан молчал, и в его глазах всё ещё читалось непонимание и неприятие того, что происходило. Кальдур пожал плечами и продолжил:

— Анижа мертва, старик. Эта кровь на моих руках. И если ты пойдёшь дальше, то тоже будешь мёртв. Мы с Розари не хотим этого. Наши дороги разойдутся.

— Мёртв? — усмехнулся Дукан, и в свете костра побои, нанесённые темниками и ещё не зажившие, сделали его лицо страшным. — А вы, значит, собираетесь пережить всё это?

— Да. Если выйдет, — бросила Розари. — Ты будешь нас тормозить и только мешать.

— И какой у вас план?

Теперь замолчали Кальдур и Розари, многозначительно переглянувшись.

— Что даже не скажете? — голос Дукана наполнился несвойственным ядом и презрением.

— Мы начнём с малого, — Кальдур снова пошевелил палкой угли. — Вернём один должок Морокай. Закопаем Скорбь метра на два под землю. Или глубже. Как ему будет комфортнее.

— И как же вы это сделаете?

— Ещё не решили.

— Ну конечно же, не решили! — воскликнул Дукан. — Потому что вы ещё чёртовы дети, и понятия не имеете как всё дела делаются! Вы о войне ничего не знаете!

— Тише, старик, — холодно ответил Кальдур. — Мы знаем, что сейчас ночь, и солдатам этой войны нужно спать, и что ты нас не переубедишь.

— Я...

— Уходи, Дукан, — Розари резко встала, и посмотрела на бывшего наставника так, как недавно смотрела на Кальдура.

Старик поднял руки перед собой, он попятился, его губы изломились в презрительной ухмылке.

— О, я знаю, дочка. Ты убьёшь меня, не моргнув и взглядом, если поверишь в то, что так было необходимо... да? Поэтому тебя и сделали Избранной. У тебя нет и капли совести и чести, ты лишь меч, который достали из ножен, и который уже назад не залезет, пока не распробует крови.

Теперь уже поднялся Кальдур, он был готов встать между ними, потому что слова старика задели Розари не на шутку.

— А ты, щенок, — Дукан повернулся к нему. — Возомнил себя героем, что ли? Если ты струсил один раз, струсишь и второй. Вот кто ты. Может быть, у Госпожи и был на твой счёт какой-то план или замысел, но дерьмо полезло из тебя, Кальдур, и ты всё просрал.

— Ну-ка заткнись, — прошипела Розари.

— Вы что, дети, делать собрались? — он не послушал. — Помереть по глупости? А о Госпоже и этом королевстве вы вообще подумали? Чёрт бы вас подрал, кайрам сраные, неужели никого лучше и смышлёнее вас не нашлось? Будь у меня такой доспех...

— Не желай ношу другого, ибо она лёгкой кажется, только пока не оказалась на твоих плечах.

Розари сказала это с лёгкой усмешкой и расслабившись, словно Дукан больше не напрягал её, а только смешил. Его слова и скрытое желание всё расставили по местам.

— Вы же всё просрёте!

— Мы сделаем что должно, старик. Будь спокоен. Спасибо, что учил нас, — Кальдур поклонился ему и обернулся на Розари.

Та вздохнула с недовольством, но тоже полонилась, задержавшись в поклоне чуть дольше чем нужно и не скрыв прощальной издёвки. Этого Дукан уже не стерпел. Развернулся, застыл на секунду, словно в поисках двери, которой можно бы было хлопнуть, опомнился, и быстрым шагом пошёл прочь.

Розари проводила его взглядом, как-то печально выдохнула, сгорбилась, ещё немного постояла и пошла в другую сторону. Кальдур не стал преследовать её или пытаться отвлечь разговором, понял, что ей нежно немного побыть одной.

Жалко её. Её так рано забрали из семьи, что у неё должно быть и не было никаких воспоминаний о доме и родителях, даже самых смутных и непонятных. Только мастер Лотрак, и потом чуть позже — Дукан. Такая себе компания, но никого ближе у неё никогда не было.

Наверное, поэтому она такая.

Нельзя прожить такую жизнь и не чувствовать злость от того, что с тобой делают и что происходит вокруг. Ярость, живущая у неё внутри, и которая иногда затмевает ей разум, с возрастом утихнет. И останется просто женщина, словно бы отлитая из стали, ещё будучи ребёнком готовая отринуть всё смертное и возложить себя к подножью алтаря лучшего мира... Куда сильнее, чем Кальдур.

Хорошо, что она поняла так просто. Их глупые путешествия и скачки по горам не имеют ничего общего со спасением Госпожи. Это королевство конечно же держится на обычных людях, но обычному человеку тут не справиться. Не справиться Избранному Госпожу, не справиться кайрам, не справиться зерафиту. Нужно перешагнуть всё это, придётся перешагнуть всё это, оставить всё лишнее позади и взять высоту ещё неведомую слугам Госпожи.

Только так они смогут победить.

Это их ноша. И никакой самый верный друг или самый умелый воин не смог её разделить и хоть как-то облегчить. Их будет только двое на этом пути, и нужно принять это, как данность. Это уже куда больше чем одиночество, и им повезло, что их двое.

Стало не по себе.

Бледный полумесяц появился из-за туч и спешил спрятаться за горизонтом. Он долго просидел в своих мыслях, а Розари так и не вернулась.

Он поднялся и отправился искать её.

Теперь он чувствовал её постоянно. Может быть, просто научился, а может быть, их связь стала куда прочнее после последних событий. Нашёл в уклоном месте, между поленницами в человеческий рост. Она сидела на корточках, чертила стальным когтем на земле знаки и что-то бормотала себе под нос.

— Что ты делаешь, Розари? — осторожно спросил Кальдур, пытаясь рассмотреть бессмыслицу, которую она рисует.

Она долго не отвечала, продолжая бормотать, и он уже подумал, что она сошла с ума или близка к этому. С каждым словом, срывающимся с её губ, он всё чётче слышал, что она повторяла раз за разом.

— Клянусь освободить Её, и что Свет её не никогда померкнет и дальше будет освещать наши сердца. Клянусь убить Алазама и всех его слуг, что позволили себе коснуться Её кожи, заковать Её в цепи и смотреть на Неё сверху вниз. Клянусь обрушить Небесный Дворец на головы неверных, чтобы они больше никогда не захотели прийти на эту землю и осквернять это чистое небо. Клянусь похоронить Морокай так глубоко, что он уже никогда не выберется. Пока я жива, не будет жизни у Её врагов и не будет места им, где они смогут спрятаться и почувствовать себя в безопасности. Я гнев и клинок Её, я остра и направлена в самое сердце Мрака, и нет во мне страха... Клянусь освободить Её...

Она подняла глаза на Кальдура, вздрогнула и её речь стала неразборчивой. Она спешно повторила клятву ещё несколько раз и резко замолчала. Поднялась с колен и отвернулась от Кальдура, пытаясь скрыть от него стеснение и стыд.

— Мой первый учитель, мастер Лотрак, носитель Гибельного Света, первый кайрам и сильнейших из зерафитов, самый верный Её слуга и защитник, каждый день перед сном и на рассвете произносил свою клятву, — пояснила она. — Она выглядела глупо... и изрядно меня бесила. Я немного изменила её слова, чтобы эта клятва продолжала жить и исполняться, даже если тот, кто впервые произнёс её... уже мёртв.

Кальдур положил ей руку на плечо, она снова вздрогнула.

— Клянусь освободить Её... — начал Кальдур.

***

Пред самым рассветом ночная прохлада ненадолго прогнала духоту, но Кальдур так и не смог уснуть.

Мысли всё лезли и лезли в голову, оголяли нервы, сбивали дыхание и заставляли сердце биться чаще. Он думал о том, что будет, если он не справиться. Он видел разные картины своей смерти, но они теперь казались такими умиротворёнными, правильными и естественными, что совсем не пугали и не внушали отвращения и желания быть подальше от всего этого.

Он был готов задолго до этой ночи.

Когда просил жизни своих соседей и дяди за свою жизнь.

Когда бросился на бандитов с голыми руками за жизнь и честь Анижи.

Когда снова принимал силу живых доспехов, думая, что он уже не достоин и что станет горкой пепла.

Когда сражался с новыми порождениями Мрака, зная, что те сильнее и что он может проиграть.

Ни раз он хотел обменять свою жизнь на то, чтобы в мире Мрака стала меньше.

Вот, кто он такой.

И может быть, даже правильно, что он понял всё это так поздно. Страх и его жалкие стороны как-никак всё это время пытались спасти его жизнь. Он ведь мог умереть глупо, пусть и геройски, но не погиб.

Выжил.

Выжил множество раз, столько, что это уже просто не может быть какой-то глупой случайностью. Дай воде течь, и она наточит камень. Именно таким он себя чувствует теперь. Наточенным. И готовым.

А это значит, что положение Госпожи не такое уж и безвыходное. Всё ещё висит на волоске, но...

***

Он нашёл Розари сразу после рассвета за стеной лагеря, мокрую от пота и тренирующуюся с усердием, которому можно было только позавидовать. Фигура Кальдура и шум, который он произвёл, сбили Розари, она чертыхнулась и одарила его испепеляющим взглядом.

— Мадж сказал тебе отдыхать и восстанавливать силу, — поприветствовал её Кальдур.

— Не могу спать, — раздражённо отмахнулась она.

— От таких нервов не поможет, — кивнул Кальдур.

— Много-то ты знаешь!

— Чуть побольше твоего, — поделился Кальдур, осёкся, но понял, что хочет продолжать. — И я должен извиниться за то, что не делился раньше. Я забыл каково это нести эту ношу, пока всё кажется непривычным и учиться всему этому.

Она коротко рассмеялась, словно он произнёс глупую и постыдную шутку.

— Не смейся, — он ответил ей лёгкой улыбкой. — У тебя я учусь тоже. Мы сильней вместе.

Розари устало выгнулась и хрустнула плечом.

— Рука меня изводит, — призналась она. — Точнее её отсутствие. Меня словно сбили с равновесия или привязали ко мне лишний груз. Не могу найти баланс. Ничего не получается. Как я буду драться, если не могу делать простейшие вещи?

— Прежнего уже и не найдёшь, думаю, — Кальдур нахмурился. — Нужно искать новый. Китрус учил меня. Левая — быстрые удары, правая — тяжёлые. И часто он приказывал сменить стойку. Бить левой, как правой почти ни у кого не получалось. Я долго расстраивался по этому поводу, думал, что делаю что-то не так, прикладываю не достаточно усилий, и не могу понять какой-то просто истины. Китрус увидел мои мучения и объяснил. Правая рука всегда была главной, я работал ей всю жизнь, давал больше нагрузки, поручал больше заданий. Она умеет больше. Левая никогда не догонит, но и не нужно. Не нужно пытаться бить левой так же, нужно найти для левой то, что будет выходить само собой. Понимаешь? Тебе не нужно учиться драться по старому. Научись по-новому. Как удобнее теперь, с тем что ты имеешь.

— Ба-а-атюшки... — Розари не стесняясь засмеялась над ним во весь голос. — И когда ты заделался мастером? Мастер Кальдур, посмотрите на него, какой индюк!

Кальдур покраснёл и пожелал под землю провалиться, но Розари махнула в его сторону рукой.

— Да я не издеваюсь... на этот раз. Хороший совет, Кальдур. Просто я удивлена, что у тебя есть что-то в башке, чего я раньше никогда не замечала.

— Жаль у тебя нет нормальных учителей, — вздохнул Кальдур.

— У меня были лучшие, каких можно было сыскать на всём свете, — она попыталась его подбодрить.

— Мы никогда уже не будем готовы больше чем сейчас, — Кальдур посмотрел на небо. — Надеюсь, что Цинния была права, и наша сила в большей степени зависит от нашей веры.

— Мастер Лотрак говорил так же. Но одно я знаю точно — больше я бегать и прятаться не собираюсь.

— Я тоже.

— Нам пора брать эту игру в свои руки.

— Согласен.

— Можем сделать это прямо сейчас, — Розари посмотрела на него с опасным и игривым выражением лица.

Кальдур стиснул зубы и покачал головой.

— Глупости мы тоже делать не будем.

— А кто говорил о глупостях? Твой доспех ведь теперь исправен, и ты можешь открывать порталы. И не говори, что тебе по-прежнему страшно нарушать правила.

— Не понял.

— Мы просто посмотрим, — Розари махнула рукой туда, где должна была располагаться гора Ногх. — Туда и обратно. Всего лишь мгновение.

— И что это даст? — засомневался Кальдур.

— Нужно понять сколько у нас времени, и что вообще происходит.

— Если нас заметят, то в следующий раз будут готовы.

— Зато будем готовы и мы. Может, уже всё напрасно, и оттуда лезет огромная масса щупалец и челюстей, или что там представляет из себя Морокай.

— Хорошо, — неожиданно согласился Кальдур.

Брови Розари поползли наверх, она не думала, что он так легко согласиться и перестанет быть голосом разума. Поняв, что он действительно решился, она собралась, кивнула ему и призвала доспех.

Виденье 46. По старой дружбе

— Ну и чего ты застыл как дурак? — прошипел искажённый голос Розари. — Рожай уже!

— Ничего не происходит, — ответил удивлённо Кальдур.

Он открыл глаза, поднял руки и посмотрел на свои ладони, будто бы мог найти в них ответ на внезапно обрушившиеся на него бессилие. Он представлял вершину лестницы и площадь, на которую его призвала Госпожа во время Битвы, тянулся туда, но не мог ничего нащупать, словно этого места никогда и не существовало.

— Вот же рохля! И как же тебя так учили, что ты ни черта не умеешь?! — запричитала Розари. — Или и этот доспех ты уже умудрился просрать?!

— Тише, умоляю, дай сосредоточиться.

— Так а в чём заминка-то? Ты что правда забыл, как это делается?! А как баб мять в углу ты не забыл?

Он ответил ей низким рычанием, да она и сама осеклась от своих слов. В молчании он снова погрузился в свои отрывочные воспоминания. Стал мысленно спускаться по лестнице, пытаясь скрыться от порывов ветра, которые были так сильны, что ему было тяжело и страшно стоять на гладком белом мраморе. Он вспомнил трещины на ступеньках, удивился насколько стар материал и как неудобно идти — ступени были слишком широкими и высокими для его ног. Спустился до самого низа, откуда битва за Дворец уже почти не была видна, остались только вспышки и грохот. Отсюда он увидел приближение левиафана и тут столкнулся со Скорбью в первый раз.

Вот она, точка до которой он сможет дотянуться, которую он чувствует.

Он грубо схватил ахнувшую Розари в охапку. Чёрно-фиолетовые языки пламени объяли их, горизонт закрутился, сжался до размеров щёли, земля ушла из-под ног. Полёт был коротким, а приземление жёстким. На скорости они врубились в острые ступени из белого мрамора, разбили их и породили столпы белой пыли, заполнившей всё вокруг.

Когда пыль осела, Розары чертыхнулась и попыталась лягнуть Кальдура из боевой стойки — она была готова сражаться, но вокруг них не было полчищ врагов и голодных порождений Мрака, только бесконечные зелёные холмы, усыпанные обломками в которых уже не угадывались очертания когда-то величайшего сооружения во всём Эррезире.

Место падения Дворца. Розари утащила его сюда, когда только встретились.

— Дурень, — буркнула она и ловко спрыгнула на землю.

— Ну а я чего сделаю? — огрызнулся Кальдур. — Кто ж знал.

Он помотал головой, осмотрелся в поисках знакомых ориентиров. Быть может не всё, что он успел увидеть, находиться теперь тут, на земле и в руинах. Не нашёл больше ничего знакомого, вздохнул, потёр ушибленную коленку и тоже спрыгнул вниз.

Розари прошла несколько кругов в поисках того, на ком бы можно было выплеснуть злость, но следов темников тут давно не осталось. Совершенно пустое место, где они были одни. Она нетерпеливо повернулась к нему.

— Соберись, Мрак тебя раздери. Что-то ещё помнишь?

Кальдур задумался, цепляясь взглядом по обломкам.

— Там была высокая башня со шпилем вдалеке. Помню её узоры. Она стояла куда дальше к центру Дворца.

— Но ты там не был? — недоверчиво спросила Розари.

— Не был. Но я же сказал, что помню как выглядит крыша.

— Помнит он... А если промажем?

— Башня была не такой уж и высокой, если она вообще стоит, — Кальдур вытянул руку вверх и попытался прикинуть расстояние и высоту на воображаемой башне. — Разбиться не должны. Если что сразу открывай портал назад. Сможешь?

— Смогу, — она снова посмотрела на него с недоверием. — А ты? Ты не устал?

— Нет.

— Тогда за дело.

Он кивнул, немного подышал, чтобы успокоится и сосредоточиться. Закрыл глаза, пытаясь в деталях представить точку назначения, расставил ноги пошире. И когда был готов, схватил Розари за плечо, и утянул за собой.

Портал выпустил их из своего чрева, но ветер всё так же свистел в ушах, ощущения путались, в животе холодело, а земли так и не было видно. Вокруг только синее небо и редкие облака. Несколько мгновений свободного падения Кальдур барахтался и пытался сообразить, что вообще происходит и где они оказались. И лишь перед самым столкновением понял, что они падают в реку.

Удар о воду был ещё сильнее удара о мрамор. Он не успел сгруппироваться, только закрыл голову руками и попытался выпрямиться как уж смог. Вода тут же начала попадать внутрь, а вес брони потянул его на дно. Он задержал дыхание, заставил доспех закрыть все отверстия, и начал считать от одного до двухсот, как учили. За это время он должен придумать что дальше или задохнётся.

Он погружался быстро, вода вокруг становилась темнее и темнее. Когда счёт дошёл до ста двадцати, он увидел очертания дна, отвесных скал и торчащей из ила иглы шпиля. Справа от него сверкнула чёрно-фиолетовая вспышка, вода на её месте схлопнулась и порадила множество пузырьков, устремившихся к поверхности. Розари ушла в портал, и ему уже давно стоило это сделать, пока он не остался тут кормить рыб.

Третье приземление было мягким. Вода, захваченная в портал разметала траву в сторону, Кальдур закашлялся, расстелился на траве и услышал смех напарницы.

— Ну ты и помощничек!

— А чего я? — Кальдур снова закашлялся, вода попавшая не в то горло, свербила и драла внутри, он поднялся и сложился пополам, чтобы она скорее покинула его тело. — Башня на дне, я видел.

— Хорошо, что ты не припомнил выгребную яму! Пха. Ещё идеи есть? Только на этот раз без падений.

— Вообще-то есть, — Кальдур распрямился, сглотнул неприятную слюну, царапнул подбородок стальными пальцами. — Цинния говорила, что можно открыть портал не только к месту, но и к человеку. Правда это, как ты понимаешь, очень опасно.

— Не поняла.

— Можем попробовать прыгнуть к Госпоже. Мы же знаем кто Она и как выглядит. Это примерно как место... только живое и способное двигаться в пространстве.

Розари рывком поднялась и вытаращилась на него.

— А если у нас получится? — затараторила она. — Ты чего раньше молчал? Зачем мы вообще искали Её по этим чёртовыми горам?

— Говорю же всё не так просто! — прикрикнул на неё Кальдру. — Во-первых, Она — богиня, и не факт, что это вообще сработает. Во-вторых... тогда мы точно не знали жива Она или нет. Если бы Её физическое тело было разрушено, то куда бы нас завёл портал? Представляешь себе? Может быть, в Её Царство, а может быть в местечко похуже, куда после смерти попадают боги. Если у них вообще есть смерть и душа...

— Тише-тише-тише, я поняла, — Розари подняла руки. — Ты просто зассал попробовать.

— Цинния строго-настрого запрещала делать это! Она вообще не рассказывала, что такое возможно! Просто один из учеников начал задавать вопросы и тут же получил взбучку! Цинния приказала никогда не пробовать!

— А если получиться? Ты подумал об этом?

— Сразу её и вытащим, — уже спокойно ответил Кальдур. — Это было бы слишком просто. Даже мы не ожидаем, что получиться. Быть может и Алазам тоже не ожидает.

— Или у него готова для нас ловушка из которой мы уже не выберемся.

— Да.

— Но ведь попробовать хочется, — Розари повернула к нему свою маску и он почувствовал под ней улыбку. — Ты ведь и совсем не просишь, чтобы я тебя уговаривала?

— Да, — кивнул он.

Розари вдруг странно посмотрела на него, отошла на несколько шагов, и прежде чем он успел выругаться, растворилась в черно-фиолетовом пламени. Он почувствовал у себя за спиной одновременно холод и пламя, инстинктивно отпрыгнул и побледнел.

— Ты что творишь!

— Проверяю, — холодно ответила Розари. — Ты же только что сказал...

— Что это чертовски опасно! Мрак тебя раздери, шельма! Если бы кто-то стоял рядом, он бы не просто пострадал, а превратился бы в фарш! Поэтому запрещено открывать портал к человеку! Ты не знаешь кто или что вокруг. А если бы там был Дукан?

— Мы одни посреди поля. Да и вряд ли Госпожа сейчас в окружении друзей. Если кто-то с той стороны пострадает... я только буду рада. Ты ведь убил порталом уже двоих тварей.

— Ну убил...

— Почему это не использовать на Алазаме или даже самом Морокай. Как выглядит Алазам мы знаем... Мы можем прямо сейчас оказаться в метре от него, и прежде чем он вообще поймёт, что случилось...

— Цинния сказала, что такое использование порталов нецелесообразнее. Они не такие разрушительные, как кажутся и забирают слишком уж много сил. Если бы Алазама было так просто победить... вообще-то там была сотня таких как ты или я... А что касается Морокай... думаю, он такого и не заметит. И не факт, что нам с тобой удастся выжить в Бездне хотя бы секунду. Мы же не знаем, что она из себя представляет. Это совсем не такой мир, как этот...

— Вечно портишь всё веселье.

— Мы найдём способ победить их всех, — Кальдур выдохнул и попробовал успокоится. — И ты должна быть готова, что это будет непросто. И на самом деле мы не должны делать таких глупостей.

— Но мы же всё равно сделаем, Кальдур...

— Да. Просто потому что нам может не только неповезти, но и повести, понимаешь? Если мы вытащим Госпожу прямо сейчас или хотя бы поймём как это сделать... всё уже будет совсем по-другому. Рискнуть стоит.

— А я вообще-то и не отказывалась. Пробуй.

Кальдур снова положил руку ей на плечо, закрыл глаза и расставил ноги пошире. Потянулся к Госпоже.

— Ну и?

— И ничего, — пробормотал Кальдур. — Я помню, как Она выглядит. Но к Ней не ведут никакие пути. Словно Она моя выдумка. Странно.

— В смысле? Как это не ведут? Ты её не чувствуешь?

— В прямом. Мы смогли прыгнуть кобломкам, утратившим изначальную форму, но...

Розарине дослушала, задержала дыхание и тоже попробовала.

— А Алазам ведь не дурак, — она хищно ухмыльнулась. — Он же знает, что мы не умерли там, далеко на севере. Да и какой-нибудь чудотворец вполне способен открыть портал…

— Каким-то образом он смог закрыть нам этот путь.

— Получается так.

Розари вздохнула, спрятала доспех, поморщилась, вспомнив, что забыла про руку и снова сформировала её из светоносного металла. Кальдур поник и тоже спрятал доспел.

— Жаль. Я уже была готова...

— И я был... Хотелось, чтобы всё это закончилось.

***

На обратном пути Розари молчала всю дорогу, смотрела под ноги и пинала камни. Когда показался лагерь, она всё чаще поднимала глаза на него, и Кальдур уже начинал жалеть, что в их компашке нет другого человека, на котором бы можно было сорвать злобу.

— Ты не выглядишь расстроенным, Дур, — она замедлила шан. — Ты выглядишь как-будто знаешь что-то, чего не знаю я и теперь насмехаешься надо мной.

— Я не насмехаюсь, — он запнулся, задумываясь над тем, как лучше рассказать ей о Ксиксе, как вдруг увидел мрачного Дукана, идущего им на перерез откуда-то из леса.

Розари окатила Кальдура ненавистным взглядом и перевела его на Дукана.

— Чего тебе?

— В прошлый раз мы поговорили слишком резко, — голос Дукана был спокоен и сосредоточен, как и его взгляд. — Я лишь хотел спросить не нужна ли моя помощь?

— В чём?

— В том, что вы задумали.

— Следил за нами что-ли, старик?

— Не особо, — Дукан усмехнулся. — В этом было бы мало толку. Просто видел ваши озабоченные лица то там, то тут. Думаю, у вас есть какой-то план, но вы пока не особо преуспели в нём. Я лишь хотел предложить свою помощь с его подготовкой и проработкой. Две головы хорошо, а три лучше. Раньше неплохо справлялись, напомню. Пока не разделились.

— Спасибо, конечно, что проглотил обиду, — Розари переглянулась с Кальдуром, — но в этих материях от тебя будет мало толку. Мы сказали тебе всё в прошлый раз.

— В прошлый раз говорили от сердца... — спокойно ответил Дукан. — Нас всех задело то, что случилось. Но теперь нужно поговорить с позиции разума. Я не предлагаю вам свои услуги как проводника, наставника или лидера. Я лишь хочу, чтобы вы сдвинулись с мёртвой точки.

— А там что за шум? — вдруг буркнула Розари, смотря ему за спину.

Они не успели подойти достаточно близко, чтобы увидеть что происходит за укреплениями, но услышали радостный шум и гомон сотен голосов.

— Вернулся Воким.

Кальдур и Розари снова переглянулись. Розари поджала губы. Вот и ответ, почему Дукан выбрал именно этот момент.

— У него скверная рана, — вздохнул старик. — Может поэтому он... Глупо было на него надеяться. Войск с ним не осталось почти, он был занят спасением своей шкуры, и любой человек, ценящий свою жизнь, понял бы его. У него не было возможности чем-то помочь лагерю... и Аниже тоже.

— Ой, да плевать на него.

Теперь очередь переглядываться настала для Кальдура и Дукана.

— Что? — буркнула Розари. — Я не собираюсь никому мстить, в том числе и ему. Кальдур уже всех положил, кто был виновен.

***

— Это место начинает меня напрягать.

На этот раз раздражённые и язвительные комментарии позволял себе Кальдур. После разговора с Дуканом Розари выглядела усталой.

— Да уж. День был нелёгкий. Нужно поспать и прийти в себя, а там решим, что делать дальше.

Кальдур кивнул и понял, что несмотря на стоящее высоко дневное солнце, он от напряжения и нервов он и сам устал так будто сражался весь день.

— Мне немного жаль старика, — признался Кальдур.

— А мне нет. Не думал, что он просто хочет дорожку в Вратам Её Царства... ну знаешь... побогаче? Типа я не просто Дукан, убийца и шпион, я сражался с Избранными плечом к плечу... ну и вот это всё.

— Ну ты и придумала...

с Пока мы путешествовали с ним вдвоём и всё было не так резко, он рассказал мне с тысячу баек, где главным героем был естественно он. В общим, Дур, я не собираюсь оказывать ему такую услугу и почести. Пусть поживёт ещё, ну правда. Может, как-то так выйдёт, что ему не нужно будет проходить через всю эту мясорубку.

— Ты права.

Их палатка была расположена достаточно уютно, если можно так сказать о месте посреди военного лагеря. С тыла её прикрывал лазарет, с остальных сторон другие палатки, и в промежутках между ними часто были натянуты верёвки, где сушились одежда, бинты и постельное бельё. Так вышло случайно. Старый шатёр Розари был сожжён темниками и, не сговариваясь выбрали новый — поближе к месту, которому посветила свою жизнь Анижа.

Розари шла первой, зашла в коридор между сушащихся простыней, повернула к пологу, и Кальдур увидел, как она вдруг побледнела и резко остановилась.

Около платки их поджидали двое: незнакомый Кальдуру юноша с веснушками, едва живой от страха, и крепкий мужчина с бородой, бритый налысо и покрытый сеткой боевых шрамов. Мужчина держал у горла юноши нож и стискивал его подбородок стальной хваткой. Он не моргал и смотрел ледяным взглядом на застывшую Розари.

— Эй, полегче, — Кальдур нахмурился и удивился её реакции, но быстро переключился, поднял открытые руки перед собой и пошёл вперёд.

Он не увидел тут опасности, только возмутительную несправедливость, которую даже ещё не успел уместить в голову в полной мере. Он хотел вырвать занесённый нож, не щадя ударить ублюдка, крепко поговорить с ним, и наверное... сдать стражникам. В военное время такое вряд ли сойдёт с рук, но Кальдур не палач — пускай те, кто рангом повыше решают судьбу негодяя. Каким бы не был конфликт между двух мужчин... военный лагерь — это совсем не место для того, чтобы хвататься за нож. Тем более, мужчина бы легко убил юношу и без всякого ножа. Совсем нечестно.

Розари успела выкрикнуть что-то невнятное. Нож молнией сверкнул по горлу. Глаза юноша вылезли из орбит, он судорожно хватанул воздух, начал оседать вниз, но устремился вперёд, отброшенный пинком в сторону Кальдур. Ещё не понимающий, что случилось, Кальдур поймал его и ощутил что-то обжигающее на своей щеке.

Мужчины, который только что убил юношу и кинул в Кальдура нож, и след простыл. Тёплая кровь, выбрасываемая ударами слабеющего сердца, попала Кальдуру на рубашку и стекла за ворот. Мальчишка схватился за него, впился в него перепуганными глазами, попытался прошептать что-то окровавленным ртом. Кальдур мягко уложил его на землю и застыл сверху в нерешительности, понимая, что такую рану зажимать бесполезно.

— Нет-нет-нет-нет, — запричитала подскочившая Розари. — Смотри на меня, Гнарт! Не вздумай умирать!

Юноша посмотрел на неё уже остекленевшими глазами и что-то коротко выдохнул.

— Ну! — крикнула Розари на Кальдура. — Чего ты застыл?! Помоги же ему.

— Но...

Розари опустила стальную руку на горло юноши, пытаясь закрыть рану, побледнела ещё больше, когда поняла, что кровь не остановить. Он призвал доспех, сформировал на ладони перчатку, опустился рядом, опустил свою ладонь сверху на ладонь Розари и сжал её.

— Тише, девочка, — ласково сказал Кальдур, помогая ей собраться. — Сейчас всё получиться.

Едва уловимый свет заструился по шее несчастного юноши, разрезанные ткани пришли в движение, потянулись друг к другу, сцепились словно маленькими корнями, и от раны юноши остался только белый шрам. Секунду или две его глаза оставались стеклянными, но вдруг он хватанул воздух, в ужасе сел и раскрыл рот, то хватая воздух, то пытаясь закричать.

Ничего кроме вырывающихся потоков воздуха и хрипов не было слышно.

— Какого чёрта это было? — сурово спросил Кальдур, поняв что ситуация куда серьёзнее бытовой разборки пьяных солдат.

Розари, как и юноша, словно бы лишилась речь, и нашла силы только поднять искалеченную руку.

— Это что?.. — прошептал Кальдур. — Он сделал?

Розари кивнула. Кальдур увидел как губы её дрожат. Он чувствовал её страх, но не только за жизнь юноши, но и перед этим человеком. Это ещё больше поразило Кальдура.

— Но он же не темник. Я не почувствовал... Чёрт меня дери. Это какой-то убийца, который охотиться на нас за деньги?

Она снова покачала головой, не в силах выдавить из себя и слова.

— Ладно, — холодно сказал Кальдур. — Чтобы там не было, этот ублюдок напал на тебя и на этого парня. Я пойду и принесу его голову, и вы с ним обсудите свои проблемы. Я быстро.

Кальдур рывком поднялся, смахнул с пути простыни и последовал за обидчиком.

В палатке и на выходе его не было. Кальдур вышел из коридора, оглядел лазарет и окрестности, но не заметил ничего подозрительного. На встречу ему вышел патруль, слегка поклонился и прошёл мимо, словно ничего не произошло и в лагере не было постороннего. Кальдур хотел отчитать их, но во время осёкся.

Хитрый ублюдок.

Если Кальдур призовёт доспех или закричит о вторжении, то тут же начнётся хаос, в котором спрятаться будет ещё легче. Нет. Кальдур найдёт его сам, сыграет с ним в его глупую игру и покажет насколько тот просчитался.

Так просто пройти через лагерь и направиться к выходу он бы вряд ли решился — слишком крупный и заметный, особенно с таким здоровенным мечом, пускай он успел убрать его в ножны. Он выбрал маршрут незаметнее и скромнее, по закоулкам, передвигаясь медленно и не привлекая внимания, будто бредёт по своим делам.

На его месте Кальдур бы прошёл отсюда в лазарет. Уставшие целители бы не обратили на него никакого внимания, а потом бы он пошёл куда-то, где кипит работа, все устали и не до него. Например, в сторону запасов дров.

Кальдур перешёл на быстрый шаг, вертя головой и разглядывая всех подозрительных людей, идущих прочь или отвернувшихся и занятых своими делами. Уже хотел бежать, понимая, что много времени упущено, миновал лазарет, пробежал между палаток, оглядел ровные ряды дров и пустующее место для распила и рубки. Сжал зубы, подумал, что ошибся, но всё равно пошёл дальше.

Они встретились за первой же поленницей.

Кальдур успел отклонить меч, летящий в живот снизу. Металл его перчатки сцепился с металлом клинка и издал жалобный стон. Кальдур уставился на чёрное и волнистое лезвие, словно на показ выставленное перед его носом. Отскочил назад, ощутил как его сердце забилось быстрее. Такого оружия даже у темников не было. Значит, не просто человек.

— Кто ты такой? — рявкнул Кальдур.

— Она не сказала тебе? — усмехнулся его противник. — Как нехорошо с её стороны. Я — Бирн. И я твоя смерть.

— Больно ты много о себе возомнил, — губы Кальдура изогнулись в неприятной усмешке.

Они сблизились. Кальдур легко блокировал удар и отточенной связкой ударил Бирна в район горла, в последний момент призвав клинок из запястья. С невероятной скоростью для такого крупного мужчины, Бирн мотнул головой, изогнулся и даже с изяществом избежал казалось бы неминуемой смерти. Отступил назад, ухмыляясь, закинул на плечо чёрный клинок.

— Это ты возомнил о себе слишком много, если решил, что способен сражаться со мной без своей брони. Считай, что тебе повезло, ведь-то навсего игрались. Я не буду убивать тебя сегодня. Просто потому что ты нет большой разницы между одной потерей в один день и двумя. Я убью тебя чуть позже, чтобы она смогла снова ощутить всё так, как нужно.

— Ты серьёзно думаешь, что я дам тебе уйти отсюда?

— Конечно, — ухмылка Бирна стала шире. — Ведь меня тут никто не держит.

— Ах ты, ублюдок!

Кальдур рванулся вперёд, но тут же остановился от стремительного кругового выпада. Вспомнил, что такой меч вполне способен убить его или нанести рану, которая уже никогда не заживет. Пускай в Бирне он и не чувствует колдовства и гнили Морокай — это не значит, что стоит его недооценивать. И уж конечно не стоит недооценивать уровень удачи Кальдура. Он вполне способен напороться на этот меч даже случайно.

— О-о-о, — хрипло протянул Бирн. — Что? Неприятно чувствовать себя смертным? Добро пожаловать снова на землю, небожитель. Смотри, чтоб тебя не смахнули словно жучка.

Вместо ответа Кальдур выкинул руку вперёд, и из его пальцев в лицо Бирну полетели короткие иглы. Прокрутив меч перед собой он смахнул их, но у Кальдура не было времени удивиться скорости и точности его движения. Он уже разорвал дистанцию и вывел траекторию для для выпада в живот. Такой удар уже не отбить, даже с такой силой и скоростью.

Бирн схватил чёрное лезвие второй рукой, словно оно и не было острым как бритва и жаждущим крови, и резко опустил его вниз, одновременно оттягивая и разворачивая корпус. Он и не пытался избежать удара Кальдура, просто хотел снизить урон, и взамен отнять руку. Такое движение обычным оружием вряд ли бы разрубило конечно хотя бы до половины, но Кальдур рисковать не стал.

Увёл удар к земле, не попал по ногам, но попытался достать его второй рукой.

Бирн оказался быстрее. Тяжёлая гарда врубилась в череп Кальдура, свет померк, ноги подкосились и ушли вверх, когда он ударился спиной о землю. Несколько мгновений он ничего не видел и не понимал. Приказывал телу встать и сражаться, но оно не слушалось. Может быть, потому что он уже мёртв.

— Кальдур! — услышал он крик Розари.

Понял, что не может ответить, челюсть онемела и отказывалась подчиняться. Вместо ответа он поднял правую руку большим пальцем вверх, показывая, что он в порядке и жить будет. Картинка немного прояснилась, и он увидел, как Розари бросилась дальше в полном доспехе, вертя головой по сторонам и выглядывая соперника.

— Почему я не слышу твоё сердце?! — заорала она. — Бирн!

— Потому у меня его нет, — ответил твёрдый голос откуда-то издалека. — Ты его забрала, забыла? А теперь я заберу твоё. Но не сегодня. Будь терпеливой.

— Бирн! — кричала Розари. — Би-и-ирн! Покажись мне! Би-и-ирн.

***

— Ну что там ещё? — недовольно буркнул Кальдур, потирая всё ещё садящую челюсть.

Зубы с левой стороны шатались, дёсны кровоточили, а челюсть просто раскалывалась при любом малейшем движении. Серая Тень не спешила поправлять эти повреждения, видимо сочтя их совсем мизерными, и про себя Кальдур жутко ругался на неё — с такими болями он не смог ни попить, ни поесть после этого отвратительного дня. От преследователя Розари и след простыл, а она не спешила раскрывать перед Кальдуром все карты, упорно молчала, чем бесила больше обычного.

Тень по ту сторон палатки шевельнулась. Дукан застыл в проходе, сцепился с ним взглядом, покачал головой и прошёл внутрь. Выдержал ешё более тяжёлый взгляд Розари.

— В лагерь прибыли двое, — хрипло начал старик. — На них красно-белая форма и они предлагают Вокиму сдать лагерь без боя и приклонить колени.

— Они ещё живы? — усмехнулась Розари.

— Конечно, — презрительным тоном ответит Дукан, смотря на неё как на дуру. — Ведь он согласиться.

— Что? — Розари не поверила.

— Когда ты стар, полон старых и ноющих ран, к которым прибавились ещё и новые, и ты уже не так крепок и способен выдерживать многое...

— Вот же ж... — прошептал Кальдур.

— Избет на пути сюда со своим войском, — продолжил Дукан. — Мы потеряли тут чертовскую большую бездну времени. Две-три недели со всеми нюансами, и она уже будет у горы Ногх. Я бы тоже не стал слать её на хер в такой ситуации.

— Чёрт... — Розари нахмурилась. — И какого Марка эта баба собралась тут мутить? Она вообще на нашей стороне? Она что...

— Лучше вам уйти, — перебил её Дукан. — Прямо сейчас. И постараться не просрать то, что вы там задумали. А я посмотрю, что будет тут.

Розари переглянулась с Кальдуром.

— Будет далеко видно, если твоя голова окажется на пике, — быстро проговорила Розари. — Королева вряд ли забыла про тебя, старик. Мы по-тихому уберём тебя отсюда. По старой дружбе.

— Нет. Я останусь. Если мне не место с вами, Избранными, мне место там, где я его давно нашёл. При дворе и интригах. Королева не сразу поймёт, что я тут, я всего лишь старый солдат, если конечно измазать мне одежду дерьмом, подстричь налысо и взъерошить бороду. А когда поймёт и схватит меня, я сделаю ей предложение, от которого она вряд ли сможет отказаться.

— Какое предложение? Что ты задумал?

Дукан загадочно улыбнулся и отвесил им изящный поклон.

Виденье 47. Веди нас

Мастер Лотрак был тем ещё мудаком.

Не мудрено, что именно его Госпожа сделала своей правой рукой и глашатаем. Он вёл себя и говорил не как человек, а как какой-то големом, слепленным из высокопарного дерьма, наставлений, премудростей, надоедливых цитат и ядовитой критики. И лишь одно в нём навсегда заслужило уважение Дукана.

Опыт и знания. Недостижимые для Дукана в силу того, что его жизнь просто не могла быть настолько длинной. Он мог только гадать о масштабах своей неполноценности в сравнении с ним... Многое, конечно, можно было списать на магию. Например, их впечатляющую первую встречу. Тот просто вышел из кустов и сразу же перешёл к делу, а Дукану оставалось только гадать, как мастер нашел его в густом лесу, ведь ни одна живая душа не могла указать хотя бы примерное место поисков его убежища.

А вот выбор самой персоны Дукана вряд ли бы пронизан какими-то чудесами. Будучи таким высокопоставленным ублюдком, имея столько лет жизни и столько знакомств, уже куда проще найти нужных тебе людей. Первые пару дней Дукану невероятно польстило, что выбор пал именно на него. Но после того, как мастер Лотрак вдоль и поперёд рассказал ему расклады и итоги последней Битвы, Дукану стало страшновато. Возможно, он просто один из немногих квалифицированных людей, которые смогли пережить все эти события.

За их короткое путешествие Дукан не особо успел узнать его, и ни за какие коврижки не захотел бы продолжать это знакомство дальше.

Теперь он думал о самом паршивом, что было в старом мастере. Его наставления и критика. А точнее то, что он был совершенно и бесповоротно прав. Госпоже не повезло со слугами. Они были сделаны из глупости, дерьма и совсем уж маленьких щепоток храбрости и ума. И угадайте, какие материи всплывали в них куда чаще.

Дукан не далеко ушёл от общей массы, впрочем, как и отобранные Ей самой Избранные.

Во время их последних разговоров Мастер Лотрак был предельно точен в своих формулировках — Розари должна научиться бить больно и действовать скрытно, так чтобы она смогла нанести максимальный урон и не растратить свою жизнь глупо. Она будет сопротивляться, потому что он такой способ действий будет претить её характеру, но Дукан должен быть суров настолько, чтобы это вбилось в её голову.

Вроде бы простая задача. Хм.

Интересно, мастер знал, что Дукан просрёт всю его затею?

Скорее всего знал. Потому что с самой первой секунды это знал и Дукан. Не жди чего-то от людей, если не хочешь разочароваться — очень простой принцип, который древний мастер должен был поместить в свою черепушку не прожив и первые полвека своей слишком длинной жизни.

Он никогда не ждал от себя, что сможет быть не то, что хорошей учителем, даже сержантом, которому всего-то и надо орать, что есть мочи и раздавать тумаки. А когда увидел Розари — сразу понял, и она никогда не станет хорошей ученицей. Просто не тот материал.

— А сумки не слишком тяжеловаты? — буркнула Розари, поправляя лямку за спиной.

Раним утром они стояли за воротами лагеря и спешно собирались в дорогу. Время поджимало и им не следовало привлекать лишнее внимание.

— А ты что забыла, что тебе не нравится голодать? — усмехнулся Дукан. — Это только кажется, что до горы тут рукой подать, и что вы пойдете прямым путём.

— Старик прав, — кивнул Кальдур. — Нам точно будет не до поиска жрачки. Я снега наелся на всю жизнь на склонах проклятого Умудзука. Лучше потаскаю с собой.

— Ну-да, ну-да, припоминаю, — Розари закатила глаза, всё ещё борясь с сумкой.

— Берите-берите, детишки. Большего вам всё равно никто и ничего тут не даст. В лагере мало чего осталось, даже не смотря на помощь местных. Пришлось расстаться с парой фамильных камней, чтобы раздобыть всё это. Но не волнуйтесь, я не сентиментальный, какая разница с какими камнями лежать в могиле, с гранёными и полированными или с обычными?

— Спасибо, — буркул Кальдур, разобрался со своими сумками и подошёл помочь Розари.

Она безвольно опустился руки, завернула голову через плечо и с беспокойством оглядела лагерь.

— О твоём навсегда замолчавшем друге я тоже позаботился, — Дукан кивнул ей, кивая в сторону лазарета, где ещё поправлялся Гнарт. — Плохо я тебя воспитывал. Не надо заводить друзей и знакомы на фронте. Гиблое это дело. Жаль, что ты не усвоила.

Розари кинула неловкий взгляд на Кальдура и казалось даже чутка покраснела. Он отошёл от неё, не заметив, и его глупый вид выдал, что они наконец-то готовы отправляться. Дукан ещё раз оглядел их и усмехнулся.

— Плана у вас так и нет... но это может и к лучшему, Госпожу хоть не насмешите... Ладно. Пускай направление укажет вам сердце, но прежде чем двигаться всегда включайте голову.

На лице Кальдура отразилась мыслительная работа по поводу придумывания ответа, но он быстро отвлекся на долговязую фигуру нелепо ковыляющую к ним.

— Опаздываешь, — поприветствовал Маджа Дукан.

— Так-то у меня работы не поубавилось, — недовольно ответил тот.

— Принёс?

— Да. Вот, забирайте, — Мадж протянул им ещё небольшую сумку, и Кальдур стиснул зубы, узнав её. Когда-то принадлежала Аниже. — Ваще доспехи конечно большое чудо, но мир этот не на чудесах стоит. Кончаются они быстро, эти ваши чудеса... В общем, там бинты и препараты от усталости, ран и от отправления. Не пучьте глаза, жабки мои, я потратил пару часов своего сна, но в каждую баночку запихал бумажку с описанием чего и как. Не пропадёте. Доброго пути.

— Спасибо, Мадж, — поблагодарил Кальдур.

— Вы оба всё ещё выглядите тревожно. Напомню, что вам нужно больше отдыхать.

— Ага, глядь! — поперхнулась Розари.

Мадж скрылся так же спешно, как и появился. Кальдур и Розари застыли перед Дуканом в нелепых позах и прятали глаза.

— Ну, стало быть, тут наши дорожки расходятся, — прокашлялся Дукан. — Вы знаете, где меня найти, если понадоблюсь. В добрый путь.

— Пока, старик. Береги себя.

— И вы себя не просрите, детишки. Удачи.

***

Терпеть он не мог прощаний, как собственно и приветствие.

Так много он пожал в своей жизни рук, произнёс приветственных слов и явил фальшивых улыбок, что эти ритуалы теперь казались ему чем-то бесполезным и обременительным. Встретятся они ещё раз или нет — дело лишь одной удачаи.

А пока нужно занять себя работой.

Ночью он пошёл в лес к одному из своих тайников. Кряхтя и шепча ругательства вырыл мешок, сокрытый меж корневищ двух древних дубов. Достал оттуда изрядно попахивающие шмотки, снятые с мертвеца и потратил остаток ночи на их стирку и сушку. Их прежний владелец помер на поле бое и оказалось размеров близких к Дукану. Так уж вышло, что ещё тёплым он попался на глаза Дукану и разыгралась в нём бережливость и запасливость. Обычная походная одежда, без отделки и качества, с грубой ниткой и материалов, не подходила Дукану по положению и в этом-то и крылось её главное преимущество.

В лучах рассветного солнца он выбрил голову только что наточенным ножом, морщась от порезов и стараясь не смотреть на любимые и ухоженные белоснежные пряди, падающие в ручей. Смахнул так же бороду, оставив ужасные кривые усы, втёр в одежду и кожу побольше пыли и грязь, опустил плечи, понурил голову, выпил пару глотков дерьмовейшего самогона и стал всем своим видом, поведением и запахом неотличим от обычного обитателя лагеря.

И если признаться — такой спуск на дно был для него всё ещё неприятным, пускай и привычным. Не то, чтобы он был влюблен в свой кошелёк, одежду и внешность, просто то, каким Дукан был в обычной жизни открывало перед ним многие двери. Мало какой простолюдин желал спорить с ним, чинить ему препятствия — это сильно облегчало все виды его деятельности.

Больше он не Дукан, а Доган, обычный крестьянский мужик, винодел и алкаш, прибившийся к отряду после взятия Кархарта. Личность, у которой можно спросить табачку, с которой поделиться выпивкой и пошленькой историей, но жизнь которого ничего не стоит и на которого всем плевать. Идеальная маскировка.

Совсем недавно его прошлая одежда сильно подвела его.

Он бы мог сопровождать Вокима, но решил, что слишком устал от бесконечных вылазок по лесам и дырам, в которых прятались остатки войск темников, решил, что ему пора отдохнуть день-другой, и отправился в лагерь.

Его отряд отборных головорезов на удивление быстро бросил оружие и потерял волю к сопротивлению, попав в примитивную засаду. Всё-таки свежие и обученные темники из нового отряда были совсем иными соперниками в сравнении с усталыми и израненными юнцами, которых они чуть ли не месяц отлавливали по лесам.

А дальше началось весельё. Стоило им забрать доспехи Дукана и хорошенько рассмотреть его недешёвую одежду и он сразу же попал в список "офицеров". Не мудрено. К обычным солдатам, если у тех не было репутации садистов и извергов, идущей впереди них, темники относились более менее, они всего лишь исполняли приказы. А вот на тех, кто отдавал те самые приказы, и лежал груз вины по их мнению. А значит, они должны были за всё заплатить.

В первый день его крепко избили.

Обычно так бьют не в целях допроса, а чтобы человек уже не поднялся. Казнь в сущности, медленная и довольно болезненная. Отбили ему рёбра, печень, почки, голени, всё лицо превратили в кровавую кашу. Было так тяжёло и больно дышать, он думал, что второй день уже не переживёт.

Пережил. Даже с учётом, что его продолжили бить, не жалея сил. Правда уже на опыте — так чтобы он пока не сдох, но уже появилась желание разговаривать.

И конечно же он говорил. Говорил без умолку, как только они начали слушать, а не бить. Молчать в таких ситуациях — просто глупо. Да, есть масса легенд и прекрасных баек, как великие герои и героини, выдерживали чудовищные муки, но не выдавали своих...

Всё чушь.

Если ты хоть раз видел настоящий допрос, то знаешь — ломаются все. Вопрос, конечно, времени и таланта палачей, но если последние не полные имбецилы и не заряжены на скорую расправу — любой человек сломается. Да и какая разница, если не сломался ты, то сломался твой товарищ, и они всё равно узнают всё, что хотели. А ты зазря лишился зубов, носа, ушей, или чего похуже.

Дукан говорил со спокойной совестью.

Многого он не знал, а многое просто не было тайной. Таков был уклад лагеря Вокима и его офицеров. Если какие-то тайные планы у него и были, то он в слух их не озвучивал, держал в голове, обсуждал только с действительно близкими и проверенными людьми. Поток правды позволял Дукану держаться на плаву и восстанавливать силы, и это был единственный шанс удержать внутри куда более опасные знакомства с Избранными Госпожи и их дела, которые как ни крути должны были оставаться в тайне как можно дольше.

Если бы дошло до них, Дукан бы ещё попробовал помолчать.

Проклинал бы себя за это, если бы пережил. Покалеченные руки, ноги, пальцы и внешность остаются с тобой навсегда, их уже особо не поправишь, если нет приятеля-чудотворца, конечно.

И самое забавное — у Дукана был другой выход из всей этой ситуации. Они не тронули запрятанные в одежду драгоценности, не сняли кулон и оставили Ниврока на его запястье. Интересно, сколько людей эта волшебная удавка бы успел убить, прежде чем темники поняли в чём дело? Он бы мог забрать их генерала с этим странным именем, его офицеров, ну или сделать что-то такое... что они уже не забудут.

А мог бы отдать приказ задушить себя. Вряд ли внутри этой штуки есть хоть какая-то подобие личности, которой бы этот приказ не понравился.

Хорошо, что не отдал. Пригодиться для королевы. Хоть какой-то выйдет толк.

Пока одежда сохла прямо на его теле, он, греясь у костра, и потягивая трубку погрузился в свои мысли.

Был когда-то у него сын.

Мало кто знает об этом. Плод его неуёмной и молодой любви с дочерью пекаря. Бастард, особо не нужный ни одной из семей. Девчонка, с которой Дукан немало отмиловался в амбаре, да и её родичи выглядели совершенно нормальными людьми. Будь у них хоть какая-то родословная, отец Дукана быть может и позволил бы им жениться. Ничто не предвещало беды, и даже рождение такого ребёнка никто не воспринял, как нечто неприятное.

Только вот ребёнок был неприятным.

Словно на голову ему осёл наступил или что-то такое случилось. Лишён он был напрочь способности послушаться. Ни розги, ни ремни, ни чего потяжелее, ни разговоры, ни угрозы не помогали ему набраться ума разума.

В тринадцать лет семья пекаря сдала его назад Дебонарам, потому что уже не могла справиться. Юнец начал пить, и если в трезвом уме он был невыносим, то на хмеле превращался в настоящего демона. Его пробовали учить, Дукан в том числе, но то ли все они оказались паршивыми учителями, то ли на мальцы была самая настоящая печать Мрака.

Кончил он плохо.

Был заколот неизвестным за одной Госпоже ведомо какую обиду. Врагов у него было столько, что Дукан даже сейчас, со всем его опытом и знаниями, просто бы не смог найти убийцу.

***

Вернулся он к обеду.

В лагере было уже так много красно-белых, что он даже припомнил городскую ярмарку в Соласе много-много лет назад.

Шатры командиров окружили настолько плотным кольцом стражи, что даже у него хватило ума не пробовать пробраться туда или хотя бы постоять поближе и погреть уши. Не спасла бы даже раздобытая где-нибудь красно-белая форма и каменное лицо, так они были бдительны и подозрительны. От фанатиков и дебилов, набранных с городской стражи, с которыми они столкнулись в столице, не осталось и следа. Жалко конечно, но теперь стоило вести себя предельно осторожно. Не из-за того, что его жизнь была в опасности, а чтобы у него оставалась возможность добраться до жизни королевы, если придётся.

Переговоры длились с обеда до самого вечера, несколько раз в шатёр заносили кувшины и скудную трапезу, несколько раз туда заходили новые чины в красно-белой форме. Разговор был напряжённым, это чувствовалось по лицам стражников и редким выкрикам изнутри шатра. Дукану оставалось только гадать, что там происходит и припоминать свой опыт в подобных встречах.

Когда речь заходит о власти и её делёжке — границы у людей слетают напрочь. Нет сильнее хмеля, способного запудрить голову, и к которому будет тянуть хлеще тяги к воде с попойки. Там бы он смог увидеть её истинное лицо. Лицо безумицы, которая жаждет лишь того, чтобы все вокруг плясали под её дудку, словно марионетки, и уже не готова отказаться от будоражащего чувства всемогущества. Либо глаза усталого человека, который грезит о том, как тяжёлая гора ответственности за чужие жизни и будущее покидает его плечи, хотя бы на секунду, чтобы он мог вздохнуть спокойно... но который понимает, что жизнь истечёт быстрее, чем бремя его власти.

Ноги и спина Дукана уставали несколько раз, и он покидал свой бесполезный "пост" размяться, отлить, перекусить на ходу и утолить жажду. Уже ближе к вечеру охрана шатров расступилась и на белый свет вышел измождённый Воким и хрупкая королева. Позади них столпились офицеры с обоих стороны и по их лица были одинаково напряжёнными и усталыми. Чёрт его пойми куда там зашли эти переговоры.

— В общем так, братцы! — гаркнул Воким толпе, когда воцарилась относительная тишина. — Королева и её войско шествует к горе Ногх. Сами знаете зачем! Передовой отряд уже должен быть на полпути, и народ со всей страны стекается к Неопалимой. Оттуда армия начнёт свой поход на проклятых иноземцев. Наших братьев и сестёр столько, что у темников не будет и шанса. Мы вырвем их когти из этой земли!

— Да! — раздались выкрики из толпы.

— Давно бы так!

— Ура!

— Поскольку ваш скромный слуга, — осторожно продолжил Воким, встретившись взглядом с королевой — получил ряд неприятных ранений и больше не может в полной мере выносить тяготы похода... В общем, я передаю власть над лагерем и этим отрядом королеве. Как и должно быть! Прошу вас скромно и с достоинством опуститься на колени и принести обед верности истинному правителю. Рад был служить вам братцы, но теперь время вам послужить этому королевству и отчей земле так, как распорядиться она! Славься Избет! Королева Эррезира!

Никто не спешил опускаться на колени. Глаза стражников, холодные и привычные к жестокости, уже искали среди них зачинщиков грядущего бунта, чтобы утопить восстание в крови на самом начальном этапе. Дукан пока держал позицию, но уже думал отступить подальше или вовсе покинуть лагерь, чтобы присоединиться к веселью чуть попозже, когда буря уляжется. Он с удовольствием приклонит колено, скажет любую глупость, принесёт любую клятву, если это пока сбережёт его жизнь. Для него этого ничего не стоит. Но будет стоить его врагам.

— Что ж! — ещё громче гаркнул Воким и воздел руки к небу. — Вы многое слышали, да. Но слухами земля полниться. Смотря в глаза вам, как смотрел миг назад ей, я скажу вам правду. Она поведёт вас лучше, чем я. И яйчишки у неё покрепче моих будут! Мы давно ждали такого правителя. И она пришла на наши молитвы.

Воким, как и всегда, говорил искренне и это покупало людей. На самом деле они не хотели делать никакой тяжёлый выбор, не хотели думать, и даже быть правыми. Они хотели, чтобы всё было понятно, чтобы их не обманывали, и чтобы они знали, что будет дальше. И Воким давал это им, как и любой другой успешный оратор.

Без криков ура, торжеств и прочего, они постепенно опустились на колени. Дукан так же повторил жест, чтобы не выделяться из толпы. Когда стоять остались только красно-белые, Воким и сам опустился к земле.

— Мы, славные воины Госпожи и защитники этой земли, присягаем тебе, королева Избет. Клянёмся тебе в верности и вверяем тебе наши жизни. Веди нас!

— Клянемся, — прозвучали разрозненные голоса из толпы. — Веди нас!

Королева смотрела на происходящее совершенно с изрядной долей холодка и безразличие. Дукан лишь на мгновение удалось поймать её взгляд, скользящий по толпе, и он сразу же понял, что будет дальше.

Люди ещё не начали подниматься с колен, а королева уже махнула рукой и Вокиму связали руки. Из толпы тут же раздались недовольные и даже злые крики, несколько человек бросились на охрану, но тут же были избиты. На самом деле ни сил, ни возможностей для какого-либо реального бунта тут не было. Воким поднял связанные руки над головой, призывая всех успокоиться и повернулся к королеве.

— Ну ты и сука, конечно, — изрёк Воким.

По толпе пробежал ропоток, красно-белые напряглись ещё больше, несколько ненавистных взглядов уперлись в Вокима, и если бы не хороший уровень дисциплины, кто-то из стражников бы позволил себе проучить его или даже убить на месте за такие слова. Королева и бровью не повела, оставалась совершенно холодной и спокойной. Дукан стиснул зубы — слишком уж это был пугающий признак. Избет точно знала, что делала и знала, что толпа за подобные свершения может захотеть её крови, и даже эту самую кровь легко получить. Только вот ей было совершенно плевать, никакого страха она не испытывала, и эта была не глупая бравада, а что-то ещё, чего Дукан пока понять не мог.

— Ты серьёзно думал, что получишь княжество на юге и целое состояние за то, что сделал? — она спросила у Вокима тихо, но услышали многие.

Офицеров оттеснили от Вокима, окружили его со всех сторон, впереди него и королевы появилась новая фигура, значение которой ни с чем нельзя была перепутать. Красная маска, скрывающая лицо и личность и только что наточенный длинный топор. Палач. Даже слишком театральный и официальный.

— Ну и хер с ним.

Воким нахмурился при виде красной маски, сплюнул на землю, пожал плечами, неспешно подогнул под себя ноги, уселся на колени и коротко помолился. Кивнул своему палачу, словно это он командовал. Его подняли на ноги, взяли под руки, и застыли, ожидая приказа. Королева подождала пока восстановиться хотя бы какое-то подобие тишины и ровным голосом объявила:

— Воким Твердолобый, за дезертирство, предательство, ересь, оскорбление королевы, захват власти и ослушание приказов... но с учётом прошлых твоих воинских заслуг и признанных подвигов, я приговариваю тебя к милосердной смерти через лишение головы. Твоих офицеров я не трону, в надежде, что они не станут повторять твоих ошибок, ибо пока темники на этой земле милосердия во мне сколько капель воды в камне. Все они будут разжалованы до сержантов и будут нести службы со своими людьми, как и подобает.

Королева мотнула головой, и Вокима потащили за шатры. Дукану захотелось даже издевательски зааплодировать ей. Он не одобрял её решения, Воким нравился ему, но учитывая то, как она творит дела — это решение верное, и верное даже его исполнение. Она могла бы жестоко казнить Вокима на глазах у его людей, навсегда подорвав их веру к себе и мотивацию сражаться, но вместо этого она позволила ему "сохранить достоинство", как бы сделала его виноватым в глазах бывших подчинённых и отделила его от них.

До. И после. Очень умно.

Ропот толпы всё ещё набирал обороты, мало кто хотел так просто смириться с неизбежным.

— Молчать! — вдруг рявкнула королева и все затихли от проступившей в её голосе жёсткости. — Позвольте человеку умереть достойно, как воину, а не как предателю! В тишине и смирении, а не под ваш цирковой гомон!

Ей ответили несколькими оскорблениями, на которые стражники уже среагировали — устремились внутрь толпы, избивая всех дубинками и древками, пытаясь вытащить зачинщиков.

— Молчать! — снова рявкнула королева, останавливая и своих подчинённых, и Вокима.

Стражники замерли меж рядов бунтующих, и вдруг тишина наступила сама по себе. Все хотели услышать развязку.

— Мудак, — послышались последние слова Вокима, обращённые к палачу.

С небольшой заминкой топор ударился о тугой пень, ознаменовав кончину талантливого полководца. Королева вздохнула.

— Скажу только раз. Воким много дел натворил, но казнила я его за то, что он хотел бросить вас и договориться о сытой жизни.

— Бред! — крикнули из толпы.

— Вранье!

— И я сама не верю, что с усталых губ Твердолоба слетели эти слова! Отказываюсь верить и вас призываю. Помните его как генерала, мужчину и воина. А то, что случилось сегодня забудьте.

Один из офицеров Вокима вышел вперёд.

— Не врёт она. Я там был и сам слышал. Коли не верите — у остальных наших спросите... Забудем, братцы. Забудем.

Толпа замолчала окончательно, переглядываясь друг с другом лицами полными отвращения, разочарования или откровенного презрения. И стала расходиться. Королева тут же развернулась и скрылась под пологом шатра.

Что это было?

Игра, где она переиграла Вокима? Или его ошибка и слабость, которая действительно имела место? Кто она, чёрт её дери?

***

После потери командира обитателям лагеря дали ночь прийти в себя и собраться с мыслями.

Это ожидаемо вылилось в траурную и молчаливую попойку у костров. Прощались не только с Вокимом, но и с лагерем, уже ставшим домом, со старыми порядками, которые ушли вместе с Вокимом, с товарищами, которые навсегда останутся лежать в окрестных полях, и со своими жизнями, которые если даже и не кончаться, то уж точно не будут прежними после похода к горе Ногх.

Дукан шествовал от костра к костру, заливался из фляги разбавленным вином, курил трубку, кидал в рот нехитрые закуски, слушал и говорил сам.

— А ты чего лыбишься?— со злостью спросил здоровяк мелкого гнилозубого проныру.

— А чего тут не лыбиться? — тот отхлебнул ещё пойла и уставился в костёр. — Давненько короли нашей доли не нюхали. Внушает уважение. Пусть и баба, а рюшечки свои в грязи подмочила уже.

— Ты если королеву уважаешь, так говори уважительно! — одёрнул его сержант.

Дукан наблюдал за перепалкой с небольшого удаления, изучая лица и забавные манеры речь. Что-то подобное происходило по все лагерю, и Дукан насчитал уже три драки за первый час посиделок, что было значительно больше обычной ночи солдат. Он ещё понаблюдал за перепалкой и пошёл дальше.

— ...если конечно она не это... ну вы поняли, — осторожно и оглядываясь проронил высокий и худой солдат у костра на отдалении.

— Да слухи всё это. Ну ты же сам её видел, не темница она и не колдунья. Из крови и плоти, баба как баба. Характер только у неё... ну какой и должон быть у правителя.

— Да не слухи, — встрял третий, мигом переведя тяжёлый разговор в шутку. — Вы свою молодость и тупость то припомните! Вы там такого натворили, что вас бы самих в колдовстве обвинить! Будь у меня такой чин, я бы тоже в разгул пустился, хотя б не надолго.

— Ха-ха! Верно бздишь, братец! Я когда мелкий был чуть храм не сжёг!

— Да ты шо говоришь такое, дурень!

— А мене компоту не дали! Впрочем, я там и не жил, чтоб мне оттуда чего-то перепадало кроме розг.

— А я такого родителям о Госпоже наговорил в сердцах, когда меня выпороли, что меня в пору на костёр вести.

— Всё не без греха братцы. Вот вам могу по-честному сказать, что я на темниц падок, что хоть глаз выколи. А вы чего на меня вылупились. Я с ними не пойду никуда. Вот какую бы бледненькую бы у них увел, да женой бы себе сделал.

— Ну ты и придумаешь!

— А Вокима вам не жалко? — подал голос старый ветеран, держащийся, как и Дукан, на небольшой удалении.

— Жалко, — ответили ему. — Мужик был хороший. Не будь его, мы бы и не собрались и темников бы не погнали.

— Дело прошлое, — ответил высокий. — У королевы жестокий порядок... но может нам оно и надо, братец? Может, десять лет назад нам этого и не хватило. Что скажешь? Ты же был там, ясен хрен.

— Порядку мало было, особственно под конец. Только вот своим мы бошки не рубили и на деревьях не вешали. Не дело это.

— Брешешь! Чего у вас дезертиров и воров что ли не было?

— Мы с ними сами разбирались. Тёмную им устраивали, да отпускали. Им с нами воевать бок о бок, нельзя так со своими.

— А чо думаете... на счет того, что за него сказали? Чо он ну... продать нас хотел. М?

— Старому ветерану бы покоя, я не с вами по лесам бегать. Вот за это его головы лишать... ну слишком же, как вы, юнцы, не понимаете.

— Меня вот беспокоит, что он за нами так и не пришёл. Ежели бы не чудик этот шипастый — пропали бы мы. Заморили бы нас темники, или бы чего хуже погнали бы к себе в рудники, работать до смерти, а потом тварей их кормить своим мясом.

— Навроде он раненый был, да хорошо так, что не мог прийти.

— Не так он уж и плохо выглядел...

— Не веришь?

— Да, верю-верю. Мы скока с ним шли, а он же ничего такого не творил. Не замечен, сечёте? Мог бы прийти — пришёл бы. Да если б пришёл даже, то и чо? Раскидал бы всех в одного? Войска-то у него и не осталося считай.

— Ну такие люди есть, которые на словах персти Господи, а на делах у них внутрях говна не меньше твоего плещется. Пришёл бы, хотя бы ради приличия. Посидел бы в клетке с нами.

— А может быть, темники бы его так споро и не порешили, кстати... Хм.

— Делопрошлое. Тут королева верно сказала, не важно как Воким кончил. Запомним, кем он был.

— Да. Запомним.

— За Вокима!

— За Вокима!

— Не чокаясь, дурень! Куда стакан тянешь за мёртвого!

— За Вокима!

— Лёгкой дороги!

— Тёплой встречи!

— И пускай этот крепкий ублюдок родиться снова!

— За Вокима!

Не то, чтобы его сильно интересовало мнение простых бойцов и работяг в вопросе, в котором они никогда не разберутся, просто чтобы принять решение и разработать план ему нужна была пища для размышлений.

Он смотрел и на красно-белых, которых в лагере прибавилась настолько, что и он, и солдаты Вокима уже чувствовали себя пленниками. У них внутри никаких терзаний уже и не было, королеву они приняли как родную и были готовы лить за неё кровь.

Но что-то в них было такое, с чем Дукану дело иметь не хотелось. Черта, которую хотелось провести между солдатами Вокима и солдатами в красно-белом, была такой же навязчивой и жирной, как и черта между обычным человеком и темником.

И тогда Дукан понял.

Королева может и чиста, но служить ей он, как и многие вроде него, просто не сможет. Она нечто чужеродное. Некий сорняк, который портит всё поле. А сорняки нужно удалять.

***

— Так не выйдет. Воду теперь проверяют раза на три. Как и вино.

Сердце Дукана заколотилось бешено, руки мигом свело судорогой, и он лишь чудом удержал мешок с ядом, занесённый над открытой бочкой.

Вместо стражи в проходе застыла фигура в плаще и со странными даже для красно-белых знаками отличия.

— Поменял внешность, говор и походку. Умно. Я думал ты всё ещё с кайрам.

Вторая фраза звучала не так нервно, и Дукан вдруг узнал голос. Анфлис. Он был один и без обнажённого оружия. Значит, их встреча, при столь особенных обстоятельствах по крайней мере начнется с разговора.

— Умно? Не принимай меня за за салагу, — Дукан чуть разогнулся и прикинул, сможет ли он быстро освободить руки и достать меч. — Тут нужно будет очень сильно покапать, чтобы кто-то вообще припомнил Дукана.

— В общем, у тебя не выйдет. Остановись, пока ещё можно, — угрозы в голосе Анфлиса не было совершенно, напротив, он был скорее благожелателен.

— Или что? Крикнешь стражу?

— Очень бы не хотелось превращать всё это в дерьмой фарс.

— Что? Она всё ещё держит тебя за горло заложниками или положением?

— Нет. Моё положение при ней крепкое и свободное. Меня держит здравый смысл. И какого чёрта ты вообще задумал? Хочешь отравить всю воду? Отравишь всё командование, может зацепишь её, и что по-твоему, нам всем станет легче?

— Уже мне точно, сынок.

— Если сделаешь это, последний символ нашей борьбы падёт, а мы пойдём ко дну вместе с ним. Некому будет повести войско в битву.

— Незаменимых нет, — усмехнулся Дукан.

— Ты прав, но ты сам знаешь как тяжёло найти человека за который пойдут остальные. Ты и я, мы знаем и умеем многое, у нас есть опыт и виденье, мы могли бы управлять, но люди просто не послушают нас. Вокима больше нет с нами. Твоя знакомая Графиня умерла в походе. Фигур, которые можно было бы выставить на доску, просто нет под рукой, понимаешь? А нас не послушают.

— Не послушают, — согласился Дукан. — Но не стой у меня на пути. Это было тяжёлое решение.

— Я и не стою. Я предлагаю иной путь. Понимаешь? Мы тут договоримся.

— О чём?

— О том, как всё будет. Королева должна довести войска до гор Ногх. Войска должны быть объедены под общим командованием и вдохновлены сильным правителем. Войска должны опрокинуть темников, разломить их твердыню и тех, кто переживёт бой, за переделы нашей границы. Королевство должно быть освобождено. А лучше, чтобы был зачищен и остров Ногх.

— Прекрасный план для мясорубки, мальчишка. А как она собирается победить легионы тварей, с которыми человеки сражаться не предназначены? М?

— У неё есть и на это план, поверь мне.

— Допустим, она что-то сможет. Допустим, мы даже победим в этой войне. А что потом?

— Не потом, а во время. Королева героически погибнет и о ней сложат легенды.

— Мы выберем правителя, в котором у нас не будет сомнений. Не тебя и не меня. И не тех, кто всё просрёт в очередной раз. Быть может, нам даже придётся вырастить этого человек с пелёнок, чтобы он получился... таким как нам нужно. Нам нужен будет человек, который отстроит всё заново. Тот, которого послушают. Того, кто поведёт нас.

Дукан застыл на месте, подумал немного, отложил яд и снова прислушался. Анфлис говорил интересные вещи.

Виденье 48. Древо шипов

— Ты бы хотел передохнуть от всего этого?

Нежный и усталый женский голос заставил Кальдур встрепенуться. Он дёрнулся, мотнул головой и руками, и тут же ощутил себя очень странно — будто бы его погрузили на глубину, и теперь вода мешает ему свободно двигаться.

Ночь стояла необычайно яркая, звезды мерцали, словно рассыпанные из кошелька драгоценные камни, в небе было сразу две луны, одна поменьше, привычная, другая побольше, с красноватым оттенком и неправильной формы. Вокруг было поле из цветов и травы, их нещадно колыхал ветер пахло душно, но сладко.

Кальдур попробовал пройтись и его шаги порадили странные приглушённые звуки и долгое эхо. Он посмотрел на свои руки и не узнал их. Его движения были смазанными, как и краски вокруг. Он во сне, и в первые за всю свою жизнь осознаёт это ясно и чётко.

На краю поля стояла девушка. Она смотрела на луны, обняв себя за плечи, выглядела невысокой, грустной и хрупкой. Её кожа и волосы были золотистого цвета, на ней было лёгкое белое платье, которое почти ничего не прикрывало и было прозрачным.

Она была очень красивой и выглядела знакомой. Имя вертелось у него на языке, но он знал, что лучше не произносить его.

Повинуясь странному импульсу, он подошёл сзади и заключил её в объятия. Она рванулась от него прочь, но он только крепче сжал руки, подтянул к себе, зарылся лицом в волосы. Она ещё немного поборолась и успокоилась. Её кожа была упругой, гладкой и твёрдой, пахла она ещё слаще цветов, растущих вокруг.

— Если бы мы могли убежать куда-то далеко отсюда.

Её запах пьянил так сильно, что моментами он проваливался в пустоту. Было приятно стоять вот так, но ему хотелось большего. Он убрал её волосы набок, потянулся губами к шее.

— Мне кажется это всё никогда не закончится. Я так устала.

Она не отвечала на его ласки, чем только больше раззадоривала. Его самого поразила уверенность и привычка, с которой он обращался с этой женщиной. Он увлек её на траву, преодолел вялое сопротивление, оказался сверху, дал волю рукам и заставил ответить на свои поцелуи.

Постепенно грусть и меланхолия, царившие на её лице и в мыслях, были сожжены в пожаре страсти. Теперь уже он был в её власти. Она легко перевалила его на спину, оказалась сверху, сорвала его одежду. Он уже и забыл какой сильной и грубой она может быть.

Она ритмично покачивалась на нём, стискивала до боли его грудь и руки, вжималась так, что трещали кости, но смотрела не на него, а на небо. Красноватая луна всё увеличивалась в размере. Она не просто обходила свой привычный круг, она приближалась с угрожающей скоростью и занимала всё больше места на горизонте.

Кальдур помнил что это сон, пытался отдаться в кое-то веки приснившемуся приятному процессу, но уколы страха всё чаще кололи его затылок и поясницу. Он тоже был не в силах закрыть глаза или отвести взгляд от приближающейся развязки. Крики ужаса донеслись со всех сторон, почва задрожала, пришла в движение, сквозь аромат цветочного поля донёсся удушливый запах гари.

— Не бойся. Нас не зацепит.

Она опустила голову и посмотрела на него, и в этот же момент он проснулся от испуга.

Приятное и любимое лицо было золотой маской смерти, похожей на череп, глаза её светились, зубы были острыми, словно мечи, и она смотрела на него так, как хищник смотрит на свою добычу.

***

— Че задумался, бурдюк ходячий? А? — буркнула Розари ему в спину.

Уже было жарко. Солнце светило им в лицо, они шли по равнине, всё покрытые потом и пылью. Лагерь остался далеко позади, но Кальдур всё равно то и дело оглядывался, сам не зная зачем. Сумки были тяжёлыми, но вес их уже не особо чувствовался, а вот то, что они раскачивались и били по спине и ногам сильно выводило из себя.

— Да просто вспомнил свой странный сон.

— Ты что-то видел, — Розари оживилась и догнала его. — Рассказывай. Что было в видении?

— Эм... — Кальдур кашлянул. — Да ничего такого... это был несколько другой сон.

Несколько секунд Розари смотрела на него непонимающе, потом раскраснелась и отстала. В спину ему прилетела оплеуха, каким-то чудом засаженное в пространство между лямками и грузом.

— Дурилка. Вечно вы об одном только и думаете.

— Ну уж прости, — Кальдур усмехнулся несмотря на жжение в месте удара. — Такими нас создали. Если бы мы за вами не бегали, то и детишек бы не было.

— Ой, много ты знаешь о жизни, боров. Только вот посмотри на меня криво, я тебе так туда засажу, что месяц ни о чём, кроме дела, думать не будешь! Рха-х! Эти сумки меня убивают. Я чувствую себя ишаком, а не Избранной. Может, мы просто откроем портал?

— Куда? У нас и плана-то нету никакого. Только решили держаться подальше от людей. Так что придётся самим нести всю поклажу, несмотря на Избранность.

— Дукан прав был, так-то, — Розари вздохнула. — Нам нужен план. И солнце это палит, словно хочет нас высушить до костей... К чёрту. Давай выберем место для привала, приготовим пожрать, да заодно немного облегчим эту проклятую ношу. И там решим, что делать.

***

— Ты вообще доверяешь ей?

Серая Тень так давно не подавала голос, что Кальдур даже вздрогнул с непривычки. Розари отошла искать дровишки, а он должен был подготовить место для костра, вырыть ямку, натаскать камней, найти ручей и наполнить котелок.

— О чем ты, психопатка? — прошипел он шёпотом.

Вопрос прямой, без скрытого смысла. Я незнакома ни с ней, ни с её доспехом. Она появилась ниоткуда и утверждает, что её тренировал сам Лотрак.

— И?

— Лотрак бросил тренировать за полвека до её появления. Он никогда не проявлял отеческой заботы и вообще человеческих чувств.

— Охотно верю, учитывая что он навоспитывал из Розари в плане характера.

Я не о том. Это вообще всё странная история.

— Странная история? Ты что... хочешь сказать, что Розари какая-то... ну... "засланная"? А откуда у неё доспех тогда? Никакой доспех не будет служить недостойному. Не смеши меня. В жизни всё вот так и бывает обычно. Не так как ты видишь, а глупо, неожиданно и не логично.

— Тут ты прав, но я не об этом. Мы вообще можем доверять ей?

— Не подведёт ли она? — Кальдур вздохнул. — Эх, неприятно это признавать, но этот вопрос должен быть адресован ко мне, а не к ней. Это я подвёл... и ни раз.

Серая Тень замолчала, и после паузы продолжила более мягко, если такое вообще возможно с её металлическим голосом:

— В последнее время ты уже не испытываешь таких проблем внутри, Кальдур.

— И ты меня с этим хочешь поздравить или что?

Нет. Я хочу тебе напомнить, что ты очень сильно не желал быть самоубийцей и жертвовать своей жизнью.

— Эм. И причём тут Розари?

— Она права. Нужен план. Но по какой-то причине ты не рассказал ей о Ксиксе. Ты не доверяешь ей?

— Доверяю. Хм, — Кальдур задумался. — Да просто как-то было не до того всё. Не было подходящего момента, чтобы рассказать. Да и... ну есть у нас этот летающей парень? И что? Особо он нам помочь не сможет, разве что только с какой-нибудь самоубийственной глупостью. Мы же не можем просто полететь туда. Нас заметят за километры. Хотя может и стоит попробовать. Дерзко и неожиданно... Я не знаю... Я расскажу ей после того, как мы поедим.

В любом случае пришло время посветить её в эту тайну. И посмотреть как она отреагирует. Быть может ваш разговор даст достаточно пищи для размышлений.

— Что и всё? У тебя нет никаких мыслей и предложений посерьёзнее?

— Есть. Но я озвучу их по ходу.

***

Розари вернулась чуть позже, свалила около костровища сушняк, и отогнала от себя нескольких шальных слепней, увязавшихся за ней во время похода за дровами. Кальдур уставился на эту картину с удивлением — насекомые обычно их не трогали и облетали за километр, им не нравился запах смерти и магии, царивший вокруг таких созданий.

Жар от костра сделал нахождение под солнцем ещё более невыносимым, пока ветки превращались в уголь приходилось разгонять дым руками, чтобы он не был слишком заметным.

Когда вода в котелке забурлила, Розари с полубезумными и голодными глазами набила его почти до краёв сушёным мясом, слегка присыпала солью и ароматной травой, которую нарвала тут же, закрыла крышкой и опустилась рядом.

— Нам бы поэкономнее расходовать припасы, — осторожно вставил Кальдур.

— Нам бы отожраться и сил набраться, чёрт его знает, что будет дальше, — парировала Розари, сглотнув обильную слюну от первого запаха еды, проступившего из-под крышки. — Думаешь, мы вот так просто как на рынок туда сходим что ли? Жри пока дают.

Кальдур открыл было рот, но понял, что она скорее всего права. Пожал плечами, заткнулся, откинулся назад и вставил в рот травинку.

— Опять о бабах задумался, бурдюк? — буркнула Розари, пытаясь отвлечь себя и проглотить время нужное на приготовление еды.

— Нет. Думаю, что нам делать дальше.

— И чего тут думать? Пойдём на запад, пока не упрёмся в их укрепления. Там, так и быть, будем вести себя потише. Схватим пару языков, попробуем разобраться что к чему. Поищем способ пробраться во Дворец, найдём, затем освободим Госпожу и отступим, живыми и невредимыми. А там уже и не нам командовать.

— Хороший план. Эх, — Кальдур вздохнул, понимая, что всё так просто быть не может.

— Опять хочешь свалить, да? — спросила Розари без всяких эмоций.

— Нет. Конечно, нет. Просто думаю над словами Дукана на счет того, как бы не "просрать всё".

***

Мясо готовилось слишком мало и было слишком высушенным, чтобы рассчитывать хоть на какой-то бульон. Но им обоим было плевать, они работали ложками, дуя и обжигаясь, пытались поместить в себя максимальное количество пищи, чтобы хоть как-то заткнуть зов тела. Котелок кончился быстро, присоленную воду они допили поочереди, затушили остатки костровища, протёрли котёл сухой травой, собрали вещи, и развалились на земле — дать желудку немного поработать и ощутить приятную истому.

— Я должен кое-что показать тебе, — сказал Кальдур серьёзным голосом, когда они закончили привал и уже собирались выдвигаться в путь.

— Ну показывай чего там у тебя, — Розари отошла на пару шагов назад, смотря на него с недоверием и приподнятой бровью. — Только штаны держи там, где они должны быть.

Кальдур не обратил внимания на уничижающий комментарий, посмотрел на небо, мыслями потянулся к Ксиксу и позвал его. Он знал, что потребуется какое-то время, прежде чем зеркан нагонит их. Он отошёл чуть подальше, поставил ногу на камень, торчащий из земле, и стал выглядывать в небе блестящую тень.

— Ну и чего ты застыл как дурак? — Розари устала ждать и подошла к нему ближе.

— Погоди, сейчас.

Прошло ещё минут пять, взгляд Розари становился всё более насмешливым. Спустя ещё десять терпение Розари начало трещать по швам.

— Это что какая-то шутка которую я не понимаю? — она уже не насмехалась, а даже пыталась разрядить обстановку, смотрела на него с беспокойством.

— Нет, чёрт побери! Что-то не так. Ксикс уже должен быть тут.

— Мы же вроде договорились держаться подальше от людей, — Розари прищурилась. — И что это за новый друг?

— Ксикс не человек. Ксикс — это зеркан. Вот что я пытался сказать.

— Что?

Розари нахмурилась всё ещё пытаясь разгадать смысл действий и слов Кальдура, но у неё никак не выходило. Кальдур закатил глаза и попытался объясниться:

— Я и Серая Тень нашли его случайно, — спешно произнёс он — В горах. Он ранен, но ещё способен летать. Это живой зеркан, понимаешь? И сейчас он летит сюда.

— Ты не шутишь, — заключила Розари, внимательно изучив его ещё с минуту.

Немного помолчала, подошла ближе, сбила подсечкой его ногу с камня и залепила ему такой апперкот в живот, что он согнулся пополам, подавился и начал хватать воздух.

— Так вот о чём говорили в лагере. Я думала им привиделось из-за ядовитого тумана. Ты прилетел на этой штуке! Ха-ха-ха, — Розари согнулась рядом от смеха. — Кальдур-зерафит! О Великая Госпожа, как небо вытерпело вашу парочку?! Тебе повезло, что Она в плену и не видит, какое дерьмо сотворилось в Её отсутствие. Кха-ха-хах.

Полный живот и такой удар были плохим сочетанием, Кальдуру пришлось задышать правильно, чтобы его не вытошнило. Тем временем смех Розари не утихал:

— Не могу сказать, что ты неудачник, Дур-Дурк, каким-то чудом ты смог найти единственного в мире умственно-отсталого зеркан, который согласился пустить тебя на спину! Пха-хах! Ну и где и твой новый дружок? Я очень хочу поскорее взглянуть на это!

— Что-то не так, Розари, — прохрипел Кальдур, пытаясь разогнуться и не пускать в уши её реплики и смех. — Он должен был прятаться, услышать зов и явиться, когда придёт время. Вот какой у меня был план.

— Кажется, только у тебя одного, ах-хах. И не делай такое удивлённое лицо, он может и подвёз тебя до лагеря, а потом уже и передумал с тобой связываться. В это бы я могла поверить. Будет хорошо, если он всё-таки появиться, чтобы хотя бы я могла с ним поладить.

— Нет, что-то не так. Я не шучу.

Наконец его тревога передалась и ей. Розари стёрла улыбку со своих губ, нахмурилась и тоже окинула взглядом небо.

— Может быть, он просто спит? Или не слышит? У нас обоих слишком мало опыта в общении с этими созданиями. Может, мы чего-то не понимаем? М? Или он просто слишком далеко.

— Нет, — Кальдур покачал головой. — Что-то не так. Я чувствую.

— Вернемся? — Розари со вздохом подняла сумку.

— Куда? Я не знаю, где он прячется.

— Вот как, — Розари уложила в голову весь расклад, кинула сумку на землю, разогнулась и упёрла руки в бока. — То есть, погоди... ты, увалень, нашёл единственного живого зеркан, который мог доставить нас во Дворец... и тут же просрал его? Просто потерял? Как сраный кошелёк? Ты издеваешься?

— Я не издеваюсь.

— Я тебя что мало бью? — в её вопросе было целое море обиды и негодования.

— Да нет...

— Какого хрена ты вообще умолчал этот "малозначительный" факт, Кальдур?! — она сорвалась на крик. — Ты что не доверяешь мне, козёл? М?

— Да просто...

— Просто ты всё просрал, идиот! Нужно было взять с собой Дукана, чтобы мы вместе могли просверлить тебя взглядами насквозь и увидеть как вывалятся твои внутренности! Великая Госпожа, Кальдур! О чём ты думал?

— Откроем портал к нему, — мрачно предложил Кальдур после недолгого молчания.

— А не ты ли говорил, что это чрезвычайно опасно? — Розари тут же снова скатилась до ехидства.

— Он должен быть в укром месте. В пещере или на скале. В чём-то таком. Может, он ранен слишком сильно, серьёзнее чем я думал и просто ослабел.

— Хм. И чем мы ему тогда поможем? Ты вообще можешь сделать хоть что-то в этой жизни, чтобы это не превратилась в кровоточащую задницу, Кальдур? Как же мне за тебя стыдно!

— Сначала найдём его, а потом...

— Суп с котом. Откроем портал и что? А если его нашла какая-нибудь семейка фермеров? Накинула сверху сетку, пока он дрыхнет, тыкает в него палками, веселиться рядом?

— Чёрт!

— Это будут их проблемы, Кальдур, — ледяным тоном сказала Розари. — Смертные не должны стоять на пути у Избранных, каким бы глупыми и недальновидными они не были. Ладно, шутки в сторону.

Она призвала доспех и положила руку ему на плечо.

— Вперёд, Кальдур. Прыгай.

***

— Какого чёрта?

Кальдур отряхнул ногу от странной красноватой жижи и закашлялся от снопа перьев, кружащихся в воздухе. Спустя мгновение до него дошло, он скривился и пожелал доброго пути несчастной курице, оказавшейся в зоне их приземления.

Больше никто не пострадал. По крайней мере по их вине. Они стояли по щиколотку в грязи, за ветхим заборчиком, внутри полуразрушенного загона для скота. Вокруг них царило пепелище, от которого ещё веяло теплом и стелился дым. Два десятка домиков, приютившихся около широкой заводи, были сожжены до тла..

— Какого хрена тут случилось? Это же не ты сделал своим порталом, валенок? Где мы? — заворчала Розари. — Не вижу никакого проклятого зеркан.

— Я приказал прыгнуть к нему. И чтобы поблизости не было людей. Наверное, сработало...

— Сработало, Мрак тебя раздери... Ладно. Сердец я не слышу. Серая Тень выполнила приказ как нужно, спасать тут уже некого. Но и зеркан я не вижу. Мы где-то рядом с фронтом? Или новый отряд темников подошёл в окрестности лагеря?

— Я понятия не имею, Розари. Поищем. Должен быть где-то тут.

Розари пожала плечами, и продолжая тихо ругаться, вышла из грязи, перемахнула через забор и осмотрелась. Кальдур последовал её примеру.

— Тел нет, — заключил Кальдур спешно пройдя несколько домов в сторону. — Похоже, местные успели удрать. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

— А чем они вообще питаются? — вдруг спросила Розари издалека.

— О чём ты? — удивился Кальдур. — Кто питается? Рыбаки? Селяне?

— Деревня выжжена, Кальдур. Ни одной живой души... Чем питаются зеркан, ты знаешь?

— Ты хочешь сказать... — Кальдур побледнел и удержал приступ тошноты. — Нет! Не может быть! Ксикс не мог сделать это... он не живой, ему не нужно есть. Он из металла, питается светом... Он бы не стал есть...

— Ты уверен? — Розари усмехнулась и вздрогнула. — Хм. Ну ладно. Вообще-то мне плевать. Меня он точно не сожрёт. Я ему не по зубам.

Они снова соединились и пошли осматривать деревню и окрестности вместе.

— Не вижу тут гор и пещёр поблизости, — заключила Розари. — Мы на равнине, Мрак тебя раздери. Я отсюда даже Северные Пики разглядеть не могу. Мы далеко от лагеря. Что будем делать? Будем ходить кругами, пока не наткнемся? А если это займёт месяц? Как далеко мог улететь твой дружок?

— Мы тут не просто так, — ответил Кальдур, оглядываясь на пепелище. — Зеркан я не чувствую, и это явно не его рук дело.

— Темники, да-да-да, — Розари энергично замахала руками. — Я тоже чувствую это гнетущее дерьмо в воздухе. Тут их нет, но они где-то поблизости. Это они сделали. Ну если наткнёмся, то это будут не наши проблемы, а их. Давненько я не разминалась.

— Мы тут не за этим, Розари. Нам не нужно лишний раз привлекать к себе внимание.

— И что ты предлагаешь, увалень? Просто слоняться тут в ожидании чуда? А если этот твой Ксикс у них? Если они его успели забрать. Помнишь, что мы видели в том странном храме на горе? Может быть, темники тоже захотели урвать и изучить такой трофейчик?

— Здесь есть только одно место, где он мог спрятаться, — Кальдур остановился, вглядываясь за пристань и последние из сожжённых домиков.

— Река? Ну ты сам сказал, что он не живой. Значит и дышать ему тоже не нужно. Отличное место.

Они пошли к воде, и примерно на полпути Розари выставила перед ним руку, замедляя и останавливая его движение.

— Следы когтей на земле, — шепнула она. — Здоровенные.

— Тут была битва, — согласился Кальдур, оглядывая берег и исполосованные камни.

— Темники могли забрать его?

— Ксикс, конечно, не в форме, но сдаётся мне тут было бы всё в крови и их телах, если бы так. Но я не вижу отрубленных рук и ног, ни вижу крови. Даже если бы темники забрали тела, они бы вряд ли стали так тщательрно смывать кровь.

— Ни черта не понимаю.

— И я тоже.

Они переглянулись, и не сговариваясь разошлись в стороны, оглядывая равнину, высокую траву, деревню и берег. Это место всё ещё могло быть ловушкой.

— Смотри, — шепнула Розари.

Где-то посередине заводи, с глубины поднимались мелкие пузырьки. Пятно их на глади воды всё разрасталось и разрасталось.

— Похоже, нашли, — голос Розари повеселел. — Ксиск не дурак. Спрятался там, куда темники уже заглядывали и вряд ли заглянут снова. Великая Госпожа, да он поумнее тебя будет. У меня хорошее предчувствие. Ну же! Вылезай, дружок! Покажись нам!

Вода забурлила ещё сильнее, пятно пузырей неспешно начало смещаться к берегу.

Ощущение того, что что-то не так в Кальдуре даже усилилось, он с тревогой смотрел на водную гладь и пытался понять, что она скрывает.

Нечто тёмное и клубящееся показалось из воды метрах, тут же скрылось и снова вынырнуло. Оно не плыло, скорее боролось с водой, как с трясиной. И побеждало.

И Кальдур, и Розари приняли боевые стойки, ожидая, что сейчас покажется какое-то новое здоровенное порождение Мрака, способное действовать под светом солнца. Но уже следующее появление чёрной фигуры из воды позволило рассмотреть её лучше и узнать.

Скорбь.

Он выходил спиной из воды спиной к ним. Из воды показался шлем и верхняя часть доспехов из чёрного камня. Он действительно с чем-то боролся, но не с водой, а со змеёй из полированного и почти невидимого в воде металла.

Хвост Ксикса. Скорбь пытался вытащить его из воды.

Страх кольнул Кальдура куда-то ниже затылка и затем в сердце. Но тут же отступил под грузом других чувств: гнева, презрения, вины и замешательства. Розари чувствовала тоже самое, и уже было дёрнулась вперёд, чтобы остановить несправедливость.

— А ну-ка отпустил, ублюдок, — рявкнул Кальдур, удерживая её рукой от броска.

Ксикс сопротивлялся вяло, хвост и не пытался бить Наира, лишь вяло вращался из стороны в сторону, мешая и оттягивая неизбежное.

— Отпусти, я сказал! — металлический рёв Кальдур поднял тучу птиц над деревней.

Скорбь поднял голову, обернулся, и выпустил добычу. Начал медленно выходить из воды. В его руке показалась безразмерная палица, которую он тащил волоком по дну. Он боролся с Ксиксом, не выпуская своего оружия.

Розари и Кальдур попятились, уходя друг от друга в стороны. У них не было сомнений в необходимости того, что сейчас случится, просто им нужно было пространство, да и хотелось держаться подальше от воды, с учётом того, как к ней были не предназначены доспехи.

Кальдур пытался прочитать, что скрывают дымящиеся чернотой доспехи, о чём думает Скорбь, что он чувствует. Он удивлен их появлением, или наоборот ждал их, даже специально пытался выманить их, напав на Ксикса? Или может, они застали его в расплох, он напуган, сбит с толку и не понимает, что ему делать дальше.

Выломанные в каменном шлеме глазницы, наклон странной головы и неспешные движения ужасающего тела не передавали ничего. Скорбь просто шёл вперёд, даже не особо обращая внимания на то, как они обходят его с флангов и увлекают в более удобное для них место боя.

Сражаться с противниками, в которых не было ничего человеческого, было куда легче, но не в этот раз. Кальдур хотел хотя бы какой-то реакции, ведь их знакомство и противостояние были отнюдь не мимолётными.

Он вздохнул, отринул лишние мысли, собрался и приготовился к прыжку.

Кто-то должен начать битву. И если крепость их брони и острота клинков зависят от веры, то сейчас нет клинков острее его. Он не чувствует этому отродью Мрака ничего, кроме мрачной необходимости скорее отправить его назад.

Розари его опередила.

Отчуждённость избранного воителя Мрака и ей встала поперёк горла. Без привычных выкриков, в абсолютной тишине, лишь чиркнув стопами по сухому речному песку, он вмиг оказалась рядом. Даже не пряча своё движения в обманных финтах, мотнула головой и послала наконечник своей красной косы к сердцу Скорби.

Тугой удар, и каменная броня Чёрного Наира выстояла, наконечник не утонул в ней даже на сантиметр.

Розари прокрутилась вокруг своей оси, коса освободилась из её шлема, и сама она тут же изящно отпрыгнула на приличное расстояние, встала в полный рост и сложила руки на груди.

Место, куда попал наконечник, вдруг зашипело и запузырилось. Розари на этот раз решила поделиться своим ядом в буквальном смысле. Кальдур застыл в нерешительности, не понимая, рассчитывает она на успех своей атаки, или провела её просто из злости.

Скорбь не обратил внимание на ядовитые клубы дыма и капли ярко-красной жидкости, которые струйками потекли по его животу и ногам. Он продолжал идти дальше, оставив Кальдура не просто сбоку, а уже далеко позади, и совершенно не прикрывая спину.

И даже когда красная коса Розари вдруг ожила, бросилась змеей на его горло, обвила его и начала душить, Скорбь не остановился, просто потянулся рукой и сбросил её словно надоедливое насекомое. Он закончил свой путь за деревней, в перекопанном и уже убранном поле, остановился, обернулся к ним, чуть расставив руки в стороны, словно показывая, как он доволен собой и выбором места для их последней схватки. Затем, он взвалил на плечо свою палицу, и застыл в ожидании, предоставляя им право нанести первый настоящий удар.

Кальдур обменялся тревожными взглядами с Розари, попытался успокоить дыхание, прокрутил руки в плечом суставе, чтобы хоть как-то размяться перед боем. Их прошлые схватки со этим монстром были безжалостными и стремительными, но теперь никто никуда не собирался торопиться. И все они трое были готовы сражаться в полную силу. Всё закончиться здесь.

Изящные клинки показались из запястий и локтей Розари. Раздался едва слышный гул, переходящий в писк, и затем в полную тишину. По клинкам прошла рябь, и они стали почти прозрачными. Розари пошла в атаку.

Неспешно и как-то даже несобранно.

Он смотрел как они сближаются, и сам пошёл вперёд. Ему нужно было увидеть со стороны, как этот монстр действует и двигается, чтобы подобрать хоть какой-то способ атаки, который достигнет цели и нанесёт необходимый урон.

Её лезвия коротко взвизгнули, столкнувшись с наручами Скорби, когда тот прикрылся. Скорбь вяло махнул палицей туда, где только что была Розари. Оружие просвистело на приличном от неё расстоянии, и спустя миг она была рядом и снова чиркнула его выбрав целью внутреннюю поверхности бедра. Скорбь попытался поймать её голову свободной рукой, но она так же легко избежала этого движения.

Что-то было не так.

Кальдур понял это чуть быстрее, чем Розари. Скорбь вовсе не разминался и не был замедлен, он навязал Розари свой спокойный ритм боя, чтобы она привыкла к нему, и чтобы потом разорвать его и атаковать резко и в полную силу.

Скорбь замахнулся своей палицей, и тут она полетела в несколько раз быстрее прежнего. Кальдур открыл портал, оказался рядом, оттолкнул Розари подальше, а сам отпрыгнуть не успел. Застыл как истукан и зажмурился.

Этот удар не убьёт его.

Скорбь ничего не сможет им сделать.

На этот раз они победят.

Горизонт покосился, изогнулся под углом, раздался страшный треск, но его броня и вера выдержали, Кальдур устоял и почти не почувствовав удара. Форма Отрицания, призванная в последний момент, впитала всю энергию удара, и была готова отдать её назад хозяину. Кальдур выдохнул, присел пониже, выстрелил тело вверх и что было мочи врубил кулак, в лицо противника. Голова Чёрного Наира едва ли мотнулась, и если бы у него был рот, на нём бы Кальдур прочитал усмешку. И чтобы стереть ей он чуть оттянул руку назад, расцепил пальцы и породил сноп чёрного пламени прямо в лицо противника.

— Подавись, ублюдок!

Пламя не ослепило его и не причинило никакого видимого вреда. Кальдур услышал крик за спиной Скорби и визг её клинков, оставляющий бороды на броне монстра. Скорбь захотел ответить ей, начал поворачиваться, и тогда Кальдур схватил его за талию и попытался потащить вперёд.

У Серой Тени просто не было столько грубой мощи, сколько было у Мрачного Колосса. Скорбь легко стряхнул его, и наотмашь огрел палицей. Боковой удар не успел набрать большой силы, Кальдур выставил вперёд блок, зажмурился, и даже устоял на ногах.

Скорбь всё-таки развернулся и принялся за Розари. Вторая их схватка была на порядок стремительнее. Уворачиваясь от мелькающей дубины, она разрывала дистанцию и пыталась хотя бы царапнуть его своими клинками. Кальдур вырвал из земли камень, величиной с бочонок, подбежал сзади, выбрал момент, когда Скорбь перестанет вращаться и чуть замрёт для нового удара, и обрушил снаряд на его затылок.

От удара камень распался, а Скорбь покачнулся. Розари смогла подобраться ближе и несколько раз проткнула его живот. Её клинки хоть и с трудом, но хотя бы преодолевали эту чёрную каменную броню. Кальдур же почувствовал себя бесполезным, но лишь на мгновение, пока не понял свою роль в этом бою. Он будет мешать Скорби, отвлекать его и давать Розари пространство для удара.

Кальдур подскочил к Наиру сзади, обвился вокруг его ноги в захвате, и попытался увлечь его на землю. Когтистые пальцы поймали его за загривок, играючи оторвали и отшвырнули прочь. Кальдур перекувыркнулся назад, приземлился на ноги и оказался лицом к лицу с противником, которой теперь решил ударить и его.

Дубина снова устремилась вверх, чтобы набрать скорость и обрушиться ему на голову, Кальдур вдруг понял, что третьего удара уже не выдержит. И Серая Тень, и его собственное тело предательски задрожали, не желая больше становиться препятствием на пути чудовищного оружия и проверять свою прочность.

Облако закрыло солнце и породило тень там, где они стояли. Серая Тень утащила его вниз, погрузила словно под воду и заставила "всплыть" сразу же противником, которого только закончил удар в место, где Кальдура уже не было.

Он уже и забыл про эту технику, которая ни раз помогала ему выбраться из горячей заварушки или добраться до бледного колдуна, прокладывая себе путь среди теней.

Облако двинулось под властью ветра, тень двинулась вслед за ним, а Скорбь уже знал, где находится Кальдур. Вырвал палицу из земли, развернул туловище и ударил из-за головы.

На этот раз времени увернуться хватило. Кальдур прыгнул вперёд и в сторону, избежал удара и снова оказался за спиной Скорби. Он вспомнил кое-что ещё, технику которую знал, но никогда не применял раньше, ведь до сих пор не было брони, которую он не смог бы взять своими обычными клинками.

Меч Тени.

Лезвие состоящие из того, что можно было охарактеризовать как отсутствие света. Не достаточно материальное, чтобы металла, да и любой другой материал, смог сдержать его, но достаточно острое, чтобы повредить самой душе и сути любого существа.

Пыль от удара Скорбь ещё не успела рассеяться, а Кальдур уже воткнул своё тайное оружие ему точно в середину спины, надеясь найти там хотя бы какое-то подобие позвоночника и скопления нервов. Коснулся ладонью холодного и щербатого камня, когда лезвие прошло насквозь, ни встретив никакого сопротивления.

Скорбь покачнулся, его рука дёрнулась, стискивая угловатую рукоятку палицы. Удар он точно почувствовал. Оставил палицу в земле и просто развернул к Кальдуру лицо, посмотрел ему в самую душу, дал понять, что даже такое оружие не произвело на него впечатление.

Они снова застыли напротив друг друга.

— У тебя есть что ещё, Кальдур?

Розари пыталась сохранить самообладание, но в её голосе колкими иголками проступала тревога.

— Нет... я всё перепробовал... что это вообще за тварь?

— Никогда не видела такого, он как будто жрёт наши удары, как кашу с утра, и просит ещё. Что нам с ним делать?

Доспех Розари несколько раз хаотично поменял цвет и стал матовым. На всякий случай она приняла Форму Отрицания, и видимо теперь решила играть от защиты.

— Только без Формы Разрушения, Розари. Останешься без защиты. И тогда он победит.

— Я знаю.

— У его сил должен быть предел. Даже у Госпожи он есть!

— Согласно. Что ты предлагаешь?

— Он делает паузы. Может быть, это не театральщина и не издевательство над нами... Нужно не давать ему отдыхать и восстанавливаться. Будем бить его, пока он не сломается.

— А если первые сломаемся мы?

Вместо ответа он бросился вперёд.

***

Клинки гнулись и ломались о тяжёлую броню Наира. Кальдур орал и тут же отращивал новые, бросался в атаку, искал бреши в сочленениях доспеха, проникал в них светоносным металлом, атаковал снова и снова. Удары палицы вминали его доспех, подбрасывали в воздух, откидывали в сторону, вбивали в землю, но каждый раз он поднимался и атаковал снова.

Внутри своей скорлупы он истекал потом, но хотя бы ещё не кровью. Его дыхание было настолько тяжёлым, что он уже не слышал ничего кроме него. Только лишь крики Розари и треск её клинков в редкие промежутки между вдохами. Временами бесконечный танец металла перед его глазами сменялся короткими виденьями. Сначала приятными, о той части его жизни, когда ему было спокойно. А потом тревожными и даже болезненными.

Уничтожение его деревни.

Смерть дяди.

Смерть Хизран.

Пленение Госпожи.

Смерть Колосса.

Смерть Анижи.

Последние видение, самое неприятное, удержалось в его поле зрения настолько долго, что его затошнило. Очередной клинок его жалобно пискнул и сломался о чёрную броню. Кальдур ушёл вниз к самой земле и избежал ответного удара.

— Р-а-а-а!

Его буквально согнуло пополам от ярости. От перебитого дыхания тут же закололо бок, он стиснул зубы и разозлился ещё больше. Так, что потемнело в глазах, он перестал себя помнить секунду или две, очнулся от своего собственного рыка и боли в стиснутых зубах и кулаках.

Его клинки стали чёрными и заклубились дымом, совсем как оружие Бирна. Он даже удивиться не успел ноги уже несли его к противнику.

С силой, которой даже Скорбь не смог совладать, он обрушился на руку с палицей. Схватил её, утянул на себя, так чтобы Наир потерял равновесие, и не отпуская хватки начал рубить её неистово и неотвратимо. Чёрное лезвие его клинка не гнулось, но шло трещинами и щербилось. И было таким острым, что в нарукавнике Скорби сначала появилась выбоина, какие бывают от топора на дереве. И через несколько мгновений, Кальдур перестал дышать и рубить, ведь рука Наира вместе с рукояткой палицы вдруг отделились от тела, и упали на землю.

Скорбь застыл.

Кальдур выпустил хватку, грубо толкнул Скорбь в грудь, тот отшатнулся. Обернулся назад, схватил пальцу, оторвал её от земли, почти не чувствуя веса и тут же ударил ею Наира. От удара поднялся сноп пыли, но Кальдур уже и так ничего не видел. Он удар снова, потом снова, и снова.

Теперь он вбивал Скорбь.

Он не думал, что сейчас мстит, в том числе и за свои проигрыши и унижения, не думал, что было бы неплохо делать эту процедуру на более твёрдой поверхности, на прекрасном белом мраморе, просто чтобы дать Наиру прочувствовать всё в полной мере. С каждым ударом о чёрные доспехи от палицы отлетали осколки, она рассыпалась, но становилась всё тяжелее. Злоба внутри Кальдура отступала, и он чувствовал, как тревога поднимается от его ног к затылку. Тело слушалось всё хуже, всё больше напряжения и боли он чувствовал, всё тяжёлее и равнее становилось его дыхание, и всё сильнее болело сердце.

Он достиг своего предела.

Его тело не может выдержать такой нагрузки. Если Кальдур продолжит в том же духе, то через минуту, две, может три, он просто упадёт замертво.

Палица сломалась первой.

Переломилась где-то по середине, едва не увлекла Кальдура вниз. От отшатнулся назад, уже не в силах стоять, и опустился в странную позу, коснувшись земли ладонью и обоими коленями, но оставшись стоять широко и не потеряв способность отпрыгнуть и спасти свою жизнь в случае чего.

Скорбь, от ударов почти полностью погружённый под землю, выбрался одним нечеловеческим движением и оказался на ногах.

Посмотрел на обрубок своей руки и затем Кальдура. В районе плеча доспех Скорбь потерял свою твёрдость, запузырился, будто кипящий дёготь, сполз вниз и в какие-то мгновение сформировал новую руку. Не отворачиваясь от Кальдура, и явно издеваясь, Скорбь несколько раз сжал отросшие пальцы в кулак, и даже прокрутил руку в плече, пародируя движения, которыми сам Кальдур разминался перед боем.

Палица притянулась к его руке и заросла так же быстро, он играючи прокрутил его запястьем и снова взвалил на плечо, застыв в расслабленной и торжествующей позе.

Розари оказалась между ними, не дав Скорби даже примериться к финальному удару. Выпрыгнула в высоко вверх, изогнулась по-кошачьи, чтобы в очередной раз проткнуть ему горло. Скорбь вдруг выпустил палицу, и пока она падала ему за спину, он перехватил Розари в воздухе, встряхнул, пробил её живот рукой насквозь и задрал вверх.

Струйки крови тут же полились по доспехам Наира, ошеломлённая Розари повисла в воздухе, всё ещё пытаясь добраться до цели своими клинками, и не понимая, что произошло.

Она захрипела, потеряла дыхание и вдруг выгнулась так, что показалось, что её спина сломается. Её крик, пусть и искажённый доспехом, уже и близко не напоминал человеческий. Из всего её доспеха рвались шипы, искорёженные и несимметричные. С маски смерти исчезли глазницы и очертания лица, она стала полностью гладкой, и от этого только более угрожающей. И там, где должен был располагаться её рот, маска расползлась в стороны, обнажив пасть полную треугольных зубов. Вместо того, чтобы пытаться вынуть из себя руку этой твари, она воткнула в неё шипы и стала подтягиваться вперёд.

Стальное чудовище сцепилось со Скорбью. И побеждало. Скорбь пытался сопротивляться, но шипы Розари оказались настолько острыми и прочными, что каменный доспех уже не мог задержать их. Шипы прорастали сквозь тело Скорбь и он терял подвижность.

Холодные руки испуга потянулись к горлу Кальдура.

Их учили дышать и успокаиваться не просто так. Ни раз и ни два, Цинния говорила ему о самой чудовищной смерти для кайрам. И во время Шестой Битвы он своими глазами видел кайрам, умершего такой смертью.

Крустификация.

Древо из шипов и лезвий, формой уже не напоминающее человека, проросшее внутри огромного порождения Мрака. Так бывает, если потерять контроль, неистово и неумолимо желать смерти своему врагу, и повторять один и тот же приказ своей доспеху.

Убить. Убить. Убить.

Она погибнет, если не остановится.

— Розари!

Когда их разумы столкнулись, он тут обжёгся хаосом и бурей ярости царящей внутри. Внутри доспеха она вопила от боли, доспех пожирал Розари заживо, её мышцы рвались и кости ломались от напряжения.

От страха за её жизнь его клинки снова стали обычного цвета и сами втянулись внутрь.

Скорбь слабел. Он больше не мог бить её, обе его руки были скованы всё разрастающимися лезвиями. Чёрный Наир угасал, но Розари угасала куда быстрее. Шипы начали отделяться от её тела, и словно запущенные с осадных орудий, улетали со свистом в разные стороны.

Нужно что-то сделать.

Не думая о себе, и о том, что такой шип может прилететь ему, он уселся, выпрямив спину и подтянув под себя ноги. Задышал, как учили, и снова попытался коснуться разума подруги. Схватился за него, словно за верёвку, потянулся и начал карабкаться, полз всё глубже и глубже, пока его разум не оказался внутри.

Впервый раз он был в Царстве Красной Фурии.

Скользкий и полированный стальной пол под его ногами ходил ходуном, терял форму и извивался. Весь небосвод и горизонт были заняты исполинским красным деревом с красными-же цветами и лианами, сползающими с его веток.

Розари сидела на троне у самого ствола дерева исполина, затянутая стальными шипами, словно в клетке, и клетка эта была телом самой Красной Фурии. Утратившей форму, увеличившийся в размере, её руки и ноги, удлиненные в несколько раз больше нормы, изгибались в самых разных местах, делая её похожей на богомола.

— Ты погибаешь Розари! — крикнул Кальдур. — Ты должна освободиться!

— Мне так больно, Кальдур, — донёсся слабый голос из клетки и перешёл на всхлипы.

— Хватит мучить её, тварь! Вы погибните обе!

Он пошёл вперёд и тут же одна из конечностей Красной Фурии метнулась к нему, ударила хлыстом, вырвала часть светоносного металла из его маски, так что показалось лицо.

— Хватит, Розари! Умоляю! Я не могу потерять и тебя! Возьми себя в руки! Ты владеешь этим доспехом, а не тобой! Ты здесь хозяйка! Прикажи Красной Фурии отступить! Ну же!

Ответом ему стал порыв ветра, который снёс его и заставил цепляться за скользкий пол когтями, чтобы его не утащило прочь. Вокруг клетки и ствола дерева начинал своё существование вихрь их красной пыли.

Его когти пронзили стальной пол и он пополз вперёд, всё ещё выкрикивая её имя. Буря набирала силу, пыталась отбросить его и поднять в воздух, но он цеплялся крепко и полз.

Оказался в центре, где ветер был уже не так силён, увернулся от хлыстов Красной Фурии, в три прыжка оказался рядом, снёс зубья клетки своими клинками, пробрался внутрь и обнял Розари.

— Я с тобой.

***

Он открыл глаза вовремя, один из последних шипов, пущенных Красной Фурией вспахал землю в том месте, где он сидел.

Розари пришла в себя. Пискнула словно испуганный котёнок, сжалась вся, попыталась отстраниться от Скорби, но они срослись слишком крепко. Древо из шипов начало рушиться, один за другим они падали на землю, теряли форму, превращались в жидкость и испарялись.

Словно вняв её мольбам и всхлипыванием, Чёрный Наир, вырвал из её тела руку, оттолкнул Розари, та упала на спину и попыталась отползти. Силы вернулись к Скорби почти мгновенно, и он уже занёс над ней свою палицу.

Удара не последовало.

Скорбь всё пытался оттянуть руку для замаха, не сводя "глаз" со своей жертвы, дёргался, напрягался, но так и не понял, что в его запястье мёртвой хваткой вцепилась стальная пасть зеркан.

На теле стального зверя появились несколько страшных трещин, до прихода Кальдура и Розари, он и не думал сдавать свою жизнь без боя.

Скорбь обернулся, перекинул палицу по-удобнее и приготовился ударить нового противника.

Всё они сейчас погибнут.

Сначала Ксикс. Потом Розари. А потом и Кальдур.

Если он что-то не сделает прямо сейчас.

Он рванулся вперёд, отдал короткий мысленный приказ Ксиксу, отпустить добычу, протаранил плечом Скорбь, схватил его под бёдра, с трудом вырвал вверх, оторвал его от земли и призвал Форму Пространства.

Больше он не хотел прыгать в никуда и просто так жертвовать собой. Просто не имел права. Слишком многое на его и Розари плечах.

Он прыгнул в самое высокое место, какое только видел. Склон гор Северных Пиков, где они пролетали с Ксиксом. Именно зеркан подсказал ему, что делать дальше. Иногда эти стальные звери так расправлялись со своими врагами. Хватали их в свои пасти и когти, уносили на высоту и отпускали. Сила притяжения делала оставшееся. Только бледные колдуны имели хоть какой-то призрачный шанс избежать столкновение с твёрдой землей, но даже у них далеко не всегда хватало смекалки и храбрости подчинить себе небо.

Воздух засвистел в ушах, и Кальдур тут же оттолкнул от себя Скорбь.

Без опоры Чёрный Наир забарахтался в воздухе.

Это зрелище заставило Кальдура вымученно улыбнуться. Скорбь наконец-то смутился хоть от чего-то.

Кальдур захотел падать медленнее, чтобы увидеть как его давний враг разобьётся о скалы. Серая Тень скорректировала положение его тела, сделала доспех объёмнее, создала нечто вроде крыльев за его спиной, руками и ногами.

Раздался хлопок, мелькнула чёрно-фиолетовая вспышка, и рядом забарахталась Розари.

Она прыгнула вслед за ним, раненая и потерянная, нашла в себе достаточно храбрости, чтобы оказаться с ним рядом, не зная, куда он отправился. А ведь он мог прыгать в никуда.

Он подлетел к ней, крепко схватил за руку, встряхнул, чтобы она пришла в себя, выкрутил её в воздухе, чтобы она перестала вращаться и начала падать ровно. Вытянул руку и показал на Скорбь.

За ужасом бесконтрольного падения и приближающихся скал, она хотя бы на миг ощутила торжество и восторг от этого зрелища. Он почувствовал как она улыбается. Её рука рванулась в сторону, она хотела бежать, но он не позволил, вместо этого он начал двигаться к Скорби, чтобы занять в воздухе положение точно над ним.

Розари поняла.

Они падают следом не просто так. Скорбь разобьётся о скалы. А они ударят сверху огромным и нерушимым лезвием, сформированным из их тел и довершат дело. Нужно добить его. Очень нужно.

Мысли о том, что они точно не смогут пережить такое, он гнал прочь.

Он верил.

Он уже мог разглядеть отдельные скалы. Земля приближалась стремительно. Времени смотреть как их враг погибнет уже не оставалось. Он подтянул к себе Розари. Красная Фурия и Серая Тень словно робкие любовницы коснулись друг друга, и с неохотой начали соединятся в единое целое. Розари не знала, что делать, просто не сопротивлялась, а Кальдур и не думал, что эта техника действительно может когда-либо пригодится.

Форма Твёрдости.

Их доспехи полностью утратили человеческую форму, обросли их плотным защитным слоем и сформировали нечто вроде пирамиды, направленной остриём вниз. Кальдур крепче стиснул Розари, выдохнул и закрыл глаза.

***

Треск оглушил его. Всё смешалось, он подумал что оглох и ослеп.

Разлепил глаза, с трудом пошевелился и вскочил на ноги. Удивился, что тело вообще слушается и что всё на месте. Пыль и столпы снега сделали окружающее пространство непроглядным и почти тёмным, но они уже оседали, чтобы явить пред Кальдуром новую опасность.

Не Скорбь, от которого не осталось ничего.

Сами горы были против их присутствия. Ворчали и дрожали, и уже срывались на грохот, гром и ругательства. Снежные шапки на склонах вокруг пришли в движение и уже неслись к нему, сбивая и перемалывая редкие деревья на своём пути. Снова начало темнеть, но уже от того, что снежные стены над их головами грозились вот-вот схлопнуться.

— Розари! — завопил Кальдур, пытаясь перекричать нарастающий гул.

Вскочил на высокий камень, оглянулся по сторонам, нашёл её, распластанную в груде камней и снега, метрах в десяти от себя. Прыгнул туда, достал её, поднял на руки и из последних сил отрыл портал.

Снова пришёл в себя недалеко от их лагеря, в поле цветов. Тут же испугался, не зная, сколько но пролежал вот так. Нашёл глазами Розари. Кровь ещё текла из раны на её животе и не думала останавливаться. Она не дышала.

Кальдур спрятал доспех, подтянулся к ней, положил её голову себе на колени, застыл, скуля и глотая слезы. Позвал её тихонько.

— Розари... Скажи что-нибудь... Ну же, девочка, давай... Не покидай меня... Умоляю, не покидай меня...

===========================================================================

От автора

Если Вам понравилось это произведение — поддержите его.

Пятая книга -> https://author.today/work/141745

Список терминов и важных персонажей

СПИСОК ПЕРСОНАЖЕЙ

Кальдур – 26-летний кайрам, переживший Шестую Битву, но утративший свой доспех. Не смог уйти от судьбы Избранного и снова сражается в рядах Госпожи. Внезапно центральный персонаж саги.

Барон Дукан Дебонар – 52-летний седовласый крупный и статный мужчина. Как и все представители аристократии был связан воинской повинностью. Офицерская служба показалась ему скучной, но уходить в запас после пяти лет службы он не захотел. Был завербован Тайной Службой из-за личных качеств, ума, истинного патриотизма и, самое главное, готовности жертвовать собой и своими интересами ради высшего блага.

Долгое время занимался вычислением, преследованием и ликвидацией внутренних врагов короны: главарей крупных банд, коррупционеров, заговорщиков и просто подозрительных личностей. После смуты и Шестой Битвы бежал от хаоса в своё поместье, но долго скрываться не позволили совесть и скука.

После короткого участия в партизанской войне против оккупационных войск темников был замечен Мастером Лотраком и получил в своё распоряжение повзрослевшую Розари, которую он далее использовал как основное оружие в диверсионных операциях и с помощью которой пытался собирать разведывательные данные.

Розари – худая и невысокая 17-летняя девушка, носитель живого доспеха и скверного характера. Была изъята из семьи Мастером Лотраком в возрасте 4х лет, за два года до Шестой Битвы. После поражения Госпожи оставшийся в живых Мастер Лотрак забрал Розари из опустевшего Драконьего Чертога, перенёс в безопасное место и совмещал её обучение с попытками выяснить куда делать Госпожа и что вообще будет дальше. После того как она окрепла, Мастер Лотрак поместил в её тело доспех, обучил её основам и передал в распоряжение Дукана.

Анижа – 18-летняя послушница монастыря и несостоявшаяся жрица. Родители отдали её в монастырь ещё младенцем, за несколько лет до начала воины, и мотивы этого поступка так и остались загадкой. Анижа успела научится основам хирургии и медицины и считает своим долгом и судьбой помощь всем страждущим.

Алазам – наместник Морокай на земле, Его правая рука, сильнейший из когда-либо рождавшихся бледных колдунов. Неизвестным способом он смог одолеть Госпожу в Шестой Битве. Проявляет интерес к живым доспехам.

Королева Избет – недостойная внебрачная дочь короля Навалона, в которой оказалось достаточно королевской крови, чтобы она стала единственной в своей категории претенденткой на трон. Её правление было отвратительным, ещё до его окончания считалось, что она совращена Морокай. Спровоцировала смуту во время Шестой Битвы и была убита при неясных обстоятельствах. Спустя десять лет вернулась сильно изменившейся и теперь пытается прибрать королевство к рукам.

Воким Твердолобый – один из генералов переживших дни Шестой Битвы. Занял Неопалимую Тверь и теперь формирует народное ополчение со всего Эррезира, чтобы изгнать темников за границу.

Улан Плеть Юга – один из последних боевых чародеев. Не участвовал в Шестой Битве, потратил двадцать лет на превращение Саррана из удалённого аула в новую столицу и крепкую твердыню. Теперь помогает Вокиму.

Анфлис — сын бывшего смотрителя Белого Дворца, ныне дознаватель и офицер Тайной Службы Избет.

Мерроу — разбойница, завладевшая живым доспехом, который ранее принадлежал Кальдуру, Серой Тенью.


СПИСОК ТЕРМИНОВ

Угурмы – отдельная группа этносов, населяющих сплошную стену гор, окружающую Эррезир. Считаются мракопоклонниками, варварами и людоедами. Однако, это не мешало использовать их как курьеров, георазведчиков, торговцев и рабочую силу с самого зарождения королевства.

Зраксирус – оружие Госпожи, установленное под Небесным Дворцом и способное выжигать горы и целые армии.

Гончая Морокай – крупная собака "пропущенная" через Мрак и способная теперь чувствовать мракоборцев, жрецов, чародеев и кайрам.

Тайная Служба короны – не особо официальная, секретная служба внутренней и внешней разведки при короне, созданная неравнодушными патриотами много веков назад.

Сарран – южная столица королевства. Ныне второй крупный город после Соласа и самая неприступная твердыня.

Тотум – так горцы называют странное свечение между звёздами, видимое только в горах.

Эррезир — единое королевство, окружённое со всех сторон горными цепями. Размером с Британские острова. Основное место событий. Климат - умеренно-континентальный. Большую часть королевства занимают горные равнины, степи с клочками леса.

Явор — огромная река, проходящая через весь Эррезир с северо-запада на юго-восток.

Пики — горные цепи, охватывающие Эррезир кольцом. Различаются по сторонам света, например, Северные Пики.

Зариан/Светлейшая Госпожа — богиня Света, защищающая род людей и землю Эррезира от сил зла. Представляется в виде высокой женщины, невероятной красоты с волосами из света и кожей из белого золота, обычно одета в белые одежды. Обладает невероятной магической силой.

Её Божественный Свет — лучистая энергия Госпожи, переходящая от тёпло-золотого до сине-холодного цвета.

Морокай — тёмный бог, бесформенное чудовище, ныне обитающее в Бездне - гипотетической воронке соединяющей Мрак и мир Эррезира, расположенной на огромной глубине под землёй. Морокай желает выбраться в материальный мир, подчинить себе Эррезир, установить комфортную для него вечную ночь и питаться душами всех живых созданий, обитающих на поверхности.

Мрак — тёмное пространство, существовавшее до появления всего сущего и то, что однажды снова поглотит всё сущее.

Шесть Битв — самые крупные столкновения Зариан и Морокай, в которые были втянуто вся территория королевства.

Гниль Морокай — тлетворное воздействие тёмного божества на материалы и живых существ.

Темники — люди-служители Морокай, родом с острова Зиль. Когда-то были беженцами от катастрофических последствий Битв, прятались под землёй и попали под долгое влияние гнили Морокай. Верно служат ему и не знают иной жизни. У них светлая кожа, каштановые или светлые волосы, серые или голубые глаза. Флаги и одежда темников полностью чёрные, но иногда они изображают своим знаком чёрный ромб с плоскими гранями.

Остров Зиль — расположен на северо-западе, там, где Явор фактически превращается в небольшое море. Остров Зиль загадочное и запретное место, вечно покрытое туманом. Там обитают темники, служители Морокай.

Порождения Мрака — чудовища, созданные из Мрака, либо его воздействием на людей и животных.

Бледный колдун — люди-служители Морокай, имеющие дар к магии. Основной их силы является извращение сути объёктов и процессов, но для этого бледный колдун должен понимать, что перед ним и как работает. Бледный колдуны очень могущественны, но платой за такую силу является бледный и болезненный вид. Они слабы, скрючены, медлительны, их кожа, волосы и глаза полностью лишены пигмента.

Наиры — когда-то были противниками и антиподами паладинов Госпожи, рыцари-колдуны в тяжёлых доспехах.

Монодон —огромное летающее китообразное порождение Мрака. Их слюна и желудочный сок способны разъёдать даже светоносный металл.

Избранные Госпожи — люди, которые Госпожа избрала для исполнения определённых целей. Воины, чародеи, жрецы, политики и прочие.

Жрец — люди, обладающие способностью к чудотворству, способны изменять порядок вещей.

Чародей — люди, обладающие способности к чарам, способны управлять порядком вещей.

Кайрам — сотня носителей особых живых доспехов, созданных Госпожой для борьбы с порождениями Мрака.

Живой доспех — артефакт в виде креста, выкованный из светоносного металла. Имплантируется внутрь тела носителя и даёт ему огромный спектр способностей.

Светоносный металл — металл добытый трудом смертных и освещённый Её Светом.

Зеркан — искусственные создания, выкованные из светоносного металла, прообразом которых служил Дракон, некогда служивший Госпоже и бывший Ей другом. Представляют из себя продолговатых бескрылых змеев с двумя лапами. Способны летать, извергать огонь и молнии. Ранее комплектовались Избранными всадниками из числа великих воинов, чародеев и жрецов, но затем эта привилегия была отдана более подходящим зерафитам.

Зерафит — величайшие воины из числа кайрам, которым была дарована честь быть личной гвардией Госпожи и летать верхом на зеркан.

Вирм — странное порождение Мрака, несколько напоминающее зеркан, но из плоти и крови и с крыльями.

Посмертие — существование в виде бесплотного духа после смерти и до момента перерождения в новом теле.

Врата Её Царства — Госпожа пришла из иного мира, целиком состоящего из теплоты и света, в котором Она нераздельно правит. Увидев, что души смертных уязвимы, пока не обрели тело в новой жизни после смерти, Она открыла Врата для всех людей, но закрыла их для кого бы ты ни было ещё, даже для себя и теперь вечно стоит на их страже. Темники пренебрежительно называют их Пеклом.

Голем — могучие искусственные создания из глины, песка, дыма, льда и огня, пропитанных кровью воинов Госпожи, павших в Третьей Битве. Во время Четвёртой Битвы големы, не имевшие свободы воли, были подчинены Морокай и обращены против Госпожи.

Гора Ногх — огромная гора в центре Эррезира, под которой расположены древние шахты, проложенные ещё во времена первых королевств и эры строительства. Согласно легенде шахтёры в прямом смысле докопались до Бездны и сошли с ума. Запретное место для жителей Эррезира и точка интереса для служителей Морокай.

Чёрная Руда — странный материал, похожий на необработанный камень, которые по слухам добывается под горой Ногх. Он пропитан Мраком и влиянием самого Морокай, и способен наносить незаживающие раны, так как ранит в первую очередь душу, а не тело.

Дритлум — посох Света, вместилище сил Госпожи, которым Она сражалась в Третьей Битвы, пока он не был уничтожен служителями Морокай.

Небесный Дворец — летающая крепость и замок Госпожи, выстроенный из тел големов. Обрушен на землю в Шестой Битве.

Сол — валюта Эррезира.

Солас — столица Эррезира.

Опалённая Твердь — крепость, где сосредоточено сопротивление интервенции темников, последняя уцелевшая на пути из Соласа к горе Ногх.

Черная Крепость — твердыня темников, возведённая у горы Ногх.

Речной Оплот — крупная речная крепость-город на Юге.

Белый Дворец — дворец королевской династии в Соласе.

Драконий Чертог — отдалённая горная крепость на юго-востоке от Соласа, где воспитывались и тренировались кайрам.

Тайная Служба — служба внутренней разведки короны.

Серая Тень — бывший доспех Кальдура.

Войско Рассвета — реформированная королевой Избет армия Эррезира, готовящаяся дать отпор темникам.


Оглавление

  • Пролог
  • Виденье 37. Тысяча лиц
  • Виденье 38. И жди урожай
  • Виденье 39. Злобой сыты демоны
  • Виденье 40. Всё очищается огнём
  • Виденье 41. Хотя бы не сегодня
  • Виденье 42. Или я приду к тебе
  • Виденье 43. Если победит Он
  • Виденье 44. Будет помнить
  • Виденье 45. Дай воде течь
  • Виденье 46. По старой дружбе
  • Виденье 47. Веди нас
  • Виденье 48. Древо шипов
  • Список терминов и важных персонажей