Рассказы о таежном докторе [Виталий Титович Коржиков] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Виталий Коржиков Рассказы о таежном докторе




РИСУНКИ Н. УСТИНОВА




Каких только птиц и зверей не встретишь в нашей стране!

В самом центре большого города посмотришь в окно и увидишь: летит над крышами какая-то птица. Выйдешь на крыльцо в селе и услышишь голоса идущего стада.

По северным льдам бродят белые медведи, на юге в горах притаился барс. В тайге мелькают быстрые яркие пятна. Это мчатся пятнистые олени. «Олень-цветок», — говорят про них.

И всюду встретишь человека, который хоть раз да выручил из беды какого-нибудь зверя. Один приютил отбившегося от стада лосёнка. Другой помог раненому скворцу.

А много и таких людей, которые помогают животным всю жизнь, каждый день. Про одного такого человека эта книжка.

Встреча в зоопарке

Как-то в Московском зоопарке у клетки с уссурийским тигром собралась толпа. Маленькая девушка-экскурсовод рассказывала всем, какой это грозный, угрюмый зверь. Мальчишки рычали на него. А тигр спокойно спал в углу. Только иногда во сне он выпускал из мозолистых подушечек ещё крепкие старые когти.



Но вот экскурсия пошла дальше, а у клетки остановился высокий седой человек. Он посмотрел на зверя и тихо позвал:

— Гром!

Тигр дёрнул ушами и на мгновение приподнял голову.

— Гром! — повторил мужчина.

Тогда тигр встряхнулся, опёрся на передние лапы и внимательно посмотрел за решётку. С минуту он сидел, будто о чём-то думал, потом глаза его засветились, он быстро встал, ткнулся мордой в прутья и радостно заурчал.



— Вспомнил! — сказал мужчина. — Узнал! Ну, здравствуй, здравствуй, Гром!

Никого вокруг не было, и никто мужчину не спрашивал, почему это его вспомнил тигр.

А он мог бы рассказать целую историю про то, как много лет назад, ещё во Владивостоке, Гром подавился громадной костью и как её пришлось вытаскивать у тигра из пасти.

И не только эту историю мог бы рассказать старый ветеринар Миролюбов.

Я часто приходил к нему в небольшой деревянный домик на берегу океана. Приду и слушаю.

Исаак Иванович угощает меня в своём саду крупной пахучей смородиной и рассказывает, как совсем молодым попал с Волги на Дальний Восток, как ходил по тайге, лечил зверей.

Идут вдали по заливу корабли и, кажется, тихо гудят: «Э, всё это было давно! Когда мы были совсем новенькими…» Покачивает ветвями старая сосна, будто говорит: «Да, это было очень давно. Даже я тогда была ещё молодой!»

А молодые деревца притихнут, как я, не шевельнутся. Будто тоже слушают. Их-то ведь совсем не было, когда случились с Исааком Ивановичем все эти интересные истории.



Никаких подозрительных!

Было это очень давно, когда кончалась гражданская война. По всей стране белые были разбиты. И только у Тихого океана, во Владивостоке, всё ещё цокали по мостовым конные белогвардейские разъезды.

«Цок-цок!» — вверх по улице, на сопку.

«Цок-цок-цок», — с сопки к берегу океана.

Рядом громыхали коваными ботинками американские солдаты, бряцали саблями японские офицеры: на помощь белым генералам поторапливались.

Попыхивали клубами дыма американские корабли, приглядывались к берегам их пушки.

Но Красная Армия подходила всё ближе. А в приморской тайге собирались, готовились к боям партизанские отряды.

Белые грозили: «Партизанам — расстрел!», «За помощь партизанам — расстрел!»

И в домик под сопкой, к молодому ветеринарному врачу, тоже наведывались белые с наказом:

— Лечить только белоказачьих коней! Никаких подозрительных!

— Да что вы! Какие подозрительные! — разводил большими руками доктор.

А появлялся у доктора то и дело разный народ.

Как-то вечером постучали к нему в дверь. Открыл — всего обдало сыростью: такой туман. Присмотрелся внимательно, а у крыльца солдат. В старой шинели, в стоптанных сапогах, на поводу гнедого коня держит. Вздрагивает конь, на боку свежая рана. Солдат лицо вытирает, просит: «Помоги, доктор!»



Миролюбов и спрашивать солдата не стал: кто, откуда? Сразу видно: шапка солдатская в хвое. Шинель дымом костровым пахнет, таёжными травами.

Отвёл доктор коня за сарай. Потом вынес иглу с ниткой, отёр чистой тряпицей рану и стал зашивать. Ни огонька, ни свечи не засветил. На ощупь всё делает.

Шьёт доктор, а солдат по сторонам смотрит. И конь стоит смирно. Не заржёт, не дёрнется. Понимает: шуметь нельзя.

Наконец стянул доктор узелком последний шов и отошёл в сторону: «Готово!»

Солдат только головой кивнул: «Благодарствую!» — и скрылся в зябком