Феникс [Ланя Вук] (fb2) читать онлайн

Феникс

Глава 1

Молодая светловолосая девушка Белина жила со своим мужем недалеко от зерновых полей, и сейчас занималась уборкой пшеницы вместе с другими девушками. Выпрямившись и вздохнув, крестьянка понесла копну урожая в общую кучу длинных колосков, стянутых тугой бечёвкой.

«Третья неделя уже, — подумала она, засматриваясь на вечернее небо, затянутое бело-серой пеленой, — а мы так и не придумали имя сыну». С этой, немного укорительной мыслью, она пошла обратно к своему месту на пашне. Проводила взглядом маленькую, летящую жёлтую точку на небе, за которой следила, пока не подняла серп и окончательно не забылась в себе. Соседи, в их числе и подруга Белины Роза, постоянно докучали её и её мужа вопросом: как они назовут своего сынишку. По традиции, которую нынешняя молодёжь считали хоть и забавной, но глупой, детей называли с оглядкой на события в момент рождения ребёнка. Так муж Розы, что родила сына чуть меньше года назад, назвал сына Льном, за то, что последний не придумал лучшего места и времени, как родиться на льняном поле во время первого урожая. Впрочем, Льном его никто не звал, звали просто Лёня, Лёнька… Лёнечка — нежно и ласково звала сына Роза. Два года назад в семье кузнеца так же родился сын, которого назвали Бумой, за то, что, он, неведома каким образом опрокидывал колыбельную, умудряясь её же сломать, и наделать при этом шуму, сам оставаясь невредимым. «Бума!» — с важным видом назвал кузнец сына, который укутанный в пеленки, уже в какой раз перевернул свои детские ясли. Сынишка же Белины, родился как самый обычный ребёнок, ничего примечательного и необычного в рождении и последующих днях с ребёнком и около него не происходило.

— Гляди, Белька, гляди какая штука по небу летит! — громко, и как всегда, звонко окликнула свою подругу Роза.

Уставшая Белина выпрямилась и посмотрела в небо перед собой. Та жёлтая точка, которую она наблюдала несколько минут назад летела меленьким оранжевым шаром.

— Что это такое, Белька? — не умолкала Роза — Сколько живу, а диво такого и не видала никогда! Девчонки смотрите красота какая!

И уже пять девиц, убиравших пшеницу, побросали серпы, заворожённо смотрели на большой, летящий в их сторону горящий шар.

Над никогда и ничем не тревоженным местом, у самого края мира, летела огромная, горящая птица, окутанная пламенем. Птица, редчайшей породы, увидеть которую удавалась только самым удачливым и самым терпеливым охотникам, не несла в этот раз никакого счастья своим наблюдателям. Она падала. Она умирала.

— Девки! Энта штуковина на нас летит, девки, прямо на нас! — завопила дочка мельника.

С огромной скоростью, пылающий и оставляющий за собой искры, шар, пролетел не высоко над головами девушек и устремился к домикам, мирно стоящим в одной версте от места, где трудились крестьянки.

Птица Феникс, готовая сгореть без остатка и подняться вновь из пепла, с громким, полным болью, клокотанием, и жутким гулом огня, которого никогда не слышали эти места, пробила крышу дома. Рухнула на намытые заботливой хозяйкой дома полы, на полы заботливой хозяйки и мамы, у сына которой ещё не было имени.

— Пожар, девки, пожар! — кричали и размахивали руками парни с телеги.

Девки те уже и так бежали по бросав свой инструмент в деревню. Белина, молодая и светлая крестьянка бежала впереди всех, и слезы наливались в её глазах, потому как видела она, что пылает как раз её дом, да так сильно, что столб огня был высотой как, три, если не четыре высоты её дома.

Деревня Уют, в миру никому не известная, расположилась недалеко от самого края мира. Уют деревня большая, побольше двух соседних — Верхушки и Тёплая. Верхушки, а как ещё её назвали Карамельная, средних размеров. Тёплая, совсем крохотная, три улочки по три двора.

По шестым дням недели, в центре Уюта, на небольшой площади, устраивали базарный день. Начинался он в полдень и продолжался до глубокого вечера, нередко заканчивающийся большой попойкой. В этот день всегда приходили жители соседних деревушек. Жители Карамельной приносили разного рода сладости, игрушки для детей, красивые безделушки для их родителей, и отдельной партией добрый, хмельной мёд. Немногочисленное население Тёплой, приходили, как правило, на базарный день исключительно, чтобы надраться выпивки с соседями, а перед тем посмотреть на дневное кукольное представление и шутовские танцы.

На седьмой же день, дружные жители трёх соседних деревень объединялись в Тёплой, куда большой вереницей тащились: кто пешим ходом, кто на телегах. Сначала старики да их старухи, в середине дня дети да их няньки — старшие братья и сестры, к вечеру взрослые мужчины и женщины, которых уже никак нельзя было назвать детьми и, которых ещё нельзя было назвать стариками. В Тёплой располагались бани. Собственные бани, конечно, были и в Карамельной, и в Уюте, но в Тёплой бани, как говорили все без исключения, сказочные, почти волшебные. Пар в них был жарче и мягче, а аромат диких трав, росших только в этой деревушке, проникал всюду и имел ни с чем не сравнимые расслабляющие и очищающие свойства.

Вокруг площади Уюта, имелись ряды навесов с гончарными и кузнечными мастерскими, с портных и швейных дел мастерами и одна сыроварня. Недалеко от деревни находилась и коллективная ферма. Из скота на ней были только коровы и бычки, за ней следили самовыдвиженцы коллективных собраний Уюта. Труд этот был таким же почётным, сродни пчеловодству, которым занимались жители Верхушки. Уборкой льняных и зерновых полей занимались уже все без исключения сельчане. Лошадей, свиней, уток и прочею животину жители трёх деревень держали самостоятельно. Население Тёплой не обремененное особо никакими коллективными трудами, кроме поддержания своих бань, брали на себя роль извозчиков всяких грузов, баек и сплетен между поселениями.

На самом краю мира, где раскинулись три дружных деревни, ничего и никогда значимого не происходило. Сюда не доходили ни войны, ни болезни большого мира. Очень редко в эти края попадали люди: путники, сбившиеся со своей дороги, бездомные и брошенные. Местные воспринимали рассказы чужаков за небылицы и выдумки и никогда не принимали ничего сказанного в серьёз. Чужаки же поражались душевностью, теплотой и добротой этих людей, их отрешенностью от остального, неведанного и безразличного им мира. И нередко, а чаще того и всегда, чужаки оставались жить в одной их трёх деревень, вливались в быт, и уже вскоре забывали о своем прошлом, как о каком-то сне.

Солнце уже давно скрылось за далеком горизонтом, а над тремя дружными деревнями, царила ночь.

Вокруг пылающего деревянного дома собралось по меньшей мере сотня людей. Соседи, поначалу опасавшиеся, что пламя перекинется и на их дома, уже как несколько часов наблюдали, как горит ровненько одна изба, плотным высоким столбом огня. Деревня Уют, как и её ближайшие соседки Верхушки и Тёплая, никогда не сталкивались с такой трагедией. Соседи как могли разделяли боль Белины и её мужа, и плакали вместе с ними. Роза, державшая на руках маленького Лёню, как могла поддерживала свою подругу. Дед, по прозвищу Похруст, самый старый житель всех деревень, жил совсем близко с горящей избой, рассказывал вновь прибывающим к пожару людям о том, как случилось трагедия.

— Стало быть сижу я на пеньку и вижу шар по небу летит! — говорил дед. — Ну, так я виду не подал, усом не пошевелил, эк видать, я шаров на небе горящих не видал что ли? Сижу и дальше колышки стругаю, помидоры подвязать надобно уже. Потому как первый урожай я не подвязал, и попортились кустики мои…

— Да нужны больно помидоры твои, дед! Расскажи, как хата Белиньи полыхнула! — перебил деда Похруста мужик, прибывший за сыром из Тёплой.

— Так я и говорю! Стало быть, уже два десятка коленьев настругал, гля в небо, а шар-то в нашу сторону летить, прямёхонько так в деревеньку нашу. Думаю, для порядка надо бы соседний предупредить, а то как-то непорядок это, когда вот так, а то может и случиться чего. Вон я молод был, шёл однажды через лес до соседней деревни нашей Верхушки…

— Да ты про пожар расскажи, про пожар, Похруст! — снова перебили старика из толпы.

— Так я ж и говорю… Значит дошёл я уже, стало быть, до избы соседней, Белиньи значит дома. Да как на небо гля, что, значит там с шаром-то, а он, дык, на меня стервец, прям-таки ровнёхонько на меня летить. Я и виду-то подать не успел, ухами даже не пошевелил, он ж вот-вот и рухнет на меня! — дед Похруст, пошевелил уголками рта, крякнул не громко и замолчал.

Толпу перед дедом, околдованную его неспешным повествованием, изумлённо держала пауза, пока Гулька, молодая жительница Теплой, не встряхнула старика и толпу своим звонким голоском:

— Потом-то что, дед Похруст!

Дед Похруст поднял голову, протёр проступившие слёзы с уголков глаз:

— Испужался я, дочка, — стыдливо произнёс старик, — потому как шар энтот, стервец, не шар был какой, а птица, горящая! Врезалась в крышу и обрушилась вместе с ней в хату. А я испужался и убёг в сторону, как дурья башка моя старая вспомнила, что малёк там маленький, родившейся недавно совсем, так устыдился я трусости и обратно в хату горящую побёг!

Дед поднял руки и посмотрел в толпу, усы обгоревшие, бровей не было вовсе, руки покрыты лопнувшими от ожогов волдырями.

— Да опоздал, всё уже пылало. Сгорел мальчонка, сгорел!

Дед Похруст, сидевший на пеньке, рыдал опустив голову на грудь. Толпа, собравшая возле пылающего дома, рыдала вместе с ним.

Ночная тьма, потихоньку отступавшая от края мира, рождала утро. Отступающий сумрак, скупой на солнечные лучи, но дающий возможность видеть вполне ясно и чётко, забрал с собой и ночной пожар. Жители дружных деревень так и остались ночевать у сгоревшего дома. Этих людей не страшила стихия, их объединила боль матери и отца, утративших своего ребенка.

Дед Похруст, не сомкнувший в эту ночь, опухших от слёз глаз, смотрел на догорающие язычки пламени над ровным слоем пепла, где ещё вчера стояла большая, просторная изба его молодых соседей. Пламя погасло. Дед, теплящий надежду на чудо, которое ждал всю ночь, но так и не дождался, вздохнул. Поднялся со своего пенька, опершись колышек, повёл уголками губ и замер, ему почудилось, будто что-то в том пепелище шевелилось.

Белина, обессиленная горем, сидела на лавке рядом супругом, уткнувшись ему в плечо. Она дремала, а сквозь её сомкнутые веки по-прежнему текли маленькие ручейки слез. Муж Белины — Ивар обнимал жену. Он прибыл к пожару только к самой ночи. Ивар и ещё два мужичка проверяли прошлым днём сети на озере, недалеко от Тёплой. Тогда к ним на берег выбежал местный мальчишка и сообщил, что в Уюте пожар. Все трое побросав сети ринулись на бедствие. Ивар тогда и подумать не мог, что говорит его дом, а вместе с ним и его новорожденный сын, имя которому он со своей любимой женой ещё не придумал. Сейчас же он сидел и глядел в пустоту, взгляд его был отрешён. Он мысленно представлял: как играл с ребенком, как принёс на седьмой день его жизни погремушки из Карамельной.

Ивара и его жену, как и остальных собравшихся этой ночью у пожара людей, пробудил крик деда Похруста.

— Разойдись, соседни! — ворча и бранясь старик расталкивал сидевших в полудреме людей. Он пробирался к пепелищу.

Дед Похруст пробрался к пепелищу. Пришедшие в себя Ивар и Белина смотрели за стариком, а через мгновения бежали к месту, где раньше был их дом.

В пепелище что-то гугукало и копошилось. Ивар, Белина и Похруст, а за ними и остальные, склонились над кучей пепла. Девушка запустила руки в золу, через секунду вытащила чумазого, но озорно улыбающегося младенца. Крики радости, прыжки и веселье через несколько секунд всеобщего оцепенения охватили людей, что остались на эту ночь около горевшего дома.

— Сыночек мой миленький, родненький мой! — снова рыдая, но уже от счастья, шептала мать ребёнку. Прижимала его к себе и целовала чумазую мордочку.

— Не иначе, как чудо чудесное, — восторженно произнёс дед Похруст. — Огненная птица жизнь дала ребёночку. Феникс — энта птица зовётся!

— Да какая птица, Похруст!? Нет такой птицы, что в пожаре бы таком выжила! Это метеорит, горящий камень, в избу попал и подпалил! — подхватил слова старика паренек, лет семнадцати отроду. И тут же отхватил по лбу, от стоящей рядом бабульки, тростью.

— Ты где ж, глупый, ерундовины такой нахватался? — проворчала бабулька. — Что б камни по небу летали! Дурачок, не иначе!

— И верно! Птица, жар-птица была! Как из сказок! Феникс! — кричали из толпы.

— Феникс, Фенечка мой родненький. — прижимая к себе и целая чумазого младенца, повторяла счастливая мать.

Глава 2

Первая неделя третьего месяца урожая подходила к концу. Солнце, мутным пятном, пряталось на небе за тонкой пеленой белой дымки. Мальчишка десяти лет, то на одной, то на другой ноге прыгал по ступенькам крыльца во двор. Каблуки его старых башмачков отбивали незатейливый ритм о доски. Думал мальчуган о предстоящем дне: сегодня свой одиннадцатый день рождения отмечал его друг.

Утром ранее мама мальчика сказала ему, что одиннадцать лет бывает только один раз в жизни, и что он обязан поздравить друга, как полагается, и обязательно пожелать чего-нибудь хорошего. А не так как в прошлом году и стыдя припомнила ему прошлогодние шалости. Потом одела его в новенькую льняную рубашку, расписанную причудливыми узорами, красные штаны и старые башмачки.

— Банку сметаны отдашь тёте Розе, — наставляла сына мать, — подарок Лёне не забудь. Мы с отцом вернёмся домой поздно. До темна чтоб дома уже был.

Потрепав сыну рыжие волосы пошла собирать для себя и мужа банные принадлежности на вечер.

Сейчас же, дошедший уже до калитки рыжий мальчик положил подарок на лавку, аккуратно сунул руку в банку и отведал немного сметаны, вытер жирную ладошку о новенькую рубашку. Подумал о чём-то своём, скинул с себя башмачки, схватил подарок, выскочил со двора и помчался, распугивая куриц, босиком по зеленой травке на день рождения к другу.

— Здрасте, тёть Роза, мама сметану передала, а Лёня дома? — спросил рыжий мальчик, протягивая женщине наполовину пустую банку сметаны.

— Здравствуй, Феникс. Дома, у себя в комнате с Лёвой. — улыбнувшись пареньку она указала на дальнюю спальню.

Влетев в комнату, он увидел спину друга, прыгнул на неё и стал заваливать Лёньку поздравлениями, шатаясь оба мальчишки зацепили третьего — Лёвку, и грохнулись на пол кубарем катаясь и смеясь.

— Бума-то придёт? — макнул в земляничное варенье без того сладкую булку Феня. — Третий час уже ждём, а пухлого всё нет!

— Придёт. Он вообще-то первый пришёл меня поздравлять. Сказал, что с отцом вчера метеоретит… Как его… Метео — задумался Лёнька — …Етить его, короче! Железо собирали для ковки. Чумазый весь был, в баню отец его отправил, а потом сразу ко мне придёт.

— Ты подарок ему покажи! — немного с завистью и с восхищением сказал Лёва.

Лёнька важно посмотрел на Феню.

— Не сломай только! — он потянулся за лавку и вытащил красивый, большой не меньше четырёх локтей в длину меч и положил на стол. Все трое восхищенно уставились на подарок Бумы.

Меч, конечно, деревянный. Настоящий металлический меч, этот далекий от мира край, видел разве что, когда четыре года назад в Уют пришёл жуткий мужчина без глаза и уха. Тогда-то восьмилетний Бума, старший из компании четырёх друзей, увидел меч в отцовской кузне. Он донимал отца, выковать ему такой же, но уставший в один день от докучаний сына кузнец, лишь дал ему подзатыльник и сказал, что ковать меч — только металл переводить. И что тот меч, который видел Бума, уже давно перековали в гвозди. После друзья на страх курицам, уткам и кошкам, носились с деревянными, сделанными на абы как, мечами, воображая, будто сражаются с чудовищами из сказок.

— Вот бы настоящий такой потрогать! — мечтательно произнёс Лёнька.

— Удивительно, как пухлый вообще его донёс, не поломав! — заметил Лёва. Трое мальчишек расхохотались

— Ага. Когда зашёл в сени, — начал Лёня, — так кадку с огурцами перевернул. Едва собрать успели, пока мамка не пришла.

Феня и Лёва переглянулись, посмотрели на некогда полную тарелку солёных огурцов.

— Да не боись, парни, пол чистый был! — улыбнулся Лёнька.

Бума, получивший вчера нагоняй от матери за очередные порванные штаны, сегодня зацепился совсем новой курточкой за гвоздь калитки. Бурча, он пытался аккуратно отделаться от шляпки гвоздика, но делал только хуже, от чего уже проделал дырку. Увидев это в окошко Роза, мать Лёньки, вышла из дома, и заботливо помогла неловкому Буме выбраться, пообещав пришить заплатку и поговорить с его мамой не ругать его.

— Чего ты так долго? Заждались тебя уже! — бурчали трое друзей на четвертого. — Давай складывать всё в мешок, к деду Похрусту пойдём.

Сложив со стола все пирожки, пять сладких булок и два рулета в мешок, компания парней дружной ватагой двинулась к старику домой, послушать всяких небылиц и сказок, а может и ещё чего посерьёзней, чего их детским ушам слышать не положено.

— Я хочу историю про волка и девочку послушать, как вам? Или может про змеёв крылатых? — предлагал истории рыжий мальчик, тщательно жуя пирожок с капустой.

— Не, Феня, ты как ребёнок. — заявил мальчуган, которому сегодня стукнуло одиннадцать. — Пора бы уже взрослеть, я предлагаю спросить про край мира!

— А я бы тоже послушал про змеёв! — прогудел старший из друзей Бума, соглашаясь с Феней и запуская руку в мешок за второй булкой.

— Мне хоть и девять, — отозвался младший из компании Лёва, — но я уже не ребёнок слушать небылицы всякие. Ребята, край мира — это реальная вещь, настоящая!

Компания остановилась. Бума, нёсший мешок, взял из него последний пирожок. До рта до нести так и не успел. Выронил. Паренёк хотел было поднять его с земли и продолжить трапезу, но снова опоздал. Две красные курицы и одна чёрная утка уже вели между собой борьбу за право отведать стряпню Лёнькиной матери.

— Да ну тебя! Какой ещё край мира? Такая же сказка на ночь, как и про ту девчонку, что у трёх медведей кашу всю съела! — проворчал раздосадованный потерей пирожка Бума.

— Нет! Настоящий он! Папка мамке вчера рассказывал, что край, в который ты не веришь, к нам подступает! — Лёвка осёкся, болтнул лишнего.

Удивившись бойкой уверенности, с которой младший из компании доказывал существования края мира, трое друзей, окружили четвертого. Понимая, что от расспросов друзей не отвертеться, да и как он мог молчать? Это его друзья! Он выдал всё что подслушал из ночного рассказа отца.

Лёва сидел на стульчике у кухонного окна, уминал остатки своего ужина, который всегда оставлял на ночные посиделки. Ему, ещё не взрослому парню, родители запрещали гулять вечером шестого дня. Но не запрещали смотреть на гуляния через окно, и видел он всякое. По главной улице деревни, на которой находился дом Лёвы, проходили пляски и песни, а ближе к самой ночи, когда ему положено было спать, Лёва украдкой пробирался на свое место и следил, что там за окном. В этот же раз дома не было никого, и он вольно себя чувствуя, громко чавкал яблоком и наблюдал за соседским парнем. Соседский парень Колька, относился к Лёвке, как к младшему брату, было ему восемнадцать или девятнадцать годков, Лёва не помнил точно. Колька никогда не пропускал гуляния и всегда приходил домой поздно, как и сегодня. Лёва, жадно поглощая одно яблоко за другим, не менее жадно наблюдал как через дорогу на лавке Колька обжимался с какой-то незнакомой Лёве девкой. «Не местная, наверное» — думал он. Соседский парень постоянно пытался просунуть руку под рубашку молодой девушке, та в свою очередь сопротивлялась, но с каждой попыткой парня делала это менее активно. Лёве было любопытно, что и как там под рубашкой у черноволосой девушки, поэтому он пытался ни на секунду не отрывается от окна. В прошлом году, в день гуляний ему удалось-таки подглядеть за одной беловолосой красавицей с их деревни, которая совсем не против была расстегнуть рубаху перед Колькой. Не успев разглядеть, что там у неё было под рубахой, мальчик, соскочил со своего стульчика, раскраснелся и убежал в свою кровать. Но то было год назад, сейчас же, Лёвка считал, что готов увидеть, что там под этой самой рубашкой и не раскраснеться. Не понимал Лёвка только зачем эти двое касаются друг друга губами. Коснуться губ девчонки своими губами для Лёвы было высшей степенью отвращения. Он кривился, но взгляда от целующейся под ночным небом парочки не отводил.

Когда черноволосая девица почти сдалась и была готова расстегнуть последнюю пуговицу, раскрыв секрет своей рубашки для Лёвки, с веранды послышались шаги и голоса родителей. Взвесив все за и против, где «за» — было подглядеть за парочкой и получить от отца ремня, во-первых, за то, что не спит, а, во-вторых, за то, что подглядывает, и «против» — пойти скорее спать и не повстречаться с отцовский ремнём. Он выбрал «против». Соскочив со стула и через мгновения оказавшись под одеялом в своей комнате, он стал прислушиваться к скрипу входных дверей. Так он пролежал минут пять. Дверь так и не скрипнула. Тогда он тихонько вылез из-под одеяла и пошёл обратно на кухню, украдкой глянул в окно, целующейся парочки на лавке не было. Кусты под окнами соседского дома шевелились. «Ух и сильный ветер…» — подумал Лёва, расстроившись таинственным исчезновением парочки, на носочках подошёл к входной двери и приложил ухо к замочной скважине.

— …были на пустой земле недалеко от восьмой колонны. Мужики с Верхушки говорят, что ещё две недели назад, туман до двенадцатой не доходил.

— Ох, что же это могло бы значить, дорогой? Край никогда, не был так близко сколько я себя помню. — с тревогой в голосе спросила женщина у мужа.

— Не знаю. Старики из Верхушек помнят, что край и до третьей колонны доходил. А если предположить, что земля мертвая из-за тумана, то первую колонну он не пересекал никогда! — чуть подрагивающим голосом ответил муж.

— Боюсь, я милый, боюсь. Мы и так у края мира близко, а в друг он до нас дойдёт?

— Не бойся, ничего не случиться. Да и сотня верст — это не так уж и близко, скажу я тебе. Пойдём в дом, устал с дороги, спать хочется. — успокаивал муж жену и открыл дверь.

Не верящие своим ушам три друга, таращись на четвёртого.

— А дальше? — задал вопрос за всех троих Лёня Лёвку

— По жопе ремнём получил, три раза! За то, что подслушивал! — и приспустив портки показал три красных широких отметины.

— Да-а… — со знанием дела протянули трое, рассматривая розовые полоски от ремня.

— Видать не шуточное это дело! А край мира и взаправду существует — задумчиво проговорил друзьям Феня.

— Дед Похруст, расскажи про край мира! Расскажи! — на перебой трещали мальчишки перед стариком в его старенькой избе.

— Чего уж там говорить-то, говорено тысячу раз, а история эта не интересная вовсе, сами говорили! — отбрехался от компании друзей старик. — Давай я вам что ли расскажу, как дед зайцев от наводнения спасал!

— Не взаправду это же всё! Ты про край мира расскажи, про туман! — не отставали от старика дети.

— Как не взаправду-то, мальки! Знаком я с этим дедом был, Мазай его звали. Туман на краю мира — вот это как раз небылицы ваши. — упирался дед.

Тогда дружная компания поведала историю, подслушанную Лёвой и уже как несколько минут молчали, смотрели на старика. Тот был в глубокой задумчивости, потирал свои белые усы, и шевелил уголками губ.

— Ладно, мальки, скажу вам как есть всё скажу. — сжалился над ребятишками старик. — Без вранья и взаправду про туман и про край мира. Всё что знаю, всё расскажу. Берите с веранды лавку и садитесь. И что бы никому и негде не проболтались, стервецы! Коль ваши родители узнают, так поколотют, косточек не соберу.

День близился к вечеру, и слабые лучики оранжевого солнца заливали избушку старика. Феня, Лёва, Лёня и Бума послушно сели на лавку. Дед Похруст налил мальчишкам клюквенного морсу, себе квасу и сел на стул напротив ребят.

— Есть край мира, мальки, есть. Наши три деревни далече от всего мира спрятаны, но от краюшка этого самого мира мы близко живём. Бывал я молод, видел этот край самый. Сначала по лесу по дикому идёшь долго, потом, значит, выходишь в подлесок и тоже идёшь. Потом, значит, выходишь в поле и нет ничего вокруг более, идёшь дальше — земля чахнет, мертвой земля, стало быть, становиться. И шёл, значит, мальки, я по земле энтой, покуда до краю самого и не дошёл. Край энтот, не что иное, как туман белый. Плотной, густющей стеной стоит. В бока глянешь — краю не видать, тумана энтого. На верх глянешь — тоже. А назад оглянешься — пусто на много верст кругом. Туман — смерть, мальки. Не один я там был, помню. Трое нас товарищей было: Рагнар — сильный, смелый парень, старший из нас. Румий — башковитый, умной, стало быть, средний… Ну, и я. Младшой. Звали меня, разумеется, никакой не дед Похруст, мальки, а Олежеком, Олег стало быть. Да только кто помнит это — сгинул уже давно. Слыхали мы, что энтот туман и опасный и убить может, да потому вас, мальков, там на краю и быть рядом с ним не должно, и знать вам рано об энтом всём. Ну, коль, вы уже знаете все, то слушайте дальше. Хотели мы со товарищами проверить, что там в тумане том, да веревку взяли с собой. Стало быть, привязали Рагнара, да и держим, а он в туман. Как только шаг в него ступил, его уже и не видать в тумане, и верёвка больше не шелохнётся! Стоим мы, стало быть, и зовём его. Не ответил Рагнар, верёвку, стало быть, держим. Вокруг тишина. Вообще там ничего не слышно, мальки, потому как пусто вокруг, а кроме тумана энтого нет ничего! Страшно нам с Румием, мы легонька на себя веревку-то потянем, а она и вот она, из тумана энтого, вот прям и петля, которой Рагнара привязали. Испужались мы тогда, мальки, сильно за Рагнара-то испужались, потому как взаправду туман энтот — смерть! Румий, меня за ногу привязал и сказал, стало быть, что бы я по пояс по земле заполз в туман энтот, да руками там водил, может быть, Рагнара достану, может он стоит там! Да нарёк мне говорить постоянно, чтобы сам он, Румий, то есть, значит слышать меня мог. Я как в туман залез, мальки, по пояс, руками машу, ничего нет, глаза не видят ничего — белым-бело, что носа собственного не видать. С Румием разговариваю, а ни его, ни себя не слышу вовсе. Пополз я, стало быть, обратно, мальки, а как вылез Румия нигде нет, веревка на земле валяется одним концом, другим ко мне привязана. Я так и сидел один. Страшно было, потому как ничего нет вокруг, ни души людской, ни звука. Пустота вокруг, только я, да верёвка на земле мёртвой, и туман этот — смерть. Не мог я уразуметь: куда Румий-то подевался, ушёл видать он за Рагнаром в туман, потому как больше нигде не могло его быть, не куда деваться было. Да только как же, он мог туда пойти, коль мы по-другому с ним обо всём договаривались, а выполз я из тумана так и половины минутки же не прошло! Половины минутки! В туман ушёл, не иначе. Долго я шёл обратно. Дня три точно шёл, потому как, когда темно было я, то на одном месте стоял, тьма кромешная была, и я с пути обратного сбиться боялся. Токма днём и шагал от стены энтой белой. Потому как ни воды, ни еды у меня с собой не было, уже не думал, что вернусь живёхоньким. Да свезло, сумел дойти до леса, а там уже и вода, и ягоды были. Так я и до деревни энтой дошёл, и приютили меня тут люди добрые. — старик задумался на минуту, глаза его смотрели куда-то далеко в прошлое. — Загадка. Тайна великая туман тот, что на краю мира, мальки! Тайна и смерть!

Дед Похруст замолчал. Четверо ребятишек напротив него белые от страха. Разойдясь в тот вечер по домам, каждый хотел забыть жуткую историю старика. Они не обсуждали её пока разбредались по домам от избушки Похруста. Каждый думал о том, что туман — смерть, и что он приближается к их домам.

Глава 3

Ивар сидел на кухне и корпел над похлебкой, как во дворе прошмыгнула тень. Первая оборона дома — пёс, по кличке Молчун, не издал ни звука. Мужчина, ничуть не смутившись, подумал о том, что раз собака не лает, значит кто-то свой, а своим, без малого, можно было назвать почти кого угодно в Уюте. Даже малознакомых соседей из Карамельной и Тёплой, Ивар мог бы назвать своими, в отличии от дворняги, которая в этот раз даже не вышла из будки. На веранде раздался глухой звук опрокинутого ведра с картофелем. Клубни, раскатываясь кто куда по полу, издавали протяжный гул. Ивар ни на секунду не отвлёкся от приготовления обеда, он уже знал, кому принадлежала тень во дворе. Спустя минуту в просторную кухню ввалился большой, крепкий парень, он был высок и широк в плечах, ладони, мускулистых рук, которые обычно сжимали тяжёлый молот отцовской кузни, сейчас сжимали по крупной картофелине.

— Всю собрал? — дружелюбно спросил Буму Ивар.

— Нет, дядь Ивар. Две картошки не влезли. — отчитался парень и виновато, протянул клубни.

Дядя Ивар не мог сдержать улыбки. «Все уже выросли давно. А этот всё такой же! Двадцать три года парню и всё такой же растяпа и глуп, как мальчишка» — подумал мужчина. Махнул головой в сторону комнаты сына и отпустил стоявшего перед ним Буму.

Бума, по мнению, почти что каждого жителя трёх соседних деревень, был самым неловким парнем, самого незатейливого ума. Когда Бума вырос из мальчика в мужчину, того самого мужчину, которому уже не полагалось ходить с подростками в Тёплинские бани, на заседание коллективного деревенского собрания, не стояло и речи, чтобы присвоить какое-либо особое задания Буме. Безоговорочно приняли решение, что сын кузнеца должен продолжать работать в кузне отца и только там, потому, как только в кузнечном деле у него, что-то получалось. При всей, на первый взгляд, бесполезности парня, его любили. Добродушный, отзывчивый Бума никогда не оставался в стороне, случилось у кого беда или не счастье какое, первым приходил на помощь он, хоть помощь эта, порой, могла даже ухудшить ситуацию. Без внимания Буму не оставляли и молоденькие девушки, не обременённые ещё семьями и любовными обязательствами перед другими парнями. Они дурачили парня и смеялись над ним, но соблазняясь перед крепостью рельефных мышц молодого кузнеца, всегда одаривали его всем, чем позволял их возраст. Такой пик своего внимания к его персоне девушки оказывали наедине с ним, и чаще всего на сеновале. Как раз похвалиться об одной из таких девушек, а заодно и проведать больного друга, пришёл Бума.

Феникс, лежал в комнате и без интереса к историям, которые рассказывал его друг, смотрел в потолок. Больше года назад он, чувствуя нарастающую боль в голове, рухнул без сознания недалеко от дома старика Похруста. Его, мокрого от пота затащили в дом два мужичка, подгоняемые тросточкой деда, эти же мужички поспешили к местному лекарю. Дед Похруст, на сколько ему позволяли знания о человеческом организме, считал, что с таким жаром выжить невозможно, так считал и лекарь. Кроме того, что напоить бредящего от жара Феникса водой, от чего тот мгновенно потел, ничем помочь не могли. Так прошло около недели, исхудавший и бледный Феникс очнулся и превозмогая боль во всем теле просил еды и воды, получив и того и другого он рассказывал, о том, что ему нужно куда-то и зачем-то идти. Куда и зачем, никто, как и он сам, не понимали. К тому же ещё и считали, что это остаточное действие его бредового состояния. Через ещё две недели Феня уже окрепший и выздоровевший, будто забыв о странном припадке гулял и веселился на шестом дне недели вместе со всеми безмятежными жителями трёх деревень. Через два месяца странный припадок напомнил о себе снова. А потом ещё раз. И вот уже четвертый, за уже чуть более года, раз, Феникс лежал в состоянии необходимости куда-то и зачем-то идти. Это состояние становилось крепче с каждым разом, уже после третьего припадка он серьёзно обсуждал свои планы с лучшим другом Льном, Лёней как его все звали. Об этих планах не ведал до сегодняшнего дня никто, кроме них двоих.

— Бума, я хотел поговорить с тобой кое о чём важном — перебил рассказ Феня о том, какое платье одела девушка на свидание и что под ним было.

— О чём? — спустя короткую, молчаливую паузу отозвался Бума. — что случилось?

— Ничего не случилось! Это секрет, о котором знаю только я и Лёня. — он посмотрел на друга, в лице Бумы, глупом от недоумения, читалось любопытство и легкая обида за то, что его не посветили в секрет раньше. — Пообещай, что об этом никто не узнает.

Впечатлённый о предстоящем посвящение в секрет Бума, казалось, был готов пообещать хоть в колодец прыгнуть, лишь бы узнать о чём ему хотел поведать Феникс.

— Я никому не о чём не расскажу, обещаю! — с серьёзной миной произнёс он, хотя Феня видел, что в его глазах играл тот же детский огонёк ребячества, когда они усаживались на лавку перед стариком Похрустом послушать истории и сказки.

— Мы хотим уйти с Лёней из Уюта, уйти из наших краёв…

— Куда? В Верхушки что ли? — потупился Бума, он явно не ожидал, такого простого секрета.

— Нет же, пустая ты голова! — раздраженно отозвался Феникс. — Мы хотим покинуть наш край, уйти далеко отсюда. Туда откуда приходят странники, за тысячи вёрст от наших деревень! Очень далеко!

Феникс немного тяжело поднялся с кровати и отошёл к окну. Оба молчали.

— Эти мои… припадки! Они не дают мне чувства свободы, понимаешь? — он подошёл к Буме, положил руки ему на плечи. — Я будто живу не своей жизнью, будто во мне что-то живёт ещё, Бума. И это что-то требует, чтобы я уходил с этих мест, в тот большой мир, о котором мы почти не знаем…

Феникс отпустил друга и уселся на кровать, протёр лицо руками, продолжил:

— …Мне нужны ответы. А я даже не знаю вопросов.

Они молчали. Молчали долго.

— Почему Лёва ничего не знает? — спросил наконец-то Бума. Он хоть и был глуп, но догадался, что если его в секрет не посвящали, только по причине отсутствия необходимости, то от Лёвы секрет явно утаивали и делится не собирались.

Феникс поднял голову и с укором, как на ребёнка, посмотрел на друга.

— Ты в своём уме? У Лёвы второй сын родился два месяца назад! Какие ты считаешь ему нужно поведать секреты? Он всё тут же расскажет на собрании деревни, лишь бы нас не отпустить. Ты ещё предложи его с собой взять! — раздражённо развёл руками Феникс.

— А Я? — спросил Бума.

— А что ты? Ты никому не расскажешь…

— Почему вы не позвали меня с собой?! — с нарастающим негодованием вспылил Бума.

Феникс, удивленный толикой злости в голосе друга, успокоился и решил полегче разговаривать с разволнованным Бумой, а то, как бы его недовольства не услышали во всём доме и даже улице.

— Ну, куда тебе с нами, друг? — мягко начал Феникс. — У тебя кузня, гулянки по шестым дням, девок вон сколько ещё не перелюбил, тебе с нами не нужно идти. Приглядишь за Лёвой и его семьёй…

— Зачем ты мне обо всём рассказал? — грубо прервал Бума.

Понимая, что ходить вокруг да около не имеет смысла, Феникс отвернулся от друга к окну, и продолжил уже без мягкости, но и без раздражения.

— Нам с Лёней от тебя по топору нужно, да не такие, чтобы дрова колоть… а чтобы и защититься можно было от угрозы какой. Может куртки прочные, износостойкие из бычьих кож, пластинами укрепить…

— Я всё понял, — поднялся со своего места Бума и направился к выходу, — будет вам всё, что нужно. И топора будет три, а не два. Я пойду с вами!

Выйдя из комнаты Бума, быстро выскочил из дома, никак не ответив попрощавшемся с ним дядей Иваром.

На следующий день Феникс проснулся рано. Сегодня он собирался дойти до Лёни и рассказать о вчерашней беседе с Бумой. Наскоро позавтракав, он нехотя рассказал родителям о своих планах на день, стараясь избегать взгляда матери вышел во двор. Вот уже несколько недель, изо дня в день, он чувствовал, что поступает неправильно, что хочет уйти не попрощавшись. «Она видит меня на сквозь — думал Феникс — она чувствует, что я хочу уйти». Белина и правда чувствовала неладное. Припадки сына, его бормотания о том, что он должен покинуть эти места, не давали ей покоя. Его суетливое поведение последние несколько недель, не свойственное никому из жителей этих краёв, выдавали его намерения. Но никаких разговоров на тему странного поведения сына в семье не поднимали.

Во дворе Феникс задумчиво уставился на пса. Пёс, по кличке Молчун, по своему обыкновению, безмятежно лежал на траве и следил за бабочкой, изредка поднимал голову, когда та пролетала мимо, чтобы схватить её пастью. Каждый раз ему это не удавалась, и он снова, как ни в чём не бывало, ложился на траву. Выйдя за калитку Феникс пошёл в сторону главной площади, где было большое деревянное здание, на двери которого большими красными буквами было написано «Ученическая». В том здании он и должен был встретиться с Лёней, чтобы обсудить все новости, произошедшие накануне и дальнейшие планы, те планы, которые до вчерашнего дня, знали они одни.

В этот день, пока он шёл до Ученической, Феникса удивляло всё вокруг. Когда проходил около избы старика Похруста он задумался о том, что старик, как и много лет назад, сидит на том же самом пеньке, что и десять, и пятнадцать лет назад, да будто он только и сидит на нём. Что дед, не смотря на свой большой возраст, по-прежнему, по-стариковски, бодр. Вон всё так же стругает колья для своих помидор. Всё будто замерло вокруг, не имело времени, не имело ни начала, ни конца. Феникс заметил то, что не помнит ни одних похорон, нет, они определённо были, как были и места захоронений, дорогу до которых он забыл, если и помнил вовсе. Феникс никак не мог вспомнить ни одной трагедии за всю свою жизнь, он думал о том, что ни разу не видел ничего плохого, будто место, в котором они жили съедало без остатка все плохие мысли и воспоминания. Почему он ничего не помнит плохого? Ни одной соседской ссоры, никаких разногласий, ни одной драки, почему всего этого нет?! Мысль за мыслью пронзали Феникса, ему казалось, что всё вокруг ненормально, неправильно, сломано. Чем больше Феникс подлавливал себя на том, что всё вокруг очень странно, тем больше он чувствовал себя чужим в этом месте. И яркая мысль пронзила разум и уже не давала думать ни о чём другом. Не только он хочет покинуть это место, но и само место хочет, чтобы он покинул его.

Из глубокой задумчивости, в которой Феникс дошёл до места встречи с другом, его выдернул буйный поток детей. Они выбежали из дверей большого деревянного дома, в котором только что закончили занятия, и разбежались кто куда. Феникс так бы и стоял, вспоминая куда он шёл и зачем, если бы не Лёня:

— Здорова, Феня! Заходи давай, я уже четыре занятия провёл! — на пороге ученической показалась фигура друга, махом руки указав следовать за собой, фигура исчезла в проёме.

Феникс зашёл в просторную комнату, по среди которой были лавки и столы, а напротив них у стены был отдельный стол на возвышении, на стенах висели тонкие, широкие и длинные дощечки, исписанные всяким, что могло пригодиться детям в их ученической деятельности. В этом помещение преподавал одноглазый и без одного уха мужчина, по имени Мефодий. Он пришёл много лет назад в Уют неведомо откуда и остался жить, принёс с собой целый мешок книг и на собрании деревни предложил обучать письму, чтению, счету всякому всех, кто захочет, предложил обучать всех детей. Всем эта идея тогда понравилась и занял Мефодий место учёного, умного и мудрого непогодам мужчины. Под это дело отдали ему большой дом в два этажа и разделили его по полам: в одной части жил сам Мефодий, в другой была ученическая, на первом этаже была большая комната для обучения детей, на втором этаже две комнатки для нужд учёного Мефодия, под книги и остальные принадлежности для ученической деятельности. Лёня же пристрастился к знаниям во время своего обучения, и когда пришло время назначить ему род занятий на заседании коллективного собрания деревни, он напросился в приемники и ученики к Мефодию.

Двое друзей поднялись в комнату второго этажа, это была небольшая комната с книгами, теми, которые когда-то принёс мужчина без уха и глаза, и разные книги, которые он написал уже здесь. Комната заливалась утренним светом, Лёня указал сесть другу за стол, а сам пошёл к неприметному сундуку, стоявшему в тени комнаты, и чего-то там суетился.

— Ты чего так долго, от бань Тёплинских шёл что ли? — весело спросил суетящийся в сундуке Лёня. — Тебя не было два часа! Хотя оно и к лучшему, я уже все занятия с малышней провёл. По сидим по дольше.

Он достал из сундука прохладный ягодный компот. Сундук, служивший холодящим продукты местом, тоже был изобретением Мефодия, придя не ведомого откуда он не только принёс книги, но и семена разные, сказав, что в этом краю хоть черенок от лопаты зацветёт, если его в землю воткнуть, он посеял семена, из которых потом выросли клубни, сродни картофельным. По его учению нужно было разрезать эти клубни, и укладывать плотно в емкость, после чего заливать обычной водой. Необъяснимым образом они морозили и холодили всё вокруг себя, что не положи. Как раз-таки в этом сундуке лежала копчёная рыбка да хмельной мёд, и ещё большая банка с компотом, которую Лёня и достал. «Не люблю разум притуплять, покуда солнце не село» — говорил он. Разлив в кружки компот, он уселся на стул около окошка, откинулся на спинку и вкусив напитка, закатил глаза.

— Знаешь, Феня, если бы не наше путешествие, виновник которого безусловно ты, я, наверное, никогда бы не смог покинуть наши края! Никогда! — он довольный прохладой компота, налил себе ещё.

— Я рассказал всё Буме, о нашем походе и просьбе. — начал Феникс. — Он обещал помочь. Я был резок с ним, всё из-за этих припадков. Откладывать больше нельзя, как только у Бумы всё будет готово, мы двинемся. Кстати, он изъявил желания идти с нами.

— Может оно и к лучшему, — через короткую паузу заговорил Лёня, — Бума большой, сильный, будет кому поклажу нести.

Он повернулся к другу и рассмеялся:

— Не бойся Феня, мы все твои друзья, так или иначе я сам вызвался идти с тобой, Бума так же, ты нас не просил. Я только, знаешь, чего думаю, — Лёня задумался, — нужно рассказать обо всём Лёве, если получиться, конечно! Нельзя так просто уйти не попрощавшись.

Они ещё долго сидели. Обсуждали предстоящий поход, выдумывали всякое, что может с ними приключиться.

Глава 4

Трудовые дни недели подходили к концу. Наступил шестой день, базарный день, день веселья и гуляний. Троица парней ходили по базару и выменивали необходимые вещи для своего путешествия.

— Нам необходимо вещей на долгий поход. Феня, список, который я тебе написал, ты его взял с собой?

— Да, и мне не ясно зачем нам столько книг, да и кто нести их будет?

— Это ещё не книги, они пусты, страницы чистые и их всего пару штук. — Бума и Феникс недовольно посмотрели на друга. — А что? Я буду записывать свои наблюдения нашего похода, кто знает какиеприключения нас ждут. Бума понесёт провизию. Бума ты хочешь отведать печёную картошечку с копчёной курочкой и запить всё это хмельным мёдом?

Бума расплылся в улыбке и закивал головой.

— Ну вот! — улыбнулся в ответ Лёня — Ты, Феня, неси всё остальное, веревку, котелки, что я там в списке указал…

— Но что ты понесёшь? — нахмурился Феня, а в след за ним и Бума.

— А я книги! Будущие. И знания, которые всегда со мной, и которых в двое больше, чему тебя, и в пятеро больше, чем у Бумы! — все трое рассмеялись.

— Значит пока весь Уют будет гулять и отдыхать, мы без лишнего шума ещё до рассвета выдвинемся. — подытожил Феникс. — Встречаемся вечером у дома Лёвы.

Позже вечером Феникс дождался, когда мать с отцом оденут выходные наряды и уйдут на главную площадь. Полез на чердак сарая, там был припрятан мешок и всякое необходимое для похода. За всё время он так и не смог сказать родителям, что уйдёт, не мог представить даже как об этом сказать. Чувствовал, что может не вернуться, не хотел смотреть матери и отцу в глаза, не хотел сопротивляться их уговорам остаться. Он написал небольшую прощальную записку и оставил на обеденном столе. Отвлек его от сборов глухой стук по лестнице, суматошно скидав всё в мешок Феникс выглянул из чердачной дверцы. Внизу стоял дед Похруст и стучал колышком по лестнице.

— Малёк! — обратился старик. — Уже собрались уходить?! Спускайся, побалакать надобно пока не убёгли.

«А он откуда знает?» — раздражённо подумал Феникс. Озираясь по сторонам, нет ли кого рядом, он спустился и пошёл за стариком, который уже дошёл до калитки, и молча пошёл за ним. Они дошли до дома Похруста.

— А что ты на меня так вылупился, стервец? Думал я ваши планы не уразумею? — старик вгляделся в глаза Феникса и улыбнулся — …мне Бума всё рассказал! Лавка знаешь где, неси в дальнюю комнату и садись, я ворочусь скоро.

Феникс молча послушал старика и зашёл в дом, злость на друга болтуна угасала, верх брало любопытство, такие посиделки с Похрустом уже давно прекратились, как и вера в сказки, которые он рассказывал. Старик зашёл в комнату, когда Феникс уже сидел и разглядывал спальню старика, казалась она совершенно не изменилась с последнего раза, когда он тут был ещё ребенком.

— Дед Похруст, а ты ничего не сказал матери с отцом? Ты сам не проболтался? — осторожно спросил Феникс.

— Не волнуйся, малёк! Старики умеют хранить секреты, а молодые обжоры, твоих годов, за пирог с капустой, что хошь расскажут, — старик заулыбался, но быстро переменился в лице, сел и задумчиво продолжил, — я расскажу тебе историю про тебя самого, её не помнит никто, будто и не было энтого…

Старик рассказал всё что было вечером того дня, когда огненная птица упала в дом Белины и Ивара, как нашёл на утро в пепелище мальчонка, и как именем птицы Феникса его нарёк.

— …а как дом вашний отстроили вновь, как травка новая вокруг пожарища выросла, так и забыли все это, малёк! Будто и не было никогда огня энтого столбом. С кем словом не обмолвись все на старика пальцем тычут, совсем, говорят, из ума выжил Похруст. Да только я всё помню! Токма так оно и было, как я сказал.

Феникс растерянно сидел на лавке и не знал, что ответить: — «Поверить в то, что птица огненная из сказок упала в мой дом в младенчестве и всё спалила, а сам я при этом живой остался и никто этого не помнит, кроме старика, который и возраст-то свой не назовет? Да и мало ли что привидеться могло Похрусту. А то, что Фениксом назвали, так это как раз из-за сказок. Мама рассказывала, что долго не могли имя придумать, а под сказки я хорошо засыпал».

— Дед Похруст, идти уже пора. — стараясь не обидеть старика произнёс Феня — мы ещё к Лёве зайдём, попрощаться.

— Погодь ты, малёк! Спешите всё молодые, всё не успеть боитесь, торопитесь! — Похруст достал из сундука красивый, прямой нож в ножнах— это тебе в подарок.

Феникс не мог оторвать взгляд.

— Дед Похруст, откуда он?

— Он не мой, евоный нож был, Румия то есть! Я так и не уразумел как им пользоваться. Примерь — хочу посмотреть, как смотрится!

Феникс снял ремень и продел в ножны, выпрямился перед стариком. Похруст вздохнул:

— Теперя всё. Берегите себя, мальки, не пропадите там!

Лёня, оставив друзей на базаре, отправился в Ученическую. Занятий по шестым дням никогда не проводилось, и он мог в уединении собрать вещи к предстоящему походу. Побеспокоить его мог лишь Мефодий, но Лён и так хотел ему всё рассказать. Хоть внешне Лёня никак не проявлял беспокойство, было ему совестно оставлять Уют. Стыдно перед своим учителем и всеми детьми, которых они вместе учили. Ещё подростком за партой он понял, что главным человеком в его жизни стал Мефодий. Родителей Лён, конечно, любил, но тяга к знаниям перевесила всё. Чем старше он становился, тем меньше общих тем находил с окружающими, книги и лекции увлекали Лёню всё больше и больше. Он допоздна засиживался с Мефодием. Слушал его истории и со временем ему стало тесно, скучно в Уюте. Где-то внутри себя Лёня лелеял мысли покинуть родные края и, когда Феникс предложил уйти, сразу согласился. В Фениксе Лёня всегда видел парня загадочного, он подмечал, что в отличие от всех сельчан только два человека кажутся неуместными для этих краев, его учитель и его друг, но если Мефодий был человеком пришлым, то Феникс рос вместе с ним и откуда в нём такая чужеродность понять никак не мог.

Скрип двери выдернул Лёню из раздумий, обернулся, на пороге стоял мужчина без глаза и уха. Лён хотел уже начать объясняться, чем он занимается в вечерний час дня гуляний в ученической, но Мефодий, не смутившись, закрыл за собой дверь.

— Ждал, когда этот день настанет. Странно было бы подумать, что я не догадаюсь. — начал разговор Мефодий. — Да чего ты так на меня смотришь, не против я. Уверен ты собрал всё нужное по списку, но о главном забыл.

Учитель прошёл через ученическую комнату до Лёни и протянул маленький мешочек, затянутый бечёвкой. Мешочек упал на ладонь, и Лёня ощутил вес и прохладу содержимого.

— Это деньги, — ответил на немой вопрос Мефодий, — медные и серебряные монеты. Здесь, в наших краях, они бесполезны, а там куда вы отправляетесь, они играют далеко не последнюю роль. Впрочем, сам всё поймёшь…

— Благодарю, учитель. Ещё, я бы хотел попросить вас…

— Рассказать родителям, чтобы не скучали и не волновались, после того как ваша троица сбежит спозаранку? Ах, не волнуйся. Я обо всём позабочусь. Надеюсь, ты не совершишь моих ошибок, но наделаешь своих — грустно улыбаясь проговорил Мефодий — постарайся всё сделать правильно и узнай больше тайн этого мира, чем это удалось мне. Помоги своим друзьям, Лён, но помни, у каждого свой путь…

Учитель протянул руки к своему лучшему ученику. Они обнялись.

— Ну всё! Бери мешок и идите прощаться с Лёвой. И хватит задавать мне вопросы, — опередил Мефодий Лёню, который уже было открыл рот, но тут же закрыл, получая последние наставления, — ты уже сам способен на них отвечать. Береги себя!

Бума стоял недалеко от дома Лёвы и ждал двух других своих друзей. С огромным мешком на спине, без того, рослый парень выглядел еще больше. Улица, на которой жил Лёва, считалась главной и вела в центр деревни. Люди с соседских деревень, Тёплой и Верхушки, стекались на Уютенскую площадь и непременно натыкались на Буму.

— Милок, ты чего стоишь горой такой большой, на пляски не идешь? — обратилась к нему с телеги бабушка. А дед, который вел лошадь с телегой под уздцы, продолжил:

— А что за спиной? Картошки мешок? Так это ты чего-то поздно, вечер уже! Днём надо было на базар приходить, я бы поменялся, а так уже и выменять не на что!

Бума стоял, здоровался в ответ, улыбался, провожал гуляющих взглядом.

— Глянь-ка! Бумыч! — обратился к нему мужик, шедший со своей супругой — Вот как пляски, так это всегда за здрасте! А как мы с Клашей котелки на починку принесли, так обождите недельку, работы много и времени нет! Тьфу!

Едва супруги прошли пару домов, как двое медоваров с тележками из деревни Верхушки, она же Карамельная, остановились напротив Бумы.

— Во-от о-он! — протянул с хмельной улыбкой один из них. — Стоишь? А чё стоишь? Отведай, Бума, какой медовухи привезли. Такой ещё не было.

— По новому рецепту. — прошептал второй и уже тянул парню полную кружку напитка.

Бума отхлебнул, одобрительно покачал головой и осушил кружку.

— То-то. Да-да. — щурясь и улыбаясь проговорили медовары. — Хороший мёд получился! Гулянка будет что надо!

Не успел Бума губы протереть от медовухи, как услышал:

— Бумочка, а ты чего так одет? Чего танцевать не идешь? — трое девиц приплясывали в расписных платьях и поднимали подол оголяя ножки перед парнем. — А мы завтра в баньку пойдём, пойдёшь с нами?

Они хохотали и приплясывали, удаляясь под мелодии гармошек и дудочек. Бума следил за ними и улыбался. Взгляд захмелел, глаза заблестели. Он и сам уже готов, пританцовывая отправиться на пляски.

— Бума!

Он обернулся, Лёня и Феня стояли с возмущёнными лицами

— Молодец, конечно. Ума не хватило с заднего двора ждать? Тебя же вся деревня видела!.. Ты ещё и выпить успел!? — ворчал Лёня.

— Пойдёмте с заднего двора зайдём. — оборвал ворчание Феникс

Они обошли дом, прошли мимо сарая.

— Ставни-то закрыты. — шептал Феня. — Бума постучи, только не громко, дети спят уже.

Бума послушно постучал. Ничего. Протянул руку, чтобы постучать ещё раз. Створки тихонько отворились, выглянула супруга Лёвы.

— Вы чё тут по двору шастаете, разоделись не пойми как? За Лёвкой? на попойку звать пришли? — прошипела она.

— Привет, Петунья. — отозвался тихонька Лёня. — Нам очень нужно поговорить с Лёвой, позови его, мы ненадолго его отнимем.

— Нет! Знаю я вас! На гулянку не пойдёт, не пущу. Нагулялся, хватит! Детины вон сами какие, давно уже семью завести пора! А ты, бабник… ах ты уже мёда налакался, — обратилась она к Буме, — что сестре моей наобещал? Бессовестный…

Она на миг исчезла в оконном проеме и тут же высунулась с веником и огрела Буму по голове.

— А ну, пошли отсюда!

— Уходить надо, пропащее дело было. — хохоча шепнул Лёня Фениксу.

Бума согнувшись бежал зигзагом по двору, в него летели помидоры.

— И чтоб не видела вас! Близко чтоб не подходили к Лёвочке! Бездельники! Пьяницы! — уже криком провожала троицу Петунья.

Пробежав по задним дворам ещё не много, на расстояние, когда уже нельзя было бояться быть подбитым помидором, троица смеясь выдохнула.

— Фуф. Ну и крепко же она держит Лёву! — смеялся Лёня.

— Ничего, значит не пропадёт без нас, — поддержал Феня, — сильно прилетело?

— Огрела так, что шишка будет, — Бума провел рукой по затылку, — это что кровь!?

Бума опешил, смотря на руку.

— Конечно! Помидорная! — заливаясь смехом проговорили оба друга.

Троица направилась через поле к лесу.

Глава 5

Солнце уже давно встало. Трое парней, затеявших поход от края мира, пробирались через дикую природу, отдалялись от родных мест всё дальше и дальше. Рядом не было ни проторенных дорог, ни протоптанных тропинок. Воздух переполнял аромат трав и диких цветов. Шум мелких насекомых и щебетание птиц соединялись в единую музыку. Нарушил эту музыку Бума:

— Лес, подлесок, речушка, лес, подлесок, и снова лес, да ещё и болотистый, может привал устроим, я поляну вижу. — предложил друзьям Бума.

— Поддерживаю — устало отозвался Феникс.

— В таких вопросах с большинством не спорят. — улыбнулся Лёня и дойдя до поляны сбросил мешок и рухнул рядом с ним.

Они шли уже седьмой день. Успели съесть половину запасов и выпить половину мёда. Энтузиазм Бумы потихоньку гас, и он задавал вопросы: какая конечная цель их похода, куда они держат дорогу и вообще, что Лёня с Феней намериваются делать, когда припасы закончатся. Эти вопросы задавал себе и Лёня, подмечая про себя, что как такового плана у них нет, а сколько им идти в неизвестность и чего ждать в этой неизвестности не знает. Но он шёл. Шёл за Фениксом. В отличие от него самого и Бумы, Феникс не задавал, по крайнее мере вслух, вопросов о том, куда и сколько им втроём идти, да, видимо, и себе эти вопросы Феникс не задавал, судя по тому, с какой уверенностью и упорством он двигался вперёд. За эту уверенность и держался Лён, но как ответить на вопросы Бумы он всё равно не знал.

Разложив на простыне печеный картофель, приготовленный в углях вчерашнего костра, и вяленое мясо троица принялась за обед. Закончив со своей порцией Бума принялся ощипывать кустики с ягодами, похожую на землянику, но только очень чёрными, ими была устлана вся поляна.

— А наши сегодня гулянку устроят, плясать, пить, веселиться будут, — с тоской протянул Бума, — а завтра в баньки Тёплинские… А мы что? Не мылись уже сколько, вон только в речке, когда по мелкой глубине переходили…

— Брод. — перебил Лёня, и припал к бурдюку с водой, не отводя взгляд от потупившихся глаз Бумы. — Говорю брод — неглубокое место на реке, по которому пройти можно.

— Умный ты, Лёня. Слова разные знаешь, вот ответь мне, а куда идём-то мы? А? Обратно пойдём, когда еда закончиться? Что ж ты, умник, молчишь? Вы оба, я с вами пошёл… зачем? — последний вопрос он адресовал сам себе. Сорвал ягодку и съел.

— Пойду голубику пособираю, надоели оба. — пробурчал Бума.

— Это не голубика, голубика голубая, потому так и называется, а это чёрна…

— Ох, и вмазал бы тебе… — Бума раздражённый поднялся с мешка и пошёл в глубь леса.

Когда хруст веток под сапогами Бумы перестал быть слышен, Лёня тревожно спросил:

— Чего он так разозлился-то? Хотя не важно… Ведь и правда, Феня, куда мы идём? Мы уходим всё дальше и дальше, счёту шагам нет, и я не знаю этих мест. Точнее сказать, на четвертый день я уже не узнавал окрестности. Уверен, ты и Бума так же. Я делал кое-какие записи и пометки, но, если мы повернем назад сейчас, припасов у нас ровно на обратную дорогу. Если не брать в расчёт, что мы могли заблудиться и на обратную дорогу уйдёт больше времени.

Феникс вздохнул.

— Заблудились? А как мы можем заблудиться, если мы идём не понятно куда? Я не знаю, что тебе ответить, и что Буме ответить я тоже не знаю. Но я обратно не вернусь.

— Я тоже не вернусь обратно. Но Бума, мне кажется, зря мы взяли его с собой, хоть он сам хотел этого. Может отправим его обратно?

— Может и отправим, — Феникс улёгся на траву, прислонил голову к походному мешку, — как вернётся обсудим это. А пока его нет, я вздремну.

Полянка, на которой устроили привал троица парней, пряталась за кронами невысоких деревьев. Рыжий парень мерно посапывал, другой, пользуясь случаем одиночества пока один спит, а ещё один бродит по лесу, взялся за книгу и записывал свои наблюдения. Лёня делал в своей книге пометки, записывал самочувствие Феникса, своё и Бумы, зарисовывал пейзажи привалов, пару раз, натыкаясь на неизвестное растение, срывал листья, обводил их и описывал, как они выглядят, укладывал их между страниц, потом плотно затягивал книгу. Вот и сейчас закончив с описанием самочувствия себя и своих друзей, отметив напротив: «Бума день седьмой: злость, негодования, вспыльчивость», «причины: неизвестно», «возможные причины: усталость, страх неизвестности, моё занудство?». Затем Лёня принялся описывать ягоду, которую ранее не видел, и которую Бума спутал с голубикой. Размеры плода, листьев и цвет, все возможные данные о ягоде. Не успел Лёня записать самое главное, её вкус. Разморенный вяленым мясом и печёным картофелем, а самое главное хмельным мёдом, нарушив своё правило: не притуплять разум, покуда солнце не село, уснул.

— Проснись, Лёня, проснись! — Феникс тряс друга. — Да проснись ты наконец…

Открыв глаза, Лёня увидел взволнованное лицо. Приподнявшись с мешка, успел поймать книгу с записями, ягодка свалилась в траву. Солнце лежало на горизонте и последние лучики ели пробивались через жиденькие кроны леса. Поляну поглощал наступающий ночной сумрак.

— Что случилось-то?! — не отошедший от сна проворчал Лёня.

— Бума пропал!

Бума, как только перестал видеть полянку за стволами деревьев, сел на повалившийся ствол березки.

— Вот умник, учёный етить его! Будет поправлять меня, умный больно, — Бума сорвал гроздь ягод и сунул в рот, — сидят оба, мёд пьют, жрут, а куда дорогу держим не знают!

Топнув от злости ногой, встал и побрёл в глубь леса. Ярость нахлынула на до того, дружелюбного и спокойного парня.

Как забрёл в болото вспомнить не мог, на лес опускались вечерние сумерки, под ногами хлюпало, в воздухе пахло сыростью, вокруг расстилалась дымка тумана.

— Ребята, ау! — протянул Бума.

«Где я вообще»: — Бума напряг мышцы лица. Пытался вспомнить последние часы, память напрочь отказывалась работать. «Надо выбираться, отсюда. Устроят же мне парни взбучку, как вернусь». Бума, по-прежнему, не мог ничего вспомнить, аккуратно шагал по болоту, стараясь прочувствовать, что его ждёт под следующим шагом. Вооружившись палкой, стал тыкать перед собой в землю. Паника начала окутывать, и он во всю горло заорал:

— Ау-у!!!

Бума не услышал эха. Страх и паника сковали окончательно, над болотом стояла гробовая тишина: ни щебетания птиц, ни щелканья насекомых, ни малейшего дуновение ветерка, только изредка похлюпывание под сапогами. Горло сдавило, но он по-прежнему продолжал звать на помощь.

— Ау-у! — протянул Бума и навострил ухо в надежде хоть что-то услышать.

— Ау-у. — не слышно прозвучало где-то рядом, казалось, шагах в двадцати. Бума резко обернулся на звук и торопливо зашагал в ту сторону, проверяя каждый шаг тростью. Зубы стучали и дрожь била тело, то ли от страха, то ли от холода, то ли от обоих разом.

— Ау-у! — повторил с хрипом.

И вот опять еле слышное «Ау-у» прозвучало дальше впереди. Ветка выпала из окоченевшей ладони, пальцы совсем перестали слушаться. Бума тяжело сглотнул, поднёс руки ко рту и через стук зубов подул на замёрзшие пальцы. Посмотрел перед собой, сумрак забрал почти все краски леса, дальше десятка шагов было мало что различить, все смешивалось в серую кашу. Бума сделал неуверенный шаг вперед и всё сознание, все мысли сузились в точку, время будто застыло на мгновение, тело оцепенело, не найдя под собой ничего, кроме пустоты болота, рухнуло в ледяную воду. Оцепенение прошло быстро, ледяная вода пробирала до костей, ноги увязли намертво. Провалившись по середину груди, Бума хотел вытащить руки из воды, но что-то ледяное схватило кисти, и вот-вот сломает пальцы. Сердце колотилось бешено, уши наполнял гул, грудь сдавливало, дышать становилось труднее. Челюсть свело и сжало так сильно, что зубы, казалось, треснут. Изо всех сил Бума потянул руки наверх, но неведомые оковы стиснули руки на столько сильно, что из зажмуренных глаз брызнули слёзы, парень скорчился от боли. Вода подступала быстро, подступала к шее и, спустя мгновения, уже касалась подбородка, трясина и невидимая сила утягивала в бездну. Задрав голову как можно выше, Бума выпученными глазами смотрел во мрак перед собой. На расстоянии ладони, перед его лицом, из чёрной глади медленно поднималась огромная, склизкая голова. Тварь открыла раскосые глаза, и Бума не мог оторвать от них взгляда, недвижимые красные зрачки вытянули остатки жизни, ужас полностью парализовал тело, дыхание остановилось. Только горящие красные точки, от которых невозможно отвести взгляд. В ушах затихающие биение сердца, глаза готовы лопнуть от боли, ничего другого Бума не чувствовал. Перед ним распахнулась пасть, готовая откусить голову. Свет блеснул на плоскости воды и склизкой голове существа, пасть отвернулась в сторону и с щелчком захлопнулась, тварь мгновенно нырнула под воду.

— Вот он! Вот! — орал Феникс. — Голова одна торчит! Давай скорее верёвку!

Лёня сбросил мешок и воткнул факел в мягкую землю. Феня лёг в хлюпающую жижу.

— Ничего, дружище, сейчас вытащим! — запустив руки в холодную воду, начал обвязывать туловище Бумы, тот выпучив глаза косился на чёрную воду перед собой и тяжело дышал.

— Тащим!

Трясина нехотя возвращала парня. Спустя какое-то время болото окончательно сдалось, и тяжёлое тело Бумы, всё в тине и грязи, плюхнулось рядом с факелом.

— Живой? Дышит?

— Да, дышит, дышит! — отмахнулся Лёня. Осмотрев друга, посмотрел ему в глаза. — Ты нас слышишь? Бума!

— Понесли к поляне, его трясти начинает, замерзает.

Добравшись до поляны и разведя огонь, парни уложили друга поближе к костру. Феникс принялся рыться в запасах еды, есть хотелось страшно. Лёня снимал промокшую одежду с Бумы, тот, по-прежнему стеклянным взглядом, смотрел в никуда.

— И что он попёрся на это болото! Сколько мы ходили орали ему? Голоса не подал, а тут и ста шагов нет!

— Не знаю. — протянул Феникс. Он уселся совсем близко к костру и принялся чистить в котелок картошку. Тьма опустилась на поляну, и через пару другую шагов не было видно ничего, кроме густой мглы. — Холодно как-то стало, заметил?

— Заметил? Ещё как заметил! — Лёня ближе сел к пламени. — Такой холодной ночи даже не припомню. Холодной и тёмной.

В ночи не было ни звука, тягучая тишина вместе с мглой всё ближе подступала к костру и друзья жались всё ближе и ближе к пламени. Время, казалось, начало тянуться вечность. Лёня посмотрел на Феню, тот сгорбившись дрожал, в руке маленький нож стучит по котелку, но не издаёт ни звука. Лёня легонько похлопал по ушам, но ничего не услышал, поднял голову. Феня с застывшим лицом смотрел куда-то за его спину. Языки пламени становились тусклее, и чтобы хоть как-то разглядеть лицо друга подвинулся ещё ближе.

— На нас кто-то смотрит. — очень тихо прошептал Феникс.

Лёня замер, к горлу накатил ком. Паника окутывала обоих.

— Так, — дрожащим голосом шептал Лёня, — надо взять себя в руки.

Он медленно обернулся и вгляделся в тьму. Ужас вперемешку с холодом стал пробирать до костей, Лёня не мог отвести взгляд от пустоты. Тишина и темнота сковала, грудь сжалась и не давала вздохнуть.

— Эй, ребят! Ребята! Лёня!

Лёня встрепенулся и вдохнул полной грудью. Завертел головой, посмотрел на Буму, тот растеряно тянул его за рукав. Одёрнув руку, развернулся к костру и вытащил горящее полено, с размаху швырнул в темноту. Рассыпаясь на мелкие горящие угли и искры, полено приземлилось у деревца и тонким языком пламени стало догорать. Не успев обернуться, увидел, как ещё одно горящее полешко приземлилось не далеко от первого.

Феня и Лёня переглянулись, вслушались в темноту. Где-то далеко раздался крик совы, щебетали сверчки и чьё-то громкое урчание живота. Взгляд обоих упал на Буму.

— Чего происходит-то? Почему я голый? — он вертел головой в поисках одежды. Свет костра заливал поляну. — И х-холодно…

Феня и Лёня снова переглянулись — от необъяснимого ужаса, который они чувствовали, не осталось и следа.

— А это потому, что ты купаться ходил! — проворчал Лёня.

— Из болота тебя вытащили! — продолжил Феня — Как ты там вообще оказался? Ты чуть не утонул, кричали тебе, звали, ты молчал, как рыба!

— Я не помню… Помню только злость на вас обоих обуяла, а дальше, как в тумане, — Бума поднялся и спешно принялся одевать ещё невысохшую одежду, — а где сапоги?

— Болото съело! — съязвил Лёня.

Бума выдохнул и полез в мешок за второй парой сапог, сел рядом с костром.

— Простите, парни. Не знаю, что на меня нашло. Если бы не вы… — Бума виновато посмотрел на друзей.

Они только похлопали ему по спине и улыбнулись. Принялись за еду. Почти ни о чём не говорили, молча ели и смотрели в потрескивающий костёр.

Глава 6

Рассвет застал троицу внезапно. «Рано» — как отметил Феня, «очень рано» — как подхватил его слова Лёня. Все трое, не спеша, стали собираться. Лён и Феникс переглядывались друг с другом, и вместе поглядывали на Буму, каждый понимал, что они всё дальше уходят, но поднять разговор на тему возвращения Бумы обратно не хотел никто. Беспокоило их и то, что какие-то часы назад, он чуть не утонул в болоте, хотя сам этого не мог вспомнить, оставлять своего неловкого друга одного им не хотелось. Беспокоило это и самого Буму, осознание, что он мог так и потонуть, если бы его не нашли, пугало с каждым часом всё больше, по мере того, как он приходил в себя.

Так без особых разговоров троица собралась и уже к полудню вышла их подлеска, брела среди высокого разнотравья. Солнце пекло непривычно жарко, что непременно отметил каждый, а самый умный записал в свою книжечку. Так они и прошагали пока не вышли на полосу земли.

— Это-о… — протянул Бума. — Дорога?!

Все трое стояли на обочине и, потупившись, переглядывались: то друг на друга, то на укатанную полосу земли, пока Бума опять не произнёс:

— Это дорога! Она ненашенская! Ненашенская!

— Н-да, и правда, дорога не наша, я её не узнаю. — подтвердил Лёня, поднявшись с корточек. Он посмотрел на друзей: потные, чумазые лица натянула улыбка.

— Даа!!! — завопил Феникс и, тряся кулаками, радостно подпрыгнул. Волна веселья захлестнула всех троих, и они вопили и прыгали как дети, совершившие безнаказанную шалость.

— Мы что вышли в мир!? — не мог поверить Лёня. — В тот самый, о котором нам ещё малышнёй рассказывали?

— Стой, стой, подожди! — Феникс остановил друга — А вдруг где-то рядом дракон!

Все трое схватились за топорики, воображая себя храбрыми войнами.

— Или полчище чудовищ! — прищурился Бума. Все трое припали спинами друг к другу воображая оборону. Первым не выдержал и рассмеялся Феникс

— С такими топорами мы долго не протянем против полчищ, и дракона не победим. — он шагнул на дорогу и пригласил. — Ну что? Пойдёмте!

Неделя скитаний по лесам и полям тянулась для всех долго. Без видимой цели каждому вскоре казалось, что они так никуда и не придут, день сменялся ночью, равнина сменялось лесом и наоборот. Как говорил Лёня: они шли будто в темноте, где каждый шаг не отличается от предыдущего, а конца пути не видно. У каждого, хоть разок, засыпая у ночного костра проскальзывала мысль, что: «может там и нет ничего, может мы так никуда и не придём, заплутаем в бескрайних лесах и вернемся обратно». За всю недолгую жизнь, они только и видели, что Уютенскую площадь, Тёпленские бани, да Карамельские пчелиные пасеки. Все дороги были истоптаны по многу раз, а не знакомых лиц не было вовсе. Мысли о том, что где-то есть большие города, деревушки на подобие их — пугала и восхищала одновременно. За столько лет, привыкшие к одним и тем же домикам, разговорам и событиям, увидеть что-то совершенно новое, было чем-то нереальным, как сказка. Но вот они втроём идут по, казалось, совершенно обычной дороге, подобно такой, по которой сами ходили не один раз. Но совершенно новой, чужой, эти ощущения переполняли всех троих, и каждый был воодушевлён до предела.

— А чувствуете? — Лёня быстро и коротко вдыхал воздух, как пёс, водя носом, будто пытаясь поймать едва уловимый запах. — Кажется, даже воздух другой!

И все трое пытались унюхать что-то то новое, что-то такое, чего они не чувствовали дома. Дорога, по которой они теперь шли разделила их жизнь на до и после, теперь они чувствовали, что ступают по чье-то, чьей угодно, земле, но не своей. Дом был позади. И даже на привычный лопух все трое смотрели по-другому, пытаясь увидеть в нём что-то необычное. Лён без остановки вертел свою книжечку и делал заметки, Бума и Феникс то и дело останавливались, чтобы подождать друга, попутно вертя головой, рассматривая всё вокруг. И не смотря на ранний выход, сил у каждого было столько, что о привале не было и мысли. Только новый большой мир, и ведущая к нему дорога.

День близился к вечеру. Троица путников, наскучившей однообразный пейзаж нового мира, рассуждала о привале с последующем ночлегом. Решено было остановиться у опушки леса, за которую убегала накатанная телегами дорога. Феникс и Лёня обсуждали планы на будущие, а Бума не в силах терпеть урчания живота, тихонько от друзей подъедал запасы вяленого мяса.

— Стойте! — вклинялся Бума в разговор друзей. Те одновременно обернулись. Бума поймал недовольный взгляд и стыдливо спрятал за спину кусок мяса, поспешно вытирая жирные губы рукавом.

— При всём уважении, друг! Но если ты хочешь возразить на счёт первостепенной цели нашего похода, то лучше тебе попытаться подумать много раз и в итоге промолчать. Хватает и причитаний Фени…

— Бума в праве решать все наши планы. Нас трое! Его голос ничуть не хуже моего и твоего! И все вопросы, я говорю, надо решать вместе!

Двое спорщиков снова уставились друг на друга. Лёня закатил глаза.

— Давай ориентироваться по способностям каждого. Я поумнее вас обоих, и давай я буду решать, что нам делать! Бума большой и сильный, а значить пускай несёт поклажу, и лишний раз обойдемся без его советов. А ты вообще болен!

— Я болен?! То есть теперь мы называем это болезнью?! — Феникс возмущённо уставился на Лёню.

— Да остановитесь же! — Бума очередной раз вклинился. Он отступил в строну и указал рукой на дорогу позади. — Там повозка!

Спор в мгновение прекратился. Все трое смотрели на упряжку лошадей вдалеке, тянущую за собой телегу с большой клеткой. Так молча уставившись и наблюдали за приближающийся повозкой, разглядывая очертания первого нового человека, за всю свою жизнь. Давая ход лошадям, троица отошла к обочине, поравнявшись с друзьями телега замедлила ход и остановилась. Невзрачная грязная телега, запекшиеся старые пятна толи крови толи ещё чего, и большая клетка с четырьмя связанными, бездвижными телами, с мешками на голове. Все четверо сидели на лавке в клетке с закованными запястьями за спиной. Извозчик поднялся со своего сидения в полный рост и развернулся к изумлённой троице, рукой опершись на клетку. Мужчина с интересом разглядывал троицу, а она его. Одет он был в не по размеру большую одежду: опоясанная серая рубаха, широкие штаны такого же цвета, и сапоги размера на три больше нужного. Поверх одежды накинут огромный плащ с капюшоном, подол которого истоптан грязными сапогами. Мужчина не был мал, скорее одежда должна принадлежать человеку, в полтора раза большему, чем Бума.

— Чё вылупились, деревня?! — с широкой улыбкой спросил незнакомец, лицо веселое и по плутовски хитрое, но при этом грязное и измученное. Настроение незнакомца никак не сочеталось с жутким видом его одежды, повозки и обитателями клетки.

— Вольники? Беглые? — веселого перебирал незнакомец. Троица молча раскрыв рты ошарашено продолжали пялиться на незнакомца.

— Немые что ли? — нахмурился мужчина.

— Мы… Мы, пути… — Феникс переглянулся с друзьями и неуверенно продолжил. — Путешественники.

— Путешественники?! — воскликнул от удивления незнакомец и ловко спрыгнул с телеги. Его одежда явно мешала ему и всем видом давала понять, что не подходит ему не по размеру не по характеру. Опершись о телегу и скрестив руки на груди, продолжил с любопытством осматривать друзей. — И куда вы путь держите, путешественники?

— В город! — гордо выпалил Лён, и старался всем видом не подать своего невежества перед незнакомцем.

— В город!? — ещё более удивленно переспросил незнакомец. — А какой?

Все трое, даже Бума, глупо себя чувствовали, стояли вытянуто, как по струнке и не могли понять, что им делать. Они впервые видели незнакомого им человека, а его жуткая повозка нагоняла тревогу в вперемешку с любопытством. Казалось, все трое забыли, как вести себя, а также ходить и говорить и чувствовали себя неловко, даже Лёня. Умнейший после Мефодия парень их края не знал, как вести себя в такой простой, но такой новой для них ситуации. По лицу незнакомца также было понятно, что от встречи с ними он изумлен не меньше. Но это было его мир, а мир Фени, Лёни и Бумы где-то позади.

Порядком обшарив цепким взглядом троицу, он, прищурившись, задал вопрос снова.

— В какой город направляетесь-то?

— В тот, где ученые дома и врачевальни есть. — аккуратно ответил ему Лёня.

— Угу. Врачевальни и учёные дома… — задумчиво повторил незнакомец, сверля Лёню взглядом, которым смотрят на, если не глупого, но точно не умного человека.

Лёня горел внутри от своей глупости, из-за которой не поинтересовался у своего учителя названий городов и прочих банальных вещей перед уходом. И теперь чувствовал себя, будто голым перед первым новым встречным.

— А этот чё молчит? — он кивнул, в сторону Бумы.

Бума хрипло, как будто только вспомнил, как разговаривать, прогудел:

— А чё говорить-то?

— Вот это по-нашему! — на секунду улыбнулся незнакомец, и снова погрузившись в раздумья. Настороженно продолжил смотреть на троицу. — Деньги-то есть у вас, путешественники?

— Есть. — честно ответил Лёня.

Незнакомец мгновенно бросил на него хищный взгляд. После короткой паузы развернулся и грузно, нарочито медленно, стал подниматься на телегу.

— Ну, было приятно пообщаться, путешественники. Бывайте! — он не обращал внимания и не смотрел в их сторону, сел в своё место на телеге.

Лёгкое оцепенение от такой неожиданной встречи начало отпускать парней, и Феникс растерянно, оглядываясь на друзей, обратился к извозчику.

— А подскажите куда нам идти? Как попасть в город ближайший?

Незнакомец развернулся всем телом к парням, сел на своё место. Он и за вожжи не брался, будто и не собирался ехать.

— За спрос монета полагается. — с нахальной улыбкой он посмотрел на троих, в глазах играли огоньки и выглядел он весь так же, как тогда, когда только их встретил. — Сколько у вас?

Три пары глаз уставились на Лёню.

— Сколько у нас? — шепнул Феня.

Лён покраснел. Он не знал сколько у них денег. Он даже не пересчитывал количество монет, а на то, что монеты разной формы вообще не обратил внимание. Растерявшись он вытащил мешочек с монетами и высыпал содержимое в широкие ладони Бумы, тот вытянул их перед собой.

Незнакомец на короткое время отвернулся от них. И обернулся уже с нескрываемой хитрой улыбкой, он буквально сиял.

— Значит, путешественники. За любой спрос, вопрос и прочее одну серую монетку

Смотрел в их непонимающие глаза, улыбка ширилась на лице.

— Ну-с, уважаемые путешественники, я к вашим услугам. Задавайте вопросы, не перебивайте друг друга и слушайте внимательно, повторяться не люблю. Первый вы уже, кстати, задали. — он кивнул на Буму, и Феня протянул монету. — Но-но, рыжий, крупную монетку.

Феникс протянул самую крупную серую монету, таких в ладонях Бумы было около двенадцати. Ловко выхватив из пальцев монетку, незнакомец звонко подбросил её пальцем и тут же поймал другой рукой.

— Ах, император Румус, давно не виделись, старый приятель. — он пристально посмотрел на изображение монетки, на ней красовался силуэт профиля, какого-то мужчины.

Поцеловав монетку, незнакомец, быстро спрятал её в карман. Развернувшись к Лёне, продолжил:

— Насколько мне известно, учёный дом, как ты выразился, есть в столице Рисурия, ученых мужей там десятки и женщины тоже попадаются. И судя по тому, что ты задаёшься таким вопросом, тебя не пустят ни к учёным, ни в столицу. Теперь ты. — он указал на Феникса и жестом потребовал монетку, получив желаемое, продолжил:

— Ближайший городок отсюда — Свободный. Попасть в него вам тоже будет сложно, но как же вам повезло, что у вас есть я. Я туда направляюсь и помогу вам туда попасть, стоит это будет дорого, учтите. Слышь, здоровяк, может и ты чего хочешь узнать?

Бума напрягся, растерянно захлопал глазами, покосился на друзей отрицательно помахал головой.

— Знаете, вижу вы парни не местные. И у вас, наверняка, уйма вопросов. Долго тут с вами беседовать не могу, люди ждут. — он кивнул на связанных в клетке. — Предлагаю вам арендовать мою повозку, и до темноты добраться до ближайшей деревни. А там и поговорим обо всём и о цене до Свободного договоримся.

Трое друзей повернулись друг к другу. Бума высыпал монеты обратно в мешочек.

— Соглашаться надо. — шепнул Лён.

— Подозрительный какой-то мужик. Что за люди у него там связанные? Но выглядит сам не опасно, вроде. Всё равно надо как-то двигаться вперед, а тут и подвезут и о мире расскажут. — добавил Феникс. Оба вопросительно посмотрели на Буму.

— А чё? Я с вами! Давайте хоть узнаем, как его зовут?

Феникс развернулся.

— А как вас звать?

— Никак, сам прихожу, когда нужно. — мужик рассмеялся. — Ты чё, рыжий, правила забыл? Любой спрос, вопрос и прочее — монета!

Лёня протянул монету.

— Зовите меня Бриньольф. Ну чё, путешественники, поедем? У меня на лавке место только для двоих будет. Ша, здоровяк, клетка на замок закрыта, так уж вышло, что замок не мой, а телега моя. — Бриньольф расхохотался. — Лезь на клетку сверху.

Повозка тронулась, двойка лошадей бойко застучала копытами по земле. Солнце клонилось к закату, расплываясь в нечёткое пятно на линии горизонта. Вечер был в самом разгаре. Ранний подъём и мерное покачивание на кочках убаюкали Феникса, и тот невзирая на подступающий голод, проваливался в сон, изредка пробуждаясь на крутых ухабах дороги. Лён, сидел рядом с их новым знакомым, то и дело тянулся к мешочку с деньгами, чтобы вновь и вновь задать вопрос. Когда серебренные, крупные монеты кончились, Бриньольф согласился отвечать и за мелкие серебряные монеты, когда же закончились и они в дело пошли медняки. Свой любознательный пыл Лён смог остановить только тогда, когда обнаружил, что две трети мешочка уже опустели, он с досадой затянул его и сунул в карман. Бриньольфа это ничуть не смутило и разговорившись он продолжал напитывать Лёню всё новыми и новыми знаниями, который в свою очередь жадно записывал в свою книжечку.

Феникс проснулся от похлопывания по плечу. Открыв глаза он увидел продолжение руки Бумы над головой, которая указывала вперед на домики. Всего Феникс насчитал восемь дворов, разбросанных недалеко друг от друга, и один большой прямо около дороги, по которой они ехали. Завернув во двор большого дома Феникс прочитал вывеску: "Бедняк и Кружка". Не успел Бриньольф до конца притормозить лошадей, как на крыльцо из корчмы вывалился здоровенный дед с вилами и факелом.

— Кто там хера лысого? — прохрипел дед, весь бородатый и лохматый он больше был похож на простуженного медведя.

— Спокойно, хозяин. Не уж то нынче так принято людей встречать?

— Бриньольф?! — дед вытянул факел и вилы ближе к подходящей к нему человеку. — Я думал ты сдох!

— А я вот о тебе такого не думал, ты вилы-то убери.

Дед опустил вилы, и стал оглядывать телегу.

— Твои хлопцы?

— Мои те, что, не в клетке сидят. Зови Петруху с инструментом, висельников освобождать. Бабка Аксинья живая ещё?

— Ступай в корчму Бриньольф, за бабкой отправлю, с остальным сам разберусь. Здоровяк, со мной пошли, поможешь старому.

Бума спустился с клетки и вопросительно посмотрел на друзей, Лён пожал плечами, а Феникс одобрительно кивнул головой. Бума засеменил за кряхтящем хозяином корчмы в сторону конюшни.

— Чё встали, путешественники? За мной. — распахнув дверь позвал Феню и Лёню Бриньольф.

В полумраке корчмы, кроме пустых столов, ничего не было. Где-то в конце длинной комнаты появилась женщина и разожгла маленький настенный факел у стола, на стол же опустились четыре миски полные овсяной каши, к этому столу все трое и направились. Уставшие не только физически, но и эмоционально от новых событий в их жизни, Лёня и Феня, уставши уткнулись в миски. Бриньольф напротив воодушевлённо схватил деревянную ложку и жадно, с причмокиванием, поглощал кашу. Скоро из кухни корчмы появился Бума и седой дед.

— А ни чё хлопец, молотом обращаться умеет, в миг замок сшиб. — похвалил перед всеми Буму хозяин. Грузно сев с торца стола и жестом, пригласил Буму сесть за стол к четвертой миске продолжил. — Благодарствую, Бриньольф, что внучка Аксиньи вытащил, за это как полагается, как договаривались. А что остальные кто такие?

— Не знаю, проблемы не мои, оставь у себя, если хочешь. Дармоеды у тебя не приживутся, а так хоть под зад пни. — обтерев губы рукавом Бриньольф, встал и направился в сторону выхода.

— Разберемся. — прогудел ему в след хриплый дед, он приветливо махнул головой в сторону парней. — Лица новые у нас не так что бы часто появляются, а тут аж трое молодцов. С Бумой уже познакомился, вы чьих будете, хлопцы?

Уставший Лён, чувствуя за собой обязанность вносить ясность в любые вопросы, коротко рассказал, откуда они все втроём, сколько шли до тракта и как встретили Бриньольфа. Хозяин корчмы то и дело и медленно кивал.

— Угу. Интересно. Не слышал про Уют и Тёплую, и как её ещё там? Карамельную? Да что бы ещё неделю полторы пути отсюда, да ещё и за болотами. — хозяин нахмурился. — Брешите. Не хотите говорить ваше дело, хера ли мне. Комнаты у меня две, одна погорела уже и не помню когда, да и не ваше дело, так что в одну могу троих определить, поместитесь. За ночь и харчи, по медянку с каждого, хлопцы. Как кончите есть, старуху кликните, она отведет вас.

Комната, а скорее даже комнатушка, в которую старуха отвела друзей рассчитана была на одного. Из одного маленького окошечка, обтянутым чем-то мутным и немного липким, от чего на этом чем-то барахтались в плену две жирные мухи, едва-едва проникал ночной свет. Подняв соломинку с пола, троица потянула жребий кому спать на кровати. Удача улыбнулась Буме. Возможна потому, что удача была «она», а почти каждая «она» Буме улыбалась. Феникс вместе с Лёней разлеглись на полу, достали свои спальные мешки.

— Ну и денёк, парни. Чего думаете? — прошептал Лён.

Все трое опёршись на локти переглянулись и заулыбались.

— Поверить не могу, что происходит вообще, это правда с нами? Мы сделали это! — подхватил Феникс.

— Бума, расскажи, что было, когда с дедом этим к конюшням пошёл? — полюбопытствовал Лёня.

— Ну, прошли мы за дом. Дед этот бурчал, что кузнеца ихнего забрали, я не понял куда и кто, бурчал что-то про войну.

— Войну?!

— Ага. Потом говорит надо как-то освободить пленников, и я сказал, что сам в кузне с отцом тружусь, ну, он обрадовался сразу. Я клёпки сшиб с решётки, так и выпустили пленников.

— Молодец, Бума. — похвалил Лёня, от чего Бума даже засмущался. — А что ещё? Кто это в клетке сидел?

— Дед говорит: Бриньольф этот, человек сомнительной репутации, но дело для них доброе сделал, что не верил ему. Он стал снимать мешки с них, а я оковы разъединял, все такие измученные, худые. Одного парня он узнал, обнял, потом их всех в баню отправили. Говорил, что Бриньольф отправился за ним в темницы или тюрьму или как-то так, спасти его, но пропал на три месяца. А потом мы к вам с ним зашли.

— Понятно. — протянул Лён. — А ты что думаешь, Феня?

— Думаю завтра двигаться надо дальше, в город Свободный, с этим Бриньольфом, он же туда собирался, говорил, что покажет дорогу. Не верю я ему, как-то он… мутный.

— Мутный, не мутный, — улыбнулся Лён, — нодругого-то у нас нет. Слышь, Бума, мёд ещё не весь выдул?

Феня с Лёней весело уставились на Буму, тот перекатился с кровати до мешка и вытащил бурдюк с мёдом.

— Солнце уже село давно, можно и разум притупить! — протирая кружку простынёй смеялся Лён.

Ещё долго они допивали мёд и обсуждали каждую мелочь, что с ними произошла, как только они вышли на дорогу. Гадали кто такой Бриньольф, как выглядит город Свободный и как они до него доберутся. Что за тюрьма и что за пленники. Обсудили и деда, хозяина корчмы и старуху, которая принесла им кашу и привела в комнату, и даже вкус каши обсудили. Первым провалился в сон Бума, за ним совсем скоро отправился и Лён. Феникс, поняв, что остался один уставился в потолок, сон никак не мог его взять. То ли от того, что смог подремать, пока тряслись на телеги, то ли ещё от чего.

Наедине с самим собой Феникс мог осмыслить, что с ними произошло и что теперь делать. Пока они сидели втроём и обсуждали приключившиеся, никто не вспомнил, что осталось позади той дороги, но теперь, когда все уснули Феня вспомнил и про болото, в котором ещё только вчерашней ночью чуть не утонул Бума, про их неуверенное блуждание по лесам и полям до того. Про мать Белину и отца Ивара, про старика Похруста, и про оставшегося Лёву и всё, что осталось там далеко позади, и, казалось, будто это было давно.

Хоть ночь была холодной, в спальнике было жарко и вспотевший Феникс, аккуратно выбравшись, чтобы не разбудить друзей полез в мешок переодеться в сухую одежду. Шаря вслепую в мешке нащупал что-то холодное, смутился от того, что же это могло быть. Округлив от удивление глаза, вспомнил про нож, который ему подарил дед Похруст. Вытащил его, позабыв переодеться, лёг на спальный мешок. В полумраке комнаты он разглядывал ножны, разобраться из чего они были сделаны Феникс не смог, на дерево не похоже, на кожу тоже и не на метал. Потянув за рукоятку, после лёгкого щелчка обнажился клинок. В полумраке было трудно разглядеть украшенную рукоять, и рассмотреть причудливый узор на широком клинке тоже не получалось. Феникс был готов покляться, что увидел синие искорки на клинке, но они были на столько быстрые и незаметные, что Феникс просто закрыл веки и понял, как устали его глаза всматриваться в таком полумраке. Сложив нож в ножны и сунув в мешок, парень вспомнил, что не показал подарок друзьям и вообще не рассказал, что был у Похруста в день, когда они ушли из Уюта. Лёжа, мокрый от пота Феникс пытался вспомнить, зачем приходил к нему дед, когда подарил нож. Прокручивал события в голове, он так и не вспомнил, о чём разговаривал с Похрустом. Единственное, что хоть как-то вычерчивалось в памяти это то, что нож: «толи Рузурия, толи Руририя или как там было. Рисурия? А нет, это же столица. Интересно, что за столица, чего? Ладно, чей нож-то был? Румуса или Румусом… а Румус это император какой-то, как там Бриньольф сказал… или Румия… не помню». С этими мыслями вслед за друзьями провалился в сон и Феникс.

Глава 7

Феникс спал. Стоял на поляне среди густого красного леса, пытался разглядеть листья недалеких деревьев. Далеко за лесом со всех сторон кружился темно-красный дым. Озираясь по сторонам Феникс, пригляделся на кроны деревьев, каждый листочек маленький огонёк, трава под ногами жесткая, колючая, серо-жёлтая, будто выжженная. Но голыми ступнями Феникс чувствовал, что трава живая, и деревья живые, живые по-своему по-особенному, не так как он. Внезапно от куда-то слева раздался шум трескающихся палений в костре, звук усиливался и пылающие кроны задрожали. На поляну сквозь огненные деревья вылетела большая, горящая птица, буквально сотканная из огня. Каждое перо — это язычок пламени. Чешуйки ног, будто тлеющие угольки, когти, как раскалённые до бело крюки метала. Огромная жар птица с треском пылающего костра приземлилась на против Феникса.

— Проснись, проснись, Феня!

Картинка сна провалилась, сама сущность, сознание летит в темноту. Через мгновение почувствовал легкие удары по щеке.

— Ну же, дружище. Проснись!

Открыв глаза Феникс увидел перед собой Буму, нависая над ним, тот с облегчением вздохнул.

— Фуф, живой. — Бума тяжело уселся на лавку.

Тело ломило, поднявшись на локти Феня обнаружил себя на столе корчмы, за которым прошлым вечером ели. Укрытый простынёй, почувствовал, что полностью голый. В конце комнаты рядом с прилавком стоит Лён и хозяин корчмы, Бриньольф сидит на лавке и внимательно смотрит на них.

— Вторая комната погорела, уроды! — хрипел басом хозяин. — Какого хера лысого вы там устроили?

— Послушайте, для нас это было ничуть не менее неожиданней вашего, мы спали!

— Хорош мне в уши ссать, умник. Вы чуть всю корчму не спалили! От тебя перегаром несёт, а в моём доме пива нет, значит своё пили. А раз пили значит и курили, а значит и огонь развели, скотины! Заплатите за всё, и проваливайте сукины дети!

— Ну, всё уже, заканчивай! — раздражённо вмешался Бриньольф.

— Ты мне ещё указывать будешь, что мне в моем доме делать, это ты их привёл, жульё поганое! — свирепел хозяин.

Бриньольф, как коршун, во всей своей мешковатой одежде в мгновение оказался перед стариком.

— Ещё одно такое слово, старик, и твоя корчма сгорит вместе с тобой!

Хозяин заведение в мгновение переменился, из разъярённого медведя превратился в жалкого котёнка.

— Б-б-бриньольф, прости. Не подумал, с горяча ляпнул етить язык мой. — жалостливо запинаясь пробормотал старик. — Комната одна была, теперь ни одной.

Хищное лицо Бриньольфа переменилось на спокойно-безразличное. Не ведомо откуда он достал тройку серебренных монету и подбросил их большим пальцем, те со звоном шлёпнулись на прилавок.

Кивком головы Бриньольф позвал троих друзей с собой на выход. Лён отправился за ним, Бума подхватив свой и Фени мешок отправился следом, дотягивая рубаху на выход последовал и Феникс. Хозяин корчмы злобно провожал троицу взглядом.

Во дворе, как и во всей остальной деревушке и мире, наступал рассвет. Петухи соседних дворов на перебой драли глотку приветствуя новый день. Широко зевая Бриньольф, указал куда-то за спину троим.

— Ваша работа?

Все трое оглянулись на обгоревшее окошко.

— Да не устраивали мы никакой пожар! — возмутился Лёня

— Ваша работа. — весело кивая повторил Бриньольф. — Ну, что, путешественники? Вижу тут вашему присутствию не очень рады.

Он забрался на телегу, с которой уже сняли клетку и сел на лавку.

— Двадцать четыре медняка с профилем старины Румуса и до Свободного города телега ваша.

Хитро улыбаясь, он смотрел то на одного, то на другого, то на третьего. Троица переглянулась, и Лёня полез в карман за мешочком. Отсчитав двадцать четыре медняка, Лёня обнаружил, что мешочек ещё вчера утром полный и тяжёлый — пуст, с потерянным взглядом он повернулся к друзьям.

— Это всё, что у нас осталось!

— Чего ты напрягся-то, родной? — расхохотался Бриньольф. — Как раз на дорогу хватает!

Феникс пожал плечами, забрал свой мешок у Бумы и полез на телегу, друзья отправились вслед за ним.

Лошади резво тронулись, корчма и другие домики стали быстро удаляться. Спустя пару часов компания выехала на большак, троица изумлённо смотрела как много дорог и тропинок, подобно ручейкам, стекаются в одну большую реку. Но довольно скоро Бриньольф пустил ход коней с большака на полузаросшую, неприметную дорогу, петляющую по полянам и подлескам. Проезжая вдоль небольшого водоёма Бриньольф втянув полной грудью воздух спросил:

— Слышь, деревня, удочки есть?

Все трое отрицательно помахали головой.

— Вот молодёжь пошла, вы как путешествуете тогда? Или у вас скатерть-самобранка с собой.

Бриньольф притормозил телегу и выругался про то, что одно место уже почти онемело от сидения. Скомандовав всем слезать, он отправил Буму в подлесок искать что-нибудь подходящее для удилища. Лёне сунул распускать на нитку тряпицу. А сам сказал, что спуститься к пруду за камышом, на что Лён поправил, что ему нужен рогоз, а не камыш.

— Ты и правда умный, жалко не настолько, чтобы удочку взять! — с этими словами он спустился к пруду.

Солнце переваливалось по небосводу с половины рассвета, на половину заката, что по мнению Льна знаменовало скорый вечер.

— Солнце здесь какое-то не такое. — проворчал Лёня, он отвлёкся от роспуска тряпицы и вёл записи в своей книжице.

— Слушай, а что случилось в корчме, почему пожар случился?

— Ох и правда! — Лёня отвлекся от книжечки. — Я не знаю, Фень. Бума разбудил, орёт: «горим», я только глаза открыл всё в огне, всё полыхает, он тебя стал будить. Ты сам, будто горел, показалось. Ну, ты не просыпался ни в какую, хороший сон, кстати, крепкий! Бума тебя вытащил, а я мешки наши. Мы теперь без спальников ещё.

— Н-да. — задумался Феникс.

— А ещё, — Лёня округлил глаза, — дыма ведь совсем не было. Странное дело, и дым без огня… И солнце какое-то не такое.

Он потянулся к своей книжке.

— Может это мы не такие? — задумчиво произнёс Феникс.

— А может и так. — с важным видом согласился Лёня и улыбнулся.

— О! Ещё знаешь что? — Феникс рукой отстранил книжку. — Мы, когда с Уюта уходили, помнишь? Ко мне Похруст заходил и мы к нему пошли, он на разговор меня позвал.

— Да? — удивился Лёня. — а чего раньше не рассказал? И о чём говорили?

— Да как-то вылетело, я вчера перед сном вспомнил. Но о чём с Похрустом говорили вспомнить не могу никак, всё как в тумане, мелочи помню, а что было важным ускользает.

Лёня недовольно развёл руками.

— Это не всё, Похруст подарок мне подарил. Сейчас покажу.

Феникс поднялся и направился к мешку в телеге. Лёня с любопытством следил за другом.

Со стороны пруда раздалось шевеление, и через мгновение из кустов появилась голова Бриньольфа, со злым и растерянным лицом.

— Рыжий! Рыжий, твою мать! — Едва Феникс успел обернуться Бриньольф уже взобрался по крутому берегу и швырну ему мешочек. — Деньги спрячь. Умник вставай быстрее.

Долгий свит со стороны леса, куда извивалась полузаросшая дорога, а за ним и много коротких посвистываний уже со всех сторон. И вот из-за поворота показались пятеро молодых ребят. Тот, что свистел, пританцовывая и хлопая ладошками по ногам направился к телеге, а с ним ещё двое. Из опушки вышло ещё несколько парней, и ещё двое появились из кустов откуда выскочил совсем недавно Бриньольф. Феникс насчитал двенадцать людей. Все парни, по виду младше даже Лёвки, четвёртого из друзей.

— Ц, ц, ц. Опа. — закончил приближаться, видимо главный их них, одетый в грязное тряпьё серо-зелёного цвета. — А чё вы по дорожки не катитесь дальше, мы уже вам всё приготовили, ребята ждут команды, когда деревья на дорогу валить. Устали ждать, дяденьки.

Феникс посмотрел на Лёню, тот замер в испуге и не мог пошевелиться. Поворачивая голову встретился взглядом с низеньким пареньком, тот оскалился и ножом провел около шеи. Феникс сглотнул, за время пока он поворачивал голову от Лёни до Бриньольфа, спина и лоб вспотели, и он осознал, что ему страшно не меньше Лёни. Бриньольф же, казалось, ничуть не напуган, от злости и растерянности не осталось и следа. Он смотрел на главного с хищной улыбкой:

— Мальчик, если видишь дядь больших, так проявить уважение надобно, а не засаду устраивать.

— Гля, ребзя, — главный из разбойников кривляясь обернулся к двоим позади него, — а старичок-то, дерзит. Не страшно видимо помирать, пожил видимо.

Разбойники один за другим засмеялись, но как главный поднял руку, все мгновенно замолкли.

— Вы рыбов чё ли удить собралися, так она наша. Мы рыбов в обиду не дадим, вы нам деньгу уплотите и всё что есть отдадите, и мы пустим вас обратно, а нет, то выпотрошим и рыбам нашим скормим.

В тишине, нависшей на берегу пруда, послышался хруст веток и из подлеска вышел Бума с несколькими ветками похожими на будущие удилища. Все без исключение уставились на него. Бума бросил все собранные ветки, где стоял, и спотыкаясь убежал обратно.

Хохот двенадцати парней разорвал тишину у пруда. Бриньольф тяжело вздохнув, переглянулся с Фениксом, хищная улыбка сменилась досадой и разочарованием.

Унимая свой хохот и своих людей, главарь продолжил:

— Смельчак ваш чё ли? Надёжный! Не боись, дядя, когда потрошить вас будем, и его поймаем. Ложись на землю, старикан, и вы ушлепки тоже.

Феникс хотело было послушаться и лечь, но смотря, что Бриньольф не шелохнулся, остановился. Лён дрожал как лист на ветру и в ступоре не мог пошевелиться.

— Дядя, я тебя прям счас потрошить начну, если ты не ляжешь. — и главарь, вертя нож, со злобным оскалом подошёл почти в плотную к Бриньольфу, плюнул ему на грудь.

Над прудом снова повисла тишина, все разбойники, оскалившись схватились за своё оружие: ножи, дубинки, топоры.

Со стороны подлеска раздался шум. Со скоростью разъяренного медведя нёсся Бума, в руках сжимал огромный ствол дерева. В мгновение оказавшись около двух бандитов, широким взмахом смёл обоих. Слышно было как затрещали рёбра, выронив своё оружия из рук там, где стояли, бедолаги отлетели на десятки шагов в сторону и бездвижно замерли, раскинув конечности в не естественных позах. Рассекая пространство, бешеный зверь с огромным стволом дерева над головой летел сметать толпу бандитов. Крик разбойников привёл в чувство оцепеневшего Феникса, всё происходило настолько быстро, что, обернувшись на Лёню, увидел, как один бандит едва успел отпрыгнуть от летящего сверху ствола дерева, второго просто сломало по полам и размозжило с брызгами крови.

Главарь яростно развернулся к Бриньольфу, но лишь на мгновение он видел злое лицо, в уже следующий миг кулак, прилетевший слева, развернул главаря, и он смотрел как его же зубы вылетают под ноги другому бандиту.

Феникс увидел, что Лёня бросился под телегу, как камень прилетел в голову, кровь залила глаза, в ушах свистело. Смахнув кровь рукавом, заметил, как двое лезут с берега. Подбежал к обрыву, он хотел от пнуть почти забравшегося на берег разбойника, как поскользнувшись, упал и скатился по крутому берегу к водоёму. Смахнув кровь, разглядел над собой грязную озлобленную гримасу. Второй поднимался рядом и заорал:

— Мочи его!

Но бандита смела фигура в огромном плаще, больше похожая на коршуна, на другого бандита с обрыва берега летел огромный парень, больше похожий на медведя.

Голова раскалывалась страшно, ещё не отрыв глаза, придя в себя, Феникс ощущал сильную боль над правым ухом, видимо туда и прилетел камень. Открыл глаза, небо темнело в вечерних сумерках. Поднявшись с телеги, сделал пару шагов, голова кружилась, тянул рвотный рефлекс, опершись руками на колени опустошил желудок от того немного, чем перекусывал днём. Медленно выпрямился, осмотрелся вокруг: Лёня стоял, в паре десятков шагов от леса, где проходила драка, его рвало. С другой стороны, ходил Бриньольф и хлопал по валяющимся на земле телам, и находя что-то, запускал по карманам руки, попутно указывая на обысканные тела Буме, тот в свою очередь относил их в лес.

Боль по немного отступала, но головокружение не куда не делось, опёршись на телегу, Феникс окликнул Лёню, тот резко на зов, не смог пропустить взглядом сломанного пополам бандита под бревном, от жуткого вида Лёню снова начало рвать.

Бриньольф закончив обыскивать бандитов на предмет ценностей, невозмутимо подошёл к телеге.

— Уф. — взглянул он на Феникса. — Ничего, в Свободном подлечат, но шрам останется.

Стащив мешок с помощника главаря Бриньольф, складывал добытое.

— Здоровяк-то ваш ничего себе какой оказался. Сила, удаль. — он одобрительно поджал губы и покивал головой. — Далеко пойдёт. Умник слабоват на желудок, да и трухнул, как драка началась под телегу спрятался. Как до лет своих дожил-то…

— Там откуда мы, такого не было никогда. Ни драк, ни грабежей, ни убийств. — закрыв глаза, чтобы стерпеть головокружение и боль, медленно произнёс Феникс.

— Ну, конечно, а ещё кисельные берега и молочные реки. Но отдам должное троица вы странная, разный народец встречал, но таких как вы впервые.

Бума закончил с телами, и вернулся с лицом виноватого человека. С полу зелёным лицом подошёл и Лён. В растерянности вперемешку со страхом он сверлил Буму глазами:

— Ты их… Всех убил! Как? Что с тобой стало?

— Я сам не знаю, что на меня нашло. — Бума виновато подбирал слово за словом. — Как вышел, увидел всех этих людей и вас, там что-то будто щёлкнуло во мне внутри, и я…

— Вот это да! — вклинялся Бриньольф — Ты ещё оправдываться будешь? Теперь я больше верю, что вы все откуда-то далеко отсюда взялись. Умник, а ты сам-то бы как поступил, вопросами своими уболтал до смерти? Так надо было попробовать, что ты под телегу-то бросился?

— Могли попробовать всё отдать им, они бы нас отпустили.

— Ааа, ну это у вас там, откуда вы взялись такое может и было бы. А у нас, мы втроём рыбов кормили бы, а тебя б, как самого умного, голой задницей на муравейник посадили.

Бриньольф завязал свой трофейный мешок и похлопал Буму по плечу.

— Родной, неси удилища, которые ты побросал, жрать охота, а ещё рыбов наловить надо.

Феникс разжёг костёр, Лён успокоился и даже распутал вверенную ему тряпицу, уткнулся в свою книжечку и начал вести записи. Бриньольф смастерил удочку и напевая что-то себе под нос удил рыбу, Бума распряг лошадей и покормил их яблоками, найденными у бандитов. Солнце клонилось за кроны деревьев и уже было готово исчезнуть с небосвода, тем временем на вертеле жарилась большая рыбина. На вопрос Лёни: «что это за рыба?» — Бриньольф ответил, что не разбирается в таких вопросах, и что вообще для него есть всего два вида рыб: «вкусная» и «невкусная», и второй вид рыбы он пока не встречал.

Светило уже полностью скрылось. Ночь выдалась тёмной, и крутой берег пруда освещал костёр. Четверо мужчин по очереди отрезали кусочки от запечённой рыбы. Бриньольф вытащил мешочек их кармана и не обращая никакого внимания на удивлённые три пары глаз, буднично присыпал чем-то белым кусок рыбы. Шкворчащий сок растопил белые кристаллики, и Бриньольф жадно откусил кусочек, закрыл глаза и покачивал головой от удовольствия. Открыв, обнаружил вопросительные взгляды, не дожевав, с полным ртом спросил:

— Чего вылупились?

— А что ты себе на рыбу посыпал? — поинтересовался Лёня.

Тяжело проглатывая, кусок рыбы, Бриньольф в недоумении продолжил:

— А вы чё? Пресную едите что ли? — поймав не понимающий взгляд, достал из мешочка щепотку кристалликов и посыпал кусок рядом сидящем с ним Бумы. Тот откусил и тут же округлил глаза, так, будто его пчела ужалила, но не больно, а судя по лицу Бумы — вкусно. Лёня и Феня тоже присыпали свои куски, попробовали, и переглядываясь между собой все трое, потянулись к мешочку за новой щепоткой кристалликов.

— Ну, вы, конечно, не перестаёте меня удивлять. Если уже у самых оборванных разбойников нашлась соль, как в вашем сказочном краю она не нашлась не понимаю.

Феня, Лёня и Бума настолько были впечатлены, что сыпали и сыпали соль на всё новые куски сочной рыбины.

Повеселевший ещё больше от такой неожиданной реакции Бриньольф, принялся готовить следующую.

— День выдался не простой, и признаюсь, я таких как вы, ребята не встречал. Так-то если подумать, если бы не здоровяк, то не мы бы её ели, — он махнул головой на рыбину, — а она нас. Предлагаю познакомиться по-людски.

Бриньольф протянул руку Буме. Бума протянул в ответ и неловко представился.

— Бума.

— Бума? Ничего себе, ну оно не удивительно, после сегодняшнего.

— Лён. — откашлявшись и пожав руку представился Лёня

— Лён? Лёня что ли? Леонид?

— Нет, у нас в краю нашем глупая традиция новорожденных называть в честь события сопровождающим при рождении. — Лёня неловко отвёл взгляд, будто стесняясь, что назван в честь растения. — Вот я и родился на поле с льном.

Бриньольф рассмеялся, он ожидал какого угодно объяснения только не такого.

— Бума, наверняка, ломал и крушил всё! — хохотал Бриньольф. На что Бума качнул головой, а Бриньольф расхохотался ещё сильнее. Успокоившись, он протянул руку Фени.

— Феникс

— Ого. Интересно, у вас не только реки молочные, но и птицы огненные?

— Нет, мать сказки рассказывала в младенчестве, говорила, что потому так и назвали.

— Ааа, а я уже подумал у вас птицы эти водятся.

— Так сказки же это, не существуют их. — утвердительно встрял Лён.

— Ну, знаешь! — Бриньольф перевернулся рыбину и подбросил в костёр хворост. — В ваши кисельные берега тоже поверить сложно. А птица существует такая, один раз своими глазами видел в Жаркой стране. Во дворце Саламандра.

Все трое раскрыли рты.

— Ах, да. Вам всё объяснять надо. Далеко отсюда, за горами, что протянулись по всей земле, есть другой мир, сторона или как удобно. У нас говорят Жаркая страна. Там палящее солнце и много песка. Бывал я там, очень-очень давно, скажем так, по деликатному делу для повышения благосостояния. И вот в главном зале дворца тамошнего правителя висела золотая клетка, а в ней и сидел феникс. Уж не знаю, как его поймали, слышал от местных легенду, что птицу эту невозможно подстрелись никакой стрелой, наконечники плавятся на подлёте, а древко сгорает. Не говоря о том, что птица очень редкая, и живёт на территории такой горячей, что добраться туда невозможно. Ну, да-да, что вы на меня так смотрите? Такая байка. Тем не менее, в клетке золотой сидела жар-птица, сам видел, обычная, красные перья, черные глаза, птица как птица.

— А-а… Драконы существуют? — скромно спросил Лёня.

— Я не встречал.

— А русалок? А леших? Или ещё каких чудовищ?

— Самых страшных чудовищ, которых я встречал — это люди. Вот это действительно чудовища.

Они молча доедали рыбу. Лёня и Феня заворожённо наблюдали за языками пламени в костре, когда от колеса телеги раздался храп.

— Одобряю, здоровяк. — сказал Бриньольф и принялся расстилать тряпьё около костра. — Как видите места тут у нас не спокойные, так что спим по очереди. Выдвинемся на рассвете, до Свободного рукой подать. Как в тягость будет, так будите здоровяка на смену. Рыжий, давай тоже ложись. Умник, если уж драться духу не хватает, так уж заверещи как следует.

Ночь выдалась спокойной. Спокойной и холодной, таких холодных ночей Лён не мог припомнить дома. Темноты Лёня никогда не боялся, задумавшись он поймал себя на мысли, что вообще никогда и ничего не боялся. Дома всё было настолько размеренно, понятно и привычно, что чего-то бояться просто не было причин. Сейчас же Лёня, потирая руки ходил около телеги и боялся каждого шороха. Хотя глаза привыкли к темноте, видно ровным счётом почти ничего не было и потому Лёня вслушивался в каждое дуновение ветра, в каждое пение сверчка и далёкое уханье совы. Где-то в лесу изредка шуршали листья: может ёж, думал Лёня, а может заяц, а может волки пришли за телами разбойников, или ещё группа бандитов хочет подкрасться, а может это их приятели идут проверить, что случилось с ними и почему они не возвращаются в лагерь. Но как бы Лён не вслушивался в музыку ночи, ровным счётом ничего не слышно. Трудно понять сколько прошло времени, но то ли Лёне хотелось спать, то ли страх пробрал на столько, что справиться было трудно, он пошёл разбудить Буму. Тот сопел, как кабан, и спал настолько крепко, что не было и капли сомнение в том, что сон его безмятежен, а самого Буму не волнует, что ещё днём на них напали разбойники, большинство, которых в приступе ярости он и сам и перебил. От этих воспоминаний Лёне стало жутко и он, скривившись, тряс друга за плечо.

Бума выслушал друга и со свойственной ему простотой сел на телегу, позёвывая и скучая глазея, как Лёня дёргано и суетливо укладывался около давно погасшего, но ещё теплого костра.

Глава 8

Рассвет застал берег пруда безоблачным небом, лучи светила искрились на поверхности воды, и вся окрестная живность просыпалась ото сна. Мелкие рыбёшки выныривали из воды и ныряли обратно, лягушки, будто передразнивая друг друга, квакали.

Лёня спал плохо или скорее чутко. Но как только Бриньольф зашевелился, Лён сразу поднялся и принялся будить Феню. На телеги опустив на грудь голову сопел Бума. Бриньольф нащупал на земле маленький камушек метко залепил Буме, тот мгновенно очнулся ото сна и не понимающе закрутил головой. Бриньольф выругался и направился к пруду, Феня и Лёня последовали его примеру. Умывшись, они взобрались на берег, где уже их ждал Бума с виноватыми, щенячьими глазами. Первым до кого дошло в чём дело оказался Бриньольф.

— Етить твою налево. — обрушился он. — На какой узел вязал?

Бума молча взял веревку и неловкими движениями завязал узел. Бриньольф тяжело вдохнул и потянул за конец веревки, узел без малейшего сопротивление развязался.

— Ой, откуда вы такие взялись. Мешок мой сам понесешь!

Все не спешно собрались, и пешком отправились по извилистой дороге, откуда вчера вышли разбойники. Плохо привязанные лошади убежали. По пути Бриньольф высматривал стволы деревьев, искал вчерашнюю засаду.

— О, вот! А вон и второе дерево, один со мной, двое туда, толкайте в лес. Ни к чему порядочным людям жизнь усложнять.

Справившись с заданием, Феникс спросил:

— Бриньольф, а твоё имя что значит? Мы вчера представились, познакомились, а кто ты сам не расскажешь?

Бриньольф остановился и пристально посмотрел на троицу. Забрал и мешок у Бумы и пошёл вперёд.

— Удивительные вы люди, как герои какой-то истории. Ну, да ладно. Бриньольф, потому что отца звали Брин, мать Ольфа, а большее вам знать не нужно. Предпринимательская деятельность у меня, как сейчас говорят в Рисурии. Порядочный человек. Вот те, бандиты, что нас ограбить хотели, не порядочные, так достойные люди дела не ведут. Вот, если бы дорога была их, и они монету требовали за проезд, я бы ещё понял. Но что б вот так, к честному человеку подойти и угрожать выпотрошить, так себя вести не надо. Из-за войны, столько сброду развелось, приличному человеку монетой сложнее разжиться стало, но тех бедолаг тоже понять можно. Вот, вы путешественники, дорогу до Свободного оплатили, я вас и веду, ехали бы на телеге, как и договорились, но здоровяк коней привязал так надёжно, что теперь пешком идём.

Он посмотрел на свои сапоги, на несколько размеров больше необходимого.

— А что за война в мире?

— Ты, рыжий, столько вопросов начал задавать, что скоро с умником тебя путать начну, правило какое было? Любой спрос, вопрос и прочее — монета. Да ладно, знаю, что у вас и гроша не осталось. Придумаем как вам ваше любопытство отработать. Здоровяку вообще за двух коней бы расплатится, но, признаюсь, кони были не мои, а значит как пришло, так и ушло. Как вы мне скажите, вы не слышали про войну, но при этом монеты имперские у вас имеются. Если есть деньги, значит вы не в такой уж глухомани живёте, а значит и налоговые караваны за податью едут, а там и рекрутирование в войска, бунты, каратели, грабежи, убийства, и прочие прелести нашего мира. И никаких кисельных берегов, и молочных рек.

— В нашем краю, деньгами не пользуется никто, мне их мой учитель дал, когда мы наш край покидали. — пояснил Лён. — Стыдно признаться, но я не до конца понимаю, как ими пользоваться.

Бриньольф остановился, развернулся, и похлопал Лёню по плечу.

— Что правда, то правда, родной. Потому я вам и верю. Война у нас с Жаркой страной. Да, да, та, что далеко отсюда за горами. Имел я дела с одним видным управителем Рисурийским, специями торговал с Жаркой, рассказывал, что с каждый годом у них всё жарче становиться, и жар наступает на них со стороны вечной пустыни. И вёл тогда их правитель переговоры с нашим императором, о возможном переселение народа Жаркой к нам, на нашу сторону. Император, естественно, отказал тогда. Были ещё переговоры по этой теме, спустя сколько-то лет, а потом на поселение около гор нападение начались, так постепенно война и началась. На сколько я знаю.

Лёня прилежно записывал все, что рассказывал Бриньольф. Делал пометки, пытался успеть записывать и свои мысли. Бума шёл рядом и на его лице, кроме непонимания происходящего, виднелись попытки усвоить, что говорит Бриньольф. Попытки оказались тщетными, и Бума просто шёл за друзьями. Феникс шагал позади всех и обливаясь от пота, толи из-за жары, толи из-за тяжести мешка за спиной, хотя мешок был не тяжелее прочих.

— Что с тобой? — спросил его Лёня.

— Жарко. — протирая лицо рукавом объяснил Феня.

Лёня потрогал руку, а затем лоб друга.

— Да ты горишь! У тебя жар! Бриньольф, нам ещё скоро до Свободного? Там есть лекари?!

Все остановились. Бриньольф подошёл и осмотрел Феникса. Рана на голове затянулась, кровь и порез выглядел запекшимся.

— Да есть разные умельцы в Свободном, лекарь тоже найдётся. Голова болит?

— Да вы чего? Я нормально себя чувствую.

— Жар из-за раны, сотрясение видимо. Ничего, рыжий, не помрёшь, городок уже близко.

Свободный был и правда близко. Уже к полудню компания подходила к частоколу из массивных брёвен, городок окружал ров, и единственным способом пройти к воротам был мост. У моста стояли двое крупных парней, и один лысый мужик постарше. Троица друзей переглядывалась и восхищались увиденным.

Бриньольф свистнул, и когда лысый мужик обратил на него внимание, поднял руки и показал несколько жестов. В ответ лысый так же поднял руки и изобразил знаки. Сблизившись, мужик обнял Бриньольфа.

— Ааа, лис хитрый, ещё не подох? — лысый улыбался и хлопал по плечам Бриньольфа. — Слух пошёл, будто ты в мучильню угодил, да там тебя и кончили.

Бриньольф отступил на два шага и руками указала на себя, будто сам себя представляет, провёл рукой с головы до ног. Лысый выпучил глаза, да так, что казалось выпадут и шлёпнул ладонями по голове.

— Мать честная! Ты палача завалил, едрить его душу!

— Хату не трогали мою? — невозмутимо спросил Бриньольф.

— Ай, нужна твоя халупа кому! — мгновенно переменился лысый. — Да и по кону рано ещё. Твоя ватага?

Лысый махнул рукой на троицу друзей.

— Моя. Нового что в городе?

— Да много чего. Вчера вон взбесился пришлый, перебрал, полез к парням на пост, ну те его и выдворили!

Все подошли к мосту и увидели во рву колья, а на них мертвое тело.

— Вот вытаскиваем, пока совсем вонять не начал.

Двое парней уже спустились в ров и вытаскивали насаженное тело незадачливого пьяницы.

— Ещё приходили двое, пару дней назад, тебя спрашивали. Хотели, видимо, обсудить дело. Узнали, что тебя нет, сразу ушли. На вид ребята серьёзные были, Рисурийские, думаю. А, ещё месяц назад служивые явились, не поверишь! Двое, говорят десятники, и не далеко в засаде отряд, ищут какую-то шайку работорговцев. Мы объяснили, что не держим такой швали.

— Да? А они что?

— Ну, а чё они, хотели обыскать городок. Мы им толкуем, что только по херу пройтись могут, а не по мосту. Один начал угрозы сыпать, что регулярку на нас пустят. Ну, мы его аккуратно помяли, чтобы думал чё порядочным людям говорить, второй по смышлёней оказался. Потолковали, пустили в город, показали, как дела у честных людей делаются. Ну, и ушли в итоге.

Двое парней уже вытащили тело и ждали команды от лысого.

— Ну, всё Бриньольф, с тобой жужжать приятно. Но мертвяка закапывать скорее надо, давай проходи!

Бриньольф махнул рукой троице, и все направились по мосту, слева и справа от ворот за частоколом высились деревянные вышки. В каждой было по устройству, как объяснил Бриньольф Лёне, самозарядному арбалету. В одной никого не было видно, а на второй сидели двое и играли в кости. Бриньольф свистнул, и на него мгновенно обратил внимание один из них, он же и подал знак кому-то за воротами, чтобы открыли двери. Таких ворот троица никогда не видела, и когда открылась маленькая дверь в самом углу, никто из друзей этого не заметил. Так и стояли, уставившись на огромные закрытые ворота.

— Долго пялиться будете? — Бриньольф уже одной ногой шагнул в створку дверей. Друзья переглянулись и весело заулыбались, последовали за своим знакомым в свой первый город.

Узкая улочка уходила далеко вперёд, слева и справа плотно друг другу стояли домики, на каждой висели какие-то таблички с надписями, не успевали друзья прочитать одну, как Бриньольф удалялся всё дальше и приходилось поспевать, и вот уже следующая табличка с надписью ломбард, чуть дальше большой дом с огромной висящей на цепи вывеской без надписи, но с несколькими искусно нарисованными голыми женщинами. Феникс и Бума ширились в улыбки, а Лёня быстро отвернулся и от чего-то по краснел. Всюду сновали люди, кто-то катил бочку, кто-то разгружал мешки с телеги и заносил в тёмный проем открытой двери. На улочке пахло пивом, пряностями, сладкими запахами цветов и дурно воняющем навозом. Бриньольф остановился у незаметного проулка, такого узкого, что протий втроём едва было можно. Едва троица уловила взгляд своего проводника, как он нырнул в проулок.

Шум улочки стихал и через пару десятков шагов Бриньольф остановился. Троица друзей раскрыв рты рассматривала всё, до чего мог коснуться взгляд. Тёмная узкая улочка, с беспрерывной стеной в два этажа справа и слева и только редкие двери, и маленькие окошки по ним. У одной такой двери и остановился Бриньольф. Он потрогал замочную скважину, провёл по петлям двери пальцами. Из не откуда в руке оказался ключ. Он приложим ухо к двери, прислушиваясь не ведомо к чему стал поворачивать ключом. Дверь легонька дрогнула и выступила вперёд, Бриньольф молча шагнул внутрь, троица в след за ним.

Оказались все в очень тёмной комнате, разобрать было почти нечего, два маленьких мутных окошечка с решётками по обе стороны двери, едва пропускали, скудный свет тёмной улочки. Феня, Лёня и Бума толпились на пороге. Бриньольф бесшумно передвигался по комнате, и только едва виднелся силуэт. В комнате стояла гробовая тишина. Звонкий стук по какой-то склянке и в углу в круглом стеклянном шаре, размером с небольшой котелок, тускнели огоньки. Через мгновения огоньки становились ярче и вот уже пара десятков бабочек, желто-белых цветов, одна за одной вылетали из шара, разлетаясь по всей комнате они становились всё ярче. Усевшись кто куда по потолку и стенам, они освятили комнату подобно большим распахнутым окнам в солнечный день. У троицы друзей отвисли челюсти, и все завороженно смотрели на светящихся бабочек.

— Согласен, деревня. От такого и я в своё время дар речи потерял. Манатки свои пока здесь можете скинуть. Давайте живее и за дверь.

Все трое побросали мешки в угол, Бума вдобавок снял свою грязную куртку, посмотрев на это Феня и Лёня последовали его примеру.

Улица кипела жизнью, троица парней уселась на деревянный бочки ждать Бриньольфа.

— Видали, какие бабочки? — изумился Феникс.

— Думаю это мотыльки, — встрял Лёня, — интересно почему они так светятся, и откуда они? А что едят?

Лёня уже задавал вопросы сам себе и быстро вытащил из кармана книжицу принялся вести записи. Бума и Феня лишь переглянулись и заулыбались.

— Э, хлопцы! — к ним обратился недовольный, усатый низенький дед. — Ваши бочки?

Все трое отвлеклись и бестолково уставились на деда

— Нет. — наконец ответил Феня.

— Вот именно! Жопы оторвали с них!

Все поспешно слезли.

— Молодёжь, плачу по медняку каждому, чтобы эти бочки стояли вон на том крыльце.

Недолго думаю все согласились и уже следовали за довольным дедом нося бочки. Бочки оказались на редкость тяжёлыми, на вопросы Лёни, что в этих бочках усатый дед огрызнулся, что платит только за работу, и на вопросы отвечать не намерен. Не прошло и получаса как последняя бочка стояла на крыльце таверны «Гуляй Рванина», а всем троим усатый дед отсчитал по медняку. Недолго думая, Лён протянул монету старику и с любопытством ребёнка спросил:

— А что в бочках?

— Ты чё больной? Пиво там.

Дед развернулся и громко харкнув через перила крыльца зашёл в таверну. Лён спрятал монету в карман.

Бриньольф ждал у входа в узкую улочку, он переоделся в плотную, приталенную, чёрную одежду. На ремне разные крючки и карабины, а справа висел короткий нож в ножнах. По лицу Бриньольф помолодел на десяток лет, он всё равно выглядел, как мужчина, поживший немало, но одежда придавала такой эффект, что казалось стоит парень чуть старше любого из друзей.

Феникс одёрнул парней и указал на Бриньольфа, троица направилась к нему.

— Ничего как переоделся. — заметил Лёня и осмотрел свою пропотевшую рубаху.

— Ага, а кольцо смотри какое? И брошь, будто жинка Лёвкина на базарный день собралась. — посмеялся Феня.

— Какая брошь? Какое кольцо? — Лёня щурился и не мог разглядеть. До Бриньольфа было не меньше сотни шагов.

— Ну вон же, на левой руке, широкое чёрное с причудливым узором.

Как бы Лёня не старался разглядеть украшений, но понял о чём говорит Феня только тогда, когда подошли сильно ближе.

— Ну у тебя и зрение. — шепнул Лёня. Феня же только пожал плечами.

— Халтурку нашли? Одобряю. — подхватил Бриньольф. — Рыжий, а тебе что лучше стало?

Феникс потрогал рану на голове и охнул, от вчерашней раны не осталось и следа, за исключением маленького шрама. Лёня внимательно осмотрел друга.

— Н-да, всё зажило, но жар всё равно есть. — подтвердил озадаченный Лён.

— А я о чём и говорил. Заживёт, как на собаке! Ну, пойдём проведаем старика.

Они стояли у чистого крыльца в тупике тихой улочки, от двери несло мятой и чем-то сладковато-едким. Бриньольф постучал, через мгновение на двери открылась маленькая заслонка, а за ними пара глаз, спустя ещё мгновение смотровая заслонка закрылась и послышался звук отпирающегося замка.

— Ещё живой, Бриньольф? С чем пожаловал опять, я же просил не мешать мне днём, приходить только ночью… Это ещё кто такие?

Ввалившись в душную комнату с резкими запахами, у каждого начались слезиться глаза. На них смотрел седой, с усами и бородой старик.

— Мои парни. Не гунди, Эскулап. Не буду напоминать кто помог тебе тут обосноваться.

— Да помню я всё, чего пришёл-то? — низенький старик суетливо завешивал банки на полке, и сновал по всей большой комнате так быстро, что сквозь слезящиеся глаза было тяжело уследить.

— Нужно осмотреть паренька. — пояснил Бриньольф.

— Что с ним? Колотое? Рубленое? Зашивать?

— Нет, жар.

— Жар? — Эскулап на миг перестал носиться по комнате, закрывая свои вещи от любопытных глаз. — Ты теперь из-за каждого чиха будешь своих мордоворотов ко мне водить?!

— Расскажи ему всё сам, я не могу тут больше находиться. — Бриньольф похлопал по плечу Лёню, и посмотрел на него залитыми слезами, красными глазами. — Слышь, здоровяк, пошли по дышим лучше.

Бриньольф и Бума спешно удалились за дверь. Лёня и Феня тёрли глаза рукавами грязной рубахи.

— Вот держите. — старик протянул тряпицу, смоченную какой-то жидкостью с мятным запахом. — Трите вокруг глаз и ни в коему случае сами глаза.

Лёня и Феня принялись обтирать вокруг глаз и постепенно слёзы отступили и высохли, глаза перестало щипать, а нос чуял приятных мятный запах.

Лён пихнул вперед Феникса.

— У моего друга жар, уже несколько дней, а вчера в голову прилетел камень и рассёк глубоко кожу в районе височной и теменной доли. — Лёня усадил друга и повернул голову друга в сторону старика. — Я делал кое какие записи и зарисовывал рану, она затянулась к утру и в середине дня уже почти не осталось шрама.

Эскулап с любопытством смотрел на Лёню:

— А ты не похож на обычного компаньона Бриньольфа. — он посмотрел на голову Феникса и взял протянутую книжицу, вдумчиво пробежался по страницам и рисункам. — Очень интересно, молодой человек, разрешите узнать ваше имя?

Эскулап протёр руки и уважительно смотрел прямо в глаза Лёни. Лён немного растерялся, но взяв себя в руки, протянул ладонь и пожал старику руку.

— Лён. — представился он и легонько махнул головой

— Эскулап, учёный и профессор естественных наук Рисурийской Академии, специализация биологии и химии, медик. Вы где-то учились?

— Эм… — Лёня не знал, как представиться. — Моим наставником был человек по имени Мефодий.

— Интересно, не слышал о таком. Но он хорошо вас обучил, любопытно. Приятно встретить обученного молодого человека в этой… Порочной, гнусной клоаке. Ну-с, продолжим.

Эскулап внимательно осмотрел остатки шрама и протянул стеклянную палочки Фени.

— Откройте рот. — он в приказном порядке обратился к Фениксу и показал, как зажать стеклянную палочку во рту. — Вашего друга зовут Феникс, интересно. Как жар-птицу…

Эскулап пролистывал книжицу и поражался Лёниному конспектированию, каждый раз хваля и отмечая Лёню и его учителя.

— Разрешите узнать откуда вы? — восхищаясь спросил Эскулап.

Лёня со смущением и восторгом кратко описал откуда они втроём, но судя по лицу Эскулапа, понял, что он ему не особо верит, хоть и постоянно повторял: «интересно, интересно», «любопытно, любопытно».

— … И что за каждый вопрос по монете забирал?! Серебром брал?! Вот подлец, вот бестия хитрая! Знаете, что я вам скажу, Лён. Этот Бриньольф — человек не глупый, ой не глупый. Но помилуйте, его знания о мире и гроша ломаного не стоят. — Эскулап поманил Лёню и шепнул на ухо. — Я вам, молодой человек, так скажу: не стоит вам путаться с этим бандитом!

— Так-с. — обратился он уже к Фени. — Следите за руками, смотрите на них. Ага. Понятно. Интересно. Можете вернуть термометры, сложите их аккуратно сюда. Будьте осторожны, Феникс, это очень хрупкие и сложные приборы.

Он протянул коробочку с круглыми отверстиями, куда Феникс по очереди вставлял стеклянные палочки, которые назывались термометры. Сбоку коробочки находилось увеличительное стекло куда и посмотрел Эскулап.

— Тумана белого, да у вашего друга жар!

На это восклицание Феня с Лёней только переглянулись, по взгляду друг друга поняли, что очевидно жар был, и это было понятно без хрупких и сложных приборов.

— Нет, подождите! Нужно перемерить. — и старик уже сам принялся за какие-то листки куда вносил данные с прибора.

Ученый снова вручил термометры Фениксу и спустя минуту уже вёл записи, опять рассматривая прибор.

— Поразительно, невозможно! Резюмируя данные, — Эскулап буквально сиял и с восторгом произнёс, — ваш друг не может жить с такой температурой тела!

Феникс удивлённо уставился на учёного, слова о том, что он не может жить ему совсем, не понравились, хоть и чувствовал себя отлично.

— Нет, поймите меня правильно. Согласно неоспоримым исследованиям, полученным не один раз в Рисурийской Академии наук, температура здорового человека колеблется от тридцати шести до тридцати семи градусов. У Вас, молодой человек, сорок два градуса, это порог смерти. Если только вы не курица, а то, что вы не курица видно невооружённым глазом! — Эскулап рассмеялся. — Поразительно! Поразительно! Но с такой температурой, вас должносмертельно лихорадить! Знаете, что, мои дорогие, приходите утром пораньше, проведём ещё пару исследований. А вам есть где остаться, в этом прогнившем городишке, все заведения на редкость дрянные?

— Пока что, мы остановились у Бриньольфа? — неуверенно процедил Лён.

— Надо же! Бриньольф в свою халупу никого не пускает, интересно. Но даже, если так, помяните моё слово, этот корыстный жлоб такую сумму за это стрясёт, а то ещё чего хуже предложит ввязаться в какую-нибудь авантюру.

Лёня и Феня вышли на залитую светом безлюдную тупиковую улочку, недалеко от них Бриньольф что-то оживлённо рассказывал Буме, тот в свою очередь оживлённо мотал головой в согласии.

— Ну, чё там было? Чё скряга старый сказал? — улыбаясь во все зубы спросил Бриньольф.

— Что ты жлоб! — отрезал Лён

— А я не могу жить с такой температурой тела, как у меня сейчас. — добавил Феникс.

Бриньольф заливался от смеха.

— Слушайте, вот вам история: привёл я к старику бедолагу одного, это ещё до того было, как он здесь обосновался. Так вот, у бедняги зубы страшно болели, и во рту от прошлых стараний зубного мастера, остался золотой зуб, дело это понятно дорогое, но и бедолага был не из простых. Так Эскулап посчитал, что перед ним каменит из горного народа, и зуб этот родной. Чуть парня там на опыты свои и не оставил, а ведь всего лишь надо было обезболивающее дать. Это я к тому, что иногда Эскулапа заносит, хотя доктор он отменный.

— А кто такие камениты? — тут же спросил Лён.

— Да никто. Байка, дескать в горах каменные люди живут. Но да не об этом сейчас. Послушайте моё предложение. Бума говорит, что идти вам особо некуда и, вроде, как планов особо нет, и есть у меня одно занятное предприятие для нашего здоровяка. Бума?

— В общем ребята слушайте. — оживлённо встрепенулся старший из друзей. — Бриньольф говорит, что в городе проходят турниры кулачные, и на них можно получить славу и богатства, предлагает по учувствовать!

Бума обхватил друзей за плечи и отвёл немного в сторону, прошептал:

— Говорит пятьдесят процентов с победы нам. Лёня, что такое проценты?

— Он предлагает половину себе забрать, другую нам.

— А половина — это много?

— Бума, половина — это половина! Это немного и не мало, половина это… Да что это вообще такое, он хочет, чтобы тебя избили за деньги, драться это вообще ужасно!

— Но-но! — встрял откуда-то из-за спины Бриньольф. — Я предложил проявить сильную сторону нашего здоровяка с пользой для дела. И что ты встрял, умник? Переворачивая листочки на девку и питьё не заработать, а наш парень недавно показал себя, как настоящий мужчина, и между прочим благодаря его храбрости и умению драться, ты дышишь. Так что не строй из себя мамку и дай Буме делать, что умеет.

Лёня скривился в досадной мине, но ничего не сказал в ответ. Феникс посмотрел в горящие глаза Бумы, просящие одобрения его младших по возрасту, но старших по уму, друзей.

— Бума, если ты хочешь, то давай попробуем. Не уверен, что это хорошая идея, но вижу, что тебе это по душе.

— Спасибо, Феня, знал, что не откажешь! — и Бума повернул голову к Лёне, тот нехотя махнул головой в одобрение. Старший из друзей, крутанулся вихрем и в прыжках стал выбрасывать кулаки перед собой.

— Побереги силы, прыткий. Бои начнутся через пару часов.

— А закончатся, когда? — полюбопытствовал Лён.

— Тут уже как карты лягут. — улыбнулся Бриньольф.

Глава 9

Закат знаменовал скорый вечер. Четверо мужчин уже подходили к Гуляй Рванина, народ по округе реже сновал туда-сюда, а редкие ходоки и вовсе перемещались зигзагами, успев набраться хмеля в середине дня. На крыльце толпился народ, и тучный мужчина басовито кряхтел перед каждым входящим:

— Что берешь?

— Лавку. У окна.

— Медянку крупную, одну.

Тучный шлёпнул по тыльной стороне ладони печатью и у мужика остался чёрный знак, забрал монету и отодвинул ногу со входа.

— Проходи. Следующий.

— Без места. Двое нас.

— Медянку мелкую, две штуки. — тучный шлёпнул по ладоням двум мужичками. — Теперь брысь с крыльца, последними заходите. Следующий.

Следующим был Бриньольф, он только что резво растолкал людей и стопку крупных серебряных монет положил на схему таверны. На ней примитивно красовались начертанные фигурки квадратов, линии и точки.

— Вот этот. — Бриньольф постучал пальцем по одному из квадратов.

Тучный поднял голову и округлил глаза.

— Попойного вечерка, Бриньольф. Думал ты скопытился уже!

— Да ты, родной, поменьше думай. Тебе голова дана, чтобы ты в неё ел. — Бриньольф открыл дверь в заведение, пропуская троицу друзей перед собой.

Таверна внутри оказалась огромной. Высокий потолок держали резные столбы. Столы с бочонками пива и мёда, полукругом стояли в конце помещения. За столами лавки, а за ними уже стойка для подачи напитков и еды. С кухни за стойкой доносился ароматный запах жареного мяса.

Бриньольф закинул руку на плечо Буме и повёл к дверям в конце таверны, Феня и Лёня хотели было пойти за ними.

— Не-не-не. Вы вон туда садитесь. — Бриньольф пальцем указал на стол, чуть левее центрального и исчез с Бумой в гуще посетителей.

Народу сыпало в таверну с каждой минутой. Гомон, шум, смех и ругань усиливались с вновь прибывшими, места на лавках почти закончились и люди заполоняли все возможные места, куда можно было уткнуться стоя. Женщины разносили мясо и пиво, протискиваясь между посетителями то и дело взвизгивали от щипков за задницы. Перед столами принесли снопы сена, туго скрученные веревкой. Они походили на бочки, и огородили зрителей и весь остальной зал таверны.

Бриньольф, как чёрный кот, протиснулся через толпу и уже наполнял кружку пивом.

— Ну чё, деревня, сидите? Кружки чё пустые?! Эй, красавица, — он уже орал одной из девок, суетящихся по таверне, — индейку пожирнее сюда. Ох, молодёжь, не были вы в мучильнях, не знаете вкус жизни.

И большими глотками осушил свою кружу.

— А где Бума? — спросил Феникс, он уже наливал себе из крана бочки пиво. Шум и гомон отдыхающих уже расслабил и его и Лёню.

— Готовиться. Ему же драться сегодня. — принимая поднос с огромной индейкой объяснил Бриньольф.

Сквозь веселящуюся толпу народа пробился паренёк и перемахнул через сено, очутился в своеобразной арене. Толпа заметна поутихла и направила взор на ведущего в расписной рубахе.

— Эй, эй, эй, свободная рванина! — заорал малой паренек, спустя секунду толпа сзади Феникса раздалась воплями и свистами, что он от неожиданности поперхнулся. — Готовы к жаркому вечеру, ломаным рёбрам, и бьющимся зубам?!..

Толпа свистела и орала, приветствую будущие бои заливая в себя бочку за бочкой выпивки.

— …Смотрите, чтобы зубы бойцов не улетели вам в кружки! Сегодня шестнадцать парней разобьют друг другу морды!

Толпа вновь встретила эти слова бурным галдежом.

— …Половина из вас и до десяти не сосчитает, но вам это и не нужно! Встречайте первую пару: наш завсегдатай, ваш любимчик Беззубый Бола, против новичка, кузнеца из деревушки Заболотная, чьё имя никому неизвестно, да и плевать. Ведь его нужно заслужить победой!

Зрители взревели, стучали кружками об лавки, выплескивая пиво вокруг себя.

— Ставки на участников боя принимаются у моей прекрасной помощницы в углу зала.

Паренёк перемахнул через соломенное ограждение. Дверь, что была позади него, пока он стоял в арене, распахнулась и из неё вышел некрупный, бородатый мужчина, не обращая внимания на беснующуюся в приветствие толпу он прошёл в угол. Добрался до своего места открыл рот и зарычал. Рот украшали от силы пара зубов.

— У новичка нет шансов. — резюмировал друзьям Бриньольф. — этот Бола, только на том и живет, что рожи синяками малюет, свою и чужие. И кузнеца Заболотной знаю, неуклюжий, хоть и здоровый, как медведь.

Тем временем бойцы, обнажив торс, сошлись на середине. Бола уже скалился беззубым ртом и покачивался в ожидании команды боя. Ведущий паренёк, уселся на табурет и заорал во всю глотку:

— Бой!

Беззубый Бола вихрем налетел на новичка, тот только и пятился назад, прикрываясь поднятыми руками, но град ударов уже прижал кузнеца к стенке и разбивал бока наливая красно-синими отметинами. Не в силах, продолжать он сполз по стене и тяжело дышал, корчился и извивался. Бола поднял руки вверх и зарычал своим беззубым ртом. Толпа на миг, не издававшая не звука, взревела, приветствуя победителя.

— Да-а, если сегодня все бои будут такими, мы и половину бочек не выпьем. — ведущий уже крутился в арене. — Наш Беззубый Бола проходит дальше. А неудавшегося бойца коваля из Заболотной мы ещё не скоро увидим.

Феникс глянул на Лёню, у того лицо, будто он увидел нечто омерзительное, но взгляда не отводил.

— Это не нормально. Я не хочу на это смотреть. Феня, на что мы Буму отправили, этот Бола, он же дикий вообще.

— Но-но, родной. Не будь таким нежным. — вклинялся Бриньольф, он с завидной скоростью уплетал индейку. — Наш здоровяк ещё даже не вышел, а ты его уже хоронишь.

— Ты использовал Буму, чтобы получить денег, его будут избивать, а ты жрёшь и пьёшь.

— А ты что лучше? Если здоровяк победит, ты тоже с этого получишь, да и ты сам сидишь пьёшь, не меньше моего.

Лён встал и направился к выходу. Улицу накрыли густые сумерки. Свежий воздух наполнял грудь и приводил в чувство. Лёня не мог поверить, что сам отправил друга на тупой мордобой. «Зачем? За монеты, на которых здешний люд свихнулся. За славой? Да на кой она нужна, такая слава, среди пьяниц и проходимцев, сомнительных дельцов, вроде этого Бриньольфа?» — мысли прервал хлопок по плечу. На крыльцо вышел Феникс:

— Пошли, сейчас Бума драться выходит. — и исчез в проеме таверны, несущий сладкий запах хмеля и жареного мясо.

— А где Бриньольф? — Лён подсел к Фениксу, взгляд которого уже плыл от знатной порции выпивки.

— Пошёл ставить на Буму деньги, говорит, что верит в него как ни в кого другого!

Лёня выпил залпом кружку и сел рядом. Уставился в проём, из которого должны выйти бойцы.

— Встречайте! — заорал ведущий. — Новичок, под стать кузнецу из первой пары, о нём мало чего известно, говорит в городе меньше суток и уже ломиться драться. Боец по имени Бууууум!

Бума вышел из проёма, и пьяный зритель взревел в приветствие. Больше всех верещали размалёванные девки, которые пожирали Буму глазами, когда он снял рубаху и перекатывал рельефными мускулами, разминая мышцы.

— А против него всем известный, ненавистный и горячо любимый. Тот, который половину из вас вышвыривал отсюда. Наш вышибала Григор! Посмотрим не вылетит ли хлопец туда откуда пришёл. Бой!

Тучный, волосатый вышибала поднял руки и покачиваясь приблизился.

— Так ты чё ли любимчик Бриньольфа? Смотри, молодой, жалеть не буду!

Размашисто, коряво и медленно кулак полетел в Буму. Короткий шаг назад и вышибала провалился, быстро встал и уже другую руку запустил наотмашь, не целясь. Мимо. Бума вновь сделал шаг назад и в сторону.

— Ты будешь драться или чё? Тебя из бродячих танцоров откопали?

Снова размашистый удар и снова мимо. Вышибала Григор тяжело задышал.

— Сукины ты сын — верткий! — Григор оперся на колени переводя дух, толпа недовольно свистела. Выпрямившись, вышибала понёсся на Буму зажимая его к углу. Увернуться некуда. Прямой удар, способный лопнуть голову любому, пришёлся в стену, доска треснула.

— Руки подними! — услышал чей-то голос Бума из толпы. Мгновения и уже блок спас зубы Бумы от колотушки вышибалы. Наклон и шаг в сторону и вот Бума в центре арены. Урона не было, но один удар, хоть и в блок, но сильный, суливший опасность, разбудил неведомую искорку злости в парне. Григор, как рассвирепевший бык, бросился в его сторону. Шаг назад от летевшего вышибалы, кулак вперёд, прямо в здоровенную бычью рожу, и…

— Бууум! — заорал ведущий. Вышибала Григор встретился с кулаком Бумы и всей своей тушей рухнул на полы таверны. — Вот это да! Один удар! Жёсткий! Мощный! Похоже к нам в город заявился хлопец, которого не выпроводить из таверны.

Бума ещё не пришёл в себя и медленно повернул голову с зрительский зал. Лёня и Феня вскочили, обнимались и прыгали на одном месте, и уже начали трясти Бриньольфа. Размалёванные девки верещали, хлопали в ладоши и слали воздушные поцелую в его сторону. Вся толпа сейчас смотрела на него бесчисленными парами глаз и ликовала победе над вышибалой.

По ощущениям время перевалило за полночь. Лён, Феня и Бриньольф втягивали свежий уличный воздух.

— Ну, что, братцы, как вам те два недоумка вырубили друг друга, а?! Но зато, наш здоровяк в финале.

— Ага, а против него этот бешеный Бола. Он шансу не оставил первому, как его там, этому…

— Ковалю из Заболотной

— Да-да, спасибо, Феникс. — поблагодарил Лёня. — а потом этому разжалованному. Ну, из этой, столицы вашей или нашей… Рисурии. Ох задал, он ему трёпку. Волнуюсь я за Бумку, неправильно это всё.

Лёня икал и едва стоял на ногах, после победы Бумы над местным вышибалой они с Фениксом, неведомо с чего, чувствовали себя победителями не меньше друга. На радостях надрались пива так, что Бриньольф лично вытащил их на улицу привести себя в чувство.

— Сегодня здоровяк сделает нам кассу. — протянул Бриньольф.

— Что сделает?

— Хорошую горку серебра. Ну, чё проветрились? Пойдёмте, бой вот-вот начнётся.

Таверна насквозь пропахла перегаром выпитого и съеденного, кажется этот резкий, даже удушливый запах впитался в стены и столы и не выветриться уже никогда. На пол вались объедки и между ног сновали туда-сюда коты утягивая брошенные под лавку косточки. Одному такому на хвост наступил Феня, кот заверещал так, что Феникс подпрыгнул на месте, а кот бешено понёсся в распахнутое окно, повалил с табурета пьяного вусмерть мужика.

На лавке, стуча кружкой об стол, сидел дед.

— Хорошо устроился, слышь! — возмутился Бриньольф, и упёр ногу в бедро деду, с силой спихнул с лавки. Тот, видимо, заполучил занозу, держался рукой ниже поясницы и поднялся с пола, отошёл к стене, где уже как ни в чём не бывало орал и продолжал стучать кружкой об стену. Так делали все в зале в ожидании скорого появления бойцов.

Из дверного проёма в прыжке выскочил Беззубый Бола, кувыркнувшись и оттолкнувшись от пола он приземлился в широкой стойке. Открыл свой почти беззубый рот, после короткой паузы, зарычал. Толпа визжала и рукоплескала, приветствовала любимчика. Сквозь рев, хлопанье и стук, ведущий, как он не старайся не смог перекричать толпу. В итоге, махнул молча рукой и из проема вышел Бума. Высокий, оголённый по пояс, весь перетянутый, тугими пучками мышц, он медленно шёл в свой угол. Толпа соскочила с лавок, орала и прыгала в приветствие так, что, казалось, окна и двери сейчас вылетят и вся таверна развалиться.

— Вот, что бывает, когда побеждаешь в драке вышибалу! — заорал Бриньольф друзьям.

Бола принялся покачивать корпусом и легонько подпрыгивал на одном месте, смещался по кругу и сокращал дистанцию до Бумы. Бума поднял перед собой кулаки и шагая боком так же стал двигаться к своему противнику. Всё было так, будто невидимой водоворот их затягивает друг к другу, всё ближе и ближе. В таверне повисла тишина, даже коты, до того носившиеся в таверне, притихли. Третий круг незримой воронки сблизил бойцов на столько близко, что теперь должен был последовать удар. Бола качнулся и легонько дёрнул правой рукой в сторону Бумы, но тут же отвёл назад. Бума и Бола смотрели друг другу в глаза, и это движение правой руки заставило на мгновение отвести взгляд влево, на дёрнувшуюся руку. Обманка. Время тягучее, вязкое. Концентрация на пределе. Взгляд Бумы вновь встретился с глазами Бола. Но он хоть и смотрел прямо в глаза Бумы, казалось, смотрит уже не на него, будто что-то поменялось в них, уже нет, зрительной дуэли, появилось между ними что-то ещё, хотя вот они глаза, смотря прям в него, но что он задумал? Мысли ускорились, либо время замедлилось, либо и то и другое. Бума разгадал секрет распахнутых на него глаз. Нырок — поздно, блок — поздно. Только податься назад и надеется, что успеешь. И вот он левый кулак Бола, выпущенный хитрым крюком, летит прямо перед лицом, хлестко чиркнув костяшками по кончику носа. Рефлексы заставили моргнуть. «Ну, не сейчас!» — мелькнуло в голове. Время тягучее, вязкое. Моргнуть в бою — это миг, но миг растянулся в долгую, тёмную ночь. Ничего не видно. Единственное что имеет смысл ещё сильнее оттянуться назад, ведь кто знает, что там сейчас за непроницаемой завесой век. Глаза распахнулись. Скорченная гримаса Бола и вот-вот… Глаза снова нашли друг друга. Чистый, понятый взор, не скрывающий атаки. Это апперкот. Верное решение ещё сильнее оттянуться назад пока моргал, и Бума спас свои зубы. Вот и кулак, взмывающий вверх перед лицом. «Моя очередь…» — мелькнуло где-то внутри Бумы. Пружиной его толкнуло сзади и прямой удар полетел вперед, как молот на наковальню. Вёрткий Бола, словно ветер, проскользнул под колотушкой Бумы.

Тягучее время вновь сжалось до обычного состояния и до бойцов дошёл раздирающее восклицание ведущего:

— Вот это скорость! Бешеный финал!

Беззубый Бола ринулся в атаку ныряя от встречных кулаков Бумы. Нырок, и вот уже правый бок открыт. Острый удар под рёбра выбил искры из глаз молодого парня, руки едва успели сгруппироваться, как очередной удар впился в левый бок. Град ударов лысенького бородача оттеснял парня к стене. За какие-то секунды блок из сложенных рук, принял несколько десятков ударов. Бола вколачивал парня раз за разом нанося жёсткие атаки по голове, туловищу с левого и правого бока. С разбитого уха текла кровь. На ребрах справа расползалось красное пятно. Блок перед Бола начал слабеть, и руки уже не успевали прикрыть разбитые рёбра. Ещё чуть-чуть и можно нанести решающий удар.

Бума тяжело вздохнул. Время тягучее, вязкое. Взгляд падает под ноги, щель между сведенными локтями становиться всё шире, и вот-вот разобьются об молотки бешеного безумца напротив. Кровь с разбитого уха текла по щекам и капала с подбородка. Хотелось согнуться, скрючится в правый бок, боль стискивала, противилась выпрямлению. Капля крови сорвалась с подбородка и медленно падала в широкую щель между сдвинутыми локтями. Блок разбит, защиты больше нет. Сколько они выдержали ударов? Сотню? Падающая капля вот-вот поравняется с грудной клеткой. Время тягучее, вязкое. Кажется, Бола не спешит, наносить удары. Кровь, маленьким содрогающимся шариком — каплей, приближалась к щели между локтями — разбитой защиты. «Что дальше? — едва заметным проблеском мелькнула мысль. — Бола не бьёт, почему? Устал? Нет, этот беззубый мужик не может устать, он не человек — зверь какой-то. Бешеный!». Время тягучее, вязкое. Фокус не мог оторваться от капли крови, которая летела в низ, между ширящейся трещиной защиты, словно человек входящий в огромные открывающиеся ворота. Боль притупилась, глаза разглядывали красный шарик. Что-то тёмное, большое приближалось на встречу маленькой капельке. «Что это?» — мелькнуло в голове… Мгновение, ещё одно, и ещё. Капля проскочила через ущелье рук и разбилась, о что-то стремительно летящее с низу, огромное и быстрое. Фокус потерял красный шарик, не хотя, отпуская внимание от брызг, концентрировался, расширяясь от взорвавшейся капельки крови, всё шире и шире. Мгновение. Меньше. Пол мгновения, и всё встало на свои места. То огромное, что размозжило шарик — кулак! Вот оно! Вот почему такая большая пауза между ударами. И да — безумный, бешенный бородатый зверь не устал, он наносил последний решающий удар.

Пружина времени растянулась до небывалых размеров, мгновение, эти кусочки времени растягивались в человеческую жизнь. Перед лицом едва втискиваясь между локтей летел кулак. Глазами Бума разглядывал, как капелька его крови расползалась по огрубевшей коже, заполняя трещинки красными ручейками… Сознание провалилась куда-то в детство, такое далёкое.

— Батька, я первее, впередее буду. — маленький Бума нёсся к железному камню, которые они с отцом собирали в тележку. Не сумев поднять глыбу, четырёхлетний Бума бежал к камню поменьше. — Этот мой будет, этот.

— Батька, я быстрый? — не унимался ребятёнок.

— Быстрый. — утвердительно кивнул отец.

— Самый быстрый?

— Быстрее меня уж точно. — смеялся отец.

— А самый? Я быстрее ветра?

— Вот же листик летит, попробуй обгони.

Маленький Бума устремился обогнать ветер, листик летел быстрее, но мальчишка не сдавался пока не запнулся. Башмачок слетел с ноги и улетел в неизвестном направлении. Разочарованный Бума поднялся с земли.

— А быстрее ветра что?

— Быстрее ветра? Вот эти небесные камни быстрее!

— А ещё быстрее? — Бума требовательно смотрел на отца.

Кузнец поднял мальчика на плечи и указал далеко пальцем на движущиеся чёрные тучи.

— Видишь яркие вспышки?

— Ага!

— Это молнии. Молния, сынок, это самое быстрое что есть на свете.

Время тягучее, вязкое. Пружина растянулась на сколько возможно и с неимоверной силой рванулась сжиматься в прежнее состояние. Сознание Бумы растворило картинку воспоминаний и вернуло в здесь и сейчас. Апперкот стремительно приближался. Цена промедления росла. Кулаки сами полетели вперед, выпрямляя перед собой руки. Взгляд по-прежнему сконцентрирован на приближающейся опасности. Рука противника замедлилась, кулак потерял форму, раскрывая ладонь. И вот уже глаза едва успевают ухватиться за исчезающими пальцами. Сгорбившийся Бума поднял голову, слева и справа вытянутые руки с сжатыми до бесчувствия кулаками. На против впечатанный в стену Беззубый Бола. Мгновение и лысый бородатый мужик рухнул по стене вниз.

Абсолютно не контролируя тело Бума едва повернулся в зал. Гробовая тишина и сотни глаз смотрят на него. Он поднял руки вверх, тяжело выдохнул.

Тишину разорвал ор и визг, особенно визг. Феникс и Лён, а затем и визжащие девки ломанулись через соломенные тюки. Отпихивая друзей девки, на перебой, лезли целовать победителя и лапали за всё, до чего могли дотянутся. Феникс восторженно что-то орал, Лён с испуганной и взволнованной физиономией что-то спрашивал. Пьяная толпа, переворачивая лавки ломился к победителю. Вставший на стол Бриньольф хлопал в ладоши одобрительно кивал головой.

— На стол бородатого. Этого сюда садите. Что б вас туман побрал! Дикари!

— Ну же, Эскулап. Не кипятись! — хмельной улыбкой приветствовал Бриньольф.

После кулачных боёв, забрав свой выигрыш со ставок и выигрыш Бумы в турнире, Бриньольф скомандовал грузить бойцов в телегу и везти к лекарю. Скинул пару мелких медянок группке пьяниц, которые ещё кое-как могли стоять на ногах, поручил хвататься за оглобли и тащить телегу к Эскулапу.

— Не ожидал, молодой человек, от вас такого, не ожидал! — учёный естественных наук, биолог, химик и медик в одном лице, подобно учителю Мефодию отчитывал Лёню. — Какой позор! Человек ваших знаний, потенциальных свершений, возможно, удивительных открытий… Так прозябает время. Бриньольф, оставь Льна у меня на сегодня.

Феникс выпучил глаза и шатаясь схватил Лёню за рукав.

— Ладно. И ты, горячий, можешь остаться!

Феникс прикрыл глаза и расплылся в улыбке.

— Бриньольф, покажи комнату. Ну и… — Эскулап потер пальцами перед лицом.

Бриньольф вынул кошель и отсчитал серебряных монет.

— А теперь не мешайте и дайте поработать.

Медик принялся возиться с пациентами.

Оказавшись втроём Бриньольф, задрал подбородок повыше, и многозначительно посмотрел на парней:

— Завтра жду обоих в конторе, обсудим дела! — хлопнул по плечу Феникса и вышел.

Комната представляла из себя скорее кладовую, нежели комнату для сна. Пара лавок, хоть и широких, больше напоминали большие ступеньки к полкам с всякими коробочками и сундучками. С потолка свисали тугие связки разных трав, сетки с кореньями, клубнями и семенами, запах стоял хоть и душный, но приятный. Феникс открыл окошко, вдохнул свежего ночного воздуха. Сквозь темень разглядел как Бриньольф уселся на повозку и махнув рукой с вытянутым пальцем, словно полководец, приказал своему пьяному войску тащить телегу.

Рухнув на матрас, Феня хотел было спросить Лёню о прошедшем вечере, но последний уже провалился в сон и обнимая большую связку чеснока мерно сопел и причмокивал губами. Феникс взглянул на друга и не в силах сдерживать тяжесть век закрыл глаза.

Глава 10

Рыжеволосый парень взглянул на руки, кончики пальцев светились красноватым светом, за ними что-то яркое просвечивало их насквозь. Парень повертел руками, но за ними ничего не оказалось. Осматривая себя, он обнаружил себя полностью голым, ступни покрыты чем-то чёрным. «Сажа…» — мелькнуло в голове. Всюду раздался треск, из ниоткуда возникли дома, руки становились всё ярче. Сухая трава под ногами вспыхнула и пламя резво понеслось во все стороны…

— Э, э, э!

И лёгкая пощёчина разбудила парня.

— Ты чего тут, курения устроить решил?! — Эскулап навис над лицом Феникса. — А ну! Давай! Давай, давай отсюда. Совсем с ума посходили…

Лекарь ворчливо согнал с лавки парня, пристально присматриваясь и принюхиваясь к источнику запаха.

— Ты понимаешь, что мог устроить пожар? — серьёзно продолжал Эскулап.

— Да я не…

— Конечно, ничего ты не делал, как и вы все, как и всегда. — учёный жестом указал на дверь.

Солнце заливало двор, где-то далеко за домами орали петухи и мычали коровы. Мужик неподалеку колол дрова, а женщина суетливо складировала расколотые паленья в телегу. Чуть левее от крыльца над тазом умывался Лён. Заметив Феникса, он тяжело взглянул на него, лицо было опухшим, уставшим и помятым от вчерашней гулянки, будто он и не спал вовсе. Посмотрев друг другу в глаза ещё немного, Лёня тяжело опустился к тазу и принялся дальше приводить себя в порядок. Чуть дальше места, где умывался Лён, стояла беседка, в ней Беззубый Бола и Бума что-то живо обсуждали. Бола с перемотанным рукой и туловищем и Бума в чистой расписной рубашке, подобно той, что одевал на банный день дома. Бола дружелюбно помахал Фениксу, он уже не выглядел таким бешенным и агрессивным, наоборот, приветливая улыбка и веселые глаза, Феникс помахал рукой в ответ. Увидев всё это, Бума похлопал по плечу вчерашнего оппонента и вышел из беседки.

— Утра добрейшего, завтрака вкуснейшего! — весело поздоровался он.

— Что-то новенькое. — оценил Феникс.

— Ну, а чё? — задорно воскликнул Бума и, прыгая на месте, выбросил кулаки поочередно, будто ведет бой. — Нас ждёт слава!

Лён, уставши, посмотрел на друзей. В отличии от Феникса, который перенёс вчерашний вечер вполне нормально, и уж тем более Бумы, чей бодрый утренний настрой воодушевлял, он был похож на скисшие щи.

— Пойдемте к Бриньольфу. — выдавил он.

— Как я вам вчера? А? — приплясывая и дёргаясь, Бума шагал с друзьями по улице, среди торговых лавочек, домов и различных заведений.

— Таких развлечений у нас дома нет… — задумчиво протянул Феня.

— Ай, да чего дома-то, у нас все добренькие, чтобы драться, а тут… — Бума напряг лоб в раздумьях.

— И какие тут? — с кислой миной спросил Лён.

— Да чё какие? Разные! — нашёл что ответить Бума, и ребячески, воображая перед собой противника, увернулся от невидимых ударов, увернувшись выбросил пару ударов в ответ. — Бола сказал, что я не плохо бился!

— Ещё бы! — воскликнул Феникс. — Он весь перевязан, будто его медведь подрал.

— О! Он ещё говорит, что нужно прозвище взять, может Бума Медведь или…

Но договорить он так и смог, неведомо откуда под ногами возникло корыто, и уже ведомо откуда в нём очутилась нога Бумы, растеряв всё равновесие и ловкость вчерашнего вечера, поскользнувшись, полетел на землю. Шишка на затылке ещё не успела вылезти, как на крылечке появилась горбатая бабка с метлой.

— Ах, ты поганец, — бойкая бабка шлёпала парня, — ты зырь во куда ступенью ступаешь своей! Помои свиньям разлил. — и продолжила стучать по Буме.

— Бабушка! — вклинялся Феня.

Метла зависла с готовностью рухнуть на облитого помоями парня.

— А вы евоные дружки что ли?

— Мама, — из двери вышел тучный мужчина, вышибала, что сидел у двери таверны вчера, — ну, ты чего? Это наш чемпион кулачный.

— Вот ты, поганец! — метла рухнула на Буму, и бабулька с пущим усердиям принялась лупить. — Гришку моего колотить удумал!

— Ма, пойдём в дом. — одной рукой он обнял мать, приподнял и опустил уже на крыльце, через плечо раскатисто прохрипел. — Стоим на месте, сейчас выйду.

От такого тона, наоборот, хотелось побыстрее убраться. Лён и Феня помогли другу, тот скривившись потирал растущую на затылке шишку.

— Вот, умойся! — прохрипел Григор и опустил ведро воды на ступеньку — хорошую вчера драку устроил, потешил рванину.

— Всё хорошо, без обид? — сглаживая ситуацию начал Лён

— А ты про что? Про это, — прогудел он, уставившись прямо на Лёню двумя фингалами и разбитым носом, — или про это?

Он махнул на перевёрнутый таз.

Феникс заметил, как зеленый от вчерашней попойки Лёня позеленел ещё сильнее. Григор закатил глаза.

— Да будет вам ерундой заниматься, в следующий раз с меня три пива, но только три. Бриньольфу привет. — кряхтя он отправился в дом.

Кое как найдя этот маленький тёмный закуток среди петляющей главной улицы, словно это чулан в большом доме, троица вереницей пошла к глухой двери Бриньольфа.

— Как он вчера сказал? Контора? — спросил Лён.

Водя по двери в поисках дверного молотка, он поражался её монолитности, отметив про себя, что хоть и мало чего ещё видел в жизни удивительного, но такую дверь стоит отметить в памяти. Не найдя никакого молоточка, принялся было стучать кулаком, но дверь опережая его намерения, выдвинулась вперед, будто кто-то толкнул её с той стороны, и приоткрылась.

Внутри оказалось всё не так как в первый раз, комната была другой, единственное общее, это размеры и два окошечка с решетками. Вдоль стен шкафы с пергаментами, табличками и фолиантами книг. По средине комнаты стол, за ним кресло, в кресле Бриньольф.

— Контора, так и сказал, да! А что, у вас в деревне нет конторы? — Бриньольф, весь в чёрном, опоясанный ремнём с перламутровыми вставками, Феникс готов был поклясться, что ремень пошевелился, производил впечатление очень состоятельного человека, по меркам здешних обывателей. — Присаживайтесь!

Все трое сели за стулья перед столом Бриньольфа. Тот что-то активно записывал, изредка макая письменную ручку в чернила. Закончив, он демонстративно отложил записи и вытащил устройство, с виду, напоминающее стальной короб с рычажками. Демонстрация прошла успешно, любопытный до всего Лён подался вперёд, чтобы внимательней разглядеть короб.

— Кассовый аппарат, — предугадывая вопрос, ответил Бриньольф — понимаю, денег у вас же не было.

Бриньольф, ловко дёргая рычажки, выдвинул из металлического короба полочку, забитую стопками монет.

— Как и договаривались, половина моя, — Бриньольф указал на себя пальцем, сделал короткую пазу, и перевел палец на Буму, — половина ваша.

Быстро перебирая стопки с монетами, он наполнял мешочек деньгами, мешочек заметно быстро полнел. Ещё секунда, и плотно затянутый кожаным шнурком пузатый кошель звонко опустился на стол перед Бумой.

— Приятно иметь с тобой дело, здоровяк!

Лён приподнял ладонь с желанием задать вопрос, подобно тому, как он делал в детстве. Бриньольф вопросительно взглянул на него.

— А где наши вещи?

— Ну, ты же умный, а не слепой.

Щёлкая пальцами, привлекая внимание, он указал к входной двери. Три походных мешка, один к одному, ждали своих владельцев. Как они их только сразу не заметили.

— Наша встреча взаимовыгодной оказалось, а? Согласны? Уже решили, чем займётесь?

Троица переглянулась между собой.

— Леонид, мне кажется, твоё всезнайство и любопытство высоко оценил Эскулап, крайне рекомендую наведаться к нему. Бума, ты восходящая звезда нашего городка, таким ярким заявлением о себе мало кто может похвастаться. Я могу поговорить с хозяином таверны, он с удовольствием возьмёт тебя к себе на постоянную основу. Будешь драться, побеждать, неплохие деньги! — Бриньольф задумчиво глянул на Феникса. — А ты… Походи со мной, подумаешь, посмотришь, что к чему. М?

Прошла неделя, а за ней и другая, и вот уже месяц с небольшим, как Феня, Лёня и Бума остановились в городе Свободный. Новая жизнь поглотила троицу, и они едва успевали вспомнить былые деньки, каждый день был новым и всё больше новый мир увлекал в свои объятья.

Бума, следуя совету Бриньольфа, отправился в «Гуляй Рванина», где, за небольшую плату от хозяина таверны, выполнял разную работу, требующую силы. От колки дров, до еженедельных кулачных турниров, в которых непременно побеждал, довольно быстро снискав славу и любовь среди местных жителей. Жил в одной из гостевых комнат заведения, куда, на зависть пьяным постояльцам, водил женщин из дома без названия, но с вывеской с голыми девицами.

Как заметил Бриньольф: «Интересный этот народ учёный!». И вправду городок был скуден на образованный люд, а потому Лёня с головой окунулся в работу с Эскулапом, они нашли друг друга. Лён, как в юные года, охотно поглощал знания, а Эскулап ещё охотнее ими делился. Изредка их беспокоил Бума, когда, после очередного турнира, прикатывал на телеге побитых им же соперников, и часто сам оплачивал их лечение медику.

Феникс, подобно хвосту за кошкой, всюду следовал за Бриньольфом. Как он про себя отметил, Бриньольф был фигурой особенной, все знали кто он. Не было, такого, что с ним каждый здоровался или выказывал некое почтенное уважение, но в любую дверь он был вхож. Главной способностью Бриньольфа оказалось умение договариваться и решать любые ситуации: пьяная драка в таверне с угрозами сжечь заведение, Бриньольф помирит разгоряченные стороны, доходяга что-то не поделил со стражником у ворот и, вот-вот, вылетит из города, а то и вовсе насадят на пику? Не вопрос, обратись к Бриньольфу, он поможет. Погорел дом, а местные самоуправцы разводят руками: «Ничем не можем помочь», обсуди вопрос с Бриньольфом, и вот уже сколачивают избу. Не можешь решить за кого выдать дочку, или возник спор наследства — Бриньольф. Весь городок можно поделить на три части, тем кому Бриньольф помог, кому помогает и кому будет помогать. Главное его оружие — слово. О себе он любил повторять: «Я искатель приключений!». Кем бы Бриньольф не являлся, но делец и переговорщик он отменный. Если городок Свободный — сын, то Бриньольф — его отец, к такому выводу пришёл Феникс.

Феня по началу снял комнату в таверне, в той же, где и Бума, но через три дня одна из работниц окатила его водой под утро. Она почуяла запах и треск горящего дерева. Как Феникс не оправдывался, что он не чинил в комнате никакого огня и не засыпал с курительной трубкой и вообще, он не курит, хозяин, приняв плату за новую кровать, указал на дверь. Конечно, эту проблему, как и все другие, решил Бриньольф. В его конторе между шкафами пряталась дверь, маленькая кладовая, вполне вместимая для койки. В кладовой не осталось ничего, что могло бы сгореть, а само ложе было устлано белоснежной простыней и таким же покрывалом. «Каменная ткань, асбест — бесценная вещь!» — объяснил Бриньольф.

После случая в таверне Феникс оказался под наблюдением Эскулапа и Льна. Они записывали разные показания: рост, вес, ежедневную температуру. Бриньольф периодически подсмеивался над скрупулёзностью и медлительностью Эскулапа и его новоявленного ученика.

— Что опять к учёным? — посмеялся Бриньольф над Фениксом

— Опять… — протянул Феникс. Каждое утро он выходил из комнаты-чулана, приводил себя в порядок и вникал в дела Бриньольфа, принимал от него списки поручений, вникал в расчётные таблицы и прочие канцелярские дела.

— Поможем нашим головастым сдвинутся в исследовании, а то так и будут бумагу переводить? — улыбнулся Бриньольф.

Они вышли из тёмного закоулка, в котором находилась контора Бриньольфа. Если что-то и поменялось в утренней обыденности главной улицы, то это точно не запах. Они остановились у таверны Гуляй Рванина, Бриньольф приложил к губам пальцы и громко свистнул. Спустя минуту крошечное окошечко второго этажа отворилось и оттуда показалась сонная физиономия Бумы.

— Здоровяк, ну ты даёшь, откуда силы на сон, пойдём прогуляемся?

— Да я не могу, ребята, сегодня большой турнир. Мне готовиться нужно. Выспаться.

Феня и Бриньольф переглянулись и развели руками.

— Неужели у нашего чемпиона могут возникнуть трудности, тебе уже в соперники ставить скоро некого будет, давай выходи!

— Да я правда занят, не могу.

Бриньольф манерно, даже с позёрством, встал, уткнув руки в бока, явно давал показать, что не согласен мириться с таким положением дел. Внезапная женская рука протиснулась из окошка и, схватив Буму за лицо, потянула обратно в комнату. Мгновение, и эта же рука захлопнуло оконце.

— Хых, — Бриньольф махнул рукой и направился по улице, — ну даёт парень, сыр в масле! Забывает корни, погряз в распутной жизни.

Так, обсуждая Буму, подшучивая и смеясь, они добрались до тупиковой улочки, а вместе с тем, и до дома Эскулапа. Бриньольф хотел отворить двери, но Феникс одёрнул.

— Чего? — недоуменного спросил он Феникса.

— Надо постучать, они постоянно ворчат, что резкая смена воздуха в доме мешает экспериментальному скрещиванию растений.

— Ого! — Бриньольф, уважительно кивнул головой. — Ну, ладно. Стучи.

Перемахнул через перила крыльца и, сложив ладони козырьком, вглядывался в окно.

Феникс постучал, потом ещё раз.

— Что там? — не удержался от любопытства Феня.

— Эм-м… Похоже… Лягушек препарируют! Дёргай двери живее, спасём зеленых братьев!

Феникс с силой дёрнул дверную ручку.

— Туман вас всех побери! Я не потому ушёл из академии в глухомань, чтобы мои опыты срывали. Феникс, я требую от вас объяснений!

Вслед за рыжим парнем в дверях появился мужчина в чёрном.

— Аа-а, ну конечно! — Эскулап, потеряв всякий интерес к объяснениям Феникса, уже спокойный тоном продолжил. — Дорогой Леонид, прибери опытные образцы и освободи стол для заполнения отчётности.

— Но-но, умник, не тронь зелёную! — Бриньольф щурясь ткнул пальцев строну Лёни.

Эскулап закатил глаза и отправился за термометрами в подсобку.

— Слышал про лучника, что выпустил стрелу, чтобы жену найти? В чей двор стрела попадёт, там и жену искать надобно, а та в болота угодила. Так лучник стрелу во рту у лягушки нашёл, её и взял в жёны.

— Лягушку? — смутился Лён.

— В какой-то степени. Она обернулась в красавицу неписаную, — Бриньольф открыл окошко и выпустил четырёх лягушек на свободу, — вот и думай теперь, может ты чью-то судьбу оборвать мог.

Феникс оголил торс, сел на своё привычное место, в готовности к ежедневным процедурам. Эскулап провёл замеры: рост, вес, температуру, заглянул в рот, даже размер зрачков померил. Лён всё послушно записывал. После медик взял в руки журнал и принялся изучать месячные исследования.

— Ну, что там? Какие результаты? — полюбопытствовал Бриньольф.

— Стабильные! — отрезал Эскулап, ему совсем не нравилось, что кто-то, кроме Льна, спрашивал про его исследования, особенно, когда что-то не получалось.

— Ии-и? — издевательски протянул Бриньольф.

Эскулап резко закрыл журнал.

— Результаты данных твоего подопечного весьма необычны. Причин для паники нет, для беспокойств — возможно. В целом, состояние стабильное, мы работаем.

Бриньольф оглянулся на всех, покачал головой, затем вышел на крыльцо и вернулся с факелом с входной двери.

— Огоньку не найдётся? — весело спросил он.

— Что ты задумал? — Эскулап явно не был доволен происходящем.

— Сдвинуть ваши исследования с мёртвой точки. — Бриньольф открыл настенную лампу и разжёг факел от свечи. Три пары глаз удивлённо уставились на него.

— Родной, это всё ради науки!

Бриньольф резко ткнул горящим факелом в живот Фениксу.

— Ааа!!! — завопил Феникс. Лён и Эскулап ринулись к нему. Бриньольф загородил им проход.

Ещё пара секунда и Феникс перестал вопить. Лён и Эскулап замерли. Бриньольф отодвинулся, но факел не убрал. Языки пламени касались живота и груди парня, но, видимо, не причиняли ему никакого вреда. Все, раскрыв рты, смотрели на Феникса. Тот медленно потянул руки в центр горящего факела. Огонь коснулся пальцев, затем ладони. Феникс водил руками в пламени и поочередно переглядывался, то на руки, то на шокированные лица. Да что там, он и сам был поражён.

Бриньольф затушил факер.

— Вот вам новая пища для ума!

— Туман меня побери, молодой человек, вы вообще… Человек? — Эскулап начал водить руками там, где минуту назад пламя должно было опалить кожу до черноты. — Поразительно, невозможно, как? Леонид, несите из подсобки все измерительные приборы. Так!.. Мм-м… Ещё нужно изготовить огнеупорный короб! Феникс, раздевайтесь!

— Но-но-но! — Бриньольф жестом указал одеваться. — это тебе не лягушка, Эскулап.

— Но, Бриньольф! Я, возможно, на пороге величайшего открытия современности!

— Вот именно, что ты! А есть ещё он, я, мы. Возможно, Феникс пожелает участвовать в твоих опытах, будет у тебя ещё время это обсудить.

— Леонид, мальчик мой, останови их!

— Но-но, умник, стой на месте! О лягушках лучше подумай.

Они спешно вышли из дома Эскулапа.

— Феня, ты зла не держи, что я так сделал. — Бриньольф задумчиво посмотрел на парня.

Феникс уже и забыл с чего всё началось. Он прибывал в таком настрое, что подумать о причинах случившегося ещё не мог.

— Но как?! Как это возможно?

— Потише бы ты об этом говорил, парень, давай обсудим это в спокойствие.

До конторы добрались быстро. Дверь, монолитная, необычная, будто, она открывалась и закрывалась сама по себе, впустила их в помещение.

— Дорогой мой, проблема не в том, почему что-то происходит, а в том, что теперь с этим делать. Часто ты думаешь: почему рыбы под водой дышат? А птицы по небу летают? Это не менее удивительно, как по мне.

— Может это правда болезнь? — Феникс будто не слышал Бриньольфа.

— Может и рыбы тогда болеют? Я говорю тебе, не думай слишком сильно почему так вышло, — он ткнул пальцем в Феникса, — думай, как это можно использовать!

— Ты же меня чуть не поджог. — после долгой паузы недовольно подметил Феня.

— Дорогой, клянусь тебе, момент исключительно театральный, перегнул, признаюсь. Надо было для начала попросить тебя палец в свечку сунуть. Сунул бы?

— Нет, конечно! — Феникс возмутился.

— Значит в чём-то я оказался прав. Верно?

Бриньольф вытащил стеклянную колбу с парой десятков недвижимых маленьких палочек, легонько постучал. Через мгновение они стали шевелиться, и вот уже, палочки расправляют крылья и начинают светиться.Феникс узнал в них тех самых бабочек, что они втроем видели, когда первый раз оказались в конторе.

— Огненная бабочка, или, как говорят башковитые в Рисурии, люминесцентный мотылёк. Крайне редкие насекомые. Достались мне при… Определённых обстоятельствах. Они родом из Жаркой страны, в наших краях не водятся вообще, безумно дорогие, чтоб ты знал. По легенде, эти существа рождаются из костров заблудившихся путников. В отчаянии путники поют песню, и, если повезёт, из догорающего костра выпорхнет огненная бабочка и укажет, дорогу домой… Ну, или куда им нужно. Но, что точно не легенда, так это то, что они очень любят огонь. И я заметил, когда ты спишь, они облепливают всю дверь в кладовку. Тогда-то я и решил открыть двери, пускай залетят. Так они расселись на тебе, как воробьи в черёмухе! Тогда мне и пришла мысль…

— Ткнуть мне горящий факел в живот?

— Сунуть палец в свечу! Ты, кстати, отказался бы, сам сказал!

— И что мне теперь с этим делать?

— Не волнуйся, есть у меня парочка интересных идей, и это не в бродячем цирке выступать, — Бриньольф задумался, а взгляд хоть и замер на глазах собеседника, но мысли витали где-то очень далеко, — ладно, обсудим это после, нам ещё столько дел надо решить…

— Лёня, он нужен нам! Нужен! Это беспрецедентный случай! Мы должны хорошо изучить твоего друга, эти исследования, что мы можем получить, откроют тебе все двери в Рисурийской Академии, а попасть туда очень тяжело, очень!

Эскулап ходил кругами по кабинету.

— Но ведь мы не можем без его согласия проводить исследования. — неуверенно возразил Лён.

— Можем, мой мальчик! Можем! И это не насильственное действие, прошу заметить! Пойми, он себе не принадлежит, мы себе не принадлежим! Всё, что мы делаем, это не для себя! Во имя будущих поколений. Вспомни, ты сам рассказывал, как хотел главенствовать, направлять как вам двигаться дальше, перед тем как вы встретили этого неотёсанного подлеца Бриньольфа! И правильно, что хотел, правильно, мой мальчик! Они мускулы, ими правят сиюминутные желания, женщина из публичного дома и корчма с выпивкой, вот их стремления! Мы мозг — интеллект человечества, нет ни одного в этом вшивом городишке, кто бы мог понять нас. Лёня, ты должен привести своего друга к нам!

После продолжительной паузы Лён ответил:

— Хорошо, профессор, я уговорю его и приведу на полное обследование, чего бы мне этого не стоило!

Глава 11

Вечерняя духота, что опустилась на город Свободный, не смогла унять жителей от вечной человеческой потребности — хлеба из зрелищ. Сегодня состоится огромное празднование. «Празднование чего?» — возможно, таким вопросом и задавалось некоторое меньшинство, прибывшее в Свободный, но перебирая в голове значимые даты никак не могли понять причины праздника. Большинство же прибывших, как и сами жители Свободного, такими глупыми вопросами не задавалась. Да и к чему? Есть ли разница вообще? Годовщина основания города или дочка знатного богатея выходит за такого же толстосума из соседнего городишка, а может чествование особо важных деятелей из столицы? Простому люду на такие подробности плевать! Хлеба и зрелищ! И пускай всё закончится пьянкой, парочкой разбитых лиц, а если повезёт, то и больше. Главное не спустить всё, что заработал за последнее время, ведь дома вредная жена и дети орут. Так рассуждал обычный работяга, житель он был Свободного или пришлый из деревушки неподалеку, значения не имело. Для тех же, чьё положение в обществе выше того, кто с утра до ночи пас скот или чистил хлев за этим скотом, подобные мероприятия значили налаживание новых связей, знакомств и сделок, порой взаимовыгодных, а порой и нет. Торговцы, мошенники, циркачи стекались на такие праздники валом, главная их цель — карманы и кошельки, а точнее монеты, что в них лежат, и не важно будет ли это нищий посудомой из захудалой харчевни или знатный муж, что ищет невестку для сына. Спятившие на старость лет городские чиновники, чья жизнь прошла при дворе крупной знати и императорского двора, твердили, что бывают и более крупные фигуры на таких мероприятиях, трудно определить кто они, что замыслили. А планы таких теневых персон влияют на ход вещей таких масштабов, что могут определять жизнь целого государства. Но и гулянка для таких событий должна быть соответствующей. Как бы там ни было, на празднике можно было встретить кого угодно, и каждому там находилось место. Или всё-таки не каждому?

Лён вышел из дома Эскулапа и неспешно двигался в центр города.

Мысли роились в голове, тяжёлый рубеж осаждала одна и другая сторона его личности. Противоречия. С одной стороны: дружба, любовь, переживание за ближнего и любые другие понятные каждому человеческие отношения. С другой: наука, бесконечная тяга познания всего сущего, необузданное любопытство, желание всё расщепить на составные части, исследовать их и непременно записать. На днях он задумался наконец-то не о мире вокруг, а о себе. Юность прошла в познании маленького уголка его родины Уюта, соседней Верхушки и Тёплой, книг и устных рассказов его учителя. Подобно листку, что должен питать родное дерево и упасть, уведши к корням, его сорвало ветром любопытства и понесло в неизведанные дали. «И хорошо…» — подумал он. Лёня уверился, что по-другому и быть не могло, чтобы он остался в родных краях, тесно! Не телу — уму. Ум занимает гораздо больше место чем тело. «Что нужно этим туловищам? Сытый желудок и солома под задницей…» — с таких и похожих слов Эскулап приветствовал каждое утро Лёню. «Для этих целей комнаты в таверне хватит, вон Бума, мордоворот Бриньольфа не даст соврать, спроси при случае. Нам с тобой и мира мало! Ум не терпит рамок, не сможет жить ни в комнате, ни доме, ни в целом городе, тесно будет, задохнётся!». «И ведь прав…» — думал Лёня. Что он там оставил дома? Ничего. Родители? Отправная точка жизни, естественное начало бытия. Друзья? «А кто мои друзья? Лёва? Превратился в родителя, семя опавшие, взросшее и растущее рядом с предками. Да он даже не вышел попрощаться, телом не смог из дома выйти не то, что умом…» — рассуждал про себя Лён. «Бума? Чуть умнее табурета, да если бы мы рядом не выросли, знать бы его не знал. Такой же дикарь, как и те, что ограбить хотели, такой же… Убийца?.. Нет… Или всё же да?..» — думать о Буме без жутких воспоминай тяжело, тяжело и отвратительно.

Лён всё сильнее тонул в науке: совместные исследования с Эскулапом, опыты, записи, он чувствовал себя на своём месте, будто он всё тот же ученик Лёня, а Эскулап — учитель Мефодий. По последнему он, казалось, уже не скучал, прошедшая ступень в жизни. Да что там, сам Лён наполовину, то, что рассказывал ему Мефодий — это часть его самого, его продолжение. Мефодий благословил на путь в этот необъятный, новый мир.

Что бы договорится с самим собой, до конца всё упорядочить по душевным полочкам Лёне осталось найти место Фениксу. Дружба с ним уступала позиции науке, а тот в придачу всё больше проводил время с Бриньольфом. К Бриньольфу Лён относился нейтрально, хотя постоянное злословие Эскулапа омрачало отношение. «Случайная встреча…» — так обозначил в своей жизни Лён Бриньольфа. И вот наступил переломный момент, когда сам Феникс для него должен стать либо объектом научного исследования, либо остаться другом. Мысли роились в голове.

— Смотри куда прёшь! Мотимотик херов! — Лён, погрузившись в свои мысли, совсем не заметил, как добрался до центра Свободного. Врезался в пару зевак у торговой лавки.

— Это ж энтий, знахаря нашнего хлопец? — спросил приятель мужика.

— Ну ды! Ходил я к знахарю отраву для редиса взять от клопов, литру отравы надо говорю, так энтот мне две банки суёт, говорит вот по половине литра. «Так глупой, нет?» — думаю, про себя. Мне не половины литра надо, а целый, по половине брать не буду. Как мне уплатить-то? Монету ломать, чтобы половины купить? Мне половины литры не нужны, один целый надо. Начал мне мотимотику свою показывать, дык я за такое в рыло только дать хочу. — мужик злобно плюнул под ноги уходящему Лёне

— Так и чё?

— Да ни чё, пожрали клопы редис мой. Я теперь энтого шибко умного видеть не можу!

Лён пробирался через группки людей. Что сегодня в центре праздник он не знал, от того только удивлялся и шёл вперёд найти друзей, или не друзей, а уже скорее приятелей. Лёня хотел поговорить с Фениксом и решить, как им быть дальше. «А почему мы решим? Я решу! Он должен понимать, что я не буду вечно оставаться в этом городишке, Эскулап обещает место студента в Рисурийской Академии, да там даже Мефодий не бывал. Как бы только его уговорить? Ещё бы Бриньольфа не было рядом» — думал парень.

В центре Свободного на главной площади ещё с самого утра кипела большая работа, подготовка к большому празднику. Уже днём множество палаток усеивали площадь и близлежащие улицы. По центру возвели огромный шатёр, в нём должны проходить самые интересные и захватывающие представление, а потому вход непременно должен быть платным. За право кормить и поить гостей и жителей города на мероприятии такого масштаба хозяевам местных таверн грызться не пришлось. Место хватит каждому. А потому объединившись они решали какую цену становить на питьё и еду. Женщины из дома без названия, но с яркой и вызывающей картинкой хищно выхаживали, чтобы найти себе компанию, да такую, чтобы не медянки с медняками или даже серебряные монеты водились, а золотые. И вот среди этих женщин грызня не шуточная, хоть и скрытая от мужских глаз. Торгаши разных мастей сновали между пребывающей толпой, предлагая свои товары и услуги. К вечеру народу было столько, что Фениксу было не по себе.

— Это ещё не все, — смеялся Бриньольф, — народу столько будет, что на утро смотри под ноги внимательнее, таких рек мочи и блевотины ты не скоро забудешь!

Он вместе с Фениксом удачно провел сделку по продаже коров. Десять бурёнок перешли к местному фермеру, в обмен коровам дочь фермера отправлялась жить в деревню Ручейное к будущему мужу. Согласно договору обеих сторон, если через неделю всех всё устроит: фермера коровы, а будущего мужа дочь фермера, то дело будет закрыто. Если нет, то в договоре прописаны условия на такой случай. И вот участие Бриньольфа в этой сделки являлось гарантией исполнения обязанностей любой из сторон.

— Сегодня вечером до того, как все напьются до потери памяти, будет много потенциальных сделок, много хороших предложений, ещё больше будет предложений плохих. В любом случае сегодня жирный день, такой упускать нельзя. Не будет хвастовством, если скажу, что известен в серьёзных кругах, искать меня будут разные уважаемые люди. Ну, ладно не уважаемые тоже, на такую гулянку кого только не заносит. В любом случае на всех меня не хватит. Поэтому я дам тебе кольцо. — Бриньольф продвинул черную коробочку к Фениксу. — Каждый кто знает, что это за кольцо будет понимать, что ты мой человек и через тебя можно обратиться ко мне.

Феникс покрутил коробочку в руках: красивая, приятная на ощупь, ничего подобного он никогда не видел. Защёлка туго поддалась и коробка раскрылась, широкое черное кольцо с удивительно сложным узором, должно быть работа очень хорошего мастера.

— А если они подумают, что я снял с тебя твоё кольцо, а тебя самого уже на тот свет отправил?

— Воу-воу, парень! А ты быстро учишься, понимаешь как жизнь устроена, — Бриньольф расхохотался, — давай по порядку, рыжий! Начнём с того, что вряд ли у тебя хватит здоровья снять с меня кольцо. Ну, а самое главное!

Бриньольф снял кольцо и протянул Фениксу.

— Попробуй надень.

Феникс взял в руки украшение, такое же, что у него в коробочке. Как он не старался кольцо не лезло на палец: для среднего оказался меленьким, для указательного тоже, для большого тем более. Безымянный и мизинец подходили, но как Феня не старался одеть кольцо на палец оно непременно соскальзывало, два раза даже чуть не выпало из рук на пол, где непременно бы укатилось под самый тяжёлый шкаф.

— Не выходит? — Бриньольф усмехнулся. — И не выйдет! Кольцо моё!

Он щёлкнул пальцами и колечко больно выскользнуло из рук Феникса прямо к нему в ладонь, после чего он демонстративно надел его.

— Но-но, рот прикрой, а то кишки простудишь. — смеялся Бриньольф. — Да чего ты так удивился? Ты вон в огне не горишь. Пошли здоровяка проведаем. Я, кстати, рассказывал, что на похожей пьянке встретил тогдашнего помощника Эскулапа?

Бума сидел за столом пустой таверны Гуляй Рванина и опустошал миску овощного рагу с телятиной — лучшее блюдо заведения. К слову, тем, кого как раз причисляли к этой самой рванине, то есть к самому бедному и пропащему люду, оно было не по карману. Бума же за него вообще не платил. По началу, конечно, не по карману оно было и будущему чемпиону, слишком дорого была наедаться таким блюдом. Но за прошедший месяц он провёл ни один кулачный поединок, и ни разу не проиграл. Смекнув, что такого бойца могут увести конкуренты, хозяин таверны предложил ему такие условия, по которым сам вряд ли жил. Так мало того, что хозяин устроил красивую жизнь для своего чемпиона, он выплатил не хилую сумму за Буму Бриньольфу. Все прекрасно видели, кто привел никому неизвестного парня на кулачный турнир. А значит, это его подопечный, и просто так увести бойца не получиться. Торговаться с Бриньольфом оказалось тяжело, но хозяин таверны был очень убедителен. По итогу сделка себя оправдала, и с последнего турнира новый владелец кулаков Бумы вышел в плюс, осталось только держать его у себя.

Слава о молодом забияке Свободного из таверны Гуляй Рванина, разошлась быстро. Какие только небылицы про Буму не ходили, что он потомок горского народа и в его жилах течет кровь каменита, человекоподобного существа с каменной кожей, и раз так, то боли он не чувствует. Что он опальный гвардеец, личный защитник императора, и теперь скрывается далеко на краю империи. Кто-то пустил слух, будто он пьёт кровь быков и медведей, что придаёт ему неимоверной силы. Как бы там ни было, но набить морду Буме, чемпиону Свободного, хотел каждый задира в округе. И таких задир находилось всё больше и больше, хоть отбавляй. Как и любой ушлый торговец, хозяин таврены прекрасно всё понимал, чтобы встать в пару против Бумы, надо было ещё заплатить.

— Ешь, сынок, ешь! — хозяин отложил подготовку к большому празднику, пришёл проведать свою курицу, несущие золотые яйца — Как себя чувствуешь? Голова не болит? Вечер будет тяжёлый, со всей округи народ стекается. Говорят даже столичные гости будут, и делегация заграничная. Но ты об этом не думай. Ты, ешь, родной.

И Бума ел.

Каждый новый бой непременно закалял стойкость и дух. Каждая минута, проведенная в арене, оттачивала ловкость и скорость. Каждая победа ширила гордыню, он по-прежнему вёл себя скромно с наружи, но внутри росла жажда побеждать ещё и ещё. Он влюбился в восторженные глаза зрителя. Соперник, что выходил напротив, был лишь преградой до очередной минуты славы. Бума грезил, что станет самым знаменитым и самым обожаемым бойцом.

До начала представления оставалось ещё пара часов. Мордобой или как ещё говорили для цивилизованных и просвещённых гостей — кулачный турнир, был венцом вечера.

Бума вышел и направился в сторону площади. Народу тьма. Выбрав более-менее свободный маршрут, он свернул с улицы и шагал вдоль площади, выискивая глазами палатку с участниками турнира. Протискиваясь между пьющими и жрущими завсегдатаями его выступлений, он наконец смог остановиться и осмотреться куда двигаться дальше. В самом углу площади на пересечении двух улиц, где встал оглядеться Бума, разместилась неприметная палатка. Не приметной она была скорее от того, что никто на долго около неё не задерживался, около входа на бочке стоял высокий и худой мужчина в балахоне, бойко восклицал, привлекая на себя внимания. Гармошка и шутовское представление, часть бродячего цирка, что разместились недалеко от этой палатки, совсем заглушали речь мужчины на бочке. Чтобы хоть как-то разобрать слова Буму подошёл ближе.

— Славные граждане империи, не будьте равнодушными друг к другу и государству. Как никогда наступили тёмные времена и только вместе мы можем дать отпор чужеродной напасти. Дикари Жаркой страны пересекают горный хребет и нападают на наши деревни и сёла, регулярная армия нуждается в пополнении храбрыми защитниками империи. Не отдадим наши земли на растерзание диким варварам… Вот ты, парень!

Бума встрепенулся, заслушавшись он не понял к нему ли обращаются и завертел головой, осматриваясь вокруг себя.

— Да-да, ты! Который думает, что не ты!

— Я? — Бума растерянным голосом обратился к мужчине на бочке.

— Ты готов защищать стариков, женщин и детей, от жестоких убийц, что насилуют, грабят, убивают твоих сограждан!? — и без того высокий мужчина, возвышаясь на бочке, смотрел прямо в глаза Буме. Растерявшись он не знал, что ответить, кажется, этот мужчина видит его насквозь, заглянул в самое сердце и знает какой он от макушки до пяток.

— Я… — протянул растерянный Бума. Его слова доходили до самых внутренностей, да каждой поджилки, прорезали на сквозь. Завороженный с отвисшей челюсть Бума хлопал глазами.

— Вступай на службу! Защити нашу землю! Спаси будущее империи, семью, друзей! Не дай пожару войны поглотить всё, что тебе дорого!

Мысли затуманились, всё стало несущественно, в голове мелькали горящие дома, плачущие дети и их матеря. Перед глазами вход в палатку, а в глубине за столом, требовательно зовёт холодный, суровый взгляд. Зовёт встать в ряд с теми, кому не безразлично страдание ближнего, зовёт защищать. Взор сузился на вход в палатку. Левая нога сама поднялась сделать шаг. Что-то одёрнуло рукав, и чтобы устоять на одной ноге и не упасть пришлось полностью развернуться. Перед ним возникло недовольное, морщинистое лицо хозяина корчмы и без звука что-то недовольно сказало. Бума стоял в ступоре и не понимал, что ему от него надо. Лёгкие удары по щекам и голос старика грохотом прогремел в голове.

— Ты чё тут встал?! К служивым собрался что ли? Пойдём скорее, тебе ещё подготовиться надо!

Феникс, облачившись во всё чёрное, подобно Бриньольфу, расхаживал среди веселящейся толпы. Ощущение праздника не было, постоянное нахождение бок о бок с Бриньольфом приучило держать ухо востро и быть на чеку. Да ещё и день выдался такой, что утром открываешь в себе новые способности, а вечером ты представитель чего-то большего, чем являешься сам. Когда уж тут веселиться.

За последнее время жизнь круто поменялась, от привычного уклада жизни не осталось и следа. Тот спокойный, неспешный быт, что в один момент стал невмоготу, вытолкнул на поиски себя. «Кто я? Тот парень, что был до того, как уйти из дома или нечто ещё? Стал ли я чем-то другим?» — думал он. Однозначно можно было сказать, что внешне сейчас Феникс больше походил на Бриньольфа. Он и сам быстро пришёл к такому выводу, но понимал, что это всего лишь оболочка, своё Я по-прежнему внутри.

Феникс посмотрел на кольцо, что получил перед выходом на площадь. Повторить тот же фокус, что и Бриньольф не получилось. Феникс даже немного расстроился, после чего получил пространное объяснение: «к кольцу прикипеть надо, как оно к тебе в руку шмыгнет, если ты не считаешь его своим?». И от этого объяснения не то, чтобы становилось понятней, как колечко металла прыгало в руку по прихоти. «Ты много думаешь о несущественной причине. Вокруг столько всего непонятного, если задуматься, и тебя это почему-то мало волнует, но вот стоит колечку прыгнуть в ладонь так у тебя глаза на лоб лезут!». Феникс опустил руку. Мысли о причинах тех или иных явлений стоит отложить на потом, а сейчас сконцентрироваться на деле.

— Ай-яй, эх! Давай ещё! Ставлю монетку! Серебряную! — дедок важно поднял руку и покрутил перед толпой зрителей монетой, кто-то из зевак со стороны присвистнул.

— Ещё так ещё, ложи монетку. — ответил паренек.

Тут играли в напёрстки. Как понял Феникс, суть в том, что ведущий переворачивает три наперстка вверх дном, и перед этим прячет в одном шарик и быстро начинает менять их местами, игроку надо было угадать в какой из наперстков окажется с шариком. Как раз за этим сейчас и следил дед.

— Нуу, в каком? — затейливо, мягко словно ластящийся кот проговорил паренёк.

— Да не торопи, покумекать дай. — дед суетился, горбился, переминался с ноги на ногу, потирал усы. Резко ткнул на средний напёрсток, — энтот!

Парень медленно поднял средний напёрсток, он оказался пустым.

— А-ай! Шо б тебя! — дедок схватился за голову. — Старуха мне все кости перемоет! Дай отыграться!

Дед жалобно уставился на паренька.

— Давай, что ставить будешь? — ласково промурчал ведущий.

Дед хлопал по карманам, но ничего не мог найти. Посмотрел на зрителей вокруг, все отрицательно покачали головой.

— Ну, милок, — жался дед, — башмаки возьмёшь?

Дед резво начал стягивать ботинки.

— Да на кой мне башмаки твои, они и гроша ломаного не стоят! — без былой мягкости отрезал парень.

Дедок покусывал губы и теребил усы.

— О! У меня зуб есть серебряный! — и оскалив рот вертел головой, доказывая всем, что зуб точно есть и он точно серебряный.

— Эй, милок! — дед позвал кого-то из толпы. — Врежь-ка мне, как следует, шо б зуб вылетел!

— Ну, будет тебе! — басом проворчал пузатый мужчина и вышел к деду. — Бить тебя ещё, тебе хлебать ваще нечем будет. Давай шагай отсюда, к старухе своей!

Паренёк, ведущий игры, заметил Феникса. За секунду цепко прошёлся взглядом с ног до головы. Смотря прямо в глаза, медленно, с почтением, легонько подался вперед и качнул головой. Феникс так же учтиво и едва заметно для окружающих поприветствовал в ответ.

— Моя очередь! — пузатый мужчина сел перед ведущим. — Медяночку ставлю, и шо б мне пусто было, если не угадаю!

Паренёк потерял всяческий интерес к Фениксу.

— Медяночку, так медяночку. — нежно ответил ведущий и резво принялся переставлять напёрстки.

Феникс бродил по площади и рассматривал, чем народ развлекался. Каких только забав не было, начиная от безобидных песен, заканчивая игры в сливу, смысл которой заключался в том, чтобы посильнее ухватить соперника за нос, и у кого в итоге синяк на носу окажется сильнее, тот и проиграл.

Рассматривая, кто как одет, Феникс подумал, что Бриньольф одевается как с иголочки. Сегодня он выглядел так же, и это очень понравилось Фениксу, он никогда раньше и не задумывался о том, на сколько по-разному могут одеваться люди. «У нас-то все по-другому одевались, скромнее. Разве что на гуляния все одевали яркие наряды, и то одинаковые, как у всех» — думал он. Народу уже навалило столько, что собери всех Уютенских, с Верхушки и Тёплой, а потом ещё столько же, то и половины бы не набралось, сколько было на площади Свободного. Феникс вспомнил наставления Бриньольфа: «смотри кто как одет, обращай внимание. Сегодня играть будем только крупными фигурами, если обратятся, внимательно слушай каждое слово. Если разговор пренебрежительный, хамоватый, с высока — отшивай сразу, с такими дел не имеем, больше мороки, а толку так и вовсе может не быть»

— Э, рыжий!

Феникс оглядел трёх бугаев. «Крупные, крепкие в походных кожаных одеждах. Сапоги настолько грязные, что во всём Свободном таких мест, чтоб умазаться ещё поискать надо. Понятное дело, не местные. Костяшки кулаков сбиты, ладони в мозолях, очевидно не письмом и чтением занимаются…» — быстро думал Феникс.

— Ты оглох или чё?! — троица явно настроена агрессивно.

— Какие-то проблемы? — ответил Феникс спокойно и невозмутимо, хотя внутри потряхивало.

— Проблемы у тебя, урод, раз так вырядился! Не Бриньольф сам, так ты, шавка, отвечать будешь! До ночи уже в яме закапают!

Тот, что по центру потянулся за ножом, двое стали заходить с флангов. Феникс вытянул руку с кольцом над головой, демонстративно разведя пальцы в стороны.

— Сожму кулак и вас в соседней закопают! — троица замерла. — Вы в чей город пришли?!

Троица переглянулась, соображала, что делать дальше.

— Живи пока. Козлина! — средний громила медленно убрал нож, спешно удалился и растворился в толпе, за ним последовали и его дружки.

Феникс выдохнул, сердце колотилось. Конечно, никто бы не пришёл ему на выручку, это был чистой воды блеф. Чтобы прийти в себя он решил направиться к торговым рядам, и если уж не запить тревогу, то как минимум заесть. Приметил лавку с красиво выставленными в ряд бутылочками, направился прямо к ней.

План сработал. Яблочный сидр и вишневое пирожное уняли беспокойство. Приятно было и то, что добродушная женщина узнала его, хотя сам Феникс вспомнил её не сразу. Они с Бриньольфом помогли наладить поставку фруктов, ягод и муки этой женщине. Она обратилась с просьбой решить проблему некачественного сырья и перебоев с поставкой. Это было одно из первых его дел, они отправились в околоток недалеко от Свободного, с местными Бриньольф обсудил о важности и значимости качества продукции и её своевременной доставки. После их визита все продукты были высшего качества и подвезены ровно в срок. Женщина даже из чувств благодарности отказывалась принять плату за съеденное и выпитое, но Феникс, как и положено оставил на прилавке медную монету. «Если даже кто-то чувствует за собой должок, и пытается тебя отблагодарить, не принимай ничего, пускай и дальше испытывают лёгкое чувство долга. А сам всегда плати положенное, в нашем деле мы диктуем условия, если ты что-то должен — это позиция слабости, мы действуем с позиции силы!» — вспомнил слова Бриньольфа Феня.

Чуть захмелевший взгляд остановился на девушке, она отделилась от толпы и быстро приближалась. Феникс спешно собирался с мыслями, этому мешал не только яблочный напиток, но и её очаровывающая красота.

— Привет. — ласково произнесла она.

— П-привет. — запнувшись на слове, едва выдавил Феникс.

Девушка плавно обошла вокруг него, запустился ладонь в его рыжие волосы и провела, коснувшись шеи. Феня оцепенел и не мог пошевелиться, красота или нечто больше околдовало его, дыхание сбилось. По телу после касания шеи нежной девичьей руки побежали искорки, легонько покалывая. Феникс ощутил такое тепло в теле, какое не ощущал никогда, это казалось самый приятный момент в жизни. Время вокруг остановилось. Всё остановилось. Лёгкий, нежный голос шепнул в ухо.

— Передай Бриньольфу, что Мелисса нашла способ решить проблему.

Феникс даже немного приоткрыл рот от блаженства. Он был готов поклясться, она его поцеловала в конце своих слов, легонько, около уха.

Девушка не спешно удалялась пока вовсе не исчезла в толпе.

Феникс, очарованный красотой, так бы и стоял, если бы не тётка у прилавка, что всё пыталась вернуть монету.

Глава 12

Светило уже сильно завалилось на горизонт, и по всей площади то и дело загорались лампы и факелы. Условной точкой для встречи с Бриньольфом значился главный шатёр. Феникс без труда, не обращая никакого внимания на стражу зашёл внутрь.

Шатёр полный под завязку. Ещё бы, таких зрелищных боёв мало, где увидишь. Техничные, ловкие бойцы, мастера кулачного боя стремились показать всё что умели, случайному драчуну из дорожной корчмы тут места нет.

Богатые на кушанье столы окружали просторную арену. Знать, власть имущие и просто толстосумы со всей округи, а то и откуда подальше, собрались в этом шатре. Меньше хозяина крупной таверны или фермера с парой дюжин холопов в подчинении тут не было, да и те сидели на дальних лавках. Феникс пробирался к столу, за которым уже вовсю пировал Бриньольф.

За столами сидели мужчины старше Феникса как минимум вдвое, в одеждах настолько богато украшенных, что тяжело оторвать глаза. Феня готов был поспорить, что золотые монеты, которые он видел пару раз у Бриньольфа в конторе, ценность коим даже не мог представить, пришиты вместо пуговиц. «Или это прям пуговицы из золота?» — задумался Феня. Краше одежды богатых мужей, были только их женщины. На двух таких дамах столько всего, что собери все украшения какие только есть в его Уюте, да и двух других соседних деревушках, их едва ли хватило на одну такую даму. Впрочем, у многих мужчин женщины оказались и помоложе и менее украшены драгоценностями. «Дочери…» — подумал Феникс, но после того, как узнал парочку подружек Бумы, усомнился в родственных связях.

— Присаживайся, дорогой! — весело пригласил Бриньольф. — Какие новости?

Он уже изрядно подвыпил.

Феникс ещё не успел сесть, а Бриньольф уже наливал ему в бокал инжирное вино, клятвенно обещая, что ничего вкуснее тот не пробовал.

— Ну, для начала, — принимая бокал начал Феникс, — три громилы меня чуть не зарезали, за ношение этого кольца.

— Оу, оу! — Бриньольф, казалось потрясён, но в тоже время, как будто не очень. — Такое надо запить. Не держи зла на тех ребят. Они по-другому не умеют. В наших делах порой встречаются… Мм-м… Соприкосновения интересов с такими, как они. Ты, кстати, знаешь, мог бы иногда снимать кольцо, если хочешь.

Феникс выпил вина. Действительно очень вкусно. Феникс вспомнил, как они почти угодили в ловушку к разбойникам, а теперь вот эти трое. «Как почувствовать жизнь, если не испытать страх смерти…» — подумал он и ещё отпил вина.

— Смотри, смотри! Опа! — Бриньольф хлопал по плечу Фениксу указывая на арену.

Бума ловко уворачивался от ударов соперника. Отскок, наклон, ещё наклон. Кажется соперник Бумы, растерял сноровку и поддался эмоциям и теперь машет руками, как лопастями мельница. Короткий шаг в сторону, удар. Соперник Бумы крутясь вокруг себя рухнул на настил.

Задние лавки затрясли кулаками. «Бу-ма, Бу-ма, Буу-ум…» — скандировали зрители. Мужчины за столами вальяжно аплодировали, их женщины рукоплескали, а некоторые слали воздушные поцелуи. Бума поклонился зрителям.

— Откуда он так научился драться? — Бриньольф искоса посмотрел на Феню. — Половина этих парней учились махать руками годами, но пришёл Бума и теперь кладёт их штабелями!

Феникс только пожал плечами: «А ведь и вправду, до того никогда не дрался…».

— Что ещё? Не ужели только порезать хотели? — продолжил тему разговора Бриньольф.

Феникс вспомнил приятную встречу, касание волос и шеи. Вино только усилило тёплые воспоминая. Он закрыл глаза, чтобы ещё раз прогнать события в памяти.

— Ещё была девушка. Она была… Была такая красивая.

Бриньольф повернулся к Фениксу, тот откинулся на спинку дивана и с закрытыми глазами жевал клубнику.

— Это и всё? Красивая?

— Она… Так пахла. — медленно протянул Феня.

— Та-ак… — Бриньольф подозрительно смотрел на парня, который вот-вот растает.

— Она просила передать, что Мелисса нашла способ решить проблему.

— Тогда всё понятно! — Бриньольф налил из графина воды в стакан и выплеснул в лицо Фениксу.

— Какого?!.. — от неожиданности, тот раскрыл глаза и теперь сидел в недоумении. От наплывшего блаженства не осталось и следа.

Бриньольф вежливо покачивал головой и разводил руками, давал понять другим столикам, что никакой ссоры нет и всё в порядке.

— Такого! Как ещё снять с тебя эти женские чары? Дай угадаю, во рту всё пересохло, когда её увидел?

— Пересохло.

— А как подошла, так дыхание сбилось?

— Сбилось.

Феникс удивлённо смотрел на не скрывающего улыбку Бриньольфа и сам уже начал улыбаться. Но всё равно не мог понять, как тот так точно описывает, что он испытывал.

Бриньольф продолжал:

— Ты ещё скажи, что поцеловала тебя!

Феникс покачал головой.

— А как она выглядела-то? Запомнил? — Бриньольф явно издевался, и Феникс это понимал.

— Конечно! — он напряг мышцы лица и память, пытаясь вспомнить очертания девушки. — У неё были волосы…

— Ммм, волосы, необычно, что ещё? — подстегнул Бриньольф

— И глаза…

— И глаза? Потрясающее описание. А рот был? — Бриньольф готов сорваться в хохот.

— Был. — Феникс уже и сам был готов.

— Так как она выглядела?

— Я не помню.

Не в силах сдерживаться они сорвались смеяться в голос.

Третья бутылка инжирного вина попрощалась с дубовой пробкой. Праздник в самом разгаре.

— …Знаешь, половина из присутствующих никогда не испытывала голода! — пьяный Бриньольф размахивал куриной ножкой, та в свою очередь норовила выскользнуть из жирных пальцев и отправиться в свой короткий полёт на пол. — Другая половина ненавидит первую за это!..

Феникс икнул. Отвёл взгляд на арену, там двое парней не могли разрешить спор кто из них сильнее. Размозжив друг другу лица, продолжали изнурять себя болью. От залитых кровью бойцов Фене стало не по себе, и он опять переключил всё внимание на Бриньольфа.

— …Кого только на подобные пьянки не заносит!

— Кого не заносит? — Феникс не успел включиться головой в разговор, и просто повторил за Бриньольфом.

— Кого? Ну-у… Ээ-э… — он повёл пьяной рукой тыча пальцем и пытаясь найти, кого на такие пьянки не заносит. Развернувшись уже за спину, он утвердительно заявил: — О! Вот этих не заносит!

Лёня пробирался по площади. Сообразив наконец, что сегодня какой-то грандиозный праздник, петлял между людей в поисках Феникса. Находиться в такой большой толпе народа очень некомфортно и Лён торопился по скорее выйти на свободный участочек земли. Путь к такому местечку перегородил тучный мужчина, который никак не хотел ускорять шаг. Тогда Лён решил просто попросить его подвинуться и уступить дорог, похлопал ему по плечу. Но как мужик развернулся, так Лён забыл о своей просьбе. Его нос опух и был такого фиолетового цвета, что яркие лепестки гиацинта на его фоне, оказались бледнее поганки.

— Чё зыришь!? Шуруй отсюда, пока такое же нюхало не сделал!

Лён поскорее обошёл мужика. «Ну и ну, новая форма простуды что ли?» — подумал он. Озираясь по сторонам, приметил большой шатёр. По восторженным крикам и скандированию чьего-то имени догадался, что там кулачные бои. По мере приближения к шатру, услышал ведущего, что объявлял пары бойцов. «Ну, точно…» — мелькнуло в голове. Идти смотреть как люди избивают друг друга, в высшей степени не хотелось. За всё время, не считая первого раза, Лён только однажды пришёл в Гуляй Рванина посмотреть на выступление Бумы. Зрелище оказалось крайне неприятное, и больше Лёня смотреть не ходил. Сломанные носы и челюсти в довесок к вывихнутым рукам и пальцам, которые Эскулап лечил и вправлял, только усиливали отвращение. В этот же раз деваться некуда, если не в этом шатре, то, где ещё сегодня искать Феникса.

— Стой! — ладошка размером с лопату упёрлась в грудь, ещё мгновение и здоровый детина с лёгкость оттолкнул Лёню на пару шагов назад от входа. — Тебе туда нельзя, обморок.

— Как это? — Лён выпалил в недоумении.

— Вали отсюда, приблуда! — второй стражник схватился за рукоять меча в готовности мгновенно вытащить из ножен.

— Там должны быть мои друзья! — Лён не мог понять, что происходит.

Стражники в один голос заржали.

— Твои друзья блюют в канаве или обсосанные спят в ней. Пшёл отсюда!

— Ты посмотри на свои тряпки, друзья у него там… Сюда либо по приглашению, либо за пару золотых попасть можно! Ты хоть раз золото видел, отребье?!

Лён взглянул на одежду: серые штаны из мешковины, льняная рубаха, пропахшая мятно-сладким запахом, носок левого сапога подплавлен каплей кислоты, результат неосторожного смешивания реагентов. Лён поджал губы в раздумьях, что делать дальше.

Один из стражников уже хотел что-то сказать, но второй остановил жестом руки, протёр уголки губ и теперь активно чесал подбородок.

— Постой, я кажется… Я кажется его знаю.

Первый стражник удивлённо уставился на напарника.

— Тебя случайно не-е…

— Лён, меня зовут Лён.

Теперь уже напарник уставился на первого стражника, подёргивание пальцев выдало тревогу.

— Это Лён. Друг Феникса, правой руки Бриньольфа.

Теперь уже оба стражника не скрывали волнения.

— Ты проходи, Лён. — один из них отодвинул тяжёлый тряпочный полог, вход в шатёр.

— И это… — другой положил свою громадную ладонь на плечо Лёни и жалобно посмотрел в глаза. — Не говори своим про вот это всё, пожалуйста.

Лён вошёл в шатёр. Запах стоял вкусный, аппетитный. Аромат жареного на углях мяса, приправленного самыми разными травами и специями, ласкал ноздри. Фрукты и ягоды, добрую половину из которых Лён видел первый раз, украшали столы в огромных красочных блюдах. Быстро перебирая глазами диваны и лавки наткнулся на Бриньольфа, тычущего в него пальцем, следом обернулся и Феникс. Лён быстро направился с к ним, ловя на себя взгляды отвращения. Этот взгляд отвращения поднимался с ног и останавливался на глазах Лёни, где уже во всю задавал молчаливый вопрос: «Кто тебя сюда впустил?».

Бриньольф похлопал по подушке дивана:

— Садись, голова!

Лёня сел. Прокручивал в голове речь, с которой хотел начать разговор с Фениксом, шум и всеобщая атмосфера в шатре этому не способствовала. Феня опустошил третью бутылочку инжирного вина, перелив её содержимое в бокал, протянул Лёне.

— Не… — выставил он ладонь в направления напитка.

— Что значит «не»? — мгновенно вклинился Бриньольф. — Ты в жизни не пил такого вина. И вообще это не научный подход, вы же наукой там у себя занимаетесь? Нужно расширять гастрономические познания, Лёня, наука это не только лягушек убивать.

Лёня посмотрел на бокал. Трезвый взгляд рассудил, что хоть Бриньольф и далёк от практики научного подхода, но всё сказал верно. Первой каплей в принятии решение выпить вина, послужили слова Бриньольфа. Второй каплей — правило, по которому разум притуплять разрешалось после захода солнца. Третьей то, что в расслабленном состояние поговорить с Фениксом будет проще. Четвертой, пятой и последующими каплями было уже само вино. «Вкусно!» — подумал он. Напряжение спадало и Лён переключился на разговор с друзьями.

— …Так, а Мелисса, это она получается ко мне и подходила?

— Она самая! — махнул головой Бриньольф.

— А почему я её совсем не помню?

— Мелисса, по роду деятельности травница, а по характеру ведьмочка, как и все женщины. Это её штучки всё, духи там, настойки всякие. Я большее тебе скажу, она тебя не целовала! Да и мило с тобой не беседовала! Это всё дурман, твоя голова сама всё навыдумывала, а Мелисса этому немного помогла.

— А ещё знаете? — бокальчик расслабил Лёню, и он ворвался в разговор. Две пары глаз соседей по дивану уставились на него. — Мелисса — это растение!

— А ещё знаешь чё? — мгновенно ответил Бриньольф. — Лён — это тоже растение!

Все трое раздались громким смехом, Лёня в порыве хохота случайно хрюкнул, что непременно сказалось на Фене и Бриньольфе, те уже до неприличия ржали.

Четвёртая бутылка инжирного вина заметно опустела. Лён приметил жёлтый шар на фруктовой тарелке.

— Что это? — спросил он.

— Это манго. — Бриньольф взял фрукт и разрезал, вручив по половинкам друзьям.

Двое закатили глаза от удовольствия, такого они не пробовали никогда и даже не видели.

— Чем-то на тыкву похоже! — радостно сообщил Лён Фене.

— Или на морковку! — не менее весело ответил ему тот.

— Ну, вы деревня! — вклинился Бриньольф. — Тыква у тебя на плечах! А у тебя морковка… Ну, ты сам знаешь где! Сейчас попробуете такое, что ваша жизнь разделится на до и после.

Он взял неприметную до этого тёмно-коричневую плитку и отломал два кусочка, протянул обоим.

— Шоколад.

И, если на Феникса кусочек тёмной плитки произвёл эффект сродни манго, то Лён действительно разделил жизнь на до и после. Что тут ещё скажешь, он уже окончательно забыл зачем пришёл. Шоколад, кусочек за кусочком, пропадал во рту.

В этот вечер Лёня узнал много нового: что инжирное вино вкусное, жёлтый шар — это манго, а такой же шар, но побольше — дыня, тёмно-злёная волосатая картошка — киви.

— Откуда это всё? — не унимался Лён.

— Гости из Жаркой привезли. — зевая отвечал возбуждённому Лёне Бриньольф.

— И шоколад оттуда?

— И шоколад.

Лёня, перебирал мысли в голове. Вино мешало формулировать вопросы. «Как же не вовремя я выпил!» — подумал он.

— А как же они нам всё это привезли? Если наша империя воюет с ними!

— Воюют не все и не со всеми. Да и в целом одно другому не мешает. Эскулап меня вообще не переносит, но дела же со мной ведёт. Вон они тоже сидят, не нападают ни на кого! — Бриньольф махнул рукой на дальний от них стол.

Лёня пригляделся на дальний столик, на диванах в совершенно дивных балахонах сидели люди, с тёмной, как шоколад, кожей. Задать следующий вопрос ему не удалось.

В центре арены появился ведущий, голосистый паренёк из Гуляй Рванина, и громко объявил:

— Дорогие гости, до решающей схватки осталось совсем немного! Встречайте финалистов, наш непобеждённый, прославленный любимчик! Бум! Бум! Бум! Бу-уум!

Зал скандировал вместе с ведущим. Бума, вышел в левую часть арены покланился зрителям, сзади на лавках раздался приветственный вопль и крики.

— Его оппонент — гость из Жаркой страны, вызвался на замену бойцу, что не может выступить финале! Встречайте! Асад из Шаша.

В правой части арены появился жилистый, смуглый мужчина, на две головы ниже Бумы. Как и Бума поклонился зрителям. Публика встретила гостя недружелюбно, свист и смешки долетали с задник лавок-трибун. «Размажь его Бума…Убей его сразу…» — доносилось сзади. Зрители просили крови.

— Поединок вот-вот начнётся! А пока знойные красавицы из жаркой станцуют для вас.

В круг арены с двух сторон выбежали полуобнажённые девушки. Публика мгновенно забыла о бойцах, принялась свистеть и выкрикивать пошлости.

Феникс почувствовал хлопки по плечу, едва оторвал взгляд от танца.

— Ты видел молодчика, что вышел против нашего здоровяка!? Дуй за всей нашей месячной выручкой, таких лёгких денег мы ещё не делали!

Феникс и Бриньольф одним махом соскочили с дивана: Феникс в контору, а Бриньольф к столику, где принимали ставки.

Лёня, остался один. Кушал последнее манго и смотрел на красавиц, кружащих в арене. Переводя взгляд то на одну, то на другую, то на третью, каждый раз влюблялся. Облизывая губы от сладкого сока, Лёня задумался какая из них самая красивая, но двигались они так быстро, что он не успевал запомнить лиц. «Да они все красивые!» — решил для себя задачу Лён. Выучив движение танца, он предугадывал их дальнейшие движения. Спустя пару минут Лёня заскучал, в голове возникали странные мысли на подобие: «сколько пальцев у всех танцующих девушек?» или «сколько шагов делают за танец?», на такие вопросы он в миг отвечал. На вопросе с пальцами он забыл про ноги и в какой-то момент даже обрадовался возникшей сложности, но через секунду помножив значения на два, получил ответ и снова задумался. Взгляд не отлипал от роскошных чёрных локонов одной из девушек, и Лёня прикидывал сколько волос на голове этой красавицы. Он основательно задумался.Перебирая разные варианты в голове, понял, что не может даже близко по считать. Подумал о том, что и количество своих волос он не знает, да и вообще чьих-либо.

— У тебя была одна, и у меня была одна, вместе у нас было две! Почему этот козёл просит три медянки!?

Лёня обратил внимание на соседний стол. Там двое жутковатых мужчин передвигали монеты по столу и, видимо, пытались их сосчитать. Лён покосился на металлические кругляшки и посчитал их количество. Он давно уже закрыл пробел в знаниях, что касалось счёта денег.

— Да потому, что он нам три миски харчей подал, потому и монет три!

— Но нас же два, одна мне, другая тебе, третья общая. Я за свою отдал, ты за свою. За общую я платить не буду, она же не моя.

— И не моя. Я тоже платить не буду!

— Получается он нас надурить пытается.

— Но третью миску харчей мы же вместе сожрали.

— Ну ды, так а чё мы же вместе её заказали, вместе и сожрали. Я за свою уплатил! За вместе я платить не буду!

— И я не буду!

— Значит этот козёл и уплатить должен. За нашу, она же общая.

Два тупых взгляда то пересекались, то сходились на монете, что лежала по среди стола между ними.

— Значит это его монета, раз он за третью миску платит?

— Получается его.

Снова два тупых взгляда уставились друг на друга.

— Да хер ему лысый, а не монету! Наша будет!

И оба мужика громко заржали. Один раскрыл свой наполовину беззубый рот, другой сопел разорванной ноздрёй на выдохе.

— А, слышь, мне ещё одна хабалка на базаре загадку загадала, хошь скажу!

— Давай!

— Что нельзя съесть на завтрак?

Тот, кому задали загадку задумался. Лёня тоже задумался, он спешно перебирал варианты в голове. Мужик с разорванным носом начал на перебой называть всё подряд, что вообще можно было съесть. Лён занервничал, что может найти ответ позже этого мужика и судорожно бегал глазами по столу, пытаясь найти, что нельзя съесть на завтрак. «Ужин! На завтрак нельзя съесть ужин!» — Лёня нашёл ответ, и с чувством удовлетворения собственной смекалки наблюдал за тем, как его выдуманный соперник злился и выкрикивал приятелю:

— Баранину!

— Не-а! — смеялся над ним наполовину беззубый приятель.

— Да как «не»?! Я никогда не ем баранину на завтрак!

Он и дальше продолжил перебирать яства. Лёня уже не мог без жалости смотреть на эти попытки крикнул:

— Ужин!

Двое приятелей уставились на него.

— Ужин нельзя съесть на завтрак. — пояснил одному из них Лён.

Тот, для кого предназначалась загадка зло ударил по столу и гневно засопел разорванным носом, масло в огонь подливал и его приятель, что ржал над ним.

— Слышь, умного из себя строишь? — злился мужик.

Лён горделиво сквасил мину, вспомнил, как быстро нашёл ответ.

— Айда к нам, вместе по гадаем. — позвал второй.

Лён не нашёл причин отказать в интеллектуальной борьбе, мгновенно пересел за их столик.

— Значит смотри. — начал мужик, что гадал загадки. — Я загадываю, если ты угадываешь, я тебе серебряную. Если нет, то ты монету гонишь! Сечёшь?!

Лёня качнул головой. Икнул. Голова хоть и пьяная, но в успехе не сомневался ни на секунду. Двое приятелей хитро переглянулись.

— Когда козе исполнилось семь лет, чё было дальше? — приятели мгновенно состроили друг другу рожи, кривлялись и злорадно уставились на Лёню.

Тот, как ни в чём не бывало прикрыл глаза. Откинулся на спинку стула.

— Ей пошёл восьмой. — легко и непринуждённо ответил Лён.

Ухмылки приятелей мгновенно спали. Мужик не хотя отодвинул монетку в сторону Лёни. Дружки переглянулись и, тот, что с редкими зубами, продолжил:

— На какой вопрос никто не скажет «да»? — он внимательно смотрел в глаза Лёни, уголок губ нервно дёргался. Второй перекидывал тупой взгляд, то на дружка, то на Лёню.

«На что никто не скажет да? Хм…» — Лён покрутился на стуле. Запрокинул голову назад, почувствовал духоту и тяжесть воздуха, размышлять не комфортно: «Так-то на что угодно можно сказать «да», даже не желая. Только вот если не смочь ответить? Хм-м…». Он повертел головой в поисках возможного окошка, что мог запускать воздух. Никаких окошек в шатре не предусмотрено. Взгляд упал на девицу, одну из подружек Бумы, что пыталась разбудить старика на диване.

— Ты спишь? — выпалил Лён так быстро, что один из приятелей, сразу показавшийся по тупее, выпалил в ответ:

— Я?! — и посмотрел то на него, то на своего дружка, который тяжело скрывая бешенства отодвинул ещё одну серебряную монету в сторону Лёни.

— Когда человек без головы в комнате остаётся?

Только сейчас Лён обратил внимание с какой злобой на него смотрят эти двое. Инжирное вино не давало голове здраво мыслить, по мимо прочего скорее хотелось выйти на воздух. Внимание переключилось на монетку по средине стола, прижатую кривым, грязным пальцем. В мыслях крутилось: «без головы, но в комнате…». Лёня ещё раз подумал о том, как не плохо было бы подышать свежим воздухом, машинально повёл взгляд в поиске…

— Когда из окна смотрит! — победно воскликнул он.

Тот, что гадал загадки с силой толкнул монетку к предыдущим двум. Его приятель хотел было резко встать, а его же рука схватилось за пояс. Но первый схватил его за плечо и усадил назад.

— Ну, ладно-ладно. Вижу умной шибко, а одет, как бродяга. Пошли на улицу выйдем! Есть у меня ещё одна загадка, и в жизнь не отгадаешь.

Лён покосился на дружков. Не прикрыто злобные, хищные ухмылки не располагали выйти на улицу с этими двумя. Но вино притупило рассудок, духота не давала покоя, а любопытство перед ещё одной загадкой поставило точку в решении пойти или нет. Втроём они отправились к выходу.

Стражники на входе с благодарностью кивнули Лёне, тот кивнул в ответ. Они поглядывали за ним, когда он сел за столик, и в какой-то момент обнаружили, что Феникс и Бриньольф соскочили и ломанулись на выход. Уже по считав, что их дни на службе сочтены. С облегчением выдохнули, когда Феникс вихрем выскочил из шатра, а Бриньольф и вовсе свернул на пути к выходу. Сейчас стражники смотрели на удаляющуюся спину Лёни и на двух мужиков с ним.

— А это ещё чё за уроды с ним? Ты их помнишь? — спросил напарника один из стражников.

— Не-а. Да и хрен с ними. По тише бы ты их уродами звал, а то мало ли они кому приятелями…

Лён и его новые знакомые зашли за шатёр и углубились в глубь палаточного лагеря, где разместились нищие приезжие. В тупике палаточной улочки они остановились. Света мало, лишь изредка по лагерю торчали высокие факелы. Перед глазами Лёни выросла большая платка, а в темноте слева и справа едва виднелись палатки по меньше. У одной такой стояла низенькая бочка и две свечи на ней тускло освещали игральную доску, двое парней играли кости. Справа от Лёни кто-то рыгнул и громкий звук бьющейся бутылки мгновенно растворился в ночной тишине.

— Ну, чё, умник, готов к последней загадке?! — злобная морда уставилось прямо на Лёню. — Кто морковку в земле красит?!

Прохладный ночной воздух приводил Лёню в чувство. Находиться в этом злачном месте ни хотелось и минуты, он решил по скорее ответить и отделаться от этой компании.

— Согласно трудам учёных, цвет моркови придаёт определённый пигмент.

— Чё?! — злая рожа, стала ещё злее. — Не всё ты, как оказалось, знаешь, умник. Потому как морковку в земле красят морковочники! Вяжи его, парни!

Чьи-то руки обхватили Лёню. Набрав воздуха в грудь, он собирался что есть силы заорать, но кляп мгновенно заглушил звуки. Ещё секунда и множество рук оторвали его от земли. Мгновение и он почувствовал, как руки и ноги обвили тугие верёвки.

— В мешок его! — тихо бросил фразу главный.

Феникс вихрем влетел в шатёр, убедившись, что успел до начала боя направился к столику, где молодая девушка принимала ставки. Вручил тугой кошель с их месячной выручкой Бриньольфу. Дожидаться, когда он поставит ставку Феникс не стал, и направился к диванчику. Диванчик пустовал, покрутив головой в поисках Лёни, сделал вывод, что тому не хочется смотреть финальный бой, где Бума непременно победит, вопрос только в том играючи или сразу.

— Покинула нас голова? — улыбнулся Бриньольф. — Поди подцепил красавицу какую и пошёл с ней звёзды на небе считать.

На арену выскочил всё тот же паренёк из Гуляй Рванина, в лихом задоре поприветствовал публику, пригласил бойцов выйти в арену. Бойцы поклонились зрителям, затем друг другу. Круг арены хорошо подсвечивался сверху, а соперники будто находились под огромным торшером. Зрители в тишине следили затем, как Бума легонько прыгал с одной ноги на ногу, валики рельефных мышц оголённого торса перекатывались под кожей. Все женщины в шатре пожирали глазами молодого парня. На его фоне, в противоположной стороне арены, поджарый боец Жаркой страны Асад из Шаша совсем не выделялся, а уж восторженными женскими взглядами и вовсе обделён. Не обделён он был только Бриньольфом, тот внимательно следил за каждым движением. Асад медленно и плавно двигал перед собой руками, телом гибко извивался, а ногами попеременно вычерчивал круги, не отрывая ступней от настила.

Ведущий громко и резко выкрикнул:

— Бой!

Зал замер. Сотни пар глаз пристально следили, как две фигуры кружатся в воронке, что затягивала бойцов на дистанцию кулачной схватки. Расстояние между соперниками приближалась к критическому, ещё немного и длина рук Бумы позволит нанести удар. Некрупному Асаду придётся сделать не меньше полушага, чтобы руки позволили пойти в атаку. Левое и правое плечо Бумы поочерёдно играли мускулами, и он готовился выбросить удар любой рукой в первый же момент, как его противник достигнет опасной дистанции. До этой дистанции остались считаные мгновения. Два. Одно.

Феникс острым взглядом поймал то самое мгновение. Импульс предстоящего удара начинался со ступни, вот уже мышцы ноги сковывает в напряжение. Спина колыхнулась от идущего импульса и вот тугие мышцы руки выстреливают кулаком. Асад тоже уловил этот едва заметный импульс, который запустил начало, гарантированному, но ещё не выпущенному удару. Но опоздал. Феникс заметил, что Асад готовиться так же нанести удар, но как успеть? Всего на миг всплеск энергии его мышц отстаёт от Бумы, так ещё нужно преодолеть те бесконечные пол шага. Если кто и мог остановить время и просчитать всполохи мускул соперников, точно и без оговорки сказал бы, что кулак Бумы выбьет сознание из Асада, едва у того энергия достигнет костяшек пальцев для удара.

— Что-о!? — Феникс вскочил с дивана, ещё мгновение за ним последовал и Бриньольф, ещё одно и остальные зрители. Тяжёлое тело Бумы рухнуло на настил.

— Бумочка! Бумочка, дорогой! — девица за соседним столиком отбросила руку своего богатого ухажёра с плеч и, поднимая подол платья, побежала в арену. Её примеру последовали ещё две девушки.

Асад отошёл на два шага, давая девицам возможность окружить Буму, поклонился зрителям. Толпа с задних лавок волной нахлынула к соломенному ограждению, чтобы точно убедиться, что их любимчик, непобедимый Бум, лежит бездвижно, и чтобы ещё лучше разглядеть неизвестного победителя.

Феникс так и стоял, округлив глаза на Буму и суетящихся над ним девушек, пока затылки любопытных зрителей совсем не загородили обзор.

— Давай за выигрышем, пока там такой балаган не начался! — одёрнул его Бриньольф.

Феникс круглыми глазами уставился на него. Он не мог понять, что его больше шокировало, что Бума проиграл, или что Бриньольф всё поставил на того парня из Жаркой.

— Ну, чё ты уставился? У здоровяка не было шансов. Против него вышел Шашский Тигр, личная охрана Владыки Саламандра. Давай говорю за деньгами, а я нашего мальчика в чувство приведу.

Феникс забрал положенный выигрыш и теперь вдыхал прохладный ночной воздух около шатра. Он хотел пойти посмотреть пришёл ли в чувства Бума, но его оглушительное поражение вызвало такой ажиотаж, что протиснуться едва можно. Поражение его друга скрашивала победа в ставке. Феникс не мог прийти к выводу какие чувства его переполняют, горечь поражения уходила всё больше на второй план, а победа в пари принесла в три раза больше того, что они заработали с Бриньольфом за месяц. Феникс прокрутил в голове сколько всего он успел насмотреться за то время пока находиться рядом со своим наставником. В этом совершенно оголённом обществе, что совсем не такое, как он привык видеть там далеко дома, открывались все человеческие слабости. Он отмечал в голове, что люди влачили жалкое существования в невозможности обеспечить себя этими кругляшками металла. Люди дрались за эти кругляшки, обманывали и даже убивали. За эти кругляшки можно в этом мире обменять, наверное, всё…

— Вот же хищные бестии! — послышался голос Бриньольфа.

— Как он? — встретил вопросом Феникс.

— Да как, как… Прекрасно, как по мне. Будь у меня такие защитницы я бы вовсе бед не знал.

Бриньольф подошёл к большой уличной лампе и стало видно его поцарапанное лицо и руки.

— Всё думают, что я их любимого Бумочку на мордобой выставляю. Не дали даже на три шага подойти, набросились сразу. Не переживай, короче! Сейчас Бумочку обласкают самые нежные руки, и уснёт он в такой постели, что будь это ты или я, половину месячного заработка нашего там бы оставили. Ты выигрыш забрал?

Феникс открыл маленькую борсетку с тремя полными под завязку кошелями монет. Бриньольф довольно покачал головой, мгновенно забыв о царапинах.

— Пойдём-ка хорошенько выспимся, мой дорогой! — весело позвал Бриньольф.

Дорога до конторы оказалось почти пуста. Почти потому, что спящие тела валялись тут и там. Не было их только в узкой неприметной улочки, где они жили.

Оставшись наедине в своей маленькой комнате Феникс, устало смотрел на огненных бабочек. «С сегодняшнего дня, пусть всегда с тобой ночуют, раз так нравишься…» — вспомнились слова Бриньольфа. Всё бы ничего, но как бы не хотелось спать, полтора десятка мотыльков светились так, словно очень маленький, но яркий кусочек солнца рассыпался на потолке. Феникс мысленно подумал, что им стоило бы светиться не так ярко, а то и вообще тускло. Не прошло и минуты, как Феникс обнаружил, что лежит в своей постели с едва заметным светом. Феникс присмотрелся на одну из бабочек, невольно прищурился, как будто пытался передать ей мысли. В мыслях он просил её засветится по ярче. Он почти уснул, когда тяжёлые веки вот-вот сомкнуться. Но та самая бабочка внезапно засветилась ярче остальных. Сон снова ненадолго отступил. Феня вытянул руку к потолку, мысленно сказал бабочке сесть в ладонь. Какого было его удивление, когда бабочка порхнула к нему в руку. Сон отступил ещё дальше. Феникс сел на кровать. Вытянув руки перед собой, мысленно приказал бабочкам сесть на пальцы. Каждая без исключения подчинилась. Он изумлённый не мог поверить в происходящее. Развёл руки в стороны и приказал разлететься по всем частям комнаты, в мгновение полтора десятка люминесцентных мотыльков разлетелись кто куда.

Отложенный сон Фениксу не подчинялся, ненадолго отступив он вернулся с утроенной силой и опрокинул голову Фени на подушку. Из последних сил он скомандовал огненным бабочкам приземлиться к нему на грудь. «Да как такое возможно?» — с этой мыслью окончательно провалился в сон.

Глава 13

На Свободный принимая эстафету от умиротворяющей ночи вышла утренняя заря. Сразу за ней тёплый рассвет. Лучики яркого светила расшевеливали едва протрезвевших бодяг. В помощь утреннему солнцу будить Свободный город взялись и петухи. Рёв этих пернатых досаждал бродягам даже больше, чем яркие лучики солнца. От лучей можно было укрыться провонявшей нечистотами шапкой, на худой конец рукой. От приставучих куриц и их вожаков укрыться куда сложнее, как не поджимай ног, но пернатые подловят момент и клюнут за палец или пятку, торчащие из дырявых сапог.

Тёплые лучи разогревали лужи мочи и блевотины. Смрад с каждой минутой становился всё невыносимей. Это далеко не первая городская попойка и далеко не последняя. Свободный готов к последствиям пьянки его жителей и гостей. Четверо работников хозяйственной части городской ратуши формировали добровольно-принудительные отряды из разного людского сброда. Кто за сытный завтрак и плотный обед, кто за пару медянок, отряды приводили площадь и улочки в порядок. Соскребали дерьмо и блевотину с крылец и ступеней, стирали обсосанные палатки. Кто по умнее и рукастее тому доверяли плотницкие и малярные работы. Не успеют первые звёзды вечернего небо загореться, а Свободный станет не только чище и опрятнее, но и краше, чем был до большой пьянки.

Тёплые утренние лучики добрались и до второго этажа большего дома с вывеской без названия, но с искусной картинкой талантливого художника. Бума нехотя поднял веки, приставучий луч бил прямо в глаза. Этим утром он проснулся в мягкой и просторной постели, поднимать голову с большой пуховой подушки, обтянутой шёлковой тканью, не хотелось. Аромат цветочных и фруктовых духов ласкал нос, на щеке и губе чьи-то кудри. Легонько дунул, освободил лицо от волос. Дальше следовало аккуратно вытащить руки, если с правой рукой сложностей не возникло, и она легко выскользнула из-под шёлковых подушек, то на левой сладко сопела кудрявая голова. Освободившись Бума смахнул лёгкое одеяльце и столкнулся со следующим препятствием. Пять женских ручек цепко держали туловище, ещё три нежных ножек оплетали ноги. Спустя пять минут Бума высвободился, ступни погрузились в плотный мех медвежьей шкуры. Упёр руки в бока, высматривал свою одежду среди куч разбросанного по всей комнате нижнего белья. Наконец и с этой задачей он справился. До первого этажа, а затем и выхода, он всё пытался посчитать количество отпечатков губной помады на рубахе, но сбивался. Да так и вышел на крыльцо.

Несмотря на раннее утро, Бума обнаружил на главной улице длинную вереницу из разных телег, карет и повозок на выезд из города. Прямо перед ним здоровенная телега с упряжкой из двух массивных коней. На самом верху телеги, поверх мешков и ящиков сидел паренёк лет двенадцати отроду, жевал яблоко. Покончив с ним, паренёк запустил огрызок впереди идущим телегам. Огрызок попал точно в голову кучеру, тот злобно обернулся, но не мог определить кто именно швыряет в него объедки. Два уродливых мужика, что погоняли коней большой телеги, пригнулись и отвратительно заржали, один из них скалил немногочисленные, кривые зубы, другой присвистывал разорванной ноздрёй.

Бума потрогал челюсть, немного болит. Вспомнил слова опытных драчунов, что после каждого турнира обязательно нужно провериться у костоправа, или хотя бы напиться. Туго поразмыслив, он решил отправиться к Эскулапу, не даром он после боёв возил к нему побитых бойцов поправить здоровье. Вот и самому пришло время. Путь проложил через площадь. Повсюду сновал полупьяный народ с метлами и лопатами. Главный шатёр помаленьку разбирали. Бума снова потрогал челюсть. Вспомнил, как в бою вошёл в привычный режим, когда внимание и концентрация многократно повышается, а время начинает медленнее течь. Название этому состоянию Бума не придумал, но очень хорошо ощущал его и контролировал. Но тот смуглый боец, Асад из Шаша, на долю мгновения растворился. В этом состоянии Бума не мог ускорить движение мускул, быстрее двигаться и вертеть головой. Даже взгляд переводил медленно. Но вся информация, что предавали глаза, нос, уши и кожа схватывалась мгновенно. Голова позволяла просчитать каждое движение, каждый вздох. Упустить из виду было невозможно ничего. «Но тот боец Асад. Он исчез! Он точно исчез перед самым ударом, я помню, как на его месте образовалась пустота, словно в ней не было даже воздуха, схлопнулось все. А через мгновение, нет даже, меньше, он оказался на шаг правее, и потом темнота…» — Бума потёр щеку, вспомнил, как перед самым ударом, что он не почувствовал, но что вырубил его, в щёку словно подули. Это кулак возник из неоткуда и гнал перед собой потоки воздуха.

Перед глазами возникла палатка, около неё толпился разношёрстный народец. В основном рванина. Среди толпы у входа высился тощий мужчина, взгляды пересеклись. Бума тут же вспомнил, как вчера наткнулся на этого мужика на бочке. Терпеть тяжёлый взгляд стало невыносимо, и Бума, стыдясь отвернул взгляд. Прошёл мимо. «А ведь такие, как этот Асад убивают наших людей…» — подумал Бума. Вспомнилось и досадное поражение. «Как они смеют появляться здесь! Эти у палатки, вступают в ряды армии, а что я? Трус?». Сердце Бумы рвалось на части, как он только представлял, что мечи и топоры рубят ни в чём не повинных женщин и детей. «Твари!» — злость вскипала в парне. Внезапно возник дом Эскулапа. Бума постучал, пытался вспомнить зачем вообще пришёл. Мысли спутались.

Задвижка на двери открылась. Недовольное старческое лицо уставилось на Буму.

— Леонид, с тобой? — коротко бросил Эскулап.

— Нет.

— Проваливай!

Учёный мгновенно закрыл задвижку.

— Пока моего студента не вернёте, можете не приходить! — послышалось из-за двери.

Бума развернулся. «Где Лёня и что за студент?» — парень почесал затылок. Направился в контору к Бриньольфу и Фениксу в поисках Льна. Тёмную узкую улочку нашёл не сразу. Проход настолько неприметный, что Бума два раза прошёл туда-сюда, прежде чем нашёл вход. «Тёмная, мрачная, тут никогда никого не встретишь…» — мелькало в голове. Вот и дверь. Ни замка, ни ручки, только чудные петли. Бума занёс кулак, чтобы постучать, но делать этого не пришлось, дверь сама отварилась.

— А почему на двери ни замка, ни замочной скважины? — полюбопытствовал Бума у сидящего за большим письменным столом Бриньольфа.

Тот не отрывал взгляд от огромной карты.

— Так они тебе зачем? У тебя ключ есть что ли? — вроде, как и дружелюбно, но в то же время возмущённо отозвался Бриньольф.

— Не-ет.

— Вот и не забивай голову лишней информацией, родной, тебе в неё ещё кушать.

— Я ходил к Эскулапу, здоровье проверить, а он к себе не пускает. Говорит, без Лёни не пустит, ещё студента какого-то ищет.

— Во дела. Стало быть, наша голова и в правду кого-то подцепил, раз дома не ночует. Так пойди по ищи его по палаточному лагерю.

Бума скрылся за дверьми. Не прошло и минуты, отворилась дверь слева. Феникс вышел из своей комнаты за ним полтора десятка мотыльков.

— Бриньольф, смотри!

Феня уселся на стул, махнул рукой, и полтора десятка бабочек расселись на столе. Ещё движение и бабочки в разнобой засветили крышками. Ещё одно и они расселись на Фениксе — на руках, плечах, ползали по груди.

— Туман бы тебя побрал, парень, удивляешь с каждый днём.

Бриньольф задумчиво откинулся на спинку кресла, после паузы сам поводил руками в воздухе, явно пытаясь приказать мотылькам. Ничего не произошло.

— О твоей новой способности Эскулапу ни слова.

Полдень. Феникс по поручению своего наставника расхаживал по лавкам и покупал всякую необходимость к предстоящему делу. Раскрытие подробностей самого дела отложили до возвращения с покупками. Из необходимостей: пара походных мешков, недельный запас еды, одежда посуда и всякая мелочь. Вместе с ним кружились три бабочки — первая вылезла из рукава, вторая из воротника, третья пряталась на шее среди рыжих волос. По началу он забеспокоился, что столь ценные для Бриньольфа существа улетят, но даже без контроля мыслями они всюду летели за ним, то и дело садясь на плечи и грудь.

Нагруженный под завязку всяким по списку Феня вспомнил, как втроём с друзьями сбегали из Уюта, как так же ходили по базару и выменивали необходимое, как жена Лёвы Петунья швырялась помидорами. Настроение отличное. Феня строил планы, чтобы собраться втроём и обсудить последние события, как раньше. Лёнькину работу, вчерашний турнир Бумы, и способности его самого. У входа в улочку, под стать мыслям, натолкнулся на старшего из их компании.

— Привет, Бумыч. — мгновенно взвалил на него купленные вещи, тот казалось и не заметил появившейся ноши.

— Здорова! — старший из их троицы выглядел озадаченным, даже обеспокоенным. — Ты не видел Лёню?

— Нет.

— И я не видел. И у Эскулапа его нет, и у вас его не было. А ещё я нашёл его книжку в палаточном лагере.

Феникс принял записную книжицу, вся грязная. Но сомнений нет, она точно Лёни, вот его записи, его зарисовки. Теперь озадаченным стали оба.

— Бриньольф, кажется, с Лёней что-то случилось! — Феникс шлёпнул книжицей по столу.

— Откуда такие плохие мысли? — он оторвался от карты, не хотя переключил внимание на обеспокоенные лица.

— Лён никогда не выпустит из рук свою записную книжку. У Эскулапа он не ночевал, и до сих пор не объявился. У нас его тоже не было.

Бриньольф посмотрел на запачканную грязью книжку. Задумался.

— А терпеть его до полудни ни одна девица не сможет. — заключил вывод он. — Где книжицу нашли?

— В палаточном лагере. Я все таверны обошёл! Никто его не видел.

Бриньольф переводил взгляд то на одного, то на другого, то на замызганную записную книжку.

— Ну, пошли посмотрим у каких палаток она валялась.

Найти ту лужу грязи, из которой Бума вытащил Лёнин блокнот оказалось сложнее, чем они думали. Площадь уже почти привели в порядок, шатры убрали и Бума не мог найти для себя никакой ориентир.

— Тут! — в один момент бросил Бума.

— Точно? Ты уверен?

— Да точно, точно!

— На кой хрен нашего умника сюда понесло, тут размещаются самые отбросы… Ладно, пойдём в ратушу, уж не думал, что кучка бюрократов окажутся полезны.

Ратуша, оно же самое главное и красивое здание города, уютно расположилось между большими и опрятными домами недалеко от площади. На этой улочке жили самые богатые купцы, половина из которых даже не находилось в городе. Другую половину Феникс встречал, пару раз он заходил сюда с Бриньольфом и один раз был в ратуше. На здешних обитателей Бриньольф смотрел, как на мешочки с золотом. Феникс как оказался тут первый раз спросил почему Бриньольф сам тут не живёт, как ему казалось он мог позволить себе в этом городе всё, включая любой из этих домов. И хоть сам Бриньольф ни разу так не говорил, он действительно мог позволить себе всё. «Так, а в чём тут счастье, дорогой? Разве в том, чтобы уснуть в самой мягкой и тёплой постели? Как по мне счастье, это знать зачем тебе вообще просыпаться…» — ответил тогда Бриньольф.

Как и в любое другое место города Бриньольф вхож и в ратушу. Зазевавшийся стражник на посту, опомнившись, хотел уже крикнуть что-то грубое и оголить меч из ножен. Даже успел издать какой-то звук ртом, но спохватившись решил спешно сделать вид, что ничего не было и не отсвечивать вовсе.

— Схему палаточного лагеря! — скомандовал Бриньольф. Они втроём стояли под вывеской: «Архив». По грудь прибита доска, выше решётка, по середине окошечко. На той стороне стол с важным видом женщиной. Она не спешно и важно, точно наседка в гнезде, подняла голову.

— Живее! — повысил на пол тона голос Бриньольф. Тётка дрогнула и в ту же секунду принялась рыться на полке, спустя минуту просунула тубус с большим расчерченным листом.

Три пары глаз смотрели на схему.

— Это центр. Это главный шатёр. Значит это палаточный лагерь. — водил пальцем Феникс.

— Вот! — Бума ткнул в три квадратика на бумаге.

— Красавица, дай расшифровку на тридцать восьмое место.

Назвать эту толстую женщину в возрасте красавицей можно разве что с натяжкой. Впрочем, Бума говорит, что некрасивых женщин вообще не бывает. Феникс принял расшифровку.

— Угу. Четверо мужчин, один ребёнок — мальчик, телега в двойке, торговцы. Да, под такое описание половина приезжих подойдёт. Имена тоже ни о чём не говорят. Да и выдумать их можно. Родная, кто у входа в шатёр стоял?

— Бёрт и Фред. — взвизгнула тётка с архива.

Троица спешно вышла из здания ратуши.

— Бума, давай на выход из города. Узнай вышла из города тридцать восьмое место или нет, если не вышло тормози его. Мы с Фениксом наведаемся в казармы.

В казармах Феникс не был никогда. Неприметный двор в начале ремесленной улицы, высокий забор. Внутри большое деревянное здание в два этажа. Мелкие постройки рядом с ним. По середине большого двора чучела, у одного такого упражнялись двое. Тот, что по младше неистово наносил удары по чучелу. Тот, что по старше, видимо, тренировал младшего, то и дело по поправляя салагу. На крыльце за столом сидел огромный мужчина, на столе журнал для записи, рядом алебарда. Бриньольф ещё со ступенек спросил:

— Бёрт и Фред?

— Отдыхают, после смены. — прогудел стражник.

В казарме слева и справа вдоль стен длинной комнаты стояли двухярусные кровати. В самом конце казармы стол.

— Вон они. — Бриньольф указал пальцев на двух стражников, играющих в карты за этим самым столом. Широким шагом они быстро приближались к ним.

Бёрт и Фред побросали карты, кажется, даже немного испугались, лица точно заметно погрустнели.

— Мужики, мы не знали, что он ваш! — выпалил один из них. Кто из них Бёрт, а кто Фред не понятно.

Феникс и Бриньольф переглянулись.

— Вы чё с ним сделали, собаки? — злой Бриньольф готов был сорваться на кого-то из них в любой момент. В руке заблестел кастет.

— Да мы чё, приказ есть приказ, всякую шва… Э… Не пускать бедняков всяких, оборванцев. А он одет как рванина был.

— Ну, вы же его впустили! — смутился Бриньольф.

— Так да, но он вам рассказал всякого поди про нас, чего даже не было!

Бриньольф успокоился, покосился на Феникса.

— Видели куда, когда, с кем вышел вчера? — спросил Феня.

— Видели, как не видели, с двумя уродами такими вышел. Даже, Фред?

— Да-да, один с носом разорванным, другой…

— А у другого зубов почти нет, а те, что есть кривые страшно.

Феникс хотел задать ещё вопрос, но Бриньольф рванул на выход так быстро, что он даже растерялся. Догнать его Феникс смог уже у главных ворот в город. Оттуда Бума отрицательно качал головой. Феня тяжело переводил дух, тогда как Бриньольф даже не запыхался.

— Уехали уже, ещё ранним утром. — пояснил спустившийся с вышки Бума.

Два друга растеряно смотрели на Бриньольфа. Такого взволнованного они его не видели ни разу.

— Плохие новости, парни. Льна похитили и везут на рынок рабов в Жаркую.

Лён проснулся от постоянных ударов головой о телегу. Телега подрагивала на неровностях просёлочных дорог, мешок как мог компенсировал соприкосновение затылка о деревянную повозку. Голова болела, шишка, набитая от бесчисленных ударов, болела ещё сильнее.

Счёт времени Лёня потерял уже давно. На какое-то время пока ещё связанный лежал в палатке, провалился в сон. Проснулся от того, что кто-то жёстко оторвал его от земли и поволок в телегу. Извиваясь как уж, получил чем-то деревянным сначала по плечу за тем по голове, и потерял сознание. Очнулся на какое-то время, когда телега уже громыхала по дороге. Сейчас же пришёл в себя полностью, чувствовалось даже, что немного поспал. Под спиной, с левой стороны, намок мешок, затем и рукав, и половина рубахи, через пару минут завоняло мочой.

Наконец телега остановилась, чей-то бубнёж стал чётче, хотя ровным счётом понять что-то конкретное не удавалось. Теперь можно опустить голову на телегу, дать отдохнуть шее, и не бояться очередного ухаба на дороге. Лёня прикинул, что прошло минут двадцать, как телега остановилась. Сейчас слышно, как активно кто-то возиться с грузом повозки. Вот уже и голоса можно расслышать.

— Скажи ему, что б разгружал живее. Хочу товар посмотреть, там баба должна быть, а я давно их не мял.

— Ты не думаешь, что Карась тебе голову свернёт, если ты с ней чего сделаешь?

— Да завали хлебало, ничё с ней не станется.

Лёня увидел, как что-то сверху сдвинулось, и через мешок стал проникать свет. Затем послышался звук металлической защёлки и скрип ржавых петель. Чьё-то глухое мычание. Минуту спустя звук открывающийся задвижки повторился.

— Этот чё, обоссался? Туда его.

Невольно сердце забилось чаще, к Лёне подступал страх. В третий раз скрипнули петли. Чьи-то руки жёстко схватили за ноги, лёгким движением стянули мешок. Лёня почувствовал, что кто-то тащит его, перекинув через плечо, лицо ударялось о чью-то потную спину. Этот кто-то небрежно скинул парня на землю. Узел мешка у ног развязался и Лёню с силой вытряхнули из пыльного мешка. Свет ярко ударил в глаза. Не успел он прийти в себя как здоровяк, крупнее Бумы раза в полтора, схватил его за шиворот и притянул к дереву, молча принялся привязывать к стволу.

Свежий лесной воздух привёл в чувство окончательно. Давно Лёня не дышал таким свежим воздухом. У Эскулапа дома какой угодно воздух, но только не свежий. Смеси настоек, реагентов и удушливых препаратов. За дверьми его дома запах не лучше: навоз, моча и пиво. Как раз запах мочи тянулся и от его рубахи.

Озираясь по сторонам Лёня увидел, как в десятке шагов от него, так же к дереву привязан мужчина, ещё дальше привязана женщина. Около неё и тёрся один бандит.

— А чё нормальная, смотри какие титьки! — бандит хватал женщину за грудь, та беспомощно дёргалась.

Ещё помимо того бандита, был громила, что вязал его руки. В телеге на клетках, где их везли сидел мальчишка лет двенадцати и чавкал яблоком. Никого из них Лён не знал и точно видел впервые.

Громила закончил с веревкой и выдернул кляп со рта. Не успел Лёня провезти иссохшим языком по зубам, чтобы пересчитать, все ли на месте, как громила упер горлышко бурдюка к губам. Лён быстро сообразил, что к чему и жадно глотал воду. Бандит резко убрал бурдюк, мгновенно сунул кляп обратно, пошёл к мужику рядом. Тот крутился и извивался, видимо они были с той женщиной знакомы, следующей мыслей был вариант, что эти двое изначально сидели за тем столиком, к которому он подсел разгадывать загадки. Громила вынул кляп и ему.

— Убери от неё поганые руки, тварь!

Здоровяк ударил тыльной стороной ладони по щеке мужчины. Со стороны виднелось, что удар был лёгкий, но учитывая габариты бандита, удар его вырубил.

— Скажи, шо б по легче с ним был! Нам их целыми надо отдать. Карась и Кривозуб вернуться, монеты поделим и в разбежку. Ты, малой, куда подашься? — спросил бандит, что развязывал ноги пленнице.

— Не знаю, Буля предлагает в цирк податься. — ответил паренёк с телеги.

— Как вы друг друга разумеете вообще? Он же глухонемой.

— Чуть-чуть он слышит, если орать очень сильно, а так мы жестами общаемся.

Громила по кличке Буля что-то показал пальцами малому, тот ему так же жестами в ответ. Пальцы так ловко и быстро двигались, что Лёня с любопытством следил за каждым жестом и внимательно слушал бандитов.

— И чё сказал?

— Говорит, что тётю напоить надобно. — мальчишка покончил с фруктом и метко засадил в лоб Лёни огрызком.

— Да ша! Сам напою. — Но Буля продолжал приближаться. Бандит заорал во всю глотку: — сам напою!!!

Буля остановился.

— Я эту сударыню и туда и сюда напою. Так напою, что она так в жизни ни пила. — бандит принялся отвязывать женщину, та дёргалась и залепила в него ногой — Замри, курва, а то пальцы отрежу!

Закончив с верёвками, продолжил:

— Я быстро! Карась воротиться не успеет мы уже с этой сладкой тут будем!

Бандит удалялся в лес волоча за волосы женщину.

Малой и Буля то и дело перекидывались жестами. Лёня внимательно за ними следил, но понять, что значат вычурные кривляния пальцами невозможно. Оставшись на едине с собственными мыслями, стало страшно. Что будет с ним дальше, почему их назвали товаром? Уже середина дня, и, может быть, в Свободном его ищут. «Хотя кто искать будет, с Бумой видимся раз в неделю, Феникс и Бриньольф только к вечеру просохнут, а Эскулап? Так он вообще не выйдет из дома!.. Надо как-то сбежать…» — Лён подёргал руками, связаны крепко, как и туловище, идеи как сбежать не приходили в голову.

Хруст веток за телегой выдал четырёх всадников, двоих он узнал это были те, что в шатре гадали загадки, двое других отличались от всех смуглым цветом кожи и богатой растительностью на лице.

— Где бабёнка и хер бестолковый? — спросил тот, что с разорванным носом.

— Ушли в лес. — пояснил малой.

— Слышь, Кривозуб, я его прирежу! Как он меня заманал, клянусь прирежу!

Из-за спины Лёня услышал шелест листьев и хруст веток. Все, кроме малого и Були, схватились за рукоятки оружия. На поляну вышел тот бандит, что уволок женщину в лес.

— Где баба, козёл?! — тот, что с разорванным носом налетел на него, схватил за шею и придавил к дереву — Почему у тебя руки в крови?!

— Карась, да я ничё не сделал, она сама дёргалась. Я драть её начал. Бабы кучу времени не было! Она сама возьми и на перо на поролась.

Карась приложился кулаком, у бандита брызнула кровь с разбитой губы.

— Где она?!

— Валяется, за малинником, мёртвая…

Карась прикрыл глаза, левой рукой продолжал держать шею бандита, правой достал из-за пояса нож, с силой воткнул в брюхо.

— Ты за такую девку и за год не расплатишься! — прошипел он.

Карась принялся резать брюхо бандиту. Лёня увидел, как из распоротого живота начали вываливаться внутренности, изо рта хлынула кровь. Сразу отвернулся, сердце колотилось со страшной силой. Рвотный рефлекс едва получалось сдерживать, не хватало только захлебнуться в собственной рвоте из-за кляпа.

— С этим чё?! — Карась подошёл к мужику без сознания. Ударил по щеке.

Пленник пришёл в сознание, завертел головой.

— Живой… Малой, пускай Буля грузит этих двоих на коней. Свою долю забери из сумки, долю того козла поделите с Кривозубом. Я с нашими товарищами из Жаркой в горы рвану. Чё думаешь, Кривозуб? За два дня до ущелья доберемся?

— Доберётесь. Я наших уже завтра соберу, на брошенном хуторе ждать буду.

Буля подошёл к Лёни, надел на голову мешок. Минута и Лёня висел на крупе лошади.

Глава 14

Феникс зашёл в контору вслед за Бриньольфом.

— Эти двое: Кривозуб и Карась. Лидеры бандитской шайки. Мерзкие типы. Промышляют всем: воровством, грабежом, заказным убийством, похищением людей. Карась родом из рыбацкой деревни, говорят ноздрю разорвал крючком удочки по молодости. Про Кривозуба меньше знаю, разок видел. Прозвище само за себя говорит. Работают по эту сторону от Рисурии. Времени мало, минут двадцать и выходим.

Бриньольф перевернул песочные часы, покрутил в основании шестерёнки, песок тонкой струйкой сыпался на дно песочных часов. Смотреть на диковинку не было времени. Феникс зашёл в свою комнату. Мотыльки, светясь крылышками кружились вокруг лица. Мысленный приказ, и они разом разлетелись кто куда. Только три настырных бабочки путались в волосах, а одна из них лезла за шиворот. Феникс скинул с себя одежду. Достал лёгкую рубаху и штаны из каменной ткани, белой, с пепельным оттенком. Поверх походные брюки и куртку. Припасы, купленные с утра, отправились в новый походный мешок. Феня распахнул сундук, осмотрел свои старые вещи, грязный, никчёмный мешок. «Как мы с таким неделю протянули?» — задался про себя вопросом Феникс. И правда, по качеству мешок, тканный мастерами Свободного, не оставлял и шанса, тому, что был у него тогда на пути из Уюта. Феникс на пару мгновений провалился в воспоминания, но вся его старая жизнь неразрывна связана с Лёней. При мыслях о нём Феня продолжил сборы. Бросил мешок обратно в сундук, тот глухо отозвался металлическим стуком. Феникс потянулся к нему обратно. «Это же… нож Похруста…» — Феникс разглядывал ножны, вынул клинок: широкое лезвие, заточено с обоих сторон, круглая рукоятка. Память никак не давала вспомнить все события того дня. «Ладно, нет времени…» — Феникс продел ножны в пояс. За дверьми прогремел треск. Песочные часы знаменовали отведенное на сборы время.

— Времени в обрез, Рыжий! — проворчал Бриньольф за дверьми.

Феникс вышел. Его наставник весь в чёрном, поправлял свои вещи.

— На выход.

Дверь в контору отворилась, на пороге замаячил Бума.

— Ты чё ещё не готов?! — возмутился Феникс.

— Я не поеду за ним с вами. — выпалил Бума.

Феня и Бриньольф посмотрели друг на друга.

— Я вступил в имперскую армию. — на этих словах Бриньольф сел в своё кресло и закрыл лицо руками. Бума продолжил: — вы не понимаете! Лён это одна из сотен и тысяч жертв, эти твари из Жаркой ответят за каждого ребёнка, за каждую женщину и за каждого старика, за всю ту кровь, что на их руках. Если вы не успеете за Лёнькой, я приду за ним в Жаркую, и калёным железом истреблю ту нечисть…

— Тумана белого прекрати! — Бриньольф встал со своего места. — Ты подписал хоть какие-то бумаги?

— Да! Меня ждут в строю…

— Какой же ты… Ай. На выход! — Бриньольф покрутил указательным пальцем в воздухе и указал на дверь.

Феникс смотрел в глаза Бумы и не мог узнать в нём того любимчика трёх дружных деревень. Внешне всё тот же, но глаза поражены печалью и, чем-то большим, чем юношеский задор и веселье. Феникс читал в этом в взгляде друга тяжёлый, самостоятельный выбор, первый в его жизни. Внезапно Бума распахнул свои необъятные плечи и обнял Феникса, Феня обнял в ответ. Теперь он протянул ладонь Бриньольфу, они пожали друг другу руки.

— Будем надеться, что ты сделал правильный выбор, здоровяк!

Свободный скрылся за чередой извилистых поворотов, Бриньольф скомандовал не гнать лошадей во весь опор. Дорога, возможно, будет долгой, но и медлить всё же не стоило. На стороне бандитов фора в половину светового дня. А им с Фениксом ещё предстояло предугадать их возможное направление. В целом путь понятен, двигаться в сторону горного хребта, что делил весь сущий мир на две части.

— Что, если не нагоним их, до того, как они зайдут в горы? — спросил Феникс.

— Да не торопи события, ситуация сама подскажет.

— Надеюсь с Лёней ничего не случиться.

— Да не нагнетай. Знаешь, мысли материальны, так что думай о чём-нибудь хорошем. Голова умная у него, в критический момент что-нибудь сообразит.

Всадники выбрались на большак и рысью двинулись вдоль той стороны, которая была ближе к горам. Самих гор видно не было. Бриньольф указал пальцем на одну из дорог.

— Почему туда? — поинтересовался Феникс.

— Не то, чтобы я следопыт хороший, да и следы сомнительные. Но там валяется уже пятый по счёту огрызок от яблока, начиная от Свободного. Конечно, сегодня из города куча телег уехала, но большая часть всё же по ту сторону большака уедет. По эту сторону поселений меньше, а если везёшь рабов в Жаркую, так дорог ещё меньше становиться. Надеюсь, этот обжорка ведёт нас по нужному следу.

Небесное светило перевалило на сторону вечера. До заката оставалось ещё время, но кроме седьмого огрызка им ничего не встретилось.

— А что вообще будет с Бумой? Что ему в этом армии делать?

— Ну, вопрос и простой и сложный. Здоровяк заключил контракт, сродни тому, что мы подписываем, когда наши дела ведём. Только вот я, а теперь и ты. Кто мы? Так обычные дельцы, какая-то сторона не захочет обязательства выполнять, нас другая поконтракту обязует идти разбираться. А мы с тобой что? Два мешка, кости да мясо. Насади нас на вилы и всё! Вся сила нашего контракта закончилась. С бюрократией империи, а уж тем более с её армией заключить контракт. Хох, тут дороги назад нет, либо служить до конца, либо дезертирство. Но дезертира будут искать и спросят по контракту, а в нём за такое либо серебром плата, либо жизнью. И придут такие как мы обратно служивого в строй возвращать, ну, поднимут на вилы всей деревней. Так те ищейки не мы с тобой, за место них придут другие ищейки, с ними два десятка гвардейцев, и спросят уже не только служивого, но и тех, кто прошлых ищеек прищучил. Так что будет с Бумой? Будет служить империи. Обучат, оденут, бросят охранять рубежи. А какие рубежи у нашей империи: внутренние и внешние. Для внутренних башкой туповат, а для внешнего самый раз! Под горный хребет, там и будет коротать службу.

— А внутренние это какие?

— Да те же ищейки, что дезертиров ловят, держат внутренние рубежи. Ведь дезертир он кто? Предатель и враг, а такие посягают на безопасность и целостность империи. Шпионы, личная охрана императора, их агенты. Разных имперских служб полно. Что бы Бума не сбежал с вверенных ему позиций, чтобы казначей казну имперскую не крал, богатеи не думали устроить переворот. Да куча всего. Вот это и есть внутренние рубежи.

Феникс открыл рот, чтобы спросить ещё что-то. Но Бриньольф вскинул руку и притормозил лошадей, прислушивался. Феня острым взглядом выцепил далеко впереди тело. На плохо проторенной дороге валялось несколько огрызков. Медленно они приближались к тому месту. Лесную тишину изредка нарушала кукушка и лёгкий топот копыт лошадей. Жестом Бриньольф указал спешиться.

— Лежит тут с полудня или около того. Вон смотри огрызки. А вот у этих деревьев вязали пленников.

Феникс пригляделся куда указывал Бриньольф.

— Будь здесь, если что дай сигнал сразу.

Бриньольф скрылся в лесу.

Жуткое зрелище. Феникс вспомнил побоище, что учинил Бума, когда на них напали разбойники. На земле следы от копыт, вот колея телеги. Феня принялся разглядывать стволы деревьев, к которым привязывали пленников. «Держись Лёня, мы идём за тобой…» — проговорил он про себя. Недалеко зашелестели листья, из кустов вышел Бриньольф, в руках арбалет. Такой же как на вышках Свободного, только сильно меньше, в половину длины локтя.

— Не далеко в малиннике убитая. Видать пленница. Учесть пленных женщин не завидная, что тут скажешь. И что-то мне подсказывает, что вот этот урод помог ей умереть. А дружки его за это вспороли. Типичная ситуация для такого скота.

Они взобрались на лошадей. Бриньольф продолжил:

— Есть тут хутор заброшенный, пол дня пути. Дорога к нему ведёт, и следы ведут по этой дороге. Если куда они и отправились, так это туда. До ночи доберемся, отдохнём, под самое утро на хутор выйдем.

Бума проводил до городской конюшни Феникса и Бриньольфа, те сели на скакунов и без промедления рванули из города. Он смотрел на них пока их спины не скрылись дальше за холмом. Попрощаться оставалось только с хозяином Гуляй Рванина. Думал ещё заскочить к подружкам, поразмыслив прикинул, что хоть они его и любят безмерно, но по характеру их деятельности забудут его ещё быстрее, чем он их. Поэтому зайти стоило только в таверну. Ещё не ступив на крыльцо, увидел, как распахнулась дверь заведение.

— Бума, Бума, Бума, родной! Ты куда? Какие служивые, ты чё?! Мне всё доходяги рассказали, видели, как ты в палатку к тем зазывалам имперским зашёл. Ты чего удумал?! У нас бои, доход, слава! — дед, хозяин таверны, теребил рукав Бумы.

Они зашли внутрь, заведение ещё не открылось после вчерашнего праздника, но ближе к вечеру будет готово распахнуть свои двери всем желающим. С кухни тянулся приятный запах.

— Сядь, сядь! Сейчас принесу твоего любимого.

Дед скрылся на кухне, принялся орать на работниц, чтобы те поторапливались и дали ему порцию фирменного рагу.

Бума грузно сел на лавку. Хоть выбор и был сделан, но покидать это место так не хотелось. Нахлынула тоска. Воспоминание победы в том углу таверны, девочки, что крутились около него не переставая. Вкусная еда. Нос и сейчас втягивал эти ароматы. Но в голове картинка, того худого мужика на бочке, его тяжёлый взгляд. Зарубленные тела невинных людей, рынок рабов на который везут Лёню.

— Вот, вот! Кушай, дорогой! — дед притащил полную миску горячего рагу.

Бума принял протянутую ложку. Посмотрел на услужливого старика.

— Ты подумай хорошенько, Бума. Мы в такой доход с тобой вышли, а сколько нам ещё всего предстоит. Подожди пол годика, туда-сюда походишь, жинку найдёшь, ребятёнка заделаешь. Вместе ещё одну таверну отгрохаем. М?

Дед сидел напротив заглядывал в лицо Буме, держал за руки, не давая даже ложку к миске поднять. Парень вздохнул, посмотрел на жалобное лицо старика, тот отпустил руки.

— Решение уже принято, меня ждут в строю. — Бума занёс ложку ко рту, дул на горячее мясо.

Хозяин таверны, схватился за руку с ложкой.

— Постой! Ты уже подписал бумаги? — злобно спросил дед.

Бума кивнул. Старик с силой выдернул ложку, бросил в миску и отодвинул её от Бумы.

— Вали на хер отсюда! Убирайся!

Хозяин таверны злобно уставился на Буму, будто и не было между ними дружеских отношений. Бума медленно встал и побрёл на выход с таверны.

До палатки, где проходила запись в ряды имперской армии добрался быстро. Небольшая кучка мужиков, в основном за тридцать. Таких как Бума парочка, ещё три старика. Всего человек двадцать. Лица измождённые тяжёлым трудом и выпивкой, в основном выпивкой. Из палатки вышел угрюмый мужчина в сером стёганом кафтане. Брови сведены к переносице, что придавало не только угрюмый вид, но и строгости, если не опасности. Рубленым басом скомандовал:

— Всем встать! Выстроиться в шеренгу. Шеренга — это строй, в котором вы встаёте один возле другого на одной линии. Живее, новобранцы!

Толпа засуетилась, на то, чтобы выстроиться в одну линию семнадцати мужчинам понадобилось две минуты.

— Обращаться ко мне вы можете только на вы. Моё звание и имя: капитан Булат. Капитан, по-вашему, сотник. Сейчас я начну произносить имена, услышав своё имя новобранец делает шаг вперед и громко говорит: «я».

Список имен прочитан, каждый согласно словам капитана, сделал, что от него требовалось. Четверых из списка в строю не было. Капитан продолжил:

— У меня в руке семнадцать листов. В одном из таких листов стоит ваша подпись, согласно которому вы ознакомились с его текстом. Понимаю, что большая половина из вас не умеет читать и грамоте не обучена. До таких граждан содержимое контракта доводилось в устной форме. Уверяю каждого, что все в равных условиях, контракт типовой, и никаких отличий между вами для имперского закона нет. Правом данным мне по долгу службы, я могу дать вам последний шанс передумать. Роспись в этом листке — значит то, что каждый из вас твёрдо решил вступить в защиту империи и родной земли. Эти контракты не воинская повинность, а ваше личное решение. Прежде чем моя печать коснётся этих бумаг и ваше тело от макушки до пят будет принадлежать имперской гвардии, я предлагаю любому из вас, в ком малодушие и трусость взяла верх, сделать шаг вперёд и отказаться от вступления на службу.

Над небольшой частью пощади повисла тишина. Дрожащая нога вытянулась вперед, и один мужчина сделал робкий шаг. Ещё немного подождав такой же шаг вперед сделал старик.

— Ещё желающие? — недовольно спросил капитан после небольшой паузы. Никто более шага не сделал.

— Отлично. Твоё имя? — капитан прогудел басом в лицо первому мужику, что вышел из строя.

— Захарка. — дрожащим голосом произнёс тот.

Капитан Булат просмотрел листки, нашёл нужный и разорвал в клочья. Махнул головой, указывая Захарке идти прочь. Тот со всех ног ломанулся через площадь.

— Твоё имя?

Старик что-то глухо произнёс, так что Бума не услышал его имени. Капитан повторил с его листком тоже, что и с первым. Старик, прихрамывая удалился вдоль площади.

— Оставшимся ждать здесь. — капитан Булат удалился в палатку, через минуту вернулся.

— С этого дня вы встали на защиту империи. Вместе с этим, с этого дня вам начисляется жалование, а от вас требуется исполнение обязанностей. От ныне и до того, как вас распределят в вверенные для дальнейшей службы гарнизоны, я ваш командир. Каждый мой приказ исполнять беспрекословно, любые ваши действия на марше согласовывать со мной, или через младших командиров — младкомов. В колонну по три становись.

Пять минут и горстка ещё вчерашних пьяниц и чернорабочих, а сегодня солдат, выстроилась в колонну. Бодрым шагом они двинулись на выход к городским воротам.

Вечер готовился ко сну, передавал эстафету ночи. Феникс и Бриньольф привязали на лесной поляне лошадей. Отправились на разведку к хутору. Когда солнце почти село, вышли к небольшому водоёму. Этот водоем даже нельзя маленьким озерцом называть, гигантская лужа, поросшая вокруг камышом. На той стороне водоёма громадная изба, рядом натыканы постройки, у одной такой здоровенный парень, раза в полтора крупнее Бумы, колол поленья.

— А вон телега, смотри! — Бриньольф ткнул пальцем на едва заметные торчащие из-за угла дома колёса. — На ней пленников и везли. Ты сколько насчитал?

— Двоих только видел. Того, что дрова рубит и ещё один из дома выходил.

— Давай ползём назад, отдохнуть надо. Рано на рассвете пойдём умника вызволять.

Ночка выдалась тёмной и прохладной. Костёр разводить не стали, что бы с хутора не могли заметить. Новые спальники пришлись как раз. День выдался насыщенный и довольно скоро Феникс провалился в сон.

Босые ноги стояли на тёплой, карамельно-белой земле, или песке, или камне. Фения смотрел на ноги, обдуваемые тёплым ветром. «Где я?» — поднял голову, вокруг земля, словно выжжена, и пепел этой земли осел и отвердел. Ничего не видно, бескрайня карамельно-белая пустыня. Феникс обернулся, испугался. Птица размером с человека в паре шагов от него наклонила голову, разглядывала его крупным черным глазом. Перья красные, на кончиках крыльев потрескивают искры. Жар-птица медленно обходила Феникса по кругу, он не отрывал от неё взгляд. Сон настолько реальный, что и чувства он испытывал, как будто это и не сон вовсе. Из рыжих волос вылетело три бабочки, кружась они подлетели к громадной птице. Она не отрывала глаз от Феникса, он же теперь следил и за ней, и за бабочками вокруг неё. Внезапно бабочки вспыхнули. Это оказалось так неожиданно, что Феникс чуть не вскрикнул. Но бабочки, как ни в чём небывало, кружили вокруг птицы. Она в свою очередь приблизилась почти вплотную, половина руки расстояние. Быстро, резко она клюнула Феникса прямо в грудь. «Аа-а!!!» — выкрикнул в мыслях Феня. Картинка перед глазами сузилась в точку и растворилась во тьме. Открыл глаза, туловище само поднялось и теперь он сидел, держась за грудь и глубоко дышал.

— Мать твою! Тебя какая курица за задницу клюнула!? Ты чё так орёшь!? — испуганное лицо Бриньольфа недовольно уставилось на Феникса. В согнутой руке направил на него арбалет. — Давай поспи ещё не много. Я схожу коней проверю.

Феня огляделся вокруг — темно хоть глаз выколи. Кроны деревьев закрывали небо. Глаза постепенно привыкли к кромешной тьме, но дальше ветки, что маячила перед носом в двух локтях ничего не увидишь. Спать не хотелось, а сновидения ушли на второй план, на первый выступили мысли, как вытащить Лёню. «Ну, не будем же мы их убивать? Но как тогда вытащить его из плена. Может попробовать договориться, со всеми можно договориться. Или вообще выкупить его. Ага, или будет как с теми разбойниками, Бриньольф говорил, что нас так и так бы там прирезали, отдали бы мы тогда всё, что есть или нет. Кормили бы рыб. Нет, раз уж эти бандиты похищают людей договориться будет крайне сложно. Неужели нельзя обойтись без крови?». Вспомнились слова Бриньольфа: «будем устранять препятствия всеми доступными средствами». «Сказанул прям как Лёня, заумно» — Феникс наполовину вылез из спального мешка. Кольцо на пальце то и дело вибрировало. Чем ближе рука к поясу, тем сильнее вибрация. Феникс медленно провёл рукой по поясу. «Сильнее всего, кажется, реагирует на… ножны…» — подумал Феня. Он вытащил нож, рукоятка будто липла к кольцу. Феня вспомнил, что Бума как-то рассказывал про, то, что одни железные камни могут притягиваться к другим. «Интересно, что скажет на это Бриньольф. И где его до сих пор носит…». Трудно сказать сколько прошло времени. До лошадей не больше сотни шагов. Феникс аккуратно вылез из спальника, одел сапоги. «Так, коней привязали в той стороне…» — он медленно побрёл в сторону коновязи. Вышел к поляне, чтобы не бояться выколоть глаз. Вот и лошади. «Да где Бриньольф-то?» — мелькнуло в голове.

— О! Вот и второй!

Земля выскользнула из-под ног Феникса, а за ней в темноту провалилось сознание.

Глава 15

Голова раскалывалась. Хоть глаза закрыты, но кажется, если их открыть, то сразу вырвет. Тошнота подходила к горлу. Через веко попадал свет, боль отдавала в голову. Фениксу слышались шлепки. Соображать тяжело. Вот и боль рук чувствуется. Они вытянуты вверх и чем-то больно сдавлены. Далёкие шлепки стали громче. Глухая пелена перед ушами начала рассасываться и даже стал слышен чей-то бубнёж. Феникс отрыл глаза. Звуки и краски мира мгновенно окутали его. Через щели стен и крышу сарая пробирались лучики света. Тело, до того лёгкое и едва ощутимое, потяжелело и отдало болью в руки. Шлепки стали ещё громче. Феникс не сразу понял, что те руки перед ним, связанные жёсткой веревкой, его. Он смотрел в потолок, голова опрокинута назад, за руки подвешен на мясницком крюке, ноги едва касаются пола. Слева раздался шлепок. Тяжёлый плевок, и кто-то тяжело и хрипло проговорил:

— Бабка моя покойная, и то сильнее бьёт.

Опять шлепок. Феникс с тяжёлым усилием поднял голову. Голова продолжала гудеть. В другом конце небольшого сарайчика на таком же крюке подвешен Бриньольф, ноги бессильно касаются досок пола. Лысый парень с голым торсом короткими ударами кулаком бил по туловищу Бриньольфа. Кровь тоненькой струйкой текла изо рта, волосы запачкались в грязи и крови разбитой головы, разорванная чёрная рубашка окрасилась в тёмно-красные цвета. Очередной удар и лысый парень потянулся к столу за тряпкой, вытер пот с головы и шеи.

— О-о! Рыженькая проснулась. — лысый подошёл в плотную к Фениксу, чавкая втянул воздух в грудь, харкнул в лицо. Сильно ударил в самый центр живота.

Феникса вырвало. Лысый едва успел отскочить в сторону.

— Слышь, Бриньольф, твоя подружка совсем удар не держит!

Лысый посмотрел на Бриньольфа, тот без чувств свесил голову на грудь.

— Э, э, э! — он подбежал к Бриньольфу и принялся бить его по щекам. — Не отключайся! День только начался, всё веселье только начинается, а ты сдыхать собрался.

Лысый вышел из сарая, хлопнул за собой дверь.

Во рту не приятный привкус рвоты. Харкнул три раза и теперь не так омерзительно. Никаких сил подтянуться к крюку нет. Обшаривал глазами сарай: впереди избитый Бриньольф весит без сознания, справа хлипкая дверь, слева стол с их вещами, небрежно скинутыми в кучу. Феникс пытался вспомнить, как очутился здесь. В голову ничего толком не приходило, память сбоила.

— Наконец-то ты очнулся, — прохрипел тяжело Бриньольф, — я уже думал одному с ним разобраться.

Ехидный голос вернул память Фениксу, вплоть до того, как он вышел на поляну проведать почему Бриньольф задерживается.

— Ну, а что ты? Лошадей проверил, как они? — Феникс тяжело улыбнулся Бриньольфу. Тот в ответ состроил рожу отдалённо напоминающую улыбку и глухо посмеялся. Зубы заливало кровью из разбитых губ и дёсен.

— Лёни, судя по всему, здесь нет. Тебе по башке двинули знатно, а мне их трёп слушать пришлось. Разделились, видимо, уроды. А ночью к ним сюда вся банда наведалась, на них мы и напоролись.

Бриньольф тяжело плюнул сгусток крови.

— Это значит нам не спасти Лёню?

— Нас бы кто спас, родной. Пока что наше будущее это яма за сараем.

Слышно было, как со скрипом отворилась дверь хутора. Шумные голоса, не меньше трёх человек, с каждой секундой становились громче. Дверь сарайчика распахнулось.

— Снова привет, снова здравствуй, Бриньольф! — весело проговорил жуткий тип с редкими и очень кривыми зубами. — Созрел, не? На вопросы отвечать будешь?

В сарай по мимо этого жуткого типа ввалились лысый, что избивал Бриньольфа и ещё трое бандитов в затасканных одеждах.

— Так ты спрашивай, Кривозуб.

— За хер вы следили за нами? Кто тебя нанял, тварь!?

Бриньольф не успел ничего ответить. Феникс встрял в разговор.

— Так ты нам даром не сдался, — пять пар глаз уставились на Феникса, шестая пара тяжело перевела глаз с пола на него, — мамашу твою мы искали, хотели ей…

Договорить он не успел, лысый мгновенно подскочил и зарядил в зубы кулаком. Удар оказался таким тяжёлым, будто у того кулаки из железа. Ещё один колючий удар в живот, следом ещё, четвертый прилетел в глаз. Лысый закончил череду ударов. Видать умелый драчун. Феникс пожалел, что сострил, перед глазами маячили звёздочки, во рту почувствовалась кровь.

— Борзая у тебя подружка, Бриньольф. — Кривозуб пошёл к Фене и зарядил два удара в живот. После кулаков лысого, его удары показались детскими — Ты, рыжий, видно, молодой ещё не знаешь вкуса жизни. Связался с этой одиночкой, думаешь примкнул к сильному. Да? Тебе ногти, кстати, не мешают?

Четверо прихлебателей схватили ноги Фени, по два на каждую, сапоги слетели. Кривозуб взял со стола щипцы.

— Попробуй жизнь на вкус, сопляк!

Он с силой выдернул ноготь с ноги. Феникс заорал во всю глотку, такой невыносимой боли он никогда не испытывал. Следом бандит вырвал ещё один ноготь. Ноги отпустили, ступни ударились о пол, удар отозвался в окровавленные пальцы. Боль оказалось страшной, Феня зажмурил глаза, казалась они готовы лопнуть. Что бы не орать, стиснул что было сил зубы. В живот воткнулся кулак лысого, дыхание сбилось. Град ударов обрушился на Феникса, кто-то попал в челюсть. Сознание провалилась в темноту.

— Э! Э! Ты с нами?

Феня открыл глаза, пока слышал слова боль не чувствовалась, но как открыл, тело взвыло.

— С нами! Хорошо. — Кривозуб отпустил подбородок Фени, голова тяжело упала на грудь.

Один глаз почему-то открывался с трудом, и с каждым разом всё сложнее и сложнее, пока вовсе не заплыл синяком.

— Давайте ещё разок. Времени у нас много, думаю денька три точно. Кто вас, гниды, подослал? М?

На этот раз Феникс решил ничего не отвечать. Лишь с ненавистью смотрел на бандитов.

— А если так? — главарь вытащил из-за пояса маленький арбалет Бриньольфа — твоя игрушка? Может мне надо твоего дружка пытать, и ты всё расскажешь?!

Он развернулся и прицельно выстрелил Фениксу в ногу, арбалетный болт зашёл в мышцу на половину. Феня, стиснув зубы застонал от боли.

— О! — Кривозуб отвлёкся на руки Бриньольфа. — Вы чё, олухи, снарягу сняли, а цацки забыли?! Э, Килька, сними с него колечко.

Бандит по кличе Килька, катнул пенек к Бриньольфу, залез на него и кое-как снял кольцо, протянул главарю.

— Да мог просто палец отрезать! — недовольно пробурчал Кривозуб, но тут же переменился, надев кольцо. — Ля-я, ну, вы гляньте какая красота, краше девки стал, а?

Кучка бандитов заржали под стать своему главарю.

— На том тоже есть, такое же. Так вы чё молодожёны?

Бандиты заржали ещё сильнее. Бриньольф свистнул, привлёк всех внимание. Через секунду кольцо дёрнуло руку Кривозуба, раздался хруст, и палец оторвало вместе с кольцом.

— Ааа-аа! Сука! — главарь сжимал раненую руку и корчился от боли. — Отрежьте им пальцы!

Лысый и Килька ломанулись к Фениксу. Пока потное туловище лысого не загородило обзор, успел увидеть, как один бандит вскочил на пенёк около Бриньольфа, но тот выбил его из-под ног бандита.

Килька дотянулся до пальцев и пытался за них ухватиться, Лысый сверкнул полоской метала.

— Не дёргайся, сучёнок!

Феникс сжал пятерни в кулак. На столе под завалом снаряжения раздался грохот. Лицо Фени поравнялось с лицом Лысого. Тот смотрел на него приоткрыв рот, выпучив пепельно-серые глаза. Тонкая струйка крови из приоткрытых губ, а затем хрип. Лысый пятился и шатался. Все в сарайчике замерли, даже Кривозуб перенёс внимания с руки на подельника. Лысый пытался потянуть руки за спину, не в силах стоять на ногах он упал на колени, затем повалился на доски пола. Недвижно замер в растекающейся луже крови. Из спины торчала рукоятка ножа.

Феникс растопырил пятерню пальцев, нож с брызгами красных капель подлетел к потолку сарая и замер в воздухе. Все уставились на окровавленный клинок, позабыв про Лысого. Движение пальцев и нож воткнулся в грудь Кильке.

С первого оцепенение сошло с Кривозуба.

— Чё за бесовщина, мать твою! Снимите этого и валим на хер отсюда.

Килька шатался по сараю, пытался вытащить нож, по рукоятку вогнанный в грудь. Феникс скрючил пальцы, мысленно заставляя нож не поддаться слабеющим рукам бандита. Кривозуб выбежал из сарайчика, два его помощника выволокли изнеможденного Бриньольфа. Хилая калитка захлопнулась на засов.

— Ты сгоришь, ублюдок, слышишь!? Ты сгоришь!

Килька кашлянул кровью, замертво упал на пол. Феникс тяжело дышал, пытался понять произошедшее. Об стену сарая что-то ударилось, затем ещё раз. Сквозь щели потянулся сизый дымок, за ним язычки пламени окутывали стенки сарая.

Кривозуб сел на корточки, поднял за волосы голову Бриньольфа.

— Чё, сука, смотри!

Сарай полыхал как большая спичка. Ссохшееся доски мгновенно охватило огнём, крыша уже местами обвалилась. Треск пылающего сарая нарушал утреннюю тишину хутора.

Бриньольф начал смеяться, оголяя окровавленные зубы.

— Чё скалишься, мразь?! — злобно проорал Кривозуб.

Дверь сарайчика с треском развалилась из огненного столба на поляну перед сараем вышел парень, охваченный пламенем. Не горели только пепельно-белые штаны и рубаха. Волосы сотканы из огня, волнами разливались на ветру. Ступни, руки и лицо мгновенно погасли, вместо человеческих глаз, глазницы наполнены чёрной пустотой.

Бриньольф перестал смеяться. Кривозуб отпустил волосы, попятился назад, за ним двое его дружков.

Феникс вытянул перед собой руку. Из-за спины, через горящий дверной проём со свистом рассекая воздух вылетела полоска метала. Мгновение и нож, убивший Лысого и Кильку торчал в груди Кривозуба. От удара его опрокинуло на землю, кашель и хрип раздался из горла. Оставшиеся бандиты переглянулись, рванули бежать в разные стороны. Нож по велению руки Феникса достиг одного и полоснул по шее. Не замедляя скорости вверх по дуге, настиг другого, воткнувшись в центр спины. Феникс сделал жест рукой и нож взмыл из спины бандита вверх, ещё один жест и он со свистом влетел в руку. Капельки крови слетели с полоски металла, так что в ладони клинок сиял и блестел на солнце.

Волосы потухли. Привычно красноватые они упали на плечи. Глаза приняли облик, какими должны быть у человека. Без единой царапины и ссадины, Феникс подбежал к Бриньольфу. Только дырка от арбалетного болта зияла на пепельно-белых штанах.

— Туман тебя побери, рыжий! Ты и правда Феникс, ты точно не из яйца вылупился?

Феникс закончил с верёвками, опутывающими кисти Бриньольфа. Принял его не внятный бубнёж за бред и легонько побил по щекам.

— Да, мать твою! Хватит! — заворчал Бриньольф — Лысый бока намял, теперь ты будешь? Помоги встать лучше, пошли к этой луже.

Феникс подхватил Бриньольфа.

— А как же тот громила, вчера дрова колол. Он может быть ещё где-то здесь! — взволновано сказал Феникс.

— Нет, его здесь нет. Он и его мелкий дружок, пацан, свалили отсюда ещё до зари. С большой дороги в бродячие циркачи податься решили. Мы тут одни.

Бриньольф тяжело сел на край берега, кряхтя принялся умывать лицо и руки.

— Нам предстоит разговор, рыжий… — Бриньольф требовательно посмотрел на Феникса, затем перевёл взгляд на гладь воды. — Интересно у этих парней была удочка?

Лён за время плена успел передумать, казалось обо всём. Страх ушёл на второй план. Нельзя находиться в страхе часами, сутками. Пытливый ум сожрал переживания. Страх невольно охватывал, когда слышались крики пленников и злые щелки хлыстов всадников. Тряпичный мешок это всё что, что видел Лён, за исключением, когда им давали пить. За всё время только два раза дали справить нужду. На следующий день после того, как здоровяк Буля погрузил его на лошадь, утром его стащили и опять пересадили в телегу. В клетку, крупную, такую же как, он видел в первую встречу с Бриньольфом. Через мешок мало, что было разобрать, но очертания ещё пяти человек разобрать удалось, у всех мешки на голове. Порой всадники общались на незнакомом языке, и Лёня сделал вывод, что это люди из Жаркой. По голосам он насчитал трёх мужчин, говорящих на неизвестном языке, и трёх на знакомом ему. Один из иностранцев очень плохо, но что-то мог сказать на ломаном языке, что знаком Лёне. Разобрать почти ничего невозможно, но, судя по всему, другие похитители его понимали. Разговаривать пленникам не разрешалось, вообще произносить что-либо без прямого обращение нельзя. Наказание удар хлыстом. Лёня правило уяснил, и под удары не попадал.

Телега остановилась.

— На выход! Живее!

Стуки дубинки по клетке подгоняли пленников выйти. Толпясь и переминаясь, они горбились у выхода и спрыгивали. Мешки с силой сняли с голов. Удар под коленку, Лёня рухнул на землю, со следующим так же, остальные покорно сели сами. Один из иностранцев достал из мешка небольшой кирпичик и бросил на колене Лёни, затем каждому. Веревки за спинами развязали.

— Ешете. — проговорил на ломаном языке бородатый иностранец.

Это был один из двух, что по Лёненым догадкам их языка не знал. Тот, что точно знал разговаривал с другими тремя, такими как Лёня.

— Всё, Жага, дальше не пойдём. Они ваши. А деньги наши!

Карась потёр пальцами перед лицом темнокожего.

— До ущелья ещё несколько часов пути, вы уверены, что ваши нас не встретят?

— Жага, это место далеко от гарнизона, залётного отряда тут быть не может. Щель эту ты сам показал, я не встречал того, кто знает этот ход.

— Горы живые, ущелья появляются и исчезают, — протянул Жага и с любовью посмотрел в сторону тонкой полосы гор, недовольно развернулся услышав смешки — не верите? А каменитов боязнь, вижу дрожь, до ущелья трусость ехать.

Один из подельников Карася схватился за рукоятку топора, злобно подался вперед. Карась эту выходку притормозил, вытянув руку перед своим бандитом.

— Не трепи лишнего, тут трусов нет, как и каменитов никаких не бывает. Гони серебро и расстаёмся!

Карась убрал руку от подельника, тот злобно скорчил рожу, держал руку на топорище. Жага спокойно оглядел всех троих. Достал из сумок на лошади тряпочный свёрток, протянул Карасю. Тот сразу раскрыл тряпицу, на солнце заблестели пять серебряных слитков. Все бандиты, включая иностранного, заулыбались, Жага протянул руку вперед для рукопожатия. Карась сунул свёрток подельнику, пожал руку в ответ.

Кирпичик, брошенный на колени пленникам, оказался очень сладким и вкусным, Лёня до того такого не пробывал. Настроение прибавилось, хоть и не на много, сил прибавилось гораздо больше. Шестерых пленников заковали в цепи, на ноге каждого замыкался браслет, соединённый цепью с другим браслетом другого пленника. Шагать по началу было не просто, но после часа ходьбы все пришли к общему темпу. И колонна пленников ковыляла вперёд к ущелью, подгоняемые тремя наездниками. Горы росли перед глазами странно быстро, ещё пару другую часов назад они были маленькой полосой на горизонте, но вот уже они высятся высоко, а идти до них ещё не один час точно.

По мере того, как они приближались к горам, Лёня всё чаще и чаще оборачивался в надежде увидеть хоть кого-нибудь, кто мчался бы к нему на выручку. Он потерял всяческую надежду, что его кто-то спасёт. Уныние охватывало всё сильнее и сильнее. В какой-то момент была обида, что никто не бросился его спасать, но вскоре спохватился — кому вообще в голову могло прийти, что его похитят. А если и его и ищут то, как найдут? Горный хребет всё ближе и ближе. Внутри Лёни страх, тоска и растущая безысходность. Единственное, что спасало Льна, так это бесконечной красоты вид, каменные массивы очаровывали своей мощью. Он непременно бы отправился к ним раньше, если бы мог знать какая это красота.

Всадник перед ними вдруг резко остановился. Это был Жага, он вытянул перед собой руку, давая понять пленникам остановиться.

— Слушать внимательно. Я скакать впереди вас рядом. Если поднял кулак вверх, все останавливаться! Если прыгаю с лошадь и лечь, все лечь. Если кричу закрыть глаза, все закрыть глаза!

Жага всё также резко развернул коня, не спешно двинулся в направление к узкой, в ширину чуть больше двух шагов, щели. Лёня в последний раз обернулся и бросил взгляд на знакомые леса, поля, цветущую зелень, заливающую светом.

Бриньольф сидел на лавке и обрабатывал раны. В этом ему помогало какое-то средство, найденное в хуторе, и металлический поднос, начищенный и отполированный до такой степени, что отражал всё, как лужа в дождливую погоду. Феникс по указанию Бриньольфа обобрал каждого из бандитов на предмет чего-нибудь ценного, ничего стоящего не оказалось. Затем он оттащил тела бандитов в яму за сгоревшим сараем и теперь закапывал её землей.

В хуторе и вправду, кроме них двоих никого не осталось, порывшись в вещах нашли вполне себе годную для носки одежду, на замену той, что сгорела. На кроме как носить она больше не на что и не шла, типичные потёртые куртки и брюки, затасканные сапоги. Если можно было представить разбойника обыкновенного, то Феня ровно так и выглядел. За то короткое, но насыщенное время проведенное рядом с Бриньольфом он пристрастился к изысканной одежде, лаконичной и красивой. Сейчас же, по его мнению, он был одет ещё хуже, чем его Уютенские сельчане.

Феникс вытер пот со лба, воткнул лопату в холмик закопанной ямы. Отвернувшись от сгоревшего сарая, дабы не смотреть на обгоревшие до чёрных углей кости, направился к Бриньольфу. Тот с перевязанным животом и головой успел смастерить себе тросточку и прихрамывая ковылял к соседней постройке.

— Должна быть у этих неудачников удочка. Не может её не быть!

Феникс сел на лавку, принялся крутить нож, данный ему Похрустом. Ножны от него сгорели вместе с другими вещами, благо в найденных в доме вещах нашлись новые.

Бриньольф радостно тряся корягой с леской вышел из хибары.

— Пошли! Ты червей копнул, пока доходяг закапывал?

Феникс поднял перед собой деревянную миску полную земли и копошащихся в ней дождевых червей.

Добраться до Лёни и похитителей уже не представлялось возможным, единственные, кто мог хоть как-то навести на след сейчас, лежали закопанные в яме. Бриньольф посетовал на Феникса, что он мог хотя бы одного оставить в живых, хоть это и мало бы чем помогло. Время упущено, работорговцы уже близко к горам, Бриньольф едва держится на ногах.

— Не вешай нос, парень! — Бриньольф закинул удочку с твёрдой решимостью выловить хоть что-то из этой грязной лужи. — Рабы товар ценный, стоят денег не малых, уверен за него трясутся по хлеще, чем девицы за Буму. Да будет сложно, а кому сейчас легко. Пройдут через горы, хоть путь и опасный. Потом на рынок рабов и купит его богатей, за харчи спину гнуть где-нибудь в каменоломне.

Феникс сидел рядом, свесил голову на грудь.

— Да ну брось, Феня. Найдём способ перебраться в Жаркую. Найдём способ вытащить умника. Когда-нибудь…

Феникс крутил в руках нож.

— Откуда он? И как ты всё-таки им управляешь!? — спросил Бриньольф.

— Этот нож дал мне один старик из моей деревни.

— Это не нож, рыжий. Это кинжал! Ножом каравай на праздниках режут, а этот клинок обоюдно острый. Оружие, и, судя по всему, очень смертоносное, мастерская работа! Откуда у старика на краю света такой кинжал? — Бриньольф внимательно посмотрел на клинок, а затем на Феникса. — Да, впрочем, нашёл чему дивиться…

— Я думаю это из-за кольца. — Феникс растопырил пальцы, кинжал взлетел вверх, замер над водной гладью у самого берега. — Они связаны.

Феня снял с пальца кольцо, кинжал с брызгами рухнул подводу.

— Сдурел!? Рыбу распугаешь! — проворчал Бриньольф.

Феникс, не обращая внимания на замечания Бриньольфа, надел кольцо на палец, всё равно тут ловить нечего.

Взмах рукой и клинок вынырнул из воды в руку.

— Да-а, дела, — протянул Бриньольф, попробовал повторить трюк за Фениксом, рукоять в руке Фени не дрогнула, — подчиняется твоему кольцу, или тебе, или тебе и кольцу…

Бриньольф шумно почесал подбородок. Феня протянул ему своё кольцо.

— Не получиться. Забыл? Оно твоё, я не смогу его надеть. — коротко бросил Бриньольф.

— А как же Кривозуб? Он твоё надел.

— То был хитрый трюк. При том не мой, а кольца.

— Ты так говоришь, будто оно живое.

— Может и живое, кто знает. Это так удивительно?

Феникс задумался.

— Мать твою, рыжий! Ты вышел из горящего пламени, весь в огне и полностью исцелившись от ран, это тебя не удивляет?

Феникс только вздохнул: «Если задуматься, то и вправду, вокруг столько всего удивительного…». Его мысль продолжил в слух Бриньольф:

— Столько чудес необъяснимых, что я давно устал дивиться всякому. Хотя порой, конечно, приходиться. Например, когда вашу троицу встретил.

Он хотел был по смеяться, но в ребрах отдало болью и в итоге он только закашлял. Феникс всматривался в кольцо.

— Откуда ты их взял?

— Кого? — не отрываясь от поплавка и забыв обо всём спросил Бриньольф.

— Ну, кольца!

— Аа-а. Это долгая история… Погоди минутку!

Бриньольф сверлил глазами дрожащий поплавок. Неотрывно следил за судорогой водной глади. В мгновение поплавок ушёл под воду. Бриньольф с силой дёрнул корягу, именуемую удочкой. Добыча какая бы она не была оказалось тяжёлой, коряга хрустела под весом невиданной добычи. Видно было, что Бриньольфу очень тяжело и даже больно поднимать удочку, Феникс хотел помочь, но он отпихнул его от удилища. Из воды показалась огромная рыбина, если чему-то и мог удивиться в этой жизни Бриньольф, так это такому улову. Как кот он выпучил глаза и смотрел на то, как дёргается рыбина. Удочка с хрустом сломалась, и громадина шлёпнулась на илистый берег. Добыча судорожно извивалась, норовя ускользнуть в воду. Не задумываясь ни на миг Бриньольф, отбросил корягу в сторону, длинным прыжком набросился на свой улов, плашмя грохнувшись на грязный, илистый берег.

Глава 16

Вечерело. Довольный Бриньольф крутил улов на вертеле. Феникс не знал, что это за рыба, спрашивать Бриньольфа бесполезно, так как он о таком не заморачивался никогда.

— … Колечки в количестве пяти штук реквизировали карательные отряды у какого-то ювелира, туман не разберет, когда оно всё было. Очень давно, короче. Лет сто назад, может двести. Ювелир то ли не уплатил налог, то ли ещё что, к нему и пришли. Записи, по которым веселись эти дела, обгорели, дат никаких не сохранилось. Потом они долго хранились в императорской кладовой. Судя по записям, сменилось два поколение правящих империей, когда эти кольца вытащили из закромов, в качестве даров за верную службу. Дар преподнесли каким-то вельможам. Дальше информации о путешествиях колечек нет. Я же прикупил их у бродячего торговца за сущие гроши, кстати, только три штуки. На внутренней стороне колец иногда появляется надпись: Амбаджи Багат — тот самый ювелир, а может тот, кому эти колечки полагались, не знаю. Мало-помалу искал сведения о нём, в конечном счёте оказался в имперской канцелярии, где и нашёл скудные сведения о кольцах. По существу, это всё.

Бриньольф присолил рыбину, отрезал маленький кусочек с запёкшейся, до корочки, стороны. Сунул в рот. Закатил глаза.

— А где третье кольцо? — полюбопытствовал Феникс.

Бриньольф отвёл взгляд, о чём-то задумался. Копошился в ворохе воспоминаний.

— Подарил в своё время одной женщине. Матери Мелиссы. Она пропала много лет назад, оставив маленькую дочь. Я для Мелиссы был что-то вроде отца. Отец из меня вышел никудышный. Хотя мать Мелиссы, тоже та ещё штучка…

— Так она не… Твоя дочь?

— Не, Мелисса не моя дочь. У меня вообще детей никогда не было… Нет, ну, возможно, по миру и ходит мой отпрыск. Да что уж тут, точно ходит, и не один, наверняка. Но Мелисса не моя дочь.

Феникс отрезал подпёкшийся кусочек рыбки со своей стороны.

— А где сама Мелисса? В Рисурии?

— Нет. У неё, как и у её матери в своё время с империей не сложилось. Мать её была такой же травницей, очень одарённая. Дочь полностью переняла её способности, кстати, как и проблемы. Давно очень случай был, что на одном приёме высокопоставленных чиновников отравили важных людей. Долго разбирались во всём, в конечно счёте ткнули пальцев в мать Мелиссы. Полных доказательств виновности не нашлось, но в немилость попала. Затем ещё отравления и ещё. Императорские ищейки были убеждены, что она готовит яды. Как оно было на самом деле хрен разбери, в конечном счёте она исчезла. Уж помогли ей тайные защитники империи или сама пустила концы в воду, не знаю. Только вот дочурку и оставила после себя. В Рисурии к обеим вопросов много.

— Так и где она?

— Мелисса? Да ведома где. Есть такое место Кривая Роща, там озеро, чуть больше этой вот лужи. Там домик её и стоит.

— Так и что к ней эти имперские ищейки не заявятся?

— Так заявлялись и заявляются. И не только ищейки. За её поимку награда полагается, и думаю с каждым годом только растёт. Уж не знаю, что она вытворяет такого. На допросах была уже не раз. Хотя мало ли кому она ещё дорогу умудрилась перейти. А до Кривой Рощи живым добраться испытание, выбраться так и ещё сложнее. Хотя ты не думаю о ней плохо, хорошая она девчонка…

— Так она же выходит оттуда. Вон на праздник пришла.

— Ну, так и? Запомнил, как она выглядит? — Бриньольф ухмыльнулся.

Феникс чуть заметно улыбнулся, вспомнил головокружительную встречу.

— То-то и оно! — закончил Бриньольф.

Рыба окончательно приготовилась, и каждый отрезал по сочному куску рыбины.

— Знаешь, я о чём думаю, Бриньольф? Я вижу, ты не сможешь пойти со мной, поэтому я один пойду в горы за Лёней.

Бриньольф отложил миску в сторону.

— Послушай, дорогой. Я понимаю твоё стремление ринуться за ним до конца. Но жизнь порой ставит перед нами невыполнимые задачи. Мы не знаем, где сейчас Лёня и другие пленники, но если они у работорговцев, то путь один — в Жаркую. Бандитов, что его похитили мы знаем, а это уже хорошая зацепка. Одного из них — Кривозуба, ты убил и закопал. Назовём это местью. И не надо переживать за смерть этих душегубов, их смерть — это малая цена за все их злодеяния. Из Свободного на той повозке вышло пять человек, на одного из них мы вчера наткнулись, сомнений нет. Его свои прирезали, за ту женщину в малиннике. Осталось четверо. Кривозуб мёртв. Остался Карась и тот здоровяк с мальцом. Из разговоров было понятно, что два последних в бродячий цирк подадутся. По опыту скажу, что те двое не мясники, тем более не остались на наше свежевание. Другое дело Карась, эта гнида разбойник видный, всплывёт где-нибудь. И раз его тут не было, значит он проводил сделку с работорговцами из жаркой. Найдём Карася, выясним имя покупателя, а дальше посмотрим. Так что не торопить, давай сначала придумаем план.

Феникс заметно оживился, покусывал губы и витал в своих мыслях. Покачивал головой на все рассуждения Бриньольфа.

— … Мировой Хребет делит весь мир на две части, но это не просто каменная стена, знаешь ли. Чтоб пересечь горы, нужен хороший проводник и удача, много удачи. Зайти в первое же ущелье ума не много надо, да единственное, что там останется это сгинуть бесследно. Тебе или мне без подготовки туда путь закрыт.

Бриньольф подметил, что его протеже унял излишнюю тревогу, и даже принялся есть. Он тоже с большим удовольствием потянулся к отложенной миске.

— Лён умная голова. Сообразит, что к чему по больше нашего. Сойдёт за грамотея, у него это получается лучше всех, и вместо каменоломни возьмут счёт вести, задарма, конечно, но жив цел будет.

Они молча уплетали рыбину. «Вкусная. Как только такая громадина водиться в такой лужице… — размышлял Феникс. — Эх. Лёня, любопытный, чё тебя понесло с этими уродами. Хотели выбраться в мир, выйти из своей деревни, Бума в войска служить записался, ты вот уже в Жаркую идёшь, моря песков повидать, даже не знаю, как и вытащить тебя оттуда. Да и Бриньольф прав, наверно, теперь уже не скоро свидимся. Но свидимся, точно свидимся… А что я? Вышел искать ответы на не понятные вопросы. Кто я? Может во мне живёт кто-то ещё?». Феникс смотрел в горящий костёр и вспоминал странные ощущения, которые он иногда испытывал просыпаясь. Будто его «Я» вело диалог с чем-то внутри, им самим не являющимся. Но сны он никак не мог вспомнить.

— Ты ещё знаешь чё, про свои умения особо не болтай, — вклинялся в размышление Феникса Бриньольф, — не ровен час придут любопытные особы и ты уже в застенках каземата.

— Чего? — вынырнул из мыслей Феникс.

— Да говорю, что к таким как ты, Мелиссе, даже к моей скромной персоне от сильных мира сего всегда вопросы. А не навредим ли мы целостности империи, не расколем общество, не нарушим привычный уклад вещей? Наш город Свободный одно из немногих мест, где такие, как мы, могут хоть как-то спокойно жить. Углубимся в земли нашей славной империи и начнём играть не по своим правилам. Понимаешь? Выделяться можно, но не сильно!.. Ладно, поговорим о более насущных делах, думаю через день другой сюда заявиться Карась и остальная часть банды, времени зализать мне раны мало. Вернуться в свободный не вариант, не успеем вернуться сюда. Одного я тебя не оставлю, значит придумаем план, как устроить засаду. Но давай об этом завтра, а я пойду отдохну…

Лён не мог и представить, как ему будет некомфортно двигаться в таком узком ущелье. Некомфортно было и до того, с мешком на голове в телеге и скованным цепью с другими людьми после. Но шагать в узкой трещине горы, где слева и справа высоченные каменные стены, и до них можно достать лишь расправь руки, вот это по-настоящему испытание.

В ущелье шли уже пару часов. Редко попадались тёмные травинки, которые пробивались кое как на твёрдой тропе. По отвесным стенам, порой, гулко прыгали малюсенькие камешки, один такой прилетел на голову пленника перед Лёней. Он и так трясся, а теперь ещё сильные втянул голову в плечи и громче гремел кандалами, ступая шаг. Ещё в ущелье оказалось весьма прохладно, и Лёня начал немного подрагивать, под стать соседу. Жага резко поднял кулак, так же резко остановил коня. Лён шагал последним и даже не следил за всадником, больно врезался носом взатылок соседу. Вся группа людей замерла. Пленники сжались ещё сильнее. Любопытство пересиливало страх и Лён старался вслушаться в полумрак ущелья. Настала почти мёртвая тишина, за исключением стучащих зубов соседа спереди. Жага развернулся и зло посмотрел на пленника, руками закрывал себе рот, показывая дрожащему сделать так же. Это сработало, пленник зажал рот ладонями. Сверху бряцал камушек, звонко шлёпнулся на тропу. Затем ещё и ещё, камушки сыпались сверху спереди. Как Лёня не всматривался в далёкую щель света на верху, увидеть ничего не мог. Камнепад из крошек закончился, на минуту вновь повисла тишина. Маленькая птичка, шурша крыльями по воздуху, пролетела мимо людей. Жага обернулся и с улыбкой посмотрел на своих напарников, медленно пустил коня вперёд. Лён не задумывался какие опасности их могут поджидать в горах, даже не представлял. Пленение и так занимало все мысли, думать ещё о том, что рядом есть опасность по хлеще работорговцев, что его ведут, никак не хотелось.

Они вышли на небольшое каменное плато среди каменных стен. Из трещинок пробивались травинки, жиденький кустик ютился около громадной глыбы. Тоненькая струйка воды вытекала из-под камня, наливала лужицу около кустика и утекала в трещинку рядом.

— Привал. — скомандовал Жага.

Всадники слезли с коней, один из них указал пленникам сесть около стены, Жага о чём-то возбуждённо спорил с другим. Лёне в руки швырнули огромный плед и замёрзшие руки невольников потянулись расправлять ткань. Кучкой они сели у каменной стены. Работорговец скинул каждому сладкий брусочек еды, выдал большой бурдюк с водой.

Тот пленник, что трясся перед Лёней, дрожащим голосом шепнул ему на ухо:

— Я их язык немного понимаю.

Лёня удивлённо уставился на пыльное лицо мужчины. Тот судорожно трясся, видимо, от страха и холода. Глаза бешеные, волосы смяты и грязные торчат в стороны. Мужчина чуть приблизился к уху Лёни, продолжил:

— Спорят, куда идти. То ли дорогу не могут вспомнить, то ли вообще забрели не туда.

Мужчина принял бурдюк с водой от другого соседа и выпил воды, протянул Льну, тот повторил процедуру.

— Как вас зовут? — спросил Лёня.

— Меня? — выпучив глаза спросил в ответ мужчина — Рава.

— Лёня.

— Мои предки жили всегда возле гор, много лет назад мать изнасиловал один из таких уродов. Всю жизнь меня гнобили за это. Матери твердили, что надо было меня отнести бросить в горах… Она хотела из меня человека сделать. Любила.

Мужчина в момент замер, видно прислушивался к тому, что между собой говорил Жага со своими людьми. Лён смотрел на Раву и не понимал, отчего он рассказывает ему про свою жизнь, но видимо так тому становилось спокойней, а Лёня и не возражал перекинуться словами хоть с кем-то. На фоне этого трясущегося мужчины ему самому становилось легче, прибавлялось уверенности и сил.

— Говорят, что здесь безопасно, хотят остаться на ночь.

— А какие опасности здесь в горах? — возбуждённо прошептал Лён.

— Никогда не слышал про Мировой Хребет?

Лёня отрицательно покачал головой, хотел пояснить за свой пробел в знаниях, но Рава даже не обратил внимания на эту попытку.

— Значит твой дом очень далеко отсюда! По этим ущельям какие только твари не шастают, одни только горные львы чего стоят. Огромные кошки! Когда жрать нечего становиться они спускаются на равнину и могут подрать бычков молоденьких и пастуха заодно! А ещё птицы огромные — падальщики. То, что убьют львы, но не утащат, до костей склюют эти поганые твари.

Лёни стало не по себе. Представить огромную кошку, что нападет на человека ещё можно, но, чтобы птицы обгладывали останки животного или человека… Ком сжимался в горле.

— А ещё, — Рава понизил голос так, что, говоря прямо в ухо Лёне, тот едва услышал, — каменные монстры.

Лён немного отстранился от пленника, чтобы посмотреть ему в лицо, не шутки ли ради тот говорит про монстров. Но Рава в лице не то, что не повеселел, у него побелело лицо от страха. Лёня вспомнил, что когда-то Бриньольф рассказывал про человека с золотым зубом, которого Эскулап принял за каменита.

— Каменные монстры — это камениты?

Рава переменился в лице, на нём читалось, будто Лён намерено спросил совершенную глупость.

— Никаких каменитов не существует! Это выдумки для детей непослушных, чтобы те близко к горам не подходили. «Выйдет человек из горы с каменной кожей, и хвать тебя! Хвать тебя паскуду мелкую и в камень превратишься» — так всем в детстве говорили. Байки всё это!

Лёня, как никогда, оказался в ступоре, с одной стороны человек говорит ему, что в горах существуют каменные монстры, с другой говорит, что каменные люди — это выдумка и брехня, детская страшилка. При том в чём разница, он так и не понял.

— А каменные монстры, ты их видел? — спросил Лён.

Рава мгновенно побелел в лице.

— Упаси! Ты что? Нет, уж лучше меня львы разорвут, лучше рабство в Жаркой!

Лён задумался.

— А кто-нибудь видел каменного монстра?

— Конечно! Но никто живым от него не уходил!

Лён задумался ещё сильнее.

— А как же о нём тогда узнали, если все, кто его встречают погибают?

Рава злобно и недоверчиво уставился на любопытного до всего парня.

— Вы имперские лизоблюды всегда ни во что не ставили предгорье! Не видите, как мы страдаем! Сколько раз просили гарнизоны помочь, хоть парочку другую солдат дать, пустить львов на шкуры, спасу от них нет! И что нам? Хер нам! Тьфу!

Рава отодвинулся от Лёни на сколько позволяла цепь, плюнул на стенку между ними, отвернулся к другим пленным. Начал что-то шептать другому соседу.

«Каменные монстры есть, а каменитов нет… — Лёня коснулся затылком прохладной стены, закрыл глаза. — Булыжник грохнется с высоты на голову такому как он, все вокруг и завопят, что это каменный монстр его убил».

Вспомнилось, как Эскулап отправил его на рынок купить глиняных горшков. Нужно было четыре штуки, но мальчишка за прилавком, сын гончара, счёта не знал. Пришлось Лёне сказать, что ему нужны горшки и показать четыре пальца. Мальчик заревел и нажаловался отцу, что дяденьке нужны горшки и его маленькие пальчики. Естественно, Лёня чуть не отхватил тогда, благо кое как успел оправдаться, а отец мальчика умел считать на пальцах. Находить общий язык с широкими слоями населения Свободного получалось с трудом. Быстро стало ясно почему Эскулап редко выходит из своего дома.

Вспомнилось и то, как Бриньольф ткнул горящим факелом в живот Фениксу. «Да уж, чокнутый! Но не чудо ли? На Феньке ни следа не осталось. А Бриньольф хитрец может и знал, что так оно и будет? Тогда не такой уж и чокнутый. Хотя нет, он удивился не меньше нашего, не мог знать наверняка! Значит всё-таки чокнутый…».

Тело всё время находилось в напряжение и сопротивлялось усталости пока ноги шагали без остановки. Сейчас же под пледом, хоть и не было тепло, но и холодно не было. Напряжение спадало, а усталость накатывала волной. Рассудок тоже поддался искушению отдохнуть: в каменных монстров изначально верилось с трудом, хищные птицы нападают уже на павших. Из реальной угрозы остались только горные львы, но с ними должны справиться вооружённые торговцы людьми из Жаркой. Это их задача охранять товар от любой напасти, будь то львы, птицы или монстры. Рассудок в след за телом пустился в объятие сна.

Глава 17

Шишка, набитая от нескончаемых ударов головой о телегу, прошла. Теперь же, после нескольких часов отдыха, на затылке появился синяк. Не гоже умной голове столько времени опираться на твёрдый камень. В грудь что-то ткнули. Лён открыл глаза и увидел перед собой Жагу с деревянной дубинкой. Он удостоверился, что с пленным всё в порядке и сделал шаг в сторону, будить следующего. Синяк сразу дал о себе знать. Лёня легонько потёр затылок. Болит.

Напарник Жаги церемониться с пленными не стал. С силой сорвал плед и грубо повторял одно и тоже слово. Ясно было, что слово значило, что-то типа «встать», а его грубый и нервный тон дополнял смысл его непонятного слова и воспринимался как, «встать быстрее». Поднявшись, они выстроились в цепочку. Грязные, вонючие и поникшие ждали команды. Первый в цепочке стоял около лужицы, возле которой пророс жиденький кустик, хотел наклониться и то ли зачерпнуть испить, то ли умыться, но больно получил плетью по рукам.

Жага снова, как вчера, спорил со своим человеком. И уже без знания языка было понятно, что они спорят, куда им идти дальше. Все вещи собраны, всадники на лошадях. Выбрали щель, в которую упорно указывал напарник Жаги.

Вновь отвесные гладкие стены, будто гора просто раздвинулась, или чудовищных размеров нож вырезал кусок горы. Ширина каменной тропы пять больших шагов, не меньше. Жага впереди, за ним шесть пленников в кандалах, по бокам двое других наездников.

Уныло, медленно, но в ногу закованные люди семенили по тропе. У второго в цепочке отлетела подошва от ботинка, он остановился, нарушив баланс всех шестерых. Кое как удержавшись на ногах остановились остальные. Всадник справа сразу привлёк внимание главного, Жага тут же развернулся:

— Вперёд! Вперёд! — резко выбросил он и пустил коня дальше.

Невольники с левой ноги двинули следом, оборачиваясь провожали стоптанную подошву взглядом. Лён шагал последним и дольше всех смотрел на удаляющийся, вырвавшийся на свободу кусок разваливающего ботинка. Тяжело вздохнул. Начал оборачиваться и стукнулся виском о голову Равы. Они снова остановились. Жага поднял кулак, всматривался вверх. Лошади нервно перебирались с ноги на ногу. Прямо под ухом сверху раздался треск. Все без исключения задрали голову. Кусок отвесной стены треснул, и каменный пласт размером с большой стол сорвался вниз. Лошади подались вперед, все пленники рванули следом. Все. Кроме Лёни. Он единственный из шестерых хотел отпрыгнуть назад, но пятеро сильнее одного, и он, поскользнувшись, грохнулся на каменную тропу. Остальные запнулись и повалились друг на друга. Плоский камень с грохотом рухнул ребром на пленников. Все произошло очень быстро, камень рассыпался и перепугал лошадей. Лёня увидел, как черное звено цепи выстрелило в стенку, выбило искры о каменные стены. Всадники успокаивали взволнованных животных. Спустя секунду взвыл Рава, ему сломало и придавило ноги. Но все глаза, кроме лошадиных и орущего Равы, уставились на Лёню. Он заглянул в лицо каждому, но так и не понял почему на него уставились. Опустил взгляд ниже. Кандалы разорваны. На его браслете висят три звенья цепи и больше ничего. Кровь загудела в ушах. В голове эхом отдаются мощные удары сердца. Волосы на загривке встали дыбом, мурашки пробежались по спине. Озлобленные морды всадников оскалили зубы.

Откуда в такие моменты у человека берутся силы Лёня не знал. Тем более у него — изнеможденного, пропитанного усталостью. Может быть выспался хорошо? Ответа не было, да он его и не искал. Момент, когда все всё поняли на миг замер, и тут же наступил следующий. Лён рванул с такой быстротой, с которой не двигался никогда в жизни. Ещё не успел подняться, а ноги толкали каменную почву, разгоняли тело вперед. Не было никакого расчёта, никого плана, только бежать куда глаза глядят. Сзади послышался крик и лязг подков. Лёня пронёсся мимо валяющейся подошвы. До плато, на котором они отдыхали шагов сотня, может двести.

Почему Лёня упал на такой ровной тропе он не понял, просто попытался подняться и податься вперед, без успешно, что-то держит за ногу. Резкий разворот на спину. В десятке шагов от него остановился всадник, он крепко сжимал в руке натянутую плеть, слезал с коня. Лёня посмотрел на ногу, сапог обмотала кожаная плетёная нить. Он с силой потянулся, но спешившейся всадник лишь сильнее натянул веревку. Что было мочи Лён упирался и, внезапно, сапог поддался, а плеть, цепко вцепившаяся в каблук, только помогла. Сапог слетел с ноги, работорговец шлёпнулся на задницу. Но Лёня этого не видел, он мчался вперёд, не замечал и то, как больно хлещет по ноге разбитые кандалы.

Выскочил на плато, не раздумывая бросился в ход, который показывал Жага. Такая же длинная узкая щель в конце, сворачивающая непонятно куда. Замер. Прислушался. Очень далеко слышен крик Равы, но что более важно приближающийся стук подкованных копыт.

Лёня заметил тёмную полосу между стеной и шероховатой каменной тропой, узкая ниша, но протиснуться можно. Незамедлительно юркнул в неё, ниша действительно узкая, но глубокая. Скрючившись, отползал дальше и дальше. Проход ширился, и Лёня уже чуть приподнялся, развернулся и по-пластунски удалялся от тоненькой щели. Отполз уже прилично и даже смог выпрямиться на коленях, свет от щели уже сюда не проникал, но кристаллы что выходили из горной породы в эту полость подсвечивали всё вокруг. Кристаллы светились красным, синим и золотым, какие-то всеми цветами вместе. В углу каменной комнаты очередной проход, Лёня сунулся туда. Проход оказался опять узкой щелью, боком он теснился, продвигался в глубь. Резкая боль чуть ниже колена, Лён зашипел, но не вскрикнул. Посмотрел на ногу, длинный глубокий порез, кровь шипит, будто вскипела. Острый красный кристалл, о который он неосторожно оцарапался также шипел, испаряя капли крови. Лён двигался дальше, щель вела его ниже и ниже, вглубь пещеры. Наконец впереди замаячил тусклый белый свет, а трещина, в которой он двигался, заметно расширилась. Выбравшись на каменную шероховатую полянку, окруженную каменными стенами, поднял голову вверх. Это было не синеватое небо, а очередные кристаллы, крупные, испускающие белый свет.

Можно уже выдохнуть и остановиться, переждать пару часов, может больше и возвращаться обратно. Лён задумался, вспоминая путь обратно: «…да что там, обратно вверх по трещине, в ту полость с кристаллами и ползком в ущелье, потом налево… или направо?.. нет точно налево, потом плато и тот ход узкий, а там… а там мешок на голове был, ладно…». Лёня посмотрел на ногу. Она, казалось, больше обожжена, чем порезана. Рана затянулась толстой тёмно-красной корочкой. Вокруг каменные стены и ходы, ходы, ходы. «Это лабиринт какой-то…» — мелькнуло в голове. Вертя головой, осмотрел громадную пещеру, недалеко из стены сочилась серебряная жидкость, поблескивая от большого белого кристалла рядом. Тут и там, росли тонкие недвижимые зеленые палочки-стебельки с плоскими зелеными листьями, на них гроздьями росли красные и фиолетовые ягоды. «Красиво…» — подумал Лён.

«Там свет, настоящий!» — Лён приметил очередной проём и сунулся в него, он оказался в маленькой пещере, очередная пустота в стене размером с комнатушку. Свет и правда оказался настоящим, но Лёня уперся в большой, почти что прозрачный кристалл. На вскидку прикинул, что толщина его не больше локтя, в полупрозрачном оконце застыли красивые узоры, как если бы дым мог замереть и отпечататься в кристалле. Лёня сел на каменный пол, опрокинул голову. «Надо ждать, пару часов и выбираться отсюда…». Пришла мысль, что можно и глаза прикрыть, стойкая уверенность, что никто его здесь не найдёт только подтолкнула на это.

Спать на голых камнях не привычно, если вообще возможно, тело просит хоть что-нибудь подстелить. Час, даже меньше, Лёня сидел, свесив голову на грудь. По большому счёту так и не уснул, дремал. Каменная крошка больно кололось через одежду. Открыл глаза, поднял голову. Спина мгновенно вспотела холодным потом. Сердце заколотилось, а в груди стало горячо. Перед ним, смотря в кристалл, недвижимо стояло существо. Грязное, серая кожа, жёсткие серые волосы по всему телу. Пальцы короткие, но их продолжали чёрные острые когти. Лёня и без того сидел недвижно, сейчас так и вообще чуть ли не дышал.

Тварь смотрела в кристалл и не обращала на него никакого внимания. Не заметить оно его никак не могло, когда входило сюда. А если бы было здесь до него, то он бы сам эту тварь увидел. Медленно, не отрывая взгляд от существа, начал сдвигаться к выходу. Мелкие камушки предательски шуршали, но всё же Лёня уже смотрел твари в спину, а он сам никак не попадал в её поле зрения. Осталось подняться и тихо убраться. Перевёл взгляд на проход. Столько страха он никогда не испытывал, выход загородила такая же тварь, но в отличии от той она разглядывала Лёню. Принятие скорой смерть выдавила слезы из глаз, он нащупал булыжник, лицо перекосило, дыхание сбилось. Он готовился вмазать камнем, как только тварь нападёт. Но она не нападала, стояла и смотрела на него, а потом и вовсе перевела взгляд на первую тварь. Лёня заплакал, нервы просто не выдержали. По сравнению с тем, что он испытал, при встрече с разбойниками и пленение и близко не стояли рядом с этим. В какой-то момент на жизнь стало безразлично, страх вообще ушёл, и сам себе Лёня не принадлежал, истерика перешла в другую стадию.

Он один. Голодный, оборванный, раненный, где-то глубоко в горах с неведомыми тварями. Озлобился, поднялся, занёс камень для удара на тварь около выхода. Та зашипела, ощетинилась, подняла косматые лапы, но не напала, и в сторону не отошла. Лёня отскочил, в любую секунду готовый впечатать в неё булыжник, зарычал на неё остервенело, по-звериному. Но та по-прежнему не нападала, а спустя секунды и вовсе успокоилась, а шерсть мягко легла на серое тело. Успокоился и Лён. Всхлипы и тяжёлое дыхание прошло, начал приходить в себя. Оглянулся на первую тварь, так как ни в чём не бывало стояла столбом и пялилась в плоский кристалл. Лёня подошёл к ней, заглянул в лицо. Морщинистое, серое и… безразличное к нему, но сосредоточенное на полупрозрачном кристалле.

Лён посмотрел в него. Ахнул. За ним большое свободное ущелье с пологой каменной насыпью. Но что важно, в паре десятков шагов от него двигалась вереница людей, с опущенными в низ головами, рука касалась соседа спереди. «Это не пленники, у всех похожая одежда или это особая форма?» — подумал Лён. Страх и истерика отступили, перегруженный эмоциями он уже не мог ни бояться, ни переживать. Кристалл искажал картинку за ним. Лёня водил головой выбирая ракурс по лучше, загородил обзор твари, на что та неистово зашипела. Он не стал мешать. Порядком успокоившись конфликтовать вовсе не хотелось, а находиться с ними по-прежнему жутко. Удобный ракурс нашёл внизу кристалла.

— Бума!? — Лён громко спросил вслух, и тут же обернулся на тварей. Его возглас их никак не взволновал.

По ущелью в веренице людей в форме, с огромным молотом на спине двигался Бума. «Что ты тут делаешь вообще?!» — брови и глаза поползли на лоб, от удивления. Лён сильно постучал кулаком по кристаллу, чтобы привлечь внимание. Двое из колонны обернулись, но не Бума. И тут же их ноги подкосило, без чувств рухнули на каменную тропу. Колонна остановилась, но никто не бросился на помощь.

Два серых существа в пещере с Лёней заверещали и быстро выскочили из пещеры. Лён обернулся и посмотрел в кристалл, колонна сомкнулась, закрыв бреши, двое бойцов бездвижно лежали на камнях, у одного изо рта текла кровь. Второй раз стучать не стал, смотрел, как вереница сделала первый шаг вперед, опустив головы и держась друг за друга.

«Пора выбираться скорее самому…» — подумал Лён и тут же отвернулся. Вышел из пещеры, ступать голой ногой больно, а предстоит ещё двигаться по узкой щели с торчащими из стен острыми кристаллами, да и на полу острых крошек хватало. Лён снял рубаху и намотал на босую ногу, юркнул в проход. Попал в пустую полость горы, где кристаллы светились всеми цветами, ещё раз мимолётно отметил их красоту, лёг и пополз к узкой нише. Уже у самого проёма, в который юркнул, когда убегал от всадника, прислушался. Тишина. Высунул голову, вот оно ущелье, на которое указывал Жага. Вылез полностью, прислушался, тишина. «Налево, точно налево…» — вспомнил Лён. Не прогадал. Медленно, и почти бесшумно, он вышел на плато. Вон знакомый кустик и лужица под ним. Никого нет. Аккуратно, неуверенно, заглянул в проход, где пару часов назад на группу пленников свалился отколовшийся кусок горы. Никого нет. Развалившаяся глыба по-прежнему лежит по среди ущелья. Вон и Лёнин сапог, а вон подошва. Лен задумался на минутку. Ещё раз бросил взгляд, но уже полный решимости и уверенности. Долго рубаха не сможет служить в роли ботинка, а сапог вон лежит недалеко, да и Раве, если его бросили требуется помощь. Пригнувшись Лён засеменил вдоль стены. Первая цель достигнута, он быстро размотал рубаху, сунул ногу в сапог. Рана на ноге опухла, по длине пореза красная засохшая корочка. Лён обеспокоенно посмотрел на неё, опыт, переданный Эскулапом, подсказывал, что от подобной раны можно лишиться ноги, а затем и жизни. С трудом отбросил неприятные мысли, следовало всё делать быстро.

Добрался до камня. Медленно заглянул за него. Первым показалась голова, точнее голый череп, затем остальной скелет. Лён закрыл рот руками, чтобы тошнота и близко не думала подступать. Всё что осталось от Равы это обглоданный скелет и рваная одежда, превратившаяся в лохмотья. Плоть, до которой не смогли добраться падальщики, высохла и превратилась в нечто серое. По виду останки бедолаги Равы лежат тут не одну неделю, если не месяц.

Лёня поспешил назад, вопросов больше, чем ответов. Но для начала нужно выбраться, а уже после осмыслять произошедшее. До плато добрался, уже не пригибаясь и семеня вдоль стеночки. Знакомая лужа напомнила о жажде, Лён присел у кустика, зачерпнул воды, затем ещё и ещё. На вкус такая, словно лижешь чугунный котелок. Больше трёх ладошек этой воды пить уже не стал, да и первая едва ли была приятной. Но без воды никак нельзя, а сколько ещё предстоит двигаться назад, Лён не знал. Закончив, направился к узкому ущелью, где только расправь руки и можно коснутся противоположных стен.

С каждым шагом, приближающим Лёню на свободу, он шёл всё быстрее и быстрее. Тонкая, почти не существующая, полоска света впереди указывала что, скоро он выберется. Что будет потом, неважно, главное выйти наружу из этого каменного лабиринта, и путь один, вот от прямой, только и двигайся без оглядки. Что будет потом — неважно.

Со временем Лён заметил, что, стены кажутся ближе друг к другу, но не предал значения, и просто двигался вперед. Паника наступила, когда, покачиваясь от усталости он раз за разом задевал плечом стены. Остановился. «Нет! Нет! Нет! Это точно то ущелье, в него вошли вчера и из него вышли на плато, это оно!» — паника начала переходить в лёгкую истерику. Лёня перешёл на быстрый шаг. Сердце заколотилось. Ущелье точно сжималось. «Нет! Нет! Нет! Это невозможно!» — Лён развернувшись боком, приставным шагом двигался к заветной белой полоске света. Больно ударился раненой ногой, зажмурил глаза, боль чуть отступила. Кряхтя, он тяжело пытался протиснуться дальше, но уже не мог. Застрял.

— Нет! Нет же, сука! Не-ет! — Лёня дёргался, но никак не мог двинуться дальше. Накатили слёзы безысходности. Злобно плюнул в стену и брызги попали в него самого. Оттеснился назад, ударил кулаком в стену, затем ещё раз. Град ударов полетел в стенку, проход не давал размахнуться как следует, и со стороны вообще было не ясно, что пытался сделать Лён. Но зажмурив глаза и уперевшись лбом в камень, он продолжил стучать кулаками, вымещая всю злобу и ненависть к этим горам.

Треск заставил открыть глаза и замереть. Раскрыв рот, он вертел головой, истерика моментально сошла на нет. Далекая полоса света исчезла. Треск усиливался, Лёня посмотрел на камушек под ногами, он дрожал и медленно двигался подпираемый отвесной каменной стеной.

«Она сжимается!» — одновременно с мыслью холодный пот привёл в чувства. Животный страх разбудил остатки сил и Лён приставным шагом засеменил обратно. Треск стал невыносим, когда Лёня уже во всю силу бежал обратно на спасительное плато. Гора сжималась в готовности расплющить и никакая сила не способна её остановить.

Выскочил на плато, тяжело рухнул на каменный пол и отполз к глыбе под кустик с лужей горькой воды. Ущелье вот-вот сомкнётся, и Лёня злобно смотрел, как каменные стены, немыслимой высоты, сошлись вместе, не оставив и малейшей щёлочки. Тело ныло от усталости, голод накатил со страшной силой, раненная нога напомнила о себе пульсирующей болью. Тяжёлые веки закрыли глаза и Лён провалился в темноту.

Глава 18

Феникс поднялся на чердак, Бриньольф лежал на соломе с приоткрытой дверью, рядом лук. Очередная находка в избе. Бриньольф оценил лук, как: «средней паршивости, на парочку разбойников хватит».

— Какой уже день пошёл? Третий? Эти скоты точно явятся? — раздражённо спросил Феникс.

— Третий. И чего нервный такой? А скоты, конечно, могут и не явиться. Для этих людей кинуть напарника плёвое дело. Но всё же Кривозуб и Карась давно вместе работают, какое никакое, но уважение должно быть. Так что явятся.

Феникс и правда чувствовал раздражение. Перемешалось всё: недосып, желание мести и общее бездействие. Бриньольф спал плохо, а ему ещё надо было восстанавливаться. Поэтому Феня несмотря на уговор караулить по очереди, где каждый спал одинаковое количество времени, всё же давал Бриньольфу отдохнуть подольше.

От идеи строить хитроумную засаду отказались. Всё-таки это могло отпугнуть бандитов, несущих награбленное. Как сказал Бриньольф: «мало ли, может это какие служивые устроили охоту на банду, или другая банда что-то прознала и решила присвоить себе добычу, а может свои задумали коварство. Только туману белому известно какие ещё могут быть причины подозревать не ладное этим поганцам». Пришли к тому, что лучше будет Бриньольфу засесть на чердаке с луком. В случае чего, пока бандиты опомнятся, двоих положить успеет, а там, как получиться. С чердак два пути: наружный с хлипкой лестницей, внутренний с избы. Был и третий вариант: забраться на крышу и спрыгнуть в скирду сена, но это очень крайний случай. Фениксу предстояло спрятаться внизу и ждать во дворе. Весь план строился на том, что бандитов будет не больше пяти-шести человек, включая их главной цели — Карася. Он же непременно должен выжить. Бриньольф настоял на том, чтобы они с Феней были в масках и если что-то пойдёт не по плану, то их хотя бы не запомнят, а в случае с Бриньольфом, так и вообще не узнают. «План может пойти не так, как задумалось на любом этапе, в любую секунду. Вообще планы редко сбываются, самое начало ещё более-менее, а дальше по ситуации» — говорил он. Феникс перекинулся ещё парой слов с Бриньольфом и полез обратно. Занял свое место для засады.

Первая половина дня, тёплое солнце подпекало и по спине скатывались капельки пота. Где-то над головой коротко пропела свиристель. «Жарко тебе, наверное» — подумал Феня. Жарко в первую очередь ему самому и, в частности, голове. Серая тряпка плотно обматывала её. «Красно-рыжие волосы достаточно приметные, знаешь ли» — вспомнил слова Бриньольфа Феникс. Поправил такую же серую маску, закрывающую нос и рот. Оставалась только щёлочка для глаз. Свиристель пропела ещё раз, но только громче и недовольней. Феникс спохватился. «Ля! Это же наш условный знак» — и втянул шею в плечи, как будто лёжа в траве он станет ещё незаметнее.

Крик свиристели условный знак, когда разбойники заявятся к хутору. Феня перевёл глаза на дорогу на которой должны были появиться бандиты, никого не увидел. Посмотрел на приоткрытую дверцу чердака, но в тёмной глубине Бриньольфа не видно.

— Чё-то не так, вам не кажется?!

Прогремел неожиданно голос где-то совсем близко. Феникс не мог точно сказать откуда он, но точно где-то рядом и точно бандиты заявились не с главной дороги.

— А чё нас никто не встречает, а?! — проорал всё тот же голос.

Над хутором повисла тишина. Феникс не знал, что ему делать прямо сейчас. Вылезти слишком опасно, он даже не знает сколько их и где они. Старался даже не дышать, чтобы не раскрыть своего положения.

— Слышь, Сенька, давай избу сбоку обходи. — тихо, но разборчиво проговорил всё тот же не знакомый голос.

Совсем рядом зашелестела трава, и Фениксу казалось, что бандит идёт прямо на него. И точно, тройка широких шагов и он наступит. Феникс суматошно соображал, что делать. Свист, похожий на шипение, или шипение похожее на свист, над головой что-то пронеслось.

— Аа-а! Твою мать! — заорал бандит в двух шагах от него.

Всё стало понятно, Бриньольф пустил стрелу. Ничего не оставалась как подняться из травы и вступить в бой. В мгновение Феня поднялся во весь рост. Бандит Сенька уже валился на колени с древком стрелы в животе. Совсем рядом стоял ещё один бандит. Один наездник на коне, ещё двое чуть сзади. Все уставились на парня с наглухо замотанной головой. Вторая стрела просвистела и ударила в одного из бандитов позади. Все в тот же миг опомнились. Тот, что ближе всех и на ногах набросился на Феникса. Три шага назад рыжеволосого парня и этого времени хватило, чтобы кинжал вылетел из ножен для расправы. Круг в воздухе и по рукоятку клинок застрял в груди. Бандит пёр с таким натиском, что Феникс не мог остановить его силой, которой вгонял клинок в тело бандита. Либо бандит тяжёлый, либо связь кинжала и кольца не такая сильная. Шаг в сторону. Бандит пролетел на месте, где только что стоял Феникс. Движение руки, клинок с брызгами крови вылетел обратно, ещё движение и полоска метала чиркнула разбойнику по шее.

Кинжал замер в воздухе чуть выше и позади плеча Феникса. Появилась секундочка осмотреться. Остался главарь шайки Карась, он не отрывал глаз от парня с перевязанной серыми тряпками головой. Рядом с ним громила посылал из лука одну за другой стрелу в чёрный проём чердака. Феня прицелился в плечо главарю, запустил кинжал жестом руки. В мгновение Карась, этот уродливый мужик с разорванной ноздрёй выхватил из-за спины маленький деревянный щит. Кинжал на половину проткнул его и застрял. Карась опустил щит, с лёгким ужасом и любопытством смотрел на Феникса. Феня в ответ махнул рукой, чтобы клинок выскочил из щита, но не тут-то было. Щит вырвало из рук главаря, и Феникс ощутил, как тяжело стал управляться летающий кинжал. Не послушный командам он вместо петли в воздухе улетел с щитом куда-то за спину в канаву.

— Этого мочи! — заорал Карась, тыча пальцем в Феникса. А сам попятился и пришпоривая коня рванул на утёк.

Здоровенный бандит потянулся за спину, чтобы схватить стрелу и выпустить в обидчика своего главаря. Феникс решил сыграть на опережение, и махнул рукой в сторону лучника. Кинжал предательски взлетел высоко вверх крутясь в щите и грохнулся где-то за спиной бандита.

Фениксу повезло, громила шарил рукой, но так и не нащупал стрелу — закончились. Бросил лук в сторону, и как взбешённый бык понёсся на Феню, выхватывая топорик с пояса.

Промелькнула фигура Бриньольфа. «Вдвоём точно справимся!» — подумал Феникс.

— Он твой, я за главным! — заорал Бриньольф, и вскочил на лошадь неподалёку.

Феникс уже не мог ни о чём думать, кроме как о замахе топорика. Отпрыгнул в сторону. Казалась, что бандит сейчас завалиться от размашистого выпада, а Феня сделает подсечку. Но разбойник ловко крутанулся вокруг себя и очередной замах прошёл совсем рядом с головой. Глаза противников пересеклись. Бандит злобно оскалился в кровожадной улыбке. На принятие хоть какого-нибудь решения появилась секунда. «Он крупнее, у него топор, я меньше, у меня ничего нет…» — мелькнуло в голове. Решение принято мгновенно. Феникс развернулся и дал дёру вокруг хутора. Оборачиваться некогда, но слышно, что бандит за ним не поспевает. «Только бы топор не бросил…» — подумал Феня. Поднырнул под бельевую веревку, десяток шагов вперед и опрокинул подпорку с дровами, те глухо попадали на землю рядом. Обернулся. Препятствия сработали, разбойник пытался отделаться от тряпки, которая зацепилась за него, спотыкаясь чуть не навернулся на разбросанных поленьях. Феникс свернул за угол, два десятка шагов и снова за угол. Слышно, как яростно рычит громила и несётся за ним. Феня рванул в избу, на второй этаж. Топот сапог разбойника уже на лестнице. Скорее на чердак. Взобрался в миг. Пнул лесенку, чтобы замедлить бандита, но тот поймал её прям на лету, ловко подставил в проём потолка. Феникс вертел головой — искал выход. По хлипкой лестнице не спуститься — долго. Один вариант остался — на самый верх. Махом откинул дверцу, подтянулся, вскарабкался на залитую светом крышу, мельком увидел, как разбойник уже залез на чердак. «Куда? Куда? Куда?!» — носились мысли в голове. Взбежал на самый конёк. Высоко. Из проема уже лез бешеный бык с топором. Вон и скирда с сеном. Ни о чём не думая, кроме как спастись, разбежался и прыгнул. Ноги оторвались от твёрдой поверхности. Назад пути нет. Как же всё-таки высоко он забрался. Дух перехватило, грудная клетка сжалась, уши заложило, Феня смотрел на свои ноги и то, как они быстро приближались к маленькой, жиденькой скирде сена. Приземление оказалось жёстким, жёстче, чем казалось, когда строился план крайнего побега с крыши. Сено разлетелось в стороны, Феникс кубарем катился по земле. Соломинки забрались под одежду и тряпки неприятно кололи, в носу запах высохшей травы. Но все кости, вроде, целы. Ноги, руки в порядке. Поднял голову вверх: «ну и высота!». На фоне неба из-за крыши взмыло тело бандита. Летел он, как Фениксу показалось, раза в три быстрее, чем он.

— Ааа-аа!!! — завопил рухнувший на остатки сена громила. Он не просто вопил, он орал, жутко орал. Феникс стоял в шагах семи от него, увидел, как одна нога в колене вывернута в неестественной позе. Лодыжка другой ноги светила белой костью открытого перелома. Бандит истошно кричал. Фениксу стало даже жаль бедолагу, лицо скривилось в беспомощном сочувствие, но ноги сами отступали дальше и дальше, пока он вовсе не развернулся.

Кинжал нашёлся быстро, кольцо на уровне мыслей подсказывало куда нужно идти. Кое как вытащил из деревянного щита, на вид такой какой и был раньше, ничуть не затупился.

Феникс прыгнул на лошадь и пустился вдогонку Бриньольфу и Карасю. Если эти двое мчались по дороге, то ошибиться нельзя, путь отсюда только один. Спустя пять минут дорога ширилась, лес по обе стороны отодвигался, давал простор полю из разнотравья. Далеко впереди виднеется точка, Феникс напряг зрение и разобрал павшую лошадь по среди плохо укатанной колеи. Когда подъезжал ближе перешёл с галопа на рысь, внимательно смотрел по сторонам на предмет засады.

— Бриньольф! — воскликнул Феникс в плотную подобравшись к павшей лошади. Он уже слез с коня и спешил на помощь своему наставнику, безуспешно пытающему выбраться из-под придавившей его туши.

— Упустил, гада. Упустил!

Феникс подхватил под руки, потянул, что было сил. Усилиями обоих справились.

— Почти нагнал подонка. В плечо точно засадил! — Бриньольф повертел маленьким арбалетом. — Прости, брат, теперь эта гнида заляжет на дно и хрен мы его достанем… Такую кобылку шуструю положил…

Бриньольф посмотрел на лошадь с торчащим из шеи топориком.

— Хорошо, что сам цел остался. — Феникс оглядел наставника, упрекнуть его в чём-то уж точно нельзя.

— Чё у тебя там? Нормально всё? — прихрамывая побрёл к коню Феникса Бриньольф.

— Ну, можно и так сказать.

Они медленно скакали обратно к хутору на одной лошади. Делать там было нечего, но двух оставшихся лошадей бросать никак нельзя. Лошадь никогда не лишняя, и стоило бы непременно отвести их в конюшни Свободного.

Медленно добрались до хутора. Лошади под навесом нервно перебирали с ноги на ногу, взволновано ржали.

— Ну же, ну же, спокойно. — Бриньольф погладил лошадей — Чего боитесь, мои хороши?

Но лошади не унимались. Недалеко от избы, около сарайчика, послышался тихий стон. Бриньольф моментально напрягся.

— Совсем забыл! Тот последний живой! Но вот ноги… — Феникс жалко посмотрел на Бриньольфа и отрицательно покачал головой.

— Давай к нему скорее, может он, что знает! Маску натяни!

Феникс, чуть пригнувшись, будто до сих пор опасаясь этого бандита, плавно подбежал. Остановился в десятке шагов. Присел и медленно, вымеряя каждый шаг, приближался к разбойнику. Бриньольф прихрамывал сзади.

— Слышь! — начал Феникс.

Громила с болью развернулся в пол оборота сжимая в руке топорик.

— Ах, ты сука! Ближе подойди, тварь!

Раненый бандит корчился и с усилиями боролся с дичайшей болью.

— Жить хочешь? — спросил Бриньольф из-за спины Фени.

— На хер вас, ублюдки!

— Мы можем доставить тебя к лекарю, если ты ответишь на вопрос, кому вы продали пленников? — мягко вслед за наставником продолжил Феня.

— К мамаше меня своей доставь! Ааа-аа!!! — каждое слово раненому давались с трудом.

— Феня! — безучастно и тихо прошипел Бриньольф. Но Феникс не обратил на это никакого внимания.

— Назови имя, и мы тебя спасём, отвезём в Свободный! — мягко, но настойчиво продолжил Феникс.

— Феня, назад! — шипел Бриньольф, словно забыв обо всём, что вокруг происходит.

— Тебя можно спасти, ты нас не знаешь, на тебя нам всё равно! Скажи имя, и мы тебя вытащим отсюда! — не унимался Феникс.

— Вытащите сначала… отвезите к лекарю… потом скажу, чё знаю! — корчась и извиваясь, выдавил из себя бандит.

— Феня, мать твою, назад!!! — уже яростно, но также тихо прошипел над ухом Бриньольф. Он уже схватил рубаху Феникса и потянул от раненого бандита, прям в тот момент, когда Феня хотел податься ближе.

— Да чё?! — недовольно развернулся, уставился в побелевшее лицо наставника.

Бриньольф только медленно, плавно пятился назад, не отрывая глаз откуда-то выше и дальше раненого бандита. Рука по-прежнему тянула шиворот рубахи.

Феникс резко развернул голову, чтобы понять на что уставился Бриньольф. Тут же, чуть ниже спины, всё сжалось. Волосы дыбом встали по всему телу. Он даже забыл, как дышать. Ноги сами начали подкашивать.

Из-за сарайчика, что в десяти шагах стоял к раненому бандиту, бесшумно, но оскалив белые зубы и бросая слюни вышел волк. Поодаль от него ещё один. Всего их было пятеро и все они медленно окружали троицу с двух сторон. Шестая морда показалась из-за пригорка далеко за сараем. Какая вообще размером стая пришла лакомиться не известно. Известно, что шестерых этих громадин хватит, чтобы в момент разорвать всех, кто здесь находиться.

Феникс и Бриньольф медленно пятились назад. Всё дальше и дальше отходя в сторону от смыкающегося кольца хищников. Раненый увидел оскаленную морду зверя. Вскрикнул в ужасе и махнул рукой с топориком. Волк издал такой утробный рык, что Феникс вздрогнул и всё сжалось внутри. На бандита из-за спины набросился зверь, вцепился бритвенными зубами в шею. Тот едва успел пискнуть, ещё двое мгновенно набросились на бедолагу, никаких звук он уже не издавал. Рычание сводило привязанных лошадей с ума. Та на которой прискакали давно убежала. Бриньольф дрожащими руками возился у коновязи. Троица других волков широкой дугой окружала навес, один из них издал рык, отдалённо похожий на лай, и два других зверя, с окровавленными пастями, сразу переключили внимание на людей. Рыча, медленно по прямой направились к навесу.

— Живей на коня! — проорал Бриньольф. Сам он уже почти взобрался. Феникс едва успел запрыгнуть на прыгающую лошадь. В седло залез, на стремена и поводья не хватило времени, прижал ноги к туловищу, обхватил шею и уткнулся лицом в гриву. Приказывать животному не требовалось, испытываемый им страх сам указывал, что делать. Кони стремительно рванули в лес, со злобным рыком хищники рванули следом. Где-то рядом совсем близко щёлкнули зубы и жуткое рычание. Ветки хлестали по телу. Лесополосу пролетели одним махом, выскочили на дорогу. Феникс нащупал стремена и поводья. Приподнял голову, на пол корпуса лошади рядом во весь опор гнал своего коня Бриньольф. Волки тоже не отставали.

Безумная гонка продолжалась пока не проскочили убитую лошадь на дороге. Бриньольф и Феникс гнали, не сбавляя скорости. Звери разделились, одни сразу остановились у туши, другие продолжили погоню, но затем замедлились и вовсе развернулись. Ещё минут десять, не меньше, лошади неслись в страхе. Затем сами сбавили ход. Наездники переглянулись. Первым засмеялся Бриньольф, Феникс подхватил. Смех не весёлый, скорее нервный. Быть разорванным в клочья зверем — страшная участь.

Глава 19

Бума катился в повозке. Пятый день прошёл с того, как небольшой отряд вышел из свободного на марш до первого пункта сбора. Сначала двигались пешим ходом, затем недалеко от города пересели в повозки по шесть человек не считая погонщика. В обозе так же имелись телеги гружёные провизией, разным снаряжением и одна телега, похожая на металлический короб с документами и деньгами. За время пути попали два раза под хороший дождь, рванина начала в один момент ругаться из-за холода и сырости. На это капитан Булат, он же сотник в устах новобранцев, сурово высказался: «ваше текущее положение не позволяет мне накладывать определённые дисциплинарные взыскание, кои лично я считаю просто необходимы. Мы находимся не в прифронтовой линии, ваше счастье. Но кое-что я всё же сделать смогу. Ваше положение обязывает вас стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения армейской службы, поэтому сукины дети, если не заткнётесь, пойдёте пешком!». Половину из того, что он сказал Бума не понял, как и остальная рванина. Но часть, где «сукины дети, если не заткнётесь, пойдёте пешком» поняли все, потому и заткнулись.

За эти пять дней подобрали ещё две группы новобранцев. Они, готовые присоединиться, ждали у больших деревушек. Такой большой цепью неспешно двигались по большаку в глубь имперских земель. Часов по десять, с утра и до вечера. Вечером по команде разбивали лагерь, получали скудный ужин и ложились на тесные нары в палатке. Утром просыпались, разбирали лагерь, грузили всё в телеги, получали чуть более сытный, чем ужин, завтрак и ехали дальше. И так пятый день.

Разговор на марше не приветствовался, практически любая болтовня новобранцев пресекалась. Довольно быстро Бума загрустил, рядом с ним сидел вонючий мужик, вонь которого на пару часов два раза смыл проливной дождь. Пересесть нельзя, каждый садился на положенное ему место, положенной телеги. Спать на тесных нарах было ещё большим испытанием. На доски стелили тонкую тряпицу, в чём её задача Бума не понимал, мягкости она не придавала, от грязных досок не спасала тем более, сама она была ещё грязнее. Но так было положено, потому так и делали. Уже в первую ночь Бума тосковал по мягкой, шёлковой постели с ласковыми девочками и благоуханиями. Теперь же грязные твёрдые нары и вонючие бродяги по бокам.

Не так Бума представлял службу, в голове крутились слава и почёт, доблестные сражения с варварами из жаркой, справедливый суд над поверженным врагом. Но пока только вонь, тоска, теснота, гнетущее молчание и подчинение командиру. Надежды придавало, что всё о чём он грезил ждёт его впереди.

К середине дня большак поднимался в не высокий, но длинный холм. За ним открывался потрясающий вид. Видно всё далеко-далеко: верхушки лесов, водную глядь озера, деревушку с небрежно разбросанными домами и дворами. По левуюсторону на огромном лугу пасутся коровы и бычки. Всё это, конечно, очень далеко, и пастухи на конях едва различимые точки, но сам вид с возвышенности потрясающий. Справа от большака разбит лагерь, большой и, как сделал вывод Бума, расположился давно.

Спускались с холма быстрее, чем поднимались. Обоз свернул с большака на такую же укатанную дорогу, только не такую широкую. Въезд в лагерь прямо перед ними, через пяток вёрст. И Бума выхватывал глазами организацию лагеря, всё равно больше заняться нечем. Большое пространство утыкано частоколом по кругу, с полтора десятком вышек за ним. На противоположной стороне лагеря большой квадратный шатёр. Слева ряды срубов с дымящими трубами на крыше — бани. Ровные ряды палаток по середине, справа чучела и тренирующиеся бойцы.

До ворот добрались быстро, остановились. Младкомы проскакали вдоль обоза, отчитались с капитаном. Тот двинулся на пост у ворот. Через пять минут телега, в которой сидел Бума, заехала на территорию лагеря. Сразу построение, человеческая коробочка размером четыре на десять выстроилась перед капитаном Булатом.

— Слышим своё имя, громко говорим «я»!

В лагере было шумно, очень шумно. Суматоха под стать приготовлению к празднику в Свободном, только без самого праздника. Бойцы в форме тут и там носились, разбирали телеги, распрягали лошадей. Сотник стоял напротив отряда и никак не замечал суеты вокруг. Когда кто-то из отряда не слышал своего имени, капитан Булат рявкал так громко, что, казалось, слышит весь лагерь. Никто не хотел, чтобы его имя повторили в третий раз. Поверка была окончена и вновь прибывших повели в баню.

Бума представлял Тёпленские бани, как пример лучших бань на свете. В Свободном бани тоже, по его представлению, неплохи. Да — не такие жаркие как в Тёплой, да — не было и в Свободном тех особенных, расслабляющих трав. Но все же бани в Свободном не плохи и множилось это ещё на то, что в них он был не один, и большую часть времени в них не мылся и не парился, а занимался вещами во многом приятнее. Стоя в очереди помыться, попариться, да отбиться дубовыми вениками, он заключил, что бани в Свободном всё же были очень хороши.

— Следующий! — басом прогремел толстый мужик у входа.

Следующим оказался Бума. С предвкушением зашёл в предбанник.

— Живей, салаги, живее! — подгонял паренёк в форме. Он показывал куда сложить одежду.

На удивление Бумы одежду указано бросить в общую кучу, а сапоги взять с собой. Смутило и то, что хоть и предбанник, но в нём не теплее, чем на улице. Разделся до гола, открыл дверь и шагнул в саму баню. Разочарованию не было границ. Кучка голых мужичков трясётся у полок с тазами, между полками чаны с водой.

— Уснул что ли?! — рявкнул под ухо очередной боец в форме, контролирующий помывку новобранцев. — Живей, здоровяк!

Бума подошёл, взял таз и зачерпнул воды. Вода едва-едва тёплая. Свободных черпаков не оказалось и Бума черпал воду ладонями. Успел только намочиться и пару раз провезти щёткой.

— На выход! Живее!

Бума развернулся, боец указывал пальцем на дальнюю дверь. Двинулся к ней. Помыться не успел, кажется, только хуже сделал, по всему телу разводы и размазанная грязь.

За следующей дверью новобранцы получали серые штаны, рубаху и портянки.

— Ты хера ли такой здоровый?! — осмотрел Буму паренёк в такой же серой одежде какую сам раздавал. Принялся рыться на полках. — На! Большего размера нет!

Бума молча принял свёрток тряпок, начал натягивать на ноги штаны, они явно были малы, и жали во всех местах каких только можно.

— Мои сапоги пропали! — воскликнул одетый мужичок и уставился на паренька — Куда они делись?

— Да мне по херу куда они делись! Оделся? Выметайся на хер! — злобно проорал паренёк.

Бума оделся и обулся, вышел в след за босым мужичком. Встал в строй. Все одеты в одинаковую серую одежду. В строю насчитал четырёх босоногих, никому до них не было дело. Последний из их отряда выбежал из бани и встал в строй. Капитан Булат скомандовал налево и повёл по лагерю.

Одним словом можно было описать состояния Бумы — разочарование. Он не мог представить баню хуже, чем ту, в которой сейчас побывал. «Да это не баня, это… это…» — Бума не находил слов своим эмоциям.

Прошли около открытой кухни, огромные чаны варили овсяную кашу, судя по запаху. Вспомнилось вкуснейшее овощное рагу с телятиной, и снова повеяло грустью.

— На месте стой! — скомандовал Булат.

Они стояли у большой одинокой палатки. Совсем рядом тренировочное поле с чучелами и мишенями.

— Сейчас вас распределят в самые разные точки нашей необъятной империи. Разрешается один раз отказаться от предоставляемого место службы, если у распределяющего офицера будет такая возможность. Называю имя. Услышав его, новобранец отвечает громко «я». Берёт у меня бумагу и проходит к столу в палатке. Хорошей службы, мужики.

Капитан Булат зачитывал имена, новобранцы по очереди входили в палатку. Назад никто не возвращался, но вскоре кто-то заметил, что вошедшие выходят с другой стороны и двигаются куда-то дальше. В палатку новоиспечённых защитников империи пускали не быстро. Порой капитан называл следующее имя через пять минут после предыдущего, порой через двадцать. Уже хорошо за вечер, а Бума так и стоял в ожидании своего имени. Успел увидеть, как через главные ворота въехала такая же вереница новобранцев, какими был и его отряд ещё днём.

— Бума Свободный! — скомандовал Булат.

— Я! — прогудел Бума и отправился в палатку.

Палатка, заливалась вечерним светом через проёмы в крыше. По середине стол, за ним на стуле мужчина в форме: высокий, сухой, очень серьёзного вида. В конце палатки в углу один к одному вещевые мешки. Ещё там же стол, заваленный пергаментной бумагой, за ним дедок, без устали черкавший в листках.

— Что привело в ряды защитников империи, сынок? — серьёзно посмотрел на Буму распределяющий офицер.

— Хочу защищать детей, женщин и стариков от варваров из Жаркой! — словно заучено выпалил Бума.

Офицер откинулся на спинку стула. Почесал гладкий подбородок, потянулся к курительной трубке.

— На войну хочешь? Понятно. Потерял кого?

— Нет. Но как можно остаться в стороне, когда такой ужас происходит.

Распределяющий офицер забил табак в трубку и принялся раскуривать.

— Знаешь, через меня много парней проходят, и что бы вот так ломиться в бой. Хох. Не часто встретишь таких задористых. Может ты денег кому задолжал, что за тобой по всем городам и весям носятся. Вот ты и под крылышко империи прискакал, а?

Бума не понимал, что от него хочет офицер, и почему он ведёт какой-то допрос. Что ответить он не знал, а «когда ответить нечего, то чё говорить-то?». Вот и сейчас Бума молчал.

— Ты думаешь те бродяги пришли империи служить, защищать её землю и жителей? М? — допытывал офицер. — Я думаю они бегут за кормёжкой, каким никаким жалованием и плевать им на империю, императора, детей, женщин и остальное. За свою шкуру пекутся и только.

Офицер дымил трубкой, проницательно сверлил глазами Буму.

— Ты не похож на побирающегося бродягу, на спившегося тоже, так что тебя на самом деле привело сюда, молодого, здорового, от девок поди отбоя не было, а ты на войну собрался. М?

Бума принялся рассказывать, как на празднике в Свободном наткнулся на палатку с мужиком на бочке, как ему стало стыдно за своё бездействие, пока гибнут его сограждане.

— … и вот на следующий день я пришёл в палатку и записался, а днём нас построил капитан Булат, и вот теперь я тут.

— Слышал, не? — офицер усмехнулся и обернулся к деду за столом в углу. — А зазывалы свою монету отрабатывают!

Развернулся к Буме, с повеселевшим лицом.

— Ну, допустим. Чего умеешь вообще?

— Драться умею, чемпион Свободного. — гордо рапортовал Бума.

Заржал даже дед, который до того сидел ниже травы, тише воды.

— Послушай, сынок! — офицер с трудом остановился смеяться. — Война — это не пьяная драка в таверне. Чего ещё умеешь?

Бума задумался.

— Подмастерьем кузнеца трудился. Ковать могу.

— Да? А по рукам не скажешь. Драться вижу дрался, а трудовые мозоли так на нет сошли уже. Ладно, давай мы тебя отправим на подготовку под Рисурию, с твоими данными из тебя сделают человека, а там пойдёшь по службе.

— Нет, отправьте биться с варварами из Жаркой, прошу вас! — воскликнул Бума. — На кануне, перед тем как записаться, моего друга похитили и хотят продать в рабство в Жаркую. И, наверное, уже продали. Пустите биться с ними!

Офицер выдержал паузу. Отложил трубку.

— Так, а что ты сразу не сказал, что лицо заинтересованное, м? Только ты отдаёшь себе отчёт, что друга своего ты вряд ли когда увидишь теперь?

Бума опустил глаза в пол.

— Я понимаю, но дайте мне возможность драться с ними, чтобы никто больше не страдал…

— Послушай, парень. Ты записался в имперскую армию, теперь нет никаких твоих желаний и просьб, есть приказы твоего командира, которые ты должен исполнять. Вольнодумие запрещено, за дезертирство поимка и виселица. Мой тебе совет, оставь своё прошлое тут. — офицер обернулся к дедку. — Дементий, подай запросы прифронтовых линий.

Старичок живенько покопался в бумагах, нашёл нужную стопку и принёс на стол распределяющему офицеру. Тот внимательно смотрел на листки, периодически поглядывал на Буму.

— Значит так, зачисляю тебя в роту материального обеспечения. В составе отделения, в должности помощника кузнеца, отправишься завтра в прифронтовой участок предгорья, соответствующие надбавки будут прописаны в твоём контракте и отправлены в столичную канцелярию. По месту квартирования подразделения, будешь придан в подчинение местному командованию. Сейчас идёшь на выход, где тебя встретит сержант и всё объяснит. Удачи, солдат.

Бума лежал на нарах и смотрел в тряпочный потолок. Осмыслял прошедшее за день: прибытие в лагерь, баню, распределяющего офицера. Завтра отправляться на фронт. Из вещей выдали: походный вещевой мешок, провизии на три дня пути, форму, плащ, топор, огниво, коробочку с сухими травами и ещё разной мелочи. На выходе из распределителя встретил мужчина средних лет, тот сухо объяснил куда двигаться и что завтра утром уже отправка. Спросил Буму как так получилось, что попал на такой сложный участок без подготовки, Бума только плечами пожал и ответил, что отправляется в должности помощника кузнеца. Сержант отвёл в маленькую пустую палатку мест на десять, указал на нары для отдыха, нары покрыты всё той же тонкой тряпицей, только не такой грязной, как на марше.

Подъём оказался ранним, раньше, чем хотелось бы того Буме. Да и не только ему, в палатке вместе с ним спали ещё семеро парней все они прибыли позже него, когда он уже спал. Группу подняли, дали на сборы меньше пяти минут, хватило с запасом, мешки у каждого под рукой, а форму надеть — мгновение. Сержант тот же, что отводил Буму, построил всех перед выходом. Принялся зачитывать по бумажке имена и выдал каждому маленькие деревянные таблички на шнурке, велел одевать на шею.

— А для чего амулет, сержант? — спросил один из новобранцев.

— Это не амулет, солдат. Это твой идентифик… ай, все эти канцелярские словечки. Тьфу, не армия, а хрен знает что. Новодел Рисурийский. Номер твой! По нему эти черви канцелярские могут узнать о вас больше, чем вы сами. Номера запомнить, жетоны не терять!

Бума посмотрел на свой номер, выжженные на маленькой деревяшке, с одной стороны цифры: один, один, восемь, два. На другой символ, что Бума видел на монетах, герб империи и ещё цифры.

Сержант скомандовал двигаться за ним строем. Бума вообще не видел, чтобы по лагерю кто-то перемещался иначе, как не строем. Всё это казалось дивным и странным, но в то же время придавало порядок и точность во всём в лагере. Всё вокруг располагалось таким образом, что будь то, палатки, солдаты, телеги и даже котлы на открытой кухне, всё это расставлялось в аккуратные, выверенные ряды. Никакого хаоса и беспорядка.

Завтрак: овсяная каша. Вчерашняя овсяная каша. За что точно Бума не мог похвалить лагерь, так это за кормёжку, за количество порции и уж тем более её вкус. А может он просто привык к восхитительным блюдам Гуляй Рванина. На это намекали и другие новобранцы, вон едят и даже носом не воротят, трещит аж за ушами. Бума виду не подал, и всё выскреб из миски без остатка. Да там и каши-то было…

Лагерь ещё не проснулся, а группа уже выдвинулась из лагеря. Сонный солдат у ворот взглянул списки, проверил личные жетоны солдат, скомандовал подручным открывать ворота. Далеко на горизонте поднимался свет утренней зари, Бума вглядывался в далёкую полоску горного хребта. Вот он наконец на пути к фронту, где он так нужен, чтобы помочь страдающим от варваров из Жаркой.

Глава 20

Феникс и Бриньольф прибыли в Свободный. Отдали лошадей в городскую конюшню. Конюх даже не спросил почему брали одних, а вернули других. Феникс решил, что даже, если бы Бриньольф вообще не вернул лошадь, вопросов ему никто бы не задал. Тем не менее по прибытию Бриньольф отправился поправить здоровье к Эскулапу, а Феникса отправил доплатить в конюшню десяток серебряных. К полудню встретились в конторе.

— Что там Эскулап? — спросил Феникс, как только Бриньольф появился на пороге.

— В бешенстве! Натурально в бешенстве, еле договорился на счёт лекарств, если бы не говорил, что Лёню ездили искать, не хрена бы не дал.

Бриньольф прошёл к столу, попутно засыпая лекарственный порошок в рот.

— Давай обрисуем нашу ситуацию. Карась ушёл, залёг на дно. Но вынырнет, и мы его найдём и спросим с него. Сейчас у него есть деньги, но нет банды. Очевидно, он догадался, что Кривозуба больше нет в живых. Но бояться мести не стоит, такие как они только рады, когда делить добычу не с кем становиться. Сейчас он будет прожигать заработанное, но после начнёт набирать людей. Тут и будет наш ход, точнее твой. Меня он в лицо, наверняка, знает.

— И в чём будет мой ход?

— Благодаря маскам эта гнида не видела твоего лица. Начнёт собирать головорезов в свою банду, в неё ты и вступишь. Подберешься к нему близко, и мы выясним у него всё!

Феникс призадумался. Чего-чего, но такого плана не ожидал.

— А как мы узнаем, когда он начнёт собирать новую банду?

— Да это дело обычное. Пошатаешься по кабакам придорожным, выпьешь, подерешься. Спросишь есть где какая работёнка, да так и выйдешь на Карася… Или на кого подобного.

— Но ведь нас с тобой уже столько раз видели, если меня кто узнает, не вызовет подозрения?

— Ну и что? Работали вместе, не сошлись во мнение и разошлись. Там на хуторе я тоже в маске был, забыл? А так у меня ни с Карасём, ни с покойным Кривозубом дел не было. Так может соприкасались интересы, но в прямой конфликт не вступали. Карасю будет даже интересно, что ты за фрукт.

Фениксу план показался ни ахти какой, но рискнуть можно, а дальше по ситуации.

— Но это всё чуть позже, — продолжил Бриньольф, — а сейчас давай сосредоточимся на другом деле. Помнишь, что тебе сказала Мелисса? Вот этим и займёмся.

Бриньольф достал карту и расстелил на весь стол. Феникс с любопытством посмотрел на разные закорючки, линии. Никогда до того он карты не видел, не считая схемы палаточного лагеря на празднике, но то была просто схема, а тут целая карта.

— Вот смотри, здесь мы, — Бриньольф указал пальцем на точку, от которого уходила крупная линия, сливаясь с другой, очень крупной, — это вот большак. Тут, кстати, хутор на котором мы были, он никак не отмечен, и дороги к нему поросшей нет, но он тут.

Феникс любовался картой, он только сейчас представил какая это потрясающая вещь, и даже необходимая в каких-то вопросах.

— Вот это, — продолжал Бриньольф, — Кривая Роща, тут масштаб карты местности не особо точный, Кривая Роща — это лес в лесу, так сказать. Картограф, что рисовал эту карту сильно приуменьшил размах леса.

Бриньольф перевёл палец на противоположный край карты.

— Это Шахты, он же Золотой город. Он то нам и нужен!

— А почему он обведён в красный круг?

— Давай по порядку. Садись.

Феникс уселся на своё привычное место, с любопытством посмотрел на Бриньольфа.

— Около ста лет назад, в Золотом произошло нечто странное. В документах говориться, что несколько десятков жителей смогли убежать от чего-то… не понятного. Показания путались. Никто толком ничего не видел, но все, кто сбежал испытали: «страх и ужас» — так написано в документе. Все, кого удалось опросить жили на окраинах города. Единственный человек, который что-то видел очень быстро потерял зрение, он утверждал, что наблюдал как из шахты что-то вырвалось наружу. Довольно скоро все стали бредить, не узнавать ни других, ни себя, перестали есть и пить и вскоре умерли. В Золотой, как только оттуда пришли люди, сразу отправили отряд солдат. Сам город ещё называли кошельком империи. Золотые шахты, драгоценные камни. Поэтому разобраться нужно было незамедлительно. Отряд не вернулся. Что сделали тогда? Правильно, отправили следующий. От Рисурии до Шахт неделя пути при хорошей погоде. Третий отряд уже был маленьким войском с одним известным командиром того времени, приближённым к самому императору. Часть бойцов отравилась в город, из которого, по наблюдениям разведки, не исходило ни света, ни звука, словно вымер. Со временем из лагеря около Шахт бойцы по одному начали уходить в городок. И никто не возвращался. Всё это со слов одного вернувшегося солдата, который вскоре умер. Ещё он описывал головную боль и «страх и ужас» своих товарищей, будто чувствовал, их эмоции у себя в голове.

Феникс нервно сглотнул, ожидал рассказ не похожий на страшную сказку на ночь.

— … около ста лет прошло с тех событий, но до сих пор никто кто приблизился ближе условной черты, вот этот круг, — Бриньольф обвёл пальцем по красному кружочку, — не вернулся назад! Знаю, что попыток было ещё много, но вскоре империи надоело терять людей, да и не сказать, что солдаты горели желанием туда идти. А что бы никто не проник похитить дорогое сердцу каждому императору золото, выставили кордон.

— А много смельчаков находилось?

— Да навалом! Часть ловили и разворачивали обратно, часть в тюрьму. Наверняка, кто-нибудь туда пробирался, но вот данных, чтобы кто-то вернулся нет.

— И мы хотим туда пойти? — недовольно кривясь, понимая к чему всё идёт спросил Феникс.

— Именно! — довольно воскликнул Бриньольф.

— А нам туда зачем?

— Тут два интереса, брат, — улыбнулся Бриньольф, — первый: я выяснил, что в Золотом городе жил один не знаменитый, но очень умелый сапожник, и мне нужно добраться до его лучшего творения.

Бриньольф загадочно улыбнулся.

— Второй: давненько я впутался в обязательство решить эту проблему, ну загадку эту с Золотым городом. Задание опасное. И знаешь, если ты откажешься идти со мной, я пойму.

Феникс посмотрел на Бриньольфа, тот суетился над картой водил пальцами туда-сюда, разглядывал ногти. Понятное дело он ожидал от Феникса только согласия и неумело скрывал это.

— А как мы туда попадём, и за кордон, и за эту красную линию?

Бриньольф в мгновение оживился.

— За кордон пройдём официально, как и положено. Мы предприятие с именем, есть заверенная бумага от Рисурийской канцелярии. А вот с красной линией нам поможет Мелисса, не знаю, что она придумала, но видимо нашла способ, как двигаться за роковой чертой без помутнения рассудка.

Бриньольф сверлил глазами Феникса ожидания от него принятия решения. А какое он решение мог принять? Разве выбор вообще есть?

— Когда выдвигаемся? — спокойно спросил Феня.

Бриньольф повеселел.

— Да уже должны были. Но наши вещи сгорели в том сарайчике, а значит надо купить новые и выдвигаемся!

Лёня тяжело открыл глаза, взгляд уткнулся в глухую каменную стену. Закрыл левый глаз, правый видит, как обычно. Закрыл правый, левый видит значительно хуже, словно через красную пелену. Потёр тыльной стороной ладони, естественно, это не помогло. Лён сидел, опёршись на глыбу, рядом засыхающий кустик, питательная лужица с отвратительной на вкус водой пересохла. Пересохло и в горле, последняя капля воды была во рту вчера.

Небо над головой не менялось и Лён не мог точно сказать, утро сейчас или вечер, или вообще ночь. Что бы хоть как-то ориентироваться во времени, после продолжительного сна делал насечки на глыбе. Вот и сейчас выцарапывал на камне пятую насечку. Он просыпался и бродил по глухим, безжизненным, каменным лабиринтам в поисках выхода. Натыкался на тупики, возвращался обратно, в надежде, что гора снова раздвинется. Засыпал у каменной глыбы. Этим утром, а для Лёни утро наступала тогда, когда он просыпался, ещё и глаз стал видеть хуже.

Лён посмотрел на ногу. Опухоль сошла на нет, но порез стал шире и длиннее. Красная корочка на ране увеличилась в размерах, появились странные наросты, переливающиеся красно-розовым цветом. Левый бок онемел пару дней назад, левая рука вчера начала с трудом гнуться. Каждый сустав при движении больно хрустел, начиная от локтя и заканчивая пальцами. Сегодня вот ещё глаз. За всё время ничего не ел. Была попытка обглодать кустик, единственное растение в этом каменном лабиринте. Но стоило положить листик в рот, мгновенная боль и жжение.

Смотреть левым глазом не удобно и не приятно, глаз щипало и резало. Только прикрыв веко неприятное жжение отступало. Лён повертел голой озираясь по сторонам, не привычно и видно в два раза меньше. Прикрыл глаз рукой, открыл веко, боли нет.

— Значит болезненная реакция на свет, — вслух произнёс Лёня, — понятно, что болезнь прогрессирует.

Что бы хоть как-то скрасить одиночество и не пасть духом он решил говорить сам с собой.

— Жаль не записать ничего, где интересно выпала моя книжка и когда…

Оторвал кусок тряпицы от подола рубахи, обмотал голову и прикрыл ею глаз, получилась своего рода повязка. Поднялся, посмотрел в стену, где когда-то было целое ущелье. Очень хотелось пить, есть хотелось ещё сильнее.

— Наверное, я скоро умру… — грустно сам себе произнёс Лён.

Стало тоскливо и страшно. Что бы появилась призрачная надежда на жизнь, нужно хотя бы найти еды и воды.

— А ещё можно встретить горного льва, или тех мелких тварей. А может ещё что по страшнее…

Как противостоять льву Лён не мог представить, повезло ещё, что серые существа с жуткими когтями и мордами не напали. Но пока к смерти его приближал голод, жажда и прогрессирующая зараза. Сдаваться нельзя и он побрёл в очередное ущелье.

Волочить ноги с каждым днём сложнее. Вот и сейчас он медленно двигался вдоль каменной стены придерживаясь, чтобы не свалиться от бессилия. Невольно вспомнились слова Равы, что лучше пусть разорвут львы или рабство, чем встретить каменного монстра.

— Не хочу встречать горного льва, нет, нет. А каменного монстра, хм… при всём уважении к чудесам, пускай каменный монстр будет выдумкой, — Лёня присел в широком ущелье, оперся спиной к высокой стене, — интересно, где щас другие пленники. Что там судачили они? Аа-а, что на рынок рабов… на рынок? Как фрукты или овощи продадут. Фрукты и овощи…

Глаза закрылись сами собой, в воображение рисовались картинки из шатра, полные столы еды, ломящиеся от обилия фруктов и ягод тарелки. Вспомнился незабываемый вкус манго, киви и шоколада. Открыл глаза, уставился на противоположную отвесную стену.

— А это что такое?

Узенькая щёлочка, крохотная трещинка, едва заметная, но очень глубокая. Вставать не было сил, Лён просто прополз на карачках до другой стены. Глубоко в щёлочке светился свет. Лёня здоровым глазом всмотрелся в щёлочку.

— Это у нас там что такое? Аа-а, там какая-то полость. Ага. Я тебя вижу…

Через щёлочку, казалась, что там в глубине зеленая полянка и белый кристалл по середине. Лён всматривался внутрь горы, что вот-вот глаз в щель просунет.

— Интересно…

Убрал голову от трещины, провёл по ней пальцами. С края щёлочки с треском откололась каменная крошка.

— Ого! — Лён посмотрел на ладонь. Протиснул три пальца до первой фаланги, дальше ладонь не лезла. Сильно потянул щель в сторону. С силой переборщил, кусок камня с хрустом откололся и отлетел на два десятка шагов. Лён не верил своим глазам. Камень рассыпался и раскалывался под его руками. На этот раз он протиснул обе ладони и сосредоточенно принялся раздвигать их в стороны. Камень хрустел и разламывался, трещина ширилась, сверху откалывались глыбы и падали около Лёни.

Он смотрел в щель в ширину и высоту человека, которую только что сам проделал в горе.

— Невозможно… — прошептал Лёня.

Сердце волнительно колотилось, он поднял камень у ног и сжал. Камень взорвался в руке и рассыпался в крошку. Молча пошёл вперед, толщина стенки не больше трёх шагов. Перед глазами открылась полянка, усыпанная блестящими зелеными листиками и такими же блестящими красными ягодами.

В пересохшем рту выделилась слюна, голод мгновенно напомнил о себе. Лён наклонился и попытался сорвать ягодку. Маленький кустик мгновенно зазвенел, ягодки поддались и оторвались от жёсткого стебелька, листики со хрустом отпали и разбились на каменном полу, словно стеклянные. Три ягодки отправились в рот, жёсткие и твёрдые. Но через несколько секунд твёрдая и прозрачная, как стекло, кожурка растаяла во рту, сок ягод обласкал язык. Лён закатил здоровый глаз, причмокивая. Вкус непохож ни на что, что пробовал раньше. В след за предыдущими тремя Лён сорвал ещё гроздь ягод, неподвижные звонкие кустики оцарапали руку до крови. Больно. Порезы щипало, кровь шипела и испускала горький дымок, раны затягивались тоненькой красной полоской, поблескивали малюсенькими розовыми кристалликами.

Посмотрел на левую руку, огрубевшая и посеревшая кожа. Потянулся к ягодкам. Левой руке хоть бы хны, стебельки и листики разбивались в дребезги, ягодки отправлялись в рот одна за одной. Энергия наполняла тело от макушки до пят. Лёня заметно повеселел, уплетая звонкие плоды. Трудно сказать сколько прошло времени, но на полянке не осталось ни одной ягодки.

— Хорошо… — протянул Лён.

Можно было снова искать способ выбраться из каменных джунглей. Очередной проход, в очередной виток лабиринта. Утолив жажду и голод, он шёл по каменной тропе и чувствовал себя не так уж и ужасно.

Вышел к горному ручейку, большое пространство усеяно огромными камнями, пологие горы, уходящие в высь вокруг. Маленький живой оазис, среди бесчисленных серых камней. Вдоль быстрого ручейка росли жалкие, кривые кустики, не такие как те, с хрупкими, как стекло, стеблями и листьями — обычные. Далеко слышалось щебетание птиц. Звуки природы напомнили Лёне о доме, треск невидимого глазу жучка, пение птицы, журчание воды.

Лён втянул полную грудь свежего воздуха. Отправился испить воды к ручейку, опустил ладони, левая почти ничего не чувствует, правая испытала жуткий холод. Набрал воды, отхлебнул. Затем ещё и ещё. Зачерпнул побольше воды и плеснул в лицо, свежо. Быстро повторил процедуру. Через мгновения уже стягивал грязное пыльное тряпьё. Осмотрел себя, видно, что похудел. Левый бок принял сероватый безжизненный окрас, как и рука. Вся левая часть тела, казалось, потеряла кровь. Обмылся. Хоть слева почти не чувствовалось холода, но справа чувствовалось всё очень хорошо. Лёня уже постукивал зубами, пока обливался ледяной водой. Пришла идея сполоснуть одежду от каменной пыли и крошки.

— А повязка так и вообще должны быть чистой, как там Эскулап говорил? «Стерильной», обеззараженной значит, ну, это отлично, конечно, но где такую взять…

За спиной послышалось шуршание, а за ним гулкий, утробный рык. Волосы на голове встали дыбом. «Горный лев!» — мелькнуло в голове. Дальше мысленный поток оборвался. Рычание выбило из головы все мысли, журчание ручейка ушло на второй план. Как защититься от такого зверя? Лён не задавался таким вопросом, сначала успокаивал себя тем, что проблема не его, пока был пленником. Потом свобода и блуждание среди безжизненных камней, жажда и голод волновали больше. Только жизнь начала налаживаться…

Рык послышался громче. Принять смерть и не заглянуть ей в глаза, не так страшно. Но может любопытство пересилило или ещё что. Лёня быстро, но не резко развернулся. Вот теперь стало страшно по полной. Огромная кошка, ростом по грудь, мягко шагала по твёрдой земле, морда, как большой котёл, два клыка с ладонь размером. Глаза зверя и человека пересеклись. Горный лев яростно зашипел и попятился назад. Лёня чувствовал, что либо сейчас в прыжке его разорвёт горный зверь, либо сердце в груди разорвётся от ужаса. Лев медлил, смотрел дикими глазами в глаза Лёне, свирепо шипел и пятился. Ещё секунда и скуля, повизгивая рванул от парня, широкими прыжками удаляясь в горы.

Руки потряхивало, и раз потряхивало и левую, то значить от ужаса. Выдохнул, нервы уже давно на пределе и просто не выдерживают. Всё вернулось на круги своя: журчание ручейка, щебечущая птичка. Лёня постирал одежду, хорошо выжал, одел.

— Вот и горного льва встретил, прекрасно! Осталось только каменного монстра повидать… клятые горы, но ничего Лён, прорвёмся. — подбодрил сам себя Лёня. Дрожащими руками повязал выстиранную повязку на глаз и пошёл дальше.

К удивлению Лёни, небо над головой начало темнеть. Этому факту он в целом оказался рад. Да, с одной стороны: бродить ночью, в темноте среди гор в окружении хищников, такое себе удовольствие, с другой стороны: смена дня и ночи укладывалась в привычное понимание природы. «Это точно непростые горы. А простые горы бывают? Сколько там не было ночи? Пятеро суток, а может и больше. Когда мы скованные спали под пледом на небе тоже не темнело. Хм. Интересно…» — размышлял про себя Лён. Пока совсем не стало темно следовало найти место для ночлега. Двигался по длинной и узкой каменной тропе, слева высокая скала, справа в десятке шагов обрыв, уходящий в бездну. Лёня, конечно, подползал на корточках к краю и вглядывался вниз, но ничего не увидел. И толи страх, толи чувство самосохранения заставило жаться по ближе к скале. Сверху заморосил дождь, далеко за гигантским обрывом сверкнула молния, через пару другую секунд раздался оглушительной грохот. Следовало побыстрее найти укрытие. Чуть впереди замаячило деревце, в жалких попытках оно кое-как цеплялась корнями в горную породу. Чудь дальше полость в скале, совсем небольшая, но укрыться от дождя в самый раз. Поднялся холодный ветер, завывание и свист сопровождал раскатистый гром. Лёня юркнул в проём. С дерева ветром сорвало пустое гнездо, прикатило прямо под каменный балкончик, в котором ютился Лён. Пол минутки понадобилось, что бы он схватил ворох веточек и соломинок. Ещё пол минутки, чтобы улечься на левый бок, а под голову подложить гнездо. Не взирая на грохот неба и свист ветра сон подобрался очень скоро и унёс за собой парня, ютившегося на холодной, каменной полочке.

Глава 21

Полтора дня пути и повозка новобранцев прибыла в предгорный район. Горы росли, как на дрожжах. И Бума вместе с другими солдатами дивились величественным массивам. На горизонте замаячил небольшой лагерь, прям у самого подступа горе. В паре сотен шагов от крайних палаток тёмное ущелье, такой ширины, что поставь три телеги в ряд, они спокойно въедут в тёмный коридор высоких гор. У порога в это самое ущелье, наискосок, вкопаны здоровенные колья, острым концом готовые встречать, всё что сунется из ущелья. Бума прикинул, что пехотинцам эти высокие колья обойти не составит труда, но ретивую конницу и телеги остановит запросто. За кольями широкий ров, а вот это уже пехотинцу одним прыжком не перемахнуть.

Повозка остановился у ближайшего шатра. Извозчик спрыгнул с телеги попутно сверяя бумаги, нырнул в тряпочные двери. Из них почти сразу вынырнул мужичок средних лет с залысиной на голове, плоской мордой и картофельным носом.

— Здорова, салаги! Живо с телеги, построились. Быстрее!

Все попрыгали с повозки, выстроились в ряд. Мужичок продолжил:

— М-да, мля. Восемь бойцов прислали, отлично… Поди каждый из вас лучший из лучших, отборный воин, кованный в вулкане и закалённый в крови горного льва, а? Боец?

Мужик из шатра уставился на новобранца рядом с Бумой по левое плечо.

— Ээ-э… — потянул солдат в поисках ответа.

— Да завали хлебало своё, ёп.

Из палатки вышел извозчик, за ним с бумагами высокий офицер в форме. Извозчик молча прыгнул на телегу и двинулся в глубь лагеря, видимо, отгрузить привезённые вместе с новобранцами припасы.

— Здравия желаю, бойцы. Я капитан Коляда ваш командир. — затем он указал на мужичка средних лет, который с минуту назад уже вышел и успел поздороваться. — Это мой заместитель старшина Потап, так же ваш непосредственный командир. По любым вопросом обращаться к старшине, сейчас он проведёт с вами инструкцию и объяснить, что к чему.

Капитан Коляда так же стремительно удалился, как и появился. Старшина Потап шумно втянул воздух носом, выплюнул белый сгусток.

— Ну, чё, бойцы, войны, убийцы, давай знакомиться! — вновь уставился на солдата по левое плечо от Бумы.

— Павлен…

— Да по херу мне как тебя звать! Рот закрой свой! — старшина отошёл на два шага назад, громко скомандовал, — мешки снять, содержимое на землю, верхнюю форму снять, сложить аккуратно на мешки, обувь снять поставить рядом с формой. Живее!

Все принялись исполнять команду, сам старшина удалился на минутку в шатёр, обратно вернулся с маленькой тележкой с тряпьём и обувью.

— Хера ли вы ещё возитесь? Быстрее, вашу мать!

Восемь новобранцев стояли около своих вещей, старшина Потап сел на тележку, ткнул пальцем во всё того же бойца слева от Бумы.

— Ты! Как тебя? Павлен?

— Я Павлентий.

— Ты Херентий, ёп. Ещё раз без разрешения рот откроешь, не уснёшь сегодня. На тебе мешки, складывай в них все лекарства и огниво, в другой форму и плащ, в третий… ну быстрее бери третий мешок, мать твою!.. В третий провизию, что сожрать не успели. Живее, Павлен!

Павлентий принялся сортировать в мешки всё приданное новобранцем в распределительном лагере. Старшина продолжил:

— Та-ак, остальные переодеваемся в эту форму, — он принялся раздавать комплекты каждому в руки, — размеры смотрим сами, кому большой, кому маленький достался, меняемся с товарищем! Павлен, давай оденься сначала. Слышь, здоровый, тебя как звать?

— Бума.

— Бума? Чё за имя такое дебильное? Ты чё дебил?

— Нет.

— Дебила ответ. Ты дебил? — старшина Потап встал вплотную к Буме.

— Нет. — повторил Бума.

— Мля, ты дебил… На тебе вот эту форму, большего размера нет…

Все закончили с переодеванием и обуванием. Павлентий собрал все вещи, сложил мешки на тележку.

— Можно спросить, старшина Потап? — выпалил новобранец с самой затасканной и самой заштопанной, в каких только можно местах, формой.

— Можно за хер подержаться, айда подержишь! — командир выпятил таз вперёд в сторону солдата.

Тот неловко шагнул вперёд. Старшина мгновенно выпрямился.

— Мля, ты дурак! В строй встань! Какой у тебя вопрос?

— Эта, э-эта форма? Почему она такая старая и почему у нас забирают нашу?

Глаза старшины на лоб полезли, явно был возмущён таким вопросом.

— А почему ты моешься, но всё равно воняешь, а?! — заорал старшина. — Ты чё приказы командира обсуждать собрался? Вас там дебилов в лагере вообще готовить перестали? Под горой муравейник имеется, такая же как ты вопрошайка уже жопу греет на нём, ты на очереди. Ещё тупые вопросы есть?

Все восемь новобранцев молча смотрели в землю.

— Вот и правильно! Ну, чё настала время отрабатывать солдатское жалованье, за землю нашу, за граждан, за империю. Нужен один доброволец: сильный, смелый, отважный. Есть такие?! Шаг вперед!

Бума незамедлительно шагнул. Старшина Потап уважительно скорчил рожу и медленно покачал головой. Зашёл в шатёр и тут же вышел с лопатой.

— Держи, здоровяк! Вон туда топай, яму под парашу капать будешь. Павлен, за повозку и за мной. Остальные нале-во, в третью палатку.

Делать было нечего, приказ есть приказ. Велено капать яму, значит надо копать яму. Бума отправился туда, куда рукой махнул старшина. Его встретил такой же паренёк в потёртой форме.

— Подкрепление? — улыбнулся парень.

— Тип того… — прогудел грустно Бума, не такую задачу он представлял, где требуется сила, смелость и отвага, ничего из этого для копки ямы не требовалась, разве что сила.

— Ну, тогда в бой! — весело проговорил парень и спрыгнул в широкую и длинную, но не глубокую, чуть выше колена, яму.

— В какой бой? — не понял Бума.

— Ахах, ну, тогда ясно почему тебя отравили яму копать… С землёй битва будет. Давай копать уже.

Копать, так копать. Бума принялся за работу вместе с другим таким же, как он сам, бойцом. Если вообще можно было называть их бойцами.

— А тебя как зовут? — спросил Бума через пару минут непрерывной монотонной работы.

— Да никак, сам прихожу. Шутка! — улыбнулся вспотевший парень. — Илья зовут. Тебя как?

— Бума.

Илья отстранил лопату, выпрямился, оглядел с ног до головы Буму.

— Похож! Из новобранцев?

— Да, вот прибыли только.

— Только прибыл и уже яму под парашу копать, хорошее начало, — с лица Ильи не сходила ехидная улыбка, — за чё отправили? Нагрубил? Нахамил? Потерял что-то в дороге?

— Старшина сказал, что нужен доброволец: сильный, смелый, отважный, вот я и вызвался! Я думал, что в битву зовёт, с варварами из жаркой драться или чего похожее, а оно вон чё…

Илья заливался от хохота.

— Тогда понятно…

— А тебя почему копать отправили?

— Меня? Да пошутить люблю. А старшина шутеек не любит, то есть как не любит: свои любит, чужие нет. Ну, смотри вот: чистим картошку в наряде по кухне, старшина к нам заходит, а я так руку вытягиваю с картофелиной, думаю дай сравню нос его с клубнем этим, и всё, в очередной наряд. Или вот зашивал дырку на штанах, старшина и спросит: «чё дырку на жопе штопаешь, может и мою подошьёшь?», а ему: «никак нет, старшина, не на жопе, а на штанах, а у вас, что жопа дырявая, что зашить просите?». Так он так взбесился, пришлось бросить всё, бегал за мной пол дня…

Дневное светило припекало, с Бумы градом падали капли пота. Яма выкопана по грудь.

— А у вас как тут, вы тренируетесь? Когда в атаку? Сам во многих сражениях бывал? — Бума смахнул пот со лба, вопросительно уставился на Илью.

Тот будто сам ждал момента передохнуть, тут же отставил лопату, сел к земляной стеночке в спасительный тенёк.

— Да какие сражение, какая атака? Тут командиры сражаются с кружкой пива, а бойцы с ложкой на перевес атакуют миску с кашей. Всё. Тренировки? Ну, есть парочка чучел, можно потренироваться, когда время есть, но сколько я уже здесь? Три месяца? Ну да. К этим чучелом ни разу никто не подходил.

— Три месяца и ни одного сражения?! — Бума выпучил свои голубые глаза. — На вас даже никто не нападает?!

— А ты чё возбудился так? В бой рвёшься?

Бума вспомнил слова высокого мужика на бочке.

— Женщины, дети, старики гибнут каждый день, под ударами топоров этих варваров из Жаркой, убийц, насильников…

— Это где тебе такого в уши напели? — улыбнулся Илья. — Может и идёт война с Жаркой, да какая-то вялая. Но мне, дружище, плевать на эту войну, армию и всё что тут происходит!

Бума задумался, делать это приходилось редко, а потому пришлось опустить глаза вниз и нахмурить брови.

— А зачем же ты тогда ступил на службу? — Бума нашёл в голове слова, которые должны раскрыть мотивы сослуживца и загладить нарастающее возмущение.

— Эх! — Илья закрыл глаза. — Если бы не муженёк той аристократки, которому приспичило так рано вернуться, гулял бы я по грушевым садам Рисурийской Академии, щипал бы девок, пил вино… выбора не было, дружище. Либо сюда, либо гнить в темнице.

Из-за кучи земли показалась тень.

— А вы хера ли на жопе сидите, землекопы, ёп?!

Нависшая над ямой тень принадлежала старшине Потапу.

— Слышь, здоровяк. Как тебя? Бума? Давай бросай работу, на обход пойдём. А ты, шут гороховый, давай копай, мать твою, тебя ещё муравейник ждёт.

Глава 22, Часть 1

Бриньольф и Феникс подъезжали к захудалой деревушке. Рано утром собрав лагерь и выдвинувшись дальше в дорогу, к полудню, попали под проливной дождь. Через час солнце уже пекло над головой, а от них двоих воняло, как от уличной псины, суконный грязный плащ сох медленно. До леса с Кривой Рощей добраться оставалось всего ничего, но в этой деревушке планировалось оставить лошадей и двинуться в Рощу пешим ходом. Это увеличивало время, к которому они доберутся к лесу, до вечера. С порога маленького домика выбежал старичок, видно, хозяин придорожного заведения. Дорога, по которой двигались Феникс с Бриньольфом, касалась постоялого двора и убегала дальше через поля.

— Добрейшего дня, уважаемые! — приветливо отозвался старик. — Давайте ваших скакунов, накормим, напоим, обогреем. Сами в дом заходите, бабка моя вам щас всё накроет.

— Нам бы коней оставить на пару тройку дней. — сказал Бриньольф.

— Да много ли делов, подержим ваших лошадок, заходите в дом.

Дом оказался без потолка, зато с высокой острой крышей. Пахло, как оно обычно в таких местах бывало, кашей. В этом конкретном доме пахло ячменной и гороховой. Прыткая бабушка в платке, завидев двух мужчин в плащах, сразу принялась накрывать на стол. Столов в просторной комнате всего четыре, но зато большие. Хотя сложно было представить, когда такая бедная таверна принимала народу, хотя бы в половину своей возможности.

— Садитесь, садитесь… — суетилась бабка, принимая плащи, — постираться, помыться, ночлегу может надобно?

Бриньольф махнул рукой.

— Не, мать. Мы поесть и в дорогу, ты давай лучше мясо побольше положи, да бражки налей и не скупись, мать. Монетой не обидим.

До того суетливая бабка засуетилась ещё больше. На старческом морщинистом лице появилась улыбка, глаза сощурились. Бриньольф и Феникс сели, через пару минут на столе дымились паром гороховая и ячменная каши, на мясо бабка действительно не скупилась. Следом на столе появилось ведерко браги с черпаком и двумя кружками. Феникс принялся за гороховую кашу, схватив расписную деревянную ложку, Бриньольф за ячменную.

Половина мисок уже опустела, в дом зашёл старик, с рубахи и портков валилась на пол прицепившаяся солома.

— Как вам, судари, яства? Хороша каша?

— Хороша, дед. — отозвался Феникс.

Бриньольф отхлебнул браги, сморщил лицо.

— А брага кислая…

— Да как же кислая, милок? — старик зачерпнул браги и выпил, посмаковал во рту. Седой ус не шелохнулся, а глаз не дёрнулся.

— Да ладно, дед. Рассказывай лучше, что твориться вокруг? — очередной глоток и в очередной раз скривился Бриньольф.

Старик приободрился.

— Да чего тут сказать, рассказать. Сеем, пашем, скот пасём. Токма, вроде, и хватает и оброк уплачен, так энти поганцы появились.Разбойники шо б их хворь побрала какая. Спасу, милочки, нет. На днях захаживали, бычка сказали отдавай, а то псам на корм пустим, ну, а чего мы? Пришлось отдать бычка.

Дед погрустнел, опустил голову вниз, густые, лохматые брови скрыли налившийся слезой глаза.

— А чего помещик ваш? Как нынче принято у вас барон? Граф?

— Эх, чего там, шут их разбери, графья, баронья, воронья… Всё одно. Гнут спину нам люду простому. Помню вот молодой был, за бабкой своей бегал ещё, земля свободная наша была. Сей, паши, раздолье. А потом указ столичный, и тыкают в лицо, что теперя мы все под владением баранья какого-то там. А так, а мы чего? На вилы их не посадить, там такая ватага пришла! Копья, мечи… Вот так и живём, а теперь вот эти ещё поганцы повадились…

— Так, а чего не поможет вам ваш… — вспоминал Феникс.

— Барон. — Напомнил Бриньольф.

— Барон. — Повторил Феникс.

— Да, ай… Варон энтот. Отправили мы Гришку за помощью туды, да тока пока он доберется, пока выслушают его… Да пнут его там, евонова эти служья баронова. Не верю, сынки, никто не поможет. А так-то у нас же лес под боком, с энтой Кривой Рощей, уж живёт или не живёт там ведьма эта, я вот думаю живёт, так служья баронские и на три версты к нему подойти бояться. Думаю и к нам сюда не придут.

— А сколько разбойников было-то? — ковыряясь в зубах спросил Бриньольф.

— Шестеро. Такие хари, сынки. Злобные морды. Топоры вот такие! — дед расставил руки. — Да вот как ведро! Псинку один паршивец больно пнул, визгнула так страшно, потом ещё целый день дышала тяжело. Но вродь как, оклемалась.

Бриньольф потянулся к кошелю на поясе, ловко развязал узелок, через мгновение на стол легли пять больших серебряных монет. У старика на лоб глаза поползли, он безмолвно открыл рот пытаясь произнести слова. Бриньольф опередил:

— Не надо, хозяин. За сытный обед, коней и кислую брагу. А нам уже в дорогу пора.

— Благодарствую, благодарствую, сударь! — трясся старик, провожая гостей к выходу.

Феникс и Бриньольф вышли к дороги.

— Во-он туда надо, тот вот лес нам нужен, — указал Бриньольф на далёкую узенькую, зеленую полосу на горизонте, — пойдём через поля, напрямую.

Феникс сорвал колосок и зажал зубами, из-за шеи, выпутываясь из волос выпорхнули три мотылька.

— Они всегда теперь с тобой путешествуют? — дружелюбно возмутился Бриньольф.

— Всегда… эти вот трое. Они какие-то знаешь… вздорные, непослушные!

— Вздорные, непослушные насекомые? — улыбнулся Бриньольф.

— Ну да, то есть я могу ими управлять всеми, что в конторе летают. Я им мысленно указываю, и они… как сказать… слушаются. Это никак приказ, понимаешь? Но вот эти трое не слушаются. Вернее, когда как. Но самое удивительное, что спрячься они в волосах, я никак не могу их найти!

Феникс последил за бабочками взглядом.

— Нет, не слушаются…

— Ты только не распространяйся, что с насекомыми разговариваешь, — Бриньольф натягивал улыбку, — слушай, а ты с мухами не пробовал… ну, что ты делаешь там, мысленно разговаривать?

Феникс легонько улыбнулся.

— Ахах, чё правда пробовал? — заржал Бриньольф — и как они, отвечали?

— Не отвечали. — хохотнул Феникс.

— А с комарами не пробовал? Было бы здорово, чтобы они не кусались…

Лес медленно приближался. Они уже прошли засеянные поля, и пробирались через дикое разнотравье.

— Почему столько земли не пахано? — спросил Феникс.

— Думаю всё из-за леса, а если точнее, то из-за Кривой Рощи. А если быть ещё точнее, то из-за ведьмы, как ласково зовут местные Мелиссу.

— А она что, не выходит к людям?

— Да выходит. Да только, откуда знать им, что это она. Поди думают у себя в голове, что ведьма их вся кривая, косая, с когтями и бородавками.

— А чего они её вообще боятся?

— Да кто их разберёт, деревню… Да и не чинит она вреда никакого, если бы что и делала, то со временем народец собрался и пожог тут всё, к такой-то матери. А так думаю леса бояться, он знаешь не так-то прост…

— А что с ним не так?

— Сколько раз бывал, столько говорил себе, что хрен больше сунуть в этот лес… И видел и глаза из кустов всякие, и угуконья, и карканья, и шепот и жути это всё нагоняет я тебе скажу, что о-ох… Понимаю, я этих крестьян. Но так их лес шибко не беспокоит, а они его. Вот и держаться друг от друга подальше.

— Бриньольф? — задумчиво произнёс Феникс.

— Ну, чего? Говори.

— А может мы могли бы разобраться с этими разбойниками, что деревню мучают?

— Ого! Вот, ты прыткий. Да может и могли бы, да только каким образом? Нас двое, их шестеро, а может и того больше.

Феникс похлопал по ножнам.

— Ну, парень. Понятно, что твой кинжал пяток бойцов стоит, но я помню, как он в щите застрял… А вообще: не то, чтобы мы занимались поиском бандитов. Денег это не принесет, да и помереть можно. Не наш профиль.

До леса оставалось пара сотен шагов, и уже виднелась маленькая, узенькая тропа — ниточка, приглашающая путников войти в зеленую гущу. Уже у самых первых деревьев мотыльки подлетели к шее и быстренько затерялись в красно-рыжих волосах.

— Что-то чувствуют… — протянул Бриньольф и с лёгкой тревогой посмотрел на парня.

Феникс и сам чувствовал странные ощущения, лес казался по особенному живым. Невидимый взгляд сотен деревьев заглядывал в самое сердце, воздух наполнял лёгкие необъяснимым волнением, ветер шептал в уши немые голоса.

Феникс и Бриньольф ступили бок о бок на тропу, птиц почти не слышно, только, кажется, на самом верху крон щебетали соловьи и зяблики.

— А долго идти до Мелиссы? — Феникс в пол оборота обернулся назад, вроде только зашли, а тропа уже увела их двоих далеко от входа.

— Да по-разному…

— Это как?

Тропа постепенно ширилась, толстые стволы уступали немного место кустарникам, кустарники травинкам.

— Да вот так. Бывало, заходил по этой же вот тропе, часок и уже у озера, а там и домик. А было, что с утра и до ночи бродил и всё по этой же тропе.

Феникс замер на месте, одёрнул рукав Бриньольфа.

— Чего? — не понял он.

Но Феникс никак не отреагировал, вслушивался в глухую тишину.

— Ты не слышишь? — спросил Феникс.

Бриньольф только пожал плечами. Феня то водил глазами по кронам высоких деревьев, то бросал взгляд дальше на петляющую тропу.

— Давай сойдём, туда, за те кусты! Скорее!

Бриньольф ничего не понимал, но послушно подался за Фениксом. Только забрались за ближайшее кусты, как впереди по тропе послышался…

— Топот? — спросил шёпотом Бриньольф.

Они с Фениксом припали к земле, сквозь тонкие ветки кустиков смотрели на тропинку перед собой. Частый топот сапог приближался, за ним крик:

— Не дайте этой твари уйти! Она приведёт таких же! Топор! Швырни в неё топор! — орал чей-то голос.

— Мужики, да это же я! Вы чё творите, вашу мать!?

По тропе перед кустами бежал мужик, мгновение и крутящийся в воздухе топор на бешеной скорости воткнулся в спину убегающему мужику. Тот тут же споткнулся о воздух, замертво рухнул лицом на притоптанную тропу. Через несколько секунд один за другим подбежали мужчины, всего их было пятеро, шестой мёртвый валялся на земле.

— Завалили лешего! Или чё это за тварь? Водяной? Кикимора?

— Да где же это водяной?! Тут и пруда нет никакого!

— Да кикимора это! Или ещё чё за бестия…

Пятеро мужиков наперебой галдели между собой, окружив шестого.

— Ох! Стойте! — вскрикнул один из них. — Это же… Это же Емеля! Емелька это! Емельян!

Пятеро потупились на шестого. После короткой паузы один продолжил:

— Это и правда Емеля, мужики! — он развернулся на здорового парня. — Ты в кого, козлина, топор бросил, ты же нашего прикончил!

Тот, на кого начали орать, только пятился назад и оправдывался:

— Да вы чё, мужики!? Не было тут Емели, тварь была мохнатая, бежала вперёд, все же видели!

— Была да всплыла, убёгла она значит! А тут Емелька дохлый валяется!

— Он же мне двоюродным был…

Все наперебой орали на парня, которому принадлежал топор. Тот только переводил взгляд с одного орущего приятеля на другого, пока один не вскрикнул и не ткнул на него пальцем.

— Мужики, смотрите! У него же рога на голове торчат, и шишки в бороде!

— Да это же леший! Окружай, окружай, пока он полностью не превратился и всех нас не убил!

Четверо окружили пятого. Он только успел потрогать голову и бороду, никаких рогов на голове и шишек в бороде у него не было.

— Да вы чего?! Это же я! Гаврила! — окруженный парень жалобно вертел головой.

Четверо медленно подходили к нему с разных сторон, пока тот, что сзади, не накинулся ему на спину, коротким ударом воткнул нож в шею! Оставшиеся тут же накинулись на парня, повалили с ног, молча, размашистыми ударами вгоняли лезвия в мёртвое тело.

— Что происходит?! — прошипел Феникс Бриньольфу.

— Тихо ты, тихо!

Они вжались в траву и смотрели как четверо озверевших людей кромсали своего приятеля. Один из них наконец одёрнул остальных.

— Всё, хватит. Сдох дух леса. С этим лесом точно странности творятся, надо выбираться… А где Савелий?!

— Я здесь!

— Он отстал что ли где-то? Савелий?! — заорал во всю глотку один.

— Да здесь я! Вот же! — тот, что, видимо, был Савелий, хлопал себя по груди, но трое подельников в упор его не замечали. — Ну вы чё, мужики?!

Один из четверых, судя по всему, он был главным, резко скомандовал:

— Тихо, парни! Спина к спине встали, живо! Слышали такой голосок тонкий? Мать вашу, я клянусь, это ведьма поганая призраков нагнала.

Трое встали спина к спине, перед собой держали топоры.

— Мужики? — протянул Савелий с обидой в голосе.

— Вы слышали!? — прошипел главный.

— Да-да! — наперебой принялись повторять два других.

Савелий попробовал коснуться одного из приятелей, державшего круговую оборону от невидимой угрозы.

— Аа-а! Призрак коснулся меня! — заорал один из них.

Коротким взмахом он рубанул прямо по груди Савелия, у бедолаги не было даже шанса среагировать, рухнул на землю. Порез оказался настолько глубоким, что задело и лёгкие. Парень старался отползти на спине, видно, как его грудь пытается набрать воздуха, но вместо этого выбрасывала сгусти крови из широкой раны. Через пару секунд Савелий замер, изо рта текла кровь, заливала широко открытые глаза. Убивший его приятель ещё пару раз махнул топором перед собой в воздухе. Так они медленно и кружили спина к спине, пока главный не заметил убитого Савелия под ногами.

— Слышь, братцы! Вот и Савельчик наш, видать тварь эта, леший или кого мы завалили, прикончил его в драке. Рана вон какая, во всю грудь. Бедняга.

Главарь ещё раз рубанул топором по истерзанному телу Гаврилы.

— Паскуда… надо бы сжечь тут всё. Проклятый лес.

— Ааа! Ааа!!! — один из троих оставшихся заорал так громко и резко, что Бриньольф и Феникс наблюдавшие за ними вздрогнули.

— Чё ты орёшь?! Заткнись! Заткнись, сейчас сюда все сбегутся!

— Не подходите, не подходите ко мне! — орущий и державшийся за голову паренёк упёрся спиной к толстому стволу дерева.

— Что с ним?! — спросил у главного оставшийся с ним лысый мужик.

— Да хрен пойми, не трогай его. Он не в себе, не видишь крыша поехала.

— Не подходите вашу мать! Не подходите! Я вам не дамся! Нет! — у паренька около дерева брызнули слёзы, он схватил из-за пояса нож и воткнул его себе в грудь, тут же вытащил клинок и снова вонзил по самую ручку. — Уж лучше… так… умере…

— Хватай его, держи, не дай ему себя убить! — заорал главный лысому.

Лысый припал к приятелю у ствола, тот уже с стеклянным взглядом едва мог вытащить из груди нож.

— Он, того… убил себя. Слышь, старшой, он убил себя!

— Да не ори, слышу! Чё у тебя на руке?!

— На руке?! Где!? Аа-а! — лысый завопил, пытался стряхнуть с руки невидимое нечто. — Аа! Оно дальше ползёт! Убери это!

— Не подходи ко мне! — заорал на него главный.

Лысый вцепился одной рукой в другую и с силой рванул кусок кожи с плотью.

— Нет она к шее ползёт! Мои глаза!

Лысый продолжал хлопать себя и сказать на одном месте.

— Помоги, старшой! Помоги! Мой гла-а-ааз! — лысый выколол себе глаз пальцем, в попытке убрать что-то. Пихал руку в окровавленную глазницу.

Главный подскочил к нему и засадил в спину нож в районе сердца. Лысый тут же обмяк, повалился вперед и упал на растерзанного Гаврила.

— Я помогу тебе, брат, помогу. Ты не будешь мучаться…

Старший этих пятерых замер на одном месте, руки опущены, спина сгорбилась. Так и стоял бездвижно целую минуту, пока в высоте шумно не сорвалась птица с гнезда.

— Кто здесь?! — резко вскрикнул главный.

Он чуть присел и внимательно озирался вокруг, Феникс точно мог сказать, что в какой-то момент они пресеклись взглядами. Он подумал, что этот обезумевший мужик сейчас понесётся к их с Бриньольфом укрытию. Но нет, он отвёл взгляд дальше.

— Емеля, ты? Гаврила?!

Он так и крутился на одном месте, пытаясь заглянуть за каждое дерево и куст.

— Не шутите со мной, а то мигом из банды вышвырну.

Главный пригнулся, движения стали резче, дёрганные и пугливые.

— Я ваш замысел прогадал, скоты. Кинуть меня решили, утащить всё награбленное, а меня ни с чем оставить.

Обезумевший главарь банды ходил вокруг погибших товарищей, но не обращал на тела никакого внимания.

— А может вы меня, собаки, кокнуть решили, пока сплю или пока отлить отойду? А?!

Внезапно он схватил себя руками за горло и повалился на землю.

— Будь вы прокляты! Я же вас… каждого… — главарь хрипел, душил себя своими же руками.

Ноги перестали шоркать по земле, руки по прежнему мёртвой хваткой держали шею.

На тропе не осталось никого живого. Феникс посмотрел на Бриньольфа, у того побелело лицо и в глазах читался ужас. Про себя предположил, что выглядит ещё больше потрясённым, чем его наставник.

Ничего необычного на тропе больше не происходило, сверху через кроны пробивался свет. Оттуда же доносилось щебетание и посвистывание птиц. Лежать до бесконечности в этой траве нельзя, Феникс молча посмотрел на Бриньольфа, тот немым кивком дал понять, что пора вылазить. Они медленно вышли к телам шестерых бандитов.

— И чего думаешь? — протянул Феникс.

— Чего думаю… что хрен я больше в этот лес сунусь, вот чего думаю. Это похоже те разбойники, что деревню кошмарили.

— Если подумать, я бы убрался отсюда прямо сейчас! Что на них нашло? Почему они с ума посходили.

— Не знаю, родной, не знаю. Но всё это лес, точно тебе говорю!

Бриньольф немного морщась принялся обчищать карманы. Фениксу показалось это даже кощунственным, всё-таки погибшие такой странной и страшной смертью. Но Бриньольфу на всё это было плевать, наверное, он и самим собой бы не был, если бы не делал всё по своему усмотрению.

— Не поможешь? — вопросительно глянул Бриньольф. — Этим мальцам их добро ни к чему!

«Наверное, он даже прав. Их добро, да и ещё нечестно нажитое, осталось в нашем мире. А они сами уже, наверняка, в мёртвом, если такой существует, конечно…» — подумал Феникс, засовывая руку в карман Емели.

Насчитали двадцать крупных серебряных монет, двенадцать мелких серебряных и сорок шесть разных медянок.

— Нехилая сумма, да ещё и по карманам такую таскали. Ну, двинули? — спросил Бриньольф.

— И ты предлагаешь двигаться туда, дальше?

— А чего поделать, родной? Мелисса как раз там дальше и живёт. Может это и она гостей непрошенных выдворила, не знаю. Нас такая участь не ждёт, я надеюсь. Да и не такая она, говорю тебе. Это всё лес, ты там надеюсь пока лежал травку не сильно примял, может паучка какого раздавил или мошку? Пошли уже.

Глава 22, Часть 2

Кровавое представление не давало покоя. Они шли по тропе молча прислушиваясь к каждому шороху. Над головой постепенно темнело, и это не небесное светило валилось за горизонт, деревья становились гуще, кроны касались друг друга, перекрывали над собой небо. Феникс завидел дивный гриб прямо у обочины их тропинки. Он до того такой никогда не видел, а там дома ещё в детстве, в тех Уютенских лесах, грибы собирать любил и был одним из самых зорких на эти лесные сокровища. Прошли мимо. За поворотом извилистой тропы так же рядом рос точь-в-точь такой же. Непременно захотелось сорвать и рассмотреть его поближе, может быть даже попробовать. Но Бриньольф уверенно шагал вперед и Феникс пропустил и его. Досада прошла довольно быстро, в паре десятков шагов вновь у самой тропы виднелся следующий. «Ну, один в один такой же, красавец…» — рука уже готова была сорвать заветную добычу.

— Ну куда, рыжий!? — прошипел Бриньольф.

Феникс не смог дотянуться до цели. Шляпку может бы и сорвал, но следовало сорвать под самую ножку, а лучше выкрутить, так меньше нанесешь вред грибнице.

— Чего? — нервно спросил Феникс.

— Тебе этот гриб на кой сдался?!

— Да чё такого-то?!

— Да ни чё! Ты думаешь я его не видел, что ли? Он давно нас преследует.

— Кто? Гриб?! — возмутился вконец Феникс.

— Ну да!

— Ты спятил? Да как он может…

Феникс развернулся, чтобы сорвать гриб и убедить Бриньольфа в его нормальности, но на месте, где он рос его уже не было. Волосы на загривке поднялись дыбом. Бриньольф потянул Феникса за плечо идти дальше.

— Но, как?

— Вон! Вон, смотри! — Бриньольф указывал пальцем далеко вперёд.

Феня острым взглядом в мгновение выхватил место куда указывала рука. Припорошённые листья медленно поднимались, из земли вылез точно такой же гриб, как и те три предыдущих.

Феникс шумно почесал затылок, сглотнул ком в горле. Бриньольф похлопал его по плечу.

— То-то и оно. Пошли, и давай ни шагу с этой тропы. Хренов лес, чтобы ещё раз я сюда сунулся…

Феникс вспомнил рассказ Бриньольфа про Золотой город.

— Если этот лес только начало, то боюсь предположить, что нас в Шахтах ждёт.

Бриньольф ничего не ответил. Они продолжали двигаться по тропинке, звуки привычного леса со временем сошли на нет. Феникс подметил, что и деревья стали какими-то кривыми, стволы порой извивались, ветки напоминали размашистые лапы невиданного зверя, кора грубая и очень тёмная.

— Кривая Роща. Скоро придём. — утвердительно сказал Бриньольф.

Феникс смотрел на дрожащий холмик между деревьями, когда холмик начал подниматься, он постучал по плечу Бриньольфу и указал на него. Они остановились и наблюдали, как небольшой бугорок, не выше колена, оторвался от земли и стоял на малюсеньких ножках, похожих на трухлявые ветки. По среди холмика раздвинулись травинки и уже виднелись маленькие красные глазки, пристально следящие за путниками. Холмик закрыл глаза и медленно развернулся, можно сказать отвернулся, и опустился обратно. Путники переглянулись. Бриньольф нервно прошептал:

— Ну, а чего? На другой бочок лёг. Пойдём, нет ему до нас никакого дела

— Ага, кому ему только?

Они двигались вперёд по тропинке, неосознанно старались держаться по центру. Феникс видел, как пенёк одного старого повалившегося дерева собирал еловые шишки, своими руками-веточками. Один раз одёрнул Бриньольфа, который засмотревшись чуть не угодил головой в ветку, похожую на руку, ветка же, стоило пройти им немного, медленно поднялась вверх. Наконец они вышли на огромных размеров поляну, заливающую вечерним светом.

— Всё, можно выдохнуть, пришли. — повеселевши произнёс Бриньольф.

— А если её дома нет? — тут же спросил Феня.

Повеселевший Бриньольф мгновенно растерял улыбку. Они двигались вдоль маленького озерка, с гладкой, без единого всполоха, тёмной водой. Домик, а скорее это напоминало большую хижину, ютился у самого озера, имел при себе небольшой причал с лодочкой. По всюду около хижины росли цветы, видно приложена рука человека, всё ухожено, много цветов под окошком и в самом открытом окне. Дверь распахнута, из неё вышла худощавая, белокурая девушка с крупными глазами, один синий, другой пепельно-серый, одета в льняное светло-серое платье, и совершенно босая.

— Привет, родная, ты всё белеешь и белеешь, вон уже и ногти почти белые, и волосы раньше темнее были.

Бриньольф по-отцовски, заботливо обнял девушку.

— Дядя Брини, ничего я не белею, из года в год одно и тоже говоришь, лет с двенадцати такая. Болезнь давно отступила.

— Не спорь, дочка. Ты себя постоянно видишь, я тебя редко, мне лучше знать. Это Феникс, мой друг, партнёр и всё такое.

— Да виделись уже, дядя. — мягко, как синичка, встречающая рассвет, пропела Мелисса и протянула руку.

Феникс почувствовал, как кровь прилила к лицу, и оно всё разгорячилось. Пожимать тонкую, женскую ручку, оказалось очень неловко. Какие руки пожимал до того Феникс: грубые, потёртые, истерзанные шрамами и трудовыми мозолями, но никогда тёплых и нежных, бархатных и хрупких, как у этой девушки. Взгляд прошёлся по светлой коже, остановился на побелевших, будто выцветших, ногтях. Мелисса это заметила, не отпуская руку пояснила мягким голосом:

— Ещё маленькой я угодила в цветущий ядовитый бальзамин, цветки были белые и пыльца отравила волосы и ногти, поразила глаз, и я на пару лет потеряла зрение, — Мелисса показала рукой на пепельно-серый глаз, — возможно, если бы цветки были красные или розовые, то и цвет был бы другой. Я Мелисса.

Девушка улыбнулась, а Феникс не мог оторвать взгляд от разноцветных глаз.

— А я Феникс… — он продолжал тонуть в девичьих глазах и пытался вспомнить что-нибудь про бальзамин, чтобы как-нибудь поддержать беседу.

— Можно? — спросила Мелисса ласково, как когда-то давно уже слышал Феникс.

— Чего? — не понял он.

— Руку.

Феникс опускал взгляд по тонкой женской ручке пока не дошёл до ладони, которую хоть и не сильно, но цепко сжимал. Рука нехотя разжалась, по загорелой руке искорками прошлись касания девичьих пальчиков. Феникс почувствовал, как дыхание сбивается и ему трудно дышать, словно он забыл, как это делать. «Это она использует свои травы или это со мной что-то не так?» — подумал он, наблюдая за отдаляющейся ручкой. И впервые, он подметил что безумно рад, что рядом нет Бумы.

— Ну, чего вы там?! — показался недовольный Бриньольф из дверного проёма — У нас не так много времени.

— Идём? — ласково спросила Мелисса.

— Идём. — согласился Феникс.

«Да что со мной?» — подумал он, заходя в хижину.

— А ты чё красный, как помидор? — серьёзно спросил Бриньольф — …клятый лес, нашла же твоя мать, где поселиться, Мелисса! Это может быть, что угодно, мы такого навидались пока шли к тебе, посмотри с ним всё нормально?

Бриньольф подтолкнул Феникса к девушке.

— Слышишь, Феня, Мелисса понимает в врачевании по сильнее Эскулапа и многих ему подобных.

Он снова уставился на белокурую девушку, она с умилением улыбнулась. Феня почувствовал, как она видит его насквозь и лицо начинает краснеть ещё сильнее.

— Это не страшно, дядя, всё с твоим дорогим другом нормально. А пройдёт думаю скоро. И, дядя, Эскулап учёный и должно быть отменный доктор, а я всего лишь травница.

— Ну да, конечно, рассказывай тоже! — упрямился Бриньольф. — Эскулап повадился лягушек резать, представляешь? А ты говоришь доктор отменный. Садись, Фень, чё стоишь?

Бриньольф указал на свободный табурет около небольшого стола. Он и Мелисса уже давно сидели и смотрели на него замеревшего по среди комнаты. Феникс шагнул, как будто впервые, и сел на табурет. Бриньольф продолжил:

— Наткнулись на ватагу ребят, пока шли к тебе. Разбойники, однозначно. Ох видела бы ты, что с ними творилось. Рубили друг друга. Мерещилось им всякое, дружков своих не признавали, путали их с тварями лесными, другого в упор не замечали, голоса им слышались, один сам себя зарезал! Последний своими же руками себя придушил!

— Чёрная ягода, дядя. — Мелисса потянула руку к закрытой банке полную очень чёрных ягод похожих на землянику, Феникс вспоминал, где видел такую раньше. — Одной такой маленькой хватит и на десяток мужчин, чтобы смертельно отравиться. Ягода ядовитая, вызывает сильнейшие галлюцинации, видения. Одному туману белому известно какие ужасы порой могут мерещиться.

— Никогда такую не видел… — серьёзно ответил Бриньольф.

— Не удивительно, ни я, ни мать ни встречали её нигде, кроме Кривой Рощи. Мама, рассказывала, что в ягоде содержится чрезвычайно редкий фермент, который может сделать любого человека многократно сильнее, быстрее и выносливее. Но также в ягоде есть отравляющие вещества и галлюциногенные, выжить после них невозможно.

— Вот видишь, Феня, лес такой хрени полон! А ты ещё хотел тот гриб сорвать!

— А я, кажется, видел эту ягоду раньше. Не здесь, далеко отсюда перед тем… перед тем, как выйти сюда к вам. За день до того, как тебя встретить Бриньольф. Бума наелся этих ягод, ел их гроздьями, разозлился тогда на нас с Лёней на пустом месте и ушёл по лесу бродить. Вечером мы его искать пошли, нашли в болоте, почти утянула трясина его, но спасли. Он ничего не помнил, как заплутал, как в трясину провалился. Да и мы сами с Лёней такое ощущали, что за нами следит кто-то, страшно было…

Феникс смотрел в окошко на гладь маленького тёмного озера, но мысленно, вспоминал, как испытывал животный страх перед темнотой в ту ночь, холод и невидимый взгляд из чёрной пустоты…

— Феникс, Феникс! — Мелисса трясла за руку парня.

— А? — тёплая рука вырвала их мрачных воспоминаний. — Чего?

Она явно что-то спрашивала, но он погрузился в воспоминая и не слышал, а сейчас смотрел в разноцветные глаза и чувствовал, как краснеет лицо. Девушка отпустила руку.

— Да говорю тебе, — бойко ответил Бриньольф Мелиссе, — с края мира самого! Говорит, что берега у них кисельные, и реки молочные.

— Да не говорил я такого никогда…

— Но подразумевал! Знала бы ты, дорогая, какие небылицы их троица рассказывала… но ничего, когда-нибудь мы заскочим в те дальние дали. А Бума наш и правда детина сильная и резкая. Как думаешь, родная, Чёрной ягоды наелся здоровяк?

— Не знаю, — любопытно протянула Мелисса, — хотелось бы посмотреть сначала на вашего здоровяка!

Феникс почувствовал странный укол в груди, очень ему не хотелось, что бы Мелисса смотрела Буму. Бриньольф деловито наклонился к столу, сложил на него руки.

— Ну, что, дорогая, какой способ нашла, чтобы пройти черту роковую и головой не тронутся?

Мелисса встала легко и бесшумно, как пёрышко. Наклонилась к одному шкафу и открыла дверцу, среди бесчисленных сундучков, ящиков и пузырьков вытащила деревяную коробочку, поставила на стол. Так же легко села на своё место.

— Содержимое этих флакончиков будем выпивать и заедать цветком ромашки, можно сушёной, можно свежей, кому как нравиться… Ой. Вы, наверное, цветки-то и не ели, я бы рекомендовала свежие.

Бриньольф и Феникс нахмурившись переглянулись. Мелисса продолжила:

— … Я приготовила снадобье с запасом. Возможны, побочные эффекты с закладыванием ушей, слезоточивостью, в остальном ничего страшного. Хранить строго в темноте.

Мелисса захлопнула коробочку. Бриньольф ширился в улыбке:

— Дорогая моя Мелисса… — потянул Бриньольф приподнимаясь с табурета, но выпрямившись тут же переменился — так, стой, подожди! Будем выпивать, будем заедать?! Ты что с нами собралась.

Девушка покачала головой.

— Что?! Да ты с ума сошла! Это может быть слишком опасно, я не допущу!

— Да как ты меня остановишь, дядя? — с улыбкой посмотрела на Бриньольфа Мелисса.

Бриньольф потупил взгляд, сел на табурет, сложил руки на груди и отвернулся в окошко.

— Ну да, ну да. Ты права. Ты уже взрослая…

— Не волнуйся, дядя Брини, всё будет хорошо.

— Да я стараюсь…

Феникс смотрел, как его хитрый, умный и взбалмошный наставник, превратился в отца, той далекой в его памяти девочки, девочки, отцом которой он не являлся.

— Из чего снадобье скажешь хотя бы? — недовольно, даже капризно попросил Бриньольф.

— Дядя, не уверена, что тебе стоит это знать, — улыбчиво пропела Мелисса, — ты точно этого хочешь?

— Ну, раз спросил, значит хочу! — упрямо отрезал Бриньольф.

Мелисса посмотрела на Феникса, с такой же добродушной улыбкой, что смотрела на своего дядю. Феня сразу почувствовал тепло на щеках. Девушка легонько указала на банку с ягодками.

— Что!? Чёрная ягода?! — сорвался с табурета Бриньольф. — Ты сдурела?! Сама же только что рассказывала какая она опасная!

Мелисса слушала и хохотала.

— Чего ты смеешь?! — недовольно воскликнул Бриньольф.

— Боюсь за тебя, дядя, что если ты узнаешь, как я её уже пробовала и ходила за роковую черту испытать, то ты можешь и не выдержать.

— Етить твою мать! — Бриньольф схватился за голову и ходил по комнате. — Прости, дочка, за такие слова. Но ты ни себя, ни меня не бережёшь.

Мелисса подошла к Бриньольфу и обняла за плечи.

— Да не переживай, дядь. Всё будет хорошо.

Бриньольф посмотрел в глаза девушке.

— Ладно-о… — протянул он и обнял, как родную дочь.

Окошко в хижине одно, зато дверей две, одна с одной стороны, другая с другой. Если ту дверь, через которую они вошли можно было назвать входом, то другую, наверное, можно было назвать выходом. Как бы там ни было, через вторую дверь виднелось, что солнце упало сильно за горизонт и наступил поздний вечер, вот-вот уступит место ночи.

— Родная, местечко, где ты живёшь так себе, если честно. Без обид. Не возражаешь мы у тебя тут заночуем, не пойдём ночью через клятый лес, а утром уже двинемся? М? — спросил Бриньольф.

— Какие могут быть возражения, дядя. Давайте ужинать, и будем укладываться. И ничего лес не клятый!

Феникс сидел за столом и любовался потрясающим видом из окна: тихое гладкое озеро, вокруг красивейший лес, поляна, усыпанная цветами. В хижине тоже цветы, здоровенный шмель влетел в окно и пополз по длинной лиане. На ужин Мелисса принесла корзинку фруктов, ягод и орехов. Яблоки, вишня, груши и черника красиво разместились по середине стола, плоды украшали фундук и кедровые орешки. Бриньольф сетовал на то, что Мелисса плохо питается и на одних ягодах и фруктах жить невозможно. Предлагал угоститься вяленым мясом и печеным картофелем, Мелисса только смеялась и отнекивалась. Феникс не отрывал взгляд от белоснежной, ровной улыбки. Румянец горящих щёк наконец прошёл, и он перестал чувствовать себя глупо. Солнце совсем уже скрылась и полянку с озером освещали яркие точки высоко на небе. В хижине догорали большие свечи, воск каплями скатывался и застывал на деревянном столе.

— Ну, пойдём, Фень. Пора укладываться. — пригласил Бриньольф на выход из хижины. — Место у неё тут совсем мало, у самой постель на верху, на чердаке. Такая же чудная, какой была и её мать.

Рядом с хижиной расстелили спальники, залезли в них и любовались озером под ночным звёздным небом.

— Красиво? — спросил Бриньольф.

— Очень! — охотно подтвердил Феникс. — Не думал порыбачить здесь?

— Смеёшься?! — возмутился Бриньольф. — Тебе гриба преследователя не хватило? Или холмика на ножках? Да я к этому озеру ближе, чем на пять шагом, вообще не подойду!

Через пару минут Бриньольф мерно засопел. Феникс тоже засыпал, тяжёлые веки с каждым разом всё сложнее поднимать, но хотелось подольше любоваться очаровательным местом. Послышался лёгкий скрип дверей хижины. Мелисса, кружась и пританцовывая, приблизилась к озеру, села на причал и опустила босые ножки в воду, покачивая ими брызгала во все стороны, капли падали на гладкую воду и создавали сотни маленьких волн. Любоваться ночным озером Фениксу стало сильно приятнее, и он, что было сил, не давал векам смыкаться, чтобы не упустить ни одного движение девушки. Он почувствовал, как щекотно выпуталась из волос бабочка, одна, вторая, а затем и третья. Не послушные они полетели к озеру, светились тусклыми оранжевыми крылышками. Мелисса заметила их, улыбнулась и выставила перед ними ладонь, три мотылька сели: один на палец, другой по среди ладони, третий на запястье. Она любовалась ими, а Феникс любовался ею. Она легонько подула, и мотыльки разлетелись кружить над озером. Девушка встала на причал, Феникс видел только силуэт и поблёскивающие под звёздным небом на локоны. Мелисса одним движением смахнула лямки платья, и оно плавно спустилось к ногам. Феникс немного приподнял голову и что было мочи открыл глаза. Как он не вглядывался, кроме изящного, тонкого контура тела ничего разглядеть не смог. Девица нырнула с причала в гладь озера, брызги крупными каплями разлетелись вокруг. Последняя мысль Феникса была о том, как он очень хочет нырнуть вместе с ней и купаться под ночным, звёздным небом. Веки закрылись. Сон поглотил без остатка.

Феникс разглядывал свои ступни, измазанные в серой золе. Как очутился в бескрайней пустоте не мог вспомнить. Вокруг мутная стеклянная гладь, и бескрайнее светлое небо. Большая птица подлетала, расправляя свои могучие красные крылья. Приземлилась, махнула головой. Из волос около шеи красно-рыжего парня вылетели три бабочки, подлетев к птице они вспыхнули маленькими огоньками. Парню показалось, что он был в этом месте много-много раз, но всё равно не мог вспомнить и дольки прошлого. Птица медленно, но уверенно подходила к парню, под её лапами плавился мутный, стеклянный пол, от кончиков перьев отлетали искорки. Птица подошла в плотную, и парень ощутил вибрации горячего воздуха, рука, протянутая к её морде, вспыхнула огнём. Картинка в глазах исчезла, сознание провалилась в липкую тьму, вынырнуло в тело.

Феникс всё громче слышал повторяющиеся слова, веки открылись сами собой. В уши мгновенно врезался бубнёж Бриньольфа:

— Феня, Феня, Феня, Феня?

— Что? Что? Что? — повторил он в лицо взволнованному наставнику.

— Ничего. Дымишься. Надо было тебе и спальник из каменной ткани шить. Обычных на тебя не запасёшься.

Феникс поднялся на локти, на груди сложив крылышки спали мотыльки. Поляну с озером заливал утренний свет. Бриньольф уже почти оделся, но спальник ещё не прибрал.

— Давай, Феня, вставай. Хочешь пойти умываться, вода из озера в том ведре. Я к нему и близко подходить не буду!

Они быстро собрались, Феникс плеснул воды из ведра в лицо. Ничего не обычного. Вода, как вода. Такая же мокрая.

— Готов? Пойдём завтракать. — махнул рукой Бриньольф.

— Фруктами?

— Да, фруктами. Давай не будем обижать Мелиссу, и примем её гостеприимство каким она его видит. Не думаю, что к ней часто кто-то приходит. Вообще не думаю, что, кроме меня и теперь тебя к ней кто-то ещё приходил.

Они вошли в хижину травницы, на столе ломилась корзинка с фруктами, в углу перед зеркалом прихорашивалась девушка. Такое зеркало Феникс видел только у Бриньольфа в конторе, и как сам Бриньольф говорил стоило оно баснословных денег. Наверняка и это он подарил либо матери Мелиссы, либо ей самой.

— Доброе утро! — весело пропела девушка.

Она уже была одета в плотный серый плащ. Тонкую талию опоясывал, ремень, на нём весели разные маленькие кошели, связка металлических прутиков, видно какие-то инструменты, с десяток маленьких флакончиков и маленький нож в расписных ножнах.

— Доброе. — натужно проворчал Бриньольф, косясь на корзинку с фруктами.

Феникс же ширился в улыбке и только кивнул. Мелисса кивнула в ответ.

Они наскоро позавтракали и выдвинулись на выход по маленькой, узенькой тропе.

— Дядя, а у вас повозка или вы верхом?

— Верхом, дорогая.

— А у меня нет лошади. Я думала мы на телеге поедем.

— Да не расстраивайся, придумаем что-нибудь.

Мелисса шла впереди, за ней Феникс, замыкал Бриньольф. Травница то и дело оборачивалась, проверяла на месте ли её гости. Каждый раз она улыбалась и заглядывала разноцветными глазами в зелёные глаза Феникса. «Интересно, а я ей нравлюсь? Или почему она постоянно мне улыбается? Может она очень редко видит людей, и просто рада моему присутствию?»

— О, и никого не осталось. Клятый лес!

— Дядя Брин, да ничего он не клятый.

Они прошли то место, где вчера лежали тела растерзанных и спятивших бандитов.

— Куда же тела делись, волки растащили? Не припомню их в этом лесу.

— Дядя, а ты что с тропы хоть раз ступал? — засмеялась Мелисса.

— Ступал. Разок, но ступал. Ненадолго, но было дело.

— Дядя, лес живой, необычный, не такой как остальные…

— Да уж давно заметил… — перебил Бриньольф.

— Он хороших людей чувствует, как и плохих, не бойся порой заглянуть в тёмную чащу.

— Благодарю за приглашение, родная, но я как-нибудь без тёмной чащи обойдусь.

— Ну и зря. — обернулась Мелисса и хохотнула в глаза Фениксу, показав свою белую ровную улыбку.

— А если я плохой человек, не хороший? — спросил дружелюбно Феня, пока девушка не отвернулась.

Чего он не ожидал, так это порезаться о холодный, просто ледяной взгляд. Если синий зрачок только дул леденящим холодом, то пепельно-серый обжигал морозом. Травница без улыбки и бесчувственным голосом ответила:

— Если в твоём сердце живёт зло, то никогда, ни-ког-да не сходи с тропы!

Она отвернулась. А по спине Феникса пробежался холодок.

До деревушки добрались быстро. Бриньольф в конце уже чуть не перешёл на лёгкий бег. Из дверей постояло двора выскочил знакомый усатый старик.

— Сударь! — протянул обе руки в приветствие.

— Хозяи-ин! — с широкой улыбкой пожал руку старику Бриньольф. — Гороховая? Ячменная?

— А как же! И пшённой наготовили! Заходите, заходите скорее.

Бриньольф довольный зачерпывал ложку за ложкой все три вида каши, хорошо сдобренной сливочным маслом и мясом.

— Бражки подлить?

— Конечно! — с набитым ртом согласился Бриньольф.

— Жинка твоя? — улыбнулся Фениксу старик.

— Ой, нет, что вы… — Феня засмущался, краем глаза покосился на Мелиссу, та улыбнулась и опустила голову вниз.

— Тю-ю. А чего так? Смотри какая красавица, кожа беленькая, талия осиная. В жёнки скорей зови, пока кто другой не опередил, у вас молодых энто быстро всё делается, чаво тянешь-то?

Феникс и Мелисса сидели рядом, напротив набивал пузо Бриньольф. Старик и его старуха, укатанная в платок, сидели с торца стола и любовались молодыми. Бабка ткнула локтем деда.

— Чего-чего? Агафья, ты по громче только говори, не слышу ж уже ничего.

— Да говорю, смотри же как рыженький налился, аки рак варёный, аки помидор.

Дед и бабка посмотрели друг на друга глубоко морщинистыми лицами. Старушка расплылась в широкой улыбке и начала хохотать, сверкая последним, да и то кривым зубом. В след за ней, щурясь, подхватил смех и хозяин постоялого двора. Не выдержал и Бриньольф, он заливался от хохота и прикрывал рот руками, чтобы не плеваться кашей.

Феникс чувствовал, что щёки пылают, как костёр внутри праздничного хоровода. Неловко. И хотелось провалиться под землю, но не сидеть тут, на этой лавке. Уж лучше одному и ночью ходить туда-сюда по тому жуткому лесу, или ещё раз удирать от волков, да хоть на самой хромой кляче.

— Ну, добре вам, — остановил невыносимый поток смеха Бриньольф, — скажи лучше, хозяин, имеется у тебя лошадь, хоть на время, хоть на выкуп, за дорого.

— Не-е, милок. Все на пахоте, да под пастухами, веришь нет, можу хоть щас в конюшню отвести?

— Да не, чего ты, верю. А седло парное имеется в хозяйстве?

— А как же, имеется!

— Неси.

Старик вышел из дома и быстро вернулся с большим парным седлом.

— Берём. — утвердительно сказал Бриньольф. — Если получиться вернём, не получиться, так вот тебе выкуп сразу, и за обед, и за брагу кислую.

Бриньольф высыпал на стол не меньше двух десятков серебряных монет, и четырёх десятков медянок.

— Да ты чего, мил человек! Это ж состояние какое! Это ж какие деньжищи. Что ж нам делать-то с ними, сударь?

— Да будет тебе, дед. Лошадок наших выводи лучше. Накормлены, напоены?

— А как же! Обижаешь, мил человек, обижаешь.

— И знаешь ещё что? Думается мне те разбойники, что бычка увели и псинку твою пнули, больше не вернуться?

— Энто как? — удивился старик.

— А вот так. — пожал плечами Бриньольф

Лошади стояли готовые в дорогу.

— Феня, не сочти за труд, давай Мелисса с тобой поедет. Знаешь же, жуть как не люблю возить кого-то.

Феникс не знал, любит кого возить Бриньольф или нет. Но ему было бесконечно охотно, чтобы она поехали с ним. Да видимо и все вокруг видели, что он совсем не против. Не знал Феникс нравиться ли самой Мелиссе, скакать с ним на одной лошади. Но пока она обхватывала его сзади, чтобы не свалиться, он решил отложить эти вопросы и мчался рядом с Бриньольфом в Золотой город.

Глава 23

Бума колол дрова. Полешку на колоду, колун об полешко. Всё вокруг завалено дровами, Илья не успевал таскать. Лагерь не большой, человек на двести: палатки, кухня, бани, место для тренировок с нетронутыми чучелами, ямы под парашу.

Как уже понял Бума всё это обычный порядок вещей в имперском гарнизоне, всё должно быть, как предписано Рисурийской канцелярией. Предписание касалось всего, например: расстояние между палатками, расстояние от кухни до открытой столовой, расстояние от столовой до сортира, яму под сортир следовала копать определённой длины и ширины, и, конечно же, глубины. Всё как предписано в документах.

Каждый день, а бывало и не по одному разу, из третий палатки старшина Потап выводил солдат, считал, проверял на внешний вид и постоянно ругался на неряшливый и неопрятный вид военной формы. На замечание о том, что чистую и новую форму он сам же велел в день прибытия снять и одеть протёртую и перештопанную ни один раз, начинал орать и бранить на чём свет стоит. После принимался искать добровольцев: сильных, смелых и непременно отважных, и каждый раз изо дня в день этим добровольцев оказывался Бума. Со временем он сообразил, что доброволец требуется для работы, но не взирая на это постоянно вызывался в надежде получить приказ: пойти в атаку или ступить на защиту чего-нибудь.

Подходила к концу вторая неделя службы, а он только и занимался тем, что копал, чистил, мыл, таскал, а сейчас вот колол. Один раз в самом начале пребывания в гарнизоне, пошёл по тренироваться обращению с боевым топором, выданным ему, как личное оружие. Но старшина Потап сорвался к нему и принялся отчитывать, что тренировка проводиться в составе группы, по прямому приказу капитана Коляды, и что такого приказа не было, а если не было такого приказа, значит был обязательно другой. А раз был другой приказ, а Бума его не выполняет, значит он тянет уже на выговор, но этого было мало, Бума успел попортить новенькое чучело. А это уже не просто выговор, а выговор с взысканием. Закончилось всё тем, что Бума мастерил новое чучело, и при первом выданном жаловании должен будет недосчитаться положенных ему монет. Но не это окончательно огорчило парня, а то, что в приказном порядке у него отобрали боевой топор.

Обычно Бума работал не один, с ним в паре, почти всегда, работал Илья. Илья никогда не выдвигался добровольцем, его преследовала другая участь, он постоянно влипал в неприятности и наказанием служила работа, многоработы. Чаще всего его наказывали за длинный язык, и пренебрежительное отношение к службе. И если наказание за длинный язык понятно, то какое пренебрежение к службе могло у него быть — непонятно, ведь чтобы отлично нести службу и получать жалование достаточно просто ничего не делать.

Ещё одним знаменательным событием для Бумы случилось через семь дней после того, как он прибыл в гарнизон. В этот день пришло последние пополнение из распределительного лагеря. Всех новоприбывших, а как оказалось среди них были и те, кто давно нёс службу и просто получили перевод сюда, построили и принялись назначать на должности, выданные каждому ещё при распределении по гарнизонам. Бума имел должность помощника кузнеца, и как оказалось из роты материального обеспечения он попал сюда один. Так их и распределили: разведчиков в отделение разведки, дозорных в отделение караульной службы на вышки, а обычных пехотинцев в пехотный отряд, были даже три следопыта. Бума отравился к кузнечной палатке, за которой разместился кузнечный горн, меха для раздува и наковальня. За полтора дня Бума вывел из себя кузнеца. С его слов он делал заявку в тыловой штаб только для того, чтобы с помощником было веселее пить горячительное. А Бума пить не хотел и докучал, тем что хотел быть полезен на службе империи. К тому же каждый раз спотыкался о пустые бутылки и ненароком разбивал, кузнец злился и сетовал на то, что бутылки не бесконечны, а стеклодува в прифронтовом гарнизоне иметь не положено. Хранить скисающую брагу, которую готовили каждый день вёдрами на кухне, он предпочитал исключительно в стеклянной таре. Потому, вручив Буме громадный кузнечный молот вместо отобранного топора, пнул парня под зад из кузни.

— Почему раздет, солдат, на муравейник захотел?! — старшина Потап любил подкрадываться незаметно. — Предписано воинскую службу нести в форме, ты солдат, защитник империи, ёп. Не батрак какой, не бродяга. Живо одеться! На сегодня работу прекращай, поможешь сложить дрова тому недоноску и строиться перед командирской палаткой обоим.

Сетовать на палящую жару бесполезно, спорить опасно. Старшина пошёл дальше, а Бума принялся одеваться.

— Вот же козёл! — пожаловался на удаляющегося старшину Илья. — Чё ему надо было? Дрючить приходил?

— Да говорит заканчивать, и строиться около капитанской палатки.

— Да в задницу тогда! Заканчивать ещё, ну! — Илья рассыпал только что набранные поленья. — Не убегут деревяшки, пошли щас строиться, люблю главного нашего гуся послушать. Да бросай ты, а то опоздаем ещё.

Бума спросить не стал, нескончаемая работа уже в печенках сидела, а дровишки и правда не убегут.

До командирского шатра добрались быстро, построились согласно отделениям и занимаемыми должностями. Бума стоял позади своего прямого командира согласно должности, то есть кузнеца. Кузнец, мужчина, хорошо за пятый десяток лет, едва стоял на ногах и вонял перегаром.

— Держи меня, парень, — Бессвязно промямлил кузнец, — хоть какой-то от тебя прок будет.

Они вдвоём стояли с левого края, справа стояли повара, за ними тут же пехота. Видно, что на построение вышел весь лагерь, за исключением дозорных на вышках. Такого Бума ещё ни разу не видел, а потому с любопытством ждал, когда выйдет капитан и донесёт до подчинённых что-то важное. Важным оно было непременно, за всё время он видел капитана три раза, и все три раза, тот говорил серьёзные вещи, хоть напрямую они Буму и не касались. Но капитана Коляды всё не было, и заскучав помощник кузнеца прислушивался к разговорам поваров с пехотой.

— Хох, надеюсь выйдет и объявит о скорых увольнительных, хочу на недельку в родные Початки, у нас там хорошо. — потянул один повар, тот, что по старше. Тот, что по младше тут же перебил:

— А я в Рисурию хочу, говорят там девки так и ждут мужиков настоящих, как мы! Тамошних сморчков за мужиков ваще не принимают, говорят, шо б одну девку удовлетворить целый взвод дохляков городских надо!

Один из пехотинцев подхватил молодого повара и басом прогремел:

— Чё-ё? Да все эти столичные девки просто шлю… да тьфу.

Повар по старше чуть пригнулся и громким шёпотом начал:

— Слышь, мужики, так давай в Початки, в деревушку мою, у нас бабы загляденье, титьки во! — он выпятил перед собой руки. — Жопа во! Дородные, не то, что те столичные сушёные воблы!

— Дородные — это хорошо! — гудел басом пехотинец. — Ведь, как с бабой надо, за титьку схватить, да по крепче! Да за зад, шо б взвизгнула поросёй…

— Заткнуться всем! — старшина Потап выскочил из шатра, за ним капитан Коляда.

Все встали ровно, тут и там пошатывало людей. Капитан в свойственной манере спокойно начал:

— Здравия желаю, бойцы. Хочу, чтобы солдаты и младшие командиры отнеслись к моим дальнейшим словам со всей ответственностью и серьёзностью, как и велит вам ваше звание, звание защитника империи. Совсем скоро к нам прибудет серьёзное подразделение и высшее командование двенадцати ближайших гарнизонов, включая наше. На время прибывания высшего командования каждый из вас по-прежнему подчиняется мне, но приказ любого из тех командиров будет главнее, и вы беспрекословно ему подчинитесь. От нас требуется любое содействие прибывшему подразделению для успешного выполнения их задачи. Наш гарнизон поистине один из самых боевых и слаженных на всей линии фронта. Я уверен, что каждый из вас проявит себя должным образом и не ударит в грязь лицом и не опозорит гордое звание защитника империи.

Капитан Коляда точёной походной подошёл к самому левому отделению материального обеспечения. Спокойным голосом скомандовал:

— Кузнец Пал Степаныч, сделать пять шагов вперёд и развернуться.

— Пусти! — дёрнул руку кузнец от поддерживающего его Бумы.

Он прошагал пять шагов и развернулся, при развороте чуть не упал, но кое-как выстоял, со рта медленно тянулась слюна, глаза открывались и закрывались медленно, пьяного кузнеца шатало.

Капитан Коляда продолжил:

— Как вы все можете видеть, наш дорогой кузнец не жалеет крови и пота нести службу от зари до зари и, как следствие, устаёт. Такие бойцы, невзирая на всю важность будущего мероприятия должны хорошо отдыхать, чтобы в будущем их боевой дух был крепок, и они дальше могли нести службу. Поэтому те, кто чувствует себя таким же уставшим, как наш Пал Степаныч, пять шагов вперед из строя.

Строй знатно зашевелило и вперёд вышли две трети присутствующих, встали в три длинных шеренги.

— Кузнец Пал Степаныч, слушай мою команду! — громко проговорил капитан — проверить палатки, в том числе: жилые, дозорную, оружейную, бани и кухню на наличие сильно утомляющих веществ и вместе сними убыть к дальней лесополосе для проведения отдыха. Позаботьтесь о том, чтобы каждый из вашего отряда и шага не ступил из лесного укрытия. Командуйте, Пал Степаныч.

— Нале… ик …во! Шагом… ик… марш!

Пьяная колонна медленно двинулась вглубь лагеря. Когда ушёл последний ковыляющий солдат, Коляда спокойным тоном обратился к старшине:

— Старшина Потап, что у нас на складах с материальным и оружейным обеспечением для боеспособной части гарнизона?

— Капитан Коляда, — как никогда серьёзно рапортовал старшина, — всё обеспечение на днях дислоцировали в тыл, для правильного перераспределения ресурсов, требуемых личному составу гарнизона.

— Ох, как не вовремя, старшина! Надеюсь, начальник тылового обеспечения успеет перераспределить вверенные ему ресурсы, до соответствующих проверок направленных к нему после того, как высшее командование побудет у нас.

— Очень надеюсь, капитан!

— Но ничего, старшина, справлялись и не с такими трудностями.

— Так точно, капитан, справлялись.

— Так что мы имеем?

— Все что перед вами, капитан!

Коляда спокойно, без единой эмоции, посмотрел на старшину и сказал:

— Кажется, это будет одна из самых сложных ситуаций?

— Возможно, капитан, но ничего не попишешь — война. Справимся, точно вам говорю!

— Хороший настрой, старшина, так держать!

Коляда удалился в шатёр и вернулся с кипой бумаг.

— Разведка пострадала почти полностью, после вчерашнего нападения.

— Так точно, капитан, придётся пополнять из имеющегося личного состава, пока основные бойцы приходят в порядок на заслуженном отдыхе. Предлагаю перебросить людей из подразделений обеспечения в боевые подразделения.

— Хорошая идея, старшина.

Коляда вплотную подошёл к Буме, посмотрел на него холодными, безразличными глазами, Потап встал рядом.

— Старшина, почему у солдата потёртая форма и огромный молот, вместо топора.

— Капитан, это один из лучших бойцов! Инициативный, брался за любую задачу, где требовалось сила, смелость и отвага. Форма вместе с ним несла тяжёлый воинский труд, а молот придан вместо топора в силу того, что боец умело обращается данным видом оружия.

Коляда неотрывно смотрел прямо в глаза Буме и не дёрнул ни одним мускулом лица.

— Прекрасно, старшина. Солдат, нужды гарнизона требует от тебя самоотверженности, предписанной тебе воинским долгом. Готов перейти из должности помощника кузнеца и стать разведчиком в одном из лучших боевых подразделений гарнизона?

Бума хлопал глазами, добрую половину слов и разговоров он не понимал, но что понимал точно так это то, что сам сотник и командир всего лагеря предлагает ему шанс проявить себя в боевом подразделении разведки, за место прозябания рядом с не просыхающим кузнецом.

— Так точно! Готов! — выпалил Бума.

— Отлично, боец. Встать в строй в отделение разведки. — скомандовал Коляда.

Бума, довольный собой, прошёлся вдоль всего строя, в котором от силы находилось человек пятьдесят. Встал рядом с одним бойцом разведки. Слева стоял Илья, входивший в медицинское отделение в должности санитара.

— Вот же скоты, сволочи… — прошипел он Буме. — Нет, ну ты видел?! Всех этих пьяных козлов отправили в лес спать, подальше отсюда. А нас тут оставили! Так мало того, ты слышал? Эти двое ещё обкрадывают и нас и нашу сраную армию, и даже не стесняются об этом говорить. Ну, уроды…

Бума перестал слушать причитания Ильи, он наконец-то добился своего, попал в боевое подразделение, на самой линии фронта, осталось только выдвинуться в разведку. Вынырнуть из мыслей пришлось тогда, когда капитан и старшина подошли к медицинскому отделению и Коляда, так же встал вплотную к Илье и начал сверлить его взглядом.

— Старшина, годится этот солдат для самоотверженной службы во время трудных времен для гарнизона?

— Никак нет, капитан. В спокойное время, исключительно необходим, но в трудный период, лучше ему наблюдать за ранеными товарищами, согласно своей должности.

— Марш, в лес! — коротко бросил Коляда.

Илья довольный вышел из строя и направился вдоль палаток, обернувшись улыбнулся Буме и помахал рукой, Бума улыбнулся и кивнул в ответ.

— Что имеем, старшина? — спросил холодно капитан.

— В гарнизоне порядок, ждём высшее командование и специальный отряд.

— Слушать приказ, солдаты, — громко скомандовал капитан, — все расходятся по своим палаткам и ждут команды строиться. Разойтись.

Бума сидел на лавке и воображал, как борется с кровожадными варварами, вращал в руке тяжеленный молот. С нетерпением ждал, когда в гарнизон прибудет некий серьёзный отряд, что до высшего командования, так до него дела не было. В лагере непривычно тихо, давненько Бума не ощущал такой тишины, ни криков, ни гомона, всё спокойно. Полог палатки раскрылся:

— Строиться. — скомандовал боец и быстро удалился, видимо, к следующей палатке.

Бума проверил снаряжение, поправил форму. Пояс, показалось, недостаточно тугой, втянул живот, сумел затянуть на одно деление туже. «Вот так хорошо!» — подумал парень. Хотелось произвести впечатление на прибывший отряд, кто знает, может они идут в горы и есть шанс пойти с ними.

Солдаты построились согласно отделениям, теперь Бума стоял в разведке, с самого правого края. У командирского шатра полукругом стояли семеро бойцов, Бума сразу определил, что они не местные, и скорее всего и есть тот самый отряд. Каждый одет в одинаковую форму, но не такую, как сам Бума или все остальные солдаты гарнизона. У каждого укреплённые набойками сапоги, с тугим шнурованием, куртки плотные приталены по нижнему краю поясом. Вооружены кто чем, но у каждого на поясе короткий меч. У двух бойцов за спиной луки, у одного молот, подобно такому как у Бумы, но изящнее, как украшенное оружие, а не кузнечный инструмент. У четвёртого несколько ровных, круглых палок, что можно использовать для черенка или древка копья, на поясе висели крюки, острые наконечники, как раз подходящие для навершия палкам за спиной.

Из шатра вышли двое мужчин разодетых богато, но по-военному строго, с ними капитан Коляда.

— Это весь гарнизон? Почему так мало людей на построение? — спросил один из них.

— Так точно, генерал, весь. Противник большим числом вчера совершил нападение, атаку отразили, над ранеными забоится медицинский персонал, часть бойцов направились в дальние ущелья, проверить укрепления. — как всегда холодно и безэмоционально рапортовал капитан.

— Вот сукины дети, уже давно объявлено перемирие! Либо этот акт агрессии разрыв соглашений, либо заплутавший взвод патруля и разведки. Наши так же, бывало, могли пересечь хребет и напороться на их заставу. Эти горы та ещё головная боль для всех нас.

— Склонен предположить, генерал, что это заплутавший отряд. Они быстро отступили, не похоже на спланированное нападение, но всё же я принял решение отправить бойцов для проверки баррикад.

— Это ты правильно, капитан. Но всё же составь рапорт, я отвезу его в столицу, пускай политиканы сами разбираются между собой.

«Перемирие? Он же точно сказал перемирие! Какое может быть перемирие, если они безжалостно убивают наших женщин и детей…» — подумал Бума, а лицо съёжилось в недовольную гримасу.

— В ущелье ещё может быть опасно?

— Не исключено, генерал. Но думаю, они отступили и опасности нет.

— Не могу рисковать. Дело особой государственной важности, отряд собран по прямому приказу первого помощника императора. Слажен, обучен к сложной обстановке, но, если встретят противника с численным превосходством, тут никакая выправка не поможет. Дай лучших людей на защиту отряда.

— Генерал, я понимаю, но в гарнизоне и так мало людей, мы не рассчитывали на ваше прибытие, никаких документов и сопроводительных бумаг, присланных заранее, не было.

— Капитан, — перебил генерал, — я не говорю отправить весь гарнизон, я говорю дать часть бойцов. И это не просьба, это приказ. Похвальна твоя забота за своих ребят, но каждый из них обязался служить империи, а не тебе лично. Отбери людей, составь список для соответствующей надбавки бойцам.

Бума счастливый стоял в строю отобранных. Вместе с ним ещё полтора десятка человек. Перед ними стоял один из тех семи бойцов, видно, он был у них за главного.

— Значит слушайте сюда, в отличие от генерала и вашего капитана, я питаю большие сомнения к вашей подготовке. Обращаться ко мне, не иначе как командир, без имени и звания, они вам ни к чему, к моим людям обращайтесь просто сержант. Ваша задача, следующая: двигаться быстро, тихо, не привлекая внимания, выполнять любой мой приказ или приказ моих бойцов. Перемещаемся колонной по два, я один буду двигаться первым, за мной мои четверо, затем вы, замыкают опять двое моих. В колонне друг с другом не разговаривать, не задавать никаких вопросов, если они не касаются напрямую поставленного приказа. Кто из вас ходил по этим ущельям?

Из полутора десятка человек руку подняли трое.

— Я так и думал. Чётко выполняйте приказы, проявляйте все свои навыки, если оно того требуется и тогда вернётесь обратно живыми. Если вопросов нет, выдвигаемся к ущелью.

Глава 24

По безжизненным серым камням двигался паренёк. Босой, в равной рубахе, в серых запыленных штанах. Когда-то парня звали Лёней, и он даже об этом вспоминал, вспоминал ещё что вообще-то он человек. А человеку следует жить с такими же как она сам человеками — людьми. Он сел на камень, среди бесчисленных глыб в окружение высоких величественных гор. Сидеть на кривом камне оказалось наполовину не удобно. Наполовину не удобно потому, что левая часть тела ничего не чувствовала, а правая как раз чувствовала абсолютно всё. Эта чувствительность жутко напрягала парня, и доставляла кучу хлопот. Он слез с камня, размашисто провёл по нему рукой, с треком и щёлканьем каменные куски и кусочки разлетелись перед ладонью. Теперь можно сесть на ровную поверхность, что парень и сделал.

— Лёня, Лёня, Лёня, Лёня. Зачем я только это говорю?.. Помниться это значит имя. Моё имя? Или чьё-то? Я тут один, значит моё. Я Лёня.

Парень Лёня почесал рукой, с серой, растрескавшейся и огрубевшей кожей, другую руку, обычную, загоревшую под палящем солнцем.

— А если меня так зовут, и я это знаю, то зачем я это повторяю? И ведь тут никого нет, кроме меня, так зачем мне себя звать?

Шумно почесал лоб.

— Ерунда какая…

Парень покачивал ногами, разглядывал соседнюю глыбу. Она казалось очень красивой, соседние глыбы тоже, конечно, красивые, но вот эта напротив очень красивая. Смотреть не удобно, но привычно, левый глаз не двигался, смотрел только прямо сквозь красную пелену.

— Значит теперь надо считать, а что считать? — он растопырил перед собой пальцы и внимательно на них смотрел.

— Пальцы. Я считал пальцы… Да я считал пальцы, зачем я их считал? Лёня, Лёня, Лёня, Леонид.

Паренёк принялся загибать пальцы. Загибал пятерню одной ладони, затем два пальца другой. Смотрел на них и повторял процесс заново. Вскоре это надоело, и он принялся разглядывать ногу. Внимание привлекла широкая красная полоса на серой ноге, она выпячивала красными кристаллами, но парня это ничуть не смущало. Он принялся разглядывать пальцы на босой ноге, сжимая и разжимая их.

— О! — воскликнул он.

Он принялся сгибать семь пальцев рук и семь пальцев ног. Задумчиво смотрел на оставшиеся три на руке и три на ноге. Потом разогнул согнутые, а те по три на руке и ноги, которые долго рассматривал, согнул.

— Значит я считаю пальцы, пять на одной руке, пять на другой, пять на ноге одной и ещё пять на другой? Четыре по пять получается. А может два по десять. Или…

Никак не получалось вспомнить сколько выходило два по десять. Он долго смотрел на пальцы растопыренных ног и рук. Кривил лоб, подёргивал уголками губ. За пару недель попадался в места, где как ему казалось, время течет медленно, а бывало ступал туда, где мысли в голове неслись. Входить в такие места не сложно, и чаще это происходило незаметно, случайно, как попасть в ловушку. А вот выйти, это уже целое испытание, каждый раз голова трещала и болела, мысли путались и скручивались. Самое тяжёлое воспоминание, это, когда он зашёл в ущелье, а оно оказалось тупиковым, трудно сказать сколько он пытался времени выбраться, но сколько он не двигался вперёд выхода не было, голод сводил с ума, а уснуть было невозможно. Тогда его внезапно озарила мысль пойти спиной назад не оборачиваясь, по предполагаемым следам. Это сработало, невидимая ниточка запутанного клубка распутывалась, ему только оставалось двигаться задом на перед, ни шага влево, ни шага в право сделать не получалось. Каждый поворот головы и разворот уже был им сделан, и он просто мысленно двигался назад, так и вышел из ущелья.

Все странные места крошили разум и сознание, вычёркивали куски памяти, вскоре он начал забывать кто он и как тут оказался, чтобы хоть как-то не сойти с ума он говорил сам себе повторять имя Лён, Лёня, Леонид и вести счёт дням, часам и всему что сможет. Счёт дней оказался очередной ловушкой, но уже не гор, а искалеченного разума. Повторив несколько раз имя, он начинал считать и путался во времени. Часто начинал рыдать и внезапно успокаиваться, что-то внутри отмирало, но изо всех сил старалось выжить. Это что-то он звал в себе Льном, Лёней, Леонидом и каждый раз невидимая сила внутри заставляла повторять эти слова.

Посидев немного, паренёк соскочил. Пошёл дальше по руслу некогда высохшей реки, а теперь заваленной камнями разной величины. Планов особых не было, только найти, что поесть, а после можно и дальше бродить и любоваться красивыми глыбами. Найти пропитание, каждый раз задача нелегкая, он ел один раз в пару дней. Заходил в каждую пещеру, заглядывал в каждую трещинку в каменных стенах. Для еды подходили ягодки разных цветов, но они непременно росли в таких местах, что кроме серых камней вокруг ничего не было. Стоило наткнуться на обыкновенные травинки или кустики, так значит, тех особенных звонких ягодок не сыскать за много вёрст вокруг.

Место ночлега выбирать не приходилось, да и не хотелось, застигла усталость, лёг на левый бок и спишь себе спокойно. Страшно тоже не было, горы не пугали, каменные глыбы так вообще красота неписанная. Разок встретил серую лохматую тварь, но она не страшила, а завидев парня убежала. Разок попался лев на уступе скалы сверху, злобно зарычал, парень тоже озлобился, и зверь с визгом задёргался и начал пятился по узенькому уступу, а потом с горы сорвался камень, разлетевшийся перед ногами в дребезги.

Паренёк поднял нос повыше, внюхивался в едва уловимый запах. Ощущалось, что источник запаха очень далеко, но от отчётливо чувствовал направление. Спустя четверть дня пути, и запах слышался лучше. Стоит забраться вон по той горе и нырнуть в щель, боком протиснуться можно. И там, где-то источник манящего запаха. Спустя ещё немного времени паренёк полз бочком между твёрдых стен, запах чувствовался аппетитным, а если это что-то съедобное, то не жалко пройти ещё столько же пути, сколько уже пройдено.

Протиснулся из трещины на маленькую плоскую площадку и смотрел вниз, как с балкончика, на разбитый лагерь. Выхватил глазами две маленькие палатки и тлеющий костерок с котелком, тут же отодвинулся от края. Глаза судорожно бегали, лицевые мышцы без конца дёргались.

— Это, это, это, это… это люди! А я? Я тоже люди? Люди — это человек, когда их много. — он растопырил пальцы. — Я человек. Нет. Нет, нет, нет. Я Лён, Лёня, Леонид.

Видеть людей совсем не хотелось, ещё больше не хотелось попасть им на глаза. Но оттуда так чарующе пахло. Он ещё раз аккуратно подтянулся к краю, посмотрел на небольшое плато снизу. Никого не видно. Поймал себя на мысли, что на протяжение нескольких дней он сам спиной чувствовал на себе чужой взгляд. Взгляд тайком из укрытия, наблюдающий. Ровно такой же, каким сам сейчас наблюдал за лагерем. Никто так и не появился.

— Может быть они внутри, а может быть и нет.

Лёня поджимал губы, дёргал мышцами лица, решался спуститься или нет. Влекущее желания добраться до заветного источника чарующего запаха, всё же заставило спускаться. Он ловко и тихо пробивал выемки на отвесной стене, засовывал в них ладони и ступни. Спрыгнул на гладкое плато. Чуть пригнулся, повертел головой — никого не видно, прислушался — никого не слышно. Подбежал к палаткам, посмотрел в котелок, что-то легонько кипело, изредка пузырьки выходили наружу. Запах отчётливо шёл с левой палатки, шмыгнул в неё. На полу расстелено тряпьё и шкуры, в дальнем углу сумка. Парень откинул застёжку, вытряхнул содержимое сумки. Высыпалась всякая мелочь: огниво, сухие травы, какая-то тряпка и коробок, последнем выпал тугой кошель. Раскрыл его и увидел много маленьких серебряных кругляшек. Запах от них шёл отменный, он взял кругляшку, посмотрел на одну сторону: оттиск профиля мужской головы. Посмотреть на вторую сторону не было и мысли. Рука сама тянула серебряную кругляшку в рот. Кругляшка мгновенно начала таять во рту, парень закрыл глаза от удовольствия. Вкусно, сытно. Серебряная монета растеклась по жилам и венам, наполнила энергией. За считаные мгновения кошель опустел, парень съел все монеты и пытался уловить какой-либо запах, но его не было.

Послышались далёкие голоса вдали. Палатка раскрылась, из неё выскочил худой, босоногий паренёк в рваной рубахе и таких же штанах. Завидев небольшое отверстие сверху по отвесной стене, выбивая в камне выемки под руки и ступни взобрался в неё и принялся удаляться, как можно дальше от человеческого лагеря.

Желание Бумы наконец осуществилось, он оказался в горах. Куда как предполагалась отправились работорговцы, схватившие Лёню, чтобы потом вернуться на свою родину, Жаркую, и продать его. Ещё с этой Жаркой велась война, но судя по тому, что услышал Бума, с этой страной заключили мир. Столько мыслей сразу, да к тому же в какой-то степени противоречивых, утомляли могучего парня. Голову он напрягать не любил, но так как сейчас больше заняться было нечем, попробовал. Не понравилось. Пол дня, как он в составе колонны двигался по ущелью. Разговаривать строжайше запрещалось, смотреть по сторонам надоело быстро, слева стена, справа стена, спереди затылки. Скучно. Хотя пару раз командир заорал всем лечь на землю и смотреть строго в каменный пол. Сказано сделано, колонна в мгновение легла и молча, не шевелясь ждала дальнейшей команды. Оба раза команда последовала: «встать, продолжать движение». Почему так надо было делать Бума не понимал, но он много чего не понимал, а потому молча выполнял, что говорят. Так было всегда. Всю его жизнь.

— На месте стой. — скомандовал командир, развернулся к колонне лицом и поднялся на небольшой камень, так что бы его было видно всем. — Слушай мою команду, перестраиваемся в одну колонну.

Две колонны слились в одну.

— Теперь слушайте меня внимательно, мы входим на узкую тропу. Справа и слева будет место, это не обрыв, но ступать туда запрещено. Каждый кладёт руку на плечо впереди идущему, и не в коем случае не отпускает пока не будет такого приказа. Голову опустить вниз и смотреть строго под ноги, старайтесь ступать след в след, ни при каких условиях не поднимать голову вверх, не смотреть в стороны.

Все принялись выполнять слова командира. Убедившись в том, что все выполнили его команду, встал первым в колонне и скомандовал: «Вперёд, марш!»

Двигались медленно, Буме наскучило ещё сильнее, было даже любопытно, что такого в этом месте, в ушах слышалось тонкое гудение. Но поднять голову не решался, приказ есть приказ.

Внезапно слева послышался звонкий, громкий стук. Солдат, которого держал за плечо Бума, дёрнулся и только успел произнести:

— А?

Бума почувствовал, как плечо из его ладони выскальзывает, тело солдата впереди него подкосило, и он рухнул куда-то влево. Слышно было как голова глухо ударяется о камень. Чуть впереди ещё один боец свалился на бок.

— Стоять на месте, сукины дети! — заорал во всю глотку командир. — Смотреть строго в пол, грёбаные вы ублюдки! Никто не шевелиться! Слушай мою, команду, мать вашу: павших перешагнуть, ваши товарищи мертвы и им не помочь, сомкнуть строй и двигаться вперёд. Живее, сукины дети, живее!

Бума переступил павшего солдата, наступил в лужицу крови. Нащупал плечо впередистоящего. Через несколько шагов услышал нечеловеческий вопль и шипение, совершенно дикий крик. По телу в тоже мгновение выступил холодный пот. В ту же секунду рвя глотку, стараясь перекричать нечеловеческий вопль и визг, орал командир:

— Держим голову вниз, ублюдки! Строго в каменную тропу! Никто не боится, вашу мать! Нет страха! Вперёд! Вперёд!

Стало на чуточку легче, колонна заметно прибавила шагу, Бума почувствовал, как рука сзади неистово сжало плечо, сам непроизвольно сжал свою ладонь. Когда перешагивал второе тело, что-то или кто-то, рыча прямо под ухо, с силой рвануло павшего бойца из-под ноги, тело исчезла из поля зрения. Самым краем глаза увидел маленькую серую и волосатую руку с длинными когтями. Послышался хруст ломающейся костей и чавканье. Сердце колотилось бешено.

Колонна продолжала двигаться и двигаться, всё дальше и дальше, пока наконец не послышалась команда:

— На месте стой! Головы поднять, руки опустить, выстроиться в две колонны.

Все принялись выполнять команду, Бума смотрел на испуганные лица.

Командир взобрался на небольшой камень, все они очутились на небольшом каменном плато с несколькими тесными ущельями впереди.

— Если не будете следовать моим приказам, живыми из этих гор не выберитесь, меня все слышат?! Мировой Хребет не прощает ошибок! Можете сесть отдохнуть, никто не разбредается, никто громко не говорит.

Командир посмотрел на двух своих людей, знаком что-то показал. Те кивнули, принялись усаживаться со всеми.

— Ты! — грозно ткнул в сторону Бумы командир.

— Я? — чуть хрипя спросил Бума.

— Да! И ты! — командир ткнул в ещё одного рослого парня. — Ко мне оба.

Оба парня подошли к командиру. Он короткими движениями показал своим людям какие-то знаки, и они двинулись к одному из ущелий.

— Вы все, — проворчал командир, — одна сплошная обуза. Я вынужден оставить часть команды, чтобы ваше тупое стадо охранять. За мной.

Бума и ещё один парень в след за командиром отправились по узкой трещине в горе. Вскоре вышли на маленькое плато, раза в три меньше предыдущего. Бума заметил место от маленького костра, а рядом два прямоугольных следа от стоявших маленьких палаток.

— Командир, — тихо обратился один из сержантов, — там, и там.

Бума посмотрел куда указывал сержант, с одной и другой стороны небольшого плато, в каменных стенах виднелись выемки.

— Разделимся. — сказал командир. — Собирай арбалет, по выемкам не залезем.

Бума наблюдал как один их сержантов, как велел обращаться командир к этим людям, быстро и ловко собирал арбалет. Другой накручивал на деревянное древко крюки, третий распутывал веревки. Всё делалось быстро и слажено, за считанные минуты всё было готово. Пока арбалетчик выстреливал крючьями в сторону каменного балкончика, с узкой трещиной за ним, и в небольшую дыру в другой стороне, командир распределял отряд.

— Ты на страже остаёшься. — он указал одному из своих людей.

— Ты, — он ткнул на рослого парня, — с ними туда, они объяснят, что делать. Теперь ты.

Он обратился к Буме.

— Со мной и сержантом полезешь на верх. Ты на подхвате, сказано что-то сделать, незамедлительно делаешь. Да не волнуйся ты, сам знаю, что толку от вас, болванов, не много.

Бума ровным счётом не понимал, что от него требуется, но старался быть внимательным и собранным, чтобы в любую секунду выполнить приказ.

Сержант уже залез по верёвке в дыру в каменной стене.

— Давай, парень, я за тобой, живее! — командир подтолкнул Буму вперёд к тонкому канату.

Бума схватился за верёвку и полез наверх, ноги просовывал в выемки, так было легче. Как ему показалось, взобрался даже быстрее сержанта, в голове отметил, что должно быть, и командир это заметил. Очень хотелось, чтобы заметил. Юркнул в каменную нору.

— Где командир?! За тобой?! Пусти! — прошипел сержант.

Бума только успел сместиться в сторону, увидел большую сетку, на каменном полу.

В шагах пятидесяти в тупике длинного, узкого, не шире шагов семи ущелья, сидело худое существо, похожее на человека в рванном тряпье, рассматривало пальцы на вытянутых руках.

— Командир, он здесь! Он здесь!

— Меня ждите! — услышал Бума голос командира.

Сержант высунул туловище из дыры. Оборванец заметил их обоих мгновенно вскочил на ноги и заметался на месте, затем резко развернулся и воткнул ладонь в камень.

— Уйдёт, командир! За мной, солдат, бегом! — заорал сержант.

Он швырнул Буме в руки сеть. Сорвался вперёд, одним движением выхватил топор из-за спины, подпрыгнул и прокрутился вокруг своей оси, всё это дало огромный замах и только его ноги коснулись земли, метнул топор. До оборванца приличных шагов сорок, но широкое лезвие летело с немыслимой быстрой, со свистом рассекая воздух. Топор прилетел прямо в то место, куда метилось воткнуть вторую руку существо, лезвие выбило искры, существо сорвалась обратно на каменный пол, тут же развернулось и прижалось к тупиковой стене. До оборванца осталось шагов пять и Бума с сержантом тут же остановились, сержант заорал во всю глотку:

— Бросай в него сеть!

Бума стоял как вкопанный. Он смотрел на исхудавшего друга Лёню: худые руки, худое осунувшиеся лицо, лицо бешенное, дикое и совершенно перепуганное. Левая рука, нога и бок из разорванной рубахи серые, как камень, от колена до лодыжки широкий, красный кристаллический нарост. Вместо левого глаза поблёскивающий гранями красный рубин.

— Брось в него сеть, ублюдок!!! — прогремело в ухе Бумы.

Всё произошло очень быстро. Обезумевший Лёня попытался дёрнуться между сержантом и Бумой. Но чуть отпрыгнув назад сержант в одно движение полоснул по груди исхудавшего парня мечом, широкая полоса во всю грудь брызнула кровью, ошмётки рубахи полетели в стороны. Лён шмыгнул обратно к стене. Рана зашипела и задымилась чёрным дымом. Крупные капли крови, брызнувшие из раны, застывали и осыпали Буму россыпью драгоценных розово-красных камней.

— Бросай в него сеть!!! — орал сзади бегущий командир.

Бума продолжал неотрывно смотреть на корчившегося от боли друга. На затягивающейся во всю грудь ране, проступили красные, светящейся кристаллы. Рубиновый глаз так же вспыхнул красным светом. Крик командира отвлёк только сержанта, и в эту секунду Лёня воткнул в каменную стену руку и вырвал булыжник, яростно метнул его в голову обидчику. Бума видел, как раскололся череп сержанта, а затем и падающее мёртвое тело.

Дыхание Бумы остановилось на выдохе, он только успел развернуться и выронить сети, повалился на каменный пол. Руки немели, пальцы перестали сгибаться, он чувствовал, как холодеет живот и грудь, глаза едва выдерживали давления, от тяжёлый ударов останавливающегося сердца. Но он неотрывно смотрел на нависшего над ним друга, а тот смотрел на него злым, испуганным лицом с горящим рубином, вместо глаза.

Сверху пролетела тень, это был командир. Он в прыжке сшиб с ног Лёню и повалил на землю, придавил телом, упёр локоть ему в горло. Бума быстро пришёл в себя: грудь и живот налились жизненным теплом, рот жадно хватал воздух.

— По… мо… ги… мне… — хрипел командир Буме. Он не смотрел на Лёню, но Лёня неотрывно смотрел на него.

Из-за спины послышался крик вскарабкивавшегося сержанта.

— Не стой столбом, мразь, помогай!!!

Бума стоял и ничего не делал. На его глазах командир в секунду превратился в каменную статую, с приоткрытыми губами, просившими о помощи. Лёня махнул по окаменевшему телу рукой. Тело рассыпалось мелкими камнями, крошкой и пылью. Парень вскочил на ноги, рубиновый глаз перестал светиться, а сними и порез на груди и широкий рубиновый нарост на ноге. Он снова посмотрел на Буму.

— Я…я-я-я-я-я тебя помню. Я тебя помню, я тебя помню! — Лён бормотал себе под нос, с бегающим здоровым глазом повторял слова, мышцы на лице сжимались и разжимались. Резким движением пробил в отвесной стене брешь и скрылся в ней, каменный проход тут же завалило.

Бума в пол оборота развернулся на звуки приближающихся лязгающих сапог. Увидеть ничего не успел, удар кулаком в зубы выбил из равновесия и повалил на пол. Следующий удар пришёлся в глаз, следующий в нос. Лицо заливало кровью. Увидел, как сержант выхватил из-за пояса меч и прицелился в районе шеи.

— Стой! — заорал кто-то в начале ущелья, это был очередной сержант.

Клинок не вонзился в шею. Но последовали удары в живот, рёбра и голову, металлической набойкой сапога.

— Гнида, ты мог им помочь! Мразь, они погибли из-за тебя!

Второй сержант подбежал и так же зарядил ногой живот.

— Давай вязать эту скотину и уходим отсюда! Тут становиться опасней с каждой секундой. Хватай сети! Эта тварь ответить за всё в суде!

Глава 25

Феникс, Бриньольф и Мелисса подъезжали к тонкой полосе забора. Недалеко за ним начиналась роковая черта, черта, за которой непременно мутнел рассудок.

Путь в несколько дней и ночей пролетел для Феникса, как считанные часы. Он не думал почти ни о чём и ни о ком, кроме Мелиссы. К его удивлению, Бриньольф, кажется, ничего не заметил. Не замечал, как он смотрит на неё, как бережно помогает спуститься с лошади и подняться обратно. Бриньольф только и говорил, что о предстоящем деле, о Злотом городе, о роковой черте, о том, как он переживает за Мелиссу и что она зря с ними поехала. Мелисса на это только смеялась, успокаивала дядю, и повторяла, что всё будет хорошо. Ночи ночевали в постоялых дворах, только одна застигла в дороге. Каждый раз снимали две комнаты, одну для Мелиссы, одну для Феникса с Бриньольфом, всякий раз перед сном Феня засыпал с мыслями, что он хотел бы очутиться в комнате через стенку. В каждом постоялом дворе девушка просила установить в комнате большой таз или ванну. «Ох уж эти женские штучки…» — качал головой Бриньольф. Но больше Мелисса ничего особенного не просила, и вела себя вполне обычно, как человек привыкший к дороге.

Но была для Фени загадка в Мелиссе. Она принимала жесты внимания, вежливости и заботы от него, но не более. Он готов был поклясться, что она видит его насквозь со всеми чувствами. Но реагировала ровно на столько, чтобы не обидеть. Нет, конечно, она улыбалась ему, шутила, но всё это казалось Фениксу буднично и будь на его месте кто-либо другой она вела себя точно так же.

Забор виднелся совсем близко, а вместе с ним и пропускной пункт.

— Приехали. Помалкивайте, а говорить буду я. — проговорил Бриньольф. Он первым слез с коня и направился на встречу стражнику.

Следом слез Феникс и протянул руки на помощь Мелиссе.

— А, интересно, на лошадях поедем или пешком отправимся? — спросил Феня, в общем-то ему было всё равно, просто хотелось начать разговор.

— Благодарю, — пропела девушка, принимая руку помощи, — думаю, Фень, мы отправимся пешком. Лошади имеют сознание, не такое, как у человека, но тем не менее, а также интеллект и волю, нам не хватит снадобья, если мы возьмём их с собой.

Она улыбнулась ему и отвернулась. «Ну да, что за дурацкий вопрос. Понятно, что мы отправимся на своих двоих. Теперь ещё будет думать, что я глуп и не понимаю очевидных вещей!» — Феня задумался и остановил взгляд на белокурых волосах, разбросанных на плечах и спине.

— Пойдём. — мягко позвала она за собой.

Они подошли к Бриньольфу и стражнику около стола.

— Вот, нас трое. — дружелюбно представил подошедших Феню и Мелиссу.

Стражник недоверчиво покосился.

— В бумагах сказано про одного человека.

— Дорогой, посмотри на дату контракта, — Бриньольф тыкал пальцем в листок, — им обоим лет по десять было. Мне тогда детей надо было в контракт вписать? Да я их даже не знал, а сейчас они моя команда. Ты нас пропускай, а не смотри сколько я человек с собой привёл.

— Ты давай меня не учи, как службу служить! Как тебя… — стражник заглянул в листок. — Бриньольф!

Стражник сел за стол, достал и ящика письменные принадлежности принялся заполнять бумагу.

— Вас как двоих зовут?

— Феникс.

— Ме…

— Маруся! — перебил Бриньольф.

Стражник покосился сначала на Мелиссу, за тем на Бриньольфа, потом снова на неё.

— Маруся. — повторила мягко девушка.

— Маруся? Тогда уж Марья запишем. Какая Маруся? Официальный документ. Маруся, блин…

Стражник заполнял бумаги, перечитывал контракт.

— А награда-то не хилая! — уважительно потряс головой стражник.

— Ну, дак. И задача не лёгкая! — тут же отреагировал Бриньольф.

— Тоже, верно. Я бы ни за какую награду туда не сунулся.

— А если командир прикажет? — внезапно спросил Феникс.

Стражник серьёзно посмотрел прямо в глаза.

— Если прикажет, значит пойду!

Печать ударилась по трём листкам.

— Вот, должна быть у каждого, — стражник протянул три листка, — вернётесь вы или нет, но, если вернётесь, необходимо предъявить на пропуске.

Он отодвинул калитку хиленького заборчика.

— На что бы вы там трое не рассчитывали — удачи!

Феникс, Бриньольф и Мелисса перешли за калитку. Впереди поросшая, приземистая, чахлая трава. Дорога, некогда ведущая в Золотой город, исчезла под толщей времени, но едва уловимые направляющие сохранили черты под забором пропускного пункта, а затем исчезали вовсе.

Они прошли чуть больше сотни шагов.

— Всё, дорогая, доставай склянки.

Мелисса сняла сумку, а вместе с ней деревянную расписную коробочку. Раздала снадобье.

— Ум! — с круглыми глазами закивал Бриньольф Фениксу. — А ничего это Чёрная ягодка, вкусная. Как… как…

— Как черника! — подхватил Феня.

— Точно!.. Только ромашкой заедать невкусно.

Мелисса приняла пустые пузырьки.

— Черничная выжимка, — пояснила она, — почувствуй вы вкус Чёрной ягоды, слюни б пускали и небылицы видели, а потом и вовсе… того.

— Умеешь, родная, подбодрить…

Они шли по траве покрытой то ли пеплом, то ли пылью, до города версты четыре. Видно домики, и покосившиеся двухэтажные здания. Городские стены тут и там повалились, зияли дыры, как у растерявшего парочку другую зубов задиристого пьяницы.

— А то существо или что это было, что из шахты вылезло, оно ещё там? Как думаешь? — спросил Феникс.

Идти в тёмный город становилось всё меньше и меньше желания. Небо заметно серело и всё будто теряло краску жизни. О том, чтобы повернуть обратно, конечно, ни шло и речи. Да к тому же ещё не хватало показать себя трусом в глазах прекрасной Мелиссы. «На подъезде уже блеснул умом, теперь должно быть считает недалёким…» — мелькнуло в голове.

— Ну, какое существо, родной. В исторических документах, приводятся показания бедолаги, его слова, цитирую документ: «что-то». Это некое «что-то» может чем угодно быть, начиная от пыли при обвале шахты, заканчивая его воображением. Может быть это городской сумасшедший изначально, или выдумщик балагур, вот и на придумал всякое. Вспомни: мы к бабке Глаше ходили, всё верещала, что злой дух леса и полей у неё морковь по ночам дёргает, да кочаны капусты срезает. Помнишь?

— Помню.

— Так и чего? Верещала-то она убедительно, и как оказалось духа описывала точь-в-точь, и даже сама верила в то, что говорила. А что на поверку оказалось? Помнишь?

— Соседский парнишка накидывал на себя простынь и воровал овощи, на потеху дружкам. — закончил Феникс.

— То-то и оно.

— Но ведь, тут дело другое, и кордон, и столетняя роковая черта, и не возвращался никто до этого, если, конечно, мы… — замялся упрямый Феня.

— Ну, слышь, рыжий! Давай не нагнетай. Если дорогая наша Мелисса сказала, что снадобье сработает, значит сработает. Не пора ли нам, кстати, ещё выпить, давненько шагаем. — Бриньольф выдержал паузу и посмотрел на Феникса. — Видишь? И с головой у нас всё в порядке. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно!

Они выпили снадобье и Бриньольф продолжил:

— Я не учёный, не шахтёр и даже не рядом с этими двумя важными и нужными профессиями, но и с шахтёрами и учёными общался. В том числе и на подобныетемы, как происшествие в Золотом я имею ввиду. Учёные всё неизвестное любят обозвать Энигмой. Энигма, по-нашему, загадка. Так вот, Энигма, по их мнению, ни что иное, как ядовитый газ, вырвавшийся из недр земли. Люди в городе отравились и не смогли выбраться, а те, кому всё же удалось сбежать надышались и всё равно траванулись. Тема с этим Золотым городом обсосана людьми поумнее нашего и не один раз. Это же кошелёк империи! Но благо, хоть мы с тобой два валенка, но водим дружбу с потрясающей, красивой и бесконечно умной Мелиссой. А империя нет. Поэтому мы топчемся здесь, как у себя дома, а они стоят и смотрят в сторонке.

Они подошли к рухнувшим, покрытым многолетней пылью воротам. Вокруг наклонившиеся домики, иссохшие брёвна, пустые черные окна, как глазница мертвеца. Улочка убегала далеко вперёд, расплеталась в другие дорожки и улицы.

— А как же «страх и ужас», что они испытывали за своих соседей, друзей и близких?

— Да сколько можно причитать!? Ты напивался до поросячьего визга пару раз, что в пору в хлеву начать жить и свиньи бы тебя понимали, и чувствовали твой и страх, и ужас, и любовь, и морковь! Ты испугался? Я не пойму!?

— Кто?! Я?! — Феникс покосился на Мелису, та не обращала на их мужские разговоры видимого внимания, разглядывала улочку. — Ты вот иногда как что-нибудь скажешь, Бриньольф, так… ай, пошли уже!

Втроём перешагнули разрушенные ворота. В ушах слышался тонкий писк, но никто не обращал на это внимания. Двигались медленно, тут и там лежали тряпки, штаны да кофты, платья, ворох однотипной военной формы.

— Вот они все, давно усопшие. Жуткое зрелище, давайте по скорее займёмся делом! — прошептал Бриньольф. Никого его шепот не смутил, в городе-склепе не хотелось вообще говорить, а уж тем более громко.

— Какие дела? С чего начинаем? — сконцентрировался на лице Бриньольфа Феникс.

— Мы о чём всю дорогу говорили?! Ты в облаках витал?! На, держи карту.

Феникс принял лоскуток тряпицы, расчерченной полосками, квадратами и надписями.

— А тебе карта самому не нужна?! — шипел он в ответ.

— Да я уже наизусть её выучил, а ты всего пару раз глянул! — проворчал тихо Бриньольф.

Феникс смотрел на лоскуток, как впервые в жизни.

— Первым делом идём в дом сапожника, потом, если получиться ищем источник гибели города. Если получиться, устраняем, а скорее просто сваливаем и всё. Мелисса, девочка моя, давай зелье, в ушах пищит.

Они выпили, в коробочке оставалось принять по два раза каждому. Двинулись прямо по улице, Бриньольф, явно знал куда шёл. Быстро они вышли на главную площадь города. На самом видном и почётном месте высилась, в три этажа, городская ратуша, с огромной, с домик, куполом. Доски изрядно покосило, краска, понятное дело, за столетие превратилось в ничто, всё вокруг потеряло цвет. Тут и там в куполе виднелись дырки, в них самая непроницаемая чернота, Феникс вглядывался в тёмные ранения купола и не мог представить ничего чернее, абсолютная тьма.

— Ремесленная улица в той стороне! — отрезал Бриньольф и быстро пошёл в сторону.

В до того спокойном и тихом месте, где не было ничего живого, ни деревца ни травинки, ни насекомого, поднялся ветер. Пыль зашевелилось под ногами обвивала ступающие сапоги живых людей.

— Вот погодка тут! Я думал хуже этой тишины не может быть ничего, но стоило подуть ветру, так сразу понял, как ошибся. — проворчал Бриньольф.

Ветер становился сильнее, дыры в домах начали истошно завывать.

— Нам сюда! — наставник Феникса и дядя Мелиссы, вскочил на крыльцо и дёрнул хлипкую ручку двери. Ручка осталось в руке дверь медленно рухнула во внутрь. Феникс увидел, как внутри рядами выставлены столы, а за ними ссохшиеся трупы.

— Не-ет, нет, нет, нет! Нам не сюда!

— Перепутал? Ты же говоришь наизусть всё знаешь! — съязвил Феникс.

— Так и ты, умник, с картой стоишь и молчишь! Сюда нам!

Они втроём поднялись на другое крыльцо, на пороге валялась вывеска с выжженой картинкой пары сапог. Дверь едва висела на петле. Бриньольф хотел аккуратно приподнять её и открыть, но та просто рухнула, а он повалился за ней.

— Нормально всё? — вбежал внутрь Феникс, за ним шмыгнула Мелисса.

— Да отлично, ищем сапоги и уматываем отсюда! Не нравиться мне это кладбище, живым тут делать нечего!

— Постойте! — воскликнул Мелисса.

— Некогда стоять, родная моя. Живее ищем сапоги! — суетился по комнате Бриньольф.

— Мне кажется или нет? У всех пропал цвет вокруг? Я не вижу красок, всё только чёрное и серое!

Бриньольф замер посмотрел на руки, затем посмотрел на волосы Феникса, всё было таким тусклым, словно за погасшими оконцам, когда-то горящих светом домов, выцвели и остальные краски. Ветер на улице уже таскал за собой тряпки и волочил по улице трухлявые доски.

— Тебе не кажется, доставай снадобье!

— Осталось только на два раза!

— Два раза не один, давай сейчас выпьем! А то потом нам оно может и не понадобиться!

Выпили. Но тонкий писк в голове услышали все. Больше всего нервничал Бриньольф, он переворачивал ящики, срывал какие-то тряпки, вываливал сгнившие ботинки из шкафов.

— А ничего такой камин у мастера был! — сказал Феникс.

Бриньольф бросил короткий взгляд и тут же отвернулся.

— Да, умелый мужик был, богатый. Трудился над обувью самых влиятельных персон. Мог себе, хоть три таких камина позволить!

С грохотом поднялась крыша одного из соседних домов на противоположной стороне улицы. Шум поднимался всё громче.

Бриньольф посмотрел очень печальными глазами на двоих молодых людей.

— Зря я тебя послушал, дочка, не надо было тебя брать! Да и тебя, брат, тоже не надо было тащить за собой.

— Э, э, э! Ты чё, Бриньольф? — подошёл в плотную к нему Феникс. — Давай не раскисай, находим ботинки и бежим отсюда!

Он обратил внимание, как всё вокруг стало тише и потемнело. Феня смотрел в грустные глаза Бриньольфа и тот, казалось, находиться далеко отсюда.

Краем глаза увидел яркую вспышку, затем ещё одну. Всего на дольки мгновения, но яркие, где-то далеко на улице, бьющие в разбитые окна. На спину что-то навалилось, затем схватило руку. Это касание он узнал бы из тысячи. Горячая ладонь Мелиссы сжала руку парню.

Феникс точно мог сказать, что буря на улице успокоилась. Резким рывком развернулся, девушка чуть не упала, потеряв за спиной опору. Но ловким движением Феня успел подхватить её за руки. Взгляд замер на дверном проёме. В груди стало горячее.

— Что это за херня, мать твою!? — вскрикнул опомнившийся Бриньольф.

На пороге дома обувного матера стоял высохший до костей труп, пустые глазницы смотрели в никуда, но в сторону троицы. Челюсть висела на одной стороне лица. Яркая беззвучная вспышка и в её свете была видно сотни и сотни мертвецов за спиной у первого трупа. На крыльце, на улочке, на дороге не было места от поднявшихся на ноги трупов.

Мертвец сделал шаг вперёд. Мелисса в ужасе вскрикнула. Феникс махнул рукой в сторону дверного проёма и кинжал в секунду сорвался в ходячего мертвеца. Тряпки рассекло в мгновение, высохшая грудная клетка пропустила острое лезвие сквозь себя, как масло, хребет сломался, и мертвец рухнул на пороге дома. В эту же секунду полезли остальные мёртвые.

Мелисса отскочила в угол дома, Феникс вращал в воздухе клинком и уже перерубил десятку истлевших тел ноги.

— Меня не задень! Меня не задень! — орал остервеневший Бриньольф.

Он рванул поднимать тяжеленную дверь и закрыл ей проход. Феникс вернул кинжал через окошко.

— Стол! Подвинь скорее стол!

Феникс подскочил к широкому и длинному столу. Изо всех сил принялся толкать к двери. Видно было, как Бриньольф едва справляется с мёртвой толпой. Маленькие светлые ладошки с белёсыми ноготками схватили столешницу рядом. Мелисса подбежала помогать. Толкать тяжеленный стол от этого легче не стало.

— Что происходит?! — Бриньольф был перепуган не меньше остальных.

Задавал от вопрос скорее для самого себя, чтобы разбавить жуткие звуки шорканье о дверь. Ответа на его вопрос не мог знать никто. Он метнулся через комнату. На улице заметно переменилось погода, ветер вновь поднялся и со страшной силой свистел за дверью, задувал в окна.

— Должна быть ещё одна дверь у той стены. Проклятье, она заколочена!

Феникс увидел, как слева и справа от двери в окна, тянуться мертвецы. Движение руки и показавшийся череп разнесло на осколки. Во втором окне костлявую руку сдул ветер.

Резкий писк в ушах заставил каждого схватиться за голову и повалиться на пол. Продлился он недолго, но этого хватило, чтобы почувствовать, как повторись писк ещё раз, и голова лопнет.

— Доставай последние флаконы! — заорал Бриньольф.

Мелиса перевернула коробочку, бросила каждому по снадобью. В мгновение стало чуть легче, но только чуть.

Ветер за стенами превратился в яростный ураган. В окне мелькали яркие молнии, видно, как бесчисленную толпу мертвецов на дороге смели ошмётки развалившейся на части хаты.

— Мелисса, подай кочергу, скорее!

Бриньольф пытался отодрать заколоченные доски. Над головой раздался оглушительный треск дерева и рёв ветра. Крышу сорвало и завалило на бок, сломало каменную трубу камина. Над головой летали бесчисленные кости, тряпки доски и бесконечная пыль.

— Я люблю тебя, дочка! — заорал изо всех Бриньольф.

— Я тебя тоже люблю! — едва слышался тонкий голос Мелисы.

Безумный ураган сорвал стенку с окнами и дверным проёмом. Содержимое дома начало вылетать и взмывать вверх и в сторону. Феникс стоял спиной к ним двум, прижимающимся к полу перепуганным людям.

— Надо спасаться!!! — кричал изо всех сил Бриньольф Фениксу.

Парень развернулся. Его совершенно не сносило ураганным ветром, только метало искрящиеся волосы. В тусклом и блёклом окружение, это было как маленькие вспышки солнца. Волосы начали обретать красный цвет и поглощаться языками пламени. Бриньольф держал Мелиссу и намертво схватился за железную скобу, прибитую к полу. Вместе они смотрели в залитые сплошной чернотой глаза парня. Из груди сквозь рубашку и куртку прорезался ослепительный свет.

Бриньольф и Мелисса смотрели, как за спиной красноволосого парня в паре сотен шагов над домами, висит в воздухе чёрный, не испускающий света шар, абсолютная тьма, только вокруг поблёскивают холодные молнии.

— Я не могу пойти с вами! Спасайтесь! — парня медленно поднимало вверх, а его голос врезался в уши перепуганной девушки и мужчине, голос не человека, клокочущего и рычащего чудовища. — Он зовёт меня! Я должен пойти с Ним!

Три бабочки вырвались из пылающих волос устремились к Бриньольфу с Мелиссой, замерли над ними и вспыхнули язычками пламени. Над двумя прижимающимся к полу людьми возник купол из прозрачной, тонкой-тонкой искрящейся стеночки. Яркая вспышка и чудовищный взрыв, пламя обрушилось на маленький купол. Бриньольф и Мелисса вжимались в пол, но огонь не мог пробраться во внутрь. Могучий порыв ветра, и пламя отступило, вокруг в огне трещали доски, пылала кровать и уцелевшие стены. На фоне серого небо в высоте, громадный огненный феникс машет огненными крыльями. Раскатистый клёкот птицы и сверкающие молнии вокруг Энигмы, как ритуал перед смертельной схваткой.

Бешеный ураган потушил обгоревший до чёрных углей дом. Птица сорвалась вниз паря низко над крышами, те вспыхивали, как только она приближалась к ним. Пара мгновений и светящиеся когти вонзились во все поглощающую черноту. Энигма, чёрный липкий шар рухнул на дома, превратив их в груду обломков. Когти застряли в липкой пустоте, крылья хоть и сжигали опутывающую липкую тьму, но её становилась всё больше. Бриньольф и Мелисса смотрели как пылающий клюв, размером с телегу, разрывает и превращает в пепел чёрные внутренности Энигмы. Но тьма засасывал лапы всё глубже, а крылья уже не могли свободно расправиться. Птица взревела громче самого страшного грома в яростную грозу. Затем ещё раз. И ещё. Жар-птица тонула в липкой тьме Энигмы. Бабочки на миг по гасли и загорелись в новь. Защитный купал спал и Бриньольф с Мелиссой оказались внутри урагана. Огненные бабочки взмыли в небо превращались в яркие светящиеся точки.

Защитного купала не стало и теперь весь грохот, шум и ветер ощущался нутром до костей. Летящая щепка полоснула лицо Мелиссе, под глазом на щеке появилась красная полоска. Капли крови уносил швальный ветер.

— Нам нужно убраться отсюда!!! — пытался перекричать стихию Бриньольф. — Прячемся в камин!

Крепкий, монолитный, выточенный из камня — это то не многое, что уцелело в доме обувного мастера.

Совершенно дикий, беспомощный клёкот врезался в уши. Два крохотных человека, стремящихся спрятаться и выжить в битве двух громадных чудищ, на миг застыли и бросили взгляд по верх домов. Энигма вновь висела над домами и почти полностью поглотила птицу. С неба ярчайшими стрелами ринулись три ослепительных точки, они пронзали тьму, вновь и вновь, протыкая Энигму насквозь. Вокруг чёрного шара сверкало заревого молний. Жар-птица вырывалась наружу.

— В камин! В камин! — Бриньольф заталкивал хрупкую девушку в глубины камня, сам сдуваемый ветром протиснулся следом.

Самая тяжёлая схватка в жизни у Бриньольфа случилась сейчас, за чугунную крышку камина с ревущим всесильным ветром. Крышка зависла в воздухе, сжимаемая до боли костяшками крепких рук с одной стороны, и необъятной дланью природы с другой. Ничто не могло взять вверх. Тоненькие ручки высунулись из каменного укрытия, беленькие ладошки ухватились за край чугунной дверцы. Могучая стихия дала слабину. Крышка закрылась, снаружи её примяла рука взбесившейся стихии. Раздался сокрушительный грохот. Земля задрожала голова Бриньольфа ударилась о стенку камина, отправила сознание в темноту.

Лёгкие удары по щеке. Бубнёж. Снова удары по щеке. Тишина и спокойствие. Бриньольф любил тишину и спокойствие. Резкий омерзительный запах пробрал до костей. Глаза распахнулись. Скрючившись, сидел в пещере, перед глазами окошко за ним голубое чистое небо, и испачканное сажей и пеплом девичье личико. Высохшие подтёки крови под глазом на щеке.

— Мелиса!

— Дядя Бриньольф, всё нормально. Всё закончилось. Я только что вылезла.

Бриньольф выкарабкался из камина. Вокруг солнечный день, голубое небо над головой. Вокруг нет ничего выше каменного укрытия, что стоял на треснувшем полу обувного мастера.

— Надо искать Феникса, дядя! Не мог он погибнуть, не мог!

Из синего и пепельно-серого глаза текли слёзы.

— Да, найдём, родная, найдём. Если он умудрился, от трёх бандитов на празднике отделаться. То чё тут-то…

Мелисса уже бежала прямиком к выжженой земле с большой ямой в центре.

— Дядя, скорее! — кричала Мелисса, она уже почти добежала края.

— Жди меня, там может быть опасно! — крикнул в ответ Бриньольф, он прихрамывал и едва поспевал.

Мелисса юркнула за край.

— Вот неугомонная!

Наконец и сам добрался до глубокой ямы. Лицо скривилось в возмущение и негодовании. Спрыгнул с края, скатился по оплавленной земле.

— Мелисса! Мать твою! Он же совершенно голый, срам какой, отвернись!

Мелиса послушно отвернулась, чесала рукой порезанную щёку и пританцовывала.

— Живой, Фенечка! Живой!

— Да понятно, что живой! Чё с ним будет!? Ужас! Чё ты лыбишься… Стыд-то какой!

Он смахнул плащ, накинул на голое тело Феникса. Три мотылька спящих на груди недовольно выпорхнули из-под одежды.

— Брат, ты как? Ты меня слышишь?

Феникс приоткрыл глаза.

— Бриньольф?

— А кого ты ещё ожидал увидеть? Думаешь этот чёрный шар с молниями тебя будить стал?

— Как Мелисса? Она в порядке? — тяжело шептал Бриньольф.

— Ещё один! Ты себя для начала проверь, в порядке или нет. В порядке она, она же со мной была, что с ней станется!

Бриньольф помог подняться, надеть и застегнуть плащ.

— Можешь обернуться!

Мелисса тут же радостно обняла парня.

— Ну, хватит! — проворчал Бриньольф. — ты представляешь, Феникс, она тут смотрела на тебя голого, пока ты спящий валялся.

— Да-а!? — нарочито серьёзно воскликнул Феникс, Мелисса чуть отвернулась, чтобы не смотреть на него, но он видел, что щеки расползлись в улыбке. — Ну, это… это… это срам, Бриньольф. Даже?

— Ну, конечно! Я ей так же сказал!

Они выбрались на верх из ямы.

— Может уже пойдём отсюда? — тяжело спросил Феникс.

— Ну, не, родной. Сначала найдём сапоги, когда сюда нахлынут солдаты, отсюда уже ничего будет не унести. Ты, кстати, хорошо помнишь, что с тобой было?

— В общих чертах.

— Нам стоит это обсудить, знаешь. Только Эскулапу ни слова!

Они добрались до разрушенного дома сапожника, в полу зияла трещина, а в ней прятался сундучок.

— Должно быть оно. — ткнул Феникс на трещину.

Бриньольф, как коршун, набросился на долгожданную находку, сломал замок и откинул крышку, внутри лежали дивной красоты сапоги, расшитые золотыми нитками.

— Что это за красота, дядя Бриньольф? — Мелисса, да и Феникс, заворожённо смотрели на пару искрящихся золотых сапог.

— Это, ребятня, начало приключения старины Бриньольфа! — он загадочно улыбнулся и сунул сапоги в походный мешок. — Тут вот ещё одежда сменная, оденься. Мы отвернёмся.

Дорога обратно, как оно водиться, оказалась быстрее. Феникс чуть не забыл нож и вспомнил про него только тогда, когда они прошли уже за половину версты. Махнул рукой и ждал чуда. И оно случилось. Острым взглядом он видел, как взлетели обгоревшие доски, за считанные секунды клинок вернулся в руку. Феникс, только удивился как осталось кольцо на пальце, а Бриньольф спокойно ответил, что кольцо не снимется без воли хозяина. Они делились впечатлениями от увиденного. Феникс помнил случившиеся в общих чертах, впечатлений и эмоций хватало в избытке у каждого. Потому на полуслове пришлось прекратить обсуждении и условиться не проронить ни слова лишнего, при стражниках.

— Бумажки показывать надо? — ехидно спросил Бриньольф у калитки.

— Ну, вообще положено бы показать… — начал мужик в форме.

— Бриньольф, Бриньольф, Бриньольф… — раздалось с издёвкой в голосе откуда-то слева и к ним вышел рослый мужчина с точёным лицом и сединой в чёрной, коротко стриженной причёске. — Право никогда не наделся увидеть голубое небо в долине Золотого города. Но кто же ещё мог справиться с этой загадкой, если не ты.

— Командир городской стражи Рисурии, капитан Хассвиль. — представил Мелиссе и Фениксу человека в форме Бриньольф. Девушка, чуть зашла за спину красноволосому парню.

— И не только. — отметил коротко Хассвиль.

— И не только. — согласился с ним Бриньольф.

— Кто твои друзья? — спросил учтиво капитан, но в его голосе звучала хитрая фальшь.

— Ээ-э! — замешкался стражник, хоть вопрос и не был адресован ему. — Это Бриньольф, рыжий значит Феникс, а это Марья!

Стражник вытянулся в струну и ждал команды «вольно», но капитану не было до него никакого дела. И он медленно протянул:

— Марья значит, о-оочень интересно. Не время и не место, спросить у Марьи, куда же исчезла её мать. Ведь такое событие: сундук имперского золота вновь открыт, ведь так?

— Без сомнения! Пока шахтёры ещё чего не накопают. — уверенно подтвердил Бриньольф.

— Ну, нам-то с тобой до этого дела нет. — проговаривая каждое слово, сдавливающим, точно хищник добычу, голосом говорил капитан Хассвиль. — И раз такое дело, выдам я вам свою карету, и парочку людей для охраны, вы же в столицу, наверняка, отправиться решите. Своим присутствие, увы, компанию не составлю. Дела. Будет замечательно, если чудесная Марья примет одно из своих зелий и изменит свою внешность до неузнаваемости сразу как сядет в карету. Или что она делает, чтобы водить всех занос и беречь свою жизнь… С Фениксом же будем знакомы.

Капитан Хассвиль легонько качнул головой, Феникс сверлил его холодным взглядом, но качнул в ответ.

— Прошу вас. — капитан прошёл и открыл дверь просторной и богатой кареты.

Феникс, Бриньольф и Мелисса прошли мимо стражника, он так и стоял вытянутый струной.

— Что это за дела такие? Что вы нас не хотите лично сопроводить к императорскому дворцу?

— Вот это любопытство, Бриньольф. Будь аккуратнее с вопросами, которые задаёшь, можешь ведь иногда получить на них ответ. А после и петлю на шею. Впрочем, в ответе на твой вопрос никакой тайны нет, можешь не волноваться. Нужно встретить особого военного преступника и лично доставить его на суд.

— Ого! Военного? И чего натворил, поди уснул на посту или пьяный начальнику подвернулся, а вас из столицы по таким пустякам дёргают.

— Дерзкий ты мужик, Бриньольф. — капитан захлопнул дверцу кареты и чётким поставленным голосом скомандовал кучеру: — вези до Рисурии. Люди особой важности, кто будет задавать вопросы лишние, покажешь бумагу. Сейчас дам её.

Командир городской стражи капитан Хассвиль, быстро заполнял листок бумаги текстом.

— Сургуч есть? — спросил он холодно стражника.

— Так точно! — отрезал тот и тут же потянул красную палочку смолы и лучину. Хассвиль сделал оттиск кольца. Вручил кучеру документ.

— Вперёд!

Глава 26

Бриньольф твердил, что ни Феникс, ни Мелисса, и представить не могут, как же удачно подвернулся командир городской стражи. И какой жест доброй воли он совершил. Хотя отмечал, что Хассвиль, та ещё злобная и жестокая скотина. Под сиденьем нашлась целая коробка различного вина и вся троица под вечер выпивала. Мелисса душилась каким-то приятным запахом, а Бриньольфу и Фениксу дала пучок травы, и наказала жевать периодически по травинке. Феникс решил даже провести опыт и не живать врученные соломинки. Со временем образ Мелиссы растворялся, он смотрел на неё и видел женщину, но при этом не мог описать толком ни цвет глаз, не длину волос. А всего-то стоило отвернуться и не смотреть на неё, хотя бы десять минут, как без того расплывчатый образ терялся в глубинах памяти, а то и вовсе исчезал. До Рисурии добрались к утру пятого дня. Бриньольф утверждал, что кучер очень мало спал и всегда гнал коней, потому так и добрались быстро. Отмечал выправку и преданность делу. У самых ворот города, когда уже Феникс и Мелисса вышли, Бриньольф вскочил к кучеру и долго общался. Затем на полу слове попрощался и быстро пошёл к ним двоим.

— Живей, живей, живей! — подталкивал проходить вперёд Бриньольф.

Как оказалось он спёр у кучера документ, выданный тому капитаном Хассвилем. Шепнул об этом на ухо Фениксу. На вопрос: «зачем?» — ответил, что Феня ничего так и не начал смыслить в делах, ведь такие документы всегда могут пригодиться. Посетить столицу без веской причины кому попало невозможно. Они втроём кем попало не были, и получив указания от сопровождающих охранников, стража быстро пропустила. По записи, естественно.

Феникс ходил исключительно с отвисшей челюстью, как только заметил городскую каменную стену в три этажа на подъезде к городу. Бриньольф по-доброму смеялся над ним, Мелисса просто любовалась красотой города, видимо, бывало, в нём и до того.

Феникс заворожённый вышагивал по каменной брусчатке, любовался домами неописуемой красоты: всё везде украшено цветами, дороги, тротуары. Бриньольф объяснил, что ходить следует вдоль дорог по отведённым местам, и лишний раз не путаться под ногами карет и повозок. Повсюду цветуще и фруктовые деревья. Ухоженные мужья и женщины. Одним словом сказка. Феникс мыслил о том, что хотел бы показать это место своим друзьям Лёне и Буме, заворожённая улыбка сменилась лёгкой грусть. «Эх, Бума и Лёня. Надо скорее выходить на поиски этого Карася, а потом и Лёни…»

Рядом прокружилась, сияя белоснежной улыбкой, Мелисса. И совершенно не интересуясь его мыслями, вскружила голову и прогнала все размышления, что были не о ней и не о красивейшем городе.

Бриньольф и Феникс зашли в помещение, это была целая лавка с одеждой, примерочной и кассовым аппаратом, подобному тому, что был в конторе у Бриньольфа. Купили нарядные костюмы. Так же подождали Мелиссу, пока она выберет красивый наряд себе. Она выбрала четыре наряда, чему Феникс знатно удивился, и подумал, почему он не выбрал себе так же. А Бриньольф только отмахнулся и сказал, что женщины только так и выбирают. Затем они посетили городскую баню и хорошенько помылись. Понятное дело Бриньольф и Феникс ждали, когда выйдет Мелисса. Она вышла в прекрасном светлом платье и не менее прекрасной шляпке.

Далее Бриньольф сказал, что следует направиться во дворец и просить аудиенции у того, кто отвечает за казначейство и главы городского совета. Мелисса идти во дворец отказалась, Бриньольф спросить с её решением не стал.

Попасть во дворец было ещё сложнее, чем в город. Но бумага контракта, с разными печатями на ней открывала все двери и скрещенные копья. Было пару раз что кто-то даже узнавал Бриньольфа. Наконец они попали в небольшую комнату со столом и множеством стульев. Комната украшена настолько богато и дорого, что Феникс успел разглядеть только причудливую лепнину на потолке, как открылась дверь и в неё вошёл служащий.

— Здравствуйте, господа! Так это вы те герои, что вернулись из Золотого города?

— Совершенно верно, прелестный. — сияющей улыбкой подтвердил наставник Феникса.

— Господин Бриньольф, как я полагаю? Я вас помню.

— А я вас.

Служащий ознакомился с содержимым контракта.

— Как я понимаю вы пришли за наградой?

— Верно понимаете! — сиял Бриньольф. — И ещё я бы хотел воспользоваться пятым пунктом, позволяющим мне приложить дополнительное прошения о награде в связи с чрезвычайно сложным заданием, влекущее огромные непредвиденные трудозатраты.

— Конечно, господин.

Бриньольф принялся заполнять бумагу, закончил быстро, протянул бумагу служащему. Тот внимательно перечитал с беспристрастным лицом. Принялся скреплять бумаги и заверять написанное печатью и подписями.

— Вы понимаете, что ходатайство о дополнительном вознаграждение не гарантирует его выполнения? Оно будет рассматриваться коллегиально и может быть отклонено в одностороннем порядке, может быть выполнено, а может быть выполнено частично.

— Я это прекрасно понимаю! — улыбаясь во всё лицо ответил Бриньольф.

— Ваша дело будет рассмотрено в кратчайшее сроки, и как только выполнение контракта подтвердит официальное лицо вы сможете забрать награду. Не покидайте Рисурию в течении десяти дней, вас уведомят о решении в течении этого срока. Разрешите откланяться, господа.

Служащий легонько поклонился, Бриньольф поклонился в ответ, Феникс повторил движение за обоими.

— Два часа ожидания, пару минут разговоров. — отметил Феникс. Они стояли у ворот и смотрели в конец закрытой улицы, что была сразу слева от дворца. Через узкие ворота въезжала колонна военных людей, среди них наглухо закрытая карета, больше напоминающая обитый железом ящик.

— У бюрократов всегда так. Это нам ещё повезло, можно вообще весь день прождать и вообще не поговорить.

Колонна свернула к мрачным, каменным зданиям, обособленным от дворца красивым садом. На непременных и хмурых изваяниях, вместо окон, несколько каменных решёток. В конце колонны последним двигался командир городской стражи капитан Хассвиль.

— О, и эта рожа уже тут. Значит будем вести себя по приличней, пошли найдём Мелиссу и завалимся поесть и попить, пора бы уже отдохнуть как следует!

Бума сидел на твёрдой лавке, в громыхающей коробке водружённую на повозку. На голове мешок, во рту кляп, руки и ноги скованны кандалами. Слышно из этой коробки почти ничего, но лязг металлических ворот разобрал. Потом цоканье множества подкованных копыт и мерный шум деревянных колёс о брусчатку.

Со времён как на него накинули сети и связали, а затем и закрыли рот и надели мешок на голову, прошло несколько дней. Он только мог слышать голоса. Узнавал голос капитана Коляды, злобные возгласы и пререкания. Потом посадили в крытую повозку, дальше только дорога. За всё время его никто ни о чём не спросил, только везли.

Мысли вращались вокруг увиденного в ущелье, его другом Льном, исхудавшим, истерзанным горами, поверженным телесным и духовным недугом. Бума вспоминал напуганного безумца с серой каменной кожей, рубиновыми наростами, и красным камнем вместо глаза. Ещё мысли занимало предстоящее будущее, он только знал, что его везут на суд.

Скрипучая дверца раскрылась.

— На выход. — скомандовал жёсткий голос.

Бума семенил ногами по твёрдой земле, его тянули за собой под руки с двух сторон. Затем ещё скрип дверей и ещё. Долгая ходьба и длинные спуски по ступенькам. Очередной скрип дверей и его жестко посадили на что-то твёрдое, сорвали мешок и развязали кляп.

Место, в котором он оказался представляло из себя каменную комнату с отверстием по середине потолка, оттуда бил луч света. На стенах по всюду разожжённые лампы.

Его кандалы на руках и ногах приковали к камню, на который посадили. Рука справа протянула испить черпак воды. За спиной появились люди. Они садились на табуреты вдоль стен. Среди них он узнал двоих сержантов. Напротив, за стол прошла женщина и села за стул позади стола.

Один мужчина наклонился у ней над ухом и что-то тихо прошептал. Женщина что-то коротко ответила так же тихо и наконец обратилась к Буме, холодным и громким голосом.

— Бума из свободного, вас доставили на суд по делу о государственной измене, халатном исполнении воинского долга, повлекшим за собой гибель двух высших офицеров личной императорской гвардии. Вы понимаете мои слова?

Сердце Бумы стучалось, как стучаться копыта коня по земле во время галопа. Сбоку больно ткнули в рёбра.

— Да. — выдавил из себя парень.

— Вы видели во время гибели гвардейцев существо с красными камнями по телу?

— Видел.

— Вы видели, как это существо убило гвардейцев?

Бума промедлил с ответом, в ту же секунду что-то больно вонзилось в рёбра.

— Видел.

— Вы видели, как это существо обратило в камень гвардейца?

— Да.

— Почему вы не выполняли прямые приказы своих командиров во время схватки?

— Это… это был человек.

— Какое значение для солдата империи значит, человек его враг или нет? Вы видели этого человека раньше?

Бум промедлил. Уже с другой стороны боль пронзила рёбра.

— Нет. Я… я просто испугался.

— Один из гвардейцев утверждает, что существо общалось с вами. Это так?

— Нет. Нет, нет, оно… оно что-то бормотало и всё.

— Вы слышали, что именно говорило это существо?

— Нет.

Женщина что-то записывала в бумагах. Бума мыслил о том, что ни за что не скажет, что он узнал в этом существе своего друга. Женщина встала.

— Бума Свободный, за государственную измену и халатное отношение к воинской службе, повлекшее за собой гибель высших офицеров императорской личной гвардии, вы приговариваетесь к смертной казне. В связи с не оконченным разбирательством событий, в котором имело быть место вашему преступлению, наказание последует после окончательного расследования. Пока это не наступит, вы будете заключены под стражу, с полным ограничением прав и свобод.

Буме вновь надели мешок на голову и вели по узкому коридору.

— Почему его просто не повесят и всё? Он же своим бездействием убил генерала! Самого генерала личной гвардии императора! — возмущался один из двоих стражников волокущих Буму в темницу.

— Ну, генерала убил всё-таки рубиновый каменит, а не солдатня тупорылая. А потому этого ублюдка ещё ждут долгие пытки на допросах. Толкай!

Двое стражников затолкали парня в каменную темницу. Закрыли тяжёлые железные двери, послышались щелчки запирающегося замка.

Феникс, Бриньольф и Мелисса смеялись, ели и танцевали в одном очень приличном заведении. Фениксу даже было по началу не ловко тут находиться, он даже, порой, замечал на себе косые взгляды, но капелька храброй воды из инжиров и винограда, и чувства неловкости пропали. Он совершенно не умел танцевать парные танцы, Мелисса, как оказалась тоже, но ей это нисколько не мешала, и потому они кружились вокруг столов.

Незаметно в заведение зашёл мужчина в форме служащего в императорском дворце. Не заметили его только Феникс с Мелиссой, Бриньольф же выцепил его глазами моментально.

— Ну, всё, дорогие мои. Танцы танцами, а дела прежде всего. Пойдём Феникс, за нами пришли. Родная моя, ты может всё-таки с нами?

— Нет, дядя Бриньольф, я погуляю по главной улице.

Феникс и его наставник подходили к могучим дверям дворца.

— Проходите за мной. — вёл их исполнительный служащий.

Втроём они оказали всё в той же комнате, что и утром. Служащий удалился. Через пару минут в комнату зашёл высокий седой мужчина, при виде его ровной стойки Фениксу и самому захотелось встать ровнее.

— Приветствую вас, господа. Я заместитель первого помощника его императорского величества. Ваше выполнение, простите за мой язык, просто безумнейшего и совершенно авантюристического задания, подтвердилось. Командир городской стражи капитан Хассвиль лично доложил об этом. В связи с этим позвольте передать слова благодарности от самого императорского величия и всей империи. Только капитан доложил, что вас было трое, впрочем, это не моё дело и никакого значения не имеет. Господин Бриньольф, ваше ходатайство о дополнительной награде удовлетворено частично, с пояснительной запиской можете ознакомиться.

Бриньольф принялся читать ворох бумаг. С довольным лицом отдал пояснительную записку обратно.

— Решение в любом случае меня полностью устраивает. Да и ничего не поделаешь.

— Это верно. Господин Бриньольф, господин Феникс. Прошу прощения, что не могу назвать вас по фамилии, она нигде не указана. Прошу вас ожидать в приёмном зале, служащий отведёт вас и представит обещанную награду.

Они вдвоём ждали служащего. Бриньольф довольно улыбался.

— Да что это за награда, почему ты всё никак не говоришь? — спрашивал Феникс.

— Да всё увидишь своими глазами, чего ты торопишься?

Они проследовали за подошедшим к ним служащем, к удивлению Феникса, они вышли из дворца и отправились прямиком по главной улице города. Улица начиналась от площади и заканчивалась императорским дворцом. Это была самая богатая и самая роскошная улица. Бриньольф помахал рукой Мелиссе, она присоединилась к ним, едва отлипнув от двух ластящихся котов об её ноги.

Вчетвером они резко остановились на середине главной улицы. Служащий начал копошиться в наплечной сумке. Феникс разглядывал большой каменный дом в два этажа с двумя балконами. Сквозь решётчатый железный забор, украшенный кованными зверьми и птицами, виднелся сад с яблонями, грушами и сливами. Между деревьями аккуратная тропа ведущая до крылечка с расписными дверьми. Сверху железных прутьев свисали цветы сирени. Место необычайной красоты.

— Господин Феникс. — выдернул из мыслей служащий.

— А? Слушаю. — обратил внимания Феня на мужчину.

Тот протягивал связку ключей на широком кольце.

— Ваш дом, господин. Соответствующе документы будут готовы уже завтра. Но жить вы можете уже сегодня.

Феникс хлопал глазами с непонимающим лицом.

— Господин Феникс, ваши ключи. — повторил служащий с протянутой рукой и связкой.

Феня так и стоял и хлопал глазами, пока наконец не протянул руку, неуверенно взял связку. Служащий отвернулся к Бриньольфу.

— Господин Бриньольф, вам по контракту полагается маленький заброшенный домик, в старом рабочем районе у стен города. Мне очень жаль, но сейчас там проходят ремонтные работы городской стены, и нам будет трудно попасть туда. Через пару дней работы будут закончены, и я смогу вас отвести к нему, а пока вы поможете пожить в одном из наших заведений.

— Да не переживай, друг. Я прекрасно знаю, где он находиться. Давай ключи, через пару дней я сам туда загляну.

Служащий порылся в сумке и вручил один единственный ключ Бриньольфу, чуть поклонился и отправился обратно к дворцу.

— Ну долго ещё смотреть на нас будешь? Люди вон смотри уже собираются. — улыбчиво пожаловался Бриньольф на Феникса.

Люди на ширкой улочке тут и там останавливались, женщины хлопали в ладоши, мужчины уважительно подавались вперёд, кто-то после жестов внимания к новому владельцу дома шёл дальше по своим делам, кто-то продолжал стоять и любоваться событием.

— Давай уже открывай.

Феникс дрожащими руками принялся вертеть ключами в калитке, наконец справился. Втроём они направились к дверям среди фруктовых деревьев и цветов.

— Как тебе награда, брат? — улыбнулся Бриньольф обескураженному Фениксу.

— Это… теперь моё? — совершенно поражённым голосом спросил Феня.

— Ну да! Рыжий, ты знатно обогатился, а не отупел. Пошли уже в дом.

Феникс так всё время и ходил с отвисшим ртом и выпученными глазами. Комната заливалась светом от больших стеклянных окон, вокруг было просторно и очень красиво.

— Мебели не шибко много, но ничего, докупишь. Это место не имеет цены, друг, его можно получить только за какую-то заслугу. Но даже, если бы его можно было купить, не думаю, что хоть кто-то из нас мог себе такое позволить, ни в этой жизни, ни следующей.

Бриньольф подошёл к громадному обеденному столу с тремя маленькими сундучками.

— А это, дорогие мои, награда более привычная!

Бриньольф раскрыл сундуки, каждый полон золотыми монетами с горкой.

— Конечно, для удобства золотые монеты придётся обменять. Но в целом это, конечно, сумасшедшее состояние. Один твой, другой мой, третий Мелиссы.

— Дядя, поделите моё золото, к чему мне столько? — пропела девушка.

— Давай не выдумывай. Придумаешь, куда деть!

— Красивый у тебя дом, Феня, — ласково пропела Мелисса, как синичка. — Жаль я не могу остаться погостить у тебя и ещё немного погулять по городу.

— Как?! — воскликнул Феникс.

— Мне пора, нужно успеть добраться до дома, на это есть совсем немного времени.

— Но как? Зачем?!

— Крестьяне спешат убрать зерно до холодов, а потом торопятся посеять новое. Звери тоже спешат запастись пропитанием, и ложатся спать долгим сном. Все мы подвержены времени, Феня. А травницы побольше всех остальных следуют прихотям природы. Только такие как ты и Бриньольф нарушают всё, что вздумается, будь то законы людей, природы или времени.

Мелисса улыбнулась. Феникс улыбнулся грустно в ответ, он половину её слов не понял, он просто хотел, чтобы она осталась рядом. Бриньольф озабоченно подскочил к ним двоим.

— Уже что ли, Мелисса? Как же быстро летит время. Ты когда планируешь возвращаться?

— Я думала выходить уже сейчас. — безмятежно произнесла она.

— Уже? Ну, ты даёшь, родная. Одну я тебя не отпущу, до Кривой Рощи отправимся вместе! — твёрдо заявил Бриньольф.

Они втроём вышли во двор, усаженный фруктовыми деревьями, Бриньольф только успел схватить сундучок под руку.

— Стой, а ты куда собрался? — упёр он ладонь в грудь Феникса.

— Как куда? Я с вами!

— Не-не-не, родной. В этом нет никакой необходимости. Я отвезу дорогую Мелиссу обратно. И быстро вернусь. На всё про всё недели две, как получиться. Ты должен быть тут! Осваивайся, обустраивайся. Отдохни в конце концов. У тебя вон сколько золота, на мой сундучок роток, кстати, не разевай. Нам пора бы уже пересмотреть наши партнёрские отношения…

Мелисса дошла до калитки, оглянулась на Феникса, отправила воздушный поцелуй и улыбнулась. Феникс смотрел на неё и коснулся своих губ: «Я ведь её даже не поцеловал ни разу» — подумал он.

— Ну, ты чё? Чего губы трёшь? Слышишь меня, тут вообще? — тряс перед лицом Фени рукой Бриньольф. — Говорю из города не исчезай, я скоро вернусь, у нас впереди дел ещё выше крыше. Всё, до скорого. Рассчитываю на тебя!

Феникс стоял среди сада своего нового дома. Видел, как Мелисса и Бриньольф вскочили в карету и поехали дальше по улице. Он ещё долго смотрел на давно пустующую дорогу, изредка видел, как мелькают прогуливающиеся по центральной улице люди. Развернулся, медленно зашёл в дом. Вдохнул полной грудью воздуха, осмотрел роскошные комнаты, очень хотелось прилечь, он поднялся на второй этаж и зашёл в комнату с огромной кроватью и не заправленным матрасом на ней. Рухнул на мягкую постель. Чуть приподнял голову увидел своё отражение в большом зеркале от пола и до потолка. Восхищённо смотрел в своё отражение и комнаты вокруг.

В груди начало горячеть и бросило в жаркий пот. Феникс поспешил снять верхнюю одежду, затем и рубашку. По середине груди, через кожу, пробивался красноватый свет. Голова начала кружиться и болеть. Где-то внутри в ушах, в теле, в самих мыслях раздались чужие слова. Им не было место в раскалывающейся от боли голове, но при это они звучали: «Я чувствую тебя, человек».

Феникса шатало из стороны в сторону он держался за голову, и чтобы не удариться и не снести ничего, сел на пол и опёрся о спинку кровати.

«Я не из твоего мира. Я то, что спасло тебя на заре твоей жизни. Птица могла убить тебя и воскреснуть в пепле твоих останков»

— Что ты?! Что ты такое?! — сквозь зубы превозмогая боль выкрикнул Феникс.

«Я огненный элементаль! Начало света всего сущего! И теперь я живу внутри тебя. После изгнания Энигмы, самые мрачные времена для этого мира обрели начало. Ты привыкнешь носить мой свет внутри себя, как это делают звери огня, и слышать мой голос без боли. Со временем…»

Голос в голове замолк. Утихла и боль. А вместе с ними и хрупкое сознание человека провалилось в бездонную, чёрную пустоту.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22, Часть 1

Глава 22, Часть 2

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26