Хрупкая женщина [Дороти Кэннелл] (fb2) читать онлайн

Дороти Кэннелл Хрупкая женщина

Глава первая

Семейные сборища для большинства людей – испытание не из лёгких, сразу вспоминается запах нафталина в комнатах для гостей и засохшее ежевичное варенье, притаившееся в дальнем уголке кладовки в ожидании своего звёздного часа. Поэтому надеюсь, потомки не осудят меня слишком строго, если я признаюсь, что прочла приглашение в Мерлин-корт примерно с тем же чувством, с каким ознакомилась бы с официальным извещением о моей грядущей казни в интересах Короны. Письмо, написанное изящным слогом на сиреневой бумаге, приглашало на встречу семейного клана в старинном особняке престарелого дядюшки. Мой ужас был вызван тем, что семейный сбор грозил раскрыть мою позорную тайну на радость любящим родственникам, которых я так удачно избегала последние годы. В объявлениях, публикуемых в рубрике знакомств, особы, подобные мне, описывают себя весьма обтекаемым выражением: «Девушка, склонная к полноте». Но кого мы стремимся обмануть? Гораздо больше подошло бы ёмкое и не слишком длинное прилагательное, начинающееся на неприятную букву «ж».

Иногда спасает маскировка. Нет-нет, я имею в виду вовсе не бесформенные балахоны и развевающиеся накидки – веру в них я давно уже потеряла, а широкоплечего красавца, за спиной которого можно попытаться укрыться. В идеале требуется привлекательный и преданный супруг и стайка прелестных златокудрых детишек, которые никогда не чавкают за столом и не употребляют всем известных выражений в присутствии посторонних. С подобной поддержкой мне и сам чёрт был бы не страшен, не то что моя омерзительно прекрасная кузина Ванесса. Тщетные мечты! Наверное, излишне говорить, что я не замужем и с большой вероятностью таковой и останусь до скончания своих дней, если, конечно, Зевсу не надоест торчать на своём Олимпе и он не спустится на землю, чтобы сделать мне предложение.

Погода соответствовала моему настроению – промозглая и ветреная. Типичный лондонский вечер на исходе января. Я вернулась с работы не в лучшем расположении духа, лицо горело от ледяного ветра, в башмаках отвратительно хлюпало. На коврике перед дверью лежало письмо. Моя квартира размещается на самой верхотуре несуразного викторианского здания. Домовладелица – из тех призрачных существ, которых невозможно разыскать, когда течёт кран, но которые непременно материализуются на пороге твоего жилища в день получения арендной платы. Водрузив пальто на вешалку, я пристроила зонтик так, чтобы вода стекала прямиком в горшок с геранью, и устремилась на кухню, дабы прибегнуть к проверенному временем средству, не раз спасавшему меня в дни испытаний. Словом, я открыла холодильник. Как всегда, меня посетило невыразимое искушение залезть внутрь этого белого прибежища, чтобы вычеркнуть из памяти навязчивый внешний мир. К сожалению, это ничего не решило бы. Дальнейший ход событий наверняка напоминал бы сцену из «Винни-Пуха», когда соответствующий персонаж застрял в норе Кролика; вот только никто не сможет устроить из моих ног вешалку для полотенец. Поэтому я совершила более приятный из свойственных Винни-Пуху поступков. Я шмякнула на тарелку французский батон, добавила к нему шесть шоколадных эклеров, сунула под мышку банку с клубничным джемом и проворно ухватила маслёнку. Разместив добычу на карликовом деревянном столике рядом с африканской фиалкой, опрокинуто котом, и утренней газетой, расцвеченной пятнами от кофе, я вставила свечку в бутылку из-под кока-колы и благоговейно зажгла её. После чего проглотила два эклера и четыре куска хлеба с хрустящей корочкой, обильно смазанного восхитительным жёлтым маслом. Подкрепившись, я нашла в себе достаточно сил, чтобы перечитать приглашение в Мерлин-корт – так я прозвала жилище моего древнего родственника. На самом деле усадьба называлась более обыденно – то ли «Лавры», то ли «Высокие трубы», что нисколько не соответствовало эксцентричному характеру дома.

Разумеется, престарелый дядюшка не собственноручно написал письмо. Столь высокий знак внимания мог бы вызвать у меня ничем необоснованное чувство повышенной значимости моей персоны. Послание составила его кузина, тётушка Сибил, которая вела хозяйство и была готова исполнить любой каприз Мерлина. Я узнала её старомодный викторианский почерк со множеством причудливых завитушек и росчерков, напоминавших рассыпанные искусственные ресницы. Я даже затаила дыхание из опасения сдунуть буквы. Историческая встреча была назначена на следующий уик-энд, начаться она должна была вечером в пятницу 13 февраля и завершиться в воскресенье, сразу после пятичасового чаепития. Нечего бы и помышлять об отказе от этого любезного приглашения. Меня самым невинным тоном просили известить тётушку Сибил, если я прибуду в сопровождении джентльмена, с тем чтобы подготовить для него отдельную комнату.

До чего ж чудесный оборот: «в сопровождении»! Сразу представляешь себе прогулки по набережной, цилиндры, витые тросточки и обаятельных молодых людей, замышляющих недоброе. В последний раз «в сопровождении» я прибыла в травмпункт, когда дюжий санитар тащил меня к врачу, чтобы тот вправил лодыжку, вывихнутую в погоне за такси.

«Съешь ещё один эклер, Элли!»

«Что ж, я не прочь».

Жёлтый крем потёк между пальцев. Я вытерла кляксу с газеты и обнаружила под ней объявление, набранное жирным шрифтом:

Сопровождение на ваш вкус – мужское и дамское! Всё строго по закону. Не ходите в одиночку! Снимите трубку и позвоните.

– И будете убиты, – проскрипел внутренний голос.

– За что? – отозвался другой голосок. – Денег у тебя нет. Приятной внешности тоже.

Я съела последний эклер и тут же пожалела об этом. Сколько же стоит снять мужчину на неделю? Наверняка целое состояние. Но у меня ведь оставались мамины деньги. Одежды и мебель я покупала редко. Будучи дизайнером, я вполне довольствовалась обустройством чужих жилищ. Умение выбирать – это моя профессия. Я могла бы приложить это профессиональное умение и к выбору мужчины, который своим присутствием способен украсить любую гостиную. Он будет высоким и элегантным, с точеными чертами лица и тёмными, сардонически изогнутыми бровями. Подобные образцы мне попадались частенько, правда, преимущественно на страницах любовных романов. Обычно им принадлежали ласкающие слух имена «Джулиан Сен-Тропе» или «Эдуард ванн Геклер». Прекрасное дополнение к девушке, желающей произвести благоприятное впечатление на свору любопытных родственников.

– Дура! – я злобно скомкала газету и взяла пустую тарелку. – Нарвёшься на какого-нибудь Фредди Пуппса, который подрабатывает тем, что ходит по домам, пытаясь всучить лак для полов.

Будто в ответ на эти мысли, в дверь позвонили. Это был мой сожитель Тобиас I. Он приверженец традиционных манер: отказывается подниматься по пожарной лестнице и проникать в квартиру через окно. Тобиас впрыгивает на колченогий столик, доживающий свои дни перед входной дверью, и жмёт на звонок до тех пор, пока я не услышу и не открою.

На этот раз Тобиас был не один. За ним проследовала моя соседка снизу Джилл, что Тобиасу явно пришлось не по душе. Всем своим хмурым видом он словно говорил: «Выставь эту ведьму, и побыстрее». Недовольно обнюхав миску с кошачьим кормом, Тобиас высокомерно прошествовал в крошечную гостиную, где принялся точить когти о диванчик.

Бедняжка Джилл действительно немного походит на ведьму. Она так часто красит свои короткие тонкие волосы (если быть точной, через день), что они в конце концов приобрели зловещий зелёный оттенок, изрядно дисгармонирующий с белесыми бровями. Я давно уже оставила попытки возненавидеть Джилл за её миниатюрность – росту в ней не более полутора метров, весит она меньше, чем я при рождении, да ещё имеет наглость всё время подтягивать несуществующий живот и твердить, что ей надо немедленно сесть на диету. Но, к счастью, Джилл отличается кротким нравом и обескураживающим дружелюбием. Она рухнула на табурет, скинула туфли, которые пришлись бы впору разве что Золушке в период младенчества, водрузила на стол бутылку сливовой наливки, закинула за голову тонюсенькие ручки и объявила, что смертельно устала. Меня это не удивило: Джилл преподаёт методы самообороны женщинам, которые боятся ходить одни по вечерам. Она владеет парочкой таких приёмов, от которых чемпион по бодибилдингу пролетел бы три этажа и, отскочив, вернулся обратно.

– Уф! Что за погода! Ну и ветрище. Меня чуть не унесло на континент. Надо бы немного согреться. Элли, доставай стаканы, угостимся глоточком-другим этого сливового нектар.

– Боюсь, не смогу составить тебе компанию, – я достала из буфета бокал с надписью «Сюрприз из Блекпула». – Извини, не хочу, чтобы мои эклеры свернулись.

– Что случилось? По какому поводу киснем?

Джилл наполнила бокал до краёв и внимательно посмотрела на меня. Гордо именую себя психоаналитиком-любителем, она последние три года считала своим долгом постоянно совать нос в мои неврозы. Её рецепты включали в себя групповую терапию, медитацию, макраме, йогу и переписку с каким-нибудь гуру. Я протянула ей приглашение и налила себе двойную дозу микстуры для улучшения пищеварения.

– Ну и что? Это, конечно, не самое захватывающее развлечение сезона, но всё-таки два дня у моря. Скучновато, наверное, зато безвредно.

– Ты не знаешь мою тётку Астрид и её прелестную дочурку Ванессу. У этой девицы в голове одни мужчины и никаких мозгов, но кого волнует подобная ерунда?

– Не злобствуй! – Джилл со скрипом провела пальцем по краю пустого бокала и вновь наполнила его.

Тобиас выставил из-за дверного косяка ухо, после некоторого раздумья решил, что призыв обращён не к нему, и вновь удалился.

– Это одно из немногих удовольствий в моей жизни: я не курю, не пью – по крайней мере, много – и не вступаю в грязные отношения с мужчинами, вожделеющими моего тела.

– Ну, на это у тебя оставались бы шансы, если б ты не ела за шестерых. Прекрати себя жалеть! Ещё раз предлагаю сообща сесть на диету. Совместными усилиями у нас всё получится. С утра пробежка до метро и обратно, перерывы на гимнастику во время работы, разгрузочное питание три раза в день и без обмана!

– Благодарю покорно, Джилл, но на помидоры, уксус и чёрствый хлеб я больше не сяду. Да всё равно поздно, времени совсем не осталось. А отказаться от приглашения и не советуй! Они же сразу догадаются, почему я не посмела предстать перед ними.

– Даже если они не видели тебя два с лишним года? Насколько мне помнится, пару лет назад весу в тебе было поменьше.

– Да, но я никогда не отличалась приятной худобой. Ещё когда я была подростком, моя милая тётушка Астрид предсказала, что я стану размером с купол собора святого Павла. Моё упорное нежелание встречаться с дражайшими родственниками подтвердит их самые худшие опасения.

– Разве ты мне не говорила, что дядюшка Мерлин ведёт уединённый образ жизни? Ты же не видела его с детства. Откуда вдруг такое желание собрать своих родичей?

– Почём я знаю! Может, старик собирается отбросить копыта, хотя я слышала, что совсем недавно он грозился дожить до ста лет. Он из тех, кто по пятьдесят лет не обращается к врачу и никогда не простужается. В любом случае, дядя Мерлин меня не волнует – женщин он не удостаивает вниманием. Пусть сидит в своём нафталине, пока не окочурится. Меня тревожат другие, и не только прекрасная Ванесса со своей мамашей, но и дядюшка Морис, тётушка Лулу и мой драгоценный кузен Фредерик. Не хочу, чтобы они спрашивали, что делает такая приятная девушка в столь мерзком теле!

– Элли, причитаниями делу не поможешь. Надо научиться решать свои проблемы. Возможно, какая-то психическая травма в раннем возрасте…

– Ладно! Но чудеса порой требуют времени, а у меня его нет. Поэтому я поступлю вот так!

Я пододвинула ей газету и ткнула в объявление «Сопровождение на ваш вкус», ожидая её реакции. Если Джилл вздумает насмехаться… но она не стала.

– Элли, это же просто великолепно! Так ты решила попробовать? Чудесно! Пора кончать с консервативными замашками.

– Только если я буду уверена, что агентство действует на законных основаниях. А то такие заведения часто служат прикрытием…

– Для грязных делишек? Опасаешься, что они захотят взять тебя на должность девушки по вызову? Элли, на такую работу тебя не примут никогда!

– Благодарю покорно!

– Не только потому, что ты несколько… крупновата. Ты окружена гнетущей аурой демонстративной порядочности, – Джилл ещё раз наполнила бокал. Одни из причин, почему я её люблю, заключается в том, что она не отпускает замечаний по поводу моего веса. – За тебя, Элли! Интересно, каковы правила у этого агентства? Берёшь мужчину напрокат на час или на день? На твоём месте я потребовала бы оптовую скидку!

– Не говори глупостей, – я опять проголодалась, но решила довольствоваться остатками вина. – Завтра позвоню, наведу справки. Если голос внушит мне доверие, договорюсь о встрече. В любом случае можно передумать в последнюю минуту.

– Нет, следует явиться лично! Знаешь, моя кузина Матильда как-то наведалась примерно в такое же заведение. У неё выдалась пауза между мужьями. А она буквально встать не в состоянии, если нет мужской руки, за которую можно ухватиться. Так вот, Матильда решила, что раз жених можно взять напрокат костюм и цилиндр, то она с тем же успехом может взять напрокат мужчину. По-моему, в результате того типа приняли то ли за отца невесты, то ли метрдотеля.

– Давай выпьем за представительных мужчин, откуда бы они ни явились! – с энтузиазмом воскликнула я, поднимая бокал. – И плевать на деньги!

* * *

На следующий день я уже не чувствовала в себе такой решимости. Звонок в «Сопровождение на ваш вкус» отложила на конец рабочего дня. Уединившись в дальнем углу демонстрационного зала, я налила себе чашечку кофе из электрического чудища, опасно громоздившегося на упаковочном ящике; заточила три карандаша так, что их вполне можно было счесть холодным оружием; села за письменный стол; встала; переставила коробочку со скрепками; подняла телефонную трубку; опустила; снова подняла и наконец набрала номер. Занято. Через пять минут я всё же дозвонилась, и голос, не представившись, сообщил мне, что договариваться о встрече нет необходимости. Они работают с 8:30 до 17:30, от меня требуется заявление в трёх экземплярах, отпечатанные на машинке.

Не очень любезно, но деловито. Я сразу взбодрилась. Отменила встречу с дамой, которая хотела превратить свой загородный особняк довоенной постройки с тремя спальнями во французский замок. Доехав на метро до Стренда, я в четвёртый раз раскрыла сумочку, сверилась с адресом и решительно зашагала к Голдфиш-стрит, до которой было не больше десяти минут ходу.

Решительность иссякла уже через несколько шагов, и прогулка растянулась на все двадцать. Ноги почему-то завели меня в универмаг «Вулвортс», где я купила помаду, которая мне была ни к чему, а также пакетик хрустящего картофеля на случай непредвиденных осложнений.

К сожалению, я без особых усилий нашла здание, где размещалось «Сопровождение». Этот монстр прямо-таки бросался в глаза. Архитектор не пренебрёг ни одним достижением цивилизации. Испытание меня поджидало уже в самом начале – лифт, точнее, стеклянная труба, которая, вращаясь вокруг собственной оси, сновала в джунглях оранжерейной растительности. Сколько я ни приглядывалась, никакой опоры, поддерживающей это сомнительное сооружение, мне обнаружить не удалось. Оставалось лишь надеяться, что по соседству не проживает сладкоголосый тенор, поскольку от особенно пронзительной рулады эта штука вполне могла разлететься на мириады осколков. Тенор обнаружился в лифте: вслед за мной в кабинку вошёл плотный смуглый господин с оперной бородкой: я мысленно молила его повременить с пением. Но тут круглое устройство затормозило, на секунду зависло в воздухе и ленивым зевком распахнуло двери. Я чуть было не решила немедленно пуститься в обратный путь. Но, с детства презирая трусов, не дала себе поблажки.

Свернув за угол, я очутилась перед стеклянной дверью, на которой огромными буквами было выведено: «Сопровождение на ваш вкус». Под надписью красовалась тошнотворная картинка из двух соединённых сердечек.

Пошарив в сумке, я достала тёмные очки и подняла воротник верблюжьего пальто. От кого я прячусь? От себя? Собрав остатки воли, я глубоко вздохнула, постаралась придать выпирающим щекам безразличное выражение и толкнула дверь.

Помещение не отличалось ничем зловещим (так всегда и бывает, когда ожидаешь увидеть неописуемые ужасы). Это была обычная приёмная для взимания непомерной платы с клиентов: беленые стены, бамбуковые жалюзи и скудная эклектичная обстановка. В центре комнаты за оранжевым пластиковым столом в форме полумесяца восседала силиконовая блондинка, искусно замаскированная под секретаршу. Она увлечённо подтачивала пилочкой и без того острые коготки; челюсти её изящно и непринуждённо двигались, перетирая жевательную резинку. Время от времени она выдувала милые пузыри, цвет которых в точности соответствовал её ядовито-розовой помаде. Секретарша даже не подняла взгляда, когда я вошла в комнату под вкрадчивое пение Джонни Мейтиса.

Я кашлянула и шумно выдавила из себя:

– Прошу прощения…

– Да? – блондинка втянула в себя очередной пузырь и приняла ещё более скучающий вид. – Если вы по поводу работы, – произнесла она, продолжая водить пилочкой, – то место занято. Кто не успел, тот опоздал.

– Работы?

Она недоумённо взглянула на меня.

– Требуется уборщик любого пола, опыт работы не обязателен, социальные выплаты не гарантируются, возраст от сорока пяти лет и… – она замолчала. – Вы не по этому вопросу?

Не могла же я с утра так постареть! Да, с этой сахарной идиоткой надо держать ухо востро, она вполне способна принять меня за разжиревшую личинку, выползшую на серебряный поднос из горки любовно приготовленных сандвичей. Чёрта с два! Не позволю обращаться с собой, как с кошачьим завтраком!

Сняв очки, я спрятала их в карман.

– Я здесь в качестве клиента, а вовсе не в качестве потенциального работника. Может, вы помните… – я оглядела пустую приёмную, – … я звонила сегодня днём и вы ответили, что заранее записываться не надо. Надеюсь, я не зря потратила время? Меня ждут собственные клиенты, встречу с которыми мне пришлось отменить.

Ну вот, подумала я, чувствуя, как придирчивые глазки медленно шарят по моей персоне, осматривая пальто в форме парашюта и поношенные туфли. И зачем только я сюда притащилась!

– Боюсь, наши требования очень строги…

– И что же это за требования? Знай я, что для вас желательно 90-60-90, отказалась бы от обеда.

– Видите ли, мисс, не я устанавливаю правила. Жизнь не всегда бывает справедливой.

Глубокая мысль для сегодняшнего дня.

– Послушайте, если бы я выглядела так, как, по вашему мнению, должна выглядеть, то я бы сюда не пришла. Вы мне поможете, или обратиться в другое место?

От её вздоха скрепки на столе подпрыгнули.

– Решения принимаю не я… Да, пока не подойдёт миссис Швабухер, заполните вот это, – она сунула мне пачку скреплённых анкет, на каждой из которых в правом углу красовались малюсенькие сердечки. – Можете сесть вон в той нише у окна.

Блондинка даже не подумала проводить меня, удостоив лишь взмахом пачки жевательной резинки.

– Там есть всё, что нужно: ручки, карандаши и калькулятор.

Я услышала, как в дальнем конце комнаты открылась и тут же закрылась дверь. До меня донеслось: «Представляете, к нам заявилась мисс Корова!»

До сих пор заполнение анкет всегда доставляло мне массу удовольствия. Чётким, ясным шрифтом они осведомлялись о моих прошлых свершениях, замыслах и целях – всё строго по графам. Заполните графы А,В или С и распишитесь над пунктирной линией. Анкеты никогда не пытались залезть в душу. Аресту не подвергалась; религиозные культы первобытных народов не исповедую; двоемужеством не грешу, ну и так далее. Но этот вопросник явно принадлежал перу какого-то последователя Фрейда, который так и жаждал, чтобы я вырыла себе могилу, да ещё и улеглась в неё.

Всегда ли вы закрываете дверь в ванную, когда принимаете душ?

Курите ли вы чужие сигареты?

Что вы предпочитаете надевать, когда ложитесь спать?

Где-то между этими пунктирными линиями скрывались мину, на которые по неосторожности можно было наступить. В раздумьях и изгрызла два карандаша и решила, что если меня не доконает этот бред, то я отравлюсь, наглотавшись свинца, а потому пропустила несколько пунктов и перешла к вопросу, набранному крупным шрифтом и несколько раз подчёркнутому. Вопрос действительно был главнее некуда.

ЧЕГО ВЫ ЖДЁТЕ ОТ ЖИЗНИ?

Далее следовали варианты ответов:

А. Сексуального удовлетворения.

Б. Денег.

В. Одобрения коллег и друзей.

Меня так и подмывало ответить: «Порции жареной картошечки с рыбой, приправленной уксусом и горошком, большой бутылки кока-колы и шоколадного пломбира повышенной жирности с двумя вишенками и без орехов».

Резкий звонок проткнул барабанную перепонку в моём правом ухе. Вернулась блондинка, со знанием дела вертя в когтях цвета спелой вишни изящный будильник.

– Вам лучше встретиться с миссис Швабухер прямо сейчас. Послезавтра она уезжает на конгресс.

По её ухмылке я поняла, что мисс Жевательная Резинка сочла меня главным развлечением дня. Всем занять свои места – мисс Шерстяное Бельё отправляется на поиски мистера Идеал.

Вторая комната напоминала огромную пудреницу, всё мягкое, розовое и ароматное: ковёр, обои, шторы, абажур, похожий на зонтик от солнца, даже большой письменный стол в центре комнаты – и тот был перламутрово-розовым и, разумеется, имел форму сердца. За ним сидела пушистая пожилая дама, которая сама выглядела как пудреница. Розовый свет придавал её волосам неестественно-чудесный отлив.

– Мисс, э-э… Элли Саймонс, – блондинка-секретарша шлёпнула на стол мои анкеты и упорхнула, постукивая своими двадцатисантиметровым шпильками.

– Входите, входите, милочка. Боже! Да вы, бедняжка, до смерти напуганы, – миссис Швабухер выбралась из-за стола и засеменила ко мне.

Я с изумлением увидела на её ногах домашние тапочки с большими помпонами из розового шёлка, которые сводили на нет великолепие розового шерстяного костюма.

Она перехватила мой взгляд и неожиданно подмигнула.

– Знаю, знаю, что в них я похожа на старую кошку, но у меня ужасно болят ноги и моя дочка Филлис подарила мне эти тапочка на прошлое Рождество. Вот на этом фото она самая высокая, а мальчик рядом с ней, тот, что держит хомячка, – это мой внук Альберт. Придвигайтесь поближе и давайте поболтаем. Хотите кофе?

И это владелица «Сопровождения»? С некоторым удивлением я обнаружила, что руки у меня перестали дрожать. Я довольно уверенно держала хрупкую кофейную чашечку, расписанную розовыми бутонами. В комнате было восхитительно тепло, несмотря на хлещущий за окном дождь. Происходящее напоминало тихий вечер с пожилой подругой или родственницей, вот только тепла у моих родственников было не больше, чем у змей.

– Досталось вам от девушки в приёмной? – миссис Швабухер села рядом с фотографиями и пригубила кофе. – Я с первой минуты поняла, что она нам не подходит. Но что тут поделать? Хороших помощниц в наши дни не найти: все такие грубые, неряшливые и ужасно невоспитанные. Вот вы, мисс Саймонс, насколько я могу судить, совсем другая.

– А что с анкетами?

– Да не забивайте вы голову этой чепухой! Это всё мой сын Реджинальд. Он здесь бухгалтер, а вы знаете, что это за порода людей. «Мама, ты должна работать эффективно, не терять ни минуты, действовать строго по научной методике!». А я привыкла полагаться на интуицию и, к слову сказать, ни разу ещё не ошиблась. Я понимаю людей. Именно поэтому и занялась этим делом. Мой покойный муж всегда говорил, что я прирождённая сваха, и когда он скончался… что ещё мне оставалось делать?

Она смолкла, подобно старым часам, и я пробормотала что-то насчёт того, что мне вовсе не требуется муж.

Миссис Швабухер просияла.

– Все так говорят! Возьмите конфету. С мягкой начинкой. Я их специально заказала.

Я посмотрела на конфеты голодными глазами, но отказалась.

– Беспокоитесь о своё весе? Не стоит. В вашем возрасте это скорее подростковая полнота.

– Мне уже двадцать семь.

– Ну, пора в могилу! – миссис Швабухер издала уютный горловой смешок. – Будет вам. Живите в своё удовольствие! А! Вы боитесь, что это ещё один тест? Вроде той чепухи, что вам подсунули в приёмной. Запомните, мисс Саймонс, обиняками я говорить не умею, у меня для этого недостаёт ума. А теперь берите конфеты, и давайте перейдём к делу. Расскажите о себе.

Это было проще простого. Я съела одну конфету, потом ещё две. Миссис Швабухер протянула мне коробку и велела положить себе на колени. Я рассказала ей о приглашении в Мерлин-корт, описала Ванессу, призналась, как ужасно я чувствую себя в её присутствии, как ненавижу свой вес, но у меня не хватает силы воли похудеть, и как я решила, что мнимый жених придаст мне уверенности и поможет пережить эти выходные.

К концу моего монолога в глазах у миссис Швабухер заблестели слёзы, и она шумно высморкалась в розовый шёлковый платок.

– Какая жалость, что мой младшенький не имел возможности встретить вас. Бедняжка Уильям!

Я уже представила себе раннюю трагическую смерть. Но миссис Швабухер пояснила, что в июне прошлого года её отпрыск женился на недостойной особе, придерживающейся свободных взглядов вроде того, что отпуск надо проводить врозь. Ко всему прочему, мерзавка ещё и ненавидит детей.

Однако мне владелица агентства, безусловно, поможет. Милая дама принялась что-то заносить в карточку причудливым стенографическим письмом, перемежавшимся кружочками и стрелочками: занятия, увлечения, симпатии и антипатии складывались в одну кастрюлю, где им предстояло немного потушиться, как объяснила миссис Швабухер. А она тем временем пораскинет мозгами и поищет в своей картотеке подходящую кандидатуру. Где-то там непременно найдётся мужчина, чья жизнь ненадолго соприкоснётся с моей.

– А вы разве не уезжаете через пару дней на конгресс? – спросила я, внезапно осознав, что уже совсем поздно: я провела в «пудренице» без малого два часа.

– Эта девица не скажет правду даже ради спасения собственной жизни. Надо же, конгресс! Звучит солидно, правда? А на самом деле я собираюсь навестить внуков. Но дело прежде всего! Сначала я найду вам подходящего мужчину.

Мы подняли чашки с кофе и выпили за мистера Идеал, кем бы он ни оказался…

Глава вторая

Всю следующую неделю я безуспешно пыталась утешить себя древним изречением, что отсутствие новостей – самая хорошая новость. То ли миссис Швабухер оказалась чрезмерно разборчивой, то ли её поисковая экспедиция с треском провалилась. Я дала ей номер Джилл, поскольку за ненадобностью давно уже отказалась от собственного телефона. Хотя в идеале следовало бы дать телефон женского монастыря. Всякий раз, заслышав на лестнице бодрые шаги Джилл, я ждала, затаив дыхание, пока щёки не приобретали синюшный оттенок. Но Джилл обычно заявлялась занять яйцо. Это была её последняя причуда – полоскать на ночь горло сырым яйцом, взболтанным со стаканом солёной воды. За всю неделю поступило лишь три непотребных звонка от дамы из Найтсбриджа, которая обращалась с Джилл так, будто моя соседка была у неё мальчиком на побегушках. И вот в среду Джилл и в самом деле позвала меня вниз и протянула трубку. Голос был чудесный, божественный! Но тревога оказалась ложной – это мистер Грин из химчистки на углу с ликованием сообщал, что подобрал пояс к моему бело-синему шёлковому платью. Меня так и подмывало рявкнуть, чтобы он использовал треклятый пояс в качестве верёвки, если вздумает повеситься, но я не стала обижать этого доброго человека, вынужденного влачить существование бок о бок с мегерой-мамашей.

Настала суббота, и Джилл закатила форменный скандал, требуя, чтобы мы прошвырнулись по магазинам. Мы и прошвырнулись. Мне требовался новый наряд для предстоящего уик-энда. Жалобно скуля, что он наверняка позвонит в моё отсутствие, я семенила за Джилл в направлении Сохо – рассадника бутиков и всяческих лавчонок. Джилл, разумеется, выбрала самое неприглядное заведение. Стоило нам распахнуть дверь, как навстречу с пугающим энтузиазмом кинулась владелица – неряшливая особа с тусклыми волосами, которые жирными прядями свисали ей на плечи, и татуировкой в виде гильотинированной куриной тушки на левом запястье. «Серена вас преобразит!» – пообещала мне эта некрофилка. Поразмыслив, я решила, что скорее всего она имела в виду себя. Вопрос только, во что преобразит? Несмотря на моё отчаянное сопротивление и жалобные вопли, мне вручили пурпурный балахон необъятных размеров, щедро отороченный искусственным жемчугом и золотой тесьмой. Когда я облачилась в этот ужас, Серена и Джилл дружно заголосили, что выгляжу я просто шикарно. С моей точки зрения, я походила на пугало, сбежавшее из огорода уроженки Саудовской Аравии. Правда, мне отчасти удалось возвыситься в собственных глазах, когда я отвергла золоченые туфли с гигантскими загнутыми носами – этакую отраду престарелого Аладдина. Сунув балахон под мышку, я выскочила из лавки, провожаемая возбуждённым клекотом Серены.

– Что это за бормотание? – подозрительно спросила я, когда мы, насквозь промокшие, наконец подошли к двери Джилл (разумеется, стоило нам выйти из метро, как хлынул дождь). – Такое впечатление, будто Тобиас угодил в мышеловку.

Джилл достала ключ.

– Это не Тобиас. Ты же знаешь, как злится эта мисс Реншо с первого этажа, когда весь день трезвонит телефон. Поэтому когда я ухожу из дома, то засовываю телефон под подушки.

Её рука с ключом замерла. Мы переглянулись.

– Телефон! – выкрикнули мы в один голос. – Звонит!

Я попыталась схватить ключ. Джилл выронила связку, та с металлическим стуком запрыгала по тёмному линолеуму.

– Идиотка! – прорычали мы разом и, опустившись на четвереньки, принялись ползать кругами, то и дело наталкиваясь друг на друга.

– Опоздали! – воскликнула Джилл.

– Что, ключ провалился в щель?

– Нет! Типун тебе на язык! Телефон перестал звонить. Вот! Нашла! – стараясь держать ключ как можно дальше, она отпихнула меня другой рукой и наконец открыла дверь.

Я послушно стояла на четвереньках, терпеливо поджидая, когда она справится с замком.

– И что мне теперь делать? Оставаться в таком положении навечно? У меня уже колени сводит.

Джилл хихикнула, я с кряхтеньем поднялась и проследовала за ней в квартиру. С несчастным видом стояли мы посреди прихожей, с наших пальто ручьями стекала вода, а извлечённый из-под подушек телефон таращился на нас своими дурацкими кнопками и молчал.

– Звони же, проклятая чёрная жаба! – приказала я, и телефон подчинился.

– Отвечай ты! – Джилл стянула пальто. – И если это опять из лаборатории с просьбой завещать своё тело на исследовательские цели, то скажи, что я подаю только по понедельникам.

– Ривербридж 6890, – произнесла я надтреснутым голосом. И откуда только у двадцатисемилетней женщины эти старческие интонации?

– Элли Саймонс? – донёсся с другого конца укоризненный голос.

– Э-э… а-а… кто это?..

– Бентли Хаскелл. Полдня сижу на телефоне, пытаясь до вас дозвониться. Со слов миссис Швабухер я понял, что это в некотором смысле срочная услуга. Возможно, необходимость в ней отпала, в таком случае я не стану настаивать, но мне хотелось бы определённости.

– Да, конечно! Разумеется, я вас прекрасно понимаю, – от ужаса я уронила телефон, и тот, глухо звякнув, шваркнулся об пол.

Джилл взгромоздилась на табурет, чтобы оглушительно прошипеть мне в левое ухо:

– Перестань пресмыкаться!

– Тише ты! – я вытянула из-под неё провод и заговорила в трубку: – Не волнуйтесь, это упал телефон, а не моя вставная челюсть.

С того конца донёсся нетерпеливый вздох.

– Мисс Саймонс, я выполняю всего пару заказов в месяц. Сопровождение одиноких женщин не является моим постоянным занятием, поэтому я стараюсь загодя составить расписание. Меня интересует, о каком сроке идёт речь. А также дата.

– Дата? – тупо повторила я. – Я думала, мисс Швабухер сообщит… подождите минутку. Прошу прощения, приглашение где-то здесь, у меня в сумочке. Значит, вы хотите знать точное число?

– Мисс Саймонс, вы случайно не страдаете амнезией?

– Как замечательно, мистер э-э!.. – я захихикала, совсем как та засахаренная секретарша с кровавыми ногтями. – Мне всегда нравились люди с чувством юмора. – Прикрыв рукой трубку, я яростным шёпотом спросила у Джилл: – Когда я еду?

Она в изнеможении закатила глаза.

– Может, тебе и чёрные кошки ни о чём не говорят? В пятницу, тринадцатого. И перестань хныкать! Это недостойно.

Джилл была права. Хватит нести чушь! Расправив плечи, я представила себя управляющей банком; в памяти всплыла сцена, когда эта стерва дала мне понять, что может одним росчерком пера аннулировать мои чеки.

– Мистер Хаммонд, вся необходимая информация у меня под рукой. Встреча состоится с тринадцатого по пятнадцатое февраля.

– Хаскелл. Меня зовут Бентли Хас-келл; с двумя «л». Наша общая знакомая мисс Швабухер намекнула, что ваш случай несколько необычен, что вам требуется не просто сопровождающий. Значит, желательно, чтобы я изображал преданного друга?

– Дополнительная услуга? Никаких возражений. Если хотите, можете получить плату наличными.

– Спасибо, и хорошо бы непомеченными купюрами.

Забавный тип. Неужто он презирает свою работу? Похоже, ему не терпится разделаться со всей этой суетой и вернуться к холостяцким развлечениям, которыми до отказа забиты унылые зимние вечера.

– Нам следует встретиться перед поездкой, – холодно сказал он. – Мы могли бы побеседовать и уточнить детали.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – столь же холодно ответила я. Ни за что не позволю этому субъекту увильнуть. Наверняка добрейшая мисс Швабухер приукрасила мою наружность. Я злорадно ухмыльнулась. Что ж, в таком случае его ждёт сюрприз. – Если вы дадите свой адрес, мистер Хаскелл, я вышлю вам подробнейшее расписание. Время отправления, пункт назначения и тому подобное.

– Спасибо, но всю корреспонденцию прошу направлять в агентство. Я не даю клиентам свой домашний адрес.

Неужели он боится, что однажды ненастной тёмной ночью я появлюсь на пороге его уединённого жилища и попытаюсь изнасиловать?

– Отлично! – я нахмурилась. Что уж тут отличного? – Так же, как и вы, мистер Хаскелл, я хочу, чтобы наши отношения носили сугубо деловой характер, – я переливчато рассмеялась, дабы продемонстрировать, сколь забавным мне всё это представляется.

– Я мешаю вам обедать?

– Нет! – Неужели он решил отбросить сдержанный тон и пригласить меня в ресторан?

– Мне показалось, вы поперхнулись.

Но, увы, попытка растопить лёд потерпела крах. Прежде чем он успел повесить трубку, я скороговоркой сообщила о маршруте. Я предполагала отправиться поездом, но, когда он предложил свою машину, не смогла отказаться. Тут же представила, как мы величественно въезжаем в железные ворота обиталища чародея. Мерлин-корт падёт!

– Прекрасно, – надменно сказала я. – Внесите в счёт расходы на бензин.

Он заверил, что непременно так и поступит, и повесил трубку.

Я сидела у телефона, уставясь в потолок и обхватив руками колени. Дробь, выбиваемая моими коленями, могла соперничать лишь с перестуком зубов.

– Как его зовут? – осторожно спросила Джилл.

Я ответила.

– Похоже на название автомобиля.

– Джилл, ты же знаешь, я очень чувствительна к шуткам насчёт имён.

– Прости. Я забыла, что Элли – это сокращение. Как насчёт того, чтобы распить в честь этого события бутылочку винца?

Через четверть час колени перестали трястись, зубы тоже утихомирились, и остаток вечера прошёл превосходно. Проигрывая в памяти разговор, я предавалась опасным иллюзиям по поводу внешности моего платного ухажёра. Мне почему-то казалось, что грубиян Бентли Хаскелл непременно должен оказаться писаным красавцем. Замухрышки держатся куда как обходительнее. Не первых страницах любого готического романа герой поначалу всегда ведёт себя враждебно, но под конец героиня укрощает его. Я нарисовала мысленный портрет мистера Хаскелла – лёгкая, элегантная хромота и шрам через всю щёку, результат несчастного случая на охоте или какого-нибудь иного романтического происшествия.

К третьему бокалу я уже чувствовала себя вполне бодро. Но, проснувшись следующим утром омерзительно трезвой, я сообразила, что героини этих книжонок выглядят как моя кузина Ванесса. Если мне и суждено принять участие в готическом сюжете, то лишь в качестве полногрудой дуэньи, посвятившей свою жизнь бескорыстному служению прекрасным героям. Так уж устроен мир!..

Следующую неделю можно было с полным правом назвать апофеозом смятения и нерешительности. Я извела весь запас писчей бумаги, скопившейся за три года, составляя письмо миссис Швабухер с просьбой отменить заказ. Но черновики один за другим были превращены в мелкие клочья и кремированы в кухонной плите. Тобиас, это бесстрашное дитя кошачьего племени, с опаской наблюдал за мной, не решаясь лишний раз мяукнуть. Джилл тоже не рисковала меня беспокоить. На нервной почве аппетит разыгрался как никогда, и к концу недели я напоминала квашню, из которой безудержно выпирает тесто. Время неслось стремительным галопом. Я написала тётушке Сибил, что прибуду не одна, и отправила в агентство расписание семейных торжество с просьбой передать его мистеру Хаскеллу.

Когда наступил судьбоносный день, мои глаза горели диким огнём, а кожа – единственная моя гордость – стала похожа на соты из-за бесчисленных красных пятен, проступивших от такой нервотрёпки. Минута за минутой яростно отсчитывались, приближая момент материализации мистера Хаскелла. Я всё никак не могла отыскать ключи от своего чемоданчика, а тем временем маска из овсяной каши и яичного белка, которую Джилл силой наложила мне на лицо, застыла и превратилась в бетон. Джилл попыталась содрать своё творение, но тщетно. После непродолжительной борьбы с доморощенным косметическим средством нам начало казаться, что придётся вызвать на подмогу подмастерье с ближайшей бензозаправки, умеющего обращаться с зубилом.

– Жаль, что ты едешь не на маскарад, – вздохнула Джилл. – А то могла бы сыграть роль Каменного Гостя.

Здесь я, к счастью, рассмеялась, и овсяная штукатурка обратилась в прах. Теперь нам предстояла ещё одна рискованная процедура – всунуть меня в новенькие колготки так, чтобы они не лопнули в самый ответственный момент.

Управившись с колготками, Джилл накинула на меня пурпурный балахон.

– Ты уверена, что это подходящий наряд? – спросила я, воюя с жемчужными серьгами.

– Уверена! – Джилл попыталась натянуть на мою левую ногу шёлковую туфлю, которую я не надевала уже много лет. – В наше время можно надеть мешок из-под картошки, и никто не обратит внимания.

– А который час? – я принялась искать маленькие золотые часики. Мои будничные часы размером с Биг-Бен вряд ли подойдут к подобному одеянию. – Он должен подъехать к половине четвёртого.

– Ты выглядишь отлично! Хотя укладывать волосы пучком несколько старомодно, да и перекрасить не мешало бы. В этом году шатенки не в моде, – Джилл занялась моей правой ногой. – Ещё десять минут. – Тут раздался звонок, и подруга едва не лишилась руки, когда я дёрнулась.

Терпеть не могу ранних пташек. Пунктуальность стоит у меня на первом месте в списке непростительных грехов. Звонок не унимался. Джилл отправилась открывать дверь, а я заметалась между спальней и гостиной подобно огромной пурпурной моли.

– Мисс Саймонс? – в голосе слышалось удовлетворение и – как бы это сказать… – облегчение.

– Нет, я Джилл, соседка; Элли вон там.

Раздался барабанный грохот – это мои несчастные коленки принялись за старое. И вот мы наконец очутились лицом к лицу. Он был невысок, смугл и красив. Первые два качества были вполне терпимы. Среднего роста – примерно пять футов девять дюймов, на дюйм выше, чем я на каблуках. Волосы тёмные и вьющиеся, почти чёрные. Оливковый цвет лица. По всем законам, глаза должны были быть карими, но они мерцали пронзительной и переменчивой морской синевой. Он носил очки в проволочной оправе, которые его нисколько не портили (впоследствии выяснилось, что он надевал их, только когда садился за руль), и был худой, худой, худой! Возможно, он и не обладал классической красотой, но был чертовски привлекателен. Я оглядела элегантное пальто, из-под которого виднелись не менее элегантный костюм, белоснежный воротничок рубашки и полосатый шёлковый галстук, и поняла, на кого похожа – на толстую рыночная торговку, вульгарную и нелепую.

Бедняга, не самый приятный способ зарабатывать на жизнь. Надо быть с ним полюбезней. Завтра я вновь надену деловой костюм, а когда всё это кончится, одарю щедрыми чаевыми, чтобы он смог сводить в ресторан свою мать или подружку… или жену. А может, существует закон, по которому «сопровождающие» обязаны быть холостяками?..

Постаравшись изобразить самую милую улыбку, я протянула руку. Рукопожатие было крепким, но в глазах моего кавалера застыл арктический холод. Я возмутилась: его же не на аркане сюда тянули!

Он углядел мой чемодан и, легко оторвав от пола, сказал:

– Я отнесу его в машину, пока вы заканчиваете одеваться.

Я окинула его ледяным взглядом.

– Вы видите перед собой законченный продукт.

Сине-зелёные глаза мистера Идеала вобрали в себя каждый дюйм пурпура; губы его скривились.

– Вы должны меня простить, но женские наряды всегда были выше моего понимания. Я решил, что это банный халат. Так вы готовы?

– Не совсем, – мой голос дал петуха, но мне было уже плевать. – Перед отъездом я хотела бы кое-что объяснить. Мистер Хаскелл, вы выполняете обычную работу, подобно любому другому наёмному работнику. Здесь нет ничего плохого, большинство из нас вынуждены каждодневно зарабатывать себе на хлеб. Мне доводилось работать с людьми, с которыми я не согласилась бы выпить чаю даже на необитаемом острове, но я познала одну очень важную истину.

– Какую же?

– Всегда старайся понравиться клиенту, а то в противном случае могут не заплатить – ни чеком, ни наличными, никак.

Брови его сдвинулись в чёрную линию. На мгновение мне показалось, что он швырнёт в меня чемоданом, а поскольку этот человек, несмотря на всю свою непристойно-божественную худобу, явно обладает недюжинной силой, то чемодан наверняка достигнет цели, то бишь моего носа.

– Желаю приятно провести время! – прощебетала Джилл, энергично встряхивая моё пальто.

И мы отправились в путь.

Главатретья

Поскольку я весь день проторчала дома, да ещё при наглухо задёрнутых шторах, то снег оказался для меня неприятным сюрпризом. В воздухе игриво кружились огромные хлопья. Очевидно, автомобиль Бентли Хаскелла полагал, что сейчас стоит самая что ни на есть курортная пора. Эта обшарпанная колымага с опущенным верхом неопределённой расцветки горделиво красовалась у тротуара. Мистер Хаскелл запихнул чемодан в багажник и распахнул левую дверцу.

– Вам помочь, дорогая? – он криво улыбнулся. – Надо же попрактиковаться.

– Нет. Лучше закройте верх у этого драндулета.

– Боюсь, это невозможно. Петли давным-давно проржавели. Не беспокойтесь, вы не промокнете.

Я была настолько ошарашена, что безропотно позволила усадить себя на мокрое сидень, после чего мой кавалер вручил мне зонтик в ало-белый горошек, щёлкнул кнопкой, и над моей головой расцвёл гигантский мухомор. Внезапно моих ног коснулось что-то тёплое, я испуганно взвизгнула, но это оказалось всего-навсего горячая грелка, заботливо обёрнутая старой полуистлевшей кофтой. Но эта нечаянная радость ничуть меня не успокоила. Ведь я могла бы с комфортом мчаться в уютном купе, предвкушая ту минуту, когда проводник объявит, что вагон-ресторан открылся и ждёт посетителей. На ум приходило только одно разумное объяснение: человек, безмятежно восседающий рядом со мной и разглядывающий дорожную карту, – беглый каторжник или маньяк. Миссис Швабухер следовало прислушаться к совету своего отпрыска Реджинальда и заняться домашним хозяйством.

– Слева от себя вы найдёте пару пледов, – аккуратно сложив карту и спрятав её в кожаный кармашек под приборной доской, мистер Хаскелл завёл мотор.

Монстр отозвался сладострастным стоном, перешедшим в рёв. Мы рванулись вперёд, вихрем пронеслись мимо закутанной в шарф дамы, катившей на велосипеде; взбесившейся черепахой обогнали огромный грузовик и двухэтажный автобус, и устремились прочь из Лондона.

– Удобно, дорогая? – у него было ровные и ослепительно белые зубы.

– Холодно, – буркнула я.

– Подоткните коврик под себя. Лично меня такая погода бодрит. Я забываю, что другие могут не разделять моего восторга.

– Купе для вас, наверное, слишком душное и неприятное место? – желчно спросила я.

– Ужасно душное, – согласился он.

Значит, вот каким образом произойдёт мой въезд в Мерлин-корт… Под сенью этого нелепого мухомора! С волосами, припорошенными снегом, который издали вполне способен сойти за преждевременную седину. Ох уж эти мужчины! Подумать только, а я-то долгие годы мечтала подцепить кого-нибудь…

– Старайтесь больше двигаться, – сказал он, не отрывая взгляда от дороги.

– Отлично! Пожалуй, я сейчас совершу пробежку вокруг заднего сиденья. Если вывалюсь за борт, не обращайте внимания. Предпочитаю быструю и безболезненную смерть медленному замерзанию.

– Я хотел сказать, шевелите пальцами, машите руками… э-э, только не той, в которой зонтик. Видимость ухудшается.

– Вы заметили? – я закрыла глаза, и веки тут же отяжелели. Но виной тому был вовсе не блаженный сон, а мокрый и чертовски тяжёлый снег.

Съёжившись под пледами, я мечтала о шоколадном батончике, который был погребён в моей сумке. Я так и слышала, как он жалобно попискивает в своём саркофаге.

– Вы не знаете, – поинтересовалась я, – у живого человека может наступить трупное окоченение?

Он раздражённо фыркнул, затем, смягчившись, ответил:

– Возможно, беседа поможет вам согреться.

Неужели айсберг начал таять?

– Чтобы выглядеть поубедительнее, – продолжал он, – мне нужно знать, кто есть кто в этом поместье. Это особняк?

– Скорее замок. Не совсем настоящий, конечно, – поспешила добавить я, заметив, как поползли вверх его брови. – Миниатюрная копия, построенная свыше ста лет назад дедом моего дядюшки Мерлина. Согласно семейной легенде, он задумал возвести замок на старости лет. Только человек, окончательно впавший в детство, может обладать столь причудливым воображением. Этот дом словно явился прямиком из сказки: бесчисленные башенки, увитые плющом стены, ров не глубже чем пруд для золотых рыбок и вдобавок крохотная, почти игрушечная решётка перед входом, хотя её держат всё время поднятой.

– Что-то вроде замка Спящей Красавицы?

– В самую точку. У замка даже имеется официальное проклятие. Хотя для разнообразия принадлежит оно не ведьме, а колдуну.

– Попробую угадать. Вашему дядюшке Мерлину?

– Естественно! Его колдовство заключается в том, что он делает с этим местом, а точнее, в том, чего не делает. Мой ненаглядный дядюшка с лёгким сердцем позволяет замку разрушаться. Строго говоря, он мне не дядя, двадцать седьмая вода на киселе, но моя мать, женщина практичная, считала необходимым поддерживать связь с одним из самых состоятельных наших родственников. В детстве меня на каждое Рождество заставляли вязать для дядюшки гигантский чулок, и дважды он приглашал меня погостить. Оба раз меня выпроваживали в течение недели. Милый дядюшка Мерлин уверял, что я объедаю его и что после моего визита ему год придётся сидеть на хлебе и маргарине, дабы возместить ущерб.

– Искренне надеюсь, что в грядущий уик-энд меню будет более разнообразным.

Мы приближались к окраинам Лондона. Я перехватила зонтик другой рукой и глубже погрузилась в кокон из пледов. К несчастью, моему спутнику холод был нипочём.

– С какими ещё очаровательными персонами мне предстоит познакомиться?

– Со всякими, – я поёжилась. – Четвёрка любителей обмениваться жёнами из Ист-энда; знахарь, у которого недавно отобрали лицензию за…

– Если вы расположены к глупым шуткам, – оборвал меня Хаскелл, – то я лучше сосредоточусь на дороге.

После столь умелого укола я превратилась в некое подобие гигантского студня, дрожащего на тарелке. Через минуту айсберг великодушно протянул оливковую ветвь.

– Наверное, самое обычное семейство?

– Там ещё будет дядюшка Морис, – затараторила я, будто декламируя стих на детском утреннике. – Биржевой маклер лет пятидесяти с лишним, невысокий, с брюшком, остаток волос подклеивает ароматизированным клеем. Дядю Мориса можно учуять по всему дому.

– Отличная улика в случае убийства. Полагаю, он не собирается прикончить дворецкого?

– Вряд ли. Если бы у него была хоть малейшая склонность к убийства, он бы давно расправился со своей женой, несравненной тётей Лулу. Она болванка.

– Кто?

– Идиотка. У тёти Лулу можно полностью удалить мозг, а после того, как волосы на голове отрастут, никто ничего не заметит. Часами натирает дома полы, проглаживает туалетную бумагу, прежде чем повесить её в сортире, живёт исключительно ради визитов к парикмахерше, каковые наносит через день. У них с дядей Морисом имеется сынок по имени Фредди. Это нечто! Фредди – воплощённое свободолюбие: никогда не моется, заплетает волосы в косички и лелеет бороду, напоминающую тряпку для мытья посуды, бывшую в употреблении полвека. Классный парень наш Фредди – гоняет по округе на мотоцикле, в ухе серьга, в зубах гигантская самокрутка с травкой.

– Похоже, ваш кузен куда больший конформист, чем его папаша.

Бентли Хаскелл искоса глянул на замаскированный снежными хлопьями указатель, свернул у развилки направо, вылетел на обледеневший участок, резко вывернул руль, и мы вновь устремились вперёд. Я чувствовала себя куском окаменелого мороженого.

Фредди – музыкант, – затараторила я с новой силой, – играет в одной из этих кошмарных групп, где инструментами служат стиральные доски, щипцы для колки орехов и сушилки для волос. В настоящее время он отдыхает. Согласно последнему бюллетеню плохих новостей от тётушки Астрид, наш кукушонок вернулся в родное гнездо, и у мамочки с папочкой не хватает сил выпихнуть его оттуда.

– Тётушка Астрид? – тёмные брови мистера Хаскелла изобразили наивысшую степень сосредоточенности.

Мы въехали в маленький городок Сент-Мартинз-Милл и теперь катили мимо старых домишек, глазевших на нас из сгущающихся сумерек. Снегопад наконец прекратился.

Я сложила зонтик и осторожно разогнула руки.

– Тётушка Астрид – вдова, всегда переодевается к обеду и не появляется на людях без жемчужного ожерелья. Подражает королеве Виктории – каждые три минуты вставляет королевское «мы». Вид у неё, будто она села на раскалённую кочергу. А вот её дочурка Ванесса… – тут я угрюмо замолчала.

Мистер Хаскелл свернул с дороги, что избавило меня от необходимости описывать роковое великолепие Ванессы.

– Пора подзаправиться, – сказал он.

– Едой или бензином?

– Ни тем, ни другим, – безжалостно отрезал Бентли Хаскелл, когда перед моим мысленным взором уже предстала яичница с жареным картофелем. – Я подумал, вы будете благодарны, если я наполню вашу грелку горячей водой.

– Разумеется, – парировала я. – Она уже давно превратилась в могильный камень. Но если глаза меня не обманывают и впереди действительно маячит кафе, то я, пожалуй, загляну туда и отогреюсь огненным бифштексом и котлом дымящегося кофе. А вы можете выбирать: остаться здесь и превратиться в снеговика или присоединиться ко мне.

Несчастный Бентли Хаскелл! Его со всей очевидностью раздирали ярость и искушение. Но человеческая плоть слаба, и мой спутник остановил машину под поскрипывающей на ветру вывеской постоялого двора. Весьма примечательное название – «Приют». Хаскелл выхватил из моих рук грелку и распахнул дверцу со своей стороны.

– Платите, надеюсь, вы! – прорычал он, стряхнул с рукавов снег и резво обежал вокруг машины, чтобы помочь мне выйти.

– Разве у меня есть выбор? Мистер Хаскелл, вы становитесь весьма дорогостоящим удовольствием, – моя надменность дала трещину, так как мне пришлось ухватиться за его руку, чтобы не позволить ногам расстаться с остальным телом. – Моё пальто… – по правде говоря, этой ветоши недавно исполнилось десять лет, – безнадёжно испорчено. Если бы не ваша слишком удачная идея прокатиться с ветерком, мы бы уже сидели в уютном и тёплом Мерлин-корте и поглощали чудесные блюда, приготовленный тётей Сибил.

– Неужто? У меня сложилось впечатление, что нам придётся выуживать дохлых летучих мышей из остывшего лукового супа.

Его слова были недалеки от истины, отчего моя ярость только усилилась. Обмениваясь ненавидящими взглядами, мы наконец доползли до кафе. Оказавшись внутри, демонстративно отвернулись друг от друга и, оставляя за собой лужи, протопали к стойке, за которой торчала нервного вида девица. Мы хором оповестили её, что нам требуется столик на двоих. Прогремевшее над ухом эхо его голоса отозвалось во мне новым всплеском раздражения, но я так и не повернула головы.

Вскоре мы уже сидели у пылающего камина, вокруг сияли начищенные медные сковородки; резные панно, в изобилии украшавшие стены, радовали глаз. В этой чарующей обстановке восемнадцатого века невозможно было не смягчиться, а поэтому я решила всё же не обращаться с мистером Хаскеллом как с червяком, каковым он, несомненно, являлся.

– Не правда ли, уютно?

– Даже чересчур, перестарались они с доброй старой Англией. А почему эта нелепая девица расхаживает в ночной рубашке и в чепце?

– Официантка? Это наряд Нелл Гвин ((1650–1687) – английская актриса и фаворитка короля Карла II). Боитесь, она завалится спать, прежде чем мы сделаем заказ?

Мы заказали мясо и грибы. Отказ от картофеля дался мне нелегко, но я не хотела, чтобы Бентли Хаскелл решил, будто у меня не всё в порядке с железами. На керамической подставке нам принесли шкворчащее мясо.

– Мисс Саймонс, – Хаскелл взял вилку, – я предлагаю прямо сейчас перейти на «ты» и называть друг друга по имени, чтобы случайно не оговориться, когда мы приедем в замок.

Я вонзила вилку в гриб.

– Ваше внимание к деталям впечатляет. Весьма профессионально. Вас всегда называют Бентли, или, может быть, Бенни?

– Бен, – ответил он ледяным голосом, – а Элли – это сокращённое Эллен?

Я отрезала кусочек мяса, повозила его по тарелке, после чего разрезала ещё мельче.

– Значит, не Эллен.

– Поскольку мы считаем близкими друзьями, вы должны знать. Моё полное имя Жизель, – я успела поднять взгляд и увидела, как дёрнулись его губы. Интересно, заметит ли официантка, если я проткну этого человека вилкой и залью кровью белоснежную скатерть? К моему удивлению, лицо его быстро приняло серьёзное выражение, и он успокаивающе коснулся моей руки.

– Родители зачастую ведут себя как малые дети. Все эти полёты фантазии хороши для лепечущих младенцев, но Бутоны и Незабудки рано или поздно вырастают. Имя следует давать с согласия ребёнка, во всяком случае, он должен иметь право поменять его по достижении разумного возраста.

– Спасибо, – хрипло выдохнула я. Всегда чувствую себя неловко, когда люди, а тем более мужчины, проявляют ко мне участие. – Бедная мамочка, у неё были самые благие намерения. Она рассчитывала, что я пойду по её стопам, порхая в розовой балетной пачке.

– Ваша мать танцовщица?

– Была. Правда, дальше кордебалета не продвинулась – пируэты, арабески… А в один прекрасный день она споткнулась, сбегая по лестнице на железнодорожном вокзале. Мама, как и я, вечно опаздывала. Она умерла десять лет назад.

– Прости. А отец?

– Отправился на поиски самого себя. Завёл овцеферму в Новом Южном Уэльсе. Сейчас у него две. Овцы, разумеется, а не фермы, и, если исходить из его везучести, обе твари наверняка бесплодны. Папочка – замечательный человек, через год он запросто может бросить свою ферму и отправится осваивать стезю пожарного или искусство циркового клоуна.

– Что лишь подтверждает мою теорию: какими бы любящими не были родители, они и есть настоящие дети, – Бен отобрал чашку с кофе у официантки, которая, покачивая огромным чепцом, старательно суетилась вокруг него.

Знакомая картина. Пора напомнить платному кавалеру о его профессиональных обязанностях. Я снабдила своего спутника живописными подробностями из истории моей семьи, разумеется, опустив Ванессу. После чего решительно потребовала, чтобы мистер Бентли Хаскелл изложил мне свою автобиографию.

Он начал с того, что родители лишили его наследства и послали ко всем чертям. Падение ещё одного старинного дома! На этот раз им оказалась зеленная лавка в Тоттенхеме.

Я живо представила себе несчастных лавочников с загрубелыми от тяжкого праведного труда руками. Вот они забрасывают блудного сына тщательно очищенной капустой, выставляют нечестивца из дому, запирают дверь на засов и вешают табличку «Закрыто». Но за какие прегрешения?

Оказалось, родители отвернулись от своего детища после того, как выяснилось, что их сын – атеист, и не какой-нибудь там разглагольствующий теоретик, а атеист-практик.

– Практик? – озадаченно переспросила я.

– Я помог организовать митинг у Церкви Возрождения Аллилуйи. Это одна из тех маленьких сект, которые до сих пор считают, что еретиков надо сжигать на кострах. В тот раз они отказались похоронить младенца на освящённой земле. Если подобное благочестие называется религией, то я в ней не нуждаюсь.

– Твои родители очень набожны?

– Чрезвычайно. Отец – ортодоксальный иудей, а мать – ревностная католичка. Надо отдать должное старикам, брак у них получился отменный. Последние сорок лет они, одержимые миссионерским рвением, пытаются обратить друг друга в свою веру. К косяку входной двери у нас прикреплена мезуза (Небольшой свиток с определёнными цитатами из Второзакония, который в еврейских семьях прикрепляют над дверью в качестве свидетельства приверженности иудейскому закону и символа своей веры), а на каминной полке красуется статуэтка Девы Марии. Мать как-то сказала мне, что давным-давно окрестила отца, когда мыла ему голову. А он, в свою очередь, упорно представляет её друзьям как Руфь, хотя мать зовут Магдалиной.

– В таком случае довольно странно, что они так быстро отступились от тебя. Должно быть, имелись более серьёзные причины для твоего изгнания, чем марш против возрождения какой-то там аллилуйи. Какие ещё грехи ты совершил?

Разглядывая официантку, которая в поисках счёта копалась в необъятном кармане своего древнего фартука, Бен произнёс довольно дружеским тоном:

– С чего это тебе взбрело в голову, будто за мной числятся ещё какие-то злодеяния?

Я словно зачарованная следила, как семенит к нему Нелл Гвин, повинуясь едва заметному мановению пальца. С доводящей до безумия неторопливостью девица взяла деньги, которые я положила на столик, и лениво удалилась, повиливая задом.

– Хватит! – воскликнула я. – Неопределённость вызывает у меня несварение желудка. Что ты натворил? Похитил дочь мэра? Забыл вернуть книги в библиотеку?

– Моя первая ошибка состояла в том, что меня угораздило родиться единственным ребёнком. Родители сделали всего лишь одну ставку. Когда я появился на свет, матери было уже под сорок. Она не могла завести других детей.

Испугалась, наверное, бедняжка, глядя на тебя, мелькнула у меня злорадная мыслишка.

– Должно быть, твоя мать уже в летах? – с коварной небрежностью поинтересовалась я.

– Ей скоро семьдесят.

Значит, Бену около тридцати, мой любимый возраст. Разумеется, если речь идёт о других, особенно об одиноких мужчинах.

– Продолжай, – потребовала я.

– Хорошо… Если хочешь знать, я написал книгу, как бы это сказать… весьма натуралистическую, современную, – он помялся. – Словом, крепкую…

– Это прилагательное обычно в ходу у любителей алкоголя и девушек моего сложения. Не лучше сказать просто: порнографическую?

– На мой взгляд, нет, – его тёмные брови вновь высокомерно сдвинулись; романы в мягких обложках обычно характеризуют эту гримасу как основное отличие демонического головореза от главного героя.

Бентли Хаскелл выглядел точно ребёнок, у которого отняли мячик.

– Этот шедевр опубликован?

– Не вижу ничего смешного. Я заканчиваю второй черновик.

– Вот как? Иными словами, ты ещё не у всех на слуху. Почему бы не дождаться, пока книга выйдет в твёрдой обложке, чтобы преподнести эту мерзость родителям.

Бен поджал губы.

– И вовсе это не мерзость! А старикам вовсе не обязательно читать мою книгу. Честно говоря, я надеюсь, что, увидев моё имя на обложке, они смягчатся и отстанут от меня. Родители настаивают, чтобы я пошёл работать к дяде Соломону. Он владеет рестораном на Лестер-сквер.

– Звучит совсем недурно, милое семейное дело.

– Да я и сам одно время подумывал об этом. Я прошёл стажировку в лучших ресторанах Европы и Штатов. Но в прошлом году, когда я работал в Париже, меня одолел писательский зуд. Перспектива провести остаток жизни, склонившись над раскалённой плитой, меня больше не привлекает.

Так он повар? Неужто нигде нет спасения от еды?

Проявлять сочувствие к тому, кто смог беспечно отринуть прелести кулинарного ремесла, было выше моих сил.

– Полагаю, – язвительно сказала я, – работа под крылышком дяди Соломона катастрофическим образом скажется на цельности твоей художественной натуры. А живёшь ты случайно не на чердаке?

Бен сложил салфетку и бросил её на стол.

– Благодаря славному «Сопровождению на ваш вкус» и особам вроде тебя я не голодаю.

– Ты хочешь сказать, благодаря «крепким» старым девам! – я неуклюже встала и схватила сумочку. – Почему бы тебе не оторвать зад от стула?

– Что за мерзкий лексикон! – его голос преследовал меня всю дорогу, пока я тащилась к двери. – Моя матушка никогда не разрешала мне водиться с девицами, которые позволяют себе подобные словечки.

Ну и зануда! Мы вышли на улицу, где по-прежнему царил пробирающий до костей холод. Но ненастная погода и в подмётки не годилась нашему ледяному молчанию. Мы уже отъехали от кафе, когда Бен вспомнил про злосчастную грелку. Он развернул машину, резко затормозил у заведения и сбегал за обогревательным устройством.

Вторая половина пути оказалась ещё более отвратительной. В кромешной тьме автомобильные фары не могли больше чем на десять футов пробить вихрящуюся над шоссе поземку. Ледяные порывы ветра стряхивали с деревьев снег, обрушивая на нас целые сугробы. Возможно, именно по этой причине мы с Беном не разговаривали. Тётушка Сибил ждала нас к семи. Сейчас было приблизительно половина десятого. Мы миновали городишко Уоллд-Минстербери и продолжали мчаться на восток.

– Сможешь показать дорогу к дому твоего дяди от деревни Читтертон-Феллс? – после долгого молчания голос Бена прозвучал столь неожиданно, что я, впавшая было в состояние, близкое к трупному окоченению, дёрнулась и, разумеется, задела руль. Автомобиль вильнул.

Бен выпалил слово из своей книги (я не виню его, каждый на его месте занервничал бы), не слишком вежливо отпихнул меня локтем и после некоторых усилий выровнял машину.

– Прежде чем угробить нас обоих, ответь, ты знаешь дорогу?

Вот самый удобный случай искупить свою вину. Но я отношусь к тем несчастным, которые и в нормальных условиях не способны без карты найти дорогу от собственной двери до ближайшей булочной, а данные обстоятельства никак нельзя было назвать нормальными. Я даже Бена не видела, что уж тут говорить об указателе.

– Тебе это, наверное, не понравится, – осторожно заговорила я, – но я не была здесь с двенадцатилетнего возраста… И нечего рычать на меня! – я вгляделась в темноту. – В такую погоду протяни руку – потеряешь её навсегда.

– Большое спасибо, – насмешливо отозвался человек-невидимка.

Автомобиль подпрыгнул, пронзил гигантский сугроб и неторопливо заскользил к дереву, или телеграфному столбу, или какому-то иному препятствию, которое не имело никакого права торчать в самом центре тумана и снежного вихря.

Иногда, хотя и крайне редко, солидный вес оказывается на пользу. Я честно взяла на себя тяготы по выпихиванию машины из кювета. Приняв во внимания мои усилия, Бен неохотно похвалил меня – если быть до конца точной, он обозвал меня «приятелем». Час спустя, когда мои ноги вновь стали напоминать мороженую рыбу, нам удалось вернуть автомобиль на дорогу. В полном изнеможении я забралась в машину.

Я была готова к тому, что грелка не вынесет пережитого; но настоящим потрясением стало открытие, что аккумулятор вот-вот последует её примеру. Двигатель оглушительно чихнул, пару раз плюнул и издал последний хриплый вздох. Мой гороскоп никогда не предсказывал, что я завершу свои дни подобным образом. Но вот я здесь, на пустынной сельской дороге, в рваных и грязных шёлковых юбках, обвивших мои ноги под пальто, которое и не думает согревать свою владелицу. Да ещё цепляюсь за руку человека, с которым познакомилась несколько часов назад.

– Пойдём пешком, – процедил сквозь зубы сэр Галахад (Один из рыцарей Круглого стола в сказаниях о короле Артуре, воплощение рыцарских добродетелей), – мы непременно доберёмся до деревни ещё до конца столетия.

В темноте проступило дерево, его тонка ветка потянулась ко мне и царапнула щёку. Это уж слишком! Я конченая, сломленная женщина, и жизнь моя не удалась.

– Вижу свет! – внезапно взревел Бен.

От его воинственного вопля я едва не испустила дух и лишь чудом не рухнула на землю, не сейчас был не самый подходящий момент для пререканий. Справа от нас тёмным призраком маячил дом, подмигивая хитрым жёлтым глазом. Я невольно обернулась, и Бен обхватил меня, ну точь-в-точь как товарищу по несчастью.

– Пойдём, Элли! – он сжал мою руку, и мы потащились на огонёк.

Через несколько минут мы стояли у старых покосившихся ворот.

– Цивилизация! – выдохнул мой кавалер.

– Не то слово! – торжественно объявила я. – Даже у почтовых голубей не могло получиться лучше. Это же Мерлин-корт!

Глава четвёртая

– Мне кажется, – проворчал Бен, – старый замок мог бы позволить себе такую роскошь, как дверной звонок.

– Терпение! Дед дядюшки Мерлина, создатель этого средневекового чудища, испытывал неприязнь к банальностям, – хлюпая башмаками, я проковыляла следом за Беном по узкому мостику, перекинутому над крошечным рвом. Меня переполняли ощущения ловца жемчуга, вынырнувшего из морской пучины. – Где-то слева имеется страшненькая горгулья. Не пугайся, это всего лишь молоточек.

– Вот это?! А я-то думал, что за поганка на стене пристроилась. И что мне с ней делать? Как следует стегануть ремнём?

– Болван! Дёрни за язычок, глазки и повернутся.

Бен с брезгливой гримасой дёрнул за огрызок, исполнявший роль горгульего языка. Мы замерли, прислушиваясь к поднявшемуся внутри дома страшному грохоту. Судя по звуку, в честь нашего приезда хозяева решили расколотить всю посуду.

– Кто там? – наконец вопросил из-за двери недоверчивый голос.

– Тётя Сибил? Это я, Элли!

– Иди первой, – сказал Бен, учтиво отшатнувшись в сторону. – Если кто-нибудь свалится тебе на голову, я сумею вызвать подмогу.

Заскрипел засов, и клин света нерешительно увеличился.

– Милая! Мы уже перестали тебя ждать. Мерлин отправился спать час назад, – тётушка Сибил близоруко вгляделась в темноту. – А это, должно быть, твой кавалер. Заходите, заходите, дорогие мои, пока ветер не сорвал дверь. Господи! Ну и видок…

– Прошу вас, – Бен театрально вскинул руку, – не надо слов! Мы с Элли сознаём, что выглядим как забредшие на огонёк вампиры.

Мы очутились в холле – мрачноватом помещении, освещённом парой тусклых газовых светильников, которые придавали зловещий вид двум изъеденным молью лисьим головам, с плотоядными улыбками взиравшим со стен.

– Дорогая моя, – тётушка Сибил запечатлела на моей щеке вялый поцелуй. – Вам бы сейчас неплохо принять горячую ванну, но у нас возникли трудности с котлом. Старик Джонас, наш садовник, в обязанности которого входит следить за такими вещами, окончательно ослаб. Неприятно, конечно, но нет худа без добра. Иначе Джонаса, с его грязными ботинками и немытой шеей, нам неизбежно пришлось бы терпеть в гостиной, будто он член семьи. Старик совсем распустился, а Мерлин всегда был слишком снисходительным к нему. А теперь решайте, вы подниметесь наверх, – она сделала паузу, подбирая слова, – или предпочитаете направиться сразу в гостиную, поближе к огню?

Даже спустя столько лет я не забыла жуткого холода, царившего на втором этаже, а потому решительно высказалась за тепло.

– Отличная мысль! – поддержал меня Бен. Он снял пальто и кинул его поверх моего на приличную груду верхних одеяний, высившуюся на тонконогом столике. – А то мне кажется, ещё немного, и я покроюсь плесенью.

– Мерлин будет расстроен, что пропустил твой приезд, – тётя Сибил шла впереди меня. Её тёмное шёлковое платье собралось на пояснице очаровательной гармошкой, и сзади она походила на маленького раздражённого носорога. Тётушка не считала стихийные бедствия уважительной причиной для опоздания.

В детстве гостиная напоминала мне покойницкую. С годами она краше не стала. Как и в прихожей, здесь тускло мерцала газовая лампа, по углам сиротливо жались зажжённые свечки, освещая жутковатые старинные буфеты, смахивавшие на надгробные памятники. На редкость отвратительным дополнением меблировки служила висевшая над камином картина, изображавшая юную деву на смертном одре: губы застыли в безмятежной улыбке, восковая рука сжимает розу, а на заднем плане толпятся какие-то мрачные личности.

Мои родственники расположились полукругом перед камином – прямо актёры из викторианской мелодрамы. Но вот тут я дала маху. Актёрами были мы с Беном, а мои родственнички – благодарными зрителями.

– Боже мой, Элли! – фыркнула тётушка Астрид, всё такая же несгибаемая, как и прежде, в знакомой чёрной блузке на китовом усу. – Что ты с собой сделала?

– Похожа на гигантскую мокрую крысу, – с лучезарной улыбкой вставил Фредди.

Кто бы говорил! Моего драгоценного кузена, небрежно прислонившегося к каминной полке, вполне можно было принять за швабру, если бы не спутанные рыжеватые патлы и серьга в форме черепа в левом ухе.

Я решила идти напролом.

– А вот и мы! – с этим возгласом я вытолкнула Бена на середину комнаты. – К сожалению, в размерах я не уменьшилась. Вы что, совсем разучились любезно здороваться?

– Дорогая, к чему такая воинственность?! – Ванесса вынырнула из ближайшего к камину кресла и устремила свои бесстыдно лучистые глаза на Бена. Стыдно признаться, но тот улыбнулся ей самым глупым образом. – Элли, милочка, ты не представишь нас своему замечательному другу? – надув вишнёвые губки, протянула кузина. – Все жутко заинтригованы!

Поскольку единственным мужчиной, с которым меня видела Ванесса, был носильщик на вокзале Чаринг-Кросс, я решила погрузиться в величественное молчание. Пусть Бен сам разбирается. Судя по всему, этот негодяй только того и ждал. Поздоровавшись со всем за руку, он бархатным голосом заметил, что погода отвратительная, а затем, подобно маятнику своего знаменитого лондонского тёзки, качнулся к моей прекрасной и беспринципной кузине. Надо бы напомнить, что разговор с врагом не входит в условия контракта, но было уже поздно.

Служащий из «Сопровождения» вовсю сыпал шутками, описывая нашу поездку, из этого красочного рассказа я предстала не в самом лучшем свете. Его слова падали на благодатную почву: Ванесса обладала подлым талантом слушательницы, с особой силой расцветавшим в компании привлекательных джентльменов.

Камин, подобно иссякшему вулкану, извергал больше дыма, чем тепла. Тем не менее от брюк Бена валил пар, как, впрочем, и от его мыслей, если судить по пылающим глазам. Тётушка Сибил пробормотала какую-то ерунду про сандвичи с ростбифом и чай и удалилась на кухню, предусмотрительно оставив дверь приоткрытой.

– Сквозняк, – поморщилась тётушка Астрид, – когда-нибудь сведёт меня в могилу.

– Да будет вам, тётя! – Фредди конвульсивно дёрнулся. – Если вас не доконали ишиас, люмбаго и изжога, то куда там заурядной простуде. Кстати, я слышал от мамочки, что вас недавно скрутил особенно неприятный приступ геморроя?

– Фи, Фредди! – тётушка Астрид яростно втянула в себя воздух. – Нельзя же быть таким вульгарным!

– Простите, тётушка! Я должен был догадаться, что в этом случае вы вряд ли бы сумели сесть, – хихикнул Фредди, самодовольно поглаживая жидкую бородёнку.

– Ради Бога, Фредди! – рявкнул дядя Морис. – Прекрати себя ощипывать. Люди подумают, будто ты линяешь. И прошу тебя, сядь! Или на худой конец замри! А то меня скоро укачает от твоего мельтешения.

Фредди снова припал к каминной полке, на его лице не было и следа раскаяния. Он игриво ткнул меня в бок.

– Элли, а ты ни разу не пыталась похудеть?

– Фредди, а ты ни разу не пытался устроиться на работу?

Он укоризненно посмотрел на меня.

– Ещё как пытался! Но проклятые работодатели не готовы принять мои условия: трудовой день с двенадцати до часу с часовым перерывом на обед.

– Ох, Морис, должно быть, сынок доставляет вам с Лулу немало беспокойства! – язвительно вставила тётя Астрид. – Бедная, бедная Лулу! Она так любит малыша Фредди!

– Кстати, о любящих мамашах, – сказала я, озираясь, – а где тётушка Лулу?

– Наверху. Гоняется за клопами, чтобы немного успокоиться. Старушка сегодня слегка не в себе, – Фредди закатил глаза и театрально стукнул себя кулаком в грудь. – Как ты можешь догадаться, вина целиком и полностью лежит на мне. Ванесса опять меня переплюнула, да сгниют у неё все зубы! Кстати, обрати внимание, эта проныра уже рассказывает твоему дружку о своих успехах. Маман не смогла вынести очередного триумфа нашей ненаглядной кузины.

– Лулу отправилась спать, потому что у неё мигрень, – сердито проворчал дядюшка Морис, но его никто не слушал.

– И что у тебя за новость, Ванесса? – мой голос был призван изображать вежливое любопытство, но Сара Бернар из меня никудышная.

Меня-то никто не станет слушать. Да и кому интересно знать о том, что я недавно оформила какой-то там солярий для миссис Гермионы Богсворт-Смит!

– Мамочка, ты уже всем рассказала? Ты же знаешь, я не люблю поднимать вокруг себя шум, – прекрасная лицемерка присела на диванный валик. Вскинув изящные руки, она неуверенным и одновременно влекущим жестом запустила длинные тонкие пальцы в густые каштановые волосы.

– Лгунья! – прокудахтал Фредди.

Тётушка Астрид и – что гораздо хуже – Бен взирали на Ванессу с фанатичной преданностью, припасённой для маленьких золотых божков и упитанных тельцов. Кстати о говядине: где обещанные сандвичи с ростбифом?

– Ванесса, – благоговейно промолвила тётя Астрид, – получила официальное приглашение работать моделью у Фелини Сенгини.

– У кого? – прокаркала я, перекрыв издевательский гогот кузена Фредди.

Обескураженная физиономия Бена сообщила мне, что мой платный кавалер считает меня посмешищем номер один.

– Элли, ты, должно быть, шутишь!

– Никогда не шучу на голодный желудок! – я угрожающе повысила голос, но, вовремя припомнив, что этот человек считается моим возлюбленным, с видом собственницы взяла его под руку и оскалила зубы в дружеской улыбке. – Это не тот тип с масляной физиономией, что красуется на упаковке спагетти? – с надеждой спросила я. – Ах нет! Тогда, наверное, это тот оперный гений, что недавно голышом распевал песенки из «Фигаро». Помнится, кроме усов и жёлтого галстука на нём ничего не было…

Тётушку Астрид перекосило. Никому не позволено шутить по поводу прекрасной Ванессы и её сногсшибательной карьеры.

– Я понимаю, Элли, трудно иметь такую кузину, как Ванесса, – проскрипела она, злобно уставившись поверх моей головы, – но надо держать себя в руках!

Фредди подмигнул мне.

– А мне нравится, когда Элли на взводе. Вот что действительно никуда не годится, так это её ужасный балахон. Такое впечатление, дорогуша, будто ты удрала из ближайшего гарема. А может, твой шейх бежал первым?

– Фелини Сенгини считается среди знающей публики лучшим кутюрье столетия, – продолжала дребезжать тётя Астрид.

– Элли, милая, – промяукала Ванесса, – ты не хочешь меня поздравить?

От этой напасти, которая похуже смерти, меня избавила тётушка Сибил, приковылявшая с подносом. Требовалась недюжинная смекалка, чтобы отыскать для подноса свободный уголок. На выручку пришёл Бен, который проворно расчистил место на буфете между двумя медными подсвечниками и почерневшей серебряной чашей, заполненной заколками для волос, кусочками сахара и мотками серой шерсти.

– Что с тобой такое? – выдохнул он мне в ухо. – Мне здесь начинает нравиться.

– Надеюсь, это не войдёт у тебя в привычку, – процедила я, не разжимая губ.

– То есть?

– Вот тебе то и есть. Перестань липнуть к Ванессе или можешь попрощаться со своим чеком.

У Бена хватило наглости прикинуться удивлённым. Но прежде чем он успел ответить, между нами втиснулся Фредди.

– Давайте поговорим о вам, выкладывайте же кровавые подробности – где познакомились и так далее.

Мы с Беном переглянулись, опасность тотчас объединила нас.

– Где же это было, Элли? – пробормотал мой сообщник, пережёвывая прошлогодний сандвич. – Мы уже знаем друг друга… какое-то время, а что касается в сего остального… подробностей…

И этот человек считает себя литературным гением!

– В клубе «Для тех, кому за…»? – доброжелательно предположил Фредди.

Я что было силы наступила Бену на ногу, давая понять, чтобы он предоставил разговорную часть мне. Последовавший за этим вздох с равным успехом можно было объяснить как облегчением, так и агонией. Я ласково заглянула Бену в лицо и обнаружила, что глаза у него несколько остекленевшие. На всякий случай я нежно сжала ему руку, вызвав новый вздох. Правда, болезненный оскал тут же превратился в сияющую улыбку, предназначенную Фредди.

– На самом деле Бен не страдает потерей памяти, – сказала я, – просто наше знакомство произошло при не самых приятных обстоятельствах. Мы встретились на митинге у ворот церкви Возрождения Аллилуйи, протесту против жестокости по отношению к детям.

– Так вы познакомились в церкви! – тётушка Сибил сунула мне чуть тёплый кофейник. – Как это мило! Так не похоже на современную молодёжь, которая только и знает, что дёргаться в дискотеках. А к какой конфесии вы принадлежите, мистер Гендель?

– Хаскелл. Я убеждённый ат…

– У всех с детства должны быть единые убеждения, – величественно вставила тётя Астрид, давая понять, что Бен ничуть не поднялся в её глазах. – И почему не все принадлежат к англиканской церкви? Что хорошо для её величества, несомненно, хорошо и для меня!

Я старательно избегала взгляда Бена.

– Тётушка Сибил, – спросила я, – когда мы увидим дядю Мерлина?

– Вероятно, только завтра вечером, – тётя Сибил бестолково переставляла чашки с кофе. – Вы, молодёжь, должны помнить, что дядюшка Мерлин с годами не становится бодрее.

– Нельзя сказать, что в этом есть что-то необычное, – пробормотал Фредди.

К счастью, тётя Сибил пропустила его замечание мимо ушей.

– Утро – слишком тягостная поря для бедняжки, – продолжала она. – Мерлин говорит, что у него от света болят глаза.

– Наш старикан превращается в Дракулу? – вставил мой неисправимый кузен.

Они с Беном обменялись улыбками, словно парочка шкодливых второгодников.

– Так вот почему всюду такой полумрак! – дядюшка Морис прошёлся перед камином, сцепив руки за спиной.

– По-моему, газовых рожков и свечей вполне достаточно, – тётушка Сибил с уязвлённым видом присоединилась к группе родственников, всё ещё сидевших в креслах.

Бен расплылся в обольстительнейшей улыбке.

– У вас перегорели пробки? Ничего удивительного, дом старый, до ближайшего жилья далеко, а тут ещё снегопад…

– Спасибо за заботу, мистер Гамлет. Но в доме нет электричества. Мерлин и в самом деле не выносит яркого света; но причина отказа от всех этих современных штучек не в этом. Пусть Мерлин и живёт вдали от мира, но он читает газеты – «Таймс» и «Телеграф». И Мерлин считает, что должен внести свой вклад в разрешение энергетического кризиса.

– Вздор! – прорычал дядюшка Морис.

– Позвольте с вами не согласиться! – Бен одарил его ледяным взглядом. – Я считаю, что человек, решившийся на такую жертву, заслуживает уважения.

– Самопожертвование хорошо до тех пор, – поспешила вставить своё веское слово тётушка Астрид, будто именно его нам и недоставало, – пока оно не превращается в фанатизм. Сейчас, когда реактивные самолёты проносятся мимо нас не реже, чем грузовики, я надеюсь, никто не рискнёт потребовать, чтобы я отказалась от комфорта.

– Не беспокойся, милая тётушка, – утешил её Фредди, – времена уличных туалетов давно миновали.

– Так и будем жаловаться? – капризно пропела Ванесса; последние несколько минут она помалкивала. (Ничего удивительного, следовало сосредоточиться и привести мысли в порядок, вечер-то предстоял долгий.) – Мне казалось, мы собрались совсем не для этого, – проведя розовым язычком по губам, она соблазнительно взмахнула ресницами в сторону Бена.

– Что касается меня, то я вовсе не жалуюсь, – кисло проговорила я. – Полумрак меня ничуть не угнетает. Честно говоря, мне даже нравится.

– Естественно! – промурлыкала Ванесса. – Мы ведь видим лишь половину тебя.

Воздух сгустился от наступившего молчания, в душе у меня шевельнулось нечто мрачное и зловещее.

– Правда? То-то Бен любит повторять, что ему недоставало меня той лунной ночью, когда он сделал мне предложение. Ты уж прости меня, дорогой! – я повернулась к своему новоявленному жениху, умоляюще хлопнув чахлой порослью, заменявшей мне ресницы. – Я знаю, мы хотели дождаться дядюшку Мерлина, чтобы сообщить эту новость, но я не смогла удержаться. Никто не желает нас поздравить?

– Ты выходишь замуж? – выдохнула тётя Астрид.

Остальная публика застыла в живописных позах. С открытыми ртами мои родственники выглядели на редкость забавно. Меня начал разбирать смех, но стоило взглянуть на Бена, как я поперхнулась. Какая досада, что он не получает удовольствия от происходящего! Ведь не каждый день человеку достаётся новая невеста, да ещё без его согласия.

– Что ж, очень мило, – протянула тётя Сибил. – Не то чтобы я сама горела желанием выйти замуж, но сейчас, когда в запасе всегда имеется развод, всё гораздо проще. А теперь мы все устали, поэтому давайте пожелаем друг другу спокойной ночи. Возьмите каждый по свече. Увидимся утром.

– Урок окончен! – подытожил Фредди, проворно ухватив самую большую свечу. Наверное, в силу привычки: в детстве он всегда хватал кусок торта с вишенкой наверху. Причём именно тот, который облюбовала я.

У двери я обернулась посмотреть, следует ли Бен за мной, чтобы совершить убийство сразу, как только мы благополучно останемся наедине. Но он топтался подле Ванессы, рассыпаясь в любезностях. Если их свечи сблизятся ещё хотя бы на четверть дюйма, это может для обоих плохо кончиться. Под неясный гомон запоздалых поздравлений я с несчастным видом вышла в холл и наткнулась на дядюшку Мориса, который притаился под лестницей, явно вознамерившись побеседовать со мной. Он отобрал у меня свечу и поставил на маленький мраморный столик, после чего проникновенно вцепился в мои запястья своими влажными руками. Лицо Мориса было совсем близко от моего. Я чувствовала запах крема для волос и его жаркое дыхание, напоённое парами портвейна.

– Элли, дорогая, – прошептал он, – ты уж прости старикашку, что докучаю тебе, но, поскольку твой отец пасёт овец в Австралии, мне кажется, ты нуждаешься в совете и покровительстве человека, много повидавшего на своём веку. Не поспешила ли ты с помолвкой? Женщина столь выдающихся достоинств может рассчитывать на лучшее, чем этот твой мистер Хаскелл. Честно говоря, он не внушает мне доверия. Я бы сказал, есть в нём что-то арабское.

– И что, по-вашему, может быть у него на уме? – язвительно спросила я. – Уронить свечу и поджечь дом, чтобы потом по дешёвке купить землю?

Бен был ветреным существом, он поддался на соблазны Ванессиной плоти, но хотя бы один из нас должен был сохранять лояльность.

– Ну-ну, Элли, – дядя Морис сжал мои руки и укоризненно хмыкнул, в его выпуклых глазах мелькнул огонёк. – А как ты смотришь, дорогая, на то, чтобы звать меня просто Морисом? Когда ты называешь меня дядюшкой, я чувствую себя старой развалиной. К тому же мы лишь дальние родственники. Кем твоя мать приходилась Мерлину, двоюродной племянницей?

– Что-то вроде того, – ответила я, прикидывая, как бы половчее вырваться.

Казалось, у Мориса внезапно возникли какие-то сложности с дыханием.

– Элли, – прохрипел он, придвигаясь ближе. Я почувствовала, как пуговицы дядюшкиной жилетки вдавились в мои телеса. – Знаешь, кое-кто из моих друзей зовёт меня просто Мори…

– Не успела я произнести «Неужели!», как дверь гостиной отворилась, и на пороге возник Бен, на локте у него, разумеется, висела Ванесса. Как ни странно, он довольно бесцеремонно стряхнул мою кузину.

– А вот и ты, дорогой, – проворковала я. – Ты уже сказал Ванессе, что я хочупопросить её быть на свадьбе подружкой невесты?

Ванесса побледнела, а дядюшка Морис наконец выпустил мои руки и попятился к лестнице. Подрастеряв своей апломб, он схватил свечу и пожелал нам спокойной ночи. Ванесса грациозно засеменила следом.

Когда они удалились, Бен проворчал:

– Не смотри на меня так! Я обязан вести себя учтиво с девушкой. Согласно указаниям миссис Швабухер мне следует очаровать твоих родственников. Правда, она не предупредила, что меня ждёт ещё и помолвка.

– Да не волнуйся ты так! – я небрежно пожала плечами. – Жениться вовсе не обязательно.

– Всё, что касается брака, не может быть предметом для шуток.

– Чушь! Не потащу же я тебя к алтарю в наручниках? Это всего лишь невинный розыгрыш. К тому же ты сам во всём виноват, нечего было таращиться на Ванессу и пускать слюни. Это не входит в условия контракта.

– Знаешь, кто ты?! – Бен с такой силой дёрнул за собственный галстук, что вполне мог задушить себя. Лицо его побагровело. – Сплошная ходячая неприятность! Я понял это в тот самый миг, когда увидел, как смерчем носишься по квартире в своём дурацком балахоне. Ходячий кошмар! С тебя станется подать на меня в суд за нарушение обещания, когда я разорву нашу липовую помолвку.

– Таких хлопот ты не стоишь, – я шагнула к лестнице. – Да и чем ты способен меня заинтересовать, скажи на милость? У тебя ведь ни гроша за душой!

– И вот ещё что! – прорычал он мне вслед. – Не понимаю, какого чёрта тебе понадобился весь этот фарс?! Если не считать смазливого личика и неплохой фигуры, твоя кузина полнейшее ничтожество. Я едва сдерживал зевоту, пока она трещала, и мечтал побыстрее забраться в постель.

– Не сомневаюсь, – буркнула я.

– Спокойной ночи, мои голубки! – донёсся снизу ласковый голосок тётушки Сибил. – Комната мистера Хастингса предпоследняя слева.

– Смотри не перепутай, – предупредила я. – Соседняя дверь ведёт в лифт для подачи блюд. Можешь в мгновение ока очутиться на кухне.

– Вот куда бы я не хотел попасть, – содрогнулся Бен. – После той стряпни, что нам сегодня подсунули, мне представляется покрытый паутиной потолок, слизь на стенах и дворецкий, плавающий лицом вниз в чане с прошлогодним чаем.

– Что за нелепые фантазии! – возмутилась я. – Дворецкого отправили на пенсию много лет назад. То ли дядюшка Мерлин не желает тратить деньги на слуг, то ли эти неблагодарные бегут отсюда.

Если я рассчитывала перед расставанием задержаться у своей двери, то меня ждало горькое разочарование. Бен по-солдатски похлопал меня по плечу, сообщил, что любит рано вставать, и исчез в глубине коридора.

В моей спальне явно обитала малярия. Влага пятнами проступала на обоях цвета плесени. От покрывал, застилавших огромную кровать, несло затхлостью, а хилый огонёк в камине шипел и плевался, не собираясь противостоять холоду. Слава Всевышнему, я догадалась захватить с собой шерстяную пижаму и вязаные носки. Эта мысль грела меня до тех пор, пока я не вспомнила, что пушистые сокровища благополучно покоятся в моём чемодане, занесённом снегом в дурацком драндулете Бена.

Дрожа всем телом, я разделась до бюстгальтера и трусиков и развесила пурпурное чудовище на стуле, который предусмотрительно поставила так, чтобы тот перехватывал редкие сгустки тепла от умирающего пламени. Затем отощавшим белым медведем запрыгнула под кишащие блохами одеяла и щёлкнула выключателем. Газовый светильник потух, и комната погрузилась во тьму. Но сон, словно проворный эльф, порхал где-то на свободе, не собираясь урывать меня своим крылом. События прошедшего дня теснились в голове, отпихивая друг друга, но из этого хаоса внезапно выплыла более чем отчётливая мысль: Бен Хаскелл не подтвердил моих ожиданий относительно того, как должен вести себя мужчина из «Сопровождения на ваш вкус», и тем не менее через пять минут после начала нашей первой перебранки я почувствовала себя с ним совершенно непринуждённо. Вместо того чтобы считать слонов, я предалась своим излюбленным фантазиям из разряда «а что, если…» А что, если бы я была болезненно тощей?.. И душа моя парила бы над тортами с кремом, йоркширским пудингом и запечёнными в тесте яблоками, плавающими в густом жирном соусе? Чёрт! Да если в моём распоряжении окажутся такие роскошные яства, к чему мне какие-то там мужчины?!

За дверью послышались тихие шаги. Заскрипела ручка. Неужто Бен?! Ладно, гастрономическим мечтаниям можно предаться позднее, мысли о еде никуда от меня не денутся… Бен осторожно пересёк комнату. Удар и приглушённый стон известили меня, что он наткнулся на комод. Сердце моё готово было вырваться из груди, а температура скакала вверх и вниз, словно лифт в универмаге. «Кричи!» – распорядился внутренний голос, вечно настаивающий на соблюдении приличий. «Неужели ты так и умрёшь, ничего не узнав?» – вступил в спор его спарринг-партнёр. Мужская рука проворно приподняла покрывало. Я почувствовала, как нога в пижаме на мгновение коснулась моей. И тут мираж кончился. Моя рука непроизвольно дёрнулась к выключателю, и комната осветилась слабым мерцанием.

Я повернулась, чтобы испепелить Бена взглядом, исполненным праведного гнева и благодарности одновременно.

– Дядя Морис? – испуганно пролепетала я, поспешно ныряя под одеяла. – А ну объяснитесь! Даю вам десять секунд и поднимаю крик.

Глава пятая

Следовало догадаться, что проникнуть среди ночи в мою комнату могла только неприкаянная душа, возвращающаяся из ванной. Дядюшка Морис, выглядевший в надушенной фланелевой пижаме крайне нелепо, долго извинялся и умолял ничего не говорить тёте Лулу. Бедняжка очень расстроится, если узнает, что он вторгся ко мне в комнату и потревожил мой покой. Я торжественно поклялась хранить молчание и выключила свет. Теперь надо попытаться заснуть.

Меня разбудил шум, точнее, грозное рычание. Я подскочила на кровати и окинула комнату затуманенным взором, не испытывая и тени желания встречаться с полуночными грабителями. Вновь ложная тревога: рычал всего лишь мой желудок, напоминая, что подошло время сладостного свидания, когда мы наконец останемся наедине – я и еда. Еда и я… Тщетно я пыталась бороться, убеждая себя, что это не просто ненасытность, а форменная подлость – врываться в два часа ночи в кухонное святилище тётушки Сибил…

У меня зачесалось в носу. Проклятая пыль! Неужели тётя Сибил никогда не брала в руки веник, не проветривала одеяла и не готовила ничего приличного? Возмущение росло с каждой минутой. Жалкие сандвичи! Да к тому же чёрствые! Разве можно подавать такую гадость людям, которые только что вырвались из цепких объятий снежной бури! Тем более, что большую часть угощенья сожрали Фредди с Беном! Мерзавцы! Яростно огрев кулаком ни в чём не повинную подушку, я с наслаждением предалась гневу. Раз уж не умеешь готовить, почему бы не закупить у пекаря партию сосисок в тесте или пирожков с мясом? В ответ на этот сакраментальный вопрос мой желудок то ли зааплодировал, то ли выпустил заряд нецензурной брани. Похоже, он твёрдо вознамерился не позволить мне заснуть.

Лунный свет расчертил комнату причудливыми спиральными линиями. Я вгляделась в циферблат наручных часов. Половина третьего. До завтрака ещё далеко, да я и не возлагала на него особых надежд. Застывшая овсянка и холодный чай вряд ли насытят растущий организм. Я решительно выбралась из постели и распрямилась, дрожа всем своим массивным туловищем. Огонь окончательно потух, и меня ничуть не удивило, что пурпурный ужас был по-прежнему скорее мокрым, чем влажным. Что же надеть? Спуститься в холл в неглиже? Исключено. Я провалюсь сквозь землю, если Бен застукает меня в бюстгальтере и зашнурованном корсете. Пробираясь меж лунных спиралей, я наткнулась на платяной шкаф. Из него несло нафталином и древними газетами, но, вопреки моим ожиданиям, изъеденных молью одеяний в нём не оказалось. Разве что туфли на пуговках и шляпа с перьями, которую я ошибочно приняла за дохлую птицу. Ничего такого, чем можно было бы прикрыться. Неожиданно моя рука наткнулась на полку, и поиски наконец были вознаграждены. Под толстым слоем пыли лежало нечто, при детальном рассмотрении оказавшееся древним покрывалом.

Приоткрыв дверь, я выглянула на лестничную площадку. Несколько окон, в том числе и огромный витраж, отбрасывали на стены зловещие тени. Только предвкушение горячего, щедро пропитанного маслом тоста и изрядной чашки чая побудило меня выйти из комнаты. Одна из утешительных теорий в отношении толстых людей состоит в том, что шаги у них беззвучные, и я искренне надеялась, что так оно и есть на самом деле. Я пересекла узкую ковровую дорожку и остановилась у ступенек. Импровизированная тога соскользнула, я подхватила её, обернула вокруг себя и тщательно подоткнула со всех сторон. Моя фигура напоминала океанский лайнер, которому предстоит путешествие по узкой горной речке. Прочь с дороги, все и вся!

Как ни странно, с лестницей удалось справиться вполне благополучно. Кухонная дверь с лёгким скрипом распахнулась, и я с ходу нащупала выключатель. Тусклый огонёк замерцал под потолком. Какое бы гнетущее впечатление ни производила гостиная, она не шла ни в какое сравнение с кухней. Засаленный серый линолеум и стены неопределённого оттенка. Впечатление не улучшали ни покосившиеся буфеты, которые давно уже расстались со своей полировкой, ни обшарпанные двери. Переплетение латунных труб, тянущихся от допотопного проржавевшего котла, было увешано грязными половыми тряпками и посудными полотенцами в пятнах. Интересно, как это тётушке Сибил удаётся их не перепутать? Под липким линолеумом скрывался, видимо, каменный или кирпичный пол. Я представляла себе, как всё могло бы здесь преобразиться: новенькая плита, начищенные до зеркального блеска сковородки, на месте ветхих тряпок, некогда бывших занавесками, весело вьётся плющ, на стенах радующие глаз кремовые обои с коралловыми узорами…

Видение померкло, и я обнаружила, что глазею на грязную посуду, беспорядочными грудами сваленную на столе, сушилке и прочих свободных местах. Ничего удивительного, что дядюшка Мерлин не выносит яркого света.

Я вовсе не одержима манией чистоты и порядка. Тобиас, бывает, дерёт диван, да и сама я порой целую неделю не убираю постель. Но грязь, царившая здесь, была невыносима. По счастью, котёл ещё не остыл. Я обнаружила картонную коробку, в которой нашлась банка с чистящим средством, и пакет со стиральным порошком. Придётся обойтись тем, что есть. О существовании чудесных моющих жидкостей милейшая Сибил, похоже, не подозревает. Подобрав покрывало и завязав узлом на шее, чтобы не спадало, я принялась выгребать из раковины осклизлую пакость.

Спустя два часа посуда была вымыта, высушена и сложена в шкафах аккуратными стопками. Стол сопротивлялся недолго. Правда, с его поверхности сошла большая часть краски. Набрав ведро горячей воды, я щедро плеснула туда отбеливателя (такого старого, что крышка банки насквозь проржавела), брезгливо стянула с труб тряпки и погрузила их в жидкость.

Подавив зевок, я на мгновение зажмурилась, потом распахнула глаза и огляделась, дабы убедиться, что я ещё не сплю. Как объяснить тётушке Сибил своё вмешательство? Наверняка она решит, что тут похозяйничали добрые феи. Сдержав очередной зевок, я наполнила чайник, поставила его на только что отмытую плиту и зажгла газ. Наконец-то наступила минута, когда я могу открыть волшебную дверцу.

Кладовая – это ещё одна комната, призванная быть исполненной старомодного очарования. Её мраморные полки ломятся от разнообразных сортов ветчины и сыра, от пирогов со свининой и многочисленных банок с вареньем. Но действительность оказалась просто чудовищной. Запах прогорклого жира мешался с тошнотворной вонью тухлого мяса и мышиного помёта. Полки были усеяны окаменевшими крошками, а давным-давно разлитое молоко застыло желтоватой коркой. Кладовка выглядела абсолютно пустой, если не считать недоеденного цыплёнка, чаши со свёрнувшимся заварным кремом и корзинки с проросшими овощами.

Я отыскала хлебницу. Это оказалась металлическая коробка с плотно закрывающейся крышкой, поэтому, решив больше не привередничать, я извлекла оттуда батон и выбралась из кладовки. Чайник уже вовсю свистел, его жалобный пронзительный вой напомнил мне, что надо бы найти и чай. Словно негодуя, что я не иду на его зов, чайник заверещал ещё громче, через несколько секунд верещание перешло в грохот, блюдца на сушилке и чашки, развешанные на крючках под шкафами, отозвались дружным звоном. Что-то многовато шума и тряски от одного-единственного чайника. Совсем как от паровоза! Я выключила газ, но грохот ещё некоторое время продолжался, затем утих. Может, это всё же не чайник, а гроза? Но полоска неба, видная из кухонного окна, выглядела довольно ясной, несмотря на мелкие снежные хлопья. Наверное, шум вызван водой, наполняющей резервуар. Где же треклятая чайница?

Назад в кладовую! Я распахнула дверь, что-то мелькнуло у меня перед глазами. Мышь?! Терпеть не могу этих тварей, но если я не выпью чаю… Из тени выступила человеческая фигура; с вытянутыми руками, в колышущемся длинном белом одеянии, она медленно приближалась ко мне из глубины кладовки. Призрак Мерлин-корта! Вместо крика у меня вырвался писк, от которого мышь зашлась бы смехом. Лица призрака я не видела, на голове у него красовался белый капюшон. Но не это было самое ужасное. Призрак смеялся, и от этого жуткого прерывистого хохота, исполненного неподдельного веселья, меня обуял непередаваемый ужас. На этом месте всякая уважающая себя героиня дамского романа непременно упала бы в обморок. Я сделала почти то же самое – споткнулась о покрывало и растянулась на полу. В ушах у меня звенел голос призрака: «Ей-богу, вылитая Афродита».

По законам всё тех же дамских романов, в чувство меня должен бы привести острый запах нюхательной соли. Тщетные надежды! Кто-то подхватил меня под мышки и поволок по неровному полу, холодный камень нещадно царапал мою задницу. Меня покинули последние остатки разума.

– О Господи, быка тащить было бы легче!

Так это Бен! Как он здесь оказался? Призраком в кладовой явно был не он.

– О Боже! – Бен свалил меня у стены, будто куль с мукой. – Если я попытаюсь усадить её на стул, у меня наверняка вылезет грыжа.

Да я ему шею сверну за подобную наглость! Но если пошевелить руками, покрывало окончательно сползёт. Единственный способ отомстить – пожаловаться на него в «Сопровождение»! Тут до меня донёсся другой голос – отрывисто лающий, недобрый.

– Чего вы от меня хотите? Сочувствия? Вы же сами сказали, что это ваша девушка. А если человек надумал взять в жёны особу в два раза больше себя, то он должен располагать хотя бы мышцами, раз у него нет мозгов. Перестаньте причитать и постарайтесь сделать так, чтобы она пришла в сознание, если таковое у неё имеется. Окуните её в ведро у раковины. Похоже, она сделала всё, чтобы нарушить естественный хаос. Ну кто её просил совать свой нос?

Отбеливатель! Я всегда хотела стать блондинкой, но не столь же драконовским способом.

– Только не это! – мои глаза распахнулись, как жалюзи на окнах. Я вырвалась из объятий Бена и, размахнувшись, с неописуемым наслаждением нанесла ему хороший удар в челюсть. – Идиот! – заорала я, поднимаясь на ноги. – Только тронь ведро, будешь жалеть всю оставшуюся жизнь! – я повернулась и погрозила пальцем тощей фигуре в белом. – А вы, противный мистер Как-Бишь-Вас-Там, почему бы вам не убраться восвояси и не подумать над своим поведением! Или вы считаете, что лицезрение вашего головного убора доставляет эстетическую радость?

Бен заморгал что есть мочи, но я оставила его гримасы без внимания. Я и соображать-то нормально не могла, не говоря уж о том, чтобы вспомнить азбуку Морзе, которой, к слову сказать, отродясь не знала.

– Кто вы такой, чёрт побери? – прокурорским тоном вопросила я, обращаясь к тощему призраку. – Какого дьявола вам понадобилось в чужой кладовке посреди ночи?

Призрак издал смешок, обнажив розовые беззубые дёсны, и злобно прошипел:

– Разве ты не узнаёшь дядюшку, моя пухлощёкая малютка?! Ты всегда была идиоткой! Я же хозяин этой обители, Жизель, твой любящий дядюшка Мерлин.

– Какая приятная встреча, – ухмыльнулся Бен. – Пока ты пребывала в обмороке, мистер Грантэм рассказал мне, что у него часто среди ночи просыпается аппетит и он спускается вниз посредством кухонного лифта. Я же услышал твои вопли и решил выяснить, в чём дело.

– И вовсе я не пребывала в обмороке! – возмутилась я. – Всего лишь споткнулась. Споткнулась и упала! И ударилась головой, – я подоткнула покрывало. – Даже если предположить, что я действительно повела себя как последняя идиотка, то вы, дядюшка Мерлин, тоже хороши! Я не привыкла наталкиваться во мраке ночи на мужчин в таком облачении.

– Ха! Скажи уж лучше, что ты не привыкла наталкиваться во мраке ночи на мужчин в любом облачении. Если только… Ты ведь не наврала этому лондонскому хлыщу, что рассчитываешь на мои денежки? Ничего не выйдет, моя толстушка! А что касается ночных колпаков, так только благодаря им я ещё не умер от холода. Всякие там электрические грелки я себе позволить не могу, особенно сегодня. Вдруг кто-нибудь из моих возлюбленных родственничков проникнет в комнату и перережет провода.

– Мистер Грантэм, если вы всё ещё желаете перекусить, – вежливо предложил Бен, оглядывая плиту, – я мог бы вам что-нибудь сварганить. Как насчёт омлета?

– А, теперь я всё понял! – прохрипел милый дядюшка Мерлин. – Вы один из этих… ветреных юнцов?

Ну что за извращённый ум у этого старика! Я направилась было к двери, но затем передумала. Не позволю ему упиваться победой.

– А вы и об этом наслышаны? Думаю, вы поступила правильно, проторчав всю жизнь в этой дыре. Внешний мир слишком хорош для вас.

Дядюшка Мерлин неподвижно сидел на стуле. На какое-то мгновение мне почудилось, что я пригвоздила его, но тут из-под колпака полыхнул взгляд, исполненный дьявольского веселья.

– Если омлет не вызывает у вас энтузиазма… – Бен раздражённо моргнул в сторону дяди Мерлина.

– Настоящие мужчины, – пролаял дядюшка Мерлин, – не едят на завтрак всякие там яйца! Мы любим копчёную селёдку. Принюхайтесь, и вы найдёте её в ящичке справа от раковины, она завёрнута в газету. Да-да, под салфетками, в самом низу. Я спрятал её от Сибил. Эта селёдка для нас с Джонасом. Мы играем с ним в карты каждую ночь с пятницы на субботу, когда старая грымза отправляется на боковую. Спасу от неё нет никакого, всюду суёт свой нос, и рожа у неё вечно кислая. Против карт Сибил не возражает, на её взгляд, азартные игры в крови у джентльменов, но панибратство со слугами она считает страшным преступлением. Ха! Мне нравится, когда Джонас мухлюет. А сегодня старик заболел, будь он неладен! Так кто хочет съесть его рыбку? Большая, чур, моя.

– Дядюшка, поскольку селёдка – пища мужская, то я, пожалуй, поджарю два… нет, три кусочка хлеба вон в том тостере, что так напоминает мышеловку, налью чашечку чая, благо мой милый Бен уже заварил его, и отправлюсь к себе в комнату.

– Что?! Ты оставишь меня наедине с этим головорезом? Учти, если завтра обнаружится мой труп с вертелом в сердце, это будет на твоей совести! Молодой человек, где это она вас подцепила? В одном из клубов для отчаявшихся сердец? И чем вы занимаетесь помимо жонглирования сковородками?

– Он пишет книги, – я свирепо соскребла масло с треснутого блюдца и размазала его по тосту, – Почти такие же грязные, какой была эта кухня, пока я тут малость не прибралась. Спокойной ночи, милый дядюшка, можете не отвечать, а то чего доброго поперхнётесь рыбьей костью.

* * *

Завтрак превзошёл самые страшные ожидания. Он был чудовищным. Накрыв на стол, тётя Сибил благоразумно удалилась и потому не слышала, как гости высказывались о её стряпне.

Фредди с гримасой отвращения помешивал овсянку, словно ребёнок, который ждёт, что мамочка вот-вот начнёт причитать: «Эта ложечка за папу, эта ложечка за бабу…» Наконец он бросил ложку и пробормотал:

– То ли уже кого-то сюда стошнило, то ли сейчас это случится со мной.

Я испытывала весьма сходные чувства. Овсянка – одно из немногих блюд, которые я нахожу крайне непривлекательными. А уж сейчас у меня и вовсе не было никакого желания глотать эту гадость.

Тётя Лулу, энергично тряся пеной седых кудряшек, выпытывала у мрачного Бена подробности нашей помолвки. Недостаток сна не улучшил его расположения духа. Извинившись, я поднялась к себе в комнату и обнаружила на сундуке под окном чемодан. Бен уже сообщил мне, что они с Фредди с утра пораньше реанимировали автомобиль и подогнали его к бывшей конюшне.

Любая диета, даже непреднамеренная, должна сопровождаться физическими упражнениями. Я решила прогуляться по снежной целине. Скинув пурпурный кошмар, я радостно воссоединилась с верблюжьей юбкой, серой вязаной кофтой, шерстяным пальто и шапкой-шарфом. Зеркало сообщило мне, что я выгляжу как немало повидавшая на своём веку служанка. Всё лучше, чем карнавальная толстуха из фильма ужасов. А пурпурному чудищу место в мусорном ящике.

Я совсем забыла, как близко от Мерлин-корта находится море. Ритмичный шум волн мешался с гулом ветра, который голодным псом набрасывался на меня, воюя с полами пальто. Разумеется, жизнь свою я загубила, но никакого желания окончить дни, свалившись с утёса, у меня не было. Повернув назад, я увидела, как по рыхлому снегу ко мне ковыляет согбенная фигура. Лицо человека закрывал тёмный шарф и надвинутая на глаза шляпа. Должно быть, садовник Джонас. По-моему, его так зовут. Я поспешила создать впечатление, что непринуждённо прогуливаюсь, наслаждаясь свежим воздухом и лёгким морозцем. Когда мы поравнялись, человек приподнял видавшую виды шляпу, качнул головой и сказал:

– Доброе утро, мисс.

Затем он коротко кашлянул и собрался продолжить путь.

– Не самая лучшая погода для прогулок, – светским тоном заметила я, – А у вас простуда.

Он покосился на меня.

– Я слышал, мороз убивает микробов. Но мистер Мерлин в такой день выходить не станет. Можно откинуть копыта от воспаления лёгких, а он из тех, кто любит доставлять удовольствие своим близким. Мисс Жизель, это ведь вы? Я всё про вас знаю. И про всех остальных. Мистер Мерлин больше всего, помимо, конечно, мухляжа в картах, любит посудачить о родственниках. Он называет вас личинками в семейном пироге. Хе-хе… И все явились разом. В вас он был не очень уверен, но я выиграл у него фунт, поспорив, что вы приедете. Я слышал, вы и дружка с собой притащили. Старый хрыч по секрету сказал мне, что ваш кавалер промышляет порнушкой. Надо же, и такая старая дева подцепила этакого живчика!

– Вам какое дело! – огрызнулась я и побрела к дому.

Когда я вошла через боковую дверь, тётя Сибил суетилась на кухне. Она развешивала на трубах дырявые полотенца и встретила меня без особого энтузиазма. Наверное, испугалась, что я наслежу.

– Я встретила садовника, – сообщила я.

– Да? Он живёт в домике у ворот. Мы это место называем Утёсом, – тётушка Сибил энергично втянула в себя воздух. – Вчера вечером ты, наверное, не заметила домик. Не понимаю, зачем Мерли до сих пор держит Джонаса. У старика вечно какие-то хвори. Он из тех людей, кому жизнь не в жизнь, если не на что пожаловаться. Мерлин, конечно, другое дело, – её сморщенные руки поправили волосы.

– Кашлял он вполне натурально, – я стянула с себя пальто.

– Это он умеет! – презрительно фыркнула тётушка Сибил. – Если не простуда, то обязательно ещё что-нибудь ещё. В прошлом году была водянка, а до этого он изводил всех своим варикозом. Ни одного сорняка в саду не выдерет, кроме тех, что использует для приготовления снадобий. А Мерлин, вместо того чтобы поставить наглеца на место, требует, чтобы я подогревала ему это зелье и приносила три раза в день. – Челюсть у неё задрожала. – Простому садовнику!

Жуткий снобизм. Я с удивлением спросила себя, неужели у дядюшки Мерлина под маской злобного старикашки-затворника таится что-то человеческое? По крайней мере, он относится ко всем с равным презрением, а вот о Джонасе, похоже, заботится. Или садовник состоит при нём кем-то вроде шута?

– Должно быть, дядюшка Мерлин, глядя на чужие хвори, острее сознаёт собственное отменное здоровье? – вслух спросила я.

Тётя Сибил одарила меня взглядом, означавшим: «Не тебе судить». Из чистки картошки она сотворила целое представление. Нож яростно мелькал в её пальцах, картофельная кожура летела во все стороны. Тётушка объявила, что только она одна в целом мире знает, как Мерлин любит овощи, и непреклонным тоном мученицы отказалась от моей помощи.

– Он, бедняжка, так одинок! – вздохнула она. – Они с Джонасом неразлучны: то кроссворды разгадывают, то дни напролёт в карты режутся. Это никуда не годится. Отец Мерлина, дорогой дядюшка Артур, не знал для слуг других слов, кроме «принеси» и «подай». А чтобы уж в карты с ними резаться!..

– Джонас выглядит вполне безобидным, – осторожно возразила я.

Тётушка Сибил фыркнула и ещё яростнее замахала ножом.

Второй завтрак оказался очередным кошмаром, о котором хочется поскорее забыть. Запомнился он только тем, что я немного потеряла в весе. Пища выглядела несъедобной. Ванесса – удручающе прекрасной, мой «жених» – ещё более мрачным, а дядюшка Мерлин так и не почтил нас своим присутствием. Тётушка Сибил торжественно сообщила нам, что хозяин спустится к чаю.

* * *

День перешёл в сумерки. На четвёртом ударе дедушкиных часов в холле родственники заняли свои места.

Тётушка Сибил маячила у двери, словно ревностная поклонница, поджидающая, когда из театрального подъезда вынырнет её кумир.

– Вот он! – вскрикнула она наконец с дрожью в голосе. – Дорогой Мерлин, я не позволила бы им приступить к чаепитию без тебя. Мы все тебя ждём!

– Не сомневаюсь, – голос дядюшки был твёрд, хотя сам он тяжело опирался о плечо Сибил. В полумраке он казался бесплотным серым призраком. – Стая стервятников, – желчно проворчал он. – Слетелись урвать клочок мяса с моих иссушенных костей. Но я вас обведу вокруг пальца, всех до одного. Я ещё не умер, и посмотрим, кто будет смеяться последним.

– Старик окончательно выжил из ума, – прошипела добрейшая тётушка Астрид, с такой силой дёрнув за ожерелье, что едва не задохнулась. – Вот увидите, он всё завещает борделю! Его надо отправить в сумасшедший дом.

Глава шестая

На обратном пути мой платный кавалер всё бухтел по поводу нашей помолвки.

– Да заткнись же ты! – не выдержала я. С меня было довольно. Глаза мои слезились от холода, а левая нога пребывала в состоянии паралича. – Не беспокойся, твоя драгоценная Ванесса не подумала, будто мы с тобой предаёмся плотским утехам. Я ей сказала, что ты импотент – результат несчастного случая в детстве. А когда она узнала, что ты наполовину еврей, она окончательно уверилась в этом. Обрезание не слишком затейливая операция, но ведь рука хирурга может дрогнуть…

– Послушай, Элли! – Бен едва вписался в поворот. – Ты невыносима, но встречу с тобой я не променял бы ни на что на свете. Мне почти претит мысль о том, что я должен буду взять у тебя деньги.

– Ничего, уж как-нибудь пересилишь себя. Каким образом, по-твоему, я должна расторгнуть помолвку? Официального объявления в «Таймс» с тебя хватит?

Бен ухмыльнулся.

– Могу сказать, какого рода книги ты читаешь. Моя матушка читает тот же бред, – в голосе его снова появились ворчливые интонации. – Дорогая моя, мы совершенно не подходим друг другу… Я просил бы тебя навечно вычеркнуть меня из своей жизни. И, когда будешь орошать подушку слезами, утешься тем, что я недостаточно хорош для тебя. В один прекрасный день на горизонте…

– Что?! Ещё один мужчина? Ну и ну! Хочешь, чтобы я перестала лелеять мысль, будто моё сердце навеки разбито? Ни за что на свете! Я возвращаюсь домой к своему коту и привычному существованию разочарованной в жизни старой девы.

Автомобиль Бена осторожно пробирался по оживлённым лондонским улицам. Последняя часть пути пролетела на удивление незаметно. Я уже почти свыклась с мыслью, что ног ниже коленей у меня больше нет, когда Бен вклинился в микроскопический просвет между двумя припаркованными машинами и заглушил двигатель. Вот я вернулась к дому номер 129 на площади королевы Александры.

Развлечение окончено. Я настояла, чтобы он не провожал меня. Мы торчали на тротуаре подобно беглецам, оказавшимся посреди пустынных сибирских просторов: руки вытянуты в прощальном жесте, потрёпанный чемоданчик покоится у моих несуществующих ног. Не хватало только музыки, щемящей «темы Лары» (Имеется в виду музыкальная тема из фильма «Доктор Живаго»).

– Прости, что не смог поднять верх, – сказал Бен, сунув руки в карманы.

– Пустяки. Я чувствую, что начинаю свертываться, как свежая капуста в кочан.

– У меня клаустрофобия.

– Скверно, – отозвалась я. Мы таращились друг на друга то бесконечное мгновение, которое тянется подобно резинке до тех пор, пока внезапно с треском не лопается. – Чёрт, ты что, пытаешься превратить прощание в марафон, предназначенный для «Книги рекордов Гиннесса»?

– Прости, – голос его звучал надменно.

Мы повернулись в разные стороны. Когда я оглянулась, Бен стоял на месте. Я представила себе, что он, наверное, думает, как смешно я выгляжу сзади, точная копия тётушки Сибил.

Моя квартира вполне могла сойти за дом, куда приятно возвращаться. Тобиас встретил меня с необычной теплотой и тут же принялся вылизывать шершавым розовым языком. Даже последовал за мной в туалетную комнату и смотрел, как я принимаю обжигающе горячую ванну, из которой через некоторое время сквозь облако пара показалось моё тело пунцового цвета. Тобиас стыдливо прикрыл глаза.

– Прекрати! – рявкнула я. Нахально зевнув, кот исчез за дверью. – Давай, давай, драпай отсюда, паршивец ты этакий! – крикнула я ему вслед. – Чего от тебя ещё ждать!

– Есть кто-нибудь дома?

Джилл! Моя подруга имеет крайне раздражающую привычку материализоваться из ниоткуда. И зачем только я дала ей запасной ключ? Нагишом меня даже зеркало не видело уже несколько лет, а людям я вообще никогда не предоставляла такой возможности. Завернувшись в полотенце, я вышла в гостиную с намерением сказать ей, что собираюсь немного вздремнуть. Но Джилл разрушила мои планы, шагнув мне навстречу с видом Санта-Клауса. В руках она держала кастрюлю, в которой поились, судя по виду, тушёные водоросли, но в сравнении со стряпнёй тёти Сибил творение Джилл показалось мне истинной амброзией.

– Ты ангел! – улыбнулась я. – И верная подруга. Поставь это на стол – я вскипячу чайник.

– Новый рецепт. Тунец, зажаренный в арахисовом масле.

Лучше бы я осталась в Мерлин-корте!

* * *

Работа помогла мне отвлечься. Я выходила из дома ранним утром и задерживалась в конторе допоздна. Одна из самых моих требовательных клиенток, леди Вайолет Уитерспун, переживала кризис среднего возраста и находила облегчение, заново обустраивая свой домик на Норфолк-бродс каждые шесть месяцев.

Отослав чек в «Сопровождение», я сказала себе, что с мистером Бентли Хаскеллом покончено навсегда. Но у этого человека совершенно отсутствовали принципы. Он залезал ко мне в голову с такой же нахальной развязностью, с какой Джилл врывалась в моё жилище. В течение дня я ещё могла удерживать его на расстоянии, но ночью, стоило только мне закрыть глаза, он был тут как тут, причём этот негодяй так и излучал обаяние. Он сходил с ума по моим волосам, глазам и даже ушам. «Какие чудесные худенькие ушки», – нашёптывал он, я чувствовала на шее его горячее дыхание и млела от телячьего восторга.

Какое счастье, думала я при свете дня, что Бен Хаскелл – невыносимый зануда, иначе перспектива никогда более не увидеть его могла бы вывести меня из равновесия.

Чтобы доказать, насколько мне безразлична эта особь мужеского пола, я нова включила телефон. После чего принялась тратить деньги – верное средство, если хочешь почувствовать себя крайне занятой особой. В одну из свободных суббот я отправилась в Вест-энд, купила халат ярко-синего цвета, попросила вышить на кармане инициалы дядюшки Мерлина и отправила по назначению. В ответ поступила сухая записка, написанная, разумеется, тётушкой Сибил; в записке сообщалось, что мне следует найти лучшее применение деньгам, чем тратить их на всякую ерунду. Особенно в свете грядущей свадьбы.

Неблагодарный старикашка!

К сожалению, я не смогла раз и навсегда оборвать родственные связи. В один прекрасный день позвонила Ванесса. Она была уверена, что я непременно приду в восторг, услышав о её невероятном контракте, вот только почему она не видела в «Таймс» о моей свадьбе?

Звонок от любимой кузины оказался последней каплей, вынудившей меня бежать от ужасов мегаполиса. На следующее утро я пригласила леди Уитерспун в выставочный зал и высказала предположение, что её гостиная много выиграет, если её оформить в итальянском стиле. Не думает ли она, что мне следует кое-что приобрести для этого? В Риме.

Промокнув слёзы кружевным платочком, леди Уитерспун выдохнула:

– Подумать только, а все мои знакомые жалуются на нерадивость служащих.

Профессиональная честность не позволила мне принять предложение леди Уитерспун оплатить все расходы. Тем не менее её чек, из-за которого я потратила не один час, посещая торговцев тканями, дал мне возможность путешествовать с большим комфортом, чем обычно. Прибыв в город легендарных руин и солнечного света, я поселилась в маленькой уютной гостинице, из окна которой открывался чудесный вид; каждое блюдо, подаваемое в ресторане гостиницы, было само совершенство, подлинный сонет. Глядя на многочисленные подбородки повара Альфредо, я начала считать свои пропорции вполне разумными и без колебаний заказывала третью перемену блюд. И самое главное, Бен Хаскелл наконец-то вернулся на своё законное место – на страницы любовного романа в мягкой обложке, последняя глава которого дочитана. Книга закрыта, и с лёгким сожалением – девушки любят предаваться воспоминаниям – я зашвырнула томик на самую верхнюю полку в самом дальнем уголке моего сознания, предоставив роману покрываться паутиной. Расправившись с мистером Хаскеллом, я села в самолёт и вернулась домой.

Лондон в начале апреля всегда пропитан неприятной сыростью. Ноги так и расползаются на тёмных мостовых. Высокий узкий дом на площади королевы Александры негодующе сгорбился от холода. Таксист, отсчитав сдачу, торчащими из обрезанных перчаток пальцами, растворился в тумане. Джилл отсутствовала, но на нижней ступеньке лестницы сидел явно сытый и довольный Тобиас.

– Вот единственный, кто действительно меня любит! – вскричала я и нагнулась, чтобы нежно обнять его.

Скривив губы, неблагодарный представитель кошачьих задрал хвост и надменно им дёрнул, как бы говоря: «Нечего подлизываться, предательница!» После чего двинулся вверх по лестнице.

Я с пониманием отнеслась к его жалобе. После трёх недель, проведённых на стряпне Джилл, ничего другого он и не мог сказать. Едва я повернула ключ в замке и перенесла через порог чемодан и одну ногу, как заверещал телефон.

– Опять намочил коврик у двери мисс Реншо? – крикнула я Тобиасу, который поспешно примчался на кухню. – Если я услышу жалобы этой старой сплетницы… – я подкрепила свои слова чувствительным пинком. – Алло, – сказала я голосом утомлённой путешественницы.

– Элли, где тебя черти носят?! – прорычал Бен. – Я звонил Джилл, и она сказала, что ты должна была вернуться ещё два дня назад. Твой номер я узнал у неё и…

До чего же наглый тип – вздумал разыскивать меня как раз тогда, когда мне наконец удалось утихомирить его призрак! Я прижала телефон к груди и принялась пританцовывать на месте. В трубке раздавалось его дыхание, разумеется, он крепился, стиснув зубы, свои аккуратные, белоснежные зубки, жемчуг, а не зубки, которые в мечтах покусывали мне ухо…

– Слушай, – заговорил он с нарочитой медлительностью, – я, конечно, понимаю, что от звука моего голоса у тебя спёрло дыхание, но не можешь ли ты на минуточку выйти из ступора и поговорить разумно?

Разумно? Это слово мне не понравилось. Совсем не понравилось. Я перестала пританцовывать.

– Ты потерял чек?

– Разве обязательно сводить все разговоры к деньгам? Не хотелось бы делать замечаний в такую минуту, но я нахожу твои корыстные устремления крайне вульгарными. Если бы ты время от времени проверяла свой счёт в банке, – впрочем, женщины никогда этим не грешат, – ты бы поняла, что я так и не обналичил твои жалкие гроши.

– Подожди минутку, – я тяжело опустилась на спинку дивана, чуть не раздавив Тобиаса, который ужом подлез под меня. Острые когти впились мне в зад, и я взвилась в воздух. – Что ты имеешь в виду под «такой минутой»?

Теперь наступил его черёд молчать.

Беспардонно отпихнув Тобиаса в сторону, я поудобнее устроилась на диванной спинке.

– Ну, не томи… – я говорила голосом задыхающейся девяностолетней безумицы, преодолевшей марафонскую дистанцию. – Вы с Ванессой тайком поженились и теперь ждёте первенца?

– Нет.

– В таком случае… – я перекинула бедного Тобиаса через плечо и уткнулась лицом в тёплую мягкую шерсть.

– Элли, у меня такое чувство, что ты ничего не знаешь.

– То есть? – я пощекотала Тобиаса под подбородком.

– Дядя Мерлин умер.

– Не может быть! – возразила я. – Этот человек бессмертен, он жил ещё до потопа.

– Некрологи в «Таймс» не лгут. Послушай, Элли, мне очень жаль, что именно я принёс тебе скорбную весть, но…

– Не превращай это в греческую трагедию, – шерсть Тобиаса заглушала мой голос. – В тот уик-энд я встретилась с ним впервые за много лет, – мне пришлось помолчать, чтобы наполнить лёгкие воздухом. – А вёл он себя отвратительнее некуда, может, именно поэтому мне его всё-таки жаль…

– Надеюсь, ты не собираешься разрыдаться в трубку? – строго спросил Бен. – Чёрт побери, Элли, перестань разводить сопли. Я сейчас приеду!

– Вот спасибо, – фыркнула я.

* * *

Убедить Бена сопровождать меня в Мерлин-корт не составило большого туда. Четно говоря, он сам это предложил – после того как я попросила Тобиаса быть с ним полюбезнее и пару раз посетовала на тяготы езды в общественном транспорте. И Бен вновь согласился подвезти меня.

– А что с нашей помолвкой? – я подняла эту щекотливую тему, лишь когда мы вышли в прихожую. – Я до сих пор не удосужилась сообщить родным, что мы расстались.

– Тогда придётся продолжить нашу игру, – Бен обмотал вокруг шеи длинный полосатый шарф, служивший ему, похоже, напоминанием о счастливых школьных годах. – Зачем портить похороны заявлением, что наша помолвка – чистой воды блеф. Я полагаю, ты поступишь правильно и бросишь меня, как только минует семейный кризис?

– Разумеется! Клянусь! Сдохнуть мне на этом месте! – до чего ж я была легкомысленна!

– Интересно, что сказал бы дядя Мерлин, если б узнал? – вопросил Бен и исчез за дверью.

* * *

Когда на следующий день, незадолго до полудня, мы въезжали по заросшей дорожке в покосившиеся железные ворота, Мерлин-корт более чем когда-либо напоминал зачарованный замок, на который воинственная фея наложила проклятие.

За нами кто-то наблюдал. У двери нас встретила тётя Сибил, облачённая в траурные одежды. Уголки губ были скорбно опущены, но в остальном на её лице отсутствовало какое-либо выражение.

– Тётушка, мне так жаль… – я попыталась её обнять, но она отстранилась.

– Пожалуйста, дорогая, не надо слов. В дни нашей с Мерлином молодости скорбь считалась глубоко личным делом, – пухлой ладонью она разгладила одну из многочисленных складок на шёлковом платье.

Я невольно подумала, что сейчас тётушка Сибил с её влажной кожей и разболтанными вставными челюстями более чем когда-либо похожа на носорога.

Внезапно губы её дрогнули. Бедная, нелепая старушенция; помимо, быть может, старика-садовника, она, наверное, была единственной, кого Мерлин мог назвать своим другом.

– Он скончался скоропостижно? – спросила я, протягивая Бену своё пальто, чтобы он закинул его на стол поверх груды верхней одежды.

– Да. Доктор прибыл утром, а днём Мерлина не стало. Воспаление лёгких. Он отошёл в мир иной без мучений.

– Удивительно! Мне казалось, дядюшка Мерлин должен был изрыгать проклятия в адрес доктора. Ведь его заставили предстать перед эскулапом, если мне не изменяет память, в первый раз за сорок лет.

– За сорок пять, – поправила тётушка Сибил с плохо скрытой гордостью. – Мерлин никогда не поднимал шума из-за своего здоровья. Я уже упоминала об этом факте в прошлый раз, когда ты наконец удосужилась повидать его.

Какая несправедливость! Сейчас было не время спорить с потрясённой горем старухой, но истина требует отметить, что милый дядюшка Мерлин отшельничал исключительно по собственному желанию. Он никогда не благодарил за рождественские открытки и не выказывал ни малейшего желания меня видеть. Бен уловил мелькнувшую в моих глазах искру и жестом посоветовал сохранять спокойствие.

Остальные члены клана уже собрались в гостиной, вновь сгрудившись вокруг едва теплящегося камина.

– Дорогая, позволь мне взглянуть на твоё кольцо, – Ванесса с нетерпеливостью ребёнка потянулась к моей руке, но таращилась она на человека, замершего подле меня. Её тонкие бровки приняли форму вопросительных знаков.

Надо отдать Бену должное: он оказался на высоте и защитил меня от врага.

– По поводу обручального кольца мы с Элли спорили до хрипоты, – спокойно сказал он. – Она настаивала, что деньгам можно найти лучшее, более практичное применение. Что ты там хотела купить? – он с улыбкой повернулся ко мне, намекая, что и мне надлежит вступить в эту забавную игру.

– Электрическое одеяло на батарейках, милый, чтобы нам было уютно и тепло во время поездок на твоей чудесной машине.

– Ну разве она не молодчина! – просиял Бен.

На мой пристальный взгляд, пылки влюблённый мог бы подыскать похвалу и понежнее, но он всё-таки старался, что верно то верно. Кузен Фредди, развалившийся на коврике перед камином, ещё более нечёсаный, чем обычно, небрежно помахал нам, неторопливо поднялся и обхватил шею своей родительницы, словно собирался её задушить.

– Перестань, ма! – сказал он. – Херес и так слишком жидок, чтобы ты разбавляла его своими слезами.

– Он был хорош, слишком хорош для этой гнусной жизни! – прохныкала тётя Лулу. – Самые добрые всегда уходят первыми!

– Не говори глупостей, – жёстко перебила её тётушка Астрид. – Мерлину было за семьдесят. Он и так зажился на этом свете.

– Вот-вот, – весело согласился Фредди, – так что кончай кудахтать, ма. Посмотрим, что ты запоёшь через пару часов, когда прочтут завещание. Наверняка этот скряга отвалил тебе куда меньше, чем ты рассчитывала, – Фредди залпом опорожнилбокал матери и потянулся за графином. – Интересно, кому достанется куш?

Тётушка Астрид выпрямилась на стуле.

– Я не удивлюсь, если старый дурак всё отдал на благотворительность. Но если у него осталась хоть капля здравого смысла, то он завещал состояние тем, кто лучше сумеет им распорядиться. Мы с Ванессой всегда умели ценить прекрасное, – тётя Астрид пренебрежительно глянула на меня и Фредди.

Ванесса мечтательно накручивала золотистый локон на длинный тонкий палец.

– Честно говоря, я ни на что не рассчитываю, – тихо возразила она.

Фредди хмыкнул и выругался.

Тётя Астрид величественно поднялась.

– Как ты смеешь, мерзкий паразит! Как ты смеешь оскорблять мою прелестную дочь?

– А как ты смеешь оскорблять моего красавца сына? – тётушка Лулу свирепо стукнула бокалом по стопке газет, громоздившихся на столике у камина, и вся встопорщилась, словно разъярённый цыплёнок. – Ты кем это себя вообразила, старая вешалка?! Корчит тут из себя не пойми что! Моя матушка помнила тот день, когда твой папаша таскался по улицам Бетнел-Грин с тележкой старьевщика. А тебя послушать, так он был текстильным королём, не меньше! Ха! И дочурка твоя вся в тебя, такая же кривляка!

Жертвы этой яростной атаки выглядели потрясёнными, тогда как остальные изо всех сил старались скрыть удовлетворение. Довольный дядя Морис попытался для виду возразить:

– Ну-ну, мои дорогие! Достаточно слов, возьмите себя в руки.

– Нет, я не успокоюсь! – взвизгнула тётушка Лулу, явно обретая второе дыхание. – А этим кошкам драным следовало бы знать, что в приличных семьях наследство всегда переходит по мужской линии.

– Так выпьем за эту мудрую традицию! – Фредди театральным жестом поднял бокал.

– Какая наглость! – разъярённо прошипела тётя Астрид.

– Успокойся, мамочка, – Ванесса налила бокал бренди и передала его трясущейся от праведного гнева родительнице. – Зачем расстраиваться из-за пустяков! Я уверена, дядюшка Мерлин находился перед смертью в рассудке достаточно здравом, чтобы передать своё состояние тем членам семьи, которые этого больше всего заслуживают.

Дядя Морис сунул пальцы-сардельки в карманы жилетки, раздулся, словно пингвин, и нахмурился. Он явно собирался одарить публику глубокомысленной сентенцией.

– В течение многих лет, – молвил мудрец, – я неоднократно предлагал Мерлину воспользоваться моим опытом в области вложения капитала. Временами покойный бывал излишне раздражительным, этот факт трудно отрицать, но такой уж у него был характер. И поскольку, на мой взгляд, Мерлин должен был избрать своим преемником того, кто умеет обращаться с финансами, я, пожалуй, самый вероятный кандидат на получение…

– Чушь! – тётя Астрид величественно отодвинула стул.

Какое-то мгновение я лелеяла надежду, что она выплеснет содержимое бокала в лицо Морису. Бен, насколько я могла судить, от души наслаждался спектаклем. Глаза наши встретились, и он подмигнул мне.

– Насколько я понимаю, твоя котировка равна нулю, – прошептал Бен. – Жаль! Меня всегда привлекали богатые наследницы.

– Пойдём, Ванесса! – к моему величайшему сожалению, тётушка Астрид решила не устраивать непристойных сцен. – Я больше не желаю выслушивать этот бред. О каких это «надёжных вложениях» идёт речь, мой дорогой Морис? Очень любопытно! Мне кажется, тебе следовало бы привести в порядок собственные дела. А то на прошлой неделе, как я слышала от своей парикмахерши, ты опять пролетел с акциями.

– Вам не кажется, – решила вмешаться я, – что все вы проявляете некоторую поспешность? Вспомните, тётя Астрид, ведь не кто иной, как вы, высказали предположение, что дядюшка Мерлин вполне способен завещать всё борделю. Возможно, эта идея пришлась ему по душе, хотя я считаю гораздо более вероятным, что он оставил все деньги человеку, который находился при нём все эти годы. То есть тётушке Сибил.

Она оказалась легка на помине. В чёрной фетровой шляпке и тёмном пальто, прикрывавшем высокие шнурованные ботинки, тётушка Сибил походила на няньку из старинной мелодрамы, в которой дети превращаются в упырей и родители вынуждены в панике бежать из родного дома.

– По-моему, – сказала она, подняв глаза на каминные часы, – пора отправляться на службу. Кто желает, может поехать на автомобиле, но я пойду пешком. До церкви всего пять минут, а Мерлин терпеть не мог машин. Его останки повезёт катафалк, запряжённый лошадьми, – она помолчала, потом добавила: – Думаю, транспортное средство выбрано по желанию бедняжки Мерлина. После похорон мистер Брегг, поверенный Мерлина, заглянет сюда, так что каждый сможет побеседовать с ним.

– То-то будет потеха! – злорадно прошипел Фредди мне на ухо.

Поместье окутала плотная дымка. Наша небольшая компания, держась поближе друг к другу, прибиралась по узкой тропинке, вившейся вдоль обрыва. Мы старательно переступали через бесчисленные расщелины и выбоины. В самом опасном месте благоразумно были установлены перила, которые наверняка подарили бы иллюзию безопасности, если б видимость не ограничивалась жалкими тремя футами. Когда я в третий раз оступилась, Бен сжалился и взял меня под руку.

– Если ты будешь так виснуть на мне, – донёсся из тумана его бестелесный голос, – утянешь вниз нас обоих. Мы рухнем с обрыва на острые скалы. Романтичный конец…

– Какой же ты зануда! Тебя послушать, так за каждым поворотом нас поджидает старуха с косой.

– Чёрт, а ты права, – дружелюбно согласился Бен. – За следующим поворотом как раз что-то в этом духе – белая колесница, которую тянут два изрыгающих огонь рысака, а правит ими некая мрачная личность в цилиндре… Точнее, цилиндр без личности.

– Возница на месте, просто мы не видим его в тумане, – поучающее объяснила я и снова чуть не споткнулась, на этот раз о дядюшку Мориса, который внезапно остановился как вкопанный. – Ты можешь разглядеть гроб? – спросила я.

Бен не ответил на моё дружеское пожатие.

– Нет, – буркнул он.

* * *

Дядю Мерлина похоронили в фамильном склепе – маленьком сооружении, примостившемся неподалёку от церкви.

Терпеть не могу гробницы, как древние, с мраморными плитами и прочими излишествами, так и современные, украшенные лишь медными табличками. Гроб внесли могильщики. Ни один из родственников и не подумал разделить с ними ношу. Дядя Мерлин умер, но никого, включая меня, его смерть не огорчила. Почему нельзя было похоронить его на кладбище, где над ним шелестела бы трава на ветру? Я обернулась и взглянула на сгорбленного садовника, который топтался на почтительном расстоянии от членов любящего семейства. Крошечная слезинка медленно скатилась по его морщинистой щеке. Вероятно, старик Джонас думал о том, что когда-то настанет и его черёд, и ещё одно имя будет вычеркнуто из списка живых.

– Я ухожу, – шепнула я Бену.

Вернувшись домой, я занялась делом: прибралась в гостиной, избавилась от грязных чашек и остатков трапезы, заварила чай. Я закончила протирать каминную полку скомканной газетой, когда услышала в холле топот. Помимо членов семьи, прибыл также доктор Мелроуз, присутствовавший при кончине дяди Мерлина.

– Мне очень жаль, но я ничем не мог помочь мистеру Грантэму, – сказал доктор, глядя на дядю Мориса. – Пневмония добила беднягу, у него было никуда не годное сердце. Очень глупо, что он не обратился раньше за медицинской помощью. Он должен был понимать…

– Но поскольку ничего нельзя было сделать, – подала голос тётушка Астрид, – и учитывая, что государственной службе здравоохранения надо платить…

Пожаловал священник, преподобный Роуленд Фоксворт. Проникновенным голосом он выразил нам соболезнования. Это был весьма импозантный высокий господин с седеющей шевелюрой, густыми бровями и доброжелательными серыми глазами.

Едва преподобный Фоксворт и доктор удалились, как снова звякнул дверной колокольчик, возвещая о прибытии долгожданного мистера Уилберфорса Брегга, стряпчего из компании «Брегг, Уайзман и Смит».

Надо отдать должное моим родственникам: мы представляли собой очаровательное и дружное семейство. Никто не точил когти и не облизывал обагренные кровью клыки. Мистер Брегг оказался небольшим человечком шестидесяти с лишним лет, его мясистое тельце, смахивавшее на подошедшую опару, туго обтягивал клетчатый костюмчик. Лицо покрывала багровая сеточка вен, волосы, казалось, не встречались с расчёской не меньше недели.

– Карлсон на пенсии, – прошептал Фредди, с сожалением поглядывая на херес и наливая себе чай. – Интересно, куда он спрятал свой пропеллер?

– Можем приступать? – мистер Брегг раздвинул губы в некоем подобии улыбки и нацепил на нос очки в проволочной оправе. – Дамы и господа, мы собрались сегодня здесь…

Его речь прервал стук в дверь, в комнату прошаркал старый садовник, в руках он мял фланелевую шапчонку. Старик обвёл взглядом собравшихся.

– Я слышал, меня тоже приглашают, ваша милость.

– Вы Джонас Альфред Фиппс? Совершенно верно, милейший, нам требуется ваше присутствие, – мистер Брегг кивнул с любезностью человека, который считает себя выше классовых предрассудков.

Тётушка Астрид явно не разделяла его взглядов в отношении социальной терпимости. Она с содроганием наблюдала, как садовник вытер башмаки о порог, когда же он чуть не наступил ей на юбки, почтенная леди в ужасе отшатнулась.

– А теперь, если все готовы, – тоненьким голоском продолжал стряпчий, – я оглашу завещание.

Я, Мерлин Персиваль Грантэм, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, объявляю нижеследующее моей последней волей и завещанием, отменяющим все иные завещания и распоряжения.

Пункт первый. Я назначаю своими душеприказчиками представителей компании «Стирлинг траст лимитед» и поручаю им уладить все претензии в отношении моего состояния.

Пункт второй. После выплаты всех надлежащих долгов я поручаю моему душеприказчику распорядиться моим состоянием следующим образом:

А. Джонасу Фиппсу, единственному слуге, который имел безрассудство находиться у меня в услужении, в благодарность за то удовольствие, которое он мне доставил, превратив мой участок в плантацию сорняков, я завещаю тысячу фунтов и право пожизненного проживания в комнатах над конюшней.

Получатель этого щедрого дара наклонил голову и пробормотал:

– Благодарю покорно, ваша милость.

Мистер Брегг продолжал:

Б. Моему кузену Морису Флеттсу, чьей единственной отличительной особенностью является энергичное преследование особ женского пола, годящихся ему в дочери, я завещаю пару домашних тапочек.

В рядах моих родственников поднялся ропот, на фоне которого отчётливо выделялся пронзительный голосок тёти Лулу:

– В огонь его, в огонь! Сжечь завещание!

Дядюшка Морис, если судить по его лицу, пребывал в предынфарктном состоянии.

– Это клевета! Я в суд подам!

Стряпчий поднял руку.

– Должен вас предупредить, леди и джентльмены, что вопрос о моём отношении к этому документу совершенно неуместен. Юридически он совершенно законен. Всякому, кто попытается оспорить завещание, придётся выложить кругленькую сумму, причём без какой-либо надежды на успех. На этот счёт я не испытываю ни малейших сомнений. Я сам составил завещание и льщу себя надеждой, что я один из опытнейших юристов в этой части страны. Я сделаю всё, чтобы выполнить последнюю волю Мерлина Грантэма.

– Вы хотите сказать, что это ещё не самое худшее? – на этот раз охламон Фредди говорил вполне разумно.

Адвокат перелистнул страницу.

– Либо больше никто не станет прерывать меня, либо я зачитаю завещание в официальной обстановке в присутствии судьи Абернати. Итак…

В. Луизе Эмилии Флеттс, которая навсегда обесчестила добро имя нашей семьи, жульничая во время партии в вист в церкви святой Марии-у-мельницы, я оставляю колоду не краплёных карт.

Г. Моему дальнему родственнику (и, к сожалению, недалёкому) Фредерику Джорджу Флеттсу, который почитает нищету мистическим опытом, я оставляю пустой бумажник.

Д. Моей родственнице Ванессе Фитцджеральд, которая находит забавным появление голышом на новогоднем сборище Клуба отставных священников, я оставляю то, что, смею надеяться, покажется ей менее забавным, – комбинезон.

Е. Моей родственнице Астрид Розе Фитцджеральд, которая постоянным брюзжанием, экстравагантными сексуальными запросами ускорила смерть своего мужа, я оставляю годовой запас сахарина.

Уставившись перед собой застывшим взглядом обезумевшего призрака, тётя Астрид исторгла вопль, от которого дядюшка Мерлин наверняка перевернулся в гробу, рванулась к стряпчему и погрузилась в глубокий обморок.

– Мама! Надо веся себя соответственно возрасту.

Ванесса с презрением оглядела распростёртую на полу родительницу, но не предприняла попытки оживить её. Грациозным движением она достала из сумочки сигареты, закурила и глубоко затянулась. Тётушку Лулу и дядюшку Мориса обморок тётушки Астрид, казалось, ничуть не взволновал. Садовник стоял, упёршись взглядом в свои башмаки. Остальная публика сгрудилась вокруг недвижного тела, адвокат продолжал что-то бубнить, а тётушка Сибил извлекла из кармана основательную бутыль с нюхательной солью и щедро всыпала её содержимое в нос страдалицы. Тётя Астрид на мгновение вернулась к жизни, издала истошный крик «Убить его! Убить свинью!» и вновь погрузилась в беспамятство. Мистер Брегг побледнел, видимо, размышляя, уж не его ли она имела в виду. С согласия присутствующих тётушку Астрид переместили на диван, прикрыли шерстяным пледом и оставили в покое.

– Надеюсь, я могу продолжать, – мистер Брегг извлёк из кармана массивные часы, глубокомысленно взглянул на циферблат и откашлялся.

Ж. Моей кузине Сибил Агате Грантэм, благодаря стряпне которой я, возможно, дожил до сегодняшнего дня, а также памятуя о её беззаветной преданности, я завещаю домик на Утёсе и десять тысяч фунтов.

Все дружно уставились на тётушку Сибил. Казалось, она силится сглотнуть, но, приглядевшись, я поняла, что она напевает похоронный гимн. Что ж, проведя в доме покойного свыше пятидесяти лет, она приспособилась к его причудам. Вероятно, тётушка Сибил всегда распевала песенки в тех случаях, когда другие затыкают уши. Мистер Брегг перелистнул страницу и поднял руку, призывая к порядку. Следующей была моя очередь. Что же приготовил мне дорогой дядюшка? Бланк заявки на приобретение нового тела? Огонь в камине окончательно потух, и я, будучи в общем-то теплокровным созданием, почувствовала, как меня пробирает холод. Ещё раз незаметно глянув на часы, мистер Брегг продолжал:

З. Жизель Саймонс и Бентли Хаскеллу я оставляю в равных долях всё остальное своё состояние.

Внутри меня кто-то изумлённо выдохнул: неужели на нас с Беном свалилось богатство?!

При соблюдении следующих условий:

Упомянутые Жизель Саймонс и Бентли Хаскелл должны переселиться в мой дом на шесть месяцев, считая с даты моей смерти.

Упомянутая Жизель Саймонс в течение указанного срока должна избавиться не менее чем от четырёх с половиной стоунов веса, что должно быть подкреплено свидетельством врача.

Упомянутый Бентли Хаскелл в течение указанных шести месяцев должен написать книгу приемлемого объёма и представить её на рассмотрение какому-либо солидному издателю, причём данная рукопись не должна содержать ни единого похабного слова. Мой уважаемый поверенный мистер Уилберфорс Брегг согласился прочесть указанный шедевр и присутствовать при его передаче в ведение почтовой службы.

Упомянутая Жизель Саймонс и Бентли Хаскелл, вместе или порознь, должны в течение указанных шести месяцев отыскать клад, имеющий прямое отношение к моему дому. Ответ на эту загадку содержится в запечатанном письме, хранящемся у моего поверенного мистера Уилберфорса Брегга, и будет предан огласке через шесть месяцев после моей смерти. В том случае, если Жизель или Бентли окажутся не в силах выполнить какое-либо из четырёх условий в указанный промежуток времени, они лишаются своих частей, которые будут разделены в равных долях между Морисом Флеттсом, Луизой Эмили Флеттс, Фредериком Джорджем Флеттсом, Ванессой Фитцджеральд и Астрид Розой Фитцджеральд, либо теми, кто останется в живых к указанному сроку.

Комната погрузилась в изумлённое молчание. Фредди издал хриплый вздох, поднял бокал и помахал им над головой.

– Тост! – воскликнул он. – За великого покойника, дядюшку Мерлина, любителя состязаний. Игра начинается!

– Да, – согласилась Ванесса, скривив губы в неприятной улыбке, – игра по правилам или без правил!

Глава седьмая

Мы с Беном решили не возвращаться в Лондон тем же вечером. Нам нужно было о многом поговорить. Тётя Сибил безучастным голосом промямлила, что согласна задержаться в Мерлин-корте на несколько дней, пока для неё не подготовят домик на Утёсе. Но как только захлопнулась дверь за последним из родственников, которые дружно отклонили предложение переночевать, тётушка удалилась в свою комнату. К тому времени, когда за окном начало смеркаться, с нами оставался один лишь стряпчий, да и ему явно не терпелось улизнуть домой. Он то и дело поглядывал на часы.

– Я пришлю каждому копию завещания, – пообещал мистер Брегг. – А вот распоряжение относительно похорон, которое ваш дядя передал мне на хранение. Я сделал всё, как там написано. Сами видите, условия, как и в завещании, он выставил довольно своеобразные.

Я передала документ Бену, и он прочёл вслух:

– Я, Мерлин Грантэм, прошу, чтобы меня похоронили в точности так, как и мою мать, Абигайль Грантэм.

Бен присвистнул.

– А старикашка был, оказывается, сентиментален.

– Я видел мистера Грантэма всего лишь раз, когда составлял завещание, и он тогда плохо себя чувствовал, постоянно кашлял в платок, – мистер Брегг огляделся в поисках пальто и перчаток. – Естественно, я сделал всё, что в моих силах, но некоторые условия представлялись почти невыполнимыми, – он недовольно поджал губы. – Мисс Сибил Грантэм присутствовала при похоронах своей тётки, но ей в ту пору было всего пять-шесть лет. Она припомнила, что тогда был катафалк, запряжённый лошадьми, а вот остальные подробности стёрлись из её памяти.

– Дядюшка Мерлин поступил крайне небрежно, не расписав всё до малейших деталей, – я сложила документ и провела пальцами по сгибу листа. – Но у меня такое подозрение, что его гораздо больше занимало совсем другое – список плакальщиков над его последней волей.

– Завещание достойно всяческого порицания, но при этом абсолютно законно, – мистер Брегг застегнул пальто. – В этом можете не сомневаться. Я желаю вам удачи. Возможно, вам удастся отыскать клад и зажить счастливо. А теперь прошу извинить, я должен идти. Как указано в последнем пункте завещания, все шесть месяцев доходы от вложений вашего дядюшки в вашем полном распоряжении.

– Спокойной ночи.

Мы выпроводили его в надвигающийся ураган. Захлопнули дверь и уставились друг на друга. Вот и настал черёд скандала.

– Можешь не изображать Чеширского кота, – Бен двинулся обратно в гостиную. – Я отказываюсь принимать участие в этом фарсе и идти на сделку с совестью ради…

– Ты не был бы столь высокомерен, если бы имел хоть малейший шанс заполучить эти денежки! – скинув подушку с одного из стульев у камина, я уселась поудобнее и победоносно улыбнулась.

Бен развалился напротив меня в кресле с гнутой спинкой.

– Чья бы корова мычала! Да я готов поставить всю свою долю, что справлюсь со своими обязанностями, а вот ты по-прежнему будешь пять раз на дню впиваться зубами в сдобную булочку, приговаривая… – и тут он вдруг защебетал высоким голоском: – «Поем ещё немного вкусненького и, клянусь своим необъятным тельцем, с завтрашнего утра или с понедельника я, чёрт побери, непременно сяду на диету».

– Вот видишь! – торжествующе воскликнула я. – Ты и двух слов не способен связать, не употребив ругательства. А я, когда приспичит, становлюсь настоящим сгустком воли.

– Не смеши меня! – Бен презрительно загоготал. – Да ты, небось, с двухлетнего возраста не видела своих коленей.

– Ты не оригинален. И пишешь, наверное, столь же банально, – я вскочила, простёрла длани и продекламировала: – «Наш дюжий герой по имени Жеребец сорвал одежды с гибкого тела красавицы Стриппи Тиз, жадно прижал ладонь к её округлому тра-та-та и выдохнул: „О, моя сладкая крошка, как я люблю тра-та-та твою тра-та-та!“

Губы у Бена дрогнули.

– Ты безнадёжно отстала от жизни. Я пишу современные романы, и персонажи ведут себя как в жизни. Никто в наши дни не станет кричать: «О, как мне дурно!», когда на берег реки выползает крокодил и откусывает тебе левую ногу.

– Верно, – я плюхнулась на стул и рассеянно протянула руку к остаткам фруктового пирога, высохшего, как пустыня Сахара, – но есть очень простой способ обойти это затруднение. Ты можешь перенести действие романа в другую эпоху. Восемнадцатое столетие несколько фривольно, а вот правление королевы Виктории подойдёт в самый раз, тогда быть джентльменом и быть импотентом ещё не означало одно и то же…

Бен покачал головой.

– Не годится. Сейчас читают исключительно крутые боевики и шпионские романы: действие развивается быстро и включает в себя радиосвязь, перелёты на самолётах, химическое оружие, ну и, конечно же, ядерные секреты, интриги и всё такое…

– Ладно, – я отщипнула ещё один ломоть Сахары. – Если ты настаиваешь на двадцатом веке, тогда твой герой должен быть не от мира сего.

– Потрясающе! – Бен швырнул в камин скомканный лист бумаги. – Я сделаю его остроухим зелёным человечком с Марса, питающимся энергией от батареек, которые…

– Ты всегда всё буквально воспринимаешь? Говоря «не от мира сего», я имела в виду, что твой герой должен быть слеплен из другого теста, чем Джеймс Бонд. Сделай его преподавателем колледжа, страстно влюблённым в Китса и оперную певичку, страдающую ларингитом. Сделай его женщиной, наконец.

Глаза Бена сверкнули.

– Элли, – сказал он, – ты подала мне идею!

Я хищно протянула руку.

– Половина гонорара моя!

– Замётано! – Бен вскочил и принялся расхаживать перед камином. – Через шесть месяцев я смогу погрозить кулаком твоему дядюшке Мерлину и сказать, куда он может засунуть своё гнусное наследство. Одно дело – временное пристанище, а совсем другое…

Стук в дверь прервал мой торжествующий вопль по поводу явной и безоговорочной капитуляции Бена. Склонив голову, в гостиную вошёл Джонас. В руках он сжимал свою неизменную шапчонку. В полумраке я смогла разглядеть лишь косматые седые брови и жесткие щёточки усов. Решено, первым делом проведу в Мерлин-корт электричество!

Ещё не свыкшись с ролью владелицы поместья, я не знала, как следует обращаться к престарелому слуге. Тётушка Астрид, несомненно, рявкнула бы: «Да не стой ты как остолоп! Отправляйся к себе, милейший!».

– Привет, Джонас, – сказал Бен, шагнув к нему. – Мы с мисс Саймонс можем чем-нибудь вам помочь?

– Да я насчёт того, чтобы переночевать у себя в домике, сэр. Он теперь по праву принадлежит мисс Грантэм, и я не хочу её расстраивать, но ведь над конюшней ещё нет кровати, а у меня поясница побаливает, вот я и спрашиваю…

– Всё в порядке. Эту ночь мисс Грантэм проведёт в своей комнате. Мы с Элли ещё не обсудили этот вопрос, но было бы очень неловко сгонять пожилого человека с насиженного места, если, разумеется, она сама не захочет уединиться. К тому же я уверен, что и вы не жаждете покинуть свой домик. В любом случае, вы останетесь там до тех пор, пока не будет принято какое-либо решение.

– Я не против завещания, сэр.

Джонас Фиппс был из тех простодушных людей, что испытывают суеверный ужас при мысли о малейшем нарушении закона. А уж если в дело замешан призрак дядюшки Мерлина…

– Мистер Фиппс, вы поели? – заботливо спросила я. – По-моему, на кухне ещё остался холодный ростбиф.

– Не-е, я сам себе могу сготовить, хозяйка. Пойду-ка я, спасибо вам за хлопоты, – склонив голову ещё ниже, старик заковылял к двери.

– Ну и жизнь, – зевнул Бен, – и верный слуга, и старуха-дуэнья наверху, все к твоим услугам.

– Да ты не бойся, – обнадёжила я его, – со мной можешь не опасаться за свою честь. Скажи, ты предложил тётушке Сибил остаться здесь лишь ради соблюдения внешних приличий?

– Я считаю свинством выставлять бедную старушку из дома, где она провела всю жизнь. А кроме того, Элли, я решил, что ещё один человек обеспечит определённый… – он помедлил, подыскивая подходящее слово, – баланс.

– Если ты так боишься за свою невинность, – прошипела я, – то можешь оснастить дверь своей спальни железным засовом и придвигать на ночь комод.

Бен закрыл глаза и скрипнул зубами. Жилы на его шее вздулись.

– Мы можем поговорить без того, чтобы ты тут же усаживалась на своего любимого конька? Ситуация, когда в доме живут два одиноких человека, довольно щекотливая, даже если они не испытывают любовного влечения.

– Щекотливая, и весьма! – я свирепо ткнула кочергой в едва тлеющие угли. – Но у этой ситуации есть свои преимущества – шесть месяцев бесплатного жилья и питания, не считая возможности выиграть главный приз: половину дома моих предков, солидный счёт в банке и кто знает что ещё? И всё это, мистер Бентли Хаскелл, только потому, что доверчивый дядюшка и в самом деле посчитал вас моим женихом.

– Ты хочешь сказать, – нахмурился Бен, – что, если я желаю заполучить эти несметные богатства, я, как честный человек, обязан на тебе жениться?

– Ну сам подумай, – я угрожающе помахала кочергой, – это единственно возможный поступок, достойный джентльмена. Мы должны воспринимать волю моего бедного дядюшки как наш священный долг. И, отдавая дань его памяти, я готова принести в жертву свою молодость. На колени, молодой человек!

Бен освободил кочергу из моих скрюченных пальцев и попытался подавить улыбку.

– Дура! – сказал он. Почему-то это ругательство прозвучало у него как комплимент, но я не позволила себе поддаться на столь грубую лесть.

– Не настолько дурра, чтобы связать свою жизнь с тобой! Честно говоря, ты не в моё вкусе, и, когда я похудею, у меня наверняка будет из кого выбирать. Например, местный священник – красивый, умный, обаятельный. Впрочем, я не тороплюсь.

– Лично мне он показался слишком уж приторным, – добродушная улыбка сбежала с лица Бена, он аккуратно поставил кочергу на место. – Но ты вольна распоряжаться своей жизнью. Я рад, что мы так откровенны друг с другом. Видишь ли, в Лондоне у меня есть девушка…

– Как это мило, – беззаботно прощебетала я. – Родители договорились о свадьбе, когда их младенцы ещё вопили в колыбели? А твоя подружка не станет возражать, что ты будешь жить здесь со мной?

– Ни в коем случае! Сьюзен очень покладиста.

– Иначе и быть не могло. Разумеется, ей вся эта история как нельзя кстати. При некоторой удаче она получит из моих рук солидное приданое.

– Сьюзи… Сьюзен не меркантильна. Она тебе понравится. Но как местные жители посмотрят на молодую пару, обитающую под одной крышей без благословения церкви? Твой священник вряд ли отнесётся к этому с одобрением.

– Бен, ты меня удивляешь. Неужели ты боишься, что люди из местного комитета блюстителей чистоты нравов надерут тебе уши в сельской пивной? Если стоит выбор между тем, чтобы жить под пятой у тётушки Сибил, и обвинением в греховной связи, я выбираю последнее. Успокойся, мой благородный Ланселот, никто не станет всерьёз подозревать во мне роковую женщину.

– Этот тот редкий случай, – раздражённо проворчал Бен, – когда ты себя недооцениваешь. Ты же сама только что призналась, что имеешь виды на беднягу викария.

– Верно, но я не собираюсь выставлять эти самые виды напоказ до тех пор, пока не похудею до состояния собственной тени. К тому времени ты напишешь свой шедевр, мы продадим дом и по-братски поделим добычу.

– Спасибо за одолжение! Но, милая моя Элли, ты упускаешь из виду одно условие, которое способно разрушить все твои хитроумные построения. Надо найти клад, – Бен вновь заходил по комнате. Глаза под сдвинутыми чёрными бровями горели подобно сине-зелёным аквамаринам. – Если бы старик Мерлин играл по правилам, он бы снабдил нас подсказками, ведущими к разгадке.

– Как ты себе это представляешь? – осведомилась я глумливо. – В виде стишков, написанных невидимыми чернилами на пергаменте цвета слоновой кости?

– В этом было бы куда больше смысла, чем рыться в пыльных углах. Мы можем потратить месяцы, простукивая все перегородки и доски пола в надежде услышать глухой звук. Или разбирая старинные бюро, серванты и буфетики в поисках потайного ящичка.

Я понимала, что он имеет в виду. Возможно, однако, мы недооценивали дядюшку Мерлина. Чутьё подсказывало мне, что покойный выложил ещё не все сюрпризы.

– Ладно, не падай духом, – к моему удивлению Бен протянул руку и легонько коснулся моего лица, к сожалению, слишком дружеским жестом. – Я знаю, что выгляжу пораженцем, но должен сказать, раз уж мне приходится участвовать в этой глупой игре, то я предпочитаю делать это с тобой, чем с кем-нибудь ещё. Вместе мы сможем выработать какой-нибудь блестящий план.

Расстались мы с Беном закадычными друзьями, договорившись, что утром отправимся в Лондон, улаживать дела. Мне требовалось всего лишь передать в дар Армии Спасения свою мебель и сообщить начальнику, чтобы он повесил на двери объявление «Требуется помощница». Мысленно распростившись со своей прежней жизнью, я валялась на уже знакомой двуспальной кровати и размышляла о Бене и его подружке Сьюзен. Я с надеждой спрашивала себя: а друг эта самая Сьюзен всего лишь миф, вымысел, призванный сыграть роль воображаемой дуэньи? Всё допустимо, но у столь привлекательного субъекта, как Бентли Хаскелл, не может не быть пассии. Впрочем, если даже подружка существует, будет ли он хранить ей верность на протяжении шести месяцев? Вряд ли он найдём с кем здесь поразвлечься, поскольку все будут считать его моим женихом, а поиски сокровища, как я надеялась, не оставят времени для увеселительных наездов в Лондон.

Я погрузилась в сон, и мне приснился мой новый облик.

«Вы видели её? – пел хор оживших яблок в тесте. – Боже, бедняжка стала такой худой! Тощей и костлявой! Это ей совсем не к лицу! Чулки обвисли на коленях. Посмотрели бы вы на неё, когда она была крепко сбитой женщиной. Какое у неё было прелестное пухлое личико!»

Так бы и спала всю жизнь, чтобы вечно видеть этот чудесный сон. Но оконная щеколда считала иначе: в ту самую минуту, когда хоровод жареных гусей начал причитать по поводу моих запавших щёк и лебединой шеи, эта интриганка отскочила, и порыв ветра распахнул окно. Усилием воли выбравшись из чудесного сна, я протопала через комнату и раздвинула шторы. Стояла безлунная ночь. Когда я потянулась к щеколде, темноту внезапно прорезала узкая полоска света. Должно быть, это проснулся в своём домике старик-садовник. Наверное, решил спуститься на первый этаж, чтобы приготовить себе омлет. Весьма разумная мысль. Нащупав халат, я порадовалась, что сегодня не придётся заворачиваться в покрывало, завязала пояс там, где у прочих людей находится талия, и вышла на лестничную площадку. По крайней мере, на этот раза я не столкнусь в кладовке с дядюшкой Мерлином. Надо будет как можно быстрее избавиться от этого лифта. Пальцы заскользили по гладкой поверхности перил; эту чудесную лестницу надо починить и непременно сохранить. Неужели дядя Мерлин руководит мною из могилы, в точности зная, на что будут направлены мои профессиональные навыки? Мистер Брегг ведь намеренно подчеркнул, что в течение шести месяцев в нашем распоряжении будут значительные средства. И даже после скромного ремонта дом существенно повысится в цене. А сейчас, когда в нём царят грязь и запустение, на него не позарятся и бродяги.

Кухня выглядела ещё хуже, чем в прошлый раз. Не найдя в себе силы заглянуть туда накануне вечером, я избежала встречи с грязью, отправив Бена готовить к ужину сандвичи. Ладно, завтра перед отъездом нагрею воды и засучу рукава. А сейчас я не чувствовала себя готовой наброситься на эти авгиевы конюшни. Я отыскала коробочку с печением и заварила крепкий чай. Молоко прокисло, поэтому пришлось обойтись без него. Оставалось только удивляться, что дядюшка Мерлин не умер от дизентерии задолго до того, как его доконала пневмония. Тётушка Сибил – это нечто! Последствия столь недвусмысленного неодобрения, пусть и не высказанного вслух, не замедлили сказаться. Будто желая оправдаться, тётушка Сибил в буквальном смысле материализовалась на пороге кухни. Я услышала позади себя шаги и повернулась на стуле как раз в то самое мгновение, когда открылась дверь, ведущая в сад.

– Тётя Сибил! – изумлённо воскликнула я. – Почему вы бродите по саду среди ночи?

Пару секунд она ошеломлённо похлопывала дрожащей рукой по волосам, кое-где сохранившим память от общения с бигуди.

– Жизель, так это ты, – протянула старушка, будто сомневалась в этом.

Она позволила мне помочь стащить с неё промокшее чёрное пальто. Под пристальным взглядом тётушки я разложила пальто на стуле.

– Девушке в твоём возрасте положено спать без задних ног. Другое дело мы, старики. Я сплю урывками. Если же уснуть не удаётся, выхожу в сад, чтобы немного прогуляться.

– Надо же вам быть поосторожнее, – сказала я. – Не ровен час простудитесь и тоже заболеете воспалением лёгких.

– Успокойся, Жизель. Мне просто захотелось глотнуть свежего воздуха. Кроме того, я решила взглянуть на домик, но поняла, что Джонас всё ещё там.

Она опустилась на стул, и я налила ей чашку чая. Пока она прихлёбывала чай, я рассматривала её руки: кожа на них была сухая и потрескавшаяся, словно скукожившийся осенний лист.

– Тётушка Сибил, вы вовсе не обязаны уезжать. Это ваш дом. Посторонние здесь – это мы с Беном.

– Ты очень добра, Жизель, – она отвернулась и рассеянно замурлыкала отрывок из музыки, услаждавшей наш слух на похоронах Мерлина Грантэма.

Лишь через минуту её тусклые выцветшие глаза взглянули на меня.

– Желания милого Мерлина всегда были моими желаниями. То, что оставил дом вам, не имеет никакого отношения к его чувствам ко мне. Он понимал, что это жилище слишком велико для меня. Пришло время и мне отдохнуть, посиживая у окошка и наслаждаясь вязанием. Что бы там ни было написано в завещании, Мерлин всегда ценил мои труды.

Я лишь чудом удержалась от того, чтобы не обвести взглядом царящее вокруг запустение. Тётя Сибил откинулась на спинку стула, сложила старческие руки на замызганном платье. Судя по всему, она отказывалась от роли хозяйки дома и передавала ключи младшему поколению.

– Что ж, – сказала я, изо всех сил стараясь скрыть своё облегчение, – мы всегда будем рады видеть вас за обедом или за чаем. Да и к вам станем частенько заглядывать.

– Думаю, Мерлин на это и рассчитывал, – ответила тётушка, – но давай не будем торопить события. Кстати, когда ты выходишь замуж за мистера Гамлета?

– Ну?.. – я неопределённо махнула рукой. – Не в ближайшем будущем. Бен считает, нам нужно подождать, пока истекут указанные в завещании шесть месяцев. Пусть сначала всё образуется, а потом можно будет с чистым сердцем заняться и свадьбой.

– Понятно, – тётушка Сибил кивнула. Похоже, она решила, что Бен Хаскелл из породы охотников за приданым. К чему поспешно связывать себя узами брака, если не уверен в надёжном финансовом обеспечении этих самых уз! – Надеюсь, ты сознаёшь, – продолжала она, – что после того, как вы поселитесь здесь вдвоём, в округе тотчас пойдут разговоры. Хотя мы с Мерлином двоюродные брат и сестра, местные жители тем не менее все эти годы перемигивались и пихали друг друга в бок за нашей спиной. Но я, милая, никогда не придавала значения досужим сплетням. Ты спросишь, почему? А потому что я могу с гордостью сказать: ни разу за все эти годы твой дядя не сделал мне непристойного предложения. Веди себя как подобает настоящей леди, Жизель, и тебе не надо будет опасаться приставаний со стороны мужчин.

Теперь понятно, почему у меня до сих пор ничего не получалось.

– Помни, дорогая, ты должна ложиться в постель только с хорошей книгой. Как раз сейчас я читаю прекрасную историю о девочке, которую похитил из приюта пират с одноногим попугаем. Напомни, чтобы я дала тебе почитать. Конечно, если я желаю насладиться чем-то более серьёзным, то к моим услугам всегда есть Уильям Шекспир, но…

* * *

Когда на следующее утро я сошла вниз, Бен разговаривал по телефону.

По тому, как он при моём появлении поспешно пробормотал «до свидания» и повесил трубку, я с грустью заключила, что он беседовал с той, другой… с невестой. Но тут же воодушевилась – возможно, мне удастся заставить его забыть её. По дороге в Лондон я завела разговор о тётушке Сибил.

– Старуха меня пугает. Каких-то пятьдесят лет в этом доме, и я стану такой же, как она: пронафталиненной старой девой, которая всё надеется, что в один прекрасный день явится рыцарь в сверкающих доспехах и умчит её резвом скакуне.

Я сунула руку в сумочку, неслышно развернула шоколадный ботончик и, улучив момент, украдкой запихнула в рот.

– Может, ты разнообразия ради подумаешь о чём-нибудь более насущном? – холодно проговорил Бен. – Например, как ты собираешься соблюдать диету? Скажи на милость, отчего это щёки у тебя раздулись как у хомяка? Мне что, глаз с тебя не спускать?

– Прости, – я судорожно проглотила лакомство. – Хотела бы я посмотреть на тебя, когда тебе объявят, что надо похудеть на четыре с половиной стоуна. В переводе на нормальный язык, несколько мне известно, это означает двадцать восемь с половиной килограммов. Двадцать восемь с половиной разделить на шесть месяцев, получается…

– Около килограмма и ста граммов в неделю. Остаток шоколада давай сюда. Если по твоей вине я лишусь наследства, то собственноручно выдам тебя твоим чудным родственничкам и с интересом понаблюдаю, как они станут рвать тебя на части.

– Меня не запугаешь, Бен! Но что за приключение без опасностей? – я скомкала обёртку от шоколада и положила её в пепельницу.

– Без риска жизнь скучна.

* * *

Вернувшись на площадь королевы Александры, я столкнулась с новой напастью. Неожиданно выяснилось, что я ничего не могу оставить, но и взять с собой мне тоже нечего.

– Это чудовище ты тоже прихватишь с собой? – спросила Джилл. Тобиас только что в очередной раз порвал ей чулки, поэтому она не испытывала к нему особо нежных чувств. – В таком случае я к тебе, дорогая Элли, наверное, не приеду.

– Джилл, ты должна меня навестить, – я смахнула слезу, однако Джилл это вряд ли заметила, поскольку её собственные глаза тоже были полны влаги. – Но оставить здесь мою пушистую детку… – мой голос дрогнул, – ты, должно быть, шутишь. Он отправляется в мышиный рай. Грызуны там в каждом шкафу. Нам обоим предстоит трудовая каторга.

Пророчество сбылось в полной мере.

Вернувшись в Мерлин-корт, мы с Беном обнаружили, что тётушка Сибил перебралась в домик на Утёс, оставив после себя рекордное количество грязных тарелок в раковине, а также горы мятых коробок, сломанных вешалок и газет начала века. Первым делом требовалось развести гигантский костёр подальше от дома, чтобы не спалить поместье дотла.

Как истинный мужчина, Бен сразу же водрузил пишущую машинку на обеденный стол и принялся марать лист за листом. Место для машинки он освободил очень простым способом – не мудрствуя лукаво, составил на пол всё, что ему мешало: фарфоровую супницу с отколотыми краями; драный кусок алого бархата, предназначение которого, сколько я ни ломала голову, мне угадать не удалось; несколько пыльных упаковок из-под яиц; журналы, подсвечники и бюст Черчилля с обломанной сигарой.

Я опёрлась о косяк и милым голоском проворковала:

– Составляешь опись вещей для благотворительной распродажи?

– Что? – Бен многозначительно покрутил пальцем у виска.

– Меня тоже хочешь вписать? Так вот, мы с тобой как две половинки разрезанной банкноты – одну меня тебе не продать. Ты сам перестанешь кормить свою механическую подружку завтраком или мне выдернуть из-под тебя стул?

– Да что ты ко мне прицепилась? – прищурясь, Бен принялся выправлять лист бумаги. – Я думал, на тебя произведёт впечатление моя самодисциплина. Не прошло и получаса, как мы прибыли, а я уже приступил к производству пуританского романа. Можешь быть довольна, я воспользовался твоим советом. Главная героиня – монахиня, как её там… ах, да, сестра Мэри Грейс. Американка, внедрившаяся в ЦРУ, умело замаскировавшись под танцовщицу диско. Как ты находишь?

– Я нахожу, что эта твоя монахиня может провалиться ко всем чертям, а ты изволь дать мне ключи от машины, чтобы я съездила в деревню и закупила продукты для долговременной осады. Тебе разрешаю надеть фартук и тем временем поскрести грязь. А то чего доброго совсем разленишься и будешь выставлять на ночь сапоги, чтобы их почистили.

– Ты не говорила, что умеешь водить машину, – приятно удивился Бен.

– А ещё я умею сидеть на стуле и мыть уши…

– Намёк понял. Ключи на гвоздике у двери конюшни. Я попросил бы тебя купить солодового хлеба.

Я сделала пометку в своём списке.

– Тебе лучше держаться подальше от своей машинки, сказала я, направляясь к двери. – Через тридцать секунд она взорвётся.

От дома конюшню отделял внутренний дворик, к которому с одной стороны примыкал ров, а с другой – арка в псевдонорманском стиле. Натянув для тепла короткую шерстяную кофту, я взяла сумочку, перекинула ремешок через плечо и, обхватив себя руками в качестве импровизированной грелки, совершила короткую пробежку по скользким, поросшим мхом плитам. Потянув обитую коваными гвоздями дверь, я некоторое врем постояла, привыкая к темноте. Всего лишь пару раз стукнувшись о наклонную балку и ткнувшись рукой во что-то мягкое и податливое (как потом выяснилось, в гигантскую паутину), обнаружила ключи от машины. Я уже повернула назад, когда заметила в дальнем углу какое-то движение.

Летучая мышь? Но летучие мыши не умеют разговаривать, если не считать тех, что превращаются в вампиров, дабы полакомиться кровью беззащитных девушек. Так вот эта мышь разговаривать умела. Я попятилась к двери. В мышином голосе определённо слышалось что-то загробное.

– Кто там? – вопросило нечто.

– А вы кто? – распахнув двери, я впустила в конюшню солнечный свет.

В сумраке мне удалось разглядеть лицо: взъерошенные волосы, жёсткие щёточки усов. Где-то я его уже видела. Сотни бродяг, что прячутся в сараях по всей стране, выглядят примерно одинаково.

– Джонас Фиппс! Неужели в этом жутком доме каждый выходит прогуляться в самый неподходящий момент? Уж не знаю, кто в следующий раз надумает пугать меня.

– Я вовсе не хотел напугать вас, хозяйка. Просто заглянул сюда. Япрогуливался, когда тут закричали, будто свинью режут.

– Так это, видно, я. Ударилась головой о балку, – я протянула руку, коснувшись книги, которую он зажал под мышкой.

– Я вижу, вы занялись делом, мистер Фиппс. Можно взглянуть?

– Да не-е, всего лишь книжонка о ветреной девке, которую обрюхатил один негодный малый, и с той поры всё у бедной крошки пошло наперекосяк.

Я наклонила голову и медленно прочла:

– «Тэсс из рода Д’Эбервилей». Весёленькая история. Если этот забавный роман отвлекает вас от дел, то могу сказать, что конец там просто изумительный. Её повесили.

Джонас недовольно хмыкнул.

– А я-то думал, что там счастливый конец. Надеялся, что она всё-таки выскочит замуж. Кстати, о свадебных колокольчиках: уверен, вы с хозяином скоро пройдёте по церковному двору.

Опять за своё. Я терпеливо объяснила Джонасу, что пока семья в трауре, свадьба была бы неуместна. Старик покачал головой.

– А не надо пышной свадьбы. Мои родители обвенчались безо всяких там церемоний, но в те дин это было в порядке вещей. Мистер Мерлин был бы рад, если бы вы поженились, точно вам говорю.

Уж как пить дать – у старого чёрта были явно садистские наклонности.

* * *

Дряхлая развалюха Бена повела себя как леопард, который неожиданно вырвался из клетки. А надавила на педаль газа, пару раз нажала на клаксон, чтобы поторопить бредущего вразвалку Джонаса, пронеслась по дорожке мимо домика тётушки Сибил и через покосившиеся железные ворота вырвалась на дорогу, вьющуюся вдоль обрыва. Правда, крутые повороты немного мешали наслаждаться скоростью, но я всё равно испытывала возбуждение школьницы, празднующей первый день долгожданных каникул. По счастью, машины не жаловали эту дорогу, и, хотя я на полном ходу промчалась мимо автобусной остановки, ни одной общественной колымаги, битком набитой отдыхающими, мне не встретилось. Вздумай я в приступе вежливости уступить дорогу, непременно сверзилась бы в морскую пучину. Если бы на дворе стояло знойное лето, то, быть может, подобная перспектива даже сулила бы пару приятных минут, но сейчас море грозно вздымалось, окатывая брызгами острые скалы, и ворчало, подобно брюзгливой угрюмой старухе.

Поглощённая созерцанием окружающих красот, я слишком резко крутанула руль, чтобы избежать незапланированной встречи с телефонной будкой, и одновременно нажала на тормоз. Автомобиль резко дёрнулся, словно рассерженная ломовая лошадь, дорога накренилась, изготовившись сбросить меня в море. Что есть силы сжимая руль и прикрыв глаза, я цеплялась за свою драгоценную жизнь. Не могу сказать, что перед моим мысленным взором промелькнуло всё моё прошлое, но голос Ванессы я услышала вполне отчётливо. Она произнесла те же самые слова, что и после оглашения завещания дядюшки Мерлина.

«По правилам или без правил».

Я открыла глаза. Если проклятый автомобиль остановится, я отдам Ванессе дом, деньги и даже, в качестве специального бесплатного приложения, собственноручно вручу Бена Хаскелла. Сняв ногу с тормоза, я позволила автомобилю беспрепятственно скользить со скоростью вагончика на американских горках; дождавшись относительно ровного участка дороги, я с силой дёрнула рычаг ручного тормоза и картинно швырнула машину на насыпь.

Теперь для успокоения мне не помешал бы хороший ломоть шоколадного торта.

В течение добрых пяти минут я старалась отдышаться и объяснить свои дрожащим конечностям, что с нами всё в порядке, что все мы по-прежнему вместе и даже обошлись без синяков и переломов. После этой утешительной беседы я нашла в себе силы выбраться из машины и осмотреть ущерб, причинённый красе и гордости Бена. Не то чтобы это имело особое значение. Если даже автомобиль вышел из этой передряги без единой царапины, ничто на свете не заставит меня вновь сесть за руль и опять выпустить леопарда на волю.

Опустившись на четвереньки, я принялась выискивать места, где облупилась краска, когда услыхала тяжёлые шаги.

– У вас какие-то неприятности?

Разумеется, нет, подумала я, всего лишь выбираю уединённый уголок для утренней зарядки.

Из-за поворота дороги вышла спортивного вида женщина лет сорока в ярко-жёлтой кофте. Рядом с собой она катила велосипед.

– Простите, я вас не напугала? – пророкотала незнакомка. – Не самое подходящее место для сюрпризов: стоит дёрнуться с перепугу – и уже внизу. Ха-ха-ха!

Да уж, и кого только не встретит одинокая девушка на тихой сельской дороге…

Глава восьмая

– Можете быть спокойны! – пообещала моя новая знакомая. – Я исправлю эту развалину, прежде чем вы успеете допеть первый куплет «Боже, храни Королеву». Запаска есть?

Вот тебе и заговор с целью убийства. Как всегда, я оказалась жертвой куда более приземлённого обстоятельства – проколотой шины. Мисс Весёлая Клюшка беспечно напевала, возясь с машиной: рыжие волосы решительно заправлены за уши, узкие брючки подтянуты вверх, выставляя напоказ жёлтые ночки в пурпурную полоску. Сильным проворными пальцами она за несколько минут открутила гайки, сняла проколотое колесо и, не мешкая, поставила на его место запасное.

– Вы очень любезны, – я чувствовала себя новенькой ученицей с жидкими косичками, попавшей под крылышко старосты.

– Пустяки, пустяки! Как говорится в Библии, мы единожды приходим в этот мир. Если каждый взвалит на свои плечи лишь самую малость, планета не развалится на части, хотя о вашей машине я этого сказать не могу – вы уж не обижайтесь, но эта кляча выглядит так, будто держится лишь на скрепках для бумаги и липкой ленте. Так! – она подняла капот и заглянула внутрь. – Свечи не мешало бы прочистить, а радиатор, если не ошибаюсь, вот-вот взорвётся, как воспалённый аппендикс. Как бы там ни было, ваша попытка спрыгнуть с обрыва добавила максимум царапину-другую.

Из-за холма выполз крошечный «остин» и притормозил, в окне показалось одутловатое лицо, на котором отчётливо было написано сомнение. Пурпурно-Жёлтые Носки решительно махнули рукой водителю «остина».

– Проезжайте, проезжайте, места хватит. И включите вторую передачу – впереди крутой подъём. Давайте, давайте, что вы встали!

Ошарашенный этим потоком распоряжений, «остин» пару раз дёрнулся, заглох, чихнул и, рванувшись вперёд под аккомпанемент душераздирающего скрежета, в мгновение ока исчез за поворотом.

– Боюсь, вашему велосипеду пришёл конец, – с сожалением сказала я.

– Ох уж эти мужчины! – Пурпурно-Жёлтые Носки потрясли кулаком вслед облаку выхлопных газов и нежно, словно израненное дитя, подняли изуродованный металлический предмет. – Такова наша бренная жизнь, – она ласково похлопала расчленённые останки по тому, что некогда было велосипедным крылом, осторожно положила его на край обрыва и шумно высморкалась в клетчатый платок величиной с обеденную скатерть. – Мой верный друг, – объяснила она, утерев слёзы.

– Могу я чем-нибудь вам помочь? Я чувствую себя виноватой – если бы не ваша доброта, велосипед был бы сейчас жи… я хочу сказать, цел.

– Не беспокойтесь, это лишь минутная слабость. Простите меня. Всё, мне уже лучше, я в порядке. Могу я взять на себя смелость попросить вас подвезти меня?

– Разумеется, – я помешкала. – Мы направлялись в противоположные стороны, но, если вы не очень спешите, можете проехаться со мной до деревни. Возможно, нам удастся найти мастера, который с помощью запасных штуковин сможет восстановить ваш велосипед. Я слышала, – тут я глубокомысленно покивала головой, – эти парни умеют творить настоящие чудеса.

– Спасибо за беспокойство, но будем смотреть правде в глаза. Единственная часть, которая подлежит восстановлению, – это клаксон, его я сохраню в память о своём верном друге. Позвоню из ближайшей телефонной будки и договорюсь, чтобы забрали его останки, – Пурпурно-Жёлтые Носки вновь выудили из кармана необъятных размеров платок.

Иной более склонный к сочувствию, чем я, каким-нибудь сердечным жестом наверняка выразил бы утешение: обнял за плечи, понимающе пожал руки или проделал ещё что-либо в том же духе. Я же продолжала стоять истукан истуканом, теребя пуговицы на кофте.

– Прошу прощения! – Носки ещё раз шумно всхлипнули. – Если вы готовы, можем отправляться в путь. Я бы предложила вам посадить меня за руль, но, как гласит старая поговорка, если сразу не сядешь на взбрыкнувшую лошадь – никогда не сядешь. Вперёд!

Автомобиль раздражённо завыл, когда я делала разворот, но при подъёме в гору артачиться, как ни странно, не стал. Я выжала сцепление, прекрасно сознавая, что Пурпурно-Жёлтые носки скрупулёзно подсчитывают очки за и против. В конце поездки моя новая подруга, наверное, выдаст подробную оценку моих действий.

– Куда? – спросила я.

– Здесь недалеко. Большой дом на вершине холма, в четверти мили от церкви и домика священника. Надо свернуть налево, въехать в железные ворота и по гравиевой дорожке…

Моя нога вдавила педаль тормоза.

– Эй, полегче! Вам знакомо это место?

– Отчасти. Я там живу.

– Так вы мисс Элли Саймонс?! Провидение вновь приложило руку. Я прибыла по вашему объявлению, опубликованному в последнем номере местной газетёнки «Дейли споуксмен».

– По моему объявлению?!

– Ну вам же нужна домработница? Скажу начистоту, опыта у меня никакого, я даже не представляю, что надо делать, но если вам требуются умение трудиться, преданность, выносливость и честность, то я, Доркас Критчли, к вашим услугам.

* * *

За проделкой с объявлением, естественно, скрывался Бен. После того как, вернувшись домой, я познакомила его с Доркас, он признался, что звонил в газету, когда я спустилась вниз утром перед нашим возвращением в Лондон. Он так обрадовался успеху своей затеи, что вполне благодушно встретил сообщение о проколотой шине и нескольких царапинах на кузове. Изумлённо бормоча, как, мол, быстро откликнулись на объявление, Бен отправился варить кофе. Я последовала за ним под предлогом повесить пальто нашей новоявленной служащей.

– Жалование я не указал, – он понизил голос: – Сначала прощупаем её запросы. Жизнерадостная, похоже, особа. Но я бы не стал принимать на веру то, что лежит на поверхности. Большинство грабителей банков тоже весьма жизнерадостные типы. Попроси у неё рекомендации.

– Бен, к чему такая подозрительность? Сколько грабителей банков стали бы слезать с велосипедов, чтобы помочь застрявшему автомобилисту? У меня такое чувство, что, будь у неё возможность, она разобрала бы твою машину по винтику и собрала бы из неё конфетку. Будь паинькой, и, может, я одолжу тебе мисс Критчли, когда покончу с уборкой.

– Это ещё зачем? Она же не авторучка.

– Берегись! – прошипела я. – А то заразишься человечностью.

Помимо Джилл, у меня никогда не было подруги. Но с Доркас всё обстояло иначе. Решение оставить её не имело никакого отношения к рекомендациям и прочей ерунда. Дело не только в том, что Доркас с первой же минуты принялась помогать мне, не жалея себя, но и в том, что под внешне грубоватой оболочкой скрывалась душа, столь же ранимая, как и у меня. А её речь и манеры мне были просто приятны. Я не сомневалась – мы прекрасно уживёмся под одной крышей.

Доркас извлекла из сумки огромный конверт, в котором лежала отпечатанная на трёх страницах рекомендация, и объяснила, что по профессии она преподаватель физкультуры. До недавнего времени работала в академии Мириам – привилегированном интернате для девочек, расположенном на побережье в пятнадцати милях отсюда. Прежняя директриса недавно вышла на пенсию, и её место заняла мрачная молодая особа, которая вознамерилась увеличить часы на преподавание греческого за счёт физкультуры.

– Форменное безумие! Бедные девочки и так проводят всё время в четырёх стенах. Это же губительно сказывается на здоровье! Неделю назад я с ней окончательно разругалась и решила уволиться. Впрочем, у меня есть кое-какие сбережения, чтобы протянуть некоторое время. Расстались мы, правда, вполне дружески, даже пожали друг другу руки, но работать с ней я больше не желаю. Это не приведёт ни к чему, кроме постоянных ссор.

– Она дала вам блестящую рекомендацию.

– Боюсь, не стоит придавать этим бумажкам слишком большое значение. Эта женщина и знала-то меня всего четыре недели, правда, в моём деле имелась не одна благодарность. Там в конверте есть ещё имена и адреса банкира и священника. Они охотно поделятся своими сведениями обо мне.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась я. – Пусть мужчины сколько угодно подшучивают над женской интуицией, но я вас беру. Разумеется, если вы ещё желаете остаться, поглядев на состояние дома.

Доркас очень походила на добрую лошадь, расплывшуюся в улыбке.

– Никогда не пасовала перед трудностями. Есть только единственное затруднение – не могу обещать, что останусь навсегда. Наверняка скоро начну скучать по хоккейному полю. Но пока есть самая тяжёлая работа, я вас не оставлю. Вас устроит, если я побуду до сентября?

– Вполне. Потом и мы, возможно, исчезнем отсюда, – и я поведала Доркас о завещании дядюшки Мерлина.

Когда я завершила рассказ, Доркас хлопнула себя по колену и энергично качнулась на стуле.

– Замечательно! Всегда обожала искать клады. А ваш мистер Хаскелл прав. Где-то должны иметься подсказки. Вы не находили сложенные листки на каминной полке или где-нибудь ещё?

– Нет, но у меня и времени не было искать. Вчера мы заглянули в комнату дяди Мерлина, но внимательно её не осмотрели. Может, поищем там завтра?

– Отлично! Мужчины любят всё прятать. Я об этом наслышана. Мама всегда говорила, что дедушка…

– Да?

– Не важно. Не хочу распространятся о людях, которых никогда не видала. Пусть этим занимаются старые девы, которым делать нечего.

– А я как же? Я ведь только что докучала вам описанием своих родственников.

– Это совсем другое дело. Надо же знать, кто есть кто, если я застану их крадущимися по дому во мраке ночи. Вы уж меня простите, но никто из них мне не понравился, за исключением, возможно, этого мальчика Фредди, да и тот, наверное, уже в армии. Помяните моё слово, остальные могут устроить любые подлости. Но не беспокойтесь: вдвоём мы раскроем какие угодно заговоры и не позволим лишить вас законного наследства.

– Ну как, дамы, пришли к согласию? – Бен ногой распахнул дверь, держа в руках поднос со скудной пищей. – Отлично! – он оглядел наши довольные лица. – Прошу прощения, но печенья у нас нет, – он разлил кофе и передал чашки. – Должен с прискорбием сообщить, что самом скором времени нас посетит Его Величество Голод. Тебе-то, Элли, с твоими видами на истощение это очень кстати, но мой бедный желудок вот-вот прирастёт к позвоночнику.

– Жалуйся, жалуйся! Разве я виновата, что утренняя поездка по магазинам сорвалась?

Бен выразительно пожал плечами.

– По моему разумению, золотая медаль за вождение тебе не светит. Я видел, как ты на полной скорости пронеслась по подъездной дорожке, гравий так и летел из-под колёс.

– Ну ответьте мне, почему всегда так?! – я со стуком поставила чашку, расплескав половину содержимого. – С мужчинами происходят несчастные случаи, а женщины, видите ли, совершают ошибки?

Запустив пальцы в свою курчавую шевелюру, Бен процедил свистящим шёпотом:

– Я всего лишь хотел сказать, что ты наехала на гвоздь или осколок стекла…

– А я хочу сказать, – Доркас примирительно вскинула руку, – что мы с Элли немедленно отправимся в деревню и всё купим. Зачем ссориться? Вам надо немного отдохнуть, и, видит Бог, через часок вы снова станете добрыми друзьями.

– Никогда! – я с грохотом собрала чашки на поднос. – Доркас, вы были со мной откровенны, и, поскольку вам придётся отныне терпеть наше общество, думаю, будет справедливо, если я скажу правду. Мы с Беном Хаскеллом обручены только на словах. Пойдёмте, я доскажу эту душераздирающую историю в машине.

– Вот это здорово! Ни за что не захотела бы пропустить такое! Жизнь в этом доме обещает быть куда более интригующей, чем ничья после первого тайма.

– Дамы, можете не торопиться с возвращением, – Бен подхватил поднос и с церемонным поклоном отступил в сторону, пропуская нас вперёд. – Мы с Фиппсом вымоем посуду. А вы развлекайтесь.

– Это мысль! – Доркас дружески хлопнула его по спине, одёрнула кофту и последовала за мной в холл. – И чего вы жалуетесь? – с недоумением спросила она. – Отличный парень, не надо слишком уж на него наседать. Со временем он пообтешется.

– Этого-то я и боюсь, – я проверила, на месте ли список необходимых покупок. – Если он изменится в лучшую сторону, то расстаться с ним будет всё равно что с собакой, которая наконец-то перестала гадить где попало.

– Тяжёлый случай! Но не отчаивайтесь! – Доркас и на мне испробовала своё дружеское похлопывание, после чего добавила: – Не хотелось бы вас затруднять, но, может, мы захватим мой чемодан и остальной скарб? Оставила их на станции…

Я согласно кивнула, и наш драндулет с рёвом выбрался за ворота.

* * *

Деревушка Аппер-Биддингтон-Марш являет собой переплетение узеньких улочек, окаймлённых крытыми соломой домиками, будто сошедшими с открыток. К каждому домику примыкает огороженный каменной стеной сад. На Рыночную улицу можно было попасть через полуобвалившуюся арку времён Римской империи. Если не считать современных средств передвижения, выглядела улица так же, как и двести лет назад, и заканчивалась крошечной площадью, над которой возвышалась башня с часами. Одержимые любопытством, мы остановили машину на подступах к площади, вооружились корзинками и ступили на мостовую.

– Как насчёт того, чтобы перекусить? – я хищно уставилась на пекарню, находившуюся аккурат напротив нас. Мой нос учуял соблазнительный аромат горячих пирожков с мясом.

– Спасибо, я пас. Никогда не ем с дороги, но если вы хотите побаловать себя, то я составлю компанию. Выпью чашечку кофе.

– Лучше не надо. Если официантка пройдёт мимо с пирожками, то я могу не выдержать и откусить ей обе руки.

– Неужели так плохо? У меня самой никогда не было проблем с весом, но сочувствую вам всем сердцем. Тяжко, должно быть, приходится.

– А вы молодчина, – вздохнула я. – Если бы вы только знали, сколько людей твердило мне, что нужно лишь немного силы воли! Как будто эту самую силу воли можно купить в бакалейной лавке за пятьдесят пенсов. Кстати о весе: мне надо получить от доктора свидетельство, сколько во мне этого добра. Может, прямо сейчас отправиться к врачу и покончить с этим делом? Не хотелось бы просто так отказываться от завещания.

Женщина с цеплявшимся за её юбку ребёнком показала нам, как пройти к дому доктора Мелроуза. Он тепло принял меня, с готовностью выписал справку и даже вызвался передать мистеру Бреггу этот, с позволения сказать, документ. Следующим пунктом в нашей программе значилось посещение бакалейной лавки.

Мне казалось не совсем справедливым, что теперь, когда мне предстоит кормиться только вприглядку, я должна, сгорбясь в три погибели, тащить к машине уйму пакетов и свёртков с самой разнообразной снедью. Доркас волокла не меньший груз, но гораздо непринуждённее, чем я. Свалив покупки в машину, я достала список.

– Аспирин, лейкопластырь, солод и кое-какие профилактические средства.

Я перевернула листок, дабы убедиться, что ничего не пропустила, и наткнулась на слово «почта».

– Поди пойми. Наверное, Бен вписал это сегодня утром, когда я попросила прочесть список и добавить, что ему нужно. Он рассчитывал, видимо, что у меня ещё останутся физические силы. Интересно, что ему требуется: марки, конверты или ещё какая-нибудь ерунда?

– Скорее всего, он начал писать, а тут его что-то отвлекло, – предположила Доркас. – Так часто бывает: телефон зазвонит или кто-нибудь войдёт. Будем действовать наверняка – купим целый лист марок и с десяток конвертов. Всегда пригодятся.

– Думаю, лучше сначала заглянуть в аптеку, а оттуда я позвоню – выяснить, что Бену нужно на почте.

Визит в аптеку был скоротечным и не особенно приятным. Человек в белом халате грубо отказал мне в чудодейственной микстуре, которая сделала бы мою диету менее болезненной.

– Отвратительная личность! – судорожно схватив коричневый пакетик с аспирином и лейкопластырем, я поспешила к двери, яростно тараторя в спину Доркас: – Терпеть не могу мелких прыщавых мужчин с тараканьими усиками. А у этого вообще физиономия такая, будто не один год служила мишенью для игры в дартс.

– Ну-ну, он же не виноват! Он лишь выполняет свою работу. Манеры, конечно, те ещё, но это не причина поливать его грязью. Похоже, собирается дождь. Вон там за углом заведение, по-моему, пора что-нибудь в себя влить. Я вообще-то не любительница пабов, но от имбирного пива не откажусь.

– Отличная мысль!

Как только мы ворвались в пивную, все мысли о том, что надо бы позвонить Бену, тотчас улетучились у меня из головы. Довольно наглая девица оделила нас пивом и вышла из-за стойки с одной-единственной целью – помаячить в окрестностях нашего столика. Уперев руки в бока, обтянутые платьем из чёрной тафты, она явно жаждала подслушать наши сокровенные тайны. Должно быть, не часто здесь появляются новые лица, если две неряхи вызвали такой интерес. В любом отделении полиции цены бы не было этой официантке. Нахалка быстренько о нас всё выяснила: кто мы, откуда и почем оказались в деревне.

– Так вы переехали в тот роскошный большой дом? – изумлённо воскликнула она. – Ох, ну и смелые же вы! Я бы скорее умерла, чем согласиться там жить. У меня аж мороз по коже, честное слово.

– К счастью, такой жертвы от вас не требуется, – Доркас очень походила на учительницу физкультуры, осаживающую разговорившегося ученика, но она тут же испортила впечатление, с любопытством спроси: – До вас доходили какие-нибудь зловещие слухи об этом доме? О чём-нибудь таинственном? Призраки там всякие, привидения… Или о контрабандистах? Об оргиях и скелетах в подвале?

– Ни о чём подобном не слыхала! – Нахалка как ни в чём не бывало взяла с соседнего столика подставку для кружки и протянула её Доркас. – Но бабушка моя говорит, что она не зайдёт туда, даже если ей отвалят тысячу фунтов. Дом страданий, вот как она его называет. В девичестве она там работала в услужении. Старушке уже восемьдесят три, но с памятью у неё всё в порядке. Помнит те времена, когда старый господин был молодым парнем. Но он, наверное, спятил в итоге – всю жизнь провёл отшельником. Я слышала, что ногти у него были два фута длиной, а волосы сплошь свалялись в колтуны, – желтоватые глаза наглой девицы, обрамлённые густо накрашенными ресницами, расширились от возбуждения. – Может, расскажете, а? – она заискивающе улыбнулась. – Меня называют Могилой Салли. Я не имею привычки болтать направо-налево. Так как же выглядел старикан?

– Ну вот что, девочка моя, довольно! – длинный тонкий нос Доркас подрагивал от негодования. – Вы же говорите о человеке, который совсем недавно скончался…

Я легонько толкнула её ногой под столом, призывая к спокойствию. Жаль было бы лишиться ценного источника сведений. Возможно, откровения Могилы Салли грешат неточностями, но даже в этом случае она может кое-что сообщить о прежней жизни в Мерлин-корте.

– Уж и спросить-то нельзя! – Нахалка негодующе одёрнула фартук.

– Можно, конечно, – успокоила я её. – Тем более что Мерлин Грантэм вёл крайне уединённую жизнь. Ведь он многие годы не появлялся в деревне, не так ли? Вполне естественно, что он стал местным пугалом, с рогами и хвостом. Даже члены семьи не ведают, почему он отгородился от мира, поставив на страже тётушку Сибил.

– Старушенция тоже со странностями! – повеселевшая Нахалка приволокла кофейник и наполнила чашки. – Моя бабушка уверяет, будто Сибил Грантэм родилась со вставными челюстями и сеточкой для волос. В детстве мисс Сибил частенько приезжала сюда гостить на летние каникулы. Странно, что мистер Мерлин не оставил всё ей, но они всегда были с причудами, эти Грантэмы. Она меня ужасно смешила, бабушка то есть, рассказами о папаше мистера Мерлина. По её словам, от его вида молоко тут же свёртывалось, а куры дохли косяками. Она говорит, что старик превратил жизнь своей жены в сущий ад. Скончалась бедняжка, когда её сын был ещё совсем маленьким.

– Я об этом совсем забыла, – призналась я.

Нахалка пододвинула стул и села рядом с нами. Порывшись в карманах своего фартука, она извлекла мятую пачку американских сигарет и закурила.

– Грустно, – она выпустила дым прямо нам в лицо, – когда ребёнок остаётся без матери. В наших краях перешёптываются, будто несчастная миссис Грантэм наложила на себя руки. Да и что могла поделать в те времена женщина, которой привалил подарочек в виде муженька-скотины?!

– И что же? – мы с Доркас переглянулись.

Нахалка с интересом наблюдала, как я роюсь в кошельке в поисках щедрых чаевых. Чувствуя себя тайным агентом, передающим вознаграждение платному осведомителю, я вручила ей всю имевшуюся у меня мелочь.

– Похоже, у вашей бабушки хорошая память?

Если я лелеяла надежду, что намёк побудит девицу устроить нам очную ставку с престарелой дамой, то меня ждало разочарование. Нахалка просто пожала плечами и спрятала монеты в карман.

– Старуха, она и есть старуха, не помнит, куда подевала ночной горшок, но всегда готова сказать, кто был лорд-мэром Лондона в 1926 году. Если моя бабуля говорит, что в том доме не всё чисто, значит, так оно и есть, – Нахалка принялась собирать чашки. – Вам никогда не казалось странным, что в таком большом доме нет ни кошек, ни собак? Я как-то видела киношку про всяким там экстрасенсов, а на животных эта самая штука отражается посильнее, чем на людях. Ни за что не станут жить там, где плохое биополе. Подумайте только! У мистера Мерлина даже какой-нибудь завалящей шавки не водилось.

– Это ничего не значит, – пренебрежительно фыркнула Доркас. – Не всем же дружить с собаками. Жёваные тапочки, лужи на полу… Сама-то я люблю животных, но совсем не обязательно, чтобы все без исключения разделяли мои вкусы.

Нахалка покачала головой.

– Даже если он терпеть не мог собак, то уж кошка-то точно должна быть в каждом старом доме. Я ещё не встречала мыши, которая слышала о контроле над рождаемостью.

Вспомнив о визитных карточках, оставленных мышами в кладовой, я подумала, что отсутствие кошачьего патруля действительно выглядит несколько странно. Застёгивая пальто, я гордо сообщила Нахалке, что теперь в доме имеется самый что ни на есть настоящий кот.

– Я привезла свою киску из Лондона, – пояснила я, – а в доме такие охотничьи угодья, что вряд ли ему понадобится искать развлечения на стороне. Тобиас, наверное, думает, что умер и попал в рай.

– Присматривайте за ним, а то всякое может случиться, – с этими словами Нахалка удалилась в поисках иных тем и новых посетителей, а мы с Доркас поспешили покинуть заведение.

Было без чего-то пять, и уличные фонари уже зажглись. Дождь наконец-то перестал. Если поторопимся, успеем до закрытия почты; правда, о звонке Бену придётся забыть.

– Чёртовы предрассудки! – шагая по улице, Доркас энергично размахивала руками, полосатый шарф развевался у неё за спиной воинственным знаменем. – На вашем месте я бы не стала принимать во внимание россказни этой балаболки.

– Она меня ничуть не испугала! – толкнув дверь газетной лавки, в дальнем конце которой приютился почтовый прилавок, мы переступили через порог одновременно с пронзительным звонком. – Я вовсе не боюсь, что как-нибудь безлунной ночью нечто тёмное и липкое проникнет в дом, прижмёт мою крошку Тобиаса к чешуйчатой груди и умчится, поддерживая добычу когтистыми лапами. Но одно замечание этой девицы достойно внимания… Мне кажется, подсознательно я и так чувствовала, что в гостиной чего-то недостаёт.

– Прошу прощения, но для этого не надо обладать экстрасенсорными способностями, – Доркас закрыла за нами дверь. – Там не убирались лет двадцать!

– Но полноправной составляющей грязи должна была бы быть собачья шерсть, а на коврике перед камином следовало бы греться парочке блохастых барбосов.

– Простите, не вижу, какой отсюда следует вывод. Хотя принять во внимание не помешает. Любые сведения помогут составить психологический портрет Мерлина Грантэма, очень важно знать, чем жил этот человек.

За решёткой почтового отделения разбирал письма веснушчатый юноша. Он не сразу поднял на нас глаза.

– Что действительно было бы здорово, – я поставила сумочку на стойку и повернулась к Доркас, – так это общение с кем-то вроде бабушки этой официантки. Старушка могла бы рассказать о прежних днях Мерлин-корта. Не исключено, что дядюшкин клад как-то связан с историей поместья.

– Чем могу служить? – молодой человек, похожий на свежеиспечённого священника, собирающегося выслушать первую в своей карьере исповедь, поправил очки в роговой оправе.

– Пожалуйста, дюжину двенадцатипенсовых марок.

– В отпуск в эти края или просто заглянули по дороге? – он раскрыл большую зелёную книгу и принялся отрывать полоски марок.

– Ни то ни другое. Мы живём в нескольких милях от деревни. Недавно скончался мой родственник…

– Так одна из вас мисс Элли Саймонс? Да? Какая удача, что вы сюда заглянули! Мы ведь закрываемся через пять минут. Вы на машине?

– Да, но…

– Подождите, я сейчас вернусь!

Молодой человек исчез за красной плюшевой занавеской и через мгновение вернулся с большим плоским свёртком, обёрнутым коричневой бумагой и перевязанным бечёвкой.

– Сегодня утром обнаружил это на стойке, – объяснил он. – Никакого адреса, только имена: мистеру Бентли Хаскеллу и мисс Элли Саймонс. Подобное поведение показалось мне несколько наглым: ни объяснений тебе, ни марок. И вообще, это происшествие поставило меня в затруднительное положение. Имена-то я знал. В такой маленькой деревушке, как наша, сразу становится известно, когда приезжают новые люди, но в то же время… – он с серьёзным видом наклонился к нам, – существуют определённые законы и правила, и мы не можем позволять кому бы то ни было обманывать Королевскую Почту. Мой начальник завтра утром возвращается из отпуска, и я собирался спросить его, как мне поступить. Но раз вы здесь, я передаю посылку вам, распишитесь в получении. Хорошо, что вы на машине, а то сил не хватит взбираться на эту гору.

* * *

– Где, – спросила Доркас, – вы взяли тот листок, на котором записывали список покупок?

– В гостиной, в ящике бюро. Я вырвала его из блокнота. А что?

– Я уверена, что это не Бентли написал слово «почта» на обратной стороне листка; он бы выразился определённее: почтовые марки или конверты и так далее. Да и вообще глупо упоминать почту, поскольку ясно, что марки и конверты покупаются не у мясника и не в свечной лавке. Как ни прискорбно, но на нас обеих нашло затмение. Наткнулись на подсказку номер один и даже не заметили.

– Забавно! – я открыла дверцу машины и аккуратно просунула посылку между передними и задними сиденьями. – Только сегодня утром вы посоветовали поискать подозрительные листки бумаги.

– Да, но не в буквальном смысле, – возразила Доркас, забираясь в автомобиль.

– Довольно рискованная задумка. Я ведь могла написать список на куске картона или клочке бумажного полотенца.

– Охота за кладом – всегда игра случая, а не точная наука. Но должна сказать, на этот раз все шансы были за то, что удача будет на нашей стороне. Что может быть естественнее – заглянуть в бюро в поисках подходящего листка бумаги и вырвать верхнюю страницу блокнота!

Я осторожно подала машину назад, выруливая со стоянки.

– Ладно. Теперь мы должны ответить на вопрос, кто же сообщник дядюшки Мерлина. Посылка ведь не сама притопала на почту, и вполне естественно предположить, что и запись была сделана после его смерти. Вряд ли дядюшка оставил бы листок на бюро покрываться пылью в ожидании смерти владельца дома.

Доркас решительно кивнула.

– Я предполагаю, что в день похорон посредник, который нам кажется совершенно нейтральной личностью, – возможно, это поверенный или священник, – действовал согласно указаниям покойного и, воспользовавшись суматохой при чтении завещания, тихонько подменил старый блокнот новым.

– И доктор ненадолго заходил, но думаю, что, скорее всего, в свои планы дядюшка Мерлин посвятил тётю Сибил. Он знал, что вне зависимости от того, согласна она с ним или нет, Сибил выполнит любое его распоряжение и будет держать рот на замке. А это значит, бессмысленно пытаться выведать что-либо у неё. Сегодня утром она могла добраться до деревни на автобусе. Автобусная остановка совсем рядом с воротами. Она могла подождать, пока откроется почта, положить посылку на стойку и незаметно улизнуть.

– И ей проще, чем другим, было сделать эту запись, – согласилась Доркас.

Мы добрались до станции, разыскали багаж Доркас и перетащили его в автомобиль. Вновь усевшись в водительское кресло, я направила машину в сторону холма, дорогу освещал лишь неверный свет фар. Вглядываясь в темноту, я думала о дядюшке Мерлине.

– Всё-таки поразительно, – пробормотала я наконец, – как всё совпало. Объявляется сбор семьи, завещание подготовлено, и тут старки весьма кстати отправляется на тот свет. Доктор говорит, у него было больное сердце…

Тонкий длинный нос Доркас начал раздуваться, как у ищейки, почуявшей завтрак.

– Вы предполагаете, что ваш дядя Мерлин поступил по примеру своей матери и наложил на себя руки?

– От этого дьявольского древнего ископаемого всего можно было ожидать. Дядюшка Мерлин не из тех, кто станет тянуть до последнего. К тому же он весьма ловко распорядился чужими жизнями к полному своему удовлетворению. Но всё дело в том, что я не представляю, как он мог это устроить. Ведь доктор утверждает, что он умер от пневмонии.

Мы въехали в ворота и покатили по подъездной дорожке.

– Интересная гипотеза, – кивнула Доркас. – Скорее это можно принять за убийство, но думаю, что истина гораздо проще. Старик привёл в действие свой план и просто закрыл глаза, чтобы не проснуться.

– Да уж! Даже Господь Бог дважды подумает, прежде чем держать дядюшку Мерлина в приёмной дольше назначенного времени, – я въехала под арочный свод между домом и конюшней. – Помогите мне с посылкой. Продукты могут и подождать. Мы должны найти Бена и продемонстрировать ему подсказку номер один.

– Надеюсь, он не из тех маньяков, что категорически отказываются разрезать бечёвку и требуют, чтобы каждый узелок был развязан, даже если это придётся проделывать с помощью собственных зубов, – проворчала Доркас.

Глава девятая

– Дамы и господа! – прокричал Бен. – На торги выставляется превосходная картина эпохи короля Эдуарда, изображающая даму с каштановыми волосами, с собачкой на коленях. Стартовая цена – сто пятьдесят тысяч фунтов. Прошу вас, ценители искусства, поторопитесь, все доходы поступят на счёт личного благотворительного фонда Бентли Хаскелла. Кто-то хочет повысить цену? Я вижу, вон в том дальнем углу кто-то поднял руку…

– Таким вот непристойным жестом, – перебила я его, – даю понять, что если сейчас же не спустишься с этой хлипкой коробки, которую ты столь изобретательно водрузил на стул, то пеняй на себя.

Деловитость, сопровождавшая вскрытие посылки, довольно быстро сменилась легкомысленными шуточками. И причиной тому было содержимое, которое не оправдало наших ожиданий. Думаю, все рассчитывали увидеть подробнейшую карту для сохранности наклеенную на чертёжную доску), в уголке которой красуется череп с перекрещёнными костями, а жирный крестик недвусмысленно указывает заветное место, где спрятан клад. На самом деле в посылке оказался портрет, только что описанный Беном. Дама с каштановыми волосами могла бы счесть большой удачей, если бы за своё изображение ей удалось выручить в магазине подержанных товаров хотя бы пять фунтов. Только одно можно было сказать о художнике наверняка – он явно не был последователем старых мастеров.

– Надеюсь, я пишу лучше, чем он рисовал! – Бен положил портрет и задумчиво потёр подбородок. – Что случилось с Доркас?

– Всему виной твоё красноречие, – я с комфортом устроилась на диване, на коленях у меня уютно мурлыкал Тобиас. – Она испугалась, что назовёт цену, которая ей не по карману, а потому отправилась готовить чай.

– Вот как? Наверное, у меня слишком богатое воображение, – Бен продолжал разглядывать портрет. – Мне показалось, она почувствовала себя несколько неуютно, когда мы вскрыли посылку.

– Быть может, её смутило мастерство портретиста. И чтобы мы не стали интересоваться её мнением, решила удалиться… А вот и она.

– Возращение странника! Кто-нибудь откроет дверь? – пропела Доркас из холла.

– Напрасно всё это, – уныло пробормотала я, открывая дверь. У меня потекли слюнки при виде подноса. – Бен, ты только взгляни на эту нежнейшую ветчину и сандвичи с сыром!.. О, и кресс-салат! Доркас, не вам, а Бену следовало прогуляться по магазинам. А то у него, чего доброго, мышцы атрофируются.

– Зато твоим челюстям это не грозит! – парировал Бен.

Пока Доркас разливала чай, он схватил сразу два сандвича.

– Я уже не представляю, что бы мы без вас делали, – пропустив грубость Бена мимо ушей, я рассеянно потянула к себе блюдо.

– Тебе нельзя, – Бен хлопнул по моей руке, словно это была не очаровательная пухлая ручка, а назойливая муха, после чего взял ещё два сандвича. – Можешь съесть помидор и маленький кусочек огурца. Полчаса назад, помнится, ты заявила, что еда тебя больше не волнует.

– Разумное ограничение в еде – это одно, а голод – совсем другое! – гневно возразила я.

– Ну-ну! – вмешалась Доркас. – Бентли, оставьте девушку в покое. Любому механизму требуется смазка, иначе он быстро выйдет из строя, – она протянула мне чашку чая. – Никогда не верила ни в какие диеты. Всегда плотно ем три раза в день. И при этом не прибавляю и не теряю ни единой унции. На не все же одинаковы, Элли – крупная женщина…

– Это ваши слова, а не мои, – обжора, поглощавший девятый сандвич, самодовольно ухмыльнулся.

– Взаимные оскорбления ведут только к ссорам! – Доркас одарила его суровым взглядом. – Вы пишите свою книгу, а Элли сама справится с тем, что от неё требуется. Она прекрасно знает, что к чему. Лично я никогда не считала, что женщины должны напоминать ожившие скелеты. Взгляните на меня! Кажа да кости. Разве я похожа на секс-символ? Ха! Ни один мужчина не обратит внимания на мою фигуру.

Мне вдруг показалось, что ещё секунда, и Бен сделает Доркас предложение. Глаза его сверкнули.

Я допила чай и вновь наполнила чашку.

– Интересно, что погубило даму на портрете?

– Скорее всего, бешенство, – Бен сыто развалился в кресле. – Вид у этого мопса такой, будто он вот-вот её тяпнет.

– Не всякой собаке нравится позировать, – глубокомысленно заметила я.

Тобиас, словно желая выразить презрение к собачьему племени, зевнул и спрыгнул с моих коленей.

Бен взял в руки портрет, прислонённый к ящику для угля.

– А в те дни женщины всегда носили перчатки?

– Исключение составляла лишь ванная комната. Это именовалось борьбой против соблазнов плоти. Мне иногда кажется, что во времена Виктории и Эдуарда ни о чём, кроме секса, и не думали. Хотя пышные шляпки и зонтики от солнца той эпохи всегда мне были по душе.

– Честно говоря, – Бен держал картину на вытянутых руках, – мне она даже нравится. Портрет, конечно, никуда не годится, но в этой особе есть что-то чертовски привлекательное. Кого-то она мне напоминает.

– Неужели! – рука Доркас дрогнула, и чай выплеснулся на стол.

Она принялась поспешно вытирать лужу. Лицо её слегка покраснело. Неловкость у преподавателя физкультуры должна считаться непростительным недостатком.

– Дай-ка мне взглянуть, Бен, – я нетерпеливо отобрала у него картину. – Она определённо не красива, даже не миловидна – лицо плоское и вытянутое, а нос слишком тонкий и заострённый. Причёска в стиле «воронье гнездо»…

– Ты слишком придирчива, – голос Бена звучал раздражённо.

– Вовсе нет. Я просто ищу источник её очарования, поскольку согласна с тобой: в ней и в самом деле что-то есть. Её глаза… Она относится к той породе людей, которую сейчас уже не встретишь, – мне с трудом удавалось подобрать слова; незнакомка терпеливо смотрела на меня с портрета. – Честная и добрая старомодная английская дама, – пустилась я в путаные объяснения, – которая для всей деревни сготовит суп и никогда не прогонит нищего, но при этом в ней нет ограниченности. Она обладает чувством юмора, ранима, и в то же время в ней чувствуется сила. Такая не испугалась бы встреченных на дороге цыган, не побоялась бы испачкать руки в печной саже и выпить чашечку чая со служанкой не сочла бы зазорным…

Судя по всему, на Бена моя речь произвела впечатление, но заговорил он довольно сухо:

– Тебе не кажется, что ты торопишься, описывая характер человека по весьма посредственному портрету? Мы, по-моему, пришли к согласию, что художнику следовало бы устроиться в бухгалтерскую фирму родителя или стать…

– Шовинист! – беззлобно вздохнула я. – Почему это ты решил, что автор непременно мужчина? Поскольку речь идёт о художнике-любителе, женщина – гораздо более вероятный кандидат. В те времена девушек учили вышивать, вязать, рисовать акварелью и маслом. От них требовалось прилежание, а не талант. А где послушной дочери найти модель? Дома, разумеется! Например, его хозяйка…

– И всё-таки я считаю, что это рука мужчины, – возразил Бен.

Доркас поморщился и едва заметным кивком головы дала понять, что её дело – сторона. Неужели Бен прав, и она чувствует себя посторонней? Я встала и впустила Тобиаса, который уже с минуту скрёбся за дверью. Старинные часы пробили половину десятого. Как выясняется на практике, критика произведений искусства отнимает кучу времени.

Бен скорчил гримасу, но вернулся к обсуждению.

– У этого портрета есть несколько особенностей, которые я считаю достойными упоминания. Дамы, вы готовы?

– Я вся внимание, – проворковала я, возвращаясь на своё место. – Тобиас, не лезь к злому дядюшке Бену. Он всё равно тебя скоро сгонит.

Бен пропустил колкость мимо ушей.

– Дама, изображённая на картине, жила в этом доме. Вы, конечно же, спросите, каким сверхъестественным образом я установил этот факт…

Доркас незамедлительно вскинула руку. Я порадовалась, что она тоже решила принять участие в нашей викторине.

– Камин на заднем плане, без сомнения, тот же самый, что и в этой комнате. Правда, пропорции немного искажены, но его можно узнать по резным херувимам. Я такого нигде больше не встречала.

– Превосходно! – Бен зааплодировал.

– Этот человек признаёт, что вы почти столь же умны, как и он, – добродушно обронила я.

– Дамы, не отвлекайтесь! – Бен отнял у меня картину и принялся демонстрировать нам портрет под разными углами. – Интерес вызывает не исполнение, мы все сошлись на том, что ононикудышное, а то, что портрет не озаглавлен и не подписан. Конечно, у нашего художника могли быть основания не раскрывать своего имени. Допускаю, но не думаю, что объяснение состоит в этом. Приглядитесь внимательней.

– Портрет не окончен, – медленно сказала я. – Мы всё время смотрели на женщину и упускали из виду задний план. Явные просчёты я отнесла на счёт неумелости художника, но, если приглядишься, заметно: полностью выписана лишь женщина, да и у неё не хватает ног.

– Не хочу подвергать критике ход ваших рассуждений, – подала голос Доркас, – но должна спросить, какое имеет значение, окончена картина или нет? Если портрет действительно принадлежит кисти школьницы, то недостаточная прописанность деталей вполне объяснима. Солнышко светит, хочется в теннис поиграть – и краски с кистями летят прочь.

– Согласен, – Бен милостиво кивнул. – Но мы изначально предположили, что портрет имеет определённое значение, следовательно, нам надо искать в нём каких-то указаний. Хотя как подсказка это творение не вызывает у меня энтузиазма.

– А ты не пытался поскрести холст? Может, там спрятана записка. В книгах часто пишут о чём-то подобном. Помнится, в поддельной «Моне Лизе» у портрета оказалась двойная задняя стенка, – сонным голосом предположила я.

Я вдруг обнаружила, что не в силах сдержать зевоту. Мне ещё предстояло показать Доркас её комнату, точнее, сначала поискать, где меньше всего пыли. Да и кровать застелить не мешает. Доркас собирала чашки и блюдца, а Бен всё вертел портрет.

– Если надеешься обнаружить под верхним слоем краски неизвестный шедевр, то думаю, ты обречён на разочарование. Сомневаюсь, что предыдущие работы художника хоть сколько-нибудь превосходят данную. Прости, но не могу представить, что юная школьница малюет поверх Ренуара или Ван Гога.

– Я ни в чём не уверен. Когда дело касается твоего дядюшки Мерлина, можно ожидать чего угодно. Вот сочтём картину ненужным хламом, забросим на чердак, а через шесть месяцев обнаружим, что это и есть клад.

– Кстати о чердаке, – я снова зевнула. – Его я тоже хочу осмотреть. Но пока, мне кажется, нам нужно немножко бай-бай. Бен, занеси багаж Доркас, я подыщу ей комнату.

– Не могу допустить, чтобы вы мне прислуживали. – Доркас попыталась вырвать из моих рук поднос. – Я здесь, чтобы работать, а не бездельничать.

– Чепуха! – Бен учтиво открыл дверь, пропуская её. – Мы с Элли считаем вас членом нашей семьи. Скорее компаньонкой, чем прислугой.

Лицо Доркас пошло жгучими красными пятнами. Заметив её реакция на этот ненавязчивый комплимент, я покачала головой.

– Нет, Доркас не годится на эту роль. Компаньонка – это затюканная, невзрачная дамочка, которая забивается в дальний угол комнаты и которую терпят лишь потому, что она дальняя родственница, – я произнесла это почти автоматически, но внезапно меня осенило.

Функции Доркас в этом доме можно описать одним очень ёмким словом: «дуэнья». Теперь мы с Беном больше не будем одни проводить ночи в доме. Пожалуй, именно это, а вовсе не забота о моих нежных ручках, сподвигло его поместить объявление в газете?

Пока Доркас мыла посуду, я поднялась наверх и застелила кровать. Я выделила ей комнату рядом с моей, спартанская обстановка состояла из односпальной кровати и простого дубового комода. Когда вошёл Бен с чемоданами, я уже стелила поверх простыней пуховое одеяло. Он согласился, что вид у комнаты не самый привлекательный, но здесь хотя бы не спадают лоскутами отсыревшие обои, и шторы при прикосновении не рассыпаются в прах. Появившаяся через несколько мгновений Доркас казалась вполне довольной.

– Определённо не хуже моей каморки в школе. Только не следовало стелить постель, с сама способна позаботиться о себе.

– Доркас, – я мягко коснулась её руки и заглянула в её карие глаза. – Пожалуйста, не надо держать дистанцию. До сих пор я никогда не выступала в роли работодателя, за исключением одного случая, – я украдкой бросила взгляд на Бена, – и то это было давно и неправда. Мне кажется, мы договорились, что отныне все мы – единое целое.

Доркас часто заморгала, слегка всхлипнула и энергично сжала мою ладонь.

– Никогда не думала, что со мной такое случится. Вместе мы обязательно победим в этой игре «холодно-горячо»!

– И пусть нам сопутствует удача! – Бен прислонился к косяку. – И вот что, дамы, ложитесь-ка поскорее. Зачем портить веселье призракам, страдающим, как известно, крайней застенчивостью. Они не выползут из своих щелей, пока последний из нас не заберётся в постель.

– Единственный, кто здесь ползает, так это тётушка Сибил, – возразила я. – Я застукала её в первую ночь, а потом ещё пару раз. Многие старики страдают бессонницей.

– Элли, нельзя же быть столь наивной, – усмехнулся Бен. – Тётушка Сибил такая же сумасбродка, как и остальные твои чокнутые родственники. Не удивлюсь, если узнаю, что в полнолуние она усиленно напрягает голосовые связки.

Но в ту ночь если кто и страдал бессонницей, так это я. День был так богат событиями, что голод принял просто угрожающие размеры, настойчиво пытаясь завладеть моим сознанием. Лёжа на спине в кромешной тьме, я чувствовала: долго не выдержу. Хуже того! Я позволила себе похотливые мысли, возжелав сандвич с ростбифом, хреном и маринованным лучком, с такой безоглядной страстью, какой отродясь не испытывала к мужчинам.

Я частенько читала в журналах, помещающих «житейские истории», как в особо тяжкие мгновения людей спасает голос, доносящийся из ниоткуда. В самый ответственный момент этот вот голос изрекает что-нибудь вроде: «Дражайшая Мардж, не выходи замуж за мужчину с подкрученными вверх чёрными усами и птичьими когтями вместо пальцев. Фернандо – охотник за приданым, который убил девятнадцать жён и мечтает о круглой цифре».

В моём случае ничего подобного не произошло, но, когда я спустила ноги с кровати и попыталась нащупать тапочки, мне на ум пришли вполне обыденные слова, которые Бен сегодня вечером сказал Доркас. Фраза выглядела столь естественной, что я тогда не придала ей значения. Теперь же она всплыла у меня в памяти: «Мы с Элли считаем вас членом нашей семьи».

Бен спокойно мог сказать «член нашей компании» или что-то в этом роде, но он сказал «семьи»! Пусть на мгновение, но он связал нас. Я плюхнулась обратно в постель, любуясь этими словами, как чудесным цветком, касаясь каждого слога, каждого лепестка, пока они один за другим не опали и не растворились в ночи. С блаженной улыбкой я устроилась во впадине бугристого матраса и пожелала спокойной ночи сандвичу с ростбифом.

Проснувшись на следующее утро, я мыслила уже более рационально. Сентиментальность выглядит смешной при свете дня, но решимость любыми способами устоять перед искушением никуда не делась. За завтраком я без особых страданий наблюдала, как Доркас и Бен поглощают яичницу с беконом. Половинка грейпфрута не заглушала голод, зато посулила (довольно кисло) сотворить чудо с моей фигурой.

Доркас толстым слоем намазала на тост апельсиновый джем.

– Боюсь, повар из меня никакой. Для меня кулинарные книги – всё равно что китайская грамота, но, если вы не боитесь отравиться, я буду делать всё, что в моих силах.

– Обратись к эксперту, – сказала я, с содроганием поднося ко рту дольку грейпфрута. – Бен у нас профессиональный кулинар.

– Этот номер не пройдёт, – объект столь неприкрытой лести на секунду оторвался от книжки, которую читал в процессе поглощения пищи. – Я же тебе говорил, что уволился. Просто сегодня я помог Доркас с готовкой, поскольку она новичок в этом деле и… – Бен отпил кофе и поперхнулся. – Чёрт! Доркас, что ты намешала в это ведьмино зелье? Табачную пыль и пепел?

– Всего лишь растворимый кофе.

– Тогда сдаюсь! – вздохнул Бен. – Если ты способна сотворить такое из горячей воды и ложечки коричневый кристалликов, мне страшно при мысли, что я буду есть на обед. Вы с Элли можете развлекаться, драя полы, а я беру на себя обязанности шеф-повара.

– Предложение принимается, – я налила себе стакан томатного сока. – Бен, не думай, что я не понимаю, почему моя кандидатура на эту должность даже не рассматривалась. Но я не в обиде. В моём теперешнем состоянии кулинария – крайне опасное занятие, и чем меньше времени я буду проводить на кухне, тем лучше. И ещё по поводу еды: как питается Джонас Фиппс? Насколько я понимаю, плитка и прочие причиндалы для готовки у него в комнате имеются, но когда он ходит за покупками? Я знаю, недалеко от дома останавливается автобус, но…

– О старике не беспокойся, – Бен неохотно отложил книгу. – Люди в его возрасте могут позаботиться о себе. Просто Джонас не склонен к лишним телодвижениям, но, поверь мне, он не старше моего отца! В семьдесят лет человек ещё не похож на ископаемое.

– Но и на желторотого юнца тоже, – возразила я. – Мне кажется, если Джонас будет готовить себе сам, то он вряд ли получит нужное количество витаминов и микроэлементов. Не хотим же мы, чтобы он умер от истощения. Давайте предложим ему столоваться с нами утром и днём; тогда он будет полноценно питаться два раза в день, а что он станет есть вечерами, уже не так важно. В его возрасте вредно наедаться на ночь.

Доркас кивнула.

– Разумная мысль. Моя бабушка всегда говорила, – она замолчала, чтобы глотнуть кофе, – чуть больше воды в суп, и никто не заметит лишнего рта за столом.

После очередной порции кофе я провела организационное совещание. Было решено, что Бен не станет сегодня пытаться поразить нас своими кулинарными талантами. Обойдёмся лёгким ленчем и ужином. Бен хотел провести весь день в трудах над своим литературным шедевром, чтобы наверстать упущенное вчера.

– Жареная фасоль с хлебом меня вполне устроит, – Доркас уже засучивала рукава.

– Отлично, – я поставила чашку на стол. – Доркас, думаю, мы с тобой примемся сегодня за комнату дядюшки Мерлина. Все согласны?

Моего энтузиазма заметно поубавилось, когда мы переступили порог комнаты. Пред нами во всей красе предстали слои пыли и беспорядок, коих не касались минимум с полстолетия. Для поднятия духа я напоминала себе, что под паутиной может таиться ещё одна подсказка или, по крайней мере, объяснение той подсказки, что уже имелась в нашем распоряжении. Человек, который хранил чемоданы с изношенными рубашками, мог оставить на память и что-нибудь поинтереснее, например, газетные вырезки или письма. Первым делом требовалось снять тёмно-бордовые шторы и впустить в комнату солнечный свет и свежий воздух.

– Чистить не имеет смысла! – с отвращением фыркнула Доркас. – Эти тряпки насквозь изъедены молью и заскорузли от грязи.

Оглушительно чихая, поскольку из портьерных складок взвился смерч пыли, вряд ли уступавший песчаной буре в пустыне, мы с большим трудом ворочали тяжеленный плюш. Когда мы наконец сняли шторы с крючков, перед нами встал вопрос, куда их девать. Молча кивнув друг другу, словно пара механических кукол-близнецов, мы распахнули окно и вывалили шторы наружу. Та же участь постигла покрытые пятнами покрывала. Пятьдесят с лишним лет назад они соответствовали цветовой гамме штор. Теперь соответствие было несколько иным: мы едва не задохнулись от очередного извержения пыли, когда тащили покрывала к окну. Затем настал черёд одеял и простыней.

– Матрасы? – Доркас вопросительно подняла густые брови.

– Давай! Туда же.

На этот раз мы довели слаженность наших действий до совершенства. Матрас вылетел из окна словно волшебный ковёр-самолёт.

– Одно хоть хорошо, – Доркас вытерла ладони о брюки. – В старые добрые времена окна делали разумных размеров.

Лишившись покровов, комнат приобрела какой-то неприличный, обнажённый вид. Мы с Доркас разделились. Она взялась за огромный гардероб, а я открыла письменный стол. В двух ящиках не оказалось ничего интересного, кроме бесчисленных старых рождественских открыток. К немалому моему удивлению, они были тщательно разложены по годам, а на некоторых даже имелись отметки: «В этом году отличные тапочки» и «Ещё одна коробка мятных конфет, неужели эта женщина не знает, что у меня от них выпадают зубы». Кроме рождественских открыток я обнаружила несколько коробок с использованными чековыми книжками – и вновь ничего впечатляющего, если не считать, что дядюшка Мерлин не раз то ли давал, то ли ссужал деньги тёте Астрид и дяде Морису. Судя по суммам, благодаря старику оба жили припеваючи.

В третьем ящике обнаружилась большая картонная коробка, доверху набитая счетами. Перебрав их, я установила, что все они оплачены в срок. Одна из бумажек привлекла моё внимание: это было пожертвование бесплатной ветеринарной лечебнице. Я пробежала чек глазами и положила на место.

– Нашла что-нибудь существенное?

– Почти ничего. Если не считать того, что на бумаге дядюшка Мерлин выглядит куда привлекательнее, чем в жизни. Оказывается, он то и дело ссужал родственников довольно крупными суммами, а ещё я обнаружила корешок от чека, выписанный приюту для животных. Раз человек так любил четвероногих, то было бы вполне логично, если бы он завёл хвостатого приятеля. Сразу вспоминаются слова той официантки, будто в этом доме что-то неладно. А у тебя как, нашла что-нибудь?

– Четыре коробки из-под круглых воротничков с запонками.

– Сохрани! Это же раритет!

В задней части ящика со счетами отыскалась ещё одна картонная коробочка, меньших размеров и значительно легче остальных. Поднимая крышку, я испытала внезапное предчувствие. Там что-то важное! Я сразу увидела, что письма, лежащие в коробке, очень старые, но в первую очередь моё внимание привлекли игрушки. Они были маленькими, с облупившейся краской, – видимо, принадлежали ребёнку, некогда приехавшему в Мерлин-корт. Вытащив из верхнего конверта письмо, я установила по дате, что написано оно шестьдесят лет назад, слог был повелительным и безмерно напыщенным. Так непохоже на дружеские письма, которые нынешние отцы пишут своим сыновьям.

Бедный Мерлин! (Письмо было адресовано ему.) В приступе того странного озарения, которое иногда находит при чтении писем, а отчётливо увидела его – перепачканного чернилами школьника с ободранными коленками, в коротких штанишках, полосатом галстуке и фуражке. Если человеку достался такой отец, ничего удивительного, что ребёнок вырастет с причудами. Артур Грантэм всегда оставался для меня довольно загадочной личностью, пропущенной ступенькой на родовой лестнице. От вчерашней официантки я почерпнула о нём больше сведений, чем от матери или родственников.

Во всех письмах содержалось одно и то же. Воспитание ребёнка само по себе тяжёлая ответственность, а для вдовца вроде Артура Грантэма – ещё и великое испытание. Насколько хуже, «чем быть укушенным змеёй» (… насколько Больней, чем быть укушенным змеёй, Иметь неблагодарного ребёнка! Шекспир «Король Лир», акт 1, сц. 4), растить сына, который не унаследовал отцовских талантов и добродетелей и иметь наглость своими склонностями походить на мать. Меня несколько приободрило известие, что Артур признавался хотя бы в одной ошибке, допущенной им за свою жизнь, – он женился на женщине, недостойной его. Грехи же матери и сына разбирались с предельной тщательностью.

Я положила пятое письмо и взялась за шестое, подумав, а стоит ли продолжать читать эти послания, исполненные напыщенного благочестия. Но, как говорится, взялся за гуж…

Письмо начиналось следующими словами:

Дорогой мой Мерлин, радость от того, что тебе понравилась поездка к морю, омрачается, потому что дни без тебя тянутся медленно. Можешь называть это эгоизмом, но я признаюсь: мне так хочется, чтобы ты вернулся, да и животных очень не хватает. Мне ужасно жаль, что потерялся котёнок твоей кузины Сибил.

Неужто на дядю Артура снизошло благодушие? Перевернув страницу, я прочла подпись – «Твоя любящая мать Абигайль Грантэм». Это письмо, датированное четырьмя годами ранее остальных, было сложено маленьким квадратиком. Я подумала, что квадратик, наверное, легко помещался в детской ладошке. Что-то вроде талисмана для маленького мальчика, чья мать умерла, а отец не питает к сыну особенно нежных чувств. Теперь старые игрушки в коробке обретали новую, более глубокую значимость. Они принадлежали ребёнку, который приехал погостить и забыл их, вернувшись домой. Деревянный верблюд с обломанным горбом и крашеный паровоз были игрушками мальчика Мерлина. Я не сомневалась в этом. Когда мальчику исполнилось девять или десять лет, его отправили в школу-интернат, и надменный папаша, вероятно, велел ему спрятать подальше всякую детскую ерунду и посвятить себя изучению греческого и латыни. Я так и видела Артура Грантэма – чопорный тип с прилизанными волосами, похожими на капли коричневой микстуры от кашля, и завитыми напомаженными усиками, которые никто и никогда не видел взлохмаченными.

Как же он выглядел на самом деле? Я ещё раз пошарила в ящике. Потом достала коробки, что уже осмотрела и как попало запихнула обратно. Никаких фотографий.

– Доркас! – крикнула я гардеробу, откуда доносилась ожесточённая возня. – Ты обойдёшься без меня ещё несколько минут? Отлично! Я сейчас!

Вниз, в гостиную, к бюро! Судя по беспорядку, царившему в ящиках бюро, им пользовалась тётушка Сибил. Впрочем, это к лучшему, старушка имеет привычку ничего не выкидывать, так что под всевозможным мусором вполне могут обнаружиться старые снимки. Роясь в бюро, я вдруг кое-что вспомнила. Когда я в детстве гостила в поместье, дядюшка Мерлин в одну из редких минут добродушного настроения показал мне секрет. В главном ящичке бюро имелось двойное дно. Я затаила дыхание и медленно вытащила ящик. Ничего… Ничего, кроме старых счетов, потрёпанного телефонного справочника и пожелтевшего туристического буклета, воспевающего красоты тропического рая. Значит ли это, что некогда дядя Мерлин собирался наведаться на курорт? Невозможно представить его сидящим под полосатым зонтиком в узких купальных трусах и шпионских тёмных очках. Я была разочарована до глубины души, так как всплывшее воспоминание о тайнике пробудило во мне надежду найти нечто большее, чем старые счета. Ладно, на днях упакую всё это добро в коробки и переправлю тётушке Сибил, пусть сама разбирается.

Истерическое клацанье пишущей машинки, доносившееся из столовой, сообщило, что Бен трудится вовсю. Следовательно, до обеда ещё далеко. Я испустила тяжкий вздох и прошла через кухню в маленькую прихожую, откуда вела дверь в сад. День был пасмурным, по небу плыли плотные облака. Как только я, накинув старый плащ, переступила порог, в лицо ударили порывистый ветер и косые струи дождя. Я заметила Джонаса: одетый в непромокаемый плащ, он выглядывал из-за двери конюшни. Бен поручил ему прочистить замусоренный ров, который превратился в болото, но силы природы вынудили старика отступить на сушу.

Я сложила ладони рупором и прокричала, стараясь побороть ветер:

– Джонас, приходите к нам обедать!

– Отказываться не стану! По горло сыт собственной стряпнёй. Ничего эдакого не будет? Я привык к скромной пище. А если захочу улиток, так их у меня и в огороде навалом.

– Будете есть что дадут! – проорала я и выскочила под дождь.

Я чувствовала, что старик Джонас смотрит мне вслед. Странный он какой-то. Нашёл чем любоваться. Бегущая толстуха – не самое приятное зрелище.

Тётушка Сибил не спешила открывать дверь. Решив, что она, наверное, отправилась на автобусе в деревню, я уже собиралась вернуться не солоно хлебавши, когда услышала шлёпанье домашних тапочек. Дверь домика приоткрылась, затем, как мне показалось, нерешительно, отворилась.

– А, это ты, Жизель, – судя по тону, тётушка Сибил ждала кого-то другого. Может, угольщика? Или священника? Наверное, так и есть, иначе чего ради она размазала по губам помаду и нацепила уродливые серьги.

Я объяснила, что ищу старые фотографии, и прошла в заставленную мебелью гостиную. Старые журналы, книги, ржавые консервные банки и клубки спутанной шерсти, проткнутые металлическими спицами, беспорядочными грудами валялись повсюду.

Тётушка Сибил взмахнула было рукой, приглашая сесть, но в последний миг передумала. Я столбом стояла в центре комнаты, чувствуя себя названой пришелицей. Впрочем, так оно и было. Мы с тётушкой Сибил никогда не были закадычными подружками. Я и знала-то её едва-едва.

– Извини, Жизель, но ничем не могу помочь, – она рассеяно оглядела комнату. – Я была привязана к дяде Артуру, но в моём возрасте воспоминания становятся сентиментальным грузом. Я давным-давно уничтожила все фотографии.

Я была почти уверена, что она лжёт. И не могла винить её за это. Тётушка Сибил была вправе считать, что мы с Беном и так получили более чем достаточно, чтобы не посягать ещё и на её прошлое. Но когда я двинулась к двери, она немного смягчилась. У неё действительно есть несколько фотографий дяди Артура, не соблаговолю ли я на них взглянуть? Что меня удивило, так это скорость, с какой она отыскала снимки в ворохе барахла. Фотографии были завёрнуты в бумагу. Увы, упаковка оказалась лучше содержимого. На всех фотографиях у дядюшки Артура отсутствовала половина головы. «Так выше истины» – таков девиз моего рода с отцовской стороны. Мой восторженный лепет по поводу безголового существа не пропал втуне. Тётушка Сибил смягчилась ещё больше и выдала мне словесный портрет дяди Артура.

– Это был прекрасный, удивительный человек, – неожиданно произнесла она, убирая снимки. – А знаешь, как он меня называл? – она слегка покраснела и разгладила одну из неизменных складок на платье. – «Луч утреннего света»! В те дни дети должны были вести себя пристойно, не сутулиться и не кривляться, так что, видишь ли, раз дядя Артур счёл нужным выделить меня, то это было огромной похвалой. Бедный дядя Артур, у него была нелёгкая жизнь, – она вздохнула. – Ты знаешь, что он рано овдовел?

– Абигайль Грантэм страдала какой-то тяжёлой болезнью?

– Нет. Совсем напротив. Как ты понимаешь, я в то время была совсем юной и не жила здесь, поэтому ничего не помню, кроме того. Что она скончалась внезапно. Я приезжала на похороны, и это отложилось у меня в памяти, но о причинах смерти я ничего не знаю. Кстати, но это сугубо между нами, возможно, кончина была лучшим исходом и для неё и для дяди. Абигайль, как бы помягче выразиться, обладала определёнными наклонностями не самого лучшего свойства. И потому оказывала дурное влияние на Мерлина. Под её присмотром он рос довольно буйным ребёнком.

Что за чёртов снобизм, раздражённо подумала я, но тут отвислые щёки тётушки Сибил дрогнули, и я испытала приступ жалости. Может, она сожалеет о тех днях, когда Мерлин имел право быть непослушным, а ей приходилось играть роль паиньки?

– Как давно это было, – пробормотала она. – Через несколько лет после смерти Абигайль скончались и мои родители, дядя Артур взял меня к себе в дом. Разумеется, он получи кое-какие деньги, став опекуном, но я знаю, он относился бы ко мне точно так же, даже если бы у меня за душой не было ни гроша. Он был набожным человеком – от частых молитв у него постоянно протирались колени на брюках. А теперь, – старушка расправила плечи, и я восхитилась её решительно выставленной челюстью, – новая жизнь. У меня появилось свободное время, и я решила найти себе занятие. Я всегда интересовалась скульптурой и поэтому задумал преподнести на Рождество каждому члену семьи голову Мерлина. Я их делаю из бумаги, так как у меня много старых газет. Как ты смотришь на то, – тётушка Сибил смущённо глянула на меня тусклыми выцветшими глазами, – что я покрываю их лаком, а не краской? Проступающие буквы – это так символично.

Я представила, как минуту досуга почитываю голову дядюшки Мерлина.

– А ещё я решила заняться плаванием, – продолжила тётушка, прежде чем я подыскала ответ. – На прошлой неделе я прочла о девяностошестилетней женщине, которая пыталась переплыть Ла-Манш. Ей это не удалось, но она подняла немалую шумиху в газетах, а ведь я почти на тридцать лет моложе. К тому же это увлечение не требует больших затрат, – она нагнулась и подобрала один из клубков. – Купальный костюм я могу связать сама, а надувные нарукавники от «Вулвортса» завершать экипировку.

Старушка определённо была с причудами, но я в полной мере воздала ей должное. Тётушка Сибил нашла в себе силы примириться с горем и погрузиться в бурный водоворот жизни. Доркас наверняка одобрила бы её.

А я вот ни во что, кроме обеда, погружаться не хотела. Как же я обрадовалась, когда, распахнув дверь кухни, нырнула в облако божественного аромата. Луковый суп! Дополнительным достоинством которого, как важно сообщил местный шеф-повар, является столь малое количество калорий, что их можно пересчитать по пальцам одной руки. Естественно, на мясо, обжаренное в сухарях, и лимонные оладьи с брусничным соусом на десерт мне рассчитывать не приходилось.

– Лоботряс! – сказала я, швыряя тарелки через стол. – Пока ты прохлаждался на кухне, занимаясь тем, чем женщины занимались испокон веков, не ожидая никаких благодарностей, я исследовала старые семейные архивы. Искала подсказки к Подсказке Номер Один.

– Ну и как? – Бен выключил газ под кастрюлей с супом.

– Судя по всему, брак родителей Мерлина был заключён явно не на небесах, а дядя Артур любил тётушку Сибил больше собственного сына, по крайней мере она так считает. А Мерлин в свои ранние годы был большим пакостником.

– В поздние тоже.

Дверь кухни едва не ударила меня по спине.

– О-о-о! Я чувствую запах, ласкающий обоняние англичанина, – пророкотала Доркас.

Видимо, не она одна. Тут же отворилась дверь чёрного хода, и в кухню ввалился Джонас, с его плаща ручьями стекала вода.

– Доркас, – сказала я, познакомив её с садовником, – давай сюда эти коробки! Незачем было тащить их вниз. Они должны были вылететь в окно вместе с остальным хламом. Я пошутила насчёт раритета.

– Не думаю, что тебе захочется выкинуть эти коробки, – довольно резко ответила Доркас. – Там нет никаких воротничков. Они полны старых фотографий.

– Давай их сюда! – Бен грубо оттолкнул меня и буквально вырвал коробку из рук бедной Доркас.

Мы сгрудились вокруг драгоценной находки. Лишь садовник не обращал на коробки ни малейшего внимания; склонив голову, он энергично хлебал суп.

– Это она! – Доркас ткнула в потемневший неясный снимок.

Она наклонилась ниже, прядь мягких рыжих волос упала ей на глаза, придавая её наружности нечто пиратское.

– Та женщина на портрете! – Доркас взглянула на меня. – А на обороте – имя и дата. Абигайль Грантэм!

Глава десятая

Это открытие, хотя само по себе и интересное, лишь косвенно указывало, что клад может каким-то образом быть связан с Абигайль Грантэм. Бен выдвинул гипотезу, что она припрятала свои драгоценности, дабы муженёк не отдал их новой жене. Я с ним не согласилась. Если верить тётушке Сибил, Абигайль была почти бесприданницей, а судя по наружности дяди Артура (на фотографии он был именно таким, как я его и представляла, – с прямым пробором, напомаженными усиками и прочими достоинствами), мой предок не принадлежал к тому сорту мужчин, что увешивают жён бриллиантами и жемчугами.

Проведя большую часть послеобеденного времени в столь же бесплодных мозговых штурмах, мы пришли к выводу, что лучше всего дождаться Подсказки Номер Два. Но это вовсе не значит, что следующие несколько недель мы провели в праздности и скуке. Несколько раз заходил преподобный мистер Фоксворт. Очень приятный человек, но я не из тех девушек, что рады пощеголять перед малознакомыми джентльменами усами из сажи и паутиной в волосах. Когда потеплело и световой день увеличился настолько, что это можно было назвать весной, мы с Доркас продолжили нашу борьбу с грязью.

Время от времени мне надоедало смердеть подобно склянке с чистящим средством, но к середине мая результаты начали оправдывать наши титанические усилия. Я связалась с мистером Бреггом и попросила выделить нам средства на ремонт и благоустройство дома. Он не только не стал укорять меня за стремление потратить деньги до истечения испытательных шести месяцев, но даже заявил, что цена поместья неизмеримо возрастёт, после того как я применю здесь свои профессиональные таланты.

Единственное, что меня решительно не устраивало, так это работа в потёмках. Газовое освещение на первом этаже сказывалось на моём зрении, а потому я распорядилась провести электричество. Мы теперь в полном смысле слова увидели свет. К тому же нововведение позволило приобрести чудесное современное устройство под названием «пылесос», которое мы тут же заставили трудиться. Доркас демонстрировала чудеса трудолюбия и работоспособности. Меня снедало чувство вины, оттого что она так напрягается. Но, несмотря на явные успехи, одной толстой женщине и одной худой не под силу было справиться с полуразрушенным домом.

Как-то ранним утром я приказала Доркас отложить совок в сторону, без лишних вопросов взять пальто и сесть в машину.

– А меня не приглашают? – Бен выглянул из гостиной: в старенькой тельняшке он выглядел несколько помято, но чертовски привлекательно.

По утрам он удостаивал нас своим обществом только тогда, когда у него не шла работа. Временами монахиня и шпионка Мэри Грейс становилась тяжким испытанием для своего создателя.

– Прости, но у нас девичник. Не отчаивайся, к ужину мы вернёмся. Как насчёт того, чтобы поразить нас ещё одним чудом кулинарного искусства? В своём дневнике я записала сонет, посвятив его мясному рулету, что ты сварганил в прошлый раз.

– Полагаю, это можно назвать одним из моих высших достижений, – ухмыльнулся Бен.

– Порождает в человеке чувство неполноценности, зато поддерживает работоспособность, – я скорчила рожу этому неисправимому зануде. – Кстати, попутно приготовь те восхитительные картофельные лепёшки. Знаю, что мне они противопоказаны, но нюхать-то не возбраняется!

* * *

День был ясным и солнечным, с моря дул ветер столь свежий и резкий, что я почувствовала себя девчонкой, сбежавшей с уроков. Доркас тоже пребывала в приподнятом настроении, даже её наряд выглядел вполне весело. Она надела сине-жёлтую фуфайку и брюки, исчерченные чудовищными широкими полосками, пижама да и только.

– Куда направляемся, шеф? – спросила она, когда машина плавно вырулила на стоянку.

– На биржу труда. Хочу нанять двух приходящих работниц на пару недель, чтобы они помогли нам справиться с основными трудностями.

– По-моему, мы и так неплохо управляемся, – скорбно возразила Доркас.

– Вполне, – согласилась я. – Но хотелось бы, чтобы мы с тобой занялись более серьёзным делом. Чердак завален предметами, которые, возможно, стоит спустить вниз. Мы живём в доме уже месяц, работы ещё невпроворот, а надо успеть до истечения срока. У меня руки чешутся отремонтировать кухню, а ты на днях говорила, что хотела бы вскопать огород. А есть ведь ещё ров, превратившийся в свалку мусора…

Оживлённо обсуждая предстоящий фронт работ, мы нырнули под римскую арку и вышли на площадь. И тут обнаружили, что этот чудесный день преподнёс нам очередной подарок. Вся площадь была заставлена деревянными палатками. Повсюду сновали разносчики, а покупатели торговались с ожесточённым наслаждением. Рыночный день!

– Так ты хочешь вот за это два фунта?! – верещала краснолицая особа, у которой из-под косынки кокетливо выглядывали гигантские бигуди. – Ну уж нет! Половины пуговиц не хватает, а воротник того и гляди оторвётся. Бесстыжая твоя рожа!

Одно удовольствие было бы смешаться с толпой и побродить по рынку, но дело было прежде всего. Мы пробрались сквозь толчею и направились к бирже труда, где нас встретили словно членов королевской семьи. Там мы выяснили имена нескольких достойных матрон, которые с радостью согласятся на временную работу и с которыми можно не беспокоиться за сохранность столового серебра. Приведя в движение рычаги промышленного прогресса, мы нанесли визит в банк и, вооружившись наличностью, устремились к продуктовой лавке.

Покончив с покупками и убедившись, что наш долг на сегодня исполнен, мы с полным правом могли предаться развратной праздности. Нас вновь потянуло на рыночную площадь, над которой стоял завораживающий гул людских голосов.

– Эй вы! Прекрасная леди с роскошными волосами! – сухопарый мужичонка с засаленными чёрными бакенбардами и маленькими глазками, блестящими, словно пуговицы на туфлях, приплясывал перед батареей флаконов с шампунями всевозможных размеров и расцветок.

Он ткнул в мою сторону жилистой рукой, на которой красовалась живописная татуировка. Я двигалась как завороженная, стараясь укрыться за спинами парочки хихикающих школьниц и надеясь, что взгляды всей толпы обращены не на меня.

– Идите сюда, красавица, не надо стесняться! Красивые волосы, очень красивые, – теперь мужичонка обращался к толпе. – Но, не в обиду будет сказано, слишком сухие.

Толпа взревела, а я приросла к месту, чувствуя тяжёлое дыхание Доркас у своего уха.

– Это, конечно, прискорбно и всё такое прочее, но нет причин для отчаяния! – торговец схватил огромный флакон в форме грудастой русалки, наполненный пурпурной жидкостью. – За такую цену, дамы и господа, было бы безумием отказываться! Отойдите, пожалуйста, прекратите толкаться. Осталось всего шесть флаконов, и один предназначен для нашей маленькой Дюймовочки! Да, я не сказал самого главного – от этого потрясающего шампуня волосы отрастают на целый дюйм в месяц.

– Уж скорее они все выпадут за день, – яростно буркнула Доркас и тут же удостоилась доброй порции скабрезных насмешек.

– Я возьму флакон, – торопливо раскрыв кошелёк, я протянула мужичонке фунт, попутно объясняя всем, кого это могло интересовать, что через два дня мой день рождения и я имею право сделать себе подарок.

Мой дипломатичный маневр ничуть не успокоил Доркас, она принялась свирепо выталкивать меня из толпы. В конце концов, благодаря её усилиям, я наткнулась на высокую женщину с волосами, собранными в длинный лоснящийся хвостик. Во всяком случае, я решила, что это именно женщина, поскольку видела лишь спину и блеснувшую в ухе золотую серьгу.

– Ты, случаем, не хлебнула из этого флакона? – Доркас взяла меня под руку. – Как-то странно ты себя ведёшь.

– Просто я голодна, – жалобно отозвалась я.

Часы на башне пробили полдень. Мы отправились в известное нам заведение. Нахалка весело крикнула из-за стойки бара, что рагу подгорело, но мясной пудинг тает во рту.

– Меня устраивает, – отозвалась Доркас.

Демонстрируя небывалую выдержку и силу воли, я заказала лишь салат. Мы устроились за столиком у окна. Я начала находить, что самодисциплина приносит мне известное чувство удовлетворения, жаль только, что не сытости. Я научилась наслаждаться каждым кусочком или глотком – даже кофе-эспрессо, который, как и рагу, был пережженным, показался мне истинной амброзией.

Доркас бросила в свою чашку три куска сахара, и тут подоспел наш заказ.

– Маловато времени выделил тебе дядя Мерлин. Типично мужской взгляд на вещи – если мир был создан за семь дней, то его можно привести в порядок за шесть.

– Он всё-таки дал нам шесть месяцев, а не дней. Всё дело в том, что эти дни летят так стремительно, – я понизила голос, поскольку сама всегда подслушиваю в ресторанах, а сегодня я почему-то испытывала параноидальное чувство, будто все остальные в переполненном зале разделяют мою пагубную склонность.

– Кстати, о времени, это правда, что у тебя послезавтра день рождения?

Я нехотя признала этот неприятный факт. Прежде чем моё признание успело привести к каким-то последствиям, к нашему столику приблизилась Нахалка. Она сообщила, что рассказала про нас своей бабушке, и оказалось, что та прекрасно помнит далёкие дни, когда прислуживала в доме Грантэмов. Если нам не в тягость и мы располагаем свободным временем, бабушка будет рада с нами встретиться. Мы можем заглянуть к ней в гости, поскольку сама она нынче редко выходит из дома.

* * *

Мы зашли в цветочный магазин на площади и купили букетик нарциссов. Бабушка Нахалки жила в одном из домов, примостившихся на склоне у тянущейся вдоль берега дороги. Дверь открыла симпатичная невысокая старушка, её седые волосы были уложены на затылке в аккуратный узелок.

Я подумала (как, наверняка, и Доркас), что неплохо бы и мне выглядеть в восемьдесят с лишним лет, как эта милая бабуся.

Похоже, объяснять, кто мы и откуда, не было необходимости, и нарциссы хозяйка приняла с благодарностью. Нас тут же усадили в гостиной у весело потрескивающего камина; на буфете рядком выстроились фотографии в рамках; на полированной мебели повсюду лежали белоснежные вышитые салфетки. Через минуту появилась тарелка со сдобными булочками, отказаться от которых было бы полным идиотизмом, а вот чая, нам сказали, надо немного подождать. Вид почерневшего чайника, шипящего над языками пламени, ласкал взор. Мне с первого взгляда понравился этот дом, похожий на избушку на курьих ножках. Я словно оказалась на страницах детской книжки, где милая, вечно сонная хозяйка клюёт носом у огня в платье из канифаса, белом накрахмаленном фартуке и чепце.

Должно быть, в те далёкие дни старушка, – а она поступила на работу в Мерлин-корт, когда ей исполнилось двенадцать лет, – носила именно такой наряд. Мы обратились к ней учтиво – миссис Ходжкинс, – но она потребовала, чтобы мы запросто называли её Роуз.

– Трудные были времена, – сказала Доркас, чтобы завести разговор.

Старушка наклонилась, насыпая из жестяной коробочки чай в керамический чайник.

– Времечко-то и вправду было нелёгкое. Но, благодарение Богу, с хозяйкой мне ох как повезло! Миссис Грантэм целыми днями трудилась на кухне как пчёлка, а мне не раз, бывало, говаривала: «Брось ты плиту, Роуз, выпей-ка лучше чашечку чаю». Вот уж добрая была душа! Однажды я еле доковыляла до хозяйского дома – застудила ноги, утро выдалось сырое да морозное. Так она велела снять с меня чулки, натереть ноги мазью и перебинтовать. Она и снадобья всякие готовить умела. Повар тогда, помню, в ярость пришёл, потому как она отправила меня простыни чинить. Не знаю, какие уж слова госпожа говорила повару, чтобы он утихомирился. Я после много в каких домах работала, но другой такой доброй души, как миссис Грантэм, мне не довелось встретить. И в кулинарии-то она разбиралась дай Бог каждой! Матушке моей прислала как-то рецепт помадки собственного изобретения. Ну просто замечательный рецепт!

– А мистер Грантэм? – я с благодарностью приняла из рук старушки чашку с ароматным чаем.

– Отвратительный человек! – Роуз даже и не подумала извиниться за резкость. – Самодовольный тип, надутый, прямо как попугай, вечно стремился соседям пыль в глаза пустить. Тогда многие в нашей округе гостей у себя принимали – кто раз в неделю, кто два. А мистер Грантэм настоял, чтобы его жена каждый божий день приёмы устраивала. Ей-Богу, бедняжке просто невмоготу было разряжаться да целыми часами торчать в гостиной, развлекая всяких вдов и молоденьких девиц. Ей больше по душе было возиться у печи, или в саду работать, или с мистером Мерлином запускать бумажного змея.

– Они ссорились?

– Господин и госпожа? Да постоянно! – Роуз поправила салфетку на подлокотнике кресла. – И всё по вине мистера Грантэма. Как-то раз в дом прибыла одна важная дама, в дороге её застигла непогода. Вы бы слышали, как хозяин разозлился, что госпожа провела её светлость на кухню, а не в гостиную. Дамы болтали о рецептах, снадобьях и всяком таком. «Ты вела себя вульгарно!» – обвинил он потом жену. Но её светлость ничуть не обиделась и даже прислала письмо с благодарностью и подарок – пасхальное яйцо, наверное, для Мерлина. А было это всё аккурат тогда, когда мистер Грантэм надумал заказать портрет жены. Не потому, что он больно уж сильно её любил, а просто так полагалось, вроде бы, знатным господам. Но на настоящего-то художника ему по скупости не хотелось раскошеливаться, он и нанял одного малого из нашей деревни по имени Майлз Биддл. Хороший был парень, вот только картинки у него выходили ужасные, люди на них страшны как смертный грех.

– Так вот кто написал портрет! А мы-то всё гадали, что это за художник. Картину мы нашли, но она не закончена, – я обернулась к Доркас за поддержкой, но та суетливо орудовала ложкой, помешивая чай.

– Скандал из-за этой картины поднялся жуткий. Госпожа не была красавицей. Видит Бог, разве в том её вина?! Но мистер Грантэм пожелал, чтобы её изобразили важной дамой в высоком белом парике с мушкой на щеках. Вылитая Мария Антуанетта перед тем, как бедняжке отрубили голову! Он заявил госпоже, что она скорее на служанку смахивает, чем на хозяйку большого поместья. Мне об этом Джоан, горничная, рассказала – услышала, когда вытирала пыль с замочной скважины в гостиной. А потом хозяин взялся за Майлза Биддла, принялся кричать, дескать, малый забыл своё место.

– Вот как! – протянула я.

Наверное, снобизм у тётушки Сибил в крови, так сказать, генетическое отклонение.

– Чушь всё это! Майлз больно застенчивый был, где уж такому недотёпе выйти за рамки приличий. Стоило госпоже заговорить с ним, он каждый раз краснел как мальчишка. Джоан любила его поддразнивать, лет-то им поровну было, годков эдак по двадцать, она всё смеялась и называла его парнем что надо, а Майлз пускался в бегство. Но с миссис Грантэм он чувствовал себя посвободнее. Слишком уж свободно, как заявил мистер Грантэм, когда обнаружил, что парень входит в дом не с чёрного хода.

– А почему он должен был входить с чёрного хода?! – вспыхнула Доркас. – Может, художник был из него и никудышний, но он ведь не бродил от дома к дому, торгуя всяким хламом.

– Не беспокойтесь, дорогая. Хозяйка заступилась за него. Сказала, что парень, мол, оказывает им любезность, коли согласился писать её портрет. Вот такая вот карусель вышла, а госпожа терпеть не могла скандалов – за своего маленького Мерлина опасалась. Она всегда перво-наперво думала о сыне. Приглашала его кузину Сильвию или Сибил, уж и забыла, как её звали, на летние каникулы, чтобы, значит, составить мальчонке компанию. Гадкая, скажу вам, была девчонка. А уж её комната! Боже, какой кавардак она там устраивала! И стоило госпоже пожурить её, та начала хныкать, что всё это свинство устроила собачонка. Подумать только! Но вот мистер Грантэм любил мисс Сибил. Хоть и противно говорить об этом, да я не раз замечала, что мужчины, из тех, у кого мозоли на коленях от частых молитв, питают слабость к маленьким девочкам.

Роуз вновь наполнила заварной чайник, и я спросила её, почему портрет так и остался незаконченным. Этого, к моему разочарованию, она не знала. Вскоре после того, как художник приступил к работе над портретом, у Роуз обнаружился туберкулёз, и в итоге она целый год провела в санатории. Когда же вернулась домой, ей сказали, что миссис Грантэм умерла. Долгие годы Роузизводила себя подозрениями, что это она заразила свою госпожу, тем более что мать запретила ей задавать вопросы на эту тему. И только выйдя замуж, она узнала, что туберкулёз здесь ни при чём. О смерти Абигайль молчали все, даже доктор. А это могло означать только одно – самоубийство.

– Не могу сказать, что осуждаю бедняжку, – грустно сказала Роуз, – вряд ли что могло страшить её на том свете, вряд ли. После того ада, какой муж устроил ей здесь, на земле…

Мы покинули нашу новую приятельницу, дав обещание наведаться в самом скором времени. Когда мы вышли на улицу, небо уже порозовело, а горизонт сиял пурпурным великолепием. Я всегда питала слабость к закатам. Глядя на буйство красок, я вдруг поняла, что не на шутку привязалась и к Мерлин-корту, и к изрезанному скалами побережью, и к этой живописной деревушке.

Когда мы вернулись домой, Бен колдовал на кухне. Нас ждал сюрприз – Бен сообщил, что звонил мой ненаглядный кузен Фредди. Вроде бы просто поболтать, но на самом деле выведать, как продвигаются дела с поиском сокровищ.

– Я ему ничего не сказал! – гордо объявил Бен. – Да и говорить-то нечего. Даже если Фредди догадается, где следует искать клад, вряд ли он станет рыть под домом туннель. Думаю, самое разумное – это хранить спокойствие.

– Он сказал, откуда звонит? – раздражённо спросила я.

Свёртки с маслом, сыром и колбасками, которые я пыталась впихнуть в новый холодильник, едва не выскользнули из моих истощённых голодом рук. Я испытала огромное облегчение, когда Бен сказал, что Фредди звонил из дома. Слава Всевышнему, визит кузена нам сегодня не грозит.

– У него была ещё одна причина для звонка – попросить денег, – Бен отобрал у меня источающие аромат колбаски. – По-моему, Фредди считает нашим моральным долгом обеспечивать ему безбедное существование. Я пообещал ему двадцать фунтов, но это в первый и в последний раз.

– До чего же короткая память у этого нувориша! Вспомните, сэр Галахад, как вы перебивались с хлеба на квас и сдавали свою улыбку внаём. Фредди неплохой парень. То, что все хиппи для вас, сэр, на одно лицо, вовсе не означает, что у моего кузена нет обычных человеческих проблем.

– Что-то ты сегодня на редкость великодушна, – Бен проследовал мимо меня к столу с кипящим чайником в руках, едва не ошпарив мне плечо. – Но давай с самого начала проясним один вопрос. Я не собираюсь обеспечивать твоих родственников всю оставшуюся жизнь. Разве моя матушка названивает и старается разжалобить тебя?

– Подожди-ка минутку! – я хлопнула дверцей холодильника с такой силой, что агрегат надрывно взревел. – При чём тут твоя благословенная мамаша? Она, что ли, оставила нам состояние? Нет! Напротив, она выставила своего сыночка за порог, чтобы он стал жертвой первого богатого человека, попавшегося ему на пути.

– Ну и что? У каждого свои недостатки, – невозмутимо ответил Бен, поднимая крышку кастрюли и вдыхая хлынувшие оттуда восхитительные запахи.

– Ты решил побаловать свои гланды ингаляцией?

– Нет, – Бен наморщил лоб и вновь втянул в себя воздух. Крайне встревоженным голосом он спросил: – Ты не находишь, что я переложил чеснока? Наверное, мне не следовало выжимать ещё и луковый сок.

У меня потекли слюнки. Я судорожно сглотнула, но тут же злорадно улыбнулась.

– Теперь, когда ты об этом сказал, я действительно ощущаю довольно ядрёный дух. Да, попахивает будь здоров. Дай-ка мне поварёшку…

– Э нет, тебе нельзя! – Бен проворно водворил крышку на место. – Цыплята в пармезане – это смерть для любой диеты. Для тебя я приготовил салат «ромэн» со свежими весенними овощами, приправленный лимонным соком и эстрагоном.

В наш просвещённый век меня возмущали не подобные лишения и даже не мужской шовинизм Бена Хаскелла. Но его безразличие к моим чарам просто приводило меня в ярость. Ну почему жизнь устроена не так, как это показывают в рекламе: девушка решает побаловать себя новым шампунем, и мужчины тут же слетаются к ней, как мухи на мёд. Может, если я воспользуюсь флаконом, который прикупила сегодня на рынке, то завтра утром проснусь сногсшибательной красавицей? Пусть несколько щекастой, но кто станет обращать внимание на такие мелочи, когда чудесные волосы сверкающим водопадом ниспадают до самого пола? С другой стороны, от этой сомнительной жидкости могут выпасть даже те волосёнки, какие есть, и уж тогда на меня взглянуть без содрогания точно нельзя будет.

Именно этот исход Бен и предсказал, когда я в лицах поведала, как мне всучили шампунь.

– Но у подобного поворота есть и светлая сторона, – с набитым ртом проговорило это милое создание. – Если у тебя выпадут волосы, ты потеряешь несколько фунтов. Что бы ни говорил твой шарлатан, этого добра у тебя в избытке.

Я была на девяносто девять процентов уверена, что это комплимент, но всё-таки решила проверить.

– Надо бы их подровнять, а вообще я вынашиваю идею превратиться в блондинку. Как ты на это смотришь?

Бен с силой швырнул деревянную ложку в раковину.

– У тебя прекрасные волосы, и они должны оставаться такими, какие есть – густыми и блестящими. Вот только тебе следует их распускать.

Интересно, какова цена лести, которую я практически силой вытянула из него?

– У кого в нашем роду потрясающие волосы, так это у Ванессы.

Уютное доверительное настроение тотчас исчезло, и даже закипевший чайник не смог его вернуть. И зачем я приплела сюда Ванессу? Потому ли, что, услышав о Фредди, я вспомнила, что Ванесса, как и все остальные родственники, должно быть, молит силы зла помешать нам с Беном в поисках сокровища?

Эта мысль омрачила весь следующий день. В полдень я вышла поискать Тобиаса, который отправился исследовать окрестности. Мне всё мерещились мерзкие мальчишки с рогатками, поэтому я бросила полировать мебель и двинулась на поиски.

Дневное солнце наполняло теплом воздух, в котором чувствовался слабый аромат нарциссов. Они уже почти отцвели, но кое-где ещё мерцали нежным жёлтым сиянием. Я на корню задавила искушение сорвать несколько штук, так как подобная вольность могла вызвать ярость Джонаса Фиппса. Кроме него никто не имел права срезать цветы. Я очень надеялась, что Тобиас не забредёт к домику тётушки Сибил. Кто её знает, боится она котов или просто не любит? Хотя мне представлялось невероятным, что старушка способна на сильные чувства. Моя престарелая тётушка вышла из домика как раз в тот момент, когда я, словно грабитель, заглядывала в окно её гостиной.

– Что-то случилось, Жизель?

Я промямлила нечто невразумительное: мол, вышла прогуляться и не хотела её беспокоить, если она вдруг спит, а потом внезапно выпалила:

– Вы не видели Тобиаса?

– Кота? – по выражению лица тётушки Сибил, я поняла, что, с её точки зрения, давать имена животным – слишком большая честь. Её пухлый подбородок негодующе дрогнул. – Ты не находишь, Жизель, что подобной заботе и преданности можно найти лучшее применение?

Я изумлённо уставилась на неё.

– Конечно, не все думают одинаково, – судя по тону, она об этом искренне сожалела. – Но я никогда не любила безмозглых тварей, любить надо людей.

Задохнувшись от возмущения, я всё же сдержалась. Никогда не догадывалась, что имеются ограничения на любовь. Однако я вовремя взглянула на тётушку. Передо мной стояла невысокая, располневшая женщина в поношенной серой кофте и толстых фильдеперсовых чулках, которые не скрывали узловатых варикозных вен.

– Тобиас – мой старый друг, – мягко возразила я. – Долгое время других у меня не было. Тётя Сибил, я знаю, как вам одиноко, с тех пор как дядя Мерлин…

– Но это не значит, что я сижу и лью слёзы. Мерлин этого бы не одобрил, – надменно проговорила она. – Те надувные нарукавники, что твой мистер Гамлет любезно купил по моей просьбе – хотя розовые и жёлтые полосы выглядят несколько кричаще, – действительно помогли мне улучшить технику плавания. Не понимаю, почему это люди предпочитают плавать без них. Сейчас я осваиваю баттерфляй. Брасс – это слишком просто. У меня оказались неплохие данные. В этом Ванесса вся в меня. У неё прекрасная фигура, но ведь и питается она разумно.

Почему это, подумала я, люди уверены, что если «питаться разумно», то непременно получишь в награду фигуру идеальных пропорций. Меня в лучшем случае ждёт ярко выраженная грушеподобность.

– Ванесса никогда в жизни не отказывалась от булочки со смородиной, – обиженно буркнула я.

Тётя Сибил, казалось, не расслышала.

– Такая прелестная девушка! – она помолчала, невидяще глядя на меня. – Думаю, вреда не будет, если я скажу, что она вчера пригласила меня на обед. Ванесса, её мать и Лулу заезжали ко мне на денёк, но в главный дом заходить не стали. Наверное, испугались, что им окажут не самый любезный приём. Может, мне не стоило этого говорить. По-моему, они даже просили меня этого не делать, но я подумала, что ты могла нас углядеть. Мы видели тебя и эту Доркас в кафе, но там было так много народу, что ты, возможно, нас не заметила. Астрид попросила столик в углу, чтобы на него не падал свет из окна.

Так вот откуда чувство, что за мной наблюдают, что нас кто-то подслушивает! А тогда, на рынке, – мне просто показалось или нет?

– А Морис или Фредди приезжали? – спросила я.

Мы ждали Фредди, – ответила тётушка Сибил, – но он так и не появился, а Мориса не пустили дела. Он по уши в долгах, – она внезапно хихикнула, обнажив жёлтые вставные зубы.

Мне тут же пришёл на память день похорон и обрывок разговора, который я отнесла тогда на счёт злобного нрава тёти Астрид. Она сказала, что ходят слухи, будто дядюшка Морис находится на грани банкротства. Придётся рассказать об этом Бену. После оглашения завещания я всегда испытывала беспокойство, вспоминая о дяде Морисе. Мерлин во всеуслышание назвал его волокитой и соблазнителем юных девиц… Залившись румянцем, я вспомнила, как он едва не забрался ко мне в постель. Но даже распутникам надо что-то есть, и я с жалостью подумала о тётушке Лулу, которой придётся отказаться от посещения парикмахерской три раза в неделю. Ладно, поговорю с Беном, а потом мы выясним у мистера Брегга, если ли возможность выделить дополнительные средства.

Тётя Сибил вежливо предложила выпить чаю, но мне почудилось, что старушка вздохнула с облегчением, когда я отказалась. Честно говоря, я сомневалась, что у неё найдётся чистая чашка.

Попрощавшись, я продолжила поиски Тобиаса в кустах, но безуспешно. Оставалось надеяться, что он вернулся домой. Поспешив по тропинке в направлении дома, я обнаружила пропажу. На скамейке под разлапистым дубом мирно похрапывал Джонас, склонив голову над мохнатым клубком – заблудшим Тобиасом. Трудно было понять, что громче: храп или урчание. Я оставила их в покое и, улыбаясь, двинулась к дому.

Бедная тётушка Сибил! Из окна кухни я наблюдала, как она ходит по саду с корзинкой в руке и что-то высматривает в траве. Не может быть, чтобы… Но вот она наклонилась, подобрала маленький кругляш и бросила в корзину. Тётя Сибил собирала на ужин улиток. Ну и ну!

* * *

Следующим утром я проснулась с мыслью, что за ночь постарела на целый год. Очередной день рождения вряд ли мог привести меня в восторг, и даже мысль о завтраке – а я постоянно жила мечтами о еде – вопреки обыкновению, не придала мне бодрости духа. Работа – вот тот допинг, который мне нужен. Быстренько проглочу кукурузные хлопья и примусь обдирать обои в одной из ванных комнат. Я мрачно толкнула кухонную дверь, и слух резануло несколько нестройное, но весьма энергичное «С днём рожденья тебя!» Доркас заунывно тянула мелодию, ей басом подпевал Джонас, а Бен, дирижируя деревянной ложкой, вставлял то здесь, то там артистические штришки. Я прислонилась к стене, не зная, смеяться или плакать.

– Ради Бога, только не надо впадать в сентиментальность! – Бен швырнул ложку в раковину и хлопнул в ладоши. – Господа, приглашаю всех на пир!

Мене препроводили на почётное место – моя тарелка красовалась на замысловатой подставке, тогда как у всех остальных под тарелками покоились заурядные бумажные салфетки. Это действительно был пир: копчёный окорок, яйца-пашот и жареные помидоры, приправленные зеленью.

– В качестве особого подарка, – Бен придвинул ко мне подставку для тостов из потемневшего серебра, – можешь взять половинку тоста.

Какое блаженство!

Доркас оказалась подлой предательницей – выболтала Бену про мой день рождения вчера, пока я трудилась на чердаке. Тайком они съездили в деревню и купили мне по подарку. Бен приволок из холла большую квадратную коробку, в которой оказались напольные весы. Теперь я наконец смогу взвешиваться и следить за своими успехами. Доркас протянула мне бархатный футляр, где поблёскивал чудесный браслет. Джонас церемонно преподнёс мне три цветка герани в горшочках, которые я с радостью приняла, искренне сказав, что они как раз кстати – будет чем украсить широкий подоконник в столовой после того, как я его подремонтирую. Штукатуры и плотники должны были приступить к работе на следующей неделе. Садовник, что-то любезно пробормотал в ответ, но на лице его ничего не отразилось. Сунув руку в карман мятой фланелевой куртки, он положил рядом с моей тарелкой какой-то узкий и плоский предмет, обёрнутый бумагой и перевязанный бечёвкой.

– Ну зачем, Джонас! – растроганно воскликнула я. – Цветов вполне достаточно.

– От меня-то только цветы и есть, они ничего не стоят, разве что немного времени. Я не из тех, кто швыряется деньгами из-за такой ерунды, как подарки ко дню рождения.

За столом воцарилось молчание, все обратили взоры на старика, а он явно затягивал паузу, наслаждаясь нашим нетерпением.

– Это от тётушки Сибил? – наконец не выдержала я.

– Не-е, не от неё, – Джонас обвёл нас взглядом. – Сегодня утром чуть свет явился какой-то чужак. Я уж собирался сказать, что посторонним тут делать нечего, и тогда он передал мне вот это. «Для дамы, что живёт в доме, – были его слова, – и никаких вопросов». С тем он и исчез.

– Чёрт возьми! – выдохнул Бен. – Давай вскрывай скорее, или это сделаю я.

Я сорвала бумагу, и у меня в руках оказались две узкие книжки, одна в переплёте из зелёной кожи, другая – из коричневой. Дрожащими пальцами я открыла зелёную и прочла слова на первом листе: «Домовая книга Абигайль Грантэм».

Выхватив у меня книгу, Бен быстро перелистал её, посмотрел несколько записей и, недовольно скривив губы, швырнул обратно.

– Я-то думал, женщины той эпохи вели дневники, где на каждой странице рассказывается об опрометчивых поступках, тайной страсти к священнику и свиданиях в кустарнике с капитаном крикетной команды. А это всего лишь книга расходов – сколько уплачено за шесть дюжин яиц, да напоминания расплатиться с молочником за дополнительный кувшин, который он доставил во вторник.

– Коричневая книжка тебе понравится больше, – сказала я, закрывая её и кидая через стол. – Это сборник рецептов, причём самых разнообразных. Здесь и фазаний суп, и пирог с угрём. И всё же я с тобой согласна. Если это Подсказка Номер Два, то старик Мерлин сидит сейчас у огня в своём новом жилище и покатывается со смеху.

– Ага, – сдавленно булькнул Джонас, сохраняя серьёзную мину, – это уж точно! Мистер Мерлин всегда любил повеселиться. Да и на сей раз, сдаётся мне, он будет смеяться последним.

Глава одиннадцатая

В день рождения мне полагался заслуженный отдых. А потому я решила повременить с обоями, которые собиралась ободрать, и, прихватив томик в зелёном переплёте, удалилась к себе в комнату. Бен же взялся изучать рецепты в другой книжке. Я пододвинула кресло к окну и принялась за чтение. Тёплый солнечный свет лился на разлинованные страницы, испещрённые угловатым, почти детским почерком. С типичным для мужчин отсутствием проницательности Бен разглядел лишь суммы, уплаченные мяснику, пекарю и швее. Я же уловила штрихи ушедшей эпохи: семь шиллингов и шесть с половиной пенсов за пару женских сапожек и четыре фунта десять шиллингов плотнику за дубовое резное украшение над камином в столовой. Мне казалось, я начинаю понимать, какой была Абигайль Грантэм. Когда делались эти записи, ей, наверное, было около тридцати; бережливая девушка, выросшая в небогатой семье, воспитанная под девизом, что тот, кто тратит не больше девятнадцати шиллингов из фунта, никогда не станет нищим. Каждый пенни, проходивший через её руки, аккуратно заносился в эту книжицу. Под записью «полдюжины льняных рубашек для Артура» значилось: «Бархатный воскресный костюм для младшего сына доктора и пара ботинок для мальчика-молочника». Какие чудеса экономии пришлось проявить Абигайль, чтобы скрыть от супруга эти подарки? Он наверняка бы их не одобрил. Через несколько страниц я обнаружила трату в два пенса – на искусственные цветы, купленные у цыганки. Я перевернула следующую страницу. Первая запись гласила: «Шесть пенсов и фартинг за красно-жёлтого воздушного змея». Роуз говорила, что миссис Грантэм любила гулять с сыном в ветреные весенние дни. Перед моими глазами явственно возникла картина: по полю бегут мальчик в матроске и женщина в длинной юбке, бьющей её по ногам. А в небо взмывает бумажный треугольник… Эта взрослая женщина, педантично записывающая все расходы, сохранила в душе детскую беззаботность.

Следующие несколько страниц не содержали ничего интересного, хотя я поняла, каким образом Абигайль могла экономить. Похоже, на протяжении нескольких месяцев она ограничила рацион молочными продуктами и яйцами. Я уже собиралась проверить, действительно ли выплаты мяснику в этот период были ниже, когда наткнулась на более важную запись: «Два фунта мистеру Майлзу Бриддлу в счёт будущего портрета, по окончании заплатить ещё три». Перелистнув несколько страниц, я не обнаружила никаких упоминаний о художнике. Видимо, дяде Артуру что-то не понравилось и он выставил молодого человека за дверь. Последняя страничка была датирована тем же годом, но записи внезапно обрывались 25 сентября, когда были выплачены деньги нескольким торговцам. И вот последняя пометка: «Получено девять фунтов от мистера Пуллетта за мамино кольцо с гранатом».

Пуллетты были местными ювелирами. Абигайль решилась расстаться с кольцом матери… Но почему?! Судя по расходам, дядя Артур, конечно, не отличался щедростью, но для ведения домашнего хозяйства денег было достаточно. Может, это свидетельство тайного порока Абигайль? Карты или кости, а может, вино? Подобное предположение показалось мне совсем уж невероятным. Чересчур щепетильно вела Абигайль свои финансовые дела. А может, она дала деньги нуждающемуся родственнику или знакомому? Случайное ли совпадение, что именно на этом месте журнал обрывается, или эти два события как-то связаны? Может, Абигайль была смертельно больна и потому хотела помочь близкому человеку, пока ещё в состоянии это сделать? Но меня смущал почерк. Последняя запись была сделана той же твёрдой рукой, что и остальные заметки. Я вспомнила старушку Роуз и её подозрения. Женщину, которой посчастливилось выйти замуж за столь грубого и неприятного типа, как дядюшка Артур, трудно упрекнуть в том, что она отравилась газом или спрыгнула с подходящего утёса. Но теперь, прочитав книгу расходов, я с трудом представляла себе, чтобы Абигайль была способна совершить самоубийство. Во мне зародилось ещё более мрачное подозрение. Более чем когда-либо я испытывала потребность поговорить с человеком, имеющим доступ к документам – старым письмам или расходным книгам, вроде этой. Одним возможным кандидатом был мистер Пуллетт, другим – священник. Дом священника с давних пор располагался на утёсе. Приходская метрическая книга! Я так и подскочила. Из неё можно будет узнать, когда именно умерла Абигайль, ведь на могиле наверняка нет даты… Возбуждение во мне всё нарастало.

Записи занимали лишь половину книги. После даты 25 сентября следовала длинная череда пустых страниц. Я снова придвинула к себе книжицу в зелёном переплёте и случайно открыла её с обратной стороны. На последние страницы были наклеены лоскутки тканей и образцы обоев. Под каждым клочком имелось пояснение, где предполагается использовать тот или иной материал. Одна из записей гласила: «Ткань для стула эпохи королевы Анны и диванных подушек; поискать подходящий дамаст в розово-кремовую полоску для штор и маленького диванчика». Так, значит, Абигайль намеревалась заново отделать гостиную?!

Иногда новые обои наклеивают поверх старых. Если отодрать полоску в углу гостиной, не обнаружится ли под ней рисунок, который подобрала Абигайль? Сунув книгу под мышку, я открыла тумбочку, где хранились ножницы и пилка для ногтей. Не самые удобные инструменты, но… В ящике оказалось что-то ещё – большая плоская коробка шоколадных конфет в блестящей красной обёртке. Коробку стягивала зелёная шёлковая лента, под ней белел маленький белый квадратик, на котором красовались три слова: «С днём рождения».

Доркас, подумала я, или Бен. Интересно, кто из них решил, что мне нужно немного отдохнуть от тягот голодания? Причина такой таинственности была очевидна. Никто из них не захочет, чтобы другой узнал, что меня соблазняют свернуть с пути истинного. За последние несколько недель самое большое послабление, которое я позволила себе, была покупка губной помады с ароматом дайкири (Коктейль из рома с лимонным соком). Тот, кто подарил конфеты, проявил большое участие, но человек в моём состоянии обладает повышенной ранимостью. С недавних пор я всерьёз начала опасаться, что у меня вырастут уши, если я сжую ещё одну морковку или стебелёк сельдерея – этот жизнеобеспечивающий провиант Бен держал в холодильнике специально для меня. Я благоговейно приоткрыла коробку.

Одна малюсенькая конфетка… Отказаться от такого пустяка – сущее чистоплюйство. Может, внутри всего лишь безвредный апельсиновый джем! Да и доктора твердят, что в это время года витамин C просто необходим. Я заколебалась. Как это характерно для Бена: одной рукой подарить мне напольные весы, а другой подсунуть бомбу замедленного действия, начинённую калориями! Небольшой тест на силу воли. Отвратительный субъект!

А что, если благодетель – Доркас? Под энергичными манерами у неё на самом деле таилась чувствительная душа. Обижать такую подругу было бы непростительно.

Первая конфета оказалась восхитительной. Вторая ещё лучше. Но они, естественно, лежали в верхнем слое. А вдруг нижние немного засохли? Раз уж я решила украсить ими чаепитие, мой прямой долг – проверить, как там нижние конфеты. Прекрасные и сочные! Я уже собиралась закрыть крышку, когда вспомнила, что белую начинку любят не все. И целомудренно отправила эту оскорбительницу вкусов в рот.

– Элли! – донёсся голос снизу.

Доркас! Я лихорадочно запихнула конфеты в тумбочку, схватила зелёную книжку, пилку для ногтей, ножницы и выскочила из комнаты, будто за мной гнались полчища демонов в сахаре.

– Хотела спросить, трубочиста заказывать на эту неделю или на следующую? – огненные волосы Доркас были спрятаны под косынкой, тощая фигура облачена в серую саржевую робу. Она ждала меня в холле.

– Думаю, на следующую. – До чего же нелепо чувствовать себя виноватой!

Проходя мимо исцарапанного зеркала, висящего над столом в холле, я украдкой глянула в него, дабы убедиться, что на губах не осталось обличающих шоколадных следов.

Во всех этих шпионских уловках не было ни малейшей необходимости, если коробку подложила Доркас. Я решила подвергнуть её проверке.

– Прекрасный получился день рождения, – я со значением глянула на неё и быстро выпалила: – Спасибо, Доркас, что ты так хорошо думаешь обо мне!

– Я надеялась, что браслет тебе понравится. Сама я к побрякушкам равнодушна, но мне показалось, что милая безделица послужит толчком, который поможет тебе войти в новый образ.

Увы, уловка не сработала. Судя по всему, Доркас даже не заметила двойного смысла моих слов. Она хотела, чтобы я взглянула на книжный шкаф в гостиной, опасаясь, что он, подобно прочей мебели, изъеден жучком-древоточцем. Я с готовностью сменила тему. Мы уже несколько недель рассуждали о том, что гостиную надо капитально отремонтировать. А записи Абигайль лишь подогрели мой энтузиазм. Осмотрев книжный шкаф и согласившись с Доркас, что его уже не сохранить, я протянула ей книжицу в зелёном переплёте. Она не меньше моего заинтересовалась образцами, наклеенными на последних страницах.

– Это преступление – так испортить комнату! Там же чудесная резьба по дереву, а лепнина на потолке… Такой в наши дни уже и не встретишь. Позор! – в голосе Доркас звучало почти шекспировское страдание.

Я оглядела комнату.

– Тётушка Сибил говорила, что за всю свою жизнь дядя Мерлин не купил ни единого предмета мебели, так что его вряд ли можно упрекнуть за этот жутковатый дизайн. После смерти Абигайль упрямый Артур, должно быть, избавился от всего, что было сделано по замыслу жены. Судя по образцам, ей не понравилось бы решительно всё в этой комнате, да и в остальных тоже. И у гнусного негодяя нет даже того оправдания, что он женился вновь и пошёл на поводу у новой жены.

– Вёдрами краски и рулонами обоев он стёр память о бедняжке, – вздохнула Доркас. – И теперь, Элли, тебе предстоит найти ответ на вопрос, почему он так поступил.

Я вновь оглядела стены.

– Постой-ка, я хочу кое-что попробовать.

Само собой разумеется, когда я отковырнула пилкой для ногтей полоску обоев, под ними обнаружились кремовые шёлковые обои Абигайль, выглядевшие как новые, словно их наклеили только вчера. Конечно, если мы начнём сдирать верхний слой, нижние обои не удастся сохранить неповреждёнными, но…

– Доркас, – объявила я, – решено: буду восстанавливать гостиную Абигайль, сделаю её такой, какой она была при жизни хозяйки. На чердаке есть чудесная мебель – ореховое бюро и стул эпохи королевы Анны, возможно, тот самый, о котором Абигайль упоминает в записях, – я прошлась по комнате. – Цвет обоев должен соответствовать дамасту, который Абигайль выбрала для занавесей и диванчика. Мягкие розовые тона, примерно такие же, как у парчи, которой обит стул эпохи королевы Анны. Интересно, какие ещё цвета там присутствовали? Наверное, жёлтый и салатовый.

У Доркас от возбуждения затрепетали ноздри.

– Переливчатая лазурь! – предположила она.

Помня о том, что Доркас предпочитает наряды самых немыслимых цветов, я с некоторым удивлением поняла, что на сей раз она, возможно, права.

– Стоп! – я рысью преодолела ковёр, покрывавший около половины комнаты, и остановилась на тёмных дубовых досках. – Что мог такой бережливый человек, как дядя Артур, – ведь чердак забит старыми вещами – сделать с ковром Абигайль?

– Использовал в качестве подстилки под новый вместо старых газет или войлока! – незамедлительно ответила Доркас и вновь оказалась права.

Кое-где на ковре красовались какие-то сомнительные подтёки, но когда мы его свернули, под ним и в самом деле обнаружился ковёр Абигайль, выглядевший как новый. Синие узоры тёплого переливчатого оттенка чудесно гармонировали с кремовым фоном.

– Доркас! – медленно произнесла я. – Твоих предков, случаем, не сжигали по обвинению в колдовстве? Почему именно синий цвет пришёл тебе в голову?

– Ничего странного! Это наиболее вероятное сочетание, – Доркас покраснела до корней волос, изо всех сил стараясь не встречаться со мной взглядом. – Переливчатая лазурь всегда была моим любимым цветом.

Оглушительный гонг сообщил нам, что в череду великих открытий врывается повседневность. Бен сзывал нас на праздничный обед.

Поскольку конфеты содержали месячную норму калорий, я решила хотя бы отчасти искупить свою вину, отказавшись от обеда и ужина. Но когда Бен вывалил мне на тарелку восхитительно-воздушный омлет, из жёлтой плоти которого соблазнительно торчали кусочки грибов и помидоров, золотистые кольца лука и, словно всего этого изобилия было мало, нежные побеги брокколи, я не нашла в себе сил расстраивать его… или себя. Принеся свои лучшие чувства в жертву кулинарным способностям Бена, я была до глубины души разочарована тем, что он не разделяет моих восторгов по поводу Абигайль и гостиной. Заметив на моём лице гримасу обиды, Бен усугубил положение, равнодушно обронив, что если покупка новых штор и оклейка обоями стен доставит мне удовольствие, то он не возражает.

– Бен, это не пустяки! – воскликнула я. – И для меня это вовсе не забава!

Но в ответ Бен лишь раздражённо вздёрнул чёрные брови.

Старик Джонас любовно налил кофе в блюдце и проговорил:

– Не знаю, сколько уж годков прошло с тех пор, когда эту комнату в последний раз приводили в порядок.

Я дождалась, пока старик допьёт кофе, вытрет рот салфеткой и вновь заткнёт её за ворот вязаной кофты.

– И что, Джонас? – я искательно заглянула ему в лицо. – Вы тоже считаете, что мне не следует тревожить пыль веков? Возможно, так и надо поступить. Ведь эта пыль имеет музейную ценность. Ей же почти сто лет.

Джонас гневно глянул на меня. Его усы были влажным от кофе.

– Никогда не давайте переубедить себя! Даже ему, – он ткнул пальцем в сторону Бена, – позволяйте этого делать. Дом был настоящей лачугой, пока не появились вы с метлой и тряпками.

Сдвинув брови, Джонас решительно выставил вперёд челюсть, яростно швырнул салфетку на стол и прошествовал к задней двери. Приоткрыв рты, мы изумлённо таращились на стул, где он только что сидел.

– Опять твои роковые чары, Элли, – губы Бена дрогнули. – Ещё один поклонник пал к твоим ногам.

– Издеваешься, да? – взвилась я. – Может, ты и считаешь, что если девушка не похожа на Венеру, восставшую из пены морской, то она недостойна даже взгляда, но не все мужчины придерживаются твоих божественных пристрастий!

– Ну-ну, Элли, – вмешалась Доркас, – это всего лишь безобидная шутка. Воспринимай её как…

– Пожалуйста! – я сделала глубокий вдох. – Пожалуйста, не говори мне, что следует относиться к жизни с юмором. Бен постоянно отпускает свои гнусные шуточки, ему нравится унижать меня! Он то и дело повторяет, что ни одному здравомыслящему человеку не может понравится такая безобразная корова, как я! – Что-то мягкое и пушистое обвилось вокруг моей ноги. Тобиас! Я подняла его и благодарно уткнулась пылающим лицом в уютную шерстку.

– Элли, – голос Бена сочувственно подрагивал. – Ты ведь не сделала ничего такого, о чём теперь горько жалеешь? Не бойся, скажи нам. Мы с Доркас – твои друзья.

За кого этот идиот себя принимает? За обеспокоенного папашу из оперетки Гилберта и Салливана? Или он догадывается насчёт проклятых конфет?!

Я оторвалась от Тобиаса.

– В любовную связь со стариком Джонасом я не вступала, если ты на это намекаешь.

– Нет, ну и дурища же! – искрящиеся смехом глаза Бена изучали меня. – Я имел в виду, не съела ли ты, случаем, чего не следовало? Когда ты фурией набросилась на меня, мне тотчас пришла в голову мысль, а не опустошила ли ты банку сгущённого молока. Именно из-за чувства вины, дорогой Ватсон, грешники ведут себя так отвратительно.

Этот человек проницателен до омерзения, но конфеты прислал кто-то другой, если, конечно, Бентли Хаскелл не одержим демоном коварства. Я начала подозревать Джонаса, но от речи в свою защиту меня избавила Доркас, которая поручилась, что я всё утро не приближалась к кухне. Поиграв в гляделки несколько томительных минут, мы с Беном нехотя улыбнулись и заключили перемирие.

– Рад, что ты ведёшь себя как нормальный и разумный человек, ибо на ужин я задумал угощение.

– Что? – быстро спросила я.

Тобиас был не столь вежлив; он широко зевнул, обнажив розовые дёсны.

– Всего лишь десерт. Мусс из кофе с молоком с добавлением крема и тёртого горького шоколада! – Бен откинулся на стуле и закрыл глаза.

– Грандиозно! – я зааплодировала, чувствуя себя после шоколадной оргии закоренелой преступницей.

Доркас, равнодушно относившаяся к десертам, пробормотала, что «звучит неплохо», но без особого воодушевления в голосе.

– Этот рецепт я нашёл в сборнике Абигайль Грантэм, – Бен перегнулся назад и подтянул к себе маленькую коричневую книжицу, лежавшую на разделочном столе. – Здесь есть просто потрясающие рецепты. Хотя, конечно, хватает и вполне стандартных, – он перелистал страницы. – Кекс с тмином, пасхальный кулич, копчёная пикша в яичном заварном креме с добавлением мускатного ореха. Это всё ерунда, – он замолчал и провёл пальцем по листкам. – Пропускаем и переходим сразу к супам и тушёному мясу. Здесь тоже нет ничего из ряда вон выходящего. Больше всего мне понравился напиток для протрезвления подвыпившего жениха, чтобы он не шатался, шагая по церковному проходу. Вот ещё один шедевр – лосьон после бритья, который готовят из толчёных листьев щавеля и сока одуванчика! А кто из нас не придёт в восторг от способа убирать подпалины с постельного белья, если беспечному гостю вздумалось снимать нагар со свечей о простыни.

– Как здорово! Можно мне взглянуть? – Доркас протянула руку. – Слушайте! Средство от кашля: два очень спелых огурца, корень солодки и набор трав, которые растут в любом английском саду, – шалфей, мята и…

Я оставила их вдвоём, пускай себе пичкают друг друга рецептами по изготовлению лосьона для рук из розовой воды и глицерина. Не то чтобы меня не интересовала эта сторона жизни Абигайль Грантэм, но мне не терпелось подняться на чердак и выяснить, какая мебель могла в прежние времена стоять в гостиной. Лишь спустя некоторое время я вспомнила, что не рассказала Бену о том, что Абигайль продала кольцо с гранатом, но, вероятно, это не имело большого значения. Судя по сумме, ценность кольца была невелика. Если только это не рубин, маскирующийся под менее ценный камень. Так что вряд ли от нас требуется найти это кольцо. А если даже так, то зачем нам прислали две книги, когда вполне хватило бы журнала расходов? Надо бы взять рецепты у Бена и самой прочесть; может, удастся отыскать недостающее звено. Гипотезы хотя и хороши для ума, но от них у меня начала кружиться голова. Пора приниматься за физический труд.

Я беззаботно провела остаток дня среди паутины и потолочных балок. Роясь в чемоданах со старыми вещами и постельным бельём. Я чувствовала себя в своей стихии. В одном я обнаружила великолепное вышитое покрывало, которое вместе с несколькими подушками решила спустить вниз. Я не специалист по антиквариату, но основы мне известны. К тому времени, когда в окна стали заглядывать розовато-лиловые тени, я отобрала приличную груду, высившуюся посреди расчищенного пространства. Два кресла с гнутыми спинками, стул эпохи королевы Анны (я была уверена, что он принадлежал Абигайль), женское бюро того же периода, резной раздвижной карточный столик, швейная машинка с резными ножками, ореховый сервировочный столик и самая ценная находка – диван с обивкой из парчи кремового цвета, в точности соответствовавшего обоям, которые мы обнаружили под верхним слоем в гостиной. Прогнившая материя рвалась от прикосновения, но заново обтянуть диван похожей тканью не составит особого труда. Ни одна находка не могла претендовать на роль клада, но я всё равно была довольна.

Сквозь потолочные перекрытия проник далёкий металлический гул. Гонг к ужину. Вытерев пыльные руки о штаны, я спустилась вниз. Заглянув к себе в комнату, чтобы переодеться, я решила уничтожить улики. В смысле, конфеты. Куда бы их выкинуть без опасения быть схваченной за руку на месте преступления? Размышляя над этим вопросом, я рассеянно проглотила три штуки и неожиданно оказалась перед готовым решением. Коробка была пуста. Скомкать её да отправить в мусорную корзину, запихнув под старые журналы, пока не представится удобный случай избавиться от неё навеки. Хорошо бы закопать тёмной ночью в саду, но этот вариант, к сожалению, исключался, так как есть риск наткнуться на тётушку Сибил во время одной из её увеселительных прогулок. Впрочем, можно будет придумать что-то более надёжное. Я погребла останки конфетной коробки под слоем старых газет и уже собиралась водворить на место мусорную корзину, как неожиданно увидела на туалетном столике какой-то плоский пакетик, обёрнутый подарочной бумагой. Когда я последний раз заходила в комнату, этого пакетика определённо не было! Сегодня явно день сюрпризов. Наверное, это от старушки Сибил. В каком-то смысле старушка была очень застенчивой особой. Разрывая бумагу, я искренне надеялась, что это не ещё одна телефонная книга и не словарь.

Оказалось, ни то ни другое. Когда я сняла последний слой тонкой обёрточной бумаги, в руках у меня очутилась изысканная серебряная рамка для фотографии. На простой белой открытке значилось всего одно слово: Бен. И больше ничего. Ни шутливых поздравлений с днём рождения, ни цветистого сонета, сочинённого компьютером. Подарок говорил сам за себя. Я знала, для чего предназначалась рамка. Бен вспомнил, как мне понравилась фотография Абигайль, и преподнёс идеальную оправу – сентиментальный поступок для человека, претендующего на звание циника. Я нежно провела по рамке пальцем. Может, и конфеты прислал Бен, а разговор о моих преступных наклонностях завёл, всего лишь чтобы подразнить меня? Вечером я обязательно должна улучить минуту и серьёзно поговорить с ним. Даже напольные весы выглядели в этом свете более привлекательно – Бен верил, что я расправлюсь с ненавистными килограммами, даже если позволю себе шоколадную оргию. Я чувствовала себя подобно королеве, празднующей два дня рождения: один официальный, парадный, и один – в кругу близких.

Повторный гневный призыв гонга вынудил меня на время отложить сладостные мечты. Я уже спустилась по лестнице, когда в укромном уголке холла тренькнул телефон. После недолгих поисков я обнаружила телефон под фетровой шляпой Доркас; в трубке что-то щёлкнуло, и воцарилась полная тишина. Моё «алло» отозвалось далёким эхом.

– Вы меня слышите? – строго спросила я.

Послышался приглушённый голос, словно человек на том конце провода обмотал рот толстым шерстяным шарфом, чтобы не простудиться. Но на дворе стоял май, к тому же далеко не холодный, во всяком случае не настолько, чтобы кутаться в шарф…

– Тебе понравились конфеты?

Значит, конфеты подсунул не Бен. Жаль, хотя в каком-то смысле я испытала облегчение. Последняя их порция с мягкой белой начинкой с трудом шла в горло, а мне бы не хотелось, чтобы мелкая обида отрицательным образом повлияла на наше вероятное сближение.

– Изумительные! – восторженно выдохнула я. – Я как раз доела последнюю! – Повисла напряжённая пауза, я с интересом ждала, когда мой благодетель назовёт себя.

Внезапно у моего уха раздался утробный гогот, за которым последовали слова, произнесённые столь тихо, что мне пришлось прижать трубку к уху:

– Обжора, жирная слюнявая свинья! Стоит только чуть ближе пододвинуть корыто, как ты тут же набрасываешься на жратву!

Тяжёлое дыхание, икота, жуткий смех. Трубка выпала у меня из рук и повисла, подобно дохлому пеликану. Я перегнулась пополам, цепляясь за стену, как за спасительную соломинку.

К горлу подкатила тошнота. Ещё секунда, и меня вывернет наизнанку. Дверь кухни распахнулась.

– Элли, что с тобой? – Бен стоял в нескольких шагах, поигрывая металлической поварёшкой. – Знаю, что дом в плохом состоянии, но это не значит, что ты должна подпирать его голыми руками. Эй! – он нагнулся, подобрал трубку и недоумённо посмотрел на неё. – Ты получила дурные вести? Боже, Элли, да ты совсем зелёная! Ну-ка, обопрись на меня, – он бросил поварёшку на столик.

– Непристойный телефонный звонок, отвратительный…

Перед глазами у меня всё плыло. Но одного я не хотела точно – чтобы Бен касался меня. Меня охватила нелепая мысль, что часть моего позора тогда перейдёт на него. Сжав пальцами виски, я попятилась к лестнице, но не слишком проворно. Бен решительно обхватил меня. Я попыталась вырваться, но руки мои оказались намертво притиснуты к его груди. Я чувствовала, как напряглись его мышцы под лёгкой шерстяной рубашкой, как ровно бьётся его сердце. Ноздри мои щекотал острый чистый запах лосьона после бритья. Тело моё едва ли не впервые за свою нелепую жизнь оказало мне по-настоящему большую услугу. Я почувствовала себя девушкой из тех глупых рекламных роликов, где за кадром произносят: «Всё в его власти». Близость Бена вызвала во мне чувство столь новое, столь всепоглощающее, что оно затмило всё остальное. Даже Голос. Меня тянуло прижаться к нему ещё сильнее.

– Элли, – Бен ласково произнёс это слово мне в волосы. – Расскажи мне обо всём.

Всё очарование этого мгновения рассыпалось, словно чашка, разбившаяся вдребезги. И вовсе не потому, что Бен не был встревожен; его голос, его прикосновение со всей очевидностью свидетельствовали: он всерьёз обеспокоен. Но чувство вины заставляло меня молчать. Мне хотелось только одного – забиться куда-нибудь в уголок, где бы меня никто не нашёл. И я отыскала оправдание, старое как мир. Сослалась на головную боль и сказала, что собиралась прилечь, когда позвонил телефон.

Не думаю, что Бен мне поверил, но настаивать он не стал. Ужин всё равно ещё не был готов; он ударил в гонг только для того, чтобы пригласить меня выпить в честь дня рождения. Доркас отправилась искать Тобиаса, который вновь куда-то исчез. Если я почувствую себя лучше, то могу поужинать у себя в комнате. От заботливости Бена я чуть не разрыдалась. Как он станет презирать меня, если узнает, что я оказалась игрушкой в руках врага. Обжора! Вспомнив о конфетах и последовавшем за ними возмездии, я вновь содрогнулась. Прекрасный день, отмеченный открытиями относительно Абигайль и трогательным подарком Бена, был безнадёжно испорчен. Я даже не поблагодарила его за серебряную рамку. Завтра.

Лёжа в постели, я гадала, кто же это был. Из потенциальных подозреваемых в ближайшее время здесь побывали трое, и обед у тётушки Сибил вряд ли затянулся на целый день. Интересно, они расспрашивали её о наших перемещениях? А может, Сибил что-то знает? Чем чёрт не шутит, вдруг она видела, как некий злоумышленник прошмыгнул мимо её домика и проник особняк, когда Бен терзал свою пишущую машинку, а мы с Доркас развлекались в деревне? А если так, то скажет ли она мне? Злодеи наверняка постарались завоевать её расположение. Быть может, Голос даже посвятил её в свои планы, объяснив, что это не более чем шутка… Но нет, я не могла поверить, что тётушка Сибил одобрила бы действия, препятствующие осуществлению планов дяди Мерлина. Ванесса в моих глазах всегда будет первой кандидаткой в злодейки, а как насчёт кузена Фредди? То, что он не прибыл на условлённую встречу, вовсе не снимало с него подозрения. Допустим, он всё-таки приехал, но затем решил, что можно провести время с куда большей пользой. Я опять вспомнила, как в кафе у меня возникло ощущение, будто за мной наблюдают. В пользу Фредди говорило лишь то, что он прямо попросил денег. Но подаяние – это совсем не то же, что кругленькая сумма,не говоря уж о наследстве. И для кого он просил денег, для себя или для своего родителя, который, на первый взгляд, острее всех прочих в них нуждался? Возможно, нам с Беном стоит предложить Морису денег взаймы или даже просто так? Размышляя о привычках дядюшки Мориса, я пришла к выводу, что он страшный скупердяй. Впрочем, чья бы корова мычала! Вздохнув, я вновь откинулась на подушку. Оставались тётушки Астрид и Лулу, и, на мой взгляд, каждая могла быть по-своему крайне безжалостной.

Через час ко мне поднялась Доркас. К тому времени у меня началась натуральная головная боль. Доркас уговорила меня выпить немного бренди. Тобиас наёлся, об этом прохвосте вообще не стоит беспокоиться, чего нельзя сказать о Бене. Доркас подчеркнула, что никогда не видела его таким мрачным, он торчал на кухне и боролся с дурным настроением, священнодействуя над очередным рецептом из книги Абигайль. Подбодрив меня таким образом, она на цыпочках вышла из комнаты.

В конце концов, я погрузилась в тревожную дрёму, прерываемую яркими вспышками кошмаров. Я запихивала Фредди в кровать, ужасно смахивавшую на птичье гнездо, по крайней мере, я думала, что это Фредди. В лицо его я не вглядывалась. А тётушка Лулу суетилась вокруг, так и норовя долбануть меня своим клювом, сделанным из игральных карт. Я резко села на кровати, натянув на себя простыни, словно они могли спасти меня от монстров. Дом казался живым, его кости скрипели в изношенных суставах. Внезапно послышались тихие шаги. Я уже собиралась крикнуть, когда ко мне вернулся разум. Бен часто встаёт рано поутру, чтобы совладать с какой-нибудь трудной главой. Последнее, что я узнала о его бесстрашной монахине Мэри Грейс, – её сунули в мешок, завязали и бросили в реку Бонго, где на бедняжку тут же набросился крокодил, полноправный хозяин реки. Вновь забравшись под одеяло, я решила ещё немного поспать.

Окончательно проснулась я на рассвете. Сквозь щель в шторах проникал бледно-серый свет. Я с удивлением поняла, что чувствую себя превосходно. Враг выиграл первый раунд, но я горела желанием вновь выйти на ринг и вступить в бой.

После горячей ванны я окончательно пришла в себя. Одеваясь, размышляла, стоит ли рассказывать Бену о случившемся. Подойдя к окну, я отдёрнула занавески и обнаружила, что не я одна такая ранняя пташка. На ветру колыхалась натянутая бельевая верёвка, где на прищепках трепыхались какие-то маленькие весёленькие прямоугольнички. Простыни для карликов? Носовые платки? Надо бы спуститься и выяснить.

Я вышла из комнаты и остолбенела: мимо, едва не сбив меня с ног, промчался Бен.

– Прочь с дороги! – проорал он.

Пропустив мимо ушей это радушное утреннее приветствие, я кинулась следом.

– Что случилось? Пожар, наводнение? У тебя переполнилась кухонная раковина или…

– Не спрашивай, не говори со мной, даже не приближайся!

Кенгуриными прыжками он пересёк холл, наткнулся на рыцарские доспехи, наградил их яростным пинком и выскочил на улицу. Я старалась не отставать. Бен промчался по мощёному внутреннему дворику и замер перед бельевой верёвкой, натянутой между двумя деревьями. Он издал рёв, исполненный такого первобытного ужаса, что я невольно попятилась. Проследив за его взглядом, я наткнулась на белые лоскутки, которые по недомыслию сначала приняла за постельное бельё маленького народца. Белые прямоугольники, весело трепетавшие на ветру, на самом деле оказались листами обычной машинописной бумаги.

– Моя книга! – запричитал Бен и рухнул на землю. – Под дверь спальни мне подсунули записку. Ты, как главная шутница, наверняка оценишь юмор. В этой гнусной писульке говорилось: «Не думаю, что вы способны написать целомудренную книгу, даже если очень захотите, поэтому ваша рукопись подверглась стирке в горячее воде с отбеливателем».

Враг нанёс удар с обоих флангов. Но, конечно, не всё ещё потеряно. Второй Экземпляр! Спокойно, но твёрдо я обратилась к валяющемуся на земле существу:

– Успокойся, Бен. Если с такой силой сжимать свою шею, можно ненароком самозадушиться. Где ты держишь второй экземпляр?

– Второй экземпляр! – Бен подскочил как ужаленный. – Нет у меня второго экземпляра! Можешь называть это ленью, можешь рассеянностью художника, называй как хочешь! А знаешь, что ещё я, круглый дурак, сделал?

Я попятилась, когда этот дикарь обнажил острые белые зубы.

– Вот только кусать меня не надо! Мне не делали прививки против бешенства.

Эта непринуждённая шутка не произвела ожидаемого успокаивающего действия. Бен продолжал надвигаться на меня. Вцепившись в мою руку, он принялся яростно трясти меня, да так, что через несколько секунд моя голова напоминала маковую коробочку, готовую вот-вот оторваться от стебля.

– Прояви же естественное человеческое любопытство, спроси, как ещё я помогал и содействовал врагу?!

Моя голова продолжала с безумной частотой мотаться из стороны в сторону. Взгляд у Бена был таким мутным, что я засомневалась, видит ли он меня вообще.

– Бумага, которую можно стирать! – он ещё сильнее дёрнул меня. – Мне нравилось, что можно с лёгкостью удалить лишнее слово или корявую строку. Очень удобная штука, эта бумага, её хоть в стиральную машину суй! Стоит чуть дороже, но неоценима для неумелой машинистки. Подлый изверг, что совершил это преступление, сейчас небось надрывается от хохота. Как я мучился над каждым словом – а кто-то взял и попросту выстирал мою рукопись! И всё уничтожил! Ты только взгляни на эти страницы! – он сорвал пару листков с верёвки, так что отскочившая прищепка едва не угодила мне в нос, благо я ловко увернулась. – Девственно чистый! Аж блестит! Сейчас же пойду и напишу восторженное письмо производителям отбеливателя.

Впервые я поняла, насколько мы похожи в своём стремлении покарать других, тогда как винить следует в первую очередь самих себя. Чёрт возьми, злобно думала я, шагая к дому, если ты получала половое воспитание посредством любовных романов, то не сознаёшь, что любовь – это тяжкий и неблагодарный труд. Не то чтобы я была влюблена в Бена, даже теоретически, хотя несомненно испытывала к нему физическое влечение, но это лишь жалкий суррогат высокого и чистого чувства. К тому же тело Бена было столь же недоступно для меня, как и его чудесные блюда, и надо заметить, эта разновидность голода ощущалась куда острее. С недавних пор я начала улавливать признаки этого нездорового чувства и в его глазах, но в данную минуту Бен жаждал только одного – мести.

Наш сегодняшний завтрак подгорел. Джонас, на его счастье, не пришёл. Доркас было поникла, когда я сообщила ей о трагедии, но, шумно высморкавшись в один из своих огромных носовых платков, расправила плечи и взяла себя в руки.

– Мы не должны думать о себе, Элли! – бодро сказала она, включая в розетку кофейник и энергично запихивая хлеб в тостер. – Надо поддержать Бена, если мы хотим усадить его за машинку, прежде чем он окончательно потеряет присутствие духа.

Адресат этого дружеского участия сидел, уткнувшись лицом в стол и раскинув руки. Примерно каждые три минуты он бился в конвульсиях. Его тело сотрясали адские судороги, колени дёргались так, что кофейные чашки, которые Доркас неосторожно водрузила на стол, испуганно подпрыгивали.

– Ответный удар! Мы поразим невидимого врага! – Доркас ловко подхватила тарелку, когда та уже была готова превратиться в летающую разновидность себе подобных. – Следует подойти к делу осмысленно. Составить список подозреваемых, рассортировать их по мотивам и возможностям…

Лежащая на столе голова на мгновение приподнялась, и безрадостная усмешка исказила черты Бена. Голова напомнила мне голову покойного Мерлина Грантэма.

– Что касается последнего, – сказала голова, – то главные подозреваемые – это вы! Никто не хочет сделать признание? Я не стану вас убивать, во всяком случае не сразу.

– Бен! – я тщательно намазывала маслом тост. – Помнишь поговорку, что беда не приходит одна? Так вот, сейчас ты будешь смеяться до упаду. Ты не первый, кто пострадал от врага.

Я в двух словах рассказала Бену и Доркас о конфетах, вызывающих дурноту. Никто не перебил меня. Бен сидел с закрытыми глазами, подперев руками подбородок. Слушал ли он? Или просто сопереживал мне? Покончив с конфетами, я поведала о телефонном звонке.

– Чудовищно! – воскликнула Доркас. – Но в первую очередь надо выяснить, как это можно было осуществить и когда. Проникнуть в дом с конфетами в руках не составляло большого труда, да и риск быть схваченным на месте преступления минимален. Дом большой. А вот возня с рукописью требовала гораздо больше времени.

Попытка раскрыть заговор, похоже, оказала на Бена целебное действие. По крайней мере, взгляд его стал чуть осмысленнее.

– Похоже, листы развесили примерно за час до рассвета, – снова заговорила Доркас. – В кромешной тьме это сделать крайне трудно. Даже свет от фонарика может привлечь внимание.

– Чёрт! – воскликнула я. – Как жаль, что тётушка Сибил не вышла на одну из своих ночных прогулок и не подняла шум.

– Пожалуй, это даже к лучшему, – скорчил рожу Бен, – а то мы и её могли найти повешенной на бельевой верёвке. Мы имеем дело с настоящим безумцем.

– Жестоким, но терпеливым и настойчивым безумцем, – уточнила Доркас, размешивая сахар. – Не могу не отдать ему должное – он обладает прекрасным чувством времени. Этот человек дождался, когда ты, Бен, приступишь ко второй половине книги, а Элли привыкнет к диете.

– По-моему, нанесённые удары имеют в первую очередь психологическое значение, – сказала я. – Коробки конфет явно недостаточно, чтобы я набрала прежний вес. Цель этого мерзкого телефонного звонка – вызвать во мне чувство, что я недостойна быть худой. И знаете, это сработало! Вот ведь я делаю то, чего не делала многие недели, – кладу в кофе сахар, ем один кусок хлеба за другим. Но всё, – я решительно отодвинула тарелку. – Враг допустил громадную ошибку. Если справиться с ним можно только посредством полного воздержания, то я готова.

– Браво! – кисло отозвался Бен и снова уронил голову на стол. – Но только не обманывайся, будто ты делаешь это ради наследства. Если даже ты прикуёшь меня к стулу, я всё равно не успею написать книгу за оставшееся время. Возможно, нет смысла опасаться очередного удара со стороны врага – он уже сделал своё чёрное дело.

– А третье условие? Клад?

– К чему теперь его искать?

И только позже мне пришло в голову: а не это ли было истинной целью врага?..

Глава двенадцатая

Что бы ни замышлял невидимый враг, он, похоже, решил на время оставить нас в покое. Последующие недели прошли без треволнений. Я занималась работой по дому, изучала личность Абигайль Грантэм и чувствовала бы себя вполне сносно, если б не отчуждённость Бена. Нет, я не ощущала его пренебрежения, он вёл себя чрезвычайно вежливо, но отстранённо. С Доркас Бен находился в прекрасных отношениях, из чего я заключила, что его поведение вызвано вовсе не депрессией в связи с гибелью книги. Надо отдать Бену должное, он сумел довольно быстро примириться с утратой, хотя отчасти этому способствовала Доркас. Она не давала ему сидеть в своей комнате и предаваться хандре.

– Дуйся-дуйся, – ворчала моя подруга, – только потом не жалуйся на еду. Ты же знаешь, кому придётся готовить. Элли круглые сутки возится с мебелью на чердаке. Я, может, и сумела бы сварганить творожную запеканку или что-то в этом роде, но, к несчастью, не ведаю, как правильно разбить яйцо, не говоря уж о том, чтобы его сварить.

В тот же вечер ужин в обычное время дымился на столе, как всегда до отвращения изысканный. Бен даже выказал сдержанную гордость за фазаний пирог на дрожжевом тесте.

– Отлично, – захлопала в ладоши Доркас. – Завтра мы вновь усядемся за пишущую машинку! Я понимаю: писательский труд – это не вязание, здесь нельзя просто восстановить распустившиеся петли, но…

– Я как раз думал об этом, – признался Бен. – Когда ощипывал эту несчастную птицу, от души желая, чтобы на её месте очутился тот мерзавец. Так вот, я размышлял, почему Господь не наделил меня фотографической памятью. И тут мне в голову пришла довольно неожиданная мысль. А почему бы не восстановить содержимое моей памяти при помощи гипноза? Правда, требуется настоящий специалист, мастер своего дела, а не какой-нибудь прощелыга из общества некурящих трезвенников, но где его найти? В этом проклятом доме нет даже телефонного справочника.

– По-моему, где-то был, – рассеянно заметила я, обмозговывая идею Бена, – но его упаковали вместе с хламом тётушки Сибил и отправили в её домик. В любом случае этот справочник устарел лет десять назад. Кроме того, я могу предложить кое-что получше, чем мусолить страницы. Джилл!

– Джилл? – Бен посмотрел на меня без всякого энтузиазма. – Та тощая смешная коротышка, которую ты называешь своей подругой? Насколько мне известно, она вовсе не гипнотизёрша.

– Разумеется, нет, но она наверняка знает кого-нибудь из этой братии. Джил помешана на переселении душ и прочих столь же весёлых штуках. Она знакома с человеком, который занимается тем, что переносит людей в их прежние ипостаси, так что твой случай для него пара пустяков. Завтра же напишу ей!

* * *

Так я и поступила. И, должна заметить, Бен по достоинству оценил мою готовность помочь. Но через несколько дней в нём появилась отчуждённость. Это произошло постепенно, поэтому трудно сказать, с чего всё началось.

К счастью, всё остальное шло довольно неплохо. Когда я разобрала на чердаке груду старых половиков, то обнаружила под ней дубовую резную панель, некогда висевшую над камином. Ту самую, что упоминала в гроссбухе Абигайль. Я попросила Джонаса отчистить находку от грязи. Старик нахмурился, но засучил рукава, не преминув пробурчать:

– Стыдно заставлять мужчину выполнять женскую работу.

Но я отметила, что садовник напевает себе под нос, причём, в отличие от тётушки Сибил, вовсе не погребальную песню.

На следующий день прибыли две новые работницы, со снисходительным одобрением оглядели плоды моих усилий и взялись за дело. А в среду на первом этаже начала трудиться целая армия электриков, водопроводчиков, плотников и маляров. Спальни и ванные могут подождать. По всей вероятности, когда дойдёт до них, нас с Беном уже не будет в Мерлин-корте. Самое большое неудобство заключалось в том, что теперь нельзя было пользоваться кухней. Работники, стелившие полы, считали верхом бесцеремонности, если кто-нибудь из нас робко заглядывал на кухню в надежде разжиться стаканом лимонада, а поскольку столовая также была недоступна, то приходилось принимать пищу либо в старой прачечной, либо на свежем воздухе. Бен, то ли чтобы отвлечься от мыслей о книге (Джилл всё ещё не ответила на моё письмо), то ли не в силах справиться с собой, проявлял огромное рвение во всём, что касалось кухни. Как только рабочие приступали к новому этапу, тарахтение пишущей машинки тут же стихало и Бен опрометью мчался на кухню. Он спори с водопроводчиком и делился обидными замечаниями в адрес электрика. А уж когда дело дошло до новой плиты, он своими указаниями довёл рабочих до истерики.

– Хозяйка! – простонал один из бедолаг, вытирая лоб платком после очередной вылазки Бена. – Вашему муженьку что, не надо ходить на работу?

– Нет, – отозвалась я, оставив без внимания слегка ошибочное суждение о наших отношениях с Беном. – Он ещё не решил, чем займётся, когда вырастет.

Мы пришли к выводу, что, если не желаем спровоцировать всеобщую забастовку, имеет смысл покидать дом в дневные часы. Бельмо в глазу, естественно, отказалось сдвинуться с места, но Доркас с радостью каждое утро надевала фетровую шляпу, вооружалась термосом с чаем и отправлялась в огород, который превратился в её вотчину.

Я же вспомнила, что собиралась выяснить по приходской метрической книге дату смерти Абигайль.

В дальнем конце церкви на аналое рядом с купелью обнаружилась нынешняя метрическая книга. Старые книги были сложены на полке аккуратной стопочкой. Я довольно быстро отыскала запись о смерти дяди Артура. Мерлину, наверное, было лет двенадцать, когда его папаша отбыл в мир иной. Я искренне надеялась, что этому зануде нравится пекло. Никаких сведений о его жене не было.

Раздумывая, что бы это значило, я отправилась в деревню. Высокий щеголеватый господин, торчавший за лакированной стойкой в ювелирной конторе Пуллетта, был сама любезность; он с сожалением сообщил, что все записи фирмы давностью в пятьдесят и более лет сгорели при пожаре. Значит, про кольцо Абигайль следует забыть. Возможно, я придавала слишком большое значение записи о его продаже, но по-прежнему была убеждена, что если это и не клад, то, безусловно, путь к решению загадки. В последующие недели я с интересом изучала повседневную жизнь Абигайль, представавшую из её домовых книг, и увлечённо восстанавливала прежний облик дома. Её дома.

Покупка обстановки для чужих жилищ всегда доставляла мне немалое удовольствие, но сейчас эта процедура обернулась истинной радость. Доркас частенько составляла мне компанию, и каждый раз мы непременно заходили пообедать в какой-нибудь живописный ресторанчик. Сдержанность в еде вошла у меня почти в привычку, тем более что сопровождалось изрядными физическими упражнениями в виде прогулок по торговым рядам и рынками в поисках подходящих украшений, призванных возродить дом. Наибольшие сложности возникли с каминной полкой в гостиной. Я не хотела, чтобы она выглядела тяжеловесной или слишком вычурной. Однажды днём мы, как обычно, прогуливались, заглядывая во все попадающиеся на пути магазины, и внезапно наткнулись на лавку под названием «Китайская шкатулка», зажатую между кирпичными магазинами с кургузыми фасадами. Именно Доркас углядела то, что нам требовалось.

– Вот! Жёлтая китайская ваза с лазурной росписью! Поставь её на каминную полку с парой бронзовых канделябров, и ничего больше не надо.

Подняв глаза на вазу, я тотчас поняла, что Доркас права. Мою подругу вновь посетил столь редкий для неё проблеск подлинного вкуса.

Хлопоты были очень приятными, и дом, до этого полностью оголённый, начал возрождаться к жизни, словно дерево после долгой холодной зимы. Две почтенные дамы с биржи труда закончили свои труды, начистив укусом и газетами все окна так, что те заблестели подобно сотне сверкающих глаз. В тот день, когда они, получив деньги, удалились, я вспомнила о своём намерении поговорить с викарием.

Следовало бы гораздо раньше обратиться за помощью к мистеру Фоксворту, но во мне крепло убеждение, что непрекращающиеся поиски подсказок ни к чему не приведут. Время мчалось стремительно. Бен покорно отсиживал срок за пишущей машинкой, но я знала, что он сильно сомневается в своей способности завершить книгу. От Джилл по-прежнему не было ответа, да и Бен охладел к идее гипноза. Нет у него писательского дара, мрачно твердил он. Дух бодр, проза же немощна (Парафраз Евангелия – «дух бодр; плоть же немощна (Матф., 26: 41), как добродушно указал Джонас, заметив, что Томас Гарди, Диккенс или любой другой великий писатель справились бы с переписыванием этой чёртовой книги за чашкой чая. Пусть враг торжествует, буркнул в ответ Бен. Забудем о наследстве и пошлём куда подальше клады, третьеразрядные романы и даже диеты!

Но о диете мне забывать вовсе не хотелось. Я даже полюбила этого тирана; голод был ко мне весьма милостив. Мне также не хотелось забывать и об Абигайль, хотя бы потому, что она могла бы стать, да что там могла, она стала моей подругой. Пусть нам не удастся выполнить всего остального, но я должна выяснить, почему и как она умерла.

Чтобы викарий не принял меня за очередную умалишённую, жаждущую проследить свою родословную до Вильгельма Завоевателя, я тщательно поработала над своим туалетом. Придать себе наружность холодной недотроги было непросто – нахлынула первая волна летнего зноя. Волосы липли к потной шее, поэтому я собрала их в узел и заколола на макушке. Затем влезла в один из нарядов, купленных к прошлому лету, а именно в балахон кофейного цвета. И тут почувствовала неладное. Вместо того чтобы радостно и игриво вздыматься со всех сторон, платье свисало безвольными складками. Плечи болтались где-то на уровне локтей, а вырез зиял зловещей дырой. Я нервно прижала руку к тому месту, где обычно находился живот, и бочком придвинулась к зеркалу. Вывернув шею, я пялилась на своё отражение, когда раздался стук в дверь. Это была Доркас, заглянувшая спросить, что сажать по краю огорода, чабрец или петрушку.

– И то и другое, – рассеянно ответила я, шевеля бровями и втягивая щёки.

– Невозможно. Это нарушит всю систему. Что-то не так? Ты выглядишь расстроенной, – Доркас села на кровать. – Элли, ты ничего не потеряла?

– Потеряла! У меня пропало полтора подбородка, да и щёки какие-то не такие. Перестали приветливо выпирать, как у объевшегося хомячка.

Доркас кивнула.

– Я уже давно заметила, но решила до поры до времени тебе не говорить. Боялась, что замечания на эту тему раздражают тебя. А что сообщают весы, или ты их не спрашивала? А-а! – она верно интерпретировала мою гримасу. – Боишься расстроиться! Но, знаешь, правда, пусть и горькая, всё же лучше неизвестности. Если же новость ненароком окажется из разряда приятных, то, поверь, она чудесным образом поднимет твоё настроение.

Одарив меня этой скаутской мудростью, Доркас ухватила мой отощавший локоток, затолкала меня в ванную и заставила взгромоздиться на весы.

– К чему ложная скромность, – объявила она, – между нами, девушками!

Стрелка качнулась вдоль изогнутой шкалы и замерла. Я с ужасом смотрела на неё. Больше двух стоунов! Куда же они подевались?!

– Поздравляю! – Доркас энергично встряхнула мою руку. – Теперь, если на Бена снизойдёт вдохновение, а нам с тобой подвернутся очередные подсказки дяди Мерлина, всё будет отлично.

По дороге к кухне мы ещё раз обсудили информацию, имевшуюся в нашем распоряжении. Я поделилась с Доркас мыслью, которая уже довольно давно зрела в дальнем уголке моего сознания. В завещании дядюшки Мерлина говорилось, что мы должны найти клад, имеющий отношение к дому. Он не сказал «в доме». А значит, клад не обязательно должен быть спрятан в самом здании, он вполне может покоиться и в саду, и в парке.

Через кухню мы вышли в небольшой огород – красу и гордость Доркас. Солнце ласкало наши обнажённые руки, а воздух был напоён ароматом свежевскопанной земли и лёгким запахом мяты, достаточно стойким, чтобы пережить годы забвения. Доркас любила бывать здесь, как, наверное, и Абигайль. Многие рецепты бывшей хозяйки Мерлин-корта включали ароматные травы, которые она самолично выращивала. Был ли огород тем островком, где она могла укрыться от утомительного общества брюзгливого мужа, местом, которое безраздельно принадлежало ей одной? Наклонившись, я загребла пригоршню земли и растёрла её пальцами. Если Абигайль хотела что-то спрятать, лучшего места не найти. Хотя, быть может, это очередное слишком смелое предположение? Во времена Абигайль огород обычно находился в полном распоряжении хозяйки дома, но с тех пор он пребывал в полном запустении. Ни один человек за долгие годы не сорвал даже побега мяты. Так бы и продолжалось, не заявись Доркас с вилами и граблями. Как уже не раз бывало, она поняла, о чём я думаю.

– Думаешь, а не то ли это место? Логично! Могли бы и раньше догадаться. Давай-ка отправляйся к священнику. Разведай, что он знает об Абигайль. А я поковыряюсь здесь, если ты, конечно, не считаешь, что это слишком нагло с моей стороны – вдруг тут спрятан твой клад, и всё такое. Я очень ценю, что ты не испытываешь на мой счёт сомнений, Элли, но не стоит быть такой уж доверчивой – о книге не всегда можно судить по обложке. Как-то я работала с одной дамой, она преподавала английскую литературу. Приятнее человека не встречала, но та оказалась нечиста на руку – растратила деньги, предназначенные на спортивные призы.

Заверив, что нисколечко не сомневаюсь в её порядочности, я оставила Доркас ковырять вилами землю, чем та и занялась с характерным для всякой женщины упорством. Я же отправилась к священнику.

Роуленда Фоксворта я застала в кабинете, он трудился над воскресной проповедью. Его экономка миссис Вуд, особа крошечного росточка, открывая дверь кабинета, проворчала:

– Если бы считалось, что людям дозволено приходить без предупреждения, то милостивый Господь не стал бы изобретать телефон.

Поставив меня на место, она проворно скрылась в недрах дома, я же принялась извиняться:

– Мне следовало бы позвонить, прежде чем заявляться с визитом, но у меня не было под рукой вашего номера…

– Прошу вас, – преподобный сжал мои руки и радушно улыбнулся. – Рад вас видеть.

Обстановка кабинета наглядно свидетельствовала об убеждённости миссис Вуд в полезности тяжкого труда, но раскрытая книга на кофейном столике и видавшая виды трубка, из которой на письменный стол сыпался пепел, говорили о мягкости мистера Фоксворта. Непринуждённым движением откинув волосы со лба, викарий пододвинул мне кожаное кресло и сел напротив.

– Элли, чем могу быть вам полезен? Я несколько раз заходил в Мерлин-корт, но не заставал вас. Наверное, вы считаете меня невежей, я ведь должен был познакомиться поближе с новой прихожанкой.

– А вы, наверное, считаете свинством с моей стороны, что я не посещаю службу, – я заглянула в его добрые глаза. – Стыдно признаться, но я испытываю неприятное чувство. Нет, не в отношении церкви, а в связи с кладбищем. Я с трудом заставила себя сегодня пройти через него. А уж семейный склеп… Дайте время, и я преодолею это чувство.

– Ценю те усилия, что вы предприняли, дабы встретиться со мной, – викарий улыбнулся и протянул руку за трубкой. – Я был бы очень рад, если бы скамейка Грантэмов в нашей церкви более не пустовала. Мисс Сибил Грантэм порой посещала вечерню, но, как вам, наверное, известно, ваш дядюшка считал всех священников лицемерами и отказывался переступать порог церкви святого Ансельма.

– Тем не менее он согласился на христианское погребение, хотя, думаю, дядя Мерлин просто боялся, что его выпихнут на тот свет без помпы, – разговор весьма удачно свернул на нужную мне тему.

Викарий весело улыбнулся.

– Вне всякого сомнения, это был самый пышный уход на моей памяти! Вероятно, лошадь и коляска были сентиментальным жестом в память о матери. Необыкновенный человек, жаль, что мистер Грантэм был убеждённым отшельником. Когда меня назначили в этот приход, я попытался познакомиться с ним, но мистер Грантэм распорядился не пускать меня на порог. А теперь скажите, могу ли я вам чем-нибудь помочь? Или это просто визит вежливости?

До чего ж приятный человек! Не будучи искушённой в области романтических приключений, я не могла с уверенностью сказать, что именно мелькнуло в глазах викария. Но мне показалось, что это был отнюдь не духовный блеск. Я не нужна мистеру Бентли Хаскеллу? Ну и ладно, на нём одном свет клином не сошёлся. Меня охватило коварное искушение проверить силу добродетели мистера Фоксворта, экспромтом воспроизведя соблазнительные ужимки подлой Ванессы. Но диета приучила меня к аскетизму, к тому же я сохранила наивное убеждение, что счастливые происшествия случаются только с теми девушками, которые умеют ждать.

Тут в кабинет вкатилась миссис Вуд, с хмурым видом водрузила поднос с чаем на столик между мной и викарием, после чего удалилась, многозначительно хлопнув дверью. Наливая чай, я рассказала Роуленду (викарий настоял, чтобы я называла его именно так) о завещании дядюшки Мерлина и пресловутом кладе. Он выслушал меня с огромным интересом.

– Возможно, вам эта мысль уже приходила в голову, но мне кажется, что коляска могла служить идеальным потайным местом. Под сиденьем или под полом…

Я с грустью поведала, что излазила викторианский экипаж вдоль и поперёк, прежде чем, с одобрения мистера Брегга, передать его местному историческому обществу. Четырёхколёсное чудище занимало на конюшне слишком много места.

– Лошадей у нас нет. Для похорон мы их позаимствовали. Но я согласна: похороны дяди Мерлина очень важны, поскольку стали первым указанием на то, что клад связан с именем Абигайль Грантэм, а точнее, с её смертью. Именно в этом я и прошу вас мне помочь. Не рассказывал ли вам прежний викарий об Абигайль? О каких-нибудь слухах или тайне, связанное с её именем? О каких-нибудь намёках на самоубийство?

– Нет, – Роуленд задумчиво выпустил клуб дыма. – Но как-то раз я слышал болтовню пожилых дам из Союза матерей о том, что матушка мистера Мерлина Грантэма умерла при довольно странных обстоятельствах. Нет, не совсем так. По-моему, они говорили, что никто не знает точно, как она умерла. А это совсем не то же самое, правда?

– Правда, – я потянулась за чайником, чтобы вновь наполнить свою чашку. – Её бывшая служанка, старушка по имени Роуз, подозревает, что Абигайль покончила с собой.

– А вы как считаете?

– Мне кажется, её убил Артур Грантэм.

Ну вот, наконец я произнесла эти зловещие слова. Но подозрение, высказанное в обстановке уютного беспорядка и деловитого спокойствия, прозвучало слишком мелодраматически, почти святотатственно. Какое я имею право бросать столь тяжкое обвинение в адрес давно умершего человека, который, несомненно, был уважаем соседями и считался столпом церкви? Местные жители шептались по поводу его жены, но никак не его самого. Разве мог человек, расчёсывающий волосы на прямой пробор и щеголявший с подкрученными усиками (подозреваю, что он и раздевался-то, лишь укрывшись за ширмой) быть кем-то более страшным, чем невыносимым занудой?

Оказалось, у преподобного Роуленда имеется один крупный недостаток. Он был реалистом. Викарий захотел узнать, какие у меня основания подозревать Артура Грантэма.

– Почему вы решили, что он её убил?

– Потому что, если исключить самоубийство, какая ещё причина могла заставить людей шептаться о её смерти спустя шестьдесят с лишним лет? Кстати, в приходской метрической книге нет записи о смерти Абигайль. И прибавьте к этому ещё одно. Тётушка Сибил, гостившая тогда в доме и присутствовавшая на похоронах Абигайль, знает лишь, что она скончалась внезапно. Не могу представить себе ничего более внезапного, чем убийство.

– В те дни имелось немало болезней, убивавших почти мгновенно: сепсис, пчелиный укус, аппендицит…

– Тогда к чему такая таинственность? Это вовсе не те болезни, о которых принято умалчивать. Нет, поверьте, самое вероятное объяснение – Абигайль прикончил её гнусный муженёк. Я допускаю, что он выглядел образцом респектабельности, но такие типы обычно и бывают настоящими чудовищами. Этот человек был невыносимым педантом, требовательным и придирчивым. Может, завтрак подали не вовремя или Абигайль сварила варенье не той густоты. Кто знает? Единственная сложность состояла в том, чтобы убедить врача, будто миссис Грантэм потеряла сознание, да так и не пришла в себя.

Роуленд выглядел заинтригованным, но не убеждённым, поэтому я продолжила:

– Ладно, Фома неверующий, – отсылка к Библии показалась мне уместной в беседе со священнослужителем, – объясните мне, почему в церковной метрической книге нет записи о кончине Абигайль?

Роуленд раскурил трубку и с минуту задумчиво попыхивал.

– Боюсь, это обстоятельство скорее подтверждает, чем опровергает гипотезу о самоубийстве. Судя по тому, что я слышал, викарий, в те временя возглавлявший приход, принадлежал к ортодоксальным ревнителям веры. Если Абигайль погибла по собственной воле, он вполне мог счесть, что её имя недостойно упоминания в церковных книгах рядом с именами праведных прихожан.

На какое-то мгновение он меня почти убедил. Затем я кое-что вспомнила. Рассказ о демонстрации у Церкви Возрождения Аллилуйи. Фанатики отказались хоронить ребёнка на освящённой земле, потому что младенец умер до крещения. Это странное правило было отголоском старых добрых времён, когда тех, кто не исповедался, в том числе и самоубийц, хоронили за церковной оградой на неосвящённой земле. Если тогдашний викарий был непреклонным ортодоксом, как уверяет Роуленд, он не пренебрёг бы этой позорной традицией.

Однако каковы бы ни были грехи Абигайль, её, тем не менее, похоронили в семейном склепе. Преподобный ещё не обратился в мою веру, но согласился, пускай пока только теоретически, рассмотреть возможность убийства.

– Вероятно, – заговорил после паузы Роуленд, – врач, констатировавший смерть, подозревал, что здесь не всё чисто. Но, поскольку, речь шла о весьма достойной семье, скромный сельский доктор побоялся поднимать шум. Обвинить человека безукоризненной репутации в убийстве жены, не имея достаточных оснований, было бы довольно рискованно. И вот теперь мы, Элли, подходим к самому главному – к мотиву. Мелкие бытовые неурядицы, о которых вы упомянули, вряд ли можно принимать всерьёз.

Ничего не оставалось, как признать, что я несколько демонизировала личность Артура Грантэма. В основном потому, что испытывала симпатию к Абигайль, а также из инстинктивного недоверия к мужчинам с близко посаженными глазками.

Если мои объяснения и показались викарию смехотворными, он, будучи джентльменом до мозга костей, не подал виду. Набив трубку очередной порцией табака, Роуленд вытащил из коробка спичку и любезно спросил, чем он может помочь в установлении истины.

– Не думаю, что это в ваших силах, – вздохнула я. – Но больше мне надеяться не на кого. Возможно, вам удастся отыскать какие-то записи, оставшиеся от ваших предшественников. Если так, я бы попросила вас посмотреть, нет ли каких-нибудь упоминаний об Абигайль Грантэм. Мне почему-то кажется, что если мы выясним, как умерла Абигайль, то узнаем, где спрятан клад.

Роуленд заверил меня, что с радостью помог бы в моём расследовании, но, к сожалению, завтра уезжает в Израиль. На три недели. Он пообещал, что по возвращении непременно пороется в архивах.

Итак, мне опять придётся шуровать в подвалах и на чердаках! Такова уж, видно, моя судьба. Меня расстроило, что всё откладывается на три недели, но я взяла себя в руки и вежливо пожелала Роуленду счастливого пути, заверив, что обязательно приглашу его на обед, как только он вернётся со Святой Земли.

Викарий, скорее всего, будет первым и последним нашим гостем в Мерлин-корте, думала я, уныло шагая к дому.

* * *

Судя по тому, как складывались обстоятельства, близилась минута, когда мы упакуем чемоданы и попрощаемся с домом. Впереди маячила очередная унылая квартирка, где не будет никого кроме меня и Тобиаса. Бен вернётся в объятия заждавшейся невесты. Когда он впервые упомянул о ней, я, честно говоря, не поверила в существование этого образца долготерпения. Сочла её мальчишеской выдумкой, созданное Беном под влиянием минуты, дабы я не лелеяла несбыточных надежд. Но теперь мою душу точил червь сомнения. С недавних пор Бен то и дело поминал имя невесты всуе. Сьюзен (или Сью, это уж как вам больше нравится) была воплощённым чудом природы – истинное совершенство, у которого всё содержалось в идеальном порядке, включая чековую книжку.

– Придётся ей научиться ловчить, а то она вас обоих не прокормит, – буркнула я как-то в приступе дурного настроения.

Приступ последовал за трёхдневным отсутствием вдохновения у великого литератора, в чём он, разумеется, обвинил меня. Я, видите ли, напеваю, расхаживая по дому. Ладно, пусть у меня не оперное сопрано, но совсем не обязательно сравнивать мои вокальные данные с положенным на музыку коклюшем.

– В отличие от тебя, Сьюзен считает меня совершенством, – холодно сообщил мне Бен, прежде чем повернуться на каблуках и гордо удалиться.

Я, честно говоря, не рассчитывала, что он услышит мой последний выпад:

– Это потому, что она не живёт с тобой под одной крышей!

Бен обернулся.

– Ты так считаешь?

Он криво улыбнулся, раздражённо дёрнул бровью и ушёл.

* * *

Лопата Доркас сиротливо стояла, прислонённая к ограде. Саму Доркас я нашла в прачечной, где она счищала с рук прилипшую землю и напевала, чудовищно фальшивя (даже я не могла конкурировать с ней по этой части): «Вперёд, о воинство Христово».

Я кинула ей полотенце.

– У тебя сегодня довольный вид.

– Ещё бы! Хорошо, что ты вернулась, – рукой в мыльной пене Доркас ухватила меня за запястье. – Случилось нечто примечательное! Трудилась я себе в огороде. Солнце жарило нещадно, даже верблюжий горб на таком пекле пошёл бы волдырями. Подбадривала себя пением, поскольку ничто не поддерживает лучше торжественного гимна…

– Ты нашла клад! – прошептала я едва слышно.

– Не совсем, но… – Доркас разжала свободную руку.

На её ладони лежал овальный медальон на тонкой золотой цепочке. Медальон был чёрный от грязи, но, судя по обильной мыльной пене, Доркас всерьёз вознамерилась его отчистить.

– Милая вещица, – я произнесла это без особого восторга, поскольку перед моими глазами всё ещё маячил массивный деревянный сундук, доверху набитый драгоценностями, перед которыми поблекли бы сокровища царя Соломона. А это дешёвое украшение могло бы принадлежать и мне самой, и тётушке Сибил… хотя нет, старушка предпочитала броши размером с дверные ручки.

Я подняла взгляд на Доркас, и сердце моё внезапно зашлось в буйной пляске.

Она кивнула.

– Ты права! Эта вещь принадлежала Абигайль Грантэм. Смотри! – подковырнув медальон грязным ногтём, Доркас вскрыла его, словно раковину, в которой прячется несчастный моллюск.

Я ожидала увидеть внутри миниатюрную фотографию или локон каштановых волос, но медальон был пуст. Мне не хотелось выглядеть расстроенной, но…

– Смотри же! – Доркас пальцем ткнула в изящную гравировку.

«Абигайль от М.»

Подарок Мерлина? Это представлялось довольно разумным объяснением, но все другие гипотезы и предположения заводили в глухие дебри. Сознательно ли Абигайль закопала медальон в огороде, и если да, то почему? Или она потеряла его, копаясь на грядках? Я предпочитала не думать о том, что медальон может оказаться ещё одной подсказкой. Если уж приходится выкапывать подсказки из земли, то шансов наткнуться на клад у нас почти нет… Если бы не Доркас, никто бы и не подумал возиться с огородом. У меня по горло дел в доме, что же касается Бена, то я испытывала большие сомнения, способен ли он отличить укроп от одуванчика.

Этот проклятый писака оказался лёгок на помине. Притащился в огород собственной персоной, дабы объявить, что второй завтрак сервирован на свежем воздухе, под большим буком в саду. Бен бросил на медальон быстрый взгляд, прищурился и сообщил, что, будучи подростком, работал в ломбарде у дяди Эйба, а потому кое-что понимает в ювелирном деле. Эта безделица стоит если и не совсем гроши, то, во всяком случае, не больше двух фунтов. Я ожидала, что Бен, как всегда, скажет «впрочем, это не моё дело», но он вернул мне медальон со словами:

– Не горячись. Эта безделушка останется прекрасным воспоминанием о продолжительном отпуске у моря, если, конечно, твои родственники согласятся продать его тебе.

Бен всё утро экспериментировал с новой плитой в полностью отделанной кухне и приготовил восхитительное яство в виде тушённого в вине омара, приправленного домашним майонезом и украшенного каперсами. Джонас отказался присоединиться к трапезе, с достоинством сообщив Бену, что считает принятие пищи вне дома языческим сумасбродством. На лужайке, в тени бука, мы расстелили покрывало.

– Должна тебя поздравить, Бен, – сказала Доркас, когда тот накладывал мне салат из шпината, – просто пальчики оближешь. Булочки – высший класс! Прости, но я не в силах удержаться, возьму ещё одну.

Бен передал мне тарелку. Лесть явно обладает лечебными свойствами, ибо в эту минуту он выглядел почти весёлым, чего давно уже не случалось. Как бы невзначай Бен заметил, что секрет булочек заключается в капельке патоки, добавленной в дрожжевое тесто.

– А ещё я считаю, – добавил он, – что салат, сдобренный лимоном и вермутом, который явно не оценили по достоинству, служит прекрасным фоном для омара – не слишком острым и в то же время не пресным.

– Прекрати! – я разлеглась на тёплой траве, нежась на солнышке. – Так говорят только зануды, решившие попробовать свои силы в виноделии, – подняв бокал сидра, я пробасила, скосив глаза к переносице: – Терпкое, но не грубое, ароматное, но не навязчивое. Нежное, но пьянящее…

– Ладно, я тебя понял, – Бен через силу улыбнулся. – Признаю, я в какой-то степени превратился в маньяка по части готовки, – он повернул ко мне голову. – А ты точно так же свихнулась на своей Абигайль.

– Прежде чем ты сделаешь ещё пару замечаний, – глубокомысленно изрекла я, – согласись, что ты тоже без ума от этой дамы. Разве твой хвалёный омар приготовлен не по рецепту Абигайль Грантэм?

Бен произнёс одно из тех слов, к которым питал отвращение дядюшка Мерлин, правда тут же извинился. Перед Доркас, ясное дело.

– Не стоит, в школьных туалетах я слышала и не такое, – Доркас решительно отодвинула в сторону Тобиаса, который жадно взирал на омара, и намазала маслом ещё одну булочку. – Жаль, что сейчас не публикую рецептов, где все овощи и зелень надо брать со своего огорода, а не из консервных банок и пакетиков. Это, конечно, требует времени, зато и польза несомненная! И питательных веществ больше, и не в пример вкуснее.

Бен медленно привстал. Солнечные лучи, проникающие сквозь листву, придавали его физиономии приятный зеленоватый оттенок. Глаза Бена были полны изумления. В эту минуту он напомнил мне Лазаря, восстающего из мёртвых.

– Кулинарная книга эдвардианской дамы, – пробормотал Бен.

Несколько раз повтори эту загадочную фразу, он внезапно вскочил на ноги, опрокинув блюдо с омаром. Тобиас с пронзительным воплем вонзил когти в колени Доркас и огромными прыжками пересёк лужайку, распушив хвост, словно метёлку для пыли. Бен не обратил ни малейшего внимания ни на несчастье, постигшее Доркас, ни на поспешное бегство Тобиаса. Глаза закрыты, ладони сжимают виски – ни дать ни взять страстотерпец, поджидающий откровения свыше. Судя по всему, он его получил. Продемонстрировав нам собственный вариант боевого танца индейцев, Бен истошно проорал:

– К дьяволу Мэри Грейс!

Прежде чем мы успели спросить, что, чёрт побери, он имеет в виду, литератор исчез в доме.

– Надо же, – Доркас удивлённо посмотрела на меня. – И что я сказала такого?

– Если не ошибаюсь, ты подала Бену отличную мысль. С романом покончено. Наш литературный гений собирается написать кулинарную книгу. Почему бы и нет? Дядюшка Мерлин не указал, что труд обязательно должен быть художественным произведением. Удивляюсь, почему Бену раньше не пришла в голову мысль выбрать ту область, где он является специалистом!

Я оказалась права. Когда мы с Доркас, нагруженные грязной посудой, вошли в дом, нас встретила прекрасная музыка – не ипохондрическое клацание пишущеймашинки, к которому мы успели привыкнуть за последние недели, а лихорадочный стук. Гонка началась.

Теперь, когда Бен вновь превратился в человека, обременённого важной миссией, я надеялась, что он как-нибудь на досуге внимательно посмотрит на меня и поймёт, что в его обширном меню появилось новое изысканное блюдо – я. Но Бен продолжал относиться ко мне с подчёркнутой холодностью. Правда, однажды, когда я с восхищением наблюдала за его трудовой деятельностью, он небрежно заметил, что между рецептами вставляет юмористические истории и даже написал письмо своему лондонскому приятелю, чтобы тот сделала карандашные рисунки в стиле эдвардианской эпохи. Но в целом его отношение ко мне довольно точно передавалось фразой «Не приставай!»

Тем не менее меня восхищала его решимость дождаться неминуемого и горького конца. Бен дал слово провести в Мерлин-корте полгода и держал сего, хотя вёл себя так, будто я содеяла нечто невыразимо подлое. И вот в один прекрасный день меня осенило: я поняла, чем может быть вызвана эта демонстративная холодность. Я ведь так и не поблагодарила Бена за прелестную серебряную рамку! Не обращая внимания на сигнал «Вход воспрещён», явственно исходивший от закрытой двери его комнаты, я переступила порог, собираясь извиниться.

После всех этих неприятностей с конфетами и твоей книгой, – пробормотала я, понурив голову, – всё остальное напрочь вылетело у меня из голову, но на самом деле твой подарок мне очень понравился. Фотография Абигайль прекрасно смотрится в твоей рамке. Чем больше я узнаю об этой женщине, тем необыкновеннее она мне кажется. Она не была красивой, но…

– О Боже! – рявкнул Бен, не поднимая головы, – с каких это пор ты стала обращать вниманием на внешний вид? Я начинаю сомневаться, стоило ли тебя сажать на диету. Ты превращаешься в безмозглую Нарциссиху, которая смотрится в каждое зеркало, что попадается на пути. Что случилось с твоей системой ценностей?

– И это говоришь ты? – мне каким-то чудом удалось выдавить из себя правдоподобный смешок, и я смерила писателя гневным взглядом. – Так тебя не волнует физическая привлекательность? Лицемер! Да ты, как только увидел Ванессу, не переставал плотоядно облизывался. Окажись мы с ней в одной комнате, ты бы на меня даже не взглянул, и не говори мне, что тебя поразил её глубокий ум.

– Мне казалось, мы обсуждаем Абигайль, – Бен вставил в машинку новый лист. – Кстати, помнишь, я сказал, что она мне кого-то напоминает? Поначалу я никак не мог понять кого… Затем подумал о Доркас, наверное, всё дело в рыжих волосах. Но как-то вечером, когда мы с тобой болтали в гостиной, я внезапно понял, что Абигайль Грантэм напоминает мне тебя. Да не вздрагивай ты, не наружностью, нет.

– Меня? – мне пришлось опуститься на первый попавшийся стул, на котором громоздилась изрядная стопка бумаги.

Сказать, что я похожа на Абигайль, было всё равно, что подарить мне цветок… особенно если эти слова принадлежат Бену Хаскеллу. Быть такой же сильной и утончённой, доброй и жизнерадостной – о большем я не смела и мечтать.

– Вспомни, мы тога рассматривали портрет при тусклом газовом освещении, – Бен вновь навалился на клавиши. – И кто знает, может, именно поэтому она показалась нам такой симпатичной.

И тут я его возненавидела. Я возненавидела и его взъерошенные тёмные волосы, и его выцветший свитер, и его тонкие ловкие пальцы. Да чтоб им навеки застрять между клавиш и их пришлось бы ампутировать! Что я сделала такого?! Откуда эта враждебность? Почему он злобно шипит на меня, словно Тобиас, которому по ошибке навалили полную миску солёных огурцов?

– Интересно, почему ты не обращаешься в бегство, как поступила бы на твоём месте всякая порядочная девушка? – ехидно вопросил Бен. – Можешь отправляться к своему драгоценном викарию, думаю, старина Ролли будет рад тебя видеть, если, конечно, не умчался ещё в далёкие края. Да, совсем забыл! Он вчера звонил, хотел ещё раз с тобой попрощаться. Насколько я понимаю, он уже имел возможность сделать это лично. Прости, что забыл тебе передать.

* * *

К следующей неделе мы вновь получили возможность пользоваться столовой, и Бен незамедлительно устроил из террасы кабинет. Там громоздилась беспорядочно сваленная мебель, перекатывались пустые банки из-под краски, пол был усеян обрывками обоев, но Бен, презрев хаос, установил на маленький столик пишущую машинку и с ледяной вежливостью попросил ему не мешать. Закрытая дверь говорила не менее красноречиво, чем письмена на стене.

Как-то вечером мы с Доркас решили поужинать в деревне, отчасти потому, что из-за усердия Бена вечерняя готовка лежала на мне – хотя у меня кулинарное творчество протекало успешнее, чем у Доркас, Бун успел нас настолько избаловать, что блюда в моём исполнении казались нам форменной отравой. Но в большей степени наша вылазка объяснялась тем, что мне требовался подходящий повод, чтобы надеть роскошное голубое платье, которое я недавно купила. Почти все мои наряды уже несколько недель висела на мне, словно халат для беременных дамочек, но из суеверия я ничего нового не покупала. Меня до сих пор не покидал страх, что стоит мне упаковать всю старую одежду и отправить её в Армию Спасения, как я в одночасье наберу утерянные два стоуна. Но в этот вечер я решила сжечь корабли, а заодно и мосты. То ли из-за приглушённого света в комнате (одна из лампочек перегорела), то ли благодаря сапфировому оттенку платья, но мои глаза в этот вечер сделались на два размера больше, а всё остальное на два размера меньше. А может, всему виной волосы, уложенные на затылке тугим узлом? Как бы там ни было, на моём лице отчётливо выделялись скулы, о наличии которых я до сих пор не подозревала. Сказать по правде, взглянув в зеркало, я осталась довольна увиденным.

– А знаешь, крошка, – я старательно разгладила пальцем бровь, – ты выглядишь совсем недурно.

На гребне обретённой уверенности в себе я слетела вниз по ступеням, пронеслась через холл, постучала в дверь террасы и, едва дождавшись разрешения войти, данного с явной неохотой, распахнула дверь.

Писатель сидел ко мне спиной? Не поворачивая головы, но нечленораздельно пробормотал:

– Чтотамтакое?

Медленно приблизившись, я встала прямо за его спиной, отчаянно желая, чтобы колени не бились в знакомой нервной дрожи. Опасаясь, что голос мой объявит забастовку, я сделала глубокий вдох.

– Если это вопрос не национальной важности, я попросил бы тебя зайти попозже.

Бен провёл рукой по волосам, вытащил карандаш из рта и принялся что-то быстро записывать на клочке бумаги.

– Я не принимаю это на свой счёт. Если у тебя нет глаз на затылке, ты не можешь знать, я это или Доркас…

– Не говори глупостей, Элли, для этого вполне хватает ушей. Ты всегда топаешь, как сержант, осматривающий строй на плацу.

Так вот как ему представляется моя изящная плавная походка! Ладно, переживём. Ничто лучше не способствует этому, чем незамысловатая шутка.

– Всё потому, что я потеряла хрустальные башмачки, вот и пришлось надеть ботинки одной из моих уродин-сестёр. Это же твой любимый сказочный персонаж – Золушка. А за дверью стоит Доркас в облике Доброй Феи. Но вот кто будет сопровождать меня на бал? Что скажешь, приятель?

Бен повернулся на стуле. Он медленно окинул меня взглядом, впитывая, казалось, каждый дюйм голубого шёлкового платья, прозрачные нейлоновые чулки без единой морщинки и тёмно-синие туфли на высоких каблуках. Наконец, вернувшись к моему лицу, он долго и пристально смотрел, будто перед ним стояла незнакомка, а потом холодно и решительно произнёс:

– Извини, Элли, я больше не работаю в «Сопровождении».

Глава тринадцатая

Тщетные надежды! Миф, что Бен безвольно падёт перед чарами модернизированной версии Элли Саймонс, рухнул окончательно и бесповоротно. Не сама ли я в этом виновата? Не стала ли я с потерей веса высокомерной, тщеславной, бездумной и самодовольной? Жуткая мысль! И естественно, я узнаю об этом последней. Это не та новость, которую ближайший друг поторопится тебе сообщить.

И всё-таки я попросила Доркас высказать своё суждение, но её мнение оказалось даже хуже, чем просто бесполезное. Она заверила меня, что выгляжу я лучше, чем когда либо, а поведение Бена, вероятно, объясняется большой сосредоточенностью. Он, мол, полностью погрузился в творческий процесс. Я бы проглотила эти глупости, если бы Бен не был изысканно любезен с Доркас, стариком Джонасом и даже тётушкой Сибил, когда та изредка забредала к нам.

– Изгнанница в собственном доме, – грустно пожаловалась я Тобиасу.

Дела совсем плохи, если единственным приятелем мужского пола является кот, да и тот в последнее время явно вознамерился предать меня, запрыгивая на колени к Джонасу куда с большей охотой, чем на мои.

С работой на первом этаже было почти покончено. Рабочие ушли, и оставалось только дождаться, когда привезут мебель, шторы и ковры. Тогда комнаты обретут вторую жизнь. Гостиная выглядела в точности так, как я себе и представляла. Светящиеся бра придавали янтарный оттенок кремовым шёлковым обоям, тщательно вычищенному ковру и тёмным дубовым панелям. Каминную доску украшали высокие бронзовые подсвечники и жёлтая китайская ваза – находка Доркас. Я сожалела лишь о том, что не могла повесить на почётном месте портрет Абигайль. Как-то за обедом я выразила сожаление, что картина не закончена, и предложила отнести портрет в художественную лавку, дабы там ему придали завершённый вид. Джонас, старательно подбиравший соус куском хлеба, поднял на неё взгляд и объявил, что учителя в школе всегда находили у него способности к рисованию. Правда, он давно не брал кисть в руки…

– Конечно, Джонас! – с готовностью подхватил Бен. – Беритесь-ка за дело. Хуже, чем у этого художника, всё равно получиться не может.

В хитрых глазах Джонаса притаилась искра. Он словно напрашивался, чтобы я сказала нет. Нахал Бен даже не соизволил узнать моё мнение. Мужчины! Как же я ненавидела их, а заодно и себя за то, что не в силах противостоять тирании этих мерзавцев. Самсон утратил силу с потерей волос, а я лишилась её с потерей веса. Во многих смыслах от меня осталась лишь половина.

Правда, в одно я оставалась непреклонной. Я не поддалась искушению утешиться старым испытанным способом – плотно подзакусить. Лучше найти какое-нибудь дело в доме, не требующее много времени. Неделя за неделей, месяц за месяцем, вот и наступил сентябрь. Скоро весь песок в песочных часах окажется внизу. Пятого октября исполнится шесть месяцев. Викарий ещё не вернулся, но меня это уже не беспокоило. Я почти оставила надежду разузнать какие-то факты, способные пролить свет на причину смерти Абигайль Грантэм, и тем самым выяснить, где спрятан клад.

Наконец я решила вплотную заняться дядюшкиной комнатой, в которую не входили со дня смерти Мерлина. Обдирать обои – занятие не из весёлых, но я отказалась от помощи Доркас, понимая, что ей не хотелось бы расставаться со своим огородом. В помощники я призвала старика Джонаса, и, к моему удивлению, он охотно согласился. Садовник, несмотря на свой возраст, оказался довольно проворным малым. Я посылала его вниз за рулеткой или флаконом жидкого мыла, а в следующий миг он снова возникал у меня за спиной. Нервы мои находились не в самом лучшем состоянии, и однажды я едва не сверзилась со стремянки, когда Джонас в очередной раз изобразил джинна из бутылки.

Работа сказывается на Джонасе благотворно, – заметила Доркас. – Он стал гораздо подвижнее, чем когда я впервые его увидела. И цвет лица у него значительно здоровее, а то бедняга был совсем как восковой. Теперь Джонас вряд ли бы устроил мадам Тюссо. Ха-ха-ха!

– Джонас действительно окреп, – согласилась я. – Для человека его возраста он передвигается довольно живо, да и в саду потрудился на славу. Наверное, дядюшке Мерлину не удалось выявить лучшие качества Джонаса. Сад преобразился до неузнаваемости!

– Да здесь почти всё преобразилось, Элли! Никогда ещё я не чувствовала себя такой счастливой, да и твоя тётушка Сибил ожила. Правда, она относится ко мне с какой-то снисходительностью, но я не обращаю внимания. Я тут спросила мисс Сибил, не нужны ли ей старые газеты, сложенные в её прежней комнате, она ведь что-то там мастерит из бумаги. Если нет, их можно бы отправить на костёр. Я от души веселилась, когда просматривала этот хлам. Ни одной «Таймс» или «Гардиан». Исключительно бульварные листки! Ладно, не будем слишком суровы. Час, проведённый на теннисном корте вызовет у старушки такую одышку, что ей будет уже не до подобной ерунды. Впрочем, начинать никогда не поздно. Я рада, что она решила посвятить себя плаванию. Правда, бедняжка жалуется, что ей теперь приходится тратить горячую воду на еженедельную ванну. Но настроение у неё явно пошло в гору. Кстати, мисс Сибил спрашивала, успешно ли ты продвигаешься по стезе Геракла.

– Ты ничего ей не сказала о кулинарной книге Бена?

– Ни словечка! Старушка может разболтать, и нам опять подстроят какую-нибудь пакость. Правда, я не представляю себе, как это можно сделать. Бен на ночь прячет свою рукопись под матрас, а днём ни на минуту с ней не расстаётся. Но лучше подстраховаться, чем потом кусать локти. Меня восхищает, что ты желаешь успеха его книге, даже если последнее условие завещания так и не будет выполнено, – Доркас направилась к двери, напевая: – Любовь добра и бескорыстна, любовь…

Неужели эта глупая женщина не понимает, что я не испытываю к Бентли Хаскеллу иных чувств, кроме толики уважения к его кулинарному мастерству? Если целый день снуёшь вверх и вниз по стремянке в состоянии бессильной злобы, это может пагубным образом сказаться и на твоём здоровье, особенно если тебя на полпути застигнет телефонный звонок. К счастью, падая, я успела ухватиться за рейку для картины. Но когда я, миновав холл, сняла трубку, моё дыхание напоминало хрипы умирающего.

Из памяти моей ещё не выветрилось воспоминание о том мерзком звонке, так что ничего хорошего от этой чёрной твари я не ждала. Однако на сей раз волнения были напрасными. Звонил преподобный Роуленд Фоксворт. Приятным, ласкающим ухо незамужней девушки баритоном он сообщил, что на Святой Земле ему чрезвычайно понравилось, но он соскучился по друзьям. К тому же ему удалось отыскать кое-что интересное. Он нашёл несколько коробок со старыми проповедями и прочими бумагами, принадлежащими викарию церкви святого Ансельма, который возглавлял приход как раз во времена Абигайль Грантэм. Милый Роуленд пообещал просмотреть их и снова связаться со мной.

– Как насчёт обеда в следующий четверг? – предложила я.

Викарий ответил, что с радостью придёт, половина восьмого его полностью устраивает. Как же легко осчастливить некоторых мужчин! Светский успех вскружил мне голову.

Спустя несколько минут на пороге дома возникла тётушка Сибил, которая попросила разрешения взять в кабинете «Венецианского купца». Разумеется, я не смогла удержать и похвасталась, что устраиваю светский приём. Это было роковой ошибкой. Пришлось пригласить и тётушку Сибил. А что мне оставалось делать? Её глаза затуманились слезами, и она печально пробормотала, что тоже хотела бы пригласить мистера Фоксворта, но ведь если одинокая женщина пригласит мужчину, это неизбежно вызовет слухи. Чтоб у меня язык отсох! Теперь придётся дожидаться, когда тётушка Сибил отправится к себе, прежде чем удастся поговорить с Роулендом об Абигайль. Но зато у старушки будет возможность надеть любимое чёрное платье.

Перед уходом тётя Сибил спросила меня, нет ли у меня каких-нибудь семейных проблем. Она что-то подозревала или просто решила поддержать светскую беседу? Скорее всего, второе, поскольку когда я спросила, что она имеет в виду, тётушка неопределённо ответила:

– Ну, знаешь, всякие там трудности… Спасибо за книгу. Похоже, ты Шекспира не читаешь, на страницах ни загибов, ни пятен. Это всё телевидение виновато!

К слову сказать, телевизора у нас не было.

* * *

За обедом Бен с едким сарказмом принялся высмеивать предстоящий ужин. А я-то надеялась на дружеский совет.

– Если вечерний туалет обязателен, – глумился он, – то я с сожалением должен отклонить твоё любезное приглашение. Мой гардероб не настолько обширен, чтобы включать облачения для торжественных случаев. Но не стоит из-за одного меня отменять вечеринку с его преподобием. Я спокойно могу поесть у себя в комнате, если только ты не желаешь, чтобы я переоделся дворецким. Я достаточно поработал здесь официантом, так что, думаю, сумею удержать серебряный поднос на кончиках пальцев.

– Чушь! – Доркас подняла руку, призывая наглеца к порядку. – Поскольку домработница здесь я, то я и подам обед. Кокетливых нарядов, в каковых щеголяют горничные, у меня нет, но чёрное платье найдётся, а белый фартук можно быстренько сшить на старинной педальной машинке.

В ответ раздался нестройный хор возражений. Бен совершенно справедливо считал, что своим предложением сыграть роль дворецкого он открыл ящик Пандоры, тем самым напомнив Доркас, что официально она у нас не работает. Осознав свою оплошность, Бен принялся уверять, что пошутил. В действительности же он, разумеется, примет участие в грядущей вечеринке, но только при одном условии: Доркас пообещает то же самое, избавив его от необходимости весь вечер развлекать человека в церковном облачении, не чувствуя при этом дружеской моральной поддержки.

Ну спасибо на добром слове!

Прежде чем я успела заступиться за Роуленда, Джонас со звоном швырнул на стол вилку. Все удивлённо уставились на него. Гневно глядя на нас из-под косматых бровей, садовник объявил, что прислуживать за столом будет он.

– Джонас, – мягко возразила я, – весь этот разговор абсолютно нелеп. Никому не надо прислуживать. Это же не Букингемский дворец. Столовая действительно расположена не слишком удобно, но я не вижу причин, почему нельзя…

Садовник заставил меня замолчать.

– Мадам, – рявкнул он, – ваше место рядом с гостями. Занимайтесь своим делом и предоставьте мне заниматься своим. Нет ничего постыдного в том, что мужчина несёт поднос с тарелками. Всегда мечтал попробовать. Мой дедушка любил говаривать: «Смена занятий всё равно что отдых», а в моём возрасте разнообразие большая редкость.

Завершив свой удивительный монолог, Джонас свирепо схватил вилку и принялся возить ею по тарелке, словно выкапывал репу. На мгновение прервав своё увлекательное занятие, чтобы слизать соус с кончиков усов, он довольно оглядел нас.

Бен ядовито улыбнулся.

– Похоже, и в самом деле намечается самый настоящий светский раут. Может, Элли, ты желаешь заказать еду в ресторане, или моя скромная говядина с гусиной печёнкой, запечённая в тесте, и мусс из спаржи всё же сгодятся в качестве первого блюда для досточтимого викария?

Я стоически сцепила зубы, не дав вырваться ответной колкости. Доркас не замедлила выдать, что питает слабость к сырному суфле, и если Бен считает… Мистер Бентли Хаскелл ничего такого не считал. Наш литератор злобно объявил: ежели его преподобие задержат благочестивые дела, то суфле не замедлит превратиться в помесь сырного омлета и резиновой подмётки.

– Суфле, – дерзко вмешалась я, – как и прилив, ждать никого не будет. И даже ты, Бен, со всей своей смекалкой не в силах повернуть природу вспять!

Похоже, мы с Беном не можем мирно сосуществовать в одной комнате больше пяти минут. Но ни этот писака, ни иные исчадия ада не способны испортить мне удовльствие от моего маленького приёма!

* * *

И вот условленный день настал. Я с таким рвением принялась за дело, что управилась с домашними хлопотами уже к полудню, и мы с Доркас отправились в деревенскую парикмахерскую. Я не была уверена, пойдёт ли моей подруге пышная причёска, поскольку до сих пор свои рыжие пряди она решительно зачёсывала за уши. После соответствующих манипуляций Доркас стала выглядеть выше на целых полголовы. Мои волосы парикмахерша заплела в роскошную косу.

– Потрясающе! – воскликнула она. – Просто и элегантно!

Подняв зеркало, чтобы я могла полюбоваться ей работой, парикмахерша спросила:

– Ну как, мисс?

– Поразительно! – искренне ответила я.

Но, честно говоря, меня одолевали сомнения. Что это за незнакомая особа таращится на меня из зеркала? Какое она имеет отношение к настоящей Элли Саймонс – толстой девице в бесформенных балахонах и практичных туфлях на низком каблуке?

На глаза Бену я попалась лишь под вечер, когда он выполз из кухни, направляясь к себе в комнату. Единственным свидетельством того, что он заметил перемены в моей наружности, явился совет следить за косой, не то она ненароком угодит в прекрасный суп, на который он угрохал полдня.

Естественно, мои восторги по поводу собственной внешности тут же погасли. Даже платье, ладно облегавшее мою новую фигуру, показалось безвкусным. И лишь гордость за дом устояла.

Когда старинные часы пробили семь, я спустилась в холл. Электрическое освещение сегодня было приглушено. На тёмных стенных панелях из красного дерева, на изящном изгибе перил играли золотые блики пламени свечей. Пушистый турецкий ковёр покрывал каменный пол. Два набора рыцарских доспехов поблёскивали серебром – наглядное свидетельство усердия старика Джонаса. Высокий резной стол, до недавнего времени служивший подставкой для верхней одежды, был совершенно пуст, если не считать пучеглазого телефона и голубой вазы из девонширской керамики.

Открыв дверь в столовую, я полюбовалась резным панно над камином, принадлежавшим Абигайль; окном с глубоким эркером – на подоконнике красовалась подаренная мне ко дню рождения герань; старинным столом из мореного дуба, в полированной поверхности которого отражалось старинное серебро и искрящийся хрусталь. Экскурсию я продолжила на кухне, где на плите шипели кастрюли Бена. Вьющаяся растительность создавала на маленьком окне своеобразный занавес. В алькове, подальше от сквозняков, стояла плетёная корзина с толстой подушкой внутри, где Тобиас мог отдыхать холодными ночами, разумеется, когда осчастливливал дом своим присутствием. Почти каждый вечер этот предатель отправлялся в гости к Джонасу. Кухня выглядела именно такой, как я себе и представляла в ту первую ночь, когда спустилась, чтобы разжиться едой. Тёмно-синяя плита, каменные квадраты пола, обои спокойного кремового оттенка… От кухни так и веяло теплом и уютом.

Часы в холле пробили четверть восьмого. Я неторопливо направилась к гостиной. Открыла дверь, с восхищением глянула на пылающий камин: пламя отбрасывало на шёлковые обои пляшущие розоватые блики. На мгновение мне показалось, что в кресле сидит Абигайль, но это была всего лишь Доркас. Пышная причёска изменила её до неузнаваемости, на коленях у Доркас мирно посапывал Тобиас.

Я вздрогнула от стука в дверь, нарушившего таинственную тишину. Вошёл Джонас. С приглаженными седыми волосами и в чёрном костюме он выглядел довольно внушительно. Правда, старые садовые сапоги, торчащие из-под брюк, несколько портили впечатление, но я всё равно по достоинству оценила его старания выглядеть респектабельным.

Джонас держал в руках свёрток. Прежде чем я успела что-либо сказать, он передал мне портрет Абигайль и включил свет.

Я медлила, не решаясь взглянуть на картину. Идея позволить садовнику закончить портрет пришлась мне не совсем по душе. И теперь я ожидала увидеть нечто невообразимое. Но я ошиблась. Джонас не только вполне профессионально дописал недостающие детали, но и покрыл холст лессировкой (Тонкий слой прозрачной краски, сквозь который просвечивают нижние слои; ослабляет цветовой тон). Создавалось полное впечатление, будто Абигайль окутана морской дымкой или смотрит из-за покрытого инеем стекла, находясь вне пределов досягаемости.

– Джонас, – серьёзно сказала я, – вы гений!

– Хвастаться особо нечем, – довольно проворчал старик. – Во всяком разе не настолько, чтобы мистер Боттичелли перевернулся в гробу.

* * *

Я стояла на стуле и забивала в стену над камином крюк, чтобы повесить картину. Разумеется, именно в эту минуту отворилась дверь, и Бен ввёл Роуленда Фоксворта. Мы с Доркас в своём хозяйственном рвении не услышали дверного звонка.

– Не торопитесь спускаться, – поспешно сказал викарий, улыбаясь мне и одновременно похлопывая по карману, словно желая убедиться, что трубка и табак находятся в целости и сохранности. – Вы выглядите очаровательно!

– Может, мне всё же будет дозволено слезть? – спросила я, глупо улыбнувшись в ответ. – Не думаю, что принадлежу к тем людям, которые способны долго удерживаться на пьедестале.

– Я был бы счастлив вас поймать, – галантно ответил Роуленд.

Он протянул руку и помог мне спуститься. На долю секунды наши взгляды встретились, затем викарий отпустил меня и повернулся, чтобы одарить галантными любезностями Доркас. Та густо покраснела и тщетно попыталась запустить пальцу в налакированные волосы.

– Скажи мне, как ему это удаётся? – ядовито прошептал Бен, делая вид, будто помогает мне запихнуть в ящик секретера молоток. Он энергично заморгал и осклабился, пародирую любезную улыбку. – Если даже Доркас поддалась на чары этого святоши, то никакая женщина не устоит.

Потеряв терпение, я украдкой пнула завистника.

– Звонок! – пронзительно воскликнула я, чтобы заглушить яростный стон. – Наверное, это тётушка Сибил!

* * *

Обед удался на славу. Мусс из спаржи таял во рту, горячий суп благоухал свежей зеленью и овощами. Говядина, запечённая в тесте, была истинным совершенством – розовая, сочная мякоть таилась под золотистой корочкой, которая лопалась, как только её касалась вилка. Джонас ходил вокруг стола с достойной похвалы величественностью, он оступился всего лишь раз, после чего аккуратно убрал побеги брюссельской капусты с необъятной груди тётушки Сибил и, не моргнув глазом, с гордым видом продолжал вышагивать с подносом.

Но все остальные пребывали в самом унылом расположении духа. Бен вёл себя так, словно накануне наглотался мышьяка. Доркас, которую я всегда считала выше развлечений, именуемых «мужчины», заливалась румянцем всякий раз, когда викарий заговаривал с ней. У тётушки Сибил присутствие священника вызвало приступ красноречия. В отличие от онемевшей Доркас, она трещала без умолку, извергая потоки банальностей.

– Как скажете, дорогой викарий, – сказала она в ответ на какое-то замечание Роуленда. – У меня и в мыслях нет спорить с мужчинами. Мы, женщины, должны признать, что в умственном развитии нам не сравниться с вашим… – тётя Сибил опустила глаза и едва слышно вымолвила: – … полом.

Доркас тотчас обрела дар речи.

– Редкостная чушь! – энергично вскричала она. – Давненько я не слышала этого допотопного вздора.

– Почему бы нам не вернуться в гостиную? – предложила я, поспешно вскакивая с места.

Бен упорно игнорировал мои отчаянные гримасы, призывавшие помочь предотвратить ссору. В это мгновение в дверь вновь позвонили, и атмосфера накалилась до предела – воцарилось молчание, полное тревоги. Мы больше никого не ждали.

– Кого там чёрт принёс? – подивился Бен и мы отправились смотреть кого.

Фредди! Мой драгоценный кузен стоял в нимбе света от фонаря, висевшего над входом. Растрёпанные волосы и куцая бородёнка придавали ему ещё более жуликоватый вид, чем обычно. Он напоминал проворовавшегося ангела.

– Привет, привет! Не пустите странника переночевать?

Фредди хитро улыбнулся. Мы с Беном, впервые за много недель ощутившие духовное единство, переглянулись. Интересно, что предвещает этот неожиданный визит?

Скинув у лестницы рюкзак, Фредди, никогда не умевший говорить обиняками, задал два прямых вопроса: не пожертвовала ли я половиной своего тела в пользу науки и успел ли он к обеду? Единственным человеком, на кого подействовали его слова, была тётушка Сибил, которая озабоченно пробормотала:

– Бедный мальчик, меня иногда тревожит, не слишком ли мало ты отдыхаешь. Приготовить тебе сандвич?

Моим первым побуждением было оставить кузена в холле сокрушаться о своей горестной судьбе – в надежде, что он решит не затягивать визит. Но проклятье! Жалость взяла верх, и я попросила Джонаса, топтавшегося на почтительном удалении, принести в гостиную немного говядины и супа.

– Где ты откопала этого Лепорелло? – Фредди по-родственному взял меня под локоть, и мы, возглавив нашу маленькую процессию, проследовали к камину. – Этот осколок прошлого похож на вампира, заявившегося в день рождения, – Фредди понизил голос до хриплого шёпота. – И кто эта суровая дамочка с несминаемой причёской?

– Фредди, – ответила я, предварительно удостоверившись, что Доркас его не слышала, – если ты желаешь, чтобы мы тебя накормили и приютили на ночь, ты должен приложить все усилия и не отзываться гадко о других представителях рода человеческого.

– А это его представители? – изумлённо осведомился он. – Тогда прошу прощения! – Фредди остановился и внимательно оглядел гостиную. – Как я смотрю, ты запустила руку в семейный кошелёк! – он продолжал рыскать по комнате глазами, пока не наткнулся на портрет над камином. – А это ещё кто такая, мамаша твоего вампира?

– Это Абигайль Грантэм, – холодно ответила я. – Мать дядюшки Мерлина.

– Выглядит так себе, – Фредди повернулся к остальным, надеясь, что мы поддержим его в этом глубокомысленном умозаключении.

Скрипнула дверь, и в комнату прошаркал Джонас, нагруженный тяжёлым подносом. Я хотела было забрать у него поднос, но тут подала голос тётушка Сибил, и я решила, что, наверное, будет не слишком прилично, если я повернусь к старушке задом.

– Простоватая у неё внешность, – согласилась она и пригладила волосы, на которых кое-где сохранились следы от бигуди. – Конечно, не всем в этом мире суждено родиться красивыми. Как сказал бы наш любезный викарий, человека дела красят, но я всегда считала, что, если женщина умудрилась заполучить себе мужа, ей следует оказывать ему признательность и уважение. Мужчины не для того вставили слово «повиноваться» в обряд венчания, чтобы женщины этим пренебрегали. А Абигайль, хотя, надо признаться, её шарлотка с яблоками была бесподобна, доставляла бедному дядюшке Артуру немало головной боли. В первую очередь, она панибратски держалась с прислугой, и вы сами можете судить, сколь пагубное воздействие это оказало на впечатлительного Мерлина. Я всегда пыталась убедить его не заигрывать с садовником, этим неряхой и грубияном…

Роуленд поперхнулся и закашлялся, но нам не суждено было узнать, собирался он что-то сказать или нет. На несколько мгновений повисла напряжённая тишина. Потом надтреснутый голос, прерывающийся от ярости, прорезал воздух, словно заржавелая гильотина. Потрясение моё было столь велико, что я едва могла поверить, что говорит именно Джонас.

– Мадам! – произнёс он скрипучим голосом, яростно сдвинув лохматые гусеницы бровей. – Что вы можете знать о женщине, которая была женой и матерью; вы, изголодавшаяся по мужикам старая дева?

Лицо тётушки Сибил приобрело ярко-пурпурный оттенок, который быстро сменился мертвенной бледностью.

– Как ты смеешь! – старуха прижала ладонь к бурно вздымающейся груди. – Как… Мерлин… – она перевела дыхание и, запинаясь, продолжила: – Мерлин никогда бы не позволил так со мной разговаривать!

– Вы так думаете? – поднос задрожал в руках Джонаса, я как завороженная смотрела на вздувшиеся на его руках вены. – Он бы не позволил неопрятной старухе дурно отзываться о его матери!

С этими словами Джонас со стуком поставил поднос на кофейный столик, церемонно кивнул изумлённой публике и неторопливо удалился.

– Ей-богу, приятно снова оказаться дома! – Фредди весело потёр руки.

Тётушке Сибил явно было нехорошо. До смерти перепугавшись, я кинулась к телефону, чтобы вызвать доктора. Но старуха, словно маленькая растерянная девочка, просила лишь отвести её домой, где она тут же ляжет спать. Бен бросился в прихожую за пальто, крикнув, что проводит её до домика. Но Роуленд объявил, что рад будет оказать мисс Сибил эту маленькую услугу.

– Хотя, – продолжал викарий, – я рассчитываю, за это на небольшое вознаграждения. Возможно, вы предложите мне немного бренди, мисс Грантэм, и составите мне компанию.

Тётушка Сибил не ответила на доброжелательную улыбку его преподобия.

– Элли, – Роуленд похлопал себя по карманам и встревожено огляделся, – я куда-то задевал трубку и кисет.

– Наверное, вы оставили их в столовой, сейчас посмотрю.

Трубка и кисет мирно лежали на столе, там, где сидел Роуленд. Я обрадовалась возможности побеседовать с викарием наедине. Поблагодарив его за заботу о тётушке Сибил, я извинилась за грубое поведение Джонаса.

– Он едва выносим, даже когда пребывает в хорошем настроении, – вздохнула я. – Но какими бы пороками ни обладал дядюшка Мерлин, снобом он не был, а тёте Сибил не следует совать нос не в своё дело.

Роуленд вытряхнул трубку в пепельницу и спрятал в карман.

– Любопытно, что спор возник именно из-за Абигайль Грантэм. Можно только мечтать о подобной популярности спустя полвека после смерти. Духовным лицам не пристало быть суеверными, но меня не покидает ощущение, что дух Абигайль ещё витает в этих стенах.

– Рада, что вы всё понимаете, – я вертела стакан, стоящий на столике. – Не верю, что в доме есть привидение, во всяком случае в прямом смысле, но случившееся с Абигайль Грантэм каким-то образом изменило его облик. Мне всё-таки кажется, что дом начал приходить в упадок с того дня, когда Артур Грантэм уничтожил следы присутствия здесь Абигайль.

Роуленд кивнул.

– Мне до сих пор приходится наталкиваться в архивах на тысячу и одну проповедь преподобного Джеффри Хемпстеда. Все они немыслимо длинны и посвящены адским мукам и наказанию грешников. Не хотелось бы порицать своего предшественника, но преподобный Хемпстед был самым настоящим фанатиком.

Мы прошли через холл к гостиной и с минуту постояли у закрытой двери.

– Интересно, – пробормотала я, – что достопочтенный мистер Хемпстед обещал закоренелым грешникам? Наверное, туго пришлось беднягами, мало кому понравится, если каждый день сулят вечную турецкую баню.

Викарий взялся за дверную ручку.

– Единственное средство избежать этого – покаянно опуститься на колени и молить о прощении. Чтобы уберечь остальных членов семьи от разлагающего влияния грешников, преподобный Хемпстед настоятельно советовал изгонять духовно испорченных людей. Я отыскал несколько историй подобного рода, в основном связанных с пьянством, но один случай касался женщины, попавшейся на прелюбодеянии. Муж, видимо, поступил по-христиански и выставил её за дверь, – Роуленд весело улыбнулся. – Не беспокойтесь, церковь значительно смягчилась за эти годы. Я, например, не рассчитываю на прирождённых ангелов.

Спустя несколько минут Роуленд в сопровождении тётушки Сибил направился к выходу, напоследок он многозначительно пожал мне руку и напомнил, что свяжется со мной в самое ближайшее время.

– Ты занималась с этим святошей чем-то неприличным? – поинтересовался Фредди, щедрой рукой плеснув себе в бокал бенедиктина. – Теперь, когда ты сбросила свой соблазнительный жирок, я не могу его осуждать. С Беном тебе, наверное, было совсем плохо, но жизнь под одной крышей зачастую пагубно сказывается на романтических отношениях. Любовный пыл с каждым днём слабее, и обе стороны начинают искать новый объект – того, кто не оккупирует ванну на всё утро и не подъедает тайком остатки позавчерашней овсянки. Почему бы и нет? Если обе стороны – люди зрелые, без предрассудков…

Прежде чем я успела высказать свою точку зрения на сексуальную революции, Доркас нахохлилась, словно рассерженный цыплёнок.

– Молодой человек, я не желаю слушать, как вы оскорбляете моих друзей! В этом доме все ведут себя честно и открыто. В противном случае, юноша, я не задержалась бы здесь и минуты! Вы спросите, с какой стати я так доверчива? А всё потому, мой юный друг, что я почтенная женщина, учительница физкультуры и вожатая девочек-скаутов! Вам этого мало?

– Хватит, хватит! – взмолился Фредди, испуганно вздрогнув при упоминании скаутов.

– Главная проблема у таких, как вы, – Доркас крайне неодобрительно оглядела его косичку и серьгу, – заключается в том, что времена хиппи давным-давно канули в прошлое. И вы, бедненькие, понятия не имеете, чем заниматься дальше. Окажите себе милость, мой мальчик, посвятите себя бегу трусцой.

Должно быть, наставительный монолог Доркас оказал на Фредди благотворное воздействие. С этой минуты он вёл себя образцово. Следующим утром он даже лично заправил свою постель. Но, несмотря на примерное поведение моего кузена, мы с Беном испытали огромное облегчение, когда за завтраком он сообщил, что после обеда намеревается покинуть нас. Если Фредди решил совместить приятное с полезным и заявился в Мерлин-корт, чтобы разнюхать, нельзя ли помешать выполнению условий завещания, то, надо сказать, он отвёл себе не слишком много времени. Тем не менее Бен на всякий случай запрятал рукопись внутри рыцарских доспехов. За завтраком Фредди укоризненно заметил, что я теперь ем как птичка, а затем поинтересовался, достаточно ли килограммов я уже скинула. Я честно ответила, что нет, и поспешила переменить тему, прежде чем кузен успеет выяснить, сколько именно мне ещё осталось. Утро промелькнуло быстро и без каких-либо треволнений. Бен напомнил Фредди, что тётя Сибил просила его заглянуть к ней.

– Может, она собирается дать взаймы денег? – предположил Бен, складывая в раковину измазанные яичницей тарелки.

– Всё может быть, – Фредди глубокомысленно пошевелил бровями. – Бедняжка вчера так перенервничала. Пожалуй, забегу. Я считаю себя обязанным старушенции – благодаря её стряпне я научился ценить хорошую пищу.

Подобная галантность отнюдь не свойственна Фредди, но, честно говоря, я вообще с трудом понимала своего непутёвого кузена. Я сказала ему, что тётушка Сибил занимается сейчас в бухте плаванием. Фредди, как истинный рыцарь, тут же объявил, что если Бен одолжит ему плавки, он готов обучить старушку, как надо правильно отдыхать на воде. Вряд ли она станет настаивать на оплате, но если всё-таки будет упорствовать, он предложит ей специальную скидку.

Как выяснилось чуть позже, тётушке Сибил не пришлось расставаться с деньгами. Её не было ни дома, ни на берегу, о чём известил нас всё тот же Фредди. Он раздражённо ворвался в дом, не удосужившись стряхнуть с башмаков песок. Меня эта новость встревожила. Я искренне надеялась, что тётя Сибил не заболела и не отправилась с визитом к доктору Мелроузу.

Фредди попросил показать ему дом. Мы остановились на лестничной площадке у окна-витража. Кузен медленно провёл рукой по гладкой поверхности перил.

– Знаешь что, Элли, – проникновенно сказал Фредди. – Я просто потрясён. Ты что-то привнесла сюда. Что-то честное. Живое. Я предпочитаю находиться на свежем воздухе, потому что там больше живых вещей: деревья, овцы, прочие твари, но это… – он снова погладил рукой перила, – это тоже живое. Чёрт, и чего это я так размяк! По-моему, ты уже отыскала клад, если под этим понималось не что-то материальное, а душа этого дома.

Я была тронута, но Фредди оказался хитрецом. Наверное, он надеялся, что я скажу: «Да нет, клад вполне материальный – на прошлой неделе мы нашли почтовую марку, отпечатанную и погашенную в правление Клеопатры». А потому я ничего не ответила и продолжила экскурсию по дому.

– Комната дядюшки Мерлина! – я распахнула дверь. – Как видишь, рамы и деревянные панели подновили, наклеили новые обои. Шторы и покрывала появятся в ближайшее время. Остальные спальни ещё требуют ремонта, да и полы следует отциклевать. А кроме того, мне хотелось бы превратить лифт для подачи блюд в шкаф для постельного белья… – продолжая беззаботно болтать, я не обратила внимания, что Фредди необычайно молчалив.

А заткнуть моего кузена ох как нелегко.

* * *

Ничего страшного не произошло, думала я, глядя вслед удаляющемуся на ревущем мотоцикле Фредди. Он мало что сможет порассказать остальным. Но к концу дня меня начала грызть неясная тревога. Надвигалась буря. Зловещий ветер раскачивал деревья, действуя мне на нервы. Дело дошло до того, что когда из кухни неслышно появился Джонас, я взвизгнула и сердито отчитала его.

– Что за дурацкая манера выскакивать словно чёртик из табакерки? Вам мало беззащитных старушек? Хотите, чтобы меня кондрашка хватил?! Если у тётушки Сибил случится сердечный приступ и она умрёт, вся ответственность ляжет на вас, мистер Фиппс! Так и знайте!

– Если она умрёт, то мне больше не придётся держать язык за зубами. Вы не то, что эта старая калоша. Не люблю кого-то хвалить, но вы редкая девушка, уж поверьте старику. Я знаю, что с вами такое: вас тревожит этот малый, что заявился давеча разведать обстановку, но со мной вам нечего бояться. Пусть они все слетаются сюда, уж я прихлопну их как ух, прежде чем они успеют тронуть хотя бы волос на вашей голове. Вот так!

Интересно, чего добивался Джонас – подбодрить меня или напугать до смерти? Я сама его могу напугать, только держись, если тётушка Сибил не восстановит душевное и физическое здоровье.

Но, как вскоре выяснили мы с Доркас, тёти Сибил по-прежнему нигде не было. Безрезультатно побарабанив в дверь её домика несколько минут, мы отыскали ключ в цветочном горшке под окном и вошли внутрь. С каминной полки на нас глазели четыре криво улыбающихся головы дяди Мерлина, а на подушке разобранной постели обнаружилась записка. Очень по-викториански. Нет, тётушка Сибил вовсе не сбежала с Роулендом Фоксвортом и не удалилась в монастырь. Она, как сообщал её чёткий почерк, отправилась погостить к старой подруге. После вчерашнего ей прямо-таки необходимо было куда-нибудь на время уехать.

– Разумно, – отозвался Бен, когда я рассказала ему об этом. – Но было бы ещё разумнее, если бы она лично известила нас. Видать, старушке хочется, чтобы о ней беспокоились. Грустно… Тётя Сибил уже стара и, как намекнул Джонас, вероятно, ни один мужчина никогда не водил её в кино, не говоря уж о чём-нибудь более греховном.

– Кое-кто из нас привыкает жить с этим недостатком, – с достоинством сказал я.

Но мне было искренне жаль тётю Сибил, и, несмотря на записку, я была немного встревожена.

– С ней всё будет в порядке, – успокоила меня Доркас. – Я очень рада, что у неё есть подруга, которую она может навестить. Мне почему-то казалось, что у твоей тёти никого нет.

* * *

Недели две спустя я как-то отправилась за покупками в деревню и, вернувшись, узнала хорошую новость.

– Только что звонила тётя Сибил, – сообщил Бен. – Напрасно ты беспокоилась. Она не могла говорить долго, было плохо слышно, но она хочет, чтобы мы в эту субботу пообедали с ней и еёподругой в Шипли, в гостинице «Уиндхейвен». Она и Доркас пригласила. Похоже, старушка чувствует себя виноватой, что пренебрежительно отзывалась о слугах в присутствии Доркас.

– Либо считает, что нам нельзя выходить в свет без сопровождения, а то вдруг ты потеряешь голову и попытаешься овладеть мной на заднем сиденье машины, благо мы теперь там вдвоём поместимся.

– Ты неисправима, – ухмыльнулся Бен, – но за тётю Сибил я теперь спокоен, голос у неё звучал бодро, так что, думаю, мы можем рассчитывать на её возвращение в мир живых.

Глава четырнадцатая

Гостиница «Уиндхейвен» располагалась на широкой набережной небольшого курортного местечка Шипли. На здании лежал отпечаток увядшего величия, оно походило на старую аристократку, которая накидывает на себя тонкую кружевную шаль, чтобы прикрыть заштопанное, вышедшее из моды платье. Доркас, поглощённая вознёй в огороде, отказалась присоединиться к нам и осталась дома.

Сгорбленный лакей, щеголявший допотопной ливреей и подобострастной улыбкой, приветствовал нас, словно местных помещиков, и провёл по вытертому красному ковру в приёмную залу.

Подали роскошный обед в столовой эпохи Регентства с немыслимо высокими потолками. Меню, напечатанное на тяжёлой пергаментной бумаге, не содержало разве что птичьего молока. Да и вообще в этой гостинице было всё, что только можно пожелать, за исключением тётушки Сибил. Она договорилась встретиться с нами в половине первого. Когда тётушка не появилась к часу, я начала нервничать. Задержка означала, что мы с Беном можем позволить себе ещё по бокалу дюбонне. Когда я допила четвёртый, причина, которая привела нас сюда, представлялась уже незначительной. Пора бы заказать что-нибудь посущественнее. Поскольку выпивкой я не злоупотребляю, я так и не научилась элементарным навыкам, важнейшим из которых является умение вовремя остановиться. К тому времени, когда мы покончили с обедом из пяти блюд, одним из которых была бутылка вина, я чувствовала себя воздушной и невесомой и лишь совсем чуть-чуть грустила по поводу отсутствия тёти Сибил. Жаль, что она не плывёт с нами в этой милой лодке-двойке, которая с тихим шуршанием движется туда-сюда по красному морю… то есть ковру. Лодка накренилась, и мне пришлось ухватиться за руку Бена, чтобы не вывалиться за борт.

– Как ты думаешь, с ней ничего не случилось? – спросила я, едва ворочая языком.

– Например? – проступающий сквозь золотистую дымку Бен выглядел столь же умопомрачительно аппетитно, как и вся эта изысканная трапеза.

Я потеребила кофейную ложечку и облизала губы.

– А не могла тётя Сибил… э-э… выпасть из автобуса или…

– Скорее всего, она перепутала день. Или заболела уже после того, как мы уехали, и поэтому не смогла нас предупредить.

– Наверное, ты прав, – больше всего на свете мне хотелось уронить голову на стол и немного вздремнуть; глядишь, и Бен ко мне присоединится.

– Подождём ещё немного: а вдруг она села не на тот автобус или поезд и оказалась в пятидесяти милях отсюда, – Бен обратил свой точеный профиль к официантке, и та как по команде заспешила к нему, напомнив мне нашу первую совместную трапезу.

Бен заказал нам кофе по-ирландски, судя по всему, он даже не догадывался о моём состоянии.

Подозревать он начал спустя полчаса, когда выводил меня из обеденного зала. Ковёр под моими ногами колыхался спокойными убаюкивающими волнами, катившимися к входной двустворчатой двери, а я откусывала лакомые и нежные кусочки от плеча Бена. Чайки, порхавшие в моей голове, настоятельно советовали мне попробовать это блюдо.

– Веди себя прилично! – прошипел Бен, когда мы проходили мимо официанта, одарившего нас презрительным взглядом.

– Не могу.

Я повисла на мужчине из «Сопровождения», мы проплыли через двустворчатую дверь и выбрались на улицу, где дул крепкий солоноватый ветер, да к тому же ещё хлестал дождь.

– Бен, – кротко заговорила я, – если ты сейчас же не возьмёшь меня на руки и не поцелуешь с отвратительной животной страстью, я брошусь с этих ступеней, и какому-то ни в чём не повинному незнакомцу придётся соскребать меня лопатой.

– Не глупи, – голос его звучал странно и как-то издалека. – Ты ведь не хочешь стать дешёвым развлечением для всей этой праздной публики?

– Не хочу, – я прижалась к нему всем телом и запустила в волосы Бена пальцы так, словно проделывала это всю жизнь, а не вычитала в глупых дамских романах. – Я хочу стать дешёвым развлечением для тебя, мой неуловимый герой. Чем я для тебя плоха? Разве я тебя совсем не волную? Не я ли восторгалась твоими кушаньями? Не я ли оценила упорство, с которым ты смывал жировые пятна с кухонных обоев? Разве ты не понимаешь, что, несмотря на своё спокойствие, я на самом деле очень тревожусь за тётушку Сибил? Мы ничего не знаем о её подруге, и где она… – кажется, я заплакала прекрасными пьяными слезами, но этого я не слышала из-за проклятых чаек – да-да, тех самых, что по-прежнему галдели у меня в голове.

– Ну ладно, Элли, я это сделаю, но лишь для того, чтобы ты заткнулась.

Я почувствовала на своём лице его дыхание и в следующий миг Бен меня поцеловал. Вполне возможно, что я добилась поцелуя не совсем честным способом, возможно, я несколько преувеличила степень своего опьянения. Но после того, как его губы впервые встретились с моими, меня с полным правом можно было пичкать «алказельцером». Я плыла, летела, парила на невесомых крыльях, устремляясь к вершине блаженства.

– Отвратительно! – прогрохотал у меня над ухом голос.

Я нарочито неторопливо оторвала свои губы от губ Бена, открыла глаза и встретилась с гневным взглядом маленького человечка в шляпе, лицо которого так и пылало.

– Сэр, – прочувствованно сказала я, – благодаря вам я не зря прожила день, да что там день – жизнь! Я всегда мечтала сделать на людях что-нибудь непристойное.

– Ты хочешь сказать, – осведомился Бен, – что передумала падать со ступеней? Отлично, тогда поехали домой, выясним, нет ли известий от твоей неуловимой тётушки.

До дому мы добирались около часа. На небе сгущались тучи, предвещавшие ливень.

Тучи были не единственным объектом, готовым излить влагу. Мои глаза грозили устроить второй всемирный потоп. Почему Бен так со мной поступил?! Почему он сделал вид, будто моё пьяное заигрывание – не что иное, как кратковременный приступ похоти? Почему он не поцеловал меня снова? Почему не велел этому маленькому человечку в шляпе проваливать ко всем чертям? Почему он отказался воспользоваться подвернувшимся случаем? Я ведь была способна немного потерпеть, пока он доведёт меня до автомобиля, а там заняться чем-нибудь более значительным.

К счастью, этот мерзавец, это исчадие ада не предпринимало попыток завязать светскую беседу. Бен упоённо слушал какие-то непристойные рок-н-ролльные песенки, несущиеся из радиоприёмника, и попыхивал трубкой – его новое увлечение. Если бы мистер Хаскелл только знал, сколь нелепо он выглядит с трубкой в зубах! Никакого сравнения с викарием – высоким, обаятельным и разумным джентльменом, идеальным кандидатом на роль мужа. Бедный Роуленд, надо бы дать ему возможность объясниться в любви. Своими хорошими манерами и благородством он заслужил такую милую девушку, как я. Если я не смогу ответить ему взаимностью, поскольку моё несчастное сердце уже отдано бесчувственному существу, весело напевающему у меня под боком, то, по крайней мере, сумею отремонтировать его дом, стирать ему носки и, наконец, стать матерью его детей. Пара пустяков! Я представила себе шеренгу мини-Роулендов, степенно проплывших перед моим внутренним взором – все в аккуратненьких твидовых курточках, коротких штанишках с заутюженными стрелками и весёленьких носочках, связанных милой тётушкой Сибил. Но через минуту занавес опустился, образцовые детишки исчезли, уступив место беспорядочной толпе темноволосых мальчишек и девчонок со смуглой кожей и сияющими сине-зелёными глазами. Они с визгом съезжали по перилам, бесновались в холле под одобрительным взглядом доброй тёти Доркас, домашней преподавательницы гимнастики; они устраивали невообразимый кавардак, оглашая старый дом оглушительными воплями. Я судорожно вздохнула. К несчастью этих милых малышей, папаша, будучи неисправимым развратником, отказался соблюсти приличия и жениться на их бедной матери.

Я начала трезветь. Раздражительность уступила место подавленности. Мне вдруг подумалось, что все мои нынешние страдания ничто по сравнению с тем, что будет, когда Бен Хаскелл навсегда уйдёт из моей жизни. По крайней мере, теперь я вполне отчётливо видела, как он удаляется с безразличным видом. А если так, то почему бы не проверить свою стойкость и не разбередить рану ещё сильнее?

– Интересно, что подумает Ванесса о моём новом облике? – ровным голосом спросила я. – Многие годы я утешалась тем, что в ней нет и половины меня, но теперь это может показаться некоторым преувеличением.

– Зачем ты это делаешь? – донёсся голос Бена сквозь энергичные рок-завывания.

– А что я такого делаю?

– Насмехаешься над самой собой образца шестимесячной давности. Ты напоминаешь мне одного из тех новообращённых религиозных фанатиков, которые считаю своё прежнее существование грудой грязного белья. Скажи честно, Элли, ты действительно думаешь, что стала совершенно другим человеком?

– Ты же сам уверял меня, что нет предела совершенству.

Я откинула голову на спинку сиденья и подставила лицо солоноватому ветру. Теперь у меня будет объяснение покрасневшим векам.

– Разве? – на повороте Бен резко вывернул руль, и машину слегка занесло. – Я всегда считал совершеннейшей глупостью с твоей стороны то и дело сравнивать себя с Ванессой. Ты прекрасно знаешь, что я о ней думаю.

– Это не мешало тебе заигрывать с ней.

Мимо промелькнул домик викария. Бен выключил радио.

– Приятно вновь оказаться дома, – вздохнул он. – Насколько я понимаю, остаток дня ты намерена провести, запершись в своей комнате?

Сделав немыслимый пируэт, автомобиль на полном ходу въехал в ворота. Бен умудрился не заметить огромную кучу цемента, которой не было, когда мы уезжали.

– А это ещё что за чертовщина? – заорал он, когда на ветровое стекло хлынул поток серой пыли.

– Если бы ты когда-нибудь обращал внимание на мирскую суету повседневной жизни, то помнил бы, что я договорилась укрепить ворота и заодно подновить дорожку, ведущую к домику тётушки Сибил. Правда, все материалы должны были доставить ещё на прошлой неделе. И нельзя сказать, чтобы эти вольные каменщики, господа Гримсби и Стрампет, были слишком заняты массовым производством надгробий. Они сами сказали мне, что летом наступает затишье с кладбищенскими заказами.

Бен подал автомобиль задом, обогнул цементную пирамиду и остановился на краю подъездной дорожки.

– Пока я буду чистить ветровое стекло, – пробурчал он вполне добродушно, показывая, сколь мало для него значит наша размолвка, – почему бы тебе не наведаться к тёте Сибил? Вдруг старушка решила вернуться домой, посчитав обед с нами неоправданным излишеством.

– Весьма благородная мысль, – холодно сказала я и вылезла из машины.

В окнах света не было, маленький домик казался покинутым, но когда я вгляделась сквозь занавески, у меня появилось странное чувство, что Бен, видимо, прав и тётушка Сибил действительно вернулась. Может, какое-то лёгкое движение внутри, некая тень вызвала у меня это чувство? Как бы то ни было, на мой настойчивый стук никто не отозвался, и я без обиняков сказала себе, что скоро превращусь в законченную психопатку.

Бен поставил машину под навес. Я прошла в холл. Навстречу мне по лестнице спускалась Доркас, с головы до пят закутанная в клетчатый халат горчично-зелёного цвета, способный напугать кого угодно. Она выглядела как простудившаяся смерть. Слабым голосом Доркас сообщила, что у неё разболелась голова, и ей пришлось большую часть дня провести в постели. Приступ был таким сильным, что она едва помнит, как поднялась в свою комнату.

– Странно, – сказала Доркас, протирая глаза, – я отлично себя чувствовала, когда отправилась в огород. Устроила перерыв всего на пять минут, чтобы попить чайку из термоса, потом хотела встать и вдруг почувствовала, что голова у меня просто раскалывается, а ноги отказываются слушаться. Наверное, надвигается буря. У меня мигрень бывает только перед переменой погоды. Кстати, Элли, сразу после вашего ухода звонила какая-то женщина, я сказала ей, что тебя нет, но спросить, как её зовут, не успела – она повесила трубку.

– Наверное, Джилл, – сказала я. – Ей вечно некогда. Надеюсь, она ещё позвонит.

– Да, и вот что, – спохватилась Доркас. – Тобиас куда-то подевался. Так некстати! – она потёрла пальцами лоб, словно хотела стереть воспоминания о боли. – Мигрень сразила меня наповал, мне ничего не оставалось, как задёрнуть шторы, заползти в постель и попытаться заснуть, – она поморщилась и вновь потёрла лоб. – Мне кажется, когда я встала, то слышала вой Тобиаса. Надеюсь, он не ввязался в драку.

– Доркас, ты просто невозможна! – я достала из стеклянного шкафчика бутылку бренди, налила щедрую порцию и велела больной залпом выпить. – Тебе не о загулявшем коте беспокоиться надо, а лежать себе в постели. Постарайся расслабиться, я сама его поищу.

– Если хочешь, чтобы я окончательно поправилась, – Доркас поджала губы, скривилась и сделала осторожный глоток, – убедись, что Тобиас дома.

Велев Доркас оставаться на месте, я прошла на кухню, наполнила миску Тобиаса, для убедительности погремев ею, и, когда эта уловка не помогла, отправилась осматривать дом, открывая подряд все двери.

В столовой Бен накрывал на стол.

– Доркас всё ещё дурно? – спросил он.

– Мигрень, – коротко ответила я. – Негодяй Тобиас где-то шляется, а вот-вот начнётся гроза.

– Тогда нечего пороть горячку, – Бен принялся раскладывать вилки. – Тобиас не из тех, кто любит прогулки под дождём. Стоит ему промочить усы, как он тут же пулей домой.

Но Тобиас так и не появился. Когда очередная вспышка молнии разорвала небеса, я надела один из плащей, висевших в нише у двери в сад, схватила фонарик и выскочила во двор. От фонарика было мало толку. Ветер набросился на меня разъярённым зверем, швыряя из стороны в сторону. Я споткнулась и чуть не рухнула в ров. От холодной бани меня спасла короткая вспышка света – это молния с сухим треском прочертила на чёрном фоне неба зловещий зигзаг.

– Тобиас! – крикнула я, но голос мой спасовал перед ветром.

– Ты что, окончательно спятила?! – рука Бена грубо схватила меня за рукав и потащила назад. – Молния ударила совсем рядом! Забудь про своего кота, у него жизней будет побольше твоего.

– Не могу бросить в беде мою детку! – всхлипнула я. – Он же с ума сойдёт от страха.

– Если бы у него был хоть намёк на умишко, этот негодник давно бы уже сидел дома.

– Оставь меня в покое! Я должна найти Тобиаса!

Я попыталась вырваться, но Бен держал меня крепко.

– Боже милостивый, – взмолился он, – за какие грехи ты уготовил мне это наказание? – с этим благочестивым воплем он перебросил меня через плечо, словно мешок Санта-Клауса, и, шатаясь, побрёл к дому.

В гостиной Бен бесцеремонно свалил меня на кушетку и велел бедной Доркас присматривать за мной. Меня он удостоил уничтожающим взглядом.

– Снимай плащ, дурочка! А я пойду приготовлю чего-нибудь горячего.

Общими усилиями мы уговорили Доркас лечь в постель. Она согласилась лишь при условии, что я разбужу её, как только объявится Тобиас, в какое бы время это ни случилось.

Впервые за несколько месяцев мы с Беном проводили вечер вдвоём. Проворчав, что не позволит мне покидать пределы гостиной, Бен принёс ужин, прихватив кофейник с крепким чёрным кофе.

– Если ты намерена ждать до середины ночи, тебе следует взбодриться, – он протянул мне чашку с кофе, предварительно влив туда изрядную порцию бренди.

К огромному моему изумлению, Бен Хаскелл усердно пытался меня развеселить.

– Твой кот – самая неблагодарная тварь на свете! – объявил он, обстреляв меня очередью разнообразных шуточек.

– Раньше он никогда не оставался на улице во время грозы, – не в силах допить кофе, я поставила чашку на стол, подошла к окну, отдёрнула занавески и всмотрелась в непроглядный мрак.

– Ты так ничего не увидишь, – голос Бена звучал раздражённо. – Ладно, хватит! Благородный Ланселот готов на любые подвиги! Что ж, сейчас надену сапоги и плащ и отправлюсь на встречу с бушующей стихией. Благодарностей не надо! – он властно вскинул руку. – Люблю прогуляться вечерком после ужина. А то, что вымокну до нитки, так это даже кстати – сэкономлю на ванне.

В ожидании Бена я принялась мерить шагами гостиную. Позолоченные стрелки старинных часов на столике эпохи королевы Анны едва двигались. Глупо так переживать по поводу несносного кота, особенно если животное привыкло к прогулкам по центру Лондона. Вероятно, в эту самую минуту Тобиас, укрывшись в каком-нибудь тёплом местечке, мирно дремлет. В конюшне, у Джонаса! Какая же я дура, что сразу не подумала об этом. Тобиас ведь частенько наведывается в гости к садовнику. Сообразит ли Бен заглянуть к Джонасу? Вполне возможно, и всё-таки… Я бросила ненавидящий взгляд на часы; ожидание душило меня.

На этот раз я не стала брать плащ. Втянув голову в плечи, я рысью пересекла внутренний дворик. Ветер отбрасывал меня назад, и я продвигалась с трудом, словно пловец, устремляющийся против течения. Отодвинуть засов на дверях конюшни оказалось непросто.

– Тобиас! – позвала я.

Но это было глупо; если уж негодник пробрался сюда, то наверняка поднялся к своему приятелю Джонасу. Помня о том, что выключатель находится у подножия деревянной лестницы, я шла, выставив вперёд руки, пока пальцы мои не наткнулись на тумблер. Конюшню залил тусклый мерцающий свет.

– Проклятье! Кто тут шарит посреди ночи и не даёт человеку спать?!

По лестнице с шумом спускался старик Джонас, усы его ощетинились, седые волосы были гневно взъерошены. Завидев меня, он остановился, но лицо его не стало более приветливым.

– Если вы решили проверить, жив ли я, то можете спокойно возвращаться к себе. Парой вспышек молний меня не испугаешь. Мне такая погодка даже по душе. Всегда была по душе, и не требуется, чтобы со мной цацкалась молодая девица, которая вообразила себя Флоренс Найтингейл ((1820–1910) – легендарная медсестра, символ беззаветного гуманизма)…

– Меньше всего хотела с вами цацкаться! – Стыдно признаться, но в ту минуту я окончательно утратила остатки самообладания и оскорбила беззащитного старика. – Я пришла не для того, чтобы проведать вас, а всего лишь спросить, не видели ли вы моего кота. Если хотите знать, он стоит десятка мужчин…

Косматые брови Джонаса прыгнули вверх.

– Тобиас? Пропал?! В такое-то ненастье?!

Я с несчастным видом кивнула, и Джонас затопал наверх, крикнув через плечо, что только возьмёт сапоги и куртку и сразу же спустится. Едва старик добежал до верхней ступеньки, как дверь конюшни распахнулась. Поначалу я подумала, что это проделки ветра, но в следующую секунду увидела Бена. По глазам его я поняла, что искать больше не нужно. Я осознала это ещё до того, как опустила взгляд и увидела мокрый комочек в его руках.

– Ты нашёл его, – сказала я буднично.

– Во рву, – голос Бена дрожал. Я же оставалась спокойной, не в силах поверить в случившееся. Уму непостижимо, что беда случилась с Тобиасом, моим пушистым другом, чьё тёплое тельце так часто нежилось у меня на коленях холодными зимними вечерами.

Бен шагнул мне навстречу, и моё спокойствие разлетелось на тысячи мелких осколков. Я разрыдалась. Сзади подошёл Джонас и ласково похлопал меня по плечу.

– Ну-ну, девочка, держись. Знаю, это тяжело, но…

– Прости, Элли, – запинаясь, пробормотал Бен. – Хуже всего то, что это вовсе не несчастный случай. Кто-то намеренно решил избавиться от Тобиаса. Его засунули в мешок. Я не сразу разглядел среди плавающего во рву мусора. Если бы я не потащил тогда тебя в дом… если бы помог тебе искать…

– Ну хватит! – рявкнул Джонас. – Можем посыпать голову пеплом хоть до Судного дня, это всё равно не вернёт малыша. Вы уверены, что он мёртв, мистер Бентли?

– Чёрт возьми, мистер Фиппс, – прошептал Бен. – Я же не врач, но если он не шевелится и застыл, как камень, то…

Я зашлась в новом приступе рыданий, и Джонас велел Бену отвести меня домой. О Тобиасе он позаботится сам.

Когда мы прошли на кухню, зазвонил телефон. Бен наотрез оказался взять трубку.

– Я не оставлю тебя, даже если надо всего лишь выйти в холл, – твёрдо заявил он.

Поставив чайник на огонь, он усадил меня за стол. Потрезвонив несколько минут, телефон смолк. Не то чтобы это имело значение. Ничто теперь не имело значения. Мой старый друг Тобиас Первый умер. Бен был само участие. Я когда-то слышала, что в минуты несчастья люди начинают относиться к незнакомцам, как к близким родственникам. Бен даже не любил Тобиаса. Но он не испытывал к нему и ненависти. В отличие от кого-то другого. Кого же именно? Этот вопрос имел значение.

Бен щедро сыпанул сахара в крепкий чай и размешал.

– Элли, я хочу что-нибудь сделать для тебя, но не знаю что. Слов не нахожу, чтобы выразить, как мне жаль, – оставив в покое чашку, он встал у меня за спиной и нежно положил руки мне на плечи. – Только попадись мне негодяй, который так поступил с тобой! Ты же безумно любила Тобиаса…

Бен замолчал, видимо, осознав, что я его не слушаю. Он ещё крепче сжал мои плечи и попытался привлечь меня к себе. Точно таким же способом он старался успокоить меня после того мерзкого звонка, но сейчас моё тело не подчинилось. Я не хотела, чтобы меня утешали и прижимали к себе.

Натужно усмехнувшись, Бен продолжал:

– Ты так носилась с Тобиасом, что порой я ревновал тебя к нему.

– Не надо шутить, – устало сказала я и потянула к себе чашку с чаем.

– Прости, Элли, это прозвучало легкомысленно. Но мне хочется немного отвлечь тебя.

– Я понимаю. Но неужели ты не видишь, что с Тобиасом расправился тот же самый человек, что уничтожил твою книгу и подбросил мне конфеты? Сегодня он превзошёл самого себя. Какой смысл убивать моего кота?

– Страх, – ответил Бен.

Дверь кухни со стороны холла отворилась, и вошла Доркас. Волосы её торчали во все стороны, на лице застыло странное выражение.

– Я так и знала, что найду тебя здесь, Элли. Постучалась к тебе, но никто не ответил.

– Доркас, тебе нельзя вставать.

Я принялась разглядывать свои руки в надежде, что она послушается, поднимется к себе, и мне не придётся ей всё рассказывать сегодня. Кроме того, мне хотелось, чтобы Бен оставил меня в покое. Хотелось побыть одной, отгородиться хотя бы ненадолго от жуткого мира.

– Я не смогла заснуть, – просто сказала Доркас. – Ответила на неприятный телефонный звонок, скорее даже зловещий, чем неприятный. Никогда не считала себя слабонервной, но тут я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Гнусавый голос прочёл детский стишок. Его обладателю надо бы удалить аденоиды. Этот ужасный голос твердил нараспев про Шалтай-болтая. Я уже хотела попросить, чтобы это отродье позвало мамашу, и сказать родительнице всё, что я думаю о детях, которые звонят незнакомым людям и несут всякий вздор… Но тут голос захихикал и произнёс уже вполне взрослым тоном: «Дин-дон, дин-дон, наш котёнок вышел вон». Вот тогда-то у меня и побежали по спине мурашки. Я, конечно, слышала, что Зло существует, но никогда не сталкивалась с ним. И вот сегодня я Его услышала.

– Бен, расскажи Доркас, – попросила я, пододвигая ей стул.

Я что было сил вцепилась в спинку стула, пытаясь унять дрожь в руках. Прежде чем Бен успел выполнить мою просьбу, в заднюю дверь кухни яростно забарабанили. Бен глянул на меня и пошёл открывать.

В ореоле света, отбрасываемого небольшим уличным фонарём, стоял Джонас. Он походил на старого моржа: седые усы, с которых стекали дождевые струйки, выцветшее твидовое пальто. Единственное, что делало его похожим на человека, были пижамные штаны, заправленные в неизменно грязные сапоги.

– Мне что, всю ночь торчать у двери прикажете? – Джонас хмуро оглядел кухню, усы его гневно подёргивались. – Расселись тут, понимаешь, как на свадьбе, чаи гоняют. Где тёплое молоко и ром?

– Молоко? – недоумённо повторил Бен, закрывая за ним дверь. – Мне казалось, вы предпочитаете какао.

– Так оно и есть, – буркнул Джонас. – Но вот этот приятель любит молоко, – старик расстегнул верхнюю пуговицу пальто и опустил глаза.

Глядя на вялого, но вполне живого Тобиаса, он ласково улыбнулся.

* * *

Ни один из нас так и не лёг до рассвета. Джонас не стал скромничать. Напустив на себя величественный вид ветхозаветного пророка, который не ищет, но и не сторонится поклонения толпы, он поведал нам о том, как мастерски применил метод искусственного дыхания. К счастью, Тобиас потерял сознание от шока и холода, не успев как следует нахлебаться воды.

– Сдаётся, мне, наш маленький приятель большую часть времени проплавал на поверхности, зацепился, наверное, за какой-нибудь мусор. В этой грязной луже, которую вы почему-то называете рвом, полно обломанных веток и прочей дряни. Думаю, малыша спасла старая велосипедная шина, когда-то верой и правдой служившая миссис Абигайль.

– Несостоявшийся убийца и представить себе не мог, что его планы нарушит плавающая велосипедная шина! – Бен налил всем чаю.

Виновник всего этого переполоха свернулся калачиком у меня на коленях, наслаждаясь теплом и покоем. Судя по всему, происшедшее не отразилось на его душевном здоровье.

– Бен, – подала я голос, – что ты имел в виду, когда сказал, что мотивом этого поступка мог быть страх?

– Я имел в виду наш страх. Не думаю, что убийца испытывал колебания. Враг хочет вывести нас из равновесия, он жаждет заставить нас трястись от страха. Случай с Тобиасом – это предупреждение. Следующей жертвой будет один из нас.

– Ты хочешь сказать… – я испуганно смолкла.

Бен почесал у Тобиаса за ухом.

– Не надо впадать в панику, Элли. Я вовсе не хочу сказать, что нас всех запихнут в мешки и утопят во рву, – он поднял на меня глаза, взгляд его был чрезвычайно серьёзен. – Но думаю, страх способен довести до того, что искушение немедленно покинуть дом станет непреодолимым. И вот ещё что: я полагаю, враг снова даст о себе знать в самом ближайшем будущем. Помните, до истечения шести месяцев осталось меньше двух недель.

– Вы насмотрелись фильмов мистера Хичкока, молодой человек, – проворчал Джонас.

– Вы же сами первый начали! – возмутилась я, забыв, что Джонас спас моего кота. – К чему вы меня стращали в тот вечер после отъезда Фредди? Зачем все эти разговоры о хищных птицах, слетающихся, чтобы клевать наши кости?

– Так это, милая, чтобы вы были начеку, когда родственники хотят вытянуть из вас денежки. Это настоящие стервятники, но у них не хватит смелости нанести вам или мистеру Бену телесные повреждения, ведь так это называют в романах про убийства?

– Хотел бы я согласиться с вами, – Бен протёр глаза. – Мне кажется, мы имеем дело с садистом. Выходит, Элли, кто-то из твоих родственников не подпадает под определение милых эксцентриков. Подсунул тебе конфеты, уничтожил мою рукопись, попытался умертвить твоего кота, а затем ещё и позвонил, чтобы позлорадствовать и поиздеваться. Такого человека уже не назовёшь обыкновенным сумасбродом.

– Боюсь, что ты прав, Бен, – Доркас решительно заправила свои рыжие пряди за уши, видимо готовясь к грядущему сражению. – Думаю, мы должны объединить наши усилия и выработать стратегию. Не хочу впадать в пессимизм, но у меня такое чувство, что если мы проиграем этот матч, то в одно прекрасное утро проснёмся с перерезанным горлом.

Три пары глаз уставились на неё.

– Прошу прощения! Это верный способ войти в историю судебной медицины, – Доркас вскочила, забыв о своей мигрени, и энергично наполнила чайник. – Кому-нибудь ещё чаю?

Глава пятнадцатая

– Самая большая сложность с моими родственниками заключается в том, – раздражённо вздохнула я, вливая молоко в чай и отказавшись от добавки водянистого омлета, который на скорую руку сготовила Доркас, дабы успокоить наши расшатанные нервы, – что все в равной степени могут претендовать на роль злодея. У большинства людей имеется в запасе родственник со странностями, но в клане Грантэмов ненормальные все до единого. Так с кого же прикажете начинать?

– Не люблю совать нос не в свои дела. – Словно уличая свою хозяйку во лжи, указанная часть тела Доркас завибрировала, точно антенна. – Но если твои родственники действительно такие оригиналы и, так сказать, одним миром мазаны, то почему бы нам не рассмотреть возможность заговора? Я всё думаю, очень странно, что тётя Сибил не пришла на обед и не предупредила об этом. А что, если неведомый враг просто подделал её голос, когда приглашал вас?

– Всё может быть, – качнул головой Бен, – слышимость была ужасной.

– Вот как? – задумчиво произнесла Доркас, – Помнится, Элли рассказывала, что, человек, подсунувший ей конфеты, тоже говорил каким-то странным голосом. Всё это очень и очень подозрительно. Да и то, что тётушка Сибил пригласила и меня, тоже довольно необычно. Я бы сказала – неправдоподобно. Всё мы оказались слишком доверчивы. И вот ещё что… Моя мигрень… помните, я сказала, что она началась сразу же после того, как я выпила чай.

– И что с того? – Джонас вытер усы, в которых застряли крошки омлета. – Не хотите же вы сказать, что вам туда подмешали кой-чего покрепче?

– Разумеется, алкоголя в моём термосе не было! – фыркнула Доркас. – Уж его-то я бы почувствовала. По-моему, наш таинственный приятель подсунул мне какое-то снотворное. Когда, спросите вы? У меня есть ответ. Помнишь, Элли, я рассказывала тебе про телефонный звонок? Тебя спрашивала какая-то женщина?

– Можешь не продолжать, – вздохнула я. – Пока ты торчала в доме, общаясь с телефонной трубкой, кто-то подсыпал лекарство тебе в чай. Я так и знала, что телефон, эта мерзкая пучеглазая жаба, в сговоре с врагом. Кстати о совместных действиях – если всё так обстояло на самом деле, то речь идёт о парочке злоумышленников: один негодяй караулил за оградой огорода, а другой звонил по телефону. Меня дрожь пробирает! Похоже, мы имеем дело с хорошо организованным и продуманным преступлением.

– За нами наблюдали, и очень пристально, – подтвердила Доркас. – Им известны все наши привычки, вплоть до того, что я беру с собой термос с чаем, когда отправляюсь в огород.

– Отдаю вам должное, вы чрезвычайно трезвомыслящая женщина, мисс Доркас, – подал голос Джонас. – Впрочем, для вас это только к лучшему, поскольку с таким умением готовить, мужа вам вряд ли удастся подцепить. Но ведь Тобиас очутился во рву не тогда, когда вы дрыхли в постели под действием снотворного, а мистер Бентли с мисс Элли лакомились в городе улитками. Вышло бы гораздо дешевле, если бы я насобирал этих тварей в саду, как я всегда делал для Сибил, она очень любит их с уксусом…

– Может, вы всё-таки вернётесь к Тобиасу? – судя по голосу, Бен скорее спал, чем бодрствовал.

– Элементарно, мистер Х., что значит Холмс, если вы не читаете книжек. Малыш Тобиас не мог провести в воде больше получаса. Не то я бы сейчас сколачивал для него гробик. Что вы на это скажете? К чему прилагать столько усилий, чтобы выманить людей из дома, тогда как злодейство совершается, когда вся публика в сборе!

– Прежде чем бросить Тобиаса в ров, его надо было поймать, – возразила я, – а на это у нашего тайного врага могло уйти полдня. И благодаря вам, все его или её труды пропали впустую, – я одобрительно похлопала героя дня по плечу. – Кроме того, если сделать это при свете дня, то вероятность, что мы нашли бы Тобиаса, была бы гораздо выше. Кстати, а почему наш враг не убрал с участка Джонаса?

Бен зевнул так широко, что мог бы проглотить полкомнаты.

– Потому что, как уже было сказано выше, вездесущий противник прекрасно знает, какие за нами родятся грешки. Он знал наверняка, что, когда за Джонасом не присматривают хозяева, он имеет обыкновение прятаться в своей каморке с книжкой в руках, и даже трубный глас, сзывающий на Страшный Суд, не способен выманить его оттуда.

Усталость сделала меня раздражительной.

– Бен, пожалуйста, прекрати кружить по кухне, у меня и так голова гудит, как боксёрская груша. В моих глазах главной подозреваемой всегда будет несносная Ванесса. Я, конечно же, понимаю: вы и представить не можете, что столь очаровательная девушка, способна на столь гнусные злодеяния, но, уверяю, эта мерзавка родную мать разрежет на кусочки и запихнёт в сандвич, если ей покажется, что в нём маловато мяса.

– Личная антипатия, – Бен опустился на стул и закрыл глаза, – не конструктивна и не может служить доказательством. У твоих родственников есть мотив, причём один и тот же. Я, в отличие от тебя, не нахожусь в плену предубеждений. Мне, к примеру, нравится бездельник Фредди – единственный из твоей семьи, кто общался с нами в течение последних месяцев, и более того, – Бен замешкался и опустил взгляд, – мы лишь со слов Фредди знаем, что он не виделся с тётушкой Сибил в день отъезда. Человек, который позвонил нам, знал не только, что тётя Сибил уехала, но и то, что она гостит у подруги.

– Не надо обладать особой проницательностью, чтобы дойти до столь грандиозной догадки. А где же ещё ей быть? Поучись ты хоть немного у Перри Мейсона, знал бы, что человек, последним находившийся на месте преступления, почти всегда бывает невиновен. Фредди кто угодно, но только не дурак. Если злодейство замыслил мой кузен, он не стал бы высовываться.

– Ладно, покончим с этим, – Бен снова зевнул. – Мы всё рассуждаем, кто из них самый отчаянный, а надо думать, как вычислить негодяя, иначе нам грозят большие неприятности.

– Хорошо, – я устало кивнула. – Не будем препираться насчёт того, кого бы мы больше всего хотели видеть в роли негодяя. Следует рассмотреть все возможности. Мне трудновато представить, как тётя Астрид или тётя Лулу гоняются за Тобиасом по садовым дорожками, и тем не менее эти дамы – удивительно безжалостные особы.

– Я бы сказал, что их объединяет одно качество, – кивнул Бен, – они без памяти любят своих отпрысков. И последний, хотя и не самый невероятный подозреваемый в этом списке – это толстяк Морис.

– И, как мне кажется, дядя Морис – ужасно алчный тип, – я зевнула.

* * *

За кухонным окном в предрассветных сумерках уже проступили силуэты деревьев. Старик Джонас выглядел бодрее остальных. Он решительно забрал у меня Тобиаса.

– Вот кто многое мог бы рассказать, если бы только умел говорить. Вам не кажется, мисс Элли, что мерзавец прятался где-то в саду, когда вы с мистером Беном отправились искать нашего тигрёнка? Мне думается, бедный малыш вряд ли находился в воде больше десяти минут, не то утонул бы в этом мешке.

Доркас попыталась пригладить заправленные за уши волосы и подавила зевок.

– Страшно подумать, что этот человек скрывался где-то там, в темноте. В таком мраке и слона трудно было бы заметить. Этот тип, должно быть, вымок насквозь. Надеюсь, он заработал воспаление лёгких.

– Знаете, что нам нужно сделать? – Бен на мгновение прекратил клевать носом. – Объявить семейный сбор, пригласить в Мерлин-корт всю честную компанию и выяснить, кто страдает сильнейшей простудой.

– Неплохая мысль! – с энтузиазмом согласилась я. – Собрать всех подозреваемых и попытаться выудить какие-нибудь сведения; настроить их друг против друга. Как вы на это смотрите? – я обратила взор на Бена.

Но тот уже храпел. Ещё одна иллюзия рухнула.

Самоотверженный Джонас предложил отконвоировать хозяина до кровати. Мы с Доркас сложили посуду в раковину. Перед моим мысленным взором мелькнула кухня в период правления тётушки Сибил, и я решительно отвернула кран.

– У меня всё из ума нейдёт тот телефонный звонок, – я сполоснула чашку и передала её Доркас. – Этот человек, должно быть, говорил из будки, что расположена на дороге, идущей вдоль берега.

– Почему?

– Элементарно. Если Джонас прав, а я подозреваю, что это так, то покушение на жизнь Тобиаса произошло всего за несколько минут до того, как мы его обнаружили. А это означает, что нападавший не мог уйти далеко. Даже если у него была наготове машина, спрятанная где-нибудь поблизости, добраться до неё под проливным дождём можно было бы в лучшем случае минут за пять, а телефон зазвонил, едва только мы вернулись в дом.

Доркас осторожно поставила чашку на стол.

– А ты не думаешь, – сказала она, – что неизвестный мог воспользоваться телефоном в домике тёти Сибил? Все знают, что ключ спрятан под подоконником.

– Возможно, ты права, – задумчиво ответила я. – Когда я сегодня осматривала домик, у меня возникло безотчётное чувство, будто внутри кто-то есть. Мне почудилось, что кто-то наблюдаем за мной через щель в занавесках. Во всяком случае, теперь мне так кажется. За тётушкой Сибил водится старушечья привычка подглядывать, поэтому я решила, что она вернулась. Я постучалась, но никто не открыл.

– К счастью для нашего таинственного злоумышленника, тёте Сибил вздумалось попутешествовать. Я даже подумала… – Доркас помолчала. – Женщины её возраста и в самом деле славятся своей привычкой подглядывать из-за занавесок… да и любовь тёти Сибил к ночным прогулками… возможно, враг знал о ней и посчитал, что эта особенность старушки может помешать его намерениям. Перейдём теперь к Джонасу. Я могу понять, почему члены твоей семьи не боятся старика. Ты уже не обижайся, но твои родственники, как и тётя Сибил, считают садовников низшими существами, недостойными внимания. То же самое, наверное, можно сказать и о домработницах, я но я всё-таки ночую в доме.

– Вернёмся к тётушке Сибил, – я вытерла разделочный стол. – Ты не думаешь, что кто-то ей угрожал, и потому она уехала?

– Я бы не удивилась. Возможно, это была не прямая угроза, а дружеский совет. Пара недель вдали от дома пойдут на пользу её здоровью. Может быть, старушка не собиралась следовать этому совету, но тут случилась стычка с Джонасом, и мысль о путешествии показалась ей более привлекательной.

– Ты не находишь, что воображение заводит нас слишком далеко? – я тщательно сложила влажную тряпку, водрузила её подле раковины и скинула туфли. У меня было такое чувство, будто я не спала целую вечность.

Доркас же так и излучала энергию.

– Знаешь, если злоумышленник убедил тётю Сибил уехать, то он вполне мог и попросить её держать язык за зубами.

– К тому же тётушке Сибил очень нравится, когда с ней носятся как с писаной торбой, – желчно добавила я.

– Жаль, что её здесь нет. Потому что в противном случае я бы сказала, что тётя Сибил – наиболее вероятный кандидат на роль второго участника заговора. В главной роли я её не представляю – к сожалению, у старушки нет серьёзного мотива. Нельзя сказать, что она получила очень много, но, во всяком случае, значительно больше, чем остальные твои родственники.

Я и прежде подумывала о роли тётушки Сибил во всей этой истории. Я считала, что на чудаковатую старушенцию следует обратить особое внимание, поскольку, на мой взгляд, с ней обошлись хуже всего. Дядюшка Мерлин мог бы не упоминать о её преданности и кулинарных талантах. У тёти Сибил были все основания меня не любить. Я вполне недвусмысленно дала понять, что думаю о её манере вести хозяйство, яростно набросившись на паутину и грязь, накопившиеся в доме за долгие годы. Наблюдая моё рвение, она могла почувствовать своё духовное родство с обойдёнными в завещании остальных членов семьи. И кроме того, тётушка Сибил не любила котов!

– Но чтобы понять тётю Сибил, – заговорила я, – надо вспомнить, как она относилась к дядюшке Мерлину. Для всего мира Мерлин выглядел старым брюзгой, но для Сибил смысл жизни заключался в том, чтобы бегать за ним с тапочками в зубах. Может, у Мерлина и было трудное детство, которое исказило его взгляды на жизнь, но даже этим нельзя оправдать то, что он не воздал должное тёте Сибил за беззаветное служение ему.

– А эта женщина взяла и уехала, – в голосе Доркас не слышалось особого сочувствия. – Некоторые люди любят быть мучениками, они сами лишают себя силы воли.

– Когда дело касалось дяди Мерлина, у тёти Сибил воли точно не было, но во всём остальном она обладает ослиным упрямством. Ты только взгляни, как быстро она нашла себе новые увлечения. Люди – удивительно непредсказуемые создания. Слабость тётушки Сибил в отношении дяди Мерлина может обернуться силой, если кто-то вознамерится помешать исполнить его последнюю волю. Если бы старик решил, что её следует похоронить заживо рядом с ним, она бы позвонила могильщику, заказала гроб, легла бы в него и сама закрыла крышку. Мерлин и Сибил были не просто кузенами, жизнь сделала их ближе, чем родные брат и сестра. Нет, тётя Сибил не стала бы препятствовать воле покойного.

– Тогда остаётся Джонас, – усмехнулась Доркас. – Выглядит он более чем сомнительно, характер несносный, плюс фанатичная преданность покойному хозяину. Что ещё нужно?

Я со смехом подтолкнула её к двери.

– Опомнись, что ты несёшь! Ведь именно Джонас спас Тобиаса. Я подозреваю его не больше, чем тебя.

Доркас тотчас стала серьёзной.

– Не будь слишком доверчива, Элли! Советую тебе впредь почаще оглядываться через плечо. Тобиас более живуч, чем ты.

Засыпая, я пообещала вести себя осторожнее. Лишь позже я поняла, что если всё время оглядываться назад, то рискуешь угодить в ловушку, расставленную прямо перед твоим носом.

* * *

На следующий день мы поднялись незадолго до полудня. За окнами по-прежнему хлестал дождь. Меня охватило искушение забраться обратно в постель с книжкой и чашкой горячего шоколада, но предстоящая прогулка к домику священника должна была разогнать остатки сна. За завтраком Доркас была не редкость молчалива, в конце концов она всё-таки призналась, что у неё опять разболелась голова, поэтому я не стала просить её составить мне компанию. Уже надев плащ и шарф, я подумала, что вежливость требует, чтобы и Бен узнал, где меня можно найти в ближайший час. Я отыскала его на террасе, где он воевал с клубком верёвки и пакетом обёрточной бумаги. Избавившись от зажатых в зубах ножниц, он весело сообщил мне, что я пришла как раз вовремя – пора прощаться. Ну и скотина! Решил унести ноги, оставив меня на растерзание убийц и похитителей!

– Не глупи! – рассмеялся Бен. – Ухожу не я. Всего лишь моя книга. Величайшее произведение искусства, посвящённое домоводству, сегодня отправляется в почтовый ящик. Я больше не могу рисковать, держа его здесь.

– Закончил? Поздравляю! – я едва не обняла Бена, но он отпрянул, что, возможно, было и к лучшему, поскольку он успел вновь всунуть ножницы между зубов.

– Нельзя ли немного посдержаннее, – прошепелявил он сквозьметаллические клыки. – И вообще, могла бы помочь.

Велев держать бечёвку, он затянул узел, почти перекрыв кровообращение в моём указательном пальце.

– Ох, Бен, перестань бухтеть, это становится однообразным! Ты же должен быть доволен.

Бен выплюнул ножницы и свирепо дёрнул за концы бечёвки.

– В каком-то смысле я доволен, но, с другой стороны, у меня такое ощущение, что я продался. Так же, как и ты!

– Я?!

– Разумеется! Ты же согласилась похудеть ради перспективы богатства! Кстати, перспективы весьма прозрачной.

И это говорит человек, пичкавший меня салатами, пока я сама не превратилась в разновидность укропа! Яростно скомкав обёрточную бумагу, я с силой швырнула её в угол.

– Бен, – холодно заговорила я, – ты всё ходишь вокруг да около, то и дело оскорбляя моё новое тело, почему бы тебе не прекратить вилять и не сказать прямо и откровенно: тебе противен мой нынешний облик.

– Всё нормально, – буркнул Бен, снова набросившись на многострадальную бечёвку. – Ты выглядишь великолепно. Но в моих аплодисментах нет нужды. Ты отлично потрудилась над собой, равно как и над этим домом. Однако и в том и в другом случае в твоём распоряжении имелся превосходный материал. Несмотря на то, что Мерлин Грантэм не интересовался состоянием дома, а любезная тётушка Сибил вела хозяйство из рук вон плохо, это не смогло лишить дом очарования. Именно об этом я думаю, когда вспоминаю тот день, когда мы с тобой встретились. Дом, скрытый под налётом грязи и упадка, и ты, скрытая под ужасающим пурпурным балахоном. Меня заинтриговало и то и другое.

Он мрачно смотрел на бечёвку.

Мне пришлось положить обе руки на стол, чтобы унять дрожь.

– Я тебя заинтриговала?..

– И даже очень. Я счёл тебя самым забавным и дерзким существом, какое когда-либо встречал в жизни.

– Ну спасибо, – окончательно сникнув, я расправилась ещё с одним листом бумаги. Забавное существо… Мог бы назвать меня пленительной, или потрясающей, или, на худой конец, сексуальной… – Толстые люди частенько блистают в этих областях, – согласилась я. – Они все как на подбор забавные и дерзкие. Это так же характерно для них, как воздушная походка и здоровый цвет лица.

– Теперь ты понимаешь, почему мне больше нравилось твоё прежнее издание? Ты тогда не была такой злой.

– То есть тогда мои чувства были лучше укрыты. А по-моему, тебе не нравится, что я похудела, ведь теперь ты не можешь шпынять меня и относиться ко мне свысока.

Бен затеребил бечёвку, гневно глядя на меня.

– Да ты сама себя не ценишь! Когда я говорю, что у тебя тонкий ум, ты обижаешься. Хочешь только, чтобы тебе с утра до вечера нашёптывали, что у тебя фигура как у кинозвезды!

– Только потому, что я к ней ещё не привыкла, – обиженно парировала я. – Я чувствую себя ребёнком, который наконец получил желанную игрушку. И мне хочется, чтобы все восхищались этой чудесной вещью.

– Советую быть поосторожнее. А то в один прекрасный день нарвёшься на кого-нибудь, кто захочет с ней поиграть!

– Ты отвратителен! Да, всё верно, если бы не дядя Мерлин, я никогда бы не похудела, но это вовсе не означает, что я продалась. А если и так, то я отнюдь не против! Расставшись со своими телесами, я почувствовала себя гораздо счастливее, так почему бы нам не говорить о «счастливом конце»?

– Или иначе, – Бен пригладил курчавую прядь волос, которая вдруг встала торчком. – В нашем случае это одно и то же, не так ли?

– То есть? – прошептала я, судорожно вздохнув.

– Совсем скоро каждый из нас вернётся к своей прежней жизни. Мы станем такими, какими были до старого доброго «Сопровождения».

– Видимо, так, – я превратила попавшуюся под руки скрепку в причудливую фантазию обезумевшего авангардиста. – Что ты намерен делать? Написать ещё один роман?

– Я подумываю о том, чтобы открыть собственный ресторан в эдвардианском стиле и…

– Бен, это же потрясающая идея! И прекрасная реклама для твоей книги! Может, тебе удастся найти старый трактир. Ты только подумай, какое будет удовольствие оформлять его – мы могли бы найти на чердаке подходящую мебель, а ресторан назвать «У Абигайль».

– Мы? – голос Бена звучал хрипло.

Я спросила себя, уж не простудился ли он; в его глазах застыло какое-то напряжённое выражение. Бедняжка, что же он сотворил с бечёвкой… Бен отвёл глаза и произнёс фразу, после которой у меня пропало всякое сочувствие к нему:

– Я думал, ты намерена вернуться в Лондон и с головой погрузиться в современную бурную жизнь.

– Вовсе нет, – ответила я как можно более ровным голосом. – В этой части Англии имеются свои прелести, никак не связанные с Мерлин-кортом.

Бен швырнул перевязанный пакет на стол и с отвращением уставился на него. В уголке глаза у него внезапно появилась слеза, он раздражённо смахнул её.

– Если так, то советую тебе незамедлительно заняться пением. Уверен, твой драгоценный викарий не станет придираться, если ты будешь фальшивить и не попадать в такт. Некоторые решат, что ты зарываешь в землю остальные свои таланты, но я не сомневаюсь, тебя ждёт великая карьера в местном женском клубе.

– Ты закончил? – вскипела я.

– Я сделал всё, что от меня зависело. – Похоже, этот кретин решил, что я говорю о его дурацкой кулинарной книге. Схватив твидовый пиджак, который был перекинут через спинку стула, Бен надменно добавил: – Я позвонил мистеру Бреггу. Он примет меня в своей конторе, просмотрит рукопись, затем отправится со мной на почту, чтобы лично проследить за отправкой. Будем надеяться, что её не засунут в самый низ кипы с любовными романами, иначе мы её точно больше не увидим.

Губы мои скривились в злобной ухмылке.

– Я вовсе не беспокоюсь, что её могут не напечатать, эта книжечка – верняк, но тебе не кажется, что ты перестарался?

– То есть?

– Не разумнее ли было бы упаковать книгу после того, как её просмотрит мистер Брегг?

Разъяренный рёв Бена музыкой звучал в моих ушах. Я оставила литератора свирепо тащиться на тугой бечёвочный узел и проклинать пропавшие ножницы. Незаметно положив их на высокий столик в холле, я поспешно отступила к двери и выскочила в сад.

Мокрая земля громко чавкала у меня под ногами, но я не обращала внимания на сырость, разлитую в саду. Если я способна довести Бена до безумного раздражения, может, он испытывает ко мне хоть какие-то чувства? В глупой женской груди всегда есть место надежде. На сердце явно полегчало, хотя я по-прежнему тяжело ступала по дорожке. Обогнув нетронутую груду цемента, высившуюся рядом с домиком тёти Сибил и укрытую теперь куском брезента, я вышла на дорогу. Там на меня тут же набросился ветер и понёс, словно пустой бумажный пакет.

Джонаса я нашла за работой в небольшое рощице в нескольких сотнях ярдов от ворот. Он сваливал мусор на уже внушительную груду смятых коробок, сломанных стульев, изодранных покрывал и сырых матрасов. В ту минуту, когда ветер швырнул меня в рощицу, старик увлечённо тыкал в какой-то розово-жёлтый клочок, торчащий из середины мусорной кучи; клочок походил на уголок пластиковой скатерти.

Для своих семидесяти лет Джонас был довольно проворным старикашкой, ничуть не похожим на то болезненное создание, которое тётя Сибил описывала мне зимой. Доркас права, за последние месяцы садовник сильно изменился. Быть может, соседство с компанией более молодых склочников смягчило неисправимого брюзгу, хотя, возможно, это было всего лишь временное улучшение.

Очередной резкий порыв ветра сорвал с головы Джонаса его неизменную бесформенную шляпу и, словно чайку, понёс над обрывом в сторону моря.

– То же самое было бы и с вами, мисс, вздумай вы подойти слишком близко к краю, – сухо сказал старик.

Я решила разнообразия ради прислушаться к его предупреждению и пробиралась к домику викария с предельной осторожностью. Открыв калитку, я ещё раз мысленно просмотрела список подозреваемых.

На кладбище новые могильные плиты жизнерадостно сияли белым мрамором. Испещрённые чёткими чёрными буквами, они стояли прочно и прямо, тогда как их более старые собратья накренились, готовые в любой момент опрокинуться. Сквозь колышущуюся, сочащуюся влагой листву я разглядела тёмно приземистое сооружение – фамильный склеп семейства Грантэмов.

Неприятное чувство, охватившее меня, когда я ступила под сень этого угрюмого строения во время похорон дяди Мерлина, вернулось вновь. Как любознательный ребёнок, который не может удержаться, чтобы не сунуть палец в клетку со львом, так и я испытывала потребность приблизиться к склепу. Я твердила себе, что не надо быть полной идиоткой, но всё впустую, ноги сами понесли меня к склепу. Возможно, дядюшка Мерлин и его зловредный папаша заслуживали того, чтобы покоиться здесь, но не Абигайль, не эта молодая женщина, которая вместе с маленьким мальчиком, цеплявшимся за её юбку, бежала по лужайке вслед за жёлто-красным змеем. На стене гробницы тускло поблёскивала латунная табличка с короткой надписью. Только имя. Ни эпитафии, ни дат рождения и смерти, ни слов любви и утраты. Абигайль лежала в этом каменном сооружении подле мужа, который презирал её, рядом с сыном, который, похоже, навсегда сохранил в своём сердце любовь к матери. И она вечно будет покоиться здесь во тьме.

От этих мрачных мыслей меня пробрала дрожь. Но что это?! Неужто след? Я пригляделась к вмятине на влажной земле рядом с дверью. Гробница Грантэмов занимала почётную первую строку в списке мест, где мог поджидать меня таинственный враг. Я подозрительно оглядела кладбище. Совсем близко хрустнула ветка, словно сломалась барабанная палочка в руках давящихся здоровым смехом детишек. Смех… в этом мрачном месте даже детский смех казался зловещим и коварным, в нём не было ничего забавного. Я вспомнила зловещий хохот в телефонной трубке и содрогнулась. Потом ещё раз, представив, как милый дядюшка Мерлин трясётся в приступе беззвучного хохота – наглядная иллюстрация ко всем известной поговорке. Моё воспалённое воображение услужливо нарисовало, как из бездны ада на меня смотрит злобное лицо хозяина Мерлин-корта, освещаемое бликами дьявольского пламени.

«Ты поставила себя на редкость в глупое положение, моя девочка. Клад не нашла, кавалера своего не удержала, и теперь тебя преследует по пятам стая хищников. Неужто ты не слышишь их рычания, вот они, ближе, ближе»…

Я лихорадочно затрясла головой, пытаясь отогнать от себя мерзкое видение, ухватилась за дверь усыпальницы в поисках моральной поддержки и перевела дух. От привидений, конечно, радости мало, но они, по крайней мере, являют собой парообразную и, смею надеяться, неживую субстанцию, а потому от них можно и отмахнуться, как от назойливых мух. Враг же, как показала прошлая ночь, субстанция очень даже живая. А что, если в эту самую минуту он… или она, укрывшись меж могильных камней, вожделеет свежей крови?

– Есть здесь кто-нибудь? – прохрипела я, что было довольно глупо. Вряд ли стоило ожидать, что враг откликнется радостным воплем.

Получив в ответ угрюмое молчание, я ему не поверила. Пора сматываться отсюда! Впервые я пожалела, что так похудела. Несколько месяцев назад мне достаточно было просто навалиться на врага, чтобы лишить его сил. Может, если бы я вняла совету Джилл и освоила бы парочку приёмов дзюдо, то смогла бы спастись. На меня спикировала тень, и я, издав придушённый писк, дёрнулась в сторону. Отчаянно хлопая крыльями, насмерть перепуганная чайка метнулась в другую сторону. Вслушиваясь в пронзительный птичий клекот и едва держась на вмиг ослабевших ногах, я продолжила свой путь. Сумрак сгущался. Даже при свете дня моя способность ориентироваться в пространстве была сравнима разве что с умением читать Чосера в оригинале. Теперь же я двигалась сужающимися кругами, то и дело натыкаясь на могильные камни и продираясь сквозь ветви, которые царапали мне лицо и хватали за волосы. Одно особенно зловредное дерево вцепилось в мою чудесную шевелюру. Я тут же превратилась в прикованного узника. В отчаянии попыталась выпутать волосы, но они не поддавались. Дрожащими, онемевшими от холода пальцами я схватилась за ветку и попробовала сломать её. В этом беззащитном, совершенно беспомощном положении, с поднятыми над головой руками, я заметила, как ко мне тянутся чьи-то скрюченные пальцы.

– Сдаюсь!

Перед лицом неминуемого поражения я тотчас обрела хладнокровие и расчётливость. Пусть враг думает, что я готова принять смерть.

– Элли, это вы? – вопросил голос преподобного Роуленда Фоксворта.

* * *

Викарий вызволил меня из объятий злобного дерева и объяснил, что возвращался от одного из своих прихожан, когда услышал какой-то странный шум и пошёл на звук.

– Сколько времени вы провели в этой западне? – спросил он, открывая дверь своего домика и ожидая, пока я войду первой.

– А сколько длится вечность? – в ответ поинтересовалась я.

Роуленд оказался настоящим волшебником. Час, что я провела в его кабинете, потягивая горячее какао, доставленное ворчливой миссис Вуд, у пылающего камина, в который я так и норовила засунуть оледеневшие ноги, почти полностью восстановил мою веру в человечество. И всё же после того, как я поведала Роуленду о недавних событиях, викарий настоятельно посоветовал никому не доверять.

– Вас окружают люди, которых вы не знали ещё шесть месяцев назад. Джонас такой же эксцентричный человек и такой же отшельник, как и его хозяин, а что вам достоверно известно об этой Доркас?

Я рассмеялась.

– Спасибо за беспокойство, но ведь вы и сами не верите, что Джонас – убийца-рецидивист, который последние сорок лет скрывался в Мерлин-корте. А что касается Доркас, то я готова вверить ей свою жизнь.

– Будем надеяться, Элли, что этого не потребуется. Да и кроме того, у вас ведь есть жених. Кстати, сколько времени вы знакомы?

– С незапамятных времён, – ответила я, и мне действительно так казалось.

Я не смогла понять, что за выражение мелькнуло на лице Роуленда, но после этих моих слов он принялся рассказывать о своих изысканиях среди личных бумаг преподобного Хемпстеда. Ничего касающегося Грантэмов, викарий не обнаружил.

– А вы не могли бы дать мне эти бумаги? – с надеждой спросила я.

Роуленд покачал головой и объяснил, что епископ требует строгого соблюдения правил в отношении церковной собственности, но, как только ему удастся что-нибудь выяснить, он незамедлительно даст мне знать.

Пришлось удовольствоваться этим обещанием.

Вернувшись в Мерлин-корт, я обнаружила, что Бена ещё нет, и немного расстроилась. Хотя Роуленд проводил меня до дома, я всё равно испытывала ощущение, что за мной следят. Даже появление старика Джонаса не подняло настроения. Он начал брюзжать по поводу задержки с обедом.

– Многим людям моего возраста, – садовник скинул сапоги, – обеды развозит служба социального обеспечения.

– Вы сами ещё хоть куда. Повар взял выходной на вторую половину дня, но не будем огорчаться. Я могу преподать вам интенсивный курс на тему, как пользоваться консервным ножом. Считайте это трудотерапией для человека ваших лет.

Джонас сердито зыркнул на меня из-под косматых бровей.

– Я ещё не при последнем издыхании и в могилу пока не собираюсь. А вот мисс Доркас по-прежнему неважно себя чувствует. Я давеча зашёл в дом, чтобы разжиться мусором для моего костра, так она едва на ногах стояла. Сказала, что полежит у себя в комнате.

Состояние Доркас меня не на шутку обеспокоило, но я решила не тревожить её и повременить с расспросами о самочувствии. Сон – лучшее лекарство, и если Доркас задремала, глупо её будить. Дом постепенно начал оказывать на меня своё убаюкивающее воздействие. Мерлин-корт – мой друг. Даже в отсутствие Бена он не позволит, чтобы со мной что-то случилось. Я поднялась наверх, стащила с себя влажную одежду и на целый час погрузилась в горячую ароматную ванну, после чего досуха вытерлась тёплым махровым полотенцем – новая сушка работала превосходно – и почувствовала, что готова лицом к лицу встретить любые напасти.

Надев синие джинсы (наглядное признание того факта, что у меня появилась талия) и клетчатую рубашку, я прибралась в своей спальне, протёрла ванну и начистила и без того сверкающие краны. Хозяйская спальня всё ещё дожидалась своих штор и покрывал, но в остальном там царил безупречный порядок. Доркас и Бен сами убирали свои комнаты. Что же осталось сделать? Ах да, я же собиралась обмерить лифт для подачи пищи, чтобы выяснить, можно ли там установить неподвижный пол и превратить в шкаф для хранения постельного белья.

Я пересекла лестничную площадку, открыла дверь лифта и потянулась к выключателю. Почему-то шнур зацепился за барабан, и дотянуться до него я не смогла. У меня мелькнула было мысль принести стул, не тщеславие удержало меня и явилось причинное моего в буквальном смысле падения. Решив, что деревянная платформа из толстых планок с лёгкостью выдержит моё отощавшее тело, я уверенно ступила на неё, ухватившись одной рукой за канат, а другой потянувшись за шнуром. До слуха моего донёсся зловещий скрежет. Я попыталась выскочить, но было слишком поздно. Платформа стремительно накренилась, и я потеряла равновесие. Болтая ногами в воздухе, я в отчаянии вцепилась в канат. И в следующий момент провалилась в бездну.

* * *

– Вряд ли она мертва, – оптимистически заметил чей-то голос.

– Тогда она чертовски хорошо притворяется, – это уже был Бен, и я с изумлением отметила, до чего злобно прозвучали его слова.

Кладовка. Мысль рассеивалась, словно клуб дыма, мне пришлось ухватить её за клочковатый хвост, чтобы не улетела. Неудивительно, что Бен рассердился на меня. Бедный, бедный Бен. Я совершила аварийную посадку в кладовке. Посадочная площадка для лифта номер девять. Всё получилось вполне в моём духе: угодила прямиком в лососевый паштет. Несчастный Бен! Он столько возился с этим паштетом. Но сердится он, похоже, не на меня. Иначе с какой бы стати ему так нежно поддерживать мою разбитую и измазанную лососевым паштетом голову, да ещё прижимать свои губы к моим? Медленно, но восхитительно моё тело соединялось вновь. Руки, ноги, ступни, кисти подплывали и водворялись на место, и – какое облегчение! – даже начинали функционировать. Я чувствовала каждый свой дюйм: пощипывание, которое началось в области пальцев ног, ползло вверх неторопливой обжигающей волной. Я лежала целую вечность, наслаждаясь сознанием, что жива и что Бен целует меня (или слизывает паштет, что тоже кстати). Однако через некоторое время мне показалось, что нужно его подбодрить и сказать, что этот потрясающий опыт не должен стать нашей лебединой песней.

– Привет, – сказала я, с трудом разлепив глаза. У меня явный перелом век, но в остальном я чувствовала себя прекрасно.

– А ну заткнись! – распорядился Бен. – Искусственное дыхание требует строгой ритмичности.

Откуда-то сбоку выплыл доктор Мелроуз. Потыкав меня со всех сторон, он объявил, что переломов нет и я могу считать себя родившейся в рубашке. Самым серьёзным повреждением было лёгкое сотрясение мозга, для лечения которого Мелроуз прописал мне успокаивающую микстуру и постельный режим в течение трёх-четырёх дней.

– А в будущем, мисс Саймонс, – предостерёг он, собирая свой маленький чёрный саквояж, – постарайтесь воздержаться от цирковых трюков, если, конечно, не желаете хромать всю оставшуюся жизнь, словно горбун из Собора Парижской Богоматери.

Я торжественно пообещала ему быть образцом осторожности. Но когда в тот же день Доркас принесла мне поднос с едой, я сказала ей, что отныне мы с Беном не сможем и пальцем пошевелить, не подвергая себя смертельной опасности. Всё утро мне казалось, что у меня за спиной кто-то прячется. Я то и дело озиралась, не подумав, что ловушка может оказаться у меня перед носом. Открывая дверь лифта, я и не подозревала, что меня ждёт.

Кто-то подрезал канат, доложила Доркас. После ухода доктора Джонас с Беном осмотрели лифт и обнаружили чёткие следы надреза. Когда я шагнула на лифтовую площадку, канат не выдержал и лопнул. Проще некуда. Оставалось лишь закинуть подальше шнур от выключателя и ждать результата.

Остаток дня и весь следующий я провела в постели, мою израненную голову подпирала внушительная груда подушек. Несколько раз проведать меня заходил Бен, в один из своих визитов он принёс открытку от тётушки Сибил со штемпелем курортного местечка, расположенного в тридцати милях от Мерлин-корта. В открытке ни словом не упоминалось о несостоявшемся обеде. Итак, нас одурачили, заманили в ловушку и выставили на посмешище. И тем не менее мы всё ещё были живы.

По ночам я впадала в ту самую полудрёму, которую так трудно отличить от реальности. Как-то раз мне показалось, что Бен склоняется надо мной, длинными прохладными пальцами откидывает мои волосы, любяще и нежно прижимается губами к уголку моего рта. Когда эта сцена привиделась во второй раз, я подскочила на кровати в надежде, что сон обернётся явью, но лишь увидела, как тихо закрылась дверь, и услышала звук удаляющихся шагов. Наверное, Доркас заходила меня проведать. Я вздохнула и вновь погрузилась в сон.

Кто от меня не отходил, так это мой верный Тобиас. Он уютно расположился на моём животе. Две невинные жертвы незадачливого убийцы. Злодей страстно желал навсегда избавиться хотя бы от одного из обитателей Мерлин-корта. Если кто-то из нас с Беном до истечения шестимесячного срока займёт место в семейном склепе, поместье автоматически перейдёт к остальным членам семьи, за исключением тётушки Сибил.

– Тебе нельзя волноваться! – вскипела Доркас, когда я попыталась обсудить с ней создавшееся положение. – Следует отдыхать, а не ломать попусту голову!

– Думаю, убийца с тобой согласился бы, – я положила ложку. – Если я буду валяться здесь, словно выпотрошенный цыплёнок, то стану очень лёгкой добычей. Доркас, если бы это происходило в детективном романе, кого бы ты назвала главным подозреваемым?

– Себя, естественно. Появилась из ниоткуда, рекомендации поддельные, древняя неприязнь к семье. Дядюшка Мерлин приговорил моего отца к пожизненному заключению в подвалах корнуольской тюрьмы… Ах да, я знаю, где сокровище и…

– Очень смешно, – строго сказала я. – Пожалуйста, следующий кандидат.

– Ну, это очевидно. Наш лихой смуглый герой тоже с тёмным прошлым. Бентли Хаскелл, эсквайр.

– Доркас, у Бена вполне определённое прошлое, его родители достойные, порядочные люди.

– Может быть, – вздохнула моя подруга. – Но ты должна взглянуть на это с точки зрения полиции, если та вдруг появится на сцене. Человек, которого ты нашла в агентстве по сопровождению, очаровал тебя настолько, что ты согласилась ввести старика в заблуждение, будто вы с ним обручены. И вот теперь парень с комфортом устроился в этом доме и…

– Подожди-ка! – я с такой поспешностью села в постели, что едва не вывихнула шею. – Это же была моя идея!

– Неважно. Мёртвые редко бывают надёжными свидетелями. Авантюрист – вот в каком виде он предстанет перед главным инспектором из Скотленд-Ярда. Разбил надежды доверчивой девушки. Я так и вижу газетные заголовки. «Плейбой и жиголо убивает лженевесту».

– А мотив? – упорствовала я. – У Бена его нет, без меня он ничего не получит. В завещании оговаривается, что мы должны действовать сообща.

Доркас задумчиво смотрела на меня, но тут дверь отворилась и вошёл Бен.

– Наслаждаетесь болтовнёй, милые дамы?

– Ещё как! Мы тут с Ватсоном только что раскрыли тайну преступления. Доркас, прицепи его наручниками к кровати. А потом позвони нашим друзьям в полицию. Можешь не торопиться.

Предупреждение о надвигающейся угрозе оставило Бена равнодушным.

– Если бы вы, дамы, меньше тратили времени на фантазии и больше размышляли над уликами, мы могли бы хоть немного продвинуться.

Я уже давно решила, что мы не станем звонить в полицию, пока не установим личность негодяя.

– Хорошо, мистер Экспресс-анализ, – я с интересом наблюдала, как Бен приближается к моей кровати и кладёт руки на спинку. – Выкладывайте всё начистоту!

– Не дерзи, – укоризненно сказал он. – Возможно, у меня нет ответов, зато до черта вопросов. Например, каким образом враг узнал, что тебе взбредёт в голову забраться в лифт?

У меня была бездна времени, чтобы поразмыслить над этой загадкой. Исповедь облегчает душу, потому я набрала в лёгкие воздуха и выпалила:

– Когда я водила по дому кузена Фредди, то упомянула, что намерена превратить этот анахронизм в шкаф для постельного белья.

Бена моя новость нисколько не впечатлила.

– Пусть так, но ведь ты попросту могла не успеть. Довольно странно, что убийца уповал на случайность.

– Судя по тому, что я была на грани смерти, мне так не кажется, – я попыталась сесть повыше и со стоном рухнула на подушки. Доркас обеспокоенно заквохтала. – Кроме того, если принять твою теорию, будто мы имеем дело с полноценным лунатиком, стоит ли ожидать от него тщательного расчёта?

– Безумие, – поучающее заметил Бен, – имеет отвратительную привычку идти рука об руку со сверхъестественной хитростью. В противном случае оно не поворачивалось бы к миру относительно нормальным лицом.

У меня по коже побежали мурашки, но ответила я довольно спокойно:

– Ты хочешь сказать, мы чего-то не замечаем?

– Именно! – Глаза Бена блестели, смоляные брови сошлись на переносице. Мне пришла в голову нелепая мысль, что он любуется собой. – Хотя, – продолжал он, – не все детали мозаики нашли своё место. К примеру, основной причиной визита врага в прошлое воскресенье было стремление устроить ловушку в лифте. Бедолага Тобиас просто подвернулся под руку. Я сомневаюсь, что злоумышленник притащился сюда ради кота. Твой любимец оказался в ненужное время в ненужном месте. Я с самого начала раздумывал, с какой стати наш таинственный гость пускается на такие трудности ради шелудивого клубка шерсти. Помнишь, мы говорили о движущейся мишени? Мы должны были сообразить, что история с котом – вопрос второстепенный.

– Пойду-ка объясню Тобиасу, – с сарказмом отозвалась я, – что он вовсе никому не интересный статист.

– Не совсем так, – Бен невозмутимо выдержал мой гневный взгляд. – Тобиас стал визитной карточкой врага. Помимо проблем с психикой у этого маньяка наблюдается ещё и обострённый нарциссизм – отсюда телефонные звонки и злорадная похвальба собственными умственными способностями. История с Тобиасом – наглядное тому свидетельство.

– Заткнись! – прорычала я. – По-моему, тебя возбуждает перспектива встретиться лицом к лицу с врагом.

– Успокойся, – Доркас, до этого сидевшая спокойно, словно погружённая в свои мысли, внезапно встрепенулась. – Доктор не велел тебе волноваться.

– Попытайся понять, – вразумлял меня Бен. – Уже несколько месяцев ты бродишь, очарованная личностью Абигайль Грантэм. Ты старательно воссоздаёшь прежний облик дома в надежде, что это приведёт тебя к кладу. Я же полагал, что даже с учётом перспективы получения наследства этот путь не выглядит таким уж очевидным. Вообще-то мне вся эта идея представлялась несколько фантастической. Но ты получала удовольствие от этого занятия, и потому я тебе не мешал. Но сейчас началась совсем другая игра, и, если меня унесут отсюда на носилках, я хочу знать, как, зачем и кто это сделал, – Бен подошёл и слегка коснулся моей руки. – Думаю, пора вернуть всех подозреваемых на место преступления. Как насчёт того, чтобы собрать семью в эти выходные?

– Имей совесть! – возмутилась Доркас. – Девушка ещё с постели не встала.

Я встретилась взглядом с Беном.

– Где мои костыли?! – воскликнула я. – Хорошая хозяйка не должна валяться в постели, когда со дня на день прибудут гости.

Глава шестнадцатая

Слежка – вот ключ к успеху и безопасности. Бен твердил эти слова, как заклинание. Тайком наблюдая за подозреваемыми, мы станем с такой же тщательностью следить друг за другом. В течение дня Доркас всё время будет начеку, ненавязчиво присматривая за мной или Беном в том случае, если кто-то из нас останется наедине с одним из подозреваемых.

– Никакой нарочитости! – заклинал её Бен. – Держись незаметно. Ты, случаем, не вяжешь? А то в романах благовоспитанные дамы, подвизающиеся на ниве частного сыска, обычно забираются в укромный уголок и втихомолку щёлкают там спицами. Никто их никогда не замечает.

– А также стариков, – Джонас кивнул с видом мудреца и пригладил усы. – Люди не обращают на нас внимания. Мы напоминаем им, что и их ждёт та же участь. Толстые и худые, высокие и низкие, прекрасные и безобразные, – все мы к старости сморщиваемся и выглядим одинаково.

– Отлично, Джонас, – Бен весело улыбнулся. – Кто сказал, что в семьдесят нельзя начать жизнь заново! Впереди вас ждёт карьера шпиона, только, ради Бога, ведите себя незаметно. Не стоит бродить по дому, размахивая садовым шлангом или мешком с навозом.

Джонас взглядом знатока посмотрел в окно на восхитительно голубое небо.

– Кажется, дождь собирается, посижу-ка я лучше дома, почищу серебро.

– Если вы справитесь, – Бен похлопал старика по спине, – мы поднимем вам жалование на шиллинг и возведём в должность дворецкого. Доркас, я хочу, чтобы ты устроилась на матрасе рядом с кроватью Элли. Тогда вы сможете спать по очереди. Фредди я отдам свою комнату и переселюсь в ту, что рядом с твоей, Элли, так что тебе нечего бояться. Ты действительно согласна, что двери надо оставить незапертыми, чтобы спровоцировать врага?

Все эти приготовления меня мало успокаивали. А что, если, как предположила Доркас, мы жертвы дьявольского заговора? Если я всего лишь испытывала лёгкое опасение, что кто-то из гостей деловито готовит гвоздь сезона – двойные похороны, то Доркас выглядела по-настоящему встревоженной. После того как чуть не произошла трагедия с Тобиасом, её жизнерадостность и бодрость значительно поблекли, а случай со мной окончательно выбил мою подругу из колеи. Я то и дело замечала, как она сидит, безвольно свесив руки и устремив взгляд в пустоту.

В пятницу вечером, за полчаса до предполагаемого приезда гостей, Доркас приплелась за мной в гостиную.

– Элли, надо отменить приём, это безумие! – она схватила меня за руку и усадила на стул, словно собираясь держать меня в плену до тех пор, пока я не образумлюсь. – Это нужно остановить! Ты своими руками готовишь взрыв. Зло пока ещё не вышло на поверхность, но оно клокочет, собирает силы и готово в любой момент извергнуться наружу, уничтожив всех в этом доме.

Бедная Доркас, моя преданная подруга! Голос у неё дрожал, а в глазах стоял лихорадочный блеск. Я очень надеялась, что она не сляжет с очередным приступом мигрени. Даже при всём желании я не могла остановить неумолимый топот шагов, приближающихся к входной двери. Мои родственники были уже в пути. Я приняла меры предосторожности: утром наведалась в деревню к Роуз, бабушке Нахалки, и оставила на её попечение Тобиаса.

Доркас, несмотря на мои уговоры, не поднялась к себе в комнату, чтобы отдохнуть. Спустя некоторое время я увидела через окно, что она о чём-то беседует с Джонасом, по крайней мере так выглядело со стороны. Через минуту-другую они направились в сторону конюшни. Обговаривают совместные действия, подумала я. Всё-таки меня окружают верные друзья, а это что-нибудь да значит! Несколько успокоенная, я отправилась наверх одеваться.

Красный цвет придаёт храбрости. Я надела огненного цвета платье и нанесла глянец того же оттенка на свои губы. Вернулась Доркас. Судя по всему, она всерьёз отнеслась к совету Бена взяться за вязание, поскольку спустя минуту появилась из своей комнаты с перекинутой через плечо шерстяной мочалкой метровой длины немыслимого лимонно-алого цвета. Из мочалки угрожающе торчали спицы, делая её похожей на разинутую пасть психоделической зверушки.

– Единственное, что я умею вязать, – это шарфы, – призналась Доркас, когда я выразила восхищение её творением. – Как-то взялась за свитер, но, когда дело дошло до рукавов, спасовала. Запутаешься во всех этих инструкциях: лицевая сюда, изнаночная туда, тут пропустить, там снять, петля такая, петля сякая – словом, у меня не хватило терпения. В итого свитер превратился ещё в один шарф. Несколько широковатый, правда, зато тёплый.

Я порадовалась, что к Доркас вернулась прежняя жизнерадостность. Видимо, разговор с Джонасом пошёл ей на пользу.

– Ничего не бойся, – прошептала она, когда мы входили в гостиную, – я всё время буду у тебя за спиной.

– Не перестарайся, – прошипела я в ответ. – Ты только что наступила мне на пятки!

Каковыми бы пороками ни было отмечено моё семейство, отсутствие пунктуальности в их число не входило. Сразу после семи, с интервалом в несколько минут, все гости прибыли. Им показали комнаты, дали возможность привести себя в порядок и распаковать вещи, и к восьми часам вся компания собралась в гостиной. Мы мирно беседовали, потягивая херес. Джонас прохаживался между нами с серебряным подносом, уставленным сырными палочками и шампиньонами по-гречески. Фредди плотоядно поглядывал на грибы.

– Пощади! – простонал он, обращаясь ко мне. – Тётя Сибил такого не готовит, а я весь день мечтал о её чудных лакомствах.

– Она уехала погостить к подруге, – сообщила я.

Но Фредди быстро проглотил разочарование вместе с грибом и принялся жонглировать четырьмя другими, энергично разбрызгивая масло.

– Прекрати же, наконец! – разъярился дядя Морис. – Ведёшь себя, как морской лев в цирке.

– Не приставай к мальчику, дорогой, – тотчас подала голос тётушка Лулу.

Она ухватила фарфоровую фигурку, стоявшую на каминной полке, и начала внимательно изучать её, первым делом ознакомившись с ценником на подставке.

Фредди не обращал на родителей ни малейшего внимания. Выгнув шею, он подбросил очередной гриб и поймал его ртом. Волосы моего кузена были заплетены в пиратскую косичку, а в ухе покачивалась бирюзовая фигурка обнажённой красотки. Для суда присяжных, состоящего из представителей среднего класса, этого хватило бы с лихвой, чтобы объявить его закоренелым преступником. Я же не была убеждена, что внешность Фредди доказывает его вину. Тётушка Астрид с царственной короной из седых волос, облачённая в глухую блузку, к которой была приколота брошь с камеей, и Ванесса, в светло-жёлтом шёлковом костюме выглядевшая просто потрясающе, были воплощением респектабельности. Дядя Морис являл собою образец пунктуальности и обязательности – этакий законопослушный обыватель, вовремя возвращающий книги в библиотеку. Тётушка Лулу была ему под стать – светская дама, из тех, что аккуратно глотают по утрам витаминные катышки с железом, по четвергам лакомятся печёнкой, а покупки совершают исключительно на январской распродаже. До оглашения завещания дяди Мерлина всем этим персонажам удавалось скрывать свои мелки грешки.

– По какой причине, – величественно заговорила тётя Астрид, – мы удостоились этого запоздалого приглашения?

– Дорогая, – Ванесса повернула к матери свой совершенный профиль. – Какая ты непроницательная! Элли не смогла удержаться, чтобы не похвастаться своими дизайнерскими талантами, а также своей юной фигуркой, ещё не вступившей в пору половой зрелости.

Краем глаза я заметила, как насторожилась Доркас – ни дать ни взять охотничья собака, почуявшая дичь. Тем не менее спицы продолжали методично мелькать в её пальцах, губы старательно отсчитывали: одна лицевая, одна изнаночная, одна лицевая, одна изнаночная.

Я сладко улыбнулась Ванессе.

– Дорогая, во всех нас, в том числе и в тебе, сидит толстуха, готовая в любую минуту выпрыгнуть наружу.

– Ну-ну, – Бен взял серебряный поднос, который Джонас предусмотрительно поставил на сервировочный столик. – Элли считает, что настало время для небольшого торжества.

– Не слишком ли рано вы взялись подсчитывать золотых рыбок? – любезным тоном поинтересовался Фредди, ухватив очередную пригоршню закусок. – Денежки ведь ещё не ваши.

– Речь идёт не о деньгах, – Бен поставил поднос и взял сырную палочку. – Мы решили отметить знаменательное событие. Шесть месяцев почти истекли, а мы, как ни странно, исхитрились остаться в живых. Должен сказать, это было непросто.

Никто не поперхнулся, не уронил бокал и не начал биться в нервных конвульсиях. Я была разочарована. Оглушительный удар гонга возвестил о том, что пора приступать к обеду.

Трапеза началась с фальшивой ноты, поскольку Бен обнаружил, что Джонас подогрел томатный суп, который следовало подать охлаждённым. Невозмутимо выдержав свирепый взгляд своего господина, старик двинулся вокруг стола, разливая вино.

– Холодный суп, – фыркнул старик в шею тётушки Астрид, наполняя её бокал. – Где это видано!

Однако против мясного рулета, проложенного копчёной ветчиной и устричной приправой, возразить было нечего. Дядюшка Морис орудовал вилкой без остановки, но тётя Астрид вполне отчётливо прошептала Ванессе:

– Какие чудесные иностранные блюда! Я всегда говорила, что в этом молодом человеке что-то есть. Неудивительно, что он не торопится на ней жениться.

Наступил и окончился черёд десерта. Остаток вечера прошёл без каких-либо происшествий. Дядя Морис, который держался с достоинством, пока не подали бренди, дал себе волю, опорожняя рюмку за рюмкой. Дело дошло до того, что, когда все расходились спать, он хлопнул Бена по плечу со словами:

– Это чёртово завещание жутко меня расстроило, но пора отбросить уязвлённое самолюбие. Если ты, мой мальчик, не знаешь, куда вложить деньги, то я к твоим услугам – под очень разумный процент.

Как было условленно, Доркас осталась у меня в комнате. Мы спали по очереди и утром обнаружили себя целыми и невредимыми. В своё последнее дежурство, чтобы скоротать время, я ещё раз просмотрела дневники Абигайль. Книга расходов подтвердила, что хозяйка Мерлин-корта была бережливой, но содержание рецептов указывало, что Абигайль, как и Бен, была истинным виртуозом в кулинарном деле.

Я вспомнила, как Бен однажды мимоходом обронил, что в книге с рецептами не хватает пары страниц. Тогда я решила, что их попросту вырвали, но… Я резко привстала. Это так не похоже на Абигайль! Она не вписывала в журнал рецепт, предварительно не испробовав его. Кроме того, страницы не были аккуратно вырезаны ножницами, а выдраны так, что остались неровные края. Подобный поступок противоречит всему тому, что я успела узнать об Абигайль… А это означает, что вырванные страницы содержали нечто важное. Может, это и есть последняя подсказка?! Я едва не задушила себя голыми руками. Недели и месяцы я попусту изводила время, а Бен даже не подумал мне помочь. Где, где спрятаны недостающие страницы?! Так, надо успокоиться и подумать. Страницы вырвали на букву «с», значит, они могут храниться под софой, под супницей… чёрт, мне нужен словарь, энциклопедия или… телефонный справочник!

Что-то начало складываться у меня в голове. Мы с Беном не утруждали себя и, если нужно было куда-то позвонить, обращались с запросом на телефонную станцию. В доме имелся телефонный справочник, давным-давно устаревший и распавшийся на листочки. Мне вдруг вспомнился секретный ящичек. Я воспроизвела в уме то утро, когда отправилась искать фотографии дяди Артура, и мысленно перечислила, что нашла в тайнике: старые счета, туристические буклеты и замызганную телефонную книгу. Всё это отправилось в домик тётушки Сибил. У тёти Сибил есть телефонный справочник! Можно ли меня оправдать, если я устрою обыск в её жилище? Милая тётушка Сибил, будь благословенна чудная викторианская добродетель, не позволяющая выкидывать старые вещи! Скорее всего, телефонная книга окажется той соломинкой, за которую в тщетной надежде хватается утопающий, но, как только я смогу выбраться из дома, мы с Доркас похитим справочник! Я отправилась на кухню, которая вчера была отдана в полное распоряжение Джонаса. Единственное, что можно было сказать, – управлялся он лучше, чем тётя Сибил. Влажной тряпкой я вытерла липкий разделочный стол, извлекла из-под шкафа блюдце с маслом, оставленное для привлечения мышей, которые могли вернуться во время вынужденных каникул Тобиаса, повернулась и обнаружила перед собой холодильник. Дверца была измазана маслянистыми красными полосами. Что это?! Неряха Джонас решил оставить напоминание о себе? Задушу негодяя! Расправив тряпку, я собралась было стереть гадость и остолбенела.

Только сейчас я поняла, что мерзкие красные полосы – не что иное, как буквы. Я стиснула тряпку, вода брызнула на мои босые ноги, но я как зачарованная смотрела на надпись.

«Кто Доркас? И чем она прельстила?» (Намёк на строки Шекспира из Пьесы «Два веронца»: «Кто Сильвия? И чем она Всех пастушков пленила?» (пер. В. Левика)).

Я продолжала стоять столбом, когда она вошла на кухню.

– Не спится, – сообщила Доркас, – подумала, что ты могла бы…

– Взгляни, – обвинение зловещими красными пятнами пылало на белом холодильнике.

Доркас пододвинула стул и села, запустив руки и в без того донельзя взлохмаченные волосы.

– Что это значит? – спросила я, со страхом ожидая ответа.

Против воли я вспомнила предупреждение преподобного Роуленда Фоксворта. Ещё шесть месяцев назад я понятия не имела о существовании Доркас. Да и теперь я не слишком много знала о ней. Что же мне делать?! Друзья обычно доверяют друг другу.

– Скажи мне, – потерянно прошептала я.

Доркас расправила плечи и посмотрела мне прямо в глаза.

– Очевидно, кто-то знает, кто я такая.

– Русская шпионка? – с надеждой пробормотала я.

Может, всё это кошмар, вызванный эмоциональным потрясением, и скоро я приду в себя?

– Прости, Элли. Я не была с тобой до конца откровенна. То, что я на время решила сменить род занятий, – это верно, но у меня имелись и иные причины устроиться здесь. Можно даже сказать, я связана с этим домом.

– Доркас, значит ли это… – я не смогла договорить, у меня перехватило дыхание.

Впервые обратила я внимание на тот странный факт, что Доркас никогда не говорила о своём прошлом. В день приезда и ещё пару раз она начинала было рассказывать о своих дедушке и бабушке, но тут же обрывала себя под тем предлогом, что не хочет мне докучать. А о матери, отце, брате или сестре ни словом не обмолвилась.

– Элли, не смей думать, будто я участвую в этом гнусном и жестоком заговоре против тебя! Ты мне как сестра. Я вместе с тобой и Беном.

Бен, помнится, как-то заметил, что у преступников часто бывают приятные лица.

– Тогда скажи мне, – взмолилась я, – что за страшную тайну ты скрываешь?

– Не могу. Прости, Элли, на то есть причины. Надо играть по правилам до конца.

До конца?! До чьего конца?!

– Доркас, – спокойно сказала я, – мы сейчас не на хоккейном поле, а убийство – не спортивное состязание. Если твоя тайна… тайна, которую выведал враг, имеет отношение к тому, останусь ли я в живых или нет, мне следует её узнать.

– Никакого отношения! Поверь мне, Элли, когда придёт время, ярасскажу тебе всё. И мне кажется, что ты, скорее всего, будешь рада. Но только мы не должны попадаться во вражескую ловушку. Ясно как день, что нас пытаются поссорить этим ядовитым посланием. Мы по-прежнему друзья, правда, Элли?

Я утвердительно кивнула и не покривила душой. Если я не могу доверять Доркас, то кому же верить?

На пороге появилась Ванесса. Сладко зевнув, она потребовала кофе, и Доркас, не сказав больше ни слова, удалилась. Она не спустилась к завтраку, когда нас созвал гонг, и я её поняла. Мы обе будем чувствовать себя неуютно в присутствии друг друга, пока я не получу ответ на вопрос «Кто Доркас?»

– Где Доркас? – пробормотал, не разжимая губ, Бен, передавая мне повидло.

Он решил, что она отлынивает от обязанностей телохранительницы.

– Вы спрашиваете о прислуге? – фыркнула тётушка Астрид. – Я видела, как пятнадцать минут назад прошла какая-то женщина. Вот и надейся на этих помощниц! Любуются цветочками, когда следует вытирать пыль и проветривать постели.

Бен, может, и разозлился на Доркас, но слушать, как кто-то поливает её грязью, он не собирался.

– Доркас скорее наш друг, чем домработница, – холодно сказал он.

* * *

Обстоятельства складывались так, что за всё утро я не смогла улучить минутку и поговорить с Беном наедине. Доркас куда-то исчезла. Гостьи потребовали, чтобы я устроила им экскурсию по дому. Система безопасности, разработанная Беном, подразумевала, что дам всегда сопровождают мужчины. Когда мы подошли к спальне Доркас, тётя Астрид с шумом распахнула дверь, но комната была пуста.

– Возможно, она отправилась в деревню, – беззаботно сказала я и принялась увлечённо обсуждать с дядюшкой Морисом его предложения по дальнейшему обустройству дома.

– Да, Элли, ты тут прилично потрудилась, – раздражённо констатировала тётя Астрид, – но было бы лучше, если бы ты выбрала лиловые тона.

После ленча мужчины и тётушка Лулу уселись за карточный столик поиграть в бридж; тётя Астрид пристроилась с пяльцами в уголке; Ванесса же объявила, что займётся делом – наведёт красоту на свои коготки. Джонасу выпала сомнительная честь наблюдать за её манипуляциями. Я украдкой выскользнула в сад и поспешила к домику тётушки Сибил. Я так рассчитывала взять с собой Доркас. Где же, чёрт побери, она прохлаждается? И кто она такая?

Маленькая гостиная тёти Сибил выглядела хуже, чем когда я видела её в последний раз: прикаминный коврик истёрся до того, что стал скользким, кофейный столик был плотно уставлен немытой посудой, а рядом со стулом на полу покоилась перевёрнутая чашка. Полное впечатление, что главный инспектор Скотленд-Ярда уже обыскал жилище. Каминная доска была от края до края завалена газетными вырезками, спутанными клубками ниток и кипами старых журналов. На всякий случай я поковырялась в этом хламе в надежде, что телефонную книгу засунули между ними. Вдоль и поперёк исследовала содержимое столика. Аккуратно убрала со своего пути засаленный бумажный пакет. Все углы гостиной были забиты коробками и всяким хламом, но ничего полезного не обнаружилось. На кухне царила настоящая вакханалия грязи, мой желудок смог вынести лишь беглый осмотр шкафов. Я заглянула в холодильник – изобретательная тётушка Сибил могла воспользоваться телефонной книгой в качестве гнёта для квашеной капусты. Проходя мимо двери погреба, я обнаружила, что та заперта, но вряд ли старушка стащила одну коробку вниз, оставив остальные в качестве украшения гостиной. У двери спальни я немного помешкала (мне не очень хотелось совать нос в эту наиболее личную комнату), но, напомнив себе, что уже заглядывала в спальню в то утро, когда обнаружила записку, решительно переступила порог. С тех пор ничего не могло измениться, да ничего и не изменилось: несколько шагов по этой комнате по-прежнему были равнозначны прогулке по минному полю. Но чудо! Мой взгляд упёрся в коробку, стоявшую на туалетном столике. Это была та самая коробка!

Я коршуном набросилась на неё. Сверху лежал туристический буклет, а прямо под ним покоился телефонный справочник. У меня тотчас задрожали колени. И напрасно – вероятность, что мы с дядей Мерлином мыслили в одном и том же направлении, была ничтожна. Дрожащими руками я открыла справочник на букве «с». И, разумеется, там обнаружились аккуратно вклеенные страницы из книги рецептов.

Я быстро пробежала их взглядом. Так оно и есть! Мне не терпелось показать Бену свою находку. Насколько я его знала, он, скорее всего, решит, что наши поиски увенчались успехом, и эти страницы – не очередная подсказка, а, собственно, сам клад. Мне почему-то так не казалось, и вовсе не потому, что подобные вещи обычно не принято называть кладом. Но я не могла представить себе дядюшку Мерлина вырывающим страницы из журнала матери, даже с целью как следует порезвиться. Целостная картина не складывалась – слишком многого по-прежнему недоставало.

Домой я вернулась перед самой бурей, когда часы пробили полдень. Я обнаружила дядю Мориса и тётю Лулу за карточным столом. Ванессу никто из них не видел; тётя Астрид отправилась наверх, чтобы спрятать своё драгоценное рукоделие; Бен готовил обед. Сославшись на то, что мне надо проверить качество блюд, я поспешила на кухню, желая поскорее поделиться своим открытием и показать Бену… Но у плиты я никого не обнаружила. На столе лежала записка от Доркас. Моя подруга писала, что на время покидает нас и свяжется с нами, когда решит, что пришло время.

Как она могла так поступить?! Интересно, Бен уже видел это послание?

Бена я нашла в столовой. С Ванессой. Голубки уютно устроились на диване. Эта наглая обольстительница теребила пуговицы его рубашки, до меня донёсся её горловой смешок. А я-то самонадеянно полагала, что перестала быть объектом шуток!

Оставив дверь распахнутой, я удалилась в холл. День превращался в сокрушительный урок предательства. Куда же мне податься? Шесть месяцев назад я без раздумий нырнула бы в холодильник. Если и случаются минуты, когда девушке необходимо проглотить полголовки сыра и дюжину шоколадных эклеров, то сейчас именно такая минута и настала. К чему теперь рассказывать Бену о своём открытии, которое, возможно, является решающей подсказкой? Единственный способ сохранить душевный покой – убраться подальше от дома. К сожалению, мои парализованные конечности отказались прислушаться к этому призыву. Я всё ещё изображала изваяние, когда в холл пулей вылетела Ванесса, едва не сбив меня с ног.

– Какой ужас! – взвизгнула она, заметив меня.

Интересно, что за номер решил выкинуть Бен?

– К стеклу прижалось человеческое лицо! – дрожащим голосом сообщила Ванесса. – Уродливое, плоское, с водянистыми глазами и без носа! – она содрогнулась и вихрем взлетела по лестнице.

Странно, почему это галантный кавалер не бежит за ней следом? Не дожидаясь ответа, я выскочила под дождь. Уподобившись Ванессе, я перешла на бодрую рысь и тут же наткнулась на Джонаса. С надвинутой на глаза фетровой шляпой и каплями на густых бровях он способен был напугать даже самую рассудительную особу.

– Джонас! – воскликнула я с упрёком. – Так это вы заглядываете в окна и пугаете людей?

– Всего лишь занимался делом, – Джонас попытался напустить на себя простодушный вид, но от меня не укрылся нечестивый блеск в его глазах. – Подумал, что рамы могут покоробиться от такой сырости, вот и решил их проверить, – внезапно он посерьезнел. – Послушайте, милая, не всё так плохо! Я-то думал, в вас чуточку больше отваги. Нашли из-за чего убиваться, ну и что с того, что какая-то полоумная вертихвостка вздумала строить глазки…

Я исподлобья глянула на садовника.

– Пожалуйста, Джонас! В Санта-Клауса я больше не верю. Бен – форменная свинья. А кто такая Доркас и где она, один только Бог ведает. Если так пойдёт дальше, то вскоре вам впору помещать заметку в местной газете, что вы внебрачный сын Джека Потрошителя.

Джонас схватил меня за руку.

– Так Доркас ушла?! Думаю, вам лучше войти в дом, милая.

– Зачем? Полакомиться чашечкой какао? – выкрикнула я. – К чёрту какао! К чёрту всех! И вас тоже, Джонас! – я выдернула руку. – Если вы подумаете уйти от меня, то надеюсь, соблаговолите предупредить об этом лично, а не станете оставлять благодарственную записку.

Мне хотелось скрыть от всех, но это оказалось непросто. Подобно малому ребёнку, который решил сбежать из дома, я не знала, куда мне податься. Ноги скользили, хлюпая по грязным лужам, когда я пересекала полоску травы, чтобы выйти на гравиевую дорожку. Мне не пришло в голову посмотреть, а не следит ли кто за мной. Дождь хлестал как из ведра. У ворот я миновала цементную кучу, которая грозила превратиться в вечный монумент. Куда бы направиться? Может, к викарию? Преподобный обещал со мной связаться – ещё один человек, не оправдавший моих ожиданий. Я подошла к аккуратной мусорной пирамиде, творению Джонаса: железные колёса от тачки по-прежнему венчали холмик из старых матрасов и изъеденных жучками шкафов. Глядя на эту унылую картину, я поняла, что не смогу вынести ещё одной прогулки по кладбищу. Даже если впереди меня ждёт тёплый и уютный кабинет викария. Последний раз печально глянув на гору сваленного хлама – символ моей загубленной жизни, я неожиданно заметила потемневший от дождя клочок резины в розово-жёлтую полоску. У меня всплыло в памяти, как Джонас запихивал его в кучу в последний раз, когда я видела его здесь. Тогда у меня ещё промелькнула смутная мысль, что здесь что-то не так, что этого клочка в мусорной куче быть не должно…

Я нагнулась и осторожно вытянула полосатый кусок резины. Сердце моё гулко билось, словно соревнуясь с хлещущим дождём. Весёлость ярких красок казалась неестественной. Тётушка Сибил назвала бы расцветку «кричащей», но она гордилась своими надувными нарукавниками и вряд ли бы выкинула их, если, конечно, они не прохудились. Надо попробовать. Я энергично дунула, и нарукавник тут же превратился в шар. Я вставила затычку. Ну и что? Что я этим доказала? Наверное, тётушке Сибил надоели нарукавники, или она решила, что они слишком молодят её. Но она же сама сказала, что не может себе представить, как люди без них обходятся. Успокойтесь, приказала я натянутым нервам, с тётей Сибил ничего не случилось. Кто может желать ей зла? Мы же получили от неё открытку. Да и сама она звонила. Нет-нет, ничего ужасного не произошло! Я не нашла ничего примечательного – всего лишь надувные нарукавники, принадлежащие одной чудаковатой старушке. С какой стати превращать эту невинную находку в зловещую улику!..

У меня голова шла кругом от этих улик и подсказок, как и от собственной паники, грозящей в любую минуту обернуться грандиозной истерикой. Глянув вниз, на вздымающиеся волны, я решила вернуться домой. Всегда есть надежда, что меня не сдует с обрыва. А что, если… Но нет, если бы кто-то хотел избавиться от тётушки Сибил, он бы просто снял с неё нарукавники и… Мне пришлось грозным окриком отогнать эти ужасные мысли.

Внезапно совсем рядом послышались шаги. Я инстинктивно отшатнулась от края обрыва. Сердце моё проворной зверушкой скатилось в область пяток, и я повернулась на звук шагов. В первое мгновением я решила, что это Джонас. Старая фетровая шляпа и длиннополое поношенное пальто… Но внутри этого наряда оказался Бен.

– Элли, – начал он.

Я вскинула руку, отгораживаясь от него.

– Не подходи ко мне, грязный развратник!

– Осторожней, идиотка, ты что, хочешь сверзиться с обрыва?

Бен схватил меня и притянул к себе. Его лицо блестело от дождя и от чего-то ещё, что я не смогла распознать. Во всяком случае, этот сальный блеск явно не был вызван чувством вины. Такого понятия Бентли Хаскелл попросту не знал. Мне захотелось вырваться из его объятий, но эти прекрасные сине-зелёные глаза притягивали сильнее, чем его руки. Есть несколько захватов, о которых ничего не известно даже таким специалисткам по дзюдо, как Джилл. Мужчины не имею права обладать такими длинными ресницами! Но жизнь – великий учитель… Я довела до совершенства способность изображать ненависть к этому отвратительному существу, да и ничего другого мистер Бентли Хаскелл не заслуживал.

– В чём дело? – с раздражением спросил этот тип.

Я не могла не восхититься, сколь умело он напустил на себя вид невинного недоумения.

– Такое впечатление, будто я попал на страницы «Грозового перевала». Изнывающая от любви девушка отдаёт себя на милость бушующим стихиям в надежде, что Хитклифф бросится её спасать.

– Хитклифф! – на этот раз мой голос вырвался на свободу. – Да у тебя мания величия! Вот кем, оказывается, ты себя мнишь!

По внезапно вспыхнувшему за ресницами сине-зелёному пламени я поняла, что Бен потрясён. Он отпустил меня, руки его неловко упали вдоль мешковатого пальто. Обретя свободу, я тотчас поняла, что до смерти замёрзла. Ну и ладно! Умру от воспаления лёгких и избавлю нашего предполагаемого убийцу от лишних хлопот.

– Я?! – Бен умудрился воспроизвести искреннее удивление. – Я вовсе не себя имел в виду, – он откинул ногой камешек и проследил, как тот катится к краю обрыва со стуком, напоминающим стук сердца, подверженного аритмии. Затем посмотрел на меня из-под полей своей жуткой шляпы. – Я говорю о тебе и благородном викарии, твоём дружке.

– О Роуленде! – не на шутку поражённая, я сделала очередной инстинктивный шажок назад.

Неужто викарий в моё отсутствие заглянул в Мерлин-корт, чтобы сделать мне официальное предложение? Бен поспешно схватил меня и решительно передвинул в более безопасное место. Это его рука дрожит или моя? Подняв глаза, я решила, что трясётся рука Бена. От его обычного высокомерия не осталось и следа – наверное, прекрасная Ванесса дала ему от ворот поворот. Возможно, в этой неотразимой красавице всё же сохранилась крошечная искра великодушия.

– А о ком же ещё? – отозвался Бен замогильным голосом. Обычно таким голосом талдычат грамматические правила накануне экзамена по иностранному языку. – Если бы ты только знала, Элли, как мне осточертела смазливая физиономия этого святоши! – тут он немного оживился. – Я даже вынашивал идею взять несколько частных уроков у нашего убийцы, когда мы наконец выведем его на чистую воду. Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность собственными руками отправить дражайшего Роуленда к праотцам.

– Почему? – прокричала я громовым голосом, дабы Бен не расслышал барабанный бой моего бедного сердца.

– Он выше меня и…

– Не увиливай!

Дождь усилился, холодные струи яростно хлестали по лицу, пронырливыми змеями заползали за шиворот. Но я не смогла бы вытереть капли, даже если бы он отпустил мои руки.

– Ладно, – проворчал Бен, – теперь мне на всё плевать. Можешь унижать меня как тебе угодно. Ты ведь любишь этого человека, чёрт бы его побрал! Вопрос закрыт. Этот парень – мошенник и вор, но я ещё хуже. Я тот глупец, который оставил дверь открытой. Однако не беспокойся, Элли, возможно, я не породистый джентльмен, как твой ненаглядный Роуленд, но когда дело касается твоего счастья, я сумею вести себя достойно… даже если это убьёт меня. Я даже испеку свадебный торт.

– Очень мило с твоей стороны.

Несколько мгновений назад я умирала от холода, теперь же по моему телу разлилось блаженное тепло. Неведомое мне чувство разогрело кровь и огненным потоком понесло её по венам. Власть! О, рядом с ней даже тысяча шоколадных эклеров – никчёмный пустяк! Мне было искренне жаль Бен, он так страдает. Но ведь он сам во всём виноват.

– Может, мы устроим двойную свадьбу? – предложила я, задрав голову так, что мои губы касались его подбородка. – Вы с Ванессой послужите очаровательным фоном для нас с Роулендом.

– Ванесса?

Бен в замешательстве покачал головой, отчего видавшая виды шляпа чуть не слетала у него с головы. Бедный Джонас уже лишился одной такой, второй потери старик не переживёт. Я протянула руку и поглубже нахлобучила фетровое чудище на голову Бену.

– А при чём тут Ванесса? – нахмурился он. – Последнее, что я слышал об этой девице, – это твоё заявление, что она главный подозреваемый. Может, у меня сейчас действительно несколько суицидальное настроение, но я способен придумать смерть полегче, чем дожидаться, пока Ванесса убьёт меня скукой, если только на уме у неё нет ничего похуже.

– Скука? – Моей искушённо-презрительной ухмылке чего-то недоставало, но мой писклявый голос был преисполнен столь искреннего гнева, что придал ей красноречия. – Я видела, как ты и моя скучная кузина прижимались друг к другу самым отвратительным образом.

– Что-о?!

– Удивлён, да? Полчаса назад я собственными глазами видела вас вдвоём в столовой. Попробуй только отрицать!

В это мгновение ветер решил перейти на страдальческое завывание. Если бы речь шла о фильме, то лучших звуковых эффектов трудно было желать.

– Не собираюсь ничего отрицать. Я выполнял твоё поручение и прощупывал врага.

– Обнаруженные секреты, несомненно, доставили тебе большое удовольствие.

– Ничего подобного. Если Ванесса вдруг найдёт меня привлекательным…

Я злобно оборвала его:

– Ты не перестаёшь меня удивлять! Понимаю, что тщеславие – это генетический мужской недостаток, но у тебя, похоже, клинический случай.

– Вот здесь ты ошибаешься, – размыто лицо Бена внезапно обрело чёткость, я увидела его с той ясностью, какая наступает, когда в тёмной комнате внезапно вспыхивает свет. Понимаю, что выгляжу несколько высокомерным, но, Элли, ты-то уж должна знать, что это всего лишь маска. И судя по тому, как обстоит дело… – в этой жуткой шляпе он казался таким трогательным и ранимым, что у меня сжалось сердце, – все мои неврозы имеют под собой основание. Ничего удивительного, что родители лишили меня наследства. Они были правы – я в жизни не совершил чего-нибудь стоящего.

Хотя он этого не заслуживал, но руки мои почему-то сами собой поднялись и прижались к влажной грубой ткани его пальто. Я чувствовала, как под моими пальцами колотится его сердце. В следующий миг он вскинул руки и провёл по моим распущенным волосам. Я тут же подумала – как хорошо, что я решила их отпустить, в любовных романах у героинь волосы всегда длинные и ниспадающие. А затем всё замерло. Мир вдруг лишился всех звуков, нас окружило безмолвие.

– Ты отличный повар, – прошептала я.

– Как и большинство английских домохозяек. В лучшем случае скажут: «Харч сегодня неплохой».

– Не все домохозяйки пишут книги.

– Я бы тоже ничего не написал, если бы не твой дядюшка Мерлин и его хитроумное завещание.

– И что с того? Я помню, ты как-то говорил, что оба мы продались, но низменным мотивам не умалить наших достижений. Именно ты превратил сборник забытых рецептов в книгу, и именно я избавилась от лишнего веса. А кроме того, Бен, ты кое в чём ошибаешься. Я никогда не считала тебя неуверенным в себе. Просто потому, что в моих глазах у худых людей не может быть серьёзных проблем. Ты уж прости.

– Ты просишь прощения?! – он ещё сильнее вцепился в мои волосы. – Это я должен просить прощения. Но, увы, уже слишком поздно!

Слишком поздно? С чего это я начала лелеять идиотскую мысль, что нас ждёт нечто захватывающее? С какой стати вообразила, будто и Ванесса, и преподобный Роуленд, и загадочная лондонская невеста – всего лишь статисты, которые через несколько мгновений покорно исчезнут за кулисам? Сейчас он сообщит, что страдает редкой неизлечимой болезнью и жить ему осталось три месяца. Страх заставил меня вцепиться в отвороты его пальто. Почему я раньше не замечала, какой красивый у него подбородок, такой сильный и в то же время нежный?

– Слишком поздно, – повторил он, и страдание, прозвучавшее в его словах, проникло в меня и ледяной глыбой застыло где-то под ложечкой. – Элли, если я скажу сейчас, что люблю тебя, ты ведь мне всё равно не поверишь.

Глыба растаяла в мгновение ока.

– Ну почему же! – пронзительным голосом выкрикнула я и, чтобы сгладить впечатление от моего воинственного тона, погладила Бена по мокрой щеке. – Поверю, если ты поклянёшься на могиле дядюшки Мерлина, что не говорил этих слов Ванессе в течение последнего часа. Милый, ты ведь не говорил, правда?

– Разумеется, не говорил, – буркнул мой герой с явным отвращением. – Но, Элли, моя милая прекрасная Элли, ты, наверное, не в своём уме, если вообразила, будто я схожу по тебе с ума.

– К счастью, как тебе прекрасно известно, безумие – отличительный признак моей семьи, – проворковала я.

Затем обхватила руками его шею, и через секунду, с традиционным для любовных сцен сдавленным полустоном, его губы соединились с моими – тёплые, властные, отдающие дождевой плесенью и ароматом гниющих водорослей. Наверное, выглянуло солнце, поскольку всё моё тело горело неистовым золотистым светом, и по нему вплоть до сведённых судорогой пяток сбегали восхитительные спирали блаженства. Наши пальто винтом обвились вокруг ног, а шляпа Бена нещадно царапала мне лоб, но всё это не имело значения. Увы, удовольствие быстро закончилось.

– Вот как могло бы быть, если бы я признался в любви, прежде чем ты похудела.

– А такая я тебе не нравлюсь? – я принялась лихорадочно подсчитывать в уме, сколько понадобится времени, чтобы вернуть потерянный вес. Правда, я не была до конца уверена, что готова на подобную жертву даже ради Бена. – Как мне стало недавно известно, ты считаешь, будто я придаю слишком большое значение своему внешнему виду, но я уже…

– Чепуха, ты выглядишь прекрасно, – ответил он без особого энтузиазма. – Но ты, наверное, не раз спрашивала себя, не интересуюсь ли я тобой только из-за твоей новой наружности. Если быть откровенным до конца, то мне нравилось, как ты выглядела в том огненном платье…

– Но?..

– В самый первый день, когда мы ехали в Мерлин-корт, я понял, что ты редкая девушка, что такой я больше не встречу. Наследство никогда меня не привлекало; хочешь верь, хочешь нет, но жажда богатства не относилась к числу моих пороков. Я сказал себе, что это испытание для меня. Но я не смог быть честным с самим собой. Подобно другим глупцам, я, чтобы потешить самолюбие, всегда увивался за женщинами вроде Ванессы. А потом, ещё до того, как ты сбросила вес, я понял, что внешность не имеет никакого значения, что для меня ты всегда была прекрасной. Однако, будучи неуверенным в себе человеком и не зная, какие чувства ты испытываешь ко мне, я решил, что скажу о своей любви, когда пройдут эти проклятые шесть месяцев. Тогда, если ты отвергнешь меня, мы просто разойдёмся в разные стороны и не будем смущать друг друга.

– Ну прямо восемнадцатый век, – с восторгом сказала я, натягивая поглубже эту мерзкую шляпу, чтобы у него не мёрзли уши.

– Точно. А потом ты всё усложнила, превратившись в грациозную девушку, по которой чахнет проныра викарий. Этот человек так и сочится благочестием. Ты бы наверняка поверила, если бы он стал разглагольствовать, будто влюблён исключительно в твою душу. Мои надежды были разбиты. Мне оставалось лишь хранить сдержанность, кажущуюся безразличием, до тех пор пока положение не изменится.

– Я всё поняла! – кусочки мозаики начали складываться в цельную картину. – Ты намеренно воздвиг между нами стену, чтобы я не догадалась, какая страсть скрывается под этим мрачным непроницаемым взглядом.

– Но у меня случались рецидивы. Я даже попытался уподобиться Роуленду и завёл себе трубку; правда, к несчастью, даже трубка не придала мне такого же честного и надёжного вида. В результате я вновь перестал обращать на тебя внимание в надежде, что отчуждённость излечит меня от страсти.

– Насчёт страсти я тебя хорошо понимаю, – пробормотал я, уткнувшись лицом в его мокрое плечо. – Какая-то часть меня всегда жаждала копчёной колбаски и взбитых сливок, но должна тебе сказать, я не готова отъесться до прежних размеров, чтобы ты смог доказать прочность своей любви.

– Я знал, что это безнадёжно, – тяжко вздохнул Бен, притянув меня к себе ещё для одного страдальческого поцелуя.

– Вовсе нет, – возразила я, отдышавшись. – Нам с тобой ещё многое надо понять в любви, и мне кажется, лучше всего начать с доверия. Я поверю тебе на слово, что ты будешь любить меня независимо от размера моего платья. А тебе придётся поверить, что я считаю тебя очень приятным, привлекательным, но всего лишь другом, к которому я испытываю исключительно платонические чувства. Согласен?

– Как скажешь, – прошептал Бен. – Милая Элли, я так тебя люблю! – и он вновь поцеловал меня, на этот раз без всякой задней мысли.

Когда я открыла глаза, то обнаружила, что дождь практически прекратился и солнце бледным тусклым светом приветствует наше счастье. Все страхи по поводу затаившегося в доме злодея выветрились у меня из головы, и даже исчезновение Доркас казалось теперь мелкой неприятностью, над которой можно поразмыслить и попозже.

– Надеюсь, ты не водишь меня за нос. Выйдешь за меня замуж? – спросил Бен с приличествующей случаю смесью надежды и нетерпения.

– Только после того, как ты официально бросишь свою таинственную невесту, бедняжку Сьюзен. Если, конечно, ты её не выдумал, чтобы удержать меня в рамках приличий.

– Не совсем, – ухмыльнулся Бен. – Я её, конечно, выдумал, но для того, чтобы держать в рамках самого себя.

– Что ж, – вздохнула я, – придётся выйти за тебя в награду за твоё благородство. Но должна признаться, я делаю это исключительно ради твоего тела, а не души. Необузданная и неподдельная страсть будет моим новым увлечением, низкокалорийным и благотворно влияющим на талию. Хотя, – я нахмурилась, – такой секс-символ, как ты, мог бы выбрать наряд и получше.

– А этот чем плох? – Бен взглянул на волочащиеся по земле полы пальто, сиротливо жмущиеся к его ногам. – Джонас всучил мне это пальто вместе с сообщением, что ты убежала. Наверное, старикан не хотел, чтобы я подхватил воспаление лёгких, прежде чем догоню тебя.

– И видит Бог, он был прав! – торжественно заключила я и протянула Бен руку.

Похоже, Джонас не рассказал ему про Доркас, я же сейчас не собиралась делиться этой печальной новостью. Ничто и никто не может испортить это прекрасное мгновение. Ни убийца, ни тётушка Сибил, ни даже Доркас.

Мы словно окаменели. Как мне хотелось, чтобы нас дома никто не ждал! Будь мы одни, я приняла бы ванну, облачилась в зелёный бархатный халат и села с Беном у камина. Выпили бы по рюмочке бренди, а потом… в конце концов, мы ведь теперь обручены.

– Знаю, о чём ты думаешь, – улыбнулся Бен. – Тётя Астрид этого определённо не одобрит. А жаль, прикаминный коврик из овчины – одно из самых практичных твоих приобретений. Не расстраивайся, дорогая, у нас впереди много времени, вот проводим твоих родственников…

– Времени много, – согласилась я и снова поцеловала его, чтобы, не дай Бог, не разучиться.

Моя мама настоятельно советовала мне не искушать судьбу, мы же с Беном только этим и занимались. Наверное, именно в это мгновение у меня возникло недоброе предчувствие, но было уже поздно.

Мы так и не увидели, что или кто нас ударил. Острая боль пронзила моё тело, колени подогнулись. Мир накренился под совершенно немыслимым углом. Жизнь, как в замедленной съёмке проплыла у меня перед глазами. Я вновь переживала знакомый ужас, который не так давно испытала в лифте. Но не сидя в кресле и не наблюдая за развитием событий со стороны. Это происходило в самой что ни на есть настоящей жизни, а точнее, в смерти. Я летела с обрыва и увлекала за собой любимого.

– Бен! – закричала я.

Этого не должно случиться! Мы были так счастливы… как я могу потерять его, только-только обретя?!

Ответом был лишь ветер, шум дождя да грохот моря, хищным зверем беснующегося внизу.

– Бен! – крикнула я снова, и где-то вверху чайка отозвалась насмешливым хохотом.

– Я под тобой, – прохрипел сдавленный голос. – Только не смотри вниз, а ещё лучше не дыши!

Небольшой камнепад, вызванный движением наших тел, подчеркнул уместность этого совета. Раскинув руки, я прижималась к скале, мои пальцы изо всех сил цеплялись за ветки чахлого кустарника. Лишь эта жалкая растительность да крошечный выступ под ногами удерживали меня от соприкосновения с морской пучиной и острыми выступами скал.

Бен примостился на похожем выступе, его голова располагалась футом ниже моих ног. Если меня потащит вниз, он тоже не удержится. Осознав этот факт, я замерла. Начало сводить руки, но я держалась. Разумеется, мы были обречены. Если позвать на помощь, убийца окажется тут как тут и начнёт швырять в нас камнями. А если ничего не предпринимать, то мы скоро лишимся сил и рухнем в пропасть.

У меня соскользнула нога, и со зловещим шорохом вниз обрушилась очередная порция камней, издалека донёсся весёлый перестук.

– Надо рискнуть, – прохрипел Бен. – Придётся звать на помощь!

Я попыталась. Пошире открыла рот, но крика не последовало. Зато Бен произвёл шум за нас обоих. Я зажмурила глаза и приготовилась к неизбежной лавине.

– Кто там? – спросил сверху строгий голос. – Боже, Элли, Бен! Что случилось? Что вы там делаете?

– Всегда знал, что священники – круглые идиоты, – проворчал Бен. – А что, по-вашему, мы тут можем делать? В прятки играем? Тащите верёвку, Фоксворт, и побыстрее, а не то придётся вам копать на кладбище ещё две могилки.

* * *

Викарий спас нас. До самой смерти, которая благодаря ему отодвинулась на неопределённый срок, я буду в неоплатном долгу у преподобного Роуленда Фоксворта.

– Не переусердствуй с изъявлением благодарности! – прошипел мне на ухо Бен, когда Роуленд провёл нас в свой кабинет, после того как попросил угрюмую миссис Вуд приготовить для нас горячего какао. – А то у тебя возникнет комплекс мученицы, и ты выйдешь замуж за этого парня просто из чувства благодарности.

– Чушь! – отозвалась я, всё ещё ёжась от холода. – Наша клятва друг другу высечена в граните; он, правда, крошится, но всё-таки…

– Не нравится мне всё это шушуканье со святыми угодниками, – мрачно вздохнул Бен.

Он поправил шерстяной плед, коконом облепивший мои ноги. Для человека, который несколько минут назад чудом избежал смерти, Бен выглядел совсем неплохо, да и шёлковый халат благородного Роуленда был ему к лицу. Про меня же, влезшую в простенькое ситцевое платье миссис Вуд, этого сказать было нельзя.

– Если не проявлять осторожности, то я могу подхватить религиозную заразу, – посулил Бен. – Своевременное появление Фоксворта чуть не заставило меня поверить в высшие силы. Это почти что чудо.

– Вот и прекрасно, – радостно подхватила я, – поскольку я настаиваю на венчании. Кстати, мне надо срочно написать письмо твоим родителям и сообщить, что ты исправился и, если они ходят посмотреть на внуков, им лучше закопать топор войны.

Роуленд объяснил, как он очутился на прибрежной дороге. Всё оказалось предельно просто. Он шёл к нам.

– У меня есть новости, которые мне показались настолько хорошими, что я решил сообщить их лично, а не по телефону, – он подал нам какао. – По крайней мере, одна загадка разрешилась. Я выяснил, что произошло с Абигайль Грантэм. После всего случившегося эта новость вряд ли покажется вам такой уж значительной, но я обещал поставить вас в известность, как только что-нибудь выясню.

– Дайте угадаю, – Бен с видом собственника присел на подлокотник моего кресла. Её столкнули со скалы?

Роуленд покачал головой. Он озирался в поисках трубки. Я достала из-под себя бесформенный предмет и величественно протянула ему.

– Кстати об обрывах, – заговорил викарий, печально осмотрев трубку. – Я думаю, вы допускаете серьёзную ошибку, не сообщая полиции, что на вашу жизнь совершено покушение, и не в первый раз.

– И что мы скажем? – саркастически поинтересовался Бен. – Что Элли провалилась в лифт? Или что мы подошли слишком близко к краю обрыва и ненароком свалились?

– Ну, например, можно сообщить об орудии, – предложил Роуленд.

– Деревянная тачка Джонаса! Так она бесследно канула в морскую пучину. Но даже если её извлечь, что это докажет? Только то, что тачка сорвалась с подпорок и едва не укокошила нас. Влюблённая парочка так замечталась, поглощённая друг другом, что забыла о расставленных вдоль дороги предупреждающих табличках: «Опасно, крутой обрыв». Только и всего. Инспектор подмигнёт старшему констеблю, после чего они закроют свои блокноты и с чистой совестью разойдутся по домам.

– Возможно, – нехотя согласился Роуленд, зажигая спичку, – но вызов полиции мог бы в какой-то степени обезопасить вас и Элли. В присутствии представителей власти убийца, скорее всего, затаится.

– Вы правы, – сказал Бен, – и потому я собираюсь сообщить нашим гостям, что мы от вас позвонили в полицию и нам пообещали выслать на ночь конную охрану, а при первом же признаке тревоги вышибить двери и ворваться в дом.

Роуленда его ехидство не убедило.

– Какой прок от этих уловок, если вы с Элли находитесь под одной крышей с маньяком?

– Думаю, какой-то прок всё же есть.

Я взяла Бена под руку и почувствовала, что теперь могу противостоять целой армии убийц. Довольно сбивчиво я рассказала о Доркас, начав с красной надписи на холодильнике и разговора с ней самой и закончив найденной запиской. А потом почему-то упомянула о надувных нарукавниках тёти Сибил.

Из трубки Роуленда вырвался клуб дыма.

– Не нравится мне всё это, – пропыхтел он.

– Дело в том, – Бен потёр лоб, – что взрослые женщины имеют право приходить и уходить, когда им вздумается. Это изобилие прощальных записок меня тоже беспокоит, но разве захочет полиция проверять, всё ли в порядке с Доркас и тётей Сибил? Мы даже не можем подсказать, где следует искать.

– Скорее всего, они воспользовались общественным транспортом, – викарий наклонился и выбил трубку в пепельницу. – Ладно. У меня есть знакомые на железнодорожном вокзале и автобусной станции, и я наведу справки прямо сейчас. Рыжие волосы вашей Доркас весьма приметны, да и мисс Грантэм, которая редко покидала дом, трудно не запомнить. Жителей здесь мало, так что уверен – какие-нибудь сведения я раздобуду.

– Спасибо, – хором отозвались мы с Беном.

Мне было всё равно, какие секреты Доркас утаивает от меня. Мне было всё равно, кто она и что. Доркас моя подруга, и я хотела, чтобы она поскорее вернулась. Мне не терпелось сказать ей, что она значит для меня.

– И прошу вас, Бен, не позволяйте сегодня Элли спать одной, – предупредил Роуленд.

Бен красноречиво вздёрнул чёрные брови.

– Преподобный, вы меня вгоняете в краску! – он весело улыбнулся. – Простите, не сумел удержаться. У нас от этого напряжения не совсем в порядке с головой. Если мы не можем принять соответствующих контрмер, так это только потому, что не понимаем, что происходит. Будет ли вам спокойнее, если мы дадим обещание просидеть всю ночь, не смыкая глаз, в обществе друг друга? Завтра гости разъедутся по домам, а через несколько дней истекут шесть месяцев.

– А что будет дальше, – я с надеждой посмотрела на Роуленда, – зависит от того, что вы выяснили об Абигайль Грантэм. Расскажите нам. Как она умерла?

– Она не умерла.

Мы с Беном ошарашено уставились на него.

– По крайней мере, не в тот день, что считается днём её смерти. По моим сведениям, Абигайль Грантэм дожила до глубокой старости, но не вместе со своим мужем и сыном.

– А как же похороны?! – я никак не могла переварить эту новость. – Ведь дядюшка Мерлин просил, чтобы его похороны в точности повторяли похороны его матери. Тогда нам показалось это каким-то жутким, отдающим средневековьем капризом: лошади и повозка, которая, раскачиваясь, едет сквозь мглу по прибрежной дороге.

– Да, – глаза Бена сузились, я почувствовала, как дрожь передалась от его пальцев моим.

В комнате стояла гробовая тишина, если не считать барабанящего по стеклу дождя и шелеста штор, которые то вздымались, то опадали под потоком воздуха. Роуленд явно наслаждался ролью рассказчика.

– Похороны были, – согласился он, упиваясь нашим явным нетерпением. – Но не тела. Элли, в каком-то смысле вы оказались правы в отношении Артура Грантэма. Этот человек был худшим проявлением христианской морали: ханжа, мстительный лицемер. Но убийцей Артур Грантэм не был. Траурная церемония являлась символическим изгнанием зла. Абигайль не умерла в прямом смысле, но супруг уже обрёк её на адские муки. Артур застал жену в компрометирующем, по его мнению, положении с молодым художником, который писал её портрет. По-моему, его звали Майлз Биддл. Для Артура Грантэма Абигайль с этой минуты была мертва. Чтобы доказать это, он похоронил её душу, но не тело. Полагаю, он испытывал потребность в этом жутковатом ритуале, чтобы успокоить уязвлённую гордость.

– А как его гордость вынесла пересуды соседей? Разговоры о том, что жена предпочла другого мужчину? – спросила я.

– Артуру удалось провернуть всё так, что о скандале никто не узнал. Похороны служили иной цели. Вместо того, чтобы всю оставшуюся жизнь служить объектом сочувствия и, возможно, насмешек, он стал вдовцом. Слухи, конечно, пошли, но Грантэм подкупил доктора и могильщика, которые подтвердили, что его жена скоропостижно скончалась.

– В каком-то смысле он не лгал, – задумчиво отозвался Бен. – Докторам и могильщикам в те времена платили мало, поэтому ради кругленькой суммы они готовы были держать рот на замке. Вероятно, они даже переусердствовали в своём молчании, и их неразговорчивость послужила пищей для слухов.

– А тогдашний викарий? – я подтянула плед повыше. – Он тоже участвовал в этом обмане?

– Да, – Роуленд снова чиркнул спичкой. – Преподобный Джеффри Хемпстед получил щедрый подарок – витраж на южной стене церкви. Вы его ещё увидите, это настоящий шедевр. Полагаю, преподобный Хемпстед считал, что Артур Грантэм совершенно справедливо изгнал из дома жену. Помнится, я говорил вам, Элли, что нашёл несколько проповедей мистера Хемпстеда; в одной он осуждал ребёнка, укравшего цветы, а другой бичевал прелюбодеяние женщин. Не знаю, имел ли он в виду Абигайль, но, очевидно, Хемпстед придерживался крайне суровых взглядов. Наверное, он даже похвалил безжалостность Артура, благоприятно отозвавшись о том решении, с каким грешницу удалили из жизни мужа и малолетнего сына. По моему мнению, разница между этими двумя людьми состояла в том, что Хемпстед не лицемерил. Его совесть судила его собственную душу так же безжалостно, как и души прихожан. Он не смог заставить себя подделать приходскую книгу, сделав в ней запись о смерти Абигайль, и написал письмо епископу с признанием своей мирской алчности. Я обнаружил и ответ, где его осуждали за участие в ложных похоронах. Все подробности здесь. Епископ рассуждает о них весьма пространно.

– Забавно, – я поёжилась. – Мы начали с похорон дядюшки Мерлина, и ими же заканчиваем. Круг замкнулся, – я подняла глаза на мужчин. – Если Абигайль Грантэм нет в гробу, тогда, мне кажется, нетрудно догадаться, что там покоится. Упомянутый в завещании клад в данном случае оказался похороненным вполне буквально.

Глава семнадцатая

Мы нашли сокровище Абигайль! Роуленд испытывал некоторые колебания, прежде чем вскрыть гробницу без разрешения епископа, но он был одержим любопытством не меньше нашего. Помешкав, викарий отправился в склеп вместе с нами. В гробу мы обнаружили аккуратно сложенные вещи Абигайль: одежду, далеко не роскошную и немногочисленную, бумажного воздушного змея, шкатулку для швейных принадлежностей, расчёски и гребни. А также чудовищное свидетельство безжалостности Артура Грантэма – жалкий маленький скелетик и коричневый кожаный ошейник.

– Он убил её собаку, того самого злобного мопса, что на портрете, – я ухватилась за гроб. – Неудивительно, что Мерлин никогда не заводил в доме животных.

– Теперь мы знаем, почему он сторонился людей, – Бен достал конверт, запрятанный под одежду. – Девятилетнему мальчику нелегко было пережить всё это – изгнание матери, мнимые похороны, убийство собаки.

– Я всё же лелею надежду, что отец не открыл Мерлину правды, – сказал Роуленд, задумчиво глядя на груду костей.

– Лелейте, лелейте! – мрачно буркнул Бен. – Старина Артур наверняка с удовольствием поведал сыну, что Абигайль получила по заслугам. Будем благодарны, что Мерлину удалось сохранить портрет матери и её записи.

– Господи, прошептала я. – Я как раз собиралась тебе кое-что сообщить! Но давай по порядку. Что в конверте? Пожалуйста, открой его.

– Похоже на церемонию вручения «Оскара», – съязвил Бен, но я заметила, как подрагивали его руки, когда он доставал из конверта единственный лист бумаги.

Дорогая миссис Грантэм, вы, наверное, перевели немало яиц, чтобы довести до совершенства свой рецепт. Мой повар в восторге. Он говорит, что наш дом обрёл новое сокровище, поэтому я надеюсь, вы примете кое-что из нашего старья: безделушку, подаренную Елизавете Филиппом Испанским. Её Величество вручила эту вещицу одной из моих прародительниц, тоже фрейлине, поскольку была обижена на Филиппа. Благодарю вас за чай и приятную беседу.

Лора Уоллингфорд-Чейз.

– О, – вздохнула я, – как всё оказывается просто, когда находится объяснение.

– Неплохо бы узнать, – Бен кивнул в сторону Роуленда и ехидно добавил: – Только не говорите мне, дружище, что вы ничего не понимаете. Поведай ему правду, Элли, выведи нашего викария из затруднения, а заодно и меня.

– Ты уверен, что я не наскучу вам обоим? Хорошо, сначала о рецепте. Речь идёт о знаменитом «непотопляемом» суфле. Бен, только не впадай в экстаз…

– Скорее в панику. Ты уверена, что это открытие мирового значения всё ещё существует и находится в…

– В безопасности? Разумеется! Я только сегодня обнаружила рецепт и припрятала в укромном местечке, подальше от посторонних глаз. Не бойся, мой мальчик, ты его получишь. Следующий вопрос, кто такая Лора Уоллингфорд-Чейз? В моём компьютере имеется ответ и на этот вопрос. И мне кажется, я даже знаю, о каком сокровище идёт речь.

– Так где же сокровище, Элли? – проскрипели Роуленд и Бен, словно пара попугаев-близнецов.

– Полагаю, в шкатулке для швейных принадлежностей, – назидательно ответила я. – Она как раз подходящего размера. Почему бы кому-нибудь из вас не открыть её и не взглянуть, что там внутри?

Бен сделал, как я сказала, и недоверчиво присвистнул.

– Перестань таращиться и покажи! – я выхватила у него шкатулку, сунула нос внутрь и ещё крепче стиснула в руках. А вдруг я случайно чихну и выроню шкатулку со всем её содержимым? – Оно такое хрупкое, что я боюсь к нему прикасаться! Эта штука от одного вздоха может разбиться, как…

– Яйцо! – закончил Бен. – Как все яйца, которые разбила Абигайль, доводя до совершенства свой рецепт. Но это яйцо сделано из гораздо более прочного материала – из чистого золота, если, конечно, не считать изумрудных вкраплений. Лора Как-Бишь-Её-Там, наверное, приходится родственницей царю Мидасу, если она называет это безделушкой. Ты вроде быупомянула, что знаешь, кто эта дамочка?

– Мне рассказала Роуз, когда-то служившая у Абигайль горничной. Я тогда слишком туго соображала и не смогла разглядеть очевидное, но теперь… Роуз поведала мне, что как-то раз непогода застала неподалёку от Мерлин-корта богатую аристократку, и Абигайль просто, но радушно приняла её, угостила прямо на кухне и подарила один из своих рецептов. В ответ на эту любезность Абигайль получила тёплое благодарственное письмо и пасхальное яйцо. Роуз решил, что яйцо – подарок маленькому Мерлину, но, должно быть, она никогда его не видела.

– Будучи человеком простым и непритязательным, – Бен ухмыльнулся, – я предпочёл бы шоколадное яйцо, но это орнитологическое подношение, наверное, бесценно, хотя и не в такой мере, как рецепт суфле. Если мне когда-нибудь доведётся открыть собственный ресторан, суфле Абигайль станет истинной сенсацией в мире кулинарии! – он взглянул на яйцо, золотой овал которого светился подобно солнцу, усеянному крошечными изумрудными звёздами. – Прошу прощения, но этот секрет принадлежит не только нам. Полагаю, потомки её светлости все шестьдесят лет лакомились этим чудом. Интересно, согласятся ли они взять отступного?

– Успокойся, – сказала я. – Взгляни, яйцо разделяется на две половинки, словно медальон. Осторожнее, не толкайся! Жаль было бы повредить то, что хранится внутри.

А внутри оказалась изящная платиновая ветвь, на которой сидела голубая пташка с расправленными крыльями. Птичка словно собиралась взлететь, её янтарный клювик был раскрыт, будто она вот-вот зальётся радостной трелью.

– Вот эта птичка, – терпеливо объяснила я мужчинам, поскольку эти особи не приучены ценить прекрасное, – изготовлена из сапфира, а вместо глаз у неё изумруды.

– После такой роскоши твоё обручальное кольцо будет выглядеть убого, – вздохнул Бен.

– Не думаю, что сейчас самое время говорит о кольцах, – я вложила птичку внутрь яйца и осторожно закрыла створки. – У Абигайль имелась такая чудесная вещь, а она была вынуждена продать материнское кольцо с гранатом, чтобы начать новую жизнь, – я повернулась к Роуленду. – Вы, наверное, осуждаете её за то, что она ушла к другому мужчине, но Абигайль была замечательной женщиной! Даже в спешке она нашла время, чтобы сделать в домовой книге запись о продаже кольца. В те дни, когда в доме что-то пропадала, одна из горничных, как правило, отправлялась за решётку. Абигайль не могла допустить, чтобы такое случилось.

Роуленд улыбнулся, и я вновь подумала, до чего ж он приятный и милый человек. Викарий заслуживает любящей, заботливой жены, и непременно энергичной. Джилл… Роуленд встретит её на свадьбе, и кто знает, к чему это приведёт, особенно если за дело возьмутся верные друзья…

– Как насчёт того, чтобы помолиться за Абигайль? – предложил объект моих своднических наклонностей. – Что бы с ней ни сталось, да упокоится душа Абигайль Грантэм с миром.

И Бентли Хаскелл, законченный атеист, согласно кивнул головой.

* * *

– Покушение на вашу жизнь?! А могу я спросить, кто преступник? – проверещала тётя Астрид, когда Бен сообщил все компании, почему мы опоздали к чаю. – Полиция окружила дом! Меня в жизни никто так не унижал! Ванесса, принеси моё пальто, мы немедленно уезжаем! Я ни минуты не останусь там, где меня обвиняют в убийстве.

– Не только вас, – успокоил её Фредди. – Полагаю, нас тоже, – он подмигнул мне. – Ну и повеселимся же! Всегда мечтал принять участие в настоящем заговоре. Кто-нибудь расскажет мне о том, что я пропустил?

Дядя Морис негодующе фыркнул.

– Заткнись! – приказал он сыну. – А ты, Лулу, перестань всхлипывать. Если то, что утверждают Элли с Беном, правда…

– Показать синяки? – вскинулась я.

Ванесса испуганно отшатнулась.

– Дорогая, дамы никогда не снимают трусики в гостиной!

Голос дядюшки Мориса перекрыл её ядовитые колкости.

– Я не сомневаюсь в вашей правдивости, просто взвешиваю факты. Присядь, Элли, тебя, наверное ноги не держат.

– Она пока не на сносях, – съязвил Фредди.

– Нет, – согласилась тётя Лулу, – для ребёночка требуется девять месяцев, а, судя по тому, что здесь творится, бедняжка Элли столько не проживёт.

– Эта точка зрения излишне пессимистична, – дядя Морис энергично похлопал меня по плечу и усадил в кресло. – Бен, надеюсь, ты не решишь, что я придираюсь, если скажу, что слово «убийство» звучит слишком резко применительно к данному случаю. Я предпочитаю думать, что это, вне всякого сомнения, неприятное происшествие было всего лишь розыгрышем, который зашёл слишком далеко. А теперь, если виновный признается добровольно, мы не станем выносить сор из избы.

Он с надеждой оглядел присутствующих. Никто не поднял руку, никто не покраснел и не потупил виновато взгляд.

– Очень хорошо! – продолжил дядюшка Морис, будто обращаясь к нерадивым учениками, спрятавшим тряпку, которой стирают с доски. – Мы никуда не торопимся, так что задержимся ещё на денёк. Напротив, пока мы вместе, у нас есть алиби. Астрид, если ты решила дать волю своему раздражению, это твоё личное дело. У меня же нет ни малейшего желания плескаться вместе с автомобилем в лужах. При скорости две мили в час я доберусь до дома в лучшем случае ко второй половине завтрашнего дня.

– Итак, насколько я понимаю, – учтиво улыбнулся Бен, – мы можем рассчитывать на ваше присутствие за ужином? – После подтверждающих, если не одобрительных кивков мы удалились на кухню.

– Я всё-таки надеюсь, – сказал Бен, целуя меня, – что старая поговорка, о том, что женятся на семье, не совсем верна. Толстяк Морис единственный, кто выразил хоть какое-то сочувствие.

– Они слишком заняты тем, чтобы сохранить собственные шкуры, – я прижалась к Бену, затем отстранилась и внимательно посмотрела на него. – Что-то ты подозрительно жизнерадостный. Знаешь какой-то секрет и помалкиваешь? У меня такое чувство, будто тебя больше не заботит угроза, нависшая над нашими жизнями.

– Ты уже начинаешь читать мои мысли? А я думал, это свойство приходит лишь после долгих лет счастливого брака, – Бен погладил меня по щеке. – Я должен поговорить кое с кем, и если моя догадка верна, нам больше ничего не угрожает, как, впрочем, и не угрожало бы, не произойди досадная ошибка.

– Что?!

– Не думаю, что именно мы с тобой были намечены в жертвы заговора. Мы просто попались на пути. Многое казалось нам непонятным лишь потому, что мы смотрели на всё не под тем углом. Сегодня я понял, где мы ошиблись с самого начала.

– Твоя догадка имеет отношение к Доркас?

– Нет, – Бен качнул головой. – За неё я тоже беспокоюсь. Не знаю, какую роль во всей этой истории играет Доркас. Вдруг ей тоже грозит опасность? Будем надеяться, что Роуленд скоро что-нибудь выяснит.

– Если бы ты только рассказал мне о своих подозрениях… – льстивым голоском промолвила я.

– Не раньше, чем мы накормим эту ораву в гостиной и уложим спать. Кроме того, я должен побеседовать со своим источником информации. Быть может, я всё же заблуждаюсь. До сих пор я не часто оказывался прав.

Тут в дверь позвонили, и мы, переглянувшись, опрометью ринулись в холл в надежде, что это Доркас или хотя бы тётушка Сибил. Фредди опередил нас и распахнул дверь навстречу ненастной ночи. На пороге стояла худенькая женщина крошечного росточка, с растрёпанными зеленоватыми волосами.

– Джилл! – воскликнула я и бросилась её обнимать.

– Элли, ты потрясающе выглядишь, чёрт возьми! – Джилл принялась похлопывать меня по бокам, словно желая убедиться, что я не припрятала в карманах недостающие части своего тела. – Привет, Бен! Прости, что я не ответила на просьбу о гипнотизёре. Дело в том, что я медитировала со своим гуру в Шотландском нагорье. Тибет мне не по карману. Но гуру оказался до отвращения привержен физической стороне жизни, кроме того, этот прохиндей уверял меня, что он убеждённый вегетарианец, а я застукала его за пожиранием мух. Но этот паук всё-таки научил меня кое-чему стоящему, а именно гипнозу. Я уже прошла заочный курс. Собственно говоря, я и приехала, чтобы помочь вам. Надеюсь, не очень опоздала?

Могла ли я сказать своей милой простодушной подруге, что в доме притаился убийца?! Впрочем, говорить мне особенно не пришлось. Казалось, Фредди первым пал жертвой гипнотических способностей Джилл. Он не мог оторвать от неё взгляда, а она, похоже, в равной степени была сражена моим кузеном. Вот так! Краткий миг осознания духовного родства, и оба они впали в транс, который мало способствовал созданию непринуждённой обстановки.

Джилл и Фредди упорно отмалчивались, словно воды в рот набрали. Вечер всё тянулся и тянулся, можно было бы сказать «со скоростью похоронной процессии», но с недавних пор мне стало чудиться, что путь к могиле гораздо короче, чем принято считать. Как бы то ни было, после ужина все дружно начали зевать и, за исключением тёти Астрид, объявили, что отправляются спать. В это мгновение Фредди вернулся в мир реальности, заметив, что если милая тётушка Астрид останется здесь, вооружённая иголкой с ниткой, то люди могут поинтересоваться, что за тёмные мысли не дают ей спать.

– Я больше никогда… – тётя Астрид надменно вскинула голову, как ошпаренная выскочила в холл и прокричала уже оттуда: – Никогда не переступлю порог этого дома!

Что ж, и на том спасибо.

Наконец-то мы с Беном остались одни. Мы прошли на кухню. Ну и денёк выдался! А начался с вопроса о том, кто такая Доркас. Не потому ли она ушла, что, на её взгляд, моё доверие к ней подорвано навсегда?

Бен надел пальто.

– Оставайся здесь! – приказал он. – Я скоро вернусь. Поставь-ка чайник, а я позову Джонаса.

Так-так, значит, его информатор – наш верный садовник. Интересно, что Джонас может нам такого поведать? Едва я успела поставить чайник, как Бен вернулся один, глаза его мрачно поблёскивали.

– Поторопись! – крикнул он с порога. – Хватай своё пальто! Возможно, мы уже опоздали. Вот, надень моё, – он сорвал с себя пальто и накинул мне на плечи.

Его паника передалась мне.

– Куда мы идём, Бен?! И где Джонас?

Бен схватил меня за руку и вытащил через заднюю дверь под хлещущий ливень. Мы бегом пересекли чавкающий газон.

– Ещё одна прощальная записка! На этот раз с известием, что Джонас отправился навестить свою мать.

– Но это же нелепо! У Джонаса нет матери. Она давным-давно умерла.

– Совершенно верно. Её адрес – Могильный Уголок!

– Выходит, все остальные записки… О Боже, Бен! – я уже не бежала. Я просто скользила за Беном, который тянул меня за руку.

– Каждая минута дорога! – выкрикнул он. – Мы и так уже, наверное, опоздали. Ну что я за кретин! Я ведь догадался обо всём сегодня днём, но решил, что ничего страшного не произойдёт, если подождать несколько часов, чтобы поговорить с Джонасом без помех.

Миновав ворота, мы повернули вправо, на дорогу, тянущуюся вдоль обрыва. Через пару минут мы уже мчались по кладбищу, лавирую меж могильными плитами.

– Сюда! – сказал Бен, и я остановилась как вкопанная. Ноги мои подогнулись. Мы стояли подле фамильного склепа.

– Сюда?! Но мать Джонаса не… – я замолчала, поняв, что Бен прав.

Мы достигли нашей цели. Зло окружало нас со всех сторон.

– Элли, – сухо сказал Бен, – я хочу, чтобы ты сбегала к дому викария. Разбуди Фоксворта и вызови полицию.

– Прости, Бен… – я затрясла головой, стиснув зубы, чтобы унять их стук. – Я пойду с тобой. Вдвоём у нас будет в два раза больше шансов. Ты ведь знаешь, кто убийца?

– Да, но ты не пойдёшь!

– Попробуй только мне помешать! – я быстро поцеловала его, и, взявшись за руки, мы вошли в склеп.

Я ожидала, что внутри царит кромешный мрак. Бен предусмотрительно захватил фонарик, но он не понадобился. Холодное каменное помещение освещалось колеблющимся пламенем свечи, казавшимся живым существом. Мы почти сразу увидели Джонаса – он недвижно лежал на саркофаге Абигайль. Ноги сдвинуты вместе, руки сложены на груди. Боже, испуганно подумала я, неужто мёртв? За эти полгода я успела привязаться к Джонасу.

В углу шевельнулась огромная тень. В неверном дрожащем свете мы с Беном увидели силуэт женщины, в поднятых руках она держала лопату, тускло блеснуло заточенное острие.

– Тётушка Сибил! – прошептала я.

Наверное, шёпот вырвался у меня слишком громко, поскольку старушка подняла голову и с раздражением, которое я не раз замечала на её лице, когда без приглашения заходила к ней, уставилась на нас.

– Я надеялась, что успею закончить до вашего появления, – с досадой сказала тётя Сибил. – Мне следовало догадаться, что вы непременно сунете нос не в своё дело. Именно поэтому я оставила записку на двери Мерлина. Полагала, что, обнаружив её, вы станете носиться взад-вперёд, словно цыплята с отрубленными головами, но этот молодой хлыщ оказался не в меру догадлив. Я видела, как сегодня, после того небольшого происшествия, вы заходили сюда вместе с викарием, но мне некогда было ждать, пока страсти улягутся. У меня имелись свои виды на Мерлина.

– Мерлина? – повторила я, зачарованно глядя на лопату. Не далее как несколько дней назад Джонас заточил её. – Тётушка, это же садовник Джонас, а не Мерлин! Вы немного перепутали.

– Тётя Сибил ничего не перепутала, – Бен говорил спокойно, будто на светском приёме. – Это Джонас, а не Мерлин, скончался шесть месяцев назад. Устроить мистификацию было несложно. Два старика, которых никто никогда не видел, обладавшие мрачноватым чувством юмора, договорились, что когда садовник, страдающий болезнью сердца, умрёт, его место займёт хозяин. Таким образом Мерлин мог проследить, как выполняются условия его завещания. Ничего не подозревающий доктор подписал свидетельство о смерти, а мистер Брегг сам признался, что видел Мерлина лишь однажды, когда составлял завещание, да и то закутанным в шарфы и пледы.

– Неужели все старики кажутся нам на одно лицо? – грустно спросила я, переводя взгляд на неподвижное тело дядюшки Мерлина. – Правда, он отрастил усы, а когда я видела его на кухне той ночью, он непрерывно скалился, да и дурацкий ночной колпак был надвинут на самые глаза. И всё же я должна была бы догадаться. Хотя, учитывая, что на кухне царил полумрак, а Джонаса я встретила в снегопад…

– Не надо, Элли, не продолжай, – сказал Бен безжизненным голосом. – Мы должны извиниться перед тётей Сибил за несвоевременное вторжение. Так чему же мы помешали?

Я лихорадочно соображала, что предпринять. Покосилась на Бена. Его брови сошлись на переносице, он не сводил глаз с лопаты, острие которой находилось в опасной близости от шеи беспомощного старика. Неужели Джонас… тьфу, ты, пропасть, Мерлин мёртв?

– Я решила, памятуя о его привязанности к матери, этой гнусной прелюбодейке, водрузить тело Мерлина в саркофаг и сделать из него надгробное изваяние. Хотя, как вы уже знаете, Абигайль похоронена не здесь, – тётушка Сибил хитро улыбнулась. – Эта мерзавка спуталась с художником, трусливым юнцом, которому едва исполнилось двадцать. А ведь ей уже было за тридцать. Бедный дядя Артур, ему довелось пережить такое оскорбление! Но я помогла ему всё уладить. Приехав на похороны, я отыскала её отвратительную собачонку и убила этого мопса. Даже лучшие из лучших подчас бывают подвержены приступам брезгливости, но мне было не впервой. Как-то моя кошка не позволила надеть на неё шляпку и шаль, и в наказание я строптивицу утопила. Мерлин тогда гостил у нас, и какой же он оказался плакса! Глупые, никчёмные слёзы. Он сомневался, что это был несчастный случай. Мальчишки такие тупые! Скидывая в ров наглого обжору кота, я надеялась, что Мерлин вспомнит о том случае, но слепец тот, кто не желает видеть. Мерлин так и не узнал, что его мать все эти годы настойчиво пыталась связаться с ним. Это я взяла на себя. Я аккуратно отсылала все письма назад, пометив «Не принято», и через некоторое время они перестали приходить.

– Дядя Артур восхищался вашей… – Бен помешкал, подбирая слова, – силой духа?

– О да, он считал меня очень милой! – тётушка Сибил разровняла цементный раствор обратной стороной лопаты. – Надеюсь, не треснет. Жизнь полна нежданных сюрпризов. Если бы рабочие пришли укреплять ворота, как обещали, у меня бы под рукой не оказалось цемента. Пришлось бы придумать иной способ избавиться от бедняжки Мерлина. Было бы жаль, этот способ самый лучший. Так что я говорила о дядюшке Артуре? Да, как же, он души во мне не чаял, да и я, наверное, была в него влюблена. Я всегда надеялась, что Мерлин, когда вырастет, станет похожим на отца, но он оказался бесхребетным типом и, к счастью, начисто лишённым воображения. Пятьдесят лет я потратила в бесплодных усилиях переделать Мерлина, я любила в нём идеал и хотела, чтобы Мерлин соответствовал ему. А я всегда хорошо понимала, чего я хочу. Милый дядюшка Артур, ему так нравилось, как я управляюсь с домом!

– А вы не думали куда-нибудь уехать, зажить собственной жизнью?

Бен сделал маленький шажок вперёд. Мне это напомнило детскую игру «замри-отомри». Как только тётя Сибил поднимала глаза, он застывал на месте. Острие лопаты по-прежнему ласкало шею старика. Казалось, добрая старушка получает наслаждение, сознавая, что в любую секунду может оборвать жизнь своего кумира.

– Оставить Мерлина?! – тётушка Сибил явно была потрясена. – Я любила его или думала, что люблю! Впоследствии я спрашивала себя, не были ли мои чувства затянувшейся страстью? Вы так и не поняли, что за любовь я испытывала к нему? В этом-то и состоит ваша ошибка! Животная страсть не подчиняется разуму и в один прекрасный день может превратиться во что-то совершенно иное. В данном случае – в ненависть. Первый раз я ощутила её, когда они с Джонасом сидели, хихикая над будущим маскарадом. А ведь я была так счастлива, когда узнала, что этот неотёсанный простолюдин скоро умрёт. Мерлин вызвали из Лондона доктора, тот сказал, что садовник уже не жилец, всё складывалось так чудесно! А потом эти двое взяли и всё испортили! Джонас спокойно воспринял известие, что дни его сочтены. Он всегда отличался слабым здоровьем, а потому был даже доволен, что его худшие ожидания оправдались. Этот неприятный человек как-то раз пошутил – он, мол, сожалеет лишь о том, что не может присутствовать на собственных похоронах. Это подало им идею. Мерлин заставил меня разослать приглашения всем членам семьи, чтобы он смог выбрать достойных наследников. Дополнительным поводом для веселья должны были стать поиски клада и нелепые условия завещания. Вы оба ему очень понравились. Мерлин решил, что вам достанет дерзости принять вызов.

– А что дядюшка Мерлин собирался делать по прошествии шести месяцев? Восстать из мёртвых? – Страх почти улетучился. Происходящее слушком уж напоминало сценку из комикса. Остался лишь туман в голове. Почему я здесь, среди могил, беседую с безумицей, заковывающей в цемент человека, которого она любила всю свою жизнь? – А он, – спросила я слегка дрогнувшим голосом, – ещё жив?

– Да, – тётушка Сибил радостно кивнула. – Я его лишь усыпила. Надеюсь, он придёт в себя прежде, чем я залеплю его лицо. Элли, ты спрашивала о намерениях Мерлина. Он ничего не говорил мне о кладе и этих ребяческих подсказках, но думаю, он решил действовать по принципу: будь что будет. Если бы вы выполнили все его условия, дом и деньги перешли бы к вам, как и сказано в завещании. Но я ведь уже сказала: Мерлин не умел мыслить рационально. Вы пришлись ему по душе… как-то раз он сказал мне, что Элли сделала дом таким, каким он был при его матери. Словно я не трудилась всю жизнь в поте лица. Он зажил новой жизнью, в которой для меня не было места, и перестал нуждаться во мне. Умри он, я бы ещё могла понять… Ладно, довольно об этом. Что бы ни случилось, он не хотел, чтобы вы уезжали. Если бы вы не вступили в права наследования, он не побоялся бы юридических последствий и восстал бы, словно Лазарь, из мёртвых, чтобы должным образом ввести вас во владение.

– Тётя Сибил, – с восхищением воскликнул Бен, – вы невероятная женщина! Своим исчезновением вы сумели обвести нас вокруг пальца, и вместо того, чтобы заподозрить вас, мы начали тревожиться. А вы всё это время прятались в своём домике?

Тётушка Сибил кивнула и довольно хихикнула.

– Я славно позабавилась! Но я хотела, чтобы обо мне тревожились не вы, а Мерлин. Оставила свои надувные нарукавники на берегу, неподалёку от костра: пусть он думает, будто я утонула. Но его это ничуть не тронуло. Да и на что было надеяться после всего, что Мерлин наговорил мне в тот вечер? Перед этим я подстроила пару неприятностей, чтобы показать, как не нравится мне новый облик дома, но после той ночи я окончательно решила его убить.

– Нам казалось, что вы так ему преданы, – тихо сказала я.

– Была! – она швырнула на дядю Мерлина очередную порцию цемента и тщательно разровняла её. – Глупо, конечно. Безответная любовь никогда добром не кончается. Многие годы я мечтала о медовом месяце в Южной Франции.

Так вот почему в потайном ящичке оказались туристические буклеты!

– Я своё отстрадала, теперь его очередь! – невыразительное лицо тётушки Сибил на мгновение исказилось от ненависти. – Ну, как у меня получается? Хочу, чтобы колени его выглядели узловатыми.

– Отлично! – похвалила я.

На лице тёти Сибил явно читалось облегчение.

– Как видите, сегодня я сама честность. Один Бог ведает, сколько лет я обманывала себя. Этот жалкий человечек погубил мою жизнь, – она принялась напевать, поправляя цемент. – Моя мамочка умерла прежде, чем успела предупредить меня об эгоизме мужчин. Я не возражала против переезда в домик садовника, лелея надежду, что он станет нашим любовным гнёздышком. Каждый раз при стуке в дверь я думала, что это он.

– Заглядывая к вам, я всегда чувствовал, что вы разочарованы, что вы надеялись увидеть кого-то другого, – подтвердила я.

Она продолжала разглаживать цемент.

– По глупости я даже вздумала пофлиртовать в тот вечер с этим хамом викарием, дабы возбудить в Мерлине ревность. С моей стороны нелепо было надеяться, будто, если вы с мистером Гамлетом махнёте рукой на наследство и уедете, то всё пойдёт по-прежнему. Мерлин даже не подозревал, что это я подложила шоколадные конфеты к тебе в комнату, Элли. И это я постирала дурацкую книжонку мистера Гамлета. Если вы хотели получить урок порнографии, то следовало обратиться к специалисту в этом деле, то есть ко мне. А до чего же умно я провернула всё с Фредди! Я пригласила несносного мальчишку посмотреть, как у вас идут дела! Сказала ему, что тревожусь за вас, но попросила ничего вам не говорить. Я прекрасно знала, что он запаникует, поскольку его папаша крайне нуждается в деньгах и вполне мог решиться на крайние меры. Мне очень хотелось, чтобы подозрения пали и на самого Фредди. Видите ли, я опасалась, что вы начнёте интересоваться мной, но вы оказались такими болванами! – тётушка Сибил игриво подмигнула нам обоим. – Вас так легко оказалось одурачить, что я даже не позабавилась как следует.

– Простите, – я незаметно запустила руку во влажный цемент и стиснула руку Мерлина.

– Жаль, мастерка нет, – рассеянно пробормотала тётушка Сибил. – Да, мои чувства к Мерлину изменились. Нынешней ветреной молодёжи не понять, что отвергнутая женщина ведёт себя одинаково в любом возрасте. До того вечера я терпела его высокомерие и надменность, но когда Мерлин в присутствии викария оскорбил меня за то, что я назвала его мать, как она того заслуживает, я поняла: он должен умереть. Как он посмел обозвать меня высушенной старой девой! В разгар перепалки я чуть не назвала его настоящим именем, но потом мне удалось успокоиться и взять себя в руки. Я всё как следует рассчитала. Выманила вас из дома, чтобы испортить лифт и, если представится возможность, поймать проклятого кота. Сложности возникли с этой растяпой Доркас, но я подмешала ей в чай лекарство. Я попросила нескладёху Лулу позвонить в определённый час и на несколько минут отвлечь эту неприятную особу каким-нибудь пустяковым разговором. Дурёха даже не поинтересовалась, зачем мне это понадобилось.

– Возможно, она догадывалась о ваших намерениях и в душе одобряла вам замечательный, методичный план, – медовым голосом заметил Бен.

– Хотелось бы так думать, – вздохнула тётя Сибил. – Всегда приятно, если тебя ценят. А шуткой с лифтом я очень гордилась. Я ведь знала, что Мерлин продолжает им пользоваться.

– Это точно, – подтвердила я. – У него действительно имелась жутковатая привычка появляться, когда его меньше всего ожидаешь.

Лопата проехалась по подбородку Мерлина.

– Вот теперь мне всё ясно, – Бен явно решил поддержать светскую беседу. – А я-то всё недоумевал: ведь вероятность того, что в ловушку угодит именно Элли, была ничтожно мала.

– Да, но Элли оказалась слишком трудолюбивой, – тётушка Сибил помрачнела, однако через секунду лицо её прояснилось. – А чтобы моя угроза показалась более действенной, я прихватила с собой кота. Предполагалось, что Мерлин обнаружит его утром, выйдя из конюшни. Но мне не повезло. Как и нынче утром, когда я подкралась и толкнула тачку, откуда мне было знать, что мистер Хамлин надел шляпу и пальто Мерлина? Я не сомневалась, что на этот раз расправилась с Мерлином, а коль под руку подвернулась ещё и Элли – так тем лучше. Что ж, если не удалось с первой попытки, надо пробовать снова и снова! Вы не находите, что надгробие получается совсем неплохое?

– Превосходное! – льстивым хором отозвались мы.

Ничего не оставалось, как подпевать старой идиотке. С неё станется отрезать бедному дядюшке Мерлину голову. Я содрогнулась. Только бы Бен сохранял спокойствие, глядишь, старушка отвлечётся нам удастся отнять эту треклятую лопату. И почему, скажите на милость, садовый инвентарь должен напоминать бритву?! Когда весь этот бред останется позади, я уж устрою головомойку дядюшке…

Тётушка Сибил отступила назад и с восхищением оглядела своё творение.

– Ну что ещё, желаете узнать, милые мои любители совать свой нос куда не следует? Имеются вопросы? Хорошо. Должна сообщить вам одну вещь. Я противилась вашему переезду сюда, но, как только во мне пробудилась ненависть к Мерлину, интерес к вашим персонам у меня тотчас пропал. Мне некогда было предаваться мелочной зависти. Надеюсь, вы понимаете.

– Конечно, конечно! – с жаром согласились мы с Беном.

– Не хочется, – тётушка Сибил одарила нас добродушной улыбкой, – чтобы вы подумали, будто я убиваю вас из личной неприязни.

Она оставила в покое Мерлина и двинулась на нас, размахивая перед собой лопатой. В следующий миг Бен стремительно нырнул вниз, и лопата плашмя опустилась ему на голову. Старушка залилась весёлым смехом.

– Один готов, один остался! – пропела тётушка Сибил, глядя, как Бен со стоном повалился на пол. – В забавах не замечаешь, как время летит! – она снова шлёпнула Бена лопатой, и он затих.

Краем глаза я увидела, как изваяние дядюшки Мерлина поднимается на ложе из могильного камня.

– Беги, Элли! – проскрипело изваяние.

Тётушка Сибил повернулась, чтобы утихомирить мумифицированного Лазаря. На какое-то время она забыла о моей особе, так что я вполне успела бы выскользнуть из гробницы и позвать на помощь. Но не могла же я допустить, чтобы лопата отделила голову дядюшки Мерлина от окаменелого туловища! Тигрицей метнулась я на спину тётушке. Сколько же в ней было силы! Мы затеяли ожесточённую потасовку, вырывая друг у друга черенок лопаты. Ну почему я не отнеслась всерьёз к предложению Джилл изучить приёмы дзюдо?! Тётушка Сибил явно брала верх. Споткнувшись о бездыханное тело Бена, мы едва не упали. Я чувствовала на себе страдальческий взгляд Мерлина. Мы почти вплотную приблизились к двери, сковав друг друга в отчаянном объятии. Несмотря на возраст и полноту, тётушка Сибил обладала проворством и гибкостью кошки. Долго бы я не продержалась. Ладони мои, сжимавшие рукоять лопаты, стали скользкими, как застывший крем. Хватка моя слабела с каждым мгновением.

Что-то стукнуло меня по затылку. В первую секунду я подумала, что лопата добралась-таки до меня, но потом сообразила, что металлическое лезвие по-прежнему смотрит в сторону двери.

– Не двигаться! – приказал знакомый голос, и я поняла, что удар нанесла открывшаяся внутрь дверь. – Бросьте оружие, а то буду стрелять. Говорю не для красного словца, я к этому не приучена, просто наша школа – лучшая в Англии по стрельбе из лука. Сделать лук из карниза для штор и куска бечёвки – пара пустяков. А вязальные спицы – превосходные стрелы.

– Не будешь ли так любезна сообщить, – пронзительным голосом вопросила я, – в кого из нас ты собираешься стрелять?

– Ни в кого, если будете разумно себя вести. Элли, отодвинься от тёти Сибил.

– Ещё одна любительница вмешиваться, – рявкнула тётушка Сибил вне себя от раздражения. – Я ведь была уверена, что ты сидишь себе в моём подвале, надёжно связанная по рукам и ногам, а ты являешься, как чёрт из табакерки, чтобы опять сунуть нос не в своё дело! Ох… А всё шло так хорошо.

– Для вожатой скаутов, – строго сказала Доркас, – все эти ваши узлы – детские игрушки. Как только действие снотворного прошло, я быстро с ними расправилась. Выбраться через крохотное оконце было несколько посложнее, но я поспела вовремя. А теперь, прошу вас, положите лопату. Вот так. Элли, возьми лопату и откопай дядю Мерлина, а то он уже начал затвердевать.

– Откуда ты знаешь, что это Мерлин, а не Джонас? И что делать с Беном? Он всего лишь случайная жертва, не то что этот хитрый старик, который сам навлёк на свою голову неприятности.

– Если ты действительно любишь Бена, – Доркас пропустила мимо ушей мой первый вопрос, – то предоставь ему лежать без сознания, – расставив ноги, она нацелила стрелу в грудь тёти Сибил. – Стоит ему очнуться, и он сразу же попадёт в объятия адской боли.

– Как ты напоминаешь мне свою бабку! – с отвращением фыркнула тётушка Сибил и повернулась ко мне. – Видишь ли, эта особа – плод нечестивой связи Абигайль с тем художником. Я сразу заприметила сходство – тот же длинный нос, те же выпирающие кости и морковные волосы. Как тебе понравилась моя надпись на холодильнике? Кто Доркас? И чем она прельстила? Мой собственный вариант милого стишка старины Вилли Шекспира. Вот тут-то наша сыщица и догадалась. Она вспомнила про моё увлечение Бардом и тотчас поскакала стучаться в мою дверь, точнее, открыла её запасным ключом, и знаешь, что она обнаружила внутри? Она увидела, что с каминной полки исчезли головы Мерлина, которые стояли там в тот день, когда ты заходила в домик и нашла мою записку. А голов на полке быть попросту не могло, так как ещё неделю назад я измельчила их миксером. Ты хочешь знать, кто это Недрёманное Око? Эта особа – внучка шлюхи и разрушителя семей с детским личиком.

Лук в руке Доркас дрогнул, но она овладела собой.

– Вам не замарать память о бабушке и дедушке вашими гнусными оскорблениями! На свете не было людей чище и честнее!

Тётушка Сибил воспользовалась моментом.

– Правда? – вкрадчиво спросила она. – И как, твоей мамочке нравилось жить незаконнорожденной?

Доркас задохнулась, рука её снова дрогнула. Тётушка Сибил оттолкнула её к стене и проворно выскочила в дверь.

– За ней! – пророкотала Доркас, вскакивая на ноги.

– Я готов, – с энтузиазмом отозвался дядюшка Мерлин из-под цементной корки.

Должно быть, мы являли собой странную троицу, когда мчались по кладбищу: особа с растрёпанными волосами цвета спелой моркови, вооружённая самодельным луком, окаменелый старик и девица, ожесточённо размахивающая лопатой. Лавирую меж надгробиями, все гонятся за уютно-кругленькой престарелой дамой. Не представляю, что бы произошло, не подоспей Избавление в весьма скромном обличье: Фредди и Джилл неслись нам навстречу, ловко перескакивая через надгробия и демонстрируя превосходную олимпийскую форму.

– Не трогай её! – крикнул Фредди подруге по команде. – Старушенция не виновата! С ней это давно, последние лет тридцать.

Позднее Джилл с пеной у рта уверяла, будто успокоила тётушку Сибил с помощью своего нового ненасильственного средства – всепроникающего гипноза. Что правда, то правда: до старушки она не дотрагивалась. Просто подскочила к тётушке Сибил с воздетыми к небу руками, горящими глазами и торчащими во все стороны патлами – точь-в-точь ангел мщения, явившийся прямиком из страны огня и серных озёр. Ну а уж когда ангел исторг дикий вопль: «Смотри мне в глаза!», бедная тётушка Сибил, разумеется, потеряла сознание.

Эпилог

С гнетущим чувством наблюдала я, как бессвязно лопочущую тётушку Сибил заталкивали в карету «скорой помощи», чтобы отвезти в маленькую частную лечебницу, где бедняжке, скорее всего, придётся провести остаток жизни. Преисполненный раскаяния дядюшка Мерлин объявил, что ему предстоит расплачиваться за прошлые грехи, и он станет посещать Сибил каждое воскресенье. Он мог больше не опасаться за свою жизнь, поскольку тётушка Сибил вновь стала маленькой девочкой, живущей с дорогим дядей Артуром. Мерлин Грантэм перестал для неё существовать. И в каком-то смысле она была права.

* * *

Поздней ночью, точнее, ранним утром, когда мрак за окном сменился предрассветной мглой, Мерлин, сидя на кровати и потягивая своё любимое какао, сообщил мне, что решил навсегда остаться Джонасом Фиппсом.

– Джонас был моим верным другом, – сказал мой вновь обретённый дядюшка, – и, завещав мне своё имя, он дал мне новую жизнь. Благослови тебя Господь, старина Джонас! – он поднял кружку и уставился в потолок. – Я сделаю всё, чтобы ты гордился мной!

– Похоже, у вас будет для этого немало возможностей, – я наклонилась к нему и поцеловала в ещё бледную щёку. – Доктор Мелроуз побеседовал с нами, после того как осмотрел вас, и сказал, что у вас отличное здоровье. Вы проживёте лет до ста.

– Я бы против этого не возражал, если бы вы с Беном и Доркас согласились остаться здесь, – Мерлин робко посмотрел на меня поверх чашки. – Сибил права. Я был слепым и своенравным глупцом. Ведь должен был предвидеть! Странности проявлялись у Сибил ещё в детстве. Вчера вечером Доркас пыталась меня предупредить. Похоже, она вспомнила, что её мать рассказывала о Сибил.

– Теперь всё позади. Отныне имеет значение только будущее. Первое, что мы предпримем, это официально узаконим название Мерлин-корт. Думаю, вашей матушке оно понравилось бы.

Старик улыбнулся.

– Ты вернула её в дом, Элли! Всё здесь теперь напоминает о моей матери. Да и Доркас может о ней рассказать и заполнить все эти потерянные годы. После ухода матери у меня остались от неё лишь книги записей и портрет. Пришлось спрятать их, чтобы отец не уничтожил, как всё остальное. Я вырвал страницы с рецептом суфле, так как знал, что мама считала его своим высшим кулинарным достижением, и спас их от огня, а несколько месяцев назад… ну, остальное ты знаешь.

– Признайтесь, – улыбнулась я, – вы от души позабавились. Мы с Доркас полагали, что это тётушка Сибил подбрасывает нам подсказки, а это, оказывается, ваших рук дело. Что ж, с забавами и играми покончено. Я буду присматривать за вами и держать вас в ежовых рукавицах, иногда позволяя расслабиться за хорошее поведение.

– Похоже, для меня наступают трудные времена, – проворчал он, на мгновение превратившись в прежнего Мерлина, – но ведь и я за тобой присматривал. В тот день, когда ты отправилась на церковный двор, я тайком следовал за тобой. Как раз тогда у меня возникли сомнения насчёт завещания. Я пытался помочь тебе, но верно говорят, старого дурака ничем не исправишь. Как последний болван я отправился к Сибил и набросился на неё в связи с исчезновением Доркас. Этот мой поступок едва не стоил нам жизни. Я уж не говорю о том, что поездка к склепу в тачке ещё долго будет тешить тщеславие моего люмбаго.

Наклонясь, я поцеловала его в щёку, которая начала понемногу розоветь.

– Несмотря на ваш злобный нрав, я вас люблю! Спокойной ночи, милый Джонас.

Я спустилась в холл, сунула нос на кухню. Ни Фредди, ни Джилл там не было. Эта парочка отправилась совершать утреннюю пробежку, но я уже успела поблагодарить их за помощь. По их словам, вечером они изнывали от тревоги и, независимо один от другого, решили устроить проверку окрестной территории. В саду они наткнулись друг на друга, и Фредди сказал Джилл, что больше всего его беспокоит тётушка Сибил. Когда они подошли к кладбищу, то услышали шум и не мешкая начали действовать. Меня поразило деятельное участие в этой истории вечно вялого Фредди – ещё один пример беспочвенности выводов, основанных лишь на внешности. И я виновата в этом не меньше остальных – следовало быть проницательней.

Фредди рассказал мне, что накануне моего дня рождения он вместе с остальными приехал пообещать к тётушке Сибил. Перед тем как порадовать своим обществом драгоценное семейство, Фредди вздумал прогуляться по рыночной площади. Там он и увидел, как я беззаботно болтаю с Доркас, после чего решил, что не стоит тратить час на выслушивание досужих разговоров о моём умении манипулировать людьми. Я вспомнила о мелькнувшем в толпе высоком человеке с косичкой и о беспокойстве, охватившем меня тогда. Почему-то я с первого дня лелеяла надежду, что злодей – не Фредди, и теперь настало время отплатить ему за добро. Мы с Беном возьмём на себя долги его отца, а если Фредди вздумает жениться, то позаботимся, чтобы у него не возникло затруднений. Переступив порог кухни, я спросила себя, сумеет ли Джилл заставить Фредди расстаться с его крысиным хвостиком.

Доркас энергично готовила убойную смесь из горячего виски и специй, способную порадовать человека приятной и безболезненной смертью. Бен, с ног до головы обмотанный бинтами (плоды усилий доктора Мелроуза), выглядел как настоящий воин. При моём появлении Бен тут же затараторил, что чувствует себя превосходно и лучше бы мне не надеяться, что он отдаст концы в ближайшие дни. Наслаждаясь теплом нашей дружеской компании, я с трудом могла поверить, что мы пережили ужасную ночь.

Настал черёд Доркас поведать нам свою историю.

Когда она прочла объявление, что в Мерлин-корт требуется работница, она не смогла устоять против искушения побывать в доме, где когда-то хозяйничала её бабушка. Но, опасаясь, что из-за давнего скандала её могут там не принять, Доркас решила скрыть своё происхождение.

– Право же, это было непросто. Мне не хотелось обманывать вас с Беном, но ничего уже нельзя было изменить. Как только я узнала, что клад связан с бабушкой, обратной дороги для меня не было. Тебе известен мой твёрдый принцип – играть надо всегда по правилам. Раскрыть свою личность было равносильно нечестной игре. Как только вы узнали бы, что бабушка не умерла, вы бы тут же обо всём догадались. Не могу передать, какие душевные муки мне пришлось пережить. Ужасно хотелось обо всём рассказать вам, но я знала, что вы тоже предпочитаете играть по правилам. А когда развернули портрет, я едва не провалилась сквозь землю. Мне казалось, что вы непременно заметите сходство, ты ведь даже сказала, что женщина на портрете кого-то тебе напоминает. Я-то ведь сидела рядом – точная копия Абигайль, как любил говорить дедушка. Когда же Бен сказал, что я, по сути, член семьи, то я окончательно почувствовала себя обманщицей.

– Но ты нас спасла! – я взяла её за руку. – Доркас, не уезжай от нас. Ты нам нужна, правда, Бен?

– Ещё бы! – горячо подхватил он. – Мы с Элли всё время витаем в облаках. Нам нужен человек, твёрдо стоящий на земле, чтобы присматривать за нами.

– Пожалуй, – ответила Доркас, глядя на нас затуманенным взглядом, – деревенской школе не помешает учительница физкультуры, а если домик теперь свободен и дядя Мерлин не против…

– Дядюшка Мерлин не станет возражать, он ждёт не дождётся, когда сможет поговорить с тобой о матери. Доркас, что сталось с Абигайль?

– Они с моим дедом Майлзом прожили хорошую жизнь. Майлз восхищался Абигайль, у них и в мыслях не было вступать в связь под носом у её мужа. Однажды, когда Артур в очередной раз дурно обошёлся с ней, Майлз обнял её, в это мгновение их и застали. На день рождения он подарил ей тот самый медальон. Дедушка считал её самой прекрасной дамой на свете. Бабушка не хотела его обижать и не отправила медальон назад, но она знала, что подумает Артур, если найдёт безделушку, и потому закопала медальон в огороде.

– Так значит «М» означает «Майлз», а не «Мерлин»! – воскликнула я. – Мы прошли мимо ещё одной подсказки. Доркас, твоим бабушка с дедушкой были счастливы?

– Бабушка так и не смирилась с потерей сына, но в остальном они жили прекрасно. Дедушка любил её без памяти, а она питала к нему глубочайшее уважение. Я помню, как летними вечерами они гуляли в саду… – Доркас достала свой безразмерный платок и громко всхлипнула.

– Дядюшка Мерлин наверняка захочет, чтобы медальон остался у тебя, – сказала я.

– Мне бы очень хотелось, но не стоит предаваться сентиментальности. Они родили ребёнка – мою мать – и завели собственное, и весьма успешное, дело. «Лучшие джемы от миссис Биддл». Все знают их лозунг: «Готов пройти десятки миль ради джема миссис Биддл».

– Кстати, давайте отведаем джема! – встрепенулась я. – Обожаю клубничный, на хрустящем кусочке хлеба, густо намазанном маслом…

– Ещё чего, – нахмурился сотрудник «Сопровождения на ваш вкус». – Будто больше делать нечего, кроме как уплетать за обе щёки. Надо помочь Доркас переоборудовать домик, написать моим родителям и твоему отцу, позаботиться о свадебном платье.

– Милый, не говори ерунды, мне никак не закончить платье до конца недели, даже если я научусь обращаться с иголкой. Мы с Доркас сегодня отправимся за покупками, а ты чем займёшься, мой славный герой?

– Как я тебе уже говорил, – важно ответил Бен, – подготовкой к открытию ресторана. Я слышал, деревенское кафе продаётся. Кроме того, собираюсь засесть за новую книгу. Что ты думаешь о готическом романе ужасов с толстой героиней, дьявольски красивым героем и…

– Займись-ка лучше стряпнёй! – я закрыла ему рот поцелуем, чтобы подсластить пилюлю женского шовинизма. – А историю Мерлин-корта я напишу сама.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Эпилог