Солнечная ночь [Нодар Владимирович Думбадзе] (fb2) читать постранично

СОЛНЕЧНАЯ НОЧЬ

День рождения

  ГУЛИКО

МАТЬ

ПАРНАС

 ЗАКУСОЧНАЯ

МОРЕ

ТАВЕРА

СЕКРЕТАРЬ ПАРТБЮРО

ГАЛАКТИОН

ПАРК ИМЕНИ КИРОВА

НЕ ПОКИНЬ МЕНЯ!

ЛИЯ

НЕ УБИЙ!

notes

1

2

3

4

5

МОСКВА

״МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»

Нодар Думбадзе

ИЗБРАННОЕ В ДВУХ ТОМАХ

Перевод с грузинского ЗУРАБА АХВЛЕДИАНИ

СОЛНЕЧНАЯ НОЧЬ

Роман

День рождения

В сто седьмой аудитории разыгрывалась трагедия. Экзамен по политэкономии принимал сам профессор, уважаемый Касьян Гогичайшвили. Событие это само по себе для нас не было неожиданным, и никого оно особенно не волновало. Но когда из аудитории, вопя и царапая щеки, выскочила Люба Нодия и заявила, что «он все слышит!» — нас объял ужас. Кто бы мог подумать, что наш добрый, глухой профессор, которому на экзамене можно было, не опасаясь за последствия, рассказать вместо теории меркантилизма о строении корней люцерны, — кто бы мог подумать, что он обретет слух именно сейчас, в разгар весенней экзаменационной сессии! В такой ситуации лично для меня экзамен можно было считать оконченным, но любопытство взяло верх, и я подбежал к пожелтевшей, словно перезревшая дыня, Любе, которая никак не могла оторвать взгляда от красовавшейся в ее зачетной книжке двойки.

— Ну, выкладывай, в чем дело? — спросил я и потянул ее за рукав.

— Что мне теперь делать? — простонала Люба.

— Да разве он не знал, что выставлять двойку в зачетной книжке не полагается? — спросил Гурам.

— Я сказала ему. А он ответил, что не знал, что впервые в своей жизни пишет двойку. Что мне теперь делать? — Глаза у Любы наполнились слезами.

— А все же, какие тебе достались вопросы? — спросил Гурам.

— Первый — товарооборот, второй — инфляция, третий забыла...

— И ничего не ответила?

— Я начала отвечать.

— Что же ты сказала?

— Сказала, что лето, мол, провела в деревне, помогала на огороде бабушке... Что бабушка моя женщина добрая...

— А он что?

— Ну, говорит, пусть добрая бабушка и выставит тебе отметку...

Люба, всхлипнув, уткнулась лицом в зачетную книжку.

Дверь аудитории распахнулась, и появился наш староста Ефрем со списком в руках.

— Барамидзе и Чичинадзе, входите! — объявил он.

— Дегенерат! Это в каком алфавите после «Б» следует «Ч»? — возмутился Гурам.

— Один сверху, один снизу! — разъяснил Ефрем, указывая глазами на дверь, — дескать, я тут ни при чем, так велел профессор.

Я не знаю названия этой болезни — ну, когда сердце подступает к горлу, язык проваливается, лоб покрывается холодной испариной, колени подкашиваются, руки начинают дрожать и в глазах темнеет, — однако, взглянув на Гурама, который огромным платком вытирал лоб и руки и облизывал пересохшие губы, я понял, что болезнь эта заразная.

В аудиторию мы вступили на цыпочках. У покрытого зеленым сукном стола сидел улыбающийся профессор. Мне сразу бросились в глаза его новые очки — огромные, в золотой оправе, концы которой соединялись с погубившей нас миниатюрной мембраной.

— Присаживайтесь, пожалуйста! — вежливо пригласил он нас.

Мы не тронулись с места.

— Вы что, плохо слышите? — повысил профессор голос. — Пожалуйста, к столу!

Мы присели к столу, на котором, словно листки со смертным приговором, лежали белые, почти нетронутые экзаменационные билеты.

— Возьмите билеты и подготовьтесь! — попросил профессор.

Я взял билет, пробежал его глазами и понял, что эго именно тот билет, думать над которым я буду до самой смерти. Гурам тоже взял билет, быстро на него взглянул, и я прочел в его глазах печаль отданного на заклание бычка.

— Ваши имя и фамилия? — спросил профессор.

— Барамидзе Теймураз! — ответил я на первый вопрос.

Профессор записал в блокнот.

— Ваши? — обратился он к Гураму.

— Чичинадзе! — бодро ответил Гурам.

Профессор записал.

Я и Гурам уселись согласно экзаменационному ритуалу поодаль друг от друга. С удивительным равнодушием стал я читать свой билет. Первый вопрос — земельная рента.

— Может,