Моё пост-имаго [Владимир Торин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Владимир ТоринМоё пост-имаго

Часть I. Глава 1. Пассажир с поезда «Дурбурд».

Часть первая. Таинственное происшествие


Глава 1. Пассажир с поезда «Дурбурд».


Доктор Доу отчаянно не хотел этого делать, но в итоге все же надел шарф. Он потянул за неприметный шнурок, и шарф ожил-зашевелился: сам собой обернулся вокруг шеи и затянулся узлом.

Шарфы доктор не любил – было в них, по его мнению, что-то неизящное, неаккуратное. То же касалось и «Самозавязывающихся шарфов Хоффа». И хоть это новомодное изобретение считалось «выбором настоящего джентльмена», в понимании Натаниэля Френсиса Доу, своим легкомысленным видом оно не отличалось от старых, обычных, шарфов.

«Утешает, что это хотя бы ненадолго», – подумал доктор.

Надев цилиндр и перчатки, он придирчиво осмотрел себя в зеркале, которое висело на стене у вешалки.

«Безупречно. За исключением шарфа…»

Его взгляд упал на торчавшую из прорези погодного датчика «метеокарточку»:


«Внимание!

Объявлено Срочное Тревожное Предупреждение.

Близится туманный шквал».


Доктору мучительно захотелось остаться дома, в удобном кресле у камина, в компании тостов, кофе и романа «Семнадцать миль на запад в сторону вчера». Но у него было дело в городе. Дело, которое не отменить и не перенести.

Насилу отринув мысли о завтраке и книге, доктор взял саквояж и антитуманный зонтик, сообщил миссис Трикк, экономке, что скоро вернется, и, выйдя за дверь, нырнул во мглу Тремпл-Толл.

Саквояжный район Габена и в лучшее время не слыл приятным местом, а сейчас и вовсе представлял собой нечто крайне тоскливое.

На улице было серо, мерзко и слякотно. Туманное утро напоминало дурной полузабытый сон. Дома проглядывали лишь фрагментами: там – окно, здесь – водосток, еще где-то – почтовый ящик или труба паропровода. Неприятные личности ворочались во мгле, словно куколки бабочек в коконах. Порой появлялись, но тут же исчезали, будто их никогда и не было… будто они просто приснились…

Доктор раскрыл антитуманный зонтик и нажал на рычажок на ручке. Трехлопастной винт с шуршанием пришел в движение и завращался. По трубке, скрытой внутри ножки, на лопасти потек раствор «Дефогг», и туман на пару футов вокруг начал таять.

Подняв зонтик повыше, доктор пошагал по переулку.

Короткий путь до Чемоданной площади занял бы у него минут пятнадцать, но пролегал он через задворки Рынка-в-сером-колодце – скажем прямо, не слишком выдающиеся места. К тому же тамошняя публика знала «га-аспадина дохтора» в лицо и, очевидно, не упустила бы случая к нему пристать, словно голодная моль к только что повешенной в гардероб новенькой шубе. «Ой, у меня болит то!», «Ой, у меня свербит это!», «А рука должна так гнуться?», «А у меня нос отпал – это же не нормально, да?»

Чтобы избежать всех этих мелких, раздражающих глупостей, доктор и предпочел длинный путь.

Быстрым шагом преодолев переулок Трокар, он оказался на улочке Худых Ставен.

Мимо проехал паровой экипаж, хлопнула какая-то дверь, у стены дома шмыгнула здоровенная крыса с кошкой в зубах.

Прислонившись к фонарному столбу, прямо на грязном тротуаре сидел престранный тип в ветхом латаном-перелатаном мундире и шляпе-двууголке. У его ног бродила парочка ворон на тонких поводочках. Завидев доктора, черные птицы разразились карканьем, а тип прохрипел:

– Не найдется пары пенсов для старого ветерана? Враний полк, сэр, подайте…

Доктор Доу прошел мимо, не сдержав отвращения на лице. На месте этого человека он бы не разбрасывался подобными признаниями: Враний полк делал во время Старой войны ужасные, отвратительные вещи, и оставшиеся в живых солдаты, которые в нем когда-то служили, влачили свое ничтожное существование вполне заслуженно.

Вороны закаркали доктору вслед, но он даже не обернулся: пусть только тип в двууголке попробует натравить их на него – пожалеет, что его не прикончили на войне. Впрочем, тот, видимо, предпочел не связываться и подыскать себе другую жертву. Жертву короткой памяти…

Доктор Доу свернул на Фили. Обычно шумная улица сейчас словно вымерла: на дверях лавчонок и мастерских висели замки, окна домов не светились – с сообщением о грядущем шквале местные будто залегли в спячку.

Чем дальше доктор отходил от дома, тем сильнее портилось его настроение. И дело было не только в погоде. Натаниэль Доу относился к различного рода предчувствиям со снисхождением, но сейчас в его душе поселилась твердая убежденность, что грядет нечто крайне неприятное.

В Габене была примета, мол, встретить солдата из Враньего полка – не к добру.

Доктор Доу не верил ни в какие приметы, но мрачные мысли набросились на него всем скопом, словно стая бродячих собак, и он начал гадать, что сегодня может пойти не так. Все его предположения так или иначе сводились к туманному шквалу…

Из размышлений доктора вывел резкий пронзительный звонок, и из мглы выполз дряхлый, как само время, трамвай.

Натаниэль Доу остановился. Подумать только: он и не заметил, как вышел на Бремроук!

Ну а улица Бремроук не заметила его появления. Мимо шли прохожие, гудели экипажи и лязгали велоциклы, грохот, стук и скрежет заполонили собой все. Туман тут и там был подкрашен разноцветными облачками дыма от пипиреток, трубок и сигар.

«А это еще что за новости?» – подумал доктор.

У афишной тумбы на углу толпились люди.

Афиши сообщали, что сегодня, ровно в полночь, состоится премьера радиоспектакля «Таинственное Убийство», великолепной в своей жути аудиодрамы, которую, если верить заявлениям с плакатов, «вы так ждали».

Доктор Доу удивился, ведь он ничего не ждал. А вообще он считал себя человеком, которого невозможно завлечь на что бы то ни было громкими заявлениями с афиш, поскольку рассчитаны они сугубо на простаков. Но с другой стороны, что ему мешало обличить авторов афиш во вранье, ведь шансы того, что эта аудиодрама настолько великолепна, как о ней пишут, исчезающе малы.

Доктор Доу задумался: «В эту полночь у меня, вроде бы, нет никаких важных дел». И записал в свой мысленный блокнот: «Полночь. Кофе. “Таинственное Убийство”».

После чего, начисто позабыв о любых аудиодрамах, нырнул в уличную сутолоку.

На Бремроук было не протолкнуться. Дамы и господа спешили по своим делам, сжимая ручки антитуманных зонтиков и поводки с собачонками. Нервозность читалась и в движениях, и на лицах: туманный шквал все ближе и ближе – скоро мгла станет непроглядной, плотной, удушающей.

Доктор Доу был склонен разделить тревогу людей. Вспомнить только то, что творилось в городе во время прошлого туманного шквала. Хотя нет, лучше не вспоминать…

Преодолев два квартала и оставив за спиной Пуговичный пассаж, а с ним и «Меблированные комнаты Жубера», он наконец оказался на Чемоданной площади.

Здесь было еще многолюднее, чем на Бремроук, экипажи клаксонировали, стоя в заторе, громыхали механоиды.

В тумане виднелись очертания причаленного дирижабля, но «Фоннир» там стоит или же «Бреннелинг», никак не удавалось разглядеть. Впрочем, для довольно внушительной толпы у трапа, какой именно дирижабль не отправится сегодня в Старый центр, значения не имело. Служащие причальной службы сообщали возмущенным людям с чемоданами, что все полеты над Габеном отменены из-за непогоды, и советовали воспользоваться кэбом, паротрамваем или омнибусом. За что в ответ получали совет провалиться пропадом.

«Хорошо, что мне сегодня не нужно никуда лететь», – подумал доктор Доу.

Подойдя ко входу в здание вокзала, он достал жилетные часы. Без пяти восемь. Идеально!

Скрипучий во всех суставах, как старая пружинная кровать, латунный автоматон в темно-зеленой форме Паровозного ведомства открыл перед доктором двери и с почтением отошел в сторону.

Стоило Натаниэлю Доу сделать шаг в зал ожидания, как его тут же оккупировали чистильщики башмаков («Бриллиантовый блеск ваших туфель!»), продавцы газет («Свежая “Сплетня”!») и прочие раздражающие личности, которых, как он считал, стоило рассадить бы по спичечным коробкам и выпускать наружу лишь в случае крайней необходимости.

Отмахнувшись от приставал, доктор выключил зонтик и, дождавшись, когда винты докрутятся, быстро сложил его. А затем погрузился в мышиный цирк Габенского вокзала.

Что-то невнятно бормотали рупоры оповещения, чуть более разборчиво звучала музыка из рогов граммофонов, жужжала толпа.

Для убежденного мизантропа Натаниэля Доу здесь было слишком много людей – прибывших, отправляющихся, блуждающих без определенного дела. Последние так и вовсе, в понимании доктора, являлись худшими представителями рода человеческого, и он каждому с удовольствием нашел бы чем заняться.

В толпе шныряли профессиональные, и не очень, нищие, промышляли воришки. Несмотря на то, что в зале ожидания располагался полицейский пост, местные ловкачи мастерски управлялись с рассеянными бедолагами, которые ни на что, кроме собственного билета, вокзальных часов и табличек с названиями перронов, не обращали внимания.

И словно в подтверждение этому, в начале перрона, над которым висела вывеска «Платформа Корябб», неожиданно раздалось гневное:

– Мерзавцы! Целый ящик умыкнули! А вам и дела нет, зеленая вы жаба!

Скандалил лысый и невероятно носатый господин в полосатом черно-сером пальто. Кипя от негодования, он размахивал цилиндром и тыкал пальцем в стоявшие рядом деревянные ящики, сплошь покрытые трафаретными надписями: «Хрупко!», «Очень хрупко!», «Невероятно хрупко!», «Не трясти, не дышать!»

Служащий Паровозного ведомства в темно-зеленой форме и фуражке, с невероятным утомлением на лице выслушивал жалобы и оскорбления хозяина ящиков и отвечал размеренно, растягивая слова, как резиновые конфеты «Лизетто»:

– Сэр, Паровозное ведомство не в ответе за…

Носатый ничего не хотел слушать:

– Это ваша вина! – вопил он. – Проклятый Габен! У вас из-под носа умыкнули целый ящик невообразимо ценного груза! Вы себе даже не представляете, какие я понес потери!

Тут служащий неподдельно заинтересовался. Сняв с пояса планшетку на цепочке, он перевернул на ней несколько листков и нашел в списке разгневанного пассажира.

– Согласно декларации, это какие-то куклы и…

– Это не просто куклы! – запротестовал носатый, важно вскинув вверх указательный палец. – Это новая коллекция фарфоровых кукол «Миранда. Коллекция для послушных девочек». А воры…

Служащий Паровозного ведомства с трудом сдержал улыбку:

– Что ж, смею полагать, они будут очень разочарованы.

Доктор Доу был склонен согласиться. Он во всех красках представил себе недоуменные лица этих типов, когда они вскроют похищенный ящик и обнаружат там кукол. Для послушных девочек.

Оставив спорщиков за спиной, доктор Доу ступил на перрон. И тут он увидел «Дурбурд», последний поезд, прибывший в город перед туманным шквалом.

В лучшие времена бордовый, а ныне бурый локомотив отчаянно не походил на те прекрасные модели, которые продавались в лавках игрушек. Кривобокие трубы, черные от копоти окна, название на боку едва угадывается из-за ржавчины. Неприятный и вызывающий горький привкус во рту одним своим видом, он напоминал прокуренного насквозь дедушку, сваленного на постель любимого внука алкогольным обмороком.

Сразу за локомотивом и угольным тендером шла пара багажных кофр-вагонов с откидывающимися на петлях боковыми стенками и складными крышами-гармошками.

Разгрузка багажа уже началась: крыши были сложены, а стенки откинуты, открывая взору чемоданы и футляры, сумки и свертки, коробки и мешки. Рядом, на перроне, стояли два багажных перегружателя с дюжиной многосуставчатых механических конечностей, оканчивающихся кистями рук в белых перчатках. Вот только почему-то руки эти были опущены, кожаные кресла механиков пустовали, а крепежные ремни сиротливо висели.

То, что перегружатели никто не обслуживал, вновь пробудило у доктора затихшее было по дороге нехорошее предчувствие.

Платформа «Корябб» меж тем, казалось, жила своей привычной жизнью. Тут и там сновали автоматоны-носильщики, толкая перед собой багажные тележки. Пассажиры покидали вагоны с угрюмыми, недовольными лицами – еще бы: кто будет рад тому, что он сходит в Габене. Все как обычно… Ничего странного не…

– Разрешите, сэр! – раздалось за спиной, и доктор, вздрогнув, повернул голову. Мимо промчались два станционных служащих во главе со старшим перронщиком.

Доктор Доу не любил спешку и считал, что куда бы то ни было спешат люди, которые не умеют распределять свое время, засиживаются до последней минуты, а потом стараются нагнать то, что от них давно ускользнуло. И лишь официальным лицам при исполнении он мог сделать небольшую поблажку.

Но сейчас именно вид этих самых лиц – взволнованных и хмурых – подтвердил его опасения: «Что-то случилось…»

Ускорив шаг, Натаниэль Доу двинулся следом. С виду он был предельно спокоен, но с каждым оставленным позади вагоном дурное предчувствие в нем крепло все сильнее.

Еще издали доктор увидел столпотворение. Люди сгрудились у вагона «№ 9, второй класс». Натаниэль Доу похолодел: именно этот вагон ему и был нужен.

И пассажиры, и служащие вокзала стояли по пояс в клубах пара и заглядывали в занавешенные иллюминаторы. Люди в толпе шумели и толкались, топтались друг у друга по обуви и тянули шеи.

Доктор Доу ненавидел зевак. И тех, кто просто зевает, и тех, кто праздно толпится – для него они все были недоумками и бездельниками. Сам он никогда не зевал и не бездельничал. К тому же, по его мнению, чаще всего вместе людей собирало то, что явно не стоило того, чтобы глазеть на это даже поодиночке.

Где-то в глубине людского сборища раздался громкий пронзительный звук – как будто заплакал младенец. Очень назойливый младенец. Доктор Доу придерживался мнения, что если ты – несмышленый ребенок, это не является оправданием, чтобы нарушать общественный покой.

Из толпы, волоча здоровенный кофр, выбрался какой-то джентльмен в котелке, обмотавшийся шарфом по самые глаза, чтобы защититься от пара и станционной вони. Пассажир не заметил подошедшего доктора и наступил тому на ногу.

– Про-простите, – глухо проговорил человек с кофром, – я не хотел.

Доктор Доу уже собирался посоветовать этому неуклюжему господину хорошие глазные капли, как тут в толпе кто-то спросил:

– Что там стряслось? Вам видно?

На что ему ответили:

– Говорят, кого-то укачало.

– Да. До смерти, – добавил еще один зевака.

Кто-то умер…

Доктор Доу сжал зубы и принялся протискиваться через толпу.

– Пропустите! Пропустите меня! Я доктор!

Изрядно помятый и истыканный локтями, он все же попал в вагон.

Любопытствующие стояли и здесь, заполняя собой все узкое пространство обитого темным деревом прохода. Тускло горели газовые рожки светильников в простенках между дверями купе, что-то невнятно шипел вещатель под потолком. В вагоне было неимоверно душно и жарко, ко всему в толпе курили, а кто-то надрывно чахоточно кашлял.

– Да пр-р-ропустите вы! – прорычал доктор, пробираясь все глубже в вагон.

Кто-то ткнул его в бок, кто-то потянул за лацкан пальто, еще кто-то выдохнул ему прямо в лицо облако зловонного дыма от папиретки. Доктора посетило острое желание достать из саквояжа ланцет и проложить себе путь с его помощью, как вдруг его взгляд неожиданно наткнулся на знакомый каштановый затылок.

– Джаспер! – позвал доктор Доу, и к нему повернулось удивленное узкое и очень бледное лицо.

Обернувшийся мальчик был настолько лохмат, что казалось, будто у него нет ни бровей, ни ушей. Густые волосы, вроде как расчесанные, а вроде как и нет – это с какой стороны посмотреть, закрывали половину его лица, оставляя на виду лишь один большой карий глаз, тонкие губы и нос торчком.

На Джаспере был узенький черный костюмчик, он даже галстук повязал – мальчик явно расстарался, пытаясь привести себя в приличный вид перед встречей с доктором Доу. Что ж, вышло у него не очень: по мнению последнего, выглядел он, как бродяга, которому сообщили, что через полчаса ему предстоит предстать перед судьей. Но чего еще ждать от мальчишки…

Доктор нисколько не удивился тому, что Джаспер оказался в самом сердце этой толчеи: его двенадцатилетний племянник был существом раздражающе любопытным и утомительно прытким – отучить его совать всюду свой нос не смог даже Натаниэль Френсис Доу.

– О, дядюшка! – воскликнул Джаспер. – Пропустите! Мой дядюшка доктор! Пропустите его!

Служащие Паровозного ведомства дали доктору Доу дорогу, и стоило ему протиснуться к племяннику, как он тут же увидел, что стало причиной столпотворения.

В обшитом вишневой кожей купе на одном из сидений лежал человек. На пол капала кровь, рука, откинутая в сторону, застыла в судороге. Лицо человека пересекала длинная багровеющая рана, вид которой тут же вызвал у доктора легкое покалывание профессионального интереса.

Большой иллюминатор был задернут тяжелой бордовой шторой, обе газовые лампы светились едва ли не на пределе своих фитилей.

В купе находились господин начальник станции, старший проводник поезда «Дурбурд» и проводник вагона № 9. Начальник станции, коренастый усатый мужчина в мундире и фуражке, отодвинул проводника и уступил место доктору Доу.

– Доктор, прошу вас.

Натаниэль Доу поглядел на племянника.

– Джаспер, с тобой все в порядке?

– Конечно, дядюшка! Тут такое происходит…

Доктор прищурился, изучая живое взбудораженное лицо мальчика. Так и не обнаружив во взгляде Джаспера никаких следов мнимых несчастий, он повернулся к начальнику станции и сказал:

– Боюсь, мои услуги здесь не пригодятся. Этому джентльмену нужен патологоанатом, и…

– Господин доктор, – взволнованно перебил начальник станции. – Близится туманный шквал, и еще неизвестно, как скоро кто-то появится. Вы, в свою очередь, уже здесь, а я как официальный представитель Паровозного ведомства прошу вас помочь мне разобраться в этой… ситуации.

– Конечно, мой дядюшка вам поможет, сэр! – радостно сообщил Джаспер. – Ведь так, дядюшка?

Доктор Доу нахмурился. Он отчаянно не хотел впутываться во все это, но Джаспер с его длинным языком и назойливой невыносимостью, кажется, не оставил ему выбора. А ведь он уверил миссис Трикк в том, что скоро вернется. Она очень огорчится, если они не успеют к чаю.

– Я могу рассчитывать на полную свободу действий? – спросил Натаниэль Доу.

– Разумеется!

– Что ж, тогда я бы попросил вас очистить вагон от зевак и поставить у подножки ваших людей, сэр. Помимо этого, я хотел бы, чтобы все присутствующие, кроме, разумеется, вас, покинули купе. Здесь невыносимо шумно, нестерпимо людно и невероятно тесно.

Сказав это, доктор вручил племяннику зонт и, поставив саквояж на откидной столик, снял свои черные кожаные перчатки.

– Конечно-конечно! – засуетился начальник станции и повернулся к высокому паровознику, стоявшему у дверей купе: – Паркер, разберитесь! Очистить вагон!

Доктор Доу словно поднял иглу с граммофонной пластинки, отключив у себя в голове негодующие и протестующие возгласы изгоняемых любопытствующих, и, надев белые рабочие перчатки, склонился над телом.

Принадлежало оно мужчине сорока-сорока пяти лет. Скругленное лицо правильной формы обрамляли светлые волосы, спутанные и залитые кровью. У покойного были бакенбарды и кустистые брови. Нос, рот и глаза почти полностью отсутствовали, стертые раной.

Доктор достал из саквояжа линеечку и замерил края раны (длина – пять с половиной дюймов, ширина – чуть больше полутора). После чего разжег небольшую лампу и через увеличительное стекло взглянул на рану поближе.

Края были рваными, в самых глубоких местах даже белел череп. Судя по резким отрывистым волокнам, складывалось ощущение, что нанесли ее чем-то, напоминающим… наждачную бумагу. При этом на краях раны обнаружилось кое-что весьма странное…

Доктор взял пинцет и переместил «странное» в крошечную скляночку для образцов.

Убрав склянку в саквояж, Натаниэль Доу поджал губы: он не понимал, что оставило такие повреждения.

Доктор осмотрел тело покойника. Мужчина был одет в коричневый твидовый костюм-тройку неплохого качества, но, видно, не новый: манжеты потертые, на локтях заплаты. Помимо раны на лице, других повреждений на теле не обнаружилось…

Пока доктор проводил осмотр, служащие Паровозного ведомства обсуждали мертвеца и обстоятельства происшествия.

– Согласно билету, – сообщил проводник, заглядывая в купе из прохода, – пассажира зовут Реджинальд М. Руффус. Сел на поезд он в порту Керруотер, заказывал чай и много-много сахара – я едва ли не весь запас рафинада на этого сладкоежку истратил…

– Кто-то еще ехал в этом купе? – спросил начальник станции.

– Нет, сэр. Только мистер Руффус.

– Так что здесь произошло?

– Не знаю, сэр. Никто ничего не видел и не слышал.

– Как всегда, – раздраженно произнес начальник станции. – Где носит этих полицейских?

– Их уже позвали, сэр…

Доктор слушал вполуха. Его заинтересовал исходящий от мертвеца запах… странный запах, обладающий явно лекарственной основой, – вероятно, какая-то мазь.

Он развязал галстук-бабочку покойного, расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. На шее обнаружилась едва заметная сиреневатая сыпь – запах шел от нее: судя по всему, этот Реджинальд М. Руффус чем-то ее смазывал.

Доктор Доу принялся обыскивать карманы пиджака покойного в поисках тюбика мази, но нашел лишь носовой платок и пачку жевательного табака «Хюмм». При этом он нащупал завалившийся за подкладку какой-то предмет цилиндрической формы (слишком большой, как для тюбика).

– Кто обнаружил тело? – спросил доктор.

– Я, сэр. – Проводник дрожащей рукой промокнул пот на лбу платком. – Я шел по вагону, сообщая пассажирам, что мы прибыли. Как всегда, согласно инструкции, напоминал, чтобы не забывали вещи и оставляли чаевые. Дверь купе была приоткрыта, и я увидел его руку… Я решил, что эта рука выглядит очень подозрительно. Она торчала и не шевелилась. Тогда я открыл дверь и увидел… увидел…

– Держите себя в руках, Хемфри, – велел начальник станции.

– Когда вы видели этого человека живым в последний раз? – спросил доктор.

Проводник задумался.

– За десять минут до прибытия. Зашел сообщить ему, что мы вот-вот будем на месте. Он выглядел нетерпеливым… и был жив.

Доктор вывернул карман пиджака покойного, пытаясь достать непонятный цилиндрический предмет, но дыры так и не нашел – очевидно, тот не завалился, а был намеренно вшит под подкладку. Натаниэль Доу потянулся к своему саквояжу за ланцетом, но тут его взгляд упал на пустующее сидение напротив.

Доктор нахмурился.

– Сэр, вы не могли бы отойти в сторону? – обратился он к начальнику станции, и тот отступил к двери купе. – Что это тут такое?

Кожаная спинка сидения была вспорота. Длинная кривая прореха начиналась почти у самого окна, доходила примерно до середины сидения, обрывалась на два-три фута, после чего начиналась снова и тянулась до дверей. Как будто что-то вонзилось в кожу, прошло сверху по какой-то преграде, после чего вернулось на прежний маршрут.

– Поразительно! – Начальник станции недоуменно распахнул рот.

– Сэр, вы не присядете вот сюда? – Доктор указал на место посередине, между двумя разрезанными участками, и начальник станции исполнил его просьбу.

Доктор Доу кивнул: и пусть вокзальный служащий занимал чуть больше места, чем требовалось, было ясно, что именно стало преградой для чьего-то немыслимого удара.

– Кто-то здесь был! Кто-то еще! – воскликнул Джаспер, любопытные глаза которого мелькали то тут, то там; неугомонный мальчишка выглядывал из-под рук и из-за спин служащих ведомства, тянул шею и вставал на цыпочки, пытаясь увидеть как можно больше.

Мальчик был прав, вот только, судя по всему, в купе кое-чего не хватало. Второго трупа.

Доктор Доу уже собирался озвучить свое предположение, как тут вдруг заметил что-то на полу. Наклонившись, он подсветил находку лампой.

Вдоль сиденья была рассыпана… зола?

Натаниэль Доу взял щепотку черной пыли, растер между пальцами. Бросил взгляд на газовые рожки – все верно, золе здесь взяться было неоткуда.

Достав из кармашка саквояжа небольшой конвертик, доктор насыпал в него щепотку черной пыли.

– Ваше мнение, доктор? – спросил начальник станции, по-прежнему сидевший на месте неизвестного участника жуткого происшествия.

– Слишком шумно, – раздраженно бросил доктор Доу.

– А по поводу покойника?

Доктор покачал головой и прищурился.

– Я сейчас скажу то, с чего начинаются многие мрачные истории: я никогда прежде не видел таких ран… и не представляю, чем она была нанесена…

– Может, топором? – затаив дыхание от восторга, предположил Джаспер – для него все происходящее было чем-то сродни театральному представлению.

– Точно не топором, – сказал доктор. – Я не могу определить орудие прямо здесь, нужно изучить все подробнее. К тому же этот шум очень отвлекает…

На перроне что-то происходило. У вагона раздались крики, кто-то басил, что-то требовал, велел всем и каждому убираться вон и щедро сыпал угрозами.

– Кажется, наша славная полиция прибыла, – заметил доктор.

И верно: в вагон, а затем и в купе, тяжело ступая, вошли двое констеблей в темно-синей форме, высоких шлемах и с дубинками на поясе. Один был толстым увальнем с глазами навыкат, а другой – настоящим громилой с квадратной челюстью и мелкими, как пуговички-пенни, глазками.

– Что здесь творится? – рявкнул толстяк. – Требую ответа!

– Найден человек, сэр, – сообщил начальник станции, мгновенно оказавшись на ногах. – Мертвым. К счастью, тут поблизости оказался доктор и…

– К чьему это счастью? – гаркнул полицейский с квадратной челюстью. – Покойника? Хе-хе-хе!

Служащие Паровозного ведомства кто побелел, кто покраснел еще сильнее. Полицейских боялись. Начальник станции неуверенно обратился к Натаниэлю Доу.

– Господин доктор, позвольте представить, это вокзальные констебли, господа Бэнкс и Хоппер.

– Доктор Доу, – представился доктор.

– Это место преступления, – сообщил Бэнкс.

– Убийства, – добавил Хоппер.

– Предположительно, господа, – уточнил доктор. Он был человеком педантичным и дотошным до мозга костей, и неточность – почти во всех ее проявлениях – вызывала у него зубную боль.

– Предположительно? – хмыкнул толстяк Бэнкс. – Да вы только поглядите на это кровавое месиво! Или вы думаете, что это несчастный случай? Или – что этот красавчик сам себе пол-лица сбрил?

– Да уж, – расхохотался громила Хоппер. – Мертвячник взял и распанахал себе рожу. А вы точно доктор? Всамделишный?

Натаниэль Доу поднял бровь. Он окончательно все для себя решил по поводу двух этих личностей: как можно всерьез относиться к человеку, употребляющему слово «всамделишный»? Даже отцеженное лично ему оскорбление, в сравнении с этим, отошло на второй план.

Констебль Бэнкс скривился и непохоже спародировал доктора:

– Самоубийца в поезде! – заголосил он на весь вагон. – Самоубийца в поезде! Свежие новости!

По толпе на перроне тут же пошел слух о самоубийце, что лишь усугубило раздражение доктора Доу: он терпеть не мог заблуждения, искажение фактов и невежество. Оба констебля явно были склонны ко всему вышеперечисленному.

И тут произошло то, чего никто не ожидал: побагровевший от возмущения Джаспер ткнул пальцем в спину констебля Бэнкса.

– Эй вы! Не смейте так непочтительно говорить с дядюшкой, глупые полицейские!

В купе повисла тишина. Служащие ведомства выпучили глаза – на лицах у паровозников было четко и ясно написано: «Ой! Что сейчас начнется!»

Бэнкс и Хоппер с треском и хрустом нахмурили брови, а затем… расхохотались: вагон наполнился гортанным ухающим смехом обоих полицейских.

– Что за наглый босяк! Нет, ну ты видал, Хоппер?

– Да, Бэнкс! Это просто нечто!

Джаспер выглядел таким злым, что, казалось, еще чуть-чуть, и он набросится на громадных полицейских со своими крошечными кулачками.

– Доктор, я советую вам утихомирить вашего щенка, – отсмеявшись, сказал Бэнкс, – а то мы на цепь его посадим и наденем на него намордник.

– Да! – добавил Хоппер, уперев руки в бока. – Маленький намордник для маленького щенка! У нас их полным-полно, намордников-то!

Натаниэль Доу кипел от ярости, но все же внешне сохранял самообладание, не желая терять лицо в присутствии этих двух невежд. Он поспешил напомнить констеблям о причине своего пребывания здесь:

– Меня попросили осмотреть тело. Быть может, вы все же обратите внимание на покойного?

– Мы и сами разберемся, – ответил Бэнкс. – Благодарим покойно… тьфу – покорно… но мы знаем, как расследовать такие вот дела.

Хоппер добавил:

– Да, мы осведомлены о процедуре!

– Правда? – прищурился доктор. – И что вы станете делать?

– Мы отправим мертвяка в полицейский морх.

– Да, бандеролью с подписью «С любовью от Хоппера и Бэнкса», и коронер все сам сделает. Он скажет, куда идти, кого бить дубинкой и кого тянуть за шиворот по лужам до самого Дома-с-синей-крышей.

Хоть Натаниэль Доу и представлял, как делаются дела на Полицейской площади, но слова Бэнкса и Хоппера поразили его до глубины души. И даже не то самое «морх» через «х». С подобным непрофессионализмом от городских служащих он давно не сталкивался. Эти же, с позволения сказать, полицейские выглядели и вели себя как настоящие злыдни из Фли или откуда-то из трущоб у канала.

– То есть вы это называете «процедурой»?

– Разумеется. И вы сейчас портите нам нашу процедуру.

Доктор на мгновение закрыл глаза и замер.

– Он что, заснул? – недоуменно спросил Бэнкс.

– Нет, – негодующе ответил Джаспер. – Он всегда так делает, когда рядом невежды. Набирается терпения.

Какими бы недалекими ни были эти констебли, они тут же поняли, что речь о них. Хоппер скрипнул своей квадратной челюстью, а Бэнкс сморщил распухший нос.

– Доктор, вам пора, – заявил толстяк, очевидно, еле себя сдерживая, чтобы не разобраться с наглецом прямо сейчас. По констеблю Бэнксу было видно, что ему не дает наброситься на Натаниэля Доу лишь потаенный, вышедший прямиком из детства, страх перед докторами. Перед докторами и их черными саквояжами. – Советую немедленно удалиться. Это полицейское дело. А не докторское.

– Да, в этом городе еще полно убийств, которые можно неверно обозвать самоубийствами, – добавил Хоппер, удивленный внезапно пробудившейся покладистости напарника. – Идите портите процедуру кому-нибудь другому – Тромперу, или Гуну, или еще кому…

Доктор поглядел на начальника станции, на проводника и прочих служащих Паровозного ведомства, но те отводили глаза – никто не решался спорить с представителями синемундирной габенской полиции.

– Что ж, – сказал он, сложил инструменты в саквояж, нарочито медленно сменил перчатки, после чего двинулся к выходу из купе.

– Пойдем, Джаспер.

Джаспер напоследок одарил констеблей грозным взглядом и, посчитав, что его явно недостаточно, показал им кулак. Хмурый Бэнкс, утратив последние признаки благодушия, шагнул было в его сторону, но мальчик ринулся прочь и, обогнав дядюшку, выскользнул из вагона.

Натаниэль Доу, раздраженный и распаленный глубоко внутри, но снаружи являющий неизменное хладнокровие, медленно пошагал по проходу. Ощущая на себе голодные, алчущие сведений взгляды зевак, он спустился на перрон и двинулся через толпу.

Сверкнула белая магниевая вспышка. Среди любопытствующих стоял обладатель курносого носа, клетчатой бабочки и причудливых очков с вмонтированным в оправу фотографическим аппаратом.

Это был Бенни Трилби, вечно ошивающийся в районе Чемоданной площади репортер из газеты «Сплетня», известный фантазер, опытный пугатель общественности и мастер перевирать факты – один из самых ценных кадров редакции.

Отметив тонкую ехидную улыбочку Бенни Трилби, доктор Доу внутренне поморщился. Он уже предвкушал сегодняшние заголовки «Сплетни»: какая-то чушь несусветная, ни капли правды, зато множество восклицательных знаков.

В том, что Трилби все переиначит, сомневаться не приходилось. Скорее всего, в свежем номере будет что-то вроде: «НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ДОКТОР ОБЪЯВИЛ ОЧЕВИДНОЕ УБИЙСТВО НЕЛЕПЫМ САМОУБИЙСТВОМ!», «СКОЛЬКО СТОИТ БИЛЕТ, ЕСЛИ ТЫ – МЕРТВЕЦ?!» и даже «ГЕНИИ ПОЛИЦЕЙСКОЙ СЛУЖБЫ БЭНКС И ХОППЕР В ДЕЛЕ! ПРЕСТУПНИКАМ НЕ СКРЫТЬСЯ!»

Почему доктор Доу был так уверен, что ни Бенни Трилби, ни прочие газетчики из «Сплетни» ни за что не напечатают правду? Просто он знал, что для такой правды требуются чернила, которые в редакции давно закончились. Чернила марки «Беспросветность без прикрас».

Если бы вдруг во всей редакции «Сплетни» нашлась хотя бы одна честная пишущая машинка, заметка, выпущенная из-под ее валика, гласила бы:


«Человек, найденный мертвым в поезде, стал всего лишь очередной жертвой этого города. Жертвой, до которой, в общем-то, никому нет дела».


***


Кофейный варитель «Хноппиш» шипел. В какой-то момент клепаная бронзовая махина, напоминающая толстяка на трех коротких ножках, запыхтела и затряслась. Из тонких, как сигары, труб повалил пар, а на датчике степени готовности ячейка «Немного подождать» сменилась на ячейку «Приятного кофепития». Несколько раз что-то щелкнуло, после чего котелок внутри брюха варителя перевернулся и вылил свежесваренный кофе в чашку. Механическая рука «Хноппиша» на разложившейся гармошке вытащила чашку и зависла в ожидании, когда же хозяин соизволит ее принять.

– Хм… – раздалось из-за газеты, следом оттуда же выбралась уже рука человеческая: длинные тонкие пальцы нащупали ручку и взяли чашку.

В гостиной дома № 7 в переулке Трокар всегда жил тягучий душистый запах кофе. Им пропитались кремовые обои с коричневым цветочным узором, обитые полосатой тканью кресла, шторы на окне и даже люди, которые здесь присутствовали. Сильнее всего этот запах ощущался в районе девяти часов утра, в обед и ближе к полуночи.

Напольные часы в углу как раз отбили девять ударов, и только тогда Натаниэль Френсис Доу, доктор частной практики, заботливый дядюшка и мизантроп до корней волос, позволил себе отпить из чашки кофе с корицей.

Насладившись любимым напитком, он выглянул из-за газеты и пытливо уставился на племянника: пьет ли тот свой сиреневый чай?

Чай этот представлял собой особое лекарственное средство, которое дядюшка самолично смешал и заварил для Джаспера – оно должно было вернуть его к жизни после долгой поездки и всего с ней связанного. Доктор глядел на чашку, стоящую у руки племянника, как кот, выжидающий, когда же мышка высунет голову из норки и потянется к кусочку сыра. Но мышка была слишком занята своими делами.

Джаспер сидел за столом для чаепитий и перебирал стопку журналов «Роман-с-продолжением», которые дядюшка выписывал специально для него. Публиковавшийся в них роман-фельетон всякий раз обрывался на самом неожиданном и интересном месте – по мнению Натаниэля Доу, ход примитивный и дешевый, да и в целом он считал это чтиво крайне наивным. По большей части в «Романе-с-продолжением» описывались приключения, не имеющие ничего общего с реальностью, а еще он содержал множество неточностей и допущений. Доктор Доу ни за что бы не признался, что, несмотря на все это, он и сам с нетерпением ждет каждого нового выпуска.

Пока Джаспер отсутствовал, этих выпусков накопилось почти два десятка, и сейчас мальчик искал тот, на котором остановился перед отъездом. Джаспер просто жить не мог без бумажных приключений и за время каникул он очень скучал по своему любимому герою.

– Мистер Суон побывал в Микении! – воскликнул он, листая один из номеров журнала. – Сколько же я всего пропустил! Я остановился на том, как субмарина «Летиция» дала течь после схватки с гигантской акулой!

– Глупые, смехотворные выдумки. Неужели, кроме тебя, это кто-то читает? – проворчал Натаниэль Доу, сам при этом вспоминая волнительный момент, когда обезьяны в джунглях Микении прямо из-под носа мистера Суона похитили алмаз Гвенуи, за которым тот охотился.

Джаспер усмехнулся. Он-то знал, как обстоят дела на самом деле: нельзя было не заметить едва различимые складочки на страницах, где были загнуты уголки, а еще затерявшиеся в корешках пылинки вишневого цвета – пепел от дядюшкиных папиреток.

– Да уж, – сказал мальчик. – Это все выдумки – не то, что происшествие в поезде!

Доктор Доу опустил газету, поглядел на племянника с сомнением и недовольно покачал головой. В отличие от Джаспера, сегодняшнее происшествие в поезде не показалось ему ни захватывающим, ни невероятным. Мрачным – бесспорно, непонятным – этого не отнять, но никакой прелести он в нем не видел. Ну а Джаспер… он был Джаспером, и этим все сказано.

Если бы доктору потребовалось кратко описать племянника, он бы использовал для этого лишь четыре слова: «сумбур», «суматоха» и «имбирное печенье». Последнее – из-за неуемной страсти мальчишки к этому кондитерскому изделию. К примеру, прямо сейчас тот уплетал уже, наверное, пятнадцатое по счету печенье «Твитти» и останавливаться на достигнутом явно не собирался.

Доктор Доу вернулся к статье, которую читал:

– Бенни Трилби разошелся не на шутку, – сообщил он. – «КРОВАВОЕ УБИЙСТВО В ПОЕЗДЕ!» – заголовок явно не для третьей страницы. Судя по всему, этот пронырливый тип пытается перебраться на передовицу в следующих номерах и подвинуть новости о туманном шквале. Он даже расстарался и придумал животрепещущие подзаголовки: «В город прибыл убийца!», «Кто станет следующей жертвой?!», «Тремпл-Толл в страхе ожидает продолжения кровавых событий!»

– «Сплетня» никогда не заслуживала доверия, – сказала миссис Трикк, появившись из дверей кухни с подносом в руках. – Давно стоило отказаться от подписки!

Экономка была невысокого роста, щупленькая и сухонькая, но характер ее походил на натянутую пружину мышеловки. Всем цветам в одежде миссис Трикк предпочитала серый и его оттенки, так что издали могло показаться, будто она с ног до головы покрыта пылью, а ее собранные в тугой пучок седые волосы лишь усугубляли впечатление.

– «Сплетня» сплетничает, – выдал Джаспер с набитым ртом.

Миссис Трикк выразительно поглядела на мальчика, и он вдруг понял, что не влезшее печенье по-прежнему торчит у него изо рта. Джаспер быстренько затолкнул его поглубже и испуганно уставился на экономку: эта женщина была приверженкой строгих правил касательно сладкого перед едой, но сейчас, впервые на памяти Джаспера, она отчего-то не хмурилась и не ворчала из-за того, что он, мол, перебьет себе аппетит.

К удивлению мальчика, экономка открыла новую пачку «Твитти» и, высыпав печенье в вазу, поставила ее перед ним на стол. Позволительно кивнула и спросила:

– Как прошли каникулы у мадам Доу?

– Очень и очень скучно. – Не веря своему счастью, Джаспер осторожно взял имбирный кругляш. – В доме у бабушки все до невозможности занудные. Но зато я увидел море.

Миссис Трикк не была эмоциональной особой, но сейчас она глядела на Джаспера со слезами на глазах. Он уезжал совсем ненадолго, а она вела себя так, словно больше не надеялась его увидеть.

– У нас ведь тоже есть море…

– У бабушки – нормальное море, – уточнил мальчик. – Там совсем нет пыли…

Пыльное море, на берегу которого раскинулся Габен, не случайно получило свое название. Оно напоминало старый чердак, на который сотни лет не ступала нога человека. Воды там было совсем не видать – она скрывалась под сплошным ковром пыли.

– Вы так исхудали за каникулы, мастер Джаспер, – заметила экономка. – А эта бледность! Она мне не нравится. Бабушка будто морила вас голодом и держала в подвале!

За время отсутствия Джаспер действительно почти превратился в тень, способную пролезть под дверью, а его кожа выглядела так, словно он был чем-то перманентно испуган. Доктор надеялся, что сиреневый чай поможет, в частности, и от этого тоже.

– Ну, куда уж стряпне бабушкиного повара до ваших тостов с желудевым джемом, миссис Трикк, – сказал Джаспер, чем вызвал умильную улыбку пожилой экономки.

Миссис Трикк взяла поднос и направилась в кухню. На пороге обернулась и проговорила странным дрожащим голосом:

– Я так боялась, что вы… не вернетесь к нам. Но доктор сказал… он сделал все, чтобы…

– Миссис Трикк! – прервал ее доктор Доу. – У вас там ничего не подгорает на кухне?!

Экономка кивнула, поспешно отвернулась и скрылась за дверью.

– Что это с ней? – Джаспер недоуменно поглядел на дядюшку.

Со стороны могло показаться, будто доктор Доу не слушал разговор племянника и экономки, но в действительности он то и дело бросал на мальчика испытующие взгляды поверх газеты. Доктор волновался о самочувствии Джаспера, о том, как сказалась на нем поездка. И переживал он не зря, учитывая зрелище, которому тот стал свидетелем: страшно изуродованные жертвы убийств в купе поездов – не то, что должны видеть дети.

Джаспер между тем вел себя, как всегда, непринужденно и беззаботно, – он совершенно не понимал, зачем ему впадать в какое-то уныние. Племянник доктора Доу просто не умел этого делать. Ничто, казалось, не могло омрачитьего жизни, кроме тех редких моментов, когда заходила речь о его родителях. Но о них в этом доме почти никогда не говорили.

– Это все из-за близости туманного шквала, – сказал доктор. – Все на нервах. Миссис Трикк немного расчувствовалась, потому что рада твоему возвращению.

Джаспер понял, что дядюшка чего-то недоговаривает: то, как миссис Трикк смотрела на него, ее поведение и необычная забота – все это было ей совершенно не свойственно. А что уж говорить о печенье вместо завтрака.

– Туманный шквал свел нашу экономку с ума и сделал из нее неэкономку, – усмехнулся мальчик. – Она же открыла тайные запасы «Твитти», к которым никогда меня не подпускала!

Джаспер кивнул на дядюшкину газету:

– Так что там пишут? Про нашего мертвеца. Тебя упоминают? А там есть про меня?

Доктор вздохнул и прочитал вслух:

«Утро перед туманным шквалом ознаменовалось для Габена еще одной жертвой. В прибывшем в город восьмичасовом утреннем поезде “Дурбурд” был найден некий господин с разрезанным лицом. Как стало известно редакции, покойный, Реджинальд М. Руффус, был профессором и ученым, состоявшим в ГНОПМ. Нашим дорогим читателям будет любопытно узнать, что профессор, вне всяких сомнений, был убит. Расследованием занялись лучшие представители Дома-с-синей-крышей: констебли Грубберт Бэнкс и Хмырр Хоппер…»

– Лучшие представители, – проворчал Джаспер.

Доктор покачал головой.

– Полагаю, мистер Трилби здесь говорит в так называемом саркастическом ключе. Он их высмеивает.

– Хм. – Только и произнес Джаспер, засовывая в рот еще одно печенье – он не помнил, были ли «Твитти» и прежде такими вкусными – у бабушки они совершенно не водились. – А что такое ГНОПМ?

– Габенское научное общество Пыльного моря.

– А, всякие важные старикашки с раздутыми, как шары, головами?

– Почему раздутыми? – не понял доктор. – Какое-то опухание?

– Дядюшка! – рассмеялся Джаспер. – Ты такой шутник. Просто они же все очень умные, вот у них головы и распухают из-за мозгов.

– Сомнительно с медицинской точкизрения.

Джаспер на это ничего не ответил. Он знал, что с медицинской точки зрения у дядюшки ампутировано чувство юмора.

– А что еще там есть, в этой статье?

– Мистер Трилби пишет, что на данный момент следствие склоняется к мысли о серийном убийце…

– Серийном убийце! – восторженно прошептал Джаспер, и доктор наделил его снисходительным взглядом.

– Разумеется, чтобы речь шла о серийном убийце, должны быть и другие жертвы, но о таковых пока нигде не сообщалось. Так что, вероятно, это очередное заблуждение наших горячо уважаемых господ Грубберта Бэнкса и Хмырра Хоппера.

Опустив взгляд в газету, Натаниэль Доу продолжил чтение:

«Тело профессора Руффуса отправлено в городской морг, в то время как проводивший осмотр на месте преступления некий доктор, оставшийся неизвестным, ничем не смог помочь полиции. Более того! Почтенные констебли сообщили, что этот доктор едва не испортил все расследование. Бэнкс и Хоппер между тем уверяют общественность, что справятся сами – без участия всяческих шарлатанов и сующих нос в полицейские дела зевак».

Последнее так поразило доктора Доу, что он едва не выронил газету. Его! Сравнили с зевакой! Хуже оскорбления в свой адрес он и представить не мог.

Джаспер вдруг запустил всю пятерню в волосы и принялся чесаться, словно там что-то поселилось.

– Я его видел, – сказал он. – Этого профессора Руффуса. Всю дорогу он то и дело высовывался из купе и спрашивал у проводника, когда мы уже доедем.

– Он куда-то торопился?

– Не знаю. – Джаспер все чесался, не обращая внимания на многозначительный взгляд дядюшки. – Скорее, нервничал, не мог усидеть на месте.

– Что ж, знай он, чем обернется его прибытие, вряд ли так уж спешил бы в Габен. – Доктор не выдержал: – Джаспер, если ты продолжишь это делать, я буду вынужден отправить тебя к цирюльнику. Это совершенно невыносимое зрелище!

Джаспер прекратил чесаться.

– Он казался вполне дружелюбным, – задумчиво сказал мальчик. – Этот профессор. Только немного растерянным. Вполне себе приятный мистер. Как ты думаешь, что произошло в том купе?

– Ну, я не могу знать, Джаспер. Не хочу соревноваться с мистером Трилби в голословности и выдвигать ничем не подкрепленные, пустопорожние идеи.

– Дядюшка! – усмехнулся Джаспер. – Не будь занудой. Я уверен, ты уже сотню версий придумал.

Доктор Доу вздохнул, сложил газету и сказал:

– Очевидно, это не самоубийство, ведь где тогда орудие, которым нанесена рана? Версия с несчастным случаем также отпадает…

– Конечно! Конечно же, его убили! Это и так всем понятно! – нетерпеливо перебил доктора племянник.

– Все произошло за тот короткий промежуток времени между тем, когда проводник заходил в купе сообщить, что до прибытия осталось десять минут, и моментом, когда вагон начал пустеть. Я не знаю, убил ли профессора кто-то из пассажиров, или же к нему подсели уже здесь, в Габене, но с уверенностью могу сказать, что полиции следовало бы искать неизвестного, который был с профессором в купе.

– Человека с сиденья напротив, – вставил Джаспер.

– Верно. По всем признакам этот неизвестный также должен был стать жертвой нападения. Вот только второго тела мы не обнаружили.

– Да! Его ведь тоже должно было порезать!

– Несомненно. – Доктор кивнул. – А между тем все, что было обнаружено в купе, практически не помогает выстроить картину произошедшего и вызывает одни вопросы. Что это за черная пыль, которую я нашел под сиденьем? Что за сыпь была у профессора? Что это за предмет, вшитый под подкладку его пиджака? И еще эта рана… – Натаниэль Доу возмущенно зашуршал газетой. – «Проводивший осмотр доктор ничем не смог помочь полиции…» Ну разумеется, ведь тогда я действительно не знал, чем рану нанесли!

Джаспер решил, что ослышался.

– Не знал?

– Сейчас я тоже не уверен на все сто процентов, но кое-какие предположения сделать все же осмелился бы. Меня беспокоит одна деталь…

– Какая?! Какая деталь?

– Вот эта.

Доктор извлек из кармана сюртука небольшую прозрачную скляночку. Спрыгнув со стула, Джаспер подошел к дядюшке и взял баночку.

– Но тут же ничего нет!

– На самом дне, – подсказал доктор, и только после этого Джаспер разглядел тоненький полупрозрачный волосок… или нет… что-то жидкое?

– Слюна, – пояснил Натаниэль Доу.

– Слюна?

– Я нашел ее в ране. И это дает мне возможность предположить, что…

– Профессора кто-то облизал? – пораженно проговорил Джаспер.

Доктор поморщился от подобной формулировки и уточнил:

– Вернее, лизнул… один раз.

– То есть рану оставил чей-то язык? Что же это за… – он замолчал.

Доктор кивнул: что бы ни лизнуло бедного профессора Руффуса, это было нечто большое, сильное и весьма кровожадное.

– «Невероятная тварь, доселе невиданная природой…» – прошептал Джаспер.

Эту фразу он вычитал на афише заезжей кунсткамеры, посетившей однажды Тремпл-Толл. На деле там не оказалось ни одной настоящей твари, а в стеклянных ящиках с бальзамирующим раствором находились люди, странные и изуродованные. Джаспер тогда был очень разочарован: он решил, что его подло обманули. И вот теперь заманивающая зрителей фраза с афиши всплыла в его памяти сама собой.

Доктор Доу пожал плечами. Он был приверженцем научного метода, считал фантазию издержкой воспаленного разума и во что-либо фантастическое не верил. Он считал, что все на свете можно объяснить, применяя сугубо логику и последовательный подход. Кроме, разве что, некоторых женских причесок – объяснить их была не в состоянии даже логическая машина его разума.

Джаспер же был взбудоражен намного сильнее обычного. То, что убило профессора из поезда, завладело мыслями мальчика целиком и полностью. Он так и представлял себе огромного монстра со щупальцами, здоровенной клыкастой пастью и длинным языком. А еще у монстра, вне всяких сомнений, должно было быть множество глаз.

– Но как так вышло, что этого монстра никто не видел?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил доктор.

– И он сейчас где-то в городе?

– Вероятно.

– Конечно же, эти дуболомы Бэнкс и Хоппер не найдут его…

– Думаю, не найдут. Скорее всего, они о нем даже не догадываются.

– Нужно что-то сделать!

Доктор от удивления даже поднял брови.

– Нам?

– Ну да! – Джаспер вернулся к столу, забрался на стул и взял из вазы печенюху «Твитти». – Дядюшка, как ты не понимаешь? Они вообще не станут искать это существо! Они не догадаются, что кто-то до смерти лизнул бедного профессора!

Доктор промолчал.

– А монстр… – продолжил племянник, – Он где-то там – бродит сейчас по городу в тумане… А вдруг он нападет на кого-то еще?

– Этого исключать никак нельзя.

– Мы должны отыскать его поскорее!

Доктор Доу пристально поглядел на племянника.

Несмотря на то, что Джаспер был намного умнее сверстников (сказывалось воспитание Натаниэля Френсиса Доу), как и прочим детям, ему были присущи сугубо детские качества: нетерпение, непоседливость и склонность к необдуманным поступкам.

Доктор пытался изжить из Джаспера эти, по его мнению, недостойные юного джентльмена порывы, но чем больше он пытался сделать Джаспера своей уменьшенной копией, тот, будто назло ему, становился лишь все более не похож на любимого дядюшку.

– Дядюшка? – сказал мальчик, вырвав доктора из размышлений.

– Мы не станем искать никаких монстров и расследовать смерть этого профессора.

– Но почему?!

То, с какой искренней горячностью Джаспер сейчас глядел на дядюшку, в теории могло бы тронуть дядюшкино сердце, имейся оно, разумеется, в наличии и будь он, Натаниэль Френсис Доу, настолько беспечен, чтобы пускаться в какие-то авантюры.

– Это не наше дело, Джаспер, – твердо сказал доктор. – Мы – не полицейские. Даже не частные сыщики.

– Но ты бы знал, с чего начать, если бы мы вдруг решили разгадать эту тайну? – прищурившись, спросил Джаспер.

– Я даже не хочу думать в этом направлении.

– Дядюшка!

– Ну, допустим, – утомленно проговорил доктор Доу.

– И куда бы ты отправился первым делом?

Доктор задумался.

– Я хотел бы узнать больше об этом профессоре.

Глаза Джаспера загорелись, словно лампочки в голове автоматона.

– Научное общество?

Доктор Доу кивнул.

– Я бы отправился прямиком туда.

– Эх, как жаль, что мы не можем этого сделать, – с наигранным огорчением проговорил мальчик. – Эти Бэнкс и Хоппер ни за что не позволили бы нам «портить им процедуру». Особенно после того, что они о тебе наговорили…

Джаспер Доу был опытным манипулятором, когда это касалось дядюшки. Он знал, за какие ниточки дергать и на что надавить, чтобы дядюшка отреагировал тем или иным образом. И вот сейчас тот ожидаемо вспылил.

– Эти невежды в глупых шлемах мне не указ! – воскликнул он и взял чашку. Отпил немного и поморщился: кофе успел остыть. Джаспер молчал, выжидая. – Я в любой момент могу написать самому комиссару Тремпл-Толл!

– Зачем? – удивился племянник.

– Чтобы он выдал мне официальное разрешение «влезать в дела полиции». Или как там это у них называется?! И мне, знаешь ли, даже не пришлось бы его уговаривать, ведь он прекрасно помнит, кто поставил ему механическое сердце вместо старого, продырявленного!

Джаспер видел, что дядюшка завелся, а именно этого он и добивался. Нужно было повернуть ключик еще пару раз…

– Только представь, как бы эти дуболомы огорчились, – сказал мальчик, – если бы тебе выдали такое официальное разрешение. Они бы точно лопнули от злости.

– Как минимум самодовольства у них точно поубавилось бы, – согласился дядюшка.

– Знаешь, что самое обидное? – спросил Джаспер. – Ты нашел столько всего важного в том купе, и все это просто пропадет. Разрез на сидении, черная пыль, слюна в ране, сыпь. И еще тот непонятный предмет, вшитый под подкладку пиджака профессора Руффуса.

Доктор молчал. С каждым словом Джаспера его лицо становилось все белее, а мальчик продолжал:

– Интересно, что это за предмет. Наверное, что-то очень важное, раз его спрятали под подкладкой. Эх, как жаль, что нам никак не узнать, что же это такое…

Доктор Доу застыл, глядя прямо перед собой.

Джаспер понял, что пришло время для козыря:

– Ты ведь не хотел встревать во все это – ты так и сказал тому паровознику с усами. Но все же решил помочь. И как Бэнкс с Хоппером отблагодарили тебя?

– Они меня выгнали из вагона! – в ярости прошептал доктор. – И назвали «зевакой»!

– Да, это очень несправедливо, – кивнул Джаспер и пристально поглядел на дядюшку из-под лезущих на глаза волос. – Ты хотел как лучше, а в этой газете все врут! Ну, про тебя. Это самое мерзкое… Хотя на месте Бэнкса и Хоппера ты бы в два счета все выяснил. Если бы ты поймал монстра, тогда бы они поняли, что ты… – он на мгновение замолчал, – никакой не шарлатан из статьи Бенни Трилби. И не зевака. Кстати, а что делает зеваку зевакой?

– Зевака просто смотрит. Из праздного любопытства.

– И что он делает?

Натаниэль Френсис Доу дернул щекой и поднялся на ноги.

– Ничего.

Он выглядел таким негодующим, что казалось, от кипящей внутри него ярости сейчас вся гостиная заполыхает – так вывести его из себя мог лишь Джаспер.

– Ты куда? – спросил племянник, когда дядюшка, не прибавив ни слова, направился в прихожую.

– Разве не ясно?! – раздраженно ответил доктор Доу. – Отправлю письмо господину комиссару Тремпл-Толл! Нужно узнать, что произошло в том купе, и отыскать это существо, пока оно еще кого-то не убило.

Доктор скрылся в прихожей, и до мальчика донеслось:

– Мы еще посмотрим, кто здесь шарлатан!

Джаспер хмыкнул и засунул в рот очередное печенье.


Глава 2. Добро пожаловать в ГНОПМ.

Габенское научное общество Пыльного моря располагалось на самом севере Тремпл-Толл, на границе с тихим и кататонически вялым районом Сонн. Обществу принадлежало зеленое здание пяти этажей со стеклянной крышей, и в городе многие думали, что оно битком набито умными людьми. Натаниэль Френсис Доу придерживался иного мнения: он считал, что этот дом набит людьми, которые много знают, но много знать и быть умным – далеко не одно и то же.

– Гляди, дядюшка! – с восторгом воскликнул Джаспер. – Какая великолепная рухлядь!

Рядом с массивной дубовой дверью стоял не подающий признаков жизни автоматон. Выглядел он весьма причудливо и совсем не походил на тех механоидов, что сновали по улицам Тремпл-Толл. У него была большая круглая голова с массивным носом, глазами-лампами и жестяными гравированными усами; судя по заслонке топки на громадном круглом брюхе автоматона, приводился в движение он при помощи угля, ну а шляпа-цилиндр исполняла роль дымохода.

Доктор Доу кивнул.

– «Паровой Человек», – сказал он. – Когда-то все автоматоны были такими: громыхали неимоверно, чадили, как паровозы.

Проржавевший насквозь и позеленевший от времени механизм с закисшими суставами выглядел настолько древним, что казалось, будто его выпустили еще при прадеде доктора Доу.

– Я думаю, его обнаружили во время одной из экспедиций, – сказал Джаспер. – Раскопали на месте какого-нибудь забытого, засыпанного песками города или достали прямиком с морского дна.

– Полагаю, все куда прозаичнее, – хмуро ответил доктор Доу, – и он просто состарился прямо здесь, в нише у главного входа в ГНОПМ.

Размышлять о происхождении ржавого механоида у доктора не было ни желания, ни времени, и он потянул на себя дверь.

– До встречи, мистер Паровой Человек! – воскликнул Джаспер, проследовав за дядюшкой в здание научного общества…


В вестибюле ГНОПМ было темно. Знание, быть может, и свет, но газ все же стоит денег, в то время как здешние профессора – народ небогатый и бережливый.

Если верить газетам, новых открытий давно не делали, а научные экспедиции в последнее время были большой редкостью: ни тебе грантов, ни вложений неравнодушных филантропов, ни поддержки со стороны господина бургомистра. Вот и выходило, что по большей части нынешние ученые – это теоретики и домоседы, лениво чередующие чаепития и научные собрания, на которых они вечно склочничают, ругаются хуже портовых грузчиков и хватают друг друга за парики и бакенбарды в попытках доказать, что у какого-то там растения бутон именно чашеобразной формы, а ни в коем случае не бокалообразной, что, конечно же, в корне меняет дело.

Одинокий светильник тускло горел на высокой дубовой стойке управляющего. Сам управляющий, джентльмен средних лет с нафабренными светлыми волосами и подкрученными усами, что-то записывал в толстую тетрадь и негромко на кого-то покрикивал:

– Клара, уйди! Не топчись по книгам! Ну что за невоспитанная особа!

Доктор Доу и Джаспер подошли к стойке, и им открылось весьма причудливое зрелище: пчела размером с котенка, перебирая лапками и вальяжно шевеля усиками, бродила по раскрытым томам и рабочим тетрадям, разложенным перед управляющим общества.

Клара была дамой в теле – судя по ее округлому полосатому брюшку, в сладостях она себе не отказывала. Золотистый пух на груди и между крыльями, мягкий с виду и прилежно расчесанный, напоминал шикарную шубку из какой-нибудь модной лавки.

Пчела жужжала и презрительно поглядывала на управляющего, который явно был не в силах ее приструнить. В довершение всего она нагло уселась у чернильницы и принялась умываться.

Джаспер тут же углядел в этой Кларе родственную душу.

– Добрый день, сэр, – поздоровался доктор Доу.

– Здравствуйте. – Управляющий выглядел слегка удивленным – судя по всему, сюда не часто кто-то заходил. Он внимательно осмотрел посетителей и кивнул на медную табличку на стойке: – Мое имя Рональд Фенниг, чем я могу вам помочь?

– Мы здесь касательно профессора Руффуса, – сообщил доктор.

– Мы расследуем его убийство, – добавил Джаспер с таким важным видом, будто за его спиной стоял весь личный состав полиции Габена.

– Конечно-конечно! Это такая трагедия для многострадального Лепидоптерологического общества.

Джаспер даже рот раскрыл от удивления. Он и не предполагал, что существуют такие странные, длинные и неблагозвучные слова.

Доктор Доу нахмурился.

– Мы бы хотели поговорить с кем-нибудь из Лепидоптерологического общества, – сказал он.

Мистер Фенниг оценил то, как доктор произнес сложное слово внятно и без запинки, после чего сообщил:

– Вам нужен мистер Келпи, помощник профессора Гиблинга, главы общества.

– А где сам профессор Гиблинг? – поинтересовался доктор.

– Сейчас кафедрой заведует именно мистер Келпи, – уклончиво ответил управляющий. – К сожалению, я не могу отлучаться, а мистер Брик – это наш смотритель – куда-то отошел.

– С вашего позволения, мы сами найдем мистера Келпи, – сказал доктор.

– Я его предупрежу о вашем визите.

Отогнав назойливую пчелу, мистер Фенниг макнул ручку в чернильницу и что-то быстренько чирканул на прямоугольном листке бумаги, после чего сложил его и засунул в небольшую капсулу. Подняв круглую крышку, под которой оказался вмонтированный в столешницу чернеющий патрубок внутренней пневмопочты, мистер Фенниг опустил капсулу в трубу, и цилиндрик с легким хлопком исчез.

– Придется немного подождать. – Управляющий вернулся к своим бумагам.

Доктор кивнул и замер, словно выключился – он что-то обдумывал, а Джаспер поманил к себе Клару. Взмахнув крылышками, пчела взлетела и опустилась на край стойки. С любопытством подошла к мальчику. Зажужжала.

– А ее можно погладить? – спросил Джаспер.

Мистер Фенниг оторвал взгляд от тетради.

– Клара – очень добрая, хоть ее манеры и оставляют желать лучшего. Ей нравится, когда ее гладят. Она не ужалит.

Джаспер осторожно прикоснулся к мохнатой полосатой спинке. Та оказалась очень мягкой и шелковистой на ощупь. Пчела задрожала, судя по всему, от удовольствия.

Долго стоять у стойки доктору и его племяннику не пришлось. Меньше, чем через пять минут, раздался звонок, и мигнула лампочка на столе. Капсула вернулась с ответом.

– Вас ожидают, – сообщил управляющий, прочитав послание.

– Как нам пройти?

– По главной лестнице на третий этаж, а потом налево, только не перепутайте: не направо, а налево…

Доктор поднял бровь – он не считал себя человеком, способным что-то путать.

– …там будет коридор. Он приведет вас к Ржавому залу – это сердце кафедры. В дальнем его конце будет еще один коридор. Пройдя по нему, вы упретесь в кабинет профессора Гиблинга. Мистер Келпи будет ждать вас там.

Доктор Доу кивнул, и они с Джаспером направились к лестнице. Уже поднимаясь по ступеням, они услышали возмущенное:

– Клара! Ну сколько можно?! Уйди с бумаг!..


…Научное общество представляло собой весьма мрачное место. Ни на лестнице, ни на этажах свет не горел, а из-за клубящегося за большими окнами тумана, понять, что время близилось к полудню, было решительно невозможно.

Шаги посетителей по узорчатому, но довольно пыльному паркету отдавались эхом. ГНОПМ изнутри походил на запутанный лабиринт: узкие коридоры и лесенки, множество дверей. На обитых деревом стенах висели портреты в тяжелых рамах, с которых хмурились какие-то раздраженные старики. Глядя на них Джасперу подумалось, что все эти джентльмены, судя по их сморщенным носам, что-то унюхали, и тоже принялся втягивать носом воздух. Но пахло, к его огорчению, здесь лишь старостью.

Племянник доктора Доу был разочарован: отправляясь в научное общество, он полагал, что встретит в его стенах какого-нибудь безумного ученого с всклокоченными волосами и выпученными глазами или станет свидетелем поразительного эксперимента, но казалось, здесь вообще никого нет. Порой откуда-то издалека доносились отзвуки голосов, вот только ни слова разобрать не удавалось.

За весь путь доктору Доу и Джасперу лишь однажды встретились люди: двое джентльменов в очках и длинных сюртуках. Они прошли мимо, проигнорировав кивки посетителей, и исчезли в одном из темных проходов. На безумных ученых они не походили – лишь на заумных зануд.

Следуя указаниям мистера Феннига, доктор Доу и Джаспер обнаружили требуемый коридор, прошли его насквозь и оказались в Ржавом зале.

– А кто такие лепидитологи? – спросил мальчик.

– Лепидоптерологи, – поправил дядюшка. – Они изучают… вот это.

Перед доктором и его племянником предстала зловещего вида аудитория: ряды сидений уступами спускались к профессорской кафедре, на обитых бордовым крепом столах стояли погашенные лампы с круглыми плафонами и лежали какие-то пухлые книги – некоторые были отрыты. Страничка одной из этих книг вдруг с шелестом перевернулась, и Джасперу почудилось, будто это сделал призрак. Уж что-что, а призраки в этом месте, по мнению мальчика, просто обязаны были водиться.

Ржавый зал тонул в потемках так же, как и все здание, но благодаря тусклому свету, который с трудом пробивался в помещение через стеклянную крышу, можно было разобрать, что всю противоположную стену аудитории занимает удивительное – если не сказать поразительное – нечто.

Название зала мгновенно обрело свой смысл. Джасперу предстала огромная, размером с дом, засушенная буро-рыжая бабочка. На ее крыльях ветвились золотистые прожилки. Вытянутое мохнатое тело, длинные усики и закрученный, как пожарный рукав, хоботок, казалось, вот-вот шевельнутся, но фасеточные глаза скрывались под толстым слоем пыли: щетка уборщика общества туда не добиралась, видимо, с момента, как бабочку здесь разместили. В любом случае это был величественный и жуткий экспонат, он вызвал у Джаспера трепет, а у доктора… ничего не вызвал: «Бабочка и есть бабочка – ну, большая бабочка, и что с того?»

Доктор Доу начал спуск по проходу между столами, направившись к профессорской кафедре. Джаспер припустил за ним.

Оказавшись внизу, мальчик задрал голову – отсюда бабочка казалась еще громаднее, а благодаря стеклянной крыше создавалось ощущение, будто это место – всего лишь очень большая банка. В темноте разобрать, что находится под сводами, не удалось, но, судя по всему, там прятались механизмы, которые разводили кровлю – иначе бабочку сюда было просто не затащить.

Доктор Доу между тем думал о своем. В аудитории, по его мнению, не помешало бы как следует пройтись пневмоуборщиком. Кафедра, ряды кресел, проходы между ними – повсюду лежала пыль. Причем какая-то странная, коричневая. Доктор взял щепотку этой пыли и растер ее между пальцами – он ведь уже видел нечто подобное совсем недавно…

Подняв голову, доктор воззрился на бабочку. Ржавая пыль отделялась от ее крыльев, плавно парила по залу, медленно опускаясь…

– Пойдем, Джаспер.

У грифельной доски, стоявшей прямо под гигантской бабочкой, была еще одна дверь. Войдя в нее, посетители оказались в узком длинном коридоре.

Дверь в дальнем его конце была прикрыта неплотно, и из щели на пол лился теплый дрожащий свет. До доктора Доу и его племянника донесся голос – грозный, низкий, рокочущий, как морские валы, накатывающиеся на прибрежные скалы:

– …Вы еще пожалеете, Келпи!

Джаспер удивленно поглядел на дядюшку, но тот поднял руку, призывая его сохранять тишину. Стараясь не шуметь, они подошли к двери. На ней висела табличка:


«Профессор Генри Н. Гиблинг. Глава кафедры Лепидоптерологии».


Суровый голос за дверью продолжал:

– Лучше запомните ваши локти такими, какие они есть сейчас, Келпи, – целыми и невредимыми, потому что вы их кусать будете! Дейли, Хаксгроув, Гамильтон – все в деле! Когда еще представится такая возможность?

Доктор Доу подобрался, крепче сжал ручки саквояжа. Глянув на дядюшку, мальчик вздрогнул: тот выглядел таким напряженным и сосредоточенным, словно находился сейчас не в научном обществе, а в хирургическом театре со скальпелем в руке.

– Вы нужны в экспедиции, Келпи! – раздалось из кабинета. – Хватит протирать зад в библиотеках! Вспомните: когда в последний раз вы куда-то выбирались с этого пыльного чердака? Когда проводили настоящие исследования? По пути к месту обитания Мухоловки Крейцвига вы сможете вдоволь поразмахивать сачком и понаблюдать ваших бабочек и прочую моль…

Доктор Доу разочарованно покачал головой. Он ожидал, что вот-вот раскроются какие-то грязные, мрачные подробности, как ему казалось, имевшего место заговора. А тут речь о какой-то экспедиции…

Посчитав, что услышал достаточно, он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее.

Войдя, посетители увидели двух мужчин, стоявших у большого дубового стола. Властный голос явно принадлежал высокому широкоплечему старику, который держал одну руку в кармане сюртука, сжимая в другой кожаную папку для бумаг. Седые слегка вьющиеся волосы почтенного джентльмена переходили в пышные бакенбарды, губы его были недовольно поджаты. Словно грозовая туча, он нависал над растерянным и слегка испуганным собеседником.

– Мое почтение, – сказал доктор. – Нам нужен мистер Келпи. Мистер Фенниг направил нас сюда. Мое имя Натаниэль Френсис Доу, это мой племянник Джаспер.

Испуганный джентльмен отметил черный докторский саквояж в руке посетителя и кивнул.

– Я – Келпи. – Он повернулся к хмурому старику. – Эти господа пришли в связи с кончиной бедного профессора Руффуса.

– Да-да, – буркнул старик. – Не буду мешать. И еще, Келпи. Я вам соболезную. Быть может, мы не всегда сходились с профессором во взглядах, но он был знаковой фигурой в ГНОПМ. Наука многое потеряла с его смертью…

Сказав это, он направился к выходу из кабинета, бросив на посетителей тяжелый взгляд. В дверях он обернулся:

– Подумайте как следует, Келпи. Теперь вы – глава этой кафедры, и именно вы принимаете все решения. Не будьте болваном.

После чего ушел, захлопнув за собой дверь.

Мистер Келпи, невысокий пухленький человечек в коричневом клетчатом костюме и твидовой бабочке, выглядел так, словно вдруг забыл, как здесь очутился: он лихорадочно моргал, крошечные пальцы теребили висящее на цепочке пенсне. Джасперу он сразу понравился: с виду этот мистер Келпи, с его большими любопытными глазами и носиком пуговкой, был наимилейшим существом. Наимилейшим существом с влажными манжетами.

Потеющие руки мистера Келпи не укрылись от пытливого взгляда Натаниэля Доу. Кто-то невнимательный мог бы решить, что мистер Келпи нервничает или чего-то боится, но доктор тут же отметил прочие, едва заметные признаки того, что этот человек чем-то болеет. О чем он тут же осведомился.

– Вы весьма наблюдательны, доктор, – кивнул мистер Келпи. – У меня болотная лихорадка. Подхватил в одной из экспедиций.

– Что вы принимаете?

– «Лекарство Гиблинга». Профессор… гм… глава нашей кафедры его изобрел, когда я заболел. В состав входят надпочечники жаб и еще много чего такого, что я и не осмелюсь озвучить…

– Этот господин, который ушел, – сказал Джаспер, кивнув на дверь, – очень раздражен чем-то.

– О, это профессор Грант с кафедры Ботаники. Он изучает плотоядные растения: росянки, мухоловки и прочие… хм… хищные сорняки. У него очень… непростой характер – в одной из экспедиций Карниворум Гротум откусил ему руку, и после этого он стал… – Мистер Келпи замолчал не в силах подобрать слова, после чего, так их и не подобрав, заговорил о другом: – Сейчас, впервые за многие годы, он получил финансирование и собирает новую экспедицию. Она отправляется через две недели, и он хочет, чтобы лепидоптеролог стал ее участником. Я прошу прощения за его поведение – страстная, увлекающаяся натура. Вы работаете с полицией?

Мистер Келпи надел на нос пенсне и с сомнением поглядел на Джаспера – даже через увеличительные стеклышки ему не удалось различить в мальчишке констебля.

У доктора Доу вопрос вызвал на лице целую бурю эмоций, вложенную в лаконичное приподнимание левой брови. Он едва сдержался, чтобы не ответить, что он думает о полиции в целом и о некоторых ее представителях в частности. Вместо этого холодно сообщил:

– По воле случая мы с Джаспером оказались в том купе, где был найден профессор Руффус. Именно я проводил осмотр тела. Скажем так, мы здесь, чтобы выяснить причины гибели профессора и отыскать виновника произошедшего.

При этих словах мистер Келпи заметно вздрогнул и бросил быстрый взгляд на зашторенное окно.

– О, бедный-бедный профессор Руффус! – запричитал он. – Это такое несчастье! И так скоро после несчастья, которое постигло профессора Гиблинга!

– А что за несчастье постигло профессора Гиблинга?

– Сердечный приступ, – опустошенно сказал мистер Келпи. – У него было очень доброе, но очень слабое сердце. Я так подавлен! Так подавлен! Нет сил даже покормить Клару – это любимая пчела профессора Гиблинга… она куда-то улетела… – Он кивнул на обшитую бордовым бархатом подушечку на письменном столе – видимо, Клара обычно на ней спала. – Это все так ужасно: сперва профессор Гиблинг, теперь профессор Руффус. Кафедра Лепидоптерологии вымирает, словно Совка Чесночная. Я да пара студентов – вот и все, что от нас осталось… Ну, и сэр Крамароу, разумеется.

Доктор был удивлен.

– Крамароу? Не тот ли это джентльмен, который раскритиковал лучшие рестораны в городе и стал личным врагом господина Борджилла из «Летрюфф» после того, как заявил, что…

Следующее, к полнейшему недоумению Джаспера, дядюшка и мистер Келпи произнесли хором:

– Еда, которую там подают, не годится даже в качестве яда для гремлинов!

Мистер Келпи грустно улыбнулся:

– Известная история. «Сплетня» обжевывала ее неделю. Сэр Крамароу просто ненавидит городские рестораны. Он известный гурман и весьма избирателен в том, что подают на стол в Тремпл-Толл и даже в Старом центре. Прошу вас, присаживайтесь. Простите мне мою непочтительность. Стоило сразу предложить.

Мистер Келпи нервно опустился в кресло за столом и указал рукой на два глубоких кожаных кресла напротив. Доктор и его племянник последовали приглашению.

Джаспер принялся с любопытством разглядывать кабинет.

Ох, что же это было за место! Первое, что бросалось в глаза, – это развешанные повсюду засушенные бабочки в рамках. Каждая бабочка хранилась под стеклом и была подписана. Прежде Джаспер и предположить не мог, что их существует так много – разных, непохожих, неповторимых: одни напоминали простую комнатную моль, другие походили на лоскуты застывшего пламени.

Кабинет главы кафедры мог бы запросто потягаться с какой-нибудь библиотекой – книги, книги, повсюду книги! Они тесно стояли на полках, высились колоннами у стен, занимали бо́льшую часть места на столе. Целой жизни не хватило бы, чтобы все это прочитать. Но настоящий восторг у мальчика вызвало другое. Словно в каком-нибудь музее, здесь хранилась настоящая коллекция привезенных из различных экспедиций диковинок: шипастые сушеные рыбы, рога зверей, морские кораллы и раковины. Под потолком висела модель экспедиционного дирижабля. В шкафу под стеклом, среди перьев и странных статуэток, притаилась сушеная человеческая голова – и это была очень необычная голова: таких голов не встретишь на скучных улочках Габена, на каком-нибудь рынке или у моста. Тонкие волосы-черви были собраны в пучок, смуглую кожу покрывала вязь татуировок, а через усохший нос в виде украшения проходила острая точеная кость.

Джаспера посетила мысль: «Интересно, что сказал бы дядюшка, если бы я явился домой в таком виде?»

Что ж, вероятно, дядюшка тут же покончил бы с собой.

Кабинет профессора Гиблинга показался мальчику едва ли не лучшим местом, в котором он когда-либо бывал. Все здесь обладало собственным запахом, каждый из этих удивительных предметов таил в себе какую-то историю. Даже этот пухлый человечек, Келпи, казался всего лишь очередным экспонатом, который также однажды откуда-то привезли. И у него тоже явно была какая-то интригующая история…

Джаспер с удовольствием поселился бы в этом кабинете. Но ненадолго – лишь до того момента, как научное общество собрало бы очередную экспедицию в дальние неизведанные места…

На мгновение мальчику даже померещилось, будто он попал в один из выпусков своего «Романа-с-продолжением». А скучный дядюшка между тем, казалось, ничего не замечал кругом.

– Позвольте поинтересоваться, мистер Келпи, – начал он, когда они сели, – какое отношение упомянутый господин имеет к бабочкам?

– Сэр Редьярд Крамароу – друг науки, – ответил помощник главы кафедры. – Особую привязанность он питает к работе лепидоптерологов. К несчастью, вынужден признать, что научное общество – это тот еще клубок змей, и я сейчас не о кафедре Герпетологии. Хе-хе…

Он так и не дождался, чтобы его шутку оценили, – доктору было не смешно, а Джаспер не понял, что это еще за «герпетология» такая. Мистер Келпи кашлянул, пытаясь скрыть смущение, и продолжил:

– Здесь случаются свары и грызня не хуже, чем в гримуборной какого-нибудь кабаре, полного склочных танцовщиц и певичек. Многие завидовали профессорам Гиблингу и Руффусу: не каждый день появляется столь щедрый и, по мнению завистников, наивный энтузиаст, как сэр Крамароу. Кое-кто даже пытался переманить его, но этого почтенного джентльмена заботят лишь наша кафедра и пополнение ее коллекции.

На стене за спиной мистера Келпи висела большая, довольно старая карта. Почти все место на ней занимал лесной массив, и, судя по названию «Кейкут и область Микении», это были сырые дождливые джунгли. Сквозь них изломанным зигзагом проходила красная пунктирная линия. Джаспер просто обожал различные карты и планы – они неизменно ассоциировались у него с поиском сокровищ и приключениями.

– Простите, сэр, а что это за карта? – спросил он. – Что это за линия на ней?

Мистер Келпи обернулся и поглядел на старый холст. На его лице проявилась ностальгическая грусть, он вдруг будто вернулся на годы назад.

– Это маршрут профессора Гиблинга и его легендарной экспедиции в поисках Черного Мотылька. Двадцать лет прошло, подумать только…

– А что это за Черный Мотылек? – поинтересовался мальчик.

Мистер Келпи снял пенсне и принялся вытирать стеклышки платком.

– Черный Мотылек – таинственное существо, обитающее в глубине джунглей Кейкута. Одни утверждают, что его на самом деле не существует, а другие клянутся, что видели его. Сам мотылек – это легенда, расхожая среди туземцев. Многие тамошние племена поклоняются ему, приписывают различные невероятные способности. Их старейшины уверяют, что он крадет сны, и считают его предвестником скорой смерти.

– Что за чушь? – проворчал доктор. – Предвестник скорой смерти – это кашель с кровью, а не какая-то там бабочка.

– И тем не менее, – настоял на своем мистер Келпи, – тамошние племена верят во все это. Они живут в страхе перед приходом Купу-купу – Черного Мотылька. В поселениях, затерянных среди дождевых лесов, туземцы приносят ему жертвы, молят не являться. Согласно поверьям, в ночь перемены лун он приходит и забирает одного ребенка…

– Страшилки за пенни, – поморщился доктор. – Я так погляжу, этот ваш мотылек – тот еще воришка: крадет все, что под руку подвернется, – детей, сны и жизни.

Мистер Келпи покачал головой. Судя по его поджатым губам и побелевшему лицу, он относится к предмету своего рассказа предельно серьезно.

– О, это совсем не шутки. Профессор Гиблинг видел Черного Мотылька своими глазами. Он даже почти-почти поймал его. Черный Мотылек – это жуткое существо, вызывающее ужас одним своим видом.

– Он больше той бабочки? – Джаспер ткнул пальцем в дверь, за которой располагалась аудитория с гигантским экспонатом.

– Нет. Намного меньше, но дело не в размерах…

Доктору Доу, очевидно, надоели разговоры о легендах и суевериях. К тому же они пришли сюда по определенному делу и до сих пор ничего полезного, по его мнению, не выяснили. А время все утекало…

Словно подслушав его мысли, напольные часы в углу кабинета отбили полдень.

– Мистер Келпи, – сказал доктор, – хочу напомнить: мы здесь, чтобы отыскать причину гибели профессора Руффуса. Предлагаю вернуться к более насущной теме.

– О, разумеется! Я отвечу на все ваши вопросы.

– Расскажите, каким человеком был профессор Руффус?

– Он был… очень хорошим. Настоящим джентльменом. И добрым другом.

– У профессора Руффуса были враги? Недоброжелатели? Упомянутые вами завистники способны на убийство?

– Э-э-э… нет, что вы! – Мистер Келпи округлил глаза. – Эти профессора с других кафедр просто болтуны – каждый и мухи не обидит (многие буквально). Большее, на что они способны, – это косые взгляды, проклятия вслед, немного желчи. Да и все, пожалуй.

– Тело профессора Руффуса, как вам должно быть известно, было обнаружено в купе поезда «Дурбурд». Вы знаете, откуда ехал профессор?

Мистер Келпи выдвинул ящик стола и, достав оттуда толстую тетрадь, перевернул пару страниц…

– Да, так я и думал, – сказал он наконец. – Профессор Гиблинг ничего не записал. – Мистер Келпи с разочарованным видом захлопнул тетрадь и вернул ее на место. – Я знаю лишь то, что профессор Руффус возвращался из экспедиции. Из Кейкута.

Джаспер непроизвольно бросил взгляд на карту за спиной мистера Келпи.

– Какова была цель данной экспедиции? – спросил доктор.

– Я… Боюсь, я не знаю. Все держалось в тайне. Были осведомлены лишь профессор Руффус и профессор Гиблинг.

Доктор прищурился. Ему все это весьма не нравилось.

– Отчего такая таинственность?

Мистер Келпи вытер платком взмокшие пальцы. По его лбу стекал пот.

– Это обычное дело. – Бабочник суетливо принялся искать что-то, роясь в карманах пиджака. – Конкуренты, алчные частные коллекционеры, беспринципные охотники за редкостями. Они могут помешать экспедиции. Я знаю лишь, что странствия профессора длились два с половиной месяца.

– Насколько я понимаю, подобные миссии в дикие страны, – заметил доктор, – весьма опасное предприятие. И в одиночку в них не отправляются. У профессора Руффуса были спутники?

– Места там и правда опасные. Профессор мог договориться с кем-нибудь из Клуба охотников-путешественников. Когда подобные экспедиции были не редкостью, джентльмены-охотники частенько принимали в них участие.

Мистер Келпи наконец нашарил в одном из карманов маленькую склянку с беспросветно-черной жидкостью, дрожащими пальцами вытащил пробку и одним махом выпил все содержимое пузырька. Стоило бабочнику сделать глоток, как его самочувствие заметно улучшилось. Он снова обтер платком руки, затем лоб и щеки, но потливость уже отступила.

– В качестве проводников часто используются местные – туземцы, – продолжил мистер Келпи. – Но у профессора Руффуса был свой собственный туземец – Вамба. Профессор привез его однажды из какой-то экспедиции и, пока тот жил в Габене, снимал ему чердачок в «Меблированных комнатах Жубера».

– Этот Вамба мог отправиться в последнюю экспедицию с профессором?

– Весьма вероятно.

Повисла тишина. Доктор погрузился в размышления. Мистер Келпи рассеянно взял со стола пинцет и подравнял двух бабочек, которые лежали перед ним на отрезе тонкой кремовой ткани. Судя по всему, эти две крохи только лишь готовились отправиться под стекло.

– Какие они красивые… – восторженно проговорил Джаспер. – Как они называются?

– Этот вид называется «Насмешник Вигрена». – Мистер Келпи коснулся кончиком пинцета большой бабочки с пурпурными крыльями.

– А эта? – Мальчик ткнул пальцем, указывая на совсем крошечную бабочку с крыльями зелеными.

– Эта? Тоже Насмешник Вигрена.

– Но почему они такие разные?

– Большая бабочка – самка. Другая – самец. В том, что они так отличаются, нет ничего странного. Это – «половой диморфизм» – нередкое явление у чешуекрылых.

– А вы тоже профессор? – Джаспер был заворожен этими сложными незнакомыми терминами.

– Нет, я только пишу диссертацию… Хотя и даю лекции для мистера Кромма и мистера Симпсона, наших единственных студентов. – Бывший помощник главы кафедры, а ныне фактически новый ее глава мгновенно погрустнел. – Новость о смерти профессора Руффуса их шокировала – они не могут поверить, что это произошло.

Доктор Доу сплел пальцы и пристально поглядел на мистера Келпи.

– Вы ведь близко знали профессора Руффуса, может быть, у вас есть какие-нибудь предположения касательно цели экспедиции? Вряд ли вы ни разу о ней не задумывались.

– Хотел бы я знать, – с печальным видом произнес мистер Келпи. – Но вот что я скажу! Это была последняя работа профессора. Его исследования не должны бесследно исчезнуть. Нет, сэр, не должны!

– Насколько я знаю, ученые в экспедициях тщательно все записывают, документируют, фотографируют.

– Да, это так, сэр.

– То есть где-то должны быть походные дневники из экспедиции.

Мистер Келпи не думал ни секунды:

– Да, сэр! – воскликнул он. – Определенно должны быть! Профессор Руффус отличался особым тщанием и методичностью во всем, что касалось описаний его странствий. Многие из его путевых заметок легли в основу нескольких книг не только по лепидоптерологии, но также и по географии, этнографии племен и даже для инструкции по выживанию в диких условиях. Эта экспедиция не должна была стать исключением.

– Как вы думаете, мистер Келпи, где могут находиться данные дневники?

Бабочник в раздумьях постучал себя пальцем по лбу.

– «Рабочий дневник» – тот дневник, в котором ведутся текущие записи, – обычно находится при профессоре. Прочие же… я бы предположил, что они в его багаже.

– Насколько я заметил, в купе не было никакого багажа.

– Думаю, его доставили из багажного вагона прямиком в квартиру профессора, – сказал мистер Келпи. – Это обычное дело. Чаще всего профессорам так не терпится поделиться с коллегами своими открытиями, что они с вокзала направляются прямиком сюда, в научное общество, даже не озаботившись принять ванну или переодеться после долгой поездки, в то время как доставкой багажа занимаются либо их помощники, либо чемоданная служба Паровозного ведомства.

– Где жил профессор?

– Недалеко отсюда: на улице Семнадцати Слив, у Шестерёночной балки. Снимал апартаменты на третьем этаже дома, который принадлежит миссис Терноббль. – Доктор Доу покивал своим мыслям, и бабочник взволнованно подался вперед. – Могу я поинтересоваться, сэр? Вам уже что-то известно? Что именно произошло с профессором? В газетах ничего не сообщают, а в полицию я идти не осмелился…

– Кое-что нам известно, – уклончиво ответил доктор Доу. – Но все это пока лишь догадки.

– У вас есть версии, что убило профессора?

Доктор прищурился.

– Почему вы сказали «что», мистер Келпи?

– Ну… э-э-э… я имел в виду «кто». Кто его убил, – помощник главы кафедры замялся и опустил глаза, но отрицать было поздно. Его оговорка выдала, что он знает больше, чем пытается показать.

– Мистер Келпи, – жестяным голосом сказал доктор Доу, – позвольте мне озвучить вам то, как я вижу всю ситуацию.

Бабочник кивнул и с трудом проглотил вставший в горле ком. Джаспер даже затаил дыхание – он видел, как напряжен дядюшка, и с легкостью уловил, как испуган мистер Келпи.

– Итак, профессор Реджинальд Руффус, ученый-лепидоптеролог, возвращается из тайной экспедиции на поезде в Габен, – начал доктор. – В купе по прибытии его убивает… какое-то существо. Не стоит, не стоит, мистер Келпи, ничего не говорите! Из нашего с вами разговора я могу сделать вывод, что профессор Руффус нашел что-то в своей экспедиции и привез это «что-то» с собой. Аучитывая род деятельности профессора и общую таинственность всего связанного с экспедицией, не вызывает сомнений, что он привез с собой какую-то редкую бабочку.

В полной тишине доктор продолжал:

– Сопоставив найденную мною в купе пыль черного цвета, которая на поверку оказалась чешуйками с крыльев, – он кивнул на дверь, подразумевая пыльную кафедру с гигантской ржавой бабочкой, отчего мистер Келпи задрожал, – с тем фактом, что профессор был в Кейкуте, само собой напрашивается вывод: он побывал в тех же местах, в которых проходила упомянутая вами ранее экспедиция профессора Гиблинга. – Доктор Доу бросил многозначительный взгляд на карту. – Так что, думаю, я не ошибусь, если предположу, что профессор Руффус привез сюда этого вашего легендарного Черного Мотылька.

Джаспер распахнул рот от изумления, а мистер Келпи, казалось, забыл, что у него есть веки – он ни разу не моргнул за все время, что доктор говорил.

– И, следовательно, – заключил Натаниэль Доу, – напрашивается логичный вопрос (ведь очевидно, вы прекрасно обо всем этом осведомлены): почему вы лжете нам, мистер Келпи?

Помощник главы кафедры Лепидоптерологии вытер платком снова взмокшие руки, но дрожь так просто было не унять.


***


Грязно-серый тремпл-толльский кэб небыстро катил в тумане по улице Семнадцати Слив, стуча колесами по неровной брусчатке проезжей части.

Экипаж скрипел и трясся, паровой котел жарил в салон так, будто кэбмен вознамерился сварить из пассажиров супчик. На крыше, передке и запятках горели фонари, светились окна. И тем не менее вся эта иллюминация не могла победить сгущающуюся мглу.

Туманный шквал был все ближе. Ровно в полдень в городе впервые взвыла сирена штормовой тревоги, и сейчас она раздавалась уже каждые пятнадцать минут – к середине дня мутное белесое море накрыло весь город.

Когда экипаж двигался мимо вальяжного и отдаленно похожего на гардероб здания суда Тремпл-Толл, один из пассажиров, бледный доктор с чернильными кругами вокруг глаза, на мгновение смог различить положение стрелок на башне (половина первого), после чего туман скрыл их, словно стер ластиком карандашный набросок.

– Я вас не виню, мистер Келпи, – сказал доктор, не отрывая взгляда от города за окном, придерживая при этом рукой в перчатке слегка порченую молью шторку. – Не всегда безопасно являться в Дом-с-синей-крышей с какими бы то ни было заявлениями. А уж с признаниями так и подавно.

– Я… я боялся, – с трудом выговорил бабочник. Мистер Келпи сидел напротив доктора и сейчас пребывал не в лучших чувствах. Всякий раз, как за окном раздавался вой штормовой тревоги, он вздрагивал и нервно вжимался в кожаное сиденье. – Как я мог признаться? Никто не стал бы ни в чем разбираться! Они бы тут же обвинили меня!

– Именно так они и поступили бы, скорее всего.

– Притом, что я ничего не делал!

– Если бы сделали, было бы не так обидно. Боюсь, в этом городе, чтобы получить справедливое наказание, жизненно необходимо являться преступником. Иначе ничего не стоит попасть за решетку незаслуженно…

– Я просто оказался в безвыходном положении, доктор.

– Это так.

– Я ведь не мог отправиться ловить Черного Мотылька сам!

– Разумеется.

Мистер Келпи все рассказал. Конечно же, он знал, в чем заключалась цель экспедиции профессора Руффуса, хоть и выяснил это случайно.

Накануне отбытия профессора в Кейкут мистер Келпи направился в кабинет главы кафедры, чтобы передать ему подготовленных для коллекции Ежевичных Крыломахов, когда услышал раздающиеся из-за двери звуки ссоры. Мистер Келпи был поражен, когда узнал голоса спорщиков, ведь профессор Руффус и профессор Гиблинг никогда не разговаривали друг с другом на повышенных тонах и всегда относились друг к другу с почтением. Но только не в тот раз.

Профессор Гиблинг выступал категорически против экспедиции и отчаянно умолял профессора Руффуса отказаться от этой затеи. Последний был непреклонен. А еще невероятно оскорблен тем, что глава кафедры не разделил его энтузиазма и не выказал ему поддержки. Он заявил, что старик просто завидует ему и что не хочет делиться славой: мол, его непременно удар хватит, если Черного Мотылька изловит кто-то другой.

И пусть профессор Гиблинг пытался убедить его, что дело здесь совершенно в другом, профессор Руффус не хотел ничего слушать. Прежде чем покинуть кабинет своего начальника и учителя, он поклялся, что отыщет Черного Мотылька чего бы это ему ни стоило, отловит его и привезет в Габен. И тем самым вернет былую славу обществу Лепидоптерологов, ну а если при этом прошлые достижения профессора Гиблинга канут в небытие, так тому и быть. После чего спешно покинул ГНОПМ, а на следующее утро отбыл в экспедицию.

С того дня прошло больше двух месяцев. Старого профессора постигло несчастье, а спустя несколько дней (сегодняшний утром) в газете появилась заметка о том, что Реджинальд М. Руффус был найден мертвым в своем купе по прибытии в Габен.

Прочитав статью, мистер Келпи все понял: профессору Руффусу все же удалось отыскать Черного Мотылька – он привез легендарное чешуекрылое в Габен, но безумное существо убило своего пленителя и вырвалось на волю.

Ну а пытался скрыть свою осведомленность мистер Келпи, поскольку боялся не столько за себя, сколько за кафедру. Прознай кто-то в полиции о том, что во всем виновата бабочка, в ГНОПМ сразу заявилась бы толпа дуболомов из Дома-с-синей-крышей: без разговоров они арестовали бы всех, кого там нашли бы, после чего закрыли бы и саму кафедру – подобное стало бы ее окончательной и бесповоротной гибелью.

– Вам очень повезло, мистер Келпи, что к вам пришли мы, а не констебли, поставленные на это дело, – сказал доктор. – Уж от них здравомыслия ожидать не приходится. А лично нам повезло, что вы очень плохой лжец…

Экипаж затрясло еще сильнее – он въехал на Беззубый мост, пролегающий над Шестерёночной балкой, – на мосту брусчатка была еще более кривобокой, чем на улице. Сидевший рядом с мистером Келпи Джаспер пытался разглядеть что-либо внизу, в балке, но она сейчас напоминала белесую, вышедшую из берегов, реку. Издали доносился гул и скрежет механизмов с Железного рынка.

– Я надеюсь, вы больше ничего не скрываете, мистер Келпи. – Доктор Доу пристально поглядел на бабочника.

– Разумеется, ничего! – воскликнул тот. – Я рассказал все, что мне известно. Если бы я только знал, где может скрываться Черный Мотылек, я бы сообщил.

– Может, в этой книге есть что-то, что поможет отыскать Мотылька? – спросил Джаспер. В руках он сжимал подаренную ему мистером Келпи большую черную книгу с высыпавшимся, некогда золоченым названием «Купу-купу из сердца джунглей» за авторством самого профессора Гиблинга. В ней рассказывалось о его легендарной экспедиции и поисках Черного Мотылька.

– Если только там содержатся сведения о том, как эта бабочка умеет становиться невидимой, – проворчал доктор Доу. – Я до сих пор не могу понять, как так вышло, что ни в поезде, ни на вокзале ее никто не заметил. Насколько я могу судить по ране на лице профессора Руффуса, нанесло ее довольно крупное существо.

– Черный Мотылек хоть и не Ржавый Мотт с кафедры, но все же довольно крупный представитель чешуекрылых. Согласно описаниям профессора Гиблинга, – бабочник кивнул на книгу, – встретившаяся ему особь обладала размахом крыльев в три фута.

– Куда же он тогда мог деться? – спросил Джаспер. – Так, чтобы никто его не заметил?

– Надеюсь, скоро мы это выясним, – сказал доктор.

Кэб встал и фыркнул, выдыхая горячий пар.

– Прибыли! – хрипло сообщил кэбмен. – Улица Семнадцати Слив, дом пятнадцать, литера «а»!

Пассажиры открыли дверцы и шагнули в туман. Доктор расплатился с извозчиком, тот почтительно кивнул и толкнул рычаг. Экипаж затрясся и всего за несколько мгновений сгинул в тумане – вскоре даже рычание от его парового двигателя стихло.

– Прошу за мной, господа. – Мистер Келпи направился к подъезду. Доктор Доу и Джаспер двинулись следом.

Окошко консьержа было прикрыто, из-за него раздавались голоса, время от времени прерываемые помехами трансляции, – шла передача по радиофору.

– Добрый день, мистер Боббин! – Мистер Келпи громко поздоровался с окошком и не останавливаясь прошел дальше, к лестнице. – Он очень старый и почти все время спит, – пояснил спутникам помощник главы кафедры. – Его могут дозваться только какие-нибудь посыльные, да и то не всегда.

– Именно он принимал багаж профессора Руффуса?

– Полагаю, мистер Боббин сопроводил саквояжных курьеров и открыл им квартиру.

– Рискованно вот так пускать кого ни попадя, – заметил доктор, глядя под ноги, чтобы не споткнуться на плохо освещенной узкой лестнице.

– В Паровозным ведомстве все строго и надежно, ведь им руководят джентльмены из Старого центра, – сказал мистер Келпи. – Они держат там все железными руками и не позволяют своим служащим вольностей. Да что там, если бы в ведомстве верховодили местные, отправления давно прекратились бы, а вокзал, наверное, разобрали бы на части.

– Только представь, дядюшка! – вставил Джаспер. – Едешь ты себе на поезде в Габен и за несколько миль узнаешь, что ехать-то больше некуда! Вокзал разобрали! Ха-ха!

Доктор промолчал. Он считал, что невозможность заявиться в этот город – не худшее в жизни упущение. А может быть, даже наоборот, весьма счастливое стечение обстоятельств.

– Домом владеет миссис Терноббль, но она здесь не живет, – сообщил тем временем мистер Келпи. – У нее коттедж в Сонн. Апартаменты профессора Руффуса на последнем этаже. Паровой лифт уже давно не работает: мистер Боббин забывал поддерживать топку котла, и его просто перестали использовать.

– Позвольте нескромный вопрос, а откуда у вас ключ? – спросил доктор.

– Раз в неделю я прихожу, чтобы покормить Сонных Малехов.

– Что-то мне кажется, что это не коты, – улыбнулся Джаспер.

– Это определенно не коты, – улыбнулся ему мистер Келпи. – Пока профессор в экспедиции, я забочусь о них, кормлю крошек, подливаю экстракт тропического воздуха в инсектарий.

На самом верхнем этаже были лишь две квартиры да крошечная лесенка, ведущая на чердак. Мистер Келпи направился к бурой обшарпанной двери, вставил в замочную скважину ключ и, приложив изрядную долю усилий, попытался его повернуть. Ничего не происходило, и, догадавшись в чем дело, бабочник проворчал:

– Эх, мистер Боббин… Он снова забыл запереть дверь. Уже не в первый раз такое.

Повернув ручку, мистер Келпи открыл дверь. Из квартиры тут же потянуло сладковатым приторным запахом.

Джаспер поморщился, и помощник главы кафедры поспешил объяснить:

– Это из-за инсектария…

Пройдя в квартиру, он зажег газовую лампу. Доктор и его племянник вошли следом.

– Будь я проклят! – Джаспер ахнул.

– Джаспер, ты помнишь, что мы говорили о ругательствах?

– Да, дядюшка…

И все же реакцию мальчика можно было понять: не каждый день такое увидишь.

Все стены вплоть до потолка, да и сам потолок, прятались под сотнями застекленных рамочек с засушенными бабочками внутри. Их здесь было намного больше, чем в кабинете профессора Гиблинга.

– Коллекция профессора Руффуса, – с грустью отметил мистер Келпи. – Лучшая в Габене.

Доктора Доу обстановка квартиры совершенно не волновала. Его интересовали чемоданы. Саквояжные курьеры обычно оставляли багаж рядом с дверью, но в этот раз они особо озаботились и внесли его в гостиную.

– Все интереснее и интереснее, – сказал доктор таким тоном, с каким обычно констатировал чью-то смерть.

Несколько чемоданов, цилиндрическая шляпная коробка и парочка ковровых сумок были перевернуты и разворочены; все их содержимое валялось на полу: инструменты, книги, переносной фонограф без записывающих цилиндров, фотокамера без стекол для съемки. Дорожные костюмы профессора были свалены в кучу, кто-то вытащил из шляпной коробки и бросил рядом песочный пробковый шлем.

Доктор взглянул на зашторенное окно, быстро прошел через гостиную к спальне, толкнул дверь и, никого там не обнаружив, вернулся.

– Кто бы в квартире профессора ни побывал, – сказал он, – сейчас их здесь нет.

– Думаю, и дневников тут никаких нет, дядюшка. – Джаспер наклонился над чемоданами, разглядывая перелопаченный багаж.

– Ну разумеется, нет. Кто-то либо отчаянно пытается сохранить события экспедиции в тайне, либо, напротив, намерен первым узнать все подробности.

– Ой! Как же так! Как же так! – запричитал мистер Келпи, подняв с пола пробковый шлем профессора Руффуса.

Доктор Доу шумно втянул носом воздух.

– Мистер Келпи, вы чувствуете это? – спросил он.

– Приторный запах? Я ведь говорил… это из-за инсектария.

– Нет. Тут что-то другое.

– Чернослив! – воскликнул Джаспер, принюхавшись. – Когда миссис Трикк печет черносливовый пирог, у нас пахнет точно так же!

Доктор кивнул.

– Здесь есть чернослив? В этой квартире? Запах очень свежий.

Мистер Келпи огляделся по сторонам и покачал головой.

– Ничего такого здесь нет. Квартира пустовала около двух месяцев. Сюда заходил лишь я… ну, и саквояжные курьеры сегодня утром.

– И еще консьерж.

– Верно…

– В любом случае я уверен, что запах этот сюда занесли. Раз не вы, значит кто-то другой.

Доктор опустился на обтянутый бурым вельветом диван, достал из внутреннего кармана пальто портсигар и закурил папиретку, добавив к запахам квартиры еще и аромат вишневого табака. Облако бордового дыма начало разрастаться над диванчиком.

– Кто бы мог подумать… – негромко проговорил доктор, глядя, как мистер Келпи всхлипывает, складывая вещи коллеги. – У кого-то в этой истории, оказывается, есть свой собственный интерес. Любопытно-любопытно…

Доктор задумался. Кто-то опередил их и забрал дневники. Но кто это был? И зачем им это? Слишком мало сведений, слишком мало…

Джаспер тем временем разглядывал гостиную. Особым его вниманием завладела конструкция у противоположной от окна стены. Мальчик понял, что это и есть тот самый инсектарий, о котором говорил мистер Келпи. К большому стеклянному ящику были пристроены различные механизмы и датчики: регуляторы температуры и влажности. Почти все пространство внутри занимали узкие жерди, на которых, подвешенные на ниточках, висели сморщенные, похожие на древесные листы, продолговатые комки размером с Джасперову ладонь каждая.

– Это ведь не бабочки, – заметил мальчик.

– Это еще не бабочки, вернее, – уточнил мистер Келпи. Закрыв один из чемоданов профессора Руффуса, он подошел к стеклянному ящику. – Это куколки Сонных Малехов. Недели через две из них появятся бабочки.

– А я думал, бабочки появляются из гусениц.

– Так многие думают. У бабочки есть несколько стадий развития. Из яйца она превращается в гусеницу, а затем окукливается, – он кивнул на стеклянный ящик. – После чего линяет и становится имаго.

– Имаго? – Джаспер подивился чудно́му слову.

– Взрослое насекомое, – сказал доктор Доу.

– Верно. – При помощи специального регулятора мистер Келпи повысил уровень влажности в инсектарии – на стеклянных стенках тут же проступили мелкие зеленоватые капельки. – Все те бабочки, которых вы видели у нас на кафедре, все эти, – он кивнул на стены квартиры, – это имаго.

– То есть люди – это тоже как бы имаго? – спросил мальчик.

Мистер Келпи удивленно поглядел на доктора, но тот лишь пожал плечами. Странные слова Джаспера то ли испугали, то ли взволновали помощника главы кафедры: он вдруг снова весь покрылся потом. Достав платок, бабочник принялся поспешно им обтираться.

Наивные детские суждения часто сбивают с толку и порой, каким бы ты ни был умным, ответить на вопрос, заданный ребенком, становится весьма сложно. Мистер Келпи не привык разговаривать с мальчишками на научные темы – обоим его студентам было за тридцать.

– Боюсь, это относится лишь к насекомым, мастер Джаспер, – сказал бабочник и извлек из кармана очередную склянку со своим лекарством от лихорадки. – Но если бы я сравнивал, то сравнил бы с бабочкой не самого человека, а, скорее, его разум. Сперва все мы мыслим, как гусеницы: учимся ползать, познаем мир вокруг, пробуем то, отвергаем это. После чего нас обвивает кокон знаний, полученных в школе или под гнетом строгих воспитателей. К ним наслаиваются различные убеждения, навязываемые обществом, и мы погрязаем в чужих истинах и заблуждениях на целые годы, не в силах выбраться из этого кокона. Некоторые так и умирают в нем, оставшись навсегда куколками. Но есть те – редкие индивидуумы, которые сбрасывают кокон, линяют от множества налипшей за жизнь чепухи и раскрывают крылья собственных суждений. Это их имаго. Финальная стадия развития – мышление, не зашоренное ни закоренелыми устоями дряхлого общества, ни патетичными господами, облаченными в важность опыта, ни мыслями, навязанными поколениями забивателей разума в рамки «правильных» суждений.

– Я не понял почти ничего, – признался Джаспер.

– Ничего, дружок, вот вылезешь из кокона и поймешь, – сказал доктор, и племянник на мгновение решил, что он шутит. А потом вспомнил, что это – дядюшка, который не умеет шутить.

Доктор Доу продолжил:

– Любопытное сравнение, мистер Келпи. Только вы упустили, что для подобного имаго человеческого разума наш мир – опасная, я бы даже сказал, враждебная среда обитания. Общество не приемлет очищенного от шелухи разума, оно пытается загнать его обратно в куколку, а если не получается, сжигает, травит газом, запирает в клетке. Лучшее, что имаго может сделать, если хочет выжить, это замаскироваться – как следует прикинуться куколкой и повиснуть на жерди среди сотен таких же самых куколок.

Мистер Келпи откупорил склянку с лекарством и, судорожно глотая, опорожнил ее.

Доктор Доу поднялся с дивана и, подойдя к каминной полке, принялся разглядывать фотографии в рамочках. На одной из них профессор Руффус, улыбающийся усатый мужчина в песочном тропическом костюме и пробковом шлеме, стоял рядом с туземцем, который весьма чудаковато смотрелся в костюме-тройке. У туземца были темная кожа, короткие жесткие волосы и огромные глаза – кажется, его испугала вспышка фотографической камеры. В уголке фотокарточки значилось: «С Вамбой. Кейкут. Экспедиция в приречье Хнили».

На другой фотокарточке профессор Руффус в привычном городском костюме стоял рядом с тучным, опирающимся на трость стариком. Оба джентльмена курили сигары. Судя по интерьеру, фотография была сделана на кафедре Лепидоптерологии. Подпись гласила: «С профессором Гиблингом. Перед докладом о живых бумажных бабочках Джин-Панга». Также на полке стояло несколько фотокарточек с мистером Келпи, подписанных: «С моим другом Келпи», «С верным Келпи», «С незаменимым Келпи».

Отдельного внимания доктора удостоилась самая свежая фотокарточка, разместившаяся по центру каминной полки. На ней был изображен высокий широкоплечий джентльмен с идеальным блестящим пробором. Он улыбался и являл собой сплошное обаяние. Рядом стоял профессор Руффус, они пожимали руки. Лицо профессора светилось от радости. Подпись все объясняла: «С сэром Редьярдом Крамароу. Передача гранта на экспедицию».

– А как понять, когда из них появятся бабочки? – спросил меж тем Джаспер, глядя, как мистер Келпи запускает из небольшого баллона в инсектарий через трубку экстракт тропического воздуха.

– За день-два до появления бабочки кокон куколки потемнеет, истончится, и сквозь него можно будет увидеть очертания крыльев. Это очень любопытное зрелище, и я бы с удовольствием…

Его слова прервала хлопнувшая на лестничной площадке дверь. Раздался звук поспешных шагов, дверь квартиры профессора распахнулась, и в нее влетела немолодая женщина в сиреневом, расшитом цветами, платье. Женщина была крайне взволнована – она никак не могла решить, что ей делать с руками: либо трагично заламывать, либо с горечью их потирать.

– О, миссис Бренньяк, – сказал враз приунывший мистер Келпи.

Если бы мистера Келпи попросили классифицировать миссис Бренньяк согласно биологической систематике рангов, то он бы охарактеризовал ее следующим образом. Миссис Бренньяк являлась ярким представителем класса «занудных старух», принадлежала к семейству «вездесущих соседок» рода «любопытных» и вида «подглядывающих, подслушивающих и вечно ошивающихся поблизости личностей».

– Мистер Келпи! – тяжело дыша, запричитала соседка. – Я была уверена, что слышала ваш голос… Какой ужас!

– Ужас, мэм?

– Ну да! Что творится-то! Что творится-то!

Мистер Келпи выразительно поглядел на доктора, и тот, поймав его взгляд, повернулся к женщине.

– Мэм, вы что-то видели?

– Ой! Ну да! Ну да же! Как тут не увидеть, когда такое под самой твоей дверью творится?!

Соседка прошла в гостиную и тяжело опустилась на диван. Она была так взволнована, будто услышала о резком падении цен на сплетни.

– Ой! И все это – вы не поверите! – среди бела дня…

– Позвольте представить вам, мэм, доктора Доу, – сказал мистер Келпи. – А это Джаспер.

– Летиция Бренньяк, живу напротив.

Миссис Бренньяк, очевидно, была склонна к излишней театральности, поскольку в эту ее показную взволнованность никто не поверил. Нет, некий испуг все же присутствовал, но его было не более чем на донышке наперстка.

Чужая игра на публику быстро утомляла доктора Доу. Он часто не знал, что делать в подобных случаях. Доктор считал, что если бы он хотел пойти в театр, то купил бы билет, чего, разумеется, делать ни за что бы не стал: драм и трагедий, как и раздражающего фарса, ему прекрасно хватало и на страницах «Сплетни».

– Мэм, извольте прекратить ломать комедию. Если вам есть, что…

– Что?! – оскорбилась соседка. – Я?! Комедию?!

Успокаиваться она была явно не намерена.

– Дядюшка, – встрял Джаспер – его губы разошлись в широкой недоброй улыбке, – ты ведь взял с собой свои иглы и шприцы? Миссис Бренньяк не помешает вколоть успокоительное.

– Думаю, ты прав, Джаспер, – кивнул доктор Доу и, щелкнув застежками, открыл саквояж.

Многими это его действие почему-то расценивалось, как взвод курка. Натаниэль Френсис Доу этого не понимал, ведь внутри содержалось лишь то, что должно было помочь (за исключением парочки особых ядов, но их он без особой надобности и четко выверенных пропорций ни за что не стал бы применять). Доктор недоумевал: неужели он настолько пугающе выглядит, что люди опасаются, будто он их отравит, заколет или еще что похуже. На деле многие подтвердили бы, что именно так доктор Доу и выглядит.

В любом случае миссис Бренньяк мгновенно прекратила истерику.

– Здесь были черные люди! – воскликнула она испуганно (уже по-настоящему). – Четверо жутких, черных, как сажа, людей!

– Не знал, что поблизости есть еще туземцы из Кейкута, кроме Вамбы…

Соседка услышала знакомое имя и принялась причитать:

– А этот безобразный профессорский Вамба! Куда только катится этот город! Сегодня он один, завтра их пятеро, спустя месяц они уже отбирают у нас работу и живут в наших квартирах. И еще едят наши пироги! Нет, только не пироги! Этим гуталинщикам нельзя верить! До того, как профессор отбыл, они ссорились с этим туземцем, я слышала… речь шла… – миссис Бренньяк прошептала, преисполнившись ужасом, – о зубах… Этот Вамба требовал у бедного профессора больше зубов. Он говорил: «Мне нужно больше… больше зубов!»

– Какая жуть! – восторженно проговорил Джаспер и поглядел на дядюшку и мистера Келпи. – О чем шла речь, как думаете?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказал доктор. – Но, полагаю, нам стоит наведаться к этому Вамбе. Миссис Бренньяк, прошу вас, расскажите, что здесь произошло. И постарайтесь ничего не упускать.

– Д-да… – кивнула соседка. – Утром доставили чемоданы. Старый мистер Боббин поднялся с ними. Он всегда так кряхтит и жалуется, будто у него на каждой ступеньке ломается какая-то кость. В общем, с ним были двое паровозников в зеленой форме и шапочках на тесемках, ну, вы знаете, как у гостиничных портье. Пытались клянчить чаевые. Нашли у кого! У старого хрыча Боббина! Да если бы от него требовалось раскошелиться, он бы сам затащил весь багаж на этаж и ни разу не крякнул бы, уж поверьте моему честному слову!

– Миссис Бренньяк, – взволнованно произнес мистер Келпи, – что было, когда служащие ведомства ушли?

– Как только доставили чемоданы, а раздосадованные паровозники удалились, явились они. – В актерском трагизме миссис Бренньяк не было равных. Она запросто могла бы озвучивать какие-нибудь остросюжетные аудиодрамы, которые порой крутили по радиофору. – Их было четверо… огромные, черные, будто из дымохода вылезшие. У одного я увидела пистолет. Вы представляете? Ну кто по утрам ходит с оружием?! Что за старомодность! Что за моветон! Утренний набор это: газета, чашка чая и папиретка, но никак не пистолеты…

– Миссис Бренньяк.

– Да-да… – Соседка всхлипнула и напустила еще больше драматизма. – Они окружили квартиру бедного профессора, точно слепни! Эти типы двигались очень быстро и почти бесшумно, как самые настоящие профессионалы. Один встал у лестницы, другой – у прохода на чердак, третий – прямо напротив моей двери, чтобы я ничего не увидела в дверной глазок! Хам, грубиян! Но откуда ему было знать, что я еще десять лет назад установила перископ – как раз для таких случаев! И через перископ я увидела, как четвертый черный человек склонился над замком двери бедного профессора. Клац! Клац! И дверь открыта. Те, у лестниц и у моей двери, остались сторожить, а взломавший замок прошмыгнул в квартиру в лучших жуликовских традициях…

Джаспер слушал рассказ соседки, затаив дыхание. Он и представить себе не мог, что по возвращении домой его будет ждать такое, невероятное и восхитительное, приключение. От истории миссис Бренньяк откровенно веяло опасностью.

Женщина продолжала:

– А потом они исчезли. Быстро. Будто их ветром сдуло – мне кажется, они ушли через чердак и соседние крыши.

– Вы можете описать этих людей, миссис Бренньяк? – спросил доктор.

– Ну, я ведь описала уже: черные, высокие и шустрые. Что вам еще нужно? А, их одежда? Длинные пальто и котелки, ну, и лиц нет – только шарфы и здоровенные очки. Из таких, знаете, как на фабриках носят, или у экипажников.

– Еще что-нибудь?

– Страшные они были, как эти… как эти… как все приезжие!

– Гм. – Доктор потер виски. Было очевидно, что полезного от миссис Бренньяк больше можно не ждать.

За окном в очередной раз взвыла штормовая сирена. Она словно пробудила Натаниэля Френсиса Доу от его раздумий. Он решительно повернулся к племяннику.

– Джаспер, у меня будет для тебя очень важное и срочное дело.

Мальчик кивнул и прикусил губу от волнения.

– Ты должен поскорее отправиться к доктору Горрину. Нужно, чтобы ты нашел предмет, вшитый под подкладку пиджака профессора Руффуса.

Отчасти Джаспер понимал, почему дядюшка посылает в городской морг его, а не отправляется туда сам. Пусть Натаниэль Доу никогда и не преуменьшал профессионализм и опыт доктора Горрина в качестве коронера и патологического анатома, он не мог выносить другую его сторону – патологического приставалы. Навязчивый, жутко болтливый, обладающий прескверным чувством юмора, доктор Горрин восхищался доктором Доу и пытался при любом удобном случае втянуть последнего в общение, невзирая на его холодность и недвусмысленную, подчеркнуто натянутую вежливость. Почему-то Горрин искренне считал себя добрым другом доктора Доу. Что также весьма раздражало Натаниэля Доу – он не хотел, чтобы у него были друзья.

Тем не менее, мальчик был удивлен – дядюшка прежде не поручал ему таких ответственных дел.

– Ты хочешь, чтобы я пошел один?

Доктор кивнул.

– Ты должен очень быстро добраться до морга. Нам нужно их опередить, Джаспер. Думаю, пока что они не знают о предмете, который спрятал профессор. Если мы сейчас разделимся, то успеем больше. Близится туманный шквал, и хотелось бы все выяснить до его начала. Как добудешь эту вещь, сразу же отправляйся домой и жди меня там, ты все понял?

Джаспер взволнованно кивнул и уточнил напоследок:

– А вы с мистером Келпи что в это время будете делать?

Лицо доктора Доу превратилось в лишенную эмоций маску.

– Мы отправимся к черному человеку Вамбе и узнаем у него, что это за история с зубами.

Глава 3. Зубы, туземцы и пирожки с рыбой.

– А ну, открывай! – пророкотал гулкий недовольный голос.

– Да! Мы видели свет! – добавил второй, и его обладатель стукнул кулаком в деревянные ставни, на которых из кривобоких бурых букв было составлено: «Пирожковая Патти Пи».

– Мы закрыты! Туманный шквал близится, – раздался ответ из-за ставен.

– Какой шквал? – рявкнули с улицы. – Не видишь, кто пришел?

Звякнул замок, ставни приоткрылись, и в окошке показалось хмурое лицо лавочника. Раздражительность тут же сменилась испугом, стоило ему увидеть, кто так нагло и бесцеремонно к нему стучится.

– О! Господа констебли!

– А кто же еще?

И верно, кто еще мог ломиться в лавку за пирожками в преддверии шквала. У окошка стояли две громадные, облепленные клочьями тумана фигуры в темно-синей форме. Настроение у представителей закона соответствовало погоде: пока что вроде как все спокойно, но в любой момент может начаться шторм.

– Нам два пирожка с рыбой, – сказал один из них. – Да поживее.

– Слушаюсь. Все будет исполнено наилучшим образом.

– Пошевеливайся! Хватит болтать!

Лавочник поспешно отправился греть пирожки, а констебли остались стоять у окошка, опираясь на свои служебные темно-синие самокаты.

– Знаешь, что я думаю, Хоппер? – спросил напарника толстый констебль с глазами навыкат.

– Что Бэнкс?

– Что этот слизняк нам рассказал не все, что знает. Стоило надавить на него посильнее.

– Да куда уж сильнее? – хмыкнул громила с синим – под цвет формы – квадратным подбородком. – Мы надавили так, что у него глаза едва из головы не вылезли. Я буквально видел, как он седеет от страха.

– Это да. Таких слизняков еще поискать.

– Паровозники, они все такие. Никчемные улитки. Стоит вытащить их из ракушек-вагонов, и слизняки-слизняками.

Констебли расхохотались.

«Процедура» продвигалась довольно медленно, несмотря на то, что и Бэнкс, и Хоппер уже приложили немало усилий для ее продвижения. Только за одно это утро они проявили больше рвения, чем едва ли не за всю свою службу. Еще там, на вокзале, они между собой все обговорили и решили: нужно было хватать подвернувшуюся возможность за хвост и действовать без промедления. Их цель стоила того, чтобы ради нее как следует расстараться, ведь речь шла, само собой, о повышении.

Просьба о повышении – не шутки, и так просто с этим к господину комиссару не сунешься, поэтому Бэнксу с Хоппером требовался весомый козырь в рукаве. Таким козырем могло стать раскрытие утреннего убийства в поезде «Дурбурд».

Несмотря на то, что констебли сказали этому отвратному докторишке и его злобной маленькой собачонке, они решили пойти слегка вразрез с процедурой. И вместо того, чтобы первым делом отправиться к коронеру, Бэнкс и Хоппер выждали, когда проводник из вагона «№ 9, второй класс» сдаст дела, переоденется в городской костюм и отправится домой. Подкараулив его у здания вокзала, они двинулись следом и, когда он свернул в переулок, схватили его. Со всем своим пристрастием, а и Бэнкс, и Хоппер были весьма пристрастными персонами, констебли потребовали ответов.

Проводник пытался увиливать. Строил из себя ужа на сковороде и все твердил: «Я ничего не знаю! Я ничего не видел!»

Что ж, если бы Бэнксу и Хопперу давали пуговичный пенни каждый раз, когда им говорят «Я ничего не знаю, я ничего не видел», сейчас они могли бы купить весь Дом-с-синей-крышей с потрохами. Лучшим лекарством от провалов в памяти в таких случаях, как известно, является боль. Она неизменно возвращает требуемые воспоминания, правда, пальцы у больного при этом оказываются вывихнуты, а ноги отдавлены: у всех лекарств в Габене есть свои побочные эффекты, и это исключением не являлось.

Паровозник вылечился практически сразу же и вспомнил то, о чем раньше не сообщал: незадолго до того, как он обнаружил покойника, по проходу между купе расхаживал какой-то странный тип со здоровенным кофром в руке. Лица типа с кофром проводник не видел, поскольку тот замотал его шарфом. Ни одного из пассажиров своего вагона он в этом человеке не узнал, особых примет не заметил.

Все это очень походило на зацепку, и оба констебля впились в нее как пиявки.

Странный тип с кофром был записан в блокнот Бэнкса в графу «Подозреваемые», и лишь после этого служители закона отпустили больше перепуганного, нежели потерпевшего проводника. Ну а затем парочка вокзальных констеблей с чистой совестью вернулась к устоявшейся, никогда не подводящей процедуре.

Сперва они заехали в Дом-с-синей-крышей, где выклянчили у господина старшего сержанта Гоббина позволение вести дело – у того не было особого желания «суетиться ради какого-то мертвяка перед туманным шквалом», но, проявив все свое лизоблюдство, Бэнкс и Хоппер получили то, что хотели. Правда, для этого им пришлось потратить пару часов на путешествия между этажами и заполнение целого вагона бумаг, а потом еще и раздать пару дюжин обещаний поставить всем заинтересованным по пинте «Синего зайца». В итоге на бланке с «Делом об убийстве в поезде “Дурбурд”» появилась печать господина комиссара, и оба констебля, взмокшие и раскрасневшиеся, вывалились из дверей Дома-с-синей-крышей.

Бэнкс и Хоппер едва-едва начали свое расследование, но оба считали, что уже потрудились на славу. Обычно прозябающие целыми днями у своей тумбы в зале ожидания вокзальные констебли не привыкли так много работать и думать, и это тут же сказалось как на их самочувствии, так и на настроении. А когда они начали грызться друг с другом, тут стало очевидно, что пришло время заглянуть за пирожками – пирожки всегда действовали на них ободряюще…

– Слизняки-слизняками, – между тем повторил Хоппер задумчиво. – Но мне кажется, паровозник рассказал нам все, что знает.

– Что это за тип с кофром, а? И что у него было в том кофре?

– Скоро узнаем, Бэнкс, скоро узнаем.

– Эй ты! – гаркнул толстый констебль в окно пирожковой. – Заснул, что ли? Поживее!

– Конечно-конечно, сэр, – подобострастно отозвался лавочник. – Все готово, сэр.

Отдав констеблям коричневый бумажный пакет, пахнущий жаренным маслом и тухловатой рыбой, он застыл в ожидании оплаты, но полицейские, судя по всему, доставать бумажники не собирались.

– Господа констебли… м-м-м…

– Что такое? – уставился на него Бэнкс с деланным непониманием на лице.

– Так ведь сдача еще! – заявил Хоппер.

– Хорошо, что напомнил, – усмехнулся его напарник. – Два фунта сдачи с пирожков. – Бэнкс скривился и добавил сквозь зубы: – И поживее.

Испуганный лавочник на миг скрылся в глубине пирожковой. Вернувшись к окошку, он трясущимися руками протянул две бумажки констеблям. Хоппер схватил их и засунул в карман.

– То-то же, – сказал Бэнкс, после чего оба полицейских встали на подножки самокатов и покатили в туман…


…Улица Бромвью, несмотря на близость туманного шквала, жила своей, в общем-то, привычной жизнью. По мостовой, нервно сигналя, катили экипажи, звенели колокольчики над дверями тех лавок, что еще были открыты, у афишной тумбы на углу возле аптеки сгрудились зеваки. Улица тонула в суете: лязгали городские автоматоны, носились посыльные, а местная кошатница миссис Птиччелоу вышла покормить своих маленьких хвостатых друзей.

В какой-то момент один из ожидавших обед котов, тощий полосатый доходяга с грустной мордой, отчаянно взвыл, когда по его хвосту проехалось безжалостное самокатное колесо.

– Будешь знать, как преграждать дорогу служителю закона, глупый кот! – рявкнул Бэнкс.

Потерпевший стремительно вскочил по водостоку и, перебравшись на карниз, зашипел вслед толстому констеблю. А того между тем охватила жалость: «Какая жалость, что и этим бестолковым прохожим хвосты не отдавить!»

Бэнкс сжал грушу клаксона. Следующий за ним Хоппер проделал то же самое и еще добавил от себя:

– С дороги, бестолочь! Полиция едет!

Хотя «едет» было слишком громко сказано – и не только потому, что Хоппер орал. Пробираясь через уличную толчею, констебли едва волочились. Самокаты под их тяжестью натужно скрипели. Раз в несколько ярдов служителям закона приходилось отталкиваться от тротуара ногой, и даже столь незначительное действие вызывало у них одышку напополам с раздражением.

«Ничего! – утешали себя Бэнкс и Хоппер. – Скоро эти старые ножные самокаты останутся в прошлом…»

После успешного раскрытия убийства в поезде «Дурбурд» они рассчитывали заполучить по новенькому паровому самокату, который прилагался к должности старшего констебля. Это же просто мечта: стоишь себе на подножке, любуешься видами, а крошечные котел да паровая машина работают за тебя…

Но до успешного раскрытия дела было еще далеко, о чем констеблям внезапно напомнили.

На перекрестке стоял мальчишка-газетчик. Размахивая над головой только отпечатанным выпуском «Сплетни», он голосил что есть сил:

– Свежие новости! Свежие новости! Утреннее убийство до сих пор не раскрыто! Трупы, прибывающие в поездах! Сколько их еще будет?! Все ли они купили билет?! Дом-с-синей-крышей пожимает плечами! Зловещий убийца водит полицию за нос!

Нахмурив брови, один за другим констебли пустили самокаты прямо через лужу и обдали мальчишку грязью из-под колес. Тот взвизгнул и, подвывая, как побитая собачонка, бросился прочь. Бэнкс и Хоппер проводили его дружным хохотом.

– Будешь знать, как порочить доброе имя синемундирной габенской полиции раньше времени, хорек!

Дождавшись, когда огни на семафоре переключатся с красного на синий, констебли оттолкнулись от неровной мостовой и поколесили дальше, вверх по Бромвью.

Подвешенные на рулях полицейские фонари с трудом справлялись со сгущающейся мглой, и с каждой минутой пользы от них становилось все меньше: констебли несколько раз лишь чудом избежали столкновения с гидрантом, почтовым ящиком и даже с чистильным шкафом. Плохая видимость раздражала служителей закона, на щеках оседала липкая морось, белесые клочья тумана пытались забраться под воротники мундиров. Сегодня явно был не лучший день, чтобы заявить о себе, но выбирать не приходилось.

Еще за полквартала до нужного Бэнксу и Хопперу здания в воздухе отчетливо запахло лекарствами, и вскоре констебли оказались у старого пассажа «Тримборкен», напротив которого и располагалось… Это Место.

Больница Странных Болезней…

Вероятно, в каждом городе есть такая лечебница. Где похожие на безумных ученых доктора только и делают, что ищут повод применить свои пилы да опробовать новые иглы и скальпели. Где черствые престарелые медсестры вместо того, чтобы помогать, будто бы питаются мучениями пациентов. Где больные, снующие вдоль обшарпанных стен, напоминают бескровных неприкаянных призраков.

Габенская Больница Странных Болезней была худшим примером подобных лечебниц. Начать с того, что здешние доктора и правда будто сошли с афиш мрачных пьес-кошмаров. Ну а медсестры… Что ж, именно Гертруда Грехенмолл, старшая медсестра из Больницы Странных Болезней, стала прообразом жуткой медсестры из аудиодрамы «Ужасы палаты № 9», мисс Хоррабс, которая затачивала на глазах у несчастного пациента цепную пилу остеотома, а потом хохотала, когда остеотом вгрызся в его ногу. И уже одно это говорит о многом…

Свернув на улицу Синих Груш, Бэнкс и Хоппер направили самокаты вдоль задней стены больницы. Лекарствами здесь пахло уже так сильно, что констеблям пришлось натянуть на носы шарфы, чтобы не грохнуться в обморок прямо на ходу. И все же они оба успели ощутить в горле едкую горечь. Глаза стало щипать…

Вид этого угрюмого старого здания даже у бывалых служителей закона вызывал дурные мысли и пробуждал потаенные детские страхи.

В подслеповатых окнах, провожая констеблей долгими немигающими взглядами, замерли блеклые фигуры. У заднего входа в больницу толпились калеки: без ног, без рук, опирающиеся на костыли, пускающие слюни на инвалидных колясках. К трубе водостока прислонилось безголовое тело – никому до него не было дела. На улицу откуда-то из здания больницы доносились жуткие отчаянные крики.

Бэнкс и Хоппер были несказанно рады, что им не нужно заходить в лечебный корпус.

Проехав мимо дверей мрачного паба «Трупоеды Пикарди», они нырнули под арку в ржавой решетчатой ограде, где в зарослях плюща едва проглядывала вывеска: «Морг Тремпл-Толл». Самокаты запрыгали по дорожке, проложенной через запущенный, как борода бродяги, палисадник, и вскоре Бэнкс с Хоппером добрались до кирпичного флигеля, рядом с которым стоял мертвецкий экипаж – угольный фургон с чернильной крышей-гармошкой.

Дверь в морг была открыта, являя взору темный проход в полуподвальное помещение.

Констебли прислонили самокаты к стене и, погасив фонари, двинулись по ступенькам вниз. Пройдя по длинному коридору с низким потолком, они оказались у двери, над которой висела табличка: «Грегори Горрин, доктор-аутопсист, полицейский коронер, судебный медицинский эксперт, ваш последний друг». Ниже была прикреплена еще одна табличка: «Стучите и поднимайте воротники – здесь холодно».

Из-за двери негромко звучал вальс «Мертвец из Рабберота» – доктор Горрин частенько ставил его во время своих вскрытий. Помимо заунывных тягучих звуков музыки, полицейские разобрали голоса: знакомый дребезжащий голос самого коронера и, вроде бы, детский – мальчишеский.

Доктор Горрин, кажется, был поражен чем-то до глубины души, чего за ним обычно не водилось:

– Я все еще н-не… н-не могу в это поверить…

Кто-то отвечал со смехом:

– Ай-ай-ай, у вас холодные пальцы, доктор, хватит нащупывать мой пульс…

Констебли переглянулись, и без какого бы то ни было стука Бэнкс толкнул дверь.

Секционный зал представлял собой плохо освещенное помещение, едва ли не полностью выложенное бледно-серым кафелем. Под стенами стояли медицинские столы-каталки, занятые покойниками, в дальней стене виднелись квадратные крышки холодильных камер.

На стуле у двери стоял граммофон – пластинка медленно крутилась, и игла буквально вырезала из нее звуки вальса. Мрачного, торжественного и нервного – по мнению констеблей, весьма отвратного: слишком много скрипок, виолончелей и прочих раздражающих инструментов. Зачем вообще нужна такая музыка, когда есть старые добрые и такие душевные песни под гармошку, стук кружек по столам и топот ног в пабе?

В центре зала был установлен секционный стол, рядом с которым – констебли дружно сглотнули – в полу зиял круглый окровавленный слив, перекрытый решеткой. Господин Так-что-тут-у-нас, как его порой называли в полиции, обнаружился там же, где и всегда: стоял, низко согнувшись над столом.

Доктор Горрин был высоким тощим субъектом со смоляными, зачесанными назад волосами и моноклем в левом глазу. Он всегда носил один и тот же черный костюм в тонкую белую полоску, поверх которого во время работы надевал грубый полотняный фартук. Сейчас этот фартук был обильно забрызганкровью. Рукава коронер закатал до локтей – в одной руке он держал линеечку и что-то замерял ею внутри развернутой, как конверт, грудины лежащего на столе покойника, в другой крепко сжимал окровавленный орган размером с яблоко. Доктор был в помещении совершенно один.

Когда скрипнула дверь и вошли полицейские, он поднял взгляд. Навесная лампа над головой аутопсиста высветила идеально расчесанную и нафабренную прическу, но при этом все его лицо утонуло в тени – лишь слегка поблескивало стеклышко монокля.

– О! Кто это тут к нам пожаловал?! – с напускным воодушевлением проговорил доктор Горрин. – Да это же мои самые любимые констебли!

«Самые любимые констебли» с подозрением оглядели зал.

– С кем вы говорили, док?

– С кем говорил? Так ведь с мисс Фирнести же. – Доктор кивнул на автоматона-ассистента, который стоял в углу, выключенный. На голове нескладного механоида сидел чепчик, какие носят медсестры.

– И она вам отвечала? – удивился Бэнкс.

– Мальчишеским голосом? – с сомнением добавил Хоппер.

– А, так вы об этом… – Доктор Горрин бросил взгляд на один из стоявших у стены столов. – Полагаю, вы слышали Фредди Прюитта, помощника трубочиста. Юного мистера Прюитта доставили вчера вечером – дымоходное удушье. Он – из беспокойных: никак не может смириться с собственным безвременным уходом.

Констебли наделили аутопсиста хмурыми каменными лицами: неужели он рассчитывал, будто они поверят в подобное? Еще чего! Покойники ведь не разговаривают – об этом все знают!

Бэнкс с Хоппером неуверенно переглянулись: говоря откровенно, они-то как раз точно не знали. Не то чтобы вокзальные констебли были тупыми, просто в их жизни всегда оставалось место для этого, слегка детского и наивного, «А вдруг?»

– Господа, – Горрин сменил тему, – я так понимаю, именно из-за вас в свой выходной я сейчас здесь, а не дома, в кресле у камина, с книгой «Семь способов вскрыть человека так, чтобы он не заплакал».

– У нас тут вообще-то расследование, док, – сказал Бэнкс. – Очень важное.

– Самый тихий пассажир поезда «Дурбурд», полагаю? – Аутопсист усмехнулся, и оба констебля дружно поморщились. Чувство юмора доктора Горрина не нравилось решительно никому.

Аутопсист продолжал:

– Уж не думал, что меня вытащили из дома накануне туманного шквала именно из-за вас. Я ждал мистера Мэйхью…

– Мэйхью болен, – буркнул Бэнкс.

– Да. Серьезно болен, – добавил Хоппер.

– Грустно слышать.

– В любом случае он сейчас не в почете на Полицейской площади. Не нужно было лезть со своими подозрениями к тем, к кому с подозрениями лезть не нужно. Его на время отстранили от дел.

– Жаль. – Доктор наконец положил окровавленный орган в оцинкованный судок, убрал линеечку в карман фартука и вытер руки полотенцем. – Мистер Мэйхью – талантливый господин в вопросах розыска и расследования.

– Не он один, док, не он один, – со значением осклабился Хоппер, намекая коронеру, что и они с Бэнксом неплохие сыщики.

Горрин намека не заметил и, как и прежде, глядел на них, не мигая и улыбаясь своей жуткой плотоядной улыбкой.

– Что вы выяснили, док? – спросил Бэнкс, достав из внутреннего кармана мундира блокнот с карандашиком.

– Насильно… насильно я заставил себя выйти сегодня на службу! – начал аутопсист. – Насильно… насильно я вдел себя в костюм, перешел улицу и прибыл сюда. Насильно… насильно…

– Док! – рявкнули хором Хоппер и Бэнкс.

– Да. Я ведь как раз и веду к тому, что смерть имела… какой бы вы думали?.. насильный или, вернее, насильственный характер! Как логичное продолжение насилия надо мной в мой выходной…

– Док, нам не до ваших шуточек! – буркнул Бэнкс.

Доктор Горрин разочарованно склонился над изуродованным лицом покойника и произнес уже без какой-либо иронии в голосе:

– В целом материал весьма обыденный, если не учитывать…

– Что еще за материал? – удивился Хоппер.

– Труп, – пояснил Бэнкс.

– …если не учитывать характер повреждений. Я бы предположил, что рана нанесена чем-то, с виду напоминающим гибкий шланг.

– Хм, – выдавил Бэнкс.

– Гм, – выдавил Хоппер.

Доктор продолжал:

– Также я обнаружил в ране слюну.

– Его обслюнявили?

– Удивительное дело, – доктор Горрин напустил таинственности в голос, – этого джентльмена убило… какое-то животное.

Но ни драматичная пауза, ни зловещие нотки в голосе коронера ровным счетом ни к чему не привели – оба констебля не были ни удивлены, ни испуганы. Бэнкс заскрипел карандашиком в блокноте: «Животное». Ну а Хоппер почесал квадратный щетинистый подбородок.

– Значит, на этого типа всего лишь напало какое-то животное… – Толстяк разочарованно поморщился и поглядел на напарника – тот также был подавлен. Им очень хотелось, чтобы зацепка о типе с кофром к чему-то привела.

– Это не «какое-то животное»! – Доктора Горрина искренне возмутило безразличие констеблей. – А весьма большое и при этом, я полагаю, привезенное откуда-то из тропиков.

– А это вы еще откуда взяли?

– Я обнаружил у покойника сыпь и…

Оба констебля, не сговариваясь, отпрянули от хирургического стола на несколько шагов.

– Сы-ы-ыпь?!

– Не нужно беспокоиться, господа. Вас она не тронет. Помимо самой сыпи, я обнаружил, что ее пытались лечить. Определенной мазью. Я написал мистеру Медоузу из «Аптеки Медоуза», и он подтвердил, что это довольно редкая мазь от довольно редкого типа лихорадки. А именно болотной лихорадки Микении. Он сообщил, что мазь у него покупали в последний раз пару месяцев назад.

– Я так понимаю, покупал этот голубчик? – кивнул на покойника Бэнкс.

– О, думаю, вам будет любопытно, что не только он один. Ее покупали еще двое. Некий, как выразился мистер Медоуз, нелицеприятный субъект, очевидно, приезжий. Чернокожий и едва говорящий по-нашему. А другой – что ж, это особо вас должно заинтересовать, господа! – другой был в мундире с нашивками Клуба охотников-путешественников.

– Клуб охотников-путешественников? Это который в Сонн? – недовольно уточнил Хоппер. Он лишь представил, сколько туда и обратно волочиться, и ему сразу стало дурно. Дело грозило затянуться…

– Верно, – кивнул доктор Горрин.

– А как мы отыщем нужного охотника? – спросил Бэнкс. – По сыпи?

– Это что же, нам их всех раздевать да ощупывать? – добавил Хоппер. – Они ведь охотники, их так просто не разденешь – еще отстреливаться начнут.

– Что вы, господа! – рассмеялся коронер. – Просто узнайте у управляющего, кто из клуба недавно был в экспедиции в болотах Микении или в Кейкуте.

Бэнкс записал в блокнот: «Клуб охотников-путешественников – управляющий – болота Микении (Кейкут)».

– Я вот что подумал, – сказал Хоппер. – Все это, конечно же, связано. Мертвец в купе. Еще эти двое, лихорадочные: гуталиновый человек и охотник…

– Я вижу, к чему ты клонишь, – кивнул Бэнкс. – Они все были заодно. Охотник нужен, чтобы кого-то ловить, гуталиновый, вероятно, знает местность, а сам мертвец – может, руководитель, может, еще кто. Он же ученый… Они отправились в экспедицию в болота, кого-то нашли, поймали и привезли сюда. А потом эта тварь вырвалась и покромсала главного.

Хоппер хлопнул себя по шлему – его осенило:

– Тогда нашим типом с кофром может быть этот самый охотник.

– Почему не гуталиновый? – удивился Бэнкс.

– Потому, что паровозник ничего не говорил о том, что он чернокожий.

– Но ведь тип с кофром был замотан в шарф. Может, как раз, чтобы скрыть свою эту… гуталиновость?

– Весомо.

Доктор Горрин покашлял, привлекая к себе внимание:

– Господа. – Он кивнул на человека, лежащего на секционном столе. – А что вам, собственно, известно об этом джентльмене?

Бэнкс нехотя перевернул назад в блокноте пару страниц и зачитал свои заметки:

– «Реджинальд М. Руффус. Вагон № 9, второй класс. Купе № 5. Сел на «Дурбурд» в порту Керруотер, туда прибыл на дирижабле. Заказывал чай с сахаром».

– Зачем вы записали про чай?

– Люблю чай с сахаром, – ответил Бэнкс. – Далее… Э-э-э… Вот, пожалуй, и все. Ну, и еще то, что он ученый. Это мы узнали из «Сплетни». Бенни Трилби откуда-то раскопал.

– Вот-вот! – заметил доктор Горрин. – Ученый. Быть может, вам стоит отправиться в Габенское научное общество Пыльного Моря? Там о нем должны знать.

– Нет уж! – заявил Хоппер. – Это не срочно. Он ведь уже никуда не сбежит, верно? А вот гуталиновый и охотник могут. Кто-то из них и есть наш подозреваемый с кофром. Мы должны отыскать этих супчиков, покуда они того…

– От кофра не избавились или еще что, – закончил Бэнкс.

– Я бы все же посоветовал вам в первую очередь направиться в…

– Док! – перебил Бэнкс. – Чем хороши мертвецы? Они никогда не занимают первые места в очереди, если вы понимаете, к чему я клоню. Мертвецом мы всегда успеем заняться. А сейчас нам пора.

– Процедура есть процедура, – добавил напарник.

Хоппер вдруг пристально поглядел на вещи покойного, лежащие на соседнем столе. Отдельно отметил твидовый пиджак и, в частности, распоротую полу с торчащим наружу клоком подкладки…

– Пиджак порван, – сообщил констебль о своем наблюдении. – Утром не был.

– Трудности доставки! – сказал доктор Горрин. – Так куда вы, говорите, первым делом направитесь? В Клуб охотников-путешественников, или займетесь поисками чернокожего человека?

– В Клуб, разумеется, – ответил Бэнкс и спрятал блокнот в карман мундира. – Чернокожего ведь еще поди разыщи.

– Да, у нас тут половина Гари чернокожие ходят из-за фабричного угля и копоти.

– А что вы будете делать с этим… гм… существом, которое убило господина ученого?

Бэнкс пожал плечами:

– Пока ничего. Мы ведь не звероловы.

Хоппер усмехнулся:

– Да. Мы, скорее, людоловы.

– Но ведь это существо может напасть на кого-нибудь еще!

– Что ж, – равнодушно заметил констебль Бэнкс, – в таком случае кому-то очень не повезет. В то время как нам нужно искать того, кого можно предъявить господину комиссару и поставить перед господином судьей.

Доктор Горрин кивнул.

– Что ж, тогда не стану вас задерживать, – сказал он. – У меня тут очередь уже выстроилась – ждут осмотра доброго доктора. И пусть, как вы выразились, покойники очередей не занимают, но кому-то все же нужно с кого-то начинать. Почему бы не начать с парочки выловленных в канале Брилли-Моу любителей попить промасленную воду? – Он указал на один из столов у стены. – Вон та мадам, к примеру, еще со вчерашнего утра пытается соблазнить меня своим чарующим ароматом разложения, но…

– Хорошего дня, док!

– Процедура не ждет!

Оба констебля приставили пальцы к шлемам, кивнули и гулко протопали к выходу из секционного зала. После чего скрылись за дверью.

Доктор Горрин не шевелился и со стороны могло показаться, будто он просто слушает музыку, звучащую из граммофона, но на деле он вслушивался в гулкий отдаляющийся топот полицейских башмаков.

– Они ушли, – сказал аутопсист наконец, и из-под секционного стола, откинув свисавшую пологом простынь, выбрался Джаспер Доу.

– Теперь вы мне верите, доктор Горрин? – спросил он. – Эти болваны даже не удосужились узнать у паровозников про багаж профессора! Зря вы им все так подробно рассказали.

– Вы ведь понимаете, мастер Джаспер, – угрюмо проговорил аутопсист, – что я не мог скрывать детали вскрытия от полиции? К тому же, я все это рассказывал скорее вам, чем им. Надеюсь, вы обратили на это внимание.

– Конечно, доктор, – сказал Джаспер. – Я непременно сообщу все дядюшке.

Доктор Горрин подошел к мальчику и снова приложил два своих ледяных пальца к его шее, нащупывая пульс.

– Ой, доктор! – рассмеялся Джаспер. – Все со мной в порядке. Инфлюэнца давно прошла.

– Инфлюэнца? Доктор Доу так сказал? В смысле, – он замялся, – вы ею болели в своей поездке?

– Ну да.

– Я очень рад вас видеть, мастер Джаспер. – Доктор Горрин опустил взгляд. – Как я уже сказал вам перед появлением господ констеблей, я полагал, что вы… переехали к своей бабушке навсегда.

«Ну вот, снова, – подумал Джаспер. – Это точно дядюшка! И зачем он им всем такое наплел?»

– Что вы, доктор! – воскликнул мальчик. – Как бы я смог оставить дядюшку здесь одного? Он бы точно пропал без меня.

– Так и есть. – Коронер взял себя в руки, вытащил монокль из глаза и, повернувшись к покойнику, принялся протирать стеклышко платком. – Я надеюсь, доктор Доу отыщет это существо, раз наши доблестные служители закона решили расставить приоритеты иначе.

– Дядюшка сейчас как раз занят поиском существа. Уверен, он уже допрашивает Вамбу.

– Вамбу?

– Туземца с болотной лихорадкой.

Коронер кивнул.

– Будем надеяться, предмет, который был вшит под подкладку профессорского пиджака, поможет вам в расследовании, мастер Джаспер. Я так удивлен, что доктор Доу участвует во всем этом, так удивлен! Я полагал, что хорошо его знаю – и как ему удавалось скрывать от меня свой дух авантюризма?!

– Да уж, – хмыкнул Джаспер и опустил взгляд на продолговатый испещренный насечками бордовый цилиндр, который он все это время сжимал в руке. – Надеюсь, дядюшка и мистер Келпи отыщут вторую половину.

Предмет, который мальчик обнаружил под подкладкой пиджака профессора Руффуса, оказался половинкой записывающего фонографического цилиндра. Было очевидно, что цилиндр разделили намеренно. Зачем? Это еще предстояло выяснить. Джаспер полагал, это сделано, чтобы какие-то важные сведения не достались тем таинственным людям в черном, которые влезли в квартиру профессора и перерыли багаж: кто знает, вдруг они искали именно этот цилиндр?

Доктор Горрин не удержался и еще раз проверил пульс мальчика.

– Ай-ай-ай! – со смехом возопил Джаспер. – Ледяные пальцы! Ледяные пальцы!

После чего попрощался с коронером и убежал.

Доктор Горрин еще какое-то время задумчиво глядел ему вслед, затем вправил обратно в глаз свой монокль и, сунув нос в багровеющую грудину покойника, забормотал:

– Так, что тут у нас?.. Что тут у нас?..


***


«Меблированные комнаты Жубера» представляли собой весьма непритязательное место – слишком гаденькое даже по меркам Габена. Здание, в котором они располагались, находилось в двух шагах от вокзала и было битком набито приезжими. Жилье здесь считалось очень дешевым, но условия… что ж, сами стены буквально делали все возможное, чтобы стать последним пристанищем всякого, кто решит здесь поселиться.

Бедняки, безработные актеры и иммигранты – каждый приволок с собой свой особый уклад жизни. В темных коридорчиках смешались не только различные языки, но еще и болезни, как местные, так и привезенные из различных стран. Под крышей меблированных комнат эти болезни цвели, сплетались в узел и в итоге превращались в нечто неузнаваемое. И если маленькая девочка, сидящая на ступенях деревянной лестницы и прижимающая к груди облезлого, явно выброшенного кем-то на помойку плюшевого медведя, болела чахоткой, то чем болел скелетообразный субъект с зеленой кожей, на котором жилетка, рубаха и брюки висели, будто на вешалке, доктор Доу сходу определить не мог. Но это несомненно было нечто весьма зловредное, так как мужчина громко кашлял и сплевывал прямо на лестницу зеленоватую слизь.

Кашель доносился отовсюду: снизу, сверху, из-за стен. Им здесь пропиталось буквально все. Стены тонкие – постараться, и пальцем можно проткнуть. Все слышно: детский плач, ругань, кто-то кому-то разбивает голову тяжелым чайником. Теснота неимоверная – в каждой комнатке жило сразу несколько человек, а в некоторых их число и вовсе доходило до дюжины.

– Сам он не платит за свой угол. Все оплачивал тот мертвый господин из газет, – пропыхтел невероятно толстый мужчина, медленно поднимающийся по ступеням перед доктором Доу и мистером Келпи. Это был сам Жильбер Жубер, хозяин «Меблированных комнат Жубера».

Стоило постояльцам только услышать его рокочущий голос, как они сразу же начинали прятаться, словно мыши при появлении кота. Захлопали двери, наверху кто-то кричал, предупреждая прочих: «Он идет! Он идет!»

Лестница пронизывала весь дом, словно кишка, и выглядела схожим образом. На ступенях в ржавом свете редких ламп влажно поблескивали склизкие потеки, по стенам ползали всевозможные паразиты, начиная с вездесущих клопов и заканчивая тварями, которых Натаниэль Доу не узнавал.

– Когда оплату внесли в последний раз? – спросил доктор.

– Э-э-э… еще до того, как этот гуталинщик исчез, – ответил господин Жубер. – Но комната была оплачена, и, когда он вернулся, я его не трогал. После утреннего сообщения в газете я уж собирался пойти и выставить его вон: ясно же, что можно не ждать ни пенни от этого нищего чужака. И тут вы пожаловали…

– Он вернулся сегодня, так? Появился впервые после долгого отсутствия?

– Так и есть – заявился, будто его тут ждали, – перемежая слова натужными хрипами, сообщил господин Жубер. – Засел на чердаке и носу не кажет – боится, видать, что выпру его, как увижу.

– Вы не знаете, были у него какие-либо посетители?

– Да кому он нужен, навещать его? Да и не слежу я особо. Народу здесь тьма-тьмущая, жильцы постоянно меняются. Вот вчера только выселилось двадцать два человека, так сегодня еще три десятка на их место вселилось. Мой милый клоповничек…

Доктор Доу и мистер Келпи обменялись угрюмыми взглядами. Впрочем, господин Жубер не преувеличивал: самый настоящий «клоповник». Комнатки в этом доме были буквально повсюду – без карты не разобраться: многие двери выходили не только на лестничные площадки, но и на сами лестницы, а двери антресольных этажей размещались вторым ярусом прямо над нижними, и к ним вели лесенки со ступенями-скобами.

– Тэмзин, выметайся! – рявкнул господин Жубер, завидев знакомую тень, шмыгнувшую за одну из таких дверей. Хозяин походя стукнул в нее кулаком. – Нет оплаты – нет комнаты! Не заставляй меня в третий раз тебе повторять! Пошел вон! Собирай манатки и катись отсюда! – Он полуобернулся к посетителям и пояснил: – Все эти крысы сюда суются перед шквалом – боятся оставаться на улице.

Господин Жубер являлся личностью настолько отвратительной, что даже следующему за ним хладнокровному доктору Доу, было трудно не морщиться. Прямо перед глазами доктора лоснился и покачивался затылок в несколько этажей складок, по которым стекал пот, редкие седые волоски влипли в кожу. Бордовый вельветовый костюм едва удерживал все телеса господина Жубера вместе, при этом его безразмерные брюки и жилет местами словно проржавели – так казалось из-за покрывавших одежду тут и там бурых пятен.

– Вы будете платить за этого гуталинщика? – задал господин Жубер наиболее интересующий его вопрос. – Или я стаскиваю его с лестницы вниз прямо сейчас!

– Не нужно! – воскликнул мистер Келпи. – Конечно, я заплачу…

– Вот и славненько… вот и славненько, – проговорил господин Жубер.

Комната, в которой обретался Вамба, располагалась под самой крышей. И несмотря на то, что изначально это помещение не было жилым, сейчас здесь ютилось не меньше двух десятков человек. Они нашли себе приют среди множества труб, кто-то устроился на горячем паропроводе, кто-то залег под ним. Чердак состоял из мелких «комнаток», или попросту закутков в несколько футов каждый, разделенных между собой грязными полосатыми простынями на натянутых веревках. Коптили переносные печки – под крышей все было затянуто дымом, в котором проглядывали рыжие пятна ламп и свечей. Ужасно воняло протухшей рыбой, немытыми телами и керосином.

Штормовая тревога на эдакой верхотуре была намного слышнее, чем внизу. Жильцы чердака явно не понимали, что она значит, но, тем не менее, вздрагивали и принимались трястись от страха, подвывая ей в такт каждый раз, когда она раздавалась.

Вамба обнаружился в дальнем от двери углу. Сидел на грубом лежаке, чесался-скребся и, испуганно задрав голову, вглядывался в темноту под крышей, словно пытался отыскать место, откуда звучит сирена.

Доктору Доу предстал смуглый сильно сгорбленный человек с покатой головой, поросшей короткими и очень густыми черными волосами. Одет Вамба был в темно-коричневый костюм-тройку, видно, купленный у старьёвщика. Пиджак висел на гвоздике над лежаком.

Когда посетители подошли, туземец опустил голову. Появившийся в его глазах при одном взгляде на господина Жубера страх переменился на надежду, стоило ему увидеть помощника главы кафедры Лепидоптерологии.

– Мистер… мистер Келпи…

У Вамбы был весьма необычный акцент. Он говорил так, будто набрал в рот воды и боялся ее расплескать.

– Здравствуй, Вамба, – кивнул мистер Келпи.

– Вы прийти сюда, чтобы… – начал было туземец из Кейкута, после чего прервал себя. – Зачем вы сюда прийти, мистер Келпи?

Вамба с подозрением уставился на доктора Доу и с еще большим подозрением и зарождающимся ужасом – на его черный кожаный саквояж. Кажется, он решил, что его пришли усыплять, как больную собаку.

– Вы не оставите нас? – Доктор повернулся к господину Жуберу, и тот, безразлично махнув жирной рукой, покинул чердак, по пути пнув какого-то старика ногой: «Я помню о тебе, Макли!»

– Вамба, тебе не стоит бояться, – мягко заверил уроженца Кейкута мистер Келпи. – Это доктор Доу, он не причинит тебе вреда…

Вамба почесал грудь через рубаху и забрался на лежак с ногами, не снимая своих разбитых башмаков. На дощатой стене за его спиной, рядом с пиджаком, висели угольные рисунки, на которых были изображены темнокожая женщина с круглыми серьгами в ушах и девочка с торчащими во все стороны волосами, отчего ее голова походила на покрытый сажей одуванчик. «По всей видимости, это – семья Вамбы…» – подумал доктор Доу.

Туземец проследил за его взглядом и испуганно прикрыл рисунки пиджаком, словно боялся, что жуткий доктор их заберет.

– Вамба, нам нужно задать вам кое-какие вопросы, – сказал доктор Доу. – Вы знаете, что произошло с профессором Руффусом?

– Я… э-э-э… знать, да. – Туземец обхватил себя за плечи руками и сгорбился еще сильнее. Было видно, что ему горько об этом говорить. – Господин Жубер сказать, что его… что он умереть. Профессор умереть. Еще он сказать, что выкидывать меня, когда профессор не смочь платить.

Доктор поглядел на мистера Келпи. Тот кивнул – его лицо выражало сочувствие к бедному Вамбе.

– Скажите, Вамба, – начал доктор Доу, – вы ведь сопровождали профессора в экспедиции?

– Да… я вернуться совсем недавно. Утром.

– Вы ехали в поезде «Дурбурд»?

– Я ехать в вагон для слуг. Там можно сидеть. Хороший вагон. Рядом, через перегородку, быть плохой вагон: там люди из… из разных мест. Они стоять… очень тесно… человек очень много… – он задумался и попытался посчитать, но не смог: – очень много… там жарко и дышать трудно. У женщины новорожденный ребенок умереть. Проводник велеть его выкинуть, и его выкинуть.

– Какой кошмар! – потрясенно проговорил мистер Келпи.

– Да, это так, – согласился доктор Доу, но от темы не отошел. – Вы не покидали вагон для слуг, Вамба?

– Что? Я… нет, все время пути я сидеть на месте. Профессор велеть сидеть, и я сидеть.

– Сразу же по прибытии вы прошли через поезд до вагона профессора? – спросил доктор. – Вы зашли к нему в купе?

– Нет! – испуганно воскликнул Вамба. – Я ничего такого не делать!

Доктор кивнул и продолжил:

– Хорошо. Вы прибыли в Габен. Что было после этого?

– Я отправиться сюда. Профессор велеть мне ждать, а вечером прийти его дом – помощь с вещи, разбирать записи.

– Соседка профессора Руффуса сказала, что незадолго до экспедиции вы ссорились с профессором.

– Я?! Нет, я не ссориться!

– Она сказала, что вы требовали от него зубы. Это правда, Вамба?

Вамба испуганно поглядел на мистера Келпи, и тот ободряюще кивнул.

– Да, сэр. Я хотеть больше зубов… больше зубов!

– О чем речь, Вамба?

Вамба широко раскрыл рот, демонстрируя доктору почти полную пустоту в нем. В общей сложности там насчитывалось всего лишь шесть зубов.

– Профессор водить меня к доктор, – сообщил чернокожий человек. – Зубы… дыр-дыр… вставлять мне два зуба после успешной экспедиции. Каждый раз два зуба. Но я хотеть в этот раз три зуба. А профессор сказать, что дать мне целых четыре, если все у него получиться. Я быть рад…

– Что у него должно было получиться, Вамба? – спросил доктор.

Вамба снова почесался и вжал голову в плечи:

– Джунгли. Исследовать.

Было видно, что ему приказано молчать и что его запугали. Вероятно, это сделал сам профессор Руффус, опасаясь, что кто-то узнает о поисках Черного Мотылька. Учитывая, что он использовал несчастного туземца, обещая ему зубы в качестве оплаты за его труды, в это несложно было поверить.

– Вы что-то привезли оттуда, Вамба? Из джунглей?

– Я ничего не знать. – Вамба затрусил головой. – Я ничего не привезти!

– Вы поймали Черного Мотылька и привезли его в Габен?

– Я… н-не знать… не знать… не знать…

– Чего вы боитесь, Вамба? Вы ведь хотите, чтобы мы узнали, что случилось с профессором? Помогите нам!

– Я н-не…

– Чего вы боитесь, Вамба? Или, вернее, кого?

Туземец обхватил себя за плечи и закачался.

– Профессор никому не верить. Он быть замкнутый. Бояться за свою жизнь…

– Профессор Руффус боялся за свою жизнь? – переспросил мистер Келпи. – Там, в экспедиции?

Вамба отчаянно закивал.

– Он говорить… заговор… говорить, что верить только мне. Он бояться его…

– Кого, Вамба? – испуганно спросил мистер Келпи.

– Злой человек, который быть с нами.

– С вами был еще кто-то? – нахмурился доктор. – Кто? Я должен знать!

– Он бояться, что его убить, как и старик-профессор.

– Что?! – пораженно прошептал мистер Келпи.

Доктор Доу нахмурился.

– Вамба. О чем вы говорите? Вы утверждаете, что и профессора Гиблинга с кафедры убили?

– Это же был сердечный приступ… – едва дыша произнес мистер Келпи и принялся дрожащими руками искать платок – его лицо и руки блестели от пота.

– Вамба?

– Я… не мочь… не мочь… не мочь…

Он затрясся в ужасе, и доктор решил зайти с другой стороны.

– Вамба, профессор Руффус умер. Умер профессор Гиблинг. Мы здесь, чтобы понять, что произошло. Мы хотим поймать Черного Мотылька. Вы поможете нам?

Вамба огляделся по сторонам, словно боялся, что его подслушивают.

– Вамба?

– Профессор дать мне кое-что, – шепотом сказал туземец. – Он говорить никому это не давать. Ни за что не давать.

– Что он тебе дал, Вамба? – взволнованно проговорил мистер Келпи.

– Он дать мне говорящий штуковина!

– Покажите нам…

– Я…

– Покажите! – потребовал доктор, и Вамба, дернувшись от его голоса, словно от пощечины, поспешно засунул руку внутрь худой подушки и достал оттуда небольшой предмет. Доктор тут же узнал в нем фонографический цилиндр – тот был сломан, и у него не доставало части.

Дрожащими руками Вамба протянул его доктору. Доктор шагнул к нему, но взять цилиндр он уже не успел…

Раздался звук быстрых шагов по деревянному полу. Загрохотал перевернутый чайник. Кто-то закричал.

– А ну, заткнись! – тут же глухо рявкнули со стороны окна. И только сейчас доктор Доу ощутил, как на чердаке стало холодно – кто-то открыл ставни…

Огонек стоявшей неподалеку свечи дрогнул и потух, натянутые простыни заходили ходуном. Тени тут же выросли и залили собой помещение.

Четыре мрачные фигуры проникли в «Меблированные комнаты Жубера» через окно, и их не остановило то, что чердак располагался на высоте шестого этажа.

Это были те самые «черные люди», о которых говорила миссис Бренньяк, – незнакомцы в длинных пальто и шляпах-котелках, вооруженные пистолетами. Их лица были скрыты под шарфами, а глаза прятались под защитными очками.

Люди в черном появились стремительно и так же стремительно принялись стрелять. Доктор успел лишь оттолкнуть в сторону мистера Келпи и выставить перед лицом саквояж. Пуля прошила простыню-перегородку и вонзилась в саквояж, другая скользнула по боку цилиндра, сорвав его с головы доктора.

– Стреляйте! – закричал мистер Келпи. – Стреляйте в них, доктор!

– У меня нет… нет оружия…

Доктор припал к полу и полез за утерянным головным убором. Он пронырнул под простыней-перегородкой. За ней сидела женщина, в ужасе прижимавшая к себе маленького плачущего мальчика.

Мистер Келпи забрался под трубу, а доктор, схватив цилиндр, замер там, где был.

Чердак полнился криками. Кто-то перевернул лампу, и она подожгла перьевой матрас. Люди в черном стреляли.

– Нет! – кричал Вамба. – Пустить! Пустить меня! Нет!

Незнакомцы схватили туземца. Он пытался сопротивляться, но его крики вскоре оборвались, и их заменили детский плач и причитания женщин. Из простреленной трубы шипя била струйка пара.

Доктор Доу не сразу понял, что все закончилось. Он поднял голову и осмотрелся. Рядом лежал один из жильцов чердака – в его морщинистом лбу багровела дыра от пули. Дым застлал собой все. Вамба исчез.

– Келпи! – позвал доктор. – Мистер Келпи, вы живы?

Сбоку кто-то закряхтел, и из-под трубы медленно и неуклюже выбрался перепуганный и перепачканный в пыли и саже помощник главы кафедры Лепидоптерологии.

Сквозь тягучий пороховой дым доктор разобрал будто бы преследующий его сегодня запах. Чернослив.


***


Трамвай покинул Сонн и въехал в Тремпл-Толл.Ржавый коричневый вагон небыстро пробирался в тумане по северной части Саквояжного района, стонал и скрежетал, грозя развалиться на каждой стрелке. В трамвае сидело несколько выбравшихся в город, невзирая на непогоду, любителей тряски и качки: бесцельно катающиеся старухи, няня с ребенком, уткнувшийся в книгу парнишка, парочка клерков и две пухлые матроны, едущие до конечной и скрашивающие себе поездку вязанием и сплетнями.

На задней площадке, прислонив самокаты к дрожащей стенке вагона и подперев их огромными башмаками, чтобы не съезжали, стояли Бэнкс и Хоппер. Констебли глядели в окно на серые, тоскливые дома Тремпл-Толл, беседовали и ели пирожки с рыбой. Запах рыбы заполонил собой весь трамвай, и возмущенные пассажиры порой недовольно косились в сторону полицейских, но ничего, кроме негромкого бубнежа под нос, позволить себе не рисковали.

– Ну, вот, – проворчал Хоппер. Он уныло кивнул на пустующую сигнальную тумбу на перекрестке, возле которой обычно стоял Тоббинс. – Всех уже распустили. Четыре часа дня, а мы по-прежнему не в «Колоколе и Шаре», куда-то плетемся, сбиваем подметки. Наверное, мы сейчас единственные констебли на службе во всей Саквояжне.

– Не забывай, – напомнил Бэнкс, – что все это не просто так. Сегодня нужно как следует попотеть, зато потом…

– Не сильно люблю потеть, – сказал Хоппер.

– Потеющие хмыри – вообще мерзкие и отвратные личности, я так считаю, – продолжил Бэнкс. – Будь моя воля, отправил бы за решетку всех, кто потеет.

– Это точно. Там им самое место.

Бэнкс засунул в рот последний кусок пирожка и облизал губы.

– Что думаешь по поводу этих клубных толстосумов? – спросил он и презрительно хмыкнул. – Охотники-путешественники, тоже мне! Разъезжают по всяким там пустыням и джунглям, караулят зверье, снимают со зверья шкуры. Богатющие и самодовольные. А ты вот, Хоппер, хотел бы путешествовать, ошиваться по другим странам, места там разные разглядывать?..

– Да я и просто ходить не особо люблю, – признался Хоппер. – А еще и по пустыням топтаться? Это ж подумать только! Песок в сапогах, шлемы эти пробковые дурацкие, жарища, еще и зараза всяческая липнет.

– Это да, – согласился Бэнкс. – Вообще не понимаю, зачем куда-то волочиться? В Габене поуютнее будет.

Бэнкс и Хоппер были едва ли не единственными в этом городе, кто считал, что здесь может быть хоть в какой-то степени уютно.

– У богатеев свои причуды, – сказал громила-констебль. – Может, мягкие кресла натирают им богатенькие зады, вот они и пакуют чемоданы.

– Но этот наш голубчик… как там его?.. – Толстяк достал из кармана блокнот и сверился с записями. – Хэмилтон… Да, сэр Хэмилтон. Он не из особо богатых будет…

– С чего ты взял? – удивился напарник.

– Все просто, Хоппер, – хмыкнул Бэнкс. – Мы вернулись обратно, в Саквояжню. Богатые здесь жить ни за что не станут.

– Гм. Весомо.

Трамвай как раз полз мимо здания суда, и оба констебля, вытянувшись по струнке, отдали честь, после чего вернулись к разговору.

– А ловко ты у этого хмыря фотокарточки заполучил, – похвалил напарника Бэнкс.

– Так не рубанком же выструган, – осклабился Хоппер.

Клуб охотников-путешественников представлял собой место, куда не попасть, если только вы не являетесь его членом. В этом закрытом обществе состояли сугубо вальяжные усатые джентльмены, хвастающиеся тем, скольких тигров они подстрелили, но, по мнению обоих констеблей, вряд ли кто-то из них рискнул бы сунуться в те же трущобы Фли.

Управляющий Клуба, тип столь важный, будто он не просто стоит у конторки, а лично владеет каким-нибудь банком, вовсю ставил палки в колеса господам полицейским и как мог старался помешать процедуре, но он еще не знал, с кем связался. Вряд ли среди всех джентльменов-охотников нашелся бы тот, кто смог бы продырявить носорожьи шкуры Бэнкса и Хоппера.

Тип за конторкой замямлил, что никакие сведения о членах Клуба не могут быть разглашены, но тут огромный кулак Хоппера с грохотом стукнул по стойке так, что в воздух подпрыгнули и звонок, и книга учета, и сам управляющий. Тогда-то этот прощелыга и сообщил все, что требовалось господам полицейским, – лишь бы те поскорее ушли.

Сверившись с записями, он рассказал, что из всех джентльменов-охотников, которые недавно вернулись из своих путешествий, лишь один участвовал в экспедиции в Кейкут. Экспедицией этой руководил профессор Реджинальд М. Руффус, ученый из ГНОПМ, цель ее указана не была, но сэр Хэмилтон регулярно отправлял в Клуб фотокарточки «с мест». Согласно одному из правил Клуба, все охотники, будучи в путешествиях, должны делать и отсылать почтой в общество фотоснимки. Таким образом их коллеги в Габене могли отслеживать их маршрут по карте мира, строить гипотезы, заключать пари. Экспедиция профессора Руффуса в Кейкут исключением не стала, разве что маршрут по фотокарточкам отследить не удалось – их было слишком мало.

Когда констебли потребовали немедленно предъявить и самого охотника, и указанные фотокарточки, служащий Клуба снова было заартачился. Тогда Хоппер ему шепнул, что если «почтенный господин управляющий» сейчас же не прекратит «строить ужа и извиваться», они его арестуют и отправят в Дом-с-синей-крышей, где с ним потолкуют по-особому. И никто им не помешает этого сделать, мол, даже констебли из Дома-под-старыми-клёнами района Сонн не рискуют лишний раз связываться с коллегами из Саквояжни.

Это сработало, и перепуганный управляющий сообщил, что еще не видел сэра Хэмилтона после возвращения. Он посоветовал разыскать упомянутого джентльмена по адресу его проживания, который тут же назвал, после чего любезно предоставил и конверт с фотокарточками.

И только лишь после этого, к облегчению управляющего, Бэнкс и Хоппер покинули Клуб охотников-путешественников и отправились обратно, в свой родной район…

Трамвай едва волочился, пирожки давно были доедены, и Бэнкс решил, что лучше момента, чтобы изучить «новые улики», и не придумаешь. Он извлек из конверта фотокарточки и принялся их рассматривать. Констебля ничуть не смущало, что от его прикосновений на них остаются жирные следы от пальцев, которые он даже не вытер после того, как ел пирожок.

Джентльмен-охотник, также известный, как сэр Хэмилтон, безошибочно угадывался на фотокарточках по мундиру с нашивками Клуба. В его внешности Бэнкс ничего примечательного не нашел, впрочем, для толстяка-констебля все снобы были практически на одно лицо. К тому же как следует рассмотреть «сноба» не удавалось.

На одной фотокарточке джентльмен-охотник сидел в кают-ресторане дирижабля с бокалом и сигарой в руках – лицо его тонуло в сигарном дыму. На другой – стоял, опираясь на длинноствольный штуцер, на голове у него был высокий пробковый шлем, а к глазу приставлена подзорная труба. На следующей – сэр Хэмилтон замер на краю плота и глядел куда-то вдаль, в то время как четверо сгорбленных туземцев гребли короткими широкими веслами: группа сплавлялась вниз по реке, прямо из воды которой росли деревья. Последняя фотокарточка и вовсе была подпорчена вспышкой – почти все лица стерлись, представляя собой размытые белые пятна, так что узнать обладателей этих лиц можно было разве что по костюмам. И все же эта фотокарточка привлекла внимание констебля Бэнкса особо.

– Хм, не сойти мне с места! – Толстяк поднял глаза на напарника. – Погляди-ка!

Он передал Хопперу фотокарточку. На ней были запечатлены три человека: профессор Руффус (он был в том же костюме, который был на нем, когда обнаружили тело), сам охотник и еще один. Лицо последнего единственное прорисовалось четко. Это был смуглый человек, навьюченный, казалось, всем скарбом обоих джентльменов-путешественников: несколькими чемоданами, дорожными сумками, кофром с вооружением и дюжиной баночек, в которых сидели пойманные мотыльки.

– Гм. Ничего не понимаю. – Хоппер сморщил лоб. – Не узнаю этого места…

– Разумеется! Как ты можешь его узнать, если это где-то в треклятых джунглях? Посмотри на гуталинщика.

– Гм. Ты думаешь, это о нем говорил доктор Горрин?

– Шанс есть. Он одет в костюм. Не в те лохмотья, что у туземцев-гребцов, – констебль поискал нужную фотокарточку и передал ее напарнику, – а в костюм, какие носят здесь, в Габене. Вероятность того, что он отправился в экспедицию с профессором отсюда, весьма высока, не будь я Грубберт Бэнкс! А значит…

– Значит, это тот же гуталинщик, который приходил к аптекарю Медоузу за мазью от лихорадки, – закончил Хоппер. – Гм. Ты видел подпись?

Бэнкс выхватил из руки у напарника карточку. На обратной стороне было аккуратненько выведено: «Профессор Руффус, сэр Хэмилтон и Вамба. Среднее течение реки Хнили».

– Вамба, значит, – прищурился толстяк.

– Н-да… Жаль, там не указан его адрес.

– Не все сразу, не все сразу. – Бэнкс даже закусил губу от предвкушения. – Сейчас мы наведаемся к сэру Хэмилтону, а у него уже и узнаем, где нам найти этого гуталинщика, который, скорее всего, и является тем типом с кофром с вокзала. Это если не сам сэр Хэмилтон – тот тип с кофром, разумеется. Хотя я все же ставлю на гуталинщика!

– О, наша станция! – взбудораженно воскликнул Хоппер, когда трамвай остановился, и из рупоров-вещателей раздалось: «Станция Хайд. Площадь Семи Марок». Констебли так заговорились, что и не заметили, как доехали.

– Жди! – крикнул толстяк трамвайщику через весь вагон. – Полиция сходит!

Подхватив самокаты, Бэнкс и Хоппер спешно покинули трамвай. Прочие пассажиры, не сговариваясь, испустили дружный вздох облегчения.

Следом за полицейскими прямо перед тем, как двери снова закрылись, из вагона выскользнула невысокая лохматая фигурка в черном костюмчике…


…Господа констебли Бэнкс и Хоппер катили в тумане на своих самокатах по Уирмур, которую еще называют «улицей Треснутых Моноклей» из-за старой лавки очков в ее начале – на вывеске лавки были изображены лица двух джентльменов-близнецов с теми самыми треснутыми моноклями.Колеса скрипели, полицейские башмаки раз за разом гулко отталкивались от брусчатки, а подвешенные на рулях фонари высвечивали в тумане уже всего лишь пару ближайших футов.Улица выглядела совершенно пустынной. Светились некоторые окна, но их, словно полуистлевшим театральным занавесом, затянула собой белесая поволока.

Джаспер Доу мчался следом за констеблями, пытаясь и не отставать, и в то же время не шуметь. Он очень жалел о том, что при нем не было его замечательных паровых роликовых коньков, которые подарили ему мама с папой и которые лежали в коробке на дне комода.

Как только он вспомнил о родителях, будто вспышками в его голове пронеслось: крики, мама зовет на помощь, белоснежное лицо отца, ветер, рвущийся через разбитый иллюминатор, и сирена… штормовая сирена, взвизгнувшая из рупора на каком-то столбе.

Джаспер вздрогнул. Нет, сирена была здесь. Была сейчас. Дурные воспоминания словно выключили его прямо на бегу. Он споткнулся, потерял равновесие и с размаху шлепнулся на ржавую решетку, перекрывавшую сточную канаву. Решетка громыхнула, эхо разошлось в тумане.

Служители закона остановили самокаты. Джаспер застыл.

– Что такое, Хоппер? – прямо над головой мальчика раздался голос толстяка Бэнкса.

Громила Хоппер посветил фонарем в туман.

– Ты слышал? – негромко проговорил полицейский и шагнул в сторону затаившего дыхание Джаспера. – Кто-то идет за нами.

– Ой, да брось! – нетерпеливо воскликнул Бэнкс. – Поехали! Нет времени затягивать процедуру. Аапчхи! – Констебль чихнул на всю улицу, чем поставил своеобразную точку, и, оттолкнувшись от мостовой, нырнул во мглу.

Хоппер еще пару мгновений простоял, вглядываясь в серое марево, затянувшее улицу, но так никого и не обнаружив, вскочил на самокат и покатил за напарником.

Джаспер как следует обругал себя и поднялся на ноги. Его костюм был весь перепачкан – миссис Трикк точно не обрадуется. И все же сейчас он ни за что не мог себе позволить отстать и потерять полицейских в тумане. Рыжие кляксы фонарей все отдалялись, и мальчик продолжил преследование.

И констебли, и Джаспер не сильно отдалились от площади Семи Марок, на которой они сошли с трамвая, но племянник доктора Доу уже успел порядком выдохнуться, его ноги болели, в боку кололо. Кашлять мальчик себе запрещал, и всякий раз, когда в горле начинало что-то чесаться, приглушенно «кхекал» в рукав. Он не без причины боялся, что грозные полицейские прибьют его, если поймают – обычными извинениями в таком случае не отделаешься.

Оба констебля тем временем уже совершенно забыли о том, что кто-то там их якобы преследовал. Прямо на ходу, не слезая с самокатов, они умудрялись вести вполне непринужденную беседу. Джаспер улавливал лишь обрывки разговора и сильно переживал из-за этого, полагая, что с каждым упущенным словом теряет важные улики, которые, возможно, смогли бы помочь раскрыть тайну мертвого профессора. Но переживал он напрасно – полицейские болтали о различных пустяках. Речь, в частности, шла о предстоящем полуночном радиоспектакле, афиши которого висели на всех афишных тумбах, на углах многих домов и даже на некоторых деревьях.

– Нужно успеть в «Колокол и Шар» к началу, – говорил Бэнкс. – Брекенрид непременно запустит «Таинственное Убийство» у себя в пабе. Даже не терпится! Я слышал, что сами актеры, которые озвучивали персонажей, падали в обморок от того, как там все жутко. Меня просто разбирает любопытство.

– Гм. Не знал, что ты такой любитель подобных дурацких историй, Бэнкс, – отвечал Хоппер.

– Это ты зря! Аудиодрамы, – толстый констебль произнес это слово с удовольствием, смакуя в нем каждую буковку, – очень занятная штука. Сидишь и не можешь оторваться – как будто ты сам все видишь и слышишь, как будто ты сам присутствуешь на месте этих происшествий. А тут еще и загадки, убийства, жуть!

– Будто нам этого в жизни не хватает, – проворчал Хоппер, но спорить не стал.

– Засядем в «Колоколе и Шаре», закажем пару пинт «Зайца», мясной рулет, и ты изменишь свое мнение после первых же пяти минут.

– Ну-ну, поглядим, – с сомнением сказал Хоппер.

Джаспер тоже не отказался бы послушать радиоспектакль, но дядюшка вряд ли емуразрешит, учитывая, что трансляция должна начаться в полночь. Хотя… в том, что касается дядюшки Натаниэля, Джаспер был уже ни в чем не уверен.

После того, как мальчик вернулся от бабушки, дядюшка вел себя с ним иначе. Не странно, не подозрительно, нет. Просто как-то по-другому. Джаспер замечал непонятные взгляды, дядюшка стал более задумчив и меланхоличен – еще глубже погружен в свои мысли, чем прежде. А еще он будто бы стал чуть более снисходителен к племяннику, словно строгий и непоколебимый доктор Доу и правда испугался, что тот никогда не вернется.

Но почему он так решил? Джаспер этого понять не мог.

Миссис Трикк вела себя похожим образом. Даже доктор Горрин.

Остаться у бабушки навсегда? Еще чего не хватало! У бабушки ведь невероятно скучно! Бесконечные унылые правила, которые даже нет желания нарушать – не то что забавные и причудливые строгости дядюшки, которые нарушать одно удовольствие.

Мадам Корнелия Доу, или «бабушка», ледяная и неприступная, как маяк на скале, не позволяла ему практически ничего из того, что он любил. Нельзя есть печенье, потому что сладкое – для дураков, обжор и лентяев. Нельзя читать интересные книжки, потому что они легкомысленные и патетичные, а еще полны недопустимых фривольностей, словно это не истории о приключениях, а мемуары какой-нибудь певицы из кабаре. Хуже всего были нескончаемые занятия. Мадам Доу заставляла внука учить занудные вещи, которые учили дети во времена ее молодости лет сто пятьдесят назад. И это был просто невозможный в исполнении, бесконечный список манер и правил поведения, некоторые из которых банально противоречили друг другу. Сидеть ссутулившись нельзя, но при этом нельзя и слишком распрямляться, потому что будешь выглядеть, как истукан. Нельзя бегать, нельзя переступать через ступень, ходить следует чинно, не глядя под ноги и высоко подняв подбородок, но спотыкаться при этом запрещено. На часы глядеть не дозволено – это, мол, невежливо: как будто ты куда-то опаздываешь или выказываешь скуку. Смеяться вслух нельзя – даже улыбку внука бабушка измеряла линейкой, строго следя, чтобы эта его улыбка не выходила за допустимые нормы.

Нет уж. Увольте. Джаспер не мог дождаться момента, когда вернется домой. И дядюшка был просто не в своем уме, если он хотя бы на мгновение предположил, будто племянник захочет перебраться в особняк мадам Доу.

Впрочем, у странного дядюшкиного поведения были и свои положительные стороны. К примеру, прежде он ни за что бы не впутался в такую авантюру, как охота на Черного Мотылька и расследование смерти пассажира в поезде «Дурбурд». И уж тем более не позволил бы впутаться в нее Джасперу, посчитав все это «взрослыми делами, не относящимися к детскому разумению никоим образом». А что уж говорить о том, чтобы отправить племянника в город одного, с очень важным заданием…

Джаспера грызло неприятное чувство, словно где-то внутри него ворочался крошечный червячок. Такое с ним случалось, когда он вытворял какую-то шалость и ожидал, что ему вот-вот за нее влетит. Дядюшка велел ему сразу же отправляться домой после встречи с доктором Горрином, и, вероятно, сейчас места себе не находил. Но как он, Джаспер, мог просто проигнорировать то, что последовало за посещением морга?!

Попрощавшись с доктором Горрином, как самый послушный из всех живущих в Габене племянников, Джаспер Доу уже честно намеревался отправиться домой и сообщить дядюшке все, что узнал, но стоило ему выйти в палисадник у морга, как все мгновенно изменилось. Оба констебля по-прежнему были там, и Джаспер едва успел спрятаться за мертвецкий экипаж.

Полицейские с раздражающим самодовольством обсуждали расследование. По их словам, дело было почти раскрыто и господин комиссар теперь уж точно не отвертится от того, чтобы выдать им заслуженные повышение, прибавку и новенькие паровые самокаты.

Констебли намеревались отправиться в Сонн за новыми уликами и подозреваемыми, и Джаспер решил за ними проследить. В нем заныла жилка соперничества: мальчик вдруг понял, что просто не может позволить этим двум остолопам опередить их с дядюшкой. Он решил вернуться домой только лишь, когда выяснит все, что им удастся узнать.

По дороге ничего любопытного не произошло: констебль Хоппер жаловался на то, что сестра заставляет его носить колючий шарф, который самолично ему связала, и каждый вечер проверяет – по раздражению на шее, – носит он его или нет. Джаспера это насмешило: огромный громила Хоппер не выглядел тем, кто лебезит перед строгими сестрами.

Бэнкс, в свою очередь, сетовал на вездесущих, как блохи, детей – он просто ненавидел детей. Согласно его словам, они все поголовно выглядели, как ненастоящие, поддельные люди, которых пытаются выдать за нормальных человеческих существ, не понимая, что все прекрасно видят их огромные детские головы и короткие штанишки. По его оговоркам Джаспер понял, что сам он в детстве был толстым ребенком, а прочие дети над ним издевались.

Они сели на трамвай и уже через полчаса были в Сонн. Прежде племянник доктора Доу там не бывал, и соседний район его искренне поразил. В первую очередь количеством деревьев. Только возле здания Клуба охотников-путешественников их росло едва ли не больше, чем во всем Тремпл-Толл. Разумеется, это было не так, но то, что воздух в Сонном районе был намного чище и свежее, чем в его родном пыльном и задымленном Саквояжном, мальчик ощутил мгновенно. Констебли, непривычные к такому, тут же закашлялись.

В Клуб Джаспер решил не соваться и остался снаружи. Поначалу пытался заглядывать в окна, но когда хмурый швейцар, все время недовольно косившийся на «наглого мальчишку», направился в его сторону, чтобы прогнать, он ринулся прочь и затаился за афишной тумбой.

Прошло не больше десяти минут, и толстяк с громилой показались из высоких дверей здания Клуба. По довольным лицам констеблей мальчик понял, что какие-то ответы они все же получили, попытался подслушать, но те обсуждали лишь высокомерие и снобизм «этих усатых толстосумов», отсутствие у них какого бы то ни было почтения к представителям закона и уродливую шкуру какого-то льва. Полицейские выражали надежду, что кто-то однажды откроет охоту на самих джентльменов-охотников.

Когда констебли сели в трамвай, идущий обратно в Тремпл-Толл, Джаспер вошел в вагон через другие двери и замер в некотором отдалении, повернувшись к господам полицейским спиной – еще не хватало, чтобы они его узнали. При этом он вслушивался в каждое слово из разговора констеблей и в итоге выяснил много чего любопытного: и про охотника, и про экспедицию, и про фотокарточки…

Как после такого он мог просто взять и отправиться домой? Джаспер считал, что непременно должен узнать, к чему же приведет Бэнкса и Хоппера их ниточка. При этом он не заметил, как и сам, будто рыба в пруду, попался на крючок, и его медленно тянут и тянут за ту самую ниточку…


Констебли меж тем добрались до Заплатного переулка. Остановившись у дома № 8, они задрали головы и посветили себе, пытаясь разобрать верхние этажи, но в густом тумане не было видно ни одного окна. После чего затащили самокаты в подъезд и исчезли из виду.

Джаспер немного выждал и последовал за ними.

Консьержа в доме № 8 не было, как и парового лифта. В подъезде свет не горел. У основания лестницы стояла старая вешалка для верхней одежды, возле нее приютились самокаты Бэнкса и Хоппера. На мгновение мальчика посетила озорная мысль стащить их, но он тут же одернул себя: какие-то глупые детские шалости не должны отвлекать его от важного дела.

Вслушиваясь в то, что происходит наверху, Джаспер осторожно двинулся к лестнице. Констебли успели отдалиться от него всего лишь на один этаж – тяжело топали по ступеням и кряхтели: Бэнкса мучила одышка, Хоппер подхрюкивал каждые пару секунд. У грузных служителей закона не было сил даже ворчать и ругаться, но в какой-то момент лестница, наконец, смилостивилась и привела их к нужной двери.

Это был четвертый этаж. Джаспер добрался почти до самой площадки и, вжавшись в стену, замер. Констебли направили свои фонари на облезлую дверь с висящим на ней ржавым номерком.

– Семнадцать, – негромко сказал Бэнкс. – Это наша.

Хоппер кивнул и, стукнув кулачищем в дверь, прогромыхал:

– Откройте! Полиция!

Из квартиры в ответ не раздалось ни звука. Констебли немного выждали, а затем громила повторил:

– Откройте! Полиция!

Ответ был тем же.

– Сэр Хэмилтон, откройте немедленно! Или мы будем вынуждены…

– Постой, Хоппер, – прервал напарника Бэнкс и шумно втянул носом воздух. – Ты чувствуешь это?

Хоппер поморщился.

– Обычная тремпл-толльская вонь. Я вообще запахи того, не сильно разнюхиваю. Как говаривал мой дед: дыши ртом в Саквояжне. Сам он всегда носил специальную прищепку на носу. Вот и я не нюхаю ничего.

– Что ж ты врешь-то? – проворчал Бэнкс. – Я не раз слышал, как ты сопишь.

– Выражать раздражение и втягивать запахи – не одно и то же, – заметил Хоппер. – Так что для меня все едино: что ваниль, что протухшая рыба.

– Вот-вот, – кивнул на дверь Бэнкс. – Протухшая рыба. Или что-то покрупнее…

– Крупная протухшая рыба?

– Эй, гляди-ка… – Бэнкс повернул ручку, дверь скрипнула. – Открыто!

– Да уж, – усмехнулся Хоппер. – Редко нас встречают таким гостеприимным образом.

Напарник вдруг схватил его за плечо и, понизив голос, сурово проговорил:

– Я бы не спешил так радоваться, Хоппер. Повнимательнее. – После чего снял с пояса полицейскую дубинку.

Хоппер последовал примеру толстяка.

Полицейские исчезли в квартире, при этом не удосужившись даже закрыть за собой дверь.

Джаспер поднялся на этаж, замер у входа в квартиру и осторожно заглянул в чернеющую прихожую. Он тоже почувствовал вонь. Казалось, здесь протухла не просто какая-то крупная рыба, а целый кашалот.

Лучи полицейских фонарей блуждали по стенам, под сапогами констеблей надсадно скрипели половицы. Бэнкс вдруг выругался:

– Проклятье!

– Что такое?

– Я споткнулся обо чт… – он замолк.

Хоппер подошел к нему и уставился в пол. Пробурчал:

– Ну почему все обязательно должно было усложниться?

– Кажется, выходной доктора Горрина только что испортился окончательно! – с досадой проговорил Бэнкс и высветил фонарем на полу гостиной, в паре шагов от чернеющего камина, лежащий ничком труп. – Хоппер, проверь квартиру!

Хоппер кивнул и проследовал в спальню, затем – в небольшую кухоньку, заглянул в чулан.

– Никого, Бэнкс.

– Хорошо. Держи фонарь. Свети.

Передав напарнику фонарь, толстый констебль достал блокнот и принялся записывать. При этом он начал бубнить себе под нос:

– Мужчина. Явно убит…

– Рана на спине, – вставил Хоппер. – Ты видишь рану на спине?

– Глаза пока на месте, – пробурчал Бэнкс. – Из-за раны на спине я и решил, что он убит.

Констебль продолжил делать записи и озвучивать свои наблюдения:

– Мертвяк лежит на животе. Убит, видимо, в спину: жертва явно не подозревала о том, что произойдет. Не удивлюсь, если они были знакомы с убийцей.

– Погляди на нашивки! Погляди на его нашивки, Бэнкс!

– Вижу. Фонарем не качай! Полагаю, это и есть хозяин квартиры: наш охотник сэр Хэмилтон.

Джаспер, который, затаив дыхание, слушал весь разговор полицейских, недоуменно округлил глаза. Хоппер был удивлен не меньше.

– Даже без доктора Горрина понятно, – сказал громила-констебль, – что этот труп здесь лежит уже довольно давно. Так как тогда сэр Хэмилтон может быть давно мертв, если он только сегодня должен был вернуться из экспедиции?

Повисла недобрая тишина.

– Мне все это очень не нравится, Хоппер, – сказал наконец Бэнкс. – Уж я не знаю, кто там ездил в эту треклятую экспедицию, но это был явно не сэр Хэмилтон.

– Тьфу! Кхе-кхе… – Хоппер закашлялся и закрыл лицо колючим сестриным шарфом – очевидно, констебль несколько приврал насчет своего обоняния, и уже просто не мог сдерживаться. – Мертвяк как будто еще сильнее завонялся. Дышать невозможно. Даже я теперь ощущаю эту гниль!

– Открой окно, Хоппер. Открой все окна и… постой! – Бэнкс вдруг поднял голову и втянул носом воздух. – Ты чувствуешь это? Еще какой-то запах. Как будто… торт? Нет, пирожное! Или… нет, не знаю…

Хоппер возмутился:

– Как здесь вообще можно что-то разобрать? Какой еще запах пирожного? Это важно сейчас?

– Наверное, нет. Открой скорее окна.

Что-то толкнуло Джаспера вперед. Зажав нос пальцами, он на цыпочках пробрался в квартиру. Воспользовавшись тем, что один констебль отправился открывать окна, а другой низко склонился над покойником, пристально его изучая, мальчик спрятался за диваном в гостиной.

Джаспер осторожно разжал пальцы и пустил в ноздри зловоние квартиры сэра Хэмилтона. Хуже запаха за всю свою жизнь он, без сомнения, не чувствовал. Первое время мальчик ощущал лишь трупную вонь залежавшегося тела, но вскоре к ней и правда добавился запах чего-то еще: это было что-то сладкое, приторное, что-то… и тут он вдруг понял, что это был за запах. Он сегодня его уже чувствовал!

А констебль Хоппер меж тем распахнул окно, впуская в квартиру холод, порыв ветра и несколько клочьев тумана.

Дышать и правда стало легче, но Джаспера в этот миг посетила тревожная мысль: важная, быть может, самая важная улика уничтожалась прямо на его глазах.


***


К шести часам вечера улицы уже совершенно опустели, зато гостиные во всем городе наполнились светом, теплом и шумом. И гостиная дома № 7 в переулке Трокар мало чем отличалась от прочих.Кипел варитель, под звуки вечерней передачи по радиофору миссис Трикк то и дело появлялась из дверей кухни с подносами, уставленными блюдами с крендельками. В кресле у камина сидел преисполненный трагизма мистер Келпи, что-то причитавший себе под нос, – после всех пережитых потрясений он все еще не до конца пришел в себя.

Специально для бабочника доктор заварил красный «не остывающий» чай «Франни-френн», который хранил для особых случаев. Что ж, нападения со стрельбой в размеренной жизни доктора Доу смело можно было отнести к особым случаям.

Незаметно для мистера Келпи доктор добавил в чай пол-ложечки успокоительного раствора. Впрочем, долгожданное успокоение у бабочника все не наступало – и не удивительно, ведь помощник главы кафедры Лепидоптерологии до сих пор не сделал ни одного глотка и просто грел руки о чашку, уставившись на плавающие по кругу чаинки.

Доктор Доу стоял у окна со своим цилиндром в руках и разглядывал дырку от пули, оставшуюся на головном уборе после посещения меблированных комнат. Неизвестные нападавшие промахнулись совсем немного…

– Полиция должна что-то с этим сделать, – пролепетал мистер Келпи, вдыхая ароматный пар из чашки.

– Хм.

– Нет, я серьезно! – возмущенно продолжил бабочник. – Неизвестные лица, вооруженные до зубов, напали на нас, едва не прикончили, убили несчастного мужчину на чердаке. Там были женщины, дети – они могли пострадать! Ко всему прочему, эти мерзавцы утащили бедного Вамбу! И что сделал этот отвратительный человек, господин Жубер?! Попытался все замять! Тот гадкий констебль, что прибыл в меблированные комнаты, он ведь даже не поднялся на этажи, ничего не осмотрел! Просто удовлетворился заверением Жубера, что все тихо, а тот несчастный… он как будто и не жил вовсе! А Вамба?! Всем все равно! Доктор! Доктор, вы слышите?

– Что? – встрепенулся доктор Доу. – Да, простите, мистер Келпи. Я совершенно согласен.

По непроницаемому лицу доктора Доу было невозможно понять, о чем он думает, – как и то, что в данную минуту он крайне взволнован. Джаспер до сих пор не вернулся. Миссис Трикк сообщила, что весь день провела дома, и за это время мальчик не объявлялся. Близился туманный шквал – волнение доктора возрастало с каждым тоскливым завыванием проклятой сирены. Натаниэль Доу уже жалел, что отпустил Джаспера одного.

Как только они с мистером Келпи пришли и доктор убедился, что племянника нет, он тут же отправил пневмопочтой письмо в морг. Доктор Горрин ответил почти сразу. Он написал, что Джаспер давно ушел, и добавил в конце письма: «Что все это значит, хотел бы я знать?!» Доктор Доу предпочел оставить этот вопрос без ответа.

Мистер Келпи тем временем продолжал:

– Кто эти жуткие люди?! И что им понадобилось от бедолаги Вамбы? У вас есть какие-то предположения, доктор?

– Сперва они появляются в квартире профессора Руффуса и устраивают там бедлам, после чего вторгаются в меблированные комнаты, где живет Вамба. – Доктор задумчиво провел пальцем по краям прорехи в цилиндре. – Вамба что-то знал. В экспедиции был еще кто-то… Тот, кого Вамба боялся.

– И тот, кого боялся профессор! – добавил мистер Келпи.

– Быть может, этот неизвестный и стоит за всем. Быть может, именно он – тот человек в купе.

– Человек в купе? – удивился мистер Келпи.

Доктор поглядел на него. Маленький пухленький мистер Келпи был испуган. Бабочник сейчас, наверное, ощущал себя крошечным воздушным змеем, попавшим в бурю. Мертвецы, убийцы с пистолетами… К такому он был совершенно не готов. Помощник главы кафедры Лепидоптерологии глядел на доктора большими круглыми глазами и почти не моргал.

– Мы выяснили, что профессор встретился с кем-то в своем купе, – пояснил Натаниэль Доу. – Незадолго перед смертью. Этот человек был свидетелем нападения Черного Мотылька. Быть может, даже спровоцировал его.

Мистер Келпи распахнул рот, после чего снова закрыл его, а потом еще раз открыл. Он намеревался что-то сказать, но добился лишь сходства с рыбой в костюме, которую выбросило на берег.

Наконец, он выдавил:

– Но ведь в купе был найден только профессор…

– Все так. – Доктор кивнул. – Вероятно, тот неизвестный пережил нападение и покинул купе до того, как проводник обнаружил профессора Руффуса.

– Кто бы это мог быть? – Мистер Келпи задумчиво сморщил лоб. – Это кто-то из экспедиции?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил доктор. – Но это все как-то связано с Черным Мотыльком. Мистер Келпи… – Натаниэль Доу отошел от окна, сел в свое кресло напротив бабочника и закурил папиретку. Его фигуру тут же окутал густой бордовый дым. – Меня интересует другое.

– Что именно?

Доктор выразительно на него поглядел.

– Отчего вас не заботит то, что сообщил нам Вамба до того, как его забрали?

– Ч-что? Что именно? – сбивчиво спросил мистер Келпи.

– Насчет вашего начальника, профессора Гиблинга. О том, что его…

– Нет! – воскликнул мистер Келпи. Его губы задрожали. – Я отказываюсь в это верить! Этого просто не может быть!

– Вамба сказал, что старого профессора убили, – безжалостно напомнил доктор.

– Но он ведь был в экспедиции! Откуда ему знать?

– Хороший вопрос, мистер Келпи. – Доктор сцепил пальцы. – Хороший вопрос. Нам еще предстоит это выяснить…

– Что выяснить? – испуганно спросил Келпи.

Вместо ответа доктор спросил:

– Как именно умер профессор Гиблинг?

– У него был сердечный приступ! Я ведь говорил вам!

– Хорошо. Расскажите подробнее, мистер Келпи, как это было? Кто обнаружил тело?

– Я… я его обнаружил! – резко ответил бабочник и тут же пригорюнился – его раздражительность и неверие сменились грустью. – Время перевалило за полночь, общество уже опустело. Я засиделся допоздна за составлением новой серии: «Чешуекрылые пустыни Хартум». Видите ли, я часто засиживаюсь – могу так до самого утра провозиться с какими-нибудь редкими бабочками. Закончив серию, как и всегда в таком случае, я пошел к профессору Гиблингу, намереваясь оставить у него на столе новые каталоги и расправленных Сумеречных Вильм, подготовленных для утренней лекции. Я полагал, что он уже давно ушел, но, к моему удивлению, профессор был у себя в кабинете, сидел в кресле, откинувшись на спинку. Свет не горел, и я еще подумал: «Как странно, что профессор сидит в темноте»…

Мистер Келпи прервался, достал платок и вытер выступившие на глазах слезы. После чего продолжил:

– Голова профессора была задрана, и я решил, что он снова заснул за работой. Попробовал его разбудить, но тут понял, что он… – помощник главы кафедры всхлипнул.

– Он был теплым? – спросил Натаниэль Доу.

Мистер Келпи испуганно поглядел на доктора, а тот невозмутимо и безжалостно продолжил:

– Вы ведь потрогали его? Он был теплым или холодным? Успел окоченеть?

– Он был… обычным, – опустошенно сказал мистер Келпи.

– Хм. Глаза его были открыты или закрыты?

– Глаза были открыты! Точно открыты! Я помню, ведь я сам ему их закрыл.

Доктор покивал своим мыслям.

– Что было после того, как вы его обнаружили?

– Я тут же сообщил мистеру Феннигу, управляющему общества, и поставил в известность полицию. Тело забрали в морг.

– У профессора Гиблинга не было родственников?

– Никого не было. Вся его жизнь была связана с наукой, – тяжко вздохнул мистер Келпи. – Его волновали только бабочки.

– Вскрытие проводилось?

– Я… я не знаю. Это ведь ваш друг работает в морге, доктор. Он вам может сказать точнее.

Доктор поморщился от слова «друг».

– Непременно узнаю у него при случае. – Он выдохнул тонкую струйку дыма. – Профессора, насколько я понимаю, похоронили в Тремпл-Толл…

– На Чемоданном кладбище, да. Была довольно скромная церемония. Пришли несколько коллег из научного общества, сэр Крамароу выразил свои соболезнования и прочитал очень проникновенную речь. «Погребальный оркестр господина Пруддса» исполнил скорбнянс «Забудь меня, мой старый друг». Это так… грустно.

– Вы ничего не заметили странного, когда увидели профессора в кабинете?

– Странного?! – воскликнул мистер Келпи раздраженно. – Да он был мертв! Я только об этом и мог думать! Этот человек меня научил всему, что я знаю. Он меня вытащил из… – он запнулся, не в силах совладать с охватившими его чувствами и спрятал глаза под платком.

– Конечно-конечно, – сказал доктор Доу и немного помолчал. – Еще один вопрос, мистер Келпи. Вы не почувствовали какой-нибудь необычный запах в кабинете, когда обнаружили профессора?

Мистер Келпи хмуро поглядел на доктора.

– Вы имеете в виду чернослив?

– Помимо прочего.

– Нет, ничего такого я не почувствовал.

– Пейте чай, мистер Келпи, он успокаивает…

Доктор задумчиво уставился в пустоту перед собой.

– Куда он все-таки делся, Черный Мотылек? – негромко проговорил он. – Никто его не видел. Куда он мог деться?

– Может, он просто улетел?

– Это вряд ли. Очевидно, что на вокзале, в таком людном месте, его не могли бы не заметить. Тут же поднялась бы паника, крики, но всего этого не было. Черный Мотылек скрылся каким-то чудесным образом. Помнится, вы рассказывали о различных невероятных способностях, которые ему приписывают. Существуют бабочки, которые могут становиться невидимыми?

Мистер Келпи задумался.

– Могут становиться невидимыми некоторые бабочки с островов Вирен и Паранезии, – сказал он, – а еще, насколько мне известно, Крохотули Серебряные. Что касается Черного Мотылька, то, несмотря на все приписываемые ему невероятные способности, в книге профессора Гиблинга нигде не упоминалось о подобной. Но, боюсь, эта бабочка недостаточно изучена.

– Раз уж мы заговорили об этой книге, – начал доктор, – может быть, есть то, о чем мне следует знать? То, что поможет нам разыскать это существо? Я был бы вам благодарен, если бы вы описали его, мистер Келпи, ведь мне до сих пор не вполне ясно, с чем мы столкнулись.

– Конечно… эм-м… – бабочник замялся. – Черный Мотылек – ночное создание. И солнечный свет ему крайне противен. У него две пары крыльев. Кромешно-черные. Без каких-либо узоров и пятен. Сугубо чернильный пигмент. Размах крыльев самки, согласно книге профессора Гиблинга, может достигать четырех-пяти футов. А самец… – мистер Келпи замолчал, пытаясь подобрать слова. – Он… он отличается от самки.

– Половой диморфизм?

– Именно.

– Что вы можете рассказать о повадках бабочки?

Мистер Келпи отпил немного чая. Даже после первого глотка он немного успокоился.

– Черный Мотылек, помимо прочего, хищник, – сказал он. – Питается слезной жидкостью, кровью и, как и многие бабочки, падалью. Но нападает он, только когда голоден, либо когда его провоцируют.

– Вы сказали «помимо прочего».

– Согласно книге профессора Гиблинга, Черный Мотылек еще и антофил, то есть голод его, помимо плоти, крови и слез живых существ, может быть утолен так же пыльцой некоторых цветов и растений. Сладкое усыпляет мотылька, делает его мирным и вялым.

Доктор тут же вспомнил о том, что говорил проводник.

– Много чая с сахаром… чай с сахаром… – сказал он, и бабочник недоуменно на него поглядел, не понимая, о чем идет речь. – Как нам отыскать Черного Мотылька, мистер Келпи? Как профессор Руффус его поймал?

– О, боюсь, это для меня совершеннейшая загадка, – жалобно ответил бабочник. – Я был бы рад вам помочь, но это поистине либо чудо, либо удача – иных версий у меня нет…

– К какому семейству относится Черный Мотылек?

Мистер Келпи задумался.

– Профессор Гиблинг и сам не был уверен, – сказал он. – Ближайшее семейство, как он полагал, – это Чернильные Червоточцы.

– Есть какие-либо особенности у данного семейства? То, что может помочь?

– Что ж… Чернильные Червоточцы, как и интересующий нас представитель чешуекрылых, – сугубо ночные создания, у них замечательный слух…

– В коллекции общества присутствуют представители данного семейства? Если присутствуют, то как их поймали?

– Их ловят на свет.

– Подробнее, пожалуйста.

Мистер Келпи сделал еще один глоток чая. Он уже настолько успокоился, что даже осмелился взять с подноса одну из коврижек миссис Трикк.

– Есть специальные фонари, – сказал бабочник, – которые применяются при охоте на тех или иных мотыльков. Мы используем различные светофильтры и химические красители огня для каждого отдельного вида мотыльков. «Ловчие фонари» – сложные оптические приборы с тонкой настройкой, сделанные на заказ.

– Червоточцы. Какие вы используете фонари для них?

– Темный рубин. Стекло темно-рубинового цвета. И химический экстракт красного пламени.

– Черный Мотылек-убийца, летящий на кроваво-красный свет, – задумчиво проговорил доктор Доу. – Весьма мрачно.

– Это все предположения, доктор, – напомнил мистер Келпи. – Речь ведь шла о Червоточцах. Я не уверен, что Черный Мотылек так же отреагирует на подобный свет. И, позвольте узнать, уж не собираетесь ли вы…

Его слова прервал стук захлопнувшейся входной двери. Раздались шаги, и в гостиной, к облегчению дядюшки, появился Джаспер.

Весь вид племянника представлял сущий бардак: по меркам доктора Доу, выглядел мальчик сейчас немногим лучше канавной крысы, выползшей на мостовую после сильного ливня. Джаспер был взлохмачен (еще больше обычного), на щеке алела царапина, сюртук и брюки были все измазаны в грязи, галстук сидел вкривь.

«Какой кошмар!» – говорил взгляд дядюшки, но сам дядюшка молчал.

– Вы просто не поверите, что я узнал! – воскликнул Джаспер и, поспешно стянув с ног башмаки, потопал к камину. – Бр-р… как же холодно стало на улице, я весь продрог!

– Доктор Горрин сообщил, что ты покинул морг три часа назад. И что это за вид, позволь узнать? Ты что… – Натаниэль Доу поморщился, – дрался?

– Нет, просто упал! И вообще… – широко улыбнулся племянник, – ты тут же перестанешь на меня злиться, как только я расскажу тебе, что выяснил.

Он подтащил к камину стул, уселся и принялся рассказывать: и о том, что подслушал в морге, прячась под секционным столом, и о констеблях, и о визите в Клуб охотников-путешественников, а еще о сэре Хэмилтоне.

При одном только упоминании об охотнике доктор Доу и мистер Келпи переглянулись. Судя по всему, это был тот самый «неизвестный из экспедиции». Тот, о ком говорил Вамба. Но при этом даже невозмутимого доктора поразило известие о том, что охотник был найден в квартире мертвым, что лежал он там очень долго и что, вероятно, под его видом в экспедицию отправился кто-то другой.

– А что насчет предмета под подкладкой пиджака профессора Руффуса? – напомнил доктор Доу. – Доктор Горрин передал его тебе?

– Конечно, вот же он! Совсем о нем забыл!

Джаспер извлек из кармана половинку фонографического цилиндра и вручил ее дядюшке. Доктор Доу даже скрипнул зубами от досады – он ведь уже почти держал в руках вторую часть!

– Уверен, эта штуковина, – добавил мальчик, – содержит в себе разгадку тайны этой загадочной экспедиции в болота Кейкута.

Из дверей кухни показалась миссис Трикк. Экономка выглядела очень недовольной. Джаспер тут же попытался сделать вид, будто он вовсе еще и не вернулся и что это не он сидит на стуле у камина.

– Хватит разговаривать обо всех этих ваших зловещих вещах на голодный желудок, – заявила миссис Трикк и принялась накрывать на стол.

Доктор Доу повернулся к бабочнику:

– Мистер Келпи, поужинаете с нами?

– Прошу прощения, но вынужден отказаться, – ответил бабочник, бросив взгляд на часы. – Скоро начнется шквал, а у меня при себе совсем не осталось моего лекарства. К сожалению, я не могу позволить себе застрять в гостях на все то время, что будет бушевать эта туманная мерзость.

– Конечно, мистер Келпи.

– Из-за всех этих треволнений я совсем утратил счет времени. – Бабочник поспешно поднялся. – Если я выйду прямо сейчас, то еще успею благополучно добраться домой. – Он кивнул доктору и Джасперу. – Благодарю вас за чай и… и за все, что вы делаете.

Натаниэль Доу встал из кресла и пошел проводить помощника главы кафедры Лепидоптерологии до двери.

– Вызвать вам кэб?

– Нет-нет. Благодарю, я сяду на трамвай на Бремроук. – Мистер Келпи надел пальто, котелок, обмотался шарфом. – Надеюсь, вы сообщите мне о продвижении расследования.

Натаниэль Доу кивнул, и бабочник, набрав в грудь побольше воздуха, вышел за дверь, прямо в непроглядное туманное марево.

Доктор вернулся в гостиную и сел за стол. Он был все еще раздражен и злился на племянника. От мальчика это не укрылось, несмотря на то, что дядюшка не сказал ни слова.

– Ну, не злись, – добродушно сказал Джаспер. – Я был очень осторожен.

– Ты вообще думал о возможных последствиях? А если бы эти констебли тебя поймали?

Джаспер открыл было рот, чтобы ответить, но его прервал свисток пневмопочты.

Доктор поднялся, прошел в прихожую и, открыв крышку на трубе, достал капсулу. Судя по тому, с каким напряженным видом он застыл, прочитав послание, там было что-то очень важное.

Дядюшка резко развернулся. Его совершенно белое лицо не предвещало ничего хорошего. Доктор Доу вернулся в гостиную и взял с журнального столика свой продырявленный цилиндр. Проворчал:

– Это никуда не годится. Не расхаживать же по городу с дырками от пуль. Придется взять запасной.

– Дядюшка? – испуганно произнес Джаспер – мальчик ничего не понимал.

Из двери кухни с очередным подносом в руках появилась экономка.

– Боюсь, ужин переносится, миссис Трикк, – сказал доктор Доу.

– Как это, переносится, позвольте поинтересоваться?

Доктор не ответил. Повернувшись к племяннику, он велел:

– Джаспер, одевайся.

– Что произошло, дядюшка?

– Еще одно. Еще одно убийство. Черный Мотылек напал снова.

Часть II. Глава 1. В преддверии шквала.

Часть вторая. Черный Мотылек.


Глава 1. В преддверии шквала.


Тяжелые дубовые двери отворились, и посетители – джентльмен с саквояжем и антитуманным зонтом и мальчишка с руками в карманах – оказались в просторном прохладном вестибюле с теряющимися в темноте высокими потолками. Под сводами помещения гнездились огромные часы: во мраке медленно двигались шестерни, каждая размером с комнату, с громоподобным «р-рух» монструозные стрелки отсчитывали время, а маятники создавали вздымающие волосы порывы ветра.

Помимо часов в вестибюле практически ничего не было. Такие места будто специально предназначены, чтобы люди чувствовали себя в них жалкими, крошечными, а еще больными – в самом воздухе тут витало нечто неуловимо больничное…

В дальнем конце вестибюля горела лампа. Висела она над открытыми дверями парового лифта, у которых бродил, не в силах найти себе места от беспокойства, некий полный господин с неприкаянной, страдающей перееданием тенью. Наличие формы выдавало в нем департаментского служащего, а наличие трясущейся головы и беспокойных рук – невротика. Господин у лифта то и дело замирал на месте, задирал голову и глядел на часы под сводами. При этом он все время сверялся с карманным хронометром и качал головой – со стороны казалось, будто он считает, что какие-то из часов ему нагло лгут.

Посетители направились прямиком к служащему. Гулкое эхо от их быстрых шагов по мраморному полу тут же разошлось по вестибюлю, оттолкнулось от стен и ушло куда-то вверх, многократно усиленное.

Заслышав шаги, толстяк запыхтел и спрятал часы в жилетный карман. Затем он поспешно застегнул верхние пуговицы рубашки, поправил форму и только после этого сделал несколько шагов навстречу официальным персонам, присланным из полицейского ведомства Тремпл-Толл. Если ему и показались странными те самые «официальные персоны», одна из которых к тому же была слишком молода, чтобы служить где бы то ни было, учитывая, что она являлась мальчишкой, то виду он не подал.

– Добрый вечер! – сказал толстяк низким сипловатым голосом, когда они подошли. – Меня зовут Эрнест Д. Фойл. Я начальник этой станции.

– Доктор Натаниэль Доу.

– Джаспер.

Господин начальник станции суетливо отступил в сторону и пригласил посетителей в лифт. И когда они зашли, проследовал за ними.

Стены кабины были обшиты строгим бурым крепом, а под потолком горела лампа, но не слишком ярко – чтобы посетители не забывали, что пребывают в ведомственном здании. Автоматон-лифтер здесь отсутствовал, и мистер Фойл лично выбрал «4» на бронзовой полукруглой панели, переведя рычажок к означенной цифре. Двери закрылись, лифт вздрогнул, где-то внизу зашипели поршни, и кабина поползла вверх.

– Насколько я понимаю, констебли еще не прибыли, – заметил доктор Доу.

– Нет, сэр, – ответил начальник станции. – Вы первые. Мне и моим людям было велено всячески вам содействовать. Благодарю, что добрались так быстро – полагаю, это было непросто, учитывая погоду…

– Обстоятельства так совпали, что мы были неподалеку, – уклончиво ответил доктор, не считая нужным вдаваться в подробности и сообщать мистеру Фойлу, что переулок Трокар находится буквально в двух шагах от Чемоданной площади, в особенности если идти через дворы, мимо Рынка-в-сером-колодце и паба «В чемодане».

Доктор Доу пригляделся к начальнику станции. Мистер Эрнест Д. Фойл являлся обладателем широкого лица, крупного тяжелого носа и пышных соломенных усов, тщательно расчесанных и напомаженных. Коричневая форма ведомства Паропневмопочты Габена, несмотря на обхват фигуры этого господина, сидела на нем неплохо, была выглажена и вычищена (что редкость для Саквояжного района), два ряда гербовых пуговиц на мундире и кокарда на служебной фуражке блестели, как следует надраенные. С профессиональной точки зрения доктор отметил хромоту мистера Фойла (предположительно, плохо сросшийся перелом) и явную бледность, хотя последнее все же, вероятно, было следствием разворачивающихся событий.

– Позвольте поинтересоваться, какие действия ведутся на месте происшествия?

– Действия, сэр? – Толстый начальник станции нахмурился.

– Вы изолировали место происшествия от служащих?

– Я… э-э-э… можно и так сказать, сэр. Все выбежали из центральной рубки, как только… Никто не смеет туда соваться. Штат перепуган не на шутку. Все пересылки приостановлены. Ход капсулам дан лишь в полицейской рубке: мистер Перчинс отправил вызов на Полицейскую площадь, откуда нам пришло предписание ожидать вас. Сэр, прошу заметить, что ситуация внештатная, уставом службы не предусмотренная. На станции пневматической почты «Чемоданная площадь» подобного никогда прежде не случалось. Нет, служащие умирали, разумеется, но обычно своей смертью. А такое…

Лифт дополз до четвертого этажа, и двери со скрежетом открылись. Следуя за начальником станции, доктор Доу и Джаспер двинулись по узкому коридору, в который выходило не меньше дюжины дверей – из-за каждой выглядывали испуганные служащие ведомства. Над их головами висели газовые рожки, подсвечивающие медные таблички: «Торговая пересыльная рубка», «Вокзальная пересыльная рубка», «Биржевая пересыльная рубка», «Фабричное направление», «Направление: Набережные», «Канал Брилли-Моу». В нижней части каждой двери были пробиты круглые отверстия, по размеру и форме подходящие как раз для стандартных капсул. Доктор обратил внимание на тонкий рельс в полу, ползущий вдоль прохода.

Не останавливаясь ни у одной из рубок, мистер Фойл вел посетителей прямиком к помещению в конце коридора. И хоть служащие станции старались держаться оттуда подальше, пересыльщики, мимо которых проходили господин начальник станции, доктор и мальчик, по одному присоединялись к процессии, так что к месту происшествия подошла уже изрядная толпа.

Прежде чем войти в рубку, доктор остановился – следом остановились и все прочие. Натаниэль Доу повернулся к начальнику станции и недовольно проговорил:

– Мистер Фойл, я полагаю, вам стоит возобновить пересылки во всех помещениях, кроме этого. А вашим людям стоит вернуться к работе.

– Боюсь, это невозможно, доктор, – сообщил начальник станции. – Все капсулы приходят сюда, в центральную, иначе, распределительную рубку, а уже отсюда они расходятся по направлениям. Мы не можем возобновить работу, пока…

– Я понял. Но избавить меня от присутствия форменных зевак вы уж точно способны.

– Да-да, сэр. Хоуни, Тобинс, вы слышали?

– Но, сэр…

– Все по своим рубкам и нос не показывать! Вас вызовут, если понадобитесь.

Со всех сторон раздалось хмурое: «Да, сэр», «Слушаюсь, мистер Фойл», «Уже, сэр», и вскоре служащие разошлись. Доктор Доу, Джаспер и мистер Фойл остались втроем.

Центральная рубка станции «Чемоданная площадь» представляла собой большое полуциркульное помещение, все стены которого, будто червоточинами, были испещрены отверстиями приемников капсул, закрытыми круглыми крышками с вентилями. Напротив входа висела карта-схема всей сети труб паропневмопочты, вычерченная поверх плана города и напоминающая спрута, охватившего кварталы своими щупальцами. По обе стороны от двери все пространство было занято чудовищным смешением из труб, рубильников, переключателей и датчиков, которые в своей совокупности, очевидно, являлись системой управления центральной рубки.

Происшествие оставило свой отпечаток на этом месте. Под высоким куполом висела газовая люстра, но сейчас она не горела: ее подменяли небольшие светильники, рыжие головки которых нависали над стоявшими полукругом распределительными столами. У столов разместились жесткие крутящиеся стулья на тонких ножках, разумеется, пустующие. Два колесных автоматона в форме и кепи замерли на тонком рельсе, проложенном по периметру помещения, – оба были выключены: механические руки с кистями-зацепами вытянуты по бокам, головы склонились долу.

– Внештатная ситуация полностью нарушила работу, – сказал мистер Фойл. – Более того, она застопорила все узловые станции, связанные с нами. Все восточное направление вплоть до канала стоит.

И действительно: над крышками почти всех труб горели красные лампочки, сообщая о том, что пришла капсула, но при этом привычный свист не раздавался – вероятно, звуковое оповещение отключили, иначе сейчас здесь можно было бы оглохнуть от визжания многоголосого пересыльного оркестра.

Все капсулы, отправленные с нескольких ближайших кварталов, из здания вокзала, гостиницы «Габенн», ресторанов, лавок, мастерских и квартир, сперва попадали сюда, на станцию «Чемоданная площадь», и только после этого они переправлялись дальше в различных направлениях.

Распределительная рубка оказалась вовсе не тем, что ожидал увидеть Джаспер. Разумеется, мальчик знал о станциях, но отчего-то полагал, что здесь занимаются тем, что чинят трубы или изготавливают новые капсулы. До сего момента он и не догадывался, как это все работает. Прежде Джаспер считал, что нужно просто засунуть капсулу в трубу, и контейнер неким чудесным образом сам найдет адресата. На деле место, куда они пришли, оказалось сердцем невероятно сложной системы: ее обслуживание представляло собой тяжелую нервную работу – любое промедление или ошибка здесь грозили весьма дурными последствиями, ведь промедление пересыльщика отдалит адресата от получения посылки, а его ошибка – и вовсе лишит его ее.

Доктора Доу, в отличие от племянника, система и принцип действия пневматической почты сейчас совершенно не интересовали. Его занимал тот, кто лежал у одного из распределительных столов.

Лужа крови, натекшая из-под несчастного, походила на кляксу. Человек, в свою очередь, напоминал большую муху в форме Пересыльного ведомства, залипшую в пролитом киселе. Лицо его было отвернуто вбок, руки безвольно отброшены в стороны. Служебное кепи так и осталось на голове. От доктора не укрылись также и осколки стекла, поблескивающие на полу рубки здесь и там.

Натаниэль Доу передал зонтик племяннику и подошел к покойнику. Джаспер и мистер Фойл шагнули следом.

– Это мистер Моррис, сэр, – сообщил начальник станции. – Бедный-бедный мистер Моррис.

Покойного словно изрезало ножами. Фартук, как и рубаха с жилеткой под ним, были рассечены на лоскуты.

Доктор Доу приблизился к распростертой фигуре вплотную. Осматривая труп, он обошел его кругом, будто бы не замечая, что ступает по крови, а его туфли, погружаясь в нее, противно чвякают с каждым шагом. В подобных вопросах доктор был не особо щепетилен, в отличие от того, что касалось пожимания рук людям с грязью под ногтями, пребывания рядом с обладателями пыльных башмаков и выслушивания скучного нелепого бреда различных навязчивых невежд.

– Семь ран, – сказал он негромко.

Джаспер остался стоять на краю жуткой лужи. Мальчик глядел на покойника во все глаза, но страха не испытывал – лишь любопытство. Это был уже третий мертвец, которого он видел за один только сегодняшний день (если не считать постояльцев доктора Горрина): старый недобрый Габен подобным отвратительным образом будто бы приветствовал его дома.

– Мистер Моррис, – продолжал начальник станции, – хороший работник. Восемь лет с нами. Службу не пропускал, добросовестно выполнял свои обязанности.

– Мне нужен свет, – сказал доктор.

– Простите, сэр, но это максимум света, который мы сейчас можем себе позволить. Люстра повреждена, в ее газоводе прореха. Я велел тут же перекрыть трубу, как только… все это случилось.

– Откуда отколки? – спросил доктор. – От люстры?

– Не только. Это… это существо разбило стекло и проникло сюда через световое окно под куполом. Сейчас это окно почти не разглядеть. Оно там, – мистер Фойл указал рукой. – Круглое…

Доктор поставил саквояж на стол. Достав из него небольшую рабочую лампу, он быстро зажег ее.

– Джаспер, боюсь, тебе тоже придется замарать туфли. – Натаниэль Доу протянул лампу племяннику. – Посвети мне.

Закусив губу от напряжения и волнения, мальчик осторожно ступил вкровь, прошел два шага и взял протянутую лампу. С каждым кровавым хлюпаньем господин начальник станции вздрагивал от отвращения. Его лицо позеленело, дыхание перехватило – и зачем он только застегивал пуговки на воротнике!

– Вы продолжайте, продолжайте, мистер Фойл, – сказал доктор и, достав из саквояжа линейки, принялся измерять глубину и длину ран. – Расскажите, что здесь произошло.

– Я… я не присутствовал.

– Тогда попрошу вас позвать тех, кто присутствовал. Мне нужно узнать о произошедшем из первых уст.

– Да-да, конечно. – Мистер Фойл вернулся к двери, выбрал среди рычагов и рукояток на системе управления какой-то крошечный тумблер и несколько раз его переключил: туда-обратно, туда-обратно. Вскоре в центральную рубку зашли трое испуганных служащих станции в коричневых кепи и фартуках; из фартучного кармана у каждого торчали кожаные перчатки.

– Это Томсон, Финли и Хейл, – представил начальник. – Прошу вас, господа, расскажите доктору все, что вы видели.

Слово взял мужчина средних лет с узким лицом. Учитывая желтоватый цвет его кожи, доктор сделал вывод, что он либо болеет печенью, либо переедает лимонного мармелада.

– Это… э-э-э… Было шесть часов семнадцать минут. Пришло письмо с Флюгерной улицы. Я уже собирался переправить его на Файни, когда наверху раздался звон стекла, и в рубку влетела эта… эта…

– Да, это была бабощка, шэр! – прошамкал еще один служащий, седовласый и полубеззубый. Если бы доктора попросили вынести профессиональное мнение насчет старика, ему пришлось бы, вероятно, озвучить надписи на корешках всех книг в библиотеке Недугов из Габенской Больницы Странных Болезней. – Большая! Большущая бабощка! Я таких и не видал никогда! Щерная… ощень щерная… Не верите?! Вот такая! – Он развел руки в стороны, демонстрируя, вероятно, размах крыльев описанной бабочки – около пяти футов.

– Что произошло дальше? – Доктор меж тем закончил измерения и спрятал линейки обратно в саквояж.

– Мы все это видели, сэр, – добавил «лимонник», свидетель, говоривший первым. – Но поначалу никто ничего не понял.

– Сколько вас было в рубке?

– Нас было четверо: мы трое и… мистер Моррис. И еще Боб и Роб работали на распределении между рубками.

– Это наши служебные автоматоны, – поспешно пояснил господин начальник станции, кивнув на механических работников, – занимаются распределением в центральной рубке и в пересыльном коридоре.

– Продолжайте, господа. – Доктор кивнул свидетелям происшествия.

– Все произошло так быстро, что мы ничего не успели сделать, – сказал третий служащий, до того молчавший. Судя по пустому, отсутствующему взгляду и начисто лишенному эмоций голосу, он страдал затяжным недосыпанием. – Тварь залетела, начала кружить наверху, повредила люстру и, когда та погасла, рухнула вниз. Начала биться по полу. Ближе всех к ней оказался мистер Моррис. Тварь взмахнула крыльями и прыгнула на него.

– Она напала на него, – добавил старик. – Ишрешала его крыльями. Они тонкие, как бумага, но оштрые, как ноши.

– Мистер Моррис не успел даже закричать. Мы выбежали.

– Куда существо в итоге делось? – спросил доктор Доу.

– Никто не знает, сэр, – сказал начальник станции. – Мы осмелились сюда вернуться, только когда все затихло… минут через десять. Мистер Перчинс, полицейский пересыльщик, тут же отправил сообщение в Дом-с-синей-крышей.

Доктор кивнул Джасперу, и тот погасил лампу.

– Итак, подытожу, – начал Натаниэль Доу. – В шесть семнадцать Черный Мотылек проник в центральную рубку через световое окно под куполом, разбил люстру, спустился вниз и напал на одного из ваших служащих, прочие служащие спаслись бегством. Черный Мотылек тем временем бесследно исчез. Все так?

– Да, сэр, – кивнул мистер Фойл. – После чего я пришел сюда, перекрыл поступление газа в люстру и отключил звуковое оповещение о приходе капсул.

– То есть у вас нет никаких предположений, куда существо могло деться?

– Никаких, сэр. Сожалею, сэр. Я лишь взял фонарь и проверил, не прячется ли оно где-то здесь: просветил все углы и купол, но его нигде не было.

– До этого вы не замечали рядом со зданием или внутри него присутствия Черного Мотылька?

– Нет, сэр! Что вы! Мы бы сразу доложили о таком.

Доктор вышел из лужи, достал из саквояжа несколько бумажных полотенец, протянул одно Джасперу и принялся очищать подошвы туфель от крови. Свидетели убийства предпочли отвернуться. Продолжал не мигая глядеть лишь «невыспавшийся» – кажется, его ничто не могло смутить или удивить, кроме, разве что, неожиданного выходного.

В рубку тем временем из коридора вошел один из служащих. Торопливо приблизившись к начальнику станции, он что-то быстро, негромко заговорил ему на ухо.

– Понял. Проводить, – ответил мистер Фойл, после чего повернулся к доктору. – Сэр, мне сообщили, что прибыли констебли с Полицейской площади.

Доктор кивнул, подошел к план-схеме, пристально оглядел столы распределения, бросил взгляд на ряды отверстий в стене.

– Мистер Фойл, скажите, что вот это за трубы? – Он указал на четыре больших (намного более широких, чем прочие) круглых проема; их крышки были откинуты в стороны, и в черную глотку каждого мог бы пролезть взрослый худощавый мужчина.

– Это трубы для скорых грузовых пересылок, – сказал начальник станции. – Мы используем их на маршрутах в сторону канала, фабрик и района Набережных. Четвертая труба предназначена для частных отправок. Но ею пользуются нечасто – все предпочитают бандероли регулярной почты.

– Они сейчас подключены?

– Разумеется. Как и все прочие трубы в центральной рубке.

– А это, я так понимаю, их капсулы. – Доктор кивнул на несколько сосудов, которые стояли рядком под трубами. Каждый был размером с добрый артиллерийский снаряд.

Мистер Фойл бросил недоуменный взгляд на доктора и спросил:

– Могу я узнать причину вашей особой заинтересованности этими трубами, сэр?

– Конечно. Прошу вас, подойдите.

Господин начальник станции приблизился, осторожно обойдя тело мистера Морриса и лужу вокруг него, и доктор указал ему на нечто, чернеющее на краю одной из труб. Среди похожей на золу пыли было несколько капель крови.

– Уж не думаете ли вы… – начал мистер Фойл.

– Куда ведет эта труба? – спросил доктор.

– Э-эм… северное направление. Станция «Пыльная площадь». Но… но как? Как она могла туда проникнуть? Если эта тварь настолько большая, как ее описывают, как она смогла залезть в трубу?

Доктор пожал плечами. Он не был свидетелем данного происшествия, и ему оставалось лишь гадать: быть может, Черный Мотылек сложил крылья каким-то причудливым образом или же попросту обернулся ими.

– В любом случае, мистер Фойл, – доктор Доу мрачно поглядел на начальника станции, – эта черная пыль и капли крови говорят нам не только о том, куда именно делся Черный Мотылек.

– О чем же еще тогда?

Доктор заглянул в непроглядную пасть грузовой трубы и сказал:

– О том, что, вероятно, на станции пневмопочты «Пыльная площадь» нас также будет ожидать чья-то смерть.


***


Интерьер, если можно так выразиться, паба «В чемодане» действительно чем-то напоминал внутренности чемодана. Клетчатая ткань, которой были обиты стены, походила именно что на обивку, а завсегдатаи – на клопов, непрестанно забивающихся внутрь и путешествующих среди вещей.

В преддверии шквала к вечеру паб был битком забит. Сейчас здесь собрались все те, кто одним своим видом вызывал у доктора Доу справедливое раздражение – общению с каждым из них он предпочел бы даже скучные затяжные рассуждения (с намеком) миссис Трикк на тему бесконечных племянниц ее многочисленных подруг. «В чемодане» сидела компания шумных железнодорожников, заливалось элем, играло в карты и гоготало местное отребье, у стойки терлись забежавшие промочить горло, пока жена не видит, соседские пьяньчужки. В поисках одного из последних сюда и забрела миссис Герри.

– Прошу вас, не шевелитесь, миссис Герри, – попросил доктор Доу, осматривая сидящую у стойки женщину.

– Ой, господин доктор, у вас такие холодные пальцы, что я даже не знаю…

Миссис Герри была яркой представительницей коренных жителей Саквояжни: волосы убраны и расчесаны, но при этом выглядят неряшливо и взлохмаченно, шляпка сидит набекрень, вокруг глаз чернеют пятна, а лицо едва угадывается где-то под толстым слоем дешевой пудры. Ох, уж эта пудра – она делала местных женщин похожими то ли на мертвецов, то ли на клоунов, то ли на мертвых клоунов. Сейчас у миссис Герри сильно отекла левая щека, раздулась, словно она держала во рту кусок пирога размером с дирижабль.

– Я так понимаю, вам недавно удаляли зуб, – заметил доктор, ощупывая шею женщины.

– Да, было! – довольно взвизгнула она. – Болел неимоверно, вот и вырвали. Взяли у мистера Доррера, кузнеца, его щипцы – оп, и нету зуба. Крови налилось – целую чашку!

– Боюсь, у вас пошло осложнение, миссис Герри, – сообщил доктор Доу. – Такое нередко бывает после удаления зубов. Я советую вам поскорее обратиться в городскую лечебницу.

– Это в нашу мясницкую-то? – Миссис Герри всплеснула руками. – Да ни в жизнь! Они же только хуже сделают, еще и поиздеваются над бедной женщиной! Само пройдет!

Доктор поморщился. Вот это «само пройдет» раздражало его сильнее всего.

– Я бы все-таки посоветовал не затягивать с этим. Вам стоит пойти в лечебницу, сделать просвет и узнать у доктора по поводу операции.

– Свет-просвет? Это когда они червяка заставляют глотать, а потом фонарем светят?! Нет уж, никому Летиция Герри не показывала свои косточки и никому не станет! Внутренности – это сугубо личное дело дамы. А там же все доктора, небось, мужчины? Да и муженьку моему, мистеру Герри, больше нравятся пухленькие – с этой стороны, – она повернулась отекшим профилем к доктору, – глядишь, и симпатичнее для него окажусь.

Доктор Доу едва сдержал тяжкий вздох. Местной приземленности мышления могло составить конкуренцию лишь местное невежество.

– Как вам будет угодно, миссис Герри, – сказал он. – Но мой совет остается прежним.

– Ой, спасибо, господин доктор! Вы сама забота, прямо как моя старенькая мамочка!

Доктор Доу понадеялся, что это все же не так. А миссис Герри отправилась искать мужа в следующий паб.

– Вам налить, господин доктор?! – пробасил на все помещение хозяин заведения Билли «Кулаки» Криспи, получивший свое прозвище за поистине огромные волосатые кулачищи, в которых здоровенные кружки для эля казались сущими наперстками.

Хоть на вид мистеру Криспи нельзя было дать и пятидесяти, но, говорят, он помнил еще те времена, когда на вокзале не было механических перегружателей, а грузчики из Саквояжни выбивали друг другу битами зубы за каждый чемодан и, соответственно, за каждую возможность получить на чай. Местные уважали Билли: в его пабе почти никогда не крушили мебель и дрались только тогда, когда этого хотел сам хозяин заведения. Никто не смел вызвать на себя гнев трактирщика, поэтому, когда доктор Доу опустился на стул у стойки и его тут же облепили местные – каждый со своим недугом, мистеру Криспи хватило одного лишь рыка: «Оставить в покое господина доктора!», чтобы все мгновенно вернулись к прерванным делам. Единственной, кого осмотрел доктор Доу, была миссис Герри, поскольку ее случай выглядел весьма тревожным и запущенным…

С отвращением оценив липкую стойку и не очень-то чистые бутылки, в которых плескалось явно не то, что значилось на этикетках, доктор ответил на предложение выпить отказом, после чего завел тему на нужную ему колею:

– Так вы говорите, мистер Криспи, слепой Бэзил и его прихвостни видели сегодня какое-то странное существо поблизости?

Трактирщик кивнул, и тут дверь паба распахнулась. В нее вошли два довольно непритязательных – как раз под стать этому месту – типа. Непритязательные типы самозабвенно, воодушевленно спорили, и один уверял другого:

– Говорю тебе, я его видел, вот прям, как тебя!

– Да ни в жизнь не поверю! – отвечал второй. – Гремлин? Говорящий?

– Он не только говорил, но и слушался того странного господина!

– Фу, врешь! Да и где же ты его видел?

– На Железном рынке, у Шестерёночной балки. С джентльменом в полосатом пальто!

– Чтобы гремлин да с джентльменом? Что за сказочки, Артур?!

Доктор Доу знал этих двоих. Тот, который уверял, будто видел говорящего гремлина, держал подмышкой крошечный чемоданчик – Артур Клокворк из квартала Странные Окна продавал шестерёнки вразнос. Этот чем-то напоминающий сверчка худощавый мужчина в потертом коричневом сюртучке, клетчатых штанах и перекошенном цилиндре был одним из тех немногих, кто почти не раздражал доктора Доу – было в нем что-то слишком уж к себе располагающее. Спорил с ним его закадычный друг, воришка-неудачник Бикни, обладатель рыжих усов, такой же бороды и круглых очков для чтения, которые ему в общем-то были без надобности, так как читать он не умел. Угольный котелок на голове у воришки, его ношеное зеленое пальто и полосатый шарф были сплошь покрыты налипшими клочьями тумана.

– Док, – кивнул Бикни, подойдя к стойке.

– Господин доктор, – Артур Клокворк приподнял свой бедняцкий цилиндр.

– Добрый вечер, господа, – ответил доктор Доу. – Как ваш бок, Бикни?

Пару недель назад Бикни залез в чей-то карман на улице Меммоуз, ну а незнакомец, оскорбленный его поступком до глубины души, вытащил револьвер и выстрелил в него. Воришка из Бикни был хуже не придумаешь, несмотря на то, что сам он искренне считал, будто шарить по чужим карманам – едва ли не его призвание.

– Иногда ноет, док, – ответил Бикни с широкой улыбкой. – Как голодная жена. Хотя о чем это я: я ведь никогда не был женат.

– А что это ты не в «Слюнявом Крилби», Бикни? – осведомился, уперев кулачищи в стойку хозяин паба. – Прощелыга Дуддс не доливает? Или отказывается наливать в долг? Так ты у меня тоже на почетном месте значишься! – Он, не оборачиваясь, ткнул за спину, где меж рядами мутных бутылок висела грифельная доска, на которой мелом были вычерчены имена должников и суммы долга.

Бикни сглотнул, отметив, что его имя выделено жирным и стоит едва ли не во главе списка (его могли увидеть даже те, кто якобы не умеет читать).

– Артур, скажи ему…

– А что ты на мистера Клокворка вечно киваешь, а, Бикни? – неодобрительно спросил трактирщик, хмуря густые черные брови. – Мистер Клокворк стаптывает подметки в пыль, продавая эти несчастные шестерёнки, пока ты и в ус свой рыжий не дуешь! Может, сам начнешь разгребать свои долги, а?

– Все нормально, мистер Криспи, – добродушно сказал Артур. – Я тут продал несколько шестерёнок возле Железного рынка и еще парочку господам паровозникам. Вот… – он выложил на стойку горсть пенни-пуговиц. – Тут должно быть в общем два фунта тридцать пенсов. Два фунта в счет долга Бикни, а на остальное налейте нам, сделайте милость. У нас, к слову, к вам предложение имеется, мистер Криспи. Вы ведь всю бурю работать будете?

– Ну, положим, – осторожно ответил хозяин паба.

– Как вы, должно быть, слыхали, сегодня в полночь состоится трансляция из Старого центра. Радиоспектакль «Зловещее Убийство».

– Таинственное, – исправил Бикни. – Убийство не зловещее, а таинственное. Почти все убийства и так зловещие, а вот таинственными далеко не все бывают. Верно, док?

Доктор кивнул, даже удивившись столь логичной и последовательной мысли от воришки.

– Разумеется, слыхал, – ответил трактирщик, игнорируя Бикни. – Перед рассветом кто-то приклеил афишу на дверь паба. Как будто это афишная тумба какая-то. Да и народ обсуждает весь день, залюбопытили совсем. Но у меня нет радиофора.

– Зато у нас есть! – радостно поднял указательный палец вверх Бикни.

– Вернее, не у нас, – уточнил мистер Клокворк, – а у дворника нашего соседского, мистера Тоббса, но он будет рад его притащить. Что скажете, мистер Криспи? Устроим сегодня прослушивание?

– Гм. – Трактирщик уже прикидывал, сколько удастся выручить на продаже горячительного при подобным поводе. Да он может забить паб народом под завязку и за ночь распродать все запасы. Даже старую, никому не нужную тошниль, дрянь и пьянь. Мистер Криспи часто замечал, что когда люди слушают, они не часто обращают внимание на то, что пьют.

– Я подумаю, – сказал он, хотя все уже для себя решил.

– Соглашайтесь, мистер Криспи, – принялся уговаривать наивный Бикни. – Это же не просто что-то там! Это «Таинственное Убийство», а таинственные убийства случаются не так уж и часто, вы согласны, док? Док?

Натаниэль Доу не слушал – он выглядывал в толпе завсегдатаев «В чемодане» Джаспера. На мгновение доктору показалось, что непослушный мальчишка снова куда-то запропастился. Но нет, он был там же, где и десять минут назад: сидел в дальнем углу паба, обсуждал что-то со своим приятелем из числа местных уличных детей.

– Вы о чем, Бикни? – спросил доктор Доу, повернувшись к воришке.

– Таинственные убийства. Вам они попадались? В смысле, их таинственные жертвы?

Натаниэль Доу пробурчал:

– Что-то не припомню, – и тяжело вздохнул…


…Пока доктор Доу осматривал миссис Герри и общался с трактирщиком, его племянник разговаривал со знакомым маленьким бродяжкой, веснушчатым мальчишкой в огромной кепке и драном шарфе. Чумазый, словно только что вылез из дымохода, он жадно ел похлебку, размачивая в ней кусок сухой лепешки. Мальчишке на вид было около семи лет, и все называли его Винки. На деле он носил гордое имя – Винсент Килгроув-младший, и в этих местах все знали, что его родители – какие-то богачи из Сонн и что они выкинули его прямо из едущего экипажа, когда ему было три года. Судя по тому, что Винки рассказывал, им не угодило то, что он был левшой.

– Гляди, Джаспер, что я умею! – воскликнул Винки и взял ложку в правую руку. Мальчик неумело зачерпнул похлебку в миске. Что ж, далось ему это крайне нелегко. Рука Винки не слушалась, словно наскоро приделанный металлический протез, которым он еще не наловчился пользоваться. Мальчик дюйм за дюймом поднимал ложку, и чем выше она оказывалась, тем сильнее его трясло. На лбу выступил пот, рот перекосило, от натуги он даже выпучил глаза.

Не в силах глядеть на мучения Винки, Джаспер остановил его, забрал ложку и вложил ее ему обратно в левую руку. Винки вернулся к еде.

– Я уже почти-почти научился! – заверил он. – Как думаешь, мои родители вернутся? Заберут меня, если я научусь? Если я стану, как все нормальные дети?

– Думаю, тебе лучше без этих людей, Винки, – хмуро сказал Джаспер.

– Наверное. Но я надеюсь. Может, они уже не такие злые? Может, доктор Доу, пропишет им что-то для доброты?

Джаспер с сомнением хмыкнул и поглядел на дядюшку. Тот как раз о чем-то говорил с хозяином паба мистером Кулаки и двумя какими-то джентльменами. По напряженной спине и коротким дерганым движениям доктора было прекрасно видно, как ему претит это место и что только лишь дело вынуждает его сейчас здесь находиться и общаться с этими людьми. Джаспер мог бы поклясться, что дядюшка в эти мгновения испытывает невероятные мучения и считает, что, просто стоя у заплеванной стойки, уже совершает какой-то героический подвиг.

– Что слышно на площади? – спросил Джаспер у Винки.

Винки постоянно торчал у здания вокзала – чистил за плату выхлопные трубы кэбов, бегал с поручениями у кэбменов. Маленького мальчика, шныряющего между огромных колес, никто никогда не замечал: он хоть и мелькал тут и там, но для взрослых был будто бы невидимкой и часто становился свидетелем различных прелюбопытных вещей.

– Ой, все заметушилось! – горячо проговорил Винки. – Туманный шквал перебудоражил народ на площади. Странные дела творятся…

– Странные?

– Знаешь фликов вокзальных Бэнкса и Хоппера?

– Как не знать, – нахмурился Джаспер. – Можно сказать, мы с ними близкие друзья…

Последняя встреча с незабвенными Бэнксом и Хоппером у Джаспера и его дядюшки состоялась буквально только что. Почти сразу же, как доктор Доу определил, куда именно Черный Мотылек скрылся со станции пневмопочты «Чемоданная площадь», в центральную рубку заявились обе указанные личности. И заявились они, разумеется, с помпой: громыхали, топали башмакими, ругались и разгоняли со своего пути испуганных пересыльщиков – разве что не клаксонировали. Увидев доктора Доу и Джаспера, они надулись до такого состояния, что к ним можно было цеплять гондолы и устраивать дирижабельные рейсы над городом. Толстяк Бэнкс, кипя от ярости, пытался что-то заявлять о носах, лезущих в чужие дела, о хвостах, прищемленных мышеловками, и о поджариваемых на углях пятках, а Хоппер традиционно жевал воздух своей квадратной челюстью.

Шумным полицейским тут же была предъявлена подписанная самим господином комиссаром Тремпл-Толл бумага, которую доктор предусмотрительно прихватил с собой. В бумаге сообщалось, что Натаниэль Френсис Доу имеет полное право заниматься расследованием убийства, произошедшего в поезде «Дурбурд», а служащим различных ведомств и простым жителям города вменяется неукоснительно и всячески ему в этом содействовать.

Констебли сперва глазам своим не поверили. Джаспер даже испугался, что Бэнкса вот-вот хватит удар, а Хоппер немедленно совершит самоубийство в знак протеста. Хоппер, к слову, пытался еще что-то вещать на ухо напарнику. В его возмущенной речи проскальзывало: «…обскакать нас…», «…засовывать палки в колеса…», «…мне надоел старый самокат…», – но Бэнкс прервал напарника, велев тому заткнуться.

Доктор Доу напомнил собравшимся, что время уходит, что существо, убившее служащего Пересыльного ведомства, скрылось и, вероятно, сейчас занимается тем, что убивает прочих служащих этого же ведомства на другом конце грузовой трубы.

Это слегка отрезвило констеблей и заставило их отложить расправу над наглецом-доктором и его малолетним приспешником на потом. Тем более на лифте как раз поднялись в срочном порядке вызванные из морга доктор Горрин и два его помощника со сложенными носилками. Городской аутопсист не особо понимал, что творится, но никто не торопился ему ничего объяснять.

Доктор Доу принялся руководить – действовал он решительно и строго, будто в больничном хирургическом театре на операции, разве что слегка ошарашенных его напором констеблей «сестрами» не называл. Первым делом он велел подчиненным доктора Горрина как можно скорее спустить труп и оставаться с мертвецким экипажем на месте, дожидаясь последующих указаний. После чего в сопровождении начальника станции отправился в рубку полицейской пересылки и велел тамошнему пересыльщику отправить письмо с запросом на станцию «Пыльная площадь», чтобы узнать о сложившейся там ситуации.

Все было проделано неукоснительно, и меньше чем через пять минут пришел ответ, в котором сообщалось, что через грузовую трубу в рубку прибыла жуткая черная тварь. Когда крышку открыли, тварь напала на служащего, после чего пролетела через главный коридор и, выбив окно, покинула станцию. На станции паника, потерпевший пересыльщик серьезно ранен, и в Больницу Странных Болезней отправлен срочный запрос, но ответа пока так и не последовало.

Доктор Доу велел отправить письмо с сообщением: «Ждите. Скоро будем». После чего прервал начавших было рассуждать и тем самым затягивать ситуацию Бэнкса и Хоппера и велел им следовать за ним. Ошарашенные, они подчинились. Оба полицейских, два доктора и сам Джаспер поспешили спуститься на лифте вниз, забрались в черный фургон. Доктор Доу назвал мистеру Броуди, механику за рычагами, адрес станции пневмопочты у канала Брилли-Моу, и они тронулись в путь. Туман был уже таким густым, что фонари его почти не просвечивали, но на место мертвецкий экипаж добрался минут за двадцать: благо, мистер Броуди знал дорогу, а прочих экипажей, как и пешеходов, на улицах уже почти не было.

Раненый пересыльщик потерял много крови, а незадолго до приезда доктора Доу и его спутников еще и сознание. На одном из распределительных столов был устроен импровизированный стол хирургический, и доктор Доу занялся потерпевшим. Доктор Горрин ему ассистировал, а оба констебля отправились на поиски Черного Мотылька. Спустя час пациента удалось стабилизировать, и его перенесли в фургон, который под руководством доктора Горрина отправился в больницу.

Как раз вернулись оба констебля.

Ни Бэнкс, ни Хоппер больше не выглядели сбитыми с толку, теперь они были настроены решительным образом. Господа полицейские сообщили, что Черный Мотылек улетел и его в таком тумане не найти. После чего Бэнкс в максимально грубой манере заявил, что им с Хоппером плевать на всяческие бумажки от господина комиссара и никакими сведениями они больше делиться с «глупыми частными лицами» и «глупыми детскими лицами» не намерены. Мол, пусть доктор расследует себе дальше, что хочет, но ему стоит знать, что они, Бэнкс и Хоппер, первыми отыщут как тварь, так и тех, кто за ней стоит. Напоследок толстый констебль посоветовал «лезущим в полицейские дела личностям» не пытаться их обскакать, не совать им палки в колеса и не пытаться украсть их новые самокаты, иначе доктор узнает на своей докторской шкуре, что значит связываться со служителями закона. Как следует высказавшись и вволю наугрожавшись, констебли гордо удалились – пешком (самокаты остались возле станции на Чемоданной площади).

Доктор на все это лишь пожал плечами – судя по всему, иного он и не ожидал. «Господа констебли станут искать, куда делось существо, – сказал он Джасперу, – но, во-первых, его и правда вряд ли удастся поймать в таком тумане, а во-вторых, его нынешнее местонахождение не даст нам ответов. Важнее не то, где Черный Мотылек сейчас. Важнее то, где он был раньше. То, как он попал на станцию “Чемоданная площадь”. Мы начнем разматывать ниточку в обратную сторону – вплоть до вагона, вплоть до Кейкута».

После этого они и отправились в паб «В чемодане»: под его крышу стекались слухи и сплетни со всех ближайших кварталов – было решительно невозможно, чтобы никто из местных ничего не слышал или не видел, учитывая, что здание станции пневмопочты «Чемоданная площадь» видно из окна паба…

– Флики забегали и запрыгали, точно блохами покусанные, – сказал тем временем Винки. – Утром в поезде приехал мертвец. Болтают, теперь так часто будет – мертвецы в вагонах.

– Да-да, что там по поводу фликов? – нетерпеливо спросил Джаспер.

– Поймали и отделали как следует кого-то из паровозников, пытались выудить у него что-то. Сейчас все шарахаются от них, прячутся. Даже если ничего не видели и не знают. Болтают, они с цепи сорвались – по всем углам ищут, кто убил этого… ну… пассажира. Я слышал еще кое-что… Ты ведь знаешь Шнырра Шнорринга?

– Как не знать, – нахмурился Джаспер.

Разумеется, «Шнырр Шнорринг» – вовсе не настоящее имя. Так этого типа прозвали мальчишки-газетчики, а после прозвище прижилось. Шнырр Шнорринг был, наверное, наимерзеннейшей личностью во всем Тремпл-Толл. Отвратный, низменный человек, вынюхивающий и подслушивающий, а затем докладывающий обо всем констеблям – не только за плату, но и из гадкого желания, чтобы кого-то взгрели или вздернули. Больше всего он ненавидел детей, а особенно уличных детей, и не упускал ни одного случая, чтобы не наябедничать на них полицейским.

– Так вот, я узнал…– начал Винки, после чего заговорил быстрым-быстрым шепотом, вжав голову в плечи и озираясь по сторонам, – он явно опасался, что упомянутый Шнырр Шнорринг может подслушать. Джаспер внимал ему, распахнув рот…

Доктор Доу тем временем подошел к человеку, одиноко сидящему на трехногой табуретке у трактирного камина. Тот кутался в подранный, видавший виды сюртучок, на его голове сидела мятая шляпа, а на носу – круглые черные очки, какие носят слепые. Рядом примостилась его трость, на ней виднелись следы крысиных зубов.

– О. Добрый доктор. Какая радость, – сказал слепой, протягивая руки в перчатках-митенках к огню.

– Добрый вечер, Бэзил. – Доктор Доу кивнул. – Уверен, вы знаете, что меня к вам привело.

– Да уж, слух у меня что надо, – пробормотал Бэзил. – Иначе как бы я услышал, о чем вы там выспрашивали у нашего доброго мистера Криспи. Вряд ли вас так уж заботят разумные гремлины…

Было в Бэзиле что-то неуловимо кошачье. Быть может, тонкие черные усики, быть может, его поза, а быть может, то, что, в отличие от прочих посетителей паба, пил он сугубо молоко, присербывая из большой стеклянной бутылки. И если он походил на кота, то точно на кота уличного, бездомного. Рукав сюртука висел на нескольких ниточках, половина пуговиц отсутствовала, черные штаны в тонкую белую полоску хвастались дырами, а носки и вовсе отсутствовали – стоптанные остроносые туфли были надеты прямо на грязную босую ногу. При всем этом от внимательного взгляда доктора не могло укрыться то, что побрит Бэзил превосходно, от него едва уловимо пахнет бальзамом, а усики подточены до идеальной линии – это явно была работа цирюльника из «Бритвы Шарли», что на площади Неми-Дрё, – лучшей цирюльни Тремпл-Толл. Ко всему прочему, Бэзил вовсе не выглядел в своем рванье как-то отвратительно или нелицеприятно – как бы это ни было странно, он казался вполне презентабельным джентльменом (переживающим не лучшие времена, но и только). Доктор знал, что это существо коварное, в чем-то подлое и патологически лживое – вероятно, столь же лживое и коварное, как мистер Киттон, которого так превозносит Джаспер. Бэзилу палец в рот не клади. Он шуток не понимает и почти всех кругом воспринимает либо в качестве ходячих кошельков, либо в качестве своих личных врагов. Исключение составлял разве что сам Натаниэль Френсис Доу, ведь Бэзил был его безмерным должником за все те швы и вытащенные пули, залеченные раны и эликсиры от несварения. И Бэзил знал это.

– Я рад, что могу перейти сразу к делу, – сказал доктор. – Бэзил, мистер Криспи сказал, что вы видели поблизости черное существо. Это правда?

– Что? Я? Как я мог его видеть, добрый мой господин доктор? – поверх очков взглянул на доктора Доу Бэзил. В его определенно зрячих (и получше зрячих, чем у многих) глазах застыл лукавый блеск. – Вы ведь сами, вроде бы, подписывали мне лицензию. Так кому как не вам знать, что видеть я уж точно ничего не мог.

Бэзил был главой шайки профессиональных нищих, которые ошивались в окрестностях Чемоданной площади, порой совершая вылазки в благопристойные кварталы Сонн и Набережных. Сегодня в пабе собралась почти вся шайка. Там и здесь проглядывал среди завсегдатаев вечно голодный и не выспавшийся профиль Мелкого, парня шестнадцати лет, протеже самого Бэзила. Даффи «Бутылка» Коллинз, чьей ролью было умело отыгрывать пьяного и изрядно вонючего, от которого люди откупались, лишь бы он отошел, сидел на полу у входа, обхватив дощатое ведро, и репетировал приступ тошноты, чтобы потом включить его в свой репертуар; реквизитная бутылка стояла тут же, под его залатанным локтем. Отталкиваясь толокушками-«утюжками» от грязного заплеванного пола, по пабу колесил на своей тележке, выпрашивая у посетителей то, что оставалось у них на донышке, безногий Счастливчик. Никто не знал, как именно Счастливчик потерял ноги. Сам он часто рассказывал эту трагичную историю, и каждый раз финал оказывается иным: то ему их отрезало трамваем, то оторвало снарядом на войне, то ампутировал доктор-маньяк, охотящийся на несчастных жертв в трущобах, то бывшая злокозненная жена таким образом пыталась привязать его к себе, в любом случае правды не знал никто, кроме самого Счастливчика.

Не хватало сейчас в пабе только Грэма «Пыльного Клопа» Суини, согласно его собственной «автобиографии», написанной на картонке, бывшего, но по-прежнему очень талантливого актера, непонятого тупым ханжеским зрителем. Прозвище «Пыльный Клоп» ему дали за то, что он носил старый, невероятно пыльный фрак и цеплялся к прохожим со своими слезливыми историями, как самый настоящий подушечный клоп. Сейчас он, вероятно, выискивал поздних жертв. В эти хмурые часы Клоп Суини мог на полную катушку использовать свою сверхспособность – давить на жалость в надежде, что люди слишком торопятся перед шквалом домой и явно не хотят, чтобы он шел за ними до самого их упомянутого дома.

– Бэзил, – твердо проговорил доктор, – по округе летает жуткая тварь. Она уже убила двоих, опасно ранен еще один человек, неизвестно выживет ли он. Мне нужно знать. Прошу вас, помогите мне. Вы видели тварь?

– А! Так это не я! Это Мелкий видел! Сейчас позову его! Мелкий! Сюда шуруй!

Мелкий повернул голову и, без промедления пробравшись через толпу, подкатил своей развязной походкой: локти в стороны, плечи ходят, как валы в паровой машине – вверх-вниз, вверх-вниз, голова при этом дергается, как у болванчика.

– Да, Бэзил, – сказал парень настолько хриплым голосом, что доктор непроизвольно потянулся к саквояжу, чтобы достать пилюли от кашля.

– Мелкий, расскажи доброму доктору, что ты видел.

– Да, я видел, сэр, – тупо уставившись на доктора Доу, ответил Мелкий, и доктор понял, что его втравливают в какую-то игру.

– Расскажи ему, – продолжал Бэзил, – что мы с тобой были на задворках пересыльной станции, там, где подвалы. Спустились по лесенке вниз, где заколоченная задняя дверь мастерской Дориша, сапожника.

– Да, мы спустились, сэр, – подтвердил Мелкий.

– Расскажи, что у нас с тобой был разговор тет-а-тет по причине того, что ты решил зажать себе лично полфунта от того толстосума в вишневом цилиндре.

– Да. Так и есть, сэр. Решил зажать. – Мелкий потер синяк, сине-фиолетовую ссадину обвившую его правый глаз неровным колечком.

– Расскажи, что было потом.

– Да, потом… Это когда мы услышали детский плач и спрятались?

– Да, – кивнул Бэзил. – Вы ведь знаете, доктор: дети и их плач никогда к добру не приводят. Вот мы и спрятались.

– Не приводят, да, – поддакнул Мелкий. – Спрятались.

– Когда мы услышали плач, то высунули головы, ожидая увидеть какую-нибудь матрону с коляской, ну или выброшенного в мусор ребенка, ну, как это и бывает в Саквояжне. – Бэзил вдруг перешел на серьезный тон – прекратил играть в слепого. – Ну, вы знаете, доктор… Но увидели, как какой-то непримечательный типчик в котелке, обвязанный шарфом по самые глаза волочит здоровенный кофр. Плач раздавался оттуда. Мы решили, что младенец там, заперт. Ну… в каком-то смысле так оно и было. Типчик вел себя странно. Было видно, что он прячется, пытается вести себя скрытно. Понимаете, он всячески хотел приглушить визг из кофра… Приговаривал: «Тише, молю тебя, тише». Оглядывался по сторонам – не приведи, кто-то услышит. Мы решили, что он украл где-то ребенка. Чтобы продать его или… не знаю, съесть. Вообще без понятия, зачем еще нужны дети. Но кофр этот дергался, словно заведенный, как бешеный дергался – из стороны в сторону. А тот типчик пытался его удержать, хоть и было видно, что ему это не по силам. В какой-то момент кофр вырвался из его рук и рухнул на землю. От удара защелки открылись, и наружу вывалилась, разворачиваясь, как какой-то конверт, эта тварь… эта бесформенная тварь. Я сперва даже не понял, что это было – думал, мне мерещится. Но когда тварь полностью развернулась, мы поняли, что это бабочка. Вы ведь знаете о бабочках, доктор? Ну, крылатые прелестницы, которые садятся на цветочки в миленьких городках на миленькие клумбы. Вот только эта тварь явно была не из таких мест. Те клумбы, на какие она садилась бы, должны были бы, без сомнения, регулярно поливаться смолой и кровью.

– И что тварь сделала, когда выбралась из кофра и развернулась? – спросил доктор.

– Напала на того типчика. Ринулась на него. Мерзкое, странное зрелище. Она напрыгнула на него, прямо на его лицо. Будто обняла его крыльями, обвернула, громадина, но тут…– Бэзил замолчал и покосился на парня. – Да, Мелкий, расскажи господину доктору, что случилось дальше. Молчи! Сам расскажу! А случилось то, что один дурак взял и чихнул.

– Мне просто туман в нос забился, – жалобно проканючил Мелкий.

– Да. В общем, тварь услышала, дернулась и улетела. Типчик испуганно огляделся, схватил свой кофр и в ужасе убежал прочь.

– Когда это было?

– Утром еще. Только начала ныть сирена.

– И что тварь?

– Села себе на фонарь. Ну, тот, старый битый фонарь, у арки. Я велел Мелкому караулить ее, а сам отправился собирать парней.

– Зачем?

– Изловить ее, разумеется. Можно продать… ну или съесть. Вообще без понятия, зачем еще нужны эти твари.

– Насколько я понимаю, вам так и не удалось ее поймать.

– Пока я всех собрал и мы нашли сеть, прошла куча времени. Мы вернулись, когда стемнело, уже и не надеясь, что тварь там все еще сидит и нас дожидается. Но Мелкий по-прежнему был на своем посту, а тварь на фонаре словно заснула. И мы попытались ее поймать.

– Каким это образом? – Почему-то доктор Доу усомнился, что подобная ловля была бы по достоинству оценена членами Клуба охотников-путешественников. Что ж, он был прав.

– Ну, а как охотятся на разных тварей? – просто ответил Бэзил. – Бутылка и Клопик надели сеть на палки и попытались поймать ее, но она хитрой оказалась, упорхнула. Но мы ж тоже в обиде – весь день шмыгали туда-сюда из-за нее. Попытались сбить ее камнями, я даже попал, – хвастливо заявил Бэзил, совсем забыв, что он-де слепой. – Но она завизжала по-младенчески и в окно какое-то влетела. Разбила стекло и скрылась. Мы только звон стекла и услыхали. Ну, мы тогда дали деру – еще нас обвинят, что мы влезли: мол, загнали в чью-то форточку свою ручную бабочку, чтобы она поворовала. Ну, вот и все. Больше мы ее не видели.


***


Приближался туманный шквал. Сирена выла часто и рвано, но все равно она ни в какое сравнение не шла с сердитым ворчанием миссис Трикк.

Экономка была вынуждена разогревать ужин уже во второй раз. Господин доктор и Джаспер вернулись несколько минут назад и сходу принялись обсуждать это их дело, полное странностей и неприятных подробностей. И если Джаспер всегда был склонен к легкомысленности и ребячеству, поскольку он, собственно, и был ребенком, то от доктора она подобного не ожидала. Его прежде незыблемое расписание было нарушено самым чудовищным образом. И более того, он словно и не жалел о нем, как будто и не был все эти долгие годы строгим приверженцем методичного и последовательного уклада собственной жизни, в которой даже срочные вызовы занимали строго отведенное им время.

Миссис Трикк не понимала, отчего нужно жертвовать манерами и воспитанием, превратив их в беготню и сумбур. И вообще, никто ведь не умрет, если они отложат свои расследования на попозже, хотя бы на после ужина. Что ж, могла ли она знать…

– Значит, профессора Гиблинга тоже убили, – сказал Джаспер, глядя, как раздраженно фыркающая миссис Трикк накрывает на стол.

Доктор Доу кивнул.

– Если верить словам Вамбы, профессор Руффус боялся, что его постигнет судьба старого профессора.

– Но кто его убил? Те же самые люди, которые похитили Вамбу?

– Вне всяких сомнений.

– Еще одна таинственная смерть, – рассерженно произнес Джаспер. – Их столько накопилось!

Доктор несогласно покачал головой.

– На самом деле очередная жертва дает нам дополнительные мотивы и, соответственно, больше крючков, за которые можно зацепиться. Мистер Келпи не верит в убийство старого профессора, он убежден, что это был инфаркт, но мистер Келпи не сталкивался с ядами, парализующими снадобьями и тому подобным. Если инфаркт и имел место, то это нисколько не исключает того, что его что-то или же кто-то вызвал.

– Вы вызываете мой инфаркт вот прямо сейчас! – сказала экономка.

Миссис Трикк стояла у стола, словно гвардеец, вытянув руки по швам и вскинув подбородок. Весь ее вид выражал недовольство.

– Миссис Трикк, вам дурно? – спросил доктор.

– Мне очень быстро полегчает, если вы прекратите говорить о всяческих «вамбах», профессорах и убийствах и сядете за стол.

– О, разумеется! – Доктор кивнул, и вместе с племянником они мгновенно переместились за стол в гостиной.

– Ваши трупы давно остыли, – заметила миссис Трикк, – в то время как рагу и пирог с грибами еще можно спасти.

Сказав это, она оскорбленно удалилась. А Натаниэль Доу и Джаспер принялись за ужин.

– Я уже совсем запутался, – признался мальчик, ковыряя вилкой рагу.

Дядюшка, как и всегда, походил на «машину поедания», как это называл Джаспер. То, как он управлялся со столовыми принадлежностями, не сильно отличалось от того, как он управлялся с хирургическими инструментами – движения короткие, четкие: накалывание, отрезание и поднесение ко рту. Все это занимало одни и те же отрезки времени – можно было сверять по секундомеру. При этом он еще умудрялся поддерживать беседу.

– Что ж, давай тогда выстроим по порядку все, что нам известно. Это никогда не помешает. – Племянник кивнул, и доктор продолжил: – Итак, профессор Руффус возвращается из экспедиции, в которой он пытался разыскать и поймать Черного Мотылька, неуловимое легендарное существо из джунглей. Цель экспедиции, очевидно, была достигнута. По приезде в Габен его обнаруживают мертвым, при этом становится известно, что в купе во время его смерти присутствовал еще один человек, наш неизвестный. Этот неизвестный уносит Черного Мотылька из вагона в кофре, покидает вокзал, но далеко пройти с ним ему не удается. Мотылек вырывается на свободу, а наш неизвестный вынужден скрыться. После чего Черный Мотылек, испуганный господами нищими, врывается на пересыльную станцию, где убивает оказавшегося у него на пути служащего, затем забирается в одну из грузовых труб и вскоре оказывается на станции «Пыльная площадь». Там он ранит еще одного пересыльщика, разбивает окно и скрывается где-то в городе. При этом нам удалось выяснить, что вместе с профессором в Габен вернулись еще двое: туземец Вамба, прежде не раз составлявший профессору компанию в экспедициях, и охотник сэр Хэмилтон, – Джаспер хотел что-то вставить, но доктор предусмотрительно поднял вверх палец, намереваясь продолжить: – Вамба сообщает нам, что убит не только профессор Руффус, но и старый профессор Гиблинг, глава кафедры Лепидоптерологии, а еще о том, что профессор Руффус опасался… «того человека». Очевидно, он говорил о сэре Хэмилтоне, который, в свою очередь, – доктор кивнул Джасперу, – является самозванцем, так как настоящий охотник был найден мертвым у себя в квартире и, судя по состоянию его тела, мертв он был все время, что длилась экспедиция. При этом в деле возникает еще одна заинтересованная таинственная сторона. Эти люди появляются в разных местах, устраивают кавардак и приносят с собой, где бы ни объявились, запах чернослива. Эти неизвестные разворотили багаж профессора Руффуса, похитили Вамбу прежде, чем он передал нам вторую половину фонографического цилиндра (первая была найдена под подкладкой пиджака самого профессора) и участвовали в убийстве подлинного сэра Хэмилтона. Я что-то упустил, Джаспер?

Джаспер покачал головой. Заслушавшись, он так и не приступил к ужину, в то время как дядюшка умудрился опустошить тарелку с рагу и ополовинить грибной пирог.

– Думаю, тот, кто все время прикидывался сэром Хэмилтоном, – сказал мальчик, – один из этих неизвестных в черном, которые забрали Вамбу.

– Согласен. Было бы неплохо заполучитьфотокарточки из экспедиции, – задумчиво проговорил доктор. – Тогда у нас появилось бы лицо этого человека. Но господа констебли нам так просто их не покажут.

Джаспер тяжко вздохнул.

– Как думаешь, что нужно этим людям? – спросил он. – Почему они забрали туземца?

– Мне кажется, они ищут Черного Мотылька. А Вамба может выдать что-то, что может нас на них навести. Полагаю, они пытаются себя обезопасить: похитили дневники из квартиры профессора, похитили Вамбу… Мне очень хотелось бы узнать, что происходило в экспедиции – отчего-то мне кажется, что именно она – ключ ко всему. Надеюсь, сработает…

– Ты имеешь в виду нашу половинку цилиндра! – догадался Джаспер.

Доктор кивнул, вытер губы салфеткой и подошел к узкому столику вишневого дерева, стоящему у стены. Там как раз сушился цилиндр. Доктор Доу склонился над ним так низко, что едва не задел его носом.

– Кажется, наш «Отто» как раз высох.

Дядюшка и племянник, огорченные потерей второй половинки фонографического цилиндра, все же не стали отчаиваться и решили прослушать то, что у них имелось, и поэтому пошли на хитрый трюк. Доктор взял несколько свечей, расплавил их и просто долепил недостающую часть на узенькой бутылке, размерами идеально совпадающей с валом фонографа. Таким образом он воссоздал оригинальные размеры цилиндра. Разумеется, на новой части записи не будет, но это позволяло обмануть машину и хотя бы запустить проигрывание. Обычно модели «Пухлый Отто» марки «Фоннерс» содержали в себе до часа записи, но это, разумеется, касалось целых и неповрежденных цилиндров.

– Только бы сработало…– восторженно прошептал Джаспер, – только бы сработало!

Доктор проверил воск, удовлетворенно кивнул, после чего аккуратно извлек форму-бутылку и надел свое творение на заблаговременно выдвинутый из стоящего рядом фонографа вал. После чего отодвинул защелку, заставившую цилиндр медленно вращаться, и нажал на рычажок – игла коснулась цилиндра. Из витого рога-вещателя раздалось шипение, как будто кто-то ритмично драил туфли обувной щеткой.

Джаспер даже замер от нетерпения и волнения – получится ли. Слова, раздавшиеся в какой-то момент из рога, дали знать, что все получилось.

– Говорит профессор Реджинальд Моллинер Руффус, – зазвучал мягкий, немного надтреснутый голос. – Место записи – Зинаб, султанат Кейкут. Гостиница «Ваэр-дилла». Третий день после отправки из Габена. 8.45 утра. Дирижабль «Делия», принадлежащий транспортной компании «Грехенбох», прибыл в столицу Кейкута с опозданием на два часа тринадцать минут в связи с постигшим нас над Пустым морем штормом. Заселились в «Ваэр-дилла». Жарко. Невероятно душно и сыро. Сезон дождей в этом году затянулся, хотя нас уверяли, что он закончится до нашего прибытия. Вамба отправился уточнить маршрут у местных. Сэр Хэмилтон недоволен, он бранится и ворчит. Это наша первая совместная экспедиция, но я надеюсь, что он предпочтет вести себя по-джентльменски во имя науки. Все время в пути сэр Хэмилтон пытался вызнать, что я задумал и какие у меня планы. При этом вел себя грубо, вульгарно и фамильярно. Весьма неприятный в общении человек. Носит усы, которые его сильно портят. Курит трубку, которую, по всем признакам, ненавидит. Его голос звучит так резко и грубо, как будто он долгое время перед экспедицией провел в молчании. Создается ощущение, что он презирает как это место, так и сами путешествия, что весьма странно, учитывая его профессию и род занятий. Остается надеяться, что его навыки следопыта и обращения с оружием действительно настолько хороши, как мне о них рассказывал сэр Крамароу. Что ж, в таком случае это должно компенсировать его несносный характер.

Далее последовало шипение, а за ним секундный треск. Это с той стороны поставили стопор. Запись остановилась, но цилиндр продолжал крутиться, а игла по-прежнему вырывала шуршание и помехи. По мере воспроизведения рог фонографа медленно съезжал вправо на специальной платформе, и сейчас можно было заметить, что он ползет, как и раньше. Джасперу уже казалось, что запись закончилась, но меньше чем через полминуты последовало продолжение:

– Говорит профессор Реджинальд Моллинер Руффус. Место записи – станция Барберу, султанат Кейкут. 11.25. Это предпоследняя станция перед дикими землями, сплошь поросшими джунглями. Поезд отправляется через пять минут. Он следует дальше на восток, в Эйлан. Поезд не чета даже Габенским – это жуткая рухлядь на колесах, которую пустили по рельсам, вероятно, еще в те времена, когда Кейкут был колонией Льотомна. Вагоны душные, никакого разделения на классы, множество больных, стариков и женщин с детьми – все бегут от наползающих на Кейкут с запада штормовых туч. Вамба сообщил, что местные называют это Вторым Днем Дождя. И что этот «день» продлится не меньше месяца. Его приближение уже заметно. Небо кромешно-черное. Ветер усилился, дождь изредка накрапывает. Как бы это не нарушило наши планы. Вернуться и попробовать снова не удастся – в экспедицию вложены огромные средства, и сэр Крамароу даже…

– А вы все со своей машинкой балуетесь! – в монолог неожиданно вмешался хриплый каркающий голос, полный насмешки. – Слыхал, они высасывают душу через этот рог! Пора вернуться в нашу консервную жестянку, профессор. Объявили отправление…

– Я уже заканчиваю, сэр Хэмилтон. Надо разбудить нашего Вамбу и…– остальное профессор Руффус договорил уже при выключенном фонографе.

Запись цилиндра пока что шла. И вскоре профессор снова вернулся в комнату (образно выражаясь, естественно):

– Говорит профессор Реджинальд Моллинер Руффус. Место записи – Сизый перевал, все еще султанат Кейкут. Пятый день экспедиции. 19.17. Мы углубились в джунгли. Проводники из Зинаба, как сообщил Вамба, последуют с нами лишь до поселения племени Анураби-ши-ши. Далее придется уговаривать местных. Но Вамба с этим справится – он среди туземцев в своей стихии, словно Моллюсковая Прелестница в материнской колонии. Они слушаются его беспрекословно, относятся уважительно, постоянно кивают, как деревянные болванчики. У меня создается впечатление, что…– запись прервалась. Вернулась: – …Он быстро освоился. Вамба – просто бесценное сокровище, и хорошо, что не подозревает об этом… Надвигающаяся гроза злит сэра Хэмилтона. Он кричит на туземцев, подгоняет их, несмотря на то, что они его не понимают. Один из них так перепугался, что отпрянул от него и рухнул с тропы. Вамба сообщил, что его больше нет в живых – разбился, а останки сгрызли местные звери – гургерры. Что это такое Вамба не сказал, лишь сообщил, что у них только глаза и пасти. Я заметил, как при этих словах сэр Хэмилтон задрожал. Очень странное поведение как для опытного охотника.

Доктор Доу и Джаспер обменялись мрачными взглядами.

– Говорит профессор Реджинальд Моллинер Руффус. Место записи – среднее течение реки Хнили. 16.30. Квадрат исследований № 14. Двенадцатый день экспедиции. Мы застряли из-за ливня в поселении племени Анураби-ши-ши. Река поднялась. Последнее открытие: Солянка Вайнрена. Поймана на закате у рыбного цветка филликоку. Ее наличие вызывает недоумение, ведь Солянка – сугубо морская бабочка. Что касается цели экспедиции, то здесь все совершенно не обнадеживающе. Пока что, я боюсь, сэр Крамароу, наш дорогой друг и вдохновитель, будет разочарован. Мы следуем по маршруту профессора Гиблинга уже вторую неделю, не отходя от указанных мест ни на шаг, но пока что так и не приблизились к обнаружению Черного Мотылька. Сэр Крамароу так рассчитывает на успех, и я лично приложу все усилия, чтобы не позволить Клубу… шшшшшшшшш… шшшшшшшш…

Запись прервалась, игла перешла на восковую часть, и доктор тут же поднял ее, установил на край цилиндра. Профессор снова заговорил. Это было явно не начало записи, учитывая звучавшие прежде однообразные методичные приветствия ученого.

– …Поделюсь тревожащими меня наблюдениями. Сэр Хэмилтон, показавшийся мне при первом знакомстве человеком грубым и черствым, имеет поистине дурной характер. С каждым днем поисков его настроение ухудшается, словно он складывает накопившиеся за переход разочарования в свой вещевой мешок и волочит их до следующего привала. Мною был нечаянно подслушан разговор между ним и Вамбой. Сэр Хэмилтон требовал, чтобы тот «прекратил водить их за нос» и вывел к логову мотылька. Угрожал ему. Все это напрасно, ведь Вамба не может знать, где логово, поскольку он не был участником экспедиции профессора Гиблинга. Но сэр Хэмилтон отчего-то считает иначе. Также господин охотник заявил, что ему до смерти надоели эти джунгли и он хочет поскорее вернуться домой, в уютную гостиную. Это все очень странно. Сэр Хэмилтон после подслушанного мною разговора ведет себя как ни в чем не бывало… Вамба испуган, он постоянно косится на сэра Хэмилтона, и мне кажется, что… шшшшшшшшшш… шшшшшшшшш…

Запись вернулась. Голос профессора был тревожным и испуганным:

– …Он не тот, кем кажется. Он самозванец. Мог ли сэр Крамароу знать, кого рекомендует? Или же этот человек просто прикидывается настоящим, добропорядочным сэром Хэмилтоном, который, возможно, даже не подозревает ни о какой экспедиции там, в Габене? Я зашел к нему в палатку на рассвете, чтобы узнать его мнение по поводу переправки на другой берег Хнили. Он еще спал, я подошел ближе, намереваясь его разбудить, склонился над ним и…– профессор запнулся, – увидел, что его ус странным образом торчит кверху. Он отклеился! Должно быть, клей распарился от несносной влаги джунглей. Я выбежал из палатки прежде, чем сэр Хэмилтон, или кто он там на самом деле, проснулся. Мне надо быть осторожнее – это очень плохой, опасный человек. Уверен, его подослали из Клуба, чтобы саботировать экспедицию. Хотя это как-то не вяжется с тем, насколько серьезно он настроен на поимку Черного Мотылька. Ведь именно Хэмилтон нас все время подгоняет, именно его неудержимый гнев прокладывает нам путь через, казалось бы, непроходимые участки джунглей, именно он добыл сведения о настоящем маршруте профессора Гиблинга у отшельника Робертсона. Если его подослали из Клуба, он должен всячески нам мешать, а не пытаться ускорить процесс поисков. Я ничего не понимаю…

Джаспер был так взволнован записью, что и сам не заметил, как доел все, что было у него на тарелке. Также он не обратил внимания на то, что в какой-то момент появилась миссис Трикк, сменила блюда и поставила десерт. Крошечные осколки таинственной экспедиции пока что не складывались в единое целое, но менее захватывающими и интригующими от того не становились.

– …я доверял ему! Как я мог в нем ошибаться! Он явно не тот, кем кажется. Я вижу его кровожадные взгляды, он всегда возникает там, где быть не должен, крадется, словно тень. От него никуда не скрыться. Мне уже кажется, что именно он ведет нашу экспедицию, что именно он руководит всем. Его показная вежливость с каждым днем становится все грубее и натужнее. Это актерская игра. Теперь я понимаю. Я… я боюсь его. Всегда держу под рукой нож, а в потайном кармане – револьвер. Но он мне уже не кажется человеком, с которым возможно совладать столь грубыми орудиями. Это какое-то злобное существо, лишь прикидывающееся простым смертным. Я боюсь спать, в горло ничего не лезет, я подавлен и нервически возмущен, мигрень не проходит. Даже в своей палатке я больше не чувствую себя в безопасности. Я вижу его фигуру, подсвеченную факелами, которая бродит где-то там, снаружи. Если верить карте, которую нарисовал отшельник Робертсон, мы уже близко к логову Черного Мотылька, но хватит ли у меня сил? Я опасаюсь, что больше не выберусь из этих джунглей. А ведь я еще должен вернуться и выяснить у Робертсона касательно моего старого габенского друга – какую-то его мрачную тайну, о которой безумный отшельник оговорился. Моя экспедиция близится к концу, тому или иному… Нужно попытаться поговорить с…– запись на мгновение прервалась. – Вдвоем мы сможем ему противостоять. Мы не позволим завести нас в логово смерти, не дадим ему расправиться с нами, пока мы спим. Нет, я опоздал… я уже слышу его шаги… он идет за мной и… шшшшшшшш… шшшшшшшш…

Спустя какое-то время сплошного шипения, раздался щелчок, цилиндр замер, все смолкло.

– На самом интересном месте! – возмутился Джаспер. – Подлость прохиндейская!

– Следи за языком, Джаспер, – медленно проговорил доктор Доу.

Дядюшка выглядел сосредоточенным и погруженным в свои мысли. Казалось, сам он заснул, но глаза его при этом бодрствовали, бродя взглядом по узорам обоев.

– Как думаешь, в чем же дело? – спросил мальчик. – Что там произошло? Что сейчас происходит? Я ничего не понимаю.

Дядюшка ответил не сразу. Он вернулся в свое кресло, достал портсигар, но так и не закурил.

– Как я и полагал, эта экспедиция полна тайн и загадок.

– Поддельный сэр Хэмилтон!

– Это все очевидно, – поморщился дядюшка. – Мы и так знали, что сэр Хэмилтон – на самом деле самозванец. Я о менее явном. Ты заметил, что там упоминалось о «настоящем маршруте профессора Гиблинга»? Это значит, что в своих работах старый профессор всех обманул – видимо, он не хотел, чтобы кто-то отследил его путь. Это же подтверждают и слова профессора Руффуса о «мрачной тайне старого габенского друга». Интрига разрастается. Еще и Клуб этот, который, согласно мнению профессора Руффуса, вознамерился помешать экспедиции.

– Клуб охотников-путешественников? – удивился Джаспер. – Но зачем им это?

– Боюсь, я не знаю. Тут надо все хорошенько обдумать. Я что-то упускаю. Какое-то противоречие. Что-то в том, что мы услышали, показалось мне странным.

– Да там все странное, с ног на голову перевернутое! И жуткое-прежуткое…

– Это так, – согласился дядюшка. – Пустые места… пробелы заставляют строить предположения, чтобы их заполнить, и эти предположения одно другого мрачнее…

Рассуждения доктора прервал свисток пневпомочты. Пришло письмо.

– Вероятно, это от господина начальника Паровозного ведомства. – Дядюшка поднялся на ноги, прошел в прихожую, после чего вернулся с конверт-бланком. Быстро просмотрев записи и кивнув своим мыслям, он передал бумагу нетерпеливо елозящему на стуле Джасперу.

Джаспер жадно впился взглядом в потертый бланк, от которого пахло углем и сосиской. Судя по всему, начальник поезда «Дурбурд», прежде чем передать эту бумагу начальству, устроил себе неплохой ужин у топки. Первым делом мальчик машинально отыскал в списке пассажиров свое имя, после чего – имя профессора Руффуса. Все прочие имена ни о чем ему не говорили, кроме одного…

– Сэр Патрик У. С. Хэмилтон, вагон «№5 второй класс», купе «4».

– Наш самозванец, – сказал доктор, – вернулся в Габен под все тем же похищенным именем.

– Ты считаешь, что человек с кофром – это и есть мнимый сэр Хэмилтон?

Доктор извлек из портсигара папиретку. Чиркнула спичка, и в воздух поднялось вишневое облако дыма.

– Я полагаю, что видел этого господина с кофром, – медленно и с расстановкой проговорил дядюшка.

– Где? Когда? – пораженно воскликнул Джаспер.

– На платформе. Он выбирался прочь из толпы. Я слышал, как плачет младенец, но в том-то и дело, что никакого младенца там не было. Думаю, это был голос Черного Мотылька в кофре.

– Подтяжечки мои! Ты его видел!

– И теперь, зная некоторые обстоятельства, понимаю, что мне он не показался тем, кто может выдавать себя за охотника. Он больше походил на какого-нибудь приказчика или клерка – фигурой, разумеется. Это был человек с явными признаками сугубо малоподвижного образа жизни. Боюсь, я не могу представить его расхаживающим по болотам и выслеживающим опасных зверей.

– Но наш самозванец ведь и не был охотником.

– Но ему нужно было себя за него выдать, то есть хотя бы в чем-то он должен был соответствовать.

– Наверное.

Доктор постучал пальцами по резному подлокотнику кресла.

– Мне не дает покоя эта странная экспедиция. В нее отправились трое. Профессор, туземец и охотник. Профессор мертв. Туземец похищен. Охотник оказался самозванцем. Все дело в этой экспедиции. Что-то там произошло… Профессор был умным человеком, он раскусил-таки мнимого охотника. И что же дальше? Он сообщил о своих подозрениях Вамбе? Он раскрыл обман и понял, что человек, подосланный к нему, – это агент из Клуба охотников-путешественников, которые зачем-то хотят саботировать экспедицию? Я не могу увязать ниточки. У меня чувство, что я отстаю, что я завис над операционным столом в ступоре, что все глаза глядят на меня: медсестры, ассистенты, джентльмены-зрители с мест хирургического театра. И я просто не знаю, что предпринять, как будто первый раз в жизни держу в руках скальпель и по неосторожности вспорол орган. А кровь все вытекает из раны.

Джаспер, как это ни странно, прекрасно понял дядюшкину аналогию. Почти с самых младших классов родители после школы отправляли его в Больницу Странных Болезней, где дядюшка в то время был заместителем главного хирурга, и заставляли присутствовать почти на всех операциях. И он сидел на одной из скамей хирургического театра, крошечный и скучающий, среди десятков незнакомых чопорных взрослых с накрахмаленными белоснежными воротничками, в схожих черных сюртуках и цилиндрах, глядел на то, как дядюшка под немигающими взглядами этих джентльменов вспарывает людей, выкорчевывает из различных бедолаг болезни. Мама с папой хотели, чтобы Джаспер стал доктором.

– Ты помнишь, что говорил мне, дядюшка? – спросил мальчик. – Об операциях? Я помню эту жуть-жуткую… Если течет кровь, нужно взять прижигатель или зашить нитками.

– Хм. Кто-то слушал внимательнее, чем казалось. Я-то полагал, что ты все время спал.

– Я-то спал, но этот… как его… доктор Хемлок, с вислыми усами и большими ушами, вечно пинал меня локтем, когда я начинал храпеть.

– Доктор Хемлок просто страдает синдромом непослушных локтей, – заметил доктор. – Ему их стоило бы прижечь или зашить нитками…

Племянник не поверил своим ушам. Дядюшка что, только что пошутил? И пусть ни один мускул не дрогнул на его лице, а глаза так и остались холодными и жесткими, это определенно была шутка.

Джаспер глядел на этого человека, который сидел в кресле напротив, и не узнавал его. Что-то изменилось. Что-то произошло с ним за то время, что племянника не было. Он видел эти совершенно чуждые для дядюшки быстрые, неуверенные взгляды, его сомнения. Где же настоящий Натаниэль Френсис Доу, приверженец строгих правил?! Куда он подевался? Прежде он частенько говорил: «Нос еще не дорос», – когда Джаспер пытался влезать во взрослые дела. И это неимоверно злило мальчика – раздраженный, пребывая в ярости, он отправлялся в свою комнату, топая ногами по лестнице и хлопая напоследок дверью, чтобы дать дядюшке знать, что он, Джаспер, его в эту секунду ненавидит.

Разумеется, это было не так. Разумеется, он был просто обижен. Он любил дядюшку, ведь тот был единственным, кто у него остался. Конечно же, он понимал, что дядюшка хочет ему добра и пытается воспитывать его в традициях если не своих собственных, то хотя бы в традициях своей сестры, мамы Джаспера, и ее мужа, папы Джаспера. И все же, несмотря на это, дядюшка не должен был расслабляться. Он должен был нервничать и переживать – ходить по струнке, иначе еще, чего доброго, возьмет за привычку тиранию и запретит племяннику буквально все на свете.

Как только Джаспер поселился в этом доме, он считал доктора Доу настоящим деспотом, который совместил в себе худшие черты тюремного надсмотрщика, безжалостного учителя и холодного фонарного столба за окном. Прежде это был жестокий хладнокровный человек, закованный в свой идеально сидящий костюм. Это была мрачная личность, несущая на лице печать плохо прикрытых ненависти и пренебрежения ко всему окружающему и часто глядящая на него, Джаспера, с разочарованием. Не раз Джаспер засыпал с мыслью, что дядюшка на самом деле винит племянника за то, что его, доктора Доу, жизнь с некоторых пор претерпела глобальные изменения и из убежденного холостяка и затворника он был вынужден превратиться в замену обоим его родителям. С определенных пор ему приходилось не только тратить свое время на то, что в его словаре называлось «заботой» (в словаре Джаспера это звалось «надзором»), но и подвергать себя подлинным пыткам, а именно «говорить», а помимо этого терпеть еще и худшую из всех напастей, а именно «слушать».

Постепенно Джаспер смог, как он это называл, «сделать из автоматона доктора Доу вполне сносного дядюшку Натаниэля». И все было хорошо, пока в один день не произошла та жуткая ссора и Джаспер не наговорил ему все те ужасные вещи. Когда он оставлял одиноко стоящего на перроне дядюшку, его самого не оставляло ощущение, что он схватился за уже торчащий в груди у Натаниэля Доу нож и несколько раз провернул его.

И пусть почти сразу, сидя в купе увозящего его из Габена поезда, Джаспер пожалел о своих словах, но не мог же он в самом деле подумать, что дядюшка воспримет все это всерьез, воспримет его слова за чистую монету. Хуже всего, он и не предполагал, что дядюшку его слова серьезно ранят и даже подкосят. Дело в том, что до сегодняшнего дня он считал Натаниэля Френсиса Доу исключительно неуязвимым, непреклонным существом, с сердцем, покрытым плотной резиной – его режешь, а прорехи затягиваются.

По возвращении Джасперу предстал совершенно другой человек. Сперва это не так бросалось в глаза, да и обрушившийся на него вихрь событий не позволял об этом особо задумываться. Но вот сейчас, когда они просто сидели у камина, ожидая полуночный эфир, все это стало настолько явным, что мальчик и сам не понимал, как он не заметил этого сразу же.

Тот хладнокровный непреклонный человек вроде как и оставался прежним собой, но только не для тех, кто знал его так хорошо, как Джаспер. Дядюшка больше не казался невосприимчивым. Что-то надломилось в нем. Он больше не говорил с Джаспером тем железным автоматонским дядюшкиным голосом, почти ничего не запрещал ему, лишь своеобразно намекал, что то или иное нежелательно. Он действительно думал, что племянник никогда не вернется. Боялся того, что снова останется… один.

Дядюшка был недоволен тем, что он хочет послушать взрослую радиотрансляцию. «В полночь дети должны спать!» – так считал доктор Доу, так считала миссис Трикк, так считали все взрослые в Габене, ну, разве что, кроме владельцев детских работных домов, где дети вкалывают почти круглые сутки. Прежде дядюшка никогда бы не позволил ему этого, но сейчас… сейчас они вместе сидели и просто ждали начала вещания. Они обсуждали расследование, дядюшка интересовался его мнением, причем без какой бы то ни было снисходительности. И в какой-то момент мальчик сказал:

– Спасибо, дядюшка, что позволил мне остаться и послушать «Таинственное Убийство».

Доктор Доу на это как-то странно дернул точеным подбородком и отвернулся. Он сказал:

– Я уверен, твоя мама была бы против.

– Да, она была бы.

– А еще она была бы против того, – добавил дядюшка, – что ты участвуешь в опасных, рискованных взрослых делах, связанных со смертью, вооруженными людьми и злодействами. – На это племянник ничего не ответил, и дядюшка продолжил: – Хотя уж лучше так, чем все время торчать у мистера Киттона, который явно удумал сделать из тебя своего или помощника, или наследника – подозреваю, он вознамерился однажды передать тебе свое грязное, мерзкое дело.

– Ну, это ты уже хватил, дядюшка! – рассмеялся Джаспер. – Мистер Киттон не такой уж и злодей!

Доктор Доу пожал плечами. Он был в корне с этим не согласен. С мистером Киттоном у них были очень тесные отношения (ни в коем случае не дружеские), так уж сложились обстоятельства, а Джаспер считал этого проходимца своим другом. В любом случае, говорить о мистере Киттоне доктор Доу не хотел, и вместо этого снова принялся рассуждать об экспедиции в Кейкут, а Джаспер стал фантазировать и представлять себя в джунглях, вооруженным мачете, в пробковом шлеме и с большим биноклем.

И вот так они просидели практически до самой полуночи. Обсуждали дело, строили планы. Дядюшка считал, что им нужно непременно увериться в том, что старый профессор Гиблинг был убит. Для этого требовалось отправиться на Чемоданное кладбище и эксгумировать его тело. Еще у него была мысль наведаться в Клуб охотников-путешественников и попытаться выяснить, чем им так могла навредить экспедиция профессора Руффуса. При этом нельзя было забывать и о самом мотыльке, который по-прежнему где-то в городе и в любой момент может на кого-то напасть. Дядюшка полагал, что фонарь, о котором говорил ему мистер Келпи, должен помочь изловить тварь.

Разумеется, все эти перемещения по Габену были возможны лишь после окончания шквала, а пока что доктор Доу всего лишь отправил послание мистеру Келпи по пневмопочте, в котором попросил его подготовить самый большой из всех имеющихся у него фонарей для привлечения Чернильных Червоточцев. Почти сразу после этого часы в гостиной отбили полночь, и началась трансляция.

«Таинственное… Убийство…», – сообщил низкий тяжелый голос, и после этого аудиодрама, как назвал радиоспектакль констебль Бэнкс, поглотила Джаспера Доу целиком. На целых полтора часа он утонул в шуме дождя, отзвуках грома, грохоте выстрелов и скрипе половиц. Он почти не шевелился и не дышал, завороженно глядя в черный рог радиофора. Это действительно была леденящая душу история. Мальчику стало так жутко, что порой ему казалось, будто эти страшные звуки раздаются в их доме – или над головой, в комнатах, или сбоку, в кухне. В какой-то момент Джаспер поймал себя на мысли, что пытается вспомнить, запирала ли миссис Трикк заднюю дверь после того, как отправилась в свой флигель…

Трансляция завершилась, но эхо от последних слов истории висело давящим и тревожным облаком в гостиной дома № 7 в переулке Трокар. Джаспер пребывал в каком-то полусонном состоянии, но сон этот был не вялой муторной дрёмой, когда не понимаешь, что происходит, а все кругом кажется странным, но и только. Это было словно пробуждение после кошмара, когда ты еще не до конца проснулся и пережитые эмоции крепки, как желудевый чай. Сердце мальчика тяжело билось, в горле пересохло, и ему удалось сглотнуть вставший в нем ком лишь через несколько минут после завершения вещания.

Дядюшка встал, выключил радиофор и вернулся в кресло. Весь его вид был откровенно скучающим. Джаспер даже не поверил своим глазам.

– Мне не понравилось, – сказал доктор Доу, увидев недоумение на лице племянника. – Я не понимаю.

– Как это? Чего ты не понимаешь?

– Я не понимаю ажиотажа, вызванного этим шоу. Кругом столько афиш, люди в городе только и говорят о нем, но я так и не понял почему.

– Как, но там же… это же… он же…– Джаспер запутался в словах и замолчал.

– Для меня это просто жестокость ради жестокости, – сказал доктор и пояснил: – Я видел столько жестокости в своей жизни, Джаспер, что меня очень трудно удивить. Какая-то из нее была оправданна, но чаще всего нет. Я собственными руками отрезал живую, здоровую ткань человеческих органов, не затронутую болезнью, только лишь для того, чтобы купировать путь для заражения. Так что все, что мы только что слышали, меня, увы, не впечатлило.

Джаспер молчал, подавленный, а доктор продолжал:

– Меня интересует почему. Я так и не понял почему.

– Что «почему»?

– Почему этих людей убили? Кто это сделал? Последние слова и вовсе поразили меня своей книжной патетикой и излишней театральностью: «И убийца исчез в ночи, укрывшись пеленой дождя, словно плащом. И никому не было по силам его отыскать, обладай ты человеческим разумом или же разумом машины». Мелодраматично. Что мы узнали из этой истории? Что кто-то пришел в этот дом, всех там убил и скрылся. Вот и все. Как по мне это просто зря потраченное время.

– Неужели тебе совсем не было страшно?

– Нет. Совершенно.

Джаспер пригорюнился.

Доктор, заметив это, поспешил добавить:

– Но при этом я все же должен отметить кое-что положительное. Тот, кто сочинил эту историю, продумал все до мелочей. Описание улицы, описание дома, внутренняя планировка, комнаты. Описания… убийств, ранений, нанесенных убийцей. Все это звучало очень… реалистично. Этого не отнять. В любом случае, Джаспер, – сказал дядюшка и глянул на часы, – предлагаю обсудить все это завтра. Туманный шквал вряд ли закончится до вечера, так что время будет. А ты к тому же еще не отдохнул после возвращения: пробегал весь день, и это после того, как преодолел столько миль в поезде. Полагаю, самое время отправляться спать.

– Дядюшка, если ты не против, я еще немного посижу, почитаю книгу, которую дал мистер Келпи. Может, узнаю что-то полезное про Черного Мотылька. – Он зевнул и потянулся, словно действительно был сонным. – Вряд ли меня хватит так уж надолго. Минут десять-пятнадцать.

– Хорошо. – Доктор Доу поднялся и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. – Не забудь погасить свет. И не больше пятнадцати минут, договорились?

– Конечно, дядюшка.

Джаспер еще раз зевнул. После чего раскрыл книгу и спрятал за ней коварную улыбку. Может быть, дядюшка и стал другим, но на него по-прежнему безотказно действовали маленькие трюки. Джаспер сейчас ни в коем случае не мог отправляться спать, поскольку у него было невероятно важное и исключительно тайное (даже от дядюшки) дело в городе. И даже новые дядюшкины снисходительность и понимание сейчас не позволили бы ему войти в положение племянника, и он, несомненно, попытался бы ему помешать.

Дядюшка уже почти добрался до коридора на втором этаже, когда внезапно раздался свисток пневмопотчы. Он поспешно спустился вниз, пробормотал:

– Вероятно, ответ от мистера Келпи по поводу фонарей.

Прошел в прихожую, достал послание. Откуда-то Джаспер понял, что это вовсе не мистер Келпи. Он подозрительно поглядел на дядюшку поверх книги – тот выглядел серьезным, его лицо было сплошь белым. Так дядюшка выглядел, когда речь шла о спасении чьей-то жизни. Он быстро что-то написал в ответ, засунул послание в капсулу, а капсулу – в раструб, закрыл крышку и повернул винт.

Доктор Доу поглядел на племянника.

– Мне нужно отлучиться, Джаспер, – сказал он.

– Хорошо, дядюшка, – ответил мальчик и скрылся за книгой.

Натаниэль Доу принялся одеваться. Надел пальто, цилиндр, взял саквояж и зонтик. Разумеется, прямиком в туманный шквал он отправляться был не намерен, поэтому входная дверь как была заперта, так запертой и осталась. Скрипнула дверь чулана, и только лишь тогда Джаспер снова выглянул из-за книги. Дядюшка исчез в чулане и, вероятно, спустился в подземный ход.

Стоило Натаниэлю Френсису Доу покинуть дом № 7, как Джаспер вскочил с кресла, швырнул в него книгу и опрометью ринулся на второй этаж. Его ждало невероятное опасное приключение в духе мистера Суона из «Романа-с-продолжением» – главное только не попасть в лапы к каким-нибудь контрабандистам, или потрошителям, или… полицейским.

Глава 2. Тревожные дела.

Давно перевалило за полночь, и туманный шквал разошелся не на шутку. Мгла опустилась на город, пожрала его и переварила – вместе с крышами, дымоходами, фонарными столбами и мостами. Туман пытался проникнуть за закрытые ставни, забивался в трубы, полз в щели. Во всем Габене на улице сейчас не осталось ни единой живой души, и жители, будто пациенты психиатрической лечебницы, каждый со своими маниями и страхами, оказались заперты в своих квартирках, в своих головах. Но кое-где их заперли вместе с другими…

Полицейский паб «Колокол и Шар» на одноименной Полицейской площади был весьма популярным местечком – разумеется, в определенных кругах. Несмотря на непогоду и время он полнился народом. Все столы были заняты, а владелец паба, отставной старший констебль Брекенрид, едва успевал разливать эль. Накануне служителей закона в Тремпл-Толл распустили еще в два часа дня, и, разумеется, первым делом многие из них отправились в излюбленный паб, некоторые пребывали здесь до сих пор.

Согласно расхожему мнению свое название «Колокол и Шар» получил благодаря старому колоколу над входной дверью заведения – такие колокола прежде висели на городских столбах, под которыми дежурили констебли в молодость мистера Брекенрида; впоследствии их заменили на сигнальные тумбы. Что касается шара, то и он обнаруживался неподалеку – стоял на постаменте в самом центре общего зала: серую каменную голову покрывали трещины, а в некоторых местах даже сколы. И тем не менее, вырезанный на ней витиеватый герб Полицейского ведомства Габена с гордым девизом «Следить. Ограничивать. Не позволять» пребывал в целости и сохранности. Когда-то этот шар красовался на парапете кровли Дома-с-синей-крышей, но однажды взлетающий полицейский фургон, отнесенный ветром, случайно задел его – сбил колесом, и он упал на крышу. Возвращать на место шар не стали, а вместо этого стащили вниз, и он долгое время лежал в луже на заднем дворе штаб-квартиры полиции Тремпл-Толл. Мистер Брекенрид посчитал, что негоже так обращаться со служебными реликвиями и поставил паре молодых констеблей бутылку «Синего зайца», чтобы они принесли шар в паб. Никто не был против. Так шар поселился под этой крышей и быстро стал для посетителей привычной частью родной и такой уютной обстановки.

Полицейский паб… Сколько всего кроется в этих двух словах! Несмотря на то, что здесь собирались лишь злобные, безжалостные, жестокие, циничные и грубые личности, а именно господа констебли, к самому мистеру Брекенриду и его собственности они относились уважительно и даже с почтением. Мистер Брекенрид был не из тех, с кем можно шутить, и его паб являлся одним из тех немногочисленных мест в городе, где наглые и привыкшие к собственной безнаказанности полицейские оплачивали счета целиком и полностью.

Пышные пшеничные усы мистера Брекенрида, поблескивающие помадкой, скрывали извечную кривую ухмылку. Глаза трактирщик постоянно щурил, а о его тугие напряженные скулы можно было сломать себе взгляд. Все эти черты бывалого, прожженного полицейского были при бывшем старшем констебле и поныне.

Даже сейчас мистер Брекенрид мог дать фору многим молодым и крепким констеблям. Его руки бугрились огромными мускулами – казалось, их отлили из бронзы, жилетка едва не трещала, натянутая на его грудь, словно на бочонок. Предплечья трактирщика, выглядывающие из-под закатанных рукавов рубахи, были покрыты многочисленными татуировками, свидетельствующими о разных периодах его славной полицейской жизни. Имелись в наличии отметины, связанные с получением звания, чернильные звезды символизировали убитых преступников, цветки обозначали отправленных на каторгу или в тюрьму Хайд, а изображения веревочных петелек – повешенных. Все это были обязательные служебные знаки: кожа каждого констебля в Саквояжном районе представляла собой подробную хронику его славной и (чаще всего) пестрой карьеры, тщательно расписанная полицейским татуировщиком из Дома-с-синей-крышей.

Сейчас в пабе было не продохнуть от людей, буквально отмеченных смертями и страданиями прочих. По городу ходили жуткие – один хуже другого – слухи о том, что творилось в стенах «Колокола и Шара». И чтобы не возникало сомнений, насколько близки они к правде, стоит подчеркнуть, что поговорка «Хуже констебля может быть только пьяный констебль» возникла отнюдь не на пустом месте. Полицейские пьянеют быстро, они не склонны к тихому, мирному полусонному опьянению ваших тетушек с бокалом шерри под мягкую музыку из граммофона. Под воздействием эля констебли становятся подлинными извергами, облаченными в форму и вооруженными дубинками, которые в это время редко остаются висеть на поясе.

Мистер Брекенрид, в свою очередь, подавал клиентам лишь эль собственного изобретения – «Синий заяц», или же по-другому «Полицейскую пьянь». «Заяц» действительно имел синий оттенок, помимо этого пах скипидаром, делал пьющих его чрезмерно агрессивными, но что хуже – вызывал очень быстрое и неуемное привыкание: попробовавшие этот эль, больше не могли пить ничего другого.

Вот и сейчас в пабе постоянно раздавились крики: «Подбавь, Брекенрид!», «Еще двух “Зайцев”!», «Полицейской пьяни нам!», и бывший старший констебль щедро наливал большие пинтовые кружки, а мальчишки, которых в пабе было как блох на дворняге, спешно доставляли их к месту назначения, пробираясь через густые дымные тучи от трубок, сигар и папиреток.

Мальчишки эти были сыновьями, племянниками, подчас даже внуками господ полицейских, которых те приучали к славной жизни блюстителя закона с ранних лет. К примеру, в одном темном углу раздавался громкий душистый хохот, который сопровождали многоголосые призывы: «Да! Бей его, Джимми!», «По голове! Нет! Не туда! Он же так сразу отрубится!», «По темени бей!», «По лбу лупи!», «Да подбородок не забывай!». Джимми, мальчик девяти-десяти лет испуганно молотил дубинкой какого-то несчастного смуглого человека, очевидно, приезжего. Тот выл, орал, забивался в угол, вся его голова была в кровоподтеках, и с каждым ударом дубинки свежих ран на ней добавлялось. Ничего из ряда вон выходящего – просто некий отец учил своего сына, как правильно приветствовать в Габене господ иммигрантов.

В другом месте под одобрительный гогот старших двое мальчишек примерно одного возраста схватились друг с другом – они пытались повалить один другого на пол, запинать, даже выдавить глаза: «В деле поимки вертлявых любые методы сгодятся!». Заботливый дядюшка при этом учил племянника разбивать нос определенным образом: как разворачивать кулак, куда именно бить, чтобы «им» было максимально больно, чтобы «у них» все плыло перед глазами, но при этом «они» не теряли сознание. «Это целая наука, я бы даже сказал, искусство!» - сообщал дядюшка-констебль.

На втором этаже паба совсем мелкий мальчишка, чуть старше шести, но при этом ругающийся, как портовый грузчик, под нетрезвые комментарии дымящих папиретками зрителей отбивался от здоровенной крысы. Крыса была едва ли не с него ростом, худющая, с лысым хвостом и торчащими ребрами, с длинной оскаленной пастью. Всю ее плешивую шкуру покрывали жуткие черные отметины – словно о нее раз за разом тушили сигары и папиретки. Сражаясь с мальчиком, крыса свистела и рычала, разбрызгивая по сторонам слюну, пыталась ухватить ребенка клыками. А тот, держа своего ужасного противника за горло одной рукой, пытался лупить его по морде сбитым в кровь кулачком другой. Проделывал он это весьма профессионально, и было видно, что это не первый его подобный бой, а вокруг господа констебли улюлюкали и хохотали. «Некоторые из них кусаются, Билли!», «Ты должен быть готов ко всяким грызунам, вылазящим из бедняцких вагонов!», «Наподдай как следует этому хвостатому!».

Толпа на обоих этажах паба шумела, как колесный пакетбот в железном банковском сейфе. Внизу, у стойки, было совсем не протолкнуться, на втором этаже было чуть поспокойнее и потише. Кое-кто даже пытался обсуждать дело, и им при этом почти не приходилось орать.

Для Бэнкса и Хоппера паб был вторым домом. Хотя для Бэнкса едва ли не первым – здесь он появлялся чаще, чем в своей убогой квартирке над скобяной мастерской. И сейчас помимо, разумеется, мистера Брекенрида вокзальные констебли были единственными, кто здесь работал.

Бэнкс и Хоппер чистили револьверы. Рядом с ними на столе стояли полупустые кружки и целые колонны пачек с патронами.

- Думаешь, он сильно злится?- спросил Хоппер, поскрипывая квадратной челюстью.

- Перебесится,- ответил Бэнкс.

Речь шла о сержанте Гоббине. В сравнении с сержантом Гоббином Хоппер и Бэнкс были сущими невинными ягнятами. Этого человека боялись буквально все в Тремпл-Толл: лавочники, мастеровые, конторщики, ну и другие тоже. Если вы перешли ему дорогу, вас могли найти всплывшим в канале Брилли-Моу – и это в лучшем случае. В худшем – ваше тело приняла бы городская канализация, и вас вообще никогда не нашли бы. Сержант Гоббин не терпел неповиновения, был до крайности жесток, почти не имел над собой авторитетов. И пусть он и отчитывался нехотя перед господином комиссаром, напрямую сержант подчинялся лишь господину судье Сомму, и на пару эти двое перевешали многих лично им неугодных. Помимо прочего, сержант Гоббин был садистом и любителем «уроков жизни», как он это называл – за любую провинность было нетрудно лишиться чего-нибудь подороже пальцев или языка.

И вот вчера вечером, прямо перед наступлением туманного шквала, неудовольствие господина сержанта ощутили на себе двое его подопечных, которые частенько работали, если выражаться мягко, его личными посыльными. А если оставить мягкость в покое, то они ходили с поручениями по различным адресам, выбивали долги, ломали пальцы и челюсти, притесняли и запугивали, но чаще хватало одного лишь имени сержанта Гоббина, чтобы беседы проходили намного быстрее, а собеседники становились в разы сговорчивее.

На этот раз сержант злился не на кого-то там, а именно на Бэнкса и Хоппера, поскольку рассчитывал, что они выполнят его поручение. Он сказал, что ему пришлось доверить это поручение Хоскинсу, который делал все правильно сугубо через раз, повезло еще, что это был именно тот, удачный, раз.

- Это было очень важное поручение!- сжав зубы, процедил сержант.

- У вас все поручения важные, сэр,- ответил Хоппер, видимо, пытаясь подлизаться, но Гоббин поглядел на него так, что бедняге показалось, будто его кожу с лица сняли раскаленным ножом.

- Это было из…- сержант понизил голос,- деликатных поручений.

- Аааа,- закивали оба констебля понимающе. «Деликатное поручение» значило то, что у него есть заказчик – скорее всего, богатый, влиятельный и непременно желающий остаться неизвестным.

- Так что вы прошляпили по двадцать фунтов на каждого, и это за дело на четверть часа.

- Какая жалость…- проскулил, искренне жалея об упущенной возможности, Хоппер.

- А что было за дело?- поинтересовался более любопытный Бэнкс.

- Нужно было встретить некоего мистера у кое-какой сигнальной тумбы, прикинуться, что стоишь на посту, направить его по определенному адресу, в указанном направлении. А если сам не подойдет, заговорить с ним, предложить помощь и опять-таки отправить в нужном направлении…

- И верно, дело-пшик.

Но оба констебля точно не могли бы им заняться, так как в это самое время выслеживали Черного Мотылька, о чем они, разумеется, доложили сержанту. Тот для проформы накричал на них и для вида поугрожал, что они не только не получат паровые самокаты, но при этом он отберет у них их старые, после чего с ноткой отеческой злобы заключил:

- Но раз уж взялись, извольте выполнить. Вот и будет повод утереть нос Мэйхью, а то что-то слишком уж возится с ним господин комиссар. «Лучший сыщик города», тоже мне! Нужно воспользоваться возможностью, пока он отстранен, и изловить эту вашу тварь, запереть виновников и доказать господину комиссару, что и без Мэйхью мы прекрасно справляемся. Глядишь, его и не вернут обратно.

- Но, сэр,- сказал Хоппер,- дело приняло весьма острый оборот. Нам бы не помешало вооружение…

- Адубинки ваши вам на что? Затылки чесать?

- Сэр, тварь злобная – уже убила двоих, ранила третьего,- начал было Хоппер, а Бэнкс поспешно добавил:

- Сэр, она летает. Дубинками нам ее не достать.

- Убедительно, Бэнкс,- сказал сержант Гоббин и выдал обоим два девятизарядных «реддинга», велел взять к ним патроны в оружейной комнате. Бэнкс и Хоппер предусмотрительно запаслись патронами на случай целого нашествия Черных Мотыльков.

Так как в обычное время огнестрельное оружие уличным полицейским не выдавалось, то «обновка» тут же привлекла к себе внимание всего паба, а Бэнкс с Хоппером к тому же, нисколько не стесняясь, устроились на самом видном месте и принялись чистить револьверы, не особенно при этом понимая, зачем их вообще нужно чистить. Каждому, кто подходил, они важно сообщали, что им поручено невероятно опасное дело и что они охотятся на злобную тварь, которой какие-то шушерники с перекрестка не ровня. Впрочем, вскоре, к досаде обоих констеблей, ажиотаж коллег поугас.

- Где носит этого Шнырра?- возмущенно спросил Бэнкс.

- Эй, помяни простуду – закашляешь,- усмехнулся Хоппер, заметив тщедушную фигуру в клетчатом пальто, пробирающуюся между столами.

Как ни пытался Шнырр Шнорринг выглядеть неприметно, он все время ловил на себе неприязненные взгляды. Еще бы – ведь что это был за тип! Тронутый плесенью коричневый котелок криво сидит на макушке, того и гляди сбежит с угловатой головы. Руки в карманах едва ли не по локоть, спина ссутулена, а взгляд шныряет по углам. Неровно поседевшие клочковатые бакенбарды – просто ночной кошмар любого цирюльника.

- Эй! Чего это мы должны торчать тут и ждать тебя до самого рассвета!- прикрикнул Бэнкс, когда Шнырр Шнорринг подошел к их столу.

- Да, мог бы и поторопиться, Шнырр.

Осведомитель приподнял за край котелок в приветствии, на миг обнажив наканифоленную плешь.

- Прошу вас, господа хорошие,- сказал он заискивающим и пропитым голосом,- вы ведь знаете, как мне не нравится это прозвище.

- Тебя все знают, как Шнырра Шнорринга,- веско заметил Бэнкс.- И нам плевать, что тебе там не нравится.

- Понял, Шнырр?

Осведомитель недовольно пожевал покрытыми уродливыми оспинами губами.

- Да, господа хорошие, понял.

- Как ты пробрался через шквал?- спросил Бэнкс.

- О, я знаю ходы, господа хорошие. Некоторые канавы и щели – под землю, через чердак, сквозь общий коридор меблированных комнат, по лестнице вниз, по лестнице вверх – еще один чердак, и вот я здесь.

- Занимательно,- безразлично сказал Хоппер.- Рассказывай, что узнал. А то многие, понимаешь ли, болтают, будто Шнырр Шнорринг в курсе того, кто убийца из утреннего поезда.

- Да, сэр. Так и есть, сэр,- подобострастно ответил Шнырр.- Сегодня я, как всегда поутру, осматривал Чемоданную площадь и окрестности вокзала, чтобы в случае чего тут же сообщить вам, господа хорошие, если увижу что-то, что может вас заинтересовать. Я видел, как мальчишка украл кошелек у джентльмена на станции омнибуса. Я даже знаю, где он ошивается, этот рыжий веснушчатый оборванец. Еще я видел, как кэбмен Джоунзи дурит приезжего, сообщая ему, что адрес, который на самом деле за углом, находится на другом конце города, и путь к нему будет стоить на два фунта больше, чем в действительности…

- Ближе к делу, Шнырр,- приказал Бэнкс, и Шнырр, задрожав, продолжил:

- Около девяти утра, когда двери ресторана госпожи Примм открылись, я увидел двух интересных цепочников.

- Цепочников, значит…

«Цепочниками» в Тремпл-Толл называли людей с более-менее терпимым достатком, что позволяло им обзавестись цепочкой для карманных часов.

- Ну да,- покивал Шнырр.- Вели они себя очень уж подозрительно. Одетые во все черное, лица скрыты шарфами, глаз не разглядеть из-за защитных очков. Еще у них были черные котелки. И чем же, господа хорошие, они привлекли к себе внимание такого рачительного и неусыпного наблюдателя, как я, как вы думаете? У них ничего не было в руках. Никаких портфелей, сумок, чемоданов – ничего.

- Неужели?- усмехнулся Бэнкс.- Это показалось тебе странным, Шнырр?

- Да, сэр. Все, кто появляется в окрестностях Чемоданной площади, что-то при себе имеют – хотя бы небольшой портфельчик. Рабочие сюда не захаживают, а прочие – и городские, и приезжие… у них наличествует как минимум саквояж. Как-нибудь обратите внимание – это сразу бросается в глаза, если глядеть на руки. Ничего не таскают только те, кто работает на площади: чистильщики разные, кэбмены, члены причальной службы, лавочники, но тех я всех поголовно знаю.

- Ну, допустим.

- Эти же двое были одеты, как джентльмены: хорошие, новые пальто, шелковые шарфы, котелки из таких, что продают ближе к площади Неми-Дрё.

- Мы поняли, Шнырр. Дальше.

- Они зашли в переулок за Паровозным ведомством, остановились там.- Шнырр понизил голос – видимо, перешел к сути.- Я прокрался следом, спрятался, пригляделся-прислушался. И то, что я услышал, уж поверьте, господа хорошие, вам точно понравится. Мой нюх (самая ценная наследственная черта, доставшаяся от прабабушки) как обычно меня не подвел. Сперва я решил, что один из этих двоих был главным. Он отдавал приказы, а другой спрашивал и уточнял. Но потом я понял: тот, что подчинялся, – вовсе не его какой-то там прислужник, а скорее… как это… ну, когда совета спрашивают у более опытного.

- Вроде, как среди нас двоих Хоппер,- сказал Бэнкс.- То есть они вроде как напарники?

Шнырр задумался, будет ли определение точным – он был весьма дотошным доносчиком.

- Я бы сказал, один исполнитель, а другой, скорее, консультант.

- Это ж откуда ты такие слова мудреные знаешь?- завистливо нахмурился Хоппер.

- Караулил одного клерка-счетовода когда-то, чтобы вам же, господа хорошие, сообщить. Думал, он уворовывает из конторы, но оказалось, что он просто считать не умеет.

- Значит, советчик,- заключил Бэнкс.

- Да, один постоянно спрашивал и уточнял, а тот, важный… он ему все расписывал, как и что делать.

- И о чем у них там речь шла, не тяни…

Шнырр зыркнул по сторонам и приблизился к констеблям вплотную, склонился над столом и, приставив ладонь к губам, по секрету им сообщил:

- Они обсуждали убийство профессора в купе прибывшего поезда и что некий Келпи их опередил. И еще, что экземпляр потерян – мол, его прихватил этот Келпи. И тогда я понял, что Келпи и есть тот самый убийца.

Оба констебля подобрались. Презрительная снисходительность к этой отвратной даже для них особе мгновенно отступила.

- О чем еще они говорили?- спросил Бэнкс и облизнул враз пересохшие губы.

- Еще они говорили, что им нужно отыскать Келпи,- продолжил Шнырр,- он, мол, должен знать, где мотылек, недаром он прихвостень старого профессора. Тот, первый, хотел отправиться за Келпи немедленно, но другой, советчик который, сказал, что Келпи от них никуда не денется и они знают, где его искать, ведь тот почти не покидает ГНОПМ.

- ГНОПМ?

- Это научное общество рядом с улицей Семнадцати Слив, большущий дом, возле него еще станция кэбов.

- Гм. Научное общество, значит…- скрежетнул зубами Хоппер – ему тут же вспомнился совет доктора Горрина отправиться в научное общество – эх, зря они ему сразу не последовали.

- Что еще говорил этот советчик?- спросил Бэнкс и, достав блокнот с карандашиком, принялся поспешно в нем писать.

- Он сказал, что прежде им нужно замести следы. Избавиться от улик, каких-то дневников, что-то прибрать на Чемоданном кладбище. Ему не понравилось, что делом занялась какая-то подозрительная личность – как я понял, доктор какой-то. Они-то, заговорщики, полагали, что особо тщательного осмотра тела не будет. Доктор, мол, влез и все усложнил.

- Да уж,- невесело усмехнулся Бэнкс.- Этот проклятый доктор и его мерзкий щенок вечно все усложняют. Что было дальше?

- Они распрощались и разошлись – каждый в свой конец переулка. А я уж было решил вам доложить поскорее, но испугался, что сведения будут недостаточно достоверными.

- Хе-х! Признайся, Шнырр, ты просто решил заколотить побольше. Твой процент и все такое…

Шнырр Шнорринг, разумеется, работал не просто так. С каждой удачной наводки он получал небольшую выплату – это, как он говорил, «позволяло ему держаться на плаву», на что констебли постоянно шутили, что Шнырр и без того чувствует себя, как старый башмак в канаве и прекрасно умеет держаться на ее поверхности.

Доносчик не стал спорить и продолжил рассказ. Оказалось, что после подслушанной встречи первым же делом он отправился в ГНОПМ, решив вызнать как можно больше про этого Келпи. Он поговорил с управляющим и выяснил, что там действительно есть некий Келпи, и что он – заместитель главы кафедры, которая занимается бабочками. При этих словах оба констебля переглянулись и даже на мгновение приподнялись на своих стульях.

- Бабочками занимается, ну надо же.

- Бабочками, дери их.

Также Шнырр Шнорринг сообщил, что прямой начальник этого Келпи несколько дней назад умер от удара или еще чего-то в том же духе и, помимо него, на кафедре осталось всего пару студентов. И без сомнения, этот расчетливый Келпи порешил профессора в поезде, чтобы тот конкуренцию на должность не составлял. То есть вот он, мол, и мотивчик: избавиться от начальства и самому стать начальством. Еще Шнырр выяснил, что глава кафедры получает на семь фунтов в неделю больше, чем его помощник.

- Хм.

- Гм.

Бэнкс и Хоппер оба задумались. Слишком это все звучало гладко, слишком походило на правду… но они ведь любили, когда все просто – кому вообще нужны лишние сложности?! Шнырр Шнорринг, глядя на них, уже начал потирать руки.

- Не спеши слюни пускать, Шнырр,- сказал Бэнкс, заметив неосторожную улыбочку доносчика.- Ты еще не заработал свои денежки.

- Но я… это… как же?!

- Еще проверить нужно, что ты там навынюхивал.

- Ндаа, а то знаем мы таких.

- Оскорбляете?!- возопил Шнырр.- Да я! Столько лет! Верой и правдой!

- Верой и правдой, говоришь?- прищурился Бэнкс.- Был у нас тут когда-то такой, который верой и правдой. А потом сочинять начал. Помнишь своего предшественника, Шнырр? Помнишь, что с ним стало, когда он решил подзаработать сверх положенного?

Шнырр помнил. Он прекрасно помнил. И поэтому его лицо непроизвольно передернулось. Скажем так, свое место личного осведомителя у господ Хоппера и Бэнкса он получил не просто так. Прошли годы, а мозоли на его руках, натертые удавкой, до сих пор не зажили, при этом ноздри доносчика с торчащими из них лохматыми волосами словно бы и сейчас ощущали запах раскаленного воска, заливаемого в горло предыдущего доверенного лица вокзальных констеблей.

- А когда я смогу получить свою плату?- Шнырр неуверенно поежился.- Я столько накаблучил по всему городу… и мои сведения… по такому-то делу! Это ведь важное дело, я прав, господа хорошие?

Хоппер уже было согласно кивнул, но Бэнкс его опередил:

- Это просто одно из текущих дел,- равнодушно заявил он.- Сильно губы-то не раскатывай, Шнырр. Есть еще что доложить?

- Нет, сэр. Так когда я…

- Как оформим арест твоего Келпи, так и тебя осчастливим. А теперь свободен.

- Да, сэр. Доброй вам ночи.

Шнырр попятился и, через шаг подобострастно приподнимая котелок, поспешил удалиться, пока не вызвал гнев господ полицейских. Он прошел через зал, где уже почти все констебли спали в обнимку со своими кружками – храпели, завалившись на столы, напоследок еще раз кивнул и был таков.

- Что думаешь?- спросил Бэнкс, когда доносчик исчез в неприметной дверке сбоку от лестницы.

- Предположу, что этот малый заметно ускорил процедуру.

- Ты прав.

- Что будем делать? Подождем, как закончится шквал, и тут же нагрянем в эту ГНУМП?

- ГНОПМ, вернее.- Бэнкс выглядел довольнее кота, упившегося ворованным молоком.- Разумеется, первым делом туда. Сцапаем бабочника, а уж бабочник приведет нас и к самой бабочке.

- А эти болваны,- продолжил Хоппер,- саквояжный докторишка и мелкий его приспешник, останутся с носом. Давай, что ли, выпьем за хорошо проделанную работу!

- Ну, за такое я ж всегда согласен.

Но радость констеблей была недолгой: оба с грустью и тоской обнаружили, что в почти пустых кружках плескалось что-то лишь на дне, да и то эта гадость давно уже выдохлась.

И тут, будто специально по заказу, словно у мистера Брекенрида был день рождения и он вдруг решил облагодетельствовать всех кругом, перед их столиком возник незнакомый мальчишка с зализанными назад волосами и узким лицом. Мальчишка этот появился столь внезапно, будто вылез из-под соседнего стола – к слову, Хопперу показалось, что так оно и было, но кто в действительности доверяет боковому зрению. К тому же в руках мелкий с трудом удерживал две полные кружки, и это решительно перевесило любые подозрения.

Всем своим видом паренек походил на юного родственника одного из коллег-полицейских. Рукава рубашки закатаны до локтей, взгляд дерзкий, воротник небрежно расстегнут, галстука нет. Мальчишка выглядел так, словно только что дрался в одном из углов паба и лично победил целую стаю здоровенных крыс. Подобная дерзость лично Бэнксу импонировала, и он тут же пожалел, что это не его личный сын или на худой конец племянник.

- Это еще что значит?- тем не менее, сурово спросил толстый констебль, кивая на кружки в руках у мальчишки.

- Счастливая случайность?- добавил Хоппер и сглотнул – его горло уже преждевременно ощущало, как по нему течет эта чарующая синеватая жидкость.

- Нет, это вам, господа констебли,- сказал мальчишка.- С почтением от моего дядюшки, мистера Уилсона.

- Что еще, дери его, за Уилсон?- хмуро спросил Хоппер.

- Он констебль, сэр.

- Ясно, что не портовая девка, раз ты здесь,- усмехнулся Бэнкс.

- Мой дядюшка передает, что это уплата долга.

- Постой-ка, это Уилсон с угла Роузвуд и Паркс?- догадался Хоппер.

- Нет,- вставил Бэнкс и многозначительно поглядел на напарника.- Это Уилсон с Семафорной площади. Это тот долг, помнишь?

- А. Тот долг.

Мальчишка быстро согласно закивал.

- Ну что ж, это неплохое начало.- Констебли взялись за кружки.- Но передай дядюшке, что парой пинт он не отделается.

- Передам, сэр.

- Еще передашь дядюшке наше почтение. А теперь сгинь отсюда.

- Передам, сэр. Слушаюсь, сэр.

После этого мальчишка ретировался, прошмыгнул меж столов и опустился на пустующий стул в дальнем углу зала второго этажа. Спящие кругом констебли не обращали на него внимания, а те двое, которым он доставил эль, о нем уже и думать забыли. Они решили как следует отметить прорыв в деле: кружки застучали друг о друга, эль захлюпал, перетекая в жадные глотки.

Настроение констеблей улучшалось с каждым глотком, но при этом сами они становились все более вялыми и сонными, а мальчишка, глядя на них, нервно и нетерпеливо теребил в кармане стеклянный пузырек некоего снадобья.

В какой-то момент толстяк Бэнкс отметил, что Хоппер уже вовсю храпит, спрятал лежавшие перед ним на столе револьверы и отправился догонять напарника в стране снов. Буквально через пару мгновений он уже протяжно и с присвистом храпел.

Что касается коварного мальчишки, то он еще какое-то время выждал, после чего поднялся со своего стула, прошел через зал и подкрался к спящим вокзальным констеблям. Огляделся. Убедившись, что никто не смотрит, он, затаив дыхание, засунул тоненькую кисть в карман мундира толстяка. Нащупав там конверт, он его осторожно потянул и с ловкостью опытного воришки извлек на свет.

Завладев конвертом, мальчишка проверил его содержимое, улыбнулся и, стараясь не шуметь, спустился на первый этаж паба, а затем двинулся к двери, ведущей в погреб.

Возле стойки мистер Брекенрид все еще наливал парочке самых выносливых служителей закона и порядка, и их нетрезвая свара между собой сослужила мальчишке хорошую службу: пользуясь тем, что трактирщик отвлекся, он проскользнул в погреб. Спустившись по лесенке, он прошмыгнул между рядами бочек и стеллажами с винными бутылками, после чего открыл деревянную крышку люка в дальнем углу погреба и нырнул под землю. Там он взял оставленный сюртук и двинулся в путь.

Где-то через полчаса, а то и меньше (он не следил за временем), паренек оказался уже под собственным домом, взобрался по металлическим скобам-ступеням, надавил на рычаг. Круглая крышка люка отошла в сторону, и он выбрался из подземелья в чулан. Затем осторожно выскользнул из него в прихожую и на цыпочках двинулся к вешалке, чтобы повесить на нее свой сюртук. Но не успел сделать и шага. Почуяв знакомый запах вишневого табака, он потянул носом воздух и испуганно обернулся.

- А теперь расскажи мне,- раздался железный голос,- где тебя носило и что это за вид?


***


Кэб катил по тихой уютной аллее, и лишь застрявшие в кронах каштанов клочья тумана еще напоминали о закончившемся вчера ночью туманном шквале. Кэбы и самоходные экипажи сонно продвигались по узкой проезжей части между двумя рядами деревьев. Порой раздавались вялые гудки клаксона, по тротуару туда-сюда шмыгали люди на моноциклах и паровых роликовых коньках, а прохожие выглядели приветливыми – здоровались друг с другом и даже улыбались. И улыбки их были не туго натянутыми, как бельевые веревки толстых дам с Хартвью или Бремроук, а походили на настоящие, искренние, приветливые улыбки из жизни, когда все хорошо и никаких серьезных бедствий не намечается.

Семафор перемкнуло на красный, и кэб остановился на углу. Аллею, по которой он двигался, пересекала еще одна улица-аллея, чуть более широкая – почти бульвар, – вымощенная ровной зеленоватой мостовой. На перекрестке стоял вполне добродушный с виду констебль. Он весьма смутил одного из пассажиров остановившегося кэба, поскольку в нем не было ни злобы, ни явной черствости, ни хмурости или ехидства – полицейский просто желал прохожим доброго дня, следил за тем, чтобы никто не попадал в затруднительные ситуации, и явно был готов прийти на помощь в случае чего. Этот человек отчаянно не походил на тех полицейских, которые собирались в пабе «Колокол и Шар», да это был отнюдь и не Тремпл-Толл.

Прошло уже примерно полчаса, как кэб преодолел Угрюмый бульвар, который считался негласной границей между Саквояжным районом и Парковым, или Сонным районом, который официально именуется Сонн.

Джаспер отвернулся от окна и поглядел на дядюшку. Тот сидел напротив, молчаливый и как всегда бледный. Глаза его холодно поблескивали в тени от полей цилиндра. Глядел он перед собой, о чем-то думал. Присутствия племянника доктор Доу словно не замечал.

- Ты все еще злишься?- спросил мальчик.

Что ж, повод действительно был. Джаспер не только нарушил данное дядюшке обещание отправиться спать, но еще и пустился в опаснейшую, рискованнейшую авантюру, которая лишь чудом, по мнению дядюшки, окончилась благополучно. Когда Джаспер вернулся домой и наткнулся на немигающий дядюшкин взгляд, он тут же понял, что все его предыдущие измышления касательно перемен, произошедших в Натаниэле Френсисе Доу, можно смело отмести, да и вообще забыть о них, как о несостоятельных, поскольку встретил его хорошо знакомый бессердечный автоматон.

Дядюшка не кричал на него, не устроил ему бесхитростную взбучку в стиле злобных и грубых взрослых из бедных кварталов Саквояжного района или хладнокровных, высокомерных, но намного более жутких воспитателей из кварталов не-таких-уж-и-бедных. Он ничего не говорил. Даже не поднялся из кресла. Просто сидел и слушал. Джаспер все ему выложил – как на духу рассказал, что именно сообщил ему мальчишка из паба «В чемодане», рассказал, что побудило его отправиться в «Колокол и Шар». Как только он признался, где именно пропадал, дядюшку словно бы перемкнуло. Нет, он не подобрел. Напротив – перешел в еще более холодное и металлическое состояние строгости, ведь до сего момента он предполагал, что племянник отправился к мистеру Киттону поздороваться после возвращения, поболтать о различных глупостях, вроде крыс с двумя головами – куда ему еще идти? – но лишь услышав, как Джаспер рисковал, он будто отрешился – погрузился вглубь самого себя и зачерпнул ведром немного тьмы, плещущейся на дне души.

Он не сделал поблажку, даже когда узнал, насколько важные сведения добыл Джаспер. И вообще вел себя так, словно племянник его то ли предал, то ли еще что-то в том же духе. В общем, это был классический дядюшка. Он лишь поинтересовался:

- Что это за ужас приключился с твоей головой? Ты что, боксер из порта?

- Это маскировка,- Джаспер ткнул пальцем в свои влажные, зачесанные назад волосы.- Так ходят констебли без шлемов.

- Никогда не видел констеблей без шлемов. Думал, у них вообще волос нет. Отвратительно.

Это было едва ли не последним, что сказал дядюшка.

Весь остаток туманного шквала Джаспер провел у себя в комнате. «Думал о своем поведении». Точнее, он должен был о нем думать, но все его мысли вертелись лишь вокруг расследования дела о Черном Мотыльке. А еще он невероятно страдал: бездействие так сильно противоречило его неугомонной натуре, что к вечеру следующего дня у него уже начали трястись ноги и руки. Зашел молчаливый дядюшка, принес чашку сиреневого чая, так же молчаливо ушел. Чай немного помог: наверное, дядюшка капнул туда успокоительную микстуру. И все равно ощущение бессмысленности растрачиваемого попусту времени давило. Нервное возбуждение переросло в скуку, и хуже всего было то, что ее нельзя было скрасить приключениями мистера Суона из «Романа-с-продолжением» – он ведь был наказан. Миссис Трикк было запрещено давать Джасперу печенье, ел он строго по расписанию, и то различные гадости, вроде тушеной капусты с капустными котлетами, капустного супа, капустной каши и «Шу-флёрр» – так витиевато и подло называлось рагу из цветной капусты. Уже через день на капусту Джаспер глядел с ненавистью. Более жестоким дядюшка быть просто не мог.

А еще он отказывался говорить с Джаспером. Не только о деле – он вообще не проронил ни слова за все то время, что бушевал туманный шквал.

Мальчик сидел у окна, глядел на белесую марь, пытался что-либо различить там. Больше всего он боялся за мистера Келпи, которого эти констебли-остолопы непременно арестуют, как только распогодится. И когда шквал все-таки закончился, он решился. Решился снова нарушить дядюшкино указание и покинуть дом. Улизнуть втихаря – по подземному ходу, если входная дверь будет заперта, а потом бежать – бежать к научному обществу, чтобы предупредить мистера Келпи. Преисполнившись решимости, он потянул на себя дверь комнаты и с ужасом понял, что она заперта. Дядюшка перешел все границы!

В этот момент в самом Джаспере будто включились те самые эмоции, которые он прежде временами испытывал к своему личному злодею Натаниэлю Френсису Доу. Но не успел он как следует в себе их развить, как скрипнул ключ, дверь отворилась, и в комнату, лязгая своим железным сердцем, вошел дядюшка Натаниэль. Он сказал:

- Собирайся, мы выезжаем.

Не прибавив больше ни слова, он развернулся и направился к лестнице. При нем был его неизменный саквояж.

Спустя минут десять доктор Доу и его племянник покинули дом в переулке Трокар, быстро добрались до Чемоданной площади, сели в один из кэбов. Мальчик не обратил внимания на адрес, который дядюшка указал кэбмену, и, лишь когда на перекрестке Блэр они свернули на Пыльную улицу и поехали дальше на запад, он понял, что путь их лежит отнюдь не в научное общество.

- Куда мы едем?- спросил Джаспер взволнованно.

- В Сонн,- был ответ.- В Клуб охотников-путешественников.

- Но зачем нам в этот клуб?! Нам нужно предупредить мистера Келпи!

- Успеется.- Доктор Доу пожал плечами, словно его совершенно не заботила судьба несчастного заместителя кафедры Лепидоптерологии.

- Его арестуют! Его схватят!- начал было Джаспер, но дядюшка поднял руку, успокаивая его.

- Мы пробудем в Сонн недолго, и к тому же все учтено.

Когда Джаспер поинтересовался, что это должно значить, дядюшка пояснил, что время у них есть, так как еще половину дня все констебли Саквояжного района будут заняты так называемыми последствиями туманного шквала.

После этого доктор Доу надолго замолчал, предоставив Джаспера самому себе, его мыслям и видам, открывавшимся из окошка кэба.

Вот так и вышло, что они сидели в этом экипаже, а путь завел их в Сонн. И когда молчание стало совсем уж невыносимым, Джаспер его нарушил:

- Ты все еще злишься?

Мальчик уже решил было, что дядюшка так и не ответит, но тот поглядел на него и сказал:

- Это не злость. Если бы я злился, я бы не взял тебя с собой.

- Дядюшка, я…

- Ты понимаешь, что случилось бы, если бы тебя поймали в полицейском пабе?

- Я не…

- В лучшем случае тебя бы избили до полусмерти и вышвырнули бы прямо в туманный шквал. В худшем…- он на мгновение замолчал, будто пытался изобрести для племянника наиболее неблаговидную судьбу,- если бы Бэнкс и Хоппер поймали тебя при попытке стащить фотокарточки, они опять же сперва тебя бы избили, а затем бросили бы в застенок Дома-с-синей-крышей. А после тобой занялся бы какой-нибудь изверг, вроде судьи Сомма. И я бы не смог тебе никак помочь. Считаешь, что я должен был бы стоять и смотреть, как тебя вешают где-то на задворках квартала Хайд?

- Дядюшка, я…

- Я не злюсь,- он покачал головой, и в его голосе прозвучало не столько разочарование, сколько едва уловимая обида. Джасперу даже стало не по себе.- Я знал, что ты начнешь встревать во все что ни попадя, если мы возьмемся за это дело. Я сам тебя подтолкнул к этому. Это все сугубо моя вина, и ответственность лежит на мне. Я совершил ошибку, полагая, что ты уже достаточно взрослый, чтобы обдумывать свои шаги и просчитывать последствия. Прежде наличие у тебя логики, не присущей детям твоего возраста, несколько притупляло чувство моего волнения за тебя, иначе я ни за что не оставил бы тебя с мистером Киттоном и ему подобными наедине. Я знал, что ты умный, умнее многих взрослых… а еще я верил тебе, поскольку прежде ты от меня ничего не скрывал и никогда не лгал мне.

Джаспер потупился, ему стало стыдно, а дядюшка продолжал:

- Я обещал твоей матери, что ты не умрешь по нелепой случайности. Почему-то она боялась именно этого. И теперь я понимаю почему.

- Риск того стоил!- вспыхнул мальчик и вскинул глаза на дядюшку.- Если бы я рассказал тебе, что задумал, ты бы ни за что не позволил мне это сделать! И ты зря думаешь, что я, как какой-то дурак, попался бы! Нет! Я бы ни за что не попался! Я все продумал! Я даже замаскировался! И они бы ничего не заметили, потому что я взял твой «Сноррин доктора Глэдфью» из стеклянного шкафа в кабинете и подлил его в эль Хопперу и Бэнксу.

- Я заметил его отсутствие. Почему ты предпочел «Сноррин доктора Глэдфью» хорошо зарекомендовавшему себя «Сонному сну от доктора Слиппинга»?

- Он быстрее действует, и в побочных эффектах у него чихота и высыпание на…

- Весьма коварно.

- Спасибо.

- Это не был комплимент.

Дядюшка произнес это настолько отчужденным голосом, что у Джаспера не осталось сомнений по поводу того, что он думает о маленьких воришках, крадущих его лекарства. Дядюшка всегда относится к своим скляночкам и тюбикам с маниакальной дотошностью и едва ли не нежностью. В том, что касалось всяческих пилюль, драже, глоссет, различных линиментов, притирок, сиропов и порошков, он напоминал одержимого коллекционера, оправдывая свои три полностью заполненных стеклянных шкафа в кабинете сугубо целесообразностью и желанием всегда иметь под рукой то, что может спасти чью-то жизнь. Но Джаспер знал, что на деле его просто умиляет все это многообразие форм и расцветок таблеточек, и каждую пилюлю для больного он едва ли не отрывает от сердца. Пару раз в неделю дядюшка занимался тем, что, сидя за своим столом, с превеликим удовольствием и тщанием перераскладывал, каталогизировал и вел учет всех имеющихся у него лекарств. Что ж, вероятно, на данный момент он уже восполнил потерю крошечной склянки с ускоренным снотворным, а чтобы не было так жаль утраты, наверное, побаловал себя покупкой дюжины пилюль от сердечных паразитов или еще чего-то подобного.

- Ты учел то, что стандартных трех капель для таких громил не хватит?- спросил дядюшка.

- Да. Я капнул по шесть.

Доктор покачал головой.

- Я узнал много важного,- хмуро проговорил Джаспер.

- Это так.- Дядюшка не стал спорить.

- Выяснил новые сведения о людях в черной одежде.

- Верно.

- Добыл фотокарточки.

- Я знаю.

- Я никуда не денусь.

Дядюшка вздрогнул.

- Что?- спросил он.

Джаспер пристально поглядел на него.

- Я все знаю,- сказал мальчик.- Миссис Трикк, мистер Горрин и ты сам… все вы ведете себя так, будто по-прежнему не верите, что я вернулся. Как будто вы все считали, что я решил остаться у бабушки навсегда. Но я же здесь. И ни за что там не остался бы. Мне там ужасно не понравилось. Скучно, занудно и невыносимо.

- Ну да, вряд ли моя мама позволила бы тебе участвовать в охоте на жутких тварей.

- Она не позволяла мне даже раскрывать рта в присутствии взрослых,- пожаловался мальчик.- И мне было разрешено заниматься только детскими делами. А детские дела, в ее понимании, – это складывать рубашки, начищать обувь и читать книжки о хороших манерах, потому что, по ее словам, если начнется война, я не смогу взять с собой на фронт слуг, которые будут складывать мои рубашки и чистить мне башмаки, но даже на фронте хорошие манеры мне ни за что не повредят.

Доктор Доу понимающе кивнул.

- Это вполне в мамином духе,- сказал он.- После курса идеального складывания рубашек следует курс идеальных воротничков – уголок к уголку, одинаковое расстояние…- Джаспер непроизвольно поглядел на дядюшкины воротнички – судя по всему, этот курс он освоил безукоризненно.- Мы с Сиренией… с твоей мамой за все наше детство играли как самые обычные дети лишь шестнадцать раз. В смысле, я шестнадцать, а твоя мама – пятнадцать. Как сейчас помню: у нее тогда был урок «Как правильно общаться с гувернанткой».

Джаспер рассмеялся. А потом вдруг вспомнил, что дядюшка никогда не шутит, вспомнил свое пребывание у бабушки, и ему стало совсем не до смеха.

- Она хотела меня постричь,- пожаловался он.- Говорила, что я похож на ворону. Но я сказал ей, что у меня особая болезнь, которая передается только через ножницы и убивает наповал. И что ты прописал мне не стричься.

- Неужели?- Было видно, что дядюшка не знает, хмуриться ему или снисходительно поднять брови.

- И знаешь, что она сделала? Принялась рассуждать, какой из цирюльников в окрестностях менее всего ценен для общества. Она всерьез намеревалась принести какого-то бедолагу в жертву, но постричь меня! Там было так отвратно, что я как будто умер. И все время я хотел поскорее вернуться.

- Ну да, а здесь еще и таинственные убийства, расследования, приключения, как в твоем этом романе.

- Намного лучше!- заверил Джаспер и широко улыбнулся. Судя по всему, дядюшка действительно больше на него не злился.- Ты вообще думал о том, что я тебе рассказал? О том, что мне удалось узнать?

- Разумеется. Это слишком важные сведения, чтобы их игнорировать. И мы их проверим. Но прежде я хочу проверить кое-какую свою гипотезу.

- О, ты что-то придумал?

- Не спеши радоваться. Повторяю: это всего лишь гипотеза.

- Ну, раз мы едем в Клуб охотников-путешественников, то это не просто гипотеза,- блеснул своей «необычной для ребенка» логикой Джаспер.

Дядюшка поглядел в окошко. Кэб проезжал мимо ботанического сада. Над оградой нависали огромные бутоны-ловушки плотоядных мухоловок. У этих растений был характер собак, выглядывающих из-за забора в поисках, кого бы цапнуть. Прохожие старались обходить ограду, потому что хищные цветки и в самом деле выглядели голодными – вероятно, смотритель сада их еще сегодня не кормил. Доктор Доу, погруженный в свои мысли, ничего не замечал.

- Это дело…- отстраненно проговорил он.- Я просто гляжу на него, как на болезнь. Я пока что не знаю, что это за болезнь и как ее лечить. Я вижу симптомы, провожу анализы, прослеживаю развитие и стадии.

- Дело в Черном Мотыльке?- спросил Джаспер.

- Черный Мотылек – это мнимый симптом, за которым прячется истинный. Болезнь полагает, что я ухвачусь за то, что мне пытаются сунуть прямо под нос. Этот коварный недуг хочет, чтобы я применил лечение и… сам же и убил больного. Я надеюсь, ты уловил мою аналогию…

- Дело не в Черном Мотыльке,- заключил Джаспер.

- Вот именно. Меня не оставляет чувство… вернее, подозрение. Понимаешь ли, Черный Мотылек слишком явный, как это назвали бы господа констебли, «фигурант» в деле. Он настолько примечателен, что одним своим незримым присутствием затмевает собой все остальное. И в лучшем случае каждый занятый этим расследованием считает, что просто обязан непременно надеть пробковый шлем, взять штуцер и отправиться на охоту за ним.

- Думаю, они это делают с сачком,- со смехом вставил Джаспер, тут же представив неловкого пухленького мистера Келпи, вооруженного длиннющим ружьем, которое тот, наверное, даже не удержит в руках.

Дядюшка задумчиво покачал головой.

- Ты думаешь, что Черный Мотылек – это просто…- Джаспер замолк, пытаясь подобрать нужное слово,- приманка? Но зачем?

- Гипотеза, о которой я говорил. Ты ведь был возле Клуба охотников-путешественников, не так ли? Ты слышал, о чем говорили господа Бэнкс и Хоппер? Что ты думаешь об этих самых джентльменах-охотниках?

Джаспер нахмурился и вгрызся в губу.

- Ну… флики говорили…

- Господа полицейские,- строго исправил дядюшка.

- Да. Господа полицейские говорили, что члены этого клуба снобы, что они хвастаются тем, каких они тигров убивают, какие привозят шкуры и головы.

- Вот именно. А еще, даже будучи в экспедиции, они отправляют в клуб фотокарточки, чтобы их товарищи прослеживали их путь, заключали пари и тому подобное.

- Я не совсем понимаю, дядюшка…

- Эти люди, словно заядлые морфинисты или курители дурмана из Гари, не могут жить без своего наркотика. А их наркотик – это острота ощущений и жажда отнимать жизни. Помешанные на убийстве живых существ, привилегированные и пользующиеся одобрением в обществе, они возвращаются с охоты и все время проводят дома в ожидании следующей охоты. И они многое готовы отдать, чтобы это ожидание сократилось. Вот я и выдвигаю предположение, что Черный Мотылек был привезен сюда и выпущен на свободу, чтобы стать предметом травли. Это сильный, опасный хищник, который может не только дать отпор, но и напасть первым – он уже это доказал. Изловить его трудно. Более того – он и вовсе считается вымыслом. Просто изумительный зверь для всякого любителя охоты.

- Они решили устроить на улочках Габена… как там это слово из «Романа-с-продолжением»? Ну, когда мистер Суон противостоял браконьерам в жаркой Занзибби?

- Сафари,- ненароком выдал, что читал роман доктор Доу, но Джаспер не обратил внимания. Его поглотила дядюшкина гипотеза:

- Сафари, да. И они ловят Черного Мотылька по всему городу? Думаешь те типы в черном тоже из джентльменов-охотников?

- Быть может, они и были охотниками, но джентльменами они точно не являлись,- презрительно сказал доктор Доу.- Джентльмены не стали бы стрелять там, где присутствуют женщины и дети. Да и похищениями они нечасто занимаются…

Договорить доктор Доу не успел, так как экипаж качнулся и встал.

- Прибыли, господа!- сообщил кэбмен с передка, и пассажиры, покинув кэб, ступили на подметенный и аккуратный тротуар Сонн…


…Весь обратный путь в Тремпл-Толл внутри экипажа царила атмосфера величайшего разочарования. Эту атмосферу можно было потрогать пальцем, лизнуть, она была вязкой и всепроникающей. От нее было не скрыться.

Доктор Доу сидел прямо, совершенно не шевелился и вообще не моргал. Джаспер даже испугался, что его парализовало. Как и предполагал дядюшка, в Клубе охотников-путешественников они пробыли недолго, но на этом его удачные догадки, к сожалению, закончились.

Как только они вошли, управляющий, невысокий, полноватый, но весьма бодренький старичок, с вежливой настойчивостью, которую доктор Доу называл «пассивной агрессией», попытался не столько узнать, кто они и куда направляются, сколько выставить их (кто бы они ни были) вон, обратно по мраморным ступенькам на зеленоватый тротуар. Но стоило доктору Доу сообщить, что они явились для того, чтобы внести пожертвование в фонд Клуба, отношение управляющего к ним коренным образом изменилось. Их поспешно и весьма почтительно (на языке доктора Доу это звалось «мармеладное лицемерие») провели через широкий коридор, стены которого были сплошь увешаны головами различных животных: на пастях – оскал, в застывших глазах – предсмертный ужас. Дальше – по мраморной лестнице, устланной длинным бордовым ковром, на второй этаж, где в конце полутемного, заставленного креслами и диванами и затянутого, как водится, табачным дымом и многоголосым смехом, зала их оставили перед резной дверью вишневого дерева.

В кабинете их встретил лично господин учредитель Клуба, престарелый джентльмен с выправкой отставного военного. Без всякого сомнения, тот служил в колониальных войсках – доктор узнал на его скуле работу военных врачей, приписанных к региону Эйлан: крест-крест-линия-крест – характерный шов, бледнеющий след от старой раны. Помимо этого, бронзовый загар въелся в старика так глубоко, что превратился в природный оттенок кожи, довольно причудливо контрастирующий с пышными седыми бакенбардами, переходящими в подкрученные усы.

Стоило посетителям войти и представиться, господин учредитель Клуба предложил им вино и сигары (не исключая Джаспера), на что доктор Доу вежливо, но настойчиво отказался и осуждающе глянул на племянника, придушив только лишь зарождающийся в глазах мальчика блеск.

Далее, когда они опустились в удобные кожаные кресла, произошло то, чего Джаспер совершенно не ожидал. Ничуть не смущаясь, дядюшка выдал, на памяти мальчика, самую сложную, продуманную и изощренную ложь собственного изобретения. Если бы племянник сам не услышал, он ни за что бы ни поверил, что дядюшка на подобное способен. Лишь только дежурные приветствия отзвучали, доктор Доу сообщил господину учредителю о том, что намерен пожертвовать весьма крупную сумму на нужды Клуба. Разумеется, за свое щедрое вложение он рассчитывает понаблюдать за охотой.

Судя по нервно задрожавшим рукам старика, увенчанным гербовыми перстнями, по его загоревшимся глазам и многочисленным мелким кивкам, просьба не была из ряда вон. Он подтвердил это уверением, что состоятельные джентльмены в Габене нередко платят, чтобы тем или иным образом поучаствовать в экспедициях и в частности в охоте. На что дядюшка ответил, что его интересует не просто охота, а ловля конкретного зверя, о котором ему сообщили… друзья. На слове «друзья» дядюшка с видом профессионального заговорщика понизил голос и многозначительно прищурился. Жест был понят, и господин учредитель кивнул, мол, продолжайте.

- Речь идет о звере, на которого объявлена тайная охота,- сказал дядюшка.- Я хотел бы принять в ней участие и готов за это расстаться с весьма крупной суммой. Разумеется, я спешу заверить вас о соблюдении любых правил и требований секретности касаемо данного мероприятия: без записей, никакой фотосъемки. Мои друзья…- очередная пауза,- уверили меня, что это будет определенно лучшее приключение, которое я смог бы себе найти в наше скучное, монотонное, почти лишенное всяческих удовольствий время. И я просто не мог упустить такой шанс, вы понимаете?

Голова престарелого учредителя Клуба, казалось, вот-вот отвалится от того, как часто он кивал, ожидая продолжения.

- Вот я и хотел бы узнать, каким образом я мог бы во всем этом поучаствовать. Хотел бы узнать условия. Повторяю: все будет сохранено в строжайшей тайне, инкогнито прочих участников сохранится.

- На какое животное вы хотите поохотиться?

- На легендарного Черного Мотылька,- сказал дядюшка и выжидающе поглядел на господина учредителя Клуба.

Лицо старика никак не изменилось. Это значило что либо он просто не понимал, о чем речь, либо ожидал именно этого, и доктор склонялся ко второй версии.

- Что ж,- наконец, сказал господин учредитель Клуба, постучав пальцами по столешнице,- я готов пойти навстречу такому достойному джентльмену. Позвольте мне уточнить всего пару нюансов.

- Конечно.

- Вы готовы внести аванс? Спешу напомнить, что вам предстоит лучшее приключение, которое только можно сыскать. Это ведь легендарная охота, как-никак. Я бы даже сказал: Со-бы-тие! Ваши друзья,- он кивнул,- не ошиблись.

- Аванс – разумеется,- нетерпеливо сказал доктор Доу – он чувствовал, что близок. Нервозность дядюшки передалась и Джасперу. Мальчик даже слегка наклонился вперед и крепко сжал кисть одной руки другой, чтобы унять дрожь.- Какие еще нюансы?

- В какой стране вы желаете поохотиться на Черного… гм… вы сказали, Мотылька? Вроде бы, речь шла о мотыльке, так ведь?

- Простите, я не совсем вас понимаю,- пробормотал доктор. Тут он отчетливо ощутил, что разгадка тайны ускользает от него так, словно он пытался поймать дирижабль сачком из паутины.

- В какой стране?- повторил господин учредитель Клуба.- Я дам вам атлас, и вы укажете. Если вы пока не определились, то можете выбрать прямо сейчас.- Старик уже повернулся к тяжелому книжному шкафу за его спиной.

- Простите, но я вообще не собираюсь куда-либо выезжать,- сказал доктор Доу.

- Постойте, но как же?

- Я рассчитывал поучаствовать в охоте здесь, в Габене.

- В Габене?- удивился господин учредитель Клуба.

- Да, именно. В Габене,- раздраженно проговорил доктор Доу – он уже все понял.- Очевидно, в городе в ближайшие дни не планируется никакая охота на Черного Мотылька, организованная через ваш почтенный Клуб охотников-путешественников.

- Боюсь, что нет… эээ… но если вы желаете, мы можем попробовать поискать, чем…

- Нет, благодарю…- он повернулся к племяннику, и тот понял его без слов – поднялся на ноги.- Видимо, произошло какое-то недоразумение. Прошу, простите за потраченное время. Видимо, мои… гм… друзья решили надо мной подшутить…

Разочарование. Оно поглотило доктора Натаниэля Френсиса Доу. Всю дорогу обратно через зал, по лестнице вниз, по коридору и к выходу из здания, мимо недоуменного управляющего, разочарование, будто яд, травило дядюшку Джаспера, а когда они сели в экипаж, оно еще и усилилось.

Только лишь взяв кэб из Сонн обратно в Тремпл-Толл, доктор тут же пожалел, что отпустил экипаж, на котором они приехали в Клуб: стоимость проезда до Саквояжного района оказалась в два раза больше – местные кэбмены не слишком-то любили покидать свои уютные зеленые улочки.

Доктор хмурил брови и раздумывал, а Джаспер перебирал в уме все те клочки сведений, что у них имелись, вот только все равно ничего не складывалось.

- Я не могу понять, как так вышло, что Клуб охотников-путешественников совершенно ни при чем,- пробормотал дядюшка,- учитывая то, что мы слышали на записи. Если они даже не представляют, о чем речь… Непохоже, что господин учредитель солгал нам.

- Странно, да,- кивнул Джаспер.- Но мы могли бы узнать там что-нибудь о сэре Хэмилтоне…

- Боюсь, этот след также ведет в тупик. Клуб, в котором мы побывали, не имеет вообще никакого отношения к делу, кроме, разве что, того, что настоящий охотник был его членом. И фотокарточки… как жаль, что они совершенно бесполезны.

Это была правда. Дело в том, что по с таким риском добытым уконстеблей фотокарточкам узнать самозванца оказалось совершенно невозможно. На каждой он был запечатлен таким образом, что его лицо не попадало в кадр. На одной фотокарточке он просто стоял спиной, на другой – скрывался за собственным локтем, держа у глаза подзорную трубу, еще на одной с его пробкового шлема до самой шеи свисала мелкая москитная сетка, а на общем портрете с профессором и Вамбой неудачный блик слишком подозрительно прошелся как раз поперек его носа, размыв и засветив лицо.

Почти всю дальнейшую дорогу доктор Доу и Джаспер просидели в молчании. Каждый думал о своем, но как только кэб оказался в Тремпл-Толл и затрясся по местной неровной брусчатке, мальчик решил, что более откладывать другой важный разговор нельзя:

- Мы скоро приедем, дядюшка,- многозначительно сказал Джаспер.

Все время, что бушевал туманный шквал, речи о мистере Келпи и его участии в этом деле не шло. Сам же Джаспер не верил в историю Шнырра Шнорринга, но даже он не мог спорить с тем, что выдумать ее у него ни за что бы не вышло – слишком уж многое из того, о чем он говорил, соответствовало тому, что уже знали они с дядюшкой: люди в черной одежде, их планы, фамилия Келпи, упоминание ГНОПМ.

- Мистер Келпи,- напомнил мальчик.- Ты ведь говорил, что видел человека с кофром. Неужели это был мистер Келпи? Разве ты не узнал бы его?

Доктор тяжело поглядел на племянника.

- Теперь, когда у нас есть сведения из полицейского паба, я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что это был не мистер Келпи,- и, предвосхищая уже готовое вырваться возмущение Джаспера, он добавил: - Фигура и рост соответствуют.

- Ты действительно полагаешь, что мистер Келпи мог взять и убить профессора? Они же были так близки! А мистер Келпи… он ведь… он такой добрый.

- Это Габен, Джаспер,- угрюмо проговорил дядюшка.- Здесь может твориться все, что угодно. И даже люди, которые кажутся нам хорошими и порядочными, в любой момент способны нас неприятно удивить. Я бы предпочел не строить предположения, а выяснить у мистера Келпи все лично. И скоро мы выясним.

Он кивнул на окно. Кэб подъезжал к Габенскому научному обществу Пыльного Моря.


Лишь только Джаспер и доктор Доу зашли в кабинет профессора Гиблинга, как мистер Келпи, сидевший за столом и до того что-то писавший в большой тетради, бросил на них быстрый испуганный взгляд, который тут же попытался замаскировать добродушной улыбкой. Разумеется, у него ничего не вышло. Джаспера кольнуло неприятное ощущение – ему впервые показалось, будто подслушанное им в полицейском пабе – правда.

- О, да-да! Господин доктор, мастер Джаспер! Мое почтение!- воскликнул мистер Келпи и задел локтем чернильницу.- Вы, верно, пришли за фонарем. Он еще не готов. Я боюсь, что все имеющиеся у нас фонари для ловли Червоточников либо битые, либо слишком малы, чтобы привлечь Черного Мотылька. Этим утром я дал заказ нашему стекольщику из «Френн и Тоуард», они приступили к работе всего пару часов назад. Вы понимаете, туманный шквал – мастерские и лавки только-только открываются.

Мистер Келпи выглядел еще более нервным, чем обычно. Еще сильнее потел, часто-часто моргал, постоянно тянулся за платком. Быть может, он таким был и ранее, просто теперь Джаспер глядел на него совершенно другими глазами. Подмечал то, на что прежде не обращал внимания, так как при знакомстве нарочитая нелепость и неловкость этого маленького человечка совершенно не вязались с образом жестокого убийцы или таинственного заговорщика, который мальчик нарисовал в своем воображении.

- Мы пришли не только за этим, мистер Келпи,- сказал доктор.- Появились новые сведения по поводу смерти профессора Руффуса.

- Да? Я весь внимание.

- Прежде я бы хотел спросить, мистер Келпи, вы ничего не хотите нам рассказать?

- Что? Эээ… я…- бабочник отвел глаза. Было видно, что он то ли стыдится, то ли чего-то боится.- Я…

- Тогда я с вами сам поделюсь,- неприкрытую враждебность в тоне доктора Доу не уловить было попросту невозможно, но мистер Келпи сейчас был отчаянно рассеян. То он что-то искал среди бумаг на столе профессора, то пытался промокнуть тряпицей пролитые чернила, то рылся в карманах в поисках платка.

- Эээ… хорошо,- негромко сказал помощник главы кафедры Лепидоптерологии.- Вы ведь не будете против, если я при этом займусь раскрытием?

- Простите, чем?

- Раскрытием. Это подготовка экземпляров для занесения их в списки.

- Мистер Келпи,- сухо проговорил доктор Доу.- Сейчас на это нет времени ни у нас, ни у вас, и я бы советовал вам…

- О, нет-нет!- возмутился и порозовел бабочник.- Боюсь, я не могу отложить это дело на потом, поскольку многие экземпляры будут безнадежно испорчены.

Мистер Келпи торопливо поднялся на ноги и вышел из-за стола:

- Мы прекрасно можем поговорить и во время раскрытия, уверяю вас. Прошу, проследуйте за мной в эксикаторную комнату.

Мистер Келпи прошел мимо пылающего молчаливым возмущением доктора и недоуменного Джаспера и покинул кабинет. Посетителям не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним. Заместитель главы кафедры отворил соседнюю дверь, повернул газовый вентиль и осветил небольшое помещение, отдаленно походящее на медицинскую операционную. Белый кафель, непонятного назначения машины, множество банок на полках, оцинкованный рабочий стол, тут же поселивший в голове у Джаспера дурные мысли об операциях, и столешница, идущая вдоль стен по всему контуру помещения.

- Мы здесь разглаживаем бабочек,- пояснил мистер Келпи, снял с вешалки белый полотняный фартук и надел его.- Не все они поступают к нам в развернутом виде, сразу же готовые для экспозиций и коллекций.

Мистер Келпи подошел к одной из машин и принялся заводить ее рычагом. Механизм загудел. Лепидоптеролог извлек из кармана пачку спичек и поджег горелку, открутил вентиль, поддавая жару; жидкость в стеклянных сосудах, установленных наверху машины, начала нагреваться.

- Мы используем здесь пар,- добавил бабочник.- Пар расправляет сморщенные, слепленные крылышки. Эти стеклянные эксикаторы,- он указал на сосуды,- основной инструмент для того, чтобы экспонат стал, собственно, экспонатом. До тех пор это всего лишь заготовки.

Мистер Келпи повернул одну из ручек на основном корпусе машины, и в эксикаторы посыпались бесцветные игольчатые кристаллы.

- А это фенол, карболовая кислота, чтобы предохранить заготовки от гнили и плесени. Заплесневелая бабочка – что может быть хуже!

Доктор Доу мог бы перечислить множество вещей похуже, вроде ампутации, выдергивания зубов и человеческого храпа, но промолчал.

- Фенол токсичен,- заметил он вместо этого.- Вы ведь осведомлены об этом?

- Разумеется.- Мистер Келпи указал на тонкие трубки-гармошки, ведущие от котлов куда-то прочь из помещения.- Мы отводим кислотные пары прямо к арахнологам. Никогда не любил пауков…- Он хихикнул, но наткнулся на настороженные и преисполненные подозрительности взгляды.- Я шучу-шучу! Что же вы!

Мистер Келпи позволил машине работать автономно, а сам сел за рабочий стол. Зажег настольную лампу, взял в руки пинцет и склонился над сложной системой увеличительных стекол.

- Ой-ой-ой,- пробормотал он себе под нос.- Головка глядит набок. Это так некрасиво, так неизящно… Но ничего, детка, мы все поправим…

Джаспер разглядывал бабочек, которые уже сохли, прицепленные к лентам на столе булавками. Ему вдруг на мгновение стало нехорошо. Что-то кольнуло глубоко в груди, словно его самого укололи булавкой. Но недомогание прошло почти сразу, как появилось.

Жидкость в емкостях забурлила, раздался свисток, и мистер Келпи направился к машине. Он взял тонкую лопаточку, на которой лежали два сморщенных комка, и положил их на тонкую сеточку, натянутую на обруч. Сам этот обруч он поставил на специальные ножки в сухой части стеклянного эксикатора, плотно закрыл крышку, предоставив пару проходить через сеточку из нижней части сосуда в верхнюю.

Доктор Доу устал ходить вокруг да около, или же, что более соответствовало ситуации, бессмысленно топтаться на месте и тратить драгоценное время:

- Мистер Келпи, скоро сюда прибудет полиция.

- Полиция?- удивился мистер Келпи. Он взял со столешницы несколько разномастных булавок.

- Именно. Они явятся арестовать вас.

- Но за что?!- Мистер Келпи вдруг замер и испуганно глянул на доктора, перевел взгляд на Джаспера.- Я ведь ничего не сделал.

Доктор покачал головой, а мальчик сказал:

- Они думают, что вы убили профессора Руффуса, мистер Келпи.

- Что? Я… я не убивал его… Зачем мне это делать?! Мы были очень дружны с профессором! Я его знаю двадцать лет!

- Они считают, что вы убили его, а до того убили и профессора Гиблинга, чтобы встать во главе кафедры.

- Смехотворно!- презрительно рассмеялся мистер Келпи.

Доктор шагнул к нему, и бабочник испуганно отпрянул. После чего понял, как это подозрительно выглядело, и, собрав всю свою волю в кулак, с вызовом дернул головой и отправился к рабочему столу, где принялся нервно протыкать булавками уже расправленных бабочек.

- Мистер Келпи, вы ведь были на вокзале в то утро,- сказал доктор Доу.- Не отрицайте, я узнал вас – вы натолкнулись на меня, когда пытались скрыться с Черным Мотыльком в кофре. Просто расскажите нам, что случилось.

- Я не убивал профессора!

- Разумеется. Это сделал Черный Мотылек. Расскажите, что произошло в купе.

- Я ничего не знаю…

- Достаточно, мистер Келпи,- сказал доктор Доу таким голосом, что бабочник понял: юлить ему больше не следует. Помощник главы кафедры вскочил из-за стола, быстро подошел к эксикатору и дернул рычаг, останавливая шипящую и пыхтящую машину, после чего обернулся к посетителям. Он был совершенно подавлен и очень несчастен.

- Я должен перед вами извиниться, доктор,- сказал он, опустив голову.- Я действительно хотел вам помочь в поисках, когда вы пришли ко мне перед шквалом. Но я боялся, боялся, что вы не поверите.

- Мы не полиция. Мы вам поверим, если вы будете честны. Мы вам поможем.

- Мне никто не поможет…

- Просто расскажите нам.

Мистер Келпи пытался нащупать в кармане свое лекарство, но не находил его.

- Кажется, я забыл средство от лихорадки в кабинете…

- Мистер Келпи!

- Да-да.- Бабочник сконфуженно выдохнул.- Все верно, я был на вокзале. Профессор Руффус прислал мне семафорной почтой из порта Керруотер письмо. В нем он просил меня прийти на вокзал и встретить его, но велел держать это в секрете. Даже от профессора Гиблинга. Он полагал, что профессор жив. Профессор Руффус велел мне не опаздывать, поскольку любая задержка, по его словам, могла грозить жуткими последствиями. Я должен был явиться на перрон незадолго до прибытия поезда «Дурбурд», а когда он придет, сразу же зайти в указанный вагон и найти его купе. Я сделал все, как было велено. Хотя и был очень испуган.

- Испуганы?

- Профессор сказал, что есть очень плохие люди, которых он боится. Он сказал, что может доверять лишь мне. Он хотел меня предупредить о чем-то и еще…

- Передать вам Черного Мотылька?

Мистер Келпи кивнул.

- Я должен был доставить его в секретное хранилище, о существовании которого не знал даже профессор Гиблинг. Должен был спрятать его от людей, которые захотят навредить Черному Мотыльку, захотят убить его… Я пришел на вокзал заранее – «Дурбурда» еще не было, а когда поезд все же прибыл и почти все пассажиры покинули нужный вагон, я нашел указанное купе и встретился с профессором Руффусом. Он был несказанно рад меня видеть, как будто мое лицо было первым дружеским лицом, которое предстало ему за очень длительное время. Я прежде не видел его таким изможденным и при этом крайне нервным и испуганным. Профессор выглядел безумным, вел себя так же, дергался от любого громкого звука, время от времени украдкой выглядывал в иллюминатор, аккуратно отодвигая краешек шторы. Видя все это, я испугался еще больше – не только за его физическое, но и за душевное самочувствие. Экспедиция очень состарила моего старого друга, на его лице появились новые морщины, волосы практически полностью поседели, но сильнее всего его старил страх.

- При нем был Черный Мотылек?

Мистер Келпи ответил не сразу. Было видно, что ему больно вспоминать случившееся.

- Он тоже был там, в купе,- сказал он.- Был заперт в кофре. Я потребовал ответа, понимаете, я должен был понять, что происходит. Профессор начал говорить что-то о каких-то самозванцах, о том, что все это заговор, что все было просчитано заранее, а экспедиция не то, чем кажется. Еще он что-то бубнил про рецепт рагу и про деревянных людей. Я практически ничего не понял: его речь была путаной, обрывочной, он не договаривал одну фразу, как начинал говорить уже следующую. Я попросил рассказать все по порядку, и тогда он немного успокоился. Профессор сообщил о том, что стал частью заговора, сказал, что его спутник в экспедиции не тот, кем кажется, что он подослан, вероятно, кем-то из Клуба и что я должен спрятать Черного Мотылька, потому что, скорее всего, за ним самим будут следить. Он все время твердил, что находится в смертельной опасности, ведь у самозванца есть сообщники. А потом я спросил, кого именно он боится, и… и вот тогда…- мистер Келпи закрыл лицо руками и замолчал.

- Все хорошо, мистер Келпи,- успокоил разнервничавшегося бабочника доктор Доу.- Что было дальше?

Заместитель начальника кафедры всхлипнул, но нашел в себе силы продолжить:

- Черный Мотылек проснулся. Вероятно, он почувствовал поблизости чужого или еще что… Он взбесился. До такой степени, что кофр, в котором его перевозил профессор, не смог его удержать. Он вырвался, заметался по купе и напал на нас.

- Я видел следы. И след на сидении. Как вам удалось выжить?

- Он точно убил бы меня, но профессор Руффус набросился на него и оттянул прочь в самый последний момент. Он кричал: «Засунь его обратно в кофр!», – и пытался сложить ему крылья. И тогда мотылек повернулся к нему и ударил его своим хоботком. Я не знаю, что толкнуло меня вперед – какая-то незримая сила, не иначе, но я, все еще пребывая в некоем ступоре и ужасе, тем не менее, пришел к нему на помощь. Каким-то чудом я сложил крылья мотыльку и засунул его в кофр. Как только замки щелкнули, сработал встроенный механизм, подающий внутрь футляра снотворный газ, и мотылек затих. Газ был слишком слаб, чтобы усыпить его, но зато он его хотя бы успокоил. Мотылек принялся негромко скулить.

- Его голос похож на плач ребенка, так?

Мистер Келпи кивнул и продолжил:

- Когда мотылек оказался взаперти, я обернулся к профессору и… и… он был мертв. Лежал на сидении, а лица у него практически не было. Я был так этим поражен… не знал, что делать. Но тут поблизости раздались голоса, и я будто очнулся. Схватил кофр и потащил его прочь – решил сделать то, о чем просил профессор Руффус: спрятать мотылька, уберечь от плохих людей. Но у вагона толпились пассажиры, я не успел его быстро покинуть. Кто-то закричал: «Здесь мертвец!», – и люди стали прибывать, привлеченные словно со всего вокзала. Я пытался пробиться через толпу, но это было сложно с тяжеленным кофром. Перрон заполонили зеваки. Я слышал, что кто-то позвал полицию и начальника станции. В любой момент я ожидал, что кто-то закричит: «Это он! Он убийца!» – и покажет на меня, но никто так меня и не заметил. Будто в каком-то полусне, я брел мимо «Дурбурда», и этот проклятый поезд казался просто бесконечным. Но вскоре он, к счастью, остался позади. Почти сразу после того, как мне удалось покинуть платформу и здание вокзала, действие газа ослабело, и мотылек стал буйствовать. Я думал взять кэб на Чемоданной площади, но мой пленник принялся биться в кофре, завизжал. Люди стали оборачиваться. Кто-то спросил, что происходит. Все искали ребенка. Я должен был срочно скрыться, пока кто-нибудь не решил, что у меня в кофре младенец – это бы обернулось катастрофой. Я поспешно зашел в переулок за зданием вокзала: думал, смогу без свидетелей спокойно разобраться с механизмом подачи газа, но тут моих сил уже просто не хватило. Он так резко рванулся, что я не удержал кофр. Крышка открылась, и мотылек вырвался. Рядом кто-то был, и я…

- Вы убежали,- закончил доктор.- Что было дальше?

- Не знаю, как я сюда добрался. Кругом был туман, но больше его было в моей голове. Я пытался привести в порядок мысли, пытался осознать, что произошло. Я не знал, что мне делать дальше. Я хотел кому-то рассказать о случившемся, но профессор Руффус словно передал мне в наследство свои страхи и паранойю. А потом пришли вы. И все завертелось еще сильнее. Я не мог, понимаете, не мог вам все рассказать! Вы бы решили, что я лгу. Старый профессор Гиблинг всегда говорил мне, что нельзя верить полицейским, и я боялся, что вы такие же, как все те, о ком он мне рассказывал. И только потом я понял, что вы другие, добрые… Вы должны мне поверить, доктор! Я не хотел ничего дурного! Я просто…

- Оказались не в том месте не в то время.

- Черный Мотылек убил несчастного профессора Руффуса, и я никак не мог ему помешать.

- Мы вам верим, мистер Келпи,- сказал доктор.- Мы не можем допустить, чтобы вас арестовали. Нам нужна ваша помощь в поисках и поимке Черного Мотылька, вы должны помочь остановить смерти.

- Дядюшка,- вставил Джаспер,- но полиция… они думают, что мистер Келпи виновен. Они за ним придут! Эти Бэнкс и Хоппер…

И тут от дверей эксикаторной комнаты раздался смех.

- Помяни простуду – тут же закашляешь.

Мистер Келпи попятился, а доктор Доу досадливо скрипнул зубами – они не успели.

У двери стояли оба констебля. Весь их вид выражал триумф. Они держали револьверы, направляя их на мистера Келпи, а в руке у громилы Хоппера к тому же повисла цепь от кандалов…

Глава 3. Мальчик и его бабочка.

Когда несчастного мистера Келпи силой засовывали в полицейский фургон, его глаза были полны ужаса и отчаяния. Дверь фургона захлопнулась, мистер Келпи схватился за решетку окошка и в отчаянии прокричал:

- Я ничего не делал! Ничего не делал!

- Мы что-нибудь придумаем, мистер Келпи!- воскликнул Джаспер, а Бэнкс и Хоппер расхохотались.

Громила-констебль повесил на дверь фургона здоровенный замок, а его толстый напарник повернулся к доктору и его племяннику:

- Какая жалость, но сейчас ваша бумажка от господина комиссара не поможет! У нас есть надежный свидетель, и этого человека,- он кивнул на мистера Келпи,- ждут худшие… да-да, самые худшие деньки в его жизни.

Бэнкс шутливо козырнул и взобрался на передок фургона, где его уже ожидал презрительно глядящий на доктора Доу и Джаспера Хоппер. Вероятно, тот уже предвкушал скорое повышение, увеличение жалованья и, что важнее, новенький паровой самокат.

Полицейский фургон, покачиваясь, двинулся в направлении улицы Семнадцати Слив, а за прутьями решетки в квадратном окошке дверцы белело перепуганное лицо мистера Келпи. Он еще что-то кричал про свое лекарство, но ветер и шум улицы поглотили его отчаянные крики.

Не прошло и минуты, как полицейский фургон скрылся за углом.

- Что здесь происходит?- раздался сильный и властный голос.

Доктор и Джаспер обернулись и увидели стоящий в некотором отдалении от входа в ГНОПМ экипаж. Черные лакированные борта, кованые фонари, круглые иллюминаторы на месте привычных прямоугольных окошек. Сильнее всего привлекала внимание продолговатая чернильная оболочка над его крышей. На пере ее руля виднелась изящная белая буква «К» с вензелями и завитушками. Направляющие винты, роторы для маневренности и противоветровые стабилизаторы – все это блестело, начищенное и полированное.

У аэрокэба стояли двое. Один – широкоплечий джентльмен в пальто с меховой оторочкой, в высоком цилиндре на голове и с тростью в руке – являлся обладателем тяжелого подбородка и хмурых черных бровей. Весь его вид выражал внушительность и значительность, словно этот человек стоял не на грязной тремпл-толльской мостовой, а как минимум где-нибудь на чистеньком тротуарчике Сонн или Набережных. При этом выглядел он исключительно безукоризненно, костюм идеально подходил к точеному профилю и даже к его взгляду. Рядом с ним стоял чуть менее импозантный мужчина, одетый в темно-серый деловой костюм, на голове его был непримечательный котелок, а на шее – скучнейший из возможных галстук. В руках этот мистер сжимал небольшой кожаный портфельчик для бумаг.

Судя по открытой дверце, оба джентльмена только что покинули экипаж. Человек с портфелем поспешил ее затворить, а его спутник уверенным быстрым шагом направился к входу в научное общество. Черная трость с серебряным набалдашником постукивала по брусчатке, джентльмен активно жестикулировал ею при ходьбе.

- Что здесь происходит?- гневно повторил он, подойдя к доктору Доу и Джасперу.

- Прошу прощения,- сказал доктор.- Могу я узнать, с кем имею честь?

- Сэр Редьярд Н. Крамароу,- представился важный джентльмен.- А это мистер Сайлас Пиммз.- Он кивнул на подошедшего мужчину с портфельчиком.

Мистер Пиммз при ближайшем рассмотрении стал еще сильнее походить на клерка: сутулость – из-за постоянного сидения за печатной машинкой, прищуренный взгляд и частое моргание – из-за плохого конторского освещения. Движения у этого человека были мелкие, скупые – зачем их тратить, если за них не доплачивают. А слегка выдвинутая вперед шея и глаза, которые все больше глядели вниз, выдавали то, что этот человек привык находиться в подчиненном положении. Очевидно, при сэре Крамароу он исполнял роль то ли секретаря, то ли личного помощника, то ли адвоката. Хотя в последнем доктор тут же усомнился: нет той сугубо адвокатской важности в складке губ и явной желчи во взгляде.

- Полицейские только что арестовали мистера Келпи, заместителя главы кафедры Лепидоптерологии,- сказал доктор Доу,- по обвинению в убийстве его коллеги профессора Руффуса.

- Это вопиюще! Неслыханно! Возмутительно!- гневно произнес сэр Крамароу.

- Мой почтенный спутник, господа,- сказал мистер Пиммз,- если перевести его слова на менее впечатлительный манер, имел в виду, что произошла чудовищная ошибка. Мистер Келпи вовсе не из тех, кто способен на подобное. Они были дружны с профессором Руффусом, и столь ужасные обвинения не могут быть…

- Да дери их, ваши смягчения, Пиммз!- возмущенно перебил сэр Крамароу.- Сейчас не до того. Почему полиция считает, что мистер Келпи виновен?! И позвольте поинтересоваться, кто вы такие?

- Натаниэль Доу,- ответил доктор.- А это Джаспер. Мы занимаемся расследованием происшествия в поезде «Дурбурд». У нас есть предписание от господина комиссара Тремпл-Толл.

Доктор поспешил тут же предъявить бумагу. Принял ее мистер Пиммз, после чего, пристально изучив, кивнул сэру Крамароу. Предписание вернулось к Натаниэлю Доу.

- То есть вы пришли к заключению, что мистер Келпи виновен?- еще сильнее возмутился сэр Крамароу.

- Нет, сэр. Я считаю, что мистер Келпи как раз таки невиновен.

- Но почему же тогда…

- Понимаете ли, у полицейских из Дома-с-синей-крышей свои разумения на сей счет, и, к сожалению, я никак не могу их изменить.

- Что ж, ясно,- сказал сэр Крамароу и повернулся к секретарю.- Мы должны как-то помочь мистеру Келпи.

- Конечно-конечно.- Покивал помощник.- Я озабочусь поиском адвоката.

- Лучшего, Пиммз!

- Разумеется, сэр. Я озабочусь поиском лучшего адвоката, которого вообще можно найти и которого мы сможем себе позволить.

Мистер Пиммз кивал нервно и дергано. Доктор отметил у него явный синдром беспокойных рук – свидетельство того, что этот человек привык что-то в них держать либо постоянно производить ими какую-то работу: писать, печатать, использовать счетные машины. Сейчас он не знал, куда их деть, и то и дело почесывал запястья.

- Сэр Крамароу,- сказал доктор Доу,- если вы не возражаете, у меня есть к вам несколько вопросов. Быть может, в дальнейшем это как-то поможет мистеру Келпи. А также поможет выяснить истинные причины произошедшего с профессором Руффусом.

Сэр Крамароу кивнул и указал рукой на свой аэрокэб.

- Тогда прошу вас, господа, пройдемте в более комфортную обстановку. Разумеется, я отвечу на все вопросы, и, надеюсь, мистер Келпи вскоре окажется на свободе…

Внутри экипаж оказался довольно вместительным – снаружи аэрокэб выглядел скромнее. Доктор Доу, Джаспер, мистер Пиммз и сэр Крамароу с удобством разместились на кожаных сидениях, и при этом до любого возможного ощущения тесноты было еще далеко. В салоне неярко горели две лампы в витиеватых плафонах, над иллюминаторами висели бархатные шторки, создавая в экипаже уютную полутьму. Как только дверцы закрылись, звуки улицы почти полностью стихли, в салоне повисла тишина, и лишь мистер Пиммз едва слышно то ли поправлял галстук, то ли карябал грудь.

Когда все разместились, сэр Крамароу спросил:

- Что вы хотите знать, мистер Доу?

- Доктор Доу,- уточнил доктор, и сэр Крамароу удивленно поднял бровь, но ничего не сказал.- Я хотел бы расспросить вас об экспедиции профессора Руффуса.

При этих словах мистер Пиммз неуверенно поглядел на сэра Крамароу, а сам сэр Крамароу заметно помрачнел, его подбородок отяжелел, а во взгляде появилась странная помесь надежды и горечи.

- Боюсь, это тайные сведения,- сказал он.

- Уже нет,- твердо заявил доктор.- Мы знаем о Черном Мотыльке. И о прочем. Сейчас ваша откровенность, сэр Крамароу, значительно увеличит шансы мистера Келпи на освобождение.

- Что ж,- чуть подумав, кивнул сэр Крамароу.- Полагаю, вы правы, и теперь, когда профессор Руффус мертв, скрывать что-либо дальше не имеет смысла. Спрашивайте.

- Мы знаем, что вы профинансировали экспедицию в Кейкут, которой руководил профессор Руффус. Целью этой экспедиции было отыскать, поймать и привезти в Габен легендарного Черного Мотылька. Также мы знаем, что профессору Руффусу и его спутникам это удалось. Черный Мотылек в Габене.

Услышав это, сэр Крамароу вздрогнул. Его руки даже побелели от того, с какой силой он сжал их на трости. Он тяжело задышал, поглядел на мистера Пиммза. Тот понял все без слов.

- Да, сэр. Он здесь! В городе! Им удалось! Слухи не врали!

- Прошу простить нашу несдержанность,- сказал сэр Крамароу, его лицо засияло от неприкрытой радости.- Эти эмоции давно были надежно заперты…

- Я должен пояснить, господа,- добавил мистер Пиммз.- Доказать научному сообществу факт существования Черного Мотылька – это давняя мечта сэра Крамароу, и мы оба рады, что она, наконец, осуществилась.

- Близка к осуществлению,- уточнил сэр Крамароу.- Не спешите обрывать листья перед ветром, Пиммз.

- Все это пока что лишь возможность,- не стал лишний раз обнадеживать этих людей доктор Доу.- Черный Мотылек выпущен на свободу и летает где-то по городу.

При этих словах сэр Крамароу тревожно поглядел на мистера Пиммза, тот ответил зеркальным взглядом.

- И боюсь, это еще не все,- добавил доктор.- Кто-то охотится на него.

- Кто?

- Мы как раз и пытаемся это выяснить.

- Простите, сэр Крамароу,- вставил молчавший до того Джаспер.- Профессор Руффус не сообщил вам, что его экспедиция закончилась удачно? И что они отыскали Черного Мотылька и везут его в Габен?

Было видно, что сэр Крамароу на мгновение задумался, прежде чем ответить. Мистер Пиммз опередил его:

- Профессор был крайне лаконичен в своем последнем послании. Сэр, вы не возражаете?

Сэр Крамароу кивнул, и мистер Пиммз извлек из портфельчика какую-то бумагу, развернул ее и протянул доктору.

Доктор прочитал, Джаспер любопытно глянул в бумагу. Это было письмо со штемпелем Междугородней Семафорной Службы. Печатный текст гласил:

Адресат: Габен. Сонн. Уинстон-хилл. Дом № 15. Сэр Редьярд Н. Крамароу. (лично в руки);

Отправитель: Порт Керруотер. Центральная семафорная станция МСС. Реджинальд М. Руффус.

Сэр Крамароу. Экспедиция завершилась. Мало времени. Опасаюсь перлюстрации. Сообщу все на месте. Ждите.

Больше там ничего не было.

- Что ж. Весьма лаконично,- признал доктор Доу.

- Ясно, что он боится этой… перелюстрации… перлюстрации,- заметил Джаспер.- Что это такое?

Мистер Пиммз пояснил:

- Это вскрытие корреспонденции либо нечистыми на руку работниками почтовых служб, либо различными заинтересованными лицами, которые не являются адресатами.

- Профессор боялся, что перехватят письмо!- понял Джаспер.

- Именно поэтому он и не указывал никаких подробностей,- кивнул мистер Пиммз.

- Полагаю, это имеет какое-то отношение к тем людям, о которых вы говорили, доктор,- взволнованно заключил сэр Крамароу.- Мы должны опередить их, должны первыми поймать Черного Мотылька!

- Боюсь, сэр Крамароу,- сказал доктор Доу,- вы не можете принимать участие в розыске Черного Мотылька, учитывая, что вы – заинтересованное в деле лицо с неясными мотивами.

- Возмутительно и неслыханно!- Сэр Крамароу побагровел. Он явно не привык, чтобы с ним говорили в подобном тоне.

- Господин доктор,- встрял мистер Пиммз,- мы понимаем, что ваше недоверие продиктовано крайне противоречивыми обстоятельствами, связанными с этим делом. Но нам вы можете верить: хоть сэр Крамароу и является, как вы сказали, заинтересованным лицом, но он заинтересован лишь в том, чтобы труды профессора Руффуса не пропали даром, а мистер Келпи избежал несправедливого обвинения. Эти люди и их работа очень важны для сэра Крамароу.

- Позволите говорить откровенно?- спросил доктор, и, когда сэр Крамароу раздраженно кивнул, он продолжил: - Когда я сказал о неясных мотивах, я имел в виду, что ваши личные интересы во всем этом мне до сих пор не ясны. Вы финансировали экспедиции, вы готовы помочь мистеру Келпи и лично заняться поисками Черного Мотылька. Мистер Келпи сказал, что вас не раз безуспешно пытались переманить с прочих кафедр. Я знаю многих влиятельных людей из Сонн, Старого центра и Набережных, обычно я понимаю, что ими движет, но в вашем случае, признаюсь, я в тупике. Я навел справки: вы не коллекционер, что сразу бы все объяснило. Так какое отношение такой человек, как вы, на самом деле имеет к кафедре Лепидоптерологии? Зачем лично вам эти поиски Черного Мотылька? Что именно вы с этого получаете? Ведь это Габен, и я ни за что, уж простите, не поверю в то, что человек в наше время станет тратить подобные капиталы на… бабочек? Должно быть что-то, что возместит вам все затраты. Доказательство существования Черного Мотылька перед научным сообществом выглядит крайне сомнительным аргументом…

Сэр Крамароу хмурился так сильно, что казалось его брови вот-вот сжуют его глаза.

- Ваш скептицизм оскорбителен. Как и ваши нападки, доктор.

- Они продиктованы крайне противоречивыми обстоятельствами, связанными с этим делом,- повторил слово в слово доктор Доу.

Джаспер на месте сэра Крамароу не придавал бы особого значения скептицизму Натаниэля Френсиса Доу – дядюшка относился скептически даже к ванили и велосипедам-тандемам. Скептицизм – это было его обычное состояние, он надевал его вместе с костюмом поутру, а перед сном снимал и клал в коробку для запонок.

Но сэр Крамароу, очевидно, был едва ли не ранен в самое сердце проявленным недоверием. Он уже готовил гневную отповедь, но его помощник поспешил вмешаться, пока не разразилась настоящая буря:

- Сэр Крамароу,- сказал он мягко, будто успокаивая расшалившегося ребенка.- В словах господина доктора есть логика: человеку со стороны ваш интерес может казаться странным. Доктор Доу вовсе не пытался вас оскорбить – он просто ведет расследование, и его ошибочные, хоть и очевидные, выводы – лишь следствие недостатка информации.

Доктор Доу уважительно кивнул мистеру Пиммзу – кажется, этот человек одной своей рассудительностью и пониманием ситуации завоевал его доверие.

Помощник сэра Крамароу продолжал:

- Так пусть они узнают. Расскажите им. Все. С самого начала.

Сэр Крамароу неуверенно поглядел на мистера Пиммза, тот ободряюще кивнул.

- Наверное, вы правы… Что ж…- Сэр Крамароу отвернулся и уставился в окошко кэба – было видно, что его гнев почти улегся – этот человек, несмотря на всю свою горячность и эмоциональность, здравомыслием обделен не был.

На какое-то время в салоне аэрокэба повисла тишина. Было слышно, как тикают три пары карманных часов. Сэр Крамароу тяжело вздохнул и начал рассказывать…


…Чтобы вы поняли, чем для меня была эта экспедиция, что для меня Черный Мотылек, я действительно должен рассказать все с самого начала. Что я с этого получаю, спрашиваете вы? Ответ на этот весьма грубый вопрос следует за мной всю мою жизнь.

В детстве меня практически не выпускали из дома. Я рос в довольно богатой семье, но мои родители были крайне строгими и даже жестокими людьми. Я был единственным ребенком у почтенной четы Крамароу, и все их неудовольствие и нужда в воспитании кого-то сконцентрировались сугубо на мне. Они ненавидели чужую праздность и пытались всячески искоренить ее во мне, считая, что почти каждая минута должна быть чем-то занята, а свободное время изобрели лентяи и убогие. Игрушек у меня не было, так как родители полагали, будто игрушки балуют юного джентльмена, не позволяя ему стать достойным человеком. За любую провинность меня наказывали, и я, признаюсь вам, даже не считал это чем-то ужасным. Так как я никуда не выходил, ни с кем, помимо домочадцев, не общался, то и не догадывался, что наказания – это нечто невыносимое: просто считал их частью рутины, частью стандартного метода воспитания юного джентльмена. Учили меня приходящие учителя, люди разной степени мерзости и непременно пользующиеся большим уважением. Обычно юных джентльменов обучают разносторонне, но мне давали в основном лишь точные науки, много географии и утомительных спортивных дисциплин, и при этом никакой музыки, никакого рисования. Хотя последнему меня тайком от родителей обучала Китти, младшая гувернантка, пока ее не выставили вон, когда на нее нажаловалась мисс Абмроуз, старшая гувернантка.

Мой отец почти все время проводил в своем кабинете, читал старинные книги по истории войн, и больше его практически ничто не заботило, матушка пропадала в Женском клубе светских львиц, и я долгое время считал, что это нечто вроде зоопарка, но сугубо для благородных дам. Вы не понимаете, зачем я все это рассказываю? Удивляетесь, быть может, отчего я делюсь всем этим с совершенно незнакомыми людьми? Что ж, когда вы узнаете все, то поймете, что мною двигало при организации экспедиций, почему я раз за разом финансировал то, что другие назвали бы «заведомо провальным предприятием».

Так вот. Единственный перерыв в нескончаемой учебе у меня начинался сразу после обеда и длился совсем недолго. Каждый день ровно на двадцать пять минут меня выпускали в обнесенный высокой кирпичной стеной сад, где за мной неусыпно следила няня. Разумеется, бегать, прыгать или праздно сидеть на лавочке у куста сирени мне было строго запрещено, и я просто слонялся, пока меня не звали обратно в дом.

То, что изменило мою жизнь, произошло в одну из таких «прогулок». Мне было около восьми лет, и я гулял в положенное время в саду. Бродил вдоль поросшей плющом стены и вслушивался в звуки, доносящиеся с улицы. Представлял себе, что там разливается море, по которому плавают корабли и лодчонки, думал, что будет, если проковырять в стене дырочку: не польется ли мое вымышленное море в сад? Няня закричала со скамейки у крыльца: «Осталось шесть минут!». Я хорошо все это запомнил, так как тогда я впервые увидел… ее.

Над оградой что-то трепыхалось. Это что-то было размером с мою тогдашнюю детскую ладонь, сине-зеленое, с несравненной красоты крылышками – порхало, временами замирая в воздухе. Теперь-то я знаю, что это была Совка-Искусница, самая обычная бабочка из тех, что водятся в парках и скверах Сонн, но тогда для меня это существо стало подлинным чудом. Я был поражен. Бабочка мельтешила кругом, порой садилась на цветки плюща, шевелила усиками. Прекраснее создания я не встречал в своей жизни.

Я больше не видел в саду Совку-Искусницу, но стал замечать прочих бабочек. Мы жили рядом с парком, и там их было много. Именно бабочки заставили меня впервые в жизни рисковать. Из ящика отцовского письменного стола я стащил старый военный бинокль, принадлежавший моему деду. И в любую свободную минуту, прячась от всех с этим биноклем, я наблюдал за парком. Они летали там, непохожие друг на друга, большие и маленькие. Я зарисовывал их в свою тетрадку, которую прятал под периной. У меня не было цветных карандашей, и все бабочки, появлявшиеся в тетради, выходили в разных оттенках серого, но в моих глазах это ни в коем случае не умаляло их великолепия.

А однажды я пошел на совсем уж рискованный шаг. К нам пришел адвокат отца, старый-престарый джентльмен, служивший еще моему деду. Выждав момент, когда он уже уходил, я догнал его у лестницы и попросил в следующий раз, когда он придет, принести с собой книгу о бабочках. Мол, ее просил мой отец, но он забыл сразу ему сказать о ней. Старик спросил, какая именно книга о бабочках интересует моего отца, и я ответил, что любая. Теперь я, разумеется, осознаю, что он все понял. А тогда я был горд собой, думал, как хитро я все обставил, в то время как моя ложь была неочевидна лишь для меня самого.

Через неделю старый адвокат вернулся. Я ждал его больше, чем праздника Нового Года, единственного дня в году, когда меня освобождали от учебы на целых полдня. И прежде чем зайти в отцовский кабинет, старик подошел ко мне в коридоре и вручил крошечную книгу в зеленом переплете. Она так и называлась: «Маленькая книга о Бабочках». Это было мое первое учебное пособие, связанное с чешуекрылыми, и я его выучил наизусть.

Я рос, и меня стали выпускать. При каждой возможности, когда я куда-то выходил с няней, я выискивал взглядом бабочек, запоминал их, а после пытался выяснить, как они зовутся. И так, благодаря этим бабочкам, оставшаяся часть моего детства прошла довольно неплохо.

Родители хотели, чтобы я пошел по стопам деда и стал военным, и решили, что мне следует поступить в военно-морской университет «Мареннорд» на факультет Морского Флота и Акванавтики. Но я хотел другого. Мне едва-едва удалось их уговорить позволить мне поступить в академию воздушного сообщения «Райтломм» на факультет Военно-Воздушного Флота и Аэронавтики. Особой разницы они не увидели, ведь и там, и там значилось «флот». На тот момент воздушный флот Габена представлял собой совсем жалкое зрелище: почти все было разворовано при батюшке нынешнего господина бургомистра, но меня волновало лишь то, что я освободился от гнета родителей, домашних учителей и нянь-надсмотрщиц.

Учась в академии, я не забывал о своей любви к бабочкам. Читал книги, изучал мотыльков и мог уже не прятаться. Когда изредка выдавались выходные, я брал бинокль, ходил в парк или выезжал за город в поисках этих прелестных созданий. Мне было достаточно их увидеть, зарисовать, сравнить с каталогом. Разумеется, мое наивное существо тогда еще не волновали никакие открытия, я просто этим жил и был рад тому, что никто меня не накажет всего лишь за то, что мне нравятся бабочки.

Уже ближе к концу моего обучения в городе произошло громкое событие. Из дальней экспедиции вернулся член Габенского научного общества Пыльного Моря, профессор Гиблинг, в те времена постоянно пропадавший в походах и странствиях, звезда кафедры. Он привез несколько дотоле неизвестных науке бабочек, сделал несколько новых открытий. Выставка должна была пройти прямо в научном обществе, о ней писали в газетах, а в то время многие интересовались наукой, не то что сейчас. Разумеется, я не мог туда не прийти.

Профессор Гиблинг предстал для меня великолепным джентльменом-ученым. Он и группа исследователей под его началом посетили в своем путешествии Небесные острова над Вельветовым морем и представили сообществу Сизую Женевку, Лазурницу Креппа и Бурого Махаона – мотыльков, о которых теперь знают буквально все… Вы не знаете? Что ж, огорчительно. Ну да ладно. Гвоздем программы на выставке была Штормовка Ррели, бабочка, чьи крылышки будто сплетены из крошечных живых молний… Подобное зрелище не так часто увидишь.

После выставки я подошел к профессору и представился, рассказал ему о своей страсти. Он оказался весьма открытым человеком, простым и добродушным. Он провел мне экскурсию по кафедре, показал эксикаторную комнату, гигантского Ржавого Мотта, позволил поприсутствовать на лекции (тогда Ржавый зал был полон народу – не протолкнуться – это сейчас он пустует). Позже мы стали переписываться, поддерживали общение лично. Теперь, всякий раз, как у меня выдавались выходные, я старался встретиться с ним. Мы беседовали о бабочках, он рассказывал о странах, в которых ему довелось побывать, и в один из таких вечеров он и поведал мне о Черном Мотыльке из болот Кейкута. Профессор Гиблинг назвал его «Последним великим открытием в мире Чешуекрылых». Эта история поразила меня до глубины души, ведь то, о чем рассказывал профессор, казалось подлинным вымыслом, мол, бабочка эта обладает невероятными способностями, которые иначе как фантастическими и не назвать. Он показывал мне фотокарточки, сделанные в разное время и в разных местах: в поселении туземцев, на нехоженой тропе, в горах, в глубине джунглей. На этих фотокарточках было кое-что общее, а именно некий символ, порой едва различимый, затерянный в мешанине прочих символов, но, тем не менее, неизменно присутствующий. Вырезанный на стенах лачуги, вырисованный на земле, на стене пещеры, на вершине дерева, на костях мертвеца. Две дуги, раскрытые наружу, с крестовиной меж ними и двумя точками по центру каждой дуги. Профессор сказал, что этим знаком – знаком Купу-купу – местные племена обозначают незримое присутствие поблизости жуткого бессмертного существа, которое обретает форму Черного Мотылька. И что этот символ – тот самый след, по которому можно его обнаружить. Профессор Гиблинг сообщил мне, что давно мечтает отыскать эту бабочку, и этой своей мечтой, той страстью, которая звучала в каждом его слове, он заразил и меня.

Профессор с горечью признался тогда, что экспедицию не хотят финансировать, что в существование Черного Мотылька никто, кроме него, не верит. И глава кафедры Лепидоптерологии, а тогда им был человек, которого больше заботило благосостояние общества, чем мотыльки, сообщил ему, что запасы кафедры на исходе и он не хочет тратить их на то, что он назвал «глупым вымыслом». Профессор искал средства для экспедиции, и я захотел помочь ему ее организовать.

Это желание было настолько сильным и отчаянным, что я решился на шаг, которого очень боялся. Я отправился к родителям и рассказал им все. Когда они поняли, что речь идет о какой-то бабочке, мой отец едва не подавился смехом, а мать лишь дернула головой и покинула гостиную. Оскорбленный до глубины души и униженный, я ушел прочь. Хуже всего было то, что я должен был сообщить неприятное известие профессору Гиблингу. Я считал, что он начнет меня презирать за то, что я дал ему ложную надежду, но этого не произошло. Я пообещал ему, что непременно, рано или поздно, сделаю так, чтобы эта экспедиция состоялась.

После завершения учебы в корпусе меня забрали на службу. В скором времени нас отправили в воздушный поход на восток, и вернулся я из него лишь спустя шесть лет. Это был долгий, жуткий поход. Были дни – целые недели!– когда нам практически нечего было есть, когда мы практически не спали. Исследовательское направление – самое безжалостное в корпусе Аэронавтики. Постоянные бои, переброска, картография под обстрелом. Порой приказы командования казались нам сущим безумием, но мы им следовали, бросали себя в пучину. Из семнадцати дирижаблей и сорока пяти бипланов назад вернулась лишь треть. Это потом мы узнали, что наш поход был в первую очередь махинацией нескольких магнатов, и таким образом эти мерзавцы попытались перевести корпус Аэронавтики в резерв. Ходили даже слухи, что нас нарочно отправили на смерть, чтобы уничтожить воздушный флот Габена под корень, и все это были интриги прямиком из Ворбурга. Многие сходятся во мнении, что Торговая Гильдия Ворбурга хотела устранить здешнее воздухоплавание – вы ведь знаете об их шагающих дирижаблях: этим тварям не выгодно, чтобы кто-то летал над их головами. В любом случае до полного нашего уничтожения дело не дошло, так как батюшка нынешнего господина бургомистра почил не сказать чтобы с миром, но туда ему и дорога, а его сын был крайне решителен в вопросах сохранения и развития воздушного флота и искоренения любых притязаний из Ворбурга. Нас отозвали.

Несмотря на отчаяние и тоску, что были моими неизменными спутниками в походе, где бы я ни был, я собирал любые сведения о бабочках, по-прежнему зарисовывал их, копил мысли для бесед с моим другом профессором Гиблингом. Каких только бабочек я не видел в своем походе: сотканных из дыма, из песка, бумажных… Они немного усмиряли мою мятущуюся душу.

Когда я вернулся в Габен, то узнал, что мои родители умерли. Скончались по нелепой случайности – угорели от газа в гостиной, и признаюсь вам, я не горевал ни минуты. Как бы отец с матерью меня ни презирали, все же они были приверженцами строгих традиций, и я стал их единственным наследником: дом и все наши капиталы дожидались моего возвращения. К сожалению, профессора Гиблинга в городе я также не обнаружил. Мы с ним неудачно разминулись, и он уже месяц как был в одной из своих экспедиций. Я был рад узнать, что он стал заместителем главы кафедры Лепидоптерологии, и ждал его возвращения с нетерпением.

Примерно через год он вернулся, мы с ним встретились, и я с потаенным страхом спросил у него, не нашел ли он Черного Мотылька: я искренне переживал, что все обошлось без моего участия. Он невесело рассмеялся тогда, но в его глазах была горечь. Профессор признался, что и думать забыл о Черном Мотыльке, что подобные вымыслы портят жизнь, портят отношения с окружающими, рушат карьеры и любые перспективы. И что он прекратил с кем-либо разговаривать об «этом глупом вымысле», да и вовсе прекратил на что-либо надеяться. Не сказать, что я был рад это слышать, но все же вздохнул с облегчением: профессор не разыскал мотылька без меня. И тогда я предложил ему организовать экспедицию в Кейкут. Он сперва не поверил, поначалу даже отказывался, спорил, но я напомнил ему о наших беседах, повторил ему его же собственные слова, вернул ему хранимую во мне, будто в банковской ячейке, крупицу его мечты. Мы всё подготовили, он собрал экспедицию и отправился в путь. К сожалению, я не мог поехать с ним: моего вмешательства требовали срочные дела здесь – так уж вышло, что моя жизнь намертво связана с Габеном, и по некоторым обстоятельствам я не могу покидать город. Но я с нетерпением и надеждой ожидал любых вестей из экспедиции.

И вскоре я дождался. Спустя три месяца профессор и его спутники вернулись. След оборвался, поиск зашел в тупик. Местные жители боялись и отказывались разговаривать с чужаками о Черном Мотыльке. Члены экспедиции то и дело находили в джунглях символ, которым туземцы обозначали жуткий дух в обличье бабочки – выбитый на камнях, вырезанный на деревьях, сложенный из палочек, – но на этом все и заканчивалось.

К сожалению, то же произошло и со второй, с третьей, с четвертой и еще с несколькими последующими экспедициями. Дожди, ловушки и трясина, хищные звери и племена людоедов, ложные слухи и неверные направления – раз за разом профессор Гиблинг возвращался в Габен ни с чем. Полагаю, вы догадываетесь, что организовать экспедицию и профинансировать ее стоит немалых денег, и вскоре я уже не мог себе этого позволить. Последняя экспедиция профессора Гиблинга в Кейкут, которая легла в основу его знаменитой книги, состоялась двадцать лет назад. И для нее мне пришлось собрать едва ли не все средства, которые у меня имелись, да еще и занять у некоторых знакомых весьма значительные суммы. Но тогда я считал, что это того стоило, ведь все коренным образом изменилось – профессор Гиблинг сделал поистине невероятное открытие.

Он занимался каталогизацией бабочек, найденных в болотах Кейкута, заносил их в справочники, составлял подробные описания, когда его внимание привлекла некая странность. У двух бабочек разных видов обнаружилось кое-что удивительным образом общее: узор жилок на крылышках Бурой Крылатки был словно неким продолжением узора на крылышках Ливневого Наперстника. Вижу ваше недоумение. Что ж, профессор Гиблинг также сперва решил, будто его находка – всего лишь совпадение. Но когда у третьей бабочки из той же области, а именно у Корневицы Сырой, узор на крылышках продолжил узор двух предшественниц, он понял, что это неспроста.

Профессор Гиблинг принялся работать, не покладая рук, почти не ел и не спал, и вот спустя три дня раскрытия экземпляров и распределения всех конвертов, привезенных им из прошлых экспедиций, он убедился, что никакого совпадения быть не может. Во-первых, у двадцати семи бабочек разных видов, найденных им в джунглях Кейкута, узоры на крылышках образовывали нечто наподобие единой сети. А во-вторых, он узнал одну из самых толстых и явных, переходящих с крылышка на крылышко, жилок: ее очертания точь-в-точь повторяли изгибы и рукава реки Хнили. Все верно. Кто в здравом уме смог бы предположить, что бабочки из джунглей являются кусочками карты? Поразительно, правда?

Что ж, так или иначе, у профессора была карта, но это ведь еще не все. Нужно было установить, что именно она пытается показать, куда привести. И здесь профессор зашел в тупик – как ни бился, он не мог обнаружить того самого своеобразного крестика, который приведет его, как он был уверен, к логову короля всех бабочек из джунглей, Черного Мотылька. Он показывал карту коллегам, но никто не смог помочь: загадка, выписанная жилками на крыльях бабочек, не далась самым ярким умам научного общества. Что ж, опустив ложную скромность, скажу вам, что ему помог именно я. Профессор показал мне карту, и в хитросплетении нитей и линий я сразу же увидел тот самый символ – знак Купу-купу. Я так долго и пристально изучал фотокарточки с ритуальными племенными знаками, которые делал профессор Гиблинг в своих странствиях, что просто не мог его не заметить. Когда я показал профессору свою находку, он едва не разрыдался от охватившего его счастья.

С того момента и началась последняя на долгие годы экспедиция в Кейкут. Профессор все продумал: выбрал время, чтобы прошел сезон ливней, нашел надежных проводников, нанял опытных охотников и следопытов. К тому же, теперь у него был маршрут. В научном обществе все затаили дыхание: мало кто верил в успех предприятия, но уверенность и, я бы сказал, доля слепого фанатизма профессора убедили даже самых ярых скептиков. Профессор обещал, что не вернется в Габен без Черного Мотылька. И… тем не менее, он вернулся. Примерно через полгода. Он предусмотрел почти все. Кроме войны.

Первый месяц в джунглях все шло как по маслу: с продвижением вглубь болот здесь и там члены экспедиции встречали знаки, подтверждающие, что они движутся в нужном направлении, но дальше все покатилось под откос. Началась война между Эйланом и Кейкутом, и эта война свела с ума многих. Султан Кейкута вывел свои гарнизоны из джунглей, и лишившиеся надзора солдат приграничные городки захлестнула повальная анархия, власть захватили местные банды. А племена, обитающие в глуши, словно и вовсе обезумели – они принялись охотиться на чужаков, как на зверей.

Профессор потерял всех своих спутников – он сам едва выжил. Но тем не менее, лишения и тяготы, смертельная опасность и отряды каннибалов не смогли увести его в сторону, и он упорно продолжал идти по следу Черного Мотылька. Воле этого человека можно только позавидовать, и его непреклонность в итоге была вознаграждена: в какой-то момент в самом сердце джунглей профессор Гиблинг обнаружил пещеру. Черный Мотылек был оглушен канонадами, эхо которых долетало до его логова, и почти все время пребывал в пассивном, сонном состоянии. Профессор выждал, когда тот будет наиболее уязвим, и изловил его. Черный Мотылек сопротивлялся, разорвал два лучших профессорских сачка, но все-таки был схвачен.

Все еще не веря своей удаче и благодаря счастливую звезду, профессор Гиблинг отправился в обратный путь, но по дороге в Зинаб, столицу султаната Кейкут, на него напали местные охотники за головами. Во время стычки с ними Черный Мотылек вырвался на свободу, а сам профессор угодил в плен. Среди пленников он, к слову, встретил молодого исследователя из Льотомна, который был болен жуткой горячечной лихорадкой. Профессор как мог пытался облегчить его страдания. В плену, впрочем, они пробыли недолго – караван охотников за головами столкнулся с отрядом регулярной армии султана, и после непродолжительной схватки пленники были освобождены. Профессор вернулся в Зинаб, там прожил еще около двух недель, восстанавливая силы и пытаясь помочь своему новому знакомому – именно тогда, в Зинабе, он и открыл лекарство от горячечной лихорадки.

Вскоре профессор Гиблинг вернулся в Габен. Вместе с ним в город приехал и его бывший товарищ по несчастью мистер Келпи. Экспедиция бесславно завершилась. Профессор встретился со мной, принес глубочайшие извинения и сообщил, что больше никогда не заговорит о новых экспедициях в Кейкут и что с него достаточно поисков этой проклятой бабочки, которую просто невозможно изловить. После этого мы с ним практически не виделись. Господин бургомистр начал восстанавливать воздушный флот, и я был задействован: на долгие годы я забыл о Черном Мотыльке и о его поисках. Неуловимая легенда осталось легендой…

Пока однажды, двадцать лет спустя (то есть, примерно полгода назад), ко мне не пришел профессор Реджинальд Руффус, лепидоптеролог и коллега профессора Гиблинга. Он огорошил меня заявлением, что ему по силам отыскать и изловить Черного Мотылька и что его начальник, профессор Гиблинг, и слышать об этом ничего не желает. С его появлением, эта страсть, это ноющее чувство, это яростное желание отыскать легендарного Черного Мотылька будто пробудились во мне от сна, и все доводы разума прекратили действовать. К тому же профессор Руффус был крайне убедителен. Я собрал нужную сумму, и профессор отправился в путь. Из Зинаба он прислал сообщение о том, что вскоре выступает в джунгли, и мне, как и прежде, не осталось ничего иного, как ждать.

А потом случилось горестное событие: мой старый друг профессор Гиблинг скончался от удара. Он так и не дождался возвращения своего коллеги. Его мечта привезти в Габен Черного Мотылька так и не осуществилась.

Буквально на следующий день после похорон семафорной почтой пришло то самое письмо, что мы вам показали, а три дня назад я узнал из газет, что профессор Руффус был убит в поезде «Дурбурд» по прибытии в Габен. Сказать, что я был поражен этим известием, значит ничего не сказать. Эти две смерти, одна за другой…

Вот, собственно, и все. Теперь вы знаете, что для меня Черный Мотылек и кем для меня были оба профессора. И понимаете, почему я так отреагировал, когда услышал от вас подтверждение того, что Черный Мотылек, тот, кто жил в моих мыслях многие годы, сейчас здесь, в городе. И как я обеспокоен тем, что он в этом ужасном месте, где любой может ему навредить, где любой может стать его жертвой. А этот воздух… пропитанный чадом, мерзкий габенский воздух! Это была бы величайшая из потерь – затратить столько усилий, столько жизней отдать, чтобы по прибытии он погиб от фабричного смога. Что ж, вот вы все и узнали. Больше мне добавить нечего. И я надеюсь, это хоть как-то поможет несчастному мистеру Келпи…

…Сэр Крамароу закончил говорить и отвернулся. Джаспер сидел молча, почти не шевелясь. Сэр Крамароу показался ему человеком невероятной доброты и щедрости. Прямолинейным и честным, искренним до невозможного. Он понравился мальчику, и ему очень захотелось, чтобы сэр Крамароу все-таки обрел свое счастье, достиг исполнения заветной мечты – представил на выставке Черного Мотылька.

Что касается доктора Доу, то его вниманием владел в основном мистер Пиммз. Доктор отметил, с каким воодушевлением тот слушает, судя по всему, уже не впервые эту историю, с каким обожанием он глядит на сэра Крамароу. Доктор Доу не был знаком с профессором Гиблингом и ничего не мог бы сказать о заразности его страсти, но страсть самого сэра Крамароу походила на лихорадку: она завладела его помощником так крепко, что он временами забывал дышать, слушая о детстве своего работодателя, – с неподдельной горечью он воспринимал его тяготы, с ужасом – провалы. Что ж, магнетизм сэра Крамароу действительно был весьма силен, этого не отнять.

Сам почтенный джентльмен показался доктору, как и его племяннику, искренним и обаятельным. А еще невероятно глупым, поскольку, в понимании Натаниэля Доу, лишь глупцы болеют отвратительной хронической болезнью – романтикой. Этот человек был рабом своей мечты, и мечта с самого детства задурила ему голову. Если бы доктора попросили поставить сэру Крамароу диагноз, то, хотя это и не его специализация, он бы сделал ставку на затяжную, пассивно прогрессирующую манию. Отпечатки многократно несбывшихся надежд явно проступали на лице сэра Крамароу тяжестью в уголках губ, морщинками над переносицей и у глаз, в самих глазах проглядывала тень застарелого горя. Доктор вдруг ощутил, что против своей воли испытывает жалость к этому человеку.

- Теперь вы можете рассказать, что произошло с профессором Руффусом?- спросил сэр Крамароу.- Ведь не мистер же Келпи его, в самом деле, убил?

- Его убил Черный Мотылек,- сказал доктор.- А мистер Келпи просто прибыл, чтобы отвезти мотылька в хранилище. Спустя короткое время после прибытия поезда «Дурбурд» мотылек взбесился, вырвался и убил профессора.

- Трагично…- тяжко вздохнул сэр Крамароу.

- Это так,- кивнул мистер Пиммз.

- Вы были несправедливы к нему, Пиммз,- сказал сэр Крамароу.- Вы всегда считали его ненадежным и неспособным отыскать Черного Мотылька.

- И я искренне сожалею об этом. Если бы я мог принести ему свои извинения. Профессор доказал, что я ошибался.

- А что же сэр Хэмилтон?- спросил сэр Крамароу.- Что он говорит?

Доктор покачал головой.

- Это ведь вы посоветовали сэра Хэмилтона для экспедиции?- уточнил он.- Вы хорошо его знаете?

- Не особо. Я искал опытного следопыта, знакомого с климатом и особенностями джунглей, и в Клубе охотников-путешественников мне посоветовали его как профессионала своего дела и джентльмена, на которого можно положиться. Он был там? Когда мотылек убил профессора?

Доктор Доу покачал головой.

- Я вынужден огорчить вас известием, сэр, но человек, представлявшийся сэром Хэмилтоном в экспедиции, оказался самозванцем.

- Самозванцем?!- воскликнул мистер Пиммз.

- Именно так. Настоящий сэр Хэмилтон был найден у себя в квартире убитым, и, боюсь, Габен он так и не покинул.

- Какой ужас,- прошептал сэр Крамароу.- Но что все это значит?

- Вот мы и пытаемся это выяснить. Полагаю, сэром Хэмилтоном прикидывался один из тех, кто открыл в Габене охоту на Черного Мотылька. Профессор Руффус опасался, что самозванец намерен саботировать экспедицию, что его подослал кто-то из Клуба.

При этих словах сэр Крамароу и мистер Пиммз переглянулись.

- Насколько я понял, вы знаете, о чем идет речь,- заметил доктор.

- Этот Клуб…- поморщился мистер Пиммз.- От них можно ожидать чего угодно…

- Прошу вас, Пиммз,- прервал помощника сэр Крамароу.- Убийство, саботаж! Они вряд ли пошли бы на такое…

- Прошу простить меня, сэр, но вы слишком снисходительны к ним,- убежденно проговорил мистер Пиммз.- Эти люди пойдут на что угодно, лишь бы утереть всем окружающим носы и выиграть пари. Чего только стоит их заводила сэр Уолтер!

- Вы можете рассказать поподробнее о пари и об упомянутом джентльмене?

Было видно, что сэр Крамароу очень не хочет развивать данную тему, и это вызывало удивление, учитывая, каким открытым и искренним человеком он казался. Судя по его опущенным в пол глазам и налившимся багрянцем щекам, доктор Доу понял, что ему невероятно стыдно.

- Расскажите, пожалуйста, об этом Клубе,- попросил он, пытаясь смягчить острый угол.- Да, и речь, насколько я понял, идет вовсе не о Клубе охотников-путешественников.

- О нет, что вы,- сказал мистер Пиммз. Сэр Крамароу кивнул, и секретарь продолжил: - Речь о Клубе джентльменов-любителей науки – это собрание влиятельных господ, которые интересуются всем, так или иначе связанным с последними открытиями, научными достижениями, экспедициями и тому подобным.

- Но их интересует отнюдь не наука,- добавил сэр Крамароу.- Однажды я имел глупость вступить в этот Клуб, так как считал, что найду там единомышленников и истовых поклонников научных достижений. Каково же было мое разочарование, когда я обнаружил там лишь скучающих снобов, которые просто ищут любую возможность себя развлечь. Они к науке не имеют ровным счетом никакого отношения, а ученые в экспедициях для них – всего лишь скаковые лошади или бойцовые крысы в ямах.

- И вы заключили пари,- подытожил доктор.- Верно?

- Джентльмены из Клуба, и в частности сэр Уолтер Фенниуорт, не верят в существование Черного Мотылька. Они считают, что я наивный дурак, раз отправляю экспедицию за экспедицией в никуда. Многие из них также нелестно отзывались о профессоре Гиблинге.

- Неужели?

- Они говорили, что он, словно пиявка, присосался к моему кошельку.

- В чем именно суть упомянутого пари?- спросил доктор Доу.

- Я уверил их, что смогу представить Черного Мотылька на открытой выставке в Габене, тем самым доказав его существование.

- И, позволю себе нескромность, какова была ставка?

Сэр Крамароу скрипнул зубами, а мистер Пиммз почесал запястье и тяжело вздохнул.

- Сэр Крамароу,- начал помощник,- искренне верил в заверения профессора Руффуса, что Черный Мотылек будет, наконец, найден.

- Только не говорите, что вы пошли ва-банк в этом пари!- поразился доктор Доу.

Зубовный скрежет сэра Крамароу зазвучал громче.

На лице доктора Доу четко проявились его мысли: он не понимал азартных людей и полагал, что любое стремление поймать судьбу за нос – это болезнь. И сэру Крамароу, в частности, он мог бы посоветовать неплохую психохирургическую операцию на островковой доле мозга (нет области, отвечающей за азарт – нет и азарта), ну или как минимум строгого финансового советника, который будет лупить его палкой по пальцам всякий раз, как он потянется за ручкой, чтобы поставить свою подпись на каком-нибудь сомнительном документе.

- Благодарю вас, доктор, что не стали осуждать меня,- сказал сэр Крамароу: очевидно, он не до конца углубился в мысли Натаниэля Доу,- по крайней мере, вслух. Я понимаю ваши сомнения: ставить все состояние на какую-то…- он поглядел на мистера Пиммза,- как там говорил сэр Фенниуорт?.. «эффемерную иллюзию» глупо. А учитывая, сколько экспедиций провалилось и что никаких подлинных свидетельств о существовании мотылька якобы не было, это все выглядит еще нелепее. Но дело как раз в том, что они были. Профессор Гиблинг однажды уже поймал его, и, если бы не обстоятельства, он бы привез его в Габен. Все изложено в его книге.- Увидев очередной полный сомнения взгляд доктора, сэр Крамароу поспешил добавить: - Ну, и еще нельзя забывать о новых сведениях, которые появились после.

- Новых сведениях?- взволнованно спросил Джаспер.

- Черного Мотылька видели в джунглях Кейкута несколько месяцев назад,- сказал сэр Крамароу.- У нас появился надежный источник этих сведений.

- И кто же это?

- Туземец, которого профессор Руффус привез из одной из своих экспедиций. Вамба.

Джаспер перевел пораженный взгляд на дядюшку, но тот глядел на сэра Крамароу, ожидая продолжения.

- Он явился к профессору Руффусу и сообщил, что в Габене появился его соплеменник, который рассказал, что, мол, Черного Мотылька видели в определенном месте, и видели не один раз и даже не два – он появлялся там около девяти-десяти раз.

- Но позвольте, слов какого-то туземца, пусть и участника предыдущих исследовательских миссий, слишком мало, чтобы организовать такое сложное и затратное предприятие, как экспедиция в Кейкут, вы не находите?

- Все так, но соплеменник Вамбы передал ему кое-что в качестве доказательства.

- Что именно?

Сэр Крамароу кивнул, и мистер Пиммз достал из своего портфельчика небольшой конверт, протянул его доктору.

Конверт был почти наполовину заполнен черной пылью, идентичной той, которая была обнаружена в купе профессора Руффуса и на станции пневматической почты.

- Прибывший в Габен туземец хотел получить немного денег, чтобы купить еды и снять уголок в меблированных комнатах,- сказал мистер Пиммз,- поэтому он обратился к Вамбе. Он был осведомлен, что тот участвует в поисках Черного Мотылька. Эта пыль совпадает с экземплярами из коллекции профессора Гиблинга.

- Полагаю, вы не знаете имени этого туземца.

- Нет, конверта, полного чешуек с крыльев Черного Мотылька, хватило с головой. К тому же, Вамба за него поручился.

- И теперь его нет,- горестно сказал мистер Пиммз.- Мерзавцы схватили его. Вероятно, хотят выпытать сведения о Черном Мотыльке!

- Вероятно,- кивнул доктор.

- А откуда вы знаете, что Вамбу схватили?- спросил Джаспер, и все воззрились на него. Что ж, это был справедливый вопрос, поскольку доктор Доу не сообщил сэру Крамароу и его помощнику о нападении людей в черной одежде.

- Я отправился в меблированные комнаты господина Жубера, где Вамба жил,- ответил мистер Пиммз,- как только закончился шквал. Хотел узнать у него подробности, но хозяин дома сообщил, что прямо перед шквалом заявились какие-то люди, открыли пальбу и схватили, как он выразился, «грязного туземца», уволокли его куда-то. До встречи с вами я не знал, кто именно его забрал, и уж точно не мог предположить, что это как-то связано с Черным Мотыльком. Ведь это значило бы, что мотылек здесь, но я – все же более прагматичный человек, чем,- он уважительно кивнул,- сэр Крамароу, и не могу позволить себе необоснованную надежду. Когда мы узнали о похищении, то хотели разыскать Вамбу, заплатить выкуп, если потребуется, но это же меблированные комнаты – там просто невозможно ничего и никого отыскать… Мы сюда как раз и прибыли, чтобы обсудить с мистером Келпи похищение бедняги Вамбы и сообща решить, что именно предпринять для его поисков.

- В любом случае,- сказал доктор,- Вамба им без надобности – он не может знать, где мотылек.

- А вы знаете?- спросил сэр Крамароу.- Есть какие-нибудь догадки?

- Есть догадка, как его изловить. Но для этого нужен мистер Келпи. Он опытный лепидоптеролог, к тому же он уже имел неудовольствие схлестнуться с Черным Мотыльком.

- Конечно!- покивал мистер Пиммз.- Хороший адвокат вытащит его, и моргнуть не успеете. Ведь нет никаких доказательств, что мистер Келпи – убийца.

Доктор резонно добавил:

- Если коронер засвидетельствует, что рану нанесла тварь, это поможет.

- Я надеюсь, вы будете держать нас в курсе происходящего,- сказал сэр Крамароу.- Пиммз.

Мистер Пиммз поспешил протянуть доктору Доу визитную карточку.

- Разумеется.

- И если будет нужна какая-либо помощь – любая! – сообщите нам.

- Пока что нужно освободить мистера Келпи. Нежелательно, чтобы он успел как следует прочувствовать на себе гостеприимство Дома-с-синей-крышей.

Сэр Крамароу кивнул.

- Что ж, господа,- сказал доктор.- Благодарю за беседу. Она была весьма… содержательна, но нам, к сожалению, пора.

- Да-да. Мое почтение, доктор, мастер Джаспер.

- Мое почтение,- сказал обоим мистер Пиммз и отворил дверцу перед доктором и его племянником.

Как только они ступили на мостовую, ветер разметал волосы Джаспера, и он поморщился. В голове после разговора с сэром Крамароу был сплошной сумбур. Гибель обоих профессоров, арест мистера Келпи… а еще вопиющая несправедливость: такой благородный человек, как сэр Крамароу может потерять все, что имеет, если негодяи опередят его и схватят Черного Мотылька. На душе было отвратно, кошки устроили конкурс по скрежету, да и вообще все было как-то беспросветно. У дядюшки, по всей видимости, настроение также основательно испортилось: кажется, для него этих джунглей было слишком много за один раз – его словно против воли вытолкнули из проплывающего над болотами дирижабля.

Мальчик надеялся, что прекрасный и величественный взлет аэрокэба сэра Крамароу немного утешит его. Он ожидал, что вот-вот заработает двигатель, винты закрутятся, экипаж взмоет в небо и помчится сквозь низкие серые тучи. Но этого все не происходило. Аэрокэб тронулся, описал круг перед входом в здание научного общества, механик за рычагами несколько раз поклаксонировал, после чего земным ходом экипаж двинулся к выезду на улицу Семнадцати Слив. Вероятно, у сэра Крамароу были еще дела поблизости.

«Какая жалость,- подумал Джаспер.- Даже это…»

- Дядюшка.- Мальчик поглядел на дядюшку взглядом, в котором из-под одеяла хмурости медленно выбиралась и потягивалась в поисках тапочек обычная джасперова жизнерадостность – кажется, он придумал что-то, что могло так или иначе весьма не понравиться Натаниэлю Френсису Доу.- Мы должны кое-что сделать.

- Мы должны?- удивился дядюшка.

- Да,- кивнул Джаспер.- Мы должны кое-кому помочь.

После чего ринулся к дверям здания Габенского научного общества Пыльного Моря.


***


Ночью в Габене подул довольно сильный ветер.

Откуда он взялся, никто не знает. Быть может, этот ветер проснулся и вылез из какой-то подворотни, или же вообще он был не отсюда – просто один из наглых гастролирующих ветров с моря, который решил мимоходом прошвырнуться по улочкам ворчащего во сне города. В любом случае характер у него был зловредный, а настроение – устроить кому-нибудь неприятности. Он поднял в воздух ворох листьев на Бремроук, пошелестел старыми полуоборванными афишами у заброшенного кабаре «Тутти-Бланш», свернул на углу на улицу Трещоток, где проказливо швырнул пару охапок каминной золы на натянутые поперек улочки бельевые веревки – чьим-то сушившимся панталонам не повезло – и, лихо закрутившись, свернул на Хартвью.

На крыше гостиницы «Габенн» человек в длинном черном пальто и котелке едва не сорвался от злобного порыва ветра вниз, вцепился пальцами в трубу дымохода и выругался. Ему было нелегко удержаться на крыше, в то время как его спутники, четверо молчаливых мужчин, одетых так же, как и он, застыли на самом краю, у водостока, не шевелясь, словно ветер и вовсе не доставлял им неудобств.

Человек, который едва не свалился с крыши, назовем его мистер Грей (разумеется, псевдоним), практически ничего не видел через затемненные защитные очки, поэтому, недолго думая, раздосадовано поднял их на тулью своего котелка. Стало немного лучше – теперь он хотя бы мог разобрать, что творится у него под ногами: внизу, на расстоянии пяти этажей, были разбросаны рыжие клубки уличных фонарей Чемоданной площади. Вдали светились окна вокзала, у станции кэбов горели семафоры, изредка мигали сигнальные огни причаленного посреди площади дирижабля «Бреннелинг». С крыши экипажи внизу казались миниатюрными заводными игрушками, словно снятыми кем-то с полок лавки «Тио-Тио» и расставленными здесь и там, людей внизу почти не было – до прибытия ночного поезда «Тромм» оставалось около часа.

- Наденьте обратно,- раздался приглушенный шарфом неприятный тягучий голос, и мистер Грей повернулся к человеку, отдавшему приказ.

- Зачем?- с вызовом спросил он.- Как будто меня кто-то здесь увидит. Как будто кто-то узнает меня по одним лишь глазам.

Человек, с которым он говорил, даже не обернулся – он стоял на самом краю карниза и глядел в подзорную трубу, нацеленную куда-то в небо над площадью Неми-Дрё.

- Наденьте обратно,- повторил человек с подзорной трубой.- Вы бы очень удивились, узнав, какая мелочь может вас выдать. Тот же Мэйхью, к примеру…

- Но вы ведь сделали так, что нет никакого Мэйхью!- перебил мистер Грей.- Сделали так, что он отстранен от любых полицейских дел!

- Вы полагаете, что мистер Мэйхью один в Габене отличается достаточной наблюдательностью?

Мистер Грей вспылил:

- Уж не хотите ли вы сказать, что этот доктор со своим мальчишкой могут нас разоблачить?

Человек с подзорной трубой покрутил цилиндры, перемкнул рычажок, сменив линзу. Ох уж этот хитроумный мистер Блохх (также очевидное вымышленное имя)… Его машинное хладнокровие просто выводило из себя его протеже: мистер Грей не понимал, как можно так безразлично относиться к неудачам, задержкам на целые недели и прочим неудовлетворительным, по его меркам, результатам, но при этом с такими тщанием и принципиальностью подходить к вопросам, буквально ничего не значащим. Мистер Блохх мог исключительно равнодушно отнестись к едва ли не провалу, но при этом мелочи, вроде опоздания на полминуты или малейшее отклонение от установленного внешнего вида, могли вывести его из себя, как какую-то дотошную тетушку.

Мистер Грей уже давно перестал улавливать нить его плана, хотя поначалу пытался не выпускать ее из рук, держать все под личным контролем, и это злило его еще сильнее. Учитывая, что мистер Грей, как и многие заговорщики, был подвержен мнительности и паранойе, ему частенько казалось, что его водят за нос. Ощущение обмана усиливалось в те моменты, когда приказы этого хоть и гениального, но крайне несносного человека становились странными и абсурдными. Хуже всего было то, что с некоторых пор почти все приказы мистера Блохха казались странными – они даже не пытались сложиться в целую картину.

- Я так вижу, вас что-то беспокоит,- негромко проговорил человек с подзорной трубой. В его голосе не было какой бы то ни было заинтересованности – просто констатация факта.

- Меня беспокоит,- ответил мистер Грей,- что наша цель по-прежнему не близка. И обязательства с вашей стороны до сих пор не выполнены. Мы наняли вас, чтобы…

- Достаточно,- прервал его мистер Блохх.- Залог исполнения всех долгосрочных планов – это терпение, друг мой. Я гарантирую: вскоре все мои, как вы сказали, обязательства будут выполнены. Все продвигается как и должно.

- Что продвигается? Мы пока не приблизились к поимке Черного Мотылька ни на шаг. Мы по-прежнему не знаем, где он. А проклятый старик унес свою тайну в могилу…

Мистер Блохх снова покрутил что-то на своей подзорной трубе. Мистер Грей не понимал, как он там сейчас может что-то видеть, ведь даже луна скрылась за низкими тучами. Но почти сразу вспомнил, с кем он имеет дело: это был человек исключительных способностей, а еще тот, кто ничего не делает просто так, а это значит, что его нынешнее наблюдение – тоже какая-то часть, будь он проклят, плана.

- Согласно плану,- человек с подзорной трубой будто прочитал мысли мистера Грея,- старик и должен был унести свою тайну в могилу. Он должен был выбыть из игры, и он выбыл. Иначе непременно влез бы в самый неподходящий момент и помешал бы. От этой переменной проще было избавиться, чем просчитывать ее и встраивать в общую схему.

- Никакая схема не понадобилась бы, если бы он все выдал и…- Мистер Грей поморщился и замолчал. Он знал, что последует дальше, что именно ему ответит человек с подзорной трубой. Он не боялся мистера Блохха, ведь это он нанял Блохха, а не наоборот, но его занудство и упреки невероятно утомляли.

- У меня такое ощущение, что вы пытаетесь сорвать план,- по-прежнему безэмоционально проговорил мистер Блохх.- И если бы я не был уверен в обратном, после вашей выходки я бы решил, что вы играете против меня, то есть против себя же. Но я понимаю, что виной всему нетерпение и ваша…- он сделал паузу, сменил линзу,- приземленность.

- Приземленность?

- В моей практике негласной помощи и консультирования определенных лиц,- продолжил мистер Блохх,- у меня уже бывали случаи, когда нетерпение нанимателя портило мои схемы и планы. Поэтому в контракте четко прописан пункт, что исполняющая сторона снимает с себя любую ответственность, если нанимающая сторона,- он впервые добавил в голос железа,- портит или каким-либо образом препятствует выполнению мной моей работы.

- Я… эээ… и не думал препятствовать!- Мистер Грей еще сильнее вцепился рукой в каминную трубу. Другую он держал в кармане пальто, где был револьвер.

- Вам очень повезло, что ваше вмешательство не сыграло особой роли.- Мистер Блохх словно ничего не замечал.- Вы успели замести следы своей глупости и вовремя убрать все улики с Чемоданного кладбища, но что было бы, если бы у нас не было запаса необходимого времени? Если бы вдруг вмешалась еще какая-то переменная? Надейтесь на то, что никто больше в это дело не влезет.

- Вы зря все так воспринимаете,- сказал мистер Грей.- Никто ничего…

- Может, вы и позаботились о трупе профессора Гиблинга, но это еще не значит, что никто не докопается, уж простите за каламбур, до причины его смерти.

- Причина его смерти – инфаркт.

- Вы поняли, что я имел в виду. Инфаркт… слабенькое профессорское сердце было моей идеей, но вы привнесли в нее свою ненужную лепту. Смерть профессора за неделю до того, как в городе объявляется его коллега с Черным Мотыльком из Кейкута, пусть и была подозрительной, но могла значить все что угодно. И даже если бы кто-то и заподозрил злой умысел, мотив он бы ни за что не просчитал. Но следы пыток… это совсем другое дело. Добрый доктор, к примеру, сразу же сопоставит одно с другим: поймет, что раз профессора пытали, то намеревались что-то у него вызнать.

- Доктор Доу уже побывал сегодня на Чемоданном кладбище,- заметил мистер Грей с ноткой самодовольства в голосе.- Смотритель кладбища за небольшое вложение в его фонд «Напейся до состояния мертвеца» сообщил о том, что доктор ничего не обнаружил…

- Это лишь вопрос времени, когда обнаружит,- сказал мистер Блохх.- Вы понимаете, что это произошло из-за вашего нетерпения, и я в любой момент могу разорвать контракт? Вы усомнились в моем плане и решили перестраховаться. Решили лично ускорить дело. И чего вы добились? Того, что даже распоследний болван теперь не может не понять, что имеет место заговор? Я говорил вам, что это бессмысленно: намереваться выпытать у профессора то, что он столько лет скрывал. Ведь именно для этого и был организован весь план – с экспедицией, с подставным охотником. Но вы решили пойти быстрым путем, не поверили мне на слово. Теперь вы расхлебываете то, что сделали.

Мистер Грей внутренне сжался: он надеялся, что все закончится лишь упреками и что мистер Блохх не сложит прямо сейчас подзорную трубу и не уведет своих подчиненных, свернув весь план, тем самым решив наказать его. Утешало то, что, если верить репутации мистера Блохха, он ни разу не бросал дело недоведенным до конца, а еще то, что он по-прежнему что-то высматривал в небе над Полицейской площадью – направление нельзя было спутать, ведь эта площадь располагалась всего в паре кварталов.

- Этот доктор,- сказал мистер Грей.- Он все усложняет. Почему бы нам от него не избавиться? Все бы стало намного проще.

- Проще – не значит так, как нужно,- последовал ответ.

Повисла тишина. Мистер Грей скрипнул зубами.

- Я вижу, вас беспокоит что-то еще,- проговорил мистер Блохх.

Мистер Грей сжал ладонь на рукояти револьвера в кармане так крепко, что скрипнула кожа перчатки.

- Да. Меня беспокоят ваши… кхм… люди.

Он кивнул, указывая на застывшие на самом краю крыши фигуры. Подчиненные мистера Блохха, казалось, не дышали. Они глядели вниз, на Чемоданную площадь, и не принимали никакого участия в разговоре. За все время совместной работы мистер Грей не услышал от них буквально ни одного слова, будто им предусмотрительно отрезали языки. Даже когда они работали сугубо под его началом, без вмешательства Блохха, они реагировали на его указания лишь кивками.

- С ними что-то не так?- равнодушно спросил человек с подзорной трубой. Казалось, ему плевать на любой последующий ответ.- Я думал, они исключительно исполнительны.

- Так и есть. Но я не уверен в их лояльности.

- Лояльности?

- Они служат лишь вам, и я…

- Мы с вами делаем одно дело,- напомнил мистер Блохх.- Вернее, я делаю так, чтобы ваше дело было исполнено. Мои люди – надежные и умелые, равных им найти тяжело. Они хоть раз вас подвели?

- Нет,- вынужденно признал мистер Грей.

- Они хоть раз нарушили ваш приказ?

- Нет. Они…

- В таком случае, прошу вас, оставьте ваши сомнения и подозрения. Мистер Паппи,- обратился мистер Блохх к одному из молчаливых наблюдателей,- вы продолжите беспрекословно выполнять приказания этого господина?

Он указал рукой на мистера Грея, по-прежнему не убирая подзорной трубы от глаза.

Грей так и не понял, кто из них Паппи, когда все четверо резко и четко кивнули, словно у них одновременно подломились шеи. Один раз, другой, третий. От этого механического кивания мистеру Грею стало не по себе.

- Надеюсь, вы удовлетворены.

Но мистер Грей был отнюдь не удовлетворен. Он до сих пор практически ничего не понимал, кроме, разве, того, что происходят вещи, которые не должны происходить, согласно даже изначальному плану, так красиво расписанному мистером Блоххом, когда с ним только подписывали контракт.

- Мы до сих пор не знаем, где Черный Мотылек. Где проклятый старик и его прихвостень спрятали его. Вся затея с экспедицией ни к чему не привела.

- Она привела к тому, что все фигуры на своих местах. Приманки – на крючках мышеловок. Игра запущена, а нам просто нужно поглядеть, кто куда пойдет.

- Меня уже тошнит от игр, от переодеваний и интриг. Но больше всего меня тошнит от ваших недосказанностей, Блохх. Те, кто вас рекомендовал, отчего-то опустили тот факт, что вы держите своих нанимателей в тайне от происходящего, но при этом управляете ими самими, как какими-то куклами.

- Быть может, они просто были счастливы, что получили желаемое, а все издержки ни в какое сравнение не шли с результатом,- предположил мистер Блохх.- Уверен, так случится и с вами. И ваши рекомендации будут столь же положительными.

- Вы должны мне рассказать хоть что-то, Блохх.- Мистер Грей включил деловой тон. С этим человеком срабатывала лишь логика, и он решил ее применить: - Если я буду и дальше блуждать в потемках, то могу ненароком еще как-то повредить плану. Я должен знать, что вы делаете. Келпи арестован. Как мы до него теперь доберемся? Доктор Доу уже заявился в Клуб – он не теряет времени.

- Келпи как раз там, где нужно,- сообщил мистер Блохх.- Или вы полагали, что этим болванам-констеблям сообщили о нем случайно?

- Но я…

- Просто поверьте, я знаю, что делаю, и именно сейчас провожу кое-какой эксперимент, проверяю догадку.

- Догадку?- возмутился мистер Грей.- Но Келпи отпустят в самое ближайшее время. Этот адвокат от Крамароу, и полицейский коронер, и прочие свидетельства, что он ни при чем. Его не смогут держать долго.

- Все верно, но этого времени мне как раз хватит и…- Блохх вдруг замолчал. Мистер Грей напрягся – его консультант обычно не прерывался так резко, посреди фразы.

- Вы что-то увидели?

В окуляре подзорной трубы мистера Блохха мелькнули черные крылья. Закрыли собой фонарь, пронеслись перед другим, на миг закрыли собой светящееся окно. Черный Мотылек сел на крышу четырехэтажного здания, хоть сейчас этого и не было видно, выложенную синей черепицей.

- Это очень странно,- негромко сказал мистер Блохх. И то, что он чему-то удивляется, было для мистера Грея странным вдвойне.- Он же не может таскать его с собой. Это было бы…

Он замолчал. Сложил подзорную трубу и спрятал ее во внутренний карман пальто. После чего развернулся к недоуменному мистеру Грею.

- Завтра будьте наготове. У вас будет важное дело. Вы поучаствуете в моем эксперименте. И еще кое-что, Грей.

- Что?- испуганно спросил мистер Грей – в голосе Блохха зазвучала недвусмысленная угроза.

- Наденьте уже обратно эти проклятые очки.

Часть. III. Глава 1. Купу-купу из сердца джунглей.

Часть третья. Кое-что о странных рецептах.


Глава 1. Купу-купу из сердца джунглей.


Доктор Доу сидел в своем кресле у камина, курил папиретку и, лениво отмахиваясь от вишневого дыма, раскладывал мысли по коробочкам, предварительно протирая их от воображаемой пыли, подписывая и дотошно занося в каталог.

После ареста мистера Келпи и разговора с сэром Крамароу произошло очень много чего. Дело не то что сдвинулось с мертвой точки, оно будто бы село на скоростной экспресс. Новых сведений накопилось как неразобранных писем в почтовом ящике у закоронелого эпистолофоба, и нужно было как следует сконцентрироваться, чтобы ничего не упустить. А эта мерзкая пчела отвлекала своим жужжанием и явно нарочно пыталась сбить его с мысли.

Эта Клара! Доктор Доу никогда не любил гостей, а что уж говорить о тех, кто одним своим присутствием нарушал порядок и вносил хаос и сумятицу в размеренную жизнь почтенного джентльмена. И в частности сейчас речь шла о домашних животных. Практичный доктор никак не мог понять их предназначения, ведь большинство из тех, кого люди называют глупым словом «питомец», не подходят даже, чтобы отпугнуть взломщика или хотя бы пойти на ужин в голодное время. К тому же, ему с головой хватало одного Джаспера.

Клара доктору не нравилась особо. Она была важной, высокомерной и неуместно счастливой. Она была сладкоежкой и постоянно лезла – на руки, на стол, на буфет. Шитая подушка, которую они с Джаспером специально для нее забрали из научного общества, больше пчелу, судя по всему, не устраивала, и, как только они пришли домой, она решила занять его, Натаниэля Доу, любимое кресло. Поначалу это невоспитанное создание даже пришлось сгонять, причем оно не понимало вежливых обращений и нагло игнорировало все его приказания. Но лишь стоило Джасперу позвать пчелу («Клара! Не зли дядюшку! Лети сюда!»), она тут же взмыла в воздух и, бросив явно непочтительный взгляд на доктора Доу, полетела к мальчику. Доктор знал, что эта Клара умная, хитрая и мелочная, и это также выступало в пользу того, что он был не рад ее присутствию в своем доме.

Особенно раздражало то, что Джаспер возится с их новым постояльцем, как с каким-то милым ласковым щеночком. Доктор Доу не видел в этой Кларе ничего милого или хотя бы примечательного – просто жужжащая, летающая по комнате толстая пчела. Так она еще, видите ли, носом кривит, выбирая между печеньем, зефиринкой и кусочком мармелада. Натаниэль Доу относился к подобным привередам крайне отрицательно. Он считал, что воспитанные пчелы должны есть то, что им дают, иначе пусть ходят (или, вернее, летают) голодными.

Джаспер же своей новой любимицепросто не мог нарадоваться. Он был от Клары в восторге, и, глядя на то, как горят его глаза, в какой-то момент доктор поймал себя на мысли: «Быть может, эта пчела и правда вызывает раздражение, но все же пусть лучше Джаспер проводит время с ней, чем в компании мистера Киттона».

Позабыв о пчеле, Натаниэль Френсис Доу вернулся к размышлениям о деле.

Денёк у них с Джаспером выдался весьма насыщенным.

Первым делом они посетили Чемоданное кладбище и убедились в том, что заговорщики действительно там «прибрались» – все, как и сообщил констеблям Шнырр Шнорринг. Если не знать, что имело место чужое вмешательство, догадаться о нем было практически невозможно. Спустя час раскопки, ворчания и приглушенной брани двух могильщиков, которые не испытывали особого восторга от того, что им приходится бесплатно работать, гроб был поднят и вскрыт. Зрелище, представившееся обладателям чудесной бумажки от господина комиссара, оказалось настолько отвратительным и жутким, что даже привычному к тому, что прочие называет емким словом «мерзость», и обладающему жестяным желудком доктору стало несколько дурно. Тело, захороненное всего несколько дней назад, было почти полностью сожрано сонмом могильных червей породы голодняков (название говорит само за себя). Эти прожорливые твари встречались крайне редко, но профессорский гроб ими просто кишел: труп будто бы был погружен в извивающиеся и клубящиеся склизкие чернила. Разумеется, ни о каком осмотре и вскрытии речи не шло.

Доктор наскоро обследовал гроб и, не обнаружив в нем никаких трещин или проломов (очевидно, червей запустили прямо под крышку), велел могильщикам вернуть его на место.

Свидетелей того, как заговорщики провернули свое грязное червивое дело, когда они это сделали и при каких обстоятельствах, на кладбище не нашлось. Разумеется, у злоумышленников все было продумано, а смотритель кладбища очень удачно (дли них) оказался весьма больным человеком, который страдал одновременно и глухотой, и слепотой, и к тому же плохой памятью. Одним из симптомов его многочисленных недугов был удушливый смрад дешевого пойла, которым пропиталась вся его сторожка. На вопрос, откуда в гробу взялись черви-голодняки, смотритель промямлил, что они, видимо, расплодились после дождя. Разумеется, это был абсурд, но допытываться дальше доктор не стал – вряд ли этот человек мог сообщить действительно полезные сведения, ведь скорее всего он просто глядел в другую сторону, когда преступники хозяйничали на кладбище.

Новые открытия нисколько не огорчили и не удивили доктора – в какой-то степени он был даже удовлетворен: его ожидания подтвердились. К тому же у них с Джаспером еще оставалась более перспективная ниточка.

Покинув Чемоданное кладбище, они отправились в Клуб джентльменов-любителей науки. Клуб этот, как и Клуб охотников-путешественников, располагался в Сонн, его кремовый фасад глядел на парк, поросший высокими деревьями с сиреневыми листьями.

Клуб оказался местом, в котором властвовали шикарные цилиндры, белые перчатки и чопорные галстуки. В воздухе висели облака дыма от невероятно дорогого табака, который можно было приобрести лишь в Старом центре. С легким шорохом сменялись ячейки механических часов, сообщавших о каком-то обратном отсчете: показная расслабленность членов Клуба не могла скрыть потаенное напряжение и ожидание чего-то. Признаться, доктор Доу уютнее чувствовал себя «В чемодане», среди нищих и грязных жителей Саквояжни.

Здешние интерьеры были пропитаны еще большей напыщенностью и важностью, чем интерьеры Клуба охотников. В этих стенах проводили досуг банкиры, дорогие адвокаты, владельцы компаний и просто состоятельные джентльмены, не обремененные какими-либо занятиями. Даже если бы утренний разговор с сэром Крамароу не состоялся, доктор Доу ни за что бы не подумал, что этих господ объединяет любовь к науке.

В курительном салоне развернулся бурный спор о том, провалится ли строительство нового дирижабля, отправляющегося в Гренаду. И вообще, насколько обещанное вкладчикам путешествие на остров в океане, где легкая и счастливая жизнь ожидает каждого, кто ступит на его песок, – фикция и мошенничество. Судя по смеху и выкрикам ставок, этих джентльменов нисколько не заботило, потеряют ли люди, вложившиеся в акции конторы «Новая счастливая жизнь в Гренаде», все, что имели, или нет. Их волновало лишь соотношение выигрыша, если ставить на тот или иной исход (100:1 была ставка – никто не сомневался, что все это – афера).

Сэр Уолтер Фенниуорт присутствовал среди них. Он смеялся громче всех, делал наиболее рискованные ставки, да и вообще подзуживал товарищей по Клубу как только мог, заводя споры и провоцируя пари буквально на пустом месте. Какой-нибудь крысиный притон из Гари многое потерял в лице сэра Уолтера в качестве распорядителя боев. Из своего глубокого кожаного кресла, которое напоминало дымоход из-за постоянно исторгающихся из него темно-зеленых дымных клубов, он руководил джентльменами-любителями науки, будто дирижер оркестром. Все его движения были медленными, плавными, словно он боялся потревожить сам воздух вокруг себя, а механический лакей-автоматон, который носился на своем моноколесе по салону, жужжа механизмами и шурша шиной, не забывал обновлять ему бокал или сигару.

О разговоре тет-а-тет с сэром Уолтером Фенниуортом даже не пришлось просить. Почти в тот же миг, как управляющий провел посетителей в курительный салон, на клубный приемник пневмопочты пришло послание, вызвавшее недюжинный ажиотаж – судя по всему, его здесь очень ждали. Почти все присутствовавшие в помещении джентльмены сгрудились у трубы, походя при этом на ворон, галдящих вокруг собачьего трупа.

- Я хотел бы сообщить почтенному сообществу,- громким, хорошо поставленным голосом начал джентльмен, доставший из капсулы письмо,- что эксперимент доктора Грюэлла по оживлению человеческой головы отдельно от тела окончился неудачей! А это значит, что… платите, Хьюберт! Что же вы так погрустнели, Хэмиш?!

Реакция членов этого Клуба снобов очень удивила доктора Доу, ведь упомянутый эксперимент и подобные ему обычно обществом порицаются и проводятся в строжайшем секрете, так как считаются незаконными и за них можно запросто угодить на виселицу. Но почтенных джентльменов-любителей науки подобные мелочи нисколько не волновали, а, судя по тому, как громко смеялись проигравшие, становилось очевидно, что победить здесь не главное – в Клубе балом правил азарт.

Что ж, сэр Уолтер остался единственным сидеть в своем кресле в тени огромного и темного портрета сэра Джеральда Дж. Дженнинга. Доктор Доу тут же подумал, что более подходящего покровителя и вдохновителя для здешних джентльменов просто не найти. Дело в том, что сэр Дженнинг был одним из самых успешных и влиятельных ученых прошлых лет и о нем ходили крайне противоречивые слухи: одни утверждали, будто он гений и самый яркий разум столетия, другие уверяли, что его люди путем шантажа, похищений и прочих различных неблаговидных ухищрений вынуждают молодых ученых отказываться от своих изобретений и отписывать все патенты на них сэру Дженнингу. Натаниэль Доу склонялся к последней версии, в то время как сэр Уолтер Фенниуорт, судя по всему, был равнодушен к дурной славе сэра Дженнинга и очень гордился подобным соседством.

На вид сэру Уолтеру было около шестидесяти. Он являлся гордым обладателем прически «Влажный бархат Барбье» (волосы зачесываются с пробором набок, при этом прядь у лба подкручивается изящным завитком). Пышные бакенбарды и столь же пышные брови джентльмена были стильно всклокочены, а дряблая кожа скрывалась под тонким слоем пудры – все согласно моде зажиточных стариков из Старого центра.

Когда доктор Доу и Джаспер в сопровождении господина управляющего подошли к важному джентльмену, он даже не взглянул на них. И лишь после того, как управляющий сообщил о цели визита посетителей и представил их, он соизволил бросить легкий, безразличный, с оттенком снисхождения, взгляд на доктора; мальчика он и вовсе проигнорировал.

Сэр Уолтер выпустил в воздух кольцо темно-зеленого дыма и сказал:

- Боюсь, я здесь не обсуждаю дела, господа. Вам придется удалиться, поскольку в этих стенах позволяются разговоры лишь о науке и связанных с нею вещах.

- Как же удачно вышло,- начал доктор Доу, попытавшись вложить в свои слова как можно больше презрения,- что мы здесь как раз из-за одного из ваших пари.

- Так значит, вы доктор?- Сэр Уолтер несколько заинтересовался.- И в какой же вы области доктор, доктор?

- Хирургия.

- О, вы из тех сумасшедших и склонных к авантюризму докторов, которые проводят эксперименты в хирургическом театре в Больнице Странных Болезней?

Доктор Доу придушил в себе неприятные воспоминания из тех времен, когда он буквально являлся тем, кого только что описал сэр Уолтер, после чего холодно поглядел на него и ответил:

- Нет. У меня частная практика.

- Неужели?- Любопытство сэра Уолтера мгновенно иссякло.- Вы сказали, что вы здесь по поводу пари. Какого именно?

- Черный Мотылек из Кейкута.

- Ааа! Бедняга Крамароу!- рассмеялся сэр Уолтер.

Смех этот вызвал у доктора Доу острый приступ мизантропии. Сиплый, кашляюще-харкающий, недобрый и циничный. После того, как сэр Уолтер затрусил головой, стряхивая пудру с лица на воротнички рубашки и черный шелковый галстук, Натаниэль Доу подумал, что перед ним сидит человек, которого он с радостью увидел бы у себя на операционном столе.

С откровенной неприязнью, разделяя слова, словно отсекая скальпелем по кусочку, он начал:

- Я полагаю, вы осведомлены о том, что профессор Руффус, отправленный сэром Крамароу в экспедицию на поиски Черного Мотылька, был найден мертвым по прибытии в Габен.

- О да! Какое разочарование! Для бедняги Крамароу, разумеется,- усмехнулся сэр Уолтер.- Жду от него публичного признания собственной неправоты. Унижение века! Это будет просто нечто!

Джаспер засопел, и доктор уже приготовился прервать его возмущенную отповедь, которая должна была вот-вот сорваться, но мальчик, очевидно, понимал, что сейчас не время встревать в разговор, и продолжал выказывать непочтение к важному джентльмену молча.

- Спешу вас огорчить,- заметил Натаниэль Доу,- что пока еще рано праздновать победу.

Доктору показалось, будто при этих словах в глазах сэра Уолтера, что удивительно, появился неуверенный, но радостный блеск, но почти сразу же тот взял себя в руки и вернул губам кривой изгиб.

- Что это должно значить?

Тут уж доктор Доу позволил себе капельку торжества. Он видел, что маска показного безразличия сэра Уолтера отпала и тот заинтересовался не на шутку. Доктор не спешил утолять любопытство этого отвратительного старика, и дело здесь было не в мелочной мести: сперва нужно было узнать сведения, ради которых они сюда пришли.

- Быть может, вы расскажете об этом пари? И тогда я поделюсь с вами тем, что мне известно.

Сэр Уолтер нетерпеливо качнул головой, слишком резко поднес к губам руку с сигарой, поморщился, словно кисть свело судорогой.

- Пари?- проворчал он.- Обычное пари. Этот Крамароу… его давно нужно было кому-то приструнить. Самодовольный, но при этом слепой, как крот! Он все никак не возьмет в толк, что эти из ГНОПМ выкачивают из него денежки, в то время как они проделывают это годами! Насколько же нужно быть глупой рыбиной, чтобы раз за разом попадаться в ту же сеть! Пытался убеждать всех, что Черный Мотылек существует, ссылался на этого полоумного Гиблинга с его дурацкой, состоящей из сплошных выдумок, книжкой. Но никто из нас и подумать не мог, что спустя двадцать лет он снова поддастся на их уговоры и снова засунет голову в горящий камин… Если вы с ним говорили, то должны были заметить, что он помешанный. Эта мания дремала в нем долгие годы, пока профессор Руффус с его этим туземцем не пробудили ее ото сна. Поначалу нелепая и смешная восторженность Крамароу забавляла нас, но со временем начала лишь раздражать. Он вам говорил о том, что появился песок… какая-то пыльца, которая все якобы доказывает? Тоже мне, доказательство: набрали где-то золы, насыпали в конверт и всучили ему. А с каким видом он здесь расхаживал, тыкал каждому под нос «пыльцу легендарного Черного Мотылька», который якобы может исцелять любые болезни, возвращать молодость, красть сны, высасывать души и тому подобный бред. И в итоге он захотел заключить пари…

- То есть сэр Крамароу сам предложил заключить пари?- уточнил доктор.

Сэр Уолтер рассмеялся – теперь смех его был напряженным:

- У него даже гроша за душой нет. Никто из здешних джентльменов не хотел с ним связываться. Нет интереса в пари с тем, кто вызывает лишь жалость и раздражение…

- Но тем не менее пари вы заключили.

Сэр Уолтер прищурился и ткнул сигарой в столпившихся под часами обратного отсчета прочих членов Клуба. Те как раз принялись хором озвучивать положение цифр на ячейках: «Девять! Восемь! Семь!..». Когда отсчет завершился и где-то в салоне ударил колокол, джентльмены завопили: «Он не успел!», «Полдень! А его все нет!», «Каммингс проиграл!», «А вы чего так радуетесь, Дортмур, вы ведь тоже проиграли!», «Проверьте кто-то сводки! Проверьте сводки»!». После чего компания дружно отправилась проверять только что прибывшую по почте капсулу и взорвалась привычным смехом, аплодисментами и поздравлениями, когда цифры были оглашены. Один из джентльменов отделился от компании, подошел к сэру Уолтеру и почтительно кивнул ему.

- Как вы и говорили, сэр Уолтер,- сказал он радостно,- дирижабль «Корнелия» из Льотомна не успел к положенному сроку. Открытая неделю назад доктором Карлоффом вакцина от Серебряного Кашля не доставлена вовремя, и в больнице Фрайден все девятнадцать больных умерли. Мои поздравления!

- Благодарю, Говардс. В следующий раз прислушивайтесь к моим советам. И тоже окажетесь в выигрыше. Что по сводкам? Причина опоздания?

- Небесная буря в горах. Но как ее можно было спрогнозировать? Как вам это удалось?

- Просто расчеты, Говардс, просто расчеты…

- Еще раз мои поздравления.

Говардс вернулся к товарищам. Некоторые из них уже доставали бумажники, а их противники осыпали их при этом различными оскорблениями и упреками. Было видно, что это всего лишь часть традиции: никто зла не затаивал. Доктора Доу больше поразил тот цинизм, с которым эти господа отнеслись к смертям, о которых они узнали всего несколько секунд назад. Смерть от Серебряного Кашля была мучительной – больной, прежде чем умереть, выкашливает легкие, которые превращаются в серебристую пыль (от того такое название). Он слышал о вакцине Карлоффа и надеялся, что ее успеют доставить, чтобы излечить очередную партию заразившихся.

Сэр Уолтер явно наслаждался его реакцией, он испытующе глядел на доктора, но хоть, очевидно, и отметил его настроение, сути все же не понял.

- Мы здесь,- сказал он,- не для того, чтобы зарабатывать деньги, доктор. Здесь не биржа.

- Скорее, игорный дом,- холодно произнес доктор. Джаспер же, судя по всему, не совсем понял, что произошло. Он хмурился и пытался разобрать, что именно вызвало в его дядюшке столь знакомую ему, хоть и весьма редкую, ледяную ярость.

- Наши пари – это всего лишь спорт,- сэр Уолтер никак не отреагировал на уточнение доктора.- А что касается Крамароу, то я заключил с ним пари, только чтобы он угомонился.

- И каковы же были условия этого пари?

- Крамароу должен был представить живого Черного Мотылька, и тогда я бы погасил все его многочисленные долги, которые он успел понаделать в погоне за этим безумием.

- А что ставил он?

- Собственное публичное признание неправоты, унижение, изгнание из Клуба и своего дома, лишение всех привилегий и мгновенное переселение в долговую тюрьму Браммл. И все идет именно к этому. Крамароу просчитался, доверившись не тем людям. Он нежеланный гость в свете, многие двери для него уже закрыты. Ему никто не верит. Говорят, что ему нечем платить слугам, и он сам чистит свой сюртук и, вы не поверите, даже башмаки! Он с вами, небось, не поделился, наш Мистер-я-рассказываю-всем-всем-свою-трагичную-историю-родом-из-детства тем, что его счета опустошены, тем, что посещать он вынужден лишь дешевые рестораны и плохих цирюльников, тем, что дома из всей прислуги у него остался лишь повар, ну и Пиммз, который не отстает от него ни на шаг и жадно ловит каждое его слово…

- Секретарь сэра Крамароу…- начал было доктор, но сэр Уолтер его перебил:

- Секретарь?- он рассмеялся.- Вы так думаете? Пиммз – вовсе не секретарь сэра Крамароу. Пиммз – служащий банка Ригсбергов, в котором сэр Крамароу взял ссуду, заложив свой дом и остатки имущества, чтобы оплатить последнюю экспедицию. Пиммз был приставлен банком, чтобы следить, как и куда именно вкладываются средства банка.

Повисла тишина. Доктор обдумывал услышанное. Джаспер был мрачнее тучи.

Сэр Уолтер, казалось, утомился ждать:

- Но давайте вернемся к причинам, по которым вы здесь. Вы говорили, что вам известно что-то о нашем пари.

- Как сообщил вам господин управляющий, мы расследуем обстоятельства смерти профессора Руффуса в поезде «Дурбурд»,- сказал доктор Доу.- И вам, должно быть, любопытно будет узнать, что в процессе расследования мы выяснили: убил его не кто иной, как сам предмет вашего пари, Черный Мотылек.

При этих словах сэр Уолтер едва не выронил сигару. Он замер, и лишь бокал слегка дрогнул в его пальцах.

- С чего вы взяли, что это был именно Черный Мотылек?

- Мы нашли улики, подтверждающие это. К тому же был убит еще один человек. Черного Мотылька видели в городе.

- Значит, Крамароу близок к тому, чтобы выиграть пари.

Сэр Уолтер нахмурился. И тут он вдруг понял, зачем именно к нему явились эти люди.

- Я, конечно, сочувствую этому профессору… и тому, другому,- было видно, что сэр Уолтер нисколько не сочувствует,- но какое отношение ко всему этому имею я?

- Понимаете ли, сэр Уолтер,- начал доктор, пристально следя за мимикой собеседника,- в ходе расследования на меня и на мистера Келпи из ГНОПМ напали люди, явно заинтересованные в том, чтобы сэр Крамароу не получил Черного Мотылька. Ими был похищен участник экспедиции, туземец Вамба…

- И вы пришли сюда!- со злостью воскликнул сэр Уолтер.- Вы полагаете, что я кого-то нанял, чтобы выиграть пари? Смехотворно!

- И тем не менее вам было бы выгодно, чтобы сэр Крамароу проиграл это пари.

- Мы здесь, в Клубе джентльменов-любителей науки, доктор, никак не влияем на тот или иной исход интересующего нас предприятия. Весь смысл тогда исчез бы! Если бы мы озаботились тем, чтобы спонсировать свои ставки, многие доселе невиданные изобретения уже увидели бы жизнь или же многие из тех, что ныне существуют, не пережили бы даже своего зачаточного состояния. Дирижабль «Корнелия» из Льотомна, к примеру, успел бы к сроку – что нам стоило снабдить его самой дорогой химрастопкой, выкупить все каюты, чтобы пассажиры не утяжеляли гондолу, и заправить оболочки лучшим газом «Лоуран-13/45»? Но это было бы неинтересно. Мы предпочитаем никак не влиять на науку, мы ограничиваемся лишь тем, что ею интересуемся. За любое вмешательство в ход пари вмешавшегося могут изгнать из нашего Клуба, а таких дураков в этих стенах, поверьте, нет. Ведь Клуб – это почетный статус, и далеко не каждый может его получить.

Слова сэра Уолтера показались доктору Доу крайне сомнительными. Он знал многих людей, которые ради собственной выгоды пошли бы на что угодно. А учитывая мерзкий характер заводилы этих так называемых любителей науки, Натаниэлю Доу было сложно поверить в то, что тот не захочет как-нибудь воспрепятствовать сэру Крамароу поймать Черного Мотылька.

Сэр Уолтер, видимо, прочитал все отразившиеся на лице доктора мысли.

- Мне плевать, верите вы мне или нет,- с великосветским утомлением в голосе произнес он.- Никаких доказательств моей вины у вас нет и быть не может. Обвинить меня или же кого-то из присутствующих вы не в состоянии. Посему…

Он недвусмысленно кивнул на двери.

- Я бы хотел еще…- начал было доктор Доу, но вдруг замолчал, поскольку в этот момент произошло кое-что, что на мгновение сбило его с толку и мысли.

Мимо проехал механический лакей с серебряным подносом, уставленным бокалами с пузырящейся золотистой жидкостью. Доктор пропустил его, сделав шаг вперед и подойдя почти вплотную к креслу сэра Уолтера. И именно в этот самый миг он вдруг кое-что почувствовал. Отвращение к этому мерзкому типу, который не имеет никакого права именоваться джентльменом, наполнило доктора.

- …задать один вопрос, сэр Уолтер, прежде чем мы уйдем, если вы не возражаете.

Сэр Уолтер позволительно кивнул.

- Здесь пахнет черносливом, или я ошибаюсь?

Джаспер распахнул рот и шумно засопел, принюхиваясь.

Сэр Уолтер вздернул подбородок.

- Даже если и так, то что с того?- раздраженно бросил он.

- Я все же настаиваю на ответе, сэр Уолтер.

- Один джентльмен ни за что не спросит у другого джентльмена о таком, но раз уж вы…- он презрительно скривился,- настаиваете, отвечу. Это мой парфюм «Винньярд» с эссенцией чернослива.

- «Винньярд», говорите? Приятный аромат. Не подскажете, где бы я мог тоже себе такой приобрести?

- Гм. Не хочу вас оскорбить, доктор, но, боюсь, он будет вам не по карману.

- Что ж, прискорбно,- сказал Натаниэль Доу.- В таком случае не будем больше вам досаждать. Пожалуй, мы откланяемся.

- Пожалуй, это было бы разумно.

Доктор и его племянник покинули Клуб. Мальчика прорвало, стоило высокой резной двери за ними закрыться: он был так возбужден, что едва не подскакивал на месте. Джаспер хотел тут же бежать прямиком на Полицейскую площадь за господином комиссаром. А доктор Доу, как бы ему ни хотелось так поступить, заставил себя не спешить, подойти к вопросу рассудительно, все как следует обдумать, а уже потом что-либо предпринимать.

Они вернулись домой, и Джаспер выслушал множество упреков от миссис Трикк, которой пришлось следить, чтобы пчела, которую хозяева оставили, прежде чем отправляться в Сонн, не летала где ей вздумается. Пообедали. Отужинали.Натаниэль Доу сказал, что ему нужно все как следует обдумать, закурил и погрузился в себя. Доктор увязывал в голове все новые открывшиеся ему ниточки и как мог пытался не дать себе сделать поспешные выводы.

- Что думаешь о сэре Уолтере, Джаспер?- наконец, спросил он, когда в голове все более-менее упорядочилось.

- Я думаю, дядюшка,- со смехом отозвался племянник,- что бедные-несчастные Бэнкс и Хоппер останутся без новых самокатов.

- А ты жесток!- сказал доктор.- Но все же…

- Это же точно он! Все сходится! И запах чернослива, и пари. Ты же не поверил ему про это их правило в Клубе?

- Разумеется, нет,- раздраженно проговорил дядюшка.- Но все же этот человек мне показался каким-то… странным.

- Странным?- удивился Джаспер.- Он мерзкий, гадкий! Именно таким и должен быть подлый заговорщик и злодей.

- Быть может, и так,- задумчиво сказал доктор.- Но я бы пока не спешил с докладом к господину комиссару. Такие люди, как сэр Уолтер, обладают влиянием, властью и деньгами. Всем тем, что не позволит арестовать его без должных оснований. И никакой судья…

- А судья Криспин?- вспомнил вдруг Джаспер.- Ты сделал для него невозможное! Излечил его слепоту! Как и комиссар, он тебе должен. Он не смог бы тебе отказать.

- Я думал об этом,- признался доктор.- Но еще прежде, чем дело дойдет до суда, нужно иметь неопровержимые доказательства.

- Мы можем проследить за гадким сэром Уолтером.

- Как вариант. Но это…

Что-то произошло. Доктор замолчал. Джаспер недоуменно уставился на него.

Пчела Клара вдруг прекратила жужжать. Буквально оборвала себя на полужужже и скрылась под столом, чего-то испугавшись.

И спустя всего какой-то миг во входную дверь дома № 7 в переулке Трокар раздался стук. Нехороший, недобрый, угрожающий, вызывающий чувство неясной тревоги стук.


Прежде чем открыть дверь, Натаниэль Доу достал из саквояжа скальпель.

Стук повторился.

Доктор обернулся, негромко велел племяннику:

- Будь здесь.

Джаспер, разумеется, тут же нарушил приказ: поднялся на ноги и на цыпочках двинулся в прихожую.

Его дядюшка тем временем спрятал скальпель за спину, отпер замки и толкнул дверь.

На фоне ночи, тускло подсвеченный фонарем над входом, стоял человек без верхней одежды, в одних брюках, жилетке и рубашке. Лица мальчик все никак не мог рассмотреть.

- Вы?- поразился доктор.- Вы один?

- Один, да.

Натаниэль Доу вышел за порог, глянул в один конец переулка, в другой. Особо заинтересовался крышей дома напротив. Удостоверившись, что ночной гость действительно явился один, он пропустил его в дом и поспешно закрыл за ним дверь.

Это был до невозможности странный человек, но Джаспер сразу же понял, кто это такой.

- Знакомьтесь, Вамба,- сказал доктор Доу,- это мой племянник, Джаспер.

Мальчик во все глаза разглядывал ночного гостя. У туземца была довольно большая голова, а его прическа напоминала обувную щетку – волосы густые и жесткие, черные как уголь. По рассказам дядюшки и мистера Келпи Джаспер сделал вывод, что Вамба выглядит так, словно извалялся в саже, но его кожа была скорее коричневая. Нос занимал чуть ли не пол-лица, пухлые губы дрожали, а большущие глаза моргали часто и нервно.

- Вы ранены?- спросил доктор и направился к саквояжу.

- Нет. Не ранен. Нет.

Это было не совсем так. Под левым глазом Вамбы багровел синяк, а поперек губы проходил кривой красный шов – след от удара. Одежда туземца также свидетельствовала о том, что он побывал в передряге: галстук отсутствует, если он когда-то и был, ворот рубашки разорван, жилетка соединена лишь на одну пуговицу.

Вамба стоял на пороге и не знал, что делать. Казалось, он жалеет, что пришел. На Джаспера он старался не глядеть, словно боялся его.

- Вы… доктор… хотеть помочь,- проговорил туземец, сильно коверкая речь. В первое мгновение мальчику это показалось смешным, но лишь в первое.- Мистер Келпи говорить, вы хотеть помочь.

- Прошу вас, проходите.

Доктор провел испуганного туземца в гостиную.

В этот момент из дверей кухни показалась миссис Трикк. В руках у нее был поднос со свежеиспеченными сахарными крендельками.

- Я хотела узнать, достаточно ли корицы и не нужно ли…- Экономка замолчала, увидев позднего гостя, содрогнулась и выронила поднос. Тот с грохотом ударился об пол – крендельки рассыпались по ковру.

Натаниэль Доу неодобрительно покачал головой: удивление удивлением, но не столь же бурно реагировать. И все же в защиту миссис Трикк можно сказать, что не каждый день сюда заносило чернокожих людей. Быть может, до этого момента она их даже никогда и не видела.

- Ну что же вы, миссис Трикк,- упрекнул экономку доктор,- испугали нашего гостя.

И верно, Вамба весь съежился от страха. Он прятал голову под рукой и заметно дрожал.

Миссис Трикк, нужно отдать ей должное, быстро овладела собой, вскинула подбородок и отчеканила:

- Прошу простить меня, сэр. Я просто не ожидала…- она на мгновение замолчала и окинула пристальным взглядом туземца из Кейкута,- столь экстравагантных гостей на ночь глядя.

- Признаться, мы тоже не ожидали, миссис Трикк,- сказал доктор.- Если вам не сложно, заведите варитель.- Он повернулся к туземцу.- Вы ведь не откажетесь от чашечки чая, Вамба?

Тот, по-прежнему испуганно глядя на строгую женщину, промямлил:

- Чай? Не пить чай. Простите, чай не пить. Язык увядать… эээ… сохнуть…

- Что ж, тогда кофе. И, будьте добры, новые крендельки, миссис Трикк.

Экономка кивнула, собрала с пола рассыпанную выпечку и отправилась на кухню. Ее напряженная спина сейчас походила на подошву утюга, да и вообще весь вид миссис Трикк выражал крайнее недовольство: она предпочитала, чтобы ей заранее сообщали о приходе гостей. Тем более она весьма негативно относилась к различным иностранцам, и в особенности к тем, кто, как говорила ее лучшая подруга, миссис Баттери, уж слишком подкоптился на солнце. По словам миссис Баттери, а у миссис Трикк не было причин ей не верить, чернокожие люди по своей природе склонны к воровству, убийствам и похищению детей – чуть ли не колдовству. Она уверяла, что всех похищенных детей они вымачивают в бадье с гуталином, чтобы те тоже стали черными.

Доктор Доу считал, что миссис Баттери, или на его языке «эта отвратительная особа», плохо влияет на его экономку, но ничего с этим поделать не мог. Лично он склонялся ко мнению, что цвет кожи совершенно неважен – доктор получше многих знал, что внутри все одинаковые. А предосудительно он относился лишь к подлецам, негодяям, лицемерам, людям, которые задают риторические вопросы, и миссис Баттери. Самого доктора подруга его экономки просто ненавидела и всякий раз при встрече с миссис Трикк громко поражалась, отчего та не уйдет от него к более достойному джентльмену. А ненавидела она его из-за того, что доктор Доу однажды предложил ей немного ушить ее рот. Он искренне не понимал возмущения миссис Баттери, ведь он даже предложил ей свои собственные услуги в данной, жизненно необходимой для окружающих, процедуре.

- Присаживайтесь, Вамба.- Доктор кивнул на обтянутое полосатой тканью кресло.- Вы совсем продрогли. Обогрейтесь у камина.

Туземец бросил быстрый взгляд на Джаспера и осторожно, словно опасаясь, будто под обивкой спрятаны ножи или еще какая-то гадость, опустился в предложенное кресло.

- Что вы здесь делаете?- спросил доктор Доу.- Насколько я помню, вас схватили те люди в меблированных комнатах.

При одном лишь упоминании похитителей, туземец затрясся и вжал голову в плечи:

- Я быть у них… но больше не быть. Сбежать…

- Вы сбежали!- понял Джаспер.

- Вамба сбежать от злые люди. Они спорить, громко ссориться. Они не заметить, как я перегрызть веревку.

В доказательство своих слов туземец продемонстрировал почти пустой рот, в котором от силы было зубов шесть, и клацнул двумя из них, приходящимися друг на друга.

Джаспер почувствовал боль в собственных глазах – это был признак того, что дальше им вылезать из орбит было просто некуда. Этот человек перегрыз веревку всего лишь двумя зубами! Какой же его наполнял страх, если он смог проделать подобное.

- Где они сейчас?

- Я не знать. Я бежать долго. Очень долго. Высокий дом. Га-бен…

- Гостиница «Габенн»?- догадался доктор.

- Га-бен,- повторил Вамба.

Тут из-под стола вылетела Клара. Она зажужжала и опустилась на колени к Джасперу. Казалось, туземца сейчас удар хватит, и все же причудливое насекомое не торопилось нападать. Судя по всему, оно просто клянчило сладость.

Доктор сел в свое кресло. Решил было закурить, но передумал.

- Гостиница «Габенн» располагается на Чемоданной площади,- сказал он.- В нескольких кварталах отсюда. Как вы оказались здесь?

- Я прийти к доктор. Вы хотеть помочь у Жубера. Вы еще хотеть помочь? Пожалуйста, помочь… помочь мне… нет мистера Келпи… никого нет… Вамбе некуда идти…

Туземец Вамба был самым жалким существом, которого видел в своей жизни Джаспер. Даже нищие габенские дети, которые ошиваются возле вокзала и живут под открытым небом или в каких-нибудь подвалах, имеют больше гордости и уважения к себе. Этот же человек, видимо, боялся всего на свете – слишком громких звуков, слишком резких движений. Казалось, он боялся даже взглядов. Туземец практически не смел поднять глаза, постоянно весь трясся.

- Разумеется, мы вам поможем. Вы успокойтесь, Вамба, успокойтесь. Здесь вам не причинят вреда.

Натаниэль Доу поднялся, подошел к журнальному столику и открыл защелки стоявшего на нем саквояжа.

- Я сейчас дам вам кое-что. Это немного приглушит ваш страх.

- Нет!- Вамба закричал, но тут же сжался, испугавшись собственного крика и возможной реакции доктора и мальчика. Судя по всему, в обычное время голос ему повышать запрещалось. Клара испуганно взлетела в воздух и принялась кружить по гостиной.

- Я не пить…- уже тише простонал он.- Я не пить лекарство. Они вредить. Профессор Руффус говорить, что лекарства вредить.

Натаниэль Доу понял, чего именно опасается этот туземец. Профессор, очевидно, запугал бедолагу рассказами о жутких и порой непредсказуемых побочных эффектах, которыми обладают все без исключения лекарства в Габене. На неосведомленный взгляд пилюли действительно делали только хуже, но большинство из них не вызывали новые болезни, а лишь в той или иной степени усложняли вам жизнь. К примеру, микстура от расстройства желудка могла весьма расстроить ваших близких, поскольку от ее приема раз в три часа вы будете каркать вороной, полагая, что говорите обычные слова.

Что ж, на то Натаниэль Доу и был доктором, обладающим многолетним опытом, чтобы уметь лавировать в том, что врачи и аптекари в Габене называли «издержками выздоровления», и верно сопоставлять уровень полезности с уровнем вреда при прописывании кому-то лекарств.

- Я дам вам то, у чего минимальный побочный эффект,- сказал он и протянул туземцу на раскрытой ладони крошечную желтоватую пилюлю. Вамба осторожно взял ее и неуверенно положил в рот.- Вы его даже не заметите. Да и кто обратит особое внимание на спотыкание на каждом двадцать шестом шаге… Вы ведь помните, что я хочу помочь вам, Вамба? Миссис Трикк сейчас принесет новые крендельки. А вы пока расскажите нам, что с вами произошло. Что эти люди хотели от вас?

- Они забрать то, что дать мне профессор Руффус.

- Половинку цилиндра?- спросил Джаспер и бросил взгляд на фонограф, в который по-прежнему была заправлена половинка «Пухлого Отто» из-под подкладки пиджака профессора Руффуса.

Вамба глянул в ту сторону, после чего закивал, обхватил себя руками и закачался взад-вперед, словно маятник.

- Вы могли бы описать кого-то из похитителей?

- Я… я…

Вамба не сдержался и зарыдал. Доктор Доу недовольно поморщился, в то время как Джасперу стало очень жаль туземца. Этот человек выглядел крайне несчастным и одиноким.

- Сколько их было?- спросил доктор.

Судя по всему, математические подсчеты и плач были для туземца действиями несовместимыми, поэтому он мгновенно успокоился и задумался. Уставился на собственную руку, принялся загибать пальцы.

- Эээ… пять.

- Вы узнали кого-нибудь?

- Узнать голос,- испуганно произнес туземец.

- Кому он принадлежал?- Джаспер весь подобрался.

- Злой охотник. Сэр Хэмилтон. Я узнать его голос. Он кричать на Вамбу в Кейкут. Кричать на Вамбу здесь.

Доктор и Джаспер переглянулись: все это подтверждало их предыдущие догадки – теперь они знали точно.

- Сэр Хэмилтон был главным среди похитителей?

- Там быть еще один,- прошептал Вамба.- Страшный-престрашный человек. Он быть главный. Нет,- он прервал себя, словно передумав.- Он проводник. Нет. Он советовать. Консул.

- Консул?- недоуменно проговорил Джаспер.

- Может, консультант?- уточнил доктор.

Вамба горячо закивал.

- Так он себя называть.

- А имя было у этого консультанта?

Вамба задрожал и едва слышно прошептал:

- Блохх.

Доктор Доу потер веки, помассировал переносицу. На мгновение Джасперу показалось, будто дядюшка уже слышал это имя.

В этот момент вошла миссис Трикк. Она поставила поднос с крендельками на стол и горделиво удалилась. Клара устремилась за ней – пчела уже давно поняла, кто в этом доме отвечает за сладкое.

- Вы помните, о чем они говорили?- спросил тем временем доктор.- Сэр Хэмилтон и этот Блохх? Хоть что-то?

- Они искать Черный Мотылек. Думать, что я знать, где он. Но я ничего не знать. Я не знать!

Что ж, прежние догадки о целях неизвестных личностей в черном также получили свое подтверждение.

- Как вы сюда добрались?- спросил доктор Доу.- Как узнали, где меня искать?

- Город – джунгли, констебли – аллигаторы,- с горячностью проговорил Вамба.- Я уметь находить дорогу в джунгли. Найти дорогу здесь. Я слушать, спрашивать. Говорить местным «Доктор!». Один человек, с рыжей бородой, в очках и зеленом пальто, пытаться украсть у меня что-то, но у меня ничего нет. Я спросить его, где доктор. Он рассказать.

Доктор понял, что старине Бикни снова не повезло и посочувствовал ему.

- Варитель почти закипел,- сказал он.- Джаспер, будь добр, подай кофе нашему гостю. Я сейчас вернусь.

Он исчез за дверями кухни, а мальчик подошел к варителю и впился в него взглядом, ожидая, когда ячейки на датчике готовности сменятся. Раздался свисток. Механическая рука вытащила чашку и подала ее мальчику. Тот сказал ей «Спасибо!» (для него эта рука являлась не меньшей личностью, чем многие его знакомые) и протянул чашку Вамбе. Туземец поглядел на Джаспера вопросительно, словно дрессированная собачонка, ожидающая позволения, на что мальчик кивнул.

- Благодарить!- сказал Вамба и подул на чашку.

- Правильно говорить: «Благодарю»,- исправил его мальчик.

- Благода… ррю?

- Верно.

Тут как раз вернулся дядюшка. Он принес с собой большую стеклянную банку, на треть полную сморщенных черных комочков, влажно поблескивающих в каминном свете.

- Если вы не против, Вамба, я бы проверил одну догадку.- Натаниэль Доу открыл крышку и протянул банку туземцу.- Понюхайте, сделайте одолжение. Вы узнаете этот запах?

Вамба втянул своими здоровенными ноздрями воздух из банки с черносливом для выпечки миссис Трикк и отшатнулся.

- Это… это…

- Так пах один из ваших похитителей? Я правильно понял?

- Сэр Хэмилтон! Его запах. Сладкий, но ядовитый! Как росянка-мухоловка. Сладкий запах подманивать жертва, и жертву… хвать! хвать!

Доктор кивнул своим мыслям, закрыл банку и поставил ее на стол.

Вамба отпил кофе из чашки и бросил короткий волнительный взгляд на вазу с крендельками.

- Конечно-конечно,- кивнул доктор.- Вы, верно, голодны. Угощайтесь. И, пока едите, расскажите, о чем еще говорили ваши похитители?

Туземец быстро схватил кренделек, словно боялся, что он убежит или упрыгает, как древесная лягушка, надкусил и заговорил с набитым ртом. Глаза его по-прежнему бегали по сторонам, не в силах остановиться.

- Они сказать, что добрый-добрый мистер Келпи… быть плох?.. Да? Не знать точно. Он плох? Болеть?

- Мистер Келпи действительно болен. Болотная лихорадка.

Вамба пригорюнился. Он доел кренделек, поставил пустую чашку на стол и почесал себе грудь неровными надколотыми ногтями.

- Мистер Келпи добр к Вамбе,- горестно сказал он.- Он хороший. Он помогать. Он никогда не кричать на Вамбу. Я не хотеть, чтоб он болеть. Он давно болеть?

- Очень давно. Он заболел еще в Кейкуте, перед приездом в Габен. Но от его болезни есть лекарство. Я передам его ему при первой же возможности.

- Они говорить, мистер Келпи арестовать!- шепотом от охватившего его ужаса проговорил Вамба.- Запереть и бить.

- Его скоро выпустят. Не переживайте, Вамба.

- Мистер Келпи – последний хороший человек. Он говорить мне, что я прийти к нему, если мне нужно помочь. Если у меня нет… эээ… деньги. Или меня побить на улице. Он говорить, что я прийти к нему и ночью, и днем. Он хороший. Он болеть, а его арестовать и бить. Этот город злой. Злой город. Я ненавидеть Габен. Люди плевать в меня. Они бить меня, кричать на меня. Говорить, я зверь. Но Вамба не зверь! Вамба – из люди! У него есть костюм и зубной порошок. Нет только зубов! Вамба уметь завязывать шнурки и просовывать пуговицы. Зверь не мочь завязывать шнурки. А господин Жубер говорить, я обезьяна.

Успокоительное средство туземцу вообще не помогало, и Джаспер предположил, что дело не в том, что Вамба боится чего-то сейчас, а в том, что это его обычное состояние. Быть может, только в Габене. Быть может…

Мальчику хотелось сказать что-нибудь утешительное, что-то, что смогло бы взбодрить этого человека, но он никак не мог подобрать слов и решиться на это. Да и в любом случае он был уверен, что, что бы он ни сказал, Вамба ему не поверит.

- Что ж, мы не согласны с…- доктор не сдержал себя и поморщился,- господином Жубером. Вы больше ничего не слышали? Хоть что-то, что помогло бы нам понять планы похитителей?

- Нет. Только то, что они выслеживать Черный Мотылек.

- У меня к вам важный вопрос, Вамба. Пожалуйста, соберитесь и ответьте. Если бы я показал вам фотокарточку, вы бы смогли сказать, является ли изображенный на ней человек сэром Хэмилтоном? При условии, что у человека на фотокарточке нет усов.

Вамба с драматичным видом задумался, и мальчик решил ему помочь:

- Вы бы узнали сэра Хэмилтона без усов?

- Я узнать его! Да! Этот человек… я так бояться его… в экспедиции. Когда мы ловить Купу-купу – Черный Мотылек…

- Вы можете рассказать нам о Черном Мотыльке, Вамба? Рассказать об экспедиции? С самого начала…

Вамба поглядел на него, почесал шею и заговорил своим жалобным неровным голосом:

- Сын брата моего деда, Туругва, ходить собирать коренья вади в джунгли и увидеть Купу-купу. Купу-купу сидеть на горячем камне и поедать тепло. Туругва упасть на колени и начать молиться. Он испугаться, потому что Купу-купу – ужасный предвестник смерти. Но Туругва не умереть. Купу-купу улететь, а Туругва вернуться в поселение и рассказать все старейшина. Но старейшина не поверить. Он говорить, что Туругва лгать, ведь он жить, а все, кто встречать Купу-купу, умереть. Но Туругва быть храбрым – он подумать, Купу-купу благословить его. Он снова пойти в то место на следующий день. Купу-купу питаться теплом горячего камня, как и день до этого. Туругва быть обижен, что старейшина ему не поверить, решить ничего ему не рассказывать. Он снова молиться. И снова не умереть. А когда Купу-купу улететь, он решить снова пойти туда – на следующий день. И Купу-купу снова быть там, будто ждать Туругва, но Туругва честный – он отринуть обиду и сообщить старейшина, что видеть Купу-купу, чтобы люди из племени прийти молиться к горячему камню. И тогда он пообещать, что болезни уйти, а дети перестать пропадать. Он говорить, Купу-купу – добрый на самом деле. Он не нападать. Старейшина снова ему не поверить, он знать: Купу-купу – дух смерти, он пить кровь, похищать дети, нести болезнь и страх. Он требовать доказать, и тогда Туругва снова отправиться к горячему камню, а когда Купу-купу улетать, он собрать черная пыль с крыльев и принести ее старейшина. Старейшина верить, и несколько человек из племени пойти. Но не молиться. Они взять оружие, чтобы убивать Купу-купу и снять проклятие с джунгли. Но Купу-купу больше не явиться. Старейшина разозлиться и изгнать Туругва. В Кейкут никто не верить Туругва – все считать там его лжец. Туругва уйти из родные земли и добраться сюда. Он найти меня. Он приносить мне пыльцу. Я отдать ее профессор Руффус. Профессор хотеть говорить с Туругва, но он уже уйти. Профессор взять конверт и велеть никому о нем не говорить, он велеть мне не покидать комнаты господина Жубера. Луна пойти на убыль, и он послать за мной, а когда я прийти, он сказать, что мы снова ехать в экспедицию. Я захотеть больше зубов. Я заслуживать больше зубов. Он согласиться. А потом мы поехать в экспедицию. И мы брать с собой очень злой человек, охотник сэр Хэмилтон.

- Расскажите о нем подробнее.

- Я раньше не видеть его. Он никогда не ездить с нами. Но профессор сказать, что это условие богатый господин, который оплатить экспедицию. Он не хотеть провал, и охотник увеличить шансы поймать Черный Мотылек. Мы встретиться с сэр Хэмилтон на вокзале. Он не любить меня сразу, как увидеть. Грубый, злой, плохой человек. Я знать прежде такие. Ониприходить в мою страну, забирать алмазы, убивать детей и женщин. Я бояться его. Он взять много… эээ… футляры с оружием. Ружья, пистолеты, очень много оружия. Он ненавидеть джунгли. Мы продвигаться слишком медленно, говорить он. Они ссориться с профессор. Сэр Хэмилтон говорить, профессор не хотеть найти Черный Мотылек. Что он такой же, как его предшественник, старый профессор Гиблинг. Он смеяться, говорить, что ему все об этом рассказать, что они обманщики и выдумать Черный Мотылек, чтобы ездить в джунгли и ловить свои никому не нужные мотыльки. Профессор говорить ему, что это не так, но сэр Хэмилтон все время не верить. Этот человек съесть почти все припасы сам, он быть всегда пьяный, бить наших проводников и даже убить одного. А меня все время толкать и угрожать. Говорить, что в Габен я не вернуться, что трясина стать моей могилой. А потом я понять, он бояться джунгли. Он не знать, что делать, и поэтому злиться. Профессор Руффус тоже подозревать его. Они враждовать. Я видеть, что профессор держать при себе револьвер, а у входа в палатку насыпать сухие ветки, чтобы они хрустеть, если сэр Хэмилтон зайти. Охотник всегда злой. Всегда. Но он помочь поймать Черный Мотылек.

- Расскажите, как вам удалось поймать Черного Мотылька.

Вамба задумался. Воззрился в потолок, нахмурился, пытаясь вспомнить.

- Мы идти через джунгли, искать горячий камень. У нас быть след. Мы говорить с жители джунгли, и профессор найти старый отшельник. След привести нас к утес на скале. В пещере жить Черный Мотылек. Мы выманить Черный Мотылек, а профессор Руффус зажечь свой фонарь.

- Какой именно фонарь, Вамба?

- Красный-красный страшный фонарь.

- И Черный Мотылек прилетел на его свет?

- Не сразу. Мы ждать. Долго ждать. Черный Мотылек вылезти. Когда он схватить фонарь, ловушка сработать. Железная сеть его поймать. Но он быть сильный, и сэр Хэмилтон его держать, пока его не усыпить снотворный газ.

- Значит, фонарь, сеть и снотворный газ,- задумчиво произнес Натаниэль Доу, многозначительно поглядев на племянника.

- Черный Мотылек – священный для народ из джунгли,- продолжил Вамба.- Это наш страх, наша смерть, живое сердце джунгли. Он здесь чужой. Просто зверь для охота. Унизительно для племен из болот. Побеждать духи должен герой из народа Кейкут, а не такие, как сэр Хэмилтон. Черный Мотылек здесь не выжить. Его убить или съесть. Он плохо здесь.

- Я совершенно согласен с вами, Вамба,- сказал Натаниэль Доу.- Габен – не место для Черного Мотылька.

- Дядюшка!- Джаспера вдруг посетила догадка.- А что если мы отправим Черного Мотылька обратно в джунгли! Это же возможно?

Дядюшка задумался, поглядел на Вамбу. Туземец выглядел испуганно и неуверенно. Впрочем, он выглядел так всегда.

- А пока что,- вдохновенно продолжил мальчик, глядя на Вамбу,- вы можете остаться у нас! Ведь так, дядюшка?

- Джаспер, можешь помочь мне кое с чем на кухне?- Дядюшка выразительно поглядел на племянника, тот кивнул, и они вышли.

Миссис Трикк демонстративно отвернулась от них и, нарезая печенье «Твитти» для жужжащей рядом и едва ли не трущейся о ее ноги, словно котенок, Клары, принялась чуть слышно ворчать что-то о незваных гостях. И было неясно: то ли она имеет в виду Вамбу, то ли их, вторженцев на ее кухню.

- Что?- недоуменно спросил Джаспер. Дядюшка хмурился.

- Нам нужно решить, что делать с Вамбой,- ответил Натаниэль Доу.- Здесь ему оставаться опасно. Это опасно также и для нас.

- И что? Просто выгнать его? Пусть его сцапают эти прихвостни Хэмилтона?

- Мне кажется, стоит отвезти его на Полицейскую площадь.

- Что?- поразился мальчик. Ему показалось, что он ослышался.- Эти злыдни арестовали мистера Келпи, а мы им еще и Вамбу подарим?

Дядюшка покачал головой.

- Дело принимает весьма опасный оборот, Джаспер,- сказал он.- Мы не сможем защитить Вамбу, если за ним придут сюда. Мы и себя защитить не сможем.

- Но…

- Я ведь не предлагаю отдавать его Бэнксу и Хопперу. Мы отдадим его прямо господину комиссару. Я лично сообщу ему, что это важный свидетель, ценный для дела, и он выделит для его охраны людей, которым доверяет. Он ведь еще должен опознать по фотокарточке сэра Уолтера из клуба. Осталось только как-то ее добыть… А Вамба тем временем будет под надежной охраной. У них есть оружие – они и близко не подпустят шайку Хэмилтона.

- Мне не нравится название «Шайка Хэмилтона»,- проворчал Джаспер.- Глупое название. Лучше пусть они зовутся… эээ… ммм…- он на мгновение задумался, после чего улыбнулся: - Придумал! «Клуб Заговорщиков»! Под руководством таинственного и коварного интригана мистера Блохха. Вот это я понимаю – звучит!

Доктор тяжело вздохнул.

- Ты согласен со мной по поводу Вамбы?

- У господина комиссара ему будет безопаснее,- вынужденно признал Джаспер.- Но надо сказать ему, чтобы он не отдавал Вамбу Бэнксу и Хопперу – они будут над ним издеваться.

- Непременно. Что ж, пойдем сообщим гостю наше решение. Только нужно это сделать осторожно, учитывая его пугливость.

Натаниэль Доу и Джаспер вернулись в гостиную.

Доктор не успел ничего сказать, поскольку в кресле у камина больше никого не было. Вамба исчез.

***


Полицейское ведомство Тремпл-Толл можно было сравнить со старой трухлявой подушкой, забытой в сарае. Это сырая, промозглая, покрытая плесенью подушка, под ветхую полосатую наволочку которой вам ни за что не захотелось бы заглядывать. Вы бы лишь увидели это мерзкое копошение внутри, и тут же отдернули бы руку с омерзением.

Вальяжно бродили по коридорам и по лестнице вверх-вниз опытные констебли и сержанты, суетились молодые, торопясь исполнить поручения и не получить при этом нагоняй. Гудели пересыльные трубы внутренней почты, постоянно что-то звякало, звенело, дребезжало. Громко стучали клавиши пишущих машинок, раздавались топот ног в тяжелых башмаках, смех, чьи-то крики, а старый констебль Лоусон, которому было под сто лет, шамкая беззубым ртом, жаловался о том, что за все годы никто так и не удосужился установить здесь лифт.

Младший констебль Дилби был простым парнем. Служил он уже около трех лет, старался не выделяться, старшим коллегам предпочитал не перечить. Дилби вообще был исключительно неконфликтным человеком, и эта его неконфликтность заметно отличала его от прочих служителей Дома-с-синей-крышей. Если поставить десять констеблей в ряд, то Дилби можно было бы узнать по отсутствию злобы и коварства в глазах и по существенно менее выпуклому животу. У него было широкое открытое лицо, и, не будь он полицейским, что все же накладывало свой отпечаток, его можно было бы даже счесть довольно милым парнем.

- Эй, Дилби!- прокряхтел толстый констебль Брюзггс, медленно поднимающийся по лестнице на третий этаж и столкнувшийся с Дилби и его спутником на угловой площадке.- Не подсобишь? Нужно отнести эту треклятую тяжеленную папку к архивным крысам. А то я уж запыхался, да и без того полным-полно дел.

- Простите, мистер Брюзггс,- ответил Дилби.- Господин комиссар велел мне сопроводить почтенного доктора.

Брюзггс окинул доктора взглядом, ничего почтенного в нем не увидел и кряхтя двинулся дальше по лестнице. Сам же Дилби и его спутник продолжили путь вниз.

- Вы, сэр, как я заметил, на особом счету у господина комиссара,- сказал Дилби доктору.- Он мало кого принимает лично.

- На это есть свои причины,- таинственно ответил доктор.

- У нас тут говорят,- продолжил констебль,- вы расследуете какое-то дело.

- Весьма неоднозначное дело,- кивнул Натаниэль Доу.

- Из таких, которыми обычно занимается мистер Мэйхью, значит,- прокомментировал Дилби.- Он и его сыскное бюро как раз таки специализируются на неоднозначном.

- Я слышал, он отстранен.

- О да, сэр, совсем недавно.- Было видно, что Дилби не хочет вдаваться в подробности.

За спиной раздались голоса и громкие шаги: вниз поспешно направлялись два огромных, совершенно идентичных констебля – судя по всему, братья-близнецы. Дилби и доктор Доу уступили им дорогу, поскольку, очевидно, останавливаться они и не думали.

Завидев коллегу, один из них воскликнул:

- Эгей, Дилби! Ты сегодня с нами?

- Конечно!- ответствовал сопровождающий доктора полицейский.- Не могу дождаться конца смены!

Близнецы захохотали и ускорили шаг.

Когда констебли скрылись на втором этаже, доктор поинтересовался:

- Могу я узнать, что за шум стоит? Что происходит?

И верно, что-то происходило в Доме-с-синей-крышей: как один полицейские были чем-то взбудоражены, а еще веселы… опасно веселы… Единственным хмурым существом, встретившимся доктору Доу под этой самой синей крышей, была пожилая дама в клетчатом платье, которая угрожала какому-то громиле-констеблю скормить его своему плотоядному растению в горшке, если она услышит от него хотя бы еще одно ругательство. При этом плотоядное растение – зеленая пасть на извивающемся стебле – будто бы понимало ее и хищно облизывалось при виде здоровенного полицейского, а тот самый полицейский заметно опасался безобидную с виду старушку.

- О!- обрадовался Дилби.- Хорошая новость. Господа Бэнкс и Хоппер, констебли с вокзала, раскрыли запутанное дело и арестовали убийцу. Сегодня они проставляются в «Колоколе и Шаре».

- Но я слышал, дело еще далеко от завершения,- заметил доктор.- И что арестованный ими – всего лишь свидетель.

- Это еще нужно доказать, а пока что он и есть убийца – раз сидит за решеткой-то.

Доктор на это хмуро промолчал.

Вскоре они спустились на первый этаж. У сержантской стойки их внимание привлек оживленный спор.

Дежурил сегодня сержант Гоббин, существо злобное, мстительное и исключительно коварное. На своем высоком стуле за стойкой напротив главного входа сержант походил на важного ворона, восседающего в гнезде. Гоббин являлся обладателем отекшего лица, вечно суженных глаз с бельмом на правом, угольно-черных бакенбард, переходящих в подкрученные усы, и вечно распухшего красного носа. В случае с этим вот сержантским носом доктор Доу не имел ни малейшего представления, что из многочисленных лекарств в его коллекции могло бы здесь помочь.

Обычно у сержантской стойки посетителей не бывает: жители Саквояжного района не приходят сюда жаловаться или подавать какие бы то ни было заявления, а последние записи в толстой сержантской книге обращений датированы еще временами, когда констебли работали на благо общества, примерно шестьдесят лет назад, при деде нынешнего бургомистра.

Но сейчас, напоминающий крошечную лодчонку, которую шторм несет прямо на скалу, у стойки стоял и возмущался некий джентльмен с очевидной склонностью к суициду.

- Это неслыханно! Возмутительно!- вопил он, а сержант Гоббин лишь криво усмехался. Злобного полицейского забавляло то, как пыжится этот нелепый человек в темно-сером костюме, как шляпа-котелок едва ли не подпрыгивает на его макушке, как трясутся его ручонки, сжимающие портфельчик для бумаг.

- Мистер Пиммз, что здесь происходит?!- спросил доктор подойдя.

Мистер Пиммз резко обернулся, но увидев, кто его окликнул, даже обрадовался.

- О! Господин доктор! Хорошо, что вы здесь! Они… эти…- он гневно замолчал, сдерживая ругательство,- отказываются отпускать мистера Келпи! Вы можете с этим что-то сделать?!

- К сожалению для вас, он ничего не сможет с этим сделать,- процедил сержант.- Убийца сидит, где ему и положено. И да, к слову: этот ваш законник, который заявился утром, ничего здесь не решает.

- Вы… это… вы пожалеете!

- Ну-ну.- Гоббин рассмеялся.

- Мистер Пиммз,- сказал доктор.- Я только что от господина комиссара. Он заверил меня, что мистера Келпи отпустят, как только судья Сомм подпишет все бумаги. Судья еще спит и обычно просыпается часа в два-три пополудни, после чего еще примерно два с половиной часа собирается. Чтобы добраться сюда, ему нужно еще около часа, хотя он живет на площади Неми-Дрё, которую можно разглядеть, выйдя из этих дверей. Ну и еще около трех часов он рассматривает первоочередные дела. Папку с делом мистера Келпи положили на самый верх стопки. Думаю, к вечеру его уже отпустят.

При этих словах улыбка слезла с губ злобного сержанта Гоббина. Он до последнего рассчитывал, что устоявшаяся за годы процедура не даст сбой. Обычно те, кто сюда попадал, выходили наружу только через заднюю дверь, закованные в кандалы. Да и то идти им было всего пару футов к тюремному фургону, после чего они отправлялись прямиком в квартал Хайд.

- Парни проделали большую работу! Отыскали убийцу…- начал он.

- Им придется поискать кого-нибудь другого,- сухо проговорил доктор.

Сержант Гоббин приподнялся на своем стуле и хрустнул крепко сжатыми кулаками. Он устремил на Натаниэля Доу яростный взгляд и уже собирался ответить по всей форме и существу этому чистоплюйному скользкому докторишке, но тут его грубо прервали:

- Стоять! Вы арестованы!- шипящий и хрустящий механический голос заполнил собой весь первый этаж Дома-с-синей-крышей.- Гражданин, вы совершили противозаконное действие! Именем полиции Габена! Стоять! Вы арестованы!

Орал один из полицейских – громила двинулся в направлении стойки, вел он себя при этом исключительно странно, если не сказать безумно. Вся верхняя половина его тела с металлическим скрежетом раскачивалась взад-вперед, а вытянутые руки хаотично болтались из стороны в сторону, описывая круги, словно лопасти пропеллера.

- Проклятье!- в ярости закричал сержант Гоббин.- Шарки снова сломался!

Шарки был констеблем-автоматоном. На первый взгляд его можно было принять за обычного полицейского: темно-синяя форма, высокий черный шлем с кокардой, дубинка на поясе. Но вблизи все сразу становилось ясно: глаза у Шарки были лампами (сейчас горела лишь одна из них), а рот, все исторгающий свои угрозы, походил на раструб-воронку клаксона. Но даже если не обращать внимания на ржавое лицо, лишь отдаленно походящее на человеческое, нельзя было не заметить, что форма его давно устарела, как и он сам. Так, к примеру, на мундире старого образца были два ряда гербовых пуговиц вместо одного.

«Латунный полицейский на службе закона!» – под таким гордым лозунгом механическое пополнение персонала должно было стать новой вехой в защите правопорядка, но, как и все в Габене, стало лишь очередным разочарованием. Когда-то, чуть ли не полвека назад, около трех дюжин латунных констеблей служили в Тремпл-Толл, подчиняясь своим человеческим коллегам – их использовали для оповещения, поддержки, связи и конвоя, но всего за несколько лет они безнадежно устарели, а заменить на новые их никто не удосужился. Теперь латунных констеблей на улицах города больше не осталось. Кто-то из них окончил свои дни на железной свалке Ружж, кто-то – на дне канала Брилли-Моу, кого-то продали на Черном рынке автоматонов в Фли, а Шарки, последний представитель своего вида, мог арестовать разве что слепого паралитика, да и то навряд ли – он, скорее, покалечил бы его беспорядочно размахивающими руками.

- Дилби!- орал сержант Гоббин, зажимая уши ладонями.- Сделай что-нибудь! Заткни его! Пока он не начал свистеть!

- Что мне с ним сделать, сэр?!

- Мне почем знать?! Убери его отсюда! Заткни! Сломай! Выкинь на свалку! Делай все, что хочешь, но пусть эта консервная банка заткнется!

Сержант явно был рад выместить свою злобу хотя бы на ком-то.

Дилби поспешил исполнить приказ – засуетился вокруг Шарки, пытаясь найти переключатель. Вжав голову в плечи и скорчив бессмысленную в данной ситуации страшную рожу, он запрыгал вокруг латунного полицейского, изворачиваясь и пригибаясь, чтобы не получить по голове одной из его тяжелых металлических рук. Не найдя, как отключить взбесившийся механизм, констебль выбрал момент, схватил автоматона и поволок его прочь. Всему этому сопутствовал хриплый смех старика Лоусона, который сидел в уголке, под доской с плакатами о розыске определенных лиц.

- Заткнись!- заорал на старого констебля сержант Гоббин.- Я знаю, что это твоих рук дело!

Воспользовавшись неразберихой, доктор Доу отвел мистера Пиммза в сторону.

- Что они себе позволяют? Никакой порядочности!- Банковский клерк зажал портфельчик подмышкой и яростно почесал бок, глядя на констеблей, собравшихся со всего участка поглядеть на шоу.- А этот гнусный сержант хуже всех!

- Уверен, он особо огорчен тем, что сегодня не будет гулянки за счет Бэнкса и Хоппера, проводивших арест мистера Келпи.

- Незаконный арест!- уточнил мистер Пиммз.- Что за город! Волокут в застенок кого хотят!

- Они не смогут пойти против приказа господина комиссара, мистер Пиммз,- заверил собеседника Натаниэль Доу.- Он получил все бумаги (свидетельства и прочее) от вашего адвоката. Благодаря вам мистер Келпи вскоре снова будет дома.

Мистер Пиммз тяжело вздохнул, поправил галстук и котелок на голове. Кажется, он успокаивался. Уверенность доктора подействовала на него ободряюще, да и в целом тот излучал спокойствие и хладнокровие. Паниковать и нервничать рядом с таким невозмутимым человеком, казалось, глупо и неуместно.

- У вас есть какие-нибудь новости о…- мистер Пиммз понизил голос,- Черном Мотыльке?

- Кое-какие есть, но немного. У нас есть план, как его поймать, но для этого нужен мистер Келпи.

Мистер Пиммз отстраненно закивал – он явно думал о чем-то своем.

- Предложение сэра Крамароу о любой возможной помощи остается в силе,- сказал он.- Его волнует судьба Черного Мотылька как никого.

- Да, я знаю это.

- Что-то известно о тех, кто хочет нас опередить? О тех, кто похитил Вамбу.

- Раз уж вы об этом заговорили, мистер Пиммз, у нас есть кое-какие подвижки. Есть даже подозреваемый. Тот, кто прикидывался сэром Хэмилтоном в экспедиции.

- Правда? И кто же это?

Доктор холодно поглядел на него.

- Боюсь, я вынужден пока что держать эту информацию в тайне. Того требует дело, вы понимаете?

Мистер Пиммз был явно разочарован. Плечи его опустились, взгляд уткнулся в пол.

- Я осведомлен о печальном положении дел сэра Крамароу,- сказал доктор Доу.- Я знаю, как для него это важно.

- Гм.- Пиммз пристально поглядел на доктора.- Вы побывали в этом змеином логове…

- Простите?

- В Клубе джентльменов-любителей науки. Уж они явно не упустили случая возвести как можно больше напраслины на сэра Крамароу. Должно быть, сэр Уолтер просто счастлив.

- Он сообщил суть сделки. Сказал, что если сэр Крамароу выиграет пари, он погасит все его долги.

- Это так,- вынужденно признал мистер Пиммз.

- А еще он сказал, что вы служите в банке Ригсбергов и приставлены к сэру Крамароу, чтобы проследить, куда тратятся их деньги. Зная репутацию этого банковского дома, можно уверенно заявлять, что они уже давно бы отобрали у сэра Крамароу залог, а именно его особняк в Сонн, но так как этого не произошло… полагаю, вы не сообщили вашему начальству о реальном положении дел.

- Вероятно, как друг я лучше, чем как служащий банка,- сказал мистер Пиммз, грустно улыбнувшись.- Сэр Крамароу… вы понимаете, его обаяние, его… Да что я вам рассказываю! Вы и сами имели счастье познакомиться с этим изумительным джентльменом. Несправедливо, что этот город так с ним обходится.

- Вы правы, мистер Пиммз.- Доктор кивнул.- Но я полагаю, скоро череда неудач сэра Крамароу завершится. Мистера Келпи освободят, и мы поймаем Черного Мотылька. Вы еще будете здесь, в участке?

- Недолго. Мне нужно вернуться в банк.

- Меня ждет пациент, поэтому я отдам вам лекарство для мистера Келпи. Это запас из его кабинета в ГНОПМ.- Доктор достал из саквояжа три небольшие склянки с черной жидкостью без каких-либо этикеток: - Пожалуйста, передайте их ему как можно скорее.

- Но до его освобождения меня вряд ли пустят…

- Констебль Дилби. Он кажется хорошим человеком. Передайте через него.

Мистер Пиммз кивнул.

Доктор Доу попрощался с клерком, застегнул пуговицы пальто, бросил быстрый острый взгляд на сержанта Гоббина, уже занятого беседой с кем-то из коллег, и направился к выходу.

Шумиха в участке улеглась, все вернулись к прерванным делам, а Шарки был выключен и надежно упрятан в чулан.

Прежде чем покинуть Дом-с-синей-крышей, уже на самом пороге, доктор услышал кое-что, что заставило его замереть на месте:

- …и он заявляет, что кукла отрезала ему лицо, можешь поверить?!

Натаниэль Доу резко обернулся. Мистер Пиммз тихо разговаривал с констеблем Дилби, старик Лоусон что-то ворчал себе под нос, бросая взгляды на дверь чулана и гадая, подходящий ли момент снова выпустить Шарки, или еще рановато. А у стойки мистера Гоббина стоял, вальяжно облокотившись о нее, незнакомый полицейский с пышными рыжеватыми бакенбардами. Судя по нашивкам, тоже сержант. Говорил именно он.

- Этот папаша совсем с цепи сорвался! Бездоказательно клевещет на почтенных людей, грозится сообщить в газеты. Заявил, что пойдет к этому писаке Трилби. Уверен, они же сами с женушкой и отчекрыжили морду мальчишке! Что это, редкость в Габене?

- Шалил, небось, или огрызался,- усмехнулся Гоббин – по его лицу было видно, что он получает невиданное удовольствие от жуткой истории, которую рассказал ему коллега.- А ты видел этого мальчишку? Там совсем кровавое месиво? Тошнотворное?

- Да я тоже хотел бы глянуть,- пожаловался незнакомый сержант.- Но он весь замотан бинтами, ничего не видать. Да и, говорят, уже пришили ему лицо обратно.

- Да, жалко. Хотел бы я поглядеть на его первый денек в школе без кожи.

- Да уж, презабавное было бы зрелище…

Натаниэль Доу сжал зубы. Он видел этого бедного мальчика, он лично пришивал ему лицо на место, он до сих пор слышал дрожащий голос его матери, видел ее полные слез глаза. Более того, прямо сейчас этот самый ребенок ждет его для перевязки.

Семейство Мортонов постигло ужасное несчастье – они не заслуживали, чтобы о них такое говорили, но поделать с этим доктор ничего не мог. Единственное, что он мог сделать, это избавить себя от мерзости полицейского ведомства, которая словно липкой маслянистой пленкой оседала на коже.

Он развернулся, толкнул дверь и покинул Дом-с-синей-крышей.


***


Человек, забившийся в угол узкой тюремной камеры, походил на старую, потерявшую форму перину со сбитой набивкой, съехавшей куда-то книзу. На нем были лишь штаны да рубаха. Грязные босые ноги сучили по заплеванному ледяному полу, на них алели следы, оставленные полицейскими дубинками.

Узник трясся, но не от холода или полученных травм. Его колотило, а от одолевающего жара, казалось, кипела кровь. Перед глазами все плыло. Он запустил дрожащие пальцы в спутанные, слипшиеся от пота волосы. Его мокрое осунувшееся лицо совсем не походило на лицо того, кого вчера засунули в это помещение: кожа побелела и словно бы даже истончилась, под глазами прорисовались черные покойницкие круги, жутким узором на лбу и висках проступила сеть ветвистых синеватых вен. Этому человеку было плохо. Лихорадка, казалось, разрывала его на куски.

- Я… не знаю. Я не знаю… Не знаю я…- сорванным голосом хрипел заключенный.- Я… не… знаю…

- Все ты знаешь,- последовал ответ, произнесенный негромким тягучим голосом.- И ты все мне расскажешь.

Заключенный поднял испуганный взгляд, но увидел лишь черную тень, стоящую по ту сторону решетки.

В каталажке Дома-с-синей-крышей свет был погашен. Прочие арестованные забились в разные щели, перепуганные до смерти. Человек-тень повторил:

- Ты мне все расскажешь.

Казалось, у него и вовсе нет лица – оно было туго затянуто черным шарфом, а глаза скрывались под защитными очками с затемненными стеклами. Этот человек вел себя так спокойно, как будто не только это помещение, но и весь полицейский участок принадлежали сугубо ему.

- Ты никогда отсюда не выйдешь, никогда,- угрожающе проговорил он.- Ты слышишь меня? Отвечай мне!

- Я не знаю.

- Где Черный Мотылек?

- Я не знаю. Он где-то в городе… выпущен на свободу.

- Не пытайся запудрить мне мозги. Ты ведь знаешь, о чем я. Другой Черный Мотылек.

- Что? Я не понимаю…

- Я все знаю,- зашипел человек в черном.- Гиблинг, старый мерзавец, всех провел. Вы с ним привезли сюда Черного Мотылька еще двадцать лет назад и спрятали его. Спрятали его ото всех.

- Профессор Гиблинг ничего не спрятал. Я ничего не прятал!

Человек в черном рассмеялся.

- Профессор Гиблинг, очевидно, считал, что его жизнь менее ценна, чем жизнь какой-то твари из джунглей. Он тоже ничего не сказал, когда его убивали.

- Что… вы… убили профессора? Нет!

- Мы и тебя убьем, Келпи. Если ты сейчас же все мне не расскажешь.

- Я ничего не знаю!- заскулил заключенный.- Ничего! Нет никакого другого Мотылька!

- Конечно же, есть! И хватит лгать мне. Я все знаю. О том, что вы его поймали с Гиблингом! Знаю, что вы привезли его в Габен. Не ту сказочку, которую вы рассказали Крамароу и прочим. Я все выяснил.

Мистер Келпи отчаянно завопил:

- Нет! Это была правда!

- Мистер Робертсон тоже так считает?- спросил человек в черном, и мистер Келпи содрогнулся уже в большей степени от ужаса, чем от лихорадки.- Он тоже полагает, что это правда?

- Мистер Робертсон? Но как?

- Я отправился в джунгли, Келпи. Я отыскал брошенного вами человека. Он все мне рассказал. Из того безумного бреда, который он говорил, мне удалось вычленить крохи правдивых сведений. И правда в том, Келпи, что вся ваша история – это ложь. Ну же, Келпи, скажи, сколько еще смертей должно быть на счету этой твари. Зачем жертвовать ради нее жизнью? Расскажи мне, и твои мучения окончатся. Где тайник?

- Нет никакого тайника!

- Хватит, Келпи. Я ведь вижу, как тебе плохо. Лихорадка убивает тебя. Расскажи мне, и тебя ждет облегчение.

Человек в черном достал из кармана небольшую склянку и показал ее заключенному. Тот потянулся к ней и, брызгая слюной, взмолился:

- Дайте! Дайте мне мое лекарство! Прошу вас! Мне очень плохо! Я горю… я умираю…

- Не раньше, чем ты расскажешь мне, что тебе известно. Ну же! Говори!- Человек в черном утратил последнее терпение.- Говори сейчас же!

- Он… он мертв… мертв.

- Что?!

- Черный Мотылек. Это правда: мы с профессором привезли Черного Мотылька в Габен. Но он погиб. Профессор Гиблинг и я… мы убили его.

- Как это, убили?

- Он вырвался. Вырвался сразу после приезда в Габен. Прямо как этот. Он вырвался, и нам пришлось его убить. Он сгорел в топке.

- Это ложь! Гнусная ложь!

- Нет, я не лгу. Профессор узнал, что мотылек несет в себе проклятие. Из-за него погибли все в экспедиции, мотылек стравил их друг с другом. Он свел с ума мистера Робертсона и заставил профессора бросить его в джунглях. Он почти свел с ума самого профессора. Мы должны были убить его. Это был единственный выход.

Человек в черном схватился за прутья решетки и придвинул к ним голову.

- Как вы могли убить это бесценное существо?

- Оно сеет страх и безумие, плодит паранойю, заставляет повернуть против самых близких. Черному Мотыльку не место в Габене. Здесь, где все и так всех ненавидят и презирают… он просто свел бы город с ума. Мы видели, как два брата закололи друг друга, пытаясь заполучить Черного Мотылька, видели, как мать бросила своего ребенка в топку паровоза, решив, что тот хочет завладеть Черным Мотыльком. Это безумие нужно было остановить! Поэтому профессор Гиблинг противился новой экспедиции! Он взял с меня слово, что, если она увенчается успехом, я приложу все усилия, чтобы убить нового Черного Мотылька. Но я… я не успел…

- Какая замысловатая ложь, Келпи,- тихо сказал человек в черном.- Вы долго ее придумывали с профессором? Именно это вы должны были рассказать, если бы вас раскрыли и стали пытать?

- Это не ложь! Как вы не понимаете… Дайте… дайте мне лекарство… я больше… больше не могу!!!- Мистер Келпи издал совершенно нечеловеческий крик. Казалось, он вот-вот вывернется наизнанку либо сорвет с себя кожу.

Человек в черном просунул руку между прутьев решетки и разжал пальцы. Склянка упала на пол и со звоном разбилась, а лекарственная смесь расплескалась по камню.

- Нет!

Мистер Келпи бросился к разбитой баночке и принялся слизывать с пола свое лекарство, не замечая, что режет губы и язык об острые осколки.

- Никчемность,- прошипел человек в черном над ним.- Полнейшее ничтожество.

Мистер Келпи поднял голову, но никого по ту сторону решетки уже не было.

В арестантском помещении Дома-с-синей-крышей зажегся свет, звякнули ключи и раздался скрип башмаков дежурного констебля Уилкинса.

- Не спать! Не спать!- прогудел он, стуча дубинкой по прутьям камер.- В гробу отоспитесь!


***


Площадь Неми-Дрё была шумной и оживленной, как поминки никем не любимого родственника. В ее центре стоял, помигивая фонарями, старенький дирижабль «Воблиш». Грязно-серый пассажирский аэростат маршрута «Площадь – парк Элмз – Фонарная набережная» вот-вот должен был отчалить: громко раздавал приказы человек в фуражке, а причальная команда мельтешила у катушечных машин, готовясь отдать швартовые тросы-гайдропы. Все пассажиры уже были на борту, станционный смотритель зазвонил в колокол.

По мостовой вокруг дирижабля медленно полз поток самоходных экипажей: «Трудсы», городские кэбы, фургоны и трициклы сигналили и стучали колесами – из-за них площадь тонула в никогда не рассеивающемся дыму. Клаксонирование и вытье труб полицейских тумб почти не затыкалось сутки напролет, а ворчание толпы пешеходов напоминало мушиный гомон в запертой комнате… Еще стоит упомянуть навязчивые рекламные афиши. Они здесь были повсюду – даже в небе. На аэро-бакенах над площадью висело множество вывесок: «Купите хрякка в лавке домашних любимцев “Ниф-ниф” – розовые хрякки сейчас самый визг моды!», «Помадка для волос Крауслица! Купите тюбик представительности и жестянку великолепия!», «“Ригсберг”. Ваши деньги здесь» и тому подобное…

Шум, вонь, смог, лезущие в глаза вывески… Тех, кто жил в выходящих на Неми-Дрё домах, можно было бы лишь пожалеть, если бы не одно «но»: на их месте мечтал оказаться едва ли не каждый в Тремпл-Толл. Эта площадь была своеобразным центром Саквояжного района, и на нее глядели окна пассажа Грюммлера, банка Ригсбергов, апартаментов Доббль и прочих уважаемых мест. Свои двери для посетителей открывали: лучшая цирюльня, шикарный ресторан «Паулинн», два джентльменских клуба. Помимо прочего, шанс отравиться в местных кафе, кондитерских и пирожковых был очень мал, а кто-то даже видел поблизости гуляющего на поводке пуделя (почти чистого).

Жизнь на Неми-Дрё закручивалась и замешивалась, будто в каком-то котле, и заметно ее ускоряла местная газета «Сплетня», чья редакция приютилась тут же, неподалеку от трамвайной станции. Как бы кто ни относился к тому, что печатали в «Сплетне», читали ее почти все – никто не хотел отставать от событий, а благодаря фантазии и автоматонной работоспособности неугомонных репортеров, события эти сменялись с невиданной скоростью. Так, уже к вечеру полуденные новости могли настолько устареть, что их иначе как «прошлым веком» и не назвать было.

Но сейчас большие часы над банком пробили полдень, а значит, новый тираж только отпечатали. Из дверей редакции, словно тараканы из коробка, выскочили две дюжины мальчишек-газетчиков: с визгом и гиканьем они разбежались в разные стороны, разнося сплетни и неподтвержденные слухи по всему Саквояжному району.

И вот, будто только того и ждал, из узенького, соседствующего с дверями редакции подъезда показался ничем не примечательный с виду субъект – таких в Тремпл-Толл и на Неми-Дрё множество: отягощенный брюшком и небритый. Господин этот кривобоко обмотал шею полосатым шарфом и глубоко засунул руки в карманы ношеного пальто. Подмышкой он при этом держал зонтик, обтянутый газетной тканью.

Обладатель вислых щек и цепкого взгляда с недовольством отметил клубящийся уже по пояс молочный туман, подошел к окошку под редакцией и купил свежую «Сплетню», еще горячую, после чего двинулся в сторону трамвайной станции. Шагал этот мистер неуверенно: спотыкался, пошатывался, наталкивался при этом на людей, собирая с каждого, словно налог, возмущенные окрики, – он явно был нетрезв, да и выглядел так, будто не спал уже третьи сутки.

Оказавшись на станции, нетрезвый мистер слился с толпой, стал ее частью – всего лишь одним из осунувшихся и хмурых жителей Тремпл-Толл, ожидающих свой трамвай. Трамвай вскоре подошел, проглотил толпу, словно ржавый копченый кит – клин вялых мальков в шляпах-котелках, и отбыл дальше, в сторону вокзала.

На станции практически никого не осталось – лишь тот самый нетрезвый мистер и какой-то человек, мерзнущий на скамейке под навесом – он тонул в тумане практически по грудь. Человек на скамейке поднял воротник пальто, низко надвинул котелок на лоб. Чтобы защититься от гари, копоти и пыли дорожного движения, он замотал лицо шарфом и опустил на глаза защитные очки. В руках незнакомец сжимал жилетные часы и глядел на них, словно сверял трамвайное расписание или же чего-то (может, кого-то) ожидал.

Нетрезвый мистер, шумно закряхтев, опустился на скамейку рядом с ним, раскрыл газету и уткнулся в нее.

- Кхе-хе-хе.- Он кудахтающе рассмеялся.- Кто-то подшутил над людишками – перевел все часы в Саквояжне на час назад. Как такое может быть? «Сплетня» завралась вконец.

Его сосед по скамейке глухо – из-за шарфа – произнес:

- Скоро заголовки в «Сплетне» будут не в пример более громкими.

Это прозвучало весьма угрожающе, но мистер с газетой не придал значения сказанному, словно и вовсе ничего не услышал. Лишь кашлянул и перелистнул страницу.

- Мне сообщили, что Джонатан Мортон меня искал,- сказал он.- Миссис Бремм, соседка, как ей и было велено, уверила мистера Мортона, что после нашей с ним встречи меня никто не видел. Она сообщила, что он сильно нервничал и был испуган. Все, как вы и говорили.

- Сегодня наш друг по делу Каштановой улицы уже все завершит – осталось совсем недолго,- сказал сосед по скамейке, по-прежнему не отрывая взгляда от часов.

- Как вам это удалось?

- Людское поведение, мистер Граймль, столь же предсказуемо, как и погода над городом,- был ответ.- Провокация – это рычаг. Все остальное – лишь закономерный ход шестерней.

- Вы уверены, что он больше ко мне не заявится?

- Разумеется. Он придет прямо ко мне. Осталось его немного подтолкнуть.

- Учитывая, что вы ничего не делаете просто так, мистер Блохх, то я предположу, что провокация Джонатана Мортона – это часть чего-то большего.

Мистер Блохх едва заметно кивнул. Он задумался о чем-то своем, отстраненно поглядел на темное зловещее здание с колоннами на противоположной стороне площади. Это был банк, единственный в Тремпл-Толл. Им владели монополисты и пираньи своего дела – семейство Ригсбергов. Именно так, считал мистер Блохх, и должен выглядеть настоящий банк: мрачным, отталкивающим местом, куда приходят лишь исключительно и бесповоротно отчаявшиеся люди.

- Признаюсь вам, для меня все это в новинку,- тем временем продолжил мистер Граймль.- Прежде я просто брел по следу, вынюхивал да подслушивал, иногда выбивал долги. Но это… слишком хитроумная обманка даже для старика Граймля. Свести с ума человека несложно, сложно подстроить так, чтобы сумасшедший делал то, что вам нужно.

- С сумасшедшими проще, мистер Граймль,- ответил мистер Блохх.- Они действуют еще более предсказуемо, чем обычные, нормальные люди. Главное понять, какой именно вид безумия имеет место. И паранойя… один из наиболее легко контролируемых. Обожаю паранойю. Вы не забыли вручить нашему другу с Каштановой улицы револьвер? Без револьвера ничего не получится.

- Как я мог забыть?- недовольно пробурчал мистер Граймль.- Я все-таки не новичок какой, а частный сыщик с опытом более…

- Да-да, мистер частный сыщик,- перебил его мистер Блохх,- если мне не изменяет память, вы исчезали не просто так, а должны были кое-кого отыскать.

Мистер Граймль нахмурился, перевернул очередную газетную страницу и не глядя уставился на чернильное полотно статей. Едва шевеля губами, словно зачитывая их себе под нос, произнес:

- Я все узнал. Интересующая вас личность действительно еще жива. Этот человек… вы никогда не поверите, где он.

- Удивите меня.

- Он сидит в карцере в Хайд. Никто его не видел годами, прочие заключенные и вовсе не имеют о нем ни малейшего представления. Но мне удалось разговорить бывшего надзирателя, он подтвердил, что интересующая нас личность действительно там. Все вами описанные симптомы присутствуют. Этот сумасшедший твердит, что у него украли жизнь, украли его память, что якобы годами он ходил на службу, но при этом он не может ответить, что это за служба такая.

- Хайд? Вы уверены?

Мистер Граймль хмыкнул и осторожно, чтобы не нарушить свою маскировку, за газетой протянул соседу по скамейке мятый конверт, пухлый из-за бумаг.

- Здесь все,- сказал он и, когда мистер Блохх спрятал конверт в карман пальто, перевернул очередную страницу газеты.- Весь мой след: бумажный и действительный – я все записал.

- Хорошая работа, мистер Граймль.

- Меня волнует, как вы до него собираетесь добраться. В карцеры Хайд невозможно попасть. Они охраняются лучше, чем банковское хранилище Ригсбергов.

Мистер Блохх несколько помедлил с ответом:

- У меня есть человек на эту роль.

- У вас всегда есть какой-нибудь человек на какую-нибудь роль,- прокомментировал мистер Граймль.

Мистер Блохх ничего на это не ответил. Он снова поглядел на свои часы и, улучив момент, вдруг нажал на небольшую кнопку, останавливающую ход стрелок. И в этот миг с аэробакенов и столбов на площади завыла штормовая тревога. Движение на проезжей части на мгновение как по команде остановилось, пешеходы застыли, подняли головы и, не сговариваясь, нахмурились, но уже в следующую секунду все вернулось на круги своя, лишь туман поднялся еще на пару дюймов, но теперь это был уже не просто туман – это был предвестник скорого шквала. Второго за одну только эту неделю.

- Как вы это делаете, хотел бы я знать?- спросил частный сыщик, но вместо ответа мистер Блохх сказал:

- Все произойдет сегодня. Будьте готовы, Граймль. Фиш сделает свою часть, вы должны выполнить свою. Не подведите меня.

После чего встал и, не прощаясь, двинулся к мостовой. Мистер Граймль покачал головой, сложил газету и отправился обратно, в сторону своей крошечной конторки возле редакции газеты «Сплетня».

Мистер Блохх тем временем замер на бордюре, поднял вверх правую руку и принялся раз за разом, словно сигнализируя кому-то, распрямлять пальцы: «пять… пять-четыре… два… четыре… один… три… пять… один… один…». После чего он как ни в чем не бывало опустил руку, дождался, когда из потока экипажей отделится небольшой черный «Трудс» и подкатит к нему. Боковой фонарь на экипаже пару раз мигнул, дверь открылась, и мистер Блохх забрался внутрь.

Как только он оказался в экипаже, «Трудс» тронулся и покатил в сторону улицы Бремроук.

- Я вижу, вы чем-то сильно возмущены, мадам,- сказал мистер Блохх, пряча часы в жилетный кармашек.

На сидении напротив застыла холодная статуя в темно-синем, почти черном, с душащим горло воротником платье и пальто ему в тон. На голове ее была шляпка с перьями и торчащими кверху двумя острыми шляпными булавками. Бледное лицо со впалыми щеками и тонкими губами этой женщины являло собой саму суть строгости, и мистер Блохх, как бы парадоксально это ни было, ощутил, что его сейчас начнут воспитывать, хуже того – наказывать за что-то.

- У меня есть право быть возмущенной, мистер Блохх,- сказала женщина сухим ломким голосом.- Я наняла вас, чтобы вы разрешили мое затруднение, но, насколько я поняла, вы слишком заняты другими делами.

Мистер Блохх улыбнулся под своим шарфом.

- Мадам, я спешу уверить вас, что ваше дело занимает все мои мысли. Я как раз только что встречался с исполнителем ключевой роли в нем.

- Неужели?

- Ему были выданы новые инструкции. К тому же нам остается лишь ждать. Я ведь говорил вам, что ваше дело требует особого подхода, требует выдержки и терпения. Оно из разряда самоисполняющихся, но на то, чтобы оно…- он протянул: - само-исполнилось, нужно время. Рычаги, заводящие маятники, дернуть просто, но эти маятники должны раскачаться с достаточной силой, чтобы зацепить нужные нам крюки-триггеры, а те, в свою очередь, потянут нужные нам цепи…

- Маятники, крюки, цепи! Я не понимаю всей этой вашей машинерии!

- Уверен, это не так, и вы все понимаете. Вы очень умная женщина, миссис Четвин, иначе вы бы не работали там, где работаете.

- Но дело никуда не движется!

- Вы заблуждаетесь, миссис Четвин,- сказал мистер Блохх.- «Лейпшиц и Лейпшиц» уже избавились от него. Мой человек внедрен на его место, и вскоре мы достанем все интересующие нас бумаги. Но постойте! Вы назначили эту встречу, потому что усомнились во мне и в моих методах? Вы ведь помните, о чем мы говорили? Терпение, миссис Четвин. Терпение и хладнокровие. Это очень сложные планы. Если вы не хотите, чтобы вас заподозрили, вы должны быть очень осторожны.

- Я помню,- сказала миссис Четвин таким тоном, каким уместнее было бы сказать: «Чтоб ты сдох и тебя собаки жрали».- Я не за этим назначила встречу, мистер Блохх. Мне пришло извещение.

Мистер Блохх, каким бы бесстрастным он ни казался, все же чуть подался вперед. Это известие взволновало и обрадовало его. Наконец-то!

Миссис Четвин угрюмо продолжала:

- У вас меньше недели, мистер Блохх. Если за это время вы не успеете передать мне ваш фонарь, то я отправлюсь без него, вы понимаете это?

- Конечно, миссис Четвин,- размеренно проговорил мистер Блохх.- Я все понимаю: в министерстве не терпят непунктуальность.

- Вот именно,- со злостью проговорила женщина.- Но зато в вопросах кражи чужих жизней они соблюдают весьма недвусмысленный подход. Ваш фонарь будет готов ко времени моего отправления?

- О, он будет готов уже на днях,- заверил ее мистер Блохх.- Все движется. Все идет своим чередом.

- Не забывайте о вашей части уговора, мистер Блохх,- сказала миссис Четвин.- Вы должны избавиться от него, он мне больше не нужен. Когда я вернусь, я хочу, чтобы моя сестра была лишь моей.

Мистер Блохх пристально поглядел на собеседницу сквозь стекла защитных очков. Эта женщина прекрасно знала, чего хочет, и вела себя соответственно – никаких двусмысленностей, никакой многозначительности, никаких намеков – лишь уверенное движение к намеченной цели. В какой-то степени он уважал это, но при том еще и презирал, поскольку таких людей не составляло труда просчитать. С ними можно было выстраивать схемы на множество шагов вперед, и они, как правило, примерно следовали по намеченным траекториям, послушно шагали на уготованные им клеточки, двигались туда, куда было нужно ему. Ведь они привыкли ходить таким образом.

Что касается миссис Четвин, то она страдала болезненным чувством собственничества и неизлечимой мономанией по отношению к своей младшей сестре. Собственные дети ее так не волновали, как мысль о том, чтобы остаться с сестрой лишь вдвоем, как в выдуманном ею детстве, когда они были неразлучны. Но у нее было некое препятствие на пути к достижению желаемого, и это препятствие она решила убрать самым жестоким образом. Правда, до недавнего времени у нее не было подходящего средства для этого и какая все-таки удача, что ее доверенный адвокат посоветовал ей некоего мистера Блохха, талантливого устранителя чужих препятствий.

«Трудс» вырулил на Бремроук, проехал два квартала и подкатил к обочине. Остановился. Механикпостучал в окошко за своим местом, давая пассажирам знать, что они прибыли.

- Вам не стоит переживать, миссис Четвин,- сказал мистер Блохх.- Ваше дело близится к завершению и будет исполнено еще прежде, чем я добуду фонарь. Сегодня вам стоит наведаться на Каштановую улицу примерно к часу дня. Устройтесь напротив дома, на другой стороне улицы, не покидайте экипаж, ну а мне как раз нужно выгулять Карину – что-то она засиделась взаперти.

При этих словах миссис Четвин поморщилась – она прекрасно знала, кто такая Карина, – но почти сразу на ее тонких губах появилась некрасивая улыбка. Этой вероломной и коварной женщине улыбаться совершенно не шло.

Мистер Блохх открыл дверцу экипажа и вышел в туман на улицу. Напоследок проговорил:

- И возьмите с собой ваш театральный бинокль, миссис Четвин.

После чего он захлопнул дверцу и отошел в сторону, глядя, как черный «Трудс» снова возвращается в ленивый поток экипажей. Вскоре тот стал лишь грязной чернильной каплей в этом потоке и исчез в клубах дыма, вырывающегося из десятков выхлопных труб.

Мистер Блохх огляделся по сторонам, плотнее закутался в пальто и двинулся вглубь переулка Фейр.

Глава 2. В свете багрового фонаря.

- Увели! Проклятые ублюдки! Увели! Украли нашего убийцу!

Лицо констебля Хоппера было морковного цвета от ярости. Он схватил за грудки какого-то бродягу и швырнул его в стену дома. Тот сполз по ней и захрипел на земле. Хоппер с размаху пнул бедолагу носком башмака под ребра.

- Проклятые адвокаты! Ненавижу проклятых адвокатов!

В Габене полицейские и адвокаты были злейшими врагами, и чувства констебля Хоппера разделяли все его коллеги без исключения. Гильдия адвокатов была довольно внушительной силой в Тремпл-Толл, в ней состояло не менее трех дюжин жеманных высокомерных личностей, которых не запугать, которые сами кого хочешь запугают. Это были известные мастера вертеть и жонглировать законами с ловкостью цирковых клоунов – в собственную пользу, разумеется. И каждый считал своим долгом обвести вокруг пальца пару-тройку констеблей и сержантом закусить. Полицейских можно было понять: представьте, что вы сидите за столиком в ресторане, едите чудесный ростбиф, а какая-то тварь в белых перчатках, обернувшись мерзкой сороконожкой, хватает ваш ростбиф и тащит его прочь, выставляя вас посмешищем. Хуже всего для констеблей было даже не то, что эти законники выцарапывали прямо из их цепких пальцев их трофеи (различных арестованных), а то, что на них практически не было управы – адвокатишку не арестуешь, в застенок не швырнешь, дубинкой не отделаешь, с ним не работают угрозы – еще чего доброго пойдет и нажалуются господину судье. А тогда бед не оберешься. Эти типы просто заходят в участок как к себе домой, с пренебрежением велят и приказывают, а потом с таким же гордым видом удаляются, прихватив с собой добычу и записав вас, несчастного констебля, в свой список достижений (перед обедом). Хорошо еще, что нанять адвоката могут лишь единицы, иначе служить и защищать в этом городе было бы просто невозможно!

В данном случае констебль Хоппер гневался, разумеется, не на всю «адвокатскую шайку» в целом, а на конкретного ее представителя, обладателя узкого лица и вялой шеи, мистера Водянистые Глаза, явившегося с утра пораньше в Дом-с-синей-крышей вымогать (иначе это и не назовешь), чтобы отпустили честно и справедливо арестованного бабочника Келпи.

Хоппер продолжал негодовать:

- Ублюдок доктор! Это все он, не иначе! Подослал этого… как его…

- Мистера Гришема, эсквайра,- подсказал напарник констебля Хоппера, констебль Бэнкс.

- Да! Подослал этого мистера Гришема, эсквайра!

Сцена происходила в узеньком переулке Браммс, который частенько называют переулком Осведомителей, так как полицейские многие годы встречаются со своими доносчиками именно здесь. А что, местечко удобное: не горят фонари, в переулок выходит лишь одно окно, да и за тем обретается глухая и слепая старуха – здесь даже коты не водятся. Переулок Браммс соединяет Полицейскую площадь и задворки гостиницы «Габенн», в нем всегда мертвенно-тихо и наличествует уютный для ведения неприглядных дел полумрак. Забрести сюда по ошибке практически невозможно, только если ты не бродяга, который не в ладах с головой. Тогда да, ты войдешь в переулок и попадешься под горячую руку огромному человеку в темно-синей форме, высоком черном шлеме с кокардой, с округленными в ярости глазами и полоской крепко сжатых, белеющих в темноте зубов. И он не преминет вылить на тебя накопившийся гнев.

Отдаленно выла Штормовая Тревога, приглушенно выл избитый бродяга.

Толстяк Бэнкс, в свою очередь, что удивительно, негодование напарника не разделял.

- Уймись, Хоппер,- протянул он.- Ничто еще не кончено. Мы еще добудем наше повышение.

- Каким это, спрашивается, образом?- рявкнул Хоппер.- Через пару часов Келпи окажется на свободе. Упорхнула наша птичка…

- Еще нет,- заявил Бэнкс важно.

- Почему ты так спокоен? Почему ты улыбаешься, Бэнкс?

- Все идет как задумано.

- Как задумано?

- Келпи все равно скоро бы вышвырнули обратно на улицу,- сообщил толстый констебль.- И без вмешательства этого законника. Я бы сам его выпустил.

- Ты? Выпустил бы?- Хоппер не поверил своим ушам.

- Именно,- усмехнулся толстяк Бэнкс.- Это дело не такое простое, каким кажется.

Хоппер досадливо сжал кулаки.

- То есть ты думаешь, что Келпи и правда не наш убийца?

- Конечно. Я так с самого начала думал.

Хоппер выглядел так, словно его как следует прихлопнули по голове парой десятков пыльных мешков. Может, даже не пустых.

- Но… постой… я не… не понимаю. Шнырр ведь говорил…

- Ничего конкретного он не сказал, а вместо этого выдал кучу домыслов, чтобы получить вознаграждение. Но то, что мы услышали в ГНОПМ перед арестом Келпи, нельзя просто взять и проигнорировать. Было непохоже, чтобы бабочник врал доктору. Доктор схватил его за горло – тут не сильно-то повыкручиваешься: можно и шейку скрутить.

- Но я думал…

- Ты вообще видел этого коротышку?- презрительно бросил Бэнкс.- Этого тюфяка и рохлю? Кого он смог бы убить?! Разве что парочку тарелок пудинга, да и то, скорее всего, они победили бы его несварением.

- Гм.- Хоппер почесал квадратный подбородок.

Бэнкс продолжал:

- Если бы Келпи отправился в Хайд, а убийства продолжились бы, нам ни за что не дали бы новенькие самокаты. Понимаешь это, Хоппер?

Хоппер мрачно понимал.

- Вот я и подумал,- протянул Бэнкс,- что завязнувший в этой истории по самые уши Келпи выведет нас на тех самых людей в черном, о которых говорил Шнырр, а еще…- он сделал выразительную паузу,- поможет пристрелить проклятую тварь. И знаешь, что мы сделаем?

Глаза Хоппера зажглись, как семафоры. Он распахнул рот и побагровел. Догадка вот-вот готова была его посетить. Он, кажется, уже… уже почти-почти понимал, что… ааааа…. Нет! Он захлопнул рот и нахмурился. Он так и не понял, что задумал его напарник.

Бэнкс, глядя на него, утомленно покачал головой и пояснил:

- Мы проведем «н.н.», конечно же.

- «Н.н.», точно!

Судя по лицу Хоппера, он так и не понял, что имел в виду Бэнкс. В то время как толстяк подразумевал «негласное наблюдение», громила думал о «навязчивых носках» и недоумевал, каким это они, спрашивается, боком относятся к их делу.

- Мы проведем «н.н» – и сразу все станет ясно,- важно добавил Хоппер.- И как я сам об этом не подумал?

Бэнкс усмехнулся и веско заметил:

- Ну, ты ведь до последнего был убежден, что Келпи и есть наш убийца.

- Ну, не то чтобы…- пошел на попятную Хоппер.- Я просто… эээ… рассматривал варианты. Он действительно не слишком-то похож на одного из наших обычных супчиков.

- Да, наши обычные супчики не такие наваристые и…

Шарканье башмаков в тумане заставило Бэнкса замолчать. К ним кто-то приближался. Приближался, немелодично насвистывая.

- О, господа хорошие!- раздался сиплый подобострастный голосок, и из тумана выплыла покрытая оспинами мерзкая улыбка.- Мое почтение!

Походочкой вразвалку к констеблям приблизился Шнырр Шнорринг.

- О, вы кого-то лупите?!- проквакал этот отвратительный человек и склонился над телом, корчащимся в тумане.- Хе! Это же Отсталый Друберт! Позвольте я ему тоже как следует пару раз наподдам! Кто ж упустит шанс отлупить Отсталого Друберта.

Человек, лежащий на земле, действительно был отсталым: ему было около тридцати лет, но при этом он обладал разумом десятилетнего ребенка – говорят, его никогда не просыхающие родители били его по голове, и это сыграло свою роль. Друберта в Саквояжне знали многие. Его вечно открытый слюнявый рот и пустые глаза не могли не привлекать как внимание, так и насмешки. Он бродяжничал, порой вылавливал из канала мертвецов, оттаскивал их в морг за небольшую плату. Разумеется, подобного рода услуги были неоплачиваемыми, но местный коронер, доктор Горрин, жалел Отсталого Друберта и втихаря платил ему за каждый труп по три фунтовые пуговицы. Друберта частенько били на улице, пользуясь тем, что он не может дать сдачи.

- Ты сможешь его отлупить,- сказал Бэнкс,- только если твои сведения окажутся полезными. Ты понял, Шнырр?

Доносчик в очередной раз поморщился от собственного прозвища, но тут же широко заулыбался.

- О, вам понравятся мои сведения! Это несомненно! Я уж расстарался, чтобы угодить моим любимым господам констеблям!

- Ближе к делу, Шнырр!

- Да-да!- покивал доносчик.- Как и было велено, я проследил за мальчишкой.

- Почему за мальчишкой?- не понял Хоппер.- И когда, спрашивается, ты ему это велел, Бэнкс?

- Когда ты выбивал долг из кондитера Плюмма,- пояснил Бэнкс.- Помнишь, ты еще говорил, что от него в воздух поднималась мука, как пыль от подушки.

- Помню: мучной Плюмм. Но почему ты велел следить за мальчишкой, а не за доктором?

- У меня есть подозрение,- сказал Бэнкс,- что мальчишка не так-то прост. Странный он какой-то. Ходит постоянно за доктором как тень. Молчит почти все время. А когда не молчит, огрызается – наглый до жути. Ты часто видел, чтобы детям дозволялось совать нос во взрослые дела? Я уж молчу о полицейских расследованиях.

- Гм.

- Так что, Шнырр?- Бэнкс поглядел на доносчика.- Подтвердились мои подозрения?

- Я не вполне уверен,- ответил Шнырр Шнорринг.- Но мальчишка занят очень странными делами. Совсем недетскими, если вы понимаете, о чем я толкую.

- Нет. Мы как раз таки не понимаем, о чем ты, поэтому и спрашиваем.

- Да, поживее, Шнырр!- добавил Хоппер.- Ты испытываешь наше терпение.

Осведомитель запахнул пальто и засунул руки в карманы. Меньше всего на свете он хотел испытывать терпение этих господ.

- Мальчишка заходил в стекольную мастерскую «Френн и Тоуард» на улице Визгляков. Вышел он оттуда с каким-то большим приспособлением. Он вез его на тележке, и оно было накрыто полотнищем. Я не смог разглядеть, что там, но, когда тележка наткнулась на кочку, звякнуло стекло. Мальчишка отвез эту штуковину к себе домой, в переулок Трокар, а потом отправился бродить по закоулкам возле Чемоданной площади, встречался там с различными отвратными личностями из местных, говорил с ними и отправлялся дальше. Я узнал у одного из них, что было нужно мальчишке. Так вот: он ищет чернокожего человека. Туземца по имени…

- Вамба,- вставил Бэнкс.

- О, вы знаете о нем?

- Ты не так уж и много выяснил,- вместо ответа проворчал толстый констебль.

- Ты мог бы постараться и получше,- добавил его напарник.

- Я… я… думал о том, чтобы загнать мальчишку в какую-то подворотню и выпытать, выбить у него, что он задумал…

- Что же тебе помешало?

- Я узнал кое-что. Мальчишка находится под защитой…- Шнырр Шнорринг на мгновение испуганно замолчал,- под защитой мистера Киттона.

- Что?- громыхнул Хоппер.- А он еще с этим делом как связан?

- Мне кажется, никак.

Хоппер мрачно поглядел на напарника.

- Что думаешь?- спросил он.- Мистер Киттон – это не шутки.

- Да уж,- согласился Бэнкс.- Но это ничего не меняет. Просто будем вести себя чуточку осмотрительнее. Слушай сюда, Шнырр: у тебя будет свое собственное задание. Ты должен отыскать туземца прежде, чем это сделают мальчишка и его доктор. Ты понял, Шнырр?

- Да-да, господа хорошие. Конечно.

- Вот и славно. А мы,- Бэнкс достал револьвер, крутанул барабан, проверил патроны в нем и усмехнулся,- немного поохотимся.


***


Стемнело рано. Туман усилился, но шквал, если верить метеорологической службе, должен был начаться лишь к утру.

Джаспер нервничал и, чтоб немного себя успокоить, грыз «Твитти». Дядюшка расхаживал в нескольких шагах от него, обсуждал что-то с мистером Келпи, что-то настраивал на разложенном приборе. Времени оставалось мало, а сделать еще нужно было многое.

На охоту или, вернее, ловлю, вышли втроем. Мистер Келпи, которого из-за нерасторопности судьи Сомма и козней сержанта Гоббина отпустили из застенков Дома-с-синей-крышей только этим утром, выглядел не очень здоровым, хотя констебль Дилби и передал ему его лекарство почти сразу же как получил его от мистера Пиммза. На все вопросы о своем физическом состоянии бабочник неизменно отвечал, что прекрасно себя чувствует, что помочь поймать мотылька – его долг, что без него ничего не выйдет и еще много чего подобного, приправленного монотонной рассеянной раздражительностью. Он уверял, что лекарство сильное, и, пока у него с собой заготовлен запас склянок, лихорадке его не заполучить. И пусть он был очень бледен, а черные мешки под глазами делали его похожим на перебравший виски труп клоуна, выглядел он при этом весьма бодро и решительно.

Для засады выбрали оканчивающийся тупиком глухой переулок неподалеку от пожарной станции. Окна сюда не выходили, а пара дверей была давно заколочена. В переулке громоздились горы из гнилых ящиков, старых бочек, клубов полуистлевшей пеньковой веревки и тому подобный мусор. Помимо прочего, пахло здесь просто отвратительно – Джаспер назвал бы этот запах вонью недопереваренных носков старого бродяги, найденных в желудке канавной крысы, которую, в свою очередь, проглотил престарелый кот с недержанием. И все же мальчик надеялся, что этот запах забьет ноздри Черного Мотылька и укроет ловцов от его острого нюха. Джаспер, правда, не был уверен, есть ли у него ноздри.

Вообще он мог бы собой гордиться, поскольку исполнил все, что велел ему дядюшка: в одиночку забрал багровый плафон из стекольной мастерской, после чего помог мистеру Келпи доставить из ГНОПМ ловушку для особо крупных чешуекрылых. Теперь мальчик мог передохнуть от забот: дядюшка с бабочником споро управлялись с механизмом ловушки и топливом, а Джаспер управлялся с печеньем «Твитти», сидя у своего небольшого фонаря и приманивая лишь наглых стрекоз.

Световая ловушка отдаленно напоминала телескоп. Основа ее представляла собой короб из темно-красного, почти черного, стекла – собственно, это и был плафон фонаря – его установили на распорках в глубине тупика. Сверху к фонарю крепилась узкая труба с системой зеркал, которые служили для отражения света строго вверх, в то время как большая линза на вершине этой трубы должна была усилить луч и рассеять его в ночном небе над Габеном. А уж к линзе был подсоединен сам силок. На случай какого-нибудь непредвиденного обстоятельства мистер Келпи взял с кафедры Лепидоптерологии два коротких ружья, стреляющих снотворными дротиками, но сам он признался, что прежде никогда не держал в руках оружие.

Несмотря на то, что почти все было готово, мальчик вдруг поймал себя на мысли, что ему действительно страшно. Перед его глазами представал мертвый профессор Руффус с откинутой в сторону рукой и с практически стертым, разорванным лицом, представал убитый пересыльщик со станции пневматической почты, вспоминался другой, которого Черный Мотылек зацепил лишь краешком, при этом нанеся ему жуткие, кошмарные раны. Страх неожиданно набросился на Джаспера, как щенок, встречающий хозяина, которого он давно не видел, напомнив ему, что он просто мальчишка – маленький беззащитный ребенок. Что он может? Как он может противостоять злобному монстру, если пострадало уже столько взрослых? И вообще, на что они надеются? Что тот сходу попадется в ловушку? Что не набросится на них прежде? Не почует обман? Это ведь хитрое злобное существо – вестник скорой смерти.

От этих мыслей Джасперу становилось все более не по себе, и каждый раз, когда его одолевал очередной приступ тревоги, а руки начинали дрожать, он бросал беспокойный взгляд на дядюшку.

Доктор Натаниэль Доу был как всегда холоден, собран, решителен. Судя по его виду, он сейчас проводил всего лишь очередную из своих хирургических операций – будто бы пытался поймать болезнь, искал хитрую и живучую блуждающую опухоль, которая прячется от него между тканей, скрывается среди органов, забираясь все глубже и глубже, подбираясь к самому сердцу, чтобы ее было труднее извлечь. Но Натаниэль Френсис Доу был опытным ловцом блуждающих опухолей.

И все же по некоторым малозаметным признакам можно было понять, что дядюшка нервничает. И кажется, нервничал он вовсе не из-за предстоящей ловли, а из-за того, что сегодня произошло…

Доктор Доу не просто так отпустил племянника за фонарем одного. Примерно в два часа дня по пневмопочте пришло послание. Джаспер был неподалеку от трубы и достал его из капсулы. Это был просто сложенный вдвое листок бумаги – его не озаботились даже положить в обычный конверт для паропневматических сообщений, как будто отправитель спешил. Снаружи было написано: «Марго Мортон». Джаспер не знал, кто это.

- Дядюшка!- мальчик вошел в гостиную, разглядывая странную записку.- Пришло послание от какой-то Марго Мортон и…

Джаспер машинально развернул записку и успел прочитать лишь: «Помогите! Мне больше не к кому обратиться…», – когда моментально оказавшийся рядом дядюшка выхватил у него из рук записку, молниеносно прочитал ее и сообщил недоуменному племяннику:

- Тебе придется отправится в «Френн и Тоуард» самому. У меня срочное дело… очень срочное…

Джаспер решил, что речь о каком-то пациенте, о чем сразу же поинтересовался. Дядюшка надел пальто, взял цилиндр, схватил саквояж и анти-туманный зонтик и, не попрощавшись, исчез в чулане. Это все очень смутило Джаспера: они никогда не пользовались подземным ходом днем – кто бы не удивился внезапно вылезающему из канализационного люка посреди улицы почтенному джентльмену? Дело, верно, было и впрямь невероятно срочным. Также Джаспера поразила дядюшкина суматошность – прежде тот на его памяти никуда так не спешил. Когда дядюшка вернулся домой – уже ближе к вечеру, – он выглядел угрюмым, задумчивым и подавленным. «Кажется, пациент не выжил»,- решил мальчик. Дядюшка все бормотал себе под нос, словно заучивал: «Я не успел… простите… я не успел… простите…». После чего, вновь нацепив привычное хладнокровие, отправил кому-то послание по пневмопочте. Объяснять что-либо племяннику он отказался, а тот не стал допытываться…

Любой, кто плохо знал Натаниэля Френсиса Доу, мог бы подумать, что сейчас, в грязном душном тупике, он просто переживает за результат их рискованного предприятия, пытается удержать все в голове, опасается просчета, но Джаспер видел, что произошедшее сегодня его не отпускает.

Ко всему прочему, доктор Доу еще и боялся за племянника. Как бы дядюшка ни хотел, чтобы Джаспер остался дома, он понимал, что попытка удержать его подальше от охоты – это бессмысленная затея. Взвесив все за и против, он решил, что лучше все время знать, где племянник находится, и сразу ограничить его строгими правилами, чем постоянно ожидать, что мальчишка возьмет и заявится в самый неподходящий момент.

Джасперу было велено, чтобы, как только все сядут в засаду, он спрятался в некотором отдалении от непосредственного места проведения ловли. И самое главное: Джасперу строго-настрого было запрещено приближаться, пока Черный Мотылек не окажется в кофре. Дядюшка, к слову, лично несколько раз проверил крепость и надежность замков, чтобы не случилось так, что мотылек смог вырваться на свободу при падении кофра на землю. Дядюшка вообще подошел к охоте с маниакальными тщанием и педантичностью. Он даже надел один из своих старых костюмов – по мнению племянника, «старый» костюм ничем не отличался от того, который был на нем до того, но доктору Доу было виднее…

Дядюшка будто в сачок поймал мысль Джаспера о себе, повернул голову и коротко кивнул – все было готово. Они с мистером Келпи погасили свои фонари, и мальчик сделал то же самое.

Переулок погрузился во тьму.


Мистер Блохх глядел на происходящее в подзорную трубу. Он видел двух мужчин в тупиковом переулке, суетящихся возле чернеющей конструкции, которая походила на уродливое железно-стеклянное дерево. Видел мальчишку, спрятавшегося примерно в полусотне шагов от них.

Отведя на мгновение глаз от окуляра, он задрал рукав пальто, под которым оказалась широкая кожаная манжета с жужжащими и негромко шипящими погодными датчиками. Сверившись с ними, он вернул рукав на место, а трубу – к глазу. Все это он проделал четко, механично, застыв всего в дюйме от края обрывающегося перед ним карниза.

Стоящий рядом с мистером Блоххом на крыше Часового корпуса Рынка-в-сером-колодце мистер Грей, в отличие от своего спутника, был весь на нервах – разве что не перетаптывался на месте. Господин заговорщик снова поднял защитные очки на тулью котелка, но на сей раз он предусмотрительно запасся мичманским аэро-биноклем – теперь хоть в какой-то мере мистер Грей мог чувствовать себя причастным к происходящему. Правда вот, происходящее ему нисколько не нравилось.

- Мы слишком далеко, чтобы отреагировать вовремя,- сказал он.

Ответом ему было это невыносимое коронное молчание мистера Блохха.

- Вы ведь не намерены позволить им это сделать?- удивился мистер Грей.- Я все же советовал бы вам отправить туда мистера Паппи и прочих – иначе у них действительно есть шанс поймать Черного Мотылька.

- Спокойнее, мистер Грей, спокойнее,- негромко проговорил мистер Блохх.- Пока что рано вмешиваться. Я уже устал призывать вас к терпению. Нам нужно выждать.

- Выждать? Чего выждать, я не… эээ…- он вздрогнул и отшатнулся от края карниза.- Они зажгли! Зажгли фонарь!

- Я вижу, мистер Грей.- Мистер Блохх тут же опустил на окуляр подзорной трубы затеняющую линзу. Мистер Грей не мог последовать его примеру по причине отсутствия подобных линз на его бинокле.

А тем временем в паре кварталов восточнее, прорезая туман и ночь, из тупика вырастал и раскрывался бутон багрового света. Бинокль мистера Грея стал бесполезен, так как, кроме этой мерцающей красной воронки, в него ничего не было видно.

- Раз, два, три…- начал считать мистер Блохх, но ничего не происходило.- Любопытно…

- Что вам кажется любопытным?

- Должна была сработать тревога на пожарной станции. Видимо, наш доктор предупредил господина брандмейстера, чтобы его пожарные никак не реагировали, когда увидят со смотровой башни странный свет неподалеку.

- Я не могу понять, почему вы так спокойны.- Мистер Грей с тревогой глядел на установленную доктором Доу и мистером Келпи ловушку.- Если Черный Мотылек прилетит, и они его поймают, все будет кончено!

- Вы видите все под неверным углом, мистер Грей,- бесстрастно проговорил мистер Блохх.- Вам бы увидеть то, что вижу я.

- И что же вы видите?

- Всего лишь финальную стадию эксперимента. Мне нужно последнее доказательство, и наше дело будет сделано.

- Какое еще доказательство? Если они схватят мотылька Руффуса сейчас, в то время как мы не знаем, где находится тайник с мотыльком Гиблинга, дело будет провалено, и… постойте!- Мистер Грей оборвал сам себя.- Кажется, я понял! Вы позволите им поймать Черного Мотылька, а потом просто отберете у них его тепленьким? Пусть они выполнят всю грязную работу за нас! В этом ваш план? Что ж, мистер Блохх, я должен принести вам извинения за все мои поспешные выводы – это действительно облегчит нам работу, поскольку, уже владея одним Черным Мотыльком, мы быстро отыщем тайник с другим…

Мистер Блохх молчал, оглядывая крыши Габена и выискивая любые признаки движения среди каминных труб, птичников, чердачных окон и флюгеров.

- Почему вы молчите? Я ведь угадал? Мы найдем тайник, и все будет…

- Я уже нашел тайник, мистер Грей.

- Что? Но как?! Когда?!

- Мы как раз сейчас проводим эксперимент, и его результат подтвердит мое предположение либо, в чем я очень сомневаюсь, опровергнет его.

- Полицейские застенки…- понял мистер Грей.- Вы что-то выяснили у Келпи?

- Более того. Я выяснил все, что хотел.

- Но почему вы мне ничего не сказали?

- Потому что я не уверен на все сто процентов.

Мистер Блохх замолчал. Мистер Грей обдумывал услышанное.

- Какой прекрасный свет…- прошептал человек с подзорной трубой.

Мистер Грей был с ним совершенно не согласен. Он не видел ничего прекрасного в омывающем крыши багровом свечении, которое походило на прорвавшуюся всплеском крови рану. А еще он был удивлен – человек, который на его памяти ни к чему не испытывал никаких эмоций, вдруг чем-то восхитился.

- Вы же знаете, что этот фонарь для нас бесполезен,- сказал мистер Грей.- Лучше других знаете. Наш мотылек на него не клюнет. Гиблинг намеренно солгал в своей книге, если вдруг кто-то вознамерится выманить его тварь из тайника.

- Разумеется, для меня это не секрет,- ответил мистер Блохх.- Но кое на кого он все же подействует. В этом есть своя… ммм… лирика, наверное. Ирония. Это словно дежавю. Все так похоже. Вы уже второй раз участвуете в охоте на того самого мотылька, летящего в ту же самую ловушку. Вы согласны со мной,- мистер Блохх усмехнулся,- многоопытный профессиональный охотник и отважный ловец диких зверей сэр Хэмилтон?

Мистер Грей поморщился под своим шарфом.

Мистер Блохх вдруг напрягся и слегка подался вперед.

- Что?- встревоженно спросил мистер Грей.- Что там? Вы что-то увидели?

- Он здесь.- Мистер Блохх различил в подзорную трубу черную тень, мелькнувшую в небе над улицей.- Летит на свет. Ловушка сработала…


Время тянулось невероятно медленно. Оно словно и вовсе остановилось. Джаспер, почти не моргая, глядел на рассеивающую багровый свет линзу фонаря. Ничего не происходило… А пять минут назад, как только зажгли горелку, он сразу же принялся лихорадочно дергать головой, пытаясь разобрать, не приближается ли Черный Мотылек, но, видимо, у Черного Мотылька были дела поважнее.

Дядюшка и мистер Келпи замерли в засаде в нескольких ярдах от фонаря, а сам Джаспер вынужденно укрылся за большой трухлявой бочкой чуть ли не на другом конце света. Он был так испуган и напряжен, что совершенно забыл о недоеденной печенюхе «Твитти» в руке. Он не знал, что будет делать, когда явится мотылек. Если все пройдет согласно плану и ловушка захлопнется, тогда все хорошо. А если что-то пойдет не так и жуткая тварь нападет на дядюшку или мистера Келпи, он просто не представлял, как сможет оставаться в стороне. При этом он понимал, что дядюшка, если вдруг Черный Мотылек, страшно подумать, убьет его, лично воскреснет, чтобы наказать Джаспера, вздумай тот сунуться.

Эти мрачные мысли выдавливали невидимыми поршнями из души все хорошее. Тревога с каждой минутой все крепла, а Черного Мотылька по-прежнему не было.

У Джаспера заболела спина, заныли ноги от неподвижной позы, он замерз в своем тонком сюртучке. Мерзкий молочный туман оседал на его лице. Чтобы хоть как-то унять страх и тревожное ожидание, мальчик перебирал в уме все, что читал в книге профессора Гиблинга о Черном Мотыльке – вдруг это могло бы помочь в ловле. Но на ум ему приходили одни только какие-то глупые факты, вроде того, что у Черного Мотылька слезы светятся в темноте, что его глаза приобретают рубиновый оттенок, когда он глядит на северо-запад, что под дождем его крылья начинают будто бы течь, что мясо самки Черного Мотылька ядовито и непригодно в пищу, как будто кому-то в здравом уме пришло бы в голову есть бабочку, и прочие бесполезные вещи…

Дядюшка прервал его мысли. Он вдруг поднял руку и тут же резко ее опустил, давая ему знак: «Внимание!». Что-то начало происходить…

Сперва Джаспер даже не понял, что именно он видит. Это был лишь клок – чернильно-черный клок будто бы взметенной порывом ветра ткани. Черный Мотылек предстал перед ним впервые и поразил его.

Как и говорил мистер Келпи, он был намного меньше Ржавого Мотта из ГНОПМ, но при этом от него откровенно веяло могильным холодом и кромешным отчаянием. Глядя на черную тень, кружащую в кровавом свете фонаря, мальчик вдруг ощутил себя запертым в глухом колодце, из которого никак не выбраться и который постепенно заполняет тьма. Ловушка сработала. Но Джасперу вдруг показалось, что она поймала его самого…


- Ловушка сработала,- кивнул мистер Грей.- Как и в первый раз. Они сделали буквально то же, что и мы с профессором Руффусом в Кейкуте какие-то две недели назад, а эта глупая тварь снова попалась на тот же трюк!

- Я полагаю, это никак не связано с ее интеллектом,- прокомментировал мистер Блохх.- Это ее инстинкт, а свои инстинкты живые существа практически не могут преодолеть. Когда речь идет о противостоянии собственной сущности, тут у многих начинаются очень серьезные трудности. Вот у вас, к примеру, прирожденная и, вероятно, непреодолимая склонность к интригам и убийствам, мистер Грей.

- Никакая это не склонность, а необходимость,- огрызнулся мистер Грей и, поймав себя на мысли, что было бы неплохо столкнуть этого отвратительного человека вниз, с карниза, усомнился в собственных словах. Пересилив свой опасный порыв, он продолжил и попытался вложить в голос как можно больше убежденности: - Вы знаете, зачем я все это делаю.

- Мне кажется, вы делаете это, чтобы покормить голодную тварь в душе, которая с каждым днем становится все наглее и просит все больше добавки. Тварь в черной комнате без окон и дверей, с единственной щелью для писем, куда вы проталкиваете ей обед. Вам нравится ощущение контроля, когда люди делают то, что вам хочется, поступают так, как вы задумали. О, не нужно возмущаться, я ведь вас нисколько не осуждаю! Я понимаю вас как никто другой, поскольку страдаю этой болезнью в гораздо большей степени, чем вы. И в моей душе тварь уже отъелась до размеров окружающей ее комнаты.

Мистер Грей поглядел на собеседника со злостью. И все же он не мог не признать, что в чем-то тот прав – хотя бы в том, что он, мистер Блохх, консультант по претворению в жизнь незаконных и мрачных планов, прогнил намного сильнее, чем какой-то мистер Грей, убивший всего парочку ничего не значащих людей. Если у мистера Грея все его злодеяния можно было с натяжкой списать на необходимость и следование плану, который за него придумали, то мистер Блохх относился к людским жизням совершенно иначе. Для него окружающие были всего лишь куклами, болванчиками, которых при необходимости можно пустить под зубья пилы либо без жалости и сомнения швырнуть в камин. Главное – чтобы они исполняли то, что нужно, эти безвольные детали механизма: кто-то представлял собой рычаг, кто-то – поршень, а кто-то был жалкой крошечной шестерёночкой, которая закручивала и приводила в движение прочие, более массивные колеса.

Мистер Блохх будто подслушал его мысли:

- Колеса… колеса сошли с путей. Что-то у них там происходит.

И верно: до крыши, на которой стояли заговорщики, донеслись громкие отчаянные крики и еще что-то…

- Что-то пошло не по плану…


…Все шло по плану. Черный Мотылек опускался, постепенно приближаясь к источнику света. Линза фонаря была все ближе…

Джаспер застыл и даже попытался унять бешеное сердцебиение – он помнил, что у мотыльков превосходный слух. Хотя не помнил, есть ли у них уши. В любом случае, Черный Мотылек явно не слышал испуганный стук детского сердечка поблизости… или ничуть не менее взволнованный грохот двух взрослых сердец. Словно под влиянием салонного месмериста, он летел к фонарю, завороженный его свечением.

Затаив дыхание, мальчик наблюдал, как он будто бы танцует в полосе кровавого света. Это было невероятное и с тем весьма жуткое зрелище. Все звуки кругом словно умерли, Джаспер позабыл и о времени, и о холоде, и о собственной усталости. Все его мысли были стерты этим кошмарно-прекрасным явлением. Он мог лишь глядеть, и его веки начали болеть от того, как долго он удерживал их раскрытыми.

Чем ниже мотылек опускался, тем сильнее его окутывал багровый свет. Насекомое купалось в нем. Издали казалось, что оно тает, но раз за разом прорехи затягиваются. Фонарь его не жег – и не случайно: специальный светильный газ в баллоне не позволял ни плафону, ни линзе нагреваться. Эту технологию ловцы бабочек уже давно изобрели – им нужны были целые образцы, они не могли позволить себе даже слегка обжечь уникальных бабочек, которых выслеживали годами.

Черный Мотылек нырнул в переулок, словно в некое подобие кирпичной коробки…

Вот он опускается все ниже… уровень третьего этажа… второй этаж…

Вот уже до фонаря остается пять ярдов… три ярда… ярд…

Вот-вот его лапки коснутся линзы… Ловушка была предельно проста: как только мотылек касается выпуклого стекла, срабатывают чувствительные цепочки, оттягивающие зажимы на запорно-пусковых устройствах баллонов с сонным газом. При этом раскрывается короб, выпуская металлическую сеть, которая, в свою очередь, обволакивает мотылька и тянет его к земле.

Мистер Келпи подробно описывал метод действия ловушки, а также, готовясь к ловле, Джаспер сам внимательно изучил все подробности в книге профессора Гиблинга. Именно так, вероятно, был пойман мотылек двадцать лет назад. Именно так профессор Руффус изловил мотылька совсем недавно.

«Ну, давай же… давай…- мысленно подгонял жуткое создание Джаспер.- Еще немного… еще совсем чуть-чуть…»

Черного Мотылька и линзу фонаря отделяли уже считанные дюймы… Ловушка вот-вот должна была сработать… дюйм и…

И тут переулок будто взорвался. Грохот выстрела многократно усилился ночью и узким рукавом кирпичного прохода.

Джаспер не понял, что произошло. Черный Мотылек дернулся в сторону, но в него уже неслись следующие пули.

- Нееет!- закричал дядюшка. Он поднялся из укрытия и резко развернулся.

Джаспер повернул голову и увидел, как к тупику бегут двое мужчин в полицейской форме. Оба держали в руках револьверы, нацеленные на мотылька. Они стреляли на бегу.

- Остановитесь!- кричал мистер Келпи.- Не стреляйте!

Но констебли не слышали. Либо намеренно игнорировали. Они палили в Черного Мотылька, но особой меткостью ни один из полицейских не отличался.

- Проклятье!- Доктор Доу ринулся навстречу констеблям, намереваясь помешать им.

Толстый полицейский Бэнкс ревел, пытаясь перекрыть грохот выстрелов:

- Стреляй в него, Хоппер! Стреляй!

Констебли остановились, но пальбы не прекратили.

- Да я…- Хоппер совсем запыхался.- Я… пытаюсь…

Одна пуля попала в фонарь, пробила трубу и разбила плафон. Ловушка сработала и выстрелила сеть, но та, так ни за что не зацепившись, со звоном рухнула на землю; зашипели баллоны, выпуская в воздух синеватый газ. Сонный газ не был горючим, но вот тот, что питал фонарь…

- Вы всех нас взорвете!- кричал доктор Доу.- Прекратите огонь! Прекратите!

Но констебли ничего не слышали – они стреляли и стреляли, пока у них не закончились патроны. Повезло еще, что целились они вверх, и большинство пуль прошли над фонарем.

- Ты видишь его?!- Бэнкс задрал голову в шлеме, пытаясь различить что-то в небе над переулком.

- Не-а… а ты?!- отвечал Хоппер.

- Он улетел!- завопил мистер Келпи.- Сбежал!

Джаспер был в ужасе. Он выбрался из-за своей бочки. В голове шумело. Эхо обрушивалось на него градом. Все произошло так быстро…

Покачнувшийся фонарь по-прежнему горел, труба накренилась, а луч, пройдя через линзу, залил собой всю стену дома и красным полукругом вычертил над крышами размытую багровую арку.

Мистер Келпи дрожал, глядя в небо.

Констебли все высматривали улетевшего Черного Мотылька.

Грохот в переулке стих, и лишь крики доктора Доу прорезали ночь и туман:

- Болваны! Идиоты! Что вы наделали! Что вы наделали! Мы его почти поймали! Что вы наделали!

В подобной ярости Джаспер никогда прежде не видел своего дядюшку. Его лицо было жутко искажено, он тяжело дышал, а его глаза, казалось, могли свежевать не хуже скальпелей.

- Он сбежал…- негромко проговорил дрожащим от потаенной радости голосом мистер Келпи.- Его не убили… он сбежал…


***


В гостиной дома № 7 в переулке Трокар пахло кофе даже сильнее, чем обычно.

Варитель недовольно бурлил, шипел и фыркал, явно намекая на то, что подобное обращение его не устраивает. Он работал без передышки всю ночь напролет, словно кочегар на фабрике в Гари, и, если бы у него были ноги, как у автоматонов, он бы непременно отправился с жалобами в какой-нибудь профсоюз Дряхлых Железяк, если бы такой, разумеется, существовал. Но в любом случае ног у него не было, зато имелась рука, которая на гармошечном механизме раз за разом подавала все новые и новые чашки кофе, а доктор Доу принимал их, опустошал, после чего безжалостно заводил варитель снова.

Это было следующее после ловли Черного Мотылька утро.

Всю ночь доктор, мистер Келпи и Джаспер провели в этой гостиной, каждый в своем кресле, обсуждали провал, время от времени поругивались на тупоголовых констеблей и пытались строить планы на ближайшее будущее. Поиски ускользнувшего Черного Мотылька теперь явно должны были усложниться тем, что тот испуган и взбудоражен пальбой.

Доктор Доу вроде бы отошел после своей ночной вспышки ярости и вновь стал походить на себя обычного – утомленного несовершенством окружающего мира и населяющих его людей мизантропа, и только. Да и когда тут гневаться, когда отправляешь в себя кофе чашку за чашкой – Натаниэль Доу был тем, на кого кофе действовал успокаивающе.

Туманный шквал так и не наступил. После полуночи туман перестал густеть и подниматься вверх, а ближе к утру и вовсе превратился в рваное пуховое одеяло. Штормовая тревога давно прекратила выть, и никто не мог вспомнить точно, когда именно. Метеорологическая служба обманула – что ж, такое случалось и прежде, как тогда, когда обещали дождь из лягушек, который, ко всеобщему огорчению, так и не пошел.

Ночные треволнения оставили Джаспера в покое, его клонило в сон, и он все порывался отправиться спать. От усталости почти все мысли покинули его голову, будто зрители – скучную постановку в сиротском театре, и он просто наблюдал за ползающей по столу пчелой.

Клара, неугомонное создание, уплетала печенье, и мальчик вдруг понял, что с ее появлением у него появился достойный конкурент. Он стал опасаться, что «Твитти» на них обоих не хватит.

- А она здесь прижилась, как я погляжу,- сказал мистер Келпи.

- Да уж,- хмуро заметил доктор.- Она, видимо, считает, что здесь приют для наглых беспризорных пчел.

- Миссис Трикк постоянно ее подкармливает,- добавил Джаспер.- Скоро она станет такой толстой, что не сможет взлететь!

Пчела согласно жужжнула.

- Ей хорошо здесь,- с потаенной грустью проговорил мистер Келпи.- Лучше, чем в опустевшем научном обществе. Здесь о ней, по крайней мере, могут позаботиться.

- Уж не хотите ли вы сказать…- начал было доктор, но Джаспер опередил его, радостно воскликнув:

- Да! Конечно, мы о ней позаботимся, мистер Келпи! Не волнуйтесь!

Доктор Доу покачал головой, но сказать ничего не успел, поскольку из прихожей раздался едва слышный звон колокольчика – в щель для газет и писем что-то просунули. На часах было без пятнадцати семь, а это значило, что мистер Уигли, местный почтальон, как раз разносит утреннюю почту.

Доктор отправился в прихожую и вскоре вернулся в гостиную со стопкой корреспонденции. В понимании Джаспера, у него был неплохой улов: свежий номер «Сплетни», пара писем да открытка от неблагодарного пациента, обвиняющего доктора в том, что тот не должен был прерывать его самоубийство. Спасенный желал доктору, чтобы ему однажды тоже помешали оставить всю эту суматоху, когда жизнь станет совсем невыносимой.

Прочитав послание на открытке, Натаниэль Доу почти даже улыбнулся. Он опустился в кресло и принялся разбирать оставшуюся почту.

- Вы позволите?- Мистер Келпи кивнул на газету.

Доктор протянул ему «Сплетню», а бабочник, лишь стоило ему бросить на передовицу первый взгляд, тут же огласил гостиную недоуменным: «Подумать только!».

- Что вас так удивило, мистер Келпи?- спросил Натаниэль Доу, не поднимая глаз от письма из стопки и пытаясь понять, кто такая мисс П.У. Трикк, обозначенная на конверте как отправитель.

Мистер Келпи взволнованно сообщил:

- Ночью кто-то ограбил банк Ригсбергов!

- Ограбление банка!- воскликнул Джаспер. Сон как рукой сняло.- Ух ты!

- Быть того не может,- равнодушно пробормотал доктор и попытался разглядеть содержимое конверта от непонятной П.У. Трикк, держа его на просвет.

- Но здесь так написано!- Мистер Келпи принял его реакцию за неподдельный интерес.- Разумеется, статья вышла из-под пера Бенни Трилби. Мистер Трилби сообщает, что в пять часов утра (отдадим дань расторопности редакции, ведь сколько там прошло?.. два часа?) управляющий банка, господин Портер, обнаружил, что хранилище вскрыто, как консервная банка, а круглая сейфовая дверь исчезла в неизвестном направлении. Охранники в недоумении – они ничего не слышали и не видели. Семейство Ригсбергов от комментариев пока что воздерживается. Они не признаются, сколько именно украли злоумышленники, но мистер Трилби выдвигает предположение, что они взяли не меньше ста тысяч фунтовых пуговиц.

- Ого!- восхитился Джаспер.- Целых сто тысяч?!

- Мистер Трилби в этот раз поскромничал – видно, приболел,- сказал доктор Доу.- Убежден, грабители взяли намного, намного больше…

- Любопытно, кто же осмелился провернуть подобное!- взбудораженно продолжал мистер Келпи.- Все знают, что даже просто вставать на пути у Ригсбергов опасно и чревато последствиями, но ограбить их банк…

- Да уж. Глупости и рискового авантюризма злоумышленникам не занимать.- Доктор хмурился, но не из-за ограбления банка – его по-прежнему заботило письмо, которое почему-то оказалось в его почтовом ящике: - Что-то такое миссис Трикк мне говорила… вчера или позавчера, если бы я еще ее слушал…

- Дядюшка!- укоризненно воскликнул Джаспер.- Как ты не можешь помнить, что говорила миссис Трикк?!

- Я ее вообще практически не слушаю,- признался доктор Доу.- О чем же она говорила? Вроде бы, кто-то должен приехать… Кажется, ее племянница из Льотомна обещала ее навестить. Племянница по имени П.У. Трикк? Меня больше волнует другое: когда уже мистер Уигли начнет доставлять письма миссис Трикк в ее собственный почтовый ящик?

- Нам ведь не тяжело ей передать, дядюшка,- сказал Джаспер.- Да что с тобой такое, Клара?

Пчела вела себя странно. Она топала по своей подушке и никак не могла устроиться. Крутилась кругом и при этом возмущенно и раздраженно жужжала. Она так резко царапала подушечку лапками, что Джаспер решил ей помочь.

- Сейчас-сейчас, погоди.- Мальчик аккуратно переправил пчелу на стол, попытался взбить подушечку, но получилось лишь ее помять. Что-то зашуршало внутри.- А это что такое?

Джаспер бубнилсебе под нос, а мистер Келпи тем временем продолжал строить предположения о неведомых ночных злоумышленниках:

- Как же им удалось все провернуть? Я не раз слышал, что хранилище Ригсбергов неприступно. Там ведь… эээ… стоит лучший в мире сейф. А газ, а решетки-ловушки, а непробиваемая стальная дверь, в конце концов!

- Ну,- сказал доктор,- к каждому замку можно подобрать свой ключик. Или же, как говорят господа полевые хирурги, к каждой кости есть своя пила.

- Дядюшка! Мистер Келпи!- воскликнул Джаспер, и оба джентльмена недоуменно поглядели на него.- Смотрите, что я нашел!

В руках у Джаспера был небольшой клочок бумаги, а рядом лежала подушечка пчелы, из которой лез пух.

- Я нащупал это в подушке Клары, оно было спрятано внутри! Здесь была пуговка…

- Там что-то написано?- спросил мистер Келпи, и Джаспер прочитал вслух:

«Куллинариус Треннье. Рагу из Черного Мотылька.

- Сиреневый лук;

- Селезневая морковь;

- Томаты «Багровник» и томатный соус «Трогвар» (приготовленный заранее);

- Картофель;

- Зелень;

- Масло «Белорр»;

- Вино «Леру» – выдержка не менее сорока лет;

- Мясо Черного Мотылька.

1. Черного Мотылька (крылышки отдельно – тело отдельно) подготавливаем как рыбу: вспарываем, убираем внутренности, готовим к жарке. Нарезаем небольшими кусочками, сдабриваем вином «Леру» – оно размягчает мясо, делает его нежнее, добавляет сливовые нотки. Обжариваем в казане на среднем огне до появления на мясе румяной корочки.

2. Нарезаем сиреневый лук мелким кубиком, а селезневую морковь длинной соломкой. Сперва добавляем к обжаренному мясу лук. Помешивая, обжариваем 2-3 минуты. Затем добавляем морковь. Обжариваем также 2-3 минуты.

3. Добавляем соус «Трогвар». Перемешиваем и обжариваем примерно минуту, после чего добавляем в казан натертые на крупной терке томаты. Тушим все это, помешивая. Добавляем соль, перец. Щепотку кардамона.

4. Добавляем нарезанный кубиками картофель и мелко нарезанную зелень. На минимальном огне все это тушим до средней готовности мяса. Блюдо должно походить на очень густой суп.

5. Отдельно на масле «Белорр» поджариваем крылья – до состояния хрустящей корочки, крошим в казан. Перемешиваем, добавляем щепотку соли. Тушим еще 10-15 минут. Выключаем огонь и даем блюду настояться под крышкой минут 5.

…Приправы по вкусу.

Блюдо готово».


Джаспер дочитал до конца и замолчал. В гостиной поселилась тягучая тишина. Мальчику было мерзко даже подумать о том, чтобы прикоснуться к Черному Мотыльку – не то что его… есть. Для него это было примерно то же самое, что есть пирог с начинкой из тараканов или вареный человеческий труп. От этих мыслей к горлу подступала тошнота.

- Нда…- Доктор Доу пригубил было кофе из чашки, но она оказалась пустой.

- Почему это было спрятано в подушке Клары, дядюшка?

- Не имею ни малейшего понятия.- Доктор Доу посмотрел на бабочника.- Может быть, вы как-нибудь нам это объясните?

Мистер Келпи выглядел раздраженным и раздосадованным. Он даже побагровел.

- Мотыльков порой едят. В некоторых ресторанах Старого центра, к примеру, они считаются деликатесом, а у племен, обитающих в джунглях Кейкута, они и вовсе являются простой повседневной пищей. Их жарят и едят. Или же сушат. И тоже едят. Отвратительно! Уничтожать таких прекрасных существ, чтобы пожирать их!

- Вамба во время нашего с ним разговора был обеспокоен тем, что кто-то захочет съесть Черного Мотылька,- вспомнил доктор.

- Нет, это невозможно!- воскликнул Джаспер.- Черный Мотылек ядовит – его нельзя есть, об этом написано в книге профессора Гиблинга. Я помню! Я еще подумал: кто захочет есть бабочку? – это же так…- он поморщился,- мерзко.

Мистер Келпи поглядел на него и подтвердил:

- Так и есть. Согласно книге профессора Гиблинга, мясо Черного Мотылька ядовито и непригодно в пищу, оно пропитано кислотами смерти и разложения. Вамбе же, я смею предположить, или кому-либо из его соплеменников вряд ли доводилось есть Черного Мотылька.

- Но кому-то все же доводилось, раз существует рецепт. Зачем делать рецепт по приготовлению того, кого нельзя съесть?

- Еще одна загадка…

- Я слышал об этом Треннье,- сказал мистер Келпи.- Его рецепты запрещены во многих странах, поскольку в угоду тому или иному блюду он рекомендует отлавливать редкие и уникальные виды. Ходят слухи, что у него даже есть рецепт приготовления человека.

Джаспер пораженно открыл рот – мистер Келпи едва ли не дословно озвучил его прежние мысли.

Доктора же приготовление людей не интересовало, его больше заботила техническая сторона рецепта, найденного в подушечке любимой пчелы профессора Гиблинга.

- А есть какой-нибудь способ извлекать яд? Вроде как при извлечении желчного пузыря? Чтобы не испортить мясо? Или же само мясо ядовито?

- Я… я не знаю, доктор,- раздраженно ответил мистер Келпи.- Я об этом вообще не хочу думать.

- В рецепте ничего не говорится об избавлении мяса от яда и…

- Это не «мясо»!- вскипел мистер Келпи.- Это бабочки! Прекрасные, изумительные создания! Совершенные, в отличие от грязных мерзких людей, которые тянут в свою ненасытную пасть все, что видят.

- Мистер Келпи,- начал Джаспер,- уверен, дядюшка не хотел…

- Меня больше занимает другое,- вставил Натаниэль Доу, глядя на подушку пчелы.- Почему профессор спрятал это, если он сам знал, что мясо…- он исправился,- Черный Мотылек непригоден в пищу?

Мистер Келпи уже собирался было что-то возмущенно ответить, когда в двери раздался стук. Даже, скорее, не стук, а грохот: в дверь дома № 7 именно что забарабанили.

Мистер Келпи от неожиданности даже выронил газету, которую до сих пор сжимал в руках. Клара тут же скрылась под столом. Джаспер замер.

Натаниэль Доу быстро поднялся на ноги и направился к двери.

- Кто там?- резко спросил он.

- Это Винки, сэр!- раздалось с улицы.- С Чемоданной площади!

- И что тебе нужно, Винки с Чемоданной площади?

Доктор слегка приоткрыл дверь и поглядел на незваного гостя. У порога стоял мальчишка. Он смотрел на доктора снизу вверх, тяжело дышал и раскраснелся так, словно и правда бежал сюда от самого вокзала.

- Я… я нашел его!

- Кого ты нашел?!

Джаспер ринулся к двери.

- Дядюшка, это Винки?

Уличный мальчишка попытался глянуть мимо доктора.

- Да, Джаспер, это я!

- Ты нашел его?

Доктор строго поглядел на племянника.

- Что происходит, Джаспер?- спросил он.

- Я попросил Винки кое-кого найти…

- Кого?

- Черного человека!- вставил Винки.- Я нашел его! Он прячется в заброшенном подвале в переулке Трамм! Это недалеко! Я вас отведу! Скорее! Он еще там!

Доктор Доу действовал без промедления. Он надел пальто, взял саквояж и повернулся к Джасперу – тот уже пытался влезть в свой сюртучок. Бабочник недоуменно выглядывал из гостиной.

- Вы с нами, мистер Келпи?

- Разумеется…

Вскоре они покинули уютный дом доктора и поспешили вслед за припустившим по переулку Винки с Чемоданной площади.


***


Колокольчики над входной дверью суматошно задрожали и зазвенели, и мисс Лиззи отправилась открывать: «Кто это пришел так рано?». Почтальон обычно не звонил в дверь, молочник всегда оставлял бутылки за порогом, а булочник сегодня приходить не должен был.

Девушка приоткрыла дверь, и, лишь стоило ей увидеть человека на крыльце, как ее лицо мгновенно помрачнело.

- Доброго вам утречка, Лиззи,- вальяжно проговорил гость.

Этот человек вызывал у нее чувство отвращения буквально всем. Своими сальными отекшими щеками, выпученными зловредными глазами, привычкой облизывать пересохшие губы, когда он на нее глядит. Ее раздражала даже его манера двигаться – с нарочитой неспешностью, словно ему некуда торопиться, а весь мир пускай обождет – ничего, мол, с ним не станется. Большущий, а для миниатюрной мисс Лиззи так и вовсе необъятный, этот мужчина пугал ее неимоверно – так, что порой даже снился ей в кошмарах: тяжело топал своими башмачищами по коридору, натужно дышал, стоя за ее дверью, поворачивал ручку и входил в комнату…

- Я снова вынуждена напомнить вам, мистер Бэнкс, что для вас я – мисс Хоппер. Вы, верно, пришли к моему брату?

- Именно так.

Ничуть не смущаясь из-за того, что его поставили на место, констебль усмехнулся и пожал плечами – от этого его незначительного движения натужно заскрипел служебный самокат, на ручку которого толстяк опирался. «И как тот только выдерживает его вес и его самодовольство?!» - частенько думала мисс Лиззи.

- Он еще спит, мистер Бэнкс,- холодно ответила девушка.- Еще совсем рано.

- Не для полиции Тремпл-Толл… мисс Хоппер,- сказал констебль Бэнкс, сделав особое ударение на обращение.- Мы всегда на посту. Так где там ваш братец?

- Хмырр почти не высыпается, вот я и подумала…

- Должно было прийти уведомление – срочный вызов!- злобный толстый констебль начал багроветь, и девушке стоило огромных усилий не отпрянуть прочь, захлопнув дверь.- Вы что, снова отключили сигнал на пневмопочте?

Мисс Лиззи не сочла нужным отвечать, лишь сказала:

- Я позову брата. Обождите здесь, мистер Бэнкс.

- Я… эээ…- начал было констебль, но дверь уже закрылась.

Полицейский рассмеялся. Сестра Хоппера была очень миловидной девушкой, и констебль Бэнкс испытывал к ней весьма недружественные и довольно нездоровые чувства. Разумеется, он знал, что сам вызывает у нее отвращение, но это лишь добавляло ему интереса. Мисс Лиззи Хоппер работала швеей у какой-то важной дамы с площади Неми-Дрё, и ее исколотые иглами, опухшие кончики пальцев, были единственным, что ее портило. Несговорчивый характер девушки и ее наивная непримиримость констебля Бэнкса забавляли. Он частенько представлял себе, как учит ее манерам.

Не прошло и пяти минут, как дверь дома открылась и на пороге появился сам Хоппер, невыспавшийся и взлохмаченный. Его квадратный подбородок синел из-за жесткой щетины, а лицо было взбитым, как подушка человека, страдающего бессонницей.

- Что стряслось, Бэнкс?- спросил он, зевая и на ходу застегивая пуговицы мундира.- Мы же собирались встретиться в полдень в пабе.

- Планы изменились,- сказал Бэнкс.- Нас всех вызвали. Все подробности по дороге. Бери самокат, и покатили…

Хоппер снова скрылся в доме, но не пробыл там и двух минут. Когда он вернулся, в зубах у него был зажат толстенный, как папка с делом особо опасного преступника, сэндвич. Он спустил свой самокат со ступеней крыльца, застегнул под подбородком тесемки шлема. При этом Хоппер, кажется, умудрялся жевать сэндвич без помощи рук – хлеб колыхался в его рту из стороны в сторону.

Констебли покатили вниз по улочке. Бэнкс на ходу пояснял напарнику:

- Всех вызвали! Ночью кто-то взял банк Ригсбергов на Площади!

Хоппер даже поперхнулся от этой новости хлебными крошками.

- Ты, верно, шутишь!

Но напарник не шутил.

- Занятненькое дельце!- Выискивая выбоины, Бэнкс вглядывался в стелющийся по земле туман – сейчас угодить в яму ему совсем не хотелось.- Похоже, в этом никчемном городишке появился кто-то с характером. И это не может не радовать, а то меня уже порядком тошнит от этих тюфяков и трусов! Хотя не удивлюсь, если парни, щелкнувшие Ригсбергов по их лощеным длинным носам, приехали сюда откуда-то из других мест.

- Я думал, хоть сегодня высплюсь…- проворчал Хоппер. Он уже расправился со своим неказистым завтраком и теперь бросал тоскливые взгляды на ставни еще закрытых лавок и кафе.- Я бы не отказался сейчас от чашечки…

- Никаких чашечек!- прервал его Бэнкс.- И никаких плошечек! Нет времени! Там, на Площади, собирают всех! Ригсберги в бешенстве – они хотят поскорее найти грабителей, пока весть о том, как их облапошили, не разошлась по городу. И если бы твоя сестра не имела дурную привычку отключать свисток пневмопочты, мы бы не были вынуждены являться туда самыми последними – подбирать крохи за остальными. Пока мы доберемся, там останутся только дурацкие обременительные задания, вроде «Стоять фонарным столбом!» и «Не подпускать прессу!».

- Ну, Бэнкс,- Хоппер попытался вступиться за сестру,- у Лиззи мигрени, ее раздражает этот свисток. Он ей напоминает…

- Ты слишком мягок с ней,- заявил Бэнкс.- Я бы на твоем месте…

Но что бы на месте напарника мистер Бэнкс ни сделал с его сестрой, договорить ему не удалось, поскольку на перекрестке прямо наперерез его самокату вдруг выскочил человек весьма убогого вида в распахнутом пальто, со сползшей на затылок шляпой и всклокоченными сальными волосами.

- Шнырр!- заорал Бэнкс и резко остановил самокат.

Хоппер вильнул в сторону, описал дугу вокруг осведомителя и также остановил служебное средство передвижения.

- Если ты будешь вот так выбегать прямо перед нами, то будешь сбит! Ты понял меня?!

Но Шнырр Шнорринг даже не заметил угрозы. Как ни странно, он был рад, что его едва не переехали. К тому же он сейчас даже не обратил внимания на свое нелюбимое прозвище.

- Господа хорошие! Господа хорошие!- завопил он.- Наконец я вас отыскал! Я ищу вас уже больше часа!

- Что стряслось, Шнырр?!

- Я нашел его! Нашел туземца! Он неподалеку! Скрывается в переулке Трамм! Затихарился!

Констебли переглянулись. Перед ними встала дилемма. С одной стороны, им было велено ехать на общий сбор на площадь Неми-Дрё, но с другой… У них все еще было их дело, на которое они уже потратили столько сил, в которое вложили частичку своей сухой полицейской души.

Раздумывать особо было не о чем, и Бэнкс коротко рявкнул:

- Веди!


***


- …Джаспер! Не поднимайся! Не вылезай!- кричал Натаниэль Доу, с тревогой глядя на мальчика, спрятавшегося за пожарным гидрантом.

Пуля просвистела возле головы доктора, но он успел отшатнуться в самый последний момент.

Перестрелка наполнила переулок Трамм грохотом. Кто-то что-то кричал, но разобрать что именно не было возможности. Фигуры людей в тумане казались наполовину стертыми, на земле валялись полицейские самокаты, рядом с одним из них лежал разбившийся фонарь. В грязи на боку сиротливо покачивался плесневелый котелок Шнырра Шнорринга. В нем зияло рваное пулевое отверстие. Сам Шнырр лежал в паре шагов от своего головного убора, раскинув руки и не шевелясь.

Мистер Келпи прятался за выступом дома и потел так, словно угодил головой в аквариум. Дрожащими пальцами он пытался нащупать в кармане свое лекарство, но никак не мог унять тремор. Бабочник зажмурился и взмолился, чтобы все это поскорее закончилось. Но все только начиналось…

- Стреляй по ним, Хоппер! Стреляй!- орал констебль Бэнкс, пытаясь перезарядить револьвер, но патроны выскальзывали из неловких пальцев и падали в грязь. Он нагнулся, чтобы подобрать их.

- Я и стреляю!- кричал в ответ Хоппер.

- Ты не стреляешь, а мажешь!

- Я не мажу! Клянусь, я попал в двоих! Попал!- Он продолжал стрелять, но никто по-прежнему не упал. Может, все дело было в том, что он держал револьвер второй раз в жизни, а может, в том, что он просто не выспался.

Безумие и хаос наполнили собой утро. Они висели в воздухе среди клочьев тумана, а неразбериха оплела переулок Трамм своими щупальцами.

Винки скрылся, как только объявились констебли – уличные мальчишки стараются избегать любого взаимодействия со служителями закона. Уже будучи в квартале оттуда и услышав отдаленное эхо от выстрелов, он поблагодарил свою прозорливость и припустил еще шустрее.

Пуля высекла искры из фонарного столба, за которым притаился Натаниэль Доу, и срикошетила в чей-то почтовый ящик. Этот выстрел также был очень близок к тому, чтобы оборвать жизнь некоего беспечного доктора, но тот этого не заметил – его сейчас волновало, все ли в порядке с Джаспером.

Мальчишка постоянно норовил вылезти из своего укрытия, но пули, вгрызающиеся в брусчатку в каком-то футе от него и звенящие по рифленому боку гидранта, очень настойчиво советовали ему сидеть и не высовывать нос.

Вамба в отчаянии выл на одной ноте. Распластавшись на земле, он прикрывал голову руками. По его штанам расплылось мокрое пятно – нет, он не был ранен – он обмочился от страха…

А ведь еще пять минут назад ничто не предвещало того, что сейчас здесь творилось.

Винки привел их к подвалу, в котором прятался Вамба.

- Он там! Там! Внизу! Прячется!- голосил он.- Я его видел!

В крошечном окошке показались испуганные глаза туземца, но стоило ему увидеть, кто пришел, как он тут же переборол страх и выбрался из подвала.

- Мистер Келпи, вы прийти! Вас отпустить!

- Да, Вамба. Меня освободили.

- Почему вы сбежали, позвольте спросить?- сухим раздраженным голосом поинтересовался доктор Доу, и туземец испуганно отпрянул.

- Я бояться! Не верить никому! Вы говорить, что отвести меня в полиция! Я услышать…

- Но мы же хотели тебя защитить, Вамба,- сказал Джаспер.

- И вы… и вы…- Туземец вдруг так задергался, словно его принялся трясти за плечи невидимка. Глаза Вамбы расширились настолько, что веки практически исчезли. Он ткнул пальцем куда-то за спину доктора.- Вы привести их за мной! Я верить вам! А вы их привести!

Доктор и его спутники обернулись, но прежде они услышали крик:

- Это он! Это он, господа хорошие!- вопил Шнырр Шнорринг.- Туземец, о котором я говорил!

К месту действия на служебных темно-синих самокатах, клаксонируя, словно их можно было не заметить, подкатили Бэнкс и Хоппер. Они остановились в нескольких шагах и достали револьверы.

- Хм! Кто бы сомневался, что мы вас здесь увидим,- зло хохотнул толстый констебль.

- Да уж,- сказал доктор Доу.- Явились еще что-то испортить?

Констебли заскрипели зубами. Любой намек на любезность испарился, словно пирожное в качестве вещественного доказательства по делу обжоры.

- Мы забираем этого гуталинщика,- заявил Хоппер.- Он арестован.

- Это кто так сказал?- спросил доктор.

- Это мы так говорим,- последовал полицейский ответ.

- Прошу прощения, господа,- побелев, сказал Натаниэль Доу,- но он с вами никуда не пойдет. Вамба – важный свидетель, он может опознать…

- Да плевать нам, что вы там бубните! Мы его забираем, и все тут! Еще не расшаркивались со всякими…

- Может быть, вам напомнить,- Натаниэль Доу шагнул вперед так угрожающе, что констеблям потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы машинально не отпрянуть,- что у меня есть предписание для таких, как вы, оказывать мне всяческое содействие?

- Ну-ну, я так не думаю,- ответил Бэнкс.

- Меня не волнует, что вы думаете!- закипая бросил доктор Доу.- Мы вам его не отдадим, это решено.

- Мы еще поглядим, что решено, а что – нет.

Шнырр Шнорринг мерзко захихикал.

Бэнкс двинулся вперед, а Вамба спрятался за спиной у мистера Келпи. И вот, когда констебль практически поравнялся с доктором, началось…

Без предупреждения, без какого-либо приказа или провозглашения требований совершенно неожиданно полетели пули. В переулке появилась третья сторона, должно быть, также желавшая заполучить многострадального туземца Вамбу.

Четверо людей в черном действовали стремительно. Они ловко двигались, молниеносно перезаряжали и вскидывали оружие и так же быстро разряжали очередной барабан. Их лица были скрыты за шарфами и затененными защитными очками, а фигуры казались совершенно одинаковыми.

Констебль Бэнкс был ранен – по крайней мере, он сам так считал, поскольку пуля пробила шлем. И все же отчего-то он не торопился падать замертво, а продолжал отстреливаться: видимо, пуля прошла через пустое пространство между его головой и внутренней частью шлема. Его напарнику, констеблю Хопперу, повезло меньше. Уже трижды пули прошли вскользь по его мундиру, чиркнули по плечу, одна вонзилась в ногу. Он завалился набок, пытаясь нащупать в кармане запасные патроны.

Злодеи, намеревавшиеся отбить Вамбу, были близки к своей цели. Судя по всему, убивать туземца им было строго-настрого запрещено, поскольку в него никто ни разу не выстрелил. Один из нападавших ринулся к нему под прикрытием своих сообщников, схватил его за воротник рубахи и рывком поднял на ноги.

Доктор Доу, выглядывавший из-за своего фонарного столба, улучил момент и ринулся на человека в черном, оттолкнул Вамбу в сторону и сцепился с незнакомцем. Лишь в последний момент он отбросил от себя револьвер. И хоть оружие осталось в руке человека в черном, выстрел, нацеленный в лицо Натаниэлю Доу, прошел над его плечом и, судя по звону разбившегося стекла, попал в одно из ближайших окон. Доктор был безоружен – его саквояж валялся в нескольких ярдах в стороне, в грязной луже. А еще он не мог совладать с сильным злодеем – человек в черном схватил его за горло и приставил горячее дуло прямо к его скуле – Натаниэль Доу услышал шипение, но даже не поморщился. В голове появилась мысль: «Нужно будет сразу же обработать “Антижгином доктора Перре”, чтобы не остался ожог… если только меня сейчас не пристрелят».

- Стоило сразу же пристрелить тебя,- прошипел человек к черном в самое ухо доктору Доу,- чтобы ты не путался под ногами.

Он отвел курок – доктор Доу задергался как безумный. Человек в черном сдавил его горло еще крепче. Натаниэль Доу увидел грубые очертания лица под шарфом, различил каждую ворсинку на этом самом шарфе. Под тусклыми стеклами защитных очков были злые прищуренные глаза. Доктор чувствовал едкий запах пороха от револьверного ствола у своего лица. Он вдруг подумал, что запах чернослива намного приятнее… Натаниэль Доу машинально попытался его уловить, но вместо этого почувствовал какой-то другой запах. Очень знакомый запах, вот только он не смог вспомнить, что это такое.

Доктор услышал отчаянный крик Джаспера.

Мальчик был в ужасе. Все повторялось. Он ничего не мог поделать, и его последнего родного человека сейчас убьют. Целый клубок чувств и нервов застрял у него в горле, перекрыв дыхание. Это его вина! Он заставил дядюшку в этом участвовать! Он его сюда привел! Из-за него дядюшка сейчас беспомощно болтался в руке у человека в черном, и тот вот-вот…

- Не убивать! Не убивать доктор! Доктор хороший!- завопил Вамба.

Он тянул человека в черном за штанину, но тот его словно не слышал. Зато он услышал яростные полицейские свистки, доносящиеся уже буквально из-за угла и с каждым мгновением все приближающиеся.

- Уходим!- Человек в черном отшвырнул доктора Доу от себя прочь и ринулся в темнеющую подворотню. Его сообщники, отстреливаясь от Бэнкса и Хоппера, все еще палящих без особого толка, бросились за ним следом…

Все закончилось. Доктор хрипел и тер горло, Вамба испуганно отполз в сторону, а Шнырр Шнорринг прекратил прикидываться мертвым, подобрал свой котелок и напялил его на голову.

- Клянусь, я попадал в них!- сквозь сжатые зубы процедил Хоппер. Он выронил револьвер и схватился за простреленную ногу.

- Я и сам попадал!- Бэнкс подошел к тому месту, где совсем недавно стоял тот, чью грудь, он мог бы поклясться чем угодно, он пару раз продырявил, в то время как незнакомец не то что не упал, а лишь слегка отдернулся, как от легкого толчка, и продолжил стрелять. Крови на камнях не было – только какие-то щепки.

В переулке показались еще полицейские. Четверо. Все с дубинками в руках. Один держал перед собой фонарь.

- Бэнкс? Хоппер?- удивленно проговорил констебль с фонарем.- Что здесь творится?

- Появились неизвестные и открыли по нам огонь,- сообщил Бэнкс.- Они скрылись в подворотне. Гнаться за ними бессмысленно – это проходной двор…

Натаниэль Доу не слушал. У него в ушах все еще раздавались звуки выстрелов, а во рту был мерзкий привкус, как будто он только что сжевал пригоршню пороха.

- Дядюшка! Ты цел?

Доктор повернулся к Джасперу. Может, физически с ним и было все в порядке, но выражение лица дядюшки очень испугало племянника. Что-то в нем изменилось, словно кто-то перемкнул некий невидимый рычаг.

- Мне надоела эта возня,- сказал он глухо.- Мы знаем, кто убийца и заговорщик. И мне плевать на возможные последствия. Мы пойдем и схватим его прямо сейчас. Бэнкс!- Он повернулся к констеблю, который как раз помогал своему напарнику. Нога Хоппера была серьезно повреждена, кровь залила штанину.- Вы еще намерены получить свои улучшенные самокаты?

Губы констебля Бэнкса растянулись в улыбке. В его глазах появилась заинтересованность. Даже раненый Хоппер от этих слов встрепенулся так, словно забыл, что ранен – он был так взбудоражен, что даже его кровь будто бы перестала течь.

- О, мы не успокоимся, пока их не получим.

- Замечательно. Вы их получите.


***


Дальнейшие события разворачивались стремительно.

Кэб подъехал к входу в здание, где располагался Клуб джентльменов-любителей науки. Из него вышли доктор, Джаспер, Мистер Келпи и Вамба. Из полицейского фургона, затормозившего тут же лишь минутой позже, выбрались констебли Бэнкс и Хоппер.

Доктор Доу осмотрел констебля Хоппера еще на месте перестрелки. Перевязал ему ногу. Пуля пока что осталась гостить в ней, но при этом полицейский был снабжен целым батальоном пилюль, порошков и снадобий. Одни остановили кровь, другие уняли боль, третьи – головокружение, а прочие дали ему неплохой запас сил. Сейчас констебль выглядел весьма сносно: если не знать о его ранении и не обращать внимания на продырявленную окровавленную штанину, то нельзя было даже подумать, что с ним что-то не так. Доктор Доу, разумеется, знал, что вскоре констебля настигнет сонм побочных эффектов, и тогда ему нельзя будет позавидовать: более реакционные медикаменты вызывают более страшные и болезненные побочные эффекты. Если бы доктор был мелочным и мстительным человеком, это бы потешило его душу, но сейчас его действия были продиктованы сугубо срочностью.

Натаниэль Доу толкнул двери Клуба, и вся компания быстро прошла через вестибюль, игнорируя возмущенные возгласы швейцаров и управляющего.

- Сэр Уолтер Фенниуорт!- крикнул доктор Доу.- Где он?!

- Что вы себе позволяете?- воскликнул управляющий.- Это возмутительно!

- Непотребство! Непотребство!- вторили швейцары.

- Это полицейское дело! Где сэр Фенниуорт?

Управляющий бросил быстрый испуганный взгляд на прикрытые двустворчатые двери, из-за которых раздавался приглушенный гул голосов, и доктор решительно направился к ним. Где же еще сэру Уолтеру быть, как не в курительном салоне…

Стоило незваным гостям нырнуть в дымную тучу, как к ним повернулись десятки недоуменных взглядов. Кто-то что-то гневно воскликнул, а кто-то стал рассыпаться угрозами, мол, сейчас сюда немедленно будет вызвана настоящая полиция, которая относится к благородным джентльменам не иначе, как с заслуженным почтением. Еще кто-то грозился пожаловаться господину главному судье Сонн.

Натаниэлю Доу было не до того. Он двинулся прямиком туда, где у них состоялась встреча с сэром Уолтером в прошлый раз. Джаспер нервничал, мистер Келпи чувствовал себя неуютно, а Вамба традиционно трясся от страха. Что касается господ полицейских, то они, напротив, лучились от счастья – и Бэнкс, и Хоппер просто обожали использовать собственные полномочия при любой возможности. И наличие при этом уязвленных и отвратительных толстосумов, делало происходящее лишь приятнее.

- Неприемлемо, негодую!- грозно проговорил сэр Уолтер.- Своим вторжением вы нарушаете все правила этого места!

Натаниэль Доу бросил на почтенного джентльмена презрительный взгляд. Сэр Уолтер Фенниуорт сидел в том же кресле и, казалось, в той же позе, что и во время их прошлой встречи. Даже клубы дыма от его сигары зависали в том же положении.

- Вы знаете, нам нет дела до ваших правил,- сказал доктор Доу.- Мы пришли сюда, чтобы прекратить ваши злодеяния, сэр Фенниуорт.

- Мои… что?- не понял сэр Уолтер, но тут он заметил среди вторженцев чернокожего человека и возмущенно, но больше, пораженно, задышал.- Вы унизили и опорочили наш Клуб, приведя сюда его!- Джентльмен ткнул сигарой в Вамбу.- Что…- он втянул носом воздух,- что это за мерзкий запах?!

Взгляд сэра Уолтера наткнулся на пятно на штанах туземца, и его лицо стало напоминать старое увядшее яблоко, забытое на дне мешка.

- Будьте начеку, Бэнкс,- предупредил Натаниэль Доу.- Среди членов Клуба могут быть его сообщники – люди, которые стреляли в нас.

Оба констебля восприняли слова доктора, как приказ достать оружие. Они направили револьверы на пораженного джентльмена в кресле. Возмущенный гомон в салоне мгновенно стих – здесь уже все поняли, что с полицейскими из Тремпл-Толл шутить не стоит и на них не подействуют угрозы вызвать их местных коллег: считалось, что констебли Саквояжного района ничуть не лучше тамошних преступников.

Что касается сэра Уолтера, то он все же не зря являлся самым почетным членом этого Клуба. Его не испугало оружие, не испугали искаженные злобой лица констеблей. Его больше встревожили слова доктора.

- Какие еще сообщники?!- воскликнул он.- О чем вы говорите?!

- Вы арестованы, сэр Фенниуорт,- сказал доктор Доу.

Судя по лицу престарелого джентльмена, было неясно, начнет он сейчас сыпать проклятиями или же вот-вот рассмеется во всю мощь легких. Все, что сейчас здесь творилось, походило на дешевый фарс, когда не понимаешь, происходит все на самом деле или все кругом прикидываются.

- И в чем же меня обвиняют?

- В убийствах, в похищениях, в краже личности…

- Если это какая-то глупая шутка Стаффордса и остальных…- начал было сэр Уолтер.

- Смею вас заверить, никакой Стаффордс здесь ни при чем.

- И кого же я в таком случае убил?

- Члена Клуба охотников-путешественников, сэра Патрика У.С. Хэмилтона. Вы присвоили себе его личность, заняли его место и отправились в экспедицию в Кейкут. При этом вы причастны к убийству профессора Генри Н. Гиблинга из ГНОПМ.

- Вы бредите, уважаемый,- сказал сэр Уолтер.- Я никого не убивал и уж тем более я не был ни в каком Кейкуте! Это могут подтвердить!

- Ваши подельники? Сообщники?

- Как минимум моя супруга.

- Вы меня простите, если я не поверю словам такого свидетеля?

Сэр Уолтер сощурился.

- Тогда скажите на милость, зачем мне все это и… да опустите вы уже оружие! Я никуда не собираюсь сбегать! Зачем мне убивать какого-то охотника, им прикидываться, ехать в Кейкут?

- Ваше пари, сэр,- напомнил Натаниэль Доу.- Вы заключили пари с сэром Редьярдом Крамароу. Неужели вы забыли? Черный Мотылек… Вы не хотели проигрывать и не могли позволить, чтобы сэр Крамароу получил бабочку.

- Я ведь вам уже говорил…- начал было сэр Уолтер.

- И, тем не менее, мы вам не поверили.

- Вы смешны! Я вовсе не собирался препятствовать Крамароу! Как вы не понимаете!

- То есть это не вы только что напали на нас?! И это не ваши люди нас только что едва не прикончили?

- Какие еще люди? У меня нет никаких людей. Есть только почтенные джентльмены, мои друзья.

Все почтенные джентльмены сейчас, к слову, расползлись по углам салона, пытаясь собрать вокруг себя как можно больше дымных туч и в них же и спрятаться.

- У меня не было желания препятствовать Крамароу,- продолжал сэр Уолтер.- Я не мог бы поехать ни в какой Кейкут. Я вообще давно никуда не езжу – не выезжаю из Габена. Все мои путешествия – это поездки из дома в Клуб и обратно. Вы совсем спятили со своими беспочвенными инсинуациями. Вы болван! Ничего не понимаете!

- Так расскажите нам все! Вы ведь понимаете, что так просто мы отсюда не уйдем?!

- Мне нужен был…- сорвавшимся голосом воскликнул сэр Уолтер,- нужен был проклятый Черный Мотылек! Мне не было смысла вредить Крамароу, пытаться сорвать экспедицию или еще что-то там! Черный Мотылек нужен был мне здесь, в Габене! Как вы не понимаете!- Он замолчал, стиснув зубы, после чего добавил, но уже тише: - Я не смог бы отправиться ни в какую экспедицию. Я наихудший кандидат на роль каких-то там убийц и похитителей!

- Потому что вы больны?- спросил доктор, прищурившись.

Джаспер был поражен. От ярости и злости его дядюшки не осталось и следа. И тут до него дошло, что все это было показным – попыткой убедить окружающих, что глаза Натаниэля Доу скрыты под пеленой гнева, что сейчас он способен на что угодно. Мальчик понял, что все это время дядюшка себя прекрасно контролировал. Подобного от всегда такого прямолинейного и бесхитростного доктора Доу Джаспер не ожидал. Это больше походило на изворотливость и хитроумные игры мистера Киттона, когда ему что-то нужно от окружающих.

Что ж, сейчас это подействовало на сэра Уолтера.

- Да! Потому что я болен!- гневно ответил джентльмен.- Как вы узнали?

- Я ведь доктор,- просто сказал Натаниэль Доу.- Мне сразу бросились в глаза некоторые симптомы, но я не сразу смог понять, что с вами. А сейчас… ваша реакция на мои нападки все доказала. Ваши скованные движения, ваши истонченные руки, ваша бледность: вы используете пудру вовсе не из желания следовать модным веяньям – вы пытаетесь скрыть пятна на лице. Ваши гримасы, когда вас заставили резко двигаться, рассказали мне больше, чем все ваши слова во время нашей предыдущей встречи.

Было видно, что сэру Уолтеру неприятно все это выслушивать и он предпочел бы, чтобы о его личных невзгодах было осведомлено как можно меньше людей, но, учитывая обстоятельства, что-либо скрывать больше не имело смысла.

- Что с вами?- спросил доктор Доу.

- Как вы думаете,- гневно проговорил сэр Уолтер,- сколько мне лет?

- Пятьдесят пять?- предположил Натаниэль Доу.

- Шестьдесят!- сказал Джаспер.

- Восемьдесят?- бесцеремонно вставил констебль Бэнкс.

Сэр Уолтер Фенниуорт поморщился и сказал:

- Мне тридцать шесть лет.

Такого не ожидал никто, кроме доктора Доу. Он понимающе кивнул:

- Прогерия Эриха,- сказал он.- Синдром ускоренного старения.

Сэр Уолтер кивнул.

- До тридцати лет все было в порядке, а в тридцать я начал разменивать год на десять – подобная ставка, знаете ли, мне совершенно не по нраву. Доктора не знали, как это со мной произошло. Одни заявили, что это врожденная болезнь и она просто спала, ожидая своего часа, другие – что это из-за… кхм… чрезмерно экспрессивного и вольного образа моей жизни, третьи уверили меня, что я заразился прогерией, съев какой-то фрукт или что-то вроде того. При этом никто не мог сказать, что мне делать, как излечить это. Я перепробовал практически все, обращался даже к месмеристам и им подобным, но… как видите, все они оказались мошенниками.

- Я сразу понял, что вы больны,- сказал доктор,- когда первой среди многочисленных фантастических способностей, которыми славится Черный Мотылек, вы упомянули его способность излечить любую болезнь. Полагаю, речь шла о слезах бабочки. Когда вы услышали о Черном Мотыльке впервые?

- О, я услышал о нем еще давно. Крамароу на все лады расхваливал своего мотылька, но тогда я не придал его словам значения – ему никто не верил, и я, признаться, был среди их числа. Но все изменилось около трех месяцев назад. Ко мне пришел человек. Его лица я не видел – оно было скрыто шарфом и большими защитными очками. Когда, намереваясь отправиться домой, я сел в свой экипаж, он уже поджидал меня там. Назвался этот человек мистером Блоххом. Он сказал, что занимается тем, что решает чужие затруднения.

- И кого же он представлял?

- Он сказал, что есть лицо, заинтересованное в том, чтобы Черный Мотылек появился в Габене. Помимо этого, он предложил свои услуги мне самому, мол, у меня есть затруднение, а у него есть решение.

- Он пообещал излечить вас?

- Он уверил, что слезы мотылька мне помогут.

- И вы поверили ему?

- Он говорил очень убедительно, а я, признаюсь, очень хотел поверить. Он сказал, что человек, заинтересованный в появлении Черного Мотылька – весьма честолюбивая личность с весьма амбициозным планом, – якобы хочет поставить слезы Черного Мотылька на поток и выпускать «лекарство от всего», продавая его за баснословные деньги. Что ж, я могу лишь позавидовать хватке этого джентльмена: продажа панацеи – что может быть перспективнее? Уж если бы он стал выпускать свои акции, я бы не отказался прикупить парочку. Мистер Блохх сказал, что план уже запущен в действие, Черный Мотылек найден, осталось лишь привезти его в Габен, а для этого им нужно подставное лицо, тот, кто все организует, но при этом не будет ничего понимать. Впечатленный болван.

- Сэр Крамароу,- догадался доктор.- Что требовалось от вас?

- Я должен был спровоцировать Крамароу. Подвести его к тому, чтобы он предложил пари. Это дало бы ход всему предприятию. Разумеется, мне ничего не было сообщено ни о каких убийствах, похищениях и заговорах. Это было просто деловое предложение с хорошим потенциалом и…

- Понимаю: вы не смогли устоять,- закончил доктор.

- В высшем свете многие знают о моей… напасти. И я бы стал лучшим доказательством того, что средство работает. Я им был нужен, в частности, за этим. Я не тот, кого вы ищите. Вам нужны Блохх и человек, стоящий за ним. Теперь вы понимаете, что, даже если бы я захотел, то попросту не смог бы кого-то убить? Я уж не говорю о путешествии в джунгли. Мне подчас не хватает сил справляться даже с собственной болезнью, куда мне еще всяческие там местные болотные лихорадки, которые цепляются, словно проклятые наследники, ожидающие, когда же ты уже отправишься в могилу.

Доктор Доу вздрогнул. Он вдруг словно что-то понял. Или же… он понял все.

- Я вам верю, сэр Уолтер,- сказал он.- Но вы ведь понимаете, что я должен убедиться.

- Да убеждайтесь вы в чем хотите,- раздраженно бросил сэр Фенниуорт, и Натаниэль Доу повернулся к Вамбе, подозвал его.- Вамба, вы ведь говорили, что можете узнать сэра Хэмилтона даже без усов. Это он?

Вамба выпучил глаза, уставившись на сэра Уолтера. Тот отвел взгляд – ему было нестерпимо мерзко находиться столь близко, во-первых, от иноземца, а во-вторых, от обмочившегося иноземца.

- Ээээ… н-нет… н-нет, доктор. Простить Вамбу. Это не он. Это не сэр Хэмилтон.

- Что ж, я так и думал.- Доктор кивнул.- Сэр Уолтер, прошу простить наше вторжение и что отняли у вас время. Но благодаря вам мы теперь знаем о планах заговорщиков. Настоящий убийца вскоре будет схвачен.

- Это… это все?- удивленно протянул сэр Уолтер.- Мне не нужно вызывать своего адвоката?

- Я бы лучше посоветовал вам вызвать автоматона-лакея – ваша сигара практически догорела. Мое почтение.

Доктор кивнул и повернулся к своим спутникам. Констебли разочарованно двинулись к выходу из Клуба, следом потянулись мистер Келпи, Вамба и Джаспер.

- Доктор!- окликнул Натаниэля Доу сэр Уолтер.- Черный Мотылек! Он… он здесь? Вы нашли его?

Доктор повернулся к нему и сказал:

- Боюсь, сэр Уолтер, вы стали жертвой очередного мошенника. Будучи врачом с большим опытом, я сомневаюсь в самом существовании лекарства от всех болезней. Панацея – это миф. Мне очень жаль, сэр.

Плечи сэра Уолтера Фенниуорта дрогнули, он опустил голову. Из глаз потекли слезы, проедая грязные уродливые дорожки в пудре на его старческом лице.

Глава 3. Человек из «Грабьего списка».

Когда вы появляетесь где-либо в сопровождении полицейского фургона, вас начинают воспринимать всерьез. И порой это очень удобно. К примеру, кэбмен, которому доктор Доу велел дожидаться, бросив: «Это полицейское дело! Ждите нас!», просто не мог ослушаться – он лишь раздраженно фыркнул в свой высокий воротник пальто. При этом, когда доктор и его спутники показались из дверей Клуба, экипаж, на котором они прибыли, стоял на месте как миленький. Небывалая для служащего из Тремпл-Толл исполнительность…

Кэбмены в Саквояжном районе обычно работали из рук вон плохо: помимо того, что они взвинчивали цены, так еще и грубили, хамили, преспокойно могли вас не дождаться, могли волочиться сколь угодно медленно (если им не прибавят за срочность), а могли нестись по ухабистым улочкам так, что у вашего желудка был шанс стать лучшим танцором танго во всем Габене. При этом кэбмены из Саквояжни обладали «наметанным глазом», сложным механизмом, состоящим из различных датчиков, измерительных машин, счетчиков миль и прибыли, определителя уровня вашей жизни (сходу) и измерителя уровня вашего стиля. Механизм этот совершенствовался с опытом, годами, каждой новой сотней пассажиров, и однажды кэбмен уже мог мгновенно определить, стоите ли вы растопки, дороги, возможных издержек и вообще мороки… К слову, о последнем. «Заморочные» – это особая категория пассажиров, которые тянут с собой в салон мешок из различных трудностей, домашних животных, детей, спазмические, полные спиртного, желудки, а что уж говорить о грязных и вонючих (особенно вонючих – потом никак не проветришь после них) иностранцах.

Человек в черном пальто и высоком цилиндре, сжимающий в руках черных саквояж, был как раз из заморочных. Причем он являлся худшим представителем данной категории: от него нельзя отделаться. К тому же он бесцеремонно провел внутрь экипажа чернокожего человека, выглядящего так, словно он только что прошел войну против армии безумных кошек, и кошки победили. Помимо прочего, от гуталинщика сильно пахло мочой, но это кэбмена не особо удивило, поскольку он считал, что так обычно пахнет от всех неблагонадежных иностранцев без исключения. Поделать с нежелательным в своем экипаже субъектом извозчик ничего не мог, и ему оставалось разве что скрипеть зубами и бубнить ругательства себе под нос всю дорогу до пункта назначения.

А все потому, что человека с черным саквояжем сопровождали господа констебли, неотступно следующие за кэбом в своем громыхающем темно-синем фургоне. Настоящем жутком полицейском фургоне – с синими фонарями на крыше, золоченой надписью на дверце «Полиция Габена. Полицейское ведомство Тремпл-Толл» и огромным, как переевший медведь, констеблем в штурманских очках за рычагами управления. И этот фургон продолжал стоять все время, пока пассажиры экипажа были в кремовом здании напротив Сиреневого парка. Он же стоял здесь, когда они вышли.

- Вы все поняли, мистер Бэнкс?- спросил доктор, повернувшись к полицейскому прежде, чем сесть в экипаж.

- Все понял, сэр.

По лицу толстого констебля было видно, что ему неприятно обращаться к доктору почтительно, но сейчас они работали сообща, и он рассматривал все это, лишь как временное неудобство и вынужденное перемирие для достижения цели. А еще полицейский был крайне огорчен: они уже почти сцапали чопорного богатея, но им приходилось уходить отсюда с пустыми руками. К тому же выполнять поручения, не понимая их сути, казалось констеблю Бэнксу унизительным и недостойным его. Но новенький самокат, повышение… что ж, это того стоило…

Вместе с констеблем Хоппером они сели в полицейский фургон и двинулись в сторону Дома-с-синей-крышей.

Что касается кэба доктора Доу, то он рванул как угорелый на восток. «Полицейское дело» обычно является неплохим погонщиком для различного рода личностей, которые поторапливаться не привыкли.

Внутри кэб был полон напряженного молчания и… запаха, исходящего от Вамбы.

Доктор искоса поглядел на сидящего напротив туземца и приоткрыл окошко. В салон тут же проникли холодный воздух и звуки уличного движения.

Вамба сидел тихо, словно опасался, что его вот-вот выгонят и заставят бежать следом за экипажем. В кэбе он ехал второй раз в жизни (первый был, когда они прибыли в Клуб).

Дышать в салоне стало немного легче, но от напряжения, облачившего пассажиров в невидимые тесные и глухие костюмы, так просто было не избавиться.

Мистер Келпи был растерян. Дрожащими пальцами он сжимал котелок, обтирал лоб платком и часто-часто моргал, словно ему в глаза попало целоеоблако соринок. Лекарство бабочника закончилось еще ночью, и ему не терпелось вернуться в ГНОПМ, где хранился его запас. Подбирающаяся все ближе лихорадка делала его нервным и раздражительным.

- Доктор, я ничего не понимаю,- сказал он.- Что там произошло, в Клубе? Вы обвиняли сэра Уолтера Фенниуорта, но… я не уверен, что вы вообще считали его подозреваемым. Или я не прав? Изначально у нас было очень мало доказательств его вины – слишком мало, чтобы пытаться его арестовать. У вас был только лишь мотив?

- Еще был запах чернослива,- негромко вставил Джаспер.

- О, этот запах чернослива…- сказал доктор Доу.- Очень умно…

-Вас нисколько не удивило известие о болезни сэра Уолтера,- продолжил бабочник.- Получается, вы и прежде не считали его убийцей? Зачем в таком случае вы ввели всех в заблуждение?

- Мне нужно было узнать все о пари сэра Фенниуорта и сэра Крамароу, мистер Келпи. Я видел реакцию сэра Уолтера в прошлый раз, когда речь зашла о Черном Мотыльке – он был возбужден и… обрадован. Это никак не вязалось с нашими подозрениями – это им противоречило. К тому же вся эта история с пари не давала мне покоя с самого начала – уж очень она походила на изворотливую попытку получить желаемое и скрыть при этом свою заинтересованность. И когда я сейчас переступил порог Клуба джентльменов-любителей науки, меня волновало лишь то, как они так обыграли, чтобы пари предложил сэр Крамароу. Мы уже были в этом Клубе, говорили с данным джентльменом, и он ничего не рассказал. Что ж, я решил применить встряску – как следует огрел сэра Уолтера электрическим угрем и погрузил его в ванну со льдом, чтобы у него не было возможности юлить и скрытничать. Я знал, что сэр Уолтер из-за его болезни – лишь косвенный участник всего этого дела. Но панацея из слез Черного Мотылька… Подумать только! Как… смело!

- Вы хотели сказать «отвратительно»?- Мистер Келпи крепко сжал поля котелка, почти смял их.- Эти мерзавцы хотели мучить бедное создание – выжимать из него слезы, чтобы делать свое это лекарство для богачей… Гнусно!

Натаниэль Доу пожал плечами. Он был не согласен с мистером Келпи: да, методы злоумышленников оставляли желать лучшего, но результат… Он как практикующий доктор знал, что многие революционные открытия были сделаны в весьма неоднозначных условиях и то, что сейчас спасает жизни, когда-то было открыто и изобретено на костях, слезах и крови – причем буквально.

- С медицинской и научной точки зрения…- начал было доктор, но бабочник впервые за все время их знакомства перебил его:

- Это гнусно с любой точки зрения!

Доктор Доу был не из тех людей, кто вступает с кем-либо в дебаты, посему решил промолчать. К тому же он знал, что стрелка на компасе его личной морали слегка отклонена вбок от общепринятой, и ему не хотелось лишний раз огорчать такого приятного и доброго (хоть и наивного) человека, как мистер Келпи.

- Вы сказали, что знаете, кто убийца,- продолжил помощник главы кафедры Лепидоптерологии.- Что именно вы имели в виду, велев тем констеблям обратить особое внимание на подпол? И кому вы отправляли письма по пневмопочте из Клуба? Кто же? Кто настоящий убийца?

- Ох, мистер Келпи,- только и сказал доктор, отвернулся и уставился в окно.

Поняв, что ответа не получит, мистер Келпи раздраженно засопел и тоже повернулся к окну.

Джаспер был раздражен не меньше. Он глядел на дядюшку и мысленно представлял себе, как держит в руке дрель для черепа и проникает в дядюшкину голову, чтобы выудить оттуда то, что тот так подло держит при себе, невзирая на пожирающее его племянника любопытство. До того, как они покинули Клуб, мальчик нисколько не сомневался, что сэр Уолтер и есть убийца, и когда выяснилось, что это не так, его постигло ни с чем не сравнимое разочарование. А еще он очень злился на дядюшку из-за того, что тот держал его в неведении. Он мог понять, почему дядюшка не доверился констеблям, но отчего он продолжает скрывать все от него, Джаспера? Потому что и сам не уверен? Или есть другая причина?

- Почему мы его все равно не арестовали?- спросил мальчик.- Он ведь участвовал в заговоре!

- Провоцировать кого-то на пари даже в Габене не является преступлением,- ответил доктор Доу.- Вот если бы предметом спора было убийство или же самоубийство, это другое дело…

Джаспер был с этим крайне не согласен. Мертвы два профессора, убит пересыльщик, незаслуженно арестовали и едва не отправили в тюрьму мистера Келпи, Вамбу похищали, их самих едва не убили… Мальчик не понимал, как так вышло, что сэру Уолтеру удалось задурить всем головы. Он считал, что этот мнимый старик виноват не меньше и он прекрасно знал, что делает. Джаспера не отпускала мысль, что на самом деле этот гадкий человек участвовал в заговоре с самого начала. Но дядюшка не станет слушать. Ему подавай какие-то доказательства – что еще взять с такого зануды… Помимо прочего, мальчика злило, что сам он никак не может понять, кто же настоящий убийца. Он осознавал, что ни за что не догадается без подсказки, потому что не думает о деле, а все свои силы направляет на злость по отношению к более осведомленному дядюшке, что нисколько не приближало его к разгадке. Но тем не менее меньше злиться у него не выходило.

Для Джаспера время в пути тянулось неимоверно медленно. И это несмотря на то, что кэбмен торопился как мог. Он лавировал между экипажами, толкал рычаг на полный ход, стоило семафорам только подумать о том, чтобы мигнуть, и не обращал внимания ни на возмущенные крики лишь чудом не задетых прохожих, ни на предсмертный визг и посмертный хруст парочки голубей, нашедших свой конец под колесами.

Мальчик сидел как на иголках – он понимал, что с каждым ярдом, с каждым футом, которые преодолевает их экипаж, они все ближе. И в конце пути находится человек, затеявший коварный сговор, организатор жутких и зловещих событий. Убийства, похищения… Там человек, который напал на них самих этим утром. И вот они едут прямо к нему в лапы, в то время как полицейский фургон отправился совершенно в другую сторону. Бэнкс и Хоппер, которые, как бы он к ним ни относился, были способны защитить их от злодеев, занялись исполнением непонятных дядюшкиных инструкций, и мальчик надеялся, что констебли успеют приехать до того, как их с дядюшкой пристрелят.

Вскоре экипаж замедлился и в какой-то момент встал, изрыгнув целую тучу молочного пара.

- Прибыли, сэр!- гаркнул кэбмен, и, к его облегчению, заморочные пассажиры, наконец, покинули салон.


***


- Да где же оно?- бубнил мистер Келпи.- Куда я его положил?

Помощник главы кафедры Лепидоптерологии отодвигал ящик за ящиком, но так и не находил своего лекарства.

Часы недавно пробили полдень. В кабинете профессора Гиблинга, тем не менее, стояла зыбкая полутьма. Шторы были задернуты, горела лишь одна лампа – на письменном столе профессора. Из-за этого многочисленные диковинки в шкафах приобрели еще более причудливые и даже пугающие очертания. К примеру, в какой-то момент Джасперу, который сидел на стуле у стены, померещилось, будто сушеный осьминог, оплетший своими щупальцами глобус, вдруг зашевелился.

- Как жаль, что здесь не подают чай,- с легкой укоризной сказал джентльмен в дорогом костюме и подкурил сигару.

- Или омлет,- в тон ему проговорил его извечный спутник, человек в темно-сером конторском костюме. Он потянулся к жилетному карману проверить время, но передумал и почесал бок.

- Да где же оно?- Мистер Келпи с грохотом задвинул очередной ящик стола, и Натаниэль Доу не выдержал:

- Мистер Келпи, прошу вас!

Бабочник фыркнул. Он вынужденно прекратил поиски, хотя глаза его по-прежнему обыскивали полки.

- Сейчас время сливового ланча,- сообщил джентльмен с сигарой.- Вы ведь вызвали нас по делу, доктор?

- У вас появились новости о Черном Мотыльке?- спросил человек в конторском костюме.

- Все так, сэр Крамароу. Все так, мистер Пиммз.

- Наконец!- Сэр Крамароу струсил сигарный пепел с перчатки.

Доктор Доу достал из кармана сюртука портсигар, ловко извлек папиретку и спичку. Пальцы его дрогнули, и ему удалось извлечь огонек лишь со второго раза. Кажется, никто, кроме притихшего Джаспера, этого не заметил.

- Сегодня утром мы посетили Клуб джентльменов-любителей науки, господа, и выяснили там кое-что прелюбопытное. Сэр Крамароу,- доктор повернулся к джентльмену с сигарой, и тот кивнул,- вынужден сообщить, что ваше пари с сэром Уолтером Фенниуортом – это часть хитроумного плана, целью которого было заполучить Черного Мотылька.

- О чем вы говорите?- Сэр Крамароу чуть подался вперед.- Но я же сам предложил заключить пари. Это пари спасло бы меня от разорения, вы ведь знаете…

Доктор покачал головой.

- На самом деле это заговорщики устроили так, чтобы вы предложили пари сэру Уолтеру. Более того, сэр Уолтер лично манипулировал вами. Я полагаю, он использовал целый набор различных ухищрений для этого, вроде насмешек, разного рода оскорблений и нападок – он сделал так, что вы просто не могли не заключить с ним пари. И все произошло так, как им было нужно.

- Сэр Уолтер признался в этом?- удивился сэр Крамароу.- Что он участвовал в заговоре?

- Он признался, что в определенной мере принимал участие.

- Он сообщил вам, кто за всем этим стоит?

Доктор кивнул.

- Некий мистер Блохх,- сказал он.- Вам говорит что-то это имя?

Сэр Крамароу нахмурился.

- Боюсь, что нет.

- Этот господин,- продолжил Натаниэль Доу,- является всего лишь консультантом, неким тайным советником лица, которое и задумало привезти Черного Мотылька в Габен.

- И кто же это? Кто же это лицо?- взволнованно спросил сэр Крамароу.

Доктор поглядел на мистера Пиммза.

- Прошу вас,- сказал он.- Вы сами расскажете, или мне это сделать за вас?

Мистер Пиммз покачал головой и усмехнулся. Эта его усмешка стала намного более явным признанием, чем могли бы стать любые слова.

Сэр Крамароу пораженно раскрыл рот.

- Что это значит, Пиммз? Что здесь происходит?

Мистер Пиммз властно поднял руку, прервав сэра Крамароу. Тот был так ошеломлен этим его жестом, что тут же замолчал и тяжело задышал, не в силах подобрать слова.

- Как вы узнали?- только и спросил мистер Пиммз.

Судя по всему, банковский клерк решил не устраивать дешевую мелодраму с озадаченно расширенными глазами, возмущенно распахнутым ртом, рукой, небрежно прижатой к груди, и традиционным оскорбленным восклицанием «Да как вы смеете?!».

- В чем я просчитался?

Сэр Крамароу не верил своим ушам. Он так побагровел, что его лицо, казалось, вот-вот лопнет.

- Запах, мистер Пиммз,- сказал доктор Доу.- Все этот запах.

- Гм. Проклятая мазь от лихорадки, так ведь?

- Именно. Когда вы схватили меня сегодня утром, намереваясь застрелить, я почувствовал этот запах. Сперва я не мог вспомнить, что же это такое. Но слова сэра Уолтера открыли мне глаза, и все тут же встало на свои места.

- Что же он такое сказал?

- Что ему часто не хватает сил справиться с собственной болезнью, куда ему еще эти болотные лихорадки. Это буквально натолкнуло меня на мысль о том, о чем я беспечно позабыл. Самое начало этого запутанного дела. Запах мази, который исходил от мертвого профессора в купе поезда «Дурбурд». К мистеру Медоузу, в аптеку за мазью, приходили трое: профессор Руффус, чернокожий туземец Вамба и охотник сэр Хэмилтон. Вамба неимоверно чесался, вы также постоянно чешетесь. Вас выдала чесотка, мистер Пиммз, и если я сейчас попрошу вас расстегнуть пуговицы на жилетке и рубашке, то, я уверен, мы увидим сыпь. А это значит, что вы и есть тот самый самозванец, прикидывавшийся охотником сэром Хэмилтоном в экспедиции в Кейкут.

- Ндаа… Кто бы мог подумать,- сказал мистер Пиммз с ноткой сожаления в голосе.- Глупая лихорадка…

- Я должен был сразу все понять, ведь я доктор, как-никак. Но меня сбили совершенно другие симптомы лихорадки мистера Келпи: потливость, жар, обморочное состояние.

- У меня… у меня другая лихорадка,- сказал бабочник.- Джунгли Кейкута таят в себе множество разных болезней.

- Я так и понял.

Мистер Пиммз больше не походил на себя прежнего. С него будто слезла кожа клерка-бюрократа, въедливого, слегка занудного бумажного червя. Теперь это был человек дела, хладнокровный и решительный – слишком спокойный как для злоумышленника, которого только что разоблачили.

- Вамба меня узнал, так ведь?- спросил мистер Пиммз.- Когда мы проходили через зал Ржавого Мотта, я заметил шевеление, уловил шепот. Я уже тогда все понял.

- Но почему вы в таком случае не сбежали?

- А какой в этом смысл?- Служитель банка закинул ногу на ногу и потер виски.- Вы устроили хорошую засаду. Я знаю, что стоит мне только попытаться улизнуть, как меня тут же арестуют ваши люди… И вы можете вытащить руку из кармана, доктор. Что у вас там, скальпель? Я не стану бросаться на вас, как какой-то невоспитанный психопат. Вы удивлены? Я не хочу убегать и прятаться, нет уж.

- Не ведь побег – всяко лучше, чем виселица,- заметил доктор Доу.

- Прошу вас, доктор, у меня есть свои причины не бояться веревок или узлов.

- И что же это за причины?

Мистер Пиммз покачал головой и промолчал.

- А зачем вам понадобилось вот это?- Доктор Доу достал из мешка, который стоял у его кресла, стеклянный флакон с встроенным в крышку небольшим пульверизатором и помпой-«грушей». Во флаконе плескалась фиолетовая жидкость, напоминающая сильно разбавленные чернила.

Мистер Пиммз улыбнулся.

- О! Мой парфюм «Винньярд» с эссенцией чернослива.

- Неужели вы полагали, мы поверим, будто немощный больной сэр Фенниуорт бегает по улицам, стреляет в людей и ездит в экспедиции?

- Разумеется, нет.- Мистер Пиммз самодовольно вскинул подбородок.- Но это было сделано, всего лишь чтобы выиграть больше времени – я разбрызгивал духи то там, то здесь, чтобы вы подольше пребывали в своем недоумении. Еще немного, и мне удалось бы поймать Черного Мотылька, пока вы ломаете голову, каким же образом к этому всему причастен сэр Уолтер.

- Вы не боялись, что он вас выдаст?

- Так он ведь ничего обо мне не знает,- безразлично проговорил мистер Пиммз.- Кто мог подумать, что его никоим образом ко мне не относящаяся фраза наведет вас на мысль, которая в итоге меня разоблачит.

- А мистер Блохх? О нем сэр Уолтер осведомлен.

- Хм. Сообщить, что в деле замешан мистер Блохх – это всего лишь признать тот факт, что имеет место какое-то дело. Мистер Блохх – тень. Мистер Блохх – темнота под лестницей. Мистер Блохх – клочок тумана. Его невозможно поймать, его невозможно узнать. Это просто имя. Вы не против, если я к вам присоединюсь?

Мистер Пиммз аккуратно и медленно достал из кармана небольшой портсигар, извлек оттуда папиретку и закурил. Поднялся синий дым, душный и довольно прелый.

- Вы ведь не курите!- потрясенно произнес сэр Крамароу. Кажется, его мир трещал по швам и вот-вот грозил рассыпаться на осколки.

- «Синий морж».- Мистер Пиммз поглядел на папиретку.- Излюбленный табак нашей славной полиции. Пристрастился в экспедиции: начиналось все сугубо как часть образа, а потом привык. Что еще у вас там в мешке, доктор? Кобра? Карлик? Пулемет? Хотя я и так знаю.

- Ваш костюм, мистер Пиммз,- сказал доктор Доу.- Защитные очки, шарф, котелок, револьвер. Одежда, прокопчённая порохом. Мы нашли ее у вас дома. Вы полагали, что тайник в стене не обнаружат?

- И как же я мог быть таким беспечным?!- со смесью иронии и презрения бросил мистер Пиммз.- Вы решили подойти к моему аресту со всей возможной дотошностью? Наверное, скупали дотошность на рынке скрупулезности в рядах педантичности… Ничего не упустили и, вероятно, гордитесь собой.

Доктор Доу проигнорировал нападки.

- Вы окажете нам честь, мистер Пиммз?- спросил он.- Прошу вас, расскажите, как обстояло дело. С самого начала.

Банковский служащий кивнул, выпустил в воздух струю синего дыма и почесал локоть.

- Вы можете позвать ваших констеблей, доктор,- сказал он.- Очень грубо с нашей стороны было бы заставлять их и дальше томиться в соседнем кабинете.

Доктор бросил быстрый взгляд на Джаспера – тот понял его, вскочил со стула и ринулся к двери. Спустя минуту он вернулся в сопровождении шумно топающего Бэнкса, Хоппера, который уже заметно припадал на раненую ногу (действие пилюль ослабевало), и трясущегося от страха Вамбы. Туземец штаны все же переодел – мистер Келпи вручил ему запасные, хранившиеся на кафедре для прогулок по саду ГНОПМ.

Констебли хмурились, играли бровями и желваками, исподлобья глядели на сэра Крамароу и клерка в соседнем кресле. Они пока что не слишком-то разобрались в ситуации, и более подозрительным им казался именно солидный джентльмен. Тем более, что клерк курил «моржа», а это уже достойно уважения.

Дождавшись, когда возня прекратится, и новые зрители займут свои места, доктор кивнул мистеру Пиммзу.

Тот покивал, сцепил пальцы рук и принялся рассказывать…


…Как вы знаете, я служу в банке господ Ригсбергов. Должность моя отношения к делу не имеет, вам лишь стоит знать, что по карьерной лестнице в нашем банке я поднялся примерно на два пролета: я уже давно не топчусь возле вешалки, но и до кабинета с круглым окном мне пока далековато. Банкиров Ригсбергов и их служащих в городе называют пираньями, но вернее было бы сравнить их (себя я к ним уже какое-то время не причисляю) со спрутами: если хотя бы одно щупальце прилепило к вам хотя бы одну присоску, вас ждет дно. Черное, беспросветное дно, куда не опускаются даже батисферы. Улочки и подворотни Тремпл-Толл кишат этими утопленниками, из которых выкачали все до последней пенни-пуговки.

Банк на площади Неми-Дрё – мрачное место, и люди, что там служат, ему под стать. Пустодушные, черствосердые, безразличные. Их волнует лишь процент, который начисляется им с каждого пенса, который они у вас забрали. Но обыватели не знают этого – не хотят знать. И продолжают вставать в серую очередь к конторским столам и грабительским кассам. Все те, кто входит в двери «Ригсберг-банка», так не похожи друг на друга, но, тем не менее, они обладают одной общей чертой – верой в то, что пусть лучше напасть свершится завтра, чем сегодня. И служащие банка, скажу вам по секрету, не зовут их посетителями, клиентами или еще кем-то в том же духе – они называют их «безнадегами». Да – все оттого, что они, мол, уже пропали, хоть пока что и не осведомлены об этом. И в конце дня каждый клерк сдает табель с количеством обслуженных безнадег.

Безнадеги думают, что им помогут – главное рассказать свою личную драму – да подлиннее, да послезливее. Знали бы вы только, какие истории они рассказывают, какие передают слухи, какими делятся сплетнями. И все это оседает в головах людей за столами и, в частности, в голове вашего покорного слуги.

Так вот, если говорить о тех самых безнадегах, то сэр Редьярд Крамароу числился в банке не просто рядовым безнадегой – он был занесен в так называемый «Грабий список». Это список людей, чье имущество за невыплаченные долги банку следует конфисковать в самые краткие сроки. И вышло так, что его дело было поручено мне.

Я всегда отличался склонностью к методичности, последовательности и прекрасно исполнял свою работу. С пустодушием, черствосердием и безразличием были кое-какие трудности, но день ото дня я видел живое напоминание того, что лучше быть тем, кто заносит безнадег в списки, чем самому быть безнадегой. Поначалу сэр Крамароу для меня был просто тускло пропечатанной фамилией в бланке, одной из тысяч. Но, когда мне сверху пришел номерок его дела и я полез за нужной папкой, все изменилось. Хотя тогда я еще и предположить не мог, чем оно все обернется лично для меня.

Я внимательно изучил бумаги, лично познакомился с сэром Крамароу, услышал его историю, даже прочел книгу профессора Гиблинга. Да, подход и въедливость – это в бюрократической среде ценится превыше всего. Изучая дело о разорении Редьярда Крамароу и выискивая все возможные краники, из которых, если как следует стукнуть по трубе, может высыпаться пару лишних пенни, я и сам не заметил, как погрузился в историю Черного Мотылька с головой.

Я будто бы просто заболел. Эти джунгли, эти племена и экспедиции, эти бабочки, в конце концов, были настолько чужды моему конторскому этажу с серыми обшарпанными стенами, потресканными колоннами и тусклыми лампами, что я будто открыл крошечное окошко в другую жизнь. История экспедиции Гиблинга меня захватила, как какой-то роман. А сэр Крамароу… что ж, вы с вашим обаянием, сэр, вашим природным даром убеждения, вашей слепой (казавшейся мне поначалу глупой) верой в свою мечту, так отличались от моих коллег, господ-в-футлярах с бесцветными глазами и скучными фамилиями, вроде Тоддс, Додсон, Томсон, Гиббс… Пиммз, что казались мне каким-то невероятным чужестранцем. Я стал искать любой повод, чтобы встретиться с вами, чтобы послушать ваши истории.

Но я был бы не я, если бы во время изучения дела сэра Крамароу, не продолжал выискивать способы, как обогатить моих хозяев, господ Ригсбергов. А потом я решил, что Ригсберги и так богаче всех в городе и пора подумать о личном благосостоянии. Моя конторская меркантильная жилка… О, прошу вас, не нужно этих презрительных взглядов. Это Габен. Мой мотив – всего лишь главный мотив этого проклятого города каждое утро продирать глаза и запускать свое машинное сердце.

Уж не помню, когда именно, но во время своего ежедневного корпения над бумагами сэра Крамароу у меня родилась идея. Идея, как обогатиться. Сэр Крамароу рассказывал о Черном Мотыльке с такой горячностью, он был так убежден, что тот существует и все истории о нем правда, что я просто не мог не поверить. Да, многие считали его фанатиком и безумцем, страдающим манией, но это не означало, что он был не прав. Сперва по своей недальновидности я расценивал Черного Мотылька просто в качестве уникального зверя, заработать на котором можно как раз таки благодаря его уникальности, но изучая его, слушая все больше историй о нем, я вычленил для себя самое важное… Я понял, что самое ценное – это его слезы. Слухи, передаваемые туземцами из джунглей лишь шепотом, могут показаться сказкой. Но если подойти к этому с более приземленной стороны… Я просто представил себе потенциал данной идеи: лекарство, излечивающее от всех болезней! Да даже за одну каплю такого лекарства сильные мира сего перегрызли бы друг другу глотки! Но я не мечтатель, нет. Я бюрократ, признаю́сь в этом без тени стыда. Я вижу мир в серо-желтых бумажных цветах, вижу людей и их чаяния лишь в виде колонок цифр. И я не стал вкладывать в это душу подобно сэру Крамароу, я ведь не фанатик – я служащий банка. А служащие банка не могут позволить себе мании, не могут позволить себе впадать в крайности. Я решил подойти ко всему этому предприятию основательно, все продумать и просчитать заранее.

Дело вставало только лишь за планом. Тут у вашего покорного слуги начались кое-какие затруднения, поскольку у меня не было особых связей, не было денег, чтобы вложиться в предприятие подобного масштаба, да и идей, с чего начать, особенно не было. Но, как я вам уже рассказал, в банк заносит совершенно разных людей, и кое-кто из них вскользь упоминал о некоем джентльмене, решающем чужие затруднения, джентльмене, который всегда исполняет условия соглашения, надежном, хитроумном, расчетливом человеке, который не останавливается ни перед чем в достижении поставленных целей. Да, это все – мистер Блохх. Таинственный мистер Блохх… Мне нужно было найти его, и, пойдя по слухам, словно по звеньям цепочки, постепенно я добрался до человека, который знал, как именно связаться с мистером Блоххом. Все оказалось несказанно просто. О, вы будете смеяться, доктор. Хотя… уж вы все же вряд ли будете смеяться. Я дал объявление в газету «Сплетня». Как сейчас помню: «Заинтересованное лицо нуждается в услугах консультанта по неоднозначным делам, обладающего познаниями в планировании и лишенного сожалений». И на объявление откликнулись…

О, мистер Блохх… Это отдельная история, но, боюсь, я мало что могу о нем рассказать. Этот человек действительно неимоверно умен, расчетлив, и порой мне казалось, что он обладает подлинным даром предвидения, поскольку практически все его планы осуществлялись. Этим человеком нельзя не восхищаться, хотя я должен признать, что боюсь его – он очень опасен. Я не могу выдать вам его местонахождение или же раскрыть тайну его личности, поскольку и сам ничего не знаю. Я уверен, что он, предвидя мое разоблачение, уже скрылся на той стороне канала, исчез где-то в Блошином районе, а там его и его людей вы ни за что не разыщете…

Что ж, у нас появился план. Мистер Блохх его разработал, а я пытался следовать ему даже в мельчайших подробностях. Многие моменты мне не нравились, кое-что меня смущало, но спорить я не стал. В самом начале мы подписали с мистером Блоххом контракт – что мне особо понравилось, так это его подход к делу! – в котором было четко указано, что все свои сомнения касательно любой из частей плана я могу оставлять при себе: главное в работе с мистером Блоххом – это доверие и терпение.

Итак, первой частью плана, своеобразным прологом, было обратиться к сэру Уолтеру Фенниуорту. Нам нужен был рычаг, тот рычаг, который запустит все дело. Мистер Блохх лично явился к сэру Уолтеру, пообещал ему излечение от его редкой и, вроде как, неизлечимой болезни, если тот спровоцирует сэра Крамароу на заключение пари. Разумеется, сэр Уолтер согласился, ведь мистер Блохх давил на самое… хм… больное, и в итоге сэр Крамароу сделал все, как нам было нужно…

Я вижу, вы киваете, доктор. Полагаю, вы уже знаете, что последовало дальше. Следующим нашим шагом было привести в движение весь механизм плана. Туземец из Кейкута, родственник Вамбы, который «так вовремя» привез сообщение о местонахождении Черного Мотылька, был нашим агентом. Он заявился к Вамбе с конвертом чешуек с крыльев Черного Мотылька, а дальше все пошло гладко и ровно, будто по рельсам. Вамба побежал к профессору Руффусу, а тот – к сэру Крамароу, и вдвоем они принялись организовывать экспедицию. Я опасался, как бы профессор Гиблинг не нарушил наши планы, но мистер Блохх уверил меня, что все обойдется, что все учтено и по поводу старого профессора волноваться не стоит. Скрепя сердце, я ему поверил, запасся терпением, и в итоге все произошло так, как предсказывал мистер Блохх. Экспедиция была успешно организована и готовилась к отправке.

Чтобы все прошло, как задумано, я должен был лично проконтролировать все на месте, а для этого мне требовалось стать участником экспедиции. Не нужно, сэр Крамароу, не стоит! Я знаю, что вы хотите сказать! Да, я вовсе не помогал все это время своей несчастной больной матушке в Уиллабете.

Как вы, вероятно, догадываетесь, изобретать новую личность, давать ей жизнь, знакомства и рекомендации гораздо сложнее и утомительнее, чем просто взять уже готовую. Учитывая печальный опыт предыдущих экспедиций, я посоветовал сэру Крамароу подстраховаться и отправить в помощь профессору Руффусу профессионала – охотника и следопыта, который в состоянии как защитить членов экспедиции, так и гарантировать сохранность добычи (в случае успешной охоты на мотылька). И на эту роль подошел некий сэр Патрик У. С. Хэмилтон, участник легендарных сафари в Микении, опытный следопыт, скалолаз, глубоководный ныряльщик и обладатель еще множества заслуг и регалий. Учитывая, что он являлся членом Клуба охотников-путешественников и его рекомендации были безупречны, сэр Крамароу предсказуемо поддержал данный выбор. Разумеется, выбран нами с мистером Блоххом сэр Хэмилтон был также не случайно: сэр Хэмилтон обладал комплекцией и ростом, схожими с моими, даже размер ноги у нас идентичный. Но что важнее, он был одиноким человеком, у него не было родственников, он редко бывал в Габене, пропадая в нескончаемых экспедициях, что значит – его бы не хватились.

Итак, он был нанят, сообщил в свой Клуб подробности экспедиции в Кейкут и собрался в дорогу (сделал все за меня, ведь я не очень-то представлял, что охотники берут с собой в подобные странствия). Незадолго перед отправкой я пришел к нему домой, чтобы обсудить последние нюансы и выдать ему билеты и деньги на расходы в дороге. Вы ведь обнаружили его тело, а значит, мне нет смысла вдаваться в подробности касательно того, что произошло дальше. В общем, я переоделся, отправился в аптеку за мазью, после чего взял его багаж и двинулся на вокзал. Так я стал участником экспедиции, целью которой было поймать и привезти в Габен легендарного Черного Мотылька.

Я не стану подробно рассказывать об экспедиции, скажу лишь, что каждый день в этих джунглях казался мне мучением. Никакой мостовой, никаких экипажей, вонючие туземцы, комары размером с собаку, огромные мерзкие жуки, а что уж говорить о тварях, скрывающихся в дебрях… Каждый день я порывался бросить все и сожалел о том, что затеял эту нелепую авантюру. Но я помнил, что цель стоит того, и ни разу не отклонился от плана мистера Блохха.

Поначалу мы следовали маршрутом, указанным в книге старого профессора Гиблинга, и, разумеется, он ни к чему нас не привел: старый лжец нарочно запутал следы. Я знал об этом, и все равно следовал глупым приказам профессора Руффуса, искренне верившего главе своей кафедры. Это также была часть плана мистера Блохха – пройти по ложному маршруту до конца, позволить профессору отчаяться и разувериться в себе настолько, чтобы после было легко взять все в свои руки и отправиться по маршруту, составленному мистером Блоххом. Представьте, каким испытаниям подвергалась моя выдержка всякий раз, как глупец Руффус заводил нас в осиные логовища или заставлял карабкаться по краю над отвесными обрывами, а я при этом знал, что все это бессмысленно и ни к чему не ведет.

Что ж, в какой-то момент Руффус уперся в стену – образно выражаясь, естественно. И тогда я убедил его пройти моим путем. Я сделал так, что он набрел на след, который привел нас к единственному выжившему в прошлой экспедиции, мистеру Робертсону, отшельнику, обитавшему в лачуге в самом сердце джунглей. Уж не знаю, как именно мистер Блохх его отыскал, но это ведь мистер Блохх, о чем тут говорить. В общем, из путаного рассказа мистера Робертсона выяснилось, что профессор Гиблинг двадцать лет назад успешно поймал Черного Мотылька и бабочка заразила всех членов экспедиции безумием и паранойей. Кто-то погиб, кого-то убили, сам мистер Робертсон сошел с ума, и его бросили в джунглях. Мистер Блохх каким-то образом разгадал код безумной болтовни отшельника Робертсона, и из нее я по крупицам выделил направление, ключевые места, переправы.

Все дальнейшее прошло довольно быстро. Мы отыскали и поймали Черного Мотылька. Этим проклятым джунглям скоро должен был прийти конец. Просто блуждать по болотам довольно тяжкое предприятие, скажу я вам, а еще и притворяться при этом бравым охотником… мой запас терпения и сил был уже на исходе, нервное напряжение было таковым, что я едва не падал в обморок. Я не обладал выносливостью и силой настоящего сэра Хэмилтона – я ведь был просто банковским клерком, который до того никогда не покидал Габен. Пару раз я был близок к провалу, и профессор стал что-то подозревать, а уже ближе к концу экспедиции я понял, что он раскусил обман. Разумеется, он не знал, кто я такой, не имел ни малейших догадок о моих истинных целях. Он был уверен, что меня подослали члены Клуба джентльменов-любителей науки из-за пари сэра Крамароу, чтобы я каким-то образом сорвал охоту. Но дело уже было сделано – впереди был путь домой.

Весь обратный путь в Габен я восстанавливал силы, ведь еще ничего не было кончено. Более того, все только начиналось. На вокзале мы с мистером Блоххом и его людьми должны были перехватить Черного Мотылька, а профессор – исчезнуть, но кое-что пошло не по плану. Мы недооценили паранойю профессора Руффуса: он заранее вызвал мистера Келпи, которому доверял, и решил передать ему Черного Мотылька. А потом вмешались вы, доктор, и полиция…

Тогда нам пришлось действовать на опережение. Чтобы скрыть свою причастность, мы похитили дневники профессора Руффуса, которые могли бросить на меня подозрения. Похитили Вамбу прежде, чем он успел поделиться с вами подробностями об экспедиции, но каким-то образом он умудрился сбежать… Сегодня утром мы выяснили, где он прячется, и явились туда, но вы снова влезли и все испортили.

Вероятно, я должен принести вам, доктор, свои извинения за то, что едва вас не убил. Правда, если бы я не упустил тогда возможность, полагаю, нынешнего разговора бы не было. Секундное промедление, мгновенное сомнение, и вот я сижу здесь, а вы сидите там… И если бы я тогда не колебался… Наверное, очень грубо с моей стороны жалеть вслух о том, что я вас не прикончил, так, доктор? Проше прощения. Но правда такова: если бы вы не встряли в это дело, со всем моим уважением (хотя о каком уважении речь?) к полиции Тремпл-Толл, они бы ни за что меня не разоблачили.

Запах мази и чесотка… Подумать только… Ну да ладно. Вот, пожалуй, и вся история…


В кабинете профессора Гиблинга тикали часы – это был единственный звук, который сейчас здесь раздавался. Ну, и порой урчал живот констебля Бэнкса. Присутствующие обдумывали услышанное. Полицейские недоуменно переглядывались – судя по всему, они впервые присутствовали при том, что на их языке зовется «чистосердечным признанием». И они не знали, как себя вести, что делать. Их к такому не готовили. Их учили, что признание можно получить лишь одним способом – выбить, но этот клерк… он не выглядел так, будто его как следует отделали перед всем этим весьма затянутым и подробным рассказом.

- Но это ведь далеко не вся история,- сказал доктор.- Вы опустили ваш поиск второго Черного Мотылька…

- Второго?- пораженно прошептал сэр Крамароу.

Пиммз поднял бровь и усмехнулся:

- Вы и об этом знаете?

- Но откуда бы взяться второму Черному Мотыльку?- удивленно спросил констебль Бэнкс.

- Профессор Гиблинг,- просто сказал доктор Доу.

- Все верно,- подтвердил мистер Пиммз.- Вы ведь сами говорили, сэр Крамароу, что не верите профессору Гиблингу, считаете, будто он солгал и все же привез тогда, двадцать лет назад, в Габен Черного Мотылька, мол, он спрятал его в каком-то тайнике, чтобы тот никому не достался.

- Я говорил эти недостойные вещи в тяжелые минуты обиды и разочарования! Я и предположить не мог…

- Что ж, Гиблинг действительно солгал. Двадцать лет назад он все-таки привез в Габен Черного Мотылька, и все эти годы он был здесь, спрятан.

- Вы поэтому пытали старого профессора перед убийством?- угрюмо спросил доктор.

- Да,- безразлично ответил мистер Пиммз.- Но это ни к чему не привело: старик унес свою тайну в могилу. Это ничего не испортило, ведь у нас оставался след. Мы знали, что мистер Келпи, который и привез сюда Черного Мотылька с профессором Гиблингом, просто не может ничего об этом не знать. Мы подстроили так, что его арестовали… Да-да, господа констебли, не удивляйтесь так… Неужели вы полагаете, что мистер Блохх мог бы допустить, чтобы ваш осведомитель случайно оказался поблизости и все подслушал? Нет, сведения ему были намеренно подброшены. А уже в застенке Дома-с-синей-крышей мистер Блохх лично допросил мистера Келпи.

Мистер Келпи слушал все это с ужасом. Он зажимал рот руками, не в силах сдержать эмоции.

Мистер Пиммз продолжал, глядя на него:

- Его лихорадка – весьма мучительная штука, а вы так вовремя передали нам лекарство, доктор, чтобы можно было манипулировать бедным мистером Келпи и выпытать у него местонахождение второго Черного Мотылька.

- Вы узнали, где он?- спросил сэр Крамароу дрожащим голосом.

- Черный Мотылек профессора Гиблинга мертв!- вставил мистер Келпи.- Он умер сразу после нашего приезда в Габен. Он был безумен и нес за собой смерть и отчаяние. Профессор был вынужден его убить. Он не мог вам признаться в этом, сэр Крамароу, поэтому все и скрывал, поэтому и придумал историю о том, что Черный Мотылек вырвался на свободу еще в Кейкуте.

- Именно это и сообщил, сотрясаясь в агонии от лихорадки, мистер Келпи мистеру Блохху. Что ж, идея заполучить двух мотыльков, чтобы они дали потомство, а я получил неограниченный запас слез, не увенчалась успехом, к моему разочарованию. Но один мотылек по-прежнему был в Габене – мотылек профессора Руффуса. И я был так близок к его поимке…

- Вы так это рассказываете…- Доктор пронзил мистера Пиммза презрительным, но с тем настороженным взглядом.- Так просто, беспечно… Я не могу понять, почему вы не боитесь. У вас все-таки есть какой-то план побега?

При этих словах оба констебля напряглись, а Джаспер застыл на своем стуле, бросив быстрый взгляд сперва на дверь кабинета, после – на зашторенное окно.

- План побега не требуется,- сказал мистер Пиммз.- Как я уже говорил, не будет никакой виселицы, да и тюрьмы, я думаю, тоже не будет.

- Как это?- поразился констебль Бэнкс.

- Да,- кивнул констебль Хоппер.- Без тюрьмы?

- Это приятное дополнение к договору с мистером Блоххом,- с ноткой самодовольства сообщил мистер Пиммз.- Недаром у него лишь положительные рекомендации. Речь идет о компенсации в случае провала предприятия.

- Что? Компенсации?- Тут уж поразился доктор Доу. Этот Блохх… его подход действительно ужасал, но при этом не мог не впечатлить.

- Это также прописано в контракте,- просто сообщил мистер Пиммз.- Если предприятие потерпело крах, то консультант (мистер Блохх) обязуется выполнить условия компенсации. В моем случае это скромный домик в районе Набережных и небольшой капитал для безбедной жизни на пару десятков лет.

- Но… как?- только и смог выдавить из себя сэр Крамароу.

- Понимаете ли, репутация для мистера Блохха – все. Его клиенты не должны быть разочарованы. Все подробности оговариваются при заключении контракта. Обе стороны сходятся на удовлетворительных для них условиях при том или ином варианте окончания сотрудничества. И если по каким-либо причинам основной вариант недоступен, в силу вступает альтернативный…

- И каким же образом этот ваш Блохх убережет вас от тюрьмы?- справился Бэнкс.

- Я точно не знаю,- ответил мистер Пиммз.- Быть может, это как-то связано с теми тремя склянками слез Черного Мотылька, что я добыл еще в Кейкуте, до посадки на дирижабль.

- Ах вы…- только и сказал сэр Крамароу. Казалось, он вот-вот лишится чувств от подобного предательства, но больше от наглости и показного ощущения безнаказанности Пиммза.

Джаспер не понимал, что происходит. Нет, он вроде бы улавливал суть, но не мог поверить своим ушам. Вот же он, злодей! Сидит в паре шагов! Он все рассказал, подробно признался во всем! Как же может так быть, что его даже не посадят в тюрьму?!

Сэр Крамароу, судя по всему, разделял его чувства:

- Вы…- начал он.- Вы прикидывались моим другом. Я верил вам. Как вы могли, Пиммз? Убили профессора Гиблинга…

- Вы несправедливы, сэр Крамароу,- нахмурившись, ответил мистер Пиммз.- Я действительно был вашим другом. А профессор Гиблинг… Он предал вас намного хуже, чем я. Он исковеркал то, во что вы вложили свою душу. Профессор подвел вас, его кафедра высасывала из вас деньги годами… они сделали из вас безнадегу. Старик заручился вашим доверием, он раз за разом убеждал вас, что отыщет Черного Мотылька, но чем все обернулось? Он его уничтожил и солгал вам, трусливо боясь признаться в содеянном! Именно Гиблинг довел вас до нищеты, он – причина вашего позора. Единственный костюм, предпоследняя сигара, из всех слуг остался один только повар! У вас нет денег даже на газ для аэро-кэба: ездить на нем по земле – как это унизительно! Именно из-за этого проклятого старика над вами смеются в Клубе! Именно из-за него «Ригсберги» оплели вас своими щупальцами. Кому-то нужно было за вас вступиться. Кому-то нужно было вернуть то, что вы потеряли из-за этого самодура. Вы мягкий и добрый человек, сэр Крамароу, вы привыкли терпеть несправедливое обращение. И я сделал это ради вас! Вы заразили меня своей мечтой, своими чаяниями, больше всего на свете я желал, чтобы вы получили то, чего вы заслуживаете. И вы бы это получили, ведь при успехе предприятия пари было бы выиграно, вы бы выбрались из нищеты и доказали всем, что все эти годы вы – именно вы! – были правы!

- Нет,- потрясенно проговорил сэр Крамароу.- Не такими средствами… Это все был обман. Обман…

Доктор Доу посчитал, что все, что должно было быть сказано, – уже сказано. Какой смысл тянуть?

- Что ж,- сказал он голосом, в который попытался вложить всю свою черствость.- Я не знаю, действительно ли вас выручат ваши могущественные заступники, не знаю, выполнит ли свою часть сделки ваш таинственный мистер Блохх, но одно я знаю точно – вашим злодеяниям, Пиммз, пришел конец. И пока что,- он кивнул Бэнксу и Хопперу, и те шагнули к банковскому служащему,- вы арестованы за убийства, коварный сговор, похищения, присвоение личности, мошенничество… как жаль, что вас нельзя арестовать еще за ваше самодовольство и за то, что вы предали доверие человека, считавшего вас своим другом.

- Ну,- широко усмехнулся констебль Бэнкс,- с последним мы не можем помочь, но вот за самодовольство мы этого типчика прекрасно можем арестовать.

- Разумеется, можем!- поддержал констебль Хоппер.- Нельзя быть чрезмерно самодовольным в Тремпл-Толл… Сколько самодовольных типчиков мы уже арестовали – не перечесть.

Натаниэль Доу пристально поглядел в глаза мистера Пиммза, в которых было одно лишь безразличие.

- Просто обожаю абсурдные габенские законы,- сказал он и отвернулся.

Глава 4. Моё пост-имаго.

Натаниэль Френсис Доу сидел в своем кресле у камина и тонул в вишневом дыме от папиретки. Пахло кофе, варитель негромко бурчал. Миссис Трикк сновала из кухни в гостиную и недовольно ворчала, отмахиваясь от дыма, – она не любила, когда доктор много курил – особенно ее раздражало, когда он курил перед обедом, ведь потом ее пироги все насквозь пропахнут табаком!

Но сейчас у экономки был новый повод поворчать:

- Вы помните, о чем мы с вами говорили, сэр?- спросила она.

- Помню-помню, миссис Трикк: ваша племянница.

- Она приедет через два дня. Через два дня, доктор!

- Да-да, два дня,- утомленно отвечал доктор Доу.

- Она остановится в моем флигеле и совершенно не будет вас смущать.

- Смущать?- Доктор Доу поднял на экономку сконфуженный взгляд, на что миссис Трикк лишь лукаво улыбнулась, после чего снова скрылась за дверями кухни.

Клара летала по гостиной, прорезая вишневые тучи под изошедшим трещинами потолком, словно крошечный полосатый дирижабль в закатном небе. Она жужжала и будто игралась с дымными клубами, протыкая их своим тельцем. Пчела прекрасно себя чувствовала в этом доме и, судя по всему, никуда перебираться намерена не была, чему доктор Доу, в отличие от своего племянника, был не очень-то рад.

Пользуясь тем, что Джаспера не было дома, доктор, наконец-то, смог почти спокойно, в тишине (с монотонным жужжанием над головой и периодическими возникновениями занудной экономки он каким-то чудом свыкся), почитать свежий выпуск «Романа-с-продолжением». В этом номере храбрый археолог и пилот биплана мистер Суон снова повстречал роковую женщину, коварную мадам де Норре. Доктор ее просто ненавидел – она постоянно пыталась навредить мистеру Суону, помешать егопланам и опутать его своими женскими сетями. Она вносила слишком много хаоса в приключения мистера Суона. Даже больше, чем глупый помощник славного путешественника, Фокси. Фокси доктор тоже ненавидел, но не так сильно, как мадам де Норре: первый был просто болваном, в то время как последняя являлась подлой, лживой мегерой, которую, по мнению доктора Доу, стоит держать в клетке. Да, Натаниэль Френсис Доу принимал эту выдуманную историю слишком близко к сердцу.

Но каким бы повествование ни было увлекательным, доктор порой все же поглядывал на часы – отсутствие Джаспера его нервировало. Близился обед, а племянника все не было.

«Неужели эта выставка в ГНОПМ так затянулась?- думал Натаниэль Доу.- И на что там вообще смотреть? Выставки – это такая потеря времени! Их изобрели специально, чтобы скучающим лентяям становилось еще скучнее… Но где же Джаспер? Он ведь обещал вернуться к обеду…»

Словно ответом на его вопрос, в двери раздался стук. Доктор поднялся на ноги.

- Вы слышите, доктор?!- возопила из кухни миссис Трикк.- В двери стучат! Наверное, это Джаспер!

- Я слышу, миссис Трикк!

- Так почему вы не откроете?!

Порой экономка вела себя, как какая-то утомительная тетушка, но доктор был вынужден с этим мириться – без нее он был бы как без рук. Кажется, он даже не знал, как выглядит их молочник, и… он определенно не имел ни малейшего понятия, как именно называется сорт хлеба, который она подает к столу.

Натаниэль Доу покачал головой и отправился в прихожую. Как только он открыл дверь, отступившее было волнение вернулось – причем многократно. Такое бывает, когда вы подозреваете недоброе и вам кажется, что вы промочили ноги в луже, но, сняв башмаки, вы обнаруживаете, что это не так. А потом вы находите нож, торчащий у вас из спины.

Это был Джаспер. И он был напуган. Мальчик поддерживал под локоть нетвердо стоящего на ногах мистера Келпи, который выглядел так, словно его только что выловили со дна канала Брилли-Моу.

- Дядюшка, помоги! Мистеру Келпи стало плохо! Помоги!

Вдвоем они провели мистера Келпи в гостиную, усадили его в кресло.

Доктор раскрыл саквояж и принялся что-то в нем искать.

- На что вы жалуетесь, мистер Келпи?- спросил он.- Вы ведь жалуетесь, я правильно понял?

- Мои… мои лекарства… за-закончились,- выдохнул мистер Келпи и потерял сознание.

Мальчик ахнул.

Доктор подошел, взял мистера Келпи за запястье, послушал его дыхание. Отметил сильный жар и что потливость усилилась.

- Вот!- Джаспер протянул дядюшке небольшой коричневый сверток и тут же пояснил, видя его непонимающий взгляд: - Здесь ингредиенты и рецепт. Мистер Келпи подумал, что ты сможешь смешать ему средство от лихорадки.

- Как так вышло, что у него закончились лекарства?

- Кто-то украл их из его кабинета.

- Украл?

- Еще до того, как мы поймали Черного Мотылька. Еще до того, как арестовали мистера Пиммза.

- Гм.

Доктор Доу развернул сверток, пробежал глазами список, покивал своим мыслям и, сказав племяннику «Нюхательная соль» и «Миссис Трикк», отправился в кабинет смешивать ингредиенты.

Джаспер позвал миссис Трикк, и она захлопотала вокруг мистера Келпи. Тот пришел в себя, но выглядел еще хуже, чем минуту назад.

Вскоре доктор Доу вновь спустился вниз. В руках он держал небольшой судок, в котором уже были нарезаны и мелко натерты ингредиенты из свертка: внутренности жабы, сушеные пурпурные листья и прочее… Доктор добавил туда немного спиртового раствора и принялся замешивать.

Мистер Келпи неотрывно следил за руками доктора, ни на что кругом больше не реагируя. Из уголка его рта просочилась и потекла по подбородку тонкая струйка слюны. Бабочник сейчас походил на курильщика дурмана из Гари, лишенного своего зелья.

- Эта история что-то никак не оставляет нас в покое,- проворчал доктор Доу.- Я-то полагал, что после того, как мы поймали Черного Мотылька, бабочки в нашей жизни на какое-то время… усохнут.

Черный Мотылек профессора Руффуса был пойман в первую же ночь после ареста мистера Пиммза. Охота проходила по той же самой схеме, что и в первый раз: фонарь и ловушка. Без вмешательства полиции, но с помощью Вамбы и сэра Крамароу, который лично изъявил желание принять участие в ловле, предприятие завершилось успехом.

- Я так понимаю, можно не спрашивать, как прошла выставка,- проронил доктор, добавляя в смесь какой-то желтоватый порошок, напоминающий высушенную ушную серу.

- Очень, очень хорошо прошла!- взбудораженно воскликнул Джаспер.- Было много народу! Сэр Крамароу и мистер Келпи представляли Черного Мотылька! Он был в клетке и под действием сонного газа, но все равно все были впечатлены!

- Я так понимаю, больше всех был впечатлен сэр Уолтер Фенниуорт.

Джаспер улыбнулся было, но, как только он бросил взгляд на мистера Келпи, его улыбка увяла.

- Он был сильно огорчен. Все ходил за сэром Крамароу, пытался уговорить его выдавить из бабочки хотя бы пару слезинок для него. Но сэр Крамароу был непреклонен. Он сказал, что не станет мучить бедное существо, и что у сэра Уолтера совсем нет совести, если после всего, что он сделал, он смеет просить о таком.

- Сэр Крамароу – благородный человек,- сказал доктор.- Все же не все в этом городе кем-то прикидываются. Я рад, что в нем мы не ошиблись. Как он держится после предательства мистера Пиммза?

- Он сказал, что сделает все возможное, чтобы мистер Пиммз получил по заслугам. А еще он очень доволен…- мальчик задумался, припоминая,- эээ… бюрократичной ленивой неспешностью судебной системы в Тремпл-Толл.

Что касается мистера Пиммза, то, к его личному негодованию и радости прочих участников истории с Черным Мотыльком, он по-прежнему сидел в застенке в Доме-с-синей-крышей: судья Сомм так и не сподобился явиться, чтобы рассмотреть его дело, несмотря на то что прошло уже два дня. Видимо, мистер Блохх не торопился исполнять свой хваленый вариант компенсации. Доктор Доу подозревал, что мистер Пиммз сам виноват – вероятно, он неосознанно нарушил какой-то из пунктов контракта мистера Блохха, или же мистер Блохх просто напускал на себя эффект излишнего могущества, чтобы в процессе тех или иных злодеяний никто из сообщников не мог усомниться в его словах. В общем, шанс, что мистера Пиммза ждет заслуженное наказание, был велик.

- Черный Мотылек… Черный Мотылек…- выдавил мистер Келпи.

- Что такое, мистер Келпи?- спросил Джаспер.- Вам хуже?

- Черный Мотылек… он уже отправился обратно? Обратно в Кейкут…

- Еще нет, мистер Келпи!- попытался успокоить его Джаспер.- Но скоро! Скоро отправится. Вы что, не помните? Поезд отходит послезавтра утром.

- Да. Поезд… утром…

Речь мистера Келпи становилась все более бессвязной, а глаза, покрывшиеся сеткой вен, пугающе дрожали в глазницах. Доктор торопился как мог, замешивая лекарство Гиблинга, но при этом он недовольно морщился и ежесекундно втягивал носом воздух. Запахи казались ему не то чтобы неприятными – скорее, неуместными. Он не знал свойств листьев в судке, не знал, какой эффект на нервную систему имеют надпочечники этой жабы. И уж точно не мог предположить, как именно эти два ингредиента влияют на человека, будучи соединены вместе. Он просто терпеть не мог не понимать, что делает.

Доктор Доу добавил в судок еще немного спиртового раствора и принялся ожесточенно размешивать, пытаясь привести смесь в единую консистенцию…

- Можно не мешать…- прохрипел бабочник,- ложка…

Джаспер подбежал к столу, взял чайную ложечку и передал дядюшке. Тот подцепил ею зелено-бурую смесь и просунул ложку меж приоткрытых иссушенных губ бабочника. Мистер Келпи судорожно проглотил лекарство и снова потерял сознание. После этого начался сущий кошмар…

Мистеру Келпи становилось все хуже и хуже. В себя он не приходил, лишь порой что-то бессвязно бормотал. Лицо его побелело, а волосы словно поредели и выцвели. И это все не считая усилившегося жара и ручьями текущего с него пота. Вместе с племянником доктор Доу затащил бабочника в кабинет на втором этаже и уложил его на хирургический стол.

- Что же будет?- с тревогой спросил Джаспер.

- Боюсь, нам остается лишь ждать. А пока я сделаю лекарство по рецепту до конца. Я незнаком с этой лихорадкой. Ее действие очень-очень странное. Симптомы будто собраны с нескольких различных болезней. Такое ощущение, что…

Он замолчал, опустив взгляд.

- Какое ощущение?- испуганно спросил Джаспер.

Доктор Доу взял руку мистера Келпи.

- Его кожа отмирает. Погляди на пальцы. Это начальные стадии некроза.

Пальцы мистера Келпи выглядели так, словно он опустил их в чернильницу.

- Те ингредиенты…- продолжил доктор,- я не знаю практически ничего из списка…


К ночи мистеру Келпи стало совсем худо. Жар усилился. Помощник главы кафедры Лепидоптерологии потел так, что простыни на столе были мокры насквозь – постоянно приходилось их менять. В сознание мистер Келпи не приходил.

Джаспер был испуган. То, что мистер Келпи умирает, было ясно и без медицинского опыта дядюшки. Уже не только пальцы бабочника, но и руки, вплоть до запястий, покрылись чернильными кляксами пятен. По шее проходил спазм, жутко повторяющийся сперва каждые пятнадцать секунд, затем – каждые восемь. Сквозь истончившуюся кожу стали проступать пульсирующие вены, колышущиеся, словно ветки деревьев на ветру.

За пару часов до рассвета мистер Келпи будто бы стал усыхать. Потливость прошла, но кожа бабочника была такой раскаленной, что о нее буквально можно было обжечься. И тогда начались странности.

«Лекарство Гиблинга» было готово – оно было идентичным тому, что принимал мистер Келпи все время знакомства с доктором Доу и его племянником: черная, походящая на кофе, жидкость с легким буроватым оттенком. Лекарство уже было заправлено в шприц, но прежде чем ввести его мистеру Келпи, доктор расстегнул его больничную рубаху, в которую того переодели еще накануне. Натаниэль Доу намеревался послушать сердце бабочника, но то, что ему открылось, заставило даже его, непоколебимого и бесстрастного, отшатнуться.

Джаспер вскрикнул.

Внутри у мистера Келпи что-то шевелилось. Кожа стала тонкой, как бумага, натянутая на фонарь – под ней просвечивали ребра. Под ребрами двигалось что-то большое, отдаленно напоминающее лепестки цветов.

- Что… что это такое?- потрясенно прошептал мальчик.

Доктор взял себя в руки и ввел под локоть бабочнику, прямо в пульсирующую черную вену, «лекарство Гиблинга». Мистер Келпи дернулся, но тут же затих.

Джаспер ничего не понимал. Он с ужасом глядел на таинственное зловещее шевеление под кожей помощника главы кафедры Лепидоптерологии, пока дядюшка не застегнул сорочку.

- Этого не может быть…- едва слышно проговорил Натаниэль Доу, задумчиво глядя прямо перед собой,- только если… Нет, этого не может… но почему нет, когда… Да… все сходится.

- Что сходится?- спросил племянник, и дядюшка будто очнулся от сна.

- Подождем,- сказал он твердо,- подождем, пока он не придет в себя.

- Может, он вообще не придет в себя!

- «Лекарство Гиблинга» должно подействовать. Если к утру ему не полегчает, то нужно будет принять меры.

- Какие еще меры?- испуганно спросил Джаспер, но дядюшка не ответил, опустил голову и покинул кабинет.

Ближе к утру мистеру Келпи начало становиться лучше. Его кожа потемнела: поначалу приобрела обычный болезненный оттенок, как при затяжной инфлюэнце, после чего рассосались пятна. Шевеление внутри бабочника исчезло – казалось, его никогда и не было, будто оно было всего лишь навеяно на свидетелей этого поразительного пугающего явления пережитым волнением и усталостью.

Когда кожа мистера Келпи слегка порозовела, а отеки вокруг шеи спали, он открыл глаза. Не сразу – ресницы будто вклеились в веки.

Первым, что бабочник увидел, был белый потолок незнакомого помещения. Он повернул голову и понял, что лежит на высоком жестком столе. Мистер Келпи даже не успел испугаться – почти сразу он увидел сидящего на стуле в нескольких шагах от него Джаспера, племянника доктора Доу. Присутствие мальчика успокоило мистера Келпи – он приподнялся на локте.

- Что случилось?- спросил бабочник и тут понял, что Джаспер ведет себя очень странно. Мальчик держал в руке скальпель своего дядюшки и глядел на него, Келпи, не моргая. Кажется, он был испуган.

- Что такое, мастер Джаспер?- Мистер Келпи развернулся и попытался спустить ноги со стола – это удалось ему не сразу – тело плохо слушалось.

- Дядюшка!- вскрикнул Джаспер.- Он очнулся!

Спустя какое-то мгновение дверь открылась, и в кабинет вошел Натаниэль Доу. В отличие от племянника, на его лице не отображалось ни единого чувства. Выглядел он как обычно, разве что был чуть более напряжен.

- Как самочувствие, мистер Келпи?- спросил он ровным деловитым голосом.

- Я… эээ… в голове звенит… а еще все кругом как-то темно и тускло…

- Так лучше?- Доктор крутанул вентиль напора газа на трубе лампы.

Кабинет ярко осветился, но лучше не стало, потому что взору мистера Келпи открылись столики на колесиках, на которых были разложены жуткие с виду инструменты-клювы, пилы, щипцы и лезвия различных форм.

- Видимо, мне стало дурно,- пробормотал мистер Келпи и с удивлением обнаружил, что одет в больничную рубаху.- Моя… моя одежда…

- Мы были вынуждены вас переодеть, мистер Келпи. Этого требовало лечение.

Доктор Доу подошел к мистеру Келпи, ощупал его пульс, велел бабочнику открыть рот, заглянул туда, оттянул одно веко, другое, приложил слуховую трубку к его груди, покивал.

- Моя… лихорадка,- начал было бабочник, но доктор его перебил:

- Прошу вас, мистер Келпи, оставьте это. Вы можете больше ничего не скрывать. Мы все видели.

- Видели?!- испуганно воскликнул, не сдержав чувств, пациент. Он вцепился в край стола и принялся суматошно озираться по сторонам в поисках своей одежды.

- Прошу вас, успокойтесь, мистер Келпи. Мы вас не выдадим. Здесь вы можете чувствовать себя в безопасности. Не стоит так переживать.

Мистер Келпи, тем не менее, переживал очень сильно: в его глазах стояли слезы, щеки его тряслись – казалось, он вот-вот зарыдает в голос.

- Ваша одежда постирана, выглажена и сложена. Миссис Трикк позаботилась об этом.- Доктор кивнул на стул в углу – там действительно аккуратной стопочкой лежали вещи мистера Келпи.- Прошу вас, переоденьтесь и спускайтесь вниз. Чай будет вас ждать. Вы ведь хотите чай, мистер Келпи?

- Да… да, хочу.

- Что ж, тогда поговорим внизу.

Вскоре все уже сидели в гостиной. Варитель готовил чашку за чашкой. Мистер Келпи сидел в кресле у камина, крепко сжимая пальцами свою и дул на чай. Он переводил неуверенный взгляд с доктора на мальчика. Те глядели на него.

- Вы… вы и правда меня не выдадите?

- Разумеется, сэр. Мы умеем хранить тайны, так, Джаспер?

Мальчик закивал. В его глазах все еще были заметны следы страха. Он не знал, как реагировать на происходящее…

- Особенно чужие тайны,- добавил доктор Доу.

Мистер Келпи молчал. Было видно, что, как бы он ни хотел довериться доктору и его племяннику, он не мог заставить себя даже начать говорить. Очевидно, он ни разу ни с кем не делился своей тайной, и сейчас дело было даже не в недоверии, а в отсутствии подходящих слов, чтобы описать эту из ряда вон выходящую ситуацию.

Доктор решил ему помочь:

- Я предположу, что вы, мистер Келпи,- сказал он,- не привозили в Габен вместе с профессором Гиблингом Черного Мотылька, так ведь? Вы и есть Черный Мотылек профессора Гиблинга.

Мистер Келпи отвернулся. Джаспер словно проглотил живую летучую рыбу, и она принялась хлопать крыльями где-то в его животе. Он не понимал, как это возможно, ведь мистер Келпи – добрый, немного наивный… нелепый мистер Келпи – их друг. Как он может быть Черным Мотыльком?! Он не верил в это. Он думал, что мистер Келпи вот-вот развенчает абсурдное предположение дядюшки, что он вот-вот воскликнет: «Что?! Это все неправда!», – но он молчал, а рыба в животе все сильнее и сильнее хлопала крыльями.

- Вы… вы какой-то оборотень?- спросил мальчик.

Мистер Келпи одарил его долгим тягучим взглядом.

- Если бы,- сказал он.- Тогда все было бы проще. У меня было бы целых две жизни вместо одной, а так я вынужден воровать по кусочку всего лишь одну жизнь.

- Все дело в вашем лекарстве… от болотной лихорадки,- сказал доктор, и мистер Келпи кивнул.- Оно замедляет превращение, и вы остаетесь человеком.

Мистер Келпи снова кивнул.

- Но если вы не оборотень, что же вы… такое?- Мальчик все еще терялся в догадках. Все это было как-то слишком уж сложно и непонятно.- Вы же не мотылек! У вас есть руки, и ноги, и волосы…

- Ну, волос, положим, могло бы быть и побольше,- невесело улыбнулся мистер Келпи, намекая на свои высокие залысины, но его собеседникам было не до смеха.

- Мы видели внутри вас… шевелилось…- прошептал Джаспер.

Доктор Доу принял из руки варителя очередную чашку. Втянул носом запах кофе.

- Как только я увидел это,- сказал он,- я сразу вспомнил, что вы рассказывали в квартире профессора Руффуса. Мотыльки в инсектарии. Вы сказали, что перед превращением кокон становится тоньше и можно различить очертания крыльев.

Мистер Келпи покивал и отпил немного чая из чашки.

- Мы ведь с вами говорили о стадиях развития чешуекрылых, так?- спросил он.

Джаспер попытался припомнить:

- Там было что-то про… ммм… магу… маги…

- Имаго,- поправил доктор Доу.

- Все верно. Сперва гусеница, потом куколка и имаго, взрослый мотылек.

- Но вы же человек, как вы можете быть мотыльком?!

- Я вовсе не человек, мастер Джаспер,- сказал помощник главы кафедры Лепидоптерологии.- Я просто очень похож на человека. То, что вы видите перед собой, это… это тело – всего лишь оболочка. Самодостаточный кокон. Я – куколка, которая может читать газету, торговаться с булочником или обмениваться сплетнями о новых веяньях моды от мадам Клерару. Но при этом я остаюсь простой оболочкой. Недозрелым чешуекрылым.

- Почему тогда вы все эти годы прикидывались человеком?- спросил доктор.- Почему не завершили цикл?

От этих слов мистера Келпи передернуло. На его лбу проступили капельки пота. Он привычно потянулся в карман за платком. Промокнув лоб, бабочник заговорил, и его слова прозвучали очень мрачно:

- Внутри меня сидит… существо. Его зовут не Келпи. Я думаю, его вообще никак не зовут. Я жил с ним с того самого момента, как впервые открыл глаза. Вы с ним не знакомы, он вам не друг – он вообще никому не друг. Если бы вы с ним встретились, вы бы не стали обсуждать погоду, сорта помады для волос или повышение цен на нафталин. Он бы набросился на вас и разорвал в клочья, или сожрал – принялся бы отрывать от вас по кусочку, пока вы кричите от боли и истекаете кровью. Это существо не человек, и мерить его стандартными для людей мерками нельзя, вы для него – обед, не более. Лучше его никому не видеть, и я не даю ему пробудиться. Вы спрашиваете почему, доктор? Почему я не выпускаю его? Но я ведь тоже хочу жить, понимаете? Лекарство Гиблинга – это снотворное для мотылька. Когда он вылезет, я умру. Келпи исчезнет навсегда. Он сбросит меня, словно старую линялую шкуру…

Мистер Келпи замолчал, оборвав свой ответ резко, будто одним движением захлопнул дверь. Джаспер сидел с открытым ртом – это стало входить у него в привычку, но вовсе не из-за отсутствия манер, а по причине сугубо диковинности и дикости происходящего.

- У вас одна пищеварительная система?- спросил доктор Доу.- А сердце – одно, или внутри бьется еще одно? И вообще как…

- Дядюшка!- укоризненно воскликнул Джаспер.- Ты смущаешь мистера Келпи.

Мистер Келпи печально улыбнулся.

- Я в любом случае не смог бы ответить на ваши вопросы, доктор. Так как и сам не знаю. Мне нужно довольно много есть, и тогда насыщаемся мы оба – мотылек забирает часть себе. Единственное, что он терпеть не может – это чай.

В гостиную вошла миссис Трикк, поставила на стол поднос с печеньем и, одобрительно поглядев на мистера Келпи, сказала: «Рада, что вам уже получше, мистер Келпи», – после чего вновь отправилась на кухню. Ее появления ни доктор, ни его племянник и вовсе, казалось, не заметили.

- Я до сих пор ничего не понимаю,- сказал Джаспер.

- Мистер Келпи,- поддержал Натаниэль Доу,- быть может, вы расскажете с самого начала? Как так вышло, что куколка Черного Мотылька из джунглей Кейкута последние двадцать лет преспокойно живет себе в Габене, более того – считается весьма неплохим малым, сделала карьеру в научном обществе и преподает студентам.

Мистер Келпи взял с подноса печенье, надкусил его, прожевал и начал…


…Быть может, это и неприятно будет звучать, но то, во что превратилась гусеница Черного Мотылька, мало походило на существо, достойное сочувствия или сопереживания. Закономерной реакцией на один лишь его вид было бы мгновенное опорожнение желудка, и я не могу осуждать людей, которых вывернуло, когда они впервые увидели то, что пряталось в пещере. Много лет спустя профессор Гиблинг показывал мне фотокарточки, на которых был запечатлен я сразу после обнаружения. Это было голое безволосое существо, выделяющее из всех отверстий мерзкую белесую жидкость и в ней же и ползающее. Вросшая неповоротливая шея, голова задрана к затылку – только так, ползая на брюхе, можно разобрать что-то перед собой, – сросшиеся пальцы на руках и ногах, лишенная пигмента кожа, белая, как оцинкованные судки из вашего кабинета, практически не моргающие веки, косоглазие. Когда я себя увидел в таком виде, мне стало дурно. И это только внешние особенности. Обычно куколка Черного Мотылька не успевает стать полноценной личностью. Она валяется в пещере, ползает, так как не умеет ходить, не говорит – лишь издает нечленораздельные гортанные звуки, страдает около двух с половиной недель во все усиливающейся лихорадке метаморфозы, пока внутри нее не созреет мотылек. А потом мотылек прорывается наружу, и куколка умирает, отброшенная, как постельное одеяло поутру. И мотылек поедает ее первым делом. Но в моем случае все вышло по-другому.

Прошло около четырех дней после того, как я выбрался из кокона и открыл глаза. Тогда я не понимал, что такое время и как его отсчитывать – много позже мне все это рассказал профессор. Я видел лишь тьму в пещере, и мои глаза стали адаптироваться к ней – еще немного, и я не смог бы переносить дневной свет. А потом внезапно зажегся огонь, появились люди. Они громко говорили, ходили повсюду. Я боялся, пытался уползти, но у них были ноги – сильные ноги, и руки, которыми они управлялись в совершенстве – не удивляйтесь, что я так это вам описываю: на тот момент мои собственные длинные конечности были для меня просто какими-то непослушными нелепыми отростками, которые не давали мне перекатываться и вечно цеплялись за камни. Я не мог даже пошевелить этими своеобразными зачатками крыльев – так называемыми протоптеронами. А люди… они схватили меня.

Сперва они думали, что Черный Мотылек поймал, изувечил и свел с ума одного из них – человека, но профессор Гиблинг понял, в чем суть. Хоть и не сразу. Он поделился своими наблюдениями с прочими членами экспедиции, и многие, разумеется, не поверили – настолько жутко и невозможно это звучало. Но время шло, и куколка начала испытывать все большие и большие мучения – вы видели процесс и сопутствующие… вы это называете «симптомы».

У профессора было средство, при помощи которого лепидоптерологи замедляют метаморфозу, чтобы можно было перевозить живых бабочек в коконах и они появлялись на свет в нужном для ученых месте: этого требуют некоторые эксперименты, показательные выставки, наглядные представления для студентов. В общем, он напоил меня этим средством. Оно подействовало, но очень слабо – буквально через пять минут жар и потливость вернулись, и я снова стал испытывать мучения. И тогда профессор взялся за исследования. Я знаю лишь, что в их процессе он добавил в замедлитель два новых ингредиента: надпочечники червяной жабы и листья дерева пиоки. Обновленное средство работало. Сейчас, после многих лет его приема, я уже знаю, что, когда я не испытываю нервного потрясения и хорошо питаюсь, оно действует максимум тридцать девять часов. В первый же раз действие длилось всего шесть часов, но этого хватило, чтобы боль отступила и я начал осознавать происходящее. Я пока что ничего не понимал, но именно тогда тот, кого вы знаете под именем Келпи, стал частью этого мира, словно родился.

А потом действие лекарства закончилось. Я этого не помню, но в период диких мук от процесса превращения мне причинили еще больше боли: выломали и вставили заново суставы конечностей, разрезали пальцы на руках и ногах. После всех изменений моего тела мне снова дали лекарство, и я снова стал способен мыслить. Пока что на уровне рефлексов. Все тело, переломанное и пересобранное, дико болело, я не мог пошевелиться, но зажили все травмы меньше, чем через неделю.

После того, как была обнаружена пещера и меня оттуда вытащили, начался наш путь через джунгли. Профессор ухаживал за мной как мог. Из-за меня группа продвигалась очень медленно – сперва меня несли на носилках, а после я учился идти сам – переставлял ноги очень вяло, неумело. Это вызывало возмущение в группе, но профессор убеждал своих спутников, что всем будет хуже, если я не научусь хотя бы какой-то самостоятельности.

Профессор стал учить меня: сдерживать жидкости организма, управляться с конечностями (сложнее всего было овладеть мелкой моторикой – пальцы не слушались очень долго), он научил меня стоять и сидеть, ходить, есть приборами, застегивать одежду. Спустя две недели у меня начали расти волосы, а кожа под солнцем джунглей потемнела и стала напоминать кожу туземцев, которых в экспедиции было очень много. К слову, потом, когда мы остались с профессором одни, она снова изменила цвет и стала такой, какую вы видите прямо сейчас: кожей обывателя промышленного города. Профессор назвал это мимикрией, способностью маскироваться. Профессор много со мной говорил, очень много – он научил меня разговаривать, и он же дал мне имя. Келпи. Из-за тех звуков, которые я произносил, когда меня нашли: «Клпл, клпл, клпл». Это сейчас я понимаю значимость имени, но тогда я, конечно же, не понимал, что, получив его, я перестал быть диким зверем, просто тварью из джунглей – я стал одним из тех, на кого был похож. И это многим не понравилось. То, что я получил имя, еще сильнее раззадорило наших спутников…

Многие в экспедиции были настроены против меня. Кто-то не понимал, почему профессор вообще со мной возится, другие пытались испортить или отнять лекарство, кто-то хотел заполучить меня себе, но практически все сходились во мнении, что они проделали такой долгий путь, подвергались опасностям и рисковали жизнями не для того, чтобы привезти из джунглей какого-то бессмысленного человечишку. Они шли за Черным Мотыльком и желали получить Черного Мотылька. И из-за злости, из-за своей ярости и ненависти они стали опрометчивыми, неосмотрительными. Эмоции, которые они ко мне испытывали, ослепили их, а джунгли не прощают слепоты. Кто-то не проверил однажды свой спальный мешок, и туда заползли ядовитые пауки. Кто-то отравился недоспелыми плодами дерева ферун. Кто-то вместо того, чтобы глядеть под ноги, сверлил меня злобным взглядом и угодил ногой в ловушку туземцев. Так продолжалось, пока из всей группы не осталось всего лишь пятеро человек, помимо нас с профессором. И, разумеется, они стали винить меня во всех их бедах. Кто-то вспомнил поверье о проклятии. Они захотели вспороть меня, вытащить Черного Мотылька на свет, но лишь для того, чтобы тут же его убить и уже мертвого привезти в Габен. Они выждали, когда профессор заснет, и схватили нас троих: его, меня и мистера Робертсона, который единственный среди всех был на нашей стороне. Они связали нас и приготовили ножи. Профессор пытался объяснить им, что я живой, что я умею думать, чувствовать, что я не просто какой-то… костюм для Черного Мотылька, ходячая утроба. Что я – человек. Но они только смеялись над его словами. «Человек?- говорили они.- Нет уж, это просто тварь, злобный дух, который проклял экспедицию и своими колдовскими силами задурманил вам голову, профессор!» Они считали, что, пока они все не окончили свои дни в этом отвратном болоте, от меня нужно избавиться.

И вот, когда они уже почти приступили к потрошению, на лагерь напали бандиты. Те самые, которые фигурировали в широко известной истории профессора Гиблинга. Они убили тех, кто нас связал, а пленников взяли и увели с собой. Затем последовало освобождение регулярными войсками султана, и нас отправили в Зинаб. Но напасти не закончились. Мистер Робертсон вовсе не был таким уж добрым, каким пытался казаться. Выяснилось, что его нанял кто-то из Габена – тот, у кого был собственный интерес в поимке Черного Мотылька. Насколько я понял, речь шла о том, чтобы меня съесть. Мол, Черный Мотылек – это деликатес, описанный в каком-то из легендарных рецептов, и многие мечтают его попробовать. По мнению профессора, мистера Робертсона послал кто-то из видных городских рестораторов.

Вы и сами слышали, что говорил мистер Пиммз. О том, что мистер Робертсон обезумел и живет отшельником в глубине джунглей. Боюсь, это моя вина. Тогда я еще не умел себя контролировать, и, когда во время одной из ночевок по пути в Зинаб мистер Робертсон ударил профессора по голове камнем и потащил меня прочь, мое тело рефлекторно отреагировало. Скажем так, при некоторых обстоятельствах мой пот может быть крайне ядовит. Он подействовал на мистера Робертсона очень сильно. Все в его голове перемешалось, и он перестал понимать, что происходит, где он находится и тому подобное. Профессор нашел меня спустя несколько часов сидящим возле мистера Робертсона, который не замечал ничего кругом и разговаривал с невидимыми собеседниками. Он забрал меня, а мистер Робертсон остался в джунглях…

Отныне нас с профессором было лишь двое – вся группа сгинула. Профессор купил билеты на первый же дирижабль до порта Керруотер, а там мы пересели на экспресс до Габена. Профессор говорил мне, что есть люди, которые захотят причинить мне зло, и я поверил ему: во что бы то ни стало я должен был хранить тайну о том, кто я такой на самом деле. Я быстро учился, и вскоре профессору уже не нужно было объяснять окружающим мое странное поведение тем, будто я умственно отсталый. Я осваивал язык, счет, правила поведения, манеры. Учился быть человеком. Никто так и не догадался, что Черный Мотылек – сидит во мне. Все эти двадцать лет я жил рядом с кафедрой, работал на ней, постигал науку лепидоптерологии. При этом кто-то может подумать, что это мерзко и странно – заниматься тем, чем занимаюсь я: подготовкой бабочек для выставок, превращением сморщенных комочков в прекрасные экземпляры, распрямлением крылышек. Но я не считаю это каким-то извращением – вы ведь не станете звать безумцем гробовщика или служителя похоронного бюро, который переодевает усопших, приводит их внешность в порядок, готовит их к своеобразной выставке перед скорбящими родственниками и знакомыми.

Я жил спокойно целых двадцать лет, исправно пил свое лекарство, постепенно стал помощником и заместителем профессора Гиблинга, подменял его в преподавании. Мой друг, профессор Гиблинг, любил меня, а я любил его. Он считал меня чудом. Даже изобрел название для моего состояния – «человеческое имаго». Он считал меня уже финальной, завершенной стадией. К слову, то, что сидит внутри меня, он назвал – «пост-имаго». Да… оглядываясь назад, я вижу годы жизни, которой не было ни у одной куколки Черного Мотылька. И все благодаря этому человеку. Какого же было мое горе – его просто не передать словами! – когда профессор Гиблинг скончался. Он был мне как отец, человек, подаривший мне жизнь. Прекрасную жизнь, жизнь, которую я люблю.

У меня появились друзья, люди, которые не считали, что меня нужно вспороть, но которые видели во мне интересную личность, приятного собеседника, человека, способного выручить в тяжелый момент, джентльмена! О как бы они удивились… Но не все! Нет! К примеру, мой старый друг, профессор Реджинальд Моллинер Руффус. Этот человек опроверг мои потаенные страхи, ведь я так боялся, что от меня все отвернутся, что все возненавидят меня и начнут презирать, стоит кому-то узнать правду.

Я солгал вам, доктор, вы понимаете, у меня были причины оставить это при себе, но речь в купе профессора в поезде «Дурбурд» шла не только о сохранности самки Черного Мотылька, которую профессор поймал во время своей экспедиции. Более того, он вовсе не за нее опасался. Он опасался за меня. В джунглях он нашел мистера Робертсона и из разговора с ним все понял – сопоставил факты. Но он не возненавидел меня – напротив! Он понял, что должен меня предупредить… Профессор выяснил, что меня ищут, что кто-то знает, что я в Габене, и то, что меня схватят и в лучшем случае пустят под нож – лишь вопрос времени. Мы были знакомы с Реджинальдом Руффусом почти шестнадцать лет. Он не видел во мне жуткую тварь, прикидывавшуюся человеком, – он видел во мне своего друга и не хотел, чтобы меня убили. Но он так и не успел меня предупредить обо всем. Сказал лишь, что мне угрожает опасность, и тут самка вырвалась на волю. Понимаете ли, она вырвалась именно потому, что я был рядом – она почуяла мое присутствие и обезумела. И она убила профессора. Так я потерял второго близкого человека за какую-то неделю… Ну а все дальнейшее вам известно.

Это моя жизнь, доктор. Не стоит так удивляться, мастер Джаспер. Я не хочу вдаваться в философствование, но кто на самом деле может знать, что делает человека человеком? Его предки, родители, окружение? Или выбор? Или воля добрых людей, которым не наплевать? Профессор Гиблинг вовсе не сделал меня человеком – он дал мне шанс им стать, показал, как это – им быть. А стать человеком захотел я сам. Мое желание сделало меня тем, кого вы знаете. Мистером Келпи из Тремпл-Толл, большим любителем послеобеденного сна, сахарных ватрушек и виолончельной музыки. Я ем, пью, я очень люблю чай, я сплю, сижу, говорю с вами, думаю, работаю на кафедре, преподаю – это моя жизнь. Жизнь куколки. Это все ответ на тот ваш вопрос почему, доктор. Я не хочу это терять – мне нравится быть… являться человеком.


***


Мистер Келпи шел по узенькой улочке Фили в сторону Бремроук. Был ранний вечер. Лаяла дворовая собака, хозяйки переругивались через открытые окна. Где-то готовили ужин – запах печеной рыбы заполонил собой весь квартал, еще где-то звучала нестройная скрипка, ей подыгрывал хор жужжащих швейных машин.

Два подслеповатых механика с ключами и масленками наперевес у входа в мастерскую под вывеской «Чиним все!» пытались совладать с автоматоном, у которого отсутствовала нога. Несчастный механизм опирался на костыль, как самый настоящий калека. Один из мастеров пытался приладить ему ногу от другого автоматона, но ничего не выходило – механику легче было бы прицепить к искусственному человеку свою собственную конечность.

Стали уютно загораться окна. Постоянно грохотали двери лавчонок по левую руку, лавчонки эти напоминали карманы в обветшалой стене-пальто Рынка-в-сером-колодце. В низеньких, проходящих на уровне земли, окошках туда-сюда шныряли головы, принадлежащие приказчикам и покупателям.

По разбитой мостовой Фили, возвышаясь над прочими, на ходулях прошел горбун-фонарщик, опирающийся на шест с фитилем, как на трость. Стайка ребятишек с визгом прошмыгнула мимо, преследуя костлявого полосатого кота, стащившего сосиску.

Навстречу вразвалочку прошла женщина средних лет в потертой шляпке, голубином боа и бордовом, расшитом цветами платье. Она крепко прижимала к себе корзину с шитьем. Мистер Келпи улыбнулся ей и почтительно приподнял котелок – женщина лишь поморщилась. Более благодушно к бабочнику отнеслась девушка в твидовом платье и клетчатом коричневом пальто. Она едва не врезалась в него на своих паровых роликовых коньках, обдала его красноватым дымом из тонких выхлопных труб и хихикая унеслась прочь – судя по всему, доставлять посылку, которую сжимала под мышкой.

Это был суетливый Саквояжный район, негостеприимный к чужакам, со своими странностями, со своими чудаками, с большими бедами и крохами счастья, запертыми в спичечных коробках. И мистер Келпи был некоей его частью – крошечным существом, затерянным среди нависающих над улочкой домишек.

Он попрощался с доктором Доу и Джаспером, взял с собой сверток, в котором были две большие бутылки с «лекарством Гиблинга», и двинулся на улицу Семнадцати Слив, где располагалось Габенское научное общество Пыльного Моря.

На душе у него – странное дело! – было довольно легко. То ли на него так действовал этот уютный вечер, то ли легкий ветерок, мягко гладящий его по лицу, но вероятнее всего, дело было в том огромном камне, который он оставил в гостиной дома № 7 в переулке Трокар. Он знал, что ни доктор, ни его племянник, не выдадут его тайну и, честно говоря, почувствовал несказанное облегчение от того, что смог ее с ними разделить. Все эти годы он и не предполагал, как сильно эта тайна давит на него, а сейчас… что ж, сегодняшний день снова подтвердил то, что есть в этом мире люди, которым не важно твое происхождение, которые судят тебя по тому, какой ты человек.

Доктор поинтересовался о его планах, что он намерен делать дальше. Для начала мистер Келпи собирался принять предложение профессора Гранта и отправиться с ним в экспедицию. А после, по возвращении, принять на себя обязанности главы кафедры Лепидоптерологии. Он был уверен, что после успеха выставки кафедра оживет, выйдет из затянувшейся спячки, словно Сонница Серая.

Мистер Келпи был весьма странным жителем Тремпл-Толл, и основная его странность заключалась в том, что он глядел в будущее воодушевленно. Он был рад, что все закончилось, что завтра утром, как только самка Черного Мотылька покинет Габен, все горести и опасности останутся в прошлом. А эти дни и все, что произошло с момента прибытия поезда «Дурбурд», покажутся просто страшным сном.

Доктор не разделял его восторгов и оптимизма. Он был хмур, задумчив, и, когда мистер Келпи спросил, что его беспокоит, ответил, что до сих пор не понимает некоторых связанных с этим делом вещей. К примеру, того, как мистер Пиммз смог убить профессора Гиблинга, если в это время он все еще был в экспедиции. На что Джаспер резонно заметил, что убить профессора мог мистер Блохх или кто-то из подручных мистера Пиммза, но это доктора отчего-то не убедило. Также его смущала так и не раскрытая тайна рецепта Треннье, спрятанного в подушечке Клары. Мистер Келпи даже не хотел задумываться об этом мерзком рецепте… Он не хотел возвращаться мыслями назад, не хотел снова погружаться во мрак прошедших дней. К тому же, как бы он ни уважал доктора Доу, он считал его человеком темным, холодным. Из таких людей, которых ни за что не устроит даже самый благоприятный исход, и они станут искать в нем какой-нибудь подвох. Была в душе у Натаниэля Френсиса Доу зияющая червоточина, которую он как мог пытался скрыть под ледяной неприступностью, показной бесчувственностью и строгими черными костюмами.

Улочка Фили почти закончилась, и вдали, на Бремроук, прогрохотал трамвай. Ничего, он сядет на следующий. Стало чуть холоднее, порыв ветра сорвал несколько листьев со старого клена, закружив их в изящном танце. Мистер Келпи захотел поскорее вернуться в ГНОПМ, выпить чашечку горячего чая. По дороге можно зайти в кондитерскую «Плюмм», купить пару ватрушек. А с ними и работа пойдет веселее – ему нужно было немного посидеть над книгами и картами, чтобы изучить местность, куда намеревается отправиться профессор Грант.

Жизнь человека на самом деле не так уж и плоха – даже в Габене. Но это могут оценить лишь те, кому есть с чем сравнивать.

Стоило мистеру Келпи об этом подумать, как лицо его будто осветилось, губы тронула легкая незамутненная улыбка – все налаживалось: у него было любимое дело, у него был запас лекарств, а это значило, что…

Мысль мистера Келпи оборвалась резко. Внезапно. Он даже не понял, что произошло. Ему показалось, что он услышал быстрые шаги за спиной, а затем что-то горячее разлилось по его затылку. Темнота накрыла его с головой, словно его засунули в чемодан…

…Пришел в себя мистер Келпи от приступа тошноты. Он буквально чувствовал, как горло его сотрясается в спазмах, а голова готова разорваться на тысячу кусочков. Все его тело горело. Такой боли он не испытывал уже давно – даже когда мастер Джаспер привел его к доктору, даже в застенке на Полицейской площади ему не было так больно.

Он с трудом разлепил глаза, и их тут же залил горячий пот. Он попытался протереть их рукой, но не вышло – руки его были связаны. Он сразу понял, что на нем нет одежды – холодный твердый камень упирался в поясницу и плечи, давил в подогнутые колени. Что происходит?!

Он огляделся и практически ничего не увидел – это было какое-то темное помещение, сырое и затхлое – кажется, подвал. Единственным источником света была приглушенная керосинка, висящая на крюке на дальней стене. Возле лампы кто-то стоял. Какие-то черные фигуры.

Пытаясь превозмочь головокружение, мистер Келпи всмотрелся и, вроде бы, насчитал троих, но глазам своим он сейчас не верил. А еще… что-то внутри словно подтолкнуло пробку в его горле, и эта пробка поползла вверх – ко рту, пока не вырвалась приступом рвоты. Он упер связанные руки в губы, пытаясь сдержать спазмы. И тут он почувствовал. Он понял, что происходит. Существо внутри него проснулось и начало шевелиться. В груди и животе, словно прокручивался барабан, словно проворачивались шестерни.

Бабочник почувствовал, что из ушей и носа течет что-то мокрое и склизкое. Хотелось кричать, но он не смог издать ни звука. От очередного приступа боли кровь ударила в виски с такой силой, что он лишь чудом остался в сознании – отказали руки, он их больше не чувствовал.

- Подумать только,- раздался насмешливый голос.- Все это время он был так близко…

Вроде бы мистер Келпи узнал этот голос, но он не был уверен – головокружение мешало ему рассмотреть говорившего, а заливающий глаза пот – сфокусироваться на нем. В ушах появился звон, словно несчастный помощник главы кафедры Лепидоптерологии вдруг оказался в центре часового механизма, сердце колотилось и стучало, как поршень двигателя локомотива.

- Сложнее увидеть то, что находится к нам ближе всего,- назидательно проронил кто-то в ответ.

Этот голос мистер Келпи не узнал, хотя… что-то в нем угадывалось смутно знакомое… нотки, нюансы… Но звон в ушах становился все сильнее. При этом бабочник ощутил, как внутри все начало гореть.

- Это просто удивительное зрелище.- Первый говоривший подошел к мистеру Келпи и навис над ним.- Мерзкое, но удивительное, да. Как ваше самочувствие, мистер Келпи?- Этот человек наклонился еще ниже, разглядывая несчастного бабочника, словно одну из бабочек под стеклом.- Кажется, вам дурно?

Мистер Келпи поднял тяжелую голову и различил знакомые черты: широкие скулы, высокий лоб, проницательные глаза.

- Сэр… сэр Крамароу,- выдавил он.- Помогите… помогите мне… мое лекарство…

- Боюсь, больше нет никакого лекарства, мистер Келпи,- жестоко сказалсэр Крамароу.

- Что… что происходит? Почему… вы…

- О, мистер Келпи,- с легкой укоризной проговорил сэр Крамароу.- Вы так ничего и не поняли…

Мистера Келпи снова стошнило, он завалился на бок и затрясся. Кому-то из присутствующих это зрелище, очевидно, пришлось не по вкусу.

- Сэр Крамароу,- раздался третий голос.- Я бы хотел напомнить вам о нашей договоренности. Мне здесь находиться не обязательно. Я бы предпочел получить свое и удалиться.

Сэр Крамароу отвернулся от мистера Келпи с явной неохотой, словно его отрывали от любимой игрушки.

- Конечно-конечно, сэр Уолтер.- Он достал из кармана сюртука две продолговатые склянки с мерцающей сапфировой жидкостью.- Вы все сделали так, как от вас требовалось. Сыграли как по ноткам. Вы заслужили их, сэр Уолтер.

- О, благодарю… я так благодарен.

Сэр Уолтер Фенниуорт подошел, принял дрожащими руками склянки и церемонно пожал руку сэру Крамароу, после чего повернулся к человеку в дальнем углу – там стояла закутанная во мрак тень, на которую не падал ни один отсвет от лампы.

- Вам я особенно благодарен, мистер Блохх,- сказал почетный член Клуба джентльменов-любителей науки.- Вы сдержали обещание, выполнили свои обязательства.

- Разумеется,- ответил человек в потемках.- Надеюсь, если к вам обратятся за рекомендациями, вы отзоветесь лестно о нашей совместной работе. И еще я жду от вас то, о чем мы говорили.

- Конечно, мой знакомый не знает точного адреса, он знает лишь то, что Министерство Тайных Дел находится не в Старом центре, а в Тремпл-Толл и…

- Не здесь! Не сейчас!- резко прервал его мистер Блохх.- Прошу вас, соблюдайте формальности! Действуйте согласно инструкциям: изложи́те все в письме.

- Прошу меня простить, мистер Блохх,- кивнул сэр Уолтер.- Формальности, разумеется. Что ж, я оставлю вас, господа. Кэб уже ждет. Всего хорошего.

- Счастливого излечения, сэр Уолтер,- проговорил сэр Крамароу и снова повернулся к мистеру Келпи.

Раздался звук отдаляющихся шагов, стук трости по камням, джентльмен поднялся по лесенке, скрипнула на старых петлях дверь. В подвале остались лишь сэр Крамароу, мистер Блохх и бьющийся в агонии мистер Келпи.

- Но вы же… вы же… это невозможно!- выплевывал слова вместе с черной пеной изо рта бабочник.- Вы не можете… вы – хороший человек, сэр Крамароу…

Сэр Крамароу глядел на него с презрением. Оглядывал его истончившуюся молочно-белую кожу, покрытую уродливым узором черных вен, ввалившиеся щеки, налитые багрянцем мешки под глазами. Он протянул руку и осторожно потрогал просвечивающуюся грудь мистера Келпи; ответом на его прикосновение шевелящееся нечто внутри бабочника резко колыхнулось, словно почувствовало: ему это не понравилось, и оно попыталось отстраниться.

- Как я погляжу, профессор передал вам свою закостенелость взглядов,- сказал сэр Крамароу.- Но при этом так и не поделился своими подозрениями… Старый лжец и лицемер, этого стоило ожидать…

- Но это же мистер Пиммз… Он за всем стоял…

- Мистер Пиммз также прекрасно отыграл свою роль. Как он все изумительно рассказал! Его история тронула меня до глубины души. И тронула бы еще сильнее, если бы я не знал вторую ее часть. О том, что это я нанял мистера Блохха и все организовал. А он просто взял всю вину на себя, как и было задумано. Пожертвовал собой, чтобы никто не догадался об истинных целях заговора. Что все это было сделано ради того, чтобы обнаружить вас, мистер Келпи.

Мистер Келпи застонал и заплакал, но слез не было. Он не верил в происходящее, не хотел верить. Ведь все закончилось! Все снова стало хорошо!

- Любопытно, Ротфорт уже вернулся с рынка?- тем временем спросил сам себя сэр Крамароу.- Надеюсь, он выбрал селезневую морковь посвежее… хотя о чем это я? Ротфорт – настоящий мастер своего дела…

Мистер Келпи все понял. Он знал, что Ротфорт – это повар сэра Крамароу.

- Вы хотите съесть меня?- с ужасом выдавил он.

- О, не вас, что я, монстр какой-то? Я хочу съесть то, что находится внутри вас.

- Рецепт Треннье. Профессор знал…

- Он подозревал, что это я, что Робертсон работал на меня. Поэтому он и прекратил со мной общение, поэтому отказывался от денег на новые экспедиции, поэтому пытался отговорить Руффуса.

- Вы все это делали… просто ради ужина?- с отчаянием из-за собственного бессилия просипел мистер Келпи.

Сэр Крамароу рассмеялся:

- У каждого своя навязчивая идея, своя – мне нравится это слово – мания. Я просто слишком долго думал об этом, слишком глубоко погряз в своих фантазиях. Чем я хуже господина Барбатина из детской считалки, объездившего весь мир в поисках самой вкусной шоколадки? Что ж, как и он, в итоге я обнаружил то, что искал, у себя дома, на соседней улице.

- Безумный… ненормальный…

- И о нормальности мне что-то говорит куколка мотылька из джунглей, прикидывавшаяся человеком?

- Но я… я ядовитый… меня нельзя есть.

- Прошу вас, мистер Келпи. Мы оба знаем, что ядовиты лишь самки Черного Мотылька.

Мистер Келпи застонал:

- Не надо… прошу вас…

Сэр Крамароу словно не слышал.

- Я столько лет ждал этого,- вдохновенно проговорил он.- С тех самых пор, как ко мне в руки попал рецепт… Вы же знаете, какой я гурман. Но вы не огорчайтесь так, Келпи, – вы станете коронным блюдом вечера… коронным блюдом всей моей жизни…

- Меня станут искать… Доктор Доу…

Сэр Крамароу снова рассмеялся.

- Боюсь, что никто не узнает о том, что с вами произошло, Келпи. Никто не станет вас искать. Все будут думать, что вы отправились в экспедицию с профессором Грантом. Кстати, нужно не забыть выписать в банке Ригсбергов чек на имя профессора. Я ведь человек науки, как-никак. А он был так рад, что получил финансирование. И всего-то ему нужно было для этого позвать вас с собой, Келпи.

- И он… он тоже?

Мистер Келпи не хотел в это верить. Безнадежность сковала его. Он весь трясся, но при этом мог думать лишь о том, как не хочет умирать. Ведь он еще столько всего не попробовал, столько всего не узнал, он так мало прожил… Это нечестно! Несправедливо! Почему его кто-то должен есть? Они ведь не в джунглях Кейкута, а в цивилизованном городе, где люди не едят людей… И тут он вспомнил, что он не человек. И заплакал. Горько, жалобно заплакал.

- Я хочу… жить…

- Вы достаточно пожили, Келпи,- последовал безжалостный ответ.- Выиграли себе целых двадцать лет. Знаете, я очень надеюсь, что мясо мотылька, как вино, с годами стало лишь выдержаннее.

- Я… хочу… жить!

Больше мистер Келпи не слышал и не видел ничего. Ничего не осознавал. Его просто не стало. Шевеление внутри него на какой-то миг прекратилось, после чего резко, одним движением, существо под кожей вонзило конечности в его плоть и принялось разрывать его, словно всего лишь слишком тесный костюм. Голова мистера Келпи откинулась набок, глаза закатились, и из образовавшейся в груди прорехи полезли тонкие бледные конечности.

В подземелье сильно запахло чем-то напоминающим смесь керосина и нашатыря, и сэр Крамароу отступил на несколько шагов.

- Начинается!- воскликнул он.

Это была действительно жуткая, отвратительная метаморфоза. Труп мистера Келпи или, вернее, его кожа с мерзким хлюпаньем упала на каменный пол, когда тварь выбралась наружу. Словно ребенок в пеленки, она была обернута кромешно-черными крылышками – высвободившись из тела мертвого бабочника, тварь медленно развернула их, как бутон цветка.

Восхищенному и пораженному взгляду сэра Крамароу предстало веретенообразное белокожее тело с узкой головой на тонкой шее. Голова эта не желала походить на голову мистера Келпи, но чем-то она все же отдаленно напоминала человеческую. Точеный лоб, длинный заостренный нос, два больших морщинистых века, доходящих до середины щек. На месте рта у монстра был закрученный спиралью хоботок. По бокам головы чернели ушные прорези. У существа даже были волосы: белесые, длинные и редкие, волокнистыми нитями влипшие в узкие плечи. Помимо крыльев, у него имелись и другие конечности – руки и ноги, худые острые колени, как и костлявые локти, торчали в стороны. Тварь могла похвастаться невероятно длинными пальцами: такими не то что чье-то горло можно обхватить – такими можно обхватить чью-то талию.

Существо, появившееся на свет в подвале особняка сэра Крамароу, еще не проснулось. Его глаза все еще были закрыты, сморщенная грудь рвано сотрясалась, а нос шевелился и подергивался, когда ноздри шумно втягивали воздух. Оружие, приготовленное на всякий случай, пока что не требовалось.

Черный Мотылек был явно не тем, что предполагал увидеть сэр Крамароу. Тварь походила на бабочку лишь хоботком да крыльями – глядя на нее, словно порожденную чьей-то больной фантазией, становилось ясно, отчего ее так боятся туземцы Кейкута.

- Почему мотылек выглядит не так, как самка?- изумленно спросил сэр Крамароу.

Мистер Блохх, молчаливо наблюдавший сперва за разговором с мистером Келпи, а после и за всей метаморфозой, пояснил:

- Это называется половой полиморфизм, когда самец и самка одного вида отличаются внешне. Любопытное явление, должен заметить.

- Весьма.

- Мне нужны его…

- Да, я помню,- перебил сэр Крамароу,- вам нужны его железы, выделяющие феромоны. Я предположу, что именно благодаря этим железам вы поняли, где мотылек скрывается на самом деле. Это так?

- Поведение самки казалось мне странным с самого начала,- сказал мистер Блохх.- Я знал, что она должна была лететь к тайнику. Но я также был весьма удивлен тому, что она неотступно следовала за мистером Келпи. Я должен был понять все с самого начала, как только узнал, что она вырвалась в купе в поезде. Когда после ареста мистера Келпи она последовала за ним на Полицейскую площадь, для меня все встало на свои места. Оставалось лишь подтвердить это. Странная болезнь мистера Келпи, лекарство, которое он постоянно принимал, – все это заполнило пробелы.

- Что ж, мистер Блохх,- с уважением проговорил сэр Крамароу,- вы явно обладаете несравненным логическим мышлением. Поскольку, признаюсь вам, до самого момента, как эта тварь…

- Пост-имаго.

- Да, буквально до самого момента, как это пост-имаго вылезло, я все еще сомневался. Ведь насколько же это безумие – верить в то, что мистер Келпи вынашивает в себе Черного Мотылька, что он и есть тайник.

- В своей практике, сэр Крамароу,- сказал мистер Блохх,- я нередко встречал недоверие и сомнение со стороны моих нанимателей. Но еще ни разу не было случая, чтобы в итоге они не признали, что я был прав.

- И этот раз не стал исключением. Вы скажете, зачем вам нужны эти железы?

- Боюсь, это относится к совершенно другому делу.

- Министерство Тайных Дел, о котором говорил сэр Уолтер?

Мистер Блохх промолчал. Сэр Крамароу бросил в его сторону подозрительный взгляд, но вдаваться в подробности не стал. Если он правильно понял по оговорке сэра Уолтера, мистер Блохх занят куда более мрачными и темными делами, чем все это предприятие с ловлей Черного Мотылька. Сэру Крамароу стало любопытно, каким образом то, что он сам должен отдать мистеру Блохху в ответ на его услугу, повлияет на это «совершенно другое дело».

- Я бы на вашем месте поспешил, сэр Крамароу,- заметил мистер Блохх.- Пока что Черный Мотылек вял – его сковывает остаточное действие «лекарства Гиблинга», да и потрясение при метаморфозе дает о себе знать, но вскоре он очнется. И тогда с ним не удастся совладать. Зовите вашего…- он сделал паузу,- повара.

Ротфорт вскоре спустился в подвал. В руках у него были ножи для разделки рыбы. Тонкие и острые.

Черный Мотылек так и не открыл глаза, когда лезвие вошло в его тонкое горло. Он издал лишь протяжный визг, словно заплакал младенец, и из его медленно развернувшегося хоботка потекла черная жижа. Он завалился набок и забился в судорогах, стегая крыльями по стене и полу. Повар в своем фартуке склонился над ним и принялся отрезать крылья. Черная кровь потекла на плиты.

От этого зрелища у сэра Крамароу во рту образовалась голодная слюна.

Эпилог.

Утро ознаменовалось гудками локомотива, сигнализирующими о скором отбытии. Пар заполнял собой станцию, словно из берегов вышло кипящее море. Погрузчики багажа доставляли в вагон-кофры последние чемоданы и сундуки, а станционные воришки совершали свои последние кражи.

Все больше лиц появлялось за большими иллюминаторами. Отбывающие занимали места в вагонах, проводники возле подножек проверяли билеты. Кто-то из служащих Паровозного ведомства неудачно пошутил о том, что гремлинов запрещается лишь ввозить, а вывозить – наоборот, не только позволяется, но и особо поощряется. На что ему в грубой и раздраженной манере было сообщено, что лысое существо с ушами, как у летучей мыши, на руках у мадам – ее дочь, и что она просто такой родилась.

Платформа «Корябб» тонула в шуме, разговорах, криках, смехе, проклятиях и пожеланиях никогда не возвращаться, в меньшей степени – пожеланиях доброго пути. Кто-то плакал, расставаясь навсегда. Кто-то бубнил себе под нос, что поскорее бы убраться из «этой дыры», кого-то, напротив, в вагон насильно заталкивали люди в полицейской форме, а он отбивался и кричал: «Вы не имеете права! Я гражданин Габена! Я не совершал того, что мне приписывают! Я еще вернусь!».

Люди толкались. Люди плевались. Люди воняли и огрызались. Утро перед отправкой – словно рыночная давка и театр оттоптанных башмаков.

Терпение Натаниэля Френсиса Доу с каждым толчком и чьим-то выкриком в самое его ухо все уменьшалось. Вместе с Джаспером они стояли у вагона «№ 12, третий класс», и Вамба, сутулящийся в своем новом, весьма неплохом, костюме не мог поверить своему счастью: у него был билет в вагон, в котором ездят люди – настоящие люди! О подобном комфорте он никогда и не мечтал. Ему не терпелось поскорее опуститься на обтянутое кожей сиденье и, если достанет смелости, попросить у проводника разрешения открыть шторы в купе. Мыслями туземец уже был в вагоне, и тем не менее он тянул шею, выглядывая кого-то в толпе.

- Мистер Келпи не прийти,- сказал он грустно.- Я думать, мистер Келпи прощаться.

У ног туземца стоял большой темно-зеленый кофр. Сонный газ действовал как надо, и самка Черного Мотылька спала внутри глубоким сном.

Вамба спросил:

- Он готовиться к экспедиция?

- Очень вероятно,- ответил доктор.- Но я полагаю, он намеренно не пришел. Думаю, он не желал своим присутствием как-нибудь спровоцировать нашего крылатого пассажира.

- А где вы выпустите его, Вамба?- спросил Джаспер.- Прямо в джунглях?

Вамба кивнул.

- Я вернуть его туда, где мы его поймать,- сказал он.- Я должен сделать это для профессор Руффус.

Крыши-гармошки над вагон-кофрами уже закрывались, откидные стенки над багажными вагонами поднимались на петлях, один за другим клацали замки. Что-то объявили из рупоров громкоговорителей, но это была платформа «Корябб» – здесь никогда ничего невозможно было разобрать.

- Отходим! Отходим! Пассажиры, занимаем свои места! Все в вагоны! Отходим!- кричал зычным голосом человек из Паровозного ведомства, бредущий от локомотива к хвосту поезда и звенящий в колокол на ручке.

Пассажиры прощались с провожающими и исчезали в вагонах.

- Прощайте, Вамба,- сказал доктор Доу.- Я желаю вам хорошего пути.

- Благодарить,- сказал туземец, неуверенно поглядел на Джаспера и исправился: - Благодарю.

Он протянул руку, и доктор с мальчиком по очереди ее пожали.

После этого Вамба взял кофр и под неодобрительным взглядом станционного смотрителя с колоколом исчез в вагоне.

Когда уже почти все пассажиры были в своих купе, проводники переключили рычаги оповещения машиниста. Поезд дрогнул и тронулся.

Вамба, волоча тяжелый кофр с Черным Мотыльком, двинулся по проходу. Он не глядел по сторонам, не читал номерки на дверях, словно его нисколько не заботило, где именно находится его место. Из купе раздавались голоса, из щелей тянуло табачным дымом разных сортов – учитывая, что это был третий класс, табак был отвратным.

Вамба прошел мимо указанного на его билете купе, отворил дверь в дальнем конце вагона, но не перебрался в следующий, а спустился с подножки обратно на перрон. Никто его не остановил – видимо, проводник посчитал, что «грязного туземца» выгнали из вагона, и был не против.

Платформа «Корябб» заметно опустела. Лишь служащие Паровозного ведомства о чем-то переговаривались, да пара полицейских пристально наблюдала, чтобы тот, кого они выгнали из города, не вздумал сойти раньше времени. Доктора Доу и его племянника уже не было.

Вамба двинулся к началу платформы – никто его не окликал, никто его не замечал. Он прошел здание вокзала насквозь и под хриплое трескучее приветствие «Добро пожжжаловать в Габен!» вышел в туман Чемоданной площади. Оказавшись под открытым небом, он, не раздумывая, свернул направо и побрел вверх по Бремроук, мимо Старого пассажа и меблированных комнат господина Жубера. Туземец даже не думал возвращаться в этот клоповник и просто шел себе дальше – вдоль трамвайных путей. Он нигде не останавливался и никуда не сворачивал, пока спустя примерно двадцать минут не оказался у заброшенного кабаре «Тутти-Бланш».

Оглядевшись по сторонам, Вамба нырнул в переулок Фейр и направился туда, где висела старая вывеска: «Лавка игрушек мистера Гудвина». Подойдя к ней, он снова оглянулся, затем бросил быстрые взгляды на крыши домов, но ни тайных наблюдателей, ни блеска их оптических приспособлений для слежки так и не заметил. Далее туземец спустился на пару ступеней и достал из кармана связку ключей. Он отпер замок и под негостеприимный звон дверного колокольчика вошел внутрь.

Заперев за собой дверь и на всякий случай бросив последний подозрительный взгляд через пыльные стекла на переулок, Вамба прошел лавку насквозь, после чего отворил низенькую дверку за стойкой. Оказавшись в задних помещениях или, вернее, в одном довольно большом помещении, он зажег свет.

Это место напоминало одновременно и гостиную, и гримерку театра. На одной из стен был изображен мрачный осенний бульвар: голые деревья, черные ветви, очертания фонарей и скамейка, на которой замерла одинокая фигура.

Вамба поставил кофр в углу и подошел к сооружению, накрытому ветхим полотнищем. Одним движением он сорвал ткань – под ней оказалось овальное зеркало в человеческий рост, в резной бордовой раме. Туземец окинул свое отражение пытливым взором, достал что-то из кармана.

У одной из стен стоял небольшой столик, на котором теснились радиофор, граммофон с несколькими рогами и небольшой фонограф. Именно фонограф сейчас и был нужен Вамбе. Он установил в него продолговатый цилиндр «Пухлый Отто», посреди которого проходила кривая бледная полоса, похожая на шрам (две половинки снова стали единым целым – туземец заранее соединил их). Несколько раз Вамба крутанул ручку, заводя механизм, после чего вернулся к зеркалу.

Из раструба зазвучал голос профессора Руффуса, а Вамба тем временем достал из-под зеркала небольшую коробку. Внутри оказались баночки, тюбики и кисти – содержимое коробки напоминало набор плохонькой актриски из кабаре. Первым делом Вамба вытащил изо рта жуткую полу-беззубую челюсть, всю покрытую слюнями. Под ней удивительным образом оказалась обычная челюсть – все зубы были на месте, все были ровненькими – один к одному, поблескивали. С исчезновением вставной челюсти форма лица заметно изменилась – оно сузилось, скулы стали более выраженными.

Далее последовали волосы. Вамба завел оба больших пальца за голову, подцепил жесткую курчавую шевелюру на затылке и одним уверенным движением снял парик. Из-под него выбились гладкие темно-каштановые пряди.

Следом Вамба, или, правильнее будет сказать, тот, кто прикидывался Вамбой, вытащил одну линзу, другую, обнажив карие глаза с небольшой рыжинкой, которые могли бы даже показаться красивыми, если бы в их глубине не проглядывала беспросветная пустота. Достав из коробки баночку с мутной белесой жидкостью и небольшой клочок тряпицы, человек, прикидывавшийся Вамбой, принялся стирать с рук и лица то, что на поверку оказалось темным гримом.

Все то время, что лже-Вамба разгримировывался, из рога фонографа звучал голос профессора. Тот рассказывал о начале экспедиции, о том, как он стал подозревать сэра Хэмилтона, но это не сильно интересовало человека у зеркала. Когда же речь зашла о том, кого профессор боялся на самом деле, человек, прикидывавшийся Вамбой, даже на мгновение отвлекся и повернул голову.

- …я доверял ему! Как я мог в нем ошибаться! Он явно не тот, кем кажется. Я вижу его кровожадные взгляды, он всегда возникает там, где быть не должен, крадется, словно тень. От него никуда не скрыться. Мне уже кажется, что именно он ведет нашу экспедицию, что именно он руководит всем. Его показная вежливость с каждым днем становится все грубее и натужнее. Это актерская игра. Теперь я понимаю. Я… я боюсь его. Всегда держу под рукой нож, а в потайном кармане – револьвер. Но он мне уже не кажется человеком, с которым возможно совладать столь грубыми орудиями. Это какое-то злобное существо, лишь прикидывающееся простым смертным. Я боюсь спать, в горло ничего не лезет, я подавлен и нервически возмущен, мигрень не проходит. Даже в своей палатке я больше не чувствую себя в безопасности. Я вижу его фигуру, подсвеченную факелами, которая бродит где-то там, снаружи. Если верить карте, которую нарисовал отшельник Робертсон, мы уже близко к логову Черного Мотылька, но хватит ли у меня сил? Я опасаюсь, что больше не выберусь из этих джунглей. А ведь я еще должен вернуться и выяснить у Робертсона касательно моего старого габенского друга – какую-то его мрачную тайну, о которой безумный отшельник оговорился. Моя экспедиция близится к концу, тому или иному… Нужно попытаться поговорить с… хр…хрр… с сэром Хэмилтоном – пусть у него и есть собственные цели, но мы выберемся отсюда живыми только лишь, если будем действовать сообща. Вдвоем мы сможем ему противостоять. Мы не позволим завести нас в логово смерти, не дадим ему расправиться с нами, пока мы спим. Нет, я опоздал… я уже слышу его шаги… он идет за мной и… нет, это не он, это доктор Френсис из миссии в Зинабе. Проклятая паранойя. Но кто может меня осуждать? Когда все, в чем ты был уверен, рушится. Когда ты перестаешь понимать, где правда, а где обман, когда никому уже не веришь…

Вамба. Старый добрый Вамба. Верный Вамба… Я совершенно его не знаю, хотя всегда считал, что он для меня – открытая книга. Незнакомец, который все эти годы прикидывался послушным жалким туземцем, готовым переживать любые тяготы и лишения ради парочки новых зубов в свою челюсть, – кто он такой? Сейчас, в джунглях, он стал намного увереннее. Он что-то задумал – это ясно: что-то темное. Больше он не кажется наивным дурачком. Теперь одна мысль о нем вгоняет меня в трепет. Он имеет некую странную, необъяснимую власть над прочими туземцами. Они слушаются его безоговорочно, ничего не делают без его приказа – не смеют даже повернуть головы без его разрешения. Мои былые страхи касательно сэра Хэмилтона кажутся глупыми и детскими в сравнении с подлинным ужасом, который вызывает во мне этот человек и произошедшие в нем перемены. Меня мучает ощущение, что меня ведут куда-то по ниточке, что больше не я руковожу этой экспедицией и человек без души тянет всех нас вглубь нехоженых джунглей, чтобы сожрать. Я вижу кромешную тьму в этих черных глазах, когда гляжу в них, я вижу потаенную ярость в каждой черте, в каждой морщине на этом ставшем для меня всего за какие-то пару недель ненавистным лице. Как могли произойти с ним столь разительные перемены? Как я мог быть так слеп? Это не тот человек, который клянчил у меня зубы в Габене. Это тот, кто, если захочет, отберет мои собственные и повесит их себе на шею в виде украшения. Нет, пока что он не выступает против в открытую. Но когда он выслушивает мои указания, я замечаю эту змеиную ухмылку, которую ни с чем не спутать – это и презрение, и исключительное равнодушие к моим словам. Он ведет нас по течению реки Хнили, он знает здесь каждый поворот тропы, каждое дерево, мне кажется, что даже каждую обитающую здесь тварь. За все время экспедиции мои страхи крепли, и в последние дни я уже практически перестал понимать, что происходит. Мы прошли маршрут, описанный в книге профессора Гиблинга, но он никуда нас не привел. Как и говорил сэр Хэмилтон, вероятно, профессор намеренно запутал следы – с этим я вынужден был согласиться. Когда маршрут закончился, Вамба рассмеялся. Я никогда не забуду этот смех. Он будет сниться мне до самой смерти…

Сняв с себя одежду, лицо и тело туземца, человек, прикидывавшийся Вамбой, расправил плечи, разогнул хребет. С обратной стороны зеркала висел костюм на вешалке, и он быстро надел угольные штаны и белую рубашку, застегнул жилетку, всунул руки во фрак. Далее последовали белая маска с длинным горбатым носом и двууголка. Завершили метаморфозу перчатки, длинный алый шарф и черные лакированные туфли.

Цилиндр фонографа замер, запись остановилась, и прибор выключился. И тут кукольник Гудвин, он же – мистер Блохх, услышал шум из спальни. Кто-то царапал дверь и бился в нее, явно требуя, чтобы его выпустили.

- Да-да, юная мисс, сейчас!- воскликнул кукольник Гудвин и направился к двери. На миг замер перед ней, словно делая глубокий вдох, после чего повернул ручку.

Не дожидаясь, пока дверь отворится полностью, из комнатки вырвался будто бы огромный ком сажи. Ни на юную, ни, тем более, на мисс эта тварь не походила. Это была блоха, в три фута в холке, с лоснящимися боками, смоляными глазами без зрачков, слюнявой пастью и шестью сильными ногами.

Блоха заметалась вокруг кукольника, словно соскучившаяся собачонка.

- Все, Карина. Успокойся,- велел хозяин, и тварь недовольно заворчала.

Блоха подобралась и прыгнула, преодолев все помещение одним движением. Спустя миг она приземлилась в глубокое кресло, жутко затрещавшее и едва под ней не развалившееся.

- Так,- продолжил кукольник Гудвин,- как я погляжу, почта пришла.

И действительно – над одним из патрубков пневмопочты горела тусклая лампочка.

- Что ж, этого стоило ждать,- Гудвин проворчал.- Я уже догадываюсь, что внутри.

Это была особая труба. Подобной не было во всем Габене – она не отходила ни от какой из местных станций, у нее не было узловых распределителей. Более того, во всем этом городе никто о ней даже не догадывался. Труба эта соединяла два берега Пыльного моря, шла по дну, а после под землей. Это была труба для посланий из страны, с которой в Габене были разорваны все дипломатические отношения, и не будет преувеличением сказать, что это была вражеская страна.

Кукольник Гудвин открыл крышку и достал капсулу, извлек конверт. На конверте ничего не было написано – лишь по центру стояла восьмиугольная печать: изображение какого-то существа, отдаленно напоминающего спрута с множеством щупалец, и надпись «Ворбург» по краю.

Кукольник Гудвин улыбнулся под своей маской. Только лишь за то, что он держал в руках предмет с подобной символикой, его могли арестовать. Но ему не было дела до подобных рисков. Он разорвал конверт и извлек на свет письмо.

«Вы до сих пор не исполнили вашу часть договоренности. Маяк по-прежнему включен. Мы устали ждать. Мы высылаем Чернильника.

Моро»

Кукольник Гудвин скомкал письмо и повернулся к ворчащей в кресле блохе.

- Ох уж это нетерпение нанимателей,- утомленно проговорил он.- И почему никто из них не умеет ждать?! Всякий раз одно и то же. А нам только Чернильника здесь и не хватало.

Блоха что-то проскулила.

- Ты права, Карина,- сказал кукольник Гудвин.- Тем не менее, дела не ждут. Не ждут, да… Что там у нас дальше в планах? Ах да… похороны, кажется.

Конец.


----------------------------------------------------------------

Дорогой читатель! Спасибо тебе, что прочитал эту историю. Продолжение приключений доктора Доу, Джаспера и мистера Блохха ты найдешь в романе "О носах и замках". Ну а я буду тебе благодарен за комментарий под этой книгой.

Если ты есть Вк, заходит в гости: https://vk.com/gaben_town_horrorshow - здесь больше информации о персонажах, мире и сведения о других приключениях. Также здесь можно пообщаться со мной и с другими поклонниками историй ...из Габена.

В. Торин



Оглавление

  • Часть I. Глава 1. Пассажир с поезда «Дурбурд».
  • Глава 2. Добро пожаловать в ГНОПМ.
  • Глава 3. Зубы, туземцы и пирожки с рыбой.
  • Часть II. Глава 1. В преддверии шквала.
  • Глава 2. Тревожные дела.
  • Глава 3. Мальчик и его бабочка.
  • Часть. III. Глава 1. Купу-купу из сердца джунглей.
  • Глава 2. В свете багрового фонаря.
  • Глава 3. Человек из «Грабьего списка».
  • Глава 4. Моё пост-имаго.
  • Эпилог.