Вот пуля пролетела [Василий Павлович Щепетнёв] (fb2) читать постранично

Настройки текста:

Цвет фона черный светло-черный бежевый бежевый 2 персиковый зеленый серо-зеленый желтый синий серый красный белый Цвет шрифта белый зеленый желтый синий темно-синий серый светло-серый тёмно-серый красный Размер шрифта 14px 16px 18px 20px 22px 24px Шрифт Arial, Helvetica, sans-serif "Arial Black", Gadget, sans-serif "Bookman Old Style", serif "Comic Sans MS", cursive Courier, monospace "Courier New", Courier, monospace Garamond, serif Georgia, serif Impact, Charcoal, sans-serif "Lucida Console", Monaco, monospace "Lucida Sans Unicode", "Lucida Grande", sans-serif "MS Sans Serif", Geneva, sans-serif "MS Serif", "New York", sans-serif "Palatino Linotype", "Book Antiqua", Palatino, serif Symbol, sans-serif Tahoma, Geneva, sans-serif "Times New Roman", Times, serif "Trebuchet MS", Helvetica, sans-serif Verdana, Geneva, sans-serif Webdings, sans-serif Wingdings, "Zapf Dingbats", sans-serif

Насыщенность шрифта жирный Обычный стиль курсив Ширина текста 400px 500px 600px 700px 800px 900px 1000px 1100px 1200px Показывать меню Убрать меню Абзац 0px 4px 12px 16px 20px 24px 28px 32px 36px 40px Межстрочный интервал 18px 20px 22px 24px 26px 28px 30px 32px

---

Вот пуля пролетела

Глава 1

Автор предупреждает: данное произведение не является ни документальным трудом, ни даже историческим романом. Это сказка, написанная для отдохновения души. Фантазия. Игра ума. И потому автор не рекомендует рассматривать произведение в качестве учебника истории, географии, литературы или обществоведения, хотя и не скрывает, что провел немало часов как над книгами, так и на местности, изучая в подробностях театр предстоящего действа.

1

Июньское солнце в Санкт-Петербурге и светит весело, и даже греет немножко, в первый-то день лета, и потому я велел извозчику не спешить. Куда спешить-то, минут пятнадцать у меня есть. Даже двадцать.

Мы катили по Невскому, глазели по сторонам. Одна тысяча восемьсот тридцать шестой год, город свеж и прекрасен, свежи и прекрасны люди. Здесь, на Невском, в свой час можно встретить любого: оброчного мужика с топором за поясом, идущего подправить чей-то забор; коллежского регистратора, спешащего на службу, а в мечтах представляющего себя генералом; статского советника, в перерыв гуляя ради геморроидальной пользы; и даже, если повезёт, самого государя императора, ступающего по тротуару точно так же, как и мужик, коллежский регистратор или статский советник: ногами.

Но в полдень государя на проспекте не было. Занят государь. Понедельник — день труда.

И потому прохожие смотрят на нас. Вернее, на моего слугу Антуана. Негр, черный как смола, богатырь двенадцати с половиной вершков росту, одетый в ливрею, разукрашенную золотым галуном — как не смотреть! Я на его фоне — неприметный до невидимости.

Так и задумано.

Грохот пушки пронёсся над проспектом.

— На Сорокинскую, — сказал я извозчику. — К дому Бугаковой.

Доехали быстро, что тут ехать, от Невского близнёхонько, рукой подать, и сама Сорокинская — в десять домов.

Оставив извозчика ждать, мы с Антуаном взошли на крыльцо. Ступени каменные, но не мраморные. Но парочка львов по сторонам, мол, не простые люди здесь живут.

Я тоже не простой.

Антуан постучал в двери маленьким деревянным молоточком, что на цепочке висел рядом.

Дверь приоткрылась.

— Что вам угодно? — спросил старческий голос.

— По поводу квартиры, — ответил я.

Дверь открылась пошире, а когда лакей увидел Антуана во всём великолепии, распахнулась совсем.

— Проходите, ваше сиятельство, проходите! — и лакей провел нас в комнату, обставленную сдержанно, но достойно.

— Я доложу барину.

— Докладывай, милейший, докладывай, — рассеянно сказал я, и уселся за стол. Хороший стол, немецкой работы. Не слишком дорогой, но и не из дешевых.

Антуан стал чуть позади меня. Самый выгодный ракурс, он его неделю выбирал. Без меня, конечно. Сажал Мустафу в кресло, а сам заходил то слева, то справа.

Ждать пришлось недолго, минут пять. В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, среднего роста, скорее, полный, чем худой, одетый в мундир Ахтырского полка, с седою прядкой средь черных кудрей.

Ну, почему лет пятидесяти? Пятидесяти одного года, а в июле стукнет все пятьдесят два. Денис Давыдов, поэт и герой войны двенадцатого года.

— Денис! Какими судьбами! — я вскочил и раскрыл объятия. — Не узнаешь? Я Магель, Пётр Магель! Дело под Бриеном! Ну, вспомни!

Не дожидаясь ответа, я обнял старого товарища.

— Барон… Ты жив? Я… Мы думали, что тебя убили…

— Я тоже так думал, но, как видишь, ошибся, — я отошел на шаг назад.

— Магель! Живой! — и теперь уже Давыдов стиснул меня в объятиях.

— Просто не верится. Столько лет ни слуху, ни духу, и вот взял да и явился, как ни в чём не бывало! Где ты пропадал все эти годы?

— В Бразилии, душа моя, в солнечной Бразилии!

— Да как ты туда попал?

— Долгая история, расскажу при случае.

— Да уж расскажешь, конечно. Но если коротко — как?

— Ранили меня, крепко ранили, уж думал — всё, кончено. Однако добрые люди выходили. Монахи.

— Какие монахи?

— Иоанниты, вестимо. Выхаживали долго, Наполеон успел попасть на Эльбу, успел вернуться с Эльбы и проиграть Ватерлоо, а я всё хворал, и немудрено — ранение серьёзное, задето самое сердце. Но и это прошло. Понимая свою негодность к военной службе, я написал Государю. Ты же знаешь, у меня была такая привилегия: прямо обращаться к Александру. Написал, попросил отставки, и получил её с чином ротмистра. Государь милостиво назначил мне пенсию в тысячу двести рублей, и дал единовременное вспомоществование в пять тысяч.

И я отправился в Бразилию.

— Но почему в Бразилию?

— Почему нет? Нинель, ты же знаешь, вышла за другого ещё весной двенадцатого, а я всё тосковал. Глуп был и молод. Вне армии что мне было делать? Сидеть в своей Микитке среди сорока душ крестьян? Так с ними сестра моя, Анна Александровна, управлялась отменно. Спился бы я, вот что. И это в лучшем случае. А тут монах, что за мной ходил, рассказывал про Бразилию. Такое, мол, изобилие невиданных зверей! И океан! И солнце, много солнца!

Вот

---