Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
я и сел на корабль, и отправился в Бразилию. И мне там понравилось настолько, что я остался. Женился, остепенился, занялся хозяйством. А сейчас дочери выросли, вышли замуж, жена ждёт внуков, а я… Я заскучал. Затосковал. И решил навестить Россию. Как знать, может, и останусь.
— Останешься! У нас, брат, весело! Но как ты меня нашёл?
— Случай. Я в Петербурге третий день, в гостинице. И решил подыскать квартиру. Беру газетку, а в ней объявления о сдаче. Вот и решил начать с Сорокинской улицы — место хорошее, и Невский рядом, и вообще. Только в газете написано, что квартиры сдаются в доме статской советницы Бугаковой. Пришел, а здесь — ты!
— Ну… Эта Бугакова — дальняя родственница моей жены. Я ведь тоже женился!
— Поздравляю!
— Да, женился. И вот Бугакова, тётушка Настасья, которую жена видела в детстве, а я — никогда, умирает в почтенном возрасте семидесяти восьми лет, и оставляет жене этот дом. А мы живем в Симбирской губернии, там наше поместье. Пришлось ехать сюда, принимать наследство. Дом в Санкт-Петербурге, это ж не в Коломне. С ним с умом нужно, с домом. Тётушка Настасья его сдавала, и имела двадцать тысяч в год чистого дохода.
— Недурно!
— Да, недурно. Скопила капиталец, и весь завещала его какому-то монастырю. А жене — дом.
— Понимаю. Хорошо бы и дом, и капиталец.
— Уж как хорошо, брат. Но что есть, то есть. Вот я и хочу поставить дело на верный путь. Порасспрашивал знающих людей, дал объявление в газеты, а чтобы путаницы не вышло, указал прежнюю владелицу. Теперь-то по бумагам он мой, жена дала мне полную доверенность. Только обыкновенно квартиры снимают в августе, а сейчас наоборот, разъезжаются кто по имениям, кто по дачам, в деревню, в общем. Настроился ждать. А тут Афанасий, что у тетушки управлял домом, ты его видел, мне и говорит, пришел-де большой барин насчет квартиры. Я вышел — а это ты! — и он опять обнял меня.
— Судьба! — сказал я.
— Судьба, — подтвердил Давыдов. — Афанасий, подай-ка нам шампанского!
— Погоди, погоди шампанского. В Бразилии есть поговорка — делу время, потехе час. Сначала делом займемся, а потом уж и шампанским.
— Делом? Каким делом?
— Тем, что привело меня сюда. Я ведь квартиру ищу. А ты квартиры сдаешь, объявления пропечатываешь.
— Ах, да, — Денис хлопнул себя по лбу. — Конечно, квартира! Их у меня есть! В бельэтаже две, по двенадцать комнат, я зову их генеральскими. И выше — в шесть, в четыре и в три комнаты, разные. Показать?
— Ты своего Афанасия кликни, пусть покажет Антуану. Зачем самим беспокоиться, если есть свита?
Давыдов так и поступил. Афанасий повел Антуана смотреть квартиры, взирая на него с робостью и почтительностью. В России робеют иностранцев, тем более таких, как Антуан — в золотом сиянии.
— Я тебе доложился, теперь твоя очередь, — сказал я Давыдову.
— Ну, я… Я состою по кавалерии, но больше предаюсь занятиям мирным. Семья, понимаешь. Дети. Живу в имении, что дали за женой. В Симбирской губернии. Так всё как-то…
— Извини, душа моя, не верю! Чтобы ты — и как-то так? Не верю! Положим, пока нет неприятеля, сабля твоя может и повисеть на стене, отдыхая, но чтобы отдыхало перо лучшего поэта России — не верю!
— Так уж и лучшего… — потупил взор Давыдов. — За последние годы много новых появилось, из них первейшие Жуковский, Пушкин, теперь взошла звезда Бенедиктова…
— Не знаю, может, Бенедиктов и хороший поэт, но Давыдов — это Давыдов. «Жомини да Жомини! А об водке — ни полслова!» — это же на века сказано! Я, душа моя, не совсем одичал в Бразилии. Выписывал наши русские журналы, и везде искал твоё. Пушкин хороший поэт, но у него поэзия из головы идёт, а у тебя — из сердца. У тебя каждая строка — правда! Потому что пишет герой, который с неприятелем сражался на поле битвы средь пушек, а не за письменным столом среди чернильниц.
— Ну, полно, полно. Пишу, да, пишу. Сейчас многие пишут, — но видно было, что доволен.
Я не льстил: Давыдов и герой настоящий, из первых, и поэт отменный. По отдельности и герои, и поэты встречаются, но вот чтобы в одном лице…
— Если бы ты видел лица моих рабов, когда вечерами, у костра я читал им твои «Дневники…» — ты понял бы меру своей славы. А как они поют «Жомини, да Жомини»! Хорошо поют.
— Рабы?
— Я же стал хозяином. Плантатором. А где плантатор, там и рабы.
— В Бразилии есть рабство? В самом деле?
— Натуральное рабство. Привозят из Африки арапов и продают с аукциона. Индейцев, что живут в Бразилии, рабами делать нельзя, такой закон, но арапов из Африки — можно.
— Послушай, а этот… Антуан?
— Раб. Ну, то есть был. Мы во Франции остановку делали по пути сюда, а если человек ступил на французскую землю, он сразу становится свободным. По их французским богопротивным законам. В колониях и у французов рабство есть, а в метрополии нет. Впрочем, это неважно.
— Как — неважно?
— Он в любую минуту мог стать свободным и в Бразилии, стоило только попросить.
— А он не попросил?
— А зачем ему? Пока он числится
Последние комментарии
31 минут 50 секунд назад
35 минут 40 секунд назад
35 минут 8 секунд назад
44 минут 57 секунд назад
47 минут 30 секунд назад
57 минут 42 секунд назад