Последняя битва [Алекс Шу] (fb2) читать онлайн

Алекс Шу Последний cолдат СССР 5 Последняя битва

Пролог

Посольство США. Москва, ул. Чайковского, 21. 18 января. 12:15

Малкольм Тун^[1], откинувшись на широкое кожаное кресло, немигающим взглядом впился в светящийся экран, стоящего напротив телевизора. Мрачное лицо посла было спокойно. Только хищно прищуренные глаза и периодически нервно подергивающаяся щека, выдавали внутреннее напряжение.

Дипломат внимательно слушал выступающего на трибуне высокого плечистого мужчину. Камера на секунду переместилась на толпу сидящих в зале журналистов, увлеченно делающих пометки в блокнотах, затем снова вернулась к оратору.

— Мы должны положить этому конец, — гремел Альфред Маккой, потрясая перед собой толстой пачкой документов. — ЦРУ превратилось в самый мощный наркокартель современности, объединивший «Золотой треугольник», турецких и сицилийских дельцов, ежедневно производящих кокаин и героин в промышленных масштабах и «Коза Ностру». Десятки тонн наркотиков, благодаря содействию верхушки ЦРУ, армии, а также наших грязных политиканов, полноводной рекой текут в США, превращая американцев в наркоманов. В нищих кварталах, заселенных черными и выходцами из Латинской Америки, торговцы наркотой стоят на каждой улице. Они открыто продают свой товар. И это дает свой результат. Подростки, чтобы получить заветную дозу белого порошка, занимаются проституцией, грабят, калечат и убивают. Уличные банды устраивают настоящие побоища, ради раздела зон влияния, нападают на простых людей, с целью наживы. Не случайно свыше шестидесяти процентов убийств в нашей стране совершают черные и латиносы. Большинство из них выросло и проживает в бедных районах, где процветает торговля наркотиками. Каждый американец может стать жертвой насилия готовых на всё, обезумевших гангстеров, испытывающих «ломку». Покромсанные ножами подростки, расчлененные маленькие девочки, расстрелянные пенсионеры, истерзанные в клочья тела — всё это следствие закулисных сделок нашей власти с самыми опасными преступниками современности — наркоторговцами.

Я скажу ещё об одном важном факторе. Любой наркоман потерян для общества. Даже энергичный молодой человек, за короткое время употребления наркотиков превращается в изнеможенный ходячий скелет, в котором едва теплится искорка жизни. И весь смысл его жизни сводится к одному — как побыстрее добыть средства на очередную дозу…

— Шеф, — ожил динамик громкой связи внутреннего телефона. — К вам пришёл мистер Росс. Можете его принять?

Посол неторопливо взял пульт, лежащий перед ним на полированной столешнице, и нажал кнопку. Экран телевизора моргнул и погас. Тун наклонился, к тумбочке слева, где стоял большой телефон-станция. Щелкнул клавишей переговорного устройства и ответил. — Конечно, Агнес. Пусть заходит. А ты нам кофе с печеньем минут через пять принеси. И не забудь молочник со сливками пожирнее. Мистер Росс их любит.

— Сделаю, шеф, — весело пообещала секретарша и отключилась.

Через пару секунд дверь осторожно приоткрылась.

— Можно? — в кабинет заглянул Дерек Росс.

— Конечно, — посол сверкнул дежурной улыбкой, продемонстрировав белоснежные ровные зубы. — Проходи, дружище.

Дерек растянул губы в ответ. Сердечности в улыбке главного аналитика Центра Специальных операций было не больше, чем в акульем оскале. Росс аккуратно прикрыл за собой дверь, сделал пару шагов вперед и обменялся с послом рукопожатием. Тун покровительственно взмахнул ладонью, приглашая Дерека сесть.

— Неприятности? — уточнил Росс, поудобнее устроившись на стуле.

— От тебя ничего не скроешь, — вздохнул посол. — Белый дом лихорадит. Старина Джимми в Овальном кабинете, вертится на кресле, как грешник на раскаленной сковороде. Республиканцы уже припекают ему пятки. А всё из-за того, что неожиданно, как кусок дерьма в пруду всплыл Майкл Рупперт. Он некоторое время работал в полицейском департаменте Лос-Анжелеса. Уволился со скандалом, пару месяцев назад. С тех пор о Рупперте ничего не было слышно. И тут он выпрыгивает как черт из табакерки, размахивая стопкой документов об участии армии и ЦРУ в доставке наркотиков в Нью-Йорк, Сиэтл и другие города. Дает интервью парочке республиканских журналистов, любителей жареного, организовывает пресс-конференцию. И примерно в это же время, такую же пресс-конференцию в Канберре прямо в зале Австралийского Национального Университета, проводит научный сотрудник Альфред Уильям Маккой. Ты должен о нём слышать. В семьдесят втором он давал свидетельские показания в конгрессе по теме о незаконном обороте наркотиков в Юго-Восточной Азии, поддерживая обвинение Проксмайра.

— Слышал, конечно, — посерьезнел Росс. — Этот парень обвинил шишек из ЦРУ и армии в организации контрабанды наркотиков.

— Именно, — кивнул Тун. — Скандал тогда был серьезный. Но по сравнению с сегодняшним, ерундовый и широкого распространения не получил. Но сейчас эти сволочи, Рупперт и Маккой умудрились достать действительно убийственные документы и доказательства. Их подлинность, несмотря на наши оправдания, очевидна всем. В Европе поднялась настоящая буря. В Англии, ФРГ, Испании, Италии и Франции тему подхватили «левые» через свои газеты. У нас об этом пишут и вещают все республиканские СМИ. И не только они. Даже чертов «Нью-Йоркер» разразился статьей «ЦРУ убивает Америку наркотиками»! Представляешь, даже этот журнал комиков и литераторов! Все эти модные журналисты, занимающиеся расследованиями, писатели, считающие себя обличителями «социальных пороков», как с цепи сорвались. Каждая сволочь, ознакомившись с документами, предпочитает внести свою лепту, вылив ведро помоев на ЦРУ и армию. Уже отметились Том Вульф, Карл Бернстайн, Норман Мейлер^[2] и многие другие. Даже дурочка Дидион, клепающая слезливые трагические любовные истории, подключилась к всеобщей истерике. Эти вопли удалось пригасить, надавив на самых говорливых, но поздно, волна пошла. В Нью-Йорке толпа разнесла несколько магазинов, в Вашингтоне национальной гвардии пришлось стрелять по демонстрантам, в Бруклине и Детройте — погромы и пожары. Республиканцы срочно формируют сенатскую комиссию для расследования преступлений ЦРУ и кабинета Картера. Докеры в портах отказываются разгружать прибывающие корабли, следующие через Панамский канал в Америку. Даже некоторые военные-отставники проснулись. Требуют расследования обвинений, утверждая, что это для них «дело чести». В ФРГ, Англии, Франции в портах бастуют рабочие, столицы сотрясают многотысячные демонстрации с требованиями прекратить сотрудничество с государством-наркоторговцем. И все эти волнения искусно подогреваются местными «левыми». Сейчас у красной сволочи настал «звездный час». И самое интересное, только в прошлом году Госдепартамент создал Международное Бюро по борьбе с наркотиками и тут такой скандал.

— Скандал действительно мощный, — Росс задумчиво почесал подбородок. — Компромат подобран убойный. Даже не знаю, как президент, Стенфилд и Браун будут оправдываться.

— Это плохо, но не критично, — отмахнулся посол. — И не такое в своей истории переживали. Самое поганое, что поток наркотиков идёт в Америку и продается здесь. Это и будоражит толпу реднеков, черных и латиносов. Нашим гражданам плевать, если где-то в Африке или Японии мы убьем сотни тысяч туземцев. Черные африканские задницы, узкоглазые и жирные немецкие бюргеры, вонючие итальяшки и жабоеды никого не волнуют. Но сейчас дело касается их задниц, и вой стоит на всю Америку. Простые американцы считают: правительство, ЦРУ и армия травит их наркотой, чтобы заработать свои грязные деньги. Эти настроения искусственно подогреваются журналистами, левыми и некоторыми республиканцами. Вот что хреново. Страну ожидают серьезные потрясения. Республиканцы, скинут Картера и его кабинет, это уже понятно. Но самое плохое в другом. Наш международный имидж серьезно подорван, а миллионы граждан стали ненавидеть институты власти. Раньше они вдохновенно пели «Боже, благослови Америку» или «Знамя, усыпанное звёздами», прижав ладонь к сердцу, а сейчас считают Госдеп, ЦРУ и армию, наркоторговцами и убийцами.

Даже в глазах европейских союзников наша страна перестает считаться мерилом демократии и свобод человека. Она превращается в исчадие ада. Разумеется, политики так же будут улыбаться нам при встречах, и жать руки. Америка слишком сильна и велика, чтобы от неё можно открыто отвернуться. Но отношение народа сильно изменится, и нашим европейским друзьям придётся с этим считаться. А у нас, как всегда поднимут голову коммунисты и другие враги государства. Показательно расправиться с ними, на фоне этого скандала, уже нельзя. Дальше возможны разные вероятности развития событий, включая Гражданскую войну. Во всяком случае, если мы не разберемся с народными волнениями, не объявим импичмент президенту и не отправим показательно весь кабинет в отставку. Это придётся сделать, чтобы успокоить народ. Твой покорный слуга тоже покинет место посла. Это большое кресло, скорее всего, займет какой-нибудь болван, назначенный республиканцами, из бизнесменов или так называемых деятелей культуры, разбирающийся в политике и дипломатии, как свинья в апельсинах. А ведь в Москве сейчас тоже ситуация напряженная. Назначено внеочередное заседание Политбюро. И на нём, по моей информации, могут быть сюрпризы.

— Ваш кофе и печенье готовы, — проворковал голосом Агнес динамик переговорного устройства, заставив Туна замолчать. — Заносить?

— Заноси, — разрешил посол.

Секретарша открыла дверь, медленно вкатила стол-поднос на колесиках. Неторопливо расставила чашки с дымящимся коричневым напитком, вместе с сахарницей, вазочка с рассыпчатым ванильным печеньем и миниатюрным молочником, наполненным жирными сливками.

— Что-нибудь ещё? — поинтересовалась она.

— Нет. Можешь идти, Агнес, — разрешил шеф.

Девушка, провокационно покачивая крутыми бедрами, обтянутыми серой юбкой, удалилась, толкая перед собой сервировочный столик и не забыв аккуратно прикрыть дверь.

— Хороша, — осклабился Росс, провожая взглядом секретаршу.

— Конечно хороша, как и любая молоденькая девочка с хорошей фигурой и милым личиком, — саркастично хмыкнул посол. — Но у тебя шансов нет. Богатенький муж из дипломатов и маленькая дочка. И Агнес, девушка не из самой простой семьи.

— Мэк, — поморщился Дерек. — Побойся бога. У меня с Джин пятнадцать лет счастливого брака, двое взрослых обормотов и маленькая дочка.

— Тем более, — криво усмехнулся Тун. — Зачем тебе чужие бабы? Джин и сейчас отлично выглядит.

— Такова наша мужская порода, — лицемерно вздохнул Росс. — Основной инстинкт, ничего не могу с ним поделать.

— Ты кофе попробуй, — сменил тему посол. — Агнес его специально для тебя готовила, старалась.

— Окей, — кивнул главный аналитик ЦРУ.

Он подвинул к себе блюдечко с чашкой, сыпанул пару ложек из сахарницы, степенно взял ручку молочника и капнул в пузырящуюся пенкой черную жидкость немного сливок. Неторопливо размешал исходящий паром напиток ложечкой, взял миниатюрную чашечку, манерно оттопырив мизинец. Глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом свежезаваренного кофе, мгновение помедлил, сделал маленький глоток и замер, прикрыв глаза.

— Ну как? — поинтересовался Тун. — Это кофе из отборных бразильских зерен. Владелец плантации мой старый друг. Каждый месяц пакет присылает.

— Божественно, — выдохнул Дерек. — Надо себе такой же заказать.

— Закажу, — улыбнулся Малколм. — Килограмм кофе специально для тебя. Придет в следующем месяце.

— Сколько я тебе буду должен?

Нисколько, можешь считать это моим подарком, — отмахнулся посол.

— Спасибо, Мэк, ты настоящий друг, — поблагодарил аналитик.

— Всегда пожалуйста, — сверкнул белозубой улыбкой Тун.

Минуту они молчали, смакуя напиток.

— Кстати, Малкольм хочу у тебя спросить, — прервал паузу Росс, отставив чашечку. — Есть информация, кто слил компромат Рупперту и Маккою?

— Не знаю, что и сказать, — протянул посол, искоса глянув на Дерека.

— Говори, как есть, — широко улыбнулся Росс. — Передо мною можешь не шифроваться. Во-первых, у меня высший уровень допуска. Выше только у адмирала, Кейси и ещё трех-четырех человек в руководстве.

Во-вторых, я вчера разговаривал по защищенному каналу с Джеком Вильямсом, заместителем руководителя отдела Специальных операций. Старина Джек получил исключительные полномочия и летит сюда со своей командой. Особых подробностей он не сообщил, но кое-какие пояснения дал. Вильямс будет искать в героиновом скандале след русских спецслужб. Прежде всего, ведомства Ивашутина, поскольку наши друзья из КГБ заверили, что не имеют к этому никакого отношения. Вторая, не менее важная его миссия, — помощь нашим друзьям. Ты правильно заметил, назначено внеочередное заседание Политбюро, и оно может закончиться сменой власти. Мне и моей группе предписано по возможности оказать ему всяческое содействие. Если Вильямс даст команду, придется отложить даже задания, над которым мы сейчас работаем.

В-третьих, он намекнул, что ты в курсе дела и можешь в его отсутствие дать необходимые пояснения, если у меня возникнут вопросы.

Росс сделал эффектную паузу, наблюдая за послом. Тун продолжал сидеть с невозмутимым лицом, ожидая продолжения.

Дерек усмехнулся и добавил:

— Мэк, я, кстати, давно знал, что ты наш. Ещё с шестьдесят пятого, когда коммунисты хотели выдворить тебя из страны за организацию шпионской сети. Хорошо, что доказать ничего не смогли. И вне зависимости, работаешь ли ты сейчас на ЦРУ или просто сотрудничаешь с нами, уверен, информацией владеешь. Так есть версии, кто слил информацию бывшему полицейскому и научному сотруднику?

— Есть, — признал посол. — На пресс-конференциях они заявили, что документы им передали неизвестные люди, предположительно, из нашего ведомства или армии. Но в общении с близким окружением называют вполне конкретную организацию — «Лигу Патриотов Америки».

— Фальшивка? — деловито уточнил Росс.

— Конечно, — усмехнулся посол. — Это, якобы, сообщество граждан нашей страны, обеспокоенных возросшими объемами наркоторговли в США. Наши люди проверяли: такой организации не существует. Во всяком случае, даже самым информированным источникам в окружении левых и правых о них ничего не известно. Никто ни разу не слышал об этой организации, поэтому она, скорее всего миф, деза вброшенная нашими противниками.

— Этого и следовало ожидать, — заметил Дерек. — Есть ли какая-то информация, где, как и от кого, Рупперт и Маккой могли получить сведения о наркотрафике и участии в нём армии и ЦРУ?

— Есть, конечно, — подтвердил Тун. — И весьма интересная. Они оба прибыли в Гамбург в начале января. Рупперт прилетел четвертого числа, прямым рейсом, а Маккой — пятого, сделав две пересадки, в Каире и Мадриде.

Росс резко выпрямился и придвинулся ближе. Локти легли на стол, пальцы сплелись в замок, маскируя охватившее его возбуждение. В расширившихся глазах Дерека загорелся огонек охотничьего азарта, как у хищника почуявшего добычу.

Посол молча наблюдал за ним.

Росс облизал мгновенно пересохшие губы:

— А вот это уже интересно, — просипел он, еле сдерживая эмоции. — Продолжайте, мистер Тун.

Тун криво усмехнулся:

— Похоже старый волчара напал на след? Да, Дерек?

— Возможно, — после небольшой паузы подтвердил главный аналитик Отдела Специальных Операций ЦРУ. — Продолжай свой рассказ, Мэк, я жду.

— За полицейским мы не следили. Он нас не интересовал. А за Маккоем, после его скандального выступления в конгрессе и выпуска книги о причастности ЦРУ к торговле наркотиками было установлено наблюдение. В прошлом году Альфред перебрался в Мельбурн. Наши люди продолжали присматривать за ним и там. Естественно, когда он неожиданно взял отпуск и купил билет на авиалайнер, летящий в Каир, это не осталось незамеченным. Наши сотрудники вели его в аэропортах и контролировали передвижения. В Гамбурге пришлось подключить работающих в Германии сотрудников, обеспечить им транспорт и прикрытие для наблюдения за Маккоем. Нам удалось зафиксировать встречу Альфреда с неизвестными. Она произошла на площади Ратхаусмаркт. Тогда наши сотрудники просто наблюдали. Команды вмешиваться не было. Мы не знали, что это за люди, с какой целью они встречались с Маккоем, и любое действие могло спровоцировать скандал. После короткого разговора, стороны погрузились в машины и выехали за город. Наши люди на двух автомобилях последовали за ними. «Кадет» Маккоя и «мерседес» его новых знакомых, свернули с трассы к лесополосе у склона. Чтобы не быть обнаруженными, сотрудникам пришлось проехать мимо и стать в полукилометре от них. И тут началось самое интересное. С другой стороны от места встречи был крутой спуск в низину. Маккой и его собеседники, каким-то образом обнаружили нашу слежку. После беседы, они неожиданно рванули вниз по склону, и выехали на трассу. Наши сотрудники потеряли их на некоторое время. Но потом, совершенно случайно обнаружили «мерседес», километрах в пятидесяти от места побега, возле кафе на заправке.

— И что было дальше? — Росс в нетерпении подался вперед.

— А дальше, наши люди недооценили этих бандитов. Им и в голову не могло прийти, что знакомые ученого, читающего лекции в Мельбурне, будут сопротивляться. Представились сотрудниками БКА и попросили проехать с ними для выяснения некоторых обстоятельств.

— Сотрудниками БКА? — с интересом повторил Дерек.

— Федеральными полицейскими, — любезно пояснил посол. — Аналог нашего ФБР.

— И что было дальше?

— А дальше, эти люди неожиданно оказались серьезно подготовлены. За несколько секунд наши сотрудники были вырублены несколькими отлично поставленными ударами. У них забрали документы, в том числе удостоверения БКА и ЦРУ. Сами нападающие быстро скрылись.

— Номер их «мерседеса» записали? — уточнил Росс.

— Да. Но это не помогло. Машина, как и «опель-кадет» Маккоя, была арендована, причем на подставное лицо. И сразу же после драки сожжена в лесопосадке, а преступники, по всей вероятности, пересели в другую.

— Маккоя взяли и допросили?

— Нет. А что мы ему предъявим? Общение с незнакомыми нам людьми, и попытку скрыться от наблюдения? Если бы начали раскручивать дело, то пришлось бы признать, наличие слежки. Это незаконно и могло вылиться в большой скандал. Сам он в драке не участвовал, ничего криминального не совершал. Организовали двухчасовый осмотр его вещей в аэропорту, но ничего не нашли. Видимо, Альфред ждал обыска, и спрятал документы у доверенного человека, а потом каким-то образом вывез их в Австралию.

— Очень интересно, — протянул Росс. — Фотороботы людей избивших наших сотрудников, конечно, составили?

— Думаю, да, — ответил Малкольм. — Если не хочешь дожидаться приезда старины Джека, можем сделать запрос прямо сейчас, их пришлют или дипломатической почтой или по факсу.

— Отлично, — в предвкушении потер руки Росс. — Тогда я пошёл работать. Нельзя терять ни минуты.

Когда он был у двери, посол его внезапно окликнул.

— Дерек, поясни мне один вопрос.

Рука, взявшаяся за округлую ручку, замерла.

— Да?

— Почему тебя все называют полковником? Ты же в армии не служил и воинского звания не имеешь?

— Ах, это, — Росс заметно расслабился. — В конце шестидесятых, мы совместно с военными проводили одну операцию во Вьетнаме, чтобы прищемить Вьетконгу и Советам яйца. Работали с «тюленями». Ты же знаешь, они ребята характерные, если не сказать отмороженные.

— Так и есть, — ухмыльнулся посол. — Полные безумцы. Такая специфика работы.

— В штабе у меня возник спор с одним из офицеров «СЕАЛ» по вопросу субординации. Фамилию и звание его называть не буду, это ни к чему. Там присутствовал полковник Шварцкопф. Его батальон осуществлял огневое прикрытие на одном из этапов нашей операции.

— Норман?

— Он самый, — подтвердил Росс. — Шварцкопф заявил, что моя должность в ЦРУ, соответствует полковничьей в армии, и офицер обязан мне беспрекословно подчиняться. С тех пор меня и начали звать «полковником», сначала «тюлени» и агенты во Вьетнаме, а потом в Центре Специальных Операций. Так это прозвище и прижилось.

Через три часа. Посольство США в Москве. Комната для переговоров. 15:20

— Агент «Валет» на связь не вышел? — пальцы Росса нервно постукивали по полированной столешнице.

— Нет, — вздохнул Вуд. — В указанной точке не появился. На связь не выходил. Пропал и с концами. По-моему его разоблачили и взяли. Всё-таки надо было за ним «хвост» пустить. Зря мы от этого отказались.

— Сам же говорил, опасно, могут засечь, — напомнил Дерек. — Это же профи ГРУ, а не дилетанты. Валет должен был сработать идеально. Подсыпать препарат в еду или питье, вывезти группу за город, дождаться пока уснут, и сдать нам Шелестова-младшего и сослуживцев тепленькими. Не самая сложная задача для оперативника его уровня.

— Я тоже так думал, — помрачнел Эндрю, — Но он с ней не справился. Такое впечатление, что за ГРУ и Шелестова играет сам дьявол. Во всяком случае, на связь Валет до сих пор с нами не выходил. И, похоже, уже не выйдет.

— Как думаешь, может он изначально не собирался сотрудничать? — прищурился Росс. — А его согласие было вызвано желанием потянуть время и доложить о попытке вербовки начальству?

— Исключено, — скривился оперативник. — Тогда, исходя из дальнейшей логики событий, русские должны были организовать контригру. Заманить нашу группу эвакуации в ловушку и выбить признательные показания. А на точку до сих пор никто не приехал. И Валет молчит. Им нет смысла так разрушать складывающуюся комбинацию. Это первое. Второе: я долго разговаривал с Фишем, завербовавшим Валета. Он давно его знает, и утверждает, что тот действительно хотел получить от нас деньги и сбежать в США. Кроме этого Фиш вел съемку оперативника. В пуговицу пальто была вмонтирована камера — одна из наших последних технических новинок. Я дал посмотреть полученную пленку психологам. Их вердикт: с вероятностью восемьдесят пять процентов объект полностью искренен.

— Что думаешь, Мария? Твой вывод? — Росс перевел взгляд на оперативницу.

— Если учесть всё сказанное Эндрю, в данной ситуации, напрашивается только один вариант, — девушка небрежно поправила выбившуюся из копны угольно-черных волос, длинную прядь. — Валета переиграли и взяли. Сделали это совсем недавно, буквально в последний момент. Это объясняет то, что наших людей, ждавших Валета на пустыре возле въезда в город, не взяли.

— Согласен, — кивнул Дерек и резко повернулся к Вуду.

— Эндрю, я читал отчёт Фиша о контакте с Валетом, — в голосе Дерека появились вкрадчивые нотки. — Там был упомянут один момент. Валет сказал, что недавно вернулся со служебной командировки из Европы, куда он ездил вместе со своей группой. Известно, сколько он там пробыл и когда приехал?

— Вы же читали рапорт Фиша, — Вуд с интересом глянул на начальника, — и отчёт наших оперативников по его вербовке. На момент встречи с агентом он только что приехал. Как следует из слов Валета, морем. Сколько он в Европе пробыл, неизвестно. Но вряд ли очень долго. В начале января его несколько раз видели в офисе ГРУ, так называемой «стекляшке». И можно с уверенностью сказать, что где-то в десятых числах, ориентировочно в промежуток с девятого по двенадцатое-четырнадцатое он точно был в командировке.

— В рапорте говорилось, что он работал в Европе, в частности, готовил операцию с Красными Бригадами. Подробности он обещал рассказать, после того, как начнётся его эвакуация, правильно? — уточнил Росс.

— Правильно, — подтвердил Эндрю.

— Я просил, чтобы ты пообщался с Анатолем и вытянул все подробности его беседы с Валетом, вплоть до самых мельчайших деталей. Беседа состоялась?

— Да. Я подготовил аудиозапись и бумажный протокол беседы, заверенный Фишем. Хотите ознакомиться?

Вуд вжикнул замком папки, достал из внутреннего карманчика кассету, вынул кипу листов и подвинул к шефу.

— Хочу, — оскалился главный аналитик Центра Специальных Операций, принимая документы. — И непременно ознакомлюсь. Много накопал?

— Три часа беседовали, — отрапортовал Эндрю. — Я вытянул из него всё, вплоть до незначительных подробностей, и сам неоднократно прослушивал запись и читал материалы. Думал, возможно, что-то интересное найду. Так что в целях экономии времени могу сам ответить на возникшие вопросы.

— Прекрасно, — Росс откинулся на спинку кресла. — Я помню, что все подробности по командировке и другую интересную информацию Валет обещал выдать, когда сдаст нам Шелестова-младшего, получит аванс и окажется в Америке. Но меня очень интересует один момент. Не упоминал ли он в беседе с бывшим однокурсником, где побывал в процессе своей командировки? Хотя бы парой слов?

— Упоминал, — сразу откликнулся Вуд. — Правда, вскользь. Говорил, жил в роскошных отелях Гамбурга и Ниццы, где останавливаются миллионеры. Это произвело на него впечатление, и, кстати, подстегнуло желание, пойти с нами на сотрудничество, получить деньги и остаться в Америке.

— Бинго! — Дерек довольно щелкнул пальцами. — Это многое проясняет.

— Что именно? — невозмутимо поинтересовалась Мария.

— О скандале с наркотиками, слышали?

Вуд переглянулся с Родригес и подтвердил:

— Конечно. Кто же об этом не слышал? Белый дом трясёт, по всей стране демонстрации и столкновения с полицией, из-за этих чертовых пресс-конференций Маккоя и Руперта.

— Знаете, как они добыли доказательства участия ЦРУ и армии в наркотрафике? — Росс обвел победным взглядом напрягшихся оперативников. — Вылетели в Гамбург, и там встретились с людьми, представившимися «Лигой Патриотов Америки». Они передали научному сотруднику и бывшему полицейскому документы и фотоматериалы. Сразу поясню, организация вымышленная. И один показательный нюанс: За Маккоем следили наши оперативники. В Германии они зафиксировали его встречу с неизвестными и попытались их задержать.

Росс сделал эффектную паузу.

— Задержали? — поинтересовалась Мария, улыбнувшись краешками губ.

— Не получилось, — криво усмехнулся Дерек. — Их уложили за несколько секунд. Наши люди даже стволы не успели достать. Никто даже пикнуть не успел. Понимаете, к чему я клоню?

— Естественно, — мгновенно ответил Вуд. — Примерно в это время в Гамбурге был Валет со своей группой ГРУ. Таких совпадений не бывает. Учитывая, что Валет подтвердил, что работает в группе капитана Сосновского, постоянно сопровождает Шелестова-младшего, возможно таинственный школьник тоже принимал активное участие в операции.

— Именно, — Дерек довольно щелкнул пальцами. — Девяносто пять шансов из ста, что именно они и назвались «Лигой Патриотов Америки». И наш юноша тоже в этом замешан. Мы сорвали Джек-Пот!

— Шеф, я вам ещё об одном познавательном случае, связанным с нашим объектом, хотел рассказать, — добавил Вуд. — Вчера доложили. Думаю, наше расследование пополнилось ещё одним интересным фактом, делающим нас на шаг ближе к разгадке.

— Да? — удивленно поднял бровь Росс. — Я тебя внимательно слушаю.

— Как вы знаете, Новоникольск, по вашему указанию, мы взяли под плотный контроль. Пришлось даже организовывать перевод в город нашей московской агентуры. Наши люди закрепились на автобазе, приехали с командировочными удостоверениями на швейную фабрику, устроились работать на разных предприятиях, чтобы выполнить поставленную задачу — в случае появления школьника, моментально сигнализировать нам и организовать операцию по его поимке. Под наблюдение взято место его проживания, школа, клуб «Красное Знамя», завязаны контакты даже с местными уголовниками, с которыми у нашего школьника возникли конфликты. После провала операции, мы приняли решение не снимать агентов с места, наоборот, удвоить усилия. Но при этом пока никаких действий не предпринимать, просто наблюдать за школой, двором Шелестова и его знакомыми.

— Я всё помню, — нетерпеливо прервал подчинённого Дерек. — Ближе к делу.

— Хорошо, сэр, — кивнул оперативник. — Два дня назад наш подопечный неожиданно объявился в Новоникольске. Узнали мы об этом случайно. Один из наших агентов, устроился шофером на местную автобазу. Уволился из аналогичной работы в Москве и переселился в Новоникольск. Наладил контакты с компанией малолетней шпаны, конфликтовавшей с Шелестовым и его друзьями из «Красного Знамени».

Там были две девчонки, учащиеся местного ПТУ, Валя и Таня. Разбитные девахи, приехавшие получать рабочую профессию из окрестных сел. Наш шофер слегка за ними ухлестывал, чтобы залегендировать свой интерес к общению с компанией подростков. Ничего серьезного, пару раз по задницам хлопнул, самогоном, конфетами угостил. Шестнадцатого января встретил их вечером. Девки были выпившие, слегка побитые и помятые. Естественно, он им в скверик водку принес и поинтересовался, что произошло. Девчонки поведали очень интересные вещи. Выпили днём, после занятий по стопарику, и решили разобраться с одноклассницей Шелестова — Анной. У нашего школьника с нею роман.

Якобы она когда-то у них Быкова отбила, к которому они обе клеились. А тут по пьяной лавочке, возникло желание избить соперницу. Подчеркну, совершенно неожиданно. Выпили, стали вспоминать прошлые амуры с Быковым и решили разобраться с Анной. Подошли к школе, дождались соперницу. Под предлогом рассказа о нашем фигуранте, затащили её на пустырь. И вот здесь начинается самое интересное. Там их уже ждал наш школьник, спрятавшийся за кустами и деревьями. Он выскочил, когда началась драка. С ним была ещё пара взрослых, предположительно, оперативники ГРУ. Кстати, парня перекрасили под яркого блондина.

— Стоп, — резко перебил подчиненного Дерек. Глаза главного аналитика Отдела Специальных операций изумленно расширились.

— Ты хочешь сказать, что девки приняли решение спонтанно? За час-другой перед дракой они и сами не знали, что решат побить девушку Шелестова и пойдут за ней к школе? А школьник уже знал об этом, заранее приехал и сидел в засаде?

— Да, — кивнул Вуд. — Именно это я и хочу сказать.

— Тогда получается какой-то мистический бред, — Росс лихорадочно забарабанил пальцами по столешнице. — Шелестов что, умеет предугадывать чужие мысли, до того, как они придут в голову?

— Получается так, — подтвердил оперативник, внимательно наблюдая за шефом.

Мария молчала, переводя взгляд с одного на другого.

— Если предположить, что парень экстрасенс, обладает сверхъестественными способностями, — задумчиво протянул Дерек, продолжая нервно постукивать пальцами.

— Может видеть будущее как Вольф Мессинг? — Мария даже не пыталась скрыть иронию.

— Именно! — возбужденно воскликнул Росс. — Допустим, только допустим, что эта гребаная мистика — чистая правда. Предположим, что он действительно может видеть будущее и узнавать стратегическую секретную информацию, погрузившись, например, в транс. Это черт подери, всё прекрасно объясняет. Вся мозаика складывается до самых мельчайших деталей. Становится ясно почему мы до сих пор не нашли крота, слившего ГРУ информацию о десятках предателей в Комитете и военной разведке. Его просто нет. Крот — сам школьник. Тогда понятна загадочная осведомленность Ивашутина, и почему он вместе с генерал-лейтенантом и его внуком запирался на несколько часов в кабинете. Твою мать, всё сходится! Становится понятна его неуязвимость и умение выпутаться из ловушек. И почему его так опекает ГРУ, что в ситуации с туркменами прислали свой спецназ. Даже ситуация с Горбачевым, которая огорчила наших друзей, раскрывается с неожиданной стороны. Если предположить, что те, кто работали по нему, знали, где и какой компромат искать, многое проясняется.

Дерек с яростью стукнул кулаком по столу. — Черт подери! Как я буду докладывать об этом адмиралу, а он президенту? Они точно отправят меня к психиатру. Честно говоря, у меня самого возникает ощущение, что несу горячечный бред.

Подчиненные молчали, давая начальнику остыть.

— Но если это правда, — продолжил Росс, после минутной паузы. — То способности школьника не идеальны. Он не смог спасти деда, почти попался в нашу ловушку со «Скорой», и ушёл в самый последний момент, когда его почти взяли. И туркмены смогли его похитить. Значит, его дар срабатывает не всегда. А значит, Шелестов-младший уязвим.

— Хочу заметить: наши люди в Новоникольске спокойно работают, — добавил Вуд. — Они, конечно, осторожны, не наглеют, но никакой слежки или контрдействий ГРУ не замечено. Складывается впечатление, что о нашей агентуре не знают.

— Вот, — Росс назидательно поднял указательный палец. — Я прав. Школьник не всемогущ. Он не может предвидеть и предусмотреть всё. Видения, или что там у него, скорее всего, происходят спонтанно, в определенных ситуациях. Если проанализировать ситуацию с туркменами и нашей засадой на пустыре, то при решительных, быстрых и правильно подготовленных действиях, у нас есть шанс его взять.

Дерек несколько секунд помолчал, давая людям осознать сказанное, и продолжил:

— Я сделаю всё возможное, чтобы такой козырь оказался в наших руках. Теперь о наших дальнейших действиях. Я получил фотороботы людей, напавших на наших сотрудников в Германии.

Росс рывком открыл верхний ящик стола, достал пачку бумаг с лицами подозреваемых, и вручил Марии и Вуду.

— Посмотрите внимательно. Может кто-то из этих лиц вам покажется знакомым?

— Вот этот паренёк вроде, — Вуд протянул латиноамериканке листок с лицом молодого блондина. — Чем-то напоминает нашего фигуранта. Как тебе, Мария?

— Сходство определенно есть, — подтвердила оперативница. — Такой же овал лица. Глаза похожи. Точно сказать трудно. Возможно, потому, что его могли профессионально загримировать. Но вообще, с учётом информации, что его перекрасили в блондина, сто против десяти, это Шелестов.

— Мне тоже пришло в голову, — довольно осклабился Дерек. — Значит, у нас схожие ощущения. Мария берешь эти фотороботы и требуешь у коллег в Гамбурге и Ницце, активизировать работу. Любые разрешения и полномочия я получу в ближайшее время. Пусть проверят все отели, поднимут криминальную хронику и происшествия, обойдут злачные места с этими фотороботами. Чует моё сердце, группа Валета с Шелестовым там хорошо поработала. Вуд, формируй группы из самых проверенных и подготовленных людей для захвата, задействуй местную агентуру, собирай всю, даже самую незначительную информацию, относящуюся к школьнику. Для работы с таким противником нам понадобятся любые детали и сведения о нём. А я опять вылечу в Лэнгли, поговорю с директором. Нам дали хорошее финансирование и необходимые полномочия. Но я попробую получить полный карт-бланш на поимку школьника любыми средствами. Если он такой великий ясновидец, то должен работать на благо Америки. Понадобится, привлечем для его поимки хоть «Тюленей», хоть «Дельту», захватим самолет под видом террористов, или скрутим его в центре Москвы, будем использовать любые методы и средства. Повторюсь: такой козырь в руках Советов оставлять нельзя. Попытаемся сработать ювелирно и взять школьника живым. На крайний случай, ликвидируем. Он будет либо сотрудничать с нами, либо умрёт.

18 января. 1979 года. 11:15. Подмосковье

Трубка «Алтая» клацнула, укладываясь в ложе станции. Я повернулся к невозмутимому старику.

— Куда едем? — спросил Иван Дмитриевич, положив ладони на руль.

— Мы сейчас на трассе рядом с Вершками, — задумчиво протянул я. — Нужно двигать прямо, километров семьдесят до поворота на Грибово. Если не встретим наших по дороге, ждём их там. Машины уже должны выдвинуться.

— Какие? — деловито уточнил дед.

— Шишига с бойцами и УАЗ с офицерами. Если встретятся с нами на дороге, притормозят и подадут условный сигнал: два раза моргнут фарами.

— А потом куда?

— Километрах, примерно, в двадцати от Грибово, находится Федоровка, рядом кадрированная военная часть. Сейчас она передана ГРУ для тренировки спецназа. Там нас ждёт Сергей Иванович. Как я понимаю, наступает решающий момент, и все проверенные части сгоняют под Москву, на случай зарубы.

— Со своими? — скривился Иван Дмитриевич.

— Да, — кивнул я, — С, так называемыми, своими. Все, кто поддерживает Андропова и выполняет его приказы — враги. Сами понимаете, на кону судьба страны. По-другому убрать заговорщиков не получится.

— Если армию поднимут, всё должно быстро решиться, — заметил бывший смершевец. — Что они смогут противопоставить? Ничего.

— Не всё так просто, Иван Дмитриевич, — вздохнул я. — В распоряжении Андропова находится группа «А». Её создали в семьдесят четвертом, после теракта на Мюнхенской олимпиаде и последующей попытки угнать «ЯК» из Внуково. Она подчиняется лично председателю КГБ. Там отлично подготовленные и экипированные профессионалы, натасканные, цитирую «на пресечение террористических, диверсионных, и других особо опасных преступных действий», угрожающих руководству страны и советским гражданам, как в Союзе, так и за границей. Они выполнят любой приказ Юрия Владимировича, если его соответствующим образом обосновать. Например, преступным заговором среди руководства армии и ГРУ. А ещё есть «девятка», охраняющая партийных лидеров, и погранвойска, подчиняющиеся КГБ. Как обычные военные и грушники будут арестовывать охрану Политбюро, если наши правители окажутся в заложниках? У них просто нет опыта решения подобных задач. Разносить из артиллерии и танков дачи и правительственные здания не будут. И в самой армии, подозреваю, не так гладко, как показывается. Могут возникнуть проблемы. Но даже если с этой стороны всё будет идеально, с «девяткой» придётся повозиться. Круглосуточная охрана вождей — стратегическое преимущество Андропова. Большинство сотрудников «девятки» подобрано так, чтобы выполнить любой приказ председателя КГБ. А многие из них сами являются заговорщиками, поддерживающими государственный переворот.

Уверенным можно быть только в личном телохранителе Брежнева, генерале Медведеве, и то не на все сто процентов. Мало ли что ему скажут и какие аргументы найдут, чтобы убедить присоединиться к свержению генсека. Сейчас всё зависит от того, кто быстрее захватит инициативу, и сможет взять власть в свои руки. Шансы победить, есть и у нас, и у Андропова.

— Ладно, — Иван Дмитриевич повернул ключ, мотор «нивы» ожил, отозвавшись радостным гулом. — Едем?

— Конечно, — кивнул я. — Обсудить интересующие вас вопросы можем и по дороге.

Автомобиль, взревел двигателем, рванул с места, разбрасывая в стороны хлопья снега. Деревья в белоснежных шапках побежали навстречу, радостно растопырив сучковатые черные ветки. Они стремительно проносились мимо одной большой лентой, исчезая за горизонтом.

— Вася там, не задохнётся? — поинтересовался я. — Больно туго вы его веревками перемотали, горло захлестнули, и кляп в рот загнали так, что у него даже глаза выпучились.

— Не задохнётся, — ухмыльнулся дед. — Там всё продумано. Ещё в сорок третьем году научили. Старшина Толмачёв. Мы тогда на группу диверсантов у самой линии фронта набрели. «Бранденбург». Слыхал о таких?

— Слышал, — подтвердил я. — Части специального назначения верхмата. Подготовленные были гады.

— Ещё как, — согласился Иван Дмитриевич. — Пришлось в свое время с ними повозиться. Много наших из СМЕРША, НКВД и просто армейских погибло. В сорок третьем они в нашей форме должны были проскочить в тыл. Как потом выяснилось, было задание подорвать большой склад боеприпасов, мост. А тут мы. И они прокололись. Во-первых, бои шли яростные. Круглые сутки танковые атаки, артиллерийские обстрелы, бомбежки. Наши в окопах дневали и ночевали. На земле часами лежали. Лица у всех черные, осунувшиеся, форма грязная. Держались из последних сил, ходили, шатались, не люди, а тени. Но и в таком состоянии дрались от души, и немцам давали прикурить. А тут здоровые, рослые, морды чересчур холеные, штаны и гимнастерки относительно чистые. Аккуратисты чертовы. Как будто прямо с курорта на фронт прибыли. Это сразу показалось подозрительным. Назвали батальон, который мы хорошо знали. И по их словам, расположен он, не там, где должен. Рядом, но не совсем. С политруком тоже облажались. Сказали, вчера лично их на задание отправлял, а его уже два дня как снарядом убило. Мы как поняли, что диверсанты, сразу стрелять начали.

— Что же вы так сразу без предупреждения мочить фрицев начали? Негуманно как-то. Не в духе общечеловеческих либеральных ценностей. Могли бы предложить проехаться в комендатуру для начала или саму часть для проверки? — подколол я.

— Каких-таких ценностей? — старик подозрительно глянул на меня из-под косматых седых бровей.

— Общечеловеческих, либеральных, — пояснил я. — В будущем, если мы проиграем, их начнёт активно продвигать Запад. Со злодеями и преступниками придется обходиться очень бережно. Не дай бог, придавить ножку, шейку или вывернуть ручку слишком больно. Сразу хор возмущенных правозащитников налетит. Будут популярны браки ЛБГТ.

— Это как?

— А вот так. Мужик женится на мужике, женщина на женщине. Даже пол будет не просто женский и мужской, а он, она и оно, — ухмыльнулся я. — А предков в Европе нельзя будет называть «мама» и «папа». Это не толерантно. Только «родитель номер один» и «родитель номер два».

— Ты серьезно? — лицо деда изумленно вытянулось.

— Вполне, — подтвердил я. — Лет через тридцать-сорок после переворота, это дерьмо будет цвести в Европе пышным цветом и подбираться к нам.

— Тьфу, млять, — сплюнул Иван Дмитриевич. — Срамота.

— Согласен. Так что вы про Бранденбург рассказывали? Почему так жестоко обошлись с бедными гансами?

— А как иначе? — пожал плечами старик. — Там такие волчары матерые. Чуть бы насторожились, могли бы и нас запросто положить. Даже умудрились начать отстреливаться, в почти безвыходной ситуации. Одного нашего наповал, другой тяжелый. Мы четырех положили, двух ранили, ещё парочку в плен взяли. Погрузили их в машину. А старшина Толмачёв, потомственный сибирский охотник, фрицев вязал. Подозреваю, что его предки из разбойников были. Уж больно грамотно и со сноровкой, действовал. Хитро связывал, чтобы при каждом резком движении петля на шее душила. Фрицы из «Бранденбурга» опасные зверюги были, знали, что их ждёт, а всю дорогу, после пары попыток, боялись дернуться. Жаловались,просили ослабить веревки. Но доехали целыми и невредимыми. Почти. Меня старшина тоже научил, как правильно особо ценных пленных связывать, чтобы не рыпались. Даже если дергаться сильно будет, только сознание потеряет на пару минут. Так что не переживай, ничего с твоим Васей не случится.

— Никакой он не мой, — недовольно буркнул я, кинул невольный взгляд назад, где в багажном отделении, накрытый брезентом, старой курткой и тряпками, лежал связанный предатель. — И никогда не был ни моим, ни нашим, как оказалось.

— Это, да, — согласился старик. — Сидишь с товарищем в одном окопе, обстрелы переживаешь, последним глотком воды из фляги делишься, а он неожиданно гнидой оказывается. Только и ждёт удобного момента, напарника подрезать и к немцам сбежать. А потом копать начинаешь, а эта сволочь, из раскулаченных и Советскую власть ненавидела. Документы поддельные сделал, на фронт попал, с нами рядом сидит, последним куском хлеба делится, а сам вражина. Бывает и такое. Не дуйся на старика, коли что не так сказал. Я — человек темный, простой, от сохи, могу и брякнуть что-то невпопад.

— Иван Дмитриевич, — ухмыльнулся я. — Мы же уже разговаривали на эту тему. Хватит прибедняться. На меня ваша маска неграмотного селянина не действует. А по поводу «моего Васи», проехали и забыли. Не стоит эта продажная сволочь того, чтобы о нём много разговаривать.

Через сорок минут впереди на серой ленте шоссе появились две точки. За несколько секунд они превратились в зеленые силуэты военных машин. Едущий первым «УАЗ» заметил нас и два раза приветливо моргнул фарами.

— Кажись, наши, — буркнул дед, притормаживая.

— Они, — кивнул я, всматриваясь в автомобили.

«Нива» приткнулась к обочине. «УАЗ» и идущая за ним «шишига» остановились, не доезжая до нас десяток метров. Дверцы машины распахнулись и две знакомые плечистые фигуры в ушанках и серых армейских тулупах вылезли на дорогу.

Я расплылся в улыбке.

— Знаешь их? — уточнил Иван Дмитриевич, заметив мою реакцию.

— Конечно, — подтвердил я. — Тот, который побольше и повыше, — Ержан. Мы с ним в Караганде работали. Пониже — Андрей. Он нас на «Бдительном» после вояжа в Европу, встречал. Оба — майоры.

— Да я уже вижу, что майоры, — проворчал старик, разглядывая приближающихся военных.

Я щелкнул замком, распахнул дверь, и выпрыгнул навстречу офицерам.

— Привет, Леша, — улыбнулся казах, протягивая руку. — Всё нормально?

— Так точно, — бодро отрапортовал я, пожимая крепкую большую ладонь, и не удержавшись, расплылся в ответной улыбке. — Предатель нейтрализован, связан и упакован в багажник.

— Здравствуй, — Андрей был подчеркнуто сух и деловит, а рука холодна как лед. Лишь прищуренные глаза разведчика и крепко сжатые губы немного выдавали эмоции.

— Что там с Аллой? Пришла уже в себя?

— Никак нет. Спит пока.

— Идём, покажешь, — приказал Андрей.

— Отставить, — скомандовал Ержан. — Подожди пару минут, заберешь свою Аллу.

— Алексей, — повернулся ко мне казах. — Этот… лейтенант в багажнике лежит?

— Да, — кивнул я. — Иван Дмитриевич связал его, загнал кляп в рот, и мы сразу туда тело погрузили. Он уже пришел в себя, но от нокаута ещё не отошёл. Соображал плохо.

— Развязаться не может? — уточнил Ержан. — Мне сюрпризы не нужны.

— Нет, — ухмыльнулся я. — Иван Дмитриевич в «СМЕРШЕ» воевал. Он умеет связывать. Даже петлю на горле соорудил, резкое движение и сам себя душит.

— Это и плохо, — поморщился майор. — Если задушится сам? Нам ещё допрос с ним проводить.

— Не задушится, — Березину надоело сидеть в машине, он вылез и не торопясь подошел к нам. — Всё по уму сделано и много раз опробовано. Больно будет, давление на глотку тоже, а вот самоликвидироваться не сможет. В крайнем случае, вырубится ненадолго, если дергаться начнёт как сумасшедший. Но для этого очень сильно постараться надо.

— Березин Иван Дмитриевич? — уточнил казах.

— Он самый, — дед ухмыльнулся краешками губ. — Батька — Дмитрий, а Иваном меня при рождении наш поп, отец Амвросий, царствие ему небесное, в церковной книге записал.

— Рад познакомиться, — широко улыбнулся Ержан.

Офицеры обменялись рукопожатиями с дедом.

— Алехин, — крикнул казах, повернувшись к шишиге, — Емелин и Сидоренко ко мне. Бегом!

Тент грузовика колыхнулся, и на снег поочередно выпрыгнули три бойца в зимних шинелях с «калашниковыми» в руках.

Через несколько секунд они уже были рядом с майором.

— Иван Дмитриевич, откроете багажник? Мы лейтенанта в машину заберем. Так мне спокойнее и вам безопаснее будет, — попросил майор деда.

— А чего ж не открыть, — ухмыльнулся дед. — Открою, конечно. Мне эта паскуда и даром не нужна.

— Отлично, — кивнул Ержан и повернулся к крепкому хмурому брюнету, стоявшему впереди остальных бойцов. — Сержант, в багажнике находится лейтенант ГРУ, предатель, работавший на врага. Сейчас Иван Дмитриевич откроет багажник, вы удостоверитесь, что он надежно связан, жив, и готов к транспортировке. Емелин и Сидоренко переносят тело в шишигу. Ты, Алехин, на подхвате. Контролируй, чтобы чего не произошло. Расслабляться не советую. Могут быть сюрпризы. Лейтенант — диверсант и отличный рукопашник, терять ему нечего. Он связан, но способен на сюрпризы в виде лезвия в складках одежды. Будьте осторожны и, на всякий случай, готовы к неожиданностям. Если что, не миндальничай, стреляй сразу. Убивать в самом крайнем случае, лучше прострелить ему ноги или руки. Перетащите в машину и укладывайте сразу на пол. Ещё раз тщательно обшмонайте и глаз с него не спускаете. Всё понятно?

— Так точно, товарищ майор, — отдал честь Алехин.

Действуйте, — сухо приказал Ержан.

— Слушаюсь, — сержант развернулся. Березин уже шел к машине. Алехин собрал автоматы с товарищей, повесил их на плечи, а свой, наоборот взял наизготовку. Затем троица бодро зашагала вслед за стариком.

Спустя десяток секунд багажник «нивы» откинулся вверх.

— Лежит голубчик, как миленький, — раздался голос Березина. — Я ж говорил. Развязаться самостоятельно невозможно.

Вася уже пришёл в себя. Бешено засверкал глазами, задергался и сразу захрипел, почувствовав удавку на шее. По команде сержанта, Сидоренко и Емелин подхватили мычащего предателя под мышки и за ноги и, пыхтя, поволокли к машине. Алехин с автоматом в руках бдительно контролировал процесс. У машины предателя принял сразу десяток крепких рук и быстро втащил вовнутрь. За ним в кузов залезли конвоиры, не забыв задернуть за собой тент.

— Показывай, где Алла, — скомандовал Андрей.

Я молча подошел к «ниве», открыл дверцу и взглядом указал спящую оперативницу. Майор одним движением плавно перетек в машину, аккуратно взял женщину на руки и понёс к «УАЗу».

— Вы тоже поедете с нами, — сказал Ержан. — Пересаживайтесь. Ваша машина уже засветилась везде, где только возможно.

— А «ниву» здесь бросить? — кивнул старик на наш автомобиль.

— Ни в коем случае, — отрезал казах и крикнул. — Семен вылезай.

Из пассажирского места «шишиги» спрыгнул невысокий мужчина в серой куртке. Смотрелся он, как обычный работяга или сельский житель. И обладал абсолютно незапоминающейся внешностью. Глянешь на такого, отведешь взгляд и через десяток секунд уже не вспомнишь, как выглядел.

— Документы по-прежнему в бардачке? — уточнил майор.

— А где им ещё быть? — буркнул старик. — Там.

— Отлично. Иван Дмитриевич, передайте ключи Семену.

— Держи, — старик вручил связку ключей неприметному.

— Он отгонит машину в другой город и поставит пока на временную стоянку, — пояснил Ержан. — А нам пора ехать.

— А где же самый главный начальник? — ухмыльнулся дед. — Сергей Иванович?

— Капитан? — казах дождался ответного кивка старика и ответил:

— На базе сидит, у телефона, ждёт распоряжений. Там вас и встретит. Товарищ генерал армии его своим ординарцем назначил и поставил контролировать операцию. И теперь мы с Андреем, — Ержан еле заметно усмехнулся, — временно поступили в его распоряжение. Сергей нас сюда срочно вызвал с лучшими бойцами, пользуясь полномочиями Петра Ивановича.

До военного городка мы доехали в полном молчании. Андрей заботливо поддерживал спящую Аллу, Ержан сконцентрировался на дороге, управляя машиной. У меня и Ивана Дмитриевича тоже не было особого желания разговаривать. Бегство с квартиры, драка с предателем и все последующие события немного утомили. Старик, севший рядом с Ержаном, задремал, откинувшись на сиденье, а я просто разглядывал проносившиеся мимо пейзажи, думая о своём.

Рядом с указателем на «Грибово», свернули на грунтовку, сделали пару поворотов, трясясь по колдобинам, и выехали к большому зеленому забору.

— Как на зоне, — ухмыльнулся я, кивнув на ряды и кольца колючей проволоки, возвышающейся над ограждением, и вышку с пулеметом, видневшуюся сбоку.

— Режимный объект, — коротко пояснил Ержан, останавливая машину перед металлическими воротами с красными звездами. Боец на посту-проходной засуетился, увидев «УАЗ» и остановившуюся за ним «шишигу». Поправил автомат, висевший на шее, что-то крикнул и сбежал по металлическим ступенькам вниз, придерживая ладонью, болтающийся в ножнах штык-нож.

Через несколько секунд ворота, лязгнув, начали расходиться. Два солдата быстро раздвинули створки, и отошли в сторону, пропуская машины на территорию.

Я с интересом разглядывал военный городок, спрятавшийся под высоким забором. Ухоженные здания, идеально чистый плац, народу почти нет.

Мысленно отметил большую спортивную площадку с сиденьями, штангами, гантелями, прикрепленным цепями к стойкам и специальным платформам, кольца, брусья, турники, большую беговую дорожку. Даже огромная груша одиноко покачивалась на крюке, приваренном к «Г-образной стойке».

Немного дальше от спортивной площадки, была полоса препятствий с кирпичными стенами, лабиринтами, канатами, ямами, наполненными водой, горизонтальными бревнами, изгородями и частоколами, рвами, полуразрушенными лестницами. Даже на первый взгляд, она была намного сложнее нашей площадки на «Звезде», которую с трудом преодолевали мои одноклубники.

У трехэтажного здания, которое я наметанным взглядом определил, как штаб, нас ждал Сергей Иванович с незнакомым старлеем. Капитан выглядел довольным и посвежевшим.

— Добрались, — усмехнулся он, выдыхая облачко белого морозного пара. — Отлично.

— Так точно, — я ухмыльнулся, удержавшись от соблазна залихватски отдать ему честь.

— А где этот, лейтенант? — при упоминании предателя капитан недовольно скривился.

— В шишигу с «нивы» перегрузили, лежит там, — доложил я.

— Понятно, — Сергей Иванович повернулся, к подошедшим офицерам. — Ержан, распорядись, чтобы его на губу посадили. И людей в конвой определи ответственных. Чтобы, не дай бог, чего не отчебучил.

— Сделаю, — кивнул казах, отошёл к шишиге и начал давать распоряжения.

— Пойдем ко мне, — предложил капитан. — И Ивана Дмитриевича с собой захвати. Расскажете, подробнее, что там у вас произошло. У меня много вопросов возникло.

Через десяток минут мы с Березиным сидели в кабинете у Сергея Ивановича, пили горячий, ароматный чай с пряниками и вводили его в курс дела.

— Вот как оно бывает, — капитан задумчиво почесал затылок. — А я ведь в Васе полностью уверен был. Молодой, перспективный, многократно проверенный. Не уследил, прозевал, когда гниль вылезла.

— Этого никто предугадать не мог, — я постарался поддержать помрачневшего офицера. — Чужая душа потемки. И какое дерьмо внутри может оказаться никому не известно. Все могут ошибаться.

— Могут, — согласился капитан и резко стукнул по столу кулаком. Чашки и блюдца протестующе подпрыгнули, стекло жалобно звякнуло.

— Но я, черт подери, должен был предусмотреть.

— Сергей Иванович, чего уже об этом говорить, — попытался перевести тему я. — Лучше расскажите, как у нас дела обстоят? Я помню, что сегодня решающий день. Встреча на даче Гришина и покушение на Брежнева намечаются.

— Правильно помнишь, — посерьезнел капитан. — К Гришину уже выехал Петр Иванович с собранными доказательствами. Выступит перед членами и кандидатами в Политбюро. Там будут Романов и Машеров. Дмитрий Федорович вместе с Огарковым и Ахромеевым тоже ознакомились с материалами. Все трое нас поддержат. Министр уже дал предварительные указания, Огарков и Ахромеев в Генштабе. Собрали офицеров в Главном управлении. Дали предварительные инструкции и запечатанные конверты с приказами и полномочиями, подписанными Устиновым. Сейчас офицеры разъехались по своим частям. Сидят там, дежурят. Как только наступит час «Ч», вскроют конверты.

— А когда он наступит? — полюбопытствовал я.

— Когда им перезвонят из Генштаба и назовут условную фразу.

— А с Леонидом Ильичом что?

— К нему на дачу поехал Щелоков со своими и нашими людьми. Должен предъявить ему доказательства и предотвратить покушения. Брежнева и членов Политбюро прикрывают наши лучшие спецназовцы, офицеры и сверхсрочники: рязанцы из шестнадцатой, сибиряки из шестьдесят седьмой отдельной бригады, парни из Выборга и Борисова, соответственно из четыреста шестьдесят второй и двадцать второй роты специального назначения. При малейшей необходимости из ближайших военных частей выедет подкрепление с техникой.

Заверещал, надрываясь, один из телефонов на столе. Сергей Иванович схватил трубку.

— Слушаю, — рявкнул он.

Минуту помолчал, слушая невидимого собеседника, затем ответил.

— Да, хорошо, я ему перезвоню, секунду подождите.

Сергей Иванович прикрыл трубку ладонью и повернулся к нам.

— Идите, пообедайте. Попросите лейтенанта в приемной, он вызовет Ержана, майор вас проводит в столовую, покажет комнату, где сможете отдохнуть. Потом продолжим. Никуда не уходить, по части самим не бродить. Только в сопровождении Ержана или Андрея. Леша, это особенно тебя касается. Ты в любую минуту можешь понадобиться. Как пообедаешь, попробуй опять подключить свои способности. Любая информация по делу может оказаться полезной.

— Хорошо, Сергей Иванович, постараюсь, — пообещал я…

Ержан встретил нас у основания лестницы на первом этаже.

— Проголодались? — вежливо улыбнулся он.

— Есть такое, — признал Иван Дмитриевич. — С утра не снедали. Пришлось без завтрака обойтись.

— Почему? — удивился майор.

— Знали, что нас попробуют угостить снотворным, — пояснил я. — поэтому не ели.

— Лейтенант, который связанный лежал?

— Он самый, — подтвердил старик. — Задание было такое у паскуды, нас усыпить. Но не сразу, а когда в машину сядем. Ему американцы специальный препарат подготовили. Пару капель в питье или еду, и через полчаса клиенты отрубаются.

— Ничего, сейчас наверстаете, — ободрил Ержан. — У нас хорошая столовая, кормят вкусно. Вам понравится.

В зале столовой уже толпились военные. Мы взяли коричневые подносы из аккуратно сложенной стопки и заняли очередь. Две полные тетки в белых халатах и поварских колпаках, работали как заведенные, не прерываясь ни на секунду. Одна разливала половниками борщ в тарелки, другая накладывала вторые блюда. При этом обе умудрялись раздавать соки, блюдца с порезанными золотистыми половинками хлеба и квадратными кусочками сливочного масла, ни на секунду не сбиваясь с ритма. Тетки действовали со скоростью давно отлаженной автоматической линии, быстро наполняя раздаточные полки, и очередь бодро двигалась вперед.

Нам с Иваном Дмитриевичем досталось по тарелке ярко-алого борща, картошка пюре в коричневом мясном соусе и кусочками говядины, блюдце с четырьмя кусочками хлеба и квадратиком масла. Я взял стакан густого томатного сока, а Иван Дмитриевич — компот из сухофруктов.

Мы устроились за столом у окна, где нас уже поджидал майор, и отдали должное блюдам. Они, действительно, были выше всех похвал. За десяток минут я расправился с едой, обвел осоловевшим взглядом пустые тарелки и облегченно откинулся на спинку стула.

— Уфф, а у вас тут отлично готовят. И выбор, хоть не большой, но есть, в отличие от других подразделений. Там тарелки алюминиевые, ложки, суп гороховый, каши. А тут почти, как в ресторане. Вилки, тарелки, как баре живете. Может ещё и пирожные подают?

— Подают, — невозмутимо подтвердил майор. — Редко, правда, и в основном на ужин.

— А чего ж, такое царское довольствие? — хитро прищурился Иван Дмитриевич. — Обычным солдатикам шиш, а тут просто рай.

— Часть кадрированная, — пояснил Ержан. — Для развертывания в военное время. Тут в основном офицеры служили. Солдат почти не было. А потом нашему ведомству передали под центр переподготовки офицеров спецназа. Приказали, обеспечить довольствие по высшей категории. Продукты отличные, перебоев с доставкой нет, повара хорошие зарплаты получают, вот и балуют нас иногда плюшками да ватрушками.

Майор резко замолк, глянул поверх нас и пробормотал.

— Похоже, по наши души.

— Вы о чем? — не понял я.

Проследил за его взглядом, и увидел зашедшего в столовую и озабоченно разглядывающего столики с военными уже знакомого старлея, ранее дежурившего в приемной.

— Мы здесь, — крикнул Ержан, поднимая руку.

Офицер увидел, облегченно выдохнул, улыбнулся уголками губ, и быстро направился к нашему столику.

— Товарищ майор, вам с гостями необходимо подняться в кабинет. Капитан Сосновский ждёт, — выпалил он, остановившись рядом.

— У нас хоть пара минут есть? — поинтересовался Иван Дмитриевич. В отличие от меня, он не успел доесть второе.

— Нет, — отрезал старший лейтенант. — Это срочно.

18 января 1979-го года, 14:15. Москва. Конспиративная квартира на Сретенке

Юрий Владимирович Андропов нервничал. На первый взгляд всемогущий председатель КГБ, один из трех главных руководителей страны, оставался таким же подтянутым и хладнокровным. Холодные голубые глаза из-под роговой оправы очков смотрели знакомым ледяным взглядом кобры, на сидящих напротив Питовранова и начальника Пятого отдела КГБ Бобкова. Но всемогущего председателя «Конторы» выдавали руки, лежащие на столе. Тонкие аристократические пальцы сплелись и крепко вцепились друг в друга, но это не помогло. Они периодически нервически подергивались, выдавая состояние Юрия Владимировича.

— Времени у нас нет, поэтому сразу приступим к делу, — голос Андропова дрогнул, предав хозяина. Юрий Владимирович откашлялся, подхватил за горлышко стоящий рядом графин, снял стеклянную крышку и одним махом налил себе полстакана воды, забрызгав столешницу.

«Черт, опять себя выдал», — с досадой отметил Юрий Владимирович. Для всегда спокойного и редко повышающего голос председателя КГБ, известного аккуратиста, такое поведение было из ряда вон выходящим.

Он искоса глянул на соратников, отслеживая их реакцию. Питовранов и Бобков сидели с непроницаемыми лицами. Андропов глотнул, и на мгновение застыл, чувствуя как живительная прохладная влага, растворяет ком, застывший колом в горле.

— Сперва со своей стороны расскажу об обстановке, — откашлявшись и окончательно прочистив горло, начал председатель КГБ. — Я беседовал с Косыгиным, Пономаревым и Громыко. Алексей Николаевич сейчас на взводе. Гибель Джермена сильно на него подействовала. Требует найти и наказать убийц. Пришлось пообещать ему плотно заняться расследованием, а после нашей победы, задействовать все возможные ресурсы. Косыгин подтвердил, что поддержит нас. В последние годы он сильно сдал, но желание провести реформы в советской экономике, стало для него идеей-фикс, делом всей жизни, последней лебединой песней. Предсовмина осознает, что ему недолго осталось и хочет уйти, запомнившись народу, как реформатор, отец экономических преобразований. Пономарев — дело другое. Борис Николаевич, как глава Международного отдела ЦК КПСС, периодически катается по разным странам. Через него проходят громадные денежные потоки.

— Юрий Владимирович, а вы в нём уверены на все сто? — осторожно поинтересовался Бобков. — Знаете, Пономарев, как поддержать обещал, так и сдаст без каких-либо угрызений совести, если ему выгодно будет.

— Пономарев — убежденный антисталинист, — тонко улыбнулся Андропов. — Он уже давно мыслит категориями западных политиков, и ведет образ жизни буржуа. Ездит по Европе, Америке, везде его встречают как особу королевских кровей. Участвует в наших делах, почти с самого начала. Мечтает дорваться до государственных активов, там, сам понимаешь, какой кусок пирога, и стать легальным коммерсантом. Поэтому Борису Николаевичу, как раз выгодно нас поддержать. Но у меня для него не только пряник в наличии. Ещё и кнут, в виде компромата, имеется. Если потонем, то все вместе. Выплыть я ему не дам, и он это прекрасно осознает. Так что, да, уверен, на все сто. Спрыгнуть он не сможет. В ЦК у него собственная команда единомышленников. Вместе с нашими людьми она обеспечит поддержку в борьбе за кресло генсека, после смерти Брежнева.

— Кстати, по поводу антисталиниста, — заметил Филипп Денисович. — Я недавно листал старую подшивку «Большевика». Там одна занимательная статья попалась с говорящим названием. «Сталин — гениальный теоретик и вождь международного коммунистического движения». И автор, некто Б.Н. Пономарев. Однофамилец, наверно?

— Нет, — уголки губ Андропова дрогнули и поползли вверх в холодной ухмылке. — Это он. Знаю эту статью, читал с карандашом в руках, когда инспектором ЦК был. Она написана в пятидесятом году. Тогда Хозяин здравствовал и держал страну и компартию в кулаке. А после двадцатого съезда Борис Николаевич стал разоблачителем репрессий и яростным противником Сталина. Этой позиции он твердо придерживается до сих пор.

— Понятно, — с серьёзным видом кивнул Бобков. — Надежный, идейный товарищ. Такой, наверняка, не подведёт.

Питовранов откровенно улыбнулся, наслаждаясь моментом. Начальник Пятого управления КГБ по-прежнему сидел с каменным лицом.

— Филипп Денисович, ваш сарказм ни к чему, — холодно заметил Юрий Владимирович, возмущенно блеснув линзами очков. — Мы здесь собрались, чтобы делом заниматься, а не партийные взгляды товарища Пономарева обсуждать.

— Извините, Юрий Владимирович. Виноват. Больше не повторится, — покаялся Бобков.

Андропов опять пригубил воду со стакана и продолжил:

— Громыко тоже обещал поддержку. Хочет стать предсовмина с нашей помощью. С учетом плохого здоровья Косыгина, желание в будущем вполне осуществимое. А наличие компромата на аппарат МИДА и самого Андрея Андреевича делает его абсолютно управляемым. В итоге, моё назначение Генсеком поддержат Косыгин и Громыко. За исключением Устинова — самые влиятельные люди в Политбюро. В принципе, этого вполне хватит, чтобы договориться с большинством. Кунаев при такой поддержке, уверен, пойдет нам навстречу. Устинов, навряд ли. В последнее время, у меня немного ухудшились отношения с министром обороны. С Пельше и Сусловым тоже пообщаюсь. Они будут цепляться за свои посты, на этом можно и сыграть. Гришин — темная лошадка, человек Брежнева. Предсказать, какую он займет сторону, я не берусь.

Андропов сделал многозначительную паузу.

— Можно вопрос? — поднял руку Питовранов.

— Да. Слушаю вас, Евгений Петрович.

— Получается, как только Брежнев умрёт, вас гарантированно избирают генсеком? Правильно?

— Правильно, да не совсем, — председатель КГБ недовольно поджал губы. — У меня есть информация, что члены и кандидаты в Политбюро сегодня собираются на даче Гришина. Имеются сведения, что по инициативе Устинова. Встреча начнётся через час-полтора. О чем они будут там говорить, большой вопрос. Мы узнали об этом в последний момент, поэтому установить серьезную аппаратуру не успели. А та, что имеется, не позволяет получать информацию в режиме реального времени. Сам понимаешь, Евгений Петрович, с официально приказать я не могу. Слушать руководителей партии запрещено, а доверенных людей из «девятки», особенно специалистов, у нас не так много. Приходится работать с теми кадрами и возможностями, что имеются в наличии. Поэтому мне нужна подстраховка, чтобы быть готовым к любым сюрпризам.

— Какая подстраховка? — с интересом уточнил, внимательно слушающий, Бобков.

— Дипломат Брежнева, в котором лежит компромат на всех членов Политбюро и ЦК. Тогда никто гарантированно не дернется. Как только Лёня умрет, Чазов или Липатов должны отзвониться. Зайцев получил указания и вместе с группой «А» уже выехал. Она будет находиться в одном из райотделов КГБ, относительно недалеко от дачи Брежнева. Филипп, тебе придётся поехать туда, как моё доверенное лицо. Когда я получаю известие о смерти Лени, сразу выезжаю. Ваша задача, вместе с «девяткой» оцепить дачу, чтобы ни одна мышь не проскочила. Все попытки захвата или штурма жестоко пресекать. Зайцев получил соответствующие инструкции, и находится в полном твоем подчинении. Я приезжаю и забираю портфель из сейфа. Как только он окажется у меня, половина дела сделана. Вопросы есть?

— Есть, — оскалился Бобков. — Допустим, Брежнев каким-то чудом останется жив или будет в плохом состоянии? Наши действия?

— Этого не должно случиться, — скривился Андропов. — Все продумано с двойной гарантией. Но если вдруг произойдет чудо, Чазов повезет его в больницу. И скорее всего, изношенное сердце Леонида Ильича не выдержит транспортировки.

— А если он будет ещё и относительно здоров? — не унимался Филипп Денисович.

— Тогда команды выдвигаться не будет. Но это исключено, — процедил Андропов. — Боюсь, Леонид Ильич в любом случае сегодняшний вечер не переживёт. После изъятия чемодана, подразделение «А» займется арестом Ивашутина. Потом по цепочке теми оперативниками ГРУ, которые работали против нас. В случае сопротивления, разрешено стрелять на поражение. Приказ уже об этом подписан, но ещё не передан Зайцеву. После устранения Ивашутина, я поговорю с Устиновым. Надеюсь, Дмитрий Федорович проявит благоразумие, согласится с моими доводами и поддержит моё выдвижение на пост генсека.

Андропов многозначительно помолчал.

— В любом случае, это уже не будет играть большой роли. Боюсь, со смертью Брежнева у Дмитрия Федоровича могут возникнуть проблемы со здоровьем, — лицемерно вздохнул председатель КГБ. — Он тоже далеко не мальчик, много работает, а тут такое потрясение. В любом случае, завтра проведем внеочередное заседание Политбюро. Косыгин выдвинет меня на должность временно исполняющего обязанности генерального секретаря в связи с кончиной Леонида Ильича. Потом, введем новых членов в Политбюро, получим кворум, проведем заседание ЦК, и я стану полноценным генсеком. Вот кратко план, который нам надо реализовать за эти два дня. Но чтобы этого добиться надо многое ещё сделать. Филипп Денисович, Вам задача ясна?

— Ясна, Юрий Владимирович.

— Тогда можете приступать. Связывайтесь с Зайцевым, выдвигайтесь к группе «А» и действуйте.

Бобков встал, подхватил и надел фуражку, отдал честь:

— Слушаюсь. Разрешите идти?

— Идите, — кивнул Андропов. — Евгений Петрович, закройте дверь за товарищем Бобковым.

Председатель КГБ проводил взглядом удаляющиеся спины начальника Пятого управления и вышедшего за ним Питовранова, дождался пока глухо стукнула входная дверь и в проеме появился силуэт руководителя «Фирмы».

— Садись, — вздохнул Андропов, — с тобой, Женя, мы ещё не закончили.

Генерал-лейтенант осторожно присел на краешек стула, всем своим видом демонстрируя повышенное внимание.

Председатель КГБ снял очки, достал из внутреннего кармана пиджака платок, аккуратно протер прозрачные стекла, положил их на стол и устало потер ладонями глаза.

Питовранов терпеливо ждал продолжения.

— Женя, что с мальчишкой? Есть какие-то подвижки? Удалось напасть на след?

— Нет, — вздохнул генерал-лейтенант, сразу понявший о ком речь. — Этот Леша Шелестов, человек-невидимка какой-то. Как сквозь землю провалился. Пока ничем вас порадовать не могу. Ищем.

— Плохо, — скривился Андропов.

Питовранов удрученно промолчал и виновато развел руками.

— Есть у меня чуйка, что-то мы упускаем, — председатель КГБ вздохнул, поднял очки и водрузил их обратно. — А мальчишка является очень важным звеном во всем этом дерьме. Недаром он общался с Ивашутиным, и сильно засветился в связях с ГРУ. Жень, ты своих собрал?

— А как же, Юрий Владимирович, — подтвердил руководитель «Фирмы». — Сидят на нескольких точках в Москве, в полной боевой готовности с оружием и ксивами, как вы и сказали. Готовы выдвинуться по приказу в любое место и выполнить поставленное задание.

— Раздай всем фото пацана, — приказал Андропов. — Пусть его запомнят. У меня почему-то возникает уверенность, что в ближайшее время внук генерала Шелестова даст о себе знать. Учитывая его связи с ГРУ, он может внезапно появиться в самый интересный момент. И тогда его можно будет взять. Кстати, ты нашим американским друзьям задавал вопрос, зачем им внук генерала срочно понадобился? Да так, что они на его поимку целую бригаду оперативников ЦРУ отрядили и водителя убили?

— Задавал, конечно, — признался Питовранов. — Ничего конкретного не отвечают. Мямлят, что-то вроде «не знаем, что это было, это не мы, частная инициатива сотрудника, виновные уже наказаны, приносим извинения». Черт знает что, лепят.

— Интересно, — Андропов задумчиво потер подбородок. — Они скрывают от нас что-то очень важное. Прежде всего, для них. Скорее всего, этот школьник обладает информацией стратегического уровня. Возможно, благодаря покойному деду. Иначе невозможно объяснить то, что ради его захвата, они решились задействовать серьезные ресурсы и опытных оперативников. И тем более, расстрелять военнослужащего на территории Союза. Давай прикинем, что мы знаем об Алексее Шелестове в настоящий момент. Его дед, генерал-лейтенант. Старый друг Ивашутина. Они виделись достаточно редко, но с началом осени начали встречаться регулярно. И тут же ГРУ за короткий срок арестовывает и убирает десятки двойных агентов и предателей. Очень интересно. И мы начинаем ощущать противодействие. По Горбачеву всё было договорено, он уже готовился перебираться в Москву и работать в ЦК. И тут появляются неизвестные люди, профессионально собирают на него компромат и грамотно доносят документы сразу нескольким источникам, чтобы исключить возможность потушить скандал. И это однозначно не люди Щелокова. По моим сведениям, министр МВД получил документы от своего заместителя, уже почти ушедшего в отставку, а тот по его словам, от неизвестного человека во дворе собственного дома. Может быть, я страдаю паранойей, но за этим всем видна рука спецслужбы. Работало несколько подготовленных человек, снимки сделаны спецаппаратурой. Это, однозначно, не люди Щелокова. Министр несколько раз посылал оперативников в Ставрополь, накопать компромат на Горбачева. Пришлось задействовать Суслова, чтобы поставить его на место. КГБ работать без моего ведома не могло. «Фирма» без твоего — тоже. Никто из офицеров госбезопасности без разрешения начальства лишнее движение не сделает. А разработка объекта такого ранга, однозначно, должна была пройти через меня. Тем более учитывая наши дружеские отношения с Михаилом Сергеевичем, что широко известно. Значит, остается один реальный вариант — ГРУ и Ивашутин. Больше некому.

— Сто процентов, Юрий Владимирович, — возбужденно подхватил Питовранов. — Американцы в этом не заинтересованы. Ми-6 тем более. Наоборот, они заинтересованы в сотрудничестве с нами и продвижении Горбачева. Это Ивашутин и его псы.

— Кстати, я почитал доклады наших сотрудников, ездивших в Ставрополь, расследовать дело о таинственных оперативниках, — Андропов опять снял очки и задумчиво покрутил в руках дужки, — Тогда не обратил внимания, а сейчас пришло на ум. Один из группы оперов, ездящих по области, и задававших вопросы председателям колхозов и совхозов, был очень молодым, практически зеленым пацаном лет восемнадцати. Русоволосый, ростом за метр восемьдесят, худощавый, но крепкий. Тогда я не обратил на это внимание, а сейчас понял, это же вылитый Алексей Шелестов. Описание полностью совпадает.

— Давайте прикинем, Юрий Владимирович, что у нас получается, — Питовранов не мог успокоиться, выстукивая подушечками пальцев лихорадочную дробь. — ГРУ, раньше не переходившее нам дорогу и игравшее по правилам, неожиданно начинает непривычно работать, и что самое главное, давать отличный результат. Убирает и арестовывает десятки высокопоставленных предателей, игнорируя Комитет. Это им сходит с рук, благодаря заступничеству Брежнева. Источник информации по предателям и двойным агентам, начальник ГРУ — генерал армии Ивашутин. Причем, от кого он получил сведения, непонятно. По официальным бумагам информация не проходит. Вообще. Одновременно, вдруг рядом с ним всплывает старый товарищ — генерал-лейтенант. И не один, а с внуком. Они общались изредка, а тут начинают видеться регулярно. Причем, внук-подросток тоже ездит на дачу к Ивашутину, как на работу. И как выясняется, задействован в операции по дискредитации Горбачева. ЦРУ, которое явно знает больше нас, пацан настолько интересен, что они проводят рискованную операцию по его поимке, и лажаются, как мы с генералом. Как говорил мой знакомый полковник НКВД ещё в тридцатые годы, «Интересно девки пляшут, по четыре сразу в ряд». Получается, действительно, пацан ключ к чему-то очень важному, как максимум. А как минимум, может пролить свет на все происходящие в последнее время события и наши неудачи.

— Ты озвучил мои мысли, — Юрий Владимирович глянул на руководителя фирмы поверх очков. — Женя, езжай к своим людям и будь готов ко всему. И если вдруг случайно напоретесь на этого мальчишку, не упустите его. Делайте что хотите, но он должен быть у нас.

18 января. Подмосковье. Дача Брежнева в Заречье-6

— Здравствуйте, Леонид Ильич, — министр МВД крепко, но аккуратно пожал протянутую руку генсека.

— Здравствуй, гм, Николай Анисимович. Приехал, хм, навестить старого товарища? — голос генсека звучал глухо и невнятно. Да и выглядел Брежнев не очень. Одрябшее и отекшее лицо, по-бульдожьи обвисшие брыли, даже заросли седых мохнатых бровей печально опустились, нависнув над морщинистыми веками и красными воспаленными глазами.

— Я по делу, Леонид Ильич. Есть важный разговор, но сначала разрешите, здесь всё проверят на предмет подслушивающих устройств.

— Недавно же проверяли, — удивился Брежнев. — Ребята из технического отдела приезжали.

— А мы ещё раз проверим, на всякий случай, — Щелоков был непреклонен. — С вашего разрешения, конечно. Я привез с собой технического специалиста.

— Что, такой, гхм, важный разговор? — слабо улыбнулся Леонид Ильич. — Нас не слушают. Ты же знаешь, это запрещено.

— Очень важный, — подтвердил министр. — А запрещено или нет, лучше проверить. Вы сами потом поймёте, почему.

— Сколько это времени займет?

— Не больше десяти-пятнадцати минут, — заверил Щелоков.

— Зови своего специалиста, — махнул рукой Брежнев. — Пусть проверяет. А мы пока на кухню пройдем, чайком побалуемся.

— Как скажете, Леонид Ильич.

Через пятнадцать минут Щелоков и Брежнев вернулись в кабинет.

— Ну что, нашел прослушку? — добродушно усмехнулся Брежнев.

— Так точно, генеральный секретарь, нашел, — серьезно ответил невысокий человек в черном костюме и протянул руку, показывая. На ладони лежало круглое устройство, напоминавшее большую пуговицу.

— Так что, Сергей, выходит нас с самого начала слушали? — напрягся Щелоков.

— Навряд ли, — тонко улыбнулся технарь. — Я знаю эту модель. Настроена на работу в автономном режиме. Включается по звуку голоса. Сигнал слабый. Он сделан таким специально, чтобы труднее было засечь. Передача данных осуществляется на записывающее устройство, тоже автономное, находящееся в районе ста метров, максимум. Это если на открытой местности. В нашем случае, оно должно быть запрятано где-то в комнатах. Обычно в таких, куда никто не заходит. А потом раз в недельку-две, сотрудник приходит и забирает миниатюрную кассету с записями. Есть у вас такая комната, Леонид Ильич? Которую почти никто не посещает, и где легко запрятать компактный магнитофон с кассетой?

— Даже не знаю, гхм, — Брежнев задумался, помолчал, а потом встрепенулся, — Есть такая. Котельная в подвале.

— Можно её осмотреть? — спросил специалист.

— Конечно, гм, — кивнул генсек. — Сейчас, домработницу попрошу, она проводит…

Спустя десять минут торжествующий специалист технического отдела положил перед генеральным секретарем, устройство, похожее на сильно уменьшенный плеер, с антенной и проводками.

— Вот, — победно усмехнулся технарь. — Оно было в трубах спрятано. С обратной стороны прикрепили.

— Сергей, кассету оставь нам, а сам иди, посиди с моим водителем, радио послушай, — распорядился Щелоков. — Кстати, здесь телефон отключать от сети не надо, как у меня на даче?

— Конечно, лучше бы отключить, — согласился Сергей. — В отличие от вас, у товарища Брежнева выделенная линия с шифрованным сигналом, защищенным от прослушивания. Использовать микрофон, как подслушивающее устройство в данном случае затруднительно. Да и об готовых технологиях такого плана я информации не нашел. Но лучше перестраховаться. Какие секретные разработки использует пятый спецотдел и отдел «С», курирующий правительственную связь, я не знаю. Поэтому рекомендую, как минимум, перенести телефон в другую комнату.

— А как же мне, гм, Семену звонить? — поинтересовался Брежнев.

— Леонид Ильич, не вижу никаких проблем, уберем из кабинета, пока я вас буду с доказательствами знакомить, а потом я его на место принесу. Или лучше из гостиной позвоним. Она как раз к вашему кабинету примыкает. Попросим Марию Андреевну, чтобы посидела у телефона. Пусть побудет временно секретаршей, поотвечает на звонки, а вы ей потом за это премию выпишите.

— Ладно, хм, — генсек по старчески, закряхтел, меняя позу, — Уговорил. Забирайте телефон.

— Сергей отключай аппарат. Оставишь его в соседней комнате, где-нибудь на полке, и позови домработницу — Марию Андреевну минут через пять зайти. Она на кухне должна быть. Пусть чаем тебя напоит и к нам подойдет, а ты в машину иди.

— Слушаюсь, товарищ министр.

Когда технарь вышел, напряженно о чем-то думающий Брежнев поднял глаза на Щелокова.

— Так что, получается, Юрка меня прослушивал?

— Получается, да.

— Гхм, сволочь, — ругнулся Брежнев. — Ещё со времен Никитки, комитетчикам запрещено лезть со своей, гм, харей в калашный ряд. А Андропов решил на законы наплевать. Всемогущим себя почувствовал. Придётся, наверно, ставить вопрос на Политбюро, и отправлять Юрия Владимировича на почётную пенсию.

— Скорее, под трибунал, Леонид Ильич, — заметил Щелоков.

— Да, гхм? — насторожился Брежнев. — Что, много чего натворил?

— Ещё, как много, — печально подтвердил министр. — Боюсь, придется к высшей мере приговаривать. Если он, конечно, до этого доживёт.

— Это ещё почему? — насупил лохматые брови генсек.

— Я сейчас всё объясню, Леонид Ильич, — пообещал Щелоков, — Но сперва скажите, как вы себя чувствуете?

— Что, хм, плохо выгляжу? — печально усмехнулся Леонид Ильич. — Или Юрка такого наворотил, что сердце прихватить может?

— Может, — признал министр. — Наворотил он, действительно, много чего. Но и вы сейчас очень уставшим выглядите. Как будто не выспались.

— А как тут выспишься, — вздохнул Брежнев. — Эти, гм, таблетки чертовы. Не лечат, а калечат. Что спал, что не спал. Будто, хм, проваливаешься в черную бездонную пропасть. Даже просыпаюсь уставшим.

— Это вы, кстати, правильно заметили, Леонид Ильич. Действительно, калечат. И у меня есть, что по этому поводу сказать. Но потом.

— Да? А что имеется какая-то, ммм, информация? — на мгновение генсек преобразился, выпав из полусонного состояния. Взгляд из-под лохматых кустистых бровей стал бритвенно острым, лицо напряглось, морщины разгладились. Сквозь облик старого, больного и немощного Брежнева проглянул прежний Леонид Ильич, энергичный, собранный и преуспевший в аппаратных интригах.

— Имеется, — подтвердил Щелоков. — Но об этом немного позже. Сначала ответьте всё-таки на мой вопрос. Как сердце, Леонид Ильич? Не беспокоит?

— Хм, беспокоит, — признался Брежнев. — Но в последнее время, не так сильно как раньше.

— Понятно, — Щелоков на секунду задумался, и продолжил. — Леонид Ильич, я должен вам сообщить очень важную информацию.

— Ну так, хм, сообщай, — разрешил генсек.

— Только не волнуйтесь, пожалуйста, выслушайте меня спокойно и до конца.

— Когда ты, гм, гм, так говоришь, я уже волнуюсь, — недовольно пробурчал Брежнев, медленно опускаясь на кресло. — Что там у тебя?

— Сначала попросите срочно приехать на дачу, Семена Кузьмича Цвигуна. Пусть тоже ознакомится с представленными мной документами.

— А почему не Цинева? — хитро прищурился Брежнев. — Ты же вроде с ним в хороших отношениях?

— В хороших, — признал Щелоков. — Но в данном случае, лучше разговаривать именно с Цвигуном. Я в процессе рассказа, поясню, почему.

— Хм, — Брежнев окинул оценивающим взглядом своего старого друга и на несколько секунд замер, размышляя.

— Хорошо, Николай Анисимович, давай рассказывай, что там у тебя.

— Я вижу у вас хорошая аппаратура, — Щелоков указал взглядом на полку-подставку с угольным квадратом телевизора и прямоугольником видеомагнитофона «Джи Ви Си». — Можно ею воспользоваться?

— Можно, — разрешил генсек и лукаво прищурился. — Надеюсь, хм, гм, ты мне не ничего плохого показывать не собираешься?

— Это вы сами решите, — не поддержал веселье Щелоков. — Хорошего там мало. Речь идёт о покушении на вас и государственном перевороте. На видеокассетах показания задержанных. Собраны интересные документы, я вам их тоже продемонстрирую.

Брежнев шумно выдохнул и сгорбился. Перед министром МВД снова сидел больной и усталый старик.

— Твои люди доказательства собрали? — тихо спросил генсек.

Скрипучий голос Ильича звучал невнятно и только привыкший общаться с первым лицом государства министр смог разобрать слова.

— Нет, — Щелоков отвел взгляд. Ему было неприятно признаваться, но соврать он не мог.

— Ивашутин все материалы подготовил. Он не хотел напрашиваться на встречу с вами, поскольку понимал, что это вызовет подозрение заговорщиков. Поэтому попросил меня привезти вам доказательства. Мы с вами знаем друг друга с войны, часто общаемся, и моя поездка на дачу вопросов невызовет.

— Понятно. Начальник ГРУ, значит, постарался, — глухо выдавил Брежнев — Ну, гм, хорошо.

Генсек достал из внутреннего кармана футляр, вынул очки и водрузил на переносицу.

— Доставай свои доказательства. Я гляну хм, и сразу же позвоню Цвигуну.

Николай Анисимович послушно щелкнул замками портфеля…

Через пару часов, Брежнев устало откинулся на спинку кресла. За время ознакомления с документами и видеоматериалами и обсуждения деталей предстоящей операции генсек окончательно пришёл в себя. Только красное лицо и сердито поджатые губы выдавали его состояние.

— Мда, гм, а ведь мы это всё проморгали, Коля, — в скрипучем старческом голосе Брежнева слышались явственные нотки злости. — Можно сказать, обосрались по полной. Боролись с писателишкой Солженициным, учёным Сахаровым. Гинзбурга, Орлова и Ланду арестовывали, Григоренко^[3] выгоняли, а заговор в самом сердце, у себя в Кремле проморгали. Как же так, Коля, а?

Брежнев злобно стукнул кулаком по столу. Наполовину опорожненный графин с водой и стаканы подпрыгнули и жалобно звякнули.

— А вот так, Леонид Ильич, — вздохнул министр. — Те, кто по долгу службы должны ловить предателей, ими и оказались. Андропова поставили во главе КГБ, чтобы защищать страну, а он задумал её разрушить.

— Так получается и есть, — голос Брежнева дрогнул. — Не оправдал Юрий Владимирович нашего доверия. Сволочью оказался.

— Оказался, — согласился министр.

Помолчали, задумавшись каждый о своем.

— А Ивашутин, хм, молодец, — вдруг сказал Брежнев. В карих глазах генсека мелькнул, знакомый Щелокову ещё с войны задорный огонёк.

— Большое дело, хм, сделал. Надо бы его поощрить. Героя дать и орден Ленина вручить.

Разберемся, Леонид Ильич, — пообещал Щелоков. — И наградим, и поощрим, и премию выпишем. Награда от героя не уйдёт. Но сначала надо с этой ситуацией разобраться.

— Гхм, согласен, — прошамкал Брежнев. — Что делать, думаешь?

— У нас с Петром Ивановичем разработан план. Всё уже проработано до мельчайших деталей. Просто доверьтесь и поддержите меня.

— В общих чертах, гм, ваш план можешь изложить?

— Могу, но, буквально в двух словах, на подробности времени нет.

— Гм, — Брежнев недовольно покряхтел, устраиваясь на кресле поудобнее, подпер ладонью щеку и выжидательно глянул на Николая Анисимовича. — Ну давай, рассказывай.

Министр лаконично, в нескольких предложениях изложил суть. Леонид Ильич задумался, похмыкал, осмысливая полученную информацию, и, приняв решение, махнул рукой.

— Действуйте, можешь считать, гхм, мою поддержку вы получили.

— Спасибо, Леонид Ильич, мы оправдаем ваше доверие, — клятвенно пообещал Щелоков.

Скрипнула дверь. В кабинет заглянула домработница.

— Леонид Ильич, приехал Семен Ильич Цвигун. В прихожей ждёт. Можете его принять?

— Пусть, гм, зайдет, — разрешил Брежнев.

Через минуту дверь тихо приоткрылась. В кабинет заглянул лысеющий полный мужчина.

— Леонид Ильич, можно?

— Заходи, Семен Кузьмич, — разрешил Брежнев.

Цвигун решительно шагнул вперед, аккуратно прикрыв за собою дверь. Вблизи он поражал своими габаритами ещё больше. Просто человек-гора. Брежнев был среднего роста, и имел проблемы с лишним весом. Но на фоне огромной круглой фигуры первого заместителя председателя КГБ, генсек казался худощавым мальчишкой.

Брежнев сердечно обнялся с Цвигуном, душевно расцеловав смущенного Семена Кузьмича в обе щеки, что вызвало секундную улыбку Щелокова, которую он сразу же погасил, приняв серьезный вид. Первый зам. Андропова и Николай Анисимович обменялись рукопожатиями, после чего генсек взмахом руки пригласил всех присаживаться.

— Слушаю, вас Леонид Ильич, — лицо Цвигуна стало сосредоточенным.

— Семен Кузьмич, гхм, Николай Анисимович тебе все расскажет, — начал Брежнев. — Речь идёт о моем смещении и государственном перевороте, но сначала полистай документы. Времени у нас, хм, в обрез. Но ты обязательно бумаги посмотри. Это, гм, поможет осознать всю, хм, серьезность ситуации.

Генсек подвинул к нему толстую бумажную пачку.

— Хорошо, Леонид Ильич.

Цвигун решительно подвинул к себе документы. Глянул на обложку папки.

— Тут только пометка ГРУ и штамп «Совершенно Секретно» и ничего больше. Кто так документы оформляет? — нахмурился Цвигун.

— Никто, — согласился Щелоков. — Ты, Семен Кузьмич, не на оформление смотри, а на содержание. Расследование проводилось группой оперативников Ивашутина в обстановке абсолютной секретности, по его личному указанию. Материалы официально не оформлялись и через структуры Главного Разведывательного управления Министерства Обороны не проходили. Когда ознакомишься, сам поймешь, почему.

— Ладно, — первый заместитель председателя КГБ, открыл папку, поворошил груды бумаг соединенных скрепками. Взял листы с допросом Калугина, вчитался, перелистывая страницы. Брови Цвигуна изумленно приподнялись, глаза расширились, на лицо медленно наползла багровая краснота.

— Калугин же вроде погиб при задержании? — удивился он, перелистывая допрос.

— Как видишь, не погиб, — улыбнулся Щелоков. — Его в парке захватили у замаскированного контейнера с материалами для передачи американцам. Это факт. А гибель — инсценировка, организованная в рамках проводимой ГРУ операции. Чтобы остальных предателей не вспугнуть раньше времени.

— Допустим. Но почему не уведомили Следственный отдел и Генпрокуратуру? — хрипло поинтересовался Цвигун. — Это дело в их компетенции.

— А вы дальше почитайте, что Калугин рассказывает о составе заговорщиков, и сами всё поймете, — любезно предложил Щелоков.

— Ладно, — сквозь зубы прошипел Цвигун и погрузился в чтение.

Спустя пять минут он отодвинул документы и заявил:

— Это пока бездоказательно. Я сам такие бумажки тоннами печатать могу. Всё нужно тщательно проверить. Цена ошибки слишком велика.

— Вот здесь всё зафиксировано, — Щелоков решительно придвинул три видеокассеты — Можем любую на выбор посмотреть, чтобы вы убедились.

— Допрос Калугина поставьте, — бесцветным голосом попросил Цвигун.

— Хорошо, — кивнул министр, подхватил кассету с надписью «Калугин» и вставил её в приемник видеомагнитофона. Кассета плавно погрузилась вовнутрь. Аппаратура заиграла огоньками, серая рябь сменилась черным квадратом.

Щелоков щелкнул пультом ДУ, и на экране появился Калугин. Цвигун молча слушал его допрос, сверяясь с протоколом. Через десять минут Семен Кузьмич расстроено махнул рукой.

— Всё, у меня пока вопросов нет. Выключайте.

Министр нажал на кнопку, и на экране снова замельтешили серые точки.

— И что, я должен сделать? — спросил Цвигун. — Арестовать Андропова и других фигурантов?

— Поучаствовать в нашей оперативной комбинации, — улыбнулся Щелоков. — Сейчас сюда едет Чазов. Я с ним буду работать. Ваша задача — поддержать меня. А после того, как мы разберемся с Андроповым, взять управление в свои руки.

Опять заглянула Мария Андреевна.

— Охрана звонила. Приехал Евгений Иванович Чазов. Говорит, таблетки вам привёз от бессонницы.

— Пусть заходит, — разрешил Брежнев, повернулся к Щелокову и усмехнулся:

— Всё как ты, гм, и говорил.

— Вот и отлично, — ухмыльнулся Николай Анисимович. — Значит, всё идёт по плану. Леонид Ильич, рядом с вами постоянно находится Владимир Тимофеевич Медведев. Как считаете, ему можно доверять?

Брежнев задумчиво почесал щеку.

— Можно, — наконец ответил он. — Вова давно рядом, уже, хм, почти член семьи. Он не предаст.

— Тогда пусть здесь тоже поприсутствует. Лишние глаза и руки нам не помешают.

— Скажи Марии Андреевне, пусть попросит Медведева зайти. Он где-то рядом должен быть.

— Хорошо, — кивнул министр.

Открыл дверь и вышел.

Через десять секунд Щелоков вернулся.

— Сейчас придёт.

Первым в кабинете появился Чазов. Оценил состав присутствующих, поздоровался со всеми и спросил у генсека:

— Леонид Ильич, если вы заняты, не буду мешать. Я, собственно, только таблетки передать заехал. Вы же жаловались, что спите тяжело, вот я вам нашу последнюю разработку захватил. Это тот же нембутал, но более новый вариант. Он должен вам помочь. И кошмары прекратятся, и спать крепче будете.

Тихо зашел огромный Медведев, пожал руки Цвигуну и Щелокову и деликатно замер, дожидаясь пока генсек закончит с Чазовым.

— Давайте ваше лекарство, — протянул ладонь Брежнев.

Главный «кремлевский врач» вытащил из кармана пластинку таблеток, и передал генсеку.

— Замечательно, — усмехнулся Щелоков. — А вы ведь Евгений Иванович, что самое удивительное, правду сказали. После приема этой отравы, Леонид Ильич точно никаких кошмаров видеть не будет и уснёт очень крепко. Только забыли уточнить, что вечным сном.

— Не понял вас, Николай Анисимович, — Чазов вздрогнул, побледнел и инстинктивно сделал шаг назад. — О чем вы?

— Я говорю о том, Евгений Иванович, что эти таблетки не обычные. В них добавлены вещества, вызывающие резкий скачок давления. С учетом того, что Леонид Ильич еще в Молдавии перенес инфаркт, а потом пару сердечных приступов, прием хоть одной из них, его убьет. Вы это знаете и рассчитываете на такой результат.

— Что вы такое говорите? — пробормотал Чазов, — Как вы смеете…

— У вас даже руки трясутся, — перебил его министр. — Сейчас мы вас заключим под стражу, а потом заедем на Петровку. Зафиксируем вещественное доказательство, снимем показатели свидетелей. В присутствии Семена Кузьмича проведем экспертизу. Можем её продублировать в других лабораториях, например, Минздрава. И если мои слова подтвердятся, а я и вы знаем, что они подтвердятся, пойдёте вы под суд, гражданин Чазов. И отвертеться вам не удастся. На вас уже соучастники дали показания.

— Какие соучастники? — проблеял врач. Его щека предательски дернулась, руки задрожали ещё сильнее.

— На следствии расскажут, — злорадно ухмыльнулся Щелоков. — Жаль, это знание вам не пригодится. Учитывая статью обвинения, радовать мир своим существованием вы будете недолго. Это один вариант. Но есть и другой.

— Какой? — Чазов резким взмахом вытер блестящий от пота лоб.

— Вы сейчас пишете чистосердечное признание, а потом звоните своему товарищу Андропову, и говорите, что Леонид Ильич умер, можно приезжать, забирать дипломат из сейфа. И тогда никакого суда не будет. Уйдете на покой уважаемым человеком. Выбор за вами.

— Я не могу, — Чазов затрясся. — Вы не знаете этого человека. Меня убьют.

— Можете, — жестко припечатал Щелоков. — Поймите, с Вами или без вас песня Андропова спета. Он — предатель и государственный изменник. Все члены Политбюро уже ознакомились с необходимыми доказательствами. Андропов уже ничего не сможет сделать, решение об его отставке и заключении под стражу, дело ближайших часов. А вы ещё можете избежать суда и расстрельного приговора. Если, конечно, будете делать, что вам говорят.

— Леонид Ильич, — Чазов умоляюще глянул на Брежнева. — Это правда?

— Абсолютная, гхм, — сурово подтвердил генсек. — Делай, что тебе говорят, Женя. Юра перешел все границы, его дни в должности председателя КГБ сочтены. Он будет смещён и отправлен под трибунал.

Чазов глубоко вздохнул и закрыл глаза.

— Хорошо, — выдохнул он. — Я позвоню Андропову.

— Отлично, — одобрил Щелоков и повернулся к Медведеву и Цвигуну. — Теперь сюда нужно пригласить майора Липатова. Он, насколько помню, должен в сторожке у ворот сидеть. И пусть сигареты с собой возьмет. Владимир Тимофеевич позови его, скажешь, Леонид Ильич попросил.

В пятнадцати километрах от дачи Брежнева. Спустя час времени

— Коршун, я орел, как слышно? — ожила рация в руке Сергея Ивановича.

— Орёл, я коршун, слышу тебя хорошо, — сразу ответил капитан. В белом маскхалате, на фоне, вырытого ночью окопа-схрона, прикрытого бревнами и толстым слоем снега, накиданного сверху, наш командир был почти невидимым со стороны дороги.

— Коршун, я орёл, клиенты проехали. Через десять минут будут у вас. Готовьтесь встречать.

— Коршун, вас понял, — сообщил командир, отпустил и снова нажал кнопку вызова.

— Беркут, ястреб, я коршун. Всё слышали? Полная боевая готовность.

— Коршун. Я — Беркут. Все слышал. Есть, полная боевая готовность.

— Коршун, Ястреб на связи. Слышал. Есть, полная боевая готовность.

Капитан повернулся ко мне. В его глазах я увидел мелькнувшую тень беспокойства.

— Алексей, там твои видения тебе ничего не подсказывают, случайно?

— Ничего, — честно ответил я.

— Понятно, — вздохнул он. — Жаль. Ну ничего, недолго уже осталось. Через несколько минут всё решится.

Капитан зачем-то тронул лежащий рядом «калашников», взял висевший на груди бинокль с антибликовыми стеклами, лег грудью на утрамбованную землю окопа, и уставился на дорогу.

— Всё будет хорошо, Сергей Иванович, — подбодрил старик, стоящий справа. Фигура Березина в маскхалате казалась ещё больше. Седой смершевец с суровым лицом и белой щетиной, напоминал Одина. Жаль бороду сбрил. Тогда бы вообще выглядел вылитым скандинавским божеством войны.

— Вот увидите, мы победим, в Великую Отечественную сдюжили, сейчас тоже выиграем. Одолеем супостатов. По-другому и быть не может, — убеждённо добавил Иван Дмитриевич.

18 января. 1979 года. Ближнее Подмосковье. Недалеко от МКАД

Капитан продолжал напряженно всматриваться в бинокль, одновременно готовясь отдать команду по рации. Я отодвинул локтем, лежавший рядом рупор и приник к краю окопа, стараясь рассмотреть что-то невооруженным глазом. Но кроме черных точек, появившихся на горизонте, не увидел ничего. Одновременно, в очередной раз, мысленно прогонял озвученный Сергеем Ивановичем план, пытаясь отыскать недостатки. Но, как и раньше, ничего не находил. План, с учётом ситуации, был составлен, очень грамотно.

По обе стороны леса, в специально оборудованных и замаскированных окопах засели бойцы: офицеры и младший командный состав из сверхсрочников. Все с боевым опытом, многократно испытанные в делах, отобранные лично Сергеем Ивановичем с участием Ивашутина. Личные дела детально изучены, выданные характеристики тщательно проверены аккуратным общением с сослуживцами и окружением. Каждый из бойцов работал в горячих точках: Анголе, Вьетнаме, на Кубе и других. Непосредственно перед операцией, все спецназовцы подписали очередные расписки о сохранении государственной тайны, и обязались не разглашать материалы операции «Цунами». После этого их ознакомили с наиболее интересными документами и выдержками из видео, подтверждающими предательство руководства Комитета и других высокопоставленных чиновников и руководителей. Сергей Иванович считал, что делать этого не нужно, во всяком случае, так развернуто, но Ивашутин настоял.

Петр Иванович был уверен: бойцы должны понимать, что и зачем делают, а не слепо выполнять приказы, способные вызвать серьезные подозрения в правильности. Это повысит чувство ответственности, даст осознание внутренней правоты, позволит избежать неприятных сюрпризов и проблем, возникших из-за сомнений в неправильности приказов.

Меры по безопасности были беспрецедентными. После ознакомления с материалами, командиры отделений и бойцы получили инструкции. До самого конца операции они должны находиться вместе со своей группой. Сначала в казарменном помещении, потом при выдвижении на позиции. Даже если приспичило, боец отправлялся в туалет только в сопровождении двух напарников. Разумеется, никто «над душой не стоял», но незаметно улетучиться из храма писсуаров и отхожих мест было невозможно.

Операцию начальник ГРУ и Сергей Иванович продумали сразу же после получения информации о покушении на Брежнева. Тогда же и подобрали подходящую местность для засады. До Заречья из Москвы добирались по автостраде МКАД, по дороге, ведущей к Троекуровскому кладбищу. В нескольких километрах от заезда в элитный поселок, где находилась дача Брежнева, имелся участок со склонами и лесом по обе стороны от трассы. Машины по этому отрезку проезжали нечасто и шанс зацепить посторонних гражданских минимален.

Группа «Беркут», руководимая Ержаном, разместилась справа от нашего импровизированного командного пункта, где находились мы с капитаном, Иваном Дмитриевичем, и парой бойцов выполнявших роль телохранителей.

На другой стороне дороги, залегло отделение Андрея, — группа «Ястреб». Бойцы расположились так, чтобы контролировать весь участок дороги, запланированный для атаки на Андропова, охрану из «девятки» и сопровождение из «альфовцев». По обе стороны дороги в отдельных замаскированных лёжках, находились снайперы с СВД, готовые подавить огневые точки противника при сопротивлении. Четверо бойцов «Ястреба» и «Беркута» держали наготове РПГ-7. Они должны были поразить машину сопровождения, едущую впереди автомобиля Андропова. Какую машину председатель КГБ возьмет в ГОНе^[4] никто не знал. Андропов ездил на двух автомобилях: длинном бронированном «членовозе» ЗИЛе-114 и ГАЗе-24-24, оснащенном мощным двигателем «чайки». Первый вариант использовался для официальных визитов, второй — для оперативных встреч. Начальник ГРУ и капитан Сосновский, как разработчики операции, считали большей вероятностью поездку на «ЗИЛе». Он был надежнее, современнее, устойчивее на трассе. Учли ещё один фактор: Юрий Владимирович не отличался особыми пристрастиями в езде, но без причины превышать скорость не позволял, стараясь держаться восьмидесяти километров в час. Только в исключительных случаях, когда торопился, давал команду разогнаться свыше сотни километров в час. В самых экстремальных ситуациях скорость доходила до ста сорока.

Поездка на дачу Брежнева была таким исключительным случаем. «Дипломат» с компроматом на членов Политбюро, по мнению Андропова, гарантировал его признание генсеком. На карту была поставлена не только его карьера, но и жизнь и свобода. Поэтому, мчаться кортеж с группой «А» должен с предположительной скоростью от ста двадцати до ста сорока километров в час. Ивашутин допускал небольшую вероятность нештатного развития ситуации. Например, даже такие асы, как матерые и тщательно отобранные спецназовцы могут сработать с опозданием и дадут Андропову и его охране шанс уйти.

С учетом этого фактора четыре сапера-спецназовца работали всю ночь, закладывая взрывчатку.

Обочина трассы была заминирована тротиловыми шашками с детонаторами в трех местах. Сапёры также поработали с двумя деревьями, на въезде и выезде из участка. Их аккуратно подпилили у основания с обратной стороны. Распилы замазали пластичной взрывчаткой ПВВ-4, на основе гексогена, поставили иностранные миниатюрные детонаторы, срабатывающие после получения радиосигналов на определенной частоте. Снаружи светло-коричневая взрывчатка была подкрашена сапером в черный цвет и припорошена снегом, чтобы не выделялась на темной древесной коре.

Места предположительного бегства телохранителей Андропова и уцелевших после огневого поражения бойцов группы «А» по обе стороны дороги планировалось заминировать несколькими ПМН и ОЗМ-72^[5]. Потом от этого варианта отказались. Слишком серьезные последствия от «Черных вдов» и «Ведьм». Летальные исходы и тяжелейшие ранения гарантированы, а ещё может и оказавшихся на месте случайных людей задеть. А нам важнее не уничтожить всех противников, а задавить их огнём, заставить ощутить бессмысленность сопротивления и сдаться. Тем более, не все из сопровождения председателя КГБ и группы «А» относились к заговорщикам. Могли быть профи, которые выполняли свою работу, не зная о планируемом перевороте и разрушении Союза. В результате приняли предложение лейтенанта-сапера использовать самодельные ВУ^[6]. Из пяти взрывпакетов он быстро соорудил такое же количество мин, усилив их миниатюрными кусочками пластита, металлической стружкой, жестяным каркасом и капсюлями-детонаторами. Такие мины были закопаны по обеим сторонам дороги, на случай, если кто-то попробует уйти через лес. Перед операцией бойцы запомнили «точки привязки» к минам, показывающие расположение ВУ, чтобы в бою не подорваться самим.

Получились взрывные устройства, гарантированно останавливающие беглецов, если операция пойдёт не по сценарию. Поражающая возможность небольшая, оглушающая — высокая.

Парочка специалистов с «глушилкой» расположились в отдельном окопе, рядом с бойцами «Ястреба». После подрыва мин на обочине, управляемых радиосигналом, офицеры восьмого отдела ГРУ должны были врубить свой аппарат, заглушающий все частоты в радиусе трехсот-пятисот метров, чтобы исключить возможность быстрого вызова подмоги, если операция пойдёт не по плану.

Час назад подъехал БМД^[8]. Спрятали технику, в укромном месте — низине, между двух холмов. Боевая машина десанта была накрыта специально приготовленным к операции белоснежным тентом, сделанным из парашютной ткани. И частично прикрыта от посторонних любопытных взоров каменной оградой.

Экипаж БМД, входил в группу «Беркут», имел прямую связь по рации с Ержаном, и должен был уже выдвигаться поближе к дороге, укрывшись за поворотом холма. Когда начнется стрельба, боевая машина десанта, при сопротивлении противника, осуществляла огневое поражение противника. 73-миллиметровая пушка «Гром», спаренная с ПКТ и стреляющая осколочными и кумулятивными гранатами, не оставляла альфовцам ни единого шанса на победу.

А три ракеты ПТРК «Малютка»^[9] на крыше башни, наводящиеся оператором вручную, могли выковырять из укрытий и добить последних сопротивляющихся защитников…

— Едут, — выдохнул Сергей Иванович, передавая мне бинокль. Я посмотрел вперед. Первая шла машина сопровождения, «черная волга», затем на некотором расстоянии «ЗИЛ» Андропова, потом вторая машина с телохранителями. Замыкал кортеж «РАФ-2203» темно-зеленого цвета с закрытыми шторами стеклами.

«Альфовцы», — отметил я.

В машине, предположительно, находились от пяти до семи бойцов в зависимости от посадочных мест. РАФ, скорее всего, бронирован. Впрочем, от РПГ, это «альфовцев» не спасёт. Спецназовцы подготовлены стрелять на упреждение, с учетом скорости движения колонны, хотя она все равно будет притормаживать при повороте к лесу, а потом опять ускоряться.

— Я — Коршун. Работаем, — приказал напрягшийся капитан.

— Беркут, принял.

— Ястреб, принял.

Сергей Иванович выдохнул, отложил рацию в сторону, подхватил стоящий в окопе «калашников». Я вытащил «ТТ» из-за пояса, ощутив успокаивающее тепло ребристой рукоятки. Дед по другую сторону окопа, слился со снежным холмом, приникнув к коричневому прикладу автомата.

Кортеж Андропова приближался. Черный кузов головной «волги» уже мелькал сквозь деревья, в двадцати метрах от нашего окопа. В горле резко пересохло, лоб мгновенно покрылся мелкими каплями пота. Руки, сжимающие выставленный вперед пистолет дрогнули от нетерпения.

«Давайте, пора уже! Ну!» — и, как будто услышав мои мысли, глухо бахнули РПГ. Со злобным шипением, рванулись вперед, оставляя дымные полосы, копьеобразные кумулятивные и осколочные снаряды. Сработала тротиловая взрывчатка возле трассы, накрыв бойцов оглушающим грохотом, и взметнув вверх черные брызги земли и грязные хлопья снега. Повалились деревья спереди и сзади, осекая кортежу пути отхода.

Как в замедленных кадрах, передо мной взорвалась, выбросив хлопья пламени и клубы дыма, головная «волга». В неё врезался, идущий следом «ЗИЛ» председателя КГБ, покореженный, но выдержавший ударную волну и град железных осколков. Идущая сзади «волга», попалась под удар ВУ, закопанного на обочине. Стекла покрылись сеткой трещин, машина пошла юзом и врубилась боком в ствол толстенного дуба. Бронированный «РАФ» с бойцами «Альфы», получивший заряд из РПГ в колеса, полыхнул пламенем и опрокинулся на бок.

Врезавшаяся в дерево «волга» загорелась. Из машины выпрыгнул комитетчик. Плащ на нем сверкал желтыми всполохами пламени. Он оглянулся, выстрелил в сторону леса, упал на асфальт, перекатился, и, пригнувшись, рванул к противоположной обочине, намереваясь спрятаться за деревьями. Не добежал. Застрочил автомат и горящий плащ взорвался тлеющими клочьями, брызнули веером хорошо различимые в бинокль кровавые капли, и работник «девятки», кубарем покатился по земле, замерев сломанным манекеном у края дороги.

Пассажиры бронированного «ЗИЛа» тоже не дремали. Две передние двери распахнулись одновременно. Первым выскочил водитель в сером драповом пальто. Перед собой он держал «ТТ», пытаясь рассмотреть нападавших. С другой стороны мягко выскользнул мужчина в темной куртке, водя по сторонам «стечкиным». Он переместился вправо, прикрывая выход шефа. Третий телохранитель вылез первым из задней двери. Застрекотали автоматные очереди. Водителя отбросило обратно к машине. Пистолет вылетел из разжавшейся руки. Водитель скрутился калачиком, прижав руки к животу и груди. На белом снегу, рядом с его телом, медленно расплывалась карминовая лужа.

Стоящего первым телохранителя снял снайпер. Голова мужчины брызнула ошметками костей и мозгов. Бодигард подрубленным бревном рухнул в снег. Третий телохранитель, оценив обстановку, запихнул, уже поставившего ботинок на асфальт, Бобкова обратно в машину. Андропов из лимузина так и не вышел.

Бойцы «Альфы», тем временем, пытались выбраться наружу. На заклинившую дверь обрушился град ударов. Стрелять в салоне сотрудники подразделения «А» благоразумно не стали, опасаясь рикошета.

Пока они долбили ногами по железу, дверь «ЗИЛа» снова распахнулась. На асфальт выскочил начальник Пятого управления. Филипп Денисович с пистолетом в руках, сделал пару выстрелов в нашу сторону. Ответные автоматные очереди, каким-то чудом его не задели. Генерал повернулся и побежал к торчащим через дорогу деревьям.

Я поймал крупную фигуру Бобкова в прицел «ТТ», палец плавно лег на спусковой крючок. На мое предплечье легла крепкая ладонь капитана.

— Не нужно, — попросил он. — Ребята генерала специально не валят, для суда нужен. Далеко не уйдет. Прямо на мину бежит.

Сергей Иванович оказался прав. Бобков прыгнул вниз, между стоящих на обочине деревьев. Ослепительно сверкнула вспышка, раскатисто громыхнуло, заорал, временами срываясь на фальцет Бобков.

— Достало голубчика, — удовлетворенно констатировал капитан.

Начальник пятого управления лежал на снегу, в изорванном и пропитанном кровью мундире, но не успокаивался, брызгал потоками матюков, и стрелял из пистолета. Залегших бойцов в маскхалатах он не видел, поэтому палил наугад.

— Это от шока, — пояснил капитан, — Реакция на ранения. Долго не продержится, сомлеет от кровопотери.

Сергей Иванович оказался прав. Бобков изрыгнул очередное ругательство, уронил пистолет, и замер, уткнувшись лицом в сугроб.

— Спекся, — с удовлетворением констатировал Иван Дмитриевич.

Два бойца «Ястреба», поднялись и короткими перебежками, мелькая белыми силуэтами между черных ветвей деревьев, двинулись к генералу.

— Сейчас его перевяжут и заберут. Если выживет, один подсудимый у нас уже есть, — отметил капитан.

Автоматные очереди по-прежнему не умолкали, держа в напряжении и не давая высунуться Андропову и единственному оставшемуся в машине телохранителю. Вынырнул из-за холма БМД. Он переехал гусеницами, жалобно хрустнувшее дерево, перегородившее дорогу, и двинулся дальше. Подвижная башня боевой машины крутилась по сторонам. Дуло пушки спаренной с пулеметом бдительно ходило вверх-вниз, контролируя окрестности.

По двери микроавтобуса по-прежнему били со страшной силой. И она сдалась. Сперва клацнула и подалась, потом распахнулась. Первый, изрядно потрепанный боец выпрыгнул рыбкой из автобуса, кувыркнувшись по асфальту. И сразу же получил пулю в руку, выронив автомат. Второй вылетел за ним, вскочил и замер, услышав автоматные очереди, и увидев впереди фонтанчики грязных брызг. Настороженно глянул на стоящий в пяти метрах БМД, нацеливший пушку на «РАФ» и крикнул:

— Товарищ майор, без шансов. Это армейские. Лучше сдаться. Всех положат.

— Какие-такие армейские? — раздалось из автобуса. — Что тут, черт подери, происходит?

— Прекратить стрельбу! — прогремел над лесом, усиленный рупором, голос капитана. — Геннадий Николаевич, пусть ваши люди сдаются. Сначала выбрасываете оружие наружу. Затем, поодиночке вылазите, ложитесь животом на землю, руки и ноги в стороны. Тогда вы останетесь в живых. Юрию Владимировичу Андропову и его телохранителю в «ЗИЛе» предлагаю последовать вашему примеру. Выйти, лечь на асфальт и дождаться наших бойцов. Иначе, все вы будете уничтожены. БМД может размолотить вас из пушки и пулемета. Никакая броня не поможет. А если случится чудо, и она выдержит, добавит ракетами. Товарищ майор можете вылезти и сами оценить шансы на выживание. Только двигайтесь медленно и не совершайте резких движений. Никто с вами цацкаться не будет. Только дернитесь, положим сразу. Даю десять секунд на раздумья. Больше времени у вас нет.

— Подожди, — из РАФа выпрыгнул высокий плечистый мужчина с волевым лицом, — Повторяю вопрос, что черт подери, происходит? Кто вы вообще такие? Нападение на члена Политбюро, председателя КГБ вам с рук не сойдёт.

— Отвечаю, — прогремел голос Сергея Николаевича. — По прямому приказу начальника ГРУ, генерала армии Ивашутина, проводится операция по обезвреживанию предателей, готовивших государственный переворот. Члены Политбюро и лично Леонид Ильич уже в курсе. Гарантирую, что под расписку ознакомлю вас лично со всеми доказательствами, если подчинитесь и не будете сопротивляться. В противном случае, мы вас уничтожим. Решайте. Время пошло.

— Это, Юрий Владимирович, что ли предатель? — выкрикнул Зайцев.

— Он, — подтвердил капитан. — Время истекает. Что вы решаете?

Руководитель группы «А» внимательно осмотрел разбитые машины с ранеными и убитыми. Задержался глазами на стоящем рядом БМД, обвел глазами лес, с поднявшимися фигурами бойцов в маскхалатах, показательно вскинувших гранатометы, вздохнул и махнул рукой.

— Хорошо. Вижу, что сопротивление бесполезно. Мы сдаемся. Но не дай бог, доказательства окажутся липовыми. Тогда вам придется ответить за всё.

18 января. 1979 года. Ближнее Подмосковье. Недалеко от МКАД (продолжение)

Спецназовцы взяли «ЗИЛ» в кольцо, обозначили свое присутствие, встав во весь рост, но близко не подошли, чтобы не загораживать сектор обстрела. Дула «калашниковых» угрожающе уставились на пассажиров. В глубине машины, сквозь прозрачное стекло, виднелось мертвенно бледное лицо Андропова. Юрий Владимирович ошеломленно озирался и нервно облизывал губы. Лоб председателя КГБ был покрыт прозрачными капельками пота, а пальцы, судорожно теребящие воротник пальто, подрагивали. Телохранитель, в отличие от шефа, присутствие духа не потерял. Он поднял «ТТ» дулом кверху, напрягся, готовый в любую минуту скинуть Юрия Владимировича под сиденья и прикрыть своим телом.

Сергей Иванович остановился метрах в семи от лимузина, со стороны обочины. Я встал чуть сзади него. Пассажиры «ЗИЛА» перевели взгляды на капитана. Он повелительно махнул рукой, предлагая выйти. Андропов что-то сказал охраннику и тот, уже протянувший пальцы к двери, замер.

Капитан, подхватил висевший на плече мегафон.

— Гражданин, Андропов, вы арестованы. Прикажите вашему охраннику бросить оружие, лечь брюхом на землю и сами выходите без оружия, немедленно. Если откажетесь, у меня есть полномочия вас ликвидировать. Даю вам пятнадцать секунд на раздумья, — прогремел усиленный рупором голос Сергея Ивановича.

Фигуры в машине окаменели.

Капитан демонстративно взглянул на часы, и жестом указал на бойца с РПГ, вышедшего из-за дерева. Спецназовец сразу понял, что от него требуется: упал на колено, вскинул на плечо гранатомет, демонстрируя готовность выстрелить. Бойцы отпрянули и попадали в снег, выставив автоматы. Сергей Иванович помахал, высунувшемуся из башни танкисту в шлемофоне, и показал на лимузин. Тот понятливо кивнул и навел ПТРК на «ЗИЛ». Гэрэушник подтолкнул меня к обочине, сам отступил и напрягся, делая вид, что вот-вот спрыгнет вниз, в укрытие.

Дверь лимузина, щелкнув, приоткрылась.

— Кто вы такие? На каких основаниях совершено нападение на члена Политбюро? По какому праву? — председатель КГБ старался держаться уверенно и грозно, но дрогнувший голос, мокрое от пота лицо, трясущиеся руки и вильнувший на мгновение взгляд выдали его с головой.

Капитан усмехнулся:

— По праву правосудия над предателями, данному советским народом и нашей Родиной. Не волнуйтесь, Юрий Владимирович, всё законно. С подробностями, вас познакомим позже, если решите сдаться, ну а, ежели нет…

Он ядовито усмехнулся, развел руками, и тут же озабоченно глянул на часы:

— Время истекло, что вы решаете?

— Мы сдаемся, — голос Андропова по-прежнему дрожал, а руки тряслись как у эпилептика. — Но вы за своё самоуправство ответите.

На снег возле двери упал «ТТ». Первым из машины вылез телохранитель.

— Пузом на землю, быстро. Руки и ноги в стороны, — прорычал капитан. Он уже оставил рупор и держал «калашников» наготове.

Охранник молча выполнил приказание, плюхнувшись брюхом на грязный асфальт.

Вторым вылез Андропов, его сразу же подхватили под руки, выскочившие на дорогу, как чертик из табакерки, Андрей со здоровенным старшиной.

— В мою машину его. Присмотрите, пока мы не подойдем. Головой за него отвечаете, — предупредил капитан.

Андрей кивнул.

Бойцы быстро скинули бревно за обочину и расступились, уступая дорогу, подъехавшему УАЗу и парочке УРАЛОВ с железными кузовами.

Машины прибыли из части для эвакуации пленных и бойцов. Перед операцией Ержан и Андрей проводили разведку прилегающей местности, и наткнулись на пустой ангар в нескольких километрах от засады.

Ранее в нём размещалась МТС^[10]. После передачи на баланс колхоза и реорганизации в ремонтно-техническую станцию, все оборудование перенесли в другое место, поближе к полям. Ангар остался пустым. Периодически в него завозили испорченную технику, мешки с удобрениями, косилки и другие инструменты, но основная площадь оставалась свободной.

Андрей с Ержаном зафиксировали удобное место для скрытой стоянки, и навестили председателя колхоза — собственника ангара. Представились офицерами КГБ, предъявили поддельные удостоверения, получили разрешение поставить машины для проведения операции по поимке шпионов. Затем заставили подписать перепуганного, растерянного руководителя несколько расписок о неразглашении государственной тайны. А за пару часов до операции загнали машины в помещение.

Перед встречей кортежа и глушением радиообмена, связисты, по команде Ержана, передали водителям приказ не спеша выдвигаться.

Машины прибыли вовремя, через пару минут после окончания стрельбы…

Растерянного и шатающегося председателя КГБ под руки уволокли в «козел». Затем настала очередь телохранителя. Его, как и перевязанного, обколотого обезболивающим, Бобкова, поместили в «УРАЛ» вместе со связанными «альфовцами».

Пока капитан переговаривался с Андроповым, Ержан тоже не терял времени, контролируя сдачу сотрудников подразделения «А».

Сначала, под присмотром спецназовцев, из автобуса поочередно выбросили «калашниковы», «стечкины», «ТТ», пару ППС, штук пять НРС, разгрузки с магазинами, рациями. Затем из лежащего на боку автобуса с похоронными лицами начали выпрыгивать «альфовцы». Вылезло пять человек.

Один с сильно разбитой, окровавленной головой. Другой, бережно придерживал правую руку на весу и морщился при каждом шаге. Раненным оказали первую помощь, и разрешили остаться на ногах. Остальные, сняли бронежилеты, и легли животом на землю, раскинув в стороны руки и ноги. Каждого бойца обыскивали двое спецназовцев, пока остальные держали пленных под прицелом. При обыске фиксировали тело сапогами, чтобы не дергались. Каждый карман и складку одежды тщательно проверяли. Все обнаруженные предметы выбрасывались на землю. Руки после обыска заводились за спину, запястья крепко связывались тонким, но прочным шнуром. Ноги перевязывали так, чтобы пленные могли двигаться только маленькими шажками.

Пожалели только «альфовца» получившего перелом. Пострадавшую руку перевязали и подвесили к шее. Вторую хитрой петлей присоединили к лодыжке, ограничив подвижность.

Майор Зайцев хмуро наблюдал, как вяжут подчиненных. Только один раз бросил Ержану:

— Нельзя ли полегче с ребятами? Я же сказал, мы сдаемся. Они не будут сопротивляться.

— Нельзя, — отрезал казах. — У меня приказ. Нарушать не имею права.

Начальник «Альфы» скривился, но промолчал. Ему, как руководителю, руки не связывали. Просто завели за спину, надели имеющуюся в наличии единственную пару наручников и отвели в грузовик.

Пленных разместили посередине, на оббитой железом поверхности, в положении лежа. Недовольного командира «Альфы» усадили на скамейку. Ержан и Андрей разместились в кабинах грузовиков.

Андропов оказался в нашем «УАЗике». Слева его подпирал плечами здоровенный старшина, справа — я. Сергей Иванович сел спереди, рядом с водителем.

Машина уже двигалась с места, когда ожила рация.

— «Коршун», я — «Беркут». Как слышно? Прием.

— «Беркут», я — «Коршун». Слышу тебя хорошо. Прием.

— Технари сообщают: с ними связались с дальнего поста. В десятке километров от Одинцово замечена колонна из двух машин. Впереди «зеленый РАФ», сзади шестьдесят шестой ГАЗ с бойцами в кузове. Замечено оружие и бойцы в полной экипировке. Предположительно, «альфовцы». Идут по направлению к нам. Через минут двадцать-двадцать пять будут здесь.

— Понял, — кивнул капитан, — Срочно уходим. «Ястреб» слышишь нас? Прием.

— «Ястреб — Коршуну». Слышу хорошо. Есть, уходим.

Невозмутимый водитель, увидев отмашку капитана, нажал на педаль газа. «УАЗ» взревел мотором, рванувшись вперед. Следом за ним тронулись грузовики. Замыкал шествие, гордо приподнявший пушку, БМД.

— «Беркут», дай команду наблюдателям на ближнем посту. Они же у тебя в гражданском? Пусть задержат альфовцев. Любым способом. ДТП устроят, машиной дорогу перегородят, — продолжал раздавать распоряжения капитан.

— Вас понял «Коршун». Будет сделано, — отозвалась рация.

— У вас ничего не получится, — к Андропову вернулось присутствие духа. — Все продумано до мельчайших деталей. Геннадий Николаевич привез группу «А» в полном составе. Только в последний момент решили разделиться, чтобы не гнать большое количество людей к даче Леонида Ильича. Основной состав группы находился в нашем райотделе. Заместитель постоянно поддерживал радиосвязь с Зайцевым. Он имеет чёткие инструкции, как действовать, если связь вдруг неожиданно пропадёт. У Виктора Владимировича на руках подписанный мною приказ о самых широких полномочиях. Он поддерживает связь с Георгием Карповичем, готовым в любой момент его поддержать.

— Цинев? Поддержит? — удивился капитан. — Он же человек Леонида Ильича.

— Георгий Карпович хочет стать председателем КГБ, — снисходительно пояснил Андропов. — После смерти Леонида Ильича — единственный, кто сможет ему в этом помочь, я. Мы с ним уже договорились. Перед выездом я ему звонил, и сказал, что Леонид Ильич скончался.

Я уже открыл рот, чтобы объяснить предателю, как он ошибается, но увидел в зеркале предостерегающий взгляд капитана и промолчал.

— В Москве сейчас сто пятый пограничный отряд специального назначения, — продолжал разливаться соловьем Юрий Владимирович — Из ГДР прибыл. Как раз к внеочередному заседанию Политбюро. Как только, Виктор Владимирович место побоища увидит, сразу Циневу доложит. А они вместе пограничников, сотрудников «девятки» подтянут, в оцепление поставят, все дороги перекроют. Вам не выбраться. Лучше сдавайтесь не пока не поздно, гарантирую: на суде зачтётся.

Капитан уже хотел ответить, но его опередил я.

— Не дождётесь, Юрий Владимирович, — язвительно ухмыльнулся прямо в лицо, повернувшемуся Андропову. — Судить будут именно вас и ваших сообщников, больше никого.

— Устами младенца, в данном случае юноши, глаголит истина, — подтвердил капитан. — Прорвемся. А за информацию спасибо, предупреждёны, значит вооружёны.

— Было бы за что, — криво ухмыльнулся председатель КГБ. — Она вас не спасёт, а вот принять правильное решение — сдаться, поможет.

— Советские не сдаются, гражданин Андропов, — добавил я, надавив на него плечом и чувствительно ткнув локтем в бок. Очень уж хотелось сбить самодовольную усмешку с лица предателя.

Председатель КГБ посерел и схватился за бок, с ненавистью глянув на меня.

— Хотя откуда вам это знать? Вы же всегда трусом были, и всю войну в Карелии просидели. Болезнями и семейным положением прикрылись, — продолжил я, с удовольствием наблюдая, как злоба в холодных голубых глазах Юрия Владимировича сменяется огоньком страха.

— Максимум в прифронтовой Сегеж заезжали и в шинели там фоткались, как руководитель партизанского движения. Всё ваше участие в войне свелось к героическому драпу в глубокий тыл, когда противник начал наступление. Зато медальку «Партизану Великой Отечественной войны» себе выхлопотали, не забыли.

Юрий Владимирович скривившись, продолжал держаться за поврежденное место. Но меня слушал внимательно. Даже лоб наморщил, и глаза прищурил, будто старательно пытался что-то вспомнить.

— Леша, перестань, — поморщился Сергей Иванович. Он схватился за рацию.

— Леша? — в глазах Андропова зажглась искра узнавания. — Так ты, тот самый Шелестов?

— Угадали, — злобно ухмыльнулся я. — Тот самый. Внук генерала-лейтенанта, которого ваши псы убили. И за это у меня к вам отдельный счёт, по которому придётся платить.

— Тихо, — гаркнул капитан. — Помолчите пока.

Он поднес рацию к губам:

— «Беркут», я — «Коршун». Как слышно?

— «Коршун», я «Беркут» слышу хорошо, — сразу же откликнулась рация.

— Ребята из дальнего поста, сработали?

— Нет, ещё ждут гостей.

— Задание остается прежним. Концепция немного меняется. Пусть перекрывают дорогу и уносят оттуда ноги. Желательно до появления гостей. Остановят грузовик, перегородят трассу, заберут ключ у водителя, повредят руль. Пусть делают, что угодно, но чтобы движение на какое-то время было перекрыто. И как можно быстрее. Открывать огоньтолько в самом крайнем случае, если другого выхода нет. При любом раскладе не сдаваться. Пусть уходят через лес, речку, любыми способами. Как поняли? Прием.

— «Коршун», я «Беркут», вас понял. Передам, — прогудела рация и замолкла.

Отложив рацию, капитан схватился за трубку «Алтая» и быстро набрал номер:

— Вова? Это капитан Сосновский. Петр Иванович освободился? Позови его срочно. Скажи, капитан Сосновский звонит, вопрос жизни и смерти. Хорошо, я жду.

Капитан повесил трубку, схватился за рацию.

— «Беркут», «Ястреб», не расслабляться, полная боевая готовность. Может быть погоня и выставленные посты на дорогу. Всем прибавить ход. Летим к базе на всех парах. Как слышали?

— «Ястреб» на связи. Есть, полная боевая готовность.

— Я— «Беркут». Принял. Есть, боевая готовность.

Рация опять легла между сиденьями, а трубка оказалась в руке. Защелкали кнопки телефона.

— Кирьянов, это Сосновский. Кто сейчас на базе? «Дельфины»^[11]? Отлично. Кто у них главный? Капитан-лейтенант Васильев? Замечательно. Значит так, передаешь Владимиру Алексеевичу приказ генерала армии Петра Ивановича Ивашутина. Собраться и в полной боевой экипировке срочно выдвинуться по направлению к Одинцово, встретить и сопроводить обратно до базы нашу колонну. Что? Да, откроешь оружейку и выдашь всё необходимое. Не обсуждается. Это приказ. И смотри у меня, бюрократию особую не разводи, делай всё быстро, каждая секунда дорога. Понял? Если что, пусть мне перезвонит, скорректирую по маршруту. Скажешь, это задание государственной важности. При попытках задержания и остановки разрешается открывать огонь на поражение. Будет сомневаться, пусть перезвонит лично Ивашутину, телефон в дежурке записан. Всё, работай Кирьянов, не теряй времени.

Капитан положил трубку и вытер пот:

— Фух, одно дело сделали.

— Опять Ивашутин, — как от зубной боли поморщился Андропов. — Как заноза в заднице, колет, болит, а достать тяжело. Я, так и понял, что это он, когда стрелять начали. Дмитрий Федорович вообще в курсе, что его подчиненные творят?

— В курсе, — злорадно подтвердил я. — Полностью одобряет и санкционировал сегодняшнюю операцию.

— Тебя не спрашивали, пацан, — проскрипел председатель КГБ. — Сегодня прямо день неожиданных встреч и открытий. Шелестова везде искали, а ты вдруг сам появился. Теперь тебе никуда не деться. Под суд пойдешь вместе с остальными. Вы перешли все границы. Теперь будете отвечать по всей строгости закона, если, конечно, доживете до этого.

— Да, нет, Юрий, мать твою, Владимирович. Это вы перешли все границы, — не удержался я. — Поколения советских людей сеяли, строили, воевали, прошли через голод и холод, не для того, чтобы такие суки как ты с Питоврановым и вам подобные, за несколько лет развалили то, что они создавали десятилетиями. Я бы тебя застрелил сразу, с преогромным удовольствием и безо всякого суда. И рука бы не дрогнула.

Андропов нахмурился, хотел что-то сказать, но что-то рассмотрев в моих глазах, побледнел и закрыл рот.

Затрезвонил телефон. Сергей Иванович предупреждающе приложил палец к губам и снял трубку.

— Капитан Сосновский слушает. Товарищ генерал, задание выполнено. Операция прошла успешно. Объект взят. Но есть нюансы. Он тоже подготовился к подобному развитию ситуации. «Волка» и часть волчат мы взяли. Сейчас остальные бегут по нашему следу. А заместитель «Волка» вместе с Карпом имеют все полномочия, чтобы поднять погранцов, комитетчиков, перекрыть дороги и попытаться изъять объект. Да, Карп тоже сотрудничает с объектом, думает: Ильич представился, хочет стать главным цербером. Я связался с базой, попросил выдвинуться навстречу, сказал, это ваш приказ. Понял. Да, но этого недостаточно. Наши же люди, не хочется лишних трупов. Нужен приказ товарища Брежнева об аресте объекта. И кто-то достаточно авторитетный, чтобы его продемонстрировать. Да, Семен Кузьмич — идеальный вариант. Да, я понял, что там все на ушах стоят, но свяжитесь с Николаем Анисимовичем. Хорошо, буду ждать.

Капитан положил трубку, повернулся ко мне:

— Леонид Ильич злой как собака. Готов этого, — кивок в сторону Андропова, — живьем сожрать. Когда взяли Чазова с «заправленными» таблетками, пригласили майора Липатова. Леонид Ильич вежливо попросил у него сигарету. Тот дал. Пачку у него отобрали. А потом в присутствии Цвигуна и Медведева, вежливо попросили выложить все вещи из карманов. Так этот майор попытался в Ильича выстрелить, представляешь? Конечно, не удалось. Медведев ему руку сломал. Но Брежнев после этого, такими матюгами сыпал. Все адские казни этому обещал.

— Подождите, — пробормотал побелевший Андропов, — Так Леонид Ильич жив? Но как же? Не может этого быть! Мне же Евгений Иванович звонил, сказал, умер.

— Наш дорогой Леонид Ильич жив, здоров, цветет и пахнет, — весело подтвердил капитан. — И очень хочет тебе, Иуде, в глаза посмотреть.

Андропов откинулся на сиденье, трясущейся рукой схватился за сердце и медленно сполз вниз.

Капитан, оценив обстановку, вытащил из бардачка аптечку и сунул мне жестяную трубочку валидола.

— Дай ему таблетку. Сдохнет ещё, потом начальству отписывайся.

Я снял белую крышку, выбил на ладонь белый кругляш, надавил пальцами на челюсть и затолкал таблетку в рот. Брезгливо вытер обслюнявленную руку об воротник серого пальто и демонстративно отвернулся.

Через пять минут к Андропову начал возвращаться нормальный цвет лица.

— С-спасибо, — тихо выдохнул он.

Мы с Сергеем Ивановичем промолчали.

Двадцать минут ехали в тишине, затем опять заверещал «Алтай».

Капитан взял трубку и внимательно слушал, изредка кратко отвечая:

— Так точно. Мы около Владимировки. Понял. Двигаемся к Иваново. Будет сделано, товарищ генерал армии. Слушаюсь.

Положил трубку на место и повернулся ко мне:

— Звонил Ивашутин. Сказал, что Цвигун уже выезжает с приказом. С ним Медведев, пара сотрудников «девятки», наши сибиряки и рязанцы. Ориентировочная встреча: у Иваново. Если какие-то проблемы, немедленно звонить, докладывать месторасположение.

— Товарищ капитан, — вмешался водитель, бросающий беспокойные взгляды на дорогу. — Не уверен, но, возможно, впереди нас ждут. Встречных машин уже минуты три нет. Трасса будто вымерла. А в это время должно быть оживленное движение.

Внезапно заговорила рация:

— «Коршун», «Ястреб» на связи. Как слышно?

— «Ястреб», я — «Коршун», слышу тебя хорошо.

— Сзади появился зеленый «РАФ», за ним ГАЗ-66. Какие будут распоряжения?

Не дожидаясь ответа капитана, я выхватил «ТТ» из-за пояса, схватил за плечи явно оживившегося Андропова, воткнул дуло в живот и злобно прорычал:

— Не радуйся тварь, и сиди тихо. Если начнётся стрельба, ты в любом случае отсюда живым не уйдёшь….

18 января. 1979 года. Ближнее Подмосковье (продолжение)

— «Ястреб», «Беркут» как слышите меня? Прием, — в голосе Сергея Ивановича явственно слышалось напряжение.

— «Ястреб» на связи. Слышу хорошо.

— «Беркут» на линии. Слышимость отличная.

— Замечательно. Расклад такой. Чуть притормаживаем, пропускаем вперед БМД. «Ястреб», твоя машина остается последней в колонне. Оттащите пленных вглубь. Пусть боец с ПК готовится открыть огонь по преследователям, но без моей команды не начинайте. «Ястреб», как понял? Прием.

— Я — «Ястреб». Вас понял. Сделаем.

— БМД контролирует дорогу спереди. Если засада, приказываю действовать по ситуации. Ограждения хлипкие и преодолимые — идём на таран и сносим всё к чертовой матери. Разрешаю использовать все возможности для освобождения дороги, вплоть до огневого поражения и ракет. Если возможности проехать нет, БМД тормозит, немного разворачивается, и прикрывает нас огнём. Дальше занимаем оборону, контролируем пленных, ждём наших. Они идут с базы навстречу. Андропова, начальников Пятого управления и «Альфы», сдавать нельзя. «Беркут», «Ястреб» задача ясна?

— «Ястреб» на связи. Слышал. Все ясно.

— Я — «Беркут». Задача ясна.

— Отлично, — капитан отложил рацию и взялся за телефонную трубку. Быстро набрал заученный номер, немного подождал, выслушивая невидимого собеседника, и продолжил:

— Товарищ генерал армии, хорошо, что я вас застал. Цвигун уже выехал? И Щелоков людей выслал? Это замечательно. Но тут проблема образовалась. Докладываю: сзади нас поджимают бойцы «альфы» на зеленом «РАФе» и «ГАЗе-66». По некоторым признакам впереди может быть засада. Где находимся? Красногорск недавно проехали, движемся по трассе к Кострово. Сейчас точнее скажу.

Капитан глянул в окно.

— Только что указатель мелькнул. Истра — 35 километров. Хорошо, понял. Продолжаю движение.

Трубка легла обратно, капитан коротко кинул в рацию:

— Разговаривал с главным. Он сейчас свяжется с министром. Должны поднять вертушки, здесь недалеко база. Они нас поддержат, если возникнут проблемы, а Цвигун добраться не успеет. В остальном без изменений. Как слышали?

— Я — «Беркут». Слышал, понял, принял к сведению.

— «Ястреб» на связи. Слышал хорошо.

— Удачи. Конец связи.

Сергей Иванович отложил рацию, расстегнул кобуру со «стечкиным», подтянул поближе стоящий в ногах «калашников».

— Послушайте, — лихорадочно заговорил Андропов. — Может договоримся? Вы все равно ничего не сможете сделать. Всё уже зашло далеко. Уничтожите меня, завтра кто-то другой проведет реформы. Это объективная реальность. Всё уже назрело и перезрело. Страна нуждается в преобразовании.

— Заткнись п…ар, — я не выдержал и опять ткнул локтем в бок председателя КГБ. — Не нужно словоблудия. Не на партсобрании. Знаешь, из кубиков, на которых написано слово «жопа», нельзя сложить «успех». А предательство, какими бы ты его реформами не называл, так и останется предательством. Страна, да, нуждается в преобразованиях, но не в тех, которые ты ей предложил, урод.

Андропов болезненно поморщился, глянул на меня, и промолчал, поглаживая пострадавший бок.

— Развал государства приведет к катастрофе. Ты с Косыгиным хочешь отсоединить азиатские республики и Прибалтику, сделать страну капиталистической и дружить с Западом, продавая ему ресурсы. Да только у Запада друзей нет. Есть метрополии — США и Англия, их вассалы и колонии. А мы всегда будем восприниматься врагами в глазах англосаксов. Потому что в нас видят потенциальную опасность. Ты вроде умный, стихи пишешь, интеллектуалом считаешься, а на деле дурак дураком. Потому что не понимаешь, к чему приведут твои идиотские реформы. Во-первых, чтобы внедрить рыночную экономику, вам, уродам, придется уничтожить плановую. Во-вторых, конвертация рубля и привязка его к международной валюте — доллару, вместе с уничтожением производства и ликвидацией государственной монополии на торговлю, одновременно с рыночным отпуском цен, вызовут сумасшедшую гиперинфляцию. Огромное количество заводов, фабрик, НИИ, комбинатов и других предприятий обанкротятся или перестанут платить зарплаты сотрудникам, что в принципе, почти одно и то же. Миллионы людей в один момент останутся без работы, лишатся своих сбережений. Начнутся войны и вооруженные конфликты в бывших республиках. Итог — сотни тысяч смертей, нищета, бедность, коррупция и миллионы разрушенных судеб…

Андропов шумно вдохнул воздух, не сводя с меня расширенных изумленных глаз.

— А… откуда вы это можете знать? — жалко проблеял он и продолжил, повысив тон и сорвавшись на фальцет: — Да, кто ты, черт возьми, такой?

Я злорадно усмехнулся, всматриваясь в лицо предателя. В моих глазах горела такая всепоглощающая ненависть, что он отвёл взгляд, судорожно сглотнул и побелел. Руки у Юрия Владимировича снова заходили ходуном, выдавая эмоции хозяина.

Очередное озарение пришло неожиданно, вспышкой, затопив сознание картинками из жизни сидящего рядом со мной мгновенно постаревшего и обреченно опустившего плечи человека.

— Так я тебе и сказал, гнида, — каждое слово я выплевывал прямо в безвольно осунувшееся лицо председателя КГБ. — Я вообще много чего о тебе знаю, гражданин Флекенштейн-Либерман. О твоем настоящем отце — ювелире, обрюхатившем молодую Женечку — твою маму, и сделавшего её своей приемной дочерью, чтобы поселить её у себя. И о твоих разговорах с Отто Куусиненом тоже, когда в ваших башках, зародились идеи будущих реформ, и о «Ленинградском деле», когда ты подставил своего недавнего покровителя и начальника — Куприянова, и о том, как ты менял фамилии и биографии, а потом всю жизнь трясся, опасаясь разоблачения.

Андропов шумно и с хрипом дышал, приоткрыв рот и с нескрываемым страхом глядя на меня.

— Может, ему таблетку какую-то подыскать? — поинтересовался невозмутимый старшина, подпирающий мощными плечами председателя КГБ с другой стороны. — А то загнётся ещё?

— Не нужно, — отмахнулся я. — Сдохнет, туда ему и дорога. Мир чище станет. Но эта гнида выдержит, ещё некоторое время поживет.

— Леша, прекращай дискуссии, — гаркнул капитан, напряженно рассматривающий в бинокль дорогу. — Не до этого сейчас. Нас впереди ждут, это уже точно. Приготовьте оружие.

Старшина подхватил «калашников», поставленный между коленями. Я взвел курок и передернул ствол «ТТ», посылая патрон в патронник.

Сергей Иванович схватил рацию:

— «Беркут», «Ястреб», впереди засада. Перегородили дорогу машинами, комитетчики и погранцы с автоматами. Протаранить и проскочить не получится. Думаю, стрелять они сразу не будут, побоятся зацепить пленных. План немного меняется. Огонь открываете, но демонстративно даете очереди поверх голов. Затем останавливаемся и попробуем провести переговоры, потянуть время. Но в любой момент будьте готовы стрелять на поражение. Нам надо продержаться до подлета вертушек или подхода «Дельфина». Поэтому, как только машины станут, выпрыгиваете и рассредотачиваетесь вокруг, занимая позиции, но огонь пока не открываете. Как слышно? Прием.

— Я — «Беркут». Слышно отлично. Принял к исполнению.

— «Ястреб» на связи. Всё услышал. Действую по этому варианту.

— Остановитесь, сложите оружие, отпустите заложников, вы окружены, — загремел голос сзади. Я оглянулся и заметил на крыше приближающегося зеленого «РАФа» рупор.

— Сейчас, только ботинки переобую, — проворчал капитан и крикнул в рацию. — Всем пернатым, действуем по моей команде.

Рация сразу же отозвалась разными голосами:

— «Беркут» понял.

— «Ястреб» принял.

— Вы со старшиной, — капитан повернулся к нам. — Будьте наготове.

— Пленный, — Сергей Иванович указал глазами на ещё бледного Андропова, — целиком на вас. Не допустить его освобождения любой ценой. В крайнем случае — ликвидировать. Приказ понятен?

— Так точно, — выпрямил спину старшина. — Сделаю.

— Обещаю, Сергей Иванович. Он не уйдёт, — зловеще пообещал я. — Если что, пулю в башку сразу всажу, рука не дрогнет.

Юрия Владимировича передернуло.

— Во время переговоров сидите в машине. Если начнётся стрельба, уходите в лес. Будет проблемно уйти, повторюсь, валите урода нафиг без сантиментов.

— Михаил, присматривай за Алексеем. Он не должен пострадать.

Спецназовец невозмутимо кивнул.

— Сдавайтесь! — после короткой паузы, снова загремело сзади. — Вам не уйти, сопротивление бесполезно. Остановитесь, бросайте оружие и поднимайте руки.

Капитан, игнорируя вопли, глянул вперед.

На трассе уже четко различались перегородившие дорогу «волги», пара грузовиков сзади них, и снующие фигурки комитетчиков и пограничников с автоматами.

Сергей Иванович снова подхватил рацию и коротко бросил:

— Работаем.

Машины резко сбавили ход. Спереди и сзади загрохотали очереди, фигурки впереди, засуетились, резво запрыгивая под защиту автомобилей, а капитан оглушительно заорал в открытое окно из мегафона:

— Это была предупредительная стрельба. Наше подразделение не хочет проливать вашу кровь и действует по приказу высшего руководства армии и страны. Попытка помешать выполнению задачи по поимке и доставке предателя, поставленная партией и генеральным секретарем товарищем Брежневым, приведет вас под трибунал. Предлагаю переговоры.

— С кем? Ты, кто такой, мать твою? — загремел рупор сзади. — Представься.

— Капитан ГРУ Сосновский, ординарец начальника ГРУ, генерала армии Ивашутина. Действую по его прямому приказу, подтверждённому министром обороны Устиновым, согласно указанию генерального секретаря КПСС товарища Брежнева, — крикнул майор. — С кем говорю я?

— Заместитель начальника группы «А», капитан Вольнов, — прогремело в ответ. — Как предлагаешь провести переговоры?

— Очень просто. Встречаемся посередине, между твоими и моими машинами. Без оружия и сопровождающих. Никто из твоих и моих не стреляет, пока не закончатся переговоры, и мы не вернёмся к машинам.

— Принимается, — прилетело в ответ. — И бумаги с собой свои захвати. Не стрелять, я выхожу.

Капитан вручил старшине автомат и пистолет, шепнул: — Делайте, всё как я говорил, будьте готовы к любому развитию событий.

Сергей Иванович достал из бардачка тонкую пачку бумажек, я только заметил мелькнувшую печать и размашистую подпись наискось «П. Ивашутин». Подчеркнуто неторопливо вылез наружу.

Хлопнула дверь, отсекая нас от внешнего мира, но старшина аккуратно надавил на ручку замка, приоткрывая заднюю.

— Мало ли что, — пояснил он на мой немой вопрос. — Иногда секунды решают. Если начнётся бой, быстрее выберемся.

— Годится, — согласился я, прижав пистолет к боку предателя и придерживая его за воротник пальто.

Наши бойцы повыпрыгивали из машин, распластываясь на земле, занимая позиции возле автомобилей и на обочине. Пушка на башне БМД, спаренная с пулеметом, грозно уставилась на фигурки пограничников и комитетчиков, спрятавшихся за машинами. Танкист, высунувшийся из люка, деловито навел на скопление автомобилей противотанковый ракетный комплекс «Малютка». Противники тоже не дремали. Волги и грузовики ощетинились дулами автоматов и пистолетов. Из зеленого РАФа и грузовика сзади тоже повыпрыгивали бойцы с «калашниковыми», «стечкиными», даже парочка ПК присутствовала. «Альфовцы» были в полной боевой экипировке: толстых бронежилетах и разгрузках, поверх армейских курток, необычных касках и ботинках на высоких рифленых подошвах. За несколько секунд они заняли боевые позиции: за открытой бронированной дверью «РАФа», улегшись на шоссе, рассредоточившись у деревьев, кустов рядом.

Повисшее на шоссе напряжение физически ощущалось каждой клеточкой тела. Во рту пересохло, я машинально облизал губы и шумно выдохнул. Не дай бог у кого-то, сдадут нервы или дёрнется палец на спусковом крючке. Только одна ошибка или резкое движение, и всё окружающее пространство взорвется огненным шквалом, в котором будет очень мало шансов выжить…

В зеркале заднего вида, отражалась спина удаляющегося Сергея Ивановича. Навстречу ему, от зеленого «рафика» пружинистым шагом двинулся крепкий хмурый мужик лет сорока. Они встретились посередине. Смерили друг друга неприязненными взглядами. Первым начал говорить Сергей Иванович. Вольнов слушал, изредка, судя по движению губ, вставляя замечания или задавая короткие вопросы. После короткого диалога офицер «Альфы» взял документы, неторопливо прочитал один, ознакомился со вторым, криво усмехнулся, покачал головой, поджав губы, и отдал их обратно, что-то коротко сказав напоследок. Затем офицеры развернулись и пошли обратно к своим машинам.

И тут меня накрыло. Сознание заволокло серой пеленой. Затем ярко вспыхнули золотые искорки и развеяли хмарь. Я увидел сидящего за деревом снайпера с какой-то компактной винтовкой, неизвестного образца, явно зарубежной. В оптике, прямо посередине перекрестья шкалы прицела, отражалась шагающая обратно фигура Сергея Ивановича.

Затем в голове возникла другая картинка. Чекист в серой куртке щелкнул флажковым переводчиком-предохранителем, переводя «стечкин» на стрельбу очередями, и прицелился в танкиста. Стоящий под прикрытием «РАФа» с другой стороны «альфовец» приник щекой к прикладу «калашникова», выцеливая наших бойцов.

Картинки сменялись одна за другой, проясняя будущие события. Пазл собрался и все кусочки мозаики сложились…

Я пинком открыл дверь, на секунду оставив в покое Андропова, и отчаянно крикнул, махнув рукой:

— Капитан, уходите.

Сергей Иванович среагировал моментально. Как только увидел взмах ладони и моё искаженное лицо, сразу всё понял. Пригнулся, рванулся под прикрытие машин, к ожидавшим его спецназовцам, преодолев последние метры прыжком. Звука первого выстрела никто не услышал. Только ствол дуба, находившийся на обочине, взорвался черными щепками коры, в том месте, где ещё секунду назад находилась голова капитана.

Застрекотала автоматная очередь. Одна, потом вторая. Бахнула пушка, и всё окружающее пространство одновременно взорвалось грохотом и вспышками выстрелов.

Я выпал наружу, вытягивая за шиворот трясущегося Андропова. Рядом с нами, клацнув «калашниковыми» об асфальт приземлился старшина. И сразу же перекинул один из автоматов в руки, спрятавшемуся за кузовом машины капитану.

Пули взрыхлили серую полосу асфальта, выбивая фонтанчики из каменной крошки. Оглушающей волной, перекрывая стрекот автоматов и пулеметов, накатил взрыв, осыпав нас комьями земли и грязными каплями растаявшего снега.

— Уходите, в лес, — прохрипел капитан. — Я прикрою.

— Этого валим? — спокойно уточнил старшина, указав дулом на Андропова. Несмотря на идущий вокруг бой, спецназовец оставался невозмутимым.

Я молча направил «ТТ» в голову председателя КГБ и замер, ожидая команды.

Побледневший Андропов закатил глаза, и обмяк, расплывшись на асфальте бесчувственной тушкой.

Подожди, — Сергей Иванович насторожился, к чему-то прислушиваясь. К шуму выстрелов, прибавился еле различимый гул вертолетных винтов, нарастающий с каждой секундой.

— Вертушки, — облегченно выдохнул капитан. — Пусть поживёт ещё.

Над нами с рокотом пронесся «МИ-24Д». Затрещалкрупнокалиберный пулемет. Впереди, одновременно с гулким взрывом, взметнулась яркое пламя. В зеленый «РАФ», пуская дымный след, влетела ракета ПТУРа. Бронированный микроавтобус с оглушающим грохотом разлетелся на куски, разбрасывая в сторону железные осколки и кусочки стекла. Парочка сотрудников группы «А», не успевших отпрыгнуть в низину за обочиной, подкинуло взрывом.

— Сложить оружие и лечь на живот, руки за голову, — прогремело сверху. — В противном случае, все напавшие на колонну, будут уничтожены.

Оставшиеся в живых бойцы «А», побросав автоматы, плюхались животами на грязный асфальт, заложив руки за головы. Я медленно поднялся. Андропов по-прежнему был без сознания, но бдительный старшина уже, на всякий случай, контролировал распростертое тело председателя КГБ, направив на предателя «калашников».

Капитан что-то кричал мне на ухо, но я ничего не слышал, осматривая поле боя. Спереди чадила черным дымом подбитая из РПГ боевая машина десанта, из люка свесилось расстрелянное тело танкиста. Догорали, выбрасывая последние сполохи пламени, «волги» и «шишига». Несколько убитых бойцов лежали на трассе в лужах крови. Среди них виднелась парочка тел наших спецназовцев в белых маскхалатах. С правой стороны, вдалеке дымилось развороченное снарядом дерево, за которым ещё недавно прятался снайпер, начавший стрельбу.

— Леша, с тобой всё в порядке? — прорвался в сознание голос капитана, трясущего меня за плечо.

— Да, — автоматически ответил я. — Просто небольшая контузия. Оглох немного.

— Он, похоже, кони двинул, — сообщил, как всегда невозмутимый старшина, пнув неподвижную тушку Андропова.

Я нагнулся, поднял белую ухоженную руку. Нащупал пальцем жилку пульса. Она неровно, с перебоями, но билась.

Моё лицо медленно расплылось в торжествующей улыбке, больше похожей на злобный оскал:

— Жив гнида, — сообщил озабоченно нахмурившемуся капитану и бесстрастному спецназовцу. — Не удалось убрать, хотя стрельба именно с этой целью и затевалась. Сорвалось. И мы, слава богу, его не пристрелили. Пусть дает показания. Я подскажу, что спрашивать. Суд над этим ублюдком и сворой его единомышленников будет очень интересным.

18 января 1979 года. Подмосковье (окончание)

Через минуту возле меня оказался взъерошенный, с растрепанной шевелюрой Иван Дмитриевич. Свою шапку-ушанку он успел где-то потерять, а аккуратно причесанные седые волосы разлохматились, и кое-где вздыбились. И теперь старик пятерней зачесывал их обратно.

После поимки Андропова капитан усадил Березина в грузовик «Беркута» вместе с бойцами, доверительно попросив ветерана как опытного сотрудника присмотреть за бойцами и пленными. Польщенный старик, чуть помялся, увидел мой еле заметный кивок и согласился.

Когда началась стрельба, дед, слышавший переговоры по рации, и уловивший к чему идёт дело, был уже вооружен трофейным «ТТ», взятым у одного из бойцов. Он выпрыгнул из машины, перекатился под укрытие заднего колеса и оттуда вел огонь.

Как только бой закончился, старик сразу поднялся и двинулся к «УАЗу». Увидел меня и облегченно выдохнул:

— Слава тебе, Господи.

Ещё бы чуть-чуть и истово перекрестился. У него даже пальцы в троеперстие сложились, и ладонь инстинктивно к груди дернулась. Вовремя опомнился и смущенно улыбнулся, опустив руку.

— Не знал, что вы, Иван Дмитриевич, верующий, — улыбнулся я, подходящему Березину.

— Повоюешь с моё, тоже верующим станешь, — проворчал старик. — У меня батюшка с матушкой верующими были, церковь на выходные и праздники исправно посещали. И я, когда совсем мальцом был, с ними ходил. Отец Амвросий, царствие ему небесное, меня грамоте и счёту учил, Библию читал и толковал. Приглянулся ему наверно, чем-то. Другие детишки бегают по деревне, палками машут, в лапту и городки играют, босыми пятками сверкают, а я к знаниям с малолетства тянулся, учиться хотел. Вот и уделял он мне внимание. Очень душевным человеком был наш сельский священник. В отличие от многих попов толстопузых, всех по именам знал, здоровался, никогда не отказывал выслушать, а страждущим помогал, чем мог. Сам здесь вырос и сюда же вернулся после семинарии. Так что, я с рождения с богом в душе рос. А после революции другие ветры подули. Я из села уехал, на рабфак поступил, комсомольцем стал. А в сорок втором, когда своих бойцов, убитых диверсантами, хоронил, сам не заметил, как перекрестился и царствия небесного убиенным пожелал.

— И как же это у вас в душе укладывается, коммунизм и религиозность? — улыбнулся я. Похоже, старик разговорился от волнения. Переживал за меня сильно, не будучи рядом, вот и пробило его на рассказы о своем прошлом.

— А никак, — отмахнулся Иван Дмитриевич. — В церковь я не хожу, свечки не ставлю. Считаю, что, если у человека в душе зло, никакие молитвы ему не помогут. Просто стараюсь жить по совести. А такое бытие очень много общего с библейскими заповедями и православием имеет. Вот только не со всем я согласен. Терпение дело хорошее, но не всегда. В иных ситуациях, оно в рабство и жизненные трагедии превращается. И «не убий» заповедь тоже так себе. Иных тварей не только можно, но и нужно жизни лишать, чтобы меньше зла окружающим несли. А бог… Он в душе должен быть. Лучший храм для верующего — это сердце. А попы, церкви это уже дело вторичное. По большому счёту человеку для общения с богом посредники не нужны. Только тот, кто духом колеблется, или нуждается в утешении, идёт к пастырям. Такое моё мнение. Если подытожить, я не особо религиозен. Но к верующим отношусь нормально. Для меня главное, чтобы человек был стоящий, а что у него на груди, крестик под рубахой спрятан, или комсомольский значок на лацкане пиджака, не интересует. Но иногда, как говорил мой фронтовой товарищ Гриша Туманов, вот вроде и знаешь, что бога нет, а где-то в глубине души хочется верить в высшую справедливость. Что где-то там высоко в небесах сидит Всевышний и всем подонкам по заслугам воздает. Даже если в этом мире им удалось избежать наказания, то там наверняка черти голой задницей на сковороду посадят. С этой верой жить намного легче.

— А коммунизм тут причем? — я с интересом ждал продолжения.

— Коммунизм, Леша, это тоже вера, — усмехнулся старик. — Но вера в светлое будущее, построенное руками людей здесь и сейчас. И знаешь, я ещё на рабфаке начал читать классиков марксизма-ленинизма, и, к своему удивлению, обнаружил много сходства с православием. Вот смотри, по церковным канонам, люди рождаются равными. И марксизм утверждает, люди должны быть равными по возможностям и правам. А какое нахрен равенство было в той же царской России, когда одни рождаются с золотой ложкой во рту, и проводят свою жизнь в праздности и неге, посещая балы, светские салоны, выставки художников, а другие пашут за копейку, надрываясь, вытягивая последние жилы, чтобы самим не умереть с голоду? Барин в своем поместье, промышленник на заводе царь и бог, а крестьяне и рабочие хуже скотины. Вот здесь и закавыка кроется. Священники призывают нищих терпеть все унижения, обещая рай в загробной жизни, поскольку нынешний порядок нам богом был дан. А большевики хотели сменить общественный строй на более справедливый для обычных людей — вот вся и разница. Ладно, я чего-то разговорился не по делу. Не обращай внимания, старею, наверно.

— Да ничего страшного, — успокоил старика я. — Мы все равно Сергея Ивановича ждём, пока он закончит.

В процессе монолога деда я периодически посматривал по сторонам, контролируя обстановку, пока мы общались на тему религии и коммунизма…

После боя, «МИ-24Д», спустился пониже, сделал над нами прощальный круг, подняв ураганный ветер, убедился, что всё в порядке, и улетел в сторону леса, громко стрекоча лопастями пропеллеров.

Зашевелился Андропов. Старшина подхватил под руки ещё толком не пришедшего в себя председателя КГБ, и вместе с подбежавшим спецназовцем усадил в нашу машину, устроившись рядом.

Спустя минут пять на дороге появился желтый милицейский «УАЗик». Сначала остановился метрах в пятидесяти от нас. В окно выглянуло круглое лицо в форменной шапке-ушанке. Заметивший появление гостей капитан, вытащил из кармана куртки и расправил уже знакомую, сложенную вчетверо тонкую кипу бумажек. Махнул рукой милиционерам, «мол, подъезжайте сюда».

«УАЗик» медленно приблизился, из машины вылез смущенный старлей, повесил на плечо сумку-планшет, и пошел навстречу Сергею Ивановичу.

«Похоже, участковый», — отметил я. — «Такие сумки им выдавали, чтобы на месте протоколы составлять. Да и вокруг одни деревни, откуда здесь так быстро операм взяться?»

Милиционер посмотрел бумаги, вытянулся. Капитан что-то коротко сказал ему, тот козырнул и бегом бросился обратно к машине. Наверно, начальство и врачей вызывать.

Еще через десяток минут на трассе царило настоящее оживление. Подъехали в сопровождении милицейской «трешки» с мигалкой, три «Скорые». Врачи шустро высыпали из машин, начали осматривать уже перевязанных раненных и перетаскивать их в свои автомобили. Подкатила черная «волга» с недовольным пузаном, по-видимому, местным начальством. Ознакомившись с документами, толстяк моментально расплылся в широкой улыбке и с почтением внимал, что-то говорящему капитану.

Сразу за ними, на трех «уралах» подоспели бойцы «Дельфина». По команде капитана они сразу оцепили участок трассы с поврежденной техникой и догорающими машинами. Ещё через пятнадцать минут, на представительской «чайке» из ГОНа, примчался мордастый дядька с тройным подбородком и насупленными густыми бровями, потрясая бумажкой в руке. Разговаривал он громко, командным тоном, и из обрывков фраз я понял, что это Семен Кузьмич Цвигун, первый заместитель председателя КГБ с приказом Брежнева. С ним приехал высокий крепкий брюнет лет сорока в зимнем кителе с генеральскими милицейскими погонами. В прошлой жизни я читал «Огонек», «Человек и Закон» и сразу же узнал, знакомого по статьям и фотографиям из зала суда Юрия Чурбанова. Зять генсека и заместитель министра внутренних дел, выглядел моложе и подтянутее своей поздней версии, но на каменном лице, отмеченном печатью власти, уже просматривалась небольшая одутловатость, вызванная регулярным употреблением спиртного.

Пузатый из местной власти, и прибывший следом майор милиции, сразу поняли, кто к ним пожаловал. Мент вытянулся как струна, сложив руки по швам и поедая начальство преданным взглядом. Угодливая улыбка толстяка стала ещё шире, угрожая развалить лицо пополам. Приехавшие милиционеры, ставшие в оцепление с «дельфинами», шустро задвигались, изображая бдительность и готовность охранять место побоища от посторонних. Случайные водители, заехавшие на этот участок трассы, с обеих сторон показательно разворачивались громкими криками и жестами, под небрежными взглядами начальства.

Только Сергей Иванович не суетился. Чуть подтянулся, подобрался, но подобострастие и радость от лицезрения двух важных начальственных лиц не демонстрировал, оставаясь таким же серьезным, сухим и деловитым. Обменялся рукопожатиями с прибывшими, перекинулся несколькими фразами, взял бумажку, протянутую Цвигуном, и двинулся к нам.

— Всё в порядке? — капитан цепко оглядел нас, кинул взгляд на уазик, где виднелась сгорбленная, поникшая фигура Андропова, рядом с плечистым старшиной.

— Так точно, Сергей Иванович, — весело подтвердил я. — Когда стрельба началась, клиент перенервничал и потерял сознание. Хорошо, что не обгадился. А так всё нормально. Никого не ранили, обстановку контролируем.

— Да, — спохватился Сосновский и протянул руку, — Спасибо, что предупредил о снайпере. Ты как вообще его увидел?

Я пожал крепкую ладонь разведчика и ответил:

— Просто картинка перед глазами появилась, и стало ясно, он через несколько секунд выстрелит.

— Видение? — понимающе прищурился капитан.

— Оно самое.

— Не понимаю, чего они вообще стрелять начали, — задумчиво протянул Сосновский. — Вольнов же документы видел, выслушал и согласился подождать до приезда Цвигуна. Кто же в таком случае, дал команду снайперу? И остальные сразу же палить стали, как будто только этого ждали.

— А я понимаю. И вам могу рассказать. Питовранов работает на двух хозяев: Андропова и американцев. Он — заместитель председателя Торгово-Промышленной палаты СССР. Встречается с представителями западной деловой и дипломатической элиты официально. Держит с ними контакты постоянно. Одновременно, генерал-лейтенант государственной безопасности, находящийся в действующем резерве и советник Бобкова — начальника Пятого управления. Но главное, Питовранов, являясь своеобразным мостиком между западными «партнерами» и Андроповым, руководит личной спецслужбой председателя КГБ — «Фирмой». У него обширная агентурная сеть и связи с самыми различными подразделениями и отделами Комитета.

— И? — вопросительно изогнул бровь капитан. — Каким это боком к стрельбе на трассе?

— Сейчас расскажу, — пообещал я. — При выдвижении на дачу Брежнева, Андропов в последний момент всё переиграл. Взял с собою, кроме личной охраны, только часть «альфовцев». Остальным была дана команда постоянно находиться на связи, ждать команд, и в случае необходимости немедленно выдвигаться к даче генсека.

Как только связь пропала, об этом сразу узнал Питовранов. И моментально связался со своими американскими кураторами, договорившись действовать по обстановке. Когда группа прибыла на место засады, Питовранову доложили, что председателя КГБ взяла прекрасно подготовленная группа, скорее всего, армейские или ГРУ. Для главы «Фирмы» и его заокеанских партнеров очень важно, чтобы Андропов не заговорил. Зная патологическую трусость председателя КГБ, такой вариант очень вероятен. Разговорившийся Андропов, это приговор для Питовранова и огромный международный скандал, чреватый ухудшением отношений с США.

И генерал-лейтенант, проконсультировавшись с американцами, решает ликвидировать бывшего шефа. На волне, якобы «похищения» Юрия Владимировича, он поднимает сотрудников «девятки», оперативников и силовых подразделений КГБ для блокировки дорог. Также привлекает погранцов, привезённых в столицу, под ожидаемый переворот. Одновременно, не попавшие в засаду сотрудники группы «А», разобравшись в ситуации и вызвав на место оперативников и прокурорских, продолжили преследование.

Среди комитетчиков и «альфовцев» перекрывших дорогу, было несколько агентов Питовранова. Генерал-лейтенант сразу, как только узнал о пленении Андропова, их проинструктировал. Агенты получили однозначный приказ: спровоцировать перестрелку и в процессе боя ликвидировать председателя КГБ. Шлепнули бы вас, бойцы начали стрелять в ответ, а потом всё пошло по нарастающей. В суматохе бы уложили Андропова. То ли из снайперской винтовки, то ли выстрелив из РПГ по машине, неважно. И кто там прав, а кто виноват, разбирались уже потом, когда задание выполнено. Поэтому от желаний и обещаний Вольнова ничего не зависело. Как только начался бой, остановить его было уже невозможно.

— Это тебе видение показало? — капитан прищурился, всматриваясь в моё лицо.

— Оно, — не стал отпираться я. — Но самого главного я не рассказал. Нам нужно поспешить.

— Почему? — напрягся Сергей Иванович.

— Потому что, через час во ВНИИСИ позвонит Питовранов и молодые реформаторы начнут уничтожать доказательства: экономические разработки и программы по приватизации и переводу экономики «на рыночные рельсы». И мы, если не будем терять время, можем этому помешать. Необходим, как минимум, батальон подготовленных бойцов.

— Зачем так много? — уточнил капитан. — Чтобы провести изъятие документов достаточно одного отделения, максимум, двух.

— Надо перекрыть все входы и выходы в институте. Заблокировать этажи и кабинеты. Там очень много интересной информации. «Молодые реформаторы» чересчур расслабились и совсем страх потеряли под гэбэшной крышей. А нам чем больше доказательств и шокирующей информации, тем лучше.

— Понял, — кивнул Сергей Иванович. — Тогда я звоню генералу.

— Это ещё не всё, — остановил офицера я. — Через три часа Питовранов будет встречаться со своим американским куратором. Официально — советником посла, на самом деле, передаточным звеном между ним и Белым Домом. Из-за важности разговора будет задействован резервный вариант — конспиративная квартира. К тому времени генерал-лейтенант будет знать, что игра проиграна. Питовранов попросит, чтобы американцы организовали ему побег в США. И мы можем их прихватить. А ещё лучше, перед встречей организовать прослушку в соседней квартире. Там живут старенькие пенсионеры. Технические возможности вставить аппаратуру имеются. Например, обесточить одну из розеток и поставить микрофон. Или аккуратно просверлить дырку в стене, с той стороны она закрыта ковром, если красиво всё сделать, видно не будет. Только я обязательно должен быть с вами.

— Это ещё почему? — нахмурился Сергей Иванович. — Дашь полный расклад, мы сами всё сделаем. Я и так тебя немалому риску подверг. А ты, Леша, со своими возможностями, слишком ценен для страны. Так что обойдемся без тебя.

— Не получится, — хладнокровно возразил я. — Во-первых, я много информации вижу в виде картинок. Например, точный адрес конспиративной квартиры дать не могу, но где она примерно находится, знаю. Во-вторых, мои способности могут проявиться в любой момент и подсказать нам что-то очень важное, как уже много раз бывало. В-третьих, рассказывать и объяснять, что где лежит, слишком долго. А у нас временной цейтнот. Я должен быть рядом и непосредственно участвовать при обысках во ВНИИСИ и аресте Питовранова и точка.

— Ладно, уболтал, — буркнул капитан. — Я звоню генералу.

— Звоните, — согласился я.

Спустя минуту, когда я сел с другой стороны, подвинув плечами, находившегося в прострации Андропова, Сергей Иванович уже разговаривал с Ивашутиным.

— Да, товарищ генерал армии, отбились. Они перегородили дорогу, привлекли погранцов, а сзади «Альфа» поддавливала. Остановились, я провел переговоры с офицером группы «А», капитаном Вольновым. Показал ему приказы, ваш и министра обороны. Он согласился подождать приезда Цвигуна. А когда я шел обратно, начали стрелять. Спасибо Леше, у него, как всегда, предчувствие сработало, крикнул, спас, иначе бы снайпер завалил. Потом бой начался. И нам бы кисло пришлось, если бы не «вертушка». Уже знаете? Вот и хорошо. Да, я готов выехать на базу, но возникло одно обстоятельство. Леша сообщил, что во ВНИИСИ, где-то через час будут уничтожать интересные документы по блоку будущих экономических реформ. Настаивает, что мы должны их изъять. Говорит, что убойные доказательства. Нет, милиция и прокуратура здесь плохой помощник. Действовать надо решительно и немедленно. Алексей говорит, что сейчас мы найдем там много интересного, а потом будет поздно. Нет, мои отделения сами не справятся. Наш молодой товарищ настаивает, чтобы выделили ещё батальон в помощь. Необходимо блокировать все входы и выходы в институт, а также этажи и кабинеты. Да, хорошо, — капитан замолчал, сосредоточенно слушая генерала.

Андропов оживился. Выпрямил спину и заинтересованно блестел линзами очков в сером полумраке салона, напряженно внимая каждому слову капитана.

— Нет, это ещё не всё. Через три часа у Питовранова будет встреча с американским разведчиком. Так точно, Леша сказал. Точного адреса он не знает, но где расположен дом, подъезд и конспиративная квартира, на которой пройдёт встреча, представляет и визуально найти может. Есть уникальная возможность, прослушать и записать разговор из соседней квартиры. Там, по его словам, пенсионеры живут, совсем старые. Слушаюсь. Так точно. Понял. Выдвигаюсь в Москву.

Капитан повесил трубку. Я облегченно откинулся на спинку сиденья, краем глаза заметил, что Юрий Владимирович пристально разглядывает меня и повернулся к нему.

— Что такое? — начал я и сразу осекся, с интересом рассматривая предателя. Лицо Андропова налилось кровью. Губы сжались в тонкую полоску. Ледяные голубые глаза в линзах очков потемнели от ярости. Зрачки расширились. Верхняя губа приподнялась в злобном оскале.

— Чего смотришь? — насмешливо поинтересовался я. — Мне на твои психи плевать. Главное, не сдохни ненароком, тебе ещё под трибунал идти.

— Так ты, Шелестов, ясновидец у нас? — просипел председатель КГБ, рванув на себе воротник рубашки под свитером, так что отлетела пуговица. Меня он не слышал. Лицо интеллектуала и невозмутимого аппаратчика, редко повышавшего голос, исказилось в гримасе ненависти.

— Ая гадаю, откуда этот гаденыш всё знает. Что же, это многое объясняет. Жалко, не шлепнули тебя американцы, обделались. Сколько бы проблем разом решилось.

18 января. 1979 года. Подмосковье-Москва. ВНИИСИ. Проспект 60-летия Октября, 9

Не дождешься, — презрительно процедил я. — Лучше о себе любимом подумай. Твоя песенка, в любом случае, спета. Готовься мазать лоб зеленкой, паскуда. Отправишься в компанию к Отто Куусинену и своему папочке-ювелиру. Они тебя давно заждались. А вообще, следи за словами. Еще раз меня гадёнышем обзовешь, я тебе окуляры разобью, гнида очкастая.

Андропов мгновение смотрел мне в глаза, кривя губы. Затем его лицо дрогнуло, плечи обреченно опустились, тело обмякло. Председатель КГБ отвел взгляд в сторону, и сидел, нервно покусывая губы и лихорадочно теребя пальцами ткань пальто.

«Пытается найти выход из ситуации. Думает, как выкрутиться с минимальными потерями. Ну-ну», — мысленно усмехнулся я.

Пока мы пикировались с председателем КГБ, капитан по рации связался с Андреем и Ержаном. Бойцов «Беркута» во главе с казахом, Сергей Иванович отправил конвоировать Андропова и остальных пленных на базу, усилив их десятком свежих боевых пловцов. Березин хотел поехать с нами, но капитан убедил разгоряченного старика лично проконтролировать перемещение председателя КГБ на гауптвахту военного городка. Дед клятвенно пообещал, многозначительно поправив на поясе «ТТ», что сядет на губе с охранниками, пока Андропова не заберёт Ивашутин, а в случае нештатной ситуации сразу застрелит Юрия Владимировича без малейших сантиментов.

Старшина остался со мной. По просьбе капитана, «Дельфины» выделили одного подготовленного бойца для моей охраны. Это оказался здоровенный мичман в черной форме «морской пехоты» и залихватски расстегнутом бушлате, из-под которого торчал краешек тельняшки. Новый боец представился Костей и уселся с другой стороны от меня. Между двух могучих туш с широченными плечами, я чувствовал себя, то ли конвоируемым, то ли «ВИП-персоной», окруженной шкафами-телохранителями.

— Всесоюзный НИИ системных исследований находится на проспекте 60-летия Октября. На въезде в город нас будут поджидать бойцы из семидесятого отдельного отряда спецназа. Примерно, взвод. Товарищ генерал армии считает, что вместе с бойцами «Дельфина» и «Ястреба» людей более чем достаточно, — начал инструктаж капитан, заставив нас оторваться от обозрения проплывающих за окном видов. — Особенно с учетом того, что к нам должна присоединиться милиция. Петр Иванович пообещал сразу позвонить Щелокову, и попросить выделить сотрудников для нашего сопровождения. Ориентировочно это будет отряд милиции особого назначения. Большая часть людей Щелокова встанет в оцепление с нашими бойцами, меньшая — пойдёт за нашим штурмовым отрядом, будет контролировать нижние этажи. Петр Иванович решил сделать это совместной операцией с МВД. После встречи с командирами, и уточнения деталей, начинаем операцию. Вопросы и предложения есть?

— Семидесятый отряд, это вроде псковские, из второй отдельной бригады, — пробасил старшина. — Она в ЛенВО. А тут Москва.

— Перебросили сюда, накануне внеочередного собрания Политбюро, на случай различных ситуаций, — пояснил капитан. — Ещё вопросы есть?

— Никак нет, товарищ капитан. Просто интересно было.

— У меня есть, — вступил в разговор я. — Но не вопросы, а предложения.

— Говори. Слушаю, — разрешил капитан.

— Первое. В авангарде пойду я вместе с этими ребятами, если вы не возражаете.

— Возражаю, — посуровел Сергей Иванович. — Зачем?

— Вы же знаете мои способности. Я смогу быстро отреагировать, найти нужный кабинет, не дать спалить документы, и вообще действовать согласно обстановке, даже когда ещё никто не будет понимать, что делать. Если боитесь за мою безопасность, то зря. Никто из этих псевдоученых мальчиков, выпестованных Западом и предателями, никакого серьезного сопротивления не окажет. И со мною рядом будут старшина и мичман, на случай возникновения угроз. А другим бойцам скажете, что первым пойдёт старший лейтенант Шелестов. Выгляжу я намного старше, спасибо Алле, поэтому вопросов возникнуть не должно. И второй момент, который нужно донести до личного состава и сопровождающих милиционеров. Никаких разговоров и сюсюканий. Это потеря драгоценного времени. Быстро идём вперед, реформаторов кладем мордами в пол, персонал можно расставить вдоль стенок с поднятыми руками. Но никаких разговоров, объяснений, и пререканий, только движение вперед, занятие этажей, проверка кабинетов. Если возмущаются, пытаются вступить в дискуссию, прикладом по ребрам. Важна каждая секунда, чем больше документации возьмем, тем лучше.

— Хорошо, — кивнул капитан. — Я тебя понял. Пойдешь первым, но только со мной и ребятами. До офицеров и милиционеров я твои предложения доведу, а они, пока мы будем ехать, проведут краткий инструктаж бойцов. Будем работать жестко. Полномочия от Ивашутина и министра обороны у меня есть. Щелоков в курсе, а Цвигуну их подтвердил Брежнев.

— Тогда думаю, вопросов не возникнет.

— Не должно, — подтвердил Сергей Иванович. — Петр Иванович сейчас вместе с товарищем Романовым и большинством членов Политбюро. Они уже все вместе выехали в Кремль для проведения внеочередного совещания. Будут ждать Леонида Ильича, чтобы начать…

На въезде в город нас ожидали желтые «УАЗ» и «РАФ» милиции, и пара армейских темно-зеленых «ЗИЛов» с бойцами. Капитан дал команду по рации останавливаться и первым припарковался на обратной стороне обочины. За ним встали грузовики с «беркутами» и «дельфинами».

Сергей Иванович подхватил папку с бумагами и вылез из машины. Навстречу ему выдвинулись высокий подтянутый армейский капитан и кряжистый, квадратный майор среднего роста. Все трое встретились на обочине, обменялись рукопожатиями и отошли в сторону от дороги. Разговор вели у огромного толстого дуба, угрожающе растопырившего черные толстые ветки.

Капитан общался с милиционером и армейским офицером минут пять. Рассматривали карту, оказавшуюся в папке майора, что-то оживленно обсуждали.

Ожидая капитана, я вышел из «УАЗа», присел на багажник, с удовольствием вдыхая свежий морозный воздух. Старшина и мичман дисциплинированно остались в машине. Наконец, Сергей Иванович что-то коротко сказал собеседникам и двинулся к машине.

Поравнявшись со мною, остановился и сообщил:

— Надо немного подождать. Прокурорские должны подъехать, чтобы проблем не было. Петр Иванович говорил, что попросит Щелокова, чтобы Брежнев связался с Руденко. Майор говорит, с минуты на минуту подъедут. Они тоже будут задействованы в операции. Дадут нам минут десять на захват здания, зайдут с понятыми и будут присутствовать при выемке документов.

— А Руденко даст разрешение? — засомневался я. — Без ознакомления с материалами, и законных оснований? Мы же всё делали тайно, не посвящая контролирующие органы. И доказательств до сегодняшнего дня никому не предъявляли.

— Даст, — усмехнулся капитан — Личное указание товарища Брежнева проигнорировать не сможет. Он в должности Генерального прокурора с пятьдесят пятого года. Ещё при Хрущёве назначен. Знает, когда покочевряжиться можно, а когда бегом бежать приказ выполнять. Да и сам он не без греха. В, так называемых, «репрессиях» активно участвовал, а после, не менее горячо их осуждал, в угоду Хрущеву. И Брежневу не откажет. После покушений Леонид Ильич, как я понял из аккуратных намеков генерала, горит желанием организовать массовые репрессии, может быть даже с расстрелами по примеру товарища Сталина. Совсем другим человеком стал, когда Чазов его пытался «нафаршированными» таблетками травануть, а майор Липатов — пристрелить. Просто пылает праведным гневом. Так что Руденко и слова против не скажет. Иначе, моментально улетит на заслуженную пенсию. И потом, документы у нас есть. Если что, задним числом оформят и проведут как надо. Прокурорским к таким ситуациям не привыкать. Оспорить собранные материалы невозможно, существование заговора и подготовка к перевороту с убийством товарища Брежнева убедительно доказаны. Пусть только Руденко попробует заартачиться…

Сергей Иванович услышал шум подъезжающей машины и повернулся:

— А вот и прокуратура прибыла.

Я глянул вслед за капитаном и увидел притормозившую рядом черную «волгу». Рядом с водителем сидел человек в синей фуражке, такого же цвета форменном двубортном кителе с позолоченными пуговицами-гербами. Капитан подошёл к открывшемуся окошку, и что-то тихо сказал. Выслушал ответ, молча козырнул и пошел к машине. Через минуту мы тронулись с места, пропустив вперед милицейский «УАЗ». Остальные машины пристроились за нами. Процессия из милицейского «бобика», истошно воющего сиреной, нашего «УАЗа», «РАФа», четырех «армейских» грузовиков и прокурорской «волги» последовала в город.

Столица встретила нас веретеницей жилых многоэтажек, основательными зданиями сталинок, россыпью магазинов, кинотеатров, университетов и школ, раскинувшихся по обе стороны дороги. Навстречу резво бежал поток транспорта: летели юркие «жигули» и «москвичи», неслись желтые волги-такси с чёрными квадратами «шашечками», неторопливо проплывали троллейбусы.

Но забавнее всего было наблюдать за москвичами, увидевшими нашу процессию. Люди поворачивали головы, замирали, смотрели нам вслед, провожая долгими взглядами. Выронил игрушечную саблю пятилетний ребенок, зачарованно открыв рот. Испуганно подхватил портфель обеими руками, и куда-то заторопился интеллигентный мужчина в вязаной шапочке-петушке. Остановилась компания подростков, заворожено наблюдая за последним грузовиком. Наверно сумели рассмотреть, сквозь немного отодвинутый, чтобы выбросить сигарету, брезентовый полог, бойцов в касках, бронежилетах и с автоматами.

— «Ястреб», «Дельфин», полная боевая готовность, подъезжаем, — объявил капитан по рации. Мы заехали на широкую парковочную площадку перед внушительным зданием ВНИИСИ. Сотрудники института, стоящие возле здания, прыснули в стороны, давая место машинам. За нами остановилась «прокурорская» волга. Армейские грузовики и «РАФ» перегородили выезды с двух сторон. Из машин посыпались спецназовцы и милиционеры с «калашниковыми».

— Работаем, Алексей не спи, — рыкнул капитан, распахивая дверцу машины. Я рванулся вперед, набирая скорость и нащупывая рукоять «ТТ» за поясом. Сергей Иванович пропустил меня и пристроился сзади. Старшина и мичман бежали справа и слева, чуть отстав. Дробный перестук каблуков солдатских сапог звучал царской музыкой, наполняя душу радостным предвкушением встречи с «молодыми реформаторами».

— Что такое? — послышался возмущенный вскрик, и сразу же сменился глухим стуком ударов, приглушенными стонами и охами. Краем глаза я заметил, как бегущие следом за мной солдаты прикладами укладывают на землю группу молодых людей, стоящих возле входа, помогая им принять правильное положение пинками сапог.

Я распахнул стеклянную дверь института и влетел в помещение. Не обращая внимания на отшатывающихся в стороны людей, бросился к проходной, за которой в прозрачной кабинке маячила сгорбленная фигура в сером свитере.

— Стоять! Куда пошли? — старик резво кинулся мне навстречу, воинственно встопорщив седую бороду.

— Не лезь отец, — я нырком увернулся от загребущих рук, оттолкнул хилое тельце плечом, схватился руками за полые стальные трубки заблокированного турникета, одним прыжком перемахнул преграду, и крикнул:

— Деда не бейте. Он не причем.

Оглянулся. Растерянного старикана сграбастал в медвежьи объятья старшина, и аккуратно передал замершего вахтера, подбегающим бойцам с напутствием:

— Не балуйте.

Мичман залетел за мной. Забежал в прозрачную кабинку, склонился и нажал на какую-то кнопку. Турникет, через который уже перемахнули Сергей Иванович, старшина и ещё несколько бойцов, завертелся пропеллером, пропуская бойцов.

Меня пытался схватить за рукав, откуда-то выскочивший угрюмый мужик лет сорока, не разобравшись в ситуации. Сразу же получил коленом между ног и рукоятью «ТТ» по башке, глухо застонал и осел бесформенным кулем на пол.

Я продолжил бежать, не останавливаясь ни на секунду. Раскидывал, разлетающихся в стороны как кегли людей, локтями и плечами. Под ногами с быстротой молнии мелькали ступеньки, один лестничный пролет сменялся другим. Сзади по-прежнему гремела гулкая дробь каблуков капитана, охранников и бойцов. Ручеек спецназовцев растекался в разные стороны, занимая коридоры, этажи и кабинеты.

Боковым зрением машинально отмечал, как жестко укладывают на пол тех, кто пытается помешать движению или как-то сопротивляется, остальных пинками расставляют лицами к стенам и поднятыми руками. Везде слышались сдавленные ругательства, короткие рычащие команды бойцов «встать», «лежать», стоны и глухой стук прикладов по телам.

Ага, вот сюда мне и надо. Я свернул с лестницы в широкий коридор, чуть не сбив с ног, полную женщину с огромной стопкой бумаг, журналов и папок. Она охнула и отшатнулась в сторону, с трудом удержав равновесие. Перевязанные тонкими веревочками папки и зарубежные журналы с грохотом хлопнулись на пол, прямоугольные листы, покачиваясь в воздухе, мягко планируют вниз, а я продолжаю лететь по коридору, набирая скорость.

В конце коридора видна огромная приемная. Мне туда. По разные стороны от пустого стола секретарши два кабинета. На двери одного табличка: «Директор. Д. М. Гвишиани». На другом — «зам. директора. С. С. Шаталин».

— Что здесь происходит? — вторая дверь приоткрывается, на пороге появляется худощавый лысоватый мужчина лет сорока пяти в сером костюме.

Мичман, стоящий ближе, реагирует моментально. Рывок за лацкан пиджака, залом руки, расслабляющий удар по почке, и поскуливающий Шаталин сворачивается клубком на полу, держась ладонью за пострадавший орган. Но разлеживаться в таком положении ему не дали. Парочка корректирующих пинков, и он протирает пол впалым животом, раскинув конечности в стороны.

Я дернул ручку кабинета директора, убедился, что он заперт, и пробил «май-гери» в район замка, вложив в удар массу тела. Дверь содрогнулась, затрещала, но выдержала. Старшина молча отстранил меня, сделал пару шагов назад и с разгона обрушился на деревянное полотно всем телом. Дверь жалобно хрустнула, и, брызнув щепками, поддалась, распахнувшись настежь.

— Здесь должна дежурить как минимум пара человек, никого не впускать, ничего не трогать, — я повернулся к забежавшим в приемную следом спецназовцам. — И этот пусть полежит пока, до дальнейших распоряжений.

Передний боец вопросительно глянул на капитана.

— Выполнять, — рыкнул Сергей Иванович.

— Так точно, — спецназовец отдал честь, поудобнее перехватил висящий на шее автомат, и замер у стола секретарши.

Дорога каждая секунда, и мои дела здесь далеко не закончены. Я молча выскочил из приемной. Промчался по коридору, лавируя между бойцами, ставящими к стенам сотрудников института и перепрыгивая через распростертые на полу тушки тех, кто пытался качать права.

Повернул к приоткрытой двери, ведущей к пожарной лестнице. И опять наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Сергей Иванович с мичманом и старшиной бегут сзади.

На следующем этаже выныриваю из пожарного выхода в коридор, отыскивая знакомую табличку. Вот же она, «зал для семинаров». Из-за закрытой двери доносится гул голосов. Похоже, там много народу. Удачно попал. Рывком распахнул дверь. Голоса в полутемной комнате замолкли, патлатые и коротко стриженые парни лет двадцати пяти-тридцати, рассевшиеся за круглым столом, огибающим комнату, повернулись ко мне. Луч диапроектора выхватил из полумрака удивленные лица присутствующих. На белом полотне напротив, прикрепленном к стене, сияют синие и красные столбики диаграмм.

— Кто вы такие? По какому праву сюда врываетесь? — встал со стула патлатый худой парень. — Это Всесоюзный НИИ системного Анализа при Совете Министров. Мы вообще-то с Комитетом Государственной Безопасности работаем, материалы и доклады готовим. Вы последствия себе представляете?

Я движением ладони придержал, готовых уложить эту толпу на пол мичмана и старшину, продолжая разглядывать присутствующих. Знакомые рожи «младореформаторов». Будущие министры, высокие чиновники, миллионеры, владельцы заводов, газет, пароходов. Нашел взглядом нескладного высокого рыжего парня и уже начинающего полнеть коротышку с пухлыми губками и маленькими крысиными глазками. Мое лицо непроизвольно расплылось в широкой садисткой улыбке.

«Вот и встретились, наконец-то. Как же я долго ждал этого момента».

Рыжий и коротышка что-то почувствовали. В глазах рыжего загорелась тревога. Коротышка нервно облизнул губы, причмокнул и отвел взгляд в сторону.

«Интересно, как они здесь оказались?» — пришла в голову мысль. — «С Гайдаром понятно. Он сейчас аспирант МГУ. Сам экономист, уже либеральных взглядов, и у нас по материалам проходил, имеет контакты с „реформаторами“, дружит со многими, но сам сотрудником ВНИИСИ не является. А Чубайс как сюда попал? Он же вообще в Ленинграде живет, доцент ЛИЭИ. Хотя тоже экономический факультет закончил, правда, со специализацией „организация машиностроительного производства“. Стоп, в материалах мелькала информация, что сотрудники МИПСА, через свои связи во ВНИИСИ, ищут кадры для будущих реформ в других институтах, среди молодых сотрудников либеральных взглядов. Скорее всего, и их так привлекли».

— Я сейчас пойду к Станиславу Сергеевичу, он позвонит начальнику Пятого управления Филиппу Денисовичу Бобкову, или самому Юрию Владимировичу Андропову, — продолжал разоряться лохматый. — И тогда вы ответите за своё самоуправство!

Я, продолжая счастливо улыбаться, спрятал «ТТ» сзади за пояс под куртку. Под беспокойными взглядами «реформаторов» неторопливо размял шею, предвкушающе щелкнул суставами. Шагнул к патлатому, затем ещё раз.

Он озадаченно замолк. Моя правая со скоростью пушечного снаряда влетела в лицо лохматого, рассекая нижнюю губу и кроша зубы. Парень, нелепо взмахнув руками, отлетел к окну, сшибая стоящие на пути стулья. Приподнялся на локте, выплюнул осколок зуба, всхлипнул и закрыл рот ладонью, со страхом глядя на меня.

— Здравствуйте, товарищи-господа молодые экономисты, жулики и просто проходимцы, — я улыбнулся ещё шире и ласковее. Паренек, сидевший ближе всех, испуганно отшатнулся к стене вместе со стулом. Блондин рядом нервно взмахнул руками, сбив очки с переносицы соседа. Гайдар побледнел, маленькие начинающие заплывать глазки испуганно забегали, задергавшиеся губки опять сочно причмокнули. Чубайс с шумом выдохнул, вытер ладонью вспотевший лоб, и на всякий случай, отодвинулся подальше.

— А чего это вы так задергались? — делано удивился я. — Не рады нашей встрече? Зря. Я вот давно жаждал познакомиться с вами и лично выразить свою признательность. Сегодня моя мечта осуществилась.

18 января. 1979 года. ВНИИСИ

Взъерошенный брюнет с лицом задрота-отличника, успел подхватить летящие вниз очки, водрузить их на острый нос и резко встать, с шумом отодвинув стул.

— Что это за безобразие?! — повысил он голос. — Кто вы такие?

— Я буду жаловаться! — по-поросячьи взвизгнул пухлый Егор, мячиком выпрыгнувший со стула. — Вы пожалеете о своем самоуправстве! Мой отец — руководитель военного отдела газеты «Правда». С ним члены ЦК КПСС за руку здороваются. А дед — Аркадий Гайдар. У вас будут большие неприятности.

Истеричные вопли главы будущей команды «молодых реформаторов» сопровождались причмокивающими звуками, как будто Егор Тимурович кого-то целовал, или просто впал в младенчество и жадно сосал материнскую грудь. Маленькие крысиные глазки грозно прищурились, припухлые щечки гневно заалели. Со стороны возмущение коротышки выглядело забавно, как выступление красноносого клоуна в цирке-шапито.

— Да что ты? — я изумленно поднял брови. — Сам писатель Гайдар дед? Который сказку о «Мальчише-Кибальчише» написал? Вот это да. Уважаю. Только внук у него вылитый Мальчиш-Плохиш получился. Для полноты картины банки варенья да бочки печенья рядом не хватает. А где твой буржуйский орден: «Белый Крест Предателя»? Не заработал ещё? Ничего, у тебя всё впереди. Кстати, чего ты постоянно губами чмокаешь как свинья, которую от корыта со сгущенкой оторвали? Жрать хочешь или дефективный с рождения?

— Да как вы смеете? Это… — побагровевший Гайдар сорвался на фальцет, взял слишком высокую ноту и надорвался, обескуражено причмокнув блестящими пухлыми губками с выступившими в уголках белыми капельками слюны.

— Пену с губ вытри, реформатор недоделанный, — грубо посоветовал я.

Сотрудники ВНИИСИ возмущенно загомонили. Я сделал два шага вперед, подхватил двумя пальцами пухлую щечку испуганно замолчавшего Гайдара и потянул за собой. Коротышка был настолько шокирован, что покорно двинулся следом.

«Молодые реформаторы» не успокаивались, продолжая наперебой громко выражать своё негодование. Физически защитить своего единомышленника не дернулся никто. Автоматы в руках мичмана и старшины, как и «ТТ» в ладони Сергея Ивановича оказались мощным сдерживающим аргументом.

— Что-то этот курятник раскудахтался. Пора петушкам клювы посворачивать, — озабоченно заметил я.

Вопросительно глянул на капитана, увидел понимающий кивок и скомандовал охранникам:

— Работайте ребята, а я тут пока с товарищем Гайдаром переговорю.

Старшина и мичман с готовностью сорвались с места. Рыки «лежать», «руки вверх», «стать лицом к стене» чередовались ударами прикладов, сапог и здоровенных кулаков по нерасторопным реформаторам, ещё не понявшим всю серьезность положения. Капитан тоже не остался в стороне, и помогал бойцам, активно орудуя рукоятью пистолета, ногами и руками.

Получил, по хребту прикладом, вскрикнул и изогнулся уточкой, падая на пол коротко стриженый паренек. В будущем он должен был стать министром, уважаемым человеком и видным дипломатом. Не срослось. По-заячьи заверещал, получив мощный пендель в бок, очухавшийся после моего удара, лохматый. Теперь он не будет рулить сладкой «топливной» отраслью. И светит ему только камера и длительное заключение вместо миллионов баксов и членства в масонской ложе.

Охнул рыжий, получивший кулаком по почкам и с особым удовольствием впечатанный мичманом мордой в пол. Он почему-то особенно не понравился бойцу «Дельфина». Видимо, морской спецназовец интуитивно чувствовал суть главного будущего прихватизатора всея Руси.

Грохот падающих стульев и глухой стук прикладов, сапог и кулаков по холеным тушкам «молодых ученых» сменился тишиной, периодически прерывающей приглушенными стонами жертв насилия и собственных наполеоновских амбиций. Парочка самых послушных стояла лицом к стене, подняв ладошки и широко расставив ноги. Остальные лежали на полу, дисциплинированно заложив руки за головы. Многие с такими жалобными и потерянными рожами, что могли выдавить слезы сочувствия у сердобольных людей, не знакомых с последствиями планов экономических «гениев».

Растерянный коротышка, замер от ужаса, затаив дыхание. Я убрал руку с потной пухлой щеки и брезгливо вытер пальцы о лацкан пиджака Егора Тимуровича.

— А я ваш поклонник, да, — игриво сообщил я, глядя прямо в бегающие крысиные глазки внука писателя. — Очень ваш прагматичный подход к экономике импонирует. Как вы там на своих междусбойчиках говорите? Ничего, если в процессе реформ, которые вы планируете, умрёт тридцать миллионов человек. Ну не вписались люди в рынок, что здесь такого? Бывает. Это же быдло серое, не то что вы великие интеллектуалы и талантливые молодые экономисты. Правда?

Я ласково улыбнулся испуганно съежившемуся и отшатнувшемуся назад Гайдару.

«Хорошее у Егорки чутье. Я ещё даже толком не начал, а он уже почувствовал опасность своей откормленной задницей».

Лежавший недалеко Чубайс, обожающий употреблять фразу о необходимых жертвах рынка к месту и не очень, обеспокоенно пошевелился. К нему сразу же рванулся обрадованный мичман, с наслаждением опустивший приклад автомата прямо между лопаток «молодому реформатору».

Рыжий басовито взвыл, получил ещё раз ногой по почкам, захлебнулся воплем, и скорчился в позе эмбриона, приложив ладошку к пострадавшему месту. Лучащийся счастьем «дельфин» с широкой улыбкой замер над скрюченной тушкой, ожидая очередного повода приласкать сапогом или автоматом. Перекошенное в гримасе боли лицо Толика не могло видеть «сатрапа», но рыжий каким-то шестым чувством уловил настрой бойца и сразу же дисциплинировано принял правильное положение, перевернувшись на живот, и сложив ладони на затылке.

— Продолжим, пожалуй, — я нехотя оторвался от увлекательного зрелища страдающего Чубайса и повернулся к Гайдару. — Теперь проведем научный эксперимент, подтвердим опытом ваши высказывания. Ты ведь любишь научные эксперименты, а Егор Тимурович?

Я дружелюбно подмигнул растерянному коротышке.

— Ээээ, а может не надо? — испуганно промямлил Гайдар.

— Надо, Федя, надо, — строго заявил я.

— Я не Федя, — пискнул Егор Тимурович.

— Знаю. Что же, ты светило экономическое, любитель Адама Смита и Пола Самуэльсона^[12] с классикой совсем незнаком? Смотрел бы комедии Гайдая, меньше идиотских мыслей о реформах в голове крутилось.

Гайдар захотел что-то сказать, взглянул на меня, и благоразумно закрыл рот.

— Ладно, не будем отвлекаться на посторонние темы. На чем я остановился? Ах, да, на проведении научного эксперимента. Начнём, пожалуй.

Я переместил вес на левую ногу, и мощно пробил боковым в печень, для верности сразу же добавил прямой правый в расслабленное солнышко. Пузцо Гайдара негодующе затряслось, жировые складки под сорочкой колыхнулись волной.

Коротышка коротко всхлипнул и осел на пол, схватившись за поверхность белой пухлой ручкой, никогда не знавшей физического труда.

— Вот теперь перейдем непосредственно к эксперименту, в виде наглядного примера, — злорадно ухмыльнулся я, наблюдая за мучениями Егора Тимуровича, опустившегося на четвереньки. Левой он держался за печень, локтем правой опирался на линолеум.

— Я ставлю свой каблук вот сюда, — ботинок накрыл ладошку «великого экономиста», припечатав её к полу. Гайдар взвыл и попробовал освободить руку. Не вышло.

— И что мы видим? — продолжал разглагольствовать я, не обращая внимания на мучения толстячка. — Мой каблук стоит на твоей клешне. А если сделать вот так…

Нога сместилась ближе к растопыренной пятерне. Я резко усилил давление. Громкий хруст суставов в наступившей тишине прозвучал пистолетными выстрелами. Каблук деликатно убрался в сторону, открывая торчащие под неестественным углом пальцы: средний и безымянный.

— Аааа, — выпучил глаза коротышка, баюкая пострадавшую руку с переломанными пальцами.

— Вот теперь перейдем к самому главному, — удовлетворенно заметил я, — В процессе неизбежного наступления каблука на твою руку, два пальца, увы, сломались. Но это ведь не страшно, правильно, Егор Тимурович? Они просто оказались в плохое время, в плохом месте. Так сказать, неизбежный процесс столкновения суставов и подошвы. Просто не успели уйти с пути каблука, вовремя не учли траекторию движения обуви и не вписались в окружающее пространство. Сами виноваты. Зато оставшиеся три хоть куда, правда? Ну не стесняйся, пошевели ими Егор Тимурович. Смотри, какие у тебя ухоженные белые пальчики: большой, указательный и мизинец. И что самое, замечательное, в отличие от тех, покалеченных, целые и здоровые. А те, сломанные, тебе и не особо были нужны. Безымянный и средний, тьфу. Теперь их могут ампутировать^[13], суставчики то переломаны качественно, восстановить их навряд ли получится. Но ты Егор Тимурович не переживай, это было неизбежно, как эволюционный процесс. Тебе и трех много.

Гайдар меня не слушал, истерично подвывал, что-то бормотал, бережно прижимая к жирной груди пятерню с торчащими наружу пальцами. Из глазенок Егора Тимуровича блестящими дорожками непрерывно текли ручейки слез.

— Чего рыдаешь, экономист? — осведомился я. — Понимаю, больно, тяжело, но необходимо. Я наглядно показал суть ваших реформ. Ты как ученый вообще должен стоически переносить подобные эксперименты, важные для науки. Ибо экономика — это не только сухие цифры, и многостраничные отчеты со специфическими терминами. А процессы, непосредственно влияющие на людей. Они могут убить, или наоборот, дать новую благополучную жизнь миллионам. И если ты хочешь стать людоедом, обрекающим большинство населения нашей страны на голодную смерть, лишения и голод, то очень важно, посмотреть на свои нововведения с другой стороны. Например, со стороны подопытных кроликов, в которых вы хотите превратить большинство обычных советских граждан, живущих на одну зарплату или пенсию. Я тебе такую возможность предоставил. Хотя, если чего-то не понял, можем ещё раз повторить. На пальцах другой руки для лучшего усвоения материала. Давай, клади на пол свою толстенькую пятерню.

Я шагнул вперед, показательно занося каблук.

— Не надо, — взвизгнул Гайдар, дернувшись в сторону. Даже о больной руке забыл.

— Я всё понял, честное слово, — жалобно проскулил аспирант МГУ.

— Будем надеяться, — я посмотрел на перепуганного коротышку душевным взглядом доктора Лектера. — Посиди пока, подумай о своем поведении. А я с твоим ленинградским другом пообщаюсь. Анатолий Борисович сюда, пожалуйста. Нет, нет вставать не надо, ползком. Есть у меня к тебе пара вопросов по приватизации…

Рыжий глянул в мои усталые добрые глаза и лихорадочно замотал головой. Затем быстро-быстро шевеля руками и ногами, заполз под стол у стены. Не хочет беседовать и эксперименты проводить теоретик хренов. А ещё ученым себя считает. Никакого самопожертвования. Придётся его из-под стола выковыривать…

— Алексей, — капитан осторожно тронул меня за плечо. — Не сейчас. Сюда кто-то идёт. Слышишь? В коридоре шаги.

Я прислушался. Сюда действительно кто-то шел. С каждой секундой стук каблуков звучал всё громче.

— Прокурорские? — тихо уточнил я. — Это плохо. Могут крови попортить.

— Не попортят, — заверил капитан. — Леонид Ильич очень зол, и дал Руденко соответствующие инструкции. Петр Иванович сказал, при задержании можем не стесняться. Только, чтобы не убили никого. И вообще, мы ничего не видели, ты ничего не делал, повреждения подозреваемый получил при сопротивлении, а всё остальные версии — злобный навет и оговор ценного, а главное, очень доброго сотрудника.

— Отлично, — широко улыбнулся я. Настроение поднималось прямо на глазах. Только почему все лежащие «реформаторы» начали потихоньку отползать подальше от меня? Странные, какие-то ребята, совсем зашуганные.

Стук каблуков звучал уже совсем рядом.

— Сергей Иванович, все документы находятся в ящиках шкафа и тумбочках. Там очень много всего интересного. Мы успели, они ничего не уничтожили, — быстро добавил я, и дверь распахнулась.

— Так что тут у нас? — в комнату зашел уже знакомый плотный мужчина лет сорока пяти в синем прокурорском мундире. Пуговицы-гербы сияли так ослепительно, что хотелось отвести глаза. Под фуражкой густая седая шевелюра, холеное лицо с поджатыми тонкими губами. Вылитый потомственный аристократ начала века.

— Подозреваемых взяли, — доложил капитан, козырнув. — Они нейтрализованы. Документы, являющиеся вещественными доказательствами, должны лежать в ящиках стола, шкафу и тумбочках. Будем проводить изъятие в присутствии понятых?

— Будем, — кивнул «синий мундир». — Повремените только немного. Сейчас пройдусь по другим кабинетам, Володя понятых приведет и приступим.

— Как скажете, товарищ прокурор, — пожал плечами Сергей Иванович.

— Подождите! — отчаянно выкрикнул Гайдар. — Вы не можете оставить нас наедине с этими садистами! Посмотрите, что они сделали!

И коротышка с готовностью продемонстрировал руку с поломанными пальцами.

Прокурор вопросительно глянул на Сергея Ивановича.

— Сопротивлялся, — лаконично пояснил капитан. — Пришлось жестко нейтрализовать. Помяли немного в процессе.

— Ложь, — визгливо завопил Егор Тимурович, вскакивая. — Я не сопротивлялся! Меня жестоко пытали! Изверги! Особенно вот этот молодой.

Холеная белая ладошка обличительно ткнула в мою сторону толстеньким, похожим на сардельку, пальчиком.

— Да? — удивился прокурор, внимательно разглядывая меня.

— Врёт подлец, — клятвенно заверил я, спокойно глядя в глаза работнику контролирующих органов. — Кидался на меня с кулаками, пену пускал аки берсерк. Пришлось защищаться.

— Что же вы товарищи делаете? — укоризненно качнул фуражкой прокурор. — Совсем работать разучились. Разве так можно?

— Вот, вот, — Гайдар оживал на глазах. — Товарищ прокурор дайте лист бумаги и ручку, я хочу написать заявление. И позвоните в комитет Госбезопасности, товарищу Бобкову, начальнику пятого управления. Он во всем разберется.

— Сейчас, — приветливо кивнул седой. Подошел к гордо напыжившемуся коротышке, глянул в лицо, и развернулся к нам.

— Разве так можно? — неожиданно рявкнул прокурор. — Вы что совсем уже? Берете опасных преступников, а они тут как на курорте себя чувствуют! Почему либеральничаете с государственными изменниками?! Почему подозреваемый после задержания и до проведения всех необходимых процедур, не лежит на полу с закованными наручниками руками, а свободно расхаживает по комнате? Может, вы ему ещё сигареты, чай и кофе принесетё, чтобы жизнь медом казалась? А потом дадите возможность вещественные доказательства уничтожить? Вообще обалдели? Совсем распустились! Сталина на вас нет!

Егор Тимурович онемел, и секунду смотрел на прокурора с отвисшей челюстью. Начавшие было улыбаться реформаторы опять посмурнели.

— Прошу прощения, товарищ прокурор, — повинился Сергей Иванович. — Виноваты. Сейчас всё исправим. Старшина действуй!

— Слушаюсь, — пробасил старшина и шагнул к Гайдару.

— Не надо, прошу вас, я сам лягу, — проблеял побледневший толстячок, и быстро опустился на пол, неловко прижав к груди поврежденную руку. Запрокинул ладони за голову и зашипел, задев покалеченные пальцы.

— Ладно, покараульте их, я пока прогуляюсь по этажам, ознакомлюсь с обстановкой. Потом вернусь, начнем допросы и выемку документов, группу следователей я уже вызвал, — распорядился работник прокуратуры.

— Так точно, — козырнул капитан, скользнул глазами по мундиру и добавил. — Товарищ следователь по особо важным делам.

Когда за прокурором закрылась дверь, я шагнул к Сергею Ивановичу.

— Надо ехать с Питоврановым решать. Здесь уже без нас разберутся. Сотрудники проинструктированы, выемку доказательств произведут по правилам. Никто ничего не спрячет. А у нас времени в обрез. Нужно ещё двор и квартиру найти, с соседями-пенсионерами договориться, прослушку поставить и взять генерала-лейтенанта с американцем тепленькими, с поличным.

19 января. 1979 года. Москва. Хамовники

Заверещала рация. Сергей Иванович, сидевший рядом с водителем, подхватил черный прямоугольник «Ангстрема ОН».

— Первый, как слышно? Это третий. Прием?

— Первый на связи, — коротко ответил капитан.

— Первый, объекты завершают встречу. Гость сказал: у них есть пять минут. Потом ему нужно уходить. Группа захвата на старте. Ждём вашу команду.

— Вас понял. Группе захвата — занять позиции и приготовиться к задержанию, согласно плану. Третий, как понял?

— Понял хорошо. Группа выдвигается.

— Принял. Конец связи, — ответил капитан.

Повернул рычажок переключателя частот рядом с антенной, удовлетворенно кивнул, услышав шипение, и поднёс рацию к лицу:

— Пятый, четвертый, второй, я первый как слышно? Прием.

— Первый, я пятый, слышно отлично, — прогремела рация.

— Первый, второй на связи. Слышимость хорошая.

— Первый, четвертый на проводе. Вас слышу.

— Связались технари. Объекты заканчивают разговор. Гость заявил, что у него осталось пять минут, потом ему нужно уходить. Группа захвата, сидевшая с технарями в соседней квартире, уже заняла позиции в коридоре. Вы контролируете окна, выход и обратную сторону двора. Их должны взять на месте, при открытии двери. Но если что-то пойдет не так, и будут попытки уйти через окна, разрешаю стрелять хозяину по конечностям, больше никуда. Очень важно взять его живым. Напоминаю: гостя желательно принять без огнестрельных ранений. Это гражданин Америки с дипломатическим иммунитетом. Держите постоянно рацию на приеме. Обстановка может измениться в любой момент. В случае нештатной ситуации сообщайте сразу. Как поняли?

— Первый, я пятый, вас понял. Приступаем.

— Второй, информацию принял. Готов к работе.

— Пятый, я четвертый. Понял, принял, готов к труду и обороне.

— Конец связи, — ответил Сергей Иванович, положил рацию в карман плаща, расстегнул кобуру и коротко бросил:

— Приготовиться. Как только их возьмут, сразу заходим.

Опять затрещала рация:

— Первый, это третий. Хозяину перезвонил неизвестный. Сказал, передаю дословно: директор уже в санатории, арии поёт в аудитории благодарным слушателям, в институте суматоха, надо срочно уезжать в отпуск. Он недалеко, вызвал дополнительную охрану, сейчас подъедет.

— Млять, — сквозь стиснутые зубы выругался капитан. — Леша, ты тоже хорош. Не мог предупредить?

— Не мог, — я пожал плечами. — Извините, Сергей Иванович, я не Господь Бог, всего знать не могу. Что в видении было, то и рассказал.

— Млять, — повторил капитан. — Вот задачка… Не понятно, сколько их подъедет, всё может насмарку пойти. Может, сказать операм, чтобы обратно в квартиру зашли, американца возьмем на улице. А потом, когда поймем обстановку, разберемся как действовать с Питоврановым. Никуда он не денется.

— Времени уже нет переигрывать. Пусть действуют, как договорились, — предложил я. — А с охраной мы позже разберемся. Кстати, Сергей Иванович, а они вдвоем выходить будут? Это же прямое нарушение конспирации. Встреча с американцем тайная, а тут и охрана подключена и ещё кто-то, куда звонить знает.

— Так и обстоятельства чрезвычайные, — отмахнулся капитан. — Его в любой момент могут задержать. Счёт идёт на часы, если не на минуты. Вот Питовранов и подсуетился. Что касается конспирации… Ну забежит американец на этаж-два выше, подождёт пока генерал с охраной уедет, а потом, не торопясь, уйдет. Или вообще на чердак выйдет и через другой подъезд свалит. Нормальный вариант. Думаю, пути отхода в подобных ситуациях у них продуманы. Поэтому я, и снайпера в доме напротив посадил, и сотрудников за окнами наблюдать поставил. Теперь нужно решать, что делать. Людей у нас впритык, группа захвата и человека четыре обратную сторону дома блокируют.

Поздно, — вздохнул я. Позади капитана в окне, во двор заехала серая «волга» с водителем и телохранителем Питовранова и две «жульки», «копейка» и «трешка», заполненные людьми. Хорошо, что на наш «УАЗ» стоял по другую сторону арки, дома находящегося напротив, и с того места, если целенаправленно не присматриваться, виден не был.

Сергей Иванович повернулся вслед за моим взглядом, увидел машины и расстроено выдохнул:

— Твою мать…

Операция по захвату Питовранова и его американского контакта начиналась хорошо. Из ВНИИСИ мы уехали через десять минут, после моего общения с Гайдаром, оставив в зале парочку хмурых спецназовцев и крепыша-сержанта из ОМОНа.

На стоянке у института увидели подъехавшую в сопровождении милицейского «бобика» белую «шестерку». Первым из машины вылез солидный мужчина лет пятидесяти в длинном сером пальто и норковой шапке. Его спутниками оказались строгая дама в черной каракулевой шубке и парень в коричневой куртке. Вся троица с портфелями направилась в институт. На входе следователи прокуратуры продемонстрировали дежурившим бойцам красные «корочки» и растворились в недрах «ВНИИСИ».

Капитан, уселся рядом с водителем, и сразу схватился за трубку «Алтая». Быстро набрал номер, коротко переговорил с каким-то «Яковом Ильичом», договорился о выезде машин технического отдела с сотрудниками и группы захвата из оперативников ГРУ в штатском, попросив быстро найти и захватить с собой гражданскую верхнюю одежду. Как оказалось, беседовал он с первым замом Ивашутина, генерал-полковником Сидоровым, уже бывшим в курсе происходящих событий. Начальник ГРУ, уехавший в Кремль вместе с остальными членами и кандидатами в Политбюро, дал четкие указания, оказывать нам всяческое содействие. Все службы ГРУ были подняты по тревоге и работали в авральном режиме, находясь в полной боевой готовности, поэтому вопрос решился моментально.

Конспиративная квартира, как я сказал Сергею Ивановичу, находилась на Хамовниках, относительно недалеко от американского посольства, и капитан договорился о встрече с подкреплением, в сквере у Лужников. Заодно и вызвал к себе Андрея, со снайпером и ещё одним спецназовцем, оставив Ержана руководить обысками и задержаниями в институте.

Затем попросил, скучающего на стоянке сержанта-водителя подвезти на своем «бобике», прибывших военных. Милиционер наотрез отказался покидать парковочную зону института без приказа. Пришлось Сергею Ивановичу коротко переговорить по рации с его непосредственным начальством, назвать пару известных имен, и получить «добро» при условии быстрого возврата транспорта и водителя.

В машину мы сели прежним составом. Кроме водителя и капитана, на заднем сиденье со мною разместились старшина Иван и мичман Костя. Андрей, или как его назвал капитан, «Алкина зазноба», поехал в милицейском уазике со снайпером и спецназовцем.

Водитель «бобика» сразу включил проблесковый маячок и врубил сирену, развив скорость под сотню километров. Мы двигались следом, резво объезжая передние машины. Я даже не заметил, как оказались у нужного сквера в Лужниках. Там уже стоял серый «412 москвич» технарей и белый с синими полосками шестьсот семьдесят второй «ПАЗ» с круглыми фарами и плотными шторками на окнах. Спецназовцы пересели в «пазик» к коллегам, а милицейский «бобик», как и договаривались, был отпущен обратно, ждать своих возле «ВНИИСИ».

Внутри автобуса сидело восемь оперативников ГРУ в штатском. По просьбе Сергея Ивановича они захватили две большие сумки. В одной из них лежал чехол с СВД. На задних сиденьях была сложена целая куча верхней одежды, собранной чтобы хоть как-то прикрыть военнуюформу Андрея и наших спецназовцев.

Снайперу достался длинный черный плащ, а остальным пальто и куртки. Старший группы захвата капитан Мирошниченко попросил пользоваться одеждой очень аккуратно, её по просьбе Сергея Ивановича собрали с «бору по сосенке» — взяли во временное пользование у сотрудников соответствующих габаритов, сейчас находящихся в здании ГРУ на Хорошевском шоссе.

После знакомства и краткого инструктажа в группы захвата автобусе, мы сели в свою машину и поехали к станции метро «Спортивная». Нужный дом должен быть расположен недалеко, возле магазина «Продукты». И нашёл я его почти сразу.

Мы с Сергеем Ивановичем неторопливо прошлись по двору, проведя небольшую разведку местности. Подъезд нашел сразу, опознав потрепанную дверь с надписями «Катя+Саша=Любовь» и «Сенька — лох». Второй ориентир — огромный железный бак для мусора напротив, метрах в пятнадцати от входа, подтвердил, что я не ошибся.

Аккуратно пробежался по этажам. На третьем обнаружил дверь конспиративной квартиры, оббитую деревянными планками.

Остальное было делом техники.

Капитан наметанным глазом определил точки размещения бойцов, составил план и после краткого инструктажа бойцов, мы приступили к его реализации.

Автобус остался стоять на обочине, рядом с магазином, метрах двадцати от дома. Сергей Иванович быстро договорился с соседями-пенсионерами, показав им своё удостоверение, и толкнув пафосную речь об чрезвычайно важной операции по поимке шпионов. Старички прониклись, пустили к себе двух технарей с аппаратурой, и группу захвата из четырех оперативников, спецназовца и Андрея. Автоматы они перенесли в одной из больших сумок. Руководство группой захвата Сергей Иванович доверил «Алкиной зазнобе». Как он сказал, Андрей очень толковый и опытный офицер, быстро принимает правильные решения в острых ситуациях, и облажаться не должен.

Пока мы разговаривали, старички, заварив нам чаю и расставив чашки, тихонько ушли в гостиную, чтобы не мешать работать. Бабка ещё попыталась о чем-то спросить, но дед, военный отставник, хитро подмигнул нам и выпроводил супругу из комнаты.

Сперва технари несколько минут слушали посторонние шумы в квартире, приникнув к стенке. Звуков никаких не уловили, и принялись за работу. Сначала уточнили у меня, точно ли с той стороны висит ковер. Я подтвердил, добавив, что за ним находится спинка дивана, так что пыль и каменную крошку на паркете никто не увидит.

Все равно, специалисты, молодой худой паренек и кряжистый лысоватый дядька лет пятидесяти работали очень аккуратно, высверливая небольшое отверстие в несколько приемов. Вытягивали и вычищали образовавшуюся пыль специальными палочками-скребками и кисточками, стряхивая её на предварительно подстеленную заботливыми хозяевами газетку. Приготовили микрофон со шнуром, и какой-то хитрый конусный передатчик, открыли дипломат со встроенным кассетным магнитофоном и целым рядом кнопок. Больше я ничего рассмотреть не успел, капитан потянул меня в машину.

За это время снайпер с сумкой и накинутым сверху плащом прошел на верхний этаж и обустроился на чердаке, с легкостью открыв скрепкой навесной замок. Заблокировал засов изнутри, ржавой железякой, валявшейся рядом в груде храма, застраховав себя от неожиданных визитов алкоголиков, бичей и малолетней шпаны. И теперь наблюдал за конспиративной квартирой и двором через замаскированную мусором щель в слуховом окне, рассматривая свою «зону ответственности» через шкалу оптического прицела «СВД».

Наша машина стояла недалеко от двора, наполовину скрытая аркой и гаражами. Несмотря на это, подъезд просматривался как на ладони. Двое оперативников находились на площадке с обратной стороны дома, отрезая возможность бегства через окна гостиной и спальни. Недалеко возвышались черные стволы деревьев, растопыривших голые ветки, и теоретически, можно было попытаться перепрыгнуть с окон на них, а потом скрыться.

Окна второй спальни и кухни выходили в другую сторону на внутренний дворик. В доме напротив и в соседнем подъезде, на лестничных пролетах между вторым и третьим этажом дежурила ещё парочка оперативников ГРУ. Они были готовы в любой момент присоединиться к задержанию, если Питовранову или американцу удастся каким-то чудом прорваться сквозь группу захвата и выбежать на улицу. Или просто подстраховать, когда взятого шпиона и предателя будут выводить и усаживать в машины.

Через сорок минут появился Питовранов. Я его узнал сразу. Высокий седой мужик в очках, в темной куртке с тяжелым «чекистским» взглядом. Пришел пешком с одним сопровождающим. Скорее всего, оставил машину где-то недалеко. До появления «объектов», мы спрятали машину за аркой, во дворе стоящей напротив пятиэтажки, а сами сели на скамейке у гаражей, прикрытые, кронами стоящих рядом деревьев. И начальник «Фирмы» ничего не заподозрил. Спокойно дошел до дома, и нырнул с охранником в подъезд. Через минуту здоровый детина, сопровождавший генерал-лейтенанта, вышел и не торопясь пошел обратно. Двинувшийся за ним оперативник, зафиксировал, что охранник погрузился в серую «волгу», стоящую через два дома.

Американец появился через пятнадцать минут после Питовранова. Его мы тоже сразу срисовали. Одет он был обычно для советского человека: каракулевая шапка-пирожок, синий мохеровый шарф, плотное шерстяное пальто. Аккуратно подстриженный с начинающей седеть бородкой. Ни дать ни взять, почтенный профессор, преподаватель ВУЗа, или ученый.

Но в некоторых вещах он серьезно прокололся. Во-первых, слишком холеное и белое лицо, не обремененное бытовыми заботами. Во-вторых, наличие типичной искусственной американской «резиновой улыбки». Когда пытаешься быть вежливым и радушным, но выглядит это неестественно. Улыбка мелькнула у него на мгновение, машинально, когда сидящая на скамейке старушка что-то у него спросила. Потом «профессор» спохватился, сделал невозмутимый «покер-фейс» и ответил. Но было уже поздно. Рефлекс проявился.

В-третьих, на подходе к подъезду, остановился, и присел поправить расстегнувшуюся змейку на ботинках, бросив быстрые косые взгляды по сторонам. Типичный прием, для оценки обстановки и проверки наличия «хвоста».

— Не профессионал, — сделал вывод капитан, внимательно наблюдающий за американцем. — Его могли ускоренно готовить на каких-то курсах, может, действительно, разведчик, но чувствуется недостаток оперативной работы. Или просто долгое время действовал в комфортных условиях и расслабился. Некоторые наши, кстати, на этом и погорели в Африке и на Востоке. В любом случае, несколько ошибок янки допустил.

Американец скрылся в подъезде, а через минуту снами связались технари и подтвердили: «гость уже в квартире». По команде капитана, мы погрузились в машину и стали около арки, частично прикрытые идущим под углом переходом и гаражами. Рассмотреть автомобиль из окна конспиративной квартиры нереально. А у нас, наоборот, все просматривалось. Медленно текло время, отмеряя секунды и минуты до часа «Х». Ничто не предвещало грядущего звездеца…

«Черт подери, вот это попали», — обреченно отметил я. Отпускать Питовранова нельзя. Выход только один, придётся задерживать или валить охрану. Они так просто не сдадутся. Матерые сволочи и за каждым тянется букет преступлений. Сто процентов будет перестрелка. Под огонь могут попасть гражданские.

Вдруг рация в руке капитана взорвалась воплями: «Стоять, руки за головы, ложись». В оконном проеме конспиративной квартиры мелькнула тень, и стекло с грохотом разлетелось брызгами осколков. Из разбитой рамы обреченно свесились деревянные ножки стула.

«Черт», — мелькнуло в голове, и я выскочил из машины вслед за капитаном. Выхваченный из-за пояса «ТТ» привычно лег в руку. Время ускорилось, и события понеслись бешеным галопом. Из «волги» и «жулек» вылетели охранники во главе со здоровенным быком, ранее сопровождавшим Питовранова до квартиры. Их было не меньше десятка.

В руках сотрудников «Фирмы» я разглядел «ТТ» и «стечкины», а худой мужик, распахнувший плащ, на ходу вытащил «хеклер-кох МП-5».

Боковым зрением отметил, как пугливо вспорхнули со скамьи бабки на дальнем конце дома, резко развернулся обратно физкультурник в синем теплом костюме «динамо», совершавший пробежку, отшатнулась в сторону молодая женщина в лисьей шубке, державшая за ручку мальчика лет шести. Все гражданские были в стороне и в случае перестрелки на линию огня не попадали.

— Стоять, руки вверх, быстро! — первым вылетел капитан, вскидывая «ТТ». Передние «фирмачи», не останавливаясь, продолжили бег к подъезду, а четверо последних моментально развернулись в нашу сторону, вскинув стволы.

Тяжелая рука старшины откинула меня в сторону, под защиту арки.

Застрочили очередями «калашниковы» в руках у мичмана и старшины, загремели пистолетные выстрелы. Полный бандит со «стечкиным» рухнул навзничь на асфальт. Его сосед, перечеркнутый наискось автоматной очередью, тяжело упал спиной на капот и сполз вниз.

Я рыбкой нырнул вперед, перекатился, выставив пистолет перед собою. За долю секунды заприметил бегущего под прикрытие машин, боевика с «хеклер-кохом» и выстрелил, поймав мушкой затылок. Веером брызнули кусочки ткани и кровавые брызги. Мужик рухнул лицом вперед, стукнувшись головой о бампер «волги». Пистолет-пулемет отлетел в сторону. Один готов.

Перекатился ещё раз, под укрытие железного корпуса, стоящего недалеко гаража, и огляделся. Увидел тяжело оседающего на землю Сергея Ивановича. И старшину, как Рембо, держащего одной правой огрызающийся огнём «калашников». Левой спецназовец поддерживал мичмана, затаскивая его под укрытие арки. «Дельфин» держался за предплечье, на котором сквозь лохмотья одежды уже проступили кровавые потеки.

А огненный ад и не думал прекращаться. Бой стал ещё яростнее, а грохот выстрелов — громче. Что-то яростно орали боевики Питовранова, короткими очередями строчили автоматы, бахали одиночные выстрелы пистолетов. К перестрелке явно подключились новые участники: в бой вступили оперативники, находившиеся в подъездах рядом и наша засадная группа. Их расположение позволяло накрыть подручных Питовранова перекрестным огнем. И спецназовец с СВД тоже не сидел без дела. Я заметил, как взорвался кровавыми каплями, ошметками одежды и кусочками плоти затылок бойца, притаившимся за багажником «жигули», как дернулся упавший на землю боевик, пытавшийся заползти под укрытие дерева. Снайпер работал профессионально, щелкая как орехи «фирмачей», появившихся в перекрестье оптического прицела.

— Прекратите стрелять, — визгливо заорал чей-то голос, перекрывая гром выстрелов, — Иначе мы положим эту суку и её выблядка.

Внезапная тишина ударила по сознанию, вызвав секундную оторопь. Замолкли выстрелы, прекратились вопли, и в наступившем безмолвии отчетливо слышался хруст снега под каблуками.

Я осторожно выглянул из-за угла гаража, и сразу же мысленно выругался.

Здоровенный верзила держал за шею бледную женщину в лисьей шубке, приставив к виску пистолет. Его напарник — полный мужик лет пятидесяти схватил за шкирку испуганного ребенка. В левой руке толстяка поблескивала темно-зелеными выпуклыми гранями «лимонка». Под ногами валялось кольцо чеки, а побелевшие пальцы судорожно сжимали рычаг предохранителя. Рядом с бандитами никого не было. Лежало несколько трупов, за изрешеченным капотом «жульки» притаился ещё один боец с «ТТ-шником», глухо стонал «тяжелый» валяющийся у подъезда, рядом с парочкой погибших подельников.

— Я хочу говорить с главным, — продолжал разоряться верзила. — Пусть подойдет сюда на пару слов.

— Помоги мне встать, — прохрипел кто-то сзади.

Я оглянулся, старшина подхватил под руку Сергея Ивановича, помогая ему подняться. Капитан был мертвенно бледен, морщился и прижимал ладонь к груди, но никакой крови не было. Под прикрытием гаража я стрелой метнулся к нему.

Взял капитана под мышку и помог встать.

— Первый, я пятый, — ожила рация в руке капитана. — Что делать будем?

— Я сейчас пойду, поговорю с ним, — прохрипел Сергей Иванович, пытаясь выпрямиться. Но ноги подгибались, не слушаясь своего хозяина.

— Не нужно, — попросил я. — Вы ранены.

— Не ранен, — просипел он. — Бронежилет спас.

И действительно, под лохмотьями одежды, просматривалась объемная пластина бронежилета. Пуля из пистолета оставила на ней небольшую вмятину.

— Вы не сможете, наверняка, серьезные повреждения имеются, не до переговоров сейчас. Давайте я пойду.

— Так что? — продолжал орать верзила. — Выйдет кто-то поговорить с нами? Я стрелять не буду, слово даю. Если нас не отпустите, завалим гражданских, нам терять нечего.

— У тебя даже броника нет, — поморщился капитан. Вопли бандита он проигнорировал и продолжил:

— Я виноват, не озаботился. Но времени уже не было, твоё прямое участие в боях не предполагалось с самого начала. Бойцы получили экипировку, я взял экспериментальную модель, присланную для испытаний. Да и с учетом твоих худосочных размеров, ничего бы не подошло, а подвижность бы ограничило. А это значит, что шансы на выживание уменьшаются. Если с тобой что-то случится, как я в глаза генерала и твоих близких буду смотреть?

— Все будет нормально, — пообещал я. — Вот увидите. Только их нужно отвлечь. Когда я подниму ладони вверх, вот так, нужно будет их отвлечь. Бросьте камень или что-то тяжелое в гараж. Он металлический, грохот будет что надо. Как только это сделаете, пусть сразу же снайпер валит бандита с гранатой, который ребенка держит, а я шлепну верзилу.

— Как ты его шлепнешь? — поинтересовался Сергей Иванович.

— Очень просто, — улыбнулся я, вручил мрачному старшине «ТТ», достал из кармана любимый «дерринджер», взвел курок и спрятал его в рукав куртки, прямо под тугую резинку у запястья.

— Уверен? — усомнился капитан.

— Уверен, — твердо ответил я. — Просто положитесь на меня и всё будет нормально.

Капитан пару секунд смотрел мне в глаза и вздохнул:

— Хорошо, действуй. Я предупрежу ребят.

— Так что, кто-то выйдет или нет? — продолжал орать верзила. — Или мне пристрелить мамашу, чтобы вы быстрее думали?

— Не нужно, — крикнул я, вышел из-за арки и направился к бандитам. — Иду уже.

Двигался нарочито, не торопясь и не делая резких движений, чтобы не спровоцировать «фирмачей».

— Верзила увидел меня и ухмыльнулся:

— О, какие люди. Не ожидал.

— Мы знакомы? — сухо поинтересовался я, подходя к бандиту.

— Заочно, — довольная улыбка на лице «фирмача» расцвела ещё шире. — Нам как раз твои фотки раздали. Только там ты русый, а сейчас яркий блондин. Ничего, я тебя и таким узнал, у меня глаз — алмаз, Лешенька.

— Уверен, что не ошибся? — спокойно уточнил я.

— Уверен, — рожа бандита чуть не лопнула от самодовольства. — Я двадцать лет на оперативной работе отпахал. Так что перестань делать мне нервы и вешать лапшу на уши.

— Хорошо, — я не стал с ним спорить. Да и смысла особенного в такой дискуссии не было.

— Чего ты хочешь?

— Всё очень просто. Отпускаете Евгения Петровича, он идёт к нам, садится в машину, мы уезжаем, и по дороге выгружаем бабу и дитё.

— Не годится. Сначала отпускаете женщину и ребенка, потом мы — твоего шефа.

— Ты меня, что ли совсем за лоха держишь? — криво усмехнулся верзила, сверкнув золотым зубом. — Не пойдет. Или делаем так, как я сказал, или мы взрываемся нахер вместе с бабой и ребенком. Терять, повторяю, нам нечего.

— А давай, ты меня вместо них заложником возьмешь. Зачем дамочку и ребенка с собой таскать? Они ни в чем не виноваты. Чем я хуже их?

— Всем, — злобно оскалился бандит. — Хотя, уговорил, мы тебя с собой возьмем. Но их не отпустим. Покатаемся все вместе, так надежнее будет.

Я несколько секунд пристально смотрел в глаза верзиле.

— Может, передумаешь и сдашься? Обещаю, похлопотать перед следователем, чтобы тебе это зачлось.

— Нет, — твердо ответил «фирмач» — И не вздумайте свои шутки шутить. Подохнем вместе. И вообще, повернись спиной и подними руки, мне так спокойнее будет. Потом изложи наши требования начальству. Громко, так чтобы я слышал.

— Подожди, — я вскинул ладони в предупреждающем жесте. — Может не…

Грохот железа заставил бандитов инстинктивно пригнуться. Здоровяк рефлекторно повернул голову на звук, сместив дуло с виска бледной женщины, и я воспользовался моментом.

Дуло «дерринджера» взметнулось к лицу бандита, глухо хлопнул пистолет, выплевывая пулю. Брызнули крошки костей и серые частицы мозга вперемешку с кровью. Верзила покачнулся и шлепнулся на снег спиной вперед. Макушка стоящего рядом толстого, взорвалась клочьями волос и кусочками черепа. Из разжавшихся пальцев-сарделек выпала «эфка». Вторая рука отпустила замершего и зажмурившегося пацана.

Пришло понимание: счёт пошел на секунды. Дальнейшие события ускорились и запечатлелись в сознании хороводом обрывочных ярких картинок. Вот я плечом отталкиваю падающего толстяка. Чудом подхватываю ладонью падающую гранату и швыряю её в железный мусорный бак. Сгребаю в охапку, разинувшую рот, чтобы закричать женщину и испуганно пискнувшего ребенка. Падаю в огромный сугроб за бордюром, прикрывая их своим телом. Взрыв ворвался в сознание оглушительным громовым грохотом. На меня брызнуло грязными каплями растаявшего снега, сверху посыпались комья мерзлой земли, обрывки паленого картона, картофельные очистки. Я чуть приподнялся и огляделся. Женщина с пацаном лежали в моих объятьях, замершие как мышки. Кроме валяющихся трупов, никого рядом не было.

Медленно принял сидячее положение, отряхнулся, встал, пошатываясь. Голова кружилась, перед глазами всё двоилось и расплывалось. Женщина поднялась следом, помогла встать пацану, и глянула на меня.

— Спаси… — неуверенно начала она, и вдруг изумленно вытаращила глаза. — Вы ранены!

Только тогда я почувствовал стекающую вниз теплую струйку. С изумлением дотронулся до лба, посмотрел на окровавленную руку и медленно сел на снег. Последней картинкой, запечатлённой угасающим сознанием, был выбежавший из арки старшина…

18-19 января 1978 года. Москва. Военный госпиталь

Первым ощущением возвращающегося сознания, была боль. В голове шумело, сильно пекло в верхней части лба. Я машинально потянулся рукой к саднящему месту. На полпути мое запястье было перехвачено маленькой прохладной ладошкой.

— Не трогай, сейчас бинтовать будем, — строго сказал женский голос. Такое впечатление, что он доносился откуда-то издалека, на пределе слышимости.

Я открыл глаза. Надо мною склонилась симпатичная девушка. Из-под куртки виднелись полы белого халата.

— Сильно зацепило? — проскрипел я.

— Царапина, — отмахнулась медсестра. — Осколком кожу рассекло. Я ватку положила, пластырем заклеила, сейчас перебинтую, на всякий случай и поедем в госпиталь.

— Если царапина, чего же мне так хреново? И почему я вас еле слышу? — тихо пробормотал я, но медсестра услышала.

— Контузия, наверно, — деловито пояснила девушка.

Я расслабился и позволил ей и поддерживающему голову медбрату, наложить бинт. Одновременно краем глаза фиксировал обстановку. В переулок уже заехали две желтые милицейские «волги» стояли метрах в десяти, слепя глаза проблесковыми маячками. Чуть подальше три рафика «Скорых».

Андрей стоял у милицейских машин и что-то эмоционально объяснял пузатому майору и здоровенному, похожему на медведя, капитану.

Когда он повышал голос, до меня доносились отдельные слова: «операция по поимке государственных изменников и шпионов», «нет, по-другому было нельзя», «Николай Анисимович в курсе, свяжитесь с руководством, доложите обстановку, оно всё объяснит».

Медсестра наложила последний слой бинтов, разорвала оставшийся кусок на две половинки и завязала узелком на голове. Полюбовалась на результат работы и спросила:

— Встать сам сможешь? Или нам за носилками идти?

— Попробую, — я встал, пошатнулся и был подхвачен под руку медбратом. Меня довели до «Скорой» и уложили.

— А наши как? — поинтересовался я. — Капитану пуля в грудь попала. Он в бронежилете был, но всё-таки. И одного бойца в руку ранило.

— Не нервничай, всё хорошо, — улыбнулась девушка. — Всех уже в «Скорые» погрузили. В госпиталь повезем.

— Ладно, — я растянулся на лежанке и расслабился. — Везите в свой госпиталь….

Медсестра поставила мне капельницу, сделала укол и я вырубился. Очнулся уже в палате и утром. Кроме меня никого не было. Три пустые кровати рядом, столик с двумя стульями. В помутневшем от холода окне в хороводе метели кружились белые точки снежинок.

Впрочем, долго рассматривать окружающую обстановку мне не дали, пришел врач. Маленький сухонький старичок с седой, аккуратно подстриженной бородкой и печальными семитскими глазами. Зашел вместе с медсестрой, улыбчивой толстушкой с черной косой. Девушка обращалась к доктору «Зиновий Исакович» и смотрела на него преданными глазами домашней собаки.

Врач размотал бинт, пробурчал, что и накладывать его было не обязательно, «царапина же». И оставил меня с пластырем. Попросил снять рубашку, осмотрел, прослушал стетоскопом, постучал молоточком по коленям.

Спросил, не болит ли голова, не хочется ли рыгать, помню ли я что делал вчера и позавчера. Я честно ответил, голова побаливает, но чуть-чуть, по сравнению со вчерашним днём, рыгать не хочется, всё помню до мельчайших деталей. Взяли кровь на анализы, вручили стеклянную емкость для мочи. Потом померили давление, замерили пульс и сказали медсестре, чтобы провела меня к окулисту.

Там убедились, что проблем со зрением нет, и отправили обратно в палату. Накормили кашей и компотом, вручили таблетку со стаканом воды. Я послушно принял лекарство. Медсестра посоветовала отдыхать, и соблюдать «постельный режим прописанный Зиновием Исааковичем». Лег на кровать и сам не заметил, как вырубился.

Разбудила меня полная повариха, притащившая на тележке большие кастрюли с супом и картошкой поре, блюда с горкой котлет и порезанным хлебом. Взяла тарелку из сложенных внизу посудин, щедро плеснула половником супа, вручила тарелку с пюре, котлетой и парочкой кусков хлеба и удалилась.

Пообедал, снова принял таблетку от медсестры. Через час сходил в туалет и отнёс в «сестринскую» анализы. Оксана (так звали медсестру) сказала, что отнесет их в лабораторию. Я заодно попросил принести газет или каких-то книг. Медсестра пообещала найти и умчалась со стеклянными емкостями…

Вечером я лежал, бездумно уставившись в потолок, когда в коридоре раздался топот шагов. Распахнулась дверь и передо мною предстал генерал армии Ивашутин в мундире. На груди начальника ГРУ горделиво блестели два ордена Ленина, Маршальская звезда, три ордена Красной Звезды, два ордена Кутузова и ещё ряд орденов и медалей, которые я не узнал. Выглядел Петр Иванович очень грозно. Тяжелый холодный взгляд, сдвинутые брови.

Из-за спины Ивашутина робко выглянул Зиновий Исаакович, пробормотал: «только не очень долго, товарищ генерал армии. Помните, вы мне обещали, пациенту нужен покой» и тихонько улетучился в неизвестном направлении.

— Ну здравствуй, Леша, — глаза начальника ГРУ метали молнии. — Не можешь без приключений? Зачем тебе всё это надо было? И с Васькой рубиться, и на переговоры с питоврановскими гнидами идти? А если бы с тобой что-то случилось? Как бы я в глаза твоим родителям смотрел? Они после гибели деда ещё не отошли, а тут и сына могли шлепнуть.

— Я не знал, что предатель Вася, — ответил я. — Видел только тень, направляющую на меня пистолет, знал, что постараются убрать охрану, чтобы меня взять, и всё. Что бы я вам рассказал? «Слышал звон, да не знаю, где он»? Это глупо. Тем более полной уверенности, что предатель в наших рядах у меня не было. Поговорил с Иваном Дмитриевичем, попросил его быть настороже, вместе мы нейтрализовали предателя. Что касается переговоров. Другого выхода не было. У боевиков Питовранова были заложники, маленький пацан и его мама. В капитана попала пуля, действовать надо было очень быстро и решительно, у боевиков в любой момент могли сдать нервы. А у меня «дерринджер», который можно было спрятать за резинкой рукава куртки. Времени на принятие решения — минута, максимум. Вот я и продумал и реализовал план. И как видите, всё отлично сработало. Преступники нейтрализованы, заложники спасены, никто по большому счёту серьезно не пострадал.

— Понятно, — сквозь стиснутые зубы проскрипел Ивашутин, и взялся за пряжку ремня. — Переворачивайся на живот.

— Зачем? — опасливо поинтересовался я, на всякий случай, отодвигаясь подальше.

— Буду тебе уважение к субординации и начальству прививать, — тяжело глянул из-под бровей начальник ГРУ. — Дедовским способом, раз слов не понимаешь. Думаю, Константин Николаевич, если был бы жив, одобрил и поддержал такой вариант дисциплинарного взыскания. Ну а как с тобой по-другому? Уволить я тебя не могу, отправить на губу и понизить в должности тоже. Остается только пороть.

— Петр Иванович, — я с беспокойством глянул на ремень. — Перестаньте. Неужели у вас поднимется рука на пострадавшего в бою человека?

— Ещё как поднимется, — проворчал генерал, но руку от ремня убрал. — Если других способов нет.

— Лучше расскажите, какие новости, — я благоразумно перевел разговор на другую тему. — Как я понимаю, Питовранова мы взяли. Какие потери?

— Один убитый из группы захвата, — ворчливо ответил Ивашутин. — «Фирмачи» всё-таки добежали до подъезда и попытались отбить Питовранова. Нашим ребятам пришлось отстреливаться. У противника — восемь трупов. Хорошо снайпер постарался. И не только. Опера, сидящие в подъездах, застрелили четверых, да и ты тоже одного, как минимум, записал на свой счёт.

— Двоих, — поправил я. — Мужика с австрийским пистолетом-пулеметом завалил, ну и одного из дерринджера.

— Хорошо, пусть будет двоих, — кивнул генерал и продолжил. — Двое сотрудников «Фирмы» ранены. У нас — трое. Сергея Ивановича и тебя не считаю. Его хорошо приложило, но бронежилет выдержал. У тебя контузия. По словам врача — не тяжелая, без серьезных последствий. Память ты не потерял, зрение не ухудшилось, органы вроде работают нормально, судя по анализам. Так что полежишь недельку и можешь выписываться.

— Не, не, недельку это много, — запротестовал я. — День всего лежу, а уже выть с тоски хочется.

— Так книги и прессу читай, — Ивашутин кивнул на тумбочку, где лежали принесенные заботливой Оксаной стопки газет и пару книжек. Не знаю, где она раскопала такой дефицит, но вплыла в палату и торжественно вручила два тома «Библиотеки современной фантастики» в розовой и белой обложке. Эту серию нигде днём с огнем не найдешь, читатели готовы, как минимум втрое переплатить за каждый томик, их с руками разрывают, а тут в военном госпитале, дефицитнейшие книги спокойно лежат. Ещё целую охапку газет достала: «Труд», «Правду», «Комсомолку», «Советскую Россию». Я горячо поблагодарил покрасневшую от удовольствия медсестричку, и пообещал коробку конфет за старание. Пробежался по газетам. Ничего необычного. Опять повышение надоев, подготовка к битве за урожай, интервью ударников труда, репортажи о политической обстановке. Почитал заметки о политической обстановке: США установили с КНР дипломатические отношения. Не интересно. Водители грузовиков в Великобритании бастуют против капиталистов. Тоже не особо интересует. Шах Ирана назначает премьер-министром Шаклура Бахтияра. Всё, как и в прошлой жизни. Недолго ему осталось трон занимать, а жаль. В США разгорается скандал из-за участия ЦРУ и некоторых армейских чинов в контрабанде наркотиков. О, а вот это уже интересно. Забастовки докеров, масштабные демонстрации и драки с полицией и национальной гвардией в крупных городах, вопли «просвещенной интеллигенции» об «уничтожении нации». Горящие здания, разгромленные магазины, разбитые торговые центры. Похоже, Картер и его кабинет до конца срока не досидят. Будут громкие отставки в армии и ЦРУ, а демократы на ближайших выборах сменят республиканцев. Это отлично, чем больше проблем у янки, тем лучше для нас. Меньше пакостить будут…

— Так что полежи, почитай, отдохни, — продолжил Ивашутин, возвратив меня «на грешную землю». — Тебе только лучше будет. А мы пока свои дела решим.

— Кстати, по поводу дел, — оживился я. — Вы не рассказали, что там у вас происходило.

— Все по плану, — суровый генерал неожиданно улыбнулся. — Мы проделали большую работу, и она дала результат на все сто процентов. Члены Политбюро были ошарашены. Особенно, когда послушали показания Стороженко и Калугина, о том, как Андропов планировал «убирать старых пердунов», придя к власти. Особенно им понравились планы отравить таблетками через Чазова или убить ядами лаборатории «Х», чтобы не оставить никаких следов. И что самое главное, фигуранты признались, что уже шлепнули таким образом Кулакова. Подмешали в водку токсичный препарат без запаха и цвета. В общем, впечатлений полные штаны. Я думал Михаила Андреевича инфаркт схватит, он такой ярко-красный сидел. Впрочем, другие члены Политбюро выглядели не лучше. Потом узнали о покушении на Брежнева. Звонили к Ильичу на дачу, но там уже все проинструктированы были, трубку не брали, чтобы раньше времени не слить информацию. В итоге, Григорий Васильевич предложил переместиться в Кремль. Предложение приняли. В Кремле, когда вы уже взяли Андропова, объявился Леонид Ильич. Сказал, всем ждать его, никуда не расходиться, никому ничего не говорить. Через час приехал. Провели совещание Политбюро неполным составом, Косыгина не пригласили. Его и Андропова вывели из состава Политбюро, постановили возбудить уголовное дело за государственную измену. Доказательств море, тут уже никуда не денешься. Даже Громыко проголосовал «за», хотя с таким перекошенным лицом, как будто целый лимон в один присест сожрал. Обломилось ему кресло предсовмина.

Это решение задним числом утвердят на Пленуме ЦК, проблем и неожиданностей быть не должно. Меня назначили председателем КГБ, до Пленума, исполняющим обязанности. В ближайшее время введут в Политбюро. Машерова — тоже.

Вчера вечером Щелоков ездил к Леониду Ильичу. Генсек очень подавлен. Переживает, что проворонил заговор, прямо под носом. Да и надоело ему всё, хочется пожить спокойно, внуков понянчить. Сколько ему той жизни осталось? Вот и думает поднять вопрос о своем уходе на пенсию по состоянию здоровья. Щелоков с ним вчера разговаривал. Ильич советовался, кого рекомендовать генсеком. Самая вероятная кандидатура — Романов. Григорий Васильевич сейчас на коне, как организатор встречи на даче Гришина и один из главных разоблачителей государственного переворота и убийства Брежнева. Завтра я, Романов и Щелоков поедем на дачу к генсеку. Будем обговаривать детали передачи власти. Заодно, он чемоданчик с компроматом на Политбюро передаст, чтобы не вздумали брыкаться. Практически, все решено.

— И что потом? — я с нетерпением ждал ответа.

— А что потом? — усмехнулся Ивашутин. — Работать будем. Многое надо сделать, чтобы жизнь поменять к лучшему. Убрать или купировать все болезни, разъедающие наше общество как раковая опухоль — всех этих ворюг, торгашей, спекулянтов, многих диссидентов. Слушать и воспринимать разумную критику, карать за клевету, бороться с низкопоклонством перед Западом, растить свою молодежь — умную, активную, готовую на подвиг и самопожертвование. Чтобы нам выжить и идти вперед общество должно стать другим — более открытым, но и беспощадным к тем, кто работает на врага, саботирует и наживается, используя несовершенство государственной системы. Будем менять всё: подходы к пропаганде, частично идеологию и работу с кадрами. Начнем модернизировать промышленность, активизировать борьбу с расхитителями социалистической собственности, улучшать работу с молодежью, повышать социальные стандарты, разрабатывать целую систему стимулов и смыслов для советских людей. Главные принципы: никакого формализма, такой бумажной отчетности, где всё хорошо, а на деле не очень, больше не будет. Полная нацеленность на эффективность, эффективность и ещё раз эффективность. Советское должно стать лучшим по определению, признаком высокого качества. Грядут большие перемены, новые «сталинские» пятилетки. Государство должно стать абсолютно другим, чтобы те на Западе завидовали нам, а не мы им. Если кратко, наши люди должны по всем показателям жить лучше, чем в Америке и Западной Европе. Потенциал для этого и ресурсы у нас есть. Нужно только правильно ими распорядиться. Естественно, для всего этого понадобится время. Общество должно стать другим. А система управления трансформироваться в более гибкую, прогрессивную, умеющую быстро реагировать на все проблемы. Нам, в том числе благодаря тебе, сегодня чудом удалось спасти страну от развала. Такое больше не должно повториться.

— Понятно, — улыбнулся я. — Звучит хорошо. Посмотрим, как всё будет на практике.

— Нормально будет, — припечатал Петр Иванович. — Здесь не та ситуация, чтобы облажаться. Главное, желание и политическая воля есть. А всё остальное приложится. Конечно, не всё сразу будет гладко. Номенклатура и бюрократы будут сопротивляться. Так трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. И, кстати, я тебе уже говорил, и ещё раз повторю, Григорий Васильевич внимательно ознакомился с твоими рацпредложениями по реорганизации промышленности. Они произвели на него впечатление. А я ещё рассказал, как у тебя в «Красном Знамени» построена агитация и организация работы. Так что готовься. Как только свои дела уладим, он тебя пригласит в Кремль для серьезного разговора. Может, придется ещё и Зорина прихватить. Уже существует мнение, что ваш положительный опыт работы с молодежью надо перенимать и выводить на всесоюзный уровень. Так что твой проект получит поддержку государства и будет распространен. Хотя, пока не будем бежать впереди паровоза. Сначала надо кучу других проблем решить.

— Даже так? — прищурился я. — А ВЛКСМ? Работа с молодежью на них замкнута. Пусть, на мой взгляд, они её в последнее время в целом провалили и свели к формализму, бюрократии и пустой отчетности для галочки. Могут воспринять это, как появление конкурента и вставлять палки в колеса.

— Этого не будет, — твердо пообещал Ивашутин. — Мы уже обдумывали этот вопрос. Во-первых, по нашему мнению ВЛКСМ самим нужна масштабная реорганизация. Комсомольским вожакам не до «Знамени» будет. В своих креслах бы усидеть, что у большинства не получится. Во-вторых, ваш проект будет формально проходить под эгидой и полной поддержкой ВЛКСМ.

— Хорошо, — кивнул я. — А что по артелям, и патентам на индивидуальную трудовую деятельность? Решение принято?

— Принято, — невозмутимо подтвердил генерал. — Всё будет. И не только это. Я же говорю, будем строить совершенно другую страну, при этом, ни в коем случае не отказываясь от социализма. Но пока перенесем все разговоры на эту тему на будущее. Мы ещё власть не взяли. Вот когда возьмем, перейдем к детальному обсуждению. Я и так тебе сегодня слишком много рассказал.

​ 19–20 января. Москва — Новоникольск

— А что с остальными заговорщиками? — поинтересовался я.

— Всех взяли, — успокоил Петр Иванович. — Примакова, Арбатова, Пономарева и многих других. Доказательств хватает, улики неопровержимы, никаких проблем нет. Руденко поерзал-поерзал и санкционировал аресты, причем многие задним числом. А что ему делать, если письменный приказ Брежнева и постановление Политбюро получил с выводом фигурантов из руководящих органов и просьбой привлечь их к уголовной ответственности за государственную измену. Ну а для нашего прокурора самое главное, что задница прикрыта. Недаром с пятьдесят пятого года на должности сидит. Даже Косыгина хотели арестовать вчера вечером прямо на собственной даче. Ему плохо стало, сердце прихватило — инфаркт миокарда. Пришлось в Кремлевку везти. Он сейчас в отдельной палате под капельницей лежит. На входе охрана из наших бойцов и милиционеров Щелокова дежурит круглосуточно. Два сменных поста дежурят. Один возле палаты, другой на выходе из этажа, рядом с лифтом. Убежать не должен. Да и физически не сможет, в препаршивом состоянии находится. Врачи говорят, шансов выкарабкаться мало. Три года назад он плавал на байдарке, перевернулся, еле откачали. Клиническую смерть пережил. Оправился от неё не полностью, а тут убийство зятя. Косыгин рвал и метал. Арест и стал последним аккордом, который его добил. С учетом твоего списка и по информации, появившейся в процессе нашего расследования, под стражу также взяты: Павлов — управляющий делами ЦК КПСС, Юрий Маслюков — начальник ГТУ министерства оборонной промышленности СССР, все руководство Внешторгбанка, ПГУ КГБ, Первого международного отдела ЦК КПСС, Московского Народного Банка в Лондоне, Министерства Внешней торговли. Под нож пошло начальство внешнеторговых объединений, замешанных в оффшорных темах и подготовке государственного переворота. И это не считая указанных тобой предателей и сотрудников ВНИИСИ и их единомышленников из других институтов, подготавливаемых МИПСА. Всего четыреста двадцать семь человек, если быть точным. Комитетчики, партийные и торговые чиновники, журналисты, банкиры, экономисты — большинство на различных государственных должностях. Плюс ещё пятьдесят два человека — сотрудники и боевики «Фирмы» — структуры Питовранова и одновременно личной спецслужбы Андропова.

— Не хило, — признал я, чуть не присвистнув от удивления и удержавшись в самый последний момент. — Размах поражает. Даже меня, хотя я был готов к чему-то подобному.

— Конечно, не хило, — ухмыльнулся Ивашутин. — И все благодаря тебе. Ты дал первый толчок, подсказал, где копать, что и на кого. И дальше очень хорошо помогал. Конечно, многое мы смогли сделать сами, но без тебя ничего этого не было. Так что с меня причитается.

— Перестаньте, это ерунда, — отмахнулся я и сразу спросил: — Петр Иванович, а из армии и ГРУ кого-то взяли?

— Самый крупный Гусев, — сразу же ответил Ивашутин. — генерал-майор, заместитель начальника ДВО. Заговорщики планировали, после того, как уберут меня, поставить его во главе ГРУ. С ним предварительно договорились. Не получилось. Ну и ещё несколько фигур помельче есть. Вряд ли они тебе будут интересны.

— Получается, ресурсы, в том числе и силовые у них были, — я задумчиво почесал затылок. — И на нас сыграло то, что мы успели, практически, сразу нейтрализовать ряд важных фигур, прежде всего Андропова и Бобкова. Сработали на опережение и смогли предотвратить негативное развитие событий. Ведь кроме генерала Гусева и ему подобных, Андропову была напрямую подчинена «девятка», погранвойска, и десятки боевиков «Фирмы». При желании с этими ресурсами можно было такую кашу заварить.

— Можно, — невозмутимо подтвердил Ивашутин. — Проиграть мы, может, и не проиграли, но крови бы заговорщики у нас бы попили, точно.

— Петр Иванович, — в моих глазах загорелась надежда. — Вы говорили, что с вас причитается. У меня одна просьба есть.

— Какая просьба? — подозрительно прищурился бывший начальник ГРУ. — Ты же сказал, все это ерунда.

— Это я так, от скромности, — нахально ответил я, — Мне лично ничего не надо. О родителях волнуюсь и просьба у меня простая — отпустите домой, хотя бы на пару дней с ними повидаться, в клуб забежать, посмотреть как там дела. А вы пока свои вопросы с Романовым, Брежневым и другими окончательно утрясете. Уж очень я по родителям и ребятам соскучился.

— У тебя же контузия, — нахмурился бывший начальник ГРУ. — Доктор постельный режим прописал.

— Да, какая там контузия, — скривился я. — Чувствую себя уже отлично, не тошнит, башка в порядке, полон здоровья и жизненных сил — готов к труду и обороне. Вот только с родителями повидаюсь и в вашем распоряжении.

— А американцы?

— Да не дернутся они второй раз, — с жаром начал убеждать я недоверчиво хмыкнувшего генерала. — Они уже сильно облажались с моим задержанием. Сергей Иванович говорил: большой скандал был, и ноту послу вручили. Плюс, теперь негласные договоренности сорваны, и они боятся, что мы с их сотрудниками тоже начнём так поступать, прямо в Америке мочить. И я уже не говорю о том, что разборки из-за проваленной миссии в ЦРУ и Государственном департаменте были не хилые. И общественный резонанс. А у них и так скандал на весь мир с наркотиками. Под Картером кресло шатается, демократы готовятся к отставке кабинета и победе республиканцев на ближайших выборах. Не до меня им сейчас.

— Давай так договоримся, — строго глянул Петр Иванович. — Завтра ты ещё побудешь в госпитале. Я вечером позвоню доктору Лифшицу, и если он «даст добро», поедешь к родителям на пару деньков. Но не сам, один ты уже больше никуда не пойдешь, а с моими сотрудниками, естественно. Утром в госпиталь заедет машина с охраной, и поедешь в свой Новоникольск. До этого момента, чтобы никуда не дергался. Обещаешь?

— Обещаю, — я клятвенно прижал ладонь к сердцу. — Даже в туалет готов с медсестрой ходить. Если она, конечно, согласится.

— Шутник, — улыбнулся краешками губ Ивашутин. — Это хорошо. Юмор я люблю. Сейчас тоже пошучу. Попрошу доктора Лифшица поставить тебе большую клизму, для очищения организма и просветления мозгов. Раза три в день хватит? Перед завтраком, обедом и ужином?

— Не надо, — я сделал вид, что испугался. — Обещаю, смирно лежать, читать фантастику и газеты ибыть пай-мальчиком.

— Давно бы так, — Генерал остался внешне серьезным, но в его глазах заиграли веселые искорки. — Вот видишь, к любому человеку можно подобрать нужные слова и методики убеждения. Не обязательно кулаками махать и палить налево и направо. Иногда, правильнее не подвергать жизнь опасности, отойти в сторону, дать работать профессионалам, и не быть в каждой бочке затычкой.

Я благоразумно промолчал…

21–21 января. 1979 года. Военный госпиталь — Новоникольск

Слово я сдержал. Весь следующий день, покорно глотал таблетки, читал книги и газеты, лежал и откровенно скучал. Вечером ко мне зашел Зиновий Исаакович.

— Ну-с, и как мы себя чувствуем, молодой человек? — осведомился он, сложив пухлые ручки поверх брюшка.

— Так же как и утром, отлично, — бодро ответил я. — Выписывайте меня отсюда доктор.

— Значит, лежать не хотите? — печально глянул врач. — А я бы посоветовал никуда не торопиться. Ещё дня два-три в госпитале побыть.

— Не хочу, — решительно мотнул головой я. — Залежался уже. Скоро пролежни образуются. Торопиться вам некуда, а мне каждый день важен. Делаждать не будут.

— И какие же срочные дела у вас, гм, молодой человек? — с явно слышимым сарказмом полюбопытствовал доктор.

— Каникулы закончились, учиться пора. Пропустишь что-то, потом проблемы будут, выпускной класс всё-таки, — начал рассказывать я. — Военно-патриотический клуб, я один из его создателей. Получается, создал, удрал и оставил ребят самих с делами разгребаться. Это неправильно. Ну и родителей давно не видел. Соскучился.

— Мда, — врач задумчиво забарабанил пальцами по деревянной спинке кровати. — Понимаю. Действительно, и учиться надо, и родители, наверно, переживают. Ну что же молодой человек, тогда завтра утром мы вас выписываем. Я только что разговаривал с Петром Ивановичем. Сказал, что хорошо бы вам ещё немного полежать, но в принципе, никаких серьезных проблем со здоровьем на этот час у вас не зафиксировано. Поэтому, если надо, выпишем. Завтра за вами заедут. До этого момента, генерал настоятельно просил, быть в палате. Вашу одежду, документы и остальные вещи принесут прямо сюда. Остальное привезут ваши, эээ, сопровождающие.

— Спасибо доктор, — широко улыбнулся я. — Это отличное известие.

— Ах, да, — спохватился Лифштиц и сунул руку в карман. — Вам просили передать. Если что-то понадобится, позвоните заранее. Телефон у дежурной на вашем этаже.

Он протянул руку. В ладони лежал обрывок листка с написанными цифрами телефона и одним именем «Алла».

— Спасибо ещё раз, — благодарно кивнул я и сграбастал бумажку.

Через пару минут я вышел из палаты и подошел к кемарившей в коридоре дежурной. Женщина встрепенулась, услышав шаги.

— Чего тебе? — недовольно пробурчала она.

— Позвонить можно? — я кивнул на примостившийся в уголке стола телефон. — Зиновий Исаакович сказал, чтобы подходил и пользовался в любое время.

— Раз Лифшиц сказал, звони, — неохотно кивнула медсестра, подвигая телефон.

Я набрал номер, дождался, пока гудки сменятся знакомым женским «алло», и бросил в трубку:

— Привет, Алла. Как дела? Выспалась, наконец?

— Привет, — недовольно пробурчала оперативница. — Хоть ты не подкалывай. Мне ваши шуточки уже в печенке сидят. Каждый встречный-поперечный доброго утра желает, спрашивает, как спалось, спящей красавицей называет. Рассказывает, как сказочный принц Андрей меня из «белого гроба» Нивы освобождал. Задолбали уже, весельчаки хреновы.

— Бывает, — посочувствовал я. — Бессовестные. Кстати, Спящая красавица как и Белоснежка, спали около сотни лет. И ничего. Ты, уверен, продрыхла меньше суток, а мужики прикалываются. Нет бы, посочувствовать, подушку поправить, или перину пуховую подстелить. Совсем страх потеряли…

— Так, — в голосе Аллы зазвучали металлические нотки. — Ты чего звонишь? Поюродствовать? Или по делу?

— Мог бы польстить и сказать, чтобы услышать твой прекрасный голос. Но на самом деле, по делу, конечно, — притворно вздохнул я. — Мой рюкзак со всем необходимым возьмите и пару коробок конфет по дороге купите.

— Что, в госпитале поклонницы появились? — ехидно поинтересовалась оперативница.

— Нет, одну медсестре отдам, обещал, — честно признался я. — Вторую домой повезу родителям. Там ещё и малявка должна быть, которую моя семья удочерила. Так что, сделаете?

— Сделаем, — пообещала Алла. — Ещё что-то?

— Ничего.

— Тогда жди нас к девяти утра.

— Слушаюсь и повинуюсь, богиня, — я услышал довольный смешок, насмешливое восклицание «сам ты богиня, подхалим малолетний», и повесил трубку…

Выехали мы сразу же, как только Алла с молчаливым старшиной, появилась в моей палате, ровно в девять ноль-ноль и торжественно вручила мне две коробки «Красного Октября». Я был уже одет и готов к дороге. Одну коробку спрятал в рюкзак, с выпиской, принесенной доктором при утреннем осмотре, час назад. Вторую понес в «сестринскую». Передал коробку прямо в руки мило засмущавшейся пышке Оксане и пошел к выходу. Больше в госпитале меня ничего не держало.

У входа в больницу меня ждала знакомая белая «нива». За рулем сидел огромный водитель, габаритами и здоровенной ряхой, напоминающий знаменитого борца Карелина. Медведеобразный старшина на его фоне, казался стройным и хрупким подростком.

— Это Володя, твой новый водитель-охранник. Отличный стрелок и рукопашник, мастер спорта по классической борьбе, — представила его Алла.

«Надо же угадал, борцуха», — я только сейчас заметил поломанные уши бугая, и смело протянул ему руку:

— Привет.

Водитель секунду поколебался и осторожно пожал мою ладонь мощной мозолистой лапищей.

Три с половиной часа в дороге пролетели незаметно. Большую часть пути, я меланхолично наблюдал в окно, за проносящимися мимо деревьями и домами, крутящей хороводы вьюгой. Думал, об Ане, родителях, будущем, предвкушал встречу с Зориным и парнями из «Знамени». Очнулся от мыслей только тогда, когда увидел перед собой родной подъезд.

Сопровождать меня пошли Алла и старшина Иван. Гороподобный Володя остался в машине. Первым пошел старшина, за ним я и замыкала наше шествие оперативница. Они довели меня до квартиры и деликатно остановились на этаже.

— Без нас никуда не выходи, — попросила оперативница. — Я через минут сорок перезвоню тебе домой и продиктую номер для связи. Мы будем рядом. Или в части остановимся, или в гостинице поблизости. Обещаешь?

— Обещаю, — кивнул я. — Без вас никуда.

Алла и спецназовец отошли в сторону. Я подошел к двери родной квартиры. Изнутри слышались глухие шаги и шорох. Дома кто-то был. Достал связку, вставил ключ в замочную скважину, глубоко вздохнул и дважды повернул. Клацанье замка в тишине прозвучало как пистолетный выстрел. Легкий перестук шагов замолк. Я осторожно открыл дверь и зашел в прихожую. В коридоре стояла мама. Из-под платка выбилась русая прядка, щека перемазана в муке, передник в белых разводах. Солнечный цвет золотистым ореолом обрамлял тонкую фигурку мамы, подчеркивая резко обозначившиеся морщинки, и черные синяки под глазами. Тяжело перенесла моё исчезновение. А ведь ей ещё и сорока нет, совсем молодая. Острая боль раскаянья зазубренной пилой резанула сердце. А мама молча смотрела на меня. В ярко-синих, как летнее небо глазах таял лед недоверия, смываясь волной радостного изумления.

— Леша? — мамин голос недоверчиво дрогнул.

— Лешааа, — из-под её спины вылетела маленькая комета с огромными белыми бантами на макушке и понеслась ко мне, — А я знала! Я верила, что ты вернешься! И маме Насте всегда говорила!

— Привет, сестренка, — мои губы помимо воли расползлись в широкой улыбке. Малявка с разбегу залетела в мои раскрытые объятья, крепко обхватила ручонками шею, звонко чмокнула меня в щеку и прижалась:

— Ты почему так долго не появлялся? — прошептала она. — Мама Настя очень переживала.

— Это не от меня зависело, Машуль, — также тихо ответил я в розовое ушко. — Как только смог, сразу приехал.

Медленно подошла мама. Отстранила радостную Машу, пристально посмотрела мне в глаза. И с размаху залепила мне мощную затрещину.

— Мам, — потерянно произнес я, держась за пылающую щеку.

— Ты обо мне и отце подумал, паразит? — с горечью бросила она. — Я спать нормально не могла, на таблетках сидела. Константин Николаевич погиб, ещё и ты исчез. Думала, все, нет уже сына, и никогда не узнаю, где твоя могилка.

Мама всхлипнула. Лицо дрогнуло, уголки губ трагически опустились, голубые глазищи наполнились слезами.

— Прости, мамуль, — я покаянно опустил голову, — Но я записку написал…

— Записку он написал! — выкрикнула родительница. — Ты думаешь, что-то было понятно в этой записке?! Я ещё больше переживать стала. Тем более с Константином Николаевичем такое произошло…

Когда женщина близка к истерике, спорить с нею нельзя. Любые доводы сейчас бессильны. Эту истину я усвоил ещё в прошлой жизни. И молитвенно сложил ладони домиком:

— Прости. Я виноват перед тобой и отцом страшно. Нет мне прощения. Но иначе было нельзя. Потом сама поймешь…

Мать неожиданно успокоилась и минуту молча разглядывала меня. Затем пришла к какому-то выводу, кивнула и выдохнула:

— Знаешь, верю. Ты всегда был ответственным парнем. И без веских причин так бы себя не повел. Мы ещё позже об этом поговорим, а пока…

Я сам не заметил, как оказался в её объятьях. Ощутил, как намокла грудь и мамины нежные руки на плечах.

— Перестань, пожалуйста, — неловко забормотал, прижимая к себе родительницу. — Видишь, ребенок на нас смотрит, и не понимает, чего ты плачешь.

— Всё я понимаю, — категорично заявила малявка. — Мама Настя тебя очень любит. Вот и плачет. От счастья.

— Пообещай, — мама всхлипнула, — что больше так делать не будешь. Никогда так не пропадешь неожиданно.

— Обещаю, что если будет в моих силах, обязательно предупрежу. И вообще, я пропадать никуда не собираюсь. Эти времена, надеюсь, прошли.

Я аккуратно отстранил матушку, стер подушечкой указательного пальца прозрачную дорожку, обнял её за плечи, другой рукой подхватил малявку:

— Пойдемте на кухню. Я конфет вкусных купил по дороге. Попьем чаю, вы мне расскажете, как тут жили без меня…

20 января 1979 года. Новоникольск

Чай был горячим и обжигал горло. Конфеты таяли во рту, растекаясь по горлу густой сладкой массой. Я отставил чашку с дымящимся напитком в сторону и уточнил:

— Значит, постоянно приходили?

— Постоянно, — подтвердила мама. — Сначала участковый. Потом следователь прокуратуры. Затем комитетчики. Один из них, капитан, такой неприятный. Угрожал, говорил, что ты преступник и если мы тебя прячем, то понесем ответственность. Мне пришлось папе твоему в часть звонить, чтобы он разобрался. Приезжали ещё военные какие-то с Зориным. С твоим отцом разговаривали, убедили в часть переехать на время. Мы неделю в общежитии военного городка жили, пока не разрешили вернуться обратно.

Матушка с многозначительным видом сделала паузу, всматриваясь в моё лицо.

Я сохранял невозмутимость, ожидая продолжения. Пусть выговориться, будет легче общаться.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, сын? — прищурилась родительница. — Во что вы с Константином Николаевичем влипли? Он погиб, на пустыре, рядом с нашим домом нашли несколько трупов. Твой отец сказал, что среди них был Виктор. Его комитетчики отвозили на опознание. А Виктор тебя в последнее время на машине периодически подвозил. Во дворе ходят упорные слухи, что ты в этом замешан. И был вместе с Виктором. Тебя все искали: Комитет, следователи, военные. Только не рассказывай мне, что это ошибка или случайность. Все равно не поверю. Так что вообще происходит?

Мама замолчала. Её требовательный взгляд жег лицо. Она ждала ответа. Малявку, перед разговором, она предусмотрительно отправила в гостиную, смотреть детский концерт с песнями из фильмов, вручив тарелочку конфет. Маша пробовала сопротивляться, но была решительно взята за руку и уведена в гостиную.

— Так что? — повторила она. — Я жду ответа.

Я стрельнул глазами по столу, подтянул к себе коробочку с остатком конфет, выигрывая время. Родительница аккуратно, но твердо отодвинула сладости подальше.

— Потом поешь. А сейчас отвечай.

— Не могу, извини, мам, — вздохнул я.

— Что значит, не могу? — взвилась она. — Как это понимать? Что за секреты от матери?! Я тут переживаю, ночей не сплю, на валидоле и валерьянке сижу, все с рук валится, думаю, что с тобой, а ты «не могу»?!

— Мам, это не моя тайна, — мягко ответил я, задохнувшейся от возмущения родительнице. — Не имею права рассказывать в подробностях. Придет время, и кое-что сама узнаешь. Но не сейчас, извини.

— А чья, чья тайна? — мама замерла, ожидая ответа.

— Государства, — вздохнул я. — И деда убили из-за этой тайны. Извини, мамуля, больше тебе сказать ничего не могу. За исключением того, что опасность миновала. Сейчас меня никто трогать не будет. И вообще я под защитой буду, скорее всего.

Мать помолчала, переваривая информацию, затем осторожно уточнила:

— Под защитой кого?

— Комитета и нашей страны. Меня уже охраняют. Даже до этой квартиры проводили, со строгим указанием никуда самому не уходить. А если соберусь выйти на улицу, надо позвонить им. Одного уже никуда не пускают.

— Комитета, это КГБ, что ли? Так они тебя недавно ловили, мне угрожали, — нахмурилась матушка. — А теперь защищать тебя будут?

— А теперь будут защищать, — покорно согласился я. — Андропова больше нет. Арестован. Сейчас временно исполняющим обязанности председателя Комитета Государственной Безопасности назначен Петр Иванович Ивашутин. И в скором времени, как я подозреваю, станет полноценным руководителем и членом Политбюро.

— Это фронтовой товарищ Константина Николаевича? — остро глянула мама. — Такой невысокий широкоплечий с пронзительным взглядом? По-моему мы на днях рождения деда с ним пересекались.

— Он самый, — дипломатично подтвердил я.

— А откуда ты можешь знать такие вещи? Что Андропов арестован и вообще? — родительница воинственно уперла руки в бока. — Тебе, что лично докладывают?

— Нет, не лично, но держат в курсе. Я же сказал, не могу рассказать — государственная тайна. Намекну только, это связано с деятельностью деда перед смертью, — дипломатично отбился я.

— А ты тут причем? — всполошилась мама. — Неужели он ребенка втянул в такие опасные дела? Сыну ничего не сказал, а внука несовершеннолетнего привлек. Совсем из ума выжил старый, хоть и грешно такое о покойниках говорить.

— Так получилось. Это не специально вышло. И вообще, если бы от него всё зависело, никто бы меня никуда не привлекал.

— Тайны мадридского двора, — недовольно пробурчала мамуля. — Интриги, расследования. Черт, знает что. Не Советский Союз, а средневековье какое-то.

— И не говори, — подхватил я. — Приключения Анжелики, Три мушкетера и Граф Монте-Кристо в одном флаконе.

Мать метнула на меня подозрительный взгляд.

— Весело тебе, да?

— Нет, — я сохранил невозмутимый вид. — Просто иной раз в жизни, похлеще, чем в романе бывает.

— Ладно, — родительница недовольно поджала губы. — Отец завтра утром из командировки приедет, поговорит с тобою обстоятельно. Сам понимаешь, у него очень много вопросов возникло.

— Понимаю, — вздохнул я. — Раз надо, поговорим. Но ему тоже ничего особого рассказать не смогу.

— Да, да, — одними губами усмехнулась мама. — Я помню, государственная тайна.

— Именно.

— Мамуль, — через минуту вкрадчиво начал я, видя что родительница по-прежнему дуется. — Я тебя очень сильно люблю. Правда. Если бы только от моего желания зависело, всё бы рассказал без колебаний, честное слово. Но именно в этом случае, не могу.

— Ладно, — мама оттаяла, улыбнулась и раскинула руки, — Иди сюда, горе моё луковое. Если бы ты знал, как я по тебе скучала…

— Я тоже, — пробормотал я, уткнувшись носом в теплую мамину шею…

Через минуту опять вернулся на стул. И спросил:

— Как вы тут без меня?

— Не очень, если честно, — вздохнула мама. — С тобой непонятно что. Спасибо, хоть записку оставил. И потом к отцу Зорин заходил, сказал, что ты живой и здоровый. Это здорово облегчило жизнь. Но мы все равно переживали.

— Знаю, мамуль, — вздохнул я. — Потому и попросил, чтобы хоть через тренера сказали, что со мною все относительно хорошо. Давай не будем больше развивать эту тему. Лучше скажи, как удочерение прошло.

— Нормально, — матушка чуть нахмурилась, что-то вспомнив. — Документы нам помогла директор детдома оформить. Все бумаги за короткий срок подготовили. И в районо очень душевные сотрудницы попались. Приходили к нам домой, смотрели условия проживания. Затем нас в исполнительный комитет Совета народных депутатов вызвали. Там комиссия всех по очереди опросила. Сначала меня с отцом, потом Машу. Долго вопросы задавали, зачем нам это нужно, почему решили удочерить ребенка.

— Ну а вы им что сказали? — я с интересом ждал продолжения.

— Правду, — отрубила родительница. — Как ты взял над Машенькой шефство, привел домой на выходные, и она нам понравилась, а потом мы её полюбили и решили удочерить.

— Вопросы какие-то каверзные задавали?

— Нет, наоборот, с пониманием отнеслись. Директорша вообще нас поддерживала, и тетки с комиссии очень душевными оказались. Как мне потом сказали, одна из них тоже бывшая воспитанница детдома. Так что поспрашивали нас, поговорили с Машей и приняли решение удовлетворить нашу просьбу об её удочерении согласно, как они сказали «закону о браке и семье».

— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнул я. — А как Маша переезд восприняла? Адаптировалась?

— А как она должна была воспринять? — матушка иронично подняла бровь. — Обрадовалась, конечно. Ребенок давно хотел вырваться из детдома, обрести родителей и её мечта осуществилась. Машенька только по тебе сильно скучала, по пять раз на день у меня спрашивала, когда появишься. Приходилось изворачиваться и отвечать неопределенно.

— А в школе, что? Она же учиться должна? Почему сегодня дома?

— В твою школу её сразу приняли, как только документы принесли. Просто сегодня уроки отменены. У преподавателя кто-то из родных умер, — пояснила мама. — И Машуня дома осталась. Мы как раз пельмени собирались лепить перед твоим приходом. Кстати, насчёт учебы, я спросить хотела, ты не забыл, что тебе ещё десятый класс надо закончить и выпускные экзамены на носу?

— Не забыл, — недовольно буркнул я. Воспоминание, что снова придется идти в школу и бессмысленно тратить время на просиживание штанов за партой ухудшило настроение.

— Раз не забыл, значит, завтра готовься, — наставительно сказала матушка. — Созвонись с одноклассниками, узнай, какие уроки будут, почитай учебники. Ты уже больше недели занятий пропустил. Кстати, твои ребята несколько раз прибегали. Волков, Паша этот веснушчатый, и Анечка забирала Машеньку прогуляться пару раз. Она вроде шефство над её подругой взяла. Все о тебе спрашивали, помощь предлагали. Хорошие ребята.

— Хорошие, — подтвердил я. — А Аня вообще молодец. Начала опекать Ольку по моей просьбе. Эта малая, тяжелый случай. Пару раз Олю пытались удочерить, не повезло. В первой семье из неё батрачку пытались сделать, во второй — как красивую игрушку рассматривали. В обоих случаях девочка не прижилась. Можешь себе представить, что у неё на душе творилось? Никому не доверяла, в жизни и людях разочаровалась. Аня её из этого состояния вытащила. Олька хоть улыбаться и разговаривать нормально начала. Очень большое дело сделала.

— Я знаю, — улыбнулась родительница. — Анечка вообще девочка хорошая. Серьезная, с характером, одновременно добрая и красивая. Замечательная жена кому-то будет. И я бы на твоем месте сына, не упустила своего шанса. Она к тебе неровно дышит, это сразу видно.

— Мама! — возмутился я, подтянул к себе чай и торопливо отхлебнул дымящийся напиток, чтобы скрыть смущение. — Не слишком ли у тебя далеко идущие планы? Мы вообще-то школьники, не забывай. Сама же говорила, сначала надо образование получить, на работу устроиться, потом уже о семье думать.

— Говорила, — согласилась матушка. — Всё правильно. Но и такую замечательную девушку упускать не нужно. Ты же Анечке нравишься, это видно. Она тебе, надеюсь, тоже. И у меня на душе будет спокойно, если её выберешь. Аня — хороший человек, всегда поддержит и никогда не предаст.

— Да, знаю, — буркнул я, — Студентка, комсомолка и просто красавица…

Именно, — царственно кивнула родительница. — Так что ты не зевай. Поухаживай за девушкой, удели ей внимание. Пригласи ещё раз в кино или в театр. Иначе смотри, уведут, и останешься ни с чем.

— Разберусь, — пообещал я. — Мы и так с ней встречаемся. А о свадьбе пока рано думать. Лет пять ещё точно. Лучше скажи, как у Маши в школе дела обстоят? Никто не обижает?

— Её обидишь, — улыбнулась мама. — Машуля сама рассказывает, что твои одноклассники Паша, Ваня и другие ребята из «Знамени» постоянно в класс заходят, присматривают за ней, ведь это «сестренка самого Леши Шелестова». Всё школьное хулиганье предупреждено, и даже пикнуть боится. В первый же день, одноклассник Сеня, есть там такой маленький бугай, забияка, за бант нашу кнопку больно дернул. Так она на него сразу кинулась. Рожу поцарапала, на парту повалила, портфелем и ногами отдубасила. Все дети в шоке были. Пацан ревел в три ручья и учительнице пожаловался. Не ожидал от крохи такого яростного отпора. Елена Владимировна обалдела просто. Сперва хотела нашу Машу к директору на разбор полетов забрать, но ребята всё рассказали, как было. Ограничилась устным внушением и замечанием в дневнике, с просьбой ко мне подойти в школу. Попросила Машу не драться, а если что-то не так, говорить ей.

— А Маша что? — развеселился я. — Согласилась?

— Нет, конечно, — ухмыльнулась мама. — Сказала, сама разберется и никому ничего говорить не станет. Жаловаться учителям на одноклассников это неправильно. Мы с Еленой Владимировной и так к ней и этак, ноль эффекта. Ты бы её видел. Насупилась, губки надула, кулачки сжала, и стоит бантиками трясет: «сама разберусь, сдавать никого не буду».

— Суровая школа детдома, — я с трудом удерживался, чтобы не заржать, представив картинку, как две взрослые тетки в кабинете убеждают мрачную кроху «закладывать одноклассников». — Научили ребенка плохому: жить по понятиям, как правильные арестанты на зоне.

— Тебе смешно? — укоризненно глянула мама.

— Нет, что ты, — я сделал невозмутимое лицо. — Продолжай.

— Потом с нею Аня и Ваня говорили, по моей просьбе. Маша им доверяет, как твоим друзьям. К ним она согласилась обращаться, если что. Почему-то это для неё «не позорно».

— Потому что, она не воспринимает их как полноценных взрослых, — объяснил я. — Скорее, как старших товарищей. К ним обращаться за помощью можно. А жаловаться классному руководителю, директору или другим учителям на одноклассников, действительно, по её детскому кодексу «нехорошо». И я так никогда не делал, предпочитал сам разбираться с проблемами. И Маша тоже не будет. Потому что, это правильно, а ябедничать взрослым — плохо.

— Ладно, я поняла, откуда уши торчат у Машиных заявлений, — вздохнула матушка. — Что дальше, делать думаешь? Чем заниматься, куда поступать?

— Посмотрим, — осторожно ответил я. — Сейчас главное школу закончить. Потом будет видно.

— Ты же хотел по стопам отца и деда пойти, в военное училище поступать, — напомнила мама.

— Хотел, — согласился я. — А сейчас вот не знаю, стоит ли. Я же говорю, видно будет.

— Ну смотри, — матушка огорченно поджала губы. — Время, чтобы определиться у тебя есть, но не очень много…

Клуб «Красное Знамя». Через два часа

«Нива» затормозила возле знакомой железной двери.

— Может, со мной пойдете? — спросил я. — С тренером и ребятами познакомлю. Посмотрите, как у нас все организовано.

Старшина мотнул головой. Водитель даже не пошевелился, изображая каменное спокойствие. За всех ответила Алла:

— Мы тебя тут подождем в машине. Не будем мешать твоему общению с ребятами и Игорем. Может, я потом подойду, чтобы с ним поздороваться.

— Знаете тренера? — удивился я.

— Кто же его не знает, — на губах у женщины заиграла ироническая улыбка. — Легендарная личность в ГРУ. Таких, как Игорь, больше не делают. Регион, время и место называть не буду, но однажды он с тремя американскими «коммандос» пересекся. Столкнулся неожиданно, нос к носу. Ни он, ни они были не готовы. Игорь зашел в местный магазинчик, а тут они — трое из ларца. Сразу скажу, американцы там быть не должны были, деревушка глухая, джунгли рядом. И тут такая неожиданность. Оказалось, с секретной миссией ездили к местным повстанцам-бандитам, какую-то шишку сопровождали. Босса оставили с парой охранников в гостинице, а сами прогулялись по деревушке. А у Игоря и его группы своя задача была, какая не скажу. Они её уже выполнили, и возвращались на базу. Зашел он в магазинчик этот, в панамке, цветной рубахе, ни дать, ни взять, белый турист, любитель местной экзотики и сразу на «коммандос» наткнулся. Они бы его точно, так просто не отпустили. Начали бы личность выяснять, или могли просто пристрелить в джунглях. В любом случае, это провал. И ему пришлось, сразу, пока американцы не поняли что к чему, ликвидировать их голыми руками. Игорь их всех положил в течение пары секунд. Двоих насмерть, третьего в плен взял. Ему только бок успели лезвием ножа поцарапать и всё, два трупа, один остался живым, но стал инвалидом. Этот случай нам инструкторы детально разбирали, как пример рукопашного боя в таких ситуациях. И пересекаться с ним приходилось. Вместе с нашим Сергеем Ивановичем, кстати.

— Понятно, — кивнул я. — Интересно, после этого смертоубийства американцы на уши не стали? Русских искать не начали?

— Стали, конечно, — подтвердила Алла. — Но ни черта не нашли. И русских, что самое интересное, ни в чем не заподозрили. Там края южные, тропические, привлекательные для отребья. Много разных авантюристов и бандитов шатается. Партизаны, наркоторговцы, искатели золота и драгоценных камней или просто ублюдки в поисках легкой наживы и приключений на свою задницу, в общем контингент ещё тот. Группа по джунглям спокойно ушла, пока штатовцы со своими связывались и разбирались, что к чему.

Интересная у вас жизнь, насыщенная, — подколол я. — Куда там романам Жюля Верна.

— Тебе тоже грех жаловаться, — криво усмехнулась оперативница. — Особенно после Нового года.

— Ладно, я пойду, очень хочу тренера и ребят увидеть.

Алла промолчала.

Я открыл дверь «нивы», вылез, вдохнул свежий холодный воздух и шагнул к двери клуба. Под ногами привычно заскрипел снег. Во дворе стояла «копейка» Мальцева и «москвич» тренера. Отлично, значит, Серега и Игорь Семенович на месте. Потянул дверь на себя. Она подалась и приветливо скрипнула, приглашая войти. Я зашел в коридор вместе с облаком морозного воздуха, мгновенно растаявшего в теплоте помещения. Ощутил знакомый запах пота из раздевалки, обвел взглядом свежеокрашенные стены и потолок коридора, прислушался к шуму и гаму, доносившимся из тренировочных залов и глубоко вздохнул. Вот я и дома, в родном клубе. Только сейчас ощутил, как сильно скучал по ребятам, клубу, той непередаваемой атмосфере команды единомышленников, когда возникает ощущение, что делаем действительно важное и нужное дело, и любая работа превращается в захватывающий творческий процесс.

Дверь в тренерскую, бывшую по совместительству нашим неформальным штабом, была не заперта. Я потянул ручку, дверь чуть приоткрылась.

— Кто там ещё? — раздался голос Игоря Семеновича.

Я молча открыл дверь, шагнул в комнату и выдохнул:

— Здравствуйте.

Тренер, что-то рассказывающий сидящим напротив Мальцеву и Веронике, повернулся.

— Леша? — Зорин одним плавным движением встал на ноги.

— Леха! Живой! — Мальцев вскочил вслед за тренером, с грохотом отодвинув стул. — А мы уже не знали, что думать…

— Леша, — белозубо улыбнулась Вероника. — Наконец-то.

Через секунду я уже был стиснут в крепких мужских объятьях. Зорин чуть приподнял меня и аккуратно поставил на место. Затем наступила очередь Мальцева. Он своими лапищами чуть ребра мне не сломал. Боевая блондинка не собиралась отставать. На мгновение приникла ко мне, обхватив ладонями плечи, и клюнула губами в щеку.

— Леша приехал, ура, Шелестов пришел, — в кабинете тренера в одно мгновение стало тесно. Привлеченный возгласами народ, заполнил все пространство. Я обнимался с Ваней, Пашей, Мансуром, Володей Потапенко, Миркиным, Волобуевым что-то рассказывал сияющим Максу и Володе, парням, патрулировавшим с нами «Горизонт», отвечал на какие-то вопросы, жал руки, стоически терпел дружеское похлопывание по плечам. Слушал друзей, а сам искал взглядом в набившейся в комнату толпе знакомое лицо с яркими зелеными глазищами. Искал и не находил…

— Аню высматриваешь? — тихонько спросил стоящий рядом Ваня.

— Ага, — кивнул я, отвлекшись от разговора с Потапенко, — Она в «Знамя» не приходила?

— Заболела сегодня, слегла с температурой, — сообщил Смирнов. — Дашка классуху предупредила и нам сказала, чтобы в клубе не ждали.

— Сильно заболела? — встревожился я.

— А я откуда знаю, — невесело усмехнулся Ваня. — Мне не докладывали. Даша сказала, что температура тридцать восемь с копейками. Наверно, всё-таки сильно, раз в школу не пошла.

— Понятно, — немного разочарованно протянул я.

«Надо обязательно её проведать. Закончу в „Знамени“ и сразу к ней заскочу. Только гостинцев куплю каких-нибудь» — принял решение я. Разумом понимал, скорее всего, обычная простуда, грипп или ангина, но сердце не слушало холодные рассуждения рассудка, объятое ледяным пламенем тревоги и беспокойства. Хотелось развернуться и бежать к Ане, чтобы снова утонуть в успокаивающей глубине изумрудных глаз и убедиться, что с девушкой всё в относительном порядке, болезнь прошла пик, и она идёт на поправку.

Я усилием воли заставил себя успокоиться. Обязательно зайду к зеленоглазке, но сначала надо пообщаться с Зориным и ребятами, раз уже пришел.

— Так ребята, Леша никуда не денется, ещё успеете с ним наговориться, а сейчас продолжаем тренировки и занятия, — зычный голос тренера перекрыл возбужденный гомон толпы. — Расходитесь, а я пока с ним пообщаюсь.

Игорь Семенович выпроводил всех за дверь, повернул рычаг замка и развернулся ко мне:

— Я так понимаю, раз ты открыто пришел в клуб, проблемы решены? — уточнил он.

— Конечно, — подтвердил я.

— Рассказывай.

20 января. 1979 года. Новоникольск (продолжение)

— Вы уверены? — я многозначительно обвел глазами окружающее пространство.

— Уверен, — спокойно ответил тренер. — Ты не забывай, где я работал. Каждый уголок кабинета регулярно проверяю. И вообще здесь только наши появляются. Так что можешь говорить спокойно.

— Может, Сережу пригласим? Чтобы я два раза не рассказывал.

— Не нужно, — качнул головой наставник. — Когда мы с тобой общаемся тет-а-тет, у ребят вопросов не возникнет. Всё-таки я руководитель «Знамени» и тренер. Может, сперва сам тебя хочу расспросить или что-то рассказать. А если Мальцева позовем, появятся. Будут думать, о чем они там шепчутся за нашими спинами? Начнут Серегу вопросами доставать.

Как скажете, — согласился я…

Мой рассказ растянулся часа на полтора. Зорина интересовало всё до мельчайших подробностей, начиная с произошедшего на пустыре. Пришлось рассказывать. Наставник только головой качал, слушая о разборке с американцами и гибели Виктора, покушении на Ивашутина и нашей поездке в Америку. Изредка задавал уточняющие вопросы.

Когда я закончил, Игорь Семенович молчал минуты две.

Затем вздохнул:

— Да помотала тебя жизнь.

— Помотала, — согласился я. — Но я изначально был готов ко всему этому. Живой, относительно здоровый, и хорошо. Вот только деда жалко. Мог бы ещё жить, и жить. Даже чувствую себя виноватым: втравил его в эти разборки за власть.

— Твоей вины здесь нет, — Зорин резко встал. — Всё правильно сделал. Сам бы не справился. И на Ивашутина не вышел. Да и никто бы тебе не поверил. Всё получилось, во многом, благодаря Константину Николаевичу. Он смог убедить Петра Ивановича, а дальше уже дело пошло. Так что, не терзай себя. У тебя просто не было другого выхода. Любой нормальный человек использовал все шансы, чтобы остановить распад страны и разобраться с той плесенью, которая его планировала.

— Я это знаю. Но деда все равно жалко. Понимаете, Игорь Семенович, у меня дар всегда работал, предупреждал о таких вещах, и я мог что-то предпринять, предотвратить надвигающуюся катастрофу. А тут, ничего, даже намека не было.

— Получается, твой дар очень избирательно работает, — наставник скупо улыбнулся краешками губ. — Где-то предупреждает, а где-то нет.

— Именно, — вздохнул я. — Непредсказуемая штука.

— Ладно. Я вот что у тебя спросить хотел. Почему нас с Мальцевым не привлекли? Мы то, пусть в общих чертах, но посвящены в курс дела. И в операциях поучаствовали. Допустим, у Сергея подходящих навыков не хватает, это понятно. Но я то, боевой офицер, двадцать лет в ГРУ отпахал. Думаю, тебе уже можно знать, что во Вьетнаме и Анголе воевал. И не только. А меня не подключили. Только Сергей Иванович просил твоему отцу передать, что с тобою всё нормально, жив, здоров.

— Не знаю, — честно ответил я. — Решения, сами понимаете, другие принимали — Ивашутин и после него Сергей Иванович. Могу только предположить.

— Говори.

— Думаю, не привлекли вас потому что, спецслужбы установили за моим окружением плотное наблюдение после разборки на пустыре. Ладно, ЦРУ, у него возможности в Союзе не сильно большие. Но Комитету вполне под силу взять всёх друзей и родичей под плотный контроль. Любой контакт могли бы срисовать. Не говоря уже о попытке отъезда. У Сереги мама, у вас дочка и тетя. Через окружение могла просочиться информация о вашем отъезде. Плюс могли бы проследить. А лишние проблемы никому не нужны. Я пропал и с концами. Никто не знает, где нахожусь. Так в любом случае надежнее, чем всех перетаскивать для операции.

— Логично, — после некоторого раздумья признал Игорь Семенович. — Ладно, я ещё с твоим Сергеем Ивановичем переговорю, уточню кое-что.

— Кстати, а как мой отец воспринял весточку от меня?

— А сам как думаешь? — криво усмехнулся тренер. — Дед устраивает перестрелку и погибает. Одновременно сын исчезает бесследно, оставив на пустыре кучу трупов, среди которых водитель генерала. Представь, какие мысли у твоего отца в голове крутились. Как он только от всего этого умом не тронулся, не понимаю. Саша в таком взвинченном состоянии, а тут я ему известие от тебя передаю, мол, не волнуйтесь родители, ваш сынок просил передать, что он живой и здоровый, только прячется неизвестно где.

Зорин немного помолчал, давая мне осознать всю тяжесть ситуации, усмехнулся и продолжил:

— Он мне чуть морду не набил. Пришлось даже попотеть немного, поскакать сайгаком, уворачиваясь от ударов. У Саши много вопросов возникло, а я на них ответить не могу. Хорошо, что твой батя умный и рассудительный мужик по своей натуре. Не без усилий, но удалось его успокоить.

— Понятно, — я немного погрустнел. — А мне с ним разговор ещё предстоит. Он утром из командировки приезжает.

— Сочувствую, — язвительно ухмыльнулся тренер. — Надеюсь, задница после отцовского ремня сильно болеть не будет.

— Да что вы, в самом деле, Игорь Семенович, — возмутился я. — Не хватало. Батя меня бить не будет. Сначала точно выслушает.

— Да? — сарказм просто сочился из Зорина. — А я бы на его месте точно выпорол. Сам подумай. Играешь в какие-то непонятные игры, деда убивают, ты исчезаешь, мать места себе не находит, ночами не спит. Да и Саша не железный, тоже переживал.

— Знаю, — я тяжело вздохнул. — Но иначе, в сложившихся обстоятельствах, не мог. Сами понимаете.

— Я-то понимаю. Главное, чтобы он понял. Ты ему всё расскажешь?

— Нет. По крайней мере, пока разрешения от Ивашутина не получу.

— А как отмазываться будешь?

— Скажу, случайно узнал в гостях у деда важную государственную тайну. Так получилось. Какую, говорить не имею права. Дед из-за неё и погиб. А потом и за мной пришли.

— Ты же осознаешь, что в твоем объяснении очень много белых пятен, и у твоего отца вопросов появится ещё больше?

— Осознаю, — кивнул я. — В крайнем случае, скажу, что речь шла о предотвращении готовящегося государственного переворота, без подробностей. Все равно, рано или поздно, в общих чертах он об этом узнает.

— Ладно, ты вот что мне скажи. Я правильно тебя понял, что наше «Красное Знамя» будут делать организацией всесоюзного уровня, с филиалами в разных городах?

— Правильно, — улыбнулся я. — Не знаю, каким образом это будет происходить и как реализовываться, то ли наш клуб превратят во что-то большое, то ли подобные военно-патриотические молодежные организации под разными названиями с упором на военную подготовку и активную гражданскую позицию начнут открывать во всей стране. Петр Иванович сказал, принципиальное решение уже принято. Осталось дождаться, когда Романов станет генеральным секретарем. Тогда и узнаем все подробности.

— А он станет? — осторожно уточнил тренер.

— Должен, — уверенно ответил я. — Стопроцентную гарантию давать не могу, не от меня зависит. Но Ивашутин утверждает, что уже все договорено. Брежнев уходит, и будет ставить на своё место Григория Васильевича.

— И что изменится? — прищурился Зорин. — Понятно, что заговор раскрыт, виновные наказаны. Что дальше? Реформы нужны, иначе через десяток лет всё повторится. Это даже я, отставной офицер, понимаю.

— Вот и увидим, что изменится. Судя по предварительному разговору с Ивашутиным, очень многое, — заверил я. — Мы с дедом много предложений подготовили по реформам. Романов заинтересовался. Петр Иванович сказал, что как всё во власти утрясется, будет предметный разговор.

— Дай бог, — вздохнул наставник. — От нас какая-то информация о «Красном Знамени» нужна?

— Нужна, — подтвердил я. — Хочу знать, что делали, какие изменения произошли. Мне самому это интересно. А потом надо заранее подготовить доклад с цифрами и интересными предложениями по организации клубов на всесоюзном уровне.

— Давай тогда так сделаем, — предложил тренер. — Сейчас я наших комиссаров приглашу, и они отчитаются о проделанной работе. Всю статистику ведет Вероника, вот она и будет докладывать. А парни дополнят, если будет нужно. Есть предложения или замечания по формату?

— Никаких. Меня все устраивает.

— Тогда посиди здесь пару минут, а я ребят и Веронику приглашу.

— Договорились.

Тренер вышел, а я остался сидеть за столом. В ожидании Вероники и ребят, начал с любопытством разглядывать изменившуюся обстановку. Столы и стулья в кабинете Зорина остались прежними. Прибавился фундаментальный шкаф из лакированного дерева, десяток грамот и благодарностей «Красному Знамени», развешанных на стене. Все в застекленных чистых рамках, на листах обилие орденов и красных знамен с профилем Ленина.

Благодарность нашему клубу «поддержание общественного порядка» от милиции, подписанная полковником Сидоренко, почетная грамота товарищу Зорину за «организацию воспитательной работы среди молодежи» от райкома ВЛКСМ. Ещё одна благодарность комсомольскому активу «Красного Знамени», «за регулярную помощь воспитанникам Новоникольского детдома им. Фрунзе». Сам главный комсомолец, товарищ Морозов не поленился автограф оставить.

О, а вот это интереснее, ещё одна грамота, уже от старших товарищей из партии. «За помощь в благоустройстве и поддержании правопорядка в городе», подписанная секретарем райкома Николаем Яковлевичем Приходько. Интересно, а в чем благоустройство выражалось? Похоже, я что-то пропустил.

От рассматривания грамот меня оторвали ребята. Тишина разорвалась стуком каблуков и скрипом отодвигаемых стульев. Первыми пришли и уселись напротив Вова Потапенко, Леша Волобуев и Игорь Миркин. Затем приземлился на стул рядом Сережа Мальцев и серьезная боевая блондинка с кипой бумаг и ручкой, усевшаяся спиной к двери.

— Ты хоть поясни, что у тебя конкретно произошло, и где пропадал все это время? — спрашивает Миркин. — Мы же места себе не находили. А сэнсей конспирацию разводит, только буркнет «с ним все нормально, больше ничего не могу сказать». И ничего из него не вытянешь.

— Значит, на то есть причины, — вмешался в разговор Мальцев, незаметно подмигнув мне. — Сам понимаешь, Игорь Семенович знает, что можно рассказывать, а что нет.

— Правильно, — неожиданно появившийся Зорин закрывает дверь и щелкает замком. — Все вопросы пока преждевременны. Это для вашего же блага. Придет время, Алексей сам все расскажет, если посчитает нужным. А пока небольшое вступление. До нас дошла информация оттуда, — тренер многозначительно поднимает глаза, — что «Красным Знаменем» заинтересовались наверху. Не исключено, что наш успешный опыт создания военно-патриотического клуба будут перенимать и создавать подобные организации во всей стране.

— Ничего себе, — Волобуев уже сложил губы трубочкой, чтобы изумленно присвистнуть, но вовремя вспомнил, где находится, и сдержался. — Правда, что ли?

— Правда, — подтвердил я. — Но давайте дождемся официального подтверждения. Такие намерения имеются. Когда они станут конкретными шагами, тогда можно с уверенностью говорить, что такие организации как ВПК «Красное Знамя» будут открываться в других городах.

— Поэтому, нам сейчас надо познакомить Алексея с деятельностью нашего клуба за последний месяц, с 26 декабря по 21 января, чтобы он был в курсе, что сделано, — добавил тренер. — И заодно подвести итоги. Вероника начинай.

— Для справки: На сегодняшний день, в составе клуба, девятьсот семь человек, — деловито начала боевая блондинка, поглядывая на лежащие перед ней листки. — Семьсот два — парней, двести пять — девушек. За прошедший месяц к нам пришло ещё сто три новых человека. В нашем городе население около шестидесяти тысяч и я считаю, что всё возможное мы сделали. Большую часть активной молодежи привлекли.

Подавляющее большинство — комсомольцы. Имеется человек тридцать кандидатов в партию и молодых коммунистов, в основном из тех, кто работает на заводах и производственных предприятиях. Средний возраст — от четырнадцати до двадцати двух лет. Все участники уже не помещаются в клубе, даже если тренироваться и проводить мероприятия в три смены. Поэтому клуб получил и подготовил ещё четыре новых помещения, а здесь организован штаб для комиссаров, их заместителей и самых старых участников-активистов. Наши люди, как и раньше, собираются и тренируются в «Звезде», также договорились об открытии секций-отделений «Знамени» в тридцатой школе, общежитии строительного техникума и спортивном зале швейной фабрики. Директор был против, но с ним поговорил секретарь райкома, и вопрос решили. Ещё одна секция-отделение «Красного Знамени» открыта в клубе колхоза «Заветы Ильича». Весной председатель обещает, начать строить новое здание для отделения, с атлетическим и борцовским залом, чтобы больше молодежи из окрёстных сел подтянуть.

— Извини, Вероника, я тебя прерву, на секунду, — прерываю Подольскую я, и Боевая Блондинка послушно замолкает.

— Игорь Семенович, а кто там парней тренирует в «Заветах Ильича»?

— Я же тебе уже говорил когда-то, — пробурчал наставник. — Мой старый товарищ — офицер-отставник.

— А Карасев? — поинтересовался я.

Видя, что Игорь Семенович озадаченно нахмурил лоб, напомнил. — Такой здоровенный бычара. Мы с ним еще спарринг всельском клубе проводили. Сначала он меня чуть не нокаутировал, потом я его.

— Ах, этот, — улыбнулся тренер. — Правая рука моего товарища. После работы днюет и ночует в клубе, новые удары отрабатывает. Когда мы с Сережей и Вероникой к ним приезжали, о тебе спрашивал. Мечтает взять реванш.

— Ну-ну, — усмехнулся я. — Пусть попробует.

— Ты не улыбайся так, — неожиданно вмешалась Вероника. — Видела я того Карасева. Бугаина ещё тот. Его в повозку можно запрягать вместо тягловой лошади. И тренируется усердно. Я посмотрела, как он боксирует и борется. Такой легкой прогулки как в прошлый раз у тебя точно не выйдет.

— Мы отклонились от темы, — напомнил наставник. — Вероника продолжай доклад.

— Хорошо, — кивнула девушка. — Начну с наших подшефных детдомовцев. Организовали им Новый Год. Иван Николаевич выделил большую елку. Мы объявили сбор денег. Купили большую гирлянду, елочные игрушки и подарки воспитанникам. У нас есть несколько ребят и девчат участвующих в заводской, институтской и школьной самодеятельности. Поставили в актовом зале пьесу «Снегурочка», малыши были в восторге. Организовали сладкий стол, самым маленьким подарили игрушки. Некоторые ребята забрали подшефных к себе домой на денек. С остальными мы остались. Первого и второго января сделали праздничные гулянья с выстрелами хлопушек, конкурсами и играми. Фотографии я сделала, потом тебе покажу, классно получилось. На Старый Новый год к ним поехала наша художница — Настя Цуркану. Поучила детей рисовать, нескольким малышам подарила портреты. С нею был Вася, ты его не знаешь. Парень мечтает стать клоуном, как Юрий Никулин или Олег Попов, и уже выступает со своими номерами. Пока в Доме Культуры и институте. А тут детей немного поразвлекал. Что ещё добавить? Беспредел и драки в детдоме прекратились. Большинство старших ходят в наш клуб, защищают и помогают младшим. Остались несколько «блатных», та же «Сорока», «Клизма» и ещё парочка любителей тюремной романтики. Но они в меньшинстве и никого не трогают. Пытались приставать к новенькому, так Гордей с другими ребятами их быстро на место поставил. С тех пор «блатные» тише воды, ниже травы.

— А что это у нас за грамоты от милиции и комсомольцев «за поддержание правопорядка», — поинтересовался я. — Это за ту дискотеку?

— Не только, — улыбнулась Вероника, сразу поняв о чем идёт речь. — Мы с одобрения высокого начальства, регулярно патрулируем город тройками в составе ОКОД вместе с милицией. Помогаем поддерживать общественный порядок.

— И как получается?

— Ещё как получается, — в глазах девушки мелькнул горделивый огонек. — С конца декабря наши дружинники задержали около сорока дебоширов и хулиганов. Третьего января в общежитии «семерки» массовая драка была. Человек пятьдесят заводских и пэтэушников рубились. Сперва бухали, Новый год справляли, потом по пьяни что-то не поделили и пошли стенка на стенку. Девчонки из женского блока орут, бабка-вахтер куда-то пропала. Стулья, столы летают, лужи крови, некоторые палки и ножи похватали, ужас. Наша тройка дружинников и милиционер ничего поделать не могли. Мент сдуру, не оценив ситуацию, пытался что-то орать и за кобуру схватился. Так его сразу вырубили. И нашему сразу по руке ножом полоснули. Обложили со всех сторон, не вырваться. Наш главный, штангист Миша мента на плечи взвалил, в ближайшую комнату пробился и с напарником забаррикадировался. А эти пьяные придурки сразу о своих разногласиях забыли и вместе дверь ломать начали. Вася, тот которого ножом полоснули по руке, слава богу, не очень сильно, юркий и смог прорваться. И сразу в нашу «Звезду» побежал, она рядом, через две улицы находилась. А там, по счастливой случайности, как раз все наши тренировались, Игорь Семенович с парнями, «продвинутая» группа из «Знамени», опера и военные-самбисты. За Васькой ещё несколько разгоряченных шпанюков побежали. Там их и встретили. Уложили, связали и заперли в подвале спорткомплекса. Игорь Семенович, Васю штатному врачу сдал, потом у папы из подсобки несколько черенков лопат и ножек от стульев и столов забрал. Обрисовал папе обстановку, попросил связаться с милицией, и вместе с военными, операми и нашими парнями в общежитие пошел порядок восстанавливать. Когда менты приехали, обалдели. На первом этаже стенд превращен в развалины, разбитые окна, поломанные столы и стулья, разнесенные в дребезги горшки с цветами. И среди этого великолепия, лежит в живописных позах добрый десяток тел. Некоторые даже стонут. Остальные стоят, упершись башками в стены, с руками на затылке и ждут, когда приедут сотрудники органов и заберут их от этих страшных дядек с дубьем.

— А милиция потом претензии не предъявляла? — усмехнулся я. — Они могут. Скажут, злобные хулиганы-каратисты избили работяг-заводчан и детей-пэтэушников, нанесли им побои.

— Поворчали немного для порядка, — признался Зорин. — Но свидетельства очевидцев и бабки-вахтерши, которая оказывается, после начала драки спряталась в служебном помещении, окончательно разъяснили обстановку. Да и большинство участвовавших в драке были уже известны органам, и не как законопослушные граждане. Закончилось тем, что нам благодарность объявили за пресечение массовой драки и грамоту выдали.

— А чего ребята не стреляли, когда эти сявки дверь ломали? Я так понял, что штатный «ПМ» у сержанта в кобуре остался.

— Зацепить кого-то невинного боялись. Если через дверь шмалять, непонятно в кого попадешь, — пояснил наставник. — Они вход сразу же шкафами и кроватями завалили. Миша ствол наготове держал, поскольку сержант в себя толком не пришел, но стрелять не рискнул.

— Понятно, — ухмыльнулся я. — Вопросов нет. Продолжай, Вероника.

— Добавлю по поводу общественного порядка. Благодаря «Красному Знамени» наш город стал чище, и ругаться нецензурно при скоплениях людей стали гораздо реже.

— Почему? — я с интересом ждал продолжения, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Потому что, если кто-то в присутствии наших ребят выбросит на тротуар использованную пачку сигарет, обертку от конфет или мороженого, они подходят, просят, чтобы подобрали и выбросили в урну, а не сорили. Говорят, вы же не гадите у себя дома, а город — это наш общий дом. То же самое происходит при попытках написать гадости на стенах или матюкаться в общественных местах, особенно при женщинах и детях.

— И как, слушают их? — я ухмыльнулся, представив развитие подобных ситуаций.

— А куда деться? — пожала плечами боевая блондинка. — Наши ребята хорошо подготовлены. И в физически и юридически. При попытках хамить и подраться, задерживают, вызывают милицию. В участке оформляют штраф или пятнадцать суток, в зависимости от того, как развивалась ситуация. Сначала драться пытались, были попытки даже пивную бутылку о голову разбить или ножом пырнуть. Закончились нехорошо для нападающих. Один под суд пойдет, другого коллектив на поруки взял. В результате в городе стало намного чище, ругаться нецензурно почти перестали. И стены изгаживают реже и только тогда, когда этого никто не видит. А ещё мы активно работаем с трудными подростками…

* * *

Освободился я только вечером. Вероника и ребята вылили на меня столько информации, что необходимо было многое осмыслить. Радовало одно, у меня получилось, из обычных девчонок и парней сформировать гражданское общество. Которое не будет мириться с несправедливостью, продажными чиновниками и безмолвно смотреть, как уничтожают Родину, обижают женщин, детей, грабят пенсионеров. Они больше не будут равнодушными, это самое главное.

Конечно, некоторые из одноклубников, когда пылкая юность, наполненная идеализмом и желанием что-то изменить к лучшему, сменится усталой и всезнающей зрелостью, станут разочарованными конформистами. Но даже, если у половины наших, навсегда останутся заложенные в «Красном Знамени» взгляды и принципы, мы уже сделали первый важный шаг к будущему.

Я оторвался от размышлений, поудобнее перехватил под мышкой коричневого плюшевого мишку, приподнял руку с длинной розой, распустившей бархатные ярко-алые лепестки, и остановился перед знакомой деревянной дверью со стальной табличкой-ромбом «143». Указательный палец решительно воткнулся в звонок, утопив круглую кнопку в черном ободке. Зазвенела чирикающая, переливающаяся птичьей трелью мелодия.

За дверью раздались шаги. Щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла Анина мама, зябко кутаясь в светло-серый пуховый платок. Увидела меня и замерла. Глаза Марии Александровны изумленно расширились.

— Леша, ты? — выдохнула она. — Тебя все ищут. Аня так переживала…

— Уже не ищут, — скромно ответил я. — Все нормально. Мне можно зайти?

— Да, заходи, конечно, — женщина посторонилась, давая мне зайти. — Что с тобой произошло?

— Давайте об этом как-нибудь потом, Мария Александровна, — попросил я. — Сейчас всё утряслось, это самое главное. Я как узнал, что Аня заболела, сразу захотел её повидать.

— От кого узнал? — поинтересовалась мама Ани.

— От одноклассников, конечно. А им Даша рассказала.

— Ане подарки принес? — женщина кивнула на мишку и розу.

— Ага, — улыбнувшись, подтвердил я. — Мишка мягкий, теплый и плюшевый. Его даже вместо подушки использовать можно. А цветок поднимет настроение.

— Понятно, — женщина почему-то вздохнула, подтянула к себе уголки шали и посторонилась. — Раздевайся, вешай куртку и проходи. Аня у себя в комнате. А я пока пойду, наполню вазу для цветка.

— Спасибо…

Дверь тихонько отошла в сторону, повинуясь легкому толчку руки. Я шагнул в комнату, с любопытством осматриваясь. Огромный шкаф с книгами. Ого, «Одиссея капитана Блада», собрание сочинений Пушкина и Лермонтова, Дюма, Есенин, Тургенев и ещё много хороших книг. На полу большой красный ковер, и ещё один с разноцветными узорами на всю стену. Под ним на разложенном диване, укрытая толстым одеялом, лежала Аня. Копна густых угольно-черных волос разметалась по подушке, на белоснежном лице алым пятном горит нездоровый румянец. Глаза закрыты, кончики длинных изящных пальчиков торчат из-под краешка одеяла, на мраморном лобике набухли прозрачные бусинки пота. Сердце замерло от жалости.

— Привет, — тихо выдохнул я.

Черные пушистые ресницы, дрогнули, затрепетали. Слезящиеся в воспаленных красных прожилках, но по-прежнему выразительные и необыкновенно красивые зеленые глазищи изумленно распахнулись.

— Глазам своим не верю. Леша, я сплю, и ты мне снишься? — прошептала девушка.

— Нет, — улыбнулся я. — Я действительно тут. Узнал, что ты заболела, и пришел навестить…

20 января 1979 года. Новоникольск (окончание)

Лицо Ани осветилось ответной улыбкой. Как будто солнечный лучик ворвался в серый полумрак комнаты, изгоняя тьму и наполняя пространство золотистым сиянием.

— А я знала, что ты скоро появишься. Чувствовала.

— И оказалась права, — поддержал я. — Это тебе, держи.

Положил на одеяло медвежонка и розу.

Девушка привстала на локтях, придерживая краешек покрывала, осторожно взяла цветок, и поднесла бутон к лицу. Вдохнула и прикрыла глаза.

— Летом пахнет, солнцем и теплом. Малиной немножко…

— А ещё луговым медом и зеленым садом, — добавил я.

Неслышно появившаяся Мария Александровна, обойдя меня, поставила наполовину наполненную водой вазочку на тумбочку около кровати.

— Так, Леша, цветок поставь сюда, — я послушно засунул розу в декоративный хрустальный кувшин.

— Не буду вам мешать. Но все-таки, Леша, постарайся долго не засиживаться, сам видишь, Аня болеет.

— Постараюсь. Минут пять-десять посижу, не больше, — пообещал я.

Женщина кивнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Тебя искали, — нарушила молчание Аня. — Даже к нам в класс приходили.

— Знаю, — я чуть улыбнулся уголками губ. — Рассказали уже. Сейчас уже искать не будут. Все проблемы в прошлом.

— Точно? — девушка недоверчиво прищурилась, с подозрением изучая моё лицо. Получилось у неё это так забавно, что я невольно ухмыльнулся, с трудом сдерживаясь, чтобы не хохотнуть.

— Точно. Сама увидишь.

— И ты больше никуда не пропадешь?

— Постараюсь, — вздохнул я. — Это не от меня зависит. Но вообще-то не должен.

— Хорошо, — Аня внутренним женским чутьем поняла, что развивать тему не следует, и взяла мишку на руки. — А это что?

— А это мой подарок. Михал Потапыч, можно просто Миша. Будет рядом, охранять, веселить и напоминать обо мне.

— Мягкий и пушистый, — после долгого осмотра вынесла вердикт она. — Мордочка у него забавная, плутовская, настроение поднимает. Сам выбирал?

— Конечно, — подтвердил я. — А кто же ещё. Понравился?

— Ага, — улыбнулась девушка. — Как такая прелесть может не понравиться?

— Я старался. В магазине он последний остался. Буквально из-под рук выхватил, чтобы тебе привезти.

— Спасибо, — вздохнула Николаенко.

— Правда, перед этим пришлось поломать голову, какой подарок презентовать, — признался я. — Но теперь, после посещения твоей комнаты я понял, что тебе дарить.

— И, что же? — полюбопытствовала больная.

— Если судить по твоей библиотеке, хорошую книгу.

— Угадал, читать я люблю, — призналась девушка. — Каждая книга — свой яркий мир, с неповторимыми героями. «Три мушкетера» — Франции семнадцатого века, с противостоянием кардинала и монарха, интригами, заговорами и шпионскими играми. А Евгения Онегина я вообще обожаю. Каждая строфа — шедевр, любая глава — произведение поэтического искусства. И перед глазами живая картинка из жизни аристократии восемнадцатого века. А характеры какие, за каждым персонажем чувствуется реальный человек со своими пылкими эмоциями, понятиями о чести и жизни.

Я полюбовался раскрасневшейся девушкой и с выражением продекламировал:

— Как томно был он молчалив, — подхватила Аня:

— Ого, ты, оказывается, Онегина наизусть знаешь, — удивился я.

— Я Пушкина очень люблю, — покраснев, призналась зеленоглазка. — Я же тебе говорила.

— Ладно, ты о себе расскажи, — попросил я. — Давно болеешь?

— Со вчерашнего дня, — вздохнула девушка. — После школы температура появилась. У нас последним уроком была физкультура. Наверно, после неё на мороз выскочила распаренной и вот, заболела. Утром врач приходил, поставил диагноз — тонзиллит, проще говоря, ангина.

— А какая сейчас температура? — я наклонился к девушке, осторожно кончиками пальцев сбросил невесомую пушинку со щеки. Аня инстинктивно провела ладошкой, повторяя моё движение. Я взял в руку тонкие изящные пальчики, на секунду ободряюще сжал, нежно отвел в сторону, отодвинул растрепанную челку и опустил ладонь на влажный девичий лоб. Аня замерла, несмело посмотрела на меня. В зеленых глазищах подруги мелькнули смущение и неуверенность. Николаенко поспешно отвела взгляд, но потерявший яркость багрянец на мраморной белоснежной коже заалел с новой силой, выдавая девушку.

«Черт, как-то неловко вышло, она же ещё ребенок, школьница», — неожиданно смутился я. — «Надо срочно переводить тему».

— Лоб горячий, но терпимо. Раз в пот бросает, значит, температура понижается, — бодро заявил я.

Аня помолчала, тихо подтвердила:

— Немного спала. Утром была тридцать восемь и три, сейчас тридцать семь и семь. Завтра должно быть лучше. Наверно, во вторник-среду в школу уже пойду.

Моего взгляда она упорно избегала, смотря куда-то в сторону.

— Понятно. Эти дурочки пэтэушные тебя не беспокоили? — участливо поинтересовался я.

— Нет, — девушка мотнула головой, черные локоны взметнулись волной и бессильно опали на плечи, окутав шею пышным шелковистым облаком. — После того случая на пустыре, когда ты их разогнал, исчезли. Не видела их и не слышала.

— Замечательно, — повеселел я. — Одной проблемой меньше.

— Ты в понедельник пойдешь в школу?

— Куда я денусь? Придется.

— А чего таким похоронным голосом? — у Ани проскользнули знакомые язвительные нотки. — Считаешь, знания тебе не нужны? Или ты слишком велик и умен, чтобы учиться?

— Тебе показалось, — дипломатично съехал с темы я. Ну не рассказывать же однокласснице, что школу я давно перерос по объективным причинам, и одно напоминание о необходимости ещё полгода сидеть за партой вгоняло в тоску. Новизна ощущений и радость от второй, нежданной юности уже не вызывала прежнего душевного подъема, а большинство одноклассников с подростковым мировоззрением и увлечениями, ощущались наивными детьми. Да и тратить время, сидя за партой и по второму кругу, изучая предметы, которые я давно прошел, не хотелось. Особенно после всего произошедшего. Но вариантов «отмазаться» от школы нет. Или всё-таки есть? Точно! Попрошу Петра Ивановича, чтобы помог сдать выпускные экзамены экстерном. Он теперь всемогущий председатель КГБ, в курсе моей истории и не откажет. Во всяком случае, об этом надо как следует поразмыслить.

— И вообще Ань, выздоравливай побыстрее, — я отвлекся от мыслей и попытался поднять настроение девушке, — В кино мы уже были, в парке тоже, теперь я тебя в свое любимое кафе свожу. Там такое мороженое делают с арахисом и шоколадным кремом, просто сказка. Представляешь, снизу безе с кремом, а сверху горка шоколадных и молочных шариков, политых жидким шоколадом. Тебе обязательно нужно это попробовать.

— Какое мороженое? — развеселилась зеленоглазка. — Шелестов, ты решил от меня избавиться? Вообще-то, я от ангины ещё не вылечилась. А у тебя в голове уже коварные планы, накормить меня мороженым и уложить в постель снова.

— Ты чего? — запротестовал я. — Тебя в постель? И мысли такой не было.

Увидел, как подруга краснеет.

«Черт, ну какой же я идиот».

И торопливо добавил, спеша сгладить неловкую ситуацию:

— Во всяком случае, сейчас.

Всю двусмысленность последних фраз мы осознали одновременно. Растерявшаяся Аня отвернулась. Я криво усмехнулся. Похоже, контузия не прошла бесследно, раз брякаю такое. В своей прошлой жизни я мог подкатить к любой понравившейся девушке, заинтересовать и заинтриговать, чтобы она пришла на первое свидание. Правда, в конце восьмидесятых — начале девяностых, в приоритете уже были другие ценности. Появились бизнесмены с толстыми кошельками, первые иномарки, атрибуты красивой жизни, фильмы о благородных коммерсантах-миллионерах, и культ потребления, «богатой жизни» начал пропагандироваться повсеместно с экранов телевизора, газет и журналов.

О деде-генерал-лейтенанте, и отце полковнике я молчал как партизан, и девушки, после непродолжительного романа, убедившись, что кавалер не является завидным женихом, без особых сожалений прекращали отношения, тем более что инициатива в большинстве случаев исходила от меня. Не встретил я в той жизни женщину своей мечты, от вида которой учащенно начинало биться сердце и пересыхало в горле. Да и постоянные переезды, жизнь в военных захолустных гарнизонах не способствовали долгим отношениям и возникновению чувств.

А сейчас, наоборот, теплеет в груди, когда вспоминаю об Ане, тянет к ней сильно, хочется быть рядом и наслаждаться каждым мгновением, наблюдая, как она заразительно хохочет, сверкая белыми ровными зубками, задумывается, прикусив пухлую алую губку, или что-то возбужденно рассказывает, увлеченно сверкая зелеными глазищами. Может, это любовь? Возможно. Но в отличие от подростка я способен контролировать свои чувства и никогда не совершу глупостей. Торопиться никуда не буду. Пусть чувства вызреют, девушка повзрослеет, и тогда будет видно, что делать дальше. Сейчас мы просто будем вместе, пока этого хотим. А потом, глядишь, наши романтические отношения и её подростковая влюбленность перейдут в нечто большее.

— Ладно, Леша, спасибо что навестил, тебе уже пора идти, — голос Ани заставил меня оторваться от размышлений.

— Да всегда, пожалуйста, — я внимательно глянул на подругу. Её насупленное личико и сухой тон напрягали. Я, конечно, тоже идиот, надо же было такое вякнуть. Женщины вообще очень эмоциональны и восприимчивы. Любую фразу могут додумать, и возвести ограждающую стену из неверных выводов, построенных на переживаниях и превратно понятых слов.

— Ань, извини, если что-то не так сказал, — покаялся я. Медленно и нежно взял ладонью длинные пальчики подруги. Они дрогнули, но послушно остались лежать в моей ладони. Хороший знак.

— Просто недавно сильно головой ударился, вот и несу периодически всякую хрень, — виновато добавил я.

— Дурак ты, Шелестов, и не лечишься, — голос подруги потеплел. — Ладно, тебе действительно пора.

— Ага, — согласился я. — Завтра тоже приду, навещу. Ты не против?

— Конечно, не против, — улыбнулась девушка. — Только рада буду. Целыми днями лежать и глотать лекарства скучно. Даже поговорить кроме родителей не с кем.

— Значит, заметано. Завтра я здесь.

* * *

Дом встретил меня аппетитным ароматом жареных котлет, и развязным голосом Никулина, доносящегося из гостиной: «А, нам все равно, а, нам все равно».

— Урааа, Лешааа пришёл, — в коридор вылетела сияющая малявка и уткнулась рожицей в живот, обняв ручонками. На душе потеплело.

— Машааа, — шутливо ответил в тон крохе, поднял радостно пищащую девочку и закружил вокруг себя.

В коридор выглянула мама в переднике и полотенцем на плече:

— Леша, поставь Машу на место, раздевайся, мой руки, будем кушать, — распорядилась она.

— Слушаюсь и повинуюсь, мамуля, — весело ответил я и поставил счастливую малявку на пол.

Никулина сменил растягивающий гласные, показушно страдающий от любви Миронов:

— Это концерт с песнями из кинофильмов по телевизору идёт, — сообщила раскрасневшаяся девочка. — Я его смотрела, пока тетя Настя котлеты жарила.

— Да я уже понял.

— Так, вы чего до сих пор в прихожей мнетесь? Я же сказала: быстро мыть руки и за стол! — раздался из кухни сердитый мамин голос…

На кухне было тепло и уютно. Исходящие паром желтые холмики картошки пюре с золотистой лужицей растаявшего сливочного масла на тарелках. Котлеты с поджаристой коричнево-золотистой корочкой, горка порезанного хлеба «кирпичика» на широком блюдце, и щедро сдобренный майонезом «оливье» в салатнице.

— На Новый Год салат делала, а продукты остались, — пояснила мама, заметив мой взгляд. — Вот я к твоему приходу «оливье» и сообразила. Знала, что любишь.

— Спасибо мамуль, — сердечно поблагодарил я.

— А я мясо в мясорубку подкладывала, а потом котлеты с тетей Настей лепила, — похвасталась малявка. — И картошку чистила, чуть-чуть, а потом она меня отправила телевизор смотреть. А мне не трудно, я бы ещё много начистила.

— Машенька у нас молодец, — матушка улыбнулась и ласково взъерошила золотистые локоны малышки. — Замечательный ребенок, всегда помогает по хозяйству, подметет, уберет, приготовит вместе со мной. Причем, я её не прошу, сама проявляет инициативу, подходит и делает.

— А чего тут особенного? — пробурчала малышка, деловито ковыряющая вилкой картошку. — Мы в детдоме всегда сами у себя в комнате подметали по очереди. И не только в комнате. Деревья приходилось белить, цветы поливать, мусор на территории убирать, даже готовить. Я привычная.

— Да ты кушай, — спохватилась мама, — чего я тебя отвлекаю? Потом поговорим.

Горячее пюре таяло во рту, котлета разваливалась на ломтики, истекая мясным соком. Оливье улетало «на ура», горошек и кусочки маринованного огурца, перемешанные с картошкой и «Докторской» вареной колбасой, аппетитно хрустели на зубах.

Когда я, сыто отдуваясь, отвалился от тарелки, матушка заботливо подвинула чашку с горячим чаем и блюдечко с печеньем.

— Не, мам, чай попью, а печенье не смогу, лопну, — отказался я.

— А я смогу, — с гордостью сообщила Маша. — Печенье очень вкусненькое. Я бы его ела и ела.

— Так кушай, — улыбнулась мама, накладывая крохе на блюдце новую горку печенья.

— Спасибо, тетя Настя. Вы вкусно готовите, очень-очень, — малявка не заставила себя долго ждать, подхватила лакомство и с удовольствием куснула.

— Иди, Машенька, послушай песенки, там концерт ещё продолжается. И печенье с чаем с собой забери. — попросила матушка.

— Хорошо, тетя Настя, — малявка понятливо кивнула, подхватила блюдечко с лакомством и наполовину опустевшую чашку с чаем и потопала в гостиную. Через несколько секунд мы остались вдвоем.

— Мам, ты поговорить о чем-то хочешь? — я спинным мозгом почувствовал, приближающийся «разбор полетов».

— Хочу, — вздохнула родительница. Уселась напротив, подперла ладонью щеку и многозначительно замолчала, не сводя с меня укоризненного взгляда. А тут ещё и телевизор заблажил из гостиной как назло, звонким девичьим голосом: «Проснись и пой! Проснись и пой! Попробуй в жизни хоть раз…». Это было настолько в тему предстоящей беседы, что я чуть не заржал прямо на кухне, и только невероятным усилием, заставил себя сохранить серьезный вид.

Но матушка что-то заметила. Нахмурилась, глаза повлажнели:

— Тебе смешно, да? — трагическим голосом воскликнула она, — я тут места себе не нахожу, а ему смешно! Во что ты вляпался? Говори немедленно! В конце концов, я твоя мать и имею право знать.

Мама всхлипнула и замерла. Прикрыла лицо ладонями, посидела так минуту, а потом выпрямилась и с гневом уставилась на меня.

Было бы мне реально семнадцать, у неё бы получилось. Я бы начал ерзать, виновато поглядывать на матушку, ощущать нарастающее беспокойство, и, в конце концов раскололся, терзаясь чувством вины. Но с высоты прошлой прожитой жизни, на такие уловки я уже не поддавался. Чувство вины, разумеется, никуда не исчезло, но вот рассказывать что-либо матери я не собирался. Во всяком случае, пока.

— Мамуль, что тебе рассказать? — вкрадчиво поинтересовался я. — Мы же уже обо всем поговорили. Все проблемы решены. Сейчас мне ничто не угрожает, меня никто не ищет. Рассказать подробности не имею права. Извини, я очень тебя люблю, но уже объяснял, почему. Это не моя личная прихоть, а государственная тайна.

— Погоди, отец приедет, я посмотрю, как ты будешь выкручиваться и что ему говорить, — зловеще пообещала мама.

— Разберемся, — отмахнулся я. — Он военный человек, поймет и вообще…

Я встал, шагнул к матушке, нагнулся, обнял её за плечи, прижался. Замер, ощутив теплоту и такой родной мамин запах и поцеловал в щеку.

— Мамуль, я тебя действительно люблю. Как говорит Маша, очень-очень. Но рассказать, о том, что со мной происходило, не имею права. Повторю ещё раз: это не моя тайна.

— Ладно, иди уже, составь Маше компанию, — матушкины глаза подозрительно заблестели. Она мягко отстранилась и добавила:

— А я тут пока на кухне приберусь.

— Смотри, я могу помочь, — предложил я. — Тарелки, например, помыть.

— И я тоже, — донеслось из гостиной.

— Иди уже, — легонько вытолкнула меня из кухни мама. — Помощничек.

Телефон взорвался настойчивой трелью, как только я вышел в коридор. Я подхватил трубку из тумбочки на входе:

— Алло, слушаю вас.

— Леха, это Серега Мальцев, — забасил знакомый голос. — Мы с тобой толком не поговорили, хотя Игорь Семенович мне кое-что рассказал. Не хочешь завтра утром, часиков в семь утра побегать со мною в лесу? Присоединяйся.

— Хочу, — улыбнулся я. — Только мне нужно своим отзвониться. Меня уже одного никуда не отпускают.

— Это ты о тех здоровяках и тетке, которые тебя на машине привезли и ждали? — сообразил Мальцев.

— О них самых. Если разрешат и присоединятся к нам, то с удовольствием побегаю.

— Круто у вас там. Ты, смотрю, совсем важным человеком стал. Без охраны никуда, — подковырнул товарищ.

— Сережа, я не хочу это обсуждать, — вздохнул я. — Сам понимаешь, это не моя прихоть. Особенно, после того, что произошло на пустыре.

— Ладно, тогда связывайся с ними, а потом перезвони мне. Договорились?

— Заметано, — согласился я. — Минут через пятнадцать их наберу, потом тебя.

— Тогда жду звонка.

Только положил трубку и успел сделать два шага в гостиную, к улыбающейся Маше, телефон затрезвонил снова.

— Да, — немного раздраженно рявкнул я.

— Алексей, привет, — голос Сергея Ивановича поднял настроение.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — бодро гаркнул я в трубку.

— Уже почти майор, без пяти минут, — довольно сообщил разведчик. — На днях приказ будет.

— Поздравляю.

— Но звоню я тебе по другому вопросу, — голос в трубке стал строгим и официальным. — Завтра воскресенье. А в понедельник рано утром в восемь ноль-ноль мы за тобой заезжаем и везем в Москву. В два часа у тебя встречи в Кремле. Все хотят с тобой пообщаться. В первую очередь Григорий Васильевич, потом Петр Миронович и на закуску, отдельно и очень долго Петр Иванович. Так что вернешься домой очень поздно. А может и на следующий день, предупреди родителей.

— Что уже всё, назначили Григория Васильевича? — я замер, в предвкушении долгожданного известия. Сердце с утроенной силой застучало в груди, во рту неожиданно пересохло.

— Всё нормально, — усмехнулся капитан. — Потерпи часика полтора и посмотри программу «Время». Вопросов не останется. Всё, до понедельника.

— До понедельника, — облегченно выдохнул я и повесил трубку.

20-22 января 1979 года. Новоникольск-Москва

— Классная руководительница у нас Наталья Семеновна, — с увлечением рассказывала малявка, аппетитно хрумкая последним печеньем. — Она строгая, но справедливая. Никого зря не наказывает. Только по делу.

— А тебя наказывала? — улыбнулся я.

— Было дело, — тяжело вздохнула Маша. — Когда я Витьке учебником по макушке дала и у него кровь из носа пошла.

— Это как? — совсем развеселился я. — Дала по макушке, а кровь из носа? У него что, шнобель наверх убежал?

— Так я его не один раз стукнула — скромно опустила глазки кроха. — Он начал руками отмахиваться, закрываться, и я второй раз по носу попала. А тут как раз звонок зазвенел, и Наталья Семеновна зашла.

— За что ты с ним так сурово? — полюбопытствовал я.

— А чего он мои тетрадки разрисовывал? — надула губки девочка. — Вот и получил.

— И что он там изображал? — я ухмыльнулся, предвкушая продолжение.

— Чебурашку нарисовал, с ушами вот такенными, — показала малявка, — и бантиками, как у меня. А потом подписал «Маша».

— И за это преступление ты его жестоко покарала? — мои губы сами собой расползлись в широкой улыбке.

— Ага, — огорченно шмыгнула носиком кроха. — Книжку запачкала в его юшке.

— Сурово ты, мать с этим малолетним шалуном расправилась, — я глянул на насупившуюся и злобно поджавшую губки девочку и заржал.

— А чего он? — пробурчала кроха. — Сам виноват.

— И как вас наказали? — справившись с очередным приступом смеха, поинтересовался я.

Девочка помолчала, глянула искоса, тяжело вздохнула и призналась:

— Меня в угол поставили. Пообещали в следующий раз тетю Настю вызвать, если не успокоюсь. А ему после медпункта, сказали новую тетрадь мне принести. Не разрисованную.

— Понятно, а скажи-ка мне Машуль…

Приглушенное бормотание телевизора сменилось знакомой музыкой программы «Время», заставив меня прерваться на полуслове.

— Леша, ты просил позвать, когда «Время» начнётся, — донесся из гостиной звонкий мамин голос.

— Спасибо, мам, иду, — я встал, укрыл ещё надутую малявку одеялом до подбородка, поправил подушку и поцеловал девчушку в лобик. — Тебе уже пора спать. Спокойной ночи, сестренка.

— Спокойной ночи, — вздохнула Маша и послушно закрыла глаза…

Когда я зашел в гостиную, на экране телевизора как раз появились Игорь Кириллов и Анна Шатилова.

— Добрый вечер, — хорошо поставленным голосом начала дикторша. И камера сразу переехала на Кириллова.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался со зрителями самый знаменитый диктор Советского Союза. Сделал секундную паузу и сразу перешел к делу:

— Сегодня в Москве начал свою работу внеочередной январский пленум ЦК КПСС. Первым рассматриваемым вопросом стало заявление Генерального Секретаря Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева об отставке по состоянию здоровья. Заявление было удовлетворено единогласно.

На экране возник портрет Леонида Ильича в костюме и с орденами.

— Трижды герой Советского Союза, герой Социалистического труда, Кавалер семи орденов Ленина, Лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Леонид Ильич Брежнев возглавлял партию и правительство на протяжении почти четырнадцати лет и трех месяцев, с четырнадцатого октября тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года, — хорошо поставленным голосом вещал Кириллов.

Замелькали картинки зала, показали сидящих партийных чиновников, трибуну с улыбающимся Романовым, что-то оживленно говорящему невозмутимому Пельше, мрачного Громыко, расслабленного Брежнева, красного Суслова и других членов Политбюро.

— Товарищем Пельше на голосование была выдвинута новая кандидатура генерального секретаря ЦК КПСС, члена Политбюро, первого секретаря Ленинградского обкома Григория Васильевича Романова, — проинформировал диктор. — Абсолютным большинством голосов кандидатура товарища Романова была утверждена. Избрание нового генерального секретаря КПСС сопровождалось бурными и продолжительными аплодисментами!

Кириллов продолжал рассказывать о съезде, но я его уже не слушал. Мы добились! У нас получилось! Страна спасена, не будет никаких войн и разрушений, голодающих стариков, украденных Гайдаром сбережений, грабительской «прихватизации», бандитского беспредела девяностых, разворованных и закрытых заводов, потоков беженцев из «независимых» республик, миллионов работяг и обычных тружеников, потерявших работу или годами не получающих зарплату. Сотрудники НИИ, выброшенные на улицу, не будут торговать носками, а ученые не побегут из страны, а продолжат дальше приносить пользу Родине научными открытиями и изобретениями. Армия будет сильной, а Союз — обновленным и намного лучшим, чем в моей прошлой жизни. Ошибки исправим, а технический, научный и человеческий потенциал используем правильно!

Да, — я в экстазе вскинул кулаки, не в силах сдержать эмоции. — Это произошло. Романов — генеральный секретарь! Ура!

— Тихо, ты, — возмутилась матушка. — Машу разбудишь! Ну будет теперь Романов вместо Брежнева? Что тут такого? Ничего же не изменится.

— Всё изменится, — я подскочил, нагнулся, обнял и от души чмокнул маму в щеку. — Вот увидишь.

— Да что с тобой случилось? — пробормотала смущенная родительница. — Чему так бурно радуешься?

— Новой жизни, мам, — ухмыльнулся я. — Романов — это шанс на неё.

— Да откуда ты можешь знать? — возмутилась матушка.

— Знаю, — уверенно ответил я.

На душе было легко и радостно. Теперь мы горы свернем. Как там говорил Архимед? «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Надеюсь, мне такую точку опоры дадут. Не просто же так в Кремль пригласили, да ещё и сказали, что встречи будут не только с Романовым, но и с Машеровым и Ивашутиным, и могут продлиться до позднего вечера. С моими идеями по преобразованию Союза, которые я подал как совместные с дедом, Романов ознакомился. Петр Иванович сказал, они понравились, и Григорий Васильевич готов к обсуждению. Машерова, судя по проскользнувшим намекам, они планируют сделать предсовмина. Ивашутин уже исполняющий обязанности, а в самом ближайшем будущем станет полноценным начальником самой мощной спецслужбы Советского Союза. И все трое планируют потратить часы своего и так загруженного работой времени, на общение со мною. Значит, шансы, что старых пердунов: Громыко, Суслова и прочих со временем выкинут из Политбюро и отправят на почетную пенсию, возрастают. А в стране начнутся настоящие, не предательские «горбачевские», реформы способные организовать технологический прорыв, значительно улучшить социальные стандарты и сделать из Союза государство привлекательное по всем параметрам даже для обывателей развитых капиталистических стран. Чтобы не наша молодежь равнялась на красочную картинку жизни «как на Западе», а их — на нашу. Задача тяжелая, но с имеющимся потенциалом вполне реализуемая. Только надо убрать замшелых старых маразматиков от управления страной, потому что ничего нового и хорошего они уже не построят. Их путь — медленная деградация, игнорирование проблем, накопившихся в обществе и стране. В итоге, это всё и привело к перевороту. Стране нужны относительно молодые, умеющие эффективно решать даже «невыполнимые задачи» и творчески подходящие к их выполнению. Не замшелые ретрограды, становящиеся непреодолимой преградой на пути прогресса, а, наоборот, люди, умеющие мыслить стратегически и поддерживающие все необходимые начинания. Полное обновление Союза, создание страны, которая станет мечтой и показательной привлекательной витриной для миллиардов людей во всем мире — это трудный и долгий путь, но вполне реализуемый.

И заискивать и искать дружбу Запада не надо. Нужно донести до Григория Васильевича простую мысль: нельзя этого делать. Подхалимаж, желание понравится и стать своими, вызовет у англосаксонских политических элит только брезгливость и презрение, прикрытое сладкими притворными улыбками.

Мы для них враги, и останемся таковыми всегда. Если политики на Западе тебя хвалят, показушно восхищаются, дружески хлопают по плечу, и подбадривают «Гуд, Михаил, гуд» как Горбачева, то это значит только одно, ты предатель и делаешь то, что нужно им, а не твоему народу и государству. Пусть лучше боятся, и поливают дерьмом в своих СМИ, но уважают и опасаются…

— Ты слышал, что он сказал? — взволнованный голос мамы заставил оторваться от размышлений.

— Что?

— Андропова и Косыгина, лишили постов, вывели из состава Политбюро и ЦК, — возбуждено затараторила родительница, даже привстала с дивана. — Что происходит?

— Чистка рядов происходит, — пояснил я. — Очищение партии. То, что давно назрело и требовалось сделать. А с какой формулировкой, сказали?

— Нет, — растеряно протянула матушка. — Кириллов заявил: все подробности и комментарии будут позднее. Похоже, ему, эту информацию дали, когда репортаж с Пленума показывали. Он даже чуть растерялся, видно было.

Мама замолчала на пару секунд, и подозрительно прищурилась:

— А ты с чего это взял: «чистка рядов», «очищение»?

— Птичка нашептала, — отшутился я. — Прилетела и прочирикала на ушко…

— Я тебе сейчас дам, нашептала, — родительница сделала грозное лицо и шагнула вперед. — Будешь паясничать, не посмотрю что тебе уже семнадцать.

— Мам, извини, подробности рассказать не могу. Сто раз уже повторял: государственная тайна.

— Знаешь, теперь я тебе почему-то верю, — вздохнула матушка, внимательно изучив моё лицо. — Что, всё так серьезно?

— Очень серьезно.

22 января. 1979 года. Понедельник. Половина девятого утра. Москва. Кремль

— Всё взял, что необходимо? — озабоченно поинтересовался Сергей Иванович. — Ничего не забыл? Паспорт, конспекты какие-нибудь нужные.

— Так точно, товарищ майор, — улыбнулся я и многозначительно указал глазами на сумку. — Всё положил, как вы сказали. Кстати, поздравляю вас с получением давно заслуженного звания.

— Спасибо, — ухмыльнулся разведчик. — Если бы ты не отмочил со своей неожиданной поездкой в Новоникольск и разборкой с пэтэушицами, я бы гораздо раньше майором стал. А так, вместо нового звания пришлось вазелином запасаться. Петр Иванович хорошо пропесочил, с особым старанием и цинизмом. Я когда от генерала вышел, чего уж греха таить, на эмоциях хотел тебе ремнем по заднице хорошо наподдать, чтобы не подставлял больше. Хорошо, потом остыл.

— Да что же такое, — я испуганно округлил глаза и театрально всплеснул руками. — Что же вы все подростка избить хотите? То товарищ генерал за ремень хватается, то вы о порке мечтаете? Звери кровожадные.

— Значит, есть за что, — ухмыльнулся Сергей Иванович. — Не делал бы гадостей, таких бы мыслей не было.

— Извините, — я покаянно развел ладони. — В вашем случае, у меня другого выхода не имелось. Надо было подругу спасать.

— Ладно, — буркнул подобревший майор. — Чего уж там вспоминать? Все хорошо, что хорошо кончается. Проехали.

Он отвернулся от меня и спросил у шофера.

— Как думаешь, за полтора часа доедем?

— Должны, товарищ майор, — лаконично ответил водитель.

А я вольготно развалился на просторном сиденье черной «двадцать четвертой» волги. Спереди ехала ещё одна, мигалками, разгоняя встречные машины. Сзади двигалась белая «нива» с охранниками и с Зориным. Наставника прихватили, по инициативе Сергея Ивановича. Майор пояснил, с ним тоже хотят побеседовать. Игорь Семенович — руководитель ВПК «Красное Знамя», и есть намерение, распространить положительный опыт создания ВПК по образцу и подобию нашего на весь Союз. Поэтому мы оба как следует подготовились ко встрече. Маме я сообщил, только часть правды, что у меня встреча со ставшим председателем КГБ Ивашутиным и другими важными начальниками в Кремле. Она недоверчиво поохала, попробовала опять задавать вопросы, но ничего не добилась и отправила меня в парикмахерскую. И перед выходом заставила меня надеть бежевый чехословацкий костюм, заранее купленный батей в одной из командировок на мой выпускной.

С отцом тоже получилось удачно. Он перезвонил и сообщил: задерживается по непредвиденным обстоятельствам, вернётся ко вторнику. Мама была расстроена, а я хоть и скучал по бате, но мысленно облегченно вздохнул. Тяжелый разговор на тему «что произошло, как это связано со смертью деда и где я пропадал всё это время» переносится.

Когда позвонил Сергей Иванович и попросил меня выйти, мама не утерпела и, несмотря на уговоры, увязалась со мной. Смерила взглядом телохранителей на лестничной клетке, поинтересовалась «кто это такие», саркастично хмыкнула, услышав короткий ответ «свои» и последовала за мной.

Когда матушкаувидела две черные «волги», стоящие рядом с нашим подъездом, «мигалку» на одной из них, то застыла как изваяние, прикрыв ладошкой изумленно приоткрывшийся ротик. Только тогда до неё дошло: я не шутил, когда говорил о государственной тайне, и что за мной приедут, чтобы отвезти в Кремль.

— Ты куда вляпался? — прошептала она.

— Все нормально, мам, — попробовал успокоить родительницу я. — Я же тебе уже говорил.

— Не переживайте, Анастасия Дмитриевна, — в разговор вступил подошедший с Зориным, Сергей Иванович. — Мы его заберем и привезем обратно, в целости и сохранности, можете не беспокоиться.

— А вы собственно, кто? — мама смерила его глазами, оценила звезды на погонах и добавила. — И куда повезете, Лешу товарищ майор?

— Сергей Иванович Сосновский, сейчас майор КГБ и недавно назначенный ординарец генерала армии Петра Ивановича Ивашутина — начальника Комитета Государственной Безопасности, — невозмутимо представился разведчик. — Сейчас везу Алексея в Кремль. С ним хотят пообщаться генеральный секретарь, товарищ Романов, председатель Совета Министров Машеров, и мой непосредственный начальник, генерал Ивашутин.

— Зачем? — матушка чуть не села в сугроб.

— Настя, тут всё просто, — вмешался Зорин, незаметно подмигнув мне, — До наших самых высоких руководителей дошли известия о клубе «Красное Знамя». Помнишь, о Леше и «Красном Знамени» в «Человеке и Законе», «Комсомолке» и других газетах писали? Как мы молодежь воспитываем, детдомовцев спасаем, за порядком следим. Вот они и заинтересовались. Пригласили нас к себе для беседы. Меня, как начальника и основателя организации, Лешу — как заместителя. Хотят перенять наш положительный опыт и создать подобные организации по всей стране.

— Фухх, — матушка, никого не стесняясь, облегченно вздохнула. — Так бы стразу и сказали, а я уж себе надумала всякое. Ты уж присмотри за ним Игорь, и привези в целости и сохранности, хорошо?

— Обязательно, Настя, — серьезно пообещал наставник…

Машина шла удивительно плавно, я вольготно раскинулся на заднем сиденье, пользуясь отсутствием других пассажиров, и незаметно для себя задремал.

— Леша, просыпайся, подъезжаем уже, — разбудил меня голос Сергея Ивановича.

Я открыл глаза и увидел в окне приближающуюся стену из красного кирпича, знакомую каждому советскому человеку. Наша кавалькада машин, остановилась недалеко от въезда.

— Паспорт с собой захвати, и пойдем, нас уже ждут, — скомандовал майор.

Я вытащил из сумки, новенький красный паспорт с серпом и молотом. Даже обложку к нему ещё не купил. Как прошлой зимой получил, так и лежал паспорт у меня дома, в верхнем ящике письменного стола. Извлекался в редких случаях. Только в последние месяцы пришлось ему немного покататься вместе со мной.

Я вылез вслед за Сергеем Ивановичем, захлопнув за собою дверь. Из «нивы» пружинисто высочил Зорин и двинулся к нам. Остальные остались в машинах.

Майор быстро подошел к стоящему у арки рослому лейтенанту.

— Лейтенант Кузнецов?

— Так точно, — козырнул тот, и уточнил в свою очередь:

— Майор Сосновский?

— Он самый, — усмехнулся Сергей Иванович и продемонстрировал удостоверение.

— С вами должны быть два человека, — уточнил лейтенант.

— Вот они, — майор показал взглядом на меня и ставшего рядом Зорина.

— Паспорта, — протянул руку лейтенант.

Мы с Зориным отдали ему паспорта.

Кузнецов неторопливо сличил наши фотографии с оригиналами и резко развернулся.

— Пойдемте.

Пришлось идти за ним. Зашли в металлическую калитку арки. Нам навстречу сразу же шагнули двое военных.

— Это со мной, оформлять пропуска веду, — пояснил Кузнецов, и они послушно расступились.

Под взглядами охранников, лейтенант двинулся к черной двери слева от арки и исчез внутри. Мы прошли следом, и попали в просторный зал. Рядом с входом виднелось стеклянное окошко бюро пропусков с розовощеким прапорщиком.

— Оформи этих товарищей, заявки на пропуска должны быть, — распорядился Кузнецов, передал паспорта и повернулся к нам.

— Подойдите к окошку, по очереди, пожалуйста.

Первым подошел Зорин. Розовощекий открыл его паспорт, несколько секунд пристально разглядывал Игоря Семеновича. Достал розовый прямоугольник, что-то на нем дописал, вложил в паспорт и вручил наставнику. Потом проделал эту процедуру со мной.

Я с любопытством рассматривал пропуск № 000128. «Выдан Шелестову Алексею Александровичу. Действителен 22 января 1979 года. Предъявление документа, удостоверяющего личность обязательно».

— Идемте, времени нет, — скомандовал Кузнецов.

Когда я шагал вместе с Зориным по красным ковровым дорожкам Кремля, постеленным на сверкающий лаком паркет, нахлынуло ощущение нереальности происходящего. Казалось, белый свет, льющийся из огромных арочных окон, золотистые искорки, играющие на хрустале тяжелых люстр, это сон, который вот-вот закончится, я проснусь на своем видавшем виды диване, пойду завтракать и собираться в школу.

Лейтенант нырнул в один из кабинетов, попросив нас подождать. Вышел через минуту, и пригласил Зорина войти:

— Игорь Семенович, пообщайтесь пока с товарищами офицерами, чаю попейте с баранками. Когда будете нужны, вас позовут. А мне с Алексеем нужно идти. Товарищ Романов его уже ждёт.

Зорин кивнул…

А я через пять минут застыл возле огромной дубовой двери, испытывая прилив внезапно нахлынувшей робости.

— Ну что же вы, Алексей? — подбодрила меня маленькая полненькая женщина-секретарь. — Заходите. Григорий Васильевич ждёт.

Я глубоко выдохнул, несмело постучал, приоткрыл дверь и спросил:

— Разрешите?

— Шелестов? — прогремел знакомый голос. — Чего на пороге стоишь, мнешься? Проходи.

22 января 1979 год. Москва. Кремль

Кабинет у нового хозяина Кремля оказался огромным и солидным. Размерами почти как футбольное поле. Елочка отдраенного и сияющего лаком паркета идеально гармонировала со светло-бежевыми панелями стен, украшенных прямоугольными дубовыми вставками.

Справа от двери длиннющий «Т»-образный огромный стол, протянувшейся до противоположной стены. Вся поверхность массивной столешницы за исключением бортиков отделана неброским, но солидно выглядящим темно-зеленым сукном. На массивных стульях с обивкой из коричневой кожи могло с комфортом разместиться человек сорок и ещё бы место для доброго десятка осталось.

Слева от меня — зона отдыха: журнальный столик, два мягких кресла и диван из той же коричневой кожи. В углу скромно пристроилась тумба с белоснежным бюстом Ильича.

На другом конце кабинета, за таким же «Т»-образным столом, но намного меньше, под огромным портретом Ленина, сидел Григорий Васильевич Романов. Генсек держал в руке стопку бумаг, соединенных скрепкой, перелистнул страницу и поднял глаза на меня. Положил листы и жестом указал мне на место рядом.

— Присаживайся.

С момента нашей встречи Григорий Васильевич почти не изменился. Седеющие волосы так же коротко аккуратно подстрижены и зачесаны назад, черный костюм идеально отглажен и подобран точно по фигуре. Только взгляд стал ещё тверже и жестче, а стальной блеск в глазах — холодным и оценивающим. И властности прибавилось. Спина прямая, плечи развернуты, лицо бесстрастное, движения уверенные, фигура преисполнена чувством собственного достоинства. Да, тяжела шапка Мономаха, человек почувствовал себя правителем. Груз ответственности давит, заставляет менять манеру поведения, наполняет ощущением своей значимости.

Минуту Григорий Васильевич продолжал сверлить меня глазами. Молчание затягивалось. Затем Романов неожиданно встал, резко отодвинув огромное кожаное кресло. Лицо генсека разгладилось, подозрительный прищур исчез, губы тронула приветливая улыбка. Передо мною был не грозный Хозяин Ленинграда в прошлом и генеральный секретарь ЦК КПСС сейчас, а добродушный пожилой дядька. Метаморфоза была столь разительной, что я с трудом удержал невозмутимый «покер-фейс».

«Он специально меня так встретил. Проверяет реакцию. Это известный приём. Сидит грозный, с хмурым лицом, будто всё знает, „давай колись“. У нечестного человека глазки начинают бегать, руки дергаться, лицо выдает страх. Сразу видно, что неискренен, чего-то боится или „держит камень за пазухой“. А начальник смотрит на его поведение и делает соответствующие выводы. А потом резкая смена настроения. Для неопытного сотрудника — нетипичная реакция. Он может растеряться и чего-то лишнего сказать. Настоящий государь прямо по Макиавелли», — отметил я.

— Здравствуй, Алексей, — протянул руку Романов.

— Здравствуйте.

Хватку Георгий Васильевич не потерял. Рука по-прежнему сильная, жмёт ладонь мощно, как при нашей первой встрече. Я в отличие от генсека силу не особенно не прикладывал. На рукопожатие ответил достойно: ладонь держал крепко, но давить в ответ не стал.

— Чего так робко? — усмехнулся Романов, опускаясь обратно в кресло, и жестом, приглашая садиться. — Как будто повредить руку боишься. Я не хрустальный. И не настолько стар, чтобы бояться мне что-то сломать.

— А зачем прикладывать силу? — я пожал плечами. — Что-то доказывать этим бесполезно. Тем более, вам.

— Перед тем как мы начнём, — Григорий Васильевич снял очки. Роговые дужки глухо стукнули о столешницу.

— Большое тебе человеческое спасибо, Алексей, — доверительным тоном начал генсек. — Я войну и блокаду прошел, много мерзости и подлости видел. Но это…

Романов вздохнул, секунд помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Даже не знаю, как сказать. Помнишь, я тебе при первой встрече, сказал, что эти реформаторы хуже Гитлера?

— Помню, — подтвердил я.

— Это ещё слабо сказано. Гитлер хотя бы со своей страной и народом так не поступал, как эти хотели. Я тут почитал материалы следствия. Это сюрреализм какой-то. Забрать у людей трудовые сбережения, разогнать инфляцию, обесценить пенсии, растащить по карманам заводы, фабрики, санатории, НИИ, которые мы строили и восстанавливали после войны, у меня просто слов нет. Знаешь, когда ты мне это рассказывал, я воспринял, как будто нагнетаешь, преувеличиваешь. Серьезно не отнёсся. Потом протоколы и видеоматериалы допросов посмотрел, планы реформаторов почитал, и понял: ты ещё сильно преуменьшил. У меня сразу вопрос возник. Как мы это пропустили? Таких упырей вырастили, и не где-нибудь, а у нас в Союзе. Они же в школу ходили, пионерские галстуки и комсомольские значки носили, рассказы ветеранов о войне наверняка слушали и такими мразями выросли. Вот ты мне можешь это объяснить?

— Запросто, — улыбнулся я. — Это поколение уже новое, послевоенное. Большинство родилось в середине пятидесятых годов, когда последствия войны ликвидировали. Реформаторы — выходцы из сытой партийной и хозяйственной номенклатуры. У Гайдара — папаша, начальник военного отдела «Правды», у Чубайса — бывший военный и преподаватель марксизма-ленинизма. Кого ни ткни из реформаторов, все сыты, обуты, одеты и горя не знали с самого рождения. Родители — новая советская аристократия средней руки. Дети — типичные самовлюбленные эгоисты. «Золотая советская молодежь» видела и имела больше возможностей, чем дети рабочих, колхозников, служащих, инженеров. Страны кое-какие посещала, с техникой зарубежной была знакома, одежду красивую им привозили из западных стран, и она была, чего уж там, лучше, ярче и удобнее нашей. С детства у них формировался культ Запада, преклонение перед шмотками, магнитофонами, сверкающими витринами магазинов в капиталистических странах. И родители, бывшие типичными циничными приспособленцами, в кругу семьи позволяли себе быть настоящими, не такими как на партийных собраниях. Дети с молоком впитывали такой стереотип поведения: делай карьеру любыми способами, лги, подставляй, прославляй марксизм-ленинизм, чтобы забраться повыше, предавай, если выгодно. И семена предательства упали на уже подготовленную почву. Номенклатура хотела жить не на одну зарплату, а получать «миллионы» как на Западе, иметь сопоставимый уровень возможностей, капиталов и дохода. Так что ничего странного не вижу.

— Допустим, — Романов нахмурился. Сказанное ему не очень понравилось.

. — Но ведь не все такие?

— Не все, — согласился я. — Но таких хватает. А всё потому, что после смерти Иосифа Виссарионовича многое поменялось и не в лучшую сторону. Помните, Хрущев запретил проводить Комитету расследования в отношении руководящих партийных работников. А отсутствие ответственности рождает вседозволенность. Старая гвардия, заставшая царизм, выстоявшая и победившая в кровавой гражданской войне, была идеологически подкована. Верила в то, что делала, сражалась не щадя себя, ни других, отдавала все силы для победы и восстановления страны. Это видели люди и сами шли за большевиками, потому что им верили. Идеология — основа всего. Без неё невозможно поставить и достичь глобальных целей, преодолеть невзгоды и трудности. Потому что именно идеология объединяет людей. Каждый же задает себе вопрос: а во имя чего я должен это делать: голодать, терпеть, воевать? А коммунисты дали простые, интересные и нужные людям ответы на эти вопросы.

— А сейчас такого нет? — в глазах генсека мелькнул огонек интереса. — Говори откровенно, не бойся. Мне самому интересен взгляд со стороны.

— А сейчас нет, — подтвердил я. — Первая причина в том, что старое поколение, воевавшее и отстраивавшее страну, уходит. На смену им приходят бюрократы и карьеристы. У них нет идеологии, понимаете? Имеется только желание вскарабкаться по партийной лестнице, занять местечко повыше да потеплее. Я вам даже больше скажу, если старые коммунисты из команды Сталина зачитывали «Капитал» до дыр, спорили, знакомились с трудами видных мыслителей и социологов, повышали уровень самообразования для понимания экономических и политических процессов, то сейчас ситуация обратная. Большинство секретарей райкомов и обкомов заучили несколько цитат, прочли пару брошюр, чтобы не совсем «плавать» в понятиях, и всё. То что им преподавали, давно забыли. Предмета они не знают. Получается, многие партийные чиновники по партбилету коммунисты, по сути бюрократы, карьеристы и приспособленцы. Если завтра, допустим, марсиане из Альфы Центавра прилетят и завоюют Землю, то большинство вчерашних секретарей райкомов, обкомов и других партийных начальников, отсиживающих задницы в президиумах, с удовольствием станут главами оккупационных туземных администраций и начнут славить зеленокожих «освободителей».

— А ты не преувеличиваешь? — буркнул помрачневший Романов.

— Даже преуменьшаю, — заверил я. — Возьмите любой том Ленина или Сталина, почитайте, и оцените глубокое понимание исторических процессов, четкость поставленных глобальных задач и продуманных до мельчайших деталей стратегий для их решений. Написано ясным и понятным языком. За исключением нескольких специфических сугубо марсксистких терминов — всё изложено доступно для любого грамотного человека. И читается нормально.

А потом откройте, для сравнения сегодняшний номер журнала «Коммунист». За громкими и, в общем-то, правильными лозунгами — ничем не подкрепленное пустословие к реальной жизни никакого отношения не имеющее. За декларируемыми общими смыслами — замыливание реальных проблем, за сладкими восхвалениями генеральных секретарей — подхалимаж, от которого обычных людей тошнит. И читать это вдумчиво невозможно. Человеку нужно продраться через нагромождение канцелярщины, бюрократических и научных терминов, липкой патоки славословия и прочего дерьма, только убивающего желание дойти до конца статьи. При этом в девяносто девяти процентах сегодняшней писанины подобных бумагомарак ничего интересного для людей нет. Вообще. Более того, эти пафосные и псевдонаучные статьи у большинства советских людей вызывают отвращение, поскольку, повторяю, это набор букв и выражений, никакого отношения к реальной жизни не имеет.

— И какой отсюда вывод? — подбодрил пристальным взглядом Романов.

— Самый простой. Партийная верхушка, я не о вас говорю, а о многих функционерах регионального уровня и ЦК, размежевалась с народом. Она сама по себе, он сам по себе. Все мероприятия в своей массе, начиная со школ, институтов и заканчивая предприятиями, проводятся для отчетности. Вот взять, например, политинформацию. Она должна информировать людей о международной обстановке, просвещать, разбираться в тенденциях политики, грамотно показывать на основе происходящих событий всю сущность западных правящих элит. И делать это так, чтобы людям было интересно. А что на деле происходит? — я скривился и с безнадежным видом махнул рукой.

— Ты продолжай, продолжай, — подбодрил Григорий Васильевич. — Я слушаю.

— А на деле происходит, что докладчик уныло читает свой текст, и ни один человек из присутствующих его не слушает. Кто-то дремлет, спрятавшись за спины одноклассников или одногруппников, кто-то шепчется, кто-то книги читает, конспекты пишет. И каков результат, как думаете? Достигает своих целей политинформация? Разумеется, комсорг, или парторг, галочку «сделано», поставит. Ну а по сути что? А по сути, и выходит то, что делается это только для отчетности. И так везде. Даже идеологию никто не знает, не читает, большинство народа «слышало звон, да не знает, где он». А ведь марксизм-ленинизм научное, социальное и философское учение. Оно тоже не должно стоять на месте, а видоизменяться вместе с обществом, учитывать вызовы времени, выдвигать новые задачи, тезисы, положения. А у нас всё застыло как «муха, окаменевшая сотни лет назад в кусочке янтаря».

— Если бы тебя слышал Михаил Андреевич, — усмехнулся Романов. — У него бы истерика была. Для него постулаты марксизма-ленинизма неизменны. И посягательство на любые изменения кощунственны.

— Суслов? — ответно ухмыльнулся я, дождался утвердительного кивка и продолжил:

— Так его в первую очередь надо гнать, извините за выражение, сраной метлой. Именно Суслов, своей закостенелостью и неспособностью видеть реальное положение вещей, находить эффективные способы работы с людьми в сегодняшних условиях, виноват в сложившейся ситуации.

Мир гораздо шире и больше узкого коридора догм «Капитала», опубликованных в конце шестидесятых годов прошлого века. Нет, то, что про класс эксплуататоров написано, и ещё множество выводов верны и сейчас. Но ведь и сам мир стал абсолютно другим, технологии сделали рывок вперед, общество необратимо поменялось, наши так называемые «западные друзья» тоже трансформировались и научились эффективно работать против «красной идеологии». Поэтому и нам надо изменяться, соответствовать духу и вызовам сегодняшнего времени. А этого нет. Сплошная показуха.

— Допустим, — Романов смерил меня тяжелым взглядом. — И что ты предлагаешь?

— Мне сказали, что вы, вместе с Петром Мироновичем ознакомились с результатами работы военно-патриотического клуба «Красное Знамя». И вроде бы хотите даже создать такие организации под эгидой ВЛКСМ по всему Союзу.

— Правильно, сказали, — улыбнулся генсек. — И даже добавлю, очень впечатлены достигнутыми результатами. Но ты от вопроса то, не уходи.

— Так я и не ухожу, — я улыбнулся ответно. — Вот вам и пример, что делать. Нам удалось найти подходы к молодежи. Все очень просто: мы в провинциальном городе предложили им новую, яркую и интересную альтернативу обычной жизни. Каждый мальчишка в детстве играл в войнушку, а когда становится подростком, с удовольствием занимается боксом или другим «мужским» видом спорта, мечтает быть сильным и смелым.

А «Красное Знамя» — это отличный способ испытать себя, войти в команду, приносящую пользу городу, стать людьми, с которыми считаются и обращаются за помощью власти города. Которые могут и помогают детдомовцам, трудным детям, активно участвуют в общественной жизни, вместе с милицией в составе ДНД и ОКОД наводят порядок в городе.

Ребята чувствуют себя частью сильной команды, заражаются военной романтикой, многие уже хотят после школы идти в ряды Советской Армии, видят, что власти с нами считаются, а местные жители уважают.

— И как вам удалось этого достичь? Сколько вы там за пару месяцев набрали? — поинтересовался Романов. — Я слышал, что почти тысячу человек?

— Девятьсот семь, — с гордостью ответил я. — Семьсот два парня и двести пять — девушек. А достигли очень просто. Я уже рассказывал как. У нас руководство, Игорь Семенович Зорин, я и ещё пять комиссаров. Каждое мероприятие продумываем и организовываем так, чтобы народу было интересно. И что ещё очень важно, мы все время общаемся с людьми, спрашиваем их мнение, слушаем аргументы, многие решения принимаем коллегиально. Это тоже очень важно для работы с молодежью. Даже агитация у нас организована серьезно. Занимается ею отдельный человек — Вероника Подольская, одна из наших комиссаров. Она продумывает агитационные плакаты, способы донесения информации, привлечения новых людей. Когда проводим праздники, разные мероприятия, её сотрудники и сотрудницы снимают всё на память, чтобы у нас было что показать новичкам и представителям прессы. По приему новых людей разработана целая система, показывающая, что мы выбираем лучших. Ребята это видят и ценят.

— Впечатляет, — кивнул Романов.

— Вот и нам надо менять подходы ко всему, — не преминул вставить я. — И к агитации, и к людям. Искать, вычленять и применять новые, наиболее эффективные способы агитации, донесения информации. Постоянно поддерживать диалог с обществом, слушать и знать, что хотят люди, что их беспокоит, и делать всё, чтобы народу жилось комфортнее, страна крепла и развивалась дальше, а не отгораживаться от людей забором, образно говоря. Не надо бояться откровенно говорить с обществом о проблемах и недочетах. Страна от этого только выиграет. Помните, большевики начинали как народная партия? А сейчас?

Ты все верно говоришь, — вздохнул Григорий Васильевич. — Я сам об этом задумываться в последнее время начал.

Спросить можно?

— Конечно.

— Вот я программу «Время» вчера смотрел, — продолжил я. — Там было сказано: Андропова и Косыгина на Пленуме вывели из состава Политбюро и лишили должностей. И больше ничего. О перевороте ни слова. А почему?

— Суслов и Громыко против широкой огласки, — недовольно буркнул Григорий Васильевич. — Предлагают провести суд в закрытом режиме. А потом, максимум, сухое сообщение в прессе.

— А зря. Огласка необходима. Я вам даже больше скажу. Нужен показательный процесс, на всю страну, с демонстрацией фактов, материалов и видео допросов. Пусть народ всё знает и видит. И, хорошо бы, чтобы Лапин напрягся как следует и подал дело так, чтобы даже домохозяйки пришли в ужас от всех мерзостей предотвращенного переворота. Это можно сделать без труда. Достаточно в красках расписать парочку проектов заговорщиков: замораживание вкладов на сберкнижках и либерализацию цен и объяснить к чему приведут эти и другие реформы. И народ сам захочет порвать их на куски.

— Я твое мнение услышал, — сухо ответил Романов. — Подумаю.

Генсек помолчал минуту и добавил:

— А о вашей системе агитации и работы с людьми я уже слышал. Успели похвалить. И корреспонденты очень хорошо отзывались.

— Виктор Всеволодович и Катерина Воробьева? — улыбнулся я.

— Они самые, — подтвердил генсек.

— Вы, что с ними лично разговаривали?

— Зачем лично? — ухмыльнулся Григорий Васильевич. — Я журнал и газету читал давно, ещё до того как стал генсеком. И тогда же заинтересовался, ещё не зная, что это о тебе и твоем клубе. А потом, когда мне Петр Иванович сообщил, послал сотрудников Николая Анисимовича пообщаться с журналистами: расспросить о впечатлениях от посещения «Красного Знамени» и общении лично с Алексеем Шелестовым под запись. Офицеры дали гарантию, что их откровения никуда не пойдут. А потом запись прослушал.

— Понятно.

Романов немного помолчал и спросил:

— Ты про детдом говорил. Я слышал, что шефство над ним взяли?

— Взяли, — подтвердил я. — Это ещё один элемент работы с людьми. Обратились к народу, провели собрание и наши ребята и девчата, на добровольной основе, взяли шефство. Каждый над своим воспитанником. Приезжают к ним, гуляют, в город забирают, гостинцы привозят. И детдомовцы, чувствуют, что они кому-то нужны и о них заботятся, и наши становятся ответственнее и человечнее, общаясь с воспитанниками.

— С тобой и Зориным по этому поводу сегодня ещё пообщаются Машеров и Ивашутин, — задумчиво сообщил Генсек. — Будем перенимать положительный опыт. Сначала откроем организации в Москве, Ленинграде и Минске под эгидой ВЛКСМ. Пусть полгода поработают, посмотрим, как пойдет. Если всё нормально, запустим массово по всему Союзу. Они помогут решить все организационные вопросы. У вас будет полный карт-бланш. Выделим здания и помещения, поможем с инвентарем и преподавателями на местах, если потребуется. Но и спрашивать за результат будем серьезно.

— Спасибо. А спроса мы не боимся, сделаем все, что в наших силах и даже больше.

— Как думаешь, справятся они без тебя? — спросил Романов.

— Конечно, справятся, — автоматически ответил я, и сразу уточнил, осознав вопрос.

— А почему без меня?

— А потому, — ухмыльнулся Григорий Васильевич. — Что у меня к тебе другое предложение. От которого не отказываются. Но сначала ответь на один вопрос. Только честно.

22 января 1979 года. Кремль (продолжение)

— Слушаю, Григорий Васильевич, — я непроизвольно напрягся. Просьба «только честно» настораживала и подсказывала, вопрос будет непростым.

— Тебе сколько лет, на самом деле? — прищуренные глаза генсека смотрели как сквозь прорезь прицела. — Больше тридцати?

— Больше, — обреченно признался я. — В девяносто третьем, на момент попадания, тридцать один стукнул. Петр Иванович вам всё рассказал?

— Да, — довольно кивнул Романов. — А ты как думал? Если мы в одной лодке, то никаких секретов друг от друга быть не может. А твоя загадочная личность меня сразу заинтересовала. Вот я и расспросил генерала о тебе подробнее.

«Вот зараза. А мне не сказал», — с досадой отметил я.

— Не бери в голову, — проницательный генсек подметил мимолетно промелькнувшее у меня чувство досады. — Это я его попросил, чтобы не предупреждал. Для меня важно было задать вопрос в лоб, посмотреть на реакцию и выслушать ответ. Кстати, а твой дар действительно работает? Или спустя почти полтора десятка лет обо мне столько узнали? Только, пожалуйста, будь со мной откровенен. Это очень важно, в первую очередь для тебя.

«Это уже второй вопрос. А вначале речь шла об одном», — мысленно усмехнулся я. — «И ведь не откажешься ответить, не поймет. Продуманный дядька, на ходу подметки рвет. А может для Союза такой генсек и нужен? Матерый управленец, пытающийся разобраться в сути вещей. Человек он честный, руководитель жесткий, коммунист искренний, не предатель»…

— Ну чего призадумался? Я ответа дождусь? — от Романова не укрылись мои размышления.

— Действительно, дар есть, — я спокойно глянул в глаза генсека. — И он мне во многом помог. Я вам даже больше скажу, ощущение такое, что мне кто-то помогает сверху.

— Помогают сверху? — задумался генеральный. — Как это происходит, описать словами можешь?

— Это трудно объяснить, — вздохнул я. — Иногда информация возникает в голове сама собой. В виде цифр, фактов, знаний. Как будто кто-то подсказывает. Первый раз это произошло на уроке истории, почти сразу после попадания в сентябрь семьдесят восьмого. Открыл страницу учебника, вчитался, и такое цунами на мозг обрушилось: реформы, войны, развал страны, разгул бандитизма, обнищание людей — все события лет за двадцать-тридцать лет после моей гибели в девяносто третьем. У меня даже кровь носом пошла от перенапряжения. Историчка переполошилась и в медпункт отправила. Вот с тех пор это происходит. Бывают, возникают видения, предупреждающие о будущих неприятностях. Это как провал, похожий на транс. Я отключаюсь и ясно вижу перед собой череду цветных картинок, будто телевизор смотрю. Иногда пытаюсь получить информацию, напрягаюсь, получается. А в другой раз, ничего не выходит. Это непредсказуемо. Гибель деда и ещё некоторые плохие проблемы я увидеть и предотвратить не мог.

— Понятно, — прищурился Романов. — Можешь сейчас попробовать подключить свои способности?

— Могу, — осторожно подтвердил я. — Что нужно делать?

— Я хочу понимать, что можно ожидать от Суслова, Пельше, Устинова и Громыко. Что они предпримут, если я предложу масштабные реформы в экономике, внешней политике и идеологии? Я, примерно, знаю ответ, но мне важно, чтобы ты его подтвердил или опровергнул. Попробуй вызвать видение или что там у тебя, и ответить на это вопрос.

— Ладно, — согласился я.

Прикрыл глаза и сконцентрировался под напряженным взглядом Григория Васильевича. Минуту ничего не происходило. Я мысленно вздохнул:

«Придется признаться, ничего не получается. Надеюсь, Романов не будет думать, что я шарлатан. Я ему показал убедительно свои способности при первой встрече, но черт его знает, какие мысли крутятся в голове у генсека».

Всполохи знакомых золотистых искорок появились неожиданно, подарили долгожданное облегчение, и накрыли сознание ослепительно сияющей волной. Поток информации обрушился водопадом и заставил замереть, раскладывая полученные знания по «полочкам».

— В пятницу вечером Леонид Ильич передал вам чемодан с компроматом. Там много интересной информации на членов Политбюро. В частности, как «бессеребренник» и «удивительно скромный» Суслов принял завуалированные взятки в виде подарков от Горбачева — дорогое ружье для подводной охоты и кожаную куртку для внука. Примерно в то же время устроил истерику, когда команде-победителю хоккейного турнира подарили телевизор и со скандалом снял с должности директора завода, с претензией «Он что, свой собственный телевизор подарил?!». Но это мелочи, главные обвинения: развал партийной идеологической работы на местах с убедительными примерами и фактами. Доказательства фальсификаций и подтасовок в докладе Суслова о деятельности Еврейского Антифашисткого Комитета в сорок шестом году, по итогам которого был запущен маховик репрессий, с расстрелом двадцати трех человек, а больше сотни признаны виновными и получили различные сроки.

А ещё есть в рамках дела Горбачева, информация как Суслов встретил в аэропорту группу следователей милиции и заставил передать собранные для открытия уголовного дела материалы лично ему, а потом «по-тихому» их похоронил.

Все это вы изложили Михаилу Андреевичу перед пленумом, в разговоре «с глазу на глаз». Он потом даже уснуть от волнения не мог. Публикация этой информации — крест на политической карьере Суслова. И развенчивание мифа о принципиальном, честном, скромном идеологе-аскете. Дергаться сейчас он не будет. Максимум, по мелкому гадить, исподтишка.

С Пельше говорил Леонид Ильич. Вы были «на коне», как человек принимавший участие в раскрытии самого масштабного заговора по организации государственного переворота. Поэтому Арвид Янович сразу согласился с предложением Брежнева от своего имени выдвинуть вас в генеральные секретари. Пока он ваш союзник, и какое-то время им будет. К вам относится одобрительно, но пристально смотрит и оценивает каждое действие. Он из старых большевиков, не троцкист, но является сторонником Коминтерна и финансовой поддержки зарубежных компартий.

Поэтому, если вы решитесь прекратить вливать деньги в зарубежные левые организации, как и писалось в тетрадке по экономическим реформам, это будет воспринято неодобрительно. Плюс ему не понравится идея патентов на индивидуальную трудовую деятельность и возрождение сталинских артелей. Первое он будет считать созданием класса мелких собственников, хоть это далеко не так, а второе ещё и шагом назад в прошлое. Постепенно из союзника он станет вашим противником, ищущим единомышленников, чтобы убрать вас с поста генсека. Но жить ему осталось недолго, в зависимости от развития событий, от трех до четырех с половиной лет.

Устинов к вам лоялен. Он поддержал вас и нас, готов это делать и дальше. Но есть один нюанс. Дмитрий Федорович зациклен на производстве бронетанковой техники, согласно собственной доктрине «неядерного конфликта высокой интенсивности», принятой за основу в нашей стране. У нас уже почти пятьдесят тысяч танков. Это больше, чем у НАТО, союзников и партнеров США вне альянса, вместе взятых. И ежегодно бронетанковая техника продолжает изготавливаться тысячами единиц. Это колоссальное напряжение для экономики страны. И если вы попробуете уменьшить количество военной техники, он пойдет в оппозицию к вам. Плюс весь генеральный штаб, включая Ахромеева, Огаркова и многих других, поддерживает гонку вооружений. И если вы попытаетесь её снизить, Устинов, маршалы и генералы станут вашими противниками. Я в тетрадке написал, своё мнение по реформам в армии. Напомню вам основные пункты: немного сократить гонку вооружений, пока на пятнадцать-двадцать процентов, можно меньше или больше, тут консультироваться надо. Часть устаревшего и современного оружия, не относящегося к стратегическим видам и новым секретным разработкам, нужно продавать. Для этого создать в Министерстве Обороны управление, которое будет этим заниматься. Можно посотрудничать с западными компаниями или припахать свои для этой цели. Либо продавать государствам напрямую. В мире найдется много стран, готовых платить за наше оружие долларами и ресурсами. Заработанные деньги направим в экономику и на перевооружение. У нас имеются конструкторские бюро, способные заняться разработкой новых видов оружия. Например, миниатюрными моделями летательных аппаратов, оснащенных взрывчаткой. Это вполне решаемая задача. Пацаны из кружков авиамоделирования который год самостоятельно создают миниатюрные модели самолетов с моторами, способные летать. Да, они несовершенны и ограничены в полете. Но неужели наши НИИ и конструкторские бюро, имеющие поддержку государства с солидным бюджетом, не способны справиться с задачами создания беспилотных летательных аппаратов, способных выполнять разные военные задачи? Например: разведку местности, огневое поражение целей, срабатывать как управляемые ракеты, уничтожающие бронетехнику и объекты противника?

Пусть не сейчас, а через пять-семь лет, уверен, они смогут разработать такие модели беспилотных летательных аппаратов. Чтобы Дмитрий Федорович не взбрыкнул, с ним надо действовать очень деликатно. Сказать, что это разработал генерал-лейтенант Константин Николаевич Шелестов, да вот донести до него не сумел, погиб. Убеждать, доказывать, показывать. Он обязан понять: армия должна быть реформирована не только под современные стандарты, но и улавливать и работать над будущими тенденциями ведения локальных и мировых войн.

Главный критерий — не массовая штамповка бронетехники, а разработка мощных высокотехнологичных систем оружия, эффективно решающие боевые задачи разной сложности. Получится убедить Устинова, он останется лояльным. Нет, уйдет в оппозицию. Тогда через лет пять-семь, когда отношения накалятся, возможна попытка государственного переворота, но уже военными. Не сумеете убедить министра обороны, меняйте его на другого человека.

А маршалам и генералам надо объяснять полезность реформ, вооружившись цифрами, фактами и наглядными преимуществами.

— Там очень много чего написано. На первый взгляд обосновано, с примерами из военной истории и тенденций развития, — задумчиво заметил Романов. — Многое придется перестраивать, кое-что вообще начинать с нуля. Думаешь, Дмитрий Федорович на это пойдет?

— Сейчас будет категорически против, — хладнокровно сообщил я. — Даже предложение уменьшить до года службу в армии, с упором на ежедневную многочасовую профессиональную подготовку, а не покраску бордюров, деревьев и шагистику вызовет у генералитета бурю негодования. Плюс широкомасштабное разворачивание сил спецназа, заточенных на выполнение специальных задач, диверсий в тылу врага, атак штабов. А концепция профессиональной пехоты, когда бойцов ежедневно будут скрупулезно, пошагово учить штурму укрепрайонов, выживанию на поле боя, грамотному возведению укреплений, уничтожению бронетехники и многому другому, необходимому для ведения боев в современной войне может быть воспринята неоднозначно. Да ребята не будут шагать по плацу, тянуть носочек, драить клозеты, они сконцентрируются на том, как правильно воевать, выживать и, главное, побеждать.

А потом раз в год-два обновлять свои навыки, в течение двухмесячных военных сборов. И очень важный аспект, который я особо отметил в тетради: солидную часть средств, полученных от международной продажи оружия направить на оснащение и экипировку пехоты: в частности, бронежилетов, касок, современных аптечек и других защитных и медицинских средств. Они должны обязательно постоянно дорабатываться и улучшаться.

— Да читал, — кивнул генеральный секретарь. — Но это же сотни тысяч рублей, а то и десятки миллионов, потраченных на исследования, разработку новых образцов, развертывание производства. И это только на экипировку пехотинцев. Да наши генералы и маршалы такие истерики закатят от такого расхода ресурсов. Они считают, что бронетехника важнее.

— А вы им объясните, что самый важный ресурс в нашей стране — жизни людей, — парировал я. — Любая армия состоит из бойцов. Если их не станет, некому будет Родину защищать, сколько бы танков, БМП, ракет не наклепать. В безъядерной войне ключевое значение имеет количество и качество, прежде всего пехоты и артиллерии. Я уже не говорю о том, что каждая сохраненная жизнь — это человек, который может принести пользу стране и обществу, как инженер, научный работник, монтажник или строитель. Важно донести эти мысли до военных, когда они начнут возмущаться. И если вам удастся убедить Устинова и высшее военное руководство, дальше будет легче. И мы через несколько лет будем иметь лучше всех в мире оснащенную и защищенную армию и инновационное оружие, способное эффективно решать самые сложные боевые задачи.

— Хорошо, допустим, — кивнул Романов. — Ты эту тему ещё с Машеровым и Ивашутиным обсуди. Петр Миронович у нас сейчас председатель Совета Министров, Петр Иванович — председатель КГБ, но ещё недавно был заместителем начальника генштаба, в вооружениях и обстановке в министерстве обороны разбирается отлично. Я потом ещё сам с ними поговорю на эту тему. А что о Громыко скажешь?

— А вот о Громыко — отдельная история, — я иронично улыбнулся. — Он ваш самый настоящий враг. Когда Вы ему перед Пленумом сказали о своем желании сделать Петра Мироновича членом Политбюро, а потом и председателем Совмина, он промолчал. Но для Андрея Андреевича, ваши слова как ножом по горлу. Громыко давно мечтал об этой должности. У него даже была договоренность с Андроповым, поддержать избрание Юрия Владимировича на пост генсека в обмен на должность предсовмина. Разгром заговора глава МИДа воспринял очень болезненно. Рухнули все его планы. Но сопротивляться не мог, особенно когда вы ему мимоходом сообщили об отдельной папочке из портфеля Брежнева, где собраны материалы о теплых отношениях и покровительстве Громыко своему протеже — перебежчику и предателю, бывшему Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР, и заместителем секретаря ООН в Совете Безопасности Андрею Шевченко. Одновременно вы продемонстрировали свежую аналитическую справку от начальника ПГУ КГБ генерал-лейтенанта Крючкова, созданную с участием руководителя резидентуры КГБ в США Дроздова. Там были приведены факты о моральном разложении советских дипломатов и об их антисоветских высказываниях в «своем» кругу. Громыко намек понял, и вас поддержал. Сейчас он подавлен и ближайший месяц-два будет просто плыть по течению. Но если его не выбросят из Политбюро, воспрянет духом и будет искать союзников для нового заговора — против вас. Поэтому, я бы рекомендовал вам, разобраться с Громыко как можно скорее, чем раньше, тем лучше. Тем более основания для этого есть.

— Ну что же, я тебя услышал, — Романов задумчиво кивнул, явно соглашаясь с собственными мыслями. — В принципе, мне это всё так и представлялось, за исключением нескольких мелких деталей. Громыко уберу в первую очередь. Как думаешь, кого на его место поставить?

Ответ моментально всплыл в сознании.

— Кузнецова Василия Васильевича, сейчас он первый заместитель Громыко. Отличный дипломат хорошо проявил себя во время Карибского кризиса, возглавив переговорную делегацию. И в семьдесят первом помог договориться Индии с Пакистаном.

— Силен, — довольно ухмыльнулся генсек. — Будто мои мысли подсмотрел. Я тоже склоняюсь к кандидатуре Василия Васильевича.

Я молча ждал продолжения.

— Ну что же, на мои вопросы ты ответил обстоятельно, аргументировано, — Романов внезапно посерьезнел. — Я полностью удовлетворен. Теперь перейдем непосредственно к предложению. Но сначала уточнение по содержимому твоей тетрадки. Ты знаешь, что инициатива наказуема?

— Да, — осторожно подтвердил я.

— Отлично, — в глазах генсека прыгали веселые чертики. — Моё предложение заключается в следующем. Алексей Александрович Шелестов семнадцати лет исчезает. Для начала переведем твоих родителей в Москву, чтобы исключить их контакты со знакомыми, твоими одноклассниками и одноклубниками. А потом оформим тебе сдачу выпускных экзаменов экстерном, и официально отправим учиться в одну из республик. По легенде тебе захотелось самостоятельности и романтики: себя показать, страну повидать. А вместо Шелестова, появляется Алексей Владимирович Кирсанов девятнадцати лет. Приезжий комсомольский активист из глухого сибирского поселка или другого подобного места. Можно построить дело так, что как будто я был там с визитом, заметил способного паренька, комсомольского активиста, и отправил его работать в Москву как перспективного кадра, с рекомендательной запиской к Пастухову. Устроишься в аппарат ЦК ВЛКСМ. Кто ты и откуда никто знать толком не будет. Ивашутин лично об этом позаботится, и я с Пастуховым поговорю, чтобы доступ к твоему делу был закрыт для посторонних. Пусть считают тебя сотрудником КГБ, поставленным мною надзирателем в ЦК, плевать. Главное, никто узнать не сможет, кто ты по легенде и проверить твою биографию. А слухи пусть гуляют какие угодно, это только нам на руку. Потом в ВЛКСМ создадут комиссию по контролю за ходом реформ в стране. Формально, для прикрытия, главой станет кто-то из ЦК,замом назначат тебя. Реально руководить этим делом будешь ты с самыми широкими полномочиями от меня. Будешь ездить по стране проверяющим, смотреть, как реформы идут, делать замечания, поправлять товарищей, вносить рацпредложения. А потом докладывать мне о реальном положении дел, как пашут, что делают, кто саботирует, где проявляют нужную инициативу, где работают «на отгребись». Тебе это интересно?

— Ещё как! — счастливо улыбнулся я. — Но сразу возникает вопрос, несколько предложений и просьб. Начну с вопроса. Как правило, руководители предприятий — мужики в возрасте и довольно консервативны. Некоторые начинали на заводах, как простые работяги, отпахали там десятилетия. А тут приезжает какой-то пацан, и всех строит, дает советы и рекомендации, делает замечания. Психануть могут.

— Обязательно психанут, — подтвердил Романов. — Куда же без этого? А мы испытаем систему на прочность. Посмотрим, кто будет биться в истерике, закатывать скандалы, писать жалобы, заявления об увольнении. Их не жалко, отправим на заслуженный отдых. А вот те, кто сумеют прислушаться к разумным предложениям, увидят рациональное зерно, и будут сотрудничать вопреки своим амбициям и делать своё дело хорошо, останутся. Но это всё пока в недалеком будущем. Сначала надо протолкнуть реформы в Политбюро. Я ответил на твой вопрос?

— Достаточно полно, — подтвердил я и напомнил:

— Предложения и просьбы излагать?

— Давай, — Романов положил ладони на столешницу и придвинулся поближе.

— Григорий Васильевич, я хочу хотя бы изредка общаться со своим тренером и наставником — Игорем Семеновичем Зориным и ребятами. Это можно сделать так, как будто приехал из республики на время, и зашел к ним, узнать, как дела. Как раз легенду поддержит.

— Нежелательно, — затвердел лицом генсек. — Я бы понял, если ещё с родителями, такая возможность рассматривалась. При встречах с тренером и парнями из «Знамени», можешь подставиться. Не забывай: ЦРУ ты по-прежнему интересуешь.

— Значит нельзя? — я огорченно вздохнул, всем видом демонстрируя печаль.

Романов несколько мгновений помедлил, изучая моё расстроенное лицо.

— На усмотрение Петра Ивановича, — наконец ответил он. — Если Ивашутин найдет варианты, как это грамотно сделать и даст добро, под его ответственность.

— Договорились, — повеселел я. — Обязательно это обсужу с товарищем генералом.

— Тогда можешь идти, — Романов встал и протянул мне руку. — Сотрудник охраны ждет тебя в приемной, и проводит к Машерову. У Петра Мироновича много вопросов по экономическим реформам, а у генерала Ивашутина — по организации «Красного Знамени», совместно с Министерством Обороны, ВЛКСМ, и не только.

— Спасибо, Григорий Васильевич, — я с энтузиазмом пожал руку генсека.

— Это тебе спасибо, — усмехнулся Романов. — Кстати, твоя информация об организованной провокации с якобы разбитым сервизом на свадьбе моей дочери полностью подтвердилась. Дело под контролем Комитета, подключены следователи прокуратуры по особо важным делам. Как только оно будет закончено, Лапин сделает красивую передачу-расследование со свидетельскими показаниями, цитатами из материалов дела, как ты и предлагал. Считай, я тебе за это отдельно должен.

— Ничего вы мне не должны, Григорий Васильевич, — решительно ответил я. — Одно дело делаем. А клевета должна быть разоблачена.

— Не спорь со старшими, — усмехнулся генсек. — Иди уже, Нострадамус. Петр Миронович тебя уже заждался.

22 января. 1979 года. Кремль (окончание)

Кабинет Машерова был скромнее. Столы меньше, обстановка проще, но тоже впечатляла. Когда я зашел, новый Председатель Совета Министров приветливо улыбнулся и встал во весь свой немалый рост.

— Привет, Алексей.

— Здравствуйте, Петр Миронович.

Я пожал протянутую руку. Ладонь у Машерова была сухой и крепкой, рукопожатие — уверенным. И сам хозяин кабинета со времени нашей последней встречи разительно изменился. Тогда он был серьезным, хмурым с печатью беспокойства на лице, а сейчас весь светился от удовольствия и переполнявшей кипучей энергии. Лучики морщинок у глаз разгладились, лицо посветлело, глаза искрились неподдельной радостью творца, получившего возможность воплотить свои замыслы в жизни.

— Присаживайся, — предсовмина глазами указал на стул рядом. Я послушно опустился на него.

— Что могу сказать, — Петр Миронович взял лежащую перед ним папку, перевернул парочку соединенных скрепкой листов. — Очень толково написано. Готовый план реформ. Сам делал?

— Дед помогал, — дипломатично ответил я.

— У меня несколько вопросов возникло. Первый, почему ты настаиваешь на всемерном развитии ЭВМ, и связанных с ними цифровых технологий?

— Потому что это будущее, Петр Миронович. Поясню на одном конкретном примере — ОГАС. Наша экономика постоянно усложняется. Строятся новые заводы, прокладываются автомагистрали, создаются новые объекты производственной инфраструктуры, логистические цепочки. Контролировать эти процессы, держать руку на пульсе всё сложнее и сложнее. Часто информация опаздывает или оказывается недостоверной. ОГАС — это уникальная система, позволяющая посредством сети ЭВМ, получать и обрабатывать огромный массив информации для учёта, планирования и эффективного управления экономическими процессами. Причем сбор и обработка данных происходит в автоматическом режиме. Грубо говоря, ученые и специалисты будут видеть всю картину экономики Союза в режиме реального времени. Поскольку данные пойдут непрерывным потоком со всех уголков страны, можно сразу увидеть все достоинства и недостатки системы, планировать создание рабочих мест, вовремя обнаружить тенденции роста или деградации экономики и понять, какими факторами это будет вызвано. ОГАС может работать как с отдельными регионами/областями, так и с отдельными отраслями промышленности в масштабах всей страны и показывать общую картину в целом. Это если говорить об ОГАС. А цифровые технологии сами по себе, это прорыв в любой сфере деятельности. Это развитые телекоммуникации, внутренние сети, огромные вместилища информации, широкие возможности управления промышленным оборудованием, современным вооружением с помощью специальных программ ЭВМ.

— Алексей, не гони коней, — поморщился Машеров. — Тут каждое твоё утверждение надо предметно разбирать. Разговор не одного часа. Я, например, то, что ты наговорил о цифровых технологиях, понимаю очень приблизительно.

— Так в чем проблемы? — я театрально размел руками — Готов посвятить этому столько времени, сколько необходимо. Или вам кажется, что это недостойно внимания?

— Ни в коем случае, — запротестовал Петр Миронович. — Я перед встречей проконсультировался с программистами и учеными, работающими с электронными вычислительными машинами, и осознаю, что это важное направление с широкими возможностями. Но даже они сейчас в ближайшем будущем не видят тот потенциал, который ты обозначил. Нашим эйнштейнам бы сейчас скорость обработки данных увеличить — уже победа будет. И то, это направление при Леониде Ильиче не было одним из приоритетных.

— Значит, увидят, — твердо сказал я. — Надо будет мне с ними пообщаться, я им расскажу перспективы. При соответствующей поддержке государства и мобилизации научных кадров, результаты мы получим. И тех, о которых они и мечтать сегодня не могли.

— Алексей, я не спорю. Сам всё понимаю и за обеими руками, — посерьезнел Петр Миронович. — Давай пока всё-таки об ОГАС договорим, раз уже начали. Чтобы создать общегосударственную автоматизированную систему учета и обработки информации, надо произвести сотни, если не тысячи мощных ЭВМ, связать их в единую сеть. Для этого придется закупить или изготовить оборудование, комплектующие, развернуть их масштабное производство, подготовить и обучить персонал. И все эти процессы пойдут по нарастающей, потому что для обслуживания и увеличения эффективности ОГАС, потребуются всё более мощные и улучшенные машины. Резюмирую: на это понадобятся десятки миллионов рублей, по самым скромным подсчетам. Возникает вопрос, где их взять?

— Так там же в тетради всё и написано, — удивился я. — Перестать кормить «левых» дармоедов по всему миру, имитирующих деятельность, чтобы получить деньги. Заставить наших, африканских, так называемых, союзников платить по счетам. И уже можно деньги на ОГАС собрать. И не только на него.

— Я это читал, — улыбнулся Машеров. — Не всё так просто. Пока это теория, но в некоторых местах, весьма разумная, надо сказать. Но вот у меня вопрос, Кубу и других наших союзников надо бросить? Тогда я против, потому что это предательство. И Петр Иванович тоже против. Немецкие коммунисты, одни из самых надежных наших партнеров. А «штази» — отличная спецслужба, эффективно работающая в Европе.

— Кубу и ГДР, ни в коем случае! — запротестовал я. — И Варшавский блок надо держать любой ценой. Свято место пусто не бывает. Бросим соцстраны мы, на наше место придут англичане и американцы и превратят дружественные государства в наших непримиримых врагов.

— Тогда твои слова и написанные тезисы в тетрадке противоречат друг другу, — нахмурился Петр Миронович. — Или я чего-то не понял? Объясни подробнее, пожалуйста.

— С удовольствием, — улыбнулся я. — Никакого противоречия на самом деле нет. Куба — наш форпост в Америке, ГДР — в Европе. Эти государства — самые верные союзники СССР. Куба ещё находится в фактической торгово-экономической блокаде со стороны США и его сателлитов. Им, наоборот, надо помогать и поддерживать, как они нас. Речь шла о левых движениях, африканских царьках и подобных, так называемых «союзниках» по всему миру, в которые Международный отдел ЦК КПСС и наши спецслужбы, через офшоры и напрямую вливают колоссальные ресурсы. Вот это нужно либо прекращать, либо работать на взаимовыгодной основе, получая свои средства с процентами в любом случае.

— То есть ты предлагаешь социалистической стране вести себя на внешнем рынке как капиталисты? — Машеров с нехорошим прищуром внимательно изучал моё лицо.

— Не совсем так, — парировал я. — Мы работаем, прежде всего, для Родины и своего народа. Эти африканские царьки и европейские функционеры, прикидывающиеся «левыми» просто используют нас, преследуя свои сугубо шкурные интересы. А вот настоящих революционеров, таких как Карлос Маригелла и Че Гевара надо поддерживать. Пусть наводят шороху, чтобы США с вассалами не расслаблялись и были заняты. Чем меньше у них внимания к Советскому Союзу, тем нам лучше.

— У меня такое впечатление, словно я не с Алексеем Шелестовым разговариваю, — горько усмехнулся Петр Миронович. — А мудрым старцем, собаку съевшим в политике и на хитроумных интригах.

— Просто мой дар позволяет многое видеть, — пояснил я. — Иначе нам с англосаксами не справится. Не нужно обманывать себя и других. То, что мы не дали перевороту произойти, ещё не означает полную победу. Их планы никуда не делись, только отложились на некоторое время, а годами и десятилетиями ждать подходящего момента они умеют. В поединке простодушного благородного человека и подлого разбойника, не гнушающегося самых грязных штучек и использующего все способы для победы, выживет и спляшет на трупе врага именно последний. Я не говорю, чтобы мы были подлыми и бесчестными. Речь не об этом. Просто не следует воевать с моральными уродами и подонками в белых перчатках — гарантированно проиграешь. Они уважают только силу и достигнутый результат.

— Ладно, — хлопнул ладонью по столу Машеров, — Твою позицию я понял. Но мы отвлеклись. Так как нам поддерживать страны соцлагеря и одновременно найти деньги на масштабные проекты в сельском хозяйстве, жилищном строительстве, промышленности?

— Элементарно, товарищ Председатель Совета Министров. Возьмем Африку. Только с шестьдесят четвертого по семьдесят третий годы Союз влил в экономическую помощь и поставки вооружений около трех миллиардов трехсот миллионов долларов. На сегодняшний день сумма вливаний увеличилась почти вдвое, и продолжает расти, практически, каждый день. И это только крупные поставки военной техники и финансовые средства. Отдельной строкой идут наши инструктора и военные и другие услуги местным вождям и царькам. Да, наши корабли базируются в портах, а самолеты на аэродромах Анголы, Сомали и Эфиопии. Но это в рамках межправительственных соглашений, а большинство долгов по-прежнему висит на наших африканских «друзьях». Возьмем крупнейшего должника СССР — Анголу. По месторождениям нефти в Африке она уступает лишь Нигерии. В стране имеются алмазы, золото, бокситы, граниты, уран, железная руда и ещё куча полезных ископаемых. Я уже молчу о кофе, бананах, хлопке, кукурузе, табаке, овощах, скотоводстве и других отраслях сельского хозяйства. И вы хотите мне сказать, что она не может рассчитаться с нашей страной, хотя бы сырьем, товарами и продовольствием? И так какую африканскую страну-должника не возьми, ресурсы там есть. А раз есть, пусть расплачиваются золотом, алмазами, платиной либо натуральными продуктами: фруктами, овощами или дают в концессии интересные нам месторождения. Думаю, об этом можно и нужно договариваться. Таким образом, несколько миллиардов для реформ мы найдем. Ещё несколько миллиардов находятся в наших офшорах, банковских учреждениях и западных фирмах, курируемых Комитетом и международным отделом ЦК КПСС. Из-за повышения цен на нефть, там возникла прибыль, примерно в два-два с половиной раза больше запланированной. Думаю, три-пять миллиардов долларов можно вытянуть без ущерба для основной деятельности. Плюс, как я уже говорил, избавиться от нахлебников на всем земном шаре. Это тоже ежегодно позволит нам привлечь пару миллиардов. Ещё какие-то деньги нам принесут реформы: например, открытие и регистрация индивидуальных трудовых патентов и артелей. Вот и начальные финансы на масштабные экономические преобразования.

— Складно у тебя всё получается, — добродушно усмехнулся Петр Миронович. — Только на словах одно, а на деле совсем другое может выйти. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Слышал такую поговорку?

— Слышал, — улыбнулся я. — А никто и не говорит, что будет легко. Знаете, что Владимир Ильич по этому поводу говорил?

— Ну расскажи, просвети старика, — иронично попросил Машеров.

Да какой же вы старик?! — возмутился я. — Не прибедняйтесь, Петр Миронович, вы мужчина в самом расцвете сил.

Машеров довольно улыбнулся:

— Не подлизывайся. Давай цитату.

Я помолчал и ответил:

— Владимир Ильич Ленин говорил: «Существенно то, что лед сломан, что путь открыт, дорога показана».

— Хорошо, — Машеров перелистнул очередную страницу документа. — А что тебе не нравится в нашем жилищном строительстве и легкой промышленности? Почему ты хочешь их в корне изменить?

— Я и об этом в тетрадке писал, — удивился я. — Неужели вам что-то не понятно?

— Я хочу тебя выслушать, — сухо объяснил предсовмина — А не ломать голову над несколькими строчками, перекопированными с твоей тетради.

— Как скажете, — я пожал плечами. — Вот мы сейчас в Москве, верно. Здесь семь сталинских высоток возвели — величественных, красивых, монументальных. Как вы думаете, почему Иосиф Виссарионович в непростое послевоенное время вкладывал огромные финансовые средства и трудовые ресурсы в такие огромные и роскошные здания?

— К празднику, — пожал плечами Петр Миронович. — Восемьсот лет Москве исполнялось. И зданий должно было быть восемь. Одна постройка была заморожена после смерти Сталина. Сейчас на том месте, в Зарядье, гостиница «Россия» построена.

— Это понятно, что к празднику, — согласился я. — Но эти здания и сейчас олицетворяют мощь и величие эпохи и нашей страны. Они — воплощение монументальной сталинской архитектуры, ставшей советской классикой. И большинство иностранцев, видевших эти огромные здания с готическими шпилями, замирали в восхищении. Ведь могли же мы, когда хотели. А сейчас? Возьмем жилищное строительство. Мы проигрываем битву за умы, именно благодаря сегодняшнему подходу, в том числе к возведению жилых домов. Однообразные серые коробки, возводимые как под копирку в большинстве городов нашей страны. О хрущевских пятиэтажках больше похожих на крысиные норы, я уже не говорю. А теперь сравните их со сверкающими небоскребами, зданиями современных западных мегаполисов. Контраст очевиден. И сравнение, мягко говоря, не в нашу пользу. То же касается одежды, обуви и ещё много чего. В итоге, получается, наши советские люди выглядят убого, как бедные родственники или нищие, по сравнению с ровесниками из Америки, Западной Европы и других стран. Получается, мы намеренно создаем такую картинку, и приучаем молодежь мечтать о западной одежде, роскошных квартирах, великолепных машинах «как у буржуев». Скажите, а разве наши советские люди не достойны самого лучшего?

Я сделал эффектную паузу, наблюдая за Машеровым.

— Достойны, конечно, — усмехнулся он. — Продолжай.

— Вот эту проблему я и хочу частично решить артелями, а частично, полным изменением подхода к промышленному производству и отношению к нашим советским гражданам. Ибо обувь и одежда должны быть не только качественными и долговечными, но и модными, и красивыми, а жилые дома современными и привлекательно выглядящими. Если даже они созданы не по индивидуальным, а типовым проектам, то не серыми и уродскими, а сделанными с душой, фантазией и высоким уровнем комфорта. И ещё многое поменять в лучшую сторону. И тогда не наши будут бежать туда, а оттуда к нам. Если кратко, у нас амбициозная задача: сделать образы советского человека и Союза ярким и привлекательным для всего мира. У Иосифа Виссарионовича это начало получаться, но его смерть остановила реформы.

— Высоко летаешь, далеко смотришь, — усмехнулся Машеров. — А знаешь, Алексей, мне твои замыслы понравились. Можешь считать, ты меня убедил.

— Да я вам и десятой части всего, что хотел и задумал, не рассказал, — горячо ответил я. — Очень хотелось предметно поговорить ещё по многим темам: другим экономическим реформам, работе с населением, обновлении идеологии и прочим важным задачам.

— Обсудим, — пообещал Петр Миронович, и бросил взгляд на часы. — К сожалению, у меня через десять минут совещание с главами министерств. Давай сделаем так. Ты, как и прежде, всё в своей тетрадке подробно распишешь и передашь мне. А потом мы встретимся и ещё раз предметно и никуда не торопясь, поговорим. Можно даже в неформальной обстановке у меня дома или на даче. Хорошо?

— Конечно, Петр Миронович, как скажете.

— Тогда всего доброго, — Машеров стал и протянул руку.

— До встречи…

Кабинет нового председателя КГБ был больше, чем у Машерова. В углу большой белоснежный бюст Дзержинского. На боковой стене огромная карта, предусмотрительно задернутая шторками. Два стола, один для совещаний, почти такой же, как у Романова, другой поменьше у противоположной стены. Рядом со столом огромная тумба с телефонами и большой панелью правительственной связи.

Ивашутин сидел при полном параде: в генеральском мундире с орденами. Увидел меня и махнул рукой.

— Присаживайся, Леша.

— Здравствуйте, Петр Иванович, — вежливо поздоровался я, устраиваясь рядом с хозяином кабинета.

— И тебе привет, Алексей, — усмехнулся новый начальник КГБ, протягивая руку.

— Григорий Васильевич мне уже звонил, — сообщил Ивашутин. — Он впечатлен общением с тобой. Сказал, познакомил тебя с нашим предложением, но у тебя возникли вопросы. Излагай.

— Как с родителями? Я смогу видеть отца, мать и Машу?

— Не часто, — вздохнул генерал. — Но в принципе, решаемо. Мы уже об этом думали. Твоего батю переведем в Москву, выделим квартиру. Если всё будет нормально, сможешь заезжать вечерком, когда товарищи из «девятки» убедятся, что всё в порядке. Ещё пожелания?

— Я хочу периодически, пусть изредка, но посещать ребят из «Красного Знамени» и наблюдать за его развитием.

— Кого именно? Уточни.

— Зорина Игоря Семеновича, парней с которыми я тренировался: Мальцева, Волобуева, Миркина, Веронику Подольскую, Володю Потапенко.

— В Новоникольске тебе бывать вообще нежелательно, — нахмурился Петр Иванович. — Не маленький, должен сам понимать почему. Чем меньше контактов с бывшим окружением, тем ниже вероятность проблем или провокаций. Но это тоже можно решить. Мы изучили материалы деятельности вашего клуба, впечатлены достигнутыми результатами и, как ты уже знаешь, будем создавать всесоюзную военно-патриотическую организацию «Красное Знамя» с центральным штабом в Москве. Это делается не только для правильного воспитания молодежи. Мы с Григорием Васильевичем думаем использовать «Знамя» как кадровую кузницу для молодых управленцев, офицеров Советской Армии, Комитета Госбезопасности и ГРУ. Поэтому организацию будет курировать ВЛКСМ, КГБ и Министерство Обороны. Возможно, присоединится и МВД. На эту тему сегодня идут консультации с Николаем Анисимовичем. Зорина и ещё нескольких ребят из ваших комиссаров будем переводить в столицу, как основоположников и руководителей «Знамени».

— Правильное решение, — я довольно улыбнулся.

— Не перебивай, я ещё не закончил, — попросил генерал. — Когда они переедут, ты периодически сможешь их навещать. Только при одном условии.

— Каком? — насторожился я.

— Неукоснительно слушаться свою охрану, следовать инструкциям и определенным мерам безопасности, — отрубил генерал. — Если будет хоть одно замечание, о встречах можешь забыть.

— Слушаюсь, — буркнул я.

— И учти, встречаться с товарищами будешь не часто, чтобы не привлечь ненужное внимание. Пару раз в месяц, не больше. Годится?

— Годится, — вздохнул я. — Конечно, хотелось бы чаще, но и так лучше, чем ничего. У меня ещё девушка есть. И я её бросать не собираюсь. Она, как я знаю, в Московский ВУЗ будет поступать, в институт имени Горького или медицинский, не определилась ещё.

— Не было печали. Одни проблемы от тебя, — пробурчал генерал. — Ты знаешь, сколько наших сотрудников на женщинах спалились?

— Знаю, Петр Иванович, знаю, — кивнул я. — Много. Наслышан, о «медовых ловушках», подставах и о том, что творят обиженные мадамы. Но здесь другой случай. В прошлой жизни у меня ничего серьезного с девушками не было. Так мимолетные романы и увлечения. А здесь я чувствую, Аня — моя, родной человек. И другой такой у меня уже не будет.

— Влюбился? — по-доброму усмехнулся Ивашутин.

— Можно и так, сказать.

— Ладно, придумаем, что-нибудь, — пообещал генерал. — Не переживай. Решим твою проблему.

— Спасибо, товарищ председатель КГБ, — мои губы помимо воли расплылись в широкой улыбке. — Ваши слова — целебный бальзам на мою исстрадавшуюся и израненную стрелами Амура душу.

— Не паясничай, — Петр Иванович строго погрозил пальцем. — Давай к делу. Теперь тебя будут охранять, как минимум трое-четверо охранников. Выделим тебе двухкомнатную квартиру из нашего фонда в охраняемом доме. И не думай, что на курорт попал. Тебе же Григорий Васильевич сказал «инициатива наказуема»?

— Сказал, — подтвердил я.

— Ну вот, написал и предложил ты очень много дельного. Теперь сам будешь следить, как это будет выполняться на практике. И поверь, свободного времени будет очень мало. Тебе придется поездить по стране и поработать, в прямом смысле слова, на износ.

— Буду только рад, — ухмыльнулся я.

— Вот и хорошо. Ещё вопросы есть?

— Есть. Хотелось бы знать, что там по Горбачеву и Ельцину?

— Горбачева скоро будем брать. Материалов уже выше крыши, милицейская и прокурорская проверка по собранным доказательствам, буквально вчера закончилась. Просто со всеми этими событиями руки пока не доходили «поставить» жирную точку. Сейчас Горбачев под подпиской о невыезде сидит, трясется. Пытался к Суслову пробиться и заручиться поддержкой, но Михаил Андреевич его не принял. С Ельциным ситуация сложнее и одновременно проще. По нему работают мои ребята, совместно с сотрудниками Щелокова. Кое-что нарыли, о кулацком происхождении, пьянках, самодурстве и интриганстве. Сажать его, сам понимаешь, по большому счету, не за что. Но основания, достаточные для увольнения из должности первого секретаря Свердловского обкома, собрали.

— Петр Иванович, а можно мне с вашими операми прокатится, когда вы будете Горбачева арестовывать и Ельцина сраными пинками из кресла секретаря выбрасывать?

— Зачем? — нахмурился Ивашутин.

— Считайте это моим искренним и большим желанием, — попросил я. — Горбачеву хочу в глаза посмотреть напоследок. А Ельцину…

Я помолчал и признался:

— Я понимаю, он сейчас ещё ничего не совершил. Но есть желание использовать его взрывной характер так, чтобы он больше ни на одну приличную должность не устроился и вообще некоторое время посидел в камере, подумал о своем поведении.

— И как ты это собрался сделать? — хмыкнул Ивашутин.

Я изложил. Петр Иванович задумался.

— В принципе, приемлемо. Ты очень много для страны сделал, и я не вижу особых препятствий. Только вот возраст твой смущает. Слишком молодо будешь выглядеть для лейтенанта госбезопасности.

— Петр Иванович, в ЦК ВЛКСМ меня все равно будут считать сотрудником КГБ или личным соглядатаем Григория Васильевича, устроенным на работу по его рекомендательному письму. Так что всё ложится в цвет.

— Ладно, — Ивашутин задумчиво почесал подбородок. — Предварительно принимается. Потом доработаем если что. Ещё какие-то просьбы будут?

— Нет, — я пожал плечами. — Всё, что я хотел, уже обсудили.

Председатель КГБ снял трубку.

— Инна Павловна, трубку Кузнецову дай. Так лейтенант лети в дежурку, приведи Игоря Семеновича Зорина. Да, пусть сразу проходит в кабинет. Чтобы через три минуты был. Время пошло. Выполняй.

Полтора месяца спустя. 6 марта 1979 года. Москва. КБ «Туполев». Кабинет генерального конструктора

— Это возмутительно, — заявил красный от гнева плотный лысеющий мужчина со звездой «Героя Социалистического Труда» на лацкане пиджака. Он раздраженно откинулся на спинку кресла и рывком ослабил узел туго затянутого галстука.

— Мы разрабатываем стратегические бомбардировщики, ракетоносцы, сверхзвуковые самолеты-разведчики. У нас проекты государственной важности. Их реализация значительно повысит обороноспособность нашей страны. А вы нам предлагаете авиамоделированием заняться? Детский сад какой-то, — раздраженно бросил генеральный конструктор.

— Алексей Андреевич, вы не правы, — вкрадчиво начал я. — Вы же сами продемонстрировали нам успехи вашего бюро в создании беспилотников. Чего стоят только ТУ-121, ТУ-130ДП для нанесения ядерных ударов на территории противника.

— Ну продемонстрировал, и что дальше? — рявкнул генеральный конструктор. — Я же не знал, что мне мальчишка начнет указания давать! Да кто ты вообще такой, чтобы говорить мне, герою Социалистического труда, что делать? Сопляк!

— Алексей Андреевич, — Виктор Мишин, секретарь ЦК ВЛКСМ и формальный глава нашей комиссии страдальчески скривился. — Можно с вами переговорить тет-а-тет? Минутку, буквально.

— Ну давай, поговорим, — генеральный конструктор встал и резко отодвинул стул. Ножки противно скрежетнули по паркету. — Но если думаешь, что я буду молчать о хамском поведении этого пацана, ошибаешься.

— Не думаю, Алексей Андреевич, сейчас пообщаемся, и все вопросы разрешим, как всегда, — «комсомолец» аккуратно подхватил руководителя КБ «Туполев» под локоть и нежно потянул к двери. — Идёмте.

Мишин открыл дверь, галантно пропустил генерального конструктора вперед, обернулся на секунду, заговорщицки подмигнул мне и вышел из кабинета.

«Минутка» растянулась на добрых пять. В кабинете повисло тяжелое молчание. Сидевший напротив конструктор «Туполева» Александр, ещё каких-то десять минут назад, приветливо улыбавшийся и охотно показывавший фотографии и чертежи беспилотников, напряженно и неестественно выпрямился, будто кол проглотил, и с каменным лицом изучал стену за моей спиной. Через пару минут парень уткнулся взглядом в паркет под ногами. То ли своего начальника боялся, то ли общаться с «сопляком» не хотел. А я и не навязывался.

Наконец в кабинет вошли раскрасневшийся Мишин и хмурый Туполев. Расселись по местам.

— Насчёт ТУ-121 и 130ДП. После испытания прототипов, было принято решение использовать вместо них баллистические ракеты, — буркнул генеральный конструктор, смотря куда-то в сторону. — Проект закрыли ещё в конце шестидесятых годов. Отец очень расстроился. Столько сил и времени потратили и всё зря. А вы предлагаете нашему КБ, вместо создания истребителей, бомбардировщиков, авиалайнеров, какой-то детской хренью заняться.

— А сверхзвуковой ТУ-123, «Ястреб», разведывательный беспилотник, способный летать на расстояние более трех с половиной тысяч километров и развивать скорость до двух тысяч семисот километров в час тоже детская хрень? — я торжествующе улыбнулся. — Он с шестьдесят четвертого года на вооружении армии. Ещё есть ТУ-143 «Рейс» и ТУ-141 «Стриж», способные снимать телевизионные ролики, делать снимки даже ночью, производить замеры уровня радиации на высоте от шестисот до десяти тысяч метров? Им сегодня равных нет. И вы хотите, чтобы партия и правительство доверили ответственное задание по созданию новых беспилотников не лучшему конструкторскому бюро в Союзе и мире, а каким-то ремесленникам?

— Ладно, — вздохнул Алексей Андреевич Туполев. — Давайте ещё раз, что вы от меня хотите? Поясните, целесообразность разработки проекта «Рой». Зачем нужны малые беспилотники с взрывчаткой при наличии у нашего государства ядерного оружия?

— Запросто, но сначала ответьте на один вопрос, — я улыбнулся. — А потом мы продолжим дискуссию.

— Задавайте свой вопрос, — недовольно поморщился генеральный конструктор.

— Почему наш министр обороны Дмитрий Федорович Устинов по поручению Политбюро и при полном одобрении Генштаба МО ежегодно дает заказы ВПК на производство тысяч танков, другой бронированной техники? Зачем это делать, если у нас есть ракеты с ядерными боеголовками, способные стереть половину земного шара к чертям собачьим? Вы считаете членов Политбюро, министра обороны, Генштаб дураками, не понимающими такой простой вещи?

Мишин укоризненно глянул и осуждающе качнул головой, не одобряя мою резкость.

— Нет, конечно, — оскорблено вскинулся генеральный конструктор. — Это оправдано. Надо охранять наши границы. И потом необходимо быть готовым к любому развитию событий.

— Вооот, — удовлетворенно протянул я. — То есть вы признаете, что танки, реактивные системы залпового огня, артиллерия и разная бронетехника могут понадобиться?

— Могут, — поджал губы Туполев. — Но это всё же не снимает вопроса, почему наше конструкторское бюро должно всё бросить, и заниматься разработкой ваших авиамоделей. Мы, молодой человек, заняты действительно важными вещами. Оборонный щит страны создаем. Сейчас работаем над проектами стратегических ракетоносцев, в том числе с ядерными боеголовками. А вы нам предлагаете заняться созданием каких-то мелких беспилотников.

— И опять мы возвращаемся к тому, с чего начали, — ядерному оружию, — я нарочито огорченно вздохнул. Хорошо, что в последний момент удержался и театрально не закатил глаза. Этого разозленный генеральный конструктор точно не вынес. После такой реакции «сопляка» на слова заслуженного спеца, героя Соцтруда, руководителя знаменитого предприятия, о дальнейшем диалоге и обсуждении проекта можно поставить большой могильный крест.

— Хорошо, — после небольшой паузы продолжил я. — Алексей Андреевич, можно ещё один вопрос?

— Давайте, — недовольно буркнул Туполев.

— Только ответьте подробно и убедительно, — попросил я. — Вы согласны, что в случае массированного обмена ядерного удара победителей не будет?

— Тут сложно, что-то конкретно спрогнозировать, от многих факторов зависит, например, от количества и мощности ядерных зарядов, — нахмурился генеральный конструктор. — Но в принципе, да. При массированном обмене ядерными ударами суммарной мощностью, допустим, в сто мегатонн, климат моментально изменится. Стратосфера будет загрязнена дымом и сажей, солнечный поток сократится в сотни раз. Общая температура на Земле сильно снизится, а в некоторых местах земного шара может упасть на пятьдесят градусов и даже больше. Я уже не говорю о высокой радиации и прочих сюрпризах ядерной войны для человечества. Так что, вполне возможно, при массированном ядерном ударе в лучшем случае выживет лишь малая часть людей. И, победителей, как вы правильно сказали, не будет. Но какое это отношение это имеет к вашим беспилотникам?

— Самое прямое. Сейчас объясню, — пообещал я. — То есть, ядерные ракеты и бомбы, это оружие последнего шанса? Они больше имеют сдерживающее значение, правильно?

— Правильно, — подтвердил Туполев. — Именно так.

— Представьте себе, что заключается, например, какое-то «Хельсинское соглашение» в рамках международных договоренностей, о недопустимости применения ядерного оружия. Или в рамках сокращения ядерных вооружений большая его часть уничтожается, как у нас, так и у наших гипотетических противников. А оставшегося будет недостаточно, чтобы моментально закончить войну. Или враг вторгся в нашу страну. Не будем же мы бить ракетами с ядерными боеголовками по своим территориям, где живут советские граждане. Согласны?

— Согласен, — кивнул Алексей Андреевич.

— Теоретически, может такое быть?

— Теоретически может быть, что угодно, — раздраженно ответил генеральный конструктор. — И что вы этим хотите сказать?

— Только то, что при неядерном конфликте, эти беспилотники будут играть очень важную роль, — я улыбнулся. — И вы, как генеральный конструктор должны были это сразу понять. Представьте себе, противник идёт в наступление, подтягивает бронетехнику, пехоту, артиллерию. И тут появляются беспилотники, по сути управляемые бомбы большой мощности. Влетают в скопления врага, взрывают колонны, орудия, системы реактивного огня, штабы. Сотни трупов, уничтоженные танки, БМП, разбитые пусковые ракетные установки, горящие составы с топливом. Наступление сорвано. А у нас ни одного человека не убито. Жизни советских солдат и офицеров сохранены. Специально для вас, процитирую, слова из программной речи Григория Васильевича Романова: «Люди — наша главная ценность. Жизнь каждого советского человека бесценна». Напомню, Вам, если забыли, это генеральный секретарь КПСС, выбранный партией и народом. Хотите что-то возразить по существу?

— Алексей, — нервно дернулся Мишин. — Зачем же так?

Секретарь ЦК ВЛКСМ, повернувшись ко мне, отчаянно сигналил глазами: «мол, не перегибай палку».

— А что я, что-то неверно сказал? — невинно поинтересовался я. — Или вы со словами Григория Васильевича не согласны?

— Нет, все верно, — моментально сориентировался глава комиссии. — И со словами товарища Романова я полностью согласен. Но можно же было, как-то, эээ, более деликатно это высказать?

— Извините, но я считаю, мы, как комсомольцы должны прямо высказывать своё мнение. Открыто указывать на ошибки даже старших заслуженных товарищей, быть честными и бескомпромиссными, делать своё дело, невзирая на чины и должности. Иначе нам всем как комсомольцам и коммунистам, грош цена. Это моя принципиальная позиция, — твердо ответил я.

«Получи фашист гранату, жонглировать словами и понятиями, манипулировать смыслами, не хуже вас умею, интриганы комсомольские. А учитывая гнилое время Перестройки и беспредела начала девяностых, в котором мне довелось пожить, и опыт немалый приобрел. Послушаем, что ты на это скажешь?», — мысленно ухмыльнулся я.

Быстро проанализировал свою речь. Скромно похвалил себя за выдержанный пафос, грамотно расставленные интонации, порадовался вовремя пришедшей на ум цитате из свежего выступления Романова, отметил растущее мастерство интригана и с интересом ожидал ответа.

«Скоро буду таких деятелей как орешки щелкать. Наивные они всё-таки, техническая интеллигенция» — сделал вывод, наблюдая за оторопевшим от такого наезда оппонентом.

После десятисекундного молчания, удрученный генеральный конструктор кинул быстрый взгляд в мою сторону. Отвел глаза, задумчиво пожевал губами и не найдя что возразить, откашлялся, скрывая растерянность, и ответил:

— Знаете, молодой человек, будем считать, что вы меня убедили. Так как вы себе представляете такие беспилотники? Расскажите. Я кое-что в том техническом задании, которое вы в конверте привезли, прочитал, но хочется от вас конкретику услышать. Предполагаемые размеры, мотор, скорость, мощность взрывчатки, другие характеристики и спектр решаемых задач. А мы с ребятами покумекаем, что со всем этим можно сделать…

Спустя полтора часа я буквально запрыгнул на заднее сиденье «волги», счастливо улыбаясь от переполняющих позитивных эмоций. Такого зубра удалось победить. Переломать изначальное скептическое отношение к «пацану», убедить и заинтересовать. В конце он даже уважительно общаться начал и руку первым для прощания протянул. А ведь Алексей Андреевич Туполев, продолжатель дела своего легендарного отца, очень непрост. Руководит одним из лучших предприятий советского ВПК, ощущает собственную значимость, за руку здоровается с Устиновым, Ахромеевым и членами Политбюро. Но никуда не делся, побузил немного и согласился.

Алла, уже сидевшая на противоположном конце сиденья, бдительно смотрела по сторонам, отслеживая потенциальную опасность. Хлопнула передняя дверь «волги», спереди, рядом с огромным водителем появилась ещё одна слоноподобная плечистая фигура, наполовину заслонившая свет, и в машине сразу стало тесно. Старшина, поерзав, устроился на сиденье и повернулся ко мне:

— Куда едем?

Я глянул на циферблат «Командирских».

— Уже шестнадцать тридцать пять. До шести вечера нас ждут в ЦНИИСК имени Кучеренко.

— Это на Институтской что ли? — пробасил здоровенный Володя. — Туда, куда мы на прошлой неделе ездили?

— Именно, — подтвердил я. — На Институтской, два. Проектировщики звонили. Они разработали каркас для МПС, на основе алюминиевых конструкций. Планируют использовать легкие панели, с элементами канадской технологии сборки домов. Подробности расскажут лично. Такие конструкции должны легко устанавливаться, быстро собираться и разбираться. В них размещается промышленное оборудование относительно компактных размеров. Как раз то, что нужно.

А что такое МПС? — полюбопытствовал старшина.

— Мобильная производственная станция, — гордо ответил я. — Такие предприятия, рассчитанные, максимум, десять рабочих, можно быстро развернуть в любом месте и перерабатывать скоропортящиеся овощи, мясо и другие продукты. Таким образом, потери можно будет свести к минимуму, а прибыль, наоборот, повысить.

— Подожди, — недоуменно наморщила лоб оперативница. — А причем здесь Центральный НИИ строительных конструкций? Они же разные специальные здания проектируют: стадионы, дворцы верфи судостроительные?

— Не только это, — охотно ответил я. — Еще разрабатывают новые строительные материалы и металлоконструкции для различных потребностей. Вот им и была поставлена задача, придумать и спроектировать быстровозводимые мобильные сооружения под небольшие промышленные производства, которые можно быстро собрать-разобрать и переместить в любое необходимое место. И они, судя по вчерашнему вечернему звонку с этим прекрасно, справились. Кстати, вы же с товарищем старшиной меня в приемной у генерального конструктора ожидали?

— Ожидали, — подтвердила Алла. — Секретарша нас кофе с печеньем поила. Очень хорошая женщина, душевная и добрая. Так на Ивана посматривала, что он аж покраснел.

— Ничего я не краснел, — отмахнулся старшина. — Вечно, ты Алка всякую ерунду придумываешь. Не слушай её, Алексей. И вообще, некогда мне на такое реагировать, у меня забот полон рот, жена и двое малышей, ты же знаешь.

— Знаю, — улыбнулся я. — Но давайте не будем отходить от темы. Мишин Туполева из кабинета выводил поговорить. Вы ничего не слышали?

— Так они в коридор разговаривать пошли, — оперативница невинно хлопнула подкрашенными ресницами. — Но кое-что я услышала, когда Мишин его обратно повел. А Ваня наш, как раз из приемной вышел покурить. Думаю, он больше меня разобрал.

— Так точно, — ухмыльнулся старшина. — Они недалеко от меня стояли. Я стоял на полпролета ниже, а они на лестничной клетке разговаривали.

— О чем говорили? — я напрягся в предвкушении. — Докладывай, Ваня.

— Там целый скандал был, — ухмыльнулся старшина. — Они старались разговаривать тихо, но эмоции захлестывали и временами, чуть не орали. Мишин ему сразу предъявил: «Алексей, ну чего ты выгребываешься? Ты хоть знаешь, что это за пацан?!» А лысоватый старался шептать, но местами чуть ли не на крик переходил: «Не знаю, и знать не хочу! Не хватало ещё, чтобы меня, генерального конструктора Туполева всякие молокососы строили». Комсомолец в ответ: «Умерь свой гонор, Алеша! Или тебе его в Политбюро умерят. Кирсанов — очень не простой человек. Он пришел к нам с рекомендательным письмом к Пастухову лично от Романова. Представляешь? Сам генсек собственной рукой написал. Ручкой. Характеристику такую дал, как будто он просто ангел небесный спустившийся на землю, замечательный парень без единого недостатка. И настоятельно попросил Бориса принять Алексея Владимировича Кирсанова в аппарат ЦК, помогать и поддерживать во всех начинаниях». Лысый даже прибалдел немного. Минуту наверно молчал. А потом спросил: «Что, правда?». А Мишин ему: «Конечно, правда. Погоди, ты ещё не все знаешь. Я у Бориса был в кабинете, когда ему Машеров позвонил. И предсовмина туда же. Тоже интересовался, как там Алексей на работе, всё нормально? Порекомендовал обратить на него внимание и попросил, чтобы его назначили в комсомольскую комиссию по контролю реформ. Сказал, это общая просьба его и Романова».

Лысоватый даже потерялся чуток от таких раскладов. Только и вякнул: «Романов и Машеров, лично?», а Мишин подтвердил: «Именно, лично. Потом генсек Пастухову звонил: интересовался, устроили ли Алексея в ЦК ВЛКСМ. Но и это ещё не всё. К Пастухову Ивашутин по поводу Кирсанова приезжал. Председатель КГБ, генерал армии, легендарный разведчик собственной персоной. Борис мне приватно сообщил: Петр Иванович с ним и начальником кадров общался. Дал команду: личное дело Кирсанова засекретить и спрятать так, чтобы доступа никто кромеПастухова и кадровика не имел. И ещё час с Пастуховым беседовал. О чем не знаю, Борис объяснил: рассказывать не имеет права, подписку давал». У лысоватого истерика чуть не началась. Он даже взвизгнул: «Да кто такой, этот Кирсанов, черт его подери?!». А комсомолец ржет. В наших кругах, говорит, даже шутка ходит, что «Кирсанов — сын Романова, племянник Машерова и внук Ивашутина». Потом помолчал и добавил: «Я тебе рассказал, чтобы ты понял — с ним конфликтовать, себе дороже. А вообще попробуй нормально поговорить с Кирсановым, послушай, что он предлагает. Твой тезка, хоть и любимчик вождей, парень очень толковый. Если что предлагает, значит дельное. И пашет в нашей комиссии как вол, рано утром приезжает, и до глубокой ночи работает. По всей стране неделями без выходных мотается». А лысоватый ему так досадливо отвечает: «Да понял я уже. Спасибо, что предупредил». Вот на этом они беседу закончили и пошли обратно.

— А когда уже к приемную входили, Мишин его прихватил за локоток, ещё раз посоветовал выслушать тебя и не обострять, — ухмыльнулась Алла. — Он буквально к уху Туполева приник и шептал, но у меня слух как у кошки.

— Так значит, сын Романова, племянник Машерова и внук Ивашутина? — мои губы сами собой расползлись в безумной широкой ухмылке. — А что, мне эта версия нравится. Будем её всячески поддерживать для пользы дела. Ладно, потом посмеемся, а сейчас поехали в ЦНИИСК. В шесть они уже работать заканчивают, а мне с ними хотя бы минут сорок пообщаться надо.

6 марта. 1979 года. 20:25. Москва

Домой удалось добраться лишь в восемь вечера. Ребята из НИИСК приготовили кучу чертежей, эскизов, расчетов. Они так увлекательно с горящими глазами рассказывали о своей разработке — сборном каркасе для МПС, используемых для него панелях и соединительных узлах, возможности собирать сооружения любых форм и параметров, на основе универсальных комплектующих, что мы не заметили, как прошло время. Всё-таки увлеченные люди, энтузиасты своего дела, умеют заинтересовать и заразить своими идеями. Особенно когда молоды, не успели «наесться» своей работой, в глазах горит огонь изобретательства и удовольствие от отлично выполненной задачи…

Я прощально махнул рукой Володе и Ивану, оставшимся в тамбуре, и закрыл дверь. Мокрая от растаявшего снега куртка заняла место на крючке вешалки, а ботинки — на большом коврике возле входа. Надел тапочки и потопал на кухню. Поставил чайник, включил конфорку, налил в чашку коричневой заварки и сел на табуретку, задумчиво уставившись на пляшущие синие огоньки….

Мы с Игорем Семеновичем беседовали с Ивашутиным часа три. Пришлось обсудить много вопросов. Принципы и структуру организации, нюансы общения с кураторами из КГБ, Министерства Обороны, ВЛКСМ и возможно МВД. Рассказать о проектах, которые хотим реализовать, коснуться вопросов отбора в областные и районные организации, обговорить программы агитации, особенности работы с детдомовцами, инвалидами ВОВ, детьми из неблагополучных семей и трудными подростками.

В Новоникольске эти проблемы мы успешно решили. Нет, подростковая преступность, драки на «районах», выяснения отношений между бандами не прекратились совсем. За короткий срок полностью искоренить уличную и бытовую преступность было невозможно. Да и, наверно, нереально.

Зато все эти негативные явления в разы уменьшились. Город регулярно и совместно с нарядами ППС, патрулировали тройки и пятерки «ОКОД» из наших ребят, студентов, фабричной и заводской молодежи. Маршруты составлялись так, чтобы проходить через криминальные районы, «злачные» места, основные точки сбора и тусовок городской шпаны: пивбар «Жигулевское», «Рюмочную», ресторан «Авангард», Балку и Петроградку, глухие улочки промзоны возле швейной фабрики, АТП, ЖБИ. Отдельное внимание уделялось участку города, где были расположены студенческие и рабочие общежития. До появления наших патрулей там каждый день происходили пьяные дебоши, драки, шумные скандалы, грабежи и разбои. Кроме массового побоища пэтэушников с «заводскими», о котором мне в начале встречи в красках рассказали Вероника и Зорин, произошла ещё парочка серьезных инцидентов, заставивших наших ребят из «Красного Знамени» взяться за эти гадюшники всерьез.

Сначала пьяный студент с молотком гонял соседей по общаге, а потом напал на дружинников ОКОД и ударом вскользь содрал нашему парню кусок скальпа с головы. А когда его начали скручивать, призвал на помощь собутыльников и спровоцировал массовую драку.

Через полторы недели дружная компания ребят южной национальности, приехавшая поступать в кулинарный техникум и шестую «бурсу», решила показать «кто на районе хозяин», сначала начала по-хамски клеить, а потом и лапать проходящих мимо девчонок, и устроила избиение учащихся, заступившихся за однокурсниц. Под горячую руку попало и трое наших парней из патруля, попытавшихся остановить рукоприкладство.

И в первом и во втором случае, местные гопники и горячие южные парни, напавшие на дружинников, сильно просчитались. В общагах поблизости жили несколько десятков бойцов «Красного Знамени». К ним со всех ног понеслись девчонки и парни, чтобы позвать на помощь. Подкрепление прибыло моментально, вооруженное всем, что попалось под руку: табуретками, скалками, ремнями с солдатскими пряжками, стульями и черенками лопат.

Ободренные подмогой в бой на стороне «сил света» пошли рядовые обитатели ближних домов, которых маргиналы и невоспитанные «джигиты» успели порядком достать. За минуту сопротивление было сломлено, а изрядно помятых и окровавленных хулиганов положили на землю до прибытия милицейских «бобиков».

После этих инцидентов не выдержал уже Зорин. Игорь Семенович поехал к Сидоренко, заперся с полковником в кабинете, около часа спорил и ругался, но всё-таки уговорил провести массовую показательную облаву на уголовников, хулиганов и дебоширов. Правда, для этого пришлось заручиться поддержкой высокого партийного начальства. — товарища Приходько. У Николая Яковлевича этот гадюшник давно в печенках сидел. По слухам, даже до столичных партийных товарищей докатывались отголоски творящегося беспредела. То иностранного студента, приехавшего к девушке, ограбят, то командированного из столицы партийного чиновника изобьют. Поэтому секретарь райкома сразу же дал «добро» на наведение порядка в общежитиях. Только попросил «никого не калечить».

Облаву провели грамотно. Опера и проживавшие там ребята со «Знамени» собрали информацию по бандитам, торговцам «травкой», грабителям, скупщикам краденного. Потом триста человек с нашего клуба с повязками «ОКОД», два отделения ППСников и десяток оперов, оцепили район общаг и начали трусить криминальный элемент. Ребята рассказывали, что сразу штук двадцать уголовных дел раскрыли, и человек тридцать по «обезьянникам» распределили, а восьмерых сразу, по открывшимся обстоятельствам в СИЗО отправили. Через две недели, уже после Нового Года рейд повторили. С тех пор обитатели «каменных джунглей» поутихли. Наших дружинников не задевали, разбои прекратились, дебоши и пьяные драки стали редкими.

Таким же образом была утихомирена шпана из Петроградки и прилегающего к промзоне рабочего квартала и частного сектора. Они попытались было собраться в стаю и разобраться с ребятами из «Знамени». Не получилось. На месте забитой ОКОДовцам «стрелки», отморозков, размахивающих цепями, палками и ножами отморозков уже ждали четыре сотни бойцов «Знамени». Ребята использовали нашу старую тактику. Чтобы не оставаться с голыми руками, надели на длинные палки и черенки от лопат плакаты: «С Новым Годом!», «Молодежь Новоникольска за здоровый образ жизни», а один из шутников написал на прикрепленной картонке «Свободу Нельсону Манделле».

Толпа с дубьем замаскированным под плакаты, сразу охладила пыл урок, вдруг оказавшихся в меньшинстве. Через пару минут с другой стороны пустырь заехали шесть УАЗов с милиционерами, перекрывая путь к отступлению. Под вопли «так не делается», «что же вы, творите волки позорные», разоруженных шпанюков загрузили в «бобики».

Большинство после профилактической беседы и очередного «китайского предупреждения», провели ночь в «обезъянниках» и были отпущены. Самых борзых, грозившим ОКОДУ и «Красному Знамени» страшной местью, быстренько приговорили к пятнадцати суткам за мелкое хулиганство и отправили «отдыхать».

При выходе на волю «мстителей» уже ждали. Сережа Мальцев, в окружении комиссаров и других крепких парней из «Знамени» предложил гопникам пройтись в наш зал, надеть перчатки и попробовать воплотить в реальность свои фантазии в честном поединке с ним или Миркиным, Потапенко, Волобуевым на выбор. Желающих не нашлось.

Через время была попытка выяснить отношения с помощью финок. Одному из наших порезали ладонь. Беспредельщиков сильно избили и сдали в милицию. Они уехали в СИЗО, и до сих пор сидели там, в ожидании суда. Оставшаяся шпана связываться с «ментовскими» больше не захотела. Она варилась в своей уголовной среде, старалась не шибко хулиганить на людях и лишний раз парням из «ОКОД» и «Знамени» на глаза не попадаться.

На Новый год Вероника со своими девушками организовала для наших подопечных настоящий праздник. Высокое комсомольское и партийное начальство инициативу Подольской поддержало, помогло договориться с директором Дворца Пионеров и организовало «сладкие подарки» для детей.

Самых младших детдомовцев и детей из неблагополучных семей шести-десяти лет пригласили на елку во Дворец Пионеров. Там устроили целое представление: выступали ребята из самодеятельности, несколько циркачей, артисты из нашего театра. Клоуны веселили детей смешными сценками и забавными ужимками, акробаты и жонглеры демонстрировали свои умения, а пожилая дама-дрессировщица показала несколько трюков со своими питомцами — собаками и ручной маленькой обезъянкой. Артисты и наши ребята вели праздник. Они устроили для детей целый фейерверк конкурсов, соревнований, шарад и загадок. Победителей награждали призами: шоколадками и миниатюрными мягкими игрушками. Мальцеву, как самому высокому и внушительному, пришлось быть Дедом Морозом и таскать с собой внушительный мешок с подарками. Роль Снегурочки досталась нашей художнице — маленькой и хрупкой Насте Цуркану. Под конец праздника Дед Мороз торжественно открыл свой огромный мешок, и раздал всем присутствующим детям по небольшому пакетику с конфетами.

Взрослой молодежи на Новый Год «Красное Знамя» подготовило другой сюрприз. Летняя дискотека зимой не работала, и молодежь собиралась на квартирах, а те, у кого имелись деньги в кафе и ресторанах. Недалеко от танцплощадки находилось большое одноэтажное здание. Раньше в нем размещались игровые автоматы, а в последние три года складировался всякий хлам. Веронике пришла идея, переместить его в другие помещения, которых у парка было достаточно, а в огромном зале организовать новогоднюю дискотеку для молодежи. Она поделилась ею с Зориным, и они вместе пошли к Морозову и убедили его поддержать начинание. А с помощью главного комсомольца уломали директора парка.

Подольская кинула клич и набрала полторы сотни добровольцев, желающих помочь в благородном деле организации новогоднего праздника для молодежи. Город тоже выделил несколько ремонтников. Буквально за считанные дни, наши ребята и девчата перетащили в склад на другом конце парка, тонны хлама: старую мебель, скамейки, урны, какие-то балки, строительные леса. Покрасили стены, подмели и вымыли пол, сделали с помощью рабочих импровизированный подиум для колонок, выступлений музыкантов и ведущих. Электрик с нашими заводскими парнями, обновил проводку и розетки.

Девчонки развесили на потолке и стенках гирлянды лампочек. Кто-то из умельцев притащил самодельную цветомузыку. И Новый год прошел замечательно. Задорно завывали «Бонни М», звучали заводные ритмы «Аббы», проникновенные медленные синглы Дассена вперемешку с песнями Ротару, Лещенко, Кобзона, Пугачевой, «Песняров» и других советских исполнителей. Сверкала разноцветными огнями цветомузыка, а ведущие — Таня и Лена из ближайшего окружения Вероники в перерывах развлекали публику веселыми играми и конкурсами.

Но, конечно же, Вероника не была бы собой, если бы не позаботилась об информационном обеспечении праздников. Она тактично намекнула Приходько и Морозову, что неплохо бы пригласить местных журналистов в Дворец Пионеров и на дискотеку. Пусть местные «акулы пера» оценят, как власть заботится о детях и организовывает досуг молодежи. Лишняя реклама не помешает.

За порядком в обоих местах приглядывал патруль ППС и несколько наших ребят с красными повязками. И все прошло без эксцессов. Почти. Какая-то блатная сельская компашка пронесла на дискотеку пару бутылок водки и принялась их распивать прямо в танцзале, докапываясь до девчонок и парней. После небольшой потасовки водка была отнята, а хулиганы скручены дружинниками и присутствующими парнями из «Знамени», выведены на улицу и сданы милиции…

Статьи, впечатленная местная пресса, написала отличные. И не только в «Новоникольском рабочем» и «Известиях Новоникольска». Приятным сюрпризом для клуба стало, что большой хороший материал с фотографиями с названием: «Красное Знамя, изменившее город», вышел в «Ровеснике».

К моменту нашей встречи Ивашутин получил развернутые доклады о «Красном Знамени» от милиции, Комитета, райкома комсомола, поделился материалами с заинтересовавшимся темой генсеком, а взамен получил записанный на пленке разговор с московскими журналистами «Комсомолки» и «Человека и Закона». Но этим Петр Иванович не удовлетворился. По его приказу к нам в командировку поехали стажеры-опера Комитета с заданием, пообщаться с народом и собрать всю информацию о «Красном Знамени», и положительную, и негативную. Полученным результатом председатель КГБ остался доволен, и к моменту нашего разговора владел информацией о клубе, его руководстве и членах, чуть ли не лучше меня.

Но, несмотря на это, Ивашутину было любопытно поговорить со мной и Зориным, и сравнить полученные данные с тем, что мы рассказывали, узнать о наших планах и предложениях по дальнейшему развития «Красного Знамени».

Заодно председатель КГБ настоял, чтобы я переехал в Москву, как можно быстрее. Жить в Новоникольске уже было нельзя. Пришлось объяснять, что родители переживают за меня, особенно после побоища на пустыре. Надо поговорить с ними, особенно с отцом, приезжающим с командировки и ещё не видевшим меня. Петр Иванович выслушал, и неохотно согласился отпустить меня под напором аргументов. Заодно пообещал позвонить бате, чтобы он меня «сильно не давил».

В Новоникольске после объятий с улыбающимся отцом, счастливой мамой и весело прыгающей Машей, меня ждал ужин. А потом, когда я умял полную тарелку матушкиных тающих во рту сырников, родительница под многозначительным взглядом бати, увела малявку смотреть «Спокойный ночи, малыши» и сделала звук телевизора погромче, явно для того, чтобы ребенок не слышал наш разговор.

Ивашутин выполнил своё обещание, и пока я ехал обратно, позвонил отцу. И батя, как человек военный, «сильно давить» меня не стал. Но попытку разобраться, что произошло, всё-таки сделал. Его очень интересовало, куда я исчез, что было на пустыре, и как это связано с гибелью деда. Как мы уговорились с Петром Ивановичем, сообщил ему всё в общих чертах: вместе с дедом случайно узнал о готовящемся перевороте в стране, и все последующие события с этим связаны. Какие? Перестрелка на даче и гибель деда, трупы на пустыре, моё последующее исчезновение, например. Нет, подробно рассказать не могу, даже отцу. Связан подпиской о неразглашении государственной тайны. Может, когда-то потом, если разрешат.

После короткого препирательства папа был вынужден, стиснув зубы, принять мои объяснения. Но пару раз в его глазах мелькало такое выражение, что он вот-вот перестанет сдерживаться и набьет мне морду. Но сдержался, слава богу.

С мамой я говорить о своей будущей раздельной жизни тогда побоялся. Просто представил себе её реакцию: от возмущения «да что ты такое несешь», «кто тебя отпустит», «ты же ещё ребенок», до скандала со слезами и категоричного «не выдумывай». Пока я к этому был не готов. Тем более, что Ивашутин пообещал сам все уладить: послать Сергея Ивановича поговорить с родителями, с официальным письмом от председателя КГБ. Майор должен был дать прочитать его родителям, а потом забрать и уничтожить…

Исходящий паром чайник заставил оторваться раздумий. Я плеснул кипятку в чашку, добавил пару ложек сахара. Поднес чашку к губам, вдохнул свежий аромат, осторожно попробовал и замер, ощущая приятное тепло, волной разлившееся по телу.

Завтра предстоял трудный день. Расширенная встреча с ребятами из НИИЭМ и НИИСЧЕТМАШ, разрабатывавших программное обеспечение для ЭВМ различного назначения, совещание в комитета ЦК ВЛКСМ по подготовке к Олимпиаде, в который я тоже вхожу. На днях ещё нужно лететь в Краснодар. Там располагался филиал Научно-Исследовательского Институтка Пищевой Промышленности, занимающийся созданием технологии хранения и переработки плодов и овощей. Ещё надо поздравить Аню, матушку и малявку с наступающим 8 марта.

В прихожей надрывно заверещал телефон. Пришлось отставлять чашку и идти брать трубку.

— Алло, слушаю вас.

— Привет, Алексей, — раздался энергичный голос Машерова, — Узнал?

— Здравствуйте, Петр Миронович. Конечно.

— Я не слишком поздно?

— В самый раз, — заверил я. — Время ещё детское. А вы все работаете?

— Конечно, сижу у себя в кабинете, — подтвердил предсовмина. — Работы непочатый край. Приходится дневать и ночевать в Кремле. Скоро жена из дома выгонит. В том числе благодаря одному слишком умному и всезнающему молодому человеку. Столько задач поставил, что мы с Григорием Романовичем никак разгрести не можем. Надеюсь, нас за это премии не лишат?

— Не лишат, — ухмыльнулся я, подхватив шутку. — Зная вашу работоспособность, уверен, ещё и добавочную выпишут за перевыполнение плана.

— Ладно, — голос Машерова посерьезнел. — Пошутили и хватит. Завтра утром будь у меня часам к девяти. Разговор серьезный есть.

— У меня уже встреча назначена в НИИЭМ, — слабо запротестовал я.

— Значит, перенеси, — в голосе предсовмина зазвучали стальные нотки. — Это не обсуждается. Есть вопросы по твоим свежим экономическим конспектам. И вообще готовься к командировке. Недельку-полторы тебе на решение срочных дел, и вперед. Поедешь туда, где море, солнце и пальмы, но не для отдыха, а для работы. Петр Иванович сказал, тут нехорошая активность отмечается, надо бы тебе на какое-то время уехать. Заодно и совместишь приятное с полезным: и на пляже позагораешь, и в море поплескаешься, и работу сделаешь.

— Как скажете, Петр Миронович, — вздохнул я. — Завтра к девяти я у вас.

— Отлично. Буду ждать.

7 марта 1979 года. Москва. Кремль. Кабинет Председателя Совета Министров

— Здравствуй, Алексей, присаживайся, — Машеров пожал мне руку и указал глазами на стул рядом. — Разговор предстоит долгий и серьезный.

— Здравствуйте, Петр Миронович, — я аккуратно опустился на стул. — Внимательно вас слушаю.

— Сначала поясни мне вот что, — Машеров водрузил очки на переносицу, подхватил со стола папку с листами, раскрыл и пробежался глазами по тексту. — Вот. Давай так, я задаю тебе вопросы, ты отвечаешь. Тут кратко написано, а я хочу подробно раскрыть тему.

— Давайте, — кивнул я. — Задавайте свои вопросы.

— Как ты себе представляешь тесную интеграцию рынков в СЭВ? Поясни подробно основные тезисы, что нужно изменить и почему.

— Хорошо. Сейчас у нас в СЭВ десять основных членов. Это СССР, Польша, Венгрия, ГДР, Румыния, Чехословакия, Вьетнам, Куба, Монголия. Ещё имеется ассоциированный член — Югославия. Плюс пять наблюдателей. Это Ангола, Северная Корея, Финляндия и Мексика. Четыре года назад было подсчитано: на долю стран СЭВ приходится треть мирового промышленного производства. Все руководящие органы Совета Экономической Взаимопомощи формально коллегиальные, а реально управляются нашей страной и находятся в Москве. Штаб — на улице Калинина. У нас расположен Международный Банк Экономического Сотрудничества, учрежденный странами СЭВ, через который проходят взаиморасчеты между предприятиями по внешней торговле. Только МИБ — Международный Инвестиционный Банк, занимающийся кредитованием, разделен на две страны — Венгрию и СССР.

— Я всё это знаю, — улыбнулся Машеров. — Первым делом после прочтения твоих предложений по рынку СЭВ, затребовал все отчеты по деятельности этой структуры. Так что не трать время зря и переходи к делу. Излагай кратко и сжато, по сути. Нам ещё много чего надо обсудить и решить, а времени в обрез.

— Минутку потерпите, — попросил я. — Я закончу и поясню, к чему это говорил. У нас имеется универсальное безналичное платежное средство для международных расчетов в рамках СЭВ — переводный рубль. Он равен стоимости 0, 987 грамма золота и обменивался только на национальные валюты стран-участниц СЭВ. В шестидесятые годы мы экспортировали в государства Совета Экономической Взаимопомощи металлорежущие станки, кузнечно-прессовые машины, дизели, генераторы, сталеплавильное оборудование и другую продукцию высокого передела.

— Как ты сказал? Высокого передела? Это что такое? — уточнил Машеров. Он даже очки снял и прищурился, пристально разглядывая меня.

— Передел — это процесс переработки металла, изначально, — пояснил я, — когда в процессе меняется его химический состав. Продукцией высокого передела некоторые специалисты обозначают сырье, которое, чтобы перейти в конечный продукт, проходит несколько стадий переработки. Причем, каждая из них представляет собой отдельный технологический процесс. Если простым языком: нефть, уголь — это сырье, то есть нулевой передел. Мазут — низший. Бензин, керосин, каучук — низкий. А вот гоночные шины, специфические пластмассовые изделия с высокими характеристиками, созданные из производных нефтехимической продукции — это высокий передел. Здесь действует одно правило: чем ниже передел — тем меньше его цена. Чем больше стадий переработки — тем выше конечная стоимость.

— Суть уяснил, — кивнул Машеров. — Давай ближе к теме.

— Так вот, мы поставляли в страны СЭВ продукцию высокого передела. И получали от них такую же: троллейбусы, трамваи, железнодорожные краны и многое другое. Проводились крупные бартерные сделки. Товарооборот с государствами СЭВ для Союза был основным и составлял больше половины от общего.

Если брать в долларах, это многие десятки, а потом и сотни миллиардов долларов. Но с началом семидесятых годов СССР, с подачи Леонида Ильича и Политбюро, попал в сырьевую ловушку. Начался огромный рост цен на нефть, и Брежнев с товарищами сконцентрировались на продаже нефти за валюту. Подсаживание на нефтяную иглу, я считаю, самой удачной операцией Запада.

— Почему? — Петр Миронович с интересом ждал продолжения.

— Потому, что, первое, — я загнул палец. — Продавать сырье легче всего. Для этого не нужны высокотехнологичные производства и развитая промышленность. Достаточно обслуживающей инфраструктуры. То есть, промышленность потихоньку начала сползать в стагнацию. Понятно, что до неё нам далеко, слишком огромное наследие оставил Иосиф Виссарионович, но всё-таки.

Второе. Маржа, то есть разница между себестоимостью сырья и продажной ценой минимальна. Разумеется, по сравнению с продукцией высокого передела.

Третье и самое важное — с этого момента, каждый год, мы начали попадать во всё большую зависимость от Запада. Разумеется, это процесс не мгновенный и растянутый на многие десятилетия, но он начался и успешно идёт, даже сейчас. Через время эта зависимость на фоне медленно деградирующего производства станет критичной.

— Почему это?

— Кто главный покупатель нефти и газа, платящий международной валютой — долларами? — улыбнулся я. — Западные страны и их союзники. Они никуда не торопятся и готовы ждать десятилетиями. И если к власти придут люди, решившие сконцентрироваться на самом легком способе пополнения бюджета — продаже сырья за валюту, в ущерб остальным, однажды их поставят перед фактом отказа от покупки нефти и газа.

— Капиталисты наступят себе на горло и откажутся от недорогих ресурсов? — иронично улыбнулся Машеров.

— Именно, — подтвердил я. — Перестанут покупать и всё. Но перед этим найдут альтернативные источники нефти и газа, пусть даже дороже.

— А как же прибыль? Помнишь, Ленин говорил, о продаже веревки, на которой их и повесят? — язвительно поинтересовался предсовмина.

— Он говорил правильно. Просто это касалось другой ситуации — эпохи НЭП, создания концессий и получения кредитов от капиталистов. Смысл фразы: они помогут выжить нам, а мы их уничтожим. Но давайте вернемся к предмету разговора. Если Западу удастся заставить нас отказаться от промышленных производств и сделать ставку на продажу сырья, достаточно дождаться пока мы станем критично зависимы от торговли и в нужный момент если не обрушить экономику, то тяжело её ранить. И прибыль здесь очень даже причем. В случае успеха, выигрыша экономической войны и последующего развала Союза, она будет невероятно огромной. Приз победителю — самая богатая ресурсами страна в мире.

— Ладно, мы отклонились от темы, — поморщился Машеров. — Вернёмся к СЭВ.

— Извините, Петр Миронович, мы никуда не отклонились. Всё сказанное укладывается в тему, — возразил я. — Так вот в семидесятых годах, как я уже говорил, Леонид Ильич и другие руководящие товарищи, сосредоточились на торговле нефтью в ущерб СЭВ. В 1973 году возникают первые проблемы. В СССР приоритет начинает отдаваться торговле энергоресурсами. И здесь мы подходим к самому главному. У нас есть свой огромный рынок из дружественных стран, обеспечивающий нам относительную независимость от Запада.

— А почему относительную? — поинтересовался Машеров.

— Потому что у Запада есть уникальные прорывные технологии, которые нам обязательно нужно получить. В электронике, например. Как получить, это отдельный вопрос.

— Хорошо, я понял. Так что ты говорил о Совете Экономической Взаимопомощи?

— Это отличная возможность совершенствовать производство, развивать промышленность и наращивать экспорт продукции высокого передела, зарабатывая огромные деньги, — с жаром убеждал я. — Но для этого надо упорно трудиться годами, работать над качеством, создавать новые прорывные технологии. Это правильно. Но мы выбрали тупиковый путь. Зачем тяжело пахать годами, если можно просто продать нефть, газ капиталистам и легко получить свои миллиарды? То, что при этом мы постепенно, откатываемся вниз, и через тридцать-сорок лет станем технологически отсталой страной, об этом никто не думает.

— Хорошо, что ты предлагаешь? Только конкретно и тезисно.

— Прежде всего, отдать все силы развитию нашего всеобщего рынка. Для этого, максимально упростить торговые операции между государствами и предприятиями СЭВ. Минимум бюрократии, больше дела. Наш рынок надо полностью открыть для них, а их для нас.

— Ты не думал, что наша, допустим, легкая промышленность, может не выдержать конкуренции?

— Думал. Значит, пусть перестраивается, делает продукцию лучше, чем, например, ГДР. Не может завод перестроиться — уволить к черту директора и поставить того кто сможет. Покажет результат — выдать хорошую премию. На самом деле это отличный стимул — выпускать, например, действительно модную и красивую одежду, а не убогие тряпки. Вот в Чехии производят отличные кроссовки, и мы можем делать. Качество — это хорошо, но если обувь выглядит как говнодавы, покупать её будут не очень охотно.

— Но народ уже, изначально, скептически относится к нашей одежде и обуви, — заметил предсовмина.

— Так сделайте её такой, чтобы было приятно носить, — ответил я. — Есть же хорошие материалы, эскизы и выкройки моделей. Задача вполне решаемая. Особенно когда в спину начнут дышать артели и зарубежные изготовители, а нашим заводским и фабричным дизайнерам вполне доступны западные каталоги. Плюс ещё и мировоззрение можно менять красивой и грамотной рекламой. Перед Олимпиадой оденем в наши брюки, свитера, куртки зарубежных студентов, раздадим подарки, снимем красочный материал, как они с удовольствием их носят и хвалят. Покажем другой сюжет, как, например, в Латинской Америке, предпочитают нашу обувь, как они в ней танцуют, какая она удобная. Но только одно важное условие: вещи должны быть модными, красивыми и качественными, чтобы их действительно хотелось купить и носить. И это будет работать на имидж Союза лучше любой пропаганды. Сами понимаете, серый убогий костюм и уродские туфли, сколько их не рекламируй, вызовут только презрительный смех.

— Ещё замечания и предложения по СЭВ есть?

— Конечно есть, Петр Миронович. Могу часами об этом говорить. Кратко я всё изложил в своем новом докладе. Если возникнут вопросы, задавайте, подробно отвечу по каждому. И ещё один важный момент хочу подчеркнуть. Страны СЭВ и Африка помогут нам на начальном этапе бороться с товарным и продуктовым дефицитом. Пусть наши экономисты проанализируют, что нам не хватает, составят списки самых востребованных товаров и продуктов. А мы, пока поднимаем своё производство, запускаем артели, сможем закрыть дефицит поставками из стран СЭВ и Африки. Это даст нам ещё один важное преимущество — люди увидят, что жизнь и страна меняются к лучшему и прямо сейчас.

— Кстати, — оживился предсовмина, — прочитал твою программу по развитию жилищного строительства. Мне понравилось. И Григорию Васильевичу тоже. Но товарищ Суслов категорически против. Считает, что мы будем способствовать формированию частнособственнического инстинкта у советских людей. Пельше колеблется. Петр Иванович, Устинов, я и Романов твою инициативу поддерживаем. Арвида Яновича тоже убеждаем. Но у него вопрос возникает с программой кредитования и выделения средств. Слишком масштабной она получается. Потянем ли?

— Товарища Суслова надо гнать из Политбюро сраной метлой, извините за выражение, — скривился я. — Старый мараз… Совсем уже разум потерял. Он пальто который год донашивает и в калошах старых разгуливает. И самое плохое, считает, что все так жить обязаны: в обносках ходить, ждать по десять лет очередную конуру, отказывать себе в комфорте, просторной жилплощади, красивой одежде и быть аскетами. Какой образ советского человека он хочет сформировать? Нищий и убогий? В топку такого идеолога! Пусть на пенсии внуков нянчит!

— Алексей, — Машеров предупреждающе постучал пальцем по столу. — Не увлекайся. Все-таки Михаил Андреевич ещё член Политбюро. Пока. Не надо так резко.

— Надо, Петр Миронович, надо, — вздохнул я. — Извините, конечно, но именно такие как Суслов медленно превращают страну в тягучее и зловонное болото, в котором умирает всё новое: прорывные технологии, здоровые инициативы, надежды на перемены к лучшему.

Я сделал многозначительную паузу, давая Машерову осознать сказанное, и продолжил.

— Насчёт сомнений Пельше. Программу жилищного строительства вытянем обязательно. В стране деньги есть. И у людей, и у государства. Производственные мощности можно нарастить. Главное все просчитать и грамотно продумать. Например, тридцать процентов стоимости дома или квартиры человек финансирует сам, семьдесят берет в кредит у государства, через банк под символические проценты. Два-три в год, максимум. И людям не сильно накладно, и стране польза. И этим самым решаем сразу несколько глобальных проблем. Вот смотрите, в государстве у людей есть деньги. На сберкнижках, личные сбережения под подушкой, не важно. Но потратить их особенно некуда. Можно в отпуск на курорт съездить, джинсы модные купить. И всё. Вариантов мало, на самом деле. А тут мы им даем возможность стать собственниками личного жилья. И не через десятки лет, отстояв огромную очередь, а за относительно короткий срок. Первый плюс: решаем жилищную проблему. Второй: оживляем экономику. Люди оплачивают постройку многоэтажных и частных домов, под это задействуются трудовые ресурсы, производственные мощности, изготавливаются большие объемы строительных материалов. И что самое главное, государство тоже зарабатывает. Строим красивые частные дома и многоэтажные здания. Никаких ограничений по размерам жилплощади здесь быть не может, ведь человек платит собственные деньги и сам вправе выбрать количество комнат в будущей квартире или доме. Я Вам уже говорил, повторю ещё раз: советские люди — граждане великой страны и достойны самого лучшего. Это нужно выбить крупными буквами на лбу товарища Суслова. Не нужно загонять их в крысиные норы хрущевок или бараки, если есть средства и возможности сделать отличное жилье. Такая должна быть концепция. Третий плюс: изменяем облик городов на более привлекательный и современный. Наши многоэтажки, административные здания, частные дома должны быть красивыми, притягивать восхищенный взор и вызывать гордость за страну. Чтобы во всем мире впечатлились. Денег на это жалеть не нужно. Во-первых, строим на века. Во-вторых, основные затраты ложатся на плечи советских граждан. У них будет право выбора. Хочешь: жди годами квартиру от государства. Не желаешь, и есть деньги? Вкладывайся в строительство кооперативного жилья или собственного частного дома, государство участок в пригороде выделит. Согласны?

— В принципе, да, — задумчиво кивнул Машеров. — Всё логично и обосновано.

— Тоже самое и с туризмом, — вдохновлено продолжил я. — Зачем поддерживать «железный занавес» и не пускать своих граждан посетить другие страны? Устраивать им допросы, консультировать так, как будто он на боевое задание в тыл врага отправляется, а не отдохнуть и посмотреть достопримечательности? Бред же. Надо упростить подход. Если человек положительно характеризуется с места работы, не допущен ни к каким государственным секретам, не имеет приводов в милицию, пусть едет куда хочет. Покупает круизы, путевки в интересные страны. Нужно массово снять «железный занавес» для туристов. Для начала хотя бы, разрешить и упростить поездки в страны СЭВ. Сделаем не только Болгарию, но и Вьетнам с Кубой здравницами для граждан соцстран. Пусть наши люди позагорают на тропических пляжах, поплавают в лазурной водичке океана, посмотрят местные достопримечательности. Опять же, мы даем нашим гражданам новые возможности, как отдохнуть и куда потратить деньги, показываем, что страна меняется к лучшему. А у наших союзников развивается инфраструктура для отдыха, идёт приток финансовых средств. Обмен валюты можно организовать через тот же МБЭС, являющимся банком для расчетов по сделкам СЭВ.

— Вот о Кубе и туризме я как раз хотел с тобой поговорить, — улыбнулся Машеров. — Вообще-то Петр Иванович собирался, но он приехать из командировки не успевает и меня попросил.

— Слушаю, — я вспомнил вчерашний разговор и немного напрягся.

— Сотрудники Комитета заметили нездоровую активность американцев. Тебя активно ищет ЦРУ. По своим каналам подключили даже остатки агентуры и сотрудников «Фирмы» Питовранова. Дана команда найти тебя любыми средствами, бюджет и возможности ничем не ограничены. Как ты понимаешь, это Петра Ивановича и всех нас серьезно беспокоит. Охрану тебе с сегодняшнего дня увеличиваем. Майор Сосновский, ты его уже хорошо знаешь, становится её начальником. Временно, пока что-то не решим. Мы даем тебе неделю, максимум, полторы, чтобы закончить свои дела здесь. Желательно вдали от Москвы, ты же, как раз собирался в командировку, правильно?

— Собирался, — настороженно подтвердил я.

— Затем ты полетишь на Кубу. Отдохнешь, развеешься, пообщаешься с местными товарищами. Кстати, недельки через три, после тебя, туда прилетят твои товарищи из «Знамени» со своим руководителем. Игорь Семенович Зорин, Сергей Мальцев, Владимир Потапенко, Вероника Подольская. И твоя девушка — Анна Николаенко будет. Так что сможешь в полной мере насладиться романтикой среди тропиков и пляжей.

— А это ещё зачем? — удивился я.

— Ты о ком, о ребятах из «Знамени» или о девушке? — лукаво усмехнулся Машеров.

— О «Знамени», конечно, — подтвердил я и тут же поправился. — Ну и об Ане тоже. Нет, я, конечно, очень рад, и обеими руками за, но хотелось знать, чем это вызвано.

— Не только твоей выдающейся личностью, — широко улыбнулся Игорь Миронович. — Видишь, ли «Ровесник» и «Комсомольскую правду» читают не только в Союзе, но иногда и в других странах. На Кубе есть такая молодежная организация — «Союз молодых коммунистов», что-то вроде нашего ВЛКСМ. Руководящих товарищей оттуда очень впечатлила статья в «Ровеснике» о «Красном Знамени». Желают с вами познакомиться, плотно пообщаться и перенять положительный опыт. Связались с Пастуховым из ВЛКСМ, а он в свою очередь с нами. Размер делегации согласован — пять человек. Руководитель, два парня и две девушки. Ивашутин пообщался с Зориным, тот подал список кандидатур, ну а девушку твою включили, честно признаюсь, чтобы тебе приятно сделать.

Петр Миронович сделал паузу и уточнил, прищурившись:

— Или может не надо Николаенко брать? Список ещё окончательно не утвержден, никто ничего кроме Зорина не знает, а на Кубе такие знойные красотки есть…

— Нет уж, — ухмыльнулся я. — Кубинки — это замечательно, но наши лучше. А любимая девушка — одна на всю жизнь. И такой шанс на романтичные свидания я упускать не намерен. Так что, если пообещали, обнадежили, извольте исполнять.

— А она любимая? — подколол Машеров.

— Да, — подтвердил я. — Единственная в своем роде. Но у меня вопрос. Вы говорите, меня выслеживают, и очень серьезно. Это значит, что и за бывшим окружением внимательно наблюдают. А тут Зорин с ребятами и Николаенко на Кубу вылетают. Не может ли это натолкнуть ЦРУ на след?

— Правильно мыслишь, — похвалил Машеров. — Именно этот вопрос я задал Петру Ивановичу. Во-первых, они никуда не полетят, пока тут проводится операция по дезинформации и ликвидации агентурной сети. Считай, что я тебе ничего не говорил, но здесь в Москве, появится ещё один Леша Шелестов — твой двойник. Когда Ивашутин будет уверен, что опасность полностью миновала, только тогда твои ребята полетят на Кубу. Во-вторых, полет пройдет в обстановке абсолютной секретности. Когда начнем организовывать поездку Зорина и ребят, предупредим, чтобы не трепались. Чтобы исключить утечку информации ты полетишь на Кубу военным бортом, руководители «Знамени» и Николаенко, в составе делегации, или, возможно, тоже с военными, этот момент ещё не определен и будет зависеть от сложившихся обстоятельств. Приедут они, когда ты уже будешь проводить на Кубе последние дни. Риск минимален. Всё продумано. Есть вопросы?

— Только один. Вы вчера упомянули, что я там буду не только отдыхать, но и работать. Что нужно делать?

— Ничего особенного, — заверил Машеров. — В рамках твоих же предложений по развитию туризма, прокатишься по курортам, посмотришь в каком состоянии отели, пляжи, составишь список подходящих вариантов и недостатков. Внесешь кубинским товарищам свои предложения по развитию туризма и инфраструктуры. У тебя как у представителя ЦК ВЛКСМ и члена комиссии по контролю реформ будут все официальные полномочия.

— Понял, сделаю, — пообещал я.

— Тогда давай прощаться. — Машеров встал во весь свой немаленький рост и протянул руку. — До встречи.

— До встречи, — я пожал крепкую ладонь бывшего белорусского партизана, но он неожиданно попридержал меня.

— Спросить хочу, а что это за идею реорганизации Пятого управления КГБ и создания на его базе шестнадцатого особого отдела ты подал Ивашутину? Они с Романовым эту тему часами обсуждают.

— А это, кстати, очень интересная тема, — ухмыльнулся я. — Шестнадцатый особый отдел будет заниматься коррупцией, крупными хищениями и махинациями. В том числе среди торгашей, крупных руководителей и партийных чиновников. Мне пришлось попотеть, но кандидатуру руководителя у Романова я утвердил. Это будет такой человек, что эти уроды обосрутся от страха. Я в этом уверен. Кстати, спасибо что напомнили. Теперь, мне придется ускориться и перед отъездом обязательно с ним поговорить, убедить занять должность, а другие, менее важные дела отложить.

— И кто это такой страшный? — в глазах Петра Ивановича зажегся интерес.

— Я, конечно, могу сказать. Но пусть это для вас будет сюрпризом и приятной неожиданностью, — ухмыльнулся я. — Если, конечно, вы не возражаете.

— Хорошо, подожду, — вздохнул предсовмина и неожиданно спросил:

— А почему КГБ, а не ОБХСС? Это же его прерогатива. Щелоков будет недоволен.

— Николай Анисимович — относительно неплохой руководитель. Многое сделал для поднятия престижа милиции. Но извините за грубость, работу с коррупционерами, торговыми махинациями и крупными хищениями его ведомство просрало. Как и подбор кадров на самом низовом уровне. Поэтому, коррупцией и хищениями, представляющими угрозу для государства, будет заниматься Комитет. Щелокову других забот хватит. Его ведомству предстоят масштабные операции по работе с уличной преступностью и ворами в законе. Дел у Николая Анисимовичу и МВД будет по самое горло. Так что выяснять отношения у него времени не будет, своё бы дерьмо разгрести.

— Ладно, — вздохнул предсовмина и отпустил мою руку. — Можешь идти.

Когда я был у двери, Машеров неожиданно окликнул:

— Леша?

— Да, — я развернулся. — Слушаю вас, Петр Миронович.

— Я по поводу тебя лично Фиделю звонил. Знаю, ты парень с характером, а кубинцы — ребята горячие и вспыльчивые. Поэтому прошу, будь осторожен и аккуратен в выражениях и поступках. Помни, ты представляешь страну и нас с Романовым лично.

— Не беспокойтесь, Петр Миронович, — я усмехнулся уголками губ. — С кубинскими камрадами ссориться не собираюсь. Фидель Кастро для меня живая легенда и воплощение эпохи. Не волнуйтесь, не подведу.

7 марта. 1979 года. Москва

— Приехали, — пробасил Володя. — Королёва, 9. Заезжать во двор?

— Секунду, — попросил майор и поднес рацию к губам. — Енот, я Волк, доложите обстановку. Прием.

— Волк, Енот на связи. Обстановка нормальная, всё чисто, — прогудела рация.

— Поехали, можно, — разрешил Сергей Иванович, опуская рацию.

Володя крутнул руль, поворачивая машину. Через минуту черная «волга» мягко остановилась у подъезда восьмиэтажки. Впереди примостилась к тротуару белая «шестерка» с бойцами сопровождения. Старший увидел нас исделал короткое движение ладонью «мол, все в порядке, можете идти». Сидевшая на скамеечке неподалеку Алла продолжала задумчиво смотреть куда-то вдаль, не обращая на нас никакого внимания.

Водитель двинул рукоять коробки передач, ставя её в нейтральное положение, дернул ручной тормоз, немного подождал и выключил зажигание.

Клацнули открываемые двери. Сергей Иванович, сидевший рядом с шофером, и старшина выбрались наружу и остановились по бокам «волги», ожидая меня. Володя остался в машине, на всякий случай, достав «стечкин» из кобуры. Хорошо, что руку опустил, и случайные прохожие увидеть ствол, в проеме между двумя сиденьями, не могли.

— Володя, ты что-то перебарщиваешь, — иронично заметил я, подхватывая лежащую рядом черную кожаную папку. — Как будто тонну золота или главу государства охраняешь, и ожидаешь нападения. Ну кто меня здесь будет ждать?

— У меня приказ, Алексей, — бесстрастно ответил водитель. — Со вчерашнего дня и до тех пор, пока не посадим тебя в самолет — полный режим боевой готовности.

Я вздохнул и вылез. Сразу обратил внимание, что куртка старшины и пальто майора расстегнуты. Первым в подъезд двинулся старшина, за его широкой спиной — я, замыкал шествие Сергей Иванович. Володя и бойцы группы прикрытия остались в машинах.

Я хотел повернуть к лифту, но майор взял меня за плечо и твердой рукой направил вслед за старшиной к лестнице. Пришлось шагать вверх.

Нужная мне дверь квартиры ничем не отличалась от других подобных. Такой же чуть потертый дерматин, как и у соседей, круглый выпуклый глазок и стандартная «г»-образная ручка с замком. Не скажешь, что тут живет человек, ставший легендарным ещё при жизни.

Я поколебался секунду, и вдавил палец в круглую кнопку звонка. Пронзительное «дзи-и-и-нь» заверещало на весь подъезд. Через пару секунд раздались шаги. Глазок звонка на мгновение посветлел, потом снова потемнел. Заскрежетал, открываясь, замок и дверь распахнулась.

— Слушаю вас, товарищи, — невысокий старик лет семидесяти в коричневом джемпере без рукавов, надетом поверх светло-серой рубашки, скользнул внимательным взглядом по нашим лицам и остановился на Сергее Ивановиче, проигнорировав меня. Я подсознательно ощутил какую-то неправильность. Что-то было странное в его лице. Но сомнений в том, что это Судоплатов собственной персоной не было никаких.

— Павел Анатольевич, что же вы так двери открываете, не спросив, кто и с какой целью? — посетовал я. — Это непростительно для такого опытного человека как вы.

— Зачем мне спрашивать? — криво усмехнулся старик. — Я и так вижу, что товарищи из Комитета пожаловали. Насмотрелся на таких за свою жизнь. Мне собираться?

— Павел Анатольевич, вам никуда собираться не нужно, — твердо ответил я. — Товарищи действительно из Комитета. К вам они никаких претензий не имеют. И если бы не я, сейчас бы тут не стояли. Просто мне нужно с вами поговорить, а они меня охраняют.

— Охраняют, — повторил дед и прищурился. — Что же вы за птица, юноша, что вас эти, гм, товарищи из Комитета охраняют?

— Меня зовут Алексей Кирсанов, я из аппарата ЦК ВЛКСМ. Вхожу в комитет по контролю реформ, которые сейчас проводит наш генеральный секретарь Григорий Васильевич Романов. Докладываю ему лично, как они продвигаются, выполняю отдельные поручения генерального секретаря и председателя Кабинета Министров товарища Машерова Петра Мироновича в рамках поставленных перед комиссией задач. Я ответил на ваш вопрос, Павел Анатольевич?

— Да как сказать? — ухмыльнулся старик, продолжая меня внимательно рассматривать. — На один — да, ответил. Да так, что у меня сразу куча других возникла.

— Так давайте, всё выясним в спокойной обстановке, — предложил я. — Попьем у вас чай, заодно и поговорим.

— Чай у меня заслужить надо, — саркастически хмыкнул дед. — А я вас, юноша, совершенно не знаю. И слова ваши ни в чем не убеждают, уж простите.

— Павел Анатольевич, так вы нас пропустите? Или будем так и стоять разговаривать на пороге? — я мягко усилил нажим.

— А если не пропущу, то что? Арестуете старика?

— Дался вам этот арест, — с досадой бросил я. — Никто вас и пальцем не тронет. Слово даю. Просто разговор со мной, прежде всего, в ваших интересах. Так что, мы можем пройти?

— Только ты один, — заявил старик. — Остальные пусть за дверью подождут или у подъезда. От них не убудет.

— Хорошо, — согласился я.

— Нет, — решительно вмешался Сергей Иванович. — Так дело не пойдет. Я должен быть с ним.

— На нет и суда нет, — старик взялся за ручку двери. — Всего доброго, товарищи.

— Я готов говорить. Если Павел Анатольевич не хочет пускать к себе ребят, пусть так и будет, — я твердо глянул на Сергея Ивановича.

— Нет, — еще раз твердо ответил майор и попридержал рукой дверь. — Павел Анатольевич, у меня жесткие инструкции. Нарушать их я не имею права. Вы думаете, у Алексея такая охрана, просто так? Подробности я изложить не могу, не имею права, но дело очень серьезное. Вы же сами воевали, служили, выполняли задания партии и правительства. Должны понимать, что такое приказ.

— Хорошо, — вздохнул старик — Но для начала покажите ваши удостоверения. Хочу видеть, с кем имею дело.

— Как скажете, Павел Анатольевич, — повеселел я.

Мы предъявили деду свои удостоверения. Я — комсомольский билет и удостоверение сотрудника аппарата ЦК, Сергей Иванович — «корочку» Комитета. Я наблюдал за хозяином. Левый глаз деда двигался, бегая по строчкам документов, правый оставался неподвижным. И тут меня осенило.

«Его же били на допросах, так что ослеп на один глаз. Так вот что мне странным показалось! Теперь понятно. Хорошо, что не убили. Наверно, потому, что Судоплатов умалишенным прикинулся. Поэтому и жив остался».

Старик тем временем, внимательно изучил документы, немного помедлил, кивнул и посторонился:

— Проходите…

Сергей Иванович остался в коридоре. Меня дед пригласил в гостиную. Предложил усесться за стол.

— Так чаю вам налить, юноша?

— Давайте сразу перейдем к делу, — предложил я. — Чтобы не отнимать у вас время.

— Ну давайте, — старик слегка усмехнулся. — Я вас слушаю, товарищ Кирсанов.

— Прежде всего, — я вжикнул молнией на папке и извлек тонкую стопку листов. — Вот ознакомьтесь, пожалуйста.

— Что это? — полюбопытствовал старик, принимая листы.

— Первая бумага — постановление ЦК КПСС о вашей полной реабилитации в связи с открывшимся обстоятельствами. К ней, приложено письмо Генеральной прокуратуры СССР с этим решением и приведенными доказательствами вашей невиновности.

Пришлось в архиве раскопать письмо Рыбкиной, Абеля и ещё почти сорока старых чекистов с приведенными доказательствами вашей невиновности. Тогда же, в шестьдесят шестом году Генеральная прокуратура и КГБ провели проверку по изложенным фактам, и вынесли вердикт «невиновен» и отправили письмо ЦК. Принимается решение вас освободить. Но Брежнев не дал этого сделать. И сейчас, чтобы справедливость восторжествовала, мне потребовалось убедить товарищей Романова и Машерова найти все необходимые бумаги в архивах и дать им ход.

Вторая бумага — постановление товарища Романова, на основании письма Генеральной Прокуратуры, об отмене приговора Военной Коллегии Верховного Суда СССР, вынесенного двенадцатого сентября тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года и возвращения вам государственных наград и воинского звания — генерал-лейтенант.

— Неужели? — внезапно голос Судоплатова охрип и прервался, рука, держащая бумаги задрожала.

Старик пошатнулся, ухватился ладонью за спинку стула.

— Павел Анатольевич, вам плохо? — я вскочил и метнулся к нему.

— Всё нормально, — выдохнул легендарный разведчик с моей помощью медленно опускаясь на стул. — Дождался. Наконец-то дождался…

Он шумно выдохнул, приходя в себя. Минуту помолчал и поднял глаза:

— Я в такие бескорыстные подарки судьбы верить давно разучился. И что мне за это потребуется сделать? Душу продать?

— Ничего, — заверил я. — У меня есть к вам предложение, и я очень надеюсь, что вы его примете. Но эти постановления в любом случае, останутся в силе, вне зависимости от вашего ответа. Просто потому, что так будет правильно. Вы сделали для нашей Родины очень много, а пострадали незаслуженно.

— А как там Леонид Ильич Брежнев, не нервничал? — усмехнулся Судоплатов. — Насколько я знаю, именно он был категорически против моего оправдания.

— Леонид Ильич Брежнев на почетной пенсии, — ухмыльнулся в ответ я. — Сейчас помешать вашей реабилитации, оправданию и возвращению наград не может. Он вас боялся и рассматривал как врага ещё с пятидесятых годов. А всё потому, что считал вас ближайшим соратником Берии, и, зная ваши таланты, опасался за свою безопасность. Вы, в свою очередь, были в курсе об участии Брежнева в группе генералов, арестовывавших Берию. И он знал, что вы знали. Вы сказали об этом паре человек, буквально. И ему донесли.

— А вы очень информированный молодой человек, — во взгляде Судоплатова что-то неуловимо изменилось. — Кто донёс, не подскажете?

— Извините, нет, — твердо ответил я. — Пусть тени прошлого остаются там, где им и место — в истории. Одно скажу, того человека шантажировали судьбой близкого родственника. Да и в живых его уже нет.

— Понятно, — задумчиво протянул Судоплатов, явно что-то прикидывая для себя. — И что вы хотите мне предложить?

— На базе Пятого управления КГБ СССР создается Особый отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и коррупцией. Я хочу, чтобы вы его возглавили.

— Юноша, мне уже семьдесят один год, — грустно улыбнулся легендарный разведчик. — Я уже глубокий старик. И со здоровьем огромные проблемы. Три инфаркта перенес, ослеп на один глаз, инвалид второй группы.

— Знаю, Павел Анатольевич, всё знаю, — вздохнул я. — И об инфарктах, и об инвалидности. Но вы же не сдались. Продолжаете участвовать в ветеранском движении, до сегодняшнего дня активно боролись за свою реабилитацию. Да и книги пишите. Так что, энергия и желание что-то сделать у вас остались.

— Остались, — подтвердил Судоплатов. Было видно, что мои слова старику приятны.

— Книги писать сын помогает. Без него ничего бы не было. Ветеранским движением я занимаюсь по мере сил и возможностей. А они, увы, сейчас не велики.

— Понимаю, Павел Анатольевич. Но всё-таки настаиваю на своем предложении. Нам нужно, чтобы отдел действовал как часы и эффективно выполнял свою работу в масштабах всей страны. С этим может справиться только такой человек как вы, привыкший эффективно выполнять самые невероятные задачи. И потом, я же не прошу вас работать долго. Года-двух вам вполне хватит, чтобы наладить работу, собрать профессиональный коллектив, способный эффективно выполнять самые сложные задачи, невзирая на лица и чины. А потом можете спокойно идти на пенсию, с чувством выполненного долга и нянчить внуков.

— Молодой человек, а вам не кажется, что вы всё-таки обратились не по адресу? Я всё-таки больше диверсант, специалист по партизанской войне и исполнитель приговоров. С ворами и расхитителями никогда не боролся.

— Вы, прежде всего, специалист для которого не существует слово «невозможно», — парировал я. — И нет невыполнимых задач. Это самое главное. А отсутствие опыта в этом виде деятельности компенсирует ваш заместитель. На эту должность мы планируем пригласить Владимира Павловича Арапова — генерал-майора милиции. Криминальному миру и операм он известен как «Черный полковник». В семьдесят первом году не сработался с новым начальством и ушёл на преподавательскую деятельность. Он ещё относительно не стар, и после вашего ухода на почетную пенсию, станет начальником отдела.

— Это что ещё за Арапов такой? — поинтересовался Судоплатов. — И почему, «Черный полковник»?

— Один из самых известных и легендарных сыщиков МУРа, — улыбнулся я. — «Черным полковником» его прозвали за бескомпромиссность, неподкупность и непримиримость к преступникам. Он был главой штаба по делу «Мосгаза», убийцы и маньяка — Ионесяна, раскрыл и уничтожил банду Митина, которую в народе звали «Черная кошка», за короткое время нашел и арестовал налетчиков забравших драгоценности у актрисы Яблочкиной. Вы «Эру Милосердия» братьев Вайнеров читали?

— Читал, конечно, — подтвердил старик. — Я люблю такую литературу.

— Так вот Шарапов и Жеглов — это собирательный образ Арапова. Вайнеры описали именно «Черного Полковника», под впечатлением ликвидации банды Митина. Даже фамилию похожую подобрали Шарапов — Арапов. Аркадий Вайнер работал следователем у «Черного Полковника» и многое видел собственными глазами. В этом году, кстати, фильм по мотивам «Эры Милосердия» должен выйти «Место встречи изменить нельзя» с Конкиным и Высоцким в главных ролях. Снимает Станислав Говорухин. Если книга понравилась, обязательно посмотрите.

— Хорошо, — кивнул старик. — Посмотрю. Однако, вы отклонились от темы. От меня чего хотите, на должности начальника отдела?

— Чтобы вы построили такую эффективную структуру, при упоминании которой все коррупционеры и ворье, гадили в штаны от страха. Подобрали коллектив единомышленников, создали механизм, который будет чистить эту раковую опухоль, разъедающую страну изнутри. Вы же сами видите, как живут торгаши, ворюги в хлебных министерствах и прикрывающие их партийные чиновники. По сути, формируется прослойка предателей, способных в любую минуту ударить в спину и стать движущей силой буржуазного переворота.

— А потом, когда прихвачу за задницы пару высоких начальников, меня опять на нары отправят? — горько усмехнулся легендарный разведчик. — Так я второго путешествия в тюрьму не выдержу. Сразу концы отдам.

— Павел Анатольевич, никто вас никуда не отправит, обещаю, — с жаром ответил я. — Страна меняется. Чтобы провести реформы и вычистить общество от паразитов, нужны именно такие как вы — бескомпромиссные, решительные, способные выполнять самые тяжелые задачи. Я понимаю, вы много раз подвергали риску свою жизнь, работали не на страх, а на совесть, а потом вас же и загнали в тюрьму по надуманному обвинению. Такого больше не повторится. Прошу вас, послужите Родине в последний раз, так как служили ей всю жизнь.

— Хорошо. Допустим, я согласился. И как вы видите начальный этап работы?

— Очень просто. Сначала собираем информацию, готовим доказательную базу по самым резонансным преступлениям в торговле и производственным махинациям. Затем проводим парочку показательных акций в Москве. Для этого выберем крупных торгашей или цеховиков, использующих заводы или фабрики для своих нелегальных «производств» и которых прикрывают высокие партийные начальники. Организовываем жесткое задержание главарей и подручных на камеры. Для большого резонанса широко освещаем дело по телевидению и в прессе.

Потом сделаем красивую передачу о вас и новом подразделении, с освещением героического пути руководителя и его выраженной готовности бескомпромиссно бороться с хищениями, коррупцией, торговыми махинациями и другими подобными преступлениями. Оформим всё с многозначительными намеками на очень жесткую борьбу на грани законности, а может кое-где и за гранью. Пусть торгаши, цеховики, прочее жулье и их партийные покровители наложат в штаны, красочно представляя, кто и как будет с ними «бороться». А дальше задержания и показательные процессы с самыми суровыми сроками и расстрелами за хищения, торговые махинации. Это же касается и тех партийных и милицейских чинов, прикрывающих преступников.

— А что? Может сработать, — улыбнулся Судоплатов. — Во всяком случае жуликов припугнём, заставим бояться и как следствие, уменьшим размеры хищений и воровства. Это правильный подход.

— Так вы согласны? — уточнил я.

— Да, — решительно ответил легендарный разведчик. — Год-два я ещё смогу поработать.

7 марта 1979 года. Москва. Кремль. 17:00. Кабинет Генерального Секретаря ЦК КПСС

— День добрый, Григорий Васильевич. Вызывали? — министр МВД в генеральском мундире пожал протянутую руку генерального секретаря.

— Добрый, вызывал, — подтвердил Романов и опустился на кресло. — Присаживайтесь, Николай Анисимович.

Щелоков, неторопливо, с достоинством уверенного в себе человека, устроился на стуле и вопросительно глянул на руководителя.

— Вы хотели со мной о чем-то поговорить? Я вас слушаю, Григорий Васильевич.

— У нас на лето восьмидесятого года запланирована Олимпиада в Москве. Надеюсь, вы это помните, Николай Анисимович?

— Конечно, помню, Григорий Васильевич. Я предполагал, что вы вызываете меня по этому вопросу.

— Как обстоят дела с подготовкой?

Щелоков водрузил на переносицу очки, раскрыл принесенную с собой красную папку и начал отсчитываться:

— Работа по подготовке к Олимпиаде ведется. Девятого ноября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года приказом МВД СССР номер ноль семьсот семь создано специальное подразделение на базе Мосгорисполкома. Сейчас оно укомплектовано и проходит подготовку к выполнению следующих задач по обеспечению безопасности Олимпиады: срыва возможных попыток экстремистов провести теракты, взять в заложники спортсменов и обычных гражданских лиц. Бойцы учатся захвату и уничтожению вооруженных преступников, действиям при ликвидации последствий аварий жилых и общественных помещений и грамотному реагированию на ситуации с минированием помещений и объектов. Оперативно-техническое управление МВД выбрало три вида аппаратуры для организации досмотра на олимпийских объектах и аэропортах. У американцев — рентгеновскую установку «Микродоза-130Е» и металлоискатель стационарного типа «Фрискем-512Ф». У англичан — газовый анализатор, способный обнаруживать взрывчатые вещества ПД-3. На данный момент эта аппаратура является лучшей в мире. ОТУ МВД^[14] ведет переговоры о закупке. Обеспечением контрольно-пропускного режима на олимпийских объектах, в частности работой с посетителями и спортсменами, досмотром вещей, проверкой помещений будут заниматься подразделения вневедомственной охраны. Сейчас они проходят соответствующую подготовку.

— Подожди, Николай Анисимович. Ты мне вот что, скажи. Какие меры предпринимаются для очистки столицы от криминального элемента и наведения порядка?

— Как вы знаете, Григорий Васильевич, сейчас работниками секретариата ЦК, совместно с нашими сотрудниками и КГБ, оргкомитетом Олимпиады и горкомом Москвы, составляется протокол с перечнем предлагаемых мер. В период Олимпиады там предлагается выслать всех неблагонадежных элементов: дебоширов, алкоголиков, наркоманов, проституток, фарцовщиков, судимых уголовников на сто первый километр. Основную массу молодежи мы предлагаем отправить в пионерские и спортивные лагеря, строительные отряды, на картошку и иные места отдыха. Когда документ будет полностью оформлен и согласован между всеми сторонами, его подадут вам для внесения правок, замечаний, а затем и окончательного утверждения.

— Я в курсе, — кивнул Романов. — Но в общих чертах. Сейчас хочу поговорить с тобой о другом. Это всё, конечно, хорошо, но я тут посовещался с товарищами Машеровым и Ивашутиным и решил вместе с ними сделать всё немного по своему.

— Это, как по своему? — Щелоков напрягся в предчувствии очередной головной боли.

— Не столицу чистить временно от дебоширов и пьяниц в преддверии Олимпиады, а страну — раз и навсегда от уголовников. На первом этапе максимально сократить количество правонарушений и тяжких преступлений. Для нас очень важно, чтобы люди чувствовали себя безопасно и были защищены в любое время суток и даже в некоторых районах небольших поселков и городков, считающихся криминальными. И для этого с твоей помощью предпринять ряд неотложных мер по наведению порядка на улицах городов и поселков нашей страны.

— Что за неотложные меры? — поинтересовался помрачневший Николай Анисимович. — Хотите сказать, что милиция у нас плохо справляется со своими обязанностями? Но это же не так. Мы работаем. В НИИ МВД выписывают полицейские журналы со всего мира, переводят публицистическую и научную литературу о правонарушениях и совершенствовании работы органов. Создан информационно-аналитический отдел, разбирающий истоки появления преступности и предлагающий способы борьбы с нею. Мы стараемся, чтобы работа в милиции была престижной: повышаем зарплаты, улучшаем условия труда сотрудникам. Повышаем культуру общения, я ещё в шестьдесят девятом приказ подписал «О культурном и вежливом обращении с гражданами». Стараемся делать всё, чтобы население хорошо относилось к сотрудникам милиции и чувствовало себя защищенным. И раскрываемость у нас высокая. Давно перевалило за восемьдесят процентов и приближается к девятому десятку.

— Это касается зарегистрированных преступлений, — холодно усмехнулся Романов. — А как опера рубят палки и в возбуждении дел отказывают, ты, Николай Анисимович, лучше меня знаешь.

— Есть такое явление, — вздохнул Щелоков. — Но мы с ним боремся.

— И, тем не менее, даже с твоей приглаженной статистикой, если смотреть по докладам информационно-аналитического отдела МВД, преступность ежегодно растет в среднем на семь процентов, — заметил генеральный секретарь.

— Григорий Васильевич, ты к чему ведешь? — поинтересовался министр. — Не ко двору пришелся? Приглядел, кого-то на мое место? Так скажи об этом прямо. Раз такое дело, я за должность держаться не буду, заявление напишу.

— Успокойся, Николай Анисимович, — Романов поднял ладонь, будто огораживаясь от подозрений — Ты много сделал для нашей милиции, я помню. И усаживать кого-то в твоё кресло даже не думал. Понимаю, какое огромное у тебя хозяйство. Одних городских и районных отделов больше четырех с половиной тысяч. Естественно, один человек, будь он даже министром, за всем уследить не может, все проблемы не решит. Нужна серьезная команда. А вот с нею, у тебя, не обижайся, проблемы имеются. Поэтому и преступность растет, и другие вопросы к ведомству появляются.

— Преступность растет во всем мире. Это всеобщая социальная проблема, — буркнул ещё не отошедший Щелоков. — И у нас она на порядок меньше, чем у других стран. Сравним, например, с нашим главным противником — США. В нашей стране, если взять последнее десятилетие, ежегодно совершается 500–600 преступлений на сто тысяч человек, а в Штатах пять-шесть тысяч, примерно. Это в десять раз больше!

Георгий Васильевич еле заметно улыбнулся. Генсек мог бы добавить, что разница в количестве преступлений, действительно, огромная, но меньше, чем у Щелокова. Из-за «палочной системы раскрываемости» опера старались регистрировать как можно меньше преступлений, а в тех же США этим никто не страдал. Но дальше развивать спор и нервировать министра в планы Романова не входило. Со временем и палочную систему уберем. А пока надо поговорить о другом.

— Я не спорю, Николай Анисимович, — мягко ответил Романов. — Говоря, что преступность у нас растет, я имел в виду, что с нею нужно бороться самым радикальным способом. Я уже дал команду в секретариат, совместно с Генеральной прокуратурой подготовить предложения по ужесточению статей УК для рецидивистов и совершивших тяжкие преступления. Но это подготовка к будущей операции по борьбе с преступностью.

— Какой операции? — насторожился Щелоков.

— Которую, ты проведешь, — улыбнулся Генеральный секретарь. — Назовем её «Большая чистка — К».

— Почему «К»? — уточнил Щелоков.

— А чтобы никто не догадался, — легкая улыбка у Романова переросла в широкую ухмылку. — Шучу. На самом деле всё просто. «К» означает «криминал». А твоя операция всего лишь составная часть одноименного большого проекта.

— А можно детальнее? — попросил министр. — Я хочу понять, что предлагается и каких действий от меня ждут.

— Что касается операции «Большая чистка — К», конечно, можно, Николай Анисимович, — любезно ответил Романов. — Твоя задача, как следует почистить страну от уголовной швали. К Олимпиаде, большинство карманников, бандитов, воров и грабителей должно сидеть в тюрьме. А малая часть уголовников, чудом оставшихся на свободе, спрятаться в глубоком подполье и не отсвечивать. И делаем мы это не для того, чтобы страна хорошо выглядела на спортивном празднике, хотя и такое желание, честно скажу, присутствует. А прежде всего для наших советских граждан. Они должны чувствовать себя спокойно и уверенно, не бояться, что завтра их обворуют, изобьют и ограбят. С разгулом преступности в стране необходимо кончать.

— И как мы это собираемся сделать? — лицо Щелокова было серьезным, но язвительные нотки всё же проскользнули.

— Все просто. Необходимо сделать всё, чтобы преступникам в нашей стране было не комфортно. Сначала проведем изменения в законодательстве. Ужесточим ответственность за тяжелые правонарушения и намного увеличим сроки рецидивистам. Не желаешь становиться на путь исправления, сиди в тюрьме до конца жизни или получай расстрел за особо тяжкие преступления. Работа над этим уже ведется. Одновременно, как ты и говорил, не будем наказывать заключением за незначительные проступки. Штрафы сильно увеличим, понятие общественные работы сроком до полугода на выходных или по вечерам введем, но в тюрьму не посадим. Нечего там делать незначительно оступившимся людям, нарушившим закон в первый раз. Помнишь, ты и сам этот вопрос продвигал.

— Помню, — согласился Щелоков. — И целиком с этим согласен. Это, я так понял, только подготовка. А что ещё планируется?

— Изменить подход к применению огнестрельного оружия работниками милиции, если им или окружающим гражданам угрожает опасность со стороны вооруженного преступника. Во-первых, разрешить первыми стрелять на поражение без всяких слов и предупредительных выстрелов, если бандит уже выхватил оружие. Во-вторых, сразу закрывать расследование, если убит особо опасный вооруженный преступник, находящийся в розыске, и факт правомерного применения оружия подтвержден хотя бы одним-двумя свидетелями. Если свидетелей нет, достаточно заключения эксперта. Нужно ограничиться необходимым минимумом проверок, и не трепать нервы сотрудникам милиции, при каждом применении табельного оружия. Пусть не боятся защищать себя и граждан. Их жизни и здоровье намного ценнее, чем у отбросов общества. И ещё одно законодательное новшество — переработка закона о самообороне таким же образом. Советский человек имеет право на превентивную защиту своей жизни и здоровья. Нужно намного проще подходить к трактовке самообороны. Гражданин имеет право действовать при реальной опасности, угрожающей его здоровью и жизни. Например, не ждать, когда преступник выхвативший нож, попробует его зарезать, а действовать на опережение. Плюс, если в процессе самообороны произошла непредвиденная смерть нападающего, например, от падения затылком на асфальт, не привлекать обороняющего к уголовной ответственности. Ведь, по сути, он защищался и не имел намерения уничтожить нападающего.

— Такое изменение законов может привести к злоупотреблениям, — осторожно заметил Щелоков. — Как у сотрудников милиции, так и у граждан.

— Может, — согласился Романов. — На то и существует милиция, прокуратура и суд, чтобы разобраться в каждом конкретном случае. Но это минимум, что мы можем сделать. Основная часть зависит от вас, Николай Анисимович и ваших сотрудников. Как уже говорил, поручаю Вам разработку и проведение операции «Большая Чистка-К». Нужно напрячь сотрудников уголовного розыска по всей стране. Ставлю задачу до начала лета, а именно до первого июня собрать и систематизировать всю оперативную информацию: места расположения притонов, бандитских «малин», точек скупки краденого, изготовления и продажи наркотиков по всей стране. Сделать общий реестр о преступниках, находящихся в розыске, подозреваемых в тяжких преступлениях или имеющих к ним отношение. В каждом городе будет создано секретное подразделение милиции, собирающее информацию в одну общую базу данных. Пока в папках, затем данные перенесем в ЭВМ.

Работать это должно так. Вся информация стекается в районные и городские отделы, там систематизируется сотрудниками секретного подразделения и переносится в реестр. Когда он будет создан, а мы подготовим кадры, начинаем операцию.

В определенный час, мы присылаем в города и поселки, наших доверенных лиц, которые будут непосредственно руководить операцией. С ними прибудут отряды быстрого реагирования и бригада оперов, которую вы должны подготовить заранее. Также в помощь милиции привлечем иногородних комсомольцев из ДНД и ОКОД.

Начальнику милиции города и секретарю горкома передаются запечатанные конверты. Оба получают письма от Политбюро, а начальник милиции дополнительно ещё и от вас с приказом привлечь все имеющиеся силы в городе и оказывать всяческое содействие операции.

— А зачем привозить такую кучу народа? — поинтересовался Щелоков. — Не лучше ли это сделать силами местной милиции и дружинников?

— Не лучше, — жестко отрезал Романов. — Вы готовы поручиться, что они не проинформируют тех же воров и других уголовников о готовящейся операции? Я — нет. Местные до последнего момента не должны знать ничего конкретного. Их, конечно же, привлечем, но на самом последнем этапе. Тогда шансы на успех намного выше.

— Допустим, — согласился Николай Анисимович. — Но Григорий Васильевич, вы же понимаете, что в секрете удержать ничего не удастся. Даже на этапе сбора информации об этом будет знать достаточно много людей. И мой опыт подсказывает, утечка обязательно возникнет. Специально или случайно, но произойдет.

— Мы замаскируем свои намерения. Заявим, что сбор сведений совершают прикомандированные сотрудники по требованию НИИ МВД и информационно-аналитического отдела. С целью создания общей базы данных о преступниках, ведения статистки и анализа полученных данных.

Естественно, это будут знать только начальники и сотрудники, помогающие нашим получить доступ к делам и оперативным сведениям. Даже если об этом узнают преступники, особого беспокойства не возникнет. Собирает милиция информацию и что? Вполне обычное явление.

О том, что конечной целью создания реестра будет операция по чистке уголовного элемента в нашей стране, никто не узнает. Кроме самого узкого круга сотрудников в столице, готовящих операцию. Начнем с Москвы. В час «А», опера, милиционеры ППС, дежурные, оцепляют криминальные районы и начинают трусить уголовников. Вскрывают притоны, сразу же фиксируют изъятия вещественных доказательств в присутствии понятых, которых тоже надо будет заранее подготовить из числа комсомольцев. Содержателей притонов, наркоманов, урок и прочих любителей криминала надо брать жестко. Нечего с ними рассусоливать и в демократию играть. Привезти, раскидать по камерам, кстати, помещения для задержания тоже должны быть заранее подготовлены, допросить. Всех, кто попался с поличным — в тюрьму. Остальных, в целях профилактики, на пятнадцать суток.

— А формальный повод? — поинтересовался Щелоков.

— Думаю, найдется, — злобно усмехнулся Романов. — Матюгнулся — мелкое хулиганство. Оскорбил опера — тоже. Дернулся — сопротивление при задержании, это уже посерьезнее будет. Главное, чтобы человек был криминальным элементом и проходил по нашей базе. Чистим город, садим в камеры самых буйных и попавшихся. Через недельку, уже присылаем не отряд, а парочку сотрудников и повторяем облаву. Главное, чтобы уголовники поняли, жизнь малиной для них больше не будет. Впереди только долгий путь страданий: лесоповал в Сибири или рудники. И соскочить или отмазаться от созидательного труда не выйдет. В колониях тоже порядок наведем. Пахать будут все. Без перерыва на обед и до поздней ночи, как папы Карло, пока не перевоспитаются.

— Жестко, — Щелоков задумчиво взлохматил ладонью седую шевелюру. — В тех же колониях бунты могут быть. И западная пресса волком завоет. Суслов и Громыко возбудятся. Истерику закатят, что мы портим имидж СССР и партии.

— Я знаю, — жестко процедил Романов. — Ивашутин и Машеров меня поддерживают. Понадобится, и Политбюро сделает, что мы скажем. Суслову рот заткнем. И на Громыко есть управа. Он не пикнет, тем более что готовится к уходу на пенсию и передает дела Кузнецову.

Генсек помолчал, давая министру оценить сказанное.

— Пойми, по-другому в стране порядок не навести, — проникновенно добавил Григорий Васильевич. — «Большую Чистку» начнём с Москвы. Посмотрим, как пойдет, проанализируем, что получилось, что упустили. Потом на очереди Ленинград. Затем запустим операцию в остальных городах и поселках. Если потребуется помощь, и милиция не будет справляться, подключим курсантов МВД и военной академии. А на вой западных журналистов и правозащитников о репрессиях и несчастных уголовниках, плевать. Пусть хоть пеной изойдутся. Вот если бы, наоборот, хвалили, это бы заставило насторожиться и задуматься: «Что мы делаем не так?».

— Вы правы, Григорий Васильевич, — вздохнул Щелоков. — Либеральничаньем здесь ничего не добьешься. Только сталинскими методами. Разрешите приступить к исполнению вашего поручения?

— Подожди, — Романов открыл ящик стола и вытащил папку. — Я тебе необходимые бумаги подготовил. Там письмо секретариата КПСС товарищу Щелокову рассмотреть необходимость организации всесоюзного реестра МВД, с целью систематизации информации о преступном мире, анализе и переработке данных. Моё поручение с пометкой «Совершенно секретно» с указанием приступить к подготовке операции «Большая Чистка-К». Оно тебе хорошо тыл прикроет, когда после облав, пойдет поток жалоб и возмущений. Думаю, даже партийные чиновники проявятся, побегут жаловаться к Пельше или Суслову, если они ещё на своих постах будут. Некоторые из секретарей обкомов и горкомов могут быть связаны с криминалитетом. Даже не напрямую, а, к примеру, через торгашей. Начнут старцы тебя доставать, покажешь им письмо с моей подписью. И они сразу заткнутся. Но это только после облав, когда возмущаться начнут, до них ни одна собака не должна знать, что мы замышляем. Третий документ, тоже подписан мною. Это тоже поручение с просьбой рассмотреть увеличение штата твоего милицейского спецподразделения втрое, и отобрать самых физически подготовленных сотрудников с навыками стрельбы и рукопашного боя. Официально для обеспечения подготовки к Олимпиаде. На самом деле штурмовать самые опасные малины и притоны и брать матерых вооруженных преступников будут они. Заодно и обкатаем подразделения ОМСН^[15] в боевой обстановке прямо к Олимпиаде.

— Это правильно, — повеселел министр. — Такая практика ребятам необходима.

— Вроде обо всем поговорили, — подвел итог Романов. — Николай Анисимович, вопросы есть?

— Есть один, — решился Щелоков. — До меня дошли слухи о создании на базе Пятого Управления КГБ Особого отдела по борьбе с коррупцией и хищениями социалистической собственности. Я очень хорошо отношусь к Петру Ивановичу, но не понимаю, зачем дублировать работу других ведомств? У меня же подобным ОБХСС занимается. Получается, мы тратим ресурсы, финансовые средства, и, по сути, занимаемся одним и тем же. Не кажется ли вам, Григорий Васильевич, что это не рационально?

— Не кажется, — холодно отчеканил Генеральный секретарь — Это делается по моей инициативе и делается абсолютно правильно. Поясню, почему я так считаю. Во-первых, борьба с коррупцией предполагает работу с распаскудившимися и погрязшими во взятках и поборах партийными работниками. В том числе самого высокого ранга. А у твоих руководящих сотрудников на местах двойное подчинение. Каждый начальник милиции подотчетен не только своему ведомству, но и партийному руководителю райкома, горкома или обкома. И что он будет под своего начальника копать, с которым за долгие годы службы давно спелся, чтобы ему нового и неизвестного прислали? Как ты понимаешь, не будет. Скорее всего, сразу же предупредит. Во-вторых, само ОБХСС, извини, давно прогнило с ног до головы. В любой ресторан зайди, там тебе порцию принесут, не соответствующую нормам. Всё не доложат. В отбивном, например, вместо двухсот заявленных грамм, сто пятьдесят, водку не дольют, и так с каждым пунктом меню. Про магазины вообще не говорю. Чуть ли не открыто дефицит из-под прилавка продают. Возле черных ходов целые очереди стоят. И где твой ОБХСС? Где его работа? Прихватят одного, а торгуют и воруют все. Даже не годами, а десятилетиями. На многих фабриках и заводах гонят левак, воруют средства, сырье и продукцию. Почему ОБХСС их не ловит? Почему это явление приобрело массовый характер, а торгаши и цеховики ничего не боятся? Молчишь? И правильно делаешь. Я тебе скажу, почему. Потому что, очень многие опера и руководители ОБХСС с ними в доле. Вот поэтому этим и будет заниматься Особый отдел КГБ по борьбе с коррупцией и хищениями социалистической собственности. Я всё доступно объяснил?

— Доступно, — выдохнул Щелоков, и вытер влажной ладонью вспотевший лоб. — Разрешите идти, приступать к подготовке операции товарищ Генеральный секретарь?

— Иди, — кивнул Романов и когда министр был уже у порога, добавил:

— Не обижайся, Николай Анисимович. Говорил и ещё раз повторю: ты много сделал для милиции. Никто тебя снимать не собирается. Но на недочеты и ошибки я тебе указать обязан, как руководитель страны. А ты должен их исправлять и дальше трудиться на благо страны и милиции.

— Я понял, Григорий Васильевич. Сделаю всё, что в моих силах.

8 марта. 1979 года. Москва. Утро

— Мамуль, привет. С восьмым марта тебя, — жизнерадостно выпалил в трубку я.

— Леша, сынок, я так и знала, что ты сегодня появишься, — теплый матушкин голос был наполнен такой любовью и искренним счастьем, что душу больно царапнуло раскаяние. — Сможешь приехать, хотя бы вечером? Мы будем тебя ждать. Я картошку пюре приготовила с отбивными и твой любимый муравейник. Всё, как ты любишь.

— Не могу, мамуль, честно не могу, — вздохнул я, ощущая себя подонком. — Не разрешают пока.

— Очень плохо. Маша тебя так ждала, — мамин голос похолодел на несколько градусов. — Всё время спрашивает, когда ты приедешь.

— Мам, мне действительно очень жаль, нельзя, — я тяжело вздохнул. Черт, почему так паскудно на душе? Может потому, что не могу в этот праздник быть с родителями и Машей? Или из-за ощущения, как быстротечно и разрушительно время? Помню матушку в начале девяностых годов: рано постаревшей, с появившимися тонкими ниточками еле заметных морщинок. А её лазурные яркие глаза, сверкающие задорной энергией, усталыми и чуть выцветшими. В той жизни передряги начала девяностых сильно её подкосили, нарушив обустроенный десятилетиями быт. И батя тогда сильно сдал. Развал страны, увольнение из армии, смерть деда не прошли для него бесследно. Темно-русые волосы засеребрились сединой, прямая спина с широко расправленными плечами чуть сгорбилась, в глазах плескалась затаенная боль и обреченность. Не дело это, когда полковники советской армии становятся ненужными, выходят на пенсию, а потом чтобы не сидеть дома и заработать, устраиваются охранниками на автостоянку. И к рюмке отец начал прикладываться всё чаще. Хорошо, потом всё относительно устаканилось. В начале девяносто третьего года папа нашел себе работу начальником охраны в ЧОПе и жизнь немного наладилась.

События прошлого промелькнули перед глазами яркими картинками. Пережитая боль острым ножом шевельнулась в сердце, а потом медленно растаяла вместе с затопившим душу облегчением. Этого уже не будет. Ни либерализации цен, ни безработицы, ни украденных денег на сберкнижках, ни опустошающего ощущения катастрофы, в которую превратилось существование в начале девяностых. Не будет миллионов жизненных трагедий, смертей, нищеты и чувства обреченности у обычных людей…

— Леш, чего молчишь? — поинтересовалась мама таким же холодным тоном. — Так что мне ребенку говорить, когда ты приедешь? Да и мать пора бы навестить. Всё-таки я тебе не совсем чужая.

— Мам, ты у меня самая родная и любимая, — горячо заверил я. — Потерпи некоторое время. Я обязательно приеду, когда всё уладится. А подарки от меня вы все равно получите. С минуты на минуту должны принести.

— Погоди секунду, не бросай трубку, в дверь кто-то звонит, — сообщила мама. — Я сейчас.

В трубке раздались приглушенные голоса, родительница с кем-то разговаривала. Затем всё стихло.

— Леша, сынок, — матушка снова взяла трубку. — Тут твои товарищи приходили Сережа и Вероника. Принесли торт, огромный букет цветов, куклу для Маши и коробку с японским сервизом. Сейчас посмотрю, подожди.

Раздался треск разрываемого картона, шелест бумаги и приглушенный мамин «ох».

— Сынок, — в голосе родительницы чувствовалась растерянность. — Где ты взял деньги на этот сервиз?

— Неважно, где, мам, — отмахнулся я. — Главное, я знаю, что ты обожаешь такую посуду. И для тебя ничего не жалко. Пользуйся на здоровье. Пусть стоит в серванте рядом с батиной «Мадонной».

— Я еще раз спрашиваю, где взял деньги на сервиз? — в голосе матери зазвучали стальные нотки. — Эта фарфоровая посуда с драконами, наверно, дорого стоит. Сколько за него заплатил?

— Сто двадцать рублей, — признался я. — Обратился к своему знакомому, он и подобрал мне подарок на восьмое марта. Мам, всё честно. Могу тебе даже чек передать.

— Ты хочешь сказать, что такая красота свободно продается в магазинах? — матушкин голос переполняла еле скрываемая ирония.

— В комиссионных столицы, да, продается, — твердо ответил я.

— Но сто двадцать рублей — это же невероятно дорого, — в голосе мамы слышались растерянные нотки. Она до сих пор не могла поверить, что сын за короткое время так внезапно повзрослел. Живет отдельно, покупает матери и малявке дорогие подарки.

— Не дороже денег, — буркнул я. — Для тебя не жалко.

Мама помолчала, вздохнула и призналась:

— Извини, я просто никак не могу привыкнуть, что ты такой взрослый и самостоятельный. Слишком это всё резко получилось.

— Забыли, мам, — вздохнул я. — Лучше расскажи, как вы там?

— Нормально, — оживилась матушка. — Отец работает, идёт на повышение. Вроде нас через месяц в Москву переведут. И сразу квартиру дадут. Обещают большую, трехкомнатную. А эту двушку мы обратно сдадим. Маша учится хорошо. Моя первая помощница. Ничего делать не дает. И посуду вымоет, и в магазин сбегает, и готовить помогает. Просто чудо, а не девочка. Одна беда, дерется в школе. Стоит кому-то из одноклассников её обозвать илисказать гадость, сразу с кулаками бросается. Даже со старшей девочкой подралась, когда та её толкнула. Хотя в последнее время её не трогают.

— Вот потому и не трогают, — улыбнулся я, — потому что, не позволяет себя обижать. Правильно делает. Но всё-таки с ней надо поговорить, объяснить, что кулаки — это последний довод, когда уже ничего другое не действует.

— Отец уже поговорил, — фыркнула мама. — Именно это ей и сказал, точно такими же словами. Маша обещала исправиться. А на следующий день опять с пацаном подралась. Всё лицо ему расцарапала за то, что детдомовской оборванкой обозвал. Меня опять в школу вызывали. Но знаешь…

Мама вздохнула, и решительно выпалила:

— Я как этого маленького борова увидела, поговорила с ним минуту, сразу поняла: мало она ему дала. Стоит жирное чудо, щеки как мячи надутые, с наглой рожей и требует, чтобы Машулю выгнали из школы. Думает, что раз у него папаша — директор универмага, импортный портфель купил, адидасы синие, то других детей можно обзывать. И мамаша в лисьей шубе как дурная визжит: бандитка покалечила моего мальчика, в милицию заявление напишу, пусть её в колонию посадят. Знаешь, ещё немного и я сама бы этому толстяку и его мордастой маман наподдала. Хорошо, что директорша стала между нами.

— Действительно хорошо, — я не удержался и хохотнул, представив, как мама и Маша вдвоем увлеченно лупят барчука и его истеричную родительницу прямо в кабинете у Нелли Робертовны.

— А потом что было?

— Ничего, — раздраженно ответила матушка. — Эта курица продолжила истериковать, Нелли Робертовна предложила Маше извиниться перед жирдяем. Я сказала, мы ни перед кем извиняться не будем, взяла ребенка за руку и ушла.

— И никаких последствий? — поинтересовался я.

— Какие там последствия? — фыркнула мама. — На следующий день курица откуда-то раздобыла мой телефон. Перезвонила и сказала, что никаких претензий к нам не имеет. И вообще её толстое чудо само виновато, начало обзываться. А под конец, извинилась и пообещала, что этого больше не повторится. Представляешь? Оказывается, что даже у таких расфуфыренных дамочек иногда просыпается совесть.

— Бывает, — я злорадно ухмыльнулся. — Осознала свою неправоту и раскаялась.

О ситуации я уже знал. Сергей Иванович, посмеиваясь и глумясь над торгашами, доложил во всех подробностях.

Машу ребята из «Знамени» прекрасно знают и любят. В школе её опекали не только мои одноклассники, но и другие ребята из клуба. За моей семьей по поручению Ивашутина негласно присматривали не только комитетчики, но и местные власти, готовые вмешаться в любых нештатных ситуациях. Это было вызвано начавшейся на меня охотой, которая могла затронуть близких.

Ребята сообщили Зорину о происшествии, и Игорь Семенович сразу же перезвонил майору. Реакция была молниеносной. На следующий день к директорше зашли два суровых человека в строгих костюмах. После демонстрации красных корочек «КГБ» и часового разговора, Нелли Робертовна вызвала к себе толстощекого отпрыска торгаша и наорала него, забрызгав слюнями изумленную лоснящуюся моську пухлыша и запретив ему приближаться к Маше ближе, чем на полкилометра.

Возмущенная дурочка-маман, вместе со своим надутым барчуком пошла в милицию и попыталась раздуть скандал, но потерпела фиаско. Сотрудники, разобравшись в ситуации, отреагировали. Правда, не так как ей хотелось. «Красное Знамя» здесь знали и уважали, к детдомовцам относились хорошо, а за семьей Шелестовых, тоже приглядывали вместе с Комитетом, по прямому указанию Москвы. Для начала пообещали поставить оторопевшего пухляша на учёт в детскую комнату милиции за хулиганство. Потом вопившую и кидавшуюся на милиционеров истеричку заперли в «обезьянник» к местным маргиналам. Правда, смилостивились: выпустили через пятнадцать минут, велели забирать ребенка и убираться. Напоследок передали привет мужу и посоветовали в скором будущем готовить «сидор», выучить правила поведения на зоне, и ждать в гости с проверкой сотрудников ОБХСС.

Притихшая и ошеломленная мадам, подхватив сына за руку, моментально улетучилась. Тем же вечером разгневанный папаша позвонил секретарю райкома, пожаловался на «наглых ментов». Выслушал длинный ответ, состоящий сугубо из междометий и нецензурных слов, а напоследок пожелание идти в пешее эротическое путешествие на три знаменитые буквы известные каждому советскому человеку. По рассказу допрошенной комитетчиками прислуги, после живительного разговора с партийным начальником директор орал на жену и бахал кулаком по столу так, что в серванте тряслась посуда. Ребенку, переставшему понимать, что происходит, тоже досталось. Затем торгаш заперся в кабинете, и всю ночь глушил коньяк. Утром он с воспаленными красными глазами, прыгнул в машину и поехал замаливать грехи в участок и школу. У несчастного ходили ходуном руки, и обильно тёк пот, заливая ручьями лоснящееся багровое лицо. Папаша принес свои искренние извинения милиционерам, заставил просить прощения супругу и сына. Потом сценка повторилась в школе, перед директором и очень довольной Машей. Сделав дело, немного успокоенный работник торговли исчез, оставив после себя только дурно пахнущую лужицу пота. Через несколько часов перепуганная, ставшая очень дружелюбной и доброжелательной супруга перезвонила маме. Телефон она получила после долгих унизительных просьб у главы родительского комитета класса.

— Леша, ты меня слушаешь? — требовательный мамин голос оторвал меня от раздумий.

— Да, да, конечно, продолжай, — на автомате откликнулся я.

— Понятно, — в голосе мамы прозвучали зловещие нотки, — О чем я сейчас говорила?

— Мам, ты извини, мне уже пора, — отмазался я. — Потом поговорим, с восьмым мартом вас. Поцелуй от меня Машу. Как только смогу, сразу вас навещу.

— Обещаешь? — вздохнула матушка.

— Обещаю, — торжественно ответил я.

— Ты хоть питаешься там нормально? Не в сухомятку? Суп, борщ ешь? — озаботилась родительница.

— Регулярно ем, раз в день. Честное слово. Всё, мам, мне действительно уже надо ехать. Я тебя целую и крепко обнимаю. Отца и Машу тоже. Пока.

— Я тоже целую, пока, — ответила матушка, и я повесил трубку.

На кухне что-то фырчало и шипело. Окруженная клубами пара Алла активно орудовала вилкой, переворачивая аппетитные золотистые кругляши с белыми боками.

— Я сырники приготовила, будешь? — спросила она, не поворачиваясь.

— Конечно, буду, — усмехнулся я. — Отказаться от твоей вкуснотищи, может только безумец.

Женщина довольно улыбнулась.

— Вот и хорошо, — она ловко подхватила тарелку со столешницы, повернулась к большому блюду с горкой сырников, положила пять кругляшей. Поставила исходящую паром тарелку передо мною, положила на предусмотрительно подстеленный прямоугольник салфетки ложку и вилку.

— Сервис прямо как в ресторане, — я взялся за вилку и нацелился остриями на сырники.

— А то, — усмехнулась Алла. — Все для тебя.

И сразу же спохватилась:

. — Подожди, не ешь пока. Я сейчас ещё сметаной полью.

— Как скажешь.

Когда сырники были щедро политы сметаной из стеклянной баночки, а я с удовольствием принялся за еду, закатывая глаза от наслаждения, женщина села напротив. Подперла ладошку щекой и задумчиво наблюдала, как я энергично уничтожал сырники.

— Уосень вкушно, — прочавкал я. — А ты сего не ешь?

— Старая привычка, — пояснила оперативница. — По утрам всегда только кофе пью. Ем ближе к обеду.

Скрипнула дверь. Из второй спальни появился Иван. Старшина громко зевнул и сладко потянулся, мышцы на обнаженном торсе заиграли буграми, на плоском животе обозначились рельефные очертания кубиков.

— А чего это вы тут готовите, а? — ноздри бойца жадно затрепетали.

— Я сырники сделала. Хочешь? — буднично спросила Алла.

— Спрашиваешь, — ухмыльнулся спецназовец. — Конечно, хочу. Когда это я от твоих блюд добровольно отказывался? Сейчас в душе ополоснусь, зубы почищу и к вам присоединюсь.

Старшина скрылся в ванной.

— Блин. У меня ощущение, что я живу в коммунальной квартире, — криво усмехнулся я. — Хорошо, что соседи добрые и не склочные.

— Леш, ты же знаешь, — укоризненно глянула Алла. — У нас приказ: перейти на круглосуточный усиленный режим охраны. Пока обстановка не переменится, мы будем постоянно рядом.

— Уже и поворчать немного нельзя, — я подмигнул оперативнице и насадил на вилку очередной кусок сырника. — Должна же уже привыкнуть.

— Майор звонил, — доложила Алла, наблюдая, как я уничтожаю очередной сырник. — Спрашивал, получилось ли у тебя подготовить данные по полезным ископаемым в Африке? Говорит, товарищ Машеров интересуется.

— Получилось, конечно, — я ухмыльнулся. — Я три часа корпел с ручкой в руках. Шестнадцать листов исписал вдоль и поперек. Одних пометок на полторы страницы. В общем, что хочу сказать. Одна Ангола может легко с нами по долгам расплатиться. Там запасы более тринадцати с лишним миллиардов баррелей нефти. И это я ещё про алмазы, золото и другие ценные ресурсы не говорю. А у Каддафи в Ливии вообще под ногами Клондайк. У него запасов почти пятьдесят миллиардов баррелей. Даже в Зимбабве, на севере есть ещё неразведанное крупное месторождение нефти в районе Музарабани. О нем ещё никто не знает. И если мы подсуетимся, то можем взять его в концессию. Координаты я написал.

По золоту картина другая. Крупнейшие запасы в ЮАР, расположены в руднике Витватесранд, где-то до пятидесяти процентов всех мировых запасов. Но и у наших, так называемых, союзников месторождений хватает. Если они будут ныть, что отдать долги не могут, денег нет, можно взять ресурсами, которых хватает. Но по выгодной сниженной цене. Я думаю, что донес до руководства мысль, что дарить никому ничего не надо. Царьки сегодня одни, завтра другие, сейчас кричат, что идут по социалистическому пути развития, а потом быстро перекрасятся и станут капиталистами.

— А с алмазами, что? — поинтересовалась Алла. — Бывала я как-то в Африке. В районе между Анголой и ЮАР. Там очень богатые месторождения.

— Ага, — кивнул я. — На Черный континент приходится примерно шестьдесят процентов всех мировых запасов алмазов. Месторождений хватает в той же Анголе и Зимбабве. А ещё есть в Кот-д’Ивуаре, Заире, Либерии, Конго и многих других странах, но к ним труднее подобраться.

— Лягушатники, янки и сэры занервничают? — улыбнулась женщина.

— Они самые, — кивнул я. — И что самое интересное большинство месторождений ещё даже не открыты, а многие из тех, что есть, даже не разрабатываются толком. У нас есть все шансы, не только получить от местных царьков долги с процентами, но и заработать немалые деньги. В нашей стране сейчас запускаются программы модернизации промышленности, внедрения новых технологий, жилищного строительства, так что они нам понадобятся.

Три раза коротко проверещал звонок.

— Сергей Иванович пришел, — Алла встала, — доедай давай, и бумаги готовь, а я ему пока открою.

— Да я уже…

Майор ворвался в прихожую как ураган.

— Получилось сделать списки по африканским месторождениям? — с порога спросил он. — Мне Петр Иванович два раза уже о них напоминал. Не был бы он в командировке, лично бы приехал. Если получилось, нужно связаться с секретариатом Машерова и отправить ему лично со спецкурьером.

— Получилось, — кивнул я.

— Показывай, — деловито распорядился Сергей Иванович, отдавая куртку подошедшей Алле.

— Давайте в гостиную пройдем, — предложил я. — Все бумаги там….

Когда майор начал читать мои записи, его брови изумленно поползли вверх.

— Это сколько тут получается баррелей нефти можно выкачать в ещё необнаруженных месторождениях? — спросил он.

— Примерно сорок — сорок пять миллиардов, — скромно ответил я. — Только в ливийском Гадамесе на стыке с Алжиром и Тунисом — больше трех миллиардов. В том же Алжире, на востоке, недалеко от работающей нефтяной скважины в городе Хасси-Мессауд, расположенном в вилайете Уаргла находится ещё одно огромное месторождение, о котором никто не знает. Именно в серой зоне на границе с Ливией. Можно договориться с Каддафи, он возьмет месторождение под контроль, а разрабатывать и зарабатывать будем вместе.

— Знаешь, — задумчиво протянул Сергей Иванович, перелистывая закрепленные скрепкой листы. — За такую информацию дельцы из «Бритиш Петролеум» или «Шелл» душу продадут. Здесь даже не миллиарды, а триллионы долларов. И это только нефть. А там ещё информация по золоту и алмазам.

— И платине, — скромно подсказал я.

— И платине, — автоматически повторил майор и добавил: — За такие деньги можно половину земного шара вырезать и не поморщится. Пожалуй, я не буду никакого спецкурьера вызывать. Сам в Кремль съезжу и Петру Мироновичу лично в руки передам. Так мне спокойнее будет.

— И правильно сделаете, — улыбнулся я. — Пусть с Григорием Васильевичем и Петром Ивановичем обсудят, как с этим работать.

— Ладно, — майор многозначительно глянул на часы: — Сейчас девять тридцать пять. У тебя в десять тридцать совещание в Госстрое на Пушкинской. Правильно?

— Правильно. В Комитете по гражданскому и архитектурному строительству, если точнее. Специально, комнату для совещаний предоставят.

— Мы тебя привезем, проводим, а потом я в Кремль рвану, документы Петру Мироновичу передам. Он как раз до обеда на месте будет. А потом у тебя встреча, которую ты очень ждал.

— Какая встреча? — удивился я.

— Со своей девушкой, — довольно улыбнулся майор. — Мы решили организовать тебе сюрприз за хорошую работу. Ты же в курсе, штабу «Знамени» целых два этажа в бывшем ВНИИСИ выделили. Сегодня из Новоникольска целая делегация приехала. Будет празднование восьмого марта, торжественное поздравление ваших девочек, воспитанниц из детских домов. Пастухов и Ахромеев обещали заехать. Аню, как и других девочек, оргкомитет выбрал для помощи в организации праздника. Она — девушка ответственная, отказываться не стала. Так что сегодня твоя подруга в Москве. И ты, если хочешь, можешь с нею встретиться, лично свой подарок вручить. Я его специально не передал Зорину, чтобы у тебя была такая возможность. А не захочешь, ребята из охраны отвезут и вручат. Все равно она в Москве.

— Захочу, конечно, — я расплылся в широкой улыбке. — Увидеть Аню — это было бы здорово. А то я совсем в работе закопался: совещания, планерки, переговоры. Спасибо.

— Всегда, пожалуйста, — подмигнул Сергей Иванович, и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую коробочку, отделанную черной кожей. — Держи.

— Спасибо, — я бережно принял подарок и поставил перед собой на стол. — А как же конспирация?

— С конспирацией всё в порядке, — усмехнулся Сергей Иванович. — О встрече никто ничего не знает. Кроме Зорина, разумеется. Даже Аня. Ты ведь ему доверяешь?

— Игорю Семеновичу? — ухмыльнулся я. — Как самому себе.

— Ну вот. Он скажет Ане в самый последний момент, тихонько её заберет и привезет в кафе «Лесное», недалеко от Москвы. Там есть отдельный маленький зальчик, в котором вы посидите.

— А почему именно в «Лесное»? — поинтересовался я.

— Алексей, — поморщился майор. — Не задавай такие детские вопросы. Тебе же уже Машеров все рассказал. В Москве тебя ищут американцы, и недобитки Питовранова. Ещё уголовников подключили, хорошие деньги пообещали. Фотографии с твоим лицом раздаются налево и направо. В городе тебе сильно мелькать нельзя. Домой к себе вести Аню — тоже. Чем меньше народу знает, где ты живешь — тем лучше. Кафе — идеальный вариант. Находится в удаленном месте, директор — наш человек.

— Стукач? — ухмыльнулся я.

— Какая разница, — отмахнулся Сергей Иванович. — Сказано, наш человек, этого достаточно. Зимой там почти никого нет, и есть отдельный маленький зальчик. Пройдешь туда с черного входа и посидишь со своей девушкой. Вечером военным бортом улетаешь в Ставрополь, потом в Свердловск. Мы и это хотели отменить, но Ивашутин тебе слово дал. Затем — на Кубу. Как только уедешь из столицы, начнёт реализовываться сложнейшая оперативная комбинация, чтобы направить противника на ложный след и нейтрализовать. Сейчас, когда тебя активно ищут в Москве и области, гулять по городу противопоказано. Ты хотел встретиться с подругой, мы, после долгих дискуссий, пошли тебе навстречу. Поэтому, и охрану перевели на усиленный режим, и отдаленное кафе выбрали, и подарки для твоих я сам покупал и Игорю Семеновичу передавал, чтобы ты не лишний раз не светился.

— Вот, кстати, за подарки, отдельное спасибо, — искренне поблагодарил я. — Мама в восторге. Кстати, как вы такой сервиз в комиссионке нашли?

— Очень просто, — ухмыльнулся Сергей Иванович. — Приехал в министерство торговли. Показал удостоверение, представился ординарцем Ивашутина, на проходной попросил связаться с человеком, руководящим сетью комиссионных магазинов и универмагов. Сказал, что по важному делу. Вахтер переговорил с кем-то, а потом меня прямо к замминистру провели. Очень его заинтересовало, что майору КГБ в их ведомстве нужно. Сидел такой напряженный, настороженный. Ручку постоянно крутил, пальцами по столу барабанил. Осторожно попытался выведать чего мне нужно. Кстати, надо сказать Петру Ивановичу, пусть орлы Щелокова из ОБХСС там всё как следует проверят. Уж больно нервно они на сотрудников КГБ реагируют. По моим ощущениям, гадюшник ещё тот. Но это так, к слову. В общем, сказал заму министра, что один заслуженный человек в наших органах хочет поздравить любимых женщин с праздником. С него будто воздух выпустили, расслабился, обмяк, заулыбался. Он, наверно, подумал, что Ивашутину нужно, но я его разубеждать не стал. Попросил помочь подобрать подарки согласно списку.

Особенно, какой-то необычный и экзотический набор посуды, как ты просил. Упирал на то, что команду дали, а времени целыми днями мотаться по магазинам, нет. Замминистра быстро вызвал секретаря, дал поручение. Тот сделал пару звонков и сказал подъехать в комиссионный магазин на Арбате. Там уже все приготовили. Хотели всучить бесплатно, но я настоял, чтобы всё было, как положено. Заплатил деньги, получил чеки. Ну а потом ты знаешь, отправили подарки твоей семье.

— Интересный Вы человек, Сергей Иванович. А вам не приходило в голову, что это квалифицируется как использование служебного положения? Петр Иванович будет недоволен.

— Как раз наоборот, — усмехнулся майор. — У меня приказ: решать все твои проблемы как свои. Я считай у тебя, как в сказке, золотая рыбка и няня Арина Родионовна в одном лице. Ты говоришь, чего хочешь, я исполняю. В пределах разумного, конечно.

— А чего так?

— Ивашутин дал команду, а ему лично Романов. Чтобы ты ни в чем не нуждался, любую поддержку и помощь оказывать. Знают, что ты парень с характером. Можешь что-то отчебучить. Например, неожиданно сорваться в Новоникольск к родным или на свидание. Или пропасть на несколько дней. По крайней мере, попытаться. Плавали, знаем. Ты слишком ценен для страны. Отношения портить и запирать тебя под замок не хотят. Наоборот, дают тебе шанс поработать и лично воплотить все свои замыслы и предложения. Так что лучше я все твои проблемы и вопросы решать буду. Для этого даже фонды выделили, каждый месяц на текущие расходы по пятьсот рублей выдают. Что же касается поездки в министерство. Я же не свои личные проблемы решал. И не взятку брал, правильно? Обратился с проблемой, честно заплатил деньги, получил и привез тебе заказанные подарки. Что поделать, если по-другому пока не получается? Все, конечно, меняется, но не так быстро. А времени ездить по магазинам и искать подходящие товары, сам понимаешь, у меня нет. Поэтому действовал по ситуации. Ты же в свою очередь, настоял, чтобы вернуть потраченные средства, расплатился по чекам. Петр Иванович в курсе ситуации и претензий ко мне не имеет.

— Спасибо за откровенность, — криво усмехнулся я. — С подарками ситуацию разъяснили. А что дальше? Золотая клетка до конца жизни?

— Ну почему же? — не смутился майор. — Проведем операцию, возьмем тех, кто тебя ищет, станет свободнее и спокойнее. Охрана, машина, квартира в ведомственном доме у тебя, разумеется, останутся. Ты теперь человек государственный, положение обязывает. Привыкай. Будешь работать, делать карьеру. Твои способности, энергичность, понимание ситуации нужны стране. Гулять по Москве, заходить в магазины, загорать на сочинских или крымских пляжах, поехать куда пожелаешь, сможешь спокойно. Разумеется, при соблюдении общих правил безопасности. Хотя об этом пока рано думать. Реформы, подготовка к Олимпиаде, разгребание всего накопившегося дерьма, оставшегося после Хрущева и других правителей — работы море. Ивашутин, Машеров и Романов с раннего утра до поздней ночи пашут, по всей стране ездят. И ты тоже от них не отстаешь.

— Это да, — вздохнул я. — Работы, действительно, хватает. Что самое интересное, больше воюем с бюрократами и поясняем, почему это нужно, чем занимаемся непосредственно внедрением новых технологий. Сопротивление идёт серьезное. Многие просто не могут понять, почему надо всё менять. Приходится доказывать, убеждать, объяснять.

— Привыкай, — улыбнулся майор. — Кстати, Туполев не утерпел, уже успел пожаловаться на тебя Устинову. Мол, что это за мальчишка такой наглый, в процесс работы самого крупного конструкторского бюро вмешивается. Но у Петра Ивановича всё под контролем. И с министром обороны вопрос решили. Сначала Машеров, а потом и Григорий Васильевич свое веское слово сказали.

Сперва обосновали с цифрами и фактами в руках, что небольшие беспилотники необходимы. Затем пояснили: Кирсанов выполняет личное поручение Романова и контролирует ход реформ во всех сферах. Работа в аппарате ЦК ВЛКСМ — только статус, для официальности. А на деле он отслеживает обстановку для генерального секретаря и предсовмина. Им многое в лицо не скажут. А взгляд со стороны нужен. И получение информации из первых рук тоже: кто поддерживает, кто саботирует указания Генерального секретаря и Совета министров. Он молодой, энергичный, грамотный, пахать сутками может, в теме разбирается, и всегда может продемонстрировать объективный взгляд со стороны на происходящие процессы.

У Устинова после этого вопросов не осталось. По дошедшей до нас информации, он Алексею Андреевичу лично пистон вставил, чтобы его больше перед руководством не подставлял. А вообще хочет на тебя как-нибудь посмотреть. Деда твоего хорошо знал, теперь желает и с внуком познакомиться. Но это уже после Кубы.

— Это хорошо, что пистон вставили. Надеюсь, ему было больно, — я злорадно ухмыльнулся. — Может перестанет интриговать и начнёт делом заниматься.

— Ладно, — майор снова бросил взгляд на часы. — Нам уже пора. Ты, кстати, подарок для девушки, не забудь. Сегодня восьмое марта всё-таки.

— Не забуду, — заверил я. — Ни в коем случае. Спасибо что напомнили.

— Тогда поехали, — Сергей Иванович резко встал, с грохотом отодвинув стул. — Времени осталось мало. А опаздывать тебе нельзя.

— Поехали, — согласился я. Подхватил со стола коробочку и засунул в карман брюк.

8 марта. 1979 года. 14:35. Москва-Подмосковье

Я залез в машину и поерзал на заднем сиденье, устраиваясь поудобнее. За мной села Алла, оттеснив меня на середину, а с другой стороны в машину мягко скользнул Иван, громко хлопнув дверью.

— Поаккуратнее нельзя? — мрачно поинтересовался Володя. Наш борец оставался верным себе и только после того, как мы сели, убрал руку от «стечкина», лежащего между сидений.

— Извини, это по привычке, — старшина немного сконфузился. — У тестя «жулька» и дверь плохо закрывается. Он всегда просит меня посильнее хлопнуть.

— Забыли, но в следующий раз так не делай, — Володя повернул ключ зажигания и «волга» задрожала, готовясь к старту.

— Как прошло совещание в Комитете? — спросил майор, сидевший рядом с водителем.

— Нормально прошло, — весело ответил я. — Как обычно. Отдельные, не совсем сознательные личности пытались нудить: зачем нам что-то придумывать и тратить деньги? Ведь есть прекрасные типовые проекты домов. Пришлось бить их козырями. Обвинять, что они как проклятые капиталисты, только о финансах думают. А советские люди достойны высокого уровня комфорта, например, светлых, просторных квартир со всеми удобствами. Привел им пару цитат из последних выступлений Григория Васильевича. Сказал, что мы делаем страну мечты, и меняем облик городов, чтобы весь мир нам завидовал. А если посмотреть на эти серые безликие девятиэтажные коробки и хрущевки, похожие на норы, к советским людям можно испытывать только жалость. И не нужно рассказывать, что где-нибудь в Африке хижины из глины и соломы. Мы — не Африка, а страна с развитыми космическими технологиями и можем создать для своих граждан самые лучшие условия.

— И всё? Успокоились и согласились? — майор с интересом слушавший мой отсчёт, саркастично улыбнулся.

— Нет, конечно, — ухмыльнулся в ответ я. — Начали возбухать по поводу пластиковых домов, мол, при сильных низких температурах могут быть проблемы. А если об индивидуальных коттеджах говорить, постройка дешевая, а обслуживание — дорогое. Я эти аргументы предвидел и заранее подготовился. Доступ к архивам зарубежной прессы и научной литературы ещё с начала февраля у Романова выбил. Рассказал им, что на Западе дома из пластика строят с начала шестидесятых годов, и они успешно эксплуатируются без каких-либо серьезных проблем. Показал фотографии проектов француза Жана-Бенджамина Манневала, изготовленных для богатеньких толстосумов, дом Дитера Шмидта, построенного для своей семьи, ещё парочку интересных экземпляров. И добил пластиковой пятиэтажкой, построенной в Москве на Четвертом Вятском переулке в шестьдесят третьем году. Желающим предложил съездить и посмотреть собственными глазами — она до сих пор там стоит. Есть некоторые проблемы, но они все решаемы. Необходимо только желание работать над ними. Что касается дорогого обслуживания индивидуальных пластиковых коттеджей, пояснил, что преимущества целиком перекрывают недостатки. Во-первых, возводятся такие коттеджи невероятно быстро, за считанные дни, максимум, за полмесяца. Мы можем полностью обеспечить потребность большинства советских людей в жилье. Во-вторых, себестоимость, если сравнить даже с квартирой такой же площади, в четыре раза дешевле. В-третьих, предложил разобраться с коммунальными платежами. За двухкомнатную квартиру они в сумме составляют, примерно, пять-шесть рублей. Обслуживание такого коттеджа обойдется в три раза дороже. То есть пятнадцать-восемнадцать рублей. Найдется очень много семей, готовых заплатить тысячу-две рублей, чтобы получить в личное пользование и почти сразу вселиться в частный коттедж, а потом платить пятнадцать-двадцать рублей коммуналки. Как последний аргумент, один из чинушей пытался рассказать о развитии жилищного индивидуализма. Заявил, что это потворство частнособственническому инстинкту и для советских людей неприемлемо. Пришлось проводить небольшой экскурс в марксизм, и пояснять, что капитализм — это, прежде всего, частная собственность на средства производства и все вытекающие отсюда процессы. А личная собственность у советских людей обязана быть. Нам не рабы нужны, а благополучные и довольные жизнью люди. Для закрепления сказанного, опять добавил, что об этом неоднократно говорили наш генеральный секретарь Григорий Васильевич Романов, и председатель Совета министров Петр Миронович Машеров. Аргументов против больше не нашлось.

— И что решили?

— Строительству красивых домов, частных коттеджей из кирпича и пластика быть, — довольно заявил я. — Будем реализовывать концепцию товарища Гинзбурга, считавшего, что типовые проекты — путь к серости и однообразию. Строить прекрасные кооперативные и государственные многоэтажные дома с квартирами улучшенной планировки, двух-, а в некоторых случаях и трехуровневых. И что самое интересное, у Гинзбурга они спроектированы так, что жилое пространство используется рационально, то есть экономится. Плюс создается ощущение просторных помещений с высокими потолками. А ещё любой желающий сможет взять участок в пригороде или в селе и заказать строительство собственного частного дома. Хоть из кирпича, хоть из пластика. Были бы только деньги и желание. Правда, пластиковые дома пока будем возводить в средней полосе и на юге. В Сибири — только кирпичные, пока не создадим морозостойкий материал, который пройдет соответствующие испытания в экстремальных низких температурах.

— Понятно, — кивнул Сергей Иванович. — Ну что же, своё свидание ты полностью заслужил. Володя едем к «Лесному». Зорин с твоей девушкой уже выехал.

— Уже? — удивился я. — Вовремя. Удивительно, я сам до последнего момента, не знал, когда совещание закончится.

— Как только ты вышел, мне позвонили, — сообщил майор. — А я сразу связался с Зориным.

— На ходу подметки рвёте.

— На том стоим…

Кафе «Лесное» оказалось большим деревянным домом, стилизованным под усадьбу начала века. Подъехали мы к нему, свернув от окружной трассы на небольшую ровную асфальтовую дорожку, ведущую в глубину леса.

— Здесь в шестидесятых годах большие московские начальники любили отдыхать, — пояснил майор, заметив мой недоуменный взгляд. — Поохотиться, в баньке попариться, в озере поплавать. Вот и кафе для себя построили, чтобы под боком было. Даже Хрущев здесь пару раз бывал.

— Понятно, — кивнул я, — А сейчас что с ним?

— Сейчас тоже заезжают, — ответил майор. — Но зимой не очень часто. Иногда местное начальство обедает. Председатель райкома, директор совхоза, главный бухгалтер, агроном ну ещё парочка людей из местных руководителей. Летом отдыхающие из санатория поблизости наведываются. Приходят потанцевать, местных блюд отведать, кормят здесь вкусно. А зимой народу почти нет. Идеальное место для твоего свидания.

— У кафе стоит синий «москвич», четыреста восьмой, — сообщил Володя. Правая лапища водителя опустилась вниз, где лежал «стечкин».

— Спокойно, это свои, — предупредил майор и могучая пятерня водителя, обхватившая рукоять пистолета, облегченно разжалась.

Я глянул вперед и увидел синий силуэт знакомой машины. «Москвич» притулился у обочины, с противоположной стороны и немного позади от кафе.

«Аня!» Губы моментально пересохли. Сердце начало биться с утроенной силой, грозя разорвать напополам грудную клетку. В горле огромной бугристой шишкой напух ком, мешающий дышать. Я пожирал глазами «москвич», пытаясь рассмотреть в смутно виднеющихся силуэтах за запотевшими стеклами, фигурку любимой.

«Волга» притормозила, не доехав до входа в кафе метров пятнадцать. «Москвич» призывно просигналил. Из машины неторопливо вылезла знакомая плечистая фигура в толстой коричневой дубленке и черной ондатровой шапке-ушанке.

«Игорь Семенович».

Сэнсей распахнул заднюю дверь, и наружу выбралась Аня. В длинном светло-сером пальто с меховым воротником, перехваченным пояском у талии. Из-под белоснежной вязаной шапочки выбивалась задорная черная челка, на щеках играл багровый румянец, а пушистый, такой же сверкающий молочной белизной шарф, наполовину закрывал лицо, делая Николаенко похожей на таинственную восточную красавицу. Я дрогнувшей от нетерпения рукой, открыл, затем резко оттолкнул дверь и одним движением выскочил из «волги». Аня увидела меня, и зеленые глазищи радостно вспыхнули. Она рванулась вперед. Под её сапожками разлетались в разные стороны хлопья снега, а я несся навстречу, забыв обо всем. На середине пути мы встретились, я подхватил за талию раскрасневшуюся девушку, звонко чмокнул её в пухлые алые губы, поднял и радостно закружил, от избытка чувств, переполнявших душу. Аня ойкнула от неожиданности, обняла за шею, щекоча кожу нежными ворсинками варежек, и прижалась ко мне всем телом — Леша, хватит, — наконец прошептала она, — Неудобно. На нас же смотрят.

Я, тяжело дыша, опустил её на землю. Но руки с талии не убрал.

— Привет, — прошептал, не в силах оторваться от сияющих изумрудных глаз.

— Привет, — выдохнула Аня. Она смущенно покраснела, но взгляд не отвела, и спустя мгновение добавила:

— А я знала, что увижу тебя сегодня. Чувствовала.

В первую секунду я даже не нашелся с ответом. Потом выдохнул:

— С восьмым мартом тебя.

Нежно притронулся губами к порозовевшей щечке и добавил:

— Подарок вручу позже. В кафе. Договорились?

— Договорились, — с готовностью кивнула Аня. — Но это не обязательно. Можно вообще без подарка обойтись. Главное, ты со мною.

На этот раз она чуть отвела взгляд, будто испугавшись своего откровения. Белоснежное личико подруги опять окрасилось в нежно-розовый смущенный румянец.

Я не удержался и снова быстро поцеловал её в губы.

— Леша, — возмущенно вскрикнула девушка и стрельнула глазками по сторонам. — Люди же кругом.

— Пусть смотрят, — отмахнулся я. — И завидуют.

— Чему завидуют? — наивно спросила Николаенко.

— Тому, что такая красотка на свидание пришла, — довольно ухмыльнулся я. — Подожди, секунду буквально, я сейчас. Хорошо?

— Ладно, я здесь пока постою, — согласилась подруга.

Я двинулся к «москвичу». Подошел к сэнсею и протянул ладонь