Дар светоходца. Враг Первой Ступени [Елена Гарда] (fb2) читать постранично, страница - 3

сопровождалось риском не вовремя расплакаться, а Кай не стал бы этого делать даже в случаях «можно», «пора» и «надо». Потому что «парни не плачут. И не досаждают другим своим любопытством». Так учила его Муза Павловна.

Дед Егор на всё имел собственную точку зрения. Здесь он где-то вычитал, что за свою жизнь человек проливает слёзы в объёме семи вёдер. И без этих семи вёдер в организме даже нарушается какой-то терапевтический антибактериальный баланс. Потому, вслед за автором твердил дед, плакать полезно для здоровья. Кай ни разу не видел деда в слезах, да и звучало это как-то противоречиво. Ведь от слёз и скорби можно и умереть.

Такая смерть долгое время представлялась Каю особенно страшной, очень медленной и прекрасной. Стыдно признаться… в детстве он иногда о чём-то таком мечтал, особенно когда злился на деда.

Пусть бы я умер от горя, думал он тогда. Чтобы все, кто знали его, тоже потом умерли от горя. Или нет… лежу я такой с кинжалом в груди. А вокруг все плачут. И чтобы история не заканчивалась и стала одной из самых страшных родовых тайн, и рассказы о ней ходили даже через многие века. Или, вот! История вдруг передумывает и спасает меня. И все жалеют, что плохо со мной обращались.

Но подрастая, Кай начал понимать, что от такой славы нет никакого проку. Уж если прославиться, то за какое-то сложное, но понятное геройство с невообразимой тайной в глубинных мотивах. Чтобы куда ни кинь, а всё загадка, и ключ к разгадке — новая загадка. Чтобы у тебя один заряд. И один выстрел. И чтобы надежда только на тебя, желательно, у всего Древнеграда. Или у всей Гардаринии. А то и…

Это новое открытие в своё время дало толчок другому нескучному упражнению — он начал придумывать загадки сам, среди которых в первую очередь крутились причины исчезновения родителей.

Получалась белиберда, но тревожная, щемящая. Ему представлялись мрачные каменные бастионы, черепичные купола, церковники с бездушными глазами, фонтаны… фонтаны… суровые переговорщики в портупеях, которые запугивают и разлучают влюблённых, и даже разломы земной коры, пожирающие город. Последнее — для того, чтобы непременно было страшно, потому что ничего страшного или пугающего с ним в жизни не происходило, а без этого ни кино, ни книжки ему интересными не казались. Интриги, тайны, предательства, алчность и стихия — чем не движущая сила захватывающего сюжета об особом герое?

Он так увлёкся этой фантазией, что перестал спать — ночами во мраке коридора ему мерещились злобные тени. Музе Павловне стоило больших трудов успокоить его. Мягко улыбаясь, она гладила его по волосам и приговаривала: «Не бойся, там никого».

Став ещё старше, в какой-то момент он понял, что представлять себя особым героем было и несерьёзно, и грустно. И хотя от этого делалось не так скучно и менее одиноко, всё сводилось к обычной жажде признания.

Кай мрачнел от этой мысли, это звучало как-то стыдно. Но в один прекрасный момент всё развеялось — он сообщил себе, что тайны при неправильном обращении могут портить людям жизнь, перестал мечтать и запретил себе фантазировать.

Дед понаблюдал-понаблюдал за ним и выдохнул с облегчением.

…

Кай взрослел, и характер его принимал всё более интровертные черты. Его не слишком занимали игры с одногодками, как и свойственные подросткам развлечения. Он жил в окружении трёх необычных стариков: «книжного червя», «питерской, из бывших» и «римского попа», как за глаза окрестили их соседи. По мнению последних, те совсем не походили на типичных советских граждан, и, по существу, ими и не были. Дед «жил» книжными мирами, Муза Павловна «жила» мирами Серебряного Века, Каргер — «мир» оставил давно. Он служил священником в католической церкви.

Такая неспешная размеренная жизнь, чьи самые бурные всплески были сопряжены с подгоревшим субботним пирогом или с приступом ревматизма у деда Егора, превратили Кая в не очень общительного домоседа. К семнадцати годам Кай не без удовольствия и даже тихой бравады признал комфортность своего существования. А деда просто любил, такого как есть.

…

Признаться, дед был невыносимо методичен, его скрупулёзность в суждениях граничила с занудством. И не было такого вопроса, который, влетев в его ухо, вылетел бы из другого без развёрнутого проработанного ответа. Дед Егор доверял книгам. Чем старше книга, тем больше к ней доверия. Он часто повторял за кем-то ещё более последовательным и методичным: «Чем дальше назад ты можешь заглянуть, тем дальше вперёд сможешь увидеть». Половину свободного времени дед посвящал книгам, оставшуюся часть — обсуждению прочитанного.

Вчера, например, вытряхивая Кая из скорлупы уединения и безделья, дед Егор зашёлся хрипловатым старческим смехом. Утирая слёзы и приговаривая «вот же, черти талантливые!», дед, зачитал вслух:

«Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом», — ну ты слышал такое, Кай, — дом-кра-том!!!

Кай на это вежливо кивнул,