Владимир Петрович покоритель [Дед Скрипун] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

такое блаженство? Нет? Выпить пол-литра пива, с похмелья это не то, это суррогат ощущения. Блаженство — это когда на твою раскалённую голову течет нескончаемым потоком ледяная вода. Поверь, я знаю, что говорю. Сам испытал. Меня так в чувство приводили. Я хлебал, фыркая и кашляя, это чудо, улыбался, несмотря на треснувшие до крови губы. И был счастлив. Но только до того момента пока не открыл глаза.

Надо мной склонилась рожа, нет морда, нет, не знаю, как классифицировать этот предмет. Можешь сам определить. Три пары зеленых глаз, с вытянутыми горизонтальными зрачками, одно из которых на остро свисающем к земле подбородке, другие два, с заплетёнными в косичку бровями, откинутыми на затылок и сплетенные там с редкой растительностью из макушки, соединенные в одно целое бордовой заколкой в виде стрелы. Глаза эти смотрели на меня, змеиными зрачками, с интересом, и вертикальный безгубый рот, улыбался, точно говорю, улыбался и верещал какой-то бред, а острый нос, похожий на ястребиный клюв, подхрюкивал поддакивая. Не описался я только потому, что до этого высох, до хруста, на солнышке.

Более детально опишу это чучело, чтобы можно было понять моё состояние:

Темно зеленого цвета кожа, покрытая черными бородавками, лоснилась на солнце короткой шерстью, как у куницы. Я не удержался, потрогал. Само высокое, выше меня на голову, худое и мускулистое, шашечки на прессе и развитая грудь, выдают не дюжую силу. Ноги короткие, трехпалые ступни опираются на песок и не обжигаются, подошва там толще чем у моих ботинок. Руки длинные, ниже колен, с черными ногтями на кончиках пальцев трехпалой ладони. В одной из них длинное ружье, на манер наших, древних фитильных, прикладом опирается в песок около моей головы.

Ну как впечатляет? Штаны сухие? Вот и не смейся. Лучше бы я не очухался.

Трехпалые руки оторвали меня от земли, грубо взяв под мышки, и как котенка швырнули к костру, сунули в руки костяную плошку с вонючей желтой жижей.

Ах, да, я не описал где нахожусь. Извини, виноваты в этом моя растерянность и сковавший страх. Исправляюсь.

Стойбище, по-другому не назовёшь место моего пребывания, находилось в ложбинке, между двух барханов, в небольшом оазисе, на берегу мелкого ручья. Шесть шатров, вокруг хилого костерка, шесть несуразных сооружений, из каких-то костей и веток, обтянутое желтыми шкурами, здесь абсолютно все желтое, в тон песка. Аборигены, в количестве, которое невозможно сосчитать, из-за постоянного их перемещения, агрессии не проявляли. Потолкались вокруг меня, прокурлыкали что-то на своем языке, потолкались локтями и разошлись, потеряв интерес, оставив в одиночестве.

Отхлебнув из плошки жуткое пойло, я едва не выплюнул его назад, но сдержался. Мало ли, что. Как они отреагируют на такое отношение. Пристрелят еще, вон у каждого в руках ружье, и по сноровке, с которой они его таскают, не для украшения предназначено. Я натужно улыбнулся, и проклиная повара еще отхлебнул.

Хохот взорвал стойбище. Ну а как еще назвать их громкое хрюканье, сопровождающие приседание на корточки и хватание за живот. Хохот он и есть. Один из них, закинув оружие за спину, подошел ко мне, периодически вздрагивая от распирающего смеха, сунул свои ладони мне в плошку, размазал жижу на манер мыла, и поманив меня за собой, обмыл их в ручье. После этого постучал черным ногтем по моей голове, покачал своей тыквой, заржал, гад и ушел. Конфуз, однако, покраснел даже, и вроде сначала даже обиделся, но потом и сам заржал, упав в траву. Отпустило. Накопленные боль, страх растерянность ушли. Ну с пусть, что они уроды, ну и пусть с ружьями не расстаются, и что не понимаю я в их лепете ничего, тоже пусть. Я жив. Остальное не так важно. Разберемся. Где наша не пропадала.

Пантар

Десять дней я уже тут. Солнечные ожоги, плоды моей тупости от оставленной в машине одежды, были вылечены самым что ни на есть варварским способом. Новые, зеленые друзья — садисты намазали мое многострадальное тело какой-то едкой гадостью, которую только по недоразумению можно назвать мазью. Кожу зажгло блин так, что думал сдохну. Целый день, вот так вот, сволочи мучатся заставили, а чтоб эта мерзкая мазюка не засыхала, еще и водичкой поливали, как кактус у бабушки на подоконнике, и только вечером помыться разрешили. Но знаешь, помогло. Шкура как новая стала, даже рубцов не осталось, и не обгорает на солнце больше. Загрубела и задубела, приобрела светло-коричневый цвет.

Притерся я, за это время к новым, суровым реалиям. Теперь, вот, помогаю зеленым уродцам как могу, в основном по быту, другого пока не доверяют. Почему уродцам? А как еще их назвать? Не красавцами же. Уж больно рожи мерзопакостные. Хотя при их виде уже в дрожь не бросает, привык. Учу местный язык. Вроде получается. Понимаю уже через раз, что говорят. Но пока все больше жестами общаемся, руками крутим, губами шлепаем, пытаемся друг — другу смысл сказанного донести.

Самым главным у них в банде Гонья, что в переводе на местный, что-то вроде: