Макария [Дарья Норок] (fb2) читать онлайн

Дарья Норок Макария

Посвящается моему племяннику и свёкру, чьи жизни унёс рак.

Глава 1

Опершись руками о кухонный стол, я мысленно болел за одну из капель, наблюдая, как она, опережая несколько других, спускается по стеклу. Наверняка каждый так делал. Это происходит бессознательно.

В детстве я из-за своей нетерпеливости бил пальцем по стеклу. Я думал, что таким образом подгонял понравившуюся мне каплю. В итоге все капли разом скатывались вниз, оставляя после себя тоненькие полосы влаги. С возрастом я не стал более терпеливым, но уже не тратил силы на вещи, исход которых не зависел от меня.

Из-за дождя за окном было видно лишь мерцание размытого фонаря. Слившись со светом этого фонаря, моя капля исчезла на долю секунды. Появившись, она вышла на финишную прямую, оставив все остальные капли позади себя. Исчезнув, она первой коснулась нижней рамы окна. Ребёнок, живший глубоко внутри меня, ликовал.

Дочь уже спала, а моя жена, помыв посуду после ужина, который мне пришлось поглощать еле тёплым, наливала кипяток в кружку. Она давно уже не сердилась на меня из-за того, что я вечно опаздываю на ужин. Она и раньше не ругалась из-за этого, но сейчас она уже и не ожидала увидеть меня вовремя.

– Держи, – спокойно сказала Мари, передавая мне в руки кружку кофе и садясь рядом со мной.

Повернувшись всем телом ко мне и подогнув колени, она поставила свои ноги на перекладину моего стула. Она подняла со стола свою любимую чёрную кружку с зелёным чаем и поднесла к своим губам. Мой старый тёмно-синий джемпер, который она постоянно носила дома в холодную погоду, закрывал её руки, оставив открытыми только пальцы. Её русые волосы, напоминавшие мне оттенок тёмного мёда, который переливается разными тонами, когда его начинаешь размешивать, мягкими волнами спускались чуть ниже плеч. Мне всегда так нравилось, как её волосы начинали завиваться после ванны. Она как раз вышла из душа, когда я пришёл домой, поэтому сейчас от неё веяло ландышами.

– О чём на этот раз задумался? – спросила она.

– Да ни о чём, – пробормотал я, переводя взгляд с её волос на свою кружку.

– Какой-то ты мрачный сегодня.

– Да всё в порядке, – отмахнулся я, – как обычно, я всё ещё мысленно на работе.

Я попытался выдавить из себя естественную улыбку, но, судя по всему, у меня это плохо получилось. На душе у меня была тяжесть, поэтому мне было сложно сделать непринуждённый вид. Глаза явно сдавали меня. Невозможно сделать счастливое лицо, если глаза всё равно остаются печальными. Ты собираешь всю силу воли, напрягаешь все свои нервные окончания, но выражение глаз не меняется, даже несмотря на то что в их уголках появились необходимые морщинки, которые должны создавать впечатление смеющихся глаз. Никогда не понимал, отчего так происходит. Но я понимал, что нужно всего лишь внимательно посмотреть человеку в глаза, чтобы узнать, о чём он думает на самом деле. Но это нужно делать до того, как ты задал ему вопрос, на который хочешь получить желанный ответ. Эта простая истина почти всегда помогала мне в работе. На допросах люди и без того нервничают, а когда пристально смотришь на них и неожиданно задаёшь нужный вопрос, то они уже не могут скрыть свою реакцию. Именно от этой реакции я и отталкиваюсь, расследуя убийства, похищения и другие преступления.

Несколько секунд Мари смотрела на меня испытующе. Теперь уже я ощущал себя как на допросе. Глубоко вздохнув, она поднесла кружку к губам и отпила глоток чая. В глазах у неё мелькнуло раздражение.

– Я завтра еду в аптеку, тебе не нужно уже покупать таблетки? – в её голосе прозвучал холодок.

– Нет, пока ещё есть. Зачем тебе в аптеку? Я мог бы завтра после работы сам заехать туда.

Она не знала, что таблетки, которые мне выписал Мистер Брайтон, я перестал пить уже как два месяца назад. Я не особо доверял всяким мозгоправам, поэтому с трудом согласился пойти к нему на приём. Жена заставила меня сходить к нему, когда я после очередного закрытого дела вдруг начал думать, что ошибся и настоящий убийца тридцатисемилетней женщины ходит на свободе. Я знал, что моя проблема не надуманная, а его диагноз ложный, но я покорно вынес и вынужденный отпуск, и лечение, на которое я якобы согласился, и шуточки коллег, которым доставляло огромное удовольствие подкалывать меня.

Но это всё в прошлом. Тогда я понял, что нет смысла доказывать психотерапевту то, что я не болен. Нужно только соглашаться с ним и делать вид, что следуешь его указаниям. И тогда это всё закончится намного раньше, чем, если я бы стал упираться и спорить.

Этот знаток утверждал, что у меня развивается мания преследования. По его словам, наибольшим моим страхом является опасение поступить неправильно и принять неверное решение. Он меня убеждал, что такие люди, как я, склонны обвинять других в собственных несчастьях, тем самым снимая с себя вину. В общем, бред полный! Нет у меня никакой мании преследования! Это ублюдок не то чтобы следил за мной, он делал вид, что следит. Он специально делал это так, чтоб я его видел. Я догадывался, что Морис знает о моих подозрениях, поэтому делает вид, что преследует меня, и, таким образом, как бы запугивает меня и издевается надо мной. Морис хотел, чтобы я начал нервничать. Я никогда не делал вид, что не замечаю его, но и паниковать из-за таких проделок я не собирался.

Вся проблема в том, что этот Морис – местный священник. Он был настоятелем в церкви. Тогда мы посадили его двадцатилетнего сына, который во всём признался. Парень описал, как встретил знакомую своего отца и поругался с ней из-за какой-то мелочи. Он даже не помнил причину их спора, с которого всё началось. Он рассказал, как в пылу ссоры ударил её кулаком по голове, от чего она сразу упала. Он говорил, что дальше ничего не помнил. Но зато он объяснил, из-за чего мог так бурно отреагировать на ссору с женщиной. Сын Мориса был сильно пьян. А пьян он был из-за того, что его девушка изменила ему. Узнал он об этом за пару часов до убийства.

Я помню, как даже опытных полицейских в тот день стошнило, когда труп женщины переворачивали на спину. Внутренности с характерным звуком вывалились наружу, а её лицо было похоже на кровавое месиво. Нас поразили вся дикость и звериная жестокость, с которой было совершено это убийство. Смотря на этого парнишку, я никак не мог представить, что он был способен на такое страшное преступление.

И вроде бы всё сходилось – он признался. Да и следы крови этой женщины присутствовали на его одежде и обуви, но я до сих пор не понимал, в какой же ярости нужно было быть, чтобы так раскромсать её одежду и тело. Никто не мог поверить в это, но и доказать обратное никто не смог. На вид парень не был особо крепким, да и психически неуравновешенным его никак не назовёшь. Даже если учесть тот факт, что в момент, когда человек чувствует адреналин, силы его необычайным образом увеличиваются в разы, я всё равно сомневался, что он смог сделать это.

Мне не давал покоя отец парня. Уж очень наигранно было горе у него на лице. Я всё понял наверняка, когда увидел в окно своего кабинета его лицо после допроса. Оно выражало безразличие. Даже не безразличие, скорее, раздражение. Будто его разбудили в субботу в пять утра звонком в дверь, чтобы прорекламировать новый пылесос.

Но доказать я бы ничего не смог. Его жена утверждала, что в тот вечер у них ужинал брат Мориса. После того как его брат ушёл, они с мужем недолго смотрели телевизор, затем прочитали молитвы и легли спать. Также это подтвердил брат Мориса и его соседи, которые видели, как он вышел из их дома.

Отец парня был очень набожным священнослужителем, поэтому не захотел видеться и разговаривать с сыном. И только мать парня один раз навестила его. Она всё время плакала. Мне не понравилось, что в её взгляде было написано, будто она винит во всём себя. Я слышал, как она просила у него прощение.

На суде никто из его родных не присутствовал. Он смиренно выслушал приговор, ни разу не посмотрев на присутствующих в зале суда.

После этого всё и началось. Я стал замечать рядом с собой явные признаки присутствия Мориса. Я стал нервным и подозрительным. И как назло, мне никто не поверил. Мне пришлось идти к Мистеру Брайтону, а после делать вид, что я пью эти дурацкие таблетки.

Чувствуя себя не совсем полноценным, принимая таблетки, которые мне выписал психотерапевт, я решил забросить это дело сразу же, как только закончилась первая упаковка. Мари я ничего не сказал, так как был уверен, что со мной всё в полном порядке. Я был убеждён, что не сын Мориса убил ту женщину.

– У меня противозачаточные закончились. Я собиралась ехать утром. Мне нужно принять их в обед, – ответила Мари на мой вопрос, выводя меня из моей задумчивости.

Она не смотрела на меня. Мари спустила ноги с перекладины моего стула и развернулась к столу.

Я начал уже забывать, что она категорически не хочет больше детей. Несколько раз я пробовал разговаривать с ней об этом, но это заканчивалось скандалом. Мало того что я так и не находил объяснений её упрямству, так ещё и оставался виноватым. Мне хватило пару раз таких скандалов, и я больше не лез к ней по этому поводу. К тому же это было вовсе не принципиально для меня. Я был благодарен ей за то, что у меня уже есть любимая дочь.

– Во сколько ты завтра домой? Нам с Софи ждать тебя на ужин? – спросила она после продолжительного молчания.

– Мне, наверное, придётся опять завтра задержаться.

Мари ничего не ответила. Она и не ждала от меня утвердительного ответа. Мари продолжала пить чай с невозмутимым видом. Иногда это меня даже беспокоило. Она уже давно делала вид, что ей всё равно.

– Помнишь, я рассказывал тебе про Акифа, которого обвиняют в убийстве жены и сына. Так вот, недавно я узнал, что его жена говорила ему, когда ещё была жива, что видела друга своего брата в городе. Но Акиф не поверил, что тот прилетел так далеко из Иордании только для того, чтобы отомстить им за честь семьи своего друга, – сказал я, решив нарушить гнетущую тишину, которая, по всей видимости, смущала только меня.

– Ты думаешь, её брат действительно отправил сюда своего друга, для того чтобы убить свою сестру?

– Вполне возможно.

– И всего лишь из-за того, что та оказалась не девственницей и сбежала с возлюбленным? – с насмешливым возмущением спросила она.

– Не просто не девственницей. В тот момент, когда родные собрались выдать её замуж, она была уже беременной. Когда она решилась рассказать об этом Акифу, то была уже на втором месяце беременности.

– А я-то думала, что эти средневековые законы со своими убийствами во имя чести уже давно забыты.

– Ну, знаешь, сразу отменить все средневековые законы шариата невозможно.

Мари смотрела вглубь своей кружки чая и молчала. Её глаза не выражали ничего. Только хладнокровное спокойствие. Мне захотелось больше рассказать ей о том, что я узнал за этот месяц поисков. Я многое выяснил о жизни и культуре этих людей, и мне захотелось поделиться этим с ней.

– В некоторых местах ещё сохранился обычай, согласно которому родственники жениха могут перебить всю семью невесты, если та оказалась не девственницей. И суд даст убийцам только условное наказание, так как бесчестье невесты считается смягчающим вину обстоятельством для такого тяжкого преступления.

Мари приподняла бровь и посмотрела на меня, но всё же ничего не сказала. Она внимательно слушала.

– Я недавно вычитал, что в некоторых местах жестоко забивают камнями потерявших раньше замужества девственность невест или изменивших мужьям женщин. Их закапывают так, чтобы они не могли двигаться. Ну а дальше сама можешь догадаться, что происходит.

– Это бесчеловечно. Но так поступить может только человек, – нахмурившись, ответила она.

И она была права. К сожалению, такие бесчеловечные поступки и определяют нас как людей. Только люди могут убивать из-за веры, предательства, денег и зависти.

– В любом случае я не верю, что человек, настолько любящий свою жену и ребёнка, может их убить. Я просто хочу помочь ему. Мне необходимо будет опять задержаться на работе.

Мари наконец-то улыбнулась и сказала: «Я знаю».

На следующее утро она уехала раньше меня. Пока я завтракал, обдумывая, что в первую очередь мне необходимо сделать сегодня, спустилась Софи. Она опять нацепила на себя эти бесформенные тряпки. Она их называет модными. Ей уже четырнадцать лет. В её возрасте девочки уже задумываются о том, как бы выглядеть привлекательнее для мальчиков. Пытаются быть более женственными. Она же мне говорит, что я ничего не понимаю в современной одежде. Видимо, я действительно немодный, раз уж не понимаю, почему девочке в наше время непременно нужно выглядеть как мальчик.

У моей дочери были чёрные волосы, как и у меня. Стрижку она постоянно делала одну и ту же. Спереди прямые пряди до плеч, а сзади они были чуть короче. Вроде она называла это «боб». Когда она в первый раз сказала мне название стрижки, то я подумал, что это было имя её парикмахера. Я понял, в чём суть, лишь через месяц, когда она собралась снова стричься. Тогда я спросил у дочери: «Ты опять идёшь к Бобу?»

С собой она постоянно таскала очки с большими круглыми линзами. Там были обычные стёкла, так как зрение у неё было отличное. В противном случае Мари бы не разрешила их носить ей. Вот для чего ей они?! В детстве мы издевались над теми, кто носил очки. Мы все называли таких детей очкариками, четырёхглазыми, ботаниками и тому подобное. А сейчас же детишки целенаправленно делают из себя фриков. Они намеренно надевают на себя всё самое нелепое, а ещё и гордятся этим. Странное поколение.

Она постоянно носила уродливые ботинки, смахивающие на армейские. Только в совсем жаркие дни надевала безобразные кроссовки с толстой подошвой. В них её ноги выглядели на три размера больше. Она походила на диснеевского персонажа, у которого тонюсенькие ножки и огромные ботинки.

Видимо, она прочла по моему лицу, о чём я думаю. Состроив гримасу недовольства, она закатила глаза так, будто хотела сказать: «Ну что опять?» Нацепив на себя куртку и шарф, Софи поспешно направилась к двери. Её подруга уже ждала её на улице.

– Я ушла, – бросила она через плечо уже у самой двери.

– Шапку надень! – крикнул я для закрывшейся двери.

Вздохнув, я поднялся из-за стола и направился на улицу к машине.

Переходный возраст является одним из самых мучительных периодов в жизни. Как для подростка, так и для его родителей. В этом возрасте Софи думала, что она уже совсем самостоятельная. Хоть она и была всегда чересчур уж взрослой для своих лет, но, по крайней мере, раньше она слушалась меня. А я так всегда гордился тем, что у меня дочь в свои годы такая по-взрослому спокойная и рассудительная. Я всё время дивился тому, насколько она была проницательна в свои годы. Смотря на вещи сквозь свою детскую наивность, она могла разглядеть суть таких вещей, о которых я никогда бы не догадался сам.

Я часто слышал от других родителей, что пока дети не повзрослели, они видят мир удивительно правильно. Вот и Софи, пока не начала взрослеть, пугала своей проницательностью. Хорошо, что она ведёт теперь себя как нормальный ребёнок, хоть и не очень послушный.

На улице было довольно прохладно. Вчерашние лужи уже покрывались тонкой корочкой льда. Скоро совсем похолодает и всё покроется слепящей белизной снега.

По пути на работу меня никак не оставляло гнетущее чувство, которое с каждой минутой усиливалось. К сожалению, мне было уже знакомо это ощущение. Оно было частым спутником в моей жизни.

Остановившись на светофоре, я ощутил, как к горлу что-то подкатывает. Будто огромные щупальца медленно обхватывали мою шею, плечи, а затем и голову, с каждой секундой усиливая хватку. Мой череп трещал от давления, а дышать становилось труднее. Воздух просто не поступал мне в лёгкие, хоть я и пытался дышать глубже. Через минуту давление начало медленно отступать. Я почувствовал лёгкое облегчение. Это было похоже на ощущение, когда ты долгое время терпишь неудобства из-за того, что на твоём плече лежит голова спящего ребёнка. Плечо у тебя затекло, но ты не хочешь будить его, поэтому не двигаешься и терпишь. И вот, когда ребёнок наконец-то проснулся и поднял голову, ты ощущаешь отступающее давление, которое сменяется ощущением покалывающей лёгкости в плече. Это ощущение окутывало меня всего. Я почти не дышал. Мой организм будто и не понимал, что для того, чтобы остаться в живых, ему необходимо намного больше воздуха, чем поступает сейчас. Как бы я ни пытался, но лёгкие не хотели работать так, как положено. Я ощутил дурман. Паника отступала. На смену ей пришла апатия. Теперь мне и не хотелось дышать. Более того, мне не хотелось двигаться. Я чувствовал отрешённость ко всему происходящему вокруг. Я будто впитывал умиротворение. Единственное, чего я сейчас хотел, это закрыть глаза и больше их не открывать.

Раздался сигнал машины, стоявшей за мной. Она вырвала меня из оцепенения. Удивительно, но я мгновенно пришёл в себя. Схватившись за руль, я тронулся с места, пытаясь сосредоточиться на дороге. Приступ длился от силы полминуты, но мне показалось, что меня уносило в это забытьё целую вечность.

Подъезжая к работе, я краем глаза заметил старенький серый пикап. У себя в голове я отметил, что уже видел эту машину вчера вечером. Только сейчас она стояла с другой стороны здания. Такой же автомобиль был у Мориса. Солнце располагалось как раз позади этой машины, поэтому я не мог рассмотреть лицо водителя. По силуэту я понял, что это был мужчина. Определённо это был Морис. Рано или поздно он доведёт меня своими выходками и очень пожалеет об этом. Я ещё докажу его причастность к убийству той женщины.

По обыкновению, я сделал вид, что не заметил его. Пусть тешит своё самолюбие тем, что так ловко следит за мной, что я даже не подозреваю о его существовании.

На работе я первым делом достал дело Акифа. Я соображал, как можно подтвердить то, что он мне рассказал. Имя предполагаемого убийцы он не помнил, а приметы, которые он назвал, были весьма скудны. Неизвестно, когда он мог прибыть в страну. Также не понятно, здесь ли он до сих пор. Единственным способом найти его было отыскать любые признаки прибытия этого человека в страну.

Акиф не слишком охотно сотрудничал с нами. Всем было ясно, что даже если его оправдают, то для него, по сути, ничего уже не изменится. Жену и сына уже никто не вернёт.

В этот момент в кабинет постучалась Лора. Это была стажёрка. Она недавно появилась в нашем отделе. Совсем молодая. Она старательно пыталась со всеми подружиться. Поначалу я думал, что это было из-за её наивности, но потом понял, что это был способ втереться во всеобщее доверие. И ей это неплохо удавалось.

– Доброе утро, Артур! Не отвлекаю? – сказала она, широко улыбаясь и входя в кабинет.

Улыбка у неё была шикарная: ровные белые зубы и красивые полные губы. Её улыбка притягивала взгляды как мужчин, так и женщин. Она и сама знала, что когда улыбалась, люди невольно начинали восхищаться ей. Забавно было видеть, как взрослые мужики млели перед ней, как только ей что-то было нужно. Наверняка в школе учителя многое ей прощали за её милую мордашку.

Поначалу и я клюнул на её смазливую внешность, считая, что она была скромной и очень позитивной девушкой. Но за долгие годы работы детективом я неосознанно начал подмечать детали, которые обычно не бросаются людям в глаза, такие как уголок рта и морщинка возле глаза, которые, на секунду появившись, открывают её брезгливость по отношению к рядом стоящему человеку. Или нахмуренные брови и преувеличенная забота о человеке, которого она даже не знает. Можно долго перечислять то, из-за чего я очень быстро поменял своё мнение о ней, но это не изменит того, что остальных людей она продолжает водить за нос. И я говорю про тех, кто по сути своей профессии обязан сразу видеть в людях все их наклонности, повадки и привычки.

Открыто пользуясь своими чарами, она постоянно манипулировала людьми. И не только мужчинами. Женщины хоть и видели в ней соперницу, но также велись на её невинные глаза. Для них она была дочерью и младшей сестрой, которую нужно подбадривать и направлять. Думаю, именно поэтому у неё всё время было такое приподнятое настроение. Она была всеобщей любимицей.

Волосы у Лоры были густые, длинные и чёрные как смоль. Она всё время заплетала их в длинную косу. Только один раз я видел её с распущенными волосами. Это было, когда я встретил её в магазине после работы. Был поздний вечер, и я заскочил после работы за продуктами, которые Мари попросила купить. Лора же, ссылаясь на плохое самочувствие, ушла с работы ещё в обед. Я видел, как старательно она изображала боль в животе. И, естественно, ей поверили. Люди не могли даже заподозрить, что этот ангелок с глазами цвета янтаря, переливающегося на солнце, может солгать.

В магазине же я её застал очень бодрой и оживлённой. На ней были обтягивающие джинсы и ярко-бирюзовая рубашка, заправленная за пояс. Рубашка была расстёгнута почти на все пуговицы, из-за чего была видна белая обтягивающая майка. Губы у неё были накрашены кроваво-красной помадой. Такая маленькая деталь, как распущенные волосы и накрашенные губы, всегда приковывают взгляд к симпатичной девушке. На работу Лора никогда не красилась. До этого момента я её и не воспринимал как женщину. К тому же ей было всего двадцать четыре, а мне – уже тридцать семь. На тот момент я ещё считал её простоватой девушкой, хоть немного и эгоистичной, поэтому тот контраст, который мне открылся в тот вечер, слегка ошеломил меня.

В руках у неё были весьма тяжёлые сумки с покупками. В этом я убедился, когда помогал ей донести их до машины. А она тем временем призналась мне, что сбежала с работы для того, чтобы подготовиться к вечеринке. Она устраивала её в своей съёмной квартирке. Это была вечеринка в честь приезда её друзей из другого города. Именно поэтому ей и пришлось соврать. Она не постеснялась мне рассказать всё это, полагая, что виноватый взгляд и извиняющийся тон её голоса заставят меня растаять и ничего никому не сказать. Я и не собирался никому про это говорить, но не потому, что она этого хотела, а потому, что мне попросту было плевать на это.

Тогда мы поболтали совсем недолго. Сейчас я даже не вспомню, о чём мы разговаривали. В тот момент я был заворожён её губами, которые быстро шевелились, рассказывая мне что-то.

Ночью после нашей встречи я почти не спал. Всю ночь мне не давал покоя образ Лоры. Я корил себя за свои мысли, но не мог заставить себя убрать из головы её красные губы.

– Я принесла тебе кофе, – всё тем же жизнерадостным голосом сказала она, вырывая меня из моих воспоминаний.

Она поставила пластиковый стаканчик передо мной. Сама же опустилась на стул и, прихлебнув из своего стаканчика с кофе, очередной раз широко улыбнулась.

– Спасибо. Я как раз никак не могу проснуться.

Её янтарные глаза смотрели на меня в упор.

– Ты до сих пор ломаешь голову по поводу того араба? Разве Клайд не должен был проверить базы данных авиакомпаний? – небрежно спросила она.

– Он этим и занимается. Так же, как и я, он делает всё возможное.

– Понятно, – сказала она безразлично, не забыв при этом закатить глаза.

– Что? – с лёгким возмущением спросил я. – У тебя сомнения по этому поводу? Или ты не веришь в его невиновность?

– Не в этом дело, – слегка помедлив, а затем, добавив, она сказала: – я просто думаю, что это бесполезно. Вы ищите иголку в стоге сена. Неизвестно, в каком месяце он прилетел и вообще здесь ли он до сих пор. Сотни людей подходят под описание. А если предполагаемый убийца уже не в этой стране, то считай, что вы уже не оправдаете того, второго араба.

Не успев начаться, меня уже стал раздражать этот разговор. А точнее, с какой лёгкостью она отзывалась о несчастье других. Особенно меня возмущала её подчёркнутая небрежность, когда она говорила: «араб». В момент, когда она произносила это, у неё на лице появлялась пренебрежительность. Будто все, кто ниже среднего класса, недостойны от неё даже минимальной жалости, а уж тем более помощи.

Чтобы не отвечать ей и тем самым не выдавать своего раздражения, я взял кофе и начал пить. Смотря в пустоту, я делал вид, что задумался о чём-то важном. На самом деле, я думал о том, что все красивые люди от природы эгоистичны. Они с самого детства растут с чувством собственного превосходства над другими. И понимают, что имеют преимущество над другими, менее симпатичными детишками. И в этом виноваты окружающие. Их больше любят воспитатели и учителя, им прощают манипуляции и шалости, и даже если они нашкодят, то родители, скорее всего, просто будут умиляться проделкам своего эгоистичного ангелочка. В конечном итоге они вырастают циничными взрослыми, которые уже не могут жить без того, чтобы ими не восхищались.

И тут я вспомнил Мари. Она никогда не была эгоистичной и циничной со мной. Она любила и ценила меня. Моя теория рухнула в ту же секунду, как только я представил ласковые глаза своей жены. Наверняка это было самое быстрое ниспровержение своей же теории, которую когда-либо выдвигал человек. Я усмехнулся про себя.

А ещё я думал о том, что неплохо было бы уже заканчивать этот неприятный разговор и затяжное молчание после него. Я хотел, чтобы кто-нибудь ещё помимо Лоры зашёл ко мне в кабинет и нарушил это неловкое молчание. Я чувствовал её сверлящий взгляд на своём лице. Мне не хотелось вступать с ней в спор. У меня не было ни малейшего желания доказывать ей свою точку зрения. Я считал, что ещё не всё потеряно и мы сможем найти настоящего убийцу семьи Акифа. Смысла доказывать в теории то, что можно показать на деле позже, не было. К тому же я знал, что Лора бывает чересчур упрямой.

Мои молитвы были услышаны. В тот момент, когда я уже думал о том, чтобы выпроводить Лору, в комнату влетел Клайд. Я вздохнул с облегчением.

Он был жутко взволнован. Увидев Лору, сидящую напротив меня, он совладал со своими эмоциями и уже спокойным шагом дошёл до моего стола. Она бросила мимолётный взгляд себе за плечо для того, чтобы понять, кто вошёл в кабинет. Это была всего секунда, но я заметил на её лице раздражение. Всего на секунду её маска спала, и она показала своё истинное я. Она думает, что никто не замечает этого. В основном так это и происходит, но я давно начал подмечать её перевоплощения в такие моменты и уже не удивлялся её ханжеству.

Клайд же в это время, проходя за её спиной, начал намекать мне своим взглядом, перебегающим то на неё, то на меня, на что-то непристойное. Улыбка у него была, как и всегда в такие моменты, невыносимо ехидная. Полицейский он был хороший, но в эмоциональном плане он остался на уровне выпускника старших классов.

– Привет, Клайд, – произнесла Лора со своей неизменной улыбкой.

– Привет, милая, – сально ответил школьник с телом взрослого мужчины.

– Ладно, я пойду. Мне ещё нужно кучу бумажек разобрать до обеда. Если понадоблюсь, то ты знаешь, где меня найди, – обратилась она уже ко мне.

Лора вышла за дверь, оставив на столе свой стаканчик недопитого кофе. Мне не терпелось послушать Клайда, поэтому я не обратил внимания на то, что он схватил кофе Лоры и допил его одним глотком. Шумно выдохнув, он выкинул стаканчик в урну, стоящую в углу кабинета. И на то, что он не попал в урну, я тоже решил не обратить внимания. Лучше сразу выслушать его, когда он становится таким взволнованным.

– Артур, я не понял, у тебя с ней того? Что-то есть? – заговорщически спросил он.

– Боже, Клайд! – воскликнул я. – Не неси чушь! Ты же залетел в мой кабинет не для того, чтобы задавать такие тупые вопросы? Давай уже выкладывай! Что там?

– А, ну да, – он замялся, почесав при этом свой лоб, – Артур! Ты не поверишь, но, похоже, я его нашёл!

Он уселся на место, где только что сидела Лора.

– Одна старая женщина, которая жила рядом с семьёй Акифа, её зовут Миртл, утверждает, что видела одного араба, который часто приходил в их район. Он подолгу там стоял и курил, как будто выжидал кого-то. Ты же знаешь, какие подозрительные и наблюдательные эти старушки, которым вечно нечего делать. Сидят целыми днями во дворе и перемывают косточки каждому проходящему.

– Давай уже ближе к делу! – выпалил я.

– Ну, так я к тому и веду! Так вот, эта старушка говорит, что они с подружкой недавно завели беседу об иностранцах. И естественно, – протянул Клайд, закатывая глаза, – речь зашла и о странном арабе, который по вечерам подозрительно долго стоит у подъезда и уж очень много курит. Так вот, вторая бабулька нашла сходство со своим недавно заселившимся жильцом. Представь себе! Та сдаёт очень скромную комнатку в своей квартирке. Она, между прочим, живёт через пару улиц от бывшего жилья Акифа. В общем, посидев и поразмышляв, эти бабульки пришли к общему мнению, что это один и тот же человек. Появился он там, между прочим, незадолго до смерти жены и ребёнка бедняги. А после того как подружки поняли, что этот человек может иметь какое-то отношение к ужасному убийству, которое подняло на уши весь район, они сами позвонили нам и рассказали всё, что знали, – Клайд умолк, договорив до логического конца.

– Старушки! Кошмар какой! Клайд, я думал, что ты отследил перелёт этого человека к нам в страну. Или что ты пробил данные о том, улетел ли он обратно! Это же просто сплетни старух!

– прокричал я.

– Ну, знаешь! – возмущённо воскликнул он. – Это уже хоть какая-то зацепка.

– Клайд, это слухи. Ты детектив, – медленно, с расстановкой произнёс я, – ты должен верить фактам, а не сплетням выживших из ума старух!

– Ладно, – обиженно буркнул он, – Артур, успокойся. Ты же не сломаешься, если проверишь. К тому же откуда ты знаешь, может, бабульки окажутся правы и это и есть наш убийца. Кстати, он живёт всё там же. Я напишу тебе адрес. Ты бы проверил его сегодня, а то мало ли что, – он пожал плечами, – вдруг сбежит.

Он попутно писал адрес на клочке бумаги, который бесцеремонно вырвал из моей записной книжки. Для чего он это сделал, я так и не понял. Клайд мог бы написать адрес и не уродуя мой блокнот. Но я промолчал. Я давно усвоил то, что он не может адекватно воспринимать критику в свой адрес. В прошлый раз, когда я сделал ему замечание по поводу его поведения, он начал вести себя как самый настоящий ребёнок. Зрелище хоть и забавное, но очень раздражающее. Ему невозможно доказать хоть что-то в такие моменты. Он начинает упираться как осёл. В итоге я своим замечанием добился только того, что испортил себе настроение.

Я взглянул на адрес, написанный на огрызке листа от моего блокнота. Час езды как минимум. А чего я ожидал? Клайд же сказал, что араб живёт недалеко от места преступления.

– Ладно, может, случится чудо, и твои подружки окажутся правы, – съязвил я.

– Ну, давай, давай! Отправляйся уже!

У меня вырвался стон, который означал, что я сдаюсь. Я неохотно встал и двинулся к двери. Попутно я поднял стаканчик Лоры, который лежал на полу, и демонстративно выкинул его в мусорное ведро. Клайд довольно оскалился при этом.

– Удачи! – крикнул он мне вдогонку.

Я нацепил куртку и отправился на улицу. Солнце слепило. В воздухе чувствовался надвигающийся мороз, который предшествует концу холодной осени. Вчера ещё был дождь, но уже сегодня метеорологи обещали снег.

Я успел замёрзнуть за те пять минут, пока шёл до своей машины. Сев в автомобиль, я сразу достал сигареты, которые покоились под сиденьем. Приоткрыв окно и держа руку с сигаретой в форточке, я завёл машину.

Глава 2

По дороге я думал про семью Акифа. Я всё прикидывал, велика ли вероятность того, что это он убил свою жену и сына. Может, он просто держит нас за идиотов? Или тянет время? Убийцы часто прикидываются бедными овечками, чтобы отвести от себя подозрения.

Эти мысли заставили меня вспомнить один случай, когда молодая семейная пара удочерила трёхлетнюю девочку. Они счастливо жили где-то с полгода. И вот в одно утро ребёнок пропал из своей комнаты. Из улик было только открытое окно, которое родители оставили закрытым на ночь. Мать в прямом смысле этого слова рвала волосы у себя на голове. А отец выл и ревел как дитя.

Мы усомнились в их словах в тот же момент, когда поняли, что окно нельзя открыть снаружи, и сразу начали обыскивать весь дом. В итоге тело девочки нашли в тот же день. Она была закопана под полом подвала. Было заметно, что доски не так давно вырывали, а потом прибивали обратно. Это сразу бросилось мне в глаза.

Было страшно видеть это маленькое, скукоженное тельце мёртвого ребёнка. Рука и шея у неё были сломаны. А по всему телу были тёмно-синие синяки. Как выяснилось позже, девочка оказалась болезненным ребёнком и часто плакала. Это выводило из себя новоиспечённых родителей, и они часто срывались на ней. В конце концов, для того чтобы женщина взбесилась и свернула шею девочки, оказалось достаточно одного всхлипывания ребёнка.

Это я к тому, что эти люди, если их так можно назвать, очень достоверно играли роль убитых горем родителей. Может, и Акиф такой же? Но в это я не мог поверить. Свидетели говорят, что он хоть и очень мало бывал дома, но свою семью любил безумно. Он много работал то уборщиком, то грузчиком, то сторожем. Платили ему мало. А всё из-за того, что люди относились к такому, как он, предвзято. Поэтому его и не было постоянно дома. Он хватался за любую работу. Акиф делал всё, чтобы его сын не жил так же, как и он.

В деле же с трёхлетней девочкой всё было по-другому. Молодая пара привыкла жить только для себя. Они попросту оказались не готовы к такому резкому изменению в образе их спокойной жизни.

Если я не найду хоть какие-нибудь доказательства невиновности Акифа, то его посадят как минимум на десять лет.

Акиф рассказал, что пришёл домой поздно. Страшная картина открылась его глазам, когда он открыл дверь. Сын лежал на полу у входной двери. По всей видимости, ему не хватило совсем чуть-чуть для того, чтобы убежать от убийцы. Весь в крови, он лежал лицом вниз с протянутой правой рукой. Жену же он нашёл в ванной. Она сидела в углу. Голова её была опущена на грудь, а окровавленные руки безжизненно лежали на коленях. У них у обоих было перерезано горло.

После увиденного кошмара он впал в безумие. Акиф говорил, что не помнит, как оказался в другом конце города. Но очевидцы утверждают, что видели, как он бежал ночью по дороге. Он бежал так, будто убегал от своры бешеных собак. Утром одна молодая пара увидела рыдающего мужчину на улице. После расспросов они поняли, что случилось что-то ужасное. И что-то, что связано с убийством. Они отвели его к нам. Он долго приходил в себя. Акиф начал соображать только к вечеру. И то только после того, как приглашённый врач дал ему сильнодействующее успокоительное.

– Это я виноват. Всё из-за меня, – сказал он.

Это и стало основой его обвинения. Временами я жалел, что он побежал в сторону именно нашего участка. Если бы он рванул по другой дороге, то я бы не ломал сейчас себе голову над этим делом. Но с другой стороны, детективы другого участка не стали бы даже задумываться о его невиновности. Ведь легче всего посадить Акифа за убийство, чем расследовать это дело. С нами у него хотя бы был шанс.

Крупными хлопьями пошёл снег, когда я уже ехал по нужной мне улице. Он сверкал в лучах солнца и оседал на всё ещё зелёных газонах. На некоторых участках виднелись белые островки только что выпавшего снега.

Припарковавшись в конце перекрёстка и закрыв машину, я отправился к дому номер двадцать восемь. Это было старое длинное одноэтажное здание с несколькими подъездами. У входной двери висела выцветшая и облезлая от дождя и ветра табличка, указывавшая номер квартиры.

Я машинально обернулся. Наверное, для того чтобы убедиться, что моя машина не слишком привлекает внимание.

Звонок не сработал. Постучав в дверь, я застегнул молнию на куртке до подбородка. От холода у меня пошли мурашки по всему телу. Тишина.

Начиная нервничать из-за того, что зря тащился в такую даль, я ещё раз постучался, но гораздо сильнее, чем это требовалось. Через несколько минут я услышал еле слышный звук открывающейся двери. Похоже, внутри квартиры наконец-то кто-то решил выйти из своей комнаты.

Скрежет первого замка, второго и, в конце концов, после скрежета третьего замка входная дверь приоткрылась на пару сантиметров, позволяя увидеть прищуренный глаз, взирающий на меня с подозрением. Через секунду глаз расширился и просиял. Дверь распахнулась. Передо мной стояла маленькая сморщенная старушка, укутанная в объёмный махровый халат, надетый поверх свитера. На голове у неё красовались розовые очки. А на глазах, на моё удивление, были размазанные голубые тени.

Стыдно было видеть эти нелепые и бесполезные попытки женщин бальзаковского возраста выглядеть моложе. Они вечно малюют себе на лицо вульгарный макияж, находясь в полной уверенности, что засохшая и осыпавшаяся тушь в складках морщин сделает их привлекательнее.

Видно было, что она только что проснулась. Вся лохматая, с заспанным лицом, в своём наряде она напоминала какую-то сумасшедшую шишигу. Это такие небольшие и лохматые представители нечистой силы. Впервые я услышал про это от Софи. Она уж очень увлекалась всякой нечистью в детстве. Её всегда привлекало всё необъяснимое и мистическое. Поэтому я узнал много нового о сверхъестественных существах от своей дочери. А когда ей было около восьми, она всерьёз верила, что может управлять рыбками силой мысли.

Раньше у нас был большой аквариум с множеством рыб. В основном это были гуппи. Как-то я заметил, что небольшие особи были не прочь полакомиться своим собратом более внушительного размера. Это было странно, так как в природе у этих рыб всё должно происходить наоборот. Обычно взрослые особи поедают своих мальков. Я уже собрался объяснять дочке круговорот жизни в природе, чтобы она не расстраивалась по поводу погибших рыбок, как она прервала меня и совершенно спокойно сказала: «О чём ты, пап? Это я сказала им сделать это». Я, естественно, списал это на её бурную фантазию, но рыбки так и продолжали пожирать друг друга. В итоге я продал аквариум с оставшимися там мальками. После этого она всерьёз начала интересоваться всякими троллями, эльфами, русалками и подобной нечистью. Теперь я всегда мысленно содрогаюсь, когда вижу аквариумы.

– Как быстро! – хрипящим голосом сказала старуха. – Я не думала, что Вы сегодня приедете. Проходите, проходите!

Отходя от дверного проёма, она сделала жест рукой, приглашая меня войти. Заперев за мной дверь на два замка, она показала трясущимся пальцем на первую дверь. Я подошёл и уже приготовился стучать, как старуха, втиснувшись между мной и дверью, повернула ручку и открыла дверь. Она схватила меня за рукав своей сморщенной клешнёй и втянула в комнату.

До меня дошло, что это была её комната. Захлопнув за мной очередную дверь, она торопливо направилась к креслу. Усевшись, она непонимающе уставилась на меня. Я всё ещё стоял у двери, удивлённо наблюдая за всем происходящим.

– Ну! Садись ты уже! Садись! – сказала она, указывая на второе кресло напротив себя.

Я не заметил, когда мы успели перейти с ней на «ты», но решил не спорить с пожилым человеком и набраться терпения. Присев на кресло, предварительно согнав спящую на нём рыжую кошку, я стал ждать от неё объяснений.

Она всё так же сидела и выжидающе смотрела на меня. Я чувствовал себя полным идиотом из-за того, что позволил ей так бесцеремонно втащить себя в её комнату. Я уже начал думать, что она приняла меня за кого-то другого. Она ведь даже не спросила моего удостоверения. И только я собрался сказать ей об этом, как она заговорила своим скрипучим голосом.

– Ну! Ты будешь меня допрашивать или нет?

– Допрашивать? – удивлённо повторил я. – Нет. Я собирался допросить того человека, которого Вы описали по телефону. Он ещё не съехал? Вы же Оливия Беккер?

Она смотрела на меня недоверчиво. Будто я должен был посвятить её во все детали моего расследования.

– Естественно, я Оливия Беккер! И да, он всё ещё снимает у меня комнату, – недовольно произнесла она.

Её голос показался мне таким неестественным, будто металлической вилкой скребут по стеклу. Но теперь, сидя в кресле и разглядывая краем глаза комнату, я начинал понимать причину этого. Повсюду были разбросаны небольшие напоминания о том, что эта пожилая женщина никогда и не следила за своим здоровьем. Везде стояли грязные пепельницы с множеством недокуренных сигарет. На маленьком деревянном столике был пустой бокал. Я догадывался, что именно из него пили, так как на комоде стояли две полупустые бутылки коньяка. В комнате стоял запах, характерный для дешёвых пивнушек. Только к нему ещё примешивался запах кошачьей мочи. У меня появилось дикое желание закурить.

Я постарался сделать что-нибудь, чтобы разговор поскорее подошёл к моменту, когда я выйду из этой комнаты. Я натужно улыбнулся и спросил: «Как, говорите, его зовут?»

– Я не говорила тебе его имя! – рявкнула она.

«Вот это характер!» – подумал я, выпрямляясь в кресле.

– Мухтади, – недовольно произнесла она, решив всё-таки просветить меня.

Через секунду она вдруг ехидно заулыбалась и язвительно произнесла: – А знаете, как его имя переводится?

Она даже не дала мне ничего сказать. Оставив меня с застывшим вопросом на устах, она сразу же ответила сама:

– Идущий правильным путём! Ха! – она закашлялась. – Иронично, не правда ли? – издевательски сказала она сквозь хрип.

Смех у неё был ещё хуже, чем голос. Она считала это очень забавным, поэтому остановить её было не в моих силах.

– Я так понимаю, он сам Вам это рассказал? – спросил я, лишь бы прервать её жуткий смех, который снова начал переходить в кашель.

Она кивнула головой.

– Да, – осипшим голосом прохрипела она, – похоже, он очень гордится своим именем.

– С вашего разрешения я пойду и поговорю с этим Мухтади.

– Так его же нет сейчас. Он ушёл ещё рано утром.

– Что же Вы сразу не сказали мне про это?

– Ну, так нужно было спрашивать! Кто тут полицейский, я или ты?

– Понятно, – устало произнёс я, потирая переносицу пальцами, – он не говорил, когда вернётся?

– Нет. Он не особо разговорчивый. Да и разве он будет рассказывать о своих планах какой-то старой перечнице?! Но Вы можете подождать его здесь, если хотите, – предложила она уже более мягким тоном.

Я вздрогнул от одной лишь мысли, что придётся ещё хоть минуту сидеть у неё в комнате и слушать её надрывный смех. Она отталкивала от себя не только своим внешним видом и голосом, но и своими повадками. Жесты её были требовательны и полны нетерпения. Сразу было видно, что и в молодости она была стервозной и капризной женщиной.

– Спасибо, но я лучше подожду в машине, – я встал с кресла, намереваясь уйти, – я буду наблюдать за всем с улицы. Вдруг я замечу что-то странное в его поведении, когда он будет идти домой, – добавил я, чтобы мой отказ не звучал в упрёк ей.

– Не смею вас задерживать, – с напускной небрежностью ответила она.

Она не сразу закрыла за мной входную дверь. Оливия Беккер осталась наблюдать за тем, как яиду к машине. Убедившись, что я не соврал и действительно собираюсь ждать Мухтади на улице, она с удовлетворённым высокомерием захлопнула дверь.

Я сразу начал шарить под сиденьем автомобиля. Мне нестерпимо хотелось курить. Мари, наверное, уже догадывалась, что я курю втайне от неё. Но даже если она чувствовала запах, то ничего мне не говорила. Может, это означает, что ей уже стало всё равно на моё здоровье? А может – и на меня. Раньше она ревностно следила за тем, что именно мы едим и пьём, а курить мне и вовсе запрещала. Если это так, значит, в нашей семье появилась ещё одна трещина, и мне стоило бы уже начать нервничать. А точнее, что-то предпринять.

В пачке сигарет не оказалось. Я совсем забыл, что по пути сюда выкурил последнюю сигарету. Это слегка разозлило меня, но я принял это за знак, говорящий о том, что мне не стоит сегодня больше курить. Поэтому я уселся поудобнее и начал ждать.

Никогда не любил ждать. Меня приводило в бешенство долгое ожидание. Хуже было, только когда мои ожидания в итоге оказывались безрезультатными. Я ненавидел очереди, ненавидел ждать выход нового фильма в кинотеатрах, ненавидел ждать лифты, и терпеть не мог ждать Мари из ванной и т. д. и т. п. Всё это я терпеть не мог, хоть иногда я и мог совладать с собой и не взорваться на очередного медлительного официанта в ресторане. Мари говорила, что я нетерпим к другим людям и это показывает мой эгоизм. Этого я и не отрицал, но поделать с этим ничего не мог.

Я ждал уже около двух часов. Я чувствовал, что мне необходимо было покурить, и плевать я хотел на всякие знамения. Но уйти я не решался. Хоть магазин и был за углом, но всё же я легко мог пропустить Мухтади.

Ещё через полчаса я понял, что не выдержу, если прямо сейчас не покурю. Я выскочил из машины и направился в магазин. Я уже был у самой двери магазина, когда услышал своё имя.

Меня окрикнул женский голос. Я не поверил своим глазам, когда разглядел зовущую меня женщину. Ко мне приближалась сногсшибательная блондинка. Широко улыбаясь, она шла уверенно и легко. И это несмотря на то что на ногах у неё были сапоги на высоченной шпильке. На ней была бежевая юбка и такой же бежевый пиджак, подчёркивающий талию. А поверх всего этого – шикарное коричневое пальто, которое она даже не застегнула. Она производила такое впечатление, будто совсем не чувствовала холода.

Я не сразу узнал её, но когда она подошла ближе, меня осенило. Мы учились с ней в одной школе. Она была на два года младше меня. И, честно говоря, в школьные годы я по уши был влюблён в неё. Иногда мы пересекались, когда гуляли в одной компании, но близко никогда не общались. Я никак не мог решиться позвать её на свидание. И это несмотря на то что я был старше её. Мне всё время что-то мешало. А за ней всегда бегала толпа поклонников, готовая в любую минуту расшибиться об стену, только попроси она их об этом.

Хлоя была всё такой же красавицей, только теперь она стала зрелой обворожительной женщиной. Возраст добавил ей шарма.

– Артур! Неужели это ты? – произнесла она бархатным голосом.

Я ещё не успел опомниться, как она обняла и поцеловала меня в щёку.

– Здравствуй, Хлоя. Ты почти не изменилась за эти годы, – смутившись, ответил я.

– Ой, да брось ты! – сказала она, отмахнувшись рукой. – А вот ты, я смотрю, возмужал. Я всегда знала, что из тебя получится привлекательный мужчина, – она подмигнула мне и коротко засмеялась над своими же словами. Замолчав, она задумчиво всмотрелась в моё лицо, – Артур, а сколько тебе сейчас лет? Мы же ровесники?

– Вообще-то, мне тридцать семь. И, насколько я помню, тебе должно быть уже тридцать пять, – я чувствовал, что придурковато улыбался под взглядом её искрящихся глаз.

– О! Так ты старше меня?! Я всё время думала, что это я старше тебя. Наверное, это потому, что ты всё время был каким-то тихим и застенчивым.

Её глаза лукаво улыбались, заставляя меня снова ощутить себя школьником. Я всегда становился робким, стеснительным и неуверенным в её присутствии. Я думал, что больше уже не почувствую себя настолько неуверенно перед женщиной. Такие ощущения свойственны закомплексованному подростку, но никак не взрослому мужчине.

– А что ты делаешь в этой дыре? – спросил я, поспешив отвлечь её внимание от моего внешнего вида, так как она уже начала оценивающе разглядывать меня.

– Я встречаюсь здесь с покупателями. Уже как год я успешный риелтор. И чувствую, что и сегодня меня ждёт удача.

При этих словах она сделала акцент на слове «риелтор» и самодовольно улыбнулась. Создавалось впечатление, что ей доставляет неописуемое удовольствие называть себя риелтором. Прям как ребёнок, который горделиво хвастается корабликом, сделанным своими руками.

– А что ты здесь забыл?

– Можно сказать, что и я жду тут клиента, – уклончиво ответил я, не желая рассказывать все подробности.

Она уже несколько раз за этот короткий разговор успела посмотреть на свои часы. Они были совсем не дешёвые. Аккуратный маленький циферблат и тонкий золотой браслет в виде переплетающихся листков. В деньгах она явно не нуждалась. Это и неудивительно. Парни всегда дарили ей хорошие подарки. А она и не отказывалась никогда от них. Завистливые одноклассницы говорили, что она уединялась с очередным ухажёром на спортивной площадке после того, как он подарил ей совсем не дешёвые духи. Надеюсь, эта манера поведения исчезла из её жизни.

Разглядывая Хлою и вспоминая некоторые моменты из нашей юности, я только сейчас понял, что большую часть жизни меня окружают циничные и алчные женщины. С самого детства я узнал, насколько женщины коварны. Впервые я ощутил это, когда на детской площадке одна девочка заплакала оттого, что я не дал ей свой жёлтый мяч с Микки Маусом. Она плакала до тех пор, пока меня не вынудили отдать ей его поиграть. После этого она сразу повеселела и, схватив мой мяч, умчалась в закат. Больше я свой мяч не видел. Как ребёнку мне было жутко обидно. Но мать сразу пресекла мои детские слёзы, поучая меня стать настоящим мужчиной. Наряду с женской коварностью я также стал смутно понимать, что такое женская солидарность.

– Артур, мне нужно бежать. Никак нельзя опаздывать, – сказала она после очередного раза, когда посмотрела на часы. Задумавшись на секунду, она опять бросила на меня оценивающий взгляд и добавила: – как ты насчёт того, чтобы встретиться сегодня вечером в кафе? Можно поговорить в приятной обстановке и вспомнить былое.

Былое? Что она имела в виду? У нас с ней практически не было никакого былого. В голове сразу вспыхнул образ Мари, а в сердце что-то кольнуло. Но я, сам того не осознавая, согласился и уже записывал её номер телефона себе в мобильный. Она, так же как и пять минут назад, приобняла меня и поцеловала. Ничего не сказав, Хлоя торопливым шагом стала удаляться от меня.

– Я обязательно позвоню! – крикнула она, даже не обернувшись.

Сидя в машине, я затягивался уже третьей сигаретой за этот час, наплевав на то, что салон моего автомобиля насквозь пропитался дымом.

Для чего я согласился встретиться с Хлоей? Не так уж у нас много общих воспоминаний. Хоть это и была всего лишь дружеская встреча, но я чувствовал себя так, будто совершил что-то подлое, согласившись встретиться с ней.

А способен ли я вообще предать Мари? Нужно признаться, что у нас в семейной жизни появилась какая-то натянутость. Помнится мне, что это всё началось с рождения нашей Софи. Говорят, что рождение детей сближает молодых, но, похоже, у нас что-то пошло не так. Я никогда не видел причину наших проблем в нашей дочери. Напротив, я души в ней не чаял. Но я никак не мог понять Мари. Она никаким образом не выказывала свои претензии и не показывала своё недовольство из-за моих проступков. В один миг что-то изменилось, и она вдруг стала отстранённой и холодной ко мне. Это касалось и темы о возможности завести ещё детей. Она просто-напросто поставила меня в известность о том, что начала принимать противозачаточные. Она сказала, что не хочет больше детей. И опять же это было сказано не в упрёк мне. Складывалось такое ощущение, что она сама уже всё решила за нас двоих. И моё мнение заведомо не учитывалось. К себе она тоже стала подпускать меня намного реже. Я списал это всё на послеродовую депрессию и думал, что она передумает, как только успокоится. Но причина заключалась в чём-то другом. Она не изменила своего решения. Я так и не смог выяснить это.

А может, это и к лучшему. На моё удивление, мы перестали с ней ссориться. Мы и раньше нечасто конфликтовали, но сейчас это вовсе прекратилось. Она не лезла выяснять отношения и не повышала голос на меня. Мы жили мирно и спокойно. Я бы сказал, слишком спокойно. Иногда мне казалось, что такая жизнь чересчур пресная. Но, в конце концов, я как-то свыкся с таким семейным счастьем.

Через пару часов снегопад закончился. На газонах уже не было видно зелени. Снег лежал аккуратным ровным покрывалом. В некоторых местах даже образовались холмики, похожие на сугробы. Пытаясь бороться с дремотой, которая наваливалась на меня, я наблюдал, как искрится снег на ветках деревьев. Медленно моргая, я открывал глаза не чаще, чем пару раз в минуту. В очередной раз я с неимоверным усилием открыл свои налитые свинцом веки. По тротуару торопливо шёл молодой мужчина арабской внешности. Он подошёл к тому самому подъезду, где я побывал ещё с утра. Дойдя до двери, он стал открывать замок ключами, которые заранее достал из внутреннего кармана куртки.

Я быстро заморгал, чтобы сбросить с себя забвение.

Открыв два замка, мужчина дёрнул ручку двери. Она не открылась. Похоже, его это не на шутку разозлило. Он резко взвёл руки к небу, при этом что-то гневно крикнув. Араб резким движением постучал кулаком по двери. Чересчур сильно, как мне показалось. Хотя я его понимал.

Через минуту дверь приоткрылась. Показалась голова всё той же старухи. Мухтади бесцеремонно распахнул дверь и влетел в дом. Оливия Беккер же как будто и не заметила раздражения мужчины, с которым он влетел в квартиру. Она с подозрением посмотрела по сторонам улицы, затем на меня и только потом закрыла дверь.

Меня позабавила мысль, что этот мужчина страдает от этого сморщенного деспота в халате не меньше, чем и десятки других мужчин до него. Наверняка ему живётся с ней несладко. Я ухмыльнулся, подумав о том, что это было ему лёгким наказанием за то, что он, возможно, совершил.

Выждав ещё минут двадцать, я направился к злополучной двери. Естественно, она была заперта на все три замка. Миссис Беккер сразу закивала головой в сторону второй двери по коридору, как только открыла мне, давая понять, что Мухтади там.

За дверью его комнаты был слышен нервный монолог. Слов я не понимал. Он говорил на своём родном языке. Постучав трижды, я замер. Голос стих. Через несколько секунд мужской голос что-то произнёс вполголоса. Послышались шаги и скрип замка. В этой квартире все безумно любят запираться.

Дверь распахнул высокий смуглый темноволосый мужчина. По его взгляду сразу стало ясно, что не меня он ожидал увидеть. От неожиданности он слегка прикрыл дверь так, чтобы закрыть мне обзор на свою комнату. Это было сделано машинально, но такая реакция говорила о многом.

– Добрый вечер, – спокойно произнёс я, – меня зовут Артур Уайт. Не могли бы вы мне уделить пару минут?

Я показал ему свои документы, от чего он ещё больше напрягся. Мухтади молчал. В данный момент он соображал, являюсь ли я угрозой для него. Выглядел он весьма воинственно, но это только на первый взгляд. Хоть он и был на полголовы выше меня, мускулов ему явно не хватало. Я бы с лёгкостью задержал его, если бы он захотел сейчас сбежать. Он тоже это понял. Я заметил, как в его глазах промелькнула мысль о побеге, когда он быстро посмотрел на входную дверь, затем – на окно в кухне и, поняв, что пути отступления перекрыты, отошёл на шаг назад и выпрямился. Три замка на входной двери, как обычно, уже были закрыты.

– По какому поводу Вы пришли ко мне? – сказал он с сильным акцентом.

Впускать в комнату Мухтади меня явно не намеревался.

– Дело в том, что не так давно было совершено убийство неподалёку от вашего дома. Молодую женщину и её несовершеннолетнего сына задушили ночью у них дома, – сказал я, внимательно наблюдая за его реакцией, – в доме номер двадцать один.

Если он знает, что их не задушили, а зарезали, то у него на лице должна появиться хоть какая-то реакция, указывавшая на это.

Он поднял одну бровь, но в остальном лицо его осталось каменным. Так себе доказательство.

– Мы ходим и допрашиваем каждого, кто мог бы видеть что-то.

– Я ничего не видел, – резко ответил он.

– Могу я поинтересоваться, где вы были ночью с пятого на шестое число этого месяца?

Эти вопросы явно его нервировали. Он старался сдерживаться, но в его взгляде читалась неприкрытая ненависть. Даже если он не убийца, то меня бы он точно прирезал сейчас с удовольствием. Такие люди, как он, очень темпераментные. Они часто выходят из себя, не контролируя свои мысли и слова. Поэтому на их лицах сразу написано всё, о чём они думают. По его лицу сразу было понятно, что разговаривать со мной он не намерен.

– Здесь, – сквозь зубы сказал он.

– Мне можно войти?

– Зачем? – с вызовом в голосе спросил он.

– Так нам было бы удобнее общаться.

– Нет. Мне и так довольно удобно общаться здесь.

– Хорошо, я понял. А может ли кто-то подтвердить, что Вы были дома в эту ночь? Например, ваша милая соседка?

И да, одно упоминание об этой дамочке его вывело. Мне даже стало жаль его. Что же он успел вытерпеть от неё за всё то время, пока снимал у неё комнату?! Он побагровел, руки его заметно напряглись.

Мне не хотелось бы, чтобы он полез в драку. Тогда мне придётся одному тащить его в участок.

– Как ты смеешь приходить в чужой дом и допрашивать порядочного человека! – взревел он. – Я ничего не знаю про эту женщину и её сопляка! Вы все думаете, раз я араб, значит, я имею отношение ко всем таким же, как и я? Я не буду разговаривать с человеком, который не уважает меня и мой дом! – и тут он замолк.

Выражение его лица медленно менялось. Он понял, что сделал. А я старался не показывать ликование, которое бушевало в моей груди. Мы стояли молча и смотрели друг друга. Я – спокойно и уверенно. Он – растерянно и испуганно.

Если я сейчас что-нибудь не скажу, то он в панике постарается выбежать из дома или даже напасть на меня. Если упустить его, то не останется ни единого шанса найти его потом.

Он, конечно, мог услышать от старой Миссис Беккер, что убитые и убийца являются той же национальности, что и он, однако его глаза говорили совершенно о другом. Он проговорился и понимал это. Теперь нужно было успокоить его. Надо сделать так, чтобы завтра он ещё был в этой квартире. Я решил усыпить его бдительность и отвлечь внимание от его оплошности.

– Прошу прощения за мою бестактность. Вы здесь давно проживаете? – доброжелательно спросил я.

Он колебался. Я заметил, что он пытается совладать со своими эмоциями.

– Недолго. Пару месяцев, – ответил он как можно более спокойно.

– Вы, наверное, из другого города прибыли? Я так понимаю, на заработки?

– Всё верно.

– В таком случае как Вам наш город? Я надеюсь, Вас хорошо тут приняли?

– Хорошее место. Гостеприимные люди, хоть и невежественные, – сказал Мухтади с надменностью, позабыв об угрозе, которая была в его сознании ещё секунду назад.

На его лице промелькнула гримаса брезгливости. Оливия Беккер уж точно приняла его к себе в дом по первому классу.

– О! Это правда! Люди у нас слегка глуповаты. Но знаете что? Это потому, что Вы поселились не в том районе, – продолжал я ломать комедию, – вот если бы Вы поселились ближе к центру города, то сразу бы поняли, что люди там совершенно отличаются от местных.

– Да неужели? – холодно произнёс араб.

– Конечно! Да и работы в центре больше. Приезжайте как-нибудь и сами убедитесь в этом, – он не ответил. Мухтади оценивающе смотрел на меня. Скорее всего, он соображал насчёт того, понял ли я его ошибку. Пытаюсь ли я сменить тему или действительно настолько туп, что не заметил ничего странного в его словах. Он высокомерен и нетерпим. Я часто встречал таких людей, как он. Они не считают людей другой национальности способными толково рассуждать. Как бы меня это ни возмущало в душе, сейчас это было мне на руку.

– По-моему, я уделил Вам больше времени, чем пару минут, мистер Уайт, – медленно произнёс он после продолжительного молчания.

От его паники не осталось и следа.

– Думаю, Вы совершенно правы, – таким же спокойным голосом подтвердил я, – не буду больше отвлекать Вас. Если Вы что-нибудь узнаете или вспомните – позвоните. Оливия Беккер знает наш номер. До свидания!

Не дожидаясь, пока он закроет за собой дверь, я повернулся и двинулся к выходу. Из соседней комнаты вылезла знакомая голова шишиги. Она сурово поглядела на меня и молча последовала за мной.

– Доброй но…

Входная дверь захлопнулась прямо перед моим носом.

«Само очарование!» – подумал я.

Глава 3

Кафе, которое назвала Хлоя, находилось в двадцати минутах езды от дома Мухтади. Оставалось ещё около часа до назначенного времени, поэтому я не спеша поехал по улицам города до нужного мне адреса.

Стемнело. Опять пошёл снег. В некоторых местах уже горели уличные фонари. В их тусклом свете мерцали снежинки, притягивая к себе взгляд.

На работу я уже не успевал, да и не хотел я туда возвращаться сегодня. Что толку?! Все уже разошлись по домам, поэтому мы ничего сегодня не решим. Мне необходимо будет получить разрешение на обыск, так как прямых доказательств в причастности араба у меня нет. Завтра у меня выходной, поэтому я решил с утра позвонить Клайду и обсудить с ним все последующие действия. Я уже представлял его довольную физиономию, когда он узнает, что был прав. И вообще, он сам может заняться всеми нужными вопросами, поэтому моё присутствие не обязательно. А я же завтра наконец-то отдохну с семьёй. Может, даже свожу их в кино.

Не вспоминая больше о работе, я двинулся на встречу с Хлоей. Когда я пришел, её ещё не было. Это было скромное, но уютное кафе, каких тысячи. По краям стояли деревянные столики с мягкими диванами по бокам. Стены тоже были из покрытых лаком деревянных срубов. На столах были аккуратные и очень маленькие вазочки с цветами. Играла ненавязчивая лёгкая музыка, а свет был слегка приглушён. Всё кафе было сделано в мягких, зеленовато-коричневых тонах, а над каждым столом висели круглые светильники. Я сел на свободное место. Официантка сразу же принесла мне меню.

Я не ел с утра, поэтому решил сразу заказать чего-нибудь сытного. Мне сразу приглянулось мясное жаркое с картофелем. Вместе с этим я взял пару закусок и стакан пива. Думаю, ничего не случится, если я чуть-чуть выпью.

Я уже успел съесть своё жаркое, когда Хлоя зашла в кафе. Увидев меня, она сразу же уверенно направилась к моему столику. Пальто она сняла с себя по пути ко мне, проходя между столиками как по подиуму. Кинув его на вешалку, она грациозно села напротив меня.

Хлоя уже успела переодеться. Сейчас на ней уже не было того строго-делового костюма. На ней была бледно-розовая водолазка, заправленная в струящуюся темно-синюю юбку до колен. Синий браслет и такого же цвета брошь в виде лилии делали её образ очень изысканным. На ногах всё те же шпильки. Вот как женщины ходят на них, не ломая себе шеи?!

– Ну, вот и я! Смотрю, ты и без меня отлично проводишь время. Может, я тебе помешала? Ты так умиротворенно выглядишь.

– Мы вроде неплохо проводим время с моим альтер эго, но компания нам бы не помешала.

– И с какой частью тебя я сейчас разговариваю? – хихикнув, спросила Хлоя.

– На данный момент я вполне нормальный и уравновешенный Артур Уайт. Но это только благодаря стаканчику пива, который я употребил, так как господин Лукас уже начинал злиться на то, что Вы, госпожа Хлоя, опаздываете.

У меня не очень хорошо получилось сдержать улыбку, и она сразу же засмеялась, разгадав моё настроение.

– Будьте добры, два бокала пива для меня и моего друга Лукаса. А ещё вот этот салат, – ткнув пальцем в меню, сказала она мимо проходящей официантке.

Девушка в ту же секунду удалилась. Я не стал протестовать по поводу того, что она заказала мне ещё пива.

– Я думаю, мне нужно задобрить Лукаса ещё стаканчиком пива. И кстати, чем же господин Лукас занимается по жизни? И как понять, кто из вас двоих хороший?

– Нууу, – задумчиво протянул я, – он наёмный убийца. И немножечко маньяк. У него есть пунктик. Он любит, чтобы всё всегда было на своих местах и чтобы всё делалось вовремя. Лукас, так сказать, деспот-перфекционист. Его очень сложно задобрить, но ты на правильном пути. А вот кто из нас хороший, я и сам не знаю. Лукас утверждает, что это он хороший, так как не скрывает свою истинную личину. А вот меня он считает лицемером, поэтому и говорит, что я плохой. Возможно, он в чём-то и прав.

– Вот оно что! – сказала она сквозь смех. – В таком случае и я плохая. Но я очень рада, что нашла к нему подход. Надеюсь, к концу вечера он меня и вовсе простит.

– Да неужели?! Ты считаешь себя лицемеркой?

– Любой человек – лицемер. Ты знаешь хоть одного человека, который говорил бы всегда то, что думает?

Я задумался, но через пару секунд обречённо покачал головой.

– Они есть. Но таких людей называют психически больными.

Её голос стал более глубоким. Она перестала смеяться и хихикать. Хлоя загадочно улыбалась, глядя на меня из слегка прикрытых глаз. Мне стало немного неловко под её пристальным взглядом. Она опять это делала. Она заставляла меня чувствовать себя школьником. Я поспешил перевести тему.

– Ты говорила, что уже больше года как успешный риелтор. А чем ты занималась до этого? И что заставило тебя сменить профессию?

– Собственно, ничем.

В этот момент молоденькая девушка поднесла два бокала. Хлоя сразу же отпила два больших глотка и удовлетворённо выдохнула.

– Наконец-то! Мне было необходимо это сегодня! Вот же зануда попался! Всё время мямлил и мямлил. То окно неправильно расположено, то недостаточно света в кладовой. Вот скажи, зачем ему дневной свет в кладовой? Представляешь, этому ослу не понравился оттенок дверной ручки в ванной комнате! Ну, ничего, я втюхаю ему такой дрянной дом, что он потом всю жизнь будет доволен и зелёным дверным ручкам, и раскладушке посреди гостиной!

Я пропустил всё это мимо ушей. Мне не особо было интересно слушать подробности её сегодняшнего дня. Меня заинтересовало совсем другое. Чем же она жила до того момента, как стала риелтором? Она явно хотела отвлечь меня от вопроса.

– Хлоя, что значит «ничем»? – прервал я её. – Если ты так быстро стала успешным специалистом, то у тебя должен был быть уже опыт в этой сфере. Не так ли?

Она стала серьёзной. Хлоя посмотрела на свою руку, которая ковыряла сухариком в пиале с сырным соусом.

– Это первая моя работа. Я настолько стремилась начать работать, что вызубрила всё, что нужно, за одну ночь. Мне безумно хотелось стать полезной. И хоть раз в жизни самой заработать деньги. Маркус говорит, что у меня талант. Это мой начальник. Он мне очень помог, – ответила она, не поднимая глаза.

После минутного молчания она всё же взглянула на меня и заметила мой удивлённый и выжидающий взгляд. Из её рассказа выходило больше вопросов, чем ответов. Я ждал продолжения. Хлоя вздохнула, поняв, что я не отстану от неё.

– Ну знаешь, я всё время, после того как окончила школу, была практически заперта дома, – закончив предложение, она съела сухарик, – помнишь Билла? – не поднимая взгляда, который был сосредоточен уже на бокале, спросила она.

Я помнил Билла. Это был мой одноклассник. Он всё время таскался за Хлоей, хоть у него и было полно девчонок. Он был разбалованным богатым сыночком одного бизнесмена, с которым все хотели дружить. Мы даже как-то подрались с ним из-за неё. Он всё время пытался выставить меня придурком перед ней. В конце концов, я сорвался и двинул ему по лицу. И это всё случилось прямо перед преподавателями. Меня тогда исключили. А этот малолетний урод снова выставил меня перед Хлоей каким-то выродком. Больше мы не виделись с ним, да и с ней тоже.

– Так вот представь себе, я была уже беременна от него, когда мы были в выпускном классе. Ты знаешь, что родители у меня очень строгие. А его мать оказалась уж очень правильная. Его отец в первую очередь беспокоился о своей репутации и о будущем своего сына, поэтому тоже настаивал на свадьбе. Билл не мог спорить с родителями и сделал так, как они сказали. Меня же никто и не спросил. Никто и не думал о том, чего я хочу. В общем, мы сыграли свадьбу, а зимой у меня уже был сын. Я осознала, что мы никогда не сможем полюбить друг друга. Это стало ясно очень скоро. А именно тогда, когда я проторчала весь медовый месяц в туалете с токсикозом, в то время как он прохлаждался на палубе яхты с миленькими официантками. Его родители даже и не подумали, что недельное путешествие на яхте не подходит для беременной девушки. Билл захотел это путешествие в виде подарка. А раз уж Билл захотел, значит, Билл получит! Я знала, что он все эти годы таскался по девкам. Но мне было всё равно. Меня больше всего угнетал быт. Так называемый муж никак мне не помогал, а сына и вовсе не замечал. Наши родители мне тоже не помогали. Но зато в деньгах мы не нуждались. Как-никак папочка Билла устроил своего сыночка к себе в фирму, – в её взгляде проблеснул гневный огонёк, – работать я не могла, так как это было не в почёте у них в семье. Ещё и старые друзья отвернулись, а новых друзей я не могла себе завести. Я всё время торчала дома. А когда Милтону было лет 12, Билл впервые поднял на меня руку. Все свои неудачи он объяснял тем, что я села ему на шею с ребёнком. Будто это я была виновата в том, что он забыл тогда презерватив! Но хуже всего, что он меня не отпускал. Его отец лишил бы его наследства, если бы тот бросил своего ребёнка. Он опозорил бы всю свою семью таким поступком. Для них репутация была превыше всего. Последние 5 лет были самые страшные. Избиения были обычным делом. Я уже мечтала о смерти, но мне не хватило духу покончить с этим. Только сын держал меня в этом мире. И вот наконец-то его отец скончался. Билл получил всю фирму. И только после того как Билл официально получил всё наследство, нас с сыном выкинули на улицу. Я вздохнула с облегчением, хоть у нас и не было и гроша. Я почувствовала, что начала жизнь сначала. И теперь я радуюсь как маленькая девочка, когда сама решаю, куда идти, где обедать и что надеть сегодня. Теперь я делаю то, что хочу я.

На последних словах она многозначительно посмотрела мне в глаза и умолкла. Я чувствовал себя как на исповеди. А она выглядела так, будто сняла с плеч непосильный груз. Похоже, она никому ещё это не рассказывала.

– Почему ты не обратилась в полицию? – возмутился я.

Я никогда не мог понять того, как мужчина может поднять руку на женщину?! Более того, я никогда не понимал, почему женщины годами терпят унижения от своих мужей. Почему они подвергают опасности своих детей? Разве им не ясно, что человек, который тебя систематически избивает, никогда не изменится. И он никогда не станет относиться к тебе как к человеку. Я часто видел жертв такой жизни. Такая женщина верит и надеется. Она думает, что её муж, который только вчера избивал её ногами, а сегодня стоит на коленях с цветами и просит прощения, клянясь в том, что это больше никогда не повторится, действительно любит её и изменится. В итоге такую женщину рано или поздно ждёт чёрный мешок, в котором её отвезут в морг. Это случится после очередного удара в голову. Или в живот. Только разница будет в том, что на этот раз он окажется неудачным для мужчины. Ну и для женщины, естественно.

– В полицию?! – у неё вырвался смешок. – Они сделали бы меня невменяемой. И ещё отобрали бы сына. Это в их власти. Я не могла так рисковать! Сын для меня всё!

– Ясно. Я как-то не подумал об этом, – сказал я, сразу же вспомнив те ужасные вещи, которые творили богатые люди, оставаясь безнаказанными.

– Я не слишком загрузила тебя такой откровенностью?

– Нет, что ты. Я могу понять тебя. Точнее, я понимаю, почему ты так поступила, – сказал я не совсем уверенно.

Я задумался о том, стоит ли мне утешать её. Она не смахивает на человека, который хочет, чтобы его жалели. Да мне и нечего было сказать ей. Как я мог поддержать человека, которого мог понять только со стороны? Я знал, что всё, что с ней произошло, было ужасным, но я знал это откуда-то издалека. Со мной не случалось ничего подобного, поэтому я не знал, что именно можно ей сказать. Я не представлял всю безвыходность её положения. Ей сказочно повезло, что этот старик помер. Как бы это не звучало ужасно, но жаль, что это не случилось раньше.

– Господин Лукас в восторге от таких историй! – сказал я, хитро улыбнувшись ей.

Она захохотала. Напряжение, витающее в воздухе, рассеялось.

– Ну а как же у тебя с личной жизнью? – неожиданно спросила она.

– Да уж лучше, чем у тебя, – усмехнувшись, ответил я.

Она молча улыбалась, глядя себе на руки. Сейчас у неё был такой нежный взгляд. Она будто излучала душевное тепло. Я любовался её лицом. В этот момент у неё зазвонил телефон. Она тут же поднялась, сказав, что выйдет поговорить с сыном.

Обстановка помещения стала ещё уютнее. Наверняка это действовал алкоголь у меня в крови. Я совсем расслабился. Глядя на падающий снег в узких окнах, я наслаждался музыкой и тем гудением, которое создаётся множеством людей, собравшихся в одном месте. Я понимал, что не стоит задерживаться дольше, но, если говорить честно, мне не хотелось уходить. Мне нравилось непринуждённо общаться и флиртовать с обворожительной блондинкой. Мне хотелось слышать ласковый женский голос, обращённый ко мне. В отличие от Лоры, в Хлое были видны простота и честность. Она говорила то, о чём думала, и не пыталась создавать интригу всюду, где появлялась. Мне было легко с ней общаться. С Лорой же я всегда чувствовал себя напряжённым, ждущим какой-то подвох.

Мы ещё долго сидели с Хлоей в кафе перед тем, как собраться домой. Всё-таки прошло довольно много времени с нашей последней встречи. Я понял, что нам действительно есть что обсудить.

Изрядно выпившие, мы собрались расходиться. Хлоя решила ехать на такси. А я отправился до своей машины. Я был уверен, что был в состоянии везти машину. В этом я не сомневался, пока меня не качнуло вправо. Хлоя заметила это. Взяв меня под руку, она решила проводить нас с Лукасом до автомобиля. Она смеялась всю дорогу до парковки, спотыкаясь и пытаясь поймать снежинки ртом. Меня это очень позабавило. Она действительно ощущала себя свободной.

Снег мерцал под светом луны, плавно падая и исчезая в белизне её волос. Снежинки переливались у неё в локонах, когда она двигалась, создавая впечатление, что они усыпаны блёстками.

– Хорошо посидели. Я рада была повидать тебя, – она остановилась напротив меня.

– И я хорошо провёл время. Может, повторим как-нибудь ещё?

То ли алкоголь, то ли тоска по мужской доброте и ласке толкнули Хлою подойти и поцеловать меня. Отчего я не стал сопротивляться, я не знаю. Я ощущал лишь головокружение и дикое желание. Я совсем перестал что-то соображать. Обхватив одной рукой её талию, а второй – шею, я прижал Хлою к себе.

Головокружение превращалось в знакомое мне гудение в ушах. Я отстранился от неё, пытаясь дышать как можно более равномерно. Пристально вглядываясь в её глаза, я размышлял о том, что же мне стоит предпринять. Во взгляде Хлои появились непонимание и нетерпение. Тут её взор прояснился, как будто она что-то поняла.

– Поехали ко мне, – прошептала она, коротко поцеловав меня в губы.

Это был не вопрос. Она просто поставила меня перед фактом. Хлоя открыла дверь моей машины и села на пассажирское сиденье. Я не смог ничего ответить. Я просто пытался дышать глубже, так как удушье усиливалось.

Не хотелось подавать вида, что мне плохо, но давление стало невыносимым. Я будто бы погружался глубоко на дно океана. Даже появилось такое же давление на глазах. Ещё немного, и я упаду в обморок.

Хлоя ничего не поняла. Она видела кольцо на моём пальце, поэтому знала, что у меня есть жена. Наверняка она думала, что я собираюсь с мыслями, решаясь изменить жене, а не страдаю от удушья. Я видел её освещённое смартфоном лицо в боковом зеркале автомобиля.

Ноги подкосились. Я упал на колени. Воздух по-прежнему не проникал мне в лёгкие. Я закрыл глаза. Опершись руками на землю, я стал надеяться, что приступ скоро отступит.

Раз, два, три, четыре. Когда сосредотачиваешься на чём-то другом, становится легче. Пять, шесть. Передо мной возник образ Мари. В такие моменты я всегда вспоминал её. Точнее, она самостоятельно врывалась в моё сознание. Думаю, люди всегда перед смертью думают о самом дорогом ему человеке. В её глазах было холодное презрение. Моя совесть решила преподнести мне её облик именно в таком виде. Я вдруг стал ненавидеть себя за то, что хотел совершить такое предательство. Я боролся с удушьем и одновременно проклинал себя за одну лишь мысль об измене.

Досчитав до пятидесяти двух, я почувствовал, как давление и удушье стали плавно переходить в дурман. Наконец-то я смог дышать. Это походило на состояние, когда ты долгие годы живёшь в загазованном городе и вот наконец приезжаешь в лес. От свежего воздуха у тебя сразу начинает кружиться голова. Апатия опять накрыла меня. Спокойствие и умиротворение обволокли мой разум. Абсолютно всё стало неважным. Я будто прозрел. На данный момент я был уверен, что только смерть является самой главной вещью в жизни каждого человека. Смерть как кульминация жизни. Это то, к чему стремится всё сущее. Только она была мне нужна. Это и есть смысл жизни.

Звон мобильного телефона медленно, но верно снимал с меня оцепенение. Я открыл глаза. Я стоял на четвереньках и ошарашенно смотрел на снег под собой. Звон не прекращался. Он исходил из машины. Это был телефон Хлои. Да почему она не возьмёт трубку?

С трудом поднявшись с колен, я потащился к двери автомобиля. В глазах всё плыло, а по телу пробежала дрожь. Я весь вспотел, пока боролся с новым приступом. Зимний ветерок ощущался теперь более остро.

Открыв дверь, я рухнул на сиденье автомобиля. Какое-то время я сидел с закрытыми глазами, опрокинув голову на сиденье. Телефон не умолкал.

– Почему ты не возьмёшь трубку? – спросил я, чувствуя лёгкое раздражение.

Открыв глаза, я пытался сфокусировать свой взгляд на ней. Хлоя молчала. Она сидела, опустив голову на грудь. Можно было подумать, что она чем-то опечалена и плачет, так как с её лица падали крупные капли на экран трезвонившего телефона. Вот только капли эти были алые.

Звук падающей крови, которая подсвечивалась экраном смартфона, заставил меня оцепенеть. Потеряв контроль над своим телом, я просто сидел и непонимающе таращился на эту картину. Я не чувствовал ужаса. Я был изумлён. Телефон лежал у неё на коленях. Он был слегка повёрнут экраном в мою сторону. Кровь, падающая прямо на него, стекала ярко-малиновыми струями на складки юбки. Я мог видеть, кто звонил, хоть и струя крови закрывала имя звонившего человека. На экране была фотография красивого голубоглазого парня. Это был её сын. У него были хоть и не такие же светлые волосы, как у Хлои, но сходство было очевидно. Это точно был её сын.

Руки Хлои безжизненно лежали на сиденье, а волосы, слипшиеся от крови, свисали на грудь грязными паклями и закрывали её лицо.

Совладав с собой, я трясущейся рукой потянулся к её голове. Мне не нужны были доказательства того, что она мертва, но я не мог не увидеть, откуда льётся столько крови.

Телефон умолк. Сообщение на экране оповестило безжизненное тело о том, что у него шесть пропущенных звонков.

Я попытался аккуратно поднять и прислонить её голову на подголовник, но стоило мне наполовину увидеть то, что скрывают слипшиеся волосы, как рука сама резко отдёрнулась от её лба. Её голова резко упала на плечо, открывая всю ужасающую картину.

Я выскочил из машины. Трясясь всем телом, я стал нервно оглядываться по сторонам. Кругом была оглушающая тишина, давящая своей бездонностью. И только моё судорожно стучащее сердце и пульсирующая кровь в ушах нарушали эту мёртвую пустоту.

Как в лихорадке я пытался поймать хоть одну логическую мысль у себя в голове.

«Что произошло? Кто её убил? Я бы заметил, если бы её убили у меня под носом. Почему я ничего не слышал?» – крутилось у меня в голове.

Приступ длился не более двух минут. Никто не смог бы убить её за две минуты.

Первая мысль, за которую я смог зацепиться своим развалившимся сознанием, была весьма цинична. Я подумал о том, что нельзя звонить в полицию. Всё выглядело так, будто это я убил её. Никто даже не усомнится в том, что это мог сделать кто-то другой. Позвонить в полицию было равносильным тому, чтобы самому прийти к стражам порядка и сказать, что это я убил свою новообретённую любовницу. У себя же в машине. И это в то время, когда моя жена спокойно спала дома. Но хуже всего, что я никак не смогу доказать Мари, что у нас с Хлоей ничего не было. Почти ничего. Я потеряю жену, дочь, работу. А всё потому, что все будут уверены, что я убил свою любовницу.

«Убил… Убил своим охотничьим ножом», – подумал я.

Остолбеневший, я только сейчас понял, что нож никак не мог оказаться вне багажника. Но это точно был мой охотничий нож. Он всё время покоился в ящике для инструментов, который я всё время забывал достать из багажника.

Где-то с год назад я ездил со старыми друзьями на рыбалку, и, как всегда в таких случаях, я взял нож с собой. После рыбалки я кидал его в ящик с инструментами. Я собирался по прибытии домой занести ящик в гараж, но так и не сделал это. Я совсем забыл про него. И только сейчас, спустя год, вспомнил про него. И по сей день нож лежал там. Я знал это наверняка. Но сейчас он торчал в глазнице Хлои, испачканный тонкой струёй крови, сочившийся по его рукоятке. Кто-то целенаправленно вскрыл багажник, открыл ящик и забрал нож.

Я стремительно бросился к багажнику. Он был закрыт. Никаких признаков того, что замок вскрывали. Я быстро сунул руку в карман куртки и нащупал ключи от машины. Они были на месте. Открыв багажник, а затем и ящик, я начал нервно перебирать инструменты. Его тут не было. Нет никаких сомнений, что окровавленный нож, торчавший из глаза Хлои, был моим ножом.

«Каким образом он оказался вне багажника? Неужели кто-то заранее вытащил его? Но это имело бы смысл, если кто-то бы предварительно спланировал всё это. Никто не мог знать, что я встречаюсь с Хлоей. И кому же понадобилось убивать её? Её бывшему мужу? Но он не мог знать заранее, что я встречу его бывшую жену. Я и сам-то не знал об этом. Я встретил её только сегодня, и то случайно. Значит, дело не в ней. Это не он. Она сама говорила, что ему плевать на неё. Остаётся только одно объяснение – меня хотели подставить. Кто-то выкрал у меня нож. Он ждал подходящего момента, и этот момент настал. А именно тогда, когда я стоял на четвереньках, пытаясь справиться с удушьем».

Но никто же не знал, что нож у меня в машине. Возможно, этот кто-то просто искал какую-нибудь отвёртку или что-то подходящее, что можно использовать, и наткнулся на нож. Но как же ему удалось беззвучно пройти к двери Хлои, открыть её и убить её так, чтобы она не издала ни малейшего звука?!

Я захлопнул багажник и сел в салон автомобиля. Вцепившись в руль, я положил голову на свои руки. Я старался больше не смотреть на Хлою, и не поворачивать голову. Но я отчётливо чувствовал всем своим телом давящую близость смерти, которая исходила из мёртвой плоти рядом сидящей женщины.

Что-то ещё находилось со мной в машине. Я неосознанно взглянул на Хлою. Здесь был только я. Я и призрак когда-то живой яркой женщины. Это было похоже на галлюцинацию.

«Кому это понадобилось? Неужели я был прав насчёт священника?» – продолжало крутиться у меня в голове.

Вопрос: «Что же мне делать?» больше не возникал. Я думал уже только о том, куда мне её прятать.

На переднем сиденье нельзя было её оставлять. Я с минуту размышлял о том, куда её лучше положить: в багажник или же на пол заднего сиденья? Я решил, что багажник лучше подойдёт на роль временного гроба. Снова открыв багажник, я замер. Я долго вслушивался в ночную улицу, вглядываясь в каждый куст, дерево и здание. Не было ни души. Открыв переднюю дверь и вытащив обезображенную женщину, я с трудом засунул её в багажник. Туда же я кинул свою перепачканную кровью куртку. И только тогда, когда я завёл машину, до меня дошло, что человек, который меня подставил, наверняка наблюдал за мной всё это время. Морис мог наблюдать за мной. И что же мне нужно было делать? Не бегать же мне с фонариком, разыскивая его! Мне некогда было об этом заботиться.

По пути домой мне попадалось не так много машин, но каждый раз, как я видел свет фар на встречной полосе, я напрягался всем телом. Я так сильно сжимал руль в эти моменты, что у меня начинали ныть пальцы рук.

Нервно барабаня пальцами по рулю, я курил сигарету за сигаретой. Из своей практики я знал, что если будет подозрение, что её кто-то убил, то в первую очередь будут прочёсывать парковые зоны и озёра. Я был почти на сто процентов уверен, что Хлоя рассказала сыну, с кем она встречалась и где. Таким образом, первому, к кому полиция придёт, был я. Они проследят мой путь домой, поэтому я не могу её бросить где попало.

У меня есть малюсенький шанс, скорее надежда, что она не сказала моё имя своему сыну. Камер в кафе не было – это я заметил сразу. После стольких лет работы детективом у меня вошло в привычку первым делом всегда смотреть наличие камер видеонаблюдения. По одному фотороботу мне вряд ли предъявят обвинения. В таком случае следователи, если они будут не особо сообразительные, выяснят, что именно я встречался с ней, в лучшем случае только через пару недель.

Я посмотрел на сиденье рядом со мной. На нём было небольшое пятно крови. Нужно будет сжечь чехлы и купить новые. Багажник тоже нужно будет не забыть осмотреть позже.

В гараже у меня оставалась половина двадцатикилограммового пакета извести. Она мне пригодится для того, чтобы избавиться от тела. Он остался ещё со времён, когда мы с друзьями ездили на рыбалку. У нас было одно особое место, где мы постоянно рыбачили. Это был пруд в трёх часах езды от города. На берегу был небольшой домик, принадлежавший моему дяде. Вся эта красота скрывалась за высокими соснами. Дядя всегда разрешал мне пользоваться этим домиком, но при условии, что я буду следить за чистотой этого места. Также он просил изредка дезинфицировать пруд известью, для того чтобы улучшать качество воды и повышать продуктивность рыб. Хоть я и считал это лишним, но всё равно согласился.

У меня уже вырисовывался план действий. Если честно, в какой-то момент меня даже напугало, с какой решительностью и лёгкостью я начал обдумывать всё.

Завтра у меня будут выходные. Я сегодня же поеду на этот пруд и там всё сделаю. Мари не особо удивится тому, что я решил поехать туда ночью. Обычно мы всегда собирались в пятницу после работы, чтобы доехать ещё до темноты. Так у нас оставалось полтора дня на отдых. Ей яскажу, что Дэнис и Роберт не стали меня ждать из-за того, что я задержался на работе, и отправились туда сами. Мне нужно будет справиться со всем до полудня, а утром я позвоню парням и уговорю их приехать на рыбалку. Таким образом, я смогу спрятать тело, не вызывая особых подозрений. Нужно только зачистить все следы в машине.

Когда я подъехал к дому, то уже проработал свой план от начала и до конца. Вроде бы учёл каждую мелочь.

Закрыв гараж за собой, я начал собирать вещи. Известь кинул в багажник на место ящика с инструментами. Осмотрев этот ящик со всех сторон, я заметил, что один угол ящика немного испачкался. Должно быть, он задел юбку Хлои. Я взял растворитель с полки и старую тряпку, начал энергично оттирать кровь с пластика. На всякий случай я протёр его со всех сторон и после оставил под столом. Тряпку же кинул на сиденье, чтобы закрыть пятно. Далее достал спиннинг, снасти, прикорм, старую зимнюю куртку, в которой ездил зимой рыбачить, и уложил всё это на заднем сиденье.

Зайдя домой по лестнице, ведущей из гаража, я пристально осмотрел себя в зеркале в прихожей. На мне крови не было. По-видимому, я испачкал только куртку. Свет был везде выключен, а на часах светилось тридцать пять минут второго.

Я поднялся на второй этаж и тихо зашёл в нашу спальню. Мари спала. Я подошёл к ней. Пару минут я смотрел на её умиротворённое лицо. Свет луны падал на неё и делал ещё прекраснее. Она ничуть не изменилась за эти годы. Всё такая же необъяснимо притягательная. Только лишь пару морщин появилось в уголках глаз. А ещё взгляд со временем стал более печальным. До рождения дочери он излучал энергию и темперамент. Сейчас же глаза выглядели пустыми и серыми.

Я встал на колени перед ней. Убрав локоны волос с её лица, я положил руку ей на щеку. Она пошевелилась. Приоткрыв глаза, она посмотрела прямо на меня.

– Сколько времени? – произнесла она шёпотом.

– Половина второго. Прости, милая, я встретил старого одноклассника и выпил с ним по баночке пива, – бессовестно соврал я.

– Ясно.

Я услышал упрёк в её голосе, но она опять же ничего мне не сказала. В глазах у неё мелькнула задумчивая злоба.

– Милая, мы съездим на рыбалку с парнями. Они уже ждут меня на озере.

Она расширила глаза и сказала: «А ты доедешь в такую темноту? К тому же ты выпил».

– Конечно, доеду. Ночь ясная, а выпил я всего бутылочку. Честное слово! – я улыбнулся при этих словах.

Мари ещё с полминуты пристально смотрела прямо мне в глаза, а затем молча повернулась на другой бок. Больше она ничего не сказала.

Я видел, что она ни капли не верит мне. Её проницательный взгляд видел всё. Но ни разу она не выдала себя тем, что знала о моей лжи.

Я с гнетущей тоской поднялся с колен. Сейчас мне хотелось лечь к ней в кровать и, обняв её, заснуть сладким сном. Но мне нужно было выдвигаться для того, чтобы избавить себя от страшного кошмара.

С кухни я прихватил мусорные пакеты. Когда я приблизился к двери гаража и взялся за ручку, то услышал звук, который меня вернул в паническое состояние. Это был звонок мобильного Хлои. Я бросился к машине. Я совсем забыл про её телефон. Я был уверен, что всё продумал. Открыв багажник, я стал судорожно искать телефон в складках её одежды. Ведь я сам же и кинул его туда, не задумываясь о том, что её сын снова может позвонить.

Вот он! Естественно, опять звонил её сын. Я дождался, пока звон прекратится. Выключив его, я кинул телефон обратно.

Глава 4

Уже брезжил рассвет, когда я добрался до озера. Солнца ещё не было видно из-за тёмных верхушек сосен. Они выглядели сплошным неровным чёрным пятном с оборванными краями на фоне оранжево-красного восхода. Было морозное утро. Туман окутывал озеро, наполняя это место мистической красотой.

Я уже успел успокоиться за время поездки, прокручивая раз за разом свой план. Это вселило в меня некую уверенность. Я всерьёз думал, что если сделаю всё, что задумал, то спать я сегодня смогу относительно спокойно.

Нужно было сразу приступать к делу. Я незамедлительно открыл дом и отыскал возле двери лопату. Нужно было ещё придумать, как отнести тело подальше в лес. Хоть снега было и не очень много, но с трупом на руках будет очень проблематично пробираться между деревьями. Нужно соорудить что-то типа санок. Я ещё в машине подумал про одноместную деревянную лодку, лежавшую в комнате, которую мы использовали как склад. Она была узкая, маленькая и с низкими бортами. В самый раз для того, чтобы тащить её через кусты и сугробы. Только бы она оставалась там, где я её оставил в прошлый раз.

Обойдя дом с другой стороны, я отпер замок второй двери. Там была небольшая комната, полностью заставленная рыбацкими принадлежностями. Включив фонарик и отыскав знакомый силуэт, я начал скидывать из лодки ненужные вещи. На пол полетели тряпки, складные стулья, палатка и старые удочки. Я даже испытал радость, наткнувшись на старые перчатки. Руки мои уже начали коченеть от холода, поэтому я сразу же надел их.

Вытащив лодку из дома, я принялся тщательно застилать мусорными пакетами всё её днище. С двух сторон я привязал к сиденью лодки старые кофты, которые отрыл в том же хламе, что и её саму. Теперь у меня были ручки.

Открыв багажник, я с полминуты грустно смотрел на подругу детства. Теперь она была совсем не привлекательна. Кровь запеклась в волосах и выглядела как чёрная грязь. Обезображенное лицо Хлои также всё было в крови. И только один голубой глаз, стеклянный, смотрящий в пустоту, напоминал о том, какая живая, целеустремлённая и яркая женщина предстала вчера передо мной.

Я с огромным трудом вытащил Хлою из багажника и положил её трясущимися руками в судно, которое отвезёт её в последний путь. Вспомнив перевозчика умерших, который переправляет их на лодке в царство мёртвых, я содрогнулся. Я походил на Харона, которому заплатили не монетой, а поцелуем. Не такого сопровождающего она заслуживает. Не таких похорон.

Я со злостью закрыл багажник, когда от моей неловкости телефон Хлои упал в снег. Смартфон, когда я его достал из снега, был в засохшей крови. Он полетел в мои импровизированные санки с проклятиями в его адрес.

Оставалось ещё одно: нужно было достать бродячую собаку с переднего сиденья, которую я убил по пути к озеру. Я не живодёр, но мне необходимо было прикрытие, если бы меня остановил полицейский. Она подстрахует меня, когда я скажу, что чехлы испачкал кровью несчастного животного, которого нечаянно сбил машиной. По моей легенде, я, сжалившись, решил похоронить бедолагу на озере, где у меня есть лопата. Таким образом, у меня будет веская причина сменить окровавленный чехол, не вызывая особого подозрения.

Я мог бы сказать, что долго мучился в раздумьях над тем, стоит ли мне губить невинную жизнь. Ещё, что долго решался и только благодаря огромной силе воли смог повернуть руль и нажать на педаль газа. Но правда такова, что я не задумался ни на секунду, когда увидел в поле зрения собаку. Мысль подстраховаться трупом животного возникла в моей голове мгновенно. Я настолько был охвачен страхом из-за того, что моя жизнь может разрушиться, что не ощущал в тот момент ни малейшей жалости. Она пришла позже. А именно тогда, когда я понял, что мне больше ничего не угрожает.

Это происшествие заставило меня понять одну простую вещь, которая навсегда застряла у меня в голове, тем самым изменив моё отношение к людской доброте. Просто удивительно, как легко и быстро можно потерять свою человечность. А всё из-за того, что человек по своей сути всегда безжалостен и жесток. Это его истинное обличие. Существо, которое называется «человек», надевает маску гуманности только тогда, когда чувствует себя в полной безопасности. Все мы остались дикарями, которые скрываются за материальными благами и фальшивой благожелательностью. Отбери у нас всё, что подарил нам современный мир, и мы превратимся в животных, которые готовы перегрызть глотку ближнему, лишь бы отхватить и присвоить себе частичку цивилизации.

Положив собаку в сани вместе с лопатой, известью и испачканной курткой, я схватился за сооружённые мной ручки и потащил сани в лес.

Шёл я долго. По крайней мере, мне так показалось. По моим подсчётам, прошло около получаса. Моя ноша тормозила меня, поэтому я предполагал, что ушёл не очень далеко вглубь леса. Усталость заставила меня остановиться, и я решил, что начну копать тут же. Никто не ходит в этих лесах, так что вероятность того, что кто-то наткнётся на могилу, практически равна нулю.

Мои пальцы онемели, спина ныла, а ноги подкашивались, но я упорно копал промёрзлую землю. Я ни о чём не рассуждал, создав себе установку – копать, копать и копать. Я с трудом вылез из ямы, когда решил, что она достаточно глубокая. Выбравшись из неё, я завалился на спину. Тяжело дыша, я таращился на верхушки занесённых снегом деревьев. Было уже совсем светло. Солнце пробивалось сквозь ветки, падая обрывистыми пятнами на землю. Одно пятно упало мне прямо на правый глаз, наполовину ослепив меня. Сил двигаться не было, поэтому я, зажмурив один глаз, наблюдал за медленным раскачиванием ветвей деревьев.

Я слышал, как птица, крича и перелетая с дерева на дерево, ломала ветки. Надеюсь, это был единственный свидетель, который видел всю правду.

Пора было заканчивать. Собравшись с последними силами, я поднялся на ноги. Первым делом я вытащил уже окоченевшее тело Хлои и бросил в яму. Следом полетела грязная куртка, чехол от сиденья и телефон Хлои. Всё это я засыпал известью, чтобы полицейские овчарки, в случае чего, не смогли учуять запах трупа. Закопал я всё это толстым слоем земли и только после этого положил туда собаку. Осталось только засыпать всё хорошенько той же землёй.

На моё удивление, путь обратно занял у меня от силы минут десять. Как же я медленно шёл, раз это оказалось так близко от дома.

Теперь нужно позвонить Дэнису и Роберту.

Мы не собирались вместе с прошлой зимы. Всё как-то некогда было. У всех семья, работа, личная жизнь. За себя могу сказать, что мне не особенно нравилось, как Роберт в последнее время шутил в мой адрес, поэтому я всё чаще стал отказываться от его приглашений посидеть где-нибудь. Хорошо, если они оба приедут. В таком случае у меня будет стопроцентное алиби.

Дэнис взял трубку сразу. У меня как будто упал пятитонный груз с плеч, когда он тут же согласился приехать. Но вот только обещал приехать вечером, так как ему нужно было помочь жене и её матери. С чем помочь, он не уточнял. Я слышал на заднем фоне гнусавый голосок его тёщи, поэтому не стал расспрашивать ни о чём, надеясь на то, что он закончит пораньше. Да и мне было наплевать на то, что ему там надо сделать.

Роберт трубку не взял. Он перезвонил сам, разбудив меня своим звонком. До этого я успел сходить в лес и нарубить дров, которыми затопил чугунную печь. Возле неё стояло уютное кресло, на котором я и выключился от усталости, ощущая приятное тепло огня.

Роберт сразу начал юлить, впрочем, как и обычно. Он долго оправдывался за то, что не брал трубку. Говорил, что у него было срочное дело. Он якобы был на концерте своей маленькой дочки. А после отвозил её к своим родителям, где они решили отпраздновать её дебют. А так как он обещал вечером отвести свою дочь после успешного выступления поесть пиццы, то уже никак не может приехать.

Я, в общем-то, не расстроился по этому поводу. Достаточно будет и одного Дэниса. К тому же нет никакого желания терпеть плоские шутки Роберта. Он только действовал бы мне на нервы.

Знаю я, в какую пиццерию он поедет вечером и с кем. После женитьбы он ни одного дня не был примерным мужем и отцом. У него каждый месяц появлялась новая пассия, на которую он тратил уйму денег, водя её по ресторанам и одаривая дорогими подарками. Как его жена до сих пор не выгнала его, я не знаю. Она была очень добрая и ласковая мать, хоть и простовата на вид. Я думаю, в глубине души она всё знала. Но мне казалось, что ей легче было отметать от себя правду и жить с розовыми очками на глазах. Иногда, когда они съезжали с её глаз, приоткрывая истину в виде непонятных СМС-сообщений по ночам или звонков от пьяных женщин, Роберт технично поправлял эти розовые очки одним пальцем, подвигая их поближе к глазам. Ему достаточно было подарить ей дешёвенькие цветочки, за которые он ещё и торговался с продавцом. И она сразу же таяла и верила во все сказки, которые он ей рассказывал. Мне не было её жалко, так как я не понимал, как можно быть такой узколобой. Видимо, она настолько боялась выйти из зоны своего комфорта, что предпочитала заглушать все свои подозрения и утешаться воспитанием своей дочки. Ей было комфортно, и это было главным для неё.

Я уже совсем расслабился от тепла печи. Руки и ноги мои гудели от приятного покоя. Я подумал, что лучше мне будет до приезда Дэниса подготовить резиновую лодку. Я не знал, во сколько он приедет, но, возможно, у него возникнет желание порыбачить вечером. Я, конечно, надеялся на то, что до этого сегодня не дойдёт, но перестраховаться нужно.

Я ждал его с нетерпением, так как умирал с голода. Уезжая, я не продумал этого и теперь мучился от своей глупости и поспешности.

Дом был очень маленький, но очень уютный. В нём было две комнатки. В каждой комнате было по небольшой кровати. Когда мы приезжали втроём, то вытягивали зубочистки, определяя, кто будет спать на раскладном кресле. Кто вытягивал самую короткую зубочистку, тот и наслаждался сном возле печи. Правда, приходилось всю ночь следить, чтобы огонь не затух, и подкидывать дрова. Но всё же спалось там изумительно. От него веяло домашним уютом и теплом.

Сидя в этом кресле, я собирался с силами для того, чтобы пойти приготовить удочки и надуть лодку, но и сам не заметил, как заснул.

Улыбка и сияющие глаза Хлои. Снежинки, мерцая, застыли в воздухе. Они не движутся. Она ловит снег ртом и смеётся. Всё, как в замедленной съёмке. Живая и весёлая женщина стоит напротив меня и пристально смотрит мне в глаза. Кровь льётся из её левого глаза. Хлоя в панике пытается вытереть кровь у себя со щеки, но она всё льётся и льётся. Её руки все испачканы алой жидкостью. Юбка, кофта, волосы – всё стало липкое и мерзкое от багровой жидкости. Она что-то шепчет.

Проснулся я от звука подъезжающей машины. Я очень удивился, выглянув в окно. Уже смеркалось. Я проспал весь день. Через пару минут двигатель заглох, а ещё через пять минут на пороге появился Дэнис. У него в руках была уйма пакетов. Он даже не поленился захватить ящичек для рыбацких принадлежностей, который зажал под мышкой.

– Твой спаситель прибыл! – сказал он, широко улыбаясь и сваливая на стол все пакеты.

– А я смотрю, ты не любишь мелочиться! – смеясь, ответил я, указывая на сумки.

– Ну, так ты же сам сказал, что помираешь с голода. Вот я и решил, что запас еды, который мы обычно берём на троих, нам будет в самый раз и на нас двоих.

Я был рад видеть Дэниса. Мы были с ним знакомы ещё со времён моей учёбы в академии. Он тоже там учился, но его выперли уже через полгода. Он говорит, что во всём виноват его сосед, но я думаю, что Дэнис просто никогда не хотел становиться полицейским и подсознательно искал причину покончить с этим. Зато сейчас у него своя юридическая компания, и, похоже, он счастлив оттого, что помог тогда своему соседу пронести алкоголь и травку в академию.

Дэнис кинул мне банку пива, которую достал из одного из пакетов. Я возблагодарил Господа за то, что мой друг такой понимающий. Хоть я и не говорил про выпивку, но всё же один пакет был полностью забит банками со спасительной жидкостью.

Пару глотков охлаждающего пива слегка облегчили моё состояние. Я надеялся, что Дэнис тоже устал и не захочет сейчас ничего делать.

Он взял банку и уселся на деревянный стул рядом со мной. Какое-то время мы молчали, уставившись на языки пламени, проглядывающие через чугунную дверцу печи.

– Значит, Роберт не приедет, – сказал он спокойно, не отводя глаз от печи.

– Да. Он повёл свою дочь в пиццерию после сногсшибательного дебюта на скрипке.

Дэнис улыбнулся и саркастично сказал: «Вот только этот концерт был две недели назад. Моя жена водила туда Анжелику и видела Роберта и его дочь».

Мы одновременно засмеялись во весь голос.

– Знаю я, в какую пиццерию он пошёл. Это новый ресторан под названием Liberte. Весь последний месяц он водит в него свою якобы дочь. На втором этаже есть отель. Удобно, не правда ли? – всё также смеясь, сказал он.

– Он ничуть не изменился за все эти годы.

– Это точно. Мы с ним редко общаемся. Такое ощущение, будто с возрастом он всё больше и больше впадает в детство, становится совсем безответственным. Мне кажется, будто он боится, что не успеет перепробовать всех легкодоступных женщин до своей старости. Как это терпит Люси?

– Это кризис среднего возраста. А Люси сама виновата. Уже давно бы вышвырнула его.

– И то верно, – сказал Дэнис. Немного подумав, он серьёзно добавил: – я вот раз в жизни ошибся и теперь до сих пор жалею об этом. Смотря на своих маленьких детей и жену, чувствую, что не достоин такой семьи. Меня съедает это чувство изо дня в день.

Он задумчиво вглядывался в огонь. Я был на сто процентов уверен, что если бы ему предоставили шанс вернуться в прошлое и исправить что-то в своей жизни, то он не задумываясь исправил бы именно тот день, когда они отмечали какой-то праздник на работе. Он сильно перебрал тогда и осознал, что натворил, только тогда, когда проснулся дома, обнаружив на тумбочке таблетку аспирина и стакан воды, заботливо приготовленные его женой.

– Дэнис. Я же тоже чуть не совершил ошибку, – решил я признаться.

– И когда же ты успел? – спросил он удивлённо.

– Я встретил свою школьную знакомую, и мы вместе решили посидеть в кафе. Я и не думал ни о чём таком, но она сама стала инициатором. В общем, когда мы собрались ехать к ней, мне стало плохо. Из-за этого я начал соображать о том, что происходит, и мы разъехались по домам. Но я жалею даже об этом. Чувствую, будто окунулся в грязь.

– М-да. Но ты всё равно самый святой из нашей троицы, – произнёс Дэнис, улыбаясь во все свои тридцать два зуба.

Мы ещё долго так сидели у очага и общались о том, о чём не могли говорить с нашими семьями. Теперь я окончательно успокоился и больше не думал о том, что вчера произошло. Это просто был сон. Меня это не касалось. Это больше не было моей проблемой. По крайней мере, пока.

Проснулся я в обед. Все мышцы ныли с ещё большей силой, а желудок выворачивало от голода. Я совсем забыл поесть вчера. Еду Дэнис разложил вчера в небольшой комнате, похожей на кладовую, где зимой можно было хранить продукты. Она не была утеплена, и холод свободно проникал туда с улицы. Это было что-то вроде нашего холодильника. Я отправился прямиком к этому холодильнику. Найдя жирную курицу гриль на полке, я снова возблагодарил судьбу за такого друга.

Спустя полчаса я наслаждался чувством тяжести в желудке. Если бы ни ноющая боль во всём теле, напоминающая о случившемся, то я бы назвал себя сейчас счастливым.

Послышался хруст снега на улице. Я насторожился. Через мгновение я вспомнил про Дэниса и тут же вздохнул с облегчением.

Надев куртку и захватив с собой шапку, я вышел на крыльцо. Дэнис, оказывается, уже надул лодку и притащил её к озеру.

– Доброе утро, спящая красавица! Чем ты вчера занимался? Лодку не надул, снасти не приготовил! Ты что, вчера только печку затопить успел?

– У меня вчера была какая-то апатия, уж прости, – крикнул я в ответ, надевая шапку.

Он толкнул последним рывком лодку к самому краю озера и, разогнувшись, пошёл прямиком ко мне.

– Артур! Ты лжец! – ответил он, подойдя совсем близко. – Для чего тогда тебе понадобилась деревянная лодка? Ты вчера уже успел порыбачить? Я видел кровь на днище. Ты поймал огромную рыбу, не так ли? Куда спрятал?

Меня бросило в пот. Какая кровь? Я же всё проверил. Неужели кровь просочилась через уйму слоёв пакетов, которые я захоронил вместе с трупом?

– Нет, что ты! – сказал я осипшим голосом. – Дело в том, что я вчера по пути сюда сбил на трассе дворняжку. Я взял её тело с собой, чтобы похоронить. Она оказалась тяжелее, чем я думал. Пришлось соорудить из лодки что-то типа саней, чтобы дотащить беднягу подальше в лес. Сам знаешь, волки могут учуять кровь. Они могут прийти полакомиться собачатиной. Лучше быть подальше от них в этот момент. А то мало ли, вдруг они решат, что их устроит и человеческое мясо.

– Что-то я не понимаю, Артур. Для чего ты тащил её сюда? Не слишком ли много заморочек из-за какой-то псины?

Да, заморочек было и впрямь многовато. Да и стоило мне озвучить свою легенду Дэнису, как она показалась мне совсем не убедительной. Но другого объяснения я не придумал. Я был слишком взволнован в тот момент, чтобы придумать что-нибудь более правдоподобное.

Я сказал Дэнису, что не мог оставить тело просто валяться на дороге. Нужно было закопать её, а лопаты у меня с собой не было. Мне было жалко собаку. В этом я ему не соврал.

Меня даже не удивило то, что смерть собаки меня огорчила больше, чем смерть Хлои. Может быть, это было всё из-за того, что я уже давно привык видеть трупы людей. Или из-за того, что собаку-то убил именно я и теперь чувствую вину из-за этого. А может, и из-за того, что животных я всегда любил гораздо больше, чем людей. И ведь это легко можно объяснить тем, что я вижу в каждом человеке пороки, которых нет у животных. Знакомясь с новым человеком, я мысленно приписываю ему тот грех, который он совершил или мог бы совершить. В любом случае я рассматриваю людей как заведомо провинившихся созданий. Мы все червоточина, не запланированная Всевышним творцом. Мы как черви, изъедающие нашу планету. Даже хуже. Мы те, кто пожирает друг друга. Мы все грешны. Мы все омерзительны в разной степени. Будь то священник, собирающий подаяния с наивных людей и покупая на эти деньги новые серёжки для своей любимой жёнушки. Или десятилетний ублюдок, который топит котят в миске с хлоркой, чтобы увидеть ещё больше мучений крохотного животного. Или возьмём, к примеру, благовоспитанную миссис Роуз, которая является святой для своих соседей. Она готова отдать последнюю рубашку нищему и участвует во всех благотворительных вечерах. Но никто не знает, что этот ангел закапывает у себя в саду уже третий нежелательный плод своей похоти.

Но хуже всего, что человек убеждает себя в том, что он хороший. Он придумывает себе оправдание и прикрывается покаянием.

Человек априори злое существо. Особенно по отношению к другим людям. Если мы помогаем человеку, попавшему в беду, то только лишь для того, чтобы потешить своё самолюбие. Для того чтобы чувствовать себя лучше. Вроде как загладить вину за прошлые свои ошибки. Но что интересно, если мы помогаем попавшему в беду животному, то мы не думаем про спасение своей души. Мы просто хотим спасти это существо и чувствуем облегчение только тогда, когда узнаем наверняка, что судьба этого животного теперь в безопасности. Глубоко в душе мы знаем, что это безгрешное создание, несомненно, нравственно выше всех нас. Может быть, именно поэтому некоторые люди так жестоки к ним. Потому что чувствуют, что сами являются морально более низкими существами.

Можно сказать, что людей я и вовсе ненавидел. Я знаю, что это неправильно, но я ненавидел всех, кого не знал. Для меня все незнакомые мне люди выглядели либо как агрессивно настроенные личности, либо как безнадёжно тупые и ограниченные потребители.

Легко ненавидеть человека, которого не знаешь, так как его поступки всегда кажутся нелепыми и абсурдными, а слова – смешными и несуразными. И я уверен, что для других людей я выгляжу так же нелепо, как и они для меня. Мы все ненавидим друг друга, пока не познакомимся поближе. Если ты не занимаешь более-менее значимую часть в жизни человека, то он так и остаётся сволочью по отношению к тебе. В его сознании ты человек, которым можно пожертвовать ради достижения своей цели, через чью голову можно переступить. Но парадокс в том, что стоит узнать его немного ближе, и он, в принципе, уже не такой и безмозглый, а его общество теперь более-менее терпимо. И вообще, чем ближе к тебе человек, тем меньше ты видишь в нём неразумного. Ну, или подсознательно пытаешься не видеть этого и, конечно же, оправдываешь его.

Естественно, я ненавидел не всех людей. Хоть я и знал, что никто не безгрешен, но от Мари и Софи я никогда не видел лицемерия и притворства. Их я любил безмерно.

Итак, Дэниса вроде удовлетворило моё объяснение, хоть он и посмотрел на меня с нескрываемой насмешкой. Видимо, он считал, что какая-то дворняга недостойна того, чтобы тратить столько времени и усилий на неё. Но это было его мнение, и я не собирался переубеждать его. Нужно отдать должное Дэнису, он также не стал комментировать моё поведение.

Мы не стали долго рыбачить. Раньше мы втроём засиживались до позднего вечера, не замечая за разговорами, как проносится время. Но сегодня каждый из нас просто хотел провести время в спокойствии и желательно без лишних телодвижений. Каждый думал о своём. У каждого были свои проблемы. А мне, ко всему прочему, ещё и было неимоверно тяжело двигаться. По большей части именно эта ноющая боль вновь и вновь возвращала меня к вчерашнему дню, заставляя моё сердце замирать от ноющей тревоги.

Мы с Дэнисом успели поймать пару рыб, которых сразу же приготовили на мангале. После мы устроились у печки, поедая всё съестное, что у нас было, и запивая это прохладным пивом. Мы много разговаривали о своих семьях. За то время пока мы не виделись, у каждого в жизни произошло многое, что можно было бы обсудить. И мы открыто рассказывали друг другу все подробности своих приключений, не переживая о том, что они могут дойти до кого-нибудь ещё. Я доверял ему в этом плане, а он доверял мне.

Так мы и просидели пару часов до того, как не стемнело.

Хорошенько прибравшись, и разложив всё по своим местам, мы начали собираться. Нам нужно было выдвигаться по домам. Отдых закончился. Пора возвращаться в реальный мир.

Когда я отъезжал от озера, на душе у меня не было тяжести. Более того, я чувствовал, будто сбросил эмоциональный груз с плеч. Но чем ближе я подъезжал к своему дому, тем больше чувство тревоги накрывало меня. Уже дома я понял, что попросту боялся смотреть в глаза Мари.

Когда я доехал, дочь уже спала. Мари сидела в гостиной, подняв ноги на диван, и смотрела телевизор. Она не заметила, как я зашёл. Свет от телевизора мерцал в темноте на её спокойном лице. Увидела она меня лишь тогда, когда я присел рядом с ней на диване. По телевизору шёл какой-то чёрно-белый фильм, смысл которого я не уловил. Она молча опёрлась на меня своей спиной так, что я видел только часть её лица.

– От тебя пахнет, – произнесла она своим медовым голосом.

– Ты хотела сказать воняет, – усмехнувшись, ответил я.

– Тебе Клайд звонил. Он не смог дозвониться до тебя вчера.

Меня будто по голове ударили. Я забыл о Клайде. Нужно было позвонить ему вчера и рассказать всё, что я узнал. А что, если Мухтади уже улетел из страны? Это был единственный шанс спасти Акифа. Но сейчас уже поздно звонить. Ночью мы, опять же, ничего не решим. Оставалось надеяться, что араб ещё не сбежал.

– Ты же знаешь, что на озере совсем нет связи. Мы поговорим с ним завтра утром. Думаю, ничего страшного не произойдёт, – изрёк я как можно более спокойно, хоть и сердце моё билось неимоверно.

Скорее всего, она почувствовала, что моя уверенность является напускной, так как плечом она упиралась прямо мне в грудь и могла чувствовать, как моё сердцебиение участилось. А это верный признак лжи. Она не подала даже вида, что заметила это. Как, впрочем, и всегда.

Она продолжала совершенно спокойно смотреть телевизор. Хоть я и смотрел кино вместе с ней, но так и не услышал ни единого слова из фильма. Я был полностью погружён в мысли об Акифе и моём промахе.

Мари пробудила моё сознание тем, что поднялась с дивана и, поцеловав меня в лоб, молча отправилась спать. Я и не заметил, как фильм уже закончился.

После душа я сразу пошёл в спальню, где она уже тихо посапывала в нашей постели. Вся усталость, обретённая за эти дни, разом навалилась на меня. Я заснул сразу, несмотря на всю тревогу, бурлящую у меня в душе.

Глава 5

Всё утро на работе я мучился от головной боли. Настежь открыв дверь кабинета и приоткрыв окно, я сотворил таким образом сквозняк. Таблетка ещё не помогла, поэтому я сидел не двигаясь, обхватив голову обеими руками. Упёршись локтями на стол, я размеренно сдавливал виски большими пальцами. Это облегчало пульсирующую боль в голове. Так как остальные пальцы закрывали мне обзор, то я не мог знать, кто ходит рядом с моей дверью. Я узнавал людей по голосу, когда те здоровались со мной. Так я сидел долго, опустив голову и бессознательно рассматривая документы, лежавшие на столе.

Лора уже дважды заходила ко мне в кабинет. Не получив ответ в первый раз на своё милое замечание о том, что кто-то вчера перебрал с алкоголем, за которым следовало продолжительное хихиканье, она решила прийти ко мне с таблеткой обезболивающего, которое положила перед моим лицом с напускным сочувствием. После этого она ходила возле моей двери каждые десять минут, спрашивая, как я себя чувствую.

Сегодня она раздражала меня как никогда раньше. Я бы с удовольствием прибил её, если бы весь мужской род не ополчился бы на меня после этого, бегая с факелами и вилами за мной.

– Это как понимать! – завопил Клайд.

Я так и подпрыгнул от неожиданности. Он застал меня врасплох, пользуясь тем, что я не мог видеть, кто заходит ко мне в кабинет.

– Клайд, если ты хоть чуть-чуть веришь в Бога, то не ори ты ради него. У меня голова вот-вот лопнет!

– Я-то как раз верующий! А вот ты, Артур, не прикрывайся Богом! – возмущённо ответил он.

– А то что? Буду гореть вечным пламенем в Аду? – простонал я.

– Ты-то точно окажешься там, атеист проклятый, – с еле заметной улыбкой произнёс этот внезапно объявившийся святой.

– Ада нет, Клайд. Мы итак уже в нём живём. Он на земле. Ты прекрасно знаешь, что я по поводу всего этого думаю.

– Ну, если ты не веришь в Ад и Рай, то это не значит, что их не существует. Это твоё личное и, между прочим, ошибочное мнение.

– А я и не говорил никогда о том, что не верю в Рай. Я не верю в Ад. И в церковь. И в религию. И в то, что ты способен отстать от меня сейчас.

– Удобная вера у тебя, Артур. Чтобы человек не совершил, его ждёт вечный покой на небесах! И никакого наказания!

– Ну, почему же?! Рано или поздно нас всех ждёт наказание на земле. Мы уже наказаны тем, что живём на земле. Знаешь, что такое карма? Вот я в карму ещё верю. Но я не верю в то, что на небесах сидит бородатый мужик и ведёт учёт каждого человека, который посещает церковь в воскресенье. А тем, кто не молится перед едой, ставит минус в таблице успеваемости. Это всё до безумия тупо, Клайд. В вашей горячо ценимой Библии говорится, что все равны. Так? – спросил я его и сразу же ответил сам. – Так! А также, что все должны любить и прощать друг друга. Так? Так! Но по факту даже та же самая церковь является иерархической пирамидой. Патриархам подчиняются митрополиты, митрополитам – епископы, епископам – священники, а им, в свою очередь, дьяконы. И где же здесь равенство? А в самой низине находитесь вы – верующие. Безвольные существа, которые обязаны нести пожертвования в церковь, за счёт которых обеспечивают свою жизнь патриархи и архиепископы. Вы обязаны жить по их законам и соблюдать их правила. А насчёт прощения я вообще молчу. Существование церковного суда само по себе абсурдно! Как там говорится: «Не суди, да не судимым будешь»?

– Да, да, да! Я в курсе, что ты самый умный, в отличие от всех нас. Мы все такие бестолковые овощи, а ты уникальнейший человек, – саркастично произнёс он, – но знаешь что? У нас, в отличие от тебя, в самые трудные моменты нашей жизни есть поддержка в виде нашей веры.

Похоже, его задели мои слова. Брови у него нахмурились, а рот скривился. Он был прав: я уникальный человек. Я умудрился разозлить такую вечно позитивную личность.

– Но ты прав, я не отстану от тебя! Почему ты не перезвонил мне? Что там было? Ты встретился с Оливией? – спросил он, всё также хмурясь, но уже немного успокаиваясь.

– Да, виделся. Мы с ней мило поболтали. В следующий раз я заставлю тебя поехать к такой вот старушке. Я даже разговаривал с тем самым арабом. Это всё выдумки старой одинокой женщины, – ответил я, тяжело выдохнув.

Я поднялся из-за стола и закрыл окно. Продолжил говорить я только после того, как закрыл дверь перед носом у Лоры. Она в очередной раз пришла узнать, как у меня дела. Но я успел закрыть дверь раньше, чем она откроет свой рот. Если эта выходка её не обидит, то я даже не знаю, есть ли у неё гордость вообще.

Клайд удивлённо уставился на меня, но ничего не сказал.

– Мужчина просто приехал на заработки. Он говорит, что почти не бывает дома. Он много подрабатывает. У него было много вещей, разбросанных по комнате, что говорит о том, что у него было мало времени навести порядок. Это подтверждает то, что он редко бывает дома. К тому же я заметил на стуле рабочую форму мусорщика. А на тумбочке у него стояла рамка с фотографией сына. Он рассказал, что они с семьёй живут небогато, поэтому он и летает сюда зарабатывать деньги. Жену же с сыном на время оставляет с родственниками.

Что мне было ещё сказать? Если бы я признался, что это тот самый человек, который убил семью Акифа, то мне уже не придумать веского оправдания, из-за которого я не сообщил ничего. Наверняка Мухтади уже улетел. Сейчас мне нужно было думать о себе.

Я долго размышлял о судьбе Акифа. Даже если его оправдают, то ему уже не ради кого будет жить и работать. Его жизнь уже сломана, а моя – ещё нет.

По лицу Клайда было видно, как его уверенность сменялась разочарованием. Он понял, что ошибся. Точнее, я заставил его так думать.

– А что насчёт того, что говорила её подружка? Они же утверждали, что человек, ошивающийся у подъезда одной, и человек, живущий в квартире другой, это один и тот же человек, – он пристально взглянул на меня.

У него ещё была надежда на то, что я ошибся, хоть и уверенности в голосе поубавилось.

– Они всё придумали и сами же в это поверили. Это бедный район. В тот вечер я встретил как минимум троих мужчин, подходящих под описание. Мухтади не был там никогда. Он в это время работал в другом конце города. Эта теория натянута за уши, Клайд. А я зря потратил время на это.

Испустив из груди неопределённый рык то ли разочарования, то ли злости, Клайд сел напротив меня. Он непроизвольно посмотрел в окно, опёршись на спинку стула и скрестив руки на груди.

– Ну что, Артур, это было единственной возможностью помочь нашему несчастному, – тихо сказал он, – будем надеяться, что адвокат ему попадётся не бесчувственная сволочь, как это почти всегда бывает.

Он ушёл, оставив меня с новым угрызением совести. В моём наборе уже было угрызение совести за смерть Хлои, за дикое желание изменить Мари и за убийство собаки. Теперь ко всему этому добавилось ещё и угрызение совести за намеренное сокрытие преступника, которое повлекло наказание невиновного.

В этот день я толком ничего не делал. Большую часть времени я провёл за бестолковой писаниной. Сосредоточиться я всё равно не мог, поэтому решил уехать с работы ещё в обед. Я даже не стал объяснять мой ранний уход. Лора и так сама всем разболтает, что мне всё утро было плохо. И, естественно, все будут думать, что я уехал домой из-за похмелья.

Первым делом я поехал в автосалон. Нужно было как можно быстрее заказать чехол на сиденье. Мне было некомфортно видеть постоянное напоминание о случившемся в виде синего пледа, накинутого на переднее сиденье автомобиля.

Чехол пообещали привезти через неделю. На лучшее я и не надеялся. Придётся потерпеть ещё немного.

Я долгое время ездил по городу, бесцельно проводя таким образом своё время.

Мне не хотелось ехать домой. Я всё также боялся смотреть в глаза своей жены. Я чувствовал, будто она знает, что у меня что-то не так. Но она не расспрашивала меня ни о чём. Её молчание действовало хуже, чем если бы она допрашивала меня с упрямым сволочизмом, которое свойственно всем ревнивым женщинам.

Подъезжая домой, я увидел машину Мориса. Меня даже не удивило это. Я уже привык замечать её везде, где бы то ни было. Но теперь я знал, что этот человек не просто издевается надо мной, он ещё и хотел посадить меня в тюрьму. Теперь я точно был уверен в том, что не сын Мориса убил ту женщину. Эта сволочь хочет обезопасить себя раз и навсегда.

Гнев мгновенно закипел во мне. Я резко остановил машину на обочине. Выскочив из автомобиля, и даже не захлопнув дверь, я стремительно направился к Морису. Я видел, как он испуганно начал заводить свою машину.

– А ну стой, сволочь! – заорал я во всё горло.

Я и сам не заметил, как уже бежал за отъезжающим автомобилем. Остановившись, я смотрел ему в след. Сообразив, что я нахожусь на своей улице и осознав, что соседи могут увидеть меня, я оглянулся по сторонам. Меня никто не видел. Улица была пуста. Как же было бы дико увидеть соседям меня, гоняющегося за машиной священника. Да ещё и с проклятиями в его адрес. Это было бы очень сложно объяснить.

Гнев постепенно угасал. Я и сам не понял, зачем погнался за ним. У меня ещё будет время наведаться к нему домой. Нужно это сделать без лишнего шума.

Чертыхаясь, я сел в машину и доехал до своего гаража. Софи тоже была дома. Я это понял, увидев в коридоре её мужеподобные ботинки. Сняв куртку и шапку, я направился на кухню. Они ужинали. Увидев меня так рано, они даже замерли на пару секунд.

– Что? Я так плохо выгляжу? – попытался пошутить я.

Помыв руки и поцеловав дочь в лоб, я уселся за стол. София улыбнулась и продолжила есть. Мари ничего не сказала. Она молча поставила передо мной тарелку с вилкой и снова села за стол.

– Было мало работы? – спросила она, энергично нарезая у себя в тарелке отбивную.

Я тем временем накладывал себе пюре.

– Что-то типа того. Да и голова целый день раскалывается. Ничего делать не могу. К тому же нужно было ещё заехать сегодня в автосалон и заказать чехол на сиденье.

Мари замерла, держа насаженные в мясо вилку с ножом. Она смотрела сквозь тарелку.

– Зачем тебе новый чехол? – спросила дочь, одной рукой орудуя вилкой, а другой – печатая что-то у себя в телефоне.

– Я нечаянно сбил собаку по пути на озеро. Не мог бросить её на дороге, поэтому положил её на переднее сиденье, чтобы закопать на озере. Чехол сильно испачкался кровью, – ответил я, проводив взглядом Мари.

Моя жена с обеспокоенным видом встала из-за стола и удалилась из комнаты. Она слышала, что я сказал перед тем, как она вышла из комнаты, но ни на секунду она не заинтересовалась этим. Зато дочь сразу оторвала взгляд от телефона. Она взволнованно посмотрела на меня.

– Это единственное, что я мог сделать для несчастного животного, – ответил я на её взгляд.

Софи отложила телефон. Она с расстроенным видом стала ковырять вилкой свою еду. Она тоже любила животных, как и я. В этом она полностью походила на меня.

Через какое-то время вошла Мари. Она подошла к раковине и налила воды в стакан. С этим стаканом она подошла ко мне. В левой руке у неё была таблетка. Лицо у неё было такое, будто она чувствовала себя виноватой. Я вдруг подумал, что она так себя ведёт из-за того, что была так холодна со мной. Неужели она вспомнила, что я не робот и тоже могу болеть.

Она поставила передо мной стакан и протянула мне руку с таблеткой. Освободившуюся руку она положила мне на спину. Я почувствовал мягкое, еле заметное поглаживание. Я молча взял таблетку и запил её. Наклонившись, она так нежно, я даже бы сказал по-матерински, поцеловала меня в висок, обхватив правой рукой мою голову. Давно я не ощущал от неё такой нежности. Но вот глаза у неё были печальные, будто она вот-вот заплачет. Не может быть, что она так расстроилась из-за моей головной боли. Да и уж тем более из-за смерти собаки. Она спокойно относилась к таким вещам. Для меня всегда было дико то, что она воспринимает любую смерть как совершенно естественную вещь. Смерть всех наших домашних питомцев никогда не тревожила её. Она никогда не расстраивалась, никогда не говорила про это и не вспоминала об этом.

Софи в это время уже домывала за собой посуду. В дверь кто-то позвонил.

– Я открою, – сказала дочь, вытирая руки полотенцем.

Я всем своим естеством почувствовал беду. Рано или поздно должно было начаться расследование. Меня не могло не коснуться оно, но я не думал, что это будет так скоро. Что-то тут было не так. К тому же я ещё не успел морально подготовиться к этому.

Мари сидела и невозмутимо доедала своё мясо. А я замер, прислушиваясь, как открывается дверь. Софи спрашивает что-то. Мужской голос отвечает и пытается что-то объяснить. Нет, не мужской. Это голос молодого парня. Совсем молодого. Это явно не полиция.

– Пааап! – встревоженный крик Софи.

Выходя из-за стола, я уже знал, кто стоит на пороге нашего дома. А это значит, что Хлоя всё-таки рассказала своему сыну, с кем была в кафе. Это был Милтон.

На пороге стоял довольно высокий и симпатичный парень. Как и на фотографии, которая высветилась у Хлои на телефоне, он был очень похож на мать. На вид ему было лет 17. Он нервничал, хоть и пытался скрыть это.

– Добрый вечер! – сказал он слегка охрипшим, но уверенным голосом.

– Добрый. Что Вы хотели? – спросил я.

Софи отошла от двери. Мари вышла, но осталась стоять в дверном проёме кухни. Я заметил, как она пристально рассматривала парня, скрестив руки у себя на груди. Она так и сверлила его оценивающим взглядом. Интересно, чем это он так ей не понравился? Может, она подумала, что это парень Софи? Хотя нет. Она бы не стала так высокомерно смотреть на предположительного ухажёра нашей дочери. Наверное, женская интуиция подсказала ей что-то. Удивительно, как женщины способны чувствовать обман.

Наверное, даже лучше, что всё начнётся именно так. Зато будет возможность поговорить с женой и дочерью в домашней обстановке и без полиции. Они рано или поздно всё равно придут допрашивать меня. Так пусть лучше Мари будет подготовлена к этому.

Но теперь нужно будет объяснять жене, что этот знакомый, с которым я выпивал после работы, на самом деле является знакомой. В глубине души я всё же наивно надеялся, что никто не узнает, что я с ней виделся и это быстро обойдёт меня стороной.

Парнишка посмотрел на мою жену и дочь, затем – на меня. Он о чём-то серьёзно задумался. Парень не знал, как начать разговор.

– Меня зовут Милтон. Могу я с вами поговорить наедине? – обратился он ко мне, снова взглянув на Мари.

Вот этого я явно не ожидал. Я уже мысленно готовил объяснения для Мари, как мальчишка сам облегчил мне задачу. Но он странно себя вёл. Смотрел на меня, затем – на мою дочь, затем, нахмурившись, кидал взгляд на Мари, а после растерянно взглянул на меня. Он выглядел так, будто его всё время сбивали с толку.

– Ну, я думаю, можешь.

Я без промедлений накинул куртку и вышел из дома. Закрывая дверь, я взглянул на жену. Она стояла всё там же, не отрывая своего царственного взгляда с Милтона.

– Я думаю, Вы знаете, почему я пришёл, – сказал онтихо, как только закрылась дверь. И добавил: – я не знал, что у Вас есть семья.

– Что это ещё значит?

Вначале я удивился и даже возмутился его словам, но через мгновение до меня дошло, о чём он думает в данную минуту. Он думал, что у нас с его мамой может быть что-то серьёзное. А когда он увидел, что у меня есть жена и дочь, то парень сразу понял, что его мать может выступать только в роли любовницы. Он боялся, что я буду отнекиваться в присутствии своей семьи. Теперь он думал, что мы встречались с его матерью тайно. Отчасти он был прав.

– Если честно, Милтон, я без понятия, для чего ты пришёл сюда.

Я смотрел на него вопросительно, тем самым давая понять, что я жду объяснений. Он опять нахмурился. Его высокие скулы задвигались. Неизвестно, был ли этот парень вспыльчивый, но он точно был подростком. А подростки любят устраивать скандалы и трагедии на пустом месте. Нельзя было выводить его из себя. Скандал на пороге моего дома не очень хорошо повлияет на мою репутацию в дальнейшем расследовании о пропаже Хлои.

– Но если ты попытаешься объяснить мне, в чём дело, то обещаю, что помогу тебе, чем смогу, – добавил я доверительным тоном, но так, чтобы это не звучало фальшиво.

– Вы знаете мою маму. Её зовут Хлоя Грин. Она говорила мне о Вас, – нервно и отрывисто сказал он.

– О! Ты её сын? Да, она рассказывала мне про тебя. Так в чём же дело?

Он смотрел на меня с недоумением. Судя по всему, он лавировал между раздражением и растерянностью. Руки у него были в карманах куртки. Капюшон прятал его волосы. Лампа, светившая над входной дверью, висела прямиком над нами. Она создавала тень от капюшона у него на глазах. Это добавляло ещё больше мрачности к его образу.

– Вы были с ней в пятницу в кафе. Не так ли?

– Да. Был. Что-то не т…

– Она не вернулась домой в этот день. Телефон у неё выключен, – прервал он меня.

Он наблюдал за моей реакцией. Я попытался сделать удивлённый и тревожный взгляд.

– Но… Мы виделись в пятницу. Сейчас уже понедельник. Ты заявил в полицию? – взволнованно спросил я.

Я пристально посмотрел ему в глаза. Через пару секунд он отвёл взгляд. Он стал неловко, как и все подростки, когда понимают, что сделали что-то не так, рассматривать посторонние вещи. Он переводил взгляд то на заснеженный куст, то на окно моего дома, то на дверной замок.

– Нет. Я не… Дело в том, что я… – начал мямлить Милтон.

– Так. Понятно. Нужно ехать в полицию и писать заявление, – твёрдо сказал я.

– Я думал, она с вами. Дело в том, что она не первый раз так на выходные… – не докончил он.

До меня начало доходить. Я никак не мог подумать, что его мать окажется гулящей дамочкой. Это в корне меняет дело.

– Она же с Вами была! – выпалил он. – Когда Вы с ней расстались?

– В тот же вечер. Мы посидели пару часов, немного выпив пива. Вспомнили школьные годы. Она хотела вызвать такси, а я уехал домой.

– Почему Вы не дождались такси вместе с ней? Почему не проследили, чтобы она благополучно села в него? – недоверчиво спросил он.

– Она сама сказала, что не надо ждать вместе с ней. Она уже взрослая девочка и может сама добраться до дома.

Взгляд его выражал неуверенность, переходящую в тревогу.

– Слушай, Милтон, ты неправильно понял нашу встречу с твоей мамой. Мы просто старые знакомые, которые решили поболтать за кружкой пива. Может, у неё ещё была встреча с кем-нибудь? Она ничего не говорила тебе?

– Мистер Хейз! Моя мать всё мне рассказывает! И про Вас я тоже узнал от неё. Я бы знал, если бы она собиралась ещё с кем-нибудь встретиться, – возмущённо сказал он, краснея как рак.

– Видимо, не всё, раз ты думал, что она идёт со мной на свидание. К тому же ты сам сказал, что это не первый раз, ког…

– Я знаю свою маму! – закричал он. – Она собиралась так, будто идёт на свидание!

– Ну, как ты теперь понял, это не было свиданием, – с нажимом ответил я.

Нужно было брать инициативу на себя. Так будет меньше подозрений, что я причастен к её исчезновению. Необходимо, насколько это возможно, отмести от себя лишнее внимание.

– Значит, так. Сейчас мы садимся в мою машину и едем в полицию. Я понимаю, если взрослый человек не появляется дома пару дней, но это уже четвёртый день. К тому же, она не отвечает на звонки, – он неуверенно кивнул головой, – подожди у гаража, я возьму ключи и шапку.

Я зашёл в дом. Мари мыла посуду на кухне. Софи нигде не было. Наверняка она уже была у себя в комнате. Подойдя к жене, я обнял её за талию и тихо сказал: «Мне нужно уехать ненадолго. Я повезу этого парня в полицию. Его мама – моя знакомая. Она пропала».

Она повернулась ко мне лицом. Подняв одну бровь, она выжидающе смотрела на меня. Ну что ж, пришло время признаться. Другого лучшего времени для этого не будет.

– И ещё, помнишь, я говорил тебе, что встретил школьного друга. Так вот, это была школьная подруга. И это мать этого парня. Я просто не хотел, чтобы ты нервничала из-за этого, – сказал я так, будто я был ребёнком, который оправдывается перед своей матерью за разбитую вазу.

– Значит, школьная подруга, – холодно повторила она.

Хоть внешне она и казалась спокойной, но взгляд её был ожесточённым, полным ненависти. Я отшатнулся от неё. На мгновение я подумал, что она может испепелить меня взглядом. Такой злобы в её глазах я ещё не видел. Точнее, видел, но это было во время моих приступов. Я и не подумал даже, что это вызовет такую реакцию с её стороны. Она же не знала, что именно произошло между нами. Точнее, она не знала, что могло произойти между нами. По моей легенде, я всего лишь поменял пол своему собутыльнику. И всё. Был он, стала она.

– Ну да. Мы встретились как раз, когда я был у дома подозреваемого. Она позвала меня посидеть в кафе и поделиться друг с другом тем, что у нас произошло в жизни за эти годы. Она рассказала про свою семью. Я рассказал про свою. Мы пробыли там буквально пару часов и вскоре разъехались по домам. Не хотел тебя расстраивать, – сказал я в надежде на то, что это её успокоит.

Она не двигаясь всматривалась в меня своим магнетическим взглядом. Будто сканируя меня, она пыталась понять, говорю ли я правду.

– Чем вы ещё друг с другом поделились? – спросила Мари со свинцом в голосе.

– Милая. Ты серьёзно ревнуешь к какой-то старой знакомой? Мы просто поболтали! А её сын говорит, что она пропала в этот же вечер. Нужно сейчас же помочь ему! Давай обсудим это, когда я вернусь.

Я хотел было обнять её, но как только я приблизился к ней, она резко подошла к обеденному столу, проигнорировав меня. Мари стала нервно протирать столешницу тряпкой, а я, не дождавшись от неё ответа, взял ключи и вышел из дома.

Мы поговорим с ней вечером. Не думаю, что она будет долго дуться на меня из-за этого. Ничего же криминального не произошло. Ну, по крайней мере, по моей легенде.

Но на самом деле я сам себя обманывал. Мари злилась как никогда раньше. Я сел в машину с неясной тревогой в душе. Все мои страхи и волнения соединились в один ком. Было сложно разобрать, из-за чего я сейчас переживаю больше. Эти волнения накатывались одно на другое.

Я заметил, что на протяжении всего пути Милтон тайком косился на меня. Его можно было понять. Трудно верить человеку, после свидания с которым его мама пропала. Мне повезло, что он оказался таким бестолковым. На его месте я бы ни за что не сел в машину к такому человеку. Если бы вместо меня оказался какой-нибудь социопат, который действительно бы убил Хлою, то первое, что пришло бы ему в голову, – избавиться от парня, который, по сути, является единственным, кто знает о нём.

Понемногу эта мысль становилась навязчивой идеей. Я понимал, что такое поведение только добавит проблем. Это было выигрышным вариантом только в случае стопроцентной уверенности, что никто не видел Милтона рядом с нашим домом. А ещё, если он не рассказал никому про меня. Узнавать у него про это, конечно же, бесполезно. Во-первых, это вызовет подозрения, во-вторых, он соврёт. Разумеется, лучше идти по пути наименьшего сопротивления. Пусть лучше меня проверят, допросят, может быть, даже обыщут, но после всего этого точно отстанут. Это всё лучше, чем так рисковать. Не хотелось бы мне мучиться ещё из-за того, что я буду причастен уже не к одному, а к двум убийствам. Да я бы и не смог этого сделать. В какой бы критической ситуации я не находился, я не смог бы убить.

Но всё же я всю дорогу думал о том, как было бы хорошо, если бы этот мальчишка, сидящий на месте, на котором убили его маму, просто бы испарился. Тогда бы я смог снова жить обычной жизнью. А теперь мне необходимо стать тем, кому этот парень будет доверять. Нужно быть ему другом. Или хотя бы помогать ему столько, сколько я смогу, чтобы меня перестали подозревать. Эта мысль у меня возникла в то же мгновение, как я увидел обвиняющие глаза Хлои, взирающие на меня с лица её сына.

Мы приехали прямиком ко мне на работу. Необходимо было передать это дело не очень опытному следователю, чтобы он не сильно копался в нём. Я никак не мог взять это расследование на себя, так как являюсь заведомым подозреваемым. Будет лучше, если этим делом займётся человек, с которым я буду в нормальных отношениях. А это было уже сложнее. Я не особо ладил с коллегами. Предпочитал с ними не сближаться. Меня раздражало в них то лицемерие, с которым они общались с пострадавшими. Вот он сидит и слёзно слушает, кивая женщине, у которой убили мужа. Он уверяет её, что не будет спать ночами, но сделает всё что только в его силах. И вот этот самый человек, который пять минут назад успокаивал потерпевшую, уже уплетает бутерброды на кухне и шутит с другими такими же моральными уродами про задницу этой женщины. Я тоже не особо переживал из-за бед других людей, но, по крайней мере, я не делал вид, что готов заплакать из-за очередной украденной сумочки.

Мне не хотелось сближаться с такими людьми. Но был у нас один старый специалист, с которым я пару раз работал. Ему было пятьдесят четыре года. За все годы службы он настолько очерствел, что если дела были слишком запутанные, то он не особо стремился их раскрывать. Он мне нравился только тем, что не пытался выглядеть иначе, чем был на самом деле. Он был вечно угрюмым и молчаливым вдовцом, который мечтал уйти на пенсию и больше никогда не видеть наших физиономий.

Зайдя в здание полиции, я сразу же направился к Френсису. Это было выигрышным вариантом для меня. Люди будут думать, что я обращусь к нему потому, что он был опытным следователем. Но я-то знаю, что он плюнет на это дело, как только оно ему наскучит. И Хлоя навсегда останется без вести пропавшей.

Я видел удивлённую физиономию Лоры, когда проходил с Милтоном по коридору. Судя по её виду, она не сильно обиделась на меня. Она и молодой парень, сидящий рядом с ней, посмотрели на меня вопросительным, но тупым взглядом. Ни намёка на обиду. Нет, это создание женского пола я не могу назвать женщиной. У настоящей женщины есть гордость и самоуважение. А это лебезящий перед всеми суккуб. Естественно, она-то себя видит настоящей роковой женщиной, способной разрушать мужские сердца. Вот только работает её флирт только на полнейших тупицах, каких, к сожалению, большинство в нашем мире.

Я нашёл Френсиса на своём месте. Он дремал прямо у себя в кресле, когда я зашёл. Милтон недоверчиво осмотрел кабинет. Лёгкая брезгливость промелькнула у него на лице. Следователь, пробудившийся от захлопнутой двери, что-то недовольно пробурчал. Я так понял, что это было приветствие.

– И я тебя рад видеть, Френсис, – сказал я, делая жест Милтону присесть напротив седовласого мужчины.

– Это кто? – спросил он, кивнув головой, указывая на парня.

– Это сын моей давней знакомой. И у нас проблема: его мама пропала. Она не вернулась домой после того, как мы с ней встречались в кафе. Это было в пятницу вечером. Как ты сам понимаешь, дозвониться до неё не получается. Телефон у неё выключен.

Я решил сразу обозначить то, что она пропала именно после нашего с ней свидания. Пусть видит, что я не боюсь того, что меня могут заподозрить в чём-то.

У Френсиса появилась заинтересованность в глазах. Он приподнялся в кресле, достал блокнот с ручкой и расчертил лист напополам. Он всегда так делал перед каждым расследованием. Слева он записывал основные подтверждённые факты. Справа то, из-за чего у него возникали вопросы и сомнения. Это было почти то же самое, что и метод Корнелла, только у него не было секции для итога, так как итог зачастую был выражен одним словом, а именно – именем убийцы.

– Почему ты не сообщил об этом раньше? Эм… Как твоё имя? И как зовут твою маму?

– Милтон Грин. Мою маму зовут Хлоя, – он замешкался, заметив пристальный взгляд Френсиса, нацеленный на него.

Я знал, что этот следователь будет выпытывать из него все мелочи и подробности. Так было всегда. Постепенно его интерес к новому делу снижался, и, в конце концов, он смотрел на всё сквозь пальцы. Однако поначалу Френсис доводил людей до такого смущения, обнаружив малейшую нестыковку, что те начинали чувствовать себя так, будто это они совершили преступление. Это явно доставляло ему удовольствие.

– Я думал, она была с ним, – промямлил парень, указывая глазами на меня.

Милтон снял капюшон сразу же, как только зашёл в кабинет, показав нам свою светлую копну волос. Теперь, когда видишь сочетание его зелёных глаз с этими бело-золотыми волосами, понимаешь, что от матери ему досталось всё самое лучшее. Про характер, конечно, я такого сказать не мог. Хлоя была дерзкая, уверенная и яркая, в отличие от своего неуверенного в себе сына.

– Почему же ты так думал? – спросил Френсис, поднимая одну бровь.

– Я думал, что она на свидании, – тихо сказал парень.

Френсис вопросительно взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой. Нахмурившись, он чиркнул в блокнот пару слов.

– Это твоя мама сказала тебе, что пошла на свидание? – обратился он к Милтону.

– Нет. Она сказала, что идёт встретиться со своим старым знакомым, – тихо сказал он, – но она выглядела так, будто собирается на свидание! – добавил он более уверенно.

– Понятно, – протянул Френсис, записывая ещё что-то на бумаге, – и каковы были признаки того, что она собирается на свидание?

– Что? Да какая разница! Моя мама пропала! При чём тут это?! – возмущённо вскрикнул он.

– Как это какая разница?! – спокойно переспросил невозмутимый следователь. – Мне необходимо узнать все мелочи, чтобы увидеть полную картину того дня. Если она собиралась на свидание, так, может быть, она ещё с кем-нибудь виделась в этот день? Ну, так что же тебя натолкнуло на мысль, что она идёт на свидание?

Милтон понял, что зря вспылил, и, подавив своё раздражение, сразу успокоился. Он отвёл взгляд от пронзительных глаз Френсиса. Паренёк уставился на горшок с каким-то засохшим растением, стоявшим на подоконнике.

– Она бы сказала мне, если бы ещё пошла куда-нибудь. Она всегда перед свиданием шла в душ, после этого долго выбирала, что надеть, примеряя то одно, то другое и спрашивая у меня моё мнение. Она много брызгалась духами, всякими спреями. Долго красилась. И каждый раз говорила мне, куда и с кем идёт. Убегала она вся такая счастливая и воодушевлённая.

– Каждый раз? И как часто твоя мама ходила на свидание? – спросил Френсис о том, о чём я и хотел, чтобы он спросил.

Этому старому сыщику было по душе вгонять в краску людей. Он уловил главное – понял, на что нужно давить.

– Два, три раза в месяц, – ответил Милтон совсем тихо.

– Она ходила на свидание с разными людьми или это был один и тот же человек?

– С разными, – Милтон изрядно покраснел, но тем не менее сразу же ответил.

Френсис неодобрительно хмыкнул и опять записал что-то. Я хотел, чтобы он сам наткнулся на тот факт, что Хлоя была отнюдь не домоседкой. Ход его мыслей шёл в правильном направлении, играя мне на руку. Такая непостоянная женщина могла легко нажить себе врага в виде отвергнутого любовника. Это была бы самая первая мысль, возникшая у любого нормального полицейского.

Я понимал, что первым делом он захочет найти и опросить всех её бывших любовников, с которыми она встречалась на протяжении этого года. А это практически невозможно. Я даже почувствовал азарт. Было безумно интересно наблюдать за тем, как всё движется в нужную для меня сторону.

– Понятно. Получается, на данный момент у нас не один подозреваемый и даже не два. У тебя есть какие-нибудь догадки о том, с кем она могла неудачно расстаться? Может, ей кто-нибудь навязчиво названивал? Не замечал ничего странного?

– Нет. Я никогда не замечал ничего подобного. Она просто уходила на свидание. Пару раз встречалась, а потом расставалась с этим человеком. И его будто и не было. Она не говорила, почему рассталась с очередным мужчиной, а я и не спрашивал. Меня это просто не интересовало. Для меня было главное то, что она была счастлива, – ответил Милтон, потупив голову.

Парень понимал всю ситуацию, сложившуюся по отношению к его матери, но он не мог осуждать её. С самого своего рождения он видел её другой. Она была всё время несчастна, находясь в браке. И теперь, когда она живёт свободно и делает что хочет, он сам стал чувствовать себя счастливым. Какая разница, сколько у неё мужчин, главное, что у них в семье всё хорошо. Было хорошо.

– Ты наверняка понимаешь, Милтон, что нам необходимо будет опросить всех тех, с кем она встречалась. Это займёт немало времени. Мы объявим её бесследно пропавшей и сразу начнём поиски. Но для начала нам нужно вспомнить весь тот день, в который она пропала, чтобы понять, не было ли другой причины, послужившей её исчезновению, – сказал Френсис, многозначительно взглянув на меня, – Артур, подожди за дверью. Мне нужно поговорить с ним наедине. Сам понимаешь, мне придётся попозже допросить и тебя тоже.

– Я могу помочь в поиске этих людей, – сказал Милтон как раз в тот момент, когда я взялся за ручку двери.

Мы с Френсисом посмотрели на парня. А он, в свою очередь, в упор смотрел на следователя. С моего ракурса мне было видно, как Милтон заламывает себе пальцы на руках. Он сильно нервничал.

– Каждый раз, когда она уходила, я залазил в интернет и искал этих людей в социальных сетях. Некоторых я находил сразу, но остальные вообще не были зарегистрированы в них. Мама всё время мне рассказывала, кем они работают, поэтому я искал их на сайтах их учреждений. Кого-то я даже находил на сайтах знакомств. Так или иначе, я с помощью интернета находил их всех, – сказал он, посмотрев на меня. Говоря это, он сделал акцент на последнем предложении, – я просмотрю всю историю браузера и найду каждого, с кем она встречалась.

Я вышел из кабинета в полном смятении. Парень оказался не таким уж и глупым, как я себе его представлял. Я уселся возле кабинета Френсиса и стал ждать.

Теперь понятно, как он так быстро нашёл меня. Этого я не мог предвидеть. Таким образом, найти всех донжуанов не составит особого труда. Маловероятно, конечно, что у всех у них окажется алиби на тот день, но и обвинение никому не предъявят. Поэтому главным подозреваемым окажется тот, кто видел её последним. В конечном итоге я буду крайним. Теперь я так легко не отделаюсь. В голове снова возникла мысль о том, как было бы хорошо, если бы парень исчез.

За всеми этими мыслями я и не заметил, как ко мне подошла Лора, спросив что-то.

– Что? – растерянно переспросил я.

– Как ты себя чувствуешь? – заулыбалась она, повторив свой вопрос.

– Нормально, – буркнул я.

– Судя по твоему выражению лица, не очень-то и нормально. Это из-за того паренька? Ты его знаешь? Парнишка-то – настоящий красавчик!

– Ну да. Это сын моей давней подруги. Весь в маму.

Я намеренно преувеличил нашу дружбу с Хлоей. Хотел посмотреть на реакцию Лоры, когда она начнёт соображать, какая красивая должна быть мама Милтона. И не прогадал. Такие девушки очень ревниво относятся к тому, что при их царской особе восхваляют красоту другой женщины. Особенно, если не замечают красоту этой самой особы.

Она фальшиво улыбнулась мне. Ревность мелькала у неё в глазах. Она уже мысленно ненавидела Хлою.

– И что же этот мальчик забыл здесь? – сказала она ещё более слащавым голосом, от которого стошнило бы ванильными леденцами, если бы все чувства вдруг стали материальны.

– Его мама пропала. Она не вернулась домой после того, как мы с ней встречались в кафе, – ответил я, наслаждаясь эффектом, который произвёл на Лору этими словами.

Я не только уязвил её самолюбие, дав понять, что я считаю кого-то красивее её, но и задел её тем фактом, что могу сближаться с другими женщинами. Хоть меня это и повеселило, но мне казалось странным, что женщина, не имеющая никаких прав на меня, способна ревновать меня к другим женщинам. А ещё больше меня интересовало то, почему эта ревность не распространяется на мою жену. Я мог только предположить, что она считает Мари уже отработанным материалом, который не идёт в сравнении с ней. Такие женщины наивно полагают, что для мужчин важна только внешняя оболочка объекта обожания. Но они по своей глупости не понимают, что характер и умственные способности в женщине тоже немаловажны. Красота со временем будет восприниматься как что-то отталкивающее, если женщина к своим сорока годам осталась на уровне развития ученицы средних классов. Есть, конечно, много мужчин, которые будут довольны только красивой оболочкой, но это те мужчины, которые сами далеко не ушли от такой женщины.

– Да ты что! – сказала она, сделав обеспокоенный вид.

– М-да. Ну, вот я и привёл его сюда.

– Бедный мальчик, – она выжидающе смотрела на меня. Наверное, она ждала того, что я буду ей сейчас изливать душу, – знаешь, если тебе будет нужна моя помощь – обращайся. Сделаю всё, что смогу.

Не дождавшись от меня ответа, Лора встала и, слегка помедлив, ушла. Я так думаю, она отправилась мучить очередную свою жертву. Кажется, это был Питер – молодой и наивный бухгалтер, попавший под влияние её чар.

После того как я уязвил её гордость, ей понадобится много несчастных особей мужского пола, чтобы самоутвердиться за их счёт. Я мысленно посочувствовал им.

Френсис позвал меня в кабинет примерно через час. Милтона он не стал выпроваживать. Он решил опросить меня в его присутствии, чтобы тот сам всё слышал.

Милтон уже сидел на стуле возле двери, освободив мне место напротив Френсиса.

– Ну что, Артур, нам нужно, само собой для чистой формальности, тебя допросить, – сказал он, убирая исписанные листы бумаги в папку.

– Естественно. Я же главный подозреваемый, – попытался пошутить я.

Я поздно понял, что это было неуместно в присутствии мальчишки. Я сообразил об этом только тогда, когда увидел насмешку на лице Френсиса.

– Давай сначала. Когда ты её встретил? – сказал он отвратительно профессиональным тоном, доставая чистые листы.

Я рассказал свою сто раз отработанную легенду Френсису. После всех проделанных формальностей я повёз Милтона домой. Я дал ему свой номер телефона, уверив его, что он может звонить мне в любое время. По дороге домой он рассказал, что его бабушка приедет, чтобы забрать его к себе. Он будет жить у матери Хлои, пока всё не наладится. Милтон рассказал, что родители Хлои живут недалеко от нашего района, поэтому он спросил разрешение приходить иногда к нам домой. Он хотел лично узнавать у меня новости по поводу его мамы. Это было мне на руку. Мне даже не пришлось придумывать никаких уловок, чтобы сдружиться с ним.

Как только Милтон вышел из машины, я сразу же достал сигареты. Наконец-то я смог покурить. Хоть я и вёл себя расслабленно и приветливо во время допроса, но у меня было дикое желание сбежать куда подальше. Я никогда не задумывался о том, как люди чувствуют себя во время допроса. Неприятное ощущение.

Домой я приехал часов в восемь вечера. Мари была в ванной. Дочь, как я потом узнал, ушла ночевать к подруге. Она часто ночевала у Хезер. Они были знакомы с детства. Девочки всё делали вместе: ходили в один класс, в одну секцию по плаванию, по магазинам, даже одевались одинаково. Её дом был в конце нашей улицы, из-за чего мы не беспокоились, когда она вечером уходила к ней ночевать.

Есть я не хотел, поэтому собирался сразу пойти спать. Не доходя до спальни, я услышал еле слышное пение Мари, находящейся в ванной. Оно сливалось с шелестом воды. Я как заворожённый повернулся к двери, из-за которой доносился манящий голос. Я неосознанно открыл дверь и вошёл в ванную. Она не слышала меня, продолжая напевать нежную и ненавязчивую песню. Это было похоже на старинную балладу, выражающую непонятную мне печаль. Слова я не понимал. По-видимому, это был родной язык её родителей. Я знал, что мама и отец у неё родились в Греции. Но я никогда не видел её родителей. Они были в ссоре и давно не общались со своей дочерью. Мари не особо хотела рассказывать мне про это. Что-то там было из-за первой любви, ради которой она уехала из дома в другую страну. Родители не одобряли её выбор и отреклись от неё. Она вскоре рассталась с возлюбленным, после чего мы и встретились с ней. Наверняка это была колыбельная из её детства, а грусть в её голосе, судя по всему, выражала тоску по прошлому.

Мари заметила меня только тогда, когда я зашёл в душевую кабинку. Она перестала петь, увидев меня. Мари стояла спиной ко мне. Обняв и прижав её к себе, я попросил петь дальше. Её голос завораживал меня. Я убрал волосы с её плеча и поцеловал его. Когда я целовал шею, то одна моя рука сама направилась к её груди, а другая – спустилась ниже по животу. Задыхаясь, она замолчала и повернулась ко мне. Глаза её сияли восторгом и желанием. Сейчас я ещё больше любил её. В эту секунду она была такая же очаровательная и изящная, как и 16 лет назад. Её глаза были наполнены энергией и силой, которые со временем я начал терять в её взгляде.

Эти глаза напомнили мне тот самый летний день, когда мы с ней познакомились. Я тогда только учился в академии. Было утро выходного дня. Я шёл через городской парк, уже не помню куда. Я увидел её в тот момент, когда она помогала какому-то старику сесть на лавку. Ему стало плохо от жары, и она, усадив его, дала ему выпить воды из своей бутылки.

Солнце пробивалось через ветви деревьев и яркими пятнами освещало её волосы. Глаза её сияли изумрудными камнями на фоне оливковой кожи. Она будто вся светилась изнутри.

Мари заботливо держала руки пожилого мужчины. А я, заворожённый её красотой, подошёл и предложил свою помощь. Мне показалось, что, заметив меня, она испугалась. Всматриваясь в меня широко раскрытыми глазами, она сжимала руки старика. Он тяжело дышал, запрокинув голову назад. Губы его слегка подрагивали, а глаза были закрыты. Меня удивило то, что никто и не подумал помочь им. Люди просто делали вид, что не замечают их. Они тут же отводили глаза от них, как только видели. Именно тогда я и стал понимать, насколько люди эгоистичны. Им легче сделать вид, что они ничего не видят, чем обременять себя проблемами.

– Ему плохо, – произнесла она так, будто я спросил какую-то глупость.

В тот момент старик начал сильно кашлять. Задыхаясь, он вцепился в руки Мари. Пожилой мужчина не отрывал от неё взгляда.

Я вызвал скорую помощь. Вскоре его увезли в больницу.

Я помню, как она снова посмотрела на меня испуганно, после того как я попросил у неё телефон. Но теперь в её взгляде присутствовала ещё и заинтересованность.

Я позвонил ей на следующий день. Вслушиваясь в её голос, я сразу понял, что она была очень удивлена. В дальнейшем она так и не рассказала мне, почему так удивилась оттого, что я всё же позвонил ей. От неё же я узнал, что старик умер по пути в больницу.

После этого мы стали с ней встречаться. На свиданиях она казалась закрытой и слегка диковатой. У меня было такое ощущение, будто она никогда не встречалась ни с кем. Она стала смыслом моей жизни с того самого дня.

Глава 6

Просыпаясь в очередной раз с чувством тревоги, которая зудела у меня в груди, я наконец-то решил разобраться с Морисом. Мне не давала покоя мысль, что он снова попробует предпринять что-то, что может выставить меня убийцей. Расследование началось уже как три недели назад, поэтому тянуть было уже некуда. Он в любой момент может подкинуть улики, компрометирующие меня, в полицию. Я почему-то думал, что он мог сделать фотографии того дня. Эта мысль уверенно засела у меня в голове. Если это так, то это станет стопроцентным доказательством моей вины. Но даже без фотографий он мог легко уничтожить меня. Достаточно было устного заявления о том, что он видел меня засовывающим тело в багажник. Поэтому мне срочно нужно было сделать что-нибудь.

Утром в воскресенье я собрался в церковь. Я решил, что разговаривать с Морисом там будет менее подозрительным, чем у него дома.

Я добросовестно отсидел всю службу до конца. Мне было противно видеть, какое одухотворённое лицо делал Морис, когда читал проповедь про грехи. Естественно, себя-то он не считал нечестивцем.

Проповедь произвела настоящий восторг у прихожан. Некоторые даже подходили к нему со слезами на глазах, рассказывая о своих проступках. Для меня всё это выглядело дико. Человек, который убил двух людей, говорит другим людям, что алчность и гордыня – это плохо. Абсурд какой-то!

Весь его внешний вид говорил о том, что он был жадным до власти человечишкой. Он был высоким и сутулым. Несмотря на его сутулость, он умудрялся смотреть на всех свысока. На вид ему было около пятидесяти пяти, но я-то знал, что ему было всего лишь сорок девять. На макушке у него была весьма заметная лысина, а в оставшихся волосах проглядывалась седина. Выглядело это так, будто он специально выстригал себе макушку. Губы у него были тонкие, всегда сжатые. Но что больше всего отталкивало меня, так это его маленькие крысиные глазки. На его сухощавом лице они блестели влажными бусинками.

Он сразу заметил меня, стоило мне только встать со скамьи. Оставаясь невозмутимым, он продолжил успокаивать незнакомую мне женщину. Я подождал, когда в церкви станет меньше людей, и после того подошёл поближе. Когда Морис попрощался с последним прихожанином, я спокойно направился к нему. Он молча стоял у первых рядов. Он гордо и хладнокровно смотрел на меня. Так бы и врезать по лицу этого высокомерного сноба.

– Уж Вас-то я не ожидал увидеть здесь, – заговорил он первый.

– Отчего же?

– Я думал, Вы неверующий человек. Никогда Вас не видел в церкви.

– А я и неверующий, – с вызовом ответил я.

Его ледяной взгляд приобрёл нотку удивления.

– По какому поводу в таком случае Вы пришли?

Я присел на лавочку рядом со стоящим Морисом. Он стал раздражаться, при этом не теряя своего высокомерия.

– Шевели мозгами. Я думаю, ты и так знаешь, почему я тут.

Он так и обомлел от моей наглости. Должно быть, с ним со школы так не разговаривали. На нём прям было написано, что в детстве его всё время унижали. Повзрослев, он нашёл свою нишу, в которой чувствовал себя хоть сколько-то значимым. Чтобы не быть офисной крысой, об которую вечно вытирают ноги, он пошёл дьяконом в церковь. Найдя своё маленькое королевство, где ему все приклоняются, и подданных, за счёт которых он самоутверждается, священник и сам забыл, каким жалким был раньше. Ну а я напомнил ему об этом.

– Что? Да как ты смеешь разговаривать так со служителем Господа Бога! – закричал он вне себя от злости.

– Спокойнее, Морис, ты же священник. А священник должен быть выдержанным и бесстрастным, – спокойно произнёс я, удобнее усаживаясь на деревянной лавке, – хотя люди церкви также должны укрощать свои низменные и греховные желания, а про тебя этого не скажешь. Поэтому-то, наверное, мне не стоит удивляться, что ты кричишь в доме Господа Бога, – передразнил я его.

Морис весь покраснел. Закипая от гнева, он спрятал свои руки за спину, чтобы я не видел, как они трясутся. Он с ненавистью смотрел на меня. Как же легко довести до бешенства таких людей. А всё дело в их фанатичной вере. Они думают, что только они живут правильно, следовательно, только они говорят правду. А если у кого-то другое мнение на этот счёт, то они в бешенстве с пеной у рта называют того самыми последними словами. Они будут проклинать тебя, морально давить на твою психику, цитируя библию, но никогда в жизни не признают, что у человека может быть другое мировоззрение, иное мнение, другая вера.

Конечно, не все такие. Есть священники, которые спокойно живут со своей верой, не требуя от людей невозможного. Они терпимо относятся к другим нациям и религиям, любят всех людей на свете, как им и завещали. Таких людей я даже готов уважать. Но это никак не относится к Морису. Это жалкое, эгоистичное существо, которое живёт только для себя. Он не достоин того восхищения, которым одаривают его прихожане. Наверняка он и людей в них не видит.

– Что Вам от меня нужно, Артур Хейз? – пытаясь скрыть ярость, спросил Морис.

– Нам нужно с этим что-то делать, Морис, – сказал я, пристально смотря в его глаза.

– И что же это значит?

– Мне это самому озвучить или ты сам признаешься? Я-то знаю, что это ты сделал. Ты думаешь, что такому жалкому вруну удастся скрыть это? Как ты думаешь, кому поверят?

Он стоял в недоумении, не решаясь ответить. Теперь он не пытался прятать свою тревогу. Скулы у него всё время напрягались, а глаза, и без того маленькие, прищурились.

– Кто тебе сказал? – осипшим голосом произнёс он.

– С чего ты взял, что мне это кто-то сказал? – удивлённо спросил я.

– Это же Адам – мой дьякон, так ведь? – не унимался он.

Кадык у него всё время дёргался из-за нервного напряжения. Он начал озираться. Морис боялся, что его может кто-то услышать. Мне бы этого тоже не хотелось, но я не шевелился, так как не хотел показать свою взволнованность, которая трепетала у меня в душе. Пусть лучше думает, что я не боюсь огласки. Буду блефовать.

– Вы не должны верить ему, – продолжил он вполголоса, – он вёл себя нецеломудренно, поэтому я поставил под вопрос его служение в церкви. Он хочет оклеветать меня.

– Так тебе ещё кто-то помогал?! – сказал я, по-видимому, слишком громко, так как он испуганно скорчил лицо и посмотрел в сторону дверей церкви.

Я вскочил со скамьи и подбежал к нему. Я был вне себя от ярости. Еле сдерживаясь, чтобы не схватить его за плечи и начать трясти как провинившегося школьника, я сжал кулаки, чтобы ненароком не выплеснуть свою злость на его испуганную физиономию. Морис весь съёжился. Но тем не менее он не сдвинулся с места. Этот тупица провернул это убийство с каким-то мальчишкой, которому от силы дашь лет 17. Я видел дьякона во время проповеди. Никак не мог поверить, что такой ребёнок способен на убийство. Почему он согласился на это? Это было совсем скверно! Это было чертовски скверно! Если тут присутствует третье лицо, то мне вряд ли удастся выйти сухим из воды.

– Что? Нет! – нервно ответил он.

– Как он узнал про это? – заорал я.

Я уже не мог держать себя в руках. Блефовать не было смысла, если есть третий, который знает про убийство. Эта сволочь открыто издевалась надо мной.

– Он помогал тебе?

– Нет же! Клянусь Богом, я не брал этих денег, – перекрестившись, простонал он.

– Какие к чёрту деньги?! – прорычал я.

Морис испуганно смотрел на меня тупым взглядом. В его глазах было непонимание. Сейчас он был похож на загнанную мышь, которая не знает, какая участь её ждет, но чувствует, что ничего хорошего с ней не случится.

– Деньги прихожан, – тихо произнёс он, снова взглянув на входную дверь.

Я обернулся для того, чтобы убедиться, что там никого нет.

– Хватит делать из меня дебила, Морис! Мне плевать на ваши церковные разборки!

Оказывается, он не такой трусливый, как я думал. Нужно иметь много смелости, чтобы так нагло врать мне в лицо. Он явно хотел запутать меня. Я в этом был уверен. Тут всё было ясно. Наверняка он думал, что у меня где-нибудь спрятан диктофон. Малейшее неверное слово в таком случае может стать доказательством его виновности. Ему было выгодно делать вид, что он ничего не понимает. Но он не мог знать, что я не хочу сажать его в тюрьму, – для этого нужно было раскрыть всю правду. Я этого никак не хотел. Я уже достаточно вляпался во всё это. Поэтому мне нужно было как-то по-другому решить эту проблему. Пока что я хотел просто запугать его, чтобы он не натворил лишних для меня проблем. Мне нужно было, чтобы он молчал. Ну а потом я придумаю ещё что-нибудь. В идеале мне нужно было найти компромат на него, чтобы он больше не пытался подставить меня.

Хоть это и Морис заварил всю эту кашу, втянув меня в эту грязь, но я решил, что нужно попробовать договориться с ним. Никто из нас не хочет обнародовать свои тайны, поэтому нужно сделать так, чтобы мы оба молчали.

– Как поживает твой сын? – спросил я, решив зайти с другой стороны.

Он ещё больше растерялся, отступив от меня на шаг назад. Отлично. Как я и думал.

– Неужели ты ни разу не навестил своего любимого сына? – спросил я, с трудом успокоив свои нервы.

– Нет, – отрывисто ответил он, – моя жена иногда ходит к нему.

– И почему же? Неужели ты не беспокоишься о нём? – с фальшивой озабоченностью спросил я.

– Твоё какое дело?

– Да никакое! – сказал я, отвернувшись от Мориса.

Я медленно направился к выходу.

– При чём тут мой сын? – крикнул он мне в спину.

Я остановился, но не повернулся к нему.

– Да ни при чём. Смотри, чтобы в тюрьме с ним что-нибудь не случилось, – ответил я ледяным тоном.

– Ты угрожаешь мне? – тихо спросил он, задыхаясь от возмущения.

У него даже вырвался истерический смешок при этих словах. Я обернулся.

– Я вот просто думаю, что настоящий виновный в том убийстве просто не может смотреть в глаза своему родному человеку, который сидит в тюрьме из-за него. Его наверняка гложет совесть за то, что он так подставил своего близкого человека. Это не угроза, Морис, это предупреждение.

Он попытался выпрямиться и сделать более достойный вид, нежели минуту назад.

– Чего ты хочешь? – спросил он, напустив на себя привычное высокомерие.

– Давай-ка попробуем договориться? Если честно – у тебя нет выбора. Мы оба не хотим рушить свою жизнь. У меня есть связи, и ты окажешься в невыгодном положении, если попробуешь пойти против меня. Поэтому тебе же будет лучше, если ты просто будешь молчать.

Он возмущённо посмотрел на меня. Я не стал продолжать больше этот разговор. По сути, я не пытался договориться – я стал угрожать ему. Думаю, он понял меня. Я надеялся, что он не станет больше ничего предпринимать. По крайней мере, в ближайшее время.

Я медленно повернулся, направившись в сторону выхода. Солнце сразу ударило мне в глаза. Лёгкий морозец щипал щёки, а изо рта шёл пар.

На следующей неделе синоптики обещали потепление. Я ждал этого с нетерпением. Никогда не любил холод. В детстве, в то время как другие дети мчались на улицу, когда выпадал снег, я сидел дома и отказывался куда-либо выходить.

Родители у меня были набожные. Для меня было мукой выходить из дома каждое воскресное утро, чтобы дойти до церкви. Родители у меня не были богатые, поэтому у нас не было машины. Всю дорогу до церкви ледяной ветер почему-то всегда дул мне в лицо. То же самое происходило и по дороге домой. Я ненавидел то чувство, когда выходишь из тёплого помещения в леденящий холод.

Я не слышал и слова из проповеди священника, так как сидел сонный и замёрзший. Съёжившись, я пытался согреться под монотонное бормотание старика. А летом, изнывая от духоты, которая усиливалась от большого количества людей в церкви, пытался хоть как-то охладить своё лицо, обмахивая себя церковными брошюрами.

Я думаю, что именно это положило начало моей неприязни к церкви. В подростковом возрасте я начал упорно сопротивляться родительским наставлениям. Я отказывался ходить в церковь и молиться перед едой. Про молитвы перед сном я вообще молчу. Я и в детстве делал вид, что молюсь про себя, в то время как просто стоял на коленях. Я сцеплял руки в замок, закрывал глаза и думал о продолжении мультфильма, который посмотрю завтра. Заканчивал я такую молитву тогда, когда чувствовал, что достаточно долго простоял в такой позе. Так было легче, чем выслушивать перед сном нотации матери, а затем молиться вслух, чтобы она успокоилась.

Мы часто сорились с родителями из-за этого. Но я упорно сопротивлялся их образу жизни. К семнадцати годам они полностью оставили свои попытки направить меня на путь истинный.

Со старостью они стали ещё более религиозными, поэтому общаться с ними мне стало совсем невыносимо. В конечном итоге мы стали очень редко видеться, хоть и жили в одном городе.

Садясь в машину, я вспомнил, что сегодня вечером мне предстояло встретиться с Милтоном. Он звонил мне вчера, и я в очередной раз пригласил его поужинать у нас дома. Необходимо будет поговорить с Френсисом, как только я приеду на работу. Нужно будет узнать, успел ли он ещё кого-нибудь опросить. Я хотел сам рассказать Милтону про всё, что узнаю, для того чтобы он стал ещё больше доверять мне.

Парень предпочитал общаться со мной по поводу расследования, нежели с Френсисом. За эти недели я уже добился того, что он стал открыто рассказывать мне о своих мыслях и подозрениях. Он часто приходил к нам домой под предлогом того, чтобы узнать, не появилось ли чего-либо нового насчёт его мамы. Но мне казалось, что ему просто было тяжело жить с бабушкой.

Судя по рассказу Хлои в тот роковой вечер, её родители не особо-то и любили её. Мне чудилось, что они и не слишком-то и волновались из-за того, что их дочь пропала. Жить в такой атмосфере, где люди продолжают вести себя так, будто ничего не произошло, когда ты сам весь на иголках, наверняка мучительно.

А ещё я заметил, что Милтон хорошо общается с Софи. Мне кажется, что они симпатизируют друг другу. Я не был против этого. Парень он вроде бы неплохой, поэтому я не переживал за Софи. Так я хотя бы буду знать, с кем встречается моя дочь. Это лучше, чем ломать себе голову над тем, достойный ли человек тот, с кем по вечерам гуляет моя дочь. Я смогу избежать тех переживаний, которые испытывают почти все отцы, у которых есть дочь. К тому же я наконец-то увидел Софи в платье. Было забавно видеть, как она чувствует себя неуверенно, сидя за столом в непривычной для неё одежде.

Мари тоже была приятно удивлена, когда наша дочь заговорила о покупке платья. Моя жена сразу же принялась за это дело со всей серьёзностью. Они в тот же час умчались по магазинам и не вернулись до тех пор, пока моя жена не удовлетворила свою потребность. А именно – примерить на свою дочь уйму красивых платьишек.

Ей всегда не хватало такого общения с Софи. Когда наша дочь была маленькая, Мари всё время наряжала её в симпатичные сарафанчики, заплетала ей косички и покупала ей детские украшения типа заколок в виде бабочек. Со временем наша дочь стала более закрытой. Она общалась только с Хезер. А Хезер с детства одевалась как мальчишка. Это, конечно, была вина её родителей. Они никогда не следили за своей дочерью, но девочка она была хорошая, хоть иногда ей и недоставало воспитания. И всё же Софи равнялась на неё и под её влиянием постепенно превращалась из ангельской девочки в замкнутое создание, отдалённо напоминающее девушку.

А ещё общение этих влюблённых способствовало моему сближению с парнем. Он ужене мог воспринимать меня как предполагаемого похитителя его матери. Он видел во мне помощника.

С Мари же он держался на почтительном расстоянии. Каждый раз, как он приходил к нам на ужин, он украдкой разглядывал её так, будто в первый раз видел.

Моя жена не обращала внимания на это и держалась с ним холодно. Уж не знаю, чем они так не понравились друг другу, но я предпочитал не лезть в это. Может быть, Мари и не была в восторге от того, что этот парень часто бывает у нас, но она не препятствовала ни ужинам в нашем доме, ни его общению с нашей дочерью. Тем более я стал всё чаще приезжать к ужину вовремя, чтобы поговорить с Милтоном. А это наверняка нравилось Мари больше, чем не нравилось то, что в нашем доме так часто присутствует посторонний.

Приехав на работу, я первым делом направился к Френсису. Было начало рабочего дня, поэтому я без труда нашёл его у себя в кабинете. В общем-то, он почти всегда был у себя в кабинете. Он и ночевал на работе, и проводил тут свои выходные. После смерти жены ему нечего было делать дома. Он уезжал туда только для того, чтобы переодеться, ну, и иногда поспать.

Войдя в кабинет, я сразу же наткнулся на старого следователя. Он собирался выходить, так как стоял в нерешительности у самой своей двери. Но я опередил его, оказавшись прямиком перед его носом.

– О, это ты, – буркнул он, – а я как раз к тебе собирался.

Он отошёл от двери и направился к столу. Усевшись, Френсис пододвинул под собой стул. Он выжидающе посмотрел на меня. Я понял, что он хотел, чтобы я присел напротив него. Это было явное приглашение к разговору. Я не стал его нервировать.

– Излагай, – сказал я слегка раскрепощённо, присаживаясь на стул.

Он смерил меня недовольным взглядом. Судя по его строгому выражению лица, разговор был важным и он хотел от меня более серьёзного отношения к нашему диалогу.

Я слегка выпрямился, приготовившись более внимательно слушать его.

– Ты ведь знаешь, что сейчас я занимаюсь только одним делом, а именно расследованием о пропаже Хлои Грин.

Попутно он стал ковыряться в листах бумаги, сверяя сведения.

– Так вот. У меня было достаточно времени для того, чтобы опросить почти всех мужчин, с кем она встречалась. Я даже разговаривал с её бывшим мужем. В большинстве случаев все эти мужчины смогли предоставить своё алиби на тот день, когда она пропала. К тому же среди них не было ни одного, кто бы плохо отозвался о ней.

Этот монолог понемногу вселял в меня тревогу. Я начинал нервничать, предчувствуя беду. С каждым сказанным словом мне всё сложнее было сдерживать маску непринуждённости на своём лице.

– Даже муж Хлои не выражал никакого негатива к ней. Я так думаю, что ему просто было плевать на неё, – продолжал он, оставив в покое бумаги, – это всё казалось мне очень странным до тех пор, пока я не встретил одного мужчину, который встречался с Хлоей Грин. Ты же знаешь Роберта Хиллза?

Меня будто током ударило. Так значит, Роберт успел и с Хлоей закрутить роман. Это было весьма неожиданно.

– Так вот, как только Роберт узнал, что ты причастен к этому делу, он рассказал мне очень важную вещь. Я так и не понял, почему другие мужчины скрыли от меня этот факт, но тем не менее теперь мне известно, отчего у неё не появилось врагов после разрыва отношений с этими мужчинами. Как оказалось, мужчины платили ей деньги за времяпрепровождение с ней.

Я был в ступоре. А ещё я был безумно зол на Роберта. Этот кретин мог бы позвонить мне после того, как его допросил Френсис. Я ему это ещё припомню.

Френсис говорил, сцепив руки в замок, которые лежали на столе прямо перед ним. В голосе его чувствовалась усталость. Он часто вздыхал, будто ему было тяжело говорить. Я бы мог подумать, что он, как обычно, просто потерял интерес к этому делу и теперь это всё ему в тягость, но что-то в его взгляде настораживало меня. Я заметил, что он рассматривал меня. Значит, подозрения всё-таки докатились и до меня. Я сразу понял, куда повернёт этот разговор.

Я уже наивно стал полагать, что это дело будет касаться меня только как сопереживающего знакомого, который просто поддерживает сына пропавшей подруги. Стоило мне расслабиться, как реальность стукнула меня ладошкой прямо по затылку, буркнув при этом: «Идиот!»

– Знаешь, вчера я встречался с Милтоном, – неожиданно переменил он тему.

Странно, но парень ничего не сказал мне про это, когда я разговаривал вчера с ним по телефону.

Я сделал заинтересованное лицо и стал сосредоточенно слушать его. Френсис смотрел на меня тяжёлым взглядом. Положение рук его постоянно менялось. Он то скрещивал их на груди, то бил пальцами о стол, то вертел ручку в руке. Видимо, не только я нервничал.

– Он сказал, что ты менял чехол на переднем сиденье, – наконец-то произнёс он, – у тебя что-то случилось со старым?

Вот оно что! Он и это приметил. Не ожидал от него такой проницательности. Всё же я не зря перестраховался, убив ту собаку. В душе у меня что-то ёкнуло при воспоминании об этом.

– Да. Я ездил на озеро, чтобы порыбачить с другом, и по дороге нечаянно сбил собаку. Мне стало совестно оставлять её на обочине. Я взял её с собой, чтобы похоронить. Лопата у меня была только в домике на том самом озере, куда я ехал. Я положил собаку на переднее сиденье. Сиденье, к сожалению, перепачкалось кровью. Мне пришлось заказывать новое.

– А куда ты дел старый чехол? – незамедлительно спросил он.

– Для растопки пригодилось. Я бросил его в печку, чтобы легче было разжечь огонь. Я подумал, что его всё равно только выкидывать, – небрежно сказал я.

– И в какой же день ты сбил эту собаку?

Я сделал вид, что вспоминаю что-то. Несколько секунд я сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел поверх его головы.

– Так вроде на следующий день, как я встречался с Хлоей. Я всегда выезжаю рано утром, чтобы больше времени оставалось на отдых. Поэтому когда я выехал, было ещё темно.

Он с прищуром посмотрел на меня. Это выглядело бы комично, если бы я не находился в такой ситуации. Глубоко вздохнув в очередной раз, он спокойно, но очень серьёзно заговорил.

– Артур, я надеюсь, ты понимаешь, в каком положении находишься.

Я в упор посмотрел на него. Стараясь не терять свою безмятежность, я приложил все свои усилия и волю, чтобы сдержать волнение. Но я всё равно чувствовал, как ком подкатывает к горлу, а паника лёгкими отголосками напоминает о себе.

– Значит, главный подозреваемый отсеялся, и следующий, на кого ты можешь подумать, это я. Я не думал, что так похож на преступника, – усмехнулся я. И добавил: – каковы твои действия дальше, Шерлок?

– Не паясничай, Артур, – огрызнулся он.

– Нет, я тебя прекрасно понимаю, Френсис. Просто делай свою работу, – я уставился на него, ожидая вердикта.

– Теперь тебе придётся рассказать мне весь последующий твой день, после того как ты виделся с Хлоей Грин. И ты дашь мне данные, по которым я смогу связаться с твоим другом, с которым ты рыбачил.

– Само собой разумеется. И это было не свиданием. Я сотню раз тебе это говорил.

В течение нескольких часов я описывал ему в деталях тот злополучный день. Я успешно, как я думал, справился с воссозданием моей легенды и не сильно переживал о несоответствии с реальным положением дел. Френсис даже звонил при мне Дэнису, вкратце опросив его. Он договорился с ним о встрече, чтобы лично расспросить его обо всех деталях. Он хотел найти несоответствия в наших рассказах.

Френсис досконально конспектировал мои показания, поэтому мой допрос занял много времени. На его месте я бы просто подметил все детали, которые могут быть связаны с исчезновением Хлои.

Мне оставалось только удивляться, насколько он был упрямым в этом деле. На него это было совсем не похоже.

После всех этих манипуляций было решено, что сегодня же нужно ехать на озеро и осмотреть всю местность. С нами поехали ещё двое полицейских. В первой машине сидел я. Я ехал с совсем молодым парнем, указывая ему дорогу. Во второй машине сидел Френсис со вторым полицейским, который следовал за нашим автомобилем.

Засмотревшись на мелькающие деревья, которые, размываясь, становились единым бело-серым пятном, я вспоминал о мёртвых глазах Хлои. Чем ближе мы приближались к озеру, тем ярче всплывали воспоминания о том дне. Переведя взгляд с размытого фона на отражение своего лица в окне автомобиля, я удивился тому, насколько мои глаза стали выглядеть беспомощно и испуганно. Я попытался стряхнуть с себя этот непривычный для меня образ, строя своему отражению разнообразные гримасы, пока не заметил отражение, которое находилось за моей головой. Полицейский, который вёл машину, стал странно поглядывать на меня. Я чувствовал своим затылком его неприязнь ко мне. Пытаясь выбросить из головы все мысли, я снова перевёл взгляд на проплывающие мимо деревья.

Был полдень, когда мы наконец добрались туда. Погода стояла на удивление тёплая, хоть землю до сих пор и покрывал снег.

Я открыл им домик и показал всё, с чем я контактировал в тот день. Осмотр дома занял примерно час времени.

Комнату, где лежали все принадлежности для рыбалки, Френсис почему-то решил не разгребать полностью. Увидев, что там полно пыли, он, должно быть, сделал вывод, что отсюда давно ничего не доставали. Два полицейских, которые помогали ему, осмотрели всё поверхностно и только то, на чём не было слишком толстого слоя пыли.

В лодку же, которую я использовал как сани, для того чтобы отнести тело подальше от дома, я предусмотрительно кинул старую палатку. Она была вся грязная и пыльная, поэтому не вызвала особых подозрений. Полицейский, который ехал в одной машине с Френсисом, оказался более внимательным, но, по-видимому, очень ленивым. Он слегка приподнял палатку, чтобы убедиться, что там ничего нет. На этом все поиски в доме закончились. И началась самая затруднительная часть расследования. Нам предстояло найти могилу той самой собаки, которую я закопал над могилой Хлои.

У меня не вызвало особого затруднения вспомнить, в какую сторону я шёл тогда. Это место было как раз в проплешине леса, которая находилась прямо напротив заднего окна домика. Деревья там как будто расступались, образовывая проход вглубь леса. Но вот дальше я не имел никакого понятия, куда шёл в тот злополучный день. Тогда я плёлся уставший, таща импровизированные сани и упираясь глазами в снег перед ногами. В тот день я думал, что шёл прямо по направлению от дома. Но нужно понимать, насколько легко заблудиться в лесу и ходить кругами, в то время как находишься в полной уверенности, что идёшь прямым путём. Обратно же я шёл настолько измождённым, что мне было плевать, где я нахожусь. Я добрался до дома, уставившись на снег. Тогда я следовал своим же следам.

Нам пришлось долго блуждать по лесу, перед тем как мы нашли то место, где я потерял свою человечность окончательно. Мы даже возвращались обратно к дому, чтобы начать заново наши поиски. Продвигаясь по лесу, мы старались не натыкаться на прошлые свои следы. И наконец-то мы нашли его.

То место, которое нам было нужно, выделялось разбросанной кучей земли на снегу. Я заметил, что после того убийства снега здесь не очень много выпало. В связи с этим мы сразу заметили клочки тёмных пятен на возвышении, на котором они находились.

С этого момента по всему моему телу пробегала мелкая дрожь. Хоть я и был почти на сто процентов уверен в своём проекте по сокрытию тела, но оставался малюсенький шанс, что меня могут раскрыть. Труп был так близко, и только я об этом знал.

Полицейские начали рыть землю предварительно прихваченными с собой лопатами.

С каждой отброшенной кучей земли я ощущал наступление новых приступов паники и ужаса. Шум падающей почвы был похож на тиканье вековых часов, с каждой секундой приближающих моё разоблачение. В ушах стояла гробовая тишина. Только звук вонзающейся лопаты в землю и хруст снега от падающей почвы доносились до меня громким эхом, создавая тот же ужасающий эффект на мою психику, что и стук молотка, забивающего гвозди в гроб, на человека, которого замуровали живым в этом самом гробу.

Я чувствовал всем нутром, как Френсис время от времени наблюдает за мной. Меня тяготил его взгляд не меньше, чем зловещий шорох лопат.

Я снова слышал такой же крик птицы, что и в тот момент, когда закапывал Хлою. Но сейчас мне явственно виделось, что эта птица хохочет надо мной. Она издевалась над моей беспомощностью. И теперь вдобавок к шуму падающей земли добавился ещё и хохот этой птицы, внимательно следящей за моим вполне возможным разоблачением.

Гудение в моей голове продолжалось до тех пор, пока полицейские не наткнулись на тело собаки. Моё оцепенение резко спало, хоть страх так и не отступил ни на секунду.

Молодой офицер с трудом достал тело, отдалённо напоминающее собаку. Он бросил её на снег рядом с Френсисом. Сам же он выбрался из могилы в полной уверенности, что выполнил свой долг. Френсис смотрел на труп собаки, не скрывая своего отвращения.

Второй же блюститель порядка, отдышавшись, воткнул несколько раз лопату в землю в разных местах ямы, тем самым проверяя на всякий случай, нет ли там ещё чего. После своей неудачи он начал копать вглубь захоронения. Моё сердце замерло. Я не считал, сколько раз он вонзал лопату в землю, но с каждым проникновением металла в чёрную почву я содрогался всем телом. Я думал, что вот именно это движение лопаты раскроет сейчас всю ужасающую правду. Откидывал он её уже не за пределы могилы, а отбрасывал рядом со своими ногами. И когда, наконец-то, он убедился, что там явно ничего нет, успокоился и тоже выбрался из могилы.

В этот момент я был готов поверить во все божества, о которых когда-либо слышал. Я ликовал в душе. Мне даже почудилось, что трупа-то никакого и нет, и это всё моя больная фантазия. Или даже психологическое расстройство, которое мне приписал мистер Брайтон.

Морис вроде бы должен был быть удовлетворён этим обыском. Но по его глазам было видно, что это только запутало его. Второй подозреваемый, на которого он рассчитывал, оказался невиновным. И теперь ему предстояло распутывать ещё одно нераспутываемое дело. А таких дел у него и так было полно.

Но мне было плевать. Я выдержал то самое испытание, которого так сильно боялся. Теперь я мог спокойно дышать, не беспокоясь о том, что меня могут разоблачить в любой момент.

Вернулся я домой как раз к ужину. Я даже успел сходить в душ и смыть с себя весь пот, который вышел из меня за этот мучительный день. Но душ помог мне, скорее, морально, чем физически. Я будто бы смыл с себя груз вины, который так долго лежал у меня на душе. Он словно был тяжёлой глыбой свинца, который находился где-то внутри меня. Он тянул всю мою сущность на дно.

Вышел я из ванной обновлённым и свежим.

Милтон уже был у нас дома. Он сидел на диване в гостиной вместе с Софи. Они играли в какую-то игру на приставке. Мне было приятно видеть, как смеётся моя дочь. Они сидели боком ко мне. Из-за того что парочка так сосредоточенно смотрела в экран телевизора, я остался незамеченным.

Я не стал им мешать и прошёл на кухню. Я слышал, как моя жена хлопотала, звеня тарелками и вилками. Я зашёл туда с лучезарной улыбкой. Настроение у меня было превосходным. После моего освобождения я смотрел на всё другими глазами. Я видел хороший дом, красивую жену, весёлую дочь и вкусный ужин на столе. Сейчас всё казалось идеальным.

Я подошёл к Мари и быстро, но аккуратно развернул её лицом к себе. От неожиданности она выронила полотенце из рук. Она смотрела на меня удивлённо, подняв одну бровь. Я обхватил её за талию одной рукой, а другой – схватил её шею, чтобы притянуть её для поцелуя. Я с восторгом поцеловал её, а позже выпустил из своих объятий.

– Тебе нужна моя помощь?

– Нет. Я уже всё приготовила. А чего это ты такой счастливый? – спросила она, сдерживая улыбку.

Должно быть, моё настроение передалось и ей.

– Не знаю, – пожал я плечами, – а не хочешь ли ты выпить сегодня на ужин вина? – спросил я заговорщическим тоном.

Она уже не скрывала улыбку и с сияющими глазами кивнула головой. Я достал бутылку красного полусладкого из верхнего ящика, в то время как Мари поставила два бокала на стол возле наших с ней тарелок.

Я не стал ждать, пока мы все сядем за стол. Откупорив бутылку, я налил нам полные бокалы.

– Давай выпьем, пока детей нет, – шёпотом сказал я.

Я взял бокалы, преподнеся один ей. Она не спускала с меня восторженных глаз, когда пила из своего бокала.

В этот момент вошла Софи, чтобы узнать, пора ли идти есть. Я был приятно удивлён, увидев свою дочь в новом наряде. Это было бежевое хлопковое платье до середины бедра, подпоясанное толстым коричневым ремнём из кожи. Снизу была такая же коричневая бахрома. Оно висело свободно, даже мешковато. А поверх она надела длинную рубашку. Я бы никогда не подумал, что это всё так хорошо сочетается. Видно было, что и Софи было в этом комфортно. Её наряд не был прям-таки девичьим, но и мальчишеское влияние Хезер полностью улетучилось.

Мари сказала Софи, что они могут садиться за стол. Она заметила моё удивление при виде нашей дочери.

– Неплохо, да? – спросила она, лукаво улыбаясь.

– Ты постаралась? – спросил я, восхищённо посмотрев на неё.

– Угу, – довольно ответила она, делая очередной глоток вина.

В этот вечер все оживлённо разговаривали друг с другом. Каждому передалось моё приподнятое настроение. Если честно, на следующий день я и не помнил, о чём мы так оживлённо разговаривали. Но я помню, что все мы смеялись. Мари светилась внутренним светом. Как же давно я не видел её такой живой, не слышал её лучезарный смех. До этого момента мы с ней как будто зависли в каком-то глухом пространстве, где со всех сторон нас окутывала темнота. Мы не могли видеть друг друга через этот мрак, поэтому и в реальной жизни как будто не замечали друг друга. Её смех словно рассеивал густой туман, и я снова увидел её душу. До этого момента только наши оболочки соприкасались друг с другом, делая вид, что общались между собой. Но теперь, наблюдая, как она оживлённо рассказывает что-то смешное нашей дочери, я знал, что передо мной сидит та самая девушка, с которой я постоянно делился своими переживаниями и мечтами.

Милтон, похоже, тоже отвлёкся от своего несчастья. Он даже перекинулся парой фраз с Мари. Но что меня больше всего удивило, так это то, что моя жена добродушно отвечала мальчишке. Он, правда, старался не смотреть на неё. А когда смотрел, то на секунду задумывался. Его лицо в этот момент было нахмуренное и очень серьёзное. Но под общий смех и разговор он сразу же оживлялся и снова вливался в компанию.

Этот день был телевизионной картинкой идеального семейного счастья.

Мы не разговаривали с Милтоном о расследовании. Я не хотел портить всем настроение, рассказывая, как меня допрашивали. Я решил, что расскажу ему всё завтра, если эта старая миссис Марпл в мужском обличии не опередит меня.

Общаясь с Милтоном за ужином, я узнал, что он начал ходить в бассейн с Софи. Моя дочь настолько раскрепостилась под влиянием нашего хорошего настроения, что даже рассказала, что поссорилась с Хезер из-за этого. Хезер стала обижаться и ревновать подругу к парню, в итоге совсем перестала разговаривать с Софи. Наша дочь, судя по всему, не особо переживала по этому поводу. Она отзывалась об этом как о детской глупости. Это явно передалось ей от Милтона. Как-никак он был немного старше её, и она старалась соответствовать его мнению об этой ситуации.

Меня не беспокоило, что они с парнем так сблизились. По Мари тоже было видно, что она была довольна преображением нашей дочери как внешне, так и внутренне.

Разошлись мы довольно поздно. Мы с Мари выпили две бутылки вина за ужином. Весьма пьяные, мы пошли спать, даже не прибравшись на кухне. Точнее, мы было начали убираться, но у нас не особо это получилось. Моя жена сказала, что я не умею мыть посуду. А она сама разбила бокал, когда хотела поставить его на своё место, что побудило прийти Софи на шум. Увидев, что мы хихикаем как малые дети, она, пробурчав что-то под нос, ушла обратно к себе в комнату спать. Но я был уверен, что они с Милтоном ещё долгое время будут переписываться в телефонах. Это свойственно всем влюблённым подросткам.

Мы с Мари долго лежали в кровати и разговаривали после бурного проявления нашей вновь вспыхнувшей страсти. Нас не смущало даже то, что Софи могла слышать нас. Мы чувствовали новый прилив нашего влечения друг к другу. Мы вели себя так, будто мы были счастливыми молодожёнами, которые уверены, что их ждёт светлое будущее.

– Как ты думаешь, что происходит с человеком, у которого исполнились все самые сокровенные мечты в жизни? – спросила она.

Мари лежала на боку, подперев голову рукой. Я лежал на спине и смотрел на неё, повернув голову в её сторону. Мне нравилось любоваться её кожей под тусклым светом уличного фонаря. Левую ногу она закинула мне на живот. И я с удовольствием гладил гладкую кожу её бедра.

– Таких людей не существует, – усмехнувшись, сказал я.

– Ну а если существует? Я имею в виду, будет ли счастлив такой человек? Или, может быть, он будет ощущать душевную пустоту?

– Ну, если такой человек существует, то я думаю, что он должен быть совершенно счастливым. Ведь он исполнил всё, что хотел в своей жизни.

Мари задумалась, вглядываясь в окно. Она молчала некоторое время. Но через минуту снова перевела взгляд на меня и продолжила.

– А если его мечты на деле окажутся не такими, как он ожидал? Я говорю про то, что вдруг он поймёт, что в итоге они не доставили ему того наслаждения и счастья, о котором он мечтал.

– Я думаю, что в таком случае он должен чувствовать разочарование. Но никак не пустоту. Мне кажется, что у него просто появится новая мечта. И, скорее всего, она будет кардинально отличаться от старой.

Она внимательно смотрела на меня, пока я говорил это. По её глазам было видно, что она что-то хочет сказать мне, но не решается. Брови её нахмурились, а глаза заблестели от слёз.

Я понял, что это сказывается алкоголь в её крови. Она, должно быть, вспомнила все свои обиды на свою жизнь и на меня. И, как это свойственно подвыпившим людям, начала жалеть себя за свою судьбу.

Я не стал останавливать её. Положив руку ей на щёку, я позволил ей молча выплакать весь груз, что лежал у неё на душе. Она ни слова не произнесла. Уткнувшись в мою грудь, Мари безмолвно плакала.

Успокоившись через пару минут, она отстранилась от меня и легла на подушку. Мари смотрела на меня извиняющимся взглядом.

– Знаешь, я думаю, что любое желание человека способно осуществиться. Пускай даже оно будет самым невозможным, – сказал я, чтобы отвлечь её от самобичевания.

Она ничего не ответила, ожидая продолжения.

– Говорят, что если очень сильно чего-то пожелать, то оно обязательно исполнится, – продолжил я, переведя свой взгляд на потолок, – ты не думала, что именно поэтому мы так быстро стареем?

Она вопросительно посмотрела на меня, не понимая, что я имею в виду.

– Ну, вот смотри. В детстве мы до жути хотим стать взрослыми и самостоятельными. Это, наверное, самое сокровенное желание почти всех детей. А вдруг наша жизнь пролетает так быстро потому, что на исполнение самого сокровенного желания уходит очень много времени. И, когда это детское желание исполняется, мы к тому времени уже и так взрослые люди. Оно не может не осуществиться, ведь мы так сильно хотим этого. Но теперь мы не взрослеем, а стремительно стареем. И мы осознаём, что оно исполнилось слишком поздно, а наша жизнь проносится с прогрессирующей скоростью.

Мари поняла, что я хотел сказать. Она смотрела сквозь меня, обдумывая сказанную мною мысль.

– Мари, если это так, то как это остановить? Очень сильно пожелать стать молодым? Но ведь когда время настанет для исполнения этого желания, я давно уже буду в могиле, – я глубоко вздохнул и, улыбнувшись, добавил: – мне кажется, что людей нужно с детства предупреждать о последствиях таких желаний. Может, в таком случае время не будет столь скоротечно. Может, тогда мы будем меньше жалеть о зря прожитых годах.

Глава 7

Прошло ещё две недели с того момента, как с меня официально сняли все подозрения. Френсис, правда, направил аквалангистов на озеро, чтобы те прочесали дно. И, естественно, там ничего не нашли.

Я рассказал Милтону о том, что меня снова допрашивали, но уже в роли подозреваемого, прежде чем Френсис успел поговорить с ним. Это особо не взволновало парня, так как он давно перестал подозревать меня. Таким образом, Милтон со спокойным видом выслушал следователя по поводу обыска домика у озера. Он стал более уверенно общаться со старой ищейкой. Иногда даже требовал от него каких-либо действий.

Френсис зашёл в самый настоящий тупик. Всех мужчин, которые когда-либо встречались с Хлоей, он допросил. Некоторых даже не один раз. Как я и раньше узнал, никаких камер видеонаблюдения не оказалось в том кафе, где мы с ней встречались. Следовательно, он не мог проследить дальнейшее её передвижение. Официантки в кафе даже не запомнили нас, так как в этот день было много посетителей, поэтому они вообще не могли ничем помочь ему.

Он наконец-то догадался сделать распечатку звонков с её телефона, но это ему тоже не особо помогло. Последним, с кем она разговаривала, был её сын. Подозрений у Френсиса не вызвало и то, что у неё не было звонка в такси в её журнале вызовов. Был конец рабочей недели. Таксисты часто разъезжают по улицам города, ища клиентов. Поэтому она могла легко поймать машину и на дороге. Так наверняка думал и Френсис.

Он подтвердил мнение Милтона о том, что она не могла в этот вечер ещё с кем-то встречаться. Хлоя не созванивалась и не договаривалась больше ни с кем о встрече на этот день. Она созванивалась с людьми только по работе. Но и тех, с кем она встречалась по работе, он проверил и убедился, что они тоже ни при чём.

Ни одной зацепки он так и не нашёл. У него остался только один вариант. Когда она хотела поймать машину, ей попался человек, который похитил её или убил. И этот вариант был для меня очень удобным.

Френсис старался не особо обнадёживать Милтона, так как в этих местах похищение людей бывает редко. И даже в этих случаях людей либо вовсе не находят, либо находят мёртвые тела где-нибудь на трассе.

Милтон, как мне признался позже, и сам был уверен, что его мать мертва. Он говорил, что сразу почувствовал это. Раньше у него хотя бы была маленькая надежда, но со временем она исчезла. Теперь он был твёрдо уверен, что её не спасти. Он хотел не столько наказать убийцу, сколько найти её труп, чтобы похоронить. Он хотел проститься с ней. Его мучила мысль о том, что её тело может лежать в какой-нибудь канаве. Она всегда была для него самым чистым и светлым человеком на всей земле, несмотря на её увлечение мужчинами. Поэтому ему тяжело было думать, что она может валяться в грязной земле, разлагаясь на солнце.

Я удивился, насколько он реально смотрит на всё случившееся. Если бы он знал, как безобразно грязна она была в тот момент, когда я её закапывал, то сошёл бы с ума.

Я старался поддерживать его как мог. Но я не утешал его, как маленького ребёнка. Наоборот, я общался с ним как с вполне взрослым человеком.

Прошёл ещё месяц, и на улице стало совсем тепло. Был, правда, прохладный ветер, который напоминал о том, что ещё рано расслабляться, но душа уже хотела отдыхать на природе и загорать под тёплым солнцем.

Мы с Мари решили, что нам пора отдохнуть всей семьёй. Я взял недельный отпуск для этого и организовал поездку на всё то же озеро. Там мы могли оставаться столько, сколько хотели. Я и Милтона не забыл позвать с нами. По Мари было заметно, что она не особо обрадовалась этому. Я понимал её. Это должен был быть чисто семейный отдых. Но она не стала спорить. Ей нравилось, как Софи стала вести себя после того, как стала встречаться с сыном Хлои. Она словно ожила. С лица у неё не спадал румянец, а моей жене теперь предоставлялась возможность давать женские советы нашей дочери.

Так как у нас было полно времени для отдыха, мы не стали выезжать слишком рано. На озеро мы приехали примерно в три часа дня. По приезду мы сразу начали разгружать вещи и продукты. Софи с Мари стали прибирать дом, а мы с Милтоном начали разбирать мангал. Позже мы с ним приготовили снасти для рыбалки. Милтон хотел успеть порыбачить сегодня.

Солнце припекало, несмотря на то, что с озера дул холодный ветер. Я позвал Милтона для того, чтобы он помог мне вытащить деревянную лодку. Мне нужно было самому достать её из кладовой. Это было самой большой моей ошибкой. Я совсем забыл про следы крови, которые не вытер. Хоть это и было обычным явлением – видеть кровь в рыбацкой лодке – но мне всё равно было тягостно смотреть на парня, когда тот заметил тёмные следы на днище.

Вытащив лодку на улицу, предварительно выкинув из неё всё ненужное, Милтон помог дотащить мне её до берега озера. Когда я начал доставать вёсла из лодки, он и заметил небольшие пятна засохшей крови на светлом дереве. Это были небольшие продолговатые линии. Мне стало ясно, что, пока я тащил лодку, прослойка мусорных пакетов скомкалась, что позволило окровавленной части тела соприкоснуться с деревом. А от резких движений, которыми я пытался вытащить мои импровизируемые сани из низин, эта часть тела тёрлась о деревянные доски. Судя по расположению этих полос в хвостовой части лодки, это была голова. Но их было немного, поэтому я сделал вывод, что это произошло уже в конце моего пути, как раз тогда, когда я пересилил себя в последний раз и втащил лодку на холм. Я был настолько уставший, что даже не подумал заглянуть вглубь лодки, чтобы всё проверить.

Милтон ничего не сказал мне, но я заметил, что он часто возвращается взглядом к этому месту.

Ближе к вечеру мы уже рыбачили, сидя в этой самой лодке. После очередного раза, когда его глаза наткнулись на следы крови, я сам решил заговорить с ним, чтобы отвлечь его внимание от этих чёрных полос.

– Здоровая рыба была, – сказал я, указывая головой на пятна крови.

Он сразу отвёл взгляд от них. Милтон стал усердно смотреть на свой поплавок, который неподвижно выглядывал из воды.

– Разве тут водятся такие большие рыбы? – спросил он, не отрывая глаз от воды.

– Конечно. Ты сам убедишься. Мы наверняка поймаем за эти выходные рыбу не меньше.

После этих слов Милтон как будто успокоился и больше не смотрел в то место, где покоились окровавленные доски. Настроение у него резко изменилось. Он молчал всё время, пока мы рыбачили. А когда я пытался заговорить с ним, то он отвечал односложными словами, а после этого умолкал, не желая развивать тему. Он как будто закрылся внутри себя. Меня начинало беспокоить это. Не может же быть, что он снова заподозрил меня из-за каких-то следов крови. Это же рыбацкая лодка!

То ли мы были настолько заняты своими мыслями, то ли нам просто-напросто не повезло, но мы ничего не поймали. Я решил, что пора плыть к берегу. К тому же уже темнело, поэтому нужно было успеть разделать мясо, которое мы привезли с собой.

Лодку мы оставили на берегу и отправились в дом. За это время Софи с Мари накрыли шикарный стол, расставили стулья, а во главе стола поставили то самое кресло, в котором я спал в тот день, когда закопал тело Хлои.

Пока я подготавливал мясо, Софи пыталась привлечь внимание Милтона. Она шутила, пару раз попробовала вовлечь его в разговор. Он, в свою очередь, часто писал что-то в своём телефоне. Я понял, что он отправил несколько сообщений кому-то. И теперь он поминутно смотрел на экран телефона, дожидаясь ответа. С Софи, как и со мной, он не особо горел общаться. Когда Софи поняла, что он даже не слушает её, то окончательно расстроилась. Она встала из-за стола и вышла на улицу. Милтон не сразу заметил этого, а когда всё же понял, что она обиделась на него, то сразу выскочил за ней с озадаченным выражением лица.

Мы удивлённо переглянулись с женой.

– Они ещё дети. Ещё не устали делать трагедию из мелочей, – спокойно сказала Мари, продолжая нарезать хлеб.

– Ты думаешь, у них это надолго? – спросил я, посыпая мясо специями.

– Не-а. Это же первая любовь. Она никогда не бывает долгой. Однажды они очень сильно поссорятся, а из-за своего детского эгоизма не пойдут навстречу друг другу и в итоге так и не помирятся.

Она выложила нарезанные куски хлеба в плетёную миску, поставив её на стол. Все приборы и продукты были на своих местах, оставалось только приготовить мясо.

Мы вышли на улицу вместе. Мари села на небольшой лавочке рядом с лестницей, ведущей в дом. Она держала две бутылки пива. Свою бутылку она открыла и теперь поминутно отпивала из неё, в то время как мою поставила возле себя.

Я разжёг огонь в мангале и выложил мясо на решётку. После этого я сел рядом с женой и открыл свою бутылку.

Вечер был на удивление тёплым. Ветра почти не было, а те лёгкие дуновения, которые иногда развивали волосы Мари, приятно охлаждали нас своей прохладой. Солнце почти зашло за горизонт, а небо приобрело насыщенно-синий оттенок, переходящий в красновато-оранжевые полосы облаков. Мы глубоко вдыхали влажный воздух, наполненный запахами хвои, почвы и дыма, исходящего от мангала.

Софи с Милтоном стояли у озера. Она жалобно говорила ему что-то, а он пытался её успокоить. Нам хорошо была видна вода, рядом с которой стояли дети. Было ещё не слишком темно, но лес уже казался непроглядным. Сейчас он выглядел зловеще. Я неосознанно повернул голову и взглянул на тёмную проплешину в деревьях, которая образовывала проход в лес. Внутри него была непроглядная тьма. Она завораживала и в то же время ужасала меня. У меня пробежали мурашки по всему телу.

– Может, это и хорошо, – сказала Мари задумчиво.

– Что?

– То, что Софи поймёт всю боль первой любви так рано. Ведь каждый должен пройти через это.

– Почему ты так думаешь? Разве первая любовь не может быть со счастливым концом? Или хотя бы оставить приятные воспоминания?

Она смотрела пустыми глазами на мангал. Взгляд её был задумчивым и безразличным.

– Нет, – хладнокровно произнесла она, – к тому же первая любовь предостерегает тебя от всех ошибок, которые ты можешь совершить в будущем. Но их сложно усвоить с первого раза. Некоторые понимают свои ошибки только со второго раза, а то и с третьего. Надеюсь, наша дочь будет достаточно умной, чтобы сразу усвоить всё.

– Ты слишком пессимистично на это смотришь. Нельзя делать обобщённые выводы исходя только из своего опыта. Я не верю, что на целом свете нет тех, у кого первая любовь стала единственной и неповторимой.

– Ромео и Джульетта, – незамедлительно произнесла моя жена, многозначительно посмотрев на меня.

– Я понял, что ты имеешь в виду, но я говорил не про то, – усмехнувшись, ответил я, – и, кстати, какие же это ошибки в твоём случае?

Она перевела взгляд на разбирающихся между собой детей. Они выглядели так нелепо, выясняя отношения. Но я помню себя в их возрасте. Такие моменты казались мне до крайности серьёзной вещью.

– Не ожидать от мужчины того, на что он не способен.

В первую секунду я даже не понял, что она имеет в виду. Но потом до меня дошло. Эта фраза могла показаться грубой, если она не содержала в себе самую настоящую истину. Она давно не ждала от меня ничего, поэтому в наших отношениях наступил такой холод. Меня это по-настоящему задело. Мне захотелось узнать у неё, с какого момента она перестала ждать от меня того, что я не могу ей дать. Ведь в начале отношений она была совершенно другой.

Только я открыл рот, чтобы задать ей этот вопрос, как мы услышали крики Софи. Мне было отчётливо видно, что происходит у озера.

Софи стояла с телефоном Милтона в руках, который с минуту назад она вынудила его отдать ей. Посмотрев на экран телефона, она начала спрашивать у него что-то. Голос у неё надрывался, переходя в плач. Я был уверен, что она нашла переписку Милтона с другой девочкой, но, как оказалось, всё было намного хуже.

Я уже готовился, что мне предстоит утром везти Милтона домой, как Софи закричала во весь голос. Этот крик и привлёк наше внимание.

– Как ты можешь говорить такое! – кричала она, захлёбываясь слезами.

Мы насторожились. Я встал, чтобы направиться к ним. Нужно было успокоить их. Софи в это время начала что-то шептать. Странно, но её голос показался на удивление близко. Даже крик её не был так отчётлив, как последние сказанные ею слова. Несмотря на это, я не понял ни одного её слова. Софи стояла, опустив голову. Волосы закрывали ей лицо. Спину она держала удивительно прямо, а руки безжизненно висели по бокам, и только пальцы рук двигались неестественным образом. Телефон теперь лежал рядом с ногой нашей дочери. Она выронила его в тот момент, когда начала что-то тихо говорить. Она резко, не поднимая головы, наступила со всей силы на него, отчего телефон разлетелся вдребезги. Она пробормотала что-то себе под нос и умолкла.

Это всё было настолько странно для нашей дочери, что я уже не на шутку перепугался. Я ускорил шаг. Это была слишком странная реакция на разрыв отношений. Обычно девочки начинают рыдать, запираясь у себя в комнате и слушать слезливые песенки. Но наша дочь сейчас походила на самого настоящего монстра.

Мари не отставала от меня. Я заметил краем глаза, что жена с неподдельным ужасом смотрит на Софи. Я не понял, отчего моя жена так испугалась, но неосознанно ускорил шаг.

Я был уже на полпути, когда заметил, что Милтон стоял, совершенно не двигаясь. Он был аномально спокоен. Более того, они оба выглядели как манекены. Он смотрел на нашу дочь немигающими глазами. Милтон медленно повернулся в сторону озера и спокойно пошёл.

Что-то было жуткое во всём этом. У меня начала кружиться голова, а к горлу опять подкатило до боли знакомое мне давление.

Милтон не остановился у края воды, он всё также спокойно продолжал идти, опускаясь всё ниже и ниже в воду. Меня охватила настоящая паника. После того как он опустился по шею в воду, я понял, что именно он решил сделать. До меня это тяжело доходило. Он не был таким ранимым парнем, чтобы из-за разрыва с девушкой убивать себя.

Я рванул к нему. Сердце у меня билось неимоверно, в глазах всё плыло, но я бежал так быстро, как никогда раньше не бежал.

– Нет! – закричала Мари.

Я слышал, как она бежит за мной. Она тоже поняла, что происходит.

Милтон полностью погрузился в воду. За это короткое время стало довольно темно, поэтому было сложно понять, где находится парень. Я потерял из вида то место, где видел его голову в последний раз.

Я с разбега влетел в воду, наугад кинувшись искать молодого самоубийцу. Нырнув первый раз, я бестолково шарил руками в тёмной воде. Через минуту я вынырнул и, набрав больше воздуха, мгновенно нырнул в другую сторону. И на этот раз я тоже не смог найти Милтона. В ушах гудело. Глаза горели от воды, сквозь которую я бестолково пытался увидеть парня. Я нырял раз за разом, бессмысленно пытаясь зацепиться за его одежду. Холодная вода обжигала всё моё тело. В тот момент, когда у меня уже больше не было сил погружаться в воду, я понял, что нырял уже не меньше пятнадцати раз. Меня осенило, что если я поднимался столько раз на поверхность для того, чтобы вдохнуть воздух, то Милтон, должно быть, уже давно захлебнулся.

Задыхаясь, я поплыл на спине к берегу. Мне казалось, что я до сих пор под водой. Воздух как будто не поступал мне в лёгкие. Горло моё горело.

Я выплыл на берег, на четвереньках выбравшись из воды. Мари сразу подбежала и взяла меня под руку, чтобы помочь мне подняться. Всё время, пока я был в воде, она была с Софи. Она пыталась привести её в чувство. Видимо, ей удалось это сделать, так как наша дочь стояла на берегу и вполне осознанно, хоть и с ужасом в глазах смотрела на меня. Она стояла, вся трясясь от страха. В глазах у неё было непонимание. Она обхватила себя руками, пытаясь унять нервную дрожь. Она с надеждой посмотрела мне в глаза, будто бы не понимала, что Милтону уже не помочь. Переминаясь с ноги на ногу, она переводила взгляд с озера на меня, и наоборот. Она как будто не могла сообразить, почему Милтон до сих пор не выплыл на берег.

Удушье отступало. Я начал ощущать свежесть влажного воздуха у себя в лёгких. Меня трясло от ледяной воды, стекающей с моей одежды.

Я подошёл к дочери и взял её двумя руками за плечи. Слегка тряхнув её, чтобы она смотрела только на меня, я попытался спросить её о том, что случилось.

– Софи! Что произошло? Почему он это сделал?

Она смотрела на меня не мигая своими огромными глазами. Губы её затряслись, а слёзы полились градом. Рыдая, она пыталась сказать что-то. Что-то про телефон, про сообщения, про Хезер, про волосы. Но она никак не могла связать всё в единое целое. Она говорила, что не хотела, чтобы он убивал себя.

Мы увели Софи в дом. Ей нужно было успокоиться, а мне – согреться.

Мясо давно подгорело. Проходя мимо, я залил мангал оставшимся пивом.

Мне не оставалось ничего другого, как вызвать полицию. Они приехали быстро. Во главе их был Френсис. Ему сразу позвонили домой, доложив обо всём. Вместе с ним приехали два водолаза и скорая помощь, которая уже не поможет Милтону.

Френсис странно смотрел на меня. Холодно поздоровавшись, он сразу приступил к делу. Первым делом он стал допрашивать мою дочь. В тот момент, когда Френсис приехал, она уже слегка успокоилась, хоть нервная дрожь всё также пробегала по всему её телу.

Следователь уселся за стол, а Софи посадил на то самое кресло рядом с собой. Мари не отходила от неё ни на шаг. Во время допроса она сидела рядом с дочерью, держа её за руку. Я сидел напротив старого следователя. Моя жена и дочь оказались по правую мою руку.

Как оказалось, Софи ничего не помнила. Последнее, что она смогла вспомнить, это как она вынудила Милтона отдать ей его телефон, чтобы проверить, правда ли они с Хезер встречались.

Это не на шутку взволновало Френсиса. Он явно был встревожен. Когда он задавал вопросы Софи, то всё время тайком поглядывал на меня. Меня это начинало раздражать. Я не старался делать вид, что не замечаю, как он разглядывает меня. Я прямо смотрел ему в глаза. Он же смотрел только на меня и на Софи. На Мари он не смотрел даже тогда, когда задавал вопросы конкретно ей. Он будто намеренно игнорировал её.

Понятно, что, должно быть, происходит в голове у Френсиса. Вначале Хлоя пропадает после нашего с ней свидания, а после этого странным и непонятным образом тонет её сын, отдыхая вместе с моей семьёй. Теперь-то Френсис точно с меня не слезет, хоть и моей вины нет ни в первом, ни во втором случае.

Мы с Мари по очереди рассказали о том, что видели. Это не особо помогло ему. Френсис сказал, что на следующий день я должен привезти Софи к нему в кабинет, чтобы он смог поговорить с ней наедине. Говоря мне это, он сделал ударение на последнем слове.

Мы долго ждали, пока тело парня достанут из воды. По какой-то причине он оказался очень далеко от берега. Человек, который достал Милтона, сказал, что тело зацепилось за железную арматуру на дне озера. А точнее, края его куртки оказались завязанными вокруг металла. Непонятно, каким образом он нашёл в мутной воде эту арматуру и как она вообще там оказалась, но было понятно, что он отчаянно хотел умереть.

Неужели уМилтона оказалась настолько неустойчивая психика, что он был способен убить себя из-за такой глупости, как ревность девочки? Я мог только догадываться, что у него творилось в душе. Мне казалось, что у него произошёл нервный срыв оттого, что он долго прятал у себя внутри свои реальные чувства. И это было связано, несомненно, с пропажей его матери. Мне нужно было внимательнее приглядеться к Милтону. Может, тогда этого бы не случилось…

На следующий день я отвёл Софи к Френсису. Я опять остался ждать за дверью, предоставляя старой ищейке мучать мою дочь расспросами.

Сидя в мучительном ожидании, я ощутил чувство, которое называют «дежавю». Я снова увидел приближающуюся Лору, которая летящей походкой шла ко мне.

– Опять ты тут! – она бесцеремонно уселась на стул рядом со мной. – Что на этот раз?

У меня было отвратное настроение. Я видел, как моя дочь и жена переживают из-за того, что произошло. Мари тоже понимала, чем всё произошедшее грозит мне. Всё описанное нами выглядело очень странным. И хоть у Френсиса не было никаких зацепок и доказательств, тем не менее проблем мне теперь не избежать.

– Ты прекрасно знаешь, почему я тут сижу, – прорычал я.

И это было правдой. Весь отдел был в курсе моих дел. Даже Клайд, проходя мимо меня, смотрел жалостливыми глазами. Они жалели меня! Это безумно бесило. Знакомые смотрели на меня как на жертву изнасилования. Но странность была в том, что я не чувствовал себя пострадавшим. Напротив, я ощущал себя преступником. Слишком уж много тайн я хранил. Меня безумно раздражало то, что на меня смотрят так, будто хотят похлопать по спине, обнять и сказать: «Ну-ну, всё будет хорошо». Лучше бы меня возненавидели, считая убийцей. Так мне было бы легче встречаться взглядами со знакомыми мне людьми.

Нужно отдать должное Лоре, она не жалела меня. Лора, как обычно, приветливо улыбалась, глядя прямо мне в лицо. Пускай это и была фальшивая улыбка, но она напоминала мне то время, когда я ещё не был человеком, которому все сострадают.

– Ну да, ты прав. Я слышала сегодня утром, что вчера произошло. Да чего ты так переживаешь! Не будет Френсис обвинять тебя в убийстве мальчишки. Всё и так ясно! Мальчик не выдержал пропажи своей матери. У него, наверное, была скрытая депрессия, которую никто не заметил.

Я не был уверен насчёт того, что он мог убить себя, даже если находился в депрессии. Мне было действительно жаль Милтона. Он был хорошим парнем. Тайна его смерти не давала мне покоя.

Я не спал всю ночь. Голова ныла, а в глазах как будто было полно песка. Мы с Мари по очереди успокаивали нашу дочь этой ночью. Она всё время начинала истерично рыдать. Приходилось сидеть с ней до тех пор, пока она не затихала. Когда она успокаивалась, то хотела побыть одна. Поэтому эта ночь напоминала нам то время, когда Софи была ещё младенцем. Я уже забыл, каково это – бегать всю ночь к плачущему ребёнку.

Я взглянул на Лору уставшими глазами. Объяснять этой хладнокровной женщине человеческие чувства было бесполезным занятием.

Глубоко вздохнув, я закрыл глаза и откинул голову.

– Я знаю, – тихо произнёс я.

Она молчала. Я уже было подумал, что она ушла, как почувствовал лёгкое прикосновение к своим рукам. Она накрыла своей ладонью мои руки. Я не пошевелился. Если уж она хочет показать фальшивую поддержку, то и чёрт с ней! Легче дождаться, когда она, довольная собой, сама отстанет и уйдёт.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказала она мягко.

Я открыл глаза и непонимающе посмотрел на неё. Руку она ещё не убрала, поэтому я сделал вид, что хочу найти что-то у себя в кармане, чтобы избавиться уже от её навязчивого внимания.

– Мы собираемся завтра пойти в один скромный ресторанчик. Там будет Робби, Клайд, Розали, Эдди и я. Идём с нами!

– Я подумаю, – спокойно ответил я.

Меня удивляла её настойчивость. Мне было легче ответить ей нейтрально. Если бы я сразу отказал ей, то она бы не отцепилась от меня до тех пор, пока я бы не пообещал ей подумать над этим предложением. Я решил сократить всю лишнюю болтовню и сразу прийти к предвиденному мной результату.

Её не особо удовлетворил мой ответ. Она скривила рот так, как это делают маленькие девочки, когда обижаются.

– Лааадно, – протянула она, – я скажу всем, что ты, скорее всего, пойдёшь. Мы забьём на тебя местечко.

Она быстро встала и ушла, чтобы я не успел возразить ей. Она была уж очень целеустремлённой. Это раздражало. Взрослый человек понимает, когда люди хотят, чтобы от них отстали. Но Лора, похоже, совершенно не понимала, что её общество иногда раздражает людей. По крайней мере, меня…

Через минут двадцать Софи вышла из кабинета. Она была расстроена и не хотела отвечать на мои вопросы. Я отвёл дочь в машину, так как ей было некомфортно находиться в участке.

Следующим был я. Я зашёл в кабинет Френсиса и закрыл за собой дверь. Я чувствовал злобу на него. Я не понимал, для чего он так тщательно допрашивает мою дочь. Очевидно же, что она ничего не понимает и, вообще, многое не помнит.

– Я сразу скажу тебе, что тебя отстраняют от работы. На время, – хладнокровно сказал Френсис, не успел я ещё закрыть дверь.

– Вот как?! Я догадывался. Хоть и не понимаю, каким образом моя работа связана со смертью Милтона, – негромко ответил я, присаживаясь напротив него.

– Ты прекрасно знаешь, что пока это дело не закроют, тебе не дадут работать.

– М-да. Ну, давай уже приступим к делу. Допрашивай меня! – сказал я с раздражением в голосе.

– Почему ты не сказал, что нашёл настоящего убийцу семьи Акифа? – незамедлительно спросил он.

Френсис внимательно смотрел на меня. Он наблюдал за моей реакцией. Меня от его слов будто током ударило. Я почувствовал давление в его взгляде. Злобу сменила тревога. Откуда, чёрт подери, он узнал?

Френсис не мог не заметить моего замешательства. Я не сразу ответил, так как пару секунд испуганно таращился на него. Нужно было любыми усилиями восстановить своё спокойствие. Я стал лихорадочно собирать свою невозмутимость в единое целое, так как она фейерверком разлетелась в разные стороны. Это не особо получалось у меня. Это было похоже на снеговика, которого я безуспешно пытался слепить из сухого песка.

– Настоящего? – спросил я, так как не смог больше ничего другого произнести.

Подняв одну бровь, он продолжал выжидающе смотреть на меня. Я собрал всю волю в кулак и постарался прийти в себя.

– Что ты имеешь в виду? – попытался я ещё раз добиться от него ответа.

Он хмыкнул и откинулся на спинку стула.

– А то, что к нам в участок недавно звонила одна пожилая дамочка, которая спрашивала, почему мы не арестовали убийцу, который живёт с ней в одной квартире. Мухтади – ведь так его зовут? – он посмотрел на лист бумаги, лежавший перед ним, перед тем как произнести его имя.

– Теперь мне сажать любого, кого выжившие из ума старушки назовут убийцей? На каком основании я должен был задерживать Мухтади? – с вызовом спросил я.

– А разве это не наша работа – искать преступников и сажать их в тюрьму? – спросил он, повышая тон.

– Ты прекрасно знаешь, что наша! – рявкнул я.

– Ну, и как ты объяснишь то, что намеренно отпустил преступника! – закричал он, привстав с кресла.

Допрос превращался в словесную перепалку. Я никогда не видел, чтобы Френсис кричал на кого-либо. Но именно это позволило мне собраться. Я перестал себя чувствовать прижатым к стенке.

– А с чего ты взял, что он убийца? Только потому, что она так сказала? А ты не хочешь послушать мнение специалиста по этому поводу, а не какую-то старуху? – ещё громче закричал я, вскочив со стула и хлопнув ладонями по столу.

Он первый понял, что в таком тоне нам разговаривать будет бесполезно. Френсис спокойно сел на место, вспомнив о чувстве собственного достоинства.

– Оливия Беккер – очень любопытная женщина. Ты в курсе, что она слышала каждое слово из вашего разговора с Мухтади? – спокойно спросил он.

Я тоже сел на своё место. У меня пересохло в горле. Не хватало мне ещё этого! Кто просил её лезть туда, куда не просят! Я чувствовал себя так, будто погружаюсь всё глубже и глубже на дно грязного болота. Меня затягивала череда неудач.

В конце концов, я оказался лягушкой в кипящей воде.

Когда-то я прочитал статью про эксперимент с этим земноводным. Их погружают в холодную воду, которую постепенно начинают нагревать. Если нагревать воду достаточно медленно, то земноводное не замечает перемены, продолжая всё так же спокойно сидеть в воде. Тогда, когда она поймёт, что ей угрожает опасность, будет уже поздно. В итоге она сварится заживо.

Сейчас я ощущал себя безмозглой лягушкой.

– Она совсем старая. У неё очень плохой слух. Как она могла слышать, о чём мы разговариваем? – устало спросил я.

– Она пересказала мне весь разговор. И судя по тому, что я услышал, мне стало понятно, что она не могла это придумать.

– Ты ошибаешься. Я тоже думал вначале, что она права. Но, когда я поговорил с Мухтади, а потом увидел его комнату, то понял, что этой старухе просто скучно. Она видит интриги везде, и только потому, что ей нечем заняться.

– Ты хочешь сказать, что она всё придумала? – всё также раздражающе спокойно спросил Френсис.

– Я уже это сказал! Я не знаю, что она тебе сказала, но этот человек не убийца! – сказал я, снова повышая тон.

Френсис нахмурил брови. Наверное, он не ожидал, что я перейду в нападение.

Я попробовал успокоиться.

– Послушай, Френсис, в тот день я встретил около пяти мужчин, которые подходили по описанию. Он семьянин, который приехал на заработки. Я видел фотографию его семьи у него в комнате. И я увидел все признаки того, что этот человек работает и днём, и ночью. У него лежала рабочая форма уборщика на стуле. И я без понятия, отчего эта Оливия Беккер упорно считает его убийцей. Мы не можем предъявить ему обвинения на основании того, что какая-то старуха сказала, что он убийца.

Похоже, он начинал задумываться над моими словами. Это меня успокаивало. Вот только его взгляд меня пугал. Несмотря на внешнее спокойствие Френсиса, глаза его сверкали тихой яростью.

– Ладно, не нервничай. Это никак не поможет нам, – сказал он с леденящим спокойствием в голосе.

Сердце колотилось у меня в груди как бешеное. Мне казалось, что оно сломает мне рёбра и выскочит прямо на стол Френсиса.

– Мы ведь здесь не по этому поводу. Нам нужно разобраться с самоубийством Милтона и загадочным исчезновением его мамы, – произнёс он задумчиво.

Неожиданная тема разговора про Мухтади выбила меня из колеи. Я даже забыл, что мы собрались здесь из-за Милтона. Я молчал, собираясь с мыслями.

– Итак, из-за чего Софи поругалась с Милтоном?

– Я тебе уже говорил. Он не обращал на Софи в этот день внимание. Она обиделась. Он пытался её успокоить. Во время ссоры она взяла его телефон, чтобы что-то посмотреть. Увидела в нём что-то, начала кричать. После этого всё и случилось.

– И что же она кричала?

– Не помню. Что-то вроде: «Как ты можешь такое говорить!»

Он ничего не записывал. Френсис пристально смотрел мне прямо в глаза. Сейчас он был похож на змею, готовящуюся к прыжку.

«Ква…», – мрачно подумал я.

Глава 8

Лёжа в кровати, я размышлял о вчерашнем дне. Солнце только начало вставать, пробиваясь через жалюзи. Мари тихо спала рядом со мной.

Этой ночью Софи больше не плакала. По крайней мере, не так громко, чтобы мы могли слышать её. Поэтому я спал всю ночь как убитый. От эмоционального напряжения, в котором я находился весь вчерашний день, я выключился почти сразу же, как положил голову на подушку.

Я ещё не успел проснуться, как на меня нахлынул поток мыслей, которые мучили меня перед тем, как я погрузился в сон. Они стали мучительно давить на меня. Я глазел на потолок, прислушиваясь к сдавленному чувству у себя в груди.

Вчера в участке я видел Мориса. Я вышел из кабинета Френсиса и увидел в дальнем коридоре священника. Он шёл, беспокойно озираясь по сторонам. Я не мог последовать за ним, так как Френсис вышел следом за мной из кабинета, чтобы отправиться в туалет. И, как назло, он находился в том же направлении, куда и пошёл священник. Было рискованно допрашивать Мориса на глазах у всех. Я решил сделать вид, что даже не заметил его. Но меня не оставляла мысль о том, что могло ему тут понадобиться. Неужели он всё-таки решил сдать меня? Это был бы конец. Но ничего другого не лезло голову. Ему больше нечего было делать тут, кроме как сдать меня.

Вчера я обречённо поплёлся на улицу к Софи, без какой-либо надежды на то, что смогу поговорить со священником. Софи ждала меня в машине около часа, поэтому мне нужно было уже отвести её уставшую домой. На улице я тоже не мог ждать его. Это было бы не менее подозрительным.

Видимо, из-за нервного напряжения, в котором я находился долгое время, у меня и случился очередной приступ. А ещё и встреча с Морисом, которая неожиданно застала меня врасплох, похоже, тоже сыграла свою роль.

Я помню, как мне стало плохо в тот момент, когда я вышел на улицу. С минуту я стоял, пытаясь вдохнуть воздух. Лёгкие не хотели слушаться. Монстр, который сопровождал каждый мой приступ, вернулся. Он сжимал моё горло и сдавливал грудь до тех пор, пока я не начал было терять сознание. Когда он ушёл, я понял, что сижу на лестнице у здания, обливаясь потом. Никого рядом не было, поэтому мне не пришлось никому объяснять, отчего я сижу у входа в участок.

Если бы Морис сдал меня вчера, то я бы уже сидел за решёткой. Меня бы задержали в тот же день. Но ко мне никто не приезжал и даже не звонил мне. Я лез на стенку, ожидая, что вот-вот ко мне заявится полиция. За пару часов я совсем извёлся. Я помню, как, уже не скрывая от Мари, ходил курить во двор. Никогда ещё я не чувствовал себя так отвратительно. Я ждал конца, а он всё не приходил.

Не дождавшись никаких действий со стороны моих коллег, я решил рискнуть. Я тихонько вышел из дома, чтобы не будить Мари. Я отправился к дому Мориса.

Мне никто не открыл. Я сидел в машине около часа, пытаясь понять, есть ли кто дома. Я наблюдал. Никакого движения в доме не было. Мне нужно было убедиться наверняка. Целый день я наблюдал за его домом. Когда стемнело, я обошёл вокруг него, заглядывая во все окна. Тишина.

– Да куда он делся, чёрт его дери! – прорычал я, направляясь к своей машине.

Я ждал долго, но после того как у меня закончилась последняя сигарета, я, чертыхаясь, решил отправиться домой. Мне просто позарез надо было увидеться с Морисом, но сегодня он явно не появится.

Мари ничего не спросила, когда я вернулся. Мы с ней ещё не обсуждали мою работу. Наверняка она думала, что я езжу на работу для того, чтобы решить кое-какие дела перед тем, как меня официально отстранят.

На следующий день я также рано, чтобы не будить Мари и Софи, вышел из дома. Я решил сначала поехать в церковь. Там его тоже не было. Молодой дьякон тоже не знал, где он находится. Я попробовал позвонить ему домой, но трубку никто не брал. Либо они с женой куда-то уехали, либо целенаправленно прячутся. От этой мысли я стал ещё больше нервничать. Конечно, я пытался успокоить себя тем, что Морис приходил в полицию по какой-нибудь другой причине, но это не особо помогало мне.

Весь день я пытался найти следы Мориса. Я ездил в школу, где преподаёт его жена. Единственное, что я узнал, так это то, что она уехала неделю назад к своим родственникам в другой город.

«Может, он отправился вслед за ней?»

Из-за паники, которая зарождалась у меня в душе, я совсем забыл о безопасности, оттого и открыто расспрашивал у всех про священника.

Под вечер я вымотался окончательно. Нервы мои были на пределе. Я желал докопаться до истины, а для этого мне необходимо было прижать Мориса.

Я сидел в машине, непрерывно стуча большими пальцами о руль автомобиля. Я побывал везде, где только мог быть Морис. Единственное, что мне оставалось сделать, так это прийти к себе на работу и спросить у коллег, что же Морис всё-таки делал позавчера в участке.

От моих лихорадочных мыслей меня отвлёк звон моего мобильного телефона. Это была Лора. Я совсем забыл про то, что обещал ей подумать насчёт ресторана.

Я сбросил вызов. Мне было уж точно не до этого.

Опять звонок. Опять Лора. Я раздражённо принял звонок и поднёс телефон к уху.

– Что! – крикнул я в трубку.

– Воу! Артур, я не вовремя? – сказала она обиженным голосом.

– Да! – отрывисто ответил я. – Что ты хотела? Говори быстрее!

– Все остальные уже собрались. Не хватает только тебя. У нас тут море пива и закусок. Приезжай скорее!

Я готов был её послать, но тут представил себе кружку пива, которая была просто необходима мне сейчас. Если я сейчас же не успокоюсь, то, скорее всего, сойду с ума. Алкоголь очень помог бы мне в данной проблеме.

– Артууур? – услышал я. – Так когда ты приедешь?

– Скоро, – ответил я после короткой паузы.

– Отлично! Тогда я сейчас же скину тебе адрес. Мы ждём!

На заднем фоне я слышал голоса. Они смеялись и о чём-то бурно спорили.

Ладно, на сегодня хватит с меня поисков. Мне срочно нужно успокоиться. Моя голова уже перестала соображать, поэтому подумаю об этой проблеме завтра, когда высплюсь.

Я только сейчас заметил, что на улице уже совсем стемнело. Из-за того, что мой мозг непрерывно искал пути решения, я не видел ничего вокруг себя.

Ресторан оказался совсем недалеко. Через двадцать минут я уже был на месте. Лора приврала мне насчёт того, что это был ресторан. Я даже не мог назвать это место кафе. Это был бар. Рядом стояли подвыпившие молодые люди. Они активно жестикулировали, разговаривая друг с другом. Девушки громко смеялись и курили.

Я засомневался на секунду и хотел было уже разворачиваться, как одна из девушек повернулась ко мне и замахала мне. Это была Лора. Она стояла возле входа под мигающей вывеской. Розали и Клайд стояли рядом. По их виду мне стало ясно, что они успели уже изрядно напиться, так как Клайд слегка шатался, пытаясь приобнять Лору. А Лора, смеясь, била его по руке. Розали спокойно стояла с сигаретой во рту и улыбалась, наблюдая за этими двумя.

Я подумал: «Будь что будет! Главное – добраться до стакана с пивом».

Я закрыл машину и направился к ним.

– Добро пожаловать в наш скромный ресторан! – выкрикнула Лора, когда я приблизился.

Она вытянула руки кверху, показывая на вывеску. Я подумал, что на ней было чересчур уж откровенное платье. Короткое и чёрное, которое очень облегало её тело. Да и вырез у платья был слишком глубокий. Клайд всё время пялился на её грудь. Но её это, похоже, мало волновало.

– Дружище! – закричал Клайд. – Почему так долго?

Он обхватил меня одной рукой за плечи и потащил внутрь заведения.

Внутри было очень темно и шумно. Мы прошли в дальний угол бара, где меня уже ждала обещанная кружка пива. Робби и Эдд сидели за столом. Они приветливо махнули мне. Похоже, они были потрезвее, чем все остальные.

Я уселся на свободное место и залпом выпил половину дожидавшейся меня кружки пива. Лора села рядом со мной.

Все оживлённо разговаривали о чём-то. Поначалу я их даже не слушал, но с каждой выпитой кружкой настроение моё поднималось, и вскоре я начал вливаться в общий поток. Я даже не заметил, как начал также громко о чём-то спорить с Клайдом. Мы спорили о какой-то актрисе, которая была очень популярна сейчас. Он утверждал, что у неё всё от природы своё. Я же утверждал, что она вся перекроенная. По-моему, мы имели в виду разных актрис. Но я ему этого не сказал. Меня забавляло его упрямство.

Мне было весело и спокойно. Тревога отступила. Я подшучивал над Лорой, которая всё время пыталась обратить на себя всеобщее внимание. Злобы и раздражения во мне больше не было. По мере моего опьянения я всё больше находил достоинств у Лоры. Она была откровенна в своих желаниях, хоть и была лицемерной девушкой. Она была целеустремлённой, хоть её упрямство иногда доводило меня до бешенства. И сейчас она выглядела очень привлекательной. Она всё время пододвигалась ко мне ближе и ближе, так что в конце концов мне уже было сложно не смотреть в её откровенное декольте. Заметив это, Клайд начал строить мне ехидные рожи. Я делал вид, что не замечаю его подколов.

В самый разгар оживлённой беседы я почувствовал вибрацию телефона, который лежал у меня в кармане. Достав телефон, не переставая болтать с Лорой, я посмотрел на экран. Мари. Не понимаю, почему я, не задумываясь ни на секунду, сбросил вызов, но точно могу сказать только одно – тогда я не чувствовал никакой вины. Хотя должен был. Я даже не сказал, куда уехал. А она, как обычно, терпеливо ждала моего возвращения, не названивая мне в течение дня. Только потом я понял, как по-свински поступил с ней.

Но сейчас мне было спокойно. Напряжение отпустило меня, и я наслаждался моментом. Я продолжал шутливо подтрунивать над Лорой, пытаясь узнать, умеет ли она когда-нибудь чувствовать смущение. Судя по всему, не умеет. Она откровенно отвечала на мои вопросы и также откровенно шутила надо мной.

Я и не заметил, как мы остались с ней вдвоём. Хоть я и подозревал, что они потащили Розали в такси, так как она перебрала, но чувство, что нас оставили вдвоём намеренно, не покидало меня.

Я заметил, что Лора так же ярко накрасила губы, как и тогда, когда я встретил её в магазине. Они снова и снова бросались мне в глаза. Я был изрядно пьян, а в глазах всё плыло, поэтому её губы были неким ориентиром для меня.

Положив подбородок на свою ладонь, я слушал, о чём она болтает. Хотя я больше делал вид, что слушаю, так как в голове моей крутились не совсем приличные мысли. Во время своей болтовни она на секунду замолчала, заметив, что я смотрю только на её шею и губы. Тогда она мягко положила свою руку мне на бедро. Я удивлённо поднял взгляд. Она молча смотрела на меня. Глаза её были коварные, слегка прищуренные, а на губах играла лёгкая улыбка. Придвинувшись так, что между нами совсем не осталось свободного места, она неожиданно поцеловала меня в губы. Я не успел сообразить, как уже сам отвечал на её поцелуй, при этом обхватив правой рукой её талию. Мои руки сами потянулись к ней.

Внезапно она вырвалась из моих объятий. Встав из-за своего места, она медленно направилась в сторону туалета. При всём этом она постоянно оборачивалась, улыбаясь мне. Только идиот бы не понял, каких действий она ожидала сейчас от меня.

Ведомый своими низменными инстинктами, я поднялся и пошёл в ту же сторону. Я ни о чём не думал в этот момент. У меня ни на секунду даже не возник вопрос, что мне делать дальше. Я просто делал, что хотел делать. Неровной походкой я шёл прямо за ней. По бокам всё двигалось и плыло, только стройная фигура Лоры в центре зала отчётливо была видна мне.

Я был уже у двери женской уборной, как почувствовал лёгкий толчок в груди. Я сразу понял, что это было. Монстр приближался. Я даже пожалел в тот момент о том, что давно перестал пить эти дурацкие таблетки, которые прописал мне Мистер Брайтон.

Всё же у меня были проблемы со здоровьем. Я так боялся признать, что действительно болен, что всё время отрицал очевидные факты. Я боялся показаться слабым, боялся признать, что мне действительно нужна была помощь. Из-за своего упрямства я отвергал её и сам же страдал из-за этого. Удивительно, что такую простую вещь я понял именно сейчас, пьяный, уставший и шагающий неровной походкой в сторону девушки, которая заманивала меня в свою ловушку.

Я чувствовал сильное возбуждение, поэтому упрямо отметал мысль о предвестнике моей болезни. Она не отступала, а я пытался не обращать на неё внимания. Я надеялся, что приступ пройдёт менее выраженно, как это пару раз бывало.

Лора открыла дверь, чтобы войти, и тут мне показалось, что я увидел священника в углу коридора, в котором толпился народ. Я было двинулся к нему, но Лора утянула меня в женский туалет. Через секундное колебание я последовал за ней. В конце концов, он не может далеко уйти.

В ней было что-то дикое. Она впивалась в меня, как голодный хищник впивается в свою добычу. Она долго добивалась этого и наконец-то получила свой шанс. Вскоре она и на мне поставит долгожданную галочку отработанного материала. Мне было плевать на то, что она всё это делает только потому, что хочет доказать самой себе, что ни один мужчина не сможет устоять перед ней. Если она таким способом поднимает себе самооценку и если её устраивает такая жизнь, то мне уж тем более не на что жаловаться.

Сквозь дикое желание я чувствовал новые приступы удушья. Теперь было уже сложно сдерживать монстра, который мучал меня столько лет. С каждым мгновением мне было всё тяжелее дышать. Лора же думала, что это всё является проявлением моей страсти. Она даже не подозревала, какое смешение чувств бушует в моём теле и сознании на данный момент.

Я держался рукой о стену туалета. Мне стало тяжело стоять. Лора не унималась. Она целовала мне шею, цепляясь руками за мой ремень. Удушье вытеснило влечение к ней. Я отодвинул её от себя, и только после этого она заподозрила что-то неладное. В глазах теперь всё поплыло до такой степени, что я не мог сфокусировать взгляд даже на Лоре. Я опустился на колени, пытаясь вдохнуть хоть каплю воздуха. Тусклый свет в кабинке туалета, который поначалу показался мне наилучшим для интимной обстановки, сейчас раздражал меня. Было невозможно разглядеть в таком тёмном месте хоть что-то перед собой. Я безуспешно пытался сфокусировать взгляд хоть на каком-то предмете. Опустив голову, я попытался сосредоточить свой взгляд на тёмном пятне на полу перед собой. У меня так ничего и не вышло. Этот предмет остался загадкой для меня.

Я слышал стук в дверь. Кто-то уже устал ждать свою очередь в туалет. Слышал голос Лоры, который в панике спрашивал меня о чём-то.

По-моему, я отключился. В бессознательном состоянии я видел лицо Мари. Она кричала в ярости на меня. Глаза её сияли гневом и ненавистью. Я вдруг ясно осознал, что натворил. Чувство вины яркой вспышкой заполнило всё моё сознание.

Я пришёл в себя так же быстро, как и впал в это состояние минуту назад. Монстр опять ушёл. Я сидел на полу, опираясь спиной о дверь туалета.

В дверь барабанили со всей силы. Эта вибрация передавалась прямиком мне в затылок.

– Открой дверь! – кричал незнакомый мне мужской голос.

«Ему-то что понадобилось в женском туалете?» – подумал я в тот момент.

Я услышал глухой стук в дверь, который сопровождался сильным толчком в спину. Кто-то пытался выломать дверь.

– Иди к чёрту! – заорал я, потирая глаза руками.

Что-то мокрое попало мне в глаза. Я понял, что руки мои в какой-то вязкой и влажной дряни. Эта гадость заплыла прямиком мне в глазницы. Я не мог ничего разглядеть. Я попытался вытереть глаза запястьем и своей одеждой, которая в определённых участках казалась мне менее липкой. Но это не особо мне помогло. Мне нужно было умыться. Я еле как поднялся с пола. На ощупь я попытался найти раковину. Оставалось только надеяться, что это не моя рвота.

Ещё толчок. «А дверь-то крепкая…».

Нащупав кран, я включил воду и начал энергично смывать с лица эту гадость. Вытерев лицо своей рубашкой, я начал смутно видеть, что происходит. Мои уши и шея были все алые. Рубашка напоминала фартук мясника. Раковина была вся в мелких брызгах крови. Я оцепенел, таращась в зеркало на своё отражение. Я боялся повернуть голову.

– Лора, – шёпотом произнёс я.

Я посмотрел в сторону унитаза. Ноги подкосились. Всё моё тело била мелкая дрожь. Это не могло быть правдой…

«Морис не мог провернуть это снова! Дверь закрыта – это невозможно!» – крутилось у меня в голове.

Лора лежала на полу. Она лежала на животе, а руки и ноги у неё были неестественно вывернуты. Лицо было повёрнуто в сторону стены таким образом, что можно было разглядеть его правую половину. Только вот разглядывать было уже нечего. На месте, где должен был быть аккуратный профиль молодой девушки, находилось алое месиво. Вокруг него растекалась тёмная лужа крови. Взглянув на унитаз, можно было подумать, что он никогда и не был белым. Бачок унитаза был полностью красным, а сиденье было такое же пятнистое, как и моя рубашка.

Сознание моё помутилось. Я был как в бреду. Дверь выбили. После секундного замешательства меня повалили на пол. Руки заломили так, что в плече у меня что-то хрустнуло. Я не помню, что происходило дальше. Стало вдруг очень тихо и темно…

Глава 9

Первое, что я ощутил, когда проснулся, была резкая боль в затылке. Открыв глаза, я увидел бетонную стену прямо перед своим лицом. Я лежал на чём-то очень жёстком.

Повернув голову к потолку, я тут же ощутил пронзающую боль в затылке. Ощупав голову, мне стало ясно, отчего у меня так ноет голова. У меня было рассечение. На пальцах осталась очень густая и липкая жидкость. Видимо, она только недавно остановилась, так как не успела ещё до конца высохнуть.

Поднявшись со стонами, которые сами собой вырвались у меня из груди, я стал осматривать место, в котором очутился. Это было совсем небольшое помещение с одной старой кроватью, столом, стулом и железной дверью. Конечно же, я знал, где я находился. Я неоднократно бывал тут, допрашивая предполагаемых убийц, маньяков и прочий мусор. Меня посадили за решётку. Бред какой-то!

Вскоре должен прийти какой-нибудь детектив или полицейский, который будет мучить меня вечными вопросами: «зачем?» и «почему?». И, кажется, я догадываюсь, кто это будет.

Одежда моя вся была чёрная от засохшей крови. Она осыпалась с моей шеи, когда я поворачивал голову. От меня несло, а во рту было омерзительно сухо. Жажда мучила хуже головной боли.

Они всё неправильно поняли. Не меня нужно задерживать. Если бы я отправился за священником, а не зашёл в туалет с Лорой, то всё было бы по-другому. Как я теперь оправдаюсь перед женой и дочерью?! Они-то, конечно же, мне поверят, но люди не дадут нам жить спокойно. Софи могут начать травить. Сплетни о плохих вещах быстро разносятся, а вот их опровержение никого уже не интересует. Люди с охотой цепляются за мерзкие подробности, чтобы помусолить их на своих языках, а когда они оказываются выдумками, то резко становятся неинтересными ни для кого. А вот оставшиеся впечатления серьёзно портят жизнь человеку, который якобы сделал что-то ужасное. От них не отмыться. Придётся переезжать всей семьёй в другой город. Скорее всего, меня уволят, когда узнают правду, и это несмотря на то, что я был невиновен.

– Морис, сукин ты сын! Из-за тебя моя жизнь сломана! – прорычал я себе под нос.

Прошло около двух часов, прежде чем дверь наконец-то открылась. Мои часы были разбиты, а телефон изъят. Этого я даже не стал проверять, так как знал, что людей, которых приводят сюда, сразу обыскивают и забирают абсолютно всё, что лежит в карманах. Поэтому я полагался на свои биологические часы. Раньше чувство времени ни разу не подводило меня. Но теперь я никак не мог понять даже то, день сейчас или ночь.

Первым зашёл молодой офицер, следом – его величество Френсис. Я сидел за столом, когда дверь открылась, ожидая прихода детектива.

Как же меня бесила его хладнокровная морда. Он зашёл, даже не взглянув в мою сторону. Усевшись напротив меня, он сложил руки в замок.

– Тебе есть что сказать? – холодно спросил он.

– Ещё бы, – огрызнулся я, – может, воды мне наконец-то принесёшь? – обратился я к молодому полицейскому.

Тот неуверенно посмотрел на Френсиса. Тот махнул головой в знак согласия. Парень тут же вышел из камеры, закрыв за собой дверь.

– Я-то думал, что моя интуиция сыграла со мной злую шутку, – продолжил он, – а оказывается, это ты оказался чересчур изворотливым.

– А она когда-нибудь работала? – съязвил я.

Он пропустил это мимо ушей.

– Насчёт Хлои я сразу стал подозревать, что убил её ты. Милтона тоже ясно, почему ты убил. Хоть мне пока не до конца ясно как. Но вот Лора. Зачем её? Неужели у неё хватило мозгов, чтобы понять то, что это ты убийца? Она шантажировала тебя этим?

– Что! Френсис, у тебя маразм обострился, что ли? Я никого не убивал! Неужели ты настолько туп, что не можешь понять, что меня подставили! – закричал я от злости на его узколобость.

В этот момент зашёл офицер со стаканом воды. Я выпил половину залпом, поперхнувшись, допил оставшуюся половину. Горло горело.

– И я даже могу тебе сделать одолжение, сказав, кто настоящий убийца, – откашливаясь, прохрипел я.

Он меня не слушал, продолжая монотонно рассуждать.

– Ну, Хлоя-то понятно, была твоей любовницей. Она хотела рассказать всё твоей жене. Как, кстати, её зовут?

– Кого? – в недоумении посмотрел я на него.

– Жену твою.

– Ты издеваешься? Ты не так давно её допрашивал. Либо у тебя старческий маразм, либо ты решил так безмозгло пошутить надо мной. Не время для шуток. Вам нужно убийцу ловить, пока тот не скрылся!

Он задумался. Взгляд его был растерянным. Френсис начал как бы невзначай смотреть на бумаги, которые он кинул на стол перед собой. Он пытался сделать вид, будто ищет вовсе не имя Мари в недавних документах.

– М-да… Мари… Ты думаешь, что твоя жена ушла бы от тебя, если бы узнала, что у тебя есть любовница? – Френсис решил продолжить своё повествование.

Нет. Даже для него это было слишком тупо. Это напоминало бы комедию, если бы не обстановка и уж точно не мой внешний вид.

– У меня никогда не было любовницы, Френсис, – спокойно и с расстановкой ответил я.

– Ты можешь называть её как хочешь. Как-никак она была гулящей женщиной. К тому же ей уже плевать, как её назовут. Мертвецу же всё равно, назову ли я его наркоманом или проституткой. Не правда ли, Артур?

Он пытался заставить меня проговориться о том, что она уже мертва. А об этом может знать наверняка только убийца. Или я – человек, которого подставил настоящий убийца.

– Я не думал, что ты окажешься таким умственно ограниченным. Ты прекрасно знаешь, что я её встретил один раз. Мы всего лишь посидели в кафе и поболтали о прошлом. Ты сам слышал об этом от Милтона. Она в принципе не могла быть моей любовницей!

– А, ну да. Кстати о Милтоне. Я не стал сразу говорить об этом никому, так как хотел проверить это наверняка. Обвинив тебя в тот же день, ты мог бы попытаться обмануть всех, подкупив кого надо. Мы все знаем, как это работает.

– Что ещё? – растерянно спросил я.

– Как ты там сказал: «Как ты можешь такое говорить!» – процитировал он слова Софи в момент её ссоры с Милтоном.

Я молча ждал, недоумевая, что он имеет в виду. Мне было непонятно, к чему он ведет, но ясно, что ни к чему хорошему для меня.

– Так вот, ты знаешь, почему она могла так кричать?

– Как я могу об этом знать? Она и сама ничего не помнит. Я могу лишь догадываться, что это связано с её подругой.

– С тобой, – перебил он.

Я недоверчиво упёрся взглядом во Френсиса, не понимая суть его слов.

– При чём тут я? Что ты вообще имеешь в виду? Я не понимаю тебя.

– А то, что Милтон отправил мне интересное сообщение незадолго до своей смерти. Правда, пришло оно чуть позже, так как связь на озере очень плохая.

Мысли беспорядочно суетились в моей голове. Сталкиваясь, они прилипали друг к другу, образовывая, таким образом, пока ещё не совсем чёткую картину всего происходящего.

– Артур, он видел кровь в лодке.

Вот оно что! Понятно, кому Милтон пытался отправить сообщение в тот вечер! Вот только странно это. Это же совершенно обычное дело для рыбацкой лодки.

– И что? Это же лодка! В ней обычно всегда кровь! Ты что, не знаешь, что когда достаёшь крючок из пасти рыбы, из неё может пойти кровь?

– Это естественно. Всё это понятно, – спокойно сказал Френсис, – но понимаешь, он заметил ещё кое-что, – он умолк, заставляя меня нервничать всё больше и больше с каждой секундой его молчания, – совсем незаметный белый волос, застрявший между крохотными сучками в досках лодки, – тихо произнёс он.

Этот урод удовлетворённо наблюдал за моей реакцией. Меня же бросило в пот. По всему телу прошла горячая волна, которая остановилась на моих щеках и веках. Все мысли наконец-то в моей голове разом столкнулись, воссоздав полную картину всего, что произошло в тот вечер.

«Волос… Крохотный волос погубил меня», – гудело у меня в голове.

– Это удивительно, неправда ли? Один незаметный волосок стал роковым для тебя, – сказал Френсис, будто прочитав мои мысли, – кстати, я уже получил результаты ДНК-теста. Я думаю, мне не нужно говорить, кому этот волос принадлежал.

– Нет. Это не… Ты не так понял, – произнёс я, ещё не отойдя от шока, – это священник. Это Морис!

– Морис? – спросил он, нахмурив брови.

– Это Морис! – закричал я. – Это он подставил меня! Ты же должен понимать, что мне незачем было убивать её! Он хотел засадить меня за решётку, чтобы я не смог обвинить его в убийстве той женщины! Ты помнишь тот случай? Это не его сын убил её! Это он! Я всего лишь хотел помешать его планам!

Меня всего трясло. Я пытался доходчиво объяснить Френсису всё, что со мной произошло. Но получалась какая-то чушь. Я и сам бы ни за что не поверил в этот бред сумасшедшего, но мне оставалось только одно – убедить его, что меня действительно подставили. Это было правдой, а они не могли не поверить в правду.

Он тяжело смотрел на меня. По его лицу было понятно, что он видит во мне безумного маньяка, который пытается придумать себе оправдание.

– Да нет же, Френсис. Проверь Мориса, это он убил всех! Это он! С самого начала! Это его вина!

С одной стороны, я понимал, что это мало походило на правду, но, с другой – всё моё естество было возмущено тем, что он не хочет услышать меня. Как настоящий профессионал он должен проверить все данные. Ему всего лишь нужно допросить Мориса.

Френсис дождался, пока я перестану кричать. Его выражение лица стало серьёзным как никогда раньше. Это удивительно для того, кто и так всё время серьёзный.

– Где тело, Артур? – спросил он с ледяной суровостью.

– Да не я это сделал! Как ты не можешь понять этого, болван ты старый! Ты же столько лет работаешь детективом!

– Где тело? – заорал он, подскочив с места.

Это охладило меня. Какое-то время я тупо смотрел на него, прокручивая его вопрос у себя в голове.

– Тело? – неуверенно переспросил я.

– Тело Хлои, – медленно произнёс он.

Я наконец-то понял, что он от меня хочет. Скрывать это всё больше не было смысла. Внутри души у меня что-то рухнуло, разбилось и разлетелось в разные стороны. Это был конец.

– Под собакой, – вполголоса произнёс я.

Этого было достаточно. Он всё понял. Глаза его расширились. В них отражался неподдельный ужас, сменяющийся гневом.

– Тебя надолго посадят, – ядовито произнёс он.

Вот и всё, допрос закончился. Они вышли, надёжно закрыв за собой металлическую дверь, оставив меня, огорошенного и растерянного, наедине со своими мыслями. Долгое время я сидел, так и не шелохнувшись. Голова шла кругом. Мысли путались. Впервые в жизни я не знал, что мне делать дальше. Мне хотелось лечь, но я не мог пошевелиться. Тело не слушалось. Руки и ноги будто были налиты свинцом.

Не знаю, как долго я так сидел, но из оцепенения меня вывел звук открывающейся двери. Это пришёл тот же офицер, который был с Френсисом на допросе. Он принёс мне еды и ещё воды.

Не осознавая того, я машинально выпил весь стакан. Еду я съел, скорее, оттого, что мне нужно было уже хоть что-то сделать. Я даже не понял, что именно я ел, но съел я всё, что было в тарелке.

Почти сразу же на меня накатила сонливость. У меня хватило сил на то, чтобы перебраться на жёсткую кровать, на которой был только старый матрас.

Не помню, как я заснул, но помню обрывки своего сна. Опять Мари. Опять её изумрудные глаза. Только на этот раз они сияли не от гнева, а от слёз, которые катились ручьями по её щекам. Закрывая лицо руками, она рухнула на колени. Свернувшись на полу, она рыдала в голос.

Очнулся я от лёгкого аромата незнакомых мне духов. Поднявшись на кровати, я не поверил своим глазам. Передо мной сидела моя жена. Она сидела на стуле рядом с моей кроватью. На лице у неё была еле заметная улыбка. Весь её образ излучал нежность и лёгкость. На ней было длинное бежевое платье. Оно отливало золотом и так изумительно подходило к цвету её волос. Я вначале думал, что из-за травмы головы мне мерещится, будто юбка платья расплывается у меня в глазах. Но когда я окончательно проснулся и протёр глаза, то понял, что оно находилось в постоянном движении. Оно выглядело так, будто это было заснятое и проигранное в замедленном режиме движение волн в море. Я не мог сфокусировать взгляд на её одежде. Образ платья словно ускользал от меня. Я даже не мог понять его форму. Видимо, я действительно свихнулся. Нужно было пить эти дурацкие таблетки. Но, с другой стороны, псих же не может признать себя психом. Или может? Скорее всего, травма головы тоже сыграла свою роль.

– Как ты т… Давно ты тут?

– Да, – гулким эхом пронеслось у меня в голове.

– Тебе уже всё рассказали? Милая, это не я сделал. Я тебе клянусь! Ты мне веришь? – с надеждой в голосе спросил я, приподнимаясь с кровати.

– Я это знаю, – перебила она меня.

Вначале я подумал, что её голос звучал эхом из-за пустого помещения, в котором мы находились. Но, сообразив, что мой-то голос звучит вполне обычно, я начал пристальнее всматриваться в неё. Я заметил, что волосы у неё ещё сильнее стали переливаться золотом. Причём они мерцали независимо от того, двигалась Мари или сидела неподвижно. Они стали намного длиннее, чем были вчера. Прям как в тот день, когда мы познакомились с ней.

Когда она двигалась, то становилась как бы смазанной картинкой. Она расплывалась и теряла резкость, но стоило ей замереть на секунду, как её лицо становилось чётким. От этого у меня начала кружиться голова. Тяжело было смотреть на лицо своей жены, которое всё время рассеивалось и ускользало от взора. И тут до меня дошло: это всё ещё был сон!

– Что происходит? – произнёс я, заворожённо глядя на неё.

– Я пришла освободить себя и тебя от привязанности, которая разрушила твою жизнь. И рассказать тебе всю правду. Ты имеешь право знать.

– Привязанности? Какую правду?

– Правду про себя, про тебя и про Софи.

Я растерянно смотрел на неё. С каждой секундой мне всё больше казалось, что я всё ещё сплю. Но это было не похоже на обычный мой сон. Обычно она не разговаривала со мной во сне. Она молча смотрела на меня. Она могла плакать или даже кричать, но я всегда понимал, из-за чего она вела себя так в моём сне. Во сне моё чувство вины рисовало конкретные образы моей жены так, если бы она узнала о тех предательствах, которые я совершил. А сейчас, несмотря на то что она разговаривала со мной, я совершенно ничего не понимал.

Она вздохнула, и на её лице появилась скорбь.

– Прости меня, – грустно произнесла она.

– За что?

– Это всё из-за моей слабости. Из-за меня твоя жизнь разрушена. Я думала, что смогу жить счастливо. Думала, что смогу иметь семью. Я считала, что со своей стороны я делала всё, что должна делать настоящая жена. Я наивно полагала, что этого будет достаточно для семейного счастья. Но я не учла того, что ты обычный человек. У тебя есть слабости и пороки, как и у любого человека. В каком-то смысле и я стала обычной женщиной. Ведь я доверилась мужчине и была предана. Для меня это стало откровением. Знаешь, я никогда бы не смогла подумать о том, что предательство может так ранить. Я даже не догадывалась, что ревностьтак сжигает грудь, – мне показалось, что глаза у неё заблестели от слёз, – но есть и плюс. Я поняла, что такое материнские чувства. И за это я благодарна тебе, – она улыбалась сквозь всё-таки потёкшие из её глаз слёзы.

Голос у Мари был таким глубоким, что мне казалось, что её должно было быть слышно и за пределом моей темницы. Поэтому я не понимал, почему никто не реагирует на посторонние звуки в моей комнатке.

Я стал сомневаться, что во мне осталась хоть капля здравомыслия. В голове у меня мелькнула мысль о том, что посетителей сюда не пускают. Не понимаю, почему я подумал об этом только сейчас? Максимум, кто может сюда приходить, это следователи и адвокаты. Мне даже ещё не предъявили обвинения. Никто не мог впустить её сюда. Значит, это точно был сон.

– Как ты сюда прошла? И про что ты говоришь? Я тебя не понимаю. Мари, я сошёл с ума? Это не похоже на сон. Значит, я свихнулся.

– Нет. Ты не сошёл с ума. Но у тебя действительно проблемы со здоровьем. И меня никто не впускал. Я пришла сюда по собственной воле.

Слёзы уже не текли у неё по щекам. Она посмотрела на меня так, будто я был её сыном, который сказал глупость, которая её расстроила. Мне стало не по себе.

– Я понимаю. Всё понимаю. Ты не спишь. Тебе тяжело будет принять то, что я собираюсь тебе рассказать. Но тебе нужно это услышать, так как я собираюсь покинуть тебя. Так больше не может продолжаться.

– Ты бросаешь меня? – ошеломлённо произнёс я.

– Я просто оставляю попытки жить как человек. Но мы вскоре встретимся. В последний раз…

– Да что это, в конце концов, значит?! – спросил я с истерической ноткой в голосе. – Неужели ты всё-таки поверила в то, что я способен убить человека? Я бы ни за что не убил бы человека!

– Ты – нет, а я… – она умолкла.

Это не укладывалось у меня в голове. Мысли не желали соединиться. Она не могла быть причастна к этому. По большей части из-за чего я начал прятать тело Хлои, так это из-за того, чтобы не потерять Мари.

– Ты помнишь, что шесть лет назад Мистер Брайтон назначил тебе пройти большое количество процедур?

Я это помнил. Тогда у меня были небольшие сбои в работе сердца. Но я не хотел тратить столько времени для того, чтобы мне выписали огромный счёт и сказали, что мне нужно пропить витамины. Врачи любят попусту гонять всех по разным кабинетам и заставлять сдавать бессмысленные анализы. Я был уверен, что этот Брайтон просто хотел содрать с меня больше денег. Поэтому я сам купил витамины, которые посоветовала мне девушка-аптекарь, и благополучно пропил их, как и было написано в инструкции. Сердце больше не беспокоило меня, поэтому я вскоре забыл про это всё.

Я кивнул головой, решив не перебивать её. Я ещё надеялся, что она сейчас объяснит мне всё и всё сразу встанет на свои места.

Её голос понизился. Я опять почуял аромат необычных духов.

– Тебе необходимо было обратиться к врачу, – в голосе у неё мелькнула строгость, – помнишь твой второй приступ? Конечно, помнишь, – печально произнесла она, – в тот день твоё сердце перестало биться. Я заметила это вовремя. С тех пор я сама заставляю его работать. Но это стоило мне кое-чего очень важного – счастливого неведения, – на лице у неё появилась боль, а глаза смотрели куда-то вдаль.

– Для того чтобы всё время заставлять твоё сердце биться, мне пришлось всё время находиться рядом с тобой. Не в том смысле, о котором ты подумал сейчас. Я не ходила за тобой по пятам. Но часть моей сущности с тех пор всегда сопровождала тебя.

Удивительно, но когда она сказала, что всегда находилась со мной рядом, моё сознание нарисовало картину, будто она крадётся и следит за мной повсюду. Она читала мои мысли. Я почувствовал себя прозрачным. Будто меня насквозь можно было просканировать.

Но я ещё мог поверить в экстрасенсов, которые читают мысли, но вот поверить в людей, которые контролируют силой мысли работу внутренних органов… Это было невозможно.

– А это значит, – продолжала она, – что я всегда знала о том, что ты делаешь и о чём думаешь. Мне было невыносимо тяжело, но я не могла оставить тебя, – Мари многозначительно посмотрела на меня.

Я представил на минуту, что она действительно могла знать всё, о чём я думал и что делал. Мурашки пробежали по всему моему телу. Реальность уползала от меня. Я представил, как было бы для неё мучительно лежать рядом со мной в кровати, зная, что я думаю всю ночь о Лоре и её губах. Конечно, это не могло было быть правдой, но к горлу сам собой подкатил ком. Холодный пот покрыл всё моё тело.

Я медленно мотал головой, давая понять, что я не верю в то, что она говорит.

– Да, я знаю про всё: о чём и ком ты думал. Я знаю про Хлою. И я знаю про Лору. Я знаю, о чём ты думал, когда целовал меня, когда спал со мной, когда просыпался и засыпал рядом со мной. Это позволило мне в полном смысле понять, что такое человек. Я сама стала человеком, когда убивала их.

Мне казалось, что мой мир потихоньку рушится. Руки тряслись. Меня лихорадило. Я смотрел ей в глаза и начинал понимать, что это правда. Сейчас я даже не сомневался, что это может быть ложью. Мой разум отделялся от тела. Я начал воспринимать это всё как зритель, который не имеет к этому никакого отношения.

– Я не…

– Я знаю, – перебила меня Мари, – ты не изменял мне. И теперь ты понимаешь, что именно я помешала этому.

– Ты не могла убить их, – выдавил я из себя.

– Прости меня. Это всё происходило из-за того, что я переставала контролировать себя. Понимаешь, я могла управлять не только твоим сердцем. Я убила их твоими руками.

– Мои приступы. Это ты?

Она прищурилась так, как будто ожидала удара по лицу. Хотя нет. Скорее так, будто ей неожиданно всадили нож в живот.

– Я отодвигала твоё сознание, когда полностью контролировала твоё тело. В такие моменты оно медленно умирало, – слёзы снова полились по её щекам, – я не хотела сделать тебе больно, но ревность ослепляла меня.

Всё поплыло перед глазами. Теперь окружающий мир, который я знал, не просто рушился – он в один миг взорвался. И только маленькие частицы осыпающейся реальности напоминали о прошлой жизни.

– Кто ты? – тихо спросил я.

Она приподняла голову, от чего её глаза блеснули изумрудным цветом.

– Я та, кто тысячелетиями облегчала людям их последние часы жизни. Я никогда никого не убивала. До этих случаев… – она помрачнела. – Я сопровождала их в последний путь. Я Макария, – это слово прогремело по всей комнате.

Её голос всё так же звучал эхом у меня в ушах, но теперь я начинал привыкать к этому. Он будто находился у меня в голове.

– Мари, что ты несёшь? – шёпотом произнёс я.

– Макария, – поправила она меня, – сегодня я пришла как Макария. Люди столетиями называли меня богиней блаженной смерти. Но я была и твоей женой. И надеюсь, что ты будешь помнить меня только как любящую и верную спутницу жизни.

– Богиня?! – я нервно усмехнулся. – Богиня! Ты что, издеваешься надо мной! – закричал я.

Она помрачнела. Это было похоже на жестокую шутку. Я ожидал чего угодно, но не того, что моя жена назовётся каким-то мифическим существом. Это было смешно.

– Какая ещё богиня! Ты Мари, моя жена! Вполне обыкновенная живая жена! – не унимаясь, кричал я, подскочив на ноги.

Она тоже поднялась со стула. Мари величественно смотрела на меня. В глазах у неё была беспощадная несгибаемость. Она смотрела так, будто я был чем-то незначительным. Я хотел было подойти к ней и взять её за руки, но вдруг ощутил себя таким маленьким и ничтожным рядом с ней, что тут же передумал. Сейчас она выглядела совсем не как моя жена. Сейчас она не была моей Мари. Я осознал, что всё, во что я верил, было неправдой.

– Я знаю, что ты не веришь в сверхъестественное, но это не значит, что этого всего не существует.

Под давлением чего-то величественного и старинного я опять сел на кровать. Она так и осталась стоять. Выражение её лица смягчилось. А она снова будто уменьшилась, и теперь передо мной стояла более-менее привычная для меня Мари.

– Ты сказала, что это ты всех убила. Значит, Морис ни при чём?

– Ни при чём.

– И я был не прав, когда думал, что это он убил свою знакомую? Это его сын?

– Да. Но всё не так просто. В его сыне проснулось то, что передалось ему от его матери. Его мать – суккуб. Она тоже хотела жить, как человек. Нас всех тянет к простой человеческой жизни. Наверное, мы все так сильно этого хотим именно оттого, что это является недостижимым для нас. В конце концов, когда мы пытаемся жить как люди, происходит трагедия.

– Суккуб? – только и смог я вымолвить.

Она кивнула.

– Это то, что соблазняет и сжирает мужчин?

– Это демон низшего мира. Они питаются сексуальной энергией мужчин. Они не отличаются жестокостью, в их планах не входит убийство или уничтожение физического тела. Но ребёнок, появившийся в результате связи человека и суккуба, является чем-то иным.

– Сексуальной энергией? – смех вырвался у меня из груди. – Это же Морис! Он священник! Какая ещё сексуальная энергия?! Да его жена должна была умереть с голоду! – я истерически хихикал, вытирая рукой пот со своего лба.

– Суккубы приходят либо к тем мужчинам, которые ведут беспорядочную сексуальную жизнь, либо к тем, кто длительное время воздерживается от каких-либо половых отношений. Ей весьма комфортно с тем, кто всю жизнь накапливал эту самую сексуальную энергию. Морис ничего не знает про это. Он, так же как и ты, жил с необычным человеком и даже не подозревал об этом.

– А что насчёт их сына? Что он такое?

– Это трагическое окончание попытки жены Мориса жить как человек. Она это поняла и ушла из его жизни. Глядя на них, я осознала, что таким, как мы, никогда не суждено жить так, как мы мечтаем.

– Для чего тогда он приходил в полицию? И почему прячется?

– Он не прячется. Он мёртв, – незамедлительно ответила она.

От неожиданности я замер на несколько секунд.

– Что значит мёртв? Это его жена сделала? Но я же не так давно видел его.

Её лицо опять приняло такое выражение, будто она ждала от меня удара.

– Ты? – осенило меня. – Зачем?

– Зря ты пошёл к нему в церковь. Он не понял, про что ты говорил, но ты так напугал его, что он решил рассказать всё полиции. А если бы он пересказал ваш разговор полиции, то тебя бы сразу посадили. Френсис сразу бы понял, что к чему. Я не могла позволить сделать ему это. В тот момент я ещё боролась за твою жизнь и за нашу семью. Поэтому, управляя тобой, я вернулась в здание, нашла Мориса и выманила его к чёрному входу. Его ещё не нашли. Он в мусорных контейнерах. Я собиралась съездить ночью за телом, чтобы спрятать его, но Софи не спала всю ночь. Она услышала бы меня. А на следующую ночь было уже поздно. Тебя привезли сюда, – она села на стул, опустив голову. Глаза её снова смотрели в пустоту.

Она не решалась продолжать. Я понял её. Всё могло было быть иначе. Она могла бы спрятать тело Мориса, и его бы не нашли. Убийство Хлои же Френсис бы не доказал. Но я заставил смотреть Мари на то, что происходило в туалете… И она не выдержала…

– Да. У меня был выбор, – тихо сказала она.

Я её еле слышал. Но не из-за того, что она говорила тихо, а из-за того, что её голос звучал далеко. Нас будто разделяла пропасть.

– Я могла сохранить нашу семью. Тебя бы не посадили. Но для этого мне нужно было быть свидетелем твоего предательства. Я не смогла. Я почувствовала то, из-за чего люди начинали войны. Раньше я не понимала людей, но теперь…

Моё сердце сжалось. Я понял, что сам разрушил свою жизнь. Всё, от начала и до конца, произошло из-за меня. Я видел вокруг себя только алчных, злобных и корыстных людей. Я видел в них причину своих бед. Во всём я винил их. Но как оказалось, есть только одна причина, и это я. В каком-то смысле это я убил Лору, Хлою, Мориса и Милтона.

– Милтон! – воскликнул я. – Милтона же не мы с тобой убили?

Да, я сказал «мы». Я уже принял то, что и я тоже убил их всех. Как мало времени мне потребовалось для того, чтобы понять то, что я тоже виновен во всём.

– Но я помню всё от начала и до конца. Он ведь сам утопился. Так? – спросил я, уже ожидая утвердительный ответ.

Она отрицательно покачала головой.

– Как? А его за что? За то, что он нашёл кровь в лодке?

– Нет. Это было бы бессмысленно. Мне нужно было всего лишь избавиться от крови и волос в лодке. На крайний случай – избавиться от лодки.

– Тогда что всё это значит? – озадаченно спросил я.

– Я же тебе сказала, что пришла рассказать тебе всю правду про тебя, меня и Софи.

Она делала паузы, перечисляя нас. И сделала акцент на имени нашей дочери. В этот момент я чувствовал себя так, будто ко мне вот-вот подкатит мой приступ.

– Софи? Каким образом тут замешана она?

И тут в моём сознании всплыл момент, когда Милтон ругался с нашей дочерью. Я вспомнил её неестественную позу и холодное равнодушие парня, который медленно, но верно погружался в воду. Я вспомнил слова Мари о сыне суккуба. И до меня дошло. Софи – дочь богини. И хоть отец у неё простой смертный, но в ней должно было находиться что-то от её матери.

Я полностью перестал сомневаться в том, что говорит моя жена. Хотя нет. Если бы это всё говорила мне моя Мари, то я бы вряд ли в это поверил. Сейчас это всё говорила Макария. А её слова я воспринимал как факт.

– Она что-то типа полубогини? – неуверенно выговорил я, сомневаясь в своей грамотности в этом деле.

Она опять отрицательно покачала головой.

– Ты же помнишь, что я отказалась заводить ещё детей? Так вот, это из-за того, что я родила мёртвого ребёнка. Софи мёртворождённая. Но я не простой человек, поэтому Софи не простой мёртвый ребёнок, – она взглянула на меня таким мученическим взглядом, что мне захотелось прижать её к себе и успокоить, – мавка, – выговорила она.

– Мавка? Это что ещё такое?

– Это мёртворождённые дети, которые всю жизнь будут связаны с водой. Они могут прожить детство как обычные люди, но, взрослея, они тянутся к рекам, озёрам и морям. Они способны управлять морскими существами, водой и всем, что с ней связано.

Это навело меня на мысль о девушках с рыбьими хвостами и в лифчиках из ракушек, которые сидят на скалах и зазывают моряков на дно океана.

– Нет. Русалки – существа от природы не злые. Если их не тревожить, то они не тронут тебя. Ну а в мавках заложена ненависть к человеку. Они завлекают, а потом убивают людей из-за чувства мести за свою смерть, которую никто не предотвратил. С каждым днём она будет всё явственней проявляться в Софи.

– Ты так говоришь, будто русалки существуют.

Я тут же понял, что сказал глупость. Я сейчас разговариваю с богиней, за решётку я посадил суккуба, а моя дочь – мавка. И я ещё удивляюсь существованию русалок.

– И что же теперь делать с Софи? Что с ней будет? – спросил я у Макарии, которая уже знала, о чём я спрошу.

Чувство беспокойства перерастало в страх. Неизвестность ещё никогда так не пугала меня.

– Я позабочусь о ней. Ты её ещё увидишь. У тебя будет шанс попрощаться с ней. Но ей нужно жить совсем в другом месте. В месте, недоступном для обычного человека.

Я понял, что это означает. Софи я тоже потерял. Она тоже меня покинет. Я лишился жены и дочери в тот же момент, как обменялся телефонами с Хлоей. А может, даже и раньше. Возможно, всё началось тогда, когда я всю ночь думал про Лору.

– Ты меня ненавидишь? – спросил я после долгого молчания.

– Нет. Я так и не научилась чувствовать ненависть по отношению к тебе. Но зато теперь я знаю, что такое любовь и ревность, страсть и соперничество, слабость и ужас.

Каждое слово отдавалось уколом в моём сердце.

Она с нежностью посмотрела мне в глаза и подалась вперёд. Положив свою ладонь мне на щёку, она поцеловала меня в угол моих губ. Она поцеловала меня так нежно, как никогда ещё не целовала.

– Мы встретимся позже, милый, – прошептала она мне на ухо.

Закрыв глаза, я вдыхал запах её волос и кожи, а ещё этот манящий аромат духов, который впервые заметил на Мари только сегодня. Воспоминания о том, как мы встретились с ней, снова нахлынули на меня.

Мне показалось, что тепло, которое было на моей щеке от её ладони, уже через секунду после того, как я закрыл глаза, начало исчезать. Она ушла. Я это знал. Мне не нужно было даже открывать глаза, чтобы убедиться в этом. Запах её волос, который я так любил, растворился полностью. Со мной остался только незнакомый мне запах духов. Открыв глаза, я понял, что был прав.

Через три дня ко мне явился Френсис.

– Не ожидал, что ты на такое способен. Я даже не догадывался, что ты убил и его, – сказал он, решительно направляясь к пустому столу, который находился посреди моей камеры.

Я сразу понял, про кого он говорит. Они нашли Мориса. Три дня – это довольно долго для опытных полицейских. К тому же они были в курсе, что последний раз Мориса видели именно в нашем участке.

Я не спал уже трое суток. Я никак не мог принять правду за реальность. Сознание моё помутилось за эти дни. На следующий день, как ко мне явилась Мари, мне начало казаться, что она и не приходила ко мне вовсе. Я уверялся с каждым днём всё сильнее, что это следствие моей болезни, так как никаких богинь, русалок и эльфов не могло существовать. Я пытался найти ту грань, которая разделяет истину от моей больной фантазии. Но всё упорно сплеталось воедино.

Ещё на следующий день я был уверен, что это я убил всех, в том числе и Милтона. Я был самым настоящим маньяком с больной психикой. А маньякам это свойственно. Они ходят и убивают людей самыми необычными способами, а затем прячут тела. А ещё они постоянно находятся рядом с местом преступления. В данном случае я всё время был рядом со следователем, раскрывающим эти убийства. Если бы ко мне пришли в этот день, я бы точно признался во всех преступлениях.

Ночью ко мне начали подкрадываться сомнения. Я понимал, что не мог совершить столько преступлений под носом у Френсиса и так долго оставаться на свободе. К тому же Милтона я никак не мог убить. Он сам убил себя. Нет – его убили. Моя дочь его убила, а моя жена была свидетелем.

К утру я понял, что всё, что я видел и слышал ранее, было правдой. Мари была тут, и она всё доходчиво объяснила мне. Это не я сделал. Я не мог этого сделать. Я мог рассуждать трезво, и я знал, что мне незачем было убивать их. В таком случае я не мог сесть в тюрьму. Мари должна была всё рассказать им. Меня должны были оправдать. Меня обязательно оправдают и отпустят, ведь я невиновный.

Я помню, как на четвёртый день своего заключения я доказывал Френсису, что это не я убил всех их, а моя жена. Я помню психолога, который приходил с ним на третий или четвёртый раз. Они смотрели на меня как на ненормального. Но это не я был ненормальный, это они были настолько тупы, что не могли понять, о чём я им говорю. Я всё подробно пересказал им, а они глазели на меня как на прокажённого.

Ещё через неделю я оказался в психиатрической больнице. Я никак не мог поверить, что меня приняли за сумасшедшего. Я всё пытался докричаться до полицейских, до Френсиса, до врачей, но они были глухи ко мне.

«Да кто берёт таких бестолковых людей на такие ответственные должности!?» – злился я.

Меня закрыли в очень светлой комнате. Тут была мягкая кровать, стул и стол, у которых не было углов. Комната была до безобразия безопасна для человека, который бы решил убить себя.

Но по-настоящему унизительным для меня оказалось только одно, и оно стояло у меня под кроватью. Это горшок. Мне приходилось ходить в горшок! А вечером санитар, который приносил ужин вместе с новой порцией разноцветных таблеток, уносил и мой горшок, чтобы позже принести его, но уже чистым.

Там не было ни окон, ни камер видеонаблюдения, ни санитаров, которые бы постоянно ходили и проверяли меня. Меня кормили три раза в день и столько же раз давали эти проклятые таблетки. Дверь моя открывалась только для всего этого.

Я всё ждал лечащего врача. Я думал, что до него-то мне получится донести всю правду. Он должен был быть умным человеком. Я был уверен, что он поверит мне.

Не знаю, сколько времени прошло перед тем, как дверь моей темницы открылась, но мне показалось, что прошла вечность.

Дверь отворилась в неположенное время, поэтому я сразу понял, что ко мне, наконец-то, пришёл врач. Но в комнату зашла Софи с санитаром, которого я терпеть не мог. Он с первого дня показал себя, когда насильно заставил меня проглотить таблетки, которые я упорно сопротивлялся употреблять. После того случая я стал аккуратнее вести себя с этим типом. Но таблетки я так и не стал пить. Я научился их прятать во рту так, чтобы их не было видно. Я делал так, чтобы они прилипали к твёрдому нёбу. Естественно, после этого я их выплёвывал и прятал в матрасе.

С Софи мы недолго говорили. Нам не о чем было разговаривать при этом громиле в белой медицинской форме. Она пришла попрощаться. Я понимал это и без слов. Она обнимала меня и плакала. Я осознал, что она знает абсолютно всё, что со мной произошло. Более того, она узнала, что произошло с ней. Ей тоже было известно моё будущее, а вот своё она ещё не знала. И ей будет куда сложнее, чем мне. Я верил Мари. Она позаботится о нашей дочери.

И да – я рыдал, прощаясь с Софи.

Глава 10

Артур сидел за ослепительно белым столом. Стены и потолок раздражали его глаза такой же исключительной белизной. Напротив него сидел мужчина лет шестидесяти пяти. Прошло целых две недели, перед тем как доктор решил наведаться к новому пациенту. Всё это время Артур мучился в ожидании, находясь в полной уверенности, что после разговора с ним всё сразу встанет на свои места. Но после нескольких неудачных попыток уговорить санитаров позвать Мистера Голденберга он понял, что находится здесь не в качестве человека, которому могут помочь решить его проблемы, а в качестве умалишённого, с которым не будут церемониться, если тот будет упрямиться и требовать то, что они не намерены делать. К его словам и просьбам все оставались глухи. К концу второй недели Артур полностью разуверился в том, что даже врач сможет ему помочь.

Мистер Голденберг был низким и очень полным мужчиной. Глаза у него были добрые и ясные, а выражение лица располагало к себе каждого, с кем он заговорит. Он был весьма энергичным человеком, несмотря на его годы и полноту.

Они сидели и разговаривали с Артуром уже больше двух часов. Точнее, Артур тихо и монотонно рассказывал, а Голденберг заворожённо слушал его, совсем позабыв о том, что ему необходимо было заполнять карту пациента.

В образе исхудавшего темноволосого человека можно было разглядеть то, что ещё недавно он был высоким и сильным мужчиной в самом расцвете сил. Из-за всего, что с ним случилось, он высох и превратился в измученного и разбитого раба своих грехов. Глаза у него стали совсем стеклянные, из-за чего взгляд его выглядел безжизненным.

Сгорбившись, Артур равнодушно рассказывал окончание своей истории. Его руки безжизненно покоились на коленях, выдавая его полное безразличие ко всему происходящему. Он уже не ждёт, что ему кто-то поверит. Он столько раз прокручивал у себя в голове всё, что с ним случилось, что теперь повествовал свою историю так, будто читал вслух прочитанную множество раз книгу.

– Мари и Софи смогут жить и без меня, – сказал Артур, закончив своё повествование.

Мистер Голденберг ещё с минуту молча таращился то на Артура, то на раскрытую перед собой папку с пустыми таблицами на листах. Во время того, как пациент говорил, Голденберг всё время кивал головой и в то же время неугомонно трогал рукой свой подбородок и нижнюю губу.

– Я думаю, что Вы могли бы сократить свою историю, отбросив описание нашей психиатрической больницы, – сказал доктор, улыбнувшись Артуру. И поправив очки, добавил: – хотя мы же никуда не спешим. К тому же мне не хотелось вас перебивать. Вы так увлекательно рассказывали, – приподнимая очки, он потёр переносицу своими пухлыми пальцами, – а Мари сказала вам, куда они отправятся?

– Похоже, вы плохо слушали меня, – апатично ответил пациент, – они отправятся в место, закрытое для всех обычных людей.

– Как вы думаете, где находится это место? – не унимался Голденберг.

– Без понятия. Вам, наверное, нужно почитать мифологическую энциклопедию. Когда узнаете, где они, дайте мне знать.

Доктор опять умолк на минуту. Он тщательно обдумывал каждый свой вопрос.

– То есть вы утверждаете, что ваша жена, которая заставляет биться ваше сердце, вскоре покинет вас. Разве это не означает, что вы должны умереть после того, как она уйдёт навсегда? Я ошибаюсь?

– Я не утверждаю. Я говорю вам то, что она мне сказала. Но я не сомневаюсь, что её слова являются абсолютной правдой. Теперь не сомневаюсь.

– И что же заставило вас увериться в этом окончательно?

Артур перевёл свой взгляд на мистера Голденберга. Некоторое время он не моргая смотрел в глаза врачу. Артур вдумывался в его вопрос.

– Я просто это знаю, – сказал он, пожимая плечами.

– Артур Хейз, мы сделали всевозможные анализы. Вы проходили разнообразные обследования. С вашим физическим здоровьем всё в порядке. У вас отлично работают сердце и все остальные органы. Про психологическое состояние, к сожалению, я не могу ничего хорошего вам сказать. Мало того что у вас параноидное расстройство личности, так ещё и сильнейшая апатия, которая привела к потере эмоциональности и безликому отношению к людям. Но это, слава богу, поправимо. Поэтому если вы не будете сами себе угрозой, то у вас в скором времени всё будет отлично. Я, конечно, имею в виду ваше эмоциональное состояние.

Артур глядел на него своими мёртвыми глазами. Он даже не слушал его. Мистер Голденберг сменил своё заинтересованное выражение лица на маску сочувствия.

– Понимаете, когда человек обвиняет окружающих в своих несчастиях, то на подсознательном уровне ему кажется, что он имеет над ними власть. Эта иллюзия мешает реально оценить ситуацию и признать свои ошибки. Вы снимаете с себя ответственность, чувствуя временное облегчение. Но проблемы остаются и создают новую волну дискомфорта. В конечном итоге вы остаётесь несчастным. Не переживайте, я помогу вам найти внутреннюю гармонию, – сказал он, расплываясь в довольной улыбке.

– Спасибо, не стоит. К тому же я уже сказал, что перестал обвинять Мориса. Я понимаю, что во всём виноват я.

– И тем не менее Вы утверждаете, что это ваша жена убила всех, – печально произнёс Голденберг.

Доктор помрачнел. Он какое-то время перебирал бумаги, вычитывая из них что-то. В комнате стояло гробовое молчание. Слышно было только шелест листов, которые перемещал после тщательного осмотра Мистер Голденберг.

– Артур, вы можете точно описать вашу жену? – спросил доктор, не отрывая глаза от бумаг.

– Конечно, – удивлённо сказал Артур.

– Угу, – отстранённо протянул доктор, – знаете, за эти две недели я общался с очень многими вашими знакомыми и друзьями. Я решил подготовиться, перед тем как встретиться с вами. Те, кто встречался с вашей женой, не могут описать её. Детектив Френсис, который допрашивал её, смог рассказать мне только то, что написано у него в блокноте, но ничего конкретного там не было. Я тоже виделся с ней. И знаете что? Я тоже совершенно забыл, как выглядит ваша жена, – у него вырвался смешок, – я хотел охарактеризовать её, но после нашей встречи с ней я обнаружил, что так ничего и не записал. Уж простите, но она очень невзрачная женщина, раз уж её так легко забыть.

Лицо Артура просветлело. Глаза его расширились, а плечи выпрямились. Можно было подумать, что в него вновь вдохнули жизнь. Заметив такую перемену в своём пациенте, мистер Голденберг удивлённо поднял брови. Он оставил в покое бумаги. Сцепив руки у своего лица в замок, доктор спросил: – Артур, опишите мне, пожалуйста, вашу жену.

– Описать? – переспросил пациент, неуклюже пряча своё возбуждение за маской безразличия.

Голденберг молча кинул.

– Ну, у неё длинные каштановые волосы, которые при солнечном свете отливают медью, – неуверенно начал Артур, – глаза у неё тёмно-зелёные. Раньше, когда она смеялась и была очень счастлива, я замечал, что и волосы, и глаза у неё становились намного ярче. Волосы становились как будто полностью медовыми, а глаза – изумрудными, с лёгким золотым отливом у самого зрачка. Спустя много лет она как будто поблекла. Наверное, это из-за того, что в последние годы она стала более печальной, – сказал он упавшим голосом, – губы у неё бледно-розовые. Они восхитительно выглядят на фоне её оливковой кожи. А руки всегда нежные, с аккуратными длинными пальцами.

– Понятно, – протянул врач, – вы довольно подробно описали её.

Доктор Голденберг задумался. Глаза его глядели в пустоту, сквозь Артура.

– М-да, – сказал седой мужчина, стряхивая с себя оцепенение, – скажите, как вы думаете, почему так называемая богиня предпочла в супруги именно вас? Проще говоря, за что она вас полюбила? Сами понимаете, это ведь богиня!

В голосе доктора Артур заметил еле уловимый сарказм. Но это не задело его. Артур задумался. Ему никогда даже не приходил такой вопрос в голову. Он считал их любовь с Мари как само собой разумеющийся факт. Но, когда с губ этого пухлого мужчины сорвался этот вопрос, в голове у Артура сразу начали возникать странные мысли: «За что, собственно, она его полюбила?», «Действительно, почему именно я?», «Была ли это судьба или это Мари его выбрала?».

– Я не знаю, – отрешённо, но в то же время удивлённо ответил он.

– Вы не считаете это странным? Я имею в виду то, что высшее существо каким-то образом спустилось до уровня простого смертного. Вы должны понимать, что вы не такой уникальный человек, чтобы в вас влюбилась богиня.

Голос Голденберга становился всё неприятнее. Теперь в нём слышалась фальшивая любезность.

– Но полюбить можно и просто так, – неуверенно произнёс Артур.

– О! Это всё детские сказки. Вы же не ребёнок? Вы же осознаёте, что в реальной жизни никто не любит никого просто так. Это стереотип, навязанный нам телекорпорациями. Мы любим человека в определённом виде и в определённом состоянии. Когда это состояние меняется, то мы сразу начинаем понимать, что не очень-то мы и любим этого человека. Всё зависит от внешних факторов и от поведения якобы влюблённых.

– Но я люблю Мари в любом виде и состоянии.

В голосе Артура звучали нотки возмущения. На лице доктора появилось сочувствие. Он смотрел на него как на заблудившегося ребёнка.

– Артур, вы же сами говорили, что отношения у вас с Мари были в последнее время натянутые. Насколько сильно вы любили её, когда жили с ней как сожители? И так ли сильно вы её любили, когда хотели изменить ей?

– Да, – нерешительно ответил Артур, – также сильно, – более уверенным голосом добавил он.

– Неужели? – спросил доктор, подняв одну бровь. – А вот я думаю, что у вас слишком высокая самооценка. Вы уверены, что вы уникальный человек, который достоин любви самой богини. Но, на самом деле, это попытка разнообразить ваши серые будни. Вы пытаетесь убежать от реальности, приписав людям, которые вас окружают, качества, которые они не имеют. Вы сами придумали то, что вас окружают заговорщики и убийцы. Вы сами придумали то, что вы достойны самой богини. Но мы с вами будем работать над этим. Вы по-настоящему признаете тот факт, что сами совершили всё. Вы поймёте, что ваша жена, просто-напросто ушла от вас, не выдержав того, что её муж – серийный убийца.

Доктор Голденберг поднялся со своего места, предварительно собрав все бумаги и засунув их подмышку.

– А сейчас отдыхайте. У нас будет ещё много времени решить вашу проблему.

Низенький мужчина вышел из комнаты, следом за ним вышел санитар, закрыв за собой дверь на ключ.

Артур сидел не двигаясь. Он отчуждённо смотрел на только что закрытую дверь. В голове у него мелькала вялая мысль о том, что мистер Голденберг может быть прав.

«С чего это ради сама богиня полюбила бы его? С чего вдруг он решил, что достоин этого?» – возникали всё новые вопросы в его голове.

С этого дня его взгляд на свою жизнь начал меняться. Доктор включил рубильник, из-за которого в голову Артура стали поступать свежие мысли. Постепенно он стал нащупывать реальный мир. Он начал видеть грань, отделяющую сказки от реальности. Та поначалу вяло мелькающая мысль стала вполне оформленной, живой и законченной. Теперь он знал, что не умрёт от того, что жена ушла от него. Она просто не смогла выдержать то, что её муж оказался таким моральным уродом. И для того чтобы оградить дочь от всего этого ужаса, она решила развестись и переехать. Он выдумал себе свою реальность, чтобы не было так больно оттого, что Мари больше не любит его, а дочь презирает.

Благодаря беседам с мистером Голденбергом Артур понял, что он в состоянии принять всё, что произошло. Это придало ему сил.

Теперь две вещи омрачали его заново сформировавшуюся личность. Во-первых: жена всё же бросила его. И это угнетало его больше всего. Он абсолютно понимал её и не осуждал за это, но всё же сердце его ныло. Во-вторых: он чувствовал вину за все убийства, которые совершил, хоть и не понимал, как же это всё произошло. Теперь его голову занимали только эти две мысли.

Благодаря доктору он узнал, что не сможет ничего исправить, но зато он сможет исправить себя. Это он и решил сделать. Возможно, ему дадут увидеть дочь, если он вылечится. Лишь бы Мари не возражала.

Несколько месяцев прошло с того момента, как Артур попал под опеку доктора Голденберга. Он не очень нравился Артуру, так как сразу разглядел в нём лицемера. Доктор был то чрезмерно учтив с ним, то высокомерен. Но, с другой стороны, это помогало доктору общаться с психически больными людьми. Именно поэтому Артур не сильно обращал внимания на его внезапные перемены в настроении. Как-никак это его работа, и ему необходимо подстраиваться под пациентов. К тому же он чувствовал благодарность за то, что тот открыл ему глаза. Хоть реальность и оказалась не такой приятной, как выдуманный мир, но зато он теперь твёрдо стоял на ногах. Насколько это было возможно. Теперь мир стал правдоподобным. Теперь он не уплывал от него в неопределённом направлении.

Всё-таки человеческий мозг не способен выдержать то, что его материальный мир становится не похожим на то, что он привык видеть. С детства люди растут с определёнными знаниями о мире. И если под конец жизни человека убедить в том, что всё, что он знал, это иллюзия, то он в лучшем случае свихнётся.

Обо всём этом Артур размышлял уже не в первый раз. Из-за того, что он стал вести себя более податливо, Голденберг решил перевести его в палату с небольшим умывальником и маленьким окошком под самым потолком. Это было своего рода поощрение. Во всём остальном эта комнатка была абсолютно такой же, как и его прошлая палата. Это напоминало Артуру повышение по карьерной лестнице. Чувство глубокой удовлетворённости за то, что он совершил что-то стоящее, было таким же, как и тогда, когда его повысили до следователя. Пускай нынешнее повышение в виде новой палаты выглядело незначительным, но Артур был доволен и этим.

Глава 11

Была ночь. Лёжа на спине, Артур задрал голову так, чтобы было видно окошко позади него. Он вглядывался в звёздное небо, обрамляющее ярко сияющую полную луну. Свет белого шара освещал крохотную комнату, от чего она выглядела так же, как и при свете дня. Ночь казалась волшебной.

С самого утра он ощущал какое-то необычное чувство у себя в груди. С наступлением темноты это чувство стало нарастать. Это было похоже на волнение из-за ожидания чего-то очень важного, чего-то решающего, что вот-вот должно произойти. В то же время он ощущал покой всего своего тела. Он будто много веков ждал и уже свыкнулся с тем, что должно было произойти.

Он уже несколько часов лежал, глядя на мерцающие звёзды и серебряный диск, в котором чувствовались вековой покой и мудрость всех поколений. Чем дольше он вглядывался в луну, тем больше ему казалось, что всё, что происходит в мире, является таким пустым и незначительным. Она и волновала его, и в то же время успокаивала.

Чувство сонливости постепенно нарастало. Стало неимоверно тяжело бороться со сном. Веки его тяжелели, а ноги и руки стали расслабляться. Дыхание стало глубоким, а глаза и вовсе закрылись.

Ему показалось, что прошло всего мгновение с того момента, как он закрыл глаза, как вдруг он почуял манящий аромат, теперь уже знакомый ему. Без сомнения, это был тот же сладкий запах духов, который он чувствовал, когда Мари приходила к нему. Точнее, когда он думал, что приходила.

Он открыл глаза. Щурясь, Артур пытался разглядеть хоть что-то перед собой. Стало темно. Он запрокинул голову, чтобы взглянуть на окно, но перед его глазами оказалось перевёрнутое верх ногами лицо Мари. Оно закрывало лунный свет, от чего ему и показалось, что в комнате стало совсем темно. Края её волос сияли от света находящейся позади неё луны. Выглядело это так, будто от Мари исходило холодное сияние. Она улыбалась так же, как и в последний раз, когда он её видел.

Артур лежал на своей кровати, только голова его теперь была не на подушке, а на коленях своей жены. Вплетая свои пальцы в его волосы, она гладила его по голове. Опустив голову, Мари нежно смотрела на него.

«Пусть это и был сон, – думал Артур, – но зато такой приятный».

– Пора, – нежно сказала Макария.

Её голос понёсся медным эхом в ушах у Артура.

– Для чего? – спросил он еле слышно, наперёд зная ответ.

– Ты знаешь. Мне пора оставить тебя.

К горлу Артура подкатывали слёзы, а в груди защемило.

– Мари, прости меня, – ответил он после долгого молчания.

– Макария, – поправила она его, – сегодня я Макария, – она опустила свою руку на его щёку, – я сразу простила тебя.

Артур закрыл глаза, из которых просочились слёзы. Она провела рукой по его щеке, вытирая мокрый след, оставленный прокатившейся слезой. От её руки оставалось приятное тепло, которое уже не исчезало.

Артур почувствовал дурман. Он будто принял наркотики, которые заставляли его полностью расслабиться физически и отпустить всю боль эмоционально.

– Я тебя так и не спросил, за что ты полюбила меня. Я же простой человек. Что ты нашла в простом человеке?

– Ты уникальный. Ты способен помнить меня даже тогда, когда меня нет рядом. Любой смертный, который отведёт глаза от меня, уже не вспомнит обо мне. А ты вспомнил про меня даже на следующий день после нашего с тобой знакомства.

– Глубоко в душе я знал, что это правда, – грустно подытожил Артур, – всё-таки я не псих.

Она отрицательно покачала головой, ещё больше улыбнувшись ему. Её улыбка заставила неосознанно улыбнуться и Артура.

– Я не знал, что богини пользуются духами. Что это? – он глубоко вдохнул, чтобы как можно больше втянуть в себя волшебный аромат.

– Лагерстремия. Это очень красивое дерево, напоминающее сакуру. Это одно из самых старых деревьев, существовавших на Земле.

– Название напоминает какую-то болезнь, – вяло усмехнувшись, сказал Артур.

Он начал медленно моргать. Веки у него наливались свинцом. Он взял руку Макарии в свою руку, прижав её к своей груди. Его сердце медленно и равномерно билось под её ладонью.

– Но он божественен, – добавил Артур, закрывая глаза.

Макария наклонилась и ласково поцеловала Артура в губы. Перед тем как полностью погрузиться в сон, Артур нежно ответил ей на её поцелуй.

– До встречи, – шепнула Макария уже заснувшему Артуру.

Через мгновение свет луны снова полностью озарил кровать исхудавшего мужчины. Лицо его было безмятежным. Он, наконец-то, за долгое время выглядел умиротворённо. Боль ушла, тревога и стыд испарились. Все земные чувства и эмоции покинули его.

Артур лежал на своей кровати точно так же, как и до того, как Макария пришла к нему. Только теперь грудь его была неподвижна.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11