Яблочный Джек [Август Северн] (fb2) читать онлайн

Август Северн Яблочный Джек

Улыбки окружали его. Двойные: одна на милом молодом лице девушки, вторая – на ее горле. Вот и всё, что осталось в его памяти о последнем годе жизни.

Чужие смерти жгли ему грудь. Их было ровно 28. Его тело больше не могло переносить эту боль. 28 принятых смертей и одна его, несостоявшаяся (до конца). 29 смертей плюс его собственная – итого 30. Кто умирал в этом мире столько раз за такой короткий промежуток времени, как год? И за что ему это наказание? Физическое тело ослабевало, и Ночь смотрел на холодные звёзды как в глаза единственного друга, постоянного свидетеля его деяний. Все 28 смертей он принял у них на виду. Остывающая земля леденила его зад, она так и не согрелась пролитой на неё кровью 28 девушек.

Сейчас, когда он умирал, перед его глазами были 28 двойных улыбок. Ему хотелось бы видеть только те, что на губах, адресованные ему, но злодейка память не желала редактировать сохранённые в ней образы.

У него не было сил встать и дойти до фургона, как он рассчитывал. Придётся семье того, в чьём теле он застрял, принять весь ужас осознания, что их отец и муж – серийный убийца. Может, он смог бы объяснить, но кто стал бы его слушать. Мало ли таких сумасшедших, что оправдывают свои деяния голосами в голове? А ему даже нельзя назвать того, кто направил его руку, потому что у него нет человеческого имени, только Ночь – прозвище, выбравшее его.

Улыбку на его искорёженных губах вызвала мысль, что когда умер тот, у кого были жена, дети, мать, перед его взором не пронеслась вся его счастливая жизнь. Он так и потерялся где-то в пути между человеком, семьянином, мужем, отцом, сыном и брошенным всеми «героем», взявшим себе имя Ночь.

Повернув голову, он посмотрел на последнюю девушку, к которой так долго шёл, 28-ю. Её звали Дрянь (другого имени, обращения к себе она не помнила) и с высоты своего опыта (убийцы?) он не стал бы дарить ей смерть. Та первая девушка, «соблазнившая» его пролить чужую кровь, Огненный Цветок, вот ради кого он готов был начинать этот путь снова и снова.

Он редко вставал из своего кресла, даже спал в нём. Когда всё кончилось или началось, ему сейчас было трудно вспомнить, как и своё прошлое имя. То, которым перестала пользоваться даже Она.

В простенке между окнами раньше висел Её портрет. Он почти год копил на их свадьбу. Денег хватило на приличное торжество и две недели в Париже. Там на Монмартре, куда она мечтала попасть, бородатый художник в потрёпанном берете нарисовал карандашом Её портрет. В его памяти это был самый прекрасный Её образ. Потом двое детей, хлопоты, заботы добавили к её красоте морщинок. Улыбка стала не такой солнечной. А сейчас в его памяти образ любимой из прошлого терял детали. Он прекрасно помнил, что рисунок простым карандашом был выполнен на ватмане, а перед глазами всплывали бумага в клетку и разноцветные карандаши. Простой клетчатый листок (видимо, из тетради сына) висел теперь перед его внутренним взором. Внизу под рисунком обыкновенной синей ручкой было выведено дежурное «Прости».

И это тоже хранилось в его памяти. Свет давно перестал быть его другом, спутником, товарищем. Последние отрезки времени, когда он сидел в кресле с открытыми глазами, его касалась мягкая темнота, скрывающая пыль и беспорядок вокруг. Лишь изредка в окна врывалось сияние фар проезжающих мимо его дома автомобилей. Даже сквозь закрытые веки (то, что от них осталось), свет резал глаза. Сегодня он был слишком ярким, как от паркующийся возле его дома машины. Гости?

Тень пересекла сначала один проем, потом замешкалась, высматривая признаки жизни в тёмных глазах его дома, миновала и второе окно. Какая-то возня за порогом, звон пустых стеклянных бутылок. Стук в дверь.

– … – Его старое имя резануло по ушам, вскрывая нарыв памяти.

– Николаус? – Его горло хрипело и сипело, пересохшие губы не слушались, вытягиваясь в улыбку. – Старый знакомый.

Возвращаться к прошлому через воспоминания было так же болезненно, как проходить через тот белый клуб пара: прохлада, тепло, потом падешь в облако обжигающей боли. Он вынырнул из воспоминаний в реальность, держа в памяти образ Николауса (дядя Николай, друг семьи, отец Алекса). Почти на автомате он поднялся из кресла, подошёл к входной двери, остановился перед ней в раздумье. Теперь в его новой реальности была дверь и два дыхания, по разные стороны от неё.

– Ты дома? – Баритон за порогом совпадал с голосом Николауса из его памяти, но уже не так обжигал и колол. – Я привёз продукты, воду. Извини что так поздно, но мы не смогли до тебя дозвониться.

Повернув ключ в замке, хозяин дома тихой тенью скользнул к своему месту. Кресло под ним тихо скрипнуло, слившись со звуком открывающейся двери. Яркий свет от уличного фонаря нахально ворвался в дом, заставляя прятать глаза под полупрозрачными веками. Заскрипели половицы, закрылась дверь. Гость постоял, привыкая к темноте, царящей в доме. Зашумел двигатель холодильника. Шаги гостя неуверенно направились на тихое гудение компрессора.

– Соседка, Элиза, обеспокоена твоим самочувствием, … – Свет из открытого холодильника резанул по глазам. Сморщившись от произнесённого имени, хозяин дома едва успел опустить веки, удерживая своё сознание от падения в воспоминания, смерчем картинок закружившихся в его голове. Приняв его гримасу за физическую боль, Николаус закрыл холодильник. Зашуршали опускаемые на пол пакеты. – Если тебе так неприятно твоё имя, то как мне тебя называть?

В тишине раздался скрип стула, на который сел гость.

– Ночь… – пересохшее горло сковал спазм. Это всё, что ему удалось выдавить из себя вместо фразы: «Ночь придаёт знакомым предметам иной облик, порой пугающий».

– Пусть будет Ночь. – Раздалось шуршание пакета, звук открываемой бутылки пива. – Будешь?

Открыв глаза, Ночь взял бутылку левой рукой. Приятная прохлада стекла быстро сменилась обжигающим холодом. Под аккомпанемент второй открытой бутылки в пересохший рот хлынуло ледяное пиво. Пришлось откинуть голову назад, так как пересохшие, искалеченные ожогами губы плохо удерживали влагу во рту.

«Вот почему я не пил столько дней», – пронеслась мысль в голове. Второй глоток прошёл лучше, прояснив мысли и восприятие.

– Я не буду хозяйничать в твоём доме. – Николаус уперся взглядом в полоску света под входной дверью. – Сам разберёшься, что выбрасывать из холодильника, а что оставить. Ты выглядишь лучше, чем в последний раз, когда я тебя видел.

– … – Чуть не захлебнувшись, Ночь проглотил большую порцию пива, обжег пузырящейся свежестью пищевод, разбил застрявший в горле ком. – Честно?

– В больнице ты лежал как кусок варёного мяса, рычащий и пускающий пузыри из сочащейся слюны. Я приехал забрать Катрин на похороны твоей матери. Сказать честно, мне было жалко её, почти потерявшую мужа, дежурившую у его постели сутками напролёт. Дети после смерти свекрови перебиваются по соседям (разве кто осмелится отказать). И мужу не сообщишь, что дорогой ему человек покинул этот мир, и в себе всё держать… – На одном выдохе допив пиво, Николаус поставил опустевшую бутылку на пол, возле ножки стула. – Я скажу Лёхе, чтобы он завёз тебе этих… с капюшоном. Тебе будет проще, и люди смогут смотреть в твою сторону без страха встретиться с тобой взглядами.

– Лёхе? – Стул с облегчением вздохнул, когда гость поднялся.

– Алекс, вы с ним учились, потом работали. Забыл? – Голос Николауса стал затихать, вата воспоминаний начала окутывать сознание Ночи, переходя в удушливый жар окутывающего его пара. Сделав над собой усилие, он с трудом донёс бутылку до искажённых вечной болью губ. Глоток пива начал проявлять реальность. – Когда обнаружили падение давления в системе, Алекса с дежурными отправили разбираться. Если бы не ты, то они все втроём там бы и лежали. – Тень когда-то знакомого человека скользнула в сторону холодильника, звякнули бутылки, зашипело открытое пиво. Тень опустилась на стул, раздались звуки глотков утоляющего недельную жажду человека. – Это мой сын с товарищами срезали с тебя одежду вместе с остатками кожи. Это они сняли каску со ставшими не нужными, как старый парик, волосами. Потом, когда тебя увезла скорая, они устраняли аварию. Трое суток не спали. Тебе выписали хорошее вознаграждение и пожизненный пенсион. А их после реконструкции сократили.

Пока гость, допив пиво, ставил бутылку и собирался покидать неразговорчивого хозяина, Ночь сравнивал новые ощущения от реального мира. Та часть его жизни, которую он не помнил (после аварии), не причиняла ему боль. Она скорее холодила сознание, как его новая реальность без человеческой кожи – почти всегда холодно и нет тактильных ощущений. Просто постоянное давление холода, начавшееся на ледяном цементном полу, на который он выпал из облака пара с обожжёнными до костей ладонями и лопавшимися от усилий и жара мышцами рук.

– Почему? – снова хрип боли вместо голоса нормального человека.

– Почему? – Николаус остановился на полпути к входной двери.

– Почему я остался, жить?

– Этот вопрос не ко мне. Доктора назвали чудом то, что ты не умер от шока, что остались целыми глаза, и лёгкие на сварились. Мне есть кому сказать спасибо. А в остальном… – Николаус повернулся и посмотрел в глаза Ночи. Темнота скрадывала большую часть уродства, но свет от уличного фонаря не оставлял надежды принять видимое за живое лицо. – Знаешь, Её можно понять. Она живёт в доме твоей матери. Ты стал другим и не только внешне. Это Она попросила перед отъездом соседку напротив понаблюдать за тобой. Днём та не замечала движения в доме, а ночью, как всем нормальным людям, ей нужно спать. Вот Элиза и поделилась своим беспокойством с племянником, тот, насмотревшись фильмов про шпионов, набрал у соседей пустых молочных бутылок, составил их в пластиковый ящик, подпёр этим всем твою входную дверь (вот откуда возня у двери и звон стекла). Почему он это сделал?

Не увидев со стороны хозяина дома какой-то заинтересованности в продолжении беседы, Николаус направился к двери, остановился, ища в темноте замок.

– Алекс теперь работает на меня. Развозит на одном из моих фургонов заказы для клиентов. Вечером подгонит фургон к дому, а утром заберет. Заказы есть и на день, но тебя такой вариант не устроит. Деньги за товар ты можешь выписывать чеком или оставлять наличку в бардачке машины (большинство клиентов предпочитают делать так). Аренду машины я оплачу – это будет моя благодарность за твой подвиг. Телефон у тебя работает? Алекс должен был звонить сюда, но я не слышал звука вызова.

– Нет. – На границе холода воспоминаний Ночь вспомнил домашний телефон, летящий в стену комнаты. – Думаю, он сломался.

– Я так и думал. У меня в офисе лежит телефон с автоответчиком. Он правда немного неисправен, не работает звонок, только лампочка загорается, когда звонят. Думаю, он тебе подойдёт. – Николаус открыл дверь. – Завтра вечером жди машину. Ключи Алекс оставит под солнцезащитным козырьком. Всё нужное привезём. К утру забери всё, что посчитаешь нужным. К следующей машине позвони, скажи, что необходимо.

Дверь закрылась. Поток воздуха с улицы кружил потревоженные пылинки в потоке света из окна. В реальности Ночи, куда просочились частички прошлого, всё приходило в привычное, спокойное течение. В последнее время он старался избегать воспоминаний, постоянно натыкаясь на стену обжигающего пара. Но события после его «трансформации» не вызывали боли и отторжения. Мысленно обойдя вопрос «ПОЧЕМУ?», как мантра спасавший его сознание всё то время, что он себя осознавал после больницы, Ночь разглядывал кусочки воспоминаний. Эти фрагменты не были паззлами мозаики, они не складывались в общую картинку. Не получалось из них составить восприятие «целого», нормального человека. Они как пылинки кружились в луче света, не давая приблизиться.

В его сознании всё больше укреплялось подозрение, что есть какой-то фактор, не позволяющий ему собрать информацию из своих воспоминаний. Всё чаще он натыкался на «ПОЧЕМУ?» и рядом с ним был обжигающий холод, вызывавший на физическом плане остановку дыхания. Только к утру, когда свет из окон набрал силу, проявляя из ночных очертаний столовой вызывающие боль воспоминания, Ночь нашёл в себе силы подойти к холодильнику, заглянуть в него и изучить содержимое двух пакетов, принесённых Николаусом. Холодильник был полон продуктов, частично перешедших из разряда съедобных в условно годные типа «ешь осторожно, не отходя далеко от туалета». Выбросив то, что он не собирался есть ни в каком виде, он без определенного порядка (как любила делать Она), разместил содержимое пакетов в наполовину опустевшем холодильнике. Когда белая дверца плотно прильнула к корпусу, Ночь ударило обжигающим холодом осознание разницы, не дававшей ему стать прежним человеком, другом, отцом, мужем. На дверце холодильника, закрепленная магнитиками, висела их фотография. Не вид ее отбросил Ночь на середину столовой. Именно разница в Её взгляде не позволяла ему стать хоть на миг прежним. Именно поэтому она ушла, а он не мог… Он не почувствовал, как снёс своим телом стулья и сместил по полу стол. В его памяти была только одна картинка: когда они демонтировали старую задвижку, пришлось использовать плазму. Этот яркий огонёк с лёгкостью отделял металл, продувая цельную стальную конструкцию до отдельных раскалённых капель.

Тяжело дыша, Ночь добрался до двери в подвал, где в постоянной темноте среди накопившегося за их совместную жизнь хлама стояла его раскладушка.

Из липкого забытья сна он вынырнул с полным осознанием случившейся трагедии – он потерял ЕЁ! Теперь уже ничего не имело значения. Внутри была пустота. Там, где ещё билось его сердце, зияла чёрная дыра, постепенно засасывающая Ночь атом за атомом, мысль за мыслью. Спасаясь от небытия, его тело взбежало по лестнице. В начинающихся сумерках столовая переходила из мира, наполненного предметами из его воспоминаний, в привычную для него реальность теней и неясных очертаний. Подойдя к холодильнику, он на ощупь нашёл фотографию, сдернул её с дверцы, хотел порвать. Задержав дыхание, пока в лёгких не начало гореть, Ночь медленно открыл глаза, чтобы в последний раз увидеть в Её глазах Любовь, а не Боль и Страдание, ставшие разграничившей его жизнь линией. Перед глазами, к его облегчению, был просто белый картон – обратная сторона фотографии. Медленно, опасаясь, что жгучий пар воспоминаний накроет его с головой, он поместил снимок на дверцу холодильника белой стороной к себе. Фотография слилась с белизной эмали, став кусочком белого картона с цветными пятнышками магнитов по углам. От раздиравших его мыслей, что больней – потерять Любовь в Её взгляде или остаться жить обваренным куском мяса, он почувствовал слабость, ноги подогнулись под весом ненавистно живого тела.

Закрыв глаза, он опустился в кресло. Пахло чем-то новым. Запах пыли перебивала сладкая вонь гниения, подкрашенная тонами уксуса. «Видимо, что-то скисло» – Ночь нехотя открыл глаза и посмотрел на кучу возле холодильника. Дневное тепло ускорило процесс разложения. Теперь это нельзя было вернуть в холодильник. Значит требовалось подняться из кресла и вынести испортившиеся продукты на улицу в мусорный бак. Засунув часть сильно пахнущих остатков еды в принесённые вчера Николаусом (он всплыл в его памяти как деловой партнёр, а не как старый друг) пакеты, Ночь стал искать, во что ещё можно поместить оставшуюся часть. Под ругой ничего подходящего не было.

– Пусть так. – Ночь за пару глубоких вдохов успокоил вскипающее негодование. – Вытряхну мусор из пакетов в баки, а потом использую их повторно. Придётся сделать несколько ходок.

Его мысли были весомы, как слова, которые обожжённое горло выдавало неохотно. Новый приступ негодования охватил Ночь, когда он толкнул заднюю дверь, ведущую во внутренний двор. Что-то мешало открыть ее изнутри. Перспектива ходить с полными пакетами отходов на виду у всех соседей не вызывала у него радости. Оставив мешки возле задней двери, Ночь пошёл к встроенному в лестницу шкафу с верхней одеждой. Тот был занят на треть, так как вещи Её и детей в нём отсутствовали. Он принял это с облегчением, так как не пришлось вновь нырять в воспоминания от соприкосновения с знакомой когда-то одеждой. Раздражение вызвал его собственный гардероб – сплошь открытые модные куртки. Отодвинув их к центру, за левым краем стенки шкафа он нашел свой длинный кожаный плащ. Снимая его с плечиков, Ночь обнаружил внизу старый плащ-дождевик, который в прежней жизни всё не мог отнести в гараж. Накинув его на себя, он слегка поморщился, так как ткань плаща была грубой и швы больно давили на его голые плечи. Последнее время он ходил с голым торсом, потому что испытывал дискомфорт от соприкосновения того, что теперь было его кожей, с любой одеждой, и хотел привыкнуть к тому, что стал другим. Он развел руки в стороны, проверяя забытые ощущения от ношения одежды, и задел кожаный плащ, который упал к его ногам.

– Этот плащ покупала Она, ему в подарок. – Мысль вызвала ощущение, что его погладили против шерсти. – Себя не вернёшь.

Подняв с пола кожаный плащ, Ночь прошёл к холодильнику и сложил остатки сильно пахнущей кучи мусора на расстеленную реликвию прошлого. Завязав плащ узлом, оттащил его к задней двери. Осталось только собраться с духом и выйти в мир заходящего солнца. Глубоко выдохнув, он толкнул дверь, автоматически прикрыв глаза. Сквозь полупрозрачные веки в его мозг проникали картинки источников тепла, вобравших за день достаточное количество солнечной энергии, чтобы отдавать её на закате. Он сделал неуверенный шаг за порог дома, и его нога упёрлась во что-то, что в его памяти не должно было препятствовать выходу. Открыв глаза, Ночь увидел перед собой пластиковую тару, заполненную пустыми бутылками из-под молока. Вспомнив вчерашний рассказ Николауса, он осмотрел окрестности и уловил быстрый мальчишеский взгляд на себе. Племянник Элизы нырнул под защиту забора, продолжая наблюдать за странным соседом. Улыбнувшись старому воспоминанию, Ночь натянул поглубже капюшон плаща и начал обходить дом.

Удивительно, но его раздражали древесный сор и листья на газоне перед домом. Пришедшая в голову мысль нанять паренька для уборки мусора искривила его искалеченные губы в улыбке: – Надо учиться взаимодействовать с миром.

Обойдя дом, он обнаружил, что в ручку задней двери его дома просунут черенок граблей. Посчитав это знаком, Ночь решил довериться подарившей ему улыбку мысли. Вынеся из дома все испортившиеся продукты, он отнёс грабли на место и вернулся в дом, рассчитывая раствориться в привычном для себя сумраке ночи. Но изменения в воздухе дома снова разбудили в нём тёмную ярость.

– ПОЧЕМУ? – ярость, клокоча, вырвалась из его горла. – ПОЧЕМУ я закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха? ПОЧЕМУ я снял куртку спецовки и обернул ею голову? Я сейчас бы не видел, во что превратился сам и чем стал мой мир. Не вдыхал бы этот мерзкий запах разложения, не коснувшегося моего тела.

Вскипевшая в нём ярость не могла быть обуздана простыми дыхательными упражнениями (доктор, лечивший его, был прав). Требовалось ее выплеснуть, избавиться от нарастающего внутри жара. Он помнил слова доктора: «У вас искусственная кожа, которая не имеет потовых желёз, жировой прослойки. Нужно привыкать к разбалансировки оставшихся рецепторов при соприкосновении с внешним миром. Не перегревайтесь и избегайте контакта с животными. Вы теперь будете ощущаться для них как… Вернее сказать, перестанете пахнуть как человек, как живое существо. Если голове тяжело, а дыхательные упражнения не помогают, займите себя простой работой – собирайте пазлы, конструктор, займитесь уборкой, мытьем посуды».

Ночь смутно помнил, что в один из таких приступов ярости разбил о стену телефон. В памяти всплывали пылинки воспоминаний о том, что он разнёс в этом доме все предметы с отражающими поверхностями. Время ломать прошло, пора прибираться.

Собрав всё ненужное ему в этой реальности, он «вспотел» – стало непривычно жарко. Вынеся весь хлам на мусорку, Ночь сел в шезлонг, стоящий под усыпанным звёздами небом. Вдыхая свежий воздух, он от наслаждения широко расправлял крылья носа, представлял себе, что загребает ими все ароматы и запахи, не свойственные миру человека. Остывая, он планировал, что ещё можно успеть сделать до рассвета, пытаясь вспомнить, что упустил из виду. От долгого пребывания в ночной прохладе его тело затекло. Разминая его, Ночь решил обойти дом с другой стороны и застыл на месте, не понимая, почему возле ворот его гаража стоит белый фургон с большими чёрными буквами на борту: «Куприянов и Ко. Быстро, конфиденциально, надёжно. Аренда фургонов и доставка любых грузов. Телефон заказов». Только через минуту после того как удалось разобрать весь текст, до него дошло, что это за фургон.

– Куприянов – это фамилия Николауса. – Странно, воспоминания не обжигали его, а лишь слегка всколыхнули покрывало памяти. – Николаус теперь мой агент по доставке всего, что мне понадобиться, и он похоронил мою мать. МАМА.

Приятная тяжесть ушла из тела под грузом мыслей. Стараясь меньше думать, Ночь залез в кабину за ключами, открыл задние двери фургона. Достал пакеты, пару бутылей с водой, опустил их на землю. Закрыл двери фургона. Пошёл убирать на место ключи. На пассажирском сиденье обнаружил завёрнутый в бумагу яблочный пирог. Рядом с ним лежал планшет с прикреплённым к нему листком бумаги: «С возвращением в мир живых. Это всё подарок. Я рад, что ты жив». В нижней части листа: «Не забудь забрать коробку, там телефон и крем от мамы. Алекс». Вдохнув аромат яблочного пирога, Ночь пошёл доставать из фургона незамеченную им коробку. Потом перевернул лист бумаги в планшете. К зажиму была прикреплена ручка. Подумав, он написал: «Мне нужны координаты маминой могилы, цветы. Поищи одежду без швов (вроде есть такая). Остальное по телефону». Хотелось ещё добавить что-то душевное, но внутри него было пусто и холодно. Как быстро остывало его тело без одежды. Уже собираясь уходить, он вспомнил и дописал в нижней части листа: «Благодарю за пирог. Ночь».

Не желая таскаться вокруг дома (входная дверь была заперта), он поднёс пакеты, коробку и воду к воротам гаража. Обойдя дом, зашёл в гараж, поднял ворота. Осмотрел полки с инструментами, пустой пол со следами шин, дальний тёмный угол, где стояли когда-то детские велосипеды. При тусклом свете уличного фонаря заглянул в пакеты. Там были в основном бакалея и консервы. Закрыв ворота гаража, вернулся в дом налегке (нечему там портиться). Сев в своё кресло, вдохнул полной грудью воздух. Его скулы свело, как от ядреного лимона – воздух в доме был пропитан затхлостью. Стараясь не дышать, чтобы не наглотаться пыли, Ночь пошёл в туалет на первом этаже за ведром и тряпкой.

Его бурную деятельность остановил не только рассвет. Он не мог себя заставить прикоснуться к ручкам дверей их спальни и комнат детей. На втором этаже дома его накрыла такая тоска, что он готов был лечь на ковровую дорожку в коридоре и извыть, изскулить всю оставшуюся у него жизнь.

–ПОЧЕМУ? – Уже не ярость клокотала в его горле, а слёзы, для которых у него больше не было желёз. – ПОЧЕМУ ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ ЖИТЬ?

Прошёл месяц, как он назвался Ночью. Его реальность ограничивалась стенами первого этажа дома, подвалом, лестницей и коридором наверху, в ясную погоду добавлялся ещё внутренний двор, скрытый от посторонних глаз. Времени было вагон и маленькая тележка. Основным его занятием стало поддержание частоты в доме. Не то чтобы он сделался чистюлей, педантом. Просто это было единственное, чем он мог заниматься ночью, не включая свет. Его силы воли хватило на уборку коридора и ванной на втором этаже. И уже два дня как он прекратил попытки пересилить себя и войти хотя бы в спальню дочери. Контакты с внешним миром налаживались плохо. Единственным, с кем он говорил, был Алекс, прежде друг, а теперь просто доставщик его заказов раз в неделю. Плюс можно было засчитать за контакт договор с племянником Элизы. Ночь просто оставлял записку с поручениями в своём почтовом ящике, подкрепляя её денежной купюрой. Он не затруднялся придумывать поручения для сорванца, сложно было найти в себе силы выйти с ним на прямой контакт. Но что-то из глубины, скрытой за пеленой пара (памяти), заставляло его повторять попытки связаться с мальчиком.

Нет, он не вёл жизнь социопата. В следующую ночёвку фургончика возле его дома Ночь посетил могилу матери, скатался к ближайшему отдельно стоящему банкомату, снял наличные и получил выписку по счёту. Получалось, что Она не стала пользоваться его картами и счётом, на котором находилась крупная сумма, сложившаяся из премии, компенсации за предотвращение аварии и страховой выплаты. Плюс накопилась приличная сумма выплаченных пенсионных за время его пребывания в больнице. Ночь не понимал, брезговала ли Она настолько всем причастным к нему, что посчитала возможным уйти из дома с двумя детьми «налегке», или так беспокоилась о нём. Утром он позвонил в банк и попросил переводить две трети его пенсии чеком на адрес дома его матери. Пока банк не заявлял о возврате чеков.

Алекс предпринял безумную попытку вернуть прежнюю дружбу, отблагодарить, выразить… В общем, у них обоих не получилось. Алекс пообещал держать связь по телефону. Ночь боялся такой реакции людей на своё присутствие рядом с ними. Он буквально физически ощущал их боль, страх, брезгливость. Теперешний он вызывал у людей чувство, близкое к «уберите это от меня подальше»: так человек реагирует, когда обнаруживает рядом с собой большого паука, змею или мокрицу.

Теперь, когда он просыпался, его организм требовал действий и еды. Вытирая уже несуществующую пыль, он перебирал в темноте разные предметы и мог с закрытыми глазами определять, что где находится. Ещё одна неприятная для Ночи особенность заставила его перейти на некоторое время на сыроедение. Во-первых, в доме закончился газ, а во-вторых, у него появилось граничащее со страхом отвращение к кипящей воде. Пар не причинял ему боли, но один его вид заставлял вставать шерсть дыбом (хоть он и лишился почти всего волосяного покрова на теле). Оставалось есть то, что годилось в употребление без термической обработки, пока Алекс не привезёт новый баллон газа и заказанный электрогриль. На улице имелся прекрасный газовый гриль, но Ночи не хотелось привлекать к себе внимание соседей.

Ещё одной странностью, квалифицированной Ночью как психическое расстройство, стало отторжение развлекательных телеканалов. При просмотре фильмов, сериалов и ток-шоу у него начинало чесаться во всех местах. Эта странная аллергия выдавала в голове Ночи убеждённость, что люди, участвующие в съёмках, живут и думают совсем не о том, что должны сыграть (не все, но большинство). А еще, глядя на голубой экран, он думал, что его глаза всё-таки пострадали, так как вокруг многих людей он видел странные пятна, смутные ореолы. В большинстве своём они были вокруг женщин, мужчины редко «пробивали» его, но от этого не становилось легче. И эту обнаруженную им странность со временем тоже пришлось списать на психическое расстройство, так как звёзды на небе и кабельные каналы про дикую природу не вызывали таких расстройств зрения.

Ему удалось найти себе занятие для тела. Разбирая хлам, накопившийся в подвале, Ночь наткнулся на старый спортивный инвентарь. Освободив подвал от барахла, он вынес всё лишнее на задний двор, поместив в свой почтовый ящик купюру с двумя нулями и записку «Из кучи на заднем дворе можешь забрать себе, что приглянется, остальное мусорщикам». Перевесив детское ведёрко для песка (их условный знак), он оглядел пустую улицу, тёмные провалы окон в домах, вдохнул шелестящий листьями ветерок. Ему страшно захотелось ощутить себя одним из толпы, услышать шум, свойственный бодрствующему городу.

– Завтра. Фургон. – Ему представилось, как он сидит в тёмной будке фургона, а вокруг ходят, разговаривают люди, заводятся и рычат автомобили. Парковка супермаркета на распродаже? Вдруг его обдало холодным потом от картинки, как он бегает вокруг заглохшего фургона, пытаясь столкнуть его с места, капюшон падает с его головы и… – Позвонить Алексу. Полный бак.

Усмехнувшись начинавшей развиваться в нём социофобии, Ночь принял решение в любом случае покататься на фургоне по городу.

Приехав перед рассветом домой, он чувствовал себя зверем, диким и страшным, от вида которого будут шарахаться люди. Пока он разбирал привезённый Алексом заказ, его губы кривились в усмешки от мысли, что увидев его «во всей красе», прохожие скорей вызовут скорую, чем службу отлова диких животных. Закатив в подвал полные баллоны с газом (пустые пришлось отправить в фургон), Ночь вернулся осмотреть гараж. Как ему и казалось, он забыл пластиковый ящик, оказавшийся контейнером со льдом и завёрнутыми в фольгу продуктами – мясом, рыбой и курицей. Чувствуя себя непривычно усталым, он ещё раз проверил всё. Голова кружилась от переполнивших его сегодня эмоций и впечатлений (он заново открывал для себя город). Плюс «упражнения» с баллонами разогнали кровь по телу.

Проснувшись ближе к сумеркам, Ночь почувствовал голод, который было не утолить одними яблоками (он стал их фанатом в последнее время, только ел без кожуры, срезая её странным изогнутым ножом, найденным при «уборке» в подвале). Пришлось идти наверх к холодильнику. Увидел завёрнутые в фольгу куски сырого мяса, и у него потекли слюни. Вспомнив о разгруженной вчера коробке с надписью «Гриль», он нашёл её возле газовой плиты. Вытащив своё приобретение, Ночь осмотрел простор кухонных столешниц, но решил готовить в подвале, так как голод, проснувшийся в нём, нужно было отвлечь. Телевизор он давно разместил возле своей кровати, так как свет, излучаемый им, мог привлечь постороннее внимание своим мерцанием в тёмных окнах его дома.

Пока гриль разогревался до рабочей температуры, Ночь, с трудом удерживаясь от того, чтобы вонзить зубы в сырое мясо, включил телевизор, отрезал два стейка, остальное отнёс в холодильник. Прихватил по дороге соль и специи. Положив мясо на гриль, закрыл глаза и стал слушать, как оно начинает шипеть. Воспоминание о неловкой встрече с Алексом вызвало кривую улыбку на губах. Друг протягивал ему через входную дверь, не решаясь войти в дом, что-то завёрнутое в фольгу. В ней оказался кусок сырого мяса.

– Прости, – Алекс старательно избегал смотреть в сторону Ночи, – после того, как мы с тебя стаскивали остатки спецовки с прилипшими к ней кусками твоей кожи, я не могу ни смотреть на мясо, ни есть его в любом виде.

– Я – мясо? – Ночь хотел сказать «это я мясо?», но его языку и связкам было трудно такое прошипеть «доставщику заказов» (курьер – вспомнилось слово).

– Ты был похож на тушу, с которой сняли кожу.

– Я мясо. – Ночь попробовал сравнить себя с шкворчащим на гриле стейком. Отрыв глаза, он увидел, что с экрана висящего на стене телевизора на него смотрят яркие глаза львицы. Та кивнула на заданный вопрос и принялась отрывать куски мяса от туши молодого буйвола. – Я мясо. – согласился с ней Ночь.

Во время уборки, занятий с гантелями и штангой, он обдумал текст завещания. Прикинул, на сколько хватит имеющейся на счету в банке суммы жене и детям. Да, конечно, пока он жив, им будет приходить две третьих его пенсии, но… Пора было взглянуть правде в глаза. Как долго он протянет затворником? Без нормального общения и потихоньку сходя с ума? Мелкие симптомы отклонения от нормы уже налицо.

Дождавшись, когда нормальные люди начнут работать, Ночь позвонил на номер адвоката, представлявшего интересы электростанции. Представившись и объяснив суть вопроса, он продиктовав ему заготовленный текст. Договорившись о внесении нужных поправок и определив точкой передачи документов его почтовый ящик, Ночь перешёл к трудно выполнимой части вопроса – где взять живого льва.

В его голове крутилось что-то позволяющее получить доступ к ответам на все вопросы, но ниточек, чтобы ухватить ускользающий туманный образ, не находилось. Он чувствовал голод, и память сразу, как верный пёс, радостно виляя хвостом перед хозяином, принесла образ оставшегося после вчерашнего «ужина» куска мяса. Ночь хотел погладить себя по голове, но вспомнив, что находится под капюшоном, остановил руку. Повторно это желание возникло спустя несколько мгновений, когда при виде мяса всплыли вчерашние воспоминания и главное – имя «Алекс».

Именно Алекс в одной из их последних бесед вспоминал общего школьного приятеля. Тот после окончания школы попал в аварию (после чего перестал откликаться на старое имя, находишь подобие?), на время куда-то исчез. Недавно Николаус ездил по делам в большой город и встретил там Кима (так старый приятель себя называет). Он сейчас работает в ЗООПАРКЕ НОЧНЫМ СТОРОЖЕМ. Понятно, что Алекс упомянул Кима только для того, чтобы Ночь мог пообщаться с человеком, попавшим в точно такую же жизненную ситуацию. Но…

Вгрызаясь в кусок мяса (даже не разогрев его), он искал в справочнике номер зоопарка (видел рекламу с предложениями автобусных туров для школьников). Так ему удалось узнать не только расписание работы старого школьного друга, но и получить адрес его места жительства (Ким жил над пабом, в котором проводил всё свободное время).

Ступни ног чесались пуститься в путь сейчас, но голос разума говорил, что нужно оформить все бумаги, закончить дела. Впервые за всё время, что он принял имя Ночь, ему хотелось чего-то так, что он готов был торопить время нестись вскачь. ПРАВИЛЬНЫЙ ВЫХОД. ХЭППИ ЭНД.

Встреча состоялась вечером, перед ночной сменой Приятеля, в тихом пабе. Оба были на взводе от вскипавших в них эмоций. Радость от встречи, подпитываемая воспоминаниями, не прорывалась наружу, придавленная чувствами вины и неловкости. Пиво не помогало. Они сидели один напротив другого с натянутыми на головы капюшонами, опустив глаза в стол, пытаясь в отражении в стекле бокалов разглядеть собеседника. В Ночи горело нетерпение, его подгоняла цель. Заказав бутылку самого дорогого в пабе виски, Ночь наполнил стаканы. Молча подняв свой, решительно посмотрел в тень под капюшоном приятеля, выпил залпом, поставил пустой стакан с громким стуком на стол, решительно сбросил со своей головы капюшон куртки. Приятель резко выдохнул, единым движением отправил содержимое своего стакана в рот.

– Ты выиграл. – Приятель опустил капюшон своей толстовки. – Если тут есть победители. – Грустно улыбнувшись, он наполнил стаканы до половины. – Кого ты выбрал?

Ночь вопросительно поднял, то, что когда-то было его бровями. Усмехнулся мысли: когда-то было бровями, носом, ртом, ушами, лицом. Молча поднял и выпил содержимое своего стакана. Посмотрел в глаза «красавца», сидящего напротив, вызывая в памяти последнее отражение своего лица в зеркале.

– После аварии молодые медсёстры в больнице дали мне прозвище Квазимодо. – Выпив залпом виски, Приятель потянул носом спёртый воздух паба. – Тебе больше подходит прозвище Мясо, но я буду звать тебя Сид (Старый Друг).

– Твоё право. Я зову себя Ночь. – Он мысленно продолжил: «так как только звёзды могут смотреть на меня, не теряя своего блеска и не отворачиваясь». Разлив виски по стаканам, Ночь почувствовал, что напряжение между ними спало, появился взаимный интерес и уважение. – Прости, что не навещали тебя после аварии. Чужая боль проходит мимо молодых.

– Мы дальше этого не пойдём? – Приятель показал на полупустую бутылку виски.

– Нет.

– Тогда придержим лошадей. – Плеснув на донышко в каждый стакан, приятель вытянул над столом свои покрытые шрамами руки. – Я даже метлу ими не могу держать. Врачи говорят, задет какой-то нерв. Я три года пролежал во всех клиниках, принимавших деньги моего отца в обмен на обещание поставить меня на ноги. Они сдержали слово, как и я своё. – Выпив виски, приятель откинулся на спинку стула, снова поднял капюшон. – Не будем распугивать редких посетителей этого заведения своим видом.

Ночь последовал его примеру.

– Квазимодо – имя, которое много говорит о том, кто его носит. Я решил не перечить судьбе и взял имя Ким, тогда, после визита отца, когда решил жить дальше. Последнее, что я помню из той жизни – это как я лежу на земле, по моему лицу медленно стекает кровь, взгляд упёрся в поднимающуюся к невидимому небу траву. Боль ещё не пришла, пока всё моё сознание заполняет по-детски наивное огорчение, что я не могу в последние секунды своей жизни перевернуться на спину и посмотреть с укором в голубое небо. Такая ровная и прямая дорога моей будущей жизни сбросила меня, как мусор, оставив в плавильне ненависти и жалости к себе, укутанному, как кукла, гипсом и пелёнками. Когда бесконечные операции по восстановлению моего лица закончились, мне во время дремоты довелось впервые услышать «Квазимодо» – мнение медсестры (немногим старше меня, на тот момент). Я принял это с улыбкой, помня себя «красавчиком». Потом сняли гипс с рук, ног. Вид моего искорёженного тела заставил меня задуматься о правильности моего нового прозвища. Желчь злости и обиды, видимо, вся вытекла из меня с кровью на той земле, где наши моё изломанной тело. Во мне проснулась какая-то нездоровая весёлость. Тело моё меня больше не слушалось, приходилось перемещаться по больнице в электрифицированном кресле-каталке, требовалось выжимать из себя «правильные звуки» во время посещений мамы, отца, сестры. Потом, издеваясь над своим везением, я заглянул в зеркало. После третьей неудачной попытки суицида отец взял с меня обещание, что я прекращу эти глупости («Дай нам с матерью возможность видеть улыбку на твоём лице над нашими гробами!»). Взамен я получил от него обещание, что я буду ходить своими ногами.

Он выполнил своё слово (в отличии от меня). Продал сеть магазинов по продаже автошин и мотоциклов. Половину вырученных средств вложил в разработку и производство защитной амуниции для мотоциклистов (стекло шлема повредило даже кости на моём лице). Вторую половину он потратил на моё восстановление. Я как мог выполнял обещание, данное отцу, заливая свою боль алкоголем, отказываясь от химии таблеток и инъекций наркотиков. Когда я смог ходить, то почувствовал себя маленькой птичкой Киви из Новой Зеландии – руки мои оказались столь же бесполезны, как её крылья. Пропустив предложение отца потратить оставшиеся от моей доли деньги на пластику лица, я поселился здесь, возле любимого мною зоопарка. Этот дом, вместе с пабом, отец купил и подарил человеку, нашедшему моё разбитое тело возле дороги и доставившему меня в госпиталь.

Налив быстрым движением немного виски в стаканы, Ким посмотрел на почти пустую бутыль.

– Однако, мало остаётся на твой рассказ, поэтому закругляюсь. Считая такое расположение по соседству с местом, питавшим когда-то мои юношеские мечты, издевательством со стороны отца, я тихо мстил ему, растворяя свою жизнь и тело в крепком алкоголе. Люди казались мне жалкими нытиками, неудачниками в незаслуженно целых телах. Смотрел я только передачи про животных, изредка общаясь с матерью по телефону, иногда встречаясь с отцом, проводя несколько вечеров в месяц в пабе за беседой с сестрой. И вот однажды я увидел по телевизору «равного» себе человека, которого помял гризли. Этот изломанный бедолага не только нашёл в себе силы продолжать жить, но и посвятил всё своё время изучению жизни гризли в дикой природе. Почувствовав себя на его фоне нытиком и размазнёй, я решил уйти «натуральным» способом, как настоящий мужчина – «охотясь» на медведя. Взяв самый маленький нож (я не собирался убивать мишку, только разозлить), перелез через ограду зоопарка. В вольер медведя оказалось попасть труднее, чем взобраться на гору Эверест. Почти протрезвев, я осознал себя с бесполезным ножом в кармане куртки, окружённым запахом матёрого медведя.

Плеснув им ещё по паре капель, Ким одним движением опрокинул виски в рот и поставил свой стакан на стол.

– И чем всё закончилось? – Ночь отмахивался словами от звенящей тишины, как от тучки надоедливых комаров.

– Медведь мной побрезговал. Животные не любят запах алкоголя. – Хоть лицо Кима скрывалось в тени капюшона, Ночь расслышал в его голосе улыбку, приправленную теплом нежности.

– Львица.

– Хороший выбор. – Ким оценивающе осмотрел возвышающуюся над столом часть тела Ночи. – Только надо подстраховаться. – Не нравился ему этот обрывающийся в бездну тёмный провал на месте сердца старого приятеля. – Через несколько дней львов посадят на диету. Вот после этого они тебя хорошо примут.

– Приемлемо. – Разлив остатки виски по стаканам, Ночь выпил свою порцию и молча поднялся из-за стола. – Число.

– Давай в ночь с пятницы на субботу. – С прищуром глядя из-под капюшона, Ким видел в ауре Ночи какую-то грязь. – А твоя история?

– Я пуст. Видишь дыру. – Ночь поднёс руки к груди. – Призраки бесплотны. Их истории в книгах. – Развернувшись, он пошёл, ощущая неприятный осадок от встречи. Тяжёлый взгляд бармена не благословлял Ночь на следующее появление в пабе. Многочисленные лампочки вокруг зеркала за полками с алкоголем слепили Ночь. Он поднял правую руку, чтобы протереть глаза, убрать странное сферическое свечение вокруг Теда (надпись на бейджике читалась чётко). – «Зрение в порядке, – свечение разбилось на маленькие капельки, но полностью не исчезло, – голова будто прострелена» – констатировал, выходя из паба, Ночь.

– Что я должен делать? – странно, Ночь не испытывал сейчас волнения. Видимо он перегорел в ожидании этого момента в течение прошедшей недели.

– Веди себя как человек. – Голос Кима звучал из темноты. В нём слышались возбуждение, нервозность и одышка. Ему трудно далось восхождение на стену вольера. – Ты тут хозяин. Чужие интересы и права тебе побоку.

Ночь не вглядывался в темноту дальней части вольера. Он прекрасно «видел» группу из четырёх львов. Эти свои странности он не стал озвучивать при последней встрече с врачами. Это была обязательная процедура для дальнейшего начисления ему пенсии и исполнения его плана.

– Которая из четырёх? – опустив веки, уже трудно было спутать животных между собой. Лев и так выделялся на фоне излучаемого прайдом тепла своими размерами.

– Твоя львица последнее время хромает на заднюю правую лапу. – Ким сам удивился бесполезности выданной им информации. Пришлось проглотить волнение. – Она очень плохо спит в последнее время. Стрижёт ушами.

– Хорошо. – Ночь соскользнул со стены вольера.

Ким тяжело вздохнул, с завистью глядя, как мягко и тихо приземлился его «протеже». В летней ночи он чувствовал запах львов, слышал их дыхание и шорох шагов Ночи. Он, конечно, обошел все камеры, чтобы скрыть все следы своего присутствия. Но что-то внутри него было против. Эта надоедливая маленькая точка билась о грудную клетку.

– Зачем остановился? – Тихо шепча Ким пытался «перекричать» протестующую часть себя. –Подойди, погладь, дотронься до больной лапы, наступи на хвост.

Ночь остановился, почти явственно увидев перед собой границу грязно-серого облака, окружавшего львицу. Как и тогда в момент аварии, он закрыл глаза, задержал дыхание и сделал шаг, преодолевая барьер из болезненных воспоминаний. Львица подняла голову, остальные продолжали прислушиваться к шагам, поворачивая уши в его сторону.

Ночь открыл глаза – фантомные боли остались позади, за серой стеной. В этой реальности был вопросительный взгляд львицы и облако её страдания. Опустившись на землю на расстоянии вытянутой руки от Старой Львицы, человек разделил видения животного.

На просторах саванны она была сильна, её опыт и сноровка позволяли найти правильный путь. Избегая неприятностей, она вела прайд, приносила потомство, обучала его полезным навыкам. Она знала, что придёт и её время, когда тело перестанет быть таким послушным и ловким. Острые рога буйвола, тяжёлое копыто антилопы Гну или сильные челюсти гиен положат конец её владычеству. Она быстро угаснет, не согласная с тем, что её время пришло.

Среди картинок мира Старой Львицы стали прорываться изображения людей в униформе, приносящих пищу и воду. Всё чаще стал мелькать человек в белом халате со шприцем в руках. Тело Старой львицы всё реже вздрагивало от укола, боль, разливавшаяся по её телу, отступала за пелену наркотического тумана. Всё чаще она погружалась в реальность саванны, не признавая своих, скаля зубы на опасность не из этого мира.

Тяжёлая голова Старой львицы легла на его колено. Ночь опустил руку и потрепал ее за ушами, касаясь жёсткой шерсти. Его боль и страдания Старой Львице слились в этот момент времени, создавая между ним понимание.

– Я помогу. – пообещал Ночь. Больше ему было нечего сказать. Он не знал, с чего начинать, но был уверен, что Ким сообразит. – Мне пора. – Он убрал руку, львица подняла голову с его колена.

Глаза её различали силуэт уходящего человека, но не чувствовали его запаха. Она рыкнула в темноту, но Ночь не понял её, просто поднял в знак прощания руку.

Растерянный Ким сбросил верёвку, даже не пытаясь помочь подняться Ночи. Не такого развития событий он ждал. Ночь, набрав полную грудь воздуха, остановил готовый излиться из него поток слов. Его речевой аппарат не был более приспособлен для разговоров, но он мог выдавливать из себя по паре слов, в правильном порядке.

– В паб. – Резко выдохнул Ночь, развернулся и пошёл знакомым путём.

– А верёвку сматывать мне? – Ким уловил произошедшие в старом друге перемены. Сматывая верёвку, он преодолевал смущение и растерянность. Он не мог смотреть на этого человека как на остальных. Беды других людей веселили Кима, заставляли его чувствовать себя выше, сильнее. Ночь же был героем, не получившим заслуженную награду. Искалеченный и выброшенный из социума, он как лев метался по тесному, как клетка, миру. Основой его для Кима были осколки его прошлого. Ночь был лишён и этого ( жена и дети ушли от увечного, не приняв его изменения). Не стараясь успевать за убежавшим в темноту приятелем, Ким шёл знакомыми дорожками зоопарка и вспоминал, как тут все выглядело при его первом посещении. Он тогда мечтал стать ветеринаром или биологом, открывающим новые, неизученные виды. Время расставило всё на свои места. Вот он, калека, «несётся» по ночному зоопарку, торопясь понять другого убогого.

В пабе был полумрак. Тед стоял за своей стойкой, протирая бокалы и бросая недовольные взгляды на парочку задержавшихся выпивох. В углу, на обычном месте Кима, сидел Ночь, склонившись над столом.

– Воды. – Ким опустился на стул у барной стойки. Колени предательски дрожали, во рту пересохло. Обычно он так не спешил. – Давно гость занял моё место?

– Ворвался, помахал руками. – Красный Тед (так Ким его звал из-за того, что во время волнения к его лицу приливала кровь), поставил перед ним высокий стакан, налил из бутылки воды. – Прохрипел что-то похожее на «ручка, бумага». Когда получил, унёсся писать. А вы с ним похожи.

Ким чуть не подавился водой от возмущения. Закашлялся, пытаясь превратиться всем телом в знак вопроса.

– Он говорит так же, как ты удерживаешь в руках предметы. – Твёрдый, внимательный взгляд упёрся в глаза Кима. – Зря ты так с ним. Вы как близнецы-братья, должны держаться вместе.

– Красный, – Ким откашлялся, в горле щипало и приходилось выдавливать слова, – не лезь не в своё дело. У него слава, семья и дети. А что останется после меня?

– Это ревность. – Тед поставил на стойку бара новую бутылку воды. – Тоже чувство.

Тед откинул голову и громко засмеялся, становясь всё краснея. Кровь поднималась от напряжённого горла вверх, заливая цветом всё лицо. Как Ким ненавидел эту черту в спасшем ему жизнь человеке! Самое обидное, время показывало, что Тед был всегда прав. Не найдя в себе сил поддержать его смех, Ким погрузился в состояние холода. Так он называл психический кокон, в который прятался, когда каждое утро и вечер заставлял себя заниматься с гантелями или выгонял себя из инвалидной коляски, доказывая, что способен не только перерабатывать элитный алкоголь в мочу.

Пока Ким проходил внутреннюю трансформацию, он уловил на себе взгляд. Повернувшись к своему столику, он встретился глазами с темнотой под капюшоном Ночи. Дальше оттягивать разговор не было смысла. Оставив внутри себя холод, Ким двинулся в угол и сел напротив Ночи. Вся поверхность стола была покрыта листами бумаги с очень странными рисунками. На некоторых была изображена Старая Львица, на других – люди. Третья часть рисунков напоминала Киму о дикой природе из телевизора, так как изображенное на них очень походило на африканскую саванну.

Перемещая листы по поверхности стола, Ким непроизвольно сложил их тремя стопками. Рука Ночи появилась над столом и пересортировала рисунки на четыре группы. Ким поднял вопросительный взгляд, Ночь ответил новым листом бумаги, уже без рисунка. Верхним в четвертой стопке лёг лист со словами: «Помоги ей».

Взяв в руки всю стопку, Ким внимательно рассмотрел рисунки, ища связь между ними. На первом была изображена Старая Львица со странным тёмным пятном на месте репродуктивных органов. На следующих трёх рисунках присутствовал человек в белом халате (очень похожий на ветеринара зоопарка, где Ночь мог его видеть?), держащий в руках шприц. Тот на всех рисунках оставался пустым. На последнем листе были только гноящиеся больные глаза Старой Львицы.

– Переверни.

Ким перевернул последний рисунок и увидел с обратной стороны еще одно изображение Старой Львицы, там странное пятно увеличилось в размерах и уплотнилось.

– Она больна. – Ким пытался сложить в голове, всё что хотел донести до него Ночь. – Лекарства не помогут. Ты просишь усыпить её?

– Я обещал.

– Хорошо. – Ким не мог просто так на веру принять такую серьёзную информацию. Он уже высчитывал, через сколько часов придёт на работу в зоопарк ветеринар.

– Напиши. – Голос Ночи напоминал сейчас рык льва. – Что сделаешь.

– Мне написать расписку, что я помогу избавить львицу от страданий?

– Да.

Пожав плечами Ким взял лист со словами «Помоги ей», чуть ниже написал: «Я помогу ей», поставил число и расписался. Как только была поставлена подпись, Ночь выдернул листок из-под рук Кима, свернул его и убрал в карман.

– Не получилось. – Ночь хотел выразить, как он огорчён, но его горло плохо справлялось с членораздельной речью, а уж о передаче эмоций не следовало и мечтать. – Устал, домой.

– Можешь передохнуть у меня. – А вот голос Кима выдал его незаинтересованность в гостеприимстве.

Ночь хмыкнул, достал из-за пазухи сложенный вдвое листок, опустил его перед Кимом. – Увидимся.

Заинтригованный Ким краем глаза уловил, как гость поднимается с места и уходит, пока он разворачивает листок и рассматривает рисунок. На рисунке был изображён сам Ким в виде тряпичной куклы, у которой торс и голова были заключены в два кубика льда. Удивлённый Ким услышал колокольчик входной двери, повернувшись, осмотрел помещение паба. Тед составлял перевернутые стулья на столы, больше в зале никого не было.

Ночь спешил добраться домой до рассвета, так как не хотел пугать своим видом водителей встречных машин и редких пешеходов. Были уже случаи в последнее время, когда он не успевал затемно попасть домой и ловил на себе недоумённые взгляды. Уже полгода он колесил по дорогам в поисках чего-то не совсем понятного ему. Спал в специально оборудованном фургоне днем, а в тёмное время сидел в кабине и смотрел на появляющихся в поле зрения людей.

Это началось после посещения зоопарка. Ночь почувствовал, что больше не может находиться в четырёх стенах. В поездках он был неприхотлив в еде и по традиции (в первый раз к нему попал фургон с несколькими ящиками фруктов, от которых отказался клиент), в дорогу брал только яблоки. Приезжая в новое место, где чувствовалось «присутствие» львицы, Ночь зарисовывал из кабины фургона местность. Его интересовало расположение видеокамер, электрораспределительных щитов, фонарей. Обратив своё внимание на такую особенность рисунков, он даже подумал, что нужна его помощь в организации охраны этих мест в ночное время. Но среди набросков систем безопасности попадались странные даже для него. Рассматривая их дома, Ночь постоянно возвращался к группе рисунков, которую он называл «Девушка Огненный Цветок».

Её он встретил неподалеку от городка, на задворках ночного клуба. Под утро девушка возвращалась с работы, уставшая, довольно красивая, окружённая «языками пламени». К ней он часто возвращался в перерывах между своими поездками, ставя фургон на самую тёмную часть асфальтированной площадки за клубом. Рисовал её он каждый раз по памяти, но о ее личной жизни знал больше, чем о своей бывшей семье. Стараясь разгадать загадку девушки и свой интерес к ней, он попросил Алекса купить ему ноутбук. Изучив социальные сети и открытую информацию, Ночь так и не смог понять своего интереса к ней и объяснить, почему он видит языки пламени вокруг физического тела девушки (рациональной частью своего ума он прекрасно понимал, что этот огонь может быть плодом его воспалённого воображения).

На остальных рисунках скорее отображались следы его «неудач», так как они больше походили на пустое полотно, с которого кто-то ушел буквально несколько мгновений назад. Под каждым рисунком Ночь проставлял время и место, указывая каждое своё посещение. Когда у него пропадал интерес, на старые места он ездил из одного лишь упрямства. Две локации принесли хоть какой-то результат. На сделанных в там рисунках появились пятна (как в тестах Роршаха), окружающие женские тела. Вспоминая учение Фрейда, Ночь мог сказать, что у него появились странные «сексуальные» потребности. Теперь он называл себя маньяком, только не знал, к какой категории таковых себя причислить – сексуальный или просто погулять вышел.

Уверенности в своих действиях за последние полгода Ночь подрастерял, а смысла жизни так и не нашел. Оставалось только одно – съездить поговорить с Кимом, посмотреть на львов. Не желая напрасно беспокоить старого друга, Ночь сам отыскал животных в зимнем вольере – помог устойчивый львиный запах. Как и обещал Ким, Старой Львицы там уже не было. Но кошки скребли у Ночи на душе, поэтому он проследовал чуть дальше и все-таки нашел Старую Львицу. От неё уже слабо пахло жизнью, она была накрыта облаком из маленьких тёмных мушек, кружащих над ней и жалящих ее. Боясь учуять запах гниющего мяса, Ночь перебрался через ограждение, заткнул нос, медленно приблизился к Старой Львице. Больная большая кошка открыла глаза, посмотрела в его сторону. Недовольно рыкнув (Ты обещал!), она требовала честного ответа глаза в глаза. Ночи трудно было увидеть всю глубину её взгляда при слабом освещении зоопарка. Преодолевая свою брезгливость, он медленно приблизился к облаку мошкары. Та гудящей стеной прыгнула ему на встречу, расширяя диаметр роя. Ночь почувствовал, как там, где билось сердце, заныла пустота, тёмная и обжигающе холодная. Рой мошкары начал пульсировать в такт медленно нарастающей боли потери, одиночества. При близком рассмотрении оказалось, что это не совсем мошки. Они очень напоминали Ночи то странное, что выпускал Джон Коффи в фильме «Зелёная Миля». Облако мошек окружало лежащую львицу, заявляя своим присутствием, что она их добыча. Попробовав разогнать рой руками, Ночь просто ввалился в пустое от «мошек» пространство.

Повернувшись к животному, ища запахи, Ночь осторожно втянул носом воздух. Старая кошка пахла не так, как он помнил по их первой встрече, а как Больная Львица из его видений. Шаг за шагом Ночь приближался к ней, всплывающей из его воспоминаний пугающей реальностью. Львица жалобно рыкнула, и он понял её запах: ненужность, бесполезность, старость. Теперь она не могла вести прайд, искать добычу и тропу к водопою, продолжать род. Пустота запульсировала в груди Ночи, и восприятие мира Старой Львицы возникло в его голове. Это было пугающе похоже на те видения, которые посетили его в ночь их первой встречи. От осознания сливающихся реальностей у него подкосились ноги. Внезапная слабость в теле позволила ему лишь упасть на колени перед головой львицы. Горячий, сухой нос ткнулся ему в руки. Боль животного пульсировала вокруг Ночи, не попадая в резонанс с дрожащей в нём пустотой. Терпеть свою боль он давно привык, а вот переносить чужую… Голова львицы легла на его колени.

Ночь обнял её за шею, склонился к уху, пытаясь найти воздух и слова, позволяющие ему оправдаться пред ней. Да, он дурак, что доверился другим. Да, он человек, проходящий мимо чужой боли. Да, он эгоист, признающий только свои страдания. И как человек он отчетливо понимал, что это существование – не воля самого животного. В дикой природе оно давно пришло бы к естественному концу. Ветеринары зоопарка искусственно поддерживают в Старой Львице жизнь, проводя опыты, тестируя новые лекарства. Чем он может ей помочь? Забрать её боль?

Ночь только подумал о своей вине и помощи Старой Львице, как она расслабилась под его руками, тихо пискнула, точно маленький котёнок. Глубоко вздохнув, он открыл своё пространство пустоты, готовое поглотить любую боль. Ночь зажмурил глаза, ожидая, что мириады мошек начнут впиваться в его тело, прогрызаясь сквозь живую плоть до самого сердца. Хоть и не самая лучшая смерть, но ему ли выбирать? Произошло обратное, мошки истаяли на границе их реальности, открыв дорогу в незнакомый для Ночи Мир. Там была высокая трава, колышущаяся под порывами ветра как водная гладь. Безграничная зелёная даль, прореженная одинокими деревьями. Что-то рванулось из его рук, нет это не Старая Львица пыталась высвободиться от объятий Ночи. Из дряхлого, прожившего свой век тела рвался дух Молодой Львицы. Он посмотрел в её глаза и всё понял. Старая Львица не сопротивлялась, когда сильные руки сжались на её шее. С последним ударом останавливающегося сердца из рук Ночи вырвалась Молодая Львица. Она в один прыжок оказалась в высокой траве, остановилась, повернув голову, призывно посмотрела в глаза своего освободителя.

Ночь разжал замок из побелевших от напряжения рук. Поднимаясь, посмотрел на бездыханное тело у своих ног. Перевёл взгляд на полную сил и энергии Молодую Львицу. Она издала звук, зовя его присоединиться к ней (будет весело, много пищи).

– Счастливой Охоты. – Сказал Ночь, давая понять львице, что у него ещё есть здесь дела.

Молодая Львица бросила на него взгляд, сузив зрачки от удивления его выбором, и исчезла в зелени. Вскоре её перемещение угадывалось только по колышущейся, не от ветра, траве.

– Счастливой Охоты. – опустившись на колени, Ночь поцеловал Старую Львицу в холодный нос, закрыл безжизненные глаза.

Поднявшись на ноги, Ночь запрокинув голову посмотрел на пробивающиеся через огни города и фонари зоопарка звёзды. Насколько он помнил, именно так они и располагались, были так же холодны. Подражая герою Зелёной Мили, Ночь открыл рот, выпуская из себя накопившуюся боль, бессилие и усталость от земного бремени, выбранного не им. Его искалеченные губы шевелились, челюсть двигалась, выталкивая сгустки негативной энергии, так и не облечённые в слова. Резким толчком, как будто он получил удар под дых, из его тела вырвалось что-то тёмное, имеющее мало отношения к Жизни. Резко согнувшись, он хватал ртом воздух, изливая своё недовольство тем, что земля могла носить тех уродов в белых халатах, что издевались над Старой Львицей в угоду своему кошельку.

От такой «гимнастики» у него поплыла голова. Плохо ориентируясь в пространстве (в какой стороне северный полюс?), Ночь добрался до стены вольера, подтянулся, закинул ноги на стену. Когда за ней он не нашёл опоры, то лишь усмехнулся мысли, что всё-таки провалился в рай для Царей Зверей. Запах здесь стоял более сильный, чем в вольере Старой Львицы, и под деревьями угадывались силуэты группы животных. Ночь осторожно ступал, до него начало доходить, что окружающий мир больше походит на искусственно воссозданные условия, чем на сочную жизнь саванны, куда ушла Старая Львица. Не зная, сколько прошло времени, Ночь с улыбкой подумал, что может повторить подвиг Кима, если его найдут утром спящим в объятиях львов. Среди общего мускуса прайда он разобрал знакомые нотки. Чуть изменённые. Может, за высокой травой Мира Львов скрывалась эта поляна, как место сбора старых друзей?

Вот Старшая Львица подняла голову, спросила: «Мама?». Тогда Ночи всё стало ясно – он перелез через стену в соседний вольер, а не провалился в другой мир. Старшая Львица была похожа на свою мать. И как вокруг той, вокруг дочери вился рой мошек, только меньшей плотностью. Правильная сферическая форма не оставляла сомнений. Медленно перемещаясь среди отдыхающих львов к центру роя, Ночь вновь ощутил растущее давление на своё тело, когда мошки агрессивно отреагировали на его приближение к Старшей Львице. Задержав дыхание (не хотелось вдохнуть хоть одну), он продавил сферу, медленно приближаясь к животному. Снова картинки: люди в белых халатах, уколы, разлука с прайдом, одиночество в помещении с толстыми, невкусными прутьями, о которые крошатся зубы. Разрывающая нутро боль сменяется накрывающим маревом дурмана, сваливающего в липкий сон, не дающий выхода к охоте.

Ночь смог отделить себя от видений, понять, что второй раз неисполнимых обещаний он давать не будет. Медленно опустившись на колени, он погладил большую и тяжёлую голову кошки. Старшая Львица положила ее ему на колени. Ей было немного страшно, поэтому она закрыла глаза. Мурлыча, как маленький трактор, высказывая странному существу, пахнущему, как её мать, полное доверие. Она готова была последовать за своей родительницей. В этом мире её время прошло, ей больше не приносить львят, не водить прайд на водопой и охоту, не искать прохлады от палящего солнца. Принятое ею решение разогнало мошек, открывая окружающую их со всех сторон высокую траву. Вот она зашевелилась, и из зелёной стены высунулась голова Старой Львицы. Призывно рыкнув, она позвала их обоих присоединиться к трапезе –прекрасной, теплой туше молодого буйвола. Старшая Львица движением головы сбросила руку Ночи, приподняла шею, чтобы ему было удобнее её обхватить. Более молодая и энергичная сущность билась в одряхлевшем теле. Ей хотелось на волю, подальше от плохо пахнущих двуногих, от шума и суеты этой реальности.

Тяжело вздохнув, Ночь обхватил шею животного, впуская в себя боль и страдания Старшей Львицы. Бесформенные сгустки перетекли в пустоту на месте сердца Ночи, более мягкие и менее оформленные, чем у Старой Львицы. С последним ударом сердца Младшая Львица прыгнула к своей матери, приветствуя её. Звуками, касаниями тела показывала, что она здесь.

Больше не было смысла «обнимать» Старшую Львицу. Разжав побелевшие пальцы, Ночь бережно опустив голову животного на землю, поднялся. Он стоял и смотрел вслед удаляющимся помолодевшим львицам, даже когда их перемещения угадывались лишь по движениям травы. В его голове было пусто и светло. Ни грусти, ни жалости. Стоило найти силы, чтобы заглянуть в себя поглубже.

Разумом он понимал, что сделал, но что скажет его сердце, если оно у него ещё осталось? Он отнял две жизни или избавил невинных от страдания? Кто поможет ему преодолеть его «облако», заставляющего его убегать от воспоминаний? Где он обретёт покой, если его заслужил?

Ему хотелось убежать мальчишкой в высокую траву, нагнать львиц и, забравшись на загривок Старой, с гиком пронестись по саванне. Но… Он был привязан к своему старому, пусть и покалеченному, телу. Ночь чувствовал эти путы, такие тяжёлые и прочные, что он с трудом стоял на ногах. Он задрал голову, как мог, стараясь вырвать из тела позвоночник. Капюшон слетел с его головы. Холодные звёзды, беспристрастные, как судьи, взирали на оплавленного человека, стоящего над остывающим телом львицы. Ночь открыл рот, выпуская свою ярость в беззвучном крике, его связки напрягались, но даже львы не отреагировали на его вопль. Он не мог называть себя старым именем, так как прежние интересы, страхи, увлечения были ему теперь чужды. Не мог отождествлять себя как «Я», так как больше не имел желаний, стремлений, мечты. Вместо чужой боли и страданий его наполнил звёздный свет, укутав скрытую в нём темноту в кокон. Чужая холодная энергия сила в его тело, заставив крутиться и бурлить сохранившуюся в его теле энергию. Пригнувшись к земле, как при острых коликах, Ночь был рад хоть что-то ощущать – почувствовать себя живым, хоть на краткий миг. Излишки холодной энергии стекали с его губ на землю. Стараясь поскорее от них избавиться, он пытался их сплёвывать, звал по именам маму, жену, детей. Переживая эту новую боль, он был согласен её нести, лишь бы она не досталась тем, кого он так любил когда-то.

Добравшись до своей «берлоги», Ночь спокойно посмотрел на свое отражение в зеркале. Раньше у него были сомнения, но после сегодняшней ночи он мог спокойно признаться себе, что перестал быть человеком – всё-таки тогда, в облаке пара, он умер. Скончался как человек, только сейчас он понял это. И если раньше его раздражало собственное изуродованное ожогами тело, то теперь в Ночи проснулась бережливость. Он не знал, сколько ещё времени ему отпущено, поэтому не хотел оказаться дряхлой развалиной в самый ответственный момент. Из глубин его памяти всплыли рекомендации доктора по уходу за кожей, предписанная ему диета. В комнате наверху (теперь он мог зайти в их бывшую спальню) обнаружилась одежда из специальной ткани, особого кроя, без швов. Теперь ему было о ком заботиться, для кого Жить.

Хоть Ночь не до конца понимал свое «предназначение», но начал чувствовать, что на него есть планы «наверху». Осталось определиться с тем, чем он займёт свободное время. Он не желал быть слепой пешкой в чужой игре, хотел понять план, ради которого его оставили на Земле. Первый его шаг – поездка к Киму – был обязателен. Именно в сегодняшнее посещение зоопарка ему открылась тайна его визита в паб «Берлога». Он не вполне понимал намерения Кима «скормить» его львам, но точно был уверен, что это позволило ему встать на «нужный Путь».

Отстранившись сейчас от мучавших его страданий, от боли по своей утерянной жизни, Ночь отчетливо, с ясностью искусственного интеллекта, осознавал, что он искал помощи у того, кто попал в точно такую же ситуацию. И как человек человеку он доверился Киму, который нарушил обещание. Так человек ли Ким?

Ему удалось разобраться в мотивации своих поступков до посещения зоопарка, оставалось разобраться с его «жизнью» между первым и вторым общением со Старой Львицей. Не находя ответов в человеческой части своего сознания (восприятия мира разумного существа, погруженного в социум), Ночь решил просто подвергнуть анализу, всё, что он сделал за это время. Собрав все рисунки, считая их бесполезным мусором возомнившего себя нужным человека, он собирался их просмотреть и сжечь. Не находя в этих набросках ничего ценного, Ночь отобрал несколько странных, вызывающих желание почесать несуществующие волосы на голове. Один из листов упал на пол. Нагнувшись за ним, Ночь бросил взгляд на рисунок и замер. Под новым углом и при «неправильном» расположении листа относительно зрителя перед глазами Ночи предстала Тёмная сфера из мошек. Точно через такую он проходил сегодня дважды: первый раз – разделив Жизнь и боль Старой Львицы; второй раз – пожалев ее дочь.

Скинув с обеденного стола всё лишнее, он выкладывал по одному в центр стола свои рисунки. Потом ходил вокруг, выискивая скрытые для его прежнего уровня сознания знаки. К утру в руках Ночи оказалось 28 рисунков с Тёмными сферами. Чувствуя большое возбуждение от увиденного, он вынужден был принять снотворное, чтобы выспаться пред встречей с Кимом. Сделанное им открытие не могло отменить утверждённого плана на жизнь.

Подъезжая к пабу, Ночь не ощущал в себе злости по отношению к Киму. Тот предпочитал чувствовать себя человеком, увечным, но все же. Как и всем людям, ему было свойственно переоценивать свои возможности, давать обещании, которые он не собирался выполнять. Припарковавшись, Ночь проверил, на месте ли листок, и вышел из машины. Обходя «верного коня», он решил, что пора купить свой собственный фургон, в котором, возможно, и найдут его тело. Как простому человеку, ему ещё хотелось умереть в собственном доме, но он понимал, что такая вероятность имеет малые шансы быть реализованной. При интенсивности интереса окружающих к его жизни, его тело после смерти дома могут обнаружить через месяцы. Жилище, пропахшее мертвецом, не принесёт его жене и детям хорошей денежной компенсации.

Зайдя в паб, Ночь остановился на пороге, делая вид, будто осматривает помещение. На самом деле он опешил от вида окружающей Теда серебристой сферы. Причём это был не ювелирный металл, начищенный до блеска. Скорее техническое серебро, с которым Ночи в прежней жизни приходилось работать. Блестящий металл было распылен вокруг Теда в виде облака-сферы. Она, задерживая-отражая лучи света, рассеивала тьму. Придя в себя, Ночь кивнул Теду и прошёл в дальний угол паба, так любимый Кимом. Отодвинув стул, сел на его место. Действительно хороший выбор. Перед его глазами было всё помещение с посетителями и Тедом. Кроме хозяина заведения, больше никто из присутствующих не имел каких-либо видимых отличий от нормальных людей.

Продолжая наблюдать «эффект Теда», Ночь прекрасно видел, как бармен снял трубку телефона и, сказав пару слов, положил ее. Оставалось немного подождать, обдумать, как и что он должен сказать Киму. Ему не хотелось задерживаться тут надолго. У заведения был специфический аромат, которому он предпочёл бы запах бензина или пыльной дороги. Теперь у него не было прав на эмоции, сомнения и чувства. Будущее Ночи состояло из плана действий, неопределённого толка, с ограниченным количеством (28) шагов. По реакции Теда стало ясно, что в помещение спустился Ким. Дверь чёрного хода была скрыта от взглядов посетителей, и Ночь просто ждал, когда Ким появится в его поле зрения.

Одна из лампочек, освещающих барную стойку, оказалась прямо над головой Кима, придавая ему ореол из света, разложенного на спектральные составляющие. Сместившееся в пространстве тело Кима немного утратило интенсивность свечения окружавшей его сферы, но совсем не угасло. Пока он подходил к столику, за которым сидел Ночь, по его эмоциональному фону (движения, походка, аура) было видно, что его оторвали ото сна и он очень недоволен выбранной гостем позицией.

– Ты обещал. – Вместо приветствия Ночь вытащил из кармана рисунок Старой Львицы с подписью Кима на обратной стороне.

Дальнейшие планы на беседу пошли прахом, так как вблизи Ночь разглядел, из чего состоит сфера, окружающая Кима. Частички походили на капельки стекла неправильной формы. При попадании на них белого света от внешнего источника они рассыпались пляшущими пятнышками всех цветов радуги. Это завораживало, заставляло забыть Ночь о дыхании, порождая желание собрать из этого «пазла» целую радугу. Глубоко дыша (наверное, это походило на гнев), он встал, обошёл Кима, стараясь не задеть его сферу, и быстро покинул паб.

План пришлось немного подкорректировать. Ночь отнесся к этому спокойно, без педантизма. Понимая, что есть основная линия (рисунки), он не старался подстроить под неё оставшееся у него время. На возникшие вопросы следовало с терпением стоика ждать своевременные ответы. Попросив Алекса найти ему свободный фургон с возможностью ночёвки в нём в любую погоду, он получил такой транспорт с термобудкой. Пришлось в несколько заходов переоборудовать машину под себя: перенести терморегулятор из кабины, поставить замки, открывающиеся только из будки; обустроить постель и туалет, а также добавить дополнительный бак для топлива. Пока Алекс доставал всё необходимое для обустройства «гроба на колёсиках» (так он решил называть место своего последнего пристанища), Ночь фиксировал для себя на бумаге вставшие передним вопросы. Их в общей сложности было не так уж и много: время, когда будет происходить «основная линия» (места уже отмечены тёмными сферами); что он должен делать; кто несёт тёмные сферы; почему его тянет в то место, где он встретил носителей серебра и стекла? На эти немногочисленные вопросы уходили горы бумаги, так как его руки предпочитали рисовать, а не писать. Сам процесс появления изображений Ночь воспринимал с большим удивлением. На большинстве рисунков была Огненный Цветок в разных ракурсах, позах и вариациях застывших на её лице эмоций. Он понимал, что увиденные им образы девушки никак не вяжутся с её реальной жизнью, с её прошлым. Приходилось опять успокаивать себя мыслью, что он пока не сошёл с ума, просто у него навязчивая, почти маниакальная привязанность к этой девушке.

Немного дольше, чем он рассчитывал, пришлось модернизировать купленный Алексом продуктовый фургон. Изначально Ночь планировал приобрести машину, в кузове которой он смог бы находиться при любых погодных условиях. Плюс после дневного пребывания в кузове арендованного у отца Алекса фургона ему хотелось видеть, что будет происходит вокруг припаркованного автомобиля, а не строить догадки. Для этого пришлось заказать и разместить на крыше фургона качественные портативные камеры, тщательно их замаскировав. Понадобилось найти подходящее железо и софт, чтобы иметь возможность записывать изображение с камер и выводить его на монитор. В остальном Ночь собирался вести спартанский образ жизни в фургоне (душ, кухню не планировал).

Обкатывал свой новый фургон Ночь по самым глухим местам, в какие только мог заехать. Очень быстро он устал от людей. Это выяснилось после суток в кузове фургона на оживлённой парковке супермаркета. Люди, большинство из них, посвящали свою жизнь кормёжке и продолжению рода. Современному человеку не требовалось искать пропитания каждый день, достаточно было раз в неделю выехать и закупить продукты. Мужчины и женщины покидали автомобили в обществе своих уменьшенных копий, а возвращались с полными тележками (видимо, было время распродаж или пятница). Особи человеческого вида, не обременённые потомством, всеми способами искали возможность им обзавестись (или хотя бы спариться). Агрессивные действия подростков, напоминавших ему обезьян в зоопарке, их шумное и вызывающее поведение на парковке даже сквозь толстые стенки нового фургона доставляли Ночи неудобство.

На природе всё было честнее: сумел – поел; достоин – размножился; уцелел – передал умения потомству. Таковой круговорот навыков выживания в природе систематически нарушался деятельностью людей. Ночь не мог ни помешать этому, ни осудить изменение человечеством дикой природы под свои «взгляды». Он просто наблюдал, как Жизнь трансформируется, подстраиваясь под людей, создавая новые источники питания, иные способы существования. Ночь, оставаясь простым наблюдателем, не горел желанием вмешиваться в чью-то жизнь, так как не был уверен в лучшую ли сторону она повернётся с его «помощью».

Нетерпеливое ожидание «первого шага» заставляло его постоянно возвращаться туда, где он видел Огненный Цветок. Проводя анализ местности, он сумел вычислить расположение первой тёмной сферы – в ста метрах от его привычного места парковки у ночного клуба. Но сколько он ни изучал этот клочок земли (там находился небольшой газон), ему так и не удалось увидеть сферу. Земля была как земля, её регулярно поливали, засеяли газонной травой. Рядом с первым участком не наблюдалось никаких природных или технических аномалий – трансформаторных будок, выхода силового кабеля или водопровода.

Девушка на рисунках тоже молчала. Одно время Ночь пробовал заставить её говорить, как в комиксах, но его сознание не управляло процессом создания рисунков. Ему лишь оставалось дурачиться и прописывать карандашом возможные диалоги между ним и девушкой. Позже, удаляя их ластиком, Ночь пытался произнести вслух то, что писал, как свою речь. Он и в прежней жизни не был красноречив, а теперь… оставалось только гадать, чем он сможет помочь Огненному Цветку, кроме как избавить ее от икоты или излечить от заикания.

В один из вечеров ему очень захотелось пересмотреть все свои рисунки. Следуя проверенному ритуалу, он поочерёдно выкладывал в центр обеденного стола листы с изображениями сфер. Ходил вокруг, изучал, всматривался. И вот его прошиб холодный пот – на бумаге проступили знаки! Рисунок, изображавшей газон одной из парковок, прятал белые цифры. Если принять, что они обозначают число и время, то получалось, что срок завтра, после трёх часов от полуночи. Ночь посмотрел на часы, проверил координаты места, изображенного на рисунке. Он успевал туда добраться, но у него не было времени подготовиться.

Зная, что этот момент наступит, он пока так и не решил, что ему делать, к чему готовиться. У него имелись проблемы с речевым аппаратом, да и внешний вид не располагал к доверительной беседе. Язык глухонемых выучить было можно, но Ночь сомневался, что он пригодиться. Пантомима могла стать вариантом, но в условиях плохого освещения парковок в ночное время тоже не особо хорошим.

Нервничая из-за полной неизвестности, Ночь перебирал в голове варианты получения нужной ему информации. Вспомнив, что на места, где проявились тёмные сферы, его вывел запах Старой Львицы, он пытался выйти с ней на «контакт». Нашел в интернете несколько сайтов для медиумов, но там было больше рекламы их услуг, чем полезной информации. А самым доступным для него способом успокоить нервы и возбуждённый мозг оказалась чистка яблок. Она и пара таблеток снотворного позволили ему под утро погрузиться в сон, в котором к нему пришла Старая Львица. Она была молода, полна сил, сыта и лежала у ног Ночи, который сидел на обрыве высокого холма. По раскинувшимся перед его взором просторам саванны ходили стада буйволов, антилоп, зебр, ещё более мелкие животные иногда выныривали из высокой травы. Вот на полотне колышущихся трав промелькнула голова выслеживающей добычу Старшей Львицы.

Когда Ночь проснулся, его наполняли покой и уверенность, что он всё сделает правильно. Трата лишней энергии на эмоции и переживания не принесет никому пользы. Спокойно собравшись, он загрузил всё необходимое в фургон. Немного подумал, сидя в привычном когда-то кресле у окна гостиной, и ему показалось правильным захватить с собой старый брезентовый плащ.

По дороге Ночь ехал спокойно, соблюдая скоростной режим и все правила. Так было проще себя сдерживать, не пускать в голову тревожные мысли, грозящие погрузить сознание в панику и нерешительность. На месте он был за час до назначенного времени. Перебравшись в кузов, включил монитор. Внимательно всмотрелся в изображение с камер наблюдения. Ночная парковка очень походила на каменистую пустыню своей скудной растительностью и движущимся по воле ветра мусором. Вытащив из железного ящика старый плащ, Ночь снял новый и надел грубую парусину. Накинув капюшон, выключил монитор. Подумав, он остановил запись со всех камер, так как чувствовал, что ему впоследствии захочется пересматривать это видео, что могло привести к ненужным для его разума состояниям, зависящим от предстоящих действий с его стороны. Посмотрев еще раз на время (оставалось полчаса), набрал в карманы плаща яблок из ящика, стоящего возле закрытой двери фургона. В правом кармане обнаружился нож, найденный им при уборке в подвале. Странное кривое лезвие заставляло вспоминать, как этот нож оказался в его доме.

Пока Ночь шёл от фургона к месту, он позволил себе углубиться в воспоминания. Мысли о ноже не обжигали его. Он как будто копался в тёмной, пыльной кладовке, сверяя нож в своей руке с картинками воспоминаний. Не доходя до того места, где на рисунке проявилась тёмная сфера, метров десять, Ночь остановился, не собираясь пугать кого бы то ни было. Сев прямо на землю, спиной к месту, достал из кармана яблоко. Начал изогнутым лезвием срезать кожуру и понял, что это процесс не простой и непривычный для него. Ощущение неловкости в руках подстегнуло память, и Ночь вспомнил, что нож ему преподнесли на работе. Поводом для подарка был его день рождения. А нож предназначался для разрезания силового кабеля. Тот памятный день начал окутывать сознание Ночи, напоминая, чего он тогда ждал, на что надеялся. Проступившие смутные черты лиц жены и детей снова швырнули его в плотную, жаркую стену белого пара. Задыхаясь от боли, ломавшей его кости, всё нутро, заставляющей вскипать мозг, он вывалился в воспоминание о такой же тихой ночи в пустыне. Предпочитая оставаться в прохладе остывшего солончака, Ночь трясущимися руками продолжил снимать с яблока кожуру, стараясь получить как можно более длинную спираль.

Несколько яблок спустя Ночь почувствовал «спинным мозгом», что рядом с ним кто-то есть. Медленно поднявшись с земли, чтобы не спугнуть неизвестного, он повернулся. В центре тёмной сферы стояла статуя – девушка Огненный Цветок, застывшая на пороге между Ужасом и краем Жизни. Казалось, ещё капля страданий – и белый мрамор, из которого неизвестный художник зачем-то создал эту статую, взорвётся миллионом осколков. Не доверяя своим глазам (в последнее время они часто обманывали его, показывая не вяжущиеся с реальным миром картинки), Ночь прикрыл веки. Теперь благодаря его «суперспособности» он различал тепло тела девушки. Она была жива! Только Страх и Ужас, исходящие от тёмной сферы, выкачивали из её тела Жизненную силу, заставляя замереть в сгустившемся времени. Приготовившись к нестерпимой боли, Ночь шагнул в сферу девушки.

Чужие ощущения окружили его, как наживлённая портным одежда, которая от резкого движения может разойтись и выбросить «гостя». Это сковывало движения, не позволяя Ночи успеть отреагировать на происходящее вокруг девушки, передать ей свою волю и способность действовать. Он видел мир ее глазами как сшитые в одновременную проекцию куски реальности, понимая интуитивно последовательность их чередования. Девушку после тяжёлой ночной смены подкараулили два обдолбанных наркомана (они в ее восприятии быстро трансформировались в демонов, неспособных понять человеческую речь). Под действием наркотиков они вообразили, будто она станет их секс-рабыней, которую они смогут продавать всем желающим. Ударив девушку по затылку, они затащили ее в машину, увезли в промзону. Приняв очередную дозу, почувствовали себя сатанистами. И чтобы их новый хозяин даровал им вечный кайф, они решили принести ему жертву. Вытряхнув девушку на асфальт, сломали битами её лодыжки (ноги Ночи чуть не перестали его слушаться, принимая чужую боль за собственную). Наслаждаясь своим «могуществом», подонки облили девушку бензином, сказали, что если она успеет доползти до распахнутых в ночь ворот, то Бог есть и она останется жить. Обезумевшая от боли и страха несчастная поползла к свободе.

– Слишком просто. – И новые удары бит сломали ей бедренные кости, а потом кисти и плечи.

– А я слышал, что черви на сковороде быстро прыгают. – девушка щелчок откинутой крышки зажигалки. Как ни рвалась она на волю, огонь был быстрее.

Сознание Ночи разделилось на две реальности. В одной он стоял напротив застывшей от ужаса девушки на газоне парковки. В другой были Страх, Боль и Ужас происходящего с девушкой Огненный Цветок. Наблюдая раз за разом этот фрагмент будущего девушки (по всем признакам выходило, что всё произойдёт в скором времени), как поставленное на циклический повтор видео, случайный зритель старался найти правильное решение. Ночь с кривым ножом в руках пытался перерезать горло мучителям девушки. Совершал размашистые движения, стараясь подрезать сухожилия на руках, ногах демонов (людьми он бы не назвал их ни при каких обстоятельствах). Но его руки впустую месили воздух, не причиняя никакого вреда призрачным сущностям. Истекая потом и чувствуя, что его рёбра не могут выдержать напора лёгких, он остановился. Отстраняя сознание до точки, в которой его физическое тело прорывалось сквозь тёмную сферу, Ночь явственно увидел тщетность своих попыток избавить Огненный Цветок от её истязателей. Эти двое, хоть и не были плоскими, как в кино на экране, оказались так же эфемерны. Они ещё не состоялись в реальности, чтобы материализоваться. Присмотревшись повнимательней, отстранённо, Ночь увидел, что по мере развития кошмарного сюжета двое становятся темнее. Стараясь отвлечь Огненный Цветок от ее боли и ужаса, он сконцентрировался над происходящим с ее мучителями (звания демонов они не заслужили). Вначале лишь ноги негодяев были будто окутаны клубящейся пылью, тёмной взвесью, поднимающейся от земли. К концу жуткой сцены они уже полностью состояли из неё. При более близком рассмотрении эти маленькие песчинки походили на крошечных мошек сфер. Постепенно они становились все темнее. Контрастом к возрастающей черноте мошек служил свет. В середине «сцены» он, как казалось Ночи, набирал силу за счёт языков пламени (пока не реального), окружающего Огненный Цветок. А в финале подонки, поджигая дорожку из бензина, увеличивали силу света на порядок. Переключить остатки своего внимания на девушку – было тяжелей всего. Понимая, что она единственный выход из сложившейся петли событий, Ночь смог уловить сконцентрированный на Огненном Цветке столб нисходящего Света.

Ночь бежал по следу жизни Огненного Цветка, пытался дотянуться лезвием ножа до девичьего горла, чтобы прекратить страдания несчастной. Его нутро сжигала ярость от того, что он не может забрать жизни мучителей, она была топливом, заставляющим работать его мышцы, приводя в движение всё тело. Медленно, сокращение за сокращением, он продвигался сквозь Ужас Смерти, но не успевал, вбирая каждой клеточкой своего тела боль Огненного Цветка. Это было тяжелей, чем крутить перегретую задвижку голыми руками. Его воспоминая о собственном прошлом не шли не в какое сравнение с будущим девушки. Там,приняв решение, Ночь жертвовал собой. Тут нужно было осмелиться забрать будущее Огненного Цветка.

Вывалившись из Ужаса Смерти, Ночь вдохнул холодный ночной воздух, широко раздувая ноздри. Приятно было ощущать нормальное течение времени, чувствовать отзывчивость тела. Подняв руки, он скинул капюшон с пышущей жаром головы. Открыл глаза.

Девушка смотрела на Ночь с доверчивостью девочки, очнувшейся от ночного кошмара. Они теперь, после разделённой Смерти, стали одним сознанием. Она бросилась ему на грудь.

– Ты обещаешь!

Приняв её в свои объятия, Ночь каждой выжженной клеточкой своего оплавленного тела вбирал Любовь, изливаемую девушкой.

– Что я обещаю?

– Что мне не будет больно. – Она показала Ночи (послав картинку из его видения) его стремление облегчить её страдания. Повернулась, подняла его руку с ножом к своему горлу. – Только не испачкай кровью моё платье. Я его так долго выбирала.

Теперь, отстранившись от его тела корпусом, девушка «накинула» на них Его стремление – облегчить Агонию Мук при помощи холодного лезвия.

Он не мог выполнить своё обещание, но руку с ножом не опускал. Тогда девушка, крепко держа его руку с зажатым в ней ножом, сама сделала резкое движение.

Пока вместе с вытекающей из горла кровью Жизнь покидала тело девушки, Ночь чувствовал, как её несостоявшаяся Смерть рука об руку с Болью и Ужасом втягивается в зияющую пустоту его естества. Одновременно с уходящим Ужасом исчезала тёмная сфера. За её ставшими нечёткими границам трава начала набирать силу, пошла в рост. И вот из высокой зелени саванны показались головы львиц. Когда они встретились глазами с Ночью, душа девушки уже стояла на кровавом мосту, соединяющем её остывающее тело и мир львиц.

– Мы проводим. – Пронеслось в голове Ночи. – Ей будет тепло и сытно.

Девушка, прозрачная, как радужная дымка, обернулась к нему, восхищенным взглядом спрашивая разрешения погладить больших кошек. Разве он мог ей запретить?

Он ещё некоторое время стоял и смотрел, как девушка удаляется в высокой траве, положив обе руки на головы львиц. Потом их мир стал терять краски, тускнеть, растворяться. Ночь остался в реальности с мертвым телом на руках. Осторожно, как когда-то собственную дочь, он уложил девушку на постель из трав, стараясь не запачкать её платье кровью. Поправил светлые локоны, чтобы они не щекотали её лицо, распрямился. Тяжесть от «несостоявшейся» смерти девушки давила на него, буквально припечатывая его руки к бокам, вплавляя его ноги, как скальные породы, в землю. Ночь запрокинул голову, спрашивая у ярких точек в небе:

– Почему? Кому нужны такие мучения? Что за садистские наклонности? Неужели это приносит кому-то наслаждение?

Как шелуха от семян, его покидали образы двух наркоманов-мучителей, место мученической смерти, боль и ощущение чужого, женского тела. Внутри оставалось что-то тёплое, живое, согревающее своим светом. Сияние изнутри него коснулось сознания Ночи, утонувшего в свете звёзд. Придя в себя, он накинул капюшон на замёрзшую макушку, повернулся и пошёл к фургону. В тёмной будке он не стал включать свет. Просто сел на кровать, ощущая на своих плечах тяжесть ещё одной оконченной в мучениях и страхе жизни. Как лёгкое пёрышко из крыла ангела его коснулась уверенность, что она поступила бы точно также – избавила бы его от мучений продолжительной агонии. Не осознавая, что делает, он уверенно выбрал из груды рисунков те, что были связанны с этим местом. Сложив их в одну папку, чёрным маркером подписал ее: «Огненный Цветок». Когда он закрывал железный ящик с рисунками, папкой и плащом внутри, до него дошло, что он не может вспомнить настоящего имени девушки. Она осталась в его памяти как Огненный Цветок.

– Первый шаг сделан. – Закрыв заднюю дверь фургона, он посмотрел на затягивающие звёзды облака. – Осталось двадцать семь.

В последующие дни Ночь прислушивался к себе. Он пытался найти следы прежнего человека, жившего в этом теле. Кроме обжигающего тумана внутри его естества, других следов боли не находилось. Он был рад, что остановил запись камер, установленных на его фургоне, иначе его было бы не оторвать от просмотра сцены смерти Огненного Цветка (от его рук). Тогда, возможно, Ночь посчитал бы себя орудием в руках Бога, возгордился и добавил к 28 шагам тех, кто не соответствовал его представлениям о том, как должен выглядеть «правильный» человек. А так – он просто выполнял работу. Пускай не очень чистую, но нужную. В его памяти была история такой профессии как «золотарь»: их работа была необходима людям – они чистили выгребные ямы; из-за специфики условий, в которых они трудились, от них дурно пахло; люди хорошо им платили, но предпочитали обходить их стороной и жить от них подальше.

На взгляд Ночи, современное общество людей достигло уровня золотарей. Из всего виденного в мире зла самый большой ущерб причиняли люди. И они сознательно приносили страдания другим существам, только человек получал от этого удовольствие. Поэтому Ночь надеялся, что его поймают, остановят, но сделают это не люди. Готовясь к следующим шагам, он ждал, что придёт сущность в радужном свечении, положит руки на его плечи и задушит его так, как он когда-то избавил от страданий львиц. Только на такой исход ему и приходилось рассчитывать, так как ни после первого шага, ни после, второго, ни после третьего люди не заинтересовались причиной странного ухода членов его общества.

«Надежда – мать дураков, что не мешает ей быть прекрасной любовницей смелых», – этот фраза появлялась в его голове не раз. Доставая клочок бумаги со странной записью, Ночь не мог понять, для кого он её написал, так как она не являлась ответом на его вопросы. Ему больше подходила фраза про надежду как лозунг для каждого нового дня.

Собираясь на четвёртое место появления тёмной сферы, Ночь посмотрел в глаза своей Надежды. И, кажется, она ему подмигнула. Он уже давно устал нести свою боль, отчуждение, одиночество. Кто и зачем взвалил на его оплавленные плечи чужие страдания? Нет, он не роптал, он просто хотел спросить. Ночь сидел и ждал, когда чужая боль заставит его внять мольбам и войти в земные «круги ада». Спину начала холодить разросшаяся тёмная сфера. И когда на его руках умерла не только девушка, но и очередная надежа, Ночь почувствовал острый, как нож, взгляд в спину. У него не было сил оборачиваться и приветствовать свидетеля его деяний. Укладывая мертвое тело на землю, он ждал окриков, выстрелов, воя сирен, но ему дали спокойно уйти. Краем глаза он уловил радужное сияние чужой сферы, но сил на просыпающийся внутри него интерес уже не было. В памяти осталась улыбка девушки, которая окупала всё, пусть и не перед людьми. Ведь кто-то же есть там, наверху. Оставалось надеяться, что его сопроводят до дома и там арестуют. До самого рассвета чужой автомобиль стоял под его окнами. Так и не дождавших активных действий, Ночь ушёл спать.

Накопившаяся в нём «чёрная желчь» никак не желала стать его частью. Ночь выгонял её из себя, принимая холодные ванны, вытесняя из тела большим количеством тёплой жидкости. Основной его задачей стала подготовка к следующему шагу, для чего были нужны хорошая физическая форма и спокойствие здорового тела. Свободное время Ночь проводил, ища способы быстро избавиться от чужого негатива. В перерывах рассматривал рисунки, определяя время и место следующего шага. Делал всё, чтобы не осознавать, что ему предстоит совершить. Казалось невозможным шагать от существующей боли к ещё большей, которая не делалась привычной, каждый раз была новой. Он добавлял к своей «коллекции» новые страх, боль, страдания и ужас. Разум отказывался понимать, зачем он делает этот шаг в обжигающее облако пара. Кого он спасал? Его дети и жена были в полной безопасности. Друзей, коллег? А им было до него какое-то дело после аварии? Ему дали денег, написали грамоту, оплатили лечение. Алекс и то не смог выпить с ним ни разу за всё время, что был возле его дома. Может, Ночь мазохист? Тогда лучше прервать эту игру, ведущуюся не по правилам людей. Пускай постучат в его дверь – он безропотно откроет, примет казнь как дар, как благо.

Под утро на рисунке поступили цифры. Тяжело вздохнув, он набрал номер Алекса и попросил заправить фургон до полных баков.

Вот он сидит и ждёт, когда чужая боль заставит его внять мольбам и войти в земные «круги ада». Вдруг почувствовал на себе внимание другого человека – оно было приятно ему, как снег – отшельнику в жаркой пустыне. Больше сосредотачиваясь на незнакомце, Ночь впитывал его внимание, такое дружественное, поддерживающее. Определив, откуда за ним наблюдают, он постарался рассмотреть ночного визитёра. Надежда расправила крылья – следившего за ним окружала радужная сфера. Пускай не такая интенсивная, как он себе представлял, но она была. И кого-то ему напоминала, он видел что-то похожее. Ким? Но его сфера была менее интенсивна и имела большее количество кусочков стекла неправильной формы. Механически отрезая от очищенного яблока дольки, Ночь закидывал их в рот и глотал, почти не жуя. Потом за спиной выросла тёмная сфера. Пора.

Когда он уложил девушку, ему хотелось услышать звук выстрела. Ким с его слабыми руками был не способен держать в руках нож, но выстрелить он мог. Так чего же тянет?

Ночь повернулся, закрыл глаза. Ким стоял на четвереньках, впиваясь всеми конечностями в асфальт. Открыв глаза, Ночь рассмотрел на его голове странные рожки. «Он что, изображает чёртика?», – пронеслась нелепая мысль. Опустив веки, он распознал на голове Кима металл, в нем темнело стекло. В голове всплыла картинка из далёких закутков памяти – «прибор ночного видения».

Значит, Ким видел всё. И на прошлом месте был, несомненно, тоже он. Так что его удерживало от звонка в полицию, шерифу, ФБР? Сам решил поиграть в сыщика? Прославиться, поймав серийного убийцу? Интересно, какое прозвище дадут маньяку, укладывающем девушек «спать» под открытым небом с портящим их красоту разрезом на горле. Чудовище? Уго Виллегас? Стендаль? Надо заказать племяннику тетушки Элизы, чтобы он купил газет.

К будничным заботам Ночи прибавились размышления о Киме. Почему тот следил за ним? Почему не сообщал полиции? Почему не шёл на разговор? Ночь был не против свидетелей, но пассивность наблюдателя? В чём интерес? Или у него какие-то заскоки по сексуальной части? Последнее вызвало у Ночи всплеск брезгливости. Как в том анекдоте: серебро-то мы наши, но осадочек остался. Если после следующего шага Ким не придёт на разговор, придётся Ночи самому ехать к нему. Грядущая встреча, к его удивлению, вызвала лёгкое возбуждение. Проведя анализ, Ночь вынужден был констатировать, что что-то человеческое в нём ещё осталось. И это что-то напоминало страх, волнение и беспокойство.

Шестое место. Ночь не готовился принять чужую боль, он старался об этом не думать, позволяя мыслям умчаться навстречу Киму. У него не вызывало сомнений, что любопытный друг и сегодня окажется рядом. Если считать, что планета Земля круглая и маленькая, то можно допустить, что их первая встреча была случайной. Но в прошлый раз Ночь разглядел на голове Кима прибор ночного видения (видел такие в кино), а с подобным оборудованием просто так по улице не ходят. Свою роль в играх с не отпустившим его миром Ночь воспринимал как данность, но какой интерес у Кима?

– Лёгок на помине. – Паркующийся невдалеке автомобиль не скрывал стеклянную сферу Кима. – Долго жить будет, если не измучает его икота.

Выйдя из кабины, Ночь подошёл к задней двери фургона, чтобы пополнить свой запас фруктов. Когда рука с яблоками опустилась в карман, она задела холодный нож. Тело будто пронзило электрическим разрядом, оно изогнулось, заставив голову откинуться назад. Капюшон слетел, а глаза не могли вместить все нависшие над ним звёзды. Принимая произошедшее как ответ на свой вопрос, Ночь начал высказывать всё эти безразличным к человеческим страданиям наблюдателям. Он не мог им простить ту боль, что переполняла каждую девушку, заставляя их выбирать холодное лезвие его ножа. Если силы Света были так немилосердны, то чего можно требовать от Тьмы? Тело Ночи свело судорогой. Его скрутило в комок, припечатывая к Земле. Прикладывая большие усилия, он сумел не упасть на колени, а в «благодарность» высказал все известные ему ругательства.

Одна сила скручивала его мышцы, притягивая тело к земле. Вторая не собираясь выпускать Ночь из своих объятий, тянула кости вверх. В памяти всплыл старый вопрос: «Как при судорогах мышц бедра можно сломать бедренную кость?». Теперь Ночь на себе получал ответ на глупый вопрос. Он был не согласен ни с одной из сторон, которым «перебежал дорогу», с настырностью упрямца не собирался подчиниться никому. У него не оставалось возможности выбирать (Свет и Тьма не претендовали на него, их лишь возмущали его действия), только третья сторона, использовавшая его, была стержнем, скреплявшем позвоночник его Жизни.

– Я пройду этот путь до конца. – Ночь с усилием выталкивал из горла звуки, помогая им обретать осмысленную форму покалеченными губами. – Пусть я его не выбирал.

Ему казалось, что он напрасно тратит на слова последние силы. Но это был его протест тем, кто не забрал его после аварии на ТЭЦ, и тем, кто позволял красивым и молодым тонуть в океане боли и безнадёжности. С последними словами, прозвучавшими гораздо глуше, чем в его голове, Ночь отпустило. Он распрямился, понимая, что ему в очередной раз отказали в присущем каждому человеку праве на смерть. Присутствие единственного свидетеля его сражения с Великими Силами холодило разум, как ночной воздух, добиравшийся до не прикрытой одеждой кожи. Не оборачиваясь, Ночь чувствовал пристальное внимание Кима к своей персоне. Возможно, благодаря ему он до сих пор дышит, но не испытывает за это ни благодарности, ни раздражения. Осознание того, что Ночь вышел из своего тела, наблюдая со стороны за собой и сидящим в машине Кимом, заставило двигаться в сторону места появления тёмной сферы. Ночь шёл, ощущая себя роботом, заводной игрушкой. Изменить направление движения или остановиться было теперь не в его власти. Он подтвердил свой договор, принял на себя ответственность за происходящее, но не мог управлять своей судьбой. Его начинало забавлять стремление Кима проникнуть в чужую тайну.

На минуту Ночь даже представил себе, как пускает Кима в пространство сферы. Чужая боль обрушивается на мальчика, считающего себя видавшим виды морским волком.

– Этот шторм не для тебя. – Тихо прошептал Ночь, не удивляясь, что его ровесник стал для него юнцом, неопытным и пылким.

Сконцентрировавшись на этих давно позабытых им чувствах, Ночь вошёл в паб. Не собираясь пересекаться с Тедом и соприкасаться с его серебряной сферой, вежливым полукивком поздоровался с хозяином и прошёл на место Кима. Настораживало то, что Тед выглядел излишне озабоченным проблемой, не связанной с его пабом. По серебристой сфере, окружавшей бармена, пробегали искры, похожие на статические заряды, которые возникают, когда снимаешь одежду. Эти маленькие молнии были направленны вверх, к потолку. Ночь чувствовал, что они отделяются и от ног Теда, ударяя в пол. Плохо зная характер хозяина, можно было лишь предположить, что его беспокоило какие-то событие, произошедшее с неслучайным для него человеком. А ближе всего он принимал проблемы… В паб спустился Ким. На лице Теда проступило внимание к его физическому состоянию (выглядел тот неважно), но в сфере перестали проскакивать разряды (успокоился, увидев?).

Пока Ким приближался к столику, брови Ночи пытались заползти повыше на его лоб. Радужная сфера, окружавшая Кима в последние их встречи, трансформировалась во что-то серое и неброское. Она по-прежнему играла со светом, изменения произошли с самой ее структурой. Теперь маленькие частички, составлявшие сферу, не походили на битое стекло или бриллианты. Они подверглись трансформации и стали алмазами, кусочками стекла, попавшими в сильную песчаную бурю под палящим солнцем. Точно так же выглядел сам Ким. Он словно провёл неделю в пустыне, застигнутый ураганом. Выбрался из пустыми на последних остатках жизненных сил и потерял почти всю живительную влагу тела.

Пока Ночь рассматривал изменения, произошедшие с его школьным товарищем, Ким застыл в некотором отдалении, словно не хотел впускать в свою сферу Ночь (желал скрыться от него?).

– Садись, – Ночь указал рукой на стул и перебирал голове варианты предстоящей беседы с учетом скудных возможностей своего речевого аппарата.

Когда Ким сделал шаг к стулу, Ночь соприкоснулся с его сферой, без труда «ввалившись» в нее. Заготовленное им движение руки позволило бессознательно, на автомате придвинуть рисунок Кима, стоящего на четвереньках, с прибором ночного видения на голове.

Провалившись в сферу Кима, Ночь не мог собраться с мыслями, описать новые для него ощущения. Первое, что приходило на ум – это кинотеатр, в котором демонстрируют фильмы только для одного зрителя. Большое и тёмное помещение, на экране сменяются картинки по замыслу режиссёра (или случая?). Сначала действие на экране было непонятно. Только приглядевшись повнимательнее, он смог разобрать, что происходит сравнение двух «фотографий» в поисках отличий, изменений. Переключив всё своё внимание, Ночь понял, что рассматривают его (именно так выглядело его тело на сегодняшний момент и в день первой встречи с Кимом). Как внезапный спецэффект Ночь ощутил всплеск эмоций. Навалившаяся на него тяжесть чужих переживаний быстро откатилась в сторону, когда Ким начал говорить. Его голос гулко раздавался в голове Ночи, с запозданием достигая физических ушей. Бросив последний взгляд на экран, Ночь увидел себя сидящим в пабе напротив Кима и прячущим своё лицо и голову под капюшоном плаща.

Произнося слова, Ким «нырял» в память, выводя образы на экран. Получалось похоже на закадровые комментарии к документальному фильму. На экране начал проявляться образ человека в дорогом костюме, в очках с оправой из чистого золота.

Картинку перекрыл силуэт, вставший между экраном и Ночью. Это оказалась молодая, симпатичная девушка. Через Кима Ночи передались желание обладать ею (Ночь даже умудрился кивнуть на вопрос девушки, хочет ли он её) и всплеск неприязни к собеседнику. Ревность из-за «неправильного» поведения девушки, бесцеремонно прервавшей гневную тираду Кима, бурей обрушилась на Ночь. Вскипевшая в Киме ярость вдруг поменяла полярность, и их накрыло безудержным весельем. Хотелось смеяться, пока в лёгких не закончится воздух, подойти обнять самого себя, такого прекрасного и… Рисунок, изображающий сдерживающего рвотные спазмы Кима (у меня все лучше получается портить чистые листы бумаги карандашными набросками), открыл череду быстро меняющихся на экране картинок.

Первым предстал перед Ночью Банкир (странное имя для тёмной сущности). Он выпирал из земли. Казалось, что он не может оторвать одновременно обе ноги от почвы, а если подпрыгнет, то перестанет существовать (действительно, где это вы видели, чтобы банкиры прыгали?). Всё резко изменилось, когда Ким захотел снять золотые очки с Тёмного. Ночь оказался в маленькой лодочке посреди бушующего моря (в подсознании всплыла информация о самом сильном шторме, приходящем раз в сто лет). Было только одно желание, единственная возможность выжить – забиться на дно лодки и молиться.

Отхлынувшая стихия оставила ощущение страха и вины Кима перед Ночью (что происходит в голове у этого парня?). Рассеивая тьму, на экран выплыл высокий монах. Падающий сверху столб света делал его похожим на парящее светлое облако, отбрасывающее тень (физическое тело) на поверхность земли. Осмотревшись по сторонам, он не стал излечивать раны души и тела, не начал утолять жажду и голод претерпевшего крушение моряка. Лёгким движением с всепрощающей улыбкой Ночь (Ким) оказался закинут в прекрасное место, достойное кисти великих художников. Настолько правильное и реальное, что на ум приходило только одно название «Рай».

Восторг и радость длились недолго. Измученному жаждой и голодом Киму не удавалось напиться из прозрачных ручьёв и вкусить сочных плодов, гнущих ветви деревьев. Его руки проходили сквозь призрачные фрукты, а губы не поймали ни капли воды. Самым тяжёлым оказалось не испытание голодом и жаждой. Свет, от которого нельзя было спрятаться ни в тени высоких деревьев, ни закрыв глаза, забирал из тела последние капли живительной влаги, иссушал его и мысли. Знание правильного ответа на вопрос, как прекратить эту пытку, мучило Кима (опять выпячивалось чувство его вины перед Ночью).

Вина пробивалась сквозь упрямство и гордость за дружбу с Ночью, когда экран опять заслонил силуэт. Девушка официантка (Мэдисон) снова пробудила бурю эмоций в Киме. Теперь ему не хотелось плотских утех. Мысленно он перебирал виды наказания непослушных девочек в допустимых для приличного человека рамках. Теперь внимание Кима переключилось на Ночь, что тому было не особенно приятно (хуже зеркала). Отвернувшись от экрана, он увидел проекторную (пора её посетить). Аппетитный запах жареной курицы вернул Ночь в тело. Приникнуть в проекторную и за пять секунд выяснить всё о жизни Ким было просто. Легкодоступность мыслей, мотивов и жизненных интересов Кима отбила у Ночи желание возвращаться в кинозал. Он понял роль школьного товарища в своей судьбе и простил его. Не возникло ни тени желания сопротивляться или возмущаться предписанным, предназначенным. Ночь сейчас ощущал себя как Ким в маленькой лодке посреди бушующего океана.

– Предназначение, – зачерпнув горсть горячих наггетсов из тарелки, Ночь откинулся на спинку стула. Желая переключить колющее, как дыхание песчаной бури, внимание Кима со своей персоны на что-то другое, отмахнулся рукой: – Как ты живёшь (люди любят поболтать о себе)?

Насыщая тело полезными калориями, микроэлементами, белками, углеводами (на что раскладывается простоя еда в организме человека), Ночь решил принять будущий выбор Кима как неизбежное. За типично «человеческое» решение отвести Ночь в зоопарк, Ким был прощён. Оставалось занять себя на время, пока человек, звавший его Сидом, изливает свою душу.

Критерии оценки Кима могли обратиться и против старого друга. Оценив свои достижения и потери, Ночь пришёл к тому же выводу, что Ким, который сравнивал себя со «страдальцами», посещавшими паб. Оставалось согласиться с мнением, что они оба уродцы, случайно избежавшие кунсткамеры. Желания лицезреть себя или Кима больше не было, значит пора искать что-то ещё. Ночь вспомнил последнее, что привлекло его внимание, – изменения в стеклянной сфере. Стараясь разглядеть её получше, он поднялся наверх.

Оказавшись на крыше Ночь осматривал с высоты здания собравшихся в пабе людей. Через матовые кусочки сферы пробивались фрагменты прошлого, будущего или настоящего (трудно было отличить на таком расстоянии) посетителей паба. Это было гораздо интереснее неуправляемого действа на киноэкране. В собравшихся имелось мало добра и «правильных» побуждений к действию во имя Света (относительно других, а не себя). Все, кроме Кима и Теда, готовы были пойти на любые жертвы ради себя, любимых. Ночь терпел «колючее» внимание посетителей паба, сколько мог. По его мнению, это походило на пребывание под палящими лучами солнца (интерес) в центре песчаной бури (страх, отвращение, зависть, злоба). Сквозь острые, колкие песчинки неприязни людей иногда проскакивали капельки «дождя» (сострадание, жалость). Когда у него начало зудеть везде, Ночь осторожно стал «спускаться» в тело. Пришлось, обходя область, занятую в его памяти обжигающим туманом, вспоминать, что такое быть человеком. Осознавать, кто он есть, опустив капюшон плаща с головы.

– Было дело. – Ночь улыбнулся, ставя знак равенства между прежним собой и людьми, показавшимися ему с высоты такими мелочными и самовлюблёнными нытиками. В нём проснулась теплота (любовь, терпимость, человеколюбие?), заставившая его взглянуть на чужие интересы с уважением (не смотря на их мелочность): – Закажи пива.

Ночь что-то сделал не так. Настроение Кима изменилось, от него повеяло ледяной неприязнью. Пришлось анализировать свои слова. Он сказал или приказал? Кто и когда слушался его распоряжений? Пришлось спускаться с высоты в затекшее от длительного сидения на стуле тело. Ночь констатировал для себя один факт – вне тела было гораздо комфортней и приятней. Он улыбнулся, глядя в открытое лицо Кима, со всей нежностью, на какую был способен. Две искорёженные куклы на невидимых ниточках судьбы. Вовсе не змеи. А было бы хорошо скинуть старую, надоевшую кожу. Вернувшись в своё тело, Ночи будто оказался на пыльном, захламлённом чердаке после прогулки по райскому саду. Свет слабо проникал чрез полупрозрачные веки, как через маленькие окошки со стёклами, несущими на себе вековую грязь и паутину. С трудом открыв глаза, Ночь увидел внимательно рассматривающего его Кима. В его взгляде был интерес (капельки дождя на коже) и уважение (лёгкое касание весеннего солнца).

– Мы интригуем и ужасаем публику. – В повисшей в пабе тишине голос Кима был чётко структурирован, почти материален.

– Чувствуешь их взгляды? – Закрыв глаза, Ночь и в физическом теле ощущал уколы внимания к своей персоне. Принимая мнение Кима, что его верхняя часть тела очень похожа на оплавленный сильным жаром манекен, нужно было согласиться и с его самооценкой (Ким представлял себя тряпичной куклой, плохо сделанной марионеткой).

– Я видел тебя. –На экране пробежали картинки с мест «ритуала» (так Ким решил заменить слово «убийство»), – в деле. Не стал обращаться в полицию только потому, что ты так сильно насолил Тёмным. – Мысли Кима проявлялись на белом полотне как мультяшные образы. В частности тело Ночи было разделено на две половины. Одна состояла из света. Вторая – клубилась мраком, из которого выглядывал Банкир. – Буквально вчера меня посетил Светлый. – Акцент внимания Кима вызвал на экран Монаха. – Он тоже подал жалобу на тебя. С какой стороны не крути, я перед всеми виноват.

От яркого контраста между сторонами полотна экран порвалось. Сидеть и смотреть на драную тряпку у Ночи не было интереса, пришлось вернуться в пыльный мир нереализованных надеж и заплесневелых мечтаний. Между Тьмой и Светом Ночь выбрал открыть глаза, оставаясь временно подобием человека.

– По законам людей я твой соучастник. По законам Тёмных и Светлых, я твой куратор и отвечаю за твои поступки.

– Видел в трёх местах. – Ночь погрузился в свои воспоминания. Сравнил их с теми, что у Кима. Результат оказался неутешителен – он виноват перед тремя сторонами. Четвёртой, управляющей им самим и девушками-жертвами, не было. Ночь поднял руку с тремя прямыми пальцами, вопрошая небо. – Людей, Светлых, Тёмных не было.

– Так вам ещё и тёмного надо было захватить? – Девушка, Мэдисон. Она так агрессивно вела себя из-за невнимания Кима. Он просто забыл девчонку, учившуюся в одной с ним школе, но на два года младше. Ночь радовало, что она не праздная гуляка по жизни. Мысли девушки, кроме застарелой обиды из-за неразделённой любви, были заняты подсчётом чаевых за сегодняшний день. Не хватало немного для полного счастья. Ещё сотня – и она спокойно могла отдать смены Дженнифер, освободив время для занятий в городском колледже. – Могли сразу заказать, что я, лошадь – носиться по залу впустую.

Ночь хоть и экономил деньги (не для себя), всегда имел в кармане сотку на непредвиденные расходы. Осторожно, стараясь не спугнуть девушку (как севшую рядом птицу), потянулся к карману с заначкой. Его смущал тот факт, что Мэдисон смотрит на его оплавленное лицо без отвращения. Под черепной коробкой скребло от заинтересованного внимания девушки (он ей нравится?). Копнув поглубже в памяти Мэдисон, Ночь успокоился. Она его знала. Её брат работал на станции (мир тесен), правда, в другую смену. Так желанные деньги не отвлекли девушку. Пришлось Ночи слегка подтолкнуть её в нужную сторону.

Скорректированное внимание Мэдисон с секунду фокусировалось на денежной купюре, потом молодой организм оправился от постороннего воздействия. Включилась программа «официантка», девушка взяла деньги и собралась уходить. Разворачиваясь, она увидела неприкрытое лицо Кима, что стало для неё шоком. Резкий контраст между лицом любимого парня в памяти и его нынешним состоянием! Мэдисон хотела упасть перед ним на колени, покрыть каждый шрам на его теле поцелуями, кричать, плакать… Опомнившись, девушка взяла себя в руки, покраснела, устыдившись едва не совершённого поступка, забрала пустую посуду и быстро удалилась (поплакать над судьбой молодого «красавца» в укромном уголке).

– Ты веришь в Бога? – Ким пытался мысленно примерить на Ночь то костюм Банкира, то рясу Монаха.

– Теперь нет. – У Ночи была своя работа-обязанность, пора было возвращаться к образу жизни человека. Тело само тянулось к пустой тарелке, мало обращая внимание на размышления Ночи.

– Если брать христианство, то более сильные, чем люди, сущности делятся на Тёмных и Светлых.

– Я понял. – Ночи были неинтересны поверхностные рассуждения людей о высших силах. Волею Судьбы он стал одной из фигур на поле их игры в Мире людей. Собираясь принять сторону испытывающего голод тела, Ночь поднял пустую тарелку над головой. Всё время его пребывания в пабе непрерывное внимание Теда (настороженно оберегающее) было сосредоточенно на их столике. Понимая, что его персона не заслужила такого внимания со стороны столь занятого человека, следовало вспомнить о потребностях физического тела Кима. Ночь показал два пальца на левой руке, оповещая хозяина паба, что они голодны и скоро будут расходиться. – Он беспокоится за тебя.

Ким вёл себя как мальчишка, считающий что на этой поляне играет только он один: – Мне скоро на работу, а ты в одного умял всю тарелку.

– Ты будешь следовать за мной?

– Да. – Ким смутился, снова ситуация выходила из-по его контроля.

– Перед работой буду заезжать. – Ночь смотрел на набирающее интенсивность энергетическое пятно, постепенно сформировавшееся в его глазах в девушку. Симпатичную, в форме официантки. – Можно?

– Ты возьмёшь меня с собой?

– Хорошо.

– Когда?

– Не я выбираю Время.

– А кто?

«Оживлённую» беседу прервала Мэдисон, опустившая на стол тарелку и яркое ведёрко с надписью «KFC». От него пахло так же, как и от тарелки.

– Мэдисон, так меня зовут, и сегодня моя смена. – Девушка попыталась улыбнуться, преодолевая недовольство. Но увидев снова неприкрытое лицо Кима вблизи, опять покраснела и унеслась на всех парах с пустой тарелкой в руках.

– Завтра. – Ночь, накинув капюшон, поднялся со своего места, что-то внимательно разглядывая на крышке ведёрка. Взял с нее визитку паба, улыбнулся. – Если узнаю Время – позвоню.

Улыбка на губах Ночи задержалась, что было странно для него. Ещё более непривычно показалось чувствовать себя кем-то отличным от Ночи. Ким называл его Сид, и Ночь принял эту новую личину, вступил в игру. Пока он шёл к выходу из паба, в его голове пытался выстроиться образ его лица, «облагороженного» улыбкой. Жуткое зрелище не разгоняло посетителей паба по той причине, что лицо и голова Ночи были скрыты под капюшоном.

По дороге домой Ночь анализировал своё внутренне состояние от нового имени «Сид», данного ему другим человеком. Это оказалось приятно. Это было ново (или забыто, закопано где-то глубоко внутри той личности, которой прежде являлся Ночь). Это немножко пугало, как что-то неизвестное. Это тянуло Ночь посещать каждый вечер паб, сидеть в людном месте, ощущать себя Сидом. Перед Ночью вставал вопрос: сможет ли Сид быть холоднокровным убийцей? То, что Ночь убийца – не вызывало никаких вопросов и конфликтов внутри него. Это принималось как факт, как надоевшая обыденность (чистка зубов, увлажнение искусственной кожи), неизбежность. Вопрос о том, кем в мире людей является он, вставал перед ним каждую ночь, всякое утро, когда, ворочаясь в своей кровати, он искал удобное положение, не сильно нагружающего кожу. Он не нуждался в оправданиях, перестал ждать ответов на когда-то мучавшие его вопросы. Сегодняшний миг всегда доказывал ему, что Она поступила правильно, покинув дом чудовища. Боль больше не накатывала, скрываясь в обжигающем облаке пара. Достаточно было при первых признаках тумана свернуть к мыслям о пабе и сидящем напротив Киме, как всё приобретало цвет, объём и запах. С таким настроем Ночь спал как младенец (безмятежно, без снов).

И всё же тревога пред первым совместным с Кимом «мероприятием» (убийство – резкое, обвиняющее слово), заставила Ночь волноваться и упустить контроль над происходящим вокруг него. Это обнаружилось в новых подробностях на рисунках, сделанных Сидом. Всё как обычно, только начали проявляться мелкие, личные детали очередной жертвы. Было интересно погружаться в мир чужой жизни, разглядывать моменты, рисующие быт и пристрастия другого существа. Всё было реально и не наигранно как на экране телевизора. Имелась только маленькая особенность – это всё походило на статичную выставку за стеклом в музее. Можно было рассматривать, но не брать в руки, строить догадки, как всё пришло к такому результату. Очевидность конечного результата являлась аксиомой, изменив которую, можно было стереть весь Мир с полотна Великого Космоса.

Ночь спокойно воспринял то, что Ким заснул под тихий шорох шин. Размытые тепловые пятна в голове начали складываться в картинки. Сосредоточив на них часть своего внимание, Ночь удивился представшему перед ним образу обнажённой девушки (Дженнифер, подсказало тёплое и мягкое, как поцелуй, касание памяти Кима). Они занимались сексом. Они тонули друг в друге, сливались и перерождались. Став невольным свидетелем таинства, Ночь не почувствовал физического возбуждения. Его сознание было отстранённо и не вовлечено в абсурдную, с его точки зрения, трату энергии. Для стороннего наблюдателя было странно, что эта парочка чувствовала себя единственными объектами во Вселенной, в которой не было даже звёзд. Только свет их тел освещал пустоту. Только их энергия притягивала их друг к другу, заставляла двигаться и замирать.

Машина остановилась. Ночь вышел под свет звёзд, достал свой старый плащ. Предоставив свободу действий Киму, «случайный наблюдатель» пошёл к месту проявления тёмной сферы. Дозволив времени течь с положенной ему скоростью, Ночь просто ждал, счищая кожуру с очередного яблока. Бесполезная трата энергии, очевидная для Кима, позволила Ночи осознать бесполезность собственных попыток наказать «обидчиков» после каждого его входа в тёмную сферу чужой судьбы. Не стоило выплёскивать на них свою ярость, тратить драгоценное время, продлевая муки очередной Жертвы.

За спиной, потрескивая, образовалась тёмная сфера. Ночь поднялся, продавил её, вывалился в знакомую (по рисункам Сида) обстановку. Музейная экспозиция превратилась в театральную сцену, на которой властвовали актёры и Боль. Та каждый раз была иной, воспринималась и входила в его сущность по-новому. Ночь переносил её, скрежеща зубами, загоняя ненужные слёзы обратно, сглатывая встававшие в горле комки обиды, непонимания. Его целью было как можно быстрее коснуться тела девушки. Как можно скорее забрать её из укутывавшего её кошмара. Тёмная сфера сопротивлялась его грубому вмешательству, замедляла его движения, пытаясь сковать его тело, – так вязкая смола окутывает насекомое, каменеет, со временем превращаясь в янтарь. Правильный выход, единственный способ выбраться их этой застывающей капли во времени-пространстве – коснуться образа девушки, застывшей посреди тёмной сферы, вывалиться в реальный мир, где у неё будет выбор.

Что-то пошло иначе. Ким как маленький сорванец совершал непонятные для Ночи движения, стремился залезть в «центр лужи». Это и раздражало, и давало повод отстраниться от Боли, сдавливающей как на дне океана. Ким фонтанировал эмоциями, махал руками, залез на мягкую землю газона. И все действия его снимала камера видеонаблюдения, отлично различимая на фоне холодной стены (старая модель, греется сильно при работе).

Бездыханное тело девушки уложено на траву и оставлено под присмотром звёзд. Ким носится со своим вопросом, как маленький мальчик на кондитерской фабрике. Он видит только конфеты, сладости в яркой упаковке, но не хочет замечать машин, оборудования, производящего его любимые лакомства. Ночь преследуют навязчивые образы друга, который делает из него маньяка, дышащего ароматом тёплой крови девушек, вампиром, вбирающим в себя их жизненную силу. Ким – плачущий мальчик над сломанной марионеткой, которую уже невозможно починить, вернуть ей таинство кукольной жизни.

«Он взрослеет, хоть и поздно, – Ночь думает, дышит мыслеобразами Кима. – Пора ему понять, что тело человека лишь физическая оболочка, оправдание перед своей слабостью и аксиома ограниченности».

– Ты специально под камеру полез? – От проделанной работы в горле пересохло, тело с трудом справлялось с очередной порцией чужой боли. – Ищешь популярности?

– Где была камера? – Голос. Разве это мой голос? Или он будет звучать так с того света?

Остановив фургон, Ночь показал рукой под крышу здания. Ким вглядывался с минуту, наконец увидел холодный отблеск стекла. Прикинул обзор камеры, понял, что он включает и место, где он изображал мима, и кожа на его лице слилась со светом далёких фонарей.

– Повезёт, если не работает. – Ночь не помнит, как успокаивать чужое волнение, пытается говорить как с сыном, рассадившим коленку.

– Давай её собьём. – Ким пытается материализовать из воздуха камень или воспользоваться ручкой двери (если сможет её оторвать).

– Смысл? Если работает – уже записала. – Надо дать ему возможность самому разобраться в ситуации. – Будешь искать по кабелям? Остановлю.

– Нет, – Мальчишеское движение Кима (удар ладонью по лбу), ещё больше напомнило сына. Белое, горячее облако, не встречая сопротивления со стороны Ночи, начало пропаривать каждую его клеточку. – едем домой.

– Чего ты хотел, подходя так близко? – Ночи трудно было осознать, какими силами он способен удерживать сознание на клочке мира, заключённом в душную кабину фургона.

– Мне нужно увидеть лицо, – Ким мялся, подбирал слова, – девушки. Все приборы, что я смог достать, не дают нужного разрешения, эффекта. Я уже думал установить инфракрасные прожектора, но…

– Не поможет. – Ночь в борьбе между холодом принятой смерти, давящей на каждый миллиметр его кожи, и нестерпимым жаром, разгоревшимся внутри тела, уже находился в полубессознательном состоянии. – Камеры увидят усиление света. Полиция поймёт.

– Уже ФБР.

– Хуже. – Констатировал Ночь, стараясь прорваться в контакт с сознанием Кима. Попросить подменить его за рулём.

На автопилоте, не помня, ответил ли на его мольбу Ким, Ночь добрался до будки, упал на прохладную кровать. Концентрация на дыхании, как на единственном проявлении себя в материальном мире, помогла отогнать надвинувшуюся область памяти (сын, дочь, Она). Вместе с белой стеной растворилась боль, забранная им у последней девушки.

Чтобы не возвращаться к чужим и собственным страданиям, Ночь переключил всё своё внимание на Кима. Стараясь разобраться в его мировосприятии (которое «звучит» как чужой язык), он понимает, насколько разное у них ощущение человека как живого существа. Для Кима дышащее, способное к движению и поступкам тело и есть человек. Ночь оставляет куклу-тело, отпуская настоящую сущность Жизни в другой, более прекрасный мир. Сид пытается подобрать аналогии (он не смог пройти внутрь тёмной сферы), находит более или менее соответствующий образ: рыбак ловит карася, забирает его домой, выпускает в аквариум. В диком водоёме столько опасностей (хищники, болезни, паразиты), а аквариум стерилен, безопасен. В лучших (искусственных) условиях рыбка проживёт дольше, вырастет больше.

Ночь не помнит черт своей матери, как ни напрягает память. Вместо лиц детей мутные, расплывающиеся пятна. Она, в доступных (без погружения в боль) уголках его памяти лишь призрак ощущений, тусклый солнечный зайчик, отражённый его памятью от её сияющей сущности. Но он почти явственно осязает каждую девушку, уведённую львицами на просторы саванны, чувствует мир каждой порой их прекрасной кожи. Так кто из них настоящая? Та, что осталась лежать, остывая под равнодушным светом звёзд? Или та, что вприпрыжку спешит за львицами?

Ночь забирал свою мзду. То, чего он не просил, от чего бежал – Боль. Она скапливалась, стекалась, притягивалась пустотой в его груди. Вспомнилось вызывающее усмешку на его искорёженных губах определение, данное самому себе Кимом – пылесос. Этот мальчик (хоть по годам они и ровесники) считал, что собирает грязь с других людей, оставляя их помыслы и стремления чистыми после встречи с ним (после его объятий). Ночь понимал, что не может отправить девушек в мир саванны с грузом боли и страха. Он безропотно принимал, забирал лишнее, сознавая, что способен нести в себе их муку вперемешку с собственной. После «смерти» ему пришлось отказаться от своего «Я», научиться стать беспристрастным наблюдателем жизни, боли, страха других людей. Через Кима Ночь открыл для себя мир наслаждений, радости, злости (в хорошем понимании этого слова, как стимулятора к действию). У него появилось собственное определение для слова «жизнь». Теперь это не только промежуток между смертями девушек. Большую часть времени, желаний в этом мире он старался тратить на общество Кима (не злоупотребляя, чтобы не оттолкнуть того от себя). Становясь при каждой новой встрече с Кимом больше Сидом, чем Ночью, он уезжал в места, где жизнь была естественной, без миазмов разложения от раздутого человеческого эго.

После встречи Кима с сестрой Девушки Шар Ночь осознал, что тоже является для кого-то источником страха и боли. Это его покоробило, но не остановило. Глазами друга он увидел больше, чем сам Ким. Судьба сестры исправляла через страх и боль линию жизни девушки, заставляла задуматься над своим местом, ролью и призванием в этом мире. Но ощущение от той встречи оставило неприятный осадок, который Ночь поехал развеивать в пустыню. Там, когда он вышел из фургона, первым ему попался скорпион. Ночь проникся уважением к обитателю пустыни. Жизнь скорпиона на взгляд человека была проста: найти пропитание; выжить; вырасти; размножиться. В его короткой истории не было места душевным метаниям, страху и состраданию. Всё было просто и понятно, как программа калькулятора, зашитая в недрах его логики. Ночь протянул ладонь скорпиону. Насекомое заползло с остывающего песка на горячую руку человека, замерло, греясь. Ночь поднёс ближе к глазам смелого скорпиона, рассматривая сочленения его тела и восхищаясь совершенством творения природы. Согревшись, скорпион требовательно подполз к краю ладони. Опустившись на одно колено, Ночь приблизил руку со скорпионом к земле.Нетерпеливое насекомое соскочило с его ладони, когда до земли оставалось сантиметров тридцать. На всех парах скорпион понёсся к покрытому колючками кусту, дававшему в изнуряющей жаре пустыни хоть какую-то тень и влагу. Растение тоже вызвало уважение у Ночи. Оно было способно провести свой короткий жизненный цикл не в самом благоприятном месте на планете Земля. Давая приют и тень некоторым видам насекомых, ящерицам. Будучи не способным передвигаться, оно превратило свои листья в колючки, а его сок стал ядовитым. Скорпион, обегая растение, не заметил притаившуюся в его тени ящерицу, чьей добычей и стал. Ящерица двигала челюстями, заглатывая пищу. Её программа была так же проста, но имелись изменения – не только в организации тела и сроках жизни. Главное – она видела мир по-другому.

После аварии Ночи трудно было считать себя полноценным человеком. После встречи с Кимом стало абсолютно ясно, что от него прежнего осталась испорченная физическая оболочка, пустая внутри. Каждый вечер Ночь заполнял себя желаниями, устремлениями Кима, когда входил в область его стеклянной сферы. Ради эксперимента Ночь попробовал поникнуть во внутреннее пространство серебряной сферы Теда, но такого результата, как с Кимом, не получилось. Казалось, что Тед такая же пустышка, какой ощущал себя Ночь, но ощущение, что его водят за нос, отвращало от повторных попыток. После встреч с Кимом Ночь ощущал себя как вуайерист, получивший удовольствие от уведенного, но чувство, что он нехорошо поступает с другом, почти заставляло его давать слово больше не позволять себе подглядывать за миром глазами Кима. Но чем ближе подходило время очередной поездки в паб, тем больше перевешивало чувство справедливости, так как Ночь видел и ощущал вину Кима перед ним (хоть и не принимал такую точку зрения).

Каждый вечер в последнее время Ночь начинал с просмотра «фильма». Погружаясь в стеклянную сферу, он так настраивался на давнего друга, сверяя свои ощущения «старика» с лекалом молодости. Ночь давно прошёл период влюблённости, в его прошлом, в которое он не мог даже заглянуть, отгороженный стеной обжигающего пара, была семья и дети .Чужое прошлое, ещё недавнее, вчера, можно сказать, горячее, задевало в Ночи какие-то струны, заставляя менять свой взгляд на мир. Так он и не мог себя заставить восхищаться моментом, когда симпатия девушки к Киму, простое принятие его внешнего вида, без отторжения или жалости, разожгло искру Любви в сердце его старого приятеля. Эта восторженность, влюблённость давала Ночи энергию для более глубокого погружения в мир очередной девушки задолго до встречи с ней. Проявлялось влияние Кима на него через рисунки, сделанные бессознательно и со временем обрастающие всё большим количеством деталей личного характера.

Рассматривая после пребывания в пустыне рисунки из мира «бывших» девушек, Ночь различал нарастающие по экспоненте изменения. Первые изображения были грубыми набросками из линий, контуров, силуэтов узнаваемых предметов окружения. Постепенно в каждый последующий рисунок добавлялись детали, характеризующие не Ночь, а мир его «жертвы». Девушки раскрывались перед ним в более «интимных» деталях, позволяя стать им другом, защитником заочно. Они доверяли свою смерть ему, выбирая его нож вместо неизбежной мученической гибели. Ночь не прекратил испытывать разочарования от своей немощности – он был не в силах избавить девушек от их мучителей, помочь им жить полной жизнью свободного человека, у которого в будущем будет счастье, дети.

Неизбежность участи девушек и роль Ночи в их судьбе показывали, насколько жалок он – огрызок прежнего человека, как маньяк из фильмов, умащивающий свою искусственную кожу кремам и маслами. Его цель и поставленная перед ним задача были ему ясны. Его задача – заслужить смерть, помогая досрочно уйти выбранным (не им) девушкам. Его цель – не испустить дух рядом с остывшим телом двадцать восьмой девушки, не гнить в фургоне, а добраться до дома. Только тогда сработает его план, и его дети и Она получат достойную финансовую поддержку в будущем.

Ночи было неприятно перебирать в голове варианты будущего с клеймом маньяка-убийцы на его детях, но от превратностей судьбы страховку не продавали. С ним никто договоров не заключал, и он мог лишь надеяться, что его догадка о «заслуженной» смерти верна. Подстраховкой могли служить регулярный и правильный уход за телом, точный расчет нагрузки, регулярное и полноценное питание, здоровый сон. Дважды за сутки он методично втирал в свою искусственную кожу мази и кремы, старательно качал нужные группы мышц, наполнял свой рацион полезными продуктами (не яблоками едиными, как он хотел в начале).

К последнему наброску Балерины Ночь часто возвращался, смотрел, дорисовывал, но никогда не менял детали. Все девушки, пришедшие и выбравшие лезвие его ножа, представали перед ним на его рисунках. Они были его доступным прошлым. Он жил благодаря их смертям. Думал, каким было бы их будущее, если бы карты легли иначе. Иногда пытался вспомнить лица тех, кто причинял им (ему) боль, но всегда терпел неудачу. Ни память, ни руки не хотели портить белую бумаги набросками мрази. Отстраняясь во времени от произошедшего, Ночь замечал нехорошую тенденцию: если вначале его пути над девушками издевались и умерщвляли их, то последние жертвы, испытывая давление со стороны, сами отнимали у себя жизнь (просто нож держала его рука). Он сидел в будке фургона перед наброском балерины и пытался допустить, представить такое развитее событий, при котором девушка побежит от него, а не к нему. Тогда он смог бы почувствовать себя полноценным злодеем, заслуженным маньяком, понять, за что его так наказали.

От раскалывающих его голову мыслей спасали поставленная цель (умереть дома) и опьяняющее, как стакан холодного виски, восприятие мира Кимом. Так Ночь и метался в оставленное ему время между очередными жертвами, не в силах свернуть с освещённого пути (как кролик, бегущий по ночной дороге перед машиной с включёнными фарами). Ему нельзя было замедлиться, посмотреть, принять другие варианты. Оставалось нагружать мышцы полезной нагрузкой, питаться здоровой едой и слушать «ценную» трескотню Кима.

Когда Ночь заглянул в будку, первое, что ему бросилось в глаза, это неправильное положение бумажного листа на столе. Рисунок звал его, манил, обещал, что сегодня что-то изменится. Сев на кровать, ещё тёплую от тела Кима, Ночь с закрытыми глазами провёл рукой над рисунком, ожидая, что тот оживёт, задвигается, проникнет в его уши навязчивым шёпотом, и мягкая комната в лечебном заведении для душевнобольных примет все его крики о несправедливости небесного суда. Но его рука уверено выхватила из темноты карандаш, произвела корректировку рисунка. Не глядя на изображение, Ночь ощущал во рту битое стекло и миндальный привкус яда. Девушки начинали убивать себя сами (чего он и опасался), сломленные обстоятельствами и чужой волей.

Открыв глаза только поле того, как его рука положила карандаш на стол, Ночь посмотрел на бумагу, содрогаясь перед предстоящей болью, страхом, тошнотой. Убирая в железный ящик рисунок, он поймал себя на желании сбежать, оставить всё, как есть, сбросить с себя груз ответственности. Обернувшись через плечо, посмотрел на потягивающегося Кима. Их сферы соприкасались, но только Ночь чувствовал это. Было глупо доверить мальчику (они же ровесники!) нож. А почему он так страстно желает увидеть лицо жертвы? Может, это его путь, а Ночь просто встал на него раньше? Может, стоило уступить дорогу молодым?

Ночь улыбнулся своей мысли, смерть в кровать похожа на ночное недержание – неудобно, конфуз, но исправить уже ничего нельзя.

Ночь сидел, чистил очередное яблоко, пропуская через себя мысль о призрачной надежде бегства Балерины от него. Мысль была длинная и тягучая. Она потянула за собой образ Ночи, вталкивающего в сферу Кима вместо себя. Плавно перетекла в разлагающееся тело Ночи на кровати в будке фургона. Для этого надо просто не есть, можно и не пить, а быстрей всего перестать дышать. Поздно! За спиной Ночи вибрировала, втягивая в себя свет, тёмная сфера.

Открыв глаза, она увидела просторное помещение: белые стены, льющийся с потолка мягкий свет. Она провела взглядом от потолка по стенам к полу, и ей показался странным очень низкий уровень её кровати. Приподнявшись на локтях, она увидела, что никакой кровати нет – матрас (не первой свежести) просто лежал на полу, натертом до стеклянного блеска. Свет отражался от гладкой поверхности пола и резал глаза. Переведя взгляд на своё тело, она с удивлением увидела, что спала в белой пачке и лосинах, с пуантами на ногах .

В просыпающейся тупой боли, разливающийся от висков ко лбу, угадывалось похмелье. Только стоило про него вспомнить, как сухость сдавила горло. Жажда была не сильной, как и неприятные ощущения в животе. Нужно было вспомнить, кто она и где была до момента пробуждения.

Она Балерина!

Это она точно знала. Она Прима Балерина и получила место заслуженно. Её тело не забыло долгие репетиции, а в памяти всплывали фрагменты картин, от которых на глаза наворачивались слёзы. Так, она вчера точно танцевал на званном обеде у спонсора (неприятное пятно вместо лица на толстой шее). Вот откуда её облачение! Она получила главную роль в Лебедином Озере! И по этому случаю и был банкет!

Странно, что при ней нет никаких личных вещей, телефона. Она ещё раз прошлась взглядом по поверхности матраса: ни постельного белья, ни подушки, ни одеяла. В помещении достаточно прохладно. Это в свете софитов достаточно такой одежды, а тут можно подхватить насморк. Перед самой премьерой!

Нужно двигаться. У ближайшей стены кулер с водой. У самой дальней – стеклянная витрина с пирожными (это при её строгой диете?). С противоположной стороны от кулера небольшой биотуалет (такой ставят в необорудованных автобусах).

Как только она поднялась во весь рост, сверху полилась музыка. Её любимый Чайковский. Её выстраданное «Лебединое озеро». Пол был холодный. Пришлось встать на цыпочки, чтобы не морозить ступни. Тело автоматически подключилось к звучащей партии, и она грациозно переместилась к кулеру. Выпив достаточно воды, она кружилась под звуки музыки, репетируя, проверяя себя, наслаждаясь мыслью, что скоро ей будет рукоплескать весь зал. А в награду можно съесть одно пирожное.

Ночь чувствовал себя свободным, только когда Балерина засыпала. Тогда он мог бесплотным духом метаться по залу. Находясь в каком-то приторно-сладком, липком и тягучем, как патока, состоянии, он чувствовал неизбежность смерти, но не видел признаков присутствия мучителей. Большим усилием воли (еще сбивало близкое присутствие Кима. Он что, танцевал?), ему удалось «отслоиться» от сознания бодрствующей Балерины. Только тогда он смог увидеть кровь на колготках и корсаже, увидел следы подступающей смерти. Пол блестел и сверкал бриллиантами битого стекла, о который стачивался пластик в носках пуант, балетные туфли рвались, когда Балерина оступалась. Танцевала она уже не так уверенно, как ей казалось. И в биотуалете тоже была кровь.

Балерина медленно истекала кровью! Почему она этого не замечает, не чувствует?

Ночь понял, что вырваться из закольцованных пробуждений Балерины можно только проникнув её сознание. Погрузиться в её память, как бы не было ему противно (её снова рвало кровью). Держа своё сознание в кулаке воли и сосредоточенности, он смог добраться до белой стены, так похожей на его собственную, из пара. За ней прятался ответ, от которого Балерина сознательно отгородилась. Она строила стену из страха, боли и вины (она сама виновата!).

Ночь не знал, как проходить сквозь стены. Зато он умел мягко и настойчиво продавливать оболочку сфер. Медленно, клеточка за клеточкой, он проникал в сознание спящей Балерины. Она была Примой! Наконец-то! Она так долго к этому шла. Заслужила! Её позвал Красавчик, чтобы отметить грандиозный успех. По окончании последней генеральной репетиции её, как королеву, забрали на шикарном лимузине в особняк Спонсора. Красавчик всё подливал ей шампанского. Спонсор колол Балерину недоверчивым взглядом (потянет на Приму?). Она порывалась всем доказать, что способна танцевать в любом состоянии, в каком угодно месте и обстановке.

Потом было первое пробуждение в холодном зале подвала (она с самого начала знала, где оказалась!). Над её головой открылся люк в потолке, когда она зашевелилась.

– Очнулась, Крыса. – Голос знакомый. Наташа? Очень слабая балерина, претендентка на Приму, русская. Да, это её лицо в проёме люка. – Не тем местом ты ублажала, не того человека. Худрук, может, и назначил тебя, но твоя жизнь не в его руках.

Звук плевка. На грудь Балерины упало что-то мокрое, отозвавшись мерзким шлепком в ушах.

– Успокойся, милая. – В проём заглянуло размытое пятно (лицо Спонсора). – Мы знаем, как поступать с крысами.

Крышка люка опустилась.

Он открывался ещё несколько раз. Балерина кричала, угрожала, но получала в ответ лишь плевки. А потом она сломалась.

– Сегодня было открытие сезона. – Снова этот мерзкий голос с акцентом. – Худрук в бешенстве. Ему передали, что Красавчик несколько дней назад отбыл на своей яхте в обществе какой-то балерины, очень похожей на тебя. Спектакль спасло только то, что я была готова и показала себя как верный и преданный делу профессионал.

Она сама испортила свою Жизнь. Она достойна умереть. И пусть пирожное странно скрипит на её зубах. Пусть её одежда в крови от истёртых в кровь ног, от кровавой рвоты и стула.

Ночь уже привык к раздвоенному восприятию мира, тупая чужая боль разрывала его сознание. Видя все глазами Балерины, он одновременно наблюдал за ней со стороны. Сейчас он не рвался защитить её от истязателей. Процесс проходил менее болезненно, так как сама Жертва была безучастна к своей участи. Проанализировав ситуацию и своё положение в пространстве будущего Балерины, Ночь пришёл к выводу, что она находится (будет находиться) под воздействием наркотиков (вода), ему трудно было удалиться или приблизиться к ней. Одним из сдерживающих факторов являлось время. На примере всех предыдущих смертей ему было прекрасно видно, что все его усилия облегчить страдания девушек не имели успеха, пока не подходил момент гибели. Мгновения замещения одной смерти на другую должны были совпадать для него, а не по времени реального мира. Так же было мало приятного болтаться в будущей реальности Балерины без возможности рассмотреть лица её истязателей. Как он ни старался, но его не отпускало от Балерины выше уровня потолка. Её затяжное умирание в мареве наркотического дурмана и слабости от кровопотери вытягивало из Ночи больше сил, чем в те моменты, когда он через ярость рвался к мучителям Девушки Огненный Цветок. Не желая проходить ещё один виток умирания Балерины, Ночь сразу начал движение к её телу, как только тягучая патока времени спала с него.

Он был рядом. Он забирал её Смерть. Она соглашалась на такой обмен и была безмерно счастлива перевесом «выгоды» в её пользу.

Провожая глазами бывшую балерину, ведомую львицами, Ночь осознавал, как соприкасаются две реальности в его голове. Мог он назвать себя сумасшедшим? Конечно. Мог он назвать себя Провидцем? Тоже да. То, что открылось ему через последнюю инициацию, не нравилось, отталкивало, как разлагающаяся плоть, пожираемая червями и сочащаяся трупной жидкостью. Мерзко, противно, но это была реальность. Оставалось её принять или сойти с ума.

Теперь ему была видна вся картина будущего с мазками судеб оставшихся девушек (ещё живых), удаляющееся пятно Кима, вкрапления незнакомых (пока) Ночи людей. И в центре холста яркая вспышка – его перерождение. Он гусеница, ставшая куколкой, уже почти готовая сделаться кем-то совершенно другим. Ужасным или прекрасным – не ему решать.

Необходимо было дожить каждую каплю оставшегося времени в этом теле, которое скоро будет отторгнуто, забыто, закопано, съедено червями. А дальше… Что может знать гусеница про полёт? Только падение и удар, но такой вариант не подходит бабочке. Его взяли на замену этому мальчишке, уползающему от него в слизи из жалости к себе, ревности к Ночи (подсознательно он понимает, кто занял его место). Этот «слизняк» научился (его научили?) перерабатывать собственные нечистоты для своей защиты. И самое удивительное, что в малых дозах яд всегда является лекарством.

Миг откровения схлынул. Остались понимание и спокойствие, перетёкшие в осознание моментов времени, предстоящих и прошедших. Его как пешку на шахматной доске вывели с поля, чтобы сделать новым ферзём. Ночь им будет, но только до конца партии. После волшебное превращение закончиться, и пешка снова должна стать собой. Он может просить только об одном: чтобы его больше не ставили на поле. Хватит с него игры.

Ким больше не манил его своим ярким светом. Тот был в начале трансформации. Он был тем самым обжигающим туманом, отсекающим всё лишнее, что могло помешать. Теперь после темноты его ждал новый Свет.

Оставалось понять, как к себе относиться: как к помойному ведру, в которое собирают нечистоты, чтобы потом выплеснуть их, или как к аккумулятору (последнее предпочтительней для его самолюбия). Он наполнится и тогда будет нужен, его используют и… Принятый им груз чужих мучений стал его достоянием, его ношей, частью его Жизни. Это не вырезать никаким скальпелем, не вытравить кислотой (не отобрать).

После встречи с Балериной Ночь видел, что Ким сдал, утратил свой свет, веру в будущее. Трудно назвать момент в жизни человека, когда тот теряет интерес к Жизни, упускает цель, устремление. Ночь осознавал, что частично виноват в выжатом состоянии Кима, но понимал, видел процессы внутри своего друга и возмущения в пространстве времени вокруг него. Ким менялся, взрослел.

Странным Ночь находил лишь то, что он стал считывать будущее друга. Видел каких-то людей (агенты ФБР?), ведущих допрос Кима. Наблюдал, как его яркая стеклянная сфера всё больше теряет свой блеск, а с ним уходит его радость от повседневного бытия. Возможно, Ночь вспомнил бы, если бы смог, каково это – терять Любовь. «Что имеем – не храним, потерявши – плачем» – это можно было сказать про них обоих. Только Ким имел шанс вернуть, найти или обрести свою Любовь, а Ночь навсегда утратил право оглядываться назад. Иначе он не превратится в соляной столб, а просто сварится, как брокколи на пару. Несколько дней Ночь ходил с этой мыслью, стараясь принять себя как пациента психлечебницы, сбежавшего от Долга.

При вечерних встречах в пабе Ночь открывал прошлое Кима и «гулял» по закоулкам его памяти. Изучив всё, чему научился его друг, благодаря чему выжил и не потерял рассудок после аварии, Ночь нашёл эти знание и опыт бесполезными для себя. Его уже не смущал тот факт, что он не ошибся, изобразив Кима тряпичной куклой, замораживающей себя, чтобы не упасть бесполезной игрушкой. Он рассмотрел и понял суть помощи Кима его «пациентам». Ким брал ненужную, застоявшуюся энергию и перегонял её через себя. Этот процесс очень напоминал то, что делают, когда закисшее варенье разбавляют водой, добавляют рис или картофель и дают забродить, а потом эту бражку перегоняют через самогонный аппарат, получая крепкий веселящий напиток. Особенность или способность Кима давала точно такой же результат. Он забирал у людей их отчаяние, разочарование, боль, прогонял через себя и делился с «пациентом» переработанной энергий (себе оставлял самое чистое и вкусное). В «пациентах» у Кима были родственники, друзья, знакомые жертв Яблочного Джека (Ночь воспринимал их отстранённо, как обыватель, читающий турнирную таблицу непонятного ему вида спорта).

Большую часть времени Ночь уходил в прошлое Кима, общее для них обоих – в школьные годы. Очень странно было видеть себя со стороны. Забавно и поучительно оказалось ощущать реакцию друга на одних и тех же людей и события. Многое из его школьного прошлого получало совсем иной окрас и показывало определённую связь в спирали времени будущих событий в жизни Ночи. Так, всплывающие конфликты со сверстниками со временем перерастали неприятности на работе.

Чувствуя, что скоро наступит развязка, Ночь испытывал сожаление, как при окончании любимого сериала, которому посвятил много вечеров, сопереживая героям и радуясь неудачам их врагов. Ким уходил. Он уже был не в состоянии сопровождать Ночь в его поездках. Как друг он мог ему подсказать правильное решение, но это был бы не его собственный опыт. Плюс Тед не позволит.

Еле уловимые движения серой тени на периферии зрения – вот чем был Тед на всём протяжении жизни Кима после аварии. Его друг смутно осознавал это где-то глубоко, но предпочитал не давать всплывать этим сомнениям и мыслям (так было спокойнее и привычней). Тед был глыбой. Не разбитым по дням человеком (как большинство людей), а целостной сущностью, имеющей перед собой Великую Цель. Ею, Ночи сейчас это стало отчётливо ясно, было благополучие Кима. Старая поговорка «благими намерениями вымощена дорога в ад» в данном случае не работала. Ночь осознавал, на какие жертвы пошёл Тед ради Кима и на что обрёк своего протеже.

Сколько не вглядывался в своё прошлое Ночь, он так и не смог рассмотреть тень того, кто затеял игру с ним самим. Он ясно видел с позиции сегодняшнего дня происходящую с ним трансформацию: из обычного человека – в бормочущий проклятия манекен; в мотылька, мечущегося вокруг уличного фонаря в поисках смысла дальнейшей жизни; в обретшего веру в смерть, забирающего чужие жизни безразличного маньяка; в «гусеницу», перерождающуюся во что-то цельное, не поддающееся человеческому восприятию. Ночь не мог помочь другим людям или себе при помощи перегонки энергий, как Ким, так как внутри него горел «ядерный реактор», подпитываемый болью и страданиями, забранными им у девушек. Они считали обмен неравноценным, когда уходили с львицами. Вина и раскаяние гнали их через прерии без оглядки, словно они боялись, что Ночь передумает и сумет зашить рану на горле.

Благодаря накапливавшейся в нём энергии Ночь должен был трансформироваться. Менялась не только его энергетика, но и мышление, сознание. Так в начале пути, когда он первый раз пришёл в паб на встречу со старым школьным приятелем в надежде на лёгкую смерть, его одолевали сомнения, страхи. Эти смутные ощущения будущего постепенно крепли в нём, доказывая свою состоятельность, набирали силу. Теперь его видения не были мутными или спонтанными, как рисунки. Каждый раз, выезжая из своего дома, Ночь прекрасно видел, где и какие ловушки расставила ему Судьба. Он буквально кожей ощущал уплотнения воздуха в местах, где он мог попасть на глаза агентам ФБР, встать на неправильный путь – не достичь своей цели. Можно было назвать безумием или жаждой преступника (желающего быть пойманным – признанным, опознанным) его постоянные визиты в паб. Но труда это не составляло, как в тот вечер, когда Ким устроил представление под камерами наблюдения. Ночь давно нарисовал точную карту местности со всеми камерами, фиксируя места, где случайный взгляд из окон домов и проезжающих автомобилей мог его заметить. Камеры на карту он нанёс сознательно, а тонкое чувство времени проставило в его памяти опасные зоны с временными коридорами. Теперь в его распоряжение были не тонкие нити предвидения, а основательные, как гужевые поводья, знания будущих событий.

Грамотно распоряжаясь «повозкой» оставшегося у него времени, Ночь мог уберечь от бед и неприятностей не только себя, но и всех дорогих ему людей. Только кого? Кима? Тед не позволит случится плохому с ним. Жену и детей он обеспечил. Осталось в конце пути успеть добраться до дома. Это было трудно. В этом имелся риск, что будило некоторый азарт и нервозность. Но вероятность обнаружения его остывшего тела в доме очень зависела от его постоянных посещений паба по вечерам. Значит, он не мог перестать являться туда каждый вечер и проводить там по паре часов. Цену риска он знал и платил ее сполна, обходя ловушки Судьбы, ни разу не попав в поле зрения агентов ФБР, уличных камер видеонаблюдения.

Заглядывая в своё собственное будущее, Ночь ощущал себя как школьник, только что освоивший сложения и вычитание, с учебником по тригонометрии в руках. Как, это тоже математика? А почему вместо цифр буквы? Пытаясь понять эту трансформацию в математических формулах, Ночь чуть не провалился в просмотр чужих жизней. Волею судьбы его занесло в придорожный мотель на окраине крупного города. Стены в таких заведениях тонкие, лишь создающие иллюзию уединённости. Его голову на подушке от занимающейся сексом парочки отделяли две спинки кровати и стена толщиной чуть больше пяти сантиметров. Ночь, как человек, прыгнувший с высокой скалы в бурные морские воды, оказался погружён в яростное желание обладания (мужчины) и отчаянную жажду внимания (молодой женщины, за которую муж перестал «бороться» –оказывать знаки внимания, делать комплементы, ухаживать). Эти двое за стеной были как две соприкасающиеся стихии: оба одиноки; оба только ищут себя в воспоминаниях; но как ветер и дождь не могут слиться в полном экстазе, оставаясь после короткой встречи каждый сам по себе.

Проведя несколько «сеансов» в мотелях, Ночь смог остановиться только после дурманящего покоя наркомана, вколовшего себе очередную дозу. Осознавая себя точно так же подсевшим на иглу чужих страстей и чувств, он быстро избавился от зависимости и снова стал проводить свободное время в пустыне.

Неизвестные переменные, которые могли привести Ночь к требуемому результату, перестали его беспокоить, когда он решил принять неизбежное на веру. Его не спрашивали, хочет ли он остаться жить после аварии, никто не собирался его обнадёживать и подсказывать правильные ответы. Пытаясь разглядеть варианты благоприятного исхода, он вглядывался в остывающий после жаркого дня воздух над голой землёй пустыни, различая только маленькие искорки жизни и обнадёживая себя, что они так дают ему подсказки. Только какие? При первом «запросе» Вселенная послала ему видение объекта, разукрашенного огоньками, как рождественская ёлка. Подойдя поближе, Ночь увидел кактус, на котором роились насекомые (одни спаривались, другие ими питались). Что это могло значить? Ночь никогда не встречал таких ярких личностей среди людей. Может, сам Игрок придёт посмотреть на его трансформацию?

Ким, отдавая что-то волшебное Ночи, всё больше превращался в человека (или в больную собаку, которую пристрастили к крепкому алкоголю). Перед последней совместной поездкой (Ночь чувствовал близость финала – 27 девушка), его друг был пьян в стельку. Зная, что Ким умеет противостоять алкоголю в крови, Ночь испытывал к нему брезгливость, как к спившемуся близкому человеку, сломавшемуся на пустом месте. Он мог помочь. Он для этого и пришёл.

– Скажи мне, друг… – Рот Кима не удерживал слюну, стекавшую по его губам.

– Время. Завтра получишь ответ. – Ночь тяжело вздохнул, осознав, что сейчас видит, какой могла бы быть его собственная судьба, если бы он выжил после аварии и не оказался втянут в страшную игру Жизни и Смерти 28 девушек.

– Нет, ты скажи сегодня. – Ставя жирную «точку», Ким вылил все содержимое бутылки на поверхность стола.

Не собираясь всю обратную дорогу домой вдыхать запах виски, начавшего капать с края стола, Ночь поднялся со стула. Ким уходил в алкогольную нирвану. Оставалось взять в последний раз еду из крепких рук Теда. Поблагодарить его за терпение и…

Ночь почувствовал мелькнувшую серую тень Теда на полотне своей Судьбы. Не желая больше разочаровываться ни в ком в этот вечер, Ночь быстро покинул паб, бросив на прощание Теду – «Позвоню».

Выбор был уже невелик. Под утро, когда Ночь вернулся домой, он бросил взгляд на два оставшихся рисунка. Как ожидалось – на одном были ясно видны символы рокового времени. Набрав номер паба, он улонил в трубку: «Вечером». Раздеваться для сна смысла не было, тело всё больше уставало в последнее время, приходилось экономить силы.

Выехав из дома засветло (иначе было не успеть), Ночь понимал, что не в состоянии провести всё время за рулём. Пришлось прибегнуть к помощи Кима.

– Он справится. – При солнечном свете было проще управлять фургоном с закрытыми глазами. Всё вокруг нагрелось, дорога, предметы отражали жар, и легче было ориентироваться по тепловому рисунку, чем нагружать отвыкшие от солнечного света глаза.

Припарковавшись с другой стороны зоопарка, Ночь вышел из машины, направился к таксофону, опустил монетку, набрал номер. Пока в трубке шли гудки, его мысли крутились вокруг того, что он спокойно прошёл мимо людей, не беспокоясь о порывах ветра и своём страхе.

– Автомат у бакалеи. – Ночи было лениво открывать глаза, чтобы посмотреть на номер дома. – Он за рулём.

Ночь повесил трубку. Было странно видеть, как она постепенно теряет тёплый отпечаток его руки. Проходившие мимо люди казались цветовыми пятнами, заглушавшими своё тепло более холодной одеждой. Решив сегодня не открывать глаза, Ночь вернулся в фургон, сел на пассажирское место и стал ждать Кима, пытаясь на тепловых рисунках лиц прохожих дописать черты, которые проявлял видимый человеческим глазом свет.

Он почувствовал, когда Ким проснулся. Сопоставил его похмельное состояние с собственной слабостью и лёгкой тошнотой, улыбнулся и оставил всё как есть. Сейчас он чувствовал себя как сонный хозяин, выгуливающий ранним утром молодого пса. Из Кима била энергия, азарт (игривость?). Наверное, он чувствовал себя помолодевшим, способным на подвиги юнцом, не ведающим страха перед очередной проказой. Подозрения Ночи оправдались, когда Ким в дурацком парике и прикиде сел за руль.

Назвав номер места из списка, составленного Тедом (нужно было направить мысли «водителя» в более спокойное русло), Ночь улыбнулся, когда Ким сначала без вопросов тронулся с места и лишь потом осознал, что конкретных координат ему не сказали, только порядковый номер. Уловка сработала, прижав в себе проказника, Ким спокойно доставил их куда нужно.

Ночь вышел из машины, направился к месту проявления тёмной сферы. Как заядлый «собачник» он знал, что «пёс», наигравшись, обязательно вернётся к нему. Передёрнув плечами, он сбросил с себя дурацкий образ, освобождая тем самым и Кима от роли домашнего питомца. Судя по его поведению, юношеского настроя это не сбило.

Ночи были уже холодными и сидеть на голой земле не доставляло удовольствия. Найдя поблизости от места ожидания сломанную мусорку, Ночь из неё и упаковки из-под пива соорудил себе стул. Достал из кармана яблоко и нож (на автомате). Через два яблока подошёл Ким. Не найдя себе достойного занятия, он просто лёг на газон, мысленно всё ещё блуждая в закоулках своей юности. Так они и тонули в вечности: один освобождая яблоки от жёсткой кожуры; второй рассекая просторы космоса на утлом судёнышке свободного торговца.

За спиной Ночи разрослась тёмная сфера. Пора было показать Киму правду. Открыть ему своё видение. Новое (познание) причиняет боль, старое (узнавание) приносит радость. Или по-другому? Ночи было некогда вспоминать, пора было открыть перед Кимом все карты. Показать его сущность.

Работа сделана. Мальчик если и не понял, то подсознательно чувствует, что его «главную» роль отдали другому. Сидит, надувшись, как мышь на крупу, в машине, ждёт его.

– Ночь, иди отдохни. – Предлагает ему провести их последнюю совместную поезду в будке фургона. – Ты хорошо поработал.

Поле событий этой ночи ему оставалось только удивляться тому, как его возвышенная дружба с Кимом превратилась в отношения взрослого, видавшего жизнь пирата и молодого неопытного юнги. Теперь роли снова поменялись, Ким выглядел в глазах Ночи как маленькая обезьянка, занятая смешными ужимками и не видящая вокруг себя просторной клетки. Возвращаясь из саванны львиц, Ночь не так сильно переживал несостоявшуюся смерть девушки, почти не замечая её ухода из мира людей (опять с его помощью). Он мог бы даже позволить себе улыбнуться, вспоминая, как неразумно вёл себя Ким, выкидывая коленца на потеху зрителям, которые увидят происходящее через объектив камеры видеонаблюдения.

Ночь посчитал это знаком, узлом в причинно-следственных связях событий этого мира. Назревающие изменения в отношениях с Кимом его не беспокоили.

В поисках ответов Ночь всё меньше времени проводил дома, колеся по ближайшим окрестностям. Стараясь избегать длительных поездок, он не хотел снова оказаться в мотеле, чтобы не испытывать соблазна опять погрузиться в чужую жизнь, он уже сам заправлял автомобиль. Но пока не рисковал появляться в более людных местах. Умение не привлекать к себе внимания ему пригодилось, но кто знает, что может произойти перед самым финалом? Зачем рисковать, когда на руках одни козыри? Вдруг окажется, что победителем объявят того, кто играл в кости?

У одной из заправок пространство-время лично решило удостовериться в реальности существования Ночи. По крайней мере, ему так показалось: слабый, рассеянный свет тусклого фонаря вдруг сконцентрировался в отдельный объект и начал движение к его фургону. Приглядевшись внимательней, Ночь через боковое зеркало разглядел коренастого белого мужчину. Зеркало заднего вида немного искривляло действительность, но в реальности подошедшего к кабине фургона со стороны водителя не усомнился бы даже слепой.

–В этом году хороший урожай апельсинов. Не найдёте пару килограммов на продажу? – Мужчина был средоточием бытия. Он контролировал всё вокруг себя, сканируя время и пространство. Почему-то на ум Ночи пришел паук, слушающий своими чуткими лапками раскинутую сеть. Словно услышав мысли Ночи, мужчина кивнул и улыбнулся. – Простите, если мой английский не так хорош.

–У меня только яблоки. – Порывшись в кармане, Ночь протянул незнакомцу два красных фрукта. – Могу отдать бесплатно, если вы скажете, из каких мест вы прибыли к нам (за кем вы охотитесь).

–Я осматриваю окрестные земли, так как моя Организация послала меня проконтролировать наши интересы. Руководству кажется, что кто-то играет не по правилам.

–И к какому выводу вы пришли? – Ночь нащупал в кармане нож, но желание взять его в руку не появилось.

–Всё идёт не так, как планировалось. Но нас устраивают новые правила Игры. – Незнакомец взял яблоки из руки Ночи, потёр одно о рукав, откусил. Яблочный сок выступил на его губах. Подняв руку – толи в знак прощания, толи благодаря за подарок, Незнакомец развернулся и пошёл прочь от фургона. – Хороший Ночь.

Услышав это, Ночь вздрогнул. Это он так плохо владеет языком? Или рот его был занят яблоком? Или…

Глядя в боковое зеркало, Ночь ещё чувствовал дрожь в пространстве, где только что стоял если не Бог, то Ангел Смерти, без сомнения. Мужчина остановился возле автомобиля, к которому меньше, чем через минуту подошёл… Тед!

Ночь чувствовал влияние Кима на себя. Осознание этого происходило как с его рисунками – интуитивно до самого прозрения. Сначала ему казалось, что он просто связан с Кимом воспоминаниями, пробуждавшими в нём позитивные эмоции. Но не открывая глаз и находясь в тёмной сфере, Ночь мог указать точное местоположение Кима в пространстве. Потом настройка на друга в ходе вечерних посиделок в баре позволила ощущать эмоции, испытываемые старым приятелем во время их вылазок на места появления тёмных сфер. Это ощущение походило на зуд кожи, по которой ползёт насекомое: хотелось его сбросить, уйти подальше, оттолкнуть Кима от места «жертвоприношения». Но перед Ночью стояли совсем другие задачи, и все свои силы приходилось направлять на то чтобы добраться до очередной жертвы вовремя.

Что больше всего удивляло Ночь, так это то, что в пабе у него не возникало никаких неприязненных чувств к Киму. После небольшого самокопания ему удалось установить, что так накапливается некая энергия, которая позволит Ночи перейти на новый уровень, так сказать, выглянуть из кокона, привыкнуть к свету мира после темноты одиночества в собственном доме. Это должно было разрушить их «духовную» связь, сделать отношения более нормальными.

Это произошло во время прохода в очередную тёмную сферу. «Зудящее насекомое Ким» отвлекло часть внимания Ночи, и краешком сознания он видел со стороны все ужимки друга под камерой видеонаблюдения. Как ни странно, его «тепловидение» в новых условиях развилось до уровня, когда Ночь воспринимал все нагревающиеся объекты вокруг него и мог их классифицировать. Эта новая способность озадачила его, отвлекла от сопереживания мучениям девушки. В какой-то мере защитила от боли и страданий. Можно сказать, выбила из него последнюю человечность (слово корявое, но более подходящего варианта он не находил).

Ночь шёл тяжёлой походкой на последнюю встречу с тем, кто перестал считать его другом. Телом становилось «рулить» всё сложней. Это походило на манипуляции с радиоуправляемой машинкой из его детства – ты всё прекрасно видишь, понимаешь, но пока нет нужной координации, соразмерности усилий.

В пабе было немноголюдно. За стойкой на месте Теда стоял Ким. Перетирая воспоминания о бывшей семье Ночи, он завидовал, ревновал и…

– Время. Сегодня. – Пора было ему успокоиться, принять ход вещей.

– Я не поеду. Пусть хранят тебя… – Ким не мог найти слова, чтобы выразить обуревающие его чувства, не выдав тщательно скрываемую им «тайну».

– Прощай. – Ночь достал из кармана куртки сложенный клочок бумаги, придвинул по столешнице к Киму. – Береги своего друга.

Ночь легонько подтолкнул сознание Кима, стараясь напомнить ему отца (с взрослыми детям проще прощаться).

– Пока. – Ким снова выглядел, как пёс, сделавший лужу на любимом коврике хозяина.

Ночь уходил, осознавая финал – конец Пути. Он постарался не расплескать переполнявшую его боль.

Трудно жить, когда знаешь, что всё в последний раз. А раз так, то можно нарушать правила и традиции. Кто спросит?

Ночь заранее оповестил Кима о последней поездке (знал, что тот откажется). Набрал полный ящик яблок, понимая, что не сможет все съесть. Но как было приятно вдыхать запах каждого яблока, бережно уложенного и протёртого. Что у него осталось важнее или прекраснее этого аромата?

Дело. Его нужно закончить, как визит в кабинет стоматолога – неприятно и дискомфортно до уровня лёгкого страха, но иначе придется терпеть ещё несколько бессонных ночей.

Когда мысли мечутся, набрасывая вариации будущего, которого не будет никогда, ни в одной из Вселенных… Руки сами нашли нож, взяли яблоко, и всё стало выстраиваться, приходить в порядок. Клёкот ядерной боли, чужой муки в его груди (что по сравнению с ней его собственная?), перешёл в стадию маленьких пузырьков. Так кипящая вода образует пар, который его когда-то пугал, обжигал, отгораживал стеной от былого – от человеческого прошлого. В него Ночь заглянул трепетно, как родитель – в детскую спальню, чтобы убедиться, что чада спят, стараясь не нарушить своими движениями гармонию дыхания детей. А прошлое Ночи он рассматривал как комикс, быстро листая его, останавливаясь на значимых событиях, удивляясь «как можно было этого не заметить?».

Расставшись с Кимом, Ночь чувствовал себя как пустой кофейник: налейте воды, засыпьте кофе, включите в розетку. «Процессы» проходили автоматически, и последние жертвы не оставляли в его груди ничего, кроме новой Боли. Сострадание ушло вместе с Кимом, как последнее человеческое, что в нём оставалось. Он как заядлый театрал, знающий либретто, следил только за игрой актёров, без переживаний и эмоций от происходящего действа на сцене.

Когда за его спиной раскрылась тёмная сфера, у Ночи не было желания спасать, поворачиваться, тратить последние силы. Он и так видел, что ради неё (последней жертвы), не способен на подвиг.

Её звали Дрянь (другого обращения она не помнила и не принимала). Она заслужила эту кличку, убеждая мужчин, что не все женщины мягкие и тёплые (годятся только для постели). В наркокартеле строгие правила, а она так мечтала стать его членом. И сейчас она доказывал, прежде всего себе, не им, оставшимся в старом ранчо, что сможет обойтись без просьб и услуг. Она сама доберётся до городка в десяти километрах отсюда без дорог, попутчиков и этих тупых, пахнущих, как мокрые псы мужиков. У них ум работает только в двух режимах: куда пристроить член и где найти денег на кайф и шлюх подороже.

О деле надо думать!

Она прошла сквозь тёмную сферу и остановилась в центре. Она не узнавала себя, не к этому она стремилась.

Боль испытывала именно она, так как то, что ползало в месиве собственных испражнений, покрытое струпьями засохшей крови, не только сложно было назвать человеком, но и…

Дрянь принялась быстро листать варианты своего будущего, пытаясь выбрать, чего она никогда не делала.

Ночь принял намерение Дряни «идти до конца» как равное его собственному решению. Он тоже дал слово себе. Медленно поднявшись с земли, повернулся и начал вплавлять своё тело в тёмную сферу.

Всё время она оказывалась в точке «невозврата». По тем или иным обстоятельствам она принимает наркотики. В одном из вариантов будущего – после огнестрельного ранения, в другом Бос прикололся, подсыпав что-то ей в питьё, в третьем она сама не выдержала пыток очередного бегунка, потерявшего деньги и товар.

Да, она добилась своего – стала помощницей Дона. Её приняли в картель! Но… Правой руке Дона не нравится сидеть за одним столом с той, что должна раздвигать ноги. Ей дают задание, с которым она не должна справиться (доставить крупную партию товара). Очнувшись после раскумара в придорожной канаве, Дрянь отводят к Дону. Справедливый Дон (вся партия доставлена ему его Правой Рукой, а не лживой стервой), в назидание всем сажает её в клетку. Дальше только наркотики, редкие объедки, капли дождя и моча людей Дона (её собственная чаще, так как за неё дают увеличенную дозу). А потом она рвёт собственными зубами свою плоть, чтобы напиться крови и получить «билет в рай».

Место, где стоит клетка с Дрянью, давно обходят стороной (запах и отсутствие интереса). Она давно не пила ничего, кроме собственной крови и мочи. Давно ничего не ела, кроме собственных экскрементов – про неё забыли. Трясущимися руками она втыкает иглу шприца, ища уже не вены, а хотя бы плоть. Игла скрежещет по кости, надувая пузырь под кожей…

Боль той девочки, что сделала выбор – лечь под мужика или самой стать мужиком, заставляет Ночь скинуть капюшон с головы. Позвать её, дать ей шанс. Ещё один, пусть и не в этой жизни. Он готов принять её Боль, если она решить отдать ему свою Смерть.

Если бы у него была беспристрастность Львиц… Старая Львица призывно смотрит на него из высокой травы. Боль. Чужая Боль не даёт ему избавиться от бремени уставшего тела и нестись за Львицей в океан травы. Нет смысла искать справедливости и взывать к Небесам – всё заслуженно. Ночь устал. Он завершил Дело, осталосьдождаться Заказчика.

В голове всплыло воспоминание из пустыни. Та часть из доступного ему прошлого, которую он постарался скрыть от себя, забыть, стереть.

Ящерица, лакомившаяся скорпионом, потеряла бдительность и оказалась в руках Ночи.

–Пусти меня. – Голос в его голове. Он научился слышать животных?

Что-то теплое и приятное, из далёкого прошлого. Когда он брал на руки щенка, гладил кролика. Оно потекло из груди по руке, достигло ящерицы. Та замерла, перестав вырываться. Ночь почувствовал, как её тело холодеет от ужаса и страха, наполнивших её. Он ошибался. Теперь в его груди не билось сердце человека. А значит не было места Любви. Заметив, что вокруг ящерицы начинает образовываться тёмная сфера, Ночь постарался заглянуть в неё. От увиденного, перенятого страха он резко выдохнул: – Нет. На вдохе втянул в себя вытекавшую из его груди тонкой струйкой Боль.

Тогда он только испугался мысли, краткого мига осознания, чем становится. Сейчас он знал точно. Он – совершенное оружие, способное лишить воли к Жизни любое существо. Анализирую ту силу (боль), что была в нём тогда, сравнивая её с тем, что скопилось в его груди сейчас, он задавал себе только один вопрос – против кого? Кто должен был получить разряд, атомный взрыв, сверхновую в своём естестве, что держал сейчас в себе Ночь?

Боль, лояльная к своему носителю, не будет милосерда к «объекту воздействия». Она раздавит, разорвёт, превратит в звёздную пыль любого, кого мог представить себе Ночь. Являясь сильнейшим ядом, она уничтожила его тело, не дав ему добраться до дома. А его от воздействия Боли прикрывал Свет. Хоть Ночь и работал в своей прежней жизни на ТЭЦ, он прекрасно знал устройство атомной энергостанции. Там мизерный объём материи окружали таким количеством бетона, свинца и воды, что…

Ему показалось, что он снова видит тот кактус – новогоднюю ёлку на периферии своего зрения. У него уже не было сил повернуть голову и проверить. Так о чём он… Ах, да. У него не хватала «материала» (Любви), чтобы укрыть собранную им Боль. Тогда он стал заимствовать её у Кима. Попутно отбирая Жизненную Силу, Интерес к Бытию. Делал он это неосознанно, без желания навредить или отомстить (хоть и было за что). Разорвав отношения с Кимом, Ночь стал быстро разрушаться физически (врачи также разводили руками от удивления, как и после аварии).

Образ новогодней ёлки в ярко горящей гирлянде не отпускал сознание Ночи. Он как мираж в пустыне медленно парил над землёй, начиная приближаться. Не зная, что его подводит, глаза или сознание, Ночь хотел только улыбаться. Стоило прожить этот последний год, чтобы улыбнуться Звёздам или Смерти.

Звуки приближающихся шагов. Ночь встряхнулся – человека, следящего за ним, он бы заметил, распознал. Опять превратности Судьбы? Странный друг Теда на парковке. А теперь человек – новогодняя ёлка? Что в его энергоструктурах может так гореть разноцветными огнями?

–Всех Благ. – Странный акцент, голос молодой. – Меня зовут Мартин. У меня есть к вам предложение.

Пока молодой человек ублажал его слух лестным предложением, Ночь восхищённо рассматривал его «регалии». В энергоструктуры человека были «встроены» опознавательные знаки большего числа организаций, объединений и коллаборации, чем Ночь мог себе представить.

–Мне хотелось бы оставить это тело в моём доме. – Сказал Ночь после того, как ответил на предложение Мартина утвердительным кивком. – Это необязательно, но…

Порывшись в складках своей одежды, Мартин протянул Ночи маленький кувшинчик из глины. – Забирайся. Так ты мне не будешь мешаться и дорогу покажешь. Мой автомобиль в той стороне. В темноте я вижу неплохо, но мне придётся нести твоё тела, а значит, смотреть себе под ноги.

Ночь с последним выдохом покинул приютившее его тело.

Мартин стоял посреди каменистой пустыни. Жизни здесь было мало, она боролась и находила любых носителей. Голодных духов пустыни он не боялся (имел опыт борьбы с ними). Опасаясь наступить в темноте на Жизнь, пусть и в теле самого маленького насекомого, он медленно продвигался к указанной точке. Маяком ему служили не огни далёкого ранчо, а яркий столб света с небес. Для обычного человека такой свет был невидим из-за физических особенностей строения глаза или настройки на более грубую, материальную жизнь.

Рядом оказался очень удобный плоский камень, на котором можно было провести длительное время, пока он не остынет. Пришлось согнать маленькую ящерицу, вбирающую в себя уходящее тепло. Мартин сел, достал из кармана «билет» – клочок бумаги с координатами. По ним он добрался до одиноко стоящего в пустыне потрепанного белого фургона. Тот был пуст, двигатель ещё тёплый. Читать следы Мартин не умел и пошёл в сторону горящих вдалеке окон ранчо. Настраиваясь на ходу воспринимать мир не глазами человека, вспомнил уроки Отшельника, безоговорочно уважавшего жизнь в любой форме.

Очень уважаемая форма жизни (человек) передала ему этот клочок бумаги, чувствуя при этом облегчение, горечь потери (предательство?) и подступающее одиночество. Убирая «билет» в карман куртку, рука Мартина коснулась твёрдого, холодного комочка глины, обработанного человеком. Достав из кармана маленький кувшинчик, он улыбнулся незатейливой хитрости Отшельника.

– Просил о трёх услугах, а подложил ещё два вместилища. – Стараясь сохранить накатившую от воспоминаний о Двухголосом теплоту, Мартин сжал в кулаке странный кувшинчик, передавая в него не только своё тепло.

Действо начинало разворачиваться, так как показалась тёмная сфера, уверенно приближающаяся к столбу света. На таком расстоянии трудно было разобрать мелкие детали, определить пол участников. Только энергетика выдавала в столбе света мужчину, а в приближающейся тьме – женщину. Хотя энергетика у неё была жёсткая (почти мужская) и намерения отнюдь не мирные. Как у человека, не раз уничтожавшего чужую волю, желание жить (может, она и не убийца). Идущая была полна намерения сломать, подавить, унизить.

Мужчина в характерном столбе света (он собирается над теми, кому пришло время покинуть этот мир после тяжёлой болезни), терпеливо ждал (молился или медитировал). Он был уверен в своих действиях, будто ведал грядущее. Характерные оттенки в его энергоструктуре говорили, что он здесь по велению Света. Значит, перед глазами Мартина должно было развернуться очередное противостояние Света и Тьмы. В том, что за Идущей стояли Тёмные, сомневаться не приходилось (слабый ночной свет с большой неохотой соприкасался с окружающей женщину сферой, окружая её физическое тело серой, размывающей очертания пеленой).

Усилием воли Мартин удержался от скучающего зевка. Это как прийти на киносеанс на третьесортный фильм, зная развязку и всю структуру взаимодействия «героев». Хоть Мартин и не был фаталистом, но решил положиться на Силы, которые привели его в это место, затратив при этом столько человеческих (и не только) ресурсов и обратив на происходящее внимание сущностей повыше.

Не успел Мартин заскучать, как Идущая остановилась, не доходя до Ждущего. Вся Тьма этого Мира набросилась на остолбеневшую женщину, стараясь заставить сделать следующий шаг в её сторону (или отвлечь внимание Мартина?). Он почти упустил момент, когда Ждущий поднялся на ноги. Мужчина, стоящий спиной к женщине, являющий сейчас собой концентрацию Боли, Страха, Космической Обречённости, вовсе не был светлым!

Верх тела Ждущего (от макушки до солнечного сплетения) купался в свете, тогда как нижняя часть его тела тонула в темноте. Казалось, что вместо ног у него высокоэнергетические каналы (как два мощных силовых кабеля, выходящих из земли).

– Терминатор и Ветхий Завет отдыхают. – выдохнул Мартин, забыв, что находится не в мягком кресле кинотеатра, а посреди пустыни на жёстком, голом куске песчаника.

Ждущий медленно развернулся и вступил в окружающую Идущую сферу из тьмы. Боль, Страдания и Безнадёжность хлынули в тело мужчины через его ноги, заставляя прилагать неимоверные усилия, чтобы оторвать стопы от земли хоть на миллиметр. Не взирая на все преграды (как Терминатор), Ждущий приблизился к Идущей. Замер, ожидая хоть какого-то внимания с её стороны.

Идущая увидела проблеск, исходящий от светового столпа Ждущего. Она отдала ему весь свой Страх и Боль. Доверилась ему, как маленькие дети – окружающему их миру (без страха, не зная боли и предательства). Теперь она должна была его спасти, так как он забрал её Страх, Боль и Ужас. Соляным столпом казался Ждущий, потерявший в льющемся на него сверху свете человеческие черты (крыльев за спиной не хватало до звания Архангела).

На границе Света и Тьмы физический мир начинал плавиться, течь, обретать странные формы. Мартин «поплыл», ощущая своё физическое тело сидящим на остывающем камне. Он сопереживал героям, старался предугадать их прошлое, написать им будущее.

Девушка кинулась ища спасительные объятия. Он сумел поднять руки, крепко обнять её. Для её защиты от всех Сил Зла в его руке блестел нож с изогнутым, как серп, лезвием. У них был Договор, Доверие и Любовь, как безотносительная величина Жизни. Они слились в единый поток, созданный не для Любви или Жизни. Она повернулась, прижалась к его груди спиной, подняла его руку, держащую Нож к своему горлу. Он не мог убрать холодное лезвие от её горла, потому что следовал Договору, а тот был обоюдным, поэтому она помогла ему, всё сильнее наклоняясь, напарываясь на острую грань лезвия, чтобы подписать свою часть кровью, что окропила землю. Реальность, не выдержав накала страстей, начала сворачивать восприятие Мартина.

Осознавая, что он до сих пор находится в пустыне, Мартин видел вокруг себя высокую траву. Проходившая мимо него львица потёрлась о его правое колено (извини, поиграем чуть позже). Она спешила к стоящей в обнимку паре. У неё были Важные Дела. Внимание Мартина переключилось. Странная парочка стояла на идеально круглой поляне. Мужчина походил на потрёпанное ветром и дождями пугало, а девушка – на фарфоровую балерину, которая замерла в виртуозном пируэте. Миг – и девушка удаляется от мужчины, бросая на него извиняющиеся, просящие взгляды через плечо. Стоило ей войти в высокую траву, как она забыла о его существовании. А он остался стоять, держа в руках как ненужную старую одежду остывающее тело Ждущей.

Мир в сознании Мартина снова поплыл. Туманная саванна с львицами и идущей рядом с ними в припрыжку девушкой сменилась пустыней. Тело ныло от неподвижного сидения на холодном камне. Поднявшись на ноги, он начал делать разгоняющие кровь в одервеневшем теле упражнения, не упуская из виду Ждущего. Мужчина бережно, как уснувшую дочку, укладывал мертвое тело на землю. В памяти Ждущего не было ни чётких образов дочери, ни запаха, ни ощущения тепла её тела (по энергетике у него сын и дочь школьного возраста?).

Размявшись, Мартин начал медленно приближаться к уставшему от Жизни телу Ждущего. Оно действительно походило на набитое соломой огородное чучело – больше не способно было поднять тело на ноги, удерживать Жизнь и энергию, бьющую из прорех, как пучки соломы. Мужчина стремился добраться до белого фургона, но силы оставили его. Понимая, зачем он оказался в этом месте именно сейчас, Мартин с понимающей улыбкой сжимал в руке глиняный кувшинчик.

–Всех Благ. – Странный акцент, голос молодой. – Меня зовут Мартин. У меня есть к вам предложение.

Остывшее тело Ждущего (он называл себя Ночь) по его просьбе было размещено в кресле у кухонного стола. Мартин убрал поближе к телу (к уже имевшимся четырём вместилищам духа) кувшинчик с духом Ночи. В головы всплыли образы бумаг, спрятанных в железном ящике фургона. На столе и на полу возле него лежали кипы рисунков, мало что значащих на любительский взгляд Мартина.

– Пусть будет Отшельнику коллекция. – Собирая рисунки с пола, Мартин подумал, что нужно заглянуть и в подвал. – Повесит на стенах в своем горном шале. Может, в некоторых поселятся служащие ему духи, они любят прятаться в картинах.

Раз в месяц Ким выбирался из родного городка, чтобы посетить кладбище. Так он старался приучить себя к мысли, что убежал от Смерти ненадолго. Чувство вины он испытывал не перед ней, а перед старым школьным другом, которого предал, и не раз. Пытался понять, из каких мальчишеских соображений, возникших при встрече с Сидом, он побоялся сказать правду, наврал, выставляя ебя героем, каким никогда не являлся.

– Прости, дружище. – Ким предпочитал говорить с могильным камнем, вспоминал, как Сид выглядел в их школьные годы, гнал из головы образ оплавленного горячим паром лица друга. – Всем нам хочется приукрасить свою жизнь. Найти в ней если не подвиг, то хотя бы место для сумасбродства.

Достав из карманов две рюмки для текилы (Тед после этих поездок всегда смотрит на него с укоризной во взгляде) и бутылку виски, он расставлял их на камне. Наливал до самых краёв. Убирал начатую бутылку к подножию могильной плиты. Собирался с духом, чтобы сказать нелёгкую правду о себе.

– Тогда я напился до чёртиков и пошёл к единственному другу, который не стал бы воротить нос от моего вида. – Каждый раз приходилось сдерживаться, следить за словами, чтобы не соврать и сказать правду. – Кода знает мой запах. Ему безразличен мой внешний вид. Он не мог причинить мне вреда! Он единственный медведь (человек, друг) с которым я мог общаться на равных.

Оглавление

Улыбки окружали его. Двойные: одна на милом молодом лице девушки, вторая – на ее горле. Вот и всё, что осталось в его памяти о последнем годе жизни.