Баггер [Владимир Плотников] (fb2) читать онлайн

Владимир Плотников Баггер

Посвящается тем, кто, путешествуя посредством троллейбуса, сидя в Интернете или запивая горькую… почему-то, в глубине души, остаются верными волшебству.

Вместо предисловия

– Море, бесконечное, светлое, откровенное море. Как я люблю море! – девушка склонила голову набок и немного прищурилась. – Смотри, а вон там все еще течет кровь… – она что-то показывала вдаль, в сторону заката, о чем-то говорила, но где-то далеко. При всей ее красоте она казалась незаметной, нет, не ненужной, а не существующей, такой же странной, как и все вокруг. Волны, кисть, неуклюже передвигающаяся по поверхности, море… Смуглая кожа сливалась с гладью песка, и даже волосы, выцветшие, но все еще красивые и пленительные, казались продолжением этого торжества янтарных выжженных красок, всеобщего шума, по ошибке забытого в недрах ракушек, беспечности и небрежности…

– Когда-то в детстве я думала, что выйду замуж за капитана дальнего плаванья… – голос вновь давал о себе знать, но, уже всячески оставляя попытки нарушить эту утонченную мозаику линий бесцельности.

Великолепие и распущенность, а также фарс, а также глупость и тоска, и боль, они ведь так близки, зачастую неотъемлемы, и где-то между ними лежит грань, и все это летит в пустоту без того, ради кого. И эта девушка, и море, и глупые слова, слетающие с ее обветренных губ, плохо перевранное детство и что-то про Ассоль, бездумные жесты и еще раз оторванные слова превращали все происходящее в один из тех ужасных пейзажей, что множатся бесчисленной копировальной техникой и висят в дешевых конторках и кафе, создавая иллюзию причастности к искусству. Ленивые, ленивые и тягучие мысли – пронеслось в голове, и, возможно, могло бы пронестись еще что-нибудь, но голос девушки выразил нетерпение, разрывая на части эту симфонию праздной и безучастной, монотонной и величественной картины, достойной грациозной размеренности верблюда или улитки.

– Ну, долго еще?.. – она была одета в несколько серебряных колец, браслет из ракушек, а также ту позу застывшей игривости, в которой она находила себя уже долго. Безупречность форм и отсутствие одежды, тем не менее, не придавали ей ничего, вызывающего желание, в ней не было ни стыда, ни боли, ни восторга, ни откровения, одним словом, в ней не было жизни, одна усталость, скорее даже изнуренность и нетерпение. Девушку звали Мария.

Многие согласятся с тем, что сложно найти хорошую натурщицу, ну или натурщика, без разницы. Проблема в стыде или бесстыдстве, излишнем натурализме и плохой игре. Мы носим одежду, защищая себя, и лишь немногие делают это, обнажаясь. С отсутствием еще сложнее, ведь происходит оцепенение, сдача крепости, так долго охраняемой моралью, приличиями и собственным страхом. Обнаженное тело становится чужим телом, которое можно выставлять напоказ. «Я» прячется куда-то глубже, и лишь изредка пытается передвинуть с места на место неуклюжую куклу. Затем рождается бунт, протест, выпячивание, воинствующий натурализм, вопрошающий: «Ну и как, рады ли вы увидеть то, что хотели увидеть?». Это показывание своих недостатков, также далекое от красоты, еще есть холодность и отрешенность, безжизненность и грубость, а также множество всего, о чем упоминать нет особого смысла.

Мария была как раз той находкой, о которой можно было только мечтать. Гибкая и упругая, и в то же время пропитанная небрежностью летнего зноя, с игривым бесенком, просыпающимся в чистых глазах и улыбкой юного победителя. Она умела делать себя еще более привлекательной, чем была, но сегодня она устала.

Кто он такой? Он не обращал на нее почти никакого внимания, не слушал и лишь изредка, сухими жестами или фразами корректировал ее положение тела. Они начинали еще на рассвете, и теперь, когда солнце почти утонуло в уродливой старости порта, нетерпение, усталость и злость взяли свое.

– Покажи мне, что получилось, – легкое платье вновь обняло свою хозяйку, и девушка, вспорхнув, одной ногой пересекла черту дозволенного, той грани, за которой интерес побеждает всякий долг, договор или закон.

– Еще чуть-чуть, самую малость, – и кисть сделала несколько, видимо очень важных штрихов, от которых зависела полнота и яркость передаваемого образа.

– Ты всегда такой разговорчивый?

– Все зависит от собеседника, сегодня мне скучно.

– Значит, со мной неинтересно, я всего лишь образ, модель? По-твоему, я никто?

– Мне интересно только то, чем я занимаюсь, – художник отложил кисть и сел рядом в полулотосе. – Пожалуй, все, можешь посмотреть. Даже лучше, чем в жизни…

Вы видели когда-нибудь боль, ярость, гнев, обиду, ненависть, недоумение и презрение в одном взгляде? Бурю, ураган, пожар и убийственный холод в нескольких словах? Девушка бежала по песчаному пляжу, держа в руках слегка потертые сандалии, и, возможно, частицу кровоточащего самолюбия. Ненавижу – твердил разум, и уносил ее подальше от того места, где в вечерних сумерках оставался молодой человек, сохраняя невозмутимость мрачного сфинкса. Рядом с ним разбросанные кисти, опрокинутый мольберт, на котором можно было увидеть море, янтарный песок, кровавое солнце и рваные тучи, еще уродство далекого порта и в углу название – «Потрет Марии». Грязные пальцы бессмысленно сжимали песок, а губы прошептали: «Люблю».

Часть первая. Прогулки в сумерках.

Глава 0

Драконы вились над огромной кучей навоза. Извергая огонь, они пытались зажечь огромную кучу коровьего дерьма. Дерьмо не поддавалось, сохнуть не сохло, но едко дымилось. Вонь стояла такая, что драконы оглушительно чихали и глухо рычали. Наконец, когда вонючий дым поднялся метров на десять над кучей, драконы, надсадно рыча, стремительно ринулись к озеру на севере… спустя полчаса после неравной битвы дерьма с драконами дым развеялся. Куча зашевелилась, корка лопнула и показались сначала две на удивление чистые руки, а потом и голова…

– Ну, раз руки есть, и голова на месте, значит…

Тонкий, весьма противный звук разбудил меня. Китайский будильник подрыгивался и кукарекал.

– Так, китайские петухи прогонят русские сны. Привычка разговаривать с собой развилась у меня давно. Лет пять, с момента единоличного проживания в двухкомнатной хрущевке. Итак, пока не забылся сон, прикинем, что он значит. К соннику обращаться не будем, сие и так ясно. Драконы – старые козни недругов. Огонь – агрессия. Гавно к деньгам… так, значит я в гавне, но с чистыми руками и с головой на плечах. Угу… зажигалка барахлила. Китайский кремень не хотел воспламенять русский газ. Спички куда-то подевались.

– Странно, ведь дерьмо-то коровье. Значит, деньги не деревянные и не зеленые. Юани, что ли… зажигалка полыхнула и обожгла челку. Сигарета задымилась и потухла.

– Да… а что, собственно мешает сну предсказать вот эту вот ситуацию с зажигалкой и челкой? Хочется, конечно, чтоб к деньгам, а хрен с ним, может и так. Чайник уже нагрелся и призывно сопел. Кофе осталось на чашку, сахару было значительно больше… – вот в чем справедливость? Кофе без сахара пить можно, а наоборот нет. Покурил еще. Теперь с кофе. Окончательно проснулся. Решительно подошел к зеркалу. В зеркале отразился человек, судя по виду – точно из навоза вылез. Вдруг со всей ясностью понял – пора… спокойно докурил, собрался, хмыкнул в пустоту квартиры и подчеркнуто аккуратно повернул ключ в замке. Щелкнуло, дверь в квартиру закрылась…

Глава 1

В детстве он учился держать меч и охотиться, потом набирал дружины и брал приступом крепость за крепостью, он учился всему, что звалось силой и доблестью. Встретив ее, он понял, что весь блеск его мощи меркнет перед ее хрупкой фигуркой и большими, блестящими от слез глазами. И вся его дружина, и все его придворные колдуны оказались бессильны перед ее кошмарами, никто не мог понять их, не мог разгадать и победить. И тогда он пошел один, без верной дружины и не менее верного меча, прямой дорогой в очередной ее сон.

Было холодно, очень холодно, но он взял с собой тепло. Озябшие звери стекались со всего леса и шли за ним, птицы кружили над головой. Он почти отчаялся, казалось, этому лесу нет конца, но вот впереди показался силуэт человека. Вместо лица он носил красные лохмотья, вместо рук были мертвые цветы.

– Я страх, – представился незнакомец, – И тебе меня не одолеть. Ты почти не знаешь ее, я знаю о ней все. Ты недавно поселился в ее сердце, я же жил там всегда.

Молча, мимо. Он бежал, не помня себя, он хотел одного – успеть. Страх не спеша, шагал рядом и успевал. Звери с опаской косились на него, но все равно шли следом.

Посреди леса было черное озеро, посреди озера – ледяной остров. Он бросился вплавь, он увидел ее. Она умирала от холода, а рядом стоял страх. Сейчас, уже совсем близко, только что-то тянет вниз, это лапы воды, черные и холодные. Я доберусь, чего бы ни стоило, из последних сил но доберусь, ведь я и так всегда с тобой. Доберусь и согрею. Он видел ее расширенные от ужаса глаза, и это придавало ему сил и ярости, вот он уже на берегу, он обнимет и согреет. Ведь он принес с собой тепло. Тепло, которое растопит любой лед. Лед, из которого сделан остров, который стоит посреди озера.

Звери на берегу печально склонили головы, а страх расхохотался.

– Теперь ты понял? Она обречена на холод, потому что любовь к ней означает смерть. Но не бойся, когда ты утонешь, я вытащу ее из воды, чтоб бояться и горевать она должна жить.

Он снова рассмеялся, а со стороны берега послышался отчаянный вой – то звери увидели, как стены острова дрогнули и начали опускаться во тьму черных вод. Когда-то, когда он был маленьким, он учился держать в руках меч. Потом он набирал дружины и шел на самые неприступные крепости. Поистине, он учился всему, что звалось силой и доблестью, но этого оказалось мало. Он подошел к ней, и обнял ее, и взлетел. Никогда прежде не умел он летать, но ведь всему когда-то учатся впервые, верно?..

– Будете брать? – девушка спросила безразлично. В то же время в глазах светился бесенок.

– Надюш, ты ли это?

– Как видишь, я…

– Время – странная штука… – Олег сделал паузу. Когда встречаешь знакомых из прошлого, вначале радуешься, потом хочешь спросить «как ты?», а потом понимаешь, что ответ будет достоин вопроса. Слишком много прошло и изменилось. Мы так хотим узнать судьбу бывших одноклассников. Не потому ли, что хотим сравнить себя и их. Как в восьмом классе на первое сентября… Мы любим их как свое прошлое, а они настоящие. Наверно это плохо.

– Эй, ты че загрузился? – Надя, по-дружески потрепала его рукав. – Я вообще-то здесь работаю не из-за зарплаты, – прочитала она мысли, – здесь читать можно, ничего не покупая. Хороший бонус к зарплате восемь штук?

– Да, прикольно. Я в супермаркетах прочитал добрую половину из всего, что знаю.

– Все еще по фантазятне прешься?

– Я не исправим, Олег улыбнулся, почувствовав в собеседнице что-то родное и давно знакомое. – А у этой продолжение есть?

– Говорят, скоро будет.

Они еще каких-то пол часа болтали о всяких мелочах. Как хорошо, что не о прошлом и общих знакомых,– на какой-то миг подумал Олег. Настоящая. Просто она в настоящем.

Улица встретила своей наготой. Ветер развевал дым горящей урны, звенел трамвай, народ валил в Драму. Прикольная девочка. Они обменялись телефонами, но вряд ли собирались друг другу звонить. Еще одна условность. Интересно, будет ли продолжение?

Глава 2

Два желтых глаза смотрели в пустоту. Пустота была копченым потолком. Шипели, лопались и то и дело норовили обдать кипящим маслом. Ленка с ними умело управлялась, и, наконец, полностью подавила восстание стеклянной крышкой.

– Тебе с сахаром?

– Парочку. – Олег сделал глоток и обжегся. Организм за день бродяжничества напрочь отвык принимать что-нибудь человеческое. Яичница, приправленная укропом и майонезом, выглядела теперь сказочной.

– Так что у тебя стряслось?

– Полная опа… хотя и жалко.

К Ленке можно приехать поплакаться, но на этот раз пришлось самому играть роль жилетки. Бывшая подруга по университету, а ныне просто друг и товарищ Ленка Соколова в очередной раз поставила крест на недоразвившихся личных отношениях.

– И правильно сделала. – поставил точку Олег. В самом деле, роман с непризнанным гением затянулся. Он предстал перед ней этаким скальдом – бродячим поэтом, ищущим свою музу. В результате этот самородок из какой-то глухомани свалился на хрупкие девичьи плечи. Он больше не был возвышенным, но стал очень даже одомашненным. Требовал жрать и пьянствовал, потому что вдохновение так и не приходило.

Если быть честным, оно к нему еще никогда не приходило, но он его терпеливо ждал и алкал. На работу дарование устраиваться не собиралось. Негоже людям искусства гнуть спину. «Что-то в этом есть насчет спины, – подумал Олег, – надо запомнить и применить». Советовать он не любил и не пытался. Наилучшая форма в таких случаях – дать человеку выговориться и подвести к конечному решению.

– Я если надо, сам феминист и лесбиян.

– Это, в каком же месте?

– Ну, во-первых, мне девчонки гораздо больше нравятся, чем мальчики, а во-вторых, я за равные возможности.

– Ну, это ты хватил. Все-таки женщина должна оставаться женщиной, иначе все усреднится.

– Я ж не об этом. Просто мужчина должен быть мужчиной, а женщина женщиной не потому что таковы традиционные нормы. В этом есть внутренняя потребность. Я, если надо, за настоящесть.

– Ладно тебе философствовать, лучше рассказывай, чем сам живешь-то?

Ленка – она классная. Красивая, умная, два высших образования и коса до пояса. Сам бы с радостью на ней женился, если бы не знал ее еще от сотворения мира. Она пыталась найти счастье, настоящее и не как у всех, которое на деле – вовсе и не счастье. Ошибалась и получала опыт ошибок. С каждым разом возможность выйти замуж уходила все дальше и дальше. Не потому что время, а потому что планка с каждым разом поднималась. В то же время люди, с которыми она общалась, слишком часто подпадали под классификацию.

– Лучше одному, чем абы с кем. – не боясь одиночества, Олег шел по тому же принципу. Рассказав Ленке о своих приключениях, с чувством психологически очистившегося человека он принялся уминать плюшки. Есть все-таки преимущество в том, чтобы ходить в гости. Уходя, гость что-то забирает и продолжает свой путь.

– Слушай, Олежка, совсем забыла. Есть у меня одна знакомая по институту, короче ты можешь заработать. – уже у самой двери Ленка вспомнила о том, что мне как раз пригодится. – Пофоткаешь немного, я тебе адресок дам.

Итак, надежда появилась. Но не стоит опускать руки и жалеть коней. Нежданно-негаданно. Олег почувствовал себя драконом, улетающим на север. Пиццерия – отличное место для встречи.

– Сок апельсиновый и пепельницу.

Когда нет денег, не стоит заказывать чай или кофе. Это привычка бедняков. В таких кафе эти вещи будут стоить дороже сока, отсеивая тем самым определенный пласт клиентов. Здесь тепло, играет музыка, долго обслуживают и проявляют пониженное внимание к посетителям. Бедных девчонок-официанток на всех желающих пожрать пиццы просто не хватает. Но получается прикольно.

В общем, размышляя о современном менеджменте, а точнее, о культуре торгашества и обслуживания, приходишь к выводу о золотой середине. Ряд фирм дрессирует своих сотрудников, запрещая им сидеть в торговом зале, и обязывая приставать ко всем и каждому. Тогда как большинству клиентов это просто не нужно.

Ты пришел просто посмотреть что-нибудь, что возможно, купишь через месяц. Тебе не хочется это мерить, проверять в действии и слышать вслед что-то типа «обязательно приходите и купите». Ты как герой «Бриллиантовой руки» отмазываешься, предупреждая о том, что не будешь покупать именно сейчас и именно без крыльев. После уходишь с досадой и осознанием своего нищенства. С другой стороны, когда ты уже решаешься на какое-либо приобретение, тебя игнорируют и выражают пофигизм.

– Вас рассчитать? – мои размышления прервала миловидная девушка, меняя очередную пепельницу.

– Нет, оставьте, пожалуйста, меню. Ко мне должны присоединиться. – пришлось нагло врать, чтобы не показаться лохом в глазах этой незабудки. Глупо. Можно было подумать о том, что ей действительно пофиг, сколько у меня денег в кармане. Конечно, я и, правда, ждал человека, но не собирался устраивать банкет. Да и он угощать меня вряд ли собирался. Пора бороться с комплексами. И лучше – методом обогащения.

Есть один подлый принцип, связанный с излишней интеллигентностью. А может, просто всегда так. Плохо быть должным, но, оказывается, давать в долг тоже не сахарно. Стоит тебе занять у кого-нибудь, как этот факт тут же начинает тяготить тебя. Деньги пропадают неизвестно куда, а брать их нужно неизвестно откуда.

В свою очередь те, кто тебе должны, как правило, отдают с «поразительной пунктуальностью». Вот и выходит так, что в математической сумме ты по нулям, возможно, даже в плюс, но почему-то везде обязан и чувствуешь себя вымогателем. Чем меньше в жизни этих финансовых отношений, тем лучше.

Глава 2/1

Надо же, не пришел. Ожидаемо, хотя получается невольный каламбур. Ждешь того, кто придет, но ожидаешь, что не придет. Тогда остается последнее – дуракам везет. Добро пожаловать в империю разврата и азартных игр. Название – что-то типа бахчевой культуры, мерцало рядом с грудой золотых монет и обезумевших от счастья физиономий удачливых игроков. По их лицам сразу видно – играть надо. Иначе будешь тем, кто ты есть.

В кармане стольник. Он живет там под подкладкой на случай ПКХ (ПКХ – очень как плохо. Термин, появившийся в узком кругу общения, но со временем ставший классикой). Сейчас как раз такой случай. Мятежный дух чего-то ждет. К делу.

Игровая индустрия строится на том, что ты, фактически, выигрываешь у людей, а не у казино. Автомат берет определенную комиссию, ту, на которую настроен, и рендомом выдает вишенки, обезьяны и клубнички. Тебе показывают мультик, за который приходится дорого платить. А на табло бегают циферки – твои деньги, кстати.

Для того, чтобы ты выиграл, нужно, чтобы, по крайней мере, кто-то проиграл. Посему самый лучший случай – когда перед тобой машина, только что подтолкнувшая степенного семьянина к банкротству и будущему самоубийству. Человек, дрожа и срываясь на плач, идет вешаться. А ты, не будь дураком, отыгрываешь сотню-другую из денег, которые проиграл простофиля.

На сто рублей можно играть по-разному. Первый – безумный. Большая ставка. Пару оборотов. Если ты не богатеешь на глазах, то тебе пишут, что ты лузер, и отправляют восвояси. Второй долгий. Ты ставишь по одному кредиту, и не рискуешь. Так можно просидеть целую ночь, проигрывая полтинник. Ты ждешь особую бонусную комбинацию, которая зависит от теории вероятности, числа оборотов системы и какого-то дьявола матери.

Итак, первый или второй путь? Всегда найдется третье решение. Первое нажатие кнопки лишило двадцати пяти рублей. Но принесло четыре. Удвоилось. Второе сожрало так, что от игрового фонда осталось чуть больше половины. Все, хватит безумств. Остальное возьму измором.

Но автомат жрал быстро и неблагодарно. Чисто теоретически, это удовольствие может затянуться надолго. Но на этот раз практика победила теорию. Полчаса, не больше. Поздравляю, Шарик, ты банкрот. Или балбес. Не в деньгах счастье. Деньги – зло. Эх, зла не хватает…

Одна очень классная девчонка говорила, почему никогда не играет на автоматах. Боится, что удача, если она есть, растратится по пустякам. Почти как в библии, не искушай Господа. Она умничка и правильно делает, но я считаю, что везение похоже на какую-то способность, а значит, его можно развивать. Сегодняшняя тренировка окончена.

Улица встретила моросящим мелким, и не думала угощать пивом. Зато Славик уж точно угостит. Он шел с перебинтованной башкой навстречу и мечтал чем-то поделиться.

– Представляешь, мне гадалка сказала, чтоб на работу не ходил. Я пошел, и мне чердак снесло.

– И вправду, снесло. – похоже, он обиделся.

– Да я серьезно. Меня Аленка попросила проводить. А я сдуру пошел к этой тете Зине. На каргу эту посмотреть захотелось. А она давай какую-то херню нести, про Рената, который помог бы, что судьба у меня бедовая, а потом давай про кирпич. Я не поверил, а оп – во! – Славик показал ссадину и кровоподтек. – Не знаю я никакого Рената, хотел найти каргу эту, а дом снесли уже. Давно, представляешь?

– И ты теперь лечишься? – Олег кивнул в сторону пленительной бутылки.

– Ты че, правда, не веришь?

– Да верю, только пива дай. – приятно, с удовольствием. – И тебя вылечат, и меня.

– Не, я серьезно. Как мы пришли туда, в душе не помню. Хотя адрес знаю. Записан где-то. Аленка говорит – мне мозг отшибло, и смеется. Нет, чтобы помочь.

Славика было приятно увидеть, тем более с пивом. Мозги – их же не пропьешь, и даже кирпичом не вышибешь.

– Я те, кстати, диск записал. – Олег протянул болванку с изображением китайского дракона. Вот дракон, а вот Славик. Сегодня он напьется очень сильно. Так сон подсказал.

– Удачи.

А теперь вечерняя порция телебреда и спать. Очень чувствуется, что завтра будет лучше, чем сегодня.

Глава 3

Чистая, тонкая, нежная. Небрежный поцелуй, и в ее сердце загорается огонь. Она твоя. Она сгорит для тебя дотла, отдавая всю себя. Она отравит тебя и умрет, скрасив собой твое одиночество. А ты – что ты? И не заметишь, как ее не стало. Достанешь другую и затянешься покрепче. Зачем люди курят?

Олег вдохнул едкий синеватый и невольно поежился. Думать, что ты зависишь от Милли-миллиграмма какого-то вещества просто не хочется. Человек сам по себе ходячий химзавод. Простая психология. Тактильное ощущение. Эстетика огня. Дым таинственности. Действие. Вот это уже интереснее. Общее дело. Пойдем, покурим? Вместе отравим легкие, хотя у каждого они свои… да заодно обсудим пару важных. Или так… ты мне вопрос, да такой, что отвечать тошно, а я затяжку, да дым выпущу. Вот и ответ весь. А потом сам спрошу че-нибудь. Пауза заполнена.

Подъезд был обычный. Темный, с запахом аммиака и кошачьей территории. Переступив лужицу, Олег отыскал заветную дверь, и едкое «дзинь» где-то ударило по нервам. Мерзкий звонок. Невольно вспоминается утренний будильник. Девица в банном халате распахнула дверь, освещая обшарпанные стены. «Цой жив», «БГ» и «Леська – Сука».

– Здравствуйте, я фотограф.

– Маша, это тебя. – девица оценивающе окинула меня взглядом, и решив про себя что-то типа «неинтересно», позвала подругу.

– Давайте сразу к делу. – красивая, немного грустная, хотя нет, холодная. Она говорила о своей будущей женитьбе как о случае из жизни посторонних людей. Смысл моей работы заключался в том, чтобы она не получилась на фотографиях. Очень странно, тем более для женщины.

Заплатила она сразу, при этом предупредила, что за будущую работу, скорее всего премии не будет. Еще и предъявят, по крайней мере, будут скандалить. При этом она рассмеялась, и про себя добавила: «В конце концов, не мне все это нужно». Уходил Олег со странным чувством. Как будто события последних времен были музыкой или мозаикой чего-то очень знакомого. Чего-то, что он уже видел или слышал. В конце концов, нужны же бедному гасконцу деньги. А снять беспонтово – этим искусством он обладал еще до того, как взять в руки фотоаппарат.

Девушка собралась отравить гостей и уничтожить улики своего присутствия. Бред какой-то. Тем более, она красивая. Логики нет никакой. Просто бывают девушки, о которых ясно – красивая, значит, стерва. А бывает, красивая – значит, хорошая. Этакий греческий идеал. Бывает, конечно, и так, что хорошая – значит, уже красивая. Но что ж, все бывает…

Вот дилемма – заработал деньги, можешь приехать домой на такси. Но ты-то еще не заработал, так что топай пешком. Олег пробирался дворами и знал, что так быстрее. Прямой путь всегда тернист и опасен, только психология ночного города любит чутье. По светлой стороне улицы, или по темной? Идешь ли ты, как на ладони, или среди тех, кто высматривает тех, что как на ладони.

– Слышь, пацан, одолжи полтинник…

– Я тебе не пацан и сам нуждаюсь. – Не замедляя шаг, он продолжил путь. Бомжара уставился вслед, наверняка что-то подумав. Олег уже давно приобрел иммунитет против гопников и попрошаек. Как-то перерос, и это чувство выработалось само.

Еще одно качество было приобретено им с незапамятных времен. Получать подарки. Не то чтобы их дарили люди, и это не сто долларов на дороге. Просто сама жизнь открывала возможность сделать что-то меньшими усилиями или получить за меньшую цену. Это слово вертелось в голове и наверняка было другим, более точным, но упорно не позволяло себя найти. Баг. Ошибка системы.

Олег не был замороченным придурком, замотанным на отыскании этих лазеек с целью мелкого обогащения. Просто он видел бреши и ничего не мог с этим поделать. Оставался выбор, брать или не брать. А почему бы и нет. В супермаркете ошиблись с ценником, или одна упаковка по цене одной штуки. Билет в кино, покупаешь на последний сеанс самый дешевый, а дальше весь зал к твоим услугам. В театре еще прикольнее – всегда пустуют самые дорогие места. Опаздываешь на 5 минут, и тебя просят пройти на свободные.

Если бы Олег осознавал то, что делает, или хотел этих маленьких выигрышей, он бы стал мелким пакостником общества. Но он это делал инстинктивно. Чувствовал и брал, если было нужно. Вдобавок с живым интеллектом получалась гремучая смесь. Вот только толку от того, что она гремела…

Однажды он устроился корреспондентом одной сельскохозяйственной газеты. Маленькая редакция, мизерные гонорары, совдеповское начальство. Что может быть лучше, чем простое соответствие стилю. Издание звучало громко и оригинально – что-то типа «Сельские зори» или «Будни колхозника». По крайней мере, писали там о передовиках, механизаторах и доярках.

Кто когда-нибудь имел дело с подобным чтивом, поймет, о чем идет речь. Штампованные фразы из номера в номер повторяли друг друга. Менялись названия колхозов, совхозов, фермерских хозяйств. А Иван Петрович Зинченка заменялся на Кривошейко. Болото и тоска. Если только писать это и хвалить удои.

– Я человек скромный и к славе не стремлюсь, – начинал свою речь будущий журналист. Предпочитаю публикации исключительно под псевдонимом. Их у меня несколько, так лучше образ чувствуется. Редактор старой советской закалки, разместивший на стене рядом с Лениным портреты нынешних президентов, был вполне нормальным дядькой.

– Молодежь должна писать. Жаль только платить за это все будут мало. Но все с чего-то начинают.

Так началась карьера журналиста. Интернет плюс читальный зал библиотеки имени известного литератора, а дальше последний штрих – плагиат? Никогда. Работы авторов шестидесятых годов под их именами красовались на страницах новых изданий. Своеобразный журналистский римейк.

Идеи приходили сами собой, но почему-то не давали разбогатеть. Олег понимал, что, наверно существует какой-то баланс. Хотя может быть, дело было в природной лени, в склонности больше рассуждать, чем делать, и отсутствии природной алчности. Он наверно, как и все, в мечтах прокручивал кадры «если бы у него был миллион», или что бы он сделал с богатством. Но только, чтобы появился миллион, нужно чтобы у кого-то его не стало. Нужно быть хищником или паразитом. Нужно охотиться, а не фантазировать. Вот и был он обыкновенным неудачником. Так охарактеризовала его в свое время одна из неудавшихся пассий.

– Лошара, – похвалил себя Олег, но от этого грязи на штанине не убавилось. – Чтоб тебя так менты радовали, – пожелал он счастливого пути шестерке, и рванул к ларьку. Родной район посыпал улицы битым стеклом, но он был родной. Здесь свои. Эта местническая привязанность одновременно грела и отталкивала. Свой двор, пиво на лавочке. Рогатки и прящи, если заглядывать дальше. Детство и друзья детства. Их подрастающие братья и сестры уже курят, уже в мини и кто-то женился. Маленький островок мира, живущий своей жизнью, хотя каждый живет своей.

– Живое, холодное, и сигареты.

– Шестьдесят четыре. – тетя Галя помнила, что я курю, и работала тут уже шесть лет. Люди росли и пили на ее глазах.

– Спасибо.

А может, все это ненастоящее, – подумалось вдруг. Друзья, жизнь, проблемы и радости, актуальные тебе и тем, кого ты знаешь. Если бы я родился в другом месте, или здесь жили другие люди. Что-то в этом есть, но что-то не так. Наверное, друзья детства остаются в детстве, а есть просто друзья и знакомые. Олег глотнул холодного живительного и пересек аллейку. На лавочке сидели знакомые физиономии и сорили семечками.

– Дарова. – и ритуал рукопожатия закончился традиционным «как оно». На душе потеплело. Еще глоток. Ненапряжно. Чес ни о чем. Санек нажрался, а Вадик тупит с телефоном. Оставался вопрос, тратить деньги или нет. До двадцать шестого еще вечность. Лучше придержать, нет ничего хуже, чем быть должным. Отсыпав немного семечек, Олег покинул веселых «алкоголиков» и побрел к себе. Надо выспаться. Завтра собеседование.

Глава 4

Плеер в уши и прочь. Хочется плевать и материться. Лучше сбежать. Закрыть себя в коробочку внутреннего мира и считать живых и убитых. Хотя к чему этот фарс? Ничего же еще не произошло, ведь, правда? После странствий по лабиринтам улиц и путаных мыслей – домой. Горячий душ и чашка дешевого черного. Обжигающе дружелюбно, а потом не думать. Выкинуть из головы всю лишнюю фигню и найти смысл.

Олег шел, ёжась и не глядя по сторонам. «Да, хреновенько. Любитель вляпаться. Прошлый вечер укладывался по полочкам. Славик притащил в кафе познакомить с девчонками. Одна – его, Алена, кажется. Страшненькая Олеся… и еще такая, с выразительными глазами, Оленька. Наверное, самая умная. Что-то в ней было. Особенное… «Дурак ты, Олежек, надо чтоб красивые нравились, а ты любишь умных… хотя фигурка у нее была ничего».

Воспоминания лились в мозаику. Разговор не клеился, да и говорить особо… Алена грузилась из-за сестрички. Немудрено, рисунки у девочки. Издали смотришь – мило и по-доброму, а приглядишься – цветочки из покойников заплетаются, и не груши с яблоками, а смерть какая-то. У девочки талант, но крышка едет. Ольга почему-то упомянула о маме и как-то ушла в себя…

– Расслабься, какой-то ты сегодня скучный и вялый, – пытался глумиться Славик. Ему тоже было как-то не так. Еще одна важная деталь – проблема с деньгами. Покушаться на наличность дам, не хотелось, а в кармане была мелочь. На пиво, или на проезд. Ольге позвонила мама, и она упорхнула. Два мальчика, две девочки. Память подходила к чему-то важному. К чему-то, что было вытравлено напрочь.

Оранжевое! Олег никак иначе не характеризовал это чувство. Только цвет и какое-то предчувствие. Как будто определенные части мира окрасились в оранжевый сепий. Потом подсели Санек с Клювом, но причина не в них. Олег множество раз ощущал это чувство и ждал от жизни сюрпризов. Они как море после бури, думал он как-то, не всегда похожи на сокровища.

Подарочек подсел беззастенчиво. Лет сорок, стриженый, прилично одетый. На вид успешный человек, возможно, в прошлом военный.

– Не возражаете? – Он присоединился, и от его лопатника пошел сепий. Снова терпкий привкус и предчувствие. Пиджак оказался милым дядькой, был студентом. Потом в армию загребли. Бухал много. Увидел нас и вспомнил своих друзей и студенчество забило в памяти фонтаном. Вот только глазки у него были недобрые. Буравчики этакие. А потом покатилось.

– Не откажете в услуге?

– Какой?

– Любой каприз за ваши деньги, – произнес свою коронную Славик.

– Есть у меня прихоть одна, – он процедил мягко и слегка натянуто, – Хочу вам проставиться.

– В смысле? – девчонки хихикнули, а у Славика зажегся огонек алчности.

– Нормальное бухло и не только бухло. Проставляюсь по полной.

Дальше объяснение. Богатый человек, некуда деньги деть, скука по молодости. Что-то не то…

– Я хочу купить у вас вечер среди вас.

– Мы что, клоуны?

– Нет, аниматоры.

Потом какой-то чес про лучшие намерения, про исполнение желаний, оранжевый лопатник на столе. И деньги. Потом мартини. Еда. Еще пойло. Олег почти не пил, как-то не по себе. Халява халявой, но мышеловка очевидна. Не быть должным. Почему-то не захотелось заказывать и повторять. Вот она, двойственность ситуации. Повезло. Или еще лучше – Кенты нашли богатого лоха и крутят его на полный банкет. Да только погано, когда твоих друзей покупают за похлебку. Кто ужинает, тот ее и танцует… так Славик вытянул свою счастливую монету.

Этот упырь купил себе вечер и расклеился после третьей, а после разговоры о бизнесе. Славик хвалился и заливал. Пиджак кивал и верил, и вот они партнеры. Бред какой-то. Подстава. Ощущая чуждость себя здесь, Олег задался вопросом, что он здесь забыл? Просто интересно.

Он не считал себя декорацией и был немного в себе. Получается правда, что другие немного не в себе. Реальность снова поплыла сепием, и выделилась дверь. Пора. Улица встретила дождем и вечерними сумерками. На душе было как-то пусто и противно. Вспоминая детали, Олег рисовал в голове картину впечатлений. Этот козел притворялся и подавлял. Сколько он оставил? Штук шесть? Двести баксов, а сколько удовольствия. Его изначально никто не спроваживал. Всем было скучно. Но ему нужно было купить. Паршивенько как-то.

А потом напился. Алене штуку на такси. Девочка отказалась а потом взяла. Славик был рад избавиться на вечер от подруги и устроил свой будущий бизнес. Уходя в сортир, он самодовольно произнес: «Чудак он какой-то, но мне нравится». Похоже, Славочке опять везет. Дурак.

Городской электро распахнул свои двери и через город домой. Странно все это. А дождь по стеклам, по синим сумеркам. Снова вспомнилась Оля и на душе потеплело. Он не успел познакомиться, но думал, что есть на свете люди, которые хорошо, что есть.

Глава 5

Алиса была девочка-праздник. Только куда же тебе идти, девочка, когда праздник закончится? Так спрашивала ее старшая сестра-подруга, жившая где-то в глубине ее беспечной души. «А, всему свое время», – отвечала она, надевая дерзкие каблучки и поправляя прическу. Эти балбесы вот уже, который час сидят в кафе и пропивают чьи-то бабки. Интересно. Не особо, конечно. Кто не видел пьянок и чужих денег. Интересно, кто станет поить этих неудачников.

Когда-то ей сказали, что жизнь рисует какой-то псих. Чокнутый художник, которому ничего не нужно. Алиса любила думать, что если бы ее рисовали, то рисовали бы красивой. Именно красивой. Успешные девочки не вселяли в нее никакой зависти. Чтобы тебе завидовали, а ты улыбалась и делала вид, что все хорошо? Потом, достигать чего-то, ставить новые цели, улыбаться и реветь белугой увлажняя подушку. Быть состоявшимся человеком в свои двадцать пять? Нет! Лучше ребенком, в свои девятнадцать.

Она вошла в кафешку, когда праздник был в самом разгаре. Олега уже не было, ну да ладно. Два пьяных тела, Олеська с джунглями на голове, пытающаяся разобраться с джунглями в своей тарелке. Славик и мужик из тех, что ходят на ретро вечеринки.

– Станислав Филиппович, но я молод душой, моя радость! Называйте меня просто Стас.

– Алиса.

–Какие люди! – Славик наконец-то увидел свою давнюю мечту, – А целоваться что, опять не будем? Его лицо стало туповато-обиженным, но на локоть легла тяжелая цепкая рука.

– Чтобы с тобой целоваться? Ты человеком вначале стань.

– А что я?..

– Ты бизнес со мной делать будешь, вот сиди, и думай о деле. Таких красивых девушек не должны целовать пьяные рожи, не так ли, моя радость?

Алиса хмыкнула и подумала, что этот тип может быть ничего так тип. Движения мягкие, немного кошачьи, слегка грудной баритон, властный взгляд и четкость, или какая-то очерченность. От него веяло силой и холодком. Но что-то завораживало. По сравнению с ним Славик казался слизняком.

– Таким девушкам нужно ручки целовать да брильянтами потчевать. Покажи-ка мне свои пальчики… шестнадцать с половиной. Да, мой прадед был знаток по части сокровищ. Лучше любого ювелира красоту видел. Был у него ювелир, значит… Славик, ты разливай, разливай, а то я рассказываю, а тост пропадает… любил прадед мой крестьянских девок в шелка барские одевать и серебром осыпать чеканным. Распутный был, скотина, еще и кровопийцей его считали. Врали, конечно, завистники. Ты, моя сладкая, не смотри на меня так испуганно глазами большими и красивыми, а то ведь утонуть в них недолго.

– А как мне смотреть? – Алиса спросила просто и без кокетства. – Так че там с дедом вашим?

– Когда он на свете жил, никто его дедом не называл. Хороший человек был, а такого ценителя музыки поискать надо. Но не может кто-то быть одаренным в одном, и бездарью в другом. Видел он красоту, да так видел, что становилось ее больше, чем было. А вот выразить не мог… чет ты заскучала. – Алиса ощутила тепло сильной мужской руки и какую-то бережность. Сила всегда должна быть немного скрытой. А для того, чтобы быть добрым и заботливым, нужно быть сильным. Она знала эти две истины, и по спине почему-то побежали мурашки.

– Так вот у меня тост. За красоту, которую все-таки можно выразить, а также увидеть, услышать, и извиняюсь, пощупать, – горячий напиток опустился туда, где ему и место, а между тем рюмка Славика оказалась полной до краев. Убийственно. Алиса увидела, что ее в прошлом воздыхателя сейчас прикончат.

– Я вам скажу, Слава – классный парень. Умный, целеустремленный, хитрый, засранец, но мне такие нравятся. Он знает, что я не хер собачий, и завтра сделаю его руководителем своей новой фирмы. Доход нереальный, а, главное, ни один человек такого еще не делал. Скоро он будет такой крутой, что нам и не снилось. Ну, за тебя, дорогой ты мой, генеральный ты мой директор! До дна.

Последняя фраза прозвучала властно и четко. Алиса вспомнила дрессировщиков в цирке и непроизвольно улыбнулась. Ей стало смешно, когда она подумала, с каким животным можно сравнить Славика. Пока она улыбалась, жертва стоически приняла яд, конвульсивно дернулась и затихла. Три живых трупа, дурнушка и Стас. Расклад становится интересным.

– Я тут сегодня дарю людям подарки. Просто так, хочешь подарок? Признавайся.

– Я сама, как подарок. Только мне меня мама подарила, а я подарки не передариваю.

– Ну, так я же не настаиваю. Просто кольцо с брильянтом охеренное, старое и дорогое, в кармане валяется. Мне-то оно зачем, а тебе к лицу будет.

– Не знаю, насколько к лицу, если я его не мерила.

– Я тоже хочу померить. – Олеся протянула свою грабельку. «Пусть меряет, дура. Старое, значит – чужое. А примерять чужое кольцо все равно, что судьбу мерить. Тетя Зина так говорила. А Алиса верила гороскопам, гадалкам и приметам. Вообще эта тетя Зина странная какая-то». Еще в детстве Алису к ней водили, вроде и близко где-то живет, а где – неизвестно. Колечко сверкнуло на пухленьком мизинчике, и Алиса снова хмыкнула.

– Кольцо мне досталось от прадеда. С историей оно. Жена была у него первая, красивая – глаз не оторвешь. А мой прадед красоту видеть мог так, что нам и не снилось. Обручился он с ней, и думал, вдруг че случится, а красота ее в памяти поблекнет. Привел художника молодого. Француза или итальянца, неважно. Звали его Александром. Красивый парень, говорили про него, и еще талантливый. Не будь дураком, великим бы человеком стал.

Но только пока рисовал он Марфу, влюбился со страшной силой. И она устоять не смогла. Мой прадед умен был, и прощать никогда не умел. И что бы вы думали, он придумал? Построили на озере близ лесов его терем высокий из смоленых корабельных сосен. Одел он Марфу как царицу, и кольцо это на палец обручальный. И велел из окна широкого вниз смотреть, пока любовник рисовать ее будет. Затворили терем, а красный петух все равно летит, куда хочет. Увидел художник, как пропадает любимая, и бросился спасать ее, себя не жалея.

– И что дальше было?

– Что что – сгорела девица, одно колечко осталось. Художник тот руки себе сжег и бродил потом по свету калекой. Мой прадед смотрел на это все, но не простил измену. Марфа-то из крестьян была, напрасно родня ее радовалась удачному замужеству. Сгубил он всю ее деревню на следующий год.

– И че, получается, это то самое кольцо? – Олеся, побледнев, немножко протрезвела и попыталась снять.

– Ты носи его, раз пригляделось. История историей, а деньги не пахнут. Дорогущее оно. Официант! – он позвал негромко, но так, чтобы его услышали. – Двадцать одна? Многовато я на это все трачу, ну да ладно. Я уезжаю немедленно, здесь двадцать пять. Я очень хочу, чтобы всех моих друзей бережно отвезли домой, а милые дамы, возможно, захотят продолжить вечер и что-то еще закажут. Остальное будет вашим гонораром.

Он выпрямился, и, поцеловав руку Алисе, откланялся. Последний штрих. Визитка легла в карман Славика.

– Пусть мальчик позвонит мне завтра. После того, как оживет. – он улыбнулся и покинул заведение. – Еще увидимся.

Глава 6

Фотографировать свадьбы – тоска ужасная, все похожи одна на другую. Невесты в белом, платья, гости, родители. Невеста самая красивая, хотя в постели окажется без нарядов, с пьяным усталым женихом, ставшим еще одним мужем в стране. Как встретишь замужество, так его и проведешь. Обыденно, традиционно, как у всех. Еще можно круче всех – чтоб родня знала, а также родня родни. И куча чужих людей, пришедших поесть на халяву.

Звучит цинично, но это грустная правда. Олег в прошлом был тамадой, но со временем веселость стала профессиональной, а потом вмиг улетучилась. За спиной институт культуры, а близость к искусству не позволяет зарабатывать на хлеб тяжелым физическим трудом. Так он и стал фотографом.

Ему нравилось видеть, выхватывать, а порою удивляться тому, что выхватывается цепким объективом. Вот только найти работу фотографу нелегко. Остаются шабашки. «По крайней мере здесь кормят неплохо», – подумал Олег, наворачивая очередной салатик. Бытность тамадой приучила почти не пить, но зато есть.

– А вот еще нас с Леночкой, Сашей… теть Нина, идите сюда! – и пара кадров ляжет в семейный альбом. Когда праздник становится профессией, он перестает быть праздником. Остается техника и опыт. «Интересно, как бы я женился, если бы женился?» Олег подумал, что если это случится, то произойдет по другому. И как можно меньше людей.

Когда его родители развелись, он с отцом покинул побережье, которое навсегда осталось в детстве, и переехал в типичный микрорайон обычного города, в квартиру хрущевских построек. Здесь прошло дворовое хулиганское. Пиво, музыка, драки. Девочки и пацаны. И весна, и охапки сирени, и тетя Люда из третьего подъезда с ее любимым палисадником. Здесь у него появились друзья, первая любовь и первая боль, хотя нет, пожалуй, вторая. Развод родителей был тяжелым для всех, а с ним никто не посоветовался.

– Теперь мы будем жить без мамы. – Отец сказал это так, что запомнилось.

– А Лиза?

– С ней все будет хорошо…

Так и жили, только у Лизы все тоже пошло наперекосяк. Выросла и влюбилась в курсанта мореходногоучилища. Молодой, красивый, вот только кто ж знал, что у него порок сердца. Лиза не знала и очень плакала, когда с подругой его увидела. А он пьяный был и кричал, что не любит ее больше. Потом она вышла замуж за какого-то богатого хмыря, и больше Олег с сестрой не виделся.

Он устраивал чужое веселье и кричал «горько», еще бывал на поминках и на торжественных банкетах. Жил чужой жизнью, вернее, ее кадрами. Так порой ему казалось. Немного читал, слушал музыку, пил с друзьями. Его район был обычным, но по-своему замечательным. Здесь все всех знали, хотя город далеко не был похож на деревню.

Прослеживались судьбы. Свои негодяи и герои. Нормальные пацаны и эта шалава из девятиэтажки. Если вы знаете, что такое район, вы понимаете, о чем я. Славик был его соседом по подъезду. Нормальный пацан, только хотел денег, думая, что только их ему не хватает для счастья. И пытался со всеми в чем-то соревноваться и сравниваться. А у меня лучше, а я умнее чем… потому и дружил с придурками. Тогда как прикольнее, когда ты просто в чем-то разбираешься, или когда просто все клево. Из-за поворота показалась его довольная рожа.

– Опять чужие свадьбы празднуешь? Когда уже сам женишься?

– Отпраздновал, дай освежиться, – и рука приятеля подарила холодное светлое.

– Пошли до ларька прогуляемся, я тебе прикол расскажу, – Славик был доволен, а значит, хотел похвастаться.

– Пошли.

– Ты че вчера свалил, кстати?

– Да беспонтово как-то было. – Олег вспомнил свое ощущение и мысленно подтвердил. Беспонтово.

– Да ладно, брось ты, классный мужик. Я как-то быстро с ним скентовался. Тип по ходу крутой очень и ему скучно. Он фирму решил открыть и предложил мне ее возглавить.

– С чего это? Потому что он побухал с тобой за свое бабло? Повод очень весомый. Или ты, Славик, очаровал его величиной ума?

– Да пошел ты! Ему все равно, кто будет руководить его фирмой. Говорю же, деньги для него не главное, хотя когда все получится, их будет немеренно. Ты кстати тоже можешь со мной работать.

– А че за фирма-то?

– Я еще толком не знаю. Тип какая-то шишка в институте научного атеизма. Еще с советских времен сохранилась эта штука. Там психологические опыты всякие, академик Павлов, рефлексы и так далее. Все очень серьезно. А фирма – это чтобы продвинуть один проект. На первый взгляд мысль бредовая, но если подумать – мозги плывут.

– Ладно, у тебя плывут, а в чем суть-то?

– Все сказать не могу, рано еще. В общем, планируется социальный эксперимент, на который выделяются бешеные деньги. Грант какой-то, что ли. А наше дело развивать проект и подписывать договора. Самый главный бонус – это зарплата.

– Сколько?

Олег знал, что Славику сказали держать язык за зубами, но он также знал, что ему очень не терпится все растрепать.

– Моя зарплата – сорок. Плюс проценты от каждой сделки. Некисло, да? И мне нужен помощник с окладом двадцать пять. Ничего особенного делать не надо, и ты справишься. Хотя голова на плечах не помешает.

«Ого, да мы теперь крутые начальники…»

– А что за эксперимент-то?

– Не могу сказать. Но если ты захочешь быть моим заместителем и помощником, тебе понравится.

– Лохотрон какой-то у тебя, а не фирма. А если ты ген директор, то тебя еще и подставят.

– Дурак ты, завидуешь просто. – Славик выдавил это с досадой.

– Удачи, директор.

Олег понимал, что это его случай. Предчувствие никогда не обманывало. Тот тип, оранжевое ощущение ошибки. Много раз он пользовался этим ощущением и выигрывал. Но всему может быть предел. Определенно, это какая-то система. И может быть даже умная и продуманная. Возможно, Славик разбогатеет и приедет к родным скамейкам в белом «Феррари» пиво пить. А может и не приедет. Предчувствие не было хорошим, и Олег подумал о том, что не всегда мы выбираем ситуации. Славик сделал свой выбор. Пусть разбирается. Институт научного атеизма. Работа с грантами. Где-то он это слышал. Вопрос – где?

Глава 7

– Зачем я выхожу замуж? Мне все задают этот вопрос. А не скажу. Если выхожу – значит, нужно.

– Ладно, дело твое. Просто, знаешь, когда люди разные и женятся – это прикольно, но когда очень разные и не любят друг друга… просто не мое это.

– Не грузи да не грузим, будешь, – Маша рассмеялась. Если на то пошло, я вообще жалею, что не могу проживать несколько жизней одновременно. Ходить по подиуму, рекламируя нижнее белье и бухать огненный вискарь с ковбоями. Или ты говоришь – любовь. А если я сегодня люблю, а завтра другой нравится? Что тогда? Я, может быть, люблю мальчишек разных. – она сделала паузу, – ты тоже думаешь, что если мужчина – то красавец и дон Жуан, а если девочка – то распутная девка?

– Нет, я просто думаю, что многие совершают ошибки.

– Ты считаешь ошибкой узнавать новое?

– Нет, разменивать себя.

– Я ошибаюсь, или ты какой-то слишком правильный, – она вопросительно улыбнулась.

– Нет, – подумав, ответил Олег. – Просто мы говорим о разном. Допустим, такая штука, как первый поцелуй. Если он у тебя уже был, больше его не будет.

– Во-первых, первый поцелуй – не «штука», – обиделась девушка, – мне, кстати, он не понравился. А во-вторых… – она остановилась, – говоришь, первый? – она поцеловала с наслаждением и упоением, – Хочешь второй? Или предпочитаешь этот помнить всю жизнь?

Она поцеловала еще раз. Олег обнял ее за талию, не понимая, что с ним происходит. И ведь, правда, похоже на безумие. Девушка три часа назад одела на палец обручальное и сбежала с фотографом гулять по парку. Свадьба? Обычная, с тетушками, лимузином и загсом. Еще муж, женоподобный и неприятный тип.

Одна фотка, конечно, получилась классной, – подумал Олег. – Но мы ее просто оставим. В остальном же задание можно считать выполненным. Эта свадьба не войдет в семейный альбом.

– Хватит-хватит, а то еще понравится, – Маша игриво оттолкнула его в сторону, – дурачок ты, нужно жить настоящим, тогда каждый раз будет, как первый.

– Ты почти убедила, – произнес Олег, не успевая за ее динамикой.

– Говорят, бог Шива одновременно был с сотней тысяч своих жен. Как думаешь, ему понравилось?

– Не знаю, наверно. Хотя то о чем ты говоришь – это все равно, что жить вечно. Если ты любишь одного человека, ты его выбираешь из миллиардов, и для тебя он больше, чем эти миллиарды, и ближе.

– В том-то и дело, что не из миллиардов, и даже не сотен тысяч, – не сдавалась девушка. – Как правило, у каждого есть круг знакомых, друзей и приятелей. Кто-то за одной партой сидит в школе десять классов, привыкает, а потом замуж выходит. Кто-то живет по соседству, а кто наугад. Выходит, что жила бы она в другом месте, и училась бы в другой школе, что, другого бы суженного из миллиардов выбирала? Я говорю о том, что для того, чтобы выбирать, нужно узнавать людей, а на это не пять минут надо. Вот и получается несчастная судьба дона Гуана.

– В чем-то ты права, но я почему-то тебе не верю. Не совсем верю, – поправил себя Олег.

– А вообще, хватит. Верь в свою чистую любовь, не буду рушить мечту. Только я вот тоже верила, и ничего хорошего из этого не вышло.

Олег проболтал с Машей до самого вечера. Она была простая и сложная. Красивая, доступная и далекая. В конечном итоге он подумал, что хотел бы быть ее другом, но вряд ли смог бы быть ее парнем.

– А знаешь что, любитель в первый раз? – спросила она, озаренная какой-то новой идеей, – Мне тут конверт новые родственнички подарили, – она пересчитала, – две тонны зеленых. Послезавтра мы пойдем играть. Надеюсь удвоить сумму. Новичкам везет, потому играть будешь ты.

– А лучше, утроим, – съязвил Олег, – Во что играть?

– Тебе все равно название ни о чем не скажет. Есть клуб у нас в городе, второй в стране кстати. Две тысячи – это то, что надо. Считается, что две тысячи очков – средний максимум. В общем, у меня где-то правила валяются. Вот, кстати. Не все, правда, но ты пока это читай и осваивай.

– Зачем, я все равно проиграю. Я, когда хочу выиграть, всегда проигрываю.

– А ты для меня играть будешь. Твой бонус – впечатления, и ты их получишь независимо от выигрыша.

– А если я все-таки проиграю?

– В любом случае, деньги не мои. Да и, в конце концов, разве ты не хочешь избавить меня от мук совести, если вдруг это сделаю я? Так хоть винить будет кого, – она лукаво улыбнулась.

– Договорились.

– Чтоб все выучил, – прокричала Маша, поцеловав на прощание.

Глава 8

Люблю старый город. Все города, имеющие хоть какую историю, бывают старые и новые. А бывают когда-то новые, но по существу – старые. Улица петляла и извивалась. Частный сектор, кем-то в шутку названный Шанхаем соседствовал с вычурным лоском центральных улиц. Блеск и нищета. Дикий виноград овивал дома, располагаясь на крышах. Кое где современная кровля впадала в черепицу прошлого века. Снова за угол.

– Нам сюда, – Маша показала в сторону очередных развалин.

– Это и есть тот клуб? Говоришь, здесь разбоем промышляют?

– Брось. Внешность обманчива. – девичья ручка нашла увесистое медное кольцо. Дерни за веревочку – дверь откроется. Маленькая девочка лет десяти в простом платьице зашмыгала чумазым носом.

– Вам чего? – она спросила по-детски искренне, и в голове поселилось недоверие. Ошибка? Или сама по себе идея – бред?

– Мы в гости, – Маша улыбнулась, – У тебя есть шанс это запомнить. Может, когда-нибудь книгу напишешь. Вещь уникальная, какой, по крайней мере, в нашей стране больше нет.

– А почему нет?

– Культура. На сегодня ее хранят люди и архитектура. Здесь ты увидишь и то и другое. А, кстати, если ты сюда приходишь, то ты уже должен.

– В смысле, кому должен?

– Месту. Если хочешь, самому себе. Ты уже пришел, – сказала она на секунду остановившемуся Олегу.

– Веди нас, куда надо, милая, – Маша протянула девочке половинку монетки.

– Я Анечка. А он твой друг?

– Друг.

– А я слышала, что не только сказочные злодеи обижают своих друзей.

– Мы не злодеи, – улыбнулся Олег.

– Нет, вы не сказочные.

Тенистый дворик показался немного затхлым, но, скорее просто темным. Кошки, пеленки, керогаз, который время от времени используют… добро пожаловать в дорогое казино! Ниша. Побеленные кирпичи и вниз по лестнице. Дверь отворилась, осыпая светом.

– Здравствуйте.

– Проходите, – женщина средних лет провела нас через зал к дальнему столу. В подвале было, как минимум пять комнат. Большая, в которой располагалось три стола, и четыре маленьких. Математически, цифра четыре значила здесь очень много. Стороны света, стихии… в общем – полный фэн шуй.

– В комнатах поменьше частные игры. Три из них рассчитаны на удвоенные, учетверенные и увосьмеренные ставки. В последней ставят, что хотят. Заведение этим не интересуется. Иногда люди играют на что хотят, а иногда… – Маша остановилась, – Как тебе, местечко?

– Забавно, тем более, что я буду проигрывать твои деньги в игру, которую я не знаю.

– Это ты думаешь, что проигрывать. Новичкам везет.

Несмотря на то, что зал был общим, ощущение интимности соблюдалось. Смысл был в освещении и расположении столов. Над каждым по конусной лампе, свисающей из-под свода потолка. Сбоку что-то вроде сцены. Рояль. Длинноволосый юноша, играющий что-то из классики. Кухня предполагалась для посетителей камерных залов. Здесь можно было только пить. Своды потолка не давили, просто сам потолок не был виден. Вообще, ощущение времени улетало куда-то далеко. За столиком было пусто. Черный бархат, белые кости. Тяжелые, гладкие. Тактильное ощущение.

– Мы просто рано, – Маша усадила за стол и присела рядом. Только теперь Олег заметил, что у каждого стола располагались четыре полукресла и четыре маленьких стульчика. Что-то из этого предполагалось для возможных спутников.

– Сегодня день зеленой валюты. Обычно желающих больше, чем возможностей.

– В это играет много народу?

– На самом деле да. Тем более, что это игра на деньги. Здесь каждый день играют на разные. Деньги определенной страны и определенного времени. Бывают и простые туры на отечественный деревянный.

– И что, люди собирают тугрики, – Олег прикольнулся, но его спутница смеяться не стала.

– Есть возможность, что по желанию посетителя, его выигрыш отдадут тем, что он выиграл, но вообще все эквивалентно.

– Ладно, ты сама напросилась. Проиграюсь я в пух и прах.

– Считай, что это драконий покер.

– Что?

– Да так, забудь. Вот и наши противники.

Мужчина лет тридцати пяти, девушка и юноша. Молодой человек был начинающим тележурналистом, и слегка напоминал гимназиста прошлого века. Девушка на нас не обратила почти никакого внимания. И только вежливо поздоровалась, при этом не нас приветствуя, а делая это скорее для себя, чтоб быть воспитанным человеком. Больше всех разговорчив был мужчина.

– Привет, радость моя, – он поцеловал Машу в щечку, – ты не одна сегодня? Бой-френд?

– Помилуйте, какой бой-френд, – она показала кольцо на пальце, – Это мой друг, который тоже хочет научиться играть.

– Виктор.

– Очень приятно.

Итак, игра началась. Нам нужны были ветры и драконы, а доставались почему-то какие-то загогулины и цветочки, которые на выигрыш почти никак не влияли. Расклад простой – собрать фулхаус комбинаций и выиграть. Сложнее всего были расчеты – кто кому сколько должен после каждого круга. Платили все всем, кроме выигравшего. При этом каждый еще и отклюживал в счет клуба за каждый клуб.

– Это древняя игра, история которой свыше трех тысяч лет. Вот что немного задевает, это что в России в маджонг играют только в Питере, так что концентрация умеющих и играющих здесь, пожалуй, критическая. В то же время, на западе в маджонг играют давно. По сути, это комбинация между покером, домино и шахматами.

Кирпичная стена разбиралась и подходила к концу. Для победы по-прежнему нужно было много, в то же время драконы теперь водились. Драконы – это хорошо, – напутствовала Маша. Что ж, у меня их целый зверинец.

Виктор ораторствовал в свое удовольствие. Ему нравилось рассказывать о маджонге. Скорее нет. Сложно было сказать и то, что ему нравилось говорить. Его просто перло и было что-то еще. Рита слушала, и по ее лицу можно было понять, что некоторые вещи она слушала впервые, и это ее прикалывало. Андрей – так звали юношу – скорее сетовал на будущий проигрыш и горел азартом.

– Маджонг, – подытожил Виктор, поднимая очередную кость.

В этом круге, как ни странно, мы выиграли. Чуть-чуть, но приятно. Тем более, что не в минус. Оказывается, ненужные цветы и загогулины – очень даже хорошая штука, в то время как комбинация драконов также обеспечивает умножение.

– Дохлый такой маджонг, – раскритиковал себя Виктор, в то же время, став богаче на сто девяносто долларов. Журналист проигрался больше всех, и теперь ждал случая отыграться.

– Продолжаем. Вы знаете, что такое Гарфилд? Вообще – Гарфилд, это один из моих любимых мультиков. Не полнометражный, а сериал. И вот там они спрашивают – во что мы будем играть? В маджонг, шашки, карты… иными словами, не играть в маджонг нельзя, тем более не знать. Это как в дурака… китайская игра, классическая. В Панде отец панды выигрывает лапшичную в маджонг. Через один фильм с Джеки Чаном. Они сидят и играют в Маджонг. Я снова просящая рука.

Это означало, что каждый ход мог стать последним. Шансы выиграть минимальны.

– Маджонг, – Рита одну за другой опустила кости.

– Моя радость, – Виктор посмотрел с восхищением, – да мы теперь тебе все должны… я вообще ниже плинтуса. Вот Андрюша тоже собирал что-то.

И мы действительно встряли. Минус сто шестьдесят заменило прежнее плюс тридцать два. По ходу игры Олег разобрался в правилах. Уже третий круг он знал, что делает. Выигрыши сменялись проигрышами, и наоборот. Виктор рассказывал и время от времени пил. Рита общалась исключительно с Виктором. Маша скорее со мной, а молодой журналист проигрывал.

– Выходной блин, а пить нельзя – подстава, – посетовал Андрей.

– Ну так пей, – посоветовала доброжелательная Маша.

– А вот и буду, я по чуть-чуть, – Виктор налил ему золотистой жидкости.

– Ну, понеслась.

Атмосфера за столом была почти дружеская. Почти светская. Каждый занимался своим делом. При этом, проводя время и что-то приобретая или проигрывая. Оглядевшись по сторонам, Олег заметил, что соседние столы также живут своей жизнью. Интересно, кто здесь контролирует безопасность? Все-таки деньги немаленькие. В то же время округлые темные своды давали понять, что клуб не такой простой и беззащитный. Это здание, будучи само по себе загадкой, таило массу сюрпризов. Так хотелось думать. А почему бы и нет? Где еще в жизни есть место романтике?

Размышляя и рассматривая стены, Олег вдруг почувствовал – началось. Виски стало сдавливать и к лицу подкатил жар. Мир вокруг стал черно-белым, как на старой фотографии. Коричневые, рыжие и оранжевые цвета. Оранжевые. Кости на столе стали приобретать очертания и какую-то иную форму. Несколько ходов наугад. Просто потому что.

– Запомни, моя радость, теория вероятности работает тогда, когда количество вероятностей близко к бесконечности, или конечному числу. Что, по-твоему, означает вероятность в тридцать процентов? Причем есть комбинации с повторением и без, – Виктор говорил о чем-то, но его слова слышались как-то издалека, – Ты стреляешь с шансом тридцать из ста. Мажешь. Это значит, что следующий раз начнется все с начала. Жизнь живет настоящим. Вот если мы здесь играем, и кто-то выигрывает – это не значит, что он должен проиграть в следующий раз. Теория простая и правильная, другое дело – как мы ее воспринимаем.

Виктор положил кость с изображением птички «бамбуковка», как ее окрестила Маша. Стол. Кость заиграла отчаянно оранжево-золотым.

– Маджонг. Лимитированная комбинация, – произнес Олег, не слыша себя. Он даже не понял, как это сказал. Тем более, ничего не собирал. Просто так сложилось. Какой-то виноград, с какими-то драконами… что-то делали на крыше, или наоборот. В общем, это значило мгновенный выигрыш двух тысяч с каждого, что автоматически прекращало игру. Провал в памяти.

Улица охладила лицо и привела в чувство.

– Ну, ты даешь, ты знаешь, что эту последовательность в этом клубе никто еще не собирал. Завтра игра на гинеи, придешь? – Маша говорила возбужденно и радостно. Шесть тысяч за один вечер. Прикольно. Играл бы для себя – не получилось бы. Многовато для себя, Олег это понимал.

– Нет, не приду, проиграю.

– Да ладно, брось.

– Новичкам везет, а я уже не новичок.

– Ладно, тогда я тебе денег дам.

– Не стоит, мы же договаривались.

– Две тысячи. Столько готова была проиграть. В то же время у меня удвоенная сумма. Если мне не изменяет память, утроить предложил ты, значит – все правильно.

– Уговорила.

Теперь у Олега получился мешочек с двумя тысячами долларов монетами восьмидесятого года. Их так просто не поменяешь, но две штуки баксов – это и в Африке две штуки баксов.

– Кстати, хочешь в газете работать? – Олег вспомнил свой опыт с сельским хозяйством и прикольнулся.

– А что за газета?

– Одна из нормальных в городе. Жду завтра в центре.

– Где и когда?

– У филармонии. Можешь меня не провожать. – у обочины остановилась приземистая белая кобра. За тонировкой играла музыка.

– До завтра, везунчик, – Маша запрыгнула на заднее сиденье, махнув рукой на прощанье.

– Пока-пока.

Глава 9

Бармалей был не просто кот. Это – Бармалей с историей. Когда Олег еще учился в универе, на пятом, он был вылетающей птицей. Не то чтобы на него возлагали надежды, просто знали, что пятый он закончит. Дембелям больше позволено, и Олежка вскоре понял, что воздавать Дионису с преподавателями прикольно. По пьянке он и дал зарок после диплома обзавестись зверем. Хозяин кошачьей праматери взял с него слово, и слово повисло.

Вообще в этом городе люди, связанные друг с другом по разным основаниям, растили у себя одно и то же кошачье племя. А если так легче, то род. Бармалей был маленьким, пушистым и колючим. Он боялся всего и крепко впивался в теплую грудь, то и дело, проползая в коридоры и лабиринты кожаной куртки. Красный фанерный трамвай, конечная. Бледное освещение и холод. Только Олег этого не чувствовал, градусы, принятые за нового члена семьи давали знать. Согревали. Итак, от конечной до конечной. Вот она, долгая дорога домой.

Олег жил один, в обычной квартире. Узкий балкон, санузел и кухня. Да, кухня, одна из главных частей квартиры. Жилище было скромным, но по-своему замечательным. Газовая плита взращивала синие цветы, балкон выходил в тенистый двор. Простая мебель, магнитофон и старый проигрыватель грампластинок задержался здесь из прошлой эпохи. На стенах плакаты шестидесятых тире восьмидесятых. Все купить иголку надо, – думал Олег, глядя на склад рок-музыки. Жилище одинокого холостяка. Друзья ему по этому поводу завидовали.

– Такой траходром пропадает, – сетовал Славик. – Эх, одним дается, а они не ценят…

Вот только делать маленький бордель или комнату для тусовок из своего жилища Олег не хотел. Личное пространство должно быть. Место, где ты простой, такой какой есть. Можешь ковыряться в носу или ничего не делать. Отец Олега в свое время решил посвятить себя науке, и давным-давно отправился с исследовательской группой на север. Чем они занимались, никто толком и не знал. Раз в полгода приходили открытки и еще реже – деньги. Олег вырос, и теперь жил самостоятельно.

Бармалею тоже было можно все. Как хозяин, он спал где угодно. Огромный, темно-серо-полосатый, похожий на все свое родовитое племя, он напоминал человека, причем воспитанного и даже благородного. В то же время с примесью какой-то залихватской удали. Его хотели назвать Муром, но к чему повторять чью-то судьбу? Бармалеем его назвала Алиса. Просто так. По-нашински, по-бармалейски, – любила говорить она.

Конечно, к Олегу заходили в гости. Заваливались друзья и приятели. Просто есть момент осквернения жилища, который нельзя переступать. Вещи, которые ты можешь позволить в кабаке, но не у друзей. Бармалей тоже понимал это, и не водил в квартиру дворовых котов.

– Пошли жрать, господин барон, – Олег открыл банку кильки и облизнулся, – поделишься со старым другом? – сказал он, и обмакнул куском хлеба томатный соус. Кушать подано. Кот лениво потянулся, подошел, понюхал, обмакнул лапу.

– Ладно, давай, аристократ,– сказал Олег и затворил за собой дверь. Лестница, по привычке темный подъезд, на стенах стихи детским почерком. Когда-то он тоже писал. И свои и чужие. И было больно и тоскливо, и хотелось, чтоб поняли. Огромный мир, которому нужен ли пятнадцатилетний пацан, слушающий музыку и о чем-то мечтающий. На, читай. Он писал, а потом бывал в других местах, и видел, что там тоже писали. Не только «Сашка – козел» или «Вова плюс Таня». А чьи-то души тоже рвались. Рвало крышу, сносило с петель и накрывало. А потом и это прошло. Не смахнулось, а стало прошлым, частью себя.

Вот в этом дворе клип снимали, – почему-то вспомнил Олег. Его приятель самозабвенно занимался искусством, и вписывал эти стены в историю. А может, не только стены, и не только эти. А дворы никогда не взрослеют, просто меняются люди, играющие роли.

В своей задумчивости Олег брел по району, из проезжей машины рычали басы RnB. Он пел о том, что рэп – для черных, и в этом бедном квартале белому засранцу не место. Нет, здесь не Нью-Йорк, – подумал Олег, сворачивая к аллее. Алиса плакала, закрывая лицо руками. Искренне, навзрыд.

– Что случилось?

– Я не хотела, это все он.

– Кто он?

Девушка продолжала всхлипывать, но как только почувствовала, что рядом тот, кто может ее пожалеть, разревелась белугой.

– Славик, – сквозь слезы проговорила она. Он так злился, что я с тем мужиком познакомилась.

– С каким?

– Ну, с тем, богатым мэном, который всех еще угощал.

– Так ты тоже с ним тусуешься?

– Уже нет, Славик все испортил. Наговорил кучу гадостей про меня и еще… – она разрыдалась.

– Что еще?

– Он мою маму до инфаркта довел, сегодня в больницу отправили. – Алиса рассказала, что Слава пришел к ней домой и стал потрясать бумажкой, уверяя, что здесь жизнь и душа дочери. И что гореть ей теперь в аду. Мария Антоновна, женщина набожная и чувствительная, видать, не выдержала. Да, погано. Что же тебе, Славик, денег не хватало…

Славик как раз вышел из-за поворота и шел навстречу.

– Че ты с этой дурой трешь? Хочешь со мной бабло зарабатывать? – он был довольный и наглый. Сработало, как в детстве. Короткий по челюсти, и бывший приятель повалился в кусты. Так нельзя, без разбору, это нецивилизованно, – звучали сомнения. Но интуиция-с подчас красноречивее фактов. Бывает так, что восприятие действительности иногда заставляет нас поступать адекватно внутреннему ощущению.

– Ты еще пожалеешь, мудак, – Славик держался за разбитую губу, – Я тебе не сейчас отвечу, а потом. Тебе будет больнее. Прид-дурок, – процедил он, уходя и на прощание.

Глава 10

Маша пригласила меня на приключение, и я, не будь дураком, конечно же, согласился. Все теми же улочками мы пробирались в очередной спрятанный мирок. Я уже успел привыкнуть, что эта соблазнительно одетая девчонка с ангельской внешностью любит проводить экскурсии по задворкам нашего города, чтобы откопать очередное развлечение. Просто.

Как я понял, если знаешь, что ищешь, то обязательно найдешь. Маша знала, и уверенным шагом вела мимо канав и лачуг, утопающих в зарослях дикого винограда. Смеркалось. По моим предположениям, приключение могло стать веселым, но компания молодых людей, по-видимому, решала какую-то свою проблему, и мы, юркнув в утопленный дворик, оказались около постройки, скорее напоминавшей сарай, нежели дом.

– Они из Бурятии, так что кое-что тебе может показаться странным. Мы вошли. В комнате был разный народ, от неформалов, до явно интеллигентной публики, немного бледные и чем-то изможденные, похожие на людей эпохи декадентства.

– Очень продвинутая молодежь, – прокомментировала Маша. Она представила кое-кому из присутствующих и назвала их имена. Но как это бывает, когда тебя знакомят с многими, тебя лучше запоминают, чем ты. Поэтому, если вы путешествуете из компании в компанию, не удивляйтесь, почему вас больше помнят.

Среди собравшейся публики было несколько человек, которые явно отличались от остальных. Точно буряты, – подумал Олег. Двое молодых людей, женщина средних лет и старик, древний-древний. Его здесь очень уважали. За что – предстояло узнать. Комната была большой, посредине стояли подпорки и держали старую крышу. Две двери в другие помещения. Женщина время от времени, по обращению гостей, проводила их в левую дверь, после чего молодые люди возвращались, и были, очевидно, довольны.

– Что это такое? – спросил Олег.

– Современный шаманизм. Сейчас на всем зарабатывают, – пояснила Маша. – Курить траву и жрать колеса уже не модно. Это для лохов. Продвинутые ребята врываются с таких вещей.

Олегу не очень льстило становиться продвинутым, но интерес, или, если хотите – любопытство, взяли свое. После короткого объяснения выяснилось, что здесь собирались любители зверь-травы. Существовало три травы, причем в природе их было гораздо больше. Но толи от особой редкости, толи из-за слишком кошмарных последствий, употребляли здесь всего три. Вепрь-трава, заяц-трава, и еще трава какой-то ночной птицы, Олег так и не запомнил название.

– Главное, ментами эта тема вообще не хавается. По документам, здесь центр народной медицины, и если на то пошло, то эти чуваки днем действительно лечат. Радикулиты бабулькам снимают, там потенцию и прочую хрень, которая пользуется популярностью. Вечером же здесь другие игры, – она посмотрела загадочно.

– А к этой штуке точно не попадешь на крючок? – осведомился Олег.

– Ты знаешь, шоколад тоже наркотик. Я его люблю и ем. Если ты про ломку и привыкание, то за все надо платить, но здесь тема особенная.

– В смысле?

– Ты можешь стать собой, а можешь другим. Правда, ты не всегда поймешь, как это. Есть еще вариант. Когда все начнут раскуривать разное, комната и без собственного желания наполнится дымом. Галюны иногда ловят – мама не горюй!

Итак, что я здесь делаю? – спросил себя Олег, – По моему, жилось без этой хрени мне и так весело. Надо мне это? Вот в чем вопрос.

– Ты новенький? Попробуй. – парень с раскосыми глазами смотрел на него и доверительно улыбался. Как такому миляге отказать можно?

– Что это?

– Станешь вепрем.

– Зачем?

– Сила, ярость, – он подумал, – Мудрость. Все это дает вепрь-трава.

– А для зайца зачем?

– Заяц – это страх и хитрость.

– Тогда мне вон ту, чтоб птицей, – определился с выбором Олег.

– Ночной птицей, – улыбнулся раскосый. – Гулять ты будешь в сумерках. Смотри не останься, – по-доброму прокомментировал он.

Прикольно. Самокрутка из бумаги крафт, а в ней что-то типа пустырника. Хрень какая-то. Маша ушла в комнату вместе со странной женщиной, и не приходила уже минут двадцать. Молодые люди, пришедшие сюда, были как-то сами по себе, даже те, кто пришли компанией. Лица их в основном показывали два вида отношения – печать страданий и желание огня. Как будто в них вставили какие-то батарейки, которые если вовремя не подзаряжать – стремление жить останавливается.

– А что, прям здесь можно? – спросил Олег у деда, который раскуривал здоровенный кальян и время от времени слегонца мычал. Тот ничего не ответил, но поджег пакет. Теперь выбора курить или нет уже не оставалось. Сам напросился. В конце концов, один раз ничего не решает. Он затянулся. Потом еще. Гадость какая. Привкус действительно поганый.

Только сейчас он понял, что среди травы там еще и перья, которые давали характерный аромат. Еще вдох, и легкие попросились наружу. Желудок, пожалуй, тоже. Быстрее. На улицу. Но он не сдвинулся с места. Не получилось. Ноги и руки стали чужими и отказывались подчиняться. Горящий огарок вывалился из терпких пальцев и громко ударился о пол. Старик смотрел с какой-то злобой и терпением. Он рос. Вот уже он до потолка. Страшный и темный.

«Птица не я, а он» – подумал Олег, и увидел, как когти какой-то твари выцарапывают ему глаза. «Отдайте», – глупо пытался сказать он уже чужим языком. Глаза тоже стали чужими и вращались в разные стороны по своему желанию. «Кто я?» – подумал Олег, и посмотрел в себя. Глаза закатились, и он упал в поле красных цветов. Мягкое такое, огромное. Божья коровка размером со слона семенила к нему всеми шестнадцатью лапами. Почему так много? Жалко что ли… внезапные осенние листья упали на его одежду и оказались чьими-то руками. Руки-птицы подняли его все выше, и одна кричала громче всех – «Проснись, Олег!», но он и не думал.

Ему вдруг страшно захотелось прорасти здесь алым цветком и остаться. Он снова упал, и видел, что неба здесь нет, а солнце серое. Но усталость валила плечи, из которых росли корни. «Мы такие же, мы тоже остались, -шептали цветы, – Оставайся, нам одиноко без тебя. Нам всем одиноко…». И они жались под холодным ветром. Потому что у цветов нет одежды.

– Не хочу, – хотел произнести Олег, но ответил каким-то бульканьем. Цветы были яркими и слепили, но через какое-то время все стало серым. «Я земля», – подумал Олег, и не смог двинуться. Потрескавшаяся. Безжизненная. Как же хочется пить.

– Полейте меня, – сказал чей-то голос, и Олег рассмеялся. В самом деле, какие смешные глупые цветы. И я такой же, только новенький.

– Пить. Пожалуйста, пить, – просила земля, и ее, наконец, полили. Холодная вода обожгла лицо, и Олег очнулся. Дед окатил его из ведра, смывая с рубашки остатки вчерашнего ужина.

– Живой, – сказал он, и усмехнулся. Маша выглядела не лучше меня, и как будто немного постарела. Она в первый раз попробовала заяц-траву. Худой мальчик в очках поведал о том, что на прошлой неделе любитель быть вепрем загрыз сам себя. Мы шли молча и устало. Не хотелось говорить или делиться впечатлениями. Такое сложно рассказать и передать ощущения.

Маша все-таки решила объяснить. Оказывается, действие этих трав каждый раз имеет совсем непредсказуемый эффект. При этом, как правило, заяц-трава вводит в состояние страха и смертельного ужаса. Кто что боится, тот то и видит. Причем не всегда знаешь, что ты боишься. После, оказывается, узнаешь. Вепрь дает ощущение силы, и позволяет видеть духов леса и мертвых прадедов, а птица… про нее вообще мало что говорят. Только зовется она так, потому что те, кто ее часто жалуют, блуждают тенями, а их лопатки выпирают как у птиц. Вот-вот и крылья полезут.

– Много еще что говорят, только многого и не говорят, – подытожила Маша. – В общем, на тот свет здесь много кто уходит. Зря ты без меня попробовал.

Олег устало подумал о том, что бы она сделала. Возможно – отговорила.

– Есть в этой вещи один плюс. Если ты наркоман, ты быстро слезешь со всего, на чем сидел. Эта штука, как более сильный клин, полностью завладевает мышлением.

Три дня после Олег лежал дома трупом. На потолке росли алые лужайки, а у каждого человека непременно должны были вырасти крылья. Черные. Он не мог спать, но ощущал себя наполовину во сне. Еда не лезла, и только хотелось пить. Через два дня зашла Маша, и привела лекаря. Того самого старикана. Дед положил под нос какую-то вонючую дрянь, и замычал.

– Он сказал, что в тебе душа слабо держится, – сказала Маша, когда лекарь ушел.

– Что это значит?

– А то, что нельзя тебе больше.

– А ты часто туда ходишь? – спросил Олег.

– Случается. А что еще в жизни делать, если скучно? – она сделала паузу, – Ты не думай, что я от этого тащусь. Просто нужна разрядка. Чтобы жизнь радовала. Когда в нее возвращаешься всегда очень радуешься, что жива.

Олег проболел еще день и исцелился. Больше они не говорили на эту тему.

Глава 11

Как много у тебя остается времени, когда ты один. Пустота. Чистые окна. Невостребованное время, и хочешь сказать кому-то, что говорил по привычке, да уже нет смысла.

– Можно, я у тебя погреюсь, – спросила Смерть.

– Грейся, где хочешь…

– Не говори так, разве ты знаешь, чего я хочу? – дама в белом повернулась лицом к стене. – Согрей меня.

Черное каре отделяло бледное несчастное лицо. Почему она из времен НЭПа? Разве тогда умирали люди?

– Умирали.

– А в другое время? Вот вчера, хоронили деда Кондратия…

– Оставь деда, он не твоя забота. Лучше дай мне свой телефон.

Олег подчинился, и только потом почувствовал подвох. Смерть копалась в телефонной книге.

– Ты мне не нужен, а вот друзей твоих позвать придется.

– Нет, не надо, пожалуйста. – тело Олега стало уменьшаться, и вот уже руки стали совсем детскими, – пожалуйста, тетенька, не надо… – ноги становились все более вязкими, и уже совсем вросли в пол. Я деревце и расту к солнцу, вот только холодно. Очень холодно. А суки забыли закрыть форточку. Я сейчас нарочно придумаю другие номера телефонов, и все будет хорошо, только бы не проснуться…

– Ни хера себе, сончик. Поздравляю, коллега, вы сходите с ума, – сказал он зеркалу. На часах четыре четыре четыре. Что там с числами? По сумме двенадцать, а вообще три. Ничего не дает.

На улице орали кошки. Самозабвенно, дико, немного жалобно. Кричат коты по двум причинам – любовь и война. Сейчас победила вражда, и разбросала некогда слившийся воедино клубок на два противоположных фланга. Тот, кто побежит, струсит, станет лошарой, и его будут бить все те, кто об этом знает.

Бить слабого клево, он терпит и злится, пока не сломается или не поломает своего преследователя. В таких случаях одному платят за все беды. Никотин пробрался в легкие. Заграничная пачка грозила раком и импотенцией. Что же из этого разнообразия выбрать? Пожалуй, чашечку кофе.

В дверь позвонили. Рита. Мокрый белый плащ, черные волосы, тушь, помада. На лице отпечаток ужаса и чего-то страшного. Очень.

– Не прогоняй меня, пожалуйста. – она упала перед ним на колени и вцепилась в штанину. На запястье алела яркая полоска, красящая киноварью этот белый и чистый. Олег растерялся, но инстинкт сработал. Дверь закрылась, разделяя внутренний и внешний мир. Теперь ты в моих владениях, девочка. Князь Олег с единственным стражником, лениво дрыхнущим на спинке дивана, принимает в свои владения.

– Ты откуда?

– Мне не к кому пойти. – девушка плакала и не отвечала на вопросы. «Вот только телефон ей давать не нужно», – подумал Олег. Он перенес Риту на диван и присел рядом. Да, на верного пса я явно не гожусь. На доктора немного больше. Он обработал рану и заботливо перебинтовал.

– Теперь у тебя две таких вырастет, и даже лучше.

Херня какая-то получается. Девочка не очень-то меня жаловала. Я не мечта ее любовных снов, и друзьями мы тоже не были. Видимо, ей действительно было некуда идти. Откуда она знает мой адрес? Стоп, а это уже интересно.

– Они найдут, обязательно найдут. А я не хочу, не хочу… ты понимаешь, их больше нет. – снова слезы, истерика. «Кто они?»

– Не хочешь как кто?

– Как другие. Это страшно. У тебя не убивали друзей, откуда ты можешь знать, – она посмотрела как-то обиженно и зло.

– Кого убили?

– Виктора, и не только. Они сжигают мосты. Мне нужно позвонить отцу, он все решит. «Только не телефон», – с некоторых пор, Олег стал верить снам и предчувствиям. Один звонок, и смерть. Уж лучше рандеву с незнакомкой. А утром – завтрак в постель. Девочка должна успокоиться, а завтра поговорим.

– Я посплю на кухне, а ты расслабься. Утро вечера мудренее.

Сейчас Рита была другой. Ее холодная красота от глянцевой стала какой-то надломленной, вернее, все то, что девчонки используют в качестве защиты – косметика, прическа, подчеркнутость стиля и отработанное выражение лица, все это ушло куда-то на второй план. Она была слабой, а это дает мужчине быть сильным. Или ощущать себя таким. Так быть, или ощущать? Если верить отечественным психологам, ощущать значит – быть. Стало быть, я теперь, по крайней мере, Ричард Свирепое Львиное Сердце, пришедший из Шервудских лесов, чтоб хранить твой сон, незнакомка.

Коты продолжали орать, но песня их смешалась еще с чем-то. Мерзкий звук незаводящегося автомобильного желудка. Пять утра. Девушка уснула, свернувшись котенком. Точно. Бармалей, сегодня тебе повезет больше чем мне. Олег положил степенного кота рядом с Ритой. Они оба почувствовали тепло и прижались друг к дружке. Девушка, как будто ища защиты, а Бармалей – с удовольствием только что признанного гения.

– Вот так, дружище, я жилетка и ночной часовой, а ты согреваешь ложе принцессы.

Олег пошел на кухню, но спать не спалось. Рита не похожа на сумасшедшую или истеричку. Разыгрывает меня? Тоже вряд ли. Значит, что-то случилось. Институт научного атеизма. В голове не укладывается. Одна ты меня понимаешь. Синий цветок форсунки обиженно пожелтел. И ты тоже.

Итак, нас трое, и нужно прийти к решению. Внутренний голос подсказал, что делать. Прощай, благородство. Я не вор, а сыщик, – приходило оправдание. Обыск женской сумочки – дело непростое. Сюда обычно прячут бронепоезд, недельный запас парфюма, кучу фигни и еще очень нужные вещи. Записная книжка. То, что нужно. Теперь положить, как было. Это для меня беспорядок, а кое для кого – может быть, система. Знак V и телефон. То, что нужно. Олег действовал наугад. Виктора убили. Откуда я знаю, что это так? Не доверяй никому – принцип разведчика.

Утро встретило изморозью и ознобом. Троллейбусы грелись и горели огнями. Там внизу светло, но холодно. Скоро проснется жизнь. Олег шел туда, где люди хотели спать. Клубняк играл что-то отличное от изображения на плазме. Куколка с бронзовой кожей в одном бикини что-то томно пела беззвучным голосом. На нее тупо пялился полупьяный кавказец. Его товарищ уже спал, но количество съеденного и выпитого не позволяло персоналу выгнать единственных оставшихся посетителей.

Официантка встретила меня взглядом, в котором читалась мольба. «А тебе чего здесь нужно, тоже пожрать и выпить?». Да, на каблуках набегалась. Ночь заканчивается, спадают декорации. Скоро она придет домой, а когда проснется, помолодеет лет на семь. Незавидная работа.

– Извините, от вас можно позвонить? Вы понимаете, человеку очень плохо…

– Не за что извиняться, звони. – девушка показала на белый аппарат. – Через двойку.

Гудок, еще один, долгий, протяжно. Отличная идея – звонить покойнику. Пойди на кладбище, постучи, придурок. Сейчас поднимет трубку заплаканная мать или супруга, и ты будешь чувствовать себя дерьмом.

– Слушаю, – сонный голос ответил. Наверное, спал он мертвецки, но все-таки пробудился.

– Виктор?

– Да, а кто его спрашивает?

Секундная пауза.

– За сколько вы свою «девятку» продаете?

– Какую еще «девятку», вы что, издеваетесь? Пять утра.

– Девяносто пятого года… я по объявлению.

– Вы ошиблись, – короткие гудки. Вот так, приехали, ошибся, но в чем? Оставалось понять.

– Ты слишком много думаешь, – сказал он сам себе. Или мало. Девчонка наврала. Или ей. Или это был вообще не Виктор. Голос сонный, сквозь грохот кафе, по телефону. Голос может быть, чей угодно. А усы и подделать можно. Вопрос – что дальше? А ничего. Бегом домой и творить завтрак. Наутро Белоснежка проснется, а семи гномов ростом Олежка напоит, накормит, а потом и спрашивать будет.

Глава 12

Она спала красиво. По-детски беззаботно, и немного сопела. У дивана валялись каблучки, а на руке, обнимающей кошачью голову, блестели серебряные змейки. Чтоб разбудить спящую красавицу, нужно ее поцеловать, вот только по морде получить недолго. Тогда – как в рекламе, аромат горячего кофе будит и тонизирует одним только запахом.

Итак, завтрак ленивого повара. Омлет со специями и молоком, два горячих бутерброда. Романтика и… гулять, так гулять. Кофе будет натуральным. Остается надеяться, что девочка тайно и страстно влюбилась, и, не зная, как подкатить к такому красавцу, как я, придумала этот бред. Вот только ручки калечить зачем? Я не садист, и не медсестра.

Толи шум на кухне, толи запахи готовящихся продуктов, а может быть – что-то еще, подействовали.

– Привет. Я надеялась, что мне все это приснилось. Извини за вчерашнее. – судя по всему, она вряд ли раскаивалась. У нее болела голова, и был вид, как будто всю ночь мешки разгружала.

– Тогда представь, что я тоже часть сна, только хорошая. Готовься, я буду принимать тебя, как радушная хозяюшка.

– Лучше скажи, где у тебя ванная, и как ею пользоваться, хозяюшка. – последнее слово прозвучало слегка по-доброму, в отличии от начала фразы, – Подумать только, я спала, не смыв с себя лицо.

Прикольно, ее друга убили, и банда мстителей рыщет по пятам, а спящая царевна волнуется о потекших ресничках. Хотя друг очень даже живой, просто немного сонный. По голосу. Виктор жив, тем лучше. Плохо, когда люди умирают, тем более – не своей смертью.

Звонок. Протяжно. Противно. Макс. Олег вспомнил, что Максим обещал забежать и помочь с компьютером. Длинная худая физиономия, в очках, но почему-то всегда нравился девушкам.

– Меня не должны видеть, – Рита заявила это, как ультиматум. – Нельзя.

– Тогда лезь в шкаф, – Олег вручил ей плащ и сумочку и затолкал в жилище помятой одежды.

– Но… – на лице девушкиотпечаталось возмущение. Раз уж мы играем в шпионов, то играем до конца.

– Возможно, это пришла моя любовница, и если она узнает о посторонней женщине, то умрет от ревности, до этого спалив меня на костре.

Сидеть в шкафу – наверное, не самое прикольное занятие. Но не в ванную же. Прикольно, приятель захочет отлить, а я ему – не вариант. У меня там живет домовой, которого я боюсь показывать. На балкон – покурить, на кухню тоже не фонтан. В шкафу думается хорошо.

– Представляешь, я книжку такую прочитал – бомба. Мозги здорово вправляет. – Макс стоял не с пустыми руками, с утра и пиво. Нет. Нужно оставаться в трезвом уме. Конечно, можно приколоться – Олег злобно ухмыльнулся. Девочка прячется в гардеробе, пока пацаны решили нажраться.

– Привет, Голова. Головой Макса звали не потому, что он умный, хотя и этого не отнять. Просто в детстве он засунул голову в кастрюлю, которую пришлось распилить.

– Охо, да ты не один, – взгляд Максима упал на смятую постель и две аккуратные туфельки. Разведчик хренов.

– Просто я люблю мять диваны и коллекционировать обувь.

– Да ладно, познакомишь? Мне просто интересно.

– Познакомлю, только сейчас девушка не в форме, и побежала босиком за водкой. Что за книга-то? – Олег попытался сменить тему, и получилось.

– Можно я буду звать тебя Гнусиком?

– Пошел ты, тебя точно вставило.

– Не, ты не сечешь просто. Представь себе, что существует целый легион демонов, бесов и прочей нечисти. Со своим министерством и другой номенклатурой. Так вот, битва за бессмертную душу – это не просто так. Это сражение за вечность. Бесы хотят погубить Бога в человеке, а для этого пытаются примешать в его мысли немного неправильных. Маленькая порочность, и все. Человек идет к гибели по собственной воле.

– Ого, ты начитался, а Гнусик – это кто?

– Так, лошара один. Бесенок-недоучка, пытающийся завладеть человеческой душой. Ты прикинь, чем круче человеку живется, тем больше соблазнов. Только подумай, что одна мысль у нас от Бога, другая – от Нечистого, и есть еще своя. Какая, по-твоему, главная?

– Мне – своя, откуда я знаю, какая от Бога, а какая нет.

– Вот правильно, а откуда ты знаешь, что твоя – правильная, или твоя – это твоя?

Олег задумался. Действительно, манипуляции сознанием могут привести к чему угодно. Ты будешь думать, что все решил, а тебе в мозг вбивают информацию.

– Еще одна тема там есть. Представь, что каждый твой шаг – это не просто шаг, а сражение. О каждом твоем действии одни сожалеют, а другие радуются. А представь, что радуются те, кто хотят твое мясо рвать и на костре жарить…

– Неужто ты и, правда начитался и решил уйти от мирской суеты в религию?

– Нет, просто книжка прикольная. Тем более знаешь, религия тоже бывает разная. Какая из них мне подходит, я пока не разобрался.

В конечном итоге мы пришли к соглашению – есть высшая справедливость, и за нее надо выпить.

– Ну, показывай свою машину, – Макс сегодня был в кураже. Вот это в нем и нравилось девушкам – он был приколом и тащился, причем совершенно искренне и не зарываясь. Он любил компьютеры, и разговаривал с ними, как с женщинами, уговаривая их подчиниться. Он налаживал программное подругам, а те отвечали взаимностью вместо своих машин. Олег ответил остывающим бутербродом.

– Эх, да тут, я вижу, «Троян» прописался. Тебе антивирусник не говорил, кто хозяйничает на твоем компе?

– Говорил, я вроде бы удалял.

– От «Трояна» так просто не избавишься. А еще «Трояны» бывают разные. Греки об этом знали, потому коня и придумали. Антивирусник у тебя гавно. Он говорит, что все в порядке, потому что сам порочен. Понимаешь, о чем я? Я решил Библию заново перечитать, занятная вещица. Лет май пипл гоу.

– Так че с компьютером-то, товарищ фарисей?

– Удалять все нахер, и переписывать самое нужное на болванку. После этих радикальных действий, твоя девочка – снова чистая доска. Пиши – не хочу.

– Знаешь, мне придется долго повозиться, ища то, что мне нужно.

– Не вопрос, отделяй козлищ от плевел, а потом звони. Пока же я избавлю тебя от самых злобных червяков, и оставлю парочку «Троянов».

– А зачем оставишь, если ты их видишь?

– Понимаешь, какое дело – твоя система уже содержит ошибку. Компьютер не может отличить правильные файлы от враждебных. Он показывает в качестве вирусов корневые системные папки. Ты сам нажмешь кнопку «ок», чтобы отправить к чертям собачьим всю систему. Так что, дружи со своим «Трояном». Мы налили еще.

– А знаешь, Макс, бухать – это тоже грех. Ты мутишь свое сознание и становишься подвержен дремлющему злу. – мне захотелось пригрузить этого умника.

– Ни фига, для меня бухло – это топливо. Немного, так, чтоб можно было читать книгу. А вот нажираться до потери памяти – в этом я с тобой согласен. Если в этот момент ты – не ты, то кто-то управляет тобой. В детстве помню, сосед зарубил жену топором, а мать ее в чулане спряталась. Так он дверь почти изрубил, а потом в себя пришел. Слезами обливался, а жили душа в душу… расстреляли, кажется. Вот тебе и Гнусик.

Прощаясь с товарищем, Олег подумал, что что-то есть в этих вопросах сознания и осознания. Говорил Макс об одном и том же, даже когда перешел на компы. Мозг, получается, система, которая может обманывать саму себя. Или кто-то. Взять даже гипноз…

– Ладно, как перекатаешь нужное, звони. В следующий раз ты проставляешься, иначе моя батарейка сядет, – Макс изобразил робота с дохнущим аккумулятором.

– Давай.

Теперь – освободить пленницу. Пришло время поболтать, и разговор будет долгим.

– Выходи.

Рита вылезла, как гостья из параллельного мира.

– Пока вы пьянствовали, у меня все ноги затекли, – Олег покосился на ее ножки и отметил, что они очень даже ничего.

– Нужно было для конспирации. Теперь враги точно не догадаются о твоем приключении.

– Хм, конспиратор, – Рита посмотрела в сторону туфелек.

– Что ж, рассказывай, радость, во что ты вляпалась.

Глава 13

Рассказывать Рита ничего не собиралась. Немудрено. У меня тоже есть кое-что в кармане. Номер Виктора. И что? Может, открыть ей карты? Признаться в маленькой подлости и рассказать про утренний звонок? Вряд ли.

– Откуда ты знаешь, что Виктора больше нет?

– Понимаешь, я любила его. Когда человек меняется, это видно тем, кто его любит.

– Так значит, его никто не убивал?

– Нет, жив и здоров. Только это не Виктор.

Итак, новый расклад. Любовная история, несчастная поклонница, ревность, отказ, истерика. А я принимаю и утешаю бедняжку.

– А руки – тоже жертвы печальной любви?

– Это что, допрос что ли? Поранилась. Мне было плохо, а теперь извини. Мне пора. Если не хочешь навредить ни мне, ни себе, не рассказывай о вчерашнем никому. Представь, что все приснилось. Вот и умничка. – к Рите вновь вернулись четкость и холодность. Как обычно. Спасибо за незабываемую ночь.

– Не суйся в это дело, ты и так вляпался, потому что открыл мне. Но дальше нельзя, – она рассмеялась, чмокнула в щечку и упорхнула.

Вот так,      будем считать, что ты девочка-оборотень. Предпочитаю общаться с тобой ночью. Олег был типичным сказочным персонажем – дураком. Не от глупости, а по древнему значению, когда дурак значит – прямой, суровый. Или – в более поздних сказках – способный вляпаться, и как-то изменить историю. Ну что, терять голову, так терять. В редакцию. Оксана. То, что нужно.

– Сан Саныч, доброе утро. – поклон начальству, и вперед. Пятый курс на журфаке. Эта худенькая барышня мечтала стать классным журналистом, и у нее на это были все шансы. Она обладала хорошим стилем, отличными внешними данными и целеустремленностью. Ей было сложно отказывать.

– Привет, у меня дело на миллион. – Олег расположился на кресле с видом вещающего оракула. – Есть тема, которую если раскрутить, можно очень здорово подняться. Я хочу быть твоим фотографом, а ты будешь моей верной боевой подругой. Сюжет уже у меня в голове.

– Рассказывай. – что всегда любил в этой девочке, так это деловой подход.

– Есть такая организация, Институт Научного Атеизма, слышала?

Оксана кивнула, хотя по лицу было ясно – не слышала.

– Занимается всякой фигней. Наследие КГБ и арийских лабораторий. На деле – это очень мощный институт психо-технологий. Так вот, эти ребята задумали эксперимент, выходящий за рамки всех лабораторий. Подопытными будут люди. Причем им наплевать на все моральные и этические ценности. Материал будет – бомба. Можно его направить в другое издание, гораздо круче, чем наше. И прямая лестница в небо.

– Вот это и пугает, что в небо, – Оксана закусила губу. – Попробуем. А материал? Что у тебя есть по этому, кроме слухов?

Признаться – ничего, только лучше не признаваться.

– У меня приятель работает директором фирмы, которой поручено экспериментировать.

– Неплохо. Он сможет рассказать?

– Сможет. – Славик любит хвастать. И вот пришел его звездный час. Разворошим улей и посмотрим, какие пчелы оттуда летят. – Все, что касается директора, я беру на себя. Ты пробей эту шарагу через свои каналы, и готовься к славе.

Каламбур. К Славику можно не готовиться. Он сам не прочь стать знаменитостью. Вот только нужно позаботиться об отступных. О себе и Оксане. Подставлять ее нельзя. Публикация под псевдонимом. Разумеется. Дальше. Неслучайно она пробьет по своим каналам. Знаем мы их. Дядя – чекист с погонами, обеспечит безопасность. Или даст сигнал, что хана. Тогда сушим весла и не рыпаемся. Все просчитано. Теперь в бой.

– Привет, Слав. Поздравляю, ты теперь звезда.

– Здорово. – Славик был чем-то загружен.

– Тема есть. Давай пива попьем и поболтаем. Со мной еще девочка будет.

– Какая девочка?

– Мечтает взять у тебя интервью и пишет материал про новые прогрессивные компании. – Славик замялся, – Ну у тебя, предположим, не очень прогрессивная, зато новая.

– Нормальная у меня фирма. Только пусть мне покажет то, что в печать пойдет.

– Покажет. – Олег не соврал. Отчего ж не показать, только в печать это пойдет независимо от желания бывшего приятеля.

– Договорились. Подкатывай ко мне в офис после восьми. И журналистку свою можешь тоже прихватить.

– Окей, до вечера. – Одно дело сделано.

– Значит так, Ксюша – сегодня вечером мы идем к нашему руководителю. Будем брать интервью. Он тащится от мини-юбок. Оденься как надо, и он будет у тебя на ладошке.

– И не подумаю, – Ксюша поморщилась. – Еще раз назовешь меня Ксюшей, в глаз дам.

– Хорошо, Ксю… все-все-все. Оксана Владимировна, – Олег успел уклониться от трех из пяти ручек и целой подставки.

Ну а пока – разведка боем. Студент кулька, он всегда студент. Он любит свой кулек и любит свое образование. Тем более, когда работает по профессии.

– Привет, Дашуль. – объятья были недолгими, но страстными. Даша работала гримером в молодежном театре. Любительницы косметики отдыхают перед той громадой штукатурки, которую может нанести Дарья. Пара фраз, воспоминания студенчества, и кто кем стал. А потом дело.

– Понимаешь, Дашь, я тут в журналистском расследовании участвую. Фигня нереальная, но все заморочено. В общем, мне нужна твоя помощь. – Олег дал минимум информации, но изложил суть вопроса как нельзя точно и выразительно.

– Проси, отрок. – Она вспомнила показ четвертого курса, и на душе потеплело.

– Хочу постареть.

Даша была гример от Бога. За каких-то сорок минут я стал бомжарой. Осталось поваляться в мусорнике и завонять. Супер.

– Ох, и рожа у тебя, дедуля, – присвистнула Дашка. – Кстати, приглашаю на свадьбу.

– Да ладно, и кто счастливец?

– Мое любимое чудовище. Познакомлю. Он классный, тебе понравится. У нас – лучший Квазимодо.

– Хорошо, Эсмиральда, – я взял с Дарьи клятвенное обещание, что не буду фотографировать ее свадьбу, а она успокоила. Снимать будут на видео. Все театрализовано. Супер, обязательно приду. А теперь – вперед. Пару бутылочек в советскую авоську. Вон та бабушка смотрит как-то враждебно. Ничего, это антураж и реквизит. Я – нищий. Так пусть же видят это все. Актер, ты играешь свою лебединую песню.

Институт находился на окраине. Частный сектор частных многоэтажек. Всегда думалось, что четырехэтажный дом – это очень много. Обычная семья делового человека. Он, она и сынок наследник. Пусто как-то, хотя и богато. Но зачем смотреть на чужую жизнь чужими глазами. Пора смотреть своими на свою родимую.

Итак, бомж с чистым и трепетным сердцем отправляется на поиск бутылок. Алюминий тоже сгодится, но его нужно расплющить. Так больше поместится. Главное, чтоб такие же не побили. Менты не страшно, зачем им вонючий дед. Они лучше тормознут вон того, прилично одетого, с открытой «Новороссийского». Если память не изменяет, уже близко. Суть плана проста – сидеть на улице, копаясь в барахле, и бухать. А заодно искать знакомые лица и смотреть, что происходит. Что-то да произойдет.

Вернее, уже произошло. Трехэтажное мрачное здание чернело выеденными глазницами. Сгорел институт. К чертовой матери. Дотла. Как во времена Великой Отечественной, и даже хуже. Что ж, посмотрим. Теперь дедушка полезет через забор. Мародерствовать.

Возможно, кто-то уже наблюдает за нежданным гостем. Будем играть. Тушка плюхнулась через забор и сматернулась. По ковылял поближе.

– У, ешкин кот, неужто все сгорело? – отвратительный холодный щелчок за спиной заставил остановиться.

– Стоять, падла. Руки. – приплыли, только не тянуть за бороду… иначе – кранты.

– Да я это… бутылочки…

– Какие нахрен бутылочки? – человек в камуфляже не кричал, просто был злым и плохим человеком. Это чувствовалось. В то же время палец на спусковом крючке то и дело мог нарушить одну из заповедей. Думай, Олежек, думай.

– Сгорело-то имущество, жалко что ли? – Олег наклонился, пошатываясь, – Я бутылочки собирал, а тут такое. – рука ощутила горлышко стеклянной. Кинуть в голову. Попытаться вырубить. Нет, скорее, вырубят тебя. А потом в мусорный бак, со свалки ты пришел, туда и уйдешь. Бить бомжа никто не станет. Наверно. По крайней мере, пока думают, что он бомж. А вот пристрелить…

– Я это, нельзя что ли?

Ошибся, куда там не станут. Приклад больно обидел плечо, а тяжелый сапог влепил под дых.

– Вали отсюда, дед, увижу – пристрелю как собаку бродячую.

Олег поковылял. Пополз, потом поковылял. Он не играл, было действительно больно. Вот гад Я ему в отцы гожусь, а он кирзачами… чтоб тебя так дети любили. Теперь бежать, пока не передумал. Очень уж неприятный у него палец. Цыгане называли этот палец пальцем зла. А потому и не любят, чтобы их считали. Дескать, ты пальцем зла им зла желаешь.

В этом парне зла хватало, и палец у него хреновый. Пошли, старый бродяга, ты здесь уже не нужен. Пора принять молодильные яблоки и скинуть годы. «Бес в ребро», – подумал Олег, глядя на проходившую мимо девчонку. Ее молодое тело мечтало выпрыгнуть из платья, выражение лица и походка искали приключений. Вот только грязные вонючие старики ей явно не нравились. А жаль, внутри я очень даже молодой. В душе или в душе? Это придется выяснить.

Дверь приняла ключ и растворила объятья родной квартиры. Смоем грязь и побои.

Глава 14

Темно, но что-то подсказывало чужое присутствие. Запах. Знакомый аромат знакомого аллюра. Рита. Чья-то нежная рука обняла его сзади и погладила щеку. Девичьи пальцы нашли вонючую бороду. Истерический крик.

– Ты что здесь делаешь? – она спросила первая, значит, надо отмазываться. Но как? Бутылочку искал? Не катит. Придется срывать бороду.

– Это я, просто у меня лохматость повысилась. Я сейчас, – почему-то Олега не волновало, как эта девушка попала к нему. Она была жданной гостьей в его доме, и очевидно, дверной замок тоже был в курсе этого. Сейчас Олега волновало то, что от него несло, как от мусорника, а на плечах красовалось поблеванное тряпье. Конспирация требовала побывать в контейнере с отбросами, но на романтический образ это влияло весьма плачевно.

– А что, очень мило. Попрошайничаешь? – съязвила она.

– Нет, за пенсионерками волочусь, – он сказал это, уже удаляясь за дверь. Самопсихоанализ оставил его. Он брился и прихорашивался. Чудовище прекращалось в прекрасного принца. В самом деле, как она сюда попала?

Олег вышел в банном халате и разил парфюмом. Из крайности в крайность. Снова темно. Палец прикоснулся к губам.

– Молчи, – она целовала его. Страстно, как любимого человека, которого не видела тысячу лет, но ждала. Потом прижалась. Прижалась, как маленькая девочка, ищущая защиты у сильного отца.

– Ничего не отвечай, просто слушай. Я буду твоим клевером и вереском. Понимаешь, ты должен забыть все, что знал обо мне. Это неправда. Вернее правда, но другая. Я буду любить тебя вечно, и только миг. Мгновение. Ничего не обещай, только люби меня, как я тебя. Береги меня. – она целовала его плечи и шею, увлекая на уже приготовленное ложе, – Вот видишь, я твоя.

Возможно, это похоже на сон и нелепицу. Так не бывает, чтобы прекрасные девушки отдавали себя престарелым бездомным. Но ведь это не совсем так? И потом, когда с тобой происходит нечто, каким бы оно невообразимым не было, оно происходит, а значит, тому есть разумное основание. Или безумное. Кому как нравится.

Олег был нормальным парнем, которому не пришла в голову мысль отказаться от давно нравившейся ему девушки. Он просто отдал себя новому чувству, разрывавшему его изнутри. Она была нежна и прекрасна. Богиня, родившаяся из пены и греческая нимфа не могли с ней сравниться. В отличии от них, она была настоящей. Настоящей, безумной, сумасшедшей. Страстной любовницей, отдающейся процессу, и не думающей о завтра. Но она думала.

– Запомни меня. Запомни. Теперь я твоя жена, а ты – мой муж. Понарошку. Только ты настоящий, и я. Чувствуй меня и помни. – Она вбивала в него фразы, в то же время, доводя его до исступления. – Ты должен помнить и знать, что я это я. Не верь внешнему, просто чувствуй.

Алые лучи заката пробивали сквозь занавеску.

– Ты думаешь, я плохая?

– Нет, ты такая, какая есть. – Олегу было хорошо, он обнимал любимую женщину. Так бывает, когда одна ночь или мгновение могут решить все.

– Знаешь, что бы ни случилось, ты должен знать, что я пришла к тебе, потому что этого хотела. Я выбрала тебя, и я не лгала тебе. Ни секунду, ни разу.

– Я знаю.

– Ничего ты не знаешь. И будет лучше, если не узнаешь. Есть страшные люди, они стирают все на своем пути. Они строят свой мир. Ты понимаешь, каждый человек строит свой мир вокруг себя. Окружает себя людьми, с которыми ему комфортно. Он дает им право быть в его мире и делает так, чтобы им было хорошо. Так вот они меняют мир под себя.

– Какое отношение они имеют к тебе?

– Я одна из них, – она сказала сухо и с какой-то горечью. Вот только система обновляется.

У Олега снова стала съезжать крыша. Галлюцинация. Оранжевый сепий поплыл перед глазами, огромная желтая змея сбросила кожу и стала серой. Вокруг обезьяны, завороженные представлением. Змея жалит, но не ест. Одну за другой. Она становится снова желтой. Зачем? Просто теперь она другая желтая змея.

Холодный пот выступил градом. Ничего себе, торкнуло. Раньше он чувствовал бреши систем и мелко наживался на этом. Теперь все стало сложнее. Что-то происходит. Действительно что-то страшное, чему лучше не происходить. Эта девочка, которая лежит у него на груди и рассказывает о чем-то уже несколько минут, тоже с этим связана. Она часть системы. Только нельзя, чтобы это было так. Олег на какой-то момент вспомнил о вирусах. Наверно, он и сам в этой жизни – какая-то ошибка.

– Ты говорила о Викторе, кто он?

– Наш светоч, человек-легенда. Когда-то он преподавал в университете и был звездой. Его очень любили студенты, несмотря на то, что он им ставил. Его любили за то, каким он был. Коллеги его тоже любили. Но многие из них просто ездили. Сколько могли, конечно. Не все получали от него то, что хотели. А иногда, не то, что хотели. А если и то, то больше, чем того желали. Мы тогда и познакомились. Я училась на третьем.

– Ты говорила, что любила его?

– Да пожалуй, и сейчас люблю. Только того человека, каким он был. Преподавателям, знаешь ли, платят мало. А взяток он не брал. По принципу. Однажды ему предложили новую работу. Предложение, от которого нормальный человек не откажется. Только нормальному такое не предложат. А потом позвал и меня. Всегда приятнее работать с теми, кого знаешь.

За несколько часов прошла вечность. Она говорила о многом. Ей хотелось рассказать все, что она знала. Это невозможно, но она говорила. Как будто наговориться хотела, или прощалась. Олег мог почувствовать подвох, но сейчас он знал, что волею непонятного случая, не только он, но и она любила его, как будто любила вечно. Ее красота теперь не была холодной, она стала родным человеком. Часы показали восемнадцать восемнадцать.

– Как неумолимо время… мне пора.

– Куда ты?

– Тебе нельзя знать, но ты обещал мне верить.

– Я тебя еще увижу? – ему стало больно думать, что никогда, возможно никогда он ее не встретит.

– Я вернусь ночью, без меня не ложись, – она улыбнулась.

– Кстати, как ты вошла?

– Ну, когда ты без спросу порылся в моей сумочке, я подумала, что не будет бестактным сделать слепок твоего ключа.

– Поверь, я ничего оттуда не взял.

– Еще бы, хотя взял. Когда мы смотрим, мы уже берем. По крайней мере, информацию. Наскоро одевшись, она поцеловала. Нежно, прощаясь.

Вот так вот, пришла, изменила всю жизнь и упорхнула. Но обещала вернуться. Бармалей смотрел муро и о чем-то размышлял. Возможно, он знал куда больше. Теперь нужно думать, что делать дальше. Определенно ясно, есть плохие, и теперь они угрожают хорошим. Это себе любимому и невесть откуда взявшейся любви всей жизни. Не весть откуда – получается, невеста. Ладно, враг коварен, лжив и непредсказуем. Но я вот тоже не лыком шит, всех убью, один останусь.

Вот в том-то и проблема, Олежек, что ты всегда был один. Потому и выживал. Потому и везло тебе. А теперь ты не один, и твоя половинка где-то бродит, ища на свою прекрасную приключений. Хорошо, поищем и мы. Начнем с друзей бывших. Тем более, что Слава жаждет славы. Да и Ксю уже заждалась. Уходя, вспомнилась фраза, оставленная Ритой.

– Дурачок ты Олег, зря звонил. С Виктором лучше не встречаться, тем более – с тем, кем он стал.

Ясное дело, встречаться я собираюсь с тобой, и может быть даже жениться. Дурачок – юродивый, таким я уже был. Пора становиться суровым русским дураком.

Глава 15

Компания «Диаболис». Скупка душ и другие выгодные сделки. Трафарет нужно отснять крупным планом. Оксана была насторожена, но профессиональное желание чужой крови взяло верх. Славик теперь не пил пиво, костюм-тройка, стрелочки, запонки. На столе бутылка шотландского, не начатая. Еще бы, Славик не очень любил крепкие напитки.

– Привет старым друзьям, – Слава предложил присесть, не протягивая руки. Тем лучше, просто был немного натянутый этический момент.

– А ты, я вижу, процветаешь?

– Еще бы, знаешь, сколько я на одних процентах имею?

– Думаю, много, раз ты этим занимаешься.

– Да ладно тебе, деньги не пахнут. Все по-честному. Все всё знают заранее.

– Кстати, это Оксана. Она работает с нами по совместительству. Вообще пишет сценарии для Первого Канала.

– Очень рад, Вячеслав.

– Хватит официальностей, приступим. Как ты до такой жизни докатился, или расскажите пожалуйста, уважаемый Вячеслав Викторович, об истории создания вашей фирмы, и ее основной идее.

Оксана нажала кнопку на диктофоне, и запись пошла. Славика немного передернуло, но, видя серьезный настрой моей коллеги, он отбросил наши отношения на второй план.

– Все началось с того, что в один прекрасный день, мои идеи были услышаны, причем никем иным, как одним из будущих учредителей компании. На данный момент фирма вкладывает деньги в то, ценность чего растет с каждым годом. Даже больше, чем валюта и недвижимость. Мы покупаем за копейки то, что бесценно.

– Скажите, это правда, что вы скупаете человеческие души?

– Безусловно, мы покупаем души людей, которые не верят в религию. Одним нужно выпить, другие – заядлые материалисты. Попадаются неформалы, сатанисты, и даже те, кто хотят кому-то что-то доказать. Своего рода самоубийцы. Им прикольно, вроде и поступок сделал, и по свету ходишь.

– Вячеслав Викторович, скажите, насколько легко продать душу?

– На самом деле, стоит подумать об этом, и душа тебе уже не принадлежит. Как будто ты ее взвешиваешь. Мы же даем скромное вознаграждение за чистый атеизм. Получается, если Бога нет, то и души тоже. Мы в какой-то степени – благодетели. Мы дарим деньги за моральную позицию.

– Покажите, пожалуйста, контракт. Его нужно подписывать кровью, или вы отошли от традиции?

– Печатать договор слюной гораздо древнее, чем кровью. Мы отошли не от традиции, а от ненужного варварства. К тому же, мало кто захочет свою кровь тратить на дурацкую бумажку за три штуки. А так, очень даже легко и безболезненно. Удобная идея.

Олег сделал несколько снимков – отлично, что нужно. Хотя почему-то омерзительно.

– Скажите, так в чем же все-таки выгода вашей фирмы? Вы платите три тысячи рублей за плевок, размазанный пальцем, при этом утверждаете, что продают душу атеисты.

– В том-то и проблема, что продают люди, не ведая, что делают. Хотите эксперимент – я вам дам три тысячи, а вы своим пальчиком вот здесь. Ваше сознание, милочка, тут же изменится.

– Нет уж, спасибо. – Ксюша ознобно поежилась.

– То-то же, сколько атеистов на старости лет думают о Боге… а до этого Сталина и Ленина боготворили. А представьте, что души-то уже нет… и гореть ей в аду, если он есть, конечно. Сколько за душу можно заплатить, чтоб назад получить? Верно, все, что есть. Хочется сказать, за это душу продать можно. Поэтому мы имеем дело с долгосрочными инвестициями.

– А если человек не успеет выкупить, и умрет, что тогда?

– Выкуп допускается родными, близкими и просто желающими. У нас есть разные формы расчета. От равноценных до сугубо финансовых. Двести тысяч – стартовая цена. Кстати, вы можете купить чью-нибудь душу. Эт тоже возможно. Хотите прайс?

– Какой же ты гад, все-таки… – Олег не выдержал, – А свою-то ты, небось, не стал бы продавать?

Славика покорежило. Стал. Значит, это было одним из условий. Вот потому-то ты такая скотина. Нет у тебя души, так пусть и другим хреново будет.

– Не завидуй так театрально. Олежек, признайся, что хотел бы быть на моем месте.

– Нет, – сухо произнес Олег. Пусть говорит, эмоции будут потом.

– Ты даже не представляешь себе, насколько это умная идея. Гоголю даже не снилось. У него «Мертвые души», а у меня – живые. Это власть и деньги. Кому-то не хватает на лекарство, кому на бутылку, а в итоге ты скажи ему, что душу вернешь – он пойдет и убьет. Это эксперимент, который подтвердился.

– Скажите, сколько душ вам надо для завершения эксперимента?

– Э, нет… завершения не будет. Мы сейчас скупили порядка пяти ста, но это только начало.

– Неужели власти еще не обратили внимание на деятельность вашей фирмы?

– А у нас все законно, и рекламу вы видели. Атеизм дело личное. Каждый из нас свободен выбирать себе религию. Если я считаю, что Бога нет, кто мне докажет обратное? Тем более, это эксперимент социальный. Исследование. А то, что он приносит деньги, так это всего лишь лишний плюс.

– Расскажите об институте научного атеизма.

– Это закрытая информация. Могу лишь заверить, что это очень серьезная организация, цель которой – найти гармонию общественных отношений.

– Ты где таким словам научился? – только теперь Олега стало прошибать. В течение всей беседы он понимал, что что-то не так, но что. Безумная мысль. Это не Славик. Его оболочка. Возможно, этот человек и был раньше Славиком, но теперь это кто-то другой. Страшно.

– Значит, на первом канале? Я бы хотел увидеть интервью в напечатанном виде, перед тем как сюжет куда-то пойдет.

Если этот человек не Славик, то можно ли к нему иметь претензии? Можно. По факту. Христопродавец проклятый… возможно, продажа души изменила его ощущение себя. Он прошел тренинги, возможно – гипноз, и вперед. Он весь мир ненавидит. А просто потому, что у него нет будущего. Козел.

Уходил Олег молча. Хотелось ударить гада по роже, но не хотелось пачкаться. Какой же ты сволочью стал. А я еще с тобой из одной бутылки пьянствовал. Олег слышал, что его бывший приятель изменился не в лучшую сторону, но так и настолько очевидно… Оксана тоже молчала. Ее трясло.

– Ты действительно веришь во все это, – спросила она.

– А отчего ж не верить, люди две тыщи лет верят. Они просто придумали форму. Эта идея не новая. Гете и множество других авторов, включая Бальзака, писали о том же. Простая формула. Маленький бонус, а за него расплата на всю жизнь. Цена ошибки.

– И что дальше с этим делать будем, – Оксана вновь подошла к стороне прагматики.

– А что, немного фотографий, плюс информация по институту… материала уже выше крыши. Дальше публикуем с прикреплением просьбы разобраться во всем соответствующим службам.

– В том-то и дело, – Оксана замялась. Меня попросили не лезть в это.

Понятно. А ее попросил тот, кого, возможно, попросили о том же. Итак, дело пахнет керосином.

– Тогда, моя радость, мы диаметрально меняем план. Те, кто тебя попросили, явно заботятся о тебе. Если бы ты раньше сказала об этом, ты бы и не светилась. Я думаю, что живая и здоровая ты быстрее станешь известной журналисткой.

– А ты что будешь делать?

– А я, не отклоняясь от плана, возьму у тебя запись и сделаю оставшуюся часть.

– Не пойдет. Текст будет мой, неважно, прославлюсь я или нет. Мне для себя нужно.

– Оки, тогда с тебя текст.

Проводив Оксану до двери, Олег двинулся к себе. Почему-то кошки скребли. Как-то плохо все получается. Неправильно. Интересно, кто меня ждет – пронеслось в голове.

Глава 16

По дороге домой Олегу встретилась «Скорая». Недобрый знак. Занавешенные шторы, сирена. Хотя отчего же людям не проехаться с мигалками? Эти водители скорой помощи, как правило, люди простые и классные. Знал я одного такого. Больше двенадцати лет за баранкой. И теперь возит будущих мам в пятый роддом. Давненько не видел Вадика, все хочется с ним пиво попить, да как-то не судьба. Не получается.

– Ты прикинь, Аленка повесилась, – Макс вышел из тени, как будто ждал.

– Как это?

– Не насмерть, врачи откачали, говорят – в рубашке родилась. Мать заходит к ней, а она под люстрой, и записка «Чего нет, того не потерять». Хрень какая-то. Олега снова пробил озноб. Те, кто работают там, должны чем-то жертвовать. Чем пожертвовал Славик? Собой? Аленой? Кем еще? Их организация – галимый шантаж, хотя не только шантаж.

– Как грузануло, из-за Аленки-то. На, хлебни.

– Грузануло. Меня и от парня ее тоже грузит.

– Славика что ли?

– Сукой стал наш Славик.

– Зажрался, гад. Теперь даже не здоровается, – Макс понимающе кивнул. – А я, представляешь, Библию читать стал. Там приколов – мама дорогая!

– Веселенькая вещь, обхохочешься, – Олег выдавил улыбку.

– Да ты только представь. Везде говорят – Моисей, Моисей. Даже Армстронг басил об этом не раз. А разобраться – так там триллер получается. Жаль не сняли еще такой. С ресурсами Голливуда, бюджетом лямов на пятьдесят, и все по книге.

– Так снимали же вроде.

– Снимали, да не то. Ты врубись в тему. Площадь, по которой простодушные евреи скитались, с наш край будет, ну может – чуть больше. Отбери у тебя все достижения цивилизации, ты эти земли за пару лет вдоль и поперек обойдешь. Суть в том, что жили себе люди, и вроде плохо, как такой народ слуг, но в целом – жить можно. Позвал их Моисей искать землю обетованную, а люди купились. Вот только бродили они столько времени, пока не умрет последний, кто знал рабство.

Понимаешь, все они изначально были смертниками, без будущего и надежды. Надеяться на что-то могли разве что их дети. Вот такой прикол, это если не говорить о том беспределе, который добрый Мозэс учинил на родине фараона.

– Да, прикольно. А ты знал, что Славик душами торгует?

– Че то слышал, но не в курсе. Погоди, это что, он теперь в этой фирме работает? Знаю, реклама еще идет.

– Ладно, дружище, я побежал. Как, кстати, твоя ласточка?

– Слава богу, бегает.

Подъезд дыхнул спертым воздухом и запахом сигарет. Курили недавно, и возможно, еще курит. Что-то внутри подсказывало присутствие чужаков, в то время как инстинкт самосохранения торопил с ключом. Спрятаться? Ну, уж нет. Подготовиться. Риты не было. Плохо. Может быть, эта девочка тебе просто пригрезилась? Мечта идиота. Было бы так, чтобы помечтал – и все есть, что надо… что ж, пусть мечтают другие. Не вредно. А мы будем фантазировать.

На четвертом этаже. Двое. Почему? Просто пригрезилось. Кого-то ждут. Иначе бы пили, и было бы более шумно. Если бы ждали меня, я бы уже знал. Логично. Тогда буду нежданным. Этот вариант мне больше нравится. Пора принимать облик разгильдяя. Один из любимых. Старые кроссовки, потертые джинсы, свитер. Здравствуй, родная улица, иду бухать.

Глава 17

Улица. Вечерняя улица. Теплые занавески домов и созвучия детских голосов. Уют городского дворика, и мне в него с мусорным ведром. Для соглядатаев ничего интересного. В домашних тапочках, в накинутом банном халате, с такой ношей обычно возвращаются домой. Но это если обычно. Ничего, куплю новое. Шаг, еще ступенька, в нашем гамбите мы жертвуем мягким ведром и обводим вокруг пальца двух коней, а возможно, даже офицеров, стоящих на пролете четвертого. Заждались, гады.

В приличной компьютерной игре спокойно поднимаешься наверх, тратишь девяносто процентов жизни, устраняя негодяев. Забираешь оружие и получаешь новое задание. Есть еще такая кнопка – вызова врагов. Кто играл, знает. Жаль, сохраняться нельзя, а посему пойдем по пути мирному и отходному.

На одной из скамеек пиво, гитары и бесплатные песни для всех случайных зрителей. Пара знакомых лиц, а больше и не надо. Баклашка по кругу.

– Здарова, Олежек.

– Привет.

Костя был ростом с динозавра, но в душе добрый и порядочный человек. Слушал регги, воздавал Джа и покуривал зеленый чай. К чему слоняться по кустам, ожидая невесть откуда прибудущую мечту прекрасных снов? Не с теми же двумя обламываться.

– Вадик, нифига себе ты вымахал, шпала. – Олег передал два двадцать пять высокому худому парню, -как там твой братан поживает?

– Милитаристы загребли.

С Саньком мы вместе росли, а Вадик был всегда мелким. Да, взросление чужих младших – вещь незаметная, и порой удивляющая. Саня в армии не пропадет, вот только институт зря бросил.

– Раздолбаище мой брательник, а как мы провожали его – целая история…

Параллельно компьютер работал. Чем хороши такие компании – знаешь одного-двух, и ты уже принят. Ты можешь болтать, можешь пьянствовать, а нет – так просто молчать. Органично и ненапряжно. Я сказал Ленке, что у меня прорвало трубу сортира и как назло негде спрятаться от бессовестных глаз вместе с единственной и неповторимой девушкой мечты.

Ленка поняла. Втайне она мечтала устроить если не свою личную жизнь, то по крайней мере чью-то. А вот и Рита. Каблучки, джинсы, дорожная сумка-саквояжик. Готова ли ты со мной на край света? Да, вот только сумочку соберу.

– Ну все, мне пора. Кто со мной до ларька?

– Пошли. – Вадик и непонятного вида девица составили мне компанию. Рита шла навстречу, волосы развевались, спешила. Пальцы набирали чей-то номер. «Девушка, с вами можно познакомиться и провести этот вечер?» .

Олег в обличье дворового хулигана отбился от компании и подхватил ее под руку.

– Мы не пойдем ко мне, но есть идея получше. – Рита вздрогнула, но поддалась, исчезая в кустах. Теперь сквозь тернии и огороды. Олег в какой-то момент засомневался. А вдруг все это блажь? Просто двое друзей общаются на лестнице. Экзальтированная девочка с богатой фантазией, да и в добавок парень-параноик, тащащий свою с недавних пор возлюбленную через палисадники и гаражи.

На одной из железных коробок мерзкими буквами цвета детской неожиданности красовалось: «крашу за скромную плату». Когда-то Олег тоже так прикалывался. Он, Игорек и Бука мстили одному козлу из второго подъезда. Нет, страдал не его гараж, скорее номер телефона. Разгневанные владельцы обещали оторвать руки и предлагали покрасить строение заново в счет претензии. Не меняется время.

– Я тебя ждал и решил, что ты захочешь прогуляться перед сном. – Рита пыталась уловить дальнейшие объяснения. Их пока не будет.

–Ты знала, что институт сгорел?

– Это невозможно.

– Я сам видел. Дотла.

– Глупенький, институт – это не какое-то здание, это гораздо серьезнее.

Вот тут уже стоило задуматься. Боковое зрение заметило круглые желтые фары. Опять паранойя. Серая старая машина скорой помощи бодро пересекала жилую зону, прыгая резкими через лежачих. Прикольно. Как дикому зверю шприц, а потом дядя-ветеринар ампутирует лапку. Нет уж, спасибо. Может быть они и скорые, но обойдемся без их помощи.

Рита тоже поняла неладное, и ей не пришлось говорить заветное «бежим». По грядкам, наперерез. Детские качели, снова гаражи. Точно, по нашу душу. Машина пришла за Ритой и теперь активизировалась. Как в кино – подумалось. Вот только роль забыл не вовремя. Придется импровизировать.

– Как думаешь, что им от нас нужно? – Олег спросил на бегу, но ему было интересно.

– Думаю. Сожрать хотят. И если мы не смоемся сейчас, то у них это получится. – Рита устала и потихоньку начала замедлять шаг. Вот когда кроссовки лучше каблуков. Зато пеший лучше конного, покуда сквозь дебри. Но в машине люди, возможно, в хорошей форме и отдохнувшие.

Побить их кирпичами и выломать кусок забора – крайний шанс. Близок к нулю. Если это те, от кого следует убегать, то лучше убегать. Спрятаться в подъезд? А потом? На крышу? И путь только вниз? Не катит. Преимущество есть, родной район. Может повезти.

За поворотом послышался рев мотора, свирепый а потом визжащий. Яья-то выхлопная труба вероятно мечтала донести до всех голос трактора или торпеды. Потом показался и сам зверь. Тонированная нива стартовала с бодростью сайгака. Олег сообразил молниеносно. Диагонально, через дорогу. Фары ударили в лицо, тормоза заскрипели. Отсутствие переднего пассажирского сиденья позволило двум молодым людям не мешкая упаковаться на заднее. Там раздували сухой кальян и не удивились вновь присоединившимся участникам вечеринки.

– Ты меня не пугай так, а то ведь могу не испугаться. – это был Тень на своей «затененной» ниве.

– Ты можешь обогнать вон ту «скорую помощь»? – машина как раз приближалась, причем навстречу.

– Говоришь, обогнать или порвать?

– Ну это уж как тебе больше нравится.

– Нет, вопрос принципиальный, – докопался Тень.

– порвать.

– Ладно, уж извиняйте, но ремни не предусмотрены, – машина медленно подплыла к морде скорой помощи. Открылась дверь. Вышли мужчина и женщина внушительных размеров. Торпеда взревела первобытным животным, и нива дала задний ход. Разворот, и вот уже они мчались по лабиринту спального района.

– Как тебе музыка? – в салоне из шести усилителей какой-то чернокожий парень читал о бедных кварталах, где он вырос.

– Ты знаешь, в твоей бродячей дискотеке мне по душе любая музыка.

В тонированном салоне было темно. Два парня на заднем сиденье не задавали вопросов и были заняты своим делом. Лица знакомые, когда-то виделись. Мир маленький. Ребята закрепили встречу рукопожатием, в то время как Тень петлял между домами. Если хочешь удрать от кого – доверься профессионалу. И этот парень, похоже, родился в одном из автомобилей. Он любил их с детства, равно как и они его. Любили и слушались.

– Чем ты им так не понравился? – Тень проявил любопытство, делая очередной пассаж.

– Это Дневной Дозор, а вообще – рожей не вышел. – по трассе, потом снова частный сектор. Оторвались. Теперь заметать следы. К Ленке во двор мы заехали спокойно и элегантно. Распрощавшись с Тенью и его спутниками, мы двинулись в гости к моей старой, но очень даже симпатичной подруге. Занюханный подъезд, дверь без кода, молодняк на скамейке. Мы так и не успели поговорить с Ритой.

– Как тебе приключеньице?

– Мне понравилось, – девушка улыбнулась, и как-то нежно сжала его руку, – знал бы ты, как все сложно, и во что ты вляпался.

– Тогда скажи во что, и мы придумаем, как из этого выбраться.

– Есть вещи, которые лучше не знать, есть знание, которое мешает, – она стала серьезной, – Иногда интуиция и чутье помогают больше, чем разум. Ну и немного удачи.

«Да, информативно», – подумал Олег.

– Как ты заметила, у меня разные друзья. А сегодня, видимо, вечер встреч. Идем, буду тебя с Ленкой знакомить.

– С тобой хоть на край света.

Глава 18

Я всегда знал, что Ленка Соколова классная. Она приняла нас, как долгожданных гостей. Малиновый пирог и чай из ее коллекции. Ленка была немного помешана на специях и миллионе баночек и шкатулочек чая и кофе. В то же время, было что-то не так. Озарение ударило в голову кочергой. По-женски, Ленка ревновала меня к новой спутнице. Прикольно. Но не очень.

Всем известно – ревность не приводит ни к чему хорошему. Тысячи идиотов пытаются ею разжечь любовь. Тщетно. Любовь возникает сама по себе, она простая. Ревность может родить азарт соревнований и жажда признания. Рождается же она из маленькой обидки, одиночества и нехватки чего-то.

Надо покурить. Балкон, вечер. Отказавшись от компании обеих дам, Олег сбросил ситуацию. Пару затяжек, и мысли по полочкам. Везет тем, у кого эти полочки есть. Чердак Шерлока Холмса томился всяким хламом, и на поверхности не хранилось ничего умного. Свежий воздух возвращал силы, звезды пугали, а ветер холодил лицо. Иногда этот ветер – как бритва, а временами ласков и приятен.

У людей тоже есть разные стороны. Возможно, нужно видеть в людях хорошее, чтобы этого хорошего становилось больше. Сколько брошенных матерей вбивают дочерям свою судьбу. Сколько знакомых твердит – все они бабы… ладно, оставим их проблемы и вернемся к своим. Дверь в комнату обдала теплом и светом.

Девчонки о чем-то оживленно беседовали. Теперь моя очередь обижаться и ревновать. Отделались от меня, и им стало хорошо. Шутка. Хотя в шутке есть доля. Три – это всегда два и один.

– Так что, по-твоему, весь мир придуман? – Ленка нахмурила брови.

– Ну, если с какой-то стороны посмотреть, то да. Только не кем-то одним, а всеми. И кстати, эта идея не противоречит религии. Там тоже всех придумали, – Рита победно улыбнулась.

– Окей, мне очень хочется, чтобы ты придумала мне сто баксов, – Ленка не сдавалась.

– Ты хочешь денег?

– Нет, чуда.

– Понимаешь, в чем проблема – в тебе, – Рита немного подумала, – В нем, а еще в этой комнате. У вещей есть память. Ты не веришь в чудо, потому его и не будет. А еще у нас есть свидетель, который, судя по всему, скептик, – почему-то последнее слово прозвучало мягко, как комплимент.

– Я не совсем тебя понимаю.

– Ну, смотри. Представь, что вот этот фантик – это и есть сто долларов. Ты веришь, что это так, идешь в магазин и даешь эти деньги продавщице. В твоем мире все нормально. Главное, чтобы ты не лукавила. А то будешь думать, что насамом деле это дурацкая бумажка, а я идиотам ее щас впарю. И эти же самые идиоты будут смотреть на наивную дуреху, которая пытается запудрить им мозги.

– Хорошо. Допустим, она верит и видит. А что делать с остальными? – Олег вступил в разговор, и Ленка тут же почувствовала поддержку.

– Да, ведь на самом деле это бумажка, независимо от того, что мне кажется.

– Вся штука в том, что мы не знаем, как на самом деле, – Рита говорила с такой интонацией, что стало видно – она пытается упростить и подобрать слова, чтобы произнести прописные истины. Она не хотела показать это, просто чувствовалось.

– В мире есть множество реальностей и взглядов на вещи. Моя, твоя, его… грузчика Василия и бабушки в трамвае. В мире существуют своего рода регуляторы. Мораль, законы, идеология. Массовая культура, да вообще культура. Эти вещи позволяют упорядочивать реальности в одну. Твой фантик, конечно, не сто баксов. Вот только твои сто баксов – это фантик. Условность, дешевка. Заверни в него конфету. Люди условились и верят, что деньги имеют цену.

– В детстве мы играли в фантики, и они тоже имели цену, – Олег почему-то стал верить, хотя привычка спорить не покидала его.

– Так в том-то и дело, что в детстве. Дети проще и воспринимают мир непосредственно. Они способны придумывать и фантазировать, а взрослые только и твердят «волшебства нет».

– А может, кому-то нужно, чтобы чудес не было? – Ленка спросила безучастно.

– Нужно.

– Кому же? – Олег заинтересовался. Рита говорила это так, что было заметно – это не просто беседа на интересную тему. Прорвалась область сознания, действительно для нее важная.

– Много кому. Если все начнут колдовать и ворожить, придется менять мир.

– А если не получится колдовать? – спросила Ленка.

– Ну а если не получится, тогда костер или сумасшедший дом. Кому какое дело, что ты единорогов видишь и с домовым разговариваешь? Ясно кому – главврачу, – Рита рассмеялась, – Да ладно вам, я же просто про волшебство вам рассказываю. А вы все свое – чудес не бывает, чудес не бывает. Вот и живите со своей наукой.

– Я не говорил, что чудес не бывает, – Олег стал серьезным, – Просто хочу, чтобы ты объяснила.

– А я не хочу объяснять. Если надо, сам поймешь.

– А те ребята, что за нами ехали? Были ли они?

Рита поморщилась.

– Что мы видели? Скорую помощь, колесившую среди многоэтажек? Ехали следом, а может, в попутном направлении. Больше ничего. Как и твои друзья, которые нас подобрали. Кто они для меня? Фантазия.

– Выходит, и я фантазия? – Ленка обиделась.

– Может быть, так же, как и я для тебя. Если мы сейчас уйдем, а назавтра Олег спросит «Какая Рита, не знаю никакой, я один к тебе заходил, а ты мне какую-то чушь несла про волшебство, о чем ты подумаешь?»

– Я обижусь, – ответила Ленка.

– Верно, потому что тебе дорог твой мир, в котором мы тоже есть. Заметь, люди скорбят по другим не потому ли, что они – часть их мира? Цинично, но это так, милочка. – к Рите вернулись стальные нотки нашей первой встречи. Тогда она была другой.

– Не только. Есть любовь, сострадание. Или для тебя их нет?

– Есть, конечно, вот только для многих это всего лишь представление. Стиль жизни, слово. Общественная норма.

Рита была умной. И может быть, даже слишком для своей внешности и возраста. Мозги и мини – вещь несовместимая. Ну и дурак. Совместимая-совместимая. Просто для меня это так.

– А если я скажу, что мне сейчас триста лет, вы поверите? – Рита спросила весело.

– Да, – ответила Ленка. Я тоже кивнул. Я мог поверить во что угодно, а Ленке было прикольно увидеть свою соперницу трехсотлетней бабкой. Пусть даже в фантазии, но все равно забавно.

– Ладно, значит, не все потеряно. Я что-то сама завелась немного и пытаюсь вас в чем-то убедить.

– Ну почему же, мне интересно, – барышни пришли к паритету. Немного по-светски, чуть-чуть по-дружески, и как противники, признающие обоюдную силу.

– Мама уехала на дачу, так что я посплю у нее. Моя комната в вашем распоряжении.

– Ты прелесть. – мы пожелали спокойной ночи нашей спасительнице и остались одни. Наконец-то. Рита заверила меня в том, что я ее рыцарь, а стало быть, эта ночь должна быть залогом моей верной службы. Окей, нам, рыцарям, все равно с кем сражаться, лишь бы дама была попрекраснее. Долгий поцелуй лишил Олега памяти. Следующий на тысячу лет отодвинул завтра. А завтра будет трудным.

Глава 19

Утро прорезало шторы. Поспать три часа и доброе раннее. Холодная вода, прилив бодрости. Привет, небритая рожа. Когда вопросов больше, чем ответов, и нужно куда-то от кого-то скрываться, не зная, зачем и почему, есть смысл остановиться и подумать. Есть такое время переходное. Оно ест пешек, съедает все что плохо лежит и ломает неокрепших. Потом оно проходит и остается штиль.

Старые люди рассказывали про голод тридцатых годов. Говорят, что после яблони и прочие деревья ломались от изобилия. Вот только есть и радоваться было некому. Романтично умереть молодым. Фееричнее, чем старым простуженным дедом. Вот только откуда мы знаем, что за поворотом завтрашнего дня не ждет величайшее счастье, какое тебе уготовано самой жизнью? Вот только дойти до него надо и не оступиться.

Одна знакомая так рассуждала о самоубийстве. Представь, что на завтрашний день все должно было быть хорошо. Чистая любовь, проблемы, разрешающиеся сами собой. А все ремя до этого было лишь испытанием. В аду человеку, конечно же, покажут все то, чего он лишился по своей воле.

– Ты здесь заснуть собрался? – Рита тоже хотела умыться, и на ее лице отпечаталось возмущение, – любишь поговорить с умными людьми?

– В смысле?

– Ты полчаса стоишь в ванной и время от времени беседуешь сам с собой.

– Я держу военный совет, – пытался отшутиться Олег.

– Ну-ну.

Ленка ускользнула на работу, оставив на столе ключ и записку. «Мамы не будет до вечера, но она вряд ли одобрит квартирантов . До шести квартира твоя.»

– А вообще ты куда-то торопишься? – вопрос застал Риту врасплох.

– Ну, вообще-то у меня проблемы.

– Так пусть эти проблемы подождут до вечера. Неужели есть такая надобность – вляпываться с раннего утра? – Олег не осознавал, почему употребил это слово, но позднее вспомнил липкое предчувствие – вляпаться придется.

– Ты предлагаешь ждать?

– Скорее переждать. И потом, я очень хочу сражаться под твоими знаменами, но почему-то никогда не мечтал, чтобы меня прибили, как идиота, неизвестно за что. Скажи, что за проблемы, кто плохие, и что они могут сделать. – минимум вопросов выглядел очень даже минимальным.

– На самом деле я не так уж много знаю, хотя больше, чем ты. Во-первых, я работаю в институте, который время от времени, так сказать, омолаживает кадры. Что-то связанное с подавлением личности и последующим ее восстановлением. Наш отдел реформируют, вот только ломать себе психику я не хочу.

– А если просто уйти с этой прекрасной работы?

– Это непросто. Есть обязательства и вещи, которые при этом надо отдать.

– Например?

– Память. – Рита не могла или не хотела говорить о том, чем занимается институт. Обходила факты и объясняла расплывчато. Нормальный человек ей вряд ли поверил бы. Олег был в какой-то степени ненормальный. Да еще и влюбленный, как пятиклассник.

– А если, пока идет такая пьянка, потеряться на какое-то время? Пару месяцев или полгода.

– А после… – Рита вздохнула, – Ждать, что тебе пришлют черную метку?

– Тогда что ты предлагаешь?

– Мой папа не просто папа, а с большой буквы, – в ее голосе чувствовалась гордость, – Он умеет решать разные вопросы. Я дам тебе адрес и медальон., – она сняла с шеи поломанное солнце, – Только скажи сразу, что ты от меня, чтоб тебя случайно не обидели.

– А могут?

– Они много кого обижают, тем и живут. А также обижают тех, кто обижает. Мой папа никогда не лез в мои дела и давал мне принимать решения самостоятельно. В то же время, достаточно намекнуть ему о проблеме, и ее не станет.

– Так почему же ты до сих пор этого не сделала?

– Не все так просто. Моего отца, а родом он с китайской границы, звали Уссурийским Тигром в молодости. За смелость, коварство, за многое… а потом их занесли в Красную Книгу. Моя проблема – лабиринт и паутина, а не уссурийская тайга. Я не совсем уверена.

– Тогда может, все-таки, в лес с геологами? А вернемся через год, бородатые и дикие. А то может сразу старообрядцами станем. – Олег пытался расписать прелести натурального хозяйства, но Рита оборвала его.

– Телефон стопудово на прослушке. Так что звонить без вариантов. Вот адрес, – она протянула клочок бумаги. Так, по крайней мере, будет информация. Возможно, удастся заключить сделку, – ее голос несколько замялся. Наверно, она и сама не осбо верила в реальность своих надежд. Она чего-то боялась, и может быть, уже все рассчитала. Гораздо больше, чем проговаривала.

Ну что ж, что мне-то терять, кроме своих оков? Теперь есть что. Остается последняя задняя мысль. Стоит ли верить прекрасной возлюбленной? Возможно, тебя разводят, как мальчишку, и может быть, даже подставляют. И что тогда? Олег на какой-то миг задумался, но что-то внутри, зыбкое такое предчувствие подсказало – верь. Другой вопрос – если верить, то насколько доверять? Надейся, а сам не плошай.

– А поцелуй на прощание?

– Даже не думай прощаться. Смотри, если с тобой что-то случится, я сама тебя убью.

– Хорошо, милая.

Прощальный поцелуй Олег все-таки получил. Хоть не зря жизнь прожил – пошутил он сам себе.

Глава 20

Охранная фирма «Пустельга» своим центральным офисом располагалась едалеко от Площади Революции». Все виды защиты, включая юридическую. Буклет рассказывал о достоинствах фирмы, обещая клиенту полную и тотальную защиту. Прикольно. Защита как раз нужна.

– Владислав Никонорович у себя?

– А по какому вопросу? – секретарша была молодой женщиной, которой явно не хватало пальцев. Она не была калекой, просто обилие колец требовало новых территорий.

– Я от его дочери.

– Минутку, – она набрала номер. Пауза. Еще раз. – Подождите немного.

Кабинет находился в офисной многоэтажке, и был устроен таким образом, что к руководителю можно было пройти, только минуя приемную и длинный коридор. Очень удобно. Кабинет – этакая потайная комната.

– Его сейчас нет, а что передать? – барышня вернулась, чем-то удивленная и озабоченная. Оставить этой золотой кукле медальон, а после ждать, что на тебя спустят цепных псов? Нет уж, спасибо.

– Скажите, что ей нужна помощь.

– Кстати, представьтесь, пожалуйста.

– Мое имя ни о чем не скажет. Просто передайте письмо. – Олег действовал наобум. Бумага а4 и неровный почерк. «Рита попала в беду, ей нужна ваша помощь. Ее проблема связана с местом, где она работает». Нужно оставить координаты, но как? «Завтра, на площади, в шесть». Возможно, боевой папа где-то по делам, но по идее, до завтра он это прочитает. Есть другой вариант – он наблюдает с какого-нибудь монитора и прикалывается. Пусть так, тем лучше.

– Здесь вся необходимая информация. Только, пожалуйста, не забудьте передать.

– Я не забываю о своих обязанностях.

Сухое «всего доброго» было, как прощание. Хотя доброе никогда не повредит. Так ли это? – выходя, подумал Олег и поежился. Добрый малый – не всегда добрый человек, и наоборот. А сколько добрых казаков шашками таких же зарубили?

Полуденное солнце грело, часы на здании показывали, что время близится к обеду. Завтра, в шесть, все решится. Возможно. Но до завтра нужно еще дожить. И решится ли? Как-то смутно и странно все. Через рынок, на место дислокации. Война войной, а кушать надо. Последний штрих – цветы. Как же без них к возлюбленной.

Глава 21

Только у самой двери, доставая ключ, Олег понял, что его пасут. Хорошие или плохие? Хочется верить, но не можется. Замести следы не вариант. Идиот. Конспиратор хренов. Лучше изнутри. Железная дверь. Крепкая, выдержит. Это я хорошо придумал – привел охотников к логову, и того, что должен, тоже не сделал. Лошара. Что ж, будем отыгрывать ситуацию.

– У меня две новости. Так себе, плохая, и хорошая.

– Это уже три, – Рита ждала и нервничала, – начни с плохой.

– Меня пропасли, так что мы в осадном положении.

– Кто? Как они выглядели?

«Интересно, кто из нас стратег?» – подумал Олег. Судя по последнему провалу, явно не тот, кто был близок все испортить. Что ж, если это война, отныне я полковник Аурелиано Буэндиа.

– Я их не видел, но я знаю. Придется варить смолу.

– Что-что? – Рита не поняла, и смотрела, как на свихнувшегося.

– Я же говорю – наш город осаждают или будут осаждать. Я готов стать армией сопротивления. – Риту, похоже, это не здорово вдохновило.

– А еще две новости?

– Ну, у меня для тебя цветы, а еще нам нужно доставить нас живых и здоровых на площадь в шесть завтрашнего дня. – Олег рассказал о своем путешествии, что несколько удивило Риту. Что именно, она так и не сказала.

– Странно, на папу это не похоже.

– В каком смысле?

– Да так…

За входной дверью послышалась возня. Звонок. Еще. Стук.

– Паспортная проверка.

Началось. Ленка не обидится. Каплю я ей еще больше такого же рафинированного. Кастрюлю на печку. Огонь на полную мощь. Будут вам чаны с кипятком. Олег не любил драться, да и, признаться, толком не умел. Уровень любителя, а, скорее, напротив – нелюбителя. В то же время, он умел убивать.

Расправляться с врагами, если того требовала необходимость. Получите, гады, сколько сможете унести. Кипящее масло это хорошо. Так Али Баба победил сорок разбойников, а это придумали в наше время – настольная лампа лишилась стекла и угрожающе торчала усами. Дверь железная. Очень хорошо. Что дальше? Лак для волос плюс зажигалка – равняется портативный огнемет. Теперь зашторим. Пусть враг заходит в темноту и ослепнет. Точно ослепнет. Жаль, фотовспышка дома. Рита смотрела с недоверием и интересом. Сейчас-сейчас – мысленно ответил Олег настойчивому голосу.

– Ты случайно не владеешь тайным боевым искусством?

– Нет, – ответила девушка.

– Тогда иди в комнату, где мы спали, и поищи под кроватью. Дедуля у Леночки родом из полесья, а это, сама знаешь, места партизанские. Рита нашла то, что нужно. Если обрез лежит под кроватью, значит, в конце пьесы он выстрелит.

– Ты, моя радость, спрячешься в шкаф с этой штукой. Тебе не привыкать, – Рита фыркнула, – Если кто откроет дверцу и не скажет пароль, пали без разбору. Там соль, поэтому не убьет.

– а ты спросил, я вообще умею стрелять или нет?

– Умеешь?

– Не очень, – Рита пожала плечами.

– Это просто. Вот курок. Взводим. Второй. Лучше не бей дуплетом, береги второй выстрел.

– Ты не понял, я в людей стрелять не умею. Нехорошо это.

– Надеюсь, тебе это не понадобится, но есть блестящий шанс научится. А теперь прячься, – сказал Олег, слыша, как стараются снаружи. Похоже, подбирают отмычки. Электроприборы бывают опасны, подумал он зло. Вилку в розетку, ус в замочную скважину. Синяя искра, треск. Но ничего более. Пробки выбило.

Снаружи все еще старались. Все ясно, перчатки. Куда соседи смотрят? Нормальные люди давно бы Ментов вызвали. Хотя соседи и нормальные люди… сидят небось, и в глазки глазеют. Ладно, попробуем механически. Прости, Ленка, но я защищаю твой дом.

Плоская ручка турки сломала отмычку и заслонила собой путь к замку. Что теперь? Мнимая победа, и действительно нужно думать, что делать. Вызвать пожарных, милицию или кого-нибудь еще. Пятый этаж. Из путей отступления – только на крышу. Опасно. Скажут – влюбленные-самоубийцы умерли в один день. Нет, уж лучше жили долго и счастливо.

За дверью послышался треск и запах чего-то горелого. Петли задымились и стали красными. Варят металл, гады. Ничего, я вас тоже сварить успею. Кастрюлька с кипящим маслом ждала подходящего момента. Вторая. Олег ощутил себя крысой в углу. Говорят, что хищники специально дают своим жертвам бежать, чтобы поймать их в бегстве. Нет ничего хуже загнанного зверя. Ведро водя охладило дверь, а где-то пошло короткое замыкание. Простое русское и «Петрович, врубай». Чего же вам надо, и откуда взялись? Последние мгновения перед кульминацией. Запастись тяжеленьким, кухонными ножами и взять бы хороший дрын. Только дубин у Ленки, к сожалению, не водилось.

Эх, умру молодым. Олег влепил с разбегу по отламывающейся двери. Железо поддалось и придавило взломщика. Теперь секунды. Полшага назад. В тамбуре мужик в рабочей форме. Масло. Умойся, гад. В руки баллончик и зажигалку. Потравим таракана, вылазиющего из-под двери. Дубинка ударила больно и что-то хрустнуло. Их оказалось больше. Они сильнее.

В последнем движении Олег пытался дотянуться до киллограмовой гантельки. Временами Ленка страдала фитнессом. Теперь кому-то эта вещь проломит голову. Решительный взмах руки, и лети кирпич в морду. Оружие ливанских сепаратистов и палестинских демонстрантов.

Врагов было больше, с горечью подумал Олег, когда его стали бить. Садистски, больно и зло. В такие минуты не хочется думать, что разбито. Потом посчитаем, если выживем. Злое колено потушило солнечное сплетение и перед глазами вспыхнул огромный яркий шар. Наверно, потому что оно солнечное – пронеслась последняя мысль.

Глава 22

Приходить в себя не хотелось. Болело все и даже больше. Как будто тебя пережевали и выплюнули с двенадцатого этажа. Даже хуже. Чья-то сильная рука давила мизинец.

– Подъем, хватит спать. Ну вот, живой. – лысый, невысокий мужчина посмотрел как-то по-отечески, – Хэ, боец, хорошо что тебя не прибили.

Рита сидела рядом и отмывала кровь с моего лица. Ее было много, как оказалось. Те, кто против тех, кто против нас, пришли вовремя. От охранной фирмы за мной следили, причем все. Встреча, которая должна была произойти завтра в шесть, была перенесена в срочном порядке. На пятнадцать минут назад. Обидчиков уже не было. Их увезли. Люди в форме мыли пол и чинили дверь. Прикольно. Почему-то вспомнилась Ленка.

– Познакомься, Олег, это мой папа. Я же говорила, что он поможет.

Глава 23

Итак, бегство или отступление? Неведомый враг, неизвестны последствия. Только ничего хорошего не происходит. Славик, продавший душу неизвестно за что и неизвестно кому. Ростовщики промышляют жизнями и меняют пыль на вечность. Люди меняются. Заморочки с памятью. Институт и Виктор. Был хорошим, а стал плохим. Умный превращается в коварного, сильный в опасного. Кому доверял больнее предаст. Потому страшатся бывших друзей.

Настало время прощаться. Разбежаться тараканами по разным норам, и ждать, пока пройдет буря. Интересно, как это – быть тараканом? Вопрос – с чьими мозгами? Папа все решит. Спрячет зазнобу так, что никто не найдет. В чем разница с моим предложением скрыться в леса? В том, что пока девочка будет за семью замками, ее проблемы решатся сами собой. А мне, что мне. Уехать из города как можно скорее.

– Есть к кому? – участливо спросил папа.

– Есть, – соврал Олег. Он не знал, но был уверен, что что-то придумает. И потом, оставалась парочка дел.

Нужно было расставаться. Скажите кому – что скоро с жизнью расстанется, и время дай. Посмотрит на мир с жалостью, или как у Достоевского. А ведь все равно ничего великого в эти минуты не совершит. И каждый шаг будет вести к разлуке. Разлука с жизнью – вещь тяжкая, а предчувствия, говорят, еще тяжелее.

– А ты знал, что перед тем, как молния ударит в человека, он посылает в небо такую же, но тоненькую? Он сам соглашается, – проронила Рита. Я знал, что вон там воробьиная ночь. В том краю, где с верхних этажей виднелись горы, сверкали молнии. Далекие вспышки затмевали голодное черное небо. Звезды смотрели жадно и норовили упасть. Небо может обрушиться – подумалось вдруг.

– нет, не обрушится, – она прочитала мысль. Возможно, она и раньше умела, просто не говорила. – Ты должен верить в астрологию.

– Почему?

– По тому, что я о тебе знаю. Если то, что я знаю, правильно, то все будет хорошо.

– В такую астрологию я согласен верить. Просто, когда смотришь на звезды, порой становится страшно, что возможно, их уже тысячу лет как нет на свете, а мы все смотрим и ждем от них предсказаний.

– Не грусти, хватит, – она взяла его за руку, – Я ненадолго уезжаю. Пока все не утрясется. Ты говоришь, что может, их нет, но посмотри в небо – неужели ты не веришь свом глазам? А мне?

– Верю, – сказал он, понимая, что скорее, доверяет.

– Видишь ли, какая штука. Звезды были до нас и будут после. Это как глаза, которые все видели. Они важны астрологам, чтобы ими смотреть. Они важны для всех, потому что все видят. Если они видели, значит то, что было, действительно было. Все плохое происходит в туман или сумерки. Еще в дождь. Обними меня.

Он обнимал и целовал, и понимал, что теряет ее, возможно, навсегда. И что, что было. Он останется со своей памятью и со своей жизнью. Как обломок скалы после бури. Он смотрел и не мог наглядеться. Он говорил, но получалась какая-то ерунда. Как будто нужно сказать что-то важное, иначе жалеть всю жизнь. А где это важное, если оно в настоящем, которое вот-вот уйдет в прошлое?

Он чувствовал ее тепло и прижимал к груди, потому что в этот момент не желал, всем своим существом не желал отдавать ее кому бы то ни было. Но рыцарь, ты слаб а судьба жестока. Плачьте, менестрели. И ты плачь. Вместе с ливнем, что накроет город после полуночи.

Три одинаковых джипа подъехали к подъезду. Три черных бульдога сверкали хромом Ии грели моторы. В них были люди и ждали приказаний. Три черные тени потеряются в ночи, исчезнут, и с ними растает та, которая важнее всего.

– Ты будешь меня искать? – спросила Рита.

– Конечно буду, скажи где и когда. Дай знак, что можно тебя искать, чтобы не привел тех, от которых мы прячемся.

– Ты себя сбереги, нехорошие мысли в голову лезут.

– Какие?

– Не скажу, а то сбудутся. А то ведь гляди, совсем меня забудешь. Но ты помни. – она прижалась к Олегу как к человеку, который может ее от чего-то спасти, – И еще. Опасайся Виктора. Не встречайся с ним, даже не думай.

Одна мысль не давала покоя. Сейчас все происходит. Зачем это? Зачем если предчувствуется самое нехорошее? Зачем расставаться, если вместе? Надо быть вместе. А секунды таяли. Время текло. Хлопнули дверцы машин. Люди ждали продолжения игры, которая шла по неизбежным рельсам. В такие минуты хочется остановить пленку, сказать стоп, и сбросить карты, которые тебе раздали. Вот только за тебя уже все решилось. Остается глядеть в сторону ускользающего поезда, и вот тот, кого любил, становится точкой.

Папа пришел торопить. И действительно было пора. Время пришло уже давно. Просто была доля тактичности, позволяющая стоять на балконе и пялиться на глупые звезды. Говорить о фигне, а после думать о том, сколько тысяч фраз не сказал, а хотел. Не сказал и одной, все теряясь в словах.

Она уехала. В это верить не хочется. Но рычащий темный автомобиль скрылся в темном городе. Ты один. Ты всегда был один, только теперь тебя ополовинили, отобрав самое главное. Настало твое одиночество, нехватка и горечь. Теперь пес бродячий – твой друг, он тоже на луну скулит.

Я бы с ним сигаретой поделился, подумал Олег. Не курит, а жаль. Олег не остался в квартире. Противоречия разрывали изнутри, а тоска давила сверху. Ситуация вышла у тебя из-под ног. Лети, болван, в пропасть. Сам виноват. Теперь у тебя много времени, сражайся с мельницами. Пей пиво с друзьями. Зарабатывай деньги и делай все ок. Только не будет у тебя теперь окея.

Мрачняк давил неумолимо. Хотя чему тут грустить. Всех, кого надо, спасли. Ребра болели, но почему-то не сломались. Крутой папа решит проблему. И заживешь себе долго и счастливо. Переждать бурю и жить себе. Да, успокаивай себя дальше. А может быть, скоро ты придумаешь волшебную палочку?

– Две сосиски в тесте. – женщина в окошке взяла стольник и стала искать сдачу. Возле вещевого рынка их всегда продают, даже ночью. Их едят таксисты и проститутки, промышляющие неподалеку. – одну без горчицы. – Олег посмотрел в сторону хвостатого ободранного,

– Ты и не куришь и эту дрянь не ешь. Пошли выть вместе?

Собака завилял хвостом и они пошли.

Глава 24

Вот теперь пустота улеглась в сердце. Вот настала пора бродить под небом и ждать удачи. Олег становился из лирического суровым, и мрачнел с каждым шагом. Много же шагов он прошел. Утренний воздух пробивал ознобом. Он говорил – ты видел ночь, ты прятался от дождя и дрожал с бродячими псами. Ты такой же пес. Ты устал и хочешь в будку, но туда уже нельзя.

Жги мосты. Сжигай корабли. Город проснется и зашевелится людьми. Они разбредутся по работам, а вечером ужин и чай. Телевизор на кухне и теплая постель. Будет кот мурлычить. Точно. Бармалей. Лена получила ключи и просьбу. Она хорошая. Она будет приходить к тебе в гости. Пока мир не изменится.

В астрологию верить можно, но отчего же не помочь звездам с хорошим раскладом? Один хипарь, в прошлом ученый и препод, говорил такую вещь: предсказания ничто без трактовки. Те же сны – то же самое. Скажи человеку – что умереть во сне к прибыли, уже и не страшно. А если наоборот – кошка черная? Начнем придумывать приметы. Черное мяу – к придуркам, плюющим через левое плечо. Пиво – к пьянке. Друзья – к пиву. Конец месяца – к зарплате. Получается.

Теперь поверим во все и идем дальше. Придумаем законы Ира и уйдем в придуманный мир. Или мир изменим. Вот в чем вопрос. Не хотелось бы в дурочке объяснять, что сейчас будет хип-хоп революция.

Итак, сколько там до поезда? Шесть часов. Многовато. Если исходить из желания изнуренного человека положить свое тело на деревянную скамью электрички и отправиться в пятичасовой сон с прибытием на побережье.

Олег развернул конверт. Четыре листа а4 ждали своей дальнейшей судьбы. Сан Саныч передал пакет и пытался прочитать реакцию. Проницательный старик, но на этот раз он не знал, о чем идет речь. Он просто оказался звеном, и теперь мечтал узнать, какого механизма. Профессиональное любопытство и человеческая тактичность. У него была возможность раскрыть и прочитать. Не стал.

– Знаешь, Олежек, гляжу я на современную культуру, и порой удивляюсь.

– Так удивление, это же хорошо, – попытался перевести Олег, – Куда же без него?

– Удивляться надо, только так, чтобы это радовало. Я о людях болею. Ты подумай, что жизнь человека можно уместить в несколько строк. Даже в книгу – и то плачевно. Вот ты представь, что ты герой чьего-то романа. Как думаешь, день твоей жизни –это сколько страниц? Вот и я про то же. А у кого и того подавно.

– Так это ведь смотря какой писатель, – поправил Олег.

– Дело еще в читателях. Текст воспитывает. Мысли дает. Если их нет там? Если там написано, как человек ест и ходит в туалет? Вот и вся жизнь. А те, кто читают, потом воспитываются, а потом и живут так. Чем меньше слов в жизни, тем проще.

– Но Сан Саныч, а почему герой не может сидеть в сортире? Или отморозить почку? Или что, у балерины нет печени? – Олег понимал, о чем говорит этот милый человек, просто его культура сейчас сама испытывала кризис.

– Есть, конечно. Только наличие печени не делает ее балериной. Так же как и наличие половых органов не говорит об интеллекте.

С ним лучше не спорить. Зачем обижать человека, или самому соглашаться с тем, с чем, по сути, согласен? Но то, что написано в конверте, от меня ты точно не узнаешь. Так будет лучше.

– Сан Саныч, а Оксана точно мне ничего еще не передавала? – если я буду в непонятках, ему тоже будет не так обидно. Меньше к девочке вопросов.

А текст она написала классный. Немного эмоциональный, но мощный. Теперь адреса и телефоны. Журналисты – это бывший журфак. Кто их всех знает? Тот, кто им преподавал. Конечно, преподаватель журфака всегда останется в их памяти, тем более, если есть чему оставаться. Олег знал одного такого человека. Он помогал просто так, не прося ничего взамен. Такие тоже бывают. На этот раз тоже помог.

– Я возьму экземпляр, хочу показать кое-кому, – сказал он на прощание, и наверное, показал. По большому счету, чем больше об этом будет знать людей, тем лучше. И разошлась бумага по миру. Пусть пылает пожарище, пусть горят огни. Олег знал, что сражается в темноте с мельницами, и возможно, не замечает оборотней. Но что их замечать, если сам выть хочешь?

Тогда отступаем. В маленьком городе ждали родственники, с которыми не судьба была видеться столько лет. Может быть, всему свое время? Только теперь в истории начинается новая глава. Другая. С потерями, огорчениями и еще чем-то неизвестным.

В кассе ЖД его вновь посетило ощущение ошибки. Где-то ошибалась система, и можно было заработать по мелочи. Прибережем удачу, вдруг она закончится. До отправления час. Неожиданная мысль осенила, сменяя одно чувство другим. Он не то чтобы сильно верил в Бога, он хотел надеяться, что он есть.

Таксист за полтинник домчал до собора. Недалеко, но взял меньше, чем минималка. Просто не всякого в храм везешь, тем более, если на нем лица нет. Нормальный мужик. Понял. Пусть даже что-то свое, но все равно приятно.

Олег был робок. Просто в церкви он был в последний раз когда в детстве крестили. С тех пор стороной обходил это место, боясь лицемерить. Зайдешь, не крестясь- что люди скажут или подумают. А креститься и кланяться, не до конца зная, что делаешь, тоже странно. Олег купил свечу и зажег. А больше и не надо. Он попросил у Бога, чтоб уберег. Сохранил просто саму по себе. Он не просил о встрече. Он не просил быть ее мужем. Он молил о помощи, если он есть. А когда молил, то знал, что есть. Он оставил огонь мерцать, отсвечивая на лики. И пошел. Батюшка что-то говорил женщине лет сорока.

– Иди с легким сердцем, сказал он ей, и Олег пошел. Так бывает, когда слова слышит кто-то еще. Через двадцать пять минут поезд. Тут и пешком можно. Покурить. На перроне беседовали бомжи.

– Видишь, все меняется. Если такая петрушка пойдет, то дергать придется.

– Не хотелось бы, но вот ведь дилемма получается, – тот, что с бородой, достал чикушку и опрокинул, – И мусорам платить не… да мы никогда и не платили. А вот теперь решать приходится. Того и дело сваливать будем.

Это знак, – подумал Олег. Валить, так валить. Спина приняла горизонтальное положение, а голова ощутила шерсть свитера. Поезд тронул.

Часть вторая. Портрет Марии

Несколько запоздавшее предисловие

Ревность – это форма существования, построенная на гордости, жадности и четком осознании границ своего. Она не имеет цвета, но тяготеет к всякому из них. Она возникает, как страсть, и точит змеей, скрывается и возникает из ниоткуда. В конечном итоге она порождает ревнителей.

– Из ничего ничего не берется, – монах поморщился и продолжил, – отбросьте всякую научную закомплексованность и обратитесь к чистой гипотетике. Представим, что некий благодетель-мессия отправляется в странствие, и по дороге изгоняет демонов. А ему и невдомек, что не все так гладко…

– Я не понимаю, какое это отношение имеет к Марку, – Александр спросил неуверенно и за между прочим.

– Да никакого. Но представьте, если из него исторгнуть дьявола. Огромного, страшного, с копытами и хвостом. Или какого-либо иного… скажете – доброе дело… а кто докажет, что он там был?

Возможно, он и прав. Стараясь забыть Марию, я любил ее. Пытаясь убить любовь я приумножал ее.

– А что если из вашего друга исторгнуть легион дьяволов и распустить их бесчинствовать по всей округе? Ха-ха, – булочка уронила повидло, исчезая за толстыми подвижными губами, – Но вот тут-то и загвоздочка. Ничего из ничего не происходит. Где-то пропало, появилось в другом месте. Страдайте, сын мой, и кто-то будет блаженствовать. Где благодарность? А нигде, тебя еще и в яму подтолкнут. Расскажите, что вас гложет.

Священник имел поразительное качество – выводить из себя, не ломая ситуацию. Он уже битый час терзал свою жертву расспросами, глумясь и кривляясь, сочувствуя и подлизываясь. Он был заботлив, но делал это как-то не по-доброму, подмешивая в самые отстраненные действия какую-то странную суетность палача.

Александр именно сегодня понял это на какой-то миг, но к своему сожалению заметил, что ему некуда идти, незачем что-то ломать, и не видя какой-либо иной смысл чего-то иного, он продолжал эту странную беседу, поглощая сладости и кофе, добытое где-то странным существом, грузно восседающим напротив.

– Я слышал, к вам приезжает ваш друг, а вы так безрадостно о нем говорите. Может быть, он болен и несчастен? Или же он мерзок и гадок? В таком случае, вы не лучше своего друга. А может быть, вы собираетесь улыбаться недругу? Тогда я беседую с лицемером.

– Нет, Марк хороший человек, просто замечательный. – интонация выдала что-то внутри, и удар не заставил себя ждать.

– Лучше или хуже?

– Кого?

– Тебя, мой друг, тебя.

– Лучше. – Безразличие вернулось к Александру, но было поздно.

– Лукавите. – священник почти пропел, не отводя беспокойных глаз.

– Нельзя говорить о том, какой человек лучше, какой хуже. Все относительно. Вы слышали о том, что между друзьями не выбирают?

– Но ведь выбирают? Ведь говорят! Бог один, и истина одна, и тот, кто владеет миром, тоже один, а также женщиной, и судьбой, и последним глотком воды. Твой друг желает отобрать у тебя все самое дорогое… зачем? Да так просто, из прихоти. Выбирайте, Александр, вы или он. Пусть ваш друг очень прекрасный человек, но он неспособен так смотреть на мир, как вы. Так любить, чувствовать и понимать. Он не сможет пользоваться тем, что ему уступят. Не лукавьте, мы всегда выбираем.

– Откуда ты взялся, святой отец? Тебя гнали палками, или по тебе плакали? – Александр за долгое время в первый раз задал вполне разумный вопрос.

– Важно, что я здесь. Вы мое божество, я готов поклоняться и служить. Отдать последнее и вытащить душу.

– У вас в дурдоме все такие?

– Не спешите с выводами, любезный друг. Вы божество, но в самом варварском смысле. Вы просто средство для достижения цели. Я прошу, и приношу жертвы… конечно, это все в переносном смысле.

– В таком случае, я свободен в своем бездействии, я же бог. – театральность на миг посетила его жесты, и он величественно откинулся в кресле.

– не совсем. Бог должен либо давать, либо быть грозным и устрашающим. На последнее и не рассчитывайте.

– Так чего же ты хочешь, раб?

– Неужели неясно? У меня толстые неловкие пальцы, дрожащие руки и скверный вкус. Я другой и сделан для другого. Я не могу, в конце концов, видеть мир вашими чужими глазами. Я прошу не так много, всего лишь икона. Всего лишь маленькая просьба, причем не за бесплатно. – Священник был как раз тем, кого можно было назвать ревнителем, и в его глазах вспыхнул огонек алчной заинтересованности, какой имеет место у ростовщиков или шулеров. – Неочищенный бриллиант, но каковы размеры! – к удивлению Александра камень выкатился из широкого рукава и засверкал замысловатыми гранями.

– Мне всего лишь нужно видение и немного красок. Немного стараний и…

Разговор оборвался стуком в дверь, и где-то в глубине человеческого естества молодого человека забилось что-то похожее на надежду. Он понимал, что более неспособен выносить свою жизнь, и чувство, ждавшее очень долго, в который раз уловило близость выхода из смыслового лабиринта. На пороге стояла всего лишь Лиза.

– Я забыла ключ, я больше так не могу. – по щекам текли слезы, и она уткнулась в плечо Александра, не видя, что на его лице показались холодность и отчужденность. – Я должна ему все рассказать, я так больше не могу.

– Тише, тише. Я тоже не могу. – он прижал ее нежно и заботливо, но почему-то потерянно смотрел в сторону. Он понимал, что что-то уже изменилось.

х

х

х

– Мертвое, все мертвое. Старые изъеденные доски, стол, полумрак. Безжизненная паутина и монотонный гул моря. Такой же, как два года назад. Жизнь назад, а может, еще и раньше. Тогда все было такое же пустое и преходящее, как суета, мысли о будущем и любовь, наивная и беспечная, настолько, что способна бросить все и всех к своим ногам. Все мертвое, – пронеслось в голове, для того чтобы в который раз попытаться убить воспоминания, так подло выползающие из-под асфальта размеренной жизни.

Вот и осень в душу пришла. А еще завтра нужно отправиться в город, и пополнить необходимый провиант отшельника. В большой город. Нам свойственно давать определения, меняющие всю нашу жизнь. Определения-краски и размытые штрихи. И песочные часы памяти вновь перевернут те же крупицы, и все заново, но по-другому.

Мария ушла в большой город, а после исчезла из этого маленького мира, оставляя разрушении, пустоту и серый бесцельный пепел воспоминаний. Разве мог он, тогда еще слишком юный и незрелый, думать что все будет так?

В тот день, оставшись на желтеющем пляже, Александр искал оправдание. Нет, не себе, а их будущего. Он осознавал, что маленький городок быстро узнает о запретном чувстве, о том, что двое дерзких решили подорвать сложившиеся устои счастливого, скучного, унылого и традиционного быта.

Что им не дадут быть вместе многочисленные дальние родственники и друзья знакомых. Те, что наконец найдут себе новое развлечение. Столь долгожданное и сладкое, что будет множество трудностей, от которых можно уйти, сломать, взорвать и победить. Волевым усилием титана разнося оковы и железные путы.

Он рисовал в своей фантазии этого великана. Страшного и уродливого, из огромного глаза которого люди сделали источник. В глубинах скрывался хрупкий цветок, дающий жизнь. Вселяющий силы и сбрасывающий цепи мрачного плена.

Оправдание было. Оно не желало оправдываться, но отстраняло весь остальной мир. Оно скрывало влюбленных от жадных взоров толпы и питало внутренний огонь.

– Я подарю тебе все краски мира.

– А есть ли среди них те, что рисуют счастье?

– Да, это те самые, что создали нас.

– Мне хорошо, но я боюсь… не делай мне такого подарка. Ты не знаешь, что рисуют все краски мира.

Эта фраза после очень часто звенела тугим колоколом, разрушая привычное спокойствие. Очевидно, влюбленный человек испытывает чувство, имеющее наибольшую близость к тому, что зовется свободой. Он не привязан к чему-либо, но готов отдать это тому, кто не примет его подарок.

С другой стороны, это свобода творца, стоящего у истоков рождения. Того самого, что станет отправной точкой для отсчета времен и эпох. Итак, я дарю тебе нашу судьбу. Спасибо, я тебя тоже. А на улицах ходят прохожие, гудит старый уродливый порт и кто-то выбрасывает якоря. Глупые. Они не видят. Не знают… и никогда не… ведь они – непосвященные. Они не боги. Они неспособны быть такими же свободными. Настолько, чтобы взять в жены сестру. Настолько.

Виновны ли они в том, что рождены от одних родителей? И можно ли говорить о вине, ведь так же поступали первые люди. Кровосмешение было оправдано хотя бы тем, что никого больше не было. Кроме него и Марии тоже никого не было, а род человеческий не мог прерваться из-за предрассудков. Они были единственные из миллиардов, и, очевидно – во все времена.

Его мысли превращались в пылкие речи ораторов и поэтов. Военоначальников и лесных разбойников. Он был влюблен и думал о ней. О той босоногой девчонке, что ушла в огромный город и предала. Нет, не предала. Скорее исчезла. Предательство имеет смысл только тогда, когда есть что-то общее. Он любил ее, и мысленно создавал миры их любви, защищая их от окружающих, сражаясь за независимость и свободу и уничтожая иллюзорных исполинов.

Что думала она не узнает никто. Она поселила надежду и сбежала. Возможно, испугалась или отдалась течению. Или же в ее сердце однажды одержал победу чудовищный великан, один из тех, что так легко падал, пораженный умозрительным мечом Александра. Или же, она оказалась сильнее, и просто победила это нелепое юношеское чувство, мимолетно вспыхнувшее между братом и сестрой. Между теми, кто по праву рождения вместе. И потому не вправе быть вместе.

Никто не узнает, что было на самом деле. Ни Александр, ни тот, кому она доверила таинственное золотое кольцо, до сих пор блистающее на ее большом пальце ноги, ни весь никчемный и ненужный суетный мир, творящий из быта, уюта и притворного счастья иллюзию спокойствия и стабильности.

Жаль, что их чувства остались в них. Александр думал о том задумчивом юноше, как о ком-то другом, чужом и далеком. С улыбкой вспоминая его жаркий пыл, наивные мечты и столь мгновенное взросление, когда буквально в один день он стал творцом мира, как оказалось, столь хрупкого и ненужного, что ему суждено было погибнуть на следующий день.

Этот мальчишка что-то твердил ему об античных богах и королевской крови, о счастье и судьбе, вызывая усмешку и усталость лица. Этот юноша давно погиб. Все мертвое и забытое. Прошлого нет. Но, к несчастью, он выжил.

Вырубив себе пещеру в недрах сердца, скрывая от других свои уродливые шрамы и изувеченные конечности. Так бывает, когда герой становится чудовищем, и прячется в черной темноте. Так случилось и с Александром. И он в который раз смахнул вырвавшиеся обрывки памяти. Оглядел свою мрачную обитель.

Стол, заботливо ждущий гостей и готовый к чаепитию был заставлен грязной посудой. Пыльный ковер, выцветшее старое дерево и скрипучие доски. Гротескные картины венчали его уют, и лишь окно, в котором светилось серое вечернее небо, в симфонии уныния и запустения казалось живым.

Не включая свет, Александр созерцал сумрак, пытаясь убить накатившиеся чувства и боль. Глядя на сырость осени и грязь далекого города, и иногда саркастически улыбаясь. Еще чуть-чуть, и можно сойти с ума. А ведь ничего больше нет. Все мертвое. Все, – произнес он, для того, чтобы успокоиться.

х

х

х

Александр любил Марию уже давно, но при всей своей искренности чувств, так и не мог понять, как. Представьте себе марионетку, играющую с кукловодом. Заставляющую его, энергичного деятеля и творца, вносить в ее пассивную инертность жизнь и озорство. Эмоции и страсти. А также самую большую страсть – игру. Игру со всем, что попадало в ее поле зрения. В том числе и со своим покорным повелителем.

Мария не была такой марионеткой. Но тем не менее, в ней было что-то такое, что притягивало и отталкивало одновременно. Заставляло любить не ее саму, а что-то в ней, то, без чего этот мир, со всем его разнообразием и великолепием, поблекнет, потеряет краски и смысл. В то далекое утро ничего не предвещало беды. Но все же, отсчет невероятной цепи событий можно начинать с тех самых невинных штрихов, которые ничего не означали, но тем не менее, закрывали все двери назад, по которым смущенная душа могла бы вернуться к прежним устоям.

То утро сверкало синим и бирюзовым. Еще белым, но это лишь тогда, когда солнце разрушало спокойствие бездонных глубин и рассыпало повсюду ослепительные блики. Они летели вверх, вниз, в темень усталого порта, а также на веранду, где пили чай, веселились и смеялись.

Тогда к Александру очень часто приходил его друг Марк. На самом деле у него было другое имя, гораздо проще и даже неприметнее. Но его звали Марк, потому что так звали одного из апостолов, на которого по чьему-то ошибочному утверждению, юноша был похож.

Обретя новое имя, Маркочень изменился, и стал Марком. Он стал задумчив и открыт, одухотворен и в то же время обрел смирение. Он стал одеваться так, как одевался бы апостол Марк в двадцатом веке. И постепенно превратился бы если не в святого, то точно в мудреца, когда б не одно но, остановившее его развитие.

Он был влюблен в Марию, сестру своего друга Александра. Юную и красивую. Ту самую девушку, которая в то утро сидела напротив него, одну за другой уплетая тортинки, покрытые Бизе и какой-то замысловатой глазурью. Ее босые ноги, пропитанные бронзой, скрывали один секрет, придававший ее образу еще одну грань. На большом пальце она носила золотое обручальное кольцо, когда-то подаренное ей прадедушкой, известным авантюристом, который впоследствие стал капитаном.

Перед смертью этот человек необычайного мужества и огромных размеров, похожий на огромного титана, обретшего человеческий облик, отягощенного мудростью, страданиями, а главное – силой, способной выдержать страдания, подарил большеглазой девчонке гораздо лучше справляющейся с самодельным луком, чем с иголкой, свое обручальное кольцо.

По легенде, его подарила какая-то персидская принцесса. Оно было таких размеров, что наилучшим местом для него оказался большой палец ноги, красивой и стройной, касающейся истертых досок деревянного пола, где сидели трое и пили чай. Веселилась почему-то только Мария, которая вдруг попросила Марка показать свои пальцы и нарочито выразила притворное сожаление.

– Слишком узкие. – после недолгой паузы задумчивости, она добавила, – Не расстраивайся, некоторым и такие нравятся. Тонкие черты – признак женственности. Ничего, приглянешься какой-нибудь великанше. Ты же знаешь, что гармония ищет противоположности. – она смеялась звонко и весело, отпуская шутки и колкости и сама же им аплодируя. Александр был не здесь, так как будто бы думал о пустоте. Но при всей своей отрешенности, он как никто был лучшим собеседником, в отличие от Марка, который при всей рассудительности, спокойствии и терпимости, был не в себе.

Он нервничал и пытался излить свое зло на кого-нибудь, падая в смысловую яму. Он пытался затянуть туда еще кого-нибудь, и еще больше нервничал. Мария была тем человеком, который его менял и сжигал внутренне, превращая радость в нечто близкое боли и унижению.

– Вы встречаетесь? – спросил Александр. Он задал этот вопрос как бы за между прочим, но то, что на миг ожидая ответа он попытался занять чем-то пальцы, выдавало в нем нетерпение.

– Ну да… – ответил Мерк, и слово «наверное» застыло у него на губах. Все поняли слабинку, и девушка поспешила добить своего незадачливого поклонника.

– Конечно же нет, – но сказав это, она взяла его за руку, ничуть не сопротивляясь его ласкам. Александр чувствовал себя победителем, глядя на беспомощность своего друга. Как можно быть таким идиотом, чтобы считать своей ту, которая тебе не принадлежит? Обнимать оболочку, не различая в ней чужого?

– Ты зря так обращаешься с Марком. Его нужно жалеть и чутко относиться к его ранимой натуре, – сегодня Александр ненавидел своего друга и с радостью наблюдал его душевные страдания, так, как будто каждая внутренняя рана вела соперника к гибельной черте. Марк не видел этого и не ненавидел Александра. Это чувство он адресовал той, которую ласкал, понимая, что она – его демон-искуситель. Без победы над ней он никогда не обретет душевного равновесия.

– Вот у моего брата пальцы действительно мужественные. Они не толстые, но суставы… о, они придают ему такой шарм! – девушка посмотрела испытывающее, и продолжила что-то рассказывать о философах и артистах, о том, что судьба человека написана на его ладонях, а характер узнается по костяшкам на пальцах.

Марк продолжал жаловаться на свою судьбу и то, что все женщины, как одна, похожи друг на друга. Мария смеялась и говорила, что Марку не стать капитаном дальнего плавания, а Марк говорил что-то в ответ, и солнце уже не пускало блики, и из-за окон дышал зной, и какие-то слова и все остальное превращали этот маленький мир в бессмысленный ад, из которого необходимо бежать.

Он так и не понял, куда делся Марк, но, подняв глаза, он встретился взглядом с прекрасной женщиной, олицетворявшей собой всю женственность, мудрость и красоту, о которой можно было мечтать. Их губы слились в поцелуе так, как будто ждали этого всю жизнь. Он ласкал ее грудь, вдыхал аромат волос и снова осыпал ее поцелуями. В этот миг откровения он почувствовал счастье. Самое огромное и острое. И самый страшный страх. Ужас того, что все может закончиться. И снова блаженство, вспоминая которое, уже после он понимал, что причина его скорее была вызвана не самими поцелуями или ласками, а ощущением откровения. Искренности того, что она есть. Есть, такая, какая она есть. Такая, какая она есть для него.

И ласки и поцелуи, и каждое прикосновение – как тонкие штрихи подчеркивали это право обладания не ею, а чем-то общим, тайным и чистым, касающимся только их двоих. Мария отстранилась от него и прислонила палец к губам в знак секрета.

– Ты должен подумать и решить.

– Я уже решил.

– Нет, не так. Ты должен подумать. До завтра. – она прикоснулась к губам и исчезла, оставляя миллиарды сверкающих мыслей. Она ушла в большой город, где жила ужее несколько лет у тети, которая осталась одна. Город не был большим, но по сравнению с домиком на отшибе средь гор и песчаного пляжа, уединенным и старым, город был большим городом.

Туда шла девушка, ступая босыми ногами на песок. Такой же желтый, как то кольцо, которое сверкало на ее большом пальце, и которое так хорошо бы сидело на безымянном пальце Александра. Он думал об этом, еще о ней. Еще ему было жаль Марка, которого он почему-то уже не ненавидел. Он был безумно счастлив, а также понимал запретность их любви.

Он не знал, что завтра поговорить им так и не придется. Что Мария уедет на два года в столицу, что Марк исчезнет куда-то. Что через два года она вернется порездом, женой Марка. А на большом пальце ноги будет сверкать все то же золотое кольцо. Александр не знал этого и думал о завтра, о ней и о себе.

х

х

х

Маленькие городки тем и славятся, что в них все друг друга знают. Знают своих негодяев и добродетелей, неудачников и красавиц, и этим на самом деле почти не отличаются от больших городов, где стоит попасть на гребень волны, и о тебе уже говорят. Стоит натворить что-либо ужасное, и ты на первой полосе. Хотя иные со мной могут не согласиться. Александр был тем человеком, которого знали и более того, ползучая слава давала свои побеги даже в столице, увозя туда его творения, а также их незадачливых обладателей.

Он вел праздный образ жизни молодого и талантливого художника, и рисуя, зарабатывал на все необходимое для его не очень-то притязательной натуры. Из-под его кисти выходили портреты и пейзажи, достаточно ярко и точно выполненные. Но в них была еще одна особенность, отличавшая его работы от иных, обычных. Они передавали характер и настроение, причем молва об этих свойствах значительно увеличила число заказов молодому и перспективному.

Он был достаточно умен для своего возраста, и красив собой настолько, чтобы сниться некоторым юным красавицам, но слава кутилы и сластолюбца заставляли в который раз предупреждать своих дочерей об опасности, скрывающейся в старом доме, спрятанном у окраин города. Где-то недалеко от сурового порта, с видом на пушистые, небрежно разбросанные скалы.

В уединенном доме нередко случались пирушки, завсегдатаями которых становились молодые люди с сомнительной репутацией, залетными деньгами и неопределенными целями. Александру вместе со старым деревянным домом достался скрывающийся в его недрах винный погреб. С его помощью,, молодой человек часто прославлял Диониса, но он тогда не догадывался, какую роковую службу сыграет это место в его будущей жизни.

«Школе утонченного разврата требуется новая богиня» – можно было прочитать в газете в строке объявлений, с указанием адреса того самого дома, где Александр в свое удовольствие срывал плоды попутного ветра и случайных течений.

Он не жил без цели. Он очень хотел в нее верить, не видел смысла в каких-либо изменениях и сжигал свою молодость, пока она была способна воспламеняться яркими и причудливыми кострами, оставляя у себя греться множество таких же странников, как и он сам.

Удобное расположение его жилища почти не имело недостатков, тем более для человека с бурной фантазией и достаточно комфортно себя находящего как в одиночестве, так и в шумных компаниях, тех, что, подобно разбойничьему нашествию, наполняли эту странную обитель музыкой, выпивкой и юными искательницами приключений.

Но среди случайных гостей было несколько тех, кто чаще других ступали на деревянный пол старого дома. Кто считали его своим и ревностно относились к всем иным, и по их мнению недостойным. Такой была Лиза, человек на первый взгляд совершенно не вписывающийся в пестрый, разгульный мир молодого художника. Одинокого и привыкшего скрывать свое одиночество в буффонадном шутовстве и странных забавах. Дочь вполне состоятельных интеллигентных, но состоящих в разводе родителей, аккуратная и правильная во всех отношениях, она также правильно успела выйти замуж за достаточно богатого, но не совсем воспитанного человека, который, видимо, любил ее, н по-своему.

Очень часто бывал в командировках, занимался делами, в иной раз забывая об остывающем ужине и давно остывшей постели. Тогда девушке приходилось искать невинные развлечения, способные как-то скрасить внутреннюю пустоту. Она не могла представить, что тот день, когда она обратится к замкнутому и странному художнику, так изменит ее жизнь.

Кисть уверенно выводила то, что она знала о себе и немного лгала, льстила, подчеркивая беспечное выражение глаз. Она не была красивой, но делала себя таковой. И то, что она хороша собой, мог сказать всякий. Светлые волосы спадали на немного округлые плечи. Белая блуза просвечивала секрет, туго стянувший ее дыхание. Длинные стройные ноги и пухлые губы, признак чувственности, а также легкий румянец, означающий здоровье и порочное стеснение.

Такой она предстала в первый раз, и такой ее запечатлела кисть, с одним лишь изменением. Кисть написала ее свободной. Той, какой она стала после. Той свободной рабыней, что с блеском озорства скрывает свою тайну, и каждый раз, гордая и довольная собой, возвращается к своим оковам.

В тот день она хотела получить свой портрет, но мечтала о другом. Любопытство, неловкость и похотливый страх заставляли ее говорить какие-то глупости, краснеть и жеманиться. Почувствовав приступ духоты, она расстегнула верхнюю пуговицу своей ослепительной блузы, но потом зачем-то застегнула обратно. А пальцы перебирали в руках что-то. Она подумала, что выглядит сейчас очень глупо, и от этой мысли еще больше растерялась.

– А это правда, что художник забирает себе частицу души? – она запнулась, почувствовав на себе уверенный взгляд.

– Нет, все врут. Тем более, зачем мне ваша? Будьте спокойны.

Лиза была гораздо умнее и осторожнее, чем та девчонка, что по своей глупости попала в неожиданную ловушку в уединенном доме известного странного человека. Причина крылась в ней самой. В желании изменить привычную скуку жизни и неподдельном стремлении почувствовать себя женщиной, красивой и желанной.

Она совершенно спокойно открыла для себя тот факт, что ступени привычной дозволенности были пройдены ей гораздо раньше в фантазиях или мечтах. Она понимала, что ее неловкость – лишь часть игры, причем освобождение от нее должно иметь и другие последствия, жажду которых она ощутила с необычайной ясностью.

Домой она возвращалась уже утром, когда город уже просыпался и абсолютно не обращал внимание на ее усталый и уверенный шаг. Город не спрашивал ее, где картина, за которой девушка отправилась в известный дом на отшибе, и где осталась частица ее души. Она вернулась в тот дом, где иногда остывал ужин, и ее ожидала лишь пустая и холодная постель, но белая и поддельно чистая.

Она поселила здесь ложь, сама перенесясь туда, где ее озорная улыбка, победно осматривая новую территорию, располагалась среди других случайных трофеев. На стене той самой, где еще было окно с видом на море и нелепые скалы. Она стала еще одним персонажем невероятной истории, которая была выдумана замысловатыми линиями старого деревянного пола жилища одинокого холостяка.

Она стала частью жизни Александра, хотя он никогда не придавал ей значение. Он недооценивал ее, и даже когда писал портрет, не осознавал, что пишет свой. Она стала частью его жизни, незаметно и долгожданно. Она лгала и понимала, что лжет, и в этом также была похожа на своего художника. Если бы не несколько неопровержимых доказательств ее реального существования, можно было бы решить, что она – плод его фантазии. Своего рода зеркало

х

х

х

–Не смешите меня, Александр – слишком старомодно и претенциозно. Просто Алекс.– монах спустил капюшон и пробормотал что-то на чужом языке. Речь идет о еще одном персонаже, совершенно нелепо вписавшемся в привычную жизнь старого дома на окраинах. Того самого, о котором уже не мало было сказано ранее.

В тот день солнце палило особенно жестоко и казалось, что деревянные доски, хрустя и ссыхаясь пожираются какими-то невидимыми насекомыми. Солнце висело высоко, почти недосягаемо, и своей безнаказанностью могло испепелять испачканный мир под ногами. Глаза резало от яркого света и воздух, знойный и расплавленный, мог создавать множество разных миражей, но человек в черной сутане, небритый и пьяный оказался вполне материальным и настоящим.

Он перешагнул за порог и ввалившись за безропотно гостеприимный стол, вместо приветствия грязно выругался и сказал что поживет здесь некоторое время. Взамен он готов разрешить молодому человеку нарисовать свой портрет. Не дожидаясь какого-либо положительного ответа, толстые пальцы засуетились, развязывая черный мешок и на столе появилось что-то типа соленого мяса.

С необычайной проворностью монах схватил руку Александра и вдавил его кисть во что-то бело-розовое и бесформенное, похожее на глину или пластилин. Спрятав слепок, и видимо успокоившись, он налил себе и молодому человеку, осушил кружку и уснул повторяя какие-то бредовые фразы.

Нельзя сказать, что он был нужен одинокому художнику, или он его оставил у себя из жалости, или корысти. Был лишь один какой-то странный интерес, близкий с равнодушием. Течение принесло новый сюрприз, и оставалось лишь ждать продолжения.

Странный монах не имел имени, вернее не говорил его, тем не менее, всячески подтрунивая над именем Александра, он сумел сочетать наглость и утонченную деликатность, близкую к аристократической манерности. Вместе с тем, этот субъект был похож на огромную муху, неожиданно ставшую человеком.

Он был небрит и пьян постоянно. Его однотонно чернокоричневогрязная одежда, по всей очевидности, была его единственной одеждой уже несколько лет, причем в ней он умудрялся спать в самых непринужденных местах. Он сразу заявил, что не претендует на первый этаж или веранду, но решительно намерен спать на чердаке.

Александру было интересно это новое явление в его жизни. Этот человек был по сем признакам необычен и неестественен, таков как-будто сбежал из книги какого-нибудь извращенного писателя. Он не был не другом, ни собеседником, ни наставником. Никогда не претендовал на роль натурщика.

Но одну нишу, давно пустовавшую, он занял с необычайной легкостью. В старом уединенном доме давно не было домашнего животного, и теперь оно появилось. Грязное и неопрятное, жирное и орущее по ночам какие-то песни на чужом языке, оно было как нельзя более удачным дополнением разнузданной жизни молодого кутилы.

Александр не показывал его как диковинку, но и не скрывал о его существовании. Иногда его гости периодически шутки, что если кто-то по глупости решит жениться, у них на то уже заготовлен свой собственный священник.

Но был один человек, которому новый обитатель сразу пришелся не по душе. Привыкшая к чистоте и порядку, Лиза с первого момента знакомства почувствовала яркую неприязнь и отвращение, когда толстые небритые губы в галантности прикоснулись к ее левой руке. Он задержался на миг и отпустил какой—то пошлый комплимент.

Лиза, кроме неприязни, испытывала к этому человеку еще одно чувство, гораздо более сложное и непонятное. Ощущение страха и леденящей опасности. Она приходила в дом своего любовника, для того чтобы почувствовать себя счастливой, укрывая свое счастье от остальных и пряча страсть в глубине сердца.

Об их связи не знал никто, хотя это достаточно смелое заявление для маленького, вполне замкнутого городка. Единственный свидетель не источал опасности разглашения. В нем было нечто худшее и коварное. Он был всегда приветлив и деликатен, по отношению к юной леди, как он ее называл, но это звучало несколько нарочито и угрожающе. Представьте, что за вашей спиной подливают яд или мысленно пытают в казематах святой инквизиции.

Она несколько раз говорила с Александром по поводу сомнительного гостя, но молодой человек относился к ее доводам с аскетическим спокойствием. Даже те качества, которые раздражали ее особенно, не приводили ни к каким решительным действиям, ведущим к устранению неприятного гостя. Он совершенно непринужденно продолжал сквернословить, плевал в самых неподходящих местах и каждую субботу привозил из города портовых проституток.

Лиза никогда не оставалась с ним один на один, и под ощущением защиты своего любовника старалась ранить, обидеть или поиздеваться над новым обитателем старого дома. Он был по христиански терпелив, на первый взгляд, не замечал, прощал, не помнил зла и отвечал добром на колкости.

Вот только веяло от этого терпения чем-то нехорошим. Зло копилось, росло и видоизменялось. Оно читало и проникало внутрь, оставляя все больше опасности ответного удара, куда более холодного и профессионального, нежели выпады запутавшейся девушки.

Случилось так, что в тот день молодой человек куда-то отлучился и Лиза застала в гамаке на веранде неопрятную жирную тушку, распевающую в свое удовольствие какие-то песни.

– Мое почтение обворожительной юной леди.– он сделал глоточек привычного пойла и продолжил:

– Зря вы так меня не любите. Вы ведь сражаетесь за то, что вам не принадлежит. Я ведь все про таких как вы знаю,– почувствовав замешательство в секундном молчании, он продолжил. – Поговорим об изменах. Есть люди, для которых предать, что воды выпить. А юная леди смогла бы прожить здесь всю жизнь? Нет, бегала бы к какому-нибудь богатому ухажеру!

При всем его цинизме, он был прав. Лиза это понимала, и чувствуя потаенную опасность, ненавидела все больше и больше. Александру же, скорее импонировало их маленькое противостояние и он созерцал его с интересом. Он отмечал в себе еще одно качество. Видимо в жизни произошло что-то плохое, ведущее к страшной пропасти. Что-то в нем самом, что является результатом страданий и морального падения.

Он понимал, что с трудом различает плохое и хорошее и раньше, при других обстоятельствах, не был бы столь безразличен к осквернению собственного дома и вмешательству в привычную жизнь, которая оказалась непредсказуемым течением. Нет, она не прибивала новые и странные подарки, но сама бросала молодого художника, куда ей вздумается.

Александр стоял на холме и видел, как в дом вошла девушка, светлая и приличная. Такая которая, видимо, может сделать кого-то счастливым. Он знал, что она пришла к нему, чтобы подарить себя и получить немного счастья, но спускаться ему не хотелось. Словно под действием гипноза он смотрел на кровавый шар, тонущий в море и думал о другой. Когда-нибудь все мы утонем,– пронеслось в голове и глупый ветер, подхватив его мыли, развеял их над малиновой рябью воды.

х

х

х

Предложение старого монаха показалось заманчивым, ведь действительно, написать икону никогда не приходило написать Александру в голову, и при всем безумстве происходящего, он про себя мысленно согласился с чудным предложением. Нет, он не столько верил в подлинность обещаний этого пройдохи, но сама идея его почему-то вдохновляла.

Устав от утреннего плавания, он поспешил обрадовать своего незадачливого гостя, и сообщил ему о своем решении. Началась работа, кропотливая и напряженная. Штрих за штрихом вырисовывались на благодарной поверхности, а монах увивался рядом, и утверждал, что это только репетиция.

Он явил собой всю неподдельную придирчивость, какую можно себе представить. Он как полоумный расхаживал взад и вперед, повторяя, что необходимо сконцентрироваться, что нужно больше верить, или хотя бы вспомнить, как верили другие.

Что-то мешало сосредоточиться, и Александр вполне четко понимал это. Прошло уже почти два года, а он так и не мог забыть. Он думал о Марии, и еще больше размышлял над тем, как часто думала она о нем. Вспомнит ли она что-нибудь? Или это все было иллюзией, игрой, шалостью? Какой ее сделало неожиданное взросление? И захочет ли она стать той прежней Марией, которая ушла в большой город по желтому песку, босыми пятками с золотым кольцом на пальце.

Птицы уже кружили над палящим зенитом, и молодой человек неожиданно для себя услышал манящие запахи жареного мяса. Оказалось, что из монаха вышла замечательная кухарка.

Крольчатина, испанский соус, вино и какие-то наскоро порубленные экзотические фрукты. Все это придавало эффект внезапной заботливости. Было удивительно наблюдать, как этот странный человек менялся на глазах, показывая вершины изысканности или любезности.

Он услужливо отправлялся за покупками в город, доставал все необходимое, словом – дни напролет посвящал всего себя ублажению мельчайших потребностей молодого художника. Он с фанатическим остервенением драил досчатый пол и повторял, что нужно верить, верить и еще раз верить.

– В кого, в Бога? – спросил Александр.

– Нет, в то, что все получится.

Так или иначе, вопреки стараниям, икона не получилась. Александр был удивлен и немного зол на себя, ведь будучи человеком, привыкшим к успеху, он неожиданно потерпел неудачу. Монах не терял самообладания и бесноватой надежды, обещал какие-то неземные краски и все твердил, что нужно верить и отрешиться от всего. Что-то определенно мешало сосредоточиться. Что-то необходимо было срочно исключит навсегда, или хотя бы на время.

Сквозь прозрачные стекла веранды было видно, как по пляжу, держа в руке вечерние шпильки, шла девушка, светлая и похожая на именинный торт. Лиза была немного пьяна и в очередной раз терзалась от одиночества. Да, что-то мешало, что-то отвлекало. От нее необходимо, нужно избавиться, и тогда все получится.

– Я снова рад видеть юную леди. – монах сказал это улыбаясь, и мысленно вынося смертный приговор. Он действительно был рад ее видеть, ведь он нашел причину неудачи, и теперь не упустит своего. Нельзя, чтобы эта пустая, даже самой себе ненужная оболочка смогла нарушить его планы.

х

х

х

Можно ли быть с человеком, который тебе неинтересен? Скорее нет, чем да. Все очень просто. Интерес есть, но его не хватает. Простой пример ущербных отношений. Безвыходность, на которую добровольно соглашаются. иногда от скуки, иногда от отчаяния, а когда… кто знает, почему. Теплый вечер сушил волосы и качал корабли на почти невидных янтарных волнах.

Запах будущего лета и отдыха готов был смениться предчувствием приключений и вседозволенности, и вот уже ленивые парочки прятали жир под легкую одежду, красавицы прихорашивались, а ветер становился прохладным и пряным. По шумному приморскому парку, похожему на все парки таких городов, на почтительном расстоянии друг от друга шли двое. Мужчина и женщина.

Их не интересовали нескончаемые ряды одинаковых и дешевых побрякушек. Они шли для того, чтобы затеряться в родном городе, консервативном и замкнутом, таком разном и одинаковым. На стройных ножках прекрасно сидели дорогие сандалии, купленные на деньги того другого. Легкое платье неплотно облегало, но позволяло угадывать телесную привлекательность. А декольте обещало доступную близость.

Она сама себе напоминала красивую куклу, или конфету в прекрасной обертке. Но это было все, что у нее было, и она с педантичной маниакальностью украшала и создавала свое тело, впадая в депрессии по поводу лишних граммов веса или цвета лица. Красота была защитой, красота была оружием, да пожалуй, смыслом жизни молодой женщине, и втайне она мечтала умереть прекрасной, не дожив до сорока.

Она умела рисовать красоту в других, и возможную красоту. Она с легкостью давала советы знакомым, в голове рисуя образы того, какими они могли быть. Она научилась создавать не только себя, и вот теперь шагала по нагретым тротуарным плиткам, фиксируя заинтересованные взгляды, провожавшие ее легкую поступь. Тот, кто был с ней, должен был оценить столь дорогой подарок, доставшийся ему слишком легко. Но он не ценил, он думал о другой и отмечал недостатки своей спутницы.

Они шли на некотором расстоянии, дававшем возможность оправдаться перед незадачливым супругом, привыкшем надолго оставлять свое сокровище, как он любил ее называть. Сокровище. Это слово часто проносилось в на первый взгляд смазливой и глупой голове молодой женщины.

То, что скрыто в крепком дубовом сундуке вдали от всех. Его нужно охранять и прятать, а ей хотелось блистать. Поражать красотой, вызывать зависть и желание. Он же покупал дорогие тряпки и безделушки, оплачивал косметику, салоны и беззаботную жизнь Она не должна была работать, но дома сидеть тоже не хотела. Вот только свет общества провинциального городка немного отличался от шикарных тусовок звездных журналов. Временами она очень остро ощущала себя ничтожеством и совсем раскисала, но тогда на помощь приходили походы по магазинам и эти самые взгляды вслед.

Александр шел рядом и понимал, что представление предназначалось ему, а для пущей понятливости Лиза обронила фразу о том, что вызывает по отношению к себе какое-то нездоровое внимание противоположного пола. То, что должно было вызвать ревность, породило только усмешку. Девочка оказалась как ладони, даже жаль бедняжку. Она не для него старалась, а для себя.

Это было ясно и не рождало иллюзий. Но ей нужен был одинокий художник, как отдушина, как шанс выбраться из сундука и справиться с внутренним противоречием. Глупости ради, она пыталась связать его ревностью или красотой. Иногда мечтала, что было бы, если бы они были вдвоем. Иногда просто приходила и брала свое. В конце концов, в ее голове родился образ Александра, который ей нужен.

Преуспевающий художник, любящий безмерно свою прекрасную музу, способный дать ей деньги и путь в свет. Она видела себя женой знаменитого художника, вхожего и желанного во всех богемных тусовках, но понимала, что это невозможно.

Александр был самим собой. Запутавшимся в себе, не столь удачливым, как хотелось бы, иногда слишком слабым создателем дешевых картин. В его доме жил отвратительный бомж, которому художник потакал и потворствовал. Он не дорожил Лизой, да пожалуй – всей своей никчемной жизнью. Ей нужен был другой человек, но почему-то тянуло к жтому высокому, немного неуклюжему, с которым она шагала по вечернему парку.

Прочь из этого затхлого дома. Он должен измениться ради нее, изменить свою жизнь и вытащить их обоих, а за это она отдаст ему всю себя. Сегодня ночью, снимая с себя дорогую обертку, купленную нелюбимым мужем. Этот вечер должен был внести смысл в их жизнь.

Она решила что-то менять после разговора со священником. На миг она даже была ему благодарна за тот импульс, который должен был изменить ее жизнь, но как она ошибалась, и как изменится эта жизнь. Бедная, глупая девочка. Она не знала будущего и упивалась секундным триумфом своей красоты.

х

х

х

Вечер как-то сразу не задался. Она угощала, а он заказывал. Испытывая неловкость, он не позволил себе роскошеств, и тем связал ее выбор. Хотя о какой роскоши можно говорить в прибрежном кафе? Отдыхающие за столиками, несколько компаний, изъясняющихся на местных диалектах, и скромная сцена для живой музыки.

Комплекс бедняка, которого взялись кормить ради забаы из серебряной посуды не был ему присущ, но неловкость возникла с самого начала. Как маленькая месть пронеслась мысль о глупости юной спутницы, потом подумалось, что деньги вовсе и не ее, и будучи почти Д`Артаньяном, пропивающим деньги галантерейщика, Александр окончательно отпустил ситуацию, вспомнив о своем призвании.

В конце концов, он человек искусства, обладающий тем, что гораздо выше жалкого бумажного мусора, и по большому счету, окружающие ему почти что должны за то, что он с ними. Несчастная спутница не читала мыслей. Она угощала своего друга без задней мысли, и даже не думала, что это аванс ее будущего счастья. В качестве такого аванса она приберегла себя, и теперь, спустя час, презентовала себя, выплясывая на импровизированном танцполе.

– Откуда у тебя телефон? Ты же говорил, он тебе не нужен. – молодой человек повертел в руках уродливый нелепый кирпич и положил на стол.

– Он всегда у меня был, – соврал Александр.

– Ты им охотишься? – в игривом голосе уже чувствовалась обидка. Он не дал ей свой номер. Мелочь, но показательно.

– Да нет, просто работа требует досягаемости.

– А я думала, к тебе приезжают. Ты сам говорил, что лучше увидеть, чем услышать.

– Хватит цепляться к словам, – Александру была неприятна эта тема. Как смеет она, жалкая пустышка, контролировать его жизнь? Злился он по другой причине. Он не признавался в этом даже самому себе. Телефон был частью сделки. Плод слабинки и еще один аккорд в чьей-то игре. В тот вечер священник опять стал деловым, воспитанным и холодным.

– Мой милый друг, я повышаю цену нашего контракта. Но я деловой человек. Ах, эта оболочка так обманчива! Я требую обязательств, я требую верности.

Александр вспоминал с холодом и надеждой этого странного человека.

– Я исполню твою мечту, если она у тебя есть.

– Ты дурак, и не знаешь, о чем я мечтаю.

– Нет, это ты дурачок, мой милый Алекс. Не суди и не меряй меня. Я готов быть твоим вассалом, но ты соблюдешь клятву верности суверена. Хочешь власти, и ты ее получишь сколько сумеешь удержать.

Он был похож на недоразумение. Дьяво-искуситель из сказки, в сутане, дыша перегаром, обещал мировое господство. Бред пьяного идиота. Но псих достал из своего мешка что-то, что заставило художника надолго запомнить этот вечер. Маленький, уродливый черный человечек не больше пачки сигарет держал в руках алебарду, такую же маленькую, но острую, с шипами и зазубринами.

Он засеменил по столу, поклонился, принялся насвистывать что-то, и… еще мгновение, человечек пересек стол и весело напевая, вонзил свое маленькое оружие в колено пораженного Александра. В мгновение ока Монах отбросил странное существо, и человечек обиженно поковылял за шкаф.

– Не веришь? Ты себе не веришь. А он настоящий. И кровь настоящая. Он отравил тебя, и завтра ты умеешь тоже взаправду, – бесновался толстяк, – Хотя нет. С ядом я погорячился. Но тот алмаз был далеко не поддельным, он почти твой. Ты выполнишь обещанное, и я исполню твою мечту. Я слишком щедр, но очень могущественен. Верь мне. – священник почти гипнотизировал своего пораженного собеседника.

Он говорил и говорил, обещал золотые горы и связывал обещаниями. Он пробил. Прорвался сквозь внутреннюю защиту и стремился как можно крепче обосноваться. Впоследствии Александр довольно скептически относился к происходящему. О реальности этого разговора свидетельствовала крохотная ранка в области колена и телефон, уродливый и нелепый, как будто из пластилина. Казалось, он плод фантазии этого пьяного волхва в грязной сутане. По телефону можно было всегда найти…

– Ты меня не слушаешь, – девушка обиженно надула губки.

– Да нет же, мне очень интересно. А еще меня бесит тот мужик, что на тебя пялится уже битый час, – маска ревности действует безотказно. Ей польстило внимание сразу двух участников немой битвы, произошедшей в ее мыслях, в то время как молодой человек скрыл природу своего истинного беспокойства.

Он делал вид, что слушает ее всегда, хотя на деле хватало нескольких фраз, брошенных в ответ. Он упивался превосходством разума, испытывал скуку и мечтал о другой. Сегодня он получит в который раз ее тело, и продолжит прожигать жизнь молодого кутилы. Но судьба распорядилась иначе. Злая судьба. Кирпич дилинькнул и пришло письмо. Письмо от нее.

Молодой человек на какой-то момент усомнился в реальности. Но в тот же миг все вокруг обесценилось до нуля. Он с жалостью смотрел на Лизу. Бедняжка. Этот стол, этот праздник, приготовленный для него. И она сама, как праздник.

Еда на столе казалась мертвой. Она действительно была мертва, сделанная искусными поварами для получения удовольствия. Она будет выброшена и пропадет. Да, аппетит пропал. Он был уже не здесь. «Может быть, встретишь сестру? Я приезжаю в одиннадцать. Все еще твоя М.» Нужно спешить. Припрятанные на всякий случай купюры легли на стол.

– Извини, но мне надо спешить. Я должен успеть встретить друга. Старого друга.

– Это женщина? – в вопросе звучала надежда, но она все поняла. В растерянности и отрешенности все потеряло смысл. Нелепо и сразу.

– Поезжай домой и береги себя. И еще… прости за то, что все так, – в этот момент в нем проснулось что-то настоящее, человеческое, что спало долгие годы. Ему стало больно. Стало понятно, что все неправильно. Но лишь на секунду. Н искренне просил прощения, не зная, что с ней будет теперь. Оставляя ее здесь.

Накрытый стол, но к еде уже не притронутся. Дурак, он еще раз подумал о еде, хотя не был чревоугодником. А теперь спешить. Такси уже мчалось в ночь. Осталось сказать о девушке в светлом. О светловолосой, гулявшей по набережной, душа сигареты в шипящей воде. Какие-то компании, случайные люди угостили вином.

Она думала о том, что ничего плохого не случится, и когда рассвет полоснет по глазам холодной усталостью, она доберется домой. От блеска не останется ничего. Спрятавшись под теплой водой она обнимет колени руками и будет по-детски плакать. Ее красота стечет по щекам черной, грязной водой.

Она еще не знала, что так началась самая страшная часть ее жизни. Она не догадывалась, что все будет хуже, чем ей казалось.

Глава 1

Светлая. Она выделялась из пространства и притягивала взгляд. Жертва, если она такой является, всегда притягивает взгляд. И вот уже кто-то идет по следу. Незаметный, в толпе, в подворотнях. Прикрываясь бытовым шумом в чьих-то домах, пробегающими собаками и просто ложными тенями.

Он был тем, кого всегда боятся, идя в темноте. Страшное, неопределенное, дышащее в спину или ждущее в засаде. Психология охотника и жертвы построена на взаимосвязи. Но в этом случае психологи – беспомощные дураки. У каждого из них есть страх, который они пытаются снять или успокоить. И вот он идет по следу.

Бывает очень обидно, когда едят несправедливо, – подумала тень, – только это тебе кажется несправедливо, потому что ты себя любишь. А я таких ем, и мне нравится. Он видел страх в ее походке, и ему это тоже нравилось. Спешный шаг. Расстегнулся замок на туфельке. Она идет, и не обращает внимания. Торопится, как будто хочет успеть. Не продуманно, убегать лучше, когда твоя обувь тебя слушается, и должна она быть удобной, без каблуков и шнурков.

Его кошачьи шаги ускорились. Встречный ветер дал почувствовать терпкий аромат духов. Теперь в нишу. Не время еще догонять. Похоже, девушка прочитала мысли и приостановилась. Наклонившись, она справилась с застежкой, и, оглядевшись по сторонам, успокоилась.

Ее светлая фигурка выделялась из темноты и отражала тусклый свет улицы. В руке сумочка из тех, что скорее для того чтобы украшать, а не вмещать в себя тысячи вещей. Длинные серьги. Каблуки. Короткий облегающий шелк должен был привлечь чье-то внимание.

Да, природа желания непостижима, – подумал охотник. В нем проснулось что-то еще, кроме азарта убийцы. Древнее, страшное, пьянящее. Но не надолго. Кто она? Обычная девка, и сегодня она умрет. Хватит, добегалась. Что тебя жалеть, сколько таких грудастых ходит по вечернему пляжу, ища приключений? Будем считать, что нашла. Допрыгалась. Одна из многих. Оболочка, пустышка. Плоть.

Девушка достала сигарету и прикурила. Можно бы и сейчас, пока ослепление зажигалкой отнимает секунду. Но нет. Недалеко целовалась парочка. Настоящий охотник умеет ждать, и тщательно выбирает время для последнего звонка. Ее пальцы дрожали и пытались набрать чей-то номер. Не ответил. Очень жаль. Бывает так, что кто-то не берет трубку, и не знает, что мог бы поговорить в последний раз. Так тоже бывает.

Она шла, как будто с чем-то смирилась. Уже не спешила. Страх сменился погруженностью в проблему. Какое-то внутреннее переживание. Когда работают мозги не страшно. А зря, – подумал незримый спутник. Иногда лучше доверять инстинктам.

Есть поверье, что охотятся на души, чтобы отобрать у них плоть. Правильный охотник как бы очерчивает пространство вокруг цели. Он вырывает ее из окружающего мира, и чувствует каждое движение. Это своего рода танец. Близкий и далекий. Его суть в угадывании следующего шага. В понимании.

Убийца тебя понимает, и хочет понять порой сильнее, чем близкий человек. Те, кто близки долгое время, иногда забывают, что такое близость. Они привыкают и думают, что тот, кто перед ними, вечен. Они отмахиваются от мелочей, ошибочно думая, что все уже давно поняли. Или потом поймут. А потом не будет. Преследователю интересно, и даже очень. Он искренен в стремлении постичь. Он узнает походку, силуэт, аромат. И впитает в себя каждую деталь.

Если бы она не думала о ком-то, то вероятно, почувствовала бы этот леденящий холод. Страх того, что за тобой идет разрушительное зло. Его не умилостивишь и не схитришь. С ним ничем не расплатишься и не победишь, потому что те секунды, которые ты будешь в его власти, глупая надежда не позволит действовать решительно. Страх же опутает по рукам и ногам. Тебе будет казаться, что все обойдется, но это все равно, что верить в милосердие мясорубки.

Она не знала, что идет к гибели, и повернула в сторону окраины пляжа. Там есть бетонный пирс, уходящий вдаль. Море. Огромное, черное. Почему-то нет звезд. Говорят, самое плохое случается, когда их нет, подумала девушка, и откуда-то повеяло холодом.

– Ты стоишь здесь одна и не страшно? – голос был заботливым и зловещим. Лиза вздрогнула и почувствовала, что что-то опустилось вниз. Страх сменился успокоением. Она узнала.

– Ты меня напугал.

– Тогда покури, – он протянул ей сигарету. Дрожащие пальцы приняли подарок. Он прикурил, освещая лицо и волосы. Смазливая. Взгляд опустился чуть ниже к соблазнительному разрезу. На какой-то миг им овладела похоть. Интересно, что с ней чувствовал тот, кто по своей глупости лишится ее навсегда?

– Знаешь, не хотелось тебе говорить, но сигареты плохо сказываются на красоте. – Он сделал паузу, – От них умирают гораздо раньше, чем этого бы хотелось. – он следил за ее выражением лица и улавливал каждое движение. Смены настроения. Ужас. Спокойствие. Недоверие. Ощущение брезгливости, и снова подкатывающий страх. Лучше бы ты не боялась, милая.

– Правила чести требуют дать человеку покурить напоследок. Ты не закончила. Ну и что? Когда этот кодекс действовал, женщин за людей не считали. – он наслаждался красотой смерти и тем, что сейчас сам стал ею. Девушка отступила к бетонной стене и почувствовала, что в западне. Она не нашлась что сказать, и когда под левую грудь вошел холодный металл, испытала что-то вроде удивления. Неужели? Боль, глухая и тяжелая. А потом усталость.

Неуклюжая тушка убийцы с какой-то невиданной мягкостью сделала свой смертельный выпад, а потом с той же стремительностью отшагнула назад. Он сделал несколько странных движений, как будто вычерчивая что-то в пространстве. Выглянувшая луна осветила какой-то металлический предмет. Что-то еще. После чего он оставил ее умирать на грязном песке.

Ей не хотелось. Очень-очень. Обидно и одиноко смотреть, как твоя жизнь вытекает по капле, образуя грязную лужицу. Как же хочется спать. Мама, а почему умирать больно?

Глава 2

Выцветший от соленого ветра город еще спал, когда из бряцающего прокуренного вагона на его тротуар ступил новый герой. Герой был невелик ростом, не выделялся худобой или тучностью и носил очки. Это все, что узнал о нем приют кораблей и праздных отдыхающих. В кармане гостя томились помятые и скрюченные десятки, а утомленное тело требовало никотина.

– И, пожалуй, кофе, – немного подумав, добавил он, выгребая на стол мелочь. Да, спрятался. А где же деньги на нужды революции? Но бригады горячих сердцем революционеров, жившие в глубине души молодого человека только потупили головы. Придется нищенствовать. Не впервой.

Он бережно поправил футляр с фотоаппаратом и вышел из вокзального кафе. Продажное удовольствие эконом-класса по солидным ценам. В том городе, откуда его принес ветер, черт и обшарпанный поезд, нашего героя искали неприятности. Пусть ищут. Олег попробовал улыбнуться, но поежился.

Перво-наперво навестить сестру. Три года назад она вышла замуж за какого-то хмыря и значительно разбогатела. Жаль, что богатство не всегда делает человека счастливым. К сожалению, Лиза тогда об этом не знала. Грустно, но в конце концов, на этом жизнь не заканчивается. На ошибках учатся, – подумал Олег.

Чувствуя себя первооткрывателем, он шел по городу, в котором родился. Когда ему было восемь а сестре только два, их родителям суждено было расстаться. После этого родной город стал чужим. Тяга к отдыху на побережье куда-то исчезла.

Изъеденные многоэтажки пестрели разными балконами. Там дальше частный сектор. Край небоскребов и роскошных дачных участков.

– Не подскажете, как попасть на Солнечную?

– Следующая, – абориген выразил безразличие, но его прощальный взгляд попытался прочитать чужака. Да, в несезон такие города становятся деревнями. Консервативными, сонными и как правило скучными. Сюда можно приезжать поболеть или написать роман.

Новое обиталище Лизы не выглядело приветливым. Кирпичный забор с домофоном, за которым басила собака и скрывалась трехуровневая коробка. Ну что ж, будем знакомиться.

– я Олег, брат Лизы…

– Заходи, – голос родственника не показался приятным, в то время как волшебный сим-сим уже дилинькнул, отворяя двери мышеловки. В голове промелькнуло это слово, но откуда оно взялось, разум еще не обнаружил.

Вдоль дорожки громоздились атрибуты безвкусицы и мещанской роскоши, среди которых можно было увидеть трех гипсовых нимф, ватагу полуголых детей и какого-то позолоченного гнома. Боковое зрение профессионально заметило камеру. Прикольносестричка живет, а главное – весело. Счастье аж из дверей пенится. На пороге стоял мужик в боксерском халате и ждал.

– Слава, – ответил он вместо рукопожатия. – Водки налей себе, – проявил гостеприимство верзила.

– Нет уж, спасибо, у меня с ней плохие ассоциации.

– У меня тоже. Если ты к Лизе, то я сам ее жду. Со вчерашнего дня. Че стоишь? Падай, и налей себе, а то как не родной.

Да уж, родные чувства аж к горлу подступают. Только сейчас среди натюрморта из пойла и закуски наш герой заметил помповое ружье.

– На кабана думал охотиться, так ни разу и не попробовал.

– Повезло кабану, наверно.

– А где Лиза?

– Кабану повезло. – Слава поморщился и проглотил граненые семьдесят пять. – Ты бухай давай, за знакомство.

В школе Олега били. Он и сам был не против дать сдачи, но это никак не влияло на ощущение железа. Идущее из глубин человеческого существа ощущение собственной крови. Привкус неприятностей. Именно сейчас Олег думал о том, как здорово можно разбить ноль семьдесят пять о круглую голову нового родственника. Мешало две вещи – чувство самосохранения и любопытство.

Летом, еще в бытность фотожурналистом «Сельской зори», он снимал тыкву-победительницу сельхозсоревнований. Если к ней приделать мясистые уши и маленькие глаза… что же тут было? Наверняка, очередная ссора. После чего бухой питекантроп рыщет по соседом с ружьем на слона. За три года Лиза могла растолстеть, но не до такой же степени… охотничек.

Задача-минимум – свалить. Максимум – получить информацию. В то время, как лучшая защита – нападение, выходец из кулька всегда знает цену импровизации.

– Хорош пьянствовать, говори, куда сестру дел?

– У хахаля своего эта курва. Не видишь, жду я ее.

Это был случай, когда прямой ответ вызывает наибольшие опасения. Итак, вежливо попрощаться, или бутылкой по голове?

– Как ты смеешь, чудовище, оскорблять ее честное имя, – прокричал Олег пионерским голосом. Еще несколько фраз разгневанного интеллигента, и молодого человека послали к первоисточнику.

– Я буду жаловаться, – войдя в роль крикнул Олег вышвыривающему его верзиле. Да здравствует свобода. Познакомился с родственничком.

– Такая сволочь, – сердобольно поучаствовала соседка, похожая на Бабу Ягу. – Когда ему строители хоромы строили, двух балкой убило. Так он ни копейки не заплатил. Гиблое место.

Глава 3

Будем считать, что это тактическое отступление. Оставался вопрос – что делать. Вернуться к старым неприятностям, или искать новые. Жажда открытий и тяга к неизвестному победила. Олег не помнил, чтобы когда-нибудь особо дружил с Лизой, но предупредить ее нужно. С хахалем… на ее месте, лучше возвращаться с отрядом солдат и судебным приставом. А вот и они. Не совсем конечно, но тоже пойдет. У ворот Солнечной 19 остановились две бело-синих машины, выгружая бравых служителей закона. Звонок, волшебный сим-сим и парочка глухих выстрелов.

– Убью, с-суки, – донеслось знакомое и не ставшее родным. С удовольствием затягиваясь никотином, Олег отметил, что ему даже приятно слышать глухие звуки Ментов, пинающих человека. Садистское удовольствьице. Он мысленно наградил себя медалью за то, что свалил раньше, чем началось представление, в то время как нехорошие предчувствия не переставали вертеться в голове.

За что взяли этого любителя кабанов? Хотя такого даже за одну его рожу можно упечь пожизненно. В зоопарк. Ламброзо отдыхает. Мысленно глумясь над громилой, Олег увидел, что тот, изловчившись, срубил пинающего его стража и кинулся бежать. На него.

– Стоять, огонь на поражение. – еще мгновение, и пуля с энтузиазмом осы впилась в ягодицу беглеца. «подстрелили охотничка», – злорадно пронеслось в голове. Верзила споткнулся и, потеряв равновесие, повалился на живот. На разгоряченном красном лице смешались досада и злоба. Он заметил фигуру за кустами жасмина и узнал. Цепкость взгляда не подвела.

– Ты их привел, сучара? Я тебя живьем загрызу. – слова звучали зло и как-то убедительно, а для человека с творческой фантазией просто убийственно. Тыква Хэлоуина, поедающая фотографов. И все-таки неприятно, – подумал холодок, скользя по спине.

Упыря уже складывали в машину, но все равно что-то не так. Понятно, у человека крыша едет. Обиделся. Трудный день. Тем более, когда ты придурок, жить вообще сложно. Хахаля нашла. Молодец, девочка. Выбор поддерживаю. Если конечно, сестричка не решила собрать коллекцию уродов. Подросла красавица, и давай спать и чудовищ искать. Нехорошая сказка, – зло подумал Олег.

Итак, я снова один. Теперь нужно найти любвеобильную сестру, разбогатеть и спасти мир от мирового зла. Хотя и сам как-нибудь справится. Идея с чего начинать пришла сама собой. Солнечная, семнадцать. Баба Яга, очевидно, все еще пасла у забора.

– Можно вас на минуточку? – старуха подозрительно оглянулась и поковыляла, ишь какие мы теперь осторожные.

–Добрый вечер, я из газеты. И давно он так буянит?

– Ой, спасу нет. Бандит, еще и собак вон каких держит. Понажрали морды…

– А жена где ж его?

– не выпускает ее он. Та сидит, молодая, света белого не видит. А с какой газеты?

– С краевой. Про плохих соседей и криминальные районы пишем. Не выпускает, значит?

– Та куда ж ее удержишь? Он как уедет, она сразу на гульки. Та еще лохудра.

Итак, информация получена, но соседка ничего не знает. Если бы Лиза была дома, ее бы не ждал муж. Логично. Олег поискал в кармане визитку и отдал старушке. На картонном прямоугольнике были координаты какой-то газетенки.

– В общем, если что-нибудь узнаете – звоните в редакцию. – с таинственностью вербовщика и покровительством дона Карлеоне Олег распрощался с новым агентом и продолжил путь. Хотелось есть, пить и спать. Не может человек без потребностей. Начинался дождь. Если девушка ушла к другому, то либо он паохож на терминатора, либо об этом мало кто знает. Скорее, второе.

Если так, то найти будет сложно. Подруг у нее нет. Два года нигде не работает. Мрачновато получается. Остается стандартное. Морги, больницы. Так, для очистки совести. Телефона у Олега не было, но на счастье, клиника оказалась в городе всего одна.

– к вам не поступала девушка?

– как вы сказали, Матвеева?.. – медсестра лениво потянулась к журналу. Прожженная, сохранившаяся из советских времен, она делала все с какой-то неохотой, как будто каждая просьба отнимает у нее десять рублей или приносит телесные муки.

– Есть такая. Только к ней нельзя. Она в реанимации.

Опачки, приехали. Вляпалась девочка. Скупой на слова врач объяснил, что ее пригвоздили к бетонной стене около старого пирса. Тонкий и длинный кинжал.

– каковы шансы?

– маленькие. А если и выживет, то вряд ли сможет ходить.

Муж? Скорее нет, чем да. В то же время становится ясно, откуда менты. Хахаль, значит. Осталось взять помповик и искать мерзавца. Как там в Италии? Вендетта? Кто у нас муж понятно. Вопрос – кто любовник.

– Ищешь ты на свою задницу приключений, – похвалил сам себя Олег.

Глава 4

Это я удачно спрятался, – сказал сам себе наш герой.

– Мой друг, ты снова страдаешь шизофренией, говоришь с пустотой. Ты снова, как пес один. – он посмотрел на луну. Повыть бы от отчаяния. Еще чуть-чуть, и начну. Как там Рита? Она вспоминалась ему по мелочам, в потоке событий. И вот когда он снова обрел одиночество, то больно и отчетливо.

Разлуки придумали, чтобы друг друга больше ценить, – подумал он. Нельзя к любимым привыкать. Думать каждое мгновение, что можешь потерять. Верить в благосклонность судьбы и ждать. И жить. По-разному, наслаждаясь каждым днем. Ведь смерть – это тоже разлука с жизнью. Лучше ее любить до прощаний, – подумал Олег.

Пробираясь по этому портовому городу, он набрел на небольшую церковь. Ведомый наитием, он вошел вовнутрь. По идее, в такой час она должна была быть закрытой, но повезло. Значит, так было нужно.

Батюшка явно собирался уходить, но выдворять случайного гостя не знал. Значит, надо. Лики святых, орнамент, сам дух говорили о том, что возможно, в чем-то мы ошибаемся, думая, что сами полностью творим свою жизнь. Он попросил у господа одного – чтобы хранил ее. Он просил об этом, не всегда осознавая, почти каждый раз, когда думал о ней.

Однажды пробежала мысль, что если бы он знал и верил, что ангел-хранитель есть, и он у него был, он бы обязательно с ним договорился, чтобы тот хранил ту, которая дороже жизни. Сам-то как-нибудь справлюсь, – подумал Олег и покинул свод храма. Не то чтобы он был набожным, но почему-то полегчало.

И что теперь делать? Ехать обратно? В город, где возможно, ждут неизвестно кто с явно неблагими намерениями? Самое безопасное и глупое – это остаться у Лизы. Мужа не выпустят еще пару дней, как минимум. Судя по всему, больше там обитателей нет. Заодно завтра сестру еще раз проведать, и искать любовника. Он должен знать о ней больше, чем муж. А возможно, он и убить ее удумал. Ничего, поищем.

С собой почти две штуки баксов, а денег нет. Вот незадача. Он прикинул мешочек, мысленно оценивая его вес. Значит – не в деньгах счастье. Этим мешком разве что прибить кого-нибудь можно, – подумал он с усмешкой.

Оказывается, здесь тоже ездят троллейбусы. Эта мысль очень часто удивляет, когда в другом, неродном городе видишь транспорт, похожий на свой. Те же номера маршрутов. Выдает стоимость и название районов. Пятый, тюрьма, вокзал. Похоже, троллейбус один из последних. Олег вошел в полусонный салон и присел на заднем развернутом. Нужно подумать, собраться с мыслями и еще раз проанализировать.

Он ехал и дремал, время от времени глазея по сторонам. Да, когда-то он здесь родился, но это было в прошлой жизни. На поручне совсем рядом висел какой-то парень, похожий на студента. Почему? А кто его знает, просто ассоциация. Прыщавый, в очках. В руке черный сверток, из которого Олегу прямо за шиворот потекла какая-то дрянь, что-то вроде масла или керосина. На вопросительный раздраженный взгляд парень пожал плечами.

– Я извиняюсь, но если ты подвинешься, я присяду и не буду тут мусорить. Я правда случайно.

Слишком много впечатлений за день. Олег устало отсел ближе к окну.

– Вот ведь незадача. Во времена Макиавелли так тоже делали.

– Что? – Олег не сразу понял, что это к нему.

– Да так, своего рода первое предупреждение, – прыщавый смотрел нахально, – вот жизнь, она – органичная и правильная. Как система. Но в каждом организме появляются субъекты, которые живут для себя. И все хорошо, пока они не начинают менять общий ход событий. Жил себе, да что не жилось спокойно?

– О чем это ты? – спросил Олег, понимая, что молодой человек здесь неслучайно, что он следил за ним, и теперь говорит, абсолютно точно зная с кем и что. Вот только кто он сам, и какого черта?

– Такие, как ты – паразиты. Или, если хочешь знать, вирусы. Они живут и питаются тем, когда общество допускает ошибку. То, что ты есть – это нормальное явление. Не будет тебя, появится кто-то другой. Это всего лишь статистика. – он сделал паузу, пристально глядя в глаза, спина начинала жечь, как будто на ней забыли горчичник.

– Ты зарылся и пора с этим что-то делать. Вернее, все уже сделано. Не обессудь, что для первого предупреждения слишком жестоко. Опыт показал, что пресекать лучше единожды. А если верить химикам, то это предупреждение станет последним. – он встал, предчувствуя открывающуюся дверь.

– Приятно было. Хотя если что, не обижайся. Просто жизнь бывает такой странной… видно, твой ангел что-то проглядел. Эх, зря ты так, хороший ведь парень, – сказал он с сожалением и растворился в дверном проеме.

Спину жгло. В висках стучало. Сердце обещало выпрыгнуть или пробить грудную клетку. Хотелось дышать. Он вывалился на улицу. Не получилось. Траванул, гад. И за что? Зарвался. Предупреждение. Найти бы тебя и… в глазах что-то вспыхнуло, огромное, светлое. Обнимая телеграфный столб, Олег приземлился на мостовую. Какие-то женщины вызвались хлопотать.

– Тебе и правда плохо?

– Нет, не пьяный, – подхватила другая. – Скорее, помрет ведь.

– Если мы его нашли, значит – так было надо. А помрет ли – не все ведь от нас зависит, – женщина остановила такси. Уходя в глубины себя, Олег подумал, что странно они о нем заботятся. Но его последняя часть жизни вообще была странной. Да и кто способен отказаться от помощи, когда, во-первых, чисто физически не может этого сделать, а во-вторых, она все-таки помощь, пускай и не по объяснимым причинам. Меня спасут, – подумал Олег.

Глава 5

– Ты погляди, изверги… всю душу из него вынули, – знахарка склонилась над телом, прикладывая руку ко лбу.

– как же ему без души-то? Гляди помрет со дня надень? – спросила другая.

– Не, этот выживет. И душа у него есть, только бродит где-то. Может, вернется, а может и нет.

– Как же его лечить, бездушного? – запричитала та, что помоложе.

– Как-как? Да так же, как и всех. Если жизнь нам его доверила, значит – надо. А не поднимем… – она помрачнела, – Значит, тоже надо было. Воды горячей.

Молодой человек открыл глаза, удивленно таращась по сторонам. Смотреть больно, думать еще больнее. Где я? Еще хуже – кто? Рыбацкие сети, нет занавески. Шум моря. Я знаю, что такое море. Может быть, я моряк? Из глаз слезы. Жил. Огненное солнце палило прямо с потолка.

– Бредит.

– Опасно бредит. Того и гляди, нехорошо станется.

– Помрет?

– Хуже. Станет кем-нибудь. А потом тащи всю жизнь крест, что это мы его таким сделали.

– Мы и так его тащим, – вздохнула собеседница. – Ну-ка раскинь на будущее. Хотя нет, какое из него будущее? Он сам не свой, нам и прошлого-то не знать. На настоящее.

Парень затрясся и стал что-то шептать. Имена, голоса, разные. Человеческие, птичьи, нечеловеческие.

– Быстрее, – ведунья схватила парня за плечи и попыталась разбудить, – Со стены, быстрее, – она отдавала непонятные указания другой женщине, но та, вопросительно глядя, все понимала. Дверца шкафа открылась, и оттуда показался ряд стеклянной посуды. Разное было в той посуде.

– Лей ему в рот, пока совсем не обезумел. Пришли духи и им нужно тело. Не видишь чтоль? – она спросила почти крича.

– А если хуже будет?

– Не будет. Тот другой не такой уж и плохой был.

– Только безумный какой-то.

– Тебе ли знать, умный или безумный? Да и сама подумай, к нам в своем уме попадают? Так-то. Потому не спорь. Лей. Это я решила, а значит – и платить буду, если придется.

– Будешь, все мы заплатим, – сказала подруга и открыла флакон.

– Все не лей, немножко. Осатанеет еще, или сгорит совсем.

Их странный пациент на мгновение стал приходить в себя. Глаза его расширились, на лице показалась мольба. Но капли вязкой золотистой жидкости уже прикоснулись к его губам. Огромный знойный шар бился ритмичным сердцем. По его поверхности расходились красные, пульсирующие линии. Пахло ванилью и дегтем. Блеяли козы. Шум моря тонул в пульсирующем звуке.

– Хочешь, я буду твоим сердцем? – спросил шар, – Я хороший.

– А где мое сердце?

– Ты потерял его. Как же тебе без сердца?

– А кто я без сердца?

– Кем бы ты ни был, но я стану твоим сердцем, – ответил шар и приблизился.

– Но если ты станешь сердцем, меня не станет?

Шар уже не отвечал, только приближался. В округе ждали такие же черные зрачки разных форм и размеров. Ждали, но боялись. Этот был сильнее. Ужас сковал все тело. И тело стало дрожать. Страшно и беспомощно, пытаясь отползти в стену. Только воли не хватило, чтобы проползти и миллиметр. Внезапная вспышка света застелила глаза. Что-то произошло, и звук пульсирующего шара ушел в сонную даль.

– Жить будет, – сказала ведунья. – Только поить его надо каждые три часа. Это пока не окрепнет. А потом поди – и сам собой станет, если надо это кому.

– Да как же станет, если он уже другим становится?

– Если надо – то станет. Притом неужто ты знала того другого?

– Нет.

– А я знала. Ему ничего не надо. Он даже чем-то похож на этого. Беды не будет.

– Ох, не знаю…

– Не причитай. Так добра не накличешь. Ты на него посмотри. Погляди, как дышит. Душа у него при себе, только память вот…

– Неизвестно кого…

– Лучше так, чем никакой.

х

х

х

…Бег. Бешеный. Неудержимый. На изгибе. В гриву. В топоте и рвущих ветвях. Только беги. Конь. Ты почти я. Мы вместе летим через ночь. Без остановки. В ветер. Быстрее. Вот они. Колокола… Искры. Светлое и темное. Я – почти ты. Липкая кровь и липкий пот. Нельзя пропасть… Только не останавливаться. Стук. Копыта и сердце. И бешеный бег. Не оглядывайся назад. Смерть. По пятам… Без ветра… потому, что быстрее. Колокола. Набат. По ком колокол? По тебе. В гриву. Яростный и неудержимый. В ночь. Ветви. Тьма. Храп. Без остановки. Дикая охота. Озноб. Жарко. И некогда дышать… ветром… тем, что как комок… липким. Это древнее. Из косматых дебрей… Летели люди-кони в звериных шкурах. Сквозь ветви. Ночь. И озноб… По пятам. Роняя липкие капли, Бешеный скач. В темень. Не забыть никогда. Если спасемся. Если придем… Мы продолжим бег. Бешеный. Неудержимый. В ночь. Дыша в гриву. Конь – это часть тебя. Ты доверяешь ему нести себя из тьмы в темень. Как верной руке, держа пистолет. Как себе… и только быстрее. Быстрее! Хотя знаешь, что на пределе. Мы оба скоро закончимся. Или продолжим путь. Бег. Камнепад одноликих дней и молний. Без оглядки назад. По ком колокол?.. Да только так, чтобы оглянуться было не страшно. В гриву. Успеть. Стук. Копыта. В висок. Успели?.. В косматую гриву. Конь споткнулся, и мы рухнули наземь. Спасибо, брат. По тебе звон… В глазах плыли два облака. Темное и красное… «Эка, ты коняжку заморил…» Из черных ноздрей текла… липкая. « Воды, живо!» Спасибо, брат… «Жалко, но пристрелить придется…» Воды… холодной. Да не напиться. По пятам. По тебе. В гриву. Где-то, почти вдалеке щелкнул курок. В темень. Я сам! По черной морде. Липкие. Кровь моя… и слезы. На огромных умных глазах. Легко ли всадить другу пулю? Чтоб не мучился. Спасибо, брат. Только бы успеть… Это древнее и раньше… Я сам… Эка, заморил. Или продолжим путь. Бег. Выстрел. Рука. Дрогнула. Да так, чтобы не страшно было… А кто оглянется? И липкие, липкие. По лицу. Бег. Легко ли другу… чтоб не мучился… Свинец обиженно ушел в землю. Легко ли… По ком колокол? Капли липкие… и глаза. Мольба. Не мне решать… Боль. Бег. Прости, брат… Воды, живо! Бег…

х

х

х

…Бред, сон… и снова степь. Упаси нас Бог. Да от кого? Возьмите шинель, поручик, берите. Да она же с мертвого… Ладно вам, она ему уже не пригодится. Не пожелай. Не укради. …а мы не воруем, мы берем свое. Предлагаю руку и… Все мы кровопийцы. Вы принимали присягу. Война, поручик, она делает людей… Руку и сердце… Не убей. Вы давали клятву. Не укради. Оставьте шинель. Она его последний… Рука и сердце. Последний приют. Рука тебе не поможет, а сердце ждет пулю. Война делает… А кто будет отвечать? Вы давали клятву. Тьма и серость. Война ни за что не ответит. Обопритесь о мою руку. Есть разные языки. Как знаете, да только так вы сами долго не протяните. Полно вам, французский только для любви. А греки принесли веру… Помню как горела колокольня. Вы считаете, я не могу сказать о своих чувствах по-русски? Это для крестьян. Война делает нелюдей. Рукой в сердце. Укройте его, шинель его последний приют. А волки… Они растащат, убьют, раздавят. Не укради. Что же вы делаете, кровопийцы?.. Звонаря привязали к колоколу. А вы совсем не умеете танцевать. Я больше знаком с оружием. Есть разные языки. На каком же молиться? Чтобы услышали… Не убей. Ну и как же по-русски la bese? Я же просила не показать, а произнести. Тишина тоже может слушать. Она самая близкая. Вы клялись… Когда все кричат… Растащат. Волки. Степь. Когда все кричат – не слышит никто. Мы берем свое. Каждому. Кому пулю, кому славу, а кому позор. Да только волки растащат. По праздникам звонили колокола. У них голоса разные. Скажите еще что-нибудь. Руку и сердце. Вы шутите? Нет, я серьезно. Какой пассажь. Степь, чужая и дикая. Копытами по мерзлой земле. Вой. Вой-на. Под свист и вой ветра. Волков. Плач и вой. Чтобы услышали. Помню как горела колокольня. И свечи… зачем они Богу? Чтобы говорить с Богом… а мы не обманываем? Вы клялись. Все растащат. Не клянитесь. Мертвая земля, каменная. Необычайно черная. Черное сердце и грязные руки. Да слово лживое… да степь… и еще волки. Война делает людей. Я хочу сказать… Есть разные силы. У ветра – ровно столько, чтобы потушить свечу, поломать дерево. Ровно столько. Как будто все равно. Вы не умеете танцевать, а ведь дуэль – это тоже танец. Все равно. Все равны. Перед Господом. Волки, они ведь честнее нас. Они убивают потому, что Бог сделал их такими. Война делает. Каждому свое. Мы берем свое. Когда все кричат. Прошепчите так, чтобы вас услышали. Есть разные силы. Держаться и не сгибаться Что бы ни случилось, ломая свои крепкие ветви… И видеть траву. Степь. Никто не в ответе. Сквозь вой. Вой и ветер. Что кто-то остался сильнее… вон как трава. Языки разные. Да только Слово одно. Холодно. Не жалеете шинельку то? Я ни о чем не жалею. Вот жизнь моя, как снег на ладони. Растает, или ветер смахнет, все равно – моя. А вода студеная… чтобы ноги омыть путникам. Скажи, на каком языке ты будешь молить о спасении? Чтобы услышали… Как колокол. Как крик. Из глубины. Из сердца. Свяжите ему руки. Не думайте, поручик, что души у меня нет, просто жизнь сейчас такая… Я молод был, тоже шинельку не взял бы. Помню как горела колокольня. Есть разные силы, а есть бессилие. Земля здесь мертвая. Господи, спаси и сохрани. Вот замерзнешь ты, и что от тебя проку? Куда уйдет твое благородство? Мы делаем войну. Мы воины… а войны были всегда. Мы берем свое. Последний приют воина – жизнь. Не убей. А живем –то мы чтобы убивать. Не пожелай. А что делать, если рука желает? Все растащили, смели, уничтожили. Отсеки руку свою, дабы не искушала. Волки. Они идут за нами. Что им?.. нас или тех, кто от нашей руки. Есть разные силы, и есть слабость, злоба, трусость, бессилие… Пасть от руки бессердечных. А что мне их сердце, пусть и самое благородное? Мы давали клятву. Зачем они, свечи, если так легко гаснут на ветру? А вы их сберегите. Перед Богом все равны. Настя. Обопритесь о мою руку. Там, в двух верстах деревня. Лошади устали. Замерзли. Каждому свое. Зима наступила, и все замертвело. Замерзло, забылось… чтобы не помнить, не болеть… Как кровь на еще не затянувшейся ране. Господи, я тебе верил. Степь. Пустыня. И мы пустые… мы не нужны. Зачем нам деревня? Кому мы нужны? Вы давали присягу. Я тебе верил, а ты не уберег. Волки растащат. Помню сон… будто молод еще… Колокола, опьяненные весельем, сани с колокольчиками, как ветер, а по обеим сторонам ярмарка. А сани несут куда-то вдаль и колокольчики теряют. Роняют на мерзлую землю. Разбивают. Вдребезги. Ломают и остается бурелом. Помню спрашивал деда о журавлях. Злые языки говорят. А мы не воруем, мы берем свое. Вы разбиваете мне сердце. Обопритесь хотя бы о мою руку. Во тьме, бреду, кошмаре… Мы отбираем жизни. Ветер. Вой. Земля здесь мертвая… Рискуя собственной жизнью. А что нам наша жизнь? Ее отобрали раньше. Мы берем свое… да только не надо мне чужого. Не пожелай. Не укради… а только спаси. Лучше не знать. Не знать и надеяться. Не знать и верить. Я верил тебе, Господи, а ты не уберег. Зачем ему свечи… Мы ведь горим так же… одни пылают, другие чадят. Сбереги сам. Последний приют. Чтобы услышали… Твердость и чистота. Скоро деревня, проверьте пистолеты. Рука и сердце. Не забыть и помнить. Война. Степь. Одиночество. Везде… особенно среди людей. А под копытами трава ломается, и ее перешагивают. Забыть, забыться… бред. Сон. Далекий и сладкий. Да только сладость бывает не сладкой. Бред, сон, слабость… Скоро деревня. Как хочется верить тебе и не забыть главного. Бред. Возьмите шинель, накройте его…

Глава 6

Он проснулся. Темная комната, шум волн, крики птиц. Вот это сон. Хотя вопрос – сон ли? Сны не продолжаются, иначе стали бы второй жизнью, а кому и первой. Я встретил девушку во сне. Она классная. Прости, любимая, я может быть, в жизни другой. И отношения у нас не ладятся. Но во сне я мачо, и она тоже ничего. Мы уже купили дом. Пойду еще посплю. Интересно, а к снам ревнуют? Наверно. Смотря, кто снится. Если из жизни – то да. Из жизни… Выходит, во сне – не жизнь?

– И во сне жизнь, – ответила молчаливая сиделка. Правильные черты лица, темные волосы. Лет сорок. Откуда я знаю, что столько? Потому что когда-то видел множество сорокалетних. Получается, видел.

– Мне сон снился, это правда? – он смотрел с недоверием и надеждой.

– Правда.

– А здесь и сейчас?

– Тоже. Вопрос, что ты хочешь услышать. Задай правильный вопрос.

– Кто я?

– Откуда мне знать, я возвращаю тебя к жизни не смотря на то, кем ты являешься, – слукавила она.

– А сон?

– Не сон это вовсе. Помрешь если, и здесь тебя не станет.

– А почему мне нельзя выйти или в окно посмотреть?

– Можно, только ничего там нет. Это мы тебе снимся, но скоро ты проснешься, – она поднесла флакон к его губам, – Вот так, скоро твоя сила к тебе вернется.

– Сила?

– Ну да, у каждого она есть. Не каждому она под силу. А другим и вовсе не нужна.

Глаза закрывались сами собой. Голос уходил вдаль. Эхом. Хотелось спать.

– А мне?

– Откуда ж я знаю? Тебе еще выжить нужно…

х

х

х

…Темное. Красное. И снова темное. Приятное. Как ручной пушистый зверь. И ничего не слышно… Колосья… колосья и волосы. Маки. Цветы Морфея. Царство вечного сна и забытья. Не забывай. Не забуду. Никогда. Запах и цвет. И волосы… Время, уйди, спеши к тем, кто спешит. Счастье, Вечное, несотворимое и рожденное. Без… но бесконечное. Навсегда длинной в мгновение. Чувство. Без остатка. Без краев и условностей. Жажда. Неутолимая и утоляемая. Не забудь и не обещай не забывать. Одно единственное чувство. Вся полнота жизни и нет больше чувств. И их множество. В одном. Под ногами вершина. Цветы. Красное. Море. Их не нужно рвать, они все твои. Когда ты на вершине – вокруг пропасть. Иди на свет, но вокруг тьма. Солнце падает… Кто тебя ранил? Его не видно. Береги свое пламя. Красное. Светлое. Соленое… на губах… в тихом шепоте. Навсегда. И ничего больше… Прочь, проклятый песок. Забыть время. Темное. Спеши насладиться счастьем. Торопись… Да только это не правда! Некуда спешить из счастья. И не нужен ветер, когда есть дыхание. Я заглушу свое сердце, чтобы слушать твое… Вершина. Никогда не забуду. Ужасные слова. Вершина между небом и тьмой. Не говори «не забуду». В нем осколки забвения. Молчи, не разрушай вечность… она ведь такая хрупкая. Яркая. Жгучей молнией плывущая по волнам. Остановись, мгновение. Не пытайся удержать… ты только торопишь. Не говори «навсегда», в нем точка финала. Не говори. И снова шепот, и слова, и дыхание… Молчи… Я хочу сказать… Еще скажешь… Еще промолчишь… Не нужны цветы. Они все твои. Не нужно ничего. Когда есть все. Люблю. Хочу. Жду. Только тобою… Счастье. Светлое. Счастье не умирает. Светлое. Вершина. И вокруг тьма… И тьма – не тьма, если ты светел. Светлое, слишком светлое. Не уходи. Не исчезай. Светлое. Свет по глазам. Утренний, холодный, хрупкий… Не исчезай. Не забуду.... Приклад в плечо. Жажда. Свет. Пора… Утро. Светлое…

Глава 7

Ужасно хочется пить. Он проснулся от ощущения жажды. Подайте море, с рыбами и моряками. Глядите, он проглотил кита. А также баржи и портовые бордели. Хотя бы глоточек. Вот только слово для этого произнести надо. Как, если ты не умеешь? А они могут. За стеной слышались голоса. Знакомый, отдающий возрастом. И другой, мелодичный.

– А как же мне быть тогда? – спросила юность.

– А так и быть. Что тебе мешает?

– Но Марта…

– Оставь Марту. Тебе и о себе думать надо. Марта. Лучше бы ты вообще ее не знала. Так и не знай вовсе. Нет ее больше для тебя, – не унималась ведунья.

– Так что же мне делать?

– А я откуда знаю? Не мое это, говорить что делать. Иди вон, у дяди Вовы спрашивай. Мое – говорить как есть, – вновь слукавила женщина.

– какого еще дяди Вовы? – срываясь на слезы, спросила девушка.

– Это ты верно спросила. Много их. Не один и не два… да и где их сыщешь? – она говорила сама с собой. – Одному кто бы сам помог, другому ничего не надо, третий?.. Да что третий, не знаю я, где он, – голос ее стал тише, как будто задумалась о чем. – поезжай в город, к утру успеешь. Там кладбище и огонь горит. Много мертвых лежит там. А тебе что мертвые – ты живая и жить должна. В девять они пировать там будут.

– Что, на кладбище?.. – взмолилась девушка.

– Да что они тебе, псы бродячие, или совсем нехристи? Рядом, сама найдешь.

– А как я узнаю?

– Узнаешь, главное – запомни. Владимир. Он тебе поможет. Пойдешь на вокзал, сядешь на первый поезд. Билет тебе не выдадут. Сядь у окна, так чтоб солнце видеть. И главное – пока не приедешь, не выходи в тамбур. – она покосилась на пачку сигарет, торчащую из сумочки, – выйдешь – можешь совсем не доехать. Теперь спеши, тебя как раз попутка подвезет.

Они распрощались, и молодой человек получил надежду, что может быть, ему дадут того, чего он хочет. Вот только слово бы вспомнить.

– Нельзя тебе воды сейчас, – женщина вошла в комнату и посмотрела с какой-то теплотой, – В тебе огонь горит, но мало его. Зачем тебе костер тушить, когда спичек нет?

– Точно, вода. – действительно, так бывает, когда долго вспоминаешь и мучаешься, пытаясь припомнить слово. Потом находишь. А кому это нужно? Подсознанию? Себе? Другим? Доказательство того, что память все же работает. Здесь что-то еще… слово, оно главное. Почему? Вот почему-то. Женщина положила руку на лоб.

– Жарко. Ты горишь весь, хотя и не умираешь. Ты или хороший человек, или мерзавец. Иначе бы тебя свет так долго не держал. Ладно, выпей, – обманула она. Золотистая капля впиталась в язык, унося в другой мир, или делая ненастоящим этот. Откуда мне вообще знать, что я есть? – пронеслась в голове последняя фраза.

х

х

х

…Стена. Битая. Раненая. Будто узоры… Сколько их?.. У циркача была сестра. Самая любимая ассистентка. Каждый день тяжелый нож выбирал себе путь. Путь совершенства… он рисовал силуэт. Старательно огибал точеную фигуру. Спартанские воины разрушили стены родного города… Нож оставлял шрамы на древесине. Он рисовал силуэт. И воины сами стали стеной. Сотни выбоин. Родные стены… родные. А за стенами – все слабые… Когда за тобой стены – отступать некуда… Она доверяла ему. И враги рассеялись в страхе… Сколько же здесь выбоин? Ибо нельзя покорить народ, где воины вместо стен. Вы давали присягу. Вы обещали… А публика была в удивлении. Меткие стрелки не палят по стенам. Сколько же их… Девушку будто окружало магическое кольцо. Нож выбирал себе путь. Воин должен защищать родные стены. А если нет… Сталь огибала. Она рисовала силуэт. И враги в страхе… Однажды рука подвела. Дрогнула… А за стенами все слабые. И в страхе. Она доверяла. Меткие не палят по стенам. Защитить и сберечь. Однажды нож не воткнулся в дерево. Сколько же их… Он не оставил следа. И спартанские воины разрушили стены. Кроме одного. Она доверяла. Меткие стрелки… и нож, выбирающий… Он рисовал силуэт. Меткие. Здесь узоры. Публика была. Сколько их…

х

х

х

… Согласно распоряжению военного комиссара… Я обернулся. День сегодня будет хорошим. Потому что небо широкое. От девятнадцатого августа… сегодня девятнадцатое. Ровно три года назад. Тогда небо было другим. Как трудно. Свет и смута… и ничего не видно. Со всей ясностью заявляю… Клевета. А все равно ничего не видно. Молчать. Тогда, год назад, я ничего еще не знал. Ничего – это то, что будет. То, что уже было. Краски стерты, но я знаю, что они стерты. Или это наваждение… Ясное чистое утро. Небо, как в детстве. Студеное, чистое, юное. Отче наш… Приговариваю. Во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Почему я не считал дни, не замечал? И ворогам нет счета, и тьма была повсюду… Да не тьма, а вода студеная, колосья желтые и небо красное. Почти как на рубахе… «Простите» – она целовала смущенно и жадно. Есть такое чувство жадности… когда все в последний раз. Я скоро вернусь. Я буду ждать. Я верю. В детстве дед рассказывал, что море – это такое же небо, только тяжелое. Ялта. Холодная, чистая, далекая. Бритвой по лицу. Я верил… и верю и верую. Во имя Отца. Гляди-ка , как твое небо рыбаки веслами бьют… Вы подлец.... это уже восемнадцать. От девятнадцатого августа… прощай. Настя. Уезжай… обещай, что уедешь! Милая, любимая, ласковая… забытая и вечная… а в глазах ничего, кроме глаз. Как небо… Дедушка, а если журавли улетают, значит где-то их ждут. Где-то радуются. Радуются, и палят, и кричат «ура»… и небо красное и чистое. День будет хороший. Не уберег, не спас, нет ее больше. Нет. Нет и не будет. От девятнадцатого августа. «да помолись пока, хлопец, что же мы, нехристи?» К расстрелу… Я люблю тебя. А я тебя. Рубаха… такая белая и грязная. Чем бы ее омыть?.. от девятнадцатого августа. Здесь лежит раба господня Анастасия. Неправда. Этого не может быть, чтобы эта плита была всем, что осталось. А после смута. Жестокая, бешеная, нечестная. Я буду тебя ждать, что бы ни случилось. А я вернусь, обещаю… слово офицера… А вы – подлец. Зато жить буду долго. Господи, спаси и сохрани… сохрани в сердце… то, что никто не сохранит. Не уберег. Простите, простите… Я люблю тебя… это так просто… как небо, как ветер, как море. Значит где – то их ждут. Полной грудью на вдохе. Крестик в ладони, на память… чтобы уберег. Серебро, белое и холодное. А вокруг кресты, и тьма, и пожарища… и тьма дней, и нет им счету. Если солнце красное, значит будет ветер. Как долго я не замечал. В последний раз. От девятнадцатого августа. А скоро осень. Журавли. И солнце, доброе… по лицу… и ветер шутя. Сегодня день хороший. Прощай. Я буду ждать. Приговор привести… Я люблю тебя. В водке тупую печаль… да только водки нужно море… холодное, чистое, бескрайнее. Ему нет края, потому что небо бесконечное. В исполнение. Не утопить. Дедушка, а значит журавлей тоже ждут. Мы их встречаем, а с ними уже простились. Небо. На всю грудь. От девятнадцатого августа. Красное. Развяжите мне руки, я все равно не убегу. Во имя Отца и Сына… Да что же мы, нехристи?.. Прощай. И Святаго Духа. На плече букаха… Как в детстве… если подуть и загадать. От девятнадцатого августа. Полети на небо. Да поздно. Аминь. День сегодня… Пли… и букаха. Полети на небо. Я буду ждать. Я верю. А я тебе… От девятнадцатого августа.

Глава 8

– Видишь, что ты натворил? – священник держал в руках опасный жертвенный нож, – Девочка так хотела жить, а ты медлил и медлил, – он залился притворным плачем, – Жить хотела, да перехотела. Пришлось принести в жертву.

Александр стоял, опешив. Он не верил в происходящее. Лиза была для него обычной и порою, он не знал как с ней быть, и как избавиться. И вот ее не стало. Не может быть. Это насекомое стоит и глумится.

– Тварь, значит, икону ты хочешь? Может, из тебя мощи сделать?

– Не кипятись так, друг мой, – он снова стал вежливым, – В твоей подружке были дырочки. Там сережка, там ругая, да много ли еще… теперь на одну больше.

Александра охватило бешенство, и он бросился душить. Руки, способные творить, теперь душили существо, помыкавшее им последнее время.

– Стой, не убивай, хозяин, – священник законючил и взмолился, – Я же тебе желание обещал. Я исполню, только не делай мне больно.

– Исполняй сейчас, я не верю тебе.

– Поверишь, – прохрипел святой отец, – Только отпусти.

Александр и сам думал освободить жертву, потому что понимал, что просто не может убить. Не так, разве что, в гневе.

– Так-то лучше, а то вздумал шейку давить. Молокосос ты еще, и убивать по-человечески не умеешь. Когда ты напишешь икону, у тебя останутся еще краски. Вот с ними делай, что хочешь. Сам исполняй свою мечту.

– Ты бредишь. Зря я тебя не придушил, – к Александру вернулась раздражительность.

– Не смог бы, душил неправильно, уж я-то толк знаю, – его мясистые небритые губы исказились в гримасе, – Ой, ой ой! Не убивай меня! Покривлялся и хватит, надо же было тебя позабавить.

– Ты чудовище, – Александр начинал его бояться.

– Не больше, чем ты, Алекс. Просто я открытый, а тебе все только предстоит. Ты еще той гадиной станешь, когда от меня получишь власть.

У молодого человека поплыло перед глазами. Все это похоже на кошмарный сон, нелепый и ненастоящий. Вот только проснуться не получается.

– Я хочу тебя убедить, – тушка с живостью покинула комнату, и судя по грохоту, отправилась на чердак. Минута, шум, и вот он внизу. Грубая кисть и старые маслянистые краски. Его толстые неуклюжие пальцы принялись за работу. Он как будто рисовал по воздуху, но в воздухе вычерчивались очертания.

Вначале голова, потом черное туловище, потом хвост. Уродливый трезубец и рога. Чертик потянулся, распрямил спину и больно укусил своего создателя за палец. Кровь хлынула алым ручьем, а черт, зловредно улыбнувшись, побежал прочь.

– Теперь-то ты видишь, что есть еще чудеса, которые не умещаются в твою пустую голову? Ты ремесленник. Твое дело – работать. Одну, всего лишь одну икону, и делай, что хочешь. Если тебе нужна эта бедная дуреха, которая лежит сейчас в луже собственной крови, ты ее оживишь. Ты же классный художник, ты помнишь ее. Нет, я знаю, ты мечтаешь о другой. Так создай ты ее для себя. Стань наконец и сам Богом. Сделаешь себе девочку, и будешь любить ее до конца своих дней, – он не говорил а кричал. Кровь капала по его рукам. В ладони опять появился кинжал.

– Возьми краски, попробуй, почувствуй власть над миром, – он вложил в руки художника тяжелую кисть и искусительно заглянул в его глаза.

– Красок останется еще много. Нарисуешь денег себе, а лучше – золото и алмазы. Продашь и будешь богачом.

Смерть Лизы ушла куда-то на второй план. Все становилось не совсем реальным. А если и правда это возможно? Он взял кисть и попытался. Ничего не получилось, только тяжелая капля маслянистой жидкости упала на стол.

– Дурак ты, а не творец. Представь вначале, очерти границы в воздухе. Поверь, что это уже есть, и вырисовывай. Ты, мать твою, художник или где? Твори, я сказал.

Александр зажмурился. Фантазия не приходила. Тут он вспомнил птицу, которую с другими детьми он пытался вылечить. Тогда не получилось. Он представил ее ясно и отчетливо, пытаясь разглядеть перья и клюв, прорисовывая в голове все до мельчайших деталей. Рука шла по воздуху, и вот, клекот крыльев. Крик. Птица билась в окно, таща за собой поломанное крыло.

– Хорошо, только птичка твоя долго не протянет. Я знал, что у тебя фантазии извращенной сволочи. Ты зачем ее сделал больной?

– Я просто вспомнил, – пытался оправдаться его виноватый голос. Сам он в это время старался понять, нет, не понять – смириться с новым положением вещей. А потом в него потихоньку стало входить ощущение новых возможностей. Сколько всего можно сделать. Хорошо, я нарисую этому психу икону. А потом исполню свою мечту. Почему только одну? Теперь их может быть много, теперь жизнь пойдет по-новому.

– А зачем тебе икона? – вопрос пришел как-то сам собой.

–Хочу мир сделать лучше. Вот люди не верят в Господа нашего, а он будет, живой и настоящий. Мы, священники, народ такой – нам без Бога никуда.

– Ты и добро? Побойся Бога! – Александр почему-то ему не верил.

– Не боюсь, не боюсь, – стал паясничать священник. Его коротенькие грязные пальцы достали засаленную лягу с вином. Резкий взмах руки, и красная жидкость размазала птицу по стеклу.

– Это милосердие. Зачем ей мучиться и жить, если ее создатель такой жестокий? – птица стекала грязью по пыльным стеклам, – если захочешь что исправить, используй вино. Оно всем помогает. – священник сделал глоток и расплылся в улыбке, – А девочке-то твоей холодно сейчас. Бездушный ты человек. Она так хотела, чтобы все было хорошо… с тебя икона, и она должна быть к утру. Я знаю, кого ты любишь и о ком мечтаешь, и что-то мне подсказывает, что она тоже хочет жить. – он вбивал слова, как будто хотел подчинить своего раба и привязать к орудию труда железными цепями.

– Нет у меня больше времени ждать. И у нее тоже. А вообще знаешь, внутри все девки одинаковы. Ты когда-нибудь видел внутренности красоток? Такие же, как у уродин. Брось, Алекс, разве ты никогда не ломал в детстве машинки? Из любопытства, тяга к научному познанию. – еще чуть-чуть. У молодого человека темнело в глазах. Еще слово и…

– Кому какие органы нравятся. Тебе, допустим, молочные железы, а я предпочитаю печени. Красивые они, особенно когда еще живые. Ты никогда не думал, какая у твоей любви печенка? – последняя капля ударилась о воду, и плотину прорвало. Молодой человек выхватил кинжал у священника и ударил, ударил, ударил. Он не ожидал, что это так просто. Он боялся его и был зол. И вот пружина лопнула. Тушка качнулась, и глядя с каким-то удивлением и торжеством повалилась к плетеному креслу.

Глава 9

Теперь ты убийца. Убил человека. Неважно, плох он или хорош. Он тоже убил. Ну и что? Разве это оправдание? Ему платить за свои преступления, а тебе за свои. А вообще, человек ли он? Теперь уже неважно. Теперь он стал трупом. Тяжелым и узнаваемым. Надо что-то делать. Лиза мертва. Бедная девочка. Жаль. Ладно, пора себя жалеть.

Отделаться от покойника и зажить счастливо. В какой-то момент он почувствовал облегчение от содеянного. Втайне он давно его ненавидел. Боялся, и жил с ним, как с проблемой. Это были его беды и несчастья, и еще страхи, которые теперь настало время предать забвению. Море всех проглотит. Это зверь с бездонной глоткой и жадностью палача. Почему-то на ум пришло это слово. Да просто так.

Теперь я в самом деле не убийца а палач. Вершитель судьбы этого ничтожества. А главное – своей. Еще минуту назад он убивал, как человек, которого загнали в угол, пытаясь отнять самое дорогое, глумясь над любимой и топча его душу. Это был крик отчаяния, который пришел к осознанности и самопрощению. Так было надо, – подумал он. По крайней мере, я теперь ничего не должен. Зачем же ему все-таки нужна была икона? Теперь уже неважно. Не к добру уж точно. Значит, убийство тоже во благо, если не даст случиться дурному.

Что делать с телом? Он вышел на улицу. Ночь, звезды. Большие и старые. Вы все видите, но никому не скажите. Прохудившаяся лодка сушилась у кромки воды. Ее еще можно было починить, но зачем? На одно путешествие хватит.

Он обыскал тело, и ничего путного там не нашел. Карманы приняли несколько булыжников. Из-под ключицы торчала рукоять. Александр затащил страшный груз в лодку и наклонился, чтобы уложить его, соблюдая равновесие. На небе появилась луна, и отразилась в мутных глазах. Смотри-смотри, – подумал зло Александр, но тут же ему стало по-суеверному страшно, – Не хотел я этого, но ты сам виноват.

Лодка коснулась воды, и рассохшиеся щели стали зазывать в себя тоненькие ручейки. Море сглотнуло слюну, облизнулось прибоем, и потащило в черную даль суденышко с экипажем из одного покойника. Он проплывет еще немного, потом еще. А после дно морское примет в свои тайники еще одно не то чтобы сокровище.

Деятельность спасает от мрачных мыслей. Александр не знал этого, вернее, не задумывался. Он просто действовал. Нужно было избавиться от багровой лужицы на старом ковре и досках. Да, егокровь стекла вниз и теперь ее оттуда не достать. Плохо, но нужно сделать так, чтобы не было видно.

По завершению работы он устал, и напрочь отделался от тяжелых раздумий. Его заботили краски. Теперь их точно хватит на то, о чем он мечтал. Старый жирный священник подсказал ему идею, как воплотить мечту. Знал бы он, о чем он мечтает… но он не понимал этого. Ему мешало все то, что мешало быть с ней. И это было в нем самом. Потому что если в ней, то значит, ему нужен был кто-то другой.

Он создаст ее для себя. Такую, чтобы любила только его. И знала только его. Чтобы была его полностью, без остатка. Он научит ее жить и радоваться. Подарит ей жизнь и будет ее божеством. Ее волшебником. Если ты любишь, ты способен на чудо, – подумал молодой человек.

Столько лет мечтал и любил и ненавидел в ней все, что отдавало ее другим. Мужчинам, городам, просто людям. Нет, она будет знать только его, и видеть мир его глазами. Это справедливо. Ведь он ее сделает для себя. Внезапно его посетила опаска недоверия. Он вспомнил птицу. Нет, ошибки быть не должно. Иначе… иначе он сойдет с ума и не простит себе этого никогда. «Да я и так сумасшедший» – подумал он.

Нужно потренироваться. Попробовать еще. Подумать только, что фантазия и вера способны изменить мир. Творить мир вокруг себя и делать его таким, каким хочешь. Это будет прекрасный мир, – подумал Александр.

Он взял в руки кисть, запрокинул голову и попытался придумать. Что бы такое сотворить? Яблоко. Мысль долго пыталась сосредоточиться на каком-то конкретном яблоке. Оно должно быть спелое и желтое. Размеры. В его памяти всплыл золотой делишес, который его заставляли есть в детстве. Опять детство. Как будто, там была жизнь, а здесь нет, подумал он вдруг.

– Ничего, и здесь будет.

Рука повела линию, очерчивая пространство. Еще мазок. Он вначале не видел, но после сам поразился чуду. Над столом из ничего появилось желтое спелое яблоко. Пару штрихов, и плод опустился на старую деревянную поверхность. Тяжелое. Он не верил, но ощущал в себе это растущее чувство могущества. Он может все. Все, что захочет и о чем подумает.

Яблоко лежало на столе и было своего рода испытанием. Интересно, не вспоминал ли я Белоснежку, когда творил, – подумал он перед тем, как откусить. Вроде бы нет, точно. Он потер яблоко рукой и вгрызся.

– какая дрянь! – вырвалось ругательство. Под оболочкой была какая-то серая масса, не имеющая ни вкуса, ни запаха. Мерзкое неопределенное ничего. Он выплюнул рыхлые куски и прополоскал рот вином. Дрянь. Но что же так? Странно. Он нарисовал бабочку из тех, что обычно порхают летним днем, и она полетела.

Что-то не так. Нельзя же думать о вкусе и всех его свойствах? Тем более, что творя яблоко, Александр точно представлял, что он творит. Размышления и досада утомили его и срубили с ног. Он решил, что завтра обязательно во всем разберется.

Глава 10

Утро в этой части пляжа было красивым. Возможно, потому что утро – это почти всегда красиво. А может, потому что над городом, который был восточнее, клубились дымы производства и стояли корабли. Они красили небо алым, растворяя солнце в пугливо-дрожащих вязких волнах. Еще голосили чайки, но их обычно не слышат. По крайней мере те, кто здесь родились и жили.

Проснувшись, Александр стал вспоминать детали вчерашнего дня. Вроде бы головой не бился и с ума не сходил. На полу огрызок яблока. На стекле грязное пятно. Понятно. Значит, все-таки не сон. Во сне ведь нельзя проснуться? Он попытался представить секиру, и начал ее рисовать. Зачем? Для подтверждения. Она получилась и правда острой. Проверяя, он порезал палец. Настоящая.

Что же не так с яблоком? Он подошел поближе и посмотрел. На месте укуса уже не было серого вещества. Обычный огрызок с окисью железа. Он содрогнулся, вспомнив вчерашнее ощущение. Придется попробовать еще раз. На удивление, яблоко хоть и не было вкусным, но было похоже на яблоко. Странно. Возможно, что-то произошло со временем. Он разрезал плод напополам, и одну из частей полил вином.

Кусок яблока растворялся нехотя, но таял. Таял, неумолимо растекаясь по столу. Страшное зрелище. Уничтожение. В то же время погибло оно не сразу. Не так, как птица. Интересно, ей было больно? Значит, все-таки время. Оно нужно, чтобы то, что должно быть, стало собой. Посмотрим вечером на наше яблочко. А пока ,он вспомнил Марию, скоро мы будем вместе, любимая.

День прошел быстро. Он делал наброски ее портрета. Конечно же, другими красками. Ошибки быть не должно. Он снова думал о ней. Он получил возможность мечтать. Пытаясь вспомнить образ, он подумал о кольце. Нет, его не будет. Он понял, что снова полюбил ее, всем сердцем. Еще не рожденную, но его Марию. Такую, о какой он мечтал всю жизнь.

Попутно одна мысль поразила его своей откровенностью. У него напрочь отсутствовала фантазия. Он мог творить, но, скорее, копировать. Теперь, когда можно создавать что угодно, в его голову не пришло ничего, чего бы ни было в мире. Так стоит ли создавать ее, если она уже есть? Стоит. Ведь он создаст ее такой, какой видит и хочет, и у нее не будет выбора, чтобы стать другой. Она будет любить его, а он ее, и подарит весь мир.

А что будет с той? Пусть живет, как хочет. Если ей нравится другая жизнь, то пожалуйста. Ее никто не заставляет. Просто теперь появится другая, которая подарит ему счастье. Конечно, она будет свободной. Но это он научит ее быть такой.

Последний эксперимент. Он укусил яблоко. Вкусное. Значит, работает. Интересно, а ей вообще можно будет пить вино? Лучше не рисковать, – подумал Александр. Его память находила мельчайшие детали, а рука немного дрожала. Не ошибиться.

Вначале он боялся смотреть, подарив волю воображению, но потом, с педантичностью ремесленника и торжеством бога, он выводил очередные линии. Он вспомнил тот день, когда рисовал ее. Свою прекрасную натурщицу. Он помнил и знал, как выглядит ее тело. Он боготворил ее телесность и воссоздавал с маниакальной точностью.

Краски были непростыми. Они позволяли рисовать, даже не прорисовывая, а просто думая, но в руках художника они творили чудеса. Александр любил свое будущее творение и боялся на нее смотреть. Он не хотел ошибиться, и на мгновение подумал, что то, что с ним происходит – нелепый и странный сон, что скоро он проснется один, и будет коротать свой век в старой бездомной лачуге, потому что дом, из которого уходят мечты, перестает быть домом навсегда..

Глава 11

Дискотека искрила огнями, а биты и басы выдавали ритм. Грохот музыки разрывал сознание и выдворял его наружу. Маша не пила и не ела колес, и не курила. Ее просто прикалывало отдаваться хаотичному танцу, где все вроде бы вместе, а никто никого не знает и даже не слышит. Стотс стост. Вот только напрягают придурки, пытающиеся познакомиться, или скорее снять.

Маша здесь на знакомилась. Она отрывалась. Жирный с пузом попытался потанцевать рядом. Он думает, что классно танцует.. Наивный. «гуляй», – подумала Маша. С тех пор, как она вышла замуж, ее жизнь не изменилась, а супружеское ложе еще ни разу не видело молодую.

Марк был не совсем мужчиной. По крайней мере, не ее мечты. Просто ему понадобилось для работы быть женатым. Больше доверяют что ли, когда человек остепенившийся. Значит, на крючке. Значит, молодой семье причитаются деньги от государства. Маше нужны были финансы. А брак со старым приятелем… это ведь такая штука, сегодня есть, завтра – нет. Жалко что ли?

Она пробовала жизнь на вкус и пыталась уйти от той ее части, которая была ответственна за занудство. Муж работал в каком-то институте, но приносил деньги. Ежемесячный доход за бытие женой. Плюс подарки родственников единовременно. Жизнь одна, почему бы ею не поиграть?

К подруге уже клеились. Но Анька похоже была не против. А что, вон тот, который повыше, даже симпатичный. В ней зародился азарт. Разве не прикольно отбить у подружки возможного парня? Виртуального. Отбить тоже витруально. Вопрос в превосходстве, а не обладании. У Маши в глазах жил как раз тот огонек распущенности, который позволяет говорить на языке желания. С виду вполне скромная и даже недотрога, но с бесенком.

– Вы сели на мое место, не стыдно? – она спросила слегка обиженно, но тут же простила.

– Я не хотел, просто думал, что здесь никто не сидит, – мальчик был и вправду скромный.

– Я Маша. С Анькой вы уже познакомились? Ребята представились, но девушка не расслышала. В таких заведениях громкость музыки и бич и основная фишка. Чтобы разговаривать, нужно быть близко. Близость в толпе, почти интимность. Тут ты даешь ощутить аромат духов, жар тела. Случайно прижимаешься, касаешься, и при этом ничего не должна.

Взгляд Ани отдавал холодком. Ей тоже понравился этот. У другого было глуповатое лицо, к тому же немного полноват. Не то. У Сережи из-под рубашки проглядывали мускулистые плечи. Люблю таких, – подумала Маша. Немного младше. Студент. Не двоечник и не заучка. На какое-то время может быть интересно.

Обидка на лице подружки означала поражение. Она сдалась и теперь дуется. Та еще сучка, – подумала про себя Маша. Она достала из сумочки пачу, и в пальцах оказалась тонкая, отливающая ультрафиолетом соломинка. Парень подкурил. Он мой.

– Пошли потанцуем. Ань, оставляю тебе сумочку, там телефон, так что присмотри, ладно?

Подруга согласилась и осталась со вторым. Сейчас в ней пройдет обида, и она начнет питаться тем, что есть. Познакомится с мальчиком, поболтает, развеет скуку. И может, охмурит. Потом даст номер телефона, который полгода не работает, и назавтра позабудет.

Сережа танцевать особо не умел.

– Ты музыку чувствуй, давай веселей, двигайся. – она сделала пару движений, которые получались у нее особенно хорошо. Мальчик был послушен и пытался о чем-то говорить. Ей просто было прикольно. Осознание своей победы. Полной и безоговорочной. Она знала, что судьба дальнейших отношений в ее руках. Все будет так, как она захочет, по крайней мере, сегодня.

Так зачем продолжать? Можно позволить за собой поухаживать, и дать такой же номер, какой подарит Анна своему собеседнику. Пожалуй, так и сделаю. Подруга дороже. Ее я знаю два года, а таких мальчиков каждую ночь может быть. Она танцевала легко и свободно. Мальчик старался понравиться. В то время, как девушка нравилась самой себе, и ее это по-детски забавляло.

Она не пила, не употребляла и не страдала от болезни. Но на танцполе ей стало как-то не по себе. Все тело покрылось мурашками и залилось холодным ознобом. Музыка давила. Голова шла кругом. Она увидела грязный потолок, почему-то совсем не волшебный.

– Девушка, вам плохо?

– Посмотрите, какая бледная… – глухой удар о пол, как будто чужого тела. Боль, резкая боль электричества и холода. Потом гул. Вокруг люди. Анька хлопочет, а бедный мальчик не знает, что делать. Взгляд со стороны. Куда-то несут. Обидно, когда твое тело тащат как мешок картошки. Она смотрела со стороны и ей было страшно.

– нам не нужны неприятности. Наркотики, что-нибудь для разгона принимала? – администратор или еще кто-то хлопотал, но хотел отделаться. Вызвали «Скорую». Значит, скоро поможет, – подумала Маша. Страшно вот так вдруг. Сознание уходило в себя, и мир вокруг становился темным. Как хрупка человеческая жизнь, подумала она, и в последний момент ей стало себя очень жалко. А в это время кто-то ваял счастье.

Глава 12

– Ты родилась, и я нарекаю тебя Марией, – он сказал это, не слыша себя, не совсем осознавая реальность, но желая ее всем сердцем. Он создал ее нагой и прекрасной. Совершенной, без изъянов, а главное – без прошлого. Зачем тебе прошлое, если я твое будущее?

Девушка смотрела на него непонимающими глазами. Она не знала его. Не узнавала!

– Я Александр, – сказал он, глядя в ее открытые глаза, – Посмотри, я – это я. Я тебя создал, ты появилась, потому что я так хотел.

Он смотрел и не верил в чудо. Господи, спасибо. Мог ли я мечтать, чтобы все было так? Теперь ты есть. Девушка сидела молча. Она попыталась что-то сказать, но не получилось. Она не умела разговаривать, но могла дышать и двигаться. Это в ней осталось от природы, живущей в каждом человеке, но говорить… это от людей. Мыслить – от тех, кто вложит мысли.

Он плакал, ощущая счастье творения и сладость обладания. Только какое, к черту, обладание? Теперь она просто есть. Он говорил с ней и рассказывал о мире.

– Одень, замерзнешь. – клетчатая рубашка стала ее коротким платьем.

– Ты родилась прекрасной. Пошли, я покажу тебе все, что достойно любви. – он схватил ее за руку и повел. На какой-то миг остановился. А вдруг она не умеет ходить? Но девушка смогла.

– Смотри, это – небо. Оно огромное. Оно больше, чем мы можем видеть. Вон те точки – это звезды. Их тысячи. Миллионы, и даже больше. Они образуют созвездия и смотрят на нас. Ты будешь жить в этом мире. Ты еще не знаешь, какой он красивый. Смотри, падает звезда. Я загадаю желание. Ты тоже.

Он говорил, не умолкая. Он видел, что она понимает. Возможно, не все, но чем больше он говорил, тем больше видел, что ей это нужно.

– Вон там море. Оно сейчас черное, но бывает разным. Синим, зеленым, холодным и разрушительным. Оно ласковое и готово в себя проглотить. Там много моряков лежит на его дне. Еще там сокровища. Слышишь меня? – и девушка кивнула. Действительно слышала.

– Ты станешь моим сокровищем, а мой дом – твоим морем. Незачем тебе пока видеть других людей, от них идет все зло.

– Зло, – произнесла она дрожащим и неуверенным голосом. Художник говорил с ней и в тайне понимал, что в этом есть принцип. Он показывал ей мир. Он учил ее языку мира, чтобы она впоследствии им распоряжалась. Как Бог, дающий человеку первоязык. Она должна узнать все через него, тогда все будет правильно.

По странному стечению обстоятельств, первое слово, которое она произнесла, было слово зло. Александр втайне надеялся, что это будет его имя, и потому повторял его несколько раз. Он называл себя и ее, а получилось какое-то зло. Пусть так, это ни о чем не говорит. Только не нужно ей познавать зло.

– Это слово не самое лучшее. Зла в мире хватает, но я уберегу тебя от него. Лучше тебе с ним не встречаться.

Они шли по берегу. Шумело море, высилось небо. Где-то в приморском городке грохотали звуки праздника. Светомузыка простреливала лучами атмосферу, а порт хранил черные громады кораблей. Ты все это узнаешь, девочка. Только потом, вначале самое главное.

Он вдруг на какой-то миг подумал, что если он ее сотворил, то скорее является отцом, чем мужем. Вспомнился Пигмалион. Ничего, я буду для нее всем, – подумал Александр. Она моя, и это главное.

Глава 13

Мария не знала, кто она. Откуда появилась. Она вообще как будто ничего не знала. В то же время огромное количество вещей, окружавших ее, как будто узнавались. Вначале она не могла говорить. Не умела, но постепенно эта способность стала одной из ее любимых.

Она называла предметы, по-детски радуясь. Теперь она знала их имена, и могла к солнцу обращаться как к солнцу, а к чайнику – как к чайнику. Эти слова как будто были знакомы. Давным-давно, кто знает когда. Какие-то чувства просто вспоминались, словно ощущения из прошлой жизни.

Этот человек, который называл себя Александром, говорил, что любит ее. Что такое любить, она еще не знала. Он много чего говорил. И от него она узнавала слова. Ей нравилось повторять. Сравнивать мелодию и звучание. Его мужское и мелодичное женское.

Он тоже говорил красиво, но, возможно, по-другому. Ей даже пришла мысль, что мужчины и женщины разговаривают на разных языках, но Александр посмеялся, и сказал, что на одном. Наверно, ему так хотелось. Девушка не всегда его понимала.

Теплое. Теплое – это приятно. Брызги холодной воды это красиво. Не очень приятно, но красиво. Весело. Однажды, она нашла зеркало. То, что она увидела, ее удивило. Там была тоже она. Вернее отражение. Вроде бы другая девушка, а на самом деле она. Она скорчила рожицу, и отражение ответило тем же. Повторила и рассмеялась. А та, что в зеркале, красивая. Интересно, она будет нравиться людям? – подумала Мария.

Имя. Оно ей не очень нравилось. Какое-то слишком серьезное, хотя и красивое. Мария, Мария, Мария. Он произносил его с восхищением и нежностью. Это было его имя для любви, о которой девушка еще не знала. С каждым разом она все больше принимала это имя, хотя наверное, понимая, что вскоре оно изменится. Н какое-то более детское.

Она ощущала себя ребенком, но не могла это осознать или выразить. Она была очень счастливым человеком. Она узнавала мир и видела его. То, что обычно люди не замечают, потому что давно привыкли жить.

Огромное небо. Ветер. Пчела на дереве. Песок, в который можно зарываться пальцами. Орущие голодные чайки. Они как будто подвешены в воздухе, когда просят есть. А по земле они вышагивают, и оказываются толстые. Спрашивается, куда они девают крылья и почему могут летать?

– А почему я не могу летать? – спросила она Александра.

– Скоро научишься, – задумчиво произнес он.

– правда-правда? А ты умеешь?

– Раньше, очень давно, умел. Потом крылья подрезали.

– А они у тебя правда были? – Мария посмотрела недоверчиво, – А куда ты их прятал? Покажи, где они у тебя были? – она не унималась, после чего молодой человек снял рубашку и показал лопатки, – вот здесь были.

«Интересно, могу ли я нарисовать себе крылья?»– подумал на какой-то миг художник, но тут же отмел опасную мысль. А вдруг не получится?

– Так значит и у меня были? – огорчилась девушка, – А кто же их забрал?

– У тебя они есть, просто ты не знаешь. Но я обещаю, что ты сможешь летать, – он обнял ее за талию и прижал к себе.

– Для тебя я все сделаю, и даже больше.

– А почему?

– Потому, что люблю тебя.

– А как это? – спросила она, хлопая большими ресницами.

– Это когда тебе очень хорошо, потому что ты рядом с тем, кого любишь. И ты хочешь быть с ним, и делать так, чтобы ему было хорошо. Это когда ты боишься потерять, зная, что если это случится, то ты умрешь. Это когда одним человеком дорожишь больше, чем всем миром.

– Значит ты меня любишь, и хочешь чтобы мне было хорошо? – спросила она смущенно.

– Да, очень хочу.

– А почему ты меня любишь, а я тебя нет? – она спросила по-детски, из интереса, но увидела, что молодому человеку стало очень грустно.

– Наверно, еще не научилась, – проронил он. – Неужели совершенно ничего не чувствуешь?

– Не обижайся. Мне очень хорошо и интересно. Мне ты нравишься, еще море, да и весь мир вместе взятый. Просто ты говоришь, что ради меня потерял бы все это. А я не стала бы. Мне интересно.

Александр шел по берегу и думал, что она очень похожа на ту далекую мечту, которую он любил очень давно. Но она его не любила. Эта тоже не любит. Хотя он – ее создатель. Она его творение. И почему-то неблагодарно, – с обидой подумал художник. Наверно, это чувствуют забытые родители. Или боги, – подумал он с долей самодовольства.

– А еще люди бывают? – спросила Мария.

– Бывают, только пока что от них лучше держаться подальше.

– Почему?

– Они могут быть разными. Злыми, хитрыми, завистливыми. Они увидят, что я тобой дорожу, и захотят отнять.

– Они, как и пчелы, тоже кусаются? – спросила Мария, которая всего лишь раз имел опыт зла. Она захотела погладить эту красивую полосатую букаху, но та больно ужалила, а потом умерла. Глупая – думала девушка. Разве она стала бы кусаться, если бы знала, что всем будет плохо?

– Нет, они не кусаются. Но могут сделать чего-нибудь похуже. Поэтому пока с ними лучше не встречаться.

– А когда можно? А вдруг они хорошие? Ты же тоже хороший. А покажи мне кого-нибудь хорошего. Ты же умный, ты же можешь.

Художнику очень не хотелось этого, но он пообещал. Он знал, что рано или поздно это случится. Что они живут в мире, который не терпит отшельников. Он знал, что не заменит ей весь мир, но хотел, чтобы она привыкла. Если не полюбила, то хотя бы привыкла и не могла представить себе мир без нее.

Еще она должна научиться быть послушной. И верить. Верить только ему. Для всего этого нужно время. Но, к его радости, училась она гораздо быстрее, чем дети. Знание просто приходило к ней, и она знала. В то же время, в ней была чистота, неиспорченность миром.

Зная правила социума, он уже нарисовал ей паспорт. Получился, а как же иначе? Теперь возможно все. Возможно, для того, чтобы она стала совсем настоящей, нужно время. Он вспомнил про яблоко. Ты – не делишес, но подождать придется.

Александр предусмотрительно убрал все вино, какое имелось в доме, а ключ от винного погреба носил у себя на шее. Ей лучше никогда не пробовать его. Не рисковать, – подумал молодой человек. Им овладела тревога и усталость. Пора домой, и они пошли. Девушка не сразу захотела, но художник пообещал ей краски, и сказал что научит рисовать. Конечно же, другими красками.

Глава 14

Вот так вот. Неизвестные спасительницы. И как вас теперь благодарить? На клочке бумаги был нацарапан адрес. Здесь я живу. Вот только кто я? Хороший вопрос. Память рисовала странные образы и картины. Олег брел по песчаному берегу и разговаривал сам с собой. Он где-то в глубине души знал, что это его давняя привычка. Может быть, я шизофреник? Тогда это прямой путь в больницу. Нет уж, спасибо. Одни уже вылечили. В глазах снова поплыли воспоминания. Ангел, студент прыщавый, льющий какую-то дрянь за шиворот. Точно, так меня отравили. Раньше травили травами, а сейчас…

– Ничем хорошим, сказал он сам себе. Остается работа над собой. Олег понимал, что наверно, это не совсем нормально, когда человек не знает, кто он. Если меня хотели убить, то зачем? Кому и что я сделал плохое? Вот этот адрес. В кармане связка ключей. Почему-то знакомая. Наверно, это мои ключи. Значит, я там живу.

Впереди показался деревянный дом. Старый, как избушка Бабы Яги. Скорее всего, там все же живут. Олегу хотелось пить, и он подумал, что люди даже если они не захотят его видеть, вряд ли откажут в стакане воды.

Негромкий стук, еще раз. Дверь приоткрыла девушка. Единственной ее одеждой была длинная мужская рубашка в клеточку. На рукаве ярко выделялись два пятна желтой краски. Олег смущенно отвел взгляд в сторону, но девушка не знала стыда, только удивленно разглядывала незнакомца. Огромные глаза выдавали интерес и еще что-то.

– А ты кто? – спросила она.

– Я? – Олег не знал, что ответить. А правда, кто ты блуждающий и живущий на свете? – Не знаю, – честно признался он.

– Я тоже. Меня называют Марией, а я почему-то не всегда верю.

– А меня никак не называют. Я просто себя не помню.

– Как забавно. И я не помню. Я раньше думала, что кроме нас людей нет. Александр говорит, что они плохие, и не хочет мне их показывать. А ты вот сам пришел.

– Я просто захотел пить, – признался Олег, – Я в город иду.

– А что такое город?

Олег вспомнил ярмарочные шелка, верблюдов и невольниц, деревянные стены, тяжелые ворота и ларек. Пивной ларек. Наверно ты не то чтобы не помнишь. Ты слишком много помнишь. С этим надо что-то делать. Если я разговариваю сам с собой, то меня два. А какой из них настоящий? В этом вопрос. Наверное, тот кто я, тот и настоящий. В самом деле, что может быть проще. Вот только кто я?

– А зачем ты туда идешь? – девушка трепала его за рукав. – Там интересно?

– Наверно. Просто я там живу.

На пороге показался еще один человек. Высокий, кудрявые волосы, острые черты лица. Он явно был недоволен, и похоже, только проснулся.

– Тебе чего? – спросил он недоброжелательно.

– Я пить хочу, – ответил Олег.

– Мария, сходи и принеси ему воды. Ты знаешь, как это делается.

Девушка удалилась в дом с выражением лица, словно только что нашкодила. Он стоял и мерил взглядом нежданного гостя.

– Ты что здесь делаешь ? – спросил он насторожено.

– Домой иду.

– Ты здесь недалеко живешь? – в голосе хозяина чувствовалось недоверие.

– Я живу в городе, – Олег протянул бумажку, – не знаешь, как туда добраться?

– Как же ты здесь оказался, если ты не знаешь дорогу в город?

– Я не не знаю, а не помню. – на лице художника появилась странная гримаса, как будто он подумал что-то, что поразило его до глубины души.

– Погоди, я сейчас. Будет тебе напиться.

В доме послышался его раздраженный но тихий голос.

– Я сколько раз говорил тебе – не разговаривай с незнакомыми.

Девушка что-то ответила, после чего молодой человек произнес все тем же голосом:

– Ты должна была сразу меня позвать.

Вернулся он с кружкой красной жидкости. По аромату Олег сразу вспомнил – вино. Знание вина сразу напомнило еще кое-что. Двор, гитары, песни и люди, которым это не нравится. И те, кому нравится. Вот стоит мужик с собакой. Пришел вспомнить молодость. Все пристают к псине. А я просто пью. Под сердцем защемило.

– А можно еще? – Олег осушил одним махом терпкий напиток, и мозг заработал. Ведь верно, сознанию нужно дать открыться. Александр, так назвал себя хозяин, смотрел с интересом ученого, проводящего эксперимент. В какой-то миг Олег подумал, что этот тип наверняка что-то подмешал, и теперь ждет когда подействует. Девушки не было видно, но боковое зрение подсказывало – она стоит за занавеской и внимательно смотрит.

– Спасибо. – осушив вторую кружку, что-то подсказало, что наверное, хватит.

– Ты правда не помнишь, как здесь оказался?

– Я шел по берегу вон оттуда.

– Подожди здесь, я тебе покажу дорогу, – молодой человек вернулся через пару минут, накинув на себя потертый пиджак, – пошли.

Дорога была извилистой. Александр постоянно задавал какие-то вопросы, ответить на которые память Олега не позволяла. Дальше был город. Не такой, какой вспомнился в бредовых картинках и явно не родной. Хмель, так или иначе, много чего упорядочил, и в голову пришло масса нужного. Вокзал, автобус, деньги. Молодой человек проявил великодушие, и кроме того что купил билет, немного поделился наличностью.

– Как мне благодарить тебя? – спросил Олег.

– Никак, просто забудь меня. – ответ был странным, но почему бы и нет?

– Ладно, все равно спасибо.

Путешествие было интересным. Лес, поселки, люди разговаривали между собой. Другие спали. Играла музыка. Олег начинал понимать, куда едет, и от этого воспоминания на душе становилось волнительно. Он жадно хотел новых событий. Продолжения жизни, если так можно сказать.

Он вспомнил это чувство, когда после долгих странствий, возвращаешься в родной город. Когда проникаешь в его мир перепутанных улиц и спешащих пешеходов. Понимаешь, что влюблен в полуденную суету. Узнаешь здания и переходы. И каждый миг возвращает что-то важное. Воспоминания жизни, которая не чья-то, а твоя. Жизнь надо жить – сказал кто-то, и Олег почему-то сейчас вспомнил эти слова. Он действовал почти интуитивно, и факт угадывания приносил ему все больший внутренний восторг.

Вот он, родной дом. Детская площадка. Здесь я жил. Замок принял ключ. Провернулся и распахнул объятья квартиры. Воздух выдавал безлюдье. Вещи потоком образов оживляли память. Он почему-то ощутил слезы на глазах, когда почувствовал возвращение к жизни.

Из глубин комнаты послышалось противное, но какое-то близкое и родное «мяу».

– Бармалей, бармалеище. – Олег вспомнил имя и зарылся в этом пушистм сером, который, судя по всему, тоже скучал и был рад. Он мурлыкал моторчиком. Ленка. Она тебя навещала. Значит, все правильно, значит я – это я.

Глава 15

Земля слухами помнится – так Александр узнал о Маше. В начале он подумал, что навряд ли захочет ее видеть, беспомощную, в больничной палате. После всего, что он чувствовал. После того, что она не раз становилась чужой и заставляла себя ненавидеть. «Она сама во всем виновата», – подумал художник. Но ощущение какой-то причастности и внутренней вины решили все диаметрально.

Не решаясь потревожить сон своего создания, он тихо отправился в город. В тот далекий и чужой город. С суетными людьми, пробками и вонючими трамваями. Александру он никогда не нравился. Он знал, что Мария вкушает все его прелести, и город отвечает ей взаимностью. В прямом и переносном смысле. Он не раз слышал, как она превозносила его многолюдные улицы, кабаки и бездумные центры развлечений. Она называла дырой дом их детства, и за это он ее тоже ненавидел.

Молодой художник купил билет на автобус и приготовился к путешествию. Три часа жизни придется просмотреть в окно или проспать, ворочаясь на неудобном кресле. Он достал блокнот и стал набрасывать штрихи. Как это странно, когда у тебя есть власть.

Ты смотришь на окружающих людей, а они все обычные. В своих мелких бытовых проблемах. В то время как ты можешь то, что в их головы даже не придет. Даже в мечтах. А со стороны я ведь тоже обычный, – подумал Александр. Если так, то что если они все со вторым дном? Ты становишься параноиком.

Вон та бабка-колдунья, ведьма старая. А тот мужик уже давно прожигает мой взгляд своим. Может быть – они знают? А кто же ты сам без своих красок? Сидишь, царапаешь карандашом, глядя в окно, и едешь неизвестно к кому. Эта мысль тоже прибила и пригвоздила к сиденью. Неизвестная. Он давно уже не знал ее, просто помнил. Старые впечатления и фантазии. Он приписывал ей то, что хотел видеть, и теперь это понимал.

Тяжелые мысли сопровождали его путь. И вот чужой вокзал. Такси. Прогулка по городу. Он не так плох, если его не ненавидеть, – подумал художник. Величие творца сменилось осознанием собственной ничтожности.

ОТ вокзала до больницы недалеко. Десять минут езды. Центр. Грязный рынок. Площадь, административные здания и старая городская больница. Здание было устроено полукругом, на манер монастырей. Не хватало крепостной стены, но сама архитектура позволяла этой стене быть. Посередине расплакалась церковь. Сколько здесь людей умерло? – подумал молодой человек, глядя на старые постройки. Прошлый, а то и позапрошлый век.

Врач оказался хорошим человеком. Он встретил брата и с каким-то пониманием и человечностью ввел в курс дела. Болезнь не была ему ясна, но девушка угасала на глазах. Как будто бледнела и выцветала.

– А вы нездешний? – почему-то спросил врач.

– Я с побережья.

– Где-то мы виделись, вот только когда? – он задумался, – Может быть… хотя вряд ли… обознался.

Только сейчас молодой человек вспомнил этого толстяка. Когда-то еще давно его жена покупала одну из ранних картин. Врач был с ней всего лишь раз. Но цепкая память не хотела отпускать мимолетное впечатление.

– Все мы на кого-то похожи, – проронил Александр. Почему-то ему не захотелось быть узнанным. Зачем? Какой в этом смысл? Просто чтобы у этого человека успокоилась память и приобрела новое впечатление?

– Не скажите, – доктор оживился, – каждый похож на самого себя.

– Все это философия, – раздраженно ответил Александр. Для нас, художников, человек – простой предмет с пропорциями. Набором общих качеств и индивидуальными особенностями. Если вы врач, то для вас должно быть так же. Человек – организм. Система с устройством. Вы же ищете аналогии? – его почему-то понесло. Он не до конца верил самому себе, но почему-то испытывал раздражение. Ему все меньше и меньше хотелось быть узнанным.

– Постойте. Художник? Точно. Ларочка тогда еще купила у вас «обреченные звезды». До сих пор в спальне висит. Рад познакомиться поближе. Мир – невероятно тесная штука.

Да уж, подумал Александр, а уж я как рад.

– Тесен. Так все-таки можно к ней?

– Зайти вы можете, но она вряд ли придет в себя. Это какое-то забытье. При этом организм переходит в что-то вроде состояния летаргии. Или…

Его голос исчезал где-то вдали. Молодой человек снова думал о своем. И вот она. Почему-то стало страшно. Александр увидел тело. Оболочку девушки, которую он когда-то любил. Он уже не сомневался, что творение его Марии явилось причиной угасания этой. Незнакомой, и давно ставшей чужой.

Ну что ж, чем-то всегда приходится жертвовать. Она чужая, и теперь уже ненастоящая. Он уходил с ощущением пустоты. Вины не было. Одна только решительность, упорядочившая мысли. Ты был палачом для старой грязной свиньи, и ты сотворил свою любовь, и ты же приговорил свое прошлое, оставляя его умирать на постели старой городской больницы.

Только бы не встретить этого надоедливого доктора. Посчастливилось, и улица обдала свежестью и суетой. Теперь к себе. Творить свое. В конце концов, она сама виновата. Все, что происходит, наверное к лучшему. Разве в моей власти подарить жизнь и этой?

Он ехал домой к женщине, которая, как он надеялся, любила только его. Во всяком случае знала. Он хотел скорее ее увидеть. Но все же в душе оставался нехороший осадок. Он вдруг подумал, можно ли построить счастье на чужих костях. Наверняка да, чем старше город, тем больше его кладбище. Разве его жители должны быть несчастными?

Глава 16

Ей понравилось рисовать. У нее неплохо получалось, и Александр как-то подумал, что наверно вложил в не часть своего дара. Она рисовала неопытно, но уверенно и смело.

– А зачем ты рисуешь? – спросила она его вдруг.

– Я художник. Это мое призвание. Тебе нравится, как я рисую?

– Нравится. Мне и самой нравится рисовать. Мне только не совсем радостно от того, что я рисую.

– Почему?

– Я не могу нарисовать мысли. А ты можешь? – она спросила с надеждой.

– Художники в основном срисовывают. Они выхватывают что-то из действительности. Иногда они видят больше, чем другие, и за это их ценят. Нас любят за красоту и правду.

– А зачем копировать мир? – спросила она.

– Как зачем? Ты не только копируешь, но и вкладываешь свое видение, настроение, душу. Ты оставляешь в вечности мгновения, которые могут быть короткими. Ты позволяешь другим людям видеть это и переживать то же чувствро. Искусство рождает в людях хорошее.

– А я вижу все красивым а рисую не очень, – огорчилась Мария.

– Мне нравится, как ты рисуешь.

– А мне нет, – ее было сложно переубедить. Ее логика была проста, а слова искренни.

– Помнишь пчелу, которая меня укусила? Она умерла, и хоть она злая, мне все равно было ее жалко. Она сидела себе на цветочке и не просила, чтобы я ее трогала. А вдруг ей было больно? Я хотела нарисовать ее, но у меня не получилось. Та, которая настоящая, мне больше нравится.

Александр подумал о своем. Где-то, через многие километры, лежит девушка и умирает. Или уже умерла, кто знает. Виноват в этом он и никто другой. Она сейчас тоже, как та пчела. А та, что ее жалеет – его картина. Это сумасшествие.

Ему вдруг захотелось, чтобы Марию увидели другие люди. Смогут ли они это сделать? А даже если нет, что тогда? Даже если это его придуманный мир, в нем ему хорошо, и он будет его защищать, несмотря на муки совести. А ведь она сильнее, чем это кажется. Лиза умерла. Священника он сам отправил на тот свет. Его не жалко. Если на то пошло, то это была месть. К тому же, он был опасен. Но Мария была его давней любовью. Кого же ты любишь, дурак?

Этой девочке было всего несколько дней, но она полностью завладела его сознанием. Изредка он выезжал в город чтобы закупить провиант. Теперь никаких гостей. Он это понимал и подумывал обзавестись забором. Но удержит ли забор ее любовь к свободе? В этом проблема.

Можно научить ее тому, что люди бывают плохими, но как это сделать, не поранив ее душу? Сам он не мог причинить ей зло. Может, нанять кого-то из города? – пронеслась злобная предательская мысль. Нет, к черту. Нужно просто не отпускать ее ни на шаг.

Заканчивались деньги. И нужно было что-то придумывать. В городе жил скупщик, к которому он время от времени, при отсутствии заказов, сдавал свои работы. Тот продавал их в десятки раз дороже в столице. Но деньги есть деньги.

Вдруг Александр подумал о красках. Точно. В своей эйфории ты забыл о том, что можешь все. Нужны деньги, и много. Можно уехать далеко-далеко, так девочка получит весь мир, но вместе с ним. Богатым и могущественным.

Деньги правят этим миром, что ж. Их предстоит добыть множество. Для начала нужно проверить. Он достал краски и сконцентрировался. Золото не должно быть слитком или старинной вещью. Культурная ценность минимальна. Он сделал полуторостагрммового Сталина. А почему бы и нет? Наследие советских времен из залежей какого-нибудь тронутого партработника. Больше нельзя, золото, если его много, притягивает беду. Нужно придумать способ обналичить целое состояние и не подпасть под чей-нибудь интерес.

Ночью ему снился сон. Священник пришел в его дом с канистрой бензина. Он аккуратно поливал старые доски, жадно впитывающие влагу. Он знал, что художник внутри. Молодой человек тоже знал, но не мог двинуться с места. Монах пришел таким, каким он с ним распрощался в последний раз – с невидящими глазницами и кинжалом в ключице. Его тело обглодали крабы и другие морские обитатели. На лице почти не было щек. Он улыбался зло и страшно.

– Ты не написал икону. Не хотел рисовать Бога. Я принес в твой дом ад, и сейчас ты будешь в нем гореть.

– Почему я? – спросил Александр. Но священник не ответил.

– Ты знаешь, почему ее зовут Мария? Знаешь? Знаешь? Тебе никогда не быть с ней, потому что ее зовут Мария, – он торжественно захохотал, а в руках мерцал огонек, которым он прикурил свою мерзкую сигару.

– Знаешь или нет? – кричал мертвец. Он был похож на самого дьявола. Александру стало страшно. Он видел огонек и боялся. Интересно, где сейчас Мария, подумал он, и к своему счастью проснулся.

Сон, конечно, бредовый, но нужно быть осторожным. Нет, тебя я крепко убил, – подумал он зло, – ничего, ты лежишь на дне и мертвый, а я буду счастливым.

Глава 17

Сегодня проставляюсь я. Пару бутылочек беленькой, огурчики, соль и хлебушек. Нечего нам праздновать. Но и горевать тоже. Разговор есть. Две пепельницы, чтобы не тянуться. Сидели напротив. Молчали.

– Что, так и будем таращиться? – Олег плеснул еще, и края рюмки ограничились плоскостью. – Хочешь мне что-то сказать, так не стесняйся. – стекло дзинькнуло, рюмки соударились и покатилось. Что-то темнеет. Олег зажег синюю форсунку.

– На балкон выходить незачем. Лучше здесь. Я форточку открыл, дым улетит, а замерзнуть не замерзнем. – человек напротив ухмыльнулся и покосился в сторону «Ямской».

– Конечно, не замерзнем. По одной?

Парнишка содрогнулся, но отказываться не стал. Этот тип ему начинал равиться. Хорошо пьет. Без лишних слов, с расстановкой. Что важно, не запивая и не требуя много закуси. Кусочек черного и щепотка соли. В то же время тело его содрогалось, чувствуя отторжение к алкоголю. Но в решительности его движений и в уверенности взгляда звучало слово «надо».

– Тогда третью. За тех кто… не чокаясь. Всегда с нами. – незнакомец посмотрел на водку, потом на Олега. Грустно-грустно, с болью и горечью в глазах. Потом на мгновение в нем что-то ослабло. Как будто битва закончилась. Смирился. А потом снова блеск. Рюмка вошла в него, не чувствуясь. Алкоголь растекался. Лицо краснелось.

– Небритая ты рожа, наливай, знакомиться будем.

– Может покурим? – спросил незнакомец. Его рука достала из пачки Олега сигарету, Олег подкурил. Потом сам затянулся крепким глубоким.

– Включить что-нибудь?

Но собутыльник выражал безразличие.

– Как хочешь. А вообще ладно, Высоцкий не помешает.

В самом деле, кому и когда он мешал? Под пшеничную, сорокоградусную, и все не так как надо. Нет того веселья. Покатились. Четвертая пошла легко. Разгулялся организм. Приготовился и принял на себя тяжелый крест. Вот ты сейчас терпишь и пьешь, а завтра за свое терпене еще и страдать будешь. Вместе поплатимся. Незнакомец посмотрел на рассол от огурцов и снова понравился Олегу.

– А может пострадаем, да не сильно. Солененький всяко поможет. – он разрезал огурец на две половины и налил исходную. Эх раз, еще раз.

– Любишь гитару? – попытался разговорить его Олег. Тот кивнул и налил в себя очередную порцию спиртного. Теперь по чуть-чуть. Важен ритм. Спирт должен впитаться, а разум просветлеть. Проблемы? А что они, завтра решать будем. Хотя нет, сейчас. Катись оно. Пока силы есть и задор. Зря что ли мы тут собрались? Не зря – приятель кивнул, подтверждая, что теперь пойдет вместе в огонь и лед. Да, медных труб не обещаю, как бы из вороненой не пристрелили.

– Сам ты рожа небритая, – усмехнулся новый приятель. – На себя посмотри вначале, а потом другим указывай.

– Оно и верно, – согласился Олег, – Ну что, разливаем?

Первая бутылка подошла к концу.

– Как же ты до этого докатился? Вроде умный пацан, а ведешь себя, как мудак. И жизнь у тебя… в общем, все не так. Ты скажи, чего ты добился за свои годы? Да любой нормальный человек только смеяться будет и скажет, что ты неудачник.

– А я с нормальным щас и не бухаю. И вообще не неудачник, а мечтатель, – обиделся Олег.

– Согласен. Извини. Просто так сорвалось. Я может, о своем. – он откупорил еще одну, и они скрепили начало беседы коротким тостом.

– За то, что в нас может нам помочь.

– И не только нам, – добавил Олег. Этот парень пил правильно и не отставал. А главное, разливал каждый раз поровну. Тут ведь вот какая наука – нальешь меньше, никто не подумает, что водки жалеешь, но значит – определяешь. Считаешь себя более крепким.

Когда пьешь с кем-то, то все должно быть по-честному. И конечно, ты никого не напрягаешь и не заставляешь. Каждый пьет, сколько может и хочет. Но равенство здесь вызывает уважение.

– За то, что нас объединяет, – опрокинул повеселевший собутыльник.

– Не стал бы я за это пить, – ответил Олег.

– Ты считаешь, нас объединяет та хрень, которая творится? Тогда ты дурак, а я тебе еще помочь хотел.

– Не надо, – Олег понял, что спорол косяк.

– Проехали. Что-то у нас водяра заканчивается. Может, в шахматишки?

– Зачем?

– На то, кто пойдет.

Две королевские пешки стали друг напротив друга, являя собой зеркальное соответствие. Слоны также повторили дебют.

– Ходи.

– Не будем мы никуда ходить, – Олег вспомнил, что на полке в кладовке хранился жбан спирта, – нам поможет медицина.

– Тогда наливай.

Спирт окрасился в молочный цвет, разбавляясь градусов до семидесяти. Повышение – это по-нашему. Олег заметил в какой-то момент, что выпил не просто много, а почти до хрена, но при этом почти трезв. Тот парень напротив стал немного сдавать. Ну что ж, поговорим о жизни, пока при памяти?

Глава 18

И вот собеседник раскрылся. Началось с разговора про дворника и судьбу человека. А потом жар спирта выветрил из него остатки смущения. Он говорил с упоением, и яростью и задором молодого поэта. В то время как недолгие паузы веяли вековым молчанием.

– Ты говоришь, что жизнь зависит от настроения или настроя. А как же счастья добавить, если полный мрачняк?

– Настроение происходит от слова настроить, поэтому настроение – это состояние гармонии в душе, подобное настроенности музыкального инструмента. Когда гитара строит, мы не слышим отдельных струн, мы воспринимаем мелодию в целом. – он облокотился на спинку стула, понимая что может говорить и его будут слушать. – Так и настроение – это состояние единства и цельности души, противоположность которому – расстроенность, состояние внутренней разобщенности. Сомнение, печаль, обида, в них человек распадается на части, которые перетирают друг друга.

Рассказчик нахмурился и решительноопрокинул в себя семьдесят грамм. Без тоста и не чокаясь.

– Однако, помимо общепризнанных видов хорошего настроения я признаю и боевую ярость, и желание мести, поскольку эти чувства также объединяют разные части человека воедино.

Олег когда-то слышал утверждение, что человек подобен ручью, через который течет вода, только это не вода, а силы. Чем больше сил напрямую протекает сквозь человека, тем лучше ему, и тем больше жизни он в себе чувствует. В то же время есть проблемы и состояния, когда эти силы не протекают сквозь человека а остаются в нем, и тогда человек чувствует усталость, опустошение и бессилие – эти мертвые силы находятся в нем, но не находят выхода.

– Я утверждаю, что в человеке всегда приблизительно равное количество сил, они просто не всегда смотрят в одну сторону – чаще они держат друг друга и перетирают в пыль. – Он схватил Олега за запястье. – Можно шевелить рукой сильнее, напрягая больше мышц, а можно – не напрягая те из них, которые мешают.

– Есть другой вариант, – он закурил, – вещи, которые приводят тебя в состояние ясности. Одна из них – музыка. Нужная песня в правильное время способна привести твой дух в движение, наполнить тебя силами и снять усталость, дать восторг и ясность себя.

– Посмотри на себя, как ты живешь? Мы говорим о единстве человека в каком-либо деле Не мешает упомянуть о такой вещи, как погруженность в это дело. Когда ты погружаешься в дело, ты внутренне перестраиваешься так, чтобы твои силы были силами самого дела. Если достичь этого, ты не будешь уставать от него, твои желания и стремления также будут внутри дела, направлены к различным его частям и этапам, и результаты будут просто потрясающи. И ты не устанешь – как часть не устает жить в целом.

Олега проперло на философию. Когда-то древние греки говорили о хаосе и космосе. Есть места, которые становятся единым целым с тобой и твоим делом, они ждут тебя и подталкивают к свершениям. Одним из исконных стремлений человека, определяющим большинство его действий и чувств является стремление к цельности, завершенности и красоте – к созданию космоса. Пусть маленького, но космоса. Если есть такое место, которое почти завершено и в идее своей цельно, и не хватает только тебя, который делал бы там что-то, когда ты окажешься там, тебе захочется делать это что-то.

– Хорошее поле так и хочет битвы, хороший город побуждает к отдыху и развлечениям, а знатный кабак так и просит, чтобы ты напился. – подытожил собеседник.

Он говорил как трезвый, но море алкоголя позволили ему рассказывать не умолкая.

– Хорошая штука – эстетика. Даже в самом бредовом состоянии, когда у мыслей ноги заплетаются и они спьяну лезут не туда – даже тогда ты способен обрести ясность мысли. Если тобой овладеет какое-нибудь страшное эстетическое чувство, которое овладеет тобой настолько, что не будет ни мыслей, ни проблем, ни тебя – одна только созвучность этому переживанию. Это чувство напрочь стирает все в тебе, и ты в этот момент где-то в другом, – он многозначительно замолчал и поднял палец.. Влюбленность – это тоже эстетическое чувство, и порой оно настолько глубоко проникает в нас, что мы не глядя делаем великое, и нам хватает сил… А иногда и дров ломаем. – он вдруг сматернулся и замолчал.

Но Олег уже думал о чем-то своем. Это самое СВОЕ возвращалось в него как ощущение себя. Ощущение своего ощущения. Нельзя о времени. Мы часто говорим, что нам не хватило на что-то времени, на деле же его почти всегда слишком много. В совершенно пустой комнате будет негде сесть, если повсюду равномерно раскидать ведро мусора, хотя места на самом деле полно. О да, его правда почти нет, такого времени, и виной тому неумение погружаться во что-то на все сто – если не в дело, так хоть в отдых – куда угодно.

– Искать то, чего ты бы сейчас, в самом деле, хотел, и заниматься именно этим. Вырвать с корнем из своей головы все остальные дела, включая свои долги и проблемы и то, что не получается решить, но, блин, надо – иначе, какое это погружение? – почти кричал опьяненный собутыльник. – И третье, если сделать такое не получается – выведи себя из равновесия так, чтобы ты точно знал, что тебе нужно только что-то одно, приводящее в равновесие обратно. Например – так работать, чтобы отдых был твоим заветным желанием, и ты пил жадно те редкие секунды передышки, которые приходятся на тебя… да мало ли еще что. Нужно уметь швырять себя во что-то, и нырять туда с головой. Хочешь прямо сейчас испытать счастье?

– Хочу, ответил Олег. А в голове пронеслось «яви чудо».

Небритый давно перестал быть только в зеркале. Он бодро встал, принес из ванной тазик с водой и приказал:

– Погружайся.

– Как?

– Всей душой. – Он схватил Олега за волосы и окунул в таз. Страх. Борьба. Нехватка кислорода. Ужас и желание выплыть… подышать. Хотя бы чуть-чуть. Он с откуда-то взявшейся силой попытался откинуть этого психа, который упиваясь собой вот вот утопит в стакане воды.

– Чувствуешь радость жизни? – заорал он отпуская шевелюру. По морде заехать ему, или спасибо сказать? Вот ведь проблема. Но тот уже все решил. Две рюмки. До краев.

– Все несказанное, все желанное, но не обретенное, это сферы, где в человеке носятся неживые силы, и томят его и ищут выхода, а обретение этого выхода – это чувство радости жизни и счастья. Покатились.

Спиртяга вошел в тело и причинил боль. Олег понял что устал и провалился куда-то в себе. Его отражение тоже не выдержало и завалилось напротив. Завтра им будет плохо, подумал чей-то сторонний разум.

Часть третья. Краски Мира

Глава 1

Доброе утро, последний герой. Голова болит, во рту что-то делали кошки, но мозги на месте. С бодуна думается хорошо. Не раз убеждался. Теперь – приводить в порядок свое бренное тело. Похоже выпил ты, вчера, Олежек за двоих. Ссадина на костяшках кулака. Ты что, еще и дрался с собой? Припоминаю, нет. Мы братались.

На столе продолжал писать цифровой диктофон. Да, последнее, что он запечатлел – это многочасовой храп. Два часа дня-утра. Интересное такое время, когда всю ночь занимался неизвестно чем. А люди в это время жили, на работу успели сходить, а некоторые – отобедали. Тебе же до сортира бы доползти.

Итак, медицина экстренной помощи алкоголику. Активированный уголек пошел. Запиваем. Рассольчик вернет бодрость духа и загасит рефлекс отторжения. Теперь покурить. Алкоголь – это яд для души и тела. Вытравим его никотином. Голову повело. Хорошо, значит она есть. Теперь глицинчик. Побольше маленьких кругленьких. Включаем мозг. Вот она, нехватка питания. Натс – это шоколад, который минует желудок, с глицином тоже так.

Теперь, после ритуала самолечения, должно помочь. Организм понял, что о нем позаботились, и теперь начнет жить. Кстати, пьянка тем еще хороша, что после нее жить действительно хочется. По-нормальному. Без актов частичного самоуничтожения.

Прослушивать запись почему-то хотелось не очень. Пьяный бред бухающего шизофреника. С другой стороны, познавательно. А главное – не надо ни у кого спрашивать, что я делал вчера пьяный. Вот оно, материальное подтверждение.

– Вот такая я какашка, – подумал Олег, глядя в зеркало. Главное, память вернулась. Почти вся. Также выяснилось, что там есть еще что-то. Похоже, нечто чужое или из прошлой жизни, если в нее верить, конечно. Это другое всплывало время от времени, но уже не мешало.

Это не был конфликт с самим собой. Я – это я, решил Олег, и оказался этим очень доволен. Чужая память не означает присутствие чужого я. Просто это дополнительный опыт, взявшийся невесть откуда. Все-таки я как-то повзрослел, подумал Олег. Сколько же прошло времени? Время – понятие относительное. Но все же. А главное – что за эти дни произошло?

После пьянки, доводящей человека до низшей стадии человечности, очень приятно сделать что-нибудь хорошее. Убрать следы попойки, побриться, принять душ и одеться немного по-праздничному. Как будто феникс родился из пепла. Хочется дать организму что-нибудь живительное и полезное, взамен вчерашнему разрушительному. Одна знакомая в такие случаи советовала употреблять чудодейственное сладкое молочко, но Олег предпочитал исключительно кефир с бифидобактериями.

– Ни фига себе они в желудке охренеют, – не позавидовал он бактериям. – Что ж герой, ты жив, значит – пора снова искать приключения. Начнем с последней сводки событий и сбора информации. Телефон. Справочная. Больница. Лиза пришла в себя. Слава богу, через неделю девочку выпишут. Есть резон отправиться ее проведать, но вначале – вести с фронтов.

Оксана начала с расспросов.

– Ты куда пропал? Тут люди приходили, тебя искали.

– Какие люди?

– Разные. Сан Санычу даже домой звонили. Угрожали. Мы решили, что ты точно во что-то встрял. Так че случилось?

– Отравился редкими морепродуктами. Познакомился с новым мужем сестры. В общем болел я, причем здорово.

– Да ты и сейчас болеешь, – поиздевалась Оксана, – Хочешь минералочки?

– Не откажусь.

– Я думаю, мы выйдем покурить, и ты мне все расскажешь. Не собираюсь я верить в тот бред, который ты мне пытаешься впарить. И Олег рассказал. Должен же быть человек, который тебя понимает, и скажет со стороны, что ты не псих.

– Да уж, сказал бы кто другой – не поверила бы. – она подумала еще и добавила, – Не хотела бы я выйти за тебя замуж.

– Почему? – Олегу стало любопытно и немного обидно, хотя никогда, признаться, не имел на нее видов.

– Просто твоя жизнь – это сплошные приключения, причем не те, корторые доставляют удовольствие, а фиг его знает… повезет с тобой кому-то, – она дружески рассмеялась, – Не обижайся, просто это правда. Ты сам виноват в том, что с тобой происходит.

– А в том что происходит рядом? Или с людьми, которые мне дороги?

– Просто рядом много чего происходит. И те кто тебе близки, тоже нестандартные люди. Представь, что жизнь – как пирог, слоистая. Гопники знают друг друга, как журналисты или музыканты. Они узнают и реагируют на информацию. А кого узнаешь ты?

– Да уж, присадила, – Олег достал еще одну из пачки и затянулся, – Не ожидал я от тебя такого, но спасибо. Теперь настал черед Оксаны рассказывать. Материал не подействовал, но сучилось нечто более существенное. В офисе разыгралась трагедия. Мужчина сорока с лишним лет пришел с обрезом и открыл огонь. Ранил двоих сотрудников, убил охранника.

Славик сбежал, и теперь дело прокручивает прокуратура. Говорят, из-за фирмы у мужика горе случилось, после чего он пришел сводить счеты. В то же время сама организация все еще живет в Интернете, а у ее гендиректора на руках контракты на почти что семьсот душ.

Мрачновато получается. Что теперь? Рита очень не хотела, чтобы я встречался с Виктором. Почему? Она его немного боялась. В то же время, он мог знать ответы на вопросы. Вот только – скажет ли?

– Знаешь, не обижайся, я ведь тоже не совсем нормальная, раз с тобой общаюсь, – подбодрила на прощание Оксана, и Олег отправился искать правду. Следующая остановка – охранная фирма «Пустельга». Пора говорить с папой.

Глава 2

Еще одно удивление. Ремонт. След «Пустельги» простыл. Строители накручивали гипсокартон и меняли пол. Говорят, какой-то банк расположит здесь свое офисное сердце. Так что же делать? Когда сложно, человек всегда пытается ухватиться за круг своих знакомых. Когда раскручивается цепочка, непременно важно, чтобы были обозначены неизвестные, с которых можно начинать. Поможет папа. Наверно, не справился. А может, так нужно было.

В детстве Олег читал произведение какого-то писателя-фантаста. Там на одной из планет был портал нультранспортировки. Из одной ямы выползали машины и двигались в другую. На самой планете жили дикари, которые сажали на эти конструкции преступников. Если выживет, значит так суждено.

Олег ощущал себя как раз таким дикарем. Он дергал за какие-то рычаги и ниточки, куда-то вляпывался, но решительно не понимал, что происходит, и что нужно делать. Что ж, поиграем в маджонг. Еще есть деньги. Если посчастливится, все не проиграю.

Телефон Маши был недоступен. Приходить домой и встречаться с мужем незаманчиво. Марк, конечно, не был похож на Отелло или терминатора, но все же, как-то не так, да и честь дамы превыше всего. Тогда что теперь? Пьянствовать с друзьями и ждать, когда жизнь изменится? Вроде бы делать нечего, но как-то не хочется. Вот их сколько, веселых, сидит на скамейке.

Просто жизнь разделилась немного на разные срезы. Может быть, быстрее, чем у них. Или медленнее. Только одно понятно – по-другому. Олег поздоровался, выкурил парочку, услышал что-то из дворовых новостей и прошел к давно знакомому подъезду. Несколько пролетов, и родная берлога. Залечь в спячку, или проснуться зимой, и блуждать и шататься в поисках пищи. Когда-то медведь был священным животным. Вернее, у кого-то. Олег не помнил, но знал почему. К оборотничеству наиболее близок. Что ж, может и мне пора биться головой об стену и загонять себя в пол? Бабушка внизу не поймет.

Закинув бренное тело на диван, наш герой решил немного вздремнуть. Пару часов для успокоения духа. Какую-то это усталость приносит, дремотную или дремлющую, – пронеслась усталая мысль-повитуха. Почему? Да так, нужно значит.

В палате сидели сестры милосердия и пели. Жалобно, нараспев, не по-русски, но близко. Вот солдатик раненый им играет. Без ноги он, а все равно играет. За железным окном метель. Как будто звезды падают белыми яблоками, и кличут чего. Жалобен плач одной из них, что помоложе. А у другой грусть. Тысяча девятьсот девятнадцатый. Олег знал этот год. Неизвестно откуда, но знал.

Интересно, где здесь я. А вот где. Я поступь кованых сапог и иду сюда. Я несу весть, которая все изменит. Под шинелью бумага. «Не иди к ним», – подумал Олег. Но не мог управлять тем, от кого видел. «Зачем тебе это нужно?». Но шаги выбивали марш. Так его учили много лет, и он уже не ходил по-другому. Дверь открылась и в глазах людей отпечаталось смятение и удивление. На кровати вместо израненного солдатика сидел престарелый ангел. Он перебирал струны и смотрел с надсадным укором.

Олег хотел что-то сказать, но не смог. Тот, что пришел, тоже молчал и медлил. Бумага жгла область сердца. Нет, бумага не им. Тогда почему так больно? – подумал Олег, оседая…

Сон развеялся, как и пришел. Странно, прошло две-три минуты. Успело присниться такое. Не то чтобы за время сна он отдохнул, но длительность происходящего… странно все это – подумал он, доставая предпоследнюю. Да, лицо этого ангела кого-то напоминает. Где-то мы уже виделись.

Глава 3

В квартиру позвонили, и Олег вздрогнул. Это чувство никогда его не подводило. Ощущение того, что не соседка пришла уточнить коммунальные расходы. И не друг попить пива. Хотя и друзей-знакомых Олег тоже предполагал. Будь то звонок в дверь или на телефон. Виктор стоял в дверном проеме, и что-то внутри подсказало, что его лучше пустить.

– Неожиданно, правда? – спросил он.

–Я начинаю привыкать к неожиданностям, – отпарировал Олег.

– Что ж, тем лучше. Волею случая, мы знакомы. Представляться не надо. Вопрос в том, что я здесь делаю.

– Признаться, не догадываюсь, но мечтаю скоро узнать, – добавил Олег.

– Проблема в том, что я тебе нужен больше, чем ты мне. Но это не главное, и для меня не проблема.

– Тогда в чем?

– В девочке. В ней, а точнее в том, что ее нет. Ты не понимаешь, что происходит. Не знаешь, какая идет игра. В то же время я пришел к тебе, потому что ты ее любишь.

– И что? – Олег насторожился. Напрягает, когда кто-то оперирует твоими интересами, причем в своих целях. При всем при этом не открывая карты, и возможно – играя против. В самом деле, это человек, которого нужно опасаться. Его боялась Рита, и может быть, от него скрывается в первую очередь. С другой стороны, исчезла не только она, но и все, что с ней связано. Это уже настораживает. Кто о ней помнит кроме меня, и еще этого человека?

– Не следует называть имя и уточнять, о ком идет речь.

Олег кивнул.

– Ну я так и думал, тогда все правильно. Начнем по порядку. Ты помог ей спрятаться, хотя не знаешь, где она. Ее спрятал человек, который волею некоторых обстоятельств сам в очень серьезном затруднении. Проблема в том, что он не помнит. Так бывает, когда прячешь самое дорогое, перепрятываешь пару раз, а потом бац – и уже не можешь найти.

– Как не помнит? – Олег боялся себя выдать, но это очень сложно. Он знал, что Виктор льет информацию и внимательно ловит реакцию. В то же время непосредственное восприятие никто не отменял.

– Абсолютно искренне, и надо сказать – по своему желанию. Это очень непростой человек. Советской закалки. Это зубр, мамонт, которого так просто не сломаешь. В нужный момент, кстати, очень правильно и своевременно, он отказался от того участка памяти, который его связывал с дочерью. Тогда он спас ее, но, к сожалению, не все так просто, и ситуация меняется. Без Риты нам всем кранты.

Олег не понимал, но догадывался, что вопрос о человеке говорит больше, чем ответ. Когда-то давно усвоил от учителей. С другой стороны, настало время спрашивать.

– А почему я должен верить?

– Не должен. Более того, я бы на твоем месте скорее не стал, – Виктор сделал паузу, – Но у тебя есть другой выход? Ты тоже не знаешь, где она. Не знаешь, что происходит. Зато то, что творится, на самом деле есть. И я знаю про тебя гораздо больше, чем ты сам.

Началось-покатилось, – подумал Олег, – Пошла разводка. С другой стороны, в самом деле, какие есть варианты? Послать этого гостя и продолжить ждать новых событий? А если их не будет? Повестись и поверить? Развесить уши и т. д.? Можно состроить дурачка. Вот только такого, как Виктор, не проведешь, скорее он тебя. Загонит в здоровенную такую крысоловку, и будет вам танцевальная мышь. По косточкам разберет. Как-то не хотелось.

– Не хотелось бы продолжать беседу здесь, – Виктор оглядел пространство, – Как-то тесно тут для полета фантазий.

– А где легко? В подвале для маджонга?

– Есть и другие места. Кстати, о маджонге. Все ведь тогда началось.

– Что именно?

– Я знаю, как ты выиграл. Теперь пошли.

Олег не стал долго размышлять, а одежда позволяла, не переодеваясь, сорваться в путь. Его собеседник продолжил по дороге:

– Есть желание тебе напомнить тот вечер. Скорее даже твои ощущения. Оранжево-коричневое пространство, последовательность, которая собирается просто потому, что ей интересно так собраться. После ты ненадолго отрубился. Я правильно говорю?

Олега немного стало прошибать. Откуда он знает? Не мог же он подстроить. Нет, вопрос в другом. Как он увидел то, что видел я. Чтение мыслей отпадает. Возможно, это распространенное явление, описанное где-то, и теперь он берет на понт. Он наобум рисует ощущения, применяя их к конкретному случаю. Или?..

– Верно, или. – продолжил пробивать Виктор. Я такой же, как и ты, только есть разница. Я могу это контролировать, в отличие от тебя. Ты видишь таких же и распознаешь нужный момент. Фактически, когда появляется брешь, ее видят все кто рядом. А тот, кто берет, раскрывается. Ты – багер, как и я. Но только ты наломал дров.

– В смысле наломал? – Олег предпочел не доверять, но поверить. Складно, в то же время, что-то не так. В голове стремительные мысли-кобылицы нагоняли одна другую.

– В прямом. Ничего не дается просто так. Жизнь – странная штука. Где-то прибавляется, где-то отнимется. Есть цепи событий, последовательности, и если хочешь знать – законы. Стоит нарушить ход вещей, и мир меняется. Есть люди, про которых никогда не скажешь, да и они не скажут, а они держат систему. Они важны, потому что есть. Просто живут и делают то, что обычно. Бывают такие события. А бывает наоборот. Тогда ты взял слишком много и получил деньги.

– Я не хотел выиграть.

– Я знаю, но ты получил. Ты раскрылся, и тебя видел не только я. Сейчас ты кое-что увидишь. – пока они разговаривали, ветвистые дворики вывели на одну из центральных улиц. Такси. Время на обдумывание. Пауза. Виктор о чем-то разговаривал с водителем.

– Менты те еще козлы. Я поворачиваю там вот, у храма, меня подрезает и чуть-чуть на сплошную. Ее недавно там нарисовали…

– Ну да, зарабатывают.

– Так я с ним стою, объясняю ситуацию, а он – молодой пацан, сопляк какой-то меня учит… – проехав как раз это место мы завернули налево. Еще поворот. Площадь, рынок. Больница.

– Спасибо, – Виктор расплатился, а выйдя, прокомментировал, – Хороший человек. Главное, простой.

Первая горбольница. Смешанное чувство. Больницы всегда тяготили Олега. Место, куда человек попадает, и что-то обязательно найдут. Ведь нет здоровых – это факт. Здесь люди надеются на других. На тех, кто поможет. А у них работа такая – спасать. Или жизнь. Вернее так, у кого-то работа, а у кого-то жизнь.

Маша лежала здесь уже десять дней. Бледная, без сознания, но живая. И ничего. Как? Почему? Не все болезни находят объяснения. Возможно, так даже лучше. Когда это сложно объяснить чем-то другим. Лечили аппендицит, а нашли беременность.

– Ты видел? – спросил Виктор, выходя из больницы.

– Видел, и что?

– Девочка платит, только не совсем свое.

– Это за тот день, что ли?

– Не совсем. Ты еще не понимаешь, но думаю, не против. Скорее я уверен, что мне поможешь. Девочку нужно спасти. Если ее не будет, не станет гораздо больше, чем мы думаем. Да и просто классная она.

Глава 4

Хорошее начало – спасти Машу. От чего? Неизвестного недуга с неизвестным доброжелателем. Прикольно, вот только – как? Виктор говорил о разных вещах, но почему-то казалось, что эти отдаленные предметы имеют какое-то значение. Вероятно, они сыграют после.

– Ладно. Но у меня тоже есть вопросы, – Олег приостановился, – Зайдем?

Кафе было простым и дешевым. Один плюю – здесь можно курить. Все рядом, но без пафоса центральных улиц и их классических заведений.

– Задавай.

– Институт атеизма – это что? – Олег не был уверен, что хочет знать именно это, но начал так.

– Начнем с того, что для тебя или для меня. Я правильно понял? Что такое институт я могу ответить. Это определенная структура, рассматривающая вариации отношения к миру, если в нем нет Бога. Вопрос, что этот институт значит для тебя? Что ты о нем знаешь?

Олег понимал, что не больше, и что его сейчас разводят. Ну что ж, иногда для того, чтобы получить три, нужно заплатить десять.

– Был у меня приятель, который сейчас крупно влип, и сделал много того, что не нужно делать.

– А причем здесь институт?

Кофе принесли, и по традиции, возникшей неизвестно где и неизвестно у кого, запивать его нужно было колой. В этом есть своя прелесть, как на вкусовом, так и на химическом уровне. Если знать состав и применять его к воздействию на организм, то эффект лучше. Олег это знал, уже не помня от кого. Виктор тоже запивал кока-колкой, и очевидно, делал это с незапамятных времен.

– Знающий человек, – прокомментировал он выбор. – Давай так, что ты хочешь знать? Судьба твоего друга, тем более – я не знаю, о ком ты, это его головняки. Ну и может быть, его мамы. Какое к этому всему отношение имеет институт?

– Фирма, в которой он работает, была организована институтом для покупки человеческих душ.

Виктора это, похоже, не удивило, и Олег в какой-то момент подумал, что вообще все это зря. Что может сказать этот человек такого, чего он не знает? Он – как зеркало. С другой стороны, в зеркало себя любимого лучше видно.

– И что ты хочешь?

– Я ничего не хочу, просто не вполне понятно зачем.

– Как зачем? Ты все и так понимаешь. Власть, деньги, или я сказал что-то новое? Лучше спроси меня, какое я имею отношение к институту. Ты же это хочешь спросить?

– Предположим.

– Почему так неопределенно? Хочешь. Тебе интересно – спрашивай. Нет – ну хорошо. Только запомни, не следует никого определять. Ты знаешь столько, что скорее, ничего не знаешь. Потому смотри на все открытыми широкими глазами, и делай выводы. Только не те, которые приходят первыми, и даже не вторые, – он сделал паузу, – В общем, ты меня понял. А сейчас надо спешить. Времени остается катастрофически мало.

Виктор расплатился за дозу кофеина, и они вышли на улицу.

– Как ты думаешь, с чего следует начинать?

– Не представляю.

– А ты оглядись. Ты же багер хренов, где твоя логика? Думаешь, мы зря в этом месте?

На ум ничего не приходило. Кладбище, рынок, вечный огонь. Парк. Без понятия.

– Цирк, мой дорогой, цирк. Нам туды.

– Почему?

– Ты же тоже знал ее. Такими вещами нужно интересоваться. Ты знаешь, кем ее мать была?

– Нет.

– Я уже понял, это риторический вопрос. Цирк – одна из организаций или прослоек общества, которая выдержала различные изменения с высоким уровнем стабильности. В чем этот показатель?

Олег задумался. Да, возможно. Цирк кК культура имеет давнюю историю. Это закрытое общество. Они гастролируют. Цирк предполагает общение между своими представителями. Что еще?..

– Все это правильно, но ответ прост. Неслучайно я спросил тебя про мать девочки. К цирку она не имеет никакого отношения, в то же время, здесь важна родовая связь. Династия. Даже в советское время здесь сохранялось наследование, в том числе и профессии. Это люди, которые сохранили знание. Не все, конечно, но есть люди, и это главное.

Круглое здание постройки середины прошлого века сегодня не ждало посетителей. Сюда приходили свои, либо по делу. Кто в этом случае мы – неизвестно, и какое у нас дело. «Велком до нашей хаты». Надпись приветствовала и давала ощущение культурного родства. Она характерна не только для этого города. Когда-то так было написано в Мариуполе, а до этого… какая теперь разница. Что ж, в цирк, так в цирк.

Глава 5

Утро пробивало сквозь занавески и образовывало на стене череду проблесков. Солнечные зайчики время от времени касались еще не открытых глаз, и девушка жмурилась. Когда же она наконец проснулась, то увидела, что комнату пробивают лучи, в которых парили тысячи, десятки тысяч мельчайших частичек.

Мария смотрела на них и удивлялась. В какой-то момент ей захотелось приблизиться и рассмотреть их, но солнце зашло за тучи и чудо исчезло. Александр сказал, что пыль, к сожалению, никуда не испарилась, просто теперь ее не видно.

– Так значит, она и раньше была здесь, но для того, чтобы видеть, нужны лучи?

– Для того, чтобы видеть, нужна способность, или средство, – подумав, ответил художник.

– А что еще такого есть, чего я раньше не видела, но оно есть? – спросила девушка.

– Много чего. Я не знаю.

– Ну правда, скажи, неужели только пыль?

– Наверняка есть и более значимые вещи, которые мы не замечаем. Просто гораздо легче сказать, что есть, чем то, чего нет.

Солнце снова пробилось сквозь занавески, и Мария вернулась к изучению мельчайших планет, парящих у подоконника.

– Все видеть нельзя, иначе станет очень тесно, – заключил художник, глядя на клубы пыли, поднимающиеся от дуновения сквозного ветра, и ему вдруг стало неприятно, когда он представил, что смог бы постоянно видеть пыль. Пожалуй, некоторые способности лучше не иметь. В его голове вдруг вспомнился человек из детских сказок. Он мог слышать, когда кто-то просит о помощи, где бы тот ни находился. Страшное умение – подумалось вдруг.

Глядя на то, как Мария стоит на босых коленках, в его старой клетчатой рубашке, он подумал, какой он идиот. Верно, красота должна быть красивой. Что может быть проще? А ведь у нее совершенно нет одежды. Первой была мысль отправиться в город, но почему-то в этот раз ему не захотелось оставлять Марию одну. К тому же он ощутил себя полнейшим профаном касательно одежды. Не только в плане идет- не идет, но и по части размера. Итак, решено – пора ей показывать город, а заодно и одевать, как подобает одеваться девушкам.

Мария была в восторге. Она мечтала увидеть что-то еще кроме пляжа, старого деревянного дома и редких деревьев, произрастающих среди каменистых склонов. Настоящий город. Она помнила немного смешного человека, который тоже не помнил, кто он. Возможно, он тоже в городе, уда отвел его Александр. Ее радовала та мысль. Что наконец она увидит людей. Множество, разных. Может быть, с ними подружится и посмотрит на злых. Не то чтобы ей хотелось с ними встречаться, но посмотреть… Забавно и интересно.

Она видела на картинах, а также в одной из книжек про рыцарей, множество разной одежды. Ей вдруг стало сказочно и даже волшебно от того, что у нее тоже появятся свои платья.

Итак, решено. Александр надел на нее какой-то сарафан, который когда-то носила Лиза, и чьи-то старые туфли. Он вдруг подумал, что нисколечко не заботился о ней, как о женщине. С тех пор, как она появилась в его жизни, она почти ничего не просила, а он не думал ни разу о том, что нужно ей. Зато вполне отчетливо знал, что она ему нужна. Он думал, спал, жил, готовил. Все сам. Скромно и просто. Время от времени запасаясь провиантом на городском рынке.

Они шли пешком и молодой человек десятый раз повторял девушке, как ей нужно себя вести. Не показывать удивления, не отставать от него. Без спросу не разговаривать с незнакомыми людьми, которых там будет множество. Он рассказал ей, что такое машины, но этот рассказ был похож на шаманские описания динозавров. Ладно, сама увидишь. – заключил он, и понадеялся, что она не испугается их слишком сильно.

Девушка думала, что город приведет ее в восторг. Она ждала этого. Но увидев, почувствовала смешанное чувство страха и разочарования. За время путешествия она успела устать. Молодой человек держал ее за руку, показывая машины и здания. Странно, почему я должна бояться эти коробки с колесиками, – подумала она. Город утомил ее, равно как и путь к нему, и обилие впечатлений. Зато напиток, который разливали из большой желтой бочки оказался очень даже приятным.

Наконец они набрели на магазин, в котором ненастоящие люди демонстрировали различного вида одежду. Ей захотелось всего и сразу, и по очереди. А потом она устала и захотела спать. Она примеряла на себя платья и юбки, майки и джинсы. Прежде молодой человек заставил ее надеть то, что называется нижним бельем. Для чего эта штука девушка так и не поняла, но спорить не стала.

Само путешествие ей понравилось, но в то же время с непривычки лишило сил. Она не встретила там плохих людей, но и хороших тоже. Она заметила, что людям в городе поч6ему-то нет дела до окружающих. Когда она спросила Александра – почему так? – то тот ответил, что это упрощает жизнь.

– Очень хорошо, когда другие не суются к тебе в душу.

– Но так же неинтересно, – ответила Мария.

– Представь себе, очень даже интересно. У человека должны быть близкие, которым он нужен и интересен, и есть все остальные. До них нет абсолютно никакого дела. Такова жизнь.

– А откуда берутся близкие?

– Как откуда? Они просто есть. Я для тебя близкий, потому что я тебя люблю.

– А у плохих есть близкие? Или их никто не любит? – не унималась Мария.

– Есть, только я бы им не позавидовал. А теперь возьми и примерь еще раз то, что мы купили.

– Не хочу, – ответила она, и побежала к морю. Никто не знал, но она разговаривала с ним, и море ей отвечало.

В это время Александр сидел дома и думал. Разные мысли приходили к нему. Одна из них была проста. Он не видел, пока не видел, Марию своей женой. Она была для него ребенком. В чем-то гораздо более умным и проницательным. Но ничего, – подумал он. Девушка скоро повзрослеет. Нужно добывать деньги. На следующий день он отправился в город продавать Сталина.

Глава 6

– Ты почему такая грустная? – чертик смотрел с подоконника и дружелюбно улыбался.

– Не знаю, просто грущу, потому что грустно, – Мария смотрела вдаль и наблюдала, как облако уходит за горизонт.

– А я никогда не грущу, мне всегда весело, – черт расхохотался, – Хочешь, поиграем?

– нет, не очень. Ты много знаешь людей?

– Все они слова доброго не стоят, – черт сказал это серьезно, – Одному из таких отродий я и служу. Вам везет, вы, люди, свободны.

– Я тоже думала, что свободна. Мне хочется очень много, но почему-то ничего не получается. А почему ты не уйдешь от него?

– Нельзя. Пока не исполню все, что хотел этот гнусный негодяй, я не смогу делать того, что мне нравится.

– А ты уйди от него. Не делай того, что говорит этот человек. Неужели свободу можно кому-то дать?

– Не так-то это просто сделать. Мы, черти – рабы слова. И в то же время, теми же словами других неволим. Мы платим и берем плату. А что нам человек – его жизнь недолгая. Даже если господин будет помыкать мною лет семьдесят, впереди вечность.

– А люди, оказывается, умирают, – наконец, произнесла Мария.

– Зачем же тогда они чего-то хотят, если потом все это закончится? – спросил, заинтересовавшись, черт.

– Просто они не верят, а я видела.

– Что ты видела?

– Море прибило к берегу какого-то человека в черной одежде. Умирать некрасиво, – она вновь стала грустной.

– Можно и красиво, откуда ты знаешь?

– Не знаю.

– Красота бывает разная. Я предпочитаю трагедии. Злой рок, неизбежность. Все складывается так, что главный герой должен погибнуть, но его нестерпимо жаль. Мне тоже бывает жаль, несмотря на то, что я черт.

– А что, черти должны быть плохими?

– Должны, – ответил он и помрачнел.

– А мне вот кажется, что ты не очень плохой, просто может быть, тебя таким и сделали, но то же ведешь себя, как хороший?

Черт еще сильнее помрачнел.

– Хочешь, я тебе кое-что покажу? – он взял девушку за руку, – Идем. – в другой руке черта был маленький ключик.

– видишь его? – спросил он.

– Ключ, от чего он?

– От той двери, куда тебе лучше не спускаться.

– Что там?

– Сейчас покажу. – ключ справился с навесным замком и дверь подвала дыхнула сыростью. Шаг в темноту, ступенька. Девушка не боялась тьмы. Возможно, потому, что еще не научилась. А может, просто боялась того, чего еще не знала. Но чего-то другого.

– Представь, что в аду черти очень мечтают раскаяться. Ну хотя бы некоторые, один или два. Думаешь, им там хорошо? Там нет Бога, а потому у них нет такой возможности. У вас, у людей есть. – они стояли на сыром дне, а вокруг, заслоняя кирпичные стены, покрытые плесенью, стояли бутылки с вином разных времен, разных эпох. Стояли бочонки и бочки. Это наследство, которое получил молодой художник вместе со старым деревянным домом.

– Но ты же сейчас на земле, ты можешь раскаяться.

– Я здесь по поручению, и оно не из приятных, – ответствовал черт. – Думаешь, я безжалостный?

– Не знаю, ты такой, какой есть. Если тебе не нравится то, что ты будешь делать, так не делай.

– Тебе легко говорить, ты же не черт.

– Я это я, – ответила девушка и пожала плечами.

– В том-то и дело.

– А что ты должен сделать, чего не хотел бы? – она спросила, глядя в него открытыми и синими глазами.

– Ты такие вещи спрашиваешь. Вот у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Ну, до поры до времени. пока сам не откажется или не потеряет. А у тебя нет. Тебя и защитить некому.

– От кого? – спросила Мария.

– Да хоть от меня.

– Зачем от тебя защищать? Разве ты мне хочешь сделать что-то плохое?

– А вдруг? – он снова помрачнел, и в его голосе почувствовалась угроза.

– Нет, если бы ты действительно хотел мне причинить зло, я бы почувствовала и испугалась. Тебя я не боюсь, значит – не хочешь.

Черт снова засомневался, но продолжил:

– Знаешь, зачем мы сейчас здесь?

– Ты мне хочешь что-то показать…

– Да будь ты проклята! – закричал черт, – Почему ты такая глупая, беззащитная и наивная? Я здесь, чтобы убить тебя. Вот эти стены, полки, бутылки – везде твоя смерть. Один глоток, и тебя не станет. Стоит тебе умыться этим, и твое лицо останется у тебя в ладонях. Почему же ты здесь все еще стоишь? Беги от меня, пока я даю убежать.

– Я здесь потому, что ты не хочешь меня убивать. Ведь не хочешь. Правда-правда. – она посмотрела на него пристально и утвердительно кивнула, – Значит – не убьешь. Я ведь тебя ничем не обидела? Значит – и ты меня. Правда?

Черт посмотрел на нее с ненавистью.

– Я могу убить тебя из одной только зависти. Ты можешь раскаяться, а я нет. Я буду служить вечно, а ты никому не служишь. Я ненавижу тебя за это, – ответил черт.

– А вот не уйду, – ответила она твердо. – Неужели ты действительно хочешь, чтобы меня не стало?

– Нет, – ответил черт. – Ты вообще могла бы быть мне сестрою, потому что нас сделали из одного и того же. Я привел тебя сюда, чтобы убить, потому что так нужно. Хорошо, я не сделаю этого, по крайней мере сейчас. Но за одну только эту мысль меня уже нельзя простить. За одну нее мне томиться вечность, а за то, что я не исполнил, меня накажут.

– Почему нельзя простить? Я не обижаюсь. Ты же ничего не сделал? – ответила она просто.

– Что ты сказала? – спросил черт с надеждой, – Ты можешь простить или прощаешь?

– Могу и прощаю.

Черт выровнялся, приобретя осанку и статный вид.

– Ты освободила меня, – он посмотрел на свои копытца, – осталось отделаться от тела. Держи ключ, девочка, и никогда сюда не спускайся. Я выпью за твое здоровье свой последний бокал.

– Но зачем?

– Чтобы не быть чертом. Это очень страшно, и если бы ты была мною, ты бы тоже этого не хотела. А теперь иди и закрой эту дверь.

Девушка так и сделала. Она ничего не сказала Александру, но теперь у нее появилась тайна.

Глава 7

Продать золотого Сталина – задача только с виду простая. Нужно выбрать барыгу и тщательно разыграть. Так, чтобы не подумал. Что есть еще. Продавать не сильно дешево, чтоб не решил, что ворованное. В общем, сработать чисто.

На статуэтке не было пробы, ну и что. Золото и есть золото. Оказалось, что оно очень низкого качества, но может быть куплено по цене десять долларов за грамм. Художник поторговался для того, чтобы отвести подозрения, и на добродушную фразу «приходите еще» ответил, что пожалуй, вряд ли.

Действительно, этой штукой однажды расплатились за картину, и естественно, что она в единственном экземпляре. Такова была легенда, и молодой человек надеялся, что в нее поверили. Денег оказалось не так много, как он предполагал. Это, конечно, нестрашно, ведь краски было еще предостаточно. Вопрос был в безопасности обналичивания. А это действительно проблема.

Он вспомнил бриллиант святого отца, и теперь на сто процентов знал, откуда он взялся. Нет, драгоценные камни слишком опасно. Нужно найти человека, которому можно доверять – подумал он. Вот только где его взять, когда в таких вещах можно доверять только себе? Когда Александр вернулся, его ждало неприятное известие – море не приняло мертвеца, и старого пройдоху в сутане священника выбросило на песчаный пляж неподалеку. Мария видела его и была грустна. Она молчала, и только вечером спросила:

– А я, когда умру, тоже буду такой?

– Ты никогда не умрешь, – соврал Александр.

– Почему?

– Пока я с тобой, ты будешь жить вечно.

– А ты не умрешь? – в ее голосе прозвучал детский страх и надежда. Молодому художнику это понравилось. Да наверное, понравилось бы многим.

– Даже не собираюсь.

– Это хорошо, – сказала Мария и обняла его. Он думал, что вот-вот, и девушка его полюбит. И она действительно его любила, но не так, как он ее, и не так, как он от нее хотел. Просто он был с ней от сотворения мира. Ее мира. И жизнь без него не представлялась в ее детском сознании так же, как сложно представить мир без кого-то из родителей. Кажется, что мама будет всегда молодой, а папа по-доброму держать за руку. И мир огромен, и сторон света больше, чем уместит в себя крохотный компас.

Она любила Александра, и ей было очень хорошо от того, что он есть в ее жизни, что он просто есть. В то же время она не думала,, что ее жизнь пройдет здесь, рядом с ним. Город, который принес ей усталость, к вечеру представлялся в романтических красках. Его улицы, причудливые дома и забавные прохожие. Александр сказал, что городов много, и они разные, и девушка их обязательно увидит. Ее волновала эта мысль. Она понимала, что очень скоро все изменится. Что эти люди станут частью и ее жизни.

– А почему мы уедем? – спросила она вдруг с тревогой.

– Чтобы зажить по-настоящему.

– А разве сейчас понарошку?

Он задумался, но не знал, что ответить. Все это время он действительно жил начерно. Он поймал себя на мысли, что возможно, успел к этому привыкнуть.

– У нас все будет хорошо, – произнес он, и отправился копать могилу. Нужно было глубоко закопать этого гнусного мерзавца, который даже в мертвом состоянии пришел портить ему жизнь.

– Мерзость, – проговорил он, глядя на тело священника. – Что ж, не хочешь, как моряк, будешь покоиться, как сухопутный.

Он рыл старательно, время от времени натыкаясь штыком на булыжники. Глубоко, так, чтобы не нашли. Наконец, он стал видеть края ямы у себя над головой. Он вдруг подумал, что стоит в собственноручно выкопанной могиле. Все, достаточно.

Углубление не было широким, но почестей никто не обещал. Он сбросил труп на дно и стал закапывать. Грунта оказалось больше, и возник вопрос – что делать с оставшимся. Это кладбище без крестов и надгробий. Оно должно было скрыть и принять в себя, никому не рассказывая о том, что хранит. Художник старательно притоптал яму и полил водой. Когда усадка позволила насыпать еще, Александр разровнял оставшуюся часть земли по окружности, и стал надеяться на действие времени.

В детстве ему говорили, что на кладбище из-под земли выделяется сероводород, и иногда можно увидеть, как он горит. Да, криминалисты тоже так определяют местонахождение страшного клада. Но кто будет искать это ничтожество? Разве сам дьявол, который его послал. А ведь верно, – подумал он вдруг.

Страшная мысль пришла и готовилась разрушить спокойствие. А что если он не один? Если кто-то, кто все знает, придет и начнет требовать свое? Из этих мест нужно было уезжать, и как можно скорее, тем более что здесь уже слишком тесно.

Он вернулся в дом усталый и грязный. Мария спала, и ей снились сны. Она улыбалась, и Александр ей позавидовал. Без зла, но с каким-то саднящим чувством. Она лучше, чем я, – подумал художник, и его лицо стало серым.

Глава 8

В цирке Олег был гостем. Он с детства запомнил это чудо и волшебство, но волшебным он остался где-то там в детстве. На деле, здесь происходит работа и жизнь. Своя среда, своя культура. Выходцы из кулька сюда попадают только как клоуны. Но быть клоуном – честь. Кто знает – поймет. Виктор оставил его на манеже и остался в сторону гримерок. Полчаса воспоминаний, люди, проходящие мимо смотрели на него и задавались вопросом. Что ему здесь надо? Ну раз стоит, значит – надо. Наконец Олегу надоело, и он вышел покурить. Странно все это. Но по сути, жизнь вообще – странная и до сих пор необъяснимая штука. Через какое-то время вышел Виктор. Глаза его горели, а голос звал к действиям.

– Нужно спешить, я все решил, – сказал он, и через пару минут мы уже знакомились с нашим водителем. Путешествие на юг было примечательно как раз этим человеком. Подслеповатый парень периодически тер красные, измученные глаза.

– Проклятые линзы… проклятое недосыпание, – сетовал он, – хронически.

С тех пор, как он стал папой, спал Андрей два-три часа в сутки. Время отвремени компенсировал за рулем.

– Быстрее доедем, быстрее отдохнем.

– Да мы уже отдыхаем, – отпарировал Виктор.

– Нет, я за себя говорю. Мне для того, чтобы доехать, нужны эмоции. Встряска, и если хотите – адреналин.

– Поэтому машина распадется в пути? – спросил Олег. И действительно, шестерка возраста человека, собирающегося на пенсию, ревела и всеми силами пыталась выдать сто шестьдесят. Ее качало от ветра и гравия, а клубы утреннего тумана придавали путешествию ощущение дополнительного комфорта.

– Я лично перекрестился, отправляясь в путь, поэтому если что – значит, кому-то из вас на роду было написано, – пошутил Виктор.

– Все мы там будем, – согласился водитель и прибавил газу. Ехали быстро но веселье началось тогда, когда дорога стала серпантином. Машина глохла, ревела, звенела, но через пять часов впечатлений нас все-таки встретили субтропики. В городе нас уже ждала машина. Черная, с такой же черной тонировкой и немного официальным водителем.

– Вы нас конечно простите, но мы с дороги, уж лучше пешком,– отказался Виктор.

– Да, но вас уже ждут.

– Ничего. Дела суеты не терпят, – поставил он точку и отпустил машину. Где-то час ходьбы. Зажиточный частный сектор с жухлыми пальмами во дворах. По-видимому, эти места тоже ждали отдыхающих, и готовы были размещать незадачливых гостей в сарайчиках, на чердаках и в специальных домиках, приносивших ежегодный доход.

– Понимаешь, какая штука происходит. Человек живет в мире, пока он кому-то нужен. Без лирики и романтики, это так. – Виктор говорил просто, но по каким-то ноткам было понятно, что речь идет о том, что для него важно, – Хотя бы себе. Люди давно перестали быть самостоятельны, а потому все, что могут, перекладывают на общество. Вот оно и держит. Семья, друзья, обязательства. Мечты, в конце концов. Чтобы стереть человека из жизни, не так уж много надо. Лишить его всех якорей, и он сам ступает в бездну.

– почему обязательно сам? А если ему помогают?

– Только сам. Помощников может быть сколько угодно, но выбор всегда за тем, кто. Допустим, чисто теоретически, а так на самом деле и есть, что среднестатистический нетренированный мужчина может продержаться на перекладине более двух часов. В то же время на практике – две-три минуты. Почему? Потому что мозг дает команду «мышцы устали. Пора отпускать». А если там пропасть? Идет психологически более сложная борьба, но с тем же результатом. Он решает собственную слабость и падает вниз.

– А к чему все это? – спросил напрямик Олег

– Да все к тому же. Ты знаешь, что себе она уже давно не нужна?

Олег промолчал. Он уже не стал уточнять, кто она, потому что понимал. Возможно, он ошибался.

– Теперь знаешь. Фактически, только мы знаем, что она есть.

– Откуда такая уверенность?

– Есть основания. – когда не надо, Виктор был на редкость многословен, и как обычно, наводил тень таинственности. – Но и это еще не все. Пока ты уходил, иными словами, пока тебя не было, случилось нечто. Ты же знаешь, что я для нее уже не в счет. Девочка сделала выводы. Слишком рано, и теперь ее нужно вернуть.

– Тогда давай в открытую. Куда мы идем, зачем, и как можно вернуть Риту.

– Не торопись. Ты сказки в детстве читал?

– Ну?

– Там клубочек сам выведет, куда надо, – лицо Олега выразило возмущение, но Виктор продолжил, – Девочка узнала прогноз. Причем такой, от которого зависит слишком многое. Теперь ее жизнь напрямую зависит от тех событий, которые произойдут или нет. Когда мы узнаем что-то, этот процесс необратим. Знания – это причастность. Вот она и узнала.

– Какой прогноз, какое знание? Опять сказки про тайные общества? Почему нельзя говорить прямо? – Олег начинал беситься, при этом понимал, что по большей части это от того, что он слишком мало знает и принимает игру по чужим правилам.

– Обойдемся без пафоса. Тайные общества для дураков. По большей мере – символ, фикция. Другое дело – что мы вкладываем в символ, но это уже наши проблемы. Хочешь тайну? На тебе, смотри пожалуйста. – он повернулся в сторону клумбы. Обычная, с остатками осенних соцветий, и новыми произрастающими побегами, – Смотри и удивляйся. Вот этот росток прет к солнцу, расталкивая других. Месяц назад он был семечкой, а его растительных братьев и сестер склевали воробьи. Вот это тайна – почему он выжил, и может быть, будет цвести. Поэтому меньше задавай вопросов, и больше смотри. Может, гляди, и научишься чему.

Оставшуюся часть пути они прошли молча. Олег переваривал информацию, в то время как Виктор проявлял полную безучастность, и похоже, просто отдыхал. Он выдал нужную порцию, и теперь ждал.

В самом деле, для нормального человека все сказанное вызовет больше неверия, чем доверия, больше вопросов, чем ответов, да и вообще, не каждый готов распрощаться со своей системой представлений о мире взамен неизвестно какой. В то же время ряд событий говорил о возможности того, что доля истины в этом есть. Олег не очень доверял Виктору, но и не верить у него не было оснований. К тому же, в его обществе Олег себя чувствовал скорее глупым, чем сумасшедшим. В какой-то степени, это ему импонировало.

Тропинка, выложенная декоративной плиткой с изображением Бенджамина Франклина вела в гору. Она была сделана таким образом, что идущие по ней могли идти только друг за другом. Из дома на холме за ними наблюдали пристально и ждали.

Глава 9

Человек, который нас принимал, был известным иллюзионистом. Его своеобразную гостиную посещали многие знаменитые люди, среди которых были и не очень известные широкой публике. Теплый прием, хорошая кухня, плеск воды. Гостей встречали в беседке, по крыше которой постоянно стекала вода. Диковинные растения и аромат. Неизвестно чего и происходивший неизвестно откуда, чувствовался только в первый момент. Дальше он растворялся в привычке и лишь создавал атмосферу.

То, что предстояло увидеть, не совсем можно было назвать фокусами. Так случилось, что в этом месте были еще гости, по-видимому – старые знакомые хозяина. Диалог шел об иллюзии.

– Как выдумаете, чем иллюзия отличается от реальности? Правильно, тем, что я вас хочу обмануть. А откуда вы знаете, что я вас обманываю там, где вам это кажется? Веревка обошла два витка вокруг шеи фокусника, он дернул за оба конца и освободился от пут. На глазах, прямо здесь, рядом.

– Есть версия, что вы – волшебник, который выдает себя за фокусника, – предложил кто-то. Хозяин улыбнулся, но не ответил на фразу.

– Природа волшебства такова, что оно есть для кого-то. В мире ведьм и чародеев вот этот вот телефон, возможно, тоже бы был волшебством, хотя это всего лишь техника, – он добавил с нотками превосходства и презрения к предмету.

Олег пытался уловить что-то важное. Прием, отличный обе, представление. Но что дальше? А дальше вежливое, светско-дружеское прощание. Прикольно. У порога Виктор приостановился, и о чем-то переговорил с одним из гостей. Пара фраз. Неприметный мужчина средних лет. Ничего особенного. «И все?» – подумал Олег, – «Это то, ради чего ехали столько времени?» оказалось, что да.

– Ну вот, все сходится. Ты такой же багер, как и я, только не умеешь управлять своими способностями. Поэтому я тебе нужен. Тебе предстоит принимать решение.

– Какое решение?

– Главное и судьбоносное, – улыбнулся Виктор, – А ты как хотел? Ты единственный, кто хоть каким-то образом связан с Ритой. Рита в древнеиранском – истина. Найдем истину, значит – все будет.

Олег уже привык к иносказаниям, и теперь ждал расшифровки.

– Произошла ошибка, равной которой не было уже очень давно. Есть силы, которые от этого очень выиграют, но в основном проиграют все. В том числе и те, кто нам дороги. Когда ты увидишь ошибку, ее нужно будет исправить. Решать будешь ты.

– Но как я ее увижу?

– Увидишь. Зря, что ли, я буду рядом?

– Тогда почему не ты ее исправишь, если все лучше меня знаешь? – спросил Олег.

– Понимаешь в чем загогулина… нужно решение, причем не факт, что мое, твое или чье бы то ни было будет правильным. Просто оно многое изменит. В данном случае решается и твоя жизнь. Я-то свою уже сыграл, – добавил он с грустью, хотя на самом деле лукавил.

– Ладно, решать так решать.

– Без ладно, ты сам знаешь, кого судьба ведет, а кого – тащит. Олег не знал, но кивнул.

Сквер переходил в аллею деревьев с облезающей корой. Их светлые кроны смыкались и образовывали полукупол.

– Бесстыдницы.

– Что?

– Деревья эти в народе называются. А вот хотелось бы узнать ваше мнение. У растений есть стыд?

– Олег подумал, что возможно, настало время возврата к теме, так умело замятой, и спросил о фирме «Диаболис», в которой работал Славик.

– Понимаешь ли, в чем дело. Институт – это своего рода объединение. А проекты, которые он ведет, достаточно разнообразны.

– Настолько, что можно спекулировать человеческой жизнью?

– А кто этим не занимается? В разумной форме, конечно. И потом, в этическом плане, каждый несет свой крест и делает свой выбор. И вообще, давай расставим точки. Институт – это институт, а я это я. Нельзя объединять людей в группы только по одному критерию.

Олег и не собирался этого делать, просто ответов на его вопросы было почему-то мало. Больше всего где-то под сердцем его беспокоило решение, которое предстоит принять. Виктор что-то недоговаривал, но знал определенно больше.

Забегаловка на вокзале угостила их дешевым кофеином и колой. До отправления час.

– Лучше поговорим о маджонге. Что ты знаешь об игре, в которую выиграл?

– Практически ничего, – признался Олег, – Я правила читал.

– Хорошо. Будем дедуцировать. А почему в нашем городе? Как это вообще укладывается с тем, что происходит?

– Где?

– В игорном бизнесе. Ладно, чтобы долго не мудрствовать, от Лукавого это, проект был перспективен на двести процентов. При этом расчет логический. Заметь, когда ты используешь иные способности, ты слаб, ты открыт. Сила – это когда ты можешь, но не используешь. Так вот возвращаемся к теме. Почему это проходная игра?

– Закрываются игровые клубы?

– Верно, и заменяются они на клубы спортивного покера. Вот и расслоение на элитарную игру и ширпотреб. Хотя, конечно, мы знаем, что покер не ширпотреб. Но то, что из него сделали – уже далеко не покер. Маджонг возникает раньше покера, значит – старее. Можно продолжать, но зачем открывать все. Тебе нужно научиться контролировать себя. Тогда ты будешь видеть гораздо больше, и чаще будешь задумываться, и возможно – еще меньше делать.

Глава 10

Итак, мы разъехались. Меня ожидало путешествие к Лизе. Виктор отправился по каким-то делам. Он как всегда был очень информативен. Зато, наверное, честен. В смысле не врал, а многое умалчивал. Чертов разведчик. Ладно. Этот человек вызывал разное чувство. Начиная с симпатии и уважения, и порой заканчивая непониманием и ощущением опасности.

Короткий перекур на вокзале, и вперед. С поезда на поезд. Хорошо, успел залупиться чебуреками и шоколадкой. На редкость, мясо оказалось не из котенка, и желудок воспринял его как начало новой жизни.

Что ж, сестренка, давно не виделись. Поезд, подходя к городу, всегда огибает его с возвышенности, как бы показывая место прибытия. Надо сказать, зрелище разностороннее. Но кто ж виноват? Единственный архитектор – природа – явно не предполагала здесь эти россыпи разнообразных коробочек с почти игрушечными крышами. В каждой, по-своему и по-разному живут люди.

Станут наши сердца скитальцами… – подумал Олег, ступая на перрон. Знакомая дорога. Все та же женщина в приемной. То же гостеприимство. Лизе стало значительно лучше. Ей посчастливилось дважды. Первый раз, когда металл вошел в трех миллиметрах от смерти, а второй… ей повезло с доктором. Его руки не одну жизнь с того света вытащили. Сестренке тоже посчастливилось. Его коллеги шутили, что на небе его давно знают. «А кого там не знают?» – подумал Олег, – «Просто наверное, кому-то рады».

Лиза была бледной, еще слабой, но какой-то свеженькой или живой. Это слово пришло само собой, но так и было. Девушка обрадовалась, и как будто не проходило много лет.

– Знаешь, а я наверно, в тайне мечтала, чтобы так было.

– Что?

– Я серьезно, за это стоило умереть разочек. Я просто жить вот только сейчас начала. Последнее время… какой-то бред.

– Ты так и не ответила, кто это был.

– Ты не поверишь, – она сделала паузу, очевидно, думая, что и сама вряд ли во все это поверит, – священник.

– Кто? – Олег спросил огорошено. Он уже думал объявлять вендетту неизвестному любовнику своей недавно спасенной сестры, тогда как по городу гуляет батюшка-маньяк с сорокасантиметровым кинжалом.

– Я понимаю, это сложно представить, это страшная сволочь, – она помрачнела.

– Ты его знала?

– Знала. Он поселился у моего художника. – Лиза рассказала о последних месяцах своей жизни. Олегу почему-то стало грустно.

– Он ведь так ни разу и не пришел. Что ж, для него я, похоже, давно умерла. Но я не обижаюсь, я рада, что так случилось. Я много думала и знаю, что мне теперь нужно.

– Что? – спросил Олег.

– Мне сложно сказать словами, но я поняла, что в моей жизни ненастоящее. – на ее глазах выступили слезы. Она была простая, немного усталая, бледная, но скорее светлая и красивая. – Бывает так, что мы о чем-то мечтаем, и получаем это, как наказание, – подытожила она, – Что же это значит – мечты не те были? Или странный волшебник зло посмеялся и переврал все слова?

– Нет, с мечтами, наверно, все вы порядке. Если они мечты, конечно. Бывают желания, потребности, прихоти. Мечты – это другое.

– Мне мама говорила, что мечтать можно в детстве, что взрослым мечты ни к чему, только жить мешают, – она сделала паузу, – а я тогда сказала, что не хочу быть взрослой.

– Не будь ей, – ответил Олег просто, и в то же время как-то серьезно, – Я сам еще не повзрослел, хотя уже тридцатник скоро, что о тебе говорить?

Олег, конечно, не любил инфантилизм и возрастную психологию, но, в то же время часто думал, что в человеке, независимо от того, сколько ему лет, живет ребенок. Он сам может повзрослеть. Нагрузить себя проблемами и социальными рамками. Может сказать себе «ты должен», и быть должным начальству, системе, устоям. В конце концов, многие так и делают. Одевают костюм, опоясывая шею душным галстуком, женятся и заводят детей, очевидно, потому что подошло время. Потому что у других так. Играют во взрослую жизнь, а в конце понимают, что все это время играли по чужим правилам, но почему-то думали, что все это настоящее. С другой стороны, кому как нравится. Тут бы с собой справиться, а не на чужих ошибках теории возводить.

Он шел по весеннему городу и думал, как странно получается все. Лиза почувствовала себя счастливой после того, как ее чуть не убили. А тот, кого она, возможно, любила, ни разу к ней не пришел.

Ну что ж, а я навещу парня, – подумал Олег. – Обязательно. Надо же найти этого психопата в сутане? Взять чтоли с собой толпу сатанистов… а что? Суд Линча на побережье, аж в двадцать первом-то веке. Хороший заголовок, даже готов поснимать… посмотрим. Последние события несколько сорвали его с тормозов привычной жизни. Так что теперь почти любой сумасшедший поступок мог оказаться нормальным. Сестра не очень хотела рассказывать, где это находится, но проболталась. Совершенно случайно, и к счастью, не заметила.

Дорога была знакомая. И дом тоже. Старый, древесно-покосившийся. Олег здесь был. Он вспомнил парня. Так вот ты какой, значит, олень северный? Ну что ж, познакомимся еще раз. Только есть ли смысл предъявлять все сразу? Кто этот священник, живущий у него, со странной страстью к холодному оружию? Может, под простачка? Ладно, как пойдет. Александр стоял метрах в двадцати от жилища и выжидающе смотрел.

– Мне нужен священник, он жил здесь, – не спросил, а скорее, утвердительно бросил Олег.

– Жил, и что с того?

– А что, уже нет? – спросил Олег со злой надеждой в голосе.

– Уже нет.

– И что так?

– Я от него избавился, – Александр сделал паузу, – У нас возникли разногласия, и он уехал.

– куда?

– Думаю, туда, откуда пришел, – как-то тяжело ответил Александр.

– И что, неужели не вернется погостить?

– Надеюсь, что нет, – совершенно искренне открестился художник. – Зачем тебе, кстати, священник?

– Да так, грешок один облегчить хочется. – мысленно он продолжил. – «Мстительность в последнее время просыпается».

Олег ушел, зная, что художник не лгал. В доме у него жила девочка, которую он берег. Потому и не вспомнил о бедняжке Лизе. Так тоже бывает. В них есть своя прелесть, – подумал Олег, засыпая на полке.

Глава 11

Когда-то философ сказал, что каждая вещь имеет свое место. Оттого и движутся предметы, что хочется найти свое. Также люди не могут без определенности. А что делать, когда это твое неизвестно? В то же время, чужого не хочется. Тебе предлагают социальные рамки и устои. Традиции. И вот ты почти уже согласился. Готов верить в идеалы и ковать железный рубль, как и все.

Виктор выпрямился и подошел к окну. Отвлечься и не думать. Только как? Шел дождь. Мысли проникали, словно через бреши, и врезались в мозг. Как же больно, – подумал он. Тогда что? Отключать сознание? Можно никуда не идти. Жрать наркоту и курить травку. Можно и так, если твое место заняли. Если сил не хватает. Если не хватает терпения. Только охота ли проснуться дерьмом и понимать свое ничтожество? Смотреть лицом в унитаз, и не решаться смыть отражение.

Рука нащупала пистолет. Тяжелый, черный, прямой. Вот оно, решение. Рукоять согрела ладонь. « Какой интересный поворот событий, – подумал он, – Застрелиться. От нечего делать». На лице пробежала улыбка. От нечего делать можно. Очень часто людям нужно бежать. В работу, развлечения, семью. Просто, чтобы было что делать. Ведь если ты при деле, то ты нужен. Что-то прихватило. Он нащупал возле левого плеча. Ну давай, чего ты боишься.

А он действительно боялся. Но потому, что убегал, не знал – чего. Просто вся жизнь может пройти ненастоящей. Цветным кинофильмом, в котором не нравятся герои. Тогда поднимись титаном. Измени. Но сил уж нет. Их не хватает, чтобы делать. Только мозг рождает идеи. Вот воплотить бы, только от этого будет не только хорошо. Вот бы быть разными людьми. Вот бы жить тысячи жизней, и каждый раз одну.

Еще одно слово, и моторчик остановится. Виктор почувствовал, что хочет дышать. Душная комната, запах стен. Западня. За окнами шел дождь, и он вышел под этот ливень. Он упал на колени и простирал лицо к небу. В груди было невероятно больно. Как будто всего разрывало на части. Он подумал о том одном разе, когда все могло быть. Один шанс из тысяч и миллионов. Ветер ломал ветви и бил чьи-то ставни. Ветер шумел в небе, и дождь крупными каплями слепил глаза. Дождь смывал слезы. Холод снимал боль. Вот она, анестезия. Бессильные пальцы вцепились в землю, вгрызаясь в грязь.

Да хоть бы захлебнуться, – подумал он и устал. Его тело обмякло, и кипящий котел весенних луж принял тяжесть. Смерть не хотела его брать. Слишком молод еще, – подумала лукавая с долей похоти. Через минуту он очнулся. Секундная слабость. Накатило. Сорвало когда-то крепкую крышу с петель и унесло к чертовой… толи матери, толи бабушке, – подумал, вспоминая, Виктор. Все, хватит. В дождь его часто грузило. Иногда накрывало. Но он терпел. Только хранил в груди один лишь шанс, и мерз, вспоминая одну лишь слабость. Он поднялся с колен и посмотрел на себя. Ну и пусть грязен, зато чист. И дождь бил в стекла, и он был снова за окнами. И снова кофе. Он уже думал о делах. О странном и немного наивном парнишке и о том выборе, который ему предстоит сделать.

– Не завидую я мальчику, – произнес он вслух и налил крепкие сто грам. Это всегда помогало. Помогло и сейчас.

Глава 12

После нашей встречи Виктор был задумчив и не проронил ни слова. Его терзала какая-то мысль, но он не мог ее выразить. Или не хотел.

– В чем дело? – поинтересовался Олег.

– Абстрактный вопрос.

– Тебя что-то гложет.

– И что?

– Поделись, хотя дело твое.

– Понимаешь, он любил необычную девушку. Она умела превращать аравийскую колючку в живого носорога одним только желанием и щелчком пальцев.

– Кто?

– Невеста моего друга.

– И?

– Вот только она не знала этого. И никогда не была в Аравийской пустыне, и тем более не щелкала там пальцами. Он знал, что она необыкновенная, но не представлял почему. А в самом деле, даже если бы она знала, то какой от этого умения прок? Кому нужны носороги?

Олег молчал. Он учился слушать и сейчас думал о своем. Слова, на первый взгляд кажущиеся бредом, ложились на подсознание. Виктора поощряло молчание собеседника. Он продолжал:

– У меня был друг. И ты знаешь, он был очень классный. Абсолютно чистой души человек. А главное, всем вокруг становилось лучше от того, что он был. Хороший собеседник, веселый, отзывчивый, добрый. – в его глазах полыхнуло пламя злой тоски, – Такие люди толи от Бога, толи сами по себе в жизнь попадают, неизвестно почему и зачем. Я бы спросил даже – за что? За какие прегрешения. Страдают они здесь, в жизни-то.

Тогда его невеста на шестом месяце была, когда мы поехали в последний раз. Только представь, что человек жил себе, вроде бесполезен для всех, а вокруг хорошо оттого, что он есть. Любил он ее, считал особенной. И не копался в своих мыслях, не загадывал – почему. Просто любил, как идиот. Как ребенок, чистыми и открытыми глазами. – Виктор достал граненый стакан и налил белой прозрачной, – будешь?

– Угу.

– За тебя, – сказал он, и выпил, не чокаясь. Олег так и не понял, за кого он осушил рюмку.

– Знаешь, хорошим он был. Только страшно вот так жить. Кого не встретит – тому помогает. Даже если не хочет этого. Благодарность? Да ее почти нет в мире. Вспомни Христа, которому калеки даже спасибо не сказали. А разве ради нее он? За что покупал, за то и продавал. Ничего не брал себе.

– Праведник?

– Просто не получалось. Все людям. Выходит, не праведник, а проводник. А чем больше отдавал, – он на несколько секунд делал паузу, – тем больше к нему приходило. Должен он был, и жил, и боялся.

– Чего же он боялся?

– Он не был трусом, – сухо ответил Виктор, – Просто есть страх куда страшнее. За нее и боялся. Есть ведь баланс. Если тебе хорошо, то может быть плохо. Если тебе лучше, то может быть гораздо хуже. Чем сильнее счастье, тем больнее его терять.

– Ты считаешь, за счастье нужно платить?

– Не считаю. Оно либо есть, либо нет. Я и не говорю, что чем хуже у тебя жизнь, тем она может быть лучше. Бывает так, что с детства топором ржавым тебе переломят хребет, и крылья попалят для смеха. А после летай душа, и ищи радости, сколько найдешь, – он крупными глотками осушил сто пятьдесят, и скорчил гримасу.

– Сколько же сволочи по лицу земли ходит, а она и не морщится. О чем это я?

– Про друга.

– Да. Прикинь только, человек мог сделать тебя самым счастливым. Просто, легко. Чутье что ли было. Оон говорил или делал так, что все складывалось хорошо. Наилучший вариант из тысячи. Судьба, наверно. А ему несложно, сам то он от этого ничего не имел. Конечно. – Виктор улыбнулся грустно-грустно, с болью, – Его счастье ждало его дома. Не всегда, конечно. Он ее брал с собой, потому что не хотел расставаться. Боялся, а кто б не боялся? Понимаешь, другим можно, а себе нельзя.

Он тогда и мне помог, а я, дурак, не заметил. Горькими слезами ревел. Потом, конечно, когда благодарил. Да поздно было спасибами швыряться. Вот бывают люди – что сорняк растут. Не пьянка, ни болезни, даже аварии по колено, и ему хоть бы что. А если что станет, то и не жалко. Кто заметит, кроме матери? А есть люди – ты смотришь и думаешь, что им наверное, таким, жить больно. Нельзя так ощущать. Когда очень тепло это ожоги, а слишком холодно – и ампутация. Вот и там видно слишком. А он мог.

Стояли мы тогда, апельсины выбирали. Я смотрю, он что-то мнется. А просто денег не было. За счастье, знаешь ли, денег не платят. Те, кому он помогал, не знали. Зачем знать, откуда тебе пришло? На крайняк Бога благодарить, или просто радоваться. Может, и правильно так. Хорошо, если не подвоха ждать. Что нам в ее даре превращать верблюжью колючку? А для него она была другой и особенной. Вот только чем больше мы отдаем, тем ранимее сами. Ей тоже счастья перепало. Возможно, больше всех. Какой дурак его мерить будет?

– Так что с другом-то стряслось? – не выдержал Олег.

– А что, то же, что и со всеми бывает. Не ото всюду люди возвращаются. Был у него толи брат, толи сестра. В беду попал. А что для него чужая беда? Он свои то не видел, и полез. Мог бы меня попросить. – Виктор вздохнул и закончил, – В общем, пока ты в мире зачем-то нужен, ты будешь жить.

– Не понимаю. Получается, можно рисковать сколь угодно, если от тебя есть польза?

– Нет, просто не все нужны, от кого польза. К тому же, если ты себе не нужен… – Виктор помрачнел. – Зря ты пристал с расспросами. – его голос был абсолютно трезв. – Ставь кофе, пора говорить о деле.

Глава про то, как они были у Виктора и последующая отсутствует

Глава 14

Песчаный пляж должен был привести к старому дому. Дорога вилась, то и дело плутая среди валунов и бетонных укреплений. Виктор достал сигарету и закурил.

– Ну что ж, теперь ты знаешь, что это здесь. Ты чувствуешь.

Олег действительно чувствовал.

– Расклад такой. Я немного больше теперь знаю. Есть предание о красках мира. Это миф, одна из легенд. Но благодаря ряду стечений обстоятельств, сказка перестает таковой быть. По преданию они достанутся человеку, который изменит мир. Должно быть чистое творчество. В противном случае то, что копировалось, исчезнет за неделю. Столько ведь времени нужно для творения. В то же время именно столько нужно для того, чтобы сотворенное стало настоящим. Краска легко растворяется в вине или спирте. Поэтому, пока не пришла неделя, все так называемые картины легко смыть с белу свету, – Виктор сделал паузу, глядя насколько воспринимается информация. Олег пока что не спрашивал себя – верит он, или нет. Он ждал, что дальше.

– Рита вычислила это событие. Она уже тогда знала, что краски есть. Мало ли от кого, возможно, подруга имела место. Вот только теперь мы подходим к главному. Есть человек, которого создали по образу и подобию уже живущего. Хочешь верь, хочешь не верь. А теперь вспомни, к кому мы приходили в больницу.

Олега стал прошибать пот. В висках гудело. Та девочка, что хотела напоить его водой. Она так похожа на Машу. И тот парень, он обращался с ней, как с ребенком. Она не помнила, и не знала.

– Короче, расклад такой. В мире останется только одна. Другая умрет. Тот, кто ее создавал, возомнил себя Богом, только слабоватый из него Господь. Нельзя было никого копировать.. Цельность мира нарушается, и события иду слишком опасно.

– Что же от меня нужно? Какое я должен принять решение? – Олег спрашивал, уже понимая, что от него хотят.

– Ты ее решишь. Или не решишь, – добавил Виктор, – Только недеяние – это тоже поступок, и не всегда он добродетель. Та, что лежит в больнице, ни в чем не виновата, так же, как и эта. Но та настоящая. Ты с ней, кажется, дружил. У нас катастрофически не хватает времени. Если она умрет, мы будем в этом виновны. Спросишь – почему? Знание такая штука, оно обязывает.

Олег шел молча. И как, простите, я должен это сделать? В это верится с трудом, но даже если и так. Нужно убить одну, которая и не узнает, за что с ней так. Убить невинную, для того, чтобы жила та, которую он знал. Олег вспомнил Машу. Да, она классная. Мы ее спасаем. Но получается слишком жестоко.

– Почему я должен решать, кому из них жить? – спросил Олег.

– Так ты вернешь ту, которую любишь. Она это начала, и теперь, если не помешать ходу событий, все изменится очень сильно. Помнишь, ты спрашивал про своего приятеля?

Олег кивнул.

– Души он покупает. Деньги, власть. Выкуп в сто крат дороже. Только ты не в курсе механизмов. Душа не продается на время и не выкупается. Если это происходит, это один раз, безвозвратно. У тех, кто делает этот шаг, впереди только черная пропасть смерти. Это будущее, которое человек приобретает после такой сделки.

Олег вспомнил давний разговор. Тогда ему рассказывали, для чего дьяволу душа. Зло бесплодно, оно не может творить, и по принципу несвободно. Потому нужен творческий человек. Гений, готовый продать вечность за желание. Значит, художник.

– А если это ошибка? Если неправда, и предсказание дало сбой?

– Ты сам себе веришь? Ты чувствуешь, что это не так. Ты знаешь. – Виктор был неумолим. – Если все это неправда, то ничего не произойдет. Мы не душегубы и не будем никого убивать, – Виктор достал из-за пазухи бутылку Кагора. – Церковная. Видишь, как все правильно получается?

Олег внутренне протестовал. Что-то все равно не так. Нельзя, не может быть. Бред. А если не бред, то ошибка. Багеры тоже ошибаются. И тогда все правильно. Просто вино. Что здесь? Может быть, яд или кислота? Нет уж, увольте.

– Я не буду ничего решать, – произнес Олег.

– Ты понимаешь, что ты этим делаешь?

– Не совсем, но кто дал мне право решать, кто должен жить? Не я дал жизнь, не мне ее забирать.

– На войне ты тоже никому жизни не давал. Только что ты будешь делать, когда они придут сжигать твой дом?

Олег не хотел отвечать. Он понимал, что решение уже принято. Что диалог только все запутает. В то же время они ш8ли, и деревянный дом уже был виден вдали.

– Ты знаешь, эта девочка может быть очень даже неплохая. Понимаю, она невинна. Но среди врагов бывает очень много милых, хороших, образованных людей. Просто они родились, допустим, в фашистской Германии. Но это вопрос принципа. Есть свои и есть те, кто им угрожает. Не торопись с выводами. Ты их сделаешь сам.

От дома пахло бензином. Олег это сразу почувствовал. Виктор сделал знак, предупреждающий всякое слово. Старый лис учуял то же самое. В висках жгло. Все становилось желто-оранжевым. Нужно было войти и решить страшную ошибку жизни, дающую другим решать на нее право. Он понимал, что нужно войти. Что там, за дверью, решается все, и возможно, счет идет на секунды.

Глава 15

Олег вошел первый. Вроде бы комната пуста. Яркий свет улицы на контрасте действовал не в плюс. На фоне окна на стуле сидел человек. Тот самый, что провожал его в город и дал денег на автобус. Олег переступил порог и понял, что первая, а может быть, последняя ошибка была сделана слишком смело.

Он услышал глухой удар и какой-то неприятный хруст. Сильная боль в области затылка и солнца. Огромная и страшная, застилающая пространство. Его ударили подло и сзади. Ему стало обидно. Он осел, понимая, что сознание уходит. Нет, нельзя. Немного остаться. Даже если ты убил меня, я посмотрю в твое лицо. Он подумал это зачумленным мозгом и оглянулся. Славик полил ему на рубашку немного бензина. Вот он, старый приятель. Встретился.

Уходящий взгляд видел, как в комнату заходил Виктор. Спокойно. Без тени сомнения или страха. По крайней мере не я это буду решать, – пришла в голову мысль-предательница, и Олег отключился. Лежать ему пришлось недолго. Кровь капала из пробитой головы, в висках звенело. Тошнота подкатывала к горлу, и ощущение цвета не проходило.

В комнате было пятеро, включая его. Он это отметил, глядя на все как бы со стороны. Художник сидел на стуле, и его руки были связаны за спиной. Девушка сидела в углу около двери на кухню и плакала. Рассеченная бровь говорила о том, что Слава особой галантностью никогда не отличался. Виктор стоял у входа недалеко и говорил. На вид он был безоружен, но Олег чувствовал, что его оружие – это слово.

Славик держал в руках пистолет, рукоять которого и пришлась в затылок. Левой он поигрывал зажигалкой. Красивой такой, с надписью харлей девидсон. Она ему всегда нравилась. Стойкий запах бензина придавал атмосфере ощущение еще большей тяжести. Только сейчас Олег заметил, что платье девушки было мокрым. Бензин. Слава пришел договариваться. Еще пять лет назад во дворе жила собака. Ничейная. Славику она не очень нравилась, и не только ему. Однажды вечером люди увидели нечто страшное. Бедное животное бежало между гаражей. В диком ужасе, распространяя по округе убийственный запах горелой шерсти и плоти. Еще страшнее было это видеть в темноте. Так значит, все-таки Славик. Никто тогда не признал себя палачом и убийцей. Вот только сейчас гореть будет не дворняга. Олег еще раз ощутил это чувство греющей жидкости на своей рубашке. И меня посчитали. В это время решался вопрос.

– Ты не понимаешь, что происходит, – продолжал Виктор. – Даже если краски окажутся у тебя, ты не сможешь с ними ничего сделать. У тебя нет полномочий. Нет веры, таланта, в конце концов.

– А мне и не нужно. Я получу за них то, о чем мечтал. То, что потерял.

– Это не выход, и ты это понимаешь, – продолжал Виктор, -Душа продается только раз.

– Неправда, мы возвращали.

– Что возвращали, бумажку? Можешь засунуть ее куда хочешь. Или подтереться. Ты уже все потерял. Но тебе можно помочь.

– Как? Стереть мозги и вклинить чужой блок памяти? Ну уж нет, мне и собой быть нравится.

– Ты уже не ты. Отдай пистолет.

– Не смей мне приказывать, – взорвался Славик. – Пистолет пока что у меня, и если молодой человек не скажет мне, где краски, его девочка станет костром. А потом и мы все, – добавил он.

– Не сделаешь ты этого, – произнес Виктор, – Нельзя тебе сейчас умирать, – он посмотрел как-то злорадно. – Тебе дольше гореть придется. Она не в счет, она ненастоящая, – продолжил Виктор, – О ее судьбе никто не говорит. Художник? Он мне нужен. Так что убивать его не стоит. Что касается Олежки, то это вообще наш новый сотрудник. Кстати, очень перспективный. Я готов забыть то, что ты нарушил субординацию и пытался махать перед моим носом своей игрушкой. Мы тебе поможем, только не рой себе яму дальше.

Что-то внутри Славика готово было согласиться. Олег это тоже почувствовал. Он всегда знал, что Славик слабак, и теперь его разводили по полной программе. Олег также заметил, что девушка куда-то исчезла, в то время как художник усиленно работал над веревками. Между ножками стула это как раз было неплохо видно. Картина менялась, но все же, Славик сейчас сдастся. Что дальше? Его судьба не волновала Олега. В этот момент он думал о той, что была в другой комнате. Он знал, она рядом. Не убежала. Он предчувствовал. Что сейчас будет развязка, ничего не мог с этим поделать. Он просто ощущал грозовой дух трагедии, которая вот-вот произойдет.

– Поиграли и хватит. Положи пистолет, – Виктор повысил голос, и Славик почти подчинился. Теперь дуло безвольно смотрело в пол. Еще чуть-чуть и партия.

– Остается думать, что делать с девчонкой, – продолжил Виктор.

– Оставьте ее в покое, – художник дернулся, но путы все еще держали его.

– А вам бы я вообще не советовал вмешиваться. Это все из-за вашего творчества, – он посмотрел на Александра пристально и зловеще, – Ты знаешь, что дав ей жизнь, ты отобрал ее у другой. Знал или нет? Знал, – утвердил свой вопрос Виктор. – Теперь она умрет, потому что в мире будет жить твоя фантазия. Плод твоего воображения. Вернее, его отсутствия. У тебя в руках было чудо. Ты мог творить. Но нет, надо было все испортить. Что ты скажешь в свое оправдание?

Александр молчал. Славик виновато смотрел на все происходящее. Он уже смирился с тем, что сдался. Виктор правил балом. Теперь Олег понял, ему тоже нужны краски. Вот, что его вело через все.

– Итак, твоя девочка умрет и сейчас же. Потому что не может ни один смертный менять распорядок мира. В то же время, всегда есть варианты, – он посмотрел выжидающе, – Если ты отдашь мне краски, я помогу тебе все исправить. Я дам вам уйти. Вы будете жить, как обычные люди, и никогда меня не вспомните.

В глазах художника читалось недоверие и мольба. Олег попытался оторвать лицо от досчатого пола, но Виктор добавил:

– Лежи-лежи, твой выход еще не настал. А может быть, слишком поздно. Ты сам отказался решать. Можешь быть зрителем. – Виктору нравилось то, как он справляется с ситуацией, и возможно, поэтому он не уловил всего. Так бывает, подумал Олег, и головная боль его накрыла новой волной.

Глава 16

Доски приняли влагу и готовы были ждать искру. Весь дом приготовился, сжался, накренился, и как будто предчувствовал праздник. Вот-вот, еще чуть-чуть. Мария вошла в гостиную. Как настоящая актриса, она переоделась. На ее лице было спокойствие, а в глазах слезилась тоска. Она оглядела комнату, посмотрела на окно, за занавесками которого палило солнце. Она любила его и прощалась. Что-то торжественное было в том, как она вошла. Ее не принимали во внимание и пытались решить ее судьбу, как будто она – математический знак в уравнении. А она была живой и сейчас приняла решение. В ее руках был старинный кубок, пылившийся на дряхлом книжном шкафу. На дне лежал маленький ключик. По губам стекали две красные капли, которые неумело были приняты ею. Сосуд был пуст и она бледна. Она понимала, что сейчас ее последние минуты.

– Не надо не из кого выбирать. Пусть та, другая, живет. Вы же говорите, что она настоящая, – она обратилась к Виктору, и тот отшатнулся. – Мой милый художник, я тоже тебя любила. Только не так, как ты. Не грусти, когда меня не станет. Она захотела сказать еще что-то, но не смогла. Силы оставили ее, и девушка упала на ковер посреди гостиной. Красиво и страшно. Люди всегда падают страшно, – подумал Олег.

– Нет, Александр бросился к ней, прижимая к себе и рыдая. Нет, вы убили ее, вы страшные звери. Неужели нельзя было позволить ей жить? – он зло и страшно смотрел по сторонам. – Она так любила жизнь. Больше, чем кто-то из вас. Это она была настоящей. А вы отобрали ее у меня. К черту меня, вы просто ее убили.

– Она сама все решила, – произнес Виктор.

– Да что ты знаешь? Сама? А кто здесь решал, жить ей или нет? Если бы вы знали, какая она, вы бы никогда сюда не пришли.

Славик смотрел на происходящее и не верил. Его надежды рушились у него на глазах. Он уже давно не правил ситуацией, но в его руке все еще был пистолет и зажигалка. Александр взревел и ринулся на врага, расшибая его голову табуреткой. Глухой удар. Дерево не выдержало, и голова тоже. Он упал, оседая на корточки, но прежде выстрелил. Пуля вгрызлась в тело художника, ломая ребра. Он не удивился. Он ждал этой жгучей боли и теперь радовался свершившемуся.

– Вы все умрете, как она, потому что вы все виновны, – рука добыла искру, и красный петух, древний и жадный, побежал по занавескам,, потом потолку и стенам.

– Быстрее, – Виктор выбил оконную раму и вытолкнул в нее тело Олега. Пламя жгло и трещало дерево. Александр подумал, что вот сбывается его страшный сон. Он увидел на полу свою Марию. Его мечту, его жизнь, его создание. Ему стало невероятно жаль оставлять ее на съедение неумолимому пламени. Ведь пока еще есть краски. И есть шанс. Боль сковывала его движения, дым ел глаза, но руки искали. Они нашли тайник. Продираясь сквозь душнай кашель, он стал творить свое последнее произведение. Красок было немного, но должно было хватить. Грудь истекала алым вином, и капли-сестры весело бежали одна за другой. Рана кровоточила. Нужно спешить.

Виктор был уже снаружи, когда сквозь огонь увидел. Он рисует. Он взял свои краски. На стене появилась дверь, а за дверью… одна из балок сорвалась, расшибая ему плечо. Художник поднялся. Так бывает, когда человек живет остаток жизни за какой-то миг. Он сгорает, но в эти минуты может больше, чем когда бы то ни было мог. Дверь. За ней спасение. Он подхватил девушку под руки и попытался оттащить к проему. Но одна из досок, оторвавшись, ударила в лицо. Он не выдержал, но успел толкнуть Марию туда, где она могла спастись. Их разделяла огненная стена. Дверь закрылась, в то время как художник уже не видел ничего. Он инстинктивно ринулся в сторону и нащупал окно. Виктор схватил его за руку и вытащил из огня. Сам он был тоже усталым и опаленным, потому тело полуживого художника давалось с трудом.

– Мария… – прошептал Александр, в то время как Виктор что-то спросил его. Олег понял, что речь идет о красках, и художник показал в сторону пылающего дома.

– Значит, пропали.

– Мы все пропали, – ответил Александр и затих. Олег смог подняться и подошел поближе.

– Он умер?

– Нет, жить будет. Я это точно знаю. А вот творить… его удел теперь церкви расписывать. Сможет и будет, как прадед. Повторилась судьба, – Виктор вздохнул. – Неисповедимы пути, а вот ведь.

Дом горел ярко, зло и быстро. Трещал и что-то лопалось внутри. Так исчез Славик. Так пропали краски, которыми можно было рисовать мир. Так ушла та, что очень любила этот мир, и пожалуй, могла видеть краски мира. Не те, а другие. Жизнь в ее разных обличьях. Она ее очень любила, и потому решила уйти, чтобы не отнимать собою чью-то. Ведь это же несправедливо, когда кто-то вместо. Она пожертвовала собой, и в этом мгновении любила весь мир еще больше, чем раньше. Просто пришло время прощаться.

В далеком городе в одной из больниц пришла в себя девушка, и врачи долго не могли понять, чем она болела и как все-таки выздоровела. Она не была лучше или хуже чем та, что пожертвовала ради нее. Она даже не узнает, что эта жертва была. Она просто другая, и по-своему тоже любит жизнь. И что у нее будет дальше – одному Богу известно.

Александр тоже выжил. Он не мог видеть, наверное уже давно, – подумалось вдруг. Он не говорил, потому что ему было нечего говорить. Он решил посвятить себя служению Богу, и возможно, пойдет по стопам прадеда. Славик сгорел в том аду, который принес в этот дом, а Виктор пожал руку на прощание и сказал, что на этом их пути расходятся.

Глава 17

Олег шел по городу. Снова он был на родных улицах и вдыхал этот воздух. Снова он брел под звездами. Он так и не сделал выбор. Не решил, кому жить и не нашел ту, которую любил. Теперь этот город и эта свобода стали его наградой и наказанием. Он так и не научился управлять своим даром, да и теперь – стоит ли? Повторить судьбу Виктора, платить за каждый шаг? Может быть, и стоит. Но у каждого своя судьба и свой путь. Ничья жизнь не повторима. Потому ее нужно ценить. Потому и нужно жить.

Улицы, битые стекла, огни. Блеск многоэтажек и тусклые шторы, за которыми люди были и будут всегда. Но в то же время, это настоящее такое хрупкое и ранимое. То, что кажется простым, настолько бесценно, и его так легко потерять. Дай Бог вам понять это, не теряя. Дай Бог вам ценить то, что у вас есть. Не взвешивая жизнь и не считая минуты. Олег думал и смотрел вверх. Звезды.

Они видят все и все знают. Как может пропасть человек среди этого множества всего? Всего один-единственный, который нужен. Просто знать, что она есть, и все хорошо. Олег вошел в двери храма, пробираясь сквозь толпу людей. Теперь он почему-то знал, что Бог есть. Значит, есть и любовь. Он поставил единственную свечу и прочитал короткую молитву. Он говорил, и говорили другие.

И все молчали и пел хор. Люди пришли разные и для разного. Тусклый свет. Пробивающий, ознобный холодок. Странный, слегка изнутри. Колокол ударил, и ему вторили маленькие, заливистые, славя воскресенье. В этом месте и в этот час ощущение времени и эпохи уходило куда-то прочь. Скажи, что девятнадцатыйвек, или двадцатый, или двадцать первый – а какая разница? Что это меняет? Кто собрался мерить вечность столетиями?

– Христос воскрес, – вторил зычный голос, и люди отвечали. И был год две тысячи какая разница какой. Во дворе храма стоял человек, и был один. Потому что когда человек говорит с Богом, он всегда один. И о чем он говорил, одному Богу известно.

Послесловие

На плетеной веранде теплый вечер утопал в смущении. Дымился кофе. И рядом дымила привычная сигарета, готовясь присоединиться и стать пеплом.

– А художник спасся? – Рита сделала еще глоток горячего натурального.

– Я его сам вытащил, – Виктор кивнул на опаленные части рук.

– Мне все-таки непонятно, почему нужно было выбирать между двумя девушками? Ведь если краски мира – это то, чем они являлись, тогда справедливо полагать, что творение одной никак не связано с гибелью другой. Или я неправа?

– В том-то и дело, что это не совсем ясно. Есть еще кое-что, о чем не было упомянуто. Срок творения, как окончательный срок ты знаешь. Он везде один и тот же. Семь в данном случае число знаковое. В то же время наша картинка прожила на этом свете больше двух недель. По идее, она должна была стать собой. Тогда вино здесь не при чем. Так же как тебе или мне, оно ей безвредно.

– В этом есть логика, – Рита закусила губу, – Ведь если у художника, как ты говоришь, не было фантазии, то и виноват он в том, что творил ее не из ничего, а из живого человека. При этом тот факт, что у него не хватает воображения, говорит и о другом. Если там была дверь, то возможно, девочка не сгорела. Он не мог придумать мир. Он отправил ее туда, куда захотел. В то место, которое знал. Возможно, краски тоже с ней. Жива она или нет – вычислить несложно.

– Нужно подумать, что написать в отчете…

– А что писать? Краски мира всего лишь метафора. Жизнь, которую можно видеть, если ты к этому способен. Не более. Красивый миф, легенда… – Рита облокотилась на спинку кресла и о чем-то задумалась.

– Почему ты не спрашиваешь про своего мальчика, я жду, – Виктор сделал паузу.

– Я сама у него все узнаю.

– Значит, все-таки сама. Что ж, это твой выбор. Тем более, что он тебя любит.

«Я знаю», – подумала Рита.

– Ты кстати понимаешь, что за это придется заплатить? – Виктор спросил, уже зная ответ. Она заплатит.

Оглавление

Вместо предисловия

Часть первая. Прогулки в сумерках.

  Глава 0

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 2/1

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

Часть вторая. Портрет Марии

  Несколько запоздавшее предисловие

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Часть третья. Краски Мира

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Послесловие