Не упокой [Дмитрий Чарков] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Дмитрий Чарков Не упокой
…Тело находилось внутри импровизированных носилок, наскоро сооруженных из старого одеяла. Подтащив за края продолговатый куль к заднему бамперу белого фургона, ребята в масках небрежно притулили его на землю, бросив концы сверху. Один открыл дверцы, второй выкатил складные пластиковые носилки и установил их рядом с трупом, вровень с землёй. Затем вдвоём они вновь ухватили с обеих сторон ношу, ловко перекинув её на каталку, дёрнули кверху – приспособление должно было расправиться вровень с кузовом, но расправилась только та её часть, что находилась ближе к фургону, а другая отчего-то не сработала. Каталка перекосилась. Голое тело вывалилось из одеяла на влажный асфальт почти бесшумно. Влажные от недавних слёз глаза девушки, не мигая, оценивали происходящее. Казалось, они фиксировали всё, отмечая будто по списку: татуировка «кресты» – есть, три штуки, с куполами: зачтено; волосы – отросшие, жидкие, примерно те самые – в наличии; лицо – вздутое, бесформенное, невозможно идентифицировать; горло – перерезано… Парни, матерясь друг на друга, подхватили труп, приподняв его… …на одной из ягодиц приметное тату: глаз, полноса, уголок губ… Петух своё откукарекал.За три месяца до этого
Через парк Вероника решила пойти, потому что так было ближе. Галка увязалась за старшей сестрой на вечерний сеанс для выпускников, ну и черт с ней. День и без того прошёл кайфово. «Последний звонок» – это всё-таки тема! Для них с Галей, правда, до него ещё два года, но репетиция со старшеклассниками состоялась. Вообще жизнь прекрасна! Весна! Кругом цветы и воздушные шарики, атмосфера праздника и романтического предвкушения чего-то. Так что сопричастность с таинственным, можно считать, произошла успешно. Аллея, ведущая вглубь, незаметно в сумерках перешла в тропинку, и звуки цивилизации доносились сюда уже с некоторым преломлением. Заметно прибавилось пустых пластиковых бутылок, а освещения, наоборот, стало значительно меньше, и девочке приходилось уже всматриваться прямо перед собой, чтобы не ступить ненароком куда-нибудь мимо. Они с Галкой иногда срезали здесь дорогу, чтобы не опоздать домой к часу Х, поэтому путь был знаком и даже привычен. Где-то позади хрустнула ветка, но Вероника, ведомая вперёд на остатках праздничного адреналина, не обратила на звук внимания; а через несколько мгновений хруст повторился уже совсем рядом, и она просто не успела обернуться… – резкий удар в затылок, затем полная темнота и тишина… Следующим её осознанным ощущением стала боль в голове. Она открыла глаза. Небо казалось желтовато-серым за сплетенными ветвями деревьев с молодой листвой. Она лежала на спине, на сыровато-пахучей прошлогодней траве, и что-то над ней довлело. Вероника потянулась рукой к ушибленному затылку, и тут перед её глазами возникло лицо, черты которого в сумерках словно плыли – худые, угловатые… страшные. – Лежи тихо! – прошипело на неё сверху, и оттуда же пахнуло зубной гнилью с перегаром. И тут только она почувствовала чье-то суетливое движение на себе, и ощутила свои ноги, широко, до боли, раскинутые в стороны… Она закричала. В ту же секунду её горло сдавили, будто клещами. Она судорожно попыталась дотянуться ногтями до чужой омерзительной плоти где-то прямо перед собой, и в какой-то момент ей удалось это, но тут же получила сбоку сокрушительный удар, и все ощущения стали медленно угасать, притупляя боль и горечь, и обиду, уступая место жгучей ненависти, впечатанной в подсознание подобно последнему лучу заходящего за горизонт солнца. «Сегодня было так солнечно…» – прошелестело в голове. В самый последний момент, когда, казалось ей, уже всё закончено, в её лёгкие неожиданно снова ворвался воздух, обжигая всё внутри. Вероника хрипло закашлялась, попыталась перевернуться на бок, выдохнув одно лишь слово – «Мама!», но снова её истерзанное горло сдавили, и она уже ничего не помнила. Оставалось только желание покончить с этим кошмаром, здесь и сейчас. Пусть он перестанет терзать её, господи, зачем это всё…
* * *
«К Элизе. Бетховен». Мысль медленно вращалась в пустоте, превращаясь в звук, в мелодию. «К Элизе. К маме». Она вдруг поняла связь – эта мелодия была установлена в её телефоне на номер мамы. Было темно. А, нужно открыть глаза. Да, тот же сумрак зарождающихся белых ночей. Вероника с трудом перевернулась на бок, и её тут же стошнило. Откашлявшись, она нашарила под собой свою маленькую сумочку и достала телефон. – Алло, Ника? Ника, ты дома? Я тебя не слышу! Что-то со связью, я никак не могу дозвониться! Ника, если ты слышишь: мне пришлось остаться за Валю, у неё муж вечером ногу сломал, она попросила подменить её на несколько часов, пока в больницу его свозит. Меня на рабочем автобусе потом отвезут домой, ты не переживай, ложись спать… Отправлю эсэмэску ещё! Она попыталась что-то сказать, но боль в горле была невыносимой. Прервав соединение, она написала в ответ текстом первое, что пришло в голову: «Услышала. Спокойной ночи». Люди ноги ломают. Надо же, счастливые…
Лето она провела у родственников под Иркутском, у Байкала. Официальной версией цветового месива на её лице и шее был несчастный случай в парке: на неё, дескать, налетел дикий лось, которые и раньше встречались в этих местах, но – слава богу! – всё обошлось. Прочие свои травмы Вероника ни с кем не обсуждала, даже с мамой, которая охала и ахала, глядя на дочь; поделилась только с гинекологом, да и то без эмоций, которые оставила психологу. Не детскому. Порой её начинало буквально трясти от неконтролируемых наплывов воспоминаний: этот хриплый прокуренный голос, интонация с каким-то истерическим надрывом в тех редких фразах, что он на неё выдохнул вместе со смрадом курева и перегара; быстрые уверенные действия, жилистость и неимоверная жестокость… Он был гораздо старше. Намного сильнее. Действовал наверняка. Она у него такая уже не первая. И даже, видимо, не вторая. И она не должна была снова задышать, судя по всему. Встречаться с психологом Зоей Михайловной, к которой она записалась через интернет в Иркутске, стало если не удовольствием, то определенно полезным времяпрепровождением, несшим успокоение. Как-то Вероника поинтересовалась у неё: – А правда, что под гипнозом человек может вспомнить то, чего он вроде бы и не видел? Ведь известно же, что наш мозг запоминает всё попавшее в поле видимости его бокового зрения, на бессознательном уровне? – В некоторых случаях – да. Тебя что-то конкретное беспокоит? Вероника заранее продумала, как ответить на подобный вопрос, чтобы не вызвать лишних вопросов: – Мне не даёт покоя что-то, что было в том человеке… оно словно преследует меня – иногда мне кажется, что я вижу это нечто в каком-то постороннем встречном мужчине, и мной овладевает что-то похоже на панику. Мне кажется, что если бы я знала, что именно это было, то, наверное, перестала бы бояться. Мы же боимся, по сути, неизвестного? Через неделю, сидя в удобном кресле напротив психолога, Вероника спокойно внимала весьма простой, но эффектной установке «отключить любые ощущения физического дискомфорта в теле, игнорировать чувствительность в отношении касания любого характера любым объектом или предметом, сосредоточиться только на том, что воспринимает зрение, прямое и боковое, и слух…» Сеанс гипноза прошёл замечательно. И в реальность она вернулась в отличном настроении. В окно откуда-то сбоку заглядывало послеобеденное сибирское солнышко. Зоя Михайловна сдержанно улыбалась. – Как ты себя чувствуешь? – О-о, чудесно! Будто выспалась, наконец-то! – Вот и здорово! – А как наше… наша цель? Выяснили? – Думаю, да. Вероника выжидающе смотрела на неё. – Ты когда мимо церквей ходишь, что испытываешь? Девушка вдруг напряглась. Ведь действительно, в последнее время при виде православных крестов она ощущала некоторый дискомфорт. Но не придавала этому особого внимания – в последнее время и более прозаичные вещи вызывали в ней тревогу. Сейчас она восприняла это наблюдение несколько иначе, словно у неё уже имелась в подсознании какая-то определенность в оценке этого образа. Она высказала свои мысли вслух. – Ты видела татуировку церковных крестов на груди своего насильника. Три креста по центру. Видимо поэтому у тебя присутствовал нервный дискомфорт при виде реальных крестов на куполах церквей. Но мы проработали с тобой эту тему, и я уверена, что впредь подобное беспокойство не будет повторяться. – Спасибо. Это… это всё? – Ты упоминала, что тебя иногда вводят в панику прямые взгляды некоторых мужчин? Вероника кивнула. – Ты уже была, я полагаю, практически в бессознательном состоянии, когда этот человек натягивал свои штаны – он повернулся к тебе спиной и нагнулся, до своих щиколоток… Ты увидела лицо и губы «бантиком». На том месте, где должны были быть его ягодицы. – Это была галлюцинация? – удивилась девушка. – Отнюдь. На самом деле, это изображение тебя даже развеселило, так сказать, принимая во внимание твоё состояние в тот момент… но пять минут назад ты действительно улыбалась, описывая… Это тоже татуировка, только уже на его ягодицах. Если я правильно помню из курса судебной психиатрии, она ничего хорошего для своего обладателя не означает: это свидетельство о принадлежности к самой низшей касте в уголовной иерархии, типа… – Я поняла, что это означает, – коротко резюмировала Вероника. – А про купола? – Кресты обозначают то ли тюремный срок, то ли количество сроков уголовника, проведенных в тюрьме. – В общем, «крестил» меня опущенный на зоне зэк, – не удержалась от горькой усмешки девушка, – та ещё Ассоль..!
* * *
Тот август в Петербурге не радовал солнечными откровениями, но они всё-таки были. Прихотливость погоды, впрочем, никак не отражалась на душевном равновесии самих петербуржцев – ведь таково нормальное состояние их мира. Вернувшись от родственников, Вероника увлеклась психологией и подолгу проводила время в сети, изучая предмет. Несколько раз в неделю она облачалась в бесформенную толстовку с широким капюшоном, такого же формата просторные джинсы, и, спрятав светлые густые волосы под серой невзрачной бейсболкой, появлялась в том самом парке из её далёкой прежней жизни. Она вставала, прислонившись к дереву, и молчаливо наблюдала за царившей вокруг суетой, пытаясь выхватить где-нибудь за таким же деревом, в тени, худощавую сгорбленную фигуру с жадными бегающими глазами, жидкими русыми волосёнками, выжидающую очередную для себя молоденькую «чику». Он придёт, непременно когда-нибудь придёт… Однажды её посетила простая, а потому, как оказалось, гениальная идея. Найдя в интернете адрес местной полиции, она, накинув свой «сторожевой» прикид, заявилась прямо к дежурному: – Здравствуйте, подскажите, что делать в случаях, если за тобой следит педофил? Сидевший за стеклом офицер выпятил нижнюю губу и поставленным голосом спросил: – Тебе сколько лет? – Пятнадцать. – И что, прямо следит за тобой? Ты его разглядела? – Немного разглядела. Я собачку выгуливаю утром и вечером, возле парка, так вот: он встаёт за деревом и подглядывает. Дежурный обратился к кому-то в глубине помещения: – Егор, слышишь? Опять по парку… У тебя талмуд здесь? А, вижу, вот он, – затем к Веронике: – Зайди сюда, я покажу тебе фотки – сможешь узнать этого пида… педофила? Он нажал на какую-то кнопочку, и дверь в «дежурку» сбоку приоткрылась, Вероника прошла через пропускную «вертушку» внутрь. – Вот, присядь тут, полистай, посмотри, только внимательно, и если узнаешь кого-то – скажи. И вспомни точно – когда, где и в какое время его видела. Вероника кивнула, присела на жёсткую деревянную скамью со спинкой и открыла затёртый на углах альбомчик. Изнутри на неё глянули люди. Разные люди с разными глазами, формой губ, глаз, носа… Она медленно переворачивала пластиковые страницы, словно вчитываясь в каждое лицо, ожидая увидеть того, кого искала. Он оказался на восьмом развороте. Конечно, она не могла знать эти впалые глазницы, затравленный исподлобья взгляд, жидкие брови и волосы – в привычном понимании глагола «узнавать», потому что она никогда его толком-то и не видела, но в толковании «интуитивно знать наверняка, что это он» – ответ положительный. Украдкой кинув взгляд на милиционеров, один из которых отвечал что-то кому-то по телефону, а другой был занят с какими-то документами, Вероника потихоньку вынула из пластикового кармашка снимок и посмотрела на его обратную сторону. Там стояли только цифры с ничего не значащими для неё буквами. В общем-то, было бы верхом самонадеянности полагать, что на обороте для неё напишут его фамилию и адрес проживания с кодом домофона – и то удача, что гад действительно где-то тут обитает, и про него знают в органах. Только ей-то этого было недостаточно. Но это был он. Решение пришло в голову мгновенно. Она вложила снимок обратно на место, затем приложила обе руки к губам и легонько ахнула: – Ой, смотрите, а чего это тут наш дядя Паша делает? Тот, что сидел над документами, поднял на неё глаза: – Какой дядя Паша? – Да вот, дядя Паша. Вроде бы. Живет в доме по соседству. Только он с бородкой такой… Полицейский подошёл, вынул фото, посмотрел на шифр. Сверил его с какими-то своими записями и ответил: – Это не дядя Паша. – Да точно вам говорю, товарищ офицер, это дядя Паша, он в университете лекции читает. – Девочка, ты ошибаешься. Это не дядя Паша. Вероника не сдавалась: – Неужели так загримировался? Он что, тоже…? – она в мнимом ужасе выпучила глаза. – Не знаю про дядю Пашу. Успокойся, тут на фото – совсем другой гражданин: Николай Николаевич Щебельский, он же Щебень. Точно тебе говорю, что ни в каком универе лекции он не читает, – и криво усмехнулся. Девушка притворно вздохнула: – Ну, если вы уверены… – Да уж мы-то уверены! Кого-нибудь ещё узнала? – Нет, никого больше. Мне даже неудобно… Может, почудилось? – Ну, ты… это… действительно поосторожней вечерами, особенно с северной стороны парка… Может, всё-таки это Щебня ты видела там, а? Подумай хорошенько. – Если это не дядя Паша… – Это не дядя Паша. Но вот Щебня… – Так вы бы за ним последили! – с наигранной непосредственностью воскликнула Вероника. – Если он рядом живёт – приставьте к нему переодетого копа и схватите с поличным. Первый офицер за пультом, прислушивавшийся к их разговору, неожиданно весело рассмеялся: – Вау, вау…! Мы ж не копы, и это не Голливуд, детка! Вероника развела руками: – Ну… я тоже не Мата Хари, уж извините. – Ладно… Мата Хари, ты всё-таки гуляй пока с собачкой в другом месте, хорошо? Это я тебе уже серьёзно говорю. Мало ли… А твоего дядю Пашу, наверно, стоило бы и проверить. Вероника посмотрела в его открытые и слегка уставшие глаза и коротко ответила: – Я поняла, спасибо. Дядя Паша – профессор, настоящий. Простите, если что… не так. Северная сторона парка была в паре сотен метров от полицейского участка.
* * *
Тем же вечером она нашла номер ближайшей поликлиники и, позвонив, затараторила в трубку: – Здравствуйте, мне папа велел позвонить и узнать, внесли ли изменения в наш домашний адрес, потому что мы недавно переехали в соседний квартал – он сильно заболел, хотел вызвать врача, но вдруг испугался, что, если изменения не… – Фамилия, участок? – Николай Николаевич Щебельский, пятый, кажется. – Точно пятый? – Или пятнадцатый… Ой, простите, а я забыла… Отец меня прибьёт… – Э-эх… Щебельский? Не кладите трубку… Она вычислила Щебня, приписанным к третьей по счёту поликлинике, в которую таким же образом дозвонилась: – Николай Николаевич, восемьдесят первого года рождения? – Э-э… да, он самый. – Куда вы переехали? – Так, может, там у вас новый адрес уже введён? Какой указан-то? Женщина раздраженно продиктовала ей адрес Щебня. – Ой, всё верно, уже поменяли! Простите великодушно. В трубке осуждающим зуммером загундосил «отбой». Тем же вечером она прошла мимо указанного в амбулаторной карте Щебня дома – кирпичный, четырёхэтажный, без балконов и лифта, с обшарпанной парадной, без домофона. Закрытый двор с детской площадкой, один въезд-выезд для автомобилей, никакого шлагбаума. Вероника высчитала: его окна должны приходится на второй этаж, с выходом на внешнюю сторону. Обойдя дом по кругу, держась подальше, на противоположной стороне довольно-таки тенистой из-за высоких крон деревьев улицы, она взглянула в эти окна: кухня и комната, высокий потолок, лёгкие занавески. Очень высокий потолок! Если правильно рассчитать, то его ноги и до пола-то не достанут, даже с запасом верёвки… Она выждала, сколько могла – пока в соседних окнах на начал загораться свет. Но его окна так и оставались тёмными, когда она с щемящим чувством быстрыми шагами покидала чужой квартал: сегодня мама с работы не задержится. Она вообще больше никогда не задерживалась с работы. Без пяти минут семь на следующее утро Вероника уже была в том же дворе. Втиснувшись в узковатую кабинку деревянного грузовичка на детской площадке, девушка, надвинув на глаза безликую бейсболку, открыла книжку, положила её перед собой на игрушечную приборную панель и стала напряженно просматривать выходящих людей из всех парадных этого дома. С собой у неё был термос и пара сэндвичей. В подъезд она входить пока остерегалась: ведь если нечаянно столкнуться с ним нос к носу, то это значило бы предупредить его, что пока не входило в её планы. А несвоевременная информация усложняет жизнь – это она усвоила хорошо. День прошёл впустую – Щебень так и не объявился. На другой день всё повторилось. Лишь только около восьми утра из открытых окон третьего этажа соседнего пролёта слышались матерные крики и мебельная возня, затем грохот падения – будто шкафчик опрокинули. Потом окна медленно притворились, и всё стихло, а несколько минут спустя из парадной выскочил седоватый мужик с багровым лицом и пакетом подмышкой – ни дать ни взять, чей-то разгневанный сожитель. Всё разрешилось лишь на четвертый день её ожидания. Ближе к полудню те самые окна на третьем этаже вновь распахнулись, на этот раз очень широко и бесшумно. Вероника с раннего утра, как обычно, пристроилась с книжкой по нейро-лингвистике под детским грибком, прячась от зачастившей мороси, по диагонали через двор от злополучной парадной. Она отчего-то ожидала появления того краснорожего мужика. Но вместо него подъехала «Криминалистическая лаборатория», а следом – белый высокий фургон без окошек. В таком же прошлой осенью вывозили труп старичка с их первого этажа, когда она возвращалась со школы. По спине девушки пробежал неприятный холодок в недобром предчувствии. Ей было видно в проёме распахнутых окон, как по квартире на третьем этаже передвигались люди – их лица прикрывали простые матерчатые маски, а кто-то мелькнул, прижимая к нижней части лица салфетку, или платок – было не разобрать, но всё равно стало понятно, для чего это. Последние два дня выдались жаркими, и только сегодня с Балтики нанесло туч и относительную прохладу. Вероника подумала, что вряд ли «Криминалистическая лаборатория» приезжает по каждому случаю смерти в этом городе и, вспомнив ругань, доносившуюся из тех самых окон, она припомнила и свои тогдашние впечатления: ругались вроде как на равных, потому ей и показалось, что мужчина спасался бегством от сожительницы. Но она ведь могла и ошибаться – ведь видела она только выбегавшего из парадной мужчину. И неизвестно, из какой квартиры. А вот кого слышала – тем более загадка. Вероника решила подойти к фургонам. Морось поутихла. Из приоткрытого пассажирского окна «Лаборатории» была слышна рация: двое между собой переговаривались. Девушка сделала вид, будто что-то высматривает в канавке вдоль поребрика. – … одиннадцатый экипаж подтвердил код «тринадцать – пять». Приём. – Личность установлена? Приём. – Предварительно, да. На попечении. Статус «двести», рецидив. По каталогу смотри «роман-два-точка-семь-щавель-один-три-восемь». Приём. Вероника замерла. Её мозг, достаточно привыкший уже к зрительному восприятию информации, автоматически преобразовал услышанные символы в мысленную картинку «Р2.7Щ138», и она поняла, что совсем недавно уже видела эту комбинацию – в том полицейском участке, на обороте одного колоритного фотоснимка. Щебельского. Щебня. Её Щебня. Девушка присела на корточки и склонила голову, обхватив её руками. «Вот, оказывается, как они кодируют зэков «на попечении». Вот, оказывается, кто так извонялся на третьем этаже, что и окна настежь не спасают! Вот, оказывается, кто улизнул прямо из-под моего носа…! А этот мужик, мужичонка – козёл красномордый… пень седой трухлявый, опередил ведь, выпердыш поганый, опередил…» Сердце Вероники колотилось на все сто пятьдесят. Нужно успокоиться. И нужно удостовериться. Иначе нельзя, просто никак. «Почему же адрес не тот?» – лихорадочно соображала она. Быстро прикинув в голове расположение квартир, она поняла, что труп лежит в семнадцатой, а она его поджидала в двадцать четвертой – правильно, семь квартир на разницу и выходит. Возможно даже, что за эти дни он прошмыгнул мимо неё, сконцентрированной на соседней парадной. «Или записали неправильно, или эта курица прочитать верно не смогла – семёрку с четверкой сослепу спутала! Боже, сколько вокруг идиотов и слабоумных, и извращенцев, господи, как ты их всех сам-то терпишь…» Гнев в ней клокотал, затмевая рассудок; на глазах проступили слёзы неимоверной обиды, когда неожиданно она услышала над собой озабоченный шепот: – Дочка, эй, что у тебя…? Чего ревёшь-то? Она прикрыла рот ладошкой, заметив краем глаза пару стареньких сандалий и несуразную штанину форменных брюк, и тут её снова осенило! Быстро подняв мокрые глаза на водителя, всхлипывая, она выдавила из себя: – Это… там… это же мой… уч… учитель… учитель танцев… Пётр Иваныч, да? Он умер, да? Скажите… Водитель с густыми седыми усами и такими же мощными бровями присел рядышком, неуклюже обнял её за хрупкие плечики и принялся успокаивать: – Да нет, милая, это не Пётр Иваныч, не переживай, всё с твоим учителем хорошо! – Да? Правда? Обе…щаете? – Да точно, точно! Тут уголовник один помер, за ним приехали. – А-а… худой… такой? Ходил тут… всё, пялился… – Такой, ага. Больше не будет пялиться, это наверняка. А учитель-то твой, он на каком этаже живёт? – На… последнем. – А этот с третьего, из семнадцатой. А вот и тащат уже. Давай-ка, иди, дочка, незачем тебе… Они встали с корточек вместе, и он подтолкнул её легонько в сторону, прочь от фургонов. Вероника сделала несколько шагов и обернулась. То, что должно было быть Щебнем, находилось внутри старенького потёртого одеяла, которое тащили к машине за разные концы, ухватив их парой, двое крепких парней в перчатках. И не в пластиковом черном пакете на молнии даже – ага, велика честь! – Откукарекал, петушок, – прошептала Вероника.
Её словно перевернуло на постели: она резко подскочила и уставилась в темноту широко открытыми глазами. В голове саднила мысль – остаток какого-то приснившегося кошмара: «Этого недостаточно! Этого недостаточно! Этого недостаточно…» Всё, что она могла припомнить, это широкое лоснящееся лицо какого-то мужика с заплывшими прищуренными глазами, и будто грозит он ей своим мясистым пальцем, приговаривая эту самую фразу. Примечательно, что во сне ты будто всегда знаешь контекст, в котором происходят те или иные события: в ту ночь она была уверена, что должна слепо следовать инструкциям странного гостя. До начала занятий в школе оставались считанные дни. Ещё было время сделать всё мало-мальски «достаточно». Достаточно – так, как она поняла это из присланного ей во сне месседжа. И помочь в этом ей мог одноклассник Родион – некогда влюблённый в неё Родиоша! На её предложение встретиться «вне гаджета» он отреагировал моментально и с видимым энтузиазмом. За минувшее лето парень заметно вытянулся и прибавил в плечах, но по-прежнему оставался нескладным подростком из семьи врачей, которому порой доставалось за «вшивую интеллигентность». Он был добрый. И невероятно увлеченный. Родион сперва и не узнал её – скользнул мимо глазами, но тут же взглядом метнулся назад к ней, когда она в потоке прочих пересекала неширокую проезжую часть набережной Фонтанки. Родион замер на миг с открытым ртом и покраснел, а она просто сказала: – Привет. Он неуклюже протянул ей руку, Вероника приблизилась вплотную и обняла его. – Ты… ты изменилась, – выдавил он из себя. – Ты тоже повзрослел. Пойдём в Летний сад, да? Расскажешь мне, как тут да что – я ж всё лето у тёти провела. Так соскучилась по Питеру, ты не представляешь! Они медленно побрели вниз вдоль Фонтанки, мимо Аничкова моста, прочь от суеты Невского. – Не знаю даже, что тебя больше интересует, – ответственно начал повествовать историю минувшего питерского лета одноклассник. – Вот, например, Сашка… Она с улыбкой слушала его. Поначалу неуверенно, но по ходу всё более и более воодушевляясь, Родион рассказывал про их сверстников: кто, куда, с кем, зачем… душевно! Она и не заметила, как они добрели до Мойки. – Как твои родители, здоровы, работают? – поинтересовалась Вероника. – Да, у них всё нормально. Почему ты спрашиваешь? – удивился парень. – А я за лето увлеклась психологией – представляешь? – Та-ак…? – Ну, там ведь не только разные психические процессы, ещё ведь есть анатомия – мозг. – Есть вроде, да. – … Летний сад, боже, как я давно тут не была! Ты знаешь, что вот это – самый настоящий кречет? – Да? Странно, что он на синицу похож. – Никакой романтики в тебе! – Ну, как-то… – Твой папа по-прежнему занимается анатомией? – Патологоанатом, если быть точным. – То есть он и в мозг человека заглядывал? – невинно моргая огромными глазами, поинтересовалась девушка. – Думаю, да. – Ва-а-ау!!! Настоящий человеческий мозг… я раньше всегда представляла себе, что там, внутри его, находится микро-компик, который, если вынуть и подключить к большому компьютеру, сразу выдаст на мониторе набор файлов – знаешь, такие папочки типа «Любовь», «Дружба», «Родные», «Враги», «Друзья», «Фильмы», «Долги» – открываешь их, и на экране всё показывается: ситуации, мысли, диалоги; всё-при-всё, и даже вот этот наш с тобой день сегодня, со всеми воспоминаниями… Родион застенчиво улыбнулся: – Папа не приносил ничего подобного на флэшке. – Конечно, не приносил – он же наверняка давал подписку о неразглашении, как все серьёзные специалисты, кто работает с информацией, балда ты! Тут Родион уже от души рассмеялся: – Вот уж точно – романтика! – А то! Тебе самому разве никогда не было интересно заглянуть кому-нибудь в черепушку? – Таких картинок – завались в сети… – А в настоящую черепушку – в… настоящем морге? – Но… там же нет уже ни мыслей, ни воспоминаний. – А куда они делись? – То есть как – куда? – Вот именно – куда, по-твоему? – По-моему, они умерли, вместе с хозяином. – Хозяином тела? – Ну, да… – А кто хозяин тела? – В смысле? – Труп? – А по-твоему – кто? – Я не знаю. Поэтому и спрашиваю твоё мнение. Только как-то не логично получается. – Что именно? – Что все воспоминания, мысли и переживания человека хранятся в мозгу – то есть в некотором куске тела, так ведь, по-твоему? В таком же куске, как и печенка или почка. Или что там ещё у кого… – она покосилась на него с хитрым прищуром. Родион снова покраснел. – Или всё логично, а? – не унималась она. – Я не знаю. – Давай проверим. – Как? – Сходим да посмотрим – куда ж проще-то! Или слабо в морг… ночью… с фонариком… бррр! И она засмеялась, наблюдая за ним краешком глаза. Родион почесал затылок. – Да что я, трупов не видел, что ли… – Ну, конечно, мужчина же…! – Только что мы там увидим, что проверим? Зачем это тебе? – Романтики не хватает. – Да уж, конечно, в морге! – Короче, сможешь организовать или нет? Причем лучше выбрать тот, где вскрывают уголовников. Родион посмотрел на неё уже с откровенным удивлением и даже некоторой опаской и прокомментировал: – Это уже судмедэкспертиза. – Во! Отличный материал для изучения. Сможешь отличить, чем отличается мозг уголовника от мозга профессора? – Нет. Даже у Ленина, говорят, мозг ничем особо не отличался от прочих. – Вот видишь, и у него без ю-эс-би. А ты говоришь – хранится в мозгу. – Ну а где тогда?! – Мозг выступает обычным… регулятором тепла и холода тканей, который взаимодействуют с основным хранилищем чувств, эмоций, воспоминаний – через какой-то специальный блю-тус, я думаю. – И где же это хранилище? В специальном банке? – Именно: в очень специальном банке! А вот в каком – это уже, бро, ты сам для себя реши.
Родион позвонил на следующий день. – В общем, так: у судмедэкспертов морг не такой, как у остальных. Если думаешь, что там как в американском кино – типа, хромированная стена с выдвижными столами, видео-опознавательская и другие разные причиндалы цивилизации – ни фига! Это холодильная камера с нарами по стенам – кому повезло, тот на нарах или столах, кому нет – прямо на полу. Есть камера хранения гнилых трупов – они отдельно; а есть… Ты там как, нормально? – Угу, – пробормотала Вероника, сплёвывая в мусорный бак остатки сэндвича. – Вот… а есть те, что уже вскрыты и по ним составлены что-то вроде акта и описания – те в трупохранилище; третьи – в ожидании своей очереди на вскрытие. Можно было бы примкнуть к группе студентов, но, сама знаешь, не сезон пока… Так что есть вариант: примкнуть к группе стажёров. Тебя, вообще, какие трупы интересуют-то? – Да-а… думаю, те, что посвежее, всё-таки. – Хороший выбор, – деловито одобрил Родион. – Сегодня вечером готова? – Что, прямо сегодня? – Ну, да. С фонариком, как хотела… Мы так классно погуляли вчера! – Да, романтично, ага. Мне тоже понравилось… Фонарик там стажёры предоставят, или с собой принести? Родион замялся: – Вообще-то стажёр там один – мой двоюродный брат, он санитаром устроился на каникулах. У него своя комнатушка есть – отдельно от врачей-экспертов…
– … в ночную смену его основная работа – принять имеющиеся трупы и ждать, когда подвезут новые, – рассказывал Родион вечером, когда они встретились с Вероникой в условленном месте. – А привезти могут в любое время. Обычно у него есть напарник, тоже студент из третьего московского меда, но тот сегодня отпросился, так что… мы и будем с тобой помогать: описать труп, затащить его с пандуса в холодильник, бирку на руку… – Что – всю ночь?! – Я-то у своих на всю ночь к нему отпросился, – виновато пробормотал юноша. – У тебя – династия: святое дело. А меня мама не поймёт, наверно. Хорошо хоть папы нет – ремня не даст… Так что я на часок – и обратно. В метро даже ещё успею. – Да, конечно, я потом провожу тебя…! Вероника поцеловала его в щёку: – Ты – чудо, Родиоша! Настоящий романтик. Идём? Они подошли к неказистому крыльцу. – Это служебный вход и пандус, – пояснил Родион и открыл дверь. Вероника увидела тускло освещенный неширокий коридор, пол и стены которого были выложены кафельной плиткой. Слева и справа по проходу зияли широкие дверные проёмы, по три с каждой стороны. В глубине, левее – «Для персонала только». Родион вошёл туда без стука. – А-а, юные натуралисты! – приветствовал их Павел. – У тебя не заперто, – сказал Родион. – Недавно только привезли бабулю, с колото-ножевой. Забыл запереть. Да не разбегутся… Так, братец, какого рода интерес у тебя и у барышни к нашему скромному режимному заведению? – Э-э… – Родион прокашлялся, – общий, так сказать. Вероника – начинающий психолог, и её интересует, имеются ли видимые отличия между мозгами преступников и их жертвами – обычными гражданами. Есть тут у вас уголовники? Павел с нескрываемым любопытством взглянул на девушку. Затем произнёс: – Теория не нова, но и ответ прежний: видимых отличий нет. – Можно… взглянуть на… них… на тела, я имею ввиду? Я это к тому, что у нас на курсах планируется в расписании посещение анатомических залов, и я бы не хотела, как дурочка, упасть вдруг посреди… – и Вероника рассыпалась словесным веером всякой чепухи. Павел особо не стал вникать в её мотивацию и выдал им халаты и маски, и сам одел одну. Затем без особых церемоний распахнул первую слева нестандартно широкую дверь. Пахнуло холодом и химикатами. Прямо у входа, на металлической каталке, лежал обнаженный труп мужчины – почти чёрный. Павел проследовал мимо него и парочки других каталок, на которые Вероника старалась не смотреть, и указал на другое тело: – А вот эта мадам получила услугу формалиновой маски и – гляньте! – совсем как новенькая. Девушка непроизвольно приподнялась на носочках и увидела черноволосую женщину со вполне здоровым, относительно окружающих, цветом лица. – Без косметики? – спросила она. – Без косметики, – подтвердил Павел. В зале находилось более двух десятков трупов. Ни один из них не был прикрыт простыней или ещё чем, а на некоторых виднелась засохшая бурая кровь. Девушка бегло прошлась взглядом по каждому. Затем повернулась к выходу – в этом зале ей всё было понятно. Павел мягко прикрыл за ними дверь. Подойдя к другой, напротив, он поинтересовался: – Полуразложившиеся и с отсутствующими частями…? Вероника отрицательно покачала головой: – Я пока не готова к такому… опыту. – Родик? – Это… гм… не входит в сферу моих интересов сегодня. – Окей. Идём дальше. Там справа – «завершенки», а здесь у нас «одевашки» на завтра… Раздался звонок. Телефон. Павел побежал в офис, бросив им через плечо: – Погодите… Родион прошептал: – Ты молодец – сильная, респект! Если честно, я не думал, что ты… это… – Зайду сюда? – она усмехнулась. – Да уж… как во сне. – Думаю, что никто из нашего класса не рискнул бы даже близко подойти. – А им… и незачем. – Ты же не на чужие мозги пришла сюда посмотреть, Вероника? – Какая разница – мы здесь… – Это типа самоутверждение? Или нехватка адреналина? Она подняла на него непонимающие глаза, хотела что-то ответить, но, передумав, просто кивнула головой. Но всё-таки затем добавила: – Возраст такой. – Родик! Братишка, помощь твоя требуется! – услышали они Павла. Родион обреченно поднялся, вздохнул, как-то печально посмотрел на Веронику, сказал: – Подожди тут, мы быстро, – и решительно шагнул за дверь. Вероника, напряженно прислушиваясь, подошла к двери, слегка приотворив её. Где-то из глубины доносилось пыхтение парней, сам коридор был пуст. Она быстро направилась к широкому дверному проёму, который их экскурсовод обозначил термином «одевашки». Приблизившись, девушка надавила на металлическую ручку, дверь отворилась. Внутри было темно. Она протиснулась по стеночке, нашарила позади себя выключатель – лампы дневного света под потолком, одна за другой, стали мерно загораться. Этот холодильник оказался гораздо меньше по площади, чем предыдущий. Слева стояла пустая каталка и два массивных алюминиевых стола, на одном из которых лежало обнаженное тело мужчины средних лет. Его грудь украшал грубый рубец, расходившийся от пупка вверх до обоих ключиц в виде латинской Y. Справа, на двух деревянных столах, разместились два облаченные в черные костюмы покойника. Вероника просверлила глазами окаменевшие лица и, выключив свет, неслышно выскользнула назад в коридор, прикрыв дверь. Следующий зал – «завершенки». Здесь тел было больше, и больше неприкрытых грубых рубцов. Два трупа оказались лишенными голов – один, женский, вообще без шеи, а из другого массивного торса как-то гротескно торчал неестественный обрубок. Вероника быстро обнаружила то, за чем пришла. Она подошла к нему и сверилась с записью на бирке. Оглянулась по сторонам – недалеко у стены стоял шкаф, в котором, рядом с какими-то папками и файлами, лежала коробка с одноразовыми резиновыми перчатками. Ей понадобилось меньше минуты, чтобы облачить руки, вернуться к столу и, брезгливо потянув Щебня за скрюченное окаменевшее запястье, не без труда скинуть его тщедушные останки на пол. Несколько секунд она отрешенно рассматривала распростертое у её ног тело. Затем носочком белой кроссовки девушка легонько толкнуло его в ягодицу. Ощущение было, как от прикосновения к полиэтиленовому мешку, плотно набитому навозом. Ей даже почудился запах дерьма, пахнувший на неё после прикосновения, перебивающий хлорку и формалин, заползающий едким букетом под медицинскую маску на её отрешенном лице – полное отсутствие эмоций; немигающие карие глаза будто безучастно сканировали объект на чисто вымытом полу. Прорвало резко: она вдруг со всей силы пнула Щебня в торс, затем, обойдя со стороны, подвинула труп так, чтобы следующий сокрушительный удар пришёлся точно в мошонку, ещё один и ещё, другой в пах; ещё чуть в сторону – и в голову… Голова отлетела – видимо, держалась только на швах… – Зачем тебе она, Щебень? – прошептала Вероника, собираясь зафутболить безволосый артефакт в стену, чтобы размозжить его на мелкие несшиваемые частички. …Но вдруг резко остановилась. Теперь достаточно. Повернулась к двери, подошла к ней, тихо приоткрыла, затем выключила позади себя свет, сняла халат и маску, сдёрнула перчатки и спокойно направилась к служебному выходу, бросив всё на пластиковый стул у стены. На улице уже темнело. Кислород мощно ударил по рецепторам – качнуло; она на мгновение прислонилась в стене, но тут же заставила себя выпрямиться и быстро направиться к остановке. Уже возле метро её настиг звонок Родиона: – Вероника, ты где? Что случилось? – О, Родиоша, всё нормально, я уже у метро. Сорри – мне… мне вдруг так резко поплохело, что я выскочила наружу… этот запах… – Ну, мы так и подумали. Как ты? – Уже норм! Тебе спасибо за это приключение! Ты – очень… настоящий, Родион, очень. Всё, спускаюсь в метро, в школе увидимся!
Несколько лет спустя, 9 Мая
Галка вошла в метро на Дмитровской, придерживая сумочку на плече – привычка носить всегда с собой паспорт с московской регистрацией как-то сама по себе сложилась ещё со студенческих времён, когда, во время одной из антитеррористических облав, ей пришлось провести некоторое время в «обезьяннике». Даже ночевала там. Но зато опыт на всю жизнь – жаль, Ника её не видела тогда! Впрочем, ко дню их выпускного вечера они уже не были особо близки: как подруга вернулась с Байкала после очередных каникул чужой и далекой, так за оставшиеся два года учёбы они и не сблизились больше – лишь только отдалились. В последнее время Галина редко о ней вспоминала. Лишь на днях ей померещились в ком-то знакомые мимика и жесты, но она быстро отогнала наваждение: с чего бы Веронике быть теперь в Москве? С «Петрашки» до Театральной было минут двадцать с пересадкой. В праздник народу прибавилось: конечно, всем непременно нужно было попасть в сердце Родины. Но вся эта кутерьма оказалась лишь прелюдией для того, что творилось на Чеховской: Галку буквально стиснули со всех сторон весёлые люди с георгиевскими ленточками, приподняли и понесли в сторону перехода на Пушкинскую – благо, по пути: в нужный момент она умудрилась выскользнуть из потока и свернуть в проход, ведущий к Тверской. Но и здесь её вынесло прямо к линии рампы, со стороны последнего вагона. «Зато первая войду! Но надо было кроссы надеть», – подумалось ей: в туфлях было не очень удобно, да и скользили они на влажном мраморном полу перрона – на улице-то сыро. Рядом зияло черное отверстие железнодорожного тоннеля, из которого донесся гул приближающегося состава; свет локомотива она не могла видеть со своего места, но по ушам долбило будь здоров – не ошибёшься с направлением. Вдруг она почувствовала натяжение ремня сумочки на своем плече. «Блин, тут же полно карманников!» – пронеслось в голове. Затем резкий рывок вниз и треск кожи: с неё сорвали сумочку! Она попыталась развернуться, но внезапный толчок в спину выкинул её вперёд. Какой-то момент девушка балансировала на краю рампы, пытаясь сохранить равновесие и избежать встречи со стремительно надвигающимся на перрон электропоездом, даже повернулась… Последнее, что она выхватила из замершей в ужасе праздничной массы, падая спиной перед влетающим на станцию локомотивом – это изумительно красивые небесно-синие глаза, пристально следившие за каждым её нелепым движением из-под длинного козырька джинсовой бейсболки с приколотым по центру черно-оранжевым бантом. Где она видела эти глаза? И вспомнила. Только ведь они никогда раньше не были такими синими. – Ты…!
Последние комментарии
1 час 28 минут назад
10 часов 20 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад