Взвод Покойников [Владислав Волынский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Майор поднялся на четвертый этаж и тяжело перевел дух. Двадцатилетний стаж курения, фастфуд и пристрастие к выпивке превратили когда-то молодое подтянутое тело полицейского в гору дряблого жира. Он вытер пот со лба, при этом почувствовав, что за время короткого пути от машины к дверям квартиры номер шестнадцать на рубашке успели образоваться мокрые пятна в области подмышек. Если бы не обстоятельства дела, то он бы в жизни не стал тащиться в дом жертвы, чтобы самолично опросить соседей, которых к тому же еще вчера всех до единого обошли его коллеги из районного отделения. Майор скривившись поглядел на обшарпанную дверь квартиры на которой висела цифра один и угадывались контуры цифры номер пять. Его подмывало сорвать печать и самому осмотреть место преступления, но он без труда подавил это желание. Делать там было нечего, труп и орудие убийства уже увезли, и о том что там произошло несколько дней назад свидетельствовала лишь вонь, так и не выветрившаяся из подъезда, выбоина в стене, а также следы и лужа крови на старом паркете. Дыхание восстановилось, и майор нажал выпуклую кнопку звонка квартиры номер шестнадцать.

Из-за двери донеслось неторопливое шарканье, затем щелчок выключателя, после которого глазок загорелся желтой точкой. Точка померкла и старческий голос требовательно поинтересовался кто же это к нему пожаловал.

– Ми… – кгм, – Полиция, майор Куряев, – ответил майор как обычно сперва забыв, что структуру уже давно переименовали.

– Удостоверение? – потребовал голос.

Куряев тяжело вздохнул, но все же выудил из барсетки документы и развернув страницу с фото ткнул ею прямо в глазок. Спустя несколько секунд послышались два щелчка и дверь отворилась. На пороге узкой, чистенькой прихожей стоял старичок и с хитрым прищуром смотрел на полицейского. Майор окинул старика беглым взглядом. Теплые домашние тапочки, клетчатые брюки под тон к узору рубашки, поверх рубашки вязанная кофта застегнутая на одну пуговицу. От внимательных серых глаз соседа погибшего расходились тонкие паутинки веселых морщинок, седые волосы были аккуратно зачесаны в пробор.

– Решили по второму кругу меня расспросить, товарищ Куряев?

– Да, – не стал спорить майор, – хотел бы поговорить с человеком, нашедшим труп, лично.

– Я труп не находил, – возразил сосед.

– Не находили, я неправильно выразился, но вы вызвали наряд, который и обнаружил Владимира Горшенко мертвым у себя в квартире.

– Все так, – покивал старик, затем как будто опомнившись быстро шагнул в сторону и жестом пригласил майора войти. – Разувайтесь и проходите в комнату.

Куряев несколько секунд поискал глазами стул или табурет, и не найдя его, привалился рукой к стене и принялся с трудом расшнуровывать туфли, в который раз мысленно проклиная свой выпирающий над поясом живот. Справившись с этим испытанием, он поставил туфли на стойку для обуви, над которой располагалась вешалка с видавшим виды пальто и новой на вид легкой курткой. Жестом отказался от тапочек и прошел мимо дверей, ведущих по-видимому в ванную комнату, прямиком в зал.

Две из трех стен комнаты были полностью занятны полками, буквально ломившимися под тяжестью многочисленных книг. Похоже хозяин не был слишком избирательным чтецом, потому как сборники стихов Пушкина преспокойно соседствовали со Вселенной Стивена Хокинга, Толкин уживался с Историей древних ацтеков, Булгаков соседствовал с произведениями Карла Мая и Майна Рида, а подборка детективов Агаты Кристи обрывалась внезапным «Садоводством и уходом за домашними растениями». Стены были выкрашены светлой краской, которая сейчас отливала желтизной, отражая лучи электрического света, лившиеся с потолка. Белые жалюзи на окнах старик по какой-то причине оставил закрытыми.

– Вы Леонид Сычовски? – запоздало спросил майор.

– А то кто же. – ответил хозяин прошагав в комнату за гостем, – присаживайтесь, не стесняйтесь, – он указал на застеленный серым покрывалом диван перед которым располагался журнальный столик с недопитым стаканом воды и свежей газетой «Сегодня». Майор отметил, что двигается старик достаточно бодро, хотя с виду ему было не меньше семидесяти. Возможно ведет здоровый образ жизни, возможно ему и самому бы стоило об этом подумать. Если еще не поздно.

Одна из половиц скрипнула под ногой Куряева, когда тот сделал шаг к дивану. Он в очередной раз подумал про лишний вес и избыток лени в своей жизни, но с превеликим удовольствием примостил зад на мягкую подушку, услышав треск протестующе сжавшихся пружин.

– Кофе будете? – спросил Сычовски.

– Не откажусь, – кивнул Куряев, – Как давно вы знакомы с Владимиром Горшенко? – чтобы не терять времени задал вопрос майор и запустил приложение «Диктофон» на своем телефоне. Что-то о сыскной работе он еще помнил. Про то, что у свидетеля требовалось поинтересоваться не против ли он, чтобы разговор записывался, майор тем не менее решил забыть. Мнение какого-то старика по этому поводу интересовало его крайне мало.

Сычовски не остановился и принялся отвечать, направляясь на кухню.

– Два года уже знаю, я не так давно сюда переехал, – с кухни раздался звон посуды, что-то упало на пол и разбилось, хозяина по-видимому это нисколько не смутило, потому что он не только не выругался, но и продолжал говорить точно тем же спокойным тоном, – Сидел себе в Киеве, в четырехкомнатной квартире, заваленной книгами, да трофеями из многочисленных командировок. На кой, думаю, черт мне такие хоромы? Взял, да и продал ее, купил здесь двушку и вполне доволен. То из вещей, что за экспонаты могло сойти, в музеи отдал, часть книг библиотекам пожертвовал, хлам выкинул, в итоге вышел всего один фургончик имущества. Для человека в этом году справившего восьмой юбилей не так-то и много, а?

– Немного, – согласился Куряев. Восемьдесят, подумал он про себя, а с виду не дашь. Ему самому незнакомые люди обычно накидывали пять-семь лет за потрепанную внешность, – Чего же детям квартирку не переписали?

– Некому переписывать, майор. Пока преподавал – студенты мне за детишек были, но давно уже один остался, теперь разве что по особым случаям обо мне вспоминают. Прихожу на какой-нибудь праздник в очередном вузе, где не забыли еще про старика Леонида Сычовски, говорю пару слов, все хлопают, улыбаются и вроде теплее на душе. Знаю, что почти никто уже не знаком с моими работами, те кому преподавал в основном в Киеве остались, сюда единицы приехали продолжать карьеру. Но вот стоишь на кафедре и как в старые добрые времена… – он замолчал и спустя несколько мгновений появился в комнате с чашкой дымящегося черного напитка. Куряев отметил, что руки старика, несмотря на возраст почти не дрожали. Себе Сычовски кофе не сделал.

– Насколько близко вы общались с покойным? – задал следующий вопрос Куряев.

– Сложно сказать. Пожалуй, близко, – после секундного раздумья ответил старик, – настолько насколько позволяла наша разница в возрасте. Володька, он тоже один жил, ни семьи, ни друзей. Однажды помню, в прошлом году это было, звонок в дверь. Смотрю в глазок, а там он стоит. В одной руке початая бутылка водки, в другой пакет прозрачный с едой какой-то. Гляжу я, морда красная у него, глаза кровью налились, видать бутылка-то не первая, но на ногах ровно стоит. Открыл. «Отец», говорит мне, «сегодня день Пограничника, праздник мой профессиональный. Составишь мне компанию?». Это я потом узнал, что никакой он не пограничник, а только в армии срочную службу в погранвойсках проходил, но тогда попросту ответил, что я уже двадцать лет как не пью. Он начал настаивать, посиди, говорит, со мной просто, колбасы вот поешь с хлебом. И тут ни с того не с сего как брызнули слезы у него из глаз. «Никого найти не смог…», шепчет, голова совсем на плечи свесилась. Ну я его и пустил. Разговорились. С тез пор стал он иногда в гости заходить, да и я у него бывал пару раз. Все он о взводе своем рассказывал. Сейчас, минутку.

Сычовски поднялся со стула напротив гостя. Майор не возражал. Он погрузился в свои собственные мысли и воспоминания. Что же он делал на прошлый день Пограничника? Кажется, Горшенко звонил ему. Кажется, он не пожелал тогда ответить на звонок.

Старик тем временем принялся копаться в шкафчике, стоявшем в противоположном конце комнаты и спустя несколько мгновений, удовлетворенно крякнув поднялся, сжав в руке какой-то листок. Он положил его на стол перед майором, но тот все еще занятый своими мыслями не сразу взглянул на покоившуюся перед ним фотографию.

– Я вам так скажу, – продолжил Сычовски, не обращая внимания на явную рассеянность своего собеседника, – Сослуживцы его – та еще банда отребья была. И в преддверии того дня, когда он сидел передо мной на том же самом месте, где сейчас сидите вы и не пьете отличный кофе, – старик сделал многозначительную паузу, а майор, опомнившись, виновато взял в руки чашку и сделал большой глоток. Напиток действительно оказался превосходным, с едва ощутимой горчинкой и приятным привкусом хорошо обжаренных зерен. Он взбодрил полицейского и окончательно вернул того в настоящий момент, – Так вот, сидел и рассказывал, как попытался собрать всех товарищей и не смог найти ни одного. – Куряев взглянул на фото и по его спине пробежал неприятный холодок, – Ни одного в живых. – закончил Сычовски.

Майор сглотнул и еще раз приложился к чашке. С фотографии на него смотрели молодые лица солдат погранвойск, среди которых был и убитый в соседней квартире рядовой Горшенко.

– За время работы со студентами у меня развилась прекрасная память на лица, имена и как не удивительно, чужие истории. Сначала Володька указал на этого парня, – палец старика постучал над солдатом, стоящим в конце третьего ряда справа. – Этот спился. Вот эти двое, – продолжал Сычовски, также отмечая прикосновением нужных людей на фото, – решили пойти в бизнес, а вскоре были найдены расстрелянными в своем автомобиле. Этот выбросился из окна, а вот этот из окна выпал случайно. По пьяни. Я ведь говорил, не взвод, а толпа неудачников и бандитов. Парень правее, вколол себе смертельную дозу, а тот что в ряду пониже – утонул. Вот эти трое пропали без вести, солдатик между ними – повесился…

– Хватит, – прервал его Куряев, но старик как будто не услышал.

– Видите парня, третий слева от Горшенко? Интересно, что о нем Володька рассказывал особенно неохотно. Как будто вину свою чувствовал, хотя с чего бы? – Сычовски пожал плечами, как бы отвечая незнанием на свой собственный вопрос, – говорил, что с этим парнем какая-то история еще тогда в части приключилась. Невезучий он был, слабый и навлек проклятье на весь их отряд. Так по крайней мере Володька для себя решил. Придумал же. А теперь вот его и самого не стало, так глядишь и я начну верить во всякую чепуху на старости лет.

– Вам известно как был убит Горшенко? – спросил майор тоном выше, чем требовалось, но ему нестерпимо хотелось прервать словесный поток, не относящийся непосредственно к делу, к тому же про взвод, в котором служил Горшенко ему слышать совершенно ничего не хотелось.

– Слышал, – тихо ответил Сычовски, – соседи, которых понятыми пригласили потом рассказывали.

– И?

– Его вроде как копьем к стене пригвоздили, – в голосе старика было больше вопросительных интонаций, чем утвердительных.

– Необычное орудие убийства, не находите?

– Еще бы, – кивнул тот в ответ.

– У вас есть предположения откуда у покойного могло взяться копье? Вы ведь сами сказали, что время от времени бывали у него в квартире.

– Мне не нужно строить догадок, майор, об этом мне известно наверняка. Это копье подарил ему я сам.

Брови полицейского поползли наверх.

– Образчик оружия зулусов. Захватил его с собой из Африки, когда возвращался из очередной научной экспедиции. Володька на него постоянно глазел, как бывал у меня. Вон там оно висело, – Сычовски указал за дверной косяк возле входа в спальню. Там виднелись два старых отверстия из-под креплений. – Подарил его Володьке на прошлый новый год, необычный подарок, не правда ли?

– Да уж.

– Кто же мог подумать, что так оно обернется, – снова понизил голос Сычовски.

Куряев допил свой кофе.

– Видели, чтобы к жертве кто-то заходил?

– Я, знаете ли, не из тех стариков, что проводят дни напролет выслеживая всех посетителей своего подъезда. Так что, без понятия. – ответил он раздраженным тоном и развел руками.

– Когда вы в последний раз видели покойного?

– За день до трагедии, – слух майора резануло это слово, голос соседа вовсе не был пропитан трагизмом, да и сам он не был похож на горюющего товарища жертвы. – Володька меня как раз в гости зазывал в день убийства, да на следующее утро я занемог. Спина болела нестерпимо, на погоду наверно. В тот день гроза прошла.

На рубашку майора что-то капнуло. Он с удивлением уставился на красную кляксу, медленно растекающуюся по ткани.

– Голубчик, да у вас проблемы с давлением, что же вы не сказали, когда я кофе предлагал? – начал корить его старик и протянул чистый хлопковый платок. – Неправильный образ жизни вы ведете, раз в таком возрасте уже здоровье не в порядке. Это все потому что у вас, молодых, цели нет явной. Я свою тоже увидел только после шестидесяти, понял, что должен быть в лучшей форме и во что бы то ни стало дожить до дня, когда достигну ее.

Куряев промокнул нос и понял, что кровотечение сильное. Он запрокинул голову и заткнул ноздрю тканью.

– И что же это за цель? – не меняя положения прогудел в нос майор, но старик молчал и рассеяно глядел на фотографию на столе.

– На самом деле, – наконец нарушил тишину Сычовски, – Горшенко рассказал мне, что приключилось с тем парнем. – он аккуратно притронулся к снимку, указывая на того о ком идет речь, – Его звали Богданом. Добряк до мозга костей. Он сам признавал свою мягкость, излишнюю отзывчивость и впечатлительность. Говорил, «Где-где, а в армии из меня сделают настоящего мужчину». Но, – он покачал головой, – это вовсе не те качества, которыми должен обладать хороший солдат. Армия таких пропускает через свои жернова и выплевывает наружу сгустком кровоточащей плоти. Богдану очень не повезло. Он попал в худший набор призывников и, пожалуй, в худший отряд из всего этого чертового призыва. В части над ним постоянно издевались, его били и ни один из солдат не заступился за парня, который вынужден был страдать только из-за того, что проявлял гораздо больше человечности, чем прописано в уставе. Офицеры закрывали на это глаза, а все его сослуживцы не упускали случая воспользоваться такой ситуацией. Как и всегда, не обошлось без заводил, двое крепких, сильных, жестоких и обделенных жизнью и мозгами подонка практически ежедневно выплескивали свою злобу на уже загнанного ими подростка, придумывая для него все новые испытания, рождавшиеся в их больных головах. Однажды, уже под конец службы, они решили сыграть в игру под названием «Виселица». – Куряева охватило смятение и страх, у него пересохло горло, и он закашлялся, платок уже был весь покрыт красными пятнами, – Очень забавную с их точки зрения игру, где разбуженный в два часа ночи Богдан с петлей на шее должен балансировать на табурете с одной ножкой. Весь взвод был приглашен стать зрителями. Они наслаждались происходящим. В какой-то момент, под бурный восторг окружающих, «висельник» все же не устоял, и табурет выскочил из-под ног оставив того дрыгаться в бессильных попытках высвободиться из удавки. Руки ему предусмотрительно связали за спиной. Иначе игра была бы не такой интересной. Когда пришло время освободить местного шута, за окнами казармы раздался голос дежурного офицера. Одно дело, когда Богдана находили с новыми синяками и ссадинами и уже совсем иное, если обнаружится, что кто-то насильно запихнул его в петлю. Это уже трибунал. Одно из чудовищ устроившее это шоу, успело снять веревки с запястий парня, чтобы все выглядело так, будто он сам решил повеситься. А затем, всей толпой взвод разбежался по своим койкам. Тем временем Богдан царапал себе шею и бился в предсмертных конвульсиях. Офицер обнаружил его слишком поздно. Врачи заключили, что подросток совершил суицид. Дело замяли. Наказан никто не был. – майор хотел жестом остановить рассказчика, но понял, что руки его не слушаются, все тело начало колоть как будто мелкими иголками, голос ему также отказал, – Отец Богдана, в которого сын, к сожалению, не пошел, был человеком совсем из иного теста. Не знаю как, но он выбил правду из кого-то во взводе, а затем заявился домой к одному из тех самых заводил. Возможно, это было действительно своего рода проклятье, потому что там в это самое время протекала веселая пьянка еще с несколькими сослуживцами, среди которых был и второй заводила. Слово за слово, началась потасовка. Отцу Богдана тоже не повезло, в этом они с сыном стали похожи, он ударился головой обо что-то твердое и умер на месте. Хозяина дома на этот раз посадили. Пришлось долго ждать пока тот выйдет на свободу. Мать Богдана прямо вслед за смертью сына узнала о гибели мужа. Она наложила на себя руки. Мать отца и бабка Богдана, не выдержав горя сошла с ума.

Куряев неотрывно глядел на Сычовски. Осознание волнами ужаса растекалось по непослушному телу. Дыхание майора стало тяжелым и отрывистым, струйка крови стекала по подбородку и капала на воротник рубашки.

Я в это время занимался раскопками на славном острове Пасхи. Это был редкий шанс, которым грех было не воспользоваться. Связи со внешним миром у нас там почти не было. Раз в месяц мне привозили почту. Я разминулся с почтальоном и уплыл за день до доставки свежих писем. Я наконец-то возвращался домой, к своим любимым, к своей семье! И что же я обнаружил по прибытии?!

До того блуждавший взгляд Сычовски остановился на лице Куряева. Глаза старика пылали ненавистью и такой холодной яростью, которой майор ни разу не видел у самых отпетых психов в тюрьме строгого режима.

– Я увидел. – Четко отделяя слова отчеканил Сычовски, – Три гроба. И жену в смирительной рубашке. А все подонки, повинные в этом, по-прежнему топтали нашу славную землю, своими погаными ногами. Я узнал все о сослуживцах своего внука. Двадцать лет я колесил по миру, выслеживая и убивая каждую из этих мразей. Я закапывал тварей живьем, расстреливал в собственных автомобилях, вышвыривал из окон, вешал, резал и сжигал. А два года назад я узнал, что наконец-то вышел из тюрьмы один из главарей этой шайки уродов. Его звали Владимир Горшенко. Подобраться к нему оказалось несложно, и я размышлял как же достать второго заводилу. Но в нем, на удивление, в кои то веки взыграли благородные чувства. Смерть товарища не оставила равнодушной, а? И ты сам ко мне явился. – палец Сикорски с силой надавил на фотографию в месте где было тогда еще свежее и худое лицо будущего майора, – рядовой, Станислав Куряев.

Майор захрипел.

– Моя фамилия, такая неблагозвучная для нашего уха и которую даже не пожелал взять мой сын, сыграла мне на руку в достижении цели. Никто из вас до последнего не понимал кем я прихожусь Богдану. В свое время, – голос Сычовски внезапно стал необычайно спокойным, – общаясь со многочисленными племенами туземцев я поднаторел в искусстве ядов. И для тебя, – его лицо остановилось в нескольких сантиметрах от дрожащих щек Куряева, – я выбрал самый болезненный.

***

Из-за массива пятиэтажек ввысь подымался столб темного дыма.

– Кажется там пожар, – заметил старик, обращаясь к продавщице цветочного киоска. Та согласно кивнула, всматриваясь в небо. – Гвоздики, восемь штук, будьте добры.

Тем временем в квартире номер шестнадцать на четвертом этаже догорал снимок взвода покойников.