Смерть Шекспира. Рассказы [Андрей Бехтерев] (fb2) читать онлайн

СМЕРТЬ ШЕКСПИРА или роман, который закончился

Наступит час и грязная старуха

Смахнет твою жизнь, как крошки со стола,

И спрячет твои пустые бутылки в свою бездонную сумку.

И ты, снова вцепившись в драгоценные вещи

Побредешь, толкаясь и скрипя зубами

По бесконечному подземному переходу

В бесцельных поисках выхода

К своему поезду.

К вечеру жара спала. Улицы заполнились людьми. Алеша курил, сидя на заборчике, недалеко от торгового центра и смотрел по сторонам. Угасающее солнце залило прощальным светом стёкла домов. Алеша бросил дымящийся фильтр в траву, встал и пошел домой.

из тетради «Х»: Смешные штуки иногда выкидывает жизнь. Я лежу целыми днями и жду, когда и меня она выкинет, как смешную штуку. Если долго и с претензией на дебильность ждать чудес, то рано или поздно они тебя накроют. А, может, и нет. В любом случае, я продолжаю упрямо лежать на своей кровати, ожидая награды за свое терпение.

Сегодня – лето. Первая жара. Моя Оксана уехала. Любовь к туристкам, всегда может закончиться тем, что тебя бросят ради каких-нибудь скал, обрывов или прочей романтики. Но я думаю, следует всегда и из всего стараться извлечь пользу. Самое время заняться творчеством.

из тетради "Х": Жизнь есть падение. Рождение – это шаг в пропасть. Сначала мы падаем медленно. Время измеряется днями, неделями. Жизнь полна открытий. Потом проходят годы. Один, другой, третий. И все быстрее, быстрее. И не за что зацепится, нечем притормозить. Можно только закрыть глаза и не смотреть вниз. А годы перелистываются, как страницы и становятся все короче. И земля неумолимо приближается с распростертыми объятиями.

В дверь позвонили. Алеша налил в рюмку коньяк, выпил и, положив в рот дольку апельсина, пошел открывать. На пороге стоял и настойчиво улыбался молодой человек, в котором Алеша после долгой паузы узнал своего школьного товарища.

– Это ты? – засмеялся Алеша. – Проходи.

Товарищ прошел в комнату.

– Вот это я понимаю, – засмеялся он, осмотрев обстановку, – коньяк, сигареты и пишущая машинка. Что пишем? Романы или доносы?

– Да так, – махнул рукой Алеша. – Ты – голодный?

– Смотря, что у тебя есть.

– Значит сытый.

– Но выпить я выпью. Даже не уточняй.

– Хорошо, садись, – Алеша подвинул столик, достал из шкафа еще одну рюмку, положил на тарелку пол-апельсина и налил в рюмки коньяк.

– Ты откуда, вообще, взялся?– спросил Алеша. – Говорили, вроде, что ты в Москве?

– А я и есть в Москве. Ну, давай, за союз писателей и бизнесменов.

– За плодотворный союз.

– Ну, уж нет. Будем предохраняться.

Друзья выпили.

– Я завтра улетаю, – сказал товарищ. – Подумал, дай-ка навещу нашего Гоголя. Как живешь-то?

– Как все.

– А как тут все живут?

– Наркотики, алкоголь, бабы. Да ты ешь. Не стесняйся.

Алеша протянул другу дольку апельсина.

– Отрежь хоть хлеба, – засмеялся друг.

– До чего ж вы, москвичи, наглые, – сказал Алеша и пошел за хлебом. Вернулся он с хлебом, колбасой и сыром….

– Чем занимаешься? – спросил друг, когда они курили на балконе.

– Работаю на заводе.

– Кем?

– Никем. Гайки кручу.

– Правда, что ли?

– А что тут такого?

– Так ты же у нас того, – товарищ развел руками.

– Это устаревшая информация. Я уже не того, – засмеялся Алеша.

– Но хоть какие-то планы у тебя есть?

– Есть. Хочу мир взорвать.

– М-да. Жениться тебе надо.

– Может быть, да что-то всё руки не доходят.

– Руки? Или, может, какие другие конечности?

из тетради "Х": … Символом нашей эпохи стал литературный персонаж – шекспировский Гамлет. Именно Шекспир, создав своего Гамлета, дал плоть и кровь тому духу, который ворвавшись в Средневековье, разрушил его. Он дал этому духу точку опоры. И до тех пор, пока этот символ не разобьется, до тех пор, пока он не утратит своей притягательной и отталкивающей силы, до тех пор и будет продолжаться та эпоха, которую мы называем Новым временем и которая жить не может без литературы. Убив Гамлета – мы убьем литературу и всех остальных Наполеонов вместе взятых…

Алеша после работы купил пиво, пошел в парк, сел в тень, открыл бутылку и сделал несколько глотков. Жара стала не столь назойливой. Прошло полчаса. Алеша не спешил. Ему не хотелось возвращаться в свою душную квартиру. Людей в парке почти не было, а те, что были, спешили по своим делам. Алеша совсем задумался и почти не обратил внимания на мужчину в красной майке, который, не спеша шел по аллее. Только когда этот человек сел рядом, Алеша вышел из задумчивости и недовольно закинул ногу на ногу, всем своим видом показывая, что не желает никакого общения. Человек улыбнулся и подвинулся ближе. Алеша упорно смотрел в сторону.

– Здрасьте, – сказал человек с улыбкой.

Алеша не ответил.

– Я бы мог сказать, что просто гуляю, смотрю по сторонам, а тут вы сидите, – продолжил человек. – Давайте, допустим, будем на вы и как будто бы я хочу у вас попросить глоток пива. По-моему это будет забавно. Как вы думаете?

Алеша повернулся к навязчивому прохожему и смерил его взглядом.

– Это вы мне? – спросил он, наконец.

– Да, – серьезно ответил прохожий.

– Вы что-то хотите?

– Да. Угостите меня пивом. Всего один глоточек.

Алеша посмотрел на свою почти допитую бутылку.

– Я вам не дам, – сказал он, подумав.

– А если я вас очень попрошу?

Алеша покачал головой.

– Вы серьезно? – наконец спросил он.

– Конечно, – засмеялся человек, – почему бы мне не быть серьезным. Или вы думаете, что я клоун?

– Я вообще ничего не думаю.

– Не верю, – засмеялся мужчина, – сидеть на лавке, с бутылкой и не о чем не думать, даже Будда не способен. Дайте допить. Очень нужно.

– Опохмелится что ли хотите? – усмехнулся Алеша, с недоумением смотря на странного прохожего.

Прохожий засмеялся.

– Точно. Как я сам раньше не догадался. Конечно, опохмелится.

– Всё равно не дам, – сказал Алеша и сделал глоток. В бутылке осталась совсем чуть-чуть.

– Я понял, – сказал прохожий. – Вы как благородный и начитанный человек хотите, что бы я это пиво заработал. Что ж, хорошо. Давайте я сделаю то, что у меня лучше всего получается.

– И что же?

– Конечно же, стриптиз, – засмеялся мужчина и, встав с лавки, тут же стал танцевать. Танцевал он так себе, но с чувством. Алеша огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Мужчина, подмигнув Алеше, стал задирать свою майку. Алеша подумав, засунул руку в карман и, отсчитав 4 рубля мелочью, протянул деньги странному человеку.

– Возьмите, – сказал он, – здесь 4 рубля. Хватит вам на бутылку. В том ларьке – дешевое.

Человек засмеялся и, перестав танцевать, без уговоров взял предложенные деньги

– Я только начал, а вы уже мне заплатили 4 рубля, – сказал он, смеясь. – Сколько вы мне дадите, если я сниму трусы, а?

Алеша пожал плечами.

– Что ж, – улыбнулся прохожий, – не смею больше вас отвлекать от непонятно чего. Прощайте и попробуйте теперь меня забыть. Жара-то какая.

Человек кивнул головой и пошел в сторону магазина. Алеша посмотрел ему вслед и покачал головой. Ему было жалко денег.

Привет, Оксанка. Привет моя туристка.

Чем больше проходит времени, тем больше я не люблю горы. Я, конечно, понимаю, что лазить по скалам, это крайне романтично, но мне было бы гораздо приятней, если бы ты просто пела бы мне свои чудесные песни про ёлки и палки.

У нас всё как всегда. Пыль. Жара. Лето. Хочется уплыть на тот свет, но вместо этого приходится вставать в 6 утра и ехать на любимую работу. Так что гайки по-прежнему крутятся. Мне бы хотелось рассказать тебе тысячу разных веселых историй, но мое вдохновение сейчас где-то в другом месте. Единственная веселая история, которую я сейчас могу рассказать, это история о молодом человеке, который очень скучает по девушке, которая уехала на Кавказ, что бы лазить по скалам. Это поучительная история. Молодой человек вдруг понял, что эта девушка такая чудесная, такая единственная, такая, что жить без нее глупо. Девушка моя, вернись, пожалуйста. Если хочешь я стану отвесной скалой и ты сможешь лазить по мне сколько угодно. В случае чего я тебя и подстрахую. Романтики не обещаю, но удовольствие гарантирую. В общем, любовь к тебе меня просто распирает. Разлука – интересное состояние. Люди превращаются в куклы, а вещи начинают разговаривать. Я думаю, что через неделю я решусь предложить тебе руку и сердце, через две – смогу сброситься ради тебя с кровати, а через три просто зарежу кого-нибудь и скажу, что это ты во всем виновата. Надеюсь, ты меня еще понимаешь…

Зазвенел будильник. Алеша выключил его, не открывая глаз, встал с кровати и пошел умываться. Почистив зубы и одевшись, Алеша глотнул холодной кипяченой воды из банки и пошел на работу. Лифт пришел быстро. Алеша нажал на первый этаж и достал сигарету. Закурив он зачем-то обернулся… «Чего?!», – испуганно пробормотал он, прочитав на стенке лифта, свежую надпись. Алеша прокрутился вокруг своей оси. Ему показалось, что в лифте есть кто-то еще. В лифте никого не было, да и не могло быть. Алеша повернулся к надписи и потрогал ее рукой. На стене было написано: «Последние оригинальные мысли остались на помойке. Позолоти глупость и откроешь Америку». Лифт остановился на первом этаже. Дверь открылась. Алеша, подумав, вышел в темноту.

из тетради «Х»: Наше будущее, как цветущий лес. Живой. С птицами и бабочками. Но приходит настоящее. Приходит, как огонь, как лесной пожар. И остаются только обугленные головешки…

Вести дневник – это не самое глупое занятие, но у меня никогда не было необходимости заниматься этим. Жизнь не давала повода, а без повода дневник – трата времени. По крайней мере, для меня. Но то, что сейчас происходит со мной требует конспектирования, поэтому приступаю. В принципе я должен был заняться этим неделю назад. А сегодня так, вообще, последний срок, потому что завтра приезжает моя невеста. Так что начинаю расставлять все точки. С моей рассеянностью и феноменальной памятью трудно всё вспомнить в правильной последовательности, но это не имеет значения. Будем считать, что как вспомнится, так оно и было. Все началось неделю назад. Это точно. Утром я прочитал на стенке лифта надпись: «Последние оригинальные мысли остались на помойке…». Удивительным было не то, что в этой фразе не было ни одного нецензурного слова, а то, что эта фраза была слово в слово из моей, так называемой, тетради «Х». Никому эту тетрадь я не показывал и, следовательно, все, что я мог предположить это или какую-нибудь мистику или что я свихнулся. И то и другое, конечно, очень мило, но не в понедельник утром. После работы я с большим любопытством опять забрался в лифт и убедился в том, что надпись существует. Более того, к ней снизу было приписано: «А в жопе не пробовал поковыряться?». Это означало, что я еще не сумасшедший. К счастью, я в лифте был один, и у меня без особого труда получилось стереть напугавшую меня надпись. Вернувшись домой, я тщательно проверил свои черновики. Мне в голову пришла новая идея, куда более прозаичная, чем черти или инопланетянине. «Кто-то залез в мои бумаги, и пытается теперь меня напугать». Это было похоже на правду, и я сходил на кухню за большим, похожим на саблю, ножом. На всякий случай. «Но кому это может быть нужно? Кому, вообще, это может быть нужно?». На эти вопросы я не мог найти ответа. Я зажег весь свет и стал ползать по комнате, пытаясь найти какие-нибудь следы визита незнакомца. Это оказалось весьма увлекательным занятием. Впрочем, я ничего не нашел.

Вот, собственно говоря, и вся завязка. Следующее событие случилось через день или два. Я получил письмо. Возвращаясь с работы, открыл почтовый ящик, достал бесплатные газеты и из них выпал конверт. Я поднял его. На конверте единственной надписью было «это тебе». Надпись, конечно, писалась с претензией на остроумие, но остроумие получилось на троечку с минусом. Я положил письмо в карман, поднялся к себе, закрыл все двери, разделся, хлебнул вина из дежурной бутылки и распечатал конверт. Полученное письмо переписываю целиком с оригинала: «Юноша, что бы убить литературу мало одного желания, даже мало ума и тонких рассуждений. Нужен острый нож и весьма непростое умение потрошить чужую плоть. Не пренебрегайте плодами цивилизации. Купите пистолет. Ваша веселая двуногая тень».

Прочитав послание, я снова стал ползать по комнате, ища улики (а почему бы и нет?). Улик я не нашел. Я допил вино, лег на кровать и уснул. Проснулся через пару часов, умылся, поел и стал думать. Это письмо означало, что действительно что-то происходит, что кто-то на самом деле следит за мной, копается в моих бумагах и имеет на меня какие-то планы. Мне почему-то захотелось к маме, и спрятаться под подушку. Я включил какое-то кино, потом выключил. Пришлось думать о том, что я делать. Не думалось. Я решил, что остается только ждать продолжения и быть готовым ко всему. То, что продолжение последует, судя по письму, было очень возможно. И продолжение последовало. Прежде всего, это был сон. Он приснился мне в ту же ночь. Мне приснился Уильям Шекспир. Шекспир пришел ко мне, повел по какому-то длинному коридору. Он был в красном плаще и парике похожем на мочалку. Он что-то патетично мне рассказывал. Я так и не вспомнил что именно, но основным смыслом было то, что я какая-то исключительная личность и что-то в этом роде. Сон был очень яркий. Утром я проснулся с улыбкой. После работы я вернулся домой и опять заглянул в свой почтовый ящик. Я опять обнаружил в нем конверт. На этот раз никаких надписей на нем не было. Поднявшись к себе, я распечатал конверт и прочитал следующее: «Расправь крылья, потому что время пошло. То, что ты должен – уже на пороге. Все тайны – в одном росчерке пера. Это перо перечеркнет тебя поперек всех страниц. Будь готов. Я иду. Уильям Шекспир».

Я бросил письмо на стол. Сердце стало дергаться в ушах. Я не мог успокоиться. Руки дрожали. Я оделся и побежал за вином. Купил коньяк. Письмо разрушило все правдоподобные версии. Осталась только мистика. Только Шекспир. Мой страх пропал. Я выпил грамм 100 коньяка и меня охватил восторг. Не знаю, откуда он взялся. Я прыгал, скакал по комнате, чуть не летал. Чему радовался, бог знает. Наверное, все-таки тому, что меня записали, наконец, в супергерои. Потом я никак не мог уснуть. Выпил еще 100 грамм, потом еще. Уснул. На утро проснулся злой на весь мир. Болела голова. На всякий случай похмелился и пошел на работу. Меня злила моя вчерашняя радость. Я почувствовал отвращение ко всей этой мистике. «Все потустороннее, – записал я на работе на обрывке бумаги, – это липкая скользкая медуза. Это сумасшествие, одиночество, 4 стены и никакого выхода. Не впуская его в себя». На работе я целый день ходил угрюмый. Все меня раздражало. Приехав домой, я назло всем решил не заглядывать в почтовый ящик. Мне не хотелось больше играть в эту игру. Я открыл дверь, вошел в комнату. Новый конверт лежал на столе. Я усмехнулся и пошел есть. Открыл конверт я только вечером. Было написано следующее: «Завтра в парке я буду ждать. На этот раз танцев не будет. У. Ш.» То, что У.Ш. означает Уильям Шекспир, я догадался только на следующее утро. Фраза же, что «танцев больше не будет» опять довела меня почти до истерического состояния. Я вспомнил. Это тот человек, что выпрашивал у меня пиво в парке. Конечно. Ведь с того дня все и началось. Я опять с большим трудом заснул. На следующий день я был совсем разбитый. Две ночи недосыпания. Жара. Изматывающая работа. Вопросов идти или не идти на назначенное свидание у меня не возникало. Я знал, что пойду, хотя особых эмоций по этому поводу я не испытывал.

Алеша сошел с автобуса и пошел в парк. Никакого адреса в записке указано не было, но Алешу это не беспокоило. Он просто шел по парку пока не увидел на одной из скамеек мужчину. Подойдя поближе, Алеша узнал в нем того человека, который танцевал перед ним. Алеша не спеша, подошел и сел рядом.

– Это вы? – прервал Алеша затянувшуюся паузу.

– Ага, – ответил человек.

– Я пришел, – добавил Алеша, спустя минуту.

– Я тоже.

– Вы, правда, Шекспир? – спросил Алеша, не зная, что сказать.

– Разумеется.

– Тот самый?

– Вы боитесь, что я – однофамилец? – улыбнулся Шекспир.

Алеша тоже улыбнулся и пожал плечами.

– И что все это значит?

– Это значит, что вы попали в историю.

– То есть?

– Просто в историю. Очень забавную историю.

– Вы пиво купили тогда? – спросил Алеша.

– Нет. Купил «Пепси».

– Англичане говорят, любят пиво.

– А кто вам сказал что я – англичанин?

Алеша пожал плечами.

– В учебниках пишут.

– Причем здесь учебники. Учебники учат смотреть вперед затылком. Людям – это необходимо. Тебе же не следует рисковать.

Алеша улыбнулся.

– То есть я уже не человек?

– Нет. Ты куда более забавное создание.

Алеша усмехнулся и хлебнул пиво, потом еще. Ему начинал нравиться это странный гражданин.

– Что вы хотите? – спросил Алеша.

– Поболтать с умным человеком, а то над моими анекдотами уже никто не смеется.

– Ну, может быть я, и поболтаю с вами. Только знаете, я не хочу сходить с ума из-за всего этого. Я не люблю все эти чудеса, мистику. Я человек простой. Я, вообще, хочу магазин открыть или что-нибудь вроде, – Алеша опять глотнул пиво и почесал затылок, – я хочу стоять на двух ногах, понимаете?

– Я хорошо тебя понимаю, – засмеялся Шекспир, – но тебе придется стоять на всех четырех…

Первая встреча с Шекспиром была не долгой. Он наговорил мне про литературу, про Данте, то есть, типа он мой Вергилий. Все что он говорил, было достаточно забавным, да и сам Шекспир мне понравился. Честное слово. Сам не знаю почему. Я решил постараться больше не думать над логическим объяснением происходящего. Пусть все будет, как будет. На следующий день мы встретились снова. Он назначил мне свидание. На этот раз он говорил еще интересней и просто засыпал меня информацией. Эта информация была очень близка мне по духу и иногда она мне казалась просто продолжением моих размышлений, но все это было в другой системе координат. Вернувшись домой, я открыл чистую тетрадь, написал на обложке: «Слова Шекспира» и очень аккуратно записал в нее все что запомнил. Прощаясь, Шекспир сказал мне, что следующий раз он найдет меня сам и ушел первый. На следующий день, то есть сегодня, я открыл еще одну чистую тетрадь и записываю в нее сейчас все, что случилось за мной в эту неделю. Завтра приезжает Оксана. Сейчас поставлю точку и начну готовиться к ее приезду. Я просто горю желанием. Я хочу предложить ей жить у меня и, если для этого потребуется пожертвовать рукой и сердцем, то пусть так оно и будет. Я устал от одиночества. Мне кажется, что и этот Шекспир появился только потому, что мне не с кем было целый месяц поговорить. Сейчас я совершенно спокоен на счет этого бродяги. Не знаю, встречу ли я его или нет, но я уверен в себе. Даже если все это было моей фантазией или безумием, думаю, в дальнейшем я смогу контролировать себя. Лишь бы Оксана согласилась. Ладно. Времени мало. Дел много. Ставлю точку.

из тетради «Х»: Стремление к гармонии погубило человека. Гармония – это замкнутый круг, это – траектория смерти, весы – как цель. Гармония – самодостаточна. Тот, кто создал Землю, просто прельстился гармонией и сделал 1=1. И вот теперь мы и шатаемся по бесконечным коридорам и спотыкаемся о прямые углы.

Алеша вошел в здание железнодорожного вокзала. Его постоянно толкали какими-то сумками, тюками. Все вокруг были до предела озабочены. Алеша, с любопытством смотря по сторонам, пошел в сторону выхода к перрону. Он шел осторожно, боясь помять свой роскошный букет цветов. Его толкали тоже осторожно, видимо, уважая его некую потусторонность. Алеша вышел в узкий, забитый передвигающимися людьми, проход к лестнице ведущей вниз. Тут заиграли вокзальные позывные, и нейтральный женский голос объявил, что поезд номер 635, отправлением из Еревана в Москву, задерживается на два часа. Это был тот самый поезд, на котором должна была приехать Оксана. Алеша остановился и вслух выругался. Тут же в спину ему воткнулась какая-то бабка с тележкой. Алеша развернулся и пошел назад. Бабка стала кричать ему вслед, что «наплодили придурков, сами не знают куда идут». Навстречу Алеше решительно шел мужик с монументальными тюками. Он шел прямо на него, как будто Алеша призрак, сквозь которого можно пройти насквозь. Алеша сложил руки на груди и встал, как памятник. Мужик в последний момент решил все-таки обойти его, но, что бы все было по честному, врезал Алеше тюком. Алеша был готов и сам стукнул по тюку. Мужик потерял управление и полетел в сторону. Стандартно отматерившись, мужик зло посмотрел на Алешу. Алеша не испугался. Он стоял, как воин крутя букетом словно это меч, или хотя бы, нунчаки. Мужик плюнул и пошел дальше. Драка не состоялась. Алеша пошел дальше. Он засмеялся над собой и своей злобой.

– Кто-нибудь успокойте уже этого просроченного джедая, – сказал он сам себе, продолжая смеяться.

Алеша вошел в здание вокзала. Надо было где-то располагаться на два часа.

– Молодой человек, – коснулся его плеча какой-то парень, – нам нужен еще человек. Всего 2 рубля, а можно выиграть центр музыкальный, Япония.

– Нет, – отрезал Алеша и пошел дальше. Он вошел в зал ожидания. Все сидячие места были заняты. Остатки праздничного настроения улетучились. Алеша стал ходить вдоль коммерческих киосков, разглядывая копеечные безделушки и порнографические календарики.

– Давай молодой красивый, погадаю тебе на счастье, – зашептала, бог весть, откуда взявшаяся цыганка.

– Нет, – сказал Алеша и посмотрел на нее. Цыганка хотела еще поприставать, но у Алеши был достаточно убедительный взгляд. Цыганка отошла. Алексею захотелось на свежий воздух и он, повернувшись на 180 градусов, пошел к выходу в город. Выйдя на улицу он не нашел там свежего воздуха. Жара была страшная, даже в тени. Алеше надоел его букет. Он бы выкинул его, но было жаль 30 рублей, которые он за него отдал. «А может этой барышне подарить?» – подумал Алеша, увидев синюю беззубую бомжиху, сидящую на бордюре с протянутой рукой. «Стоп, друг, – сказал он сам себе, когда уже сделал пару шагов в ее сторону, – Ты готов удовлетворить все ее сексуальные фантазии? А придется же». Опять засмеявшись, Алеша достал сигарету и закурил. Потом стал разглядывать выставленные аудиокассеты.

– Что интересует? – сразу же подлетел к нему молодой прыщавый продавец.

– Ничего, – сказал Алеша, – просто смотрю.

– А какой стиль, вообще? – не унимался продавец.

– Никакой, – ответил Алеша и, смерив взглядом продавца, отошел к другому прилавку и стал рассматривать книги. Книги были сами по себе, никто их не продавал. Алеша стал листать толстую цветную газету с голыми женщинами. До поезда оставалось полтора часа….

из тетради "Х": Красота – это сладко, потому что чуть-чуть. Вода – безвкусна и обыденна, но ты попробуй без воды. Так же и серость, некрасивость не имеет вкуса, но потому-то она и обыденна, что ее можно глотать до бесконечности. А красота от того и красота, что ее подают только на десерт. Когда брюхо уже набито, то почему бы ни съесть конфетку. Но есть целый день исключительно шоколад и мороженое могут мечтать только голодные дети. Целый день есть одни сладости, так же как и жить среди красоты. В аду кормят исключительно конфетами и пирожными. В аду такая красотища. Там все красиво насквозь, не единого темного пятнышка. И, Господи, там воистину стоит плач и скрежет зубов.

– Ну что тебе сказать про горы? – засмеялась Оксана. – Ты же их терпеть не можешь.

– А меня горы не интересуют, даже в виде пейзажа, – сказал Алеша, открывая шампанское, – меня интересуешь ты и твои друзья, которые, как кентавры – голова альпиниста, а сзади 2 колеса, как у велосипеда.

Пробка поддалась, и шипящее вино полилось в бокалы.

– Эх, Лёшка-Алёшка, – продолжала смеяться Оксана, – странный ты человек. Горы не любишь. Розенбаума не любишь. Даже велосипедистов не уважаешь. Что с тобой делать? Ума не приложу.

– Не надо ничего прикладывать, – засмеялся Алеша, – давай-ка лучше выпьем чуток и в кровать. А-то я напрасно скучал целый месяц что ли?

– А как же мой увлекательный рассказ о перевале второй категории трудности?

– Подождёт.

Молодые люди чокнулись, поцеловались и выпили.

– Ты знаешь, – сказал Алеша, – пока тебя не было, я снова в тебя влюбился.

– Молодец. Не терял зря время.

– Так значит, я заслужил немножко ласки.

– Не просто заслужил, а по-настоящему заработал.

– Ну, раз так, то я не могу больше ждать.

Алеша кивнул на кровать.

– Я тоже – улыбнулась Оксана…

– Ты себе представить не можешь, какая тут со мной история приключилась, – сказал Алеша, гладя Оксанины волосы. За окном уже стемнело. Было совсем тихо, если не считать какого-то пьяного, голосящего про «черного ворона».

– Что за история? – спросила Оксана.

– Она немножко странная, если не хочешь, не верь. В общем, пока тебя не было, ко мне приходил Шекспир.

– Какой еще Шекспир? – переспросила Оксана.

– Тот самый, – сказал Алеша, – единственный и неповторимый.

– Во сне?

– В том то и дело, что наяву. Впрочем, может быть и во сне. Какая разница.

– С точки зрения медицины – большая.

– А с моей точки – никакой. Главное в том, что мне этот Шекспир говорил.

– И что же это он тебе говорил?

– Много интересного. Я уже почти целую книжку написал. Я думаю, это будет сенсация.

– И где же этот твой Шекспир сейчас? Раз он был наяву.

– Понятия не имею, может быть спит где-нибудь на скамеечке. Думаю, как-нибудь он явится еще. Потому что он мне не все рассказал.

– Ты меня с ним познакомишь?

– Обязательно. Только ты когда его увидишь, не смейся, пожалуйста.

– Конечно, не буду. Я же воспитанная девушка…

Продолжаю свой дневник. Сегодня я опять видел его, то есть Шекспира. Оксана уехала к родителям, а я вечером прошел прогуляться и встретил его. Потом мы сидели на лавке и пили пиво. Он опять мне много рассказывал всякой дребедени о тайнах мироздания. Это все-таки достаточно странная история. Живой Шекспир пьющий с тобой пиво, это бред с какой стороны не смотри. Но меня это почему-то совсем не беспокоит. Этот Шекспир безусловно маньяк, хотя и весьма забавный. Быть может это свойство всех маньяков?

– Гамлет – это начало и конец. Он начнет и кончит и тебя и меня и всю остальную вселенную. Когда я первый раз увидел его, мне казалось, что я ослепну. Его лицо сияло. Его крылья дрожали. Он подошел ко мне, и я рассыпался на части. А потом он собрал меня так, как считал нужным. Он благословил меня и я до сих пор жив его благословением.

– И когда это вы с ним встретились?

– Однажды. Я помню все до последнего вздоха. Я помню его глаза, его ладони. Он и сейчас в моем сердце. Он навсегда приютил меня.

– Забавно. Ты говоришь о нем как о Боге.

– А как я еще могу говорить о нем. Он и есть Бог, а я всего лишь его апостол, так сказать избранный болтать и мутить воду. Мир, история – это всего лишь пародия на Бога. Достаточно недурная, но все равно безнадежно нелепая. Человеческую историю делают клоуны, пародирующие своих Богов.

– Богов много?

– Смотря с чем сравнивать. Богов нельзя сосчитать. Их нельзя складывать, нельзя делить. Во всяком случае, я тебе не советую это делать. Бог – это когда есть свобода, а когда есть свобода, тогда весь мир ползает вокруг тебя на коленках. Мир думает, что если он будет послушным, то и ему достанутся объедки. Он думает, что, отдавшись Богу, он получит частичку свободы, но он никогда не сможет получить ничего. Единственное, что может дать Бог – это бесконечный экстаз, это судорогу от края до края, но для этого надо во время раздвинуть ножки. Потому что если замешкаешься или поспешишь, тебя ждет большое разочарование…

– Лед. Это и есть рай. Холодные ледяные плиты, которые скользят друг по другу в визжащей тишине. Я был там и если честно с тех пор не переношу ничего симметричного.

– А при чем здесь симметрия?

– Симметрия – это красота, это смерть, это лед. Человек всегда будет преклоняться перед симметрией. Это его священное право. Симметрия сильнее всего, чем может стать человек. Никакая свобода, никакое безумие не сможет переступить через нее. Симметрия – это наша смерть, это кусок льда в наших мозгах. Если ты однажды сумеешь по-настоящему зажмуриться, то ты увидишь этот лед, эти плиты льда. Симметрия – это то, что вечно в нас, то, что мы есть на самом деле.

– Получается, что вечна симметрия, а не мы.

– Наоборот, мой юный друг. Мы более, чем вечны. Мы слишком много видим смерти вокруг себя, что бы умереть самим…

– Ты можешь сочинять все, что хочешь. Ты можешь остроумить, каламбурить сколько душе угодно, но тебя никто не будет слушать, тебя никто никогда не услышит, если у тебя не будет силы. Дело не в логичности и правильности. Это все ерунда. Главное сила. То, что люди любят, то перед чем они преклоняются, то, что они считают истиной – это всего лишь сила. Красота, истина – это всего лишь количество Ватт всунутых нам…

– Сознание – это взгляд на жизнь глазами смерти. Знаменитое человеческое "Я" – это его смерть и это единственное, что вечно в человеке. Человек вечен, потому что уже мертвое нельзя убить. Или ты думаешь, что можно убить смерть?

– Не знаю. Я никогда не думал про это.

– А ты подумай. Животные не умирают. И человек не умирал до Адама. Но Адам сорвал яблочко с древа свободы, и увидел весь мир, как пещеру с золотом. И что же он выбрал. Он выбрал смерть. Она прельстила его. Точнее он ее прельстил. Он впустил ее в себя и захлопнулась мышеловка…

– Один человек в 11 веке решил, что Земля – круглая и она тут же стала круглой. Это был, конечно же Бог и очень даже забавный Бог, а для меня так и лучше всех Богов, а я – самый верный из его апостолов.

– Ты имеешь в виду Гамлета?

– Да. Это имя нашего Бога. Он во всех нас. Это огромнейший Бог. Он сотворил Вселенную. Он блестки прилепленные к небу превратил в дальние огромные звезды, равносильные солнцу. Он округлил Землю и заставил ее вращаться вокруг солнца. Он придумал эволюцию, динозавров, летающие тарелки. Он придумал, что факт доказывает любую чушь. Какова фантазия, а? Мы все молимся ему не зная даже его имени. Тот Гамлет, который у меня, это всего лишь литература. Мне не дано было написать Евангелие. Оно не имеет здесь смысла. Оно не гармонично. Я просто слепил талисман …

– Познание – не поиск истины, а следствие существования истины. Первый же шаг познания есть шаг от истины. Истина – это не цель, не что-то маячащее впереди, а источник движения, то, что толкает в спину и каждый ищущий может почувствовать за своей спиной ее легкое дыхание.

Оксана сидела на кухне. Алеша улыбнулся и сел рядом. Оксана не улыбнулась в ответ. Она встала со стула и отошла к окну.

– Что случилось? – спросил Алеша.

– Ничего, – ответила Оксана, – ничего не случилось. Я просто не хочу больше.

– Ты из-за этого придурка?

– Да это не он придурок, – Оксана повернулась к Алеше, – это ты придурок, как ты этого не можешь понять. Это ведь все равно, на самом деле этот мужик Шекспир или он придуряется или он сумасшедший. Это все равно. Главное, что ты глаз с него не сводишь. Сколько раз я тебя просила, забудь про него, не думай о нем. Нет же. Ты снова и снова ходишь к нему на свидания. Мне кажется, он из тебя все мозги высосал. Я уже начинаю тебя бояться. Ну, зачем ты сходишь с ума? Зачем?

Алеша молчал, смотря в сторону.

– Ты все не так понимаешь, – наконец сказал он, – в этом нет ничего такого. Это, как шутка. Не всегда смешная, но почему бы и нет? Давай я просто не буду тебе говорить об этом. Я, если честно, уже жалею, что всё тебе тогда рассказал.

Оксана взмахнула руками.

– Причем здесь сказал или не сказал. Ты просто психом становишься. Мне плевать от чего. Я не могу жить с психом. Потому что я – нормальная, потому что у меня есть мозги, потому что я учусь на четвертом курсе.

– Оксана, успокойся, – Алеша встал и хотел обнять Оксану, но она отскочила в сторону.

– Не надо меня утешать, трогать. Иди к своему Шекспиру и любите друг друга на здоровье. У вас это так весело получается. Он такой загадочный, такой сюрреальный, а главное, такой умный, ну просто мразь.

– Что ты говоришь ерунду, – Алеша стал терять терпение, – я вообще не хочу больше говорить с тобой на эту тему. Давай будем обсуждать погоду, сапоги, фильмы. Ты больше от меня ни слова не услышишь про него. Я буду абсолютно нормальный, как этот твой турист-велосипедист, но только ты сама больше не лезь в эту историю. Эта история сама уже скоро закончится.

– Да мне плевать на все твои истории, – окончательно разозлилась Оксана, – кончай их с кем хочешь. Я ухожу от тебя, понял? И живи, как знаешь, ходи куда хочешь. Я кстати уже и вещи сложила, так что можешь не тратить свое драгоценное время на банальные разговоры с тупой девчонкой.

Оксана выскочила из кухни. На глазах ее были слезы. Алеша, не ожидавший такой развязки, с расстройства стукнул по столу. Какой-то стакан упал и разбился. Алеша пошел в комнату. Оксана быстро вышла в прихожую и стала обувать туфли.

– Может быть не надо, – неуверенно сказал Алеша, остановившись в паре шагов от Оксаны.

– А зачем ты мне нужен? – не срывая слёз, покричала Оксана. – Жить мне есть где, спать я тоже найду с кем. Так что прощай и всё, хватит.

Оксана открыла замок и захлопнула за собой дверь.

Алеша достал сигарету.

– Никак не могу понять, зачем ты куришь эту дрянь, – сказал Шекспир, развалившись в кресле.

Алеша не ответил.

– Какая жарища сегодня, свихнешься. Будешь «Колу»? – сказал Шекспир и потряс бутылкой. Алеша опять не ответил.

– Что ж. Я тебя понимаю, – засмеялся Шекспир. – Любовь – это ого-го, когда стоит. Кстати говоря, твоя Оксаночка очень миленькая девушка. У нее такой сентиментальный бюст и прочие органы. А знаешь, что она делает сейчас? Именно в эту столь утомительную для нормальных людей минуту? Хочешь знать?

Алеша щелкнул зажигалкой и закурил.

– Она делает минет своему велосипедисту, а он сопит, как гусь и никак не кончит.

– Замолчи, – в полголоса сказал Алеша, проскрипев зубами. Шекспир засмеялся.

– «Любить – это самоубийство». Не так ли? – продолжил он, – и ты, наверное, думаешь, что умереть от любви – это так мило. Я бы тебе помог умереть, но ты же не меня любишь, да?

Алеша промолчал, смотря в сторону.

– Знаешь, мой юный герой, – засмеялся Шекспир, – когда у человека большое самомнение он даже свое говно воспринимает, как вклад в историю человечества. Ему трудно понять, почему ему регулярно не лижут задницу в поисках сокровищ.

Шекспир сделал паузу. Алеша упорно молчал.

– Знаешь, – усмехнулся Шекспир, – ты такой кудрявый и кареглазый. Тебя точно возьмут на небо. Но только тебя там так оттрахают, что ты на другой день попросишься назад.

– Отстань, – махнул рукой Алеша.

– Нет, – усмехнулся Шекспир, – ты меня не понял. Я просто хочу сказать, что ты слишком устойчивый для того что бы хоть куда-то упасть. Из тебя никогда не получится ничего интересного. Ты слишком нормальный для гения. Гений – это 10 процентов таланта и 90 процентов безумия. А ты у меня не извращенец, не голубой, даже не импотент. Откуда уж тут быть гениальности. Слушай, а может тебя сифилисом заразить? Я могу. Всё больше, чем ничего.

– Надоел, – пробурчал Алеша и закрыл глаза. Действительно было очень жарко

– «Последние оригинальные мысли остались на помойке. Позолоти глупость и откроешь Америку», – продекламировал Шекспир. – Кто это сказал? – Шекспир опять сделал паузу и, не дождавшись ответа, продолжил. – Это сказал ты и боюсь, что тебе действительно придется всю свою веселую жизнь ковырять по помойкам. Ты думаешь, что если я пришел к тебе, то ты уже звезда рок-н-ролла, думаешь, что я пришел обмениваться опытом? – Шекспир засмеялся. – Какой глупенький мальчик.

Алеша поднял глаза и улыбнулся.

– Действительно, – сказал он, – что тебе здесь надо? Зачем мне всё это? Ты не нужен мне.

– Да ты что. У меня есть для тебя одна притча. Жил-был Мишка косолапый. Жил себе не тужил. Но однажды что-то вздумалось ему влезть на высоковольтный столб и замкнуть провода. И когда у него из глаз посыпались искры, он подумал: «Эх, блин, и отчего мне так не везет в жизни?»

– Смешно, – усмехнулся Алеша.

– Знаешь, – Шекспир вылез из кресла и ходить взад-вперед по комнате, – ты не пренебрегай, тем, что у вас называют сексуальными извращениями. Ты же гений, а все гении были хоть немножко, хоть в чем-нибудь, но педиками. Вот, скажем, Бетховен. Вся его сила и мощь – это мощь базарной бабы. Он был таким великим романтиком, потому что не нашлось во всей Вене нормального понимающего мужика.

– Отвали и не маячь перед глазами, – сказал Алеша, пустив кольцо под потолок.

– Да? – остановился Шекспир. – Хорошо, но прежде, чем я отвалю, хочу показать тебе свой подарок. Даже два подарка. Разве тебе не интересно?

Шекспир кивнул на пакет, который он принес с собой.

– Что ещё? – спросил Алеша и не естественно зевнул.

– У-у, – засмеялся Шекспир, – это действительно подарок. Это все мое чувство к тебе, так сказать, во плоти.

Шекспир взял пакет с кресла и протянул его Алексею. Алеша взял его.

– Открой, открой, – сказал Шекспир и снова сел в кресло. Алеша открыл пакет и достал из него сверток.

– Что это еще? – пробормотал он, разворачивая сверток. В свертке было светлое, с яркими цветочками, женское платье. – Что это? – недовольно спросил Алеша у Шекспира.

– Это тебе, – смиренно ответил великий драматург.

– Дурак, – зло сказал Алеша, бросив платье в сторону.

– Я хочу, что бы завтра, когда я приду к тебе, – продолжил Шекспир тем же смиренным тоном, – ты был в этом платье.

– Дурак, – повторил Алеша.

– Я приду в 9 часов вечера.

– Мне то что.

– Ну, не груби старшим, – улыбнулся Шекспир. – Я столько сделал для тебя, столько тебе рассказал. Я думаю, ты мой должник. Разве тебе не хочется чем-нибудь отблагодарить меня. Благодарить – это же так привычно для вас людей. А я прошу такую мелочь. Вполне естественную мелочь. Я знаю, ты думаешь бог весть что. Но тут нет ничего страшного. Если я приду к тебе как мужчина, то почему бы тебе ни стать женщиной? Мы потихоньку. Никто не узнает.

Алеша не ответил. Шекспир засмеялся.

– Я чуть не забыл, что у тебя сейчас депрессия. Глубокая, как дно унитаза. У меня по этому поводу еще один презент.

Шекспир достал из кармана маленький пистолет и положил его перед Алексеем на стол.

– Это очень дополнит твое платьице. Такой волнительный аксессуар. Это тот самый пистолетик, которым благородные дамы убивают своих неблагородных любовников, ну или застреливаются сами в зависимости от сюжета. С ним ты будешь, как настоящая леди.

– Я тебя ненавижу, – прошипел Алеша сквозь зубы.

– На здоровье, – улыбнулся Шекспир, – главное, что я тебя люблю, а до остального мне как-то очень издалека.

– Престань нести весь этот бред, – крикнул Алеша и стукнул кулаком по ручке кресла.

– Ну не упрямься, мой милый, – усмехнулся Шекспир, – мы же с тобой цивилизованные люди, а цивилизованные люди, как пишут в ваших учебниках, всегда могут договориться.

Алеша не ответил.

– Ты даже не представляешь до чего договорились бы цивилизованные люди, если бы им время от времени не били по морде разные дебилы. Ну что ты морщишься? Думаешь, что я тебя не достоин? Что ты прекрасней всех на свете, а я всего лишь следствие твоей белой горячки. Даже если это и так, разве это повод для вражды? Может быть, поцелуемся на брудершафт, а?

Шекспир подошел к Алексею и, похоже, действительно решил его поцеловать. Алеша, который упрямо сдерживал свою злость, не выдержал и сильно оттолкнул Шекспира. Шекспир, не устояв на ногах, упал на пол. Взгляд Алеши наткнулся на пистолет. Он схватил его и направил на Шекспира.

– Ты хочешь убить мировую литературу, – захохотал Шекспир. Алеша отбросил пистолет в сторону.

– А тебе очень идет этот пистолетик, – продолжал смеяться Шекспир, вставая, – он так подчеркивает твою трогательную беззащитность.

– Уходи, – сказал Алеша и, подняв с пола упавшую сигарету, глубоко затянулся. – Уходи!

– Конечно, – сказал Шекспир, – почему бы ни уйти, когда на тебя бросаются с оружием. Сразу же становится очень пора.

Шекспир пошел в коридор.

– Но завтра я всё равно приду, – сказал Шекспир на этот раз серьезно, – и, надеюсь, ты будешь умничкой. Ровно в 9 часов. Только пропикает радио, как я позвоню в дверь. И надеюсь, что дверь мне откроет не злой бука, а скромненькая девочка по имени Алеша. Пока.

Шекспир хлопнул дверью. Алеша, пытаясь успокоится, прошелся пару раз взад-вперед по комнате после чего затушил сигарету в пепельнице…

С утра Алеша звонил Оксане, но ее не было дома. Он поехал в институт, но и там ее не застал. Он долго бродил по городу, пока не проголодался. Он купил бутылку коньяка, 3 пакетика чипсов, апельсинов, колбасы, хлеба и пошел домой. Поев и выпив, он снова пошел звонить Оксане, но опять ее не застал. Гулять было слишком жарко. Алеша пошел домой. Дома он набрал ванну еле теплой воды и долго лежал в ней, пока не замерз. Потом он долго сидел в кресле и смотрел перед собой. Ему ничего не хотелось. Ничего, кроме Оксаны, но он знал, что сегодня уже ее не найдет. Ничего не оставалось, кроме как сидеть в кресле и пускать под потолок жирные кольца дыма. Наконец за окном стало темнеть. Потом совсем стемнело. Алеша посмотрел на часы. Было полдевятого. Алеша налил еще грамм 70 коньяка, выпил, закусил апельсином. Потом подошел к окну и задернул шторы. Стало совсем темно. На ощупь Алеша подошел к выключателю и включил свет. Платье лежало на кресле. Там куда он его вчера бросил. Он больше не касался его. Алеша еще раз взглянул на часы. Полдевятого. Алеша подошел к креслу. Взял сверток, вытащил платье, примерил его на себя и криво улыбнулся. Аккуратно положив платье на кровать, Алеша пошел в ванную и умылся. Он не хотел смотреть на себя в зеркало. Вернувшись в комнату, Алеша снова выключил весь свет и стал раздеваться. Он разделся совсем и, подойдя к кровати, осторожно взял платье и стал расстегивать маленькие пуговички сзади. Он понятие не имел как правильно одевать эту одежду. Подумав, он одел платье через голову. Ткань была очень мягкой, нежной. Платье было как раз в пору. Оно было коротким. В темноте Алеша подошел к окну и заглянул за шторы. За окном светили фонари. Внизу ходили люди. Алеша опять задернул шторы, зажег настольную лампу и сел в кресло. Он старался не о чем не думать. На часах было без пяти минут. Алеша чувствовал страшное возбуждение и не знал, что с ним делать. Что бы как-то отвлечься он включил радио и стал ждать сигналов точного времени. Наконец радио замолкло, и вскоре раздалось шесть коротких гудков. Диктор объявил, что в столице 9 часов. Звонка в дверь не было. Через 5 минут Алеша улыбнулся. Он понял, что его обманули и что никто не придет за девушкой по имени Алеша.

Алеша проснулся от тяжелого липкого поцелуя. Он испуганно приподнялся в кровати иавтоматическим движением зажег свет. На краю его кровати сидел и улыбался Шекспир. Он был в странной красной мантии и в каком-то затертом парике.

– Ты что? – растерянно пробормотал Алеша.

– Я пришел к своей девочке, – улыбаясь, сказал Шекспир и провел рукой по Алешиной щеке.

– Пошел вон, урод, – зло сказал Алеша, одернувшись.

– Ну, ну, – засмеялся Шекспир. – Молодой жеребенок решил побрыкаться.

– Мразь, – прошипел Алеша, – уйди от меня.

– Ты уверен? – улыбнулся Шекспир и распахнул свою мантию. Под ней ничего не было, кроме старого морщинистого тела. – Посмотри какой я красивый, – засмеялся Шекспир, – просто прелесть. Давай-ка поворачивайся задом и я открою тебе свой маленький секрет.

Алешу передернуло от злости и он со всей силы кулаком ударил по лицу Шекспира. Шекспир свалился на пол. Алеша затряс рукой. Было больно руке.

– Уходи отсюда. А то я тебя убью, – сказал вне себя от злости Алеша.

Шекспир не шевелился.

– Мне это всё не нужно, – продолжал махать руками Алеша. – Все это полный бред и я не хочу. Я не хочу этого больше.

Шекспир, наконец, встал.

– А как же секс? – спросил он, вытирая кровь с губ.

– Уйди, пока я тебя не убил, – примирительно сказал Алеша.

– А если я возьму тебя силой, – уже без улыбки сказал Шекспир и отбросил свою мантию в сторону. – Ты ведь не учел этот вариант. Ты думаешь, что я справедливый и слабый, а я сейчас скручу тебя по всем конечностям, привяжу к стулу и буду насиловать тебя всю оставшуюся жизнь.

Шекспир сказал это зло и без тени улыбки. Алеша стало страшно. Он покрутил головой и тут взгляд его упал на подаренный ему пистолетик. Алеша оставил его на тумбочке перед кроватью. Алеша тотчас схватил пистолет и навел его на Шекспира.

– Попробуй только подойди, – прошептал Алеша, чувствуя, как пересохло горло.

– А если, то что? – усмехнулся Шекспир и сделал шаг навстречу.

Алеша зажмурился и спустил курок. Пуля попала Шекспиру в голову. Великого драматурга отбросило к стенке, потом он медленно сполз на ковер, оставляя за собой на стене жирную красную полосу.

из тетради «Х»: Я думал, что спускаюсь в ад, а я просто прозреваю.

Через 15 минут Алеша встал с кровати и подошел к Шекспиру. Шекспир был абсолютно мертв. Времени было полчетвертого ночи. Алеша стал одеваться. Одевшись, он потащил Шекспира к порогу. Шекспир оказался достаточно легким. Алеша вытащил из кладовой большую спортивную сумку и стал заталкивать в нее труп. Когда ему это удалось, он взвалил сумку на плечо и вышел на улицу. Алеша старался идти в темноте и не выходить под фонари. К счастью, на улице было безлюдно. До леса было около получаса ходьбы. Войдя в лес, Алеша забрался в первые попавшиеся кусты и бросил сумку на землю. Потом он стал копать землю руками. Но земля была жёсткой и Алеша бросил эту затею. Он просто вытряхнул Шекспира из сумки, оставил труп под кустами и, снова перекинув сумку через плечо, быстро пошел назад. На обратном пути он забежал в какой-то подъезд и бросил сумку в мусоропровод. Вернувшись домой, он закрыл дверь на все замки разделся и лег спать….

Алеше снилось что-то. Что-то фиолетовое, темно-сиреневое, холодное, ледяное, бесшумное до визга, с кругами под глазами и красным огоньком над железной дверью….

– Алло. Здравствуйте. А Оксану можно?

– Это ты, Алешка? Сейчас….

– Ну?

– Привет. Это, Алеша.

– Я поняла. Что надо?

– Я его убил.

– Что?!

– Я убил его.

– Его?

– Да.

– Зачем?

– Не знаю.

– Когда?

– Вчера ночью.

– Ты откуда звонишь?

– От себя. Внизу у подъезда автомат. Приходи, Оксана. Спаси меня. Я умираю.

– Сейчас я приду. Успокойся. Иди к себе. Закройся и ничего не делай. Я сейчас. Понял меня.

– Да. Только ты не обмани.

– Я сейчас же приеду. Только ничего не делай сам. Понял?

– Да. Мне темно, Оксана. Всё плохо. Я умираю. Приди, пожалуйста.

– Я же сказала, что приду. Иди к себе и ничего не делай. Понял?

– Хорошо. Я иду к себе и ничего не делаю.

– Всё. Пока.

Всё рано или поздно кончается. Даже поучительные истории. Оксана приехала через 15 минут, долго звонила-стучала, пока не вспомнила, что у нее есть ключи. Она нашла Алешу сидевшим в туалете с пистолетом у виска. Она отняла у него пистолет, стала утешать, целовать его. Они тут же занялись любовью, после чего Оксана оттерла всю кровь с пола, а также отодрала кусок обоев, с темно-бардовой полосой. Потом они пошли гулять и по дороге выбросили Алешин пистолет в открытый и глубокий канализационный люк. Они дошли до Волги, разделись, стали загорать и купаться…

После убийства Шекспира прошло 2 года. Алеша уволился с завода и стал ремонтировать компьютеры. Первое время они с Оксаной боялись разоблачения, милиции и прочей нечисти, но потом успокоились. Все было тихо, и никто их не тревожил. Мало по малу они решили для себя, что никакого Шекспира не было. Что все это было плодом больного Алешиного воображения. Как бы то ни было, Алеша тщательно проанализировав оставшиеся записи диалогов Шекспира, заново их осмыслил и написал небольшую, но достаточно занудную работу под названием «Гамлет и Новое время». Он хочет ее издать, но пока у него это не очень получается. Совсем недавно Алеша и Оксана поженились, что было весьма логично. Ну, вот, пожалуй, и всё.

ПОДЗЕМНЫЕ ТАНЦЫ

Дни вскрыли вены

И время, опрокинувшись на мостовую

Красным окрасило горизонты.

Стальные холодные двери проскрипели: “Аллилуйя”

И впустили нас в глянцевые картинки

стильных журналов,

В веселый почерк порнографических фильмов,

В изгибы черно-белых тел,

В шорох стеклянных губ,

Во все то, что развевалось, как знамя

Вокруг нас и давало нам то,

Чем мы стали.

Мы вошли, как гости к себе домой

И звонкие подземные танцы

Приютили, наконец, наши сердца.

– Когда вы поняли, что уже мертвы?

– Не знаю. Все случилось так быстро. Машину понесло черте-куда-то в сторону, а я упал на асфальт. Боли не было. Наверное, я уже был мертв.

– Нет боли – нет жизни?

– Ну, я не хочу обобщать. Но я лежал на этом грязном асфальте, не мог пошевелиться, весь в крови, с проломленным черепом, мозги вытекли, а боли никакой. Вы бы, что подумали на моем месте?

Гады! Господи! Гады! Подсыпали какую-то дрянь! Я – мертвый. Блин. Надо же. Жена, дура, ты что ревешь-то? Не видишь, я уже мертвый. Вот и я стал трупом. А жилось-то ничего, на фиг, еще что-то? Господи, а ведь два жмурика, все ворованное. Блин. Попал. Хана мне. Мать вашу! Мать вашу! Вашу мать!

Так. Значит я в черном коридоре. Спокойней. Где-то должен быть свет. Я должен буду пролететь через черный туннель. По-моему так писали. Ага. Вот и свет. Как далеко. Спокойней. В принципе Машка мне тогда не дала, Катька тоже. Мыло из туалета хотел одолжить, так поймали же. Так что главное не волноваться. Грамотно на все отвечать. Авось все образуется. Где наша не пропадала.

– Когда вы попали в рай, что вас удивило больше всего?

– Больше всего меня удивило, что я попал в рай.

– Вы боялись, что вы не заслужили рая?

– Не знаю. Я вообще ничего не боялся. Просто там, на Земле люди не имеют никакого понятия о том, что их ждет после смерти. Там вообще все в придурков играют. Боятся сами не знают чего. С бабой переспал – грех, мясо съел – грех, в карты играть – и то греховно. Хорошо я жену не слушал. Она вечно в церковь эту чертову ходила.

– А кем вы были, если не секрет, на Земле?

– Да никем. Водителем у одного бандита. Вместе с хозяином меня и запустили в небо.

– Вы были хорошо обеспеченны?

– Да какое там. Две комнаты. Жена, дети. Холодильник нормальный так и не купили. Унитаз протекал. Да лучше и не вспоминать.

– А сейчас вы довольны жилищными условиями?

– В основном, да.

– А поподробней, если можно.

– Ну что. 6-этажная вилла. 12 бассейнов. Ну, сами видите, пальмы. Сейчас думаю вертолетную площадку сделать. Канарское море через дорогу. Каждую ночь новая женщина. А днем – жена.

– А зачем жена?

– Не знаю. Наверное, еще земная привычка.

– А кто ваша жена?

– Как кто? Мерлин Монро.

– Видите ли я человек с мозгами и если я что-то не понимаю меня это беспокоит.

– Я с удовольствием вас чем могу успокою.

– Хорошо (пауза) Насколько я понимаю, это – рай?

– Безусловно.

– Следовательно, я своей земной жизнью заслужил этот рай?

– Безусловно.

– Но я ведь изменял своей жене с 18-ью женщинами, а это ведь грех?

– Безусловно.

– Следовательно я не зря тогда отдал 100 баксов на церковь. Эти баксы меня можно так сказать и отмолили, да?

– Безусловно.

– Спасибо. Вы меня успокоили. 100 баксов все-таки большие деньги. Жалко было бы, если бы они даром пропали.

– Простите, Вы здешний?

– Да. Вас что-то беспокоит?

– Не просто беспокоит, а просто бесит.

– Успокойтесь. Что случилось?

– Я – буддист и требую немедленной реинкарнации.

– Вы – буддист?

– Да.

– Ох, простите за недоразумение. Получилась накладка. Поверьте, вы будете реинкарнированы в самое ближайшее время. В качестве бонуса, вы родитесь не просто собакой, а йоркширским терьером с блестящей родословной.

– Какой интересный город. Тепло. Красиво. И водки не хочется. Это, должно быть, Москва.

– Простите, могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– А что это за город такой?

– А это не город и даже не деревня. Вы просто замерзли. Уснули в сугробе. И никто вас не подобрал. Вы просто умерли и теперь вы здесь. Это – рай.

– Рай? Спасибо, сынок. Я тоже вспоминаю, что холодно было. Наверное я замерз тогда. (идет дальше, себе под нос) Рай. Что-то знакомое. Не помню что за страна, но точно за границей где-то. Чудеса.

– Я по убеждениям коммунист. Вы не будете возражать, если я здесь в уголке бюст Ленина поставлю. Он тут мешать никому не будет, а мне приятно.

– Ради бога. Конечно, ставьте. Если хотите, мы можем вам живого Ленина пригласить на чай, что бы вы могли с ним поболтать перед сном. Хотите?

– Живого? Гм… Нет. Лучше бюст.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Вы здесь главный?

– В некотором роде, да.

– Тогда мне вас и надо.

– И что вам надо?

– Видите ли, я ученный, а в прошлом так очень известный ученный. И я не прекратил свою ученую деятельность и здесь. И знаете, проведенные мной эксперименты, привели меня к результатам, которые озадачили меня. Дело в том, что я обнаружил, что мы находимся под Землей. Это – правда?

– В некотором роде "да".

– Что значит в некотором роде? Бывает или да или нет.

– Все в этом мире относительно, господин Эйнштейн.

– Так вы меня знаете?

– В некотором роде, да.

– Ну, хорошо. Но все-таки, что вы скажите относительно результатов моих экспериментов. Ведь если мы действительно находимся под Землей, то не означает ли это, что нас обманывают и под видом рая подсовывают нам кое-что еще?

– Господин Эйнштейн, что вы как ребенок? Ну, подумайте сами. Вы же величайший ученый. Кому может быть нужно вас обманывать. Для этого нет никаких мотивов. А то, что мы под Землей, так это объясняется только тем, что рай находится под Землей и ничем больше. Поверьте мне. На небе холодно и неуютно, постоянно что-то моросит и насморк. Среди людей очень немного таких, кто действительно бы хотел на небо и поэтому немного туда и попадает. Нормальные люди там просто околеют от скуки. А под Землей тепло, уютно, комфортно, чем не рай? Все нормальные люди сюда стремятся и все сюда благополучно попадают. Смерть она, как Санта Клаус. Она просто исполняет ваши желания. Поверьте, господин Эйнштейн, раз вы здесь значит это и есть рай. Или вас здесь что-то не устраивает?

– Почему не устраивает? Здесь очень даже не плохо. Никаких особых претензий у меня нет. Просто меня удивили результаты опытов, и мне захотелось разобраться в чем дело. Спасибо вам за информацию. Но у меня еще один вопрос.

– Пожалуйста.

– Если мы под Землей и это – рай, то где же тогда ад?

– А зачем вам ад?

– То есть вы хотите сказать, что моя теща тоже в раю?!

– Ах, ваша теща. Она в аду, можете не сомневаться, а ад этот еще глубже под Землей, так сказать этажом ниже. Если вы хотите, то мы можем вас проводить туда, так сказать, на экскурсию.

– Нет. Что вы. Не надо. Я не хочу злорадствовать. Просто понимаете справедливость – это выше симпатий, антипатий и прочего. Вы меня понимаете?

– Безусловно.

– Ну, я пойду. До свидания.

– До свидания. Заходите еще.

– Господи. Красотища то какая. Какой дворец. Сколько золота. Господи, а кровати-то какие.

– Так, молодой человек. Вам нечего здесь делать. Ступайте назад, на Землю, к себе домой.

– Да, короче, кончай ты кайф ломать.

– Нечего вам здесь делать, понимаете. Здесь вам не место. Уходите. (выпроваживает)

– Ты с кем тут разговаривал?

– Да эти подростки, как нажрутся ЛСД, так и лезут сюда, как тараканы.

– Не переживай. Что с них будет? Придут, уйдут.

– Ага. А кто по-твоему две статуи разбил? А кто здесь все стены расконопатил, а вчера так и бумажник мой пропал.

– Джим Мориссон, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, друзья, выпьем и будем танцевать. Как здорово все-таки наконец-то потанцевать с вами. Как здорово, что мы все вместе. Какой рок-н-ролл. Какой зашибись. И сколько марихуаны. Я сейчас сбегаю за Джоном Ленноном, а вы пока распевайтесь.

– Да к черту этого зануду очкастого. Он же попса.

– Попса? Ну, хорошо. Заторчим вчетвером. Но только потом вы меня оттрахаете все втроем, хором. И пожалуйста, никаких "но".

– Нет. Я не спорю. Конечно же, здесь хорошо. И светло и чистенько и отдельная жилплощадь и соседи тихие, но вот почему-то пенсию задерживают.

– Поверьте, мы здесь только для того, что бы выполнять ваши желания.

– Ну так и дайте мне немного повозмущаться.

– А теперь, внимание. И не просто внимание, а особое внимание. С левой стороны – все ваши грехи, а с правой – ваши добродетели. Запомнили? За 5 минут вы должны будете поменять их местами и так что бы этого никто ни заметил. В случае успеха вас ждет супер-приз – мы откроем вам двери в супер-рай. Поверьте, это самый супер-рай из всех супер-раёв. Итак на счет три. Вы готовы? Ну. Аминь!

Вы думали, что смерть – враг, что она отберет у вас те крохи, над которыми вы дрожали. Глупые. Поверьте, смерть ваш единственный настоящий друг. Она даст вам все, что вы хотели, все к чему тянулись ваши ручки. Даст просто так, ничего не требуя взамен. Законы равновесия, справедливости здесь не действительны. Единственный закон действующий здесь – это бери сколько угодно и тащи куда хочешь. И это больше чем коммунизм. Это рай в натуре. Веселый чистенький рай для всех тех, кто хоть чего-то хотел, когда жил.

Что ж. Раз нам всем здесь хорошо, то давайте скажем дружно спасибо Богу за то, что его нет с нами, спасибо небу за то, что оно под Землей, спасибо жизни, за то, что она дала нам смерть.

А теперь давайте танцевать. Давайте устроим маленький рок-н-ролльный раздолбайчик. Мы думали, что на том свете скучно и сыро, а тут весело и сухо. Как хорошо, когда жизнь продолжается. Как хорошо, когда можно бредить всем вместе и на одном языке. Короче, мужики, аллилуйя.

ЧЕРНАЯ МЕССА

Когда погас весь свет, никто не догадался, что это взошло новое солнце.

Что ждут люди от Черной Мессы? Они ждут своего страха, своего отвращения. Если они не сделают в штаны или не проблюют все внутренности, они будут очень разочарованны. Что ж, придется их разочаровать, потому что, то время, когда Сатана действительно был чем-то далеким и страшным уже прошло.

Раньше Сатана был далеко от людей, и он казался им мрачной черной глыбой. Одни отрекались от него, другие – боялись, третьи – даже уважали. Но сегодня Сатана уже рядом, а завтра он войдет в нас и мы все увидим, как свершится чудо. То, что было тьмой, окажется самой яркой, самой пестрой картинкой. На мир опустится карнавальная ночь полная самой сладкой гармонии из всех возможных. Древний Сатана откроется людям, как Новый Бог, как великолепие цвета. Целью истории станет любовь, великая непобедимая любовь, сверкающая в судорогах блаженства.

Черный цвет – это все цвета вместе, белый же – это отсутствие всякого цвета. Когда черный цвет откроет двери на нас обрушится радуга в миллионы цветов, а когда белый приоткроет свой подол вы там ничего не найдете. Это наука. Это факты. Дьявол ходит в черном, потому что он способен вобрать в себя все цвета, все оттенки, все запахи. Богу же ничего не досталось, кроме чистоты, пустоты и прочей дряни.

Кто Его родители никто не знает, потому что у Него нет родителей среди нас. Куда Он идет никто не знает, потому что Он свободен идти куда захочет. Все что мы имеем от Него это Он сам и все кто хотят Его – воистину Его дети.

Первое свое чудо Новый Бог совершил в городе Лионе. Именно там Он явил себя миру. Однажды днем Он облачился в золотую мантию и вышел на улицу. Люди торопились. Машины мчались. Никто не обращал на Него внимания. Тогда Он вышел на проезжую часть и поднял руку. Движение остановилось. Люди остановились. Спустя полчаса весь город остановился и собрался вокруг Него, ожидая, что же скажет этот незнакомец.

– Я отнял у вас эти 30 минут, – сказал, наконец, Новый Бог, – для того, что бы вы опоздали. Завтра я отниму у вас час, и вы все равно не успеете. Послезавтра я отниму у вас всю жизнь и только тогда время станет вашим другом.

Новый Бог опустил руку и сошел с проезжей части. Машины тронулись. Люди побежали, пытаясь забыть о великих словах.

Каждый человек – это источник наслаждения. Вот основа новой цивилизации. Раньше смотрели на человека, как на орудие, как на врага, как на индивидуальность. И это рождало то отчуждение, ту пропасть между людьми, которая в свою очередь рождало ненависть, войны, насилие. Новая же цивилизация все это оставляет в прошлом. Каждый человек – это источник наслаждения. Вот девиз новой цивилизации, которая освободит людей от всего и даст людям всё. Отныне, человек человеку – кайф.

Когда Новый Бог шел вдоль кукурузного поля, он увидел 10-летнюю девочку, играющую с котенком. Не говоря ни слова, он подошел к ней и по-взрослому поцеловал ее в губы. Девочка улыбнулась в ответ. Тогда он положил ее на траву и стал раздевать. Девочка не сопротивлялась и ждала продолжения. Тут мама девочки увидела их и, закричав, подбежала к Новому Богу и ударила Его по щеке. Новый Бог улыбнулся и разрешил матери забрать свое дите. Женщина, прибежав в деревню, встретила трех полицейских и рассказала им о случившемся. Полицейские догнали Нового Бога.

– Это вы пытались изнасиловать 10-летнюю девочку? – спросили они Его.

– А разве это ваше дело? – улыбнулся Новый Бог.

– Боюсь, мсье, что это именно наше дело и есть, – сказал главный полицейский.

– Вы так хотите любви?

Полицейские не поняли вопроса и стали зачитывать Новому Богу его права.

– Зачем вы мне все это говорите? – улыбнулся Новый Бог. – Зачем вы боитесь меня? Мне скучен ваш страх. Кто запретил вам целовать детей? Вы боитесь, что потеряете больше, чем найдете. Не бойтесь. Вы все равно потеряете, то что боитесь потерять, но вы никогда не найдете, то что боитесь найти. Идите с миром. Девочка поделится с вами сокровищем, которое я ей подарил.

Новый Бог коснулся полицейских и словно пелена упала с их глаз. Они увидели его ни как мсье с тростью и в плаще, а как Бога в золотых одеждах. Полицейские улыбнулись и упали на колени, а Новый Бог пошел дальше.

Взгляд на другого человека, как на личность, наделенную теми же недостатками и достоинствами, что и у всех, наталкивает на мысль о соперничестве, о необходимости выделится, опередить, растоптать, утвердить себя за счет других. Взгляд же на человека, как на потенциальный двуногий кайф примеряет все разногласия, дает человеку то чувство родства, которое объединит новую землю.

Когда Сатана откроет свой черный плащ и выйдет на сцену, люди ослепнут от восторга. Мир станет цветным и ярким. Работа станет игрой. Жизнь станет сплошным сексом на траве, причем без пауков, муравьев и прочих неудобств.

Сегодня мы хотим вам представить книгу, которая называется "Последняя религия". В этой книге с максимальной достоверностью и в то же время с максимальной доступностью изложено учение, так называемого "Нового Бога". Главнейшие философские выводы этой книги подтверждены результатами последних исследований ведущих научных институтов мира. В этой книге рассмотрены все основные аспекты нового религиозного учения, среди которых теория психологичности Вселенной, теория маятникообразности времени, теория астральности оргазма и многое другое. Также в книге имеется особый раздел практических рекомендаций по достижению «воронок в рай». За последние три года книга разошлась по всему миру небывалым тиражом и в этом году ей в третий раз подряд (абсолютный рекорд) присуждена премия Страуса, как самой продаваемой книге года. Наконец-то эта книга переведена и на русский язык.

Так называемый Новый Бог достаточно странное явление в современной жизни. Он удивительно популярен у молодежи, хотя никто толком не может сказать, что, собственно говоря, проповедует этот «Бог». Те редкие слова, которые он соизволяет произносить на публике, полны двусмысленности. В основном говорят его «соратники по партии», но и они стараются увести разговор в философские дебри, которые, как думается, вряд ли интересны широкой аудитории. Единственное с чем не приходится спорить, так это с тем, что главный козырь этого движения – «свободный секс». В связи с достижениями современной медицины этот лозунг опять быстро набирает популярность.

Новый Бог прекрасен, как ангел, в цветных одеждах, он улыбается и дает себя трогать. Он не стыдится нашей похоти. Он касается нас везде. Он входит в нас одним своим взглядом и мы кончаем, кончаем, кончаем, кончаем, кончаем, кончаем…

(вдвоем в кровати)

– Не так быстро. Помедленней. Да. Вот так. А-а. А-а. А-ааах. Как хорошо. Слушай, все хочу тебя спросить, ты – парень или девушка?

– Не будь ханжой.

Как учит Великий и единственный Бог существует закон «похмелья», по которому наслаждение рождает страдание. Но этот закон не вечен. Великий Бог учит нас, как разорвать цепи этого закона. Что бы освободить энергию наслаждения от разрушающих элементов надо не брать от мира наслаждение, а давать его миру и тогда произойдет то, что Новый Бог называет «лавиной наслаждения».

В тот день пришел к Нему один человек и спросил:

– Говорят, ты учишь людей получать наслаждение? Перепробовать все, что доставляет удовольствие, это так?

– Да – улыбнулся Новый Бог.

– У меня тогда к тебе один вопрос. Сколько же надо денег, что бы перепробовать все удовольствия?

– Тебе не хватит никаких денег, что бы понять меня.

Когда пришел Новый Бог, всё стало естественным и ясным. Новый Бог открыл нам свое тело, и мы перестали стыдиться наших. В тот день я первый раз занялся любовью с мужчиной. Это был мой друг. Все было так естественно, легко и радостно. Ни тени смущения. Мы целовались, ласкали друг друга. А белые занавески над нами так весело покачивались….

Если в двух словах, то можно выделить пять основных пунктов нашего учения:

а) после смерти человеческая душа расширяется до размеров Вселенной, а Вселенная свернувшись становится человеческой душой. Пары микро и макрокосмосов образуют ячейки реального времени и реальной истории.

б) все эти ячейки связанны друг с другом.

в) физиологическое состояние оргазма тождественна раю во внешней Вселенной, физиологическое состояние боли соответствует аду.

г) время не прямолинейно, а маятникообразно.

д) для того что бы разорвать прочную связь, связывающую оргазм и страдание, рай и ад, необходимо «отдаться» внешнему миру, жить для того что бы давать наслаждение и это вызовет, так называемую «лавину наслаждения», которая есть «воронка в рай».

Стали люди вспоминать, что надо просить у пророков и вспомнили, что надо просить чудо. Они пришли к Новому Богу и стали просить его показать им какое-нибудь чудо. Новый Бог улыбнулся.

– Какой фокус вы хотите? – спросил он.

– Мы хотим не фокус. Мы хотим чудо.

– Хорошо. Я могу испепелить вас взглядом. Хотите?

Люди замолчали, не зная, что сказать. Тогда Новый Бог встал и поднял руку.

– Говорю вам истину. Заставить людей себя выслушать – большее чудо, чем свести огонь с неба.

– Вы действительно думаете, что проповедью наслаждения можно будет построить рай на Земле.

– Дался вам этот рай. Главный вопрос истории – это вопрос праздника. Кто хозяин праздника, тот Бог, а кто Бог – тот свободен и из навоза сделать рай. Лично я так понимаю эту проблему.

– У вас интересный склад ума. А теперь, если вы отдохнули, может быть продолжим занятия сексом.

– Да. Пожалуй, можно продолжить.

Последние события (массовые беспорядки в Гамбурге) вызвали, наконец, серьезную обеспокоенность мирового сообщества так называемым движением Нового Бога. Полиция, давно контролирующее это движение, утверждает, что в случае любого действительного нарушения закона будут немедленно приняты соответствующие меры. Проблема же состоит в том, что так называемый Новый Бог, все время ходит по краю законности, постоянно провоцируя нарушения, но сам никогда явно закон не переступает. Во всяком случае, пока.

Однажды пришли к Новому Богу люди и стали спрашивать его кто он такой и какое у него имя.

– Я – это ваш оргазм, – сказал Новый Бог. – Не больше и не меньше.

Новая религия – это религия улыбки и коленопреклонения. Если хочешь великих тайн, то встань на колени перед Новый Богом, распахни завесу его одежд и причащайся на здоровье.

Пришел к Новому Богу молодой человек и сказал:

– Я принимаю тебя, как Бога, как настоящего и единственного Бога. Я понял твое учение, я понял тебя и я хочу быть твоим апостолом. Но у меня один вопрос к тебе. Вот если человек, скажем, импотент или кастрат, ну мало ли чего не бывает, что тогда? Откуда ему получать наслаждения?

Новый Бог улыбнулся.

– Если ты меня понял, то зачем задаешь вопросы?

Новый Бог не дает вам заповедей, не учит вас жить. Он отдает вам время, отнятое у вас. Основа новой цивилизации – это гармония. Гармония – это золотые ворота в сад наслаждений, это плавные изгибы рек в изумрудных полях. Гармония – это колыбель, в которой вы никогда не будете одиноки.

Когда Новый Бог был в Филадельфии, то никто не знал, что с ним делать. Хотели его арестовать, но не знали за что. Пришли к нему тогда два сенатора.

– Наша страна, – сказали они ему, – это страна великой демократии. Мы ничто не ценим и не уважаем так, как свободу личности, ее право на самоопределение. Ты же оскверняешь наши святыни. Говоришь, что человек не должен считать окружающих его людей – людьми. Мы уважаем твою свободу и ты можешь говорить все, что угодно, но будь другом, говори это потише и где-нибудь в другом месте.

Новый Бог улыбнулся.

– Зачем мне ваши святыни, – сказал он, – когда я сам святыня. Вы думаете, что человек человеку – человек, а я знаю, что человек человеку – Родина. Вы думаете, что уважение и справедливость выше человека, а мне все равно, что вы думаете.

Новый Бог отвернулся и больше ничего не сказал.

В минувший вторник около 700 тысяч человек, в основном молодежь, собрались недалеко от Рио-де-Жанейро на очередную проповедь так называемого Нового Бога (настоящее имя до сих пор не установлено). Проповедь закончилась жутким массовым совокуплением, которое по свидетельству присутствующих журналистов не подавалось никаким аналогиям. «Но вся эта сцена, – добавила Энди Мэнди, корреспондент журнала «People», – несмотря на всю свою необычность, была далеко не без очарования. В ней было много непосредственности, какой-то странной свободы. Ну и помимо всего, – добавила корреспондентка, смеясь, – эта толпа счастливых людей действовала так возбуждающе, что если бы не мой журналистский долг я, честно говоря, и сама сбросила бы свое платьице, хоть и не очень разбираюсь в политике».

Один журналист слушал Нового Бога и когда была пауза сказал Ему:

– Знаешь, я внимательно тебя слушал и мне кажется, что ты все время говоришь двусмысленности только потому, что тебе нечего сказать.

Новый Бог улыбнулся.

– Если мне нечего сказать, то зачем ты меня слушаешь?

– Но позволь, – не унимался журналист – ты все время так неясно выражаешься, что люди тебя не понимают.

– Мне нет дела до того понимают меня или нет – улыбнулся Новый Бог – я говорю, а не объясняю. Я показываю, а не учу.

Новый Бог едва касается Земли. Он прекрасен, как женщина. У него тонкие черты лица и непорочная улыбка. Все человечество сегодня собралось у его ног и ждет его благословения. И он вышел к нам. кроткий и всесильный, берущий нас и отдающийся нам и мы вздрогнули от счастья, растаяли и потекли ручьями в его сладкое лоно.

В тот день захотел Новый Бог сказать слова и собрались миллиарды, что бы выслушать его.

– Вы думаете, что же я скажу, но я скажу не то, что вы думаете. Вы пришли на меня, как на порнографическое шоу, вы решили, что я золоченый бордель, спустившийся с неба. Но мне нет дела до ваших ожиданий. Я ваш Бог, а вы просто гости на моем празднике. Я ничего не разрешаю вам и ничему вас не учу. Я просто делаю то, что я хочу. И вы здесь все собрались только потому, что я хочу вас. Сбросьте ваши одежды и поднимите ваши глаза. И когда ваши когти станут царапать воздух в поисках моего тела, тогда вы действительно коснетесь тайн Вселенной, и ничто в этом мире не заменит вам открытой истины.

– Когда приходит великое людям кажется, что кончается свет. Сегодня Я встану в полный рост и заслоню солнце. Сегодня Я буду в каждом и каждый будет во Мне. Это будет больно, как в первый раз и сладко, как в последний. Весь ваш мир, вся ваша история – это только подмостки Моей сцены, одежда для Моего тела. Сегодня Я сброшу ваш мир, ваши ценности со своих плеч и солнце погаснет, потому что Мое тело ярче солнца, потому что Я самый Древний, самый Новый и самый Последний Бог. Я ничего не требую от вас. Я не даю вам заповеди. Я даю вам Себя, свою Покорность и свою Силу. Сегодня каждый изгиб Моего Тела станет вашим желанием, войдет в вас и все мы, все человечество наконец-то взорвемся в едином оргазме и звезды слетят с неба и солнце погаснет и время воистину станет Нашим другом.

Когда взошло новое солнце, никто не догадался, что это просто погас весь свет.

СТРАНА СНОВ

Она была странной девушкой. С бледным лицом и огромными глазами, которые звонко хлопали ресницами. Мы познакомились у ее брата. Я сразу же приударил за ней, хотя все меня предупреждали, что у этой девушки не все дома. Ей было 22, а на вид так не больше 16. Чем больше я узнавал ее, тем больше я убеждался, что у нее действительно не все в порядке с умом, но это делало ее еще более очаровательной для меня. Больше всего она любила рассказывать мне о своих снах. Не просто о том, что ей снилось, а вообще о том, что такое сон. Сны были для нее всем. Да она сама была, как сон.

– Во сне все говорят на другом языке, – шептала она, гладя мои волосы, – это совсем другой язык, общий для всех людей. Во сне все понимают друг друга, что русские, что немцы, что ирландцы. У всех людей один ночной язык. Но никто не знает его. То что люди вспоминают проснувшись всего лишь перевод, бледная тень того, что снилось. Сон – это как поэзия, только гораздо тоньше. Это так хрупко, что коснешься и сразу все вдребезги, один солнечный лучик и все растаяло. И остаются только наши мамы да любовники. А главное, то, что было на самом деле, дневные люди никогда не помнят. Страна снов – это совсем другая страна и это такая же настоящая страна, как и все остальные страны, но только там все по-другому. Там нет солнца, там все светится само по себе. Там текут звонкие ручьи, растут странные деревья. Там все случается просто так и ничего не имеет значения. И время там не так как здесь – секунда за секундой. Там время, как капли капают с сосульки – в одну точку – кап-кап – и холодные брызги по лицу. Дневные люди придумали себе и рай и ад и их душам придется прийти на суд и получить по заслугам. Ночные же люди не знают ни рая, ни ада. Они барахтаются в своих снах. Они не знают ничего. Смерть придет за ними, как мама. Возьмет за ручку и отведет туда, где они уже часто были и где их будут ждать.

Мне кажется, что она любила меня. Она часто называла меня своим любовником. Меня слово «любовник» коробило и я пытался ей объяснить, что это очень глупое слово, но она только смеялась и продолжала меня называть своим любопытным любовником.

– Ты похож на моего плюшевого зайчика, – говорила она, положив голову мне на плечо, – он был таким пугливым. Я ему за это ухо оторвала.

Она любили читать мне свои стихи. Стихи были нескладными и непонятно о чем, но я любил их. Одно свое стихотворение она посвятила мне. Я до сих пор его помню наизусть:

Притяни меня танцем.

Оборви мои лепестки.

Мне не трудно оттаять.

Мне не трудно ослепнуть.

Напиши мне губами.

Завяжи узелком,

То, что выдумал гром,

Что царапают ветки

По стеклу.

Она умерла через 3 года после нашего знакомство. Она с детства очень болела. Таким людям не зачем жить на этом веселом свете. Я плакал и хотел умереть вместе с ней, но знал, что смерть не соединит нас, потому что в тот край, куда ушла она, нет дороги нам, грешным.

ТРАВЕСТИ

Если это и было когда-нибудь, то было давно и не здесь. Девочку звали Травести. У нее были темные волосы и глаза-хамелеоны. Она была актрисой бродячего театра. У нее было несколько вещей, которые она любила: черный американский револьвер, цветная открытка с изображением моря и четыре маленьких цветных камня, которые она считала драгоценными, но которые, конечно же, ничего не стоили. В театре у Травести было всего 2 роли: веселого мальчика-пажа, влюбленного в свою Госпожу и грустного Пьеро, обделенного всем кроме нарисованных сажей романтических бровей. Обе роли были второстепенными и заканчивались смертью. Одна смерть была трагической, другая – просто смертью. Травести не нравились ее роли. Она, вообще, не любила театр, но чем еще может заняться девочка, у которой мама с папой – придурки, колесящие по свету и разыгрывающие одну и ту же дребедень перед вечно пьяной публикой. Травести мечтала о море, об огромных рыбах и кораблях. Она мечтала разрядить свой истомившейся револьвер сначала в Пьеро, а потом в Пажа и смотреть как они медленно и по правде истекают кровью. Мужчин она не умела любить. Они ее тоже. Те молодые люди, которые окружали ее, были слишком правильны и достойны самих себя. Они были щедрыми в ухаживаниях, дарили ей дорогие конфеты и пряники, рассказывали занятные байки, складно намекали и мягко стелили. Но обнаружив в самый ответственный момент на своем лбу холодное и убедительное дуло револьвера они не находили что сказать и удалялись с полными штанами негодования. Чем больше они тратились перед этим, тем благородней и справедливей было их негодование. Ею интересовались и барышни. Особенно за ней ухаживала актриса, играющая ее Госпожу. Она слишком правдоподобно целовала ее на репетициях и безумно страстно на представлениях. Травести любила свою Госпожу, но не любила театр, поэтому однажды, прямо во время спектакля, она схватила большой картонный нож и подошла к, мирно качающейся на качелях, Госпоже.

– У меня два сердца, – продекламировала Травести. – Одно для себя, а другое – для другого. То, что для себя – просто бьется в груди. На другом же – татуировка, синий иероглиф, загадка, ключ. Если бы ты умела читать, если бы ты хотела видеть, если бы ты пыталась войти, то я бы приютила твою любовь. Но ты ни то, ни другое, ни третье. Почему я должна тебя терпеть?

Травести провела ножом по нежной шее актрисы, алая теплая кровь красиво потекла по белому шелку и представление закончилось на два акта раньше…

Старый Клоун любил резать бумагу. Любил сам процесс превращения правильного и разумного белого прямоугольника в бессмысленный ворох обрезков непонятной формы. Это был его способ самовыражения. Он покупал бумагу пачками и, когда вечерами подступала тоска, Клоун доставал из сундучка дорогие ножницы и начинал медитативно мусорить. Тоска к Клоуну приходила каждый день. Это была особая тоска, преследующая всех настоящих клоунов. Это было похмелье после всех дневных прибауток и анекдотов. У его тоски были фарфоровые глаза и стеклянные слезы, которые бессмысленно разбивались о железный пол…

Й появился в театре незаметно. Он просто стал жить в одном из фургонов. Й был молод, симпатичен и имел странные манеры. Перефразируя одну из любимых приговорок Старого Клоуна, которая звучала так: «если джентльмен блюёт, то он блюёт, как джентльмен», можно было сказать, что Й был похож на блюющего джентльмена. Про Й никто ничего не знал, поэтому про него говорили много разного. Одни говорили, что Й пишет странные пьесы и получил заказ. Другие говорили, что Й – сын Директора и что он нашел своего отца, что бы ему отомстить. Третьи утверждали, что Й на самом деле принц, проигравший на скачках всю королевскую казну и теперь скрывающийся от полиции. Так или иначе, но Й всех интересовал. Первой свою заинтересованность продемонстрировала Коломбина, недвусмысленно пригласив Й на свидание.

– Ты слишком кудрявая для меня, – сказал он ей, улыбнувшись, – боюсь, что тебе будет неинтересно со мной.

– Но мне не так много и надо,– обиженно пробурчала Коломбина в ответ, не ожидав отказа.

– Зато мне надо много – ответил Й.

Что ему надо так никто и не понял…

Й ходил на репетиции и на представления. Вскоре Травести стала ловить на себе его задумчивый взгляд. Этот взгляд смущал ее. Она чувствовала краску на щеках, но едва Й отводил от нее cвои черные глаза, ей становилось нестерпимо скучно.

Однажды, поздно вечером Травести сидела на скамейке одна и листала взятый у подружки журнал. На тропинке показался Й. Увидев Травести, он остановился и улыбнулся.

– Привет, – сказала Травести, когда пауза стала затягиваться.

– Привет, – ответил Й.

Так они познакомились…

– Про тебя чего только не говорят, то разбойник, то писатель, то чуть ли не принц. Скажи мне кто ты на самом деле? – спросила Травести.

– Не скажу, – засмеялся Й.

– Почему?

– Не хочу тебя разочаровывать.

– А кто тебе сказал, что я тобой очарована? Хуже не будет. Давай рассказывай.

– Я не могу, – улыбнулся Й.

– Это такая большая тайна?

– Наоборот. Большие тайны не хранятся долго. Люди не выдерживают их тяжести. Лучше всего хранятся секреты, которых нет. У меня нет никакого секрета, поэтому я тебе его и не скажу.

– А откуда тогда ты взялся здесь?

– Я пришел за тобой.

Травести покраснела.

– А я с тобой не пойду.

– А я тогда умру.

Травести засмеялась.

– Ну и умирай, тоже мне напугал. Умереть может каждый, а я одна…

Они стали встречаться каждый вечер. Долго разговаривали обо всем, смеялись, дурачились. Травести поняла, что влюбилась и с каждым вечером любовь ее становилась все больше и больше. Ей было всё труднее притворяться далекой и недоступной. Й подступал к ней все ближе и ближе и однажды вечером он коснулся своими губами ее губ. Травести отшатнулась.

– Прости? – не выдержав длинной паузы, спросил Й.

Травести задумалась. Ее детская улыбка исчезла.

– Ты хочешь меня? – дрогнувшим голосом и очень серьезно спросила она.

– Да, – сказал Й.

– Ну, пошли.

Травести повела Й к себе. Она закрыла на замок вагончик и кивнула на узкую кровать. Й неуверенно подошел к девочке и попытался ее обнять, но Травести оттолкнула его. Она подошла к кровати и стала быстро раздеваться.

– Я не хочу так, – сказал Й.

– А как ты хочешь?

Травести вытащила из-под подушки револьвер и, подскочив к Й, приставила револьвер ему ко лбу.

– Ты, наверное, так хочешь. Что ты теперь скажешь? – зло спросила она.

Й молчал.

– Стреляй, если так надо, – сказал, наконец, он и закрыл глаза. Прошла долгая минута.

– Ты боишься? – тихо и совсем по другому спросила, наконец, Травести.

– Да, – ответил Й и открыл глаза. Травести робко улыбнулась и бросила револьвер на кровать.

– Прости меня, я – дура, – сказала она. Й ничего не ответил.

– Ты теперь уйдешь? – шепотом спросила Травести.

– Никогда, – ответил Й, – ты спасла мне жизнь…

Й и Травести сидели на скамейке. Й нарисовал фломастером на ее плече какой-то иероглиф.

– И что это значит? – спросила Травести, пытаясь разглядеть рисунок.

– Есть такой язык, который знают очень мало людей и поэтому он обладает силой. Если кому-нибудь захочется чего-то, то он может просто написать нужное слово и он непременно получит то, что он хочет.

– Да ладно.

– Правда. Это очень древний язык и его никто не помнит целиком.

– Кроме тебя, наверное.

– Нет, я знаю только 2 слова.

– Богатый у тебя словарный запас. И что же это за слова?

– А ты никому не скажешь?

– Всем расскажу.

– Хорошо. То слово, которое я написал тебе на руке – это имя моей любви, другое слово, которое я еще не писал – это имя моей ненависти. Однажды я напишу и его.

– Откуда ты знаешь, что ты его напишешь?

– Если есть слово, то оно должно быть написано.

– Как скучно.

Травести что есть силы зевнула, и, взглянув на хмурого Й, захохотала…

Й понял, что спит. Какая-то тяжелая сила вцепилась в него и медленно стала вытаскивать в неведанную реальность. Словно Й плавал где-то глубоко-глубоко под землей, но воздух кончился и теперь, если не удастся проснуться, он навсегда и везде задохнется. Й закряхтел, заворочался в тесной для двоих кровати и, наконец, открыл глаза. Над ним склонилась Травести, щекоча его шнурком от его стильных туфель. Й, поняв, что реальность гораздо лучше всех его снов, улыбнулся.

– Я хочу путешествовать, – сказала, не допускающим возражения голосом, Травести.

– Во сколько? – пробормотал, первый пришедший ему на ум вопрос, Й.

– Я хочу путешествовать, – еще раз повторила Травести.

– Зачем ты расшнуровала мой туфель?

– Он попросил меня об этом.

– И куда ты хочешь путешествовать?

– Я не хочу путешествовать куда-то. Я просто хочу путешествовать.

– А сколько сейчас времени?

– Ночь, – ответила Травести.

– В понедельник на здешнюю станцию приходит поезд. Купим два билета, доедем до Столицы, а оттуда куда угодно. Если не хочешь, то можно прямо сейчас пойти на дорогу, может быть, поймаем какой-нибудь экипаж и поедем куда-нибудь.

– Не хочу экипаж. Хочу поезд.

– Надо ждать до понедельника, – сказал Й и зевнул.

– И ты опять собираешься спать?

– Нет.

– А на поезде можно будет доехать до моря?

– Конечно. Все рельсы рано или поздно упираются в море…

Й сидел на скамейке и докуривал сигарету.

– И все-таки, чем таким ты прельстил нашего Обрыгая? – спросила сидевшая рядом Травести.

– Какого еще Обрыгая?

– Нашего директора. Он так тебя уважает, что мне за тебя стыдно.

– Не думаю, что он меня уважает.

– Если не будешь думать ты – это кто-нибудь сделает за тебя.

– Ваш директор хочет быть страшным, но его сложно бояться.

– Почему сложно? Его тут все боятся.

– Его боятся толькопотому, что у него власть. Боятся стечения обстоятельств, а не его самого. По-настоящему страшный человек страшен всегда.

– Ты уходишь от ответа. Что у тебя с ним?

– У меня ничего с ним. Просто он, как всякий слабый человек очень суеверен и одна цыганка предсказала ему однажды, что человек по имени Й спалит его театр дотла, и его самого заодно. Узнав, что меня так зовут, он не знает, что со мной делать – боятся или пугать, поэтому ему ничего не остается, как изображать уважение.

– Откуда ты знаешь про цыганку? – насторожилась Травести.

– Я разговаривал с ней в городе. Узнав моё имя, она посоветовала мне найти ваш бродячий театр, сказав, что меня там уже дожидаются.

– И она была права – улыбнулась Травести…

За окном была ночь. В вагончике было холодно. Й и Травести лежали под одеялом сплетенные, как клубок змей. Й целовал ее волосы. Травести улыбалась. Их окутала тишина. Теплая, задыхающаяся тишина.

– Мое сердце бьется в тебе, – прошептала Травести, сквозь бесконечную паузу, – смотри не разбей его…

Травести лежала на диванчике, а Й со Старым Клоуном пили эль.

– Понимаешь, Й, – сказал Старый Клоун, – ты не прав. Театр – это не просто ожесточенное кривляние, высасывающее эмоции из нетрезвых зрителей. Театр – это образец для подражания. Люди смотрят на героев и становятся лучше. Они находят смысл своей непонятной и запутанной жизни. Каждая пьеса есть в своем роде зеркало в котором можно увидеть себя другим, не столь привычным и надоевшим самому себе.

– Ну и зачем? – ответил Й. – Герои и люди, сочиненное и жизнь – это движение в противоположных направлениях. Книжные герои – это куклы, которым придана иллюзия движения за счет придуманного времени. Жизнь же есть истинное время. И ждать от жизни книжности – это все равно, что мечтать стать куклой в чьем-то театре марионеток. Искать литературности в жизни – это убивать ее. Театр – это дитя свободы, рождающее рабов.

Й глотнул еще эля из кружки и продолжил:

– Главный враг человека – это куклы. Куклы сильней, красивей и безупречней людей. Куклы дарят человеку достоверное прошлое и прогнозируемое будущее, они дарят ему смысл его движений и переживаний. Но взамен они отнимают его самого.

Травести во весь свой голос зевнула. Й и Старый Клоун, улыбнувшись, взглянули на нее и налили себе еще эля…

– Знаешь, твоя новая роль меня пугает, – сказал однажды Й

– Роль, как роль. Такая же дебильная, как и все остальные. Одна и та же чепуха на все лады.

– Не хорошо играть девушку-пастушку. Можно накликать неприятности.

– Какие еще неприятности?

– Ну, какие? Неприятные.

– Плевать. Это моя последняя роль.

На воскресное представление приехал сам Мэр города со всей своей многоголовой свитой. Директор театра носился сразу во все стороны, отдавал бредовые приказания, угрожал и умолял одновременно. Все были напуганы. Все, кроме Травести, которая с улыбкой гримировалась. Это было ее последнее представление, и ее душу переполнял восторг. Й уехал в город за билетами на поезд. Наконец Директор уселся рядом с Мэром. Занавес распахнулся и представление началось…

– А кто это девочка? – спросил, оскалив свои огромные зубы Мэр, кивая на Травести, которая весело скакала по сцене в костюме пастушка.

– То есть как это кто? – заикаясь, затараторил Директор, – Это Травести, наша артистка. Не смотрите, что она – мальчик, она – девушка и просто артистка и, вообще, она девушка, к тому же в театре играет, – директор выдохнул. – А что?

– Занятно, – улыбнулся Мэр, – какая изюминка. Обратите внимание, – Мэр поднял свой длинный и кривой указательный палец вверх. – Девушка, одетая в мужской костюм – это праздник для воображения. Это насилие умноженное на насилие. Это наволочки в крови. Она чья?

– Что значит чья? Ничья. То есть наша. То есть она в театре играет.

– Чья она? – повторил вопрос Мэр.

– А я ответил или не ответил? – уточнил Директор.

– С кем она спит?

– А. Не знаю, то есть у нее есть тут один парень и говорят, что у них, ну, то есть они вместе ночуют, может быть и спят, может еще что-нибудь. Дружок ее.

– Я хочу видеть этого парня.

– Конечно, конечно, – пробормотал Директор и что-то екнуло в его сердце. Он вспомнил про пророчество цыганки. Но тут было не до пророчеств. Он приказал найти Й. Его искали всюду и не нашли, потому что Й уехал в город.

– Его нигде нет, – запыхавшимся фальцетом, сказал Директор, через 10 минут, когда Травести уже ушла за кулисы, отыграв свою небольшую роль.

– Кого нет? – спросил Мэр.

– Ну, этого парня, который живет с этим артистом, которая девушка и который пастушок.

Мэр снисходительно улыбнулся.

– Нет, так и не надо. Будем считать, что ему повезло.

– Что значит повезло? – не понял Директор.

– Это значит, что каждый человек имеет право на везение, когда его жизнь разыгрывают большие дяди.

– Конечно, конечно, – закивал головой Директор.

– Травести больше не появится? – спросил мэр.

– Нет.

– Тогда что мы делаем здесь, – улыбнулся Мэр, – приведите ко мне эту девушку. У меня на нее удивительные планы…

Травести отыграв роль, прибежала в гримерную и, хохоча, стала раздеваться. Она бросила костюм пастушка в корзину, надела юбку, блузку, тапочки и уже собралась бежать в свой вагончик, ждать Й, как услышала приближающийся топот ног. «Наверное, что-то случилось», – подумала Травести. Ей совсем не хотелось, что бы что-то случалось с миром, который она для себя уже оставила в прошлом. Ей не хотелось, что бы что-то разрушило его целостность и ненужность. Топот приблизился, дверь без стука распахнулась, и в комнату ввалилось человек шесть в штатском с одним на всех лицом. Они расступились, пропуская вперед своего командира, которого звали Цузаммер. Цузаммер подошел к Травести, ухмыльнулся, дохнул на нее запахом переваренного ужина и сказал:

– Собирайся. Мы уходим.

– Куда это еще? – испуганно спросила Травести.

– Ты идешь с нами, так не все ли равно куда, – сказал Цузаммер и повернувшись вышел. Его сотрудники схватили Травести под руки и потащили по коридору…

Мэр сидел в красном кожаном кресле. Ему казалось, что в этом кресле он похож на фараона. Вошел Цузаммер со своей трудолюбивой свитой. Когда они ушли в роскошной интимной комнате дворца Мэра, остался только сам хозяин и озлобленный беззащитный зверек по имени Травести.

– Здравствуй, девочка, – улыбнулся Мэр.

Травести взглянула на него и плюнула в сторону.

– Обожаю, – засмеялся Мэр, – сколько страсти в этом маленьком комочке мяса. Просто брызги шампанского. Знаешь, какой самый сладкий аромат может предложить женщина мужчине? Нет, ни цветочки-лютики и не яблочки-персики. Это – запах мяса, запах крови. Ты пахнешь мясом. Ты пахнешь кровью, расцарапанными секундами, на которых распята вечность. Поэтому я тебя и выбрал на десерт. И ради тебя я на сегодняшний вечер сошел с ума, сошел с ума, как с поднебесного трона и у тебя не осталось ни одного шанса меня разочаровать.

– Ты не знаешь, с кем связался, – прервала молчание Травести. Мэр не ожидавший, что эта девочка еще может и говорить, не нашелся, что сказать.

– Ты не знаешь, с кем ты связался, – повторила Травести, – тебе будет очень плохо и мне тебя не жалко.

Мэр засмеялся.

– И с кем же я связался? – смеясь, спросил он. – Что за грозное чудовище мне угрожает?

– Это я.

– Ты? – захохотал Мэр.

– И это Й. Мой единственный любимый. Он убьет тебя, что бы ты не думал о себе, потому что он мой единственный любимый, потому что я знаю его больше чем себя, потому что мое сердце стучится в его груди. Потому что он красивый и сильный и знает все твои кошмары. И скоро он скомкает тебя, как ненужные черновики и бросит в огонь. И мне не жалко тебя.

– Бог мой, – засмеялся Мэр, – вулкан пылает, лава течет и, боже, как зачесалась у меня в штанах. Травести, ты даже больше, чем я ожидал. Ты почти, что совершенное удовольствие для такой утонченной натуры, как я. Ты веришь в Бога?

Травести промолчала.

– И напрасно. Нет прекрасней декорации для наших мелких шалостей. Раздевайся.

Мэр взял в руки огромную двуствольную винтовку, перещелкнул затвор и навел ее на Травести.

– Раздевайся или я превращу тебя в груду перышков.

Травести прикусила губу и ничего не сказала.

– Раздевайся. Медленно, но без остановок, – сказал Мэр, теряя терпение, – или я буду любить тебя с дырой в твоем оловянном сердце, испачканную в липкой крови, теплую и остывающую. Я считаю до трех. Раз.

Большие черные часы в деревянной раме медленно шелестели маятником. Ветер качал красные занавески на окнах. В свете стеклянной люстры бились мотыльки.

– Два, – сказал Мэр. Его палец плавно лег на курок и в голове стало выкристаллизовываться желание выстрела. Пауза была длинной, потрескавшейся, как заевшая пластинка в старом патефоне. Мэр открыл свой ослепительный рот, палец еще теплее прижался к курку. "Три", – уже носилось весте с эхом выстрела по замершему залу. Травести дрогнула. Ее кулаки разжались, и она стала медленно расстегивать пуговицы на блузке…

Й вернулся в Театр поздно вечером с двумя билетами на поезд. Когда он подъезжал к Театру, его веселое настроение неожиданно сменилось тревогой. Он слишком давно не видел свою Травести. Его сердце сбилось с ритма. Он крикнул кучеру, что бы ехал быстрее. Приехав в театр, его тревога усилилась. Слишком сумбурной и непонятной была атмосфера. Все отводили взгляды, а на глазах у Старого Клоуна блеснули слезы, когда он с улыбкой подмигнул Й. Й ворвался в вагончик. Никого не было. Й схватил с полки револьвер и выскочил на улицу. Был вечер. В воздухе качались желтые фонарики.

– Где Травести? – зло спрашивал Й у испуганных актеров. Актеры отвечали, что «ничего не знают» и резко исчезали в темноте. Й увидел Старого Клоуна и подбежал к нему.

– Где Травести? – спросил Й, хватая Клоуна за отвороты его разноцветного балахона. Клоун поморщился и отвел руки.

– Не надо меня трогать. Только не надо меня трогать, – руки Клоуна бессмысленно шарили по воздуху в поисках ножниц, – если ты не можешь забыть про нее, то взорви этот мир к чертовой матери. Даже мне не хочется улыбаться. Спаси ее, Й, спаси, хотя это и невозможно, все равно спаси.

– Где она? – закричал Й, теряя последнее терпение. Клоун пожал плечами и артистическим жестом, указал на будку директора.

– Он тебе все расскажет, – промурлыкал Клоун. Й бросил Клоуна и, вытащив из-за пазухи револьвер, пошел к будке…

Директор взволновано ходил по своей роскошной будке взад-вперед, то и дело, сбивая дорогущий испанский светильник. Он был недоволен собой. Он чувствовал, что он не до конца удовлетворил Мэра и что столь редкий шанс шагнуть куда-то глубоко-глубоко вверх был упущен. «И всё из-за этой Травести. И что он в ней нашел? Обыкновенная девчонка. Дикая вульгарная девчонка. Конечно, симпатичная. Ну, так Коломбина, вообще, красавица. И в постели она, как прилежная собачонка. А эта дура-то и морду еще господину Мэру исцарапает. Вот где позору-то. И ведь непременно исцарапает. И сгорим мы все в аду. И все из-за этой придурочки. А это еще кто?» Директор услышал шаги на лестнице. Дверь с грохотом разлетелась во все стороны и в комнату, как ветер, влетел Й, сжимая в кулаке револьвер.

– Где Травести? – спросил Й и директор сразу же понял, что это конец. Где-то в глубине его сознания, мелькнула улыбающаяся цыганка, которой он отдал 50 баксов за рассказ об этой трогательной минуте. Желтые соленые слезы потекли по его штанам.

– Мэр. Это все господин Мэр – пробормотал Директор, падая на колени.

– Когда? Где? Как? – отрезал Й, поднимая револьвер.

– Не знаю, не помню, – залепетал Директор, – то есть всё знаю, всё скажу, всё подробно скажу, всё. Мэр был на спектакле. Это был сам Мэр, сам господин Мэр, то есть ты должен понимать, что это не просто чертик из чулана, а сам господин… то есть прости Й, но ему понравилась Травести. И что он в ней нашел? То есть она конечно ничего. Я ничего против нее не имею. Я даже «за». Но, в общем, он пригласил ее к себе, то есть. к нам в ложу. Что я мог сделать? Ничего я не мог сделать.

Директор в последнюю секунду решил соврать.

– Ну, она пришла. Понятно. Сам Мэр. Ну, понимаешь дорогие подарки, бусы, кольца, игрушки, знаешь какие куклы красивые, плюшевый орангутанг, настоящий плюшевый орангутанг, такой оранжевый и пушистый. А ты бы видел его экипаж, его свиту. Так внушительно. А сам Мэр. Это событие, а не мужчина. Это… Ну как она могла устоять. Даже я бы не устоял. Он позвал её, и она пошла с ним. А куда ещё тут пойдешь. Поехала с ним. Я ее отговаривал. Честное слово, отговаривал, но она ни в какую. Хочу и хочу. Да и можно понять. Когда тебя пинают в небо, почему бы не подставить зад? То есть в мире столько всего дорогого и недоступного. Я думаю, тебе следует смириться, потому что помимо нас грешных, есть и…

Звонкий хлопок выстрела прервал заикающуюся речь Директора. Директор с дырой во лбу попытался улыбнуться, но это у него не получилось, да и было не зачем.

– Я не хочу тебя убивать, – пробормотал, опуская дымящийся револьвер, Й, – но Травести не любит плюшевые игрушки.

Й повернулся, вышел из вагончика и побежал через весь лагерь в сторону конюшен, где отдыхал приехавший из города экипаж…

Экипаж летел в столицу. Кучер прикрикивал на лошадей. Й сидел на скамейке и дрожал от нетерпения. Вокруг была ночь. Небо было чистым и прозрачным. Огромная желтая луна задумчиво покачивалась. Ветра не было. Высокие тополя неподвижно мерцали в темноте. Й положил револьвер на скамейку, достал из кармана красный фломастер и, прижавшись к спинке кресла, чтобы не трясло руку, стал медленно выводить слева на груди большой несимметричный иероглиф…

Мэр поднял с пола большой стильный пакет и бросил его под ноги замерзшей Травести.

– Это оперенье пастушка. Это твое оперенье. Одевайся, дура, и скорее. А то я сейчас взорвусь.

Травести стала быстро одеваться в свой сценический костюм. Мэр, заложив руки за спину, подошел к ней совсем близко и усмехнулся.

– Что-то быстро ты перестала брыкаться, – сказал он, воткнув свою винтовку девочке в переносицу, – или веселый холодок шепчет странные слова? Ты любишь Шопена?

Травести промолчала.

– Шопен – это божественно. Я скоро включу. Ты поймешь, что такое музыка и чем она отличается от слов. О чем ты так задумалась? Скажи мне, пожалуйста.

– Я не думаю, – сглотнула слюну Травести, – я жду. Я жду Й.

Мэр захохотал и весело запрыгал по комнате.

– Бог мой, бог мой. Ура-ура. Наконец-то нашелся герой. Или что-то вроде того. Глупый ребенок. Поверь, я просто пошлю твоему другу пару сотен баксов плюс пару моих однозначных охранников и он будет счастлив, а через неделю найдет себе другого зверька. Послать или нет?

– Боюсь, что он тебя пошлет так, что ты сам себя не догонишь, – огрызнулась Травести. Мэр улыбнулся, но на этот раз зло.

– А ты знаешь, что твой друг просто сбежал, просто исчез. Я хотел посмотреть на него. У меня были на него планы. Очень возбуждающие планы. Но твоего друга нигде не нашли. Честно сказать, я уважаю его чутье. Так мгновенно исчезнуть – это надо иметь очень чувствительный зад.

– Он уезжал на вокзал и купил два билета на поезд, который завтра увезет нас к морю.

Мэр окончательно разозлился

– Честно говоря, мне надоел твой друг. Причем, ой, как надоел. А я не люблю, когда мне надоедают. Любой надоедливый мне человек достоин любого наказания, потому что в этом мире нет ничего дороже моего хорошего настроения. Ты сама это сделала. Ты сама его убила. Я про него забыл. Я простил ему, то, что он твой друг, но ты меня достала. Я убью его на твоих глазах, что бы ты знала, что нельзя портить мне настроение, нельзя говорить мне то, что я не хочу слушать.

Травести во весь рот, вызывающе зевнула. Мэр что-то прорычал и наотмашь ударил девочку по лицу. Девочка упала. По ее губам потекла кровь. Мэр взял себя в руки, кашлянул и улыбнулся.

– Какие алые губы, – сказал он, – такие губы достойны настоящего поцелуя. Самого искреннего поцелуя. Настало время объясниться в любви. Я видел тебя раздетой. Теперь посмотри-ка на меня…

– Ты, Травести, не знаешь, что такое покорный мир, что такое сила и власть. Окружающий меня мир настолько покорен мне, что насиловать его мне так же легко как и дышать. Глоток удовольствия – как глоток воздуха. Знаешь, что значит дышать? Дыхание – это тот же секс, тоже сладкое насилие на котором держится этот недоделанный мир. Вдохни и выдохни по-настоящему и ты разгадаешь все тайны жизни. Ты разгадаешь все радости, которое нам может подарить время. Сейчас я вдохну и выдохну тебя и ты все поймешь…

– Знаешь, что такое герои? Герои – это куклы моего театра. Как говорила мама сыну: «Сынок, хочешь быть героем – иди в театральный». Каждый новый герой – это не более чем новый набор стереотипов, новая маска, новый штамп. Ниточки и кукловод – это идеальная рамка, идеальный пьедестал для их подвигов. Миром правят не герои, а хозяева. Герои бунтуют против Хозяев только потому, что Хозяевам нужно представление. У меня целая коллекция кукол, больших, красивых, но абсолютно деревянных. Я думаю, ты очень украсишь мою коллекцию, чего нельзя сказать о твоем дружке, потому что таких трагичных и трогательных у меня уже целый шкаф…

Мэр отбросил рубашку в сторону и стал расстегивать штаны. Травести опустила голову.

– Посмотри в глаза своей смерти, – захохотал Мэр, спуская штаны, – поверь, я хочу тебя больше, чем ты меня не хочешь, так что справедливость на моей стороне. Подними глаза.

Мэр опять схватил винтовку. Травести подняла глаза и заплакала от отчаянья. В этот момент в дверь постучали. Мэр недовольно вернул свои штаны на место.

– Кто это? – крикнул он. Дверь отворилась и в комнату, пошатываясь, вошел Цузаммер. По детски улыбаясь, слуга Мэра посмотрел на истекающую кровью Травести и упал. Только тут Мэр увидел на белой рубашке Цузаммера огромное красное пятно.

– Что за мать твою? – пробормотал Мэр и склонился над убитым слугой.

– Отбрось винтовку в сторону и вставай, – услышал Мэр над своей головой мужской голос. Мэр поднял глаза и увидел перед собой дуло револьвера, за револьвером молодого человека, а за молодым человеком, улыбающуюся Травести.

– Это и есть твой друг? – усмехнулся Мэр и, отбросив винтовку в сторону, встал в полный рост.

– А теперь два шага назад, – сказал Й.

– Пожалуйста, – сказал Мэр и шагнул назад, – в общем-то, я никогда не пятился. Очень странное занятие.

– Я люблю тебя, – прошептал Й Травести.

– Я тебя так ждала, – прошептала в ответ девочка.

– Господи, какая лирика, – засмеялся Мэр, – я сейчас кончу от умиления. Как ты сюда попал, герой? Где моя знаменитая охрана, 10 уровней защиты, сигнализация? Можешь объяснить?

– Могу, – сказал Й и щелкнул предохранителем.

– Я тебе не верю, – скривил улыбку Мэр, – не верю, что можно просто так взять меня и убить. Это не логично. Вы все пропадете. Потому что я – закон. Я – те ниточки на которых вы болтаетесь. Если рухну я, вы себя не найдете под обломками.

– Из всего, что я ненавижу, ты – во-первых, – сказал Й.

– Меня нельзя убить, потому что я – хозяин этого мира.

– Твоего мира больше нет, – сказал Й и спустил курок…

– Почему тебя так долго не было? Я устала тебя ждать, – шептала Травести. Й стирал намоченным платком кровь с ее губ.

– Я заблудился.

Все тот же экипаж нес их по дороге в сторону театра. Травести хотела забрать свои вещи. Уже светало. Солнце еще не появилось, но небо уже светлело.

– А билеты плацкартные или купейные?

– Купейных не было. Да и дорого. Купил плацкарт, но места не плохие. В середине. Правда, оба верхних, но зато можно будет валяться целый день.

– Никогда не ездила на поезде.

– Тебе понравиться. В поезде время полностью принадлежит тебе. Оно становиться, как шкатулка с двойным дном. Одно время уносит тебя по рельсам. Туда где ты должен быть. Другое – как бесплатный приз. Бери его и делай с ним, что хочешь, потому что оно тебя ни к чему не обязывает.

– А любовью в поезде можно заниматься?

Й пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, можно, но в плацкарте вряд ли получиться.

– Жаль…

Театр догорал. Холстяной купол, тряпки, декорации уже давно сгорели, но деревянные опоры все еще время от времени вспыхивали огнем. Артисты собирали свои вещи. Новая жизнь, неизведанная и пугающая ждала их впереди. Совершенно новое солнце показалось на горизонте и затопило мир своим светом. Травести побежала за вещами, а Й подошел к Старому Клоуну, который сидел на скамейке и смотрел, как догорает его родина.

– Почему сгорел театр? – спросил Й, садясь рядом.

– Я его поджег, – ответил Клоун.

– Зачем?

– Было слишком темно.

Й достал сигарету и закурил. Клоун достал из кармана свои ножницы и бросил их в траву.

– Такое впечатление, что кончился свет, – сказал Старый Клоун, – вот где настоящий анекдот. На старости лет нам придется жить без написанного текста. Заново учиться говорить. Может быть, ты нам напишешь что-нибудь на первое время.

– Мне некогда. Я уезжаю.

– Ты просто не хочешь. Когда человек хочет, у него всегда есть время.

– Значит, я просто не хочу, – улыбнулся Й.

В этот момент прибежала счастливая Травести. Она взасос поцеловала Старого Клоуна, потом подбежала к догорающему Театру и бросила в него свой пастушечий наряд. Наряд быстро вспыхнул и, разбрасываясь искрами, сгорел. Й встал с лавки, пожал руку Старому Клоуну и пожелал ему удачи.

– Спасибо, – улыбнулся Клоун, – мне она понадобиться. Что бы сдохнуть поскорее…

Экипаж покачиваясь, развернулся и выехал на главную дорогу. Догоревший театр, мелькая за деревьями, становился все меньше и меньше, пока совсем не исчез. Травести бросила сумку на пол и толкнула задумавшегося Й в бок.

– Расскажи мне что-нибудь интересное, – сказала она, – только что бы веселое, необычное и без твоего занудства.

Й почесал затылок, кашлянул, спустя минуту кашлянул еще и сказал:

– Я люблю тебя.

Травести недовольно нахмурила брови.

– Как скучно. Одно и тоже каждый день.

Й пожал плечами, посмотрел на Травести и улыбнулся. Травести улыбнулась в ответ и, засмеявшись, прыгнула к Й на колени…

1996-1999

Оглавление

СМЕРТЬ ШЕКСПИРА или роман, который закончился

ПОДЗЕМНЫЕ ТАНЦЫ

ЧЕРНАЯ МЕССА

СТРАНА СНОВ

ТРАВЕСТИ