Месть «Красной вдовы» [Микки Спиллейн] (fb2) читать онлайн

Bestseller МЕСТЬ «КРАСНОЙ ВДОВЫ» М. Спиллейн, Д. Д. Карр, Ч. Вильямс

Микки Спиллейн Дип 

Глава 1

Еще задолго до того, как я вошел сюда, я ощущал до боли знакомый мне мир. Ночной Нью-Йорк чувствовался во всем. Рождаемые его центром звуки, слегка приглушенные дождем, добирались и сюда, на одну из его окраин. И сама эта окраина дышала одним воздухом с центром, и все в ней было лишь частью громадного города: и ни на минуту не прекращавшийся грохот подъемных кранов завода Харди, и стремительное движение окутанных дождевыми брызгами машин по Колумбус-авеню, и даже бар, в который я зашел.

Несомненной частью этого города, хотя и очень маленькой, была и полуодетая девица, занявшая, и видимо надолго, отделенный от входа столик в этом баре.

Увидев меня, она криво усмехнулась, бросив пренебрежительный взгляд на мой дождевик, с которого стекали на пол дождевые капли. Пока я его снимал, она проглотила остатки какого-то питья и многозначительно похлопала ладонью по сиденью стула, стоявшего рядом с ней.

Нет ни малейшего смысла вступать в пререкания с подобными девицами. Гораздо проще и легче сесть рядом с ними, заплатить за их питье и выслушать их болтовню, чем выбрать себе другой столик и стать предметом их язвительных замечаний. Покидать же уютный бар, чтобы снова мокнуть под дождем, не хотелось.

К счастью, в качестве собеседника она оказалась довольно занимательной. Высокого роста, светловолосая, с темными, несколько затуманенными какой-то печалью глазами, девица вновь ухмыльнулась и дотронулась пальцами до своего пустого стакана, когда я уселся на предложенный мне стул и кивнул бармену, заказывая напитки.

Она подняла стакан с легким кивком головы и сказала:

— Благодарю, большой парень.

Двумя-тремя глотками она опустошила свой стакан и с нескрываемым удовольствием, улыбнувшись, причмокнула губами.

— Хочешь поговорить? — спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

— Только не говори, как все другие здесь, что ты тоже очень опечален этим шаполаем Беннетом.

Бармен коснулся ее руки.

— Было бы лучше, если бы ты заткнула свой рот, Тэлли.

— А почему это я должна беспокоиться о нем? Или вам не нравится слово «шалопай»? Так это же пустяк по сравнению с тем, чем он был на самом деле.

— Помолчала бы лучше, Тэлли.

— Всем известно, что из маленького негодяя вырос большой негодяй. Вся его жизнь — это путь от юного преступника до крупного гангстера. И ты же знаешь, Джеко-бой, одно воспоминание о нем трясет меня так же, как и очень многих других. Негодяй и есть негодяй.

— Тэлли, черт побери, замолчи!

— Глупости, Джеко-бой. Любой чувствует то же, что и я. По крайней мере, почти любой радуется его смерти. Правда, есть кое-кто…

— Говорю тебе…

— О'кей, Джеко-бой. Беспокоишься? Но кто может слышать? Только вот этот парень.

— И дался тебе этот Беннет, Тэлли!

— Еще бы! Сейчас только о нем и говорят. Надоело.

Она взяла наполненный мною стакан и продолжала:

— Хорошо, что Беннета уже нет, а все его парни плачут. Просто восхитительно!

Расправившись с питьем, она взглянула на меня, и глаза ее слегка затуманились.

— Друг, — сказала она, — знаешь ли ты, почему они плачут?

— Скажи мне.

— Прежде всего, я еще не утолила жажду.

Джеко-бой заметил:

— Больше ей нельзя.

— Принесите ей выпить, — сухо сказал я.

Он взглянул на меня, и его губы сжались. Однако, не говоря ни слова, он принес бутылку и поставил ее на стол.

Девица ухмыльнулась, осушила очередной стакан и подмигнула мне.

— Теперь расскажи.

— Разумеется. Расскажу. Дело в том, что все маленькие и все большие негодяи волнуются, суетятся, орут и воют. Почему? А потому, что всем им хочется завладеть делом Беннета. Каждая банда в городе готова прибрать его к рукам. Идет грызня, и всякий, кто по неосторожности попытается вмешаться в свалку, рискует быть застреленным совершенно запросто.

— Да, но это не ответ на вопрос, почему они все-таки плачут.

— В том-то вся и суть. Плачут они потому, что до сих пор не могут подстрелить Дипа. Он им здорово мешает, хотя здесь его еще нет, и никто не знает, где он.

Я взглянул на нее поверх стакана и спросил:

— А ты не знаешь, кто такой Дип?

— Тэлли…

На этот раз уже я произнес:

— Помолчи, Джеко-бой.

Девица одобрительно подмигнула мне.

— Как я сказала, Дип — это парень. Но он большой парень. Он даже больший негодяй, чем был Беннет. Он еще и «мистер», что тоже кое-что значит. Беннет и этот Дип вместе были вот так, понимаешь?

При этих словах она скрестила пальцы.

Я кивнул головой.

— Здесь говорят, — продолжала она, — что Дип был еще хуже, чем Беннет. Хуже дьявола. Он носил пистолет еще маленьким ребенком.

Она вздохнула и добавила:

— Крепкий и опасный парень. И говорят, что он вернулся. Не успели убить Беннета, как он уже здесь.

— И это верно?

— Так говорят. И он, и Беннет были что-то вроде братьев по крови, как это водится среди гангстеров. Вы же знаете их.

— Не совсем. Кроме того, со временем друг Беннета мог измениться.

— О нет! Они всегда были шалопаями. Такими и остались. Беннет до последнего дня был гангстером, и точно таким же останется и этот Дип. Они все делили пополам, с детства были неразлучны. Когда-то они дали безумную кровавую клятву отомстить друг за друга, если с кем-нибудь из них что-либо случится. Они организовали целую шайку, занимавшуюся кое-какими вещами. И даже заставили крупного бандита Ленни Собела подчиниться и служить им. А Ленни — немалая шишка.

— Ты что-то очень зла на всех них. С чего бы это?

Ее глаза, до того несколько затуманенные, вдруг заблестели, и в них явственно обозначилась горечь.

— Вся эта банда — последние негодяи. Их дело — наркотики и контрабандный спирт. Прибыльное дело, но только за счет здоровья их клиентов. А что касается Беннета, то именно он виноват в том, что моя сестра покончила самоубийством. Ей было шестнадцать, а мне десять.

— Никогда не слыхал об этом, — заметил я задумчиво.

— Откуда же тебе знать? Правда, он не был непосредственным виновником, но он мог бы ее спасти.

Она вновь взглянула на меня, помолчала и медленно проговорила:

— А Дип, говорят, еще хуже, чем Беннет.

— А что-нибудь еще о нем ты знаешь?

— Много лет тому назад он уехал из города и оставил все дела Беннету.

— Куда же он уехал?

— Никто этого не знает. Говорят, первые годы он был в Чикаго, но вскоре след его затерялся. Потом о нем почти забыли и заговорили лишь после убийства Беннета как о прямом наследнике имущества и всего дела Беннета. Вот так. А теперь этот Дип вернулся, и опять-таки никто не знает откуда.

— Ну и что?

— Я тоже думаю, что это ничего не значит. Все равно его застрелят. Знаю только, что его прошлым очень интересуются и очень удивляются тому, что никто и ничего не может узнать. Известно лишь, что он крупный делец и, вероятно, где-то у него есть какое-то дело. Только вряд ли легальное.

Ее рот скривился, и она кисло усмехнулась.

— Пожалуй, одно будет любопытно.

— А именно?

— Банда попытается сперва выяснить, действительно ли Дип — большой человек.

— Зачем им это?

— Если он большой, то рядовые его признают, а боссы — убьют. А если он ничем не выделяется, то рядовые от него отвернутся, а боссы ототрут на задний план и, по всей вероятности, все равно пристрелят.

— Так зачем им ждать?

Она вновь презрительно скривила губы.

— Как ты не понимаешь? Повторяю, никто не знает, насколько он большой. Возможно, он прибыл сюда со своей и при этом немаленькой бандой.

— Ну, вряд ли. Это уже нереально, моя милая, — заметил я.

После минутного молчания она сказала:

— Да, возможно, ты прав. Однако главное, что побуждает их к его уничтожению, заключается вот в чем. Они совершенно не знают, что он из себя в данный момент представляет. Может, он переполнен жаждой мести.

— Это уже ближе и правдоподобнее.

— Вот, вот! Он может приступить к выполнению своей кровавой клятвы и перещелкать всех, кого заподозрит в убийстве своего друга. Понимаешь?

— Это не исключено.

— И вполне возможно, что этим он и займется здесь. Никто не знает. Он представляет собой… как это слово…

— Загадку?

— Вот именно.

Она взглянула на Джеко-боя, усевшегося за стойкой, и пьяно засмеялась.

— Взгляни-ка на него! Уткнулся носом в бумаги и ничего не хочет ни видеть, ни слышать. Особенно то, о чем мы болтаем. Не правда ли, Джеко-бой?

Тот не обратил ни малейшего внимания на ее вопрос.

— Что ж, — продолжала она, — пускай все эти бандиты дерутся между собой и стреляют друг в друга сколько хотят. Я была очень рада, когда Беннет получил давно заслуженную пулю, и не огорчусь, если и остальных постигнет та же участь. И не имеет значения, кто из них будет первым и кто последним. А когда я увижу этого негодяя Дипа где-нибудь в канаве с парой унций свинца в его бандитской голове, я с величайшим наслаждением плюну на него, как я это проделала с убитым Беннетом. Вот так. Да и не только я одна буду рада этому. Собакам собачья смерть.

— Знаешь что, девка, — сказал я спокойно, — разговор становится слишком тяжелым.

— Не называй меня «девка», черт возьми! Именно так называл меня проклятый Беннет. Никогда не называй меня так!

— Я всегда буду называть тебя так, девка.

— А кто ты такой? Именно…

— Дип, — сказал я. — Называй меня Дип.

Джеко-бой еще сосредоточеннее уткнулся в бумагу, но он явно не читал ее. Мышцы его лица напряглись, и он пару раз облизнул пересохшие губы.

Девица сидела неподвижно, опустив вниз руки и наклонив голову.

Я допил свой стакан, поставил его на стол и взглянул на нее. Вены на ее шее вздулись, щеки слегка вздрагивали.

— Как твое полное имя, Тэлли?

— Тэлли Ли, — шепотом ответила она.

— Живешь рядом?

— Да… В сто тридцатом. За Броганским рынком. Но то, что я… говорила…

— Все о'кей, Тэлли.

Теперь вся нижняя часть ее лица дрожала.

— Иногда я… я говорю глупости…

— Конечно. Это так.

— То, что я сказала…

Она вздохнула и закусила губу.

— О гангстерах? О том, что я бандит? Негодяй? И было бы лучше, если бы меня подстрелили? Но ты говорила мне не то, что думала. Не так ли?

Вдруг она вскинула голову. Страх исчез, и твердым голосом она произнесла:

— Я говорила, что думала.

Джеко-бой за стойкой испуганно втянул голову в плечи.

Я усмехнулся и проговорил:

— Вот это вернее. Если ты это сказала, значит, так и думаешь.

Ее глаза несколько секунд изучали мое лицо, а затем, придя к какому-то заключению, Тэлли взяла свой стакан, допила остатки питья и заговорила жестким, твердым голосом.

— Ты не Дип. Ты слишком вежлив, чтобы быть Дипом. Настоящий Дип избил бы меня. Дип не выносит, когда его называют настоящими именами. Он не терпит женщин, которые слишком много знают и говорят о нем.

Она перевела дыхание и вызывающе добавила:

— Знаю я больше того, что сказала, парень. И если сочту нужным, то скажу. Вот тогда и будет настоящее беспокойство.

— Этому я верю. Тогда все приобретет более интересную окраску.

— Будь уверен, большой парень.

Ее рот сжался в кривой усмешке.

— Если бы ты был Дип, то под твоей левой рукой и днем и ночью болтался бы револьвер, высматривая, кого бы прихлопнуть. Его обычно так и называли — «револьверный бой». Он таскал револьвер всюду, не заботясь о том, что и копы могли заметить его.

Ее глаза презрительно окинули мою фигуру.

— Ты — Дип? Анекдот! Ха-ха!

Я пошарил у себя в кармане, вытащил бумажник, бросил на стойку доллар и обернулся.

Глаза Тэлли были широко раскрыты и полны ужаса. Она не могла их оторвать от полы моего пиджака, за которой она успела заметить револьвер.

— Не забудь сообщить им, Тэлли, — сказал я и вышел на улицу.

Глава 2

Вильсон Бэттен имел свой офис в новом здании, выстроенном на месте старого «Гринвуд-отеля». Его модернизированный фасад выделялся в темноте белым пятном. Холодные струи дождя поблескивали на его мраморной облицовке, покрывавшей несколько нелепую архитектуру здания, напоминавшую фальшивый хвост собаки.

Светившиеся на втором этаже окна свидетельствовали о том, что все или почти все его обитатели были на месте.

Через стеклянную дверь я прошел в пустой вестибюль и на стене, рядом с лифтом, заметил указатель имен. Второй этаж был представлен только одним именем: «Вильсон Бэттен, адвокат».

Очень просто. Однако это был мир, в котором простота необходима. Иными словами, простота являлась одной из статей дохода, служа вместе с тем неким прикрытием действительного высокомерия и настоящей дерзости.

Поднявшись на лифте на второй этаж, я очутился в просторном холле. Перед большим зеркалом вертелись две девицы в дождевиках. У одной из них был полный рот заколочных булавок, и потому она вынужденно предоставила меня заботам другой.

— Мы уже закрываемся, — сообщила мне эта другая.

— О?

— Вы ждете кого-нибудь из девушек?

Я снял шляпу и стряхнул с нее дождевые капли.

— Я не думал об этом. Зачем мне?

С наглой улыбкой она окинула меня взглядом с ног до головы.

— Не думаю, что вам придется долго ждать.

— Это верно. Я никогда не жду.

— Отлично… Я этого и не предполагала… Но… Вам что-нибудь нужно?

— Вильса.

— Кого?!

— Вильса. Это босс. Бэттен.

Ее глаза расширились от удивления.

— Это невозможно. Не теперь…

— Теперь. Сейчас.

Позади меня раздался голос, мягкий, но значительный и даже угрожающий.

— Какие-либо затруднения, Тельма?

— Он хочет видеть мистера Вильсона.

— Понимаю, но боюсь, что в данный момент слишком поздно…

Я медленно повернулся и взглянул на говорившего. Он не очень изменился. Всегда предельно исполнительный, умелый, превративший себя в человека, совершенно необходимого для того или иного босса, он тем не менее обладал достаточными способностями и талантом, чтобы подняться наверх. И все же одним достоинством он обладал несомненно. Он всегда оказывался на стороне выигравшего, на стороне победителя. Таков был Оджи.

Брови его нахмурились, глаза на секунду полузакрылись, он, видимо, пытался ухватить какую-то возникшую у него и убегавшую мысль. Он даже приподнял плечи и затем вновь их опустил, хотя это и мало чем ему помогло. Да, он остался тем же самым Оджи. И все же он закончил прерванную фразу так:

— Хорошо, вы увидите мистера Бэттена.

Я поблагодарил кивком головы. Две девушки у зеркала с любопытством прислушивались к нашей беседе, удивленно переглядываясь.

— Ваше имя, пожалуйста.

— Неужели не припоминаете, Оджи? Доложите Вильсу, что пришел Дип.

Он вскинул голову, и мгновенно все прошлое предстало перед его взором. Он как-то особенно пожал своими огромными плечами и широко улыбнулся. Голос его стал похожим на приятное журчание, появилась интонация, выражающая готовность быть полезным.

— Я должен был припомнить, но вы так изменились, Дип.

— Все мы меняемся.

— Чувствуется, что вы стали больше.

— Да, больше. Это хорошее слово.

Офис представлял собой просторное помещение, искусно отделанное красным деревом и обставленное изящной мебелью.

И блестящая полировка стен, и мягкие ковры, и копии картин Ван Гога, и кресла, и массивный письменный стол — все говорило о большой значительности человека, восседавшего в кресле с высокой спинкой.

Чопорный, церемонный, накрахмаленный и выглаженный, полысевший, но все еще с темными волосами, он даже не попытался оторвать свои глаза от какого-то документа, лежавшего перед ним, когда мы вошли.

— Хэлло, Вильс, — сказал я.

Похоже, он узнал мой голос.

— Дип? — Он встал и протянул руку. — Рад видеть вас, Дип.

Сделав вид, что я не замечаю протянутой руки, я усмехнулся.

— Держу пари, что вы более чем переполнены радостью от встречи со мной, Вильс.

Его лицо было плотно затянуто профессиональной маской, но я отлично знал все, что с ним произошло.

Я подтащил к себе ногой стул, уселся на него и бросил шляпу на пол у своих ног. Оджи тотчас подошел и наклонился за ней, но я остановил его:

— Пусть лежит здесь.

Оджи бросил быстрый взгляд на Бэттена и отошел назад.

— Так, старина Вильс, — сказал я. — Вор из Гарлема.

— Видеть следует настоящее, Дип.

— Молчи, когда я говорю, Вильс.

Я улыбнулся и с полминуты наблюдал, как он пытается понять значение моей улыбки.

— Вы прошли длинный путь от Бэтти Бэттена до мистера Вильсона Бэттена. Адвокат. Неплохо. Даже очень хорошо для вора.

Впрочем, это продвижение вверх не так уж сильно отличалось от многих других успешных его шагов, которые мне прекрасно известны.

Я поднялся со стула и неторопливо прошелся по кабинету, изучая отлично выполненные копии Ван Гога и только теперь заметив, что некоторые из картин были подлинниками.

— Да, продвинулись вы далеко, мошенник, — заметил я.

— Дип…

Я обернулся и, взглянув на Бэттена, усмехнулся. Он стоял с открытым ртом.

— Бэттен, повторяю, вы — вор. Вы преуспевающий, хитрый и опытный плут. Одно время вы занимались припрятыванием краденых вещей. Позже скупили у меня все, что я мог украсть. Вы прикрывали парней, переправлявших сюда контрабандный спирт и наркотики. Вы были хорошим связующим звеном между этими парнями и не обладавшими высокой честностью копами.

— Несколько раз я и вас избавлял от крюка, Дип.

— Да, это верно. И за это вы получили свой фунт мяса.

Подойдя к нему вплотную и взглянув на него сверху вниз, я добавил:

— Тогда я был много моложе.

— Вы были тогда зеленым юнцом.

— Да, но неплохим и крепким. Не припомните ли вы ночь, когда Ленни Собел готовил расправу над вами? Не припомните ли, кто и как спас вас тогда от верной пули в висок? Или от ножа того же Собела в другой раз?

— Хорошо. Вы были крепким и твердым.

— Не совсем так, старина. Вы знаете, чем я тогда был.

— Юным преступником.

— Это правильно. И вот теперь я действительно и крепкий, и твердый. Понимаете?

Профессиональная маска вновь затянула его лицо, и он подтвердил:

— Понимаю.

Оджи, стоявший боком у стола, изменил теперь свое положение и оказался лицом ко мне.

— Завещание Беннета у вас? — спросил я.

— Разумеется.

— Все в порядке?

— Я был его законным поверенным.

— Что там говорится?

— Там… гм…

Несколько секунд он напряженно всматривался в мое лицо, пытаясь определить степень моей заинтересованности, а затем сказал:

— Условно вы являетесь его наследником.

— Что за условия?

— Во-первых, вы должны прибыть сюда в течение двух недель после его смерти!

— Сегодня четвертый день.

— Совершенно верно. Второе условие заключается в том, что в случае его насильственной смерти вы должны удовлетворительно определить его убийцу.

— Умно.

— Он очень доверял вам, Дип.

— Там было слово «определить» или «отомстить»?

— Определить. Так или иначе, но мистер Беннет желал розыска убийцы, не больше. Остальное, подразумевалось, возлагалось на закон.

— Разумеется. Закон. Но у меня еще один вопрос, Вильс. Определить удовлетворительно для кого?

— Вы очень проницательны, Дип.

Он открыл один из ящиков своего стола и извлек оттуда газетный лист, который и протянул мне. Красным карандашом там было подчеркнуто два столбика. Это была страница из широко распространенной газеты «Аптаун Спикинг», а статейка принадлежала перу Роска Тейта. Статейка была мне знакома, и я не имел никакого желания вновь перечитывать этот сгусток человеческой ненависти, превращенный в печатный оттиск. Роска Тейта переполняла ненависть к трем людям на свете — ко мне, к Беннету, и к самому себе.

— Для него? Я должен доказать Роску?

— Не обязательно. Просто «определить».

В уголках рта Бэттена обозначилась лукавая усмешка, и он добавил:

— Это не так-то легко. Вы сами понимаете. Полиция ничего сделать не смогла. Никаких следов и даже никаких правдоподобных версий. Вот, разве, Роск…

— Он достаточно сильно ненавидит меня.

Улыбка на лице Бэттена стала гораздо шире.

— На то у него есть соображения.

Я быстро взглянул на Бэттена, и он докончил:

— Роск думает, что это сделали вы, Дип.

— Странная степень глупости.

— Повторяю, у него свои соображения.

— Продолжайте.

— Дело Беннета значительно, и оно процветало. Двадцать лет вас здесь не было, но вы вполне могли быть осведомлены о положении всех дел Беннета. Никто, кроме вас, исключая, разумеется, закон, не знал завещания Беннета. Хотя бы в главном. Отсюда Роск логически и выводит вашу заинтересованность в… ну, скажем, в устранении завещателя. Понимаете?

— Без особого труда. Но меня интересует другое. Предположим, я не смогу разыскать убийцу, кто в таком случае наследует дело и имущество Беннета?

Теперь улыбка Бэттена обнажила его большие и белые зубы.

— Я, только я. Я получу все.

— Ловкий мальчик.

— Само собой.

— Я могу вас убить, Вильс.

— Но… — Он побледнел, но кое-как овладел собой и проговорил: — Вы запутаетесь так крепко…

— Это меня не удержит от того, чтобы убить вас, Вильс.

Лицо Бэттена заметно осунулось. На какую-то долю минуты он забыл, что такое крепкий и твердый мужчина. За двадцать лет он стал большой фигурой, и перспектива смерти воспринималась им, видимо, весьма болезненно.

— Что я должен буду получить? — спросил я.

— Предположим, я читал завещание и…

— Никакой лжи и дипломатии не должно быть, Вильс. Это может лишь осложнить ваше собственное положение.

Бэттен поджал губы и процедил:

— Таксомоторный парк, старое здание клуба, некоторое недвижимое имущество, состоящее из нескольких квартир, домиков, земельных участков, гаражей… Я составлю список для вас… Затем акции четырех предприятий, пивоваренный завод.

— Отлично. А наличные?

— Десять тысяч, как только вы появитесь. Остальные деньги, как и все прочее, получите после выполнения указанного в завещании условия.

Улыбнувшись, я протянул руку.

Вильсон Бэттен взглянул на нее и расплылся в понимающей улыбке. Он подошел к вделанному в стене сейфу, достал из него желтый чек и вручил его мне.

— И последний вопрос, Вильс. Каким временем я располагаю для выполнения указанного условия?

На сей раз его улыбка и тон приняли явно насмешливый оттенок.

— Неделей. Одной неделей, Дип. Но неужели вы и в самом деле рассчитываете выполнить это условие? Ведь полиция…

— Я уже это слышал. Условие я выполню. В этом не может быть никаких сомнений. Неделя, Вильс, это очень большой срок. Вы же в качестве душеприказчика Беннета остаетесь и моим поверенным.

— Не возражаю. Логично.

— В случае какой-либо необходимости…

— Только в рамках закона, Дип.

— Большего от вас и не потребуется.

— Согласен.

Я сложил чек, сунул его в карман, кивнул Бэттену и направился к двери.

— Пойдем, друг? — сказал я Оджи.

Он даже не взглянул на Бэттена и сказал:

— Да, мистер Дип.

Оджи вышел вслед за мной.

Роск Тейт был первым подростком в нашем квартале, который имел какое-то дело. Когда ему было четырнадцать, он довольно бойко торговал у входа в подземку самодельными вешалками и приносил своему пьянице отцу питье. Позже он подговорил другого пьяницу избить отца, а затем обратился к копам с требованием избавить семью от пьяницы, который избивал жену и был жесток с детьми.

Прошедшие двадцать лет многое изменили и у него. Раньше он продавал в разнос газеты, а теперь сам писал в них. Отец-пьяница давно спился, мать находилась в каком-то благотворительном учреждении, а сам Роск вел войну с кварталом, в котором вырос. Он его ненавидел, но не мог заставить себя покинуть его.

Встретил я его у Гими, славившегося в нашем квартале недорогими, но вкусными деликатесами. Роск сидел за отдельным столиком, занятый цыплячьей печенкой и своим блокнотом, куда он заносил какие-то заметки.

Я прошел вдоль целого ряда стульев и вытащил античное кресло прямо из-за стойки. Гими вздрогнул, лицо его вспыхнуло, он, казалось, готов был наброситься на того, кто коснулся его личного трона. Но, взглянув на меня и на мои спокойные, уверенные движения, сразу как-то остыл и отвернулся.

Когда я подтащил кресло к столику и бухнулся в него, Роск, не глядя на меня, сказал:

— Кажется, парень, вы ищете большой неприятности?

Услышав мой спокойный смех, он поднял голову, и его глаза встретились с моими.

— Дип?! — проговорил он.

— Хэлло, Роск.

— Вы… вы, крошка… у вас есть девять долларов и сорок центов?

— Почему нет?

— Кладите их сюда.

И он похлопал указательным пальцем по столу.

— Пожалуйста.

Я отсчитал деньги и с улыбкой положил их на его блокнот. Когда-то давно, собираясь влепить ему пощечину и зажав в кулаке костюм на его груди, я нечаянно разорвал ему этот новый костюм, за что он и потребовал компенсацию.

Роск взял деньги и аккуратно убрал их в карман своего пиджака. Его лицо мало что выражало, но надменная осанка свидетельствовала о немалом самомнении и о еще большем презрении ко всем, кто окружал его.

— В другой раз, — проговорил он сухо, — вы, ублюдок, деньгами не отделаетесь за порчу моего имущества.

Он помолчал и добавил:

— Когда-то я вам сказал, что рано или поздно, а компенсацию с вас я получу.

— Оставим это, что вас интересует?

— У вас паскудная привычка приставать к людям.

Он облизал губы, затронув бусинку горячего пота, образовавшуюся под его носом.

— А уж если вас занимают мои интересы, то скажу, что надеюсь удовлетворить их, увидев ваше бездыханное тело. Заметка об этом в газете получится превосходной.

— У вас что, Роск, плохое настроение или неудачи?

— Вы ублюдок. Повторяю, вы — мерзкий ублюдок.

Некоторое время он выжидал реакцию с моей стороны, но, заметив мою улыбку, угрожающе произнес сквозь зубы:

— Что, собственно, вам нужно?

Я пожал плечами.

— Сам еще не знаю. Пока. Но кое-что мне будет нужно, Роск. Кое-что. Улавливаете?

— Имею представление.

— Вы знаете, почему я вернулся?

Он вытер рукой выступивший на лице пот и ответил:

— Да, думаю, что знаю. И даже напишу об этом, потому что, уверен, благодаря вам сделаю отличный репортаж, особенно если вы будете висеть, или сидеть на стуле под током, или лежать в канаве с пулей во лбу.

— Не понимаю. С чего бы это?

— Вам нужны владения и дело. Что ж, они ваши по наследству. Но целая банда идиотов вертится вокруг них. Грызня, пули, подкуп, насилие — все пущено в ход. Вы и Беннет были нечто вроде духовных братьев. Вы оба поклоняетесь символу веры испытанных гангстеров. Вы заключили друг с другом кровавый договор и держитесь за него.

Он сделал небольшую паузу и продолжал:

— Беннет завещал вам все — постройки, клубы, деньги, ведение сомнительных дел.

— Что ж, очень мило с его стороны.

— Но это приятно только на первый взгляд. Надо суметь удержать все это. А кругом подножки, пули, ножи. Кроме того, существует еще и полиция… копы… Им тоже кое-что интересно…

— И что же?

— А то, что вместо обладания огромным имуществом можно весьма легко угодить в иное место.

— А вы уверены в том, что я именно для этого вернулся? — спросил я, еще шире улыбнувшись.

— Безусловно. Никаких сомнений в этом быть не может. Имущество и деньги велики. Противостоять подобному соблазну вряд ли кто смог бы. Скорее наоборот. Форсировать бы получение наследства.

— То есть? Устранить бы наследодателя?

— Ваша догадливость делает вам честь. И вот почему я думаю, что вам будет не под силу взять в свои руки и удержать это наследство. Убийство далеко не всегда приводит к желаемой цели.

Я согнал улыбку со своего лица и спокойно, но твердо сказал:

— Вы маленькая, худосочная вошь. Я возвратился вовсе не за имуществом и не за деньгами. Ни в том, ни в другом я не нуждаюсь. И запомните, вы, горшок, наполненный трухой, что я его не убивал. Неужели вы и в самом деле думаете, что я буду рисковать своей головой из-за подобных предметов торговли?

Натянутость и напряженность, отразившиеся на его лице, довольно быстро уступили место нервному возбуждению. После небольшой паузы он сказал:

— В таком случае вы знаете, где эти предметы, как вы выразились. Беннет ведь все оставил вам.

Я поднялся и отставил кресло к стене.

— Слушайте, Роск, и запомните. Вернулся я только по одной причине. Мне нужен парень, который убил Беннета. Мне он нужен. Понимаете?

— Понимаю, — произнес он медленно и почти шепотом. Его лицо вновь приняло напряженное и даже какое-то настороженное выражение. — Так. Значит, вам нужно убийство.

— Мне нужен тип, который застрелил Беннета.

— О'кей. Найдите его. Я буду с вами и с интересом понаблюдаю за вашими поисками. Я даже помогу вам, поскольку убежден, что в итоге смогу дать в газету неплохой некролог. Ваш некролог, Дип. Но еще до него, уверен, будет большая резня в квартале. Под сенью Беннета выросло немало бандитов, и мне кажется, что худшим из них являетесь именно вы, Дип.

Он поднялся со стула и склонился ко мне.

— Скажите мне одну вещь, Дип. Почему о вас не было никаких известий? Откуда вы прибыли и что делали все это время?

— Это для некролога?

— Пока только из любопытства.

— Я прибыл из Чикаго, но в данный…

— Вас видели во Фриско.

— Кому же это я понадобился?

— Просто случайно.

— Думаю, будет лучше, если мы отбросим всякие случайности и займемся делом. Поскольку вы намерены помочь мне в розыске убийцы Беннета, я буду информировать вас о предпринимаемых мною мерах.

— О'кей. Мы до него доберемся. Непременно. А потом и до вас.

— Не наоборот? Потом или сперва?

Роск впервые улыбнулся.

— Вы знаете меня, Дип. Вы делец побольше, чем я, но меня это не беспокоит. Ни капельки. Все бандиты в квартале хорошо меня знают и знают, каким путем я иду. Парни Беннета, а теперь, может быть, и ваши, прекрасно понимают, что я могу вывернуть их гангстерскую душу в столбцах нашей газеты и показать ее изнанку всему городу и копам в особенности. Между мною и ними нет и не может быть общего языка. Я мог бы уйти из квартала, но не сделаю этого, потому что я — его часть, а они — нет. И они знают, что, если попытаются преследовать меня, на них обрушится такой шквал ударов со стороны печати и копов, что им не поздоровится.

Он улыбнулся еще шире и добавил:

— Беннет ликвидирован, и вы, я думаю, будете следующим. Так и должно быть. Но я попробую оказать вам некоторую помощь.

Я видел, как чувство удовлетворения проступало на его лице. Он с наслаждением представлял себе гибель всех, кого так ненавидел, и прежде всего — моей собственной персоны.

— Вы, Дип, наследуете уйму беспокойства и забот. Вы даже не представляете всего как следует.

— Я наследую еще кое-что.

Вероятно, он что-то понял из этой фразы, так как его правая рука внезапно сжалась в кулак, вены на шее вздулись, лицо покраснело — всем своим видом он походил на надувшегося индюка.

— Что? — довольно грозно выпалил он.

— Эллен. Маленькую ирландку, которую приютил и воспитывал Беннет. Полагаю, что в качестве наследника…

Он прервал меня мягким полушепотом-полусвистом, выговаривая слова сквозь зубы:

— Я убью вас своими собственными руками, если вы осмелитесь приблизиться к ней. Ясно?

— Любовь, Роск? Нежная привязанность?

Проклятие, которое он выплюнул в меня, было достаточно выразительным.

— Однако, — продолжал я спокойно, — вы же признаете за мной права наследования? А она ведь является частью…

— Очень скоро вы будете убиты, Дип.

— Но только не вами, малыш. Вы слишком преданы закону и порядку. Вы будете ждать, когда какой-либо случайный удар уложит меня, или же возложите свои надежды на мое столкновение с законом, которому вы, несомненно, окажете свое содействие. Но мы говорим о другом. Я слышал, что теперь она стала совсем уже взрослой и настолько прекрасной, что подобной ей в нашем квартале никогда не было. Возможно, поэтому ваша вспыльчивость не так уж и удивительна. Когда же вы успели влюбиться, Роск?

Его губы едва двигались, когда он заговорил:

— Я не влюблен. У вас просто короткая память, Дип.

Глаза его отяжелели и потемнели.

— Она мне сводная сестра. Забыли?

— Вот как? Что-то не припоминаю. Но со своей стороны также прошу вас особенно не вмешиваться и помнить, что я к таким вещам равнодушен. Иначе я вас немножко прикручу. Вы уж извините. Добиваясь своего, я не остановлюсь ни перед чем.

— Как в старые дни?

— Вот именно.

Я смотрел на него, а его глаза искали у меня на правой щеке следы памятного ему шрама, теперь уже едва различимого.

— Итак, что вам известно, Роск?

— Относительно чего?

— Как был убит Беннет?

— Вы читали газеты.

— Это верно. Но вы можете изложить это поточнее и, возможно, с некоторыми предположениями.

Роск пожал плечами.

— Он открыл дверь своей квартиры, и убийца влепил ему пулю прямо в шею.

— 22-го калибра, — добавил я.

— Да, с близкого расстояния, так как осталось пороховое кольцо на шее.

Он сделал паузу и продолжил:

— 22-й… Женская игрушка. Смешно… Но только не беспокойтесь о вашем наследстве. Эллен его не убивала. В тот вечер она была на репетиции в театре. Да и вообще она…

— А где был Дикси?

— У него также алиби.

— Это утверждает печать. Беннет послал его за виски. А что вы думаете?

— Все правильно. Когда Дикси ушел, Беннет позвонил в магазин, связался с пришедшим туда Дикси и попросил захватить еще несколько бутылок рома. Обратно Дикси вернулся вместе со служащим. Вдвоем они и обнаружили убитого.

— Позвонить мог кто-либо другой вместо Беннета.

— Да, конечно. Но парень из магазина сообщил небольшую деталь: он и Беннет имели специальный код для телефонных разговоров, поэтому всякая подделка голоса Беннета была исключена.

— Следовательно, Дикси чист?

— Несомненно. Кроме того, он вообще не подходит на роль убийцы, и никаких поводов для этого у него не было и быть не могло.

— В таком случае, кто же мог ухлопать Беннета?

— Спросите у копов.

— Они слишком радуются его гибели, чтобы еще доискиваться, кто именно его убил. Кроме того, мне не нужна их информация. Я хочу сам догадаться.

— Вы должны знать, Дип, что я тоже строю догадки. Может быть, мне и удастся чем-нибудь помочь вам, но только мне обязательно нужно быть поближе к тому месту, где вас прихлопнут.

— Опять за старое. Но из-за чего?

— Из-за вашего наследства.

Глава 3

Дождь припустился снова. Обычный мелкий, нудный, заплесневелый дождь Нью-Йорка, который как-то воздействует на вас, но как именно — вы затрудняетесь определить. От него поблескивают тротуары, а улицы принимают какую-то болезненную, нездоровую окраску.

Я остановился перед зданием столетней давности, которому в последние годы пытались придать более современный вид.

Над входной дверью были две таблички: старая, нарисованная от руки, и новая, неоновая. Но гласили они одно и то же — «Клуб «Рыцарей совы»».

Беннет, подумал я, всегда был несколько сентиментальным. Устарелый девиз, но он придерживался его до конца. Сначала «рыцари» и всегда только «рыцари». Никакого отклонения, никакого прогресса. Он был владельцем причудливо-прекрасных квартир и блестящих клубов, а в этом старинном здании находилась организация «рыцарей», и именно «совиных», то есть днем спящих, а ночью действующих.

Поначалу «рыцари» собирались в подвале, спустя некоторое время завладели первым этажом, затем вторым и, наконец, заняли весь громадный старый дом.

И теперь за тщательно задрапированными плотными шторами окнами «рыцари» собирались вновь. Король был убит, и они искали нового.

Но не напрасно ли они теряли время? Новый король ведь уже здесь. У входа.

Я поднялся по ступенькам и толкнул парадную дверь. Она открылась без обычного в прошлом визга и скрежета. В те старые дни за дверью стоял широкоплечий парень, которому следовало показать особый значок.

Лестница, ведущая на второй этаж, имела все тот же вид, что и раньше. В одном месте на перилах было нечто вроде скоса, сделанного ножом парнем по имени Бенни Крепт, убитым в следующую ночь. Наверху, у поворота, перила были отполированы до блеска прикосновением бесчисленных рук в течение многих и многих лет.

Я толкнул дверь ногой, и она распахнулась также без звука. За дверью на посту стоял парень, засунув руки в карманы и наблюдая за происходящим в просторном баре.

Здесь мало что изменилось. Правда, группу парней, сидевших на упаковочных ящиках и корзинах, сейчас сменила большая компания довольно солидных мужчин с круглыми животами и немалыми лысинами, и восседали они на мягких стульях и даже в креслах.

Однако выражение их лиц было, пожалуй, таким же, как и много лет назад. Усталое, безразличное, равнодушное.

За столом, возвышавшимся на подмостках, перед микрофоном важно сидел Бени Матик. Он возмужал, раздался вширь, но оставался все тем же Бени из Бруклина, тем же проворным дельцом, пробившимся через дюжину полицейских ловушек. Его даже ни разу не смогли арестовать.

Рядом с ним расположился Дикси. На его тощем лице с обвисшими щеками застыло выражение крайнего удивления тому, что он до сего времени жив и здоров. Булавка в его галстуке по виду стоила не меньше двухсот долларов и, по-видимому, еще большей стоимостью обладало кольцо на среднем пальце его левой руки.

Я стоял у двери, пока парень на посту, внимание которого было отвлечено происходившим собранием, не заметил меня. Он повернулся ко мне и, довольно глупо улыбаясь, спросил:

— У вас есть?

У меня не было карточки, какую все они теперь имели при себе. Выждав, когда парень с особым интересом приблизился ко мне, я закатал свой рукав так, чтобы он смог увидеть старое клеймо «К. О.», выжженное на моем запястье.

Выражение его лица сразу изменилось, что случалось и раньше со всеми молодыми членами клуба. Этот еще довоенный знак был отлично всем известен.

Я прошел к заднему ряду, сел рядом с маленьким парнем и сказал:

— Хэлло, Кэт!

Пару секунд он удивленно всматривался в меня.

— О… Дип! Когда же вы…

— Как дела наверху?

— Да… Дип.

— Я задал вам вопрос.

— Мы реорганизуемся, Дип. Бени думал…

— Когда он принял на себя дело?

Кэт откашлялся и сказал:

— Сразу после того, как Беннета… А теперь… клуб большой, Дип. Вам не надо его встряхивать…

Я кивнул ему, чтобы он замолчал, и осмотрелся. Собственно, встряхивание, взвинчивание нервов шло именно от Бени из Бруклина. Он сам себя избрал королем, как именовался в клубе его руководитель, и чувствовал себя, по-видимому, уверенно.

Организация «рыцарей совы» была велика, богата и влиятельна. Награбленное добро и контрабанда непрерывным потоком стекались в ее отделы и разветвления. Организация представляла собой большую силу в избирательном округе и в качестве политического оружия нуждалась в опытном и тонком руководителе, каким и был Беннет, но каким отнюдь не мог быть Бени из Бруклина.

Вглядываясь в лица присутствующих, я не смог обнаружить признаков одобрения или, наоборот, порицания нового «короля». Как и в прошлом, на таких собраниях лица выражали в лучшем случае вежливое внимание и не более.

Когда рот Бени растянулся в улыбке, стало ясно, что собрание заканчивается. Вскоре все единодушно утвердят предложенные Бени решения и поспешат к стойкам, уставленным бутылками и бокалами.

— Теперь, — сказал Бени, — если нет больше вопросов…

Я поднялся и ногой отодвинул назад стул.

— У меня есть кое-что, Бени.

Кэт нервно кашлянул и попытался втянуть свою голову в плечи, как бы ожидая удара.

Головы присутствующих повернулись в мою сторону, глаза прищурились, всматриваясь в знакомую одним и незнакомую другим фигуру. Шепот, возникший в заднем углу, быстро прокатился по залу, подобно стремительной волне. Достигнув передних рядов, волна отхлынула назад, а Бени все молчал, прекрасно сознавая, что каждая секунда промедления ослабляет его положение. И тем не менее молчал, выжидая реакцию зала и собираясь с мыслями.

Дикси подтолкнул его, напоминая о необходимости действовать немедленно.

— Кто там такой? — наконец спросил он.

— Присмотритесь получше и узнаете.

Кто-то назвал мое имя, и снова все головы в зале повернулись в мою сторону. В зале воцарилась мертвая тишина.

Кровь прилила к лицу Бени, и его глаза забегали по залу. Он знал, что, если бы все собравшиеся решительно встали на его сторону…

— В случае, если кто-то из вас не знаком с правилами, — сказал я, — придется их напомнить. Никто и ничто не реорганизуется. Я все беру на себя.

Бени вышел из оцепенения и, обращаясь частью ко мне, частью к аудитории, сказал:

— Подождите, Дип. Вы не прибыли сюда…

— Подойдите, Бени, сюда.

Тишина стала абсолютной.

Секунду-две Бени колебался.

— Подойдите, Бени, сюда, — повторил я. — Сделайте десять больших шагов и три маленьких.

Локоть Дикси ободряюще подтолкнул Бени. Тот сделал первый большой шаг, затем второй…

Я вышел на свободное место между стеной и стульями.

Краска сбежала с лица Бени, и оно сделалось белым, как паста «Тринко». Он обладал большой физической силой, но, видимо, не возлагал на нее особых надежд.

— Сюда, Бени. Еще два маленьких шажка…

Внезапно он бросился на меня, зная, что это последний его шанс, предоставленный ему мною согласно железным правилам «рыцарей совы».

Но еще не истекла первая секунда его отчаянного броска, как он уже летел к стене с надтреснутой челюстью и с ничего не различавшими глазами.

Затем я сказал:

— Дикси.

Худощавый, хотя и гибкий и увертливый Дикси не мог рассчитывать на силу своих ударов во встрече со мной, но у него была иная особенность, к счастью, мне отлично известная.

Дикси шел ко мне согнувшись, с дьявольской ухмылкой на искаженном злобой лице, рукой делая совершенно незаметные движения в рукаве своего пиджака.

Я подпустил его к себе на достаточно близкое расстояние и, тоже несколько пригнувшись, в то или почти в то самое мгновение, когда в его рукаве сверкнул клинок, правой рукой нанес точно рассчитанный удар по суставу его руки, едва успевшей сжать рукоятку клинка. Клинок, выпав из обвисшей руки, еще не долетел до пола, как в челюсть Дикси вонзился мой левый кулак. Этого было вполне достаточно для того, чтобы он спокойно растянулся рядом с Бени из Бруклина,с трудом и с Присвистом глотая воздух.

Подобрав с пола клинок, я положил его рядом с владельцем и повернулся к лежащим спиной. По сути дела, я мало чем рисковал в этом презрительном жесте.

— Теперь вы знаете наши правила, — обратился я к притихшему собранию. — Конечно, это не демократия. Скорее, похоже на диктатуру, но таков наш порядок. Мы передаем руководство один другому тем путем, какой нам нравится. И если среди вас найдется новый, большой, пригодный для этого дела парень, то пусть он попробует взять все на себя. Никто возражать не будет. Только он должен быть действительно большим. И должен доказать это.

Я пригляделся к окружавшим меня лицам и увидел много маленьких, прищуренных свиных глазок, часть которых косилась в сторону, избегая моего взгляда часть отразила одобрение, а значительная часть выражала одновременно и удивление, и испуг.

— Некоторые вещи претерпели изменения за последние годы, — продолжал я. — Я вижу новые лица и знаю, зачем они здесь и что их связывает. Надеюсь, никто не попытается нарушить наши правила и порядки и все будут помнить, что этот вид бизнеса есть мой бизнес. Организация будет продолжать действовать, как и при Беннете, и никаких изменений не будет. Вопросы есть?

У стены поднялась рука.

— Кто это?

— Чарли Виц.

— Продолжайте, Виц.

— Как с бумагами, Дип?

— Оджи собирает все нужные бумаги. Не беспокойте его. Кроме того, мне нужен список новых членов клуба, а также точный учет всего наличного и поступающего. Если за кем-либо будут замечены неточности, тот пусть пеняет на себя. Для всего этого нужен человек.

— Роджер подойдет, — произнес сидевший неподалеку от меня человек.

— Хорошо. Я с ним переговорю.

Одно лицо, наблюдавшее все время за моими действиями без всякого выражения, вдруг начало принимать явно насмешливый оттенок. Оно принадлежало мужчине, физическая сила которого несколько скрывалась толстым слоем жира, но, тем не менее, чувствовалась в жесткой складке его рта и мрачном блеске его глаз.

Я взглянул на него и сказал:

— Советник, вы выглядите сомневающимся.

Хью Педл, хозяйничавший в старом Датском избирательном округе, не сгоняя со своего круглого лица язвительной улыбки, произнес мягким, вкрадчивым тоном:

— Мне только любопытно… мистер Дип.

— Так ли?

Я внимательно вглядывался в него, стараясь уловить изменения в выражении его лица, и сказал:

— Рядом с вами сидит мистер Копола. Он занимает руководящее положение в Сити-Холле. Вы его хорошо знаете?

— Очень хорошо, мистер Дип.

— Вы довольно тучный мужчина и часто посещаете турецкую баню. И он также. Приходилось ли вам замечать шрамы на его животе?

— Неоднократно.

— Он вам говорил, откуда они у него?

— Никогда.

Когда я улыбнулся, усмешка начала быстро сползать с его лунообразного лица.

— В таком случае спросите его, — посоветовал я.

Несколько человек вполголоса одобрили мое предложение, поняв его и сразу и открыто перейдя на мою сторону.

Оставалось еще кое-что, что следовало бы сделать сейчас же. Я наклонился над спинкой кресла, оглядел притихшее собрание и сказал:

— Кто бы ни убил Беннета, тому лучше исчезнуть. Я намерен разыскать его, и это будет концом его жизни.

Бени из Бруклина и Дикси с трудом, поддерживая друг друга, поднимались на ноги. Их головы вряд ли вполне осознавали случившееся, но, несомненно, по ассоциации они должны были припомнить неприятные для них события двадцатилетней давности, произошедшие в подвале этого здания.

Вид их был не просто печальным, но таким, что в зале раздались откровенные смешки, а затем и уничтожавшие их замечания и реплики.

Маленький Кэт смотрел на меня с тем выражением на лице, которое, вероятно, и дало ему это имя.

— Кэт, — сказал я, — пойдем.

От удовольствия он кашлянул, задыхаясь, поднялся и всем своим видом подчеркнул, что готов идти за мной куда угодно.

Остальные еще сидели в ожидании.

— Обо мне вы еще услышите, и скоро. На сегодня все закончено.

Парень на посту открыл нам дверь с почтительным поклоном, и мы двинулись вниз по лестнице.

— Итак, Кэт, вы знаете, что вы со мной?

— Везде и всюду, мистер Дип.

Кэт открыл наружную дверь, и мы вышли на улицу. Мелкие капли дождя, разносимые ветром, заставили нас поднять воротники.

Кэт закашлялся, колотя себя в грудь, а затем спросил:

— Как же со мной, мистер Дип?

— Как всегда, Кэт. Сквозь стены, через заборы, в щели — всюду, куда другой не сможет проникнуть. Глаза и уши.

— Я уже не тот Кэт, Дип.

— Заботы?

— Легкие. ТБЦ. Но не так скоро, как они покончат с вами.

— Думаете?

— Они прикончат вас, Дип. Никого они так не желают, как вас. Они стали сильными и завели свои собственные дела. Беннет давал им немного воли и не очень-то мешал. И все-таки он был убит. Хотя я и не знаю, как и кем. Но вас они не потерпят, Дип. Вы им мешаете. Что вы скажете?

— Я это чувствую, Кэт.

— Вы начали слишком крепко, Дип. Они уже отвыкли от старой тактики. Они выросли и не делают свои дела в подвалах. Так, как было раньше, никогда уже не будет. Но я с вами, Дип.

— Не боитесь умереть?

— Эх, Дип… Я, скорее, боюсь жить, чем умереть. Это убивает меня. — Он хлопнул ладонью себя по груди и улыбнулся.

Глава 4

Коп, несший патрульную службу, был еще сравнительно молод, когда я впервые с ним встретился. Теперь же из-под его фуражки выглядывала усыпанная серебром шевелюра, что означало не только приближение отставки, но и то, что за его плечами, широкими и мощными, тянулись долгие годы, давшие ему большой опыт и большие знания. Он знал все правила и, пожалуй, всех людей своего квартала. Его крупные шаги свидетельствовали о спокойной уверенности и решимости двигаться только вперед, преодолевая все преграды. Мерное покачивание его руки, держащей стэк, никогда не утрачивало свой четкий ритм.

Он остановился напротив меня и сказал:

— Я слышал, вы вернулись, Дип.

— Вы по-прежнему, мистер Саливен, узнаете все если не первым, то, во всяком случае, вторым.

— Я также слышал, что уже произошло некоторое беспокойство.

— Это не совсем так.

Его палец приподнялся и очертил сердцеобразную фигуру на моей груди, чуть левее от ее центра.

— Это весьма уязвимое место, — произнес он многозначительно, — всего лишь несколько унций свинца — и все, конец, мальчик.

— Вы говорите, мистер Саливен, как в старые времена.

— Вы тоже поступаете, Дип, как в старые времена.

Морщинки вокруг его глаз собрались, и зрачки сузились.

— До сих пор все было спокойно. Никто в нашем квартале не был убит.

— Кроме Беннета.

— Он немногого стоил. Тем более выстрела.

— Однако теперь вы рассуждаете философски, мистер Саливен. Двадцать лет назад было иначе. Тогда вы просто набросили на меня пару грязных наручников. Припоминаете?

— Память у меня неплохая. Что же, это было необходимо, хотя и не очень хорошо. Не так ли?

— Разумеется. Я знаю, какой вред может причинить парень, размахивающий тяжеленным кулаком. Но это больше не повторится.

— Не будьте так уверены, Дип.

Его глаза вновь прищурились.

— Вы теперь в большом переплете. Очень большом, насколько я понимаю. Вы можете иметь уйму хороших дней, но можете и уменьшить их до нескольких, и то отвратительных.

Я засмеялся и взглянул на танцевавший в его руке стэк.

Его лицо напряглось, слегка покраснело, и он тихо, но твердо сказал:

— Не создавайте в моем квартале никаких беспокойств, Дип. И если что-нибудь случится, будьте осторожны. Вы будете у меня под особым наблюдением.

Когда мы расстались и я пошел своей дорогой, я еще долго чувствовал на себе провожавший меня пытливый взгляд.

Единственное, что изменилось на Броганском рынке, это товары. Тротуары загромождали штабеля ящиков и корзин с разнообразными овощами и фруктами, и эти штабеля были так высоки, что загораживали окна жилых домов. Внутри же Брогана суетились те же занятые личности в сероватых передниках и соломенных шляпах.

Рядом с овощным складом находилась узенькая дверь, за которой сразу же начиналась крутая лестница, доходившая до четвертого этажа. На лестничной клетке царил непроницаемый мрак, и единственным ориентиром служили ветхие перила.

На втором этаже у одной из дверей была прикреплена металлическая пластинка с именем «Ли», а под ней виднелась кнопка звонка. Нажимать на кнопку, счел я, совершенно излишне, так как старая лестница, по которой я поднимался, так трещала и скрипела, что мои шаги наверняка были слышны во всем доме, а не только в нужной мне квартире. Я толкнул дверь и вошел в маленькую переднюю, загроможденную разнообразным хламом и большим количеством пустых бутылок, валявшихся вдоль стены.

Дверь в комнату была заперта, и я постучался. Внутри послышалось какое-то движение, но никто мне не ответил. Я постучал еще раз. На этот раз кто-то подошел к двери, откинул защелку и распахнул дверь.

Всевозможные события в моей жизни не раз приучали меня спокойно и хладнокровно встречать всяческие неожиданности, однако всего моего опыта, очевидно, было недостаточно. На некоторое время я превратился то ли в столб, то ли в чурбан с глупейшей улыбкой на лице.

На пороге стояла сумасшедше, просто безумно прекрасная девушка в очаровательном домашнем платье. Я просто физически ощутил исходившую от нее неизъяснимую привлекательную теплоту и непонятную притягательную силу. Ее глаза не смотрели на меня, а как бы ощупывали, ласкали мое лицо. И не удивительно, что на какое-то мгновение я растерялся и затем кое-как промямлил:

— Да… мне…

Ее брови приподнялись, и она удивленно взглянула на меня.

— Я разыскиваю Тэлли Ли.

Она слегка покачала головой, и ее волосы изящно рассыпались.

— Мне жаль, но она не может видеть никого.

— Почему?

— Тэлли заболела. И если вы не намерены…

— Нет, я намерен, — сказал я и прошел мимо нее в дверь, широко раскрыв ее. Она посторонилась и молча прикрыла за мной дверь.

В спальне горел единственный ночничок, бросавший слабый желтый свет на старую деревянную кровать, на которой лежала Тэлли с почти бескровным лицом и закрытыми глазами. Одеяло чуть заметно приподнималось от ее слабого дыхания.

— Что случилось?

— Снотворные капли.

— Но почему? — допытывался я.

— Что-то ее напугало.

— Но теперь ей лучше?

— Может быть…

Она нахмурилась, поджала губы и сказала:

— Теперь уходите.

— Уйду, когда мне будет все ясно.

Я повернулся к Тэлли, разглядывая ее.

— Нет, теперь, — настаивала девушка. — Иначе вам… может быть плохо.

— Мне не может быть плохо.

— Не будьте глупым. Возможно, вы не знаете, кто я?

После некоторой паузы я произнес:

— Знаю.

То ли она не слышала, то ли не обратила внимания на сказанное, потому что продолжала:

— Ленни Собел мой… мой друг. Ему не нравятся парни, подобные вам. Я могу сказать ему о вас.

Я повернулся к ней и пальцем, слегка касаясь ее подбородка, приподнял ей голову.

— В таком случае скажите ему от моего имени, что он слюнтяй. Сообщите этому слизняку, что я собственными руками оборву ему уши, если он окажется на моей дороге и попытается мне в чем бы то ни было помешать. Обязательно сообщите.

Она с негодованием оттолкнула мой палец и, выслушав меня, проговорила:

— От кого я должна это передать? Кто хочет быть убитым?

Я усмехнулся и залюбовался полными, презрительно искривленными губами и ровным рядом белоснежных зубов.

— Вы действительно не можете припомнить? — спросил я. — Когда-то мне пришлось сбить нос с лица одного артиста, спасая вас от его преследования, а в другой раз я сломал руку одному из двух бандитов Белло, который пытался затащить вас в такси, а другому…

— Дип… Дип…

Широко раскрытыми глазами она пристально разглядывала меня, пытаясь осмыслить неожиданную встречу.

— Да, Эллен, ваша память не отличается быстрым восстановлением прошлого. Совсем нет.

Она прижала руку ко рту и вновь тихо произнесла:

— Дип…

— Однако, Эллен, вы все еще можете произносить это имя достаточно мило. Это меня радует.

Очевидно, ее память понемногу вырывала из прошлого отдельные куски: улица… школа… крыша, на которой мы стояли, прислонившись к дымоходу… первый в нашей жизни поцелуй украдкой…

Затем она, несомненно, припомнила и многое другое, так как по ее лицу пробежали тени и на нем обозначились резкие, жесткие линии.

— Было бы лучше, если бы я вообще о вас не вспоминала, Дип.

— Кажется, это вообще довольно распространенное мнение, — сказал я, улыбаясь и разглядывая ее. — Вы прекрасно выглядите, Эллен, хотя и не очень изменились. Только выросли. А красавицей вы были всегда.

— Знаю.

— Разумеется. Это очевидно.

Я зло усмехнулся и добавил:

— И это обстоятельство вы уже успели использовать по отношению к этому подонку, именуемому Ленни Собел…

Ее рука поднялась и нацелилась мне в лицо, но недостаточно быстро. Я поймал ее кулачок и отвел в сторону.

— Никогда больше не пытайтесь делать это, Эллен. Никто не прикасается так ко мне без того, чтобы не получить взамен то или иное увечье. И я бы очень не хотел, чтобы это были вы. Кроме того, ни в коем случае на думайте, что я и эта падаль Ленни — люди одного уровня. И если вы действительно хотите поставить себя на уровень Ленни, то для меня это будет ужасно приятно. Понимаете? Ужасно приятно. Для вас же — не очень. Я просто изобью вас.

— Вы теряете рассудок, Дип. Вас нет. Вы исчезли. Вы забыты. Вы… вы убиты.

— Это я уже слышал. Однако я не хочу быть первым, если перенести все вами сказанное из прошлого в будущее, что будет намного верней.

Я выпустил ее руку, и она отошла, потирая побелевшее запястье.

— Вы сумасшедший грубиян, Дип, — проговорила она тихо, но с подчеркнутой ненавистью в голосе.

— Однако что же случилось с Тэлли?

— Не знаю. Она вызвала меня, и я нашла ее в состоянии легкой истерии. Я думала, что она напилась, и уговорила ее лечь в постель.

— Вызывали доктора?

— Конечно. Он был здесь все утро.

— Ничего серьезного?

— По крайней мере — физически.

— А почему она вызвала именно вас, Эллен? Ведь все ваши связи с трущобами были прерваны, когда вам исполнилось девять лет. Видеть вас сейчас здесь — это все равно, что надеть шляпку на лошадь.

— Вы негодяй, Дип.

— Это не ответ.

— Хорошо. Я вам отвечу. В моей жизни был один друг.

— Но не Тэлли.

— Не Тэлли. Ее сестра.

Она посмотрела мне в глаза и покачала головой.

— Вы ее не помните. В то время девушки не имели для вас большого значения. Она была одного возраста со мной, и мы учились с ней в одном классе. И знаете, что с ней случилось?

— Тэлли сама мне об этом сообщила. — И добавил: — Да, кажется, Беннет мог ее спасти, но не спас. Она покончила жизнь самоубийством.

— Она бросилась с крыши, и в этом виноват Беннет, а он был вашим другом. Виновен в этом ваш друг.

— Следовательно…

— Следовательно, вы негодяй, Дип.

— Нелогично.

— Представьте себе, я постараюсь быть там, где вас будут убивать, Дип.

— И что же?

— А то, что я буду бесконечно рада.

— Что ж, постараюсь разыграть эту сцену как можно интересней.

— О, это вы сможете. А я вам помогу. И со своей стороны постараюсь, чтобы вас убили так жестоко, как это только возможно.

Однако в ее глазах, смотревших на меня, я не смог прочесть свой смертный приговор. Увидев мою улыбку, она перевела взгляд на Тэлли и спросила:

— Зачем вы пришли?

— Вы не поняли бы, — сказал я.

— Попробуйте объяснить.

Я вынул из кармана чек на имя Тэлли и протянул Эллен.

— Едва ли, — сказала она, взглянув на чек, — это стоит жизни ее сестры.

— Не говорите глупостей. Это не компенсация. Это плата за информацию.

— Почему вы думаете, что она даст вам нужные сведения?

— Потому что в одном отношении она очень похожа на вас.

— Как так?

— Она также хочет видеть меня убитым. И даст все сведения, которые столкнут меня с теми, кто сможет прихлопнуть меня.

— Думаю, что и я могу кое-что сделать для этого.

— Вы намного упростите мою задачу. Решено? Вы сообщите мне все, что вам известно об убийстве Беннета.

— Ровно столько, сколько потребуется, чтобы вас убили. И если я не смогу это сделать, это сделают мои друзья.

— К ним мы сейчас и направляемся, так?

— Сейчас? Вы хотите…

— Да, да. Именно сейчас.

— Ну что ж…

Я написал короткую записку, прикрепил к ней чек и положил на подушку рядом с Тэлли.

— Посмотрим, — сказал я, — удастся ли мне все устроить. Пойдемте.

Внизу я нашел соседа Тэлли, который за двадцать долларов согласился присматривать за ней, и доктора, который за другие двадцать долларов обязался периодически навещать ее. Из телефонной будки я позвонил Оджи, и он обещал прислать к дому парня для наблюдения.

Эллен ожидала меня недалеко от телефонной будки. На ней была великолепная норковая накидка, подчеркивавшая ее гордую осанку и надменно-презрительное выражение лица, когда она смотрела на меня.

Я подозвал такси, мы уселись в него, и я назвал водителю бар.

— Что означает вся эта ваша возня с Тэлли? — спросила Эллен, искоса взглянув на меня.

— Тот, кто меня ненавидит, предельно заинтересован в том, чтобы овладеть всей информацией, которую я могу использовать.

— Использовать для чего?

— Чтобы найти убийцу Беннета.

— Весьма благородная цель.

— А вы хотите, чтобы убили меня.

— Более того, забыли. Я хочу быть там, где это случится.

— Не боитесь заболеть при виде подобной сцены?

— Возможно, но игра стоит свеч.

— Но почему?

— Да потому, что я также ненавижу. Так же сильно и глубоко, как и Тэлли.

— Вы имеете в виду сугубо конкретных лиц?

— Не только вас и Беннета. Я ненавижу все, что связано с грязью и мерзостью, все, что подчиняется только деньгам и силе. Я ненавижу политическую игру, которая подавляет хороших и честных людей ради сохранения власти жадных, себялюбивых деятелей. Вся ваша организация, все ваши клубы, все ваши друзья заняты только одним — погоней за деньгами и властью, используя при этом самые отвратительные и мерзкие способы. А в результате неизбежно страдают и гибнут хорошие люди, за счет которых, собственно, и ведется бесчестная игра.

— И тем не менее, Эллен, человек, занимающийся подобными омерзительными делами и именующийся Ленни Собел… ваш друг?

В моем голосе невольно прозвучала нотка презрения.

— Это обстоятельство вы вряд ли поймете, Дип, но все же я кое-что объясню. Видите ли, будучи его… другом, что ли, я могу оказывать хоть какое-то влияние на ход отдельных событий в том смысле, чтобы облегчить участь некоторых людей, уменьшить их страдания, сгладить отдельные эксцессы… Конечно, всего этого недостаточно, но что я могу больше?

— Любопытно, — сказал я. — Такие мысли и такое окружение… А вы не забыли одну сказочную ночь на крыше у дымохода?

— Нет. Но это ничего не меняет в моем стремлении быть там, где вас прикончат. Когда-то вы были другим, Дип. А теперь вы такой же, как и Беннет, Собел и все остальные. Таких любить нельзя, Дип.

Глава 5

Когда на Пятьдесят второй улице был пробит узкий проход, одному из владельцев бистро была предложена сумма, более чем вдвое превышавшая доходы от его заведения, за уступку последнего, и вскоре захудалое бистро было превращено новым владельцем в преуспевающий ночной бар.

Бар отличался хорошо приготовленной едой, приятной музыкой, первоклассными напитками и, соответственно, высокими ценами. Кроме того, если вы были лично знакомы с его владельцем, Ленни Собелом, то по вашему желанию вам оставляли отдельный столик.

Мы проехали мимо клуба и, по указанию Эллен, остановились у бара Собела.

Я дал водителю «на счастье» лишний доллар, взял Эллен под руку и направился к входу.

На лице моей спутницы проглядывало восхитительно насмешливое выражение, но насмешка относилась не столько ко мне, сколько к ней самой, не знавшей точно, что ей предпринять — то ли идти в бар, то ли бежать отсюда домой.

— Вы знаете, куда мы идем? — спросила она.

— Разумеется. К месту вашего боя. Возможно, вы уже успели каким-нибудь образом предупредить Собела, и он поджидает меня, чтобы осуществить вашу мечту.

— Расторопный парень. Да, вы остроумны, Дип.

— Мне об этом уже говорили.

— Да… — Ее глаза стали холодными и жесткими. — Вам действительно следовало бы бояться. Вы, очевидно, не представляете себе всей опасности…

— Вы когда-нибудь видели меня испуганным, милая? — сказал я, остановившись перед входом и держа руку на дверной, покрытой орнаментом ручке.

— В прошлом нет.

— И в будущем не придется.

— Значит, вы большой человек, — протянула она безразличным тоном.

Пару секунд я смотрел на нее и затем кивнул головой.

— Да, Эллен. Все говорили мне это и раньше. Все, кто меня знал. И так скажут и те, кто меня еще не знает.

Я открыл дверь и пропустил ее вперед.

Швейцаром здесь был солидный, безупречно одетый мужчина по имени Сташу. Его привез из Парижа в Нью-Йорк в 1949 году Галвестон, а вскоре он устроился в ночной бар Собела, привлеченный возможностью получать большие доллары. В петлице своего сюртука он носил две наградные ленточки, что напоминало о его участии в подпольном движении во Франции в последней войне.

В вестибюле находилось несколько человек. Одни брали на дом коктейли, другие, довольно подозрительной наружности, чего-то дожидались, третьи вертелись у стойки, предпочитая скромный стул мягким креслам главного зала.

Передав шляпу и дождевик гардеробщику, я повернулся к Эллен. Она держалась спокойно и невозмутимо, чувствуя на себе взгляды присутствующих.

Мы подошли к плюшевой цепочке, которую Сташу предупредительно опустил вниз, приветливо улыбаясь и подавая кому-то условный знак. Мы прошли в главный зал к указанному нам Сташу столику. Он же, вопреки заведенному порядку, лично принял от нас заказ и удалился.

Нечто подобное легкому облачку скользнуло по лицу Эллен. Она бросила на меня взгляд и неуверенно прошептала:

— Пока все идет слишком хорошо, Дип.

— Иначе и быть не может.

— Но вы здесь никогда не были, — утвердительно сказала она.

Я молча взглянул на нее, ожидая дальнейшего.

— А между тем вас здесь встретили так, как будто…

— Швейцару платят деньги за то, чтобы он хорошо знал людей. Всех.

Облачко покинуло ее лицо, и теперь я мог заметить на нем признаки нерешительности, колебания.

— Он скажет Ленни, — проговорила она.

— Вне всякого сомнения. Но для того мы и явились сюда с вами.

Все заказанное быстро и аккуратно появлялось у нас на столе, и дважды Сташу осведомлялся на ломаном английском языке, все ли в порядке, не нужно ли нам еще чего-либо, а затем отходил, расплываясь от удовольствия и счастья, узнав, что все было отлично.

В два тридцать ланч подошел к концу, музыка затихла, зал частично опустел, и, наконец, появился сам Ленни Собел.

Он стал значительно тучнее. Оплывшее жиром лицо было по-прежнему маловыразительно и еще менее привлекательно, но зато теперь он был в состоянии носить пятисотдолларовый костюм и массивный перстень с дорогим камнем.

Ленни Собел никогда не ходил быстро. Возможно, он просто не мог это делать, но, вполне вероятно, не желал этого. Он и не ходил, и не бродил. То, что он проделывал, представляло собой некий вид поступи. И эта его поступь была явно затруднительной для двух парней, неотступно следовавших за ним. Они вынуждены были то останавливаться на какой-то момент, то подбегать, то рыскать, подобно собакам-ищейкам, из стороны в сторону, то просто становиться в ряд.

Он достиг стола и улыбнулся своей жирной улыбкой сперва Эллен, затем мне.

— Хэлло, свинья, — сказал я, и, если бы не быстрый взмах руки Ленни, наверняка было бы побоище.

Но я отлично знал, что эта свинья удержит своих телохранителей в случае слишком большого риска для его собственной персоны. И моя улыбка подтвердила всем, что я в этом не сомневаюсь.

— Скажи им, Ленни, чтоб они встали здесь, впереди.

Он по-прежнему улыбался, хотя мешки у него под глазами нервно подергивались. Он приказал им встать впереди, и они послушно встали, ожидая дальнейших указаний. Если бы Ленни велел убить — они бы не задумываясь попытались сделать это. Но сейчас он приказал им стоять — и они стояли.

Один из них — узкобедрый, с широкими плечами, высокого роста. Другой, среднего роста, ничем особенным не отличался.

Я кивнул им обоим по очереди и сказал:

— Гарольд… Эл… Рад вас видеть.

Только Эл, парень среднего роста, шевельнулся, но, как и Гарольд, ничего не сказал.

— Неплохие у вас сотрудники, Ленни. Вот только разве Эл…

Рука Ленни Собела коснулась моего плеча.

— Вы знаете моих друзей?

— Почему же мне их не знать? Оба отличные парни. Только, повторяю, за Элом вам надо внимательно следить. Он имеет привычку высматривать, где лучшее местечко.

Эл пристально взглянул на меня, но промолчал.

— Это правда, Эл? — спросил Собел.

— Я работаю на вас, мистер Собел. Вы знаете, что я могу делать.

Улыбка на лице Ленни стала шире.

— Вы когда-нибудь встречали этого человека, Эл?

— Нет еще, мистер Собел. Думаю, буду рад, если вы захотите представить меня ему.

Жирные щеки Собела затряслись от смеха.

— Дип, — произнес он.

— Продолжайте, — сказал я. — Почему ради шутки не поджечь фитилек и не позволить себе ухлопать всех вас троих? Сперва вас, Ленни, затем, по очереди, этих двух субъектов. Было бы очень забавно. Поджигайте фитилек!

— Нет… Дип! — Голос Эллен прозвучал тихо, но решительно.

Оба бандита сделали движение вперед.

— Они ждут ваших распоряжений, Ленни, — продолжал я.

— Прекрати, — сказал Собел.

Оба бандита нерешительно взглянули на Собела, а Эл проговорил:

— Если вы желаете, мистер Собел…

— Прекрати, Эл, — повторил он мягко. — Вы и Гарольд подождите меня снаружи.

Он опять взмахнул рукой, и они ушли.

Собел медленно подтащил к себе стул и грузно опустился на него.

— Вам, Дип, не следовало бы слишком беззаботно обращаться с этими парнями.

— Они не такие, как другие?

— Нет, не такие.

— Скоро я это выясню и скажу вам, Ленни.

— Кажется, вы знаете их достаточно хорошо.

— Прохвостов всегда полезно знать, Ленни.

Его улыбка начала таять и казалась теперь усталой. Он взглянул на Эллен.

— Вижу, что мы вновь возвращаемся к старым временам?

— Ленни, — оборвала она его.

— Совершенно верно, милая. Когда человек слишком пылкий и порывистый, вроде нашего друга Дипа, всегда можно ожидать, что кто-либо непременно попадет в его сети.

Это звучало довольно забавно в устах такого типа, как Собел.

— Много хуже, Ленни, когда подонок играет роль ангела. Не так ли?

— Вы ищете беспокойства, Дип?

— Я ожидаю получить его от других, Ленни. Со стороны.

— Но вы для этого и вернулись сюда. Разве не так?

Я непринужденно откинулся на спинку стула, и любой в зале мог подумать, что за нашим столиком идет дружеская беседа.

— Я возвратился в Нью-Йорк вовсе не в поисках беспокойства, Ленни. Там, где я был, мне его хватало по горло.

Сделав пару глотков из стакана, я отодвинул его от себя и продолжал:

— Вы должны знать, почему я вернулся, Ленни.

— Скажите.

— Я беру на себя дело Беннета.

— Вы думаете?

От его улыбки в уголках рта появились злые складки.

— Не думаю, а уже взял, — сказал я.

Собел приподнялся, его жирные пальцы вцепились в край стола, лицо побагровело, и только узкая полоска зубов была видна, когда он прошипел:

— Вы грязная собака. Уличный бродяга, подзаборный шалопай. Вшивая подвальная крыса…

Мягко и спокойно я перебил его:

— Вы не можете, Ленни, припомнить случай, когда я избил вас?

Нечто, промелькнувшее в его глазах, говорило о том, что он действительно довольно быстро вспомнил этот случай.

— Там были люди, — продолжал я, — но я не кричал и не ругался.

После паузы, улыбнувшись, я продолжал:

— Теперь здесь тоже люди, и я не кричу и не ругаюсь.

Он, казалось, замер в своем полустоячем положении, пока я жестом не пригласил его опуститься и сесть.

Ленни глубоко вздохнул, сел и постепенно успокоился. Он выглядел даже несколько сконфуженным из-за своей несдержанности и неожиданной вспышки.

Овладев собой, он заговорил:

— Вы пришли сюда не только для того, чтобы поесть, Дип.

— Это верно. Я нанес вам визит. Я посещаю разных парней, больших и малых, вижу всяких боев, чистеньких и запачканных. Я объясняю им, как вести дело дальше и что они должны делать. Все они будут настроены мною так, как нужно для дела. Для этого я и посетил вас. Надеюсь, вы понимаете, что сказанное мною относится и к вам. Все ваши дела и операции будут контролироваться организацией и служить, в первую очередь, ее интересам.

Глаза Собела расширялись по мере того, как я говорил.

Сделав паузу, я закончил:

— Вы можете оставаться на борту нашего корабля, лишь полностью подчиняясь его порядкам. В противном случае вам придется ходить возле корабля со шляпой в руке.

Он приподнял плечи, покачал головой, что-то напряженно обдумывая, и, наконец, спросил:

— И все это вы давно надумали?

— Нет. Только после того, как был убит Беннет.

— Но… Но вы… забавляете меня, Дип.

— И не думаю.

Он энергично потряс головой.

— Нет, забавляете. Теперь организация гораздо больше, чем когда-либо в прошлом. Это не только коммерческая, но и политическая сила, которая контролирует политику не в одном нашем районе. Она заключает коммерческие сделки не только на территории Штатов. Она…

— Все это известно мне лучше, чем вам, Ленни.

— Может быть… И вы хотите взять всю эту махину на себя?

— Я уже сказал.

Ленни сложил руки на столе перед собой, наклонился вперед и спросил:

— Скажите мне, Дип, что позволяет вам думать, что вы справитесь с этим?

— А Беннету вы такой вопрос тоже задавали?

— Беннету? — повторил он. — Но Беннет был организатором.

— Разумеется.

— Он был сильный и крепкий. Он пробил себе дорогу сам, а кроме того, ему еще и везло. Он умел подбирать себе нужных людей, а ненужных запугивать так, что они за два квартала обходили и его самого, и его организацию. Он обладал грубым характером и, одновременно, каким-то детским недостатком ответственности, что делало его порой совершенно невыносимым человеком. Но несмотря на свой отвратительный характер, Беннет был большим организатором.

— Вы анализируете деятельность руководства, забывая, что ваша задача — только выполнять его указания.

— Не смейтесь, Дип, над этим.

— И не думаю. Меня интересует лишь одно обстоятельство, связанное с Беннетом, о котором, однако, вы ничего не сказали.

Его лицо потемнело.

— Какое обстоятельство?

Я кивнул Сташу, вручил ему банкноту, значительно превышающую стоимость всего нами выпитого и съеденного, поднялся и сказал:

— Пойдемте, Эллен. Наш толстый бой разнесет теперь новость по всем закоулкам и сообщит ее тем, кто ее еще не знает.

Пристально глядя в жирное лицо Собела, я продолжал:

— Скажите им прямо. Я здесь. Я все взял в свои руки. Если скажу прыгать, они должны спросить — как высоко. Если скажу плюнуть, они могут только спросить — как много. Тот, кто попытается поохотиться за моей головой, будет немедленно ликвидирован. В данный момент я займусь розыском убийцы Беннета. Это не очень трудное дело, и оно не займет много времени. Но будет действительно забавно, когда я его найду. Или ее. Мне бы очень хотелось, чтобы им оказались вы. Уже столько времени прошло, как я вас не бил, Ленни.

На этот раз воротник стал слишком тесен для побагровевшей бычьей шеи Собела.

— Я не хочу даже прикасаться к вам, Дип, и только потому, чтобы не лишать работы электрический стул. Место на нем вам обеспечено. Как только вы кого-нибудь зацепите, даже если это будет бродяга из Бовери, вы будете обречены на то, чтобы быть поджаренным на стуле. Вы мечены, Дип. От вас уже сейчас несет жареным.

— Вы утратили свой стиль разговора, Ленни. Рекомендую к следующей беседе со мной подготовиться получше. В противном случае повторятся прежние уроки.

— Уходите, — прошипел он.

— Пойдемте, Эллен? — спросил я.

Не глядя на нее, Ленни сказал:

— Она может остаться, если желает.

— О… — сказал я. — Но она не может осмелиться на это. Я могу быть убитым, и она никогда не простит себе, что не видела это собственными глазами. Пойдемте, Эллен.

— Было бы лучше, если бы вы остались, Эллен, — твердо произнес Собел.

Она покачала головой и, окинув Собела холодным взглядом, сказала:

— Мне жаль, Ленни, но он прав. Я хочу быть там, где это случится.

Она взяла свою сумочку, набросила с моей помощью поданную накидку, кивнула Собелу и двинулась со мной к выходу.

Позади нас раздался искусственный смешок Собела, полный неподдельной злобы.

Дождь начался опять, и все таксомоторы пробегали мимо с опущенными флажками. Я взял Эллен под руку, и мы быстрыми шагами направились в сторону Шестой авеню. Спустя несколько минут мы пересекли ее и, пройдя еще два квартала, подошли к Мартэну с его гостеприимно распахнутыми дверями, в которые мы и не замедлили юркнуть, стряхивая с себя дождевые капли.

Бар был пуст. За стойкой сидел лишь сам хозяин — худощавый седовласый мужчина с проницательными глазами. Он тотчас же воскликнул «хэлло», обругал моросящий дождь, повесил нашу мокрую одежду на вешалку и принес две чашки дымящегося кофе.

Я разменял у него доллар, получив несколько десятицентовиков, попросил Эллен подождать меня и направился в телефонную будку.

Презрительно сжав губы, Эллен ничего не ответила и принялась помешивать ложечкой кофе.

Три телефонных звонка не потребовали много времени. Я вернулся в бар и принялся за кофе.

— Зачем мы сюда пришли, большой человек? — с явной насмешкой спросила Эллен.

Покончив с кофе и отодвинув чашку, я поинтересовался:

— Вы когда-нибудь пекли хлеб?

Ее красивые брови удивленно приподнялись.

— Да, но очень давно.

— Припоминаете, как действуют дрожжи?

Только ее глаза были видны над чашкой, и через секунду в них мелькнуло понимание смысла моего вопроса. Ни слова не говоря, она кивнула мне и попросила заказать еще чашку кофе.

У парня, который вошел в бар, были маленькие мышиные глазки и слабая растительность над верхней губой. Помятая клинообразная шляпа, сдвинутая набок, была немного велика для него, а запачканные краской брюки распространяли запах мусорных ящиков.

— Хэлло, Педро, — сказал я и кивнул бармену, чтобы он пододвинул еще один стул к нашему столику.

— Хотите выпить? — осведомился я у Педро.

— Нет. Питье не нужно.

— Денег?

— Нет. Я ничего не хочу от вас. Мне сказали, чтобы я пришел. Я пришел. Что вам нужно?

— Садитесь.

— Я не сяду.

Я взял его за руку и заставил сесть.

— Садитесь и слушайте.

Эллен закусила губы и с нескрываемым возмущением взглянула на меня.

Я улыбнулся ей и сказал:

— Он из тех людей, которые вам по душе, Эллен. Вы любите их защищать, используя свое влияние на подонков вроде Собела.

— Продолжайте, Дип. Вы делаете великие дела с беззащитными людьми, которые заведомо честнее вас.

— Благодарю, крошка. Я продолжу. С каждым вашим словом я все более убеждаюсь в том, что вы действительно будете безмерно радоваться, когда меня убьют. И вот наш друг Педро может иметь немалое значение в развитии событий по вашей схеме. Не так ли, Педро?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Педро сложил руки, сжатые в кулаки, у себя на животе.

— Что вы собираетесь делать с ним, Дип? К чему эта беседа?

Я неопределенно пожал плечами.

— Ничего особенного, Эллен. Дело в том, что Педро собирается рассказать мне небольшую историю. Вы знаете какую-нибудь историю, Педро?

Он нервно покачал головой.

— Что же, я вам подскажу, Педро. Мне хотелось бы услышать рассказ о том, как вы нашли Беннета после того, как он был убит.

Чашка в руке Эллен задержалась на полпути к ее рту.

Рука Педро начала дрожать так, что он стал придерживать ее другой рукой. Затем он бросил быстрый взгляд на дверь, а когда я покачал головой в ответ на это, его глаза жалобно округлились. Казалось, он стремится сжаться до минимальной величины.

— Я…

— Продолжай, Педро.

— Я ничего не знаю о том, о чем вы спрашиваете… Я…

— О'кей. В таком случае мы прекратим игру. Попробуем повернуть вопрос иначе. Суньте руку в ваш левый карман и пощупайте.

Инстинктивно его рука опустилась к карману пиджака, почувствовала его содержимое, и в ту же секунду в глазах Педро блеснул страх. Он дернулся и сделал решительную попытку улизнуть.

Мне пришлось поторопиться, чтобы схватить его за руки и удержать на месте. Я держал его и наблюдал, как он трясется.

— Что с ним случилось? — удивленно спросила Эллен.

Довольно мерзко и многозначительно улыбнувшись Педро, я ответил Эллен:

— Ничего особенного. Просто я пытаюсь поставить этого парня на путь закона и порядка. Дело в том, что этот чурбан далеко не так прост, как вам кажется. Кое-где он достает таблетки опиума и кое-кому их передает, за что и получает некоторое количество денег. Порой и пакетик героина можно разыскать в его карманчиках, и многое другое. Но самое важное то, что парень до конца не испорчен. Вы сами видите, Эллен, он трясется, как осенний лист на дереве. Это значит, что он превосходно понимает, какой пакостью занимается. Это дает некоторую надежду на его исправление. Через пять-десять минут сюда придет коп, и ему будет нетрудно довершить его исправление. Я передам его копу с поличным, если, конечно, он не сможет рассказать мне хорошую историю. А если расскажет, то, пожалуй, сможет оставить у себя свои тюбики. Вот и все, Эллен.

Возмущенная Эллен отодвинулась от меня.

— Есть точное название для людей, подобных вам, — сказала она.

Я согласно кивнул головой и затем произнес!

— Итак, послушаем ваш рассказ, Педро. До прихода копа осталось не очень много времени. Но вы можете выбрать любой путь, какой вам нравится.

— А вы… вы никому…

— Не имею привычки пересказывать чужие повести. Но время идет, Педро.

— Этот… этот Беннет… Я не убивал его. Он был уже там. Понимаете?

Я кивнул головой.

— Он был уже мертв. Это вы знаете? Я его не убивал. Он имел дырку здесь… — Указательным пальцем он ткнул себя в горло, в то место, где шея соединяется с корпусом. — Я взял у него часы, — продолжал он, — но это были не очень хорошие часы. За них я получил всего два доллара. Еще взял его бумажник. В нем было только двадцать долларов. В одном из карманов нашел еще десять долларов. Вот и все, что я взял. Часы продал. Два доллара. Затем я скрылся. Убежал. Я никогда не думал, что кто-нибудь узнает об этом.

— Где бумажник?

— Бросил в одно место.

— Примерно где?

— Думаю, что знаю.

— Вы найдете его, Педро. Найдете и принесете его туда, где живете, и держите его там, пока я не приду. Вы хорошо поняли?

Он утвердительно закивал головой.

— Так, я понял. Вы знаете…

Он заколебался.

— Я знаю, где вы живете, — сказал я.

Он начал говорить еще что-то, остановился, соскользнул со стула и бесшумно, как тень, исчез.

Когда дверь за ним закрылась, Эллен, глядя в свою чашку, с недоумением проговорила:

— Беннета нашли убитым в его комнате.

— Это не первое место, где он был найден убитым. Его убили раньше и в другом месте.

— Откуда вы знаете?

Тот же вопрос почти задал мне Педро.

— Во всем мире только одно лицо могло достаточно близко подойти к Беннету в его собственной квартире для того, чтобы выстрелить в него с такого близкого расстояния.

— Кто же это?

— Я, крошка. Дело в том, что он всегда испытывал патологический страх перед возможными случайностями в своей квартире и постоянно находился настороже. Это была одна из его маленьких слабостей.

— Вы подходите к делу действительно умно, Дип. — Она быстро облизнула нижнюю губу. — Вы нащупали след, Дип?

— Не совсем еще.

— А зачем вам бумажник Беннета? И часы…

— В розысках нельзя ничем пренебрегать, Эллен. Тем более, когда следы еще не определились. Это касается всяких вещей. Вот, скажем, часы. Они имели на обратной стороне гравировку, и их этот чурбан продал Скорпу, который знал, что она означает.

— Что?

— Я купил эти часы в 32-м универмаге и выгравировал на крышке «Бену от Дипа». Это была дешевая вещь, но Беннету нравилась. Так вот. По ту сторону Амстердамской авеню есть клуб подонков «Скорпионы». Некоторые из его членов знали значение гравировки, а этот чурбан, посещавший клуб, не всегда был сдержан на язык среди приятелей. Понятно, что все это дошло и до моих ушей. И достаточно быстро.

— А как вы догадались, что находится в его карманах?

— Я не волшебник и догадаться не мог.

— Однако…

— Я просто знал. У него в кармане появилось то, что мне было нужно. И появилось за несколько минут до его прихода сюда. Вот и все.

— Но почему вы думаете, что Беннет не мог быть убит тем же Педро или его ближайшими друзьями?

— Я вам не говорил, что я этого не думаю. Но это действительно так. Педро и его друзья полностью исключаются мною. Наоборот, они дали мне некоторые, хотя и небольшие, исходные данные.

— Мне известно, что полиция после следствия твердо придерживается мнения, что Беннет убит именно в своей квартире. А копы допрашивали немало людей.

— Вы забываете свое прошлое воспитание Эллен. Мы не из высшего света, а из нашего квартала. Все эти подонки, которых допрашивали копы, никогда не дадут полиции точного указания на время и место того или иного события. Они всегда постараются сбить полицию с толку.

— Вас они тоже могут навести на ложный след.

— Могут. Но у меня есть голова. Она заставляет меня одному верить, другому нет, а сказанное третьим проверять фактами.

— Я представляю себе, — сказала она серьезно.

Подошел бармен и, вопросительно взглянув на нас, поставил на стол откупоренную бутылку «Сайлекса», Затем он направился в другой конец бара, медленно обведя зал своими умными и слишком много понимающими глазами.

Минуты через две в бар вошел солидный мужчина. Все его движения отличались спокойной решительностью и уверенностью. У порога он стряхнул дождевые капли со слегка распахнутого плаща, и в этот момент у его пояса блеснула сталь наручников и на секунду показалась лакированнаякобура. Это обстоятельство достаточно ясно говорило о том, кто он такой, если интересующийся этим вопросом не смог заранее прочесть этого на его лице.

Он не взглянул на Эллен, когда, подойдя к нашему столику, сказал ей:

— Уходите, леди.

Ни слова не говоря, она поднялась и направилась в дамскую комнату.

— Достали? — спросил я.

Его пальцы скользнули в боковой карман пиджака, извлекли оттуда сложенные листы и подали их мне.

Я развернул их. Его пальцы принялись нетерпеливо выбивать на столе дробь.

— Спокойнее, спокойнее. Отдохните, — сказал я и принялся внимательно просматривать принесенные им печатные листы, вдумываясь в каждую интересовавшую меня фразу. Закончив изучение документа, я вытащил из бумажника банкноту и вместе с документом вручил агенту. Делал я это не очень быстро, и нерешительно приближавшаяся к столу Эллен могла видеть, как неизвестный сложил бумаги и деньги и сунул их в свой карман.

Как только он удалился, Эллен, презрительно искривив губы, подошла к столу, уселась на край стула и бросила на меня разрезавший на куски взгляд.

— Подкупаете? — произнесла она тихо, но в тоне ее голоса чувствовалась неукротимая ненависть и безмерное отвращение ко всем этим мерзким порядкам и методам.

— Разумеется, дорогая. Не я выдумал коррупцию, и не мне с ней бороться. Но использовать ее порой нужно. Только так можно делать некоторые дела. Вам кое-что требуется знать. Вы можете добиться этого силой или же деньгами. Я пользуюсь и тем, и другим, но так или иначе достигаю того, что хочу.

— Всегда?

— Да, всегда. И, черт побери, никогда этого не забывайте.

— А что было на этот раз? — Уголки ее глаз лукаво прищурились.

— Не очень много. Только официальный полицейский отчет об убийстве Беннета. Что ж… Пойдем?

Мы поднялись. Бармен взглянул на деньги, оставленные мною на столике, и кивнул в знак благодарности.

Я взял Эллен под руку, и мы вышли наружу.

Мы стояли у выхода, поджидая такси, и я чувствовал на себе ее взгляд, полный недоумения и вопросов. Наконец она спросила:

— Дип…

— Так. Дальше.

— Откуда вы прибыли?

— С чего бы этот вопрос?

— Я многое не понимаю в вашем поведении, в вашем характере, в вашем образе мыслей. Вы — часть всех этих беспорядков, порчи, вздора. Вы знаете людей, жизнь, на все вопросы у вас есть ответы. Чувствуется, что вы презираете негодяев и подлецов. Но любая грязь и мерзость так же хорошо знакома с вами. Вы идете по улице, и всякий, кто видит вас, знает, что вы не такой, как все остальные, и что к вам нельзя относиться безразлично. Вас можно либо любить, либо ненавидеть. Вы и большой, и значительный, и в то же время вы, как я уже говорила вам, негодяй, как и все ваши друзья. Преступление — это ваша стихия. И все же в вас есть что-то непонятное. Как будто бы не все ваши черты и особенности характера представляют собой нечто цельное. Поэтому мне хотелось бы знать, откуда вы приехали? Вас долго здесь не было, чем вы занимались все это время?

— Меня удивляет, как могут столько вопросов уместиться в такой маленькой головке.

— Ничего смешного в этом я не вижу, Дип.

После небольшой паузы она добавила:

— Я слышала о завещании Беннета и знаю, что вы должны были прибыть сюда в течение двух недель после его смерти. Он был небезызвестным человеком, и весть о его убийстве облетела все уголки Штатов. Вероятно, не было ни одной газеты, которая не поместила бы хотя бы краткое сообщение. И несмотря на это вам потребовалось четыре дня, чтобы приехать сюда. Где же находится место, добираться из которого надо целых четыре дня? Где оно, Дип?

Вместо ответа я махнул рукой проезжающему мимо такси, и оно остановилось у самого входа в бар.

Усадив Эллен в такси и захлопнув за ней дверцу, я попросил ее присмотреть за Тэлли и остаться с ней, пока я не навещу ее.

Как только такси тронулось с места, все решила какая-то доля секунды. В этот миг я заметил необычное расширение зрачков в глазах Эллен и неподдельный ужас, мелькнувший в них.

Буквально в ту же секунду, еще не вполне сознавая значения этой вспышки в глазах Эллен, я резко дернулся в сторону и сразу почувствовал острую, режущую боль в левом плече.

Понятно, что времени для размышления и опознания противника у меня не было, и я действовал почти инстинктивно. Я даже не стал полностью поворачиваться к напавшему на меня сзади и нанес ему с довольно невыгодной для меня позиции первый ошеломляющий удар, достаточный, впрочем, чтобы заставить его зашататься и выронить из руки, занесенной для нового удара, кинжал. Второй удар, уже спокойный, я рассчитал только на то, чтобы вынудить его некоторое время поваляться в луже.

Я взглянул вслед уже отъехавшему на несколько ярдов такси и увидел прижавшийся к заднему стеклу белый овал лица Эллен с округлившимися от ужаса глазами. Я махнул ей рукой и, кивнув на свое плечо, сделал успокоительный жест.

Действительно, я отделался небольшой царапиной на плече и дыркой в плаще.

Правая рука лежавшего на мокром асфальте Эла пошевелилась, и я наступил на нее. Пальцы затрещали, и он взвыл.

Заметив за углом свободное такси, я направился к нему. Улица с накинутой на нее густой сеткой дождя была по-прежнему безлюдна. Только какая-то женщина позади меня принялась истошно вопить и звать полицию, да из дверей бара на секунду показалось и тут же исчезло лицо бармена. Его это не касалось. Он ничего не видел и ничего не слышал.

Глава 6

Дом, в котором жил и был убит Беннет, принадлежал теперь мне. Условно. Этот дом — далеко не самый лучший из тех, которыми владел Беннет, но сентиментальные чувства прочно привязывали его к этому кварталу. Дом был старый, запущенный, но Беннет отличался странной нелюбовью ко всякого рода переделкам, реконструкциям, моделированию по новым образцам. Это касалось не только внешнего вида, но и интерьера. Последний явно носил па себе печать Парк-авеню.

Поджидая Оджи, я с любопытством присматривался к знакомому мне кварталу, который породил и меня, и Беннета, и многих других, подобных нам, и удивлялся, почему ничего здесь, по сути дела, не изменилось. Те же самые запахи, те же звуки, та же самая легкая суета на улицах.

По диагонали через улицу находился дом, в котором я родился и провел детство и отрочество. Какой-то старик, сгорбившись, возился у входной двери с парой бутылок в руках. Я подумал, что совсем не исключено, что это мог быть и мой дедушка.

Взглянув вверх, я сразу заметил нишу у самой крыши дома Беннета, нишу, которая образовалась в бурные дни нашей молодости. Оттуда мы вынимали кирпичи, чтобы защитить дом от враждебной нам бандитской группы, пришедшей с Колумбус-авеню. Почти автоматически я взглянул на место под уличным фонарем, где двое из тех бандитов, сраженные нашими кирпичами, попадали и окрасили своею кровью тротуар. Припомнились мне и полицейские машины, и карета «скорой помощи», и наше дикое, стремительное бегство по крышам. Это была особенная ночь, так как впервые в нас стреляли, и мы стали «большими» парнями в нашем квартале. И как раз после этого Джордж Элькурсио, позже перебравшийся в Чикаго, навестил нас и сделал нам дружеский намек на возможность нашего участия в некоторых делах. Получив от нас полное согласие и присмотревшись к нам поближе, он спустя неделю познакомил нас с некоторыми делами Синдиката и его секретными операциями, связанными с контрабандой и наркотиками. С того дня и началась наша с Беннетом карьера.

Оджи не решился прервать эти мои коротенькие воспоминания. Он просто терпеливо ждал моего обращения к нему. Когда я заметил его и повернулся, он протянул мне связку ключей в сумке.

— Мистер Бэттен весьма неохотно позволил мне взять их для вас, мистер Дип.

— Вы разговаривали с ним?

Он слабо улыбнулся.

— Да, я говорил с ним. Боюсь, вы довольно круто с ним обошлись.

— Худшее еще может быть впереди, Оджи.

Мы двинулись по тротуару к дому, отлично сознавая, что мы были далеки от того, чтобы быть невидимыми и незамеченными. В этом квартале всегда что-нибудь случалось, и улица представляла собой некую открытую обширную сцену, где действие происходило и днем и ночью и где всегда имелось то или иное количество зрителей. На этой сцене развертывалась бесконечная житейская драма, и ее потрясающий реализм всегда приковывал к себе сотни любопытных глаз. Эта драма была до предела насыщена выстрелами в упор, в затылок, ударами сверкающих стилетов, ночными воплями, стенаниями, проклятиями. И сотни зрителей пристально наблюдали эту драму, боясь пропустить ту или иную деталь, а некоторые подходили к актерам так близко, что казалось, они смешиваются с ними и сами становятся действующими лицами. Зрителям была известна трагедия Беннета, разыгравшаяся где-то здесь, в районе его дома, и глаза видимых и невидимых зрителей мы чувствовали и на себе, когда поднимались на крыльцо перед входными дверьми.

— До вчерашнего дня они держали здесь полицейскую охрану, — сказал Оджи. — Одного снаружи, а другого внутри.

— Целых два копа. Ни к чему, думаю.

Он согласился со мной кивком головы.

Открыв дверь, я вошел в вестибюль и включил свет. Внутренний вид и обстановка явились для меня неожиданным сюрпризом. Здесь и в помине не осталось обычной в прошлом квартирной грязи. Общее впечатление было таково, как если бы я внезапно переместился с далеких окраин города и его трущоб в превосходный, хотя и старинный особняк с тенистым садом вокруг и с тихой речкой, протекающей мимо.

Холл отличался идеальной чистотой. Стены и потолок совсем недавно побелены, а добавка современных составов смягчала белизну и придавала легкий каштановый цвет.

Лестница, бывшая в правом от входа углу, исчезла. Вместо нее установлен самообслуживающийся подъемник. Придумано было довольно хитро. Этот небольшой подъемник, или лифт, напоминал устройства в некоторых современных домах, преимущественно деревянных, и в провинции, куда вы поднимали вслед за собой лестницу.

Оджи шел впереди и распахивал передо мной двери помещений первого этажа. Здесь также чувствовалась рука опытного современного декоратора. Комнаты комфортабельны, изящно обставлены, кругом чистота и порядок. Однако интерьер явно не отвечал вкусам Беннета, и если бы он намеревался здесь жить, то все выглядело бы иначе. Очевидно, весь первый этаж предназначался для встреч, совещаний и для приема различных лиц. Часть помещений была отведена для прислуги, кухни, холодильника, ванной и прочее.

— Ясно, — сказал я. — Беннет здесь не жил.

— Совершенно верно, — подтвердил Оджи. — Эти три комнаты использовались для всякого рода приемов и деловых встреч.

— А это для прислуги? — Я указал на две небольшие задние комнатки, примыкавшие к кухне.

— Да, он постоянно держал в доме бармена и горничную. Но незадолго до того, как это… случилось, он отпустил их домой.

Прежде чем я успел задать ему вопрос, Оджи отрицательно покачал головой и сказал:

— Нет, нет. Они ничего не смогли бы вам сказать. Они брат и сестра и с детства глухонемые. Абсолютно. Это была одна из мер предосторожности Беннета.

— Умно. Я даже не представлял, что он был до такой степени предусмотрителен и осторожен. Видимо, в чем-то я даже недооценивал его.

— Многие совершили ту же ошибку, потому они и оказались потерянными для Беннета.

— В самом деле? — Я повернулся к нему и насмешливо улыбнулся. — Как же это получилось, что вы не смогли сработаться с Беннетом?

Этот вопрос не смутил Оджи.

— Пока мистер Беннет пробивал себе дорогу вверх, все обстояло как нельзя лучше. Но когда он достиг вершины, выяснилось, что он не может удержать в своих руках все дело и всех людей, не может продолжать операции так, как это нужно теперь.

— И все-таки он их продолжал.

— Да. И только потому, что он был не просто умным, но и удачливым.

— Но как Бэттен ужился с Беннетом?

— Мистер Бэттен хитер и проницателен, и он не лез в гущу, в поток операций, а оставался чуть сбоку, на краю водоворота, будучи всегда готовым в случае чего отойти в сторону и умыть руки.

— Сказано верно. И несмотря на это вы, Оджи…

— Видите ли, мистер Дип, в последние годы мистер Бэттен с его конторой был лучшей для меня возможностью.

— Полагаю, до тех пор, пока я не вернулся сюда?

— Точно.

— Теперь давайте поговорим напрямик, Оджи.

Он отлично понял, что я имею в виду, и улыбнулся, заложил руки за спину и, слегка покачиваясь, сказал:

— У меня нет сомнений, что вам удастся ликвидировать все права Бэттена на наследство Бена, что вы, в конце концов, отстраните Бэттена от всех дел и возьмете все в свои руки. И я также не сомневаюсь в том, что вы сможете занять так называемый «трон короля» в клубе «Рыцарей совы». Важнейший шаг в этом направлении вы уже сделали. Однако для закрепления за собой этого «трона» и для вступления во владение всей собственностью Беннета вам необходимо выполнить одно условие.

— Мне оно известно. Условие будет выполнено.

— И даже в этом я не сомневаюсь, мистер Дип.

— В таком случае?..

— Когда вы разыщете убийцу Беннета, вы долго не проживете. Вы будете также убиты. Так или иначе.

— Вы полагаете, что сможете меня устранить?

— Категорически нет. Я лишь думаю о неизбежных результатах действий Синдиката и, может быть, клуба «Рыцарей совы».

— Хорошо. Допустим, все будет так, как вы предполагаете, и я буду убит. Что тогда?

— Тогда? Тогда я все возьму в свои руки. После вас не останется никого, кто мог бы это сделать. Я буду единственным человеком, который в совершенстве знает все операции, все их детали.

— И контрагентов, и агентов, и суммы, и счета, и авансы, и долги?

— Все дело в том, что Беннет не успел, да и не мог оставить кому-либо этот свой пакет управления. Бумаги разыскивались в эти дни всеми, но ничего похожего не найдено.

— Кто владеет бумагами, тот и держит в руках всю организацию, — заметил я.

— И основательно. Это известно, но неизвестно, где они и что с ними.

— Как же вы думаете обойтись без них? Ведь все было сосредоточено в одной папке и в голове Беннета. А вы, Оджи, не обладаете ни тем, ни другим.

— Полагаю, что с некоторым трудом и со временем мне помимо вас удастся восстановить связи организации и всю картину в целом и тем самым предотвратить ее развал. Даже если не будет обнаружена папка Беннета.

— К ней, к этой папке, никто не имел доступа? — спросил я.

— Насколько мне известно, а мне, кажется, все известно, — абсолютно никто, кроме самого Беннета. Там были документы, счета, расписки, места, пункты, списки и так далее. Понятно, восстановить все это будет чрезвычайно трудно. Но… со временем… в общих чертах…

Слушая откровенные, циничные соображения Оджи, я припоминал значительный его взлет на жизненном пути. Когда-то неразлучными его спутниками были сточные трубы и мусорные ящики, а теперь он намеревался встать во главе одной из мощных гангстерских организаций.

— Предположим, — сказал я, — я останусь в живых и буду держать организацию в своих руках. Что в этом случае?

Он широко улыбнулся.

— Я ничего не потеряю. Я буду достаточно близок к вершине, а мишенью будете вы.

— Вы все неплохо обдумали, Оджи.

— Это верно.

— А вот что касается папки Беннета, то ваше упоминание о значении всех этих документов укрепило мое убеждение в том, что убийство Беннета было задумано не Синдикатом, он к этому своих рук не приложил.

— Кто может знать это, Дип? Всякое бывает.

— Но у вас своих соображений относительно убийства Бена нет?

— Догадок я строил много, но все они оказывались или неверными при ближайшем знакомстве с делом, или просто неправдоподобными.

— При случае поделитесь со мной вашими догадками, Оджи. Бывает, что выслушивание неверной версий наводит на верный путь. А пока что вы, Оджи, являетесь моим боем, а поэтому покажите мне оставшиеся помещения.

Использовав подъемник, мы оказались на втором этаже дома. Через просторную переднюю прошли в биллиардную, затем в хорошо оборудованную буфетную и загроможденную ненужной мебелью библиотеку.

Полиция, видимо, вовсе не затрудняла себя сокрытием следов своего пребывания здесь. Все было сдвинуто, осмотрено, ощупано, перевернуто. Ничего не было упущено, и на всем остались следы дотошных полицейских рук. Даже тяжелый биллиардный стол передвигали в поисках в его ножках тайников.

Беннет жил на третьем этаже, куда мы и поднялись, осмотрев второй. Только здесь на всем лежала печать его индивидуальности и полностью доминировали его вкусы и привычки. Кричаще-яркого цвета плюшевая обивка мебели, безвкусная, бросающаяся в глаза окраска дверей, оконных переплетов — все было в духе Беннета. В этом же духе были всевозможные предметы, заполняющие комнату, — имитирующие слоновую кость подставки для ламп с эротическими мотивами, фривольные фотографии с автографами в соответствующем оформлении, развешанные по стенам, экстравагантные пуховички и даже буфет красного дерева, поблескивающий по углам хромированными металлическими соединениями. Телевизор и магнитофон были завалены окурками сигар и сигарет, оставившими жженые следы на их крышках. Внимательно разглядывая наполнявшие комнаты Беннета вещи, я почувствовал, как мною овладевают воспоминания о давно минувших днях, и в этих воспоминаниях на первый план выдвигался живой образ моего друга.

Я встряхнул плечами, пытаясь отогнать от себя воспоминания, и подошел к бювару. Рядом с ним, на блестящей поверхности пола, мелом было обведено очертание тела.

— Выходит, — сказал я, — полиция нашла его здесь.

— Да, — подтвердил Оджи, — он был убит здесь.

— Не здесь, — возразил я. — Они только нашли его здесь.

Он удивленно поднял брови, затем взглядом показал мне на темные коричневые пятна на ковре у бювара и потускневшие кровавые отпечатки у двери на стене.

— Я читал полицейский отчет о расследовании этого дела, — сообщил я Оджи.

— И что же? — заинтересовался он.

— Они пришли к выводу, что его убили здесь. Они думают, что, будучи смертельно ранен, он еще некоторое время бился в агонии, и этим объясняют кровавые следы на ковре и на стене. По их мнению, во всем виноват гость, пока никому неизвестный.

Оджи нахмурился и, немного помолчав, сказал:

— Он был убит в упор. Но ведь здесь никто не мог так близко подойти к нему. Кроме того, никаких деловых встреч или переговоров здесь никогда не было. Никакие так называемые гости сюда не заходили. Исключение составляла прислуга, ну и, может быть, знакомые женщины.

— Женщины?

— Да, это могло быть.

— Но вы также здесь были, Оджи? Для вас не ново это помещение.

— Да, я был здесь два раза, когда Беннет болел и нуждался в срочном юридическом оформлении некоторых дел. Я просто тогда был посредником между ним и Бэттеном. Оба раза револьвер лежал у него под рукой.

— Беннет был убит в переулке недалеко от этого дома, — сказал я и посвятил Оджи в некоторые детали, не объясняя только, кто был Педро. Рассказывая, я наблюдал за ним, однако ничего особенного в выражении лица Оджи не заметил.

— Оджи…

— Да.

— Почему они желали его смерти?

— Они…

— Некто, Оджи, — прервал я его, — а почему? Почему Беннет погиб?

— Он был довольно большой, мистер Дип.

— Да, он был большим деятелем. Это известно всем.

— А большой парень всегда имеет врагов и, следовательно, всегда становится мишенью.

— Но почему, Оджи?

— В этом случае я могу только догадываться.

— Попробуйте.

Он вновь заложил руки за спину и принялся слегка раскачиваться.

— В Синдикате шли разговоры…

— Беннет был в нем…

— Разговоры происходили за его спиной.

— И какого характера?

— Говорили, что Беннет был боязливым парнем. Синдикат склонялся к тому, что… невозможно иметь дело с боязливыми людьми.

— Да, догадка ваша любопытна, но она не попадает в цель.

Он вновь качнулся на носках своих ботинок и, глядя перед собой в пустое пространство, сказал:

— Я сообщаю вам сугубо личное мнение. Мистер Беннет был одним из тех, кто вместо того, чтобы управлять упряжкой легким прикосновением к вожжам, дергает и рвет поводья, заставляя упряжку-команду мчаться туда, куда ему хочется.

Он взглянул на меня и добавил:

— Но это, разумеется, только мое личное мнение.

— Само собой. Но в этом вашем предположении неверен исходный пункт. И если вы его еще не знаете, то уже начинаете хотя бы чувствовать фальшь.

— Что вы имеете в виду?

— То же, что я уже вам сказал. Это убийство организовал не Синдикат. Их методы никогда не меняются. Немыслимо даже предположить, чтобы они снабдили убийцу дамским револьвером 22-го калибра и посоветовали ему выстрелить в шею, да еще с расстояния в два фута. Это чистейшая фантазия, Оджи. Не говоря уже о многом другом. Зачем, скажем, синдикатскому убийце понадобилось бы перетаскивать убитого с одного места на другое? Абсурд. Я могу согласиться с вами в том, что Синдикат желал избавиться от Беннета, замышляя кое-что против него, но не он осуществил это убийство. Убийство не профессиональное. Вы знаете, сколько профессиональных убийств все еще не раскрыто?

— Некоторые мне известны.

— А вот это не принадлежит к их числу. Оно чисто кустарное, индивидуальное, судя по тому, что мне пока известно.

— Может быть, — сказал Оджи, пожав плечами.

— Кое-что из этих несуразностей, — продолжал я размышлять вслух, — могло быть попыткой замести следы, спутать их… Нет, не похоже…

— Все же сделано так, что разобраться не очень-то легко.

— Верно, но действовать они могли бы значительно умнее. Они или он…

— Или она?

— Сомневаюсь. Пока почти исключаю. Неправдоподобно.

— Полиция тоже в тупике.

— У нас, однако, преимущество перед ними, Оджи. Копы вообще не знают, что Беннет был убит не здесь и что его втащили сюда уже мертвым.

— Со временем они смогут докопаться и до этого, если ваше предположение справедливо и этот парень с часами не врет.

— Нет. Я ему верю. Но кто? Кто так желал его смерти, Оджи?

Оджи улыбнулся.

— Думаю, что многие, мистер Дип. Его дела не носили благотворительный характер.

— Но кто-то должен был особенно его ненавидеть.

— И это могло быть, — согласился Оджи и, подумав, добавил:

— Вообще-то никто еще из руководства клубом и Синдикатом не пользовался особой симпатией и расположением. Характер организации…

— Знаю, — кивнул я ему. — Поглядим-ка еще немного.

Я прошел в спальню, затем в ванную и в другие помещения. Всюду остались следы поисков. Основательных. Полиция перетрясла буквально все находившееся в доме и, тем не менее, присмотревшись внимательно, можно было заметить, что после полиции кто-то еще занимался розысками. Я подозвал Оджи и указал на царапины на полу, где кто-то сдвигал с места рефрижератор.

— Что вы об этом думаете, Оджи?

— Копы этого не делали.

— Но что могло находиться под рефрижератором или за ним?

Оджи пожал плечами, нахмурился и сказал:

— Десять-пятнадцать пакетиков героина, дюжина тюбиков опиума, к примеру. Не более. Но мистер Беннет никогда не держал здесь подобных вещей.

— Но есть и две другие возможности.

— А именно?

— Драгоценные камни, скажем, или просто наличные деньги.

Он нахмурился и вновь отрицательно покачал головой.

— Драгоценные камни исключаются. Он никогда с ними не имел дела. То же относится и к наличным. Мы располагаем всеми счетами и отчетами мистера Беннета. Он сообщал нам о всех сделках, изъятиях и вкладах и, вне всяких сомнений, был всегда абсолютно точен. Он ежегодно вкладывал большие суммы, но был совершенно чист в коммерческих делах. Нет, здесь не могли быть наличные. В рамках статутных ограничений он был чист.

— Документы?

— И это маловероятно. Его папка была слишком драгоценной, чтобы прятать ее в таком сомнительном месте. Впрочем… искать ее могли и здесь.

Некоторое время мы молча бродили по жилым комнатам.

— Но почему это место кажется мне таким знакомым, Оджи? — нарушил я молчание. — Что-то здесь есть такое, отчего кажется, будто я его покинул только вчера.

— Разве вы не можете вспомнить старое?

— Пробую… И кажется, начинаю понимать. Это же плюш! Яркие цвета! Коричневый тон! Все как в старом клубе, в подвале. Да, да! Сделать эти ткани устаревшими и изношенными, нанести сюда побольше грязи — и будет точная копия старого подвального клуба «Рыцарей совы». И еще расставить здесь свечи вместо электроламп.

— В этом-то все и дело, мистер Дип.

— Что-то я рассентиментальничался, Оджи.

— Нет, это естественно и часто бывает необходимо, — серьезно сказал Оджи.

В искренности его тона нельзя было сомневаться. Оджи прошел большой путь и хорошо знал свое место. Он был умный и крепкий человек, но не относился к числу тех, кто не останавливается перед убийством для достижения своих целей. Это обстоятельство всегда держало его на шаг-два позади лидеров гангстерских групп. Последние мои с ним встречи не поколебали, а, наоборот, укрепили мое мнение о нем.

— Я остановлюсь здесь, Оджи. Позаботьтесь о том, чтобы все было в порядке. Телефон, буфет. Пришлите кого-нибудь подмести и почистить.

— Об этом я уже позаботился, мистер Дип.

Прежде чем я успел ответить ему, задребезжал телефон. Я поднял трубку.

— Да? — сказал я.

На другом конце провода раздался взволнованный, проглатывавший слова голос Кэта:

— Дип? Хорошо. Так вот. Я выследил двух парней, которых я знаю еще по Филли. Лео Джеймс и Мори Ривс. Они нанимаются и обходятся очень дорого. И если они сюда прибыли, то… понимаете?

— Так. Дальше.

— Они остановились в «Вестгемптоне» под именами Чарли и Джордж Вагнеры, и, когда они отправились в свои комнаты, я сунул немного баксов куколке на коммутаторе. И сидел и ждал. Недолго. Один из них вызвал окружную, и телефонистка соединила его с номером, который я записал, но не ручаюсь, что точно. Парень, который отозвался на его вызов, не сказал ничего особенного, а только сообщил, что вы, Дип, находитесь сейчас в доме Беннета.

— Голос этого парня узнали?

— Нет, не мог. Очень жаль. Но они начали охоту за вами. Я их знаю. У них очень большой опыт, Дип, у этих двоих. И тренировка.

— Ничего, Кэт. У меня не меньшая.

Несколько секунд он молчал, что-то обдумывая.

— Не должен ли я приклеиться к ним, Дип? Выслежу все их шаги. А если желаете — могу им кое-что устроить, что приведет их в состояние собачьего бешенства, и на время они нас забудут.

— Нет, оставьте их пока в покое, Кэт. Они сейчас не будут слишком торопиться. Сперва они обеспечат себя комфортными условиями, а уже затем начнут присматриваться ко мне, набивая себе цену.

— Большой риск, Дип. А что мне делать?

— Отправляйтесь ко мне и отдохните. Поговорим немного позже.

Он тихо свистнул и повесил трубку.

Я предложил Оджи вызвать пару надежных парней из нашей старой когорты и подготовить их на случай неожиданных событий, а самому отправиться домой.

Минуту поразмыслив, Оджи сделал телефонные вызовы, взял свою шляпу и, махнув мне на прощание рукой, ушел. Из окна я видел, как он сел в свою машину и вскоре исчез вдали.

Я уселся на полу на мягком ковре у зуммера, связанного с наружной дверью, закурил и стал поджидать Кэта.

Минут через десять раздался тихий сигнал зуммера. Я включил механизм автоматического открывания наружной двери и вскоре услышал гул поднимавшегося лифта.

На резкий и короткий стук в дверь я крикнул «да» и затем обернулся.

Но это был не Кэт. На пороге стоял Советник Хью Педл со своими друзьями, двумя парнями, хорошо выдрессированными и формально считавшимися «советчиками» Педла.

Прежде чем подняться с пола, я кивнул им на стулья и сказал:

— Присаживайтесь, друзья, прошу вас. Вы должны извинить меня за несоблюдение мною формальностей. Я ведь никого не ждал.

Хью Педл насмешливо взглянул на меня.

— Это будет очень короткий визит, Дип.

— Ах так!

Я чувствовал, как довольно мерзкая улыбка растянула мой рот.

— Как же вы нашли меня?

— Вы оставляете заметные следы, Дип. И живете достаточно открыто, чтобы вас можно было найти. Но не думайте, что вы умны.

— Вы пришли только для того, чтобы сообщить мне это?

— Нет, не только.

— Так?

— Сколько времени вам нужно, чтобы покинуть город?

Я медленно откинулся назад, опираясь на руку, и внимательно взглянул на потолок.

— Оставаясь здесь, — сказал я, — я соберу около миллиона.

— Только в том случае, если вы выполните условия завещания Беннета.

— Так, а ваше предложение предполагает распродажу?

— Совсем нет. Оставьте Бэттену все, что здесь есть. Дома, постройки и прочее. Содержать все это и управлять этим ничего, кроме головной боли, не принесет вам. Вы получите денежное возмещение и уедете.

— Уеду… куда?

— Туда, откуда вы прибыли. Главное, чтобы вы побыстрее уехали.

— И кто же автор этого интересного предложения?

— Это совсем не важно. Вам предлагают хорошие условия и деньги. Деньги могут быть положены на ваше имя в банк и могут быть вручены вам наличными — любой вариант, который вы предпочитаете. После этого — никаких дел с материалом. Ясно?

— С пакетиками и тюбиками?

— Да. У вас только деньги.

— Это действительно милое предложение, Хьюги.

— Итак?

— Мне больше нравится здесь.

Меньший из двух телохранителей Педла печально улыбнулся, как если бы ему стало жаль меня. Его рот совсем не двигался, когда он проговорил:

— Если желаете, мистер Педл, мы немножко поиграем с этой птичкой. Сделать его рассудительным будет не очень трудно.

— Скажите ему, Хьюги, — поддержал я бандита.

Лицо Советника стало красным, и его бычья шея напряглась. Он сделал нетерпеливое движение рукой и вновь повернулся ко мне.

— Предложение вам ясно, Дип, могу только добавить, что вы не располагаете большим количеством времени для его обдумывания.

— Да, но вы забываете, что все это мне может очень не понравиться, Хьюги-бой.

Бешенство полыхнуло в глазах Педла, и даже шея его покраснела. Но прежде чем вспышка ярости могла вынудить его подать знак своим подонкам, я взглянул на последних и сказал:

— Любому из вас, кто шевельнется, я всажу пулю между рогами.

Нервный тик дернул рот высокого бандита, казалось, что он хочет сдержать улыбку на своих вздрагивающих губах. Его глаза уставились на мои руки, лежащие на поясе, и было видно, что он пытался сообразить, сколько времени мне потребуется, чтобы выхватить револьвер из плечевой кобуры.

— Стоп, Моэ, — сказал Педл, тяжело дыша. — У него револьвер за поясом.

Физиономия высокого бандита посерела, но меньший наигранно ухмыльнулся и бодро произнес:

— С пола он сможет только слегка ранить. А что будет, если попробовать?

— Вы оба подохнете, — произнес позади него мягкий и спокойный голос Кэта.

Оба подонка мгновенно обернулись и увидели направленный на них ствол крупнокалиберного револьвера.

Хью Педл встал, кивнул своим подручным, и все трое молча двинулись к выходу.

Подойдя к окну, мы с Кэтом могли наблюдать их отъезд на машине Педла.

Кэт поставил револьвер на предохранитель, сунул его в плечевую кобуру и неопределенно протянул:

— Да…

— Кто вас предупредил, Кэт?

— Я увидел машину у входа и заметил наблюдавшего за домом парня. Решил, что, может быть, и не все в порядке.

— А как же вы влетели в дом? Дверь-то была заперта.

— Вы забыли старого Кэта, мистер Дип. Если в доме есть окно или какая-нибудь другая дыра, то…

— Ясно, ясно.

— А вам осторожность совсем не помешала бы, Дип. Я кое-куда звонил, и мне подтвердили, что кроме тех двоих прибудут еще трое, а может быть, и больше. Все они имеют одну цель.

— Мою голову?

— Не смейтесь. Парни опытные.

— Я делаюсь дорогим.

— И вы даже не представляете себе, насколько дорогим. Кто-то за вашу голову готов уплатить большую цену.

— Кто же, как не синдикатчики, Кэт?

— Это верно. Но и среди них…

— Посмотрим, посмотрим, Кэт. А пока — выпьем! Оджи утверждал, что все здесь в полном порядке, и буфет тоже. Поглядим сами.

Кэт кивнул головой и через минуту принес из буфета пару бутылок и бокалы. Первый большой глоток заставил его сильно закашляться, но затем он окреп и вытер глаза.

— Видимо, вы хорошо ориентируетесь в этом доме, Кэт?

— Конечно. Бен часто использовал меня в качестве почтальона. Он никогда не звонил по телефону, если нужно было передать распоряжение. А почему вы спрашиваете?

— Просто так, Кэт.

Кэт отпил с полбокала, помолчал и затем сказал:

— Предположим, что те парни начали бы действовать, а я не пришел бы, Дип?

— И тот, и другой получили бы по одной пуле между рогами.

— Вы думаете?

— Они не были бы первыми, кто это уже испробовал, — ответил я мягко.

Глава 7

В семь пятнадцать пришел Кэт и разбудил меня. Он зажег окурок, несколько раз затянулся и принялся неистово кашлять, стоя посреди комнаты. Он попытался еще разок затянуться, но от этого ему лучше не стало, и он раздавил окурок в пепельнице.

— Вы больны, Кэт?

Его костлявые плечи поднялись и неопределенно изогнулись.

— Нет, Дип. Я уже умер. И умер давно.

— Выбросьте это из головы. И подлечитесь.

Он поджал губы и прищурился.

— Нет, мое время истекло. Это стало ясно еще два месяца назад.

— Никаких шансов на лечение?

Кэт покачал головой.

— Может быть, еще в прошлом году, но теперь нет. Да и зачем?

Он усмехнулся, вновь закашлялся, держа носовой платок у рта, и продолжал:

— Мир не стоит того, чтоб жалеть о нем и цепляться за него. Каждый живущий в нем жаждет денег и пытается убить того, кто их имеет. Счастливые умирают своевременно, а остальные потеют и мучаются до тех пор, пока что-нибудь или кто-нибудь не прикончит их. Возможно, я один из счастливых.

Я сел на кровати, потянулся, спустил ноги на пол и, взглянув на Кэта, заметил:

— Итак, фаталиста Кэта уже нет в живых. Передо мной только дух его. Жаль.

Он рассмеялся, и это вызвало у него новый приступ кашля. Затем он сказал:

— Знаете, Дип… Мне самому кажется удивительным то, что я снова принимаю участие в забаве… Как в старые дни. Помните?

— Старое я помню, но не знаю, будет ли наше дело и на этот раз забавой, Кэт. Да и в старые-то дни не все было забавой.

Он вздохнул и задумчиво проговорил:

— Верно, Дип. Бывало и холодно, и голодно. Бывало, и с шишками на лбу возвращались домой…

— А помните наш последний бой у клуба на Девятой авеню?

— Это когда та банда хотела затащить в подвал Эллен и Тэлли Ли? Еще бы не помнить! Я до сих пор не понимаю, как нам удалось тогда остаться в живых. Вы с Беннетом были словно вырвавшиеся из ада черти. А бандитов было, кажется, двенадцать…

— Нет, всего одиннадцать. А потом появилась машина копов. Копы разбили мне тогда нос.

— Ну и что же? Зато вы отняли у них револьвер. Одно другого стоит. Револьвер тот еще у вас?

Я кивнул ему на свои брюки, висевшие на крючке. Револьвер 38-го калибра заметно оттягивал вниз поясной ремень.

— Да, неплохая память о том сражении, — заметил Кэт. — Мне тогда тоже досталось. Еле-еле домой доплелся. И то благодаря Беннету.

Я принялся одеваться.

— Кэт, — сказал я, — дозвонитесь до Оджи и пригласите его сейчас сюда. Пусть захватит с собой все, что есть по организации.

— Сейчас сделаю.

Кэт направился к телефону, но, обернувшись, сказал:

— Пожалуй, вы правы, Дип. Не так уж и много забав было в те дни.

— В те дни, Кэт, мы были еще подростками. А вот теперь у нас действительно будет забава. И надо подготовиться к этому.

Папка, которую вытащил из своего портфеля Оджи, была тонкой, но довольно содержательной. На схему города были нанесены известные и предполагаемые передаточные и связные пункты, секции и подсекции. Точное их расположение предстояло еще уточнить в случае, если не найдется пакет управления Беннета, нуждались в уточнении списки, имена и местожительство многочисленных агентов организации. Однако даже такая, примерно начертанная схема свидетельствовала о значительных масштабах и весьма широкой сфере деятельности контрабандно-наркотической организации Беннета, действовавшей под контролем Синдиката, штаб которого находился в Джерси, то есть почти в самом центре города.

Пока Оджи с Кэтом знакомились с содержимым бутылок, расставленных Кэтом на столе, я внимательно просматривал собранные Оджи документы и наброски, кое-что выписывая из них, кое-что конспектируя для себя. Всего этого было мало для того, чтобы представить себе во всех деталях «империю» Беннета, но вполне достаточно для первоначальных шагов.

Закончив свою работу, я сложил листы в папку и отдал ее Оджи.

— Кто-нибудь вас беспокоил? — спросил я Оджи.

— Нет. Кое-кто хотел бы, в этом я уверен. Но пока ничего.

— Хорошо. А где опись легального имущества?

— Бэттен держит ее в личном сейфе. В любой момент она может потребоваться ему.

— Я не думаю, чтобы Вильсу нравилось положение дел.

— Да, но у него нет выбора, мистер Дип.

— Кое-что он может замыслить.

Оджи покачал головой.

— Он не позволит себе этого, мистер Дип. Он уже не тот, что был прежде, стал осторожнее и всякую опасность старается обойти. Я уверен, что он рассчитывает на то, что вы сами скоро сломаете себе голову и так или иначе выйдете из игры.

— Ловкий парень.

— Он тщательно изучал все, что касалось убийства Беннета, и теперь абсолютно убежден, что вам до убийцы Беннета не добраться. Не только за одну неделю, но и «за целый год», как он вчера выразился в беседе.

— Его дело — верить или не верить, а наше дело быть поближе к реальности, — заметил я, поглядывая на часы. — Скоро полдень. Двинулись к Гими?

Бар Гими был уже наполовину заполнен собравшимися на ланч.

На нашем столике лежал свежий номер «Аптауна Спикинг». В глаза бросалась статейка, напечатанная жирным шрифтом и принадлежащая перу Роска Тейта. Первый же абзац заботливо готовил мне гроб. Он был пропитан тихой, шипящей ненавистью, и в то же время в нем проступал страх.

Прочитав статейку, я передал газету Кэту. Тот скривился и сказал:

— Пронырливый парень. Не хотите его проучить, Дип?

— Для него достаточно плохо уже то, что он живет сам с собою, со своею ненавистью ко всем и ко всему, Кэт.

— Он всегда был подонком. Он и его сэндвичи с цыплячьей печенкой. Однажды я видел, как он бросал собаке куски своих сэндвичей в то время, как рядом с ним стоял голодный ребенок и глотал слезы. Это я видел.

— Собаки тоже хотят есть, Кэт.

Кэт и Оджи подняли глаза на меня, но лица их оставались бесстрастными.

— Я поговорю с ним сам, — сказал я. — Эти шпильки и камешки мне не очень подходят.

Оджи сказал:

— Думаю, что здесь следует проявить некоторую тактичность, мистер Дип. Вам совершенно не нужна ссора с прессой.

— Разве? А почему нет? Она назвала меня по имени и подожгла фитиль взрыва.

— Теперь не то время, мистер Дип. Многое изменилось, — настаивал Оджи.

— Знаю, Оджи. Кое-что улучшилось, но кое-что стало просто отвратительным.

Оджи пожал плечами и сказал:

— Тейт не хватает звезд с неба. Он не похож на нас. Всю свою жизнь он тяжело и напряженно работал. Он торговал вразнос бумагой, конвертами, вешалками, щипцами, служил конторщиком в разных офисах, пока, наконец, не пробился в печать. Он не из тех парней, которые быстро проталкиваются вперед. И его нелегко сбить с избранного им пути. Если вы его навестите, он может стать сумасшедшим.

— Ничего. Мне уже приходилось видеть его сумасшедшим. Припоминаете, Кэт?

— Это когда вы приподняли его так, что весь костюм у него лопнул?

— Именно.

Кэт засмеялся и принялся вспоминать:

— Он потерял тогда голову и пытался застрелить вас.

— Это чем же? — поинтересовался Оджи.

— Он выхватил у Фрэнка Карло пистолет, за что дополнительно получил по зубам.

— А… припоминаю.

— Вот, вот.

— Но как вы его после этого не ухлопали, Дип?

— Всему свое время, Кэт. Тогда он был невменяемым, и бешенство, которым он захлебывался после своей неудачной подлой попытки оболгать меня, казалось мне достаточным для него наказанием.

Кэт вновь рассмеялся, что-то вспомнив, и сказал:

— Положим, обошлись вы с ним тогда не очень мягко. Я помню, как вы прихлопнули его дверью по носу. Он орал, как недорезанная свинья, пока не подоспел коп.

— Это кто же, Саливен? — спросил Оджи.

— Он самый. Он его подобрал и отвел домой. Признаюсь, мы ждали тогда нового столкновения, но вы уехали, Дип.

— Я его больше не видел. Он избегал меня, а вот теперь, когда я вернулся, он прежде всего напомнил о стоимости порванного костюма. И эту сумму он получил. Девять долларов и сорок центов.

— И он взял их? От вас?

— Почти выхватил из моих рук. Так что все в порядке. Поговорить мне с ним и можно, и нужно.

— Не знаю, стоит ли, — осторожно заметил Оджи.

— Но сначала мы навестим Бени из Бруклина и его друга Дикси.

— Это уже полное сумасшествие, — сказал Оджи мягко и тихо.

— Пусть будет так, — улыбнулся я ему.

— Во всяком случае, не сейчас, мистер Дип.

— Почему?

— Бени Матик ведет какие-то переговоры в Джерси и будет у себя, думаю, через час или немного раньше. Это сообщил мне Джо.

— Что ж, часом раньше, часом позже — это несущественно. В таком случае поговорим сперва с нашим газетным приятелем.

Гими был слишком занят за своей стойкой, чтобы беседовать с нами, он смог только сказать нам, что Роск Тейт, по всей вероятности, сейчас дома.

Оставив Кэта в баре на случай, если Роск явится туда, мы с Оджи двинулись к дому Роска. Мы прошли два квартала и завернули за угол. Оджи я оставил у дома, в котором Роск снимал квартиру, а сам вошел внутрь.

В отличие от других подобных ему домов, этот выглядел довольно опрятно. Возможно, тут сказалось влияние Роска, либо домохозяин получил от жильцов несколько лишних долларов, но ни в вестибюле, ни на лестнице, ни у дверей не было видно ни мусорных ящиков, ни обычных свалок бидонов, банок, жестянок, тряпок и всякого иного хлама. Всюду было чисто и тщательно подметено.

И все же это был обычный дом, и стоял он на Улице с большой буквы, то есть на нашей, на моей Улице, и едва я вошел в него, как он вызвал в моей памяти целую вереницу знакомых мне образов. Старый клуб, Беннет, его квартира, представляющая собой копию этого старого клуба, Вильсон Бэттен, живущий в современном квартале и в современной квартире, но промышляющий теми же делами, что и раньше. Оджи, выжидающийвремя, чтобы захватить в свои руки все дела. Бени Матик и Дикси, старающиеся не упустить свой шанс. Многочисленная орава разношерстных членов клуба, выжидающих часа, когда боссы призовут их к избирательным урнам и они получат взамен своих не очень-то красивых голосов определенное число баксов и относительную свободу и дальше заниматься контрабандой и распространением наркотиков… А в стороне от этой своеобразной организации, рядом с ней, но не сливаясь с ней, — фигура Роска Тейта. Он сам по себе. Он все высматривает, выискивает и записывает в свои блокноты. Какие-то цели преследует и он, работая много и напряженно. Стал ли он сентиментальным слюнтяем или нет, но в ловкости, вернее, в изворотливости, а также в хитрости отказать ему нельзя. Какие-то намерения у него, безусловно, были, но он тщательно маскировал их своей деятельностью.

Роск жил на первом этаже и на мой звонок открыл дверь сам. Когда он увидел, кто к нему явился, его брови сделали мгновенное движение вверх, а затем вниз, он секунду поколебался, но все-таки отступил от двери так, что я смог войти в квартиру.

Внутри сентиментальность вовсе не ощущалась. По-видимому, Роск растратил ее еще в молодые годы. Все в квартире обличало ее хозяина как одинокого холостяка, тратившего деньги аккуратно и только на необходимое.

— Приятное местечко, — сказал я.

— Мне оно нравится.

— Это видно. Вы здесь живете один?

— Как видите.

— Судя по обстановке, вы по-прежнему не любите бросать деньги на ветер.

Он несколько презрительно пожал плечами.

— Да, так оно и есть. Хотя в деньгах я не стеснен, так же как, вероятно, и вы.

— Рад за вас, — сказал я.

В его глазах блеснуло нескрываемое отвращение и презрение ко мне, затем в них вновь появилось обычное ледяное выражение. Жестом он указал мне на стул и уселся сам.

— Вы пришли ко мне не для того, чтобы беседовать о девушках, не так ли? — сухо спросил Роск.

— Нет. Об убийстве.

— Ах так!

— Вам не приходится работать в тесном контакте с полицией, Роск?

— Полиция счастлива получать от меня некоторые сведения. Они платят мне тем же.

— Сказанное касается и дела Беннета?

— Мне известно все, что знает об этом полиция.

— Иными словами, вы, Роск, как и полиция, имеете ложное представление о деталях этого убийства?

— Не понимаю.

— Копы полагают, что Беннет был убит там, где его нашли, то есть в его собственной квартире. Что это? Небрежность или слепота? Или еще что?

Судя по быстрому взгляду, которым он меня окинул, сказанное мною произвело на него какое-то впечатление. Автоматически его пальцы извлекли из кармана ручку, пододвинули поближе желтый блокнот и раскрыли его.

— А что думаете об этом вы, Дип?

Теперь он превратился в крайне заинтересованного, настырного репортера.

— Я думаю, что это было не так, Роск.

— Соображения полиции не вызывают никаких сомнений, Дип. Они аргументированы и никем не оспариваются.

— И тем не менее все обстояло иначе.

Его глаза пожирали меня.

— Продолжайте, Дип.

— Мелкокалиберная пуля не могла и не убила Беннета сразу. Он видел, кто стрелял в него, и бросился за ним. Это произошло неподалеку от его дома. Точнее, в узеньком переулочке между Гловер-стрит и Константинос-стрит. Вы знаете эту аллейку или переулочек?

— Гм… Да, да. Это по пути к Гими, где я бываю почти ежедневно.

— О'кей. Значит, вы знаете место, которое я имею в виду.

— Да. Это интересная мысль, — проговорил он, делая какие-то пометки в блокноте.

— Разумеется. Но это означает, что убийца должен был знать, что Беннет попытается его настигнуть. Не так ли?

— Видимо, если… если это так и было.

— Узенький переулочек, или аллея, ведет почти к самому дому Беннета.

— Так… И что же?

— А то, что Беннет упал у самого дома, так и не настигнув своего убийцу.

— Но…

— Убийца втащил его в дом и поднял на лифте в его комнату.

— Но… но ведь это же глупо. Зачем бы понадобилось это убийце, если он не был… не был пойман?

— Эта тайна принадлежит пока только убийце. Для меня она пока тоже загадка.

— Но откуда вы знаете все остальное?

— Одна девушка навела меня на эти догадки, которые теперь уже вовсе и не являются таковыми. Это неоспоримые факты, могущие стать некоторыми исходными данными для розыска убийцы. Не правда ли?

— А что за девушка?

— Вы ее знаете. Это Тэлли Ли. Помните ее?

Роск кивнул головой, ожидая продолжения.

— Тэлли сказала, что она с огромным удовольствием плюнет на меня, когда я буду убит, так же как она плевала на Беннета. В действительности ей, конечно, не представилось такой возможности, по она это сказала и она так думает. С ней я еще побеседую. Кроме того, один из моих друзей недавно пустился в воспоминания. Он сообщил, что один парень случайно натолкнулся на убитого Беннета у его дома. Парень обыскал карманы, вытащил у убитого часы и продал их. Любопытно, не правда ли?

— Как зовут этого парня?

— К сожалению, этого я пока еще не знаю, я не видел его. Постараюсь установить с ним контакт. Здесь возможно еще одно обстоятельство. Этот парень обыскивал карманы убитого Беннета, по-видимому, в тот момент, когда убийца был у самого дома Беннета. Возможно, убийца открывал двери дома либо выжидал, стремясь удостовериться в смерти Беннета, и вполне возможно, что убийца видел из своего укрытия, как этот парень шарил по карманам убитого. Нельзя также полностью исключить вероятность того, что и парень, в свою очередь, мог заметить убийцу. Скажем, его темный контур, очертания фигуры, тень хотя бы. Сомнительно, но возможно.

Теперь Роск Тейт был возбужден до крайности. Его пальцы быстро что-то записывали, но широко раскрытые глаза ни на секунду не теряли меня из виду. Губы его шевелились, как будто он повторял про себя все сказанные мною слова.

Когда я остановился, он перевел дыхание, попытался успокоиться и, наконец, сказал:

— Черт побери! Да вы знаете, что все это может означать?

— Разумеется. Могут быть найдены какие-то новые ниточки, зацепки. Кроме того, Роск, вы, как и я, должны хорошо знать людей, живущих в районе дома Беннета. Особенно многочисленных «ночных» людей. Незаметных, невидимых, но с глазами, полными любопытства, таящихся в подворотнях, в темных подъездах, за заборами, за мусорными ящиками, всюду, где темно, где густая тень. Все это вы должны знать, Роск. А отсюда нетрудно заключить, что кто-то из этих «ночных» людей мог наблюдать всю или часть развернувшейся в той аллее трагедии, мог заметить, как кто-то тащил убитого в его дом. Не так ли?

— Гм… да… Конечно.

— Полиция вряд ли сможет что-либо вытянуть у этих людей, но мы с вами, Роск, кое-что в этом направлении могли бы сделать.

— Пожалуй…

Он подумал и нерешительно потянулся к телефону.

— Новые данные следовало бы сообщить полиции.

Я отрицательно махнул рукой, и он тотчас же оставил телефон в покое.

— Не нужно, — сказал я. — Это можно сделать и позже. Полиция имеет свои собственные источники информации. А мне хотелось бы в расследовании быть на шаг, на два впереди полиции.

— Гм… В таком случае зачем же вы сообщили эти данные мне?

— Потому что у вас есть свои источники, и они очень важны. Я буду информировать вас обо всем, что сумею добыть, а вы, в свою очередь, будете ставить меня в известность обо всех новых фактах, добытых вами лично или полицией.

Он улыбнулся и сказал:

— Звучит хорошо, Дип. Ваши соображения заинтересовали меня, и я постараюсь помочь вам. Как репортер я весьма заинтересован в раскрытии тайны этого убийства. Но все остальное останется прежним. Я веду борьбу с любым преступлением и поэтому буду действительно рад, когда убьют и вас, Дип. И безразлично, кто это сделает — закон, полиция или ваши собратья-гангстеры.

— Об этом вы говорили мне и раньше. Но не только вы обрадуетесь моей гибели. Очень довольна будет и Эллен. Вы с ней в этом одинаково заинтересованы.

Секунду или две Роск молчал. Затем глухо проговорил:

— Не делайте ничего, что может повредить ей, Дип. Вы грязните всех, с кем близко соприкасаетесь. Это вы знаете и без меня. И если случится что-либо нехорошее с ней, я сделаю все, что смогу, и даже больше, чтобы в городе на одного гангстера стало меньше.

— Вы сделаете?

— Это точно. Не смейтесь.

— Отлично, — произнес я, поднимаясь и надевая шляпу. — Это же самое заявила и она. Хорошеньких друзей я приобрел, ничего не скажешь.

Роск ничего больше не произнес. Он сидел и наблюдал за моим уходом.

Что ж, по крайней мере, мы заключили с ним торговое соглашение о продаже друг другу информации. Я был доволен, поскольку считал, что это соглашение пойдет мне на пользу. Да, в тот момент я был уверен, a может быть, вернее, чувствовал, что это соглашение окажет мне значительную помощь в розыске убийцы, хотя никакого четкого и конкретного представления обо всем этом я тогда еще не имел.

Таверна Бими «Белая Роза», помимо своего прямого назначения, являлась еще и поставщиком продовольственных товаров, различного рода фабрикатов и полуфабрикатов для близлежащих жилых блоков. Особенно славились поставки свиных ножек, а также всегда свежего пива. Таверна отличалась также своим относительным спокойствием. Драки и дебоши здесь были весьма редки. Сам Бими тщательно следил за порядком и всякий раз, когда назревал скандал, стремился вовремя потушить его.

Особую заинтересованность в этом проявлял Бени Матик, офис которого помещался в задней комнате таверны.

Я оставил Кэта снаружи и вместе с Оджи вошел в бар. Наскоро отведав блюдо из свиных ножек, я бросил на стойку доллар. Подошел Бими и принялся отсчитывать сдачу.

— Бени там? — спросил я, кивая на заднюю комнату.

— Кто? — Его маленькие глазки недоуменно уставились на меня.

— Мне кажется, Бими, вы хотите, чтобы эта свиная ножка оказалась вколоченной в вашу глотку, не так ли?

Центы, которые он пересчитывал, выскользнули у него из рук, и он неловко прижал их сверху ладонью. Он продолжал улыбаться своей привычной дежурной улыбкой, но шрам под его подбородком заметно побледнел.

Затем он узнал Оджи. Потом и меня. Улыбка по-прежнему оставалась на его лице, но рот не шевелился.

— Будьте любезны, Бими, и тогда, возможно, я никого не пристрелю в вашем тихом заведении. В первую очередь я имею в виду вас. О'кей?

Он согласно кивнул головой.

— Я кое-что спросил вас, Бими.

— Он там, — произнес он тихо.

Я смотрел на него и ждал.

Его взгляд переместился на закрытую дверь в конце бара, и он добавил:

— Дикси и Ленни Собел тоже там. И еще джентльмены из центра города.

— Благодарю.

Мы двинулись через бар к задней двери, и Оджи отлично сыграл свою роль, широко распахнув передо мной эту дверь. Это дало мне возможность одним взглядом охватить всю обстановку в комнате и выбрать наиболее удобную позицию в ней.

Наше быстрое вторжение явилось полной неожиданностью для находившихся в комнате, и никто из них не двинулся с места.

Я вошел в комнату, а Оджи прикрыл дверь и прислонился к ней спиной так, будто твердо решил никого не выпускать.

Дикси лежал на кушетке. На его челюстях все еще сохранялись следы нашей последней встречи. Он увидел меня, но не пошевелился. Не менее красочно выглядела и физиономия Бени: его губы и правая щека распухли, а злоба, охватившая его, когда он меня увидел, вызвала на его лице болезненную гримасу.

Рядом с Ленни Собелом стояли Гарольд и Эл. Правая рука Эла, видимо забинтованная, была засунута в карман.

Трое других, повернувшихся в мою сторону, были явно из тех, у кого в вестибюлях стоят импозантные швейцары, а на входных дверях прикреплены блестящие таблички с известными в деловых кругах именами. Разумеется, эта известность ни в коей мере не мешает им интересоваться марихуаной, героином или опиумом, приносящими немалые дивиденды.

— Кажется, сегодня здесь собрались все избитые, — усмехнулся я.

— Будьте благоразумны, Дип, — сказал Бени. — Что вы хотите?

— Ничего, друг. Я имею все. Вопрос в том, что вы хотите?

При этом я взглянул на трех джентльменов-бизнесменов из центра города. Их лица слегка порозовели.

— Но, Дип… — Голос Бени дребезжал, но вспухшие губы смягчали стрекочущий акцент его голоса.

— Что заставило вас думать, Бени, что вы можете принять на себя все дело?

— А кто бы еще…

— Вы не очень долго ждали.

— Организация не должна была распасться только потому, что вас здесь не было, Дип. Вы…

— Не думаю, чтобы вы говорили и советовались с Бэттеном. Не так ли?

— А что нам Бэттен? Мы можем…

— Нет, Бени-бой, — вновь прервал я его. — Не можете вы теперь самостоятельно разгуливать с коричневыми ящичками и пытаться делать политику, никого не спросясь. Не можете и не будете, Бени-бой.

На короткое время в комнате воцарилась тишина.

Один из трех джентльменов, надменно выпятив подбородок, сосал сигару, выпуская изо рта клубы голубого дыма, а остальные, не глядя на меня, подчеркивали свое полное пренебрежение ко мне и к нашей беседе с Бени. Лишь у курившего сигару подергивающаяся верхняя губа выдавала легкую досаду и нетерпение.

Ленни Собел, развалившийся в кресле, что-то обдумывал, взвешивал, соображал и, наконец, придя к какому-то заключению, сказал, обращаясь ко мне:

— Вы контролируете что-либо? Или у вас есть что продать?

Я постарался изобразить на своем лице как можно более отвратительную улыбку и ответил:

— Я смогу иметь.

— Однако вы не имеете. — Собел довольно улыбнулся, затем подчеркнул: — Вы даже ясно не представляете себе, что, когда и как вы будете иметь. А пока что вы вообще ничего не имеете.

Так как я молчал, он продолжал:

— Вы блефуете, Дип. И я никогда не встречался с блефом такого масштаба. Думаю, вы получите то, что заслуживаете.

При этом он сделал едва заметное движение головой в сторону Гарольда и Эла и бросил через плечо:

— Взять его.

Уже несколько секунд я ожидал нечто подобное и поэтому еще до того, как Собел закончил произносить свое короткое приказание, нанес Гарольду удар ногой в область коленной чашечки и особым приемом захватил бицепсы Эла. Через секунду Эл сумел, кажется, взглянуть на свою сломанную руку, протяжно взвыл и лишился чувств. Почти одновременно шатавшийся и одуревший от боли Гарольд получил дополнительный удар в челюсть и свалился окончательно.

Многолетняя и упорная тренировка и на этот раз сослужила мне службу.

Когда вслед за этим Ленни Собел увидел мою не очень для него приятную улыбку и дуло, направленное ему в рот, он как-то сразу осунулся, и лицо его посерело. Слова, которые он пытался выговорить, не могли вылететь из его пасти. Казалось, его язык парализовало. Бени, не мигая, широко раскрытыми глазами наблюдал неожиданный для него поворот событий. А бизнесмены, не стоявшие, по-видимому, до этого случая так близко к смерти, еще не успели осознать и осмыслить значение происходившего на их глазах, и только их разинутые рты и вытянутые шеи выдавали закрадывающиеся в их головы беспокойство и страх.

— Встаньте, Ленни, — приказал я.

Он вновь попытался что-то пролепетать, задыхаясь, рванулся с места в сторону, не сводя глаз с дула моего револьвера, споткнулся о тела своих телохранителей и упал на колени.

Воспользовавшись этим, я нанес ему ногой довольно приличный удар в крестец. Собел не замедлил растянуться на полу, оглашая комнату лошадиным воплем.

— Как в прежние дни, — засмеялся я.

В этот же момент один из бизнесменов разразился истерическим хихиканьем, нервно подергиваясь всеми своими конечностями.

— Вы, Бени? — обратился я к Матику.

Он решительно потряс головой.

— Нет, я пас. Вы бешеный.

— Может быть. А как ваш Дикси? Что-то он молчит.

— Вы немножко повредили ему челюсть, Дип. Ему еще трудно открывать рот. Но он со мной… Я хотел сказать, с вами, Дип.

— Полагаю, вам все ясно?

— Конечно, ясно, — сказал Бени.

— И впредь никаких собраний, встреч, на которые вы не пригласили бы меня.

— Конечно, Дип… Но в этом случае вы… вы ошибаетесь…

— Дальше.

— Это… это друзья.

— Друзья? — сказал я. — Три лощеных столпа из офиса Меркина называют такого подонка, как вы, своим другом? Не будьте таким законченным глупцом, Бени. Кстати, я эту троицу знаю и знаю, почему копы интересуются их делами. Нужно будет предупредить Меркина, чтобы он их подтянул как следует, иначе эти слюнтяи и сами попадут в лапы колов, и потянут за собой еще кого-нибудь, вроде вас, Бени, или вроде этой свиньи Ленни. И несмотря на вашу недалекость, Бени, я надеюсь, что вы скоро окончательно поймете, что никогда в будущем не следует вмешиваться в мои дела.

— Но, Дип…

— Замолчите. Вы никогда не были большим в прошлом и не пытайтесь стать им ныне, поскольку вы не имеете ни малейшего представления, что это значит.

Никто больше ничего не сказал. Тем временем трое избитых зашевелились, Ленни и Гарольд смогли усесться на полу, а Эл начал приходить в себя.

Я кивнул Оджи, невозмутимо подпиравшему дверь, и мы прошли в бар.

Там я подобрал сорок центов сдачи, все еще лежавшие па стойке, и сказал Бими:

— Мои извинения, толстяк. Но они сами этого пожелали.

Он промолчал.

— Нет нужды напоминать вам, — добавил я, — что все это имеет внутреннее, чисто семейное значение. Не так ли?

Закончив клиническое изучение моего лица, Бими покачал головой и сказал:

— Не беспокойтесь. Я знаю, что делать.

Мы покинули бар и вышли на улицу. Кэт нетерпеливо переминался с ноги на ногу, прижимался лицом к оконному стеклу, пытаясь что-либо разобрать сквозь задернутые занавески, и беспокойно оглядывал весь дом сверху вниз и снизу вверх.

Не дожидаясь его вопросов, я сказал:

— Все о'кей, дружище. Они получили небольшую взбучку и успокоились.

— Ничего себе небольшую, — вставил Оджи.

— Кого же вы там избили?

— Ленни и двух его телохранителей.

— Что-то уж очень быстро вы с ними разделались, Дип.

— Не совсем, Кэт. Я даже несколько запоздал с этим их обучением.

— О'кей. Нам бы поскорее и подальше от этого места убраться. И лучше, и спокойнее.

— Да, делать нам здесь больше нечего, кажется, — поддержал его Оджи, вопросительно взглянув на меня.

Я засмеялся и кивнул им в знак согласия. Кэт остановил такси, и мы забрались в него. По пути я попросил Оджи рассказать о состоянии всех предприятий Беннета и, по возможности, составить списки всех бывших и настоящих служащих этих предприятий.

Он вышел у Четвертой авеню, а мы с Кэтом направились по Амстердамской магистрали на Сто первую улицу, где у Кэта была своя комната.

Здесь я отпустил такси, проводил Кэта до его комнаты и сказал:

— Оставайтесь здесь, Кэт, и отдыхайте. Комнату заприте. Я навещу вас.

— Куда вы собираетесь?

— Мне нужно увидеть одну куколку, Кэт.

— Вы бы лучше позволили мне следовать за вами, Дип. Вы забываете тех парней из Филли.

— Лео Джеймса и Мори Ривса, остановившихся в «Вестгемптоне» под именами Чарли и Джордж Вагнеры?

— Да. И у них есть здесь контакты и связи.

— Однако, Кэт, я тоже их имею, — сказал я, махнув ему на прощание рукой.

Поздний вечер переходил в раннюю ночь, когда я вышел из ресторана Маури на Колумбус-авеню. Я направился к Сто третьей улице, завернул за угол и ускорил шаги.

Еще издали я заметил Саливена, стоявшего на кромке тротуара и внимательно поглядывавшего на меня. Его хмурый взгляд напомнил мне случай, когда много лет назад его огромные кулаки колотили по моей спине.

Он преградил мне путь и протянул руку к моему галстуку. Со стороны это движение могло показаться почти дружеским, если бы не жесткая складка у рта полицейского и его неулыбавшиеся глаза.

— Беспокойства становится все больше, парень.

— Разве?

— Только одна дорога ведет к ее концу.

— Знаю, мистер Саливен. К концу можно пройти только одной дорогой.

— Остроумничаете? — Его глаза стали стеклянными и холодными. — Я уже долгое время работаю здесь, Дип. Много остроумных, больших и твердых парней видел. Но сегодня они здесь, а завтра валяются в водосточной канаве. Парочку таких я сам туда отправил.

— Сказанное вами, мистер Саливен, следует понимать как вежливый намек?

— А это уж сами разбирайтесь.

— Попробую, мистер Саливен.

Кивнув ему головой, я пошел дальше, еще долго ощущая на своей спине его пронизывающий насквозь, недружелюбный взгляд.

Я попытался стряхнуть с себя это ощущение и вновь ускорил шаги, торопясь к Броганскому рынку и представляя себе новую встречу с Тэлли Ли и с Эллен.

Я толкнул полуприкрытую дверь и вошел в уже знакомый мне, на этот раз абсолютно темный подъезд, где начиналась ветхая лестница, ведущая наверх.

Какое-то неясное ощущение опасности охватило меня, когда я ощупью пробирался к лестнице и шарил в своих карманах в поисках спичек. Затем я чиркнул спичкой и начал поднимать ее над своей головой.

Но я смотрел не в том направлении…

Кто-то, притаившийся у двери в кромешной темноте и оказавшийся позади меня, нанес мне внезапный удар по затылку, и я упал вниз лицом, потеряв сознание.

Глава 8

Бессознательность, однако, не была полной. Все чувства и ощущения исчезли, и все же смутное сознание того, что случилось, в какой-то мере оставалось. Вероятно, меня несколько спасла достаточно толстая шляпа, которая смягчила удар. Я все еще слышал звуки, доносившиеся с улицы, шум машин и приглушенные голоса людей. Я почувствовал, что мой рот открыт и мой язык ощущает отвратительную кислоту грязного пола. Где-то рядом хлопали дверью, и эти звуки болезненно отдавались в моей голове.

Постепенно, вместе с приливом боли, сознание возвращалось ко мне. Боль концентрировалась в верхней части шеи, в начале черепной коробки.

Я пошевелил ногами, руками и затем попытался приподняться. Мне удалось встать на колени, вытереть рукой рот и, собравшись с силами, пошатываясь и придерживаясь за стену, наконец встать на ноги. Липкая жидкость медленно сочилась из раны на моей голове.

Прошло еще некоторое время, пока я окончательно пришел в себя, немного почистился и, чиркнув спичкой, осмотрелся. Неподалеку от моей помятой шляпы валялась синяя, из толстого стекла бутылка. Когда я поближе поднес к ее утолщенной части спичку, то на одной стороне ее чуть заметно вспыхнули маленькие ворсинки, оставшиеся на ней, очевидно, от моей шляпы.

Я вышел на улицу. Движение там было обычное, и я не заметил никого, кто бросал бы на меня сколько-нибудь подозрительные взгляды. В двух-трех шагах от меня стоял какой-то пожилой мужчина и задумчиво смотрел на дом, из которого я вышел.

— Вы не заметили, кто-нибудь выходил отсюда? — спросил я, подойдя к нему.

Он взглянул на меня, затем на дверь, из которой я вышел, и пробормотал:

— Никого я не видел.

— Жаль, — сказал я, проведя рукой под своей шляпой, и показал ему свои измазанные кровью пальцы. — Только что меня ударили там по голове.

На его лице появилась гримаса, и он резким тоном проговорил:

— Проклятые подонки! Все время они заняты этим. Стоят в темных вестибюлях, подъездах и бьют первого попавшегося. Каждую ночь. Вам не следует заходить в неосвещенный подъезд. Никогда. Вот так они и убили старого Чесера. Всего за тридцать центов, которые они у него нашли.

Он презрительно сплюнул и пошел своей дорогой.

Я выругался про себя и быстро себя ощупал. Оказалось, что бумажник был цел, а револьвер по-прежнему засунут за пояс.

Я вернулся назад, вошел в открытую дверь и, не обращая внимания на царившую на лестнице темноту, придерживаясь за скрипевшие перила, стремительно поднялся наверх, на ту лестничную площадку, где помещалась квартира Тэлли Ли.

Дверь была открыта, передняя погружена во мрак. Я чиркнул спичкой и заметил, что дверь в комнату Тэлли была полуоткрыта и в комнате также царила темнота.

Держа в руке револьвер, я вошел в комнату и прислушался. Вокруг стояла полная тишина. Я нащупал; выключатель, повернул его, и в комнате вспыхнул свет.

Действовал я очень неосторожно и беззаботно. Если бы здесь находился кто-либо с пистолетом в руке, то мои дела окончились бы весьма плачевно. Но никого в комнате не оказалось, кроме Тэлли. Она лежала на своей кровати с разбитой головой. Кровь на ее лице еще не успела свернуться. Она лежала в спокойном положении, слегка повернувшись на бок, и можно было с уверенностью утверждать, что она не видела, кто и как нанес ей смертельный удар.

Однако я знал, чем именно нанесен ей удар. Чуть раньше я испытал это на самом себе.

Несколько секунд стоял я возле убитой, пытаясь охватить взглядом все детали обстановки в комнате.

Прежде всего в глаза мне бросился коврик, видимо, с силой отброшенный ногой в сторону, хотя ясно, что никакого насилия или борьбы здесь не было. Тэлли убили во сне.

В следующую секунду меня поразила еще одна деталь, и я, еще не вполне осознавая ее значение, почувствовал, как неистово заколотилось мое сердце и как страстно мне захотелось немедленно схватить убийцу и долго, с наслаждением сжимать его горло своими руками.

Эта деталь потрясла меня. На вешалке, в углу комнаты, висела накидка прекрасной Эллен.

Здесь была еще одна небольшая комнатка, отделенная занавеской.

Я тихо позвал Эллен, но никакого ответа не получил. Я позвал ее громче, но с тем же результатом. Тогда, отдернув занавеску, я быстро вошел в эту комнатку и оглядел ее в полутьме. Прежде всего я заметил очертания настольной лампы на подставке около окна. Я подошел к ней и зажег, делая все почти механически. Мой ум в какой-то степени оцепенел от сознания того, что через секунду-две я увижу Эллен, неясные очертания фигуры которой я уже успел заметить, добираясь до лампы. Я представил себе тонкую струйку крови, сбегавшую по се щеке, и, сжав губы, резко повернулся. Крови я не заметил. Подойдя к Эллен, я пощупал пульс. Почувствовав его биение, я как-то сразу и внезапно ожил. Я осторожно осмотрел ее голову и обнаружил у правого виска содранную кожу и большой синяк, причиненный каким-то ударом.

Я смочил водой полотенце, вытер ее лицо и положил полотенце на лоб и виски.

Некоторое время спустя с ее губ сорвался легкий, мягкий стон.

— Эллен… Эллен…

Она слегка пошевелила головой, и тут же веки ее дрогнули.

Я снова смочил полотенце, протер им ее лицо и принялся слегка бить им ее по щекам, пока она не открыла глаза. Сначала они были бессмысленными, потом в них отразилось недоумение.

— Что случилось, дорогая? — спросил я.

Память возвращалась к ней медленно. Понемногу она начала приходить в себя, недоуменно всматриваясь в мое лицо.

— Дип?..

Я мягко и осторожно сжал ее лицо.

— Вы нормально себя чувствуете, крошка?

— Дип?..

— Конечно, дорогая. Это я.

Внезапно она, по-видимому, что-то вспомнила, глаза ее, наполненные ужасом, широко раскрылись, но, прежде чем она успела закричать, я зажал ее рот рукой и привлек к себе ее голову.

Когда приступ прошел, я спросил:

— Так что же случилось?

Она облизнула пересохшие губы.

— Дверь… Я подошла к ней… и ответила… думала, что это вы…

Широко раскрытыми глазами она пытливо всматривалась в меня.

— Это не я был, крошка.

— Когда я отперла дверь… она… дверь… с силой распахнулась… я упала… и ничего не помню больше… Дип, что же произошло?

— Очень просто. Вы получили удар по голове. Может быть, только створкой двери, а может, еще дополнительно и синей бутылкой.

— Что?

— Он и меня стукнул этой бутылкой.

— Но кто?

— Не знаю.

— Дип…

Она протянула руку и коснулась моего лица.

— Дип… А что… с Тэлли?

— Она убита, Эллен.

— Нет! — вскрикнула она и прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать новый крик. Но уже через секунду глухие рыдания сотрясли все ее тело, и я, крепко обняв ее, держал ее в своих руках, пока она не успокоилась.

Снова смочив полотенце, я обтер ее лицо, усадил ее прямо и, когда убедился, что она более или менее овладела собой и может ясно мыслить, сказал:

— Теперь слушайте. Можете вы что-либо припомнить о нем?

Она покачала головой.

— Только то, что я уже сказала.

— Его лицо вы видели?

— Нет.

— Как он был одет?

— Это случилось слишком быстро, Дип.

— Он говорил?

— Нет… Я… не знаю… Нет, он ничего не сказал.

Она подняла на меня встревоженные глаза, а затем огляделась.

— Вы… принесли меня сюда?

— Нет, не я. Это он. Ему нужна была Тэлли. Он притащил вас сюда и затем убил Тэлли.

Дрожь пробежала по ее телу, и она вновь вся напряглась в моих успокаивавших ее руках.

— Но почему, Дип? Почему?

— Пока я еще не знаю. Но скоро я найду ответ на этот вопрос.

— Что мы будем делать?

— Позвоните в полицию. Больше ничего не остается делать.

— Но Тэлли…

— Для кого-то она представляла большую опасность. А теперь ее пет. И вот что: чувствуете ли вы себя уже достаточно хорошо, чтобы ответить еще на некоторые мои вопросы?

— Спрашивайте, Дип.

— Хорошо. Но постарайтесь не допускать ошибок в ответах. У пас не так много времени. Расскажите все, что случилось после того, как вы вернулись сюда.

Она вновь облизнула свои сухие губы, откинула назад волосы, сложила на коленях руки и уставилась в пол. Она уже стала спокойнее, но плечи ее слегка подрагивали, что не исключало опасность нового приступа истерики.

— Здесь был доктор, — начала она. — Он сказал, что у Тэлли все в порядке, но она немного возбуждена и ей надо успокоиться. Что-то успокоительное он и прописал ей. Миссис Глиссон… с ее мужем вы говорили внизу… Миссис Глиссон ушла, когда я вернулась. Когда Тэлли проснулась, я покормила ее.

— Она что-нибудь сказала?

— Ничего… особенного. Она была очень утомлена. Я дала ей пилюлю, которую оставил доктор, и некоторое время сидела с ней.

Она замолчала, затем сжала руки и сказала:

— Дип…

— Ну?

— Тэлли была напугана. Даже во сне она чего-то боялась. Она пыталась кричать и не могла.

— Продолжайте.

— Она произнесла ваше имя. И имя Беннета также. И некоторые слова…

— Повторите их.

— Они были бессвязные, непоследовательные.

— Хотя бы отдельные слова. Все, что помните.

— Как будто она говорила о том, что могла бы что-то привести в порядок. Еще говорила, что сможет что-то сообщить, и она это непременно сделает, и что она знает, как ей надлежит поступить. Затем она пыталась кричать. А потом назвала вас по имени, вслед за тем — Беннета.

Я молчал, мысленно оценивая ее сообщение.

— Дип, не была ли она убита… из-за вас?

Я положил руку на ее руки и сказал:

— Не думаю, чтобы из-за меня.

— Говорите правду, Дип.

— Я никогда вас не обманывал, дорогая.

— В таком случае…

— Не думаю так. По крайней мере, прямой связи нет. Я убежден в том, что так или иначе она была бы убита, независимо от того, нахожусь я здесь или нет.

Она вздохнула и сказала:

— Что мы будем делать, Дип?

— Как я сказал, позвоните копам.

— Но что случится тогда с вами?

— Никаких копов я не боюсь, детка. Вы должны это знать.

— В таком случае позвоните им.

— Разумеется, — сказал я.

Она внимательно посмотрела на меня, терпеливо ожидая, что произойдет. Я помог ей подняться и провел в кухню так, чтобы она не смогла видеть убитую. Затем подошел к телефону.

Дежурный участка сказал, что машина выезжает немедленно и что никто ничего не должен трогать в комнате убитой. Я сказал, что конечно, и положил трубку.

В комнате Тэлли я нашел свой чек, приколотый к ее подушке, порвал его на мелкие кусочки и выбросил их в туалет, смыв затем водой.

Потом вынул из-за пояса револьвер, обернул его тряпкой и сунул в мусорный ящик, поставив сверху ведро с помоями.

Покончив с этими приготовлениями, я присоединился к Эллен, и мы вместе стали поджидать полицейскую машину.

Сержант Кен Херд принадлежал к той части населения центра города, которая отличалась от жителей окраинной части известным аристократизмом и некоторым превосходством своего образа жизни. Его лицо словно вырубили из чего-то простым топором, и не было никакой возможности отгадать, о чем он думает или что переживает, испытывает ли какое-либо чувство. Его холодные голубые глаза были лишены какого бы то ни было выражения, хотя порой вы и могли почувствовать безграничную ненависть, исходившую от него. Он признавал только два типа людей: тех, кто нарушал закон, и тех, кто его поддерживал. За пределами этого никакого понятия о добре и зле для него не существовало. Не существовало в понятии Херда и просто хороших людей. По его классификации, таковые зачастую представляли собой всего лишь помеху при поимке нарушителей закона.

В его присутствии требовалось соблюдать особые правила. При нем полагалось говорить мягко, вежливо и ходить тихо. Когда он спрашивал, надо было отвечать. Хуже всего было, когда на его огрубелом лице появлялось нечто вроде улыбки, почти всегда это предвещало кровавый исход либо в тот же самый момент, либо позже.

Его шефы позволили ему работать там, где он хочет, и он выбрал себе наиболее трудную окраину города, выбрал Улицу с большой буквы. Эта улица нравилась ему тем, что он мог проводить здесь свои операции, будучи уверенным, что жалоб не будет, так как всякий, попадавшийся в его тиски, знал, что в следующий раз жалоба обернется для него худшими последствиями.

Таков был сержант Херд, и теперь он, слушая, разглядывал меня.

Он позволил мне говорить, записал кое-что в блокнот, вновь взглянул на меня, как бы ожидая еще каких-то сообщений, и затем предложил Эллен изложить свою историю.

Как только она закончила свой рассказ, вошли Саливен и Оджи с Кэтом, и я почувствовал себя немного менее уверенным.

— Вот они, сержант, — сказал Саливен.

Кэт бросил взгляд на убитую и слегка присвистнул.

— Знаете ее? — спросил Херд.

Кэт кивнул головой.

— Говорите, — мягко попросил Херд.

— Тэлли Ли, — сказал Кэт, пожимая плечами. — Хорошая девушка. Я знал ее всю свою жизнь. А что случилось?

Оджи дал точно такую же информацию.

Тем временем медицинский эксперт закончил осмотр, сложил свои инструменты в саквояж, захлопнул его и набросил простыню на убитую.

— Что, по-вашему? — спросил Херд.

— Умерла не больше, чем час назад. Эта бутылка действительно явилась орудием убийства. Конечно, точные исследования мы проведем позже, но и теперь у меня нет никаких сомнений в этом.

— А как с ним? — кивнул Херд в мою сторону.

— С ним?

Врач еще раз бегло осмотрел рану на моей голове и сказал:

— Не сомневаюсь, что рана на его голове нанесена этой же бутылкой.

— Выходит, он не виноват?

— Гм… Безусловно нет, если исключить возможность нанесения этого удара самому себе, что, как вы знаете, бывает… Но…

— Что но?

— В данном случае не похоже. Нет, нет… конфигурация раны… Пожалуй, полностью исключено.

— Благодарю, — сказал я.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся врач.

— Как у вас? — обратился Херд к человеку в форме, возившемуся с лупой вокруг бутылки, стоявшей на деревянной подставке.

— Никаких отпечатков, — ответил тот. — Все запачкано грязью. Есть только следы этой шляпы и волоски, по всей видимости, принадлежащие убитой. Не исключено, что под кровяными пятнами и грязью в лаборатории мы еще сможем обнаружить какие-либо следы.

— О'кей, — сказал Херд. — Упакуйте бутылку.

Затем, обернувшись к Саливену, спросил:

— Что с этими двумя?

— Они находились в баре «Пеликан». Лео Букс сказал, что они там сидели уже больше трех часов.

Не меняя выражения лица, Оджи сказал:

— Мы можем уйти?

Змеиные глаза Херда взглянули на него, затем на Кэта, Эллен и меня.

— Вы уйдете. Каждый из вас может уйти…

Мы знали, что он подразумевает под этим, но, чтобы не оставлять в этом никаких сомнений, после паузы он добавил:

— …со мной.

— За что? — спросил я мягко.

Подобие улыбки адресовалось теперь мне.

— Просто так, для забавы, Дип. Я получил сообщение о небольшом инциденте. Кажется, никто ранен не был, но в задней комнате таверны Бими остались кровавые следы. Кроме того, всех вас троих видели, кажется, направляющимися туда незадолго до того, как там произошел небольшой шум.

— Неужели?

— Поэтому я думаю, что было бы неплохо, если бы мы все отправились в Грин-Хауз, где и смогли бы все это выяснить.

Глаза Кэта сузились, губы плотно сжались и слегка побелели. Я понял, о чем он думает, и, поймав его взгляд, покачал головой и жестом дал ему понять, что в ход событий пока не следует вмешиваться.

Грин-Хаузом назывался окружной полицейский участок. Это название ему дали еще предыдущие поколения полицейских, и оно имело как бы значение собственного имени в отличие от других полицейских участков. Подразумевалось, что это место отличается чем-то особенным, только ему присущим. И действительно, так оно и было. Для этого района Нью-Йорка Грин-Хауз означал то же, что в свое время Бастилия означала для Парижа или Тауэр для Лондона. Этот мрачный дом располагался в мрачном месте, и в нем происходили такие вещи, что о них даже думать было неприятно. Утверждали, что оттуда вывозили гробов больше, чем из остальных шести таких же домов города вместе взятых.

В восемь тридцать я вновь оказался в Грин-Хаузе после столь долгого перерыва. Обстановка здесь почти не изменилась. Кое-что было переделано, перекрашено, но запах остался тот же самый. Воздух был пропитан сигарным дымом, мокрой одеждой, человеческим потом и затхлостью помещения.

Эллен, Кэта и Оджи они оставили в приемной сидеть и думать. Нахмуренный Кэт принялся жадно курить, а Оджи, подобно некоей безупречной личности, невозмутимо уселся на скамью, внешне абсолютно спокойный. Что касается Эллен, то было заметно, что она с большим трудом справляется с нервным напряжением. Она была одним из тех многочисленных безвинных свидетелей разного рода происшествий, которых приводили сюда и отпускали совершенно потрясенными, с доведенным до предела нервным напряжением. Но Херд не принадлежал к тем людям, которых это могло беспокоить.

Он и трое других копов стояли и глядели на меня, и я знал, что за этим последует. Мне следовало сдерживаться, чтобы попытаться ослабить неизбежную, видимо, стычку.

— Вы собираетесь задержать меня?

— Со временем, может быть, — сказал Херд, снимая пиджак.

Затем он повесил пиджак на спинку стула и встал передо мной.

Действительно, это был крепкий парень с широкими плечами и тяжелыми кулаками. Что-то многозначительное проступало в венах на его шее и танцевало в его глазах. Остальные копы стояли вокруг меня и поджидали момент взрыва. Все это было довольно старой историей.

— Думаю, что вы недостаточно умны, — сказал я как можно мягче.

— О'кей, клоун. Не скажете ли почему?

Он освободил свой галстук, расстегнул манжеты, подвернул рукава и улыбнулся мне.

— Я не могу быть задержанным, — сказал я. — У вас нет ничего против меня. Я абсолютно чист.

— Кое в чем вы не чисты и кое-где вы должны быть задержаны, Дип. Вот это-то меня и интересует. Ясно? Где именно? Откуда вы прибыли сюда, в город? Откуда, Дип?

— С того света.

Внезапно он обрушил на меня боковой удар такой силы, что я вместе со стулом очутился на полу. В ушах у меня зазвенело, но я быстро встал на ноги, поправил стул и вновь уселся на него.

— Что вы об этом думаете, Дип?

Я улыбнулся, хотя мне этого и не очень хотелось. Я бы, конечно, предпочел свернуть Херду челюсть, но в данной ситуации это имело бы весьма нежелательные для меня последствия. Нужно было стараться сдерживаться и улыбаться.

— Проделайте это еще разок, Херд. Можете все вместе навалиться на меня. Но, друзья, следовало бы соблюдать закон блюстителя порядка…

— Вы что? Учить нас собираетесь?

— А с другой стороны, если я не проявляю любезности теперь, на что вы, собственно, и рассчитываете, то, возможно, будут другое время и другое место. Поэтому лучше держите подальше ваши руки.

— Угрозы, Дип?

— Я только говорю вам, любезный.

— В таком случае скажите больше.

— Что именно?

— Относительно кровавых следов в таверне Бими.

— Предположим, он что-то рассказал вам. Но это его точка зрения.

— Бими трус и запуган. Он не разговорчив.

— Все они такие же.

Херд погладил свой мясистый подбородок и продолжал:

— Мы разыщем кого-нибудь, кто видел всех находившихся в задней комнате Бими.

— Прекрасно. Тогда вы и получите от них жалобу на меня, которую они и подпишут.

— Кажется, вы знаете, как это делается.

— Я был и раньше в этом месте, — сказал я.

— Вы правы. Мы даже имеем отчет за это время. Хотите взглянуть?

— Ни к чему. Кроме того, вы должны знать, Херд, что аресты не являются доказательством.

— Вы ведете свою игру слишком круто, Дип.

— Есть лучший путь?

— Я слышал, что вы носите револьвер.

— Вы обыскали меня. Нашли его?

— Нет, но я видел ваш пояс с подвесками, которые имеют определенное назначение. И если такой пояс носит подобный вам парень, то не может быть сомнений в том, что у него есть револьвер.

Я ничего не ответил и только пожал плечами.

Хриплый голос сбоку произнес:

— Это старая история, сержант. Он таскал с собой коповский револьвер. Отнял его у одного копа.

Херд подхватил это воспоминание.

— О, совершенно верно. Я совсем было забыл об этом. Он ведь охотник за копами. Так, так. Это верно, Дип?

Я промолчал.

— Так, так… Ну, хорошо. Говорят, что вы охотитесь за парнем, который убил вашего друга?

— Мне было бы приятно встретиться с ним, — ответил я.

— Может, вы знаете, кто он?

— Еще нет.

— Предположим, вы его найдете?

— Я буду добропорядочным гражданином и передам его в руки закона.

— Такой случай вам не представится. Мы уже занимались его поисками.

— Было бы лучше, если бы вы помогли мне его разыскать.

— Гм… Нам известна, Дип, ваша кровавая клятва мести, хотя пока это только детская забава. Известно нам и другое. Ваши же дружки вас недолюбливают, Дип. Они могут вас…

— Я слышал это также, — перебил я его, — и должен буду искать полицейской защиты.

— Вы действительно умный парень, не так ли, Дип?

Он придвинулся ближе ко мне, снова зловеще улыбаясь.

— У вас слишком большая и говорливая пасть, Дип.

Было совершенно ясно, что меня ожидало вновь. И как только его правый кулак взметнулся вверх, я подставил ему левую руку, а правой, выброшенной вперед, схватил его за мясистый нос. В ту же секунду из потерявшего форму носа брызнула кровь на нас обоих.

Прежде чем другие смогли сообразить, чтоименно произошло, он успел нанести мне два увесистых удара, взамен получив три моих. В течение этих двух-трех секунд перевес был явно на моей стороне, и на исходе их, после моего третьего удара под челюсть, Херд грузно опустился, но я уже не мог разобрать, куда — то ли на стул, то ли на пол. Яростно мыча, на меня набросились все остальные копы, особенно энергично защищаться от которых не имело никакого смысла. Через несколько секунд я лежал на полу, сжавшись и защищая голову руками. Болела спина, ныла шея, шумело и звенело в голове, но я еще некоторое время держался, пассивно воспринимая удары.

Удары, однако, быстро начали ослабевать, а затем вдруг полностью прекратились. Какой-то шум и голоса двери привлекли внимание всех, находившихся в кабинете.

В дверях стоял Вильсон Бэттен, размахивая над головой какой-то бумагой и громким, адвокатским баритоном возражая копу, который уговаривал его быть поспокойнее и подождать в приемной.

Я приподнял сперва голову, а затем встал на ноги и осмотрелся.

Херд сидел в своем кресле, откинувшись на спинку, а возле его головы хлопотал врач, что-то ощупывая, что-то смачивая и примеряя какие-то накладки.

Я улыбнулся Херду, хотя улыбка и получилась несколько кислой, а затем, повернувшись к юристу, сказал:

— Что-то уж очень долго вы плелись сюда, мистер Бэттен.

Херд негромко выругался.

Я стряхнул с себя пыль, вытер носовым платком лицо и подошел к Херду.

— Я вызвал своего адвоката раньше, чем позвонил вам, любезный Херд. Я предполагал, что кто-нибудь попытается содрать с меня кожу.

Херд превосходно знал, что такое закон и что такое адвокат. Он невнятно что-то промычал и сказал:

— Замолчите и уходите отсюда.

— Остальные трое уходят со мною, — заявил я.

— У них все в порядке, Дип, — сказал Бэттен. — Если… Во всяком случае, через десять минут я смогу представить бумаги и на них.

Доктор, закончив свои манипуляции с головой Херда, дал ему что-то выпить, отчего на несколько изменившейся после моего удара физиономии Херда появилась гримаса. Он тотчас же сплюнул на пол, а доктор, покачав головой, принялся укладывать свои принадлежности.

Я изобразил короткий, вызывающий смешок и сказал:

— Я же вас предупреждал, Херд, чтоб вы не играли со мной вашими кулачками.

— Уходите. Все уходите. Наступит еще другое время.

— Разумеется. В этом я не сомневаюсь, Херд.

Я взял свою шляпу, лежавшую на стуле у дверей, и кивнул Бэттену.

Бэттен пропустил меня вперед и вышел в приемную вслед за мной. Позади него, в проеме двери, тотчас же показался Херд, сделавший знак дежурному выпустить нас.

При виде Херда глаза Кэта внезапно округлились и рот полуоткрылся. Оджи, как всегда, сохранил свою полную невозмутимость, и только брови его слегка приподнялись. Что касается Эллен, то, кажется, ей хватило одного взгляда, чтобы оценить обстановку и понять, что именно произошло. И по тому, как вспыхнули ее глаза и дрогнули в улыбке уголки губ, я понял, что она всецело на моей стороне.

Вильсон Бэттен молчал, пока мы не отошли на некоторое расстояние от Грин-Хауза, и только после этого сказал:

— Вы делаете абсолютно ненужные вещи, Дип.

— Не я, Вильс.

— По-вашему, это я избил его?

— Просто, пока вы не пришли, у меня не было другого выхода.

— Какой же это выход? Петля себе на шею.

— Ну, до этого еще довольно далеко, Вильс.

— Дальность — это весьма относительное понятие, Дип. Например, если бы Херд пожелал кого-то прихлопнуть этой ночью, он, без всяких сомнений, сумел бы это сделать и сделал бы. Но он повел свою игру умнее. Он этого кого-то отпустил на все четыре стороны, будучи уверен, что своего он добьется при более благоприятной ситуации.

— Вмешательство юриста…

— Это привходящее, даже случайное обстоятельство. Послушайте, Дип. Херд — это коп с твердым, упрямым и терпеливым характером. Он обладает особым родом ненависти к парням, подобным вам. И теперь вы в его списке. Это почти равнозначно смерти. Лишь какие-то особые обстоятельства могут вас спасти от его длинных рук.

— Вы оказались счастливчиком, Дип, — сказал Кэт.

Оджи впервые улыбнулся и сказал:

— Не он, а… мы. Правда, наша очередь еще придет. Но пока Дип нас по сути дела спас.

— О, я вас спас, Эллен! Слышите?

Ее рука коснулась моей.

— Благодарю, — улыбнулась она, но тотчас же с тревогой в голосе спросила: — Он не ранил вас?

— Не меня, крошка.

— Черт побери, — вдруг произнес Кэт, — если наш квартал узнает, что произошло с Хердом, то вряд ли найдется подонок, который отважился бы выступить против нас.

— Каждая медаль имеет оборотную сторону, — заметил Бэттен.

Эллен вновь сжала мою руку нервным нетерпеливым движением.

— Дип… это хорошо, что так… так все там произошло?

— А как можно было иначе? А?

Секунду поколебавшись, Эллен решительно покачала головой.

— Нет, иначе было нельзя, — сказала она одобрительно.

— Тем более, это мог быть наиболее легкий путь к тому, чтобы увидеть меня убитым и даже присутствовать при этом. Припоминаете?

— Кажется, я уже забыла все это, — ответила она тихо.

— В таком случае с этой минуты вам следует окончательно выбросить из головы все подобные мысли.

Бэттен остановился на кромке тротуара, поджидая такси.

Автоматически я ощупал карманы своего пиджака, затем плаща и сказал:

— Мой бумажник остался там.

— Я схожу за ним, — заявил Бэттен.

— Благодарю, но не беспокойтесь. Предоставьте мне самому это сделать.

Договаривая последнюю фразу, я уже двинулся обратно, отмахиваясь от протестующих возгласов Кэта и Эллен.

Дежурный окружного участка с поднятыми бровями слушал мое заявление и мое предположение о том, где мог находиться мой бумажник. Затем он направил одного копа поискать его.

Сделав полукруг по приемной, я постучал в дверь кабинета Херда и, не дожидаясь ответа, открыл ее и вошел в комнату.

Херд как раз всыпал какие-то порошки, видимо аспирин, себе в рот и, залив их водой, взглянул на меня так, будто видел меня первый раз в жизни. Он молчал, ожидая, что я скажу.

Я подошел к его столу, вынул ручку из подставки и написал на блокноте, который лежал перед ним, номер телефона.

— Дорогой сержант, — сказал я, — мне очень не хотелось бы иметь за собой хвост. Тем более что хвост, который вы можете прицепить мне, всегда будет рисковать нарваться на некоторые неприятности. Между тем в городе существуют современные средства связи, которыми я и предлагаю воспользоваться в случае надобности. Это номер моего телефона. Хочу еще сказать, что если вы чувствуете некоторую обиду за мой легкий удар по вашей челюсти, то со временем я постараюсь загладить неприятное впечатление от этого. Ссоры и стычки с вами в мои планы не входят. Прошу вас понять это.

Его глаза, ставшие еще более холодными, опустились на блокнот, а когда они вновь поднялись на меня, я смог прочитать в них такую гипнотизирующую ненависть, которая действительно была равнозначна моему приговору.

— Вы в самом деле намерены играть в моем районе большую роль?

— С этим вам придется примириться, Херд.

— Закон иного мнения об этом, Дип.

— Закон и вы, сержант, — не всегда одно и то же. — Опять умничаете?

— Повторяю, пререкаться и ссориться с вами мне очень не хотелось бы, Херд. У меня к вам еще один вопрос. Что вы имеете по отношению к Эллен?

Херд облокотился на стол, нахмурился и окинул меня своим змеиным взглядом.

— Она вам нравится, Дип?

— Насколько мне известно, она никогда и ни в чем не была замешана?

На лице Херда появилась презрительная усмешка.

— Любой, имеющий отношение к Ленни Собелу, замешан во всем. Или к Беннету, что то же самое.

— Они были дружны в детстве.

— Кто?

— Беннет и Собел. Но вскоре разошлись, хотя деловые отношения между ними и остались.

— Оба они гангстеры. Один уже получил сполна, хотя и без нашего вмешательства, а второй пока еще ускользает от нас. Но это только пока. Точно так же и вы, Дип, только пока можете еще некоторое количество раз пройтись по улицам. В деле Беннета есть еще одна любопытная сторона.

Усмешка Херда сделалась еще более отвратительной.

— Вы, я вижу, сообразительный парень, Дип. Вы знаете, что при расследовании убийства принято ставить два вопроса. Один — кому выгодно, а другой — какая женщина в этом замешана. «Шерше ла фам», как говорят французы.

— Я начинаю убеждаться в том, что вы опытный следователь, Херд.

— Кто наследует имущество Беннета? — продолжал Херд, игнорируя мое ироническое замечание.

— Допустим, я.

— Так, так. И вы что-то уж очень быстро появились после убийства Беннета, и притом неизвестно откуда. Есть сведения, что вы прибыли сюда накануне убийства Беннета. Пока это еще не доказано, но только пока, Дип. Это один вопрос. А второй заключается в том, что Беннет был неравнодушен к этой Эллен и проявлял особую о ней заботу. На вашем месте вряд ли кто-нибудь спокойно наблюдал бы эту картину. Не так ли, Дип? Очень занимательно.

— Но не очень оригинально.

— Во всяком случае, неплохая исходная точка. И вы могли бы весьма облегчить нам работу, сообщив, где вы пропадали все эти годы или хотя бы откуда прибыли.

— Не стоит вновь возвращаться к этому вопросу, Херд.

— Что ж, вернемся к нему позже, но уж тогда на нас не пеняйте, Дип. Вы для меня сейчас главный вопрос, и я его разрешу. Как видите, об этом я вам прямо говорю.

— Очень хорошо.

— Как для кого. В другой раз поговорим иначе.

— Не забудьте мой номер, — сказал я, кивая на блокнот.

— Не беспокойтесь. Я приглашу вас в свое время.

Покинув кабинет Херда, я взял свой бумажник у копа, поблагодарил его и вскоре присоединился к нетерпеливо поджидавшей меня группе.

Мы сели в такси, из которого первым вышел Бэттен, а за ним, у моего нового дома, Кэт и Оджи. Затем я назвал шоферу адрес Тэлли Ли. Эллен удивленно взглянула на меня.

— Зачем?

— Взять мой револьвер. Я оставил его в мусорном ящике под помойным ведром.

Мы проехали пару кварталов, прежде чем она заговорила снова. В ее голосе появился какой-то новый оттенок, в значение которого было довольно трудно вникнуть.

— Дип…

— Да?

— Почему бы вам не оставить его там, где он лежит?

— Что оставить?

Она нахмурилась.

— Оставьте этот проклятый револьвер в мусорном ящике.

— Вы действительно хотите, чтобы меня поскорее ухлопали?

Она закусила нижнюю губу, и на ее глазах выступили слезы. Затем, резко отвернувшись, она проговорила:

— В таком случае черт с вами…

— Эллен…

Она сразу прервала меня:

— Забудьте то, что я сказала. Застрелите кого-нибудь. Играйте в большую игру, как вы всегда делаете. Только помните об одной вещи. Для вас не будет никаких оправданий, если вы кого-либо пристрелите. Вы убьете человека, а полиция убьет вас. Только и всего.

— Ваша неожиданная забота очень трогательна, Эллен, — проговорил я вежливо, скрыв от нее свою улыбку.

Она фыркнула, недовольно вскинула голову и повернулась ко мне спиной. Она вновь была прекрасна, как в те прошедшие годы, когда я был без ума от нее.

Вдруг она неожиданно улыбнулась и сказала:

— Вы теперь знаете… эта забота… Она, кажется, опять вернулась после такого долгого перерыва… и…

Она не успела договорить и только тихо застонала от слишком сильных для нее объятий моих не очень вежливых рук. Между поцелуями она еще пыталась произнести мое имя, но, поскольку для нее оказалось слишком трудным делом выговорить хотя бы одну букву, она безнадежно взмахнула руками и обняла меня за шею.

Очевидно, шофер принадлежал к романтическим натурам, так как он терпеливо выжидал, пока мы сможем осознать, где именно находимся, и улыбался нам в зеркальце, висевшее перед ним.

Я дал ему банкноту, сказав, что сдачу он может оставить себе. На его лице тотчас же расплылась довольная улыбка, и он пробормотал что-то по-испански, походившее на мудрый совет.

Мы стояли напротив дома, в котором до сегодняшнего дня жила Тэлли Ли. Кроме патрульного, ничто здесь не напоминало о недавно разыгравшейся трагедии. Нью-Йорк не интересуется подобными делами слишком долго.

Без особых трудностей мы проникли в квартиру, оставленную полицией под присмотром знакомых Эллен соседей, и, пока Эллен горестно осматривалась кругом, я извлек из мусорного ящика свой револьвер, водворил его за пояс и набрал номер пока еще «условно» принадлежащего мне дома.

Мне ответил голос Кэта.

— Вы знаете, где может обретаться Дикси?

— Вероятно, в Мерседе. Хотите, чтобы я его разыскал?

— Сделайте это, Кэт, и затем оставайтесь у него на хвосте. Сообщайте все Оджи, который должен оставаться на месте до тех пор, пока я с ним не свяжусь. Ясно?

— Как божий день.

— О'кей. Передайте трубку Оджи.

— Слушаю, мистер Дип, — прозвучал в трубке голос Оджи.

— Скажите, Бэттен передал вам все счета и отчеты Беннета?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы уверены, что он передал вам все?

Не колеблясь, Оджи ответил:

— Никогда нельзя быть уверенным в действиях Бэттена, но я не думаю, чтобы он решился играть с вами. Бумаги, которые я вам передал, представляют собой полный комплект. В легальной деятельности Беннет был скрупулезным законником и всегда страшно боялся дать какой-либо повод налоговым инспекциям усомниться в правдивости его счетов. Это могло бы иметь далеко идущие последствия в случае назначения расследования. Понимаете?

— Это все не то, Оджи.

— Поясните.

— Хорошо. Вы, например, видели, кто был у Бими. Им далеко до уровня Беннета. Они не его класса. И тем не менее все они находились в его стае. И Хью Педл, и другие. У Беннета были длинные веревки.

Несколько секунд Оджи молчал.

— Мистер Дип, это одна из тех вещей, о которых никогда не говорят.

— Продолжайте.

— Как вы знаете, Беннет был достаточно хитер и изворотлив. Предположим, он имел какое-либо приватное дело, не очень крупное, но достаточных размеров, чтобы всех их держать в руках и… угрожать им петлей в случае чего.

— Это годится. Дальше.

— Прямо об этих вещах Беннет никогда со мной не говорил.

— Бэттен был посвящен в эти дела?

— Нет. Ни в коем случае. Он мог только догадываться. А тех он держал в руках.

— Опять этот пакет управления?

— Безусловно. Я пришел к убеждению, что в пропавшей папке Беннета хранились не только кое-какие счета, но и всякого рода расписки, подписки и многое другое, что и держало всю его, как вы выразились, стаю в крепкой узде.

— Я в этом также не сомневаюсь, Оджи. И вот ваша задача. Самым тщательным образом обыщите квартиру. Ее уже обыскивала полиция, как вы знаете. Возможно, ее обыскал и убийца. Но одна вещь кажется мне пока несомненной. Никто до сих пор еще не нашел этой папки.

— Попытаюсь, мистер Дип.

— И прислушивайтесь к телефону. Кэт и я, возможно, будем звонить вам.

— Моя помощь вам не потребуется?

— Не теперь.

— Хорошо. Думаю, что вам не нужно напоминать о Лео Джеймсе и Мори Ривсе. Кэт очень беспокоится, и не без основания, мне кажется.

— Не тревожьтесь. Я о них помню.

— Желаю удачи.

Я повесил трубку, нашел Эллен, беседовавшую на лестничной площадке с соседями, и мы покинули дом.

Глава 9

Хью Педла нетрудно было разыскать. Будучи одним из боссов, занимающим определенное политическое положение, он отдал личное распоряжение допускать к нему в любое время и друзей, и противников.

В настоящее время он ужинал вместе с Бени из Бруклина на Бродвее в «Блю Ин».

Их столик располагался примерно посреди зала и был окружен дюжиной других столиков, наполовину занятых. Для разного рода переговоров место было отличное. Если его телохранители и находились там, то они наверняка сидели ко мне спинами, так как никого из них я не заметил.

Не спрашивая позволения, я подхватил соседний свободный стул и усадил Эллен за их столик, а затем уселся и сам.

В их реакции на мои действия не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание любопытных глаз со стороны. Почти дружеский кивок головы, предупредительно пододвинутое меню, поднятые над столом два пальца — знак бармену подать еще пару кофе, и, наконец, Хью Педл сказал:

— Готовы ли вы дать ответ на мое предложение?

Бени медленно перевел свой взгляд с Педла на меня, и по его глазам я понял, что он не в курсе предложения Педла.

— Если я приму ваше предложение, Педл, — сказал я, — то цена будет двойная.

— Хорошо, — не колеблясь ответил Педл.

— Но вначале мне предстоит еще кое-что сделать.

Бени коснулся моего рукава и сказал:

— Дип, следующая вещь, которую вам предстоит сделать, — это помереть. Вы не так велики, чтобы распоряжаться здесь по-своему.

— У вас короткая память. Вы уже успели забыть, что произошло у Бими?

Физиономия Бени одеревенела.

— Я могу все повторить, Бени. И если вы этого не хотите, то прекратите подобные разговоры.

Он облизал свои губы и пробормотал почти про себя:

— Вы сумасшедший.

Подошел официант, поставил перед нами чашки с кофе и удалился.

— Педл… — начал я, — что вам поручал Беннет?

Чашка замерла на полпути к его рту.

— Что это значит?

— Вы хорошо понимаете, что это значит.

— Не понимаю.

— Хорошо. Напомню вам, Беннет действовал разборчиво. Он знал, кто обладал потенциальными возможностями, а кто нет. В первом случае он набрасывал сетку над головой многообещающего деятеля и держал его при себе до тех пор, пока тот был ему полезен.

Педл пожал плечами, но ничего не сказал, Бени Матик покраснел и втянул голову в плечи.

— Так что же он поручал вам, Советник? Что он возлагал на вас?

— Мне не нравится игра в догадки.

— Не будем детьми, Педл. Беннета я знаю так же хорошо, как и он меня. Двадцать лет тому назад мы с ним составили подробный план операций, и все должно идти согласно этому плану. Беннет точно и неукоснительно придерживался каждой детали этого широко задуманного плана, и все участники его осуществления и впредь должны знать свое место и свою роль. Понятно, что мне нужно кое-что уточнить, в частности вашу роль, Педл. Мы должны знать, куда мы идем.

Хью Педл мрачно улыбнулся и отхлебнул глоток кофе.

— Если вы так много знаете, Дип, то вы держите в руках колоду карт.

Его улыбка превратилась в тихий сдавленный смешок, и он добавил:

— Но карты, кажется, отсутствуют, в противном случае вы их показали бы.

Я покачал головой.

— Еще рано, Хью. Игра только начинается. Ставка еще недостаточно высока.

Теперь Педл говорил уже с нескрываемой насмешкой:

— Думаю, Дип, что вы втягиваетесь в какую-то фальшивую игру, в которой к тому же мало разбираетесь.

— Полагаете, что так трудно разобраться в паре импортных ящиков, заполненных тюбиками и флакончиками?

— Ах, так? — На лице Педла появилась недоуменная гримаса. — Неужели, Дип, вы и в самом деле думаете, что я вожусь с этими ящиками?

— Не совсем так, Педл. Зачем же вам самому рисковать, имея таких неплохих подручных?

При этом я кивнул на Бени, заерзавшего на стуле, и продолжал:

— Бени Матик знает свое дело, и это его забота. Только я не думаю, что он способен на большее, да это никому и не нужно. Уверен также, что то, что он пожелал мне, не является его действительным желанием.

— Относительно помереть?

— Вот именно. Я не такой слюнтяй, чтобы позволить себе бродить здесь раскрытым. А прикрытие не обязательно должно быть заметным. Как, например, ваше, Педл. Так вот, я убежден, что Бени превосходно понимает, что как только у меня случится небольшая неприятность, окажем, ножевая или пулевая, то Бени будет первым, у кого случится точно такая же неприятность. Вот почему Бени Матик на самом деле заинтересован в том, чтобы я оставался живым и невредимым.

Бени Матик подавил икоту, а Педл прищурился, всматриваясь в мое лицо. Затем он отставил свою чашку и наклонился над столом.

— Скажите мне, Дип… Откуда вы прибыли сюда?

— Издалека, Педл.

— Так… Чем вы там занимались? Кем там были?

Все за нашим столиком затаили дыхание. Рот Бени даже слегка приоткрылся. Эллен также напряженно ждала ответа.

Я усмехнулся и сказал:

— Большим.

— Ах, так… Значит, если вас убьют, то ваши парни явятся сюда и устроят кровопускание. Так, что ли?

— Именно так, Педл. Совершенно точно. Все это мое приватное дело, но в случае, если я завязну, они, разумеется, вмешаются. А потом уж пеняйте на себя, друзья.

Глядя на физиономию Педла, я коротко, но громко рассмеялся.

Он не сомневался в том, что это не блеф, что сказанное мною вполне могло бы случиться. Некоторое время он напряженно обдумывал не совсем для него ожиданное мое частичное признание, мое частичное раскрытие карт.

— Нет… Нет, Дип. Вы не можете снова начать войну гангстеров.

— Думаете?

— Позвольте мне кое-что сказать вам, Дип… Вы знаете, что случилось с Пульцем? Конечно, знаете. Его ухлопала его же собственная организация, так как он благодаря своей неловкости начал превращаться в угрозу для всей той организации. Нечто подобное происходит и здесь. Понимаете? Возможно, там, откуда вы прибыли, были иные порядки, не спорю. Но здесь, Дип, порядки другие. Допустим, но только допустим, что у вас там есть своя организация, а здесь есть другая. Вы представляете, какую гигантскую организационную работу следует проделать, чтобы связать оба конца? А кто может, помимо прочего, поручиться, что копы не висят на хвосте вашей неизвестно где находящейся организации? Какие есть гарантии того, что, напав на ваш след, копы не нащупают другую организацию? Если, конечно, такая здесь существует. Я ведь говорю абстрактно, Дип. Думаю, это понятно. Дальше. Если бы вы где-то там были большим, поверьте, я бы это знал. Любой из наших деятелей слышал бы о вас. А в данном случае мы не можем пока выяснить…

— Это вы уже говорили. Учтите только одно, Педл. Я — исключение.

Мой тон остановил его. Он не смог более смотреть мне в лицо и вновь уткнулся в свою чашку.

— И вы, Педл, глубоко заблуждаетесь в своих прямо не высказанных мыслях.

— Именно?

— Удар по мне равносилен и вашему падению. В любом случае.

Он долил кофе и сделал знак принести еще чашку.

— Вы можете быть хуже Беннета, — проговорил Педл.

— Так что же он возлагал на вас, Педл?

— Ничего. Абсолютно ничего.

Я вновь засмеялся, как бы забавляясь увертками Советника, и сказал:

— Скоро я это узнаю, друг… Существует одно предположение, которое, кстати, согласуется с вашими абстрактными рассуждениями. А именно: Беннет не был убит просто так, ни за что. Для кого-то он представлял реальную угрозу. Многих людей он держал за глотку, и потому немало было таких, кто хотел бы добраться до его бумаг, в которых содержались некоторые компрометирующие их сведения. Убить его смогли, но добраться до его бумаг — нет. Вот в чем загвоздка.

— Вы так думаете? — Глаза Педла блеснули, но тотчас же погасли.

— Не думаю, я знаю.

— Однако… если вы завладеете этими бумагами, то сможете провернуть дело весьма крупного масштаба. Да… это…

— Я знаю это, Советник. И собираюсь разыскать эту папку Беннета.

— Полагаете, это возможно? После полицейских розысков?

— Никто не знал Беннета лучше меня, и наоборот. И я не сомневаюсь, что где-то или как-то Беннет оставил мне ключ, ниточку или знак, пользуясь которыми я смогу найти его папку. В этом, дорогой Педл, я уверен, хотя мне и нужно для этого некоторое время. Скажем, день-два, вряд ли больше. Ну а когда у меня будут все эти документы, то все вы затанцуете несколько иначе. И вы, любезный Советник, будете по-другому отвечать на мои вопросы. А пока рекомендую продумать свое поведение. То, что произошло у Бими, — только небольшое вам предупреждение. И если вы сомневаетесь в том, что я всажу кому-нибудь пулю в лоб, когда будет нужно, то вы — безнадежные идиоты, безмозглые бараньи головы.

Бени испуганно переводил свои бегающие глаза с меня на Педла и обратно, в то время как физиономия Педла беспрестанно меняла свое выражение. Наконец Хью Педл, овладев собой, прошипел:

— Что вы хотите от меня?

Я поднялся и потянул за собой Эллен.

— Убийцу Беннета, — ответил я. — Может быть, вы сможете помочь мне его найти. Вы большое политическое колесо в нашем районе. Благодарю вас за кофе.

Направляясь к выходу, я ощущал на себе их далеко не дружелюбные взгляды.

Около дверей я заметил обоих телохранителей Педла. Они также увидели меня, и я вежливо кивнул им головой, учитывая, что так или иначе, но между нами какая-то связь уже установилась и мы находились в таком месте, которое явно не благоприятствовало выполнению их особых задач. Они также раскланялись со мной, понимая специфику обстановки.

У выхода я позвонил Оджи. Он сообщил, что звонил Кэт, сказавший, что Дикси находится в своей комнате в Мерседе и что он, Кэт, будет поджидать меня возле Мерседа. Оджи пока ничего в доме не обнаружил, но поиски продолжает. Я сказал «о'кей» и попросил его никуда не уходить до моего возвращения.

Было очень трудно определить, что думала Эллен. Неодобрение всего того, что я делал, она скрывала под личиной кажущегося безразличия. Более того, казалось, она полностью сосредоточилась над решением какой-то трудной проблемы, не считая, однако, нужным посвятить меня в нее.

Эллен взяла меня под руку, прижалась ко мне и, когда я взглянул на нее, улыбнулась. Я сжал ее руку своей, подозвал такси и попросил шофера отвезти нас в Мерсед.

Дикси представлял собой некую бледную глыбу, громоздившуюся на кровати. Его все еще распухший рот напоминал некоторую сферическую массу, и только глаза казались живыми на его лице — с красным ободком, дико глядевшие, с коварным и хитрым блеском в них. На Дикси были рубаха и халат.

При нашем появлении его пальцы зашевелились и стали двигаться так, как если бы он поглаживал рукоятку ножа и никак не мог решить, кого из нас зарезать первым.

— Не хотите поговорить, Дикси? — спросил я вежливо.

— Вам что, не с кем больше болтать?

— Вы не хотели бы, чтобы я заткнул вам рот кляпом, связал веревочкой и положил бы вас под прохладный душ до утра? А утром вы мне сказали бы то, что мне требуется. За этим я и пришел. Надеюсь, у вас здесь найдется кусок веревки?

Испарина начала понемногу покрывать его лоб и нос.

— Как часто вы теперь пользуетесь этим успокоительным шприцем, а? Каждые три часа?

Я приподнял его руку и осмотрел. Она вся была исколота. В таком же состоянии была и другая рука.

— Нехорошо злоупотреблять такими снадобьями. Но это ваше дело. А мне нужно кое-что знать.

Он повернул голову и прищурился.

— Ничего я не знаю. Ничего.

Его голос звучал несколько приглушенно из-за распухшего рта.

— Посмотрим, — сказал я.

Дикси передернул своими костлявыми плечами.

— Что вам нужно знать?

— Беннет! — сказал я.

— А что о нем? Если вы думаете, что его ухлопал я, то вы тупица, каких мало. Копы уже достаточно меня обрабатывали по этому делу и пробовали прижать к ногтю. Бэттен доказал мою полную непричастность к этому делу. И копы убедились…

— Только не я, парень…

Что-то в моем тоне заставило Дикси вздрогнуть. Он приподнялся, спустил ноги на пол и уставился на меня недоуменным взглядом.

— Дип, я…

— Замолчите, Дикси. Отвечайте только на мои вопросы.

Он вытер рот тыльной стороной ладони и кивнул головой.

— В ночь, когда убили Беннета, вы были в винном магазине и взяли там ящик водки. Так?

— Виски.

— Зачем? Беннет никогда не был пьяницей.

— Он ожидал гостей.

— Когда?

— Как я могу это знать? Он ничего не говорил мне. Мне только известно, что он к чему-то готовился.

— О'кей. Итак, вы отправились туда и взяли виски. Дальше?

Дикси нервно перевел взгляд с Кэта на меня, пожал плечами и вновь вытер рукой рот.

— Что же еще? Он позвонил в магазин и сказал, чтобы я захватил еще ром.

— Что вы и сделали, затратив столько времени, чтобы затем найти его убитым.

Секунду он беззвучно раскрывал рот, а затем проквакал:

— Я не убивал его! Я все время был на складе в магазине! Парень из магазина, он…

— Я знаю, что он сказал. Он покрыл все это. Отличное алиби. Он хороший гражданин, регулярно голосует за мэров, аккуратный налогоплательщик. Значит, алиби ваше неплохое.

— Но что вы хотите от меня? Я не…

— Дружок, если бы вы действительно убили Беннета, то я бы уже давно до этого докопался. Но мне думается, что это проделал кто-то другой. Поэтому я и беседую с вами.

Искорки тревоги вновь вспыхнули в его лукавых глазах. Он чувствовал приближение какого-то опасного момента, но не мог понять, в какую сторону я направляю свои вопросы и откуда следует ожидать удара.

— Как долго вы пробыли на складе винного магазина, Дикси?

Он ответил не задумываясь:

— Два часа. Точно. Все эти два часа я был там. Тот парень может…

— Хорошо. Что вы там делали?

— Как что? Смотрели телевизор, беседовали. Я чист, Дип. Вы не можете…

— Слишком много времени, мальчик, чтобы сходить за парой ящиков. Десять минут до магазина, десять обратно и там два часа. Всего два с половиною, почти три часа в отсутствии. Так?

— Точно. Так… — неуверенно подхватил Дикси.

— И никакой несуразности в этом вы не видите? Беннет, посылая вас за парой ящиков выпивки, никак не мог планировать ваше столь длительное отсутствие. Он предполагал, что вы должны выполнить поручение немедленно, то есть в течение, скажем, получаса и не более. Не так ли?

— Что… что вы имеете в виду?

— Спокойнее, бой. Вы могли быть лишь пассивным участником этого дела. Вы разговаривали по телефону. Хорошо. Голос из квартиры Беннета мог предложить вам повременить с возвращением час-два. Или вы могли предупредить кого-то по телефону о том, что Беннет дома один и ожидает вас, но что вы можете и задержаться на пару часов, заинтересовавшись телевизором. А в итоге вы чисты и с крепким алиби. Почти.

Судя по тому, как руки и ноги Дикси отбивали маловразумительный такт, ему не очень-то по душе пришелся мой анализ его поведения.

— Но, Дип… Я… Но вы же знаете, что я не мог бы… Черт возьми… Я и Беннет были друзьями. Понимаете, друзьями!

Он соскользнул на самый край кровати, размахивая руками.

— Почему вы оставались там так долго, Дикси?

Он не решился, видимо, выдвинуть какую-либо лживую версию, чувствуя бесполезность этого, и, нервно передернув плечами, сказал:

— Мне нужно было доставить Беннету импорт, за которым должен был прийти неизвестный мне человек. В этом все дело.

— Это мало о чем говорит.

— Человек, которого я хорошо знал, должен был встретить меня у винного магазина и передать мне пакет.

— Опиум?

— Героин. Этого человека на месте не оказалось, я зашел в магазин, заказал ящик виски и позвонил тому человеку.

— Что значит «тому», «этому»?

— Но…

— Мне нужна точность для проверки ваших слов. А всех «этих» я знаю и без вас.

— Так… — Он секунду поколебался, затем сказал: — Томми Гринтер. Он… он…

— Дальше.

— Его задержал Собел. Потом он принес. Я вышел к нему. Получил. Ну… Вы знаете, что я к таким вещам неравнодушен…

— Но у вас же здесь морфий.

— Конечно, но…

— Дальше.

— Вам, наверное, известно, что Беннет не терпел возле себя тех, кто пользовался импортом. Я имею в виду тех, кто с ним работал. Вроде меня. Ну, а я давно не имел случая… изголодался… и хватил двойную или тройную порцию… и почувствовал себя скверно. Я выпил на складе бутылку лимонада и чуть не умер. Парень на складе, который не видел, что я проглотил, принес мне аспирин и еще что-то и предложил лечь на кушетку. Через некоторое время мне стало немного лучше, и мы с ним действительно смотрели телевизор и немного поболтали. Вот почему я там и пробыл два часа. Теперь понимаете, почему я этого не мог рассказать копам? А позже этот парень проводил меня до самого дома Беннета, так как я еще не совсем был в форме. Остальное вы знаете.

— Это все?

— Все. Явились копы, начали трясти меня, но перед тем я успел позвонить Бэттену, и ему удалось отстоять меня.

— Судя по вашему рассказу, удивительно, что они вас не задержали.

— Мне повезло. И Бэттен быстро пришел. Возможно, что некоторые следы увели копов в сторону. Этого я не знаю.

— Странные у вас совпадения, Дикси.

— Что же вы хотите, Дип? Я все вам сказал. В этом деле я чист.

— Есть нечто, что меня беспокоит.

— Спрашивайте.

— Как Бени из Бруклина додумался взять на себя управление организацией?

— Он никогда мне об этом не говорил, а я не спрашивал. Мой интерес — это доля в доходах и все.

Я повернулся к Кэту.

— Ваше мнение?

— Насколько я знаю, так оно и есть. Бени заправлял, а Дикси выполнял его поручения.

Я поднялся и сказал:

— Еще один вопрос, Дикси. В офисе Бени, в задней комнате таверны Бими, я видел двух ребят из офиса Меркина.

— Верно.

— Кто сейчас поставляет для них импорт?

— Джон Хэлперн. У него универмаг на Пятой авеню. У его брата, Гарри Хэлперна, оптовые склады колониальных товаров в Амстердаме и Гааге и еще где-то, Гарри имеет связи в Африке и Азии. От него поступает сюда импорт.

— Неприятностей в таможнях не было?

— Не слышал… Они ловкие…

Дикси впервые чему-то улыбнулся.

— Ловкие, говорите?

— Бывает, провозят в самой таре, внутри ящиков. Разве не ловко?

— Неплохо. Ну что ж, Дикси, все пока. Прошу держать рот крепко закрытым, а если случайно в вашей голове появятся большие мысли, то я должен быть первым, кому они станут известными.

— Какие мысли?

— Я вам уже говорил. Я хочу знать, кто убил Беннета.

Кивнув ему на прощание головой, мы вышли из комнаты и покинули дом.

Эллен, молчавшая до сих пор, взяла меня под руку и, взглянув на меня полными любопытства глазами, спросила:

— Вы довольны?

— Вполне.

— Вы задавали очень забавные вопросы, Дип.

— Дело само по себе очень забавное.

Кэт взглянул на часы.

— Что теперь? Скоро двенадцать.

— Думаю, что больше мы ничего не сможем сделать. Как вы, Эллен?

— Я возьму такси и домой.

— Хорошо. А завтра?

— Вы знаете… Надо позаботиться… Бедная Тэлли…

Она уткнулась лицом в мое плечо и прошептала:

— О, негодяи… О, подлые негодяи…

— Успокойтесь, Эллен. Что бы ни было, а я этого негодяя разыщу.

Она отбросила волосы с лица и взглянула на меня. В ее глазах стояли слезы.

— Только не вы, Дип. Я не хочу, чтобы вы кого-нибудь разыскивали. Потому что… Потому что это… опасно для вас… А я…

Ее руки обвились вокруг моей шеи, я обнял ее, крепко поцеловал и затем мягко отстранил.

— Езжайте домой, Эллен. Уже поздно. Завтра встретимся.

Она улыбнулась, кивнула головой и сказала!

— До завтра.

Вынув из сумочки блокнотик, она написала номер телефона, вырвала листик и дала его мне.

— Звоните, Дип.

Я остановил такси, усадил ее и кивнул ей на прощание.

Кэт кашлянул и сказал:

— Вы заполучите классную девушку, Дип. Она вполне подходит вам.

— Все идет, как в старые дни, Кэт. И может быть, еще лучше.

— Куда сейчас, к вам?

— Да. Пройдем до угла и там подцепим другое такси.

Иногда возникает неясное ощущение, что все идет не так, как нужно. Вы ведете крупную игру, вы знаете все правила и ходы, вы уверены в том, что именно вы являетесь господином положения, но неожиданно в вашу го-лозу заползает тревожная мысль, предупреждающая вас о грозящем вам поражении. Оснований для беспокойства вы еще не видите, тревожную мысль пытаетесь отогнать и в результате проигрываете.

Нечто подобное мы испытывали, подъезжая по пустынной улице к моему дому.

Кэт первым вышел из такси, и я заметил, как он, вытянувшись, окинул внимательным взглядом мрачную улицу. Я расплатился с шофером, зачем-то зафиксировал в своей памяти номер его машины и присоединился к Кэту.

Не произнося ни единого слова, мы отлично поняли друг друга, и, когда Кэт увидал в моей руке дуло 38-го калибра, он только одобрительно кивнул головой.

Мы не нуждались в том, чтобы уславливаться относительно предстоящих нам действий. Много лет тому назад практика выработала у нас наиболее целесообразные приемы на случай возникновения возможной, но еще не выясненной опасности.

Придерживаясь, по возможности, затененных мест, соблюдая некоторое расстояние между собою и внимательно оглядываясь по сторонам, мы подошли к парадной двери моего дома.

Я рванул незапертую дверь и быстро сделал шаг в темноту и в сторону. В ту же секунду, явственно ощутив смертельную опасность, я крикнул:

— Осторожнее, Кэт!

Одновременно, резким толчком отскочив еще в сторону, я упал на пол, успев заметить короткую красно-белую вспышку у боковой двери.

Револьвер в моей руке произвел два выстрела, один за другим, в сторону этой двери, прежде чем замолкнувший было револьвер неизвестного вновь дал вспышку.

За секунду до этого мне показалось, что что-то мягко осело на пол возле боковой двери.

Пуля неизвестного на этот раз, судя по звуку, шлепнулась на пол примерно в том месте, где я еще секунду назад лежал, но теперь я уже стоял у стены, прижавшись к ней спиной, прислушиваясь и выжидая.

Но спустя еще секунду-две, когда эхо от грохота выстрелов затихло, я услышал торопливо удалявшиеся шаги и затем звук с силой распахнувшегося окна.

— Кэт! — крикнул я. — Назад! За дом! Он бежит туда!

В полной темноте я двинулся к боковой двери, возле которой сразу же споткнулся о чье-то тело. Я перешагнул через него и, пытаясь восстановить в памяти расположение комнат, дверей и мебели, быстро пробрался в ближайшую расположенную слева по коридору комнату, дверь в которую была открыта, а окно в ней, выходившее во двор, было распахнуто.

Теперь стало ясно, что Кэт не сможет перекрыть убийце путь к отступлению. Слишком большое расстояние вокруг дома надо было ему пробежать, да к тому же за короткий промежуток времени, что с его легкими было почти невозможно.

Окно находилось примерно на высоте семи-восьми футов над землей. Не задумываясь, я выпрыгнул из окна, метнулся в сторону и присел. Все было тихо. Очертания окружавших предметов смутно проглядывали в отдаленных отблесках фонарей. Невдалеке от меня возвышалась груда старых бидонов, банок, а за ней лежала куча каких-то упаковочных ящиков и корзин.

Пробираясь между мусором и обломками, я подошел к деревянному забору и перемахнул через него, очутившись в узком переулке, который в виде аллеи тянулся между Гловер- и Константинос-стрит.

Именно где-то здесь и был убит Беннет.

У меня мелькнула мысль, что если преследуемый мною является убийцей Беннета, то в этой малознакомой мне аллее он будет чувствовать себя более уверенно.

Я двигался довольно быстро, не заботясь о том, что там и сям торчали жерди и гвозди, уже оставившие несколько следов на моей одежде. Убийца вряд ли смог бы пробираться здесь быстрее меня, и я не терял надежду его настигнуть.

Очутившись в темной аллее, также заваленной разным мусором, и притаившись у забора, я секунду-две колебался — в какую сторону идти?

И как раз в этот момент я и заметил тень, крадущуюся в сторону Гловер-стрит.

Двинувшись за ним и стараясь держать его между собой и желтым отблеском фонаря на Гловер-стрит, я сразу же понял причину таких замедленных и сверхосторожных движений преследуемого. Он крался, как краб, низко наклонившись и держа револьвер перед собой, по той простой причине, что навстречу ему шел не кто иной, как… мистер Саливен.

Убийца имел веские основания полагать, что коп участвует в облаве на него, а возможно, в полутьме он еще не успел как следует разглядеть приближавшегося к нему полицейского.

Коп шагал уверенно, быстро, внимательно разглядывая все кругом, нисколько не подозревая о грозившей ему смертельной опасности.

За темной фигурой Саливена мелькнула еще одна тень. Несомненно, то был Кэт.

Убийца, припав на колено, поднял дуло револьвера.

Резко и повелительно я крикнул:

— Вниз, Салли! Ложитесь!

Тренировка спасла копа. Почти мгновенно он слился с черной поверхностью земли.

Но в тот же момент убийца, резко обернувшись, выстрелил на звук моего голоса, затем еще и еще раз.

Но это было все, что он успел.

Саливен выстрелил из своего лежачего положения один только раз, когда преследуемый повернул к нему голову, но этого оказалось достаточно для него — убийца медленно осел и свалился на бок.

Подойдя к нему, мы с Саливеном увидели неизвестного нам парня с небольшой дырой во лбу, лежавшего у пустого ящика и все еще сжимавшего в своей руке револьвер.

Подбежал Кэт, задыхаясь и хватая воздух широко открытым ртом. Он взглянул на убитого и облегченно сплюнул.

В соседнем доме вспыхнул свет в окнах, кто-то что-то кричал, кто-то требовал полицию.

Какая-то темная фигура вынырнула из мрака и подошла к нам.

— Вы из этого дома? — осведомился у подошедшего Саливен.

— Да, мистер Саливен. Я вас знаю.

— Прекрасно. Прошу вас немедленно позвонить в участок. Сумеете? Скажите, что здесь произошло убийство. И адрес.

— Мигом, мистер Саливен.

Темная фигура быстро исчезла.

— Красивый выстрел, мистер Саливен, — сказал я.

— Да… благодаря вам. Спасибо за предупреждение, Дип.

— Пустяки, мистер Саливен.

— Полагаю, что вы сможете рассказать любопытную историю по этому поводу?

— Безусловно. На меня напали, и притом в моем же доме. Но как вы очутились в этой аллее?

— Ваш друг торопился сюда и крикнул мне еще издали, чтобы я свернул в аллею, что я и сделал, но еще не зная, что здесь произошло. В нашем деле приходится действовать быстро, не теряя времени на расспросы.

— О'кей. В доме еще один… Может быть, оставим здесь Кэта, а сами пройдем в дом?

Я взглянул на Кэта и спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Чувствую плоховато. Но я жив. Идите.

— Скоро сюда прибудет полицейская машина, — обратился Саливен к Кэту. — Скажите, что мы в доме.

— Конечно, конечно. Дип…

— Да?

— Осторожно там.

— Не беспокойтесь, Кэт. Пойдемте, Салли.

Мы двинулись по аллее и, когда завернули за угол, услышали позади себя жалобный вой сирены. Там и сям виднелись снующие, беспокойные тени, придававшие безлюдной до этого улице настороженный и тревожный вид.

Входная дверь по-прежнему была раскрыта. Саливен оттолкнул меня и прошел внутрь первым с электрофонариком в одной руке и с револьвером в другой. Найдя выключатель, он нажал кнопку, и в холле вспыхнул яркий свет.

Инстинктивно я рванулся за выступ стены, но все было тихо и спокойно.

Проем боковой двери, куда я стрелял вкого-то, был пуст. На полу, возле двери, виднелось большое кровавое пятно, а на самой двери и на стене — кровавые отпечатки пальцев.

Картина происшедшего здесь сразу стала мне ясна. Номер Первый был ранен мною, но, видимо, не тяжело. На несколько минут он был оглушен или потерял сознание. Придя в себя, он бежал, придерживаясь за стену, в то время как я преследовал его партнера. Именно через раненого Первого я и перешагнул, догоняя Второго.

— Дальше, Саливен, — сказал я и прошел через боковую дверь.

Позади нас раздались шаги. Двое полицейских поспешно входили в дом.

Я включил свет, и все мы остановились перед телом убитого, лежавшего почти посреди комнаты.

Бедняга получил по крайней мере три пули в голову и несколько в грудь, и каждая могла стать фатальной для него. Но профессионалы бьют до конца, избегая любой случайности.

— Это Оджи, — сказал Саливен.

Появившийся в вестибюле сержант Херд заметил:

— Дела развертываются, не так ли?

На его правой щеке, у рта, красовался синий кровоподтек, что вместе с залепленным пластырем носом придавало его лицу насмешливо-зловещее выражение.

— Как видите, сержант, — ответил я.

— Там, куда вы заходите, всегда оказываются либо избитые, либо убитые, — ответил он безразличным то «ном, как бы про себя.

— Чистая случайность, Херд.

Появилась еще группа полицейских, один из которых вел под руки Кэта. Кэт имел явно болезненный вид, его красноватые щеки казались еще более впалыми, а скулы еще резче обозначившимися.

Врач без колебаний определил время убийства Оджи: полтора-два часа тому назад.

Я сказал Херду, что он может позвонить Хью Педлу и Матику, уточнить время моего свидания с ними, а также справиться у таксиста о времени нашего с Кэтом прибытия сюда.

Медицинский эксперт был опытным врачом, и его заключение не вызвало у Херда ни малейшего сомнения. Эксперт добавил, что письменное заключение будет готово и представлено Херду к двенадцати часам дня.

Херд принадлежал к числу тех конов, которые не любят откладывать дела в долгий ящик. Он уселся у телефонного аппарата и вскоре ему удалось поймать Хью Педла в одном из ночных бистро. Он уточнил у него время нашего ухода и предложил Педлу представить письменное заявление в участок. Спустя некоторое время в одном из гаражей Херду сообщили, что интересующий его таксист через несколько минут будет у подъезда дома.

В ожидании водителя Херд обошел помещение, выслушал рассказ Саливена и продиктовал протокол осмотра.

Вскоре Херд, сняв краткий допрос с таксиста и решив ограничиться этими двумя свидетельствами, предложил мне изложить свои соображения о случившемся здесь.

— Думаю, сержант, — начал я, — и даже уверен, что какой-то бродяга или грабитель решил, что у недавно убитого Беннета есть чем поживиться, и забрался в дом. Оджи, которого он не ожидал здесь встретить, накрыл его, завязалась стрельба, и Оджи оказался убитым. Затем грабитель, вероятно, занимался поисками денег или драгоценностей до тех пор, пока не пришли мы. Он бежал через окно, я за ним. Навстречу ему двигался ми< стер Саливен, которого он пытался застрелить. Но вышло, как вы знаете, иначе. Вот и все. На мой взгляд, дело ясное.

— В холле лужа крови, — заметил Саливен, — а на стене и дверях кровавые следы пальцев.

— И что? — поднял на него глаза Херд.

— Пальцы Оджи чистые.

— Ну…

— Пальцы пристреленного мною тоже чистые.

— У вас, Саливен, острое зрение. Все это я также заметил. Продолжайте.

— Лужа крови в холле, а убитый Оджи в отдаленной комнате.

— Верное замечание.

— В холле имела место перестрелка.

— Не подлежит сомнению, — невозмутимо подтвердил Херд.

Саливен, приподняв плечи, недоуменно взглянул на Херда, а затем на меня. После небольшой паузы он сказал, подчеркивая слова:

— У Оджи не было револьвера.

— Ага… Следовательно, еще кто-то стрелял? Это вы хотели сказать?

— Но это же явный факт, сержант.

— Разберемся. Непременно разберемся, Саливен. А пока следовало бы нам учесть возможность и такого, скажем, случая. Представьте себе, что тот, кто занимался стрельбой в холле, спас вам жизнь. Возможен такой вариант?

— Да, но…

— Разумеется, закон прежде всего, Саливен. Но и ваша жизнь имеет немалую цену для закона. Поэтому я и говорю, что во всем этом надо разобраться, и мы обязательно разберемся, Саливен. Будьте спокойны и не сомневайтесь.

Саливен облегченно вздохнул, видимо, чувствуя, что свой долг он выполнил, а остальное было делом начальства. Он даже отвел взгляд от того места под моим пиджаком, где чуть заметно оттопыривалась рукоятка моего револьвера, заткнутого за пояс.

— Что касается вас, Дип и Кэт, то вы не имеете права покидать город, пока не закончится официальное следствие, — сказал в заключение Херд.

Кэт сказал, что мы будем ночевать в его комнате, и дал свой адрес.

Вежливо кивнув Херду, мы с Кэтом направились к выходу.

Когда вслед за Кэтом я проходил через дверь, Херд окликнул меня:

— Дип…

— Да? — Я остановился в дверях и обернулся.

— Я звонил по номеру, который вы мне оставили в кабинете.

— Ах, вот что! Это говорит в вашу пользу, Херд. Свои обещания вы выполняете точно. Надеюсь на то же и впредь.

Не ожидая ответа от начавшего хмурить брови сержанта, я закрыл за собой дверь и присоединился к поджидавшему меня Кэту.

Нам удалось незаметно проскользнуть мимо фоторепортеров, уже просочившихся в дом, и, выйдя на улицу, мы довольно быстро двинулись пешком в ту сторону, где жил Кэт. Два раза мы останавливались, чтобы дать возможность Кэту перевести дыхание, но вскоре, после второй передышки, мы поймали такси, которое и доставило нас к месту.

Кэт жил в полуподвале, в комнатке, походившей на собачью конуру. Собственно, комнатка представляла собой небольшое, отгороженное фанерной перегородкой от остальной части полуподвала местечко. Пара сломанных стульев, стол без одной ножки, старая кушетка, неизвестно на чем державшаяся, и ящик с хламом — вот и вся обстановка его комнаты, явно не заслуживавшей столь громкого названия.

— Дома, — с облегчением произнес Кэт и почти свалился на кушетку.

Он попытался закурить, сильно закашлялся и отбросил сигарету в сторону.

— Проклятая штука, — проговорил он.

— Кэт…

— Да, Дип. Я узнал этого парня. Это был Мори Ривс.

— Вы разобрались в том, что произошло, не так ли?

— Да. Думаю, что да. Сначала они решили, что ухлопали меня. Они не ожидали встретить там Оджи. А потом стали поджидать вас.

Кэт кашлянул, подумал и добавил:

— Не было ничего легче, как прихлопнуть вас в то самое время, когда вы, войдя в переднюю, зажигали бы свет. Всякий так бы и поступил на вашем месте. Но вы с самого начала спутали им игру. И еще, может быть, ваша удача. Но жаль, что Лео Джеймс бежал.

— В такой темноте трудновато взять точный прицел, Кэт.

Кэт повертелся на кушетке, что-то обдумывая, и затем сказал:

— Я удивляюсь, Дип, кое-чему.

— Чему?

— Сегодня никто не поинтересовался вашим револьвером.

— Они его не заметили.

— Ха… не заметили… И вообще… — Что вообще?

— Вас, как и меня, отпустили чистеньким. И еще. Этот разговор с Хердом о телефонном звонке. Это с Хердом, у которого нос и скула вспухли от ваших кулаков.

— Ну и что же здесь такого?

— А то, что я на своем веку уже видел больших парней, телефонных звонков которым было достаточно, чтобы перетряхнуть весь полицейский округ. Видел, Дип, таких. И разбираюсь, когда парень действительно большой. Правда, многие из тех, которых я знал, срывались и падали, и я очень не хотел бы, чтобы и вас постигла подобная участь.

— Не беспокойтесь, Кэт, об этом.

— Я вам друг, Дип, и мне тоже хотелось бы знать… Где вы были эти годы? Все этим интересуются, и никто ничего не знает. Но я хотел бы…

Я покачал головой и сказал:

— Когда-нибудь в другой раз, мой друг.

— О'кей, Дип.

Он приподнялся на кушетке и похлопал по ней ладонью. Пыль маленькими облачками поднялась вверх.

— Будем спать на ней, Дип.

— Я лягу на полу, друг.

— Не будьте таким снобом, Дип. Раньше вы были парнем попроще.

Я покосился на него.

— Но я и теперь такой же, Кэт.

Кэт что-то вспомнил и рассмеялся.

— Это же одна из первых квартир Беннета. И вся мебель здесь та, что мы сумели тогда стащить где попало и у кого попало.

— Кэт, — сказал я, улыбнувшись его воспоминаниям, — давайте без сентиментальностей. Как только все устроится, сразу же перебирайтесь ко мне в дом и занимайте любые комнаты. Это решено твердо. А сейчас давайте спать. На завтра нам нужны и свежие силы, и ясные головы.

Глава 10

Я проснулся на рассвете, незадолго до того, как солнечные лучи коснулись крыш высоких домов, но продолжал лежать с закрытыми глазами и даже пытался вновь заснуть, что мне явно не удавалось.

Сон полностью покинул меня, и передо мной отчетливо предстали все недавно происшедшие события. Но не они меня интересовали.

Я знал и чувствовал, что как раз перед тем, как я пробудился ото сна, в моей голове возникло зеркально-точное отображение картины убийства Беннета.

Вся цепь последних событий, встреч, бесед, столкновений, размышлений вдруг резюмировалась четко и ясно в образе подлинного убийцы Беннета.

Это было так неожиданно и настолько ошеломляюще, что я мгновенно проснулся. Но тщетно пытался я восстановить эту картину, вспомнить лицо убийцы или хотя бы вновь заснуть в надежде, что эта картина опять появится в моей голове.

Все мои усилия оказались напрасными. Никаких деталей, никаких указаний — ничего не осталось от сновидения, только одно ощущение досады.

Но я продолжал лежать, размышляя над всем виденным и слышанным в последние дни, пытаясь найти путеводную ниточку, продолжавшую ускользать от меня.

В конце концов, несмотря на бесплодность своих рассуждений в смысле конкретных результатов, я почувствовал все более крепнувшую во мне уверенность в том, что я не так уже далек от разрешения этой частной задачи, которая действительно занимала меня, хотя и не являлась главной, определявшей всю мою деятельность в эти дни.

Успокоившись на этой мысли, я как-то незаметно задремал.

Кэт энергично тряс меня за плечи, и, когда я с трудом приподнял голову, яркий дневной свет ударил мне в глаза.

— О'кей, о'кей, Кэт. Встаю…

Кэт совал мне в руки свежий номер газеты, обращая мое внимание на два столбца на первой странице.

— Поглядите, Дип. Роск опять отыгрывается на вас. Придется вам поговорить с ним по-иному.

Я протер глаза и пробежал заметку в «Аптаун Спикинг».

Статья представляла собой неплохо составленный репортаж о событиях вчерашнего дня в моем доме, остро изложенных и ядовито нацеленных.

Первый абзац содержал краткое вступление:

«Насилие и смерть вновь посетили прежнюю империю Беннета, направив на этот раз свой удар по его наследнику, но несчастная случайность подвела под этот удар второстепенного участника организации. Два человека были убиты. Создается впечатление, что полицейское расследование преднамеренно затрудняется и запутывается и город ожидают новые убийства. Следующим в списке убитых, по-видимому, станет бывший партнер Беннета, который наследует его преступную империю и который намеревается управлять ею прежними уголовно наказуемыми методами».

Затем следовали подробности вчерашних событий и намеки на бездеятельность полиции.

Я вырвал статейку из газеты, сунул в карман и принялся одеваться.

Кэт настаивал на том, чтобы предпринять кое-какие крутые меры против Роска Тейта, но я не соглашался с ним. Тейт не делал ничего такого, чем бы не занимался все эти двадцать лет. Правда, благодаря своему положению он имел возможность собирать неизвестные публике факты и интерпретировать их в выгодном для газеты духе. Открыв кампанию против меня лично, он мог бы в значительной мере запятнать мое имя. Но, во-первых, спрашивается, перед кем? Перед кем он мог очернить меня? А во-вторых, следовало поразмыслить и над тем, нельзя ли использовать его газетную кампанию в интересах дела?

— Поступайте как знаете, — сказал Кэт. — Не трогайте его и спокойно ждите, пока вам не всадят пару унций свинца в голову.

— Как так?

— Синдикатские парни. Они ведь только начали действовать. Вы для них фигура нежелательная. Это уже ясно. И по-моему, синдикатские боссы наступают с двух сторон. Как я слышал, они имеют своих людей и в этой газете.

— В «Аптаун Спикинг»?

— Да. И еще неизвестно, чьи интересы защищает Роск Тейт, нападая на вас. Уж если кого и следовало бы проучить, так это Роска. Я так думаю, Дип.

— Нет, Кэт. С этим торопиться я не буду. Мне нужны еще факты и тщательный их анализ.

— Как знаете. А Лео Джеймс?

— Думаете, не откажется от своей цели?

— Они не платят по контракту, пока не будет нанесен удар. Это вам известно. А это значит, что Лео Джеймс либо сам попытается вас подстеречь, либо найдет себе другого партнера.

— Некоторое время этот Лео, думаю, не сможет двигаться слишком быстро. Кроме того, он один из тех, с кем мне хотелось бы поговорить.

— Это обязательно?

— Очень желательно.

Кэт на минутку задумался.

— Мне кажется, его не так трудно будет разыскать, Дип. Мне только нужно поймать Чарли Вица. Этот Виц имеет уши во всех местах города и всегда кое-что знает. От него же я узнал, что Лео не такой парень, от которого можно было бы легко добиться каких-либо сведений. Может, затащить его в какой-либо погребок? Потемнее и похолоднее… А?

— Там будет видно. Но только будьте осторожны, Кэт.

— Разве я не всегда такой?

— Нет, не всегда. Например, вы действуете со мной.

Он засмеялся.

— Я ведь знаю, на чьей стороне выигрыш.

— Да, он будет наш, Кэт. Но пока его еще нет. А сейчас нам пора в Грин-Хауз. Читать протоколы и отвечать на вопросы.

— Вашу вчерашнюю версию придется, вероятно, изменить?

— То было просто мое предварительное мнение.

Кэт снял мою шляпу с гвоздя и передал ее мне.

— Вам, Дип, надо быть с Хердом помягче. Еще не было случая, чтобы его избили в его же кабинете. А он из тех, кто никогда ничего не забывает и не прощает. Он выжидает, и он умеет ждать. Это я знаю.

— Ну и пусть себе ждет.

— Вы можете иметь протекцию и имеете ее. В тот раз вас спасло появление адвоката, а вчера вам тоже что-то помогло, хотя я даже не знаю, что именно. Но поверьте мне, Дип, что настанет час, когда этот затаившийся коп настигнет вас в тот момент, когда вы с револьвером в руках будете делать свои дела. И тогда уже никакая протекция вам не поможет. Никто и ничто вас тогда не спасет.

— Все может быть, Кэт.

— Я скажу вам, как и вы мне, — будьте осторожны.

— Хорошо, но как?

— Для начала оставьте здесь револьвер. Будет спокойнее. Вы же знаете, куда мы идем.

Я рассмеялся, но вытащил из-за пояса оружие и вручил ему.

Кэт тщательно спрятал его в одной из щелей пола, запер дверь, и мы направились в Грин-Хауз.

Роск Тейт стоял у входа в полицейский участок и беседовал с одним из копов, которые были вчера вечером у меня в доме.

Он молча кивнул нам, закончил свой разговор с копом и подошел к нам.

— Доброе утро, Роск, — поздоровался я.

Без каких-либо предисловий Роск сказал:

— Вы успели втянуть Эллен во все свои дела, Дип. Не так ли?

Я пожал плечами.

— Успокойтесь. Она ни в чем не замешана.

— Человек, имеющий касательство к полиции, не может быть не замешан ни в чем.

— Она только мое алиби.

— Об этом я уже слышал. Но когда же она успела стать вашим сообщником?

— Спросите ее сами, — подмигнул я ему через плечо.

Роск пробормотал что-то, чего я не расслышал, повернулся и стал ждать Эллен, которая расплачивалась с таксистом.

Улыбаясь, Эллен подошла к нам и грациозным жестом послала мне воздушный поцелуй.

— Спросить меня о чем? — поинтересовалась она.

Перемена, произошедшая с лицом Роска после того, как он ее увидел, представляла собой довольно любопытное зрелище. Появившееся вдруг на его физиономии новое выражение весьма походило на то, с каким любящие родители смотрят на своих деток в тот момент, когда те уже вышли из-под их контроля и стали достаточно взрослыми для того, чтобы получить хороший подзатыльник. На физиономии Роска сначала появилось выражение пафоса, некоей патетики, быстро сменившееся замешательством, которое он неумело пытался скрыть.

— Эллен…

— Хэлло, Роск, — бросила она, не дождавшись продолжения фразы. — О чем, собственно, речь?

— Вы знаете, что все о том же.

В его голосе не чувствовалось теперь злобы, но он многозначительно посмотрел на меня и добавил:

— Мне нужно поговорить с вами.

— Хорошо, — ответила она вежливо. — Но нам вначале следует зайти внутрь. Сержант Херд просил нас прийти к десяти, а сейчас уже почти десять. После мы сможем попить кофе и поговорить.

Рот Тейта скривился в кислой гримасе, но он кивнул в знак согласия головой и направился к входу.

Эллен взяла меня под руку и повела за Роском Тейтом, расспрашивая о случившемся.

Следом за нами шел Кэт.

Хью Педл, Бени и шофер такси уже находились внутри. Их короткие заявления были уже просмотрены, подписаны и вложены в соответствующую папку. Не задерживаясь, все они тотчас же оставили помещение, сдержанно раскланявшись с нами на прощание.

Не много времени заняла и запись наших заявлений по поводу вчерашних событий. Речь шла о точном изложении известных нам фактов.

Херд сидел рядом с секретарем, слушал, кивал головой и пару раз, глядя на меня, потрогал рукой свой все еще вспухший рот, как бы напоминая, что нам еще предстоит встретиться для подведения итогов наших отношений. Именно так понял его жест Кэт, как он мне об этом сказал позже.

Когда бумажная работа была окончена и документы подписаны, я спросил:

— Удалось ли вам, сержант, установить личность парня, застреленного мистером Саливеном?

— Он приезжий. Есть кое-какие данные о том, что он остановился в «Вестгемптоне». Насколько это точно — будет выяснено сегодня-завтра.

— Особенно не трудитесь. Его настоящее имя Мори Ривс, а остановился он там под именем Вагнера.

Херд вскинул на меня удивленные глаза, а Кэт недовольно поморщился.

— Мори Ривс? — повторил Херд, что-то припоминая. — Любопытно. Если это так, то птичка эта нам известна. Профессионал, наемный убийца из Иллинойса. На его счету не менее дюжины убийств. Он на учете во всех полицейских округах Штатов. Да… Вам, кажется, повезло, Дип. Хорош ваш «бродяга-грабитель»… А вчера вы это знали?

— Давайте лучше скажем, что тогда я не был уверен в этом.

— Был там еще один, — продолжал Херд. — Мы обнаружили, кроме других очевидных следов, пули, выпущенные из разных револьверов. Я имею в виду тело Оджи. В него стреляли из двух разных револьверов. Быть может, вам, Дип, еще что-либо известно? Кто был другой стрелок, напарник Мори Ривса?

— Лео Джеймс. Они оба остановились в «Вестгемптоне» под именем Вагнеров. Чарли и Джордж Вагнеры. Братья. Теперь вам это будет нетрудно уточнить.

— Лео Джеймс… Гм… Что-то такого не припоминаю. Но розыски его начнем немедленно. В Иллинойсе он безусловно должен быть известен. Да… любопытно.

Кэт незаметно подтолкнул меня и сделал знак уйти поскорее. Эллен, сидевшая позади нас, по-видимому, заметила нервозность и беспокойство Кэта, но продолжала невозмутимо сидеть и внимательно слушать.

— Как видите, сержант, — сказал я, — мои сегодняшние начальные попытки сотрудничать с вами в поисках покушавшихся на меня могут оказаться полезными и мне, и вам. Я принадлежу к иной среде, чем ваша, и потому могу иметь другие источники информации. И как только мне станет что-либо известно, я буду рад поделиться этим с вами.

Херд откинулся на спинку кресла и после паузы произнес:

— Вы, Дип, кое в чем обгоняете даже полицию, и за вашими действиями приятно наблюдать. Раньше я с таким же интересом следил за действиями Беннета. Он, пожалуй, был таким же способным и ловким, как и вы. У него многому можно было бы поучиться, хотя первая наша задача заключалась в том, чтобы посадить его за решетку. Но сделать это мы не успели. Ловкий был парень. Ничего не скажешь. До конца он формально оставался чистеньким, хотя на деле… Он был очень осторожен и умел себя прикрывать. И все-таки получилось гак, что его ухлопал какой-то молокосос-подонок.

Интерес к его заявлению у меня резко возрос.

— Неопытный, полагаете?

— Я говорю вам это, Дип, взамен ваших полезных сообщений.

— Очень вам благодарен. Значит, не профессионал?

— Безусловно. То, как совершено это убийство, выбивает его из ряда обычно совершаемых убийств. Ни один бандит такого не проделает. Дело в том, что этот подонок стрелял в Беннета из мелкокалиберки. Калибр 22. Стрелял с близкого расстояния и так неумело, что попал ему в шею. Некоторое время после выстрела Беннет был еще жив. Вот вам парочка фактов, свидетельствующих о том, что ни один сколько-нибудь нормальный бандит такого убийства не совершит. Поэтому я вам и сказал, Дип, что вы беретесь за разрешение задачи, которая пока что оказалась непосильной для полиции.

Он помолчал, затем с явным сарказмом в голосе добавил:

— Тот подонок совершенно не похож на вас, Дип. Вы ведь носите за поясом револьвер другого калибра. Тот, что вы отняли у копа. Все еще его носите, Дип?

Я пожал плечами и, вынимая платок из кармана, невинно распахнул полу пиджака, прислушиваясь к торжествующему шепоту Кэта: «Ara…»

Но Херд, бросив мимолетный косой взгляд на мой пояс, продолжал:

— Хорошо. Этот вопрос мы пока оставим открытым. У нас есть заключение экспертов относительно этой мелкокалиберки, и, если тот дамский пистолетик попадется к нам в руки, мы сможем с абсолютной точностью сказать, что именно из него и был застрелен неумелой рукой Беннет. Но этот пистолетик исчез так же бесследно. Вот вам кое-что взамен вашей информации, Дип.

— Весьма вам признателен, сержант.

— Не стоит. Пожалуйста.

Кэт потянул меня за рукав.

— Мы уходим? — спросил я, поднимаясь и надевая шляпу.

— Да, — кивнул нам Херд.

Я открыл перед Эллен дверь и пропустил ее вперед.

Кэт шепнул мне, что он тотчас же отправляется на поиски Чарли Вица, а затем постарается выследить Лео Джеймса. Я сунул ему в руку несколько банкнот и сказал, чтобы он поддерживал связь с Вильсоном Бэттеком, с которым я также свяжусь, а затем вернулся бы на квартиру, где я его встречу.

Эллен подошла к Роску, который поджидал ее у входа, и мы вместе отправились в бар Гими. Роску моя компания была явно не по душе, но иного выбора Эллен ему не предоставила. Кроме того, будучи репортером, Роск обладал длинным носом, жадным до всяких новостей, и он питал надежды выудить кое-что еще для моего же собственного некролога.

За чашкой кофе Роск сдержанным и монотонным голосом спросил:

— Эллен, понимаете ли вы, в какую среду вы вовлекаетесь?

— Думаю, что да. И об этом не беспокоюсь.

— Зато я беспокоюсь.

Она взглянула на него и мягко сказала:

— Я уже не маленькая, Роск.

— Эллен, вы позволяете учить себя таким вот… типам.

— Полегче, Роск, — сказал я.

— А почему не говорить об этом прямо? — продолжал Роск. — Еще в школе Эллен водила компанию с недостойными ее ребятами. К примеру, с Бетти.

— Мы были друзьями, — напомнила ему Эллен.

— Друзьями? Это с Бетти-то? Из семьи бродяг? А сколько раз подвергалась эта семья арестам? А сама она чем занималась? Забыли?

— Все, что она имела, Бетти отдавала семье. Вы должны помнить, Роск, в каком положении находилась ее семья. Все они жили на то, что она приносила домой.

— Семья из бродяг — это не та семья, которую нужно кормить. У меня в семье тоже был один…

— Отец?

— Ну и что? Когда я вышиб этого пьяницу, всем стало легче.

— Ее семья совсем не была похожа на вашу, Роск. Мать ее тогда очень болела, а сестра Тэлли была в отъезде. Ей тоже было нелегко.

Эллен на минуту задумалась и грустно покачала головой.

— И кто бы мог думать, что обе сестры так трагически закончат свою жизнь, — сказала она.

— Ничего неожиданного здесь нет и не могло быть, — резко произнес Роск. — Кто имел связь с Беннетом и его делами, тот на лучшую участь рассчитывать не мог. Отчего она взобралась на крышу и слетела оттуда? А?

— Много было причин у бедной Бетти…

— Какие там причины! Просто набралась наркотиков до одурения — вот и все. А почему? Беннет втянул ее в свое дело, и она занималась распространением всех его импортных снадобий, губящих любого, кто их употребляет. Распространяя, она и сама пристрастилась к ним. Вот и результат. Вот и причина ее трагической гибели.

Вспомнив одно из замечаний Дикси, я сказал:

— Мне известно, Роск, что Беннет терпеть не мог возле себя помощников, злоупотреблявших наркотиками.

— Благочестивейшее поведение, не правда ли? — насмешливо заметил Роск. — Оно присуще всем подобным парням. Прыжок Бетти Ли с крыши был большой встряской для Беннета. Если бы провели внимательное и тщательное расследование гибели Бетти Ли, следы непременно потянулись бы к нему. И он был потрясен и напуган. Вот как раз с этого момента он и стал нетерпимым ко всем своим сотрудникам, которые проявляли слабость к употреблению наркотиков. И повел дело с их распространением с такой предельной осторожностью и ловкостью, что до самой своей гибели так и не был пойман полицией с поличным. В хитрости и сообразительности Беннету отказать нельзя. Но дело это прошлое, хотя бы и недавнее прошлое. А теперь Эллен… Она не в состоянии порвать старые школьные связи с… с подонками, с которыми она знакома с детства. А опасность этого слишком очевидна.

Он помолчал минуту и добавил:

— Теперь явились вы, Дип. Это худшее, что было до сих пор. Хуже Беннета, хуже Собела, хуже любого.

— А вы не беспокойтесь об этом, — сказал я невозмутимо.

— Все, что я могу сделать, это предупредить Эллен, оставаться в стороне и ждать.

— Чего ждать?

— Ждать неизбежного для вас, Дип, конца. Для таких, как вы, конец предопределен.

— В вас крепко засела ненависть, Роск, — заметил я.

Пару секунд он молчал, размышляя, затем покачал головой.

— Не совсем так. Это большая роскошь, позволить себе подобное. Если бы я ненавидел, я не мог бы быть объективным, а не будучи объективным, я не мог бы быть репортером. Лучше сказать, что я циничен и немного огорчен. Столько лет жить на такой улице, как наша, и видеть столь неприглядную изнанку жизни, как это пришлось мне, — как можно после этого не утратить значительной доли юношеской романтики и веры в чистое и светлое? Я много видел, много размышлял, и чем больше я следил за событиями, тем больше убеждался, что они подчиняются определенному правилу. И поэтому изменить ход событий, в которых вы участвуете, в основном и главном вы не можете.

— Такой подход к делам меня не устроил бы, — сказал я. — Я не фаталист.

— И тем не менее это касается вас не в меньшей степени, чем всякого другого, Дип. Представьте себе троллейбус. В нем люди. Люди думают, разговаривают, но совершенно независимо от них троллейбус двигается, делает остановки, повороты и неминуемо идет к своей конечной станции.

— И что из этого следует?

— Вы, Дип, находитесь в троллейбусе. Вы вошли в него, когда были еще мальчиком и впервые взяли в руки нож. Войдя, вы избрали определенное направление, приобрели билет, и с тех пор вы связаны с движением этого троллейбуса. В данный момент троллейбус катится вниз по наклонной. Его тормоза сломаны. Движение ускоряется. Впереди стальной бампер. Теперь уже никто и ничто не смог бы и не сможет предотвратить катастрофу.

— Приятная картинка, — заметил я.

— Не улыбайтесь, Дип. Вы сейчас в одном из тех троллейбусов, в которых раньше находились Капонэ, Шульц, Нельсон, Дилинджер, Даймонд, Беннет.

Он замолчал, улыбнулся и после небольшой паузы продолжал:

— Я не намерен вести наблюдение за вашей ездой, Дип. Я отлично знаю, чем она закончится, и поэтому некролог вам у меня уже готов, остается только поместить его в газете в тот момент, когда ваш троллейбус вместе с вами разлетится на куски.

Он перестал улыбаться, и брови его сошлись на переносице.

— Печально только наблюдать, когда вместе с вами едет кто-то еще. Вот почему я думаю, что своевременное предупреждение не только не лишне, но и крайне необходимо.

Эллен, превосходно понимавшая смысл его слов, покачала головой и сказала:

— Я знаю, что делаю. Пожалуйста, не беспокойтесь.

— Вы знаете, Эллен? Вы действительно знаете? Вы знаете, что делаете, когда позволяете Ленни Собелу так нежно заботиться о себе? Ведь этот негодяй старше вас на двадцать лет! Вы знали, что делали, когда Беннет, для декорации, ходил с вами под руку всякий раз, когда совершал по городу турне, связанные с размещением наркотиков? Вы все это знали и знаете?

Эллен пожала плечами.

— Я не лишена некоторой наблюдательности, Роск. Многое мне известно и многое я не одобряю. Скажу вам еще, что за ваши советы я вам благодарна, но в своем поведении я уже давно привыкла руководствоваться собственными соображениями.

— Даже если они в корне неверны?

Жестом я остановил Эллен, которая намеревалась что-то возразить Роску, и сказал:

— Пускай Роск останется при своем мнении. Он слишком предубежден. А вам, Роск, я хотел бы сказать следующее. Ваша аллегория относительно троллейбуса довольно занимательна, но в ней имеется большая брешь.

— Вы думаете?

Я допил кофе и бросил на стол доллар.

— Очень даже большая брешь.

— Не нахожу ни малейшей. В чем же она?

Я поднялся с места и надел шляпу.

— Пойдемте, Эллен?

— Не смогли бы мы встретиться попозже? Через двадцать минут мне нужно занести рукопись в контору. После полудня я буду свободен.

— В таком случае я вам позвоню позже. До свидания, Роск.

— Дип…

— Да.

— Брешь в моей аллегории.

— Парень может выйти из троллейбуса в любом месте, где и когда пожелает. Не так ли?

Роск покачал головой.

— Нет, Дип. К вам это не относится. Покинуть троллейбус вы не можете. Вы обречены совершить на нем ваш рейс до конца.

Я кивнул на прощанье Эллен и ушел.

Коп, стоявший на посту у дома Беннета, не позволял мне войти туда, но вмешался Саливен, объявивший копу, что этот дом мой и нет никаких оснований запрещать мне войти в него.

— Я хотел видеть вас, Дип. Особенно после прошедшей ночи.

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Саливен.

Он кивнул в направлении двери.

— Могу я войти с вами?

— Сделайте одолжение. Будьте моим гостем.

В комнате, где был убит Оджи, на полу виднелся очерченный мелом контур лежавшего там тела. Кровяные пятна в холле потемнели, стали коричневыми. В помещении остались следы пребывания многих людей.

В адресной книге я разыскал телефон управляющего домами и попросил прислать кого-нибудь убрать в доме.

Саливен ходил за мной по пятам и с интересом рассматривал различные вещи. На втором этаже он ощупал изящный шкафчик с вычурными инкрустациями и сказал:

— Здесь я впервые. Любопытно, как парни, подобные Беннету, устраивают свои дела.

— Каждый это делает по своему собственному вкусу.

— Вы решили поселиться здесь, Дип?

— А почему бы и нет?

— Помните, что я вам как-то говорил? Здесь более чем достаточно всяких тревог и беспокойств. Вы должны это знать. Когда-то я бил вас ремнем, и довольно часто. По-моему, нет ни одного члена вашего клуба «Рыцарей совы», которому я хотя бы раз не надевал наручники. И все они клялись, что ухлопают меня. Многие из этих парней собирались воткнуть в меня кинжал или размозжить голову. Припоминаю и ваше обещание, Дип, задушить меня голыми руками. Помните?

Я засмеялся и сказал:

— Об этом я как раз и подумал ночью, когда тот парень собирался застрелить вас.

— Еще раз благодарю вас, Дип.

— Пожалуйста. Но только я спасал вас ради самого себя.

Саливен отвернулся, передернул плечами и вновь принялся осматривать вещи, что-то обдумывая.

Я также принялся за осмотр помещения. Без особого труда я обнаружил ряд следов, которые указывали на то, что Оджи фундаментально обыскал все помещение, тщательно осмотрел все места, где могли бы находиться тайники. И можно было быть уверенным, что ничего ему обнаружить не удалось. Более того, я все больше убеждался в том, что Беннет вообще не мог использовать свой дом для хранения сверхсекретных документов. Он был слишком осторожен для этого.

В комнате, где, как полагала полиция, был убит Беннет, я задумался. Я почувствовал, как в моей голове вновь зашевелилась та самая мысль, которая так внезапно разбудила меня в берлоге Кэта. Кажется, где-то кто-то и что-то сказал, обронил какое-то слово или высказал какую-то мысль, крайне нужную и важную для моих розысков. Но что это было? Напряженно вглядывался я в то место, где был найден Беннет, переводил свой взгляд на дверь, мысленно осматривал удобно расположенный по отношению к этой комнате лифт… И на мгновение мне почудилось, что передо мной вновь, как во сне, начал смутно вырисовываться образ убийцы…

— Да, — перебил мои мысли голос Саливена, — домик оборудован неплохо. Ведь тут все пустовало, все было ободрано, обшарпано, всюду была грязь, когда я гонялся здесь за вами много лет тому назад. Но и тогда, и теперь этот дом причиняет одни заботы и беспокойство.

— Не исключено, мистер Саливен, что все здесь может измениться.

— Не похоже, Дип.

— Вы хотели взглянуть на что-либо определенное?

— Гм… Нет. Я интересуюсь только вашей особой.

— Хотите следить за мной?

— Боюсь, что это может повредить вашей репутации, Дип.

— Это может быть. И мне бы не хотелось, чтобы это случилось.

— Все от вас зависит, Дип. Как вы знаете, я не стал полицейским по необходимости или по случайности. Это мое любимое дело, мое призвание. Правонарушителей я знаю, их изучаю, за ними слежу и, если позволяют обстоятельства, кое-кому помогаю выкарабкаться из болота преступлений. Если, конечно, сам человек того хочет и заслуживает такой помощи.

— Следует ли, мистер Саливен, понимать так, что сказанное вами имеет некоторое отношение ко мне?

— Да, Дип. Кое-что в вас мне не ясно. Например, не заслуженное вами мягкое отношение к вам сержанта. Я вам прямо скажу, что Херд дал мне понять, что пока, скажем, некоторое время, мне не следовало бы проявлять чрезмерный интерес к тому, есть у вас револьвер или нет.

— Возможно, он знает, что его у меня нет.

— Будем говорить прямо, Дип. У меня таких сомнений нет. Но дело не в этом. Мне хотелось бы… толкнуть вас на правильный путь. Если это еще возможно. До сих нор, то есть за те несколько дней, что вы в городе, вы еще не успели совершить такого проступка, после которого подобные разговоры и предупреждения были бы беспредметными. Я умею также быть благодарным, Дип, и то, что вы сделали для меня этой ночью, дает мне право пожелать вам лучшей участи, чем та, на которую вы себя обрекаете.

— Что же, мистер Саливен, могу быть только признателен вам за ваши добрые пожелания.

— Учтите, Дип, что кажущаяся мягкость нашего сержанта, которую я наблюдаю, кажется, впервые, не должна вас обманывать. Надеюсь, вы меня поймете.

— Учту и это, мистер Саливен. Обязательно учту.

— Будет очень печально, Дин, если вы не поразмыслите над тем, что я вам сказал.

С минуту он помолчал, подумал и добавил:

— Я давно здесь, в этой части города, и потому считаю себя частью всего окружающего. Все здесь меня касается, и все я принимаю близко к сердцу.

— Мистер Саливен, все, что вы мне сказали, я приму к сведению и обдумаю. И еще раз благодарю вас. Но убийцу Беннета найти мне нужно.

— Это не ваше дело, Дип, и это трудно. Случай этот весьма запутанный. Например, неофициально я знаю, что один бродяга в ночь убийства Беннета слышал в аллее негромкий выстрел. Следствие же пришло к заключению, что Беннет был застрелен в своем кабинете. Или еще. Мне доподлинно известно, что ни один из соперников или прямых врагов Беннета из его или из соседних клубов или организаций к этому делу руку не приложил. И подобных догадок много, Дип. Вот почему полиция пока что прекратила следствие по этому делу, и вот почему я не советую вам заниматься бесцельными поисками убийцы. Для вас это представляет особую опасность.

— Почему так?

— Представьте себе, что, скажем, совершенно случайно вы нащупаете убийцу. Допустим, он сам придет к вам и сознается. Вряд ли вы сдержитесь и не пустите в ход револьвер.

— Но я могу…

— Погодите. Может быть еще хуже. Вы заподозрите в убийстве Беннета человека, совершенно непричастного. И в этом случае можете пустить в ход револьвер. И только тогда вы по-настоящему поймете проявленную к вам снисходительность в отношении револьвера… Но будет поздно, Дип. И не пройдет много времени, как вы отправитесь вслед за убитым вами.

— Нельзя сказать, мистер Саливен, чтобы в ваших мрачных предположениях не содержалась некоторая доля истины. Все это так. Но человек я уже сложившийся и пойду дальше своим путем. Все, вами сказанное, я приму к сведению, но, мистер Саливен, вы идите своим путем, а я — своим.

— Пусть будет так. — Его брови сошлись, на лицо легла глубокая тень. — И все-таки, Дип, подумайте, прежде чем самому лезть в петлю.

Слегка кивнув головой, он решительно направился к выходу.

Управляющий домом, в котором помещался клуб «Рыцарей совы», не очень изменился с тех пор, как я его видел последний раз двадцать лет назад. Тогда ему было около сорока, и мы частенько упрашивали его купить нам виски, будучи в таком возрасте, когда самим приобретать спиртные напитки было делом затруднительным. С ним мы поддерживали всегда наилучшие отношения.

Теперь ему было около шестидесяти, но выглядел он таким же бодрым и оживленным, разговаривал по-прежнему хрипловатым, нараспев, голосом.

Когда я постучал в дверь, он тотчас же открыл ее, сделал круглые глаза, изобразил на своем лице улыбку и восторженно воскликнул:

— О, Дип!

— Я самый, Хенни. Как идут дела?

— Все о'кей. Я слышал, вы уже побывали здесь, но я вас не видел. Очень сожалею.

— Бени и Дикси, наоборот, сожалеют, что меня видели.

Хенни Соммерс прыснул, прикрыв рот ладонью.

— Слышал, слышал. Не за свое дело, как говорят, не берись.

— В каком состоянии помещение?

— В порядке. Мистер Бэттен сообщил мне, что это место теперь ваше. Вы оставите меня управляющим, мистер Дип?

— А почему нет?

— Очень благодарен вам. Здесь все так, как хотел Беннет. Каждую неделю проводится общая уборка, а зал всегда подготовлен для собраний.

— Хорошо.

— Желаете осмотреть?

— Позже, может быть.

— Все здесь в порядке. Иногда ребята грязнят помещение, кое-что разбивают. На днях сломали кресло и унесли несколько стаканов. На прошлой неделе сломали заднюю дверь в погребе. Вчера какие-то мальчишки бросили бутылку в окно. Но все эти повреждения исправляются быстро.

— Очень хорошо, Хенни. Думаю, вы отлично знаете это помещение?

Соммерс поднял на меня удивленные глаза.

— Разумеется, мистер Дип. Разве я не живу здесь столько времени?

Он действительно занимал две комнаты, непосредственно примыкавшие к клубу.

— Да, да, знаю. А Беннет много времени проводил здесь?

— Мистер Беннет? — Он посмотрел в потолок и покачал головой. — Он приходил сюда на собрания. Иногда сидел с компанией за бутылкой пива. Но редко. Он не любил зря расходовать время.

— Он бывал здесь один?

— Сам с собой? Но зачем?

— Просто так. Зашел и все.

— Заходил, но всегда с каким-нибудь делом. Иногда кого-нибудь вызывал или кого-нибудь посылал. Поручал мне приготовить место для очередной партии крепких напитков, которые вскоре отправлялись в другие места. Ну… Да, раз или два он заходил сюда с бутылочкой, когда в клубе никого не было. И мы сидели с ним и вспоминали старые дни. Очень много говорили о вас, мистер Дип. Говорили о том, что никто и ничего о вас столько времени не слыхал. Мистер Беннет предполагал, что вы нашли для себя хорошее занятие, но рано или поздно обязательно вернетесь и вместе с ним поведете здесь дело дальше.

Хенни улыбнулся и взмахнул рукой.

— Вот здесь, у самой лестницы, мы сидели с ним, выпивали бутылочку и разговаривали. По-настоящему разговаривали. Потом, помню, он отправился в погреб осмотреть полученные ящики.

— Один?

— Сперва, кажется, один, но сразу же позвал меня помочь открыть дверь.

— Пожалуй, на погреб можно было бы взглянуть, Хенни.

— О, сию минуту.

Мы прошли через узкий вестибюль и спустились по лестнице вниз. Хенни загремел ключами и открыл тяжелую дверь. Пахнуло сыростью и затхлостью большого помещения, выложенного цементными плитами и недостаточно вентилируемого. Когда-то Карлос и Стевенс пытались выкрасть из этого подвала наш арсенал, Лангер, выследивший их, вызвал тогда меня, и мы устроили пришельцам неплохое побоище. И с тех пор мы по-настоящему занялись устройством тайников.

Вдоль стен подвала стояли ящики. Здесь же находился стол с несколькими пододвинутыми к нему вплотную стульями, и даже — на небольшой подставке — расположился радиоприемник.

— Радио все еще работает, — заметил Соммерс. — Иногда я включаю его. Когда мы были здесь в тот раз с Беннетом, мы сидели и слушали. Но приемник ловит всего две-три станции. Очень старый.

Я расхаживал по обширному помещению и невольно вспоминал давно минувшие дни. Именно здесь проводились встречи и собрания «рыцарей совы» в печальный период организации их клуба. Спустя некоторое время огромный подвал был переоборудован под несколько помещений, хотя общая планировка их и осталась неизменной.

Я вглядывался в ниши, углы, припоминал места, где мы с Беннетом планировали устроить тайники, но ничто в этом помещении не наводило меня на мысль о возможности того, что Беннет мог бы здесь хранить столь важные документы.

— Мистер Дип, у меня здесь есть кувшинчик, и мы могли бы вспомнить старое время. За этим столом.

— В другой раз, может быть.

Хенни, казалось, был разочарован моим поведением.

— Мистеру Беннету иногда нравилось…

— А мне нет, Хенни.

— Мистер Дип, что мне делать с ящиками, которые мистер Беннет заказал и которые сложены вот здесь?

— А что в них?

— Пятьдесят ящиков импортных бутылок и двадцать пакетов с… с материалом.

— Давно поступила эта партия?

— За день и даже меньше до того, как… это случилось с мистером Беннетом. Вы знаете, он не любил оставлять здесь такой товар больше суток. Всякое может быть. В последнее время копыстали особенно принюхиваться к клубу.

— Для кого предназначался товар?

— В том-то и дело, что мистер Беннет не успел мне сказать. Он вообще всегда сам распоряжался. Приводил парней, и они забирали.

— Пока, Хенни, храните все здесь, а потом я разберусь.

— Хорошо, мистер Дип. Но бутылки еще куда ни шло… А вот пакеты…

— Ничего. День-два полежат.

— Должна быть еще одна партия! Меня предупредил мистер Беннет.

— От кого?

— Об этом мне никто не говорил. Но я знаю парней, которые доставляют сюда товар.

— На днях я разберусь со всем этим. Заключу новое соглашение о поставках.

— О'кей, мистер Дип. Это ваше дело.

— Поднимемся, Хенни, наверх.

Мы вышли из подвала, и я, поджидая, пока Хенни закроет окованную железом дверь, осматривал другие две двери, ведшие в хозяйственные помещения. Одна из дверей открывалась в темное, грязное помещение, где в мое время располагались угольные бункеры. Судя по следам на полу, оно и теперь использовалось под угольный склад. На секунду у меня мелькнуло воспоминание о том, что когда-то давно, за неимением лучшего, мы с Беннетом оборудовали один из наших тайников в этом угольном складе. Но времена для подобной романтики давно уже миновали.

Мы поднялись наверх и обошли с Хенни ряд помещений. Все здесь, за исключением меблировки и новой окраски, мне было отлично знакомо, но я еще раз внимательно присматривался ко всему, надеясь найти какое-либо подходящее место, где Беннет мог бы устроить тайник. Но ничего похожего не заметил.

Когда мы спускались по лестнице, я спросил:

— Имел ли Беннет где-нибудь в этом здании сейф?

— Сейф? Здесь? Нет. Определенно нет. Все бумаги, например после собраний, он всегда уносил с собой. Он никогда не держал здесь никаких документов.

Утверждение Хенни было логично. Охотников за документами организации Беннета могло быть немало, и никакого труда для них не составляло ворваться в подходящее время в клуб и, не стесняясь присутствия старика Хенни, перевернуть все вверх дном в поисках бумаг. Одно только подозрение, что где-то здесь спрятаны документы, превратило бы здание клуба в предмет особой и постоянной «заботы» и гангстеров, и полиции.

Нет, место, где Беннет хранил свою папку, должно быть ограждено от пожара, от воров, от копов, от всех случайностей.

Но одновременно Беннет должен был быть уверен в том, что я, вне всяких сомнений, это место найду.

Мне припомнились последние наши встречи. Более двадцати лет назад я говорил Беннету: «Либо ты, либо я, Беннет. Зачем нам делить город на твое и мое поля деятельности? Города хватит для дела только одного из нас. Мы уже не маленькие. Собела уже отбросили на задний план. А что ждет впереди?» — «Черт возьми, но ты, Дип, прав. Надо смотреть вперед. Я и ты заложили большое дело. Практически мы с тобой подчинили себе всех в отношении получения и доставки забавных материалов. Осталось доделать немногое». — «Верно, Беннет. Поэтому зачем нам состязаться друг с другом? Зачем конкурировать? Зачем мешать друг другу? Есть и другие города, и другие места. Давай разойдемся, но разойдемся друзьями. Бросим жребий. Подбросим монету, и кто проиграет — тот уедет в другой город».

Об этом мы говорили с ним не впервые. В течение месяца обсуждали мы этот несколько сентиментальный и романтичный план. Теперь же речь шла о деталях.

«В любом случае, Дип, мы расстанемся. Но будем всегда твердо помнить наш уговор. Если когда-либо и что-либо случится с кем-нибудь из нас, оставшийся унаследует все. Если кого-либо из нас настигнет насильственная смерть, то другой будет обязан приложить все свои силы и, если понадобится, и средства для поимки убийцы. Соответствующие завещания с такими пунктами должны находиться у наших поверенных. Что касается меня, Дип, то я позабочусь о том, чтобы ты смог найти мою папку с секретными документами в случае твоего возвращения сюда, и постараюсь, чтобы этот клуб, который нас поднял наверх, тоже всегда оставался прежним». — «Хорошо, Беннет». — «О'кей. Кто подбросит монету?» — «Разбудим Хенни. Пускай бросает».

Через несколько минут разбуженный Хенни Соммерс подбросил вверх маленький центовик. Я проиграл. Мы торжественно пожали друг другу руки, и я ушел, а затем уехал искать свое место. С тех пор я и близко не подъезжал к Нью-Йорку.

Как бы невзначай я спросил:

— Хенни, вы не помните, как однажды вы подбрасывали монету по просьбе Беннета и моей?

Хенни усиленно моргал глазами, но ничего похожего вспомнить не мог.

Пожелав ему всего хорошего, я вышел из клуба, остановил на углу такси и дал шоферу адрес Бэттена.

На стенах, в дополнение к Ван Гогу, был еще повешен Пикассо, хотя его краски и формы мало гармонировали с темными цветами и глубокой кистью Ван Гога.

Бэттен сидел откинувшись в своем мягком кресле и просматривал газеты.

При моем появлении он повернул голову, но вошедшая вслед за мной горничная, не спрашивая разрешения и не ожидая вопросов, быстро проговорила:

— Он не дал мне возможности доложить вам, мистер Бэттен.

Вильс кивнул головой, горничная улыбнулась мне и исчезла.

— Не тратьте деньги, Бэттен, которые вам еще не принадлежат.

— Я могу ждать, Дип, и пока что только рассчитываю на них.

Он устроился поудобнее в кресле и, когда я сел на указанное мне место, спросил:

— Что у вас теперь на уме, Дип?

— Беннет.

— Ах, да.

— Имел ли он где-либо в банке на хранении сейф или шкатулку?

В уголках губ Бэттена заиграла сардоническая улыбка.

— Все еще ищете, Дип?

— Не готовы ли вы рыть землю, чтобы найти золото?

— Тем же самым путем вы найдете свинец.

— Не будьте столь загадочны, Бэттен.

Улыбка исчезла с его физиономии, и брови нахмурились.

— Подобного намерения у меня нет и не было.

— Давайте говорить прямо.

Он неопределенно махнул рукой.

— Намекал ли вам Беннет, что все свои сделки, деловые взаимоотношения с различными контрагентами он держит в своей голове?

— Никогда.

— Вы были только его законным советником?

— Исключительно. К его незаконным операциям, если таковые были, я не имею ни малейшего касательства.

— Вы были осведомлены, разумеется, о том, как он проводил свои операции?

Бэттен пододвинул вперед кресло и облокотился на стол.

— Знаете, Дип, имея длительный опыт, я сделал некоторые заключения, известные выводы, но уверен, что вы также пришли к тому же итогу.

— Это нетрудно, Бэттен. Все об этом говорит.

— Хорошо, но это не предмет обычных разговоров. Подобные вопросы обсуждаются в спокойной обстановке, между близкими людьми в момент, когда существуют гарантии того, что вас никто не подслушивает.

— Вы полагаете, что в данный момент подобных условий нет?

— Не в том дело, Дип. В данный момент нет самого главного. Нет темы для беседы.

— Опять загадочность?

— Вовсе нет. Повторяю, я был поверенным только в легальных, законных делах Беннета и об этих делах готов с вами беседовать. Ни о каких иных его делах, если такие, скажем, имели место, я не осведомлен.

— Был ли у него еще какой-нибудь доверенный человек, имевший доступ ко всяким его документам, кто вел бы запись операций, которые не проходили бы через ваши руки?

— Ничего подобного мне неизвестно. И вообще мне кажется, если хотите, на Беннета это не похоже.

— Это почему же?

— Видите ли, Беннет во многом отставал, во многом смотрел не вперед, а назад, он как бы задерживался на данной точке.

— Беннет? Что вы говорите, Вильс?

— Да, да. Вы хорошо его знали в прошлом, были близки с ним, и поэтому вам трудно было бы подметить эту его черту.

— Любопытно. Постарайтесь быть поточнее.

— Он обладал скорее юношеским взглядом на вещи, чем взглядом взрослого. Вот вы были в его доме. Вы там могли заметить, насколько он был привержен к прошлому. За все эти годы его вкусы не изменились. Не выветрилась из головы и юношеская романтика. Все это уживалось в нем с его давней склонностью к криминальным делам. Подобные его дела мне не известны, но такая склонность не ускользнула от моего внимания.

— Так. Возможно, Вильс, в ваших замечаниях и содержится доля истины, хотя это и мало приближает меня к цели.

Говоря так, я думал иначе. Замечания Бэттена относительно некоторых черт характера Беннета мгновенно ассоциировались с тем, что я видел в его доме и в клубе, со всем тем, что прочно привязывало Беннета к прошлому, к его юношеским годам, когда мы действовали вместе. Не осознавая еще всей важности сказанного, я почувствовал, что какой-то шаг к моей цели сделан, хотя еще, может быть, и придется основательно поразмыслить над новой мыслью, запавшей мне в голову.

Задребезжал звонок телефона, Бэттен снял трубку, нахмурился и передал ее мне.

Это был Кэт, сообщивший, что он еще не разыскал Лео Джеймса, но обследовал пока не все места, где тот мог быть. Кэт побывал также в «Вестгемптоне» вслед за копами, и ему удалось там проделать нечто большее, чем копам. При помощи парочки банкнот он договорился с клерком, ярым ненавистником копав, и тот пообещал ему припомнить номер телефона, по которому была установлена связь между Мори Ривсом и неизвестным. Клерк утверждал, что ему это будет нетрудно, так как номер содержит в себе хорошо знакомую ему рифму, которую он непременно вспомнит. Тем временем Чарли Виц пытается нащупать адрес врача, к которому с гарантией безопасности мог бы обратиться раненый Лео Джеймс.

Выслушав Кэта и сказав «о'кей», я повесил трубку и обратился к Бэттену:

— Предположим, что вы сможете представить себе, где находятся документы Беннета, до того, как я их найду. Что тогда?

— Незамедлительно сообщил бы вам. Любые соображения или догадки. Я убежден в том, что для меня гораздо более выгодно не иметь вас за спиной с револьвером, чем пользоваться сомнительными преимуществами от владения какими-то секретными документами, связанными с незаконными делами и операциями. В конце концов, Дип, жизнь много дороже любых денег.

— Превосходная мысль. Так всегда и поступайте, Бэттен.

— Это мое кредо.

— У вас есть какие-либо планы на самое ближайшее время?

— Ничего такого, что я не мог бы отложить. А что вас интересует?

— Предполагаю, что вскоре вы мне можете понадобиться, Бэттен, и я просил бы вас оставаться некоторое время в этом кресле.

— Хорошо, я буду ждать, Дип.

Глава 11

Я нашел в кармане листок бумаги, на котором Эллен написала мне номер своего телефона, и позвонил ей из ближайшей телефонной будки, как только покинул офис Бэттена.

Она сказала, что будет очень рада, если я приеду к ней как можно скорее. Она жила на Семнадцатой авеню, и я пообещал быть у нее минут через двадцать, попросив приготовить что-нибудь поесть.

Эллен, поджидавшая меня у дверей, выглядела еще более прекрасной, чем когда-либо. Черный бархатный халатик выгодно подчеркивал темный оттенок ее вьющихся волос, а алый кружочек ожерелья — красивый розоватый цвет ее лица.

Да, она была более чем прекрасна, и я даже остановился перед ней на какую-то пару секунд, молча ее созерцая и не зная, что сказать.

— Войдем? — сказала она, улыбнувшись.

Когда я ответил на ее улыбку, она взяла меня за руку и потащила в квартиру.

Стоя посреди комнаты, я собирался с мыслями и зачарованно смотрел на нее.

— Хотела бы я знать, Дип…

— Что именно?

— Почему вы пялите на меня глаза?

— У вас… у вас изящный халатик.

— Только и всего? Но ведь и платье мое не хуже халатика. Вот… пожалуйста.

Быстрым движением пальцев она развязала пояс, внезапно распахнула халатик и развела его полы в стороны. Прелестное домашнее платье из тончайшего голубого шелка нежными линиями обрисовало ее фигурку.

— Нравится?

— Черт возьми! Эллен, никогда больше этого не делайте.

Мой голос звучал хрипло, и я почувствовал сухость во рту.

Она подошла ко мне, и ее горячие ладони прижались к моим щекам.

— Но почему, Дип?

Она взглянула мне в глаза, и я почувствовал ее близость. У меня было много знакомых женщин, и среди них немало красивых, но ни одной подобной Эллен не было.

Я не осмелился коснуться ее и не сделал попытки использовать удобный случай. Я хотел ее оттолкнуть, но я знал, что прикосновение к ней могло привести к кризису, результаты которого могли стать весьма нежелательными.

— Дип…

— Вы уже говорили мне однажды, Эллен. Я — отрава. Сильный и опасный яд. И никто лучше вас не знает этого.

— Это не так, Дип. Этого не может быть.

Овладев собой, я отступил на шаг назад и перестал чувствовать ее нежные ладони на своих щеках.

— Со мной должно скоро кое-что случиться, Эллен, и вы будете рады этому.

Она знала, что я имел в виду, и опустила голову, уйдя в себя. Когда через секунду-две она повернула голову в сторону, я заметил на ее щеках слезинки.

— Вы думаете, что я могла бы пожертвовать всем, чтобы видеть, как вас убивают?

— Именно это я и подразумевал, и именно это вы утверждали.

— И вы, Дип, с вашим умом и проницательностью могли поверить этому?

— Не знаю. Актриса вы неплохая, а я недостаточно хороший критик. Бывают моменты, когда я совершенно не знаю, о чем вы думаете и что у вас на уме.

Эллен приподняла голову и взглянула мне в глаза. Ничего похожего на ложь и лукавство в ее прекрасных глазах не было.

— Нет, Дип. Не вам вводить меня в заблуждение. Вы хорошо знаете, что и как я чувствую, а я тоже понимаю, что вы чувствуете. Могу ли я говорить прямо?

Я кивнул головой.

— Я люблю вас, Дип.

Она сказала это спокойно, убежденно, как будто мысль об этом составляла сущность всей ее жизни.

Эллен стояла, разглядывая меня, терпеливо ожидая, что я скажу. Я же смог только молча улыбнуться ей, так как не видел в этот момент смысла говорить то, что ей и без моих слов было известно.

— Всегда ли это случается так, Эллен?

— Не знаю. Со мной этого еще не случалось.

— Мы должны будем еще поговорить об этом. Позже, думаю.

На ее лице появилось легкое облачко.

— А будет ли это «позже», Дип?

— То есть?

— Вы гоняетесь за убийцей, а убийцы гоняются за вами. Все может случиться.

Откинув полу своего пиджака, я дал ей возможность бросить быстрый взгляд на рукоятку моего револьвера, который после ночевки у Кэта вновь появился у меня за поясом.

— Далеко еще не ясно, Эллен, я их или они меня.

— О, Дип… Я боюсь… Но уж если необходимо, то только не последнее.

— Рассчитываю и я на это.

Она снова приблизилась ко мне, и ее руки обвили мою шею. На этот раз у меня не было мысли оттолкнуть ее. Совсем наоборот.

На секунду оторвав свои губы от моих, она тихо сказала:

— Для нас хороший случай, Дип…

— Да.

— Но он будет позже?

— Задолго до этого «позже».

— Вы пришли ко мне в гости?

— Конечно.

— А почему до сих пор в шляпе?

— Это дело поправимо, дорогая.

— Вы голодны? Хотите есть?

— Да. Вас.

— Вы кровожадны.

Она тихо засмеялась и добавила:

— Позже.

Она вновь поцеловала меня.

— Но не очень «позже», милый.

Успокаивающая домашняя обстановка окружала меня, и на какое-то время я забыл об опасностях, подстерегавших меня на каждом шагу.

Мы сидели с Эллен друг против друга, разговаривали, смеялись, припоминали события давно минувших дней и приходили и выводу, что многое в ту пору было хуже, но кое-что и лучше.

Эллен интересовалась, почему я до сих пор оставался неженатым, и я ответил, что у меня просто не было времени, а кроме того, мне не встретилась настоящая женщина. На подобный мой вопрос она ответила примерно то же самое.

За чашкой кофе я спросил:

— Скажите мне кое-что, Эллен… После стольких лет, которые вы провели здесь, что заставило вас повернуть обратно?

— Как так?

— Подружиться с такой паршивой свиньей, как Ленни Собел?

Она поднялась, сняла кофейник с плитки, налила себе еще чашку и только затем ответила:

— Не знаю, как вам это объяснить.

— Если не хотите, можете мне этого не говорить.

Она медленно поставила кофейник на плитку.

— Это совсем не то, что вы могли бы думать.

— Послушайте, Эллен. Я никогда не осмеливался вмешиваться в ваши дела и не намерен этого делать и впредь. Двадцать лет мы не виделись с вами, Эллен. Вы не знаете меня, я не знаю вас. Ваша жизнь за этот период принадлежит только вам. Единственное, что меня интересует, так это будущее. Поэтому расскажете вы мне что-либо из вашего прошлого или нет — мне, по сути дела, будет безразлично.

Эллен улыбнулась, в ее глазах засветилось удовольствие.

— Вы мне нравитесь, Дип. Но повторяю, не было ничего подобного, о чем вы думаете.

Я пожал плечами, сделал пару глотков кофе.

На минуту она задумалась, а затем сказала:

— Мне не хотелось бы выглядеть перед вами глупо.

Я промолчал, выжидая.

— Месть — довольно забавная вещь. Вы прибыли сюда, чтобы застрелить убийцу вашего друга. Это цель вашего крестового похода. Роск имеет свою цель. Будучи совестью города, он, не боясь никого и ничего, ведет ожесточенную борьбу со всем тем, что ненавидит, — с трущобами, нищетой, преступлениями, с вещами, с которыми он сам жил. А я… я тоже вела крестовый поход. Я тоже испытывала чувство мести.

— Так. Я весь внимание.

— Теперь все это кажется немного нереальным. Бетти Ли и я были такими же друзьями, как вы с Беннетом. Мы были очень близки с ней и вместе переживали все горести и радости. К несчастью, перед Бетти встали такие проблемы, решить которые она могла только одним путем, и с каждым днем она падала все ниже и ниже, она катилась по наклонной плоскости. Она была очень хорошенькой, и вскоре на нее обратил внимание Ленни Собел. А от него она окатилась еще ниже и попала к Беннету.

— Но Беннет был большим человеком, — прервал я ее.

— Да, но только не в отношении женщин. Всех женщин, которых он когда-либо имел, он только покупал.

— Эту сторону его жизни я мало знаю, вернее, совсем не знаю.

— Так вот. Беннет приучил ее к героину, а затем пристроил и к его распространению. За это она получала некоторую долю, частью деньгами, частью наркотиком. Она стала рабой Беннета и героина. Беннет крепко держал ее на крючке до тех пор, пока она не взобралась на крышу и не прыгнула оттуда на асфальт.

— Печально.

— Только не для нее. Смерть была для нее освобождением. Но для меня… Меня это потрясло. Я не находила себе места. В конце концов я почувствовала непреодолимое желание избавить людей, таких как Бетти и Тэлли, от Ленни Собела и Беннета. И я решила сделать для этого все, что было для меня возможно. Я позволила Собелу ухаживать за собой и стремилась использовать всю выгоду от дружбы с этим выродком.

— Например?

— Много было разных случаев. Одному очень хорошему человеку грозило выселение и лишение имущества со стороны одного бессовестного дельца. И слова Собела оказалось достаточно, чтобы этого человека оставили в покое. Были и другие парни, попавшие в беду, и некоторым из них мне удавалось помочь также через Собела.

— Ваш крестовый поход, Эллен, ставил перед собой явно благородные цели.

— Это было только начало. В действительности, повторяю, меня интересовал лишь Беннет. Именно он был ответственен за смерть Бетти. В то время я думала, что как раз Ленни Собел сможет послужить орудием моей мести, и я всячески пыталась найти возможность их столкнуть и подсказать Собелу мысль об уничтожении Беннета. Но вскоре я убедилась в нереальности моего замысла. Малейший намек на какое-либо противодействие Беннету Собел решительно отвергал. Кроме же Собела никого другого, подходившего для нанесения удара Беннету, не было.

После небольшой паузы она добавила:

— Очень вежливо, но твердо Собел порекомендовал мне всегда оставаться подальше от Беннета.

— И все это время Собел относился к вам более чем хорошо?

— Он же был влюблен в меня.

— Представляю.

— Но, надеясь на взаимность, всегда держал себя в определенных рамках и довольствовался лишь моим обществом в публичных местах.

Она остановилась, облокотилась на стол и сжала голову руками.

— Беннет превратился в непосредственную цель моей мести, и я начала сближаться с ним, размышляя над бесчисленными планами его уничтожения. Вскоре он прислал мне подарок, потом билеты в театр, он готов был бросить все, когда я желала его видеть.

— Изнурительный способ.

— Конечно. И все это время я пыталась выяснить, что именно делало его большим в глазах окружающих.

— Удалось?

— Нет. Я так и не поняла этого, пока его не убили.

Тихо и мягко я спросил:

— Кто убил его?

Казалось, что она смотрит сквозь меня, не видя меня.

— Должно быть, тот, кто направляет ход всех подобных дел… кто направляет их по своему желанию…

— Яснее.

— Один из тех безликих неизвестных.

— Из Синдиката?

— Да.

— Не думаю.

Она недоуменно и вопросительно взглянула на меня.

— Почему?

— Я продолжаю размышлять над тем, что я видел и слышал, вернувшись сюда. Клубные воротилы, боссы и полубоссы, молчавшие представители Синдиката, их парни…

— На собрании?

— Да. Они все там сидели и слушали Бени Матика, провозгласившего себя королем организации Беннета. Влиятельные боссы, денежные тузы — все спокойно там сидели и молча слушали полуидиота Бени из Бруклина, заявлявшего о том, что управление всеми делами он берет на себя.

— Но Бени…

— Знаю. Он — ничто. Но на следующий же день он участвовал в совещании, которым руководил Хью Педл. Этот Педл считается весьма общительным и демократичным, но только он никогда не сядет за один стол с Бени или с ему подобными мелкими гангстерами.

— К чему вы клоните, Дип?

— Думаю, что Бени удалось распространить слух о том, что он, Бени, оказался владельцем секретных документов Беннета, тех документов, которые держали и держат всех членов организации за горло, в том числе, разумеется, и Хью Педла.

— Так вы считаете, что Бени и есть убийца Беннета?

— Бени слишком мелкотравчатый подонок, вряд ли он смог бы продержаться долго на одном только шантаже. Что касается Беннета, то он, несомненно, держал чем-то Бени в постоянном страхе. Этот страх мог оказаться для него невыносимым. Единственное, что могло избавить его от чувства страха, была смерть Беннета. И он мог пойти на устранение Беннета, особенно в том случае, если ему было известно местонахождение бумаг Беннета. Но даже если он этого и не знал, то мог надеяться на то, что именно он, скорее всего, разыщет папку Беннета. В крайнем же случае, будучи одним из приближенных Беннета, он мог на первых порах ограничиться лишь утверждением того, что эти бумаги якобы находятся в его руках. И вряд ли кто-либо осмелился бы открыто назвать это блефом, учитывая его положение при Беннете. Так называемое завещание Беннета передало мне все его имущество, правда, на определенных условиях, но в завещании нет никаких указаний на важнейшие документы организации, и для членов этой организации вполне естественна мысль о том, что эти документы могли быть оставлены кому-то другому.

— Все это мне кажется довольно логичным, и имя Бени Матика как наиболее вероятного убийцы Беннета приходило мне в голову и раньше.

— Да, он мог убить Беннета и затем попытаться захватить организацию в свои руки. Разумеется, не без поддержки боссов. К несчастью, я спутал его карты. Я оказался единственным, кто своими действиями начал доказывать, что он шантажирует всю организацию, что его утверждения о том, что он владеет папкой Беннета, являются чистейшим блефом. Я нанес ему и тем, кто его поддерживает, довольно ощутимый удар.

— И в результате заполучили еще одного врага.

— Да, вначале он стал моим врагом. Но теперь, мне кажется, я начинаю нащупывать того, кто пригласил сюда пару ребят для ликвидации моей персоны.

— Вы думаете… это тоже был Бени Матик?

— Не знаю. И слово «тоже» для меня весьма сомнительно. Он мог бы убить Беннета. Это верно. Но он ли убил его? Несмотря на логичность такого предположения, я очень сомневаюсь в этом. А что касается организации покушения на меня, то… не знаю… Пойдемте к нему и спросим его.

Слабые протесты и возражения Эллен мне удалось вскоре устранить, и мы отправились в путь.

Я был уверен, что кое-какую информацию мне безусловно удастся выжать из Бени. Так или иначе, а этот подонок некоторыми нужными для меня сведениями, несомненно, обладал.

Бени из Бруклина переехал к нам на жительство из другого района города, когда ему было десять лет, но избавиться от своего бруклинского акцента он так и не смог. Мы дали ему эту кличку из-за того, что в клубе было еще два Бени. Потом те двое Бени погибли, попав в катастрофу на украденной машине, но Бени из Бруклина так и остался со своей кличкой.

Теперь он жил в небольшом кирпичном доме в конце Третьей авеню. Здание было окружено непригодными для жилья постройками, подлежавшими сносу в течение ближайших месяцев. Шесть домов к востоку от здания были уже освобождены от жильцов, а два дома превращены в груду щебня. Два бульдозера сдвигали доски, балки, щебень в отдельные кучи, а трое парней с отбойными молотками в руках возились у огромных цементных плит, наполняя все вокруг резкой дробью.

Подобно многим холостякам, Бени занимал квартиру в нижнем этаже. В вестибюле было три двери, и на одной из них виднелась табличка с его именем. Я позвонил в эту дверь, подождал и еще раз позвонил. Затем попробовал звонить в другие двери, но по-прежнему без всякого успеха. Я вышел на улицу и взглянул на окна. Все окна были закрыты, но обычных занавесок и штор на них не было видно. Все выглядело так, как если бы жильцов эвакуировали ввиду скорого сноса этого здания.

— Что теперь будем делать? — спросила Эллен.

— Одно несомненно — делать промахи я не намерен.

С высоко поднятыми бровями Эллен принялась наблюдать, как я довольно старомодным способом начал открывать запертую дверь. Не заботясь о том, что кто-то может что-нибудь сказать по этому поводу и интересуясь только быстротой операции, я надколол ножом деревянную обшивку двери и ударом плеча в дверь свернул замок. Войдя в прихожую, я прислушался. В квартире царила полная тишина, нарушаемая только шумом, доносившимся снаружи.

Эллен вошла вслед за мной, прикрыв поврежденную дверь.

Из прихожей я прошел в коридор, по обе стороны которого располагались жилые комнаты. Полуоткрытая дверь справа вела в столовую, туда я взглянул только мельком и сосредоточил свое внимание на плотно прикрытой двери слева, которая, судя по расположению квартиры, могла вести либо в спальню, либо в кабинет.

Наклонившись, я заглянул в замочную скважину. В комнате царил полумрак. Видимо, с этой стороны занавески на окнах были задернуты, а начинавшиеся сумерки не давали достаточно света. Электрический свет не был включен. Это было странно, так как все лампы в коридоре горели.

Действовал я быстро и почти автоматически. Выключив свет в коридоре, я вновь подошел к двери, у которой по-прежнему стояла Эллен, наблюдая за моими движениями и не зная, что делать.

Дверь оказалась не запертой, и одним толчком я распахнул ее настежь, одновременно оттолкнув от нее Эллен и присев на корточки.

В ту же секунду из правого, погруженного в полную темноту угла комнаты сверкнули две револьверные вспышки, одна за другой. Позади меня послышался шорох осыпавшейся штукатурки с противоположной стены коридора, но он не привлек мое внимание.

В той стороне комнаты, откуда были произведены выстрелы, мой обостренный слух уловил звук закрываемой двери, какой-то шелест или поскрипывание. И затем звук открываемой створки.

Я рванулся по полу в комнату, натолкнулся справа от двери на какой-то низенький столик, который тут же швырнул в сторону невидимой двери. Столик ударился и закрытую дверь, я подскочил к ней, распахнул, и первое, что увидел, было раскрытое окно, светлевшее в сгущавшихся сумерках. Комната была пуста. Подойдя к окну, я осторожно выглянул наружу. С этой стороны дома вырисовывались очертания развалин. Преследовать здесь убийцу было и слишком рискованно, и одновременно бесполезно.

Убийцу? Да, именно убийцу, так как за прошедшие несколько секунд я успел заметить в первой комнате, куда я ворвался, неясный контур неестественно сидевшего в кресле человека.

Закрыв окно, я вернулся в первую комнату, нашел выключатель и зажег свет. Да, это был кабинет Бени Матика, а его безжизненное тело повисло на ручках кресла.

За дверью, в коридоре, прижавшись к стене, стояла Эллен. Я взял ее за руку, и мы вместе вошли в кабинет.

Ее глаза расширились, она судорожно вцепилась в мою руку и, со страхом глядя на убитого, с трудом прошептала:

— Он… он…

— Да, убит. Никаких сомнений здесь быть не может.

На груди Бени Матика, слева, легко можно было различить два небольших отверстия. Он умер так быстро, что на его белой рубахе проступило совсем немного крови.

— Вы видели… кто это был?

Я взглянул на Эллен. Она дрожала и прикрывала рукой рот.

— Нет. Я упустил его.

— Что… что мы будем… делать?

Состояние шока ясно проступало в ее голосе.

— Минутку подумаю.

— Полиция…

— Нет. Пока нет. Мне нужно время. Черт возьми, МЫ никак не можем позволить себе быть впутанными вместе еще в одно убийство.

Итак, время. Элемент времени. Было очевидно, что Бени Матика застрелили всего несколько минут назад. Возможно, как раз перед нашим приходом. Звук выстрелов в кабинете вполне мог быть заглушен шумом и грохотом, сопровождавшими работу бульдозеров и отбойных молотков. Отсюда следовало, что убийца никак не мог располагать временем большим того, которое требовалось, чтобы всадить пару пуль в Бени.

Не теряя времени, я принялся за тщательный обыск помещения. Бени Матик не принадлежал к числу людей с богатым воображением и никогда не отличался изобретательностью, и поэтому я был уверен в том, что если он что-то хранил здесь в каком-либо потайном месте, то я, безусловно, это что-то найду. Прежде всего я нашел перчатки Бени и, натянув их себе на руки, принялся просматривать содержимое столов, ящичков, тумбочек, шкафов, сервантов, прощупывая и простукивая ниши, выпуклости и углубления всюду, где мог быть оборудован тайник.

Однако все мои поиски оказались тщетными. Мне попались лишь «кольт» в архаичной плечевой кобуре, две связки банковских билетов и шкатулка со счетами и квитанциями на имя Бени Матика.

Не было даже и следов того, что я искал. Совсем ничего. Впрочем, так оно и должно было быть.

Эллен молча ходила по коридору, стараясь успокоиться и терпеливо дожидаясь окончания моих странных для нее стараний.

— Место чисто, — сказал я, подходя к ней.

Она не поняла, что я оказал, и удивленно посмотрела на меня.

— Никто еще не пытался здесь все перетрясти, — продолжал я. — И тот, кто был здесь, успел только прикончить Бени. Возможно, это и было его единственной целью.

— Дип… они могут…

— Что?

— Они могут подумать, что это были вы.

— Успокойтесь. Пока еще никто и ничего не знает.

— А мог бы кто-нибудь там, снаружи… увидеть его? Или нас?

— Люди никак не реагируют на обычные вещи. Кроме того, этот блок почти пуст. Когда мы отсюда спокойно выйдем, то нас вообще никто не увидит. А сейчас мне нужно еще позвонить по телефону.

— Пожалуйста, только побыстрее. Я уже больше не в состоянии оставаться здесь…

Я набрал номер Вильсона Бэттена и спросил, не звонил ли ему Кэт. Он ответил утвердительно и передал мне номер телефона, оставленного для меня Кэтом.

Поискав в телефонной книге номер телефона в баре Гими, я набрал его и попросил к телефону Роска Тейта. Последний оказался в баре.

— Тейт слушает.

— Говорит Дип. Имею для вас историю.

— Не делайте мне одолжений.

— Надеюсь, эту историю вы оцените должным образом. Бени из Бруклина убит. Я нахожусь в его квартире.

Секунды две-три он молчал. В трубке чуть слышалось его неспокойное дыхание.

— Вы, Дип?

Он резко подчеркнул слово «вы».

— Не будьте идиотом, Роск. Я только нашел его убитым.

Возбуждение Роска увеличилось.

— Это не может случиться с нормальным парнем. Когда вы к кому-нибудь приходите, тот всегда оказывается либо избитым, либо убитым. Херд будет несказанно рад, услышав об этом. Не думаю, что вы звонили ему.

— Нет, такого намерения у меня не было. Кстати, здесь со мной находится Эллен, и, если вы пожелаете сделать сообщение Херду…

— Вы низкий негодяй.

— Это слова. Ближе к делу.

— О'кей. Послушаем ваш совет. У вас, разумеется, есть такой?

— Вы правы. Нам нужно, чтобы тело убитого было обнаружено. Вы можете сказать, что посетили Бени, чтобы получить от него тот или иной документ, и нашли его убитым. Не беспокойтесь, никто не видел и не увидит вас. Вы будете держать свой большой рот закрытым.

Не говоря больше ни слова, Роск прервал соединение.

Попросив Эллен припомнить все места, к которым она прикасалась руками, и стереть платком возможные следы, я протер пол, дверные ручки, снял, наконец, перчатки Бени и затем, притворив за собой кончиком носка дверь, вышел с Эллен из дома.

На улице теперь было уже тихо, бульдозеры и отбойные молотки замолкли. Сгущавшаяся темнота начала быстро окутывать город, всюду царило такое спокойствие, будто нигде и ничего не случилось.

Мы вышли на Третью авеню и прошли примерно шесть блоков, пока мне не удалось остановить такси.

Эллен все еще дрожала. Она пыталась взять себя в руки, но никак не могла отогнать от себя мысль об убитом Бени и о выстрелах в нас, произведенных неизвестным из темной комнаты.

По нашей просьбе таксист доставил нас к дому Эллен. Я поднялся с ней наверх, уговорил ее прилечь, дал ей пару порошков аспирина, прикрыл ее одеялом и осторожно погладил ее мягкие, волнистые, ниспадавшие на лоб волосы.

— Прошу вас, Эллен, оставайтесь здесь, пока я вам не позвоню.

— Пожалуйста, Дип… не делайте ничего.

— Не беспокойтесь, дорогая.

— Ваши действия могут все испортить.

— Я буду осторожен.

Она покачала головой и с нотками отчаяния и легкого раздражения в голосе сказала:

— Вообще ничего не делайте. Пожалуйста, Дип. Теперь мы имеем так много… Не разрушайте все это… Мне очень дорого оно. Мы сможем покинуть это место… если только вы ничего не будете делать.

— Милая…

Больше я ничего не сказал, но выражение моего лица она смогла понять.

— Все, что вам нужно, это револьвер в руках, и вы его используете. А это будет концом для нас обоих. И вы это знаете не хуже меня. Правда?

И вновь я не знал, что сказать ей в ответ.

— Что-то у вас есть на уме, не так ли?

— Да. Все происходящие события связаны с этим проклятым клубом «Рыцарей совы».

— Хорошо, но зачем же вам связываться с этим действительно проклятым клубом? Дип, не смогли бы вы… оставить, все это полиции?

Есть вещи, которые вы никак не можете объяснить женщинам, как бы близки вам они ни были, особенно если в их головах прочно засела определенная мысль.

— Эллен, мой долг перед Беннетом и мои намерения вам отлично известны. Будет лучше, если мы сейчас не будем все это снова обсуждать. Все уже обдумано и предрешено. В данный момент мне совершенно необходимо получить некоторые разъяснения, касающиеся происшедших событий. Обещаю вам быть осторожным. При первой же возможности я вам позвоню или приду сам.

В конце концов мне удалось убедить ее в необходимости подчиниться неизбежному ходу событий и кое-как успокоить.

Выйдя из дома, я зашел в первую попавшуюся телефонную будку и набрал номер телефона, переданного мне Кэтом через Бэттена.

— Кэт?

Кэт, казалось, запыхался.

— Так… Это я, Дип. Где вы были?

— Был очень занят. Откуда вы говорите?

— Знаете бар Вельсмана?

— Да. На Лексингтоне в Форти.

— Верно. Я здесь выжидаю. Если вам нужен Лео Джеймс, то вам следует поскорее прибыть сюда.

— Где вы его разыскали, Кэт?

— Это не я. Его выследил Чарли Виц. Вы проделали Лео большую дырку в плече возле шеи, и ему потребовался доктор. Чарли Виц занялся этим и нашел доктора. Это Андерс. Помните Андерса? Доктор Андерс. Он один из тех, кого копы пытались накрыть на наркотиках лет пять назад. Но он выкрутился.

— Я знаю, о ком вы говорите.

— Хорошо. До сих пор его не поймали на деле, но он человек из Синдиката. Это точно. И Лео Джеймс знал, к кому обратиться. И вы теперь понимаете, что это значит?

— Да. Удар Синдиката. Это важно. И где он теперь?

— Здесь, как раз за углом, в жилом доме. Номер 2–24. Он прибыл прямо на квартиру Андерса. Виц находится там и стережет его, пока я не установлю контакт с вами. Потом я его сменю. Приезжайте, и мы его возьмем.

— Дайте мне двадцать минут. И слушайте… события разворачиваются быстро, Бени Матик убит.

— Бени? Дин, но кто же мог…

— Пока это выглядит как акция организации. Бени пробовал взять клуб в свои руки путем чистейшего обмана. Видимо, он всех их убеждал в том, что владеет бумагами Беннета. Долго этот блеф продержаться не мог. Наше вмешательство только ускорило его разоблачение в организации. Помните ту встречу у Бими? Вы знаете, кто там был.

— Конечно. Представители руководства.

— Бени все еще пытался что-то доказать им, в чем-то убедить, но наш визит туда спутал все его карты, и он стал не только не нужен им, но и опасным для них. Пока что так выглядит это дело. Но попытаемся разобраться в этом поточнее. А сейчас я направляюсь к вам. Все?

— О'кей. Жду.

Бармен сказал, что да, он действительно видел парня, которого я ему описал. Он сидел здесь, пил понемножку пиво и выглядел так, будто кого-то поджидал. Но минут десять назад он вышел и еще не вернулся.

По-видимому, Кэт решил взглянуть на тот дом, чтобы убедиться, что там нет другого выхода, через который Лео Джеймс мог бы ускользнуть. Он мог также выйти, чтобы предупредить Вица о моем скором прибытии сюда. Так или иначе, минуты три-четыре следовало подождать.

Прошло пять минут. Кэт не появлялся.

Ясно. Надо было действовать, и действовать быстро. Что-то завертелось, и завертелось в опасном направлении.

Я бросил на стол доллар и, не ожидая сдачу, поспешил на улицу. Он сказал: «дом как раз за углом. 2–24».

Да, но за каким именно углом, черт возьми?! Здесь ведь было целых четыре угла!

Угол слева был ближайшим, и я помчался туда, но дома 2–24 там не оказалось. Я побежал обратно, к углу на противоположной стороне, ощущая на себе любопытные взгляды прохожих. Я завернул за угол, присматриваясь к номерам домов, и вскоре убедился, что искомый дом расположен как раз напротив, через улицу.

Это было старинное, мрачного вида здание, окруженное такими же невзрачными домами. Несмотря на сравнительно непоздний час, в доме были освещены лишь два окна на первом этаже. Оттуда сквозь легкие занавески пробивался тусклый желтоватый свет.

Кэта нигде не было видно. Единственное, что можно было подумать, — это то, что Лео Джеймс покинул дом и Кэт последовал за ним.

Однако я должен был убедиться в этом. Одним прыжком я одолел шестиступенчатый портик и оказался у раскрытой входной двери, за которой зиял чернотой вестибюль.

Смутное чувство тревоги охватило меня и заставило проскользнуть в вестибюль быстро, но с необходимыми предосторожностями.

Внутри, у самой двери, стояли ботинки Кэта.

Внезапно откуда-то сверху прогремел выстрел, и короткий человеческий вопль зловещим эхом взорвал тишину.

Я нащупал лестничные перила и, громко крикнув: «Кэт!», отскочил в сторону.

— Здесь, Дип! — раздался голос Кэта откуда-то сверху.

В ту же секунду прогремел еще один выстрел, затем еще один.

Неизвестный продолжал стрелять наугад, на звук моего голоса.

Прижимаясь к стене, я взбежал на лестничную площадку второго этажа, остановился, прислушиваясь.

Где-то совсем рядом послышался слабый стон. Я подошел ближе, нащупал открытую дверь и шагнул внутрь.

— Кэт?

— Наверх… На крышу… Возьмите его, Дип… Здесь… другой ход…

Он взял мою руку и указал направление в глубь помещения.

Я понял. Большинство домов имели одну лестничную клетку, по которой можно было пробраться на крышу, а в этом доме был еще запасной выход наверх.

Ни слова не говоря, я бросился через темное помещение, в окна которого все же пробивался слабый уличный свет. Через несколько секунд я уже нашел нужную мне открытую дверь на площадку запасной лестничной клетки и со всей возможной быстротой поднялся наверх.

В прежнее время крыши были моей родной стихией, здесь я чувствовал себя вполне уверенно. Прежде всего в моей голове мелькнула мысль о том, что, во-первых, неизвестный никак не мог осмелиться выскользнуть из дома по главной лестнице, заблокированной мною и Кэтом. Он мог думать, что я и Кэт находимся в засаде. Во-вторых, вероятнее всего, неизвестный уже находится на крыше.

Остановившись у открытой двери выходной будки на крыше, я снял плащ и бросил его к соседнему дымоходу. В ту же секунду справа от меня раздался выстрел, и почти одновременно я выскользнул из будки влево и прикрылся ею.

Наступившая ночь была темной, густые облака закрывали небо, но в западной части виднелись расплывчатые пятна фонарей и ламп Манхэттена.

Я снял ботинки, обогнул осторожно будку и, найдя удобное для себя затемненное место, присел так, чтобы видеть края крыши, а над ними отдаленный свет Манхэттена. На фоне этого мутноватого света вырисовывались неподвижные контуры труб, дымоходов, антенн, слуховых окон, будок.

Затем неподвижность форм нарушилась. Какая-то тень сделала неясными очертания одного предмета, затем другого. Тень наплывала медленно и осторожно, удаляясь от выходной будки, у которой я притаился.

Неизвестный не мог позволить себе быть слишком терпеливым. Время много значило и для него. Несомненно, его выстрелы были услышаны внизу, и он располагал считанными минутами для того, чтобы скрыться.

Приближался я к нему быстро, но я не был Кэтом, и он услышал мои шаги, когда я находился в шести-семи футах от него. Он быстро обернулся и, вероятно, заметил что-то, летевшее ему в лицо. То была моя шляпа. Он выстрелил в мою сторону наугад, но это все, что он успел сделать. Удачный боковой удар ногой подбросил его руку с револьвером, и последний с грохотом покатился по крыше.

На какую-то секунду от этого удара я потерял равновесие и упал на руки. Парень взвизгнул и с невероятным бешенством налетел на меня. Я увернулся от его удара по голове и вскочил на ноги.

Парень оказался неплохо тренированным. Он сделал ложную атаку, нацеливая удар в голову, и я умышленно сделал неверный выпад. В ту же секунду он ткнул мне в висок, но только мой висок уже не находился в направлении егоудара. Более того, он напоролся на мой рубящий удар снизу, который мгновенно заставил его подняться с воплем на носки.

Я уже приготовил еще один удар, но он обхватил меня руками и повис на мне.

В этот момент я узнал его. Это был Арти Хэл. С помощью его револьвера или ножа Синдикат приводил в исполнение свои приговоры.

Я разжал его руки, охватившие меня за плечи, и с силой оттолкнул от себя, уверенный в том, что он распластается у моих ног. Однако хитрый негодяй, падая, ловко поддел мою ногу своей так, что я упал на спину. Но, падая, я согнул ноги, готовя достойный ответный удар на случай атаки. Но профессионал Арти, видимо, понял, что его ожидает в случае нового нападения, и на риск не пошел. Вскочив на ноги, он, не медля ни секунды, бросился к краю крыши, явно намереваясь перепрыгнуть пятифутовое воздушное пространство, отделявшее крышу другого дома.

Кто-то оставил проволочную антенну, натянутую как раз вдоль края крыши. В момент начала прыжка его нога зацепилась за антенну, и он полетел вниз между домами, слишком удивленный для того, чтобы крикнуть.

Подобрав свою шляпу и наскоро надев ботинки, я схватил свой простреленный плащ и, на ходу накидывая его, бросился вниз.

Сирен не было слышно, но полиция могла явиться тихо и без шума.

На этот раз я нашел в проходном коридоре выключатель и зажег свет.

Кэт взглянул на меня с пола и улыбнулся.

— Взяли его?

— Он мертв. Что случилось?

Он кивнул в сторону дальнего конца коридора. Я быстро прошел туда и на пару секунд повернул там выключатель. Под стеной лежал парень с бандажом на шее и повязкой на плече. На его светлой рубахе, на груди, нетрудно было заметить свежие пятна крови и два пулевых отверстия.

Я вернулся к Кэту. Он не позволил прикасаться к себе и держал руки скрещенными на груди.

— Я приведу доктора.

— Бесполезно.

Из его груди с трудом вырвалось клокочущее дыхание.

— Чепуха. Я приведу доктора, и все будет в порядке.

Слабым жестом он остановил меня.

— Я получил свое. Никакие доктора уже не помогут. А вы, Дип… бегите.

— Но что случилось?

— Виц очень спешил… сделал мне знак… я вышел… наблюдал… увидел парня… он шел сюда… я за ним… Я узнал его… Это «ликвидатор»… кличка «Торпеда»…

— Я его тоже узнал. Это Арти Хэл, Теперь он сам «ликвидирован».

— Синдикатский… вы знаете?

— Да. Видимо, он прислан в помощь Лео Джеймсу. Это ваша работа? — Я кивнул в сторону убитого парня.

Кэт качнул головой, закашлялся и передал мне свой револьвер. Прошла еще минута или две, пока Кэт снова мог заговорить.

— Дип…

— Слушаю.

— Повидайте клерка… «Вестгемптон»… Звонок Мори Ривсу…

— Помню.

С улицы донесся звук сирены. Кэт также услышал его и сказал:

— Поспешите, Дип… Крыша… Как в старое время… Бегите…

— Кэт, а может быть…

— Нет, нет… Мои минуты сочтены… Все… Все я понимаю… и знаю… Старые «рыцари»… «совы»… Не так уж много было забавного… Все время беспокойство… Теперь никакой заботы…

Он сделал пальцами небольшую забавную фигуру, о которой я не думал уже более двадцати лет. Он изобразил тайный знак «рыцарей совы».

Я усмехнулся и изобразил ответный знак.

— Время, Дип.

Он протянул руку. Я крепко пожал ее и, обменявшись с ним последним взглядом, бросился к лестничной клетке.

Звук сирены прозвучал уже внизу. Время вышло. Я поднялся на крышу и, не оглядываясь, быстро и легко принялся преодолевать отлично знакомые мне препятствия, сопровождающие обычно подобные прогулки по крышам.

Когда я спустился вниз, позади меня остался целый квартал.

Подхватив такси, я заехал на несколько минут в подвал Кэта, там привел себя немного в порядок, спрятал револьвер и вновь сел в поджидавшее меня такси.

«Вестгемптон» представлял собой отель низшего разряда. Это было дешевое место, где жили преимущественно вышибленные из нормальной жизни люди, иногда они покидали его, а иногда и заканчивали там свой путь. Многие здешние обитатели слонялись без всякого дела, перебивались кое-как, проедая скудные сбережения, чтобы затем опуститься еще ниже, па дно, с его грязными блошиными мешками и похлебками из картофельных очистков.

Я вошел в так называемый холл и окинул его беглым взглядом. Две молодые девушки в модных пальто, поджидая лифт, громко обсуждали театральную постановку. Мрачного вида пожилой слуга выколачивал у окна пыль из спинки дряхлого кресла.

Сидящий за конторкой клерк сортировал письма, насвистывая какую-то мелодию под веселое щебетанье транзистора, лежавшего на боку возле его локтя.

Он беззаботно кивнул головой, когда я подошел к нему, покончил с почтой и затем сказал:

— Комнату?

— Кэт просил меня повидать вас.

Клерк ничем не отличался от проживающих в этой ночлежке людей. Живя среди них, он постепенно воспринимал все их особенности. Его лицо не выражало никаких эмоций, кроме полного равнодушия ко всему окружающему. И именно в этой «форме» он и начал игру.

— Кэт?

Было два пути в ведении этой игры, и я показал ему первый путь, понятный всем. Я положил перед ним двадцатидолларовый билет.

— Совершенно верно, Кэт, — подтвердил я.

Он взглянул на банкноту, и я знал, что он думает. Однако лицо его оставалось бесстрастным.

— Кэт… — повторил он так, словно пытался вспомнить это имя.

Тогда я показал ему второй путь ведения игры, распахнув свой плащ так, что он легко мог увидеть мой револьвер в поясной кобуре. Он действительно покосился на него и, когда я улыбнулся ему в лицо, понял, что игра окончена.

— Мое имя Дип, — сказал я.

Его пальцы ловко и проворно накрыли банкноту, и она тотчас же исчезла. Его безучастный взгляд скользнул по холлу, и затем он наклонил голову.

— Кэт оказал, что вы можете вспомнить номер. Тот номер, по которому говорил Вагнер.

— Да.

Он облизал свои пересохшие губы и добавил:

— Но они…

— Не беспокойтесь о них, — прервал я его холодно, — они оба мертвы.

Он оторвал свои глаза от стойки и медленно поднял их, пока не встретился с моими. На своем веку он видел много глаз и лиц и хорошо знал тот сорт людей, которые без особого раздумья пускают в дело револьвер во время серьезных переговоров. Видимо, убедившись, что дальнейшее продолжение игры бесполезно и опасно, он вступил в переговоры:

— Я не хотел бы… чтобы меня за это пристукнули.

— Если кто-либо спросит — никогда в жизни вы меня не видели.

— Этот Кэт… Вы скажете ему…

— Он также мертв, парень.

— Господи!

— Какой был номер?

— Два-ноль-два-ноль-два. Это рифмуется. В одной песенке есть. Вот почему я запомнил.

— Телефонную станцию помните?

Он сказал «нет», быстро покачав головой. Но и этого было достаточно. Оставив его, я прошел через холл к ряду пустых телефонных будок и закрыл за собой дверцу. Нужную станцию я нащупал уже во второй попытке, дал дежурному номер 2–02–02 и попросил список имен всех абонентов с этим номером, но с различными индексами. Дежурный выяснил мой номер и затем велел немножко обождать и приготовить несколько центовиков.

Из-за конторки за мной наблюдал клерк, как мышь, высунувшаяся из норки.

Минут через десять задребезжал зуммер, я взял трубку и назвал свой номер. Дежурный предложил опустить центовики и принялся диктовать индексы и имена, которые я записывал на конверте. Когда он назвал шестой индекс и имя, я сказал:

— Стоп. Все. Благодарю вас.

Покидая «Вестгемптон», я вспомнил все, что говорил мне Кэт, и припомнил общую картину действий Мори Ривса и Лео Джеймса. Оба получили задание ликвидировать меня. Позже кто-то рангом повыше притормозил или отложил его выполнение. Убийцы обратились к первому своему нанимателю относительно дальнейших действий и получили распоряжение выполнить первое задание.

К кому же они обратились? Кому звонили? Шестым в списке был Хью Педл.

Глава 12

Старый Датский округ значительно изменился с тех пор, как десять лет назад в центре его были снесены обветшалые дома и воздвигнуты новые, современные постройки. Район, его вид изменился, но люди остались прежними. Они так же, как и прежде, разговаривали, так же жили и поступали. На выборах они голосовали всем блоком домов за тех, кто предлагал больше за их голоса, нисколько не заботясь о том, что случится после.

Хью Педл покупал их голоса без всяких затруднений. Он был значительным винтом в политическом механизме и со временем добился большой независимости благодаря тому, что контролировал район достаточной величины, чтобы предотвратить возможные неожиданности.

И люди охотно отдавали свои голоса за него, не задумываясь о сущности его действий, которые всегда оставались для них тайной. Он был местным Санта-Клаусом, проявлявшим заботу о благоустройстве блоков, в которых они жили, всегда готовым разрешить различные их проблемы, являвшиеся, одновременно, и его собственными.

Хью Педл жил в хорошем красивом доме, в прошлом заметно выделявшемся своей архитектурой среди прочих построек, но теперь явно устаревшем в окружении новых сооружений.

Я зашел в расположенный неподалеку бар и заказал чашку кофе.

На мои вопросы разговорчивый бармен ответил, что, по его мнению, Хью Педл является владельцем всего дома, что у него есть один слуга и приходящая к нему на дом кухарка. Он занимает второй этаж дома и имеет личный лифт. Квартиры внизу занимают почтенные люди, а именно — городской пожарник, рыжеволосый артист, исполняющий комические роли, и владелец бакалейного магазина.

Поблагодарив за сведения и расплатившись, я вышел на улицу.

Было десять часов. Тяжелые свинцовые тучи медленно ползли на запад. В воздухе пахло дождем. Было прохладно.

Когда-то, именно в такую ночь, я, Беннет и Оджи устроили бой банде Дельрея, предварительно достав оружие из нашего излюбленного тайника в подвале клуба…

Но, черт побери, неужели я тоже становлюсь сентиментальным?

Я постарался отбросить в сторону все эти воспоминания о прошлом, но вновь почувствовал, что на какое-то мгновение мои мысли коснулись чего-то очень важного, но это важное тотчас же улетучилось, и все мои усилия восстановить его в моей памяти оказались тщетными. Осталось только ощущение, что это была какая-то ключевая мысль.

Я чертыхнулся и торопливо направился к дому Хью Педла.

Вестибюль был небольшим, и, чтобы придать ему большие размеры, на всех его стенах были навешаны зеркала. Напротив входной двери располагался лифт, а справа от него — лестница, ведущая наверх.

Я предпочел лестницу.

На втором этаже стояла пустая кабина лифта. Здесь же, у лестничной площадки, имелся небольшой холл, освещенный двумя лампочками. Я прошел через него и открыл незапертую дверь, которая, как оказалось, вывела меня на крытую террасу, тянущуюся вдоль всего второго этажа с его южной стороны. Французского типа окна в квартире были затянуты занавесками, но одно из них, неплотно прикрытое, могло служить для меня превосходным входом, но я решил сперва пройти всю террасу, прежде чем попробовать проникнуть внутрь.

На террасу выходили две двери. Последняя, по-видимому, вела в кухонные помещения и была заперта. Другая дверь, наполовину застекленная и обрамленная причудливыми инкрустациями, очевидно, вела в комнаты.

Сквозь стекло двери проникал слабый отсвет невидимой лампы — либо ночника, либо небольшой настольной лампы.

Было трудно предположить, что Хью Педл так рано вернулся домой и лег спать. Скорее всего, ни его, ни прислуги дома не было. Но почему же горела лампа?

Открыть дверь не составляло особого труда. Лезвием ножа мне легко удалось сдвинуть внутреннюю защелку и открыть дверь. Я вошел внутрь и притворил за собой дверь.

Уже на террасе, а здесь особенно, чувствовалось, что квартире Педла не свойственны простота и скромность обстановки. Полы в комнате покрывали толстые, мягкие ковры, а в полумраке вырисовывались контуры дорогой современной мебели.

Я прошел мимо тускло поблескивавшего черным лаком рояля и остановился у открытой двери справа. Действительно, на угловом низеньком столике горела небольшая лампа, прикрытая желтым абажуром. Я вошел в эту комнату и осмотрелся. Это было нечто вроде библиотеки. Две стены занимали полки с книгами, а у стены напротив, между окнами, стоял буфет красного дерева. Высокие спинки тяжелых кожаных кресел отбрасывали черные тени на удаленные части комнаты.

У темневшей слева двери помещался на специальном столике телевизор, а над ним висело отливавшее синевой зеркало.

В квартире царила полная тишина, и в ней мне почудилось что-то опасное и настораживающее, но объяснения этому я не мог дать и попытался отогнать от себя кажущееся беспочвенным ощущение тревоги.

Держа револьвер перед собой, я подошел к открытой слева двери и заглянул внутрь. При тусклом свете настольной лампы, находившейся позади меня, я увидел, что это спальня и что на кровати, которую я с трудом различил, лежала какая-то неподвижная фигура.

Я шагнул в комнату и нащупал у двери выключатель.

Как только в комнате вспыхнул свет, я понял, что попался, как мышь в мышеловку, попался, как глупый сосунок, в западню.

На кровати лежал крепко связанный парень с кляпом во рту, дико вращавший белками глаз, а в мой позвоночник уткнулось дуло пистолета.

— Брось это, — прозвучал за мной резкий голос, и я уронил револьвер на пол.

Кто-то ткнул меня пистолетом в спину, и я сделал еще два шага в глубь комнаты.

— Теперь кругом.

Я повернулся кругом.

— Хэлло, Тони, — оказал я парню с пистолетом.

Парень с бледным и вялым лицом, работавший стрелком-убийцей на Синдикат, сдержанно кивнул мне головой в ответ.

В нескольких футах позади него стоял еще один человек с автоматическим револьвером в руке и смотрел на меня несколько удивленно и даже с некоторым беспокойством.

Затем Ленни Собел переступил порог, улыбаясь, подобрал с пола мой револьвер и сунул его себе в карман, предварительно бегло осмотрев.

— Вы носите удобную штучку, Дип, — сказал Собел, бросая на меня злобный взгляд. — Это не тот револьвер, который вы отняли у копа?

— Тот самый, — подтвердил я. — Вы должны это помнить, Ленни. Я дважды ударил этой штучкой вас. И оба раза в одно и то же место.

Тони хихикнул, но, заметив взгляд Собела, замолчал.

— В те разы, — сказал Собел, — я смотрел вперед, решив подождать.

— Вот и дождались.

Прежде чем Ленни успел что-либо ответить, Тони сказал:

— Нам было бы лучше уйти отсюда.

Собел нахмурился.

— Я сам скажу, когда будет нужно.

Но бледнолицый мерзавец не сдавался. Он передернул плечами и сказал:

— Вы работаете на тех же парней, что и я. Они поручили вам и мне прихватить здесь одного паренька, и мы это сделали. Педла мы упустили. Это верно. Но мы захватили этого и теперь должны вернуться.

Собел не принадлежал к числу тех, кто любит напоминания о том, что они действуют по поручению кого-то. Лицо его нахмурилось еще больше, и он особенно злобно взглянул на меня, сжимая в руках револьвер, по-прежнему нацеленный на меня.

Несколько разряжая напряжение, я сказал, кивнув головой на лежавшего на кровати парня:

— Лакей Педла может задохнуться.

Мне ответил Тони:

— От него мало пользы. Завтра его развяжет кухарка и… покормит.

При этом он вновь хихикнул.

Собел некоторое время молчал, пожевывая губы, затем сказал:

— Вы что-то здесь искали, Дип?

— Вы полагаете, что это «что-то» и есть вы?

Игнорируя мою двусмысленность, Собел продолжал:

— Если вы искали здесь кое-что, значит, вы знали, что Педла здесь нет, а отсюда следует, что вы могли знать, куда он направился.

— Ошибаетесь, Ленни. Вы можете целый день бить мою голову о камни, но пользы вам от этого никакой не будет. Я пришел сюда за Педлом, и, если вы его упустили, то же самое случилось и со мной.

Насупившись, Собел сказал:

— Но я счастливее вас, Дип. После Педла мы собирались разыскать вас. Но вы сами поторопились… Это хорошо. Педл не сможет долго прятаться. Мы доберемся до него быстро. Теперь вы… С вами дело обстоит несколько иначе. Но вы могли бы облегчить нам это дело.

— Буду рад.

— Вы можете выбрать лучший для вас путь.

— О?..

— Вы можете спокойно выйти отсюда, спокойно сесть в машину и спокойно войти туда, куда мы вас доставим.

— Или?

— Не глупите. Вам это не подходит. Или мы вынесем вас отсюда с парой дырочек в голове, чтобы сбросить в первую же попавшуюся канаву.

Я еще раз взвесил шансы. Оба негодяя были достаточно опытными и держали пальцы на спусковых крючках. С любым из них я вполне мог справиться, пусть даже и с некоторым риском. Но с двумя…

— Я пойду, — сказал я. — Спокойно.

Мы прошли через главную дверь на лестничную площадку, спустились по лестнице и, никого не встретив, вышли на улицу.

Полуосвещенная улица была малолюдна. Мы прошли тридцать — тридцать пять футов и приблизились к стоявшему у тротуара нового образца «понтиаку».

Со стороны могло показаться, что к машине подошла группа старых друзей. Все движения моих сопровождавших были профессионально совершенны, и никто и ничего не смог бы заподозрить. В противном случае любой прохожий, заметивший что-то неладное и попытавшийся поднять тревогу, был бы мгновенно убит на месте.

Я сидел между двумя мерзавцами, сложив руки на груди и ощущая дула двух револьверов, упиравшихся с двух сторон в мои бока. Ленни уселся впереди, рядом с водителем, и, полуобернувшись и перекинув руку через сиденье, поглядывал на меня, явно наслаждаясь и гордясь своим успехом.

Шофер уверенно вывел машину на Вестсайдскую автостраду и увеличил скорость.

Гангстеры даже не пытались скрыть свой маршрут. А это могло означать только одно. Меня куда-то везли, но… оттуда я не должен был вернуться. Этот неизбежный конец я мог бы только ускорить, но это их совершенно не беспокоило. Лучшее, что мне оставалось, — это выжидать.

Ситуация складывалась весьма неблагоприятно. Оджи уже не было. Нет больше и Кэта. И никто не знал, где я был, где я нахожусь и каковы были мои намерения, приведшие меня в квартиру Педла. На этот раз ошибку совершил я, и она могла стать последней. Суровая и неумолимая проза.

Парней, сидевших по бокам от меня, я отлично знал. При малейшем неосторожном движении с моей стороны они будут стрелять. Будут стрелять так же легко, как и разговаривают. И даже легче. А потом с аппетитом, поужинают. Они не думают и не желают думать. Для них это обычная работа и лишние доллары.

Ленни обернулся, и в отсвете мелькавших по дороге фонарей на его лице можно было заметить самодовольную усмешку.

— Зудит, Ленни? — поинтересовался я.

Он удивленно приподнял брови.

— Вы так вертитесь, Ленни… И я подумал, что, может быть, ваш зад чешется, — объяснил я.

Тони снова хихикнул.

— Вы становитесь забавным, Дип, — сказал Собел.

— Подумайте об этом еще немножко.

Он не уловил моего намека, но улыбка сползла с его лица.

— Вы слишком стары, Ленни, чтобы справляться с большими делами.

— Но только не с вами, Дип. Я уже давно думал о подобном повороте в делах.

— Тогда вам следовало бы лучше знать дальнейший ход событий.

— Не беспокойтесь за меня. Все предусмотрено. Никто и ничто вам уже не поможет.

Тони, прислушивавшийся к не совсем понятной для него беседе, вмешался, обращаясь к Собелу:

— Думаете, что за ним никого нет? Он не из тех, кто не прикрывает себя.

— Я думаю, что наш парень забыл сам себя, — проговорил Собел, злорадно поглядывая на меня.

— Я думаю иначе, — возразил Тони.

— А я не думаю, а знаю. Я знаю этого парня больше двадцати лет.

— Но его здесь не было двадцать лет.

— Такие парни не меняются, Тони. Вы должны это знать так же хорошо, как и я. Не правда ли, Дип?

Я молча пожал плечами.

Голова Тони повернулась на его застывших плечах, и некоторое время его глаза внимательно изучали меня. Затем он сказал, обращаясь к Собелу:

— Если бы я был на вашем месте, я бы немедленно пристрелил этого парня.

— Вы не на моем месте, Тони.

— Скоро вы пожалеете, что вы не на моем месте, а я не на вашем. Что-то мне говорит об этом.

— А я вам говорю — заткнитесь.

Тони что-то пробурчал себе под нос и замолчал. Парень, сидевший по другую сторону от меня, по-прежнему хранил полное молчание, прижимая дуло револьвера к моему боку.

Мы свернули с Вестсайдской автострады, переехали мост, пересекли часть западного района города и минут через десять остановились перед закрытым рестораном, расположенным в одном квартале от Вест-Стадиона.

Тони подтолкнул меня револьвером и сказал:

— Выходите.

Первым из машины вышел молчаливый парень. Его револьвер теперь был искусно скрыт, но готов к действию. Тони шел сзади, подталкивая меня револьвером к двери, расположенной рядом со входом в ресторан.

Ленни открыл дверь и сказал:

— Я за вами.

У меня мелькнула мысль, что вряд ли в последующем мне может представиться более удобный случай, чтобы попытаться вырваться из рук убийц, но Тони, возможно, инстинктивно предвосхитил эту мою мысль. Звук от его револьвера, ударившегося о мою голову, походил на треск разломившейся надвое толстой доски…

Я мог видеть свои ноги, но только почему-то очень далеко от себя. Ноги были плотно сдвинуты, а большие пальцы тесно соприкасались друг с другом. Присмотревшись, я понял, почему они были так аккуратно расположены, — их так связали.

Меня не покидало ощущение того, что я вот-вот упаду вперед, лицом на пол, но постепенно я понял, почему не падаю. Мои руки были связаны за спинкой стула, на котором я сидел так, что мое туловище находилось в наклонном положении.

Голос Ленни, звучавший очень тихо и отдаленно, проговорил:

— Он приходит в себя.

Кто-то еще сказал:

— Хорошо. Дайте ему еще нашатырного спирта.

Острые едкие испарения проникли мне в горло, я закашлялся, и на глазах выступили слезы. Я отвернулся от флакона и закачал головой.

Небольшого роста человек с седыми висками сидел напротив меня и улыбался.

— Приветствую вас, — сказал он.

Я заморгал, пытаясь всмотреться в него, и, когда в глазах у меня немного просветлело, я узнал его лицо. Они называли его мистером Холиди и разговаривали при нем тихо и почтительно. Он представлял в Нью-Йорке интересы Синдиката, отличался, как мне было известно, исключительной гибкостью и изворотливостью и, руководя крупными гангстерскими организациями, никогда еще не попадался в руки полиции. Всякий, встретивший Холиди и ничего о нем не знавший, вполне мог принять его за добропорядочного отца семейства.

Остальные сидели в непринужденных позах на стульях и в креслах и имели довольно респектабельный вид. Часть из них присутствовала на том ночном собрании в клубе «Рыцарей совы», где я свергал «с трона» Бени из Бруклина. Теперь все они внимательно и с некоторым любопытством следили за мной. Я был частью преград и затруднений в их бизнесе, и соответственно с этим со мной и должны были обращаться.

— Вы хорошо себя чувствуете? — опросил меня мистер Холиди.

Моя голова разрывалась на части, и вместо ответа я только мотнул ею.

— Хорошо. Вы знаете, почему вы здесь?

На этот раз я ответил:

— Нет.

— Впрочем, это не имеет никакого значения. Так или иначе, вы знаете, что нам нужно.

Не было смысла отрицать это, и я сказал:

— Папку Беннета. Его бумаги.

— Точно. Именно это нас и интересует.

Я поднял голову и выдавил на лице улыбку.

— Вы не сможете получить их от меня. У меня их нет, я не знаю, где они находятся.

Холиди сделал быстрый жест рукой и негромко произнес:

— Это мы еще выясним. Макси… пожалуйста.

Макси, громадный, толстый детина с руками, подобными чугунным рычагам, приблизился ко мне, заранее предвкушая удовольствие от того, что ему предстояло сделать. Он испытующе-клинически оглядел меня и быстрым движением хлестнул меня по щеке своей чугунной ладонью. Прежде чем я смог бы опомниться, еще более сильный хлещущий удар был нанесен мне по другой щеке. Открытыми ладонями Макси почти отрывал мою голову от плеч, а когда он остановился, я смутно ощутил, что мой рот полон крови, а выпученные глаза готовы вывалиться из глазных впадин.

Прошло еще некоторое время, пока я начал медленно приходить в себя. Кровь продолжала капать из моего открытого рта.

— Вы в состоянии слышать меня, Дип?

На этот вопрос Холиди я слабо кивнул головой.

Шеф гангстеров продолжал:

— Они рассказали мне о вас все. Они сообщили, что вы твердый парень. Также мне рассказали, как вы заставляете людей говорить. Вы и ваш друг Беннет. Естественно, вы представляете, что вас ожидает на последующих стадиях нашей с вами беседы. Вы будете говорить или умрете. Умрете медленно. Очень медленно.

Кое-как я проскрежетал:

— Я знаю ваш метод. Он вам не даст ничего хорошего.

— Он лжет, — проговорил Ленни Собел. — Ах так? Почему вы так думаете?

— Потому что я знаю, в каких отношениях были эти парни. И знаю, как они мыслили. Беннет все оставил ему.

— Мог он использовать эти бумаги, если бы имел их?

— Послушайте, — настаивал Собел, — никто не может сказать, какую игру собирается повести этот парень. С Беннетом все было ясно и просто, а этот что-то затаил против нас. От него всего можно ожидать. Даю голову на отсечение, что он знает, где бумаги Беннета. Выжмите из него… он заговорит.

— Возможно, вы хотите что-либо сказать, Дип?

Холиди произнес это так вежливо и вкрадчиво, так задушевно и деликатно, что я, даже зная его, удивленно поднял брови.

— Говорите. Мы с удовольствием вас выслушаем, — продолжал он.

— Черт возьми, если вы собираетесь уничтожить меня, делайте свое дело.

— Нам не к спеху. Мы располагаем временем, чего нельзя сказать о вас. Будет гораздо легче, если вы заговорите.

Огромный Макси встрепенулся.

— Еще, мистер Холиди?

Холиди остановил его движением пальца.

— Через минуту-две, может быть, Макси. Вы видите, Дип, Макси уже беспокоится. Скоро вы узнаете, что он может проделывать с сигарой. И даже с обыкновенными спичками. И с булавками тоже. Есть у него в запасе и различные хирургические вариации. В этом вы сами убедитесь.

— Это не приведет ни к чему… Потеряете лишь время…

Сделав усилие, чтобы немного выпрямиться, я глубоко вздохнул, пытаясь набрать побольше воздуха в легкие. Рук своих я уже почти не чувствовал. Туго натянутые веревки затрудняли циркуляцию крови*.

— Сопротивление может оказаться болезненным, Дип. Разговаривать было бы много легче.

— Клюйте меня, — сказал я. — Что вы хотите знать?

Холиди улыбнулся.

— Так-то лучше. Начнем, пожалуй, со смерти вашего друга. Кто его убил?

Смысл вопроса заинтересовал меня, несмотря на боль в голове.

— Вы? — спросил я.

— Разумеется, нет. Это было бы совершенно неоправданным риском. Хотя Беннет и представлял собою, благодаря своим старомодным привычкам, несколько неудобную для организации фигуру, но парень он был падежный. Правда, чересчур самостоятельный. Так что, Дип, нет. Никто из нас к этому не причастен. Поэтому, думаю, вам нетрудно понять нашу заинтересованность в выяснении вопроса, кто его убил. Вы этим делом занимались. Пришли ли вы к каким-либо заключениям?

— Это мог бы сделать Хью Педл, — сказал я.

Холиди кивнул головой и вновь улыбнулся.

— Мысль хорошая. Наш друг Педл заметно вырос в организации. Он предъявлял к ней большие требования, но также был в руках Беннета. Если бы он мог действовать свободно, он стал бы еще более значительным и крупным дельцом. Но Беннет осаживал его, крепко придерживая в узде. Кроме того, Педл никогда не церемонился в выборе средств для достижения своих целей, а потому не нужно обладать большим воображением, чтобы представить себе его образ действий по отношению к Беннету в том случае, если Педл рассчитывал после убийства Беннета завладеть его бумагами, ценность которых как для организации, так и, в особенности, для амбициозных намерений Педла весьма велика. Так что ваша мысль, Дип, неплохая. Безусловно неплохая. А вы, кстати, знаете, какие шаги предпринял Педл по отношению к вам?

— Мори Ривс и Лео Джеймс. Он нанял их, чтобы прихлопнуть меня.

— Опять совершенно верно. Он законтрактировал двух парней, на которых мы могли оказать некоторое влияние и приостановить их действия против вас лично. Правда, мы узнали о плане Педла уже после того, как вы ликвидировали Ривса. Понятно, конечно, что мы не были заинтересованы в том, чтобы документы Беннета попали в неблагонадежные руки. Теперь вы можете узнать и то, что мы прямо предупредили Педла относительно вас, но он не внял нашему совету. Он забылся и предпочел действовать на свой страх и риск. Но его поступки доказали, помимо прочего, что до сих пор он не обладает бумагами Беннета. Он их ищет.

— Это кажется правильным, — в свою очередь сказал я.

— Никаких сомнений здесь нет. Но организация не может позволить себе потерять свое лицо. В последние дни, а именно после Беннета, она держалась на хвастовстве Бени Матика, так как имелась некоторая вероятность того, что хитрый и пронырливый Бени мог проникнуть в тайну Беннета, мог организовать его убийство и овладеть его бумагами. Но это заблуждение, понятно, долго продолжаться не могло. Скоро выяснилось, что никаких документов Беннета у него нет и не было. В этой связи, между прочим, его убийство до сего дня представляется нам загадочным. Точно так же, как и убийство Беннета. Никто в нашей организации не причастен к убийству Бени. И если в отношении Беннета кое у кого и могли быть мотивы, как, например, у. тех же Бени и Педла, то в отношении Бени ни у кого и никаких сколько-нибудь серьезных побуждений для подобной акции не было. В последние дни всем было ясно, что у Бени нет тех бумаг, которые могут держать за горло почти всех членов клуба, да и не только клуба. Вы это знаете.

— Есть еще Педл, — заметил я, все более внимательно прислушиваясь к изложению известных мне событий одним из крупнейших шефов мощной гангстерской группы.

— И это не исключено. И об этом мы еще спросим его. Тем более что действия Педла в последнее время безусловно являются вызовом всему нашему руководству. Вы нам были нужны живым и невредимым до тех пор, пока не была бы внесена полная ясность в интересующий нас вопрос, а именно — имеете вы или не имеете то, что нам нужно.

— Теперь вы это знаете, — сказал я.

— Нет еще. В этом уверенности у нас пока нет.

— Выходит, именно поэтому вы хотите захватить Педла? — спросил я, стремясь побудить Холиди продлить беседу.

Холиди понял меня, но сделал вид, что никакого тайного значения моему вопросу он не придал.

— Хью Педл должен быть проучен, и он получит такой урок, какой никогда уже не сможет забыть. Хорошего парня мы обязаны подчистить и подправить, независимо от того, хочет он этого или не хочет. Однако если бы обнаружилось, например, что он овладел бумагами Беннета и нам их не предъявил, то его положение стало бы аналогичным вашему. Кажется, я выражаюсь ясно?

— Да, а пока что ваш парень застрелил моего нового друга, — заметил я, по-прежнему намереваясь продлить беседу и по возможности выяснить кое-какие детали.

— Верно. Вы ухлопали Мори и ранили Лео. Мы не могли не позаботиться о раненом и направили к нему нашего парня. Лео, однако, оказался чурбаном, связался без особых к тому оснований с вашим Кэтом, а в результате и сам погиб, и, видимо, подвел под удар и нашего парня. Вот так. Как видите, Дип, я с вами вполне откровенен. Полагаю, что на основании сказанного мною вы сможете понять, что самостоятельность ваших действий, подчеркнутая независимость их нам не подходит. Организация их не принимает. Занять место Беннета в организации вы не можете. Вместе с тем, соблюдая наши условия и правила, вы сможете выполнять определенные функции в организации.

— Условия?

— Они вам известны. Главное среди них, повторяю, немедленная передача нам бумаг Беннета.

— Но я уже…

— Слышал. В противном случае…

Холиди сделал многозначительную паузу, которую прервал голос Ленни Собела:

— Вы теряете время.

— Метод беседы с неглупым человеком может дать не худшие результаты по сравнению с другими способами, — мягко возразил Холиди.

— Но я не слышу, чтобы он кричал и вопил.

— Сожалею, но в данный момент мне это не нужно.

Голос Холиди по-прежнему был тих и мягок, но в своей фразе он подчеркнул слово «мне», и Собел замолк.

— Теперь, — продолжал Холиди, не меняя тона, — вернемся к вам.

Попытавшись приподнять голову, я вновь ощутил приступ сильной боли и с трудом проговорил:

— Слишком много парней погибло… Кэт и Оджи… И это еще не все.

— Вы могли бы все это прекратить.

— Нет… к сожалению. Я ничего… не могу сказать.

— Мистер Холиди!

В голосе Собела звучали какие-то новые нотки.

— В чем дело, Ленни?

Собел поднялся, подошел ко мне, схватил меня за волосы и, откинув мою голову назад, торжествующе взглянул на меня.

— Мы ведем это дело не совсем правильно. Мы начали его не с того конца.

Безобразная улыбка искривила его рот, и он дернул мою голову в сторону.

— Объяснитесь, Ленни.

— Дама… Эллен.

— Так. Дальше.

Холиди перевел свой взгляд с Ленни на меня. Ощущение надвигавшейся трагедии гораздо большего масштаба перехватило у меня дыхание.

— Это так просто… — продолжал Собел, — чертовски просто. Она выручит нас.

Ухмыляясь, Собел смотрел в мои глаза и видел в них клинок кинжала, нацеленный на его грудь. Он мог читать мои мысли и наслаждаться, разрывая их на куски…

— Припомним кое-что… относительно, например, Эллен и Беннета. Более двух лет она играла с ним, как кошка с мышкой. Он оказывал ей особое внимание, преподносил подарки, а она играла на его нервах, как актриса на струнах арфы. Она закрутила его так, что для нее он готов был на все. Черт возьми, она проделывала нечто подобное и со мной… Она вынуждала меня делать в организации такие вещи, при одном воспоминании о которых мне становится не по себе. Что ж, о'кей. Я также был сопливым сосунком, хотя и вовремя спохватился… Надо было, правда, раньше…

— Ближе к делу, — прервал его Холиди.

— Да, да. Дело в том, что Беннет в своем преклонении зашел так далеко, что начал раскрывать перед ней все свои карты.

— То есть?

— Он сообщил ей все о себе. Рассказал о том, чем он был, и как встал во главе созданного им клуба, и как нажил капитал, и как им управляет. Вы знаете, как Беннет вышел наверх. Он пробивал себе дорогу точно так же, как Гитлер в Германии, и, когда он достиг вершины, окружавшие стали считать его хорошим парнем. Но мы-то знали его лучше. И эта дама также видела его насквозь. Но Беннет был одержим одним желанием. Во что бы то ни стало он хотел показать ей, каким большим и великим парнем он был. А что для этого он мог сделать?

Собел секунду помолчал, окинул взглядом присутствующих и закончил:

— Ввести ее в курс дела, показать ей свой бизнес, сделать ее частью этого бизнеса, превратить ее в Миссис с большой буквы. И почему, черт возьми, она не может быть Миссис и поэтому все знать?

— Вы сумасшедший! — крикнул я. — Не Беннет, а вы имели какие-то грязные намерения в отношении ее. И не только она отвергла бы такого мерзавца, как вы. Запомните, Собел, если вы ее тронете, я вас убью.

— Ха-ха! Посмотрите, кто это говорит, — засмеялся Ленни.

— Да, — заметил Холиди, — в этом есть смысл. Есть добавления?

— Конечно, и это завязывается очень любопытно. Возможно, вы слышали о вечере, который Беннет собирался устроить в клубе «Рыцарей совы»?

Холиди кивнул головой.

— Цель вечера предполагалось сохранить в тайне, но все об этом скоро узнали.

Собел вновь сделал зловещую паузу, поглядывая на меня.

— И что же? — поторопил его Холиди.

— Беннет собирался объявить там о своей помолвке с Эллен.

Слова сами начали вылетать из моего горла, и я был не в состоянии остановить этот поток всех известных мне ругательств, адресовавшихся Собелу, пока я не охрип и не выдохся.

Холиди медленно покачал головой, глядя на меня со зловещей симпатией.

— Довольно сильная реакция, — заметил он мягко.

— Конечно, — продолжал Собел. — И он также играл и играет роль слюнтяя-сосунка. Беннета прихлопнули еще до того, как эта Эллен успела захватить в свои руки все управление, и она продолжала игру с Дипом, рассчитывая на то, что Дип сможет сделать для нее то, что не успел Беннет, что он даст ей такое доказательство, которое ей было обещано Беннетом.

Холиди медленно поднялся, его лицо приняло задумчивое выражение.

— И вы, Дип, сделали это?

— Конечно, сделал, — ответил за меня Собел. — Он дал ей бумаги Беннета и попросил их припрятать, пока он не установит все нужные контакты и не позаботится об устранении всех, кто мог бы причинить ему беспокойство. Вот почему этой ночью он охотился за Хью Педлом.

Он громко рассмеялся и тут же, поймав вопросительный взгляд Холиди, объяснил причину своего смеха:

— Хью должен теперь благодарить нас. Если бы не мы, этот парень давно бы его прикончил.

При этом Собел извлек из своего кармана мой тридцативосьмикалиберный и, криво усмехнувшись, многозначительно им потряс.

Холиди прошел через комнату и поднял телефонную трубку. Он набрал номер и, не давая себе труда назвать имя, сказал:

— Мне нужно, чтобы вы привезли ко мне приятельницу Беннета некую Эллен… Да, я здесь… Минутку… Ленни! Ее адрес.

Ленни назвал адрес Эллен, и Холиди повторил его кому-то в трубку.

Положив трубку на аппарат, Холиди направился в другую комнату.

Все остальные, один за другим, потянулись вслед за ним, и вскоре я услышал звон стаканов и бутылок, оживленный разговор и смех. Громче всех хохотал Ленни Собел.

Задребезжал телефон. Из соседней комнаты выбежал Макси и взял трубку. Назвав себя, он принял сообщение и, когда в дверях показался Холиди, не вешая трубку, сказал:

— Сообщает, что птичка улетела.

— Сказал куда?

— Нет, но там, у дома, есть киоскер. Он задержался и видел, как она покинула дом с парнем. Киоскер этого парня тоже знает. Это был наш Хью Педл.

Во мне теперь не было никаких чувств и ощущений. Ничего. Я только стиснул зубы.

— Знает ли он, куда они пошли?

Макси повторил вопрос, выслушал ответ и затем сказал:

— Этот киоскер видел, как они взяли такси на стоянке, а стоянка находится возле самого киоска, и киоскер знает этого таксиста.

— Все?

— Нет. Говорит еще, что два парня уже направились на розыски этого таксиста.

— Передайте, чтобы они, как только узнают, куда направился наш друг Педл, немедленно об этом сообщили.

— Слушаю.

Макси передал распоряжение и положил трубку.

— Похоже, Советник следует вашей линии рассуждений, Ленни. События начинают проясняться.

— Ублюдок! — прорычал Ленни.

— Однако ловкий ублюдок, — уточнил Холиди. — Действует с обоих концов. Придется проучить его вдвойне.

— Что вы намерены делать? — спросил Ленни.

— Я? Ничего. Абсолютно ничего. Я буду находиться в каком-нибудь известном и приличном баре на виду многих людей. Вот и все. Но вы, Ленни, вы другое дело. Будьте у телефона и ждите звонка. Мне нужно, чтобы вы взяли Педла. Вы за него отвечаете. По-видимому, он повез ее в такое место, где сможет выжать из нее информацию.

Холиди остановился, о чем-то подумал и, повернувшись ко мне, сказал серьезным и деловым тоном:

— Дип, у вас серьезное чувство по отношению к этой женщине, не так ли?

Я промолчал, но он и без моего ответа был уверен, что это так.

— И вы знаете, на что способен Педл, чтобы вырвать у нее нужную информацию.

— Да, но она ничего не знает! — воскликнул я с отчаянием.

— Неужели, сосунок? — проговорил, ухмыляясь, Собел.

— Спокойно, Ленни, — резко оборвал его Холиди и продолжал, обращаясь ко мне: — Если вы знаете, куда он мог направиться с ней, то мы сможем быстро помочь ей избавиться от Педла.

Я покачал головой.

— В таком случае вернемся к нашему первоначальному предложению… Если вам известно, где находятся бумаги Беннета и вы сможете их для нас добыть, то мы берем на себя заботу о Педле, и Эллен окажется в безопасности. Кроме того, с вами мы будем иметь чисто деловой разговор, а Макси займется другими делами. Ничто кроме папки Беннета нас не интересует.

Поскольку я ничего не ответил, он пожал плечами и сказал:

— Что ж, поступайте как знаете.

С широкой усмешкой на лунообразном лице подошел Макси.

— Шеф, вы не позволите мне попробовать? Если я сейчас…

— Не будьте столь недалеким, Макси. Дип находится сейчас в такой же западне, в какой пребывал и Бени Матик. Он ничего не знает. Не так ли, Дип? Конечно, это так. Разница лишь в том, что Дип вскоре будет готов ко всем вашим хирургическим и химическим экспериментам, только чтобы спасти эту женщину, или… все для той же цели: кое-что нам сообщить, если, конечно, он сам что-либо знает. Так что, Макси, придется немножко подождать. Он от вас не уйдет.

Итак, все было ясно. В любом случае они меня уничтожат. В их положении не было даже выбора. Факт был предельно ясен и прост. Я должен буду умереть.

Холиди надел с помощью Собела дождевик и новую гамбургскую шляпу и стал похож на уравновешенного дельца-банкира.

Ткнув в мою сторону большим пальцем, он приказал Собелу:

— Держите здесь Тони и Эда.

— Я в них не нуждаюсь.

— Делайте то, что вам говорят, — резко оборвал его Холиди. — Ждите звонка. Когда местонахождение Педла и женщины будет обнаружено, вызовите одну из наших групп. И не забудьте, что Педл никогда не действует один. С ним его люди. Наша группа должна окружить то место и следовать только вашим указаниям. Неважно, что случится с Педлом, но женщину желательно доставить сюда живой. У Макси будет два объекта. При необходимости с парнями Педла не церемоньтесь. В любом случае помните, что нам нужна только информация. Периодически я или кто-либо от моего имени будет справляться о ходе дела по этому телефону. Операцией будете руководить вы, а потому Тони и Эд должны находиться здесь неотлучно. Все теперь ясно?

Собел кивнул головой и сказал, что все будет выполнено.

У двери Холиди обернулся и сказал:

— Очень жаль, Дип, но не пытайтесь идти против нас. Думаю, вы понимаете, что у нас нет никаких личных претензий в отношении вас, но дело прежде всего. Подумайте еще раз в оставшиеся у вас считанные минуты перед нашим, возможно, последним с вами свиданием.

Мне хотелось ответить ему подходящим образом, но внутри у меня была буря, и я был не в состоянии вообще что-либо, сказать ему.

Скрученный веревками ипривязанный к стулу, я сидел подобно манекену и молча смотрел, как Холиди и его свита покидали помещение.

В комнате остались только Собел и два бандита — Тони и его молчаливый партнер Эд.

А Ленни ухмылялся. Он достал пару перчаток и, не говоря ни слова, принялся натягивать их на свои пальцы, шевеля ими.

Тони поднялся, потянулся, закурил сигарету и заявил:

— Пойду вниз перекусить. Целый день ничего не ел.

Тут впервые заговорил Эд:

— Принеси и мне чего-нибудь.

Произнеся эту фразу, он молча направился в спальню, расположенную рядом, и, судя по треску пружин, свалился на кровать.

Ленни противно и злобно ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:

— Долго ждал я этого часа…

Я плюнул на пол в его сторону.

— Вы слишком стары, дряхлая свинья. Придет время, и я еще обучу вас твисту.

— Это мы еще увидим, — сказал он.

И тогда это началось.

Глава 13

Я понимал, что нахожусь на полу, и сознавал, что должна быть боль, однако наступила страшная реакция тела, и там, где действительно должна была ощущаться боль, я чувствовал только неприятную дрожь. Каждое биение сердца отдавалось в моей голове сильнейшей пульсацией.

Смутно слышал я голос Собела, звавшего парня и требовавшего убрать меня из этой комнаты.

Парень, то был Эд, неохотно вышел из спальни, ткнул меня ногой и проворчал:

— А зачем это? Нельзя ему поваляться тут?

От прежнего Ленни уже совсем ничего не осталось. Он сам еще мог утверждать, что он тот же Ленни, что был в прошлом, он мог еще и душить так же, но время успело сжать, сморщить его изнутри, и он уже не имел прежнего вида, прежнего влияния, и ему все чаще и чаще приходилось повторять свои распоряжения и требовать их выполнения.

— Убери его с моих глаз и не задавай больше никаких вопросов. Положи его в спальню и оставайся там с ним.

— А зачем это? Я уже устал. Когда мы прихлопнем его, нам еще придется тащиться в Джерси в ту паршивую каменоломню. А когда же спать?

— Спи пока в кресле. Убери его туда. И хватит болтать.

— А он еще живой?

— Тащи, хватит!

Для того чтобы тащить меня, он должен был отвязать меня от стула. Мои руки и ноги ничего не ощущали, и о том, что он их отвязывает от стула, я мог только догадываться по звукам и по тому, как он меня переворачивал, освобождая от пут. Я держал свои глаза закрытыми, хотя и знал, что они настолько распухли, что вряд ли эти мерзавцы могли бы заметить, если бы я их слегка приоткрыл.

Эд, чертыхнувшись вполголоса, схватил меня под мышки и потащил по полу в спальню. Там он бросил меня на ковер, лежавший у кровати, лицом вниз. Нисколько не заботясь о том, жив я или нет, он вышел из спальни, проворчал что-то, обращаясь к Ленни, и принялся звенеть стаканами и бутылками, приготовляя питье.

Я попробовал двинуться, и мне удалось наполовину повернуться. Собравшись с силами, я подтянул колени и попытался подложить под себя руки. Нечего было и думать о том, чтобы осуществить задуманное. Но внезапное движение вызвало один эффект. Оно восстановило боль, но боль подавляющую, режущую, совершенно невыносимую, которая мгновенно пронеслась через все мои онемевшие члены, раздирая и разрывая их. Сознание мое сразу затуманилось, и из груди вырвался ужасный стон, который я не смог удержать. Я вновь упал лицом вниз.

Но я сознавал, что боль пронзила мои руки и ноги, как только оказалась восстановленной циркуляция крови, и хотя я еще и не мог свободно двигать ими, но я твердо знал, что начало этому уже положено.

В спальню вернулся парень с двумя веревками, которыми я был привязан к стулу, встал на колени рядом со мной и связал мои руки за спиной. Затем он набросил несколько петель мне на ноги, завязал их, поднялся и, как будто ничего не случилось, спокойно завалился на кровать.

Слышно было, как в соседней комнате Ленни готовил себе питье, пил и вполголоса извергал проклятья.

Парень на кровати начал дышать ровно и спокойно, по легко. Он еще не совсем заснул, и я пока опасался потревожить его своими неосторожными движениями. Мои руки все еще испытывали колющую боль, но к ним уже заметно возвращалось и нормальное состояние. Ничего профессионального в том, как парень завязал мне руки, не было, и небольшого напряжения мускулов оказалось вполне достаточно, чтобы теперь заметно ослабить натяжение веревок. Боль стихала, и, что особенно было важно, никаких сколько-нибудь серьезных повреждений у меня явно не было.

Пока я должен ждать. Я должен лежать и выжидать своего часа.

Медленно и ритмично напрягая и ослабляя мускулы рук и ног, я принялся обдумывать новые полученные мною данные, пытаясь проникнуть в тайну убийства Беннета и понять другие, еще неясные мне события, пробуя связать воедино различные концы всего дела, которое я распутывал.

Почему был убит Беннет?

Вопрос этот оставался трудным. Видимо, он представлял для кого-то серьезную угрозу. Он обладал значительной властью и мог управлять легальными и нелегальными делами по своему собственному усмотрению. Холиди признает это, а Педл доказал это своим присутствием на собраниях в клубе. Имелись и другие свидетельства того же.

Но Холиди сказал весьма важную вещь. Синдикат вовсе не стремился убрать Беннета, ему было удобнее придерживать его, а не расправляться с ним. И этому можно верить.

Разумеется, Беннет знал много тайн Синдиката, будучи сам частью его. Но это совершенно естественно для человека на его месте.

Нет, мощный гангстерский Синдикат со всеми его профессиональными убийцами и бандитами не причастен к убийству Беннета. Не видно причин, мотивов, нет фактов и соображений, которые привели бы к выводу о виновности Синдиката в этом деле.

Тогда что же? Остается только одно предположение. В его убийстве повинна не организация, а определенное лицо.

Вильсон Бэттен? Да, мотивы для устранения Беннета у него есть. Значительное по размеру имущество Беннета по завещанию переходит в руки Бэттена. При определенных условиях. Если я не раскрою убийцу Беннета в назначенный срок, который, кстати, еще не истек. Да, мотив у Бэттена есть, но этим дело и ограничивается. Ни одна ниточка, ни один след не ведет к нему.

Бени? Мог бы Бени Матик убить? Неправдоподобно. Мотив есть, и значительный, но неправдоподобно. Мерзавец Бени не способен на подобные шаги. Если бы он и держал что-то в голове, это так или иначе проявилось бы в его настроении, и первым это заметил бы сам Беннет. Или это заметили бы в организации. И тогда бы Бени ликвидировали. С документами Беннета этот Бени был бы очень опасен для всех членов организации. А его блеф? Но он и продолжался всего несколько дней и закончился тем, чем и должен был закончиться, то есть убийством. Убрать его должен был Синдикат. Но… не он его прихлопал. Это тоже не дело рук организации. Бени убило какое-то определенное лицо. И это лицо, по-видимому, намеревалось что-то найти у него. Что? Предположим, то, чем интересовался и я, то есть папку Беннета. Но если это же лицо убило и Беннета, то ведь в его доме уже были явные следы тщательных поисков каких-то документов, вернее, той же папки.

Однако какая непростительная с моей стороны ошибка! Заняться тщательными поисками документов в квартире убитого Бени и не удосужиться определить калибр револьвера, из которого неизвестный стрелял в Бени и в меня. Непростительная оплошность! А вдруг калибр тот же, что и в случае с Беннетом?

Было еще убийство Тэлли, почти забытое в последние дни.

И было еще кое-что, о чем я почти забыл. Вывод, к которому я пришел. А именно: тот, кто убил Тэлли, тот убил и Беннета, и он же пытался убить меня. Здесь нити связывались крепко.

Педл? Нет. Категорически нет. Этот ублюдок не мог действовать вслепую. Организовать убийство, не имея никакого представления о том, где именно находится папка Беннета, пет, такое предположение по отношению к этому опытному волку просто немыслимо.

Да и оружие… Странное оружие. Неупотребительное среди бандитов, среди профессионалов.

Мелкокалиберный револьвер и бутылка. И то, и другое, разумеется, смертельное, хотя и неверное и весьма ненадежное оружие, особенно бутылка. Забава для детей или… свихнувшихся… или одержимых… неопытных… Однако эта забава, этот непонятный трюк раскрутил пружину целой серии убийств, конца которым еще не видно.

С самого начала все это выглядит довольно странно. Прежде всего, убийца решил, что такой парень, как Беннет, хранит все свои документы у себя дома. В этом он не сомневался или почти не сомневался. Никто из синдикатских людей из такого предположения исходить не мог.

Далее. Убийца знал, что в доме находятся Беннет и Дикси. Он выжидает. Как только Дикси уходит, убийца подходит к дому, стучит. Беннет, думая, что Дикси вернулся за чем-то, открывает дверь, и убийца стреляет. Стреляет он один раз. Пуля попадает в нижнюю часть шеи Беннета. Он, возможно, зашатался и даже упал, но он еще не был мертв. Убийца видел это, и его охватила паника. Он бросился вниз, оставив свое намерение взять с собой то, за чем он пришел.

Что же, собственно, произошло вслед за этим?

Вероятнее всего, Беннет узнал убийцу и мог предположить, куда тот побежит. Раненый, он бросился за ним, стремясь перерезать ему путь. Для этого он использует удобную пожарную лестницу, спускается во двор и через него выходит на аллею. Он проделывает примерно тот самый путь, которым я преследовал Мори Ривса после убийства Оджи. Только я шел наискось, преодолевая преграды и заборы, а он, должно быть, двигался вдоль самого дома, где путь был свободен. Все это время Беннет держит свою руку крепко прижатой к ране.

Но это было все, что он смог сделать. Внутреннее кровоизлияние свалило его в аллее.

Так. Это было время, когда ночные тени маячили на улице. Среди них была и Тэлли. Она шла домой после очередной попойки. Сокращая путь, она должна была пройти через аллею. Тэлли заметила убитого. Покачиваясь на нетвердо ступавших ногах, она подошла к нему, узнала его, и по ее лицу расплылась улыбка удовольствия. Она плюнула на него, как об этом она мне говорила, и пошла дальше. Потом уже, спохватившись, она почувствовала безмерный страх, начавший заползать в ее душу. Но почему? Только лишь потому, что она проговорилась в беседе со мной? Нет. Этого не может быть. Значит, она знала больше. И то, что она знала, вселило в нее ужас после встречи со мной. Любопытно…

А затем в аллее появилась тень Педро. Он деловито обобрал убитого и исчез со сцены.

Но благодаря этим двум ночным теням вся картина существенно изменилась.

Где же в это время был убийца? Почему он не бежал? Учитывая последующие события, он, несомненно, находился где-то вблизи, в тени. Он видел Тэлли и видел Педро. Он мог не знать Педро и мог его не узнать. Но он определенно знал Тэлли и узнал ее. С другой стороны, Педро, занятый своим делом, не видел убийцу. А как Тэлли? Заметила ли она его? Узнала ли? Не исключено. А если это так, то ужас, который она испытала перед тем, как была убита, и само это убийство вполне объяснимы.

Затем ночные тени исчезли. На сцену выходит убийца и… переносит убитого в дом. Почему? Зачем?

Разумеется, это мог сделать только убийца, и только он. Но зачем?

А что, если на минутку представить себя на его месте? И если цель убийства — деньги и… документы? Да… При подобных обстоятельствах я прежде всего подумал бы о факторе времени. Мне понадобилось бы время для розысков в доме. Поэтому вначале надо было бы убрать убитого, который каждую минуту мог привлечь в дом непрошеных соседей и полицию. Для этого не обязательно было бы тащить его обратно в дом, но… здесь нельзя также исключить намерение убийцы запутать полицейское следствие, что, как известно, ему удалось.

Так или иначе, но это факт, что убийца перетащил убитого Беннета обратно в дом и поднял его на лифте наверх, в его кабинет. Затем он приступил к поискам того, что его интересовало, но его старания оказались напрасными.

Одна деталь ввела полицию в полное заблуждение. Беннет потерял много крови после ранения, и следы ее остались не только на ковре и на полу, но и па двери, за которую он хватался. Кто же мог подумать, что после выстрела Беннет выходил из комнаты или даже из дома и потом вернулся обратно? Любой бы решил, что это нереально. И тем не менее это был факт… Только вернулся он не сам.

И странное сочетание. Простое, тупое убийство, ребяческие орудия убийства и хитрейшие заметания следов!

Все эти мысли вихрем проносились у меня в голове, и, когда я вновь почувствовал, что приближаюсь к чему-то важному, к какому-то ключевому выводу, резкий звук отброшенной пустой бутылки в соседней комнате вернул меня к действительности, которую я, впрочем, и так ни на минуту не забывал.

На этот раз Ленни принялся ругаться слишком громко для трезвого человека.

Моя голова была повернута так, что я мог видеть, как он несколько раз, пошатываясь, прошелся по комнате и вдруг показался в проеме двери.

— Трижды проклятый клуб совиных рыцарей, — слегка запинаясь, проговорил он, — банда бродяг и воров… Я еще доберусь…

У меня мелькнула мысль, что все кончено.

Однако Собел только толкнул дверь в спальню и вернулся обратно к буфету за новой бутылкой.

Да, его проклятия были любопытны и забавны. Подвальный клуб «Рыцарей совы» существовал много лет тому назад, но отзвуки того периода никогда, казалось, не заглохнут. Никто не мог выбросить его из головы. Он доминировал в жизни тех, кто в нем когда-либо участвовал.

Ностальгия? Сентиментальность? Окружение?

Это было похоже на то, о чем я говорил Эллен… Все было связано с клубом…

И вдруг истина взорвалась у меня в голове, как бомба… Я почувствовал, что это именно то, к чему я приближался во сне, а затем несколько раз и наяву. Эта бомба как бы увеличивалась в своих размерах, поражая и ошеломляя меня своей четкостью, ясностью, связанностью всех своих составных частей.

Поразительно! И может быть, кое-что еще следовало бы проверить? Но нет. Кажется, все концы нитей точно сходятся друг с другом. Правда, есть еще детали… И очень существенные детали. Но… посмотрим.

Боль почти утихла. Я почувствовал новый и немалый прилив сил и энергии.

Дыхание парня на кровати стало уже глубоким и ровным. Пора было действовать.

Как можно спокойнее и тише я принялся за веревки. Максимально ослабив напряжение своих рук, чтобы никакая мускульная активность не увеличивала их объем, я начал сложную операцию по растягиванию и развязыванию узлов.

Дважды парень на кровати поворачивался, бормоча что-то в полусне, а затем вновь засыпал. И всякий раз я прерывал свои действия и выжидал, пока он вновь не погрузится в достаточно глубокий сон, чтобы не слышать производимый мной легкий шум.

Спустя некоторое время мне удалось наконец освободить одну руку, слегка содрав с нее кожу, а остальное было уже совсем легким делом. Я освободил другую руку и развязал ноги.

Затем я еще некоторое время лежал, сгибая и разгибая руки и ноги, и убеждался в том, что силы мои быстро восстанавливаются.

Медленно и тихо поднявшись на ноги, я потянулся, расправился и ощутил в себе достаточно сил, чтобы немедленно приступить к действиям.

Прежде всего я проделал со спящим парнем все, что следовало, и через минуту-две он уже лежал без сознания, с кляпом во рту и тяжело дыша через нос. Одной из веревок, которой я был связан, я скрутил ему руки на спине и одновременно ноги, согнутые в коленях так, что никакой возможности освободиться от пут самостоятельно у него не было.

Затягивая последнюю мертвую петлю, я услышал дребезжание телефона и звук отодвигаемого стула. Собел подошел к телефону.

Я приблизился к неплотно прикрытой двери и прислушался.

— Да, да… — говорил Собел, — понял… все.

Затем он нажал на рычаг и набрал новый номер. Когда кто-то ответил, он сказал:

— Дейв? Сколько там вас? Хорошо, шестерых хватит… Что? Звонил Холиди? О'кей… Значит, вы знаете, что должны получать указания по этой операции от меня… Так… Оставайтесь там и без меня не двигайтесь… Так… Расставьте у всех выходов… Незаметно… Скоро буду… Как только я подъеду, пусть все двигаются внутрь… Там, внутри, мы проделаем все так, что никто ничего не услышит… Скажите всем, что задача — взять эту женщину, Эллен, живой… Да, да… Это его распоряжение… Всех парней Педла ликвидировать… Тоже… Если будет сопротивляться, то не церемониться… Да, да, можно… Нет, вы меня знаете… Я прибуду на грузовике с красно-белыми полосками, который принадлежит ресторану… Да, он стоит здесь… Да, да. Увидите его и можете все двигаться внутрь клуба… Только не раньше. Понятно? Тогда все. Сейчас выезжаю.

Собел положил трубку на аппарат, чему-то засмеялся, подошел к буфету и начал готовить себе еще стакан питья, но резкий звонок телефона заставил его вновь спять трубку.

— Да, да, мистер Холиди… Все в порядке… Сейчас выезжаю… Само собой… связанный… Нет, нет… Они спать не будут… Слушаю, как только доставим — позвоню… Так… С-2–82–92? Хорошо…

Закончив разговор, Собел вновь подошел к буфету, что-то выпил и направился к спальне.

Открыв дверь, он остановился на пороге, помахивая моим револьвером.

Его глаза после ярко освещенной комнаты, да еще затуманенные алкоголем, были не в состоянии быстро освоиться с обстановкой в темной спальне. Собел мог только смутно видеть неясные очертания фигуры, лежавшей на кровати, которую он принял за меня, и несколько кресел, на одном из которых, как он, вероятно, полагал, спит Эд.

Я стоял за дверью, затаив дыхание и плотно прижавшись к стене.

Собел шагнул в спальню и, все еще размахивая моим револьвером, проговорил:

— Эд, вставай! — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Могу кое-что сообщить вам, Дип. Знаете, куда Педл затащил ее? В клуб «Рыцарей совы»… Ха-ха… А почему? Потому что она знает место, где припрятаны бумажонки Беннета… Ха-ха… Только Педл не сможет ими воспользоваться. Через полчаса-час я вернусь сюда, и первая пуля из этого вашего револьвера будет аккуратно всажена в ваши мозги…

Пока он говорил, мне очень хотелось сказать ему, что она отправилась в клуб только потому, что Педл уже кое-что выжал из нее, что, по всей вероятности, она вспомнила последнюю вещь, которую я ей сказал, что все завязано в клубе и вокруг него. Эллен имела очень маленький выбор…

Все это мелькнуло у меня в голове и исчезло перед одним словом — «время».

— Эд, вставай!.. Э… О!!!..

Дикий вопль сотряс всю комнату. Видимо, его вызвало ощущение сломанной руки, размахивавшей моим револьвером. Однако вопль был весьма краток, и через секунду грузная туша Собела, потерявшего сознание, неподвижно распласталась на полу.

Включив свет в спальне и взяв вторую веревку, я принялся было за работу, но звук открываемой в квартиру двери заставил меня отложить это занятие. Я поднял свой револьвер и, выключив в спальне свет, занял удобную позицию у порога.

Тем временем кто-то, пройдя коридор, вошел в комнату. Медленно прикрывая за собой дверь одной рукой, Тони подозрительно оглядывал пустую комнату, а его другая рука потянулась к кобуре. В этот момент он заметил дуло револьвера, направленное ему в голову, и, по-видимому, сумел что-то прочитать в моих глазах, так как его рука тотчас же отдернулась от кобуры и бессильно повисла сбоку. Он покорно пожал плечами и пробормотал:

— Я ведь говорил Собелу и Холиди…

— Брось свою штучку, Тони. Только осторожно.

Без малейшего колебания он вывалил револьвер из кобуры на пол, оттолкнув его тотчас же от себя ногой.

— А Собела и Эда?.. Ухлопали?

Так как я не отвечал, подбирая его револьвер, он, кисло ухмыльнувшись, добавил.

— Догадываюсь… Делайте свое дело, только поскорее…

— Они там. Перевязаны, — сказал я. — Повернись.

— Спасибо, парень.

Он повернулся к стенке, и я тотчас же, на этот раз точно рассчитанным ударом рукоятки, превратил его в неподвижную и лишенную сознания массу.

На всякий случай я подтащил его к двери в спальню, вновь включив там свет, сорвал антенну и кусок телефонного провода и принялся быстро, но тщательно связывать Тони и Собела. Затем, разорвав полотенце, я аккуратно забил им кляпы в рты, оттащил их в разные углы и осмотрел карманы Собела. Но ключа от машины в них не обнаружил.

Выключив свет и заперев за собой двери, я бросился на улицу.

Грузовик с красно-белыми полосками я нашел за домом. Ключ от зажигания торчал на своем месте.

Машина мягко и легко тронулась с места. В это время уличное движение затихало, можно было развить значительную скорость, что я и не преминул сделать.

Накрапывал дождь, и я включил щетки, которые принялись методически смахивать дождевые капли и струйки с ветрового стекла.

Не сбавляя скорость, я нарушал правила уличного движения где только можно, ведя машину по кратчайшему пути и лишь слегка притормаживая перед стоп-сигналами, чтобы бросить взгляд на поперечную улицу и убедиться в том, что наперерез мне не мчится другая машина.

Время… Как много его еще осталось в моем распоряжении?

Машина, наконец, вырвалась на Улицу. На Улицу с большой буквы.

Так мы всегда ее называли.

Примерно в середине ее был клуб.

Для многих, очень многих клуб являлся как бы матерью. Именно отсюда начиналась их полная опасностей, преступная деятельность. Преступная, но и одновременно романтичная.

Сентиментальность?

Как часто я сам был в числе ночных теней, сколько раз, притаившись в ночной тиши, я ощупывал в своей руке револьвер, удостоверяясь в том, что он готов к мгновенным действиям… Правда, в многочисленных схватках мне всегда удавалось обходиться кулаками и лишь изредка использовать рукоятку револьвера, но его наличие придавало мне больше веса в глазах других и вселяло большую уверенность в своих силах.

Сентиментальность… Кажется, она является составной частью и моего собственного я. Действительно, более двадцати лет я храню этот револьвер. В какой-то степени он служит мне символом воспоминаний. Коп, который его носил и у которого я его отнял, был убит спустя год в схватке с гастролировавшей бандой Рэнчета, и я никогда не беспокоился относительно того, что этот револьвер будет предметом особого внимания, коль скоро его владелец перестал существовать. Это был мой первый красивый кусок стали и за все это время — единственный. Случалось, что я расставался с ним, но ненадолго, и он всегда возвращался ко мне. В некотором роде мы стали уже старыми друзьями.

И сейчас, ощущая его за поясом, я чувствовал себя увереннее, поскольку знал, что на этот раз он мне абсолютно необходим…

Я резко сбросил скорость и медленно повел машину, присматриваясь к уличным теням. Никого не было видно, но я знал, что они где-то здесь.

Проехав на малой скорости мимо клуба, я бросил взгляд на окна. Нигде ни огонька, но это вовсе не означало, что там никого нет.

Миновав здание, я завернул за угол и остановил машину в том месте, куда не достигал тусклый свет уличного фонаря.

Заглушив мотор и выключив фары, я с минуту выжидал, вглядываясь в окружавшую темноту.

Какая-то неясная фигура, подобно призраку, пересекла слабо освещенную улицу и приблизилась к машине. Фигура дернула за ручку дверцы, открыла ее и, не глядя на меня и стряхивая дождевые капли со своего плаща, проговорила:

— Их там трое, и эта женщина тоже. Минут десять-пятнадцать…

Он внезапно остановился, взглянув на меня. Но это было все, что он успел сделать. Я и на этот раз использовал тяжелую рукоятку своего револьвера. Втащив его в машину, я слегка ощупал его, убеждаясь в том, что пройдет не один час, пока он начнет припоминать, что с ним случилось.

Собел сказал — шесть. Теперь их осталось пять. Все они должны уже двинуться к главному и к боковому входам в клуб. Пройдет еще некоторое время, пока они, по возможности бесшумно, откроют запертые двери. Я закрыл машину и выждал еще несколько секунд. Одна из групп могла поджидать Дейва. Но могла, уже получив указания, и не ждать. Она могла, наконец, подумать, что я задержал Дейва у машины. «Я», то есть Собел.

Впрочем, всего не предусмотреть, а действовать надо немедленно и быстро.

Не теряя больше ни одной секунды, я скользнул во мрак ночи, направляясь к тыльной стороне клуба.

Не будет преувеличением сказать, что в этом здании мне был знаком буквально каждый кирпичик. Когда-то мы с Беннетом, предусматривая любые неожиданности в нашей полной всяких опасностей жизни, под влиянием еще юношеской романтики, долгое время и весьма тщательно сооружали здесь разные тайники, скрытые ходы и переходы. Здание, правда, основательно ремонтировалось, и, возможно, не один раз в мое отсутствие, но все делалось под непосредственным наблюдением самого Беннета, а его прочная привязанность к прошлому была мне отлично известна.

На тыльной стороне здания располагались две пожарные лестницы, начинавшиеся на некоторой высоте от земли. В крайнем случае можно было подкатить под одну из лестниц машину и использовать ее в качестве удобного трамплина. Однако это было несколько рискованно. Тем более что существовал многократно испытанный мною в прошлом путь.

В подвальном помещении имелся угольный бункер, и для засыпки туда угля использовалось специально для этой цели приспособленное отверстие в виде продолговатого окна с заслонкой, которая никогда и ничем не запиралась.

В этом я смог убедиться и на этот раз, легко приподняв заслонку.

Проход был весьма неудобным и непрезентабельным, но раздумывать было некогда. Я опустился на колени, боком пролез в отверстие и по скату скользнул вниз, в черневшую пустоту. Тотчас же мои ноги погрузились в кучу угля. Заслонка за мной захлопнулась, и я оказался в совершенно непроглядной темноте. Однако здесь мне был известен каждый дюйм. Спустившись с кучи угля, я дошел до угла справа и в глубине его нащупал проход в смежное небольшое помещение, служившее запасным бункером для угля, но практически никогда не использовавшееся, так как до сего времени, несмотря на многочисленные ремонты, не было сделано дополнительное отверстие для засыпки угля. Вот это самое невзрачное, неудобное и заброшенное помещение и было в свое время предметом особых наших забот.

Я повернул выключатель, и грязное помещение осветилось слабой электролампой. И сразу я почувствовал себя переброшенным в давно прошедшие времена.

Мне показалось, что все здесь выглядит точно так же, как и двадцать лет назад.

Старинная квадратная печь с обрывками асбестовых листов, дубовые полки, заваленные всевозможным и никому не нужным хламом, и угольная пыль всюду, на всем и везде… Везде, за исключением одного места. Вернее, в этом месте ее было меньше. Одна из средних дубовых полок, при использовании особого приема, легко отодвигалась от стены, в которой находилась замаскированная ниша-тайник. В прошлом она служила арсеналом для доверенных членов клуба. Здесь хранились ножи, кинжалы, патроны, несколько револьверов.

Не собираясь задерживаться возле этого тайника, известного абсолютно надежным членам клуба, я все же не удержался от желания мельком заглянуть в него. Захватив привычным приемом нижние опоры полки, я сразу заметил некоторые повреждения. Надколотая доска и изогнутая железная петля свидетельствовали о крайне неумелом обращении с механизмом. Похоже, кто-то искал тайник, нашел его и долго возился, пока, наконец, не добрался до него.

Открыв нишу, я заглянул внутрь. Кроме ножей и кобуры там ничего не было. Только довольно плотный слой пыли, потревоженный, видимо, недавно чьими-то торопливыми руками, и неясный отпечаток лежавшего здесь, тоже, по-видимому, не так давно, револьвера. Похоже — мелкокалиберного.

Поспешно толкнув полку на свое место, я бросился к тому участку фундамента здания, где находилась святая святых — известный только мне и Беннету тайник. Он был сделан внутри тех цементных блоков, которые составляли основу фундамента всего здания. Никакие пожары не были страшны ему. Никакие простукивания не могли бы его обнаружить, так как здесь приводится в движение цельный, тяжеловесный блок. Простой и надежный механизм был в свое время разработан для нас группой инженеров и стоил нам немалые деньги.

Теперь я уже был полностью уверен в том, что именно здесь находится предмет поисков стольких людей.

Беннет более чем кто-либо был привержен к прошлому. Он романтизировал его, преклонялся перед ним, всегда стремился сохранить то, что напоминало ему о далеких прошедших днях. Он был организатором клуба, а клуб — тем пьедесталом, который поднял его наверх. Мысли Беннета всегда вращались вокруг и около клуба. Клуб был, в сущности, его жизнью даже тогда, когда превратился в важное ответвление тайного, мощного Синдиката, до сего времени недосягаемого для полиции.

В те дни и я был таким же романтиком, и вся моя жизнь была тогда целиком связана с выраставшим клубом. Мы с Беннетом были его порождением. Уже одна только эта мысль должна была натолкнуть меня на верный путь в поисках тех важных документов, которые он обязан был передать мне, которые он должен был хранить в недосягаемом для других месте, но там, где в случае надобности я мог бы их найти.

К сожалению, только сейчас я осознал это, осознал с необычайной ясностью и уверенностью.

Подойдя к знакомому месту, я нажал всеми пальцами известным мне способом на боковые основания цементного блока, и сердце мое сразу екнуло. Никакого эффекта! Что же это? Но, тут же взяв себя в руки, я как можно спокойнее и точнее припоминая положение всех пальцев, совершенно необходимое для приведения в действие механизма, снова произвел одновременно сжимающее движение. Наконец-то! Глыба зацементированного кирпича сдвинулась и повисла на мощных стальных рычагах, основания которых уходили на несколько ярдов вглубь.

Наш тайник был цел! И в нем находилось несколько пакетов!

С почти лихорадочной быстротой я бегло просмотрел два из них. Никакого сомнения не было. Это то, за что Синдикат не пожалел бы многих сотен тысяч долларов, это то, что искали Педл и Собел, Бени и неизвестный убийца, это, наконец, то, за чем охотился и я.

Здесь были документы, фотокопии документов, счета, записки, квитанции, адреса, имена, имена, много имен…

Положив все обратно и поспешно закрыв тайник, я выключил свет и устремился через главный угольный бункер к выходу из подвала. Выход этот был всегда открыт и находился рядом с дверью в старое подвальное помещение клуба, которое я не так давно осматривал вместе с Хенни и которое всегда было на запоре.

На этот раз, однако, все было иначе. Дверь была не заперта, а из клуба пробивался свет. Осторожно приоткрыв дверь, я не мог не заметить невероятный беспорядок, царивший внутри. Все было перевернуто вверх дном. В луче света, пробивавшегося из комнаты, я заметил у лестницы очертания какой-то фигуры.

То был добрый, старый Хенни, с кляпом из грязной тряпки во рту и наспех связанный обрывком веревки. Он был в полном сознании и, когда я освободил его рот и принялся срывать путы, с трудом проговорил:

— Они… только что… Педл…

— Знаю. Если можете, спрячьтесь там.

Я кивнул на зиявший чернотой проход к угольному бункеру и, не имея времени помочь ему, бросился в освещенное подвальное помещение клуба и схватил трубку телефона. Он был в исправности.

Набрав номер Службы информации, я попросил номер телефона Роска Тейта. Получив его, я позвонил Роску. По прошествии неимоверно длинных секунд я услышал его голос.

— Роск?

— Да. Кто?

— Дип.

На этот раз нельзя было ожидать особенно умного разговора. Несомненно, он побывал в квартире убитого Бени, и можно было с полной уверенностью сказать, что он уже успел поместить в газетах сенсационные материалы с прямыми и косвенными намеками на мою персональную вину и в этом убийстве.

«Что ж, — мелькнуло у меня в голове, — пусть Неизвестный убийца получает удовольствие, читая злобные статейки этого признанного ненавистника всего преступного, гангстерского, порочного. Пусть Неизвестный читает их и радуется, не подозревая, что жадность этого журналиста ко всем сенсационным уголовным событиям в нашем округе лишь облегчает мне его поимку… Неизвестный уже полностью превратился для меня в «известного», каким, возможно, он был и для трагически погибшей Тэлли».

Тем временем важная для меня беседа продолжалась:

— Еще один большой куш для вас, друг, — сказал я.

— Я уже говорил вам, что не нуждаюсь в вашей благотворительности.

— На этот раз она вам поправится.

— Продолжайте.

— Дело идет к концу, малыш. Банда раскололась. Через пяток минут обе части вцепятся друг другу в глотки, а те, кто останется, окажутся под моей пятой. Почему? А потому, что я нашел знаменитые секретные документы Беннета и намерен теперь принудить всех этих свиней визжать и вопить так, как они сейчас и вообразить пока не могут.

— Откуда вы говорите, Дип?

— Из старого подвального помещения клуба. Захватите блокнот и поторопитесь. Это будет самая большая история в вашей жизни… Подобного вы еще не описывали.

— Дип…

— Но поторопитесь. Они захватили Эллен, и прежде всего я попытаюсь освободить ее. Может быть, и вы поспеете и сможете осуществить свою, скажем, мечту. Возможно, мне это не удастся, и поэтому было бы хорошо, если бы кто-нибудь еще смог позаботиться о ней.

Прежде чем он мне ответил, я разъединил связь.

Я набрал еще один номер. На этот раз действовать в полном одиночестве я не мог себе позволить. Силы были слишком неравные, а дело шло к своей кульминации и к завершению.

Дежурный дал мне другой номер, оперативник — еще один, и только после этого сержант Херд снял трубку в своей квартире.

— Херд у аппарата.

— Дип. Слушайте и не перебивайте.

В нескольких словах я обрисовал сложившуюся в клубе обстановку и дал адрес квартиры, где находились Собел и двое его подручных.

— Дип…

— Не имею времени. Действуйте быстро.

— Имею указание о вас…

— Не интересуюсь. Считайте секунды.

Бросив трубку, я в несколько прыжков оказался на лестнице, на которой Хенни уже не было. Он исчез.

В пустом холле горела одна лампочка.

Где-то наверху, заглушаемый стенами, послышался пронзительный крик.

Спустя несколько секунд я, прижимаясь к затененной стене холла, проскользнул в темный коридор справа.

Со стороны бокового входа доносился треск осторожно взламываемой дубовой двери.

Еще один крик…

«Спокойнее, спокойнее, — убеждал я самого себя, сжимая рукоятку своего револьвера. — Здесь ошибки уже не допустим».

Кратчайшим путем наверх являлась главная лестница, но она была и опаснейшим путем. Она могла прикрываться одним из подручных Педла.

Время… время…

Обстановка была ясна. Дейв сказал: «Минут десять-пятнадцать…» Это могло означать только деталь общей картины. Примерно с час назад сюда явился Педл с Эллен. Он обошел с ней и Хенни все закоулки здания, а когда Хенни отказался открыть ему подвальное помещение, в котором находились кое-какие нелегальные материалы, Педл избил его, что для его бычачьей силы было слишком легким делом, и отобрал ключи. Не найдя здесь, разумеется, ничего, он вызвал по телефону своих подручных. Они явились сюда «минут десять-пятнадцать» назад. И Хенни сказал: «Они только что…» Сам по себе Педл никогда и ни к кому не испытывал жалости или сострадания, но самому, своими руками «выжимать» из кого-либо информацию, а тем более из женщины, не было для него привычным занятием. Его дело — приказывать, и подручные могли проделать это гораздо лучше, чем он.

Все эти мысли, обрывки мыслей, аналитические соображения нисколько не задерживали меня с тех пор, как я покинул машину и пробрался в дом. Они кружились в моей голове, подобно ясному и прозрачному облаку, сопровождая мои быстрые, но хладнокровные действия.

Итак, холл был пуст. Но не успела ли одна из групп Дейва пробраться в клуб за те минуты, которые я провел в подвале? Или, и это вернее, она вместе с другой пробивает себе путь через боковой вход?

В любом случае проход через главную лестницу был для меня закрыт.

Внутренние помещения клуба, за исключением подвального, обычно никогда не запирались.

Ни секунды не задерживаясь, я бросился в одну из комнат, расположенную слева, в ту, рядом с правым окном которой свисала спасательная пожарная лестница, и на мгновение прислушался.

Здесь явственнее слышался приглушенный шум, доносившийся сверху, следовательно, банда находилась в комнате, окна которой выходили на тыльную сторону здания.

Когда-то в прошлом при необходимости, а чаще всего и без всякой нужды, просто для тренировки, мы с Беннетом неоднократно проделывали путь вверх и вниз по обеим пожарным лестницам, постигая искусство бесшумного открывания окон и дверей. И вот теперь, волею судеб, от этих прежних навыков зависело многое.

Прошло еще несколько секунд, и я уже с заткнутым за пояс револьвером взбирался вверх по мокрым от дождя стальным перекладинам пожарной лестницы.

Тыльная сторона этого мрачного здания была погружена в непроглядную темень. Сюда не достигал свет уличных фонарей.

В верхнем этаже сквозь задернутые шторы едва заметно пробивался свет из знакомой мне комнаты, служившей местом различных совещаний и переговоров. Свет, однако, шел вверх, и мне пришлось подняться к самой крыше, и там, повиснув на одной руке и наклонившись вправо, я, наконец, сумел заглянуть внутрь и оценить обстановку.

Большого размера комната имела, как и раньше, две двери. Одна, по-видимому закрытая на защелку, выходила в коридор, расположенный параллельно окнам, а другая, неплотно прикрытая и находившаяся слева от меня, соединяла большую комнату со смежной. В той комнате света не было видно.

В семи-восьми ярдах от боковой двери, распластавшись на полу, с растрепанными волосами, лежала Эллен, тщетно пытаясь оттолкнуть от себя грязный башмак Эла, которым тот, стоя рядом, тыкал ей в лицо и грудь.

Другой парень, гогоча во все горло, обвязывал здоровую руку Эла полотенцем, готовя его, видимо, к какой-то операции из арсенала Макси.

Эл начал что-то объяснять Эллен, толкая ее в лицо подошвой своего ботинка, в то время как другой бандит наступил ей на руку, парализуя ее движения.

Глаза Эллен расширились от ужаса.

Хью Педл стоял справа у стены и тщательно рассматривал кончики своих пальцев.

Моя свободная правая рука потянулась к поясу, но я тотчас же отдернул ее. Ничего не было проще, как разбить стекло, уложить одного бандита, а остальных держать на прицеле. Но это был бы не лучший вариант, тем более что обстановка оставляла в моем распоряжении, по-видимому, еще какую-то минуту-две…

Я спустился на несколько ступенек вниз, вынул нож и принялся обрабатывать форточку ближайшего окна смежной комнаты.

В этой довольно простой операции мне повезло, и нож не понадобился. Форточка оказалась только плотно прикрытой, а остальное уже не представляло никаких трудностей, и вскоре кошачьими шагами я приблизился к полуприкрытой двери, оставаясь чуть в стороне от полосок света, проникавших сюда из большой комнаты.

Просвет в двери был очень небольшим, но для точно направленной пули вполне достаточным.

Приготовления Эла, видимо, закончились, и он, глядя с ухмылкой на распростертую перед ним, бессильно барахтавшуюся Эллен, не спеша отводил свою правую ногу для предварительного удара под ребра.

Мой палец медленно прижимался к спусковому крючку, а прицел и мушка неподвижно застыли на линии от моего глаза к затылку Эла. Одновременно с движением его правой ноги лицо бандита должно было залиться брызгами его же собственных мозгов…

Внезапно кто-то сильно дернул дверь, выходившую в коридор. Что-то треснуло, но запертая на задвижку дверь устояла.

— Кто там? — заорал Педл, подбегая к двери и проверяя запор.

— Свет! Свет выключи! — крикнул Эл своему напарнику.

Тот бросился к выключателю, и комната погрузилась в кромешную тьму.

Одновременно из коридора послышались выстрелы. Пули с треском прошили дощатую дверь. Педл издал лошадиный вопль и отскочил от двери.

Эл и его напарник открыли стрельбу по двери.

Как только свет в комнате погас, я распахнул дверь и, низко наклонившись, бросился к Эллен, схватил ее за руку и поволок ее по полу в смежную комнату. Там, закрыв за собой дверь и набросив щеколду, я попытался поднять Эллен на ноги, но она оказала мне слабое сопротивление и, лишь узнав мой голос, схватила меня за шею и нервно заплакала.

Судя по шуму за дверью, бандиты Дейва действовали весьма решительно. Им удалось протаранить дверь, и, видимо, используя дверной проем, они вели огонь по укрывшейся группе Педла. Перестрелка шла в кромешной тьме. Кто-то вопил, кто-то кричал, пули звенели, ударяясь о металл и отскакивая от него, с треском входили в дерево, шлепались о стены. Кто-то дернул за ручку нашей двери и тут же отскочил от нее с каким-то проклятием.

— Сильно они ранили вас? — спросил я.

— Нет… но собирались… ужас, ужас…

— Надо спуститься по пожарной лестнице и переждать. Хватит сил?

— Надеюсь… Постараюсь…

Я помог ей выбраться через окно и держал ее за одну руку, пока другой она нащупывала мокрую и скользкую сталь лестницы.

Начав спуск, я старался облегчить ей движение, обдумывал дальнейшее и внимательно всматривался в окружавшую нас полутьму. Дождь прекратился, и вокруг несколько посветлело.

Можно было спуститься вниз до самого конца. Там я мог бы спрыгнуть на землю и постараться подхватить Эллен. В этом заключался известный риск. И тут, как бы в ответ на мои сомнения, я заметил две фигуры, выскользнувшие из-за угла здания в том месте, где пробивался свет от уличного фонаря, и тотчас же растаявшие во мраке.

Я не исключал возможность того, что Холиди мог подослать подкрепление Дейву — для него это не составляло никакого труда.

— Скорее, — шептал я.

В этот момент мы находились почти на уровне того окна, из которого я начал подъем.

Мы торопливо перешагнули еще через четыре-пять перекладин, я прыгнул на подоконник и почти втащил за собой Эллен.

Оставаясь на подоконнике, я прислушался к шуму наверху. Стрельба на короткое время стихла, но затем вспыхнула с новой силой и внезапно оборвалась. Послышались громкие торжествующие восклицания, выкрики, гогот, чей-то пронзительный вопль и еще два, один за другим, выстрела, мгновенно оборвавшие вопли.

Очевидно, банда Дейва покончила с Педлом и его двумя подручными.

Сейчас они вспомнят об Эллен, примутся за ее поиски, взломают дверь в смежную комнату и сообразят, как и куда она бежала. Начнется погоня и обыск здания.

Оставаться в этой комнате, имевшей два входа с противоположных сторон, было слишкомрискованно.

— Нам нужно в подвальное помещение, и поскорее, — сказал я, увлекая за собой Эллен в коридор.

В этот момент через открытое окно ворвался отдаленный звук сирены… Ее дикий вой, казалось, приближался с каждой секундой. Почудилось даже, что этот пронзительный, режущий вой, способный поднять у многих волосы на голове дыбом, раздается вовсе не издалека, а уже где-то вблизи здания.

Там, наверху, они также наверняка услышали этот вой, а это означало, что ни о какой погоне за Эллен уже не могло быть и речи. Некоторое время банда будет метаться в поисках выхода. Бежать? Но куда? Они прекрасно знали, что вой сирены означал лишь завершение оцепления всего здания перед прибытием главного полицейского отряда, который с секунды на секунду начнет прорываться внутрь помещения.

Мы сбежали по ступенькам вниз и укрылись в подвальном помещении старого клуба. Я включил лампочку на столике у двери и оставил дверь слегка приоткрытой, чтобы иметь возможность прислушиваться к событиям, развертывавшимся в здании.

Усадив Эллен на стул за столом, стоявшим в глубине помещения, я сел рядом с ней.

Отдаленный топот ног и какой-то треск свидетельствовали о том, что копы успели ворваться в клуб. Тотчас же прозвучали первые выстрелы.

Уже начавшаяся схватка должна быть жаркой, так как бандитам терять было нечего. Наверху уже валялось трое убитых, и за это отвечать пришлось бы каждому из них. А что значит отвечать? Это значит допрос с применением «особых методов», а затем — неминуемый электрический стул. Каждый из них без колебания предпочел бы погибнуть от полицейской пули.

— Дип…

— Нет, Эллен. Я никого не застрелил.

Ее рука мягко легла на мое плечо.

— Дип… Я не понимаю…

— Ну…

— Пришел Педл… Он заставил меня сказать то, что вы говорили… и то, что нет.

— Я знаю, что он сделал. Успокойтесь.

— Он думал, что я знаю.

— Он ошибся.

Револьверная и автоматная стрельба, свистки, командные окрики, топот ног отчетливо доносились в подвал. Подавляя весь этот шум, вновь завыла сирена машины с подкреплением, очевидно, уже приблизившаяся к клубу. Призрак смерти бродил по мрачному зданию.

— Я позвонил Роску. Ему следовало бы видеть это. Богатый материал для его статеек.

— Но… он же ненавидит вас.

— Он ненавидит всех, дорогая.

Она почувствовала перемену в моей интонации.

— Что вы имеете в виду?

— Скажите мне, вы были помолвлены с Беннетом?

Эллен отпрянула назад, удивленно глядя на меня и пытаясь найти на моем лице объяснение вопроса. Несмотря на опухшую левую сторону лица, она по-прежнему была прекрасна.

— Нет, Дип, нет. Однажды он просил меня об этом, но я ответила ему категорическим отказом. И вы знаете — почему. Вы знаете, что я пыталась делать.

— Он этого не знал. Он был уверен в другом. И собирался посвятить всех парней клуба в свой секрет.

— Секрет? Какой?

— Он хотел сообщить им, что решил просить вас выйти за него замуж.

— Что вы? Как же он мог?

— В своих представлениях он не шел вперед. Он думал по старинке. Он полагал, что если вы находитесь рядом с ним, то все зависит от него, а не от вас.

— Но я никогда…

— Вы говорили Роску о его предложении?

— О предложении Беннета? Говорила, но…

Стрельба становилась все интенсивнее. И настолько, что даже здесь с потолка начала оседать сероватая пыль.

Эллен медленно повернула голову и пытливо заглянула мне в глаза. Она поняла мой затаенный вопрос и сказала:

— Нет, Дип, нет.

— Потому что родственник?

— Нет… Он приемный сын отца по первому его браку.

— Но любовь… была?

— Но… Дип… Абсолютно…

Она прижалась лицом к моему плечу и затем прошептала:

— Дип… это ужасно, но я скажу все. С его стороны были какие-то намеки… Нечто похожее на намеки Беннета, но я… не знаю почему… ненавидела его… И мне всегда было тяжело…

— Я тоже скажу вам все, дорогая. Он давно питал к вам далеко не родственные чувства. И на что-то надеялся. Он знал о наших с вами взаимоотношениях в прошлом. Он возненавидел меня и все то, что отдаляло его от вас. Меня здесь долго не было, но жизнь шла не по его директивам, и ненависть его возрастала, она лишь получала несколько иные направления. Ваше кажущееся сближение с Беннетом обрушилось на него новым ударом и подогрело его ненависть. Он ненавидел не только Беннета и меня, он готов был стереть с лица земли весь наш клуб и всю организацию. И прикрытие у него было отличное. Борьба, видите ли, с пороком, гангстеризмом.

— Но, Дип…

— В лице Беннета он видел меня, мою замену. Ненависть стала для него ведущим стимулом в жизни и деятельности. Он вертелся возле клуба, бывал в нем, присматривался, нащупывал его тайны, следил за Беннетом, обдумывал план его убийства…

— Дип!

— Да, да, дорогая. Именно так. Он проник даже в тайну нашего арсенала, здесь за стенкой, и выкрал оттуда мелкокалиберный револьвер. Правда, он искал там нечто иное, секретные бумаги Беннета, которые дали бы ему превосходный материал для осуществления неистовой мести всему прежнему окружению Беннета. И мне, разумеется. Беннет был убит в десять вечера. Это необычный для убийства час. Он явился к Беннету, поджидавшему Дикси, выстрелил в него, но раненый Беннет погнался за ним.

— Какой ужас, если…

— Он метался от страха и стал в тот час невменяемым, но не настолько, чтобы проделать почти немыслимое. После того, как Беннет умер в аллее от кровоизлияния, и после того, как убитого Беннета видели в этой аллее Педро и Тэлли…

— Тэлли?

— Да. И не исключено, что она заметила убийцу и тем определила свой приговор.

— Нет, нет! Это невозможно… Дип…

Но она знала, что это так.

— После того он перетащил убитого Беннета в дом и попытался найти там его секретные бумаги. А результат? Вместо Беннета появился я. И я принялся разыскивать убийцу Беннета. Он знал о моей встрече с Тэлли и еще каким-то парнем, видевшим в аллее убитого Беннета. Я ему не назвал имени Педро…

Откуда-то изнутри дома к нам донесся чей-то вопль. Теперь стрельба, кажется, шла по всему периметру здания, и звуки выстрелов, криков и свистков сливались в такую какофонию, какую можно было услышать только в таком гангстерском скоплении людей, столь различных по своим устремлениям, как Нью-Йорк.

— Но если он был невменяем или, вернее, почти невменяем во время убийства Беннета, то этого нельзя сказать о последующих его действиях. Он прекрасно сознавал, что делает, убивая Тэлли подвернувшейся под руку бутылкой, пытаясь убить той же бутылкой меня, когда я случайно столкнулся с ним там, стреляя позже в Бени Матика…

— Не слишком ли много вам известно, Дип? — раздался с порога сухой, резкий голос.

Приоткрыв дверь, Роск стоял там, злобно поглядывая на нас. В правой руке он держал револьвер. Да, револьвер. Правда, мелкокалиберный, но именно из этого револьвера были застрелены Бени Матик и Беннет. Теперь очередная пуля предназначалась мне. Именно мне, так как потом нетрудно было бы справиться с Эллен и не так уж трудно было бы объяснить полиции необходимость освобождения женщины, попавшей в руки такого бандита, как я, бандита, за которым охотилась полиция, охотился сам сержант Херд. Это нетрудно было бы проделать человеку, особенно если он находится в несколько невменяемом состоянии и ему кажется, что он отлично ориентируется в обстановке.

Револьвер 22-го калибра был нацелен в мою голову со странной для любителя точностью.

Призрак смерти пробрался в подвал.

Наверху стрельба затихла, раздавались только одиночные, как бы заключительные выстрелы. Слышались топот ног, голоса, отдельные, уже более спокойные окрики. Все помещения будут осмотрены. Скоро найдут дверь, ведущую в подвальное помещение клуба. Старого клуба «Рыцарей совы»…

Да, он мог застрелить меня и забить ее до смерти. Он мог все это проделать и объяснить свои действия полиции тем, что он пытался спасти ее, но было уже поздно, и ему только оставалось убить меня, спасая, кроме того, и свою жизнь. Да, все это он мог бы…

Потрясенная его появлением Эллен, пытаясь как-то прикрыть меня своими слабыми руками и телом, прижалась ко мне и безнадежным тоном прошептала;

— Все кончено…

Я твердо и решительно отстранил ее от себя, действуя при этом одной только правой рукой, так как левая была занята. Я сидел вполоборота к двери, держа под левой рукой револьвер, невидимый со стороны двери.

— Вы мертвы, Дип, — продолжал между тем он. — Здесь конец троллейбусной линии.

— Может быть, — сказал я, демонстративно шевеля над столом всеми своими десятью пальцами, в которых ничего не было. — Но перед концом мне хотелось бы знать, зачем вам понадобилось тащить убитого Беннета обратно в его дом?

— Это уже старо. Где его документы, Дип? Тогда, может быть…

— Хорошо. Начнем сначала. Напомню, что на вашу аллегорию с троллейбусом я уже дал вам ответ.

— Что-то не припомню. Но…

— Вы упустили главный пункт.

— Продолжайте, — сказал он после небольшой паузы.

— Покинуть троллейбус я могу в любой момент, когда мне заблагорассудится. Вот в чем суть.

Пару секунд он что-то соображал и, видимо, что-то понял, так как, издав злобное шипение, ринулся вперед, в глубь помещения, не отводя глаза от мушки своего револьвера, наведенного на меня.

Эллен вскрикнула и, не отрывая глаз от дула его револьвера, вновь бросилась ко мне. Ее порыв был естественен, но… мог бы очень дорого стоить ей и мне, если бы я не успел предупредить его.

Однако в эти доли секунды произошло то, что на первый взгляд могло показаться непонятным.

Вместе с броском убийцы вперед, броском, который должен был сократить расстояние между нами, что имело определенное значение для мелкокалиберного оружия, метнулось две тени. Одна была его собственная, но другая… Последняя настигла его и нанесла ему удар сзади.

Но именно тогда, когда убийца бросился с поднятым револьвером вперед, нажимая на спусковой крючок, моя тридцативосьмикалиберная пуля уже летела ему навстречу. Моя пуля прошла через его переносицу и вышла из расколотого черепа сзади. И все же его пальцы успели нажать на курок, хотя о прицельном выстреле уже не могло быть и речи, тем более что в эти последние доли секунды он получил толчок сзади.

Двадцатидвухкалиберная пуля вошла в потолок, а убийца как мешок свалился на пол с открытыми, удивленно-испуганными глазами.

Пожалуй, по сути дела, не пуля его убила. Его убила Улица. И убила еще задолго до нынешних трагических событий.

Он упал, а позади того места, где он свалился, стоял не кто иной, как добрый старый Хенни, пытавшийся по-своему оказать мне помощь.

Руки Эллен были прижаты ко рту, в ее глазах светился безмерный страх, она была близка к истерике. Она теперь смотрела только на меня.

— Вы должны были это сделать, — сказала она и повторила: — Вы должны были это сделать!

Наверху выстрелы затихли, и голоса раздавались уже ближе, очевидно, из холла.

Я вложил револьвер в свою поясную кобуру и рукой отмахнулся от Хенни, которого я еще не успел поблагодарить и который нерешительно топтался возле убитого. Он понял мой знак по-своему и незаметно выскользнул из помещения.

— Эллен…

— Вы должны были… Дип… Но зачем?

Я едва слышал ее голос. Ее плечи дрожали, и она с трудом владела собой.

— Эллен, успокойтесь!

— Почему же вы не убили меня, Дип? Было бы легче…

Я пытался остановить ее, но она продолжала:

— Не мешайте… Это наша последняя минута с вами вместе… Я вас всегда любила, а теперь… вы стали моей жизнью. Полюбила я вас очень давно… еще тогда, в те дни… когда я сама была частью всего этого безрассудства, пренебрежения жизнью, счастьем… Но потом я возненавидела все это… и пыталась даже по-своему бороться со всей этой мерзостью, со всеми этими отвратительными беннетами, и педлами, и собелами…

Она остановила рукой мою попытку что-то сказать и быстро, задыхаясь, продолжала:

— Теперь все кончено, Дип… Я буду ждать вас всегда… Вы мой, а я ваша. Вы это знаете.

Я молча кивнул головой.

Ее прекрасные глаза блестели от слез.

— Меня не интересует, где вы были так долго и что вы там делали. Я верила, что вы вернетесь и что вы не такой, как они… эти… Я не понимала, как вы можете с ними… Вы же их не любите, и они вас ненавидят… Но я была уверена, что вы их оставите, бросите… и мы будем счастливы…

— Но послушайте…

— Но вы все испортили, сломали… Вы говорили мне, что не собираетесь… Но вы убили этого подлеца. Вы так подстроили. Пускай бы это сделали те, кто имеет на это право… Если бы вы могли быть… одним из… них… из тех…

Слезы катились из ее глаз, и, казалось, она не слышала осторожных шагов и приглушенных голосов спускавшихся в подвал людей.

— …А теперь перед нами только смерть… Вы совершили преступление, Дип… И вы один из тех, кого они убивают там, наверху. А когда такие убивают, то закон их тоже убивает… И вы это знаете… А когда они вас убьют, я тоже умру… Вот что вы наделали, Дип… мой дорогой Дип… Лучше бы вы дали ему возможность убить меня… или сами это сделали бы…

Осторожные шаги и сдержанные голоса приближались к нашей двери.

— Послушайте, наконец, Эллен. Я вас люблю. Очень люблю.

Она грустно улыбнулась сквозь слезы.

— Я знаю… Но теперь уже поздно… Никакой надежды…

Внезапно дверь распахнулась, и в ее проеме возникли две фигуры полицейских с наведенными на нас револьверами. За ними выросли еще фигуры… Они расступились, и в помещение вошел сержант Херд. Он мельком взглянул па нас, присмотрелся к убитому и поднял его револьвер.

В подвал вошел еще один полисмен, подталкивая впереди себя Хенни, который, впрочем, не оказывал ему никакого сопротивления. За ними показался и мистер Саливен с револьвером в руке.

— Голову даю на отсечение, — сказал Херд, протягивая револьвер Роска Саливену, — что это тот самый, из которого был убит Беннет. Отличная рабо…

Он осекся, так как я незаметным движением выхватил из-за пояса свой револьвер и с силой прокатил его по столу по направлению к нему.

— А этот? — сказал я.

Херд ловко подхватил мой револьвер, профессионально осмотрел его и задумчиво помахал им, держа за дуло.

Сорвав внутреннюю подкладку своего бумажника, я положил его перед собой в развернутом виде, прикрывая ладонью.

— Да… — протянул Херд, — и этот тот же самый…

— Я же говорил, — вставил Саливен, продолжая держать меня под прицелом.

— Ничего не скажешь, — продолжал Херд и закончил, с силой подчеркивая слова: — Превосходная работа, лейтенант!

С этими словами он, держа мой револьвер за дуло, подошел ко мне ближе и передал его мне, сказав:

— Даже я остался в дураках.

Мой друг тридцативосьмикалиберный вновь, уже в который раз за одну только эту ночь, оказался на привычном месте — у меня за поясом.

Мистер Саливен ахнул, его взгляд упал на стол, с которого я убрал свою руку.

Значок, сверкнув золотом, заставил его лицо и всю фигуру вытянуться, и он, мгновенно опустив револьвер, проговорил, как бы отвечая Херду:

— Бывает…

И тут же зачем-то протянул мне револьвер Роска.

Поднявшись, я быстро шагнул к двери и схватил за обе руки Хенни.

— Благодарю вас! От всей души!

Очевидно, для него это было так неожиданно, что колени его подкосились, и помощь все еще удерживавшего его копа оказалась весьма кстати.

Обернувшись, я увидел глаза Эллен. Ничего не понимая, она смотрела на Херда, который, вежливо наклонившись, предлагал ей какую-то помощь. Ошеломленная, она силилась понять то, что он ей говорил, но все, что она могла сделать, это еще шире раскрыть свои удивленные глаза. Недоуменные, но прекрасные.

И в них была особенность, никем, кроме меня, не замеченная…

Призрак смерти медленно, но решительно покидал эти чудные глаза.

Джон Диксон Карр Месть «Красной вдовы»  

Глава 1 Приглашение в темноте

В тот мартовский вечер, когда Майкл Терлен влезал в автобус, сердце у него билось сильнее, чем обычно. Выдающийся профессор английского языка Гарвардского университета был возбужден, точно пятнадцатилетний мальчишка.

В этот день его посетил сэр Джордж Аксрутер, директор Британского музея, старый его знакомый, и задал ему необычайный вопрос.

— Верите ли вы, что комната способна убивать? — Он знал, как Терлен любит волнующие истории и хотел таким образом заинтересовать его одной сложной загадкой.

Терлен понял, что вопрос приятеля служит предисловием к какому-то серьезному разговору. И действительно, сэр Джордж, не дожидаясь ответа, продолжал:

— Я не собираюсь рассказывать вам сказку о привидениях, тут нет ни призрака, ни преступника. Выражусь яснее: верите ли вы, что комната может обладать такими свойствами, что любой человек, проведший в ней в одиночестве более двух часов, неминуемо умирает?

Терлен выпустил дым из трубки, с любопытством поглядел на своего собеседника и затем сказал:

— Год назад я ответил бы вам — нет. Но теперь воздержусь от слишком поспешного ответа. Продолжайте! Что вызывает смерть?

— Отравление, как я предполагаю.

— Вы так предполагаете?

— Да. Поскольку никто ничего не знает, такое объяснение кажется наиболее вероятным. Последняя жертва этой комнаты умерла семьдесят лет назад. В те времена вскрытие производилось очень поверхностно, а изучение ядов находилось в зачаточном состоянии. «Смерть наступила вследствие остановки работы сердца, лицо почернело», — подобное заключение можно было понимать как угодно. Все умирали так, одинаково… Но самое интересное заключается в том, что в этой комнате не было абсолютно никаких ядов.

— Перестаньте напускать на себя такой таинственный и загадочный вид, — рассердился Терлен. — Если хотите действительно рассказать что-то интересное, то продолжайте!

Сэр Джордж с улыбкой посмотрел на своего собеседника.

— Я сделаю нечто большее, — ответил он, — я предоставлю вам возможность самому разгадать конец этой истории. Слушайте, друг мой, помните ли вы наш разговор шесть месяцев назад, когда вы только что приехали в Англию? Вы жаловались, что вам не хватает интересных приключений и что жизнь ваша слишком долго течет скучно и монотонно. Я знаю вашу страсть — участвовать в решении загадочных криминальных происшествий — и поэтому хочу вам кое-что предложить. От вас зависит — согласиться на мое предложение или отказаться. Я поставлю одно условие: вы не зададите мне больше ни одного вопроса. Согласны?

И он внимательно взглянул на Терлена. Когда тот, наконец, кивнул головой, сэр Джордж Аксрутер продолжал:

— Очень хорошо! Сегодня вечером, немного ранее восьми часов, вы сядете в автобус, который идет в сторону Пикадилли, и сойдете на Кларедж-стрит. Да, вам следует надеть вечерний фрак. Пойдете по Кларедж-стрит, затем свернете на Керзон-стрит. Точно в восемь часов вы должны пройти мимо домов, которые находятся между Кларедж и Болтон-стрит.

Терлен вынул трубку изо рта, но сэр Джордж предупредил его вопрос:

— Я не шучу, — сказал он совершенно спокойно. — Это дело может не удаться, но стоит попытаться: в это время на улице будет мало прохожих, кроме того, я рассчитываю на ваш прекрасный внешний вид.

— Ну знаете ли!

— Если все произойдет так, как я предполагаю, и вам доведется встретить меня при необычайных обстоятельствах — не должно быть ни малейшего намека на этот наш разговор. Ведите себя так, будто вы случайно шли по этой улице. Понимаете? Гуляйте по тротуару до восьми часов десяти минут. Если до тех пор ничего не случится — вы можете уходить, значит, мой план провалился. Но я надеюсь, что с вами произойдет нечто необычное. Если к вам кто-нибудь подойдет и скажет что-то, вы должны охотно согласиться на предложение, каким бы странным оно вам ни показалось. Только не ужинайте, уходя из дома. Все ли вам теперь ясно?

— Вполне. Но что должно произойти?

— Этого я не знаю, — ответил сэр Джордж.

Это были последние слова, которые Терлену удалось вытянуть из своего приятеля.

Влезая в автобус, Терлен бросил взгляд на свои часы: было без двадцати минут восемь.

Лондон, казалось, уснул. Туман в этот вечер не был таким густым, как обычно, он был светлым, каким-то прозрачным, менявшим окраску и облик предметов. Хорошо, что он отправился раньше. Автобус двигался медленно. Выйдя на Кларедж-стрит, Терлен пришел в назначенное место в весьма возбужденном состоянии. Было без трех минут восемь.

После оглушительного шума на него приятно подействовала тишина маленькой, темной улицы, выходящей на Мэйфер. Вступая на Керзон-стрит, Терлен поправил полуцилиндр, снял пальто и расправил одежду, оглядываясь по сторонам. Он не должен походить на человека, ожидающего чего-то, надо казаться беззаботно гуляющим. Черт бы побрал Джорджа Аксрутера!

Не спеша он приблизился к указанному блоку домов, внимательно разглядывая здания. Все они были одной высоты, с фундаментальными стенами, большими подъездами, с высокими ступенями, массивными воротами. Почти во всех домах было темно, только из помещений, занимаемых сторожами, пробивался слабый свет. И лишь один дом, самый большой из всех, составлял исключение и был ярко освещен. Терлен видел яркие железные фонари у подъезда. Он видел также, что кто-то неподвижно стоял в подъезде и смотрел на него.

Терлен медленно двигался вперед, принимая безразличный вид, но сердце у него учащенно билось. Когда он подошел к освещенной части улицы, неизвестный выступил вперед и спустился по ступенькам. Хотя Терлен весь вечер готовился к чему-то необычайному, он ощутил подлинный страх, когда услышал тихий голос, который шепнул:

— Извините, сэр…

Терлен сразу остановился и медленно оглянулся. Он увидел лакея в ливрее, лицо которого не было ему знакомо. Тот поклонился.

— Его сиятельство просит прощения, что беспокоит вас, сэр. Не будете ли вы любезны зайти на минуту в этот дом? Его сиятельство желал бы поговорить с вами.

Терлен сделал вид, что удивлен.

— Несомненно, за столом оказалось тринадцать человек, — сказал Терлен, начиная чувствовать разочарование, — поэтому вас послали пригласить первого попавшегося прохожего. Это совсем не оригинально! Очень признателен Гарун аль-Рашиду, но…

— Нет, сэр, — продолжал лакей шепотом. Ночь была холодной, и голос его дрожал. — Его сиятельство будет, конечно, очень рад видеть вас за своим столом, но, по-моему, он хочет, чтобы вы присутствовали… при одном… опыте… — Он начал было колебаться, затем прибавил серьезным тоном: — Не пугайтесь ничего, сэр, вы будете в доме лорда Ментлинга…

— Я ничего не боюсь, — решительно произнес Терлен. — Ладно, иду с вами!

Он вошел в просторный холл, уставленный массивной мебелью. Там царила глубокая тишина. Слишком богатые позолоченные украшения, хрусталь и большое количество зеркал произвели на Терлена неприятное впечатление. Глядя на люстры, он вспомнил изречение лорда Ментлинга: «Покупайте товары моего производства — они самые лучшие». Половина шерстяных мануфактур Манчестера принадлежала Ментлингу. Газеты посвящали целые страницы старому лорду, который умер три или четыре месяца назад.

Снимая шляпу и пальто, Терлен стал свидетелем первого странного происшествия в доме лорда Ментлинга. Он вдруг увидел, как неожиданно, прямо перед ним, рассыпалась по полу колода карт. Было довольно темно, но Терлен ясно заметил маленький круглый столик у правой стены перед одной дверью в углублении, заметил, как кто-то положил руку на этот столик и потом рука быстро исчезла. Терлен услышал звук запираемой изнутри на ключ двери.

Было бы смешно принимать всерьез это происшествие; он смолчал, но посмотрел на лакея. Круглое лицо слуги излучало честность, он сделал вид, что ничего не заметил, хотя, несомненно, был взволнован. Затем он спросил имя Терлена и провел его в конец холла к одной двери с левой стороны. Он даже не пытался поднять карты — просто переступил через них и открыл дверь.

— Доктор Майкл Терлен, ваше сиятельство, — доложил он.

Небольшая комната, похожая на кабинет, была заполнена книгами, южноамериканскими пончо, барабанами и военными трофеями.

В комнате находились двое. Один — им оказался сэр Джордж Аксрутер — сидел спиной к камину, другой — крепкий рыжеволосый мужчина — расположился за массивным письменным столом. При виде Терлена он встал.

— Должен попросить вас извинить меня, — сказал хозяин дома, — что принимаю вас, как в сказке из «Тысячи и одной ночи». Войдите, сэр. Я — Ментлинг. Вы не ужинали? Отлично! Не хотите ли бокал кюрасо, или вы предпочитаете коктейль? Кюрасо? Извольте! А теперь, дорогой сэр, если вам не жаль потерять немного времени и если вы любите необыкновенные происшествия, я могу вам пообещать нечто сенсационное, не правда ли, Джордж?

Необыкновенная личность — этот хозяин дома! Манишка его рубашки, отливавшая белизной, сотрясалась от смеха, от всего его облика веяло добродушием. Рыжие курчавые волосы окружали, подобно ореолу, его крупную голову на толстой шее, полное лицо было усеяно веснушками, светлые глаза весело прищурились под рыжими лохматыми бровями, большой рот обнажил в улыбке зубы. Высокого роста, лорд Ментлинг, как и его дом, производил впечатление чего-то монументального. С огромным опалом на мизинце, в хорошем, элегантного покроя костюме, он очень подходил к обстановке этой комнаты, украшенной старинными английскими барельефами.

— Эта идея мне нравится, — сказал он, — хотя она не нравится Гийо и ее вовсе не переносит эта скотина Бендер. Да еще ничего нельзя говорить о ней Джудит! Но, вопреки всем препятствиям, сегодня вечером я дам представление… — Ментлинг захохотал, потирая руки. — Пора покончить с этими глупостями. Готовы ли вы, сэр, немного позабавиться?

Терлен сел и ответил:

— К этому я всегда готов, но мне хотелось бы узнать, в чем дело… Карты…

Тут он замолчал, поскольку лорд Ментлинг резко захлопнул крышку портсигара.

— Я не рассчитывал на такую прозорливость, — сказал он, — не правда ли, Джордж? Не знаете ли вы случайно что-либо об этом деле? Я не совсем расслышал ваше имя: доктор… не знаю, какой… Вы врач?

Терлен готов был поклясться, что теперь взгляд его собеседника выражал известную долю сомнения, но он не имел возможности продолжить свои наблюдения, так как в разговор вмешался сэр Джордж. Он представил Терлена со всеми его званиями и заслугами, не скрывая, что знает его. Даже объяснил, как тот попал в дом лорда:

— Я, вероятно, сошел с ума, пригласив вас к себе именно сегодня вечером, Терлен! Извините, прошу вас! — Затем он обратился к лорду: — Ведь я живу в двух шагах отсюда, и, когда доктор Терлен шел ко мне, ваш слуга встретил его на пути и перехватил… Какая случайность!

«Неудачное объяснение, — подумал Терлен. — Джордж мог бы придумать что-нибудь более подходящее». Его также интересовал вопрос: почему его друг с такой осторожностью обращается с лордом Ментлингом, к которому тем временем вернулось хорошее настроение?

— Не ставьте мне в вину то, что я так себя веду, — сказал хозяин с любезной улыбкой, — это, вероятно, следствие слишком долгого пребывания в джунглях. Видите ли, я не люблю врачей, хотя жених Джудит принадлежит к людям этой профессии. Сигару? Ах, у вас уже есть! Но, между нами, — он перегнулся через стол и спросил конфиденциальным тоном, — почему вам пришло в голову упомянуть карты?

После некоторого колебания Терлен рассказал ему, как, входя, он увидел рассыпанную на полу колоду карт. Ментлинг нажал кнопку звонка, затем подошел к двери, ведущей в холл, и открыл ее внезапно, точно готовя ловушку лакею. Сэр Джордж использовал этот момент, чтобы шепнуть на ухо Терлену:

— Ради Бога, не говорите о врачах!

Появился слуга. Лорд Ментлинг спросил его, видел ли тот карты, которые кто-то недавно рассыпал в холле.

— Да, сэр!

— Хорошо! Что вы думаете, как это случилось?

Слуга неуверенно ответил:

— Колода, вероятно, была положена на столик, сэр, кто-нибудь, проходя, мог его толкнуть, и карты рассыпались. Это… кажется, то лицо, которое затем вошло в столовую. Я собрал карты.

— Кто — это лицо?

— Не знаю, сэр. Их там не было, когда я в последний раз проходил мимо столика по вашему вызову, сэр. Я… я предполагал, что кто-то их, очевидно, взял.

— И мне так кажется, — сказал Ментлинг. Затем он вернулся к своему стулу и спросил: — А где остальные?

— Мистер Керстерс и мистер Равель в гостиной, сэр, мистер Бендер еще не спускался. Мистер Гийо и мисс Изабелла также. Мисс Джудит с доктором Арнольдом ушли.

— Хорошо! Я хочу, чтобы вы позаботились об одной вещи, Шортер. Сегодня вечером нам понадобится одна колода карт в пакетике с нетронутой печатью. Это все, можете идти.

Когда закрылась дверь, он повернулся к Терлену, который в это время размышлял — не попал ли он в какой-то игорный дом. Ментлинг, кажется, угадал его мысли, так как он засмеялся, играя кольцом на пальце:

— Вас, вероятно, удивляют меры предосторожности, которые я принимаю, — сказал он. — Но не надо тревожиться, сэр. Вас, как и любого бы другого прохожего, я пригласил только в качестве свидетеля. И, уверяю вас, речь идет о совершенно открытой в своем роде игре. Но вы не будете принимать в ней активного участия.

— В игре?

— Да. Вы видели, что мы вынуждены принять меры, чтобы карты не были краплеными. Сегодня вечером мы намереваемся сыграть в одну игру, ставками в которой будут наши жизни! Мы вытянем карты, с помощью которых судьба определит того, кому, возможно, придется умереть в течение последующих двух часов.

Глава 2 Дом Палача

Раздался смех Ментлинга. Он испытующе посмотрел на своего гостя. Терлен выдержал его взгляд, уставившись с наивным видом на свою трубку. Если бы Джордж не сидел рядом, он бы подумал, что находится в сумасшедшем доме.

— Мне кажется, — заметил «свидетель», — что я нахожусь в каком-то клубе самоубийц!

Ментлинг засмеялся еще громче.

— Отлично! — сказал он, качая головой. — Нет, вы не в клубе самоубийц. Просто речь идет об одном безумном деле, но мне эта затея по вкусу… а теперь… за дело!

— И пора уже, — пробормотал сэр Джордж, — слушайте…

— Терпение! — прервал его Ментлинг резким тоном. — Я вам вкратце расскажу эту историю, на свой лад. Мой брат Гийо — семейный архивариус, у него собраны все факты, он вам объяснит самые неясные события. Но я — глава семьи и имею право открыть этот наш бал.

И он начал рассказывать.

— Этот дом построен в 1731 году одним из моих предков. В те времена мы еще не имели ни титулов, ни большого состояния. Сегодняшняя игра в карты определит человека, который должен провести известное время в одной комнате, расположенной в конце коридора, идущего из столовой. Комната надежно заперта, дверь закреплена металлическими болтами шириной в шесть пальцев еще с 1876 года, после смерти моего деда. С тех пор в комнату никто не входил, точнее, никто не имел на то желания, и, вероятно, никто не стал бы в нее входить и теперь, если бы кое-что не изменилось.

Комната Синей Бороды! Мне самому всегда хотелось войти в нее. Еще когда я был малышом, я постоянно говорил себе: «Эй, малый, когда ты станешь наследником всего, ты сунешь свой нос в эту комнату, хотя бы в ней была заключена сотня дьяволов. Ты не умрешь в течение двух часов!»

Но отец оказался предусмотрительнее, чем я думал. Он завещал все мне по праву старшего, но при условии, что никто не войдет в эту комнату до того момента, когда дом будет разрушен.

Конечно, я не был таким сумасшедшим, чтобы собственной рукой зарезать курицу, которая несет столько золотых яиц, и до настоящего момента я уважал волю своего отца. Но знаете, что произошло? Этот дом — только обуза для меня, он никому не нравится, кроме Изабеллы и Гийо. Налог, который я за него плачу, огромен. И вдруг одно учреждение, занимающееся движимым и недвижимым имуществом, предложило мне пятьдесят тысяч фунтов только за одну эту землю! Я принял предложение. Через пятнадцать дней начнут ломать дом. Теперь уже ничто не препятствует мне открыть комнату Синей Бороды!

Ментлинг нагнулся над письменным столом и поглядел в упор на Терлена.

— Я хочу задать вам один вопрос. Вы слышали о моем отце. Верите ли вы, что старый Ментлинг, великий промышленник, был суеверен?

— Не зная его лично…

— Я вас уверяю, он не был суеверным! Джордж может это подтвердить.

Он повернулся к Джорджу, который кивнул головой.

— Это был самый разумный и трезвый человек из всех, кого мне приходилось встречать, без капли фантазии. Но он не считал эту легенду вымыслом. Что вам сказать о моем деде? Он скопил наше богатство, но тоже верил в легенду. Он даже умер в этой таинственной комнате такой же смертью, как и все остальные до него. Именно поэтому мой отец запретил кому-либо входить в нее. Я вам все это рассказываю для того, чтобы объяснить: тут не идет речь о магии или о каких-нибудь вампирах. Ничего подобного нет. Но здесь царила, а может быть, и теперь царит смерть… Не хотите ли еще один бокал кюрасо?

В наступившей тишине Терлен обменялся взглядом с сэром Джорджем, затем спокойно спросил:

— Что вызывает смерть в этой комнате?

Ментлинг воскликнул:

— Отравление, дорогой мой, я уверен в этом! Один врач сказал, что смерть наступает в результате страха, но это глупо. Яд, очевидно, содержится где-то в комнате, возможно, в части мебели…

Казалось, он сам себя старался убедить в правильности своих слов. Он уговаривал своих гостей выпить, надеясь этим придать им храбрости.

— Тут дело не в охоте за вампирами, а в чисто борджиевской страсти, скажу я вам. Отравление ядом, подобным тому, что в перстне, какой можно увидеть в витринах итальянских музеев: невинное пожатие руки, скрытое в перстне отравленное острие причиняет вам легкий укол — и вы отправляетесь на тот свет.

Терлен недоверчиво пожал плечами и сказал:

— Знаете, большинство этих историй об отравлениях из эпохи Ренессанса — либо выдуманные сказки, либо содержат глупые преувеличения.

— Ну нет, не скажите! Я сам видел много таких перстней во Флоренции. Это не сказки и не преувеличения, — вставил сэр Джордж и прибавил: — Мне не кажутся вероятными предположения о каких-то ядах, действующих непосредственно на кровь. Думаю, в этой вашей комнате нет отравы. Вы мне говорили, что ваш отец…

— Подождите! Позвольте мне сначала рассказать вам то, что мне известно, — остановил его Ментлинг. — Как я вам уже говорил, этот дом построил мой предок Чарльз Бриксам в 1731 году. В течение очень долгого времени ничего ненормального в этой комнате, из которой он сделал себе кабинет, не происходило. В 1793 году из Франции вернулся его сын Чарльз со своей женой француженкой. Она привезла с собой целый вагон всяких мелочей и обстановки: массу балдахинов, ковров, разных позолоченных украшений, шкафчиков, столов, стульев, зеркал. Эту, ставшую впоследствии таинственной, комнату отвели молодой жене, и в ней и умер ее муж, первый из всех умерших там. Однажды утром Чарльза нашли мертвым с совершенно почерневшим лицом; это, по-моему, случилось в 1803 году.

— Извините, что я вас перебиваю, — проговорил Терлен, посматривая на Ментлинга. — Значит, эта комната была превращена в спальню?

Он не понял почему, но выражение лица Ментлинга изменилось, когда он услышал этот вопрос.

— Это спальня, — ответил он, вновь успокаиваясь, словно отогнав какую-то мучительную мысль. — В ней стояли большой стол и несколько стульев. — Он пронзил взглядом своего гостя. — Да, это была спальня. Почему вы задали мне этот вопрос?

— Была ли и жена Чарльза жертвой этой комнаты?

— Нет, она умерла естественной смертью на год раньше. Затем произошло еще три странных случая. Первый случай: у Чарльза, о котором я уже упоминал, было двое детей-близнецов: мальчик и девочка. И вот в 1825 году в этой комнате накануне своей свадьбы умирает девушка. Легенда, как видите, становилась действительностью!

— Минутку! — сказал сэр Джордж. — Жил ли кто-нибудь в этой комнате в промежуточное время?

— Нет. Это и странно! Впрочем, об этом я подробно не знаю. Спросите у Гийо. Кажется, девушка оказалась первой, кто пожелал провести ночь в этой комнате после смерти ее отца. Горничная нашла ее мертвой меньше чем через два часа после того, как несчастная вошла в комнату. Стали носиться самые странные слухи на эту тему. Комнату заперли, и никто не пользовался ею до того дня, когда один компаньон моего деда, француз, будучи здесь проездом, захотел во что бы то ни стало провести в ней ночь. Он даже не успел лечь в постель: его нашли на следующее утро распростертым перед камином. Это произошло в день годовщины франко-прусской войны в 1870 году. Шестью годами позже таинственную комнату захотел испытать мой дед. Отец рассказывал, что услышали его крики, но, когда прибежали к нему на помощь, он был уже в агонии: тщетно пытался сказать что-то, но так и не смог выговорить.

Ментлинг быстро ходил по комнате.

— Теперь начинается самая необыкновенная часть истории. Моему отцу исполнилось тогда двадцать лет, и он был человеком вполне здравого рассудка. Он сделал то, чего мой дед упрямо не желал делать, несмотря на всеобщие мольбы: провел основательное, детальное исследование комнаты. Он договорился с известной в то время французской фирмой «Равель и Кº», той самой, что ранее изготовила эту мебель. Равель сам приехал из Парижа с двумя экспертами. Они переворошили всю комнату, не пропуская ни малейшей детали обстановки, ни кусочка ткани, ища повсюду ловушку или отравленную иглу. Но…

— Без результата? — спросил сэр Джордж.

— Без всякого результата. Тогда мой отец созвал архитекторов и строителей. Сняли люстру, обивку на стенах и не нашли ничего, что могло бы причинить вред даже мухе. Но, несмотря на это «ничего», остается факт, что в этой комнате умерли неестественной смертью четыре человека, люди все здоровые, как мы с вами! Конечно, какое-то объяснение существует. Может быть, дело заключается в каком-нибудь жутком обмане. Но если бы даже сам дьявол приложил руку, люди бы так не умирали! Мы должны открыть эту тайну сегодня вечером. Вы понимаете, что я хочу предпринять, не правда ли? Я собрал всех непосредственно заинтересованных лиц и двух свидетелей: своего младшего брата Гийо и свою тетку, Джорджа Аксрутера, своего старого друга, затем Боба Керстерса, друга, с которым я путешествую по континентам, хладнокровного и энергичного человека, молодого Равеля, специалиста по обстановке и родственника того француза, что приезжал раньше. Как видите, соберутся люди вполне здравомыслящие, как и я сам.

Он продолжал ходить по комнате, возбужденно жестикулируя.

— И, наконец, тут будет присутствовать и Бендер…

— А кто этот Бендер? — спросил сэр Джордж.

— Бендер? Один довольно мрачный добряк со слащавыми, вкрадчивыми манерами. Тип человека, который нравится женщинам, как и эти проклятые врачи, черт бы их побрал! — Он начал громко смеяться. — Но ведь вы же не знаете его, не правда ли?

— Да, но меня интересует, что вам о нем известно?

— Что мне известно о нем? Ничего особенного. Это один новый протеже Изабеллы, кажется, он какой-то художник, приехавший из провинции или откуда-то еще. Почему вы спрашиваете?

— Обычное любопытство. Продолжайте же рассказывать о своем плане.

— Чтобы осуществить свой замысел, мне нужны были два свидетеля. Я хотел, чтобы одного из них определил случай, и поручил Шортеру ровно в восемь часов остановить на улице первого прилично выглядящего прохожего и пригласить его на ужин в дом. — Ментлинг движением головы указал на Терлена. — Это вы. Второй свидетель выбран мною после длительного размышления. Он должен быть уже здесь. Я назову только его инициалы, этого вам будет достаточно. Слышали вы когда-нибудь о Г.М.?

Сэр Джордж удивился:

— Сэр Генри Мерривейл?! Из контрразведки военного министерства?

— Да, великий Мерривейл, — сказал Ментлинг с удовлетворением. — Я познакомился с ним как-то в клубе «Диоген». Он придет, и, если существует какой-нибудь хитрый трюк в этом деле, я надеюсь, что, конечно, он его раскроет.

Терлен много слышал о Генри Мерривейле от своего приятеля Джона Даунта и от одного из учеников Мерривейла Беннета.

— Как только он явится, — продолжал Ментлинг, — мы все четверо отправимся в комнату, о которой я вам рассказал. Я прикажу открыть дверь, снять болты и цепи, мы войдем и совершим первое исследование. Комната, вероятно, в ужасном виде, по это неважно… Затем будем ужинать. Я вам сказал, что комната находится в конце коридора, идущего из столовой. После ужина каждый вытянет по одной карте, и судьба определит, кто из нас должен провести в этой комнате два часа в полном одиночестве. Это относится ко всем, за исключением двух свидетелей и Джудит.

Сэр Джордж лениво погрузился в кожаное кресло.

— Скажите мне, эта идея с вытягиванием карты — ваша?

Ментлинг вопросительно посмотрел на него.

— Нет, не моя. Я хотел сам провести два часа в комнате, по Боб Керстерс подсказал мне отличную идею: «Слушайте, старина, почему бы не придать этому опыту спортивный характер, чтобы все могли испытать счастье?» Мы только исключили Джудит. Это моя младшая сестра…

— Почему же Джудит должна составлять исключение? Она совершеннолетняя!

Ментлинг резко повернулся к Терлену, казалось, он еле сдерживает себя.

— Кажется, вы становитесь чересчур любопытным! Почему это? Почему то? Точно ничего другого вы не умеете говорить! Почему? Потому что я считаю, что так лучше. Она уехала ужинать в город с Арнольдом, а когда вернется, все будет в основном закончено… — Он вдруг замолчал, сам удивленный своими словами. — Во всяком случае, один из нас, тот, кто вытянет старшую карту, войдет в комнату. Все остальные останутся в столовой. Окликая этого человека каждые пятнадцать минут, мы будем держать с ним связь, чтобы знать, что все в порядке. А теперь прошу не надоедать мне своими расспросами.

— Еще только один вопрос, — сказал сэр Джордж. — Почему кто-то пытался подтасовать карты?

— Глупости! Просто кто-то случайно уронил их со столика!

— Да, но он предварительно вынул их из чехла. Значит, кто-то хотел подтасовать карты, сделать так, чтобы кто-то определенный отправился в комнату.

Ментлинг глубоко вздохнул.

— Вы считаете, что существует какая-то опасность? — спросил он.

— Я бы хотел знать, что думает об этом Мерривейл. Только не выходите из себя, — продолжал сэр Джордж, махнув рукой. — Я остаюсь до конца, что бы ни случилось. Скажите, есть у этой вашей комнатыкакое-нибудь название?

— Название?

— Ну конечно, — ответил сэр Джордж, — в изысканных домах обычно дают названия разным комнатам. Это название, возможно, послужит нам указующим знаком и поможет разгадать вашу семейную тайну…

— Ах да, ее называли «Комнатой вдовы». Разъясняет это вам что-нибудь?

— Почему вы не говорите правду, Аллан? Ведь вы все хорошо знаете!

Благодаря толстым коврам, покрывавшим пол этой комнаты, совсем не было слышно, когда кто-нибудь приближался.

Ментлинг, привычный, без сомнения, к такого рода неожиданностям, не проявил ни малейшего удивления, по Терлен вздрогнул.

На пороге стояла очень худая женщина с прямыми плечами. Определить ее возраст было невозможно: может быть — пятьдесят, по точно так же ей можно было дать на десять лет больше или меньше. У нее был орлиный, как у племянника, нос, но насмешливый рот, а короткие, точно прилепленные к голове волосы походили на серебряный шлем. Терлен решил, что она могла бы быть красивой или хотя бы интересной, если бы всегда держала глаза закрытыми: они были настолько бледно-голубого цвета, что зрачок буквально утопал в белке и их странный взгляд походил на взгляд слепого. Голос, преувеличенно мелодичный, напоминал голос радиодиктора.

— Поскольку вы позвали этих господ, — протянула она, глядя на Терлена, — следует быть искренним с ними.

Она подошла к «случайному свидетелю» и протянула ему руку.

— Кажется, доктор Терлен? Шортер назвал мне вашу фамилию. А я — Изабелла Бриксам, сестра покойного лорда Ментлинга. Я счастлива иметь возможность сказать вам: добро пожаловать в мой… в наш дом. Добрый вечер, сэр Джордж!

— Милостивая хозяйка дома, — протянул Ментлинг, расхохотавшись, — что вы хотите? Ну, отвечайте же, Изабелла!

Она не удостоила его взглядом и, обернувшись к человеку, стоявшему за ее спиной, сказала:

— А теперь позвольте вам представить мистера Бендера, одного из редких друзей нашего дома.

Лишь только Терлен увидел Бендера, у него возникла уверенность, что с появлением этого человека приближаются и непредвиденные события. Это было какое-то необъяснимое впечатление, поскольку приятная внешность Бендера не давала повода для подобных мыслей. Маленького роста, очень изнеженный, с черными волосами и энергичным лицом, он, казалось, скрывал свой живой ум под маской спокойствия, хотя все же некоторую нервозность выдавали подергивающаяся верхняя губа, преувеличенный смех и судорожное движение левой руки. Странная же выпуклость внутреннего кармана фрака Бендера еще более усилила первое впечатление Терлена. У него в голове смутно промелькнула мысль о скрываемом оружии, но выпуклость была для этого слишком плоской. Может быть, какая-нибудь фляжка? Алкоголь для храбрости? Нет, для этого карман был слишком мал. А впрочем, зачем ему ломать над этим голову?!

— Я уже знаком с мистером Бендером, — сказал сэр Джордж. — У вас довольно утомленный вид, много сегодня работали?

Бендер посмотрел на него.

— Возможно, — ответил он, стараясь улыбнуться. — Работа иногда бывает очень напряженной, вы это сами знаете. Но я люблю свое призвание… Мисс Бриксам была так добра, она воодушевляет меня.

Сэр Джордж ответил веселым тоном, совершенно не соответствующим выражению его лица:

— Да, это меня не удивляет. По не следует перебарщивать. Собираетесь устроить скоро выставку?

— Скоро, — ответила мисс Бриксам спокойно, — но сейчас не совсем подходящий момент для этого разговора.

Наступила странная и напряженная тишина. Только Ментлинг, казалось, не ощущал ее. Он нетерпеливо прохаживался по комнате, потом неожиданно остановился перед какой-то полкой, поправил бронзового всадника и поднял глаза, чтобы посмотреть на две стрелы, выглядывавшие из-за щита из воловьей кожи. В тот момент, когда он поднял руку, чтобы поправить одну из них, Изабелла Бриксам воскликнула:

— Я не раз просила вас, Аллан, не трогать руками это отравленное оружие. Я запретила и прислуге прикасаться к нему.

Ментлинг быстро повернулся, глаза его сверкнули бешенством.

— А я просил вас перестать говорить кое-какие глупости, — сказал он, подражая ее голосу. — Если вы отдали такое распоряжение, я дам противоположное. Могу ли я вас теперь спросить, что вы здесь делаете? Мой отец не выносил юбок в своем кабинете, я также. Ясно вам? Кроме того, ваши замечания нервируют меня. Повторяю, это оружие не отравленное. Арнольд проверил все стрелы.

— Но он не проверил другие ваши шедевры, — холодно ответила мисс Бриксам.

— Вот эти? — спросил он, ударяя пальцами по стрелам.

— Да. И раз вы меня спрашиваете, что я здесь делаю, я вам отвечу: во-первых, я хочу знать, почему вы сидите в этой комнате, вместо того чтобы присоединиться к другим гостям в гостиной, во-вторых, как старшая и более мудрая, чем вы, я настаиваю на том, чтобы принять участие в этой вашей смешной игре. Если вы твердо решили тянуть карты, я тоже хочу попытать счастья… Сидите, сидите, пожалуйста, господа. Надеюсь, вы тоже скоро присоединитесь к остальным гостям… Наконец, Аллан, я хочу знать, почему вы неискренни?

— Неискренен?

— Почему вы не рассказываете нашим гостям всю историю? Вы, например, не признались в том, что знаете, почему эта проклятая комната получила такое название!

Под лохматыми бровями лорда Ментлинга сильно задрожали веки.

— Может быть, это потому, что я не так горжусь своими предками и живыми родственниками, как вы, — сказал он ироническим тоном.

Спокойная и сдержанная, мисс Бриксам не спеша повернулась к остальным. Ее бледные глаза остановились на Терлене.

— Тогда я вам объясню, господа, — продолжала она. — Во времена наместничества наш дом называли «Домом Палача». Что касается «Комнаты вдовы», Аллан не все вам сказал. Она названа «Комнатой Красной вдовы»! Понимаете ли? «Красная вдова» — это название гильотины.

Терлен заметно вздрогнул. В это время кто-то тихо постучал в дверь.

— Сэр Генри Мерривейл, ваше сиятельство, — доложил Шортер.

Глава 3 Перед дверью

Это был великий Г.М., о котором Терлен так много слышал. Старый шеф английской контрразведки.

— Добрый вечер, — сказал он, размахивая огромной кистью руки. — Надеюсь, я не опоздал? Меня вечно задерживают. Как поживаете, Ментлинг?

Хозяин представил гостей друг другу. Тень усмешки пробежала по лицу Г.М., когда он пожимал руку Терлену.

— Я вас знаю! Джеймс Беннет рассказал мне о вас. Читал также одну вашу книгу. Кстати, Ментлинг, читал и одну статью о вас. Когда вы приезжали ко мне, то рассказывали, что были на охоте в Родезии.

— Да, в прошлом году я убил там двух слонов, — сказал Ментлинг. — Но больше я не вернусь в Африку. Этот континент, особенно его южная часть, стал настоящим парком, где прирученные львы подходят к вам и обнюхивают вашу машину. Теперь я езжу в Южную Америку, меня привлекает там охота.

— И южноамериканские яды, — прервала его Изабелла тоном, каким говорят о каком-либо тонком кушанье. — Не хотите ли вернуться к делу, Аллан? Вы — великий детектив, сэр Генри, я много слышала о вас.

Г.М. повернулся к ней, но выражение его лица не изменилось.

— Ваше замечание очень интересно, мисс. Вы, конечно, хотели напомнить нашему гостеприимному хозяину что-то определенное?

— Несомненно… Предложите сэру Генри бокал кюрасо, Аллан.

Она стиснула ладони.

— Я слышала о вас как об опасном человеке и даже немного вас побаиваюсь. Вот почему мне хотелось бы спросить вас о некоторых вещах, прежде чем вам представится возможность самому задавать вопросы. Мой племянник рассказал вам историю «Комнаты вдовы»?

— Только отчасти. Он рассказал мне ровно столько, чтобы возбудить мое любопытство: про все попытки старого лорда найти ключ к разгадке тайны. Но я знаю мало, почти ничего, мисс.

Изабелла не попалась на приманку.

— Я хочу знать, верите ли вы, что существует реальная опасность?

— Вы имеете в виду опасность прошлого — призрак или отравленную иглу? Нет, мисс, в это я не верю!

Ментлинг с удовлетворенным видом что-то пробормотал. По лицу женщины пробежала тень радости.

— Между тем, вы, конечно, не станете отрицать, что четыре человека, оставшись одни в комнате, умерли необъяснимым образом!

— Странно! — сказал Г.М. в раздумье. Затем, уставившись на нее своими маленькими проницательными глазками, прибавил: — В том, что вы сейчас сказали, меня удивило одно слово: «одни» — вот в чем разгадка! И это-то меня беспокоит. Почему понадобилось, чтобы они были одни в момент смерти? Стала бы эта комната менее опасной, если бы три или четыре человека вместе провели в ней более двух часов?

— Могу вас уверить, — вмешался Ментлинг, — что, когда в комнате находилось более одного человека, она становилась совершенно безопасной. Мой дед провел эксперимент вместе с французом, который приезжал к нему. Они вдвоем оставались в комнате много часов, и ничего не произошло. Но когда француз остался там один — он умер.

— Невероятно, — сказал Г.М. и обратился к Изабелле: — Прошу вас, мисс, как звали того француза?

В первый раз бледные глаза мисс Бриксам сощурились настолько, что, казалось, у нее нет век.

— Я, право, не знаю. Возможно, Гийо сможет вам сказать. Разве это важно?

— Он умер здесь, поэтому, понимаете ли… Разве вы не сказали мне, Ментлинг, что один из ваших сегодняшних гостей также француз?

— Вы говорите о Равеле? Совершенно верно. Но что вы находите в этом необычного? Это очень приличный молодой человек… светлый француз, подумайте! Это довольно редко встречается… Может быть, немного бренди?

— Я просто так спрашиваю… Он, например, не предложил купить у вас часть обстановки из той комнаты?

Ментлинг широко раскрыл глаза.

— Как вы об этом догадались?! Он действительно предложил мне что-то в этом роде!

— Он хочет приобрести какую-нибудь определенную часть обстановки?

— Не очень определенную. Он только сказал, что посмотрел бы вещи, если бы я решился что-либо продать. Подождите! Нет, он упомянул какой-то стол или стул.

— Вы тогда ответили, что охотнее продали бы их госпоже Тиссо для музея восковых фигур. — Эти слова Изабеллы звучали странно даже для Г.М.

— Я рассуждал так же, как и вы, — ответил хозяин дома, — поскольку, по-моему, секиры гильотины уже находятся в том музее, то… Но оставим это.

— Хотел бы получить некоторые сведения о вашей племяннице, мисс, — сказал Г.М. — Ее зовут Джудит, кажется? Красивая девушка. Почему ей не дозволено присутствовать при сегодняшнем эксперименте?

Взгляд мисс Бриксам выразил скрытую радость.

— Вы, несомненно, знаете, почему ее здесь нет. Но я вам открою то, чего мой племянник не имел смелости сказать. Джудит не разрешено присутствовать из-за того, что она, вероятно, сообщила бы обо всем доктору Арнольду.

— Я уже слышал это имя, — пробормотал Г.М. — Это психиатр? Да или нет?

Ментлинг побледнел, а спокойный Бендер недовольно пробурчал что-то. Он поспешил к Изабелле Бриксам. В тот же момент огромная рука Г.М. схватила его за отворот пиджака.

— Успокойтесь, приятель, смотрите, вы чуть не перевернули эту лампу. Хорошо, мисс, какие неудобства вы усматриваете в том, что доктор Арнольд был бы оповещен?

— Он бы воспрепятствовал всему, так как в этом доме живет один сумасшедший.

Наступила гробовая тишина. Затем разразился гром.

— Какая постыдная ложь! — загрохотал возмущенный Ментлинг.

— Выслушайте меня до конца, — продолжала Изабелла. — Будьте так добры, Аллан, не перебивайте. Такое заявление полиции могло бы показаться на первый взгляд бессмысленным. Все основывается на смерти попугая и собаки. — Она глубоко вздохнула. — Мой попугай задушен в этом доме восемь дней назад. Бедный Билли! Затем исчез маленький фокстерьер Джудит. Она думала, что он убежал, и я не разубеждала ее, но я нашла животное в мусорном ящике. Пес был убит каким-то острым предметом.

Мисс Бриксам вздрогнула, колени ее затряслись от непреодолимого страха, она очень побледнела. Бендер поспешил ее поддержать и подставил ей стул.

— Оставьте меня в покое, — сказала она ему, отталкивая руку, которую он собирался положить ей на плечо. — Я чувствую себя вполне прилично и хочу продолжить. Если бы Аллан был искренним с вами, он сказал бы вам, что безумие наследственно в нашей семье. Чарльз Бриксам, тот, который умер в фатальной комнате в 1,803 году, был сумасшедшим долгие годы. Он страдал манией преступлений, как вы это теперь называете. Заболевание возникло в результате одного ужасного случая, о котором Аллан мог бы вам рассказать, но он, несомненно, уступит эту привилегию Гийо. — Она подняла руки и затем уронила их на колени. — Я не выдумываю, я твердо убеждена, что эта страшная болезнь снова появилась среди нас. Вы можете смеяться над рассказом о задушенном попугае и убитой собаке, но я — нет! Я вас предупреждаю, что сегодня вечером вы предоставляете ужасные возможности некоему больному мозгу, который, вполне вероятно, сейчас замышляет что-то!

— Мы предоставляем ему возможности… — повторил Г.М., — но о ком вы говорите?

— Я об этом ничего не знаю, — сказала она, — это-то меня и мучает!

После этих слов Изабеллы наступило молчание. Она встала.

— Предложите мне руку, Ральф, — обратилась она к Бендеру. Затем продолжила: — Довольно того, что я предупредила. Буду ждать вас в гостиной. Приходите как можно скорее.

Как только дверь за ней закрылась, Г.М. нагнулся над письменным столом и позвонил. Появился Шортер.

— Передайте Гийо Бриксаму и мистеру Равелю, что они мне нужны немедленно. — Затем он повернулся к Ментлингу: — Странные дела, друг мой, действительно очень странные! Почему вы ничего не сказали нам о попугае и собаке?

— Я не знал о печальной судьбе собаки, — пробормотал лорд. — Это действительно странно! Но, говоря об Изабелле, вы думаете, что она вполне?..

— Во всяком случае, она уверена, что кто-то здесь не вполне… Вы знаете что-нибудь об этом?

— Нет. Не станете же вы верить этим глупостям! О смерти собаки я узнал только сейчас, а что касается попугая… Все, что я могу вам сказать, так это то, что он заслужил, чтобы его задушили… Ненавижу этих птиц! Но не поймите превратно мои слова. Я никогда не причинил бы ни малейшего зла этой отвратительной птице, и я ее не убивал!

— А кто убил? Вы знаете?

— Нет! Может быть, прислуга? Они не любят Изабеллу, ненавидели и этого попугая. Его клетка находилась в столовой, и у нас трещало в ушах от его криков. Всякий раз, когда кто-нибудь входил, он орал: «Ах, вот он! Ах, вот он!» — и хохотал как сумасшедший…

Он замолчал, немного покраснев, и прибавил в ту минуту, когда открылась дверь:

— Слушай, Гийо, Изабелла утверждает, что кто-то убил Фидза и бросил его в мусорный ящик! Она в этом убеждена!

В комнату вошли два человека. Первый из них, к которому обратился лорд Ментлинг, маленького роста, с улыбающимся изможденным лицом, с бросающимися в глаза очками, высоким лбом, обрамленным такой же, как и у его брата, рыжей кудрявой шевелюрой, мгновенно остановился. Хотя он был моложе брата на шесть лет, вокруг его улыбающегося рта залегло много морщинок. Несмотря на внешность Ментлинга-старшего и его властные манеры, у Терлена создалось впечатление, что немощный Гийо на свой лад не менее силен, чем его брат. У него было умное лицо и странная улыбка. Что она означала? Естественную веселость, хитрость или злобу? Может быть, в его странном виде были повинны очки, из-за которых его глаза беспрерывно мигали? На Терлена эти очки производили отталкивающее впечатление.

Гийо помедлил с ответом.

— Да, — сказал он наконец. — Я знал о смерти Фидза. Но объясните мне, почему вы поднимаете из-за этого такой шум?

— Значит, вы об этом знали?

— Да, узнал еще вчера и боялся, как бы Изабелла не открыла правду.

— Вы, как всегда, склонны к таинственности?!

— Ну полно, довольно волнений по этому поводу, — сказал Гийо. — Войдите же, Равель, мы им нужны.

— Вот и мы, дорогой мой, — произнес приятный голос на безупречном английском языке. — Что случилось? Кто такой Фидз?

Совершенный выговор Равеля и знание английского языка в сочетании с его внешностью иностранца произвели глубокое впечатление на всех присутствующих. Это был высокий молодой человек со светлыми, коротко остриженными волосами, очень румяным лицом и просвечивающими на висках голубоватыми жилками. Элегантно одетый, он засунул руки в карманы, весело улыбаясь.

— Мы уже проголодались, — заявил он.

— Но вы знаете Фидза, — сказал Гийо, глядя на молодого француза сквозь черные очки. — Это маленькая собачонка Джудит. Вы видели ее, когда приехали сюда, вспомните.

— Да. — Равелю явно потребовались некоторые усилия, чтобы припомнить. — Красивое животное, что с ним произошло?

— Кто-то убил собаку, — ответил Гийо. Затем он поклонился Г.М. — Вы, несомненно, сэр Генри Мерривейл? Я счастлив видеть вас здесь, сэр.

Выражение лица Гийо не соответствовало его словам, но он приветливо протянул руку.

— Черт возьми, чуть не забыл представить всех друг другу, — загремел Ментлинг. — Сэр Генри, это мой брат, и вы, конечно, уже догадались, кто этот второй джентльмен.

Он пытался шутить, но этим вызвал лишь еще большее напряжение у окружающих.

— Сэр Генри, расспросите немного Гийо об этом псе. Мой брат занимается магией. Я ничего не знаю об этих адских делах. Может быть, пес играл тут какую-то роль!

В комнате на миг воцарилась тишина. Лицо Гийо не выдавало ни малейшего возбуждения, по он, однако, вынул изо рта сигарету.

— Вы позволите мне, — сказал он, наконец, голосом, мягкость которого таила угрозу, — сохранить свое мнение при себе… Я скажу вам, сэр Генри, о чем вы думаете. Вы сейчас, так же как и все остальные, задаете себе вопрос — почему я ношу очки с темными стеклами в этом непролазном лондонском тумане. Они мне необходимы, чтобы избежать невыносимой боли, которую у меня вызывает свет.

Лорд Ментлинг, казалось, почувствовал неловкость.

— Ну полно, Гийо, — сказал он, — ты что, не понимаешь шуток? Он, кажется, упрекает меня за свое плохое зрение, — продолжал хозяин дома, обращаясь к Г.М. — У него стали болеть глаза с тех пор, как я уговорил его сопровождать меня в моем последнем путешествии. Я думал, что ему это доставит удовольствие.

— Я хорошо помню, что кое-кому было смешно, что я ношу специальные стекла, чтобы защитить глаза от солнца… Это было очень интересное научное путешествие, сэр Генри. Меня привлекла не таинственная красота американских джунглей, а надежда, что это путешествие окажется полезным для моего здоровья. Когда я поехал с Алланом и Керстерсом, я намеревался остановиться на Гаити, чтобы изучить обычаи одного племени. Но Аллан считал, что у него нет для этого времени, и я один в течение трех месяцев жарился в Макапи под горячими солнечными лучами, ожидая их триумфального возвращения с двумя змеями, набитыми соломой, и с пачкой стрел, которые они считали ядовитыми. Я знаю, что темные стекла моих очков вас удивили…

— Действительно странно, — сказал Г.М., — что все обитатели этого дома говорят об отравленном оружии. Но это неважно! Я хочу вас спросить о другом: вы, кажется, лучше всех остальных знакомы с историей вашей семьи и являетесь хранителем ее документов, тайн и проклятий?

— Да, это действительно так.

— Можно ли и нам с этим познакомиться?

— Нет. — Гийо проговорил это холодным тоном, но, поколебавшись некоторое время, продолжил: — Слушайте, сэр Генри, я не собираюсь отказывать вам в информации. Напротив, буду счастлив ответить на все вопросы, которые вы мне зададите.

— «Но семейные документы оставляю старшему брату», так, что ли? — спросил Г.М.

Гийо расхохотался.

— Нет, это нисколько не заинтересовало бы Аллана. Я оставлю их особе, которая лучше других способна их понять.

— Хорошо. Я хотел бы чуть позже услышать все легенды. А сейчас поговорим о Чарльзе Бриксаме, который, кажется, первым умер в той комнате… — Г.М. порылся в карманах и достал какую-то бумагу, — …в 1803 году. Имел двух детей: сына и дочь. Что знаете о сыне?

— По-моему, он был немного придурковатый, но не сумасшедший, поймите меня правильно. О нем заботилась его сестра.

— Она умерла в «Комнате вдовы» накануне своей свадьбы. Какого числа точно?

— Четырнадцатого декабря 1825 года.

Г.М. поглядел в потолок.

— 1825 год… Что произошло в этом году? Много договоров. Независимость Бразилии. Первый пароходный рейс в Индию.

— Кажется, вы исключительно осведомлены, — заметил Гийо, нахмурившись.

— Да, это моя обязанность. Посмотрим дальше… Год финансовой и коммерческой паники… Какова была в тот год финансовая ситуация в вашей семье?

— Прекрасная! Счастлив, что могу вам это сказать и доказать!

— Правда? Из этого следует, что вы желаете скрыть другие вещи. Значит, дочь Мэри умерла в этой комнате накануне своей свадьбы. Меня интересует вот что: почему она надумала спать именно здесь и именно в такой день?

Гийо пожал плечами.

— Не знаю! Вероятно, сентиментальный каприз.

— Сентиментальный каприз, заставивший ее провести ночь накануне свадьбы в комнате, где умер безумный отец. Странно! За кого она должна была выйти замуж?

— За некоего Гордона Батисона. Абсолютно ничего о нем не знаю.

Г.М. записал имя в свой блокнот.

— Перейдем теперь к следующей жертве, к французу, который умер в 1870 году. Как его имя?

Из-за спины Гийо раздался приглушенный смех.

— Это был брат моего деда, — сказал Равель неожиданно любезным тоном. — Жуткая история, не так ли?

— Это очень интересно! Принимал ли он участие в вашем предприятии, выпускающем мебель?

— Он управлял нашим филиалом в Туре. Да, старый Мартин Лонжеваль Равель. Я ношу то же имя, поэтому вам нетрудно понять, почему меня так занимает эта проклятая комната.

— Нет ли у вас какой-либо другой причины? Например, коммерческого интереса?

— Да, пожалуй… Мой отец, который когда-то проверял обстановку по просьбе отца Аллана, сказал мне, что в комнате нашлось бы много ценных вещей в случае, если бы мне предоставилась какая-нибудь возможность что-то приобрести. Но я прежде всего друг этой семьи…

— Мартин Лонжеваль… — пробормотал Г.М. — Какого рода дела могли его связывать с Бриксамом?

— Право, об этом я ничего не знаю. Я вообще не верю, что у них была деловая связь. Брат моего деда, по-моему, просто любил Англию и виски, — сказал, расхохотавшись, Равель.

Г.М. положил блокнот в карман и обратился к хозяину дома:

— Ну, хорошо! Я повинуюсь вашим распоряжениям. Только вы не сказали, все ли вместе мы пойдем открывать запертую комнату. Пора бы уже это сделать, если вы хотите, чтобы мы вошли туда до ужина.

Ментлинг вскочил с большим воодушевлением. Он нашел ножницы для резки металла, молоток и отвертку в одном ящике, затем вытянул и второй ящик.

— Это чтобы открывать двери, отогнать призрак, — сказал он, размахивая огромным старым ключом. — К счастью, он не был отравлен, иначе бы я умер, чистя его. Вы готовы? Тогда отправимся.

Решили обойтись без прислуги. К великому удивлению Терлена, Гийо не возразил, когда брат заявил ему, что он не будет участвовать в этой церемонии. Ментлинг, Г.М., Терлен и сэр Джордж — единственные, кто будет присутствовать. Остальные должны дожидаться в столовой. Торжественную процессию возглавил Ментлинг. Он шел впереди по коридору энергичной, решительной походкой, размахивая молотком и ножницами, словно заранее готовясь сразить этим оружием таинственный призрак, поджидавший их за дверью «Комнаты вдовы». Из кармана у него торчал ключ, хранивший следы ржавчины и времени.

За Ментлингом не спеша шел Г.М. Он молчал, сосредоточенно щурясь в темноте, точно ожидая, что эти голые коридорные стены поведают ему разгадку тайны. Шествие замыкали сэр Джордж и Терлен, которые, охваченные каким-то безотчетным весельем, обменивались шутливыми замечаниями. Но когда они подошли к двери, разговор оборвался на полуслове. Вид этой массивной двери, закрепленной на двух плотно прилегающих, точно приросших к ней болтах, вызвал у всех невольный трепет. Болты покоились на четырех металлических перекладинах и казались спаянными с ними.

— Отойдите немного назад, — скомандовал Ментлинг.

Он размахнулся и изо всех сил ударил молотком по болту, стремясь приподнять его. Он продолжал наносить удары, гулко отдававшиеся в пустом коридоре, по болты не поддавались. Все четверо взялись за дело. Никакого результата! Заржавевшие болты срослись с перекладинами, и отделить их было невозможно. После дружных совместных усилий удалось, наконец, перерезать ножницами металлические перекладины, державшие болты, и снять их. У всех градом лился пот с лица, все тяжело дышали.

— Ну, господа, часть препятствий преодолена, — сказал Ментлинг, — теперь посмотрим, удастся ли нам этим ключом открыть замок.

— Вряд ли! Вероятно, придется вынимать замок! — произнес Г.М.

Но, к всеобщему удивлению, ключ, который Ментлинг достал из кармана и вставил в замочную скважину, сразу вошел в нее и без малейшего труда повернулся в замке два раза.

— Вот чудеса! — воскликнул удивленный Ментлинг. — Если бы болты не доказали обратного, я готов был бы поклясться, что кто-то совсем недавно уже открывал этот замок.

— А имеются дубликаты этого ключа? — спросил Г.М.

— Насколько мне известно, это единственный сохранившийся ключ. У меня, по крайней мере, другого нет. Впрочем, не поручусь, что в старых связках не отыщется еще один. К черту ключи! Не до них сейчас! Внимание! Я открываю дверь!

Глава 4 Опыт удался

Решительным движением лорд Ментлинг потянул на себя дверь. Приложенное усилие оказалось чрезмерным: дверь распахнулась с такой неожиданной легкостью, что Ментлинг неминуемо повалился бы на спину, если бы стоявший за ним Г.М. не подхватил его в свои объятья.

— Вот первая жертва, — начал было весело сэр Джордж, но смех тут же замер у него на губах: он машинально проследил за взглядами присутствующих. Все молча уставились в зияющее пространство, одновременно притягивающее и отпугивающее их своей темной глубиной. Какую страшную тайну заключал в себе этот мрак? Они стояли, оцепеневшие, в течение нескольких секунд, не в силах ни двинуться, ни издать какой-нибудь звук. Точно призраки людей, умерших здесь таинственной смертью, притаились за порогом этой комнаты, готовые принять в свои объятья новую жертву, которую они терпеливо поджидали все эти долгие десятилетия, Будут ли еще жертвы? И кто? Казалось, каждый из этих трезвых, здоровых мужчин подумал в тот момент: «Не мне ли суждено умереть здесь сегодня ночью в тщетной попытке разгадать тайну, так ревниво охраняемую призраками этой комнаты?» Или жертв больше не будет, и они раскроют, наконец, и обезвредят эту таинственную смертоносную силу, разрушат легенду, вызывающую трепет нескольких поколений. Эти мысли пронеслись, во всяком случае, в голове у Терлена.

Было очень тихо. Доносившиеся раньше из столовой голоса тоже смолкли. Терлену показалось, что он различает чье-то прерывистое дыхание, раздающееся в темноте. Из комнаты веяло холодом и сыростью, как это бывает всегда, когда открывают помещения, долгое время остававшиеся нежилыми. Но при данных обстоятельствах всем присутствующим, с их напряженными нервами, этот холод показался поистине могильным.

Все вздрогнули, когда, наконец, раздался голос Г.М., первым нарушившего молчание.

— Ну что же! Долго мы так будем стоять на пороге «ада»? — спросил он. — Кто пойдет первый?

— Черт возьми, там темно, как в могиле, — высказал вслух общую мысль сэр Джордж.

— Я пойду, — сказал лорд Ментлинг, точно стряхивая с себя состояние оцепенения.

Он зажег свечу, стараясь говорить громким голосом, отчетливо произнося слова:

— Согласно описанию направо над столом должна находиться газовая люстра. Я отправлюсь вперед и постараюсь найти штепсель. А вы можете подождать здесь.

С зажженной свечой в вытянутой руке Ментлинг быстро вошел в темноту, это его движение напоминало бросок в море неопытного пловца. Почти в тот же момент свеча погасла. Терлену показалось, что он отчетливо видел чью-то руку, которая протянулась и загасила пламя. Одновременно раздался шум от падения чего-то тяжелого на пол, и на мгновенье воцарилась мертвая тишина, поглотившая свою жертву. Напряженно всматриваясь в темноту, все услышали вдруг чье-то прерывистое дыхание.

Прежде чем остальные успели что-либо сообразить, Г, М. бесшумно проскользнул в комнату, размахивая в воздухе молотком. В зловещей темноте он почувствовал, как чьи-то руки схватили его за горло и стали сжимать. В темноте ничего нельзя было различить, тусклый свет в коридоре казался далеким серым пятном.

Вдруг в тишине послышался громовой голос Ментлинга:

— Что за шутки, черт возьми! Зажгите же кто-нибудь спичку!

Терлен и сэр Джордж одновременно вбежали в комнату, на ходу чиркая спичками. Они разом осветили Ментлинга и Г. М, стоявших посреди комнаты и судорожно сжимавших друг друга. Все расхохотались. Этот хохот несколько разрядил напряжение момента.

— Почему же вы молчали, Аллан? Что вообще произошло? — спросил Г.М.

— Я, очевидно, споткнулся об этот стул, — объяснил Ментлинг, указывая на поваленный стул, — от толчка свеча погасла, и прежде, чем я успел сообразить, в чем дело, вы набросились на меня!

— Приняли меня за мрачного духа — обитателя этой комнаты? — расхохотался Г.М. — Вы чуть не задушили меня!

— Простите, я решил, что кто-то из вас в шутку погасил свечу, — оправдывался Ментлинг.

Тем временем Терлену удалось отыскать выключатель и зажечь люстру. В тусклом голубоватом свете газовой люстры они увидели довольно просторную комнату. Первым бросилось им в глаза большое окно с металлическими резными ставнями, прочно закрытыми на задвижку. Справа от двери стоял большой круглый стол лимонного дерева красивой старинной работы с шестью стульями вокруг, составлявшими вместе со столом гарнитур. Налево, в глубине, у стены находилась огромная старинная кровать под балдахином и, напротив кровати, небольшой секретер розового дерева. Стены были затянуты черной драпировкой, делавшей еще более мрачной эту и так не очень-то веселую комнату. Пол покрывал ковер с каким-то темным узором.

Но Терлену эта мрачная комната показалась странно обитаемой. Точно кто-то незримый продолжал все эти долгие годы жить в ней, оставляя какие-то невидимые, но тем не менее ясно ощутимые следы своего присутствия. Во всяком случае, «Комната вдовы» чем-то резко отличалась от прочих необитаемых помещений, которые ему приходилось видеть. Только в чем эта разница заключалась, Терлену никак не удавалось уловить, хотя он и ломал над этим голову.

Точно угадав его мысли, Г.М., с нескрываемым изумлением осматривавший комнату, провел рукой по столу и вдруг сказал:

— Ну, друзья мои, честное слово, это самая необыкновенная нежилая комната в моей практике! Право, меня это начинает не на шутку тревожить!

— В чем дело? — спросил Ментлинг. — Что вы находите здесь особенного?

— Вернее, не нашел того, что обязательно должно было бы здесь быть! Это-то меня и пугает!

В этот момент сэр Джордж уронил на пол носовой платок. Он поднял его и инстинктивно стряхнул с него пыль. Это было излишним: платок не запылился.

Тут Терлена осенило: конечно, как же он не сообразил раньше!

— Пыль! — изумленно воскликнул он. — Совсем нет пыли!

— Вот именно, — подхватил обрадованно Г.М. — Я рад, что вы тоже заметили.

— В самом деле, — загремел лорд Ментлинг, — куда девалась пыль?

— Да, за семьдесят лет ее должно было скопиться несколько пудов. А между тем комната совершенно чистая, — сказал Г.М.

— Это значит… — начал Терлен.

— Это значит, — докончил Г.М., — что кто-то совсем недавно проделал здесь тщательную уборку.

— Но это совершенно невозможно! Тут нет никакого другого входа, а эту дверь мы открыли с таким трудом, — взволнованно запротестовал Ментлинг.

— А вы забыли, как легко повернулся ключ в замке?!

— Да, но вспомните про болты! — вставил сэр Джордж.

— Одну минуту! Зажгите-ка свечу и посветите мне, — скомандовал Г.М., выходя в коридор.

Все вышли за ним и при свече тщательно осмотрели дверь снаружи. Сначала ничего особенного они не обнаружили. Обрубки скрещенных перекладин ясно напоминали о тех трудностях, которые они только что испытали, снимая болты. Затем все увидели то, что с самого начала осталось незамеченным: перекладины были прикреплены к двери не заржавленными гвоздями, а новыми блестящими винтами, легко поддающимися действию отвертки. Ввинтить их не составляло ни малейшего труда. Сомнений быть не могло: кто-то совсем недавно заходил в эту комнату, сняв болты вместе с перекладинами и затем прикрепив их винтами, не возбуждая ни в ком подозрений. Очевидно, у этого лица имелся и дубликат ключа.

— Вот и ответ на эту загадку, — задумчиво произнес Г.М.

— Но кто мог войти сюда? И когда? Что ему было надо? — в недоумении спрашивал Ментлинг.

— На эти вопросы мы не можем пока ответить, — сказал Г.М. — Замечу одно: мне это не нравится, очень не нравится. Вот что, господа, я прошу вас всех отправиться сейчас в столовую и оставить меня здесь одного. Я хочу сам проверить все, что находится в этой комнате, чтобы моя совесть была спокойна.

— Но имеем ли мы право… — начал Ментлинг, но Г.М. остановил его.

— Поверьте, я не стану подвергать себя ни малейшей опасности. К тому же мне потребуется не более получаса. Когда я вернусь, мы поужинаем, и, если я не найду никакой ядовитой ловушки, вы можете приступить к своему эксперименту, Аллан.

Все не спеша удалились, закрыв за собой дверь и оставив Г.М. одного в поисках разгадки тайны «Комнаты вдовы».

В столовой они застали всю компанию в нетерпеливом ожидании.

— Ну что же, можно нам, наконец, тоже войти в эту роковую комнату, Аллан? — спросил Керстерс, стройный молодой человек с некрасивым, но энергичным, располагающим лицом.

— Мы как раз говорили, не нашли ли вы там скелет еще какой-то неведомой жертвы?

Изабелла молча нервно покусывала губы.

— Почему это великий разведчик счел нужным произвести предварительную вылазку? Или его собачий нюх уже почуял что-то? — засмеялся Гийо.

— Кто-то тайно по ночам посещал «Комнату вдовы» и делал там уборку, — сказал Ментлинг, описывая историю с болтами. Все, казалось, были озадачены.

Гийо громко рассмеялся.

— Призрак смерти проявил дьявольскую опрятность: он не желает убивать очередную жертву, валяя ее в грязи. — Он едва не задохнулся от хохота, но, поймав пронизывающий взгляд Бендера, внезапно остановился и замолчал с мрачным видом.

Шумно обсуждая загадочное событие, никто не заметил, как на пороге появился Г.М. На его обычно непроницаемом лице ясно читалась какая-то скрытая тревога.

— Ну что, — спросил Ментлинг, — вы обнаружили смертоносную ловушку?

— Нет, господа, ничего представляющего явную угрозу человеческой жизни мне обнаружить не удалось.

— Ну и прекрасно! Значит, опыт состоится! — радостно заключил Ментлинг.

Он позвонил и велел Шортеру подавать ужин. Никто почти не дотрагивался до еды. Все с тревогой ожидали приближения нависшей над ними опасности.

— Но когда же мы пойдем в комнату, Аллан? Зачем вы так испытываете наше терпение? — воскликнул Керстерс.

— После опыта, — ответил Ментлинг, — комната будет открыта для обозрения, как музей.

— Вы обнаружили в ней музейные ценности? — весело спросил Равель.

— Вряд ли музейные, — заметил Гийо. — Кстати, находящиеся там стол и стулья довольно любопытны. Вы все, конечно, заметили, что на спинке каждого стула выгравировано имя. Каждый из них принадлежал определенному лицу. На первом написано «Господин из Парижа», на втором «Господин из Тура», на третьем — «Господни из Реймса», на четвертом… Ах, я вижу, сэр Джордж Аксрутер смотрит на меня с подозрением, — возбужденно сказал Гийо. — Да, я осведомлен обо всех этих подробностях, потому что пишу сейчас историю моей семьи. Как член этой семьи, я вам потом кое о чем расскажу. Дело в том, что…

— Но, Аллан, — резко перебил Гийо молодой Керстерс, — мне все же непонятно, почему кто-то забавляется чисткой мебели среди ночи?

Ментлинг посмотрел в упор на Изабеллу, бледные глаза которой мгновенно оживились.

— Хотите, чтобы я вслух произнесла ответ, который многие из вас уже нашли? Вы ищете открытую западню, в которой некогда погибло столько человек! Думаю, что она действительно существовала, но давно потеряла свою смертоносную силу. Если только теперь она не поставлена заново! Значит, опасности отравления не существовало неделю или две назад, но сейчас она вновь существует!

Наступила жуткая тишина.

Изабелла продолжала:

— Гийо, дайте мне, пожалуйста, папиросу… Я вам уже сказала, господа, и не стану вновь предупреждать вас. Если хотите играть своими жизнями — покоряюсь и тоже испытаю свое счастье. Но мы поступим гораздо умнее, если вновь запрем эту комнату и отыщем ту особу, мозг которой настолько поврежден… Что вы насчет этого думаете, мистер Мерривейл?

Казалось, что Г.М. очнулся при этих словах. С начала ужина он мало походил на человека, о котором Терлен много слышал. Он казался взволнованным и необычайно измученным.

— Вы совершенно правы, мисс, — сказал он.

Ментлинг быстро повернулся к нему.

— Но вы же мне сказали…

— Минутку! — проговорил Г.М. — Позвольте мне кое-что объяснить вам. Час назад я попросил хозяина дома оставить меня одного в этой комнате, чтобы я мог ее исследовать. Могу вас заверить, что в ней нет никакой отравленной западни. Я проводил расследование в случае «Комната в башне», обивка которой содержала мышьяк. Я занимался «Шкатулкой Калиостро» в Риме. В ней имелась игла, пропитанная ядом, которая колола под ноготь любопытного, пытающегося открыть шкатулку, таким образом, что вскрытие ничего не обнаруживало. Но, как и Равель семьдесят лет назад, я не нашел сегодня абсолютно ничего подозрительного в этой комнате. Между тем…

— Что?! — спросил Ментлинг.

— Я предчувствую кровь, вот что! Это все, что я могу вам сказать. Опасность тут, совсем близко, хотя мой разум и борется с этим ощущением. Хочу ли я продолжить эту глупую игру… просто потому, что стою перед нерешенной проблемой? Я не хочу вмешиваться, но тем не менее советую вам бросить исследование. Но если вы все же хотите…

Ментлинг выпрямился во весь рост.

— Желает ли кто-нибудь выйти из игры? Никто?

За столом наступило едва заметное оживление, но все молчали.

— Тогда начнем с меня, — продолжал Ментлинг, — и по очереди в правую сторону: я начинаю! Я вытянул девятку треф. У кого старше?

— Тройка червей, — сказал Керстерс, — мне не повезло. Если бы мы играли на деньги, я несомненно бы выиграл. Ты, Гийо?

Гийо старательно положил свою папиросу на край какого-то блюдца и повернул свою карту.

— К счастью или несчастью, но ваша карта пока все еще старшая.

Терлен видел, что у Ментлинга на лбу выступили капельки пота.

— Я извлек семерку пик, — сказал Гийо, — у вас все еще наибольшие шансы. Если только Изабелла не…

— Буду иметь большее счастье, — изрекла она писклявым голосом. Не переставая смотреть на Ментлинга своими бледными глазами, она повернула руку. В ней была дама треф.

— Боже мой, — воскликнул Ментлинг, — но вы не можете!..

— Продолжайте, — сказал холодно Гийо. — Дама! Кто имеет старше?

— Я — нет, — сказал сэр Джордж. — Я вытянул десятку бубен, но я совершенно согласен с Ментлингом. Мы не можем допустить, чтобы мисс Бриксам…

— Но, — воскликнул Равель, — не беспокойтесь за нее, друзья. Взгляните! Я победитель ситуации с королем бубен! Куда нужно идти? Покажите мне…

— Но остается еще одна карта, — сказал Ментлинг.

Некоторое время царила полная тишина. Бендер, съежившись, сидел на стуле, закрыв рукой глаза.

— Ну хорошо, — воскликнул Керстерс, — покончим же с этим!

Бендер медленно повернул свою карту и показал туза пик. В выражении его умного лица Терлен увидел нечто тревожное: казалось, на этом лице мелькнула дикая радость.

— Знаете ли вы, молодой человек, — неожиданно сказал Гийо, — что некоторые называют эту карту картой смерти?

Керстерс как-то взвизгнул. Бендер старательно стряхнул салфеткой крошки со своей одежды.

— Разрешите мне, мистер Гийо, в этом усомниться. — Почему он сказал «мистер», обращаясь к Гийо? Чтобы это выглядело преувеличенно учтиво?! — Я еще способен сам о себе позаботиться. Что мне следует теперь делать?

— Теперь мы вас проводим, — ответил Ментлинг, к которому вернулось веселое настроение. — Когда я говорю «мы», то имею в виду Терлена, сэра Джорджа, нашего друга Г.М. и себя. Другие могут также пойти или дожидаться здесь — как они хотят. Потом мы все вернемся и будем ждать в столовой. Да, двери «Комнаты вдовы» должны быть заперты, чтобы Бендер был действительно «один» в комнате. По мы оставим открытыми двери столовой и будем совсем близко. Есть ли у вас часы? Отлично! Мы будем вас окликать каждые пятнадцать минут, и вы будете нам отвечать. Сейчас десять часов и три минуты. Опыт закончится в полночь и три минуты. Мы обставим это дело как подобает! Возьмите его, пожалуйста, под руку, Терлен, а я возьму с другой стороны!

— Не надо меня держать, точно вы ведете меня на виселицу, — запротестовал Бендер. — Пойду сам, спасибо!

Процессия тронулась. Свет от люстры в столовой падал и в коридор. Они вошли в «Комнату вдовы», и Терлен при голубоватом газовом освещении снова увидел черную обивку и французское окно с металлическими ставнями и с узкими горизонтальными разрезами для вентиляции. Ставни были закрыты, а задвижки так заржавели, что еще перед ужином их так и не смогли открыть. Но, вероятно, кое-где стекла были разбиты, так как чувствовался легкий сквозняк.

Бендер с любопытством оглядел массивную кровать в форме лебедя под балдахином с розовой, уже истлевшей драпировкой. Посмотрелся в одно из больших зеркал в позолоченной раме и обернулся, чтобы осмотреть остальное, но его взгляд все возвращался к столу из лимонного дерева, диаметром почти в три метра, вокруг которого стояли стулья.

Керстерс и Равель забавлялись в столовой, выкрикивая оттуда тысячу глупых советов.

— Думаю, вам не нужен огонь? — спросил Ментлинг. — Отлично! Хотите что-нибудь… сигареты, бутылку виски, книгу?

— Нет, спасибо, — ответил Бендер. — Я не курю. А пить мне бы не хотелось, вряд ли этопоможет в такую минуту… я проведу это время за писанием.

Он вытянул один из стульев лимонного дерева и сел. Ментлинг, казалось, был в нерешительности, затем, пожав плечами, сделал знак остальным, чтобы они вышли с ним. Бендера оставили сидящим спокойно под газовой люстрой. Дверь закрылась.

— Эта игра мне не нравится, — сразу сказал Г.М. — Она мне абсолютно не нравится!

После некоторого колебания он, однако, направился в столовую вместе с остальными.

Керстерс и Равель сидели в столовой одни. Шортер принес виски и портер, и теперь молодые люди весело чокались.

— Где Гийо и тетя Изабелла? — спросил Аллан.

— Они ушли. Не смог их удержать, — сказал Керстерс. — Изабелла выглядела недовольной, что касается Гийо — никогда не узнаешь, что он думает!

Ментлинг положил свои часы на стол в тот момент, когда большие напольные часы у входной двери пробили четверть часа. Все сидели за столом, устремив глаза в коридор, видневшийся через открытую дверь. Разговор, вначале довольно живой, незаметно перешел на охоту. Равель первый попытался перевести его обратно на «Комнату вдовы».

— Нет! — воскликнул Г.М. — Дайте мне подумать! Я с нетерпением ждал этих часов бдения, надеясь услышать рассказ Гийо, и злюсь, что его здесь нет. Желал бы я узнать историю этих стульев, но не решаюсь сейчас покинуть эту комнату.

Он внимательно посмотрел на Ментлинга.

— Вы не можете или не хотите мне этого рассказать?

— Вы угадали, — ответил Ментлинг, глядя ему прямо в лицо и продолжая рассказывать о своей охоте на Замбези.

Часы пробили половину. Ментлинг сейчас же громко крикнул в сторону коридора. Невеселый голос Бендера ответил. Все узнали, что он жив. Первая волна страха откатилась!

Между тем сердца их были полны тревоги и страха. Часы пробили еще четверть часа, затем час. Городской шум постепенно стихал. Беловатый туман заволакивал окна. Одиннадцать часов пятнадцать минут. В четвертый раз Ментлинг сделал вызов, и в четвертый раз утвердительный ответ донесся до них. Общее нетерпение почти совсем исчезло. Разговор замер. Ментлинг, развалившись в кресле, пускал в потолок клубы дыма. В одиннадцать пятнадцать, когда послышался обычный ответ, Равель встал с разочарованным видом. Он сказал, что ему нужно написать какие-то письма, и обещал вернуться до полуночи. Его интерес, казалось, совершенно пропал. Без четверти двенадцать Ментлинг поднялся и еще раз окликнул. Потом налил по последнему стакану.

— Близится конец! — сказал Керстерс. — Величественно! Уничтожен призрак и победил разум! Еще четверть часа — и мы освободим Бендера! Уж если духи до сих пор не напали, они не сделают это за такое короткое время.

Сэр Джордж глубоко вздохнул.

— Я чувствую себя более счастливым, чем предполагал, — сказал он. — Начинаю верить, что я дурак! Знаете, меня мучило дурное предчувствие. Оно, несомненно, было вызвано каким-то странным видом Бендера, каким именно — я не могу объяснить.

— Бендер же художник, друг мой, — усмехнулся Ментлинг, — может быть, это потому…

— Художник! — прервал его Г.М. — Придет же такое в голову! Где у вас глаза?!

— Если он не художник, — удивился сэр Джордж, — кто же он, черт возьми?

— Или я ошибаюсь, или этот юноша — молодой врач, друг мой, возможно, студент. Вы заметили его реакцию, когда у мисс Изабеллы чуть не случился нервный припадок в кабинете? Его пальцы машинально, но совершенно точно нащупали ее пульс. А поскольку меня интриговала выпуклость во внутреннем кармане его фрака, я нашел способ узнать, что это такое. Там у него большая записная книжка, а за ней еще какой-то предмет. Странный молодой человек, который носит такой большой блокнот в кармане фрака. Кроме того, он выразил желание писать…

Ментлинг быстро встал.

— Вы, может быть, успокоились, друзья мои, — заявил Г.М., — а я нет… нет еще!

В этот момент в холле раздался щелчок замка входной двери; этот звук прервал Ментлинга, собирающегося что-то сказать. Голоса приближались. Вошли мужчина и женщина, очень веселые, несмотря на мокрую одежду.

— Вы еще не спите, Аллан? Так поздно? — спросила женщина. — Мы собирались вернуться раньше, но такси должно было… — заметив вдруг открытую дверь, ведущую в коридор, она замолчала.

Аллан махнул рукой.

— Все в порядке, Джудит! Призрак исчез, теперь вам можно обо всем рассказать. Сегодня вечером мы произвели один опыт, и молодой человек, который заперт внутри, скоро выйдет… Сейчас мы его освободим…

Часы начали бить полночь.

Ментлинг облегченно вздохнул.

— Готово! Все в порядке! Бендер! — заорал он во все горло. — Поспешите осушить с нами бокал!

Мужчина, который направился было в холл снять с себя мокрое пальто, остановился на пороге и резко повернулся.

— Какое имя вы произнесли, Ментлинг? — спросил он.

— Бендер! Ах, извините, я забыл вас представить: моя сестра Джудит, доктор Арнольд. Но выходите, Бендер, время прошло!

— Кто его послал в эту комнату? — задал новый вопрос Арнольд.

— Мы тянули карты, и он вытащил старшую — туза пик… Но не смотрите же на меня так, — воскликнул Ментлинг. — Мы играли по-честному и вот уничтожили легенду. Он внутри уже два часа и жив и здоров…

— Почему он тогда не выходит? — удивилась женщина, — Ральф!

Г.М. бросился первым. Терлен видел, что он шевелил губами, точно шептал что-то. Арнольд, который направился за ним, стремительно перегнал его. Терлен и сэр Джордж шли последними. Арнольд открыл дверь. В комнате не было заметно никакого беспорядка. В первую минуту показалось, что она пустая.

— Где же… — начал сэр Джордж, но тут же запнулся.

В левом углу комнаты стояла фигурка Психеи, украшенная амурами и розами, висевшее на степе зеркало было несколько наклонено вниз, так что в нем на фоне ковра отражалось лицо Бендера.

Он лежал на спине, почти целиком заслоненный огромной кроватью. В зеркале виднелось его надутое, почерневшее лицо с выпученными глазами.

— Назад! — приказал Арнольд тихим, но твердым голосом. — Все назад! — Он обошел кровать и нагнулся над телом.

— Но это невозможно, — пробормотал Ментлинг, — он жив! Был жив еще пятнадцать минут назад!

Арнольд выпрямился.

— Вы так думаете? — спросил он. — Закройте дверь. Не давайте Джудит войти! Этот человек мертв уже больше часа.

Глава 5 Слишком много алиби

Никто из присутствующих в комнате, кроме Г.М., не хотел ни садиться, ни притрагиваться к чему-либо. Г.М. сел на край кровати, сэр Джордж расположился у окна. Терлен, стоя спиной к камину, уставился на пол, откуда только что убрали труп Бендера.

После того как сняли отпечатки пальцев, два полицейских чиновника унесли тело на носилках. Это было тягостное зрелище: по страшному беспорядку в одежде можно было заключить, что он умер в ужасных мучениях. Правую ногу его совсем скрючило, голова запрокинута назад, рот искривлен, челюсти стиснуты. Его перенесли в лучше освещенную комнату, где врач приступил к осмотру тела. Единственным доказательством его недавнего пребывания в комнате служили два странных предмета: на полу, на том месте, где лежала его правая рука, валялась смятая девятка пик, а на манишке рубашки Бендера обнаружили узкую длинную полоску пергамента, закрученную так ловко, что ее легко можно было бы вставить в наперсток. На ней было написано несколько необычных слов.

Эти предметы теперь лежали на столе, и их внимательно рассматривал полицейский инспектор Хемфри Местерс, статный, хорошо одетый мужчина с умным лицом, сильно развитыми челюстями и волосами с проседью, зачесанными так, чтобы скрыть лысину.

— Итак, сэр, — сказал Местерс, обращаясь к Г.М., — на этот раз вы находились здесь, на месте, не так ли?

— Да, — сказал тот, — я действительно был здесь. Но что я мог поделать? Мне сказали, что хотят произвести опыт. На каком основании я мог помешать этому? Ведь я сам перетряс комнату сверху донизу и не нашел ничего подозрительного. Или мне следовало выскочить на улицу, схватить за руку первого встречного полицейского и сказать ему: «Во имя неба, идите скорее! Один из гостей лорда Ментлинга находится в смертельной опасности: он сидит в одиночестве в одной комнате…» Вы можете, если хотите, смеяться, но в этом деле я могу вам помочь только в качестве свидетеля, совершенно слепого свидетеля. Мне очень жаль, Местерс, но что толку, если я снова повторю: «Я тут ничего не смог поделать»? Факт остается фактом: я не вмешался.

— Что же, — сказал Местерс, — давайте разберем факты.

— Имейте в виду, — прервал его Г.М., — что я не понимаю, каким образом этот несчастный подвергался опасности быть убитым.

Местерс закусил губу.

— Ясно, что мы столкнулись с необычным случаем. Странны не только обстоятельства, еще более странны факты. Нет сомнения, что речь идет об отравлении.

— Конечно, это отравление. Надеюсь, что этот факт вам поможет.

— И я надеюсь, — сказал убежденно Местерс. — Вполне возможно, что эта комната содержала отравляющие вещества. Любой предмет в ней мог оказаться ядовитым. И если здесь имелась отравленная западня, она, конечно, оставила след на теле жертвы.

Г.М. взглянул на инспектора сквозь очки.

— Кажется, я знаю, от какого яда умер этот несчастный. Я буду настаивать на своем присутствии при вскрытии, но пока попробуем погадать. Предположим, например, что вы не найдете ни отравленной западни, ни следов подкожной инъекции. Что тогда?

Местерс испытующе поглядел на Г.М.

— Послушайте, сэр Генри, мне кажется, что вы подходите к этой проблеме с чересчур узкой точки зрения. По-моему, вы ошибаетесь, думая только об отравленной игле и о том, что отрава проникла в тело посредством укола. Но проанализируйте факты. Я хоть и не врач, но до некоторой степени разбираюсь в ядах. Посмотрите на симптомы: скрюченность, оскаленные зубы, голова запрокинута назад, спина искривлена, одна нога приподнята… Все это более или менее указывает на отравление стрихнином, который выпил мистер Бендер. Да, выпил. Вы мне возразите, что в этой комнате нет стаканов или посуды, которая могла бы содержать отравленный напиток. Согласен с вами. Значит, яд был дан ему перед тем, как он вошел в комнату. Стрихнин действует по прошествии известного времени, все зависит от принятой дозы и от степени сопротивляемости организма.

— Ваши соображения о Бендере очень интересны, — сказал Г.М. — Действительно, в результате отравления стрихнином наблюдаются и некоторая скрюченность шеи, и явные следы мучений или страха. Эти симптомы совпадают, но что вы скажете о его лице?

Местерс заколебался.

— Это действительно странно: я признаю!

— Странно?! — воскликнул Г.М. — Это невероятно! Это было бы просто чудом, если бы он все-таки оказался отравленным стрихнином! Видите ли, друг мой, когда лицо распухает и чернеет, это доказывает, что смерть вызвана ядом, действующим на дыхательные органы, тогда как стрихнин действует на позвоночник. Если Бендер принял какую-то дозу стрихнина, почему он не позвал на помощь, как только почувствовал первые боли? И не издал ни одного звука, хотя, как мы предполагаем, выпил яд, вызывающий ужасные мучения? Поскольку он не кричал, значит, ему помешал это сделать паралич мышц. Я хочу вам объяснить, что Бендеру в этой комнате был дан яд, действующий мгновенно, яд, который он, конечно, не мог выпить.

— Почему нет?

— Потому что это кураре!

В наступившей тишине Местерс достал из кармана блокнот.

— Оставим пока эти предположения, — сказал инспектор. — Думаю, мне пора уже приступить к следствию!

Сэр Джордж Аксрутер, стоявший у окна с опущенной головой, напоминая своим видом печального Пиквика, стремительно повернулся.

— Я далек от мысли давать вам советы, мистер Местерс, — сказал он, — я очень доволен, что вы согласились на мое присутствие при этом разговоре. Но мне кажется, что вы не обратили внимания на самый загадочный факт в этом деле: если Бендер получил укол неизвестной иглы, тогда кто еще был с ним в комнате?

— С ним в комнате?

— Ну да, это то лицо, которое после смерти Бендера продолжало отвечать на наши оклики. Вы слышали, что сказал доктор Арнольд: Бендер умер около одиннадцати часов. Кто же тогда три раза отвечал на наши вызовы?

— Ах, — отозвался Местерс неожиданно резко, — у меня до сих пор еще не было времени допросить обитателей дома, и пока я располагаю только сведениями, исходящими от вас, господа. Я слышал, что сказал доктор Арнольд, но бывают ошибки в диагнозах…

— Здесь нет ошибки в диагнозе, — перебил его Г.М. — Если вы не считаете меня глупее, чем я есть, то я скажу, что тоже осмотрел тело: смерть наступила около одиннадцати часов пятнадцати минут. Следовательно, кто-то подделался под голос Бендера. Это, в конце концов, было не так трудно! На таком расстоянии и через массивную дверь! Но с какой целью, Местерс? Кто-то здесь, несомненно, был, ведь исчезла записная книжка Бендера.

Местерс сел и опять что-то записал, а Г.М. продолжал:

— Я с самого начала искал записную книжку Бендера. Она могла содержать опасные записи о ком-то из живущих в доме. Я обращаю ваше внимание и на то, что кто-то вставил ему в манишку пергаментную трубочку.

— И карту, — добавил Местерс. — Что касается этого кусочка бумажки…

— Пергамента, — поправил его сэр Джордж, — кстати, могу я посмотреть его, инспектор?

Местерс передал ему пергамент.

Сэр Джордж развернул его. Это был кусочек пергамента шириной в два, а длиной в десять сантиметров. Терлен нагнулся и через плечо сэра Джорджа увидел несколько очень красиво написанных чернилами латинских слов.

— Что это означает, господа? — спросил Г.М. — Призовем на помощь то, чему нас учили в школе!

— По-моему, это какая-то шутка, — ответил сэр Джордж, — я рассматривал бы эти слова как своего рода талисман, амулет. Мне кажется, это что-то вроде молитвы об устранении боли. Трудно понять это латинское изречение. Но, как я уже сказал, речь идет о какой-то шутке.

— Я не вижу тут повода для шуток. Все это действительно очень странно, — сказал Г.М.

— Совершенно с вами согласен, — добавил Местерс.

— Поскольку вы, Местерс, еще не полностью вошли в курс дела, я вам скажу еще кое-что, — продолжал Г.М. — Если вы хотите узнать, кто вместе с Бендером был в этой комнате, поле деятельности у вас весьма ограничено. Кроме двух лиц, все остальные имеют неоспоримые алиби. Пока вызывали полицию, я спокойно выполнял свою миссию. Вот лица, замешанные в эту историю. — Он поднял руку, чтобы сосчитать по пальцам. — Во-первых, присутствовавшие за ужином: Аллан, Гийо, Изабелла, Керстерс, Равель, Терлен, Джордж Аксрутер и я; во-вторых — отсутствующие: Джудит и доктор Арнольд; в-третьих — прислуга: лакей, экономка, повариха, две горничные и один шофер. Вы слушаете меня?

— Да, сэр, такой разговор меня устраивает.

— От двадцати пятнадцати до половины двенадцатого и даже позднее вся прислуга сидела на кухне за ужином. Джудит и ее жених были в театре вместе с друзьями, которые довезли их сюда в машине в полночь, без пяти минут. И наконец, всех остальных я видел собственными глазами весь критический период… за исключением двух лиц. Это кажется очень простым, Местерс, даже слишком простым, а я этого не люблю!

— Два исключения, — сказал Местерс, прослушав его сообщение, — это мистер Гийо и мисс Изабелла Бриксам, не так ли?

— Местерс, подождите! Разве Равель не покидал стола?

— Местерс не любит иностранцев! — сказал Г.М. — Но Равель не вставал из-за стола до половины двенадцатого, Бендер тогда уже был мертв, следовательно, чужой голос отвечал нам дважды, пока Равель еще находился с нами.

— На сегодняшний вечер мне хватит и этих фактов, — сказал инспектор, — я хочу сначала… Да, войдите, доктор! Есть ли у вас уже какое-нибудь заключение?

Врач быстро вошел.

— Мне нужно разрешение на вынос тела, Местерс; ничего не могу сказать до аутопсии, но я бы поспорил на сто против одного, что сэр Генри не ошибся. Дело здесь в кураре.

— Но каким образом яд мог быть введен в организм?

— Не могу вам ничего твердо сказать, пока не проведу полный осмотр тела. У него имеется царапина внизу щеки, напоминающая порез бритвой. Но вряд ли он взял с собой в эту комнату бритву. Подпишите мне это разрешение, и я пойду. Да, чуть не забыл сказать: мистер Арнольд и старая мисс хотят вас видеть.

Местерс обменялся взглядами с Г.М. и дал распоряжение, чтобы их впустили. Только сейчас Терлен получил возможность внимательно рассмотреть доктора Юджина Арнольда. Он сразу понял причину неприятия Керстерсом этого слишком самоуверенного человека. У Арнольда было красивое лицо с суровым выражением, которое, однако, при определенных обстоятельствах могло быть олицетворением доброты. Светло-карие глаза с пристальным взглядом и черные волосы с проседью на висках. Керстерс выглядел мальчиком рядом с ним. Глядя, как Арнольд вел мисс Бриксам, Терлен подумал про него: властный, остроумный, любит деньги и, возможно, способен на низость. Таково было первое впечатление.

— Я хочу вам сказать… — начала Изабелла глухим голосом, неуверенно глядя то на Местерса, то на Г.М. Она была взволнована, глаза заплаканы. — Я в известной мере виновата в смерти этого бедного мальчика. Скажите, разве нам необходимо оставаться здесь? Не можем ли мы перейти в какое-нибудь другое место?

— Я позволю себе поддержать эту просьбу, господа, — быстро проговорил доктор. — Я должен заботиться о здоровье мисс Бриксам, она ведь только что пережила нервное потрясение.

— Но… — сказал Г.М., искоса взглянув на него, — зачем же тогда вы привели ее сюда?

Арнольд поглядел на него, пытаясь, очевидно, определить, как следует себя с ним вести.

— Мы должны, к сожалению, сделать одно важное сообщение, которое, несомненно, заинтересует полицию. Это касается Ральфа Бендера.

— Так он был врачом? — сказал Г.М.

— Да, — признался доктор Арнольд. — Я в некотором смысле выдаю профессиональную тайну, но речь идет о преступлении, и нельзя ничего скрывать. Ральф Бендер считался лучшим студентом на факультете. Он хотел специализироваться на психопатологии, но не имел средств, чтобы открыть практику. Поэтому…

— Вы его использовали в качестве бесплатного заместителя, чтобы он занимался вашими легкими случаями? Вы ведь практикуете как психиатр? Не правда ли?

— Только в известном смысле… — Тут лицо его окаменело, он замолчал, а затем спросил: — Прошу прощения, сэр, но с кем имею честь говорить?

Г.М. представился.

— Он работал со мной, как работал бы всякий другой молодой человек с хорошим будущим, — продолжал успокоенный Арнольд. — Когда некоторое время назад мисс Изабелла пришла ко мне и рассказала… о вещах, которые, я полагаю, вам известны… я оказался в очень затруднительном положении. Мне самому невозможно было вмешиваться во что-либо, расспрашивать даже самым деликатным образом. Вы меня понимаете?

— Я знаю, что Ментлинг ненавидит врачей, особенно тех, кто занимается душевными заболеваниями.

Арнольд предпочел принять это замечание добродушно.

— Что касается меня, то меня он выносит только при условии, что я говорю с ним исключительно о спорте. Но буду краток: если один из членов семьи действительно невменяем, его необходимо поместить в лечебницу, но так, чтобы избежать скандала. Этому условию приходится покориться. Мисс Бриксам согласилась ввести в дом Бендера как художника, которому она протежирует. Эта задача облегчалась тем, что и Равель был приглашен на эти дни. Бендер должен был установить…

— А он установил?

— Вне всякого сомнения, — спокойно ответил Арнольд, — поэтому он и убит.

Глава 6 Шкатулка без отравленной иглы

— Поймите меня правильно, прошу вас, — продолжал доктор Арнольд, — я бы солгал, если бы стал утверждать, что смерть Бендера явилась для меня ударом. Он глупо дал сегодня вечером заманить себя в западню. Но все же мне его жаль… Он был мне полезен, и я, конечно, не допустил бы этого глупого эксперимента. Мисс Бриксам… — он бросил на нее взгляд, полный доброты и сожаления, — мисс Бриксам считала, что это было безумием, и сделала, я знаю, все, что могла, чтобы помешать опыту. Не стану осыпать ее упреками, но жалею, что она не была откровеннее со мной.

Доктор Арнольд улыбнулся Изабелле, чтобы показать ей, что он прощает ее. Эта женщина, еще несколько часов назад такая спокойная, казалась совершенно сломленной и была готова заплакать, как дитя.

— Сейчас, когда все карты оказались открыты, вы могли бы исполнить свою обязанность, — сказал Г.М.

Доктор Арнольд пожал плечами.

— К счастью или несчастью, дело теперь в ваших руках и меня больше не касается. Все, что я могу сделать, это помешать вам повесить убийцу, если вы его поймаете.

— Не понимаю, как вы можете с такой легкостью снимать с себя всю ответственность, друг мой, — сказал Г.М., разглядывая свою трубку, — я вижу, вы распланировали всю свою жизнь: вы заранее знаете, кого из своих гостей вы удостоите чести сесть за ваш стол, и даже факт, что вашим шурином будет маньяк, не может вас заставить забыть, что его смирительную рубашку будет украшать герб.

— Меня удивляет ваша откровенность, сэр, но вы, кажется, забыли, что я люблю Джудит Бриксам.

— Я этого не забыл, и мои колкие слова служат тому доказательством. Значит, вас совершенно не беспокоит психическое состояние мисс Джудит? Или мисс Изабеллы?

— Не думаете ли вы… — воскликнула Изабелла.

— Прошу вас, успокойтесь, мисс. В таком случае остаются только два лица этой семьи. Если вы не хотите нам помочь, мы будем вынуждены сами добыть нужные нам сведения.

Арнольд внимательно посмотрел на Г.М.

— В настоящий момент ничего не могу ответить, я еще сам не составил определенного мнения об этом случае. Не касаясь второго лица, должен заметить, что всегда был склонен считать лорда Ментлинга человеком с совершенно здоровой психикой.

— Значит, не можете ответить? — проговорил Г.М., поднимая брови. — Надо подумать над этим. Продолжайте, Местерс.

Инспектор с весьма любезной улыбкой тут же принялся за дело. Он попросил Изабеллу сесть. Можно было подумать, что его гипнотизировала обстановка этой комнаты, но у Местерса были свои причины отказаться от того, чтобы перенести продолжение допроса в другую комнату.

— Мы вынуждены собрать ваши показания, — сказал он. — Это одна из неизбежных формальностей. Если вы ничего не имеете против, доктор, мы начнем с вас.

— Но ведь вы могли бы допросить мисс Бриксам наедине, разве не так? — настаивал доктор Арнольд.

— Мы не причиним ей ни малейшего вреда. Вы — врач, а не адвокат. Расскажите мне, где вы были сегодня вечером.

В первый раз искренний смех несколько оживил лицо Арнольда.

— Что вам пришло в голову, инспектор? Я не убивал этого несчастного, если вы это имеете в виду, и Джудит также! Я не настолько глуп, чтобы подвергать себя опасности быть повешенным.

Говорил он равнодушным тоном, поправляя перед зеркалом галстук и белый жилет: после ужина в ресторане Джудит и он с приятелями были в театре, где шла интересная пьеса, затем все вместе заглянули в одно кабаре на Риджент-стрит, там они танцевали до половины двенадцатого. Из-за густого тумана машина шла медленно, и они попали домой за несколько минут до полуночи.

Выслушав Арнольда, Местерс попросил его удалиться из комнаты, а затем повернулся к мисс Бриксам:

— Пусть на вас не действует ни обстановка этой комнаты, ни то, о чем я хочу вас спросить, мисс! Ничего плохого с вами не случится, — сказал он ей добродушным тоном.

— Я знаю, что глупа. Но, право, сама не понимаю, что со мной! Два часа назад я ни за что бы не поверила, что так разволнуюсь. Может быть, это потому что я в первый раз по-настоящему вижу эту комнату. Когда умер отец, мне было три года, и я ничего не помню. Но о чем вы хотели спросить меня?

— После того, как мистер Бендер удалился в комнату, вы решили не оставаться в столовой, не так ли?

— Да, я почувствовала, что не в состоянии выдержать это напряженное выжидание. Гийо также сопровождал меня, сказав, что ему скучен этот опыт.

— Куда вы пошли после того, как покинули столовую?

— Наверх, в свой будуар. Но почему вас это интересует?

— Только потому, что об этом обычно спрашивают. Сколько времени вы там оставались?

— До того самого момента, когда я услышала крик Джудит, это значит, когда… — Она сделала резкий жест в сторону кровати.

— Был ли с вами кто-либо еще? Например, кто-либо из прислуги?

— Но… Гийо был со мной.

У Местерса чуть не выпал из руки карандаш.

— Да, — пробормотал он, — правда. Но он ведь не оставался подле вас все время, мисс? Я хочу сказать, что молодые люди… любят бродить по дому.

Изабелла посмотрела на него.

— Я не знаю, что вы вбили себе в голову, инспектор, но Гийо действительно был очень возбужден, когда вошел в мой будуар.

— Когда это было?

— Не более чем через полчаса после начала эксперимента, это значит — около половины одиннадцатого. Я уверена во времени, так как в течение всего этого ужасного выжидания следила за стрелкой часов. Когда пришел Гийо, мы попытались сыграть в шахматы. Мы часто проводим время таким образом. Потом попробовали играть в карты. Но были слишком нервно настроены для игры и кончили тем, что стали разговаривать о происходящем событии.

— И мистер Гийо Бриксам до самой полуночи оставался подле вас?

Терлен посмотрел на сэра Джорджа, имевшего вполне удовлетворенный вид. «Отлично, — казалось, думал он, — теперь все в этом доме имеют алиби!»

Но Местерс не был удовлетворен и еще больше помрачнел, когда услышал, что Г, М. напевает.

— Может быть, вы желаете задать мисс Изабелле какой-нибудь вопрос, сэр Генри?

— Действительно хочу, — сказал Г, М., теребя подбородок. — Вы сказали, что ваш племянник говорил с вами о комнате. В каком смысле?

— Он старался ободрить меня шутками «о якобы существующей опасности».

— Опасности из-за отравленной западни, не так ли?

— Да! Он сказал, что, предположим, отравленная ловушка когда-то действительно существовала. Неужели вы думаете, что яд мог сохранить свою силу в течение стольких лет?

Г.М. нахмурился.

— Об этом я ничего не знаю! Если первый человек погиб в 1803 году, а последний в 1876, это доказывает, что сила яда не ослабела. Простите, Местерс, но мне это напоминает случай со шкатулкой Калиостро, о которой я уже говорил за столом: старый коллекционер был найден мертвым в своем частном музее без заметных следов насилия. Напомните мне об этом случае позднее. Так вот, шкатулка, вызвавшая смерть, была сделана в 1791 или 1792 году… Продолжайте, мисс Бриксам, прошу вас!

— Да, но я помню, что я ответила Гийо: «То, что вы говорите, — правда, но ведь кто-то…» — она украдкой бросила взгляд на Г.М., — «кто-то входил в эту комнату, чистил ее, приводил в порядок. Не могу поверить, что этот «кто-то» при этом вновь подготовил отравленную западню при помощи яда, заключенного в стрелах».

— Яд, заключенный в стрелах, — повторил Местерс, — но ведь именно этот яд и применен, он очень редкий. Кто-либо из вашей среды мог бы его достать?

— Я уже пыталась обратить ваше внимание, — сказала Изабелла, судорожно сжав руки, — где его можно достать. Из оружия в кабинете моего племянника! Не из того собрания на стене, у него есть еще две или три стрелы в одной запертой коробке в ящике письменного стола.

Местерс засвистел сквозь зубы.

— Да, наберитесь терпения, дорогой мой, мы к этому еще вернемся, — сказал Г.М., — а сейчас меня интересуют подробности вашего разговора с вашим вторым племянником, мисс. Что он вам ответил, когда вы ему сообщили о своих подозрениях по поводу подготовки новой западни?

— Что-то успокаивающее. — Изабелла вздрогнула. — Он сказал мне: «Вы воображаете, что это неизвестное лицо, желая таким образом расправиться со своей жертвой, оказалось настолько глупым, что вычистило комнату, коридор и поставило ложные винты? Оно бы оставило комнату такой, какой она была, чтобы не вызвать подозрений». И это правда, разве нет?

— Замечание Гийо вполне разумно, — проговорил Г.М. — Я был того же мнения, и это меня успокаивало! Сделал ли он еще какие-нибудь замечания?

Изабелла помолчала в нерешительности.

— Он сказал нечто странное. Уверив меня, что комната совершенно безопасна, он прибавил: «и неинтересна, если взять проблему замазки».

— Замазки? — переспросил Местерс. — Вы хотите сказать — оконной замазки?

Терлен заметил, как Изабелла вздрогнула.

— Что он под этим подразумевал? — спросил Местерс.

— Ничего об этом не знаю, он не пожелал объяснить. Разве вы не понимаете? — воскликнула она. — Я жду вашей помощи, рассказываю вам все, что знаю, в надежде, что вы в конце концов откроете правду!

— Как понимать тот факт, мисс, — продолжал Местерс, — что мистер Гийо Бриксам знает так много подробностей о комнате, которой он никогда не видел?

Она улыбнулась.

— Гийо семейный историк, единственный из нас, кто всегда много трудился, стараясь понять старые неразборчивые рукописи. Конечно, и я знаю историю этой комнаты.

Она неожиданно бросила оторопевший взгляд на огромный стол лимонного дерева, на котором темной краской был нарисован большой цветок лилии, и на шесть стульев с медными украшениями и с сиденьями из красного атласа.

— Они все сидели здесь, — сказала она, указывая пальцем на стулья. — «Господин из Парижа», «Господин из Тура», «Господин из Блуа», «Господин из Реймса» — вся шестерка.

— В настоящий момент это неважно, — сказал Г.М. — Успокойтесь, Местерс, я вижу, вы сгораете от любопытства, а у меня начинает вырисовываться странная картина знаменитой легенды. Но я хотел бы это услышать из уст самого Гийо, потому что… Прошу вас, мисс, еще два вопроса. Поскольку вы знаете историю этой комнаты, может быть, вы можете рассказать нам о второй жертве, которая меня особенно интересует: о Мэри Бриксам, умершей здесь в 1825 году накануне своей свадьбы.

— Что именно вас интересует?

— Вернее, не о ней, а о человеке, за которого она собиралась выйти замуж, о Гордоне Батисоне. Кем он был?

Явно удивленная, она подняла на него свои бледные глаза.

— Ах да, знаю. Он был очень известным ювелиром. Говорят, что вскоре после смерти невесты он разорился. Но почему вы спрашиваете?

— Передайте мне этот кусочек пергамента, сэр Джордж, а вы, Местерс, дайте мне карту!

Г.М. встал и, положив пергамент на стол перед Изабеллой, неожиданно спросил:

— Вы уже видели это?

— Нет, — сказала она, немного помолчав, — это латинский текст. Я забыла и то немногое, что знала. Что означают эти слова?

— Не стоит так волноваться. Кто-то положил эту записку на грудь Бендеру… — Не спуская с нее глаз, он показал ей карту. — А это вы видели?

— Но это же карта, девятка пик, ну да, кто-то ее вытянул сегодня вечером. Вы ее тоже нашли на нем?

— Успокойтесь, мисс Бриксам, совершенно ясно, что кто-то вытянул эту карту. Вы не помните точно. Ваш племянник Аллан вытянул девятку треф. Спасибо, мисс, я закончил. Не будете ли вы так добры послать к нам Гийо? У меня есть к нему несколько вопросов.

Изабелла встала, медленно облизала губы, очевидно, собираясь с духом, чтобы произнести то, что ее мучило.

— Послушайте меня, прошу вас. Я ответила на все ваши вопросы. Имею ли я право тоже кое о чем вас спросить? — Движением головы она указала на заржавленные ставни окна. — Аллан меня уверяет, что эти ставни были прочно закрыты изнутри на задвижку.

— Да, и задвижка так заржавела, что потребуется аппарат для сварки металла, чтобы их открыть. Не ломайте голову, Местерс, чтобы понять, кто надоумил мисс Изабеллу задать этот вопрос.

Когда Изабелла ушла, Г.М. достал свою табакерку и, набив трубку, насмешливо посмотрел на инспектора.

— Это прочные ставни, Местерс! Поразмыслите об этом хорошенько! Были ли вы когда-нибудь в более тяжелом положении, дорогой мой? Вы, конечно, помните, что я вам рассказал о шкатулке Калиостро? Есть что-то похожее в этой комнате. Черт возьми, Местерс, не бегайте так… Все настолько похоже, будто это дело рук одного и того же лица, что вполне возможно.

— Вы же утверждали, что здесь нет ничего подозрительного! — воскликнул Местерс.

Г.М. со вздохом направился к туалетному столику, стоявшему в левом углу комнаты. Поглядел в испорченное, со следами мух зеркало, на мраморный верх стола, на ящики из позолоченного дерева. Затем потянул правую верхнюю дверцу, и после некоторых усилий она со скрипом открылась. В ящике находилась серебряная, потемневшая от времени шкатулка длиной в девять-десять, а шириной в пять пальцев, на маленьких ножках, высотой не более чем в четыре пальца. Выпуклую ее часть украшали пастушки, танцующие под звуки свирели Папа, крышку — резные розы, доходившие почти до самого замка. В замке все еще торчал маленький потемневший ключик.

— Вот, — сказал Г.М., — ключ не повернут в замке. Местерс, откройте шкатулку!

Местерс нервно затеребил подбородок.

— Но, сэр…

— Хватит ли у кого-нибудь из вас храбрости? Попробуйте, Терлен, уверяю вас, опасности нет!

Движимый каким-то непреодолимым стремлением к опасности, Терлен дотронулся до выпуклости над замком, затем просунул ноготь под край крыши и попытался поднять ее. Ничего не произошло: он приподнял всю шкатулку, но крыша не поддалась.

— Осторожно, — воскликнул сэр Джордж.

Терлен взял шкатулку обеими руками, а затем подсунул палец под выпуклость и снова потянул. Крышка поддалась, открывая маленькую щель, в которую Терлен тотчас просунул ноготь. Что-то треснуло, и шкатулка моментально открылась. На лбу у Терлена выступил холодный пот, но из шкатулки вылетело только легкое облачко пыли.

— Понимаете вы теперь этот трюк? — спросил Г.М. — Ваши движения были именно такими, каких ожидали бы от жертвы, если бы шкатулка была приспособлена убивать. Нужно приложить все усилия, чтобы открыть крышку, а только это и требуется. Шкатулка сделана так, что никто не сможет ее открыть, если не поставит палец на эту выпуклость. Когда крышка немного поддается, нужно сунуть ноготь в узкую щель. Как только крышка приподнимется, из верхней ее части вылезает маленькое железное острие, колет жертву под ноготь и исчезает в тот момент, когда крышка совсем поднимается. Очень просто, не правда ли?

Терлен, все еще взволнованный, смотрел на внутренность шкатулки, задрапированную материей, которая когда-то была плюшем. На дне шкатулки лежал большой медальон. Он захлопнул шкатулку.

— Действительно очень просто, — сказал он, — острие колет жертву, не оставляя никаких следов. Между тем в этой шкатулке нет западни с отравленной иглой. Разве только, если я не ощущал ее укола…

— Уверяю вас, эта шкатулка безопасна, я уже опробовал ее. Обратите внимание: вот здесь, на крышке, выгравированы инициалы мастера — «М. Л.». Я интересовался ремеслами того времени в связи с другим случаем. Такого рода шкатулки изготавливал один французский мастер, он же владелец мебельной фабрики, запомните, это мало кому известно.

— И?.. — спросил Местерс.

— Эти инициалы означают — Мартин Лонжеваль, дорогие мои, — сказал Г.М. — Подумайте о том, чье это имя! Разве создатель этой шкатулки не мог быть каким-нибудь родственником нашего друга Равеля?

Ни у кого не было времени для ответа: дверь вдруг распахнулась, и раздался голос, полный такой ярости, что Г.М. резко повернулся.

— Что вы, черт возьми, делаете с этой шкатулкой? — заорал Гийо Бриксам.

Глава 7 Еще туз пик

Видя, что ни с кем ничего не случилось, Гийо вновь обрел свое хладнокровие, но оставался бледным и взволнованным. Он вошел в комнату своими неслышными шагами и достал платок, чтобы вытереть пот, выступивший у него на лбу. В облике Гийо — в его узкой голове со слишком высоким лбом, в манере неслышно двигаться, в складках на лице и в его улыбке — было что-то скользкое.

— Немного пошаливают нервы, — сказал Гийо, как бы оправдываясь за допущенную дерзость. — Чем эта шкатулка так заинтересовала вас? Вы обнаружили в ней что-либо необычное? — спросил Гийо, глядя в упор на Г.М.

— Мне довелось видеть однажды шкатулку, очень похожую на эту. В ней был очень хитро действующий механизм с отравленной ловушкой. Но эта оказалась вполне безопасной, — ответил Г.М.

— Что вы хотели выяснить у меня? — поинтересовался Гийо, не сводя глаз со шкатулки.

— Куда вы направились сегодня вечером, выйдя из столовой? — быстро спросил Местерс.

— В будуар мисс Изабеллы.

— И вы находились там неотлучно все время?

Гийо замялся. Несколько минут стояла напряженная тишина. Затем Гийо нервно рассмеялся.

— Преступник помедлил с ответом и этим выдал свою вину, — проговорил он шутливо. — Впрочем, вы можете думать все, что вам угодно, но, право, у меня совершенно вылетело из головы, что я совершил небольшую прогулку по дому.

— Где же вы гуляли?

— По коридору противоположного крыла.

— И сколько времени продолжалась эта ваша прогулка?

— Очень сожалею, но я не смотрел на часы. Во всяком случае, не более пятнадцати минут.

— И вы за это время ни разу не приближались к двери «Комнаты вдовы»?

— С какой стати я бы сюда пришел? Ведь я потому и удалился, что этот глупый опыт действовал мне на нервы!

— А после того, как вы пошли в будуар мисс Изабеллы, вы уже не покидали его?

— Нет, не покидал.

— И мисс Изабелла была неотлучно с вами?

— Да.

— Знакомо ли вам это? — спросил внезапно Г.М., протягивая Гийо кусочек пергамента.

Гийо взял пергамент в руки и стал внимательно его рассматривать.

— Любопытная штука, — сказал он наконец. — К сожалению, мои познания в латыни не распространяются так далеко.

— И вы никогда не видели этот кусочек пергамента ни у кого из обитателей дома и не знаете, кому он принадлежит?

— К сожалению, не могу удовлетворить ваше любопытство. Где вы его нашли?

— На груди у Бендера.

— Странно, — с усмешкой сказал Гийо.

— Попросите, пожалуйста, сюда вашу сестру, мисс Джудит, и сами тоже возвращайтесь, — обратился к нему Г.М.

Гийо вышел и тут же вернулся в сопровождении Джудит: можно было подумать, что она подслушивала под дверью. Она была очень возбуждена, на щеках у нее горели красные пятна.

— Я не понимаю, о чем брат толкует, — проговорила она взволнованно. — Почему вы решили, что этот пергамент принадлежит мне? Я не знаю ни слова по-латыни!

Джудит внимательно рассмотрела пергамент. Наконец она покачала головой. На какую-то долю секунды у нее на лице появилось выражение неуверенности. Она вопросительно покосилась на Гийо. Но это выражение тут же исчезло. Однако это не укрылось от внимания присутствующих. Затем она еще раз энергично отрицательно мотнула головой.

— Нет, я в первый раз его вижу.

В это время раздался негромкий стук, дверь открылась, и на пороге показался доктор Арнольд.

— Прошу прошения, но меня только что вызвали по телефону к больному. Срочный случай. Могу я отлучиться на полчаса, или это явится нарушением следственной процедуры?

— Очень сожалею, но мне придется настаивать, чтобы никто не покидал дома, пока мы не закончим выяснение, таков порядок. Кроме того, вы можете нам понадобиться, — сказал Местерс, переглядываясь с Г.М.

— Ну что же, подчиняюсь представителям правосудия! — с легким, не лишенным иронии поклоном произнес доктор Арнольд. Взгляд его упал на кусочек пергамента, который Джудит все еще держала в руках. — Что это, дорогая? — спросил он тоном, полным нежности. Лицо его преобразилось и выражало теперь неожиданную мягкость.

— Это найдено на груди у покойника, — сказал Г.М. — Может быть, вы, доктор, сможете объяснить нам, что означает эта надпись?

Арнольд взял пергамент в руки, внимательно рассмотрел его и вернул обратно.

— К сожалению, эта надпись сделана на незнакомом мне диалекте, — сказал он.

— Во всяком случае, это не рецепт от зубной боли, например, или от какой-нибудь другой болезни, не так ли, доктор? — спросил Гийо, глядя на доктора Арнольда с кривой усмешкой.

— Рецепт? — спросил тот неожиданно резко. — Какой рецепт? — Затем его лицо вновь мгновенно смягчилось, и он продолжал обычным тоном. — Вы правы, Гийо, это, конечно, не рецепт от зубной боли, в этом не может быть ни малейших сомнений. Вы разрешите мне теперь пойти и позвонить, чтобы к больному направили другого врача?

— Пожалуйста, доктор, — сказал Местерс.

Еще раз бросив на Гийо неопределенный взгляд, доктор Арнольд вышел из комнаты своей уверенной, размеренной походкой. Гийо казался странно возбужденным.

— Знаете что, господа, мне пришла в голову одна идея: а что, если кто-то захотел убить Бендера независимо от этого опыта с комнатой? Что, если Бендер был обречен независимо от того, войдет он в эту комнату или нет? Что вы скажете о такой теории? Возможно, вы напрасно ищете некий таинственный знак, указывающий на причину смерти Бендера, именно в этой комнате?!

Сказав все это, Гийо вдруг расхохотался, нервно потирая руки.

— Он здесь, — ответил Г.М., охватив одним движением руки целую комнату. — Важный знак, который даст нам ключ к открытию этой тайны, содержится в истории комнаты. Вот что я хочу услышать от вас, а не какую-то фантастическую теорию.

— Счастлив, что могу доставить вам это удовольствие. Но я бы хотел, чтобы мы проследили этот случай с самого начала. Где оно, это начало? Бендер вошел в этот дом как психиатр, чтобы выявить сумасшедшего садиста, убившего попугая и пса. — Смех Гийо заставил Терлена подскочить на месте. — Поскольку он открыл безумца — он должен был умереть.

— Это смешно! — воскликнула Джудит. — Ради всего святого, Гийо, перестаньте играть комедию и будьте серьезным. Вы выглядите так, как тогда, когда рассказывали сказку о привидениях на…

Она покосилась с некоторым страхом на стол и стулья, топнув ногой об пол, словно капризный ребенок.

— Но вы больше не ребенок, дорогая моя, — сказал Гийо. — Вам тридцать один год. Позвольте мне продолжить. Значит, Бендер был обречен как жертва. Сегодня вечером в пылу азартной игры он, по воле случая, вытянул именно ту карту, которая направила его в эту комнату. Можем ли мы поверить, что эта карта случайно попала к нему?

— Продолжайте, — бесстрастным тоном произнес Г.М.

— Спасибо. Игра случая действительно невероятна, господа; в тот момент, когда настала его очередь, Бендер вытянул туза пик, именно ту карту, которую суеверные люди считают картой смерти. Это очень интересно и знаменательно. Здесь нетникакой случайности, поверьте мне. Но, черт возьми, каким образом ему подложили эту карту? Не могу найти никакого объяснения! Подумайте только: карты были расположены веером на подносе, с которым Шортер обходил всех вокруг стола. Бендер тянул последним. Как могли заставить его взять именно эту карту, когда он сам ее выбрал? Мы стоим перед такой запутанной проблемой, с какой мне никогда не приходилось встречаться. Каково ваше мнение, сэр Генри?

Г.М., усевшись на один из знаменитых стульев лимонного дерева, внезапно подскочил, махнув рукой, которой он собирался было поднести к губам свою трубку.

— Местерс, — воскликнул он, — я был глупцом! Местерс, мальчик мой, я самый большой осел! Мне не бросились в глаза самые элементарные вещи! Ах, как подумаю, что я сам это видел и ничего не заподозрил! Быстро позовите Шортера! Пусть он принесет колоду карт, которой пользовались сегодня вечером!

Когда инспектор вышел, Г.М. посмотрел на Гийо:

— Вы — победитель, друг мой, мои лавры потускнели!

— Не знаю, что вы имеете в виду, — сказала Джудит с расширенными от удивления глазами, — по Шортер… это абсурд! Он много лет служит у нас…

— Вы не понимаете, — заметил Гийо, — но я верю, что сэр Генри знает, что он делает.

Местерс привел Шортера, очень взволнованного, но никак не похожего на преступника.

— Я не знаю, что этот человек от меня хочет, сэр, — сказал он тоном оскорбленного достоинства. — Вот карты, которыми пользовались вечером. Я сам лично положил их в чехол. Если вы хотите их видеть…

— Хорошо, — перебил его Г.М., — пересчитайте их!

— Зачем?

— Пересчитайте их! Я полагаю, вы умеете считать, не так ли?

Шортер принялся считать дрожащими руками.

— Но число правильное, — сказал он, — здесь пятьдесят две карты.

— Повторите, пожалуйста, разглядывая каждую карту. Не заметите ли вы какую-нибудь странную особенность? Не спрашивайте меня, какую. Делайте то, что я вам говорю!

— Но объясните, прошу вас, что все это означает? — спросил сэр Джордж.

— Терпение! Скоро поймете. Не спешите, Шортер. Ага? Так и есть! Ну, Шортер, что вы обнаружили?

— Не знаю, сэр, не ошибаюсь ли я, но мне кажется, что в колоде имеются два туза пик.

— Да, Местерс, — сказал грустно Г.М., — уничтожена одна из наших важнейших улик. Бендер хорошо разыграл комедию! Вам это ничего не говорит, потому что вы не видели, по другие вспомнят. Когда Бендер взял карту, он опустил руку под стол, точно хотел посмотреть, какую карту вытянул, но так, чтобы этого не видели соседи. Вспомните! Хотя он в совершенстве играл свою роль, не возбуждая у нас подозрений, все же он не смог удержаться от одной странной гримасы, показывая туза пик. Вспомните также, что незадолго до опыта колода карт оказалась вынутой из чехла и рассыпанной по полу без всякого видимого повода. Теперь поймите, что произошло: Бендер заранее вытащил из колоды туза пик и под столом просто заменил им ту карту, которую вытянул на самом деле. Он тянул последним и знал, что ни у кого туза пик нет. По какой-то неизвестной нам причине он хотел пойти в эту комнату… и девятка пик, которую он действительно вытянул, осталась в кармане его фрака. Вы заметили, что карта смята? Должно быть, он что-то искал в кармане в тот момент, когда яд начал действовать, и, падая, вытащил карту. Девятка пик, которую мы считали важнейшей уликой, — это та карта, которую Бендер вытащил за столом. Ах, Местерс, почему я этого не понял сразу?

Глава 8 Талисман

— Это ясно, — сказал сэр Джордж.

— И совсем не просто, — прибавил Гийо насмешливо. — Я в восторге, что столкнулся с криминальной проблемой, в которой сама жертва играет какую-то роль. Надеюсь, он не сам себя лишил жизни, да еще таким театральным способом!

Местерс, слишком медлительный, чтобы сразу принять новую версию, все еще продолжал размышлять о подмене карты. Затем он сказал:

— Все это прекрасно, господа, но какими мотивами руководствовался Бендер, желая остаться один в этой комнате?

— Он надеялся, что убийца явится и нападет на него. Убийца действительно явился… Бендер был храбрым человеком. Меня интересует, имел ли он какое-нибудь оружие в кармане и не выпала ли девятка пик в тот момент, когда он его извлекал. Если так, значит, убийца украл оружие.

— Минутку, — воскликнул Местерс, — у меня появилась одна мысль, и небольшой обыск покажет, правильно ли мое предположение. Я хочу сказать, что, возможно, в этой комнате все-таки существует отравленная западня!

— Ради всего святого, — сказал Г.М. — Вы давно не были так оригинальны. Это только доказывает, что вы не слушали то, о чем мы толковали весь вечер.

Инспектор и глазом не моргнул.

— Подождите, мое объяснение совершенно оригинально. Вы сейчас доказали, что девятка пик выпала из кармана мистера Бендера, не так ли? Разве в таком случае не мог выпасть из кармана и этот кусочек пергамента? Продолжаю. Нам неизвестно, не устроил ли убийца ловушку, наполнив ее ядом кураре, в каком-то предмете обстановки или в каком-либо другом месте. В тот момент, когда Бендер понял, что отравлен, что он делает? У него в кармане лежит блокнот, в котором содержится страшное обвинение против убийцы, и он хочет спрятать его так, чтобы полиция смогла найти его раньше, чем обнаружит убийца. У него хватает сил только на то, чтобы это сделать… Может быть, он спрятал блокнот в кровати, этим можно было бы объяснить положение, в котором найдено тело. В момент, когда он достал из кармана блокнот, карта и кусочек пергамента выпали. Карта упала на пол, а пергамент случайно застрял на груди, — заключил инспектор.

Г.М. медленно потянулся.

— Я в своей жизни, — сказал он, — выслушал множество смешных реконструкций преступлений, но ни одна так не нарушала законов здравого смысла. Вы действительно верите в эту смешную сказку?

— Полностью! Все замешанные в этом деле люди имеют алиби, окно защищено металлическими ставнями, запертыми на задвижку, дверь караулило пять человек. Что же тогда?

— Если вы хотите, чтобы я доказал, что вы заблуждаетесь, я это сделаю. Вы следите за нашим разговором, мистер Гийо? — спросил Г.М.

— Но прошу вас, — вмешалась Джудит, — скажите, как вы объясните тот факт, что у Бендера хватило сил на то, чтобы достать блокнот из кармана и спрятать его, и при этом не нашлось сил, чтобы позвать на помощь? Это же абсурдно! Кроме того, если бы он одновременно с блокнотом достал из кармана карту и пергамент, оба предмета упали бы на пол: Бендер лежал на спине, я сама видела, выходит, кусочек пергамента, вместо того чтобы упасть, летал, как бабочка… Вы меня, конечно, вышвырнете за это вон из комнаты, но это не помешает мне сказать вам, что ваше предположение абсурдно!

— Спокойно, Джудит! — сказал Гийо. — Я бы согласился с вашим мнением, инспектор, хотя ваши предпосылки и кажутся мне несколько надуманными, но, если мы их примем, как объясните вы голос, который отвечал на вызовы?

— Я не обязан давать вам объяснения, — спокойно сказал Местерс. — Если я высказываю предположения, то только потому, что здесь находится сэр Генри. Я слышал о научных изобретениях, при помощи которых можно воспроизводить голос. Вы можете возразить, если вам это не по вкусу, но здесь присутствуют три человека, и я хочу произвести небольшой обыск, чтобы убедиться, что есть в этой комнате и чего в ней нет! Желает ли кто-нибудь мне помочь?

Г.М. ответил, что у него есть другое важное дело и ему необходимо вернуться обратно в кабинет Ментлинга, он потребовал, чтобы и остальные его сопровождали.

Гийо, глядя на Местерса сквозь темные очки, ждал, пока все покинут комнату, положив руку на позолоченную шкатулку.

— Вы уже осмотрели эту шкатулку и не нашли в ней ничего подозрительного, не так ли? Не разрешите ли вы мне унести ее? Конечно, это сентиментальность, но я бы хотел…

Местерс прервал Гийо и, не показывая, что он думает в действительности, ответил:

— Очень сожалею, сэр, но все, что находится здесь, должно оставаться на своих местах. Лично я не чинил бы никаких препятствий, но предписание неумолимо. Между нами, почему вам так хочется взять эту шкатулку?

— Я не очень-то и стремлюсь, — ответил Гийо.

Он казался спокойным, но какая-то искра ярости, отчаяния, страха или обычной хитрости, которая лишь отчасти была заметна в нем раньше, теперь горела в его взгляде. Странный молодой человек! Трудно его понять: то он был естественным и любезным, то в его манерах сквозила искусственность, иногда он казался каким-то скользким. Голос его слегка дрожал.

— Я не заинтересован особо в этой шкатулке, но в ней лежит одна миниатюра, своего рода талисман, вы, вероятно, ее видели, и я бы хотел… Это вам кажется подозрительным, не правда ли? Какая бессмыслица!

Глядя краем глаза на молодого человека, Местерс открыл крышку и достал предмет, который Терлен уже видел. Это был овальной формы медальон, окантованный золотом, длиной пальца в три. Он состоял из двух спаянных между собой миниатюр из слоновой кости. На одной миниатюре было лицо женщины, на другой — мужчины.

Гийо осторожно взял медальон, а Джудит подошла ближе, чтобы его увидеть.

— Чарльз Бриксам, — сказал Гийо, проводя пальцем по стеклу, — первый из умерших в этой комнате, и его жена. Вы, конечно, не будете иметь ничего против, если я…

— Дайте, Местерс, пусть он возьмет, — сказал Г.М.

Когда все выходили из комнаты, Джудит взяла медальон в руки, чтобы его разглядеть. Эти портреты словно привораживали. Наконец она передала медальон Терлену, и ему в первый раз показалось, что тени предков ожили в этом доме.

На одном из портретов изображен молодой человек, лет двадцати, с длинным лицом и задумчивым взглядом, дышащим бесконечной мягкостью, без парика, волосы заплетены; он был одет в костюм для верховой езды коричневого цвета, застегнутый по самое горло. Он оперся подбородком на руку и, казалось, размышлял.

Хотя портрет был написан в красках, чувствовалась бледность лица, говорившая о некоторой неуравновешенности.

Лицо женщины являло полную противоположность. Латинская красота, округленные формы, грустные глаза, полные мягкости, выдавали рассудительность и искренность. Цвет лица у нее был яркий, а решительный рот имел довольно грубое выражение.

— Вы считаете, что я действительно на нее похожа? — спросила Джудит. — Гийо это утверждает, ссылаясь на большой портрет, висящий на первом этаже, по я не вижу ни малейшего сходства. Глаза, волосы разного цвета, я была бы в отчаянии, если бы мое лицо напоминало полную луну, как это!

— Это была очень умная женщина, дорогая моя, — сказал Гийо.

Портреты не давали Терлену покоя и тогда, когда он вместе с остальными перешел в кабинет Ментлинга.

Г.М. послал полицейского, охранявшего дверь, помочь Местерсу. Склонившись над бильярдным столом, Равель и Керстерс заканчивали партию. Последний поспешно собрал выигранные деньги.

— Должны же мы были чем-нибудь развлекаться, раз уж нас здесь заперли, — объяснил Керстерс Джудит извиняющимся тоном. — Ради Бога, Джудит, не смотрите на меня с таким отвращением. Я вам предложил помощь, любовь, я вам предложил…

— Не обращайте на него внимания, — мягко сказал Равель, — он немного нервничает, понимаете? В этом виноват виски. Керстерс сказал мне: «Дорогой мой, я предложил ей утешение, а она отказалась», — и осушил стакан. Я спросил его: «Почему вы хотели ее утешить, по какой причине?» — «Ах, — ответил он, — дело не в том, а в принципе», — и осушил второй стакан. Я тоже считаю себя настоящим англичанином, но не могу понять ваше настроение. Вы бы лучше выпили еще виски. Дорогой Мерривейл, сыграйте со мной одну партию, держу пари, что я выиграю.

— Уходите отсюда, и немедленно, — резко сказал Г.М., — хотя нет, погодите! Где остальные? Где Ментлинг?

— Он отправился спать, — ответил Керстерс. — Не могу понять, что творится с Алланом, он обычно такой уравновешенный и хладнокровный. Видимо, он очень взволнован этим событием…

— А где мисс Изабелла?

— Кажется, у нее нервный кризис, — ответил Равель. — Как только мы вошли сюда, она влетела, как вихрь, подбежала к письменному столу и начала выбрасывать на пол все, что находилось в ящиках. Страж у двери набросился на нее…

— Хватит рассказывать! — перебил его Керстерс. — Она действительно была в ужасном состоянии, и стоило больших усилий увести ее. Было бы хорошо, если бы вы с ней поговорили, Джудит. Она вбила себе в голову, будто стрелы, которые мы с Алланом привезли, ядовитые. Не из коллекции на стене, а эти маленькие стрелы, длиной от силы в два пальца!

— А разве это неправда? — спросил Гийо мягко. — Вы же сами хвастались, что они ядовитые.

— Я знаю, мы говорили… Но почему бы нам не рассказать, что нам удалось привезти из путешествия отравленное оружие, когда известно, что существует тысяча шансов против одного, что оно не таково! Наше хвастовство повышает ему цену!

— Важно не это, — живо отозвалась Джудит. — Если разрешите, я вам откровенно скажу: совершенно достаточно и того, что мы терпим вас в доме. Я вынуждена терпеть из-за того, что вы — приятель моего брата, но вы хотя бы ведите себя пристойно, пока находитесь здесь! Пейте этот проклятый виски, я не буду вам препятствовать, и продолжайте распространять свои отвратительные выдумки! О… — Она задыхалась. — Для чего вы хотели видеть меня и Гийо, сэр Генри?

Керстерс сразу замолчал. Он удивленно посмотрел на Джудит. Казалось, у него в голове родилась неожиданная мысль.

— Так вот оно что! — сказал он поспешно.

Послышался шорох шелкового платья, и Джудит ушла. Керстерс, неподвижный, все еще смотрел ей вслед, затем он сделал движение, как бы говорившее, что решение принято. Терлен, ожидавший, что Г.М. взорвется, был удивлен, услышав, как тот сказал спокойным голосом:

— Да, да… Я подозревал, что тут была какая-то ссора.

— Проклятое оружие! — воскликнул Керстерс. — Но откуда я мог знать! Она мне тогда ничего не сказала… Она смеялась, и из этого я сделал заключение… Знаете, она твердит, что презирает сентиментальность. У женщин теперь бывают такие странные понятия. Однажды днем, когда я был здесь и разговаривал с ней, размахивая над головой стрелой, я случайно уколол себе руку. После минуты подлинного страха я решил использовать ситуацию и разыграть перед ней комедию. Я воспользовался случаем, чтобы объясниться ей в любви, и открыл ей свои чувства, прибавив, что я не жалею, что укололся, наоборот, охотно умираю, любя ее. Не стану повторять, что она мне сказала, так как я джентльмен. Между тем, когда за неделю до этого я объяснялся ей в любви, она меня высмеяла. Все, конечно, пропало после того, как она, плача, побежала звать на помощь и вернулась в тот момент, когда я спокойно пил виски из бутылки, желая придать себе храбрости. А она воображала, что застанет меня лежащим в кресле не в силах двинуться! Тогда все было уничтожено!

Равель покачал головой.

— Надо быть деликатнее в любви, дорогой друг! Самое важное — проявлять терпение до того момента, когда успех закрепился.

— Порядок! — сказал Г.М. — Я понимаю, что произошло: она смеялась, обратив все в шутку и уверяя, что заметила обман с первой же минуты, и тот день прошел в атмосфере сердечной интимности. Но двумя или тремя днями позднее она без видимой причины рассердилась и отказалась от всего! Но я не для того здесь нахожусь, чтобы выслушивать рассказы о ваших похождениях, молодой человек. Я хочу знать, как обстоит дело с этим ядом.

— Вся беда в том, что оружие не было отравленным!

— А другое?

— Копья и стрелы из коллекции абсолютно безопасны, я думаю, что маленькие стрелы Аллана — также. Но вы скоро узнаете все точно: я вам сказал, что старая мисс своим поведением привлекла внимание не только стража у двери, но и одного из его коллег, который в соседней комнате вместе со специалистом сравнивал отпечатки пальцев. Они взяли стрелы, а Арнольд отвел Изабеллу в ее комнату. Надеюсь, она успокоилась.

— Это все, что вы можете сказать? Тогда уходите отсюда, но не покидайте дома. А вы останьтесь! — обратился Г.М. к Равелю. — Я хочу услышать одну семейную историю…

— Семейную историю? Чьей семьи? — спросил Равель.

— Вашей. Вы нам не сказали, что вы родственник семьи Бриксам.

Равель прикрыл глаза, что должно было выражать крайнее изумление.

— Это что — шутка? Конечно, я очень польщен, но кто же считает меня родственником моих друзей Бриксамов?

— Во-первых, полиция, — ответил Гийо, — а во-вторых — я! Видите ли, я немного изучил семейные документы. Но я единственный, кто знает! Аллан ничего не подозревает, и я решил, что лучше не говорить об этом, поскольку вы сами не упоминаете о нашем родстве. Только я интересуюсь, почему?

— Я буду откровенен, — сказал Равель, — но не смотрите на это так серьезно. Я действительно слышал, что мы родственники, но такие дальние, что это не могло… повлиять на нашу дружбу. Приехав сюда, я намеревался купить некоторые вещи. Поставьте себя на мое место. Я сказал бы Аллану: «Так как мы родственники, друг мой, продайте мне эту обстановку по цене, которую я вам предложу!» Нет, это было бы нечестно! Это не в моих правилах!

Гийо кивнул головой.

— Поскольку мы только вдвоем об этом знаем, — сказал он, — мы можем, если хотите, придерживаться старой версии. Для меня это не имеет значения.

— Вы очень добры, тысяча благодарностей! — произнес Равель, не выказывая не малейшего волнения. — Я сегодня выпил слишком много виски, чтобы спорить с кем-либо. Кроме того, я думаю об этом бедном юноше, который так трагически умер, и считаю, что мне повезло, что я еще жив. Можно мне вас спросить, что вы открыли? Полиция не захотела ничего сообщить, а это дело меня интересует.

— Один из ваших предков тоже интересовался такими вещами, — заметил Г.М. — Знаете ли вы, что в восемнадцатом веке некий Мартин Лонжеваль сделал некоторую обстановку, а также один предмет для этой комнаты?

Равель нахмурился.

— Я уверяю вас, господа, что я даже не знал о существовании этого Мартина Лонжеваля. Но это имя носил и брат моего деда.

— Тогда, — сказал не спеша Г.М., — если вам ничего не говорит обстановка, вас, может быть, интересует замазка? Я знаю, что Гийо неравнодушен к этой вещи.

Наступила мертвая тишина. Удар подготавливался так давно, что Терлен почти забыл об этом слове, произнесенном Гийо в будуаре Изабеллы. Реакция была неожиданной. К великому изумления Терлена, произошло противоположное тому, что он ожидал. Гийо просто охватил одним взглядом всех присутствующих и захлопал в ладоши. Но Равель, закуривший папиросу, обжег пальцы, пробормотал что-то и повернулся спиной, чтобы бросить спичку в камин. Это движение, несомненно, имело целью скрыть от присутствующих выражение лица. Когда он обернулся, на его лице снова появилась маска приветливой любезности, но вены на висках были странно напряжены.

— Замазка? Не понимаю! Что вы хотите этим сказать?

— Судя по всему, друг мой, — учтиво сказал Гийо, — вы это понимаете гораздо лучше, чем он сам. Меня настолько поражает метод Мерривейла вести допросы и делать из них выводы, что я вынужден совершенно откровенно рассказать историю «Комнаты вдовы». Я не имел намерения рассказывать ее вам, но вы заслужили, сэр Генри! Тогда причина этой смерти станет вам ясна, если вы хоть капельку проницательны.

Его лицо неожиданно выражало радость. Он подошел к буфету.

— Один бокал портера, чтобы промочить горло. Посмотрим, вероятно, Аллан поставил его на одну из этих полок.

Гийо заметил, что своим несколько необычным тоном возбудил интерес у всех присутствующих. С видом заговорщика он повернул ключ в замке правой дверцы.

— Ну, давайте, попробуем портер Аллана марки 1896 года. Почему все дверцы этого буфета так трудно открываются? Это вот здесь…

Дверца со скрипом отворилась. Гийо отошел в сторону, чтобы не заслонять свет, и Терлен, нагнувшись, через плечо сэра Джорджа увидел… лицо, смотревшее на них из буфета широко раскрытыми глазами. Второй взгляд, брошенный Терленом на это лицо, снял страх, но вызвал ярость. Гийо тихонько засмеялся…

— Портер, вероятно, находится с другой стороны… Я очень сожалею, господа! Надеюсь, вы не испугались? Аллан любит детские шалости. Ему доставляет самое большое удовольствие подстраивать своим друзьям шутки с этой куклой. Я забыл вам сказать, что мой брат известный любитель чревовещания!

Он открыл другую дверцу.

Глава 9 Легенда

— История «Комнаты вдовы», — приступил к рассказу Гийо, — начинается в Париже в августе 1792 года, но еще и теперь она не закончилась.

Сидя за письменным столом с медальоном в руках, Гийо повернул к четырем слушателям портрет молодого человека.

— Чарльз Бриксам — единственный сын основателя нашего дома, ему тогда было двадцать лет. Он заканчивал курс обучения в Париже, и в его письмах того периода чувствовалось влияние Руссо. Из них также ясно, что он создал настоящий культ Французской революции. «Три года жесточайшего напряжения, — писал он своему отцу, — и дело все еще не завершено, но, слава Богу, здесь ради великой цели до сих пор пролито меньше крови, чем английский суд пролил ее за шесть месяцев. Новый министр жирондистов показал, что значит твердость без насилия. Правда, существуют якобинцы, стоящие за более жесткие меры, но они пока что лишены возможности применять их на деле». Старый Бриксам, ставший богатым человеком лишь благодаря собственным усилиям и также бывший сторонником Революции, отвечал иронически молодому человеку, что невозможно приготовить яичницу, не разбив яиц. Сын, придерживавшийся умеренных взглядов, на это заявил, что он больше не может принимать ни малейшей денежной помощи от отца, проникнутого кровожадными идеями. Самое печальное то, что этот юный глупец оставался непоколебимым в своем решении и в 1792 году жил в бедности на улице Сент-Жюльен, читал Руссо при тусклом свете свечи и посещал бурные заседания народного парламента, Но после объявления войны Австро-Венгрии и нападения Пруссии на Францию ситуация меняется, силы якобинцев растут, и Марат требует казней… Чарльз Бриксам находился в Орлеане, когда марсельцы входили в город под бой барабанов и с пением своего дивного патриотического гимна. Бриксам приветствовал их криком «Да здравствуют жирондисты», получил за это удар кулаком в затылок и упал без сознания у ворот какого-то дома. Десятого августа Дантон распустил парламент, и Чарльз Бриксам услышал выстрелы у Тюильри. Он спешит на улицу и узнает, что швейцарские войска перебиты, а король и королева посажены в тюрьму. С приходом к власти Дантона, Марата и Робеспьера на площади Революции начинает работать гильотина.

В это время Бриксам влюбился, и при обстоятельствах весьма необычных: шестнадцатого августа, прижатый толпой к стене здания муниципалитета, он вместе с другими влез на какое-то окно, чтобы лучше видеть, что происходит. Он услышал Робеспьера, который требовал срочного учреждения революционного суда, затем взял слово другой оратор, и его резкие слова возмутили поклонника Руссо. Чарльз захотел выразить протест, но of волнения стал кричать на английском языке, который окружающие, конечно, не понимая, одобрили.

В возбуждении он зашатался, потерял равновесие и упал в толпу у степы. Одна женщина, закатанная в серый плащ с капюшоном, помогла ему встать…

Гийо повернул медальон и показал присутствующим лицо молодой женщины с умными, насмешливыми глазами и грубым ртом.

— Она сказала: «Я понимаю по-английски! Вы что, сумасшедший, милорд?» Молодой фанатик немедленно выкрикнул по-французски «Долой якобинцев — проклятых убийц!»

Толпа хотела его растерзать. Притиснутый к стене, он защищался до тех пор, пока у него не сломалась шпага. Воспользовавшись беспорядком, женщина в сером плаще схватила его за руку, и они, измученные, задыхаясь, добежали до берега Сены и сели на ступеньки, спускающиеся к воде. Она отказалась сообщить ему свое имя, но поцеловала его и пообещала, что они увидятся вновь.

Отпив немного вина, Гийо продолжал:

— Вы легко можете себе представить, какое действие произвела эта встреча на молодого фанатика, воспитанного в понятиях любви, заимствованных из «Новой Элоизы». Неизвестная женщина стала для него богиней, надеждой, смыслом жизни. Он написал отцу вычурным стилем того времени: «Видел я одно смертное создание, походившее на ангела».

Старый Бриксам, очевидно, ответил какой-нибудь грубой шуткой, так как обмен письмами после этого на некоторое время прервался. Весь последующий месяц Чарльз не помышлял ни о чем другом, кроме как о поисках своей любимой. Это было во время сентябрьской резни… Он встретил ее однажды вечером, выходящей тайком из каких-то ворот на улице Темпль, с пакетом, похожим на бухгалтерскую книгу, под мышкой. Чарльз решил, что она выполняет какую-либо благотворительную миссию. Хотя ему показалось, что она счастлива встретить его вновь, однако первым ее побуждением была попытка убежать. Они зашли в первое попавшееся кафе, а позднее она сама предложила пойти к нему на квартиру. Там они провели три счастливых дня. На его мольбы она отвечала: «Да, мы повенчаемся, но не сейчас», — и упорно отказывалась назвать ему свое имя. На четвертый день утром, пока он спал, она бежала, оставив ему короткую записку.

Началось долгое и мучительное ожидание. Все это время гильотина успешно работала. Чарльз присутствовал при нескольких казнях и задавался вопросами: куда девают тела казненных, что делают с их одеждой и часто ли точат лезвие гильотины?

Квартира Чарльза Бриксама находилась недалеко от тюрьмы; иногда он стоял там, дожидаясь отправки последней партии осужденных, и наблюдал, как их грубо вталкивали в карету со связанными за спиной руками. Тогда он начинал пить и под влиянием алкоголя задавать опасные политические вопросы знакомому трактирщику с Северной набережной. Но тот не считал подозрительным этого небритого молодого англичанина с туго набитым кошельком, не носившего кокарды и часто забывавшего называть его «гражданином».

Видя, что его мучают вопросы о гильотине, трактирщик посоветовал ему пойти ночью к холму, находившемуся за Пер-Лашезом, если он хочет узнать, что происходит с казненными. Таким образом Чарльз увидел, как собирают одежду казненных, а однажды даже видел вблизи палача, державшего в зубах розу. Это произвело страшное впечатление на его душу, пропитанную идеями Руссо. Только одно удерживало его в Париже: надежда найти «своего ангела». Больше ничто его не интересовало, он даже перестал вскрывать письма и не обращал внимания на предостережения отца и его советы немедленно вернуться в Англию, так как каждую минуту готова была разразиться война.

К его огромной радости, однажды утром молодая красотка явилась сама и сказала в сильном волнении: «Мне необходимо было принять решение: если вы еще любите меня, мы повенчаемся, по с условием: сразу же после этого мы покинем Францию». Он побрился и в первый раз достал из сундука шелковый жилет. Они повенчались в тот же день. Церемония была очень простая. Чарльз даже не прочел подписи жены в церковной книге, но она ему сказала, что ее зовут Мария-Гортензия Лонжеваль.

Терлен вздрогнул, услышав громкий голос Г.М., который воскликнул:

— Лонжеваль? Вы в этом уверены?

Сэр Джордж порывисто погасил папиросу. Мартин Лонжеваль Равель машинально тер глаза, по более всех взволнованным выглядел сам Гийо. Терлену показалось, что он переживает так, будто это история его личной жизни.

— Да, это была ее фамилия, вернее, она имела эту фамилию и известные права на нее. Вас интересует мой рассказ, господа? Я его повторял уже много раз!

Он отпил опять немного вина и, помолчав, продолжал:

— Чарльз Бриксам нанял карету, чтобы поехать в село Пасен, где молодые намеревались провести неделю на одном постоялом дворе перед отъездом в Англию, Когда он спросил свою любимую о ее родителях, она попросила его не ломать над этим голову. И молодой человек удовлетворился таким ответом. Идиллия внезапно прервалась через два дня. Мария-Гортензия, услышав новость, о которой кричали на улице, явилась бледная и сообщила ему, что объявлена война Англии, что Дантон заявил, что он с удовольствием перевешал бы всех англичан, и что хозяин гостиницы вынужден заявить властям, что под его кровом находится враг. «Нам необходимо скрыться, безопаснее всего будет у меня дома. Ты — мой муж, и я сумею уберечь то, что мне принадлежит» — таков был ее вывод. Его удивил тон, каким она произнесла эти слова.

Гортензия наняла какую-то маленькую карету, и, как только спустилась ночь, они во весь дух понеслись в Париж. «Не забывай, что ты мой муж, и не удивляйся, если увидишь роскошную квартиру», — сказала она ему гордо. Они выехали на улицу Новый Сен-Жан, там группа республиканцев остановила их, выкрикивая, что в каретах разъезжают только аристократы и англичане. Мария-Гортензия высунула голову и сбросила капюшон: «Узнаете вы меня, граждане?» К величайшему изумлению, человек, державший дверь кареты, отступил, а его друзья извинились. Молодые супруги остановили карету на углу улицы Новый Сен-Жан. Дом действительно поражал роскошью, в нем было много подлинных произведений искусств, по все находилось в большом беспорядке, многие картины стояли на полу. Чарльза удивила также и нервозность прислуги. «Дома ли мой отец?» — спросила Гортензия одного лакея в напудренном парике. Увидев все это, Чарльз решил, что он попал в дом каких-то аристократов. «Господин из Парижа, — ответил церемонно лакей, — ужинает со своей госпожой матерью и четырьмя господами своими братьями, приехавшими из провинции. Его пятый брат не смог приехать, он сейчас занят, но приехал господин Лонжеваль из Тура, Барышня не забыла о дне рождения госпожи Марты?» — «Я не хочу видеть отца», — ответила Гортензия. Затем, обращаясь к мужу, она объяснила: «Моя бабушка празднует день рождения, она — настоящий тиран семьи, ей завтра исполняется девяносто восемь лет. Вы избрали хороший момент, чтобы увидеть всю семью в сборе. Подождите меня здесь, я должна вначале поговорить». Он ждал в сильнейшем возбуждении; до его слуха донеслись звуки бурного спора, затем голос Гортензии, которая воскликнула: «Это один богатый английский джентльмен».

Наконец она появилась с раскрасневшимися щеками и повела его. Комната была ярко освещена. Представьте себе новую позолоту на мебели той комнаты, что вы видели сегодня вечером: стол лимонного дерева с шестью стульями. На седьмом, имевшем форму престола, сидела старая женщина в нарядном чепце и с накрашенным лицом. В одной руке она держала бокал красного вина, а в другой — палку. Пятеро мужчин мощного сложения с волосами, перехваченными лентами ярких цветов, были, очевидно, братьями; шестой выглядел как бедный родственник. Самый старший из них поднялся, поклонился и сказал: «Вы должны знать, английский гражданин, что брак моей дочери явился для меня неожиданностью. Вопрос заключается в следующем: отправить вас в темницу или принять в нашу семью. Мои братья и я не можем рисковать своим положением и своей головой из-за каприза этой девицы, но, пока мы не примем решения, вы — наш гость. Мартин Лонжеваль, дайте ему стул, а вы, господин из Блуа, налейте ему вина». — «Вероятно, вы безумно влюблены, молодой человек, — сказал, смеясь, один из братьев, — вряд ли найдется много людей, которые пожелали бы принадлежать к нашему кругу!» Старая дама воскликнула: «Побольше гордости, Луи-Сире, — и стукнула палкой по полу. — В прошлом сентябре исполнилось сто четыре года с тех пор, как отец моего мужа получил это место от самого короля. Что касается этого англичанина… почему бы и нет? Если маленькая Мари пожелала его, она его получит. Кроме того, он мне нравится. Подойдите и поцелуйте меня, молодой человек!»

«Господин Лонжеваль, — произнес Чарльз нетвердым голосом, обращаясь к отцу Марии-Гортензии, — господин Лонжеваль…» — «Лонжеваль?! — спросил тот. — Почему вы называете нашу старую фамилию? Только одна отдаленная ветвь нашей семьи сохранила ее! Неужели маленькая Мария-Гортензия скрыла от вас нашу настоящую фамилию?!» Мощный хохот испугал гостя, даже пламя в подсвечниках затрепетало от этого звука. И тут Чарльз Бриксам чуть не упал в обморок: в комнату вошел молодой человек, высокий, элегантный, полный достоинства. В зубах у него была роза… «О, Боже! — воскликнул Чарльз. — Кто вы?» — «Этот гражданин, — ответил отец Марии-Гортензии, — мой старший сын, заменивший меня на службе. Что касается нас, гражданин, мы принадлежим к семье Сансон, семье палачей, в которой служба переходит от отца к сыну. Мы служим правде и справедливости, являясь исполнителями приговоров, провозглашенных всеми государственными судами Франции».

Гийо Бриксам замолчал, чтобы посмотреть на своих слушателей. Раздался бон часов в холле.

— Вы, конечно, обо всем давно догадались, но мне необходимо было изложить вам эти подробности, чтобы познакомить вас с действительными причинами той драмы, которая должна была последовать. Сансоны смотрели на свое занятие как на всякую другую специальность, но все же они приняли под свой кров иностранца в момент, когда он представлял для них серьезную опасность. Сансоны никогда не стремились оказать влияние на его образ жизни и мыслей. Если бы его рассудок не был уже тогда болен и если бы не ужасный поступок старой госпожи Марты Дебу Сансон, брак этот мог быть счастливым. Но бедному Чарльзу Бриксаму суждено было умереть сумасшедшим. Слишком гордый, чтобы упрекать Марию-Гортензию за то, что она скрыла от него свою тайну, он перестал любить ее. По ночам его стали мучить кошмарные сны. Однажды он заметил на кухне груду стиранного белья, которое ему напомнило одежду гильотинированных. В другой раз его собственное отражение в зеркале внушило ему необъяснимый страх. В марте, когда у семьи его тестя было особенно много работы, он напился в библиотеке и спокойно вышел из дома с намерением сдаться властям. Но, спустившись лишь на несколько ступенек, он встретил молодого Анри. Тот хорошо говорил по-английски. Любезно поговорив с Чарльзом, он затем ударил его кулаком в затылок, лишив таким образом сознания, и внес его обратно в дом. Мария-Гортензия приняла мужа без упреков, но они по целым дням не разговаривали между собой. Чарльз написал отцу, интересуясь, как покинуть Францию. После длительного молчания ему ответил друг отца. Он сообщил, что отец его умер, но что он выхлопочет Чарльзу разрешение на возвращение в Англию. Мария-Гортензия, как поступила бы на ее месте всякая хорошая жена, сразу заявила, что она не задумываясь последует за своим мужем.

«Между нами могли бы существовать нежные отношения, — писал Чарльз, — если бы не мое проклятое душевное состояние. Боже, смилуйся, смогу ли я когда-нибудь одержать победу над самим собой?»

Но самым страшным врагом супружеской четы, по моему мнению, была госпожа Марта, которая, сердясь из-за признания Сансонов, вскоре возненавидела Чарльза. Ее ненависть росла по мере того, как силы все более и более покидали ее.

Комната со столом лимонного дерева принадлежала ей. Облокотившись на подушки в большой кровати в форме лебедя, бледнолицая, с перевязанной платком шеей, она принимала Чарльза и вела с ним длинные разговоры о страшных случаях из прошлого, о подарках, которые получал ее муж за то, чтобы быстрее делал свое дело, и о других подобных вещах. Когда она видела, что его охватывает ужас от всего этого, она приходила в ярость.

Эти разговоры имели для него ужасные последствия: он никогда не смог забыть эту проклятую комнату.

В конце апреля, наконец, были получены вести из Англии: один корабль будет ждать их в открытом море на расстоянии четырех миль от Кале. Требовалось покинуть Францию с фальшивыми паспортами, что тогда было очень опасно, но им пришлось рискнуть. Госпожа Марта лежала на смертном одре, когда узнала об их предполагаемом отъезде. Мария-Гортензия проводила целые часы у ее изголовья, и старая ведьма сумела их использовать. Когда они отъезжали в закрытой карете, ее злобный смех провожал их.

Побег обошелся без осложнений, в Англии они получили хорошее состояние. Казалось, все складывается наилучшим образом, но менее чем через восемнадцать месяцев, в один из летних дней, когда Чарльз спускался по лестнице, у него в первый раз по приезде на родину началась страшная галлюцинация: ему почудилась повозка, полная обезглавленных кровавых трупов. Подобные видения и далее преследовали его время от времени, и он их описывает в своем дневнике.

Тут Гийо немного передохнул и затем продолжал:

— В начале 1796 года Мария-Гортензия родила двух близнецов: мальчика и девочку. Вскоре стало известно, что старая Марта умерла накануне своей сотой годовщины, оставив необычное завещание: всю обстановку и все, что находилось в ее комнате, без единого исключения, она завещала своей внучке Марии-Гортензии. Та сожгла это завещание, как только его получила и прочитала, но никогда не забывала его содержания. Чарльз ничего не пишет о том, каким образом им была доставлена обстановка. Он ежедневно читал Библию и разрешил Марии-Гортензии ночевать вместе с детьми в обновленной комнате ее предков… Ваша фантазия сумеет дополнить этот рассказ.

Мария-Гортензия умерла естественной смертью раньше Чарльза. Легенда об этой комнате, гласившая, что каждый, кто попытается остаться в ней один, должен умереть, берет свое начало, кажется, со слов одной женщины, ухаживавшей за Марией-Гортензией во время ее болезни. «Перед смертью, прощаясь с мужем, она его поцеловала, — рассказывала эта женщина, — и тихим голосом произнесла несколько слов». Сиделка поняла только одно: «В случае большой потребности».

Держа мужа за руку, она ждала смерти. Вдруг она вся напряглась от усилий что-то сказать, казалось, хотела о чем-то предупредить, но не смогла произнести больше ни одного слова.

Глава 10 Выдувная трубка и чревовещание

Когда Гийо замолчал, Терлен тряхнул головой, точно отгоняя ожившие тени прошлого.

— А теперь, господа, — сказал Гийо, поднимая руку, — вы, вероятно, поверите, что отравленная западня существовала. Может быть, вы догадались, что убивающий механизм был сделан по приказу госпожи Марты. Мартин Лонжеваль привез его Марии-Гортензии вместе с инструкцией, как ей им пользоваться, чтобы освободиться от сумасшедшего мужа.

— А вы сами, молодой человек, верите в существование этой западни? — спросил сэр Джордж, обращаясь к Гийо. — Мария-Гортензия пыталась, лежа на смертном одре, предупредить своего мужа, но не смогла сделать этого. И что вы думаете о шкатулке, которую старая дама показала Чарльзу в присутствии Мартина Лонжеваля? Впрочем, мы уже уделили достаточно внимания этой шкатулке.

— И не нашли в ней ничего подозрительного, — добавил Гийо. — Нет, господа, то есть… — пробормотал он, поглядев на Г.М.

Тот сидел спокойно, глаза его были скрыты за темными стеклами очков. Он сказал:

— То, что вы сейчас нам рассказали, очень интересно, друг мой. Все, вероятно, заметили, что, воспроизводя те кровавые события, вы только один или два раза употребили слово «страшный». Интересно было бы установить, кому мы сочувствуем — бедному Чарльзу Бриксаму с его поврежденным рассудком или его жене и ее семье. Что касается вас, то ваши симпатии, по-видимому, ни на той, ни на другой стороне. Судя по вашему рассказу, на вас произвел впечатление только сам Чарльз Бриксам.

— И что же из этого? — спросил Гийо сквозь сжатые зубы.

— Тогда я отвечу на вопрос Аксрутера, — сказал Г.М. — Вы спросите, не таит ли эта шкатулка какую-либо опасную тайну? Я верю, что да, таит!

— Но ведь мы же пришли к выводу… — начал Терлен.

— Да, знаю, мы пришли к выводу, что в этой шкатулке нет отравленной западни. Но я спрошу вас теперь, какую другую опасную тайну может таить эта шкатулка? И что об этом думаете вы, мистер Равель, как один из потомков Мартина Лонжеваля?

Странно, но, казалось, этот рассказ потряс Равеля больше, чем всех остальных. Чувствуя, что он оказался в глупом положении, Равель попытался объяснить:

— Вы хотите знать, думал ли я о западне? Возможно. Я ничего не знал о шкатулке, но рассказ об отрубленных головах меня потряс. Если бы вы когда-нибудь видели гильотинированных, а я их видел, вы, несомненно, избегали бы разговоров на эту тему. — Он вытер лоб платком. — Вы, англичане, можете об этом спокойно говорить, потому что у вас не существует гильотины. Ваше счастье, что у вас смертная казнь осуществляется через повешение.

— Почему? — спросил Г.М.

— Почему? Ну хотя бы потому, что за это преступление кто-то несомненно будет повешен, — ответил Равель, поворачиваясь к нему. — Я полагаю, что вы больше не верите в какие-то невероятные отравленные ловушки, не так ли? Вы их не обнаружили, как не обнаружил их когда-то и мой отец. Я не берусь утверждать, что с самого начала не существовало чего-либо подобного, но Бендер убит другим способом. Полиция утверждает, что он отравлен ядом, который используют индейцы для своих стрел. Не верите же вы, что туземцы — обитатели Южной Америки знали этот яд в эпоху Революции? Конечно нет.

— Наконец-то, — послышался за их спиной глубокий голос. — Первые разумные слова, которые мы сегодня услышали.

Терлен быстро обернулся. Он не слышал, как открылась дверь, и не знал, сколько времени Аллан уже находился в комнате.

— Первые разумные слова, скажу я вам. Большая часть вашей легенды о духах, Гийо, мне уже известна, Все это меня нисколько не испугало. — Он подошел к письменному столу. — Дело в том, друзья мои, что Гийо обожает такие рассказы. Единственный человек, которого ему удается ими пугать, — это Джудит. Он их обставляет, как какие-то сеансы. Не правда ли, Джордж? Что ты пьешь, Гийо? Портер? Ты опять открывал мой буфет?

— Все мы, по-видимому, любим устраивать такие маленькие сеансы, — ответил Гийо, — только я не стараюсь подражать спиритическим разговорам, которые вы ведете с этой куклой. Нет, я ее не трогал. Она все еще находится в буфете.

— Мы именно о ней и говорили сейчас, — сказал Г.М.

Ментлинг открыл буфет и с недоверием заглянул внутрь.

— Ваш брат сказал нам, что вы выдающийся чревовещатель.

— Признайтесь, — сказал весело Ментлинг, — что вы, полицейские, смешные люди! Или это получилось случайно, что ваши профессиональные расследования касаются и чревовещательного паяца и вы хотите им позабавиться в то время, когда этот несчастный лежит мертвым в соседней комнате? Впрочем, вот Джимми! Вы хотите увидеть его в действии?

Он вынул куклу и поставил ее передсобой.

— Недавно, — сказал Г.М., — один из моих друзей, занимающийся чревовещанием, объяснил мне, что долгое время считал невозможным посылать голос на расстояние.

— Отойдите дальше! — приказал Ментлинг. — Впечатление будет не таким сильным, если вы будете находиться слишком близко. А теперь, Джимми, слушай меня, я тебя спрашиваю… но в чем дело, — продолжал Ментлинг, нетерпеливо оборачиваясь к двери, — Шортер что вам надо?

— Извините, сэр, — сказал голос Шортера из-за двери, — но необходимо, чтобы вы немедленно пришли: полицейский инспектор лежит на полу в «Комнате вдовы». Кажется, он мертв.

Г.М. произнес какое-то ругательство и вскочил, уронив трубку. Повернувшись к двери, Терлен услышал за своей спиной громкий хохот. Ментлинг весь скорчился от смеха.

— Вот, господа, так выглядят шутки моего брата, — сказал Гийо, не двигаясь с места. — По-моему, он вам продемонстрировал неплохой практический пример.

Ментлинг продолжал громко смеяться, потом спрятал свою куклу.

— Вот теперь вы и это видели! Не смотрите на меня так, сэр Генри! Я не собирался вам показывать сегодня всего, что умеет Джимми, я хотел лишь продемонстрировать маленький образец его искусства. Я направил все ваше внимание на куклу, чтобы вы не догадались, что я играю комедию у двери, и мне удалось вас обмануть. Между тем, сэр Генри, ваш приятель прав: посылать голос на расстояние нельзя. Все это лишь комедия, иллюзия создается лишь тогда, когда исполнителю удается отвлечь внимание зрителей.

Г.М. посмотрел на него в упор, беря трубку.

— Неужели? Но как вам удается изменить голос? Это уже не комедия, не правда ли?

— Хотите, чтобы я вам объяснил? Отлично! — сказал Ментлинг с явным удовольствием. — Для этого нужен опыт, но я попробую вам объяснить. Сейчас я воспользовался приглушенным голосом, как я его называю. Вот, смотрите: я открываю рот и, пока мое горло в таком положении, говорю. Чем больше я задвигаю язык в горло, тем удаленнее кажется голос. Мышцы живота также играют тут известную роль. Все это легко, трудности начинаются тогда, когда приходится произносить слова без движения губ. Некоторые согласные в таком положении нельзя выговаривать, и их приходится заменять другими… Но что с вами? У вас такой странный вид!

— Подождите, не так быстро! — сказал Г.М. — Значит, вы утверждаете, что можно посылать приглушенный голос, не считаясь с расстоянием?

— Ну, не совсем так. На очень ограниченное расстояние. Я имел в виду расстояние, достаточное, чтобы отвлечь ваше внимание. Но голос, конечно, не бывает достаточно ясным, а затем… — Он вдруг замолчал и застыл с открытым ртом, выпучив глаза.

— Дурак! — бросил ему Гийо. — Разве ты не понимаешь, что описываешь именно то, что произошло сегодня вечером!

Ментлинг сделал шаг вперед. В ту же минуту дверь открылась и появился Местерс. Он сразу понял, что что-то произошло, обвел глазами всех присутствующих и закрыл свою записную книжку, готовый что-нибудь предпринять. Г.М. предупредил его вопрос.

— Мы только что услышали очень интересные факты, касающиеся прошлого, но о них мы будем говорить позднее. Что вы сделали? Удалось вам найти записную книжку Бендера?

— Нет, сэр, но думаю, что мы скоро узнаем, кто отвечал вместо Бендера из той комнаты. Как вы говорите, это может…

— Посмотрите, инспектор, у моего брата сейчас чуть не случился сердечный припадок, — сказал Гийо, нервно потирая руки. — Как по-вашему, этот голос мог исходить от чревовещателя?

Местерс, обычно отличавшийся хладнокровием и невозмутимостью, был, казалось, удивлен, увидев, как Аллан отпрянул назад, выкрикнув что-то нечленораздельное.

— От чревовещателя? — повторил Местерс. — Правильно, от чревовещателя. Но вы поймите, господа, что нам не дозволено…

— Инспектор пытается вам объяснить, — сказал Г.М., набивая свою трубку, — что следственные органы не уполномочены говорить о вещах, о которых они ничего не знают. Местерс очень учтивый человек, Ментлинг, и он вас еще не подозревает.

Местерс закашлялся.

— Лорд Ментлинг, я искал вас, потому что кроме вас и мистера Равеля все уже дали показания. Если бы это не было необходимым, я бы вас сегодня не беспокоил. Конечно, следствие мы продолжим в той комнате, где совершено преступление.

Ментлинг посмотрел на ящики письменного стола.

— Все в порядке, инспектор! Хорошо, пойдем туда. Что вы желаете знать? Уж не думаете ли вы, что я его убил?

— Нет, сэр, речь идет пока о стрелах.

— О каких стрелах?

— О тех, которые вы привезли из Южной Америки. Мисс Изабелла Бриксам взяла их из вашего письменного стола и передала одному из моих людей.

Ментлинг снова взглянул на ящики письменного стола и очень удивился, увидев ключ, торчащий из замка одного из них.

— Вы знали, что стрелы отравлены кураре?

— Странно! Ах нет, не стрелы… Извините, инспектор, о чем вы спросили?

— Знали ли вы, что стрелы были отравлены кураре? Токсиколог, проверявший их, только что нас об этом известил.

— Отвечу… и да, и нет, — сказал Ментлинг, — вероятно, все трубчатые стрелы должны быть отравленными, иначе для чего они служат? Именно поэтому я и хранил их в запертом ящике. Но уроженцы джунглей обычно лгут! Они хотят, чтобы все верили, что их оружие отравлено, в таком случае люди будут больше их бояться. Между тем, раны заживают, поскольку оружие оказывается безвредным. Если наступает столбняк, тогда слух об отравленном оружии особенно ширится и растет, хотя вообще для этого уже нет больших оснований.

— Сколько стрел у вас имелось?

— Восемь. Прикажите вашим людям, чтобы они хорошо их стерегли.

— Но в ящике их найдено только пять, сэр.

Ментлинг вздрогнул, и два его собеседника переглянулись.

— Нет, их было восемь, — упорно твердил Ментлинг. — Я видел их собственными глазами, когда…

— Когда?

— Не помню точно: на прошлой неделе, а может быть, пятнадцать дней назад. Не могу также припомнить, откуда взялся этот ключ! В последний раз, когда я смотрел на стрелы, ключ висел на моей цепочке, а теперь он вставлен в замок ящика. Но почему вы все так странно на меня смотрите? Я ведь не единственный, кто сегодня вечером входил в эту комнату, инспектор!

Пока Местерс записывал показания, его лицо было точно каменное. Он продолжал:

— Вы, сэр, говорили о стрелах из трубки. Есть ли у вас также и трубка?

— Ах, вот в чем дело! — воскликнул Ментлинг. — Вы, значит, полагаете, что этот несчастный мог быть убит стрелой, выпущенной из трубки? Во всяком случае это предположение более вероятно, чем легенда о проклятии, заключенном в этой комнате. Слушайте, трубка действительно исчезла… Я…

— Я вынужден, наконец, поверить, что это становится серьезным, — сказал Г.М. — Вы случайно не обнаружили стрелу при обыске комнаты, Местерс?

— Нет, сэр, мы не нашли ничего подобного, но необходимо будет уточнить.

— Скажите мне, что же вы тогда нашли? — спросил Г.М., взглянув на него. — По виду, вы очень горды собой! Вы не нашли чьих-нибудь отпечатков пальцев?

На лице Местерса отразилась скрытая радость: наконец-то он нашел что-то, чем мог взволновать Мерривейла.

— Отпечатки? Их сколько вашей душе угодно! Прежде, чем вам пришло в голову позвать меня, все входили в эту комнату. А лицо, производившее уборку, было достаточно предусмотрительно, чтобы надеть перчатки… Возможно, чтобы не испачкать руки! Но нам все-таки удалось обнаружить несколько следов, оставленных этим лицом!

Тон у Местерса был такой решительный и грубый, что у Терлена создалось впечатление, что он говорит о ком-то из присутствующих. Сразу же после этих слов инспектор закрыл свою записную книжку.

— Благодарю вас, лорд Ментлинг. Вы мне сегодня больше не нужны, если только сами не пожелаете что-нибудь добавить…

— Нет, право, нет…

— Очень хорошо! Теперь очередь за вами, мистер Равель!

Равель украдкой налил себе виски и сделал большой глоток для храбрости. Местерс заметил его волнение и сказал мягким голосом:

— Не надо пугаться, сэр! Как бы сильно мы ни подозревали кого-то, мы пока не уполномочены никого арестовывать. Прошу вас сделать небольшое сообщение…

— Уверяю вас, инспектор, я ничего не знаю об этом деле. Я имею алиби, которое вам, кажется, представляется сомнительным. Но, несмотря на это, я не убивал бедного Бендера. Вместе со всеми я присутствовал за ужином, но я не был знаком с Бендером и никогда его раньше не видел. Вот все, что я могу вам сказать. Вы мне разрешите допить виски?

— Конечно, мистер Равель. Но речь идет не об ужине. Я бы хотел услышать о том, что было позднее. Когда вы покинули столовую?

— В половине двенадцатого, сразу после того, как Бендер ответил на очередной вызов. Это было очень волнующее ощущение. Я никогда его не забуду. Мое счастье, что в это время он, как я слышал, был уже давно мертв.

— Куда вы отправились?

— В свою комнату. Мне нужно было составить каблограмму в Париж и написать одно письмо. Я воспользовался телефоном в своей комнате, написал письмо и спустился в холл, услышав громкие голоса.

Местерс посмотрел на него, затем, проверив записи в своем блокноте, продолжал:

— Ваша комната, если я не ошибаюсь, находится на первом этаже, точно напротив будуара мисс Изабеллы Бриксам, не так ли? Хорошо, все в порядке. Проходя мимо, вы, вероятно, заглянули в будуар, а может быть, даже разговаривали с мисс Бриксам?

— Нет, я с ней не разговаривал. Хотя дверь и была открыта, но она сидела перед камином с опущенной на грудь головой, и мне показалось, что она спала. Мне не хотелось ее тревожить.

Наступила тишина. Местерс бросил взгляд на Гийо, сидевшего со скрещенными на груди руками. Инспектор мягко спросил:

— А где находился мистер Гийо Бриксам?

Равель вытаращил глаза.

— Гийо? Не понимаю, Гийо там не было.

— Вы заблуждаетесь, мой друг, — сказал хладнокровно Гийо, — вы не заметили меня, вот и все. Предполагаю, что вы не заглядывали в будуар. Если у вас явилась хотя бы тень подозрения, господа, спросите мою тетку.

Равелю все это было, очевидно, неприятно, и он неожиданно выпалил:

— Послушайте, у меня нет намерения причинять неприятности кому бы то ни было, а тем более вам, которого я считаю своим другом, но лгать полиции — этого я не желаю! Так можно угодить в тюрьму. Вас не было там, я в этом убежден, так как я подошел к двери и заглянул в комнату, если только вы не спрятались в шкаф. Мисс Изабелла сидела в большом кресле, а вас там не было.

— Очень жаль, — заметил Гийо, пожав плечами, — значит, два показания против одного, только и всего!

— Допросим снова мисс Бриксам, чтобы окончательно выяснить этот вопрос, — сказал Местерс. — Благодарю вас, мистер Равель. Скажите, когда вы спустились, чтобы отнести письмо, — это было приблизительно в полночь — вам пришлось снова проходить мимо будуара, тогда вы заглядывали туда?

— Нет. Погодите, кажется, дверь была закрыта, но я в этом не уверен.

Местерс закрыл свою записную книжку.

— Сегодня не буду вас больше беспокоить, господа, если только вы сами не хотите что-либо добавить. Нет?

Все хранили молчание. На их утомленных лицах, при тусклом свете напоминавших восковые маски, отразилось что-то подобное чувству облегчения.

— Я полагаю, нет необходимости оставлять моих людей сторожить комнату ночью, — произнес Местерс неуверенным тоном, косясь на Г.М.

— Вам виднее, — ответил тот.

Местерс посмотрел на лица полицейских, выражающие немую просьбу, и решил:

— Вот что, друзья, ступайте-ка вы спать! Думаю, что на эти сутки событий было больше чем достаточно. Вряд ли что-нибудь произойдет до утра, оно уже наступает.

Они попрощались. Хозяин дома проводил всех до подъезда.

— Мне очень жаль, что опыт оказался таким невеселым, — обратился лорд Ментлинг к сэру Джорджу, Терлену и Г.М. — Я невольно втянул всех вас в эту чертовщину.

— Не извиняйтесь, Аллан, — ответил сэр Джордж, — я бы ни за что на свете не согласился пропустить это представление. Думаю, что остальные разделяют мое мнение.

— Несомненно, — сказал Терлен, — удивительно, но преступление притягивает людей, подобно магниту.

— Интересно, чем это объяснить? — произнес задумчиво Г.М., когда они садились в машину.

— Все необычное привлекает людей, а преступление, слава Богу, еще не вошло в быт как нормальное явление повседневности, — сказал Местерс, — сколько бы ни болтали о росте преступности!

— Вы уверены в этом? — спросил сэр Джордж. — Опасаюсь, что в этом мире пресыщенных скоро и зверское убийство перестанет щекотать нервы даже пятилетнему ребенку, мы идем к этому быстрыми шагами, поверьте. Нас, людей старшего поколения, преступления еще способны волновать, в этом сказывается, вероятно, наша старомодность.

— Какой же у вас дальнейший план действий, Местерс? — спросил Г.М.

— У меня есть несколько идей. Но я был бы очень вам признателен, сэр, если бы вы приняли деятельное участие в расследовании этого дела. И вы также, господа, можете оказать мне ценную помощь, — точно спохватившись, вежливо прибавил Местерс, обращаясь к сэру Джорджу и Терлену.

— Ну что же, господа, я, конечно не откажусь. Тем более, я считаю себя в некоторой степени ответственным за происшедшее. Если бы я не допустил этого опыта…

— Аллан бы все равно провел его, с нами или без нас, — заявил сэр Джордж, — я знаю его характер!

— Что вы скажете, господа, если я попрошу вас всех завтра утром заехать ко мне в канцелярию? На утро у меня назначена важная встреча, и я не смогу покинуть свой кабинет. Там никто не помешает нам обсудить подробный план действий. А до тех пор пусть каждый в отдельности подумает над этой задачей.

Все согласились и разъехались по домам. Начинало светать. Что-то принесет завтрашний день?

Глава 11 Карточный домик

Сэр Джордж и Терлен уже целый час сидели в просторном кабинете Г.М. и пили кофе. Они уже успели обсудить события минувшей ночи и высказать различные предположения. Но все это нисколько не приближало их к решению таинственной загадки.

— А что случилось с инспектором Местерсом? Почему его нет до сих пор? — спросил Терлен.

— Кстати, он звонил мне сегодня домой в восемь утра, — сказал сэр Джордж.

— Что? Зачем же ему понадобилось беспокоить вас в восемь часов? — возмутился Г.М.

— Он просил, чтобы я ему составил протекцию в музей. Ему там нужно было получить какие-то справки.

— Интересно, что он такое придумал? — задумался Г.М. — Он мне тоже сюда звонил перед самым вашим приходом. Буквально захлебываясь от восторга, он очень таинственным тоном сообщил, что даром времени не теряет и что ему уже почти все ясно в этом деле.

— Вот так здорово! — удивился Терлен.

— Хотелось бы знать, что ему удалось открыть?

— Он ничего больше не сказал, но, судя по всему, решил заинтриговать меня. Ну ничего, я его проучу, дайте только время.

— А меня все не покидает мысль, как я уже сказал, что это преступление каким-то образом совершил наш друг Гийо. Его поведение в самом деле очень подозрительно, — сказал Терлен.

— Может быть, он даже сначала не собирался убивать Бендера, а только хотел что-то срочно проверить в этой комнате? — поддержал его сэр Джордж.

— Но откуда он взял яд? И как проник в комнату? Кроме того, все слышали, как он удалился в другую сторону, — рассуждал вслух Г.М.

— Нет, он, должно быть, возвратился тайком, а все думали, что он ушел. Возможно, у него был дубликат ключа от двери. Он ждал в темноте и немного позднее проник в «Комнату вдовы». Как только он переступил порог, наш герой набросился на него, — продолжал рассуждать сэр Джордж. — Ах, зачем это понадобилось молодому олуху? Почему он не позволил убийце расследовать то, что он хотел?

Г.М. со злобой посмотрел на зазвонивший телефон.

— Как вы полагаете, кто это идет? Конечно, Местерс, он явится с торжествующим видом, гордый своим триумфом. Но погодите, я еще успею научить его уму-разуму! Если он добыл свое последнее доказательство…

Лицо инспектора действительно говорило об успехе. Он поздоровался общим поклоном и положил свой портфель на письменный стол.

— Добрый день, господа! — воскликнул он весело. — Вы, вероятно, догадываетесь, что я с утра провернул отличное дело! И, конечно, сгораете от нетерпения услышать новые данные, не так ли? — Несколько успокоившись под суровым взглядом Г.М., он сел и зажег папиросу. — Скажу яснее: я познакомился с личной жизнью мистера Бендера, и, хотя эти данные не дают нам ничего нового, они подтверждают мои предположения. Бендер жил в отеле «Блюм-Берри», очень близко от психиатрической больницы, в которой иногда требовались его услуги. Я разговаривал с его квартирной хозяйкой: ее показания подкрепили мои подозрения. Даже в отношении такой мелочи, как, скажем, мозоли.

— Что?! — воскликнул сэр Джордж.

— Я сказал — мозоли, — повторил инспектор, показывая на свою огромную ногу. — Очевидно, вы не знаете, какой болезненной может быть такая мозоль…

— Это уже предел глупости! — возмутился Г.М., ударяя кулаком по столу. — Не могу больше его слушать! Не хотите ли вы случайно нас убедить, что Бендер убит при помощи какого-то лекарства от мозолей?

— Не сердитесь, сэр, я все объясню вам. Просто я никак не мог отказаться от желания вести себя, как вы в подобных случаях. — Он перестал усмехаться. — Вот в чем дело. Бендер, судя по всему, был человеком с сильно развитым чувством долга. Отправляясь в «Комнату вдовы», он, несомненно, знал, что подвергает себя опасности попасть в западню, расставленную каким-то безумцем, психическое состояние которого было ему хорошо известно. И все-таки он пошел, поддерживаемый своей болезненной добросовестностью. Однажды у него были такие острые боли, что все в тот момент решили, что у него приступ аппендицита. Но, несмотря на свое состояние, он поехал на службу и отказался с кем-либо говорить на эту тему, полагая, что таким образом он сам сможет забыть о боли. Это бессмыслица, не правда ли? Даже если речь идет только о мозоли на ноге.

— Но у него не было аппендицита, так? — проворчал Г.М. — К чему все эти рассказы?

— К тому, что мне известно, как он умер, — спокойно сказал Местерс, открывая свой портфель. — У меня здесь имеются два доказательства: одна шелковая нить и одна фотография, с помощью которых я докажу вам, что это преступление совершил Гийо. Я не стану сейчас тратить время на утверждения, что он сумасшедший… ему из-за этого все равно не удастся избежать наказания. Но вначале разрешите мне, господа, рассказать вам, с какими очевидными трудностями пришлось мне столкнуться, прежде чем удалось дойти до известных заключений. Вот эта комната. — Он взял листок бумаги и начертил безукоризненный квадрат, отметив на нем дверь, окно, налево от него камин, а справа — пустую стену. — Видите ли, мы стоим перед трудной загадкой: дверь находится под присмотром свидетелей, на окне — закрытые ставни, на них невозможно сдвинуть задвижки из-за ржавчины. Никакого тайного хода нет. Естественно, можно подумать, что существует какой-то скрытый механизм, но после того, как мои люди осмотрели всю комнату от пола до потолка, мы убедились, что ничего подобного здесь нет.

— Вы в этом уверены? — спросил сэр Джордж.

— Совершенно уверен! Вторая загадка: хотя все слышали голос, человек был кем-то отравлен, но у всех имеется алиби. Вы меня извините, господа, если я скажу, что я приступил к этой трудной задаче, руководствуясь здравым смыслом. В первую очередь мне следовало убедиться в подлинности этих алиби. Это оказалось легким делом, ведь два лица фактически не имели алиби, поскольку оно основывалось лишь на их взаимных подтверждениях. Я не доверяю показаниям Гийо и подозреваю, что он искал поддержки у своей тетки. И помню ее странное поведение, когда она давала свои последние показания, особенно меня поразили слова, которые она произнесла перед тем, как покинула нас. Показывая рукой на окно, она каким-то полным напряжения голосом спросила: «Действительно ли эти ставни были закрыты на задвижку изнутри?»

Г.М. встал.

— Это неплохо, Местерс, — проговорил он. — Я было испугался вашей привычки придерживаться лекций в моем стиле. Должен вас поздравить: я сам мыслил так же. Значит, ваше внимание привлекло окно, не так ли?

— Да, потому что я помнил место, где было найдено тело, — по другую сторону кровати, вероятно, вы тоже это помните? Не совсем напротив окна, а между углом кровати и этой стеной. Почему же мисс Бриксам так интересовало, были ли заперты ставни? Я рассуждал следующим образом: предположим, что Гийо покинул ее на минуту и по возвращении признался, что он смотрел через окно и видел, как умер Бендер, уверяя ее, что он не преступник, так как ставни были заперты. Затем он умолял ее подтвердить его алиби, чтобы он не попал под подозрение. В этом случае она должна была задать вопрос, который ее мучил, именно так, как она и сделала это. Но если бы кто-то стоял снаружи, под окном, он мог бы прекрасно видеть внутренность комнаты, глядя через достаточно широкие отверстия в ставнях, сделанные для вентиляции.

— Минутку! — прервал его сэр Джордж. — Оконное стекло было разбито!

Местерс подтверждающе кивнул головой.

— Отлично! Я заметил это позднее, потому что в комнату снаружи проникло немного влаги. С помощью моих людей я сломал резьбу и отворил ставни: было ясно, что до этого к ним никто не прикасался, и только в одной половинке окна часть стекла была вырезана алмазом. Мы с очень большим трудом открыли окно, и, когда нам это, наконец, удалось, мы поняли, в чем дело. Это окно, находящееся в задней части дома, выходит на узкий проход шириной не более четырех футов, отделяющий его от противоположной степы дома. Окно расположено на довольно значительной высоте от земли, но совсем рядом с окном проходит пожарная лестница, начинающаяся у двери черного хода. Она почти соединяет противоположную стену со стеной, на которой находится окно. Видите ли, кто-то мог легко пройти через черный ход, подняться по лестнице к окну, приникнуть к ставням и видеть через щель все, что происходило в комнате. Когда я рассуждал таким образом, мне неожиданно пришло в голову: если кто-то мог видеть и слышать все, что делается в комнате, он мог с таким же успехом отвечать на ваши вызовы, и это выглядело бы так, словно отвечали из «Комнаты вдовы». — Местерс остановился, чтобы передохнуть. Он с победоносным видом оглядел всех собравшихся в комнате, затем достал из портфеля несколько листков бумаги. — В общем, я убежден, что Гийо виновен в этом преступлении. Вот два снимка отпечатков пальцев: одни мы нашли на разбитом стекле окна, я их сравнил с отпечатками пальцев Гийо, оставленными им на бокале с портером. Отпечатки оказались тождественными.

Глава 12 Стрела исчезла

— Я, естественно, горжусь этим своим открытием, — продолжал Местерс, который, похоже, и правда был очень горд собой. — Я пришел к нему в результате тщательных поисков и исследований, благодаря своей привычке, к которой вы, сэр Генри, относитесь с таким презрением. Но вернемся к нашим исследованиям. Дело было легким, единственная опасность, которой подвергался Гийо, заключалась в том, что кто-нибудь мог услышать его снаружи. Но эта опасность фактически не существовала по многим причинам: во-первых, когда он кричал, губы его были прижаты к отверстию в окне, во-вторых, туман настолько приглушает звуки, что его голос рассеивался и его нельзя было слышать с улицы, в-третьих, противоположная стена дома не имеет никаких окон.

— Боюсь, что вы все-таки не правы, — сказал сэр Джордж. — Ваши рассуждения кажутся правильными, они почти убедительны, но тем не менее я еще не могу в это поверить. Вы нам объяснили все о голосе, но не сказали ни слова о преступлении.

Г.М. подошел к камину, чтобы подложить немного дров в огонь, но вдруг застыл в неподвижности.

— Может быть, — сказал он наконец. — Да, вы правы. Боюсь, что вы его поймали, Местерс.

— Боитесь?

— Я хочу сказать, что не буду вполне доволен, если дело примет такой оборот, какой вы хотите ему придать. Но как совершено преступление?

— При помощи отравленной стрелы, выпущенной из выдувной трубки через отверстие в ставнях, — ответил инспектор. Обычно чрезмерно суетливый, он теперь выговорил слово «выпущенной» торжественным, официальным тоном, точно давал показания на суде.

— Я понимаю ваши подозрения, господа, — продолжал он тем же тоном. — Вы скажете, что стрела не была найдена в комнате. Минуту, я объясню вам и это.

— Скажите мне, Местерс, — воскликнул сэр Джордж, — вы из-за этого звонили мне сегодня утром?

— Так точно, сэр, мне нужна была ваша протекция в музей, где я получил драгоценные сведения о примитивном оружии. — Местерс сунул руку в портфель. — Вот два образца южноамериканской выдувной трубки. Более короткая подошла бы в нашем случае. А вот стрелы. Не пугайтесь, они не отравлены. — Он положил на стол бамбуковую трубку длиной пальца в три и две тонкие полоски темного дерева. — Вы, конечно, спросите, как преступнику удалось попасть в цель через щель в ставнях? Это было легко: между двумя отверстиями в ставне существует расстояние максимум в два пальца. Человек среднего роста может прислонить конец трубки к нижнему из отверстий в окне, причем его глаза окажутся чуть выше верхнего отверстия. Это вполне удобно для прицела. Посмотрите на эту стрелу — она абсолютно такая же, как те, что хранились в письменном столе у лорда Ментлинга. Возьмите ее в руки, что вы замечаете?

Терлена поразила ее тяжесть. Он осторожно дотронулся до се конца, острого, как игла.

— Возможно, она потому такая тяжелая, — сказал сэр Джордж, — что так она лучше попадает в цель. Или это не имеет значения? Самое интересное для нас — это узнать, каким образом она могла исчезнуть из комнаты. Это еще труднее объяснить, чем запертую комнату.

— А что вы скажете, если мы попробуем произвести маленький опыт? — спросил неожиданно Г.М.

У Местерса от радости заблестели глаза. Г.М. взял ширму, стоявшую в углу, и расправил ее. От ширмы поднялось облако пыли.

— У вас есть перочинный нож, Местерс? — спросил он. — Хорошо! Прорежьте в ширме отверстия, такие, как на ставнях того окна. Ширма не так высока, как окно, но мы все же можем ею воспользоваться. Встаньте за ширму и бросьте стрелу через отверстие так, чтобы она потом исчезла. Как вы полагаете, сможете вы это сделать?

Местерс, казалось, был очень доволен.

— Я в детстве часто таким образом бросал горох. Тут у меня есть все необходимое, чтобы маленькое представление удалось. Прошу одного из вас, господа, сесть в это кресло, оно хорошо освещено, если смотреть из-за ширмы. Я брошу стрелу, а вы попробуйте объяснить, как она исчезнет после того, как поразит цель.

— Я повешусь, если вам это удастся, — воскликнул Г.М. — Только не заходите слишком далеко, молодой человек! Не можете ли вы кого-нибудь ослепить этой игрой?

— Обещаю вам, что стрела лишь коснется одежды, и так легко, что вы ничего не почувствуете. Вы готовы, господа?

Так как все трое пожелали служить мишенью, то они тянули жребий. Жребий пал на Терлена. Местерс начал с веселым лицом прорезать отверстие в ширме.

— Мы словно находимся в кукольном театре, — проворчал Г.М. — Не знаю, что бы я дал за то, чтобы кто-нибудь вошел во время представления. Я как раз ожидаю несколько человек из австрийского посольства. Если они после этого не напишут Фрейду о том, что видели, значит, я ошибаюсь в своем пророчестве. Что нам теперь делать?

— Зажгите лампу на столе, сэр, — сказал Местерс, — чтобы лучше было видно. А теперь, профессор, подвиньте кресло немного вперед и сядьте лицом к окну. Так. Не смотрите на ширму, пока я вам не скажу. Я должен примерить. Что касается вас, господа, я прошу вас отойти в сторону и не смотреть на меня. Готовы?

Терлен сел в одно из кресел, которые шатаются в тот момент, когда в них садятся. Он посмотрел на окно — в нем отражался свет лампы, находившейся за его спиной. Г.М. что-то бормотал. Было слышно, как трещали дрова в камине. Доносился шум машин, проезжавших вдоль окутанного густым туманом берега Темзы.

— На помощь, Терлен, на помощь!

У Терлена заколотилось сердце. Он вскочил, устремив взгляд на ширму и вытянув при этом шею. И в это мгновение что-то укололо его в подбородок. Через секунду началась какая-то возня за ширмой. Терлен провел рукой по раненому месту, но ничего не нащупал.

— Мне очень жаль, господа, — воскликнул Местерс из-за ширмы, — я не так хорошо нацелился, как надеялся, но маленькая рана, которую я вам нанес, не опаснее царапины, оставленной бритвой. Мне важно знать, найдете ли вы теперь стрелу?

Терлен перетряс всю одежду, огляделся вокруг себя, но безрезультатно.

Г.М. подошел к инспектору с сердитым видом.

— Вы все это специально устроили, — воскликнул он. — Признайтесь, Местерс, что вы крикнули для того, чтобы он поднял голову, и нарочно ранили его.

— Точно в то самое место, где была царапина и у Бендера, — прибавил сэр Джордж.

Все взглянули друг на друга. Терлен громко выругался. Это привело Местерса в хорошее настроение.

— Я в восторге, что вы так это приняли: гнев — всегда хороший знак. Прошу меня простить за эту маленькую комедию, но она была необходима, чтобы доказать вам…

— Неважно, — сказал Терлен, — поскольку эта стрела не отравлена. Но я не понимаю, как убийца мог кричать так, чтобы его не услышали в столовой. Главное — узнать, как было совершено преступление.

— Позвольте мне это вам рассказать… Нет, не заглядывайте за ширму. Заключение врачебной комиссии, полученное сегодня утром, полностью подтверждает мои предположения: мистер Бендер умер, отравленный инъекцией кураре. Единственным подозрительным следом, найденным на его теле, была легкая царапина под подбородком. Следовательно, яд проник через нее. Впрочем, я и раньше так думал. Только я полагал, что инъекция произведена ранее. Помните, сэр Генри, как вас удивило, что мистер Бендер, хоть и отравленный ядом очень быстрого действия, все же не успел позвать на помощь? Теперь понимаете, чем это объясняется?

Г.М., совершенно взбешенный, метался по комнате.

— Разумеется! Яд намеренно должен был поразить горло, чтобы немедленно лишить жертву речи. Но…

— И это убийце удалось, — сказал Местерс. — Бендер почувствовал лишь мгновенное удивление, как только что и профессор Терлен. Он, вероятно, успел лишь пошевелиться и осмотреться вокруг себя, пытаясь понять, что произошло, а тут уже наступило действие яда. Господа, взгляните, я нашел это привязанным к ставням окна. — Он открыл какой-то пакетик и вытряхнул его содержимое себе на ладонь.

— Что это такое? — спросил сэр Джордж. — Я ничего не вижу.

— Приблизьтесь к свету. Теперь замечаете? Это нить, тонкая, как волос, лишь немного тяжелее его… нить настоящего японского черного шелка, прочность которого вас бы удивила. — Он положил нить обратно в пакетик, пошел за ширму и вскоре вернулся с вытянутыми вперед руками. — Направьте на меня свет, иначе вы ничего не увидите. Вот четыре метра японских шелковых ниток, весом не тяжелее паутины. Преступник использовал тот же принцип действия, что и во всех известных рогатках, у моего сына тоже такая имеется. Обмотайте вокруг противоположного конца стрелы несколько сантиметров шелковой нити и тщательно привяжите ее. Представьте себе, что вы находитесь за окном и пропускаете нить через отверстие в ставнях. Вас никто не может заметить, особенно при газовом освещении. Один конец нитки вы держите в руке или же к чему-нибудь прочно привязываете. Другой конец прикреплен к стреле, которая вместе с тонкой ниточкой свободно проходит через выдувную трубку. Вы окликаете жертву и, как только она поднимает голову, дуете в трубку. Стрела колет жертву, но не остается в ране, так как вы ее вытягиваете обратно при помощи нитки через отверстие в ставнях раньше, чем несчастный даже успел сообразить, что с ним произошло. Таким образом вы доказываете, будто смерть произошла в результате действия какого-то тайного механизма, скрытого в проклятой комнате, что подтверждает правдивость легенды.

Местерс старательно замотал нитку вокруг стрелы и положил все это в один пакет.

— Вот и весь мой сказ, — прибавил он.

— И вы совершенно самостоятельно до этого додумались? — спросил задумчиво Г.М. — Я бы мог скорее допустить, что до таких выводов дойдет какой-нибудь юноша, питающий страсть к спиритическим трюкам. Что ж, в данный момент все это выглядит очень печально для несчастного Гийо. Вы уничтожили его алиби. Если вы к тому же еще сумеете доказать, что эти нитки принадлежат ему…

— У меня имеются доказательства этого, сэр!

— Вы вчера говорили о каком-то кимоно, — сказал сэр Джордж.

— Из чистого японского шелка. Да, это поношенный халат, который я нашел в шкафу. Шелковая нить абсолютно идентична ниткам, вытянутым из этого халата. Из его подола легко было вытащить несколько нитей и сплести тонкую двойную или тройную косичку нужной длины. Более того: на нижней полке шкафа я обнаружил инструмент для резки стекла. Полагаю, что цепь доказательств полностью замыкается вокруг Гийо. Что вы на это скажете?

— Сядьте же, перестаньте вы все бегать взад и вперед! — воскликнул Г.М.

Терлен, к своему большому удивлению, заметил, что все они действительно бегали вокруг стола, точно львы в клетке. Но чем вызвана преувеличенная настойчивость Г.М. в его нежелании признать виновность Гийо? Вспомнив это кошачье лицо с высоким лбом и отталкивающим смехом, Терлен подумал, что никакая личная симпатия не могла служить объяснением непонятного поведения Г.М.

— Это правда, — продолжал Г.М., — поначалу Гийо напоминает человека, страдающего наследственным безумием. Слушая его рассказ, мы могли заметить, что он испытывает тайное наслаждение от мрачной истории этой комнаты. Похоже, что он действительно пробирался в нее тайком по ночам, чтобы вернуть комнате ее прежний вид, что он удушил попугая, кричавшего, когда он проходил мимо, и перерезал горло псу, лай которого мог его выдать. Он очень легко мог убить Бендера, поскольку тот открыл его безумие. Но если он и сумасшедший, то, несомненно, он в то же время обладает умом и здравым рассудком, так же как и его предок Анри Сансон. Да, кажется, его можно заподозрить… Он единственный, кого компрометируют некоторые факты.

— Но зачем же ему убивать Бендера? — спросил сэр Джордж. — Любой другой врач также мог бы обнаружить его безумие!

— Конечно… но он сам не верил, что это возможно!

— Кроме того, если он и в самом деле умен, непонятно, зачем он так долго после смерти Бендера продолжал отвечать на наши вызовы? Если мы согласимся с предположениями Местерса, я не вижу причины, почему кто-то другой должен был это делать?

Местерс мягко улыбнулся.

— Возможно, я плохой психолог, господа, — сказал он, — но я наделен здравым рассудком. Гийо поступил так потому, что хотел наверняка знать, что Бендер будет мертв к тому моменту, когда вы войдете в комнату. Никто, даже токсиколог, не может с уверенностью определить в каждом отдельном случае, сколько потребуется времени, чтобы тот или иной яд вызвал смерть. Вспомните, что тело Бендера было найдено в таком месте, откуда его нельзя было видеть из окна. Предположим, что Гийо бросил стрелу сейчас же после того, как Бендер ответил на вызов в 11 часов 15 минут. Дальше события развиваются следующим образом: Бендер падает, но Гийо не может его увидеть. Он предполагает, что в половине двенадцатого Бендер еще жив. Но если не будет ответа на вызов, вы все готовы ворваться в комнату. Кто знает, может быть, у несчастного хватило бы сил пробормотать несколько слов перед смертью? Но убийца не хотел рисковать, и наш приятель Гийо остается до того момента, пока не убеждается, что его жертва действительно мертва. Вот, по-моему, решение этой загадки.

Г.М., который снова уселся в свое кресло, заметил печальным голосом:

— Но право, Местерс, мне кажется, вы забыли про записную книжку Бендера, не так ли?

— Господа, я достаточно ломал себе голову над этим вопросом, — ответил инспектор, — и пришел к заключению, что не стоит больше беспокоиться из-за этого блокнота.

— Ах так! Признаюсь, я удивлен, — скромно сказал Г.М. — Я хотел специально обратить ваше внимание на этот украденный блокнот.

— Вы полагаете, что это так важно? Тогда разрешите задать вам один вопрос: вы видели этот блокнот собственными глазами? Можете вы поклясться, что он действительно существовал?

Г.М. проворчал что-то сквозь зубы, но ничего не ответил.

— За час до ужина, — сказал Местерс, — вы, господа, заметили какую-то выпуклость во внутреннем кармане фрака Бендера. Вы нарочно толкнули его, и вам кажется, что вы нащупали блокнот в его кармане. Но где доказательства тому, что вы утверждаете? Даже если предположить; что вы правы, следует помнить, что в течение некоторого времени Бендер был вне поля вашего зрения.

— Несомненно. Я прекрасно сознаю, как бы это вы глядело на суде, — проворчал Г.М. — Мне кажется, будто я слышу голос старого адвоката Ховелла, как он громким голосом засыпает меня вопросами, нацелив прямо в меня свой карандаш. Конечно, я могу поклясться, что это была записная книжка, — но что из этого? Ведь я ее своими глазами не видел… это то же самое, как если кто-то сказал, что он не может поклясться, что обнял за талию женщину, поскольку дело происходило в темноте. Но я все-таки убежден, Местерс, что у него в кармане была записная книжка. Но за столом…

— Вы колеблетесь? — спросил сэр Джордж. — Значит, вы биты?

— Боюсь этого! Когда Бендер был в кабинете, в кармане у него несомненно лежала записная книжка и еще какая-то вещь, но потом… Вынужден признать себя побежденным в этом поединке. Местерс и здравый рассудок попадают в цель. Единственный козырь, который остается у нас, это кусочек пергамента. Но разве он может противостоять такой массе доказательств? Как это ни странно, но такой кусочек пергамента мог вполне находиться в кармане у Бендера вместе с этой девяткой пик. Не менее странно, по Бендер мог его держать в руке во время агонии и уронить себе на грудь. Правда, хороший адвокат, подобный Ховеллу, даже не стал бы утруждать себя, доказывая, что Бендер сделал это. Достаточно того, что Гийо оставил следы пальцев на окне, что помогло обнаружить нить, протянутую через ставни. Гийо может оказаться убийцей, все доказательства свидетельствуют против него, даже этот маленький кусочек пергамента доказывает… даже этот маленький кусочек пергамента доказывает…

Неожиданно Г.М., точно испорченный граммофон, стал повторять этот конец фразы. Затем он обеими руками оперся о стол и, вытаращив глаза, уставился в какую-то точку перед собой.

— О, Боже мой, — проговорил он наконец тихим голосом.

Он долго оставался неподвижным. Его огромный силуэт четко вырисовывался на фоне окна. Никто не произносил ни слова. Затем раздался звонок телефона, и Терлен поднял трубку. Звонили из кабинета сэра Джорджа в Британском музее, и голос Ментлинга так громко звучал из трубки, что все узнали, что произошло, раньше, чем им об этом сообщил Г.М.

Гийо Бриксам найден мертвым в «Комнате вдовы». Совершено явное преступление: у него размозжен череп. Труп нашли под кроватью, покойник держал в руке потемневшую серебряную шкатулку.

Глава 13 Тайна шкатулки

Местерс немедленно известил полицию о случившемся, поэтому врач и специалисты прибыли на место почти одновременно с машиной Местерса. Терлен почувствовал, что никогда не забудет эту гонку по туманным лондонским улицам. Из-за большого движения их ежеминутно останавливали. Г.М. молча сидел рядом с Местерсом. Только один раз он сказал:

— Убийца на этот раз выдал себя, и, право, боюсь, что мы имеем дело не с каким-либо безумцем, а Гийо, кстати, им не был… Прошедшей ночью я думал об этом деле… На какое-то мгновенье мне показалось, что я нашел одно маленькое зернышко истины, но как я еще далек от того, чтобы все понять! Но то, о чем я догадывался сегодня утром, вероятно, не представляет никакой важности и не повлияет на конечный исход этого дела. Но я все же жалею, что ничего не сказал об этом. Может быть, мне удалось бы предотвратить новое преступление.

Толпа любопытных собралась перед домом на Керзон-стрит, и несколько газетчиков выкрикивали последние новости из дела в доме Ментлинга. Аллан, казавшийся постаревшим на десять лет, открыл им дверь и затем с треском ее захлопнул.

— Мне пришлось поссориться с сотрудниками музея, чтобы узнать, где вы находитесь, Джордж, — сказал он сердито. Он провел рукой по лбу. — Бедняга мальчик…

— Дайте нам посмотреть на него, — прервал его Г.М. Он всегда ощущал неловкость, когда кто-нибудь в его присутствии выдавал свои чувства. Он держался совершенно хладнокровно, в то время как Местерс был очень возбужден.

— Вы не сказали ясно по телефону, кто и когда его нашел. Почему вы не вызвали нас раньше?

— Но прошло только полчаса с тех пор, как мы, Боб Керстерс и я, нашли его мертвым. Мы вошли в комнату, чтобы найти знаки…

— Какие знаки? — резко спросил Местерс.

— Какие-либо знаки, по которым мы смогли бы доказать, что Равель имеет… Я вам расскажу об этом после того, как вы его увидите. Мы разглядывали окно, вдруг Боб схватил меня за руку и показал на носки ботинок, торчащих из-под кровати. Бедный Гийо! Мне жаль его. Как подумаю, что мы извлекли его оттуда, точно речь шла о каком-то взломщике! Я чуть не упал в обморок, когда увидел, что это он!

Ментлинг снова провел рукой по лбу.

— Идите, вы знаете дорогу. Он уже давно мертв, тело совсем холодное.

Аллан пошел вперед через холл, выглядевший еще более мрачным при дневном освещении. Атмосфера этого дома таила в себе что-то зловещее, необычное, внушавшее мысли о призраках. Казалось, будто ничего здесь не изменилось со времен Чарльза Бриксама.

Керстерс ожидал их в столовой. Местерс бросил недоумевающий взгляд на его распухшую щеку и перевязку на голове и затем быстро обернулся к Аллану:

— Скажите мне, наконец, господа, что здесь в действительности произошло? Вы нас известили о том, что убит один человек, что у него разбит череп, а я сталкиваюсь лицом к лицу с другим человеком, который выглядит так, будто он участвовал в серьезной драке?

Аллан предупредил Керстерса, ответив за него.

— В его ранах, право, нет ничего подозрительного. Этой ночью он дрался с Равелем и нокаутировал его. Я расскажу вам, как все произошло. Не тратьте время на не имеющие значения пустяки, тогда как бедный Гийо… в общем, пойдемте!

Хотя ставни на окне в «Комнате вдовы» были широко распахнуты, тяжелый слой грязи, покрывавший стекла, не пропускал света в комнату. Свет шел только через дыру, образовавшуюся из-за вынутого стекла. Частицы пыли, висевшие в воздухе, четко вырисовывались в свете солнечных лучей. В комнате остались следы борьбы: у одного из стульев лимонного дерева были отломаны ножки, обивка сиденья другого была изорвана, стол отброшен в сторону, ковер сдвинут.

— Это мы с Равелем натворили, — сказал Керстерс.

Г.М. и Местерс подошли к кровати, Терлен их сопровождал, но долго около них не задержался. Скрюченное тело, извлеченное из-под кровати, лежало недалеко от того места, где был найден Бендер, но на этот раз около ножек кровати находились ботинки, а не голова. Тело было покрыто пылью, которая обычно собирается под кроватью, если в доме не убирается некоторое время, а тем более — в течение семидесяти лет. Ноги его были скрещены, руки прижаты к груди: убийца, видимо, затолкал его под кровать, повернув лицом к полу. Если бы не совершенно искривленная нижняя челюсть, лицо его в полумраке казалось бы довольно спокойным.

— Я тоже готов произнести «бедный мальчик», — сказал Г.М. Местерсу. — Умереть под кроватью — это почти так же печально, как утонуть в каком-нибудь канале.

Тут его нога наткнулась на какой-то предмет.

— Что это такое? Черт возьми, разве тут нет света? Ах, это наша старая знакомая — серебряная шкатулка. — Г.М. надел перчатки и осторожно поднял ее. — Каким предметом было совершено убийство?

— Могу вам это сообщить, — сказал печально Аллан, зажигая спичку и заглядывая под кровать. — Помните молоток, который я вынул вчера из ящика, чтобы открыть дверь? Нагнитесь, и вы увидите его здесь в углу… Я не могу вспомнить, где я его оставил… забыл…

— Это не имеет значения, я помню, — ответил Местерс, который с засученными рукавами возился под кроватью. — Мы пользовались им и вашими ножницами, когда ломали резьбу ставней, чтобы открыть окно. Молоток остался на кровати… покрытый отпечатками наших пальцев, — прошипел инспектор с покрасневшим от гнева лицом. — Сколько, по вашему мнению, прошло времени с тех пор, как он мертв, сэр Генри?

Опустившись на колени, Г.М. попросил побольше света, и Местерс открыл окно. В первый раз все могли рассмотреть эту комнату при дневном освещении, правда, довольно тусклом, но все-таки натуральном.

В окно Терлен увидел узкий проход, разделявший высокую кирпичную стену без окон. Посмотрев в сторону кровати, он заметил, что Г.М. поднял голову мертвеца, чтобы осмотреть его рану, и затем резко отвернулся.

— Время смерти… — проговорил Г.М. — На первый взгляд, я бы сказал, что смерть наступила восемь или девять часов назад, вероятнее — восемь. Сейчас чуть больше двенадцати часов дня. Этот молодой человек убит не позже, чем в четыре часа.

— В четыре часа? — воскликнул Керстерс с расширенными от страха глазами. — Вы хотите сказать, в четыре часа утра?

— Да, — подтвердил Местерс, — почему это вас так взволновало?

Керстерс стал искать какую-нибудь опору, чтобы прислониться. Не найдя ничего, он поглядел на труп.

— Вы хотите сказать, что он лежал мертвый под этой кроватью в то время, когда я здесь выжидал в темноте, а я ничего об этом не знал?

— Действительно, — сказал Г.М., — я понимаю вас, это неприятное ощущение. Если вы дрались с Равелем в половине пятого, как мне сообщили, то это произошло после того, как было совершено убийство. Будет лучше, если вы оба расскажете обо всем Местерсу, так как перевернутая мебель, я вижу, его интересует не менее, чем проломленный череп.

Керстерс подошел к окну. Он не был особенно красив, а в эту минуту его бледное как полотно лицо, запыленная одежда не красили его, но все же в его облике было что-то честное, здоровое, благодаря чему люди с такой внешностью обычно считаются симпатичными. Он как-то резко отличался от всего, что было в этой проклятой комнате. Терлен подумал, что он скорбит о смерти Гийо гораздо глубже, чем Ментлинг.

— Поймите меня, — начал Керстерс, сдерживая волнение, — я был убежден в том, что кто-то воспользуется темнотой, чтобы явиться в комнату в поисках чего-то.

Местерс достал свою записную книжку.

— А как вы предполагали, кто бы это мог прийти, мистер Керстерс? — спросил он.

— Но, черт возьми, вы же сами это сказали, вы или кто-то другой, когда обыскивали комнату и открывали ставни. Позднее вы изменили мнение и даже не потрудились оставить полицейских, чтобы охранять комнату.

— Это неважно, сэр, значит, вы подслушивали за дверью!

Керстерс покраснел.

— Да, если так считать… я туда заглядывал.

— Зачем?

— Если хотите, я вам расскажу. Дело в том, что вчера я снова поссорился с Джудит. С того дня, как я получил эту проклятую ранку от стрелы, о которой утверждал, что она отравлена, мы были в плохих отношениях. Вчера она разозлилась на Арнольда, а всякий раз, когда она рассердится на кого-то, она срывает свою злость на мне. Позднее, вечером, перед тем как пойти спать, она продолжала меня отчитывать: «Почему вы не можете стать настоящим человеком?» Затем она прибавила: «Но для этого надо иметь способности, вы же не способны даже сотворить что-нибудь страшное». Я был вне себя от ярости, поскольку Арнольд всегда казался рядом со всеми самым сильным, что ему свойственно, и…

— Успокойтесь, мистер Керстерс, я вас спрашиваю о фактах. Когда вы начали этот разговор?

— Я почти убежден, что это было сейчас же после ухода этих троих… — Он указал на Г.М., Терлена и сэра Джорджа. — Это значит, — около двух часов пятидесяти минут. Я помню это, так как ранее я не мог говорить с Джудит; она и я — мы были в библиотеке, затем мы вошли в холл в ту минуту, когда Равель вошел в свою комнату. Вместе с ним был Гийо. Несколькими минутами позднее Арнольд спустился вниз, очевидно, он как раз тогда успокоил мисс Изабеллу. В эту минуту Джудит сказала мне эту фразу про «страшное», и мне мгновенно пришла в голову идея: «А если бы мне удалось открыть убийцу?» — Он сжал кулаки. — Пока Джудит и этот тип разговаривали, я вернулся в столовую, чтобы поразмышлять и попробовать узнать, что установлено расследованием. Тут я подумал: а что, если случайно окажется, что Бендера убил Арнольд, и мне удастся разоблачить убийцу?

Местерс резко поднял голову.

— Вы полагаете, что это доктор Арнольд?

— Он внушает такие же подозрения, как и все мы, так мне, по крайней мере, кажется, — ответил возбужденным тоном Керстерс. — Да. Но, по правде сказать, я не верю, чтобы он был убийцей: он слишком хитер, чтобы пойти на преступление; но, если вы хотите знать правду, я бы хотел, чтобы именно он оказался убийцей, так как он может быть преступником не менее, чем любой из нас. Вот почему я решил проследить за комнатой в эту ночь. Я, разумеется, ушел из дома, но позднее вернулся…

— Каким образом вы рассчитывали проникнуть в дом?

Ментлинг нетерпеливо вмешался в разговор:

— В этом нет ничего загадочного! Боб — наш друг и, конечно, имеет свой ключ.

— Хорошо. А что вы сделали затем, мистер Керстерс?

— Пожелал всем доброй ночи и покинул дом вместе с Арнольдом, но тут же сказал ему, что мне нужно идти в противоположную сторону, и благодаря туману незаметно последовал за ним.

— Вы последовали за ним? — спросил Г.М. — Для чего?

— Я хотел изобразить из себя детектива. Думал, что, возможно, Арнольд сделает что-то подозрительное. Кроме того, мне нечего было больше делать, поскольку все равно нужно было дождаться, пока все в доме лягут спать. Он отправился к себе домой! Когда я возвратился сюда, была почти половина четвертого. Аллан стоял в дверях, и вы, мистер Местерс, вместе с двумя другими полицейскими прощались с ним. Мне пришлось дожидаться, когда в доме наступит тишина, стоя на другой стороне улицы, притаившись в тени одних ворот. Спустя полчаса, когда все огни были потушены, я перешел улицу. В ту минуту, когда я приближался к подъезду, в одной из комнат второго этажа зажегся свет.

— В какой комнате? — спросил Г.М.

— В комнате Гийо. — Керстерс остановился на минуту, размышляя. Его глаза расширились от ужаса. — Слушайте! Я об этом не подумал. Тогда было немногим больше четырех часов… но, если вы…

— Поймите, молодой человек, что человек, зажегший свет, не был Гийо!

Керстерс немного помолчал, затем продолжал свой рассказ:

— Я спрятался за укрытием. Было холодно, я измучился, весь промок и чуть было не передумал идти. Шторы на окнах были спущены, и я видел только тень, движущуюся по комнате.

Картина освещенного окна над окутанной мглой улицей, за которым шевелилась какая-то тень, не принадлежащая Гийо, встала перед глазами, вызывая дрожь.

Керстерс продолжал:

— Когда свет погас, я подумал: Гийо, должно быть, поднялся, затем почувствовал сонливость и снова лег. Теперь я могу попытаться. Это я и сделал. Между тем, я боялся, что Гийо… я боялся…

— Чего? — спросил Местерс.

— Об этом я расскажу позднее. Я вошел в дом. Везде было темно и тихо. Признаюсь, ощущение у меня было тяжелое. Попробуйте войти в комнату, подобную этой, без света, среди ночи… и потом расскажите мне, каково было ваше самочувствие! Я зажег несколько спичек. Казалось, все было в полном порядке, но я все же решил не садиться и ни к чему не прислоняться. Я выжидал вот здесь. — Он направился на середину комнаты и бросил взгляд кругом, точно был не в состоянии связать окружающую обстановку с ощущением ужаса, пережитого им здесь ночью. — Я простоял здесь едва ли более десяти минут, как вдруг послышались шаги. Кто-то приближался к комнате, светя электрическим фонариком. Ко мне вернулось хладнокровие, так как я заметил, кто это был.

— Кто это был? — воскликнул Местерс.

— Один человек, не дух, — ответил Керстерс, — поймите, в действительности я не был хладнокровным, поскольку сейчас же бросился на него. Он выпустил фонарик и… — Керстерс улыбнулся. — Вопреки тому, что говорит Аллан, я чувствую некоторую симпатию к этому добряку Равелю. Это искусный боксер. Что бы вы о нем ни думали, Аллан, он не пустил в ход своего ножа, он только держал его в руке, а я случайно об него поранился. Он его сразу же бросил. Кроме того, если предположить, что это он убил Гийо в четыре часа, было бы безумием с его стороны вернуться на место преступления двадцатью минутами позже!

— Вы славный малый, Боб, — сказал мягко Ментлинг, — но у вас нет ни на грош ума. Вы же сами ожидали, что кто-то вернется сюда? Так или нет? Потому вы и сторожили, значит… — Его широкое лицо приняло жесткое выражение. — Позвольте мне, инспектор, рассказать вам, что Равель имел при себе. — Он описал: нож, длинную вязальную спицу с наконечником и палочку из глины.

— Шум разбудил вас в четыре часа двадцать минут, как вы сказали. Кто еще из домашних обитателей услыхал шум и встал?

— Да все, кроме Изабеллы, принявшей в ту ночь снотворное. Я отправил прислугу обратно спать и помог Джудит кое-как перевязать рану бедного Боба. По, Боже мой, нам ни на минуту не пришло в голову… — Ментлинг, дрожа, указал на труп.

— Вы не были удивлены тем, что Гийо не сошел на шум?

— Ах, нет, он бы не проснулся. Не истолкуйте неверно смысл моих слов. Я не хочу сказать ничего плохого. — Ментлинг, заложив руки в карманы, приблизился к кровати и с любопытством посмотрел на труп. — Но он не имел дурных намерений. Наш приятель Г.М. поймет, — продолжал Аллан. — Я все же попытаюсь вам объяснить. Посмотрите на Гийо! — Он указал на труп. — Я верил, что он сумасшедший или, во всяком случае, несколько ненормален, и мало ли что еще я мог о нем думать, но я знаю, что он никого не убивал. И я был бы величайшим лицемером на свете, если бы утверждал, что его смерть явилась для меня горем. Я не могу сказать, что я радуюсь ей, это было бы уж чересчур бездушно, но у меня такое ощущение, точно я освободился от чего-то тяжелого. Гийо ни с кем не ладил. Его присутствие в доме раздражало не только меня, он действовал на нервы всем, даже самому себе. Вы часто употребляете слово «атмосфера». Не чувствуете ли вы, что воздух очистился, стало легче дышать с тех пор, как он мертв?

— Мы все это понимаем, но нам нужны факты, — сказал Местерс.

— Факты? — воскликнул Ментлинг громким голосом. — В течение всей прошлой ночи я видел, что Гийо безумен до такой степени, что может совершить преступление. Гийо — мой родной брат! Говоря откровенно, я вовсе не ненавижу врачей, иначе я бы не выносил Арнольда и сразу бы догадался, кто — Бендер, но я боялся, что врачи заметят болезнь Гийо. Прошлой ночью, после убийства Бендера, когда мне Боб Керстерс сообщил по секрету, что он видел, как этот молодой человек тайком выходил из комнаты Гийо, и когда мы после этого узнали, что Бендер уже выследил кого-то… мне пришлось пойти к себе и лечь, чтобы прийти в себя.

— Как? — воскликнул Местерс. — Откуда выходил мистер Бендер?!

Керстерс попытался объяснить:

— Кажется, теперь уже нет причины молчать об этом, — сказал он. — По правде говоря, когда я увидел лицо Бендера, я подумал, что он что-то украл, и больше уже об этом не думал. Вы придаете значение этому факту? Вот что произошло вчера вечером: за два часа до ужина я отправился в свою комнату, чтобы почистить одежду, как вдруг заметил Бендера, высунувшего голову из-за двери Гийо. Он поглядел направо и налево, чтобы убедиться, что путь свободен, и вышел быстрыми шагами. Я шел ему навстречу и заметил странное выражение его лица. Он вертел пуговицу на рукаве пиджака, за которую зацепилась какая-то черная нитка или волос. Поэтому он меня не заметил.

— Какая-то нитка?! — повторил Местерс изменившимся голосом.

— Нитка? — спросил Г.М.

Два сыщика переглянулись.

— Что он с ней сделал, мистер Керстерс?

— Ничего, он ее просто отцепил и бросил, как сделал бы каждый, затем поспешно удалился. Почему вы об этом спрашиваете?

— Слушайте, Местерс, обойдитесь без ваших замечаний, вы сами придали большое значение этой детали, — сказал Г.М. — Кимоно Гийо очень старое, и край кармана весь протертый. Поразмыслите! Нет ничего странного в том, что вы так старательно спрятали нитку, которую сняли со ставней окна, нитка несомненно вытянута из этого кармана: Бендер искал что-то в комнате Гийо, сунул руку в карман, и за одну из пуговиц его рукава зацепилась вытянутая нитка… Где вы нашли эту нитку, Местерс, в какой части окна, отвечайте быстро!

— Она была прицеплена к шероховатому краю отверстия для вентиляции. Вы же не можете предположить, — пробормотал инспектор, — что Бендер сам ее привязал, даже если еще какой-то кусочек нитки оставался обмотанным вокруг пуговицы его рукава? Возможно, возможно, но я не уверен, что, оставшись в комнате один, он подошел к окну, чтобы проверить, заперты ли ставни, прежде чем вновь усесться на место. И вы подумали, что кусочек нитки остался, зацепившись за край отверстия? Да? Это ваше объяснение?

Г.М. подошел к окну и стал разглядывать серое небо.

— Местерс, — сказал он наконец, — странная теория рухнула, как карточный домик. Чего стоит теперь ваше предположение, будто убийство совершено посредством стрелы, брошенной с помощью нитки-паутинки? Чего стоит вся ваша странная история? Она была создана из ничего и не смогла продержаться.

Местерс нервно закашлял.

— Вот еще один полезный опыт для пас, друг мой: труп Бендера. Самый необычный из всех, что я когда-либо видел. Он нас ввел в заблуждение благодаря девятке пик и кусочку пергамента, а теперь вот преподносит нам последний удар этой ниткой.

— Не будете ли вы настолько любезны, чтобы объяснить мне, о чем вы, черт возьми, говорите?!

— За все блага мира я не скажу больше ни одного слова об этой стреле. Друзья мои, мне делается стыдно, как вспомню ту комедию, которую мы разыграли в моей канцелярии час назад! В будущем я буду полагаться только на свое собственное мышление. Может ли кто-нибудь из вас сказать что-либо разумное?

Ментлинга вновь обуял приступ ярости.

— Вы что — слепые?! — воскликнул он. — Вы не видите даже того, что очевидно для всех. Арестуйте Равеля! Вот что вы должны сделать! Все много болтают о наследственном безумии в нашей семье, но ведь и Равель также причастен к этому делу. Гийо мне вчера вечером доказал… он меня предостерег… это был последний раз, когда я видел его в живых. Почему же вы хотите свалить вину на нас, когда Равель тоже находился в доме в то время, когда был убит пес и вообще начались все эти страшные дела? Никогда прежде у нас не случалось ничего подобного! Для чего вообще Равель здесь? Забросил все дела на три недели для того, чтобы купить два предмета из обстановки общей стоимостью не больше ста фунтов… И наконец, разве вы не замечаете ничего странного в его поступках? Что он ищет?

— Это я вам могу сказать, — ответил Г.М., указав на серебряную шкатулку. — Вот что он искал, хотя и не знал, что именно это ему нужно. Он искал в ошибочном месте, так как местоположение этого предмета изменено. Хотите, чтобы я вам показал? — Г.М. взял в руки тяжелую шкатулку и снова подошел к окну, на фоне которого четко вырисовывался силуэт его крупной фигуры. — Вы сто раз задавали себе вопрос: зачем Равель тайком, среди ночи, пробирался в эту комнату? Но спросили ли вы также, почему Гийо сделал то же самое? Найдите причину, заставившую его прийти сюда без лампы, так что убийца имел возможность схватить его за воротник и поразить ударом со спины. Вам не придется, Местерс, долго размышлять над ответом, потому что вы, так же как и я, наблюдали его на грани нервного припадка, когда он увидел эту шкатулку в наших руках. И разве вы не заметили, с каким упорством он настаивал, чтобы ему позволили ее унести? Вы отказали ему, и поэтому он пришел сюда за ней. — Немного помолчав, он продолжал: — Но зачем? Я не раз пытался привлечь ваше внимание к этой шкатулке, без конца повторял, что и ней есть какой-то скрытый механизм, а вы меня неустанно убеждали, что шкатулка не таит никакой отравленной ловушки. Согласен с вами, но в таком случае, что другое могло находиться внутри? Одним словом: для чего могла служить эта шкатулка?

— А как вы думаете? — спросил Местерс.

— Для того чтобы хранить драгоценности, — сказал Г.М., — она, вероятно, имеет двойное дно.

Он поставил шкатулку на стол и провел рукой по дну. Неожиданно внизу выдвинулся ящичек, открывшийся при помощи какого-то механизма. Крышка так резко отскочила, что все содержимое выпало из ящичка. Присутствующие отпрянули. На полу лежал маленький кожаный мешочек… из него посыпались драгоценности.

Терлену бросились в глаза пять бриллиантов, из которых два были в золотой оправе.

— Драгоценности, подаренные палачу, те, которыми так охотно хвалилась старая Марта Дебу, — воскликнул Г.М. — Вот что он искал!

Глава 14 Стул Марты Дебу

— Звонят в подъезде, — сказал Г.М. — Это, несомненно, полицейский врач и бригада полицейского управления для снятия отпечатков и следов. Если вы хотите услышать мои предположения об этой проклятой комнате, будет лучше, если мы перейдем куда-нибудь в другое место. Здесь будут нам мешать. Возьмите с собой стул, принадлежавший «Господину из Парижа», — тот, у которого сейчас сломана ножка, — он нам понадобится.

Ментлинг нагнулся, чтобы поднять совершенно новый кожаный мешочек и его содержимое: на его вытянутой ладони драгоценности, казалось, сияли еще большим блеском. Даже Терлен, который не был знатоком камней, с восхищением поглядел на два бриллианта, оправленных золотом.

Ментлинг показал на большой бриллиант.

— Этот, вероятно, восемьдесят каратов, а возможно, и сто.

— Спрячьте эти драгоценности в карман, — прервал его Г.М., — они теперь принадлежат вам. Я хотел предоставить возможность Гийо взять их за то, что у него хватило ума их найти, но я не подумал, что он может заплатить за них жизнью.

Он закрыл шкатулку.

— Вы говорите, сто каратов? Хоть я, как и вы, вижу ценность этих камней, но воображение навязывает мне силуэты людей, идущих на гильотину. Взгляните на эти серьги, данные в награду палачу за то, чтобы он быстрее сделал свое страшное дело. Вот ваше наследство! Нравится оно вам?

— Что касается меня, — сказал сэр Джордж, — я задаю себе только один вопрос — на правильном ли мы пути находимся в отношении причины преступления?

— Причины?

— Да! Не нужно быть сумасшедшим для того, чтобы пойти на преступление, на убийство с целью присвоить деньги и вещи.

— Таково и мое мнение. Но только безумец способен убивать и при этом не брать драгоценностей. Возьмите этот стул и пойдемте. Пусть кто-нибудь из вас приведет Равеля, важно, чтобы он присутствовал.

Они молча вышли из «Комнаты вдовы». Шортер в этот момент впустил полицейских в холл, и Местерс остановился с ними, чтобы дать несколько распоряжений, а затем присоединился к остальным в кабинете. Керстерс вызвался сходить за Равелем, как бы доказывая, что он не злопамятен. Ментлинг спрятал драгоценности, и Г.М. сел за стол.

— Я долго размышлял обо всем, что слышал, — сказал он. — Одна вещь особо привлекла мое внимание. Я говорю о той молодой девушке, которая выросла в безумном страхе перед этой комнатой, так как ее отец умер в ней, и которая вдруг решается провести в ней ночь накануне своей свадьбы в 1825 году. Вторая и самая важная загадка — почему смерть поражает только тех людей, которые остаются в этой комнате в одиночестве? Это трудно объяснить. Даже если мы отбросим теорию о действии какой-либо сверхъестественной силы и остановимся на идее отравленной западни — все равно загадка остается нерешенной. Западня, находясь постоянно в комнате, не может ни выбирать жертву, ни определять момент, когда следует убивать. Между тем, когда в комнате находилось более одного человека, никогда ничего ненормального не случалось. Единственным объяснением может быть следующее: девушка, решившаяся переночевать здесь накануне своей свадьбы, имела, несомненно, основания для такого странного поступка. Она хотела остаться одна. По-видимому, все те, которые пошли по ее стопам и нашли здесь смерть, преследовали ту же самую цель. Эти жертвы искали что-то, о чем другие не имели представления, и умирали, пытаясь найти этот предмет. Что же именно?! Два факта могли при этом иметь значение: в декабре 1825 года разразился самый крупный финансовый кризис девятнадцатого века, а жених Мэри Бриксам был ювелиром, которому грозило банкротство.

— Но, — воспротивился сэр Джордж, — мы же установили, что эта шкатулка не таит никакой отравленной ловушки…

— Наберитесь терпения, мы дойдем и до этого. Перейдем пока к следующей жертве: в 1870 году из Тура приезжает фабрикант Мартин Лонжеваль. Он родственник того Лонжеваля, который сделал в свое время часть обстановки для этой комнаты. Вероятно, он располагает семейными документами, относящимися к этому делу, но молчит об этом. Он приезжает с деловым визитом и настаивает, чтобы ему разрешили посидеть в этой комнате. Все сходит благополучно до тех пор, пока старый Ментлинг — ваш дед, Аллан, — находится с ним в комнате, но затем Лонжеваль остается там один и умирает. Ваш дедушка годами ничего не подозревал, но вдруг и этот сильный человек, этот трезвый реалист становится романтичным, он также решает провести ночь в этой комнате, где и умирает. Все это нам указывает на один след. Какой? Точно мы, конечно, об этом никогда не узнаем, но ряд фактов указывает, что в комнате был спрятан какой-то предмет огромной ценности. Теперь я затрону вопрос, который вас мучает. Представитель следующего поколения — богатый промышленник Ментлинг — знал, что где-то, несомненно, существует смертоносная ловушка. Он вызывает своего современника Равеля из фирмы «Равель и Кº», чтобы тот осмотрел обстановку. Тот не только выполняет свою миссию, но, как говорили, увозит с собой несколько предметов из обстановки для более тщательного исследования…

— И не находит ничего подозрительного, — закончил фразу Аллан.

— Мы не знаем, действительно ли он ничего не обнаружил, мы только знаем, что он обыскал эту комнату. — Г.М. зажег трубку и продолжал: — Я не представляю себе великого Ментлинга, делового человека, роющимся в шкатулке, полной семейных архивных документов. Откуда же он тогда мог знать, что Равель был близким родственником Лонжевалей, а Лонжевали, в свою очередь, состояли в родстве с родом Бриксамов?! Но Равель обо всем этом, видимо, прекрасно знал и сумел бы избежать отравленной западни, охранявшей сокровища, и извлечь все, что представляло ценность. Не придвинете ли вы ко мне этот стул?

Местерс разглядывал поломанный стул. Он провел рукой по выцветшему шелку, затем обследовал обратную сторону сиденья — там находилось выпуклое украшение из дерева в виде лилии.

— Дайте мне ваш ножичек, Местерс, — сказал Г.М. — Я только догадываюсь, что должно произойти. Посмотрим, подтвердит ли опыт мои предположения. Прошлой ночью я бросил взгляд на этот стул, считая, что западня, если она существовала, была, вероятно, скрыта в стуле, принадлежащем главе семьи. Но я не нашел ее, поскольку ее больше не существовало… Взгляните!

Г.М. слегка обвел острием ножа контуры лилии и, дойдя до отверстия, надавил сильнее. Отверстие было глубокое, и Терлен заметил, как на дереве выступила новая тонкая линия, которая, как оказалась, окружала маленький тайник. Послышался треск.

— Я буду вынужден сломать это, — сказал Г.М. — Замазка прикреплена к дереву, и, смотрите, она сравнительно свежая. Ага, так и есть!

Тайник при помощи внутреннего механизма неожиданно открылся.

— Изящная игрушка, не правда ли? — спросил Г.М. — Мартин Лонжеваль был искусным мастером. В этом тайнике находится одна скважина, в которую требовалось засунуть палец, чтобы вынуть из нее что-нибудь…

— Вы хотите сказать, что тайник содержал драгоценности? — спросил Местерс. — Но почему же тогда они находились в другом тайнике?

Г.М. начал снимать замазку своим ножиком.

— Гийо, наш старина Гийо похлопотал, чтобы поменять место хранения драгоценностей. Вот почему замазка свежая.

Пока Местерс занимался соскабливанием замазки, Г.М. продолжал свои объяснения:

— Дело стало для меня ясным с того момента, как Гийо рассказал нам историю о своем предке — Марте Сансон. Помните ли вы, что старая ведьма показывала Марии-Гортензии эту полузолотую-полусеребряную шкатулку? Это указывает не на отравленную западню, а только на драгоценности: она любуется подарками, о которых упоминала. Отравленная игла, скрытая в крышке шкатулки, представляла опасность для любого случайного человека, а не только для того, кто был бы осужден умереть. Кроме того, какой бы имело смысл класть внутрь драгоценности, если то лицо могло бы увидеть приманку, уже получив укол? Помните ли вы слова «большая потребность», которые Мария-Гортензия сказала Чарльзу, находясь на смертном одре и покоряясь инструкции старой ведьмы?! Я думаю, что эти слова составляли часть фразы, которую любой человек был бы счастлив услышать: «Если вы когда-нибудь будете иметь большую потребность в деньгах, поступайте тем или другим способом». Старый добрый Чарльз, страдавший манией все записывать, вероятно, записал и эти слова. Ну, как дела, Местерс?

— Слой замазки действительно неплотный, сэр, посмотрите сюда!

Скважина на первый взгляд не казалась очень глубокой. В нее могли пройти два или три пальца. Она вела в правый угол, образуя воронку, и заканчивалась маленьким круглым отверстием, которое еще было залеплено замазкой.

— Дайте мне этот большой бриллиант. Так и есть. Один дивный камень был спрятан здесь. Стоило вам открыть верхнюю крышку, сунуть пальцы в тайник, чтобы достать бриллиант, и старый трюк с уколом под ноготь вступает в действие. Я вам говорил, что Мартин Лонжеваль был специалистом по таким вещам. Ничего удивительного, что на жертвах не находят никаких следов. Бриллиант был так прочно укреплен, что времени, в течение которого жертва пыталась его извлечь, было достаточно, чтобы яд начал действовать… И потом тайник автоматически закрывался.

— Но это не согласуется! — воскликнул Ментлинг, который раздраженно пытался втиснуть бриллиант в тайник. — Тайник слишком мал, и бриллиант было бы нельзя здесь прочно укрепить.

— А это уж постарался ваш брат Гийо, разве вы не видите, что замазка совершенно свежая? Местерс без труда отковырял часть ее, — объяснил Г.М. — Ваш брат на всякий случай заделал тайник, чтобы никто не догадался, что в нем было спрятано, если даже найдет его следы. Это хитрость, очень типичная для его болезненно усложненной психики: предусматривать каждую мелочь.

В этот момент послышались шаги в коридоре. Г.М. сделал знак Местерсу, тот поспешно накрыл своим портфелем лежавшие на столе драгоценности.

В комнату вошел Равель в сопровождении Керстерса. Надо признать, что у Равеля драка оставила значительно более худшие следы, чем у Керстерса: голова и руки у него были перевязаны, а под глазом чернел огромный синяк, свидетельствовавший о незаурядных боксерских данных Боба Керстерса. Однако на лице Равеля играла его неизменная любезная улыбка, казавшаяся нелепой гримасой и придававшая его обезображенным чертам зловеще шутовской характер.

— Вот и я, дорогие мои! Надеюсь, Керстерс уже принес извинения за нас обоих и за наш вид.

— Здорово он вас изукрасил, — воскликнул Терлен, удивленный видом Равеля.

Керстерс хотел что-то возразить, но Равель остановил его жестом руки:

— У меня нет ни малейших претензий к Керстерсу, поверьте. Наша спортивная товарищеская встреча состоялась при необычных обстоятельствах.

— Вот об этих обстоятельствах мы и хотим от вас услышать. Надеюсь, вы понимаете всю серьезность для вас создавшегося положения, мистер Равель, — строго сказал Местерс.

— Да, да, конечно, то, что произошло, — ужасно… бедный мой друг Гийо… Кто мог совершить новое преступление? Он заслуживает самой суровой казни. Я бы не пощадил…

Увидев странно устремленные на него взгляды всех присутствующих, он остановился на полуслове и резко спросил:

— Уж не думаете ли вы, что я его убил? Даю честное слово…

Казалось, что мысль о возможности обвинения его в убийстве только сейчас пришла ему в голову. Он замолчал, точно подавленный сознанием грозившей ему опасности.

— Мы все еще ждем ваших объяснений, — прервал молчание Местерс. — Зачем вы ночью отправились в «Комнату вдовы»? Что вам там понадобилось?

— Да, да, — проговорил Равель с рассеянной улыбкой, — я понимаю, что все это вам покажется глупым и подозрительным, но я скажу чистую правду, потому что ложь не в моих правилах, хотя вы, возможно, и не поверите мне. Видите ли, я люблю свою профессию, меня очень заинтересовал узор лепных украшений на гарнитуре лимонного дерева. Даже лежа в кровати, я старался припомнить этот узор, чтобы воспроизвести его на выпускаемой нашей фирмой мебели. Но подробности узора стерлись в памяти, я чувствовал, что не усну, пока не увижу этот узор еще раз. Я долго и тщетно боролся с бессонницей, убеждая себя, что необходимо дождаться утра. Наконец я встал и направился в «Комнату вдовы».

— Вооруженный ножом, отверткой, вязальной спицей? — насмешливо спросил Местерс.

— Да, да, я понимаю, что вас это удивляет, но я все объясню. Меня профессионально интересовал метод крепления лепных цветов, применявшийся раньше. Я решил, что не совершу особого преступления, если отделю одну лилию. Вы простите меня, Аллан, за этот ущерб. Я бы, конечно, восстановил все, как было. Когда любишь свою профессию, иногда становишься маньяком. Вам всем трудно меня понять, господа, вы никогда не создавали обстановку, но когда чувствуешь себя немного художником… Что касается инструментов, то поверьте, я взял то, что оказалось под рукой.

— Я не понимаю, почему мы все должны выслушивать эту возмутительную чушь, — вдруг взорвался Ментлинг. — Вы только послушайте его, он целыми днями терял здесь время, мечтая об этой лилии.

— Но, честное слово, Аллан, я не повинен в смерти Гийо! — воскликнул Равель.

— Успокойтесь, Ментлинг, дайте человеку докончить, — сказал с улыбкой Г.М. — Кроме того, вы же слышали, надо быть художником, а вы, по-моему, далеки от искусства! Что касается вас, — повернулся он к Равелю, — я верю, что не вы убили Гийо, я верю даже тому, что лимонный гарнитур настолько захватил вас, что лишил сна.

Равель благодарно закивал ему головой.

— Кстати, — продолжал Г.М., — на этом столе также нарисована лилия, уберите-ка ваш портфель, Местерс, чтобы мы все могли полюбоваться ею, надо хоть иногда чувствовать себя немного художником.

При этих словах Г.М. Местерс поднял портфель со стола. Бриллианты засверкали опьяняющим блеском; все взоры обратились на Равеля. Лицо его покрылось мертвенной бледностью, он застыл, как в столбняке, одни глаза казались живыми на этом неподвижном лице, глаза маньяка, с безумным выражением устремленные на драгоценности. Эта немая картина продолжалась всего лишь несколько мгновений, но всем присутствующим она показалась вечностью. Затем Равель зашатался, точно получив солнечный удар от яркого блеска камней. Он, несомненно, упал бы, если бы Керстерс не усадил его насильно на стул. Равель покорно дал себя усадить. Затем из его груди вырвался глухой стон. Он казался сломленным человеком, нисколько не походившим на недавнего уверенного в себе веселого француза. Метаморфоза была необыкновенной.

— Выпейте, — сказал Г.М., наливая ему в бокал виски. — Поделом вам, молодой человек, в следующий раз у вас не явится охоты морочить головы людям, годящимся вам в отцы и имеющим значительно больший жизненный опыт.

Равель залпом проглотил напиток.

— Вы… — начал он сдавленным голосом, отказывающимся ему повиноваться, — вы все время знали об этом?!

— Ну, не все время, но знал. Если бы вы спросили у меня, я бы давно сказал вам, что вы ищете не там, и направил бы ваше воображение художника на достоинства этой шкатулки.

— В этой шкатулке?.. Но кто?..

— Гийо, ваш друг, оказался сообразительнее и смелее вас, он перенес драгоценности из тайника в шкатулку, он перехитрил вас.

— И они все время находились в ней?! О, Боже мой… — простонал Равель.

Ментлинг громко расхохотался. На всех лицах появилась невольная улыбка при виде этого откровенного выражения отчаяния.

Эта реакция окружающих, казалось, отрезвила Равеля, вернула его к жизни. Краска стыда ярким пламенем залила его бледное лицо. Самообладание вернулось к нему. С чисто французской живостью и легкостью он уже пережил удар судьбы и наполовину примирился с постигшей его неудачей, решив попытаться сделать хорошую мину при плохой игре.

— Не стоит так переживать из-за этих камней, друг мой, — помог ему Г.М. — Поверьте моему опыту, они — не главное в жизни.

— Вы, конечно, правы, сэр, у меня, должно быть, глупейший вид. — Он попытался вернуть себе прежнюю улыбку, улыбка не получилась, по присутствующие, вероятно, оценили все мужество его попытки.

— Мне очень жаль, Аллан, я сознаю, что вы теперь не захотите видеть меня среди гостей в вашем гостеприимном доме, но… поверьте, не алчность заставила меня пойти на этот глупый шаг, я бы не унес ни одного камня, тут были чисто спортивный интерес — первым найти их — и внушаемая мне с детства сентиментальная привязанность к легенде, волновавшей мое воображение. Легенде о кладе, переходившей в нашей семье из поколения в поколение, я столько раз слышал ее в детстве. Но я готов сейчас же покинуть ваш дом, Аллан, по первому вашему требованию.

— Но вы не можете пока покинуть этот дом, — возразил Г.М., — и я думаю, что лорд Ментлинг…

— Поступайте, как находите нужным, мне безразлично, — холодно ответил Ментлинг.

— Лучше расскажите нам теперь свою семейную легенду, ее мы еще не слышали, — сказал Г.М.

Равель выпил залпом еще один бокал виски и заговорил:

— Мне было шесть лет, когда умер мой дед, по я отлично помню, как он говорил мне: «Запомни, малыш: если когда-нибудь откроется дверь «Комнаты вдовы», ты должен первым войти в нее и извлечь драгоценности из тайника стула Марты Дебу, которые твой предок положил туда по ее указанию собственной рукой. Я верю, что ты сделаешь то, что не удалось мне, недаром ты носишь его имя!»

— А почему он не достал драгоценности сам?

Последовало долгое молчание.

— Вы опять правы! Но об этих фактах я знаю лишь то, что мне рассказывал отец. Дело в том, что в наших семейных архивах не сохранилось точного чертежа устройства отравленной ловушки. Его имел только мой предок, сделавший ее по требованию Марты Дебу. В завещании этой дамы говорилось, что после того, как муж Марин-Гортензии умрет, став жертвой западни, она должна вызвать Мартина Лонжеваля, а в случае его смерти — его сына, чтобы тот в ее присутствии извлек драгоценности из тайника. За это Мария-Гортензия должна была подарить ему один камень по своему выбору. По в дальнейших поколениях нашей семьи точный чертеж западни был утерян. Дед мой боялся достать драгоценности, помня, что один из представителей нашей семьи уже поплатился жизнью, пытаясь открыть тайник. Он договорился о покупке лимонного гарнитура у старого Бриксама. Они без труда сошлись в цене, но вдруг старик без объяснения причин наотрез отказался продать гарнитур.

— Очевидно, старый Бриксам также заглянул в семейный архив, — предположил сэр Джордж.

— Но ваш дед не предупредил о смертельной опасности, — возмутился Местерс. — Он косвенно виновен в смерти старого Бриксама.

— Мне очень жаль, но я, право, в этом неповинен, — сказал Равель.

— Представьте себе, как старый Бриксам искал в архивах секрет устройства ловушки и все-таки, не в силах удержаться далее от соблазна, пал жертвой этой ловушки. Какая ирония судьбы! — сказал задумчиво Г.М. — А вы не боялись, что вас постигнет та же участь? — спросил он.

— Я полагал, что, если не буду ни до чего касаться руками… — начал Равель.

Тут его взгляд вновь упал на сверкающие, притягивающие, точно магнит, камни. Самообладание чуть снова не покинуло его.

— Если вы не возражаете, мне хотелось бы пойти прилечь, у меня что-то кружится голова, — сказал Равель. — Вы, конечно, можете арестовать меня, но вы убедитесь, что я не убивал Гийо!

— Хорошо, идите, мы поговорим об этом после, — сказал Местерс.

С жалкой, растерянной улыбкой, согнув плечи, Равель нетвердой походкой покинул комнату.

— Какой мерзавец! Я не понимаю, почему вы не хотите арестовать его? — спросил Ментлинг. — Разве вы не видите, что он врет на каждом шагу?! Я вам говорю, это он убил Гийо, я в этом уверен!

— Во всяком случае, улики говорят против него, я бы тоже считал, что его нужно задержать, — заметил Местерс.

— Не делайте глупостей, Местерс, — сказал Г. M. — За что? Вы даже не сможете предъявить ему обвинение в краже, так как он не успел ее совершить. Вы никогда не докажете его присутствие в «Комнате вдовы» до драки с Керстерсом.

— А я уверен, что он убил Гийо, отнимая у него шкатулку! Он все врет!

— И удалился, не взяв шкатулки, — насмешливо произнес Г.М. — Нет, друзья, честно говоря, я ни одной минуты не верил, что он убийца, это не тот темперамент; тем более что я, кажется, знаю, кто виновен в этих преступлениях.

— Знаете? — спросили все в один голос.

— Во всяком случае, имею серьезные подозрения. Но скоро я буду знать наверняка. А пока, я полагаю, мы можем уйти.

— И оставить Равеля без присмотра?! — не унимался Ментлинг.

— Предоставьте это мне, я не спущу с него глаз, — заявил Керстерс, — хотя я уверен, что он не в состоянии больше ничего предпринять! Его чуть удар не хватил, когда он увидел эти камни. Боже, какое у него было лицо, я никогда этого не забуду! — засмеялся Керстерс.

— Я оставлю полицейского в комнате и двух снаружи, у подъезда. Никогда себе не прощу, что не сделал этого ночью! — заявил Местерс.

— Успокойтесь, друг мой, даже в детективных романах знаменитые сыщики обязательно совершают промахи, которые только усиливают эффект их окончательной победы, — изрек Г.М. — Пошли, господа.

Глава 15 Бендер порезался бритвой

Когда они проходили по коридору, направляясь к выходу, один из полицейских сбежал по лестнице им навстречу и, отведя Местерса в сторону, что-то взволнованно шепнул ему на ухо. Лицо Местерса выражало удивление и интерес.

— Вы сами видели? — спросил Местерс.

— Так точно. Я проходил мимо, дверь была открыта, но она стояла спиной и не видела меня.

— Где она сейчас?

— В своей комнате, сэр.

— Хорошо, пойди и приведи ее сюда! Нам придется задержаться, господа, — сказал он с таинственным видом, — появились новые обстоятельства. Вы разрешите еще раз воспользоваться вашим кабинетом, сэр? — спросил он Ментлинга.

— Он к вашим услугам! — Ментлинг открыл дверь кабинета, пропуская всех.

— А вас я попрошу лично подняться наверх и привести к нам мисс Изабеллу, сэр. Мне нужно, чтобы она присутствовала здесь, — сказал Местерс Ментлингу.

Ментлинг с удивлением взглянул на него, но, не задав ни одного вопроса, вышел из кабинета.

— Ради всего святого, Местерс, что все это означает? — начал Г.М., но тут открылась дверь, и на пороге появилась Джудит Бриксам в сопровождении полицейского.

— Хорошо, Билл, вы можете идти, — кивнул ему Местерс, — А вы, мисс, войдите и скажите нам, что вы сейчас доставали из ящика туалета в своей комнате?

Лицо Джудит покрылось красными пятнами. Она молча стояла посреди комнаты, не в силах произнести ни слова.

— Где стрелы и трубка? Отвечайте же, мисс, куда вы их спрятали? — строго спросил Местерс.

— Там, — проговорила она еле слышно, — я сейчас их вам принесу.

— Не трудитесь, я сам, а вы оставайтесь здесь. Где они?

— В верхнем левом ящике туалета, — прошептала Джудит.

Местерс стремительно выбежал из комнаты, шумно захлопнув за собой дверь.

Когда двери закрылись, Джудит все еще стояла неподвижно, с полными слез глазами посреди комнаты. Движимый каким-то непонятным побуждением, Терлен встал и подал ей руку.

— Спасибо, — сказала она, — через минуту я буду чувствовать себя лучше. Я догадываюсь, что вы все думаете. Извините за эту маленькую комедию, но я хотела кое-что видеть.

— Я предпочитаю комедию, — сказал Г.М., — так как мне неприятны плачущие женщины. Вы, видимо, хотели произвести маленький опыт с кем-то, не так ли? Почему вы поступили так опрометчиво, взяв эти стрелы? Вы нашли их, Местерс?

Инспектор с победоносным видом принес две стрелы и короткую выдувную трубку, похожие на те, что лежали в его портфеле.

— Пора вам дать некоторые объяснения, — сказал он. — С самого начала мне былиподозрительны эти стрелы, мисс, и теперь мы снова к ним возвращаемся. Вот две стрелы, которые остались. Где третья?

— В государственной токсикологической лаборатории, — сказала Джудит. — Они находятся у сэра Темпля, государственного эксперта.

— В лаборатории?

— Ну да, не поверили же вы всерьез, что я ими воспользовалась?

Она села на стул, который ей предложил Терлен. Искорка веселья заиграла у нее в глазах, по волна краски залила лицо.

— Я вам покажусь очень глупой, мне стыдно рассказывать, что произошло, но я была очень зла, и это толкнуло меня на такой поступок. Говорил вам Боб, как он меня разыграл со стрелами из коллекции? Негодный, он утверждал, что они отравлены и… впрочем, это неважно! — сказала она, дополняя свою мысль жестом руки. — И я хотела отплатить ему тем же: украла из ящика спрятанные стрелы, которые, как я верила, были действительно отравлены. Концы пяти стрелок были покрашены какой-то черноватой мазью.

— Это кураре, — сказал Местерс, — и эти пять стрел у нас. Что было потом, мисс?

— Три остальные казались безопасными, и мне необходимо было убедиться, что это действительно так. После того как у меня была бы одна неотравленная стрела и проверенная трубка, я намеревалась заменить все стрелы в ящике, затем я позвала бы Боба и повернула бы разговор так, чтобы заставить его поучить меня пользоваться выдувной трубкой. Притворившись неловкой, я уколола бы его стрелой, заведомо безопасной, и тогда посмотрела бы, как этот герой повел бы себя, будучи на самом деле уверен, что он отравлен. Разве таким образом мы не были бы квиты? Но, — прибавила она, опустив голову, — теперь мой опыт отпадает, я понимаю обстоятельства!

Присутствующие переглянулись.

— Все это хорошо придумано, мисс, но можете ли вы нам это доказать?

— Конечно! Я писала начальнику токсикологической лаборатории и сама у него была, можете позвонить ему по телефону, если хотите. Он мне сказал, что две стрелы оказались совершенно безвредными, а на третьей он нашел след кураре, потому и задержал ее для дополнительных исследований. Те, что были найдены лабораторией безвредными, я взяла обратно. — Она вздохнула. — Я знаю, что это странно, что я говорю вам все это, когда выяснилось, что Бендер умерщвлен именно этим ядом… и Гийо… Гийо также мертв, как подумаю об этом, я прямо с ума схожу. Но поскольку вы решили, что я убила Бендера…

Местерс прервал ее:

— Это бессмыслица, говорю я вам! Как только объяснить смерть Бендера, который отравлен кураре? Откуда взялся яд? Если верить вашему рассказу, то выходит, что найдено восемь стрел — все безопасные, где же, по-вашему, убийца нашел яд?

Г.М. увидел, что Джудит со страхом посмотрела на драгоценности, лежавшие на столе, и отодвинул их в сторону.

— Право, Местерс, вы бы хорошо сделали, если бы с помощью своих специалистов пересмотрели все оружие, висящее на стенах. Но чем больше я думаю о стрелах и о ваших предположениях, тем чаще возвращаюсь к тому, что мне казалось подозрительным с самого начала: к записной книжке и кусочку пергамента. Хотя вы утверждаете, что это ошибка и обман, но они являются ключами к разгадке. — Затем Г.М. обратился к сэру Джорджу: — Скажите, вы послали копию надписи на пергаменте кому-нибудь из специалистов музея?

— Да, я ее послал Биолу: он лучше всех способен дать нам точный перевод, но он живет довольно далеко, и я не надеюсь получить от него ответ раньше, чем через два дня. Но почему вы постоянно говорите только о Бендере? Пора бы хоть на некоторое время посвятить все внимание бедному Гийо.

— Я тоже так думаю! — воскликнула Джудит. — Кто беспокоится о Бендере? Вы неустанно ломаете голову над тем, каким образом ему был дан яд, но разве вопреки этому Гийо не был убит? — Когда она посмотрела на драгоценности, в ее глазах заблестели слезы. — Аллан мне рассказал об этих драгоценностях, и, если вы хотите знать мое мнение, их следует выбросить в мусорный ящик. Из-за них умер Гийо. А почему вы нас не спрашиваете, что произошло в течение последней ночи?

— Хорошо, — терпеливо сказал Г.М., — слышали ли вы какие-нибудь подозрительные звуки, видели ли свет? Заметили ли кого-нибудь?

— Нет, я была так утомлена, что сразу заснула и не просыпалась, пока не услышала шум внизу.

— Так! Но тогда о чем же я могу вас спросить? Мы вынуждены вновь вернуться к Бендеру. Замечали ли вы когда-нибудь, чтобы он носил при себе записную книжку?

Она провела рукой по лбу.

— Я… я не знаю. Я ничего определенного не заметила, он…

Она вздрогнула от того, что Аллан неожиданно вошел в комнату.

— Вы просили, чтобы я привел Изабеллу, но вам придется немного подождать: она плохо себя чувствует, и Арнольд говорит, что ей надо дать успокоиться. А теперь, Джудит, что это за странное обвинение против тебя, о котором я слышал?

— Успокойся, — ответила с улыбкой Джудит, — я им все объяснила. Но никто, кажется, не обращает внимания на Гийо, и они спрашивают меня о какой-то записной книжке…

— Записной книжке? О какой записной книжке?! — прервал ее Аллан.

— О той, которую Бендер, вероятно, имел при себе; ты случайно ее не заметил?

— Конечно заметил! — воскликнул Ментлинг. — Большая записная книжка в кожаном переплете с его инициалами. Я видел ее на столе, когда он вчера одевался.

— Правда?! Расскажите же скорее, что было дальше!

— Имейте терпение! Что в этом необыкновенного? Вчера вечером я поднялся наверх довольно рано, чтобы одеться к ужину: я хотел предупредить Бендера, что ужин будет позднее, чем обычно, а также напомнить ему еще раз, чтобы он ничего не рассказывал Арнольду об опыте, который мы собираемся произвести. Я просунул голову в его комнату — он был в ванной — и увидел его одежду, разбросанную по кровати, и другие предметы, которые он, очевидно, держал у себя в карманах, разложенные на столе: часы, ключи, записную книжку. — Ментлинг нахмурился. — Я еще подумал, что она служит ему для набросков и скетчей, так как принимал его за художника. Подойдя к ванной, где он брился, я заговорил с ним. Но он вздрогнул от звука моего голоса и порезался бритвой…

Ментлинг, разумеется, не понял, почему его слова произвели такое сильное впечатление на присутствующих.

— Ах! — воскликнул Местерс. — Вы уверены, что он действительно порезался?

— Конечно, я не сумасшедший. Я даже сам прижигал ранку йодом. По существу, это была обыкновенная маленькая царапина, причиненная острием бритвы, но в умывальнике было много крови. Он ничего не сказал, а я не объяснил ему, из-за чего я так взволнован.

— Вы не заметили, царапина находилась на шее, прямо под челюстью с левой стороны? Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.

Ментлинг, очевидно, силился вспомнить.

— Правильно, с левой стороны, я в этом уверен. Но почему вы об этом спрашиваете?

— Нам положительно не везет! — воскликнул Г.М. — Последний удар!

— Вы, лорд Ментлинг, сделали нам сообщение, которое опрокидывает все наши теории, — объяснил Местерс. — Единственным заметным следом на теле Бендера была эта царапина под челюстью. Но нет сомнения, что мистер Бендер умер от укола, вернее, от введенного ему непосредственно в систему кровообращения какого-то яда, действующего не позднее чем через десять минут. Если единственный обнаруженный след появился на теле за много часов до смерти, следовательно, яд проник не через эту царапину, понимаете ли вы? — Местерс повернулся к Г.М. — Я сначала высмеял вас, сэр. Но теперь, когда мы знаем, что стрелы не могли быть употреблены, я не стану больше насмехаться, тем более что мы узнали, что на теле нет следов укола, посредством которого яд мог проникнуть в тело, если и предположить, что он существовал. Что вы на это скажете?

— Очень просто, — ответил Г.М. — Бедному Бендеру требовалось лекарство для сердца. Необходимо узнать, кто ему его дал?!

Глава 16 Подкожная игла

После обеда, который они запили отменным вином, Терлен и Г.М. сидели в одном из салонов клуба «Диоген» и рассуждали о преступлении. Они ожидали телефонного звонка Джорджа Аксрутера, чтобы узнать у него ответ ученого из Дорсетшира.

— Я и не жду с этой стороны полного объяснения, — сказал Г.М., машинально рисуя в своем блокноте карикатуру на инспектора Местерса. — Но и самый маленький след был бы драгоценен. Меня злость берет, что я не могу понять, как произошло преступление, хотя почти убежден, что знаю, какое именно лицо его совершило и…

— Полагаю, что бесполезно спрашивать его имя?

— Совершенно бесполезно, потому что вы бы мне не поверили. Может быть, вы предложите мне какую-нибудь свою гипотезу?

— Я задавался вопросом, — сказал Терлен, — можно ли было бы для разгадки этого случая воспользоваться данными, почерпнутыми из литературы. Помните песни сирен и имя, под которым Ахилл скрывался среди женщин? Хотя все это запутанные ребусы, но они разрешимы. Кстати, вы заметили, что Джудит Бриксам — весьма привлекательная девушка?

— Ай, старый озорник, — шутливо произнес Г.М. — Уж не собираетесь ли вы…

— Я не старый озорник, — с достоинством ответил Терлен, — мне пятьдесят лет, и мои чувства к мисс Бриксам подобны нежности доброго дядюшки. Мне было бы жаль, если бы она сделала себя несчастной или с этим врачом-воображалой, или с этим симпатичным, но ветреным молодым охотником на слонов. У меня седые волосы, и любовь перестала меня интересовать, но уверяю вас, что, если бы Джудит когда-нибудь посмотрела на молодого Керстерса так, как когда он укололся стрелой, я был бы готов затанцевать румбу посреди Гарвард-сквера с выглядывающей из каждого кармана бутылкой шампанского. — Он выпустил густые клубы дыма из трубки. — Что было бы, то было бы! А теперь посмотрим, смогу ли я дать вам какие-либо стоящие идеи в связи с этим делом!

— Вы мне их уже даете! Продолжайте!

— Вы ищете убийцу Ральфа Бендера. Почему бы не посмотреть на проблему, опираясь на литературу?

— Что? — воскликнул Г.М. — Профессор, что с вами случилось? Может, вы просто слишком много выпили?! Что вы хотите этим сказать?

— Вот что. Вы предполагаете, что Гийо, глядя через отверстие в ставнях, по существу присутствовал при смерти Бендера. Он, по-вашему, не видел убийцы, но понял, каким образом был отравлен Бендер, и, заметив что-то, мог открыть личность убийцы. Пусть будет так! Возьмите какой-нибудь справочник и прочитайте основные правила составления хорошего описания. «Когда вы входите в комнату, в первую очередь вы замечаете то, что вам сразу бросается в глаза: цвета, обстановку, массу предметов, освещение и т. д…» Что же видел Гийо Бриксам, глядя через отверстие в ставнях? Что он мог заметить такого, чего не заметили мы? Его поле зрения было ограничено, но яд, вероятно, поразил Бендера именно в этом небольшом пространстве.

Г.М. задумчиво посмотрел на него.

— Неплохо, — одобрил он. — Видите ли, я не подходил к окну снаружи, но я подходил к нему изнутри, так что… Вот человек, который нам нужен, — сказал Г.М., показав через окно на Местерса, поднимавшегося по ступенькам клуба. — Он был там и сможет нам помочь.

Инспектор сразу понял, в чем дело.

— Значит, вас интересует какое-то движение, сделанное Бендером, на основании которого Гийо мог заключить, какое средство употреблено для совершения преступления, и благодаря этому определить, кто убийца.

— Да, — сказал Терлен, — но прежде всего выясним, что он мог видеть: вы находитесь снаружи, приникнув глазами к отверстию в ставнях. Что вы видите?

Местерс размышлял.

— Мало, только узкую полоску, тянущуюся до самой двери. Нельзя видеть ни кровати на левой стороне, ни камни и туалет — на правой. Кроме двери видна лишь часть ковра и… подождите: когда вы привели Бендера в комнату, что он сделал?

— Он выдвинул один из стульев, что стояли вокруг стола, и сел, — ответил Г.М., — стул, принадлежавший «Господину из Парижа», находился в конце стола — если только круглый стол вообще может иметь конец, — и с правой стороны он мог быть виден из окна. Когда мы вошли в комнату после его смерти, стул был на прежнем месте, но повернут от стола и немного от него отодвинут…

— Так и есть, — подтвердил Местерс, — через ставни мог быть виден только этот стул и небольшая часть стола. Значит, дверь, ковер, стул и краешек стола — больше ничего.

— Следовательно, он был убит в этом узком пространстве, — сказал Терлен. — По положению стула можно предположить, что он сидел за столом, в профиль к окну, но это нам ничего не дает. Вы ведь все проверили, не так ли? Вы не обнаружили ничего необычного в этих вещах: в столе, стуле, ковре, дверях и ставнях окна?

— Нет, — ответил Местерс, — но важно узнать, какой из этих предметов мог заставить Гийо заподозрить чье-то преступление, когда никто, кроме него самого, никогда раньше не входил в эту комнату. Кроме того, движение, сделанное Бендером, должно было быть необычным, если оно навело Гийо на чей-то след. Я хочу сказать, что просто сидеть за столом и смотреть вокруг себя — было бы недостаточным. Вероятно, Гийо увидел какое-то движение: удар кулаком по челюсти, или удар каблуком, или…

Тут в клубе «Диоген» произошла неслыханная вещь, заставившая даже прибежать портье.

— Мозоли! — воскликнул Г.М. возбужденным голосом. — Вот разгадка! Кровь в умывальнике, друзья, как же я был глуп! Как ограничен! Нет, Местерс, я вам ничего не скажу. Вы вчера задели меня своей историей о мозолях, и я во что бы то ни стало хочу отплатить вам тем же!

Местерс спокойно ответил:

— Я не знаю, что пришло вам на ум, сэр, но важно лишь то, что у вас в голове что-то блеснуло. Я сумею обуздать свое любопытство. Позвольте мне только вам напомнить, что сейчас половина четвертого, а мы обещали до четырех часов быть на Керзон-стрит.

— Вы правы, но я должен сначала позвонить по телефону. Не спрашивайте меня о причине. Как называется отель, в котором жил Бендер?

— «Блюм-Берри», это на Монгери-стрит. Спросите мисс Андерсон.

Когда Г.М. вышел, потирая руки, Местерс обратился к Терлену:

— Старый добряк начинает поднимать голову, и я рад этому: так же измучен он был только одним происшествием в отеле «Ройал-Скарлет». Если он добьется успеха, к нему вернется вера в себя.

— Что это он надумал?

— Не имею представления! Но вы были совершенно правы, утверждая, что все предметы, находившиеся в комнате, были безвредны. Я не хотел признаваться при сэре Генри, но мне приходили в голову самые необыкновенные идеи! Мы исследовали даже ковер, ища в нем яд или отравленную иглу, но без результата. Я размышлял и о кусочке пергамента, об игле или о листике из записной книжки Бендера, которая не найдена нами. Мне приходила на ум даже история, в которой жертва умирает, облизнув палец, листавший страницы отравленной книжки, Но это предположение было отброшено, поскольку кураре не ядовит, если его принять таким образом. Я столько наслышался о разных трюках, расследуя всякого рода убийства, что больше не решаюсь притронуться ни к чему в этом проклятом доме, не надев предварительно толстые перчатки.

— Но вернемся к Гийо. Удалось ли вам открыть что-либо новое после нашего ухода с Керзон-стрит?

Местерс ответил, что новых данных у него нет. Он допросил всех, кроме Изабеллы Бриксам. Ни прислуга, которая спала внизу, ни Джудит, спавшая на первом этаже, не сказали ничего нового. Когда Равеля спросили, заметил ли он свет, который Керстерс видел в комнате Гийо в четыре часа утра, француз ответил, что он ничего не заметил, но, поскольку он покинул свою комнату только в четыре двадцать, в этом нет ничего странного. Врачи нашли, что смерть наступила, по-видимому, в результате пролома черепа, вызванного двумя ударами молотка, найденного под кроватью. На молотке обнаружены отпечатки пальцев Аллана и Шортера, которые им пользовались перед ужином, и самого Местерса. Гийо получил удар дважды: один раз со спины, а во второй раз, когда уже лежал на полу, — по челюсти, поэтому челюсть совершенно размозжена.

Терлен все еще продолжал дрожать от услышанного, когда возвратился Г.М. Машина ждала их, чтобы отвезти на Керзон-стрит.

Джудит, очень возбужденная, ждала их в холле.

— Да, у меня есть что-то вам показать, — ответила она на немой вопрос Г.М. — Возможно, это какой-то след… идите со мной… нет, не в библиотеку, там сейчас в разгаре похоронные церемонии, — сказала она и отвела их в гостиную с массивной тяжелой мебелью, озаренную лишь светом, исходившим от огня в камине. Гостиная примыкала к кабинету лорда Ментлинга, и обе комнаты соединяла внутренняя дверь. Джудит с видом заговорщика подвела всю компанию к большому кожаному креслу, стоящему у камина.

— Засуньте кто-нибудь руку в углубление под спинкой, только осторожно, не уколитесь, — сказала Джудит.

Местерс с некоторой опаской повиновался и извлек какой-то небольшой удлиненный предмет. В красноватом свете пламени камина все присутствующие ясно увидели, что это было: подкожная игла — шприц для инъекций.

— Он полон какой-то жидкости, — сказал Местерс, разглядывая шприц, — надо немедленно отправить на исследование. Когда вы его нашли?

— Незадолго до вашего прихода. Вошла в комнату и, увидев, что камин затоплен, присела к огню погреться. Рука моя нащупала что-то твердое, и я вытащила эту иглу. Я положила ее на прежнее место и решила дождаться вашего прихода, чтобы показать ее вам.

— Говорили вы кому-нибудь о вашей находке? — спросил Г.М.

— Нет, я думала…

— Вы поступили очень правильно, мисс, — сказал Местерс. — Интересно, кто и когда спрятал иглу в кресле?

— Во всяком случае, вчера перед нашим уходом в театр иглы здесь не было, так как я потеряла брошку и искала ее повсюду, в том числе и в этом кресле.

— Не понимаю, кому и зачем понадобилось спрятать шприц в месте, где он неминуемо был бы найден? — спросил Местерс, пожимая плечами.

— А вы не думаете, что именно это, возможно, входило в расчеты того лица, Местерс? — спросил Г.М. — Хотя я, признаться, не понимаю, для чего он это сделал?

Глава 17 Инспектор Местерс производит арест

В этот момент послышались легкие шаги, и кто-то быстро вошел в комнату. Все обернулись. На пороге стояла Изабелла Бриксам. В красноватом отблеске пламени, бледная, с распущенными волосами, в просторном пеньюаре, она напоминала привидение. Терлен невольно вздрогнул при виде этой неподвижной фигуры. За прошедшие сутки она сильно похудела, черты ее лица заострились, бледные бесцветные глаза казались совершенно водянистыми. Она застыла на месте, точно забыв, зачем пришла. Но вдруг взгляд се упал на подкожную иглу в руках Местерса. Прищурив глаза, она в два прыжка подскочила к Местерсу.

— Вот она! Вот она! — проговорила Изабелла, растягивая слова. — Не держите этот шприц в руках, он наполнен ядом! Бросьте его, говорю я вам, я сама видела, как он нес его…

— Кто нес? О ком вы говорите, мисс? — спросил Г.М. — Прошу вас, сядьте, успокойтесь и расскажите нам.

— Я нисколько не волнуюсь. Я не хочу садиться. Сейчас пять часов. Я скажу вам все. Не могу больше молчать. Я давно предупреждала вас, но вы не хотели верить: если вы не остановите его, он убьет всех нас, — произносила Изабелла монотонным бесстрастным голосом.

— Но о ком вы говорите, мисс? — спросил Местерс.

— О моем племяннике, об Аллане, конечно! О ком еще я могу говорить? Слушайте, я проснулась среди ночи, часы пробили половину четвертого. В коридоре заскрипела половица, раздались крадущиеся шаги. Я вышла из комнаты и сразу узнала его. В халате, со свечой в руке, он вышел из спальни и стал спускаться вниз по лестнице. В другой руке он держал вот этот шприц. На середине лестницы он вдруг остановился и тряхнул рукой. Я ясно видела, как из шприца капнула какая-то жидкость. Аллан стоял несколько секунд, глядя на шприц с дикой улыбкой на лице. Он что-то шептал, слов я не разобрала. Меня он не видел. Затем он сошел со ступенек и направился в «Комнату вдовы». Я тоже спустилась и ждала, спрятавшись за портьерой. Минут пять спустя он вышел из «Комнаты вдовы» и вошел в эту гостиную. Когда я подошла к двери, он уже стоял над письменным столом в своем кабинете. Дверь в кабинет была открыта. Комнату освещала свеча, которую он поставил на стол. Аллан стоял, нагнувшись над открытым ящиком… идемте туда… они еще там… я покажу вам, скорее же! — вдруг заторопилась она.

Всю же предыдущую тираду она произнесла отчетливым, но монотонным голосом, точно затверженный урок. Теперь она тяжело дышала, словно изнемогая от усталости.

— Мисс Бриксам, вы устали, вам лучше лечь и уснуть, обещаю вам, что мы немедленно проверим все ящики, — начал ласково Местерс.

— Нет, нет, необходимо, чтобы я говорила, — возразила Изабелла, — я не засну, пока не сделаю этого! Пойдемте, пойдемте сейчас же!

Она устремилась к двери, ведущей в кабинет Ментлинга, все отправились следом за ней. Она вбежала в кабинет и стремительно бросилась к письменному столу.

— Но этого не может быть, тетя Изабелла, Аллан не мог, ты ошибаешься! — воскликнула Джудит, тряся ее за плечи.

— Молчи, ты ничего не знаешь! Я не ошибаюсь, — твердила Изабелла. — Вот, откройте ящик, и вы убедитесь сами…

Она бросилась к тому самому ящику, из которого накануне вечером извлекли злополучные стрелы. Ящик был заперт.

— Откройте же! Где ключ? — воскликнула раздраженная Изабелла.

— Ключ, вероятно, у Ментлинга, — спокойно ответил Г.М. — Я полагаю, что нам следует пригласить его сюда и попросить открыть этот ящик. Где ваш брат, мисс Джудит?

— Он вместе с остальными в библиотеке у гроба Гийо.

Местерс поспешно вышел из комнаты.

Изабелла продолжала нервно дергать ручку ящика. Вскоре возвратился Местерс в сопровождении Ментлинга. Лицо последнего пылало от гнева.

— Что за нелепая чепуха? Что вы еще придумали, Изабелла? Я сегодня же поговорю с Арнольдом, вам надо серьезно лечиться. Но я удивляюсь вам, господа. Неужели вы поверили этой нелепой выдумке? Ведь вы уже осматривали этот ящик, уверяю вас, в нем за ночь ничего не прибавилось.

— Но я вас прошу открыть его! — настаивал Местерс.

— Я категорически отказываюсь это сделать!

— Почему?

— Потому что это абсурд! — ответил сердито Ментлинг.

— Ты не хочешь, потому что прекрасно знаешь, что тебя арестуют, когда увидят, что находится в ящике, — сказала, прищурив глаза, Изабелла.

— Я не понимаю вашего упорства, Ментлинг, — сказал Г.М., — откройте ящик и освободите и себя, и нас.

— Можете открывать его сами, если хотите, — возмущенно произнес Ментлинг, доставая из кармана связку ключей и передавая ее Местерсу. — Мне сейчас не до этого, я должен отдать последний долг своему брату.

Местерс поспешно вставил в замок ключ, указанный ему Ментлингом, и отпер ящик. Выходя из кабинета, Ментлинг невольно бросил взгляд в открытый ящик и прирос к месту. Все присутствующие издали возгласы изумления.

— Вот они, я же видела, как он их перебирал, — звучал монотонный голос Изабеллы.

Местерс достал из ящика и разложил на столе три предмета. Все ясно видели, что это было: охотничий нож со следами запекшейся крови на нем, кожаный переплет от записной книжки, из которой были выдраны все страницы, с четко выгравированными на нем инициалами «Р. Б.» и, наконец, флакон с белым порошком с наклеенной на нем этикеткой — «цианистый калий».

Если лорд Ментлинг разыгрывал роль, то сцена, несомненно, потеряла в его лице великого актера. Сам Эдуард Кин не сумел бы естественнее изобразить удивление. Лорд Ментлинг буквально остолбенел от изумления.

— Что вы скажете на это? — спросил его Местерс.

— Я… ничего не скажу… я впервые вижу эти предметы, — прошептал он, не отрывая от них завороженного взгляда.

— А Гийо не оказалось в его комнате, — вдруг неожиданно проговорила Изабелла, — но последовал удар, и Гийо упал. Он был мертв, а я пошла спать.

— О чем вы говорите, мисс, когда это было? — быстро спросил Г.М.

— Нет, это не то. Этого я не знаю. — Изабелла буквально шаталась от усталости. — Я все сказала, я так устала…

— Где доктор Арнольд? — спросил Г.М.

— Его нет в Лондоне: он уехал на съезд врачей и вернется только вечером, — объяснила Джудит.

— Но мисс Изабеллу нельзя оставлять без присмотра врача в таком состоянии. Я сейчас же позвоню и вызову опытного специалиста, доктора Целлама, и он пробудет около нее до возвращения доктора Арнольда. А пока, мисс Джудит, пожалуйста, отведите вашу тетю в ее комнату, она валится с ног от усталости, — сказал Г.М.

Джудит взяла Изабеллу за руку. Та послушно дала себя увести. Она стала совершенно инертной, внезапно потеряв интерес ко всему происходившему. Г.М. вышел, чтобы позвонить доктору Целламу.

Когда он вернулся, то услышал, как Местерс сказал:

— Мне очень жаль, сэр, но в свете новых фактов я вынужден арестовать вас.

Ментлинг беспомощно дотронулся рукой до головы:

— Да, да. Шляпу и пальто. Где Шортер? Шляпу и пальто, чтобы я пошел в тюрьму. Не бойтесь, я буду мирно вас сопровождать. Почему вы хотите меня повесить? Я невиновен…

Глава 18 Кровь в умывальнике

Арест Аллана Бриксама, лорда Ментлинга, по обвинению в братоубийстве вызвал невероятную сенсацию. Дело привлекло всеобщее внимание. Вечерние газеты промолчали об этом событии, но все в Лондоне только и говорили, что о крахе дома Ментлингов.

Терлен отправился на ужин с Г.М. и Местерсом, заказанный в ресторане «У зеленого человека», в одном из немногих, открытых в такой поздний час.

Сидя в такси, он размышлял о непонятном поведении Г.М. на Керзон-стрит: на все вопросы Местерса в связи с арестом Ментлинга Г.М. отвечал только невразумительным ворчанием, высказывая таким образом мысль, что это не имеет особого значения, а потом ушел, чтобы задать некоторые вопросы прислуге. Джудит и Керстерс упорно твердили, что Аллан невиновен. Изабелла ушла в свою комнату, а Равель своей не покидал.

Терлен нашел Г.М. в одном из отдельных залов ресторана спокойно разглядывающим меню. Местерс, пытавшийся отогреть руки у огня, напротив, казался расстроенным и обеспокоенным; он сразу набросился на Г.М.

— Как вы можете так спокойно сидеть, когда мы находимся в крайне тяжелой ситуации?! Разве вы не осознаете последствий, которые влечет за собой арест такого человека, как лорд Ментлинг? Лорд, обвиненный в убийстве! Это невероятный скандал, резонанс его будет страшен. Я хотел бы знать, хорошо ли я поступил?

Г.М. почесал голову.

— Но вы же, насколько мне известно, ничего плохого не сделали? Этот молодой человек еще официально не арестован, кроме того, не требуется…

— Что не требуется?

— Чтобы вы его арестовывали. Прежде чем приехать сюда, я позвонил в министерство и сказал, что я требую, чтобы вы не принимали никаких мер до нового распоряжения. Готов держать пари — пять против одного, — что Ментлинг завтра или послезавтра будет отпущен… Что вы думаете о супе из черепахи?

— Значит, по-вашему, мисс Бриксам лгала?

— Нет, — последовал ошеломляющий ответ Г.М.

Местерс даже подскочил на стуле.

— Но тогда, сэр, это самое лучшее доказательство! Если вы в состоянии доказать, что она не лгала… Впрочем, я прекрасно знаю, что вы думаете. Она ненавидит лорда Ментлинга, и потому я лично отношусь с подозрением к ее показаниям. Но если она сказала правду, остальные доказательства сделают свое дело.

Официант подал закуску и напитки. Г.М. подождал, пока он удалился, потом сказал:

— Боюсь, что сегодня мы пропустили самое интересное доказательство. Попробуем проанализировать все дело, не считаясь с личными интересами и предубеждениями. Предположим, что старая мисс целиком выдумала свой рассказ, стремясь отправить Аллана в психиатрическую больницу. Она, значит, хотела оклеветать его, чтобы, доказав его манию к преступлениям, обезвредить его. Но, Местерс, если эта женщина лгала, она это проделала весьма необычным способом. Она, по-видимому, еще утром знала, что Гийо убит ударом молотка. Но если она хотела обвинить Аллана, для чего ей понадобилось рассказывать, что она видела его ночью сходящим по лестнице со шприцем для инъекций в руке? Отчего она не сказала прямо, что видела, как он убил Гийо ударом молотка? Тем, что она сказала, она только доказала: то, что он ночью бродил по дому, еще не является преступлением.

— Это просто искусный маневр, вот и все!

— Бессмыслица, молодой человек! Что искусного в том, что она рассказала, что ее племянник — убийца? Если вы предположите, что она лгала и Аллан невиновен, следует сделать вывод — это она сама положила все предметы в ящик. Что хитрого в обагренном кровью ноже, записной книжке с вырванными листочками и флакончике с цианистым калием? Уж если удалось собрать такие крупицы доказательств, почему бы не пойти до конца и не обвинить его в самом преступлении, за которое он легко может быть повешен?

— Вы говорите таким тоном, сэр Генри, точно предметы, найденные в том ящике, имеют не бог весть какое значение!

— Они и не имеют большого значения, — ответил Г.М. — Что значит нож, выпачканный кровью какого-то пса? Вам, может быть, удалось бы доказать, в чем я, впрочем, не уверен, что Ментлинг им воспользовался; в таком случае он бы получил около двух месяцев тюрьмы за жестокое обращение с животными. Флакон с цианистым калием ничего не доказывает…

— Не забудьте о записной книжке!

— Да! Но в состоянии ли вы обвинить Ментлинга в убийстве Бендера? Тогда вам будет необходимо доказать, каким образом он это сделал. Без доказательств вы не можете передать дело в суд. Алиби Ментлинга неоспоримо. На записной книжке стоят инициалы «Р. Б.». Обвиняемому стоит только сказать, что они означают Роберт Браунинг или Роуб Британ, и никто не сможет доказать, что записная книжка принадлежала Бендеру, поскольку единственное лицо, которое могло бы это подтвердить, — сам Ментлинг! Что вы имеете доказательства — это ясно, но каждое из этих доказательств обернется против вас!

Местерс выругался сквозь зубы.

— Но почему тогда, — спросил он, — вы не помешали мне арестовать Ментлинга?

— Потому что это принесет нам большую пользу, и завтра мы будем увенчаны лаврами. — Глядя на часы, Г.М. прибавил: — Раньше, чем пробьет полночь, настоящий преступник будет под замком.

Терлен и Местерс, ошеломленные, переглянулись. Г.М., казалось, был в прекрасном настроении.

— Отлично! — продолжал он, съедая гарнир. — Я вам это обещаю. От вашего имени я отдал распоряжение, чтобы вечером все были на месте в доме Ментлингов. Я хочу кое-что попробовать. Было бы хорошо, Местерс, если бы вы подобрали двух человек, которые были бы у нас под рукой. Я считаю, что вам следует быть вооруженным. Мы имеем дело с опасным убийцей… Могут быть выпады. Это лицо, говорю вам с изумлением, разыграло самую искусную комедию, какую мне никогда в жизни не доводилось видеть даже в театре… Но я не хочу вам портить аппетит. Ешьте, друзья. Не кажется ли вам, что мало соли?

Дождь не переставая лил, когда машина Местерса, в которой сидели Терлен и Г.М., остановилась на Чарлз-стрит, чтобы захватить сэра Джорджа. Последний, довольно возбужденный, протянул Г. М, телеграмму.

— Вот что я получил от эксперта из Дорсетшира, — сказал он. — Но объяснение так же неясно, как и текст. Что означает «Красный змей»?

— «Красный змей»?! — воскликнул Местерс. — Почему «Красный змей»?

— Вы должны делать вид, будто ничего не знаете об этом, Местерс, — ответил Г.М. — Эта телеграмма могла бы поджечь окрестности Лондона раньше времени. Потому вы ее не увидите! — Он сунул ее в карман. — А теперь больше ни слова.

Машина тихо въехала на Керзон-стрит. Полицейская машина уже ждала их недалеко от дома; два человека в штатской одежде вышли из нее, и Местерс дал им указания. Г.М. нажал кнопку звонка и, отведя одного полицейского в сторону, тихим голосом проинструктировал его. Шортер открыл дверь, а Джудит, очень радостная, вышла им навстречу.

— Вы знаете, только что отпустили Аллана — нам телефонировал шеф полиции. Аллан скоро будет здесь. Он свободен, вы слышали?! Выходит, не оказалось достаточных доказательств!

— Да, да! Можете нам не рассказывать, — мягко остановил ее Г.М. — Я верил, что так и будет, и сам посоветовал отпустить вашего брата. Вы огласили эту новость?

— Да, конечно! Я плохо поступила?

— Нет. Как домашние приняли ее?

Она поглядела на него с опаской.

— Ну, все обрадовались, кроме Изабеллы, по правде говоря…

— Где она сейчас?

— В своем будуаре с доктором Целламом и Арнольдом, как вы распорядились. Остальные еще ужинают. Прошу вас, входите.

Все сняли пальто. Атмосфера этого дома была невыносима. Но все же Терлен улыбнулся Джудит и вместе с Г.М., сэром Джорджем и Местерсом вошел в столовую.

Казалось, полностью повторяется вчерашняя сцена, если не считать нескольких пустых стульев.

На столе горели свечи. Равель и Керстерс сидели друг против друга, но чувствовалось, что они враждебно настроены. Двойная дверь, которая вела в «Комнату вдовы», была закрыта.

— Добрый вечер, — приветствовал их Г.М., — вы еще ужинаете? Не будет ли кто-нибудь из вас любезен зажечь свет в «Комнате вдовы»? Я хотел бы показать вам, как умер несчастный Бендер.

Наступила мертвая тишина. Джудит, очень бледная, прислонилась к столу.

— Что же…

— Нет, это вовсе не шутка, — подтвердил Г.М. — Ну, Местерс, зажгите свет и достаньте все предметы из портфеля.

Местерс, пытаясь улыбкой скрыть волнение, направился в «Комнату вдовы». Было слышно, как он шел крадучись в темноте, после чего вдруг появился свет в конце коридора. Потирая лоб, инспектор возвратился, объявив:

— Сцена готова, сэр!

— Хорошо! Пойдемте туда, — сказал Г.М.

Они направились в комнату, по Джудит отказалась от руки Терлена. Кровать походила на покинутый корабль; поломанная мебель была вынесена, остальная находилась на старых местах.

— У стола осталось четыре стула, — сказал Г.М. — Принесите остальные из столовой, нужно, чтобы все присутствующие могли сесть. Итак, стул «Господина из Парижа» сломан. Поставим другой на то место, где он вчера находился, у края стола, на линии окна… Отлично! Мистер Равель, не сядете ли вы на этот стул? Хорошо! Вы сейчас находитесь точно на том месте, где сидел Бендер, когда он был отравлен…

Равель быстро встал, по Местерс заставил его снова сесть:

— Не бойтесь, мистер Равель, сэр Генри утверждает, что опасности нет!

Местерс разложил на столе необычные предметы: шприц для инъекций, охотничий нож, бутылочку, выдувную трубку, смятую девятку пик, кусочек пергамента и одну шелковую нить.

Г.М. зажег трубку и, глядя на эти предметы, произнес:

— Посмотрите, вот следы двух самых наигнуснейших и наиподлейших преступлений, какие я когда-либо встречал в своей практике. Но эти следы нам все же кое-что открывают!

— Не хотите ли вы, чтобы и остальные пришли? — спросила Джудит.

— Нет, — сказал Г.М., — пока еще нет. Через несколько минут я вам объясню, как совершилось преступление, а кто-нибудь из вас расскажет это мисс Изабелле. Результаты нашей беседы, если наши предположения подтвердятся, будут интересны, а высказывания мисс Изабеллы — еще более. Но минуту внимания… Сегодня после полудня мне вдруг пришло в голову, что факты, относящиеся к этому делу, логически не связаны между собой. Я заметил, что одна деталь, одна, на первый взгляд, не имеющая значения деталь, меняла все с самого начала. Трюк, которым воспользовались для убийства Бендера, так прост и так несложен, что мы оказались неспособными увидеть истину, хотя она и была у нас перед глазами. Когда Местерс прибежал ко мне в канцелярию и рассказал, что Бендер из профессиональной добросовестности счел аппендицит не серьезной для себя болезнью, я не захотел прислушаться к словам инспектора, который, сам того не зная, держал в руках ключ к разгадке. Однажды у Бендера случился приступ аппендицита, но он продолжал исполнять свои обязанности в больнице и никому ничего не сказал. И мне надо было связать этот инцидент с его поведением в тот злополучный вечер, ведь я видел, до какой степени он был возбужден, точно находился под действием какого-то наркотика. Я должен был все понять, когда видел, как он ел…

— Но он ничего не ел, — сказала Джудит, — только немного супа.

— Супа? Ясно! Как это я не понял! И вы ни о чем не догадались, когда Ментлинг давал свои показания! Вспоминаете ли вы? Ментлинг неожиданно вошел в то время, когда Бендер брился. Тот вздрогнул и порезался бритвой, и при этом весь умывальник был испачкан кровью. Как вы считаете, может ли маленькая царапина залить кровью весь умывальник, да так, чтобы ни одна капля не попала на одежду? Почему в умывальнике было столько крови? Откуда она? О чем, значит, Бендер умолчал?

— О чем?! — нетерпеливо спросил Местерс.

— Бендер полоскал рот и умолчал о том, что зубной врач вскрыл у него нарыв на десне.

Глава 19 Наручники на руках

Местерс пробормотал:

— Я начинаю понимать.

— Теперь вам все кажется очень просто, не правда ли? Я не переставая твердил вам, что во внутреннем кармане фрака Бендера лежала не только записная книжка, но и какой-то еще другой предмет. Только сегодня днем я понял, что это могло быть. Что может поместиться во внутреннем кармане помимо записной книжки? Отвечайте! О чем бы вы подумали, увидев набитый карман?

Терлен попытался вспомнить:

— Когда я увидел Бендера, я сначала подумал, что он носит в кармане фляжку.

— Было бы более ценно, если бы вы сразу это сказали! Понимаете ли вы, как было совершено убийство? Требовалось только помнить все эти подробности. Я с самого начала утверждал, что Бендер не проглотил яд, поскольку кураре, принятый таким путем, не ядовит. В основном я был прав. Но о чем я не подозревал и что никто не проверил — это маленькая ранка под зубом мудрости, которая образовалась в самый день смерти. Значит, яд попал прямо в систему кровообращения и убил его скорее, чем это сделала бы инъекция. И аутопсия, конечно, ничего не обнаружила: прокол ножом оставляет в десне незаметный след. Вы помните, Местерс, мы решили, что яд должен был проникнуть через маленькую царапину, оставленную бритвой на шее, так как голосовые мышцы были сразу поражены. Ясно… Только паралич наступил через десну. Действительно, я искал самые невероятные пути и не подумал о простейшем из всех. Человек вынул фляжку из кармана и выпил лекарство, не зная, что оно отравлено. Между тем, если бы я выпил это же самое лекарство, оно не причинило бы мне ни малейшего вреда. Лекарство было смешано с кураре. Бендер сидел за этим столом, а Гийо смотрел на него, стоя за окном… Понимаете ли вы теперь? Гийо видел, как Бендер выпил, зашатался и упал на пол. Может быть, он видел в тот вечер, когда было совершено убийство, того, кто дал ему эту бутылочку с лекарством. Какое значение имело при такой ситуации чье-то алиби? Бендер носил яд с собой. Когда инъекция кокаина или новокаина, сделанная врачом для смягчения боли, перестала действовать, Бендер выпил, так как кто-то ему сказал, что к шерри-бренди надо подмешать болеутоляющее средство.

Сэр Джордж воскликнул:

— Но откуда же, черт возьми, преступник мог знать, что Бендер не выпьет глоток для успокоения раньше, чем он войдет в эту комнату? И каким образом фляжка украдена после смерти? А также записная книжка?

— Мисс Изабелла Бриксам нам это объяснит, — спокойно ответил Г.М. — Пойдемте наверх и послушаем, что она нам скажет! Идите все и не пугайтесь: видите, нет больше ничего ни страшного, ни странного, ни опасного в этой, назовем ее так, проклятой комнате: призраки, созданные вашей фантазией, исчезли. Разве вы не радуетесь такой развязке?

Джудит Бриксам удалилась, кусая губы. Она была очень бледна, только на скулах у нее выступили два больших красных пятна. Равель не отрываясь смотрел на стол, а лицо Керстерса было лишено всяких эмоций, как и лицо Г.М.

Не произнося ни слова, все двинулись за Местерсом. Терлен понимал, что предстоит что-то ужасное. Пройдя через холл и поднявшись по ступенькам, покрытым толстым ковром, они услышали чей-то голос. Это был тихий голос доктора Целлама, и он прозвучал тем более странно, что нельзя было разобрать ни одного слова. Г.М. сделал всем знак молчать, и они бесшумно пошли по красному ковру. От нескольких произнесенных кем-то слов Терлен вздрогнул, а Джудит чуть не вскрикнула, но Местерс вовремя зажал ей рот своей рукой. Прежде чем Терлен успел вымолвить слово протеста, он оказался перед будуаром Изабеллы Бриксам. Все остановились, точно окаменевшие.

Терлен чувствовал, что он никогда не забудет это зрелище.

Изабелла сидела в большом кресле перед камином, спиной к двери; из-за кресла виднелась ее седая голова. Огонь, пылавший в камине, освещал комнату, а прикрытая лампа стояла на столе в углу будуара. В полумраке, лицом к Изабелле, стоял доктор Целлам и блестящими глазами пристально смотрел на старую мисс.

— Мое самое большое желание — это пощадить вас, мисс Бриксам, — говорил он ей, — Отвечайте мне кратко. Вы сказали сегодня днем полиции, что видели, как ваш племянник Аллан спускался по лестнице со шприцем для инъекций в руках?

— Да, я так сказала. — Голос у нее был приглушенный, а голова совершенно неподвижна.

— Правда ли это, мисс Бриксам?

— Требовалось, чтобы я так сказала.

— Требовалось, чтобы вы так сказали? Значит, на гамом деле вы не видели своего племянника спускающимся по лестнице?

— Нет.

— И вы не нашли в ящике лорда Ментлинга предметы, которые вы описали?

— Нет.

Бой стенных часов испугал Терлена. Тут он заметил, что доктор Целлам, пользуясь своим профессиональным искусством, гипнотизирует Изабеллу.

— Я расскажу вам, мисс Бриксам, что произошло, и вы мне скажете, правильно ли я угадал. Вас принудили говорить. Вы до деталей выучили вымышленный рассказ и должны были точно его повторить. Вам внушали, чтобы вы рассказали это полицейским в пять часов дня, и вы не могли этому противодействовать. Кто вам это внушил? Скажите мне!

— Конечно, это…

Кто-то бросился к ней во мраке со стороны двери. Две пощечины угодили Изабелле в лицо, и она с криком вскочила.

— Скорее, Местерс! — крикнул Г.М. — Сюда!

Раньше, чем Местерс успел подскочить, человек вывернулся из объятий Г.М. и отбежал к окну. На фоне портьеры псе ясно увидели его лицо: это был Юджин Арнольд. Он стоял у окна с вытянутыми вперед руками и смотрел в упор на Изабеллу властным, настойчивым взглядом своих выразительных серых глаз, горевших каким-то стальным блеском. Затем он перевал взгляд на приближавшихся к нему Г.М. иМестерса.

— Не подходите никто! Не мешайте мне, — сказал он твердым голосом.

В этих глазах, протянутых руках и в голосе была такая сила убеждения, что Местерс остановился на полдороге и замер.

— Бросьте свои приемы, доктор, — сказал спокойно Г.М. — На этот раз ваша карта бита. Что же вы, Местерс? Подойдите и наденьте ему наручники, — прикрикнул он на оцепеневшего инспектора.

Хладнокровно обведя всех взглядом, Арнольд вдруг быстрым и ловким движением сунул руку в задний карман брюк, но Г.М. перехватил это движение и отвел его руку. Тут подоспел Местерс с наручниками. Но когда он уже собрался защелкнуть замок, Арнольд высвободил руки, схватил наручники и, размахнувшись правой рукой, ударил Местерса по челюсти. К счастью, Местерс успел нагнуться и избежать верного перелома челюсти. С помощью Г.М. ему удалось защелкнуть наручники.

В этот момент раздался пронзительный крик Изабеллы. Все оглянулись. В сильном возбуждении Изабелла указывала на Арнольда.

— Это он… он размахнулся… Гийо упал! Я видела, я это уже видела…

Джудит, находившаяся до этого точно в столбняке, подскочила к Арнольду, Г.М. и Местерсу.

— Что все это значит? Оставьте его! При чем тут мой жених? Юджин, потребуйте же, чтобы они немедленно сняли эту гадость с ваших рук!

К Арнольду тем временем полностью вернулось его поразительное самообладание.

— Успокойтесь, дорогая! Извините, господа, мою невольную агрессивность, что делать: я привык на насилие отвечать насилием. Я вижу, что вам пришла в голову какая-то нелепая, бесплодная идея — искать во мне преступника. Поэтому спорить сейчас с вами бесполезно. Со мной лично вы можете делать все, что вам угодно, — все равно вы не сможете мне предъявить никакого сколько-нибудь обоснованного обвинения. Что поделать! Полиции свойственно ошибаться, и гораздо чаще, чем это ей положено законом здравого рассудка. Но то, что вы позволили себе сделать в отношении моей пациентки, за жизнь которой я отвечаю, — этого я не могу оставить безнаказанным ни как врач, ни как гражданин Англии. Мисс Изабелла слишком нервна, и ей противопоказан гипноз. Вы, господа, воспользовались моим отсутствием. Что касается вас, уважаемый коллега, я не завидую вашему будущему, — сказал Арнольд, обращаясь к доктору Целламу, — в нашем уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание за сознательное использование своих профессиональных знаний во вред больному.

— Я очень рад, что вам известна эта статья, доктор Арнольд, — сказал улыбаясь Г.М.

Изабелла в крайнем возбуждении быстро заговорила, глаза ее лихорадочно блестели.

— Вспомнила! Послушайте меня, господа, я все вспомнила. Это он, он убил Гийо. Он ударил его… Это был такой же удар, когда он ударил инспектора. Я проснулась… была ночь… меня разбудил голос Гийо, призывающего меня на помощь, я прислушалась. Все было тихо… Но чувство тревоги не покидало меня… Я встала и пошла в его комнату… Зажгла свет: комната была пуста, Гийо там не было… Я вышла из его спальни и вошла в столовую, потом отправилась в «Комнату вдовы», дверь была открыта… я видела, как он размахнулся и Гийо упал. Он продолжал наносить удары… Гийо не шевелился, он был мертв. Я стояла на пороге и молчала. Я хотела кричать, но голос не слушался меня. Тут он повернулся… он увидел меня. Я помню его злой взгляд, в нем была смерть. Он хотел убить меня. Потом он подошел ко мне и сказал: «Вы сейчас же забудете все, что только что видели. Вы отправитесь в свою комнату, ляжете в кровать и проспите до пяти часов вечера завтрашнего дня. Точно в пять часов вы повторите полиции все то, чему я вас учил сегодня вечером». Дальше ничего не помню.

— Это неправда, Юджин, скажите, что это неправда! Что же вы?

Арнольд побледнел, слушая признания Изабеллы, но спокойная усмешка не покинула его лица.

— Все это внушено вам гипнозом по требованию полиции вот этим врачом, мисс Изабелла. Полиции понадобилось сенсационное дело, чтобы упрочить кое-кому карьеру. Только, к сожалению, ни один суд не примет в расчет такие показания, — сказал он спокойно.

— Не беспокойтесь об этом, — сказал Г.М. — Просто доктор Целлам оказался сильнее вас в гипнозе, доктор Арнольд. Он сумел заставить ее вспомнить то, что вы приказали ей забыть, и вы сами помогли ей, повторив то же движение при ударе. Поверьте, эксперты разберутся во всем.

— Уведите его и посадите в машину, — сказал Местерс двум полицейским.

— Лучше идите и вы с ними, иначе наш приятель может сбежать по пути в машину, — предостерег его Г.М.

Арнольд не проронил больше ни слова, ни один мускул не дрогнул на его лице. Но когда он выходил из комнаты и его глаза на миг встретились с глазами Г.М., в них загорелась такая ненависть, что Г.М. стало не по себе, хотя ему за свою долгую практику не раз приходилось встречаться взглядом с отъявленными преступниками. Арнольд даже не взглянул на Джудит. Та бросилась за ним и упала без чувств на руки Ментлингу. В царившем возбуждении никто не заметил, когда он вошел. Керстерс в волнении вопросительно уставился на доктора Целлама.

— Это только обморок, она сейчас придет в себя, — успокоил его тот, — помогите мне положить ее на кушетку.

Изабелла сидела, уставившись молча на дверь, в которую только что вышел Арнольд в сопровождении полицейских и Местерса. Ментлинг молчал с мрачным видом. Терлен, не в силах оторвать взгляда от лежащей без сознания Джудит, сделал было движение к ней, но сэр Джордж потянул его за рукав.

— Пойдем, дружище, — сказал он. — Игра в карты окончена. Наша помощь больше не требуется. Сейчас их лучше оставить одних, в кругу семьи.

Глава 20 Сэр Генри объясняет все

На следующее утро Терлен, сэр Джордж и Местерс снова собрались в кабинете Г.М. по его приглашению: сэр Генри обещал рассказать им, как он путем анализа разоблачил Арнольда. Точно дразня их любопытство, Г.М. усиленно угощал гостей кофе и не спешил со своим рассказом.

— Значит, вы говорите, Местерс, что Арнольд сознался во всем? — спросил он наконец.

— Да, — ответил Местерс, — посоветовавшись со своим адвокатом, он тут же сделал полное признание. Очевидно, он пришел к выводу, что другого выхода нет и его единственный шанс — чистосердечное признание и апелляция о помиловании на высочайшее имя. Но его хладнокровие поистине изумительно, — прибавил он.

— Да, — сказал Г.М. — Только один раз мне пришлось столкнуться с еще большим хладнокровием в деле с плавающим привидением. Но я вижу, вам всем не терпится скорее услышать мои соображения по другому делу, — сказал он с улыбкой, видя, как у всех от досады вытянулись лица, — а потому не будем сейчас отвлекаться воспоминаниями о той хладнокровной русалке и перейдем к Арнольду. Должен вам сказать, друзья, что в этом деле я долго не мог докопаться до мотива преступления. Уже подозревая Арнольда, я никак не мог понять, зачем ему, например, понадобилось убивать Бендера. Ведь он сам привел его в дом, чтобы он выявил маньяка в семье Бриксам. Возможно ли, что Арнольд, вопреки всему этому, хотел, чтобы он не был установлен? Это было бы понятно, будь он человеком сентиментальным, стремящимся сохранить эту тяжелую тайну, но он сам ввел в дом Бендера. Для чего? Посмотрим, подумал я, как бы изменилась ситуация для Арнольда и его планы на будущее, если бы стало известно, что Гийо или Аллан безумны? Заключение в сумасшедший дом Гийо, который, как младший сын, ничего не наследовал, не могло ни в чем изменить будущее самого Арнольда. Он бы по-прежнему вместе с Джудит продолжал жить в непосредственной близости к одному из самых больших богатств Англии, но оно бы принадлежало старшему сыну, человеку сильному, которому, очевидно, предстояла долгая жизнь.

Сэр Джордж взял чашку кофе, которую ему протянул Местерс.

— Вы, значит, предполагаете, что в план Арнольда входило убить Гийо, который действительно был безумен, а в сумасшедший дом запереть Аллана, обвинив его в том, что он в приступе безумия убил своего брата, после чего невеста унаследовала бы состояние, на которое он зарился?

— Нет, — сказал Г.М., — вы не ухватили самую хитроумную часть его плана. Он хотел, чтобы Аллана считали психически абсолютно здоровым. Разве вы не знаете законов в отношении психически больных?

— До сегодняшнего дня, — сказал Местерс, — я считал, что имущество психически больных, как и умерших, переходит ближайшим родственникам.

— Нет, молодой человек, вы ошибаетесь, раньше это действительно было так, но закон вмешался и воспрепятствовал возможным злоупотреблениям. Имуществом невменяемого распоряжаются специальные попечители, которые должны предотвращать различные махинации. Понимаете вы теперь? Если бы целью этих преступлений было только запереть кого-то в сумасшедший дом для того, чтобы Джудит унаследовала богатство, то тогда был бы убит Аллан, а обвинение в убийстве было бы навязано Гийо — настоящему безумцу. Но что бы произошло? Аллан был бы мертв, в отношении Гийо было бы доказано, что он невменяем, и на его состояние был бы наложен арест до тех пор, пока он бы не выздоровел или не умер.

— Но из-за чего же убит Бендер?

— Имейте терпение, мы дойдем и до этого. Позвольте мне рассказать сначала о первых моих подозрениях в отношении Арнольда, подозрениях, которые, должен признаться, у меня появились только после того, как был убит Гийо. Размышляя об этом убийстве, я спросил себя: если преступник — Арнольд, где он мог достать яд, ведь отравленные стрелы не были употреблены? Некоторое время я не мог найти ответа, так как не знал того, что знали вы. Наконец я вспомнил о том, что говорил Аллан непосредственно перед моим приходом в первый вечер: Изабелла упоминала об отравленном оружии, стрелах, которые Аллан и Керстерс привезли из Южной Америки. Помните ли вы его ответ?

— Да, — сказал Терлен, запомнивший слова Аллана. — Это оружие проверял Арнольд.

— Совершенно верно, — подтвердил Г.М. — Как некогда старый Равель проверял обстановку «Комнаты вдовы», так и Арнольд обнаружил яд и сохранил его. Таким образом, его план был составлен еще до появления на сцене Бендера. Я понял, что Арнольд имел яд и что он, по существу, единственный, кто мог его иметь. Но у меня не было доказательств. Я ломал себе голову из-за записной книжки, из-за вырванных из нее листочков и из-за кусочка пергамента. И вдруг я сразу понял, в чем тут дело, я готов был просто избить себя за свою несообразительность. Слушайте: Бендер найден лежащим на спине с кусочком пергамента на груди. Вспомните, как мы обнаружили первое преступление! Вы были там? Кто первый приблизился к телу? Кто первый нагнулся к нему?

— Арнольд, конечно, — сказал Терлен после небольшой паузы.

Местерс, вынул записную книжку, подтвердил.

— Арнольд, конечно, — повторил Г.М. — И что он первым делом сделал?

— Приказал нам всем отойти. Мы его послушались, в том числе и вы, — сказал сэр Джордж.

— И когда он нагнулся над трупом, мы не могли его видеть, поскольку его загораживала большая кровать. Понимаете вы теперь, почему мы нашли пергамент на груди убитого? Потому что он находился в кармане Бендера вместе с записной книжкой. Арнольду требовалось только сунуть руку в этот карман и вынуть записную книжку и фляжку с ядом да переложить их в свой карман. В то время, когда он перекладывал эти вещи, кусочек пергамента выпал на грудь Бендера. Вот самое вероятное объяснение. Все это проделано у нас на глазах, и нас буквально провели за нос. Теперь вы видите, что Арнольд — единственный среди нас, кто мог быть преступником.

Местерс кивнул головой.

— Хладнокровный преступник — этот доктор Арнольд, — сказал он. — Все произошло именно так, как вы сказали. Он признался мне в этом в тюрьме. Кстати, он с презрением отозвался о нашем уме. Но он клянется, что ничего не знает о кусочке пергамента, поэтому и не забрал его. Кстати, известно ли вам, что он из себя представляет? Каково значение надписи?

— Это заклинание, — объяснил сэр Джордж, — средство против зубной боли. Своего рода талисман. Гийо нам это объяснил, за что и поплатился жизнью. Он знал, что Бендер за ним следит, но не верил, что тот сумеет доказать его невменяемость.

— Нет, не так, — возразил Г.М., — Гийо боялся, что психиатры найдут повод запереть его в психиатрической больнице, но, конечно, не из-за того, что он изучал магию. Но заплатил головой он из-за этого пергамента, это ясно. Кстати, вот телеграмма, которую, если вы ничего не имеете против, Аксрутер, я сохраню на память об этом деле.

Он развернул телеграмму и прочитал:

— «Посмотрите в ежегоднике «Красный змей». Это лекарство Леона III против зубной боли».

— Значит, если Гийо дал это Бендеру, ему было известно, что тот страдал зубной болью! — воскликнул Терлен.

— Конечно, мой дорогой, — сказал Г.М. — По поведению Гийо можно было догадаться, кто совершил преступление. Вернемся ко времени, предшествующему первому преступлению. Предположим, что Гийо выслеживал Бендера так же, как и Бендер выслеживал Гийо. Гийо знал не только о болезни Бендера и об ужасном нарыве на десне, который ему должны были вскрыть в этот день, но он, видимо, также подслушивал под дверью, когда Арнольд пришел к Бендеру вечером, чтобы еще раз осмотреть ранку. Гийо особенно интересовали разговоры, которые Бендер вел с Арнольдом, так как он знал, что они оба стараются запереть его в психиатрическую больницу.

Если разум не обманывает меня, — продолжал Г.М., — Арнольд, вероятно, придумал сначала гораздо более оригинальный план убийства, сильно отличавшийся от того, который он осуществил. Его первоначальным намерением было убить Гийо так, чтобы Аллан, человек психически здоровый, был за это преступление повешен. Это опасная игра, поскольку доказать чужое преступление труднее, чем собственную невиновность. Арнольд понимал, насколько было бы сложно обвинить такого известного человека, как лорд Ментлинг, который сумел бы оправдаться. В этом случае существовала опасность, что подозрение могло бы пасть на Арнольда. Единственным средством, позволяющим избежать всех этих опасностей, решил Арнольд, было бы завлечь жертву в смертоносную западню, которая сработала бы без присутствия того, на кого следует взвалить вину. Казалось, все обстоятельства играли ему на руку, поскольку пошли разговоры о том, чтобы открыть «Комнату вдовы». Если бы в ней кто-нибудь умер при тех же обстоятельствах, при каких умирали ранее другие, а убийце пришлось бы только вложить в старую ловушку свежий яд, — убийство можно было бы совершить без труда и опасений. Но как заманить Гийо в такую западню? Это было невозможно: Гийо слишком много знал об этой истории. Между тем Арнольд не имел представления о том, где таится западня. Ему пришлось дожидаться, чтобы жертва сама ему невольно помогла. Понимаете вы теперь, для чего понадобилась смерть Бендера? Это была своего рода маскировка: требовалось заставить полицию поверить в то, что действительно существует какой-то искусно устроенный аппарат, при помощи которого можно убивать свою жертву, не присутствуя самому при совершении убийства. Если бы все в этом убедились, Аллан мог бы призвать на помощь хоть весь Скотленд-Ярд, чтобы доказать свое алиби, — ему бы ничто не помогло.

Инспектор раскрыл свою записную книжку.

— Согласно сведениям, полученным мною, — сказал он, — первоначальный план Арнольда был довольно остроумный. Он заранее украл из комнаты Гийо шприц для инъекций и наполнил его ядом, а потом договорился с Бендером, чтобы тот украл карту из колоды, чтобы наверняка войти в «Комнату вдовы» во время опыта, что Бендер и сделал. Прежде чем уйти с Джудит на вечер, он разыскал Бендера и сообщил ему, что Гийо якобы сумел добыть яд из коллекции лорда Ментлинга и намеревался отравить то лицо, которое будет заперто в комнате, войдя туда через потайной ход. «Возьмите, — намеревался добавить наш доктор Арнольд, — это, и вы спасетесь от отравления». Он предполагал дать Бендеру шприц для инъекций, сказав ему, что в нем находится противоядие, и приказав Бендеру сделать себе инъекцию, как только он войдет в комнату, — таким образом, у него будет иммунитет против кураре. В шприце и находился бы яд! Правда, был риск, что Бендер сделает себе инъекцию до ужина или, умирая, выронит шприц. По в любом случае все бы решили, что он совершил самоубийство, и никому не пришло бы в голову обвинить Арнольда.

— Существовала еще одна возможность, — добавил Г.М. — Арнольд уже накануне знал, что Бендер пойдет к врачу для вскрытия нарыва. В этом случае достаточно было небольшой дозы яда, подмешанного к бренди. Я ясно представляю себе, как Арнольд обращается к Бендеру резким тоном: «Я не желаю, чтобы нарыв на десне сделал одного из моих помощников нетрудоспособным. Днем вам сделают надрез. Позднее, когда кокаин перестанет действовать, у вас начнутся боли. Возьмите эту фляжку — в ней находится болеутоляющее средство, которым вы снимете боль. Только не смейте его пить до тех пор, пока не войдете в комнату. Я не хочу, чтобы вас видели пьяным». Не забывайте, что Арнольд — член общества трезвенников. «Таким образом, вы не будете испытывать боли до конца вечера». Преимущество этого плана заключалось в том, что Бендер, после того как он выпил лекарство, сунул бы фляжку обратно в карман, и это обстоятельство привлекло бы меньше внимания, чем если бы у него в кармане оказался шприц. Между тем доктор так бы все устроил, чтобы ему первому подойти и осмотреть труп. Никого бы не удивило, что он сует руку в его одежду, поскольку все искали бы механизмы с отравленной иглой, а не фляжку.

— Он, кажется, заготовил вторую такую же фляжку, чтобы заменить одну другой, — сказал Местерс, — по так как, к его удаче, он оказался заслонен кроватью, то просто забрал эту фляжку.

— Почему он спрятал записную книжку? — спросил Терлен.

— Потому что записная книжка компрометировала Гийо, а Арнольд не хотел, чтобы Гийо заподозрили в убийстве. Вернемся к Гийо. Теперь нам станет понятным его поведение. Гийо подслушивал под дверью, когда Арнольд передал Бендеру фляжку. Это единственное возможное объяснение.

— Но мы не знали, что Арнольд в этот вечер виделся с Бендером, — сказал сэр Джордж. — Если бы мы это знали…

— Разве вы не помните, что Ментлинг, когда он внезапно вошел в комнату Бендера и тот от неожиданности порезался бритвой, намеревался посоветовать Бендеру не посвящать Арнольда в их общий план. Мне это, между прочим, показалось странным. Итак, Гийо подслушал разговор о фляжке, не подозревая, конечно, что она содержит яд, а затем прокрался под окно, чтобы понаблюдать за Бендером и убедиться, что тот не нашел ни драгоценностей, ни какого-либо следа, по которому он мог бы сделать заключение, что Гийо производил уборку в комнате и убил попугая.

— Значит, попугая убил Гийо?

Г.М. зажег свою трубку.

— Гийо был хитер: крики попугая или лай собаки могли раньше времени выдать того, кто нашел драгоценности… Гийо был, кроме того, чрезвычайно испуган, потому что… уточните в своих заметках, Местерс, по-моему, именно Бендер нашел нож, которым Гийо зарезал собаку, и Арнольд благодаря этому держал Гийо в позиции шаха.

— Да, — сказал Местерс, — Бендер нашел нож в кармане кимоно Гийо, именно тогда его случайно увидел Керстерс выходящим из комнаты Гийо, и отнес нож Арнольду.

— Теперь вы понимаете, почему Гийо помогал убийце? Он понял правду в тот момент, когда увидел действие, которое произвел на Бендера один глоток жидкости из фляжки, и тот рухнул на пол, но так, что Гийо больше не мог его видеть. Представьте себе после этого душевное состояние Гийо: врач, который намеревался запереть его в психиатрическую больницу, убил своего помощника, и он теперь сможет заставить его молчать! Теперь Арнольд никогда не осмелится принять меры против человека, видевшего его преступление и имевшего возможность в любой момент выдать его полиции. Но Гийо не знал, какой яд принял Бендер, он не знал, сколько времени пройдет до его смерти, и потому он имитирует его голос, чтобы дать время подействовать яду. Разве вы не заметили выражение лица Арнольда, когда он узнал, что жертва в течение всего времени продолжала отвечать на вызовы? Арнольд имел вдвойне вескую причину для убийства Гийо. Но ему предстоял еще последний, решительный шаг, и тут он совершил большую ошибку, прибегнув к гипнозу! Он, конечно, не смог бы достигнуть своей цели, если бы Изабелла в глубине души не была убеждена в виновности Ментлинга. Но вам известен прием, которым может пользоваться любой хороший гипнотизер: «В такое-то время вы отправитесь к такому-то лицу и скажете ему то, что я вам поручаю, а затем вы забудете о том, что я вам внушил». Помните, Изабелла воскликнула: «Необходимо, чтобы я говорила, я не засну, пока не сделаю этого». И ее рассказ, который она проговорила со всеми деталями, подобно граммофону, иглой которого был Арнольд? Не требуется добавлять, что нож, обагренный кровью, записную книжку с вырванными листочками и флакон с ядом — все эти предметы Арнольд подбросил в ящик Ментлинга перед убийством Гийо, когда мы все находились внизу. Он внушил Изабелле под гипнозом некоторые вещи, которые она должна была нам сказать. Требовалось, чтобы мы убедились, что ее слова имеют связь с тем, что произошло. Оба преступления должны были быть совершены одним и тем же способом, не так ли? Поскольку мы не обнаружили ранку во рту у Бендера, Арнольд хотел сделать инъекцию и в десну Гийо. Он хотел, чтобы мы верили в существование отравленной западни, скрытой в комнате, и, когда он выдумал рассказ о том, как лорд Ментлинг сходил ночью по лестнице, держа в руках шприц, наполненный жидкостью, это было только для того, чтобы заставить нас предположить, что Аллан намеревался вновь наполнить ядом западню в «Комнате вдовы». Мы ее, конечно, не нашли бы, но лорду Ментлингу оказалось бы нелегко доказать свою невиновность. Но Арнольду не удалось заставить Гийо открыть рот. Потому он и ударил его. Из-за того, что ему не удалось разжать челюсть Гийо, он продолжал наносить удары. Может быть, ему помешал приход Керстерса? Но каким образом Арнольд вошел в дом, когда Керстерс стоял снаружи и следил за подъездом? Ясно, что через окно в «Комнате вдовы», ставни которого были открыты. Он, конечно, сначала возвратился домой, но потом снова вернулся сюда, потому что назначил свидание Гийо в этой комнате. Гийо, уверенный, что держит Арнольда в своих руках, пришел на свидание… Что случилось дальше, вы знаете сами, — прибавил Г.М.

В комнате надолго наступила тишина.

— Одна вещь мне непонятна, — сказал сэр Джордж. — Арнольд — осторожный человек, и я не понимаю, как он мог вести такую опасную игру, когда его невеста могла в любой момент разорвать их помолвку? Ее чувства к Керстерсу были очевидны. Он мог проделать все это без результата! Что теперь Джудит думает обо всем происшедшем?

Терлен вспомнил что-то, о чем он случайно услышал. Помедлив в нерешительности, он тихо сказал:

— Мисс Бриксам поддержит своего мужа до конца.

— Своего мужа?! — воскликнул сэр Джордж.

— Они тайно обвенчались, — продолжал Терлен, — таково было желание Арнольда, в некоторые моменты он может быть романтичным. Она его несомненно поддержит.

— А после? Она останется вдовой, вы знаете?

Голос Терлена задрожал:

— Да. И потому мы все должны остаться холостыми.

 Чарльз Вильямс B аду все спокойно

1

В первый же день моей службы у Харшоу босс вызвал меня к себе в кабинет и поручил пригнать машину с окраины города.

— Эта история надоела мне до чертиков, — сказал он. — Мисс Гарнет будет вас сопровождать туда, а обратно приедете на двух машинах.

Я работал у Харшоу на комиссионных началах, получал проценты с продажи машин, и данное поручение было мне совсем ни к чему. Я только собрался заявить ему об этом, как в кабинет вошла девушка, и я сразу же изменил свое решение.

Он представил нас:

— Мисс Гарнет… А это Мэдокс, наш новый продавец.

— Очень приятно, — сказал я.

На ней было платье из легкой шерсти. Руки округлые, слегка загорелые. И вообще она напоминала чайную розу на длинном стебле.

Она улыбнулась мне, но, когда узнала, что ей придется ехать со мной за машиной, немного поморщилась.

— Неужели это так срочно? — спросила она. — Ведь это, видимо, можно оформить и задним числом. Я считаю, что мне лучше самой отправиться к мистеру Суттону.

— Нет, Глория, это нерациональная трата времени. Поезжайте прямо сейчас.

В парке стоял «Шевроле-40». Я сел за руль.

— Вам придется показывать мне дорогу.

— Поезжайте через весь город и выезжайте на Южное шоссе.

Коммерческий квартал города ограничивался лишь одной улицей. В конце ее находилась ткацкая фабрика. Было еще только девять часов утра, но весь городок сверкал на солнце.

Так как моя спутница молчала, я взглянул на нее. Она мрачно смотрела на дорогу. Ветер развевал ее волосы цвета меди.

— Сигарету? — предложил я.

— Спасибо, — ответила она и взяла сигарету.

Она пыталась казаться равнодушной, но я видел: что-то ее угнетало.

— Что это за история с машиной? — спросил я. — Ведь наш хозяин занимается только продажей или прокатом.

— Да, в основном он занимается прокатом. Но иногда и перепродает подержанные машины.

— А вы работаете в конторе?

— В основном — да.

— Понятно.

После небольшой паузы она спросила:

— А откуда вы приехали к нам, мистер Мэдокс?

— Из Нового Орлеана.

— Неплохой город.

По шоссе мы проехали около пятнадцати миль. Поскольку я лишь вчера прибыл в город с этой стороны, я знал, что скоро будет мост через реку. Но, не доезжая до моста, мисс Гарнет попросила меня свернуть на проселочную дорогу, извивавшуюся в густом сосновом лесу. Вскоре мы поднялись на возвышенность, где стояли две заброшенные фермы. Миновав их, мы повернули на восток и спустились к реке. Переехав через деревянный мостик, я остановил машину, чтобы полюбоваться окружающим нас пейзажем.

— Почему вы остановились? — спросила мисс Гарнет.

— Хочу полюбоваться пейзажем.

— Да, здесь действительно красиво.

Я снова нажал на газ.

— А кто такой этот Суттон? — поинтересовался я. — Отшельник какой-нибудь?

— Сторож при буровой скважине.

— Вот как? Что же, они боятся, как бы у них не украли дырку в земле?

— Наверное, для порядка. Работы там приостановлены из-за юридических трудностей, но Суттон остался на месте.

— Почему же он не платит за прокат машины, если у него есть работа?

— Откуда мне знать! Он живет в этой местности всего около года, а к нам в город приезжает редко.

Хотя в этих вопросах и ответах не было ничего странного, она казалась очень обеспокоенной. Наконец я не выдержал и спросил без обиняков;

— Что с вами?

— О, ровно ничего… Я только думаю, что разговор с Суттоном лучше вести мне. Он очень недоверчив и подозрителен. Особенно к незнакомым. Меня он знает, поэтому мне будет легче с ним разговаривать…

— А чего с ним разговаривать? Заберем машину и поедем обратно.

— Я думала о другом… Я думала, что мне, может быть, удастся уговорить его заплатить за прокат. Тогда мы сможем оставить машину ему.

— Делайте, как считаете лучше, — ответил я и равнодушно пожал плечами. В сущности, я ведь продавец, а не кассир.

Вскоре мы добрались до бревенчатого домика, крытого рубероидом. Недалеко стоял старенький «Форд-47». Двери домика были открыты, но внутри, судя по всему, никого не было.

Мы вышли из машины.

— Суттон! — крикнула мисс Гарнет.

Никакого ответа.

Я не стал медлить и просто-напросто вошел в дом. В единственной комнате никого не было.

Сразу было заметно, что мужчина жил здесь один: кровать помята, посуда не вымыта, одежда висела и валялась в самых разных местах. Взгляд мой непроизвольно задержался на пепельнице — на некоторых окурках, лежавших в ней, остались следы губной помады.

Вслед за мной вошла и мисс Гарнет.

— Удобно ли заходить в дом к человеку, если его самого нет?

И опять мне показалось, что она боится Суттона.

— Может быть, и неудобно… Скажите, он женат?

Тут она тоже увидела пепельницу, но сразу же отвела глаза. Мы вышли из дома. Подойдя к машине, я три или четыре раза нажал на клаксон. Никакого эффекта.

От домика к тенистому ручью спускалась извилистая тропинка.

— Может быть, он пошел за водой? — спросил я. — Пойду посмотрю.

— Ну что ж, идите. Хотя… подождите. Наверное, будет лучше, если схожу я.

Я не возражал. Усевшись на ступеньку, я закурил, а она отправилась вниз по тропинке. Вскоре она уже поднялась обратно, и, когда она приближалась ко мне, я по достоинству оценил ее внешность — среднего роста, легкая походка, длинные и очень стройные ноги.

— Ну что, возвращаемся ни с чем? — спросил я.

— Ошибаетесь. Я нашла его около ручья.

Я удивленно взглянул на нее. Она отсутствовала не более трех минут. Почему же Суттон не вернулся вместе с ней?

— Забрали у него ключи от машины?

— Нет… Но он заплатил мне оба взноса.

— Смотрите-ка, какое везение!

— Он уже давно собирался заплатить, но никак не мог вырваться в город. Так что мы можем возвращаться обратно.

— Угу.

Вся эта история показалась мне довольно странной, но, если она утверждает, что Суттон все заплатил, не стоит больше ломать себе голову над этим.

Мы уже собирались садиться в машину, как вдруг я увидел человека, направлявшегося в нашу сторону. Он вышел из-за деревьев, окаймлявших дорогу. В руке он держал ружье — похоже, двадцать второго калибра. Мисс Гарнет тоже увидела его и бросила на меня быстрый взгляд. Наверняка это был Суттон. Значит, она мне солгала, сказав, что видела его у ручья?

2

Это был плотный, высокий мужчина с тяжелой походкой. Как у медведя или боксера тяжелого веса. Такие люди всегда принадлежат к категории силачей. На нем были охотничьи штаны и застиранная голубая рубашка. Выглядел он не молодо, но и не старо — лет на тридцать пять — тридцать восемь.

— Хэлло! — приветствовал я его.

Он подошел к нам и внимательно посмотрел на меня.

— Хэлло! Вы кого-нибудь ищете?

— Угу. Некоего Суттона. Это вы?

— Вы угадали. Чем могу быть полезен?

Я не успел ответить. В разговор вмешалась мисс Гарнет:

— Это по поводу машины, мистер Суттон. Я… я хотела бы сказать вам два-три слова.

Я решил не вмешиваться. Она только что солгала мне, заявив, что он расплатился, ну и пусть устраивает дело как хочет.

— Ну что ж, говори, крошка!

Он улыбнулся, но улыбка у него была неприятной. Затем он жестом показал, чтобы она вошла в дом. Через минуту мисс Гарнет уже вышла, вся красная от смущения или стыда, а он с нагловатой усмешкой смотрел ей вслед, видимо, от души забавляясь.

— Мы можем ехать, — бросила она мне.

— А машина?

— Все в порядке… Мы оставляем ее.

— Он же вам ничего не заплатил! Что вы скажете мистеру Харшоу?

— Прошу вас, не будем об этом.

— Что ж, дело ваше, — ответил я, садясь в машину. За финансовую сторону отвечала она, а не я, так что мне ровным счетом наплевать, как она будет выкручиваться.

Я развернул машину и выехал на дорогу. Суттон проводил нас все той же неприятной и нагловатой улыбкой.

Когда мы доехали до реки, мисс Гарнет сказала:

— Будет лучше, если с Харшоу поговорю я.

— Как хотите… И мне безразлично, что вы ему скажете.

— Я… Я понимаю, что все это кажется вам немного странным, мистер Мэдокс, но…

— Суттон ваш родственник?

— Нет.

— Сто десять долларов… Это ведь большая сумма.

Она ничего не ответила. Но мне и так было ясно, что она или подделает квитанцию, или внесет деньги из своих собственных сбережений.

Внезапно я остановил машину под тенью деревьев. Л что будет, если я поцелую эту куколку?

Она не сопротивлялась, но и никак не ответила на мой поцелуй. Мне показалось, что я поцеловал мертвую.

— Долг платежом красен, — сказал я. — Перед Суттоном я почувствовал себя последним дураком.

— Пользуетесь положением? — прошептала она, краснея от стыда.

— Может быть, нам лучше вернуться и забрать машину? Или сказать Харшоу, что Суттон не отдал ее…

— Не фиглярничайте… И не ведите себя так нагло.

— Просто я не привык упускать благоприятных возможностей.

— Послушайте, мистер Мэдокс: или вы продолжите путь, или я выйду из машины и пойду пешком.

— Вы такая очаровательная! Сколько вам лет?

— Двадцать один.

— Почему вы боитесь Суттона?

Она снова покраснела и отвела взгляд.

— Я его не боюсь.

— Только не надо лгать, красотка! Что он знает о вас?

— Э… э… Ничего. С чего вы взяли, что он должен что-то знать обо мне?

— Уж не хотите ли вы меня уверить, что видели его у ручья и что он расплатился за прокат машины?

— Да, я солгала вам… Сознаюсь. А теперь оставьте меня в покое.

— Мне хотелось бы получить от вас положенную мне долю милостей. Может быть, я и негодяй, но ваша красота…

— Теперь я понимаю, за кого вы меня принимаете… Вы поедете дальше или нет?

— К чему нам торопиться? Я все еще надеюсь, что вы расплатитесь со мной. У вас такие дивные ножки…

Я перешел к более решительным действиям, но она оттолкнула меня, одернув юбку, и в конце концов залепила мне пощечину.

— Что ж, я не совсем непонятливый и все понял. Считаю, что звать на помощь полицию нет смысла.

Я нажал на газ, и мы снова поехали. До самого города она не произнесла ни слова и сидела в уголке, теребя носовой платок.

Еще не доехав до города, мы заметили, что там творится что-то неладное. К небу поднимался черный столб дыма. Что-то горело. Вскоре нас обогнала машина дорожной полиции. Я нажал на акселератор и последовал за ней.

Горел ресторан, расположенный неподалеку от ткацкой фабрики. Дым вместе с языками пламени вырывался из всех его окон и дверей. Вдоль улицы извивались толстые белые шланги пожарников. Кое-кто из них пытался проникнуть в горящее здание со шлангом, из которого били струи воды.

Я замедлил ход, чтобы получше все рассмотреть, но дежурный полицейский ткнул мне своей палочкой в сторону переулка, показывая, чтобы я свернул и не создавал пробки.

Вскоре мы выехали на Майн-стрит, на улицу, где размещался банк. Улица была пустынна. Почти весь город побежал к месту пожара — или помогать его тушить, или просто поглазеть на редкое зрелище.

Когда мы вернулись в автопарк, Харшоу сидел в конторе один. Я бросил взгляд на мисс Гарнет, но она не смотрела в мою сторону. Она была уверена, что я все выложу Харшоу, но гордость не позволяла ей обратиться ко мне с просьбой держать все в тайне. Мне даже стало жаль ее. И в ту же секунду я устыдился своего поведения в дороге.

— Не спешите… — начал я, но она лишь бросила на меня презрительный взгляд и вошла в кабинет.

Харшоу разговаривал с кем-то по телефону. Сказав еще несколько фраз своему невидимому собеседнику, он, наконец, повесил трубку.

— Пригнали машину?

— Нет, — ответил я.

— Почему? — свирепо спросил он. Он вообще часто кричал и командовал. Можно было подумать, что он около трех десятков лет прослужил в армии унтер-офицером. Это был коренастый человек с квадратным лицом, лет пятидесяти пяти.

Я непроизвольно ответил:

— Он расплатился с мисс Гарнет.

— Ну что ж, тогда другое дело. Только боюсь, что в следующем месяце нам его снова придется брать за глотку. Кстати, что там горит? Ткацкая фабрика?

— Нет. Ресторан напротив нее.

— Ну, хорошо… Оставайтесь пока в конторе, а я схожу позавтракать.

Я разозлился. И так я уже потерял напрасно почти всю первую половину дня, а теперь он собирается сматываться.

— Я с удовольствием посижу в конторе, мистер Харшоу, но только сперва я сам позавтракаю.

Он покосился на меня.

— Вас, видимо, не устраивают мои условия работы?

— Возможно, что и так.

Я вышел из кабинета вместе с мисс Гарнет. Она направлялась на свое рабочее место, в комнату оформления документов.

— Спасибо! — сказала она мне.

— Не будем об этом…

Я перешел через улицу и вошел в ресторан. Там почти никого не было, и официантка подошла ко мне еще до того, как я успел сесть за столик.

— Как вы думаете, им удастся погасить пожар? — спросила она.

— Откуда я знаю! Я там не был… Говорят, у вас здесь хорошо готовят жаркое. У вас есть меню?

— Из горячего сейчас ничего нет. Все повара помчались смотреть на пожар. Но я могу принести вам сэндвичи.

— Нет, не стоит… Дайте мне просто стакан молока и пирожное.

Вскоре я уже ковырял сухой торт, запивая его молоком, и думал о девушке, которая из своего собственного кармана оплачивает прокат машины нахального сторожа бездействующей нефтескважины. И почему тог так нагло улыбался? Не стесняясь свидетеля, он буквально раздел ее своими глазами. Наверняка знает о ней что-нибудь компрометирующее.

Я положил деньги за завтрак на столик и вышел из ресторана. Теперь нужно зайти в банк.

На счете в Хаустауне у меня осталось около двухсот долларов, которые я не успел забрать перед отъездом сюда. Надо немедленно перевести их — ведь у меня в кармане не больше сорока долларов.

Я прошел почти по всей улице и не встретил ни души. Вдалеке над крышами на фоне дыма взметнулся к небу сноп искр. «Наверное, обвалилась крыша», — подумал я.

В банке было сумрачно и немного прохладнее, чем па улице. В кассовом зале — ни одного служащего. За одним из зарешеченных окошечек лежала пачка денег. «Может быть, кассира свалил с ног апоплексический удар? — подумал я. — Ведь нельзя же оставлять деньги вот так, у всех на виду».

Позади меня раздались шаги, и чей-то голос произнес:

— Вы не знаете, что горит, мистер Джулиан? Я слышал вой сирен и топот бегущих людей…

Я обернулся. Передо мной стоял старый негр в поношенных штанах, светлом свитере и широкополой шляпе на голове.

На глазах — темные очки. Он был слепой.

— В зале никого нет, папаша, — ответил я ему.

— Но мистер Джулиан всегда должен быть на рабочем месте.

— Во всяком случае, я его не вижу.

— Л вы не знаете, что горит?

— Знаю… Горит ресторан, что напротив ткацкой фабрики.

Он вышел из банка, постукивая перед собой палкой. В тот же момент открылась одна из внутренних дверей, и в зал вошел человек лет шестидесяти. Отрешенный взгляд и высокий лоб делали его похожим на учителя математики.

— Надеюсь, я не заставил вас долго ждать, — извинился он и улыбнулся. — Вы знаете, весь город отправился смотреть на пожар.

— Ничего страшного… Я здесь не более минуты. Он сел на свое место у окошечка.

— Чем могу быть вам полезен? — Мне нужно открыть счет.

Я быстро оформил перевод денег из Хаустауна и, задумавшись, побрел на работу. Судя по всему, пожар в городе взбудоражил всех жителей.

Днем я продал одну машину, и мое настроение улучшилось. Глорию Гарнет я видел только один раз, да и то мельком, когда она выходила из конторы проката с какой-то девицей. Немного позднее мы закрыли контору, и я сел в свою машину, чтобы отправиться домой. Стоял знойный день, и, приехав домой, я сразу же принял душ. Но это мало мне помогло. Натянув на себя одни лишь шорты, я сел у окна и принялся смотреть на задний двор. Солнце уже садилось.

Потом я надел чистую рубашку, брюки и спустился в ресторан. Когда я поел, было всего семь часов. Идти в кино не хотелось, а других развлечений в городке не было. Тогда я решил просто покататься на машине. Помимо своей воли я вскоре очутился на Южном шоссе, по которому мы ехали утром с мисс Гарнет. А вот и река. В свете луны она переливалась словно жидкое серебро. Мне страшно захотелось выкупаться. Я вышел из машины и бросился в воду. Она оказалась холоднее воздуха. Я поплескался несколько минут, вышел и растянулся на песке.

Когда я вернулся домой, было все так же удушающе жарко. В соседней комнате кто-то громко читал библию. А я все никак не мог забыть Глорию Гарнет и Суттона. И только когда я разделся и уже начал погружаться в дремоту, мне в голову пришла совершенно неожиданная мысль. Я подумал, что ограбить банк в этом городе — плевое дело. С этим может справиться даже один человек.

3

На следующее утро я снова поцапался с Харшоу. Он хотел заставить меня мыть машины, а я послал его ко всем чертям. Пришлось этим делом заняться другому продавцу, мистеру Гулику, пожилому человеку с грустным взглядом.

— Что с вами, Мэдокс? Вы взрываетесь из-за каждого пустяка, — спросил меня Харшоу.

— Вы меня наняли в качестве продавца, а не мойщика.

— Но поймите же вы, что грязные машины не продашь и не отдашь в прокат. А вы всю черную работу сваливаете на Гулика.

Я ничего не ответил и взбешенный вышел из конторы. Прислонившись к одной из машин, я курил и смотрел, как Гулик занимается мытьем. Наконец я бросил окурок и тоже взял тряпку.

— Можете не мыть, если вам этого не хочется, — сказал Гулик. — Я без труда сделаю это и сам. За работой время бежит незаметнее.

У него были грустные преданные глаза собаки, и, судя по всему, он был слабого здоровья.

— Сколько времени вы уже работаете у Харшоу? — спросил я его.

— Около года.

— С ним, наверное, трудно ладить?

— О, я не сказал бы этого… Правда, как и у всех людей, у него есть неприятные черточки.

— Какие именно?

— Просто он очень нервный. У него язва желудка. Жена его умерла год назад. Есть у него и сын, который… Короче говоря, жизнь его тоже не балует.

Он снова принялся за работу.

Вскоре из конторы вышел Харшоу и, попрощавшись, сел в машину.

— Мне нужно кое-куда съездить, — сказал он Гулику. — Вернусь к двенадцати или к часу.

Нам оставалось вымыть две машины, когда появился молодой негр и стал осматривать имеющиеся авто. Подойдя к одному из них, он несколько раз ударил ногой по покрышке. Потом отступил немного и осмотрел всю машину.

— Идите, — сказал я Гулику. — Я домою один.

В этот момент в ворота въехал «олдсмобил». За рулем сидела женщина. Я быстро подошел к ней.

— Добрый день, мадам. Чем могу быть вам полезен?

— Добрый день, — ответила она, смотря на меня своими голубыми наивными глазами. — Я приехала повидать Джорджа.

— Джорджа?

— Да, мистера Джорджа Харшоу. Я его жена.

— Вот как? А мы… — Я замолчал. Гулик не сказал мне, что мистер Харшоу снова женился, и я на мгновенье растерялся. Наконец я сказал: — Мистер Харшоу поехал по делам. Он обещал вернуться в полдень.

Она выглядела намного моложе его. Видимо, ей не было и тридцати. Одежда четко подчеркивала все ее округлости, а лицо казалось таким же сладострастным, как и ее фигура.

— Ну что ж, ничегоне поделаешь, — улыбнулась она. — А вы, вероятно, новый продавец, мистер… э…

— Меня зовут Гарри Мэдокс.

— Да, да, правильно. Джордж мне уже говорил о вас. Но не буду вас больше задерживать.

Она нажала на акселератор, но машина почему-то не тронулась с места.

— В чем дело? — удивилась она и вопросительно взглянула на меня.

Я перегнулся через борт машины. Ножки у нее были совсем маленькие и стройные. Белые туфельки на очень высоких каблуках. Юбка немножко приподнята.

— Утопите педаль до отказа. Наверное, карбюратор барахлит.

На этот раз мотор заработал. Она одарила меня улыбкой.

— Как это вы сразу догадались, в чем дело?

— Есть кое-какая практика…

— Ну что ж, большое спасибо!

Она помахала мне на прощанье рукой и уехала.

Минут через двадцать она снова вернулась. Услышав шум машины, я вышел во двор.

— Джордж еще не появился?

— Нет.

— Как это неприятно… Вечно он обо всем забывает.

— Может быть, я смогу помочь вам?

Она заколебалась.

— Вы ведь на работе… Мне как-то неудобно просить вас об этом.

— А в чем дело?

— У меня в багажнике груды макулатуры и старой одежды. Нужно отвезти все это в один магазин и сложить там. Одной мне не справиться.

— Ну, это же пустяки! Где находится этот магазин?

— Вы сможете отлучиться на несколько минут?

— Конечно! Ведь здесь есть и другой продавец.

Я посмотрел в его сторону. Гулик и негр по-прежнему стояли около машины.

Я сел рядом с миссис Харшоу, и мы поехали.

— А что это за старье? — поинтересовался я.

— Одна из обязанностей членов нашего клуба состоит в сборе макулатуры и старой одежды. Мы складываем это все в старом магазине мистера Тейлора, и каждые два-три месяца старьевщик скупает эту макулатуру. А что касается одежды, то мы раздаем ее беднякам.

Мы проехали мимо банка и свернули на поперечную улицу. На углу находилась булочная, а немного подальше — закусочная для негров.

Машина остановилась на правой стороне улицы перед одноэтажным зданием. По обе его стороны тянулись пустыри, заросшие сорной травой. На доме висела вывеска, на которой с трудом можно было разобрать, что это магазин скобяных товаров Тейлора. На двери красовался замок.

Миссис Харшоу раскрыла сумочку и начала искать ключ. Потом вышла из машины и направилась к багажнику.

— За один раз все не унести, — сказала она.

Я заглянул в багажник. Там лежали два больших пакета макулатуры и много всякой старой одежды. Были даже одеяла.

Я ухитрился забрать почти все, взяв пакеты в руки, а одеяла под мышки.

— Вы и мне ничего не оставите, — сказала она и улыбнулась.

Мы вошли в магазин, где кроме прилавков и пыльных пустых полок ничего не было.

— Надо подняться наверх, — сказала она.

Лестница находилась в глубине помещения. Все окна были закрыты, и жара стояла невыносимая. Пот тек по моему лицу. Наконец я поднялся. Такого количества хлама я еще нигде и никогда не видел: ломаная мебель, тряпки, макулатура, старая одежда. Инспектора противопожарной охраны сразу бы хватил инфаркт, если бы он попал сюда. Достаточно поднести спичку — и все это вспыхнет ярким пламенем…

— Что вы сказали? — вдруг спросил я, неожиданно отдав себе отчет, что она обратилась ко мне.

Я повернулся. На верхней губе миссис Харшоу блестели капельки пота.

— Я сказала, что вы сами, наверное, не сознаете, насколько вы сильны. Почему вы не бросите пакеты?

Я освободился от своей ноши. Она продолжала смотреть на меня, но ничего больше не говорила.

— Ну как? Это все? — спросил я.

— Да. Большое спасибо.

— Не за что.

И тем не менее мы не уходили, а стояли в душном помещении под раскаленной на солнце крышей.

— Вы знакомы с жизнью таких маленьких городков, как наш? — спросила она.

— Да… В таком вот городке я провел свое детство.

— Тогда вы знаете, как здесь живется… Фу, какая духота!

Я сделал ей знак, чтобы она спускалась по лестнице.

— А мне-то всегда казалось, что я люблю жару. Она не дает мне возможности полнеть.

— Вы хотите похудеть?

— А вы считаете, что я не нуждаюсь в этом?

— По-моему, у вас отличная фигура.

— Спасибо.

— Но это действительно так.

— Я поблагодарила вас за услугу… За эти пакеты, которые должен был отвезти сюда Джордж.

«Она напоминает мне, что она замужем, — подумал я. — Но для меня ведь это не препятствие».

Спустившись вниз, она сказала:

— Взгляните, какая здесь грязь!

И протянула мне руку. Она спускалась по лестнице, держась за перила, и, естественно, испачкала руку.

Я вынул носовой платок.

— Позвольте мне…

— Ну, в этом нет необходимости. Тут есть умывальник. Подождите меня минутку.

Она прошла в комнатку, расположенную в глубине магазина, а я почему-то опять вспомнил о том, что этот дом буквально создан для того, чтобы вспыхнуть как порох.

Тогда я еще даже не знал, что именно толкнуло меня на это, но, не мешкая, я провел руками по перилам и, когда она вышла из комнатки, где находился умывальник, показал ей на свои руки и тоже попросил ее подождать минутку.

В маленькой комнатке было лишь одно окно, которое закрывалось на обычную задвижку. Прежде чем вымыть руки, я осторожно отодвинул эту задвижку, чтобы в случае надобности окно можно было открыть снаружи.

4

А почему бы и нет? В наше время нужно самому брать все, что тебе хочется, а не ждать, пока тебе это преподнесут.

Я сидел на краю кровати совсем нагой и слышал, как в соседней комнате кто-то читал библию. Было очень душно.

Работая продавцом, карьеры не сделаешь и не разбогатеешь. Тем более что за последний год я сменил пять мест работы — с двух ушел сам, с трех выгнали меня. А в этом маленьком банке наверняка найдется тысчонок десять-пятнадцать. Имея такие деньги, можно подыскать себе девушку по душе и отправиться куда-нибудь в Южную Америку или на Антильские острова. Кроме этого, не следует забывать и драку в Хаустауне, в результате которой у одного докера оказалась сломанной челюсть. Последнее время вся моя жизнь проходила в побоищах и драках — главным образом из-за женщин…

Да, но как же мне поступить? Ограбить здешний банк, конечно, довольно просто. Но в игру может вмешаться случай, и тогда все пропало. Даже работа у Харшоу. Правда, у любителя есть известное преимущество перед профессионалом: на него нет досье в полиции…

Час шел за часом, а я так и не пришел к окончательному решению.

В субботу Харшоу почти не покидал своего кабинета. А потом вышел и заявил, что отправляется на три дня на рыбную ловлю.

— Вернусь в понедельник вечером, — сказал он Гулику. — Если возникнет какой-нибудь сложный вопрос, обратитесь к мисс Гарнет.

Мы не продали в субботу ни одной машины. Я бесцельно блуждал по автопарку и задавал себе вопрос, чем занимается Глория, когда у нее нет работы. В тот момент, когда мы уже собирались закрывать контору, зазвонил телефон.

— Мистер Мэдокс?

Я сразу узнал ее голос.

Значит, она не уехала вместе с ним?!

— Да, у телефона Мэдокс.

— Это миссис Харшоу. Может быть, вы сочтете меня немного надоедливой, но мне хотелось бы попросить вас еще кое о чем.

— Я к вашим услугам, мадам.

— Мистер Харшоу уехал на рыбную ловлю. Он обещал мне прислать из парка одну из машин, поскольку уехал на нашей, и, разумеется, забыл об этом. Вот мне и хотелось бы, чтобы вы пригнали мне машину после закрытия конторы.

— С удовольствием сделаю это. А куда мне ее пригнать?

— Поезжайте по Майн-стрит до банка, а там сверните направо. Вы проедете мимо заправочной станции и выедете за город. Проехав дубовую аллею, вы увидите два дома. Наш — справа.

— Хорошо. Я все понял. А какую машину вам пригнать?

— Он обещал мне «бьюик».

— Хорошо, миссис Харшоу. Я скоро буду у вас.

Контору мы заперли около шести часов. Я сказал Гулику, что должен пригнать «бьюик» миссис Харшоу, поэтому моя машина останется в парке.

Дом я нашел без всякого труда. Он стоял немного в глубине, в живописном и мало заметном с дороги месте, а перед ним раскинулась небольшая лужайка. Я подвел машину к входу с колоннами и остановился.

— Хэлло! — услышал я голос миссис Харшоу.

Я оглянулся, но не увидел ее, пока она не вышла на порог. На ней было легкое летнее платье, какое обычно носят девочки-подростки, с короткими рукавами и с бантиками. В руке она держала стакан, в котором плескались кубики льда. На ногах — легкие сандалии и ярко-красный педикюр.

— Добрый вечер! — сказал я. — Ключи я оставил в машине.

— Благодарю вас, мистер Мэдокс. Вы очень любезны.

— Пустяки…

— Может быть, выпьете что-нибудь?

— Не откажусь.

Я прошел вслед за ней в дом. Шторы в гостиной были опущены. Над камином шумел большой вентилятор.

— Виски с содовой?

— Отлично!

— Сдвиньте эти журналы в сторону и садитесь.

Она повернулась, видимо, собираясь выйти из комнаты, потом остановилась и сказала:

— Я сама вам все приготовлю. Служанка уехала на уик-энд к своим родным.

Несмотря на вентилятор, в комнате было душно. Я отодвинул журналы мод и сел.

Она вернулась с двумя стаканами, села в кресло напротив и вытянула ноги.

— Ну как, жизнь в нашем городе вас не очень удручает?

— Я еще не пришел к какому-то определенному выводу. Наверное, по субботам здесь повеселее.

— Не обольщайтесь. Просто в кино демонстрируют два вестерна вместо одного.

— Очень жаль. Тогда здесь действительно скучно.

— Вступайте в женский клуб. Там можно посплетничать, и вы не заметите, как пролетит время.

— Я не уверен, что меня туда примут, — ответил я с улыбкой.

— Если вы каждого члена этого клуба навестите отдельно, то тогда наверняка не примут.

Я подошел к окну и посмотрел в щель между шторами на дом напротив.

— А кто из них живет там?

— Миссис Гросс. Семь пар глаз и столько же ушей.

Она подошла ко мне.

— Вы без труда нашли дорогу?

— Я мог бы прийти сюда и с закрытыми глазами.

— Вы в этом уверены? — глухо спросила она, и я заметил, что дыхание у нее участилось.

— Конечно! Неужели вы еще не поняли, что нас непреодолимо тянет друг к другу и то, что должно случиться, обязательно случится? — Сказав это, я крепко обнял ее и своими губами нашел ее губы. Они были мягкими и влажными, словно созданными для того, чтобы их целовали. Я почувствовал, что она вся дрожит. Но в следующую минуту она оттолкнула меня и отвернулась.

— Будет лучше, если вы уйдете.

— Вы уверены в этом?

— Да, уверена. Вы же сами сказали, что вам знакома жизнь в маленьких городках.

— Ну и что из этого?

— Вы думаете, что старая ведьма напротив не видела, как вы приехали? Она наверняка стоит у окна и ждет, когда вы уйдете.

Я попытался вновь привлечь ее к себе, но она увернулась.

— Уходите, Гарри.

Она была права. Нет смысла самому создавать себе неприятности.

— Что ж, пусть будет по-вашему. Но я вернусь.

Она ничего не ответила.

Я вернулся в автопарк и забрал свою машину. Приехав домой, принял душ, надел габардиновые брюки, пуловер и отправился на Майн-стрит. На город опускались сумерки. В свете фар кружились мотыльки. Вскоре я подъехал к банку и остановил машину на противоположной стороне. Я старался не думать о Долорес Харшоу. Плевать мне на нее. Опасно связываться с ней в этом городке. Она права…

Я взглянул в сторону банка. Угловое здание, две двери — одна на одну улицу, другая — на другую. А где же по отношению к банку находится магазин Тейлора? Ага, на параллельной улице, в трех-четырех кварталах отсюда.

Эти мысли так меня взволновали, что я забыл об ужине. Наконец я решил, что все-таки следует что-нибудь перекусить и пошел вниз по улице. В первой же закусочной я неожиданно увидел через окно Глорию Гарнет, которая листала какой-то журнал. Я вошел.

— Добрый вечер! — сказал я.

— О, мистер Мэдокс! Добрый вечер!

Она не улыбнулась мне, но в ее обращении не было ничего неприязненного.

— Вы не возражаете, если я угощу вас лимонадом?

— Что ж, с удовольствием выпью.

Мы быстро осушили две бутылки.

— Я хочу попросить у вас прощения за тот день. Я действительно вел себя по-хамски.

— Я уже забыла об этом.

— И больше не сердитесь на меня?

— Сейчас уже нет.

— Это прекрасно! Вы не скажете мне, как здесь проводят субботние вечера?

— Никак. Кроме кинотеатра здесь нет никаких развлечений. Иногда, правда, устраивают вечер танцев.

— В таком случае, может быть, поедем искупаемся?

— Это очень заманчиво, но сегодня не могу. Мне нужно подежурить у ребенка.

— У вас что, еще какая-нибудь работа?

— Нет, это ребенок моей сестры. А она сегодня собралась пойти в кино со своим мужем.

— Тогда разрешите мне вас проводить?

— Спасибо.

Видимо, девушка эта была из порядочной семьи. Да, но как же тогда Суттон? Я не мог забыть его циничного взгляда, когда он смотрел на нее.

По дороге я расспрашивал ее о жизни. Она прожила в этой местности почти все время. Исключение составляли только два года, проведенные в колледже. Ее родители жили в Калифорнии, а она устроилась здесь с сестрой и ее мужем. Я намеками попытался выяснить, есть ли у нее парень, который за ней ухаживает, но она ловко уклонилась от этих вопросов. Обручального кольца на пальце не было.

Глория жила в одном из переулков в маленьком беленьком домике. Забор перед домом тоже был выкрашен белой краской.

— Может быть, зайдете на минутку? — предложила она.

— С удовольствием, — согласился я.

В доме света не было, вся семья сидела на ступеньках веранды, освещенная лунным светом. Увидев, что Глория приехала не одна, кто-то зажег свет. Сестра была похожа на Глорию, только немного старше. Ее мужа звали Робинсон. Меня представили им обоим.

— Мистер Мэдокс, наш новый продавец.

Их ребенку было два-три года. И ее тоже звали Глорией. Меня это немного удивило.

— Да, ей дали мое имя…

Сестра с мужем вскоре ушли в кино, а Глория пошла укладывать девочку спать, пригласив меня пройти в дом.

Когда она вышла из детской, я рассматривал акварели, висевшие на стенах.

— Талантливо сделано, — заметил я. — Это вы рисовали?

— Да. Откровенно говоря, я не считаю, что это выполнено талантливо, но я очень люблю рисовать.

— А мне они очень нравятся.

— Спасибо.

Мы вышли на улицу и сели на ступеньки дома. Я предложил Глории сигарету.

— Вы очень привлекательная девушка, — сказал я после небольшой паузы.

— Благодарю за комплимент. Но вам не кажется, что во всем виноват лунный свет?

— Дело не в лунном свете.

Она ничего не ответила. Я бросил окурок сигареты за ограду и спросил:

— А что это у вас за непонятная история с Суттоном?

Я заметил, как она сразу вся напряглась.

— Какая история? Никакой истории тут нет.

— Что ж, не хотите отвечать — не надо. Тем более, меня это не касается.

— Прошу вас, не будем об этом. Кроме того, вы сгущаете краски…

В этот момент перед домом остановилась машина, и из нее вышел какой-то парень. Ему было лет двадцать. Звали его Эдди. Мы немного поговорили втроем о всяких пустяках: об университете, где он учится, о военной службе.

— В каких войсках вы служили, мистер Мэдокс? — спросил он меня.

— В морских частях.

Наконец он поднялся.

— Ну, мне пора.

— Посидите еще немного, мистер Мэдокс, — попросила Глория. — Вам ведь некуда спешить.

— Нет, у меня есть кое-какие дела.

Я сел в машину и со злостью нажал на газ. Доехав до реки, искупался и поехал обратно. Когда я вернулся в город, было только девять часов. Дом, где я поселился, словно вымер. Даже соседи, постоянно читавшие библию, куда-то ушли.

Я вытер пот со лба и улегся на кровать. Но злость и волнение не проходили. Да, лунный свет чертовски сильно действует на человека. Я снова вскочил и вышел на улицу. Миновав станцию обслуживания, я дошел до дубовой аллеи. Пересек лужайку перед домом и на мгновение замер в темноте. Во всех окнах было темно, только сквозь шторы в гостиной просачивался слабый свет.

Я дошел до лестницы и поднялся по ступенькам. Дверь оказалась незапертой. Вскоре я добрался и до ее спальни.

Она лежала на кровати около окна. Почти вся она находилась в тени, лунный свет падал лишь на конец кровати, играя с цепочкой, которую она носила на ноге.

— Это ты, Гарри? — томно прошептала она. — И ты нашел дорогу сюда даже в темноте?

— Что ж тут удивительного, — ответил я. — Человек — это го же животное. Зачем же мы будем отказывать себе в блаженстве?!

5

— Гарри!

— Что?

— Ты хочешь чего-нибудь выпить?

— Нет.

— Почему?

— Я уже достаточно выпил. И у меня болит голова.

— А ты мне нравишься. Пьешь ты немного, но ты мне нравишься… Знаешь что, Гарри?

— Что?

— Ты мне очень нравишься.

— Ты мне это уже говорила.

— Ну и что? Я буду повторять это столько раз, сколько мне захочется. У тебя вид свирепого бродяги, но ты очень мил… Понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет.

Вероятно, было уже около полуночи. У меня страшно болела голова и было отвратительно во рту. «Наверное, она купается в одеколоне, — подумал я. — Им пропахла вся комната».

— Гарри!

— Ну что еще?

— Ты не считаешь, что я немножко полновата?

— Конечно, нет.

— И ты не говоришь это просто так, чтобы успокоить меня?

— Разумеется, нет.

Луна освещала ее теперь почти всю, и я видел, как колыхались ее полные груди, когда она помешивала лед в стакане. Налившиеся и даже несколько перезрелые персики. Пройдет еще немного времени, и они совсем сгниют. Да, через год-два она уже будет настоящей толстухой.

— Налей мне, пожалуйста, Гарри.

Она уже и так достаточно выпила, но я не стал ей возражать и нащупал горлышко бутылки, стоявшей у кровати. Я готов был сделать что угодно, лишь бы она замолчала. Но бутылка оказалась пустой.

— В бутылке нет больше ни капли.

— И все равно я должна выпить.

Долорес сползла с кровати и, шатаясь и напевая, пошла разыскивать себе выпивку. Тошнотворный запах одеколона, смешанный с запахом виски, еще более усилился.

Она наткнулась на что-то в темноте и сочно выругалась. Ругаться она умела не хуже, чем пить. У меня еще больше разболелась голова. Но тем не менее я не пытался уйти. Сам не знаю почему. Она уже здорово накачалась и к тому же была агрессивно настроена. Никогда раньше женщины не оставались недовольными мной, но тут я почувствовал, что спасую.

Она вернулась, неся на подносе кубики льда и бутылку с виски.

— Давай выпьем, Гарри… Добрый старина Гарри… Лучший друг женщин… Где же я посеяла свои сигареты? Гарри, дай мне огонька. Я хочу закурить.

Я включил ночник, она нашла сигареты, закурила и повернулась ко мне.

— Я не очень полная, Гарри?

— Конечно, нет.

«Опять то же самое», — подумал я.

— Ты мог бы ответить и полюбезнее.

Она начала открывать бутылку.

— Знаешь, а ты ведь мог здорово погореть.

— Почему?

— Ты пришел прямо ко мне в спальню. А что, если бы я закричала и стала звать на помощь?

— Не знаю, что было бы… Но думаю, мне удалось бы убежать.

— Ты, наверное, был уверен, что я не буду кричать.

— Нет, я не был в этом уверен.

— И тем не менее ты предполагал, что все будет хорошо?

— Не знаю.

— Не увиливай, Гарри. Ты никогда не решился бы вломиться в чужой дом, если бы не был уверен в этом. И я знаю, что ты обо мне думаешь.

— Не будем об этом.

— Ты считаешь, что я просто-напросто дешевая потаскушка, которая откидывает одеяло на своей постели каждому встречному и поперечному…

— Ты просто выпила лишнего. Лучше помолчи.

— Значит, ты хочешь, чтобы я замолчала, да? Какой же ты подлец! Сперва воспользовался моей слабостью, а теперь даже не желаешь разговаривать! Подлец ты! Подлец!

Она схватила поднос и хотела меня ударить. Я спрыгнул с кровати и, вырвав у нее из рук поднос, хорошенько встряхнул ее, чтобы она хоть немного пришла в себя, а потом бросил на кровать. Она упала на спину и заплакала. Потом, видя, что я собираюсь уходить, попыталась удержать меня за рукав.

— Куда ты, Гарри? Прошу тебя, не уходи! Куда ты…

— Ко всем чертям… Лишь бы подальше от тебя…

Улицы были пустынны и темны. Время от времени на Майн-стрит еще проезжала случайная машина, но здесь, возле старого магазина Тейлора, все словно вымерло.

Я отыскал глазами окно, где отодвинул задвижку. Вряд ли кто обратит внимание, что она отодвинута. Значит, времени у меня достаточно, чтобы принять решение. Я, правда, уже понял, что в этом городке долго мне задерживаться нельзя. Что меня здесь ждет? Скука и назойливая любовь похотливой пьяницы. И больше ничего.

Разумеется, я больше не буду встречаться с ней, но кто знает, как все сложится.

Как бы то ни было, но сейчас мне нужно поднабраться терпения, чтобы осуществить идею, которая засела у меня в голове. И мне нужен месяц. Нет, даже больше. Нельзя же сразу удрать из городка после реализации этой идеи.

Я снова посмотрел на магазин Тейлора. Как раз то, что нужно. Дом необитаем и достаточно изолирован от других строений. Самое главное — войти в него незамеченным в нужный момент. Значит, надо будет дождаться темной или дождливой ночи. Никогда нельзя быть уверенным в том, что все спят. Может случиться, что кому-то не спится ночью, вот он и стоит у окна и попыхивает сигаретой.

Кроме того, надо еще раз съездить к банку и хорошенько там все осмотреть.

В воскресенье я проснулся совершенно разбитый. Словно после хорошей драки. Я проехал в центр, выпил стакан апельсинового сока и чашку кофе, купил газету, а потом поехал в сторону банка.

Расположение оказалось отличным. Дома в переулке не имели окон, выходящих в сторону банка. Напротив, правда, был магазин, но дверь его выходила на Майн-Стрит. Позади банка проходила кирпичная стена, в которой был проход на другую улицу.

«Отлично, — подумал я. — Это даже лучше, чем я ожидал».

Во вторник я снова побывал в банке, чтобы получить там пятьдесят долларов. Одновременно я все внимательно осмотрел. В банке работало четыре человека, все достаточно молодые, за исключением мужчины, с которым я разговаривал первый раз. При пожаре он наверняка останется в банке — он был слишком стар и хил, чтобы помочь в тушении огня.

На этот раз дверь, расположенная в глубине зала, была приоткрыта, и я убедился, что там действительно находится туалет.

Прежде всего мне нужно было купить кое-что для осуществления моего плана. Но здесь, где все люди жили как под стеклом, у всех на виду, делать это было довольно опасно.

В четверг я попросил Харшоу дать мне на пятницу выходной день, чтобы съездить в Хаустаун и забрать свои деньги из банка.

С Долорес Харшоу я больше не встречался. Зато днем в четверг я встретился в закусочной с Глорией Гарнет. Она была одна. Увидев меня, она улыбнулась, и я подсел к ней.

— Сегодня вечером вы тоже заняты? — спросил я.

— Нет, сегодня я свободна.

— Отлично. В кино показывают фильм «Самые прекрасные годы нашей жизни». Может быть, сходим?

— С удовольствием.

Я заехал за ней около семи часов. Фильм оказался не очень плохим. Выходя из кино, Глория остановилась, чтобы купить карандаш у старого слепого негра, которого я видел в банке. Он продавал разную мелочь перед кинотеатром.

— Как поживаете, дядюшка Морти? — спросила она.

— Спасибо, мисс Глория. Хорошо.

Он узнал ее по голосу.

— Кто это? — спросил я, когда мы сели в машину.

— Морти… Он вечно торгует здесь всякой мелочью.

— А вам нужен был этот карандаш?

— Он всегда пригодится, — ответила она, покраснев.

Мы немножко покатались на машине по городу, а потом я подвез Глорию к ее дому. В окнах света не было. Видимо, Робинсоны куда-то вышли.

Мы немного постояли у ограды. Опять светила луна, и опять Глория показалась мне очень миленькой девушкой. Я хотел поцеловать ее, но не решался.

— Ну что ж, спокойной ночи, Глория, — сказал я.

— Спокойной ночи и спасибо вам за все. Мне очень понравился фильм.

На следующее утро я уехал, но не в Хаустаун, как сказал Харшоу, а в небольшой городок, удаленный от нашего миль на полтораста. Раньше я никогда не был там. Сняв комнату в одном из бунгало для туристов, я отправился за покупками.

В хозяйственном магазине я купил будильник, в аптеке — два больших пакета ваты, а в остальных магазинах — дешевый паяльник, клещи, моток толстого медного провода и несколько листов наждачной бумаги. Напоследок я приобрел также веревку и электрический фонарик. Покончив с магазинами, я зашел в пивной бар, купил пиво и спички и попросил продавца дать мне кусок картона из-под пивных коробок. Придя домой, я поставил пиво в холодильник, опустил шторы и занялся будильником.

Припаяв к молоточку звонка два куска медного провода, я снова собрал будильник и проверил, как он будет действовать. Проволока вибрировала достаточно сильно для того, что я задумал.

Выпив немного пива, я продолжил работу. Прежде всего я обернул каждый пакет с ватой наждачной бумагой и связал их веревкой, а потом, прикрепив к поперечной планке звонка по несколько спичек с каждой стороны, подвязал к ним пакеты с наждачной бумагой и ватой.

Посмотрев на произведение своих рук, я отхлебнул еще пива и привел звонок в действие. Спички начали тереться о наждак и вспыхнули почти сразу…

Так я проделал двенадцать проб и ни в одной из них не потерпел фиаско. И только закончив все свои пробы, я по-настоящему осознал, что я хочу сделать. Я хочу совершить поджог и, пока внимание жителей будет отвлечено пожаром, ограбить банк. Понял я также и то, что эта затея может окончиться для меня тюрьмой.

И тем не менее я уже был готов к преступлению. Иначе я вечно буду нуждаться в деньгах и, как говорится, не жить, а прозябать. И единственной радостью в моей жизни будет прощальный обед при выходе на пенсию и какой-нибудь дешевый подарок — скажем, часы стоимостью в сорок долларов.

Нет, такая перспектива меня явно не устраивала.

6

Изобретенный мною механизм я положил в багажник своей машины и решил держать его там, предварительно завернув в старое одеяло, которое уже давно валялось в багажнике.

Вернувшись в свой городок, я сразу же отправился в автопарк Харшоу и домой приехал лишь по окончании рабочего дня.

Меня ждали два письма, написанные одним и тем же почерком.

«Дорогой Гарри, — говорилось в первом. — Очень прошу Вас позвонить мне по телефону. Мне очень недостает Вас, и я очень сожалею о своем поведении. Я обязательно должна повидаться с Вами.

Любящая вас подруга».

«Еще хорошо, что у нее хватило ума не подписываться», — подумал я.

В другом письме я прочитал:

«Гарри, почему Вы мне не позвонили? Почему? Так больше продолжаться не может. Я же попросила у Вас прощенья! Мне совершенно необходимо Вас увидеть».

Она что, спятила? И наверняка выкинет какой-нибудь фокус, когда напьется в следующий раз.

Я брезгливо бросил письма в пепельницу и сжег их.

На следующее утро, в субботу, я сел в машину и выехал из города на Южное шоссе. Доехав до проселочной дороги, ведущей к буровой скважине, я свернул в лес. У заброшенных ферм я заметил следы автомобильных шин, и это позволило мне без всякого риска оставить здесь свою машину.

Утро было прекрасное. В такое утро только за городом и чувствуешь, что такое природа.

Я направился вверх по холму и скоро нашел то, что искал: старую полусгнившую сосну, валявшуюся на земле. Легко приподняв ее, я положил ее на пень и наломал щепок. Развести костер с помощью этих щепок не составит никакого труда.

Спрятав целую охапку щепок в укромном месте, я подошел к ферме. Двери фермы были сорваны с петель, а внутри — лишь пыль, паутина и битые стекла. Слева от дома стоял сеновал. Там пахло сеном и сухим табаком. Наконец там я нашел то, что искал, — бечевку.

Скручивая ее, я услышал, как по дороге проехала машина. Я осторожно выглянул. Кроме Суттона здесь никто не мог проезжать. Наверное, едет домой или, наоборот, в город.

Внезапно машина замедлила ход, а потом свернула к ферме. Я не делал здесь ничего предосудительного, но встречаться с кем бы то ни было мне нельзя. Что ж, будем надеяться, что ему не придет в голову забираться на чердак сеновала.

Я снова осторожно выглянул наружу и на этот раз уже увидел человека, приехавшего на машине. Это была… Глория Гарнет.

Это меня очень удивило. Что ей здесь нужно? И что это она кладет на порог? Какая-то тарелка или подставка… А может быть, хлебница?

Внезапно я заметил в ее руках какие-то палочки и сразу же понял. Это кисти. Она приехала сюда рисовать. На ней были надеты шорты и пестрый пуловер.

Она нашла место в тени и вскоре уже занялась своим любимым делом. Разумеется, она и не подозревала, что за ней наблюдают. Лицо ее было совершенно спокойно и даже безмятежно. Мне очень захотелось подойти к ней, но я сознавал, что это таит для меня определенную опасность.

Выход был только один: выскользнуть незаметно с другой стороны сеновала, обойти ферму стороной, а потом снова, уже в открытую, подъехать к ней на машине. Тогда можно будет ей сказать, что я еду купаться.

В этот момент я опять услышал шум машины. Сидящий в ней наверняка заметил молодую девушку и тоже свернул к ферме. Глория с беспокойством положила кисть и посмотрела на человека, выходившего из машины. То был Суттон.

Он подошел к ней и что-то сказал. Видимо, что-то неприятное, а может быть, и омерзительное. Это было понятно по лицу Глории.

Внезапно я увидел в сарае щель и подскочил к ней. Расстояние сократилось почти вдвое, и теперь до меня уже доносился их разговор.

— Как поживает моя маленькая подружка? — спросил Суттон.

— Если вы имеете в виду меня, то спасибо. У меня все в порядке.

— Во всяком случае, выглядите вы просто очаровательно… — Он прямо-таки пожирал ее глазами. — А ножки-то… Словно точеные… Не одного мужчину могут свести с ума!

— У вас ко мне дело? — сухо спросила она.

— Нет, нет… Я остановился просто поздороваться с вами и пожелать вам приятного времяпрепровождения. Кстати, а где ваш друг?

— Какой друг?

— Ну, тот высокий парень, который…

— Вы имеете в виду мистера Мэдокса?

— Тот парень, с которым вы приезжали ко мне. У меня создалось впечатление, что вы очень дружны. У него, наверное, тоже странные вкусы…

— Странные?

Она с брезгливостью посмотрела на Суттона.

— Вы наверняка меня поняли, милашка.

Мои руки судорожно вцепились в доски сарая. Его интонация делала смысл фразы довольно однозначным. Но как у него язык повернулся сказать такое девчонке? Он что, не совсем нормальный?

— Может быть, вы оставите меня одну? — трепещущим от волнения голосом спросила Глория. — Иначе мне придется уехать.

— Нет, нет, не беспокойтесь! Я сейчас уеду. Только взгляну на вашу работу. Не возражаете? Я ведь тоже кое-что понимаю в искусстве.

Она молча вырвала из своего альбома лист и протянула его Суттону. Он сделал вид, что внимательно рассматривает рисунок, держа его в вытянутой руке.

— Многообещающе! — наконец произнес он. — И очень умело. Только вам не кажется, что вот здесь не хватает красного пятнышка?

Глория снова промолчала. Тогда он взял одну из кистей, макнул в краску и что-то нарисовал на листе.

Она с явным отвращением посмотрела на него. Я уже хотел было выйти из укрытия, но вовремя спохватился. Какое мне дело до всего этого?! Меня должна интересовать судьба только Гарри Мэдокса, и ничья другая.

— Ну ладно, до свиданья, милашка! — наконец сказал Суттон.

Он сел в машину и уехал.

Некоторое время Глория продолжала сидеть неподвижно, а потом, собрав все свои принадлежности для рисования, тоже села в машину и уехала.

Когда она исчезла за поворотом, я вышел из сарая и поднял рисунок, который валялся на земле. Рисунок был действительно великолепный, если не считать того, что был испорчен Суттоном. Он провел через весь лист две жирные перекрещивающиеся красные линии. Ну что ж, он мне еще ответит за это… И вообще, если он со всеми ведет себя так по-хамски, то рано или поздно его наверняка кто-нибудь пристукнет…

В понедельник вечером, когда я переодевался, в дверь постучала хозяйка.

— Мистер Мэдокс, вас просят к телефону.

Я спустился вниз.

— Алло! Мэдокс у телефона.

— Гарри! — услышал я знакомый хриплый голос. — Почему вы мне не позвонили?

— Вы что, думаете, я сошел с ума?

— Я должна вас видеть…

— Но ведь это…

— Я не могу без вас!

Мне очень захотелось послать ее ко всем чертям, но что-то меня удержало. Наверное, ее томный и призывный голос самки. Она возбуждала даже на расстоянии.

— Где вы сейчас находитесь? — спросил я.

— В одной из закусочных. Собиралась пойти в кино, но потом что-то расхотелось. Упало настроение. Тоска какая-то нашла и меланхолия… Да и кровь кипит почему-то… Вам, возможно, знакомо это чувство… Может быть, прогуляемся?

— Хорошо.

— Тогда давайте встретимся на дороге, ведущей к бывшему лесопильному заводу. Она в восьми милях от города, и ее нетрудно найти.

— Договорились.

Я попытался немного перекусить, но мне ничего не лезло в глотку. Тогда я вышел на улицу. Ехать на встречу было еще немного рано, и я стал разгуливать по тротуару. На противоположной стороне улицы, перед биллиардным залом, я вдруг заметил Суттона. Он кивнул мне. Я вспомнил его слова, сказанные Глории Гарнет, и подумал, а не влепить ли ему сейчас здоровую оплеуху. Но потом я снова напомнил себе, что их отношения меня совершенно не касаются, и не торопясь сел в машину.

Нужную дорогу я нашел без труда, хотя луна еще не поднялась и было довольно темно.

Она приехала вскоре после меня. В темноте ее лицо казалось лишь светлым пятном, а меня она вначале вообще не заметила. Увидала только свет подфарников моей машины.

— Где же вы? — спросила она.

Я ничего не ответил, а просто подошел к ней, взял ее лицо в свои руки и крепко поцеловал. Она застонала, и ее руки сразу же обвились вокруг моей шеи. Она вся дрожала от неистового желания, и, когда она, улучив момент, прошептала: «Гарри, мне просто необходимо было вас видеть!», я не сомневался, что она говорит правду. Ей действительно был нужен мужчина.

Мы сидели в машине.

— Ты меня любишь, Гарри? — спросила она.

— Нет.

— Ну что же, по крайней мере, откровенно. Но мог бы и покривить душой…

— К чему?

— Просто мне было бы приятнее. Но в конце концов, это не имеет значения, не так ли?

— Угу.

— А ты, наверное, уверен, что я влюблена в тебя?

— С чего это ты взяла?

— Потому что я сама назначила свидание и приехала сюда. Но я хочу сказать тебе одну вещь…

— Не надо. Я знаю, зачем ты сюда приехала. Только не воображай, что это будет продолжаться вечно…

— А почему бы и нет?

— Ты же сама спрашивала меня, знакома ли мне жизнь в маленьких городках!

— Ну, тут ты можешь быть спокоен. Он на собрании в клубе.

— Раз на раз не приходится, и ты это сама отлично понимаешь.

— Два часа назад тебя мало это волновало.

— Правильно… Потому что я все-таки живой человек… Или ты сомневаешься?

Она рассмеялась.

— Ладно, не будем об этом. Лучше поцелуй меня.

Да, это была ненасытная ведьма. Всем телом она страстно прижалась ко мне, словно ожидая продолжения.

— Почему ты вышла за него замуж?

— Я и сама не знаю. До него мне не повезло — дважды выходила замуж, но вынуждена была работать. Его я знаю уже давно. Он часто приезжал ко мне, чтобы только повидать… А потом, когда умерла его жена…

Она замолчала, а затем недовольно продолжила:

— Не знаю… Он так настойчиво предлагал мне свою руку и сердце, что я просто не могла не согласиться. Я совсем не подозревала, что он живет в такой дыре.

— Почему же, в таком случае, ты здесь осталась?

— О, Боже ты мой! И чего ты так выпытываешь? Я же от тебя ничего не требую!

— И ты считаешь, что так может длиться бесконечно?

— А кто думает о бесконечности? Бесконечность для тебя наступает только вместе со смертью.

«Она права, — подумал я. — И нет смысла торопиться туда, в эту бесконечность». И хотя меня отчасти и пугала ее любовь, я знал, что сам не в состоянии буду сделать первого шага, чтобы разорвать наши отношения. Слишком уж она умела любить…

Два дня я не встречался с ней, поскольку был слишком занят, чтобы о ней думать. А на третий день, в четверг, выдалась очень темная ночь. Именно такую ночь я и ждал…

7

Я отыскал свое место в кино, но, хотя и пытался смотреть на экран, ничего в фильме не понял. Когда я вышел, все небо было затянуто тучами, а где-то на востоке громыхал гром. Я поехал в сторону реки. Просто чтобы убить время, а когда вернулся в город, улицы были уже совершенно пустынны.

Вскоре я подъехал к пустырю, расположенному неподалеку от магазина Тейлора. Было около часа.

Я посидел в машине минут десять-пятнадцать. Никого. Тогда я вышел из машины и открыл багажник. Все необходимое уже лежало там в картонной коробке. Осторожно прокрался к дому и нашел нужное мне окно. Тихо открыл его, перелез через подоконник и очутился в комнате. «Пока все идет по плану», — с облегчением подумал я.

Поднявшись по лестнице, я принялся за работу, включив предварительно карманный фонарик. Установил будильник, прикрепил его к пакетикам с ватой и наждачной бумагой, наложил вокруг сосновых щепок и другого старого хлама, а потом завел будильник и поставил его на бой, сверившись со своими часами.

Никаких следов бензина при расследовании не обнаружат. Найдут, естественно, будильник, но на него наверняка не обратят внимания. Тем более что здесь их валяется еще три или четыре штуки. А провода расплавятся от жары и отпадут…

Вытерев пот со лба, я отступил немного, чтобы посмотреть на результаты своего труда, и остался всем доволен.

«Что ж, — сказал я себе. — Жителям этого городка не привыкать к пожарам. Пусть полюбуются на него еще раз. А потом им будет о чем поговорить…»

Проснувшись на следующее утро, я не сразу обо всем вспомнил. И, лишь взглянув на часы, по ассоциации подумал о будильнике, стрелка которого медленно двигалась к назначенному мною сроку.

Сейчас восемь часов. Значит, ждать еще четыре с половиной часа. И самое главное — держаться до этой минуты вполне естественно, чтобы никто не обратил на тебя внимания.

Проглотив чашку кофе, я направился в автопарк и сразу же чуть не столкнулся с Харшоу. Мы, конечно, опять поцапались, хотя причины этого совсем не помню. Просто чем больше я убеждался, что он, в сущности, не такой уж плохой человек, тем больше я хотел с ним поссориться.

— Знаете, Мэдокс, — наконец сказал он, — мне такие задиристые парни не нравятся. И я бы не держал вас. Я не люблю скандалистов… Но вы довольно удачно торгуете моими машинами. Просто не понимаю, как это вам удается.

За последнее время мне действительно крупно повезло — мне удалось продать несколько его старых развалин.

— Во всяком случае, ваша реклама о продаже машин тут ни при чем.

— Ну вот, продали две-три машины и уже нос задрали!

Я хотел ему опять ответить как-нибудь посочнее, но в последний момент сдержался.

Вскоре появился какой-то негр и стал осматривать машины. Я подошел к нему и заговорил. Видимо, такой «сервис» ему понравился. Наконец он спросил:

— Каков первый взнос?

Негры все таковы. Вы можете продать им «форд» за восемь тысяч долларов при условии, что первый взнос будет пять долларов.

Десять часов. Я отправился в кафе перекусить. В этот день бездействие особенно тяготило. Без четверти двенадцать завтракать пошел Гулик. А что, если он не вернется вовремя? Ведь в парке-то должен кто-нибудь остаться!

Но Гулик вернулся, а Харшоу ушел.

Двенадцать часов, четверть первого, половина… Почему же я не слышу ни криков, ни сирен пожарных машин? На улицах по-прежнему все спокойно.

Тридцать пять минут первого, сорок… Все пропало! Или механизм не сработал, или кто-то случайно его обнаружил. Почувствовал ли я облегчение? Не знаю.

А потом вдруг все сразу разразилось. Разорвав полуденную тишину, завыла сирена, и через минуту мимо нашего парка промчалась пожарная машина.

Мы выбежали на улицу и принялись смотреть во все стороны, чтобы определить место пожара.

— Где-то в районе банка! — прокричал мне Гулик.

— Оставайтесь здесь, я пойду посмотрю! — ответил я.

И, не дав ему времени опомниться, я ринулся к своей машине и отъехал. На ближайшем перекрестке уже столпились люди и образовалась пробка из машин. Я свернул в близлежащий переулок и, не доезжая немного до банка, остановился у прохода. Здесь уже стояли три или четыре машины, так что на мою не обратят внимания.

Через несколько минут улица уже была пустынна. Захватив одеяло и веревки, завернутые в пакет, я быстро миновал проход. На улице перед банком тоже никого не было. Только бы не совершить ошибки теперь.

Все оказалось именно так, как я и предполагал. Старый служитель банка был один. Он стоял в дверях и смотрел в ту сторону, откуда валил дым. Я проскользнул через боковую дверь и, наблюдая за ним, пробрался в туалет. Каучуковые подошвы не производили ни малейшего шума.

Войдя в туалетную комнату, я прикрыл за собой дверь и облегченно вздохнул.

Но в следующий момент я уже начал действовать. Я заткнул дырку в умывальнике и открыл кран, а потом не торопясь отступил к стене, сразу за дверь, так чтобы он меня не увидел, когда войдет в туалет. Заметив рядом с собой вешалку, я повесил на нее пиджак и, взяв одеяло в руки, стал ждать.

Раковина быстро наполнилась водой, и вскоре вода уже переливалась через край на пол. А что, если он туг на ухо и не услышит? Ведь время-то дорого.

Вода уже просачивалась в помещение банка, а я все ждал и ждал. Время начало измеряться минутами, когда мне дорога была каждая секунда.

Наконец я услышал шаркающие шаги. Дверь туалета открылась, и он вошел, закрыв меня от себя распахнувшейся дверью. Не успел он даже оглянуться, как я уже захлопнул за ним ногой дверь и в тот же момент набросил на него одеяло. Он издал какой-то сдавленный крик, но в следующую минуту начал отчаянно отбиваться, хотя голова его и была накрыта одеялом. Но силы были слишком неравны. Спустя минуту он был уже надежно связан, хотя и продолжал кричать и звать на помощь.

Открыв нож, я сделал в одеяле прорезь на уровне губ и заткнул ему рот кляпом из туалетной бумаги. Напоследок я перевязал ему губы, чтобы он не выплюнул кляп, и, выпрямившись, вытер пот со лба.

Потом я осторожно приоткрыл дверь в кассовый зал. Никого. Я схватил пиджак и быстро вышел изтуалета. Теперь меня могли увидеть через окна. Я чувствовал себя совершенно голым перед этими большими окнами. И тем не менее я начал быстро действовать. Я шарил по всем ящикам, которые можно было открыть, натыкаясь на различную документацию и бухгалтерские книги. Наконец я все-таки обнаружил пачку денег и быстро спрятал ее в захваченный с собой мешочек, сделанный из старой фуфайки.

Согнувшись в три погибели, чтобы проскользнуть мимо окна незамеченным с улицы, я подобрался к следующей кассе, но в этот момент услышал какие-то шорохи перед входной дверью. У банка кто-то был!

Я опять нагнулся, спрятавшись за барьером. Если человек войдет в банк, он очень удивится, что здесь никого нет. Я даже вздрогнул от страха…

И в ту же минуту я услышал, как в банк кто-то вошел.

Я боялся даже глубоко дышать. Но через несколько секунд, различив ритмичный стук палки и шаркающие шаги, я понял, кто вошел в банк. Мои предположения перешли в уверенность, когда я услышал голос:

— Мистер Джулиан? Вы здесь, мистер Джулиан? Скажите, что это там горит неподалеку?

Я почувствовал, как у меня от страха задрожали коленки, но тем не менее выпрямился.

Он стоял буквально в нескольких шагах от меня, и сто глаза за темными стеклами очков смотрели прямо па меня.

Вот и непредвиденное обстоятельство! Вот и свидетель, случайно оказавшийся на месте преступления! Но мне еще повезло — ведь этот свидетель ничего не видел!

— Это вы, мистер Джулиан? — снова спросил он.

Откуда он мог знать, что перед ним кто-то стоит? Ведь я даже не дышал от страха. И произнести я тоже не мог ни звука. Он же сразу потом меня узнает по голосу.

— Что же вы ничего не отвечаете, мистер Джулиан? Это на вас не похоже… Или вы просто решили потешиться над старым Морти?

Надо бежать! Мои нервы были уже на пределе, и я понимал, что пройдет еще минута-другая, и они вообще не выдержат.

Я бесшумно вышел из-за барьера. Один шаг… Еще один… Еще один…

Невольно я бросил взгляд на слепого, и тут же мной овладела настоящая паника — глазами он следовал за моими передвижениями по кассовому залу. Я был уверен, что он меня не видит, я был уверен также, что ни один нормальный человек не почувствовал бы моих передвижений, но у этого человека слух настолько обострился, что стал, наверное, такой же, как и у собаки. Я снова сделал шаг, второй… И его голова снова повернулась за мной на несколько градусов, словно радарная установка.

— Что вы здесь делаете? — неожиданно спросил он.

Нервы мои окончательно сдали. Я повернулся в сторону выхода и, словно пуля, вылетел в дверь.

8

На улице по-прежнему никого не было. Я быстро пробежал по проулку, добрался до машины, развернул ее и выехал на Майн-стрит. Через минуту я уже подъезжал к месту пожара, но только со стороны центральных улиц, а не с противоположной стороны. Теперь мне нужно смешаться с толпой. И сделать это незаметно.

Над магазином Тейлора висело густое облако дыма. Я подъехал к веренице машин и, оставив свою на незаметном месте, быстро юркнул в толпу. Судя по всему, никто не обратил на меня внимания. Я пробился поближе.

Первый этаж пылал вовсю. Пожарники направили свой брандспойт на крышу здания и устанавливали другой. Все кричали друг на друга, но у них что-то плохо получалось. Надо попытаться обратить на себя внимание. Я подпрыгнул к шлангу и схватился за него почти у самого начала.

Воду пустили тогда, когда люди не ожидали этого. Шланг сильно дернулся и даже повалил одного из пожарников.

Поскольку я ухватил шланг в удачном месте, мне удалось его удержать, и я начал продвигаться вперед. Вскоре я уже направил струю воды из брандспойта на горящий первый этаж. Мне помогали еще несколько человек, поддерживая шланг сзади.

Прошла минута-другая, и я понял, что пожар этот с помощью двух шлангов все равно погасить не удастся. Дом пылал как факел. Слышался лишь треск и шум полыхающего пламени. Вскоре в толпе мне удалось разглядеть шерифа и еще двух каких-то человек, которые пытались оттеснить любопытных подальше от места пожара. Я поручил держать брандспойт одному из добровольцев, стоявших позади меня, и подбежал к шерифу.

— С минуты на минуту дом рухнет! Надо удалить отсюда людей! — прокричал я ему на ухо.

— А я что, стою на месте, по-вашему? — прорычал он в ответ. — Ведь именно этим я и занимаюсь!

— Что-то не видно! Во всяком случае, одним голосом вы ничего не добьетесь. Давайте попробуем отогнать их с помощью воды. Дом все равно сгорит дотла. Попросите людей у помпы, чтобы они на минуту прекратили подачу воды во второй брандспойт.

Шериф побежал к помпе, а я вернулся на свое место. Вскоре подача воды прекратилась. Мы повернули брандспойт и потянули его в сторону толпы. Когда из шланга снова начала бить вода, люди поняли, что их ожидает, и сразу отступили на приличное расстояние.

Между тем горящий дом весь перекосился от пламени, но все еще никак не хотел рухнуть. Я считал, что свое дело я уже сделал. Шериф и его люди наверняка меня приметили, а мне только это и было нужно. Поэтому, щедро полив водой ближайшие сараи, мы стали ждать, пока дом не догорит до конца.

В этот момент завыла сирена полицейской машины, и через минуту она уже остановилась у пожарища. Один из полицейских выскочил из нее и подбежал к шерифу. Тот удивленно посмотрел на него, когда полицейский начал что-то ему говорить. Двое из его людей сразу же побежали по направлению к Майн-стрит.

— Что там еще случилось? — спросил я у одного из них.

— Какая-то банда ограбила банк! — бросил он на ходу. — Пока мы тут возились с пожаром, они похитили десять тысяч и скрылись!

— Ну, далеко они не уйдут! — прокричал я.

— У них была машина!

Когда я вернулся в автопарк, там уже было известно, что нападение на банк совершили четыре вооруженных гангстера, что они похитили тридцать тысяч долларов и умчались на черной машине в неизвестном направлении. Причем обо всем этом говорилось с такой компетентностью и убежденностью, что я сам чуть было в это не поверил.

Полиция, правда, ничего не говорила. Она отмалчивалась. Наверняка там догадаются, что пожар был вызван с определенной целью.

А мне ничего не оставалось делать, как только ждать. Судя по всему, я не оставил после себя никаких следов.

Через какое-то время я сказал, что съезжу домой переодеться. Но мне нужна была не чистая одежда, а, главным образом, изрядная порция спиртного. Приняв душ, я достал из чемодана бутылку и устроился на кровати. Выпив первую рюмку виски, я подумал, а сколько же денег спрятано в багажнике моей машины?

Вскоре я вернулся на службу. Судя по всему, город пребывал в сильном волнении. Шериф и два его помощника только что вернулись из окружной прокуратуры, которая находилась в ближайшем городке. Ходили слухи, что пожар был устроен специально для того, чтобы отвлечь внимание жителей.

На душе у меня было неспокойно. Тем более что в багажнике моей машины лежали украденные деньги. Но раньше, чем стемнеет, о каких-либо действиях нечего было и помышлять.

Банковский служащий Джулиан чувствовал себя хорошо. Его даже не ранили, говорили люди. Он был только сильно напуган. Бандитов он не видел, потому что на него внезапно набросили одеяло. Не слышал он и голосов бандитов.

Центральной фигурой в эти часы стал слепой негр Морти. Он слышал дыхание одного из гангстеров. Ведь я находился рядом с ним на таком расстоянии, что мог дотронуться до него рукой.

Этот день тянулся для меня очень медленно, а когда наступил вечер, я выехал на Южное шоссе. Казалось, никто не обратил на меня внимания. Прежде чем свернуть на проселочную дорогу, я внимательно посмотрел назад. Никого. Небо было затянуто тучами. Не доехав немного до фермы, я остановился и выключил фары. Подождав, пока мои глаза привыкнут к темноте, я снова нажал на газ. Вскоре я уже объехал сеновал фермы и остановил машину.

Открыв багажник, я взял мешочек с деньгами и вошел в сарай. Там, выбрав удобный уголок, я включил карманный фонарик и высыпал деньги.

Большинство купюр было достоинством в пятьдесят, двадцать и десять долларов. Зрелище было восхитительное! Я быстро пересчитал деньги. Тринадцать тысяч триста!

Нужно уезжать, и как можно скорее!

Но куда?

Если я внезапно исчезну, полиция сразу же все поймет. Мне, наоборот, нужно быть как можно терпеливее и ждать, ждать, ждать, пока не придет мой звездный час. Дело заглохнет лишь через месяц-два, и только тогда можно будет что-то предпринять.

Я собрал деньги в мешочек и вышел из сарая. Мешочек я зарыл в одном из стойл конюшни, приблизительно на тридцатидюймовой глубине, тщательно утрамбовал это место и замаскировал его сухой соломой и навозом.

Выйдя на улицу и увидев жилой дом фермы, я вспомнил о Глории, когда она приезжала сюда рисовать, и о ее встрече с Суттоном. Интересно, что он ей тогда сказал? Странные все-таки у них отношения. Она не должна была даже знать Суттона, а тем не менее знала.

Тщетно я пытался изгнать из своих мыслей воспоминания о Глории Гарнет — она часто незримо присутствовала рядом со мной.

Теперь нужно ехать к реке. Искупаться. На обратном пути я остановился около ресторанчика, чтобы выпить чашку кофе.

Бросив на меня взгляд, официантка улыбнулась.

— Почему вы улыбаетесь? — спросил я ее. — У меня смешной вид?

— У вас блестят волосы, словно вы их чем-то смазываете.

— Я только что выкупался. Они просто-напросто мокрые… Грабителей все еще не поймали?

— Нет, но в городе столько полицейских, что они поймают кого угодно. Даже Дилинджера.

— Разве вы помните Дилинджера? Ведь вы тогда были еще грудным младенцем!

Моя реплика снова заставила ее улыбнуться.

Выпив кофе, я вышел из ресторанчика и направился домой. Дело было сделано, деньги зарыты, и, судя по всему, я не оставил никаких следов.

На следующий день, в субботу, все магазины совершенно спокойно можно было закрыть. Все равно никто ничего не покупал. Люди говорили только о событиях, случившихся накануне. Весь городок наводнили полицейские — и в форме, и в штатском. Место пожарища строго охранялось, и туда никого не пускали.

Мне почему-то казалось, что шериф и его помощники вовсе и не думали о том, что ограбление банка совершила банда гангстеров, приехавшая откуда-то из других мест, и что они лишь делают вид, будто разыскивают машину грабителей, а на самом деле выжидают, пока преступники не допустят ошибки.

«Ну что ж, ждите, ждите! — подумал я. — Но когда-нибудь вам это все-таки наскучит!»

Я бесцельно бродил по автопарку, перекидываясь парой слов то с одним, то с другим. Около полудня меня неожиданно вызвал к себе Харшоу. К его губам прилипла потухшая сигара, а в руке он держал принадлежности для рыбной ловли.

— Садитесь, — сказал он. — Мне нужно с вами поговорить.

Я присел на край стола, заинтересованный его вызовом.

— О чем именно?

— Хочу, чтобы вы на некоторое время взяли руководство автопарком в свои руки. Я собираюсь провести неделю в Галвестауне вместе с женой.

— А разве Гулик не может?

— Он какой-то нерешительный и медлительный и не производит должного впечатления на покупателей. Вы для этой цели больше подходите. Ну так как?

— Пусть будет по-вашему, — сказал я.

В первый раз мы поговорили тихо и мирно, без всякой ругани.

— Таким образом, — закончил он, — я передаю вам все свои полномочия. Вы пока можете поместить объявление в газете о продаже машин.

— За чей счет? За мой?

— Какой же вы все-таки ершистый, Мэдокс! — сказал Харшоу. — Зачем же за ваш? Скажете, чтобы чек оплатила мисс Гарнет. Или пусть выдаст вам из кассы эту сумму.

— Хорошо, — ответил я.

Я был рад, что хоть на какое-то время избавлюсь от его назойливой и сладострастной жены.

— Ну, кажется, обо всем договорились. Желаю вам успеха, Мэдокс!

— Что вы там собираетесь ловить?

— Меч-рыбу. Говорят, она там водится.

Возвратившись в парк, я стал выискивать машины, на которые еще не помещались объявления о продаже, и записывать их в свой блокнот. Такой спешки совершенно не требовалось, я просто хотел убить время. Но потом я вошел во вкус и стал даже подумывать о формулировках объявления, описывая достоинства продаваемых машин и выгодные условия продажи. Напоследок я даже сам отвез текст объявления в газету. Мне выписали счет, и я отправился обратно, чтобы предъявить его Глории. Как-никак есть повод повидаться с ней.

Подойдя к автопарку, я вдруг увидел, что Гулик о чем-то оживленно разговаривает с людьми шерифа. Ничего особенного в этом не было, полицейские со многими уже беседовали в это утро, и тем не менее сердце у меня неприятно екнуло.

Я не подошел к ним, чтобы лишний раз не показывать свою заинтересованность, а направился прямо в контору.

Глория сидела за столом, заваленным бумагами. У нее был усталый вид. Только сейчас я вспомнил, что сегодня суббота и рабочий день, собственно, уже кончился.

— Какие события! — воскликнула она, увидев меня. — И пожар, и ограбление банка!

— Да, и все в один день… — ответил я. Потом, вспомнив, зачем пришел, добавил: — Мистер Харшоу попросил, чтобы вы оплатили этот счет.

Я протянул ей бумагу и объяснил, в чем дело.

Она записала что-то у себя и приложила счет к другим документам.

— Чего это вы вдруг решили задержаться на работе? — спросил я ее. — К тому же у вас усталый вид.

— Сейчас закроюсь… Надо было закончить кое-что.

— А что собираетесь делать завтра?

— Ничего особенного. Утром пойду в церковь, а потом, наверное, поеду куда-нибудь порисовать.

— Может быть, вы позволите мне присоединиться к вам?

— Ну разумеется! Мы можем даже организовать небольшой пикник.

— Отлично! Тогда я закажу в ресторане что-нибудь съестное, и мы заберем все с собой.

— Нет, это я сделаю сама… Мне хочется самой все организовать. Ладно? Мне это доставит удовольствие.

— Угу… А в каком часу мне за вами заехать?

— Около двенадцати.

— Договорились. Наверное, мне не дождаться завтрашнего дня…

Когда я вернулся в автопарк, полицейских уже не было, но Гулик так и не сказал мне, о чем его расспрашивали.

9

День выдался великолепный. Ослепительно сияло солнце, а под деревьями притаились густые тени.

Я заехал за Глорией около двенадцати. Она уже ждала меня, сидя на ступеньках дома. На ней были светлые шорты и голубая майка. Рядом лежали сумка с принадлежностями для рисования и корзинка с едой. Тут же, на крыльце, сидел Спунки, маленький и довольно живой песик.

— Может быть, возьмем с собой собаку? — предложила Глория. — Он любит гоняться за зайцами.

— Ему удалось поймать хоть одного?

— Нет. Но он надеется это сделать.

Я посадил собаку на заднее сиденье, просунув ее в окошко. Потом распахнул дверцу перед Глорией, и мы поехали.

По всей Майн-стрит стояли группами люди. Они все еще обсуждали последние события.

— Как вы думаете, это кто-нибудь из здешних? — спросила Глория. — Я имею в виду преступников.

— Все может быть… — ответил я неопределенно.

Мы выбрались за город и поехали по дороге, которая шла параллельно Южному шоссе.

Вскоре мы доехали до реки. Пейзаж был великолепен. Воздух свеж и прозрачен. Но дорога здесь кончалась. Вернее, она продолжалась за рекой, но мост был полностью разрушен. Рядом с ним тянулась большая песчаная коса.

Мы вышли из машины. Спунки сразу же помчался к реке, а я взял бутылки и пошел за водой. Когда вернулся, Глория уже сидела в тенистом месте. На коленях у нее лежали альбом для рисования и акварельные краски. Держа кисточку в руке, она смотрела на меня. Я поставил рядом с ней воду и растянулся на песке.

— Вы не будете возражать, если я буду смотреть на вас? — спросил я.

— Смотрите, если хотите, — ответила она с улыбкой. — Но боюсь, вам скоро наскучит сидеть здесь, рядом со мной.

— Думаю, что нет.

Она принялась за рисование, а я лежал на песке, почти не сводя с нее глаз и продолжая удивляться ее красоте.

Я снова вспомнил о случае на заброшенной ферме и снова стал строить догадки: что же ее связывало с этим циником Суттоном? Во всяком случае, я решил сегодня не затрагивать эту тему. Одно упоминание о Суттоне могло испортить ей весь день. Может быть, когда-нибудь она сама расскажет мне обо всем.

Когда-нибудь? Самое большее через месяц-два меня уже не будет в этом городке. Как только дело об ограблении банка немного заглохнет, я вырою свои сокровища и уеду куда-нибудь подальше.

Я снова посмотрел на Глорию и на ее акварель. Она быстро рисовала. Рисунок уже приобрел нужные очертания. Я, правда, не очень-то разбирался в живописи, но мне нравились ее акварели.

— У вас хорошо получается, — сказал я. — Я был бы очень рад, если бы вы подарили мне один из ваших рисунков.

— Вам этого очень хочется?

— Конечно!

— В таком случае я подарю вам этот пейзаж.

— Почему именно этот?

— Сегодня у меня день рождения, и мне хочется вам что-нибудь подарить…

— Но это не совсем логично. Обычно новорожденный получает подарки, а не дарит сам… — Я взглянул на нее. — Так сегодня и в самом деле день вашего рождения?

Она кивнула и отложила альбом в сторону.

— Давайте-ка перекусим что-нибудь. А рисунок я закончу позднее. Я испекла праздничный пирог. Вот мы его сейчас и попробуем.

Я встал и пошел к машине, чтобы принести корзину с едой. Потом мы расстелили на земле скатерть, достали сэндвичи. Наконец она извлекла и небольшой пирог, покрытый глазурью и маленькими кусочками фруктов.

— Они вместо свечек, — объяснила Глория.

— Сколько же их тут? Двадцать?

— Двадцать один…

— Маловато, — недовольно протянул я.

— Вы что же, хотите, чтобы мне было двадцать пять?

— Да нет… Просто мне уже тридцать…

— Да, совсем уже старик, — с лукавой усмешкой протянула она. — Придется вам отведать моих сэндвичей, чтобы хоть немножко поднабраться сил.

День прошел незаметно. Мы поели, потом она еще поработала над своим рисунком. Поскольку мы забыли свои купальники, выкупаться нам не пришлось, и мы только походили босиком по мелководью. В середине дня Спунки помчался за пробегавшим зайцем и куда-то исчез. Мы не очень-то огорчались из-за этого. Глория была уверена, что он вернется.

А потом незаметно подкрался вечер. Солнце упало к горизонту, поползли длинные тени, начало смеркаться.

— Не думала, что уже так поздно, — сказала Глория. — Надо возвращаться. Я обещала сестре приглядеть вечером за племянницей.

Мы начали собираться и звать Спунки. Но он не показывался. Я даже пробежал сотню ярдов вниз и вверх по реке, но не нашел его. Быстро темнело, и Глория забеспокоилась.

— Может быть, с ним случилось какое-нибудь несчастье?

— Не беспокойтесь, он вернется.

— Он не найдет дорогу домой, тем более ночью.

— Но вам же нельзя здесь задерживаться. Мы его найдем. Садитесь в машину, только дайте мне ваши сандалии.

— Мои сандалии? Зачем?

— Мне нужно что-нибудь из вашей одежды. Поэтому я и решил, что самое тактичное — попросить у вас сандалии. Нужно чем-то привлечь Спунки.

Она протянула мне свои сандалии. Они оказались очень похожими на сандалии, которые носила Долорес Харшоу. Я положил их на то место, где мы перекусывали, и сел в машину.

— Когда я вернусь, Спунки уже будет здесь, — сказал я.

Сестра Глории со своим мужем уже ждали нас на крыльце. Глория объяснила им, почему мы задержались, и ее племянница сразу же расплакалась, услышав, что Спунки потерялся. Робинсон предложил мне свою помощь, но я ответил, что в этом нет необходимости, и уехал один.

К разрушенному мосту я подъехал уже около девяти. Сандалии стояли на том же месте, но Спунки не было. Я положил сандалии в машину: теперь они уже были не нужны.

Мне очень хотелось скорее вернуться назад, чтобы еще раз повидать Глорию и поговорить с ней, но я не мог возвратиться без Спунки.

Я потратил добрых два часа, чтобы найти его. Наконец он подбежал ко мне, жалобно скуля и дрожа, весь перепачканный глиной.

Я устроил его на заднем сиденье и отправился в обратный путь.

Когда я подъехал к дому Глории, огни в нем были уже погашены, и я подумал, что все спят. Но, выйдя из машины, я увидел Глорию. Она стояла перед домом в светлом домашнем платье и ждала меня.

— Вот ваш дружок, — тихо сказал я, осторожно опуская собаку через ограду.

— Вы так долго его искали? Я беспокоилась…

— Пришлось немного поискать.

— Я уже начала бояться, что и вы там заблудились.

— В самом деле?

— Да… И спасибо вам за все. День мы провели чудесно, не правда ли?

— Да, день прошел отлично, и у меня осталось очень мало времени, чтобы поздравить вас с днем рождения.

Я осторожно взял ее лицо в свои руки и поцеловал в губы. Она прильнула ко мне и обвила шею руками. Барьер рухнул, и более прекрасного мгновения я, кажется, еще ни разу в жизни не испытывал.

— Мне пора домой, — сказала она наконец. — До свидания, Гарри. И еще раз спасибо за все.

— Я не хочу, чтобы вы уходили.

— Мы увидимся завтра утром. — Она поцеловала меня и прошептала: — Спокойной ночи!

Я не помню, куда я ездил на своей машине, помню только, что домой я приехал около двух. Я был в таком восторженном состоянии, что не обратил внимания на машину, стоявшую напротив моего дома. Я выключил фары и вышел из машины. В ту же секунду в лицо мне ударил яркий сноп света.

— Мэдокс? — раздался чей-то голос справа от меня.

— Да, это он, — ответил кто-то за меня.

Холодная дрожь пробежала по моему телу. Но тем не менее я сразу же попытался взять себя в руки, чтобы ничем не выдать своего волнения.

— Вы не ошиблись, это действительно я, — сказал я спокойно. — А в чем дело?

— Следуйте за мной! Шериф приказал доставить вас!

10

— Совершенно ничего не понимаю, — недоумевал я. — Шериф приказал доставить меня к нему? Зачем? Может быть, вы что-нибудь перепутали?

— Вряд ли, — ответил один из полицейских. Они подошли ко мне поближе, и я их узнал. Именно они разговаривали вчера с Гуликом. — Садитесь в машину!

— Я, конечно, подчинюсь приказу шерифа, — произнес я. — Но, может быть, вы мне все-таки скажете, зачем я ему понадобился?

— Вы подозреваетесь в ограблении банка и в поджоге магазина Тейлора, — ответил тот, что был пониже ростом.

— Подозреваюсь в ограблении банка? Вы уверены, что именно я вам нужен? Ведь я работаю продавцом в автопарке мистера Харшоу!

— Нам это хорошо известно, — сказал один из них. — И тем не менее шериф хотел бы с вами побеседовать. Или вы против?

Я пожал плечами.

— Нет, почему же…

Один из полицейских ощупал мои карманы.

— Он не вооружен, Бук, — сказал он другому. Потом повернулся ко мне: — Садитесь в машину, Мэдокс!

— Хорошо… Но прежде мне нужно запереть свою на замок.

— Это сделают и без вас. У вас ключи с собой?

Я протянул ему ключи. Он передал их полицейскому, которого звали Бук, тот пошел к моей машине и отпер багажник. Внимательно осмотрев его, он залез в салон и начал рыться там.

— Где вы задержались так поздно? — спросил меня первый. — Уже два часа ночи. Для такого городка — это очень позднее время, хотя сейчас и лето.

— Просто катался на машине. Сейчас очень жарко, чтобы рано ложиться спать.

— А где именно вы катались?

— Я не смогу вам точно сказать. Просто ездил без определенных целей, куда глаза глядят…

— И все-таки будет лучше, если вы вспомните свой маршрут.

Бук вылез из машины и подошел к нам.

— Что это за женские сандалии? — спросил он. — Там, на заднем сиденье вашей машины?

— Сандалии? — недоуменно спросил я. Лишь мгновение спустя я вспомнил, что забыл отдать их Глории. — Ах да, сандалии… Это сандалии одной моей знакомой.

— Интересно, что это за знакомая, которая оставляет сандалии в машине? Хотя я слышал и о таких, которые и бикини забывают то у одного, то у другого…

— Полегче на поворотах, дружок! — обрезал я его. Потом я рассказал, как мы потеряли собаку и как я ездил ее искать.

— Как зовут эту девушку? — спросил Бук.

— Глория Гарнет.

— Она здешняя?

— Да, это хорошая девушка, — вмешался в разговор третий полицейский, сидевший за рулем. — Я ее знаю.

Наконец мы все уселись в машину и поехали. Нам нужно было проехать около тридцати миль — окружная прокуратура находилась в соседнем городке. За всю дорогу я не произнес ни слова, думая лишь о том, что они могли иметь против меня. Ведь я не оставил никаких следов. Наконец я пришел к выводу, что они просто-напросто хотели меня проверить, поскольку я был новым человеком в городе.

Шериф ждал в большом и душном кабинете. Увидев нас, он сразу же задал вопрос Буку:

— Почему так долго?

— Его не было дома, — ответил тот.

— Где же он был?

— Сказал, что сам не знает. Просто катался на машине по случайным дорогам.

— Так, так, — с недоброй улыбкой процедил шериф. — Значит, сам не знает! Ну, хорошо, вы можете идти! — приказал он полицейскому. — Садитесь, Мэдокс! — обратился он ко мне, беря сигару.

— Зачем я вам понадобился, шериф? — спросил я.

Он сделал вид, будто не расслышал моего вопроса. Откусив кончик сигары, он повернулся к своему помощнику.

— Что в машине, Тат?

— Ничего. В багажнике обычный хлам… На заднем сиденье — пара женских сандалий.

— А в его комнате?

— Ничего подозрительного. Только его одежда и предметы первой необходимости.

Шериф внезапно устремил на меня проницательный взгляд.

— Ну, валяйте, рассказывайте, Мэдокс! Где вы их спрятали?

— Что спрятал?

— Деньги, конечно!

Какую-то минуту я молчал, а потом сказал:

— Если я правильно вас понял, шериф, вы хотите мне приписать ограбление банка, не так ли?

— Вы не ошиблись.

— Отлично! Только никакого банка я не грабил, если же вы убеждены в противном, действуйте, но не тяните время. Предъявляйте мне свои обвинения. А если же у вас нет никаких доказательств, то отпустите меня с богом. Я хочу спать. И мне завтра рано вставать.

— Ну что ж, я не буду тянуть время…

Он нагнулся, выдвинул ящик и вынул оттуда картонную коробку без крышки. Когда я увидел, что в ней находилось, я должен был сделать над собой известное усилие, чтобы остаться спокойным. Там лежал мой будильник.

— Где вы купили этот будильник, Мэдокс?

— Это не мой будильник… И потом, какое он имеет отношение к ограблению банка? Может быть, вы считаете, что я, ограбив банк, стал настолько богатым, что решил выбросить свой старый будильник?

— Не совсем так. Вы не замечаете ничего странного в этом будильнике? Ведь в нем отсутствует колокольчик звонка!

— Ну и что же здесь странного? Среди груды металлолома можно найти еще и не такие!

— Несомненно!

— Поэтому я по-прежнему ничего не понимаю, шериф. Может быть, вы мне все-таки объясните ход ваших рассуждений?

— Что ж, если вы очень хотите… Когда человеку приходит мысль ограбить банк, он начинает обдумывать, как это сделать. И вот, скажем, он приходит к мысли, что неплохо было бы устроить небольшой фейерверк, чтобы отвлечь внимание людей. Но чтобы устроить этот фейерверк в определенное время, нужен часовой механизм, пусть и самый примитивный… Видите эти капли металла на верху язычка? Это пайка. Детектив из страховой компании мне все объяснил. Тут имелся механизм или приспособление, которое в определенный момент зажгло спички… Следы, правда, остались, но задумка была неплохая.

Он неожиданно встал передо мной и снова бросил в лицо, словно хлыстом ударил:

— Спрашиваю вас еще раз, Мэдокс: где вы приобрели этот будильник?

— Я же сказал вам, что вижу его впервые!

Он вернулся на свое место за письменным столом.

— Человек, додумавшийся до такого механизма, достаточно умен, чтобы не совершить элементарных ошибок. Он наверняка приобрел будильник в каком-нибудь другом городе. Ну хорошо, Мэдокс, тогда ответьте мне на другой вопрос: где вы были в прошлую пятницу? Куда вы уезжали из города?

— Куда я уезжал? Никуда… Хотя нет, минутку, шериф! Я не помню точно, когда это было, но приблизительно неделю назад я ездил в Хаустаун.

— Так, так… И зачем, позвольте вас спросить? Может быть, чтобы приобрести будильник?

— Я ездил туда, чтобы получить денежный долг.

— Кто вам задолжал?

— Келви… Том Келви. Это мой знакомый.

Я не солгал. Том Келви уже около года должен был мне двести долларов.

— Где он живет?

Я ответил.

— И вы с ним виделись? Он вернул вам долг?

— Нет, я его не видел.

— Значит, зря прокатились? Сейчас вы скажете, что ваш друг куда-нибудь укатил или что-то в этом роде.

Я понимал, что он проверит все, что я скажу относительно Келви. Поэтому нужно найти какой-либо другой выход.

— Я даже не знаю, в городе он или нет. Я не заходил к нему.

— Понимаю. В последнюю минуту вы, наверное, решили, что вам все равно нечего делать с этими деньгами, и решили простить ему долг?

— Нет. Просто я застрял в пути.

— По какой причине?

— Встретил старую подружку…

— И она оказалась важнее денег?

— Ну, вы сами должны понять… В такие моменты всегда кажется, что женщины — самое важное в жизни.

— Ну, предположим… А кто эта женщина?

— Какое вам до этого дело? Это моя старая знакомая. Но сейчас она уже замужем.

— И все-таки вы поехали в Хаустаун, чтобы купить будильник!

— Думайте, в конце концов, что хотите. Я вам сказал, как было на самом деле.

— И вы не хотите сообщить мне, кто была эта женщина?

— Чтобы дискредитировать ее?! Разумеется, нет!

— В противном случае вы дискредитируете себя.

— Не думаю. Вы сказали, что я ограбил банк. Я не знаю, почему вы решили, что это сделал именно я. По-моему, вы просто высосали это из пальца. Но доказательств из пальца не высосешь, шериф.

— Я не один работаю над этим делом, Мэдокс, — ответил шериф. — И клянусь вам: доказательства будут! Я уже сейчас вижу вас насквозь! Почему вы, например, выбрали для жительства наш город?

— Потому что нашел подходящую работу. Вы же знаете, что я работаю продавцом в автопарке мистера Харшоу!

— Знаю. Но не прошло и трех недель, как вы обосновались в нашем городе, и банк был ограблен. Где вы работали до этого?

— В Хаустауне.

— Значит, вы променяли такой город, как Хаустаун, на забытый богом уголок — этот городок? Ведь здесь немногим более трех тысяч жителей!

— Машины можно продавать повсюду.

— Разумеется. Вам кто-нибудь посоветовал это место?

— Нет, я…

— Понимаю. Просто повезло!

— Если вы не будете меня перебивать, я вам все объясню. Уехав из Хаустауна, я собирался перебраться в Оклахома-сити. В Ландере я остановился позавтракать. Рядом со мной за столиком оказался мистер Харшоу. Когда он узнал, что я работал продавцом в автомобильном магазине, он предложил мне работу у себя в автопарке. И если вы не верите мне, то спросите у мистера Харшоу.

— И вы согласились работать у него в автопарке?

— А почему бы и нет? Ведь условия у него неплохие.

— Конечно, конечно… А потом не прошло и трех недель, как ограбили банк. Впервые за сорок лет его существования. А за неделю до этого вы отсутствовали целый день и не можете должным образом объяснить, как вы его провели и где именно. Вечером того самого дня, как был ограблен банк, вы тоже исчезали из города. Часа на два-три. Может быть, вы мне объясните, куда вы ездили на этот раз? Опять на встречу со старой знакомой, но замужней дамой?

Он уже начинал пугать меня.

— Нет, в тот вечер я просто ездил купаться.

— Весь городок в тревоге, а вы как ни в чем не бывало поехали купаться. Здорово, ничего не скажешь! И куда же вы ездили?

Я ответил.

— Вы уже ездили на это место и раньше?

— Да. Неоднократно.

— Ну, хорошо, — буркнул он. — И все предшествующие разы вы тоже останавливались у дорожного ресторанчика, чтобы выпить чашечку кофе и обменяться парой фраз с официанткой?

Я ничего не ответил. Он догадался, что я нарочно обратил на себя внимание официантки ресторана, чтобы закрепить свое алиби. Но тем не менее я не собирался сдаваться. Небрежно пожав плечами, я наконец сказал:

— Вы слишком многого требуете от меня, шериф! Не могу же я запомнить каждый свой шаг за последние три недели! Иногда я после купанья пил кофе или кока-колу, иногда ехал в кино, раз или два, помню, заходил даже в бар. Но в какой именно день я делал то или другое, убей бог, не помню!

— Да я и не требую от вас этого. Я спросил просто так, ради любопытства. Будем считать это еще одним счастливым для вас стечением обстоятельств. Давайте лучше вернемся к тому дню, когда вы в первый раз появились в банке и попросили открыть счет. Тогда тоже был пожар, не так ли?

— Да, да, припоминаю. Кажется, именно в тот день.

— И, войдя в банк, вы увидели, что в кассовом зале никого нет?

— Тоже верно.

— Неужели вас это нисколько не удивило? Ведь банк — это все-таки такое место, где всегда имеется какое-то количество денег. Но если они оставлены без присмотра…

— Да, я немножко удивился этому…

— Но это не помешало вам поместить свои деньги в этот банк?

— Но куда-то их нужно было положить? В здешнем городке этот банк единственный.

— Да, да, конечно. — Шериф ненадолго задумался, а потом неожиданно спросил: — Сколько вы весите, Мэдокс? Судя по росту, вы должны весить довольно много?

Он изменил свою тактику, и я совершенно не мог понять, куда он клонит.

— Двести тридцать фунтов… А почему вы интересуетесь?

— И жировых отложений почти нет… Сплошь мышцы… Вы спрашиваете, почему меня это интересует? Могу ответить: я долго разговаривал с Джулианом Вардом. Он не видел человека, который набросил на него одеяло и связал его, но он уверен, что это был высокий и сильный человек. Он подавил все его попытки к сопротивлению.

Я ухмыльнулся.

— Я знаю этого человека, шериф. Ведь именно он открывал мне счет в банке. Ему уже все шестьдесят, да и на ногах он нетвердо держится. Дунешь — он и повалится. С ним может справиться пятнадцатилетний мальчишка.

— Вы правы. Но дело не в том, что его связали, а в том, как его связали. Без малейших усилий и в то же время очень осторожно. Человек не причинил ему ни малейшего вреда. Просто связал его и положил на пол.

— Вы что ж, считаете, что я единственный высокий и сильный человек в штате?

— Единственный, на кого падают подозрения.

— Понятно… А может быть, шериф, все-таки будет лучше, если мы перейдем к фактам? Вы утверждаете, что банк был ограблен во время пожара. И что преступник специально поджег старый заброшенный магазин, чтобы отвлечь внимание людей. Но я ведь, насколько вы знаете, тоже был на пожаре. Не мог же я быть одновременно в двух местах?

— Я ждал, когда вы заговорите об этом.

— По-моему, нет необходимости напоминать вам — вы и сами меня там видели.

Он снова усмехнулся.

— Да, видел… Но видел я вас на пожаре только двадцать пять минут спустя после ограбления банка! Ну, что вы скажете на это, Мэдокс?

11

И они начали меня допрашивать со всем пристрастием — шериф и его помощник Тат. Гулик заявил полицейским, что я уехал из парка почти сразу после того, как мимо проехала пожарная машина, и, таким образом, я был вне поля их зрения в течение двадцати пяти минут.

Я со своей стороны продолжал утверждать, что все время был в гуще событий, но доказать тоже ничего не мог.

Вскоре Тат отправился выпить чашку кофе. Когда он вернулся, ушел шериф. Но вопросы сыпались на меня без перерыва.

— Куда вы ездили в прошлую пятницу?

— В Хаустаун.

— А куда вы ездили в тот день, когда произошло ограбление?

— Купаться. Я же говорил вам и повторяю, что ездил купаться!

— Вы ездили прятать похищенные деньги, а попутно искупались… Куда вы спрятали деньги?

— Я не прятал никаких денег.

— Вы их зарыли?

— Я ездил купаться.

— Где вы их зарыли?

— Я ничего не зарывал.

— Чем вы отметили то место?

— Я ездил купаться.

— Вы зарыли их неподалеку от реки?

— Я ничего не зарывал. Я ездил купаться.

— Вы их зарыли, предварительно завернув в мешок или какую-нибудь другую ткань. Что это был за мешок? Из какого материала? Вы сосчитали, сколько денег вы похитили? Вы знаете, что банк располагает номерами этих билетов и вы все равно не сможете их истратить? Итак, где вы их спрятали?

— Я ничего не прятал!

— Где вы купили этот будильник?

— Я никогда его раньше не видел.

— Вы ездили в Хаустаун?

— Да.

— Как зовут эту женщину?

— Келви.

— А я думал, что так зовут вашего друга, который задолжал вам деньги.

— Конечно.

— Но вы только что сказали, что так зовут женщину. Кто должен вам деньги?

— Келви.

— А женщины вообще не было, не так ли? Вы поехали в Хаустаун, чтобы купить будильник и устроить этот часовой механизм. Где именно вы купили будильник?

— Я не покупал никакого будильника.

— Вы спрятались за дверью туалета и набросили на Джулиана одеяло, как только он вошел туда. Почему вы его не оглушили?

— Ничего не могу сказать по этому поводу.

— Вы знали, что это очень хилый человек, и боялись его убить? Так или нет?

— Я вам уже неоднократно говорил, что в тот день я не был в банке. Я помогал тушить пожар.

— Вас не было двадцать пять минут. Где вы были это время?

— Я пришел к магазину еще до того, как туда подъехала помпа.

— Сколько тогда было времени?

— Откуда я знаю!

— Почему многие заметили вас уже по прошествии какого-то времени, а в первые минуты никто не приметил?

— Понятия не имею.

— А я имею… Как только вы появились на пожаре, вы сразу же постарались обратить на себя внимание. Постарались создать себе алиби. Но немного не рассчитали. В те минуты банк уже был ограблен.

И так — без конца. Через какое-то время мне показалось, что стена пожелтела. Потом я догадался, что уже взошло солнце.

В конце концов они взяли у меня отпечатки пальцев, забрали пояс, бумажник и отвели в камеру на первом этаже. Я сразу же сел на койку и обхватил голову руками. У меня все кружилось перед глазами, а в ушах продолжали звучать их вопросы.

Наконец я растянулся на койке и попытался хоть ненадолго заснуть.

Что ждет меня в дальнейшем? Трудно сказать. Я не мог доказать своего алиби, но и они не могли доказать обратного. Шериф почти уверен в том, что банк ограбил я, но доказательств у него не было. В банке я не оставил своих отпечатков, потому что работал в перчатках. Значит, единственный их шанс заключался в том, чтобы задавать мне вопросы. Задавать до тех пор, пока я не сознаюсь или не сойду с ума.

Им нужно получить от меня признание и указание того места, где я спрятал деньги. Без этого им не построить обвинения. Что же они будут делать, чтобы добиться своего?

Днем за мной пришли. Меня снова провели в кабинет шерифа. Он был там вместе с Татом и Буком и еще одним человеком, которого я не знал. Наверное, или прокурор, или один из детективов Хаустауна.

— Мы предоставляем вам еще одну возможность добровольно признаться, — сказал шериф.

— Вы еще долго будете надо мной издеваться? — вместо ответа спросил я.

— Пока вы не ответите, что сделали с украденными деньгами.

— Ничем не могу вам помочь, господа.

И снова начался сеанс, еще более мучительный, чем предыдущий. Теперь они терзали меня втроем. Причем стояли они в разных углах комнаты, так что мне приходилось все время вертеть головой, чтобы ответить на вопросы. А задавались вопросы так быстро, что я даже не успевал отвечать.

— Куда вы ездили вечером накануне пожара?

— Я не помню. Может быть, в кино.

— Хозяйка сказала, что вы вернулись около двух часов ночи.

— Где вы были в тот вечер, когда вас задержали?

— Я уже вам говорил…

— Катались на машине…

— Гулик сказал, что вы помчались смотреть на пожар со скоростью курьерского поезда. А когда горел ресторан, вы не проявили никакой заинтересованности…

И так далее и тому подобное…

Приблизительно через час они изменили тактику. Бук вышел и вскоре вернулся с двумя заключенными. Я видел их в камерах. Они поставили нас рядом друг с другом. Я не спускал с шерифа глаз. Что-то готовилось.

— Отлично! Стойте вот так и не шевелитесь! — бросил он нам и открыл дверь.

Через минуту он вернулся, ведя кого-то за руку. Ага, да это старина Морти, слепой негр!

Атмосфера накалялась. Два заключенных, ничего не понимая, с испугом взглянули на негра. А я пытался понять, чего же добивается шериф, но так и не пришел ни к какому выводу.

А шериф, между тем, провел дядюшку Морти мимо нас, приблизительно так в полутора ярдах, а потом повел обратно, на этот раз останавливая его перед каждым из нас.

«Фантастика! — подумал я. — Опознание при помощи слепого!»

И тем не менее я здорово струсил. Когда-то у меня был переломан нос, и мое дыхание наверняка имело что-то характерное.

Но в следующую минуту я уже понял, что это всего-навсего психическая атака. Даже если негр и «узнает» мое дыхание, на суде это не будет считаться доказательством, но вот если я не выдержу и признаюсь — это уже все!

Наконец шериф и негр остановились около меня. Дядюшка Морти прислушался.

— А вот это дыхание довольно похожее, — наконец сказал он.

— Вы уверены в этом, дядюшка Морти? — спросил шериф.

— Такие же шумы с небольшими присвистываниями, как у кипящего чайника.

— Вы уже слышали это дыхание?

— Два раза. Приблизительно три недели назад, а потом как раз в тот момент, когда этот человек грабил банк.

— А первый раз вы слышали его дыхание в тот день, когда горел ресторан, не так ли, дядюшка Морти?

— Да, сэр. Я вошел в банк, чтобы спросить у мистера Джулиана, что горит, но его в этот момент в кассовом зале не оказалось. Там был только этот человек. Он точно так же дышал.

— Спасибо, дядюшка Морти!

Шериф проводил его до дверей. Бук увел обоих заключенных.

— Садитесь, Мэдокс! Теперь вы поняли, что мы знаем правду?

— Нет.

— Будьте благоразумны, Мэдокс, и не отпирайтесь. Он вас узнал среди других людей. И он сможет то же самое сделать перед судом.

— При условии, если вы ему нажмете на руку в нужный момент!

— Я не держал его за руку! Он узнал вас по вашему дыханию!

— Ну что ж, почти так же, как Алиса находится в стране чудес?

— У вас своеобразное дыхание, Мэдокс. Ведь когда-то у вас был перебит нос. Вы показывались врачу?

— Нет.

— Вероятно, вы и сами не знаете, что ваше дыхание имеет характерные признаки.

— Это не доказательство, шериф! — ответил я. — Уж если вы захотели расправиться со мной — не знаю, по какойпричине, — вам придется позаботиться о настоящих доказательствах!

— У меня они уже есть, Мэдокс! Так что можете не беспокоиться. Я докажу вашу виновность шаг за шагом. И давайте начнем с самого начала. Что вы сделали, как только услышали, что в городе пожар?

И он снова начал задавать мне вопросы. Вскоре зазвонил телефон. Шериф снял трубку.

— Кто? Да, я… — Он помолчал немного, а потом спросил: — Вы в этом уверены?

Какое-то время он слушал своего собеседника, потом хмуро посмотрел на меня.

— Вы абсолютно в этом уверены? — снова спросил он.

Выслушав ответ, шериф с удрученным видом повесил трубку.

Мне очень хотелось узнать, о чем это он говорил и с кем, но он сам обратился к Тату:

— Звонил Джордж Харшоу из Галвестауна, — сказал он. — Прочитал об этой истории в газете и заявил, что Мэдокс с самого начала находился на месте пожара.

Тат тоже удивился.

— Я не помню, чтобы я его видел. Я, правда, видел на пожаре миссис Харшоу.

— Вы правы, Тат. Джордж Харшоу тоже говорит со слов своей жены. Она видела, как Мэдокс выходил из машины как раз в тот момент, когда подъехала и она. А это случилось буквально минут через пять после пожарной сирены…

12

На этом все и кончилось. Они были вынуждены меня отпустить, но я отлично видел, что шериф на этом не успокоится.

— Прошу прощения, Мэдокс, — сухо сказал он. — Поверьте, в этом не было ничего личного. Если бы такие подозрения падали на моего собственного брата, я бы задержал и его.

— Такова ваша работа, — ответил я. — Я продаю машины — вы ловите преступников. Скажу вам одно, шериф! Если я когда-нибудь и надумаю ограбить банк, то я применю другой метод!

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Что ж, желаю успеха! — насмешливо произнес он.

Тат довез меня до дома. Я вышел из машины.

— Спасибо, Тат! — сказал я. — И до свидания!

— До свидания!

Я проснулся на рассвете. Действительно ли я свободен? И если да, то этим я обязан только Долорес Харшоу!

И тем не менее я оставался подозреваемым номер один. Достаточно мне отправиться за деньгами, и меня сразу же схватят. Шериф наверняка будет выжидать. Видимо, он уверен, что рано или поздно я совершу ошибку…

А она? Что ей нужно было от меня?

Я оделся и отправился в центр городка. На улицах народу было мало.

Официантка очень удивилась, когда увидела меня входящим в ресторан. Наверное, еще многие удивятся, увидев меня на свободе.

А я продолжал размышлять о поступке Долорес Харшоу. Она заявила, что видела меня на месте пожара почти сразу после тревоги, хотя определенно знала, что это не так. Она знала и кое-что другое… Она ведь наверняка не забыла о нашем визите в магазин Тейлора, когда я помог ей сгрузить макулатуру и одежду. И она определенно сделает из этого соответствующие выводы. Что же она задумала?

Когда я подошел к автопарку, Гулик как раз отпирал контору. Казалось, он обрадовался, увидев меня, но в то же время смутился.

— Они что, нашли действительных преступников? — спросил он меня.

Я присел у конторы так, чтобы иметь возможность наблюдать за ее входной дверью.

— Думаю, что нет… Они были уверены, что это сделал я, но потом выяснилось, что я этого сделать не мог, потому что с самого начала был на месте пожара.

— Я так и думал, что они вас подозревают, — сказал Гулик. — Они были здесь в субботу и расспрашивали меня. Надеюсь, вы на меня не сердитесь? Я им сообщил только то, что было…

— Ну что вы, мне не на что сердиться. Как идут дела?

— Неплохо. Объявление о продаже было помещено во вчерашней газете, и уже приходило много людей.

— Простите меня, — перебил я его. — Я вернусь буквально через минуту…

Глория Гарнет шла по противоположной стороне улицы такая миленькая, свежая и молоденькая, что у меня даже защемило сердце. Увидев меня, она остановилась, и на лице ее появились одновременно и удивление, и смущение, и радость.

— Доброе утро! — поздоровался я.

— Все в порядке, Гарри? — спросила она. — Я хочу сказать: они отпустили вас? Ведь я чуть с ума не сошла, когда узнала, что вас забрали.

— В полицейской практике ошибки не так уж редки. Но теперь все в порядке.

— И все-таки полиция вела себя в этом деле отвратительно! — со злостью воскликнула она. Я никогда еще не видел ее такой. — Ничего, когда я повстречаюсь с ним, с этим Джимом Татом, я скажу все, что я о нем думаю!

Мне очень хотелось обнять ее и расцеловать, но она, видимо, заметив что-то на моем лице, сразу изменила тему:

— Пора начинать работу, Гарри, — сказала она. — Поговорим позже.

Часы текли удивительно медленно, хотя в этот день у меня много было дел. Пришлось несколько раз демонстрировать достоинства машин перед покупателями, объезжая их на территории парка, на городских улицах и даже за городом. Вернувшись в автопарк после одной из таких поездок, я вдруг с неприязнью заметил, что к нам пожаловал Суттон и разговаривает с Глорией.

Покупатель, надышавшись парами бензина и другой гадости, откашлялся, отчихался и заявил, что еще подумает немного, прежде чем совершить покупку.

— Разумеется, — ответил я, — это ваше право.

Тем временем Глория и Суттон успели скрыться в закусочной. Видимо, они еще не заметили моего возвращения.

Когда клиент ушел, я захлопнул дверцу машины и отправился вслед за ними.

Они сидели за одним из столиков у окна, и вид у Глории был самый что ни на есть разнесчастный. Увидев меня, она бросила на меня предостерегающий взгляд. Я понял, что она хочет, чтобы я держался в стороне. Но мне хотелось совершенно обратного. Мне хотелось познакомиться с Суттоном как можно ближе и все-таки выяснить, что же связывало Глорию с этим негодяем.

Я взял стул и присел к их столику.

— Небольшое деловое свидание? — спросил я.

— Угу, — добродушно ответил Суттон. — Подсаживайтесь… Хотя вы и так уже подсели.

— Я вам не помешаю?!

— Конечно нет!

— И вы говорите это не просто так, из любезности? Я действительно вам не помешаю?

— Ну конечно же нет, старина!

— Очень любезно с вашей стороны.

Я понимал, что лишь теряю время. Он знал свое дело и все равно заставит Глорию сделать так, как считает нужным.

— Может, я могу вам быть чем-нибудь полезен?

Суттон покачал головой.

— Думаю, что нет.

Он повернулся к Глории и спросил ее невинным тоном:

— Как вы думаете, милочка, он может быть нам полезен?

Глория страшно побледнела, но тем не менее попыталась взять себя в руки. Я снова подумал, что поступаю не совсем разумно, вмешиваясь в это дело. С помощью кулаков у Суттона ничего не узнаешь. Надо действовать как-то иначе.

Глория тем временем покачала головой.

— Вот видите, Глория тоже считает, что вы не можете быть нам полезны. Может, как-нибудь в другой раз? А, приятель? Я позвоню вам, если возникнет необходимость.

— Прошу вас, Гарри, дайте мне поговорить с Суттоном, — тихо сказала Глория. — Это сугубо частное дело.

— Что ж, дело ваше, — ответил я. — Но мне очень жаль, что я не могу вам помочь.

Я вернулся в автопарк. Если Глория не хотела довериться мне, то я ничего не мог поделать.

И все-таки я решил повидаться с ней еще раз в тот же день. Мы встретились в пять часов, но у Глории был такой безразличный вид, что я сразу понял всю тщетность своих усилий. Я оставил машину на проселочной дороге и поцеловал ее. Она никак не отреагировала даже на поцелуй.

— Мне кажется, лучше рассказать мне обо всем, Глория, — сказал я.

Она опустила голову.

— Неужели ты не понимаешь, — продолжал я, — что я не смогу тебе помочь, если не буду знать, в чем дело?

— Ты все равно не сможешь мне помочь, Гарри.

— Странно… И всему виной этот Суттон?

Какое-то время она сидела неподвижно, а потом кивнула головой.

— Придется проучить его как следует.

— Нет, нет, не надо ничего делать, Гарри! И обещан мне, что не будешь ничего предпринимать без моего ведома!

— Почему?

— Так нужно… — тихо сказала она. — И не потому, что я скрываю что-то от тебя… Просто мне нужно время… Немного времени. Чтобы принять решение… Его трудно было принять и раньше, а теперь…

— А теперь? — переспросил я.

— Теперь появился ты… — просто проговорила она.

Я снова обнял ее и поцеловал. Она беззвучно заплакала, а я подумал о Суттоне. Если он будет и впредь мучить эту девочку, то пожалеет об этом!

В среду вечером мы пошли с Глорией в кино. Она была более оживлена, хотя я видел, что она все время о чем-то думала, но, видимо, не могла прийти к определенному решению. Поэтому я не заговаривал о Суттоне. Мне просто было хорошо рядом с ней.

Дела в автопарке шли неплохо. За эти дни нам с Гуликом удалось продать не одну машину. Не раз вспоминал я и о спрятанных деньгах, но остерегался ехать за ними. О деле, правда, понемногу забывали, но я-то знал, что еще не вернул себе доверия полиции.

В четверг внезапно зазвонил телефон. К аппарату подошел Гулик.

— Автомобильный парк Харшоу! — сказал он. — Алло? Алло?

Подержав трубку несколько секунд, он в конце концов повесил ее.

— Не туда попали? — спросил я.

— Не знаю. Никто не ответил.

Минут через двадцать телефон зазвонил опять, но Гулику снова никто не ответил.

Я поразмышлял над этим странным фактом и пришел к определенному выводу. Когда же телефон зазвонил в третий раз, трубку снял я. Тем более что Гулика поблизости не было.

— Долго же приходится ждать, пока вы соизволите подойти к телефону, — сказала она.

Она говорила очень тихо, и я с трудом расслышал ее.

— Мы не ожидали, что вы вернетесь так рано, — проговорил я тоном служащего. — Надеюсь, вы остались довольны своим путешествием?

— Не корчите из себя паяца, Гарри! И давайте встретимся сегодня вечером.

В этот момент вернулся Гулик.

— Точно не могу сказать… Все зависит от того, какой суммой вы располагаете. Ведь это модель всего трехлетней давности.

Она сразу все поняла.

— Прилетел старый воробей?

— Угу.

— Ну и черт с ним! Он все равно меня не слышит. Значит, встретимся в том же месте, что и прошлый раз…

Гулик уселся на видном месте и развернул газету.

— Думаю, ваши условия нам вряд ли подойдут.

— Вы в этом уверены? — со смешинкой ответила она.

— Думаю, что да.

— Очень жаль, а я так надеялась… — По ее тону можно было легко понять, что ее очень забавляет этот разговор. — Кстати, вам, видимо, здорово повезло, что я заметила вас там, у магазина Тейлора. Если бы не мое свидетельство, вам пришлось бы очень туго…

Я почувствовал, как мне на шею накинули петлю. И теперь мне ее не скинуть, а затянуть ее потуже она сможет в любой момент.

— А мне так хотелось вас видеть, — печальным голосом проговорила она. — Но если вы заняты…

— Ну что ж, о таких условиях еще можно подумать, — ответил я, покосившись на Гулика.

— Значит, в то же время на том же месте?

— Хорошо.

— Договорились… Ну, до встречи!

Я выехал на проселочную дорогу лишь после наступления темноты. Я был обозлен и обеспокоен. Такие штучки и раньше были опасны, а теперь их можно приравнять к самоубийству. Ведь за мной еще наверняка следит полиция. Если шериф поймает нас вместе, он сразу же все поймет. Ведь именно Долорес Харшоу обеспечила мне алиби.

Прежде чем сделать последний поворот, я оглянулся. Три или четыре пары фар буквально ослепили мои глаза. Несмотря на это, я свернул на лесную дорогу. Остальные машины поехали дальше, никуда не сворачивая.

Подъезжая к месту встречи, я думал о том, как все-таки странно складываются обстоятельства: у меня есть тринадцать тысяч, но я не могу ими воспользоваться; у меня есть любимая девушка, но у нее большие неприятности, о которых она не может мне рассказать, и на мою шею навязалась изнемогающая от любви пьянчужка, которой я не мог ни в чем отказать…

13

Вскоре между деревьями я заметил свет фар и начал вглядываться, пытаясь рассмотреть марку машины. Да, это «олдсмобиль». До него оставалось не более четырехсот ярдов. Можно дойти и пешком.

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я вскоре подошел к машине. Долорес в ней не было. Она сидела у самой лесопилки и вырисовывалась на фоне деревьев неясным серым пятном.

Подойдя ближе, я обнаружил, что на ней надеты лишь шорты и бюстгальтер.

Услышав шаги, она повернулась в мою сторону и протянула мне руки. Я обнял ее — крепко и порывисто, и тем не менее она заметила какую-то сдержанность в моем обращении.

— В чем дело, Гарри?

— Зачем ты хотела меня видеть?

— Вот это вопрос! Разве ты сам не понимаешь?

Я разозлился. Она что, считает, что я игрушка в ее руках?

— Ну хорошо, если ты хотела меня видеть только для этого, не будем задерживаться и приступим к действиям.

Она размахнулась, намереваясь ударить меня по лицу, но я схватил ее за руку.

— Прочь лапы, ведьма! Или я вырву у тебя все твои когти!

— Говорят, ты уже успел найти себе другую подружку?

— До этого никому нет дела.

— И даже мне? А ты хорошо подумал?

— Угу.

— И это, несомненно, та длинноногая блондинка, которая работает в конторе проката? Кажется, ее зовут Гарнет. Согласна, она недурна. Но, во-первых, она слишком молода для тебя, а во-вторых, это не та женщина, которая сможет тебя удовлетворить. К тому же, через нее ты можешь схлопотать много неприятностей.

— И тем не менее тебя это не касается, — ответил я. — И я приехал сюда, чтобы сказать, что ты не должна мне больше звонить по телефону. И что мы встречаемся с тобой в последний раз. Можешь подыскать себе другого партнера, а обо мне забудь…

Она озабоченно посмотрела на меня.

— Что с тобой сегодня? Или она уже так закрутила тебя, что ты не можешь смотреть на других женщин?

— Ах, да разве в этом дело?

— Или же тебе пришлось изрядно понервничать в полиции, а теперь ты вымещаешь всю злость на мне…

— При чем здесь полиция?

— При том! Им нужно было найти козла отпущения. А я оказалась единственной, кто мог доказать твое алиби.

— Вероятно, можно было найти и других свидетелей, просто эти люди не знали меня в лицо. И тем не менее я очень тебе благодарен.

— Благодарен! А раньше ты говорил, что я одна в твоем сердце и что ты никогда меня не покинешь… Еще тогда, когда мы с тобой приезжали к тому магазину, чтобы оставить там тряпье…

— К чему ты это?

— Да просто так, к слову пришлось.

Да, она крепко держала меня в руках. Я хорошо понимал это. Без ее алиби я бы сейчас сидел за решеткой.

— Я просто вспомнила, как мне захотелось тебя еще тогда, в магазине… И у нас с тобой вообще очень много общего, мы просто созданы друг для друга. Почему же ты не хочешь поцеловать свою маленькую и нежную До? И сказать, что любишь меня!

Пришлось обнять ее и поцеловать.

— Вот видишь, — сказала она, — я была уверена, что ты любишь меня. Не правда ли, Гарри, любишь?

— Нет.

— Странно… Я была уверена в обратном, мой дорогой. Но все равно, до того, как ты возьмешь меня — хоть и без любви, — ты должен меня выслушать. Мне кажется, что я попалась…

— Куда попалась?

— Какой ты непонятливый! Мне кажется, что я забеременела…

— А я здесь при чем? Ведь ты — замужняя женщина.

— Я думала, что тебя это заинтересует.

Я пожал плечами.

— И что ты собираешься делать?

— Сейчас покажу!

Она быстро поднялась, подскочила к краю оврага высотой не менее восьми — десяти ярдов и, не останавливаясь, исчезла в нем.

Она что, совсем сошла с ума? Такие дикие выходки может позволить себе или психопатка, или чересчур эксцентричная женщина.

Я подскочил к оврагу. В глубине виднелось светлое пятно. Она уже собиралась подниматься наверх, прямо по опилкам.

Вскоре Долорес уже стояла рядом со мной.

— Ну как? — тяжело дыша, спросила она. — Что ты об этом думаешь?

— Можешь продолжать в том же духе, если тебя это забавляет.

— Забавляет? Как же! Просто я хочу отделаться от этого. И дело тут не в прыжке, а в подъеме. До сих пор мне везло.

Я взглянул на нее. Томный взгляд, страстные пухлые губы, нервная дрожь от желания, но за всем этим скрывалась сильная воля, что делало ее еще более опасной.

Она сняла бюстгальтер, вытряхнула из него застрявшие опилки, смахнула их с груди и снова посмотрела на меня.

— Бери меня, Гарри. Да побыстрей! Ведь мы все равно кончим этим!

Да, противиться ей было очень трудно. Она буквально излучала сексуальные токи, и ни один мужчина не смог бы устоять перед ней.

Я повалил ее и положил руку на горло.

— Мне так и хочется тебя придушить, — тихо проговорил я. — Надеюсь, что бог убережет меня от этого, но тем не менее мне очень хочется придушить тебя…

— Не тяни, Гарри, — прошептала она. — Я больше не могу… Неужели тебе так нравится меня мучить…

И я взял ее… Взял с таким неистовством, что мы оба потеряли равновесие и покатились вниз по оврагу. Мы были все в опилках, но нас это не смущало. Прижавшись ко мне, она то что-то нашептывала мне на ухо, то яростно стонала от наслаждения.

Наконец мы докатились до дна оврага. Здесь было совсем темно. И здесь нам никто не помешает довести наш сеанс до конца…

— И ты по-прежнему утверждаешь, что сможешь обойтись без меня?

Я полулежал рядом с ней, но не касался ее.

— Уверена, что этот синий чулок не сможет тебе долго нравиться. Ты все равно ее бросишь. И вернешься ко мне. Мы ведь созданы друг для друга.

— Ты забыла кое о чем, — начал я.

— О чем?

— Хотя бы о том, что уже замужем!

— У него опять был сердечный приступ. Поэтому-то мы и вернулись домой раньше срока.

— Что?!

— Да, да. Сердечный приступ. Уже второй. И врач сказал, что третьего ему не выдержать.

— Почему же он не лег в больницу?

— Он страшно боится всяких там больниц и докторов. Но на этот раз они все-таки предупредили его, чтобы он не позволял себе ничего, что нарушит его покой: никаких рыбалок, никаких сигар, никаких неприятностей. В общем, никаких волнений. Понятно?

— Понятно… Значит, никаких волнений…

— Да, ведь у него уже было два приступа. И врач по секрету сказал мне, что он вряд ли выдержит третий.

14

Из-за этого разговора я не спал всю ночь и на следующее утро был вялым и сонным. Я все время думал о том, какие неприятности она могла мне причинить. В то же время я, как ни странно, беспокоился за судьбу Харшоу. Ведь достаточно одного сильного волнения — и с ним будет покончено. Интересно, как бы он отреагировал, если бы увидел нас на дне оврага, сплетенных вместе?

Я чувствовал к себе такое отвращение, что даже не пошел повидаться с Глорией. К тому же мы все были заняты в этот день.

Около полудня зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Мистер Мэдокс?

— Он самый.

— Говорит Харшоу. Миссис Харшоу. Меня попросил позвонить Джордж. Он недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы появиться в конторе. Вы, вероятно, уже слышали о его…

— Да. И, поверьте, очень огорчен… Как он себя чувствует?

— Сейчас немного лучше. Потому-то он и попросил позвонить вам. Хотел, чтобы вы пришли к нему сегодня вечером поговорить о делах. Скажем, часов в семь?

— Хорошо.

— И кроме того, передайте, пожалуйста, этой девчонке из конторы проката… Э-э, как ее там… Да, мисс Гарнет…

«Вот шлюха, не могла удержаться, чтобы не съязвить!» — подумал я.

— Итак, передайте мисс Гарнет, что Джордж хочет видеть и ее.

— Хорошо. Я передам ей это.

Повесив трубку, я прошел в контору проката. Глория в это время оформляла документы какому-то негру. Увидев меня, она улыбнулась. Негр поблагодарил ее и, взяв бумаги, вышел.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй! Какая ты сегодня красивая!

— Спасибо за комплимент, Гарри. — Она какое-то мгновенье помолчала, а потом добавила: — Как неприятно, что мистер Харшоу заболел.

— Да. И я только что разговаривал с миссис Харшоу. Она сказала, что ему немного лучше и он хочет нас видеть. Если ты не возражаешь, я заеду за тобой около семи.

— Хорошо, Гарри. Но я думаю, что сейчас ему лучше всего не думать о делах. Зачем он, собственно, приглашает нас?

— Наверное, хочет, чтобы мы держали его в курсе всех дел. А может, наоборот, хочет избавиться от своего автопарка и уйти на покой. Откуда мне знать?

Я перехватил ее испуганный взгляд и удивился. Если она и потеряет место у Харшоу, она ведь легко может найти несколько других.

Я заехал за ней домой, когда начинало смеркаться. Она еще не была готова, и мне пришлось посидеть немного и поговорить с Робинсонами. А когда она появилась, у меня перехватило дыхание: в светлой юбке и темной блузке с длинными рукавами она выглядела великолепно.

За станцией обслуживания улица сразу стала безлюдной. Подъехав к дубовой аллее, я остановил машину и поцеловал Глорию.

Она не возражала. Лишь с улыбкой сказала после поцелуя:

— Я могу тебя испачкать губной помадой. А ведь мы едем на деловое свидание.

— К черту все деловые свидания! Ты слишком хороша, чтобы я мог думать еще о каких-то свиданиях!

— И тем не менее, нам надо повидаться с мистером Харшоу, — ответила Глория. — Хотя у меня нет особого желания ехать туда.

— Поедем, но постараемся отделаться по возможности скорее.

Мистера Харшоу мы застали в гостиной. Он сидел в большом кресле, одетый в халат. За те несколько дней, что мы не виделись, он заметно постарел и похудел. Лишь взгляд остался такой же — холодный и твердый. Болезнь сердца, видимо, не вызвала в нем страха.

В гостиную нас проводила Долорес. Харшоу представил нас друг другу.

— Ты знакома с мисс Гарнет, не так ли? И с мистером Мэдоксом тоже?

Меня удивил его голос: он потерял свою уверенность и был каким-то старческим и дребезжащим.

— Да, конечно! Прошу садиться!

Потом она извинилась и исчезла на кухне, чтобы приготовить коктейли. Харшоу спросил:

— Как идут дела?

— Довольно хорошо, — ответил я. И рассказал ему обо всех сделках, которые мы совершили в его отсутствие.

— Вы думаете, объявление сыграло свою роль?

— Разумеется! Я уже приготовил еще одно.

— Ну хорошо, — буркнул он. — Сейчас я вам объясню, почему пригласил вас сюда. Только вначале расскажите мне, что это за история с шерифом?

— Да задержали меня в связи с ограблением банка и только на том основании, что я недавно живу в этом городке и что кассир утверждал, будто преступник был высокого роста…

— Вам еще повезло, что Долли вас заметила. Я хорошо знаю этих фликов. Они за два дня нашли бы доказательства вашей виновности… Ну ладно, не будем больше об этом.

В этот момент вернулась Долорес.

— Эти проклятые ванночки для льда опять примерзли, Джордж! — сказала она. — Может быть, мистер Мэдокс поможет мне?

— С удовольствием! — ответил я, вставая. — Прошу меня извинить!

Какая ведьма! Ванночки, конечно же, оказались не примерзшими. Когда я вынимал их из холодильника, она лишь с удивлением наблюдала за этой процедурой.

— Странно! — наконец произнесла она. — А я никак не могла их вынуть.

— Это все?

— Прошу вас, положите лед в бокалы.

Я сделал то, что она попросила, а Долорес наполнила их коктейлями. В тот же момент она схватила меня за борт куртки и притянула к своей груди.

— Ты слишком смело ведешь себя!

— У меня все рассчитано… Так что имей это в виду.

— Можешь угрожать, но только не мне! — Я оттолкнул ее руку.

— Значит, ты без ума от этой девчонки? — тихо спросила она. Потом понюхала воздух около меня. — Скажи ей, чтобы она не подходила к тебе близко! От тебя пахнет ее духами!

— Опять ты начинаешь! — взорвался я. — Иди лучше отнеси бокалы!

Мы вернулись в гостиную и сели. Я заметил, что у Глории блестят глаза.

— Я уже успел кое-что сказать мисс Гарнет, Мэдокс, — начал мистер Харшоу. — Я хочу сделать вас ответственным за весь мой автопарк. Это позволит вам зарабатывать до шести тысяч в год. Ну как, вас это устраивает?

Устраивает ли это меня? Конечно! Об этом я и мечтать не мог. Ведь мы с ним довольно часто цапались.

— Меня это, конечно, устраивает. Но почему вы остановили свой выбор на мне, а не на Гулике?

Он приподнял руку, давая мне понять, чтобы я остановился.

— Гулик не способен на это. В нем мало жизни, динамичности. В вас же энергии даже больше, чем нужно. И вы слишком колючий, чтобы быть мошенником. Поэтому я и остановил свой выбор на вас.

«Браво! — сказал я себе. — Не такой уж я неловкий! Выкрал в банке тринадцать тысяч, сплю с его женой, а он даже не считает меня мошенником!»

Все детали были быстро оговорены.

Перед уходом Долорес проводила Глорию в ванную комнату. Харшоу посмотрел им вслед. И в первый раз я увидел его нежный взгляд. На кого же из них он смотрит с такой нежностью?

— Миленькая девушка! — наконец сказал он, и я понял, что он говорит о Глории. — Нежная такая и хрупкая. С ней нужно обращаться как с цветком. Иначе ее можно искалечить…

Когда мы уже сидели в машине, Глория воскликнула:

— Как я рада за тебя, Гарри! Просто замечательно все получилось!

Я поехал по Майн-стрит в южном направлении. Не думая ни о чем, я вскоре свернул на дорогу, ведущую к заброшенным фермам. Мы оба молчали. Когда мы подъехали к реке, стало совсем темно. Я остановился у моста и, выйдя из машины, распахнул перед Глорией дверцу.

Мы долго стояли там, у моста, обнявшись, и я целовал ее лицо, губы, глаза. Целовал со страстью, словно боялся, что вскоре потеряю ее навсегда.

Наконец-то она шевельнулась и выскользнула из моих объятий.

— Мы ведем себя так, будто сошли с ума, Гарри! — сказала она. — Ведь это очень нехорошо… Хотя… Хотя мне очень нравится, когда ты вот так целуешь меня.

— Я очень люблю тебя…

Мы снова замолчали. Потом она спросила:

— О чем ты сейчас думаешь?

— О том, что, уходя от Харшоу, я знал, что сделаю тебе предложение. Кроме того, я вспомнил о его словах…

— О каких?

— Он сказал, что выбросит меня за дверь, если я не буду обращаться с тобой должным образом. Он считает тебя самой замечательной девушкой из всех, которых он знал…

— Ой, только не надо об этом, Гарри! — испуганно прошептала она и вдруг расплакалась.

Плакала она довольно долго. А когда успокоилась, я взял ее за руку и отвел к машине.

Закурив сигарету, я дал ей несколько раз затянуться, а потом сказал:

— У нас впереди целая ночь. Может быть, ты все-таки расскажешь мне, что тебя мучает?

— Хорошо, Гарри, расскажу… — как-то тускло и безжизненно прошептала она. — Расскажу и тебе, и ему тоже. Дело в том, что я виновата перед мистером Харшоу. Я… Я обокрала его… Украла у него почти две тысячи долларов.

Великолепно! Мистеру Харшоу следовало бы написать трактат о своем доверии к людям. Его жена — настоящая шлюха, я — вор, а теперь вот доходит очередь и до Глории.

— Не волнуйся, дорогая. И объясни мне, как это получилось.

— Ты, наверное, не поймешь, почему я это сделала. Но я все время пыталась положить эти деньги обратно в кассу, а мне это не удавалось из-за… ну, во-первых, это не так-то легко сделать в связи с документацией, а во-вторых, я никак не могу собрать нужную сумму. А сделала я это из-за одной девушки, которая приехала в наш город в прошлом году. Звали ее Ирэн Дези. Ее пригласили в школу преподавать математику и руководить женской секцией баскетбола. Она приехала сюда в конце августа, а занятия начинались в сентябре. Вскоре мы встретились на теннисном корте. Она здорово играла в теннис. Быстро меня обыгрывала. Я познакомила ее с некоторыми молодыми людьми, но они, казалось, ее не интересовали.

Глория замолчала, а потом добавила:

— Это длинная история, Гарри, но я должна рассказать тебе все: ведь я не знала, что…

Конечно же, она не знала. Вернее, не подозревала, что все это может так закончиться. И я вспомнил сцену между ней и Суттоном на старой заброшенной ферме, когда я прятался в старом сарае.

15

Она продолжала:

— Как-то в субботу мисс Дези пришла ко мне, чтобы пригласить искупаться. Я ответила, что не люблю купаться в реке, поскольку там много грязи и водных змей. Но она меня уговорила, я надела купальник, и мы отправились на реку. Стоял жаркий солнечный день. Мы остались в одних купальниках, но она, казалось, уже расхотела купаться. Она поблагодарила меня за хорошее к ней отношение и сказала, что очень любит меня. Потом начала говорить что-то о моей красоте и о своем одиночестве. Потом сказала, что мой купальный костюм…

Я заметил, что Глория вся дрожит.

— Мне очень трудно говорить об этом, Гарри…

— Только не волнуйся, дорогая. Я уже приблизительно знаю, что будет дальше.

— Да, она попыталась меня поцеловать… Вначале я ничего не поняла, а потом вдруг почувствовала к ней отвращение. Я пыталась избавиться от нее, но она действовала очень настойчиво и оставила меня лишь тогда, когда увидела на дороге мужчину. Это был Суттон. В руках он нес ружье и мертвую белку. Минуту он стоял с циничной усмешкой на лице, а потом спросил: «Любовная ссора, не так ли, девочки?»

Я была на грани истерики, а мисс Дези начала грязно ругаться. Все это время он не переставал нагло усмехаться и в конце концов сказал: «Не буду вам мешать, девочки! Постарайтесь, чтобы все было о'кей!» После этого он ушел.

Я уже не помню, как вырвалась из ее объятий и добралась до дома. Я решила никому ничего не рассказывать, надеясь, что это так и останется случайным эпизодом, но, к сожалению, история на этом не закончилась. И самое неприятное произошло в понедельник. Вернее, все началось еще в воскресенье. Кто-то из соседей заявил о том, что мисс Дези нет дома. Потом в город приехал Суттон и сказал, что ее машина всю ночь простояла у реки. Начались поиски. Подумали, что она ездила купаться и утонула. Мисс Дези действительно нашли в реке, но, как только ее нашли, поползли слухи, что она не утонула, а ее убили. Кто-то стукнул ее по голове…

Я тихо присвистнул. Значит, мокрое дело?

— Они нашли виновного?

— Нет… Я, конечно, чуть с ума не сошла от страха. И никто, кроме Суттона, не знал, что с ней ездила я. Но уже в понедельник он пришел к нам в контору. Сначала он поиграл немного со мной, как кошка с мышкой, делая вид, будто не узнает меня. И лишь потом с грустным видом заявил, что ему очень неприятно, что он невольно оказался свидетелем произошедшей у реки сцены. «Самое главное, все уверены в том, что преступник-то — мужчина! — закончил он. — Вы не находите, что все это довольно забавно, малышка?»

После такого предисловия он вынудил меня дать ему несколько сот долларов. Он приходил еще два раза, и я была вынуждена брать деньги из кассы, чтобы заткнуть ему глотку… Правда, за это время полиция все-таки выяснила, что мисс Дези не убили, она погибла вследствие несчастного случая. Но Суттон уже знал, что я у него в руках. Тем более что он был свидетелем той отвратительной сцены…

Я снова обнял ее и поцеловал.

— Не надо беспокоиться, дорогая! Больше никаких «займов» он не решится делать, а долг мы возвратим общими усилиями за каких-нибудь три-четыре месяца.

— Но мне нужно еще рассказать обо всем мистеру Харшоу…

— Повремени с этим. Ведь он сейчас находится не в лучшем состоянии. Как-нибудь попозже ты ему расскажешь, если тебе так хочется. Но я не вижу в этом необходимости. А теперь вытри слезы, и я отвезу тебя домой.

Я включил внутреннее освещение машины, и она привела себя в порядок. Роясь в своей сумочке, она нечаянно что-то уронила, но я успел подхватить. Это был маленький медальончик, изображающий доллар, с буквой «S» посредине, перечеркнутой двумя вертикальными линиями.

— Красивая вещичка, — сказал я, возвращая ей медальон.

— Мне подарила его мама в день окончания школы, — тихо ответила она.

Отвезя Глорию домой, я вернулся на Майн-стрит, остановился под фонарем и открыл багажник. Порывшись в нем, я наконец нашел то, что искал: пару старых перчаток. Они были прочными и плотными и как нельзя лучше подходили для той работы, которую я собирался сделать.

Выехав из города на Южное шоссе, я нажал на акселератор и помчался со скоростью сто десять миль в час, совершенно забыв, что за мной, возможно, еще наблюдают шериф, Тат и вся их полицейская братия.

Добравшись до домика Суттона, я увидел, что его нет дома. Правда, машина стояла тут же. Куда он мог скрыться? Ведь кроме как в городе он не может нигде быть.

Я подождал до полуночи. Потом еще немного. Безрезультатно. Тогда я решил вернуться домой. Приехал я к себе лишь в половине третьего ночи.

Ярость мешала мне спать, и я ворочался с боку на бок. Ему показалось мало ее денег — он решил вдобавок унизить ее. Теперь, когда я решил жениться на Глории, положение изменится. Но как отреагирует на это Долорес? И шериф?

Вероятно, я все-таки заснул под утро, так как внезапно услышал звон колоколов и увидел, что за окном ярко светит солнце.

Одевшись, я отправился в центр города. Солнце сияло ослепительно. В ресторанчике почти никого не было. Я заказал апельсиновый сок и кофе. В этот момент в ресторан вошел Тат. Он кивнул мне и присел слева на табурет.

— Как дела? — поинтересовался я.

— Пока выжидаем, — ответил он. — Уверены, что в ближайшее время все прояснится.

Я допил кофе и положил на столик деньги.

— Всего хорошего, — сказал я. — И желаю удачи!

«Выжидают», — подумал я и, раздраженно выбросив окурок, сел в машину.

Суттон наверняка уже дома. Я опять помчался к его дому.

Но его опять не было. Войдя в домик, я огляделся. Где же он может быть? На охоте? Я посмотрел на стенку. Нет, ружье висит на месте. Рядом — карабин. Я внимательно пригляделся к ним. Карабин не был заряжен, но ружье… Я вытащил из него патроны и забросил их под кровать.

Вскоре я услышал чьи-то шаги, и в дом вошел Суттон, держа в руках по ведру с водой. Увидев меня, он широко расплылся в улыбке, но глаза его остались серьезными.

— Никак не ожидал увидеть вас у себя.

Я лишь хмыкнул в ответ и со злостью отшвырнул ногой маленький столик. Керосиновая лампа упала на пол и разбилась. Пепельница тоже очутилась на полу, веером рассыпав пепел и окурки.

Он невозмутимо взглянул на меня.

— Зачем срывать свою злость на безобидных предметах? — И перевел взгляд на стену.

— Ружье не заряжено, — сказал я.

— Значит, вы обо всем успели подумать, — сказал он. — О чем же пойдет речь? Я, правда, не любопытен, но тем не менее…

— Речь пойдет о Глории Гарнет. Уже около года вы мучаете ее…

— И вы проделали весь путь, чтобы сказать мне, что я должен оставить ее в покое, не так ли?

— Я сделаю иначе, я помогу вам оставить ее в покое!

Я направился в его сторону. Он ждал меня со спокойным выражением лица. Видимо, он был слишком уверен в своем преимуществе. И когда дело дошло до рукопашной, он нанес мне несколько чувствительных ударов, но победа осталась за мной. После последнего удара он как мешок свалился к моим ногам.

Я смыл с перчаток кровь, потом вытер их одной из его рубашек, а остатки воды выплеснул ему в лицо.

Когда я решил, что он уже в состоянии выслушать меня, я сказал:

— Я не буду тебя убеждать, чтобы ты оставил ее в покое. Сам решай. Но если ты этого не сделаешь, я буду поджидать тебя в самых неожиданных местах. И буду избивать тебя, пока не выбью из тебя всю дурь! Вот так-то!

После этого я сел в машину и вернулся в город. Может быть, я и убедил его, а может быть, и нет. Во всяком случае, в следующий раз он уже не даст мне возможности разрядить его ружье.

16

Следующая неделя прошла великолепно. Мы ни разу не видели Суттона и все время проводили вместе. Часто я заходил и в контору проката, чтобы посмотреть, как лучше привести в порядок бухгалтерские книги. Она не хотела выходить за меня замуж до тех пор, пока не расплатится полностью с мистером Харшоу.

— И это не упрямство, Гарри, — сказала она. — Ты же сказал, что я не буду работать после того, как выйду замуж за тебя. Значит, мне нужно расплатиться до замужества.

Кроме того, мы не могли передать бухгалтерские книги в руки нового работника, если они не были в порядке. Мне часто хотелось вырыть деньги, спрятанные в сарае, и расплатиться с Харшоу, но я понимал, что этого делать нельзя. Деньгам придется еще долгое время лежать там, может быть, годы, и если я и пущу их в обращение, то это будет далеко отсюда.

Тяжелее всего было ждать. Мы подсчитали все наши возможности и выяснили, что сможем расплатиться только к ноябрю.

Один или два раза она заговаривала о Суттоне, но я сразу же менял тему разговора. Сказал ей лишь, что сделал ему довольно убедительное внушение.

Но вечерами, когда я расставался с ней и возвращался в свою комнату, мне становилось грустно. К тому же я терял весь свой оптимизм, которым был заряжен днем. Я начинал понимать, что все это не так-то просто — ни Суттон, ни Долорес Харшоу не захотят признать себя побежденными, а это означает, что у меня еще наверняка будут крупные неприятности.

Но однажды меня словно осенило. Ведь не Долорес держит меня в руках, а я ее! И у нее нет никаких шансов доставить мне неприятности! У нее были связаны руки.

Впервые за долгое время я спокойно заснул. Пусть только попробует выкинуть какой-нибудь фокус! Я ее сразу поставлю на место!

Вечером в пятницу, как обычно, я поехал к мистеру Харшоу, чтобы отчитаться за неделю.

Хотя он был еще очень слаб, внешне выглядел намного лучше. Я нашел его в гостиной. Он сидел в кресле и читал книгу. Приглушенно говорило радио.

Я коротко рассказал ему о своих планах на ближайшие дни. Он согласно кивнул головой.

— Неплохо, — ответил он. — Думаю, что вы уже полностью уяснили себе сущность торговли.

Долорес со скучающим видом ходила по комнатам. Впервые за несколько недель я смотрел на нее без страха.

— А как вы ладите с мисс Гарнет? — внезапно спросил Харшоу.

— Неплохо… — Я улыбнулся. — Я помню ваши слова, сказанные в ее адрес. Вы тогда очень лестно отозвались о ней. И вот мы даже решили пожениться. В ноябре месяце…

Он пытливо посмотрел на меня.

— Вот как? Собираетесь жениться, Мэдокс? Что ж, это весьма похвально. Вам давно пора остепениться.

В этот же момент мне удалось перехватить злобный взгляд Долорес.

— Поздравляю вас, Мэдокс! — проворковала она. — Она действительно очень милая девчонка.

— Спасибо, миссис Харшоу.

— И я уверена, что вы будете счастливы с ней!

Я увидел, что она вся клокочет от ярости. Сколько же времени понадобится ей, чтобы перейти в наступление?

Наступление она начала в тот же вечер!

Было немногим позже полуночи. Я только что отвез Глорию домой и возвращался к себе. Не успел я остановить машину, как услышал, что позади меня затормозил автомобиль. Женский голос тихо сказал:

— Прошу в мою машину, Гарри!

Я не стал возражать. Надо поставить все точки над «и». Эта встреча будет последней.

Она проехала по Майн-стрит и на большой скорости отправилась в северном направлении.

— Как поживает счастливая невеста?

— Неплохо.

— Из вас получится чудесная пара!

— На что ты намекаешь?

— Не догадываешься?

— Я же сказал тебе, что между нами все кончено!

— Вот как? У тебя, видимо, очень плохая память, мой милый Гарри!

Она свернула на боковую дорогу и остановила машину.

— Значит, ты будешь развлекаться с этой девчонкой, а я буду скучать со своим беспомощным мужем. Ты не считаешь, что это несправедливо?

Я пожал плечами.

— Такова жизнь…

— При чем здесь жизнь? — прошипела она. — И знай, Гарри, что ты не женишься на ней — ни в ноябре, ни вообще когда-либо.

— Ты можешь предложить мне что-нибудь другое?

— Конечно! Ты женишься на мне!

— Я до сих пор считал, что закон позволяет иметь только одного мужа.

— Ты полагаешь, что развод такая уж трудная вещь?

Но я хорошо понимал, что она имеет в виду не развод. Харшоу, конечно, не откажет ей в разводе, но, зная ее, я понимал, что она надеется на большее. У ее супруга было уже два сердечных приступа, и врачи ей сказали…

— Ну, если хочешь разводиться, дело твое…

— Что ж, ты все пытаешься свалить на меня…

— Объяснись попонятнее!

— Я думаю, что шериф очень обрадуется, когда услышит что-нибудь новенькое. Ведь он до сих пор не напал на след преступника.

— Значит, ты собираешься сообщить ему, что ты солгала, заявив в полицию, что видела меня на пожаре?

— Ты очень догадлив, мой милый!

— А о последствиях ты еще не успела подумать?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хочу сказать, что тебя посадят за решетку!

— Ты шутишь!

— Какие тут могут быть шутки! Если преступление действительно совершил я, то ты соучастница преступления. Это так же точно, как дважды два четыре. Поскольку ты не только знала о действительных фактах, но и утаила их… А вдобавок ко всему еще и солгала!

— Я не верю тебе!

Она произнесла это уверенным тоном, но тем не менее было заметно, что она засомневалась.

— Я тебя предупредил, — ответил я. — А там поступай как знаешь. Я лично не думаю, что они могут нас обвинить, но это все равно вызовет большие разговоры. Станут допытываться, почему ты раньше солгала? И как ты ответишь на этот вопрос? Ведь если ты ответишь правдиво — что я отказался удовлетворять твои прихоти, — это приведет в восторг весь городок, а если ты солжешь…

— Грязная скотина!

— Ты можешь меня оскорблять, но ты все-таки должна и подумать, прежде чем решиться на такой рискованный шаг.

— Ты уверен в этом?

— Конечно.

— Ну хорошо! Тогда дай мне выговориться. Я скажу тебе, что я думаю и о тебе, и о ней…

Она говорила всю дорогу и не закончила даже тогда, когда остановила машину неподалеку от моего дома. И тем не менее я был очень рад. Ведь я отделался от нее! Окончательно отделался!

Я спокойно спал эту ночь, а на следующее утро в автопарке появился Суттон.

Гулик пошел выпить кофе, и сразу же после его ухода я услышал, как у конторы остановилась чья-то машина. В следующее мгновение Суттон уже вошел в кабинет и уселся напротив меня. Его лицо все еще было в синяках и кровоподтеках.

— Только не задавайте вопросов, кто это меня так разукрасил, — сказал он. — Просто мне ночью приснились кошмары, и я в испуге свалился с кровати.

— Что вам здесь нужно?

— Вот это деловой подход! Коротко и ясно! Так вот, у меня внезапно появилось желание приобрести машину.

— Может быть, вы сперва погасите долг, связанный со старой машиной?

— Можно сделать перерасчет, — цинично ответил он.

— Иначе говоря, вы хотите обменять машину, которая вам не принадлежит, на другую, которую не в состоянии оплатить?

— Смотри-ка ты! — протянул он. — А в вас уже чувствуется влияние Харшоу! Хотявы и занимаетесь делом считанные дни, но интонация и манера разговаривать… Но вернемся к делу. Мне очень нравится «бьюик», что стоит в глубине парка.

— Пожалуйста! Он стоит две тысячи четыреста долларов. Первый взнос — восемьсот. Если у вас есть деньги, я могу все оформить.

— Я же сказал вам, что отдам старую машину…

Я не мог его понять. Судя по всему, он не вооружен. Драки тоже не ищет. Так чего же ему нужно?

— Ну, ладно, — ответил я. — Проваливайте-ка подобру-поздорову и не мешайте мне работать. За «форд» вы внесли только триста долларов, и то не без помощи благоприятного случая. Хочу, кстати, напомнить вам, что благоприятного случая больше не представится. С другой стороны, вы уже запоздали с очередным взносом за старую машину, так что, если при вас нет пятидесяти пяти долларов, соблаговолите отправиться домой пешком… Спасибо за возврат машины!

— Какой вы все-таки несообразительный, Мэдокс! Пойдемте прогуляемся и поговорим о первом взносе.

— Ну что ж, если вы очень хотите, — я взял из ящика ключи, — прогуляемся.

— Вы не будете возражать, если машину поведу я? — спросил он.

— Валяйте.

Я сел рядом, и мы поехали по Майн-стрит.

— Неплохая машина, — сказал он.

Я решил перехватить инициативу в свои руки.

— Послушайте, Суттон, — сказал я. — За время знакомства с вами я уже успел убедиться, что вы большой прохвост. Но я хочу напомнить вам: все имеет свои пределы.

— Разумеется! И я тоже ограничил свои требования. Мне просто хочется прокатиться по Калифорнии.

Он свернул на улицу, где находился банк, а потом снова свернул и направился к не существующему уже магазину Тейлора.

— Отличная мысль, — сказал я.

— Угу… И пожар здесь тоже был отличный! Помните?

— Разумеется…

Я должен был сразу догадаться об этом. Конечно же, опять шантаж! Только откуда он мог об этом узнать?

Но по-настоящему я испугался лишь тогда, когда он остановил машину на том же самом месте в переулке, где я оставлял ее в момент пожара. Несмотря на жару, но спине у меня пробежал холодок. «Может быть, он случайно здесь остановился?» — пытался успокоить я себя, хотя хорошо понимал, что таких случайностей не бывает.

— Знакомое место, — задумчиво сказал он. — Кажется, я уже здесь когда-то останавливался. Только не помню, когда…

Я испытующе посмотрел на него, но ничего не сказал. Он между тем продолжал свою игру.

— Хотя нет, вспомнил… Это было как раз в тот день, когда горел магазин Тейлора. Я тоже наблюдал за пожаром, хотя отлично знал, что это лишь пустая трата времени. В такие минуты надо действовать. И ребята, подобные вам, — я имею в виду решительных и ловких парней — наверняка уже не раз использовали благоприятный случай…

— За такие слова можно опять схлопотать по морде, — спокойно заметил я.

Он покачал головой и сказал серьезным тоном:

— Не советую вам это делать! Сейчас вам, наоборот, нужно держаться очень осторожно!

— К чему?

— Вы и сами отлично знаете… Утверждаю, что вы утащили из банка более десяти тысяч долларов. Я удовольствуюсь и половиной. Правда, вам придется добавить мне «бьюик».

Видя, что я собираюсь возразить или вообще перейти к решительным действиям, он быстро добавил:

— Имейте в виду, что и шериф, и Тат уверены, что это сделали вы, но у них нет доказательств, А эти доказательства могу доставить им я. Конечно, я не собираюсь этого делать, если меня не вынудят… Предпочитаю есть бифштексы за чужой счет.

— И вы думаете, вам поверят?

— Конечно. Ведь шерифу нужна только зацепка.

Мои нервы не выдержали, и я хотел было залепить ему оплеуху, но на этот раз он оказался проворнее меня. Он быстро сунул руку за пазуху и тут же вытащил ее. Теперь в ней поблескивал маленький револьвер с ручкой из слоновой кости. Он положил его к себе на колени и усмехнулся.

Я отодвинулся от него подальше.

17

— Теперь, я думаю, надо поговорить по-деловому, — сказал он.

— Неужели вы считаете, что я действительно так просто отдам вам пять тысяч и «бьюик»?

— Делайте так, как считаете нужным, — ответил он. — Но я на вашем месте вырыл бы деньги и отдал половину. Потом вы оформите «бьюик» на мое имя и можете жить спокойно. В противном случае вы окажетесь в тюрьме, и вашу блондиночку некому будет защищать. Придется ей самой выкарабкиваться из этой истории. Понятно? Поэтому для вас же будет лучше, если вы снабдите меня деньгами и машиной и я укачу в Калифорнию.

Да, он выгадывал в обоих случаях и все предусмотрел. И ускользнуть от него не было никакой возможности.

— А что может мне гарантировать, что вы уедете отсюда?

— Мое честное слово, — ответил он. — Больше ничего!

— Во всяком случае, мне нужно подумать. Все произошло так внезапно, что я не могу прийти в себя…

— И думать тут нечего. Вы влипли, и вам придется раскошелиться.

— Только не считайте, что я признался в содеянном. И если даже предположить, что я располагаю такой суммой, мне нужно время, чтобы получить ее. То же самое относится и к машине. Сегодня суббота. Работа кончается в двенадцать. Бумаги все равно сегодня уже не оформить.

— В этом нет необходимости. Я ведь не тороплюсь. И вы отсюда никуда не убежите. Иначе на вас сразу же падет подозрение…

Весь остаток рабочего дня я провел за просмотром документации. Мы с Глорией сделали лишь небольшую передышку, сбегав на минутку в ресторан. Суттон побывал и у нее. Она, конечно, не знала, что именно сказал мне Суттон, но чувствовала, что положение крайне тяжелое.

Меня больше интересовал вопрос: почему он тянул так долго? С его любовью к деньгам он просто не мог позволить себе такую роскошь.

С другой стороны, я хорошо понимал, что, отдав ему деньги, я тем самым все равно подпишу себе путевку в тюрьму. В Калифорнию он, конечно, не уедет, а будет здесь проматывать мои денежки. Будет часто пить, обратит на себя внимание полиции и рано или поздно проболтается по пьяной лавочке.

Вечером я заехал к Глории. Было начало восьмого. Выехав за город на проселочную дорогу, я остановил машину и крепко обнял девушку. Так мы сидели некоторое время. Потом она подняла на меня печальные глаза.

— Он снова потребовал от меня пятьсот долларов, — тихо сказала она.

— И ты ему дала?

— Нет… Сказала, что нет такой суммы в наличии, а банк уже закрыт.

— Ну ничего, не огорчайся! Я найду выход!

— А может, будет лучше, если отдать ему эти пятьсот долларов? Он сказал, что собирается в Калифорнию… И тогда он оставит нас в покое.

— Маловероятно. Шантажисты все одинаковы. Они всегда говорят, что это последний раз, но потом продолжают старую песню.

— Что же тогда делать?

— Надо раз и навсегда покончить с этим.

— Но как? — Она в испуге взглянула на меня. — Гарри, это ты привел его лицо в такое состояние?

Я кивнул.

— К сожалению, это не помогло. Хотя я и надеялся…

— Меня приводят в ужас такие вещи, Гарри! Никогда больше не поступай так, прошу тебя!

— Постараюсь, дорогая!

— А что же нам теперь делать?

— Не знаю… Наверное, ничего. Во всяком случае, шантажисту нельзя уступать. Иначе он никогда не оставит нас в покое.

— Как же нам быть?

— Не знаю… Пока не знаю…

Я проводил Глорию домой и около полуночи вернулся к себе. Теперь я уже знал, что мне делать. Хотя одна только мысль об этом приводила меня в ужас… Но другого выхода просто не было. Заставить шантажиста замолчать можно лишь одним способом: надо заставить его замолчать навсегда.

Но как?

Я не тешил себя никакими иллюзиями — осуществить все это будет очень трудно. Ведь шериф продолжал следить за мной. Мне даже трудно будет уехать из города.

И тем не менее другого выхода не было. Надо обеспечить Глории спокойную жизнь. Иначе рано или поздно она тоже сорвется.

Как же мне лучше всего расправиться с Суттоном? У него есть карабин, охотничье ружье и револьвер… Наконец в моей голове начал постепенно вырисовываться более или менее четкий план. Лишь к утру я продумал его до конца…

Солнце встало над городом — угрюмое, багрово-красное. «Красное с утра — берегись, моряк», — вспомнилось мне.

Эта примета никогда не обманывала. К вечеру нужно ждать дождя.

Я проснулся в полдень с отвратительным вкусом во рту и весь потный. Невыносимо пекло солнце, и не было ни малейшего ветерка.

По дороге в ресторан я купил хаустаунскую газету и, попивая апельсиновый сок, небрежно просматривал ее. Я собирался провести это воскресенье точно так же, как все предшествующие, ни на йоту ни в чем не отклоняясь. В противном случае полиция наверняка возьмет это на заметку.

День тянулся очень медленно. Мне казалось, что он никогда не кончится. Около пяти я отправился к Робинсонам, но Глории дома не оказалось. Она куда-то ушла час назад. Я поговорил несколько минут с Робинсонами и уехал. Что делать? Время ползло как черепаха. Нужно убить еще несколько часов.

Немного позже я снова заехал к Глории. Она была уже дома и сказала, что ездила на реку немного освежиться.

Вечер мы провели в кинотеатре, в зале с кондиционированным воздухом. Это избавило нас и от жары, и or ненужных мыслей. Возвращаясь обратно, я заметил, что Глория чем-то сильно удручена. Я спросил у нее, в чем дело, но она сослалась на головную боль и сказала, что хочет лечь пораньше спать. Я простился с ней у калитки.

Свою машину я поставил около дома. Пусть она стоит здесь все время. Может быть, Тат или какой-нибудь другой полицейский захочет вдруг проверить, дома ли я или катаюсь по проселочным дорогам. Ведь я был уверен, что полиция еще следила за мной.

Было одиннадцать. Я переоделся. Надел темные штаны, синюю рубашку и черные ботинки. Некоторое время я держал свет в комнате включенным, а потом погасил его и растянулся на кровати.

Представив себе, что меня ожидает, я даже содрогнулся, и у меня как-то неприятно заныло в желудке. Что ж, Суттон сам виноват, пусть и пеняет на себя. Его провокации не оставили мне другого выхода.

Я чиркнул спичкой и посмотрел на часы. Настало время действовать. Я быстро поднялся с кровати.

18

Выйдя из дома через черный ход, я осторожно пересек двор и проскользнул в парк, находящийся за домом. На небе висели тучи.

Выбирая узкие переулки, сады и огороды, я, наконец, добрался до конторы. Чтобы найти здесь необходимое, мне не нужно было даже зажигать свет. Вскоре я уже выруливал в проулок на «форде».

Улица была абсолютно безлюдной и темной. Лишь вдалеке тусклым светлым пятном выделялся ночной ресторан.

Выехав за город и миновав мост, я замедлил ход. Мне нельзя приближаться близко к домику Суттона — он мог услышать шум мотора.

На противоположной стороне холма я нашел подходящее место с твердым грунтом. Вот здесь я и оставлю машину — тем более что на таком грунте не отпечатываются следы ее покрышек.

Я осторожно направился к дому. Было так темно, что я даже не видел дорожки и, можно сказать, шел на ощупь. Хорошо еще, что на машине я догадался повесить носовой платок — иначе я никогда бы ее не нашел в этой темноте.

Воздух душный и влажный. И ни малейшего ветерка. Затишье перед бурей. И действительно, где-то вдалеке вскоре прогремел гром. А когда я подошел к дому Суттона, гроза была уже совсем близко.

Очередная вспышка молнии и очередной раскат грома. При вспышке я успел заметить его машину. Значит, он у себя.

Наконец я уже так близко подошел к дому, что видел в темноте его очертания. Я тяжело дышал и был весь мокрый от пота… Вот и ступеньки… Самое главное — не дать ему опомниться, а сразу броситься на него. Ведь его кровать справа у входа…

Я ворвался в дом при яркой вспышке молнии и бросился на кровать… Ого! Он не один! И в тот же момент раздался пронзительный женский крик. Его заглушил удар грома. А мы с Суттоном уже сплелись воедино и катались по полу.

Бой шел с переменным успехом. Во всяком случае, захватить врасплох его не удалось. Помешала женщина. Она же помешала мне и убить Суттона. Когда я, наконец, изловчился и схватил его за горло, я вдруг понял, что не смогу его задушить, не ответив за это. Эта женщина будет свидетелем. Наверняка она видела мое лицо, когда полыхнула молния.

Пришлось просто дать ему как следует в зубы. Он упал навзничь и остался лежать на полу.

Отдышавшись после схватки, я внезапно понял, что женщины-то в доме уже нет. Но теперь это не имело значения. Я поднялся и стал искать лампу.

Когда я зажег ее, то увидел, что Суттон безмятежно спит на полу и даже похрапывает. Наверное, вчера вечером немало выпил.

А я его и пальцем не могу тронуть, потому что его подружка бежит сейчас где-нибудь под дождем и, заметив что-нибудь неладное, сразу же заявится в полицию.

Но кто она? Я начал осматривать комнату и обнаружил ее белье, оставленное прямо на табуретке. На столе лежала открытая сумочка. Что ж, хоть платье она успела на себя надеть, и то хорошо…

И тут взгляд мой остановился на сандалиях… Ведь это ее сандалии! Сандалии с плетеными ремешками! Я провел рукой по лицу. Шлюха! А я-то думал, что отделался от нее! Вместо этого она, сама того не зная, спасла Суттона от верной смерти, а он, в свою очередь, всю жизнь будет шантажировать меня.

Я придвинул стул к столу и тяжело опустился на него, машинально ища в карманах сигареты. Потом заглянул в сумочку. Губная помада, шпильки, расческа и другие мелочи… Наконец что-то блестящее привлекло мое внимание. Я сунул руку и вытащил этот предмет. И тут я почувствовал, как поднимаются у меня на голове волосы… Медальон… Медальон в форме доллара!

Нет, это невозможно! Не может этого быть! Наверное, это просто совпадение. Ведь не у одной же Глории есть такой медальон! Но уже в следующий момент я понял, что тешу себя пустой надеждой. Я вспомнил, что она сослалась на головную боль, сказав, что хочет пораньше лечь спать…

Я сорвался с места и стал лихорадочно обыскивать одежду Суттона. Вот и его бумажник, а в нем деньги. Около пятисот долларов!

Вот и все! Она, конечно, принесла ему деньги, но он не удовольствовался одними деньгами. Он захотел большего… Но почему? Почему она так поступила? Ведь я ее хорошо знал…

Я мог найти только одно объяснение: Суттон наверняка рассказал ей все обо мне и об ограблении банка. И тогда она пришла к нему с деньгами, умоляя его уехать. Вот он и решил повеселиться с ней. Возможно, даже пообещал, что действительно уедет…

Этого мне было достаточно. Я вскочил, весь дрожа от злости, и достал его пистолет. Потом присел на корточки рядом с ним.

— Очнись! — приказал я ему и сильно потряс его за плечо.

Наконец он открыл глаза и с испугом посмотрел на меня. Хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова.

Я засмеялся, глядя ему прямо в лицо.

— Ты давно добивался этого, Суттон! — сказал я. — И сейчас ты это получишь! Одно могу тебе обещать: ты совсем не будешь мучиться!

Я поднял пистолет и выстрелил ему прямо в лицо. И сразу же вся злость исчезла. Я опять устало опустился на стул.

Глория, безусловно, узнает об этом, но она будет единственной. Может, все еще встанет на свои места.

Действовать нужно было быстро. И необходимо создать видимость, что Суттон погиб от несчастного случая во время чистки оружия. Для этого мне пришлось быстро вычистить и охотничье ружье, и карабин и поставить их рядом у стенки.

В этот момент я услышал шум автомобиля. Значит, Глории удалось добраться до машины, и она теперь в безопасности. Тем лучше. Одной заботой у меня будет меньше.

Я сунул женское белье в сумочку, взял сандалии и еще раз осмотрел дом. Все в порядке. Отпечатки пальцев я тоже стер.

Была половина третьего, и я мог не спешить. «Все будет хорошо, — уверял я себя. — Полиция наверняка придет к выводу, что Суттон погиб от несчастного случая…»

Но что это? Я в испуге прислушался. Да, сомнения нет, это шум приближающейся машины. И она, должно быть, уже довольно близко, так как шум дождя перекрывался стуком ее мотора.

19

Я быстро распахнул дверь и выскочил под дождь. Не разбирая дороги, я помчался куда-то в темноту, подальше от этого места. Но вскоре я буквально выбился из сил и упал от усталости. Это меня и спасло.

Встав на ноги, я попытался что-нибудь разглядеть в темноте. Необходимо было сориентироваться и найти машину, иначе я погиб.

А шум машины не затихал, и, прислушавшись к нему, я вдруг понял, что это просто-напросто гудит клаксон моей машины. Нужно быстрее добраться до нее. Выхватив из грязи сумочку, которую я машинально захватил с собой, убегая из дома, я пошел в направлении гудка. В карманах у меня торчали сандалии!

Я весь промок. Вода хлюпала в ботинках, но наконец я все-таки добрался до машины. Подняв капот, я сразу же перервал провод. Клаксон замолк.

Сев в машину, я нажал на стартер, но… Мотор не заработал. Я снова нажал. Никакого эффекта. Сели батареи!

О, боже ты мой! Сколько же мне понадобится времени, чтобы дойти до города пешком? Минимум пять часов! Значит, будет уже утро, и меня увидят несколько десятков людей — промокшего насквозь, забрызганного грязью, в разорванной одежде…

Да, все пропало! Хотя нет, еще рано сдаваться! А машина Суттона? Ведь она той же марки! Достаточно сменить батареи — и дело будет сделано!

Надо захватить с собой инструменты. Может статься, что в машине Суттона их не окажется или я попросту не найду их. И хватит ли у меня времени, чтобы произвести эту замену?

Как бы там ни было, а надо попробовать. Я вынул батареи из машины и снова отправился к дому Суттона.

Происходящее казалось мне сплошным кошмаром. Но наконец все осталось позади. Я сам не поверил тому, что мне это удалось.

И вот я уже на шоссе. Я сразу же утопил педаль акселератора до отказа и помчался к городу. Приехав в автопарк, поставил машину на место и некоторое время сидел в неподвижности, пытаясь прийти в себя.

После этого закоулками и садами я добрался до своего дома.

Переодевшись и свернув мокрую одежду в узел, я надел халат и взглянул на часы. Около шести. Я победил.

Полежав около часа в кровати, я поднялся, побрился и оделся. За окном по-прежнему шел дождь.

Захватив узел с рваным, мокрым бельем, я спустился к машине и сунул его в багажник. После этого сел за руль и отправился на службу. Гулика еще не было. Я перебросил узел в багажник другой машины и отправился в ресторан позавтракать.

Там уже люди о чем-то взволнованно перешептывались. Когда я вошел, они и со мной поделились этой новостью.

В начале четвертого от сердечного приступа скончался мистер Харшоу.

20

Почему Харшоу умер именно в начале четвертого? Сначала я как-то не обратил на это внимания, но потом в мою душу закрались подозрения, и я сразу же потерял аппетит.

Вернувшись в контору, я сказал Гулику, что он свободен. Сегодня, в день смерти мистера Харшоу, автопарк будет закрыт.

Вскоре появилась и Глория. Робинсон высадил ее на противоположной стороне улицы, и она побежала в контору. На ней был надет синий плащ с капюшоном, и в нем она выглядела еще более молоденькой. Но лицо ее было бледным и осунувшимся. Она уже знала, что мистер Харшоу скончался.

— Тебе не кажется, Гарри, что на сегодня лучше закрыть контору?

— Да, я так и сделаю, — ответил я. — Я уже сказал об этом Гулику.

— Как все это неприятно! — прошептала Глория.

Я не понял, что она имела в виду — смерть Харшоу или события в доме Суттона, но спросить у нее не отважился. Минута была совершенно неподходящая.

Я закрыл автопарк, и мы сели в машину. Медленно проезжая по городским улицам, мы, наконец, выбрались на Южное шоссе. Доехав до реки, я остановил машину на мосту, и мы долго сидели и молчали, смотря на воду. Воды в реке прибавилось, и она казалась мутной и темной.

«Труп Суттона пролежит в доме еще не один день, прежде чем его обнаружат, — подумал я. — А если дождь не прекратится, то дороги вообще размоет и туда будет не добраться».

Прошло, наверное, полчаса, а мы по-прежнему молчали. Мне казалось, что я знал, почему она молчит, но потом вдруг понял, что она совсем не беспокоится ни о своей сумочке, ни о сандалиях. Да и чего ей было беспокоиться? Ведь она не знала, что я его убил! Просто она не могла смотреть мне прямо в лицо, потому что была уверена, что я узнал ее в домике Суттона.

Мне хотелось сказать ей, что я ее не обвиняю и хорошо понимаю, в какое тяжелое положение она попала, но не мог начать первый.

А когда найдут труп Суттона? Как она отнесется к этому известию? Ведь она будет уверена, что это сделал я!

Нет, лучше не начинать первому. Лучше пустить дело на самотек…

Мы вернулись в городок. Меня беспокоил узел с бельем, сумочкой и сандалиями, но я знал, что до наступления темноты ничего предпринимать нельзя.

— Может быть, нам нужно посетить миссис Харшоу, чтобы выразить ей свои соболезнования? — внезапно спросила Глория.

— Да, наверное…

Вскоре мы уже были у ее дома. Служанка открыла нам дверь и проводила в гостиную.

Долорес сидела бледная, с красными глазами, одетая в строгое платье, на ногах — туфельки без каблуков. Вначале я поразился: неужели смерть супруга так подействовала на нее? Но потом понял, что всему виной — сильный насморк. Именно он и помогал ей играть роль безутешной вдовы.

Она рассказала нам, как все случилось. Услышав шум в коридоре, она поднялась среди ночи с постели и вышла в холл. И в тот же момент увидела, как Харшоу упал на верхней площадке и, скатившись по лестнице, остался неподвижно лежать.

— Я сразу же позвонила доктору, но он приехал слишком поздно, — закончила она свой рассказ и заплакала.

Это меня взбесило.

«Какова актриса! — подумал я. — Неужели она не может обойтись без этих мелодраматических сцен!»

Мы с Глорией выразили ей свои соболезнования и распрощались.

Отвезя Глорию домой, я вернулся к себе и прилег на кровать.

Когда же его найдут?

Лишь теперь я понял, каким мучительным будет для меня это ожидание. А вдруг я что-нибудь там забыл или оставил следы? Я понял, что моя жизнь будет теперь сплошным кошмаром и что я успокоюсь лишь тогда, когда закончится следствие. А если эта история затянется на долгий срок, я вообще сойду с ума.

Когда стемнело, я пересилил себя, поднялся и направился в ресторан поужинать. Поковыряв в тарелке, я что-то съел без всякого аппетита, а потом снова сел в машину и поехал к заброшенной шахте. Несколько раз я останавливался, чтобы убедиться, что за мной нет слежки, и лишь потом подъехал к уединенному месту. Сорвав со своей одежды метки прачечной, я вырыл ямку и тщательно закопал в ней все вещи, не исключая сумочки и сандалий.

Похороны Харшоу состоялись в среду. А о Суттоне по-прежнему не было ничего известно. Сколько же времени мне еще ждать?

Глория, Гулик и я заказали большой венок и, разумеется, присутствовали на похоронах. Казалось, что весь городок провожал мистера Харшоу в последний путь. Глория в конце концов расплакалась, да и я чувствовал себя очень скверно. Только сейчас я осознал, что этот человек был намного благороднее и лучше всех нас.

После похорон мы с Глорией совершили небольшую прогулку на машине, но по-прежнему между нами стояла стена молчания. Лишь когда мы подъехали к дому Глории, она спросила:

— Как ты думаешь, как поступит миссис Харшоу? Продаст дело или оставит его в своих руках?

Я понял, почему это ее тревожит.

Если Долорес вздумает продать дело, начнется проверка документации, и у нас не будет времени возместить недостачу. Пятисот долларов, которые я нашел в бумажнике Суттона, явно не хватит, а больше у меня денег не было.

— Не знаю, — ответил я. — Она мне ничего не говорила об этом. Но я попытаюсь узнать.

Но в ближайшее время мне ничего не удалось выяснить. Она не звонила мне, не приходила в контору, а самому проявлять инициативу мне не хотелось.

Мысли о Суттоне не оставляли меня. Что будет, когда его найдут? Я думал об этом днем и ночью. Я даже перестал видеться с Глорией — не знал, как мне вести себя в ее присутствии.

Труп Суттона нашли лишь в следующее воскресенье. Его обнаружили двое фермеров, охотившихся в той местности на зайцев. Они сразу же сообщили Тату, и буквально через час об этом заговорил весь городок.

Шериф лично поехал туда. Привезя труп Суттона, он отправился в полицейское управление. О подробностях смерти никто ничего не знал. Был известен только сам факт.

Лишь на следующий день, в понедельник, я узнал результаты следствия. Мне сообщила об этом официантка в ресторане, где я обычно питался.

— Подумайте только, мистер Мэдокс, — сказала она. — Человек сам себя застрелил, когда чистил оружие! Какая нелепая смерть, правда?

Несколько дней я сидел у себя в конторе почти в бездействии и все никак не мог привыкнуть к мысли, что я отделался от Суттона.

А потом у меня вдруг возникла потребность поговорить с Глорией. Позвонить ей и назначить встречу? Но к чему звонить? Проще перейти улицу и пройти к ней в контору Проката!

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Мистер Мэдокс?

Это была Долорес Харшоу.

— Да…

— Я должна была позвонить вам раньше, чтобы поблагодарить вас за цветы и все те хлопоты, которые выпали на вашу долю в связи с похоронами.

«Черт возьми! — подумал я. — Какая любезность! Наверняка кто-нибудь стоит рядом. Или служанка, или соседка».

— Пустяки, миссис Харшоу! Ведь эти мелкие знаки внимания так естественны…

— И тем не менее это очень мило с вашей стороны. Но мне нужно поговорить с вами и о делах. Наверное, вас интересуют мои планы? Не могли бы вы приехать вместе с мисс Гарнет, скажем, часов в семь?

— Разумеется, миссис Харшоу! И я передам мисс Гарнет вашу просьбу. Она тоже интересовалась, не собираетесь ли вы продавать ваше дело. Но мы не хотели беспокоить вас по этому поводу.

— О нет, я ничего не собираюсь продавать! Правда, юристы говорят, что должно пройти какое-то время, прежде чем я вступлю в права наследования, но я уже решила, что продавать ничего не буду. Думаю, что просто обязана продолжать дело Джорджа, хотя бы ради его памяти. Вы и мисс Гарнет, разумеется, останетесь на своих местах. Я уверена, что лучших работников мне не найти…

Об этих новостях я сообщил Глории по телефону, а вечером заехал за ней.

Я хотел до визита к миссис Харшоу немного покататься с Глорией на машине, поцеловать ее и откровенно рассказать обо всем. Прошлое умерло. Суттон тоже. Поэтому нет надобности ворошить прошедшее.

Но она меня опередила.

— Гарри, — тихо произнесла она. — Я должна тебе кое-что сказать. Я давно хотела это сделать, но никак не решалась…

— Мы поговорим позднее.

— Нет, нам совершенно необходимо поговорить сейчас. Это касается Суттона.

— Суттон мертв, и все, что было с ним связано, тоже умерло. Так что, может быть, не будем об этом?

— Но это очень важно, Гарри… Всю неделю я думала, что он действительно уехал в Калифорнию. Ведь я отдала ему еще пятьсот долларов. Только бы он уехал! И теперь мне придется расплачиваться гораздо дольше…

— Ну и что? — ответил я. — В сущности-то это дела не меняет.

«Странно, что она завела разговор на эту тему, — подумал я. — Ведь мы с молчаливого согласия решили не затрагивать ее».

Я задал себе этот вопрос, но так на него и не ответил, хотя и не считал себя таким уж глупым. И лишь когда мы подъехали к дому Харшоу, я понял все… Понял то, что должен был понять в ту грозовую ночь…

И для этого мне достаточно было одного взгляда на Глорию, когда она выходила из машины. На ней было желтое платье с бантиками на плечах, которое делало ее совсем девочкой, а на ногах… сандалии! Сандалии с плетеными ремешками!

21

Долорес Харшоу пригласила нас войти, но я не мог опомниться от удара, который получил при виде сандалий на ногах Глории, и действовал как в тумане. Значит, в постели Суттона была не Глория, а эта сексуальная бомба, и она знает, что это я его убил! А Глория, оказывается, вообще ничего не знает!

Теперь я понял и причину сердечного приступа мистера Харшоу. Скорее всего, на него подействовал ее вид, когда она явилась среди ночи полуголая и босая. Между ними произошла стычка в буквальном смысле этого слова. Больному человеку достаточно пустяка, чтобы с ним случилось непоправимое. Но это, собственно, ничего не меняло. Ведь она знала, что Суттона убил я. Значит, я должен заткнуть ей рот. Только как это сделать?

Теперь я понял и другое. Суттон не видел меня в проулке в день пожара. Это она рассказала ему обо мне! Иначе он давно бы уже стал меня шантажировать. А рассказала она ему, чтобы отомстить мне…

— Вы неважно себя чувствуете, мистер Мэдокс? — внезапно услышал я ее голос.

Глаза ее смотрели невинно. Она явно потешалась надо мной.

«Она совсем тронулась, — подумал я. — Ведь нельзя же так играть с огнем! Неужели она не понимает, что может довести меня до такого состояния, что я просто-напросто прикончу ее?»

«Нет, она не тронулась, — ответил я себе. — Все сделано с твердым расчетом. Ведь она пригласила сюда Глорию».

— Нет, нет, миссис Харшоу! Я в полной форме. Может быть, только немного устал.

Мы все присели у столика для коктейлей.

— Я понимаю, что вас беспокоит. Вы не знали, как я поступлю с делом после смерти мужа, и, естественно, боялись за свои места. Но вы и меня должны извинить. Когда у человека большое горе, он может и забыть кое о чем…

«Что она замышляет?» — думал я. В том, что она что-то замышляла, нет никакого сомнения.

А Долорес между тем продолжала:

— Мой покойный супруг надеялся, что и после его смерти дело, начатое им, будет процветать. Поэтому он все время вносил в свою записную книжку наблюдения, расчеты и т. д. Есть там и кое-какие планы, которые он хотел претворить в жизнь. Я все это сохранила и думаю теперь, что не мешало бы мистеру Мэдоксу познакомиться с ними.

С этими словами она протянула мне записную книжку и еще кое-какие бумаги. Взглянув на верхнюю, я сразу понял, что не смогу ее убить.

Это была копия документа, подлинник которого находился или в сейфе, или у адвоката. Он начинался так: «Это заявление должно быть передано прокурору после моей смерти…» И в нем она рассказывала абсолютно обо всем. Даже о неизвестных мне деталях. Так, например, только сейчас я узнал, что в ту ночь она еще раз ездила к домику Суттона и, найдя его мертвым, поняла все.

Я до конца прочитал бумагу. Да, выхода нет. И моя жизнь полностью зависит от нее. Даже если она умрет от какой-нибудь болезни или по нелепой случайности, мне можно будет готовиться к электрическому стулу. Теперь мне, как ни смешно это казалось, надо защищать ее и оберегать.

Я сложил бумагу и поднял глаза. Глория сразу поняла, что в этой бумаге содержалось что-то неприятное для меня, но миссис Харшоу снова дала знать о себе:

— А теперь поговорим о ваших неприятностях, мисс Гарнет. Вы понимаете, что мистер Мэдокс просто обязан был рассказать мне о вашей растрате. Но он же и упросил меня дать вам возможность рассчитаться…

Меня словно оглушили. Вот это удар! И собственно говоря, это конец!

Наверняка, когда она рассказала Суттону про меня, тот ответил откровенностью на откровенность и доложил о Глории… А я-то позволил этой женщине удрать, приняв ее за Глорию.

А та сидела на кушетке, бледная и растерянная. Она смотрела на меня испуганными и в то же время вопрошающими глазами, ожидая от меня хоть чего-нибудь — жеста, взгляда, слова…

Но я не мог шевельнуться. Она, наконец, тоже отвела глаза.

Меня никто не заставлял держать ее в неведении. И я мог сказать ей правду. Ужасную правду…

Но разве это изменило бы что-нибудь? Конечно нет! Все равно я ее теряю навек. И я промолчал.

А она поднялась — стройная, молодая, красивая, такая близкая и в то же время недоступная для меня — и спокойно сказала:

— Я благодарю вас, миссис Харшоу. И можете быть уверены, я возмещу растрату… А теперь, может быть, вы позволите мне уйти?

— Я провожу вас, Глория, — с готовностью предложил я.

— Нет, не надо… Я… я лучше пройдусь пешком…

Она вышла из дома, прошла по гравийной дорожке и вскоре исчезла за поворотом.

Я взглянул на Долорес. И к этой женщине я буду прикован до конца своей жизни!

Долорес какое-то время смотрела на меня, а потом проговорила с усмешкой:

— Хотел променять меня, женщину, жаждущую твоей любви, на какую-то девчонку! Глупец! А теперь будешь валяться у моих ног и молить, чтобы я вышла за тебя замуж… Ведь теперь тебе нужно оберегать меня и следить, чтобы со мной ничего не случилось…

По моим глазам она поняла, что опять перегнула палку, но было уже поздно. Я прыгнул на нее и схватил руками за горло. Ярость клокотала во мне. Я хотел лишь одного — убить эту суку. Чем я, в конце концов, рискую? Только своей жизнью…

Она уже хрипела, когда я внезапно выпустил ее. В последний момент я все-таки опомнился.

— Вот видишь, Гарри… — едва слышно прошептала она.

Она поправила прическу, взглянула на свою грудь, обнажившуюся в борьбе, и снова улыбнулась.

Я заставлял себя не смотреть на нее. Она лежала на кушетке, почти голая, растрепанная, сексуально-обольстительная, а аромат, исходивший от нее, приятно щекотал мне ноздри, вызывая неистовое желание обладать этой женщиной…

— Поцелуй меня, мой Гарри…

— Не играй со мной, До…

И тем не менее я опустился рядом с ней на кушетку. Она сразу же обвила мою шею руками.

— Разве это игра?

Я промолчал. Мне предложили только один выход, но это все же лучше, чем положение без выхода.

— Почему ты не отвечаешь?

— Лучше помолчим… Ведь и так все ясно.

— Ты любишь меня?

— Конечно! — ответил я, с яростью овладевая ею.

С тех пор прошел почти год. Я женился на Долорес и теперь каждое утро отправляюсь в автопарк продавать или давать напрокат машины, и денег у меня столько, что я не знаю, куда их девать. Я стал членом Коммерческого совета города и вступил в ряд клубов.

Есть у меня и мечта. Мне хочется стать директором банка. Тогда я, наверное, был бы единственным директором, который достиг такого положения, начав с того, что ограбил банк.

Главная же моя забота — благополучие и здоровье моей жены, хотя я и смотрю на нее как на самую последнюю потаскуху, — ведь все мое благополучие зависит только от нее.

Я неоднократно пытался выяснить, где она держит свое заявление, но ничего не добился. Пробовал я и убежать куда-нибудь подальше, но в последний момент одумывался, ибо понимал, что рано или поздно меня поймают.

Непонятным было для меня появление медальона Глории в домике Суттона. Но однажды я спросил об этом у Долорес. Она мне все объяснила. Оказывается, когда днем Глория привезла Суттону пятьсот долларов, тот увидел у нее этот медальон и забрал себе на память. А вечером, приехав к нему, Долорес увидела медальон и сунула его к себе в сумочку. Суттон этого даже не заметил — он был во власти желаний.

Глория по-прежнему работает в автопарке. Я как-то пытался с ней объясниться, но мои маловразумительные фразы наверняка ее не удовлетворили. Да ей, видимо, и ни к чему мои объяснения.

Она с нетерпением ждет того дня, когда полностью рассчитается с миссис Харшоу, и тогда, наверное, сразу же уйдет от нас.

А я даже не могу ей помочь, хотя денег у меня куры не клюют. Долорес следит за этой стороной жизни. Больше всего меня мучает то, что она должна возместить даже те пятьсот долларов, которые отдала Суттону в тот трагический день и которые я потом забрал у него.

Но как бы то ни было, а через два-три месяца она полностью рассчитается и будет совсем свободной. А вот я попал в тюрьму на всю жизнь. В двадцать один год раны легко залечить, тем более что у нее есть там какой-то Эдди, которого я однажды видел у ее дома и даже разговаривал с ним. Ее неудачливый поклонник. Может быть, она теперь обратит на него внимание?

Я со страхом думаю о том дне, когда она уйдет от нас. Сейчас у меня хоть есть возможность видеть ее. Я часто обращаюсь к ней, и она вежливо отвечает: «Да, мистер Мэдокс», «Нет, мистер Мэдокс», «Хорошо, мистер Мэдокс, все будет сделано!» Но что будет, когда она уйдет?

Часто я вспоминаю то утро, когда впервые увидел ее — свеженькую, миленькую и длинноногую, словно чайная роза на длинном стебле, и мне приходится делать над собой усилие, чтобы не спросить ее, а помнит ли она те вечера, которые мы проводили вместе. Я отлично знаю, как она отреагирует на этот вопрос. Она поднимет свои чудесные грустные глаза, посмотрит на меня с укором и тихо скажет:

— Пожалуйста, не надо об этом, мистер Мэдокс…

Коротко об авторах

Микки Спиллейн (Mickey Spillane, настоящее имя Фрэнк Моррисон Спиллейн, Frank Morrison Spillane), родился в Бруклине (Нью-Йорк) 9 марта 1918 года. Довольно рано уяснив, что литературой можно зарабатывать на жизнь, Спиллейн с середины 30-х годов стал постоянным автором массовых развлекательных журналов. Вторая мировая война прервала его деятельность: он служил в авиации, после работал в цирке, затем занимался борьбой с торговцами наркотиками — одним словом, вполне соответствовал тому типу литературного героя, который стал центральной фигурой его всемирно известных детективов.

Литературный успех к Спиллейну пришел в 1947 году, после публикации романа I, the Jury, в котором появился частный сыщик из Нью-Йорка, молодой ветеран второй мировой войны Майк Хэммер. Хэммер — герой более двадцати романов, написанных между 1947 и 1984 годами,— это сильный, жесткий сыщик со своим собственным пониманием справедливости. При нем — неизменная спутница, секретарша Велда, выполняющая не только функции детектива, но и няньки, одна из немногих людей, которых любит и которыми дорожит герой. Существующее мнение о том, что романы Спиллейна до отвращения полны секса и насилия, очень поверхностно и основывается, скорее всего, на впечатлении, которое производили его книги на читателей конца 40-х — 50-х годов.

М. Спиллейн — это исключительный феномен массовой культуры. Достаточно сказать, что в первой десятке мировых бестселлеров, изданных с 1920 по 1980 год, семь мест занимают романы Спиллейна.

В середине 60-х годов автор создал небольшую серию шпионских романов с Тайгером Мэнном в роли ловца русских агентов, «одинокого волка шпионажа».

В 50-е годы было снято несколько фильмов по романам Спиллейна. В конце 60-х годов он основал свою независимую киностудию. Любопытно, что автор всегда пренебрегал литературными претензиями, заявляя, что пишет исключительно ради денег.

В 1983 году был удостоен приза за «достижения в жизни» от клуба писателей-детективщиков.

Последние годы Спиллейн живет в Южной-Каролине.

Джон Диксон Карр (John Dickson Carr) родился 30 ноября 1906 года в Юнионтауне, Пенсильвания. Там же получил высшее образование, которое пополнил и за границей. В 1932—1948 годах жил в Великобритании, где написал многие свои романы, отчего его иногда причисляют к мастерам английского детектива. Во время второй мировой войны работал на радиостанции Би-Би-Си. В 1949 году был Президентом клуба американских писателей детективного жанра. Дважды лауреат премии Эдгара По (1949, 1969) и премии Гранд мастер (1962) этого клуба. Публиковал свои произведения также под псевдонимами Carr Dickson, Roger Fairbain (по одному роману) и Carter Dickson (26 романов, преимущественно с серийным персонажем сэром Генри Мерривейлом).

Д. Д. Карр питал особое пристрастие к сериалам. Так, уже в первом произведении писателя It Walks by Night (1930) появился серийный персонаж француз Анри Бенколин; через три года еще один знаменитый сериал с доктором Гидеоном Феллом открылся романом Hag’s Nook (1933). Каждая серия имеет свои особенности, определяющиеся характером главных героев. Бенколин — мастер распутывать «невозможные» преступления, Фелл — продолжатель честертоновской линии детектива. Но есть между ними и общее. Это, в первую очередь, исключительная изобретательность сюжетных конструкций, основанная как на классических загадках типа «запертой комнаты», так и на материале исторических разысканий автора; все это обильно сдобрено юмором. Концепцию творчества Карра выражает герой его первого романа. Он говорит, что искусство убивать подобно искусству иллюзиониста, в основе которого лежит не принцип «ловкости рук», а умение направить ваше внимание в нужный момент в другую сторону.. Этим умением Д. Д. Карр и снискал себе мировую известность.

Перу Д. Д. Карра принадлежит и биографическая книга «Жизнь сэра Артура Конан Дойла», а также написанные совместно с сыном писателя Адрианом Конан Дойлом 12 рассказов — стилизаций под приключения Шерлока Холмса.

Д. Д. Карр отличался завидным творческим долголетием. Его последний роман The Hungry Goblin: A Victo- rial Detective Novel вышел в свет в 1972 году, когда автору было 66 лет. Всего же им написано более 70 романов, немалое количество рассказов.

Умер Джон Диксон Карр 27 февраля 1977 года.

Чарльз Вильямс (Charles Williams) родился в Сан-Анджело, штат Техас, 13 августа 1909 года. В родном штате получил высшее техническое образование и более двух десятилетий работал в области радиосвязи и электроники, из них первую половину —на море. К литературному труду он обратился с начала 1950-х годов. Его детективы близки триллеру, с различными типами сюжетов и мест действия. Так, три первых романа, опубликованных в 1951 году, американская критика определила как «провинциальные романы», несколько других — как «морские триллеры» и т. п. Есть и нечто объединяющее детективные сюжеты Вильямса — это мотив «ищите женщину», заключение тайны в прошлом его героев или в их личности. Вильямс — мастер намеков и подозрений, умелый конструктор сюжета, специалист по созданию полноценных характеров и яркой изобретательности действия. За его приверженность к морской теме американцы сравнивают Вильямса с Д. Конрадом, хотя и отмечают, что Вильямс никогда не претендовал на первоклассного мастера.

Ч. Вильямс опубликовал более двух десятков романов, несколько рассказов и пьес,

Умер в 1975 году.

* * *

В 1993 году в издательстве «СКС» в серии «Besteller»

выйдет очередной сборник детективных романов

«МОЯ ПЛОТЬ СЛАДКА»

В сборник войдут романы Дэя Кина «Моя плоть сладка»

и Майкла Брайэна «Драма на Мальорке»

Вниманию читателей предлагается небольшой отрывок из романа Дэя Кина «МОЯ ПЛОТЬ СЛАДКА».

Известный автор детективных романов Эд Коннорс, путешествуя по Мексике, случайно знакомится с американкой Элеаной Хайс, разыскивающей в Мехико адвоката по имени Санчес. Неожиданное событие заставляет Коннорса и Элеану срочно, тайком покинуть Мехико. В поисках адвоката они направляются в Урапан.

...Когда Коннорс проснулся, в комнате было уже свежо и темно. Вода в ванной перестала течь, и дверь туда была открыта. Эд встал и заглянул в ванную. Забытое полотенце валялось на полу, в воздухе стоял запах хвойного экстракта. Кровать Элеаны была смята, но самой ее не оказалось. Коннорс вернулся в ванную комнату и нахмурился. И тут увидел оставленное Элеаной послание, и лоб его разгладился. На его голом животе, отражавшемся в зеркале, губной помадой было написано: «Увы, мой бедный Дон Жуан! Я вернусь в пять часов».

Коннорс широко улыбнулся. «Какой демон! Какой очаровательный маленький демон!» Он полез в чемодан за костюмом, затем побрился, оделся и вышел на улицу.

В двух шагах от него торговали цветами. За шесть песо он приобрел огромный букет. Потом купил ром и несколько бутылок кока-колы. Проходя мимо лавки японца, который торговал сувенирами, Коннорс увидел шаль. Ой понял: это то, что ему нужно. Большинство шалей было из шерсти, грубой работы. Но эта — из черного шелка с вышитыми белыми цветами. В ней было что-то от Элеаны. Японец начал с пятидесяти пяти песо. Коннорс представился ему туристом и предложил сбавить цену. Тот сбросил до пятидесяти. Коннорс атаковал его по-испански. Японец поморщился, сбавил до сорока пяти, и шаль, наконец-то, досталась Коннорсу.

Вернувшись в отель, он послал горничную разыскать вазы для цветов, а сам разложил шелковую шаль на кровати. Комната сразу преобразилась. Гораздо труднее было1 с бутылками. Холодильника не было, пришлось устроить их в умывальнике под струей воды.

Эд услышал Элеану раньше, чем увидел. Она входила в патио и настойчиво звала его.

Коннорс открыл балконную дверь.

В патио стало совсем темно, только свет из комнаты освещал Элеану. На ней было все то же платье, в руках она держала множество пакетов. Она даже купила сомбреро, которое свисало с ее руки. Пока он освобождал девушку от пакетов, она недоуменно говорила.

— Я не понимаю, что с ним? Что он, заболел что ли? Я долго смотрела на него через окно, и он даже не пошевелился!

— Кто не пошевелился?

Элеана положила сомбреро на стул.

— Санчес. Я узнала у дежурного номер комнаты адвоката и пошла взглянуть на него.— Она показала рукой на другой конец патио.— Он лежит на кровати и не отвечает на телефонные звонки.

Они вдвоем пересекли патио. Через окно комнаты, которую ему указала Элеана, он смог различить силуэт мужчины, лежавшего на кровати.

— Вы уверены, что это комната действительно адвоката Санчеса?

— Уверена.

Коннорс вошел через балконную дверь. Человек на кровати был высокий и тонкий, довольно симпатичный. Это был Сезар Санчес. Во всяком случае, это имя значилось на бирке полуоткрытого чемодана, лежавшего на комоде. Но этот человек не был болен. Он был мертв, а нож, которым его убили, все еще торчал из его груди.

Элеана вошла в комнату вслед за Коннорсом.

— В чем дело, Эд?

— Он мертв.— Коннорс дотронулся ладонью до тела: оно было еще теплым.— И произошло это недавно.

—- Боже мой! — вскрикнула Элеана.

Коннорс осмотрел комнату. Один стул и корзинка для бумаг были опрокинуты. Но только это говорило о том, что человек защищал свою жизнь. Волосы его были тщательно причесаны, вещи находились в полном порядке. Это указывало на то, что адвокат хорошо знал своего убийцу и не опасался его.

Внимание Коннорса привлек блеск металла. В своих детективных романах он не раз описывал различные трюки с убийством, но сам не верил, что такое может случиться на самом деле. Падая навзничь на кровать, Санчес, видимо, из последних сил пытался задержать падение и ухватился за цепочку от часов, на конце которой висел медальон в форме сердца. Этот медальон Санчес и держал в руке. Коннорс чиркнул спичкой и увидел инициал «Д», выгравированный на одной стороне медальона.

Раньше чем он успел ее остановить, Элеана нагнулась над его плечом и открыла медальон. Они увидели находящийся внутри портрет молодой улыбающейся женщины. Рука Элеаны задрожала так сильно, что она выпустила медальон и тот повис, покачиваясь на цепочке. При свете зажженной спички Коннорс успел заметить на другой стороне букву «X».

— Вам знакома эта женщина?

Элеана проглотила слюну.

— Это портрет моей матери. Здесь ей столько лет, сколько мне сейчас.

Теперь у девушки задрожали колени. Коннорс выпрямился и подхватил ее за талию. Он знал, о чем она думала:. «Д. X.» — Дональд Хайс.

Крепко держа ее, он отвел ее в патио. Мексиканец-коммерсант курил последнюю сигару перед обедом. Он вынул сигару изо рта и церемонно поклонился:

— Добрый вечер, сеньорита, добрый вечер; сеньор.

Коннорс поклонился в ответ.

— Добрый вечер, сеньор.

Очутившись в своей комнате, Коннорс усадил Элеану на кровать и закрыл окна. Она была так же бледна, как и цветы, вышитые на шали.

Он открыл бутылку с ромом и налил ей в стакан.

Элеана отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо.

Эд выпил то, что налил ей, потом сделал еще один хороший глоток. Ему необходимо было подкрепиться. Он ощущал такую же дрожь в коленях, как и Элеана. И ему не нужно было объяснять, что могло произойти и что, вероятно, произойдет. Только что по другую сторону патио умер человек. А Элеана выясняла, у себя ли он.

Теперь у них на шее висели две смерти вместо одной...

Оглавление

Микки Спиллейн Дип 

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Джон Диксон Карр Месть «Красной вдовы»  

  Глава 1 Приглашение в темноте

  Глава 2 Дом Палача

  Глава 3 Перед дверью

  Глава 4 Опыт удался

  Глава 5 Слишком много алиби

  Глава 6 Шкатулка без отравленной иглы

  Глава 7 Еще туз пик

  Глава 8 Талисман

  Глава 9 Легенда

  Глава 10 Выдувная трубка и чревовещание

  Глава 11 Карточный домик

  Глава 12 Стрела исчезла

  Глава 13 Тайна шкатулки

  Глава 14 Стул Марты Дебу

  Глава 15 Бендер порезался бритвой

  Глава 16 Подкожная игла

  Глава 17 Инспектор Местерс производит арест

  Глава 18 Кровь в умывальнике

  Глава 19 Наручники на руках

  Глава 20 Сэр Генри объясняет все

 Чарльз Вильямс B аду все спокойно

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

Коротко об авторах

* * *