Злой рыцарь. Лето (ЛП) [Трейси Лоррейн] (fb2) читать онлайн

ПРИМЕЧАНИЕ

Действие "Злого летнего рыцаря" разворачивается в Лондоне, и все, кроме Стеллы, говорят на британском английском. Это может означать, что написание выглядит неправильным по сравнению с тем, к чему вы привыкли.

1 глава

Стелла

С громким стоном я падаю обратно на кровать. Такое чувство, что стены смыкаются вокруг меня.

Склонив голову набок, я смотрю в окно на быстро садящееся солнце. Лето в Лондоне было невероятным — ничего подобного я не ожидал, когда говорил людям, куда я переезжаю на этот раз.

Для всех, кто находится по другую сторону пруда, все, что они знают об Англии, — это дождь.

Что ж, солнечный ожог на моих плечах является доказательством того, что на самом деле это не так.

Мы здесь почти два месяца, и, кроме сидения во дворе, я могу по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз я на самом деле выходила из дома.

Я имею в виду, я не совсем уверена, куда бы я пошла, если бы я это сделала, но я начинаю сходить с ума. Как будто я забываю, кто я на самом деле.

Папа знает, что может доверять мне, поэтому тот факт, что он попросил меня никуда не ходить без него, говорит мне, что он смертельно серьезен. Так что, как бы это ни убивало меня, я оставалась на месте, пока он исчезал, куда бы он ни пошел.

Я не должна жаловаться; из всех домов, в которых мы жили за эти годы, этот, безусловно, один из самых хороших. Я даже не хочу думать о том, сколько это должно стоить. Единственное, чего мне не хватает, это места, но тогда я думаю, что это Лондон, а не Монтана.

Я выдыхаю, глядя на пылающее оранжевое солнце, которое опускается за деревья в конце нашего двора.

Мои пальцы впиваются в простыни подо мной, мне нужно выбраться. С моей потребностью двигаться… и не только в подвальном спортзале. Мне нужно восстановить связь с тем человеком, которым я являюсь, за пределами этих четырех стен, которые начинают казаться тюрьмой.

«Черт возьми», — бормочу я, вскакивая и открывая дверь своего шкафа.

Я нахожу пару кроссовок и натягиваю их на ноги, прежде чем выйти из своей комнаты.

В доме, как всегда, тишина. Весь второй этаж в моем распоряжении. Это совершенно излишне и ненужно, но папа всегда был таким. Все дома, в которых мы жили, были слишком большими для нас двоих и пары сотрудников, которых он нанял.

Я останавливаюсь у кухонной двери, когда слышу, как Энджи, наша экономка, суетится вокруг, вероятно, убирает после ужина.

Я не хочу улизнуть. Я не хочу быть таким человеком. Но в равной степени я не хочу, чтобы она звонила папе, как только я отвернусь, и имела с ним дело, зная, что я проигнорировала его желания.

— Добрый вечер, миссис Э, — объявляю я, входя в комнату.

«Тебе что-нибудь нужно, милая?» Тихо спрашивает Энджи, вставая с того места, где она загружала посудомоечную машину.

«Нет, спасибо». Хотя вскоре становится ясно, что это ложь, когда я останавливаюсь перед одним конкретным шкафом и открываю его.

«Эстелла», — рычит она, когда моя рука снова появляется с пальцами, обернутыми вокруг горлышка бутылки водки, хотя я не пропускаю блеск в ее глазах.

«Что?» — Спрашиваю я с улыбкой, запрыгивая на прохладную мраморную стойку. «Не похоже, что мне здесь еще есть, что делать». Ее губы приоткрываются, чтобы ответить, но ни слова не слетает с ее губ, когда я проглатываю свой первый глоток. Это обжигает мне горло, как мне и нужно. Она знает, что я права. «Есть какие-нибудь новости о том, когда папа будет дома?»

«Он сказал, что опоздает».

«Отлично». Я закатываю глаза и делаю еще один глоток. «По крайней мере, здесь это почти законно, верно?»

«Пожалуйста, не пей все это сегодня вечером», — умоляет она, глядя на бутылку.

«Да ладно, я знаю, что в свое время вы были диким ребенком, миссис Э.»

«Э — э…»

«Я собираюсь переспать со своим другом здесь». Я покачиваю бутылкой, обрывая ее ложь с нахальной улыбкой на губах.

«Стелла, я—»

«Хорошего вечера, Энджи. Ночь.» Я отмахиваюсь от нее, выскальзываю из комнаты и направляюсь к лестнице на случай, если она наблюдает.

Оглядываясь назад, я поворачиваюсь и направляюсь к задней части дома в надежде, что смогу выскользнуть незамеченной охраной.

Липкий летний воздух ударяет в меня, как только я выхожу из раздвижных дверей на задний двор. Солнце, возможно, уже зашло, но все еще жарко, как в аду, и мои волосы прилипают к затылку задолго до того, как я выхожу через задние ворота на улицу.

Я улыбаюсь про себя, чувствуя себя бунтарем. На самом деле ничего особенного, просто выхожу на прогулку, но мой папа никогда не шутит, особенно когда речь идет о моей безопасности, поэтому я знаю, что он серьезно относится к тому, чтобы я оставалась дома. Я просто хочу, чтобы он сказал мне причину, чтобы, по крайней мере, я могла понять, а не прятаться от какой-то неизвестной угрозы.

Я спускаюсь по мирной, обсаженной деревьями улице.

Я не знаю пункт назначения. Я приезжала сюда только на папиной машине, потому что моя еще не приехала.

Помимо друзей, которых я оставил в Америке, моя машина — одна из немногих вещей, по которым я скучаю. Мой матовый черный Porsche 911. Это был мой ребенок, и я не могу дождаться, когда родится мой новый. Надеюсь, это даст мне немного побега. Никто не может добраться до меня, пока я за рулем.

Издалека доносится гудение автомобильных клаксонов, напоминающее о том, что шум и суета города находятся всего в нескольких метрах. Пока я прячусь в доме, легко забыть, что мы здесь не у черта на куличках.

В первую неделю, когда мы приехали, папа повел меня смотреть все достопримечательности Лондона, и он показал мне несколько мест, где он проводил время, когда был ребенком.

Я отчаянно хочу узнать больше, встретиться с некоторыми из его старых друзей. Я бы сказала, семьей, но я уже знаю, что у меня их нет.

Я выдыхаю, продолжая идти, снова поднося бутылку к губам и позволяя легкому гудению от водки заглушить меня. Солнце уже давно село, и единственными огнями, указывающими мне путь, являются уличные фонари над моей головой, когда я сворачиваю улицу за улицей, вглядываясь в окна домов, в которых горит свет и раздвинуты шторы, пытаясь понять людей внутри.

Я понятия не имею, куда я иду, но впервые с момента переезда сюда я чувствую себя свободной.

Мне должно нравиться абсолютно ничего не делать, иметь возможность дышать в течение нескольких недель, прежде чем меня отправят в середину еще одной школы, чтобы начать все сначала, но это не так. Думаю, я бы предпочла терпеть все неизвестности и стрессы новой школы. Я почти сбился со счета, сколько я посещала за эти годы, благодаря тому, что папа перевозил нас по всей стране. Он заверил меня, что это оно. Что мы остаемся здесь и что я, возможно, действительно смогу окончить школу. Хотя за переезд сюда пришлось заплатить. Я возвращаюсь на год назад. Если бы я все еще была в Америке и посещала школу Розвуд, я бы уже начала свой выпускной год вместе со своими друзьями, но сейчас я собираюсь начать свой первый год в британском шестом классе.

Я не хочу и не нуждаюсь в еще одном году, прежде чем смогу, наконец, принимать собственные решения о жизни и о том, куда я, возможно, захочу поступить в колледж или университет, но, похоже, у меня мало выбора в этом вопросе.

Часть меня хотела остаться в Америке и позволить папе вернуться сюда одному. Я почти уверена, что если бы я попросила и придумала достаточно вескую причину, он бы позволил это… В конце концов, мне почти восемнадцать, и он знает, что я достаточно разумна, чтобы не облажаться, но, хотя большая часть моей жизни была сплошной чередой переездов, штатов и стран, он был моей единственной постоянной. Да, он всегда работал больше, чем дома, и временами мне казалось, что меня воспитывает домработница или наша охрана, но он всегда был рядом, даже если это было на другом конце телефона.

Мы с папой были против всего мира, и мысль о том, что он сядет в самолет и полетит через весь мир без меня, разрушает меня даже сейчас, когда я здесь с ним.

Разумнее всего было бы развернуться и отправиться домой в надежде, что я смогу незаметно проникнуть внутрь и тихо насладиться тем фактом, что мне удалось сбежать и просто дышать несколько часов, но это не то, что я делаю.

Когда я делаю еще один шаг, это не к дому, а в темноту кладбища и к звуку, который глупо говорит с моей душой.

Есть мягкие огни, освещающие церковь позади, а также вдоль стены по периметру. Их достаточно, чтобы я увидела тропинку, которая прорезает траву и ведет меня в темноту.

Снова раздается хлопок, но на этот раз громче, говоря мне, что мои инстинкты были верны.

Но зачем кому-то стрелять на кладбище посреди ночи?

Папа всегда говорил, что мое любопытство меня убьет, и, похоже, он прав. Но даже зная, что иду навстречу кому-то опасному, мои шаги не замедляются, когда мои кроссовки касаются травы.

Я останавливаюсь у старого дуба и оглядываю темное, жуткое пространство, пока мои глаза не останавливаются на фигуре, сидящей, прислонившись спиной к надгробию.

Луна отбрасывает серебристый свет на его угловатое лицо. Прячась в тени, я рассматриваю его сильную квадратную челюсть и идеально прямой нос. Он одет с ног до головы в черное, его тело сливается с окружающей его темнотой. Единственное, что действительно выделяется, это его вытянутая рука и металл в его руке, сверкающий в серебристом лунном свете. Мои глаза фокусируются на нем, и я не могу отвести взгляд, когда он стреляет еще раз, и звон, который быстро следует, говорит мне, что он попадает в любую цель, в которую он целился.

После долгих секунд мне удается оторвать взгляд и снова сосредоточится на его лице. Я мало что вижу, но то, что я могу, притягивает меня к нему так, как я не могу объяснить.

Он незнакомец на кладбище с пистолетом. Мне следовало бы бежать в противоположном направлении, но что-то заставляет меня поступить наоборот.

Я выхожу из-за дерева и направляюсь к нему, мое сердце колотиться в груди, когда под моей ногой хрустит ветка, и оба его глаза и пистолет поворачиваются ко мне.

2 глава

Себастьян

Я прищуриваюсь, сосредотачиваясь на своей цели — следующей банке в очереди вдоль сухой каменной стены в самом конце кладбища.

Никто никогда не возвращается сюда в это время ночи. Я должен знать; Я провел здесь достаточно времени за последние несколько лет.

Я сжимаю палец, и пистолет в моей руке рикошетит, когда он стреляет, банка, на которой я сосредоточился, сминается и опрокидывается через стену со всеми остальными.

Запах пороха от выстрела успокаивает что-то внутри меня, и мои мышцы на мгновение расслабляются, но этого недостаточно. Этого никогда не бывает достаточно, чтобы успокоить зверя, который живет внутри меня.

Делая глубокий вдох, я сжимаю свободную руку в кулак, позволяя своим коротким ногтям впиваться в ладонь, впиваясь в кожу и причиняя мне боль, которой я так отчаянно жажду.

Опуская пистолет, я смотрю на черный металлический корпус моего пистолета, на свои пальцы, крепко сжимающие рукоятку. Было бы так легко положить всему этому конец. Я уверен, что никто не найдет меня здесь даже несколько дней. Будь то день или ночь, это кладбище всегда пустынно.

Печаль и боль сжимают мое сердце из-за того, что те, кто оказался здесь, были забыты теми, кого они любили, что те, кого они оставили позади, даже не могут найти время, чтобы прийти сюда и принести цветы, чтобы показать, что, несмотря на то, что их здесь больше нет, они все еще здесь. Часть их жизни.

Неважно, сколько раз у меня была одна и та же мысль о том, чтобы положить конец боли и присоединиться к тем, кто меня бросил, я знаю, что никогда не смогу этого сделать.

Моя жажда мести горит слишком сильно. Это гложет меня, поглощая все больше меня каждый божий день, гася мой свет по кусочку за раз.

Со вздохом я снова поднимаю руку, целясь в следующую банку, которую я поставил.

С точностью, которая приходит только с годами практики и тренировок, я стреляю один за другим, пока выстрелы эхом отдаются в тишине вокруг меня.

Моя грудь вздымается, когда я готовлюсь к следующему выстрелу. Мой палец дергается, а тело напрягается, но прежде чем я успеваю нажать на курок, что-то трескается справа от меня, и я немедленно разворачиваюсь, целясь из пистолета в того, кто достаточно глуп, чтобы приблизиться ко мне.

Единственные люди, которые могут знать, где меня найти, знают лучше, чем прерывать.

Мои глаза немного затуманиваются, когда я пытаюсь сосредоточиться на фигуре в тени, а не на банках, освещенных луной.

«Чего ты хочешь?» Я лаю, раздраженный тем, что человек не показал себя, но был достаточно храбр, чтобы стоять там в первую очередь.

Между нами воцаряется тишина, прежде чем он выходит вперед и выходит на свет.

У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что человек, который прервал меня, не парень, как я сначала подумала, а молодая женщина. Действительно чертовски горячая молодая женщина.

Но вид ее изгибов, ее светлых волос, спадающих на плечи, не заставляет меня опускать пистолет. И она не выглядит ни в малейшей степени, обеспокоенной тем, что я целюсь ей прямо между бровей.

«Чего ты хочешь?» Я спрашиваю снова, хмурясь, пытаясь понять, почему она не убежала в тот момент, когда поняла, что у меня есть пистолет.

Она делает еще один шаг вперед, и мои брови взлетают вверх в шоке.

«Ты ведь понимаешь, что я приставил пистолет к твоей голове, верно?»

«Ты не застрелишь меня», — говорит она с уверенностью, которую она действительно не должна чувствовать. Но меня удивляет не только это. Она американка. Ее легкий, но слегка скрипучий голос с акцентом проникает в меня, заставляя мои волосы встать дыбом.

Кто эта девушка? И почему я хочу, чтобы она продолжала говорить?

«Ты меня не знаешь. Ты понятия не имеешь, на что я способен».

«Это может быть правдой. Но ты не застрелишь меня.»

Оказавшись достаточно близко, она поднимает руку и обхватывает пальцами ствол моего пистолета, показывая, насколько она на самом деле беззаботна, прежде чем слегка надавить на него, пока моя рука не опустится.

Если бы она была кем-то другим, я бы этого не допустил, но я слишком ошеломлен, чтобы бороться с ней.

«Тебе нужно уйти», — говорю я ей.

«, наверное, ты прав. Но сейчас я здесь».

Она подходит прямо ко мне, наши тела всего в дюйме друг от друга.

«Как насчет игры?» — предлагает она.

«Э-э…»

«Я достаю твои последние несколько банок и делаю то, что хочу. Я промахиваюсь хотя бы по одному, и я оставлю тебя наедине с твоей жалостью».

«Н-нет, это не—»

Она качает головой, глядя на меня с легкой улыбкой, играющей на ее губах.

Черт возьми, она красивая. Вблизи я вижу, что у нее светлые волосы, но не просто светлые. Он почти белый. У нее самые длинные ресницы, которые я, кажется, когда-либо видел, ее кожа выглядит безупречно, а ее губы… черт. Я откусываю нижнюю часть, представляя, какие они могут быть на вкус.

«Итак, что ты скажешь?» — невинно спрашивает она, хотя блеск в ее глазах и тот факт, что она стоит передо мной без каких-либо колебаний, говорит мне, что она совсем не такая. Невинная девушка сбежала бы. Черт возьми, невинная девушка не стала бы гулять по пустынному кладбищу посреди ночи.

Я опускаю глаза на ее тело. На ней майка и короткая юбка. Хотя день был очень жарким, я удивлен, что она сейчас не чувствует себя немного прохладно, но она не выглядит обеспокоенной ни в малейшей степени.

«Хорошо», — соглашаюсь я, снова встречаясь с ее светлыми глазами. Я не могу разобрать цвет, но я знаю, что могу легко потеряться в них. Я снова опускаю глаза и делаю шаг ближе. «Я думаю, что я уже изменил свое мнение о том, чего я хочу, когда выиграю».

"Было бы разумно, если бы ты не недооценивал меня". Она сокращает последнее пространство между нами, ее груди касаются моей груди, отчего у меня перехватывает дыхание.

У девушки есть яйца, я отдаю ей должное.

Ее пальцы скользят вниз по моей руке, прежде чем скользнуть по моей, чтобы взять пистолет.

Наши глаза остаются прикованными друг к другу, что-то, чего я никогда раньше не испытывал, потрескивает между нами, когда жар ее тела прожигает мою толстовку, заставляя мою температуру взлететь.

«Приготовься проиграть».

Она скользит вокруг меня, ее ноги хрустят опавшими листьями под ногами.

К тому времени, когда я оборачиваюсь, она сидит точно там, где я был раньше, прислонившись спиной к надгробию, и ее глаза сосредоточены на банках, которые остались на стене.

Вытянув перед собой длинные голые ноги, она поднимает руку и направляет пистолет на мои оставшиеся цели.

Я мгновенно становлюсь твердым.

Протягивая руку, я провожу пальцами по волосам, сбрасываю капюшон с головы и обхватываю рукой затылок, задаваясь вопросом, реально ли это вообще.

В косяке, который я выкурил несколько часов назад, было какое-то странное дерьмо? У меня галлюцинации? Потому что эта девушка не может быть чертовски реальной. Она, блядь, не может быть.

Я так потерялся в своих мыслях, что, когда она стреляет, все мое тело содрогается, сердце подскакивает к горлу, когда я отрываю от нее взгляд, чтобы посмотреть, действительно ли она во что-нибудь попала.

Прежде чем я смогу найти пропавшую банку, она снова стреляет, и я чуть не поймал ту, которая упала за стену.

Черт возьми.

Она стреляет снова и снова, вытаскивая каждую банку, как профессионал.

К тому времени, как я снова перевожу на нее взгляд, она поднимается с прохладной земли и идет ко мне, мой пистолет висит у нее в пальцах.

Слова не сказаны, но я могу прочитать «я же тебе говорила» на кончике ее языка.

«Тебе нужно будет сделать больше, чем это, чтобы произвести на меня впечатление, милая.» Мои глаза неторопливо скользят по ее телу, задерживаясь на ее полных грудях, натягивающих майку.

«Я не стараюсь никого впечатлить, милый».

Мой член подпрыгивает от ее уверенности, от ее отношения к нулю. Это так освежающе и совсем не похоже на девушек, с которыми я привык проводить время.

Девочки в школе делают все для того, чтобы произвести на нас впечатление, отчаянно хотят быть именно тем, что нам нужно. Конечно, они могут быть горячими. Но это только поверхностно.

Эта девушка… черт возьми, если я знаю. Но черт возьми, если я не хочу ее.

— Достаточно справедливо, — бормочу я, не скрывая того факта, что я раздеваю ее догола своими глазами.

Снова убирая волосы с глаз, я наконец смотрю в ее глаза, которые значительно темнее, чем раньше.

«Где ты научилась так стрелять?» Я спрашиваю, слишком заинтересованный ее навыками, чтобы оставить вопрос при себе.

«Я могла бы спросить тебя о том же».

Я киваю ей. Даже если бы она спросила, она никогда не вытянула бы из меня правду.

«Ты должна меня бояться», — предупреждаю я, понижая тон своего голоса до того, который обычно отпугивает парней, которые намного опаснее ее… что? Пять футов четыре дюйма (примерно 165 см.)? С изгибами на многие мили.

Она откидывает голову назад и смеется, заставляя мои кулаки сжиматься по бокам.

«Тебя? Я укладывала мужчин в два раза больше тебя на пол почти без усилий. Я-..»

3 глава

Стелла

Весь воздух вырывается из моих легких, когда я ударяюсь спиной о дуб, за которым я пряталась не так давно. Что бы я ни собиралась сказать, я забываю, когда его обжигающие горячие пальцы обхватывают мое горло, сжимая так сильно, что перед глазами мелькают белые огоньки.

Мое сердце колотится в груди, когда его темные глаза впиваются в мои, а его горячее дыхание касается моего лица, доказывая, что он так же взвинчен, как и я сейчас.

Только я еще не разобралась с ним. И хотя я взволнована этим неожиданным взаимодействием, я понятия не имею, в ярости ли он от того, что я прервал его и его небольшую импровизированную тренировку по стрельбе по мишеням, или он хочет меня так же сильно, как и я его.

Мы могли бы быть окружены тьмой, но я почти уверена, что мы могли бы купаться в солнечном свете, и его лицо было бы таким же непроницаемым, как сейчас. Мне нравится думать, что я хорошо разбираюсь в людях, но он как будто носит маску.

Его челюсть сжимается, губы вытягиваются в тонкую линию, а глаза опасно темны — от желания или гнева, я понятия не имею, но, черт возьми, если они не позовут меня, мне захочется нырнуть с головой в их темноту и ауру, которая его окружает.

Я понятия не имею, кто он и почему он здесь один посреди ночи, но я не сомневаюсь в том, что мне, вероятно, следует его бояться. Я уверен, что большинство других людей были бы.

Но я не большинство людей.

Я всю свою жизнь тренировалась, чтобы иметь дело с такими же мужчинами, как он, и то, что я сказала ранее, не было ложью. Я победила больше, чем могу сосчитать, и, несмотря на то, что он думает, что сейчас у него преимущество, его пальцы впиваются в плоть моего горла, он не понимает, что это именно то, где я хочу быть. И если бы я захотела уйти, он бы съежился от меня за считанные секунды.

Он полностью недооценивает меня, и я позволю этому продолжаться. Пока.

Его злые глаза прыгают между моими, когда он пытается прочитать меня, понять меня. Удачи тебе, мудак. Никому другому не удалось это сделать, поэтому я действительно сомневаюсь, что он будет тем, кто меня достанет.

И чтобы доказать свою точку зрения, вместо того, чтобы паниковать или реагировать "нормальным" образом, все, что я делаю, это улыбаюсь ему.

— Ты, кажется, кое-что забываешь, — говорю я легкомысленно.

«О, да? Что это, милая?» Его глубокий голос прокатывается по мне, заставляя низ живота сжиматься от желания и посылая волну тепла между бедер.

— У меня все еще есть это. Подняв руку, я провожу стволом его пистолета по его лицу, пока не упираюсь ему в висок.

Он сглатывает, кожа на его шее вздрагивает от движения, но в его глазах вспыхивает опасность. Опасность, от которой у меня в животе порхают бабочки. Волнение разливается по моим венам, когда его запах наполняет мой нос, а его близость заставляет мою кожу покалывать.

Я знаю, что все думают обо мне по первому впечатлению. Они думают, что я какая-то молодая, слабая девушка. Но они не могли быть дальше от истины. Одно из моих любимых увлечений — доказывать, насколько они неправы, и у меня есть подозрение, что делать это прямо сейчас будет одним из самых приятных.

Этот парень думает, что он опасен. Честно говоря, он, вероятно, такой; это причина, по которой меня к нему тянет. Если я что-то и узнала о себе за свои почти восемнадцать лет, так это то, что моя главная слабость — самый плохой из плохих парней.

Его губы изгибаются в дерзкой ухмылке, от которой мне хочется растаять, его глаза продолжают удерживать мои, его молчаливое предупреждение доносится до меня громко и ясно. Просто жаль, что я собираюсь это проигнорировать.

«Если ты думаешь, что это напугает меня, тогда тебе нужно передумать, милая».

Я понятия не имею, знает ли он о том, что я только что выпустил его последнюю пулю или нет, но я более чем счастлив притворяться, потому что не могу отрицать, что эта небольшая перестрелка заставляет меня отчаянно хотеть большего.

Кто знал, когда я сегодня вечером выскользнула из дома на некоторое время, что я наткнусь именно на то, что мне действительно нужно?

Он.

Возможно, прошло всего несколько недель с тех пор, как мы приехали сюда, но черт возьми, если я не скучаю по людям. Общение с моими друзьями в видеочате — это здорово и все такое, но это не сравнится с тем, чтобы быть лицом к лицу — кожа к коже — с кем-то.

«Я ничего не пытаюсь сделать», — вру я. «Я победила, так что это правильно, что я сейчас контролирую ситуацию».

«Так ты и сделала», — бормочет он, его глубокий голос эхом отдается во мне. «Чего ты хочешь в качестве награды? Свобода?»

«Свобода?» Я спрашиваю, мои брови сходятся вместе.

«Любой разумный человек развернулся бы и ушел от меня так же быстро, как появился».

«На случай, если ты не заметил, я не совсем нормальная», — признаюсь я.

Теплые пальцы его свободной руки обхватывают мои на пистолете, и когда он отводит его от головы, я позволяю это. Только потому, что я предполагаю, что будет дальше, и я жажду этого, как наркоман нуждается в следующем ударе.

Я вздрагиваю, когда холодный металл его пистолета касается моей щеки, но это не от страха. Это от желания.

Мои губы приоткрываются, и низкий стон вырывается из моего горла.

«Кто ты?» он спрашивает, его нос имитирует движение пистолета с другой стороны моего лица. Только он мягкий и теплый по сравнению с холодной твердостью металла.

«Либо твой худший кошмар, либо твоя идеальная женщина».

Он делает паузу, все его тело напрягается, прежде чем из него вырывается самый невероятный звук. Он смеется.

«Я думаю, что ты, возможно, права, милая».

«Возможно, тебе стоит пересмотреть это маленькое прозвище, незнакомец. Я не милая, и я не совсем уверена, что у меня тоже есть сердце.»

«Значит, ты не ангел, который упал прямо с небес ради меня?» он шепчет мне на ухо, его губы касаются раковины, и у меня по спине пробегает дрожь.

«Я почти уверена, что пришла прямо из ада».

Он отстраняется, и его глаза вспыхивают жаром, прежде чем они опускаются на мои губы. Я втягиваю свою нижнюю губу в рот, еще раз представляя, как он может чувствовать движение против моего, насколько сильно он, вероятно, укусит.

Пистолет, который все еще лежит на моей щеке, начинает опускаться, пробегая по моей челюсти и вниз по шее. Его глаза следят за его движением вниз по моей груди, пока он не начинает тянуть ткань вниз, обнажая мой бюстгальтер.

Я сглатываю, когда желание угрожает поглотить меня, мои соски почти болезненно прижимаются к подкладке лифчика. Он даже не прикоснулся ко мне, а я, черт возьми, почти задыхаюсь от него.

«Так что же это будет, Чертовка?»

Улыбка появляется на моих губах при упоминании моего нового имени.

Моя грудь вздымается, и когда он чувствует, как я сглатываю в его объятиях, его глаза снова поднимаются на меня.

Что-то громко потрескивает, привлекая меня к нему даже больше, чем, когда я увидела, что он сидит там с пистолетом в руке.

Не в силах сопротивляться его полным губам, я наклоняюсь вперед, но прежде чем мне удается установить контакт, его хватка на моем горле усиливается, и у меня нет выбора, кроме как замереть.

«Не ошибись, Чертовка. Ты могла бы победить, но ты никогда не будешь главной».

Я смотрю ему в глаза, принимая его вызов.

Должно быть, он способен читать мои мысли, потому что на его губах появляется ухмылка, прежде чем он сокращает пространство, которое он держал между нами.

«Ты пожалеешь об этом», — предупреждает он, его губы всего в одном дыхании от моих.

«Я очень сомневаюсь в этом. Делай все, что в твоих силах, красавчик».

Его губы обрушиваются на мои с силой, которая шокирует меня наилучшим образом. Наши зубы сталкиваются, а языки дерутся за доминирование, но я думаю, мы оба знаем, кто выиграет бой — в основном потому, что я этого хочу.

Его пальцы сжимаются на моем горле в предупреждении, но это только заставляет меня гореть для него еще жарче.

Твердость его пистолета выпадает из моей груди, и секунду спустя глухой звук наполняет мои уши, когда он прижимается всем телом к моему. Его рука опускается на мою талию, его кожа обжигает меня через майку.

Опускаясь ниже, он находит обнаженную кожу моего бедра и обхватывает мою ногу вокруг своей талии, открывая меня для него и гарантируя, что я не могу пропустить, насколько он увлечен этим прямо сейчас. Его твердая длина давит именно туда, где он мне нужен, вызывая низкий стон, вырывающийся из моего горла.

Отрывая свои губы от моих, он отпускает мое горло и оставляет следы легких поцелуев на моей чувствительной коже.

«Я понятия не имею, кто ты и откуда, но теперь ты моя».

«О Боже», — кричу я, когда его губы приоткрываются, и он сосет мою кожу, пока она не начинает гореть.

Мои пальцы впиваются в его толстовку с капюшоном, но я понятия не имею, отталкиваю ли я его, потому что это больно, или притягиваю его ближе и заставляю продолжать.

Мне надоело жить в пределах моего дома, спрятанная, как какая-то принцесса в замке.

Мне нужно помнить, кто я. Мне нужно это волнение, эта боль, этот кайф.

Он отпускает меня с хлопком, но не сдается, вместо этого посасывая и покусывая всю дорогу вниз по моей ключице и до края моей майки.

Моя грудь тяжелеет от моей потребности в его прикосновениях, и я вздыхаю с облегчением, когда он стягивает бретельки моего топа и лифчика через плечо и тянет вниз, пока не обнажает меня.

«Может быть, часть тебя действительно упала с небес, Чертовка».

«Нет, я…» Мой ответ замирает на моих губах, когда он втягивает один твердый пик в рот, его язык кружиться вокруг чувствительной кожи, прежде чем впиться зубами.

«Черт, черт». Мои пальцы запутались в его волосах. Болезненно скручиваясь, пока он продолжает свое нападение.

Я теряюсь в ощущениях, когда он переключается с одной стороны на другую, чтобы продолжать сводить меня с ума.

Мои трусики промокли, мой клитор пульсирует от моей потребности в прикосновениях, моей потребности упасть через край по его команде.

Я дохожу до того, что почти думаю, что он справиться с этим в одиночку, когда он резко отстраняется и встает передо мной.

«Ч-что-»

«Встань на колени». Его слова как топливо для моего уже вышедшего из-под контроля огня, когда его темные, злые глаза впились в мои. Мне не нужно смотреть на выражение его лица, чтобы понять, что он смертельно серьезен. Я не уверена, шутит ли этот парень когда-нибудь о чем-нибудь.

Его рука сжимает мое обнаженное плечо, и он с силой толкает меня, пока мои колени не подгибаются подо мной- не то, чтобы я действительно нуждалась в поощрении. У меня уже слюни текут от того, что должно произойти.

Волнение захлестывает меня, потому что в этот момент я, наконец, получаю полный контроль над этой ситуацией, даже не делая ничего.

В ту секунду, когда я опускаюсь перед ним на корточки, я протягиваю руку, поднимаю его толстовку и нахожу пуговицу на поясе.

Я, не теряя времени, открываю его, обхватываю пальцами ткань его брюк и боксеров и стягиваю их вниз.

Мои глаза уже давно привыкли к темноте, и, хотя я не могу разобрать все, я сразу понимаю, что у него есть очень веская причина быть дерзким мудаком, потому что он не просто собирает вещи в оружейном отделе.

Поднимая руку, я обхватываю пальцами его длину и наклоняюсь вперед, облизывая кончик, который блестит в лунном свете. Его вкус взрывается на моем языке, заставляя мой рот наполниться слюной еще больше, когда я чувствую, как он ударяет по задней части моего горла.

Его бедра выдвинулись вперед при моем контакте, пытаясь взять больше. Он подождет. Возможно, он не понимает, что сейчас потерял контроль, но он научиться.

Облизывая его кончик, как эскимо, я поднимаю взгляд.

У меня перехватывает дыхание от угрожающего выражения его лица.

«Чертовка», — рычит он, явно не впечатленный моим поддразниванием.

Я продолжаю удерживать его взгляд, пока двигаюсь вперед, позволяя головке его члена проходить мимо моих губ.

«Черт», — рявкает он, когда я продолжаю сосать его глубже. Его пальцы запутываются в моих волосах, пока они не начинает гореть, вызывая жар и желание взорваться во мне. Но он не контролирует мои движения, как я ожидала. По крайней мере, пока.

Я беру его обратно, насколько могу, прежде чем снять и дразнить нижнюю часть его члена своим языком, когда я отпускаю его.

«Ты права. Ты, конечно, не ангел, — рычит он, когда я беру его снова, на этот раз глубже, заставляя его длину дергаться у меня во рту.

Его хватка на мне усиливается, когда его бедра начинают двигаться, оставаясь глубоко в моем горле. Слюна течет из уголка моего рта, глаза горят и слезятся от нехватки воздуха.

«Да», — шипит он, когда его толчки становятся все более требовательными.

Его член еще больше набухает у меня во рту, и я готовлюсь к тому, что он войдет в мое горло.

Но, поскольку я ожидаю, что это произойдет, его пальцы еще сильнее сжимаются в моих волосах, пока, клянусь, он не собирается сорвать их с моей головы, и меня стаскивают с его члена и поднимают на ноги.

Я едва обрела равновесие, моя голова все еще кружиться от нехватки воздуха, когда его губы обрушиваются на мои, его язык погружается в мой рот, а его руки скользят по внешней стороне моих бедер, задирая юбку вокруг талии.

Его пальцы обхватывают края моих трусиков, и я прикусываю его язык в ту секунду, когда звук рвущейся ткани достигает моих ушей, прежде чем прохладный ночной воздух проносится мимо моего самого интимного места.

«Моя», — рычит он в наш поцелуй, прежде чем застонал от восторга, когда почувствовал, прилив влаги, вызванный его заявлением.

Я понятия не имею, кто этот парень, настолько ли он опасен, насколько он себя изображает, но черт возьми, если меня это волнует прямо сейчас. С его пистолетом у наших ног и его руками на моем теле я чувствую себя самой собой больше, чем когда-либо с тех пор, как села в самолет в аэропорту Орландо, оставив свою предыдущую жизнь позади. Но в этот момент мне все равно, потому что он возвращает мне часть меня, которую, как я думала, я оставила в Америке.

С тех пор, как я попала сюда, я была скучной оболочкой самой себя, устраивая шоу для папы, потому что я знаю, что это то, где он хочет быть, даже если он не хочет мне довериться, почему он решил вернуться сейчас. Но прямо сейчас я чувствую, как старая Стелла снова выходит на поверхность, и, черт возьми, это так чертовски приятно.

Его палец скользит по моим складкам, и дрожь пробегает по моему телу, когда он находит мой клитор и оказывает идеальное давление, когда он начинает кружить по нему.

«Трахни меня», — стону я ему в рот.

«Господи, Чертовка. Должно быть, я сделал что-то чертовски правильное в своей жизни, чтобы заслужить это».

Он отводит пальцы назад, находя мой вход. Он пару раз делает круг, растягивая меня и сводя с ума от моей потребности чувствовать его внутри себя. Когда он вводит в меня пальцы, громкое рычание одобрения вырывается из моего горла. Моя голова откидывается назад, сталкиваясь с деревом позади меня, но я едва чувствую это, когда он так сильно сгибает пальцы.

«Так мокро для меня, Чертовка. И так туго.»

«Пожалуйста». Слово срывается с моих губ как хныканье. Я кажусь нуждающейся и отчаявшейся, но, черт возьми, если мне сейчас не все равно.

Положив руку мне на затылок, он притягивает меня обратно к своим губам, когда его пальцы покидают меня.

Я хочу плакать от потери, но мне удается сдержать это.

Я теряю себя в его поцелуе, пробегая руками по его твердой груди и обнимая его за плечи, пока он готовиться.

Его губы оставляют мои, чтобы он мог разорвать упаковку презерватива, и в рекордно короткие сроки он надевает ножны и поднимает меня с земли.

Мои ноги автоматически обвиваются вокруг его талии, моя обнаженная спина царапается о ствол дерева позади меня.

«Если ты ожидала кого-то мягкого и нежного, то сегодня ты действительно обратилась не к тому парню».

«Какая часть нашего взаимодействия заставляет тебя думать, что это то, чего я хочу?» — говорю я, глядя ему прямо в глаза, пока он дразнит меня головкой своего члена. «Трахни. Меня. Незнакомец.», — требую я, и, похоже, он не может ничего сделать, кроме как подчиниться. «Чееееерт», — стону я, когда он растягивает меня так широко, что это обжигает.

Прошло слишком много времени с тех пор, как я была с кем-то, но я знала это до того, как наткнулась на этого парня. Я также знала, что он был именно тем, кто мне был нужен, как только я посмотрела в его злые глаза.

4 глава

Себастьян

Черт возьми.

Мои глаза сжимаются, когда ее тепло окружает меня, а ее бархатные стены засасывают меня глубже.

За последние несколько лет у меня было много киски, но черт возьми, если она не лучше их всех.

Я не уверен, связано ли это с сегодняшней датой и что она означает, или она незнакомка, которую я, скорее всего, никогда больше не увижу после сегодняшнего вечера, или тот факт, что на улице так темно, что мы можем различить только основные детали друг друга, но что-то в этой встрече более мощное, более электрическое, чем любая, которую я испытывал раньше.

Это, наверное, потому, что она угрожала тебе твоим собственным пистолетом, говорит тихий голос в моей голове.

У нее яйца одного из парней, и черт возьми, если это не чертовски возбуждает.

Мои пальцы впиваются в кожу ее бедер, и я толкаюсь глубже в нее.

Черт, мне это было нужно сегодня вечером.

Мне нужно было выбраться из собственной головы, отодвинуть свою жажду мести, крови в сторону и сосредоточиться на чем-то другом.

Она могла бы сказать, что она не была ангелом, посланным с небес, но черт возьми, если это не похоже на то, что она была послана сюда для меня сегодня вечером.

Если бы она не наткнулась на меня, кто знает, чем бы закончился сегодняшний вечер.

Отпуская одну из ее ног, я запускаю пальцы обратно в ее волосы и оттягиваю ее голову назад, обнажая ее шею для меня.

Я уверен, что она уже усеяна засосами, но я не могу удержаться от того, чтобы дать ей больше.

Возможно, я никогда больше ее не увижу, не говоря уже о том, чтобы узнать ее, но, по крайней мере, так, если мы случайно наткнемся друг на друга еще раз, как судьба или что-то в этом роде, тогда, по крайней мере, я буду точно знать, что это она, если она носит мою метку.

Я почти полностью выхожу из нее, посасывая ее шею, прежде чем снова войти в нее, мои зубы скрипят, когда ее мышцы сжимают меня так сильно, что я могу кончить на месте, если не буду осторожен.

Я не такой человек. Я мог бы быть пиздой во многих, многих отношениях, но она заслуживает, по крайней мере, быть первой сегодня вечером.

«О, Боже», — стонет она, когда я обхватываю бедра, прежде чем начать ускорять темп с моей потребностью кончить.

Сегодня вечером это уже худший вид пытки; мне не нужно добавлять к этому еще что-то.

Я целую ее в шею, втягивая кожу в рот и задевая ее зубами. Каждый раз, когда это причиняет боль, ее киска сжимается, заставляя меня приближаться к концу.

Наконец, когда я почти нахожусь в точке невозврата, я отпускаю ее волосы в пользу ее клитора и сильно сжимаю, когда я толкаюсь в нее, заставляя ее скользить по дереву.

«Да», — плачет она. «Да, черт возьми».

Ее пальцы сжимаются в волосах на моем затылке, когда она пытается двигаться против меня, чтобы найти свое освобождение.

«Давай, Чертовка. Дои, мой гребаный член», — рычу я ей на ухо за несколько секунд до того, как она разлетается вдребезги, крича так громко в окружающей нас тишине, что пара птиц взлетает с дерева над нами.

Впиваясь зубами в мягкую кожу ее шеи, пока вкус меди не заполняет мой рот, я позволяю ей тащить меня за край и стонать от моего освобождения, когда мой член дергается внутри нее.

Я просто чертовски хочу, чтобы я был голым, и чтобы она была вынуждена чувствовать меня внутри нее в течение нескольких часов.

Эта мысль приходит мне в голову из ниоткуда и делает мое дыхание еще более прерывистым, чем оно уже есть. Я никогда не снимаю девушек голыми. Никогда. Я никогда даже не думал об этом раньше. Риск того, что может случиться, всегда делает это того не стоящим. Но внезапно все, о чем я могу думать, это ее пизда, из которой капает моя сперма.

Черт.

Мое лицо все еще уткнуто в изгиб ее шеи, мы оба боремся, чтобы сдержать наши бешено колотящиеся сердца, прежде чем она попытается оторваться от меня.

«Что ты делаешь?» Я спрашиваю, паника в моем тоне слишком очевидна, на мой вкус.

«Мы оба получили то, что хотели», — холодно говорит она.

«Нет, Чертовка», — говорю я, позволяя ей подняться на ноги. «Я, блядь, еще не закончил с тобой».

С ее губ срывается крикшока, когда я разворачиваю ее и прижимаю к дереву. Как только я снял презерватив, я прижимаюсь к ней всем телом, мой член выстраивается в линию с ее круглой задницей, заставляя ее снова набухать. Это говорит мне все, что мне нужно знать. Этого было недостаточно. Вряд ли.

«Ты уйдешь, когда я тебе скажу. Ты понял это?»

«Д-да», — заикается она, но, клянусь Богом, я слышу в этом улыбку.

«Хорошая девочка. Теперь держись за дерево и высовывай свою задницу. Мне нужно попробовать эту киску, которая принадлежит мне».

Я чувствую сильную дрожь, которая пробегает по ней от моих слов, прежде чем я отступаю и позволяю ей занять позицию.

Опускаясь на колени позади нее, я обхватываю руками ее бедра и ныряю в ее скользкую киску. Вкус латекса от презерватива скоро исчезает, оставляя мне только ее сладость, чтобы насладиться.

Я ем ее, как умирающий с голоду, пока у нее не задрожат ноги, и она плачет, умоляя меня позволить ей упасть, но, как бы я ни хотел, чтобы она разбилась о мое лицо, это не так, как это заканчивается. Единственный раз, когда она кончит сегодня вечером, это когда мой член глубоко засунут в нее по самые яйца.

Отстраняясь от нее, я вытираю рот тыльной стороной ладони и встаю.

Наматывая ее волосы на кулак, я притягиваю ее обратно к своей груди.

«Скажи мне, что ты чиста и принимаешь противозачаточные».

«Д-да.»

«Хорошо».

Толкая ее обратно, я беру свою твердую длину в руку и почти сразу же вонзаюсь прямо в нее.

Наши стоны и стоны удовольствия эхом отдаются вокруг нас, когда я самозабвенно вхожу в нее. Она прижимается к дереву, но по мере приближения к освобождению ее руки начинают ослабевать. Моя хватка на ее бедрах усиливается, чтобы удержать ее в вертикальном положении, когда пот начинает стекать по моей спине от напряжения.

«Давай, Чертовка».

Я обнимаю ее и еще раз щиплю за клитор, и она взрывается. В ту секунду, когда ее мышцы сжимаются вокруг меня, я падаю вместе с ней, извергая горячие струи спермы в нее и удовлетворяя эту непрекращающуюся потребность, которую я должен был оставить в этой женщине. Оставить свой след.

«Черт», — тяжело дышу я, неохотно выходя из нее и на этот раз прячась, зная, что наше время подошло к концу.

Как бы я ни хотел удержать ее, я знаю, что не могу.

Мне нужно принять это таким, какое оно есть: немного удачи в худший день года.

Я чертовски благодарен тому, кто послал ее ко мне сегодня, но я не собираюсь издеваться. Такое хорошее дерьмо, как это, обычно не случается с такими парнями, как я, поэтому мне нужно взять то, что я могу.

Я делаю несколько шагов назад, провожу рукой по волосам и убираю их со лба, когда она выпрямляется и поправляет юбку, чтобы прикрыться. Это чертовски жалко, потому что у нее прекрасная задница.

Она стоит ко мне спиной, приглаживая волосы и, я полагаю, очищая лицо.

Мое сердце болит, когда я смотрю на нее, зная, что мне придется смотреть, как она уходит, когда огромная часть меня хочет потребовать, чтобы она осталась.

Наконец, она смотрит на меня через плечо. По выражению ее лица я могу сказать, что она тоже знает, что все кончено.

Это правильно, что нужно сделать, позволить ей уйти. Никто не заслуживает быть частью моей дерьмовой жизни. Я даже не хочу быть частью этого, но у меня мало выбора.

Моя судьба была решена в день моего рождения из-за крови, которая течет в моих венах.

У нее может быть лучшая жизнь, которую, я уверен, она заслуживает, несмотря на то, что она думает, что пришла прямо из ада.

«Ну, спасибо, я думаю. Мне это действительно было нужно».

Я бы рассмеялся, если бы не серьезное выражение ее лица.

Ее взгляд падает на мой пистолет, который все еще лежит в траве у ее ног.

Выставив ногу, она пинает его мне, и я накланяюсь, чтобы поднять его.

Я все еще смотрю на это когда слышу шарканье ее ног, когда она начинает уходить.

Она почти исчезает из виду, когда мои губы приоткрываются, и я зову ее, не осознавая, что я на самом деле делаю.

«П-подожди».

Она делает паузу, но не оглядывается.

«Как тебя зовут?» — спрашиваю я, желая узнать о ней хоть что-нибудь после всего, что она рассказала мне сегодня вечером.

Она замирает на несколько секунд, достаточно долго, чтобы я не думал, что она собирается отвечать.

Но потом она поворачивается.

Ее глаза удерживают мои, между нами потрескивает знакомая химия, как будто я не только что имел ее дважды за тридцать минут.

Ее губы открываются, а затем снова закрываются, как будто она борется с собой, должна ли она сказать мне или нет.

Я собираюсь сказать ей забыть об этом, просто оставить это как тайну, которую мы можем с любовью вспоминать, когда она наконец заговаривает.

«Я Стелла». Мое сердце начинает биться быстрее.

Нет. Нет никакого гребаного шанса.

«Стелла Дукас».

Весь воздух из моих легких вырывается наружу, грудь болит от потребности дышать, но я не могу.

Мои кулаки сжимаются по бокам, когда гнев, который я испытывал всего пару раз в жизни, захлестывает меня.

Я изо всех сил стараюсь сохранить нейтральное выражение лица, чтобы она снова повернулась и ушла, потому что, если она сейчас что-нибудь прочтет на моем лице, есть очень хороший шанс, что она не покинет это кладбище живой.

«А ты?»

Я качаю головой, не в состоянии даже вспомнить свое имя прямо сейчас, когда смотрю в ее предательские глаза.

«Твой худший гребанный кошмар, Чертовка».

5 глава

Стелла

Я стою перед зеркалом в полный рост и морщу нос, глядя на отражение, уставившееся на меня.

Еще один новый день, еще одна новая школа.

Я уже хорошо подготовилась к оценивающим взглядам стервозных девчонок, когда они пытаются понять, собираюсь ли я прийти и украсть мальчиков, которых они хотят, чтобы скатиться с моей спины. Так же, как и их суждение. Мне насрать, что они думают обо мне, уложены ли мои волосы так, как они принимают, или мой макияж в точку. Я уверен, что в ту же секунду, как они услышат, что я говорю, они поймут, что мне здесь не место, и направят свои скучные комментарии в мою сторону.

Неважно.

Я закатываю глаза про себя.

Мне никогда не нужно было одобрение от кого-либо еще, и мне, конечно, не нужно это от девушек, которые думают, что они управляют колледжем Найтс-Ридж.

Я провожу пальцами по мягкой ткани галстука на шее.

Я к этому не привыкла. Ни в одной из школ, которые я посещал в Америке, не было формы. Это странно, знать, что я буду одета точно так же, как и все остальные. Я не могу отрицать, что вижу очевидные преимущества. Благодаря папиному бизнесу у нас всегда были деньги, но я снова и снова видел, как над детьми издевались, потому что у них не было подходящих кроссовок или их сумочка была не дизайнерской.

Хотя, увидев плату за посещение этого места, я не уверена, что у кого-то будут проблемы с деньгами.

Папа пообещал мне, что это будет наш последний шаг и что он обеспечит мне лучшее образование, чтобы компенсировать это. Кажется, он был серьезен.

Я наклоняюсь ближе к зеркалу и осматриваю свою шею — или, скорее, насколько хорошо работает мой консилер.

Следы той ночи, возможно, сейчас исчезают, но они все еще более чем заметны.

Каким-то чудом мне удалось пробраться обратно в дом той ночью, и никто не заметил моего отсутствия. Я услышала, как папина машина въехала на подъездную дорожку менее чем через тридцать минут, и к тому времени, когда он постучал в мою дверь, чтобы проверить меня, я только что приняла душ и притворилась крепко спящей. Реальность заключалась в том, что мне не удавалось найти покоя до тех пор, пока солнце не начало всходить, моя голова была полна образов злого мальчика на кладбище.

Если я была честна с самой собой, я не хотела уходить.

В его глазах была очевидная боль. Черт возьми, он проводил свой вечер, сидя у надгробия; было ясно, что он имеет дело с чем-то болезненным. Я хотела спросить об этом, чтобы быть плечом, на котором можно поплакать, или, по крайней мере, непредвзятым ухом, чтобы выслушать все, что ему нужно, чтобы снять его с груди.

Но взгляд в его глазах, прежде чем я ушла, сказал мне, что он ничего этого не хотел, несмотря на то, как сильно он в этом нуждался.

Я понимаю, почему он не хотел называть мне свое имя. Это никогда не должно было быть чем-то большим, чем столкновение двух разбитых душ в темноте. Я даже не собиралась называть ему свое. Это просто сорвалось с моих губ после того, как он потребовал этого. И я ненавижу, что это произошло, потому что теперь я знаю, что он может найти меня, если захочет. Я бы предпочла быть анонимным, как он.

«Стелла, ты готова?» — гремит голос моего отца с лестницы.

«Да, иду».

Бросив последний взгляд на себя в зеркало, я хватаю свой мобильный и делаю быстрое селфи, чтобы отправить его своим друзьям на другой стороне пруда, прежде чем положить его в сумочку и уйти.

— Ты выглядишь…

«Смешно?» — Спрашиваю я, когда спрыгиваю с последних двух ступенек, чтобы присоединиться к моему отцу в коридоре.

«Нет, ты выглядишь прекрасно».

«Это то, чего требует эта модная школа?» Я невозмутим.

«Стелла», — предупреждает он.

«Я шучу, папа. Я уверен, что это фантастическая школа».

«У меня для тебя сюрприз», — говорит он, и только тогда я замечаю улыбку, которую он пытался скрыть.

Бабочки вспыхивают, когда я считаю, что это единственное, что может быть реальным.

«Это на подъездной дорожке».

«Да», — шиплю я. «Я люблю тебя, я люблю тебя», — повторяю я, бросаясь в его объятия.

«Я знаю, что с тех пор, как мы переехали сюда, все было нелегко».

Преуменьшение века.

«Но я обещаю, что все, что я делаю, делается для тебя и твоей безопасности».

«Это Лондон, папа. Не Дамаск.»

«Я знаю, милая». Его использование этого имени заставляет все мое тело содрогаться, когда я вспоминаю, как оно сорвалось с чьих-то губ. К счастью, он не замечает моей реакции. «Я обещаю, что все станет лучше. Мне просто нужно было кое-что уладить с некоторыми партнерами».

«Отлично». Я привыкла к тому, что он чертовски расплывчат в отношении того, чем он на самом деле зарабатывает на жизнь, поэтому я не совсем ожидаю подробной причины, по которой я застряла в этом месте на несколько недель подряд. «Все в порядке, папа. Я понимаю.» Я имею в виду, я не знаю, но я доверяю ему, так что у меня нет особого выбора.

«Я подумал, что мог бы последовать за тобой, убедиться, что ты хорошо устроился».

Я прищуриваюсь, глядя на него. Он не водил меня в мой первый день в новой школе с тех пор, как мне было тринадцать. Я не уверен, почему он чувствует необходимость сейчас.

«Со мной все будет в порядке. Для меня это просто еще один день».

Сожаление проходит через его черты.

«Мне жаль—»

«Не надо, папа. Пожалуйста. Это просто еще одна новая школа. Я справлюсь.»

Он не выглядит довольным этим, но принимает это и, поцеловав меня в лоб, отходит в сторону.

«Если я тебе понадоблюсь, позвони мне. У Кэлвина тоже есть с собой телефон», — говорит он, имея в виду нашего начальника службы безопасности, который переехал к нам.

«Все будет хорошо. Я уверена, что смогу справиться с элитными подростками Лондона».

«Я уверен, что ты сможешь, милая. Хорошего дня. Сегодня вечером Энджи приготовит твое любимое блюдо.»

«Отлично. Я с нетерпением жду этого».

С улыбкой, которую я на самом деле не чувствую, я направляюсь к входной двери.

Все меняется, когда я смотрю на то, что меня ждет.

Моя новая машина.

Гладкие линии моего нового Porsche 911 вызывают искреннюю улыбку на моих губах и заставляют мои мышцы напрягаться, чтобы опуститься на водительское сиденье и посмотреть, на что она способна.

Она матово-черная, точно такая же, как та, которую я был вынужден оставить, но она более новая модель, и я не могу дождаться, чтобы увидеть различия.

Мурлыканье двигателя и невероятно мягкие сиденья из красной кожи делают поездку в мою новую школу почти приятной.

Когда я подъезжаю, парковка почти заполнена, указывая на тот факт, что мой сверхдлинный объезд здесь, вероятно, был слишком длинным.

В отличие от школьных парковок, к которым я привыкла, здесь нет ржавых машин. Вместо этого здесь полно первоклассных BMW, Mercedes, Jaguars и любых других дорогих марок и моделей, которые я могу придумать, включая несколько Aston Martins и даже Bentley.

«Ну, ты точно больше не в Канзасе, Дукас», — бормочу я себе под нос, заглушая двигатель и глядя на учеников, одетых так же, как и я, слоняющихся без дела и ожидающих начала дня.

С высоко поднятой головой я вылезаю из машины, перекидываю сумочку через плечо и направляюсь к главным дверям.

На прошлой неделе я приходила сюда с папой, чтобы оформить все документы для моего зачисления и принять решение о предметах, которые я хотела бы изучать, но тогда место было пустынным, полная противоположность тому, что здесь сейчас.

Я чувствую взгляды других учеников, когда иду к стойке регистрации, но не отвечаю на их внимание. Я просто сосредотачиваюсь на том, куда мне нужно идти. То есть до тех пор, пока покалывание не пробежит по левой стороне моего тела, и у меня не останется выбора, кроме как посмотреть, что его вызвало.

Я сразу же сожалею об этом, потому что я сразу натыкаюсь на пару темных, сердитых глаз, которые я узнала бы где угодно.

Он встает со скамейки, на которой сидит, и делает шаг ко мне, его растущий гнев искажает его теперь хорошо видимое лицо. Это даже более угловато, чем я думала в темноте.

Он великолепен. Действительно чертовски великолепен.

Опуская глаза ниже, я замечаю его расстегнутый воротник и свободно свисающий галстук. На нем нет блейзера, а вместо этого рукава его белой рубашки закатаны до локтей, открывая сильные, мускулистые, покрытые татуировками предплечья, которые я не смогла увидеть на кладбище, пока не добралась до его узких брюк, обтягивающих его длинные ноги.

У меня действительно не было шансов против него в ту ночь, не так ли?

Только когда он оказывается прямо передо мной, я понимаю, что он двигался не один, потому что по бокам от него еще четверо парней.

«Это она?» — спрашивает один из них со своим мягким британским акцентом.

— Да, — протягивает он, пожирая меня глазами. Но я не думаю, что это для того, чтобы съесть меня, как он сделал той ночью. Его голод сейчас смертельно опасен, и у меня по спине пробегает дрожь страха, и мне нужно многое, чтобы заставить меня так реагировать, так что это действительно о чем-то говорит.

«Ты должна бежать, пока у тебя есть шанс, Чертовка. Ты только что написала собственное свидетельство о смерти, ступив на территорию Найтс-Ридж».

Продолжение истории Себа и Стеллы в книге ЗЛОЙ РЫЦАРЬ.