Герцог-обольститель [Адель Эшуорт] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Адель Эшуорт Герцог-обольститель

Пролог

Париж, Франция

Январь 1860 года

Леди Оливия Шей, всего двенадцать часов назад вышедшая замуж за лорда Эдмунда Карлайла, стояла у большого окна в элегантном номере отеля «Крийон», расположенного на площади Согласия, и наблюдала за тем, как лучи медленно поднимавшегося над горизонтом солнца окрашивали розовым золотом заиндевелые деревья в саду Тюильри.

Ее горячее взволнованное дыхание протаивало на покрытом изморозью стекле прозрачные ледяные кружки. Стоя на полу босиком, она уже начала замерзать, но не замечала этого.

Вчера вечером они приехали с мужем в отель, где должен был начаться их медовый месяц, а затем и новая совместная жизнь. Так она, во всяком случае, думала. Когда счастливая Оливия послушно разделась и легла в постель в ожидании ласк мужа в подтверждение их любви и взаимных обязательств, Эдмунд странным образом вдруг вспомнил о неотложной встрече, объяснив, что для их поездки в Грасс, где они собирались провести медовый месяц, им понадобится дополнительно еще порядочная сумма денег. В течение следующих часов на смену ее возбуждению и трепету, естественному для девственницы накануне первой брачной ночи, пришло ранее не испытываемое ею раздражение, затем – паника и, наконец, отчаяние. Она начала анализировать все, что произошло между ними за последние три месяца. Они встретились случайно – два английских аристократа, живущих среди непонятных французов, – и у них оказалось много общего. Роман был скоротечным, но Эдмунд показал себя истинным джентльменом и обаятельным мужчиной. Вспомнила она и его расчетливое ухаживание, и желание как можно скорее сыграть свадьбу. Перед рассветом она пришла к ужасному, потрясшему ее заключению, что все их отношения были обманом и ее новоиспеченный муженек просто ее одурачил.

«Но почему, Эдмунд? Почему это случилось со мной? Что я такого сделала?»

Плакать ей еще предстояло. Она понимала, что пока это бессмысленно, но знала, что не сможет долго сдерживать слезы и они неудержимо хлынут из самой глубины ее сердца.

Эдмунд бросил ее не у алтаря, а в супружеской постели. С фальшивой улыбкой он даже подоткнул со всех сторон дорогие, пахнущие духами простыни, поцеловал ее и ретировался, явно ни о чем не сожалея. И это, по мнению Оливии, было самым большим предательством. То, как он с ней попрощался, было унизительно. Ей стало ясно, что он настаивал на скорой свадьбе лишь для того, чтобы в качестве законного супруга получить доступ к ее деньгам.

С наступлением рассвета она окончательно прозрела, и в ее голове уже было готово решение. Конечно, она сама была отчасти виновата в том, что произошло, ведь она позволила ему украсть ее состояние, но она отнюдь не так доверчива, как Эдмунд, очевидно, считал. Она обладает качествами, о которых он не подозревал. А главное, она всегда отличалась острым умом и волей правильно им распорядиться.

Все еще в своей великолепной ночной сорочке из белого шелка, отделанной индийскими кружевами, она дала самую важную клятву из тех, что только вчера произнесла перед алтарем, – она найдет Эдмунда. Да, решила она, сжав кулаки, она найдет его, вернет свои деньги и добьется отмены их брака. А потом она уничтожит негодяя.

Возможно, это займет некоторое время, но она найдет его.

«Берегись, Эдмунд. Ты мне за все заплатишь».

Глава 1

Лондон, Англия

Конец марта 1860 года

Он не был с женщиной уже долгих четыре месяца и, возможно, целый год с тех пор, как он прикасался к женщине, имя которой он мог вспомнить. Однако сегодня он не останется один. Ему уже давно нужна основательная встряска. Жаль, выбор невелик. Среди приглашенных по случаю первого выезда в свет его кузины Беатрис было слишком мало воспитанных молодых леди, умеющих флиртовать, не нарушая приличий, шантажировать как бы в шутку и резвиться от избытка жизнерадостности. Это был обычный прием, к тому же первый с начала сезона, и выбирать было не из кого.

Полное отсутствие в последнее время женского внимания было весьма печально, особенно для него, Сэмсона Карлайла, знатного, блестящего, но и самого скандально известного четвертого герцога Дарема. Так, во всяком случае, о нем говорили. Что сказали бы его друзья-аристократы, если бы узнали об отсутствии у него уже долгое время отношений со слабым полом? Ему надо поддерживать свою скверную репутацию. Разумеется, никто по-настоящему не знал его. Даже его самые близкие друзья.

Стоя возле сверкающей позолотой высокой мраморной колонны на противоположном конце зала, к которому вела величественная парадная лестница, он пил маленькими глотками кисловатое виски и наблюдал за происходящим в зале. Оставаясь практически незамеченным, он со своего места мог видеть почти весь зал. Он ненавидел такие вечера. В действительности он презирал все, что могло привлечь внимание к нему, однако почти всегда, на любом светском мероприятии он оказывался самым заметным человеком, не говоря уж о том, что и самым богатым, и всегда оказывался в центре всеобщего внимания. Иногда это было очевидным, реже – не очень. Джентльмены желали обсудить с ним деловые предложения, молоденькие девушки хихикали и строили ему глазки, замужние женщины флиртовали с напускной скромностью и приглашали на свои приемы, от которых он неизменно отказывался. Самый большой урок, который он освоил к тридцати четырем годам, – никогда, ни при каких обстоятельствах не доверять замужней женщине. Это может погубить мужчину. Как это едва не погубило его.

Странно, подумал он, почему в такие минуты, как сейчас, он всегда вспоминает о прошлом? Ведь это вряд ли поможет ему соблазнить сегодня вечером какую-нибудь женщину. Надо было срочно что-то предпринять, иначе ему снова придется уехать домой в одиночестве.

– Опять один?

Это ехидное замечание, прервавшее ход его мыслей, принадлежало Колину Рамзи, его давнему другу и сопернику, когда дело касалось женщин, и единственному среди гостей человеку того же ранга, что и Карлайл. В Англии не было двух человек, которые были бы во всех отношениях полной противоположностью друг другу, чем эти двое.

– А ты, как я заметил, нет, – не глядя, язвительно парировал Сэмсон. – Полагаю, что ты был близок с каждой из присутствующих здесь леди.

– Уверен, что ты имеешь в виду лишь танцы, – хохотнул Колин.

– Естественно.

– Да, я танцевал сегодня почти со всеми женщинами. У меня даже ноги заболели.

– Попробуй опустить их в холодную воду, – буркгул Сэмсон.

– А-а, – тут же откликнулся Колин, – ты именно так делаешь после того, как всю ночь провальсируешь?

Сэмсон еле удержался, чтобы не фыркнуть.

– Да, я именно так и поступаю.

Колин рассмеялся и, оглядев зал, отпил порядочный глоток из своего бокала.

– Что-то не припомню, чтобы ты много танцевал? – Колин посмотрел на Сэмсона поверх бокала и добавил: – Скорее рак на горе свистнет.

Сэмсон промолчал. Он был занят тем, что наблюдал за Эдной, дочерью леди Суон. В своем розовом платье с низким декольте, открывавшим ее толстую шею, девушка совсем не была похожа на эту красивую птицу (Здесь игра слов: Суон (swan) в английском языке означает «лебедь».). Но она то и дело бросала на него томные взгляды и улыбалась ему. И он подумал, что она не так уж и непривлекательна. Когда-нибудь в будущем он, возможно, решит, что она может стать его женой, поскольку происходит из знатного рода, у нее приятное лицо и она обладает хорошим здоровьем и округлыми бедрами, чтобы родить ему детей. Тем более что от него требовалось произвести на свет наследника. Впрочем, классические англичанки были для него все на одно лицо – хорошая кожа, каштановые волосы, изящные фигуры, – и со всеми ему было скучно. Но в конце концов ему придется выбрать кого-то из них, прежде чем он умрет от какой-либо болезни и его состояние и недвижимость перейдут к его брату. А этого он не может допустить, даже если ему придется взять в жены ангела смерти, а не славную, но обыкновенную Эдну.

– По-моему, ты ей нравишься, – прервал Колин размышления Сэмсона.

Сэмсон посмотрел на друга сверху вниз, хотя тот был всего на пару дюймов ниже. Колин, одетый, как обычно, в строгий дорогой костюм – сегодня он был в черных и белых шелках, – смотрел на танцующих и вел себя совершенно непринужденно, отлично понимая, что весь свет за ним наблюдает. Сэмсон всегда завидовал этой беззаботности Колина, его уверенности и интуиции там, где дело касалось женщин. Сэмсон ни разу в жизни не чувствовал себя уверенно ни с одной из них.

– Ей нравятся мои деньги, – поправил он друга.

– Препятствие, которым ты должен был бы гордиться. – Это замечание Сэмсон проигнорировал.

– Все же, я полагаю, она тебе не нравится, – добавил Колин, улыбнувшись.

– Совершенно не нравится.

– А вот мне известно, что ты числишься в списке ее семьи как потенциальный жених и что за ней дают приличное приданое...

– А ты что, сводник при ее мамаше? – Сэмсон кивнул в сторону Эдны. – Ты тоже не женат. Так что давай ухаживай.

– Я, как и ты, не нуждаюсь в ее приданом, – небрежно бросил Колин.

Они уже много лет так перебрасывались ничего не значащими фразами, и Сэмсону это нравилось.

– Боже праведный, ты видел это? – в шоке воскликнул Колин, и Сэмсон проследил за его взглядом. Его друг смотрел на площадку парадной лестницы, где обычно толпились разодетые девушки и их озабоченные матери.

– Видел что?

– Ангел в сверкающем золоте!

Сэмсон увидел лишь двух обычных девушек в розовом, но никого в столь немодном, как золотистый. А может быть, золотистый вошел в моду в этом сезоне?

– Полагаю, ты увидел леди, на которой хотел бы жениться, не так ли?

– Да.

Столь краткий ответ заставил Сэмсона присмотреться.

– Вот как? – Сэмсон удивленно поднял брови. – Но тебе, несомненно, известно, что слово «женитьба» означает обязательства до конца жизни, а, насколько я знаю, тебе это всегда претило.

Но Колин был явно поражен и ослеплен.

– Она великолепна! Но куда она делась? Я потерял ее из виду!

Сэмсон удовлетворенно фыркнул:

– Какая жалость! Ты, наверное, больше ее никогда не увидишь.

– О, я намерен снова ее увидеть. Ведь должны же мы быть представлены друг другу перед свадьбой, как ты думаешь?

Это, вероятно, был риторический вопрос, потому что Колин сунул свой пустой бокал подвернувшемуся лакею и быстро скрылся в толпе.

– Возможно, она уже замужем, – буркнул себе под нос Сэмсон, сразу почувствовавший себя легче. Самые красивые и самые желанные женщины всегда были замужем. Это иногда его спасало.

– Ваша светлость?

Сэмсон повернулся и с некоторым раздражением заметил рядом с собой улыбающуюся леди Рамону Гринфилд.

– Леди Рамона, как поживаете? – вежливо осведомился он, целуя ей руку, но отлично понимая причину, по которой она нашла его в толпе гостей.

– Ваша светлость, у меня для вас интересная новость. – Сэмсон вздохнул. Эта женщина просто жить не могла без того, чтобы не сводничать.

– Новость? – только и сказал он в ответ.

– Скорее, необычная возможность. – Она пригладила свои прямые седеющие волосы, делая вид, что колеблется. – Осмелюсь сказать... или точнее... я хочу вас представить... Хотя должна признаться, что это будет не совсем обычное представление...

Сэмсон нахмурился. Он предположил, что леди Рамона имела в виду мисс Эдну Суон, хотя трудно было вообразить, что застенчивая и скромная девушка попросила леди Рамону представить ее лорду Карлайлу.

– Прошу вас, продолжайте, – сказал он, неожиданно заинтересовавшись.

Леди Рамона переминалась с ноги на ногу, теребя в руках кружевной платочек.

– Что ж, ваша светлость, с вами хочет познакомиться... – леди Рамона наклонилась к нему и произнесла одними губами: – француженка.

Сэмсон замер. Он почувствовал, как все его тело напряглось, а рука судорожно стиснула ножку бокала.

Француженка! Поразительно, если учесть его прошлое. Не было на свете человека, с которым он менее всего хотел бы сейчас встретиться.

Однако он улыбнулся леди Рамоне и сказал:

– Благодарю вас, но, думаю, сейчас я не очень расположен знакомиться, мадам.

Как только этот ответ сорвался с его губ, он понял, что был груб.

Однако, к его удивлению, леди Рамона ничуть не смутилась. Правда, она покраснела до корней волос, но не отступила. Понизив голос и наклонившись к нему, она сказала:

– Простите, ваша светлость, но это... не обычная француженка. Она исключительно знатная дама и настроена весьма решительно.

Он решил, что в данный момент ничего другого леди Рамона не могла сказать. Но ей удалось заинтересовать его, и она это поняла.

– Вот как! – надменно произнес он.

Леди Рамона немного отступила, удовлетворенно улыбнувшись: она своего добилась.

– Да, ваша светлость. Она назвала вас по имени.

В таком случае знакомства не избежать. Сэмсон неожиданно переменил свое мнение, решив, что знакомство с «исключительно знатной» француженкой – что бы это ни значило – будет по крайней мере неожиданным моментом на этом более чем банальном вечере.

Бокал перекочевал в руки лакея, а Сэмсон слегка поклонился леди Рамоне:

– Что ж, я готов быть представленным этой даме.

Ему показалось, что леди Рамона хотела что-то добавить, но в этот момент какая-то дама, которую Сэмсон не знал, прошептала что-то на ухо леди Рамоне и быстро отошла.

– Прошу вас минуту подождать, я сейчас вернусь, – сказала леди Рамона.

– Я не сойду с этого места и буду с нетерпением ждать.

Леди Рамона не поняла, было ли это замечание саркастическим, но решила на него не реагировать и быстро скрылась в толпе гостей.

К Сэмсону вернулось его прежнее настроение. Целью сегодняшнего вечера было для него соблазнение англичанки, а не знакомство с француженкой. Француженки не нравились ему в принципе, тем более что он никогда не лег бы ни с одной из них в постель, какой бы соблазнительной она ни была, потому что это вызвало бы много болезненных воспоминаний, о которых он хотел позабыть. Необходимость соответствовать своему высокому титулу была иногда слишком утомительна, особенно если это касалось его отношений с женщинами. Он решил, что быстро покончит с ритуалом представления, извинится перед француженкой и сразу же уедет.

И тут он увидел ангела в золоте. Нет, это был не ангел, каким его описал Колин. Это была... богиня. Темноволосая женщина редкой красоты с яркими голубыми глазами.

На него в первые мгновения произвело впечатление ее золотистое парчовое платье, потому что оно привлекало внимание к ее высокой стройной фигуре: длинным ногам, округлым бедрам, тонкой талии и высокой груди и, конечно же, к ее божественному, с правильными чертами лицу.

Он стоял завороженный, не в силах оторвать взгляда от красавицы.

Она, видимо, почувствовала на себе его восхищенный взгляд. Такие женщины всегда это чувствовали. Когда она к нему приблизилась, ее розовые губы вдруг сложились в многозначительную улыбку. Он понял, что ему брошен вызов. Ведь она была француженкой. Соблазнительница, пускающая в ход все свои чары. Но он был к ним равнодушен.

Он снова обрел свое спокойствие, заложил руки за спину и расправил плечи, воздвигнув таким образом между ними невидимый барьер. Она остановилась прямо перед ним рядом с вернувшейся леди Рамоной, сиявшей от восторга, что все взгляды были прикованы к ним троим.

Хотя и без всякой видимой причины, Сэмсон сразу же отнесся ко всему с подозрением, еще до того, как леди Рамона стала представлять незнакомку.

– Ваша светлость, – заверещала старая сводня, стараясь перекричать звуки оркестра, – разрешите представить вам леди Оливию Шей, урожденную Элмсборо, приехавшую из Парижа. Леди Оливия, его светлость герцог Дарем.

– Ваша светлость, – сделав реверанс, пробормотала леди Оливия и протянула ему руку в перчатке.

Ее голос был под стать ее внешности: в нем сочетались чувственность и драматизм. Говорила она с едва заметным акцентом.

Сэмсон сжал ее руку лишь на короткое мгновение, давая понять, что не намерен играть в какие-либо игры и что в этом знакомстве, затеянном леди Оливией Шей, он остается сильной стороной.

Она словно не заметила этой попытки сохранить свое превосходство, разве только чуть прищурилась.

Музыка прекратилась, и он сказал:

– Леди Оливия, я польщен.

Леди Рамона прижала руки к груди.

– Ну, я вас оставлю, чтобы вы могли познакомиться поближе.

Сэмсон кивнул, даже не взглянув на нее, а леди Оливия сказала:

– Благодарю вас, леди Рамона.

Леди Рамона с чувством исполненного долга удалилась.

Оркестр заиграл какой-то незнакомый вальс. Сэмсон очень надеялся, что леди Оливия не рассчитывает на то, что он пригласит ее танцевать. Он ненавидел танцы. Однако он не знал, о чем с ней разговаривать.

А она, теребя в руках украшенный золотом веер из слоновой кости, продолжала смотреть на него в упор. Потом она наклонилась к нему и прошептала с надменной улыбкой:

– С бегством покончено, мой дорогой. Больше ты от меня не уйдешь. Я тебя нашла.

Нашла? Ну и смелые же эти француженки! Однако у него был опыт общения с ними, и от этого мурашки побежали у него по спине.

Он ухмыльнулся и сунул руки в карманы.

– Я не припомню, чтобы когда-либо слышал от леди такое при первом знакомстве.

В первый раз за то время, что их взгляды встретились, леди Оливия, как ему показалось, немного смутилась. Она выпрямилась, и улыбка исчезла с ее лица. Но она тут же вызывающе вздернула подбородок.

– Зачем ты продолжаешь играть со мной в эти игры? Неужели ты не можешь меня признать? Неужели тебе так важна твоя окаянная репутация? Ты даже не удивлен.

Настала очередь Сэмсона смутиться, хотя он изо всех сил старался не выдать своего замешательства.

– Удивлен? Уверяю вас, леди Оливия Шей, урожденная Элмсборо, что меня давно ничто не удивляет во француженках. – Он склонился к ней и понизил голос: – А что касается игр, то с этим я давно покончил.

Он увидел, как порозовели ее щеки. Ее потрясающие голубые глаза сверкнули гневом. Сэмсон не имел ни малейшего представления, что это означает, но ему очень хотелось продолжить этот разговор. Наверное, просто нравилось смотреть на нее.

– Ты разорил меня, – прошептала она свирепо. До него наконец дошло, о чем говорят ее глаза, и он пришел в ярость. Не вынимая рук из карманов, он сжал кулаки: незачем привлекать внимание гостей, они и так не спускают с них глаз.

– Если вы решили вымогать у меня деньги, предупреждаю, что вам это не удастся, как бы нагло вы себя ни вели. Я пользуюсь не самой лучшей репутацией, моя прекрасная леди, так что мне нечего терять, и у меня достаточно денег, чтобы поставить вас на место.

Она хотела его ударить. Он увидел это по ее глазам, по тому, как она смерила его взглядом, как напряглось ее тело. Но она никогда этого не сделает на глазах общества, для этого она была слишком хорошо воспитана. Странным образом вся эта ситуация несколько возбудила Сэмсона, и это его здорово озадачило.

– Удивительно, не правда ли?

Сэмсон дернулся, обнаружив возле себя Колина с еще одним бокалом в руке. Он смотрел то на Сэмсона, то на Оливию. Она, видимо, шокированная, вспыхнула, отступила и стала судорожно обмахиваться веером.

– Вы самая красивая женщина на сегодняшнем балу, – поклонившись Оливии, сказал Колин. – Как я мог пропустить это знакомство?

Колин взял ее руку и нежно поцеловал пальцы в перчатке.

– Я Колин Рамзи, герцог Ньюарк, но я вижу, что мой друг познакомился с вами первым. Ангелы, должно быть, рыдают.

Сэмсон взглянул на Оливию и увидел, что появление Колина привело ее в замешательство, так же как его, и она не знает, как вести себя дальше.

Он вдруг почувствовал себя неуютно в душном зале, ему захотелось повернуться и уйти. Но она вторглась в его упорядоченную жизнь с обвинениями и угрозами, и это его обескуражило. Вечер был окончательно испорчен. Только Колин был обаятелен, как всегда, и ничего не замечал.

– Леди Оливия Шей, урожденная Элмсборо, приехала из Парижа, – громко сказал Сэмсон.

– Так вы считаете себя француженкой или англичанкой? – поинтересовался Колин..

– И той и другой, – более искренне улыбнулась она. – Мой покойный отец был англичанином, а покойная мать – из Парижа. – Она поджала губы и бросила на Сэмсона негодующий взгляд. – Мой муж – англичанин.

Боже! Замужняя француженка обвиняет его в том, что он ее разорил. Но может, она забудет о своих обвинениях, познакомившись с Колином, самым обаятельным джентльменом в Лондоне? Вряд ли. С его-то везением...

– Муж? – Колин ударил себя ладонью в грудь. – Вы ранили меня в самое сердце, милая леди.

Сэмсон стоял, переминаясь с ноги на ногу, сгорая от желания сказать Колину, чтобы тот поскорее ушел.

Справедливости ради стоит сказать, что смехотворное заявление Колина заставило Оливию покраснеть. Так, во всяком случае, показалось Сэмсону. А может, в зале было просто очень жарко.

– А ваш муж сегодня здесь? – весело продолжал Колин. – Мне бы хотелось познакомиться с человеком, который гораздо счастливее меня.

Француженка весело рассмеялась. Ее смех был настолько искренним, что привел Сэмсона в недоумение.

Однако в следующее мгновение леди Оливия вздохнула и снова обратила свое внимание на Сэмсона, при этом выражение ее лица резко изменилось.

– На самом деле, сэр, вот он, мой муж. – Она показала на Сэмсона. – Разве он вам обо мне не рассказывал? Я замужем за Эдмундом.

Было ощущение, что прошли не мгновения, а долгие часы, прежде чем до его сознания дошло ее высокомерное и лживое заявление; часы, чтобы он уразумел, что может стоять за ее словами; часы, чтобы он наконец понял, что всего секунду назад он не знал этой «исключительно знатной» француженки, а теперь она властно вторглась в его жизнь.

Эдмунд. Она приняла его за Эдмунда.

Воздух в зале стал еще более душным и гнетущим. Стараясь сохранить выражение лица, он сжал челюсти, полный решимости остаться спокойным, хотя его ноздри раздувались, а сердце отчаянно забилось от ярости.

Она думает, что он Эдмунд. То есть его родной брат-близнец Эдмунд, который почти погубил его репутацию в обществе, украл у него любимую женщину, уехал из страны десять лет назад и до сих пор не возвратился.

Эта женщина вышла замуж за Эдмунда. Во всяком случае, она так утверждает.

Господи!

Она, должно быть, заметила его реакцию или, скорее, отсутствие ответа на ее смелое утверждение. Она отступила на шаг и, все так же глядя на него в упор, спросила:

– Ты думал, что я тебя не найду, дорогой? Думал, что у меня не хватит средств на поиски? А может, ты решил, что я просто не смогу уехать из Франции, потому что у меня теперь нет денег? Ведь ты меня обокрал.

Если сначала Сэмсон был поражен ее невиданной красотой, то сейчас он вообще потерял дар речи. Однако мысли его работали. Теперь он получит ответ на многие вопросы. Через эту женщину он найдет Эдмунда и наконец узнает, что натворил его подлый братец десять лет назад.

Колин, слава Богу, молчал. Он, по всей вероятности, понял, что Сэмсон в шоке, а может быть, и сам был ошарашен заявлением леди. Однако кривая улыбка не сходила с его лица. Он, несомненно, наслаждался таким невероятным поворотом событий.

А Сэмсон между тем без всякого злого умысла решил поддаться игре. С обманом он разберется потом. Пока он хотел, чтобы она ничего не заподозрила.

– Кажется, ты меня все-таки нашла, Оливия, – сказал он с деланной улыбкой, называя ее по имени.

Колин рассмеялся:

– О, какую мы плетем паутину...

Сэмсон бросил на друга предостерегающий взгляд. Потом, заметив, что никому из окружавших их разговор не интересен, сжал локоть француженки и тихо шепнул ей:

– Потанцуй со мной.

Это явно ее удивило, и она надменно ответила:

– Зачем? Я здесь, Эдмунд, чтобы посмотреть тебе в глаза, а не для того, чтобы танцевать.

– Так сделай это во время танца. – Прежде чем она могла снова запротестовать, он обнял ее за талию и прижал к себе.

Танцевать ей явно не хотелось. Она напряглась от гнева, ее щеки запылали – то ли оттого, что в зале было жарко, то ли от негодования.

Он повел ее в центр зала, и они смешались с толпой танцующих. Они действительно были красивой парой – оба высокие, темноволосые, ее белая кожа и голубые глаза контрастировали с волосами и блестящим золотым платьем. Он был уверен, что все смотрят только на них. Он выглядел просто как английский аристократ, но она... Она была богиней. Леди Оливия Шей, несомненно, была самой привлекательной женщиной на этом балу и самой красивой из тех, кого он когда-либо знал. И она думала, что он Эдмунд. Какой невероятный поворот событий!

– Вижу, у тебя была большая практика, – съязвила она, раздраженная тем, что ей приходится с ним вальсировать.

«Оказывается, мой братец не потерял своего умения выбирать богинь, острых на язычок».

– А что еще делать человеку в моем положении, моя дорогая Оливия?

– Да уж. Я и не знала, что вы столь важная персона, ваша светлость. Видимо, были причины скрывать от меня столь интригующую информацию.

Сэмсон попытался улыбнуться. Как же она ослепительна!

– Ты не спрашивала.

– Ты просто негодяй. – Она даже задохнулась от гнева.

Он снова не мог удержаться от улыбки.

– Меня называли и похуже, но никто не был так прекрасен, как ты.

Она немного смешалась, но лишь на секунду. Потом стала смотреть на пары, танцующие вокруг них.

– Я пришла сюда не для того, чтобы танцевать, – повторила она.

– Да, я слышал. Но ты танцуешь так великолепно, что я мог бы заниматься этим с тобой весь вечер.

Она немного сбилась с шага, и было видно, что она смутилась. Но она быстро оправилась и, вцепившись ему в плечо рукой в перчатке и глядя ему прямо в глаза, потребовала:

– Зачем ты это делаешь? Мне не нужны ни ты, ни твой титул, ни твое имя. И уж конечно, я не желаю слушать всякий романтический бред, потому что мы оба знаем, что он ничего не значит. Никогда не значил.

Он ничего не ответил, лишь молча на нее смотрел.

Оркестр перестал играть, и она отскочила от него, словно ужаленная.

Гордо вскинув голову и прижав к груди веер, она тихо, но отчетливо произнесла:

– Я хочу, чтобы ты вернул мне мои деньги, Эдмунд, и чтобы был аннулирован наш брак. На этом мои унижения закончатся. В противном случае, клянусь всем, что есть на свете святого, я тебя уничтожу. Да поможет мне Бог.

Хотя он не воспринял эту угрозу серьезно, он странным образом обеспокоился. Впрочем, он не был удивлен тем, что услышал. Все, что сказала эта женщина, могло быть правдой. Тот Эдмунд, которого он знал, мог с легкостью разорить молодую женщину, завладеть ее состоянием, даже мог для этой цели на ней жениться. Такова уж была его натура. Но к данному моменту Сэмсон ничего не знал о своем давно пропавшем брате, и эта француженка, будучи осведомленной о грязном прошлом его брата, могла быть замешана в каком-нибудь заговоре, целью которого было завладеть его деньгами, с помощью Эдмунда или без нее. Леди Оливия Шей, урожденная Элмсборо, ныне живущая в Париже, была для этого достаточно умна, в чем он успел убедиться за последние десять минут.

Как он мог доверять ей или тем словам, которые срывались с ее прелестных розовых губ? Но она была единственным человеком, который утверждал, что был в близких отношениях с Эдмундом, и эта информация была сейчас для него дороже, чем все остальное.

Оркестр снова заиграл, и оба они отошли за колонну, подальше от танцующих. Колин все еще стоял там, флиртуя с тремя очаровательными девицами. Ничто не меняется, вздохнув, подумал Сэмсон, кроме того, что сегодня его одарила своим вниманием великолепная леди Оливия.

– Ладно, – сказал он деловым тоном, глядя ей в глаза, – поскольку у меня нет желания быть уничтоженным, я выполню свою часть обязательств. Если ты выполнишь свою, Оливия, – добавил он, решив ее подразнить.

– Свою? Я не понимаю.

– Разве? Тогда я возьму на себя разъяснить тебе это. – Он, видимо, разозлил ее. Ее щеки снова порозовели.

Интересно, подумал Сэмсон, его брат тоже ее злил?

– Единственная моя забота – это Дом Ниван. И ты прекрасно это знаешь, – чуть громче сказала она, чтобы оркестр не заглушил ее слова. – Но помимо этого, между нами ничего быть не может.

Он не понял, что она имела в виду под Домом Ниван, но, поскольку она принимала его за Эдмунда, это замечание было явно рассчитано на то, чтобы как-то уколоть его.

Кто-то из танцующих случайно толкнул ее, и она оказалась в опасной близости к Сэмсону. Но она либо этого не заметила, либо ей было все равно. Она не спускала с него глаз.

– Приведи в порядок свои финансы и запомни одну вещь...

– Что именно?

– У тебя больше никогда не будет этого.

И среди толпы в несколько сот человек она, привстав на цыпочки, на несколько секунд прильнула теплыми губами к его рту, потом провела кончиком языка по его верхней губе и отшатнулась.

Сэмсон сглотнул и напрягся. Она играла с ним, эта француженка. Она понимающе улыбалась, глядя ему прямо в лицо, а в ее глазах промелькнул озорной огонек.

Он не шелохнулся, никак себя не выдав.

– У тебя есть неделя, мой дорогой супруг, а потом я расскажу всему свету, что ты со мной сделал.

Она повернулась к нему спиной и быстро исчезла в толпе.

Сэмсон оцепенел. Он не слышал смеха Колина, не замечал косых взглядов. В голове пронеслась одна-единственная мысль: «Она опасна...»

Глава 2

Сцепив руки за спиной и мысленно пересчитывая красные с зелеными листочками яблоки на обоях гостиной леди Абетнот, Оливия мерила шагами комнату, ожидая приезда Эдмунда, предупредившего ее о своем визите запиской.

Со времени бала прошло три дня. Три дня на то, чтобы проанализировать их довольно бессвязный разговор, непредвиденный танец и этот странный поцелуй. При воспоминании о теплом прикосновении к его губам она вздрогнула. Этот поцелуй даже для нее самой был неожиданным.

Он определенно изменился за последние несколько месяцев, и не только физически. Правда, волосы сейчас были короче, а лицо не такое загорелое, но это потому, что он переехал из солнечной Франции в холодный и туманный Лондон, и, что удивило ее больше всего, он не носил больше свои обычные драгоценности. Но было еще что-то, более серьезное. Он вел себя по-другому, и именно это необычное поведение Эдмунда на балу смущало Оливию и заставляло ее думать о нем как-то иначе впервые с тех пор, как она покинула Париж два месяца назад.

По правде говоря, она была знакома с Эдмундом слишком короткое время до того, как они поженились. Они сошлись так легко, с какой-то беспечной поспешностью, во всяком случае с ее стороны, но в то время она уверяла себя, что узнавать друг друга будет одним из приятных моментов их супружества. До чего же она была наивна! Эдмунд никогда на самом деле ее не любил. Он любил ее деньги, в чем она смогла убедиться, посетив свой банк сразу после того, как Эдмунд ее бросил. А еще – ее высокое положение в обществе и ее редкое умение успешно вести дела, доходы от которых он мог красть. Но она была ослеплена его привлекательной внешностью и непринужденным поведением, поверила его лживым словам о вечной любви.

Это никогда не повторится. Больше она никогда не позволит себе обмануться внешностью мужчины. Не позволит профессиональному лжецу использовать ее ум и ее деловые качества в своих интересах.

Она думала об этом с тех пор, как он оставил ее в их первую брачную ночь, и до того дня, когда снова встретила своего мужа на балу.

Увидев его, Оливия почувствовала нечто большее, чем острую боль от предательства и унижения. Она сразу поняла, что он все еще привлекает ее физически, хотя думала, что к этому времени это должно было пройти. Она знала, что больше его не любит, но то, что ее все еще тянет к нему как к мужчине, вызывало у нее раздражение. Она чувствовала, что этим предает самое себя.

Больше всего ее смущали произошедшие в нем перемены. Он стал более сдержанным, даже отчужденным, судя по тому, что он весь вечер простоял у колонны, не смешиваясь с толпой. Тот Эдмунд, какого она знала, танцевал бы без перерыва со всеми женщинами подряд, улыбаясь и соблазняя их.

Оливия внезапно остановилась перед окном. Дождь хлестал по стеклам, так что ничего не было видно, кроме серого, хмурого неба. Она взяла с дивана шелковую подушечку и, глубоко задумавшись, стала вертеть ее в руках.

Это не ее муж.

Что за абсурд. Конечно же, он ее муж. И все же... в каком-то смысле... не он. По крайней мере не такой, каким она его запомнила. Может ли человек так измениться за несколько месяцев? Или все прежнее было игрой? Он никогда даже не упомянул, что он герцог. Боже мой! Она вышла замуж за человека столь благородных кровей, а он ни разу ей об этом не сказал? Вместо этого он украл ее состояние?

«Это не тот человек, за которого я выходила замуж...»

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Не успела она ответить, как в гостиную в облаке бледно-розового шелка ворвалась леди Абетнот.

– Оливия, к тебе гость. Его светлость герцог Дарем.

Леди Абетнот отступила в сторону, и он вошел – высокий, статный, одетый в темно-коричневый сюртук и брюки, с совершенно невозмутимым видом. Только его глаза сверкали, как у человека, готового сразиться с дьяволом.

– Мадам, – пробормотал он. Она присела в реверансе.

– Ваша светлость.

– Ладно, – тяжело вздохнув, заявила леди Абетнот, – я оставляю вас одних на какое-то время.

– Благодарю. – Оливия выразительно посмотрела на хозяйку.

– Я буду в соседней комнате, на тот случай, если вы захотите перекусить. Позовите меня, если я понадоблюсь.

С этими словами леди Абетнот поспешила выйти, оставив дверь чуть приоткрытой – из соображений приличий.

Он, кажется, вообще не заметил, что леди Абетнот ушла. Он просто смотрел на нее в упор. Ее муж, который не был ее мужем.

Оливия с трудом подавила в себе желание расхохотаться. В ту же минуту, как он вошел, она окончательно поняла, что этот человек, как две капли воды похожий внешне на Эдмунда, не был тем мужчиной, за которого она выходила замуж.

Прежде чем он заговорил, она вдруг бросила в него подушечкой, которую вертела в руках. Он поймал ее одной рукой и отшвырнул в стоявшее рядом кожаное кресло.

– Кто вы? – с горечью в голосе спросила она, нарушив молчание.

Без всякой паузы он ответил:

– Я Сэмсон Карлайл, герцог Дарем. Эдмунд мой брат. Ей удалось скрыть удивление.

– Ваш близнец.

– Да.

Это все объясняло.

Он медленно оглядел ее с головы до ног. Она не поняла, почему он это сделал, но внутренне содрогнулась. Он явно был более высокомерным, чем Эдмунд, и, как ей вдруг показалось, более привлекательным внешне.

– Но вы определенно старше. – Он удивленно поднял бровь.

– Если быть точным, то всего на три минуты.

– Я не хотела вас обидеть, ваша светлость. Как бы вы ни были похожи внешне, титул принадлежит вам.

– Мой брат не уставал мне это повторять. – Уголок его рта язвительно приподнялся.

– Понимаю.

Теперь ей все стало ясно. В основе поведения Эдмунда лежала зависть. В этом она теперь не сомневалась.

Наступила пауза. Этот человек удивил ее. Он не флиртовал, не сел, не оглядывал гостиную. Он просто смотрел на нее без всякого выражения. Оливия не знала, что ей делать, как себя вести.

– Полагаю, что я теперь ваша невестка? – заметила она, пытаясь сломать лед.

– Это вы так считаете, – тут же ответил он. Она сочла это оскорблением.

– Я считаю? – Пришла ее очередь смерить его взглядом. – Вы всегда такой непреклонный, сэр?

Ее смелость застала его врасплох, и он чуть заметно дернул головой. А потом ответил просто:

– Как правило. Я совсем не похож на Эдмунда.

– Ну, этим еще мало что сказано, – фыркнула она.

– Я пришел сюда только по той причине, что я не похож на Эдмунда, мадам.

Это странное замечание, видимо, было рассчитано на то, чтобы ее запугать. Однако вместо этого оно смягчило ее, хотя ни при каких обстоятельствах она себя не выдала бы – ни голосом, ни выражением лица.

Удовлетворенно улыбнувшись, она сказала:

– Вы очень на него похожи, но мне понадобилось всего десять минут или около этого, чтобы понять, насколько вы разные по характеру.

Он наконец сделал несколько шагов от двери.

– Мне трудно об этом судить. Я не видел Эдмунда уже почти десять лет.

– Полагаю, что именно поэтому он никогда не говорил, что у него есть брат-близнец. Я могу лишь догадываться, что между вами что-то произошло и вы поссорились.

Он ответил не сразу, но в первый раз с того момента, как он появился в гостиной леди Абетнот, он отвел взгляд.

– Когда вы с ним познакомились?

От нее не ускользнул тот факт, что он несколько изменил тему их разговора. Ей, разумеется, хотелось узнать причину их разрыва, превратившую братьев в недругов. Но пока она решила не выдавать своего любопытства. При таком раскладе ей надо было узнать более важные вещи. Этот человек не был ее мужем, ее деньги украл Эдмунд. Вчера ей казалось, что она нашла ответ на все свои вопросы, а сегодня она, возможно, была как никогда далека от того, чтобы вернуть свое состояние или по крайней мере восстановить справедливость. А теперь ей придется удовлетвориться знакомством с этим человеком. Кошмар какой-то!

А он между тем приблизился к ней, и она занервничала. И вместо того, чтобы ответить на его вопрос, она спросила:

– Почему на балу вы не сказали мне, кто вы на самом деле?

Он хихикнул:

– Уж очень забавно было смотреть на то, как вы ко мне отнеслись и что обо мне думали, считая меня Эдмундом.

На это Оливия не знала что ответить. Она отступила на шаг, а он сделал шаг вперед и оказался так близко, что подол ее платья накрыл носки его ботинок. На этот раз она не отступила. Она была полна решимости не дать ему понять, что он смущает ее одним своим присутствием. У нее было чувство, что этот человек намеренно ее запугивает, используя свой невероятно высокий рост и мощное телосложение. Эдмунд никогда так не делал, но Эдмунд добивался своего не запугиванием, а флиртом. Интересно, вдруг подумала она, этот человек когда-нибудь в своей жизни флиртовал с женщиной?

– Когда вы познакомились с моим братом? – повторил он вопрос более настойчиво.

Она моргнула и провела ладонями по тугому корсету.

– Не лучше ли нам сесть, чтобы обсудить это?

Он сдвинул брови, давая понять, что не видит в этом особой необходимости.

– Хорошо. Но мне дорого время, леди Оливия.

– Представьте себе, что и мне мое тоже, ваша светлость. Я уверена, что вы не останетесь ни на минуту дольше, чем потребуется.

Ее слова почему-то его развеселили. Она поняла это по тому странному взгляду, который он на нее бросил. Он тяжело опустился на подушки дивана возле окна, но промолчал. Оливия села напротив на небольшой стул.

Он ждал, что она заговорит, и она немедленно начала:

– Я познакомилась с вашим братом на рауте в честь дня рождения ее величества императрицы Евгении. Она, разумеется, не присутствовала, но все сколько-нибудь значимые персоны почли за честь приехать на празднование.

– Естественно.

Оливия поняла, что если будет так многословна, то станет похожа на типичную капризную мисс, а не на умную воспитанную леди. Она приняла более строгую позу, сложив руки на коленях, и сосредоточилась на главном.

– Эдмунд обаятельный человек, и он стал за мной ухаживать, ваша светлость. Я уверена, что вам известны его качества и его репутация повесы. Как вы понимаете, я тоже все это знала, но мне казалось, что он искренне интересовался моей работой, которую патронировала императрица Евгения, и это произвело на меня впечатление...

– Он заинтересовался вашей работой? – Он положил одну ногу на другую и, раскинув руки, облокотился на спинку дивана.

Она изо всех сил старалась не смотреть, как напряглись мускулы под белой накрахмаленной рубашкой.

– Да, – откашлявшись, ответила она. – Я думаю, что именно поэтому я так быстро... в него влюбилась.

– А что это за работа, леди Оливия? Расскажите. – Он явно был заинтригован.

Стало быть, он не знает. Это означало, что после ее появления на балу он не наводил о ней справки. Она даже почувствовала себя немного оскорбленной тем, что его не напугали ее скрытые угрозы. Но о ней вообще мало кто знал в Лондоне, поскольку она выросла и жила во Франции. Тем не менее она получила странное удовольствие, сообщив ему, что ее «работа» не имела ничего общего ни с ручным трудом, ни с добровольным участием в благотворительности. Она и в самом деле обожала наблюдать за тем, как вытягиваются лица джентльменов, когда она говорила, что весьма успешно занимается бизнесом, приносящим доход.

– Я владелица компании по производству парфюмерии. Может, слышали, Дом Ниван в Париже? Она досталась мне от покойного отчима.

Оливии понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, что он не имеет ни малейшего представления о том, о чем она говорит. Ей приходило это в голову уже на балу, когда она упомянула о Доме Ниван, а он никак не отреагировал. Теперь ей стало понятно почему.

Она немного расслабилась и продолжила:

– Дом Ниван – это очень известная компания, ваша светлость, и она считается одной из лучших во Франции. Мы производим духи, туалетное мыло и ароматические соли. Мы уже более сорока лет продаем свою продукцию по всему миру, – с гордостью добавила она.

Если она и удивила его своим сообщением, он остался совершенно невозмутим. Однако теперь он смерил ее оценивающим взглядом, отчего ее щеки порозовели. Правда, она понадеялась, что он этого не заметил.

Наконец он глубоко вздохнул и, растягивая слова, сказал:

– Насколько я понял, вы – то есть ваша компания – делаете парфюмерию для императрицы Евгении?

– Совершенно верно. Мы обслуживаем французскую элиту и поставляем парфюмерию в несколько магазинов во Франции. Однако тот, который посещает императрица, считается лучшим. До недавнего времени она покупала парфюмерию исключительно в Доме Ниван. Благодаря этому у нас появилось много клиентов-аристократов. Разумеется, императрица вольна в любое время выбрать другую компанию, если кто-то выпустит духи, которые ей понравятся больше, но мы стараемся, чтобы нас не обошли. Из-за вашего брата, ваша светлость, наша компания стала испытывать затруднения. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Я хочу вернуть компании ее прежний статус.

Сменив позу, герцог уселся на диване поудобнее и, помолчав, сказал:

– Впечатляет.

Ей показалось, что в его голосе не было сарказма, но она не поняла, что именно произвело на пего впечатление. Вряд ли его интересовало искусство составления композиций, но он продолжал внимательно на нее смотреть, словно ожидая, что она изложит ему суть дела.

Он постучал пальцами по спинке дивана.

– Догадываюсь, что Эдмунд украл у вас деньги, с помощью которых, как вы настаиваете, вы намеревались удержать императрицу как свою самую почетную клиентку.

– Вы немного упрощаете. На самом деле он украл деньги, которые я планировала вложить в свой бизнес после того, как моя мать умерла два года назад. Если я не расплачусь с долгами, я буду вынуждена закрыть Дом Ниван. – Она помолчала и добавила с горечью: – Думаю, Эдмундпланировал все это едва ли не с того самого дня, как познакомился со мной.

Герцог Дарем погрузился в долгое молчание. Потом, подавшись вперед и облокотившись на колени, спросил:

– Каким образом моему брату удалось украсть ваши деньги?

Она посмотрела на него, как на тупицу.

– Он женился на мне.

– По-видимому, так, но я не могу понять, как женщина вашего ума и деловой хватки могла просто так отдать ему деньги, стоило ему лишь попросить. Интересно, как ему это удалось?

Оливия чуть было не растаяла от такого комплимента. Ни один мужчина, кроме ее отца, никогда раньше не называл ее умной.

– Эдмунд взял копии нашего брачного свидетельства и снял деньги с моего счета как мой муж. Не без помощи моего банкира, разумеется.

– Понимаю. Очень удобно.

– Вы что, мне не верите?

Он снова вздохнул и откинулся на спинку дивана.

– У меня нет причин не верить вам, леди Оливия, поскольку я знаю Эдмунда. Он мог так поступить. Мы с ним совершенно разные люди и не схожи характерами, но я понимаю, что он мог сделать это.

– Вы не пользуетесь парфюмерией, – не подумав, вдруг сказала она.

Его явно удивил этот неожиданный комментарий.

– Да.

– Выбор одеколона говорит об индивидуальности человека, его стиле и о многом другом.

– Вы хотите сказать, что я лишен индивидуальности и стиля, мадам?

– Нет, разумеется. Просто вы не нашли еще запах, который бы вам подошел.

Герцог Дарем улыбнулся ей:

– А вы свой нашли?

– Обычно я выбираю тот аромат, который созвучен моему настроению.

– Я это заметил.

– Заметили?

Он пожал плечами, словно его комментарий ничего не значил.

– Я очень восприимчив к такого рода вещам, леди Оливия.

Снова наступила неловкая тишина. Он продолжал внимательно ее изучать, и, к ее чести надо сказать, она оставалась спокойной, хотя и слегка покраснела. Она лишь надеялась, что он не заметил ее смущения.

Потерев подбородок длинными пальцами, он встал. Она сделала то же самое.

– Мне надо будет посмотреть копии ваших брачных документов, – сказал он.

– Хорошо. Сейчас их достану.

Она прошла мимо него к небольшому дубовому секретеру.

– У меня есть копии. У Эдмунда наверняка они тоже есть. Но я даю вам оригинал и хочу, чтобы вы мне его вернули.

– Кажется, вы все предусмотрели, леди Оливия.

– Да. – Она протянула ему гусиное перо. – И мне нужна ваша расписка на случай, если вы решите его не возвращать.

Он подошел к ней и встал совсем близко. Она не опустила глаз, но инстинктивно сделала шаг назад – чуть подальше от его очень высокого роста.

– Разумеется, леди Оливия, – согласился он, и в его тоне не слышалось насмешки.

– Прошу обратить внимание на то, о чем говорится в расписке: я передаю вам свое свидетельство о браке, которое должно быть мне возвращено по истечении времени, необходимого для его изучения.

Он наконец-то посмотрел на расписку и, взяв у нее перо, поставил под ней свою подпись.

– Благодарю вас, ваша светлость.

– Рад был услужить, мадам.

Оливия больше не могла выносить душную атмосферу в гостиной леди Абетнот, а еще более – его близость... На сегодня с нее хватит.

Она быстро собрала бумаги и передала ему.

С минуту оба медлили. Потом он спросил:

– Кем вы себя считаете, леди Оливия, француженкой или англичанкой?

Она удивленно отпрянула.

– Я и то, и другое.

Он продолжал смотреть ей в глаза, а потом кивнул:

– Разумеется.

Она не знала, как отнестись к его вопросу, а он ничего не объяснил.

Прошла еще минута в неловком молчании. Наконец он поклонился.

– Я свяжусь с вами через несколько дней, мадам, и мы с вами обсудим, что мы будем делать с моим своенравным братом.

– Благодарю, ваша светлость.

Он опустил глаза, и его взгляд остановился на ее груди, но она не шевельнулась.

– До свидания, леди Оливия, – попрощался он и вышел.

Ее сердце все еще сильно билось даже после того, как она услышала стук закрывшейся парадной двери.

Она опустилась на диван и уставилась в окно на проливной дождь. В голове у нее была всего одна мысль. «Он может оказаться для меня более опасным, чем Эдмунд...»

Глава 3

«Я и то, и другое».

Так она сказала и на балу, и ему уже тогда показалось это смешным. Как можно быть одновременно француженкой и англичанкой? Конечно, родители могли быть людьми разных национальностей, как, например, в случае с Оливией – отец у нее был англичанин, а мать – француженка. Но что было выше его понимания, так это то, что можно считать себя принадлежащим сразу к двум национальностям. Человек либо француз, либо англичанин.

Эта женщина вызывала у него непонятное беспокойство, даже раздражение. Для англичанки высокого происхождения она была необыкновенно умна. А ее внешность была выше всяких похвал. Это беспокоило его больше всего.

Но почему? – спрашивал он себя, сидя в карете, направлявшейся к дому Колина. В том, что она похожа на богиню, какой он увидел ее на балу, нет ее вины. Правда, он надеялся, что сегодня при свете дня она не будет столь привлекательна, однако ничто в ней – ни в лице, ни в одежде – не было даже отдаленно обыкновенным. Конечно, она была одета менее формально – в чем-то синем? Он не мог вспомнить. Но было очевидно, что в любой одежде или вовсе без нее она выглядела бы оригинально. Именно это мешало ему сосредоточиться на том, что она ему говорила. К тому же он не хотел себе признаться, что его неудержимо влечет к ней – жене его брата, дьявол бы его побрал. Все это может обернуться для него кошмаром.

День был ветреным и дождливым, но к вечеру дождь немного поутих, и ему удалось дойти до дверей дома Колина, не промокнув. Он постучал два раза. Дверь ему открыл незнакомый седовласый дворецкий. Сэмсон подавил смешок: Колин менял слуг как перчатки. Сэмсон никогда не видел ни одного из них дважды. Интересно, эта постоянная смена слуг как-то связана с секретной работой Колина на правительство? Впрочем, какое ему до этого дело? Сейчас его мысли вообще были заняты совсем другими вещами.

Пройдя через гостиную и по длинному, слабо освещенному коридору, Сэмсон подошел к двери кабинета Колина, где, как ему сообщил дворецкий, его ожидали, и, постучав дважды и не получив ответа, вошел. В просторном кабинете было жарко натоплено и пахло табаком. Колин сидел за огромным письменным столом в облаке табачного дыма.

Рядом с Колином, склонившись к его плечу, стоял сэр Уолтер Стеммонс из Скотленд-Ярда – широкоплечий мужчина с изрытым оспой лицом и проницательными глазами, не упускавшими, казалось, ни одной мелочи. Оба они внимательно изучали какой-то документ, но когда Колин услышал, как Сэмсон закрыл за собой дверь, он поднял голову и сухо улыбнулся.

Сэмсон уже знал, что за этим последует.

– Значит, девица тебя заарканила?

– Буквально или фигурально? – бросил Сэмсон, направляясь к глубокому кожаному креслу у камина.

Сэр Уолтер выпрямился и ухмыльнулся:

– Если бы моя жена знала, что обсуждают холостяки...

– Она бы вас связала?

– Я смертельно этого боюсь, – сказал сэр Уолтер и усмехнулся, отчего его лицо стало удивительно молодым для его шестидесяти лет. – Колин объяснил мне, в чем ваша проблема, ваша светлость. Я буду рад помочь, если смогу.

Сэмсон кивнул в знак благодарности, а сэр Уолтер сел в кресло напротив него, вытянув ноги, и приготовился слушать.

– Боюсь, что все может оказаться очень сложным, – начал Сэмсон. – Мне бы не хотелось надолго отвлекать вас от работы в Скотленд-Ярде.

– Я сейчас уже почти в отставке, так что могу распоряжаться своим временем как хочу. Это значит, что я имею возможность вести расследование по своему выбору и, откровенно говоря, меня привлекают как раз такие дела, где я могу помогать устранять угрозу интересам нашей аристократии.

Сэмсон не знал, представляет ли леди Оливия Шей подобную угрозу аристократии, разве что своей необычайно яркой, неординарной внешностью.

– Она не показалась мне такой уж опасной, – вставил Колин.

– Она уверяет, что Эдмунд на ней женился, а потом исчез с ее деньгами.

Колин присвистнул.

– Невероятно.

– Ты так думаешь? А я нет. Ведь мы говорим об Эдмунде. Правда, я удивился бы больше, если бы он обманул какую-нибудь простушку, а Оливия совсем не так проста.

– Куда там, – подтвердил Колин. Он оперся локтями на разложенные на письменном столе бумаги и спросил: – Что ты мне принес?

– Ее свидетельство о браке. – Сэмсон помахал документом, но не встал. Он хотел обговорить ситуацию, прежде чем передать бумагу Колину для изучения.

– Вот как? Ты принес оригинал? Она тебе его доверила?

– Она заставила меня подписать расписку. – Колин и сэр Уолтер переглянулись, а Сэмсон почувствовал себя неуютно.

– Она все продумала, не так ли?

– Она занимается выпуском парфюмерии и владеет в Париже компанией, которая называется Дом Ниван.

Сэр Уолтер молчал, видимо, переваривая информацию, как и положено сыщику.

– Впечатляет, – задумчиво произнес Колин и добавил: – Полагаю, что сюда она приехала в поисках своего негодяя мужа, а вместо этого нашла тебя.

Сэмсон не стал отвечать, а спросил:

– Что ты о ней думаешь? – Колин пожал плечами:

– Она удивительная. Хорошо говорит, хорошо одета, просто красавица.

Сэмсон вздохнул:

– Я не имею в виду ее внешность.

Колин откинулся на спинку стула и потянулся.

– Не знаю.

– Я жду от тебя помощи... Скажи, каково твое первое впечатление от этой женщины? Что тебе сразу приходит на ум?

– Она... умна и, совершенно очевидно, энергична. И страстная, что, впрочем, типично для француженок.

Все правильно, подумал Сэмсон. Во всех отношениях. Это его, откровенно говоря, и беспокоило.

– При нормальных обстоятельствах, – продолжал Колин, – она может быть интересной собеседницей, и она... женщина искушенная, возможно, благодаря тому, что хорошо воспитана и много путешествует. Однако это мои первые впечатления, ведь мы с ней разговаривали очень мало.

– Могу я предположить, что она к тому же очень организованна? – Сэр Уолтер встал и, скрестив руки на груди, начал ходить по кабинету. – Я, конечно, не знаком с нею лично, но если она действительно управляет процветающей компанией – я говорю процветающей, потому что если Эдмунд действительно украл ее деньги, у нее должно было быть их достаточно, чтобы он мог их свободно тратить, пока обдумывал свою аферу, – значит, она умеет планировать и проводить операции. Она решительна и независима, раз приехала в Англию одна. Большинству женщин это даже в голову бы не пришло.

– Организованна, решительна, независима. Самые худшие качества в женщине, – заявил Сэмсон.

– Я уверен, что бывают и похуже, – рассмеялся сэр Уолтер.

– Как, например, глупость, – сказал Колин. – Следует заметить, что, если она вышла замуж за твоего брата, Сэмсон, она поступила не слишком мудро. Она не показалась мне ни тупой, ни застенчивой. Она, безусловно, чувственна, но не легкомысленна. Так что неизвестно, что он ей говорил и как он ее обхаживал, чтобы она согласилась выйти за него замуж. – Колин помолчал, словно раздумывая. – Не исключено, что она все это придумала после того, как познакомилась с Эдмундом, узнав, что у него есть богатый брат-близнец, принадлежащий к британской аристократии. Думаю, она достаточно для этого умна.

Сэмсон тоже не исключал такой вероятности и поэтому добавил:

– Возможно также, что они с Эдмундом любовники – не важно, связанные брачными узами или нет, – и работают на пару, чтобы выманить у меня деньги, играя на моей симпатии к брошенной женщине и презрении к моему брату. Ее появление на балу три дня назад, возможно, было первым актом долгой игры. Я не знаю ее, но от Эдмунда можно ждать чего угодно. К тому же она наполовину француженка.

– Но ведь она наполовину и англичанка? – осторожно спросил сэр Уолтер.

Сэмсон не стал отвечать, полагая, что вопрос был риторическим. Многие в Скотленд-Ярде, и сэр Уолтер в том числе, были хорошо осведомлены о его прошлой связи с некоей француженкой. Некоторые скандалы живучи, как бы ни хотелось о них забыть, даже если твои друзья пытаются представить прошлые ошибки в выгодном свете.

– И то, что она к тому же такая красавица, делу не поможет, – сказал Колин.

– Нет, не поможет.

– Покажи мне документ.

Сэмсон протянул Колину свидетельство о браке. Колин зажег на столе лампу и стал скрупулезно изучать бумагу.

Сэр Уолтер встал за спиной Колина и тоже начал, нахмурив брови, читать. Сэмсон терпеливо ждал, пока Колин изучит документ. Колин зарабатывал этим на жизнь. Он был самым искусным изготовителем фальшивых документов, когда-либо жившим в Англии, и лучше кого бы то ни было умел распознавать фальшивки. В возрасте двадцати четырех лет его на этом поймали, заставили работать на власть, и он с удовольствием занимался этим уже в течение двенадцати лет. Но очень не многие знали о его работе. Для всех, кроме узкого круга друзей и коллег, Колин был привлекательным, но довольно ленивым герцогом Ньюарком, основным занятием которого было посещение балов и флирт с дамами. То, что его работа так долго держалась в секрете, было заслугой правительства.

Колин вдруг захихикал и поднял голову.

– Просто изумительно.

Сэмсон нахмурился и наклонился над письменным столом.

– Что ты имеешь в виду?

Колин постучал пальцем по документу.

– Это отличная подделка... Не совсем подделка, но это не законное свидетельство о браке.

– Что вы этим хотите сказать? – поинтересовался сэр Уолтер.

– Документ подлинный, но он изменен. Посмотрите сюда. – Колин указал на печать в правом нижнем углу бумаги. – Сам документ подлинный, это означает, что он удостоверяет брак, в каком бы приходе они ни поженились на территории Франции. – Колин взял большую лупу и стал изучать правый угол документа. – Однако печать вдавлена слишком глубоко. Кроме того, в нижней части печати есть несколько крошечных вмятин, которых здесь не должно быть.

– Ты видел достаточное количество брачных свидетельств, чтобы судить об этом?

– Конечно, – удивился Колин. – И теперь, когда я смотрю на увеличенную копию документа, я вижу много неровных букв. Видишь?

Сэмсон вытянул шею, чтобы рассмотреть указанные Колином буквы, но ничего не заметил.

– Нет, не вижу.

Колин не стал ничего объяснять. Вместо этого он еще раз пролистал документ от начала до конца и обратно. Наконец, взяв лупу, он медленно прошелся сначала по краям документа, а потом – по буквам.

Через несколько минут он выпрямился и бросил поддельное свидетельство на кипу собственных документов.

– Я должен ознакомиться с недавней подписью Эдмунда, чтобы узнать, действительно ли он подписывал документ. Но хотя этот документ и подлинный, он потом был изменен, и из него получилась подделка, кстати, весьма дорогая. В этом я абсолютно уверен.

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то потратил кучу денег, чтобы сделать эту фальшивку? Ты знаешь кого-либо, кто занимается такого рода работой?

– Персонально? Сразу не припомню. Но я подумаю и, если хочешь, свяжусь кое с кем из своих осведомителей. Но это займет какое-то время.

К сожалению, временем Сэмсон не располагал. Он провел по волосам.

– Сделай что сможешь.

– Значит, – вмешался сэр Уолтер, – они не женаты? Или все же это законный брак, заключенный в церкви, и тогда его законность не может оспариваться даже в том случае, если документ не был подписан.

Сэмсон почувствовал, как у него сжалось сердце. Именно об этом он думал сам.

– Я тоже так считаю, – подтвердил Колин, – но это можно узнать лишь у того, кто проводил церемонию. Фамилия на этом документе ни о чем не говорит. – Он прочитал: – Жан-Пьер Саван. Уверен, что это очень распространенная во Франции фамилия и она могла быть просто придумана.

– Но могла быть и подлинной, – сказал Сэмсон.

– Да, и если она принадлежит священнику, имеющему право совершать браки, тогда, я должен признаться, они действительно женаты, независимо от документа, по крайней мере перед лицом церкви. И учти, были скорее всего и свидетели.

– Но нельзя забывать, – произнес сэр Уолтер, – что и актеров, и даже свидетелей можно купить. Если она и вправду замужем за Эдмундом, даже только в глазах церкви, то присвоение денег мужем не является преступлением. Значит, он не виноват перед законом, а только перед церковью, что оставил жену.

– Это означает, что ответственность ложится на меня, – простонал Сэмсон.

– Возможно. Во всяком случае, до того момента, когда будет объявлено об аннулировании брака. У нее есть семья?

– Понятия не имею. Хорошо еще, что у нее нет детей от этого союза.

– Ты не можешь быть в этом абсолютно уверен, – покачал головой Колин.

Сэмсон встал и подошел к пылающему камину.

– Она ни разу не упомянула о ребенке, а это было бы весомым аргументом в ее просьбе о помощи – финансовой и всякой другой. Я не знаю, как долго они были женаты перед тем, как он якобы ее оставил, но если бы у нее был ребенок, она сказала бы мне об этом, хотя бы для того, чтобы вызвать мое сочувствие. И потом... у нее такая фигура...

Зачем он упомянул о ее фигуре? Он молча отругал себя. Ее внешность в данном случае не имела значения. Не должна была иметь.

– Насколько я понимаю, джентльмены, – сказал он, – есть две возможности. Либо она говорит правду – так, как она ее понимает, – и мой брат женился на ней обманным путем и исчез с ее деньгами. Либо она лжет и приехала сюда, чтобы вымогать деньги у меня. Единственный другой сценарий – это тот, что они одна шайка. И тогда в дураках оказываюсь я.

Хотя от этой мысли он ощутил чуть ли не физическую боль, он заметил, что в общем-то даже не особенно удивлен. Манипуляции Эдмунда уже давно перестали его шокировать.

– Лучше перестраховаться, – посоветовал сэр Уолтер. – До тех пор пока ситуация не прояснится и вы не узнаете получше леди Оливию, вам придется верить ей на слово.

Сэмсон с этим согласился.

– Хочешь, чтобы я сделал копию брачного свидетельства? – спросил Колин.

– А ты сможешь сделать это быстро?

– За пару дней.

– Хорошо. Через несколько дней я приглашу ее пообедать со мной. А пока у нее есть время поразмыслить о том, что я могу предпринять.

– Ты ей совсем не доверяешь, не так ли?

– Нисколько, – быстро ответил Сэмсон. – И это никак не связано с тем, что она француженка. Я вот что думаю. Если она искренне считает, что ее брак имеет законную силу, тогда у меня есть то преимущество, что я знаю, что мой брат обманул ее. Если же она не искренна, она будет вынуждена сомневаться в том, верю ли я в ее историю и доверяю ли ей.

– Об этом она так или иначе все равно будет думать, – заметил сэр Уолтер.

– Правильно. И это значит, что мой план сработает лучше, чем ее.

– Какой план? – Колин откинулся на стуле и сцепил руки за головой. – Только не говори, что поедешь во Францию.

– Как раз поеду.

– С ней?

Выражение шока и даже зависти на лице Колина рассмешило Сэмсона.

– Конечно. Честно говоря, мне все равно, кто она такая – просто наивна или врет ради удовольствия, работает ли в паре с Эдмундом или разыскивает его. Я хочу найти своего брата...

– И Клодетт?

Сэмсон резко выпрямился. Боль, негодование и презрение, мучившие его столько лет, с новой силой воскресли в его душе.

– Если она с ним...

– Чтобы отомстить, – сказал за него Колин.

– Нет, чтобы все расставить по своим местам. – Колин покачал головой. Потом посмотрел Сэмсону в глаза, и в его словах прозвучало предостережение:

– Мало что изменилось в тебе с тех пор, как он исчез. Ты знаешь, почему он уехал, и хотя эта красавица, которая утверждает, что она его жена, наполовину француженка...

– А наполовину англичанка, – вставил Сэмсон.

– Теперь ты ее защищаешь?

Сэмсон не знал, сердиться ли на Колина или быть ему благодарным за его трезвые рассуждения.

– Я знаю, что делаю.

– На вашем месте, – не удержался сэр Уолтер, – я был бы крайне осторожен. Судя по тому, как вы описали леди Оливию, она не производит впечатления женщины, с которой будет легко справиться. Особенно если она решила поиграть с вами.

Совет сыщика вызвал в душе Сэмсона неприятное предчувствие.

– Стало быть, ты собираешься использовать ее для мести, – предположил Колин.

– Вряд ли. Но если так сложатся обстоятельства... – Дождь за окном неожиданно усилился и начал барабанить в стекла, прервав их беседу.

Колин встал и потянулся.

– Пойдемте поужинаем, джентльмены. У меня новый повар, и он творит чудеса с курочкой.

– Как и ты, мой друг, – со смешком сказал Сэмсон. Колин расхохотался:

– И все же это ты привлекаешь к себе красавиц.

– Которые никогда мне не принадлежат, – тут же возразил Сэмсон.

– Но на этот случай у тебя в запасе есть Эдна Суон... – Но такая замена Сэмсона не устраивала.

Глава 4

Карета, которую герцог Дарем прислал за ней, подвезла Оливию к металлической решетке, окружавшей участок на Парсонс-стрит. Она не знала, чей это дом – герцога Дарема или одного из его друзей, у которых он останавливается во время своих визитов в Лондон. От леди Абетнот она слышала, что большую часть года герцог проводит в уединении в своем поместье в Корнуолле. Но, судя по его наспех написанной записке, он пригласил ее сюда на обед, чтобы обсудить их «общее затруднительное положение» – что бы это ни значило, – и она откликнулась без промедления.

Большое здание в викторианском стиле стояло в глубине участка, отгороженное от проезжей части высокими деревьями. К парадному входу вела дорожка, выложенная булыжником и обсаженная аккуратно подстриженным кустарником. Запахи цветущих растений щекотали ноздри, невидимые насекомые стрекотали в траве. Если бы она не нервничала оттого, что сейчас встретится с ним, это могло бы умиротворять и радовать.

Оливия попыталась расслабиться, но дверь распахнулась, и на пороге появился дворецкий. Она не успела предъявить приглашение, как он слегка поклонился и сказал:

– Леди Оливия, его светлость ожидает вас в столовой.

– Благодарю.

Погода была теплой, так что на ней не было шали. Она протянула дворецкому шляпу и пригладила волосы.

– Сюда, пожалуйста, – пригласил дворецкий и повел ее по длинному, слабо освещенному коридору.

Оливия подняла голову, расправила плечи и уверенно прошла через холл, устланный персидскими коврами. Внутреннее убранство дома поразило ее еще больше, чем его внешний вид. Обставленный мебелью в стиле позднего ампира, декорированный в разнообразных оттенках красного и золотого, он свидетельствовал о богатстве его владельца. Она поняла, что у герцога Дарема много денег и хороший вкус, и подумала, что в нем бездна мужского обаяния.

Что за странные мысли, одернула она себя. Почему она в такое ответственное время думает не о деле, а об этом мужчине? Сегодня ей как никогда необходимо быть собранной. Надо сосредоточиться на том, что украдены фонды компании и пошатнулось будущее Дома Ниван.

Она вошла в столовую, и ее поразила атмосфера тепла и уюта: в камине горел огонь, под ногами был толстый ковер, мебель красного дерева была до блеска отполирована.

Потом она заметила его, и ее сердце дрогнуло.

«Сосредоточься, сосредоточься».

Герцог Дарем стоял возле решетки камина, облокотившись на толстую каминную полку из дуба и сжимая длинными пальцами наполовину полный бокал с янтарной жидкостью. Он был в темно-коричневом сюртуке и белой шелковой рубашке, обтягивающей его широкую сильную грудь. Одежда сидела на нем как влитая и явно была сшита дорогим портным. Все, что окружало герцога Дарема, говорило о изысканном вкусе. Она уже знала, что от этого человека нельзя было ожидать ничего ординарного. Но Оливия впервые подумала, что Эдмунд стремился украсть ее деньги именно потому, что его брат был очень богат и имел возможность реализовать свои желания.

Она взглянула герцогу в лицо, и мысли о муже тут же улетучились. Будучи похож на Эдмунда внешне, герцог Дарем был совершенно другим – у него было иное выражение лица, иная манера держаться и разговаривать. Эдмунд был оживленным и общительным, а от этого человека исходила молчаливая затаенная сила, которую при всем желании невозможно было игнорировать. Оба брата были красавцами, но если Эдмунд был легкомысленно разговорчивым, то его брат-близнец был сдержан и скуп на слова.

Он посмотрел на нее, и Оливия почувствовала, какая от него исходит энергия, и внутренне содрогнулась. По взгляду его темных глаз она поняла, что он ей не доверяет. Не доверяет и все же пригласил ее. Это означало, что он верит, что она знает его брата – какими бы ни были их отношения. Она надеялась на большее, но то, что он ее принял, было по крайней мере первым шагом.

Стараясь подавить в себе растущее беспокойство, Оливия вошла в столовую и кивнула человеку, который внимательно смотрел на нее.

– Добрый вечер, ваша светлость, – как можно любезнее сказала она, желая установить дружеский тон, хотя самой ей показалось, что ее голос звучит напряженно, а щеки пылают под его испытующим взглядом.

– Оливия, – произнес он, и ее имя позвучало из его уст слишком... чувственно.

Она чуть вздрогнула и стиснула пальцы рук.

– Благодарю за приглашение.

– Это самое малое, что я могу сделать для женщины, которая утверждает, что она жена моего брата.

«Утверждает?» Господи, да она дала ему свидетельство о браке! Какое еще доказательство ему нужно? Но больше всего ее слух резануло то, что он употребил слово «женщина», а не «леди». Если бы он был другим человеком, она бы быстро поставила его на место. Он был неглуп, и выбор им слов намекал на то, что она лжет. А это был вызов. Она поняла, что ему нельзя доверять, точно так же, как он не доверяет ей.

– Бог мой, ваша светлость, да вы, оказывается, льстец.

Он, видимо, не ожидал такого ответа и, к ее удовольствию, смутился. Если он думает, что она такая же, как все его знакомые женщины, запуганные его высокомерием и властностью, то ему страшно не повезло.

Она шагнула к нему и спросила его светским тоном, хотя жутко нервничала:

– Этот прелестный дом принадлежит вам?

Не спуская с нее глаз, он отпил глоток из бокала.

– Нет. Он принадлежит другу.

– А-а. Разумеется.

Его брови еле заметно сдвинулись. Он не понимал, что означало ее замечание, но не стал переспрашивать. А он упрям, подумала она. Но он и выглядел упрямым.

– Не хотите ли хереса? – Он наконец отошел от камина.

– Пожалуй.

Он подошел к большому бару позади обеденного стола, который уже был накрыт на двоих.

– Он и друг Эдмунда?

– Был.

Она наблюдала за тем, как он взял графин, поднял пробку и налил в бокал хереса. Этот человек явно не был искушен в искусстве общения.

– А как его зовут?

Он ответил не сразу: сначала поставил на место графин и протянул ей рюмку.

– Колин Рамзи. Это тот джентльмен, с которым вы познакомились на балу, но не думаю, чтобы Эдмунд когда-либо даже упомянул его имя, иначе бы вы запомнили его.

Принимая у него бокал, она позаботилась о том, чтобы не коснуться его пальцев.

– Нет, Эдмунд никогда не рассказывал ни о ком из живущих в Англии, кроме вас, но и тогда вы были каким-то далеким старшим братом, счастливой судьбе которого он завидовал. Я просто подумала, что вы старый и женатый, живете в деревне, занимаетесь семьей и воспитываете детей. – Помолчав, она добавила дерзко: – Он никогда не говорил, что вы с ним близнецы.

– А вы не находили это странным?

– Что именно? Что вы не старый и не женатый или то, что вы близнецы? – уточнила она.

Он фыркнул и снова отпил глоток.

– Что он не рассказывал обо мне.

– Да, мне казалось это странным, – честно призналась она. – Но в те редкие моменты, когда я спрашивала его о семье и бывших друзьях, он давал короткий ответ и сразу же менял тему. Но он делал это так весело и непринужденно, что я не придавала этому значения. Теперь я понимаю, что он просто избегал говорить на эту тему.

– Не сомневаюсь. Когда человек от чего-то или кого-то бежит, он обычно не хочет это обсуждать.

Как же ей хотелось, чтобы он ответил на ее вопросы! Но она боялась, что он поймет, как она волнуется.

– Поскольку единственным, кого он упоминал, были вы, значит, бежал он не от вас.

Глаза герцога потемнели, и Оливия призналась себе, что горда тем, что сумела его задеть. Он не был уверен, сказала ли она это в шутку или действительно не знала, что Эдмунд ненавидел своего брата, но ей было приятно, что она взяла верх, пусть даже в такой малости.

Он подошел к ней совсем близко, так что она могла разглядеть немного отросшую щетину на его подбородке. Если бы дело касалось какого-либо другого джентльмена, ее бы рассердило, что он не удосужился еще раз побриться перед обедом. Но этот человек выглядел привлекательно даже слегка небритым.

– Неужели я такой страшный, леди Оливия?

Она вздрогнула. Как она могла отвлечься от такой важной темы?

«Сосредоточься!»

– Страшный?

Он весело рассмеялся. Это было так неожиданно, что Оливия чуть было не уронила бокал с хересом. Когда герцог Дарем смеялся, он был просто неотразим.

Потом он посмотрел ей в глаза и пробормотал:

– В прошлом, мадам, меня больше боялись смелые леди, когда я обнаруживал, что они лгут. Какой бы незначительной их ложь ни была. – Понизив голос, он добавил: – Или экстравагантной.

Она не сразу нашлась, как отреагировать на такой недвусмысленный намек. Потом, намеренно усмехнувшись, она сказала:

– Я так рада, что со мной вы и дальше будете таким любезным.

Он попытался не улыбнуться, но ему удалось это лишь наполовину, так что она не могла не заметить появившуюся на его правой щеке ямочку. У Эдмунда такой ямочки почему-то не было. Ей вдруг понравилась их непринужденная болтовня, и она, наклонив голову в его сторону, спросила заговорщическим тоном:

– Все же для моего спокойствия... ваша светлость, кто эти смелые леди?

Полуулыбка исчезла с его лица, и губы сжались.

– Француженки, леди Оливия. Я не знал ни одной, которой мог бы доверять.

Болтовня закончилась. Одним своим вполне невинным вопросом она разрушила дружескую атмосферу. Он никогда не будет ей доверять из-за ее двойной национальности. Она не могла понять, что стоит за его враждебностью. Впрочем, какая разница? У них никогда не будет никаких отношений. Он не очень-то ей и нравился. Высокомерный тип.

Оливия сделала глоток хереса и, отвернувшись от него, направилась к обеденному столу, инстинктивно чувствуя, что он провожает ее взглядом, и поставила на край стола бокал.

– Значит, в соответствии с вашей изощренной логикой вы полагаете, что по крайней мере половина из того, что я вам рассказываю, – ложь. Очень жаль.

Он ответил не сразу. Когда же она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц, то увидела – не без удовольствия, – что он ее рассматривает – ее лицо, высокую прическу с падающими на виски прядями темных волос, сложный фасон ее шелкового светло-бежевого платья. Женское чутье подсказало ей, что ему нравится то,что он видит.

– Вы определенно знаете, как поддразнить мужчину, не так ли, леди Оливия? – Его голос прозвучал напряженно и хрипло.

Она чуть приподняла брови и постаралась ответить вежливо:

– Поддразнить? Каким же образом я вас поддразниваю, ваша светлость?

Он одним глотком допил свой бокал и поставил его на каминную полку.

– Я не имел в виду, что вы поддразниваете меня, мадам, во всяком случае, не сейчас. – Он заложил руки за спину, подошел к ней и, глядя в пол, продолжил: – Что я имел в виду, так это то, что все в вас – ваш высокомерный взгляд, ваша элегантность, ваш явный шарм – вызывает в мужчинах – в любом мужчине – желание. Вы продукт красоты, Оливия, такой же, как изделия парфюмерии, которые вы производите и продаете, и вы произвели на меня впечатление, на что вы, видимо, и рассчитывали. Но продукт остается продуктом, не более того. Так что меня вы не обманете.

Неужели он думает, что она его обманывает? Его оскорбительные комплименты унижали ее. Он намеренно задевал все то, что составляло ее сущность как женщины, определяя ее внешность как нечто, чего следует опасаться. Оливия не могла припомнить, чтобы когда-либо джентльмен обвинял ее в нечестности. Но она отказывалась подчиниться его надменной манере или реагировать так, как он ждет. Нет, она не то, что он думает, и она это докажет. Он ждал, что она будет легкомысленна, фривольна – ведь он такими считает всех француженок, – а она проявит спокойствие и выдержку.

Она сказала с деланным смирением:

– Благодарю за ваши любезные комплименты, сэр. Я так рада, что вы оценили мои усилия хорошо выглядеть в обществе.

Его щека дернулась, но он ничего не ответил. Поэтому она добавила с холодной учтивостью:

– Но, как вам известно, продукты продаются и покупаются, а я – нет. Прошу это запомнить.

На какое-то мгновение ей показалось, что он сейчас либо прогонит ее, либо встряхнет так, что она потеряет сознание.

– Вы любили моего брата?

Этот неожиданный вопрос, да еще заданный таким тихим голосом, заставил ее вздрогнуть. Она отшатнулась, как от удара. Она не могла понять, отчего он вдруг поменял тему.

– Простите?

– Я спросил вас, любили ли вы моего брата. Мы уже три раза говорили о том, что он женился на вас и обокрал, о вашем желании во что бы то ни стало найти его, но вы ни разу не сказали, как вы относились к нему. А мне интересно это знать.

Оливия почувствовала, что краснеет. Набрав в легкие побольше воздуха, она выдохнула:

– Конечно же, любила.

В течение нескольких секунд герцог Дарем смотрел на нее с непроницаемым выражением лица, видимо, оценивая ее довольно сдержанный ответ, а возможно, ожидая, что она скажет что-либо еще. Но она не собиралась посвящать его в детали. Детали его не касались.

И тут произошло невероятное. Сильными пальцами он схватил ее за подбородок, поднял его и коснулся губами ее рта – не в страстном поцелуе, а нежно, словно между ними только что не было перепалки.

Оливии понадобилось несколько минут – а ей показалось, что часов, – чтобы понять, что он ее целует. Она уперлась руками в его грудь и попыталась оттолкнуть его, однако он положил свою большую ладонь ей на затылок и не дал оторвать губ. Ей ничего не оставалось, как подчиниться.

Что она и сделала, чувствуя, как волна эмоций неожиданно захлестнула ее, ноги стали ватными и все тело под корсетом ожило. От него исходило тепло, а вкус его губ был восхитительным. И в тот момент, когда она была готова растаять в его объятиях, он медленно отпустил ее, успев, однако, провести пальцем по ее губам.

Оливия открыла глаза, но не посмела посмотреть на него, а уставилась в пол.

Господи, он поцеловал ее. Намеренно. А целовался он... неподражаемо.

И тут сразу же ее охватило чувство вины. Она отступила на шаг и прошептала:

– Вы что, с ума сошли?

– На мгновение, – прохрипел он.

– Вы не имели права это делать, – дрожащим голосом произнесла она. – Я замужем за вашим братом.

– Но у меня есть основание сомневаться в вашем намерении донести это до моего сознания, мадам.

Она хотела возразить ему в самых нелицеприятных выражениях. Вместо этого до нее вдруг дошло, что и на него этот поцелуй произвел впечатление. Его лицо раскраснелось, глаза все еще горели. Она не ожидала, что легкое прикосновение их губ могло вызвать в нем такую реакцию. Это ее смутило.

– Ради Бога, какое отношение к этому имеет ваш поцелуй? – прошептала она в ярости.

Он ответил не задумываясь:

– Вас влечет ко мне.

«Точно так же, как вас влечет ко мне».

– Вы действительно сошли с ума. К тому же вы грубиян. – Вот все, что ей удалось сказать. Смущение лишило ее способности подобрать более подходящий ответ на столь смехотворное утверждение.

Он ухмыльнулся и засунул руки в карманы.

– Вы не первая француженка, которая говорит мне это.

Она приложила ладони к горящим щекам.

– Я уверена, что я и не первая англичанка, которая вам это говорит.

Он не отреагировал. Текли секунды, но они оба молчали. Не дождавшись ответа, она повернулась к наполовину зашторенному окну.

А он наконец подошел к двери и дернул за шнур звонка, вызывая дворецкого. Почти сразу в столовую вошли три лакея с серебряными подносами. Они подошли к буфету у дальней стены и молча расставили блюда с едой, ни разу не оглянувшись.

Оливия не могла решить, рада ли она тому, что их прервали, или сердится за то, что появились слуги, независимо от того, что считалось, что слуги невидимы. Опыт подсказывал ей, что слуги обычно сплетничают о своих хозяевах, но сейчас ей было не до этого.

Неожиданно вошел дворецкий и начал что-то тихо говорить герцогу. Оливия воспользовалась тем, что герцог отвлекся, и попыталась успокоиться и собраться с мыслями.

Ее деверь как ни в чем не бывало отдавал распоряжения дворецкому. Затем все трое слуг вышли и тихо закрыли за собой дверь, опять оставив их вдвоем и предоставив им самим выбирать блюда и продолжать беседовать за столом.

– Что ж, дорогая сестра, пообедаем? – спросил он, потирая подбородок.

Оливия чуть было не поперхнулась, столько сарказма было в его голосе.

Она мило улыбнулась, хотя у нее пропал аппетит.

– Конечно, ваша светлость. – Он показал рукой на буфет:

– Пожалуйста. Нам есть что обсудить.

Он хочет что-то обсуждать? Сейчас? Господи, герцог Дарем только что ее поцеловал. Никаких объяснений или предупреждений. А ей понравился поцелуй. Даже очень. Этого было достаточно, чтобы сделать неловким любой разговор. Во всяком случае, для нее. Однако ей вдруг пришло в голову, что все было им заранее спланировано, чтобы сбить ее с толку и тем самым получить преимущество в любом разговоре. Если это так, бедняге герцогу придется туго. Он не знает, с кем имеет дело и что разговор будет в ее пользу.

Взметнув юбки и вежливо улыбнувшись, Оливия направилась к буфету.

Он был страшно зол на себя за то, что воспользовался ситуацией и противостоял ей не с помощью слов, а поддавшись эмоциям и вожделению. Все же он не был до конца уверен, что это ее удивило. Она вошла в его жизнь и, конечно же, со своими планами. Но сегодня она его удивила. Вместо того чтобы в слезах выбежать из дома или даже влепить ему пощечину, как сделала бы любая другая женщина, она осталась спокойной и хладнокровной. Сидит за столом напротив него и после шокировавшего их обоих поцелуя как ни в чем не бывало ест утку, фаршированную каштанами. Леди Оливия Шей была умной женщиной, которой, очевидно, нравилось соревноваться в уме с мужчинами. Сэмсон еще не понял, одобряет ли он ее необычный характер или нет.

– Как вам утка, Оливия? – тоном любезного хозяина поинтересовался он.

Она посмотрела на него через стол, набрала с помощью вилки и ножа порядочную порцию утки и ответила в том же тоне:

– Восхитительна, ваша светлость. А вы довольны обедом, ваша светлость?

– Абсолютно.

– Вам придется сказать вашему другу, что он нанял замечательного повара. А ваш друг сейчас дома?

Сэмсон чуть было не выругался вслух. Что за банальный, бессмысленный разговор!

– Лучше давайте обсудим этот довольно соблазнительный поцелуй.

Сказав это, он внимательно на нее посмотрел. Она колебалась всего мгновение.

– Если мы собираемся обсуждать что-либо, кроме погоды и еды, я предпочла бы поговорить об Эдмунде и о том, что вы намерены делать, чтобы помочь мне вернуть мои деньги. – Она откинулась на спинку стула и промокнула рот салфеткой. – Я и так уже слишком давно покинула Париж и Дом Ниван, ваша светлость. Мне надо возвращаться во Францию, чтобы присматривать за своим делом. Хотя как человек, получивший богатство по наследству, вы, верно, не вполне это понимаете.

Несмотря на то что она произвела на него впечатление своей способностью выглядеть уверенной в своей правоте и сосредоточенной на своей цели, Сэмсон почувствовал себя задетым простой улыбкой, которая заиграла на ее прелестных розовых губках. Ее нарочитая уверенность и раздражала его и странным образом возбуждала.

Он отложил нож и вилку и внимательно на нее посмотрел.

– Я хочу сделать вам кое-какое предложение, Оливия.

Она подняла бокал и, отпив глоток, облизнула губы.

– Полагаю, что это предложение касается возврата моих денег. – Это было скорее утверждение, чем вопрос.

На этот раз восхитившая его ранее уверенность вызвала у него только раздражение, хотя он решил не доставлять ей удовольствия это заметить. Он сжал губы, словно обдумывая свой ответ.

– Возможно. Хотя я не уверен, что вы будете так же довольны, узнав, о чем я на самом деле думаю.

– Я вовсе не самонадеянна, ваша светлость. Но, честно говоря, ваше мнение не имеет для меня значения.

Он подался вперед, и его голос прозвучал немного угрожающе:

– Гораздо важнее то, чем мы можем быть друг для друга полезны, чем то, что мы друг о друге думаем.

– Что мы можем друг для друга сделать? Как прикажете вас понимать?

Он посмотрел на нее поверх бокала с вином.

– Вам нужна моя помощь, и я, рассмотрев все возможные варианты, решил вам помочь.

– Мне надо вернуть свои деньги, – подумав, сказала она, – и это является моей главной задачей. Вам, я вижу, нравится уклоняться от главного, но тот факт, что вы брат моего мужа, делает вас ответственным за его обман. По-моему, я выразилась более чем ясно.

– Вот как? Но у меня есть свои причины разыскивать брата, а вы – первый человек, который утверждает, что недавно его видел и проводил с ним время.

– На самом деле я недавно вышла за него замуж, – сверкнула она глазами.

Ее комментарий точка в точку совпал с его мыслями.

– Да, я почему-то верю этому.

Она выпрямилась и сложила руки на коленях.

– Мне следует вас благодарить? – Несмотря на то что она была шокирована, в ее голосе явственно слышался сарказм.

Он улыбнулся, предвкушая ее реакцию на его следующее предложение.

– Я предлагаю, чтобы мы начали искать Эдмунда вместе, леди Оливия, в Париже.

– И как вы себе это представляете? С чего мы начнем и кто будет направлять нас в наших поисках? И почему Франция? Раз он украл деньги, можно предположить, что он покинул страну.

Сердце Сэмсона забилось от предвкушения. Он ждал этого момента.

– Я считаю, что мы должны начать с Парижа, потому что именно там его видели в последний раз. Мы можем проследить за его передвижениями, навестить тех, с кем он был знаком, и тех, с кем он общался в свете. Если в афере, с помощью которой ему удалось выманить у вас деньги, были замешаны другие люди, мы сможем застать их врасплох.

– Неужели найдутся и такие? – Он пожал плечами:

– Понятия не имею. Но я считаю, что лучше всего начать именно с Парижа.

Она немного подумала.

– А я предположила, что он скорее всего вернется сюда, к себе домой, к своей семье.

– Эдмунд никогда не вернется в Англию, – резко бросил Сэмсон.

– Откуда вы знаете, сэр?

Поскольку он все еще не доверял тому, что она о себе рассказывала, он не был готов говорить о своем прошлом. Поэтому он ответил:

– Достаточно будет сказать, что я знаю, каков ход мыслей моего брата.

– Мне тоже так кажется, – насмешливо улыбнулась она.

Он внимательно посмотрел на нее, но ответ был все тот же.

– Мы поедем во Францию, начнем оттуда и посмотрим: может, кто-нибудь, решив, что я – Эдмунд, расскажет, где его можнонайти.

В душу Оливии закралось подозрение.

– Что вы хотите этим сказать? Как это они подумают, что вы – это он?

– Вы замужем за человеком, который является моим близнецом, Оливия. Если он с кем-то был связан, тот человек, конечно же, будет изумлен, увидев нас вместе после того, как Эдмунд выманил у вас деньги. Я надеюсь, что это разворошит осиное гнездо и мы получим какую-то информацию. Если только у вас нет идеи получше, – сухо добавил он.

До нее очень долго доходило его так называемое предложение. А еще труднее было согласиться с тем, что они будут делать. В конце концов вместо того, чтобы рассердиться, она даже развеселилась.

– Вы это серьезно?

Он отпил еще вина, чтобы немного оттянуть ответ.

– Очень серьезно. Именно поэтому я вас поцеловал. Если я должен разыгрывать из себя Эдмунда, нам с вами придется вести себя так, будто мы женаты. – И добавил: – Нас влечет друг к другу, так что это будет не так уж и трудно.

Она замерла, но ее глаза расширились от изумления и недоверия. Сэмсон ждал, наслаждаясь ее замешательством.

– У меня просто... нет слов, – прошептала она наконец.

– Мне нравится, когда женщина не находит слов.

– Это невероятно... даже предположить, чтобы мы... – Она сглотнула и закашлялась.

А он молчал только по той причине, что ему нравилось, как у нее розовеют щеки и напрягается тело при мысли, что они могут вступить в интимные отношения. Он был уверен, что именно об этом она сейчас думает, потому что она сначала замерла, потом отвернулась, а затем, схватив бокал, двумя большими глотками допила вино.

Он дал ей время все это представить и наслаждался ощущением того, как естественно реагирует его собственное тело, когда он воображает, как она лежит на кровати и призывно смотрит на него своими потрясающими голубыми глазами, затуманенными страстью. Этого, разумеется, никогда не произойдет, если она все еще любит Эдмунда и они официально все еще женаты, но сама по себе мысль была тем не менее чудесной.

Она наконец тряхнула головой, словно стараясь отогнать пугающие ее мысли, и посмотрела ему прямо в глаза.

– Конечно же, мы не можем...

– Не можем? – Он удивленно поднял брови. Она не отвела взгляд.

– Мы не можем вести себя опрометчиво, ваша светлость.

Он восхитился ее храбростью, несмотря на то что ее слова могли быть истолкованы по-разному.

– Разумеется, нет, леди Оливия. Я несу за вас ответственность как за жену брата и отношусь к этому очень серьезно.

Он видел, как она расслабилась и улыбнулась с облегчением.

– Не сомневаюсь. – Подумав, она добавила: – Кроме некоторых деталей, о которых мы должны будем договориться, ваш план кажется мне хорошим началом, тем более что мы не располагаем почти никакой информацией. Когда мы отправимся?

Сэмсон постарался не выдать своего удивления тем, что она внезапно одобрила его идею. Он вдруг подумал, что при других обстоятельствах эта женщина с ее шармом и умом могла бы ему понравиться. А ее неописуемая красота была бы лишь очень приятным дополнением. Ни о какой другой леди он бы этого сказать не мог. Но она принадлежала его брату. Если бы это не было так смешно, его бы это просто разозлило.

– В следующую субботу, – слишком резко ответил он и снова занялся едой.

Она промолчала, видимо, задумавшись над тем, почему у него так резко изменилось настроение. Не мог же он сказать ей, что испытывает в ее присутствии неловкость. Она просто сочла бы его сумасшедшим.

– Благодарю вас, ваша светлость, за ваше великодушие. – От Сэмсона не ускользнули нотки иронии в ее голосе.

Дальше они ели в полном молчании. Она не понимала его враждебности, а он решил, что так будет лучше. Чем меньше они будут нравиться друг другу, тем легче им будет вместе путешествовать.

Во всяком случае, он на это надеялся.

Глава 5

За высокими домами улицы Габриэль занимался парижский рассвет, окрашивая небо в розовато-золотистый цвет. Оливия вышла из кареты и остановилась возле своего деверя – раздражающего, упрямого и такого мужественного герцога Дарема. Из трех эпитетов последний точнее всего характеризовал герцога, хотя он был еще и тщеславным, и высокомерным, и не в меру серьезным.

Их путешествие из Лондона в Париж прошло без всяких приключений и довольно быстро. Правда, присутствие герцога нервировало Оливию, чего никогда с ней не бывало, когда она была с Эдмундом. Они почти не разговаривали, хотя она заметила, что он слишком часто на нее смотрит, и это приводило ее в еще большее волнение. Они стойко переносили присутствие друг друга, обменивались репликами лишь при необходимости, а ночи проводили в отдельных номерах. Теперь, когда они прибыли в Париж и начнется обман, ей придется притворяться, что она его жена, и это и пугало, и возбуждало ее.


– Куда идти, мадам? – пробормотал ей на ухо герцог.

– В дом, – отрезала она, словно он спросил какую-то глупость. На самом деле ее заставило вздрогнуть его теплое дыхание возле самого уха.

Она почувствовала затылком, что он ухмыльнулся, но, не обращая на это внимания, она подошла к парадной двери, которая распахнулась перед ней, прежде чем она успела постучать.

Знакомые ароматы лаванды и специй сразу же вытеснили запахи улицы. Наконец-то она была дома! Впервые за несколько недель она почувствовала себя на своей территории, и беспокойство как рукой сняло.

– Вы вернулись, мадам Карлайл!

Навстречу ей из-за прилавка вышел Норман Пакетт – ее помощник и давний друг и советчик. Он схватил ее за плечи и поцеловал в обе щеки.

– Норман, как же хорошо снова быть дома!

– Да, эта ужасная поездка на север длилась слишком долго. – Он притворно нахмурился.

– Как вы тут без меня? Прибыли наконец поставки сандалового дерева? А мадам Готье по-прежнему не уверена, что именно выбрать для...

Герцог у них за спиной откашлялся. Все еще не отрываясь от Нормана, Оливия резко обернулась.

– Ах, прости, дорогой. Ты же помнишь месье Пакетта, моего ассистента?

– Месье Карлайл, добро пожаловать домой. – Норман слегка поклонился.

Оливия почувствовала, что герцог встал совсем близко за ее спиной, и на миг подумала, что он может схватить ее за плечи, чтобы продемонстрировать собственнические чувства. Она инстинктивно отшатнулась от Пакетта.

– Месье Пакетг, вот мы и встретились снова, – произнес Сэмсон.

– Зовите меня Норман, пожалуйста, – улыбнулся Пакетт. – Отбросим формальности. Мы все очень скучали по вашей жене. В ее отсутствие Дом Ниван просто осиротел.

Напоминать таким образом об отсутствии Оливии было не в правилах Пакетта. Норман никогда не бывал груб. Но он также никогда не доверял, да и не любил Эдмунда, и Оливия почувствовала, как сгустилась атмосфера, чего не было всего минуту назад. Но она предпочла ничего не замечать.

– Мы с месье Карлайлом сейчас поднимемся в наши апартаменты, Норман, а завтра за чаем обсудим наши дела, а заодно и посплетничаем.

Норман рассмеялся:

– Я так рад снова видеть вас, Оливия. Но вы устали с дороги. Идите отдыхать. Я вчера предупредил мадам Аллар о вашем приезде, так что она прибралась в ваших комнатах и приготовила вам ужин.

Мадам Аллар была приходящей домработницей и поварихой, и, хотя она обычно приходила на короткое время, она всегда помогала Оливии по хозяйству, когда та была занята. Оливия облегченно вздохнула, обрадовавшись, что не забыли вовремя застлать чистым бельем гостевую кровать. В данный момент это было важнее, чем ужин.

– Спасибо, Норман. Увидимся утром.

Он отступил, чтобы дать ей пройти, а герцог взял ее под руку, когда они шли мимо витрин и двух продавщиц, которых Оливия не знала. Новые девушки часто появлялись и исчезали, но это Норман обычно их нанимал или увольнял, если был ими недоволен.

Оливия провела герцога через богато декорированный салон, где элегантно одетые леди обычно пили чай или вино, обсуждая новейшие духи, и, приподняв юбки, поднялась по выкрашенной в белый цвет винтовой лестнице, устланной красным ковром. Лестница вела на третий этаж в апартаменты Оливии.

Герцог молча шел за ней по пятам. Наверху она достала из бархатного ридикюля ключ, отперла дверь и вошла. Ее деверь, не колеблясь, последовал за ней.

Войдя в гостиную, Оливия закрыла глаза и вдохнула знакомые запахи дома.

– Оставьте приоткрытой дверь, чтобы лакей мог внести наш багаж, – сказала она, стягивая перчатки.

– Я не слуга, мадам. – Она резко обернулась.

– Я не имела это в виду, ваша светлость. – Он смотрел на нее с явным раздражением.

– Возможно, это ваш дом, Оливия, но за нашу операцию отвечаю я. Не забывайте этого.

Ее хорошее настроение сразу улетучилось. Она смерила его взглядом.

– «Операция»? Какая операция?

Он вздохнул и, не отрывая от нее взгляда, сказал:

– Давайте внесем ясность, дражайшая сестрица. Вы вернулись в Дом Ниван, в свое привычное окружение, но вы не вернетесь к своей обычной каждодневной работе, не будете контролировать всё и вся. На этот раз с вами я и с определенной целью, до тех пор, пока не закончится наша миссия.

– Я знаю это, – прошептала она в отчаянии.

– Неужели?

– Да, – горячо начала она, неожиданно рассердившись, что он разговаривает с ней таким тоном, будто она пятилетний ребенок, – я знаю. Я знаю, зачем мы приехали во Францию, сэр, но давайте будем реалистами. Вы употребили слова «операция» и «миссия», словно поиски вашего брата – это какая-то... военная акция. Это не так. Дело касается моего заработка, моих обязательств и человека, за которым я замужем, независимо от ваших забот. – Она расправила плечи и снова начала срывать с рук перчатки. – Может быть, вам следует меньше думать о себе, а в первую очередь о том, почему вы здесь.

Он долго смотрел на нее оценивающим, почти беспощадным взглядом, а потом тихо спросил:

– А вам не приходило в голову, что я приехал сюда именно потому, что думаю о вас, а не из-за своих желаний?

Этот почти шепот настолько смутил ее, что она не знала, как ответить на такой, казалось бы, простой вопрос. Она непроизвольно отступила от него на шаг, ощутив, как от его близости у нее вдруг сильнее забилось сердце.

Прежде чем потерять голову, она скрестила руки на груди и сказала, глядя на него в упор:

– А не может такого быть, что, думая обо мне, ваша светлость, вы как раз заботитесь о своих желаниях, поскольку вы слишком часто и неприлично разглядываете мое лицо и меня вообще?

Он не мог поверить, что она это сказала. Но по еле заметному повороту головы, по тому, как вспыхнули его глаза, она поняла, что попала в точку. Она возликовала, Но всего на мгновение. Потому что он схватил конец ее длинной перчатки и с ее помощью приблизил ее к себе.

– Я в своей жизни, Оливия Шей, не видел такого восхитительного лица и такой совершенной фигуры, несомненно, вылепленной богами, – прохрипел он шепотом. – Вы неописуемая красавица, и я не могу не думать об этом, глядя на вас, и я более чем уверен, что вам это очень нравится.

Теперь была шокирована она. Краска залила ей щеки и шею.

– Как вы смеете даже предполагать...

Он рывком притянул ее к себе еще ближе. Она не могла шевельнуться, завороженная его необыкновенной Способностью лишать ее слов или движений.

– Я давно понял, что желание может быть не только сладким и горьким одновременно, оно почти всегда бывает взаимным. Одно ваше присутствие является искушением, леди Оливия, но я вас предупреждаю, что вам никогда – слышите, никогда – не взять надо мной верх.

Взять над ним верх?

От его влажного дыхания зашевелились выбившиеся из прически тонкие прядки волос на ее щеках, и в течение нескольких секунд она не могла думать ни о чем, кроме того, что от него исходит тепло. Мужское тепло.

– Это не соревнование, ваша светлость, – процедила она сквозь зубы и вызывающе посмотрела ему в глаза.

Он отпустил ее и спокойно заявил:

– Я начинаю думать, что это похоже на соревнование, по крайней мере с вашей точки зрения.

Громкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.

– Мадам, ваш багаж, – сказал консьерж.

– Спасибо, Антуан. Поставь, пожалуйста, мои чемоданы ко мне в спальню, а вещи моего мужа отнеси в комнату для гостей.

Если консьерж и посчитал ее просьбу странной, то не подал виду. Двое лакеев разнесли их багаж по указанным комнатам. Она отметила, что герцог отошел к окну гостиной и стал смотреть на темнеющее небо.

Слуги ушли, закрыв за собой дверь, и они опять остались одни. Тягостное молчание затянулось.

– Вам придется перестать называть меня «ваша светлость».

Он медленно расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Даже Эдмунд никогда при ней не раздевался. Она постаралась отогнать неприличные мысли, вызванные поведением герцога.

– Всего минуту назад вы запретили мне обращаться с вами как со слугой, – сказала она, попытавшись продолжить тему их разговора.

Он повернулся и оперся на подоконник у себя за спиной.

– Между этими двумя обращениями есть еще кое-какие, дорогая Оливия.

Его хладнокровно-насмешливый тон взбесил ее.

– Ах так? Может быть, мне называть вас Эдмундом?

– Да, если мы не наедине. А если вдвоем, как сейчас, я предпочитаю, чтобы вы называли меня Сэмом. Так сокращенно звучит мое имя, данное мне при крещении.

Все то время, что они были знакомы, она ни разу не подумала о том, как его зовут на самом деле. Правда, она вспомнила, что он назвал свое имя, когда они впервые встретились наедине, но лишь вскользь. Странно, но до этой минуты она не воспринимала его как отдельную личность. Он был лишь копией, вариантом ее мужа, а не совершенно другим человеком. Человек со своим опытом, своими собственными надеждами, мечтами и разочарованиями.

Она отвела взгляд и подошла к своему секретеру, где лежала пачка писем и визиток, накопившихся за время ее отсутствия, и начала рассеянно их просматривать.

– Сэм, наверное, от Сэмюел?

– Нет, от Сэмсон.

Она слегка нахмурилась, прочитав одно из приглашений и сообразив, что пропустила ежегодный весенний раут у мадам Леблан, после которого у нее всегда появлялась масса новых клиенток.

– Ну, тогда в нашем маленьком приключении я буду играть роль вашей Далилы, – полушутя сказала она.

– Это ваша цель? Соблазнить меня? – Несколько визиток упали на ковер к ее ногам. Она бросила на него взгляд и зарделась от того, как была им истолкована ее простая шутка. Или он снова хочет ее шокировать? Сам он отнюдь не выглядел обескураженным.

Он наблюдал затем, как она бросила корреспонденцию обратно на секретер, и даже не пошевелился, чтобы поднять упавшие на пол визитки, явно упиваясь ее растерянностью. Она тут же решила, что не доставит ему удовольствия думать, что он может смутить ее всякий раз, как откроет рот, чтобы отпустить лживый комплимент или задать коварный вопрос.

Она разгладила юбки и посмотрела на него с улыбкой, которая, как ей казалось, была надменной.

– Сэм, – начала она, откашлявшись, – я имела в виду, что я буду по-настоящему наслаждаться, играя Далилу, и буду так же, как она, коварна ради того, чтобы найти своего мужа и вернуть деньги. – Она надеялась, что он поймет, что ему не удастся ею манипулировать. – Я сыграю свою роль, не сомневайтесь. Но соблазнять? Да никогда. Мы с вами никогда не станем любовниками. – Он сдвинул брови и на минуту задумался.

– Разве не то же самое сказала Далила Самсону? И помните, чем все закончилось? – Он улыбнулся одними уголками губ. – Запомните, Оливия, я не собираюсь рисковать ради вас своим собственным состоянием или, что еще важнее, своей жизнью и рассудком.

На самом деле она не помнила, говорила ли такое Далила Самсону, и не знала, кто кого соблазнил – она не слишком внимательно читала Библию. Но это вряд ли имело значение. Она понимала, что происходит между ней и герцогом Даремом. Она ему не нравится, он ей не доверяет, и он нарочно играет с ней, чтобы раздражать ее всякий раз, когда они остаются наедине. Так относиться к женщине, которую не знаешь, мог только циник.

«Тебя тоже кто-то здорово обидел».

Эта неожиданная мысль ее поразила. У нее не было никакого намерения сближаться с этим человеком – физически или эмоционально – да и думать об этом ей не особенно хотелось. Им необязательно нравиться друг другу, но ладить они все же должны. От их сотрудничества зависело ее благополучие.

Вздохнув, Оливия сдалась и сказала:

– Может быть, ваша светлость...

– Сэмсон.

– Конечно. Я забыла. – Она кивнула, притворно улыбнувшись. – Может быть, Сэмсон, мы с вами не такие уж и разные, что касается наших прошлых и будущих проблем, как мы думаем?

Ни ответа, ни комментария не последовало..

– Я лишь имею в виду, что независимо от того, какими мы считаем друг друга, я предлагаю сгладить наши разногласия, объединить наш опыт и попытаться работать вместе.

Оливия не сомневалась, что ее предложение будет немедленно принято. Может быть, они даже пожмут друг другу руки.

Но он, очевидно, воспринял все совсем по-другому.

– На самом деле мы очень разные, леди Оливия, – проворчал он тихо, и в его голосе прозвучали нотки усталости. – Но это не имеет значения, поэтому незачем об этом говорить. У меня нет настроения обедать, мне хотелось бы сразу же лечь. – Он направился в гостевую спальню, куда лакей отнес его вещи, и бросил через плечо: – А моего брата мы начнем искать завтра же утром. – И он закрыл за собой дверь.

Оливия осталась стоять озадаченная. За окном еще не было даже по-настоящему темно, а он пошел спать. Не стал есть, не сделал попытки лучше ее узнать или подумать о том, с чего они начнут завтра. Он ни о чем не хотел думать.

Грубиян.

Она вдруг обрадовалась, что ей повезло, что она сна-нала познакомилась с Эдмундом и вышла замуж за него, а не за его брата.

Глава 6

Он никак не мог заснуть. Казалось, прошли уже часы с тех пор, как он устроился на прохладных простынях и положил голову на пуховую подушку. Но все мешало ему – шум улицы, голодный желудок, усталость и особенно осознание того, что Оливия находится рядом, в соседней комнате.

Он был слишком взвинчен и не мог даже задремать. Он пытался расслабиться, но чем дольше он старался, тем чаще, уставившись в потолок, вспоминал то своего брата, с которым все время был в ссоре, то Клодетт, эту женщину, которая вторглась в их жизнь и встала между ними, и многое другое, что не давало ему успокоиться. А теперь еще появилась жена его брата, раздражающая и провоцирующая своей поразительной красотой, высокомерной улыбкой и решительным умом.

Две недели назад он умирал от скуки. Ему надоела его утомительная, однообразная работа в поместье, наскучили окружавшие его женщины, он устал нести бремя своего титула и богатства, словно это были затаившиеся хищники, готовые напасть. А теперь, избавившись от скуки, он попал в новую ловушку, и его терзали раздражение, неопределенность будущего, беспокойство и непреходящее состояние физического возбуждения.

Сэмсон застонал и повернулся на бок. Свет уличных фонарей лежал пятнами на затененной шторами стене спальни. Дорогая квартира Оливии была расположена в шумном деловом районе, хотя и в респектабельной и чистой части города. Он не любил шум и грязь города – любого города. В этой обставленной по последней моде квартире он чувствовал себя неуютно.

Впрочем, не это было проблемой. Проблемой была Оливия.


Впервые в жизни он был совершенно сбит с толку. Он не знал, что думать об этой женщине, как понимать ее настроение и цели, доверять ли ее словам и действиям. Из-за этого он в ее присутствии не просто что-то делал, а всегда эмоционально реагировал на нее, а это было не только ошибкой, но и представляло опасность для их дальнейших отношений. Вообще-то Сэмсон считал себя уравновешенным человеком, умеющим себя контролировать. Но за какие-то несколько дней леди Оливии удалось породить в его душе странные чувства, которые ему приходилось скрывать. По крайней мере он надеялся, что ему это удается.

Она озадачивала его своим смелым поведением. Ему хотелось хорошенько встряхнуть ее, чтобы она избавилась от своей дерзкой уверенности. Больше всего его бесило то, что такая красивая женщина вышла замуж за его брата. Просто бесило. Самым ярким воспоминанием детства оставался тот факт, что Эдмунд всегда побеждал в любой ситуации, в которой они оба оказывались. Умом Сэмсон понимал, что многие победы Эдмунда были связаны с тем, что титул был не у него, а у старшего брата. Сэмсону все время напоминали о его ответственности, а Эдмунд всегда делал что хотел. Сэмсон иногда ему даже завидовал. У Сэмсона были обязанности, а у Эдмунда – деньги, время, возможность выбора. От него требовалось жениться на подходящей девушке, независимо от ее ума и внешности, а Эдмунд мог жениться на ком пожелает. Ревность вспыхнула с новой силой теперь, когда он узнал, что Эдмунд не только женился на умной и необыкновенно красивой женщине, но и очень удачно – леди Оливия Шей, дочь покойного герцога Элмсборо, была прекрасной партией.

Но были ли они женаты? Пока они не найдут его брата и не узнают правду о его обмане, это будет последняя большая тайна. Единственное, в чем был уверен Сэмсон, – это то, что Оливия свято верит в то, что она замужем за Эдмундом. За те несколько дней, что они были знакомы, она сумела убедить его в этом. Именно это его раздражало больше всего остального, потому что подавляло его все растущее желание сделать ее своей.

Сэмсон вздохнул, крепко зажмурил глаза и, перевернувшись на спину, босыми ногами затолкал простыню на край постели. Ему вдруг стало жарко. Он представил себе Оливию обнаженной, возлежащей на ложе из белых перьев и лепестков роз, с рассыпавшимися по плечам темными волосами, концы которых обвились вокруг призывно торчащих розовых сосков. Она гладила себя по стройным бедрам тонкими белыми пальцами, которые то и дело нежно касались густых темных завитков между ног, и, раздвинув колени, приглашала его...

Сэмсон напрягся. Неужели он так давно не был с женщиной, что уже не может отличить тех, кого он мог бы иметь, от тех, кого не может иметь никогда?

Нет, дело не в этом, не в вожделении. Сейчас речь шла только б ней самой. Это она с ним такое сотворила, хотя этого даже не понимает. Но это возбуждало его еще больше. Бог мой, он отдал бы что угодно за то, чтобы она сейчас открыла дверь, подошла к нему и, протянув руки, дотронулась до его горячей твердой плоти своей нежной мягкой рукой. Какое это было бы блаженство!

О, Оливия...

Вдруг его глаза словно сами собой открылись, и он приподнялся на локте. Он уловил еле различимые звуки, доносившиеся из соседней комнаты. Он прислушался. Заскрипел пол, и ему показалось, что был подвинут стул.

Она не спала, так же как он. И может быть, думает о нем, как он о ней? Вряд ли. Он не знал ни одной женщины, которая предавалась бы фантазиям по поводу мужчины или призналась бы в похотливых мыслях. И хотя все его организованное существо и ум предписывали ему оставаться в постели, закрыть глаза и прекратить мучить себя эротическими видениями, природные инстинкты взяли верх.

Он спустил ноги с кровати и, подождав, пока исчезли мучительные признаки его возбуждения, потянулся за брюками и рубашкой, решив, что для них обоих лучше, если он будет по крайней мере одет. Впрочем, он надеялся, что на ней будет лишь прозрачная шелковая сорочка.

Он немного постоял у двери, прислушиваясь. Было тихо, поэтому он осторожно открыл дверь и вышел в слабо освещенный коридор.

Поскольку он объявил, что не будет ужинать и сразу же отправится спать, он не обратил внимания на расположение комнат. Он узнал только гостиную, которая была прямо перед ним, и предположил, что слева должны быть столовая и кухня – из-под двери пробивалась тонкая полоска света.

Сэмсон тихо подошел к двери и толкнул ее.

Он, видимо, застал ее врасплох, потому что она тихо вскрикнула.

Она сидела в конце стола и держала в руке чашку с чаем.

– Ваша светлость...

– Сэмсон, – поправил он ее, недовольный тем, что она отказывается называть его по имени. Впрочем, это было естественно и с точки зрения ее воспитания, и ситуации, в которой они оказались. – Я вам помешал?

– Нет, конечно. Входите, пожалуйста, – вежливо ответила она, ставя чашку на стол. Ее двойственное к нему отношение, вызванное недавней ссорой, было написано на ее лице. Однако ей удалось быстро избавиться от этого выражения.

Сэмсон огляделся и отметил, что кухня была не похожа на другие комнаты ее квартиры. Она была небольшой и соответствовала своему назначению. Все, что касалось Оливии Шей, говорило о ее практичности. Ведь кухня не была предназначена для приема гостей, так что незачем было тратиться на украшательство. Кроме небольшой плиты, в кухне были лишь таз для мытья посуды и несколько шкафчиков. Все было выкрашено в белый цвет. Единственным красочным пятном была большая ваза с яблоками и сливами, стоявшая в центре стола рядом с масляной лампой. Если бы не темные блестящие волосы Оливии, распущенные по плечам и спине, и ее потрясающие синие глаза, даже она потерялась бы на фоне этой белизны.

Она выглядела совсем не таким эротическим существом, какое представлялось ему в его фантазиях всего несколько минут назад. На ней, к сожалению, была не прозрачная сорочка, а белая хлопчатобумажная ночная рубашка, застегнутая до самого подбородка и покрывавшая ее руки до запястий. Однако Сэмсону пришлось признать, что даже в этом невинном одеянии она была очень соблазнительна.

– Вы, кажется, меня рассматриваете? – Она улыбнулась, склонив голову набок.

Он тоже улыбнулся и сел на стул напротив нее, вытянув ноги.

– Вовсе нет.

Он понимал, что она ждет от него объяснения, но не проявила любопытства. Для этого она была слишком хорошо воспитана. Но ему все же показалось, что в ее глазах промелькнула тень раздражения.

– Я вас разбудила? – спросила она, помолчав, и отпила глоток из чашки.

Он сложил руки на животе.

– Я все никак не мог заснуть.

Она внимательно его оглядела, и он слегка поежился. Он выглядел не слишком прилично – волосы растрепаны, рубашка не заправлена, ноги босые.

– Мне очень жаль. Я знаю, что человеку, не привыкшему к шуму и огням города, трудно уснуть, даже если он очень устал.

– Проблема не в городе. Хотя я и провожу много времени в своем поместье в Корнуолле, я часть года живу в Лондоне. – Он улыбнулся. – Нет, если я устал, мне никакой шум не может помешать.

– Понятно. – Она отпила еще глоток чая. – Так если вы не устали, почему вы решили пойти спать так рано?

Вполне разумный вопрос застал его врасплох и даже почему-то обеспокоил. Если они хотели добиться успеха в том деле, которое они задумали, надо было, чтобы они ладили друг с другом. И ладили даже в некоторых интимных вопросах, несмотря на его недоверие к ней. Она была достаточно умна, чтобы понять, когда он не был с ней честен.

Он положил руки на стол и посмотрел ей прямо в глаза.

– Если честно, мадам, ваше присутствие иногда вызывает у меня... дискомфорт. – Подумав, он добавил: – Я вообще никогда не чувствовал себя уверенно со слабым полом в неформальной обстановке.

– Понятно.

Его разозлило, что она ничуть не удивилась.

– Стало быть, вы отказались от обеда или позднего ужина и пошли спать, чтобы избавиться от меня?

– Возможно.

Она тихо рассмеялась.

– Дорогой брат, я и не думала, что меня может бояться такой человек, как вы.

Сэмсон почувствовал, что они оба как-то странно напряглись, но не потому, что она поддразнила его за его мнимую трусость, а потому, что она назвала его братом. Чем больше он об этом думал, тем меньше ему нравилось, что она думает о нем как о брате, тем более что он все больше думал о ней как о желанной женщине.

– Что вы пьете? – спросил он, намеренно меняя тему. Если она это и заметила, то не подала виду.

– Теплое молоко с медом. Это помогает, если я не могу заснуть. Хотите, я и вам налью?

– Нет, спасибо, – ответил он, скорчив гримасу отвращения.

Она улыбнулась:

– Разве ваша мать не предлагала вам молоко, если вы не могли уснуть?

– Я практически не знал своей матери.

– Не знали? – Склонив голову, она на минуту задумалась. – Эдмунд говорил, что он уехал на континент еще до того, как ваша мать умерла, и что бизнес не позволил ему присутствовать на ее похоронах.

– Она умерла семь лет назад. – Он пожал плечами. – Но вы наверняка знаете, что в нашей среде мы очень мало общаемся со своими матерями. Я знал свою няню, потом гувернантку, потом моего личного слугу, инструктора по верховой езде, учителя музыки, различных репетиторов и наставников... Мне продолжать?

– Нет, я поняла. – Она нахмурилась и откинулась на спинку стула. – Хотя Эдмунд рассказывал, что у него было чудесное детство и у него остались замечательные воспоминания о родителях...

– Он лгал, – отрезал Сэмсон.

– Лгал... Да, разумеется.

Он тут же пожалел о том, что сказал. Он увидел, как она содрогнулась. Потом она обхватила себя руками и, остановив взгляд на столе, стала раскачиваться. Видимо, еще одно подтверждение лживости и вероломности его брата привело ее в состояние подавленности. Сэмсон откашлялся.

– Вы должны понять, что у нас с Эдмундом разные понятия о том, какое у нас было детство.

– Не сомневаюсь. У братьев и сестер обычно так и происходит.

– Действительно. Но нас воспитывали совершенно одинаково, что обеспечивало нам равные возможности. Единственное различие было в том, что впоследствии от меня стали ожидать большего, чем от него.

– Из-за того, что вы родились первым.

Он кивнул, взял из вазы красное яблоко и стал рассеянно вертеть его в руках.

– Даже сегодня Эдмунд пользуется свободой, которой у меня никогда не было и не будет, включая возможность делать что захочется. Однако оттого, что я родился на три минуты раньше его – не знаю, хорошо это или плохо, – Эдмунд всегда чувствовал себя обойденным судьбой, потому что титул достался мне и у меня появлялись возможности, которых у него никогда не будет. Это ключ к пониманию одной из причин его отъезда десять лет назад.

– И все же ему удалось жениться первым, – после долгой паузы заметила она.

– Да. – Он сдвинул брови. Он не был уверен, стоит ли говорить ей, что Эдмунд не был обязан жениться, да и не хотел этого, во всяком случае в то время, когда он видел его в последний раз десять лет назад.

– А почему вы не женаты, Сэмсон? Этим вы бы выполнили свой самый важный долг, не так ли?

– В отличие от моего брата, – он положил яблоко обратно в вазу, – я еще не встретил прелестную наследницу, чтобы реализовать матримониальные ожидания моей семьи.

Ему вдруг показалось, что она рассмеется, но она сжала губы и положила на стол руки ладонями вниз.

– Я удивлена, что человек с таким чувством долга, как вы, может быть таким разборчивым. Ведь невесту для вас должны были выбрать много лет назад. Неужели не нашлось ни одной воспитанной юной леди благородного происхождения, которая бы с радостью уступила вашим чарам?

Он не знал, рассердиться ему на нее за остроумие или рассмеяться. Но он был уверен, что леди Оливия Шей намеренно его дразнит, подготавливая первый шаг для более непринужденных отношений между ними.

– Вы правы. Мне выбрали невесту, прелестную леди Ровену Даунсбери, дочь графа Лейтона. Увы, она совершила непредвиденное – сбежала с морским офицером в Америку за пять недель до нашей свадьбы.

– Какой скандал! – пробормотала она. Свет лампы отразил сверкнувший в ее глазах ужас.

Он побарабанил пальцами по столу.

– Вы даже себе не представляете какой. – Она помолчала, видимо, обдумывая ответ.

– Вам, наверное, было больно. Я имею в виду – эмоционально.

– Больно? Нет. Я лишь жалел о том, что она не сбежала раньше, потому что пропали впустую усилия, время и деньги, потраченные на приготовления к свадьбе и медовому месяцу. Впрочем, в конце концов больше всего был в убытке ее отец, который страшно разозлился.

– Естественно.

Из ее саркастической реплики он не сразу понял, кому она больше всего сочувствовала – ему или отцу невесты.

– Я не был влюблен в Ровену, – объяснил он, сразу же пожалев, что сказал эту глупость.

– Я так и подумала. Любовь и брак – это разные вещи, особенно в нашем кругу. Я хорошо усвоила преподанный мне урок: никогда не доверяй мужчине, который говорит, что влюблен в тебя.

Это заявление почему-то раздосадовало его.

– Полагаю, что Эдмунд признавался вам в любви.

– Мне?

– Признавался?

Она посмотрела на него, прищурившись, словно хотела оценить меру его доверия.

– За мной ухаживали многие мужчины, ваша светлость. Большинству из них была нужна либо... моя невинность, либо мое наследство, и все для гнусных целей. К счастью, Бог наградил меня острым умом, и до того, как я познакомилась с Эдмундом, мне удавалось успешно противостоять мужчинам.

– Но вы не устояли перед Эдмундом.

– Эдмунд был другим, – ответила она, подумав с минуту.

– Вы хотите сказать, что он вел себя по-другому? – Ему стало интересно.

– Да, что-то вроде этого. Он... он не обращал такого внимания на мою внешность, как другие джентльмены, что, признаюсь, вначале привело меня в некоторое замешательство. Думаю, что это был вызов моему тщеславию.

Сэмсон был по-настоящему удивлен.

– Не говорите мне, мадам, что он не заметил вашей необыкновенной красоты.

Его откровенность заставила ее покраснеть. А он залюбовался ее розовым лицом и ощутил, как в нем снова зашевелилось желание.

Она уселась поудобнее и закинула ногу на ногу.

– Не совсем. Эдмунд сказал, что иногда считает меня привлекательной. Но все было сложнее. Его интерес ко мне был каким-то... своеобразным, скажем так. Ему очень нравилось мое общество, и он любил появляться со мной в свете, но он... – Она покачала головой. – Это очень трудно объяснить.

– И все же мне очень нужно это знать.

– Он мало интересовался моей семьей, моим прошлым, но постоянно хвалил мои качества деловой женщины и мою работу в Доме Ниван. Казалось, что он гордится мной, моими достижениями, моей внешностью. Но... он не думал обо мне как о женщине, что ли...

Она умолкла, теребя руки, сложенные на коленях.

Сэмсон ждал. Он находил ее замешательство очаровательным и наслаждался моментом больше, чем должен был бы. Он был заворожен ее откровенностью.

– Хотя Эдмунд говорил, что любит меня и что женится на мне по любви, в наших отношениях не было ничего даже отдаленно похожего на... страсть. Признаюсь, это с какого-то момента начало меня беспокоить.

Еще никогда в жизни Сэмсон не чувствовал себя таким растерянным.

– Понимаю, – только и смог произнести он, хотя, по правде говоря, не понимал ничего.

Немного поколебавшись, Оливия снова посмотрела ему прямо в лицо.

– Я хочу, чтобы вы поняли, сэр, что когда я встретила вашего брата и он повел себя так, как во всех отношениях следует джентльмену, я почувствовала, что меня к нему тянет. Он привлек меня, потому что мне показалось, что он искренне... меня любит. Что-то в этом браке было необычно... дружба, что ли, и это мне понравилось.

До Сэмсона наконец дошло. Так ему, во всяком случае, показалось.

– Это очень похоже на удобный брак.

– Брак с вашим братом, сэр, вовсе не был таким удобным.

Ее быстрый ответ развеселил его.

– Верю.

– Эдмунд говорил, что любит меня, и я ему поверила. Но с тех пор как он исчез, я поняла, что будет точнее сказать, что я ему нравилась, а любил он только то, что было связано со мной. Улавливаете смысл?

– Не совсем.

Она раздраженно вздохнула и потерла виски обеими руками.

– Я имею в виду, что Эдмунд любил мое богатство, мою внешность, мой ум, мое социальное положение, мои связи в обществе. Вероятно, даже возможности Дома Ниван, потому что бизнесу этого Дома покровительствовала императрица. И хотя мое общество доставляло ему удовольствие, он не любил то, чем я была сама. Он не любил меня. Мне остается лишь сожалеть о том, что я поняла это только после того, как произнесла клятвы.

Сэмсон подался вперед и сложил перед собой руки на столе.

– Он использовал вас, Оливия.

Она выпрямилась и сказала с вызовом:

– Вы упрощаете.

– И все же это именно то, что он сделал. Женился на всем, кроме вас самой.

Впервые с тех пор, как они познакомились, она была на грани слез. Она уставилась в потолок и часто заморгала, чтобы они не пролились. Честно говоря, Сэмсон ненавидел женские слезы, но сейчас они показались ему более чем уместными. Это был определяющий момент, потому что именно сейчас он понял, что чувствует к ней нечто, не связанное ни с раздражением, ни с похотью. Она вызывала у него сочувствие, которого он никогда не испытывал ни к одной женщине. Правда, ему пришлось признаться самому себе, что в основе этого сочувствия было осознание ответственности за нее. Конечно, вполне возможно, что она принимает его за дурака – как пытались многие женщины до нее. Так что ему по-прежнему надо быть начеку.

Она взяла себя в руки и тряхнула головой.

– Многие люди нашего круга женятся по этим причинам, ваша светлость. В этом нет ничего нового. Я была раньше и сейчас готова к солидному браку без всякой романтики и любви. Чтобы почувствовать удовлетворение, они мне не нужны.

– Да, но большинство женщин, которые соглашаются на удобный брак, все же получают от своих мужей что-то взамен. Есть ли любовь или ее нет, они ценят стабильность своего положения, семью и многое другое, связанное с браком. Мой брат, по-видимому, оставил вас ни с чем, а это не только нечестно, но и вероломно.

Вместо того чтобы расплакаться, как, по его мнению, произошло бы с любой другой леди, она пару минут смотрела на него в задумчивости, а потом повторила:

– По-видимому?

– Да.

Он не хотел, чтобы она придралась к этому предположению. В данный момент он все еще относился скептически к тому, что она рассказывала о его брате. Независимо от того, нравилась она ему или нет, без доказательств он не поверит ей до конца. Почем знать, может, они с Эдмундом сообщники, хотя чем дольше Сэмсон был знаком с Оливией, тем меньше он этому верил. Но ей пока об этом незачем было знать.

Она продолжала на него смотреть, ожидая объяснений. Когда их не последовало, она кивнула и встала. Разговор их, похоже, зашел в тупик.

– У меня есть бренди, если вы это предпочитаете.

– Предпочитаю чему?

– Теплому молоку с медом. Чтобы помочь вам заснуть.

Наступила тишина, хотя нельзя было сказать, что в комнате было тихо – снизу, с улицы доносились смех, пьяные выкрики и пение, грохот проезжавших мимо экипажей. Но что-то произошло между ними – нечто непредвиденное и завораживающее, нечто вроде электрического заряда – и они оба это поняли.

– Нет, благодарю, – прошептал он, медленно поднимаясь и сделав шаг, чтобы оказаться с ней рядом. – Я уверен, что в конце концов засну.

Он посмотрел на нее, отметив гладкость ее кожи, неуверенность во взгляде, жилку, бившуюся на виске. «Эдмунд может и проиграть».

Это была поразительная, непонятно откуда взявшаяся мысль, и его охватило страшное волнение.

Эдмунд забрал у него Клодетт. А теперь перед ним стоит его жена – и борется с желанием быть соблазненной.

– Вы идете спать? – спросила она, слегка нахмурив лоб.

– Да, леди Оливия, – очнулся он и поклонился.

– Ливи. – Ее губы сложились в нежную улыбку. Ее губы просто завораживали.

– Простите?

– Те, кто меня знает, зовут меня Ливи.

Они стояли друг против друга несколько секунд. Потом она наклонилась, чтобы задуть лампу, и он увидел, как колыхнулись под рубашкой ее груди.

«Господи, как мог Эдмунд не желать ее»?

– Спокойной ночи, Ливи.

– Приятных снов, Сэмсон, – прошептала она в темноте.

Он повернулся и, выйдя из кухни, молча пошел по коридору в свою комнату, думая лишь об одном. «Эдмунд уже проиграл».

Глава 7

Для путешествия день был прекрасный. Ночной ливень сменился ярким солнцем и орошенным росой свежим воздухом. После их довольно дружеской беседы накануне вечером она спала урывками, ворочаясь с боку на бок. Ее мысли все время возвращались к Сэмсону, и они были явно эротического свойства. Теплое молоко, как видно, не помогло.

Ее горничная, Мари-Николь, младшая дочь Нормана, пришла, как обычно, точно в семь часов утра, чтобы помочь ей с утренним туалетом и выбрать платье. Сегодня это было скромное платье из желтого шифона с неглубоким вырезом, отделанным белым алансонским кружевом, с пышными рукавами до локтя. Волосы, расчесанные на прямой пробор, Мари-Николь заплела в две косы и закрепила их на затылке перламутровыми гребнями. После этого горничная ушла, оставив ее одну для встречи с герцогом Даремом.

А теперь он шел рядом, сопровождая ее в магазин, где она собиралась рассказать ему историю создания и изготовления изделий парфюмерии. Они позавтракали на скорую руку – кофе, фрукты и сыр. Оба чувствовали себя неловко, и разговор свелся к минимуму.

По правде говоря, ей понравился вчерашний вечер. Сэмсон, похоже, не заметил ее ночной рубашки, которая, впрочем, не была неприличной по причине своей полной закрытости. Он же, напротив, понравился ей своим неформальным одеянием и довольно открытой манерой вести себя. Она еще никогда не была полуодетой в присутствии мужчины, даже своего мужа. А он, строго говоря, тоже был в общем-то одет. Только босой, да из-за выреза рубашки выглядывали темные волосы. Она надеялась, что он не заметил, как она его разглядывает. Во всяком случае, до того момента в конце их беседы, когда они оба почувствовали, что между ними проскочила какая-то искра.

Такого странного чувства она раньше никогда не испытывала, и это беспокоило ее больше всего. Ведь на самом деле ничего не произошло.

Они спускались по ступеням в салон – он чуть позади нее, – и она так остро чувствовала его присутствие, что пожалела, что не взяла веер. Тогда она могла бы как-то занять руки.

По плану, принятому ими во время завтрака, они хотели посвятить часть утра ознакомлению Сэмсона с различными аспектами деятельности Дома Ниван, известными Эдмунду, а позже за чаем обсудить свои дальнейшие действия.

Оливия вошла в магазин и вдохнула чудесные ароматы дня. Она сразу же поняла, что восточные мотивы будут преобладать в нынешнем сезоне. Она обожала эту работу и вдруг остро почувствовала, что была слишком долго от нее оторвана.

Норман был занят с двумя элегантными дамами, так что у нее было достаточно времени, чтобы ввести Сэмсона в курс дела.

– Вы узнаете этот запах? – спросила она, чтобы начать разговор.

– Узнаю. Это ваши духи.

Такой быстрый ответ смутил ее. Неужели он помнит еле ощутимый запах этих духов, которыми она была надушена в его присутствии всего один раз?

– Правильно. Это аромат весны.

– Аромат весны?

– Да, каждый год во Франции, Италии и в странах Азии придумываются новые комбинации, которые расходятся по всему миру. Некоторые дамы и даже джентльмены выбирают новый аромат каждый год или даже каждый сезон.

Она остановилась возле круглой стеклянной витрины, в которой были выставлены флаконы с духами, ароматными шариками, вазочками и саше. Положив ладони на верх витрины, она встала спиной к Норману и дамам, которых он обслуживал, так, чтобы они не могли слышать, о чемони с Сэмсоном будут говорить.

– Люди занимались производством парфюмерии с древних времен. Я не стану докучать вам деталями процесса дистилляции, но вам необходимо знать основы, потому что они известны Эдмунду.

Скрестив руки на груди, он обошел витрину и встал рядом с ней. Это сразу же привело ее в трепет и сбило с мысли, и она попыталась отодвинуться. Но он положил свою руку поверх ее ладоней.

– Не надо. Они на нас смотрят. В конце концов, мы ведь с вами женаты.

– Нуда, конечно, – ответила она, но ей вдруг стало жарко от прикосновения его руки. Она набрала побольше воздуха и продолжила: – Существует шесть основных запахов, ваша светлость...

– Сэмсон.

У него просто дар отвлекать ее, подумала она. Улыбнувшись, она ответила:

– Эдмунд.

– Они не могут нас слышать, Оливия.

Она мельком взглянула через плечо и увидела, что Норман и леди увлечены беседой.

– Это не имеет значения.

– Если это вас успокаивает...

Успокаивает? Но она ни за что не признается, что смущена, а будет продолжать как нив чем не бывало.

– Как я уже сказала, с давних времен существует шесть основных запахов. Мне бы хотелось рассказать вам о них более подробно и дать возможность познакомиться с каждым из них.

– Не думаю, что это обязательно.

В его тоне ей послышалось что-то вроде отчаяния, но она решила это проигнорировать.

– Вам придется выбрать один запах.

– Зачем?

– Затем, чтобы от вас пахло как от Эдмунда.

Он удивленно раскрыл глаза. Краска прилила к ее щекам, когда она поняла, что она сказала, и увидела, что он готов рассмеяться.

– А если мне это не понравится? Ведь я отличаюсь от моего дорогого братца, – весело сказал он, но она уловила в его голосе нотки раздражения.

– У вас нет выбора, сэр. Эдмунд всегда душился, а если вы от этого откажетесь, это будет непременно замечено.

– В таком случае, – сказал он, засовывая руки в карманы, – выберите что-нибудь оригинальное. И чтобы я понравился вам, Оливия.

Он понизил голос, особенно когда произносил ее имя, и она почувствовала, что внутри у нее что-то сладко тает.

– Но вы...

– Я сам по себе.

Она хотела что-то возразить, но губы ее не слушались. Он смотрел на нее пристально, явно ожидая, что она согласится с его утверждением, которое и так было очевидно. Аона в эту минуту могла думать только о том, какие у него удивительные глаза – темные, как шоколад, с густыми черными ресницами. Странно, но она не могла вспомнить, были ли такими же глаза Эдмунда, когда он смотрел на нее. Эдмунд, казалось, всегда смеялся. А взгляд этого человека проникал глубоко в душу, словно он читал ее мысли. Она была в таком же замешательстве, как тогда, в Лондоне, когда он поцеловал ее в первый раз.

Он ждал, и ей пришлось стряхнуть с себя оцепенение и сказать:

– Для того чтобы прийти к соглашению, я думаю, мы сделаем вот что – создадим специально для вас на этот сезон что-нибудь уникальное.

Его брови приподнялись, на губах заиграла улыбка. Она решила проигнорировать тот факт, что он, в сущности, предложил то же самое.

– Я поняла, что вам не нравится одеколон.

– Я никогда им не пользуюсь.

– Поэтому я создала для вас новый аромат, и таким образом никто не узнает, что вы не Эдмунд, потому что он часто выбирает новые запахи.

Он недоверчиво хмыкнул.

– Я сделаю для вас так, Сэм, что вам понравится новый запах.

– От меня будет пахнуть, как... из парфюмерного магазина?

– Окажите мне немного доверия. Я знаю свое дело.

– Не сомневаюсь.

– Могу я продолжить?

– Сделайте одолжение. – В голосе его слышалась легкая ирония.

– Я уже говорила о шести основных типах запахов. Первый – это ладан, теплый, успокаивающий, пришедший к нам из Аравии, как благовоние любимый многими в древнем мире. Например, Александром Великим, царицей Хатшепсут. Со временем этот запах стал любимым и в Китае, а позже в Италии в эпоху Возрождения.

Следующий запах – роза. Он самый любимый и распространенный в мире, от древних греков и римлян до наших дней. Его особенно любят и парижанки, и английские леди, и именно ему отдавала предпочтение королева Елизавета.

Третий – сандаловое дерево и жасмин, чудесное сочетание, заимствованное из Индии и Кашмира. У сандалового дерева чувственная гамма, а у жасмина яркая цветочная, их элегантному союзу обязан расцвет парфюмерии в эпоху Возрождения.

Затем – цветки апельсина, восхитительно сладкие. Этот аромат из Восточной Азии мы используем в качестве главной составляющей части одеколона, о котором я скоро расскажу.

Он нетерпеливо вздохнул, но она не стала обращать на это внимание.

– Следующий, пряный запах – тот, что вы вдыхаете сейчас в Доме Ниван. Мы наполняем саше запахом нового сезона и раскладываем их повсюду – под подушки в салоне, за прилавками, под столами, в ящиках и даже в урнах для мусора. Посетители всегда спрашивают нас об этом запахе, и мы имеем возможность представить его как что-то новое, о чем говорит весь Париж, и убеждаем их, что настоящая леди должна иметь эти духи на своем туалетном столике.

Ее деверь все это время воздерживался от комментариев, хотя по глазам было видно, что ее рассказ захватил его. Оливия не знала, хорошо это или плохо. Но надо было торопиться. Норман вот-вот закончит с дамами, и она была уверена, что он присоединится к ним.

Она пригладила волосы на затылке только для тогб, чтобы что-то сделать, и поспешила закончить:

– В любом случае пряности поступают с Ближнего и Дальнего Востока и являются смесью имбиря, гвоздики, мускатного ореха и корицы в различных комбинациях, а иногда смешанные с другими запахами.

– Это запах сезона, – лениво произнес он и оперся бедром о витрину.

Оливию порадовало, что он, пусть и в такой форме, принял участие в разговоре.

– Совершенно верно.

Если бы только она могла понять, что он на самом деле думает. Не может быть, чтобы ему совсем не было интересно. Эдмунд всегда во все вникал. Но ведь он не Эдмунд, и с каждой минутой она все острее чувствовала разницу между братьями.

– Остался еще один запах, ваша светлость. – Он почему-то не поправил ее, не попросил называть его по имени. – Есть одеколон, любимый французами. Его изобрела семья Фарина в 1709 году, и следует добавить, что этим одеколоном душилась мадам Дюбарри. Кроме того, известно, что именно этот запах предпочитал Наполеон.

– Конечно, – согласился он.

Она заподозрила, что он над ней издевается, но тут же решила, что это не имеет значения и она не станет обращать на это внимание. Важно, чтобы он знал основы ее дела.

– Далее. Эдмунд предпочитал одеколон или комбинацию запахов цветов апельсина и сандалового дерева с небольшим добавлением пряностей. Но для вас, я думаю...

– Я не хочу, чтобы от меня пахло как от цветка. – Неужели он думает, что она ничего не понимает?

– Стало быть, никаких роз? – усмехнулась она.

– Никаких, – ответил он без улыбки.

– Что ж, попробую смешать ладан с пряностями и добавить чуть мускатного ореха, но, дорогой, тебе придется этим душиться.

В глазах Сэмсона промелькнула какая-то тень. Что ему не понравилось? Что она позволила себе наставлять его или сказала ему «дорогой»? А может, ему не понравилось, что ему не был предоставлен выбор? Ведь что бы ни происходило, Сэмсон Карлайл, герцог Дарем, всегда должен был все контролировать.

Одна из дам вдруг громко рассмеялась, прервав их разговор. Они оба обернулись и увидели, что она наклонилась к Норману и что-то ему прошептала. Норман ударил себя в грудь и тоже засмеялся, словно эти дамы были самыми приятными собеседницами, когда-либо посещавшими Дом Ниван. Они и не подозревали, что Норман их намеренно очаровывал. Именно благодаря этому его умению парфюмерия Дома Ниван так хорошо продавалась.

Оливия повернулась к Сэмсону и произнесла:

– Не пора ли нам поэкспериментировать с образцами?

Если бы рассказ вела не она и он не мог созерцать великолепные, совершенные черты ее лица, легкое покачивание ее бедер, изгиб ее груди под обтягивающим и все же скромным платьем, ощущать исходивший от нее слабый аромат – Сэмсон завыл бы от скуки. Ему не было никакого дела до парфюмерии. Она интересовала его лишь постольку, поскольку давала информацию о его брате и его так называемой жене. Но, будучи умным человеком, он понимал, что должен выслушать ее объяснения и попытаться запомнить по крайней мере некоторые из них.

На самом деле чем дольше она говорила, тем больше она его завораживала. Она очень серьезно относилась к своей работе – можно сказать, слишком серьезно для женщины, – но он находил это привлекательным. Она явно испытывала глубокий интерес к предмету, которым занималась, и, несомненно, обладала деловыми качествами, редко присущими женщинам. Честно говоря, он начал восхищаться ею, а он не мог припомнить, чтобы когда-либо восхищался женщиной, кроме как в постели или когда вел ее под руку на балу.

Она подвела его к изящному белому столу, позади которого к стене были прикреплены белые деревянные полки, обитые красным бархатом. С углов полок свисали золотые кисти, добавлявшие полкам нарядности и обрамлявшие бесчисленное множество расставленных на них флакончиков. Некоторые из флаконов были из простого стекла, другие – из керамики, некоторые были раскрашены и даже инкрустированы золотом и драгоценными камнями – скорее всего поддельными. Хотя, судя по клиентуре Дома Ниван, подумал он, камни могли быть и настоящими. Во всех этих флаконах, очевидно, были различные духи. Неужели она заставит его обонять их все?

– Садитесь, пожалуйста, – вежливо предложила она, указав на маленькое, обитое красным бархатом креслице у стола. Он еле в него втиснулся, подивившись тому, как французские дамы в пышных юбках умудряются сидеть в таких креслах. Но эти кресла, по всей вероятности, были не для того, чтобы на них сидеть, а просто для антуража.

Оливия привычным жестом отвела в сторону юбки и села поближе к столу в такое же кресло.

– Здесь мы обычно пробуем запахи.

– Вы ведь не заставите меня нюхать все подряд, не правда ли? – спросил он, указав на ряды флаконов.

– Эти? – Она кивнула на полки. – Они пустые, но в них сохранены характерные запахи, созданные для того или иного человека индивидуально, и их охотно покупают. – Таким образом, каждая леди или каждый джентльмен может не только выбрать уникальный запах, но и иметь его в персонально выбранном ими флаконе, изготовленном в Доме Ниван.

Сэмсон смотрел на нее с восхищением. Она прекрасно чувствовала себя в своих владениях, даже сидя в этом тесном креслице. И, надо отдать ей должное, она не давала ему чувствовать себя неловко.

– Понимаю.

Она улыбнулась ему по-настоящему, без намека на осуждение или высокомерие, и его мнение о ней поднялось еще на ступеньку выше.

– У меня есть несколько образцов, – сказала она, выдвигая небольшой ящик. – Их достаточно, чтобы вы получили представление об основных запахах, о которых я вам только что рассказывала.

Она поставила перед ним небольшой поднос. На нем, в небольших углублениях, стояли миниатюрные квадратные стеклянные флакончики с наклеенными на них ярлыками. Она ловко выхватила один флакон и осторожно вытащила пробку.

– Это сандаловое дерево. – Она помахала флаконом у него перед носом. – Вы явственно чувствуете исходящий от него аромат, но он не обязательно сладкий, до тех пор пока вы не добавите туда жасмин. Он усиливает цветочный аромат этой смеси.

Она заткнула флакон пробкой и поставила его на место и достала другой, прежде чем он успел ответить.

– Вот тот же запах, усиленный жасмином. – Она дала ему понюхать пробку. – Чувствуете разницу? Запах более сладкий, более женственный по цвету и более круглый по своей сущности.

Круглый по своей сущности? Он понятия не имел, что это должно означать, но распознал запах цветов. Это по крайней мере уже был прогресс. Он кивнул и, откинувшись, стал ждать продолжения апробации.

– Это цветки апельсина. Этот запах – мой любимый, особенно если он смешан в правильном соотношении с пряностями.

Запах апельсина был явным, хотя он не мог себе представить, что кто-нибудь захочет душиться «пряным апельсином». Однако он заметил, что несколько длинных прядей выпали у нее из прически, легли в ложбинку между ее грудями и прилипли к влажной коже. Вид этих прядей отвлек его от урока.

– ...одеколон, который Эдмунд любил больше всего. – Она сунула ему под нос еще один флакон. Он послушно понюхал и тут же отпрянул.

– Этот мне совсем не нравится.

– Нет? Очень хорошо. – Она закрыла флакон и вернула его на место.

– Особенно если его очень любил Эдмунд, – добавил он намеренно, положив локти на подлокотники креслица и сцепив пальцы.

– Или Наполеон. – Она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

– Тем более.

– Ага.

Интересно, что она скрывает за этим профессиональным фасадом, подумал он, но спрашивать он не собирался. Она взяла еще один флакон. Невероятно, но он еще никогда не испытывал такого удовольствия от общения с женщиной вне постели!

– У следующего запаха очень чистая основа, и она не слишком сладкая. Именно поэтому он – один из моих любимых. Он может существовать сам по себе, без всяких добавок.

Он послушно вдохнул аромат подставленного флакона.

– Я чувствую запах гвоздики, – почти не задумываясь, сказал он. Разве она не сказала, что это гвоздика? Наверное, сказала, потому что ее глаза вспыхнули, и она кивнула.

– Очень хорошо, Сэмсон.

Он почему-то был горд ее похвалой.

– Запах пряностей подходит и мужчинам, и женщинам. С помощью небольшой добавки других запахов можно сделать духи мягче или резче, а для мужчин можно добавить мускуса. Вот это мне и хотелось бы сделать для вас.

– Прекрасно.

Она поставила на место флакон и, отодвинув поднос, положила руки на стол и посмотрела ему прямо в глаза.

– Вам все это наскучило?

– Ничего подобного.

– Думаю, вы говорите неправду. – Он лишь пожал плечами.

Она взяла поднос с образцами, собираясь поставить его на место.

– Тогда, чтобы не терять время, я не стану демонстрировать вам запах розы. Полагаю, вы и так прекрасно его знаете.

– Его любит моя сестра. По этому запаху всегда можно определить, что в комнату недавно входила Элиза. По-моему, она злоупотребляет этими духами, но мое мнение ее никогда не интересовало.

– Так-так, месье Карлайл, выбираете новый аромат? – Норман подошел к ним из-за витрины. – Что-нибудь на весну?

Оливия вздрогнула от неожиданности, а Сэмсон был недоволен, что их прервали. Он выпрямился в своем креслице и кивнул Норману, а Оливия поставила поднос обратно в ящик стола.

– Полагаю, нам придется присутствовать на нескольких мероприятиях в предстоящие дни, – ответила Оливия, подставляя Норману щеку для поцелуя. – Но мой дорогой супруг что-то сегодня никак не может решиться.

– Вот как?

– Как обычно, – притворно вздохнула Оливия. – Но мы все же договорились о комбинации, которая ему подойдет.

Француз стоял за спиной Оливии, держась за спинку ее кресла. Его пальцы были в непосредственной близости от ее плеч.

– И каков же ваш выбор, месье?

– Разумеется, пряная основа, – на безупречном французском ответил Сэмсон, улыбаясь так, как улыбался бы, по его мнению, Эдмунд. По непонятной причине он был страшно раздражен. – Это ведь аромат сезона, не так ли?

– Как же, как же.

Сэмсон стал разглядывать Нормана. Яркое солнце освещало его лицо. Вряд ли женщины находили немолодого француза красивым, но он был обходителен – на самом деле или притворялся таким, – и дамам это, конечно, нравилось. Он старался быть мягким и приветливым, как того требовал товар, основными покупателями которого были женщины.

Что-то в Нормане беспокоило Сэмсона, но он не понимал, что именно. У француза были глубоко посаженные глаза, острый взгляд, довольно большой мясистый нос, большие залысины, почти не было подбородка, и толстая, короткая шея лишь подчеркивала этот недостаток. Он не был тучным, но у него был приличных размеров живот, свидетельствовавший о том, что он любит поесть.

Нет, Сэмсона беспокоила не довольно заурядная внешность Нормана, а что-то другое, чего он не мог определить. К тому же Норман вел себя как-то очень по-собственнически по отношению к Оливии. Это раздражало Сэмсона. Замечал ли это его брат?

– Что ж, дорогой, нам пора идти. Уже время ленча, – сказала Оливия и стала подниматься. Норман автоматически поддержал ее под локоть.

Сэмсон немедленно встал и не думая схватил ее за руку. И своим лучшим приказным тоном сказал:

– Может, найдем какое-нибудь кафе, Ливи? Вы извините нас, Норман?

– Конечно, – ответил Норман, сразу же отпустив ее локоть.

Француз не переставал улыбаться, хотя у Сэмсона сразу же сложилось впечатление, что тот насторожился и задумался. Он наморщил лоб и немного отступил в сторону, чтобы Оливия могла выйти из-за стола. Приподняв юбки и не глядя на мужчин, она направилась к выходу.

– Сегодня чудесный день, дорогой. А я просто умираю с голоду, – заявила она деланно веселым голосом.

– Норман, – кивнул Сэмсон на прощание и пошел вслед за Оливией, которая стояла к нему спиной и смотрела через стекло на улицу. Он взял ее под руку и вывел за дверь, чувствуя затылком, что Норман провожает их внимательным взглядом.

Глава 8

У Нормана был секрет. Замечательный секрет. Большой-пребольшой и сулящий ему выгоду. И какое это будет удовольствие подразнить им графиню – просто подразнить, потому что он не собирался раскрывать его целиком и тем самым позволить ей еще больше контролировать их общее дело. Настала его очередь стать главным. А эта новость благодаря Господу просто-таки свалилась прямо ему в руки.

Когда Норман позвонил в номер графини Ренье на последнем этаже отеля «Д'Эмпресс», он впервые за долгое время по-настоящему улыбнулся. Графиня всегда останавливалась в этом отеле, когда приезжала в Париж, и, насколько ему было известно, она не ездила в свое поместье в течение трех последних недель.

В ответ на его звонок дверь сначала немного приоткрылась, а потом широко распахнулась, когда Рене, дворецкий графини, узнал Нормана. Широким жестом он пригласил посетителя войти.

– Мадам занята своим туалетом, месье Пакетт, но если вы подождете, я уверен, что она вас примет.

Подождет? Да он будет ждать до второго пришествия Христа, лишь бы увидеть выражение ее лица, когда он сообщит ей свою новость. Ничего лучшего и быть не могло.

– Я подожду. Но мне хотелось бы выпить чашку кофе.

– Да. Сию минуту.

Норман последовал за дворецким в гостиную графини. Комната была декорирована обоями в ярких красных и розовых тонах и изобиловала всякими безделушками. Хотя графиня, несмотря на свой возраст, все еще была привлекательна и всегда заботилась о том, чтобы выглядеть элегантно, но обстановка ее номера в гостинице и интерьеры ее загородного дома вызывали у месье Пакетта тошноту всякий раз, как ему приходилось сидеть и сплетничать в этом кричащем великолепии.

Сегодня графиня приоткрыла окно и поставила на стол хрустальную вазу с ярко-красными розами. Она, видимо, ждала гостей. Комната была забита мебелью. Норман заметил, что с тех пор, как он здесь был в последний раз, графиня умудрилась втиснуть еще один диванчик, обитый красным бархатом, скорее всего как дополнение к стоявшей посередине комнаты софе, покрытой гобеленом с самыми огромными розами, какие только можно было себе представить. Все четыре стены гостиной были полностью покрыты натюрмортами и пейзажами в одинаковых золоченых рамах, тяжелые бархатные шторы были собраны по сторонам золотыми шнурами с кистями, свисавшими до толстого розового ковра.

Норман, по своему обыкновению, уселся в большое кресло напротив софы и от нетерпения начал стучать пальцами по подлокотникам.

Дворецкий вернулся через несколько минут. Он молча поставил серебряный поднос на чайный столики, налив из кофейника в одну из украшенных розами фарфоровых чашек густой ароматный кофе, с поклоном удалился. Норман добавил сахар и молоко по своему вкусу. Он понимал, что графиня заставит его ждать – это было в ее стиле. Она никогда не вставала раньше полудня и два часа занималась своим туалетом. Норману все это было хорошо известно, потому что один раз он взял на себя смелость прийти в одиннадцать и услышать, что мадам все еще спит и никогда никого не принимает раньше трех часов.

Сегодня Норман пришел намного раньше трех часов, потому что с тех пор, как они начали работать вместе – если можно было употребить это слово для обозначения их особого сотрудничества, – ему было позволено то, что не позволялось другим, особенно если у него появлялась какая-нибудь жизненно важная информация.

Ждать ему пришлось дольше обычного. Раздумывая над тем, не выпить ли ему третью чашку кофе, он достал из кармана жилета золотые часы, подаренные ему еще его бабушкой. Была половина второго. Он ждал уже сорок пять минут. Он было рассердился, но потом подумал, что прелестная графиня будет больше сердиться на себя за то, что заставила его ждать, когда узнает, насколько важна его новость. Он еле удержался оттого, чтобы не потереть рука об руку в предвкушении.

Наконец он услышал за спиной шаги. Он поставил чашку на стол и встал, повернувшись лицом к двери, как раз в тот момент, когда вошедший дворецкий торжественно объявил о приходе графини, словно Норман был какой-нибудь важный сановник, а не простой продавец из парфюмерного магазина. Впрочем, с гордостью подумал он, ни Дом Ниван, ни его управляющего никогда не назвали бы простыми те люди, кто были его частыми посетителями.

Норман пригладил сюртук и уверенно расправил плечи. Его лицо приняло серьезное выражение – таким он хотел предстать перед графиней Ренье де Шарт. А она впорхнула в гостиную, распространяя аромат роз. Высокомерная улыбка играла на ее ярко-красных от помады губах. Выглядела она, как всегда, прекрасно.

Норман начал раскачиваться с пяток на носки, сохраняя почтительное выражение лица и пряча руки за спиной, чтобы не раздражать графиню. В прошлый раз она была недовольна тем, что при разговоре он слишком размахивал руками. Вообще-то Норману не нравилось ее высокомерие, с которым она частенько его обрывала. Но бразды их необычного союза были в ее руках, и с этим ничего нельзя было поделать. По крайней мере пока.

– Норман. – Она коротко кивнула в знак приветствия, но тон и выражение лица были любезными.

Он поклонился и, взяв протянутую ему надушенную и наманикюренную руку, поднес ее к губам.

– Мадам графиня, вы, как всегда, восхитительны.

– Мерси.

– У меня есть новости.

– О? Прошу садиться. – Она указала на кресло, в котором он только что сидел.

Норман сел на подушку, но его спина и плечи оставались прямыми.

Графиня грациозно опустилась на софу напротив него и долго укладывала вокруг себя пышные юбки, пока они не легли правильным полукругом у ее щиколоток. Потом она сложила руки на коленях и вся обратилась во внимание.

– Что же, дорогой Норман... какие же у вас для меня новости? – притворно вздохнув, спросила она.

Он улыбнулся и немного помолчал, словно собираясь с мыслями, а на самом деле для того, чтобы теперь заставить ждать ее.

Откашлявшись, он посмотрел ей прямо в глаза.

– У меня сегодня утром была интересная встреча в Доме Ниван с месье Карлайлом.

На минуту ему показалось, что она смутилась. Она слегка насупила нарисованные брови. Но потом расслабилась и заявила властным тоном:

– Вы ошибаетесь. Эдмунд сейчас в Грассе. Я всего три дня назад получила от него письмо, и он ничего не написал о том, что собирается вернуться. Во всяком случае, не так скоро.

Об этом Норман не подумал и готов был кусать локти – он забыл, что графиня находится с Эдмундом в постоянной связи. Все же, если она начнет хотя бы немного сомневаться в намерениях своего дорогого Эдмунда, это может сыграть ему на руку.

Он откинулся назад, положив руки на подлокотники.

– Извините, мадам, но я не ошибся. Эдмунд в Париже в Доме Ниван. Он вернулся вчера с Оливией. – Он сделал паузу для пущего эффекта и, пожав плечами, добавил: – Она, видимо, все же нашла его.

– И что? Она заставила его вернуться? – раздраженно спросила графиня.

– Понятия не имею. – Так оно и было, но он понимал, что Эдмунд возвратился неспроста, и он не хотел говорить об этом сидевшей перед ним женщине. Недоговоренность давала ему преимущество, которое ему наверняка удастся использовать в будущем.

Он видел, что она старается понять, что ей делать в этой ситуации – немедленно его прогнать или попытаться выудить у него еще что-нибудь; ехать сейчас же к Эдмунду, чтобы застать его врасплох и отругать за неожиданное возвращение с Оливией, или подождать, все продумать, как и полагается интеллигентной и воспитанной женщине, которая не даст себя запугать.

Воспитание взяло верх.

– И что же он вам сказал?

– Очень мало. Я провел всего несколько минут со счастливой парой в магазине сегодня утром, пока месье Карлайл выбирал для себя весенний аромат.

– Счастливой? – криво усмехнулась она.

Это было именно то слово, которое он ждал. Он нарочно нахмурился и кивнул. А потом, словно у него нечаянно это вырвалось, пробормотал:

– Нет, пожалуй, их нельзя назвать счастливыми. Больше похоже... – он обратил свой взор на золоченый потолок, – похоже, будто они нашли какое-то новое взаимопонимание.

Она явно не догадывалась, что он имеет в виду.

– Взаимопонимание, – повторила она, глядя на него так, словно у него были мозги, как у насекомого, и он толком не мог ничего объяснить.

Норман был уверен, что будет вспоминать этот момент до конца своей жизни.

– Что-то в их отношениях изменилось. Они не могли оторвать друг от друга глаз. – Он облизал губы и добавил язвительно: – Или, точнее, он не мог оторвать глаз от нее.

Графиня оцепенела. Она не двинулась с места, не поменяла выражения лица, даже не моргнула. Она просто молча смотрела на него. Он ждал, не зная, какой будет ее реакция, хотя был уверен, что до нее полностью дошла его информация со всеми ее деталями и подтекстом.

– Я подумал, что вам надо это знать, – нарочито серьезным тоном сказал он.

Она наконец вздохнула, и ее накрашенные губы растянулись в широкой улыбке, хотя Норман знал, что эта улыбка фальшивая – уж слишком натянуты были эти губы, а взгляд – настороженным и вместе с тем жестким.

– Какой бы интересной ни была ваша новость, Норман, я с трудом могу поверить, что дорогая малышка Оливия при всей ее привлекательности сможет заинтересовать Эдмунда. Если этого не случилось до свадьбы, то почему сейчас? – Она покачала головой, словно пытаясь убедить себя в абсурдности такой возможности. – Нет, то, что вы... предположили, невозможно.

– Вы правы, мадам графиня. – Норман смиренно склонил голову.

– Разумеется, я права, – заявила она, но за ее уверенным тоном явно проступало отчаяние.

– И все же, – продолжил Норман, – они провели вместе ночь в ее апартаментах.

Это привело графиню в ярость. Она начала кусать губы, а напудренное лицо покраснело до самых корней блестящих светлых волос. Однако он не был уверен, что именно вызвало ее гнев – его непристойная информация или то, что он позволил себе смелость сказать ей все это в лицо, зная о ее чувствах к Эдмунду. Но он остался доволен ее реакцией, и этого было достаточно.

– Я не глупа, Норман, – угрожающим тоном сказала она, глядя на него в упор.

Он приложил руку к груди и посмотрел на нее с притворным ужасом.

– Мне никогда и в голову не могло прийти такое. Я здесь лишь для того, чтобы сообщить вам то, что я знаю.

– И это не так уж и много, – возразила она.

Это было смешное заявление, если учесть, что он был именно тем человеком, который пришел к ней рассказать о том, что оба они считали невероятным. Но Норман в своей обычной манере решил попридержать язык и проигнорировал ее грубое замечание.

Она потянулась за кофейником и налила себе уже порядком остывшего кофе. Норман мог бы поклясться, что, когда она размешивала в чашке сахар, у нее дрожали руки. Видеть, как нервничает графиня Ренье, было новым и весьма приятным зрелищем.

– И что же, вы полагаете, мы должны делать? – спросила она минуту спустя.

Вопрос удивил его. Она никогда не спрашивала его мнения, разве что дело касалось нового аромата для ее саше. Он не мог припомнить случая, чтобы она спросила его совета. Норман понял, насколько она в действительности напугана.

Подавшись вперед, он сложил перед собой руки и оперся локтями о колени.

– Я бы решил, что, раз он приехал, не предупредив вас, он что-то скрывает.

– Ерунда, – вырвалось у нее, но она поставила чашку с кофе обратно на поднос.

– Тем не менее он здесь, со своей женой, которая, по-видимому, считает, что они по-настоящему женаты, а вы ничего не знаете. – Он помолчал, наблюдая за ней. – Что-то неладно.

Она сглотнула и снова взяла чашку, но пить не стала.

– Мы знали, что она поехала его искать, – понизив голос, продолжал Норман. – Вам не приходило в голову, что она будет искать его в Грассе?

– Конечно, приходило. Но я и вообразить себе не могла, что Эдмунд так отреагирует на ее появление и сразу же за ней поедет. С какой целью?

Она впервые высказалась так откровенно в его присутствии. Видимо, в голове у нее роились сотни вопросов, иначе ей удалось бы сохранить свою обычную изощренную наглость лучше, чем сейчас.

– Я, право, не знаю, – ответил он, потирая руки. – Но я думаю, что мы должны попытаться узнать, почему он не связался с вами. На это у него наверняка была веская причина.

– Я в этом уверена. – К ней вернулся ее властный тон. – Но я хочу, чтобы вы ничего ему не говорили. Пока.

– Естественно, – улыбнувшись, согласился Норман. – Я даже не подал виду, что заподозрил, будто в его возвращении было что-то странное, а он не дал мне повода спросить о его намерениях.

– Для этого он слишком умен, – сказала графиня.

Норман постарался не выдать себя, но это намеренное оскорбительное сомнение в его умственных способностях разозлило его. Когда-нибудь он ей отомстит. И ждать придется не так уж и долго.

– Я думаю, что вам надо встретиться с ними обоими. Послушайте, что он скажет, когда она будет рядом, и как она будет на это реагировать. Таким образом вы узнаете больше, чем если пошлете за ним и встретитесь с ним наедине.

Она так глубоко вздохнула, что приподнялись ее плечи и большой бюст. К ней вернулось ее высокомерие, и она улыбнулась так, словно ни на минуту ни в чем не сомневалась.

– Я уже подумала об этом, Норман. Я поеду в субботу на званый вечер по случаю обручения графини Брийон. Оливия должна быть там, и если он в городе, то наверняка будет ее сопровождать.

Норман все это знал. Графиня Брийон была самой богатой и преданной клиенткой Дома Ниван. Оливия, конечно же, была приглашена, и поскольку она вернулась в Париж, то, несомненно, поедет на раут.

– Но она будет уверена, что встретит вас там, так же, как и Эдмунд, – осторожно подсказал Норман.

– Что он может сделать в такой толпе? – Она пожала плечами и отмахнулась от его предостережения. – Они не смогут от меня прятаться вечно. А если они не приедут, вот тогда я буду знать, что что-то не так. Я не могу делать какие-то заключения только на основании ваших слов.

Она, как всегда, была права, и Нормана это страшно разозлило. Вот стерва!

Она встала – в знак того, что аудиенция окончена. Норману ничего не оставалось, как тоже встать. Он вдруг отметил, как уродливо выглядят ее светлые волосы и бледно-зеленое платье на фоне кричаще красного и розового фона комнаты. В данный момент он ни за что не сумел бы подобрать для нее соответствующий аромат, даже если бы очень постарался.

– Так я пойду?

– Конечно, дорогой Норман.

Он потер ладонью щеку, словно колеблясь, но решил, что она достаточно над ним поиздевалась. Придет время, и он отплатит ей сторицей.

– Знаете, – спокойно сказал он, – остается возможность того, что Эдмунд уже сумел заполучить деньги и считает, что Дом Ниван у него в руках. – Он не стал добавлять, что ее дорогой, любимый Эдмунд уже мог присвоить не только все деньги, но и доходы молодой наследницы, которую он пытается обмануть и на этот раз. Вполне разумный вывод, если учесть, что этот человек вернулся в Париж, не известив графиню.

Однако ему и не надо было об этом говорить – таким разъяренным взглядом она на него посмотрела. Она явно об этом не подумала, а он испытал еще один прилив гордости за свою интуицию.

– Вы что-то сегодня разговорились, Норман, – предупредила она, перестав улыбаться.

– Извините. Моим единственным намерением было вас информировать и...

– И вы меня информировали. Благодарю вас. Я устала, и мне надо прилечь.

Устала? Наверное, слишком много времени провела за туалетом.

Она протянула руку для поцелуя. Клюнув носом перевернутую ладонь, он выпрямился и отступил, вытянув руки по швам.

– Если я узнаю что-нибудь еще?..

– Сразу же придете ко мне и расскажете, – закончила она за него и, грациозно приподняв юбки, направилась к выходу из гостиной. – Спасибо, Норман. Рене вас проводит.

Норман стоял еще несколько секунд, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам и непроизвольно сжав кулаки. В дверях с его шляпой в руке уже стоял исполнительный Рене, чтобы выпроводить его. Норману захотелось расхохотаться. Господи, если бы она была чуточку добрее, немного более щедрой, он мог бы рассказать все. Он был готов отдать свой годовой заработок за то, чтобы иметь возможность присутствовать на рауте графини Брийон в следующую субботу, когда эта высокомерная расчетливая женщина, считающая, что она все контролирует, окажется лицом к лицу не со своим обожаемым Эдмундом, а с его братом – неким Сэмсоном Карлайлом, герцогом Даремом. А этот Сэмсон был последним человеком, которого она когда-либо хотела бы снова видеть, тем более – в Париже.

Норман вышел на улицу. Остановившись у лотка уличной цветочницы, он закрыл глаза и, глубоко вдохнув сладкий свежий аромат цветов, подставил лицо солнцу.

Сегодня действительно был чудесный день.

Глава 9

Оливия обожала рауты – любые, по любому поводу. А уж такие вечера, как этот, давали отличную возможность напомнить о себе и встретить множество людей, с помощью которых она могла легко и с успехом продавать продукцию Дома Ниван. Кроме того, на этих раутах было весело. Однако сегодня произойдет нечто такое, чего она никогда прежде не испытывала. Она не только будет ломать комедию перед своими знакомыми и всем высшим светом, но будет притворяться на глазах человека, который и без того лишил ее спокойствия.

Последние дни они провели весьма интересно, дружески и непринужденно беседуя. Правда, она узнала новость, которая ее по-настоящему взволновала: оказывается, у него была сестра. Точнее, у него и Эдмунда была сестра, существование которой ее муж намеренно скрывал. И она думала об этом, но так и не поняла почему. Она спросила Сэмсона, и он истолковал это так – Эдмунд просто не хотел рассказывать о своем прошлом. Она была разочарована, но ей пришлось наконец признаться, что чем больше она узнавала Сэмсона, тем больше ее супруг выглядел как лживый мошенник, негодяй, которому были нужны только ее деньги. Сказать, что она чувствовала себя униженной и обманутой, значило бы не сказать ничего. С тех пор, как Эдмунд оставил ее, и до последнего времени она надеялась, что все-таки ошибается.

Сэмсон рассказал, что его двадцатисемилетняя сестра Элиза замужем за влиятельным лендлордом, живет в своем загородном поместье и воспитывает четверых детей. О себе он говорил мало, но и ее не расспрашивал. Пока она работала в своем магазине, он все время был рядом, и его постоянное внимание уже начало ее раздражать. Не потому, что он что-то говорил, а потому, что одно его присутствие отвлекало ее.

Он все еще ей не доверял. Она инстинктивно это чувствовала. К тому же он все время не сводил с нее глаз, словно ожидая, что она непроизвольно выдаст себя какими-либо действиями или словами. Но она ничего не делала такого, что могло бы вызвать его подозрения, и в последние дни между ними установились, как она полагала, довольно дружеские отношения. Но сегодня произойдет знаменательное событие. Многие на вечере решат, что он – Эдмунд, будут задавать ему вопросы, возможно, выболтают важную информацию, касающуюся ее мужа. Их спектакль скоро начнется. Во всяком случае, они на это надеялись.

Они вышли из экипажа и молча направились к парадному входу великолепного загородного дома графини Луизы Брийон, расположенного в нескольких милях к западу от Парижа. Сэмсон ни на шаг не отходил от Оливии.

Выложенная булыжником дорожка вилась между газонами свежескошенной травы, обрамленными идеально подстриженными кустами. В теплом вечернем воздухе был разлит аромат цветов и слышались все нарастающий шум голосов и звуки музыки.

Оливия страшно нервничала. Она надела одно из своих лучших вечерних платьев из расшитого золотом красного шелка с низким декольте, тугим корсетом и пышными юбками. Подол платья и полудлинные, до локтя, рукава были украшены вышитыми цветами, узор которых повторялся на веере из слоновой кости. Наряд довершали серьги и ожерелье с рубинами.

Когда она предстала перед Сэмсоном в гостиной перед тем, как они отправились на раут, он внимательно ее оглядел. Она поняла, что он одобрил ее наряд, хотя и ничего не сказал. Сам он выглядел просто великолепно. На нем отлично сидел модный черный сюртук, который оттеняли ослепительно белая шелковая рубашка с жабо и двубортный черный жилет, подчеркивающий стройность его фигуры. Пожалуй, Эдмунд никогда не выглядел таким красивым, подумала она, глядя на Сэмсона. Его особенно отличали более короткие, чем у ее мужа, волосы, зачесанные назад и открывавшие правильные черты лица, задумчивые темно-карие глаза. Это последнее больше всего беспокоило Оливию, потому что Эдмунд всегда был весел и общителен, особенно на публике. Ей придется напомнить об этом Сэмсону, если они хотят, чтобы их план сработал.

Оливия много раз бывала в доме графини, которая обожала парфюмерию, но желала пробовать новые образцы не в бутике, а в своей роскошно обставленной гостиной. Оливия всегда охотно соглашалась приехать, не только потому, что ей нравилась графиня, но и потому, что та была лучшей из клиенток Дома Ниван, а ее влияние среди французской аристократии позволяло поддерживать постоянный интерес к ее Дому. По количеству заказов графиня де Брийон превосходила даже императрицу Евгению. Эти две клиентки покупали самую дорогую парфюмерию, саше, соль для ванн и ароматические масла в таких количествах, как все остальные клиентки, вместе взятые.

Оливия сразу заметила, что графиня украсила свой дом специально для раута. Цветочные композиции и скатерти были увиты золотистыми лентами и прекрасно сочетались с мебелью в стиле ренессанс и персидскими коврами.

Графиня и ее жених стояли внизу у лестницы и приветствовали гостей, которые составляли элиту Парижа.

Сэмсон взял Оливию под локоть и направил ее в конец вереницы гостей, чтобы как можно скорее покончить с приветствиями и смешаться с толпой. А она вдруг подумала, что ему гораздо труднее будет справиться с обманом, чем они предполагали. За несколько дней до этого вечера Оливия дала краткую характеристику людям, которые будут на балу, отметив индивидуальные особенности и личные причуды тех, с кем им придется разговаривать. А этот невероятно красивый, решительный и хладнокровный человек, который сейчас стоял рядом с ней, вел себя совершенно не так, как ее муж. Гости, конечно, примут его за Эдмунда, но она-то уже поняла, какая огромная разница существует между братьями. Внешне похожие, во всем другом они были полной противоположностью. Сэмсону придется проявить значительные актерские способности, чтобы не возбудить подозрений и не дать пищу для слухов. Оливии лишь оставалось молиться, чтобы они слились с толпой и их мало кто заметил.

Однако она сразу поняла, что это невозможно. Как только они появились на покрытой красным ковром лестнице, которая вела вниз, в зал, ей показалось, что все вокруг застыло. Головы повернулись в их сторону, и даже оркестр, игравший вальс Шопена, не мог заглушить шепоток, прокатившийся по залу. Все замерли в ожидании.

– Нас заметили, – прошептана она, стиснув в руке веер.

Все еще сжимая ее локоть, он склонил к ней голову.

– Они заметили вас, и все эти мужчины, которые на вас таращатся, завидуют мне. – И добавил: – Мне остается лишь пожалеть, что меня не видят мои друзья.

– Друзья?

Он тихонько фыркнул и повел ее вниз по лестнице.

– Да, Оливия, каким бы скандальным ни было мое прошлое, у меня все еще есть друзья.

Ее немного смутили раздражение в его голосе и интригующее упоминание о скандале, о котором он ей не рассказывал. Но, возможно, он лишь имел в виду бессовестные выходки своего брата.

– Разумеется, у вас есть друзья. Помнится, я с одним из них даже познакомилась. И вообще я никогда бы не поставила под сомнение наличие у вас друзей.

– Нет? Вот как? – отозвался он, не глядя на нее.

У нее сложилось впечатление, что его мысли где-то далеко. А ей в данный момент нужно было, чтобы он смотрел на нее и поддерживал с ней беседу.

– Что же это был за скандал, чтобы от вас отвернулись друзья?

Он внимательно посмотрел на нее.

– Так какой скандал? – повторила она, надеясь, что не слишком настойчиво.

Он внезапно опустил взгляд на ее грудь, и она ощутила, как тепло прилило к ее щекам.

– Вы сегодня выглядите восхитительно, Ливи, – пробормотал он, и его взгляд потеплел. – Скандал заключается в том, что мой брат разорил такую во всех отношениях великолепную женщину, как вы. Эдмунд просто дурак.

У Оливии пересохло во рту. Тепло, которое она только что почувствовала, превратилось в жар, сердце забилось так, что ей стало трудно дышать. Волнение или, скорее, предчувствие всколыхнуло все внутри. Он польстил ей, и она поняла, что он сделал это не только намеренно, но и совершенно искренне. Еще ни один мужчина до герцога Дарема не ухаживал за ней так – простой взгляд, одно-два слова. Она еле подавила в себе желание прислониться к нему и поцеловать прямо здесь, в этом зале, на глазах у всех. Это была мысль, постыдная во всех отношениях.

– И у вас изумительные духи, – добавил он, улыбнувшись, и повел ее здороваться с хозяйкой.

– Грубиян, – прошептала она.

Ответом ей был лишь тихий смешок. А потом, словно не было ничего более естественного на свете, он повернул ее и с интонацией заправского актера представил ее графине Брийон как свою жену. Эдмунд не сделал бы это лучше.

– Оливия, дорогая! – Луиза Брийон обняла ее рукой в длинной перчатке и поцеловала в обе щеки. – Я так рада, что вы вернулись. И вы привели вашего знаменитого мужа. Какой чудесный сюрприз!

Сэмсон нежно пожал протянутую ему руку и, низко склонившись, поднес ее к губам.

– Мадам графиня, вы просто ослепительны, – широко улыбнувшись, произнес он. – Сердечно поздравляю вас с предстоящим бракосочетанием. Вы, должно быть, очень счастливы.

Оливиявнимательно наблюдала за тем, как графиня, одетая в платье из ярко-синего шелка с оборками из алансонских кружев, взяла под руку своего жениха.

– Он просто золото. Разрешите представить вам моего будущего мужа месье Антонио Салану.

Так Сэмсон и Оливия познакомились с богатым итальянцем, человеком в два раза старше ее, который занимался экспортом. Он должен был стать третьим мужем графини, увеличивавшим ее состояние во много раз.

– Надеюсь, вы хорошо проведете этот вечер, – сказал итальянец по-французски, прежде чем одарить своим вниманием следующую пару в веренице гостей.

– О, Оливия, дорогая, – добавила графиня, – скоро приедет твоя тетя. Она была в восторге, что ты вернулась в город и приедешь со своим мужем. И мы все знаем, что она никогда не пропускает ни одного званого вечера.

Оливия внутренне содрогнулась. Она не очень жаловала сестру своего покойного отчима, которая любила выпить больше чем положено и весьма интересовалась тем, что осталось у Оливии от наследства ее семьи. Но приличия требовали, чтобы Оливия не выдавала своей антипатии на людях.

– Как замечательно! Я с удовольствием с ней повидаюсь, мадам графиня. – Она подняла глаза на Сэмсона, который смотрел на нее, слегка подняв брови. – Не выпить ли нам шампанского, дорогой?

Сэмсон кивнул и улыбнулся так, как это сделал бы Эдмунд:

– Конечно. А потом будем танцевать.

Оливия взяла его под руку, и они стали пробираться сквозь толпу в конец зала, где были распахнуты настежь большие овальные окна, выходившие в сад, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Лакеи в ярко-красных ливреях стояли возле буфетной стойки, раскладывая по тарелкам закуски и разливая по бокалам шампанское.

Оливия сделала несколько глотков восхитительного напитка, чтобы успокоиться, а Сэмсон просто держал в руках бокал и смотрел на нее так, словно они в зале были одни.

– А кто ваша тетя? – спросил он наконец. Этого-то она и боялась – что он спросит.

– Сестра моего покойного отчима. Неприятная особа, любительница выпивки и мужчин. – Она вздохнула. – Вы сегодня с ней познакомитесь и наверняка очень ей понравитесь.

– Вот как? В таком случае я буду рад знакомству с ней.

– Не будете. Можете мне поверить.

Он засмеялся, и Оливия решила, что ей безумно нравится его смех.

– А почему вы решили, что я ей особенно понравлюсь?

Она сжала губы. Он нарочно ее дразнит, но она не могла его остановить. Да он и сам скоро узнает. Отпив еще глоток шампанского, она непринужденно ответила:

– Потому что она беззастенчиво флиртовала с моим мужем на виду у всех и в моем присутствии.

Ее и саму удивило это признание, и она отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство.

– Я хочу танцевать с вами, – вдруг сказал он. Обрадовавшись, что он сменил тему, она глубоко вздохнула.

– Это доставит мне удовольствие.

– И мне тоже, Ливи.

Он так нежно произнес ее имя и так странно на нее посмотрел, что у нее мороз пошел по коже. Словно у них был – и будет – какой-то общий секрет. Но ей пришлось напомнить себе причину, которая привела их на этот бал.

Она сделала шаг ему навстречу. В одной руке она держала веер, в другой – бокал с шампанским. Он не спускал с нее глаз.

– Я должна вам сказать... – произнесла она достаточно громко, чтобы он услышал ее в шуме толпы, – хотя мне очень нравится, когда вы называете меня Ливи, Эдмунд никогда так меня не называл, и все об этом знали. – Она откашлялась. – На днях вы так меня назвали в присутствии Нормана, хотя я и сомневаюсь, что он это заметил, поскольку он не часто видел Эдмунда. Все же вам не следует употреблять мое имя в присутствии посторонних. Просто чтобы не рисковать.

Он никак не отреагировал.

– Вам следовало предупредить меня.

– Знаю. Просто я... мне...

– Вам нравится, когда я вас так называю? – закончил он за нее.

Ее щеки запылали, и она стала обмахиваться веером.

– Да, нравится. Так меня называли моя мать, мой отец, очень близкие друзья. Эдмунду это имя просто не нравилось. Но когда его произносите вы... – Она оглянулась, чтобы удостовериться, что никто не заметил ее неловкости, и облегченно вздохнула, увидев, что гости ведут себя так, будто их вообще не было в зале. – Я не знаю. Я не могу этого объяснить.

– Думаю, потому, что оно звучит слишком интимно. – Она покачала головой:

– Нет, оно просто... менее формально, более фамильярно, но мы с вами вроде... родственники, и в том, что вы называете меня Ливи, нет ничего особенного.

– Оно все же звучит более интимно, – улыбаясь, настаивал он, – и именно поэтому оно мне нравится.

– По-моему, нам пора начать танцевать.

– Однако, – сказал он, не желая менять тему разговора, – что касается вашей любезной просьбы, я воздержусь называть вас Ливи, когда мы не одни. Но с этого момента вы никогда и нигде больше не будете называть меня братом.

Она смешалась. Он был ее братом по закону.

– Договорились?

– Договорились.

– И еще. – Он подошел так близко, что ее юбки закрыли ему ноги, а его голова склонилась над ее головой. – Если мы окажемся в какой-либо интимной обстановке, где мне будет позволено называть вас Ливи, вы будете называть меня Сэмсон. Не «брат», не «сэр», не «ваша светлость» и никогда «Эдмунд», а только Сэмсон.

Она смотрела на него в полном изумлении.

– Если только, – поправился он, – вы не предпочтете называть меня каким-нибудь другим уменьшительным именем, чему я буду бесконечно... рад.

Уменьшительным именем? Рад? Он неожиданно улыбнулся так, что у нее подогнулись колени.

– А теперь давайте танцевать, моя очаровательная леди Оливия.

Не дав ей возможности возразить, он взял у нее бокал с шампанским, поставил его вместе со своим на столик рядом и предложил ей руку.

Они вышли в центр зала и медленно закружились под музыку.


Краем глаза она видела, что все на них смотрят. Но они были заметной парой, особенно благодаря его высокому росту. Не спуская с нее глаз, он вел ее, отлично попадая в такт музыки. Он оказался замечательным танцором, и опять стала очевидна разница между ним и его братом. Эдмунд танцевал хорошо, но Сэмсон, казалось, был поглощен ею. Между тем она не раз замечала, что мысли Эдмунда во время танца были где-то далеко, словно он предпочитал в это время с кем-нибудь общаться, а не танцевать с ней. Чем больше она узнавала Сэмсона, тем больше ее беспокоило его родство с ее мужем.

– Расскажите мне о своей семье, – тихо попросил он ее.

Она отпрянула, удивившись:

– О моей семье?

– Скажем так: меня больше интересует ваше прошлое, чем парфюмерные вкусы нынешнего сезона.

– Это не вкусы, а ароматы.

– Нуда, конечно.

Он продолжал кружить ее по залу, хотя она заметила, что он постепенно ведет ее к дверям, ведущим на балкон, чему она была рада. Ей просто был необходим глоток свежего воздуха.

– Поскольку разговор зашел об ароматах, какими духами вы надушены сегодня?

Она понимала, что ему это совсем не интересно, но была благодарна за то, что он переменил тему.

– В основе – ваниль, а для цвета добавлен аромат цитруса.

– Звучит вполне съедобно.

Она засмеялась, слегка откинув голову, а он крепче прижал ее к себе. Такая близость была явно неприлична, но она не стала отступать. Ей просто не захотелось двигаться.

– Скажите, дорогая Оливия, вы и... ванну принимаете с этими ароматами?

Как он мог даже вообразить себе такое, поразилась она, и слегка ударила его веером по плечу.

– А это, мой дорогой муженек, вас не касается, – слишком игриво ответила она. Но она наслаждалась его обществом. – И запрещаю вам лизать мою кожу, чтобы выяснить это.

Она не сразу сообразила, что именно она сказала, но когда до нее дошло, ее как громом поразило. Она зашла слишком далеко.

– Простите...

– Просто танцуйте, Оливия, вот и все.

Он тоже перестал улыбаться, но не ослабил объятий. Он даже прижал ее еще крепче и внимательно посмотрел ей в лицо. Она почувствовала силу его мускулов. Он был неотразим.

Хотя музыка еще не смолкла, они остановились. Но она не могла заставить себя отойти от него. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоить свое сердце. Одна его рука по-прежнему лежала на ее талии, другой он прижимал к груди ее руку в перчатке. От него исходил запах того одеколона, который она для него выбрала, и он очень ему подходил.

– Хотите подышать свежим воздухом? – вернул он ее к реальности.

Она тут же отступила от него на шаг. Ее щеки пылали, все чувства были обострены, как никогда раньше. Он отпустил ее, и она стала поправлять юбки только затем, чтобы чем-то занять руки и избежать неловкости.

И тут, словно в зале вспыхнул ослепительный свет, она увидела, что они стоят в окружении танцующих пар.

– Пойдемте, дорогой? – Она еще плохо соображала, но ее плечи расправились в царственной осанке, а в руке заиграл веер.

Она могла бы поклясться, что он чуть было не расхохотался.

– Может быть, пойдем на балкон, леди Оливия?

– Прекрасно. – Понизив голос, она добавила: – Сейчас приедет моя тетя. Она всегда приезжает позже, чтобы все обратили на нее внимание, когда она войдет в зал, а мне хотелось бы немного оттянуть ваше с ней знакомство. – Это была слабая отговорка, но он, видимо, в это поверил.

– Вы опасаетесь, что я не смогу разыграть роль мужа? – Она взяла его под руку и повела к выходу на балкон.

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. – Он громко рассмеялся.

Глава 10

Сэмсон не понимал, что с ним происходит. Всю неделю он страдал от приступов невыносимой скуки, от которых его спасали лишь живость Оливии и ее желание заинтересовать его в ежедневных делах Дома Ниван, которые его на самом деле очень мало интересовали. Он с нетерпением ждал этого вечера, надеясь узнать хоть что-нибудь, что приблизило бы его к разгадке. Он сможет поговорить с теми, кто знал его брата и как светского человека, и как мужа владелицы Дома Ниван, увидеть их реакцию, узнать их мнение. Он надеялся, что кто-нибудь нечаянно или намеренно проговорится.

А он танцует. Он ненавидел танцы, а потому его желание вальсировать с Оливией казалось ему особенно подозрительным. Вместо того чтобы отнестись серьезно к этому вечеру и рационально его использовать, он пока что ведет себя как влюбленный мальчишка. Учитывая его прошлый опыт с женщинами и то, что ему почти тридцать пять лет, ему следовало бы быть осторожнее. Даже сейчас он должен быть в зале, смешаться с толпой, разговаривать с людьми и постараться чаще отрываться от Оливии, чтобы она не мешала ему узнать то, что ему необходимо.

Однако ему пришлось признаться самому себе, что за последние несколько часов жена его брата не раз лишала его дара речи. Сначала, когда она предстала перед ним еще дома, она поразила его своей элегантностью и красотой. Потом она рассмеялась чему-то в ответ на то, что он сказал, словно ей действительно было весело. И конечно, ничто не могло сравниться с тем наплывом эмоций, какой вызвала у него ее слишком экстравагантная шутка по поводу того, что она не разрешит ему лизать ее кожу. Он с трудом отделался от невероятного видения: она стоит перед ним, мокрая после ароматической ванны, и позволяет ему попробовать на вкус теплую кожу каждого изгиба ее тела и все ее скрытые прелести.

Но что беспокоило его больше всего, так это то, как она прижималась к нему во время танца, как смотрела на него глазами, полными смущения и желания, возможно, даже не осознавая этого. Во всяком случае, так ему хотелось думать. Он не привык к женщинам, которые были то наивными, то вдруг слишком смелыми, потому что еще не встречал женщины, которая не хотела бы получить что-то от него. Он мог предположить, что Оливия хочет его или, правильнее будет сказать, нуждается в нем, чтобы найти Эдмунда и спасти свой бизнес. Но только как в родственнике. Неудивительно, что она озадачена.

Теплый ночной ветерок помог ему расслабиться, вернул к реальности. Она молча шла рядом, дважды остановившись, чтобы переброситься несколькими словами со знакомыми. Он старался вести себя точно так, как вел бы себя Эдмунд, и был ей благодарен за то, что она помогала ему: «Ты ведь помнишь месье Левеска, дорогой, не правда ли?» или «По-моему, мы в прошлом сентябре обедали у мадам Валуа, правильно, дорогой?». На что он отвечал с фальшивой, как у Эдмунда, любезностью: «Как же, как же, мадам Валуа. Вы, как всегда, очаровательны». У него получалось совсем неплохо. Хотя ему было противно притворяться братом, который погубил его репутацию и увел у него возлюбленную. А теперь рядом с ним была Оливия. Его жена.

«Господи, что же мне с ней делать?..»

– О чем вы думаете? – тихо спросила она, когда они остановились у ограды балкона. Она посмотрела на него и убрала с лица выбившийся локон.

Он облокотился на ограду, заложив руки за спину.

– Я думаю, что я прекрасный актер. Мне бы на сцену. – Она тихо рассмеялась и, отвернувшись от него, стала смотреть на лесистые горы, поднимавшиеся к небу далеко на западе.

– В каком-то извращенном смысле это даже забавно, не так ли? Притворяться моим мужем, чтобы напасть на след своего брата, расследовать мои финансовые дела, связанные с наследством. – Она глубоко вдохнула свежий воздух и посмотрела вниз, на освещенный фонарем фонтан. – Нам, наверное, надо сегодня больше общаться с людьми, если мы хотим что-то узнать.

Он подумал, что они уже и так узнали немало, хотя это не имело никакого отношения к Эдмунду.

– Полагаю, я к этому готов.

– Вот как. – Это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос. – Но это не значит, что вам следует покинуть Дарем ради кочующей труппы актеров.

– Мадам, вы раните меня в самое сердце. – Он ударил себя в грудь в притворном шоке. – Вы намекаете на то, что у меня нет таланта?

– О! Я уверена, что вы талантливы. Я лишь имею в виду, что ваши... истинные таланты лежат в другой области.

– Тут вы правы.

Она отвернулась, и ее лицо оказалось в тени.

– Я думаю, что ваш самый большой талант – это поддразнивать не подозревающих подвоха леди.

Эти слова удивили его.

– Хочу, чтобы вы знали, Оливия Шей, урожденная Элмсборо, что ни разу в моей жизни меня не обвинили в том, что я поддразниваю женщин в лестной для них форме. Меня обвиняли в том, что я слишком серьезен, не умею их развлекать или вообще их игнорирую. По льстить им – никогда! Так что в этом смысле, – он придвинулся к ней совсем близко, – вы моя первая.

– Ваша первая? – Она улыбнулась, но не посмотрела на него. – Позвольте усомниться, Сэмсон. Я уверена, что вы привлекаете женщин независимо от того, что вы говорите или делаете. Вы обладаете слишком сильным магнетизмом. В этом и кроется подвох, и тут скрыт ваш шарм.

Сэмсон не мог припомнить, чтобы ему когда-либо так понравился комплимент, тем более сказанный так небрежно, походя.

– Я слишком не похож на брата, – пробормотал он, вдруг почувствовав острую потребность подчеркнуть то, что оба считали совершенно очевидным.

– Да, но Эдмунд похож на большинство джентльменов. Они притворно обворожительны в надежде на благосклонность женщин, веселы, когда вовсе не в настроении веселиться, отпускают комплименты не потому, что восхищены, а потому, что хотят получить что-то взамен. К сожалению, все это насквозь фальшиво. Что меня в вас восхищает больше всего, Сэм, так это то, что вы честны. Возможно, вы и слишком серьезны, но это само по себе очаровывает, потому что это настоящее. Если есть женщины, которые этого не понимают или не чувствуют, тем хуже для них. Это их потеря.

Он не сомневался, что она верит всему тому, что сказала, но не знал, что ответить. Ее проницательность была достойна похвалы. Он впервые встретил женщину, которая дала ему почувствовать, что ценит его как человека.

Они долго стояли молча. Из зала доносилась музыка, иногда слышались голоса и взрывы смеха. Но он специально выбрал это место – в самом дальнем конце балкона, так, чтобы казалось, что они одни.

– Вы спросили о моей семье, – наконец сказала она.

– Да.

– Что ж. Я – единственный ребенок. Мать я знала гораздо лучше, чем отца, но я была маленькой девочкой, и он считал, что у нас мало общего.

Сэмсона это не удивило, но он промолчал, позволив ей рассказывать так, как ей хотелось. Она вертела в руках веер, улыбаясь своим воспоминаниям.

– Когда семь лет назад мой отец умер, моя мать – француженка по рождению, но вышедшая замуж в Англии – решила, что хочет вернуться во Францию. Мы сели на корабль и вскоре уже были в Париже. А еще через какое-то время после нашего возвращения она познакомилась с месье Жаном-Франсуа Ниваном.

– Владельцем парфюмерной фабрики? – Она кивнула.

– Ниваны занимались этим делом на протяжении трех поколений. Жан-Франсуа был хорошим человеком, хорошим отцом и кормильцем семьи, моя мать его любила, хотя он был почти в два раза старше ее и слабого здоровья. Их брак гарантировал нам с мамой безбедное существование. После смерти отчима моя мать стала владелицей Дома Ниван, но она не умела вести дела. Когда мама два года назад умерла, дело перешло ко мне, и я сумела снова сделать его доходным и известным по всей Франции. Именно поэтому принцесса Евгения покупает сейчас только у нас, хотя из-за вашего брата, боюсь, это может измениться.

– А как умерла ваша мать?

– От инфлюэнци. – Оливия тихо вздохнула. – По крайней мере так сказал ее врач.

– И вы остались одна.

– Не совсем. У меня здесь есть родные, но жизнь раскидала нас по всей Франции. Моими ближайшими родственниками являются моя тетя и несколько племянников месье Нивана, которые живут и работают в Грассе. Я езжу туда два раза в год, чтобы быть в курсе новейших веяний в нашем деле. – Она понизила голос почти до шепота. – Я использовала свое наследство, чтобы создать нам имя. Эдмунд отнял это у меня. Я хочу быть с вами откровенной, Сэмсон. Чем больше я узнаю вас и чем чаще думаю о том, что мой муж с самого начала действовал за моей спиной с самыми гнусными намерениями, тем больше я его ненавижу.

Злость на Эдмунда, причинившая такую боль этой необыкновенной женщине, вспыхнула в Сэмсоне с новой силой. С каждым днем он все больше убеждался в том, что Оливия была потерпевшей стороной. Его вполне логичная подозрительность, слава Богу, начала рассеиваться.

– Полагаю, что вам интересно знать, почему я продолжаю заниматься этим делом?

В данный момент он вовсе об этом не думал, но сказал:

– Скажем так: это не совсем обычно, чтобы леди с такими средствами и таким положением в обществе, как у вас... работала.

– Брат моего отчима Робер все еще является владельцем, хотя он и живет в Грассе. Он верит в мои способности, а так как я обожаю работать, я отдаю все силы тому, чтобы сделать магазины Ниван самыми известными и доходными во Франции.

– А ваш брак с Эдмундом поставил вашу мечту под угрозу.

Она закрыла глаза и помолчала.

– Эдмунд никогда не понимал моей преданности делу. Для него Дом Ниван обычное предприятие, производящее и продающее парфюмерию капризным женщинам. Он так думал, потому что никогда не вникал в дело и никогда меня не понимал. А Дом Ниван – единственная радость в моей жизни. И моим самым большим достижением было то, что я изучила дело до мельчайших деталей, узнала вкусы всех своих клиентов, и в конечном счете это помогло мне достичь успеха. Дом Ниван и я известны по всей Франции как лучшие не только по качеству, но и по продажам. В деловом мире это ни с чем не сравнимо. Признаться, я надеялась, что такое же счастье мне принесет брак.

Сэмсон был восхищен ее преданностью своей работе. Он вдруг испытал гнетущее чувство разочарования в себе самом. Ведь он не может похвастаться такой любовью к какому-либо делу, если не считать, что старается хорошо управлять своим поместьем. Впервые с того момента, как они познакомились, он понял, какая необыкновенная перед ним женщина. Она ни на кого не похожа. Эдмунд был не просто дурак, поскольку не понял, какой подарок сделала ему судьба, он жестоко разрушил то, что делало эту женщину уникальной.

– Оливия? – тихо произнес он.

Она решительно выпрямилась и расправила плечи.

– Простите меня, если я с вами флиртовала. Хотите вернуться в зал?

Он покачал головой и взял ее двумя пальцами за подбородок.

Она напряглась, ее глаза стали большими, и в их глубине отразился лунный свет.

– Нам надо общаться с людьми. Мы ничего не узнаем, если останемся здесь.

Ее голос срывался, и он мог бы поклясться, что она дрожит. Она понимала, что может случиться, чувствовала его желание, но не делала попыток отстраниться.

– Я считаю, что мы много узнали, – прошептал он и прикоснулся губами к ее рту.

Сэмсон не был уверен в ее реакции, но они оба сразу же почувствовали, что этот поцелуй был не похож на их первый – тот, что был в Англии. Она не была шокирована, не попыталась освободиться. Она словно замерла, давая ему возможность изучить ее губы. А он не спешил, зная, что она ждет, чтобы понять, как далеко он намерен зайти.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она ответила на его нежную ласку. Когда он почувствовал, что она поддалась ему, он обнял ее и прижал к себе. Она не сопротивлялась, всецело отдавшись поцелую.

А целовалась она божественно! Возможно, он себе это вообразил, потому что прошло очень много времени с тех пор, как его целовала женщина, желавшая его так же сильно, как он желал ее. У него застучало в висках, кровь забурлила в венах, но он почувствовал, что она все еще колеблется – она уронила веер и даже этого не заметила. Потом она обняла его за шею, и Сэмсон воспринял это как сигнал.

Свободной рукой он обнял ее за талию. Она вздохнула и запустила пальцы ему в волосы. Он ощутил ее груди, и их полнота вызвала у него непреодолимое желание прикасаться к ним. Его поцелуй становился все глубже, все настойчивее.

Она тихо застонала и, поддавшись моменту, позволила себе пойти дальше – стала гладить большим пальцем его щеку. Он тоже запустил руку в ее волосы, одновременно позволив другой своей руке медленно двигаться к мягкому изгибу ее груди. Он не станет ее трогать. Пока. Пока она не даст ему понять, что хочет этого.

Она дышала так же прерывисто, как он. Он чуть отодвинулся, и его губы заскользили вниз – по подбородку, по нежной коже ее шеи. Она крепко держала его голову, подняв вверх лицо и подставляя себя для поцелуев.

Ему стало ясно, что она полностью в его власти. Забыв обо всем, поддавшись отчаянному порыву, он обхватил рукой одну ее грудь и замер. Она снова застонала, и он, не переставая целовать ее, сунул руку за обшитый кружевами корсаж и начал ласкать ее грудь. Она, казалось, даже не заметила этого. Она прижималась к нему, а он с каждой минутой все больше терял над собой контроль.

И вдруг, прежде чем он успел понять, что происходит, она оттолкнула его и схватила его руку, сжимавшую ее грудь. Ему стоило огромных усилий оторвать пальцы от запретной плоти. Его сердце молотом стучало у него в груди, кожа горела, голова шла кругом. Казалось, что прошли часы, прежде чем он понял, хотя и с большим трудом, что она отошла от него на шаг и, взяв обеими руками его руку, водит ею по своей щеке и губам.

Сэмсон открыл глаза и посмотрел на нее. Он сразу понял, что это будет определяющий момент в его жизни. Ни одна женщина не проявляла к нему такой нежности в тот момент, когда в обоих бушевало желание. Сказать, что он почувствовал себя неловко, – значит не сказать ничего. Она тяжело дышала, ее била дрожь, и все же она ласкала его так, словно он дорог ей.

Сэмсон медленно приходил в себя. До него наконец дошло, где они находятся, он услышал музыку, ощутил прикосновение теплого ночного воздуха, смешанного с запахом ее кожи.

Ее глаза оставались закрытыми, но он почти чувствовал, что ее желание не прошло. Он положил ей руки на плечи и притянул к себе. Она молча повиновалась, когда он одной рукой пригнул ее голову себе на плечо, а другой обнял за талию.

Господи! С ним, должно быть, что-то не так, подумал он. Он еще никогда не чувствовал, что должен защитить женщину, которую только что страстно целовал, никогда раньше не испытывал такого сильного желания. Она удивила и смутила его. Она отдавалась ему не как похотливая женщина, а потому, что отчаянно хотела чувствовать себя желанной. Он все еще ощущал вкус ее губ на своих губах, у него все еще немного кружилась голова оттого, что воздух вокруг них все еще был заряжен искрами их взаимного желания.

Он не разнимал объятий до тех пор, пока она не перестала дрожать и ее дыхание не выровнялось. Интересно, не без некоторого раздражения и даже отчаяния подумал он, что им делать дальше?

– Я думаю, что со мной что-то не так, – прошептала она.

– С тобой все в порядке, Ливи, – тихо ответил он, улыбнувшись про себя.

Она молча стояла, глядя в освещенный луной парк. Он поцеловал ее в макушку, вдохнув аромат ванили, который, как он знал, отныне всегда будет ассоциироваться с ней и ее незабываемой красотой. Положив ему ладони на грудь, она наконец его оттолкнула.

Он опустил руки, но не сводил с нее взгляда, а она не могла заставить себя поднять на него глаза, и он дал ей время прийти в себя.

– Это... это было неправильно. – Она глубоко вздохнула и начала снова: – Это было неправильно. Это было...

– Замечательно, – закончил он за нее.

Она покачала головой и прикрыла ему рот ладонью.

– Я замужем, Сэмсон.

Он понял, что с ее стороны это была отчаянная попытка убедить его в том, что мучило его самого.

– То, что было у тебя с моим братом, не было замужеством.

– Это не имеет значения. Еще как имеет.

– У нас с тобой есть дело, Оливия, – сказал он с удивившей его самого настойчивостью. – А до того, как мы найдем Эдмунда, мы будем жить так, как живем.

Она подняла на него глаза, и он с болью отметил, что в них стоят слезы, которые она еле сдерживает. Ему очень хотелось в ту же секунду снова заключить ее в свои объятия и защитить от той боли, которую причинил ей его брат, но не посмел. Ее эмоции, возможно, были вызваны их неожиданным притяжением друг к другу и могли быть такими же мимолетными и изменчивыми, как и его ощущения.

– Все будет хорошо, – успокаивал он и гладил ее по голове. – Все будет так, как должно быть.

Она вдруг словно очнулась. Тряхнув головой, она сказала:

– Мне жаль, что так случилось.

– Нет, не жаль. И мне не жаль. Мы оба знали, что так будет.

– Это не повторится.

Он чуть было не рассмеялся, но сказал:

– Как будет угодно леди.

– Хотя мне и понравилось. – Она посмотрела на него искоса.

Неужели она в этом призналась?

– Мне тоже. Я вообще не помню, – серьезно добавил он, – чтобы мне когда-нибудь так понравился поцелуй. Честно, Ливи.

– Почему? – шепотом спросила она.

Он не ожидал, что она спросит, и, конечно же, не был готов ответить. Но правда как-то сама собой открылась.

– Я никогда не знал такой женщины, как ты. Во всем – в том, что ты делаешь или говоришь, и даже в том, как целуешься, ты особенная.

– Я могла бы сказать то же самое о тебе, Сэмсон. Я не знала другого такого мужчины, как ты.

– Даже Эдмунда? – не удержался он.

– Особенно Эдмунда, – не задумавшись ни на мгновение, ответила она.

Волна странных эмоций захлестнула его. Никто никогда не считал, что он настолько отличается от своего брата. Ирония была в том, что первой это заметила Оливия.

– Нам надо вернуться в зал.

– Дьявол бы побрал этот раут. – Она широко улыбнулась.


– Господи, вот вы где. Как вам удалось найти сюда дорогу?

Оливия отшатнулась от Сэмсона и повернулась к стоявшей в тени фигуре женщины, наблюдавшей за ними с некоторого расстояния. Оба узнали ее по голосу.

«По ее голосу».

Ощущение нереальности было таким сильным, что Сэмсона прошиб холодный пот.

– Вы... уронили веер, дорогая.

– О! И правда. – Оливия очнулась первая. Она подняла веер. – Мы с мужем просто разговаривали, тетя Клодетт.

– Разумеется. Чем же вы еще могли заниматься здесь наедине?

Она подошла к ним ближе, и образ, который он гнал из своих мыслей, своих воспоминаний, своего прошлого, предстал перед ним наяву.

«Господи Иисусе!»

– Ночь такая теплая, тетя, что мы с Эдмундом...

– ...решили побеседовать при луне. Чудно. – Сэмсон не мог сдвинуться с места, снова переживая кошмар, от которого он так долго пытался избавиться.

«Клодетт. Боже милостивый. Эдмунд, что ты наделал?»

Оливия взяла тетку за плечи и поцеловала ее в обе щеки.

– Рада тебя видеть. Эдмунд, это графиня Ренье.

Она сказала это специально для него, чтобы подсказать ему титул тетки, а он понял, что Оливия даже сейчас не представляет себе глубину предательства его брата.

Клодетт смотрела мимо Оливии, и Сэмсон ощутил на себе ее пристальный взгляд и исходивший от нее поток не очень приятных эмоций.

Господи!

– Вижу, что ты нашла своего мужа. – Клодетт подошла к ним ближе, и свет луны наконец выхватил ее из тени. А потом она вдруг обхватила ладонями лицо Сэмсона и смачно поцеловала его в губы.

– Эдмунд, дорогой, я так рада, что ты вернулся домой. Оливия так по тебе скучала.

Какое-то мгновение Сэмсон колебался, не зная, что делать. Потом его мозг заработал. И хотя ему было противно все это притворство, он опять стал своим братом.

– Сначала я боялся, что вы можете не успеть приехать в Париж, – сказал он с дьявольской усмешкой, – но мы с Оливией слишком хорошо вас знаем. – И добавил после небольшой паузы: – Не правда ли, Клодетт?

Она сдвинула тонкие брови.

– Вот как.

Наступило неловкое молчание. Воздух был почти видимо наэлектризован. Сэмсон стоял, сжимая и разжимая кулаки, опасаясь, что сорвется. Оливия смотрела на него с явной тревогой. Он молчал, а должен был, как Эдмунд, улыбаться и непринужденно болтать с теткой. Но она не знала, каких огромных усилий стоило ему оставаться на месте, а не сбежать от них обеих. Как ни стыдно ему было в этом признаться, он все еще не был совсем уверен в том, что Оливия не является участницей этого фарса. Она могла хотеть его, страстно целовать и все же обманывать. Этот урок он выучил много лет назад – странно, но его преподнесла ему ее вероломная тетка Клодетт. Возможно, то, что произошло только что между ним и Оливией, было с ее стороны проявлением искренних чувств, но все же оставался шанс, что эта троица – Эдмунд, Оливия и Клодетт – считала его дураком, и все это была лишь закулисная интрига, чтобы завладеть его деньгами.

А если Оливия невинная игрушка в руках жестоких людей, она имеет право на справедливость, и кто, как не брат человека, решившего разорить ее, должен вступиться за нее?

Он откашлялся и протянул руку женщине, предавшей его много лет назад.

– Дорогая тетушка, теперь, когда вы приехали, чтобы удостоить нас своим приятным обществом, я с величайшим удовольствием приглашаю вас на танец.

Он почувствовал, что Оливия смотрит на него с удивлением. Он сам был поражен тем, как он ловко сумел повернуть ситуацию, но не посмел даже взглянуть на нее. И это обеспокоило ее больше всего.

Клодетт просияла и положила руку ему на плечо.

– Согласна, дорогой племянник. – Обернувшись, она небрежно бросила: – Оливия, дорогая, пойди освежись, а то ты очень бледна. А я пока развлеку твоего мужа.

Клодетт, полностью владея собой, повела Сэмсона в бальный зал. Оливия шла за ними, и Сэмсон чувствовал на спине ее изумленный взгляд.

Глава 11

Шок от неожиданной встречи начал понемногу проходить. И слава Богу. Ему ведь надо было и дальше притворяться. Клодетт его пока не узнала. Во всяком случае, он так думал. Но кто знает, как долго может продолжаться этот обман. Он не видел Клодетт уже десять лет, но кроме того, что она была умна – этого у нее не отнимешь, – она по своей природе была хитра и коварна и всегда гордилась тем, что умеет распознать лживость в других. Сейчас она прижималась к нему, и ее светлые волосы, убранные в высокую прическу, касались его подбородка, а ноздри щекотал приторный запах ее духов.

Розы. Клодетт всегда душилась этими духами, и этот запах всегда будет связан именно с ней. Сейчас его тошнило от него еще и оттого, что он смешивался с духотой и табачным дымом. Толпа выросла еще больше, и они с трудом пробирались к центру, но Клодетт ждет от него, что они будут разговаривать, и он решил быть более чем убедительным. Он должен казаться Эдмундом.

– От тебя пахнет восхитительно, – шепнул он ей на ухо.

Она бросила на него понимающий взгляд.

– Эдмунд, душка. Ты такой льстец.

– Только когда есть основания, – признался он и так естественно усмехнулся, что это удивило даже его самого.

– Давай танцевать, дорогой. Нам столь многое надо обсудить.

Она была весела, но он знал, что настроение у нее совсем не веселое. Прошло много лет, но он по-прежнему мог угадать, что она на самом деле чувствует. Его присутствие разозлило ее, а к Оливии она явно ревновала, и это показалось Сэмсону и забавным, и подозрительным. Ему было ясно, что между нею и его братом все еще существуют какие-то отношения, но какие именно – можно было только догадываться.

Они наконец добрались до центра зала, и Сэмсон, не колеблясь, заключил в объятия женщину, некогда бывшую его любовницей, женщину, из-за которой он много лет назад пережил страшный скандал. А она почти сразу же перешла к делу. Фальшивая улыбка появилась на ее ярко-красных от помады губах.

– Почему ты вернулся в Париж? Неужели ты уже покончил с наследницей Гованс?

Знать бы, что это за наследница и где она живет, подумал Сэмсон. Но по вопросу Клодетт он понял, что она отослала Эдмунда из города по какому-то своему поручению. Возможно, поухаживать за еще одной ничего не подозревающей богатой наследницей. Удивительного в этом ничего не было.

– Меня нашла Оливия, – сказал он непринужденно. – Не мог же я сказать ей, что наши... скажем так... усилия еще не увенчались успехом.

Она фыркнула.

– И что же ты ей сказал? Она, должно быть, здорово на тебя злится.

– А я ей практически ничего не сказал.

– А что ты все же ей сказал?

На ее лице застыла улыбка, хотя тон ее вопроса был резким. Насколько он помнил, Клодетт всегда все держала под контролем. Ее так раздражала его уклончивость, не говоря уже о его неожиданном возвращении в Париж, очевидно, без ее ведома, что она была готова его разорвать. Он понял это по тому, как она впилась ногтями ему в плечо и до боли сжала руку.

Он рассмеялся, словно она сказала что-то смешное – главным образом ради того, чтобы его услышали те, кто танцевал рядом, и для того, чтобы выиграть время для правдоподобного ответа.

– Я сказал ей, что по глупости проиграл все деньги и боялся к ней вернуться. Что моя слабость к картам – это недостаток моего воспитания, но что я обожаю ее. И попросил прощения.

Клодетт снова фыркнула – весьма неподобающим образом для леди, – и выражение презрения исказило черты ее лица. Странно, что после стольких лет он все еще считал ее красавицей, хотя сейчас ее чары на него уже не действовали.

– И она тебе поверила?

Он подмигнул и пробормотал:

– Ведь я здесь, разве не так?

Она продолжала смотреть на него с подозрением.

– Она все еще в тебя влюблена? – ровным голосом спросила она, но в этом вопросе он явно различил нотки неуверенности.

Сердце Сэмсона громко стучало. Ему хотелось сообщить ей не без удовольствия, что ее дорогая племянница Оливия вовсе не «влюблена» в своего так называемого мужа, а целовалась с ним, Сэмсоном. Эта мысль странным образом успокоила его, даже немного воодушевила, и он вполне искренне улыбнулся:

– Думаю, что да, мадам графиня. Но разве это не то, чего вы хотите?

В течение нескольких секунд он кружил ее по паркету, понимая, что в ее голове проносятся сотни вопросов. Она выглядела старше, тонкие морщинки при ярком свете стали немного заметнее. Но пудра и румяна были наложены идеально и скрывали признаки старения. Возможно, Сэмсон слишком критичен, а для других она по-прежнему пышущая здоровьем красивая блондинка с лицом ангела. Именно такой он увидел ее при их первой встрече.

– Мне не понравилось, что ты вернулся, не уведомив меня об этом, мой дорогой, – наконец промурлыкала она, вклинившись в его мысли.

Он нахмурился и погладил пальцами ее спину.

– Я знаю. Прости меня.

– Почему ты мне не сообщил?

Знаменитое хныканье Клодетт! Как он мог забыть? Набрав побольше воздуха, он сказал:

– Потому что с тех пор, как я вернулся, Оливия от меня не отходит ни на шаг. Не мог же я сказать, что мне надо встретиться с тобой. Это точно вызвало бы у нее подозрения.

Она замедлила шаги в такт музыки и потребовала:

– А скажи, что ты только что делал на балконе с моей очаровательной племянницей, Эдмунд? По-моему, вы были поглощены... весьма интимной беседой. – Музыка остановилась, и она, взяв Сэмсона под руку, повела его в сторону буфета. – Мне почти показалось, что между вами что-то изменилось.

– О! Я не думаю. Мы танцевали, а ей вдруг стало жарко, и я вывел ее на балкон. А почему ты спрашиваешь? – Ему было приятно, что теперь ей придется защищаться.

Они уже подошли к буфетной стойке. Она сжата его руку и, взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, приняла у него бокал с шампанским.

– Я ревную, дорогой.

Он опять рассмеялся, чувствуя, что начинает расслабляться. «Ревнуешь, как же. Ты ревнуешь, только если это нарушает твои планы».

Он наклонился и прошептал ей на ухо:

– Хитрая ведьма.

– И еще какая.

– О! Но я очень хорошо тебя знаю, дорогая, не так ли?

Клодетт часто заморгала, ее улыбка поблекла, она быстро выпила шампанское и потянулась за другим бокалом. Сэмсон выжидал, стараясь казаться безразличным.

Потом она подошла к нему совсем близко и, крепко сжав его локоть, повернула его так, что он оказался спиной к толпе, а лицом к открытым окнам.

– До меня дошло, что ты спал с ней. У нее на квартире. – Вздохнув, она добавила: – Я думала, Эдмунд, что мы с тобой договорились.

Можно было лишь догадываться, о чем они договаривались, но гораздо важнее было узнать, что кто-то наблюдает за ними и доносит ей. Он не удивился, но все же его это смутило.

– Эдмунд?

Он пожал плечами и признался:

– Пока я сплю в гостевой комнате. – Он не удержался от улыбки при мысли о том, что это обстоятельство может измениться. – Я не думаю, что она готова к более интимным отношениям.

Он просто физически ощутил, что она расслабилась, а потом сказала с искренним сожалением:

– Тебе просто нельзя вступать с ней в брачные отношения, Эдмунд. Мы с тобой уже не раз говорили о последствиях, и мне кажется, что теперь, когда ты вернулся, они стали даже более важными. Оливия захочет затащить тебя в постель, но ты должен оставаться тверд. Ты все еще с этим согласен?

У Сэмсона было такое ощущение, что он встал с ног на голову.

Его брат никогда не спал с Оливией... Во всяком случае, Клодетт верила в это. Неужели Эдмунд настолько глуп? А может, хитер? Имело смысл – для них обоих – оставлять вопрос об аннулировании рака открытым на случай, если брачный контракт признают законным. В этом отношении Эдмунд оказал бы вии огромную услугу. Если вообще можно это так сказать. Но возможным было и то, что он любит Клодетт и верен ей, однако, учитывая опыт прошлых лет, Сэмсон в этом сомневался. Более вероятным было то, что его брат просто хотел избежать риска беременности Оливии. Что касалось Клодетт, она, возможно, не хотела, чтобы их ложный брак состоялся физически, дабы оградить свою племянницу, или она была против по каким-либо личным причинам, что, по мнению Сэмсона, было более логичным. Самым удивительным в этой истории было для него то, что Эдмунд не хотел спать с женщиной, которая свято верила, что они женаты. Она отдалась бы ему, если не для удовольствия, то по велению долга. Скорее, это Эдмунд отказался от интимных отношений. В этом Эдмунд и Клодетт были союзниками. Как всегда – Эдмунд и Клодетт.

И все же Сэмсон не мог отделаться от навязчивой мысли, что Оливия могла принимать участие в обмане и вместе с Эдмундом и Клодетт могла ломать всю эту комедию, чтобы разорить его. Что, если Оливия рассказала, кто он на самом деле, еще до этого вечера? Когда дело касалось его брата и Клодетт, Сэмсон всегда ожидал самого худшего. И больше всего его беспокоило то, что он пока недостаточно хорошо знал Оливию и потому не мог доверять ей. Целовалась она страстно, но может быть, она хорошая актриса?

«Господи! Так во что же мне верить?»

Его терзания, видимо, отразились на его лице.

– Я вижу, что я тебя шокировала, – криво усмехнулась Клодетт. – Я на это надеялась. Я понимаю, что ты никогда не хотел заниматься с ней любовью, но, увидев вас на балконе... я... Полагаю, я просто дала волю своему воображению.

Сэмсон был почти уверен, что она не видела, как они с Оливией целовались, и не слышала, о чем они говорили, иначе ее реакция была бы более истеричной.

– Ты же знаешь, что я ее не хочу, – с трудом выдавил Сэмсон, – но надо же продолжать притворяться.

– Разумеется. – Ее глаза просияли, и тремя большими глотками она допила второй бокал шампанского. – Бог мой, у тебя такой вид, что тебе тоже не помешал бы бокал шампанского, дорогой. – Она любовно потрепала его по щеке. Потом привстала на цыпочки и прошептала ему на ухо: – Я остановилась в угловой гостевой комнате на третьем этаже в восточном крыле дома. Увидимся там позже. – Не дожидаясь ответа, она отошла на шаг и громко, так, чтобы ее услышали, добавила: – Я уверена, Эдмунд, что ваша прелестная жена уже по вас соскучилась. А мне надо кое с кем пообщаться. – Она пригладила волосы. – Поговорим как-нибудь в другой раз. Я с удовольствием послушаю о том, где вы в последнее время побывали. – Приподняв юбки, она повернулась и ушла.

Сэмсон смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла в толпе, а потом решил, что ему надо срочно выпить виски.

Глава 12

Оливия еще никогда в своей жизни не была так ошеломлена. Это была ночь, которую надо было запомнить, и не только из-за волшебного поцелуя, о котором она никогда не посмела бы даже мечтать. Целоваться с этим человеком и желать его казалось ей безнравственным по многим причинам, о которых ей еще придется поразмышлять. Но он имел над ней безусловную и совершенно восхитительную власть, с которой у нее не было сил бороться, сколько бы она ни старалась. Не помогало и то, что она признавалась себе, что пока и не старалась избегать его ухаживаний. Как она посмела испытывать такие... чувства к брату своего мужа? Ну почему, почему он преследует ее, словно его действия могли остаться без последствий? То, как они вели себя сегодня, выходило далеко за рамки простой дружбы, и в этом была не только его вина. Настоящая леди не должна была так реагировать, по крайней мере за стенами супружеской спальни. Но, помимо всего этого, они оба должны сознавать, что у них не может быть никакого романтического будущего. Их отношения должны закончиться, притом немедленно. Просто она не знала, как это сделать.

Она старалась не наблюдать за тем, как он танцует с ее тетей. Но она не могла себя контролировать и все время провожала их взглядом. Они неплохо смотрелись в объятиях друг друга, но она отметила некоторую напряженность в фигуре Сэмсона и немного странное выражение его лица. Неожиданное появление Клодетт на балконе застало врасплох их обоих, но Сэмсон еще больше шокировалее, когда пригласил ее тетю танцевать, особенно после того, как они целовались. Ей только хотелось, чтобы она не чувствовала укола ревности, когда увидела их вместе. Она не имеет права его ревновать. Самое главное сейчас – это то, что обман удался. Клодетт, видимо, не подозревает, что он не Эдмунд.

Сейчас они возвращались в Дом Ниван. Сэмсон сидел напротив нее с закрытыми глазами, но она знала, что он не спит. С тех пор как они уехали с бала, он не сказал и двух слов. Ей не хотелось уезжать, да они это и не планировали, но он настоял, уверив ее, что ей не следует больше видеть свою тетю в этот вечер. Он отказался сказать почему и ни словом не обмолвился о том, что они с Клодетт обсуждали во время танца. Ее раздражало, что он молчит, хотя они были одни. Она уже устала ждать, когда он заговорит.

– Почему вы настояли на том, чтобы мы срочно уехали с бала? – спросила она, когда карета свернула от дома Брийон на дорогу к городу.

Он только буркнул, не открывая глаз:

– Поговорим, когда вернемся.

– Вы что-то узнали и скрываете это от меня? Что вы обсуждали с моей тетей?

– Оливия, будьте немного терпеливее.

Что-то в его тоне заставило ее насторожиться. Он никогда так ей не отвечал. Его уклончивость и нежелание говорить сводили ее с ума. Они планировали переночевать в поместье, но стоило ему потанцевать с Клодетт, как он со стаканом двойного виски в руках разыскал ее и практически заставил ее покинуть зал. Он был очень обеспокоен, и это ее удивило. Хотелось бы ей знать, что такого сказала ему Клодетт, что могло так его расстроить.

– У вас кружится голова от выпитого?

– Я выпил недостаточно.

Она не поняла, имел ли он в виду, что выпил недостаточно, чтобы опьянеть, или недостаточно, чтобы успокоиться после всего того, что произошло на балу.

Оливия расправила на коленях юбки и стала перебирать веер.

– Перестаньте ерзать, – сказал он довольно грубо. Это еще больше ее рассердило.

– Извините, сэр, но после того, что случилось, вы ждете, чтобы я была спокойной? Вы не хотите рассказать мне, что Клодетт...

– Мы обсудим это, когда приедем домой. – Он чуть приоткрыл глаза – ровно настолько, чтобы она видела, что он смотрит на нее. – Сейчас мне надо подумать. Почему бы вам не расслабиться?

Расслабиться? Когда он снова закрыл глаза, она преувеличенно громко фыркнула, но потом решила, что, если и дальше будет приставать к нему с расспросами, он еще больше на нее рассердится и, чего доброго, будет молчать и после того, как они приедут домой. Поэтому она откинулась на подушки точно так же, как это сделал он, и закрыла глаза.

Она, должно быть, задремала, потому что ей показалось, что всего через несколько минут карета остановилась перед Домом Ниван. Она села прямо и тряхнула головой, чтобы прогнать сон. Потом, приподняв одной рукой юбки, другую протянула кучеру, который помог ей сойти вниз со ступенек кареты.

Сэмсон молча последовал за ней и стоял, пока она доставала ключ, потом вместе с ней прошел через темный магазин и вверх по лестнице до ее квартиры. В своей комнате она сразу же подошла к секретеру, зажгла лампу и повернулась к нему, скрестив на груди руки.

– А теперь вы готовы к обсуждению? – Наверное, ее вопрос прозвучал довольно грубо, но она так устала, что ей было все равно, как он оценивает ее настроение.

Он закрыл дверь и запер ее на замок. Потом повернулся к ней. У него был усталый вид.

– Предлагаю вам сначала переодеться, – холодно заявил он и начал снимать с себя сюртук.

– Переодеться? Во что переодеться?

– Во что-либо более удобное, – раздраженно ответил он.

– Я и так чувствую себя вполне комфортно.

– Не думаю. Мне так точно надо переодеться. – Он направился в гостевую комнату. – Встретимся на кухне, когда вы будете готовы, – бросил он через плечо.

Оливия ненавидела, когда мужчина приказывал ей делать что-то, чего она не хотела. Беда была в том, что сегодня он был прав. На ней уже несколько часов был тугой корсет, который, конечно, не добавлял ей хорошего настроения. К тому же, если она пойдет переодеваться, у нее будет время собраться с мыслями, чего ей явно не удалось сделать по дороге домой.

Переодевание заняло у нее добрых двадцать минут, поскольку некому было помочь ей с платьем, украшениями и шпильками, но когда она вошла в кухню в туго завязанном халате и с распущенными по спине волосами, он сидел на том же стуле, что и в прошлый раз. Правда, он отодвинул его от стола так, чтобы прислониться головой к стене.

Она обошла его вытянутые ноги, отметив, что он не переодевался, а просто снял сюртук и жабо, оставшись в брюках и рубашке, рукава которой он закатал до локтя. Выглядел он вполне прилично для мужчины, который находится в обществе женщины, не являющейся его женой.

Она села напротив него и сложила руки на столе, всем своим видом выражая решимость узнать всю правду здесь и сейчас.

Он продолжал молчать, уставившись на часы, стоявшие у плиты.

– Уже два часа ночи, – наконец не выдержала она. Он не отреагировал на это замечание. Вместо этого он сказал:

– Вы, должно быть, отдохнули. Ведь вы проспали всю дорогу домой.

– Не сказала бы, что я спала. Я думала, закрыв глаза, так же, как и вы.

Тень улыбки пробежала по его лицу.

– А вы, оказывается, храпите, Оливия.

– Ничего подобного, – возмутилась она.

– Правда, признаюсь, это был очень деликатный и, я бы сказал, женственный храп. Который очень подходит такой красивой и обворожительной женщине, как вы.

Он сказал это так небрежно, будто они встретились посреди этой ночи для того, чтобы обсудить качество чая и выгод от его продажи. Он явно наслаждался тем, что застал ее врасплох, но она не поддастся на его уловки, а прямо перейдет к делу.

– Вы не можете сказать, почему вы так торопились уехать с бала? Только не говорите мне, что я была бледна, или что-нибудь в этом роде.

– Она вела себя довольно бесцеремонно. – Оливия пожала плечами:

– Я должна сказать, что, как это ни прискорбно, это достаточно характерно для тети Клодетт.

– Она просто ревнует. – Оливия сдвинула брови.

– Ревнует? Искренне сомневаюсь. Она красавица, и все это знают. Включая ее саму.

– Дану?

Ее немного раздражало, что он с ней не спорит или не говорит прямо, что она красивее, как непременно, не задумываясь, сделал бы ее муж. Но может быть, он так и не думает, и это почему-то больше всего расстраивало ее.

– А Эдмунд считал ее красивой? – спросил он.

– Думаю, что да. Хотя он никогда не говорил, что думает о ней на самом деле. Но если вдуматься, это довольно странно.

– Что именно? – полюбопытствовал он.

– Эдмунд привлекал тетю Клодетт физически, о чем вам, я полагаю, теперь стало известно, хотя, признаться, она никогда не позволяла себе ничего неприличного в присутствии посторонних. В конце концов, она моя тетя, она хорошо воспитана, и ее уважают в обществе. – Возможно, она слишком выгораживает Клодетт, но поскольку он ничего не ответил, она продолжила: – Для всех было очевидно, что Эдмунду приятно ее общество, но насколько я помню, он никогда не говорил о том, что он думает о ней или что к ней чувствует. Во всяком случае, мне он этого не говорил.

– Понимаю, – после долгой паузы пробормотал Сэмсон.

Она в этом сомневалась, но сейчас речь шла не о Клодетт. Если бы Эдмунд ухаживал за ее тетей, он жил бы в Париже, хотя Оливия была почти уверена, что это было не так. Но сейчас ей хотелось повернуть разговор к тому, что произошло вечером.

– Вы собираетесь сказать, почему вы практически утащили меня домой?

Он посмотрел на нее, словно изучая. А потом ответил:

– Потому, что ваша тетя сказала, что будет ждать меня в своей спальне после бала. Как вы понимаете, мне это было ник чему и мне не хотелось быть в зале, когда она это поймет.

Она замерла. Ее тело вдруг словно онемело от охватившего ее ужаса.

– Моя тетя... – Она даже не могла повторить. Сама мысль была невозможной. – Не может быть, – только и удалось ей прошептать.

Он вздохнул и повернулся к ней.

– Мне очень жаль.

– Может быть, вы ее неправильно поняли? – Ей вдруг стало холодно в душной кухне. Она крепче запахнула халат.

– Я все понял правильно, Оливия.

Ведь он мужчина, а они эти вещи хорошо понимают. К тому же она не сомневалась, что Клодетт способна на такое предложение. Все же...

– Она действительно поверила, что вы Эдмунд?

– Да. Поверила.

Оливия содрогнулась. Только бы ей не расплакаться, подумала она. При мысли о том, что у ее тети могла быть любовная связь с Эдмундом, ей стало тошно.

– Что-то здесь не сходится, – дрожащим голосом сказала она. – Эдмунд никогда не проявлял интереса к тете, по крайней мере в моем присутствии.

Сэмсон продолжал молча наблюдать за ней, но она не сразу поняла, что ему и не надо ей отвечать. До нее наконец дошел смысл ее собственных слов – ее муж не проявлял интереса к ее тете, когда они были втроем.

– Вполне возможно, – пробормотала она, облизнув губы, – что он дал ей отпор. Она была известна тем, что могла быть немного... агрессивной, если не получала то, что хотела.

– И вы в это верите после всего того, что сделал с вами мой брат, Оливия?

В его тоне слышалось раздражение, словно он хотел, чтобы она все поняла, но не мог ей объяснить. Ей надо осознать детали, сосредоточить внимание на том, как вел себя Эдмунд, что он говорил, какой на самом деле была ее тетя. Если бы она посмотрела на все это под другим углом зрения – скоропалительное замужество по его настоянию, брачная ночь, которая не была брачной ночью, его подлый план завладеть ее наследством, – она пришла бы к тому же выводу, к которому пришел Сэмсон.

Она больше не могла себя контролировать. Ее глаза наполнились слезами.

– Как он мог меня предать? Вы знаете его лучше, чем я, Сэмсон. Вы хотите сказать, что он планировал жениться на мне и украсть мои деньги – и все с подачи моей тети?

Сэмсон провел ладонью по лицу.

– Боюсь, Оливия, что ситуация гораздо серьезнее, чем вы думаете.

– Это мне ясно. Я даже больше не притворяюсь, что вообще что-то понимаю. – Она резко встала и, обхватив себя руками, стала ходить по кухне. Она на него не смотрела, но чувствовала на себе его пристальный взгляд. Он, видимо, хотел понять, о чем она думает. Наконец она остановилась, глядя перед собой невидящим взором.

– Значит, в отличие от вашего брата вы нисколько не были заинтересованы в ее приглашении? – почти шепотом спросила она.

– Если вы имеете в виду меня, то я нисколько не был в этом заинтересован.

– Почему?

– По-моему, на сегодня с вас и так достаточно, Оливия.

Это, конечно, был не ответ, но чего она ожидала? Ей не надо было его об этом спрашивать. Вся эта ситуация не имела к нему никакого отношения, а кого он выбрал для ухаживания – не ее дело, даже если это ее родственница. И все же его откровенность и сочувствие немного улучшили ее настроение.

– Вы собираетесь сказать мне, где находится ваш брат? И что вы думаете о том, что происходит?

Она услышала, как он забарабанил пальцами по столу, и осмелилась посмотреть на него. Свет лампы отбрасывал тени на его красивое строгое лицо и отражался в устремленных на нее темных глазах, на его закрывавших лоб блестящих волосах и упрямо сжатых губах.

– Я скажу вам, что я думаю, если и вы будете честны со мной.

Такого ответа она не ожидала.

– Честна в чем?

– Мы еще дойдем до этого. Во-первых, что такое Гованс?

Она нахмурилась.

– А где вы узнали про Гованс?

Это показалось ей довольно странным, потому что ни ее тетя, ни Эдмунд не имели никакого отношения к другим компаниям.

– Гованс – это большая и уважаемая парфюмерная компания, имеющая широкую сеть магазинов, главным образом в Азии. В Париже у них есть всего один небольшой магазин. Почему вы спрашиваете?

– А кто наследница?

Ее мозг лихорадочно заработал.

– Наследница компании Гованс? Возможно, это Брижитт Маркотт. Она внучка владельца.

– А сколько ей лет?

До нее начал доходить смысл его вопросов. Страшное подозрение закралось в сердце Оливии.

– Мне не известен точно ее возраст, но сейчас ей, вероятно, девятнадцать или двадцать. Я не видела ее уже лет пять.

– Она живет не здесь?

– Нет, она живет в Грассе. – Она опустила руки. Отдельные части мозаики начали складываться в картину. – Выдумаете, что Эдмунд...

– Я думаю, что Эдмунд в Грассе и что он обхаживает ничего не подозревающую Брижитт, чтобы завладеть ее наследством. Точно так же, как он поступил с вами.

Она пыталась сосредоточиться, переварить эту информацию и понять, что она означает.

– Но если вы узнали об этом от Клодетт, это значит, что... она знает, где он и где был все это время. Она участвует в обмане.

– Эдмунд лжив и по-своему умен, но он вряд ли был в курсе того, какие существуют компании по производству парфюмерии. Я думаю, – предположил он, – что ваша тетя не только намерена извлечь из всего этого выгоду, она, возможно, все и спланировала, включая ваш брак с Эдмундом.

Оливии уже не хотелось плакать. Ей вдруг стало трудно дышать. Она не могла понять, как можно так пренебрегать приличиями, не могла поверить, что люди, которых она любила и которые, как она думала, любят ее, погубят ее будущее ради денег. Она стала ловить ртом воздух, кружить по кухне, оглядывая ее блуждающим взглядом.

Он, видимо, понял глубину ее шока. Отбросив стул, он вскочил и подошел к ней.

– Клодетт... – Она сглотнула и запустила пальцы в волосы и дернула их. – Меня с ним познакомила Клодетт, это она хотела, чтобы я вышла за него замуж, и всячески меня к этому подталкивала.

– Оливия. – Сэмсон положил ей руки на плечи, успокаивая.

Она не могла выдержать его прикосновения. Сбросив его руки, она отошла к полке у противоположной стены, где стояла ее любимая коллекция фарфоровых чайников, которую она собирала много лет. Она с трудом удержалась от желания разбить все их на мелкие кусочки.

Все стало на свои места, и она увидела ложь, коварство, изощренный обман. И причины.

– Клодетт хотела встать во главе Дома Ниван после смерти Жана-Франсуа, – с горечью в голосе сказала Оливия. – Она знала, что моя мать не разбирается в деле, а все остальные жили в Грассе. И она была права. – Оливию передернуло. – Но Клодетт наверняка промотала бы все до последнего пенни, если бы получила контроль над Домом Ниван, и она привела бы его к банкротству. И все, абсолютно все это знали. Вот почему даже ее брат, Робер Ниван, не допускал ее к делу и отдал магазин и все дело в управление мне. И выходит, что Клодетт, не получив того, чего хотела, решила разорить собственную племянницу с помощью обворожительного хитрого красавца.

– Мы вернем ваши деньги, – только и мог сказать Сэмсон.

Из ее горла вырвался язвительный смешок.

– Мои деньги? Неужели вы думаете, что дело только в моем наследстве? А как насчет моего достоинства, моих чувств? Насчет того, что меня использовали, Сэмсон? Даже вы это сказали. Он меня использовал. Они оба меня использовали.

– Я знаю. – Скрестив руки на груди, он просто смотрел на нее, но выражение его лица было суровым. – И мне очень жаль. Но вам придется мне довериться.

– Довериться вам? – Она расправила плечи и посмотрела на него с насмешкой. – Скажите, ваша светлость, почему вы меня сегодня вечером поцеловали?

Этот вопрос ошеломил его. У него даже непроизвольно чуть приоткрылся рот. Потом, сжав челюсти и прищурившись, он медленно пошел на нее.

– По-моему, мадам, наш поцелуй был взаимным, хотя я не имею ни малейшего понятия о том, какое этот восхитительный момент имеет отношение к нашему разговору.

Она решительно тряхнула головой.

– Прямое. Вы поцеловали меня. Намеренно поцеловали замужнюю женщину, а это вызывает недоверие. Вы целуете всех замужних женщин, с которыми знакомы?

– Вот именно – замужних, – зловещим шепотом повторил он.

Она стояла спиной к стене, схватившись за край полки с чайниками, и не сразу заметила, что его голос стал таким же холодным, как выражение его лица.

– Что, если я скажу вам, что не верю, будто вы находитесь в законном браке с моим братом?

– Скажу, что вы сошли с ума, – фыркнула она. – Или вы великолепный лжец, который старается обворожить меня точно так же, как Эдмунд.

У Сэмсона задергалась щека.

– Так вы думаете, что я поцеловал вас поэтому? Чтобы вы в меня влюбились? – Он саркастически улыбнулся. – Поверьте мне, дорогая, что мне не нужно лгать, чтобы привлечь внимание женщины.

Поскольку это утверждение было резонным, она не знала, что ответить, но все же спросила:

– Тогда зачем вы это сделали?

– Скажите мне, дорогая прелестная леди Оливия, Эдмунд хотя бы раз занимался с вами любовью?

Он неумолимо надвигался на нее и уже смотрел сверху вниз, и его глаза, в которых отражался свет лампы, были похожи на блестящие мраморные шарики.

– Так занимался? Я не имею в виду, делал ли он это с помощью слов или лести, а как муж занимается любовью с женой, физически, в брачной постели?

Она задохнулась оттого, что он был так близко, оттого, что почувствовала, какой от него исходит жар.

– Наши с Эдмундом интимные отношения не имеют никакого отношения к нашему разговору.

Это его не остановило.

– Вы начали разговор с вопроса о нашем поцелуе, – хрипло прошептал он, – и выразили мне недоверие. А может быть, это я не должен доверять вам. Ответьте мне, но только честно.

Он еще не дотронулся до нее, но если он подойдет ближе... От одной этой мысли Оливия почувствовала, что ее колени стали ватными.

– Я иду спать.

– Сначала ответьте.

– Нет.

Его брови чуть приподнялись.

– Эдмунд не занимался с вами любовью, как полагалось мужу?

Ее глаза снова наполнились слезами, но на этот раз от чувства обиды и разочарования.

– Вы отвратительны.

– Меня называли и похуже. Так занимался Эдмунд с вами любовью? – Почему он не перестает спрашивать ее об этом?

– Он мой муж. – Она сжала кулаки, чувствуя, что закипает. – Как вы думаете?

Он немного отступил, ровно настолько, чтобы оглядеть ее. И сделал это с такой явной наглостью, что она почувствовала себя голой.

– Я думаю, что любая женщина, которая выглядит, как вы, и целуется так, как вы, скучает по тому, чего она не получила от мужа.

Ярость охватила ее, и она размахнулась, чтобы дать ему пощечину, но он отреагировал так же быстро и схватил ее за запястье.

– Он... занимался... с вами любовью, Ливи? – с расстановкой спросил он.

По ее щеке прокатилась слеза, но она отказывалась сдаваться и поддаваться еще большей слабости. Она прошептала сквозь стиснутые зубы:

– Нет.

Это признание, видимо, его ошеломило. Он глубоко вдохнул и, не отпуская ее руку, отступил на полшага. Она следила за выражением его лица: безжалостная решимость сменилась странным неверием. Потом он с шумом выдохнул, так что она ощутила его дыхание на своей щеке.

– Он бросил меня в первую брачную ночь. – У нее сорвался голос при воспоминании о той ночи. – Он поцеловал меня, так, как это сделали вы, а потом унизил – точно так же, как вы это делаете сейчас. – Вздернув подбородок, она сказала вызывающе: – Вы такой же, как он.

Как она и ожидала, его сочувствие к ней моментально превратилось в ярость. Но вместо того, чтобы отпустить ее руку, он положил свободную руку ей на грудь ниже горла, и не успела она глазом моргнуть, как он толкнул ее стене.

– Я не Эдмунд, Оливия, и вы прекрасно это знаете, – зарычал он угрожающим тоном. – Я никогда бы не разорил вас. Моя честь не позволила бы мне сделать это.

Что-то в ее груди растаяло – то ли от прямоты, с какой он произнес эти слова, то ли от мольбы, промелькнувшей в его глазах. Она начала дрожать, и слезы ручьем полились из ее глаз.

– Я знаю... – сквозь слезы прошептала она.

Ее признание немного охладило его ярость. А потом эта ярость и вовсе превратилась в неукротимое, неприкрытое желание. Он набросился на нее и впился в нее губами, заглушив вырвавшийся из ее груди стон.

Он целовал ее с еле сдерживаемым желанием, его язык обжигал, умоляя о взаимности. Всем своим телом он пригвоздил ее к стене, так что она чувствовала каждый его мускул, всю его невероятную силу.

Он снова зарычал, и этот звук – звук желания – воспламенил ее так, как никогда еще с ней не бывало.

Она начала целовать его в ответ – жадно, бездумно, забыв обо всем, кроме своего желания, которое было таким же сильным, как у него. Она было положила руку ему на плечо, но он вдруг со свирепостью, которую она не поняла и не ожидала, схватил за запястья обе ее руки, поднял их у нее над головой и прижал к стене, не переставая целовать. Такого мучительного наслаждения она еще никогда не испытывала.

Он опустил одну руку, и она почувствовала, что он пытается развязать пояс халата. Она вознамерилась запротестовать, но он не остановился, а его поцелуи стали еще более глубокими и настойчивыми, разжигая ее страсть.

Оливия почувствовала, как все ее нервы словно воспламенились, как по телу пробежала дрожь. А когда он накрыл ладонью грудь под тонкой батистовой сорочкой, она поняла, что больше не может сопротивляться.

Он почувствовал ее слабость и, еще крепче прижав к стене ее запястья, просунул колено ей между ног, чтобы поддержать ее. Потом он стал водить большим пальцем по соску, и она, не в силах сдерживать свое вожделение, начала громко и протяжно стонать.

Наконец он оторвался от ее губ, и она, хватая ртом воздух, закрыла глаза и откинула голову к стене. Но он продолжал целовать ее щеки, подбородок и горло, одновременно лаская одну за другой ее груди.

Его дыхание было таким же жарким и прерывистым, как у нее. Она чувствовала его у себя на шее, щеках и ушах. Он нежно покусывал ей мочку уха, а она инстинктивно стала тереться о его бедро, невольно провоцируя его этим движением.

– Господи, Ливи, – приглушенным голосом простонал он, – разреши мне дать тебе то, что ты хочешь... Разреши...

Она дернулась и снова застонала, словно умоляя о том, чтобы эта сладкая мука продолжалась. Его губы снова жадно впились ей в рот. Он опустил руку и стал тянуть вверх ночную сорочку, пока не обнажились ее ноги. Тогда он пальцем начал медленно чертить по ее бедру линию, пока не достиг цели своего желания, места ее тайного наслаждения.

Неожиданно Оливия испугалась, но желание было сильнее нее. Когда она ощутила его пальцы в треугольнике волос, она устыдилась, но всего на секунду, потому что пальцы уже проскользнули внутрь ее между нежными складками и начали медленно и нежно гладить.

– Почувствуй меня, – срывающимся шепотом сказал он. – Это то, что тебе нужно.

Но движения его пальцев вызывали у нее такие восхитительные ощущения, что она ничего не слышала, кроме громкого биения своего сердца. Закрыв глаза, она тихо постанывала, сжимаясь вокруг его пальцев.

Он ласкал ее нарочито медленно, то просовывая, то вынимая палец в том ритме, который она сама задала. Его щека была прижата к ее щеке, лбом он уперся в стену, целуя ее ухо, зарываясь носом в ее волосы. Она тяжело дышала, ее мозг требовал, чтобы он остановился, но тело умоляло проникать глубже и настойчивее.

Неожиданно она напряглась. Он понял, что она близка к вершине: с еще большим напряжением ее нежная горячая плоть сомкнулась вокруг его пальцев.

– Нет... нет... – выдохнула она.

– Да, да. Позволь мне почувствовать тебя. – Она открыла глаза.

– Нет...

Он посмотрел на нее, стиснув зубы.

– Да. Да...

И тогда это случилось. Волна запретного экстаза взорвалась где-то глубоко внутри ее. Она вскрикнула, ее тело содрогнулось.

– Сэм... – простонала она.

– Я здесь. Я все чувствую.

Она закрыла глаза. Она не могла смотреть на него. Она была не способна понять, что она только что с ним сделала, что он сделал с ней. Он продолжал прикасаться к ней, нежно, почти любовно, не давая ощущениям утихнуть и, по-видимому, наслаждаясь пульсирующей горячей плотью и скользкой влагой.

Наконец она заставила себя успокоиться. Он отпустил ее руки, но продолжал прижимать ее своим телом к стене, и Оливия вдруг ощутила его твердую плоть. Она попыталась не обращать на нее внимания. Ей надо было понять и примириться с тем, что только что произошло.

Оба молчали, хотя она чувствовала и его напряженность, и исходивший от его тела жар, понимала, что он старается себя контролировать. Он снова прижался лбом к стене. Она подвинула колено к внутренней стороне его бедра, потому что чувствовала его руку у себя между ног. Наконец его рука опустилась, а сорочка опять закрыла ей ноги.

К ней постепенно начало приходить понимание того, что он только что с ней сделал и как бурно она реагировала на его прикосновения. Ее охватило чувство стыда и унижения.

– Не надо, – сказал он, почувствовав, что она собирается сбежать. – Не уходи.

Оливия не могла говорить, да и не хотела, но осталась стоять, не зная, что делать, и не понимая, чего он от нее хочет.

Он все еще тяжело дышал, но отодвинулся от нее.

Оливию захлестнули эмоции, которых она не могла понять. Она чувствовала себя одновременно уязвимой и одинокой, напуганной и опустошенной, обожаемой и желанной. Но самым сильным было изумление.

Ему не следовало этого делать. И ей не понравилось, что он ею воспользовался.

Она не могла сдержать слезы. Они текли из-под опущенных век, хотя она крепко их сжала. Это были слезы разочарования, гнева, боли, крушения надежд. Он смог овладеть ею, добился интимной близости с ней, но он заставил ее возненавидеть собственное тело. И в эту минуту, пока он все еще обнимал ее, а она все еще не оправилась от шока, она презирала его так же сильно, как снова хотела его.

Он наконец нарушил молчание:

– Ты спросила меня, почему я поцеловал тебя сегодня вечером.

Она покачала головой, не в силах ответить.

– Ливи, – прошептал он и потерся носом о ее ухо, – я поцеловал тебя, потому что все в тебе просит меня об этом.

– Нет.

О на не открыла глаза, но даже так она чувствовала на себе его взгляд. Он провел пальцем по ее лбу, потом по щеке, стирая слезы.

– Ты такая нежная, такая красивая. Пожалуйста...

Но она уже повернулась и, ударившись бедром о дверь кладовки, так, что на полке загремели все ее фарфоровые чайнички, проскользнула мимо него к двери – подальше от стыда и смущения, – оставив его одного в полутемной кухне.

Глава 13

Клодетт была в ярости. Никогда еще Эдмунд не обращался с ней с таким пренебрежением, как накануне вечером. Когда они танцевали, он был самим собой, хотя и немного отстраненным. Но это было оттого, что она отругала его за приезд в Париж без ее разрешения. Поджал хвост, как нашкодивший щенок. Но проигнорировать ее открытое приглашение в свою спальню? Он никогда еще себе этого не позволял. За все те годы, что они были знакомы, он ни разу не отказал ей в близости. А обнаружив в час ночи – после того как она прочесала чуть ли не весь дом, – что он уехал со своей женой еще в полночь, она пришла в неистовство. Она не могла ни спать, ни есть и вернулась домой в восемь утра, напугав всю прислугу своим несвоевременным появлением.

Правда, выглядела она сущим пугалом – ее тщательно уложенная прическа развалилась во время поездки в карете, а шикарное бальное платье было измято. Но она имела полное право расстроиться! Сначала она узнает, что Эдмунд неожиданно появился в Париже, не предупредив ее, а потом она застает эту парочку одних на балконе, и они как ни в чем не бывало наслаждаются своим уединением, словно на земле вообще никого нет. Если раньше она никогда не ревновала Оливию, то сейчас, когда она увидела, как они с Эдмундом стоят так близко, что их тела почти соприкасаются, и заняты какой-то явно интимной беседой, она была готова заявить на него свои права. Она еще никогда не видела, чтобы Эдмунд с таким вниманием слушал Оливию. В ту секунду, когда она увидела их при лунном свете, она была готова растерзать эту дерзкую девчонку своими руками. А еще лучше было бы подойти к Эдмунду и поцеловать его на глазах Оливии, этой кокетки, чтобы она наконец поняла, что человек, которого она считала своим мужем, уже женат, и уже много лет. Но, увы, воспитание взяло верх, и она постаралась сдержать себя, решив, что Эдмунд притворяется, а на рассвете он все же окажется в ее постели. Однако последним ударом оказался его отказ прийти в ее спальню этой ночью.

Эдмунд намеренно ее избегал – это было ясно, – и она не знала, что делать. Ей надо было срочно поговорить с ним, узнать, чего он достиг в Грассе до того, как Оливия его нашла, и что произошло между ними за те дни, которые привели к ее сегодняшнему фиаско. Его объяснение, что он хочет остаться в хороших отношениях со своей мнимой женой, имело смысл... и вместе с тем не имело. Эдмунд никогда ничего не предпринимал без ее согласия или, во всяком случае, ставил ее в известность, особенно если случалось что-либо важное или деликатное, как сейчас. Но важнее было то, что она знала, просто знала, что сейчас он все еще должен был ухаживать за наследницей компании Гованс.

После многочасового раздумья она поняла, что у нее нет другого выхода, как отправиться в Дом Ниван, где она наверняка застанет его в постели этой мерзавки. Что же ей делать? Не может же она все рассказать Оливии, не признавшись в том, что она причастна к этому невероятному обману. А если она признается, что тогда с ней будет? Может быть, посадят в тюрьму. Вот уж где она не хотела бы оказаться! Но Оливии придется доказать ее вину, а она все еще верит, что они с Эдмундом женаты, иначе она не встретила бы ее так сердечно вчера вечером.

Сейчас она могла думать лишь об одном: надо увидеть Эдмунда и удостовериться, что он самовольно решил переспать с дорогой крошкой Оливией. А сделать это можно, только застав их врасплох в квартире племянницы.

Приняв это решение, Клодетт схватила зонтик с вешалки у дверей и направилась в Дом Ниван.

Магазин выглядел пустым. Норман стоял на своем обычном месте возле витрины и был занят то ли регистрацией счетов, то ли еще чем-то. Когда дверь открылась, он поднял голову и посмотрел на нее с таким же изумлением, как и ее прислуга, очевидно, потому, что она встала так рано и уже была в городе.

– Я здесь, чтобы нанести визит счастливой парочке, – сказала она с самодовольной улыбкой.

Норман захлопнул лежавшую передним книгу заказов, огляделся, чтобы убедиться, что они одни, и вышел из-за витрины ей навстречу.

– Мадам, вы сегодня выглядите просто прелестно, – сказал он, слегка поклонившись.

Она фыркнула, зная, что выглядит ужасно после бессонной ночи, но у нее не было времени спорить. Открыв и закрыв зонтик, она сказала:

– Я знаю, как пройти в квартиру, Норман. Можешь меня не провожать.

– Разумеется, мадам, – пробормотал он, поднявшись на носки и заложив руки за спину. – Но боюсь, вы ее не застанете.

– Прости?

Норман пожал плечами:

– Ее нет дома. Когда я приехал, мадам Карлайл уже собиралась выйти.

– Выйти? – Глаза Клодетт злобно сузились. – Зачем? И куда?

Норман нахмурился.

– Понятия не имею, но она очень торопилась. Сверху принесли ее багаж, а у нее в руках был чемодан.

– Багаж? И в котором часу это было, дорогой Норман? – слишком заискивающе спросила она.

– Часов в девять... или около этого.

– Девять. – Поскольку Норман молчал, она нетерпеливо спросила: – Значит, ее муж наверху один?

Он покачал головой:

– Нет. Он уехал вскоре после нее.

Она его упустила! Уже не скрывая своего раздражения, она воскликнула:

– Не заставляй меня ждать! Куда они поехали?

В притворном шоке Норман приложил ладонь к груди.

– Мадам, вы же понимаете, что я не имею права спрашивать.

Лицо Клодетт стало красным от гнева. С каким бы удовольствием она придушила этого муравья! Но прежде чем она успела выплеснуть свою злобу на Нормана, дверь за ее спиной открылась, и в бутик вошли две леди, по-видимому, мать и дочь, и прервали ее допрос.

Лицо Нормана тут же приняло любезное выражение.

– Мадам и мадемуазель Танке. Как я рад видеть вас в такое замечательное утро. Я сейчас же вами займусь.

Но у Клодетт на это не было времени.

– Норман...

– Мадам, – прервал он ее, – могу я поговорить с вами в салоне? Всего минуту.

Клодетт хотела было сказать что-то резкое, но опомнилась и улыбнулась – возможно, у него все же была какая-то полезная информация.

– Разумеется. – Подняв подбородок и расправив плечи, она направилась в салон.

Он шел за ней по пятам, и как только они вошли в гостиную, она обернулась и, сохраняя спокойствие, потребовала:

– Что у вас есть для меня, Норман?

Он, однако, не торопился. Почесал подбородок, обернулся, чтобы глянуть в щель между красными драпировками на покупательниц, которые рассматривали и нюхали выставленные на полках позади витрины маленькие саше.

Клодетт ждала, стараясь подавить раздражение, отлично понимая, что он нарочно медлит, чтобы заставить ее оценить информацию, за которую он, несомненно, захочет получить вознаграждение. Боже, как она его презирала!

– Мне кое-что известно, – понизив голос, наконец сказал он.

– Не сомневаюсь. Не думали же вы, что я приду в этот безобразный салон, чтобы пить шампанское и нюхать с вами образцы парфюмерии.

Это язвительное замечание нисколько его не обескуражило. Он улыбнулся:

– Я надеюсь на компенсацию.

Этот муравьишка Норман такой предсказуемый.

– Какую?

Он подошел к ней ближе.

– Мне особенно нравится браслет с бриллиантами, который у вас на руке.

Она посмотрела на свою левую руку, где сверкал великолепными камушками в двадцать каратов браслет, подаренный ей ее первым мужем лет пятнадцать назад. Это было ее лучшее украшение, которое она надевала только в особых случаях, каким должен был стать вчерашний бал. Его предложение, его явная вера в то, что она отдаст браслет, ужаснули ее.

– Вы, наверное, шутите, – прошипела она. – Вы сошли с ума, Норман, если думаете, что я отдам вам бриллианты – эти бриллианты – за какие-нибудь крохи старых сплетен.

Он преувеличенно вздохнул, покачал головой и посмотрел на носки своих начищенных ботинок.

– На вашем месте, мадам, я бы подумал. Информация, которой владею я один, стоит того. – Он посмотрел ей в глаза. – Для вас по крайней мере.

Впервые с тех пор, как она узнала этого человека, он тянул время, заставляя ее подумать. Она еще никогда не видела его таким высокомерным, таким уверенным в том, что держит ее в руках, по крайней мере в этот момент.

– Так что тебе известно? – спросила она, и в ее голосе прозвучали угрожающие нотки.

Он опять бросил взгляд через плечо на драпировки. Потом наклонился к ней и пробормотал:

– Мне бы хотелось сначала получить браслет. – Она не могла поверить его дерзости.

– Скажи мне, где они и куда поехали, и я подумаю. – Он хмыкнул и почесал щеку.

– Ах, графиня, я знаю гораздо больше этого.

Она оглядела его с головы до ног, и лицо ее исказилось от отвращения.

– Браслет! – снова произнес он, протягивая руку ладонью кверху.

Ей хотелось убить его – но только после того, как она узнает, что ему действительно известно; его самодовольная улыбка свидетельствовала о том, что его информация важна. Он никогда не потребовал бы вещь, которая была для нее дорога, если бы на то у него не было веской причины. Норман хотя и был мерзавцем, но глупым он явно не был.

Бросив зонтик на диван, она практически содрала браслет с руки.

– Ты знаешь, что я верну его, – предупредила она, кипя от злости. – Тебя арестуют за кражу.

– О нет, не думаю. Я велю разобрать его и продам по частям еще до полудня. У меня есть... знакомые, скажем так, которые это сделают. Конечно, за небольшую плату.

Как она его ненавидела! Она швырнула ему браслет, и он ловко поймал его одной рукой.

– А теперь говори, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

Он заставил ее ждать, рассматривая браслет со всех сторон.

– Норман, клянусь, я...

Он зажал браслет в кулаке и ухмыльнулся.

– Пожалуй, вам лучше сесть.

– Сейчас же говори, мерзкая жаба, или я проткну тебе горло своим зонтиком и оставлю истекать кровью на этом отвратительном красном ковре.

Норман даже глазом не моргнул. Он продолжал улыбаться, а потом заявил деловым тоном:

– Я готов держать пари на эту славную побрякушку, что оба они находятся на пути в Грасс.

– И это вся новость?

– Нет, но...

Клодетт была готова взорваться, и ей было еще хуже оттого, что он это понимал.

– А теперь подумайте, графиня, зачем они поехали в Грасс.

Внутри у нее зашевелилось какое-то неприятное предчувствие.

– А ты как думаешь, Норман? – сдавленным голосом спросила она.

Он вздохнул и покачался на носках.

– Я думаю, что они поехали туда, чтобы встретиться с человеком, которого они считают мужем Оливии и который сейчас занят тем, что пытается одурачить Брижитт Маркотт.

Клодетт посмотрела на него непонимающим взглядом, потом в недоумении затрясла головой. И вдруг ее будто молнией поразило – до нее дошел смысл его слов.

– О Боже! – простонала она, и комната поплыла перед ее глазами.

– Не хотите ли присесть? – вежливо осведомился Норман.

Но она не могла не то что отвечать – у нее перехватило дыхание. Она сделала шаг назад, ноги подкосились, и она рухнула на диван прямо на свой зонтик.

Прошло несколько весьма болезненных секунд, пока ей удалось примириться с этой ошеломляющей и потенциально опасной новостью. Она тупо смотрела на ковер, пот градом катился по ее лицу и спине, голова мелко дрожала. Она начала понимать, что произошло без ее ведома и что очень скоро произойдет в Грассе, пока она сидит здесь в полном неведении, пытаясь осознать страшную правду.

Итак, следовало уяснить все по порядку.

Приехал Сэмсон. Он тайно прибыл во Францию по просьбе Оливии, а может быть, и вместе с ней. Несколько месяцев назад Оливия поехала искать своего мнимого мужа, но не в Грасс, как предполагалось, а в Англию. Поехала одна, а вернулась с Сэмсоном.

Сэмсон и Оливия. Матерь Божия!

Ее взгляд упал на Нормана, который стоял на том же месте, раскачиваясь с носка на пятку и улыбаясь своей притворной улыбкой.

– Ты знал.

– Я догадался.

Еще никогда она не испытывала такой бури эмоций – замешательства, разочарования, страха и ярости. Больше всего – ярости. Как она могла быть такой тупой и не видеть того, что было перед ее глазами все эти дни?

Она должна была догадаться об обмане, как Норман, и гораздо быстрее. Все признаки обмана были налицо: Сэмсон прекрасно танцевал; волосы у него были короче, чем у Эдмунда, который очень заботился о том, чтобы они были определенной длины; он был странно равнодушен, даже когда она флиртовала. А главное – она застала с ним свою племянницу на балконе... Господи, а она пригласила его в свою спальню! Неудивительно, что он сбежал. На этом балу она, наверное, выглядела полной дурой, и больше всех упивался ее глупостью Сэмсон.

– Когда? – прохрипела она. – Как ты узнал?


– Месье, не могли бы вы, пожалуйста...

Норман обернулся. Он совершенно забыл о посетительницах.

– Он занят! – злобно крикнула Клодетт.

Дамы посмотрели на нее с удивлением. Но Норман вышел к ним и сказал:

– Еще минуточку, леди. Прошу меня извинить. Выберите любой запах, который вам нравится, и за ваше терпение я для вас обеих наполовину снижу цену.

Они не поблагодарили его за щедрость и не сбежали, а немного постояли и вернулись в магазин, переглядываясь и перешептываясь.

– Как ты догадался? – повторила Клодетт, не обращая внимания на раздраженный вид Нормана.

– Во-первых, потому что он назвал ее Ливи...

– Эдмунд ненавидит уменьшительные имена.

– Да, я знаю. Это сразу вызвало у меня подозрение. Но между ними было еще что-то... неуловимое.

– Что именно? – настаивала она.

Он усмехнулся, явно наслаждаясь моментом.

– То, как он смотрел на нее.

– Смотрел?

Он наклонился к ней и пояснил:

– Я бы сказал, что он ею очарован, также, как она – им.

Клодетт почувствовала, как краска заливает ей лицо, как страшно забилось сердце. Такого не может быть.

Впервые в жизни Клодетт подумала о том, что может упасть в обморок. Салон куда-то поплыл, вызывая тошноту. У нее начала кружиться голова от духоты, от тесного корсета и тяжелого платья.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Надо привести в порядок свои чувства и мысли, осознать, что это неожиданное открытие значит для нее и даже для Эдмунда. Для них обоих, ведь они супруги. Все изменилось, и надо сосредоточиться, принять какие-то мудрые решения. В дело оказался замешанным Сэмсон, и Оливия наверняка многое узнала об их планах, если не все. Все изменилось, но здесь, в присутствии этого ухмыляющегося муравья, она не может решить, что ей делать.

Подняв глаза, она увидела, что Норман за ней наблюдает, но не нагло, а с любопытством. К ней вернулась ее уверенность. Она медленно поднялась, разгладила юбки и отвела волосы от потного лба.

– Что ж, думаю, мне надо подготовиться к поездке в Грасс.

Он все еще раскачивался и улыбался.

– Не сомневаюсь, что месье Карлайл будет рад вас видеть.

– Я в этом уверена.

– А мне надо заняться дамами, а потом навестить кое-кого, кто займется продажей бриллиантов.

Он сказал это назло ей, чтобы напомнить ей о важности полученной от него информации, которая позволит ей пусть на шаг, но опередить всех. Честно говоря, это была не такая уж большая плата за полученное преимущество, ведь Сэмсон и малютка Оливия не подозревали о том, что ей все известно.

Клодетт схватила зонтик.

– Порадуйся деньгам, которые ты выручишь за мой браслет, Норман. Я уверена, что ты потратишь их с умом.

– Не сомневайтесь, мадам графиня. Желаю вам удачного путешествия. – С нескрываемым удовольствием она ткнула зонтиком в его ботинок.

– Ну ты и мерзавец, Норман.

Она прошла мимо него, не обращая внимания на то, как он вздрогнул и как побагровело его лицо, и с высоко поднятой головой вышла на улицу.

Глава 14

Меньше всего Сэмсону хотелось ехать в Грасс. Средиземноморское побережье в июне! И здесь уже достаточно тепло, а жара южной Франции вообще покажется несносной. Но именно там обосновался его брат, и он не позволит Оливии ехать туда одной.

После того, что произошло между ними накануне вечером, Сэмсон все утро прислушивался к шорохам в ее спальне, потому что подозревал, что она попытается уехать в Грасс без него. И когда она сделала именно это, он был готов и, выскочив следом за ней из Дома Ниван, схватил ее за локоть, прежде чем она успела сесть в поджидавший ее экипаж.

Ее, естественно, разозлило, что он угадал ее намерение уехать из Парижа одной. Но он понимал, что это его вина и что она хотела от него сбежать. Не следовало ее целовать, доводить против ее желания до оргазма, не задуматься о последствиях, особенно что касалось ее чувств. Боже, он овладел ею, приперев к стене ее кухни! Ни больше ни меньше! О чем он только думал? Она околдовала его, окутала его какой-то мистической силой. Силой, которой обладала она одна, потому что за всю его никчемную жизнь ни одна женщина не вызывала у него таких противоречивых чувств, как Оливия, – необузданной страсти, желания укротить, и соблазнить, и защитить. Даже Клодетт.

Он просто был не в состоянии выкинуть из головы мысли о ней с той самой минуты, как они познакомились в Англии. Ему казалось, что это было так давно! Она завораживала и удивлялаего – своим умом и необычайной деловой хваткой, своим заразительным смехом, решительностью и даже своей наивностью. И чтобы ему было еще труднее ей противостоять, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел или с которой был знаком.

В ночь бала он так ее хотел! И в ответ на его необъяснимое и такое сильное желание прикоснуться к ней ее тоже отчаянно потянуло к нему, хотя она это и отрицала. Он слишком хорошо знал женщин, и он еще не был с женщиной, которая бы так страстно реагировала на простые ласки. Он чуть было не потерял над собой контроль.

Но была ли она девственницей? Он все еще не мог этого понять. То, как она ощущала его прикосновения, необязательно значило, что у нее был опыт. Только то, что у нее ничего не было с Эдмундом, не означало, что она ни с кем не спала до него. В конце концов, она была француженкой, и ей было почти двадцать пять лет. Но, возможно, его просто преследует прошлое. Время от времени оно накатывает на него. Например, как сейчас, когда Клодетт опять появилась в его жизни после всех этих лет.

Они уже почти доехали до Грасса. До места их назначения оставался короткий отрезок пути через Прованс. Они были одни в наемном экипаже, за который Оливии пришлось выложить немалую сумму. Они ехали не слишком быстро из-за непрерывных дождей, начавшихся еще в Париже. Но накануне наконец выглянуло солнце, и теперь они ехали мимо бесконечных полей ароматной лаванды.

Уже с утра, после того как они позавтракали чаем с бриошами, они оба почувствовали, как с приближением к Грассу увеличивается их волнение. Правда, Оливия почти с ним не разговаривала, обращалась к нему лишь по необходимости. Когда они останавливались на ночь, он разрешал ей занять отдельную комнату, но при условии, что он будет за ней следить, чтобы она не вздумала уехать посреди ночи без его разрешения. Вообще-то он был уверен в ее послушании, потому что они ехали в один и тот же город и с одинаковой целью, и он был ей нужен, что, по всей вероятности, больше всего ее и злило.

Она сидела напротив него, положив на колени руки, в которых сжимала веер. Глаза ее были закрыты. Сегодня она заколола на затылке заплетенные в косы волосы и в первый раз надела шелковое платье цвета морской волны вместо темно-синего дорожного, в котором, как она уверяла, ей очень удобно, даже если оно было наглухо застегнуто до самого подбородка.

Это был особый день. Очень скоро они встретятся с человеком, разорившим ее, с человеком, похожим на него внешне, но совершенно другим во всем остальном, и ей хотелось хорошо выглядеть и держаться уверенно.

Сегодня она и двух слов ему не сказала, не говоря уж о том, чтобы обсуждать то, что случилось в тот вечер на кухне. Да и обсуждать было нечего, хотя он надеялся, что она вспоминает это так же часто, как он. Однако теперь, когда они уже приближались к Грассу, им надо было обменяться мнениями о дальнейших действиях, прийти к согласию и начать ладить друг с другом. Поэтому Сэмсон решил, что настало время сломать лед и перейти к делу.

– Что вы собираетесь сказать моему брату, когда вы его увидите?

– Не знаю, – почти не колеблясь, ответила она, открыв глаза. – Я еще не знаю, как я с ним встречусь.

Ее нерешительность удивила его.

– Хотите, чтобы я встретился с ним первым?

– Нет.

Не спуская с нее глаз, он откинулся на спинку сиденья.

– Вы не можете сердиться на меня вечно, Оливия. – Этого замечания она явно не ожидала.

– Я не сержусь. Я просто устала.

– Понимаю. Раз вы на меня не сердитесь, не хотите обсудить то, что произошло между нами у вас на кухне?

Она долго молчала, потом снова закрыла глаза.

– Я уже обо всем забыла.

Забыла? Сэмсону пришлось сжать губы, чтобы не рассмеяться.

– Знаете, а я не забыл. Я переживаю все снова и снова, каждую минуту каждого дня. – Он понимал, что ловит ее на крючок, но ему странным образом хотелось знать точно, как она действует на него в сексуальном плане.

Ее ноздри раздулись от негодования. Она открыла глаза и посмотрела на него в упор.

– Если бы мне пришлось переживать это снова и снова, я каждый раз предавала бы своего мужа. И как бы он ни был мне противен за то, что он со мной сделал, я дала клятву, которую намерена выполнять. Единственное, что у меня осталось, – это мое слово.

Ее ответ удивил его. Он не привык к верности в браке или в любых других отношениях, поэтому ему не пришло в голову, что слабость плоти, которую она себе позволила, воспринимается ею как предательство. В некотором смысле его даже восхитила ее преданность долгу, хотя он и был немного уязвлен тем, с какой легкостью она отмела то, что было между ними.

Он долго молчал в нерешительности, но в конце концов отбросил сомнения: она должна узнать правду до того, как они встретятся с братом.

– Оливия, мне надо вам сказать кое-что, что вам не понравится.

– Не знаю, ваша светлость, смогу ли я выдержать еще один сюрприз.

– Перестаньте так меня называть, – сказал он, сдерживая раздражение. – Вам не кажется, что мы уже покончили с формальностями?

Она посмотрела в окно на покрытые лавандой склоны холмов, потом обернулась к нему.

– Мне и вправду больше не хочется играть в эти игры, Сэмсон.

– Мне тоже. – Он вытянул ноги, так что его ступни оказались под подолом ее платья. – Больше никаких игр. И никакой лжи.

– Вы хотите сказать, что лгали мне?

Сэмсон с удовлетворением отметил, что в ее тоне сквозила боль. Он улыбнулся:

– Нет, я никогда вам не лгал, Ливи, но я скрыл от вас кое-какую информацию.

– Какую информацию? – Она слегка сдвинула брови и посмотрела на него с недоверием.

– Важную. Даже, я бы сказал, основную. И она вас расстроит.

Она сглотнула и выпрямилась в ожидании чего-то плохого.

А он не мог придумать какого-либо безболезненного способа рассказать ей правду о ее замужестве. Единственный выход – быть искренним.

– Я вам все расскажу, Оливия, и что бы вы ни почувствовали, я хочу, чтобы вы знали правду.

Он подождал, что она ему ответит, но она только молча на него смотрела.

– Вы помните Колина Рамзи, человека, с которым вы познакомились на балу в Лондоне?

– Конечно, помню. Его трудно забыть.

Сэмсон не знал, хорошо это или плохо, но почувствовал легкий укол ревности. Колин был дамским угодником – общительным, обаятельным, любителем пофлиртовать. Всем, чем он на самом деле не был.

– Так он вам понравился? – В ту же минуту, как этот вопрос слетел с его губ, Сэмсон понял, насколько он глуп и неуместен.

– Он красивый.

«Красивый? И все?» Он хотел услышать, что ей никогда не будет интересен такой человек, как Колин, но он ни за что не попросит ее описать его поподробнее.

Он кивнул и решил продолжить.

– То, что я собираюсь сказать вам, должно остаться между нами, вы понимаете?

– Вы хотите сказать, что ваш друг замешан в чем-то противозаконном?

– Да.

Она стала медленно обмахиваться веером.

– Не могу себе даже представить, какое отношение... деятельность вашего друга может иметь ко мне, сэр.

Ее холодный тон начал раздражать его.

– Ливи, любовь моя, ради Бога, перестаньте называть меня «сэр» и «ваша светлость», когда мы одни, иначе я схвачу вас и зацелую до смерти.

Она перестала обмахиваться веером, а потом процедила сквозь зубы:

– А вы не называйте меня «любовь моя». Я не ваша любовь, и такая фамильярность просто неприлична.

Такой отповеди он не ожидал. Она задела его больнее, чем он мог бы ожидать.

– Но вы и не любовь Эдмунда. И как раз это я хотел с вами обсудить.

– Вы все время ходите кругами, Сэмсон.

Он вздохнул. Ей будет очень больно, подумал он, но он не знал другого способа открыть ей глаза, кроме как сообщить факты, которые были ему известны.

– Давайте перейдем к делу.

– Пожалуйста.

– Колин Рамзи – правительственный агент.

Прошли секунды, прежде чем до нее дошел смысл этой информации. Потом она посмотрела на него так, словно он был сумасшедший.

– Его специальность – поддельные документы. Он их либо создает сам, либо расшифровывает уже имеющиеся для правительства. Он очень опытный специалист, и его уникальные услуги высоко оплачиваются. Он еще ни разу не ошибался в определении фальшивок. Вы меня понимаете, Оливия?

Она молча изучала его лицо, хотя больше не выглядела раздраженной, скорее нервной.

– А какое это имеет отношение ко мне?

Сэмсон не знал, как ему выразиться поделикатнее, поэтому просто сказал:

– Я дал ему проанализировать ваш брачный контракт.

– Но я же дала вам оригинал. Не копию. Если он думает, что это подделка, он ошибается.

– Нет, он не ошибся. Документ, подписанный вами и Эдмундом, тот, что вы называете оригиналом, не имеет законной силы. Колин представил мне доказательства этого. Он в таких делах профессионал.

– Это невозможно. Я давала клятву. Нас венчал священник...

– Оливия, – прервал он ее, – я подозреваю, что вы произносили клятву перед наемным актером.

Он не спускал с нее глаз. Она заморгала, на ее лице были написаны смущение, подозрение и боль. Эдмунд предал ее, и одно это заставляло Сэмсона еще больше презирать своего брата.

– Я вам не верю, – прошептала она наконец, и ее глаза наполнились слезами.

– Скажите, а Эдмунд хотел, чтобы было объявлено о вашем бракосочетании?

Вопрос удивил ее, и она не сразу ответила.

– Нет. Поскольку мы поженились после очень короткого знакомства, он сказал, что будет лучше, если мы повременим с оглаской, и я с этим согласилась.

– Стало быть, возможно, что, кроме узкого круга ваших парижских знакомых, никто все еще не знает о вашей свадьбе.

– Да, это возможно.

– Полагаю, что сейчас он разыгрывает из себя холостяка. Почему, по вашему мнению, он сейчас в Грассе и ухаживает еще за одной ничего не подозревающей богатой наследницей? Потому, что может так вести себя законным образом. Почему он не переспал с вами в вашу первую брачную ночь? Потому что это не только осложнило бы его план с эмоциональной точки зрения. Вы могли забеременеть, а рисковать он не мог, потому что с самого начала вашего знакомства он знал, что бросит вас. Нежеланный ребенок не входил в его планы, он стал бы помехой, и это, пожалуй, был единственный благородный поступок в его жизни. Каждый факт в этой грязной, преследующей корыстные цели авантюре говорит о том, что вы не жена Эдмунда, Оливия. И сколько бы это меня ни радовало, я никогда не стал бы лгать вам. Никогда.

Он замолчал, понимая, что ей нужно время, чтобы переварить его заявление, его объяснения и доводы и осознать, что они могли значить для нее и ее отношений с его братом. Она сидела, сложив на коленях руки и опустив глаза.

– Но почему?

Этот вопрос – почему все это случилось – давно терзал ей душу.

Она не понимала, за что ее так унизили и обманули.

– Эдмунд всегда был лживым мерзавцем. Никакого другого объяснения тому, что он делает, я не вижу.

– А моя тетя обо всем знала и участвовала вместе с ним?

– Да. Я в этом уверен.

Она наконец выпрямилась и вытерла глаза и щеки, мокрые от слез.

– Вы считаете... – Она запнулась, сжав веер обеими руками. – Вы думаете, что они любовники?

Сэмсон почувствовал, как будто внутри у него что-то оборвалось. А она не смела поднять на него глаза.

– Оливия...

– Думаете, не так ли?

– Я думаю, они любовники уже много лет, – признался он.

Она покачала головой, потом прижалась виском к стенке кареты и стала смотреть в окно.

Он не знал, что ей сказать, поэтому молчал, откинув голову на подушки, и тоже смотрел в окно. Они уже были в предместьях города. Надо было найти место, где бы они могли остановиться на ночь, собраться с мыслями, продумать очередность будущих действий, а уж потом встретиться с врагом, которым был его брат.

– Почему вы мне раньше об этом не рассказали, Сэмсон?

– Я не знал, говорите ли вы мне правду, не задумали ли вместе с Эдмундом лишить меня части моего наследства. Я не знал, могу ли я вам доверять, – добавил он после паузы.

– А что заставляет вас думать, что можете доверять мне теперь?

– Не знаю, – признался он. – Я действительно не знаю, почему я вам доверяю. Но я вам верю. Это самый честный ответ, который я могу вам дать.

Она взглянула на него искоса.

– Я ненавижу вас за то, что вы не рассказали мне обо всем раньше.

Он почувствовал себя червяком.

– Я знаю. Мне очень жаль.

Она смотрела на него, поглаживая закрытый веер. Потом, совершенно для него неожиданно, она положила веер рядом с собой на сиденье, встала и пересела к нему, так что ее юбки прикрыли его ноги, и стала внимательно рассматривать его лицо, грудь и плечи. А потом обвила его руками за шею, положила голову ему на грудь и прижала его к себе.

– Я ненавижу вас, Сэмсон, – прошептала она. – Я вас ненавижу... но если бы вы знали, как вы мне нужны. Да поможет мне Бог, но вы единственный человек на свете, которому я доверяю.

Его охватило чувство нереальности. Он не знал, что сказать, а она, наверное, ждет от него каких-то слов. Кожа ее источала аромат, и она была такая мягкая. Он поймал себя на мысли, что еще никогда не наслаждался близостью женщины без всяких сексуальных намерений. Он немного подвинулся, чтобы иметь возможность заключить ее в свои объятия.

Она немного расслабилась и пробормотала:

– Благодарю.

Сэмсону захотелось начать целовать ее прямо в карете, чтобы она забыла о своих страхах и душевных страданиях, и показать ей, как ему дороги она и ее будущее.

Словно читая его мысли, она без предупреждения легко прикоснулась к его губам. Это легкое прикосновение вызвало в его груди бурю эмоций. Но он не шевельнулся, не стал настаивать на большем, понимая, что время страсти наступит позже. Как только она сказала, что доверяет ему, все его сомнения вмиг улетучились. Она будет принадлежать ему, и он подождет столько, сколько будет нужно.

Отпустив его, она села, сложив руки на коленях.

– Я знаю, о чем вы думаете.

Он улыбнулся, отлично понимая, что она не имеет об этом ни малейшего представления.

– Неужели?

– Вы хотите притвориться, чтобы Эдмунд подумал, что мы с вами женаты.

На самом деле он вовсе об этом не думал и на минуту задумался, что это ему даст. Этот спектакль, конечно, еще больше все запутает, но они смогут выиграть время. К тому же это будет лучший способ застать Эдмунда врасплох.

– А вы сумеете все это сыграть, леди Оливия? – поддразнил он ее.

Она быстро пересела на свое место напротив него и, лукаво улыбнувшись, разгладила юбки. Потом наклонилась к нему, дав ему возможность увидеть ложбинку в вырезе платья.

– Мне даже не придется играть, мой дорогой. Я думаю, что вы и так уже очарованы.

– У вас может хорошо получиться.

– Только по необходимости, – ответила она, откинулась на спинку и открыла веер.

Он тоже сел прямо и закрыл глаза.

– Сэмсон?

– Хм?

– На самом деле я не испытываю к вам ненависти. – Он посмотрел на нее из-под полуопущенных ресниц.

– Я знаю это, Ливи.

Глава 15

Несмотря на то что их семьи были довольно близки, Оливия уже очень давно не видела Брижитт Маркотт. Однако она тут же ее узнала, как только вошла в ресторан отеля «Мезон де ла флёр», где они с Сэмеоном жили уже два дня. Вопреки его возражениям Оливия была намерена увидеться с Брижитт одна и не в отеле, а в городе, где было меньше шансов наткнуться на Эдмунда. Оливия была полна решимости встретиться с Эдмундом, но считала, что будет лучше, если Брижитт узнает, какой лживый тип Эдмунд. Их встреча, конечно, будет неприятной, тем более что девушка, возможно, уже влюбилась в негодяя, но Оливия считала своим долгом предупредить наследницу.

Сначала Сэмсон хотел, чтобы обе девушки встретились с Эдмундом и застали бы его врасплох, а информацию о том, что им известны его гнусное поведение и тайная связь с Клодетт, пока отложить. Однако осторожные расспросы о нем и о его местонахождении ничего не дали. Они знали, что он в Грассе, но, видимо, остановился в поместье Гованс, что, по мнению Оливии, могло осложнить их ситуацию в том случае, если он уже сблизился с семейством. Поэтому лучше всего было сначала поговорить с Брижитт.

Накануне Оливия послала Брижитт записку, пригласив ее встретиться в четыре часа за чаем в ресторане отеля. Ресторан был украшен произведениями местных художников, на белых столиках стояли ручной работы вазочки с букетиками свежесрезанных цветов. Оливия выбрала столик в глубине зала у окна, где бы они могли спокойно поговорить и их никто бы не услышал. Оливия не знала, как Брижитт воспримет новость о том, что ухаживающему за ней обаятельному красавцу на самом деле нужны только ее деньги.

Когда Брижитт вошла в зал, Оливия встала и помахала ей рукой. Девушка улыбнулась и направилась к ее столику.

С тех пор как Оливия видела ее, она мало изменилась. Сейчас ей было лет двадцать, она была высокой и стройной блондинкой, не то чтобы красивой, но привлекательной и даже, по мнению Оливии, хорошенькой. Ребенком она была довольно неуклюжей, но сейчас, в платье цвета лаванды с белыми фижмами, она выглядела грациозной.

Оливия встретила ее с улыбкой.

– Брижитт, как приятно видеть тебя после стольких лет! – искренне сказала Оливия.

– Просто глазам своим не верю! – Брижитт схватила Оливию за плечи и поцеловала в обе щеки. – Твоя записка была для меня полной неожиданностью.

Когда они сели, гарсон принес им чаю и блюдо пирожных с черникой.

– Да, ты, должно быть, удивилась. Ведь я не была в Грассе с тех пор, как умер месье Ниван. Но у меня есть причина, чтобы приехать в Грасс сейчас. – Оливия решила не мешкать, а сразу приступить к делу.

Брижитт налила себе чаю и добавила две чайные ложки сахара. Помешивая ложкой в позолоченной чашке, она сказала:

– Да, я знаю. Ты, верно, пригласила меня, чтобы поговорить об Эдмунде?

Оливия была удивлена. Она говорила Сэмсону, что Эдмунд хотел сохранить их брак в тайне. А оказывается, Брижитт знала о ее знакомстве с Эдмундом и была уверена, что в этом была причина неожиданного появления Оливии на юге Франции.

Похоже, Брижитт предвидела удивление Оливии. Она самодовольно улыбнулась и откинулась на спинку стула.

– Эдмунд рассказал мне о вашем романтическом знакомстве. Надеюсь, ты не проделала весь этот путь из Парижа в надежде украсть его у меня, потому что, честно говоря, я не думаю, что ему это интересно.

Брижитт неожиданно рассмеялась, увидев недоуменное лицо Оливии.

– Я вижу, что я ошарашила тебя своей новостью. Но Эдмунд рассказал мне обо всем, что произошло между вами.

У Оливии неожиданно пересохло в горле. Она добавила в чай сливок и, сделав глоток, спросила:

– Что именно он тебе рассказал, Брижитт? – Девушка пожала плечами и откусила большой кусок черничного пирожного. Потом вытерла рот салфеткой и сложила на коленях.

– Он рассказал, что ему показалось, будто он влюблен в тебя, но после того, как ты разбила его сердце, он понял, что это не так. Тем лучше для меня, – весело добавила она. – Я надеюсь, что ты приехала в Грасс не для того, чтобы вернуть его.

Оливия отметила про себя, что Брижитт уже дважды упомянула о том, что Оливия хочет вернуть себе любовь Эдмунда. Это, видимо, беспокоило ее. Впрочем, насколько помнила Оливия, Брижитт всегда была немного неуверенной в себе.

Оливия отпила еще глоток чая. Он показался ей невкусным, но какое это имело значение по сравнению с тем, что ее план спасения наследницы Гованс был под угрозой.

– Я вовсе не собираюсь добиваться, чтобы он ко мне вернулся, – сказала она немного строже, чем ей хотелось бы, по тут же решила, что надо поскорее добраться до правды, и спросила: – А что именно рассказал тебе Эдмунд о наших отношениях и о том, что он собирался на мне жениться?

Она, видимо, попала в точку, потому что голубые глаза Брижитт недобро блеснули, а губы вытянулись в некрасивую линию.

– Он рассказал мне, как ты бессовестно бросила его за несколько дней до свадьбы, разбив ему сердце, которое, к счастью, я смогла вылечить своей преданностью.

Такое непредвиденное развитие событий лишило Оливию дара речи. Она и представить себе не могла, что Эдмунд оказался настолько подл, что не только притворился, будто ухаживает за невинной девушкой, но и нагромождает одну ложь на другую, чтобы осуществить свой коварный план. Он продумал все, вплоть до того, что его мнимая жена может настигнуть его в Грассе, чтобы «спасти» ничего не подозревающую наследницу. У Оливии оставалось единственное преимущество – Эдмунду не могло прийти в голову, что она приедет с Сэмсоном. Это для него будет настоящим шоком, и Оливии захотелось поскорее встретиться с ним лицом к лицу.

Забыв про чай, Оливия тоже откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на девушку.

– Брижитт, тебя очень огорчит то, что ты сейчас услышишь, но Эдмунд тебе солгал. Он лгал нам обеим...

– Ерунда, – перебила ее Брижитт, отмахнувшись. – У него нет причин лгать. – Она резко выпрямилась, ее щеки залила краска, а потом, облокотившись на стол, она сказала: – Тебе не понравится то, что я скажу, Оливия, но Эдмунд меня любит, и я не собираюсь отказываться от него из-за твоих смехотворных претензий. Он сделал мне предложение, я его приняла, и мы скоро поженимся. – Она снова расслабилась. – Если ты приехала, чтобы вернуть его любовь, благословляю тебя. Но ни один твой хитрый план не удастся. Это я тебе обещаю. Он самый преданный мужчина из тех, кого я когда-либо знала, и он все еще зол на тебя за то, что ты с ним сделала.

Волна злости и разочарования захлестнула Оливию. Она утешалась лишь тем, что сидящая напротив нее женщина очень скоро почувствует ту же боль, что и она, и так же, как она, этого не заслуживает.

– А он рассказал тебе о своем брате? – сдержанно спросила Оливия. – И что у него есть еще сестра?

Брижитт заморгала. Этих вопросов она явно не ожидала. Но ответила:

– Разумеется.

Оливия не знала, верить ли ей девушке: слишком уж быстро та ответила. Хотя в данный момент Брижитт не призналась бы, что ничего не знает о родственниках Эдмунда.

– Брижитт, – тихо сказала Оливия, наклонившись над столом, – я думаю, что Эдмунд охотится за твоим наследством, которое будет по праву принадлежать тебе после смерти твоего деда...

Брижитт резко встала, сверля Оливию взглядом.

– Говори что хочешь, Оливия, но я знаю Эдмунда... уже несколько месяцев. Он не может быть таким хорошим актером, чтобы дурачить меня и мою семью, признаваясь мне в любви, которой он не чувствует.

«О, еще как может!» Оливия сжала кулаки.

– Со мной он это проделал.

Брижитт закрыла глаза и покачала головой. Она молчала целую минуту, а когда открыла глаза, они были полны слез. Но голос был твердым.

– Знаешь, Оливия, я, может быть, не такая красивая, как ты, не такая грациозная и привлекательная, но я готова выйти замуж за человека, который отверг тебя. Возможно, он любит меня не так, как любил тебя, но для меня это не важно. Он предан мне, моей семье и делу Гованс, и он будет хорошим мужем, а я буду ему хорошей женой.

Оливия не знала, как ей реагировать на столь решительное заявление. Брижитт была упрямой, и она, совершенно очевидно, была ослеплена красотой Эдмунда и его обхождением. Оливия это понимала. Она сама ему поддалась. Оливия поставила себя на место Брижитт: разве стала бы она сама слушать Брижитт, если бы он начат ухаживать за ней сначала в Грассе, потом оставил бы ее в первую брачную ночь, а после этого отправился бы в Париж, чтобы начать обхаживать ее как наследницу Нивана? Скорее всего нет. Эдмунд очень хорошо умел соблазнять женщин притворной любовью. Оливия поняла, что было ошибкой так внезапно встречаться с Брижитт, но у нее не было иного способа узнать, как глубоко Эдмунд запустил свои когти в эту невинную девушку.

– Мне очень жаль. – Оливия вздохнула. – Я... я не хотела тебя расстраивать. Это не входило в мои намерения. – Посчитав, что настал момент пустить в ход хитрость, она продолжила: – Если ты выбрала Эдмунда, я желаю тебе только счастья. Кроме того, я не испытываю к нему никаких чувств. Я замужем за другим.

Брижитт обмякла. Она не смогла скрыть своего облегчения.

– Мне тоже очень жаль, Оливия. Мне жаль, что ты оставила его с разбитым сердцем, но, возможно, из-за этого он наконец нашел меня, и я счастлива. – Она вздохнула и улыбнулась. – И поскольку я уверена в преданности Эдмунда, я приглашаю тебя на нашу помолвку, в пятницу в семь вечера, а потом на бал в субботу.

Сердце Оливии вдруг забилось быстрее. Наконец-то тайное для всех сразу станет явным!

– С большим удовольствием, – ответила она, надеясь, что ее ответ прозвучал не слишком радостно.

– В пятницу будут лишь самые близкие знакомые. А вот бал... бал будет самым большим событием сезона. Будут присутствовать сливки общества и, конечно, покровители Гованс. – Она обеими руками прижала к животу свой ридикюль. – Дедушка всегда обожал тебя и твою мать, Оливия, и я уверена, что он будет рад снова увидеть тебя после стольких лет. Он никогда мне не простит, если узнает, что ты была в Грассе, а я тебя не пригласила.

Оливия встала и встретилась взглядом с Брижитт.

– А он знает о нас с Эдмундом?

– Дедушка? Нет, – вызывающе ответила Брижитт, видимо, удивившись вопросу. – У меня нет причин рассказывать ему о вас, а если она есть у тебя, ты просто будешь выглядеть жалкой эгоисткой.

Это скорее всего было правдой.

– Я буду рада приехать на оба твои вечера. А могу я... э... приехать с мужем?

Брижитт просияла.

– Конечно, пожалуйста. Я уверена, Эдмунд будет рад с ним познакомиться.

«Ты и представить себе не можешь как...»

– Вот и отлично. – Оливия улыбнулась, а потом потерла подбородок и слегка нахмурилась. – А могу я попросить, чтобы ты не говорила ему о моем визите?

– Кому? Эдмунду? А он в Ницце, занят приготовлениями к нашему медовому месяцу и не вернется до пятницы. Я все равно ему ничего не сказала бы. Мне не хочется расстраивать его до нашего праздника.

Это, как поняла Оливия, означало, что Брижитт абсолютно уверена в своем женихе и в его незапятнанном прошлом. Возможно, это к лучшему, потому что вся эта неприглядная правда раскроется в пятницу. И хорошо, что это будет до бала в субботу.

– Значит, увидимся в пятницу. – Брижитт поцеловала Оливию в щеку.

– До пятницы, дорогая Оливия. И спасибо за чай. – Она собралась уходить, но остановилась и спросила...

Глава 16

Они оба согласились с тем, что на сегодняшний вечер она пойдет одна. После длительного обсуждения они пришли к заключению, что ей лучше будет увидеть Брижитт и Эдмунда вместе в обществе людей, так, чтобы Оливия могла понять его реакцию на ее появление, на то, что она родственница семьи Брижитт, и вместе с тем быть в безопасности и избежать его гнева. В кругу семьи Гованс и в присутствии тех, кого она знала по бизнесу, он не мог представить ее как свою «бывшую жену» или жертву. Эдмунд не сможет ничего с ней сделать или сказать что-либо неподобающее, но его поведение его выдаст. Они решили застать его врасплох, смутить и шокировать. Сегодня они его подразнят, а завтра вечером – полностью разоблачат.

У нее не было большего желания, чем увидеть, как Эдмунд начнет извиваться на глазах у своей будущей семьи. Она подойдет к нему с таким видом, будто она пришла ради Брижитт, и посмотрит, что он будет делать. А уж какое она от всего этого получит удовольствие!

– А зачем ты приехала в Грасс? Зачем тебе проделывать такой путь только для того, чтобы встретиться с Эдмундом? Ты же замужем за другим.

– Просто настало время побывать в Грассе, познакомиться с новинками сезона. О твоей помолвке я услышала, только когда мы с мужем приехали.

– Да, в городе только о ней и говорят, – с гордостью ответила Брижитт.

С этими словами она повернулась и вышла из ресторана.


И вот, надев красное шелковое платье с пышными рукавами и низким декольте, свои рубиновые серьги и подняв в высокую прическу волнистые волосы, она оставила Сэмсона в отеле, пообещав, что появится на вечере, немного побудет там, потом извинится и уйдет. Сэмсон настоял на том, чтобы наемный экипаж ждал ее уже в семь часов.

Нервы у нее были на пределе, сердце бешено колотилось. Все три дня с тех пор, как она встречалась с Брижитт, ее одолевали эмоции, не всегда приятные. Они с Сэмсоном почти не разговаривали и мало общались, и настроение у него тоже было мрачным. В один из дней она поехала в магазин Гованс в центре города, потом на их склад, стараясь разузнать о новейших комбинациях духов и планах на следующий сезон и год. Сэмсон отказался ее сопровождать, и она приняла это за отсутствие с его стороны интереса. Во всяком случае, она надеялась, что дело было только в этом. Однако она с трудом могла сосредоточиться на своем бизнесе. Ее мысли все время возвращались то к Сэмсону, то к предстоящей встрече с Эдмундом. Они с Сэмсоном занимали в отеле один номер, но спали в разных комнатах. Он был молчалив, очевидно, потому, что обдумывал свою встречу с братом, которого не видел вот уже десять лет.

Оливия не понимала изначальных причин антипатии Сэмсона к Эдмунду, а он не раскрывал их. И она не настаивала на том, чтобы он поделился с ней своими мыслями, но теперь, когда встреча с Эдмундом должна была вот-вот состояться, ее начало одолевать любопытство. Она не могла дождаться, пока все секреты наконец раскроются.

Разумеется, было невозможно обсудить до мелочей все детали их дальнейших действий, но, зная настоящее положение дел, они приготовились хорошо сыграть свои роли.

Они будут продолжать разыгрывать супружескую пару, в том числе и потому, что они жили в одном номере отеля, и знавшие ее в Грассе люди сочли бы ее поведение неприличным и даже безрассудным, если бы не считали их супругами. Оливию, конечно, беспокоило, что станет с ее репутацией, когда откроется правда, а это произойдет очень скоро. Но сегодня она отказывалась об этом думать. Сегодня значение имело только одно – она отомстит человеку, который попытался ее уничтожить.

Дорога до поместья была короткой, и очень скоро она уже поднималась по ступеням широкой гранитной лестницы, ведущей ко входу в дом. Дом стоял на склоне холма, покрытого виноградниками, и был освещен факелами. Два лакея в парадных ливреях стояли по обе стороны широких дубовых дверей, встречая гостей.

Оливия давно не была в поместье, но как только она вошла в ярко освещенный холл, она поняла, что здесь ничего не изменилось. Внутреннее убранство было выдержано в приглушенных бежевых и золотистых тонах, словно дополнявших окружающий дом пейзаж, равно как бронзовые канделябры и подсвечники, цветастые обои и местной выработки ковры.

При ней был только ее красный ридикюль и отделанный золотом веер, так что ей не пришлось раздеваться, и она последовала за дворецким в гостиную, где приглашенных ожидали шампанское и закуски.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться: приближался момент разоблачения. Выпрямив спину, она вошла с гордо поднятой головой. Наступила тишина. Гости, со многими из которых она была давно знакома, были явно удивлены ее неожиданным появлением.

Она окинула гостиную быстрым взглядом, чтобы увидеть того, кого когда-то считала своим мужем. Но ее ждало разочарование – Эдмунда пока не было среди гостей. Не было и Брижитт. Оливии пришлось общаться с родственниками и знакомыми, большинство которых работали в компании Гованс. Главные герои должны были, вероятно, появиться позже.

Взгляд Оливии упал на Ива-Франсуа Маркотта, отца покойной матери Брижитт, главу семьи, владельца поместья и Дома Гованс и практически единственного живущего члена семьи, если не считать отца Брижитт, который жил в Бельгии со своей второй женой и их детьми.

Маркотт тоже ее заметил и, улыбаясь, пошел ей навстречу, оставив у незажженного камина неизвестного Оливии джентльмена.

– Дедушка, – с искренней теплотой приветствовала она деда и, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку. – Как я рада тебя видеть.

– Ах, Оливия! – Он схватил ее за плечи и, чуть отстранив, оглядел со всех сторон. – Ты выглядишь точно так же, как твоя мать двадцать пять лет назад, и такая же красавица.

– Ты тоже хорошо выглядишь и все такой же красивый. – И эго правда, подумала она, если учесть, что ему было не менее семидесяти пяти лет. Волосы были густыми и еще не совсем седыми, блестящие глаза светились умом и здоровьем.

– Я уже старик, но ежедневные прогулки по холмам позволяют мне сохранять форму.

– Так же, как хорошее вино? – лукаво намекнула она.

– Конечно, – со смешком ответил он. – Какая жизнь без хорошего вина?

– В таком случае я не сомневаюсь, что ты проживешь еще тридцать лет.

– С Божьей помощью, детка, с Божьей помощью. Полагаю, ты знаешь почти всех гостей. Сегодня у нас небольшой прием в честь месье Карлайла, которого мы хотим представить нашим друзьям, но завтра будет бал. Брижитт наверняка тебе об этом сказала. Она была приятно удивлена, увидев тебя после стольких лет. Я надеюсь, что и ты приедешь на бал.

Интересно, подумала Оливия, упомянула ли Брижитт, что она очень хорошо знакома с ее женихом или что она замужем?

– Ни за что не пропущу такое событие, дедушка Маркотт. А где Брижитт?

– Думаю, что она все еще одевается. Ты же знаешь женщин.

– Да уж, – засмеялась Оливия.

– Но месье Карлайл... где-то здесь. Брижитт сказала, что ты с ним знакома. – Это был не вопрос, а утверждение, и Оливия решила ответить так, как репетировала:

– Да, конечно. Он хороший знакомый моей тети Клодетт.

Он удивленно поднял брови.

– Он не говорил нам о графине Ренье, но это вполне объяснимо. Он часто бывает в Париже.

– Я уверена, что именно там они и познакомились.

– А как поживает твоя фирма? – Он понизил голос. Слава Богу, что он переменил тему, подумала она.

– Очень хорошо. И все благодаря Норману и его умению вести дела. Он помог нам сохранить покровительство многих важных людей света, включая императрицу Евгению.

– Это замечательно. Она такая привередливая леди, когда дело касается духов, не правда ли? Но от меня ты этого не слышала...

– Никогда, – весело рассмеялась Оливия.

Он посмотрел ей через плечо и, видимо, увидел кого-то из знакомых.

– Мне надо поговорить кое с кем, детка. Но пока ты в Грассе, Оливия, прошу тебя зайти в магазин и посмотреть образцы нашей новой коллекции из Азии. Мне бы хотелось знать твое мнение.

«Или кое-что из них продать мне», – усмехнулась про себя Оливия.

– Я уже сделала заказ на некоторые образцы, чтобы получить их к началу нового сезона в Париже.

– Чудесно. – Он взял ее руку в перчатке и нежно пожал. – Как же приятно тебя видеть, Оливия. Желаю хорошо провести у нас время.

«Лучше, чем ты думаешь, дедушка».

– Благодарю.

Он отпустил ее руку, потрепал по щеке и откланялся.

Стоя у камина, она повернулась лицом к гостям, чтобы увидеть Эдмунда, как только он появится. Она была более чем готова снова его увидеть, но еще никогда в жизни так не нервничала. Она заметила нескольких гостей, которых знала либо по имени, либо как партнеров по бизнесу, поговорила с ними, потом обменялась любезностями с двумя леди, которые закупали в Грассе духи для своих магазинов в Париже. Потом она прошла в другой конец гостиной и встала у дверей в столовую рядом с буфетом с закусками, заняв таким образом позицию, с которой ей были видны два входа одновременно.

Она была слишком взвинчена, чтобы есть, и, взяв бокал с шампанским, сделала три или четыре глотка, чтобы успокоиться. Хотя Сэмсон и согласился с их так называемым планом атаки, она понимала, что у него все еще оставались сомнения насчет того, отпускать ли ее одну. Он, правда, ничего не сказал, но когда он стоял у отеля, провожая ее на встречу с Эдмундом, то по напряженному выражению его лица и внимательному взгляду она поняла, что он за нее беспокоится. Даже сейчас, пытаясь сосредоточиться на встрече с Эдмундом, которую она так давно себе представляла, ее все время отвлекали мысли о его брате – его лице, его поцелуях, его прикосновениях, и мучили воспоминания о той ночи на кухне, где случилось самое важное событие в ее жизни – неприличное, аморальное и совершенно... божественное.

Сэм. Сэм. Сэм...


Вдруг она выпрямилось, сердце застучало, а ее взгляд остановился на предмете своих обид и страданий. Он стоял в дверях столовой, все такой же высокий, статный и красивый, и, наклонив голову, смотрел на сияющую Брижитт, которая держала его под руку.

У Оливии пересохло во рту. Она отступила и спряталась за дородной дамой в пышных юбках, чтобы дать себе время опомниться и понаблюдать за Эдмундом до того, как он ее заметит.

Он был в вечернем темно-синем сюртуке, голубом жилете и белой шелковой рубашке с белым жабо. Волосы были той же длины, как она помнила, но были немного подстрижены за ушами и зачесаны со лба назад, как у Сэмсона.

Ей вдруг подумалось, что хотя братья похожи физически, у Сэмсона внешность более внушительная, чем у его брата, возможно, благодаря тому, что он воспитывался как наследник рода, но скорее всего все-таки из-за личных качеств. Сэмсон всегда выглядел потрясающе красивым и немного отстраненным, а Эдмунд – веселым и... хитрым. Так он выглядел и сейчас, улыбаясь своей невесте.

Завидев их, гости начали аплодировать. Брижитт сияла, глядя на Эдмунда, и ее, очевидно, ничуть не беспокоило, что кто-либо из присутствующих может испортить ей вечер. Эдмунд тоже выглядел беззаботным, что, по-видимому, означало либо то, что Брижитт не рассказала ему о своей встрече за чаем, либо что он слишком уверен в преданности своей избранницы и в надежности своего замысла.

Дедушка Брижитт представил его гостям и предложил выпить за жениха и невесту. После этого гости снова разбились на группы, продолжая оживленно разговаривать, выпивая и закусывая. Оливия наблюдала за парочкой из своего угла. Брижитт выбрала для вечера голубое платье с белыми кружевными фижмами, видимо, для того, чтобы оно гармонировало с одеждой Эдмунда. Волосы были разделены на прямой пробор, заплетены в две косы и уложены кругами вокруг ушей. На ней было мало украшений и почти никакой косметики, и все же она выглядела почти красивой. Ее глаза сияли от возбуждения и предвкушения скорой свадьбы.

На какую-то долю минуты Оливия почувствовала себя виноватой за свое желание омрачить столь радостное для Брижитт событие, пока не вспомнила, что привело ее сюда, какую боль ей причинил человек, который собирался одурачить Брижитт точно также, как он сделал это с ней. Она решила, что пора подойти к счастливой парочке с поздравлениями.

Собрав все свои физические и моральные силы, она отставила недопитый бокал шампанского на стойку и направилась к Эдмунду, стоявшему в центре гостиной с бокалом в руке.

Брижитт заметила ее первой и оценивающе оглядела. Потом она потянула за рукав Эдмунда, и он наклонился к ней, чтобы послушать, что она ему скажет. Его голова неожиданно дернулась, и он наконец увидел Оливию.

Этот момент был поистине бесценным. Его деланная улыбка исчезла с лица, и он страшно побледнел. Он стоял и смотрел, как она приближается к нему с безмятежным видом. В этот момент она жалела об одном – с ней не было Сэмсона.

Она подошла к ним и протянула руку Брижитт.

– Брижитт, дорогая, ты сегодня просто вся светишься. – Она наклонилась и поцеловала девушку в щеку. Потом отступила и внимательно посмотрела на эту змею – Эдмунда.

Брижитт заговорила первой:

– Дорогой, ты помнишь леди Оливию Шей из Дома Ниван?

Эдмунд заморгал, будто сбитый с толку, на самом деле пытаясь осознать тот факт, что она действительно стоит перед ним – спокойная, вежливая – и ждет, что он скажет. А она протянула ему руку вниз ладонью.

– Добрый вечер, месье Карлайл, – приветствовала она его с невинной улыбкой.

Он наконец пришел в себя, решив, что лучше узнать ее, а то она чего доброго бросится ему на шею и закатит скандал.

– Добрый вечер, леди Оливия. – Он схватил ее руку и поднес к губам. – Прекрасно выглядите.

Его рука была холодной и липкой. С перепугу он, очевидно, вспотел. Она усмехнулась, наслаждаясь его замешательством.

– Приятно снова вас встретить. Да еще при таких... невероятных обстоятельствах.

Он слегка нахмурился.

– Да. Я и не знал, что вы знакомы с Маркоттами или с Домом Гованс.

«Подлый враль».

– Как это чудесно... для всех нас, не правда ли? – Она начала обмахиваться веером. – Вы, конечно, знаете, что у моей тети Клодетт есть в Грассе семья, хотя я очень давно не встречала ее здесь. Как это удачно, что я оказалась в Грассе и могу присутствовать на вашей свадьбе.

Брижитт смотрела на Оливию с подозрением, на ее губах все еще играла слабая улыбка.

– А где ваш муж? – не слишком вежливо спросила она. – Я думала, что он приедет с вами.

Лучшего момента для такого вопроса нельзя было и придумать. Эдмунд замер, а его лицо начало багроветь.

Не дав ему возможности вмешаться, Оливия тут же ответила:

– Боюсь, он сегодня немного нездоров, но он передает вам свои наилучшие пожелания.

– Мне очень жаль, – сказала Брижитт, нежно поглаживая рукав сюртука Эдмунда.

– У вас здесь так жарко.

– Да, давно так не было.

– А поскольку он англичанин, он не привык к постоянному солнечному свету.

– Уже больше недели нет дождя.

Оливия продолжала обмениваться с Брижитт любезностями.

– Да, с тех пор как мы здесь, ни разу не было дождя.

– Вы замужем? – неожиданно вмешался Эдмунд. Он сказал это так, будто до него только что дошли ее слова о муже.

– Да, – просто ответила она, обратив свое внимание на него.

– И за англичанином, дорогой, таким, как ты, – добавила Брижитт, все еще поглаживая его рукав.

– Да, месье, и я вдруг подумала, что вы с ним очень похожи, – с громадным удовольствием сказала она, оглядев его с головы до ног. – Только он немного выше вас ростом – на четверть дюйма или около того.

– Но он наверняка не такой красивый, – промурлыкала Брижитт.

Эдмунд улыбнулся своей суженой. Эта улыбка, по мнению Оливии, была особенно фальшивой, ведь внутри у него все кипит, а в голове проносится множество вопросов, которые он не может задать. Как она наслаждалась этим моментом!

– Ах, нет. Я считаю, что он такой же красивый, – возразила она и сжала веер обеими руками. – Но разве не так думают все жены о своих мужьях?

– Да, – согласилась Брижитт.

– Полагаю, вы с мужем остановились в отеле «Мезон де ла флёр»? – уже более холодным тоном спросил Эдмунд.

– Естественно. – Она решила, что, если он захочет, он все равно это узнает, независимо от того, скажет она или нет. – Мы считаем, что это самое приятное место в Грассе, а мне не хотелось затруднять родственников, тем более что мы приехали без предупреждения.

– Естественно, – повторил он, внимательно ее изучая. А потом спросил: – Раз он англичанин, возможно, я его знаю. Могу я спросить, как его зовут?

Как же она сразу не подумала, что он может об этом спросить, отругала себя Оливия. Впрочем, вопрос был глупый, поскольку Эдмунд не был в родной стране уже десять лет и не мог знать очень многих. Но если она упомянет имя Сэмсона, Эдмунд придет сегодня ночью к ним в отель, а к этому они пока не были готовы. Нет, все раскроется только завтра, на балу, чтобы свидетелями стали все.

Не задумываясь, онапробормотала:

– Его зовут Джон. Джон Эндрюс. Он банкир из Лондона.

– Банкир?

– Да. Он помогает мне вести мои финансовые дела. – Она могла бы поклясться, что Эдмунд фыркнул.

– А что, у Дома Ниван финансовые затруднения? – Брижитт наконец проявила неподдельный интерес.

Оливия махнула рукой.

– Нет, что ты! С этим все в порядке. – Она бросила быстрый взгляд на Эдмунда, потом снова обратилась к Брижитт: – Месье Эндрюс оказался просто финансовым гением. Он помог мне привести в порядок мое личное наследство. – Она немного понизила голос. – При проверке документов оказалось, что... я лишилась части его.

– Ах, вот как. – Брижитт явно снова потеряла интерес.

Хотя выражение лица Эдмунда не изменилось – только раздулись ноздри, – но было видно, что он готов наброситься на Оливию или схватить ее за горло. Его невеста ничего не заметила, но нахмурилась. Она, очевидно, поняла, что Оливия, затронув вопрос о наследстве, может пойти дальше и начнет говорить, что Эдмунд женится на ней, чтобы завладеть ее наследством. Оливия была пока довольна своим спектаклем, но к скандалу или рыданиям не была готова. Она пожала плечами:

– Я думаю, что надзор за наследством не следует отдавать в руки дамам. Во всяком случае, так говорит мой муж.

Эдмунд на это ничего не ответил, но его лицо окаменело. Брижитт просто кивнула.

– Мне не следует больше задерживать вас, – сказала Оливия. – Господи, столько людей пришли вас поздравить, а я все болтаю. Может быть, у нас будет шанс поговорить потом.

– Да, нам надо пообщаться с гостями, дорогой, не так ли? – с явным облегчением согласилась Брижитт.

В этот благословенный момент к ним подошли две неизвестные Оливии пожилые леди, чтобы поздравить молодую пару, и Оливия отошла в сторону.

Бросив на Эдмунда последний многозначительный взгляд, она повернулась к нему спиной и направилась к буфету за еще одним бокалом шампанского, чтобы унять внутреннюю дрожь.

Ее следующим шагом было извиниться и отправиться домой – в сильные руки Сэмсона и крепкие стены отеля. А здесь Эдмунд не будет спускать с нее глаз, может, даже заговорит, если представится такая возможность, хотя он вряд ли найдет причину, чтобы вырваться из рук Брижитт на достаточное для долгого разговора время.

Но, протягивая руку за бокалом, она не заметила стоявшего у нее за спиной Эдмунда, пока он не схватил ее за локоть, да с такой силой, что она расплескала шампанское на свое платье и на ковер.

Она замерла в шоке. Они стояли в углу комнаты спиной к остальному залу.

А он наклонился и сказал тихим и суровым голосом:

– Встретимся завтра утром в десять в садовой беседке отеля. Будь там одна. Нам надо поговорить, Оливия.

Прежде чем она успела ответить, он быстро от нее отошел, так что когда она обернулась, он уже скрылся в толпе гостей, которые по-прежнему веселились и, по всей видимости, не заметили, что они были рядом, пусть только несколько секунд.

Оливия скорее рассердилась, чем испугалась, но поняла, что ей надо немедленно уезжать. Допив остатки шампанского, она поставила бокал на стойку и стала искать глазами дедушку Маркотта, чтобы с ним попрощаться.

* * *
С того момента, как уехала Оливия, Сэмсон время от времени кружил в нетерпении по вестибюлю отеля, все больше за нее тревожась, хотя знал, что они до мелочей продумали важные моменты ее присутствия на балу и при таком количестве народа она будет в безопасности. Все же его беспокоило, что он не с ней, чтобы следить за ее действиями и чтобы увидеть выражение лица Эдмунда, когда он ее увидит. Но ему ничего не оставалось, как ждать. Однако прошло уже более двух часов, и он начал терять терпение.

Наконец он увидел остановившуюся перед отелем карету и кучера, который слез со своего сиденья, чтобы открыть дверцу.

Сэмсон ринулся к карете, и как только Оливия его заметила, лицо ее просияло.

– Вы, верно, беспокоитесь, – сказала она, не скрывая своего удовлетворения.

– Мне ничего не остается делать, как ухаживать за вами, леди Оливия.

– Как и должно быть, – заметила она лукаво.

Она выглядела очень оживленной и взволнованной. Бледность сменилась румянцем, глаза блестели.

– Ну что? – спросил он, потому что она молчала. И тогда она не выдержала, радостно взвизгнула и бросилась в его объятия.

– Боже мой, Сэм, это было великолепно! Просто великолепно! – восторженно воскликнула она и, прижавшись к нему, уткнулась лицом ему в шею.

Сэмсон был так изумлен ее поведением, ее непосредственностью, что не сразу понял, что ему делать. Но потом, словно это было вполне естественно, он обнял ее за талию и приподнял вверх. Она начала осыпать поцелуями его шею.

Он был околдован. От нее чуть-чуть пахло вином и цветами, шелковистые волосы ласкали его щеку, и он воспользовался этим моментом – всего одним моментом, – чтобы насладиться мягкими формами ее тела, прикосновением ее губ, утонуть в звуках ее невинного смеха. Ее счастье заразило его, и когда она наконец оттолкнула его, он понял, что без нее мир будет пустым.

Он опустил ее на пол, а она, заглянув ему в лицо, сказала:

– Я все вам расскажу, но сначала давайте войдем.

– Прекрасная мысль, – сказал он, все еще обнимая ее одной рукой за талию.

Она схватила другую его руку и не выпускала до тех пор, пока они не поднялись на свой этаж.

Их апартаменты были довольно скромными: две отдельные спальни и общая между ними комната с одной софой и столом с двумя креслами. Она остановилась возле стола, зажгла стоявшую на нем лампу и, вынув из ушей серьги, бросила их на стол вместе с веером и ридикюлем.

Потом посмотрела на него с торжествующей улыбкой.

– Все прошло великолепно.

– Вы уже это сказали.

– Он был в шоке, просто в шоке. Как же это было забавно, Сэм.

Сэмсон тяжело опустился на софу, вытянул ноги и, сложив на животе руки, посмотрел на нее с изумлением.

– Вижу, вы хорошо повеселились, не так ли?

– Это было чудесно. – Она грациозно опустилась в кресло и расправила свое красное платье. – Когда он меня наконец увидел, он побледнел как полотно. Но после того, как я поговорила с ним и Брижитт, он страшно разозлился, хотя ему удалось скрыть свой гнев лучше, чем удивление. Вы не можете себе вообразить, какой была его реакция. А лучше всего было то, что он должен был молчать, чтобы не выдать себя, потому что его невеста не отходила от него ни на шаг. Так что он был в полном моем распоряжении. – Она весело рассмеялась. – Я сказала ему, что я замужем за неким мистером Джоном Эндрюсом, банкиром из Лондона. Я якобы неправильно вложила свои личные деньги, и он помогает мне с этим разобраться. – Она опустила руки на колени. – Господи, Сэм, жаль, что вас там не было! Момент был просто великолепным.

Ее восторг был заразителен, и Сэмсон засмеялся, откинув голову на спинку софы.

– Дорого бы я отдал за то, чтобы увидеть, как вы справляетесь. Я едва нашел в себе силы, чтобы не помчаться на бал, чтобы все увидеть своими глазами.

– А я все время думала о вас, – тихо промолвила она.

– Я надеюсь, – пробормотал он, почувствовав, как что-то сжалось у него внутри, хотя она, возможно, поняла его не так, как он того хотел.

– Я все время думала, что это был бы за вечер, если бы мы оба предстали перед ним и увидели, как бедняжка Брижитт цепляется за него, будто я собираюсь украсть его прямо перед ее носом. – Она фыркнула. – Какой абсурд!

Ему немедленно захотелось поцеловать ее.

– А что-нибудь еще случилось? Он сказал что-нибудь о Доме Ниван или о ваших деньгах?

Она немного скривилась и нахмурилась.

– Нет, ничего такого он не сказал, да и не мог. Ведь я вела себя вовсе не как жертва, у которой разбито сердце, и это его и смутило. В какой-то момент мы с Брижитт заговорили о том, какие разные Эдмунд и мой муж. – Она лукаво посмотрела на Сэмсона и снова улыбнулась. – Я сказала им обоим, что мой муж на четверть дюйма выше ростом, но тоже очень красив.

После такого признания Сэмсон не мог думать ни о чем другом, как послать все к дьяволу, схватить ее в объятия и овладеть ею прямо на ковре. Тот факт, что она заметила эту единственную крошечную разницу в росте между ним и Эдмундом, значил для него больше, чем она могла себе представить.

– А как долго вы с ним разговаривали? – Ему хотелось знать все детали – вдруг она что-нибудь упустила.

Она пожала плечами, задумавшись.

– Недолго, минут пять, и это, наверное, было хорошо. Ведь в зале было человек пятьдесят или около того, и все хотели его поздравить, так что я не могла долго его задерживать. Но он ни словом не обмолвился о вас... О! Я упомянула имя тети Клодетт, но так, мимоходом. – Она подалась вперед, и ее глаза сверкнули. – Я была бы просто счастлива, если бы он что-нибудь сказал о ней, но, по правде говоря, Сэм, мне понравилось больше всего, что он ничего не мог ответить, что бы я ни говорила. Ему не оставалось ничего, как только молчать и уповать на то, что крошка Брижитт ничего не заподозрит.

Он был поражен – ее умом, ее обаянием, ее необычайной красотой. В этот момент он подумал, что Эдмунд совершил самую большую в своей жизни глупость, упустив эту выдающуюся женщину.

– А что вы почувствовали к нему, Оливия? – поколебавшись, спросил он.

Растерявшись, она задала встречный вопрос:

– Что я почувствовала? В каком смысле?

– Вы рассказали, что, встретившись с ним, вы полностью владели моментом, но вы когда-то говорили мне, что любили его. Любопытно было бы узнать, не вернулись ли квам эти чувства. Вы не приревновали его к Брижитт? – Он внимательно посмотрел на нее и спросил напрямую: – Вы все еще в него влюблены?

Она сидела и смотрела на него без всякого выражения несколько минут – так ему, во всяком случае, показалось. Потом она резко встала.

– Эдмунд – дурак. Я никогда не смогла бы полюбить дурака.

Он тоже встал. Такого облегчения он еще никогда не чувствовал.

– Знаете, Оливия, я подумал о том же самом.

– Вот как?

Он приблизился к ней на шаг и завис над ней.

– Да.

Она покачала головой, и выражение ее лица опять стало радостным.

– Завтра вечером, Сэм, он будет полностью разоблачен, и я уже предвкушаю, как войду в зал под руку с вами.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом, когда она поняла, что он намерен делать, ее глаза округлились, рот приоткрылся, и она облизнула пересохшие губы. Все же ей удалось совладать с собой, и она отступила.

– Я, пожалуй, пойду спать, – сказала она.

Он с невероятным трудом подавил вожделение, которое нахлынуло на него с такой силой. Если бы она знала, что она с ним делает!

– Повернитесь, – приказал он немного слишком резко.

– Я... я не могу...

– Я хочу помочь вам расстегнуть платье, – уже мягче сказал он.

Перед балом он помог ей с этой частью одежды, потому что у нее не было горничной. Но сейчас она не хотела, чтобы он к ней прикасался.

– Все в порядке, Оливия. Позвольте мне помочь вам расстегнуть пуговицы, и идите спать.

Она не стала больше спорить, а просто повернулась к нему спиной.

Он начал с верхней пуговицы у лопаток. Его пальцы касались ее кожи, отчего у нее побежали мурашки. Он расстегивал одну пуговицу за другой, пока не дошел до талии. Потом он схватил ее за предплечья и повернул к себе.

Ее взгляд поразил его, В нем он прочел понимание, доверие и... преданность.

Прижав к груди платье, чтобы оно не упало, она погладила его свободной рукой по щеке и сказала внезапно охрипшим голосом:

– Благодарю, Сэм. Благодарю за все.

– Ради вас я готов на все, – прошептал он.

– Спокойной ночи, Сэм.

– Спокойной ночи, Ливи.

Повернувшись, она направилась в свою спальню и тихо прикрыла за собой дверь.

Глава 17

В это утро, впервые с тех пор, как она много недель назад увидела Сэмсона, она намеренно солгала ему. Она не только скрыла от него, что в десять часов утра встретится с Эдмундом одна в саду отеля, но и сочинила правдоподобный предлог, объясняющий свое отсутствие. Правда, она почувствовала себя такой же змеей, как тот, с кем она собиралась встретиться, но она не знала другого способа, чтобы избавиться от постоянного надзора Сэмсона. И если бы он хотя бы что-нибудь заподозрил, он не разрешил бы ей пойти на свидание с Эдмундом или – что было бы еще хуже – настоял бы на том, чтобы пойти с ней, а это не позволило бы ей вести себя с Эдмундом так, как она хотела.

Поэтому за утренним кофе в ресторане отеля она небрежно заявила, что у нее есть неотложное дело, подчеркнув, что ей придется уйти около десяти часов на встречу по поводу покупки образцов в одном из магазинов Дома Гованс. Он посмотрел на нее с подозрением, видимо, раздумывая, но согласился. Тогда она предложила ему сопровождать ее, хотя была уверена, что он откажется, даже если она скажет, что это будут другие образцы, чем те, которые они отбирали в Доме Ниван. Она немного понервничала, поскольку он отказался не сразу, и она подумала, не раскрылся ли ее обман. Но он сказал, что лучше подождет ее в своей комнате и почитает газеты.

Все утро небо было затянуто тучам и, и к тому моменту, как она попрощалась с Сэмсоном и вышла на улицу, стало совсем темно от надвигавшейся грозы.

Она намеренно прошла мимо окон ресторана в надежде, что Сэмсон увидит, что она направляется в сторону расположенного неподалеку магазина. Но как только она дошла до угла, она повернула и обогнула здание отеля с другой стороны.

Здание отеля было выстроено в форме подковы, и сад находился в самом центре, так что клиенты отеля могли выходить в него прямо из вестибюля нижнего этажа, а также любоваться цветами из окон своих номеров.

К тому времени, как она подошла к воротам сада, было уже десять часов. Чугунные ворота легко открылись, и она прошла на посыпанную гравием дорожку.

Небо было уже совершенно черным, и поднялся сильный ветер. На Оливии было легкое шелковое платье с короткими рукавами, и она почувствовала, что замерзает.

Она огляделась. Она не то чтобы боялась, но инстинктивно понимала, что ей надо быть осторожной. Почти не замечая искусно подстриженных кустов и небольших клумб с разнообразными цветами, она быстро направилась к беседке в глубине сада.

В саду никого не было, но если кто-нибудь увидел бы ее вместе с Эдмундом, то подумал бы, что это романтическое свидание, а в этом для французов не было ничего необычного. Если только он не намерен причинить ей зло.

Оливия тут же отмела эту мысль. Хотя Эдмунд и был расчетливым негодяем, он не был опасен – в этом она была уверена. Однако простая мысль о том, что он может причинить ей физическую боль, заставила ее нервничать. Все ее чувства были обострены, а тревога росла с каждым шагом. Наконец она увидела беседку.

Неожиданно налетевший порыв ветра растрепал ей волосы, и она отругала себя за то, что завязала их лишь тонкой ленточкой. Пряди упали ей на лицо и глаза. Она остановилась, чтобы убрать их, и тут увидела его.

Она ощутила, как напряглись все мышцы. Он стоял в беседке, непринужденно прислонившись к низким перилам и скрестив руки на груди, а его голова была скрыта за густыми ветвями цветущей бугенвиллеи, спускавшимися по белой решетчатой перегородке.

Глубоко вдохнув, чтобы придать себе уверенности, Оливия выпрямилась и, сцепив за спиной руки, подошла к коротким ступенькам беседки и остановилась, чтобы он понял по ее вздернутому подбородку и еле заметной улыбке, что она настроена решительно.

– Эдмунд, – сказала она.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Его гневный взгляд говорил о том, что он намерен ее запугать. Она изо всех сил постаралась его проигнорировать.

– Оливия, – ледяным тоном ответил он.

Она медленно поднялась по ступенькам и встала спиной к стене беседки и лицом к нему.

– Значит, мы снова встретились, – дружелюбно заметила она.

– Да уж. – Он помолчал и спросил: – Зачем ты приехала в Грасс?

Волнение охватило Оливию – этого момента она ждала несколько месяцев. Она посмотрела на него в упор.

– Я хочу, чтобы ты немедленно вернул мое наследство. Ты ведь помнишь, какое у меня было состояние, Эдмунд? То, что ты так бессовестно у меня украл.

Он долго молчал, наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц и стиснув зубы. А потом оттолкнулся от перил и сделал несколько шагов к ней навстречу.

Оливия решила не отступать, но улыбка с ее лица исчезла.

– Ты же не собираешься меня убить, не так ли? – довольно саркастически процедила она.

– Ты все такая же дерзкая.

– Приходится быть дерзкой, если тебя обманывает негодяй и лжец. – Она почувствовала, как в ней закипает гнев.

Он почесал подбородок, настороженно глядя на нее, но все еще постепенно приближаясь к ней.

– А где твой муж?

– Ждет меня за воротами. Чтобы защитить меня, если я вдруг закричу.

Он покачал головой:

– И кто же из нас лжец?

Оливии стало не по себе. Она инстинктивно отступила и прислонилась спиной к деревянной решетке беседки. Подняв одну бровь, она сказала нараспев:

– Полагаю, ты никогда не будешь в этом уверен. – Он возвышался над ней всем своим огромным ростом и сверлил ее безжалостным взглядом.

– А чего ты ждешь от меня, Оливия? Передать тебе мешок с деньгами?

– Я жду, что ты отдашь мне все, что украл, желательно в банкнотах. И не вздумай рассказывать, что ты потратил все на мою тетю Клодетт.

Это неожиданное замечание привело его в замешательство. Его лицо на мгновение обмякло, а глаза немного расширились. Но он собрался и сказал с усмешкой:

– Ну ты и змея.

Он явно хотел ее шокировать, даже запугать. Но она слишком долго ждала этой встречи, чтобы позволить ему таким образом обратить ее в бегство.

Она еще немного отступила и пожала плечами:

– Если я змея, то весьма умная, ты так не считаешь? И я уверена, что ты это понимаешь, поскольку в твоей жизни их, по-видимому, было немало.

Оливия еще никогда не чувствовала себя в его присутствии такой смелой и по тому, как он нахмурился, поняла, что он этого не ожидал.

Презрительно фыркнув, она отошла от перил и начала ходить вокруг него, сцепив за спиной пальцы, оглядывая его с головы до ног, словно он был какой-нибудь таракан.

– Что, ты думал, я буду делать, когда ты оставил меня? Рыдать в подушку? Может быть, пойду к тете Клодетт поплакать на ее плече, а ты в это время будешь в соседней комнате слушать и смеяться над моей наивностью?

Она остановилась у него за спиной в центре беседки. Он обернулся с видом едва контролируемой ярости.

– Чего ты ждал, Эдмунд? – Она тоже начала понемногу заводиться. – Тебе никогда не приходило в голову, что я буду тебя разыскивать? Ты думал, что я примирюсь с тем, что лживый ублюдок предал меня, притворился, будто женился на мне, и украл все, что нажито трудом для Дома Ниван, и в довершение всего бросил меня еще до первой брачной ночи? – Она презрительно засмеялась. – Неужели ты так глуп, Эдмунд?

Он так крепко сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев, но долго молчал, прежде чем сказал угрожающим тоном:

– Поосторожней, Оливия.

Поскольку она похвалилась, что умна, она решила, что будет лучше, если последует его совету. У него был такой вид, что он вот-вот взорвется – лицо побагровело, глаза метали молнии.

Она отошла к ступеням беседки, подальше от него, и посмотрела на него искоса.

– Ты собираешься таким же образом обмануть Брижитт? – По правде говоря, она не ждала, что он в этом признается. Он ее не разочаровал.

– Как ты узнала, что наш брак недействителен? – спросил он, не обращая внимания на ее вопрос.

– Разве мы это уже не обсуждали? Я не глупа, Эдмунд.

Он молчал почти минуту, видимо, сопоставляя. Потом он вдруг резко переменил тактику. Он разжал кулаки, вытянул пальцы и запустил их в волосы, точно так же, как это делал Сэмсон, и на какую-то долю секунды застал ее врасплох.

Он встал перед ней, и улыбка заиграла на его губах.

– Значит, ты хочешь вернуть свои деньги, – скорее сказал, чем спросил он менее напряженным тоном.

Хотя ее испуг немного прошел, своим заявлением он вызвал у нее подозрение. Она знала его лучше, чем он думал.

– А ты хочешь что-либо взамен. – Эта мысль выскочила неизвестно откуда, но имела реальный смысл, когда дело касалось Эдмунда.

– Я быстро верну тебе все, если...

Он намеренно замолчал, стараясь быть обаятельным. Как это когда-то он умел.

– Если что?

– Если ты поклянешься, что никогда никому обо всем этом не расскажешь, особенно Брижитт.

Его предложение было возмутительным и беспринципным, и если бы она согласилась, стала бы такой же лживой, как он. Но именно этого он и хотел – поставить ее в условия, при которых она отвечала бы за свои действия. Молчание в обмен на деньги. И, зная, как дорог ей Дом Ниван, он был уверен, что крепко держит ее в своих руках.

– Ты и впрямь думаешь, что я опущусь до твоего презренного уровня и позволю тебе лишить эту девушку не только ее состояния, но и ее достоинства?

– Я люблю Брижитт, – заявил он, – и я никогда не причиню ей боли.

– Не смеши меня, Эдмунд. Ты не знаешь даже значения этого слова.

– То, что она не так красива, как ты, Оливия, не означает, что я не испытываю к ней чувств.

Она не могла поверить в его наглость.

– Ты просто жалок.

– Я уже затащил ее в постель, – признался он довольно небрежно. – Я уверен, что ты не захочешь, чтобы пострадала ее репутация.

Где-то вдали раздался раскат грома, и Оливия вздрогнула. Но больше, чем удар грома, ее поразило его циничное признание.

– Этого не может быть, – вырвалось у нее. От налетевшего порыва ветра волосы снова упали ей на лицо. Она отвела их нетерпеливым жестом. – Брижитт никогда не позволила бы тебе такое до свадьбы.

– Нет, Оливия, в отличие от тебя она не так холодна и бесчувственна по отношению к своему будущему мужу. – Он приблизился к ней. – Ты не захочешь, чтобы ее репутация была погублена, – повторил он предостерегающим тоном. – Поэтому я предлагаю тебе держать свой маленький бойкий язычок за зубами и никому ничего не рассказывать. Взамен я в течение недели пришлю тебе в Дом Ниван банковский счет.

Оливия обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. Ее привела в ярость его наглость, а страх совершенно исчез.

– Ты омерзителен.

– Так думают те, кто меня не знает, а ты так и не удосужилась меня узнать, Оливия.

Она оглядела его пристальным взглядом.

– Неужели можно быть таким самонадеянным? – Он одарил ее своей знакомой чарующей улыбкой и погладил по щеке.

– О, я могу быть еще и не таким. – Она оттолкнула его руку.

– Тебе не удастся ни одурачить меня, ни запугать, Эдмунд. Я знаю совершенно точно, какой ты на самом деле.

Добродушное выражение сошло с его лица прямо у нее на глазах. Он наклонился к ней и прошептал зловещим тоном:

– Я уверен, что твой... банкир-муж не может обеспечить тебя или Дом Ниван так, как твое наследство. А если ты мне солгала и на самом деле не замужем, чему я склонен верить, потому что... – он глумливо усмехнулся, – я тоже не глуп... тебе необходимо вернуть свое наследство. Подумай об этом, Оливия. – Не спуская с нее глаз, он немного отступил. – Я больше никогда тебя не побеспокою. Но только до тех пор, пока ты ничего не расскажешь Брижитт или кому-нибудь другому. Так мы договорились?

Он знал, что она должна была ответить. Но чего он не знал, так это того, что на сей раз они с Сэмсоном опережают его на шаг.

– Да, – прошептала она.

– Прекрасно. А теперь я тебя оставлю, потому что, кажется, сейчас пойдет дождь. – Он повернулся и бросил через плечо: – До вечера, дорогая.

Она с трудом удержалась, чтобы не завопить от радости, пока он не ушел достаточно далеко, чтобы услышать ее.

«Вот именно – до вечера».

Глава 18

Сэмсон был в ярости. Его взбесил ее обман и тот риск, которому она подвергалась, встречаясь с Эдмундом одна в уединенном месте и без его защиты. Как он мог поддаться на ее уговоры не сопровождать ее и ничего не заподозрил, когда она в третий раз – и всего за пару дней – заявила о том, что ей необходимо посетить парфюмерный магазин. Но больше всего он разозлился на себя – за то, что почувствовал совершенно абсурдную ревность, чего с ним еще ни разу в жизни не случалось.

Он увидел Оливию сразу, как только выглянул из окна их номера, выходившего в сад. Он не мог не заметить среди зелени ее платье цвета лаванды. Но самый большой шок он испытал, увидев – впервые за десять лет – своего брата, который был так близко от нее, прикасался к ее руке... Она, правда, его оттолкнула, но их тихий разговор, само сознание того, что они вместе и без его ведома, что она солгала ему, потрясли его. Он испугался, что потеряет ее.

Как только она, вернувшись со своего свидания, вошла в вестибюль отеля, Сэмсон, не говоря ни слова, схватил ее за руку и потащил в номер. Она не стала сопротивляться, видимо, чувствуя свою вину, но скорее потому, что поняла всю серьезность своего поступка и силу его гнева.

Не было еще одиннадцати часов утра, но в ту же секунду, как он увидел ее рядом с Эдмундом, он принял решение: он займется с ней любовью. Немедленно.

Он быстро запер за собой дверь, прошел мимо нее к окнам и тоже их закрыл. Небо было покрыто черными тучами, дождь с каждой минутой усиливался. Как раз такая погода, подумал он, чтобы заняться любовью. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, он повернулся к ней.

Она стояла возле софы, красная от гнева, и, уперев руки в бока, смотрела на него с вызовом. Он чуть было не рассмеялся.

– Что ты делаешь?

Он начал расстегивать рубашку.

– Собираюсь заняться с тобой любовью.

Она начала отступать, пока не ударилась ногами о край софы.

– Ни за что! – От стыда и обиды ее глаза наполнились слезами.

– Да, да. – Он медленно пошел на нее, вытаскивая на ходу запонки из рукавов.

Она не завопила и не пыталась убежать – настолько она была шокирована его заявлением, а возможно, и тем, что в данный момент и он был ей нужен, хотя скорее всего она этого не осознавала.

Она обогнула софу и подошла к двери, чтобы быть от него подальше.

– Я... я отказываюсь принадлежать кому-либо, кроме своего мужа.

Это был разумный довод, но Сэмсона он не остановил.

– Больше никаких игр, Оливия.

Прижав руки к груди, она смотрела, как он приближается, и уже не могла скрыть паники.

– Ты сошел с ума.

– Наверное, – согласился он. – Я без ума от тебя.

– Я закричу, – дрожащим голосом буркнула она.

– Не закричишь.

– Ты сказал мне в первый день в Париже, что мы никогда не будем...

– Я солгал, – отчетливо произнес он.

Он уже стоял перед ней, а она – прислонившись спиной к двери. В ее глазах он прочел испуг, беспокойство и... желание.

– Время настало, Ливи, – уверенно сказал он.

– Ты... ты не посмеешь взять меня силой.

Он не знал, смеяться ему или почувствовать себя оскорбленным. Прижав большой палец к ее губам, он прошептал:

– Ты сама в это не веришь. Ты хочешь меня так же, как я тебя.

Она начала дрожать.

– Ты не знаешь, чего я хочу.

Именно это его и терзало. Он все еще боялся, что она предпочтет ему Эдмунда.

Он наклонился и сказал прерывистым шепотом:

– Я не собираюсь сейчас тебя терять.

И он поцеловал ее, но не нежно, а со всей силой своего желания, хотя знал, что этому поцелую не суждено было продлиться.

Она попыталась оттолкнуть его, уперев ладони ему в грудь.

С него довольно. Он оторвался от ее губ, склонился над ней и одним движением перебросил ее через плечо, словно мешок с зерном.

– Что ты делаешь? – вскрикнула она и уперлась ладонями ему в спину в безуспешной попытке освободиться.

Не обращая внимания на ее слабое сопротивление, он быстро и без видимых усилий понес ее в свою спальню. Захлопнув ногой дверь, он прошел прямо к кровати, где сбросил ее на стеганое покрывало.

Он смотрел на нее сверху и не без удовольствия наблюдал за тем, как она сдувает упавшие ей на лицо волосы.

– Ты ведешь себя просто неприлично, – прошипела она, не делая, однако, попыток пошевелиться.

– Как это понимать?

Она смотрела на него так, будто он был слабоумным.

– Сейчас день, идиот, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Так это же хорошо. – Он сжал губы, чтобы удержаться и не начать дразнить ее за прелестную невинность. Он снял ботинки и стянул с себя рубашку. – Я хочу видеть каждый дюйм твоего восхитительного тела, моя дорогая, так что лучшего времени и не придумаешь.

Она смотрела на него, раскрыв рот, в полном шоке.

А он между тем встал одним коленом на кровать и начал медленно водить ладонями по покрывалу, постепенно приближаясь к ней.

Она тут же отреагировала и быстро отодвинулась вверх на подушки и к изголовью.

– Не приближайся ко мне, Сэм. Предупреждаю тебя. – Он лишь усмехнулся и, оседлав ее ступни, коленями пригвоздил к кровати ее широкие юбки.

– Сэм, прошу тебя, будь благоразумен, – тщетно взывала она к его рассудку.

Он схватил ее за ногу и снял одну туфлю. Бросив ее на пол, он тут же принялся за другую.

– Знаешь, Ливи, я думаю, что еще никогда в жизни я не был таким благоразумным.

Она затрясла головой, стараясь отодвинуться дальше на подушки.

– Это нехорошо, – попыталась она поспорить, но ее голос задрожал, потому что до нее дошло, что ей не удастся ему помешать.

Покончив со второй туфлей, он стал гладить сначала ее ступни, а потом, осмелев, просунул пальцы под платье, все время при этом глядя ей в глаза.

– Что... что ты делаешь?

– Снимаю с тебя одежду.

– Нет, не снимаешь.

– Так у кого из нас отсутствует логика? – Она молчала, явно обидевшись.

Он стал гладить ладонями ее икры.

– Ты в корсете?

– Не твое дело!

– Полагаю, это означает, что корсета нет.

Она не делает попыток сбежать, подумал он, не сопротивляется, но она наверняка постарается как можно дольше испытывать его терпение. Но за это он будет вознагражден сполна.

Он стал нежно целовать ее ступню, потом каждый палец на ногах.

– Не смей этого делать! – воскликнула она, пытаясь спрятать ноги под платье, но ей это не удавалось, потому что он крепко держал их в своих ладонях.

Сэмсон имел дело всего с одной девственницей. Но ему тогда было семнадцать лет, и она просто его соблазнила. На этот раз – и это было очень важно – инициатором придется быть ему, но он был намерен насладиться каждой минутой этой роли. От него потребуется вся его выдержка, чтобы продержаться до той минуты, когда он войдет в нее.

– У тебя даже чулки пахнут духами, – пробормотал он, целуя ее ступни.

Она все еще смотрела на него чуть затуманенными глазами.

– Это потому, что я держу их в ящике с саше, которое пахнет духами, и...

– Перестань разговаривать, Оливия, – приказал он шепотом, продолжая ласкать ее голени и пальцы на ногах. А потом он приподнялся и, обхватив коленями ее бедра, оседлал ее и впился ртом в ее губы.

Она не запротестовала, но и не ответила. Даже не пошевелилась, очевидно, надеясь, что ее холодность умерит его пыл. Однако вместо этого ему еще больше захотелось завоевать ее согласие, ее сердце и мысли.

Он решил терпеливо добиваться ее лаской. Он упивался вкусом ее губ, нежным запахом ее кожи, прикосновением к ее телу. Он не переставал целовать ее, искушая ее обещанием того, что будет, но не торопил, не настаивал, пока не почувствовал, что она начала расслабляться.

Он немного отстранился, чтобы увидеть ее раскрасневшееся лицо, влажные губы, ее глаза, заблестевшие от нарастающего желания.

Не спуская с нее взгляда, он стал стягивать с ее плеча рукав.

– Сэм... – Это было ее последней попыткой, и ему пришлось признать, что она стойко держалась.

– Ш-ш... – Он провел губами по ключице. – Ты такая нежная, такая мягкая...

– Пожалуйста...

И в этот момент она сдалась.

Он понял это и еще раз поцеловал, но поцелуй был глубоким, и она наконец ответила взаимностью и позволила его языку завладеть ее горячим, влажным ртом. Его рука заскользила по ее обнаженному плечу и шее.

Его желание росло, но и она уже не сдерживалась. Он понял это по ее судорожному дыханию. Его ладонь снова двинулась, на этот раз вниз от ее горла к груди, а потом еще ниже – пока он, просунув руку под платье и сорочку, не обхватил ладонью одну грудь.

Ее сдавленный вздох воспламенил его еще больше и прибавил ему решимости. Он стал мять ее грудь, ласкать большим пальцем уже затвердевший сосок.

Она слегка вздрогнула, но теперь не в знак протеста, а потому, что ей хотелось, чтобы он продолжал.

Он наконец оторвался от ее губ и, приподнявшись, заглянул ей в лицо.

Ее глаза были закрыты, дыхание было горячим и хриплым, щеки разрумянились. Сэмсон просто упивался этим зрелищем.

– Ливи...

Ее ресницы вздрогнули, и она открыла глаза. Он дотронулся до ее щеки.

– Я хочу раздеть тебя.

Оливия кивнула и снова закрыла глаза. Сначала Сэмсон снял ленту, которой были перевязаны ее волосы. Лента легко соскользнула с головы, и он начал расправлять шелковистые пряди, пока они не легли каскадом вокруг ее лица и шеи.

Приподнявшись на локте, он тихонько подтолкнул ее за плечо.

– Повернись на бок.

Оливия послушно повернулась, подставив ему спину так, чтобы он мог расстегнуть пуговицы, на которых держался верх платья. Сэмсон быстро справился, просунул руку под платье и кончиками пальцев начал гладить ее кожу легкими, еле ощутимыми прикосновениями. Оливия вздохнула от удовольствия, словно ободряя его. А он опустил голову и начал водить губами и кончиком носа вверх-вниз по ее обнаженной спине, и его теплое дыхание вызвало у нее мурашки. Потом, точно рассчитав момент, он провел языком по позвоночнику – снизу и до самой шеи. Оливия тихо постанывала, завороженная этими прикосновениями, а он одним движением стянул вниз платье и накрыл ладонью ее грудь.

Сэмсон зарылся лицом ей в волосы, вдыхая их аромат, потом стал осыпать поцелуями ее щеку и шею, одновременно лаская грудь и твердые соски.

– Сэм... – Она задыхалась от сладкой муки.

– Я никогда в жизни не встречал такой нежной и мягкой кожи, как у тебя, – прошептал он ей на ухо. – Позволь мне любить тебя...

Из ее груди вырвался хриплый стон, она обернулась к нему, и в глубине ее прекрасных голубых глаз он прочел мольбу.

Оливия сглотнула. Ее била дрожь, эмоции захлестывали ее. Она дотронулась до его лица и провела большим пальцем по губам.

Сэмсон наслаждался этим проявлением ее доверия. Не сводя с нее глаз, он все ниже спускал ее сорочку, высвобождая сначала одну руку, потом другую, пока она не предстала перед ним обнаженной до талии. Сэмсон упивался ее видом, пожирая глазами нежное горло, розовые соски и крошечную родинку на правой груди. Оливия молча наблюдала за ним, уже тоскуя по его прикосновениям. А он, очень сдержанно и поколебавшись лишь секунду, взял губами один сосок. Оливия задрожала и, вцепившись ему в волосы, прижала его голову к своей груди. Сэмсон осторожно проводил языком по горячему соску, прислушиваясь к ее реакции. А когда она застонала и начала извиваться, он вдруг почувствовал мощный прилив своего собственного желания. Он продолжал ласкать ее, провоцируя ее каждым прикосновением, каждым нежным пожатием ладони, каждым движением языка, пока она не начала двигать бедрами.

Сэмсон немного подвинулся, чтобы иметь возможность покрывать поцелуями ее живот, остановившись лишь для того, чтобы дотронуться кончиком языка до родинки. Оливия стонала и извивалась, требуя большего, и он, схватившись за края платья и рубашки, начал стягивать их вниз через бедра.

Мельком взглянув на нее, Сэмсон увидел, что она закрыла глаза, а одной рукой прикрыла рот, видимо, готовясь к тому моменту, когда предстанет перед ним совершенно обнаженной. Оливия приподняла бедра, чтобы помочь ему, а он тянул с величайшей осторожностью, пока наконец не обнажились самые интимные места.

Сэмсон шумно сглотнул, чтобы удержать бешеную скачку сердца.

Во взрослой жизни ему приходилось видеть обнаженное женское тело, но ничего подобного он не видел.

У него перехватило дыхание от вида ее длинных темно-каштановых волос, округлых полных грудей с торчащими сосками, тонкой талии и густых темных завитков между ног. Эту ее часть ему особенно хотелось целовать, ласкать, полностью закопаться в нее и остаться там навсегда.

Сэмсон судорожно вздохнул, дрожа от безумного желания дотронуться до нежных лепестков, чтобы вызвать ее страсть. В этот момент Сэмсон отчетливо осознал, что никогда не сможет допустить, чтобы этим идеальным, бесценным существом владел кто-то другой, а не он.

До Оливии вдруг дошло, что он остановился, и она опустила на грудь ладонь в слабой попытке прикрыть свою наготу. Этот невинный жест заставил его улыбнуться, и он стянул последнее, что на ней оставалось, – чулки, и бросил их на пол рядом с кроватью.

Оливия все еще не открывала глаз, и эта стыдливость восхитила его, даже при том, что ему больше хотелось, чтобы она пылала страстью. Но страсть еще придет.

Сэмсон опять скользнул вверх по ее телу и начал целовать ее губы, лицо и шею, одновременно лаская ее грудь, чтобы ее желание не ослабевало.

– Оливия, – прошептал он ей на ухо, – я и мечтать не мог о такой, как ты...

Она всхлипнула, и он, отстранившись, посмотрел на нее и вдруг увидел, что ее ресницы были влажными от крошечных слезинок.

– Не плачь, – прошептал он, обеспокоенный тем, что его усилия соблазнить ее пропадут даром.

– Я ничего не могу с собой поделать, – еще крепче зажмурившись, ответила она. – Я так тебя хочу, но мне страшно.

Чистое, возвышенное удивление, которое он вдруг почувствовал, навсегда останется в его памяти. «Боже милостивый!»

Она призналась, что боится его. А он в этот момент больше всего испугался того, что может окончательно в нее влюбиться.

Господи...

Его окатила такая мощная волна эмоций, каких он еще никогда не испытывал. Он стал целовать ее мокрые глаза и щеки.

В ответ она обвила одной рукой его шею и прижала к себе.

Он прильнул к ее губам в глубоком поцелуе, вложив в него всю свою страсть, чтобы она поняла, что он готов дать ей почувствовать то, чего она так отчаянно хотела.

А потом, уже не сомневаясь и не сдерживаясь, он опустил руку, и его пальцы скользнули по завиткам между ее ног внутрь скрытого за ними рая.

Она инстинктивно сжала ноги.

– Спокойно, любимая, не бойся, – прошептал он.

Она медленно расслабилась, и, прежде чем она успела опомниться, он зарылся пальцами в теплые мягкие складки. Она вздохнула, прошептав его имя, и выгнула спину ему навстречу.

Сэмсон стиснул зубы, постарался успокоить свое дыхание и овладеть собой, чтобы немного задержать освобождение, пока он не удовлетворит ее.

А она двигала бедрами и тяжело дышала. Он понял, что она на грани...

– Ливи, любовь моя, ты понимаешь, что я сейчас войду в тебя? – спросил он ее у самого уха, покусывая мочку и надеясь, что ему не придется объяснять ей то, что должно произойти.

– Да... – прошептала она.

Его окатила волна облегчения, а с ней – смелость и новый прилив желания.

Он продолжал гладить ее, очень медленно, одновременно расстегивая пуговицы на брюках и пытаясь сбросить их с ног. Когда ему это наконец удалось, он лег рядом с ней, такой же обнаженный, как она.

Он продолжал ласкать ее, то проникая пальцами вовнутрь, то вынимая их, то обводя ими самый чувствительный бугорок.

Наконец одним быстрым движением он закинул на нее одну ногу, так что его твердая плоть уперлась ей в бедро.

Почувствовав это, она вздрогнула, но он крепко ее держал, чтобы дать ей ощутить всю глубину своей страсти и привыкнуть к этому интимному прикосновению.

А потом со скоростью, которая удивила его самого, он вынул пальцы и лег на нее. Коленом он раздвинул ей ноги и лег между ее широко расставленными бедрами, а локтями уперся в подушку по обе стороны ее головы.

– Посмотри на меня, Ливи.

Она открыла свои потрясающие голубые глаза, затуманенные желанием. Он заглянул в них в последний раз перед тем, как начать свое вторжение в ее горячее влажное естество и сделать ее своей.

– Не бойся.

Она чуть кивнула, судорожно вздохнув и вцепившись пальцами в его плечи.

С этими словами он дотронулся концом плоти до середины ее женственности и на секунду остановился, чтобы прийти в себя.

– Сэм, – прошептала она и, приподнявшись, поцеловала его.

Это нежное признание было все, что ему нужно. Очень медленно он начал входить в нее, сразу же остановившись, когда она напряглась.

Он замер и подождал, пока она снова расслабится, продолжая целовать ее, но не страстно, а чуть прикасаясь к ее губам. Потом он схватил ее за колено и поднял ногу, чтобы облегчить себе проникновение.

Оливия тоже его целовала, тихо постанывая и всхлипывая.

– Расслабься, Ливи, дорогая, – напряженным голосом прошептал он, чувствуя, что уже почти не может сдерживаться.

Она послушалась, и он снова начал свое движение, на этот раз проникая все глубже. Он знал, что ей больно, но он понимал, что это неизбежно. Тихие слезы катились по ее щекам, а он с каждым толчком входил все глубже и глубже, ощущая, как горячие влажные стенки раздвигаются, чтобы дать место его плоти.

Она выгибала спину, а он, войдя совсем глубоко, остановился, чтобы дать ей передохнуть и ощутить, как боль понемногу утихает.


Она никогда не узнает, что он будет хранить в памяти этот момент. Счастье переполняло его, и он стиснул зубы и закрыл глаза, чтобы сдержать эмоции и насладиться ощущением той восхитительной власти, которую она, сама того не зная, подарила ему.

Она начала осыпать поцелуями его щеки, лоб, глаза, губы, и он догадался, что и для нее этот момент так же много значил, как для него.

– Господи, Ливи...

– Дай мне почувствовать всё...

Ощущение чистого экстаза захлестнуло его. Опершись на одну руку, так чтобы он мог приподняться, и оставаясь внутри ее, он опять просунул другую руку ей между ног.

Он ласкал ее, все убыстряя темп, а она извивалась, полностью отдаваясь наслаждению. А он замер, понимая, что, если опять начнет двигаться, потеряет над собой контроль и не сможет разделить с ней этот момент освобождения.

Вдруг она всхлипнула и дернулась. Открыв глаза, она взглянула на него.

– Да, любовь моя. Да...

Она вскрикнула и, впившись ногтями ему в спину, прижалась к нему. Он понял, что она достигла вершины...

Ему даже не пришлось двигаться. Сотрясавшее ее волнами удовлетворение сразу же подвело его к самому преддверию рая.

Эта красавица теперь принадлежит ему, понял он – и в то же мгновение взорвался внутри ее.

Глава 19

Оливия открыла глаза и не сразу поняла, где она находится. Но потом ее взгляд остановился на обоях в мелкий рисунок, и она вздрогнула. Она в его спальне.

«О Господи, что я наделала?»

Она застонала, прикрыв глаза ладонью. Что она ему скажет?

Видимо, они оба задремали. Он лежал рядом с ней, его голова покоилась у нее на плече, рука лежала на ее животе чуть пониже груди, нога была закинута на ее ногу.

Она поняла, что не сможет пошевелиться, не разбудив его, хотя инстинкт подсказывал ей, что она должна выскочить из постели и убежать, притом прилично одетой.

Но может быть, он и не ждет, что она будет что-либо говорить или делать? Возможно, он просто встанет, оденется и больше никогда даже не заговорит об этом... несчастном случае? Хотя вряд ли Сэмсон назовет то, что произошло, несчастным случаем. Впрочем, как и она.

В ее голове был настоящий сумбур,мысли путались, но все же она решила, что это было самым замечательным – пусть даже самым болезненным – событием в ее жизни.

Он был просто великолепен. Он был так внимателен и нежен, словно на самом деле любил ее и щадил ее чувства. Еще ни один мужчина не относился к ней так, как Сэмсон.

– О чем ты думаешь, Ливи? – неожиданно спросил он умиротворенным тоном, не пошевелившись.

Она решила, что ей все-таки следует ему ответить, несмотря на переполнявшие ее противоречивые мысли и чувства.

– Так... Обо всем... – Он тихо засмеялся:

– Оливия, тебе известно, сколько мужчин задают именно этот вопрос, ожидая при этом от женщины точно такого же неопределенного ответа?

– Я тебя не понимаю, – смутилась она.

Он приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза. Она помимо воли тоже рассмеялась.

– Но это же смешно.

– Вовсе нет, и тебе это известно, поскольку ты совершенный образец прекрасного пола.

Она закрыла глаза, радуясь тому, что этот непревзойденный знаток женщин лежит рядом с ней.

– Так о чем ты думаешь?

Она вздохнула, открыла глаза и, наконец, посмотрела на него. И пришла в восторг от его взъерошенных волос и выразительных темных глаз.

– А по-твоему, о чем я думала?

Он покачал головой, и на его губах появилась лукавая улыбка.

– Ты думала о том, какой я великолепный любовник.

Она не знала, куда девать глаза от смущения.

– Но это же абсурдно.

– Почему же? – Он пожал плечом. – Это нормально. – Она посмотрела на него с деланной досадой.

– Если ты обязательно хочешь знать, я думала о том, что ты был совершенно... адекватен.

Он немного отодвинулся и, нахмурив лоб, посмотрел на нее так, будто она сумасшедшая.

– Адекватен?

Она слегка пожала плечами:

– Ты, верно, думаешь, что ты великолепен, так что мое мнение не имеет для тебя значения.

Она его дразнила, и он это знал. Он опустил глаза и медленно оглядел ее обнаженное тело.

– Похоже, что в следующий раз мне придется постараться.

Неужели он это серьезно?

– Сэм, следующего раза не должно быть. Это... нехорошо.

К ее ужасу, он рассмеялся и, опустив руку, погладил ее по животу, так что она вздрогнула и покрылась мурашками.

– Ах, Оливия... Мне еще так многому надо тебя научить. А первое – это никогда, ни при каких обстоятельствах не говорить такого мужчине, потому что это приводит его в отчаяние, но делает еще более решительным.

Он наконец лег рядом и тоже уставил глаза в потолок.

– Что мне действительно интересно, Оливия, так это то, почему ты встречалась с Эдмундом наедине?

Этот вопрос застал ее врасплох.

– Если я скажу, обещаешь мне, что больше не затащишь меня силой в свою постель?

Его смех вызвал у нее легкое раздражение: он, видимо, не принимал всерьез ее слова.

– Клянусь, я больше никогда не заставлю тебя силой лечь со мной в постель. – Он посмотрел на нее искоса. – А теперь выкладывай.

Он, без сомнения, хитрил, ведь он на самом деле не заставлял ее и сегодня и все же сумел раздеть, и она практически сама просила его об этом, хотя вовсе не намеревалась ему поддаваться.

Она повернулась на бок, чтобы видеть его, но положила руку на грудь, чтобы как-то хотя бы немного от него отгородиться.

– Он хотел со мной встретиться. Он подошел ко мне вчера на приеме и стал настаивать на том, чтобы я пришла к десяти часам в беседку.

Всю веселость и игривость Сэмсона как рукой сняло.

– Ты должна была мне об этом сказать.

Это означало, как она сразу предположила, что он обижен.

– Знаю. Прости меня.

– Я не думаю, что он когда-либо может причинить тебе боль, но встречаться с ним наедине после того, как ты накануне застала его врасплох, не следовало, Оливия.

Он был обеспокоен, и это согревало ей душу. Она провела пальцем по его лбу.

– Ты ревновал?

– Возможно.

– Возможно?

– Он стоял слишком близко.

– Значит, ты ревновал, – промурлыкала она.

– Мне это не понравилось, – прорычал он.

– Мне тоже, – просияла она. – От него пахло каким-то дешевым одеколоном.

Сэм не удержался от смеха. Потом, без предупреждения, положил ей руку на грудь.

– Возможно, правильнее и точнее было бы сказать, что во мне проснулось чувство собственника. А еще меня беспокоило то, что я не могу прибежать и спасти тебя, поскольку это означало бы, что я должен был бы несколько минут не смотреть на тебя. А за эти минуты многое могло бы случиться.

Сэмсон провел большим пальцем по ее соску, и он тут же стал твердым, а по ее телу пробежала теплая волна.

– А что ты почувствовала, когда увидела его, Ливи?

– Я разозлилась, но мне показалась, что Эдмунду это понравилось. Он никогда на самом деле не воспринимал всерьез ни меня, ни то, что я говорю. Но я думаю, что мой приезд его здорово напугал.

– Он упомянул о твоем наследстве?

– Он сказал, что влюблен в Брижитт, и я нахожу это ужасным.

– Вот как? – Он удивленно поднял брови.

– Потому что я считаю, Сэм, что он не способен любить. Он сказал, что уже спал с ней, чему я, честно говоря, не верю.

– Почему? Может, она хочет его и любит его достаточно сильно, чтобы отдаться ему до свадьбы.

Это замечание ей не понравилось, потому что оно задело ее за живое.

– Воспитанные леди такого себе не позволяют, Сэм. – Она почувствовала, как краска заливает ей щеки.

Неожиданно он взял ее руку, поднес к своим губам и поцеловал в ладонь.

– Полагаю, что такое встречается чаще, чем ты думаешь, – тихо и очень серьезно произнес он.

Однако сейчас она не могла думать о том, как потеря невинности скажется на ее будущем. На будущем их обоих – если вообще оно у них есть.

Сейчас ей казалась более важной другая тема.

– Он сказал, что вернет все украденные у меня деньги, если я никогда никому не расскажу, что он со мной сделал и что вообще я о нем знаю.

Сэмсон прижал ее руку к своей груди.

– В этом есть смысл, особенно если Брижитт ему дорога или если он задумал обмануть ее и завладеть ее наследством.

Оливия снова повернулась на спину и стала смотреть в потолок.

– Но чего я не понимаю, так это того, как он сможет заполучить ее деньги. Все деньги контролирует ее дед, а он здоров как бык. – Она резко повернулась. – Если только...

Сэмсон покачал головой:

– Я не думаю, что он зайдет так далеко, чтобы решиться на убийство, Ливи. И если мы допускаем, что он никого не убьет, ему придется действительно на ней жениться, а потом ждать, пока старик не умрет естественной смертью. А до того времени он будет жить в свое удовольствие. – Сэмсон фыркнул. – Это будет совершенно в стиле Эдмунда.

– Но он знает, что я могу все рассказать и что я приехала в Грасс специально, чтобы встретиться с ним.

– Но он собирается от тебя откупиться, – напомнил Сэмсон. – Похоже, что сейчас с помощью украденных у тебя денег он заставит тебя молчать, и он это знает.

– Этот змей собирается использовать мои деньги, чтобы шантажировать меня! – взорвалась она. – Я уже не могу дождаться вечера и увидеть его лицо, когда все раскроется. Мне просто хочется убить его!

Сэмсон повернул голову, чтобы посмотреть на нее, а потом обхватил ее за талию и, легко приподняв, положил ее на себя.

– Что ты делаешь? – вырвалось у нее.

– Хочу почувствовать тебя, – широко улыбнулся он.

– Почувствовать? Ты сошел с ума?

– Знаешь, Ливи, что в тебе самое прелестное? Твоя наивность.

Она попыталась освободиться, но он крепко держал ее своими сильными руками.

– Я никогда не считала себя наивной, Сэм, – заявила она сурово. – Я сама о себе забочусь. Я веду все дела Дома Ниван. Я веду респектабельный образ жизни в современном городе...

– Разреши мне кое-что тебе разъяснить, любовь моя. Сначала ты вышла замуж за человека, которого едва знала и который без твоего ведома и не прилагая особого труда скрылся с твоим наследством. Потом ты приехала в Лондон, чтобы встретиться со мной, потому что решила, что я – это он, даже не проверив факты. Ты управляешь своим делом, а в это время кто-то, кто работает у тебя, сообщает твоей тете о каждом твоем шаге...

Она хотела что-то возразить, но он не дал ей говорить.

– Ты согласилась поехать со мной одна – опять с почти незнакомым мужчиной, видимо, решив, что мои намерения благородны. Ты не догадывалась о том, что Клодетт и Эдмунд любовники и были ими все то время, когда ты была с Эдмундом. Ты легкомысленно согласилась встретиться с ним в уединенном месте, где никто, по всей вероятности, не мог бы тебе помочь, если бы возникли какие-либо проблемы.

Он замолчал и некоторое время восхищенно рассматривал ее, потом сказал:

– Ты самая наивная из красивых женщин, которая умеет любить, как ни одна женщина на свете, но ты даже не знаешь, что мужчина может целовать женщине ступни. Мне продолжать?

Оливия потеряла дар речи. Она никогда не задумывалась над этими простыми фактами своей жизни, и ее немного озадачило то, что он был таким наблюдательным и все проанализировал. Но когда она смогла, наконец, заговорить, единственное, что пришло ей в голову, было подсказано тщеславием.

– Ты и вправду считаешь меня красивой?

Она ожидала, что он засмеется и опять начнет ее дразнить, но он стал серьезным.

– Я считаю, что в тебе все прекрасно – твое тело от макушки твоих душистых волос до самых кончиков пальцев на ногах, твой ум, твой смех, то, как ты отдаешься в любви. И я никогда – слышишь, никогда – тебя не отпущу.

Его слова и то, с каким чувством он их произнес, тронули ее до глубины души. У нее перехватило дыхание, и она испугалась, что может расплакаться. Она наклонилась и поцеловала его со всей страстью, на какую была способна.

Он тут же ответил ей таким же поцелуем.

Она запустила пальцы в его волосы, заметив, как напряглись его мускулы и как от вновь вспыхнувшего желания затвердела его плоть, которая уже ее не пугала. Наоборот, она жаждала ощутить ее внутри себя.

Он повернул ее к себе и начал осыпать поцелуями ее горло и грудь. Оливии казалось, что она может умереть от наслаждения. С каждым нежным прикосновением, с каждым поцелуем ее все больше охватывало желание.

Оторвавшись наконец от нее, он посмотрел ей в лицо.

– Я хочу опять заняться с тобой любовью, Оливия, – признался он.

– Разрешаю, глупый ты мой. Тебе не придется заставлять меня.

Он улыбнулся, а она провела пальцем по его прямому носу и твердым губам.

– Но тебе будет больно после первого раза, поэтому мы сделаем это по-другому.

Ее желание было таким сильным, кожа так горела от его прикосновений, что она не была уверена, что правильно его поняла.

– А разве... – Она задохнулась, потому что его рука оказалась у нее между ног. – Разве можно по-другому?

– Моя дорогая, невинная Оливия... – прошептал он у самых ее губ.

Он быстро отодвинулся в конец кровати, и его голова оказалась там, где только что была его рука.

Оливия испуганно подскочила, когда он приподнял ее колени и начал водить языком по нежным влажным складкам, прятавшимся под курчавыми волосами.

Но шок был недолгим, потому что через секунду у нее голова пошла кругом от этого запретного прикосновения к пульсирующему бугорку. Он то замедлял, то ускорял темп, обводя этот бугорок языком до тех пор, пока она не расслабилась и, закрыв глаза, не отдалась неземному ощущению.

Почти сразу она почувствовала, что приближается к вершине, потому что начала непроизвольно двигать бедрами в такт с его ритмом. Она тихо застонала, представив себе его рот, его язык внутри себя, его плоть, готовую заявить на нее свои права.

– Сэм... – прошептала она, ожидая момента освобождения. Напряжение внутри ее все росло, словно туго закрученная пружина. – Сэм... О Господи, Сэм...

Он нашел ее руку и стиснул ее в тот момент, когда она достигла пика наслаждения.

Она вскрикнула, сжала бедрами его голову и, крепко зажмурившись, отдалась блаженству, которое волнами накатывало на нее.

Как только Сэмсон почувствовал, что она начала затихать, он быстро приподнялся и, опершись локтями по обе стороны ее головы, навис над ней. Он не вошел в нее, а вместо этого стал раскачивать своими бедрами, так чтобы кончик его плоти слегка касался чувствительного бугорка.

Острое ощущение заставило Оливию вздрогнуть и открыть глаза.

Одной рукой он опирался на постель, а другой держал свою плоть и водил ею, сначала медленно, а потом все быстрее, приближаясь к собственному оргазму.

Оливия и вообразить себе не могла ничего более эротического. Она смотрела на него, завороженная, страстно желая, как в первый раз, ощутить его внутри себя, но то, что она увидела, было еще более пьянящим и заразительным.

Он застонал, мускулы его лица напряглись, дыхание стало хриплым. Он закрыл глаза, отдаваясь ощущениям.

И вдруг что-то внутри Оливии словно перевернулось, и она почувствовала новый прилив вожделения.

Она всхлипнула, и он, открыв глаза, удивленно на нее посмотрел.

– Боже, Ливи. О Боже. Оливия...

Его голос звучал напряженно. Его тело вдруг дернулось, он закрыл глаза, стиснул зубы и, откинув голову, стал тереться плотью о ее плоть.

Постепенно его движения замедлились, и он опустился рядом с ней. Заключив ее в объятия, он прижал ее к себе.


Оливия расслабилась, наслаждаясь его близостью, прислушиваясь к ровному биению его сердца.

Она подумала, что этот день и все, что он дал ей испытать, останутся в ее памяти навсегда. Этот необыкновенный человек сделал ее мир более красочным, ее жизнь – стоящей. И причин тому было множество.

В этот момент она поняла, что такое любовь.

Глава 20

Оливия сидела напротив Сэмсона в самой дорогой и роскошной карете, в которой она когда-либо в своей жизни ездила.

Сэмсон всю неделю был занят, но теперь она поняла, как он провел время без нее. Он, очевидно, купил этот экипаж специально для сегодняшнего бала. Его фамильный герб был изображен золотом на черных лакированных дверцах. Внутри стены кареты были обиты голубым бархатом, сиденья, занавески на окнах были из голубого бархата, пол устлан голубым ковром. О том, что сидеть в таком экипаже было необыкновенно удобно, и говорить не приходилось.

Он также заказал у портного великолепный вечерний костюм. В сюртуке из черного итальянского шелка, белой шелковой рубашке с жабо и в двубортном черном жилете он выглядел потрясающе.

Перед тем как одеться, они оба заказали по ванне с горячей водой. Оливия вымылась пахнувшим ванилью мылом, которое она заранее приобрела в магазине Гованс, а потом надушилась духами, в основе которых тоже была ваниль. Она выбрала именно этот аромат для сегодняшнего вечера.

Когда волосы высохли, Оливия вплела в косу скрученные вместе золотую цепочку и нитку жемчуга, уложила ее кольцом на затылке, а потом вытащила несколько легких прядей на шею и над ушами, чтобы по тогдашней моде придать прическе слегка небрежный вид.

Затянувшись в корсет так, что приподнимались ее груди, она надела то самое золотистое парчовое платье, какое было на ней в тот вечер, когда она познакомилась с Сэмсоном. Это было ее лучшее вечернее платье – переливающееся, облегающее и с большим декольте, позволявшим увидеть соблазнительную ложбинку. Сэмсон помог ей застегнуть пуговицы на спине. После того, что произошло между ними утром, она уже не смущалась оттого, что он поминутно целовал ее в шею.

Они покинули отель в начале восьмого, так что у них оставалось достаточно времени до восьми, когда они планировали свое появление. К этому времени большинство гостей уже соберутся, и у Сэмсона будет возможность смешаться с толпой и оставаться незамеченным. Честно говоря, Оливия хотела, чтобы Эдмунд помучился, ожидая ее появления с ее так называемым мужем.

А сейчас Сэмсон сидел в карете напротив нее, и таким красивым и столь изысканно одетым она его еще не видела. Он даже слегка надушился – не потому, что ему это нравилось, а лишь оттого, что это был аромат, составленный ею специально для него.

Оливия начала волноваться уже с той минуты, как она увидела у отеля карету, и Сэмсон помог ей сесть. А теперь, когда они были уже совсем близко от поместья, она едва могла сдерживаться. Всю дорогу Сэмсон был погружен в свои мысли, но все же иногда отпускал шуточки по поводу того, как она все время открывает и закрывает веер.

Наконец карета остановилась в хвосте длинной вереницы экипажей. Дом сверкал огнями и имел еще более праздничный вид – если это было возможно, – чем накануне.

– Ты готова к этому? – нарушил Сэмсон молчание.

– Еще никогда в своей жизни я с таким нетерпением не ждала бала, – усмехнулась она.

– Ты выглядишь ослепительно, – пробормотал он.

– Так же, как вы, ваша светлость, – растаяв от его комплимента, ответила она.

– И мне нравится запах твоих духов.

– Это новый аромат. Я купила их здесь в магазине.

– У конкурентов? – поддразнил он ее.

Она понизила голос до шепота и, подавшись к нему, спросила:

– Хочешь знать секрет парфюма, которым можно соблазнить женщину?

– Прямо здесь? – Он удивленно поднял брови.

– Почему бы и нет? – пожала она плечами.

– И правда. Почему бы и нет?

– Во все века женщины, чтобы... соблазнить мужчину... и затащить его к себе в постель, использовали только возбуждающий, экзотический аромат мускуса.

Он молча наблюдал за ней.

А она, подвинувшись на самый край сиденья и широко улыбаясь, продолжала шепотом:

– Они собирают пальцами интимную влагу у себя между ног и мажут ею у себя за ушами, шею, ложбинку между грудями – в тех местах, которые, как известно, особенно притягивают джентльменов. – Она выпрямилась. – Запах мускуса всегда был самым любимым у джентльменов. А мужьям он нравится еще и потому, что ничего не стоит.

Он был явно шокирован.

– Ливи, дорогая, ты совершенно изменила мое представление о мире.

Карета остановилась, и лакей открыл дверцу. Она встала и, перед тем как выйти, быстро поцеловала его в губы.

– На удачу, дорогой. – Взяв протянутую лакеем руку, она вышла из их роскошной кареты.

Вместе они прошли по широкой гранитной лестнице к дубовым дверям входа. Оливия держала Сэмсона под руку крепче, чем того требовала ситуация. Он казался спокойным, но она так хорошо научилась чувствовать его настроение, что по выражению его лица поняла, что творится в его душе.

Они вошли в холл и подошли к группе других гостей, но поскольку все ожидали прибытия жениха Брижитт, мало кто обратил на них внимание, хотя Оливия и Сэмсон в своих роскошных нарядах представляли собой заметную пару.

Вместо того чтобы сразу свернуть в большую гостиную, как это накануне сделала Оливия, они медленно пошли по коридору в задние комнаты дома.

Везде были зажженные свечи, масса свежесрезанных цветов в дорогих вазах. Воздух был наполнен смешанным ароматом цветов, духов, дорогих сигар и изысканных блюд.

Сэмсон смотрел прямо перед собой, и перед самым входом в зал Оливия слегка сжала его локоть.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она ответила ему такой же понимающей улыбкой.

Большой зал был освещен сотнями свечей, отражавшихся в высоких зеркалах в простенках между окнами и в золоченых лепных украшениях, покрывавших потолок. Лакеи в красных ливреях разносили подносы с шампанским в высоких бокалах и разнообразные закуски. Оркестр из шести человек сидел на невысоком подиуме, и под его музыку несколько пар танцевали гавот.

– Мы будем танцевать? – спросила она, надеясь на положительный ответ. Ведь когда семья Маркотт их увидит, вечер будет окончен, и начнется драма.

– Подождем, пока оркестр заиграет вальс. Я не люблю танцы и не танцую ничего, кроме вальса. – Он сказал это так тихо, что она едва расслышала.

– Ты не любишь танцевать? – удивилась она.

– Чего я не люблю еще больше, так это оперу, – усмехнулся он. – Точнее, ее безголосых певцов.

– Тогда я не заставлю тебя слушать ни одну, кроме «Волшебной флейты», которую я обожаю.

– Думаю, что мне удастся не заснуть на одном представлении Моцарта. Один акт я, возможно, выдержу.

– Ах, какой же это будет восторг – заставить тебя страдать ради моего удовольствия!

– Ради тебя я готов страдать сколько угодно, Оливия, – сказал он, настороженно оглядывая толпу.

Он произнес эти слова небрежно, как бы походя, но их значение заставило ее сердце затрепетать от счастья. В эту же минуту зазвучал вальс, и Сэмсон пригласил ее танцевать.

Этот вальс напомнил Оливии их танец в Лондоне, когда на ней было это же платье и она смотрела в его темно-карие глаза, но тогда она была на него зла, потому что думала, что он Эдмунд. Сейчас она видела только Сэма.

– Я хочу сказать тебе что-то, чего еще ни разу не говорила, – призналась она.

Он слегка нахмурился, но, против обыкновения, не усмехнулся, не стал ее дразнить и даже не удивился, а совершенно серьезно и пристально на нее посмотрел.

– Говори. – Из-за музыки его почти не было слышно.

– Я знаю тебя почти столько же времени, сколько я знала Эдмунда. – Ее голос слегка дрожал от напряжения. – И могу совершенно искренне сказать, что, если бы вы с Эдмундом стояли рядом, а я не могла бы вас видеть и была с завязанными глазами, я бы узнала тебя в тот же миг, даже не дотрагиваясь до тебя, – от тебя исходит нечто, что я чувствую на расстоянии. Какое-то излучение, что ли...

Когда до него дошел смысл ее слов, лицо его преобразилось от эмоций, и он даже замедлил шаг.

А потом сглотнул и, обхватив ее за талию, прижал к себе так крепко, как только мог, и прижался лбом к ее лбу.

– Оливия...

Этот тихий голос и сорвавшееся с его губ ее имя обволокли ее, словно теплый ветерок. Она закрыла глаза и прошептала:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – тихо произнес он, улыбнувшись.

Оливия знала, что ничто в ее жизни не сравнится с этим волшебным мгновением, с той радостью, с какой отозвалось в ее душе его признание, вырвавшееся из глубины его сердца. Он обнимал ее в этом прекрасном зале, полном народу, кружил под музыку, казавшуюся ей пением ангелов, а в его глазах она читала обожание.

Ей хотелось немедленно его поцеловать и убежать с ним в какую-нибудь экзотическую страну и никогда не возвращаться, никогда не оглядываться на прошлое, всегда быть только с ним.

Но неожиданно его взгляд скользнул поверх ее головы, и она увидела, как изменилось выражение его лица – улыбка исчезла, челюсти сжались, глаза сузились.

Она тут же поняла, что все вокруг них изменилось. Оркестр продолжал играть, но это уже был не вальс, а те, кто кружился рядом с ними, отступили, сбившись в круг, смотрели на них и перешептывались.

Оливия вдруг представила себе, как они выглядят – неприлично близко, словно двое любовников в своем собственном маленьком мирке.

Она почувствовала, как Сэмсон отпустил ее, даже немного оттолкнул. Его лицо вспыхнуло от смущения и замешательства.

А потом он прошептал:

– Время настало. – И она поняла, что все их заметили.

Драма началась.

Глава 21

Сэмсон почувствовал, как кровь забурлила в венах. Все его чувства мгновенно обострились. Он понял, что настало время для разоблачения.

Он подтолкнул Оливию в сторону, сжав ей напоследок руку.

Он еще не увидел Эдмунда, но заметил, как окружившие его гости смотрят на него, и не потому, что они с Оливией обнимались во время танца.

Наступила тишина, а с ней из толпы выплыла в пышных розовых юбках самая главная злодейка в той ужасной жизни Сэмсона, какой она была до Оливии, – Клодетт. Странно, но Сэмсон ничуть не был удивлен. Она явилась сюда ради удовольствия разоблачить его на глазах у всего общества.

– Сэмсон, – сказала она с улыбкой, но ее глаза светились бешенством.

Он не знал, что сказать ей после всех этих лет, особенно в присутствии толпы гостей. Оливия, однако, спасла его от ответа. Она встала перед ним, словно защищая его, и в упор посмотрела на графиню:

– Тетя Клодетт, что ты здесь делаешь?

Прежде чем та успела ответить, какой-то неизвестный Сэмсону пожилой джентльмен, откашлявшись, вышел из-за спин гостей. Глаза его метали молнии.

Сэмсон сразу догадался, что это дед Брижитт и ее опекун. Он был в ярости, увидев Сэмсона, и явно не понимал, что может произойти на балу по случаю помолвки его внучки.

– Месье, – вежливо сказал он, – не будете ли вы так добры пройти с Оливией ко мне в кабинет?

– Разумеется, дедушка, – ответила за Сэмсона Оливия.

Они пошли за ним через расступавшуюся толпу, и Сэмсон чувствовал на своей спине враждебный взгляд Клодетт.

Пока они шли к выходу из зала, их все еще сопровождали приглушенный шепот и недоуменные взгляды. Но потом музыка возобновилась, танцующие пары снова вышли на паркет, а остальные гости вернулись к прерванным разговорам и выпивке.

Они прошли по коридору и повернули к гостиной. Сэмсон услышал голос Эдмунда еще до того, как они вошли.

Наступил момент истины, и хотя у него от напряжения заболела голова, а мысли все еще были заняты признанием Оливии, он чувствовал себя относительно спокойно.

Маркотт вошел в гостиную первым, за ним Оливия, Сэмсон и последней – Клодетт.

– Вон, – коротко приказал старик служанке.

Эдмунд стоял в дальнем углу возле холодного камина и разговаривал с молодой блондинкой, которая, вероятно, была наследницей Дома Гованс и очередной жертвой его брата. Но, услышав резкий голос Маркотта, Эдмунд поднял голову и впервые за десять лет посмотрел на Сэмсона.

Наступила зловещая тишина. В течение нескольких долгих напряженных секунд все молчали. Потом Маркотт вышел на середину комнаты и произнес громовым голосом:

– Кто-нибудь скажет мне, что здесь происходит, дьявол побери?

Сэмсон инстинктивно схватил Оливию за руку, при этом ни на минуту не спуская глаз с брата.

Эдмунд побледнел. Пот выступил у него на лбу. Его глаза забегали.

Ошеломленная Брижитт смотрела то на Эдмунда, то на Сэмсона.

Первой, конечно, пришла в себя Клодетт. Она подошла к Маркотту.

– Месье Маркотт, – высокомерно сказала она, – по-видимому, произошло недоразумение...

– Недоразумение? – прорычал старик.

Резкий тон старика заставил Клодетт остановиться.

– Кто вы такой? – Его вопрос относился к Сэмсону.

– Брат-близнец Эдмунда, – пояснила Клодетт таким тоном, будто она была центром внимания.

– Полагаю, что все уже это поняли, мадам графиня. Это же очевидно.

Клодетт смутилась. Даже под румянами было заметно, что она покраснела.

Маркотт скептически посмотрел на Сэмсона.

– Я снова вас спрашиваю. Кто вы?

– Я Сэмсон Карлайл, герцог Дарем. Приехал во Францию, чтобы встретиться со своим братом Эдмундом, которого не видел десять лет.

Пока этого достаточно, решил он. Снова наступила тишина.

– Дедушка, – наконец сказала Оливия, – мне кажется, мы должны вам кое-что сообщить, касающееся жениха вашей внучки.

Сэмсон заметил, что Эдмунд только сейчас обратил свой взгляд на Оливию, при этом его лицо из мертвенно-бледного в одну секунду стало багрово-красным.

Маркотт скрестил руки на груди.

– Я жду.

Оливия сделала глубокий вдох.

– Я познакомилась с Эдмундом прошлым летом в Париже. Нас представила моя тетя Клодетт.

Все посмотрели на графиню Ренье, лицо которой стало таким же розовым, как ее юбки.

– Я... Это не совсем так...

– Именно так. Перестань лгать, тетя Клодетт, – приказала Оливия, полностью овладев собой.

– Я не лгу.

– Ты лгала с самого начала, – фыркнула Оливия.

Маркотт провел ладонью по лицу. Он, видимо, начал понимать сложность родственных отношений и явно опасался того, чем это может закончиться.

До Брижитт тоже что-то начало доходить, потому что она отпустила руку Эдмунда и отступила от него.

– Он... он твой муж? – робко спросила она Оливию. Клодетт воздела руки в драматическом жесте и воскликнула:

– Нет, конечно! Это же смешно!

– На самом деле муж – я, – раздраженно ответил Сэмсон.

Все молчали, а Эдмунд расправил плечи и разгладил лацканы, стремясь вновь обрести свою поставленную под вопрос честь.

– Она не замужем за ним, Ив-Франсуа, – сказал он. – Она лжет, он лжет, и, насколько я знаю своего брата, он приехал в Грасс с единственной целью – помешать моей свадьбе с вашей внучкой. И затеял всю эту чепуху для того, чтобы всех запутать. – Он посмотрел на Сэмсона с враждебностью, которую не мог скрыть. – Это в его характере.

Сэмсон смотрел на брата, и его ярость становилась сильнее с каждым ударом сердца.

– Почему бы тебе не объяснить своей невесте и ее деду, каким образом ты познакомился с моей женой, братец? – сурово спросил Сэмсон. – Просвети их.

– Да, просвети, – поддержала его Оливия. – Мне страшно хочется услышать твою версию событий.

– Эдмунд? – подтолкнул его Маркотт.

Эдмунд посмотрел на Сэмсона с нескрываемой злобой.

– Не делай этого, Сэмсон.

Это был решающий момент для всех.

– На этом ложь кончается, Эдмунд. Вся твоя ложь, – с нескрываемым презрением сказал Сэмсон.

Лицо Эдмунда побагровело от злости и разочарования.

– Я женюсь на Брижитт Маркотт, – шепотом произнес Эдмунд, сжав кулаки и раздув ноздри. – И это единственная правда.

Оливия вспыхнула, и Сэмсон положил ей руку на плечо, чтобы успокоить.

– Дедушка Маркотт, – удивительно ровным голосом сказала она, – ваш будущий зять лгал мне с того момента, как мы познакомились. Он говорил, что любит меня, он ухаживал за мной и устроил фальшивую свадьбу...

– Оливия! – вскричал Эдмунд.

– ...а в ночь после этой так называемой свадьбы, – решительно продолжила Оливия, – когда я ожидала осуществления брачных отношений, он оставил меня. С поддельным свидетельством о браке он отправился к моему банкиру, как законный супруг снял со счета все мои деньги и, покинув город, приехал сюда, по-видимому, для того, чтобы начать все сначала, и стал ухаживать за наследницей Дома Гованс.

Брижитт вскрикнула в шоке. Казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Нетвердой походкой она отошла от Эдмунда и рухнула на кушетку.

Маркотт был так поражен, что потерял дар речи. Эдмунд понял, что обман раскрылся. Клодетт с высокомерным видом обмахивалась веером.

Оливия ни на кого не обращала внимания.

– Как только я поняла, что он меня бросил, – с горечью в голосе продолжала она, – прихватив с собой деньги, предназначенные для Дома Ниван, я стала искать его, полагая, что он вернулся в Англию, где он смог бы вести беззаботную жизнь на мои деньги. Там я познакомилась с его братом Сэмсоном, который оказался близнецом Эдмунда.

Она обернулась к человеку, который ее унизил.

– Вообрази мое удивление, Эдмунд, когда я подумала, что он – это ты, потому что я не знала, что у тебя есть брат-близнец. – Она передернула плечами. – Но он повел себя как джентльмен, предложил помочь мне найти тебя и разоблачить твой обман.

Она обращалась только к Эдмунду, словно никого другого в комнате не было.

– Ты меня использовал, – обвинила она его сквозь стиснутые зубы. – Использовал, лгал и обманывал, и я просто не могу позволить тебе поступить так же с другой наивной девушкой, особенно стой, которую я знаю лично и люблю. – Сделав паузу, Оливия повернулась к Клодетт: – Единственное, что мне еще надо узнать, был ли этот гнусный план задуман тобой или моей тетей...

Клодетт вспыхнула.

– ...женщиной, которую я любила как свою родственницу. А она, как я недавно узнала, была уже многие годы твоей любовницей, Эдмунд. Вы с ней два сапога пара, – добавила она с отвращением.

Стало тихо, но воздух был наэлектризован до невероятной степени.

– Ах ты, сучка, – выпалила Клодетт, бросив в Оливию веером, но он задел лишь подол ее платья.

Сэмсон схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул:

– Только посмейте еще раз обозвать ее, мадам, и я сотру с вашего лица эту подлую ухмылку вместе с вашей косметикой.

Его тон был таким ледяным, а взгляд таким пугающим, что она попятилась и замолчала.

Маркотт грозно посмотрел на Эдмунда.

– Это правда?

– Конечно, правда, – в отчаянии вставила Оливия. Маркотт бросил на нее взгляд.

– Я хочу услышать это от Эдмунда, Оливия.

– Я люблю Брижитт, – процедил он сквозь зубы.

– Я понимаю, что ты пытаешься быть убедительным, но это не ответ, – заметил Сэмсон.

Эдмунд медленно покачал головой:

– Тебе всегда удавалось испортить то, чем я дорожил в своей жизни. Зачем ты это делаешь, брат? Потому что я умею обращаться с женщинами? Потому что они всегда предпочитали меня тебе?

– Во всем, что с тобой в жизни случилось, виноват ты сам, Эдмунд. – Он посмотрел на Клодетт. – Ты и она.

– Я? – вырвалось у той.

– Да, и ты, – подхватила Оливия. – Расскажи мне, тетя Клодетт, зачем ты здесь? Почему ты решила приехать в Грасс именно на этой неделе, а не в какое-нибудь другое время?

Клодетт на минуту смутилась, а потом отмела вопрос Оливии.

– Я пошла навестить тебя в Дом Ниван, но тебя не оказалось, и Норман предположил, куда ты могла сбежать.

– Норман?

Клодетт пожала плечами:

– Он просто упомянул это мимоходом.

– Что ж, значит, Норман больше у меня не работает. А твоей ноги, дорогая тетушка, больше не будет в моем магазине.

Это снова разозлило Клодетт, хотя Сэмсон не мог сказать с уверенностью, было ли это связано с запретом приходить в Дом Ниван или с быстрой переменой отношения к ней Оливии.

Клодетт начала медленно к ним приближаться. Ее глаза превратились в щелочки, ноздри раздувались, рот некрасиво скривился.

– Скажи мне, дорогой Сэмсон, ты рассказал Оливии о нашей любовной связи?

Это было как гром среди ясного неба. Все, кроме Эдмунда, который иронически фыркнул, были поражены.

– Ты просто жалкая пародия на аристократку, Клодетт, – ледяным тоном прошептал Сэмсон.

Она ничуть не смутилась.

– Разве? Я считаю, что она должна знать правду. – Раскинув руки, она обвела всех взглядом. – Ведь мы сегодня раскрываем секреты, не так ли? А тебе есть чем поделиться, дорогой.

«О Господи!» Сердце Сэмсона было готово выскочить из груди.

– Прекрати молоть чушь. Он, конечно, рассказал мне всю эту гнусную историю, – неровным голосом вмешалась Оливия, стараясь выглядеть искушенной, выгораживая его, хотя он почувствовал, как она дрожит под его рукой.

«Держись, моя маленькая Ливи». Маркотт сразу же понял, что Клодетт перешла все границы приличий, и твердо заявил:

– Я хочу, чтобы вы немедленно ушли, графиня.

– Я никуда не уйду, пока моя племянница не услышит о ребенке.

Тут Брижитт, о которой все забыли, вскрикнула.

– О каком ребенке? – побледнел Маркотт.

– Уйдите, мадам, – угрожающе предупредил Сэмсон, – или вы пожалеете о том, что затеяли этот гнусный разговор. Сплетни не украшают аристократок.

– Я уже жалею, – возразила она. – Ты не сможешь запугать меня, Сэмсон.

– Что за ребенок? – громовым голосом повторил Маркотт.

– Ребенок Сэмсона и Клодетт, – с хитрой усмешкой протянул Эдмунд.

Оливия хотела вырваться из рук Сэмсона, но он крепко сжал ее плечи.

– Ты всегда был негодяем, Эдмунд, – прошептал Сэмсон.

Клодетт радостно хлопнула в ладоши, а ее глаза сверкнули злобным огнем.

– Боже мой, Оливия, я вижу по твоему лицу, что ты не знаешь, что у нас с Сэмсоном был малыш. Интересно, почему он тебе об этом не рассказал? – Она притворилась удивленной.

Если бы Сэмсон не боялся, что Оливия убежит, он отпустил бы ее и убил бы эту женщину.

– Заткнись, Клодетт, – предупредил он, прижав к себе дрожавшую Оливию.

– Как? Ты ей ничего не рассказал? – Клодетт заморгала в притворном шоке. – Похоже, Сэмсон, дорогой, ты многое от нее скрыл, не так ли?

Маркотт медленно приходил в себя. Но потом выпрямился и подошел в Клодетт.

– Это не имеет отношения к моей внучке. Я еще раз вежливо прошу вас покинуть мой дом.

Клодетт взглянула на Эдмунда.

– Дорогой! Предлагаю тебе рассказать ему все. – Эдмунд посмотрел на графиню, и его взгляд стал безжалостным.

– Я собираюсь жениться на Брижитт независимо от того, что я сделал в прошлом и из-за чего я приехал в Грасс.

– Нет, ты не женишься, – пробормотала Клодетт.

– Женюсь, – коротко отрезал он.

Клодетт наконец смутилась и оглядела присутствующих. Но потом к ней вернулось самообладание, и она, вздернув подбородок, сказала:

– Все, о чем говорила Оливия, правда. Мы с Эдмундом много лет были любовниками, а этот обман мы задумали для того, чтобы завладеть наследством Брижитт. Эдмунд заявляет о своей любви только для того, чтобы спасти свою шкуру и избежать ареста за мошенничество.

Брижитт снова вскрикнула.

– Зачем? – спросил Сэмсон. Это был простой вопрос, но он был главным, а они пока его не коснулись. – Зачем было выбирать наследниц парфюмерного дела, если тебе в жизни ничего не надо было, Клодетт?

– Затем, что я хочу его контролировать, контролировать, что продается, а что нет. После смерти моего брата Дом Ниван должен был перейти ко мне. Я законная наследница. Эдмунд с этим согласился, и мы... мы решили, что после того, как он оформит фальшивый брак с наследницами Домов Ниван и Гованс, мой статус будет восстановлен, хотя императрица Евгения вряд ли останется моей клиенткой. Но я верну себе то, что принадлежит мне по праву.

Маркотт рассмеялся:

– Это самое смехотворное заявление, какое я когда-либо слышал.

– И все же это правда, – вспыхнула Клодетт.

– Мадам, – возразил Маркотт, глядя ей прямо в глаза, – что бы вы ни сделали, вы не получили бы контроль над парфюмерной компанией. И уж конечно, вам не видать покровительства императрицы Евгении, о котором вы наверняка мечтали. Кто может дать гарантию того, какими будут ее предпочтения в следующем сезоне? Поставщики постоянно меняются, продукция либо покупается, либо продается, доходы то уменьшаются, то увеличиваются, и это постоянно происходит со мной или с Домом Ниван. – Он метнул взгляд на Эдмунда. – А что касается кражи наследства, я должен сказать, что моя дорогая Оливия, которую вы двое, очевидно, очень обидели, могла бы и должна была бы заявить о вас властям. Вы прикрываетесь своими титулами, но вы их не заслуживаете.

Эдмунд закрыл глаза и медленно покачал головой. Он понял, что потерял все то, что пытался получить путем мошенничества. Клодетт смотрела на Маркотта и молчала.

Брижитт плакала.

– Я люблю Брижитт. – Это был почти вопль. Эдмунд посмотрел на Оливию. – Независимо от того, что я сделал.

– Вы ее не заслуживаете, – ответил Маркотт. В этот момент Сэмсон даже пожалел брата. Старик повернулся к Клодетт.

– Вы сделали достаточно. Вы покинете мое поместье, и чтобы ноги вашей здесь больше никогда не было, мадам. Вы уедете немедленно, или я прикажу вышвырнуть вас. – Он схватил ее руку. – Сейчас же!

А потом с силой, удивительной в таком возрасте, Маркотт потащил ее к двери, открыл ее, вытолкнул Клодетт в коридор и захлопнул дверь.


При любых других обстоятельствах Сэмсон зааплодировал бы.

Тишина была просто оглушающей. Эдмунд смотрел на Сэмсона, но теперь это был взгляд раненого зверя. А Оливия, великая любовь Сэмсона и самая поразительная женщина, какую он когда-либо встречал в своей жизни, стояла перед ним, дрожа и отказываясь поднять на него глаза, и ему казалось, что чувства, которые волнами шли от нее, раздавят его. Но здесь он решил ничего не обсуждать, чтобы не смущать ее еще больше в присутствии старейшины рода Маркотт и особенно Эдмунда и Брижитт.

Набрав побольше воздуха, Сэмсон нарушил тишину:

– Месье Маркотт, примите мои искренние извинения за неприятные события сегодняшнего вечера. Однако факт остается фактом – я не мог допустить, чтобы мой брат обманул еще одну леди, как он обманул мою жену.

Оливия опять попыталась вырваться, но безуспешно.

– Особенно такую прелестную и наивную, как ваша внучка.

Брижитт шмыгнула носом и слабо улыбнулась. Маркотт внимательно посмотрел на Сэмсона и сказал:

– Ваша светлость, я всегда рад видеть вас в моем доме, – Сэмсон этого не ожидал и при этом удивился, почему старик до сих пор не выразил своего отношения к Эдмунду.

– А теперь, – продолжил Маркотт, одернув полы сюртука, – я, кажется, должен принять решение.

Он шагнул в сторону Эдмунда. Тот явно оробел и выглядел жалким в своем дорогом наряде, оплаченном скорее всего деньгами Оливии.

– Вы спали с моей внучкой? – без обиняков спросил Маркотт.

Оливия затаила дыхание. Брижитт вскочила, белая как мел. К чести Эдмунда, он смутился и покраснел.

– Простите? – вырвалось у него. И хотя он был почти на голову выше француза, он съежился под его взглядом.

– Вы спали с моей внучкой? – очень медленно и с расстановкой повторил тот.

Брижитт поспешила Эдмунду на выручку и, схватив его за руку, сказала:

– Дедушка, твой вопрос неуместен.

– Не вмешивайся, детка, – шепотом предупредил он и снова посмотрел на Эдмунда. – Отвечайте!

– Я люблю ее, – почти прорычал Эдмунд.

– Это означает «да»? – Эдмунд не отвел взгляда.

– Да.

Услышав ответ, Маркотт размахнулся и ударил Эдмунда кулаком в челюсть.

– Дедушка! – взвизгнула Брижитт, увидев, как Эдмунд, ударившись плечом о край камина, рухнул на пол.

Сэмсон опешил. Восьмидесятилетний старик только что сбил с ног его брата! Сколько лет он мечтал сделать то же самое!

Маркотт потер кулак, потом пошевелил пальцами, глядя, как Брижитт пытается приподнять Эдмунда за плечи.

– Что ж. – Маркотт поправил галстук. – Это мы уладили, а теперь я скажу вот что. Вы прожженный негодяй, Эдмунд, но я надеюсь, что вы любите мою внучку, а она любит вас. Вы женитесь на ней по закону, а я буду свидетелем этого события. Вы подарите мне правнуков и будете жить в моем поместье до тех пор, пока я не разрешу вам покинуть его. Вы не будете вести праздную жизнь, а будете работать на Дом Гованс так, как я прикажу. Вы никому не расскажете о своем постыдном прошлом, иначе, если я узнаю, что вы причинили боль моей внучке так, как Оливии, я прикажу вас арестовать и потрачу все свое огромное состояние – до последнего сантима – на то, чтобы убедиться, что вы сгниете в тюрьме. Или сам вас убью, – добавил он.

Он отступил, видимо, не ожидая от Эдмунда ответа.

– А теперь, Брижитт, дорогая, перестань плакать и вытри лицо, – приказал он, и его голос становился все громче. – А потом ты и этот идиот, за которого ты собираешься выйти замуж, войдете рука об руку в зал и предстанете перед гостями, которые пришли на вечер, стоивший мне, между прочим, немалых денег, счастливой и любящей парой.

Сэмсон получил огромное удовольствие, увидев, как передернулось лицо Эдмунда.

Пытаясь выглядеть не слишком униженным и потирая ушибленное плечо, Эдмунд встал поддерживаемый Брижитт.

Сэмсон оставался на месте, все еще не отпуская Оливию. Он взял ее за руку, и его сердце сжалось: рука была вялая и холодная. Им надо поскорее уйти отсюда и поговорить наедине, подумал он. Она должна его простить.

– Я уверен, что вам все понравилось не меньше моего, – обратился к ним Маркотт. Его глаза сияли.

– Вы были великолепны, – признался Сэмсон с улыбкой. – Видеть, как вы это сделали, было большим удовольствием.

Маркотт кивнул, но когда посмотрел на Оливию, перестал улыбаться. Сэмсону не видно было ее лица, потому что она все это время стояла к нему спиной, а старика, видимо, поразило выражение печали в ее глазах.

– Моя дорогая Оливия, – сказал он, нежно поцеловав ее в обе щеки, – благодарю тебя.

– Дедушка, – только и сумела она прошептать.

– Я буду более чем рад, если вы останетесь, но, кажется, у вас естьо чем поговорить наедине. Ваша светлость, я люблю вашу жену, как я любил ее мать, как люблю всю свою семью. Я одобряю ваш выбор.

– Благодарю, – кивнул Сэмсон.

Маркотт направился к двери, но, прежде чем выйти, обернулся, чтобы посмотреть на Брижитт и Эдмунда.

– Марш в зал! И, Эдмунд, если кто-нибудь скажет что-либо по поводу вашей щеки, ответьте, что вас ударил ваш брат. Все этому наверняка поверят.

Сказав это, старик вышел и закрыл за собой дверь.

После его ухода все долго молчали. Сэмсон все еще держал Оливию и не чаял остаться с ней наедине.

– Как вы... похожи, – сказала Брижитт, глядя на братьев, стоявших друг против друга.

– Хватит, Брижитт, – раздраженно бросил Эдмунд.

– Поздравляю, – сказал Сэмсон, но от его голоса повеяло холодом.

– Уходи, Сэмсон, – ухмыльнулся Эдмунд.

– Уйду, не беспокойся. Но Боже упаси тебя появиться в Англии, разве что затем, чтобы извиниться перед моей женой.

Эдмунд фыркнул и потер подбородок.

– Так ты и вправду на ней женился? – спросил он, глядя на Оливию.

Глаза Сэмсона потемнели.

– Поосторожнее, Эдмунд, не то получишь еще. Теперь уже от меня. Ты достаточно натворил бед за свою жизнь.

– Замолчите оба, – вмешалась Брижитт. Сэмсон посмотрел на нее и сумел улыбнуться.

– Мадемуазель Маркотт, примите деньги, которые Эдмунд украл у Дома Ниван, в качестве свадебного подарка. Я верну средства Оливии из собственных фондов.

Брижитт заморгала, а потом посмотрела на Эдмунда.

– Не могу поверить, Эдмунд, что ты мог так поступить. Это просто отвратительно.

– Мы обсудим это потом, – проворчал Эдмунд, не спуская глаз с брата.

– До следующей встречи, Эдмунд, – небрежно бросил Сэмсон, но его голова уже была занята предстоящим разговором с Оливией.

– До следующей встречи, братец, – саркастически ответил Эдмунд.

Сэмсон посмотрел на Брижитт.

– Мадемуазель, я вам искренне сочувствую. – Взяв за руку Оливию, он вывел ее из комнаты, и оба они спустились вниз к своему экипажу.

Глава 22

Оливия молчала. Она не проронила ни слова с того момента, когда храбро защитила его перед Клодетт, солгав, чтобы избавить его от осмеяния. Чтобы защитить их обоих.

Теперь она сидела напротив него в полутемном экипаже, и при свете луны были видны слезы, катившиеся по ее лицу. Откинувшись на спинку сиденья, она молча смотрела в окно.

Видеть ее такой было невыносимо тяжело. Он понимал, как глубоко ранил ее тем, что она узнала о его постыдном прошлом от кого-то другого, а не от него самого. Но теперь, когда она была так подавлена, он не знал, как подступиться к ней, как обо всем рассказать.

Его нервы были на пределе. Чем дольше она молчала, тем больше он беспокоился.

Когда они наконец выехали за пределы поместья и свернули на дорогу к городу, Сэмсон решил, что ее молчание длится слишком долго.

– Оливия...

– Ничего не говори, – произнесла она напряженным шепотом.

Ее тихая ярость причинила ему острую боль.

– Нам надо поговорить, – пытался он ее успокоить.

– Не здесь, – ответила она не глядя.

Его уверенность таяла с каждой секундой. Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел на нее в этом великолепном платье, на ее прекрасное лицо и вспоминал, о чем он думал и что чувствовал, когда она призналась, что любит его. Ничего более необыкновенного в его жизни еще не случалось. И будь он проклят, если он это потеряет.

Он прислонился головой к спинке сиденья и закрыл глаза. Он даст ей время подумать обо всем том, что произошло сегодня. А произошло так много. Началось с того, что она встретилась с Эдмундом наедине и смело настояла на своем. Потом они в первый раз занимались любовью. Вечером она танцевала с ним и призналась ему в любви, а потом ей пришлось встретиться лицом к лицу с Эдмундом и Клодетт и узнать, что у человека, которого она полюбила, был незаконнорожденный ребенок от женщины, которую она никогда не любила, а сейчас презирала. И в довершение ко всему она обнаружила, что люди, которым она больше всего доверяла, лгали ей и скрывали от нее информацию, не считаясь с ее чувствами.

Сэмсон еще никогда не испытывал такой яростной ненависти к своему брату.

Наконец экипаж остановился возле отеля. Вскочив с места еще до того, как карета остановилась, Сэмсон сам открыл дверцу и протянул руку Оливии. Но она, даже не взглянув, прошла мимо и быстро скрылась за дверями отеля. Он поспешил за ней, опасаясь потерять ее из виду хотя бы на мгновение, и поднялся вслед за ней в их номер на втором этаже.

Отперев дверь, она вошла первой и прямиком направилась в свою спальню, захлопнув дверь перед самым его носом.

Это его взбесило.

Он толкнул дверь и сразу же увидел Оливию, сидевшую на краю постели и уставившуюся взглядом в пол.

– Оливия...

– Уходи!

Он стиснул зубы.

– Нам надо поговорить!

– Нам не о чем разговаривать.

Господи! Что за существа эти женщины! Он провел ладонью по лицу, потом подошел к кровати, схватил ее за руку и, рывком подняв на ноги, буквально вытащил ее в общую комнату. Потом подтолкнул ее на софу, подошел к столу и зажег лампу. Она попыталась встать, чтобы опять уйти в свою спальню, но он с силой удержал ее на месте.

– Сядь.

– Уходи, Сэмсон.

Она произнесла те же слова, что и Эдмунд, и это его задело.

Он отодвинул от стола стул, тяжело на него опустился и расстегнул ворот рубашки.

– Нам надо поговорить, Оливия, – более резко, чем ему хотелось, сказал он. – Впрочем, говорить буду я, а ты будешь слушать и отвечать.

– Нет. – Она подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо – в первый раз с тех пор, как они танцевали в зале. – Между нами все кончено.

– Мне надо кое-что тебе объяснить, – тихо сказал он и провел влажными ладонями по бедрам, чтобы немного успокоиться. – И хотя тебе будет нелегко, ты должна выслушать меня.

– Я ничего не хочу слушать. Я хочу лечь. – Сэмсон почувствовал, что его раздражение приближается к критической точке.

– Не будем обсуждать, хочешь ли ты выслушать меня. Ты должна выслушать меня в любом случае.

Она поджала губы. Было видно, что она в ярости, но это было лучше, чем полное безразличие. Хотя и ненамного.

После небольшой паузы Сэмсон начал рассказывать историю, которая навсегда изменила его жизнь.

– Двенадцать лет назад Клодетт приехала в Англию со своим мужем, графом Мишелем Ренье. Мы познакомились на каком-то балу, потому что она не пропускала ни одного. Я не стану даже пытаться убедить тебя, что она меня соблазнила – ей и не нужно было. Я был очарован ею и твердо решил затащить ее в свою постель.

Оливия начала плакать. Это поразило его, поскольку он не дошел еще до самого главного. Но он был намерен продолжать, чтобы она услышала правду от него и притом всю сразу.

– В течение нескольких месяцев у нас была любовная связь, и я искренне верил, что мы любим друг друга. Да, она была замужем, но в то время это мало меня заботило. Я был молод, самоуверен, а она – прекрасная француженка... экзотический цветок, так отличавшийся от юных английских леди, которые либо прикидывались скромницами, либо вообще отказывались со мной разговаривать. Мне казалось, что Клодетт безумно в меня влюблена, и я был готов стать ее любовником.

Оливия прикрыла рот ладонью и, закрыв глаза, качала головой, словно отказываясь понимать. Слезы текли по ее щекам, и от этого у Сэмсона разрывалось сердце.

– Я был наивен, Оливия. Наивен, глуп и ослеплен женщиной, которая притворялась, будто я единственный в мире мужчина, которого она когда-либо любила.

– Где ребенок?

В ее голосе было презрение.

– Никакого ребенка нет, – прошептал он. Ее лицо окаменело.

– Так кому из вас, лжецов, я должна верить? – Ее рот скривился в саркастической улыбке.

Ее враждебность поразила его. Она опередила его, а ему следовало бы понять, что вопрос о его незаконнорожденном ребенке будет задан ею в первую очередь. Глядя в пол, он стиснул на коленях руки, чтобы унять дрожь.

– Никакого ребенка нет, – повторил он. – Мы были любовниками около года. Я знал, что она не сможет выйти за меня, и, честно говоря, я никогда серьезно об этом и не задумывался. Я был просто... околдован ею и хотел, чтобы это так и продолжалось. – После паузы он снова заговорил: – Потом она забеременела и сказала мне об этом. Я был... поражен, но потом сообразил, что у многих аристократов есть незаконнорожденные дети, и я просто приму это, потому что любил ее или думал, что любил. В то время я считал младенца не более чем досадной помехой, но намеревался поддерживать его материально.

– Как это отвратительно.

– Да, согласен. Но я был молод и самоуверен, и у меня вся жизнь была впереди, Оливия. Я также знал, что я буду обязан когда-либо жениться, чтобы у меня были законные наследники. Незаконнорожденный ребенок был мне ни к чему. Я отношусь к привилегированному классу, а люди этого класса часто поступают отвратительно, а потом жалеют об этом. Я один из таких.

Что она могла на это ответить? Она отвернулась и опять закрыла глаза.

Сэмсон потер шею. В голове у него стучало. Он больше не мог сидеть. Вскочив, он начал ходить по комнате.

– Когда ее муж узнал, что она беременна не от него – а знал он потому, что они уже несколько месяцев не спали вместе, – он приехал ко мне. Я, конечно, воспринял это как должное. У мужчин и женщин часто бывают внебрачные связи, особенно в среде аристократов, и я решил, что он просто скажет, что ждет от меня материального вознаграждения за воспитание ребенка. Я к этому был готов. Но произошло совсем другое. Он сообщил, что уходит от нее, что ему надоели ее выходки, что он немедленно вернется во Францию и будет жить как холостяк. Сказать, что я был в ужасе, – значит не сказать ничего.

– Твои выходки были, полагаю, не менее ужасны, – съязвила Оливия.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, и она по-прежнему на него не смотрела. Он знал, что не может сейчас подойти к ней, утешить, прошептать слова любви, потому что она наверняка его оттолкнет. А этого он не перенесет.

Он остановился на середине комнаты и решил, что, прежде чем он попытается снова завоевать ее доверие, он расскажет ей все до конца. Его руки дрожали, и он сунул их в карманы.

– Это был день, когда умерла моя наивность, Оливия, – прошептал он, глядя в пол. – Муж Клодетт сказал мне – и притом, заметь, с гордостью и большим удовольствием, – что она была любовницей моего брата почти все то время, когда она была со мной. Что она использовала нас обоих, но не любила никого, кроме себя. Я был настолько глуп, что не поверил ему и прогнал его. А потом поехал к Клодетт.

Воспоминания об унижении тех давних дней нахлынули на него с такой силой, будто все случилось только вчера.

– В то время у Клодетт в Лондоне был дом, и я приехал к ней днем, чего я никогда раньше не делал, соблюдая приличия, и прямиком направился в ее спальню.

– И застал ее в постели с Эдмундом, – закончила за него Оливия.

У Сэмсона заныло сердце. Ни одна женщина такой красоты и воспитания не должна даже подозревать, что возможна подобная деградация человеческой природы, но он не знал, как еще объяснить свои поступки, не обнажив темных сторон жизни.

Он подошел к стулу и, перевернув его, сел лицом к спинке, чтобы видеть Оливию и заодно иметь возможность куда-то положить руки.

– Я действительно застал ее в постели с Эдмундом, но они были не одни. С ними были еще две женщины, и все четверо совокуплялись, а еще двое полуодетых мужчин наблюдали за ними. Я был... в шоке. Мне было невероятно стыдно, что женщина, которую я любил, не только лгала мне, она надо мной надсмеялась. Она была любовницей не только Эдмунда, но, по-видимому, еще многих других мужчин. Еще никогда я не чувствовал себя таким униженным и одиноким.

Оливия медленно открыла глаза. Мертвенная бледность разлилась по ее лицу, и она словно окаменела. Он ждал, пока его слова дойдут до нее, пока она не поймет, что он испытал в тот страшный для него день.

– В это невозможно поверить, – тихо заявила она. Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Это было, Оливия. Это происходит все время, в любой стране, во всех классах общества. В мире существуют люди с низменными наклонностями, распущенные морально, не понимающие истинной природы полового влечения. А у людей, принадлежащих к привилегированному классу, часто есть время и деньги на то, чтобы удовлетворять свои самые невероятные фантазии. Некоторые могут делать это как угодно и с кем угодно. – Он вздохнул и добавил с сожалением: – Самая большая опасность в отношениях между мужчиной и женщиной – особенно в браке – таится в неконтролируемой похоти и желании самоудовлетворения любой ценой. И мне пришлось узнать это таким неприглядным способом.

Она содрогнулась от отвращения:

– Меня тошнит от этого. – Он устало потер глаза.

– Так и должно быть.

– И ты... спал с ней все это время.

В ее голосе не было никаких эмоций. Он не знал, как ему реагировать, поэтому вместо слов, которые вряд ли могли ее успокоить, он только кивнул.

Несколько минут оба молчали. Потом Оливия подтянула ноги на софу и обхватила руками колени.

– А ты когда-нибудь это делал?

Он должен был ждать этого вопроса.

– Нет. И никогда не хотел.

– Но ты спал с другими женщинами. – Это было утверждение, а не вопрос.

Он больше не собирался ей лгать. Да она и не поверила бы. Но он мог бы сказать об этом более мягко.

– Видишь ли, Оливия, это сложно...

– Отвечай! – в отчаянии крикнула она, и ее глаза наполнились слезами.

Он отпрянул в шоке и вдруг испугался, что не выдержит – сломается.

– Да.

Помолчав, она спросила язвительно:

– Сколько у вас незаконнорожденных детей, ваша светлость?

– Ни одного.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Это то, в чем я абсолютно уверен. – Она не знала, верить ли ему.

– А как насчет ребенка Клодетт, который у нее был от тебя? Или ты сейчас скажешь, что она никогда не была беременной?

– Клодетт была беременной, – сдержанно, боясь разозлиться, ответил он. – После того как я застал ее с группой ее любовников, она начала насмехаться надо мной. Ей казалось забавным, что я застал ее, тем более с моим братом, так похожим на меня. – У него вдруг пересохло во рту, и он прохрипел: – С этого момента я отказался признать своим ее ребенка. Возможно, это было ошибкой, но то, что я увидел, произвело на меня такое тошнотворное впечатление, я был так сломлен ее предательством, что я не мог поверить, будто это мой ребенок.

Она снова от него отвернулась и закрыла глаза.

– Мы с Эдмундом никогда не жили мирно, слишком уж мы разные. Но что заставило меня презирать его, так это его безразличие к моим чувствам к Клодетт и то, что они стали любовниками прямо у меня под носом. Когда я узнал правду, мне пришло в голову, что если ребенок будет похож на меня, он будет точно так же похож и на Эдмунда. Я никогда не узнал бы, был ли он на самом деле моим.

Он встал и отошел в другой конец комнаты, к окну, из которого ему была видна залитая лунным светом беседка, где он видел своего ненавистного брата с женщиной своей мечты. И в нем с новой силой всколыхнулись воспоминания о его связи с Клодетт и боль оттого, что потеря Оливии может стать величайшей трагедией в его жизни.

– Когда я перестал с ней общаться и отказался признать ребенка, Клодетт пришла в ярость.

После паузы Сэмсон стал рассказывать о том, с чего начался скандал, воспоминание о котором будет преследовать его до конца жизни.

– Через несколько дней после того, как я окончательно с ней порвал, несколько высокопоставленных членов элиты случайно застали ее и всю ее группу, и Эдмунд был среди них. Когда начали распространяться слухи... – он сжал кулаки и стиснул зубы, – когда пошли слухи, она не только заявила, что ребенок мой и что я отказываюсь поддерживать ее материально, как положено благородному человеку. Она настаивала на том, что в тот день, когда ее застали в постели с тремя джентльменами, одним из них был я. Она заявила, что это я – извращенец, а не Эдмунд, а поскольку он был моим братом, я чувствовал себя обязанным промолчать. Я ничего не стал отрицать, да мне бы и не поверили. С того дня я стал в глазах общества изгоем, матери не разрешали своим дочерям общаться со мной, мужчины за карточным столом глумились надо мной. Обо мне стали сочинять всяческие небылицы, хотя благодаря моему титулу, – он печально усмехнулся, – меня по-прежнему принимали в обществе. Только мои близкие друзья знали, что произошло на самом деле.

Он смотрел в сад невидящим взором.

– Клодетт родила мальчика, которого она назвала Сэмюэлем, но роды были тяжелыми, и ребенок шел вперед ногами. Он прожил всего два дня. Думаю, Клодетт он вообще был не нужен. Она не особенно переживала, когда он умер. Вскоре она уехала с Эдмундом на континент, и с тех пор я ее не видел до того момента, когда она появилась в Париже.

Наступила гнетущая тишина. Он обернулся. Оливия сидела с закрытыми глазами, прикрыв ладонью рот и медленно раскачиваясь.

– Оливия, ты должна понять...

– Понять?

Она резко встала и посмотрела на него с недоумением.

– Понять? Что я должна понять? Я смогла бы принять незаконнорожденного ребенка. Я могла бы воспитать его, если бы мне пришлось, потому что он был бы твоим. Но то, что произошло со мной сегодня вечером, намного хуже того, что Эдмунд когда-либо сделал по отношению ко мне. – Она подавила рыдание. – Мне на самом деле все равно, что ты... развлекался с другими женщинами. У меня болит сердце за тебя, за те мучения, которые отравляли тебе жизнь все эти годы, за то, что тебе пришлось жить среди людей, распространяющих лживые слухи и отравляющих тебе жизнь. – Голос ее стал глуше. – Но мне противно знать, что все то чудесное, великолепное, что было между нами сегодня днем... ты проделывал и с моей тетей. – Она обхватила ладонями свои пылающие щеки. – Ты занимался любовью с моей тетей. И хуже всего то, что она и Эдмунд знали об этом. Вечером, когда произошла эта... эта встреча, о которой я мечтала много месяцев, она и Эдмунд посмеялись надо мной.

– Нет! – Он схватил ее за плечи и встряхнул. – Все было совсем не так!

Она изо всех сил оттолкнула его.

– Было именно так, – прохрипела она. – Ты просто глупец, если думаешь, что я не выглядела полной дурой, Сэм. Глупая, наивная девственница Оливия, которая понятия не имела о том, что человек, которого – как ей казалось – она любит всем сердцем, спал с ее тетей и имел от нее ребенка...

– Дьявол побери, Оливия, не в этом дело!

– В этом! – Слезы текли по ее щекам, а тело сотрясали рыдания. – Ты хотя бы представляешь себе, что меня унизили люди, которых я считала своими друзьями, а сегодня я узнаю, что ты сделал то же самое. Ты унизил меня, ты мне лгал...

– Я никогда тебе не лгал, – глухим голосом сказал он, чувствуя, как эмоции сдавливают ему горло. – Я признаю, что не рассказал тебе обо всем, но это не то же самое.

Она фыркнула и отвернулась от него. Сэмсон рванул ее к себе и прижал так близко, что ей волей-неволей пришлось посмотреть ему в глаза.

– Я люблю тебя, Оливия. То, что я чувствовал к Клодетт, не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую к тебе.

Он крепче прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы.

– Пожалуйста, не делай этого. Постарайся понять, что тогда я был совершенно другим человеком.

Она опять попыталась вырваться из его объятий.

– Все то время, что ты был со мной после того, как встретился с моей тетей, ты должен был мне все рассказать.

– Когда и как я должен был тебе рассказать, Оливия? – Он отпустил ее, и она отошла на несколько шагов и повернулась к нему спиной.

Сэмсон понял, что с него довольно.

– Я хочу, чтобы ты знала, Оливия, что в одном Эдмунд был сегодня вечером прав.

Он ждал ее реакции. Наконец она взглянула на него через плечо.

– Я всегда завидовал его умению разговаривать с прекрасным полом, привлекать женщин, флиртовать и ухаживать за ними и затаскивать их в постель. Но я еще никогда так ему не завидовал, как в тот вечер, когда я впервые увидел тебя, Оливия. Узнать, что он женат на такой красавице, такой умной, остроумной и обворожительной, было для меня поводом для жесточайшей зависти. Ты знаешь, почему я занимался с тобой любовью сегодня? – спросил он шепотом.

Она не ответила, поэтому он схватил ее за руку и дернул так, что она оказалась к нему лицом.

– Знаешь?

– Потому что ты думал, что он спал со мной, и ты захотел иметь то, что имел он? – с сарказмом в голосе произнесла она.

– Я знал, что ты никогда не была с Эдмундом в постели.

– Как?

Он изо всех сил старался не замечать ее сарказма.

– А так. Когда мы с Клодетт танцевали на балу в Париже, она, думая, что я Эдмунд, предостерегла меня от того, чтобы переспать с тобой. Чтобы не рисковать и не поставить под угрозу их план.

Это ее немного встряхнуло. Она нахмурилась. Он принял это за знак того, что до нее начало доходить.

– Я занимался с тобой любовью, Оливия, потому что боялся, что Эдмунд опять завоюет твое доверие. Я видел вас вдвоем в беседке, и это меня напугало. Я боялся потерять тебя.

Сэмсон видел, что она пытается наконец понять.

– За все эти годы после моей связи с Клодетт у меня было много женщин, Оливия.

– Я не хочу об этом слышать. – А он хотел, чтобы она знала.

– У меня было много женщин до тебя, но у меня не было настоящей близости ни с одной из них за все эти долгие десять лет. У меня больше не будет незаконнорожденных детей, а стало быть, не будет слухов. Поскольку я стал герцогом-обольстителем, чья якобы нетрадиционная половая жизнь стала пищей для ужасающих анекдотов, настоящая любовь перестала для меня существовать. Я ложился в постель с женщиной ради удовольствия прикасаться к ней и для того, чтобы удовлетворить свою плоть. Но я не знал, что такое любовь, пока мне не захотелось быть внутри тебя, Оливия. До тех пор, пока желание не стало настолько сильным, что я захотел слиться с тобой воедино и отдать тебе всего себя.

Она молчала, но ее душили рыдания.

– Я никогда не встречал такой женщины, как ты, и мне захотелось оставить в тебе мое семя, сделать тебя своей. Ты – это самое лучшее, что я встретил в своей жизни, и я отказываюсь – отказываюсь – терять тебя сейчас.

Вдруг она вырвалась и быстрыми шагами ушла к себе в спальню, закрыв за собой дверь. Он надеялся, что его искренние признания смягчат ее сердце, но ее боль была, видимо, столь велика, что сейчас ей нужно было побыть одной.

Она любит его. Он в этом не сомневался. Она примет его прошлое и разделит с ним будущее. Он просто не мыслил свою жизнь без нее.

Сэмсон подошел к столу и погасил лампу. Он был слишком взбудоражен, чтобы лечь спать, поэтому он сёл на софу и долго сидел, глядя в темноту.

Но усталость наконец взяла свое, и он лег на подушки, не раздеваясь, и закрыл глаза. Как ему показалось – всего на одну минуту. Когда он снова их открыл, за окном было утро.

Он вскочил, и его взгляд остановился на широко распахнутой двери ее спальни и аккуратно застланной постели. И он понял, что она от него ушла.

Глава 23

Они встретились, чтобы пообедать в узком кругу в доме Колина: сам Колин, Сэмсон и их близкие друзья – Уилл Роли с женой Вивиан, приехавшие в Лондон к началу сезона.

Встретившись внизу, они переместились в кабинет Колина, чтобы поговорить и выпить виски. Жена Уилла лишь пригубила шампанское.

Колин, как обычно, рассказывал – не вдаваясь в секретные подробности – о своем очередном поручении правительства, а Сэмсон поведал о поездке во Францию, из которой он вернулся уже несколько недель назад.

Хотя Сэмсон довольно подробно описал произошедшие во Франции события, особенно те, что касались Эдмунда, он умолчал о своих чувствах к Оливии, а друзья проявили деликатность и не стали задавать вопросов.

Сэмсон не припомнил, чтобы когда-либо испытал такой страх, как в то утро в отеле, когда он понял, что она покинула его. Он сразу же вернулся в поместье Гованс, но там ему сказали, что не видели ее. Ему назвали имена двух родственников ее покойного отчима, живших в Грассе. Он побывал и у них, но с тем же успехом – к ним она не приезжала. Тогда он вернулся в Париж и прожил там три недели, но она ни разу так и не пришла в свой Дом Ниван. Она просто исчезла, и в конце концов Сэмсон прекратил поиски и вернулся в Лондон один.

Его сердце постоянно болело. Ему и в голову никогда не приходило, что он может однажды так влюбиться, а потом все потерять.

Он и злился на ее упрямство, из-за которого он и оказались порознь, и беспокоился о ней. В глубине души у него теплилась надежда, что она может просто однажды вернуться в его жизнь. Но проходили дни, а потом недели, а о ней ничего не было слышно – ни слова, ни письма. И надежда начала понемногу угасать.

Сейчас, сидя в кабинете Колина, попивая виски и слушая, как его друзья разговаривают о чем-то обыденном, Сэмсон не мог не думать о том, как это было бы замечательно, если бы рядом была Оливия, его жена, и со своим обычным жаром рассуждала бы о своей парфюмерии, о модном в сезоне запахе и прочей, по его мнению, чепухе.

– Чему ты улыбаешься?

Сэмсон заморгал и посмотрел сначала на Уилла, а потом на Колина.

– Улыбаюсь?

Колин отпил глоток виски.

– Мы обсуждаем общественные беспорядки во Франции, а тебе, по-видимому, это смешно. – Он нахмурился. – Впрочем, я думаю, что французы всегда забавны. Так что продолжай улыбаться.

Вивиан, сидевшая в глубоком кресле возле камина, тихо рассмеялась. Ее муж стоял за ее спиной, облокотившись на спинку кресла.

– Сэм улыбается, – сказал он, – потому что считает неважным то, что мы думаем о Франции.

Сэмсон фыркнул и одним глотком допил виски.

– На самом деле я думал о пряностях.

– О пряностях?

Сэмсон поставил стакан и пожал плечами:

– Я умираю с голоду.

– Я тоже, – вздохнула Вивиан.

Уилл наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Ты всегда голодная.

– Но ведь ребенка надо кормить, – небрежно заметил Колин. – Как это чудесно, что есть благовидный предлог все время что-нибудь жевать.

– При беременности это единственно приемлемое оправдание, – фыркнула Вивиан.

– По-моему, ты переносишь ее легко, – заметил Колин.

– Легко?

– Во всяком случае, такое впечатление.

– Боже милостивый! – пробормотал Уилл. – Я не могу дождаться того дня, когда ты женишься и тебе придется страдать...

– Это никогда не произойдет. У меня нет времени ни на жену, ни на все ее... капризы. – Колин махнул в сторону Вивиан. Он хотел что-то добавить, но в дверь кабинета тихо постучали.

– Слава Богу! Обед! Я страдаю уже оттого, что слушаю все эти речи, – улыбнулся Сэмсон.

Дверь открылась, и вошел дворецкий. Опять новый, подумал Сэмсон. Понять, почему Колин меняет слуг, было невозможно.

– Ваша светлость, к вам пришли с визитом, – без всякого выражения провозгласил дворецкий.

Прежде чем Колин успел ответить, дворецкий посторонился, и в кабинет вошла Оливия Шей, урожденная Элмсборо.

Первым опомнился Колин:

– Боже, да это видение в золотом!

Сэмсон лишь завороженно смотрел на нее, а потом побледнел, и у него начали дрожать руки.

– Оливия? – пробормотал он и, опершись о край письменного стола, встал.

Она выглядела потрясающе: вся в небесно-голубом – от платья и лент в темных блестящих волосах до туфель. И как только она довольно неуверенно ему улыбнулась, его сердце наполнилось нежностью, а в горле пересохло.


Она пришла, потому что любит его.

Еще никогда в своей жизни она не была так напугана. Напугана и возбуждена. Непонятно, как ей удалось устоять на ногах в тот момент, когда она увидела Сэмсона.

В синих брюках и белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей он выглядел потрясающе. Его волосы стали немного длиннее с того времени, когда она видела его в последний раз, но он по-прежнему зачесывал их назад со лба, как ей нравилось. Он смотрел на нее пристально, и от взгляда его темных глаз у нее начали подгибаться коле н и. О на с трудом сглотнула, чтоб ы удержать слезы счастья, надеясь в глубине души, что он простит ее зато, что она так трусливо от него сбежала.

Не спуская с него взгляда, она шагнула в комнату.

– Положите еще один обеденный прибор, Гарольд, – произнес чей-то голос.

– Будет сделано, ваша светлость, – ответил за ее спиной дворецкий, перед тем как закрыть за собой дверь.

Словно во сне, она повернула голову и увидела человека, которого она запомнила как друга Сэмсона – Колина. Это он отдал распоряжение дворецкому. Рядом с ним возле окна стоял еще один мужчина, а у камина в кресле сидела незнакомая ей миловидная женщина.

– Простите... за вторжение, – с трудом выговорила она.

– Что вы! Не извиняйтесь, – приветливо улыбнувшись, ответил Колин. – Мы обожаем сюрпризы. Не так ли, Сэм?

Она снова перевела взгляд на предмет своих надежд, вспомнив, как Сэмсон любил над ней подшучивать, как они вместе смеялись, как он признался, что любит ее.

– Вы нас представите, или это сделать мне? – подняв брови, довольно резко спросила сидевшая в кресле женщина.

Сэмсон встрепенулся. Шок оттого, что он увидел Оливию, вдруг прошел, вытесненный необходимостью соблюсти светские формальности.

– Леди Оливия Шей, урожденная Элмсборо. Разрешите представить вам Уильяма Роли, герцога Трента, и его супругу Вивиан.

Оливия присела в реверансе:

– Ваша светлость. Мадам.

У Сэмсона дернулись уголки губ, когда он сказал:

– И вы, разумеется, знакомы с Колином Рамзи, герцогом Ньюарком.

– Ваша светлость, – еще раз присев, сказала Оливия. Поскольку все трое молчали, она улыбнулась и добавила: – Боже мой, столько аристократов в одной комнате. И все такие красивые.

– Зачем вы пришли, Оливия? – прервал ее Сэмсон напряженным голосом.

Ей надо собраться с силами, подумала она. Он, очевидно, не собирается ей помочь.

– Может быть, нам оставить вас вдвоем? – глядя на Сэмсона, вмешалась Вивиан.

– Нет, прошу вас... – Оливия нервно теребила веер. – Я всего на минуту. Я хотела сказать Сэму, что... э... политический климат во Франции изменился.

– Мы в самом деле только что были заняты серьезной дискуссией по этому поводу, – сказал Сэмсон, выходя из-за письменного стола.

Оливия заметила, что все с недоумением смотрят на него.

Сэмсон откашлялся и, присев на край письменного стола, скрестил на груди руки, видимо, ожидая, что она скажет еще что-нибудь.

– Понимаю. – Она постаралась сказать это как можно небрежнее. – Тогда вам, наверное, известно, что императрица Евгения изгнана из страны, а британское правительство проявило доброту и разрешило ей поселиться в Англии.

– Да, мы слышали об этом, – холодно заявил Сэмсон, но насторожился.

– Ах, эти французы. Вечно у них какие-нибудь неурядицы. – Колин отпил виски из своего стакана. – Всегда дают англичанам повод посплетничать на своих вечеринках.

В этот момент Оливия решила, что Колин ей очень нравится.

– Где вы были? – тихо спросил Сэмсон.

Этот вопрос застал ее врасплох, и она помедлила с ответом.

– Вы меня искали? – ответила она вопросом на вопрос, и ей показалось, что ее голос прозвучал слишком робко.

Помолчав, он прошептал:

– Да.

Она не могла удержаться от улыбки.

– Последние три дня я жила у леди Абетнот, а до этого я гостила в Корнуолле.

– В Корнуолле? – воскликнули все трое разом.

– Да, у меня там есть родственники – кузены со стороны отца, и поскольку Евгения уже не будет покровительствовать мне в Париже, я приехала, чтобы... понять, какие у меня есть возможности здесь.

– Возможности... – повторил Сэмсон. Оливия вздохнула:

– Полагаю, что Дом Ниван в Париже обойдется без меня. Я предполагаю открыть здесь его новый филиал. – Она пожала плечами. – Для императрицы Евгении, конечно.

– Конечно, – насмешливо сказал Сэмсон. Это придало ей уверенности.

– Я не хочу терять ее расположения. Она обожает мои композиции духов и другой парфюмерии, и я только что создала для нее новый изысканный аромат.

Она заметила, что не только Сэмсон, но и другие в комнате были смущены.

– Извините, что такое Дом Ниван? – в недоумении спросила Вивиан.

Оливия в первый раз внимательно посмотрела на Вивиан. Это была красивая женщина с темными волосами и выразительными глазами.

– Дом Ниван – это парфюмерная компания, которая мне принадлежит. Она находится в Париже.

Муж Вивиан рассмеялся, а двое других мужчин уставились на Сэмсона. Он покраснел, напомнив ей, каким он был, когда они занимались любовью. При мысли об этом ее вдруг охватил такой жар, что она в смятении опустила глаза.

– Не хотите ли сесть, леди Оливия? – предложил герцог Трент.

– Нет, благодарю вас. Я здесь не за тем, чтобы...

– Зачем же? – спросил Сэмсон холодно.

Он все еще сидел на краю письменного стола со скрещенными на груди руками. Она уже начинала нервничать и сердиться, что он продолжал задавать ей вопросы, будто желал, чтобы она признала свою вину еще до того, как он скажет, что скучал по ней.

Она выпрямилась и стала обмахиваться веером.

– Я вижу, вы ждете ребенка, – обратилась она к Вивиан.

– Через четыре месяца. – Лицо молодой женщины озарила улыбка.

– Через четыре месяца? – удивилась Оливия. Вивиан положила руку на живот.

– Я знаю, я стала такая большая. – Оливия направилась к ней.

– А это не отечность? – забеспокоилась она. – Это может стать проблемой в такую жару, как сейчас...

– Оливия, прекратите говорить ерунду, – приказал Сэмсон.

Оливия посмотрела на него сердито и хотела что-то возразить, но в эту минуту в дверь снова постучал дворецкий и, открыв ее, провозгласил:

– Ваша светлость, обед подан.

– Сейчас идем, Гарольд, – сказал Колин, но его восхищенный взгляд был прикован к Оливии.

Дворецкий вышел, а Сэмсон спросил Оливию:

– Вы наконец скажете, зачем вы пришли? – Она склонила голову набок.

– А вы как думаете, Сэм?

– Понятия не имею, – пожал он плечами.

– Вы иногда можете быть таким грубым, – прищурившись, бросила она.

– Он? – Колин поставил бокал на каминную полку. – Миледи, вы не представляете себе, сколько этому человеку требуется времени, чтобы решиться хотя бы заговорить с...

– Будет тебе, Колин, – упрекнул Уилл.

Оливия посмотрела на Сэмсона и увидела, что он ждет, что она на это ответит. Она снова сложила веер и сказала:

– Тогда я могу предположить, что в мое отсутствие вы ни за кем больше не ухаживали, ваша светлость.

Сэмсон сморщил лоб и, прищурившись, стал смотреть на нее.

Повисло общее молчание.

– Ах, любовь!.. – прошелестел вдруг Колин. Оливия зарделась.

– Вы женаты, сэр?

– Нет, но мне сейчас захотелось, чтобы был. А вы ищете мужа?

– Да, – сказала она и посмотрела на Сэмсона. Сэмсон лишь поднял брови, и это разозлило ее.

– Вообще-то однажды у меня уже был один, но он оказался наглым лжецом. – Все молчали, поэтому она добавила: – А потом я узнала, что на самом деле вовсе не была за ним замужем.

В комнате снова наступила тишина.

Оливия глубоко вздохнула. Эмоции захлестнули ее.

– Потом я случайно встретила другого человека, очень хорошего, разительно отличавшегося от первого. Он был такой красивый и умный и относился ко мне просто чудесно. Ему были небезразличны мои чувства, моя работа, моя жизнь.

Выражение лица Сэмсона смягчилось.

– Он изменил мой мир, – продолжала она хриплым шепотом. – Он любил меня, я была ему нужна, но я... я наговорила ему много ужасного. Я бы жизнь отдала за то, чтобы взять свои слова обратно.

Она уже стояла всего в шаге от Сэмсона и смотрела на него с такой любовью, что он не мог этого не заметить.

– Я так хочу выйти за него замуж.

Дрожь сотрясала ее тело, глаза наполнились слезами. Она сжала кулаки и стиснула зубы.

– Я так его люблю. Люблю гораздо больше, чем могла бы сказать, если бы не покинула его. Я хочу, чтобы он вернулся ко мне, любил так, как он говорил, и простил за то, что я была такой наивной и глупой. Я люблю его всем сердцем, но боюсь, что он больше не чувствует ко мне того же.

Оливия видела, какую боль и какую бурю эмоций вызвало у Сэмсона ее признание. Он крепко обхватил себя руками, чтобы не броситься к ней.

В этот момент Оливия поняла, что никогда его не теряла.

Она улыбнулась, но отступила на шаг от Сэмсона и посмотрела на Колина, наблюдавшего все это время за ней.

– Но если он не захочет принять меня, сэр, – сказала она небрежно, – полагаю, что вы захотите.

В ту же секунду Сэмсон кинулся к ней и прижал к себе так крепко, что она задохнулась. Глядя на нее и счастливо улыбаясь, он прошептал:

– Ему не нравятся леди с голубыми глазами.

Она услышала, как все рассмеялись, а Сэмсон поцеловал ее так, что наступила тишина. Она уронила веер и обняла Сэмсона за шею.

Когда они наконец оторвались друг от друга, он прошептал:

– Как же ты меня напугала, Ливи. Пожалуйста, больше никогда меня не бросай...

Она покачала головой. Слезы жгли ей глаза, а он смотрел на нее с любовью и... облегчением.

– Я так по тебе скучала.

– Боже мой, Оливия... – Его голос сорвался, и он прижал ее голову к своей груди, не в силах совладать со своими эмоциями.

– По-моему, все ушли, – пробормотала она.

– Они деликатные люди, и сейчас они в столовой сметают со стола всю еду.

– Пусть. Мне нужен только ты. – Он вдруг стал серьезным.

– Ты носишь моего ребенка?

– Нет. – Ей снова захотелось плакать.

– Хорошо. Значит, у нас может быть настоящая свадьба.

– Настоящая, законная свадьба? – просияла она.

– Настоящая, законная и пышная свадьба. И я готов затратить целое состояние на твои бальные платья.

– И на духи.

– Естественно.

Посмотрев ей в глаза, он прижался лбом к ее лбу точно так, как в тот вечер, когда они танцевали на балу и, кроме них, больше никого не было на свете.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

– Ливи... – выдохнул он, – я тоже тебя люблю.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23